Мания приличия [СИ] [AlmaZa] (fb2) читать онлайн

AlmaZa МАНИЯ ПРИЛИЧИЯ

Торговец

Секс-вечеринки — мало кому понятное, и даже мало кому известное мероприятие, хотя, конечно, разумеется, достаточно набрать в интернете подобную связку слов, и наглядишься всего сполна. Но смотреть может каждый, а вот как туда попасть и поучаствовать? Такие вечеринки проходят во всех концах света, но они закрытые, и их уровень и качество зависит от устроителя. Мне не нужно было задаваться вопросами о пропусках, допусках и возможностях попадания. Я организатор сегодняшнего действа. Но есть такой крошечный во мне момент: отсутствие интереса к происходящему. Вокруг может трахаться несколько десятков человек, задыхаясь в оргиастических стонах, усиленных принятой наркотой или алкоголем, они елозят друг по другу, друг под другом и друг на друге, меняют позы и умудряются переговариваться с соседями, своими раскрасневшимися между минетами или опустошенными после эякуляции лицами. Какая скука и ограниченность. Люди — настоящие животные. Жертвы своих инстинктов. Они не в силах управлять ими. Вот я — совсем другое дело. Я думаю о деньгах, которые заработаю на вечеринке. Одна американская порно-студия неплохо проплатила всю эту байду: массовку из тех же порно-моделей, стриптизерш, аренду клуба, ди-джея. Всё это местами снималось на камеры, а местами наблюдалось в прямом эфире сидящими поодаль очень состоятельными людьми. А я всего лишь следил за порядком, подсчитывая, в какую из очередных авантюр вложить полученную сумму. Желавших воплотить свои фантазии в сегодняшнем шоу возбуждала порнуха, меня — нет. На самом деле, меня уже давно ничего не возбуждало так, как бывало раньше. — Джиён, тебе звонок из Гонконга, — добрался до меня менеджер заведения, но я слишком устал для каких-либо ещё дел и тряхнул в его сторону рукой, чтобы он отвалил. И он исчез.

Из мебели были только кожаные диваны и столики со стеклянными, но толстыми столешницами — чтобы не проломились под весом двух, трех, и даже четырех тел. Многие думают, что ебаться на кожаном диване — это круто. Хера с два. Скрипит, прохладно, липко и скользко. Единственное достоинство в том, что легко моется, и с него удаляются все отходы секса. На стойках для гоу-гоу танцовщиц тоже нещадно спаривались длинноногие девицы с партнерами, которых видят впервые. Опираясь на пилоны, в пьяном угаре им вторили другие шлюхи и самцы, не умеющие в этой жизни ничего, кроме как трясти яйцами или сиськами. Я не понимаю, откуда берутся такие примитивные скоты? Я презираю таких людей от всей души, но поскольку они приносят мне деньги — я рад их существованию и готов с ними сотрудничать. — Господин Джиён, можно вас? — подоспел ко мне человек-всегда-ношу-черный-костюм, какими бывают все помощники главарей и крутых воротил. Этому я отказать не мог и нырнул за ним в кабинку, из которой открывался вид на творящиеся поебушки. У меня туда даже глаз не косился. Это как у наркодилера, который сам никогда не балуется наркотой, или как у бармена, среди которых очень мало алкоголиков. Кстати, наркодилером и бутлегером я тоже был.

— Джиён, — обратился ко мне, не надрывая горло, так как музыка здесь была потише, полный мужчина индо-пакистанского происхождения. Я знал о нём всё, всю его подноготную, все его грехи и вкусы, как и полагается тому, кто хочет держать в своих руках власть над городом. Особенно когда этот город — целое государство. Сингапур. — Я хочу после всего вон ту. Указание пальцем навело мой взгляд на белокожую блондинку. Её нашел мой помощник где-то в Малайзии, она приехала на подработку из стран Восточной Европы. Откуда-то оттуда же — кажется из Чехии, — была моя последняя пассия, но это не вызвало во мне сентиментальных чувств, чтобы пощадить старлетку. Я знал, что от господина Рампа не возвращаются. И почему у меня не дрогнет ни одна мышца? Даже не знаю.

Я вышел из кабинки и отдал соответствующие распоряжения, после чего спустился в зал. Приглашенные участники знали кто я, и никто не тянул ко мне рук, не обращал на меня внимания. Слева на диване, полулежа к спинке, целовались две девицы; одну из них имел крупногабаритный атлет, а другой лизала гениталии третья девица, стоявшая по-собачьи, и её трахал крепкий мулат. Отвернувшись, я автоматически шарил глазами по публике, проходя к выходу. Если долго смотреть на подобные скопища голых потных тел, можно стать импотентом, как мне кажется. Это, на трезвую голову, вызывает отвращение и приступ тошноты. А пить мне не хотелось. Впрочем, с приобретенным — а скорее талантливо развитым природным — равнодушием, я вряд ли изменюсь внутренне от какого-либо зрелища или происшествия. Порой кажется, что в моей жизни всё, совершенно всё в моих руках. И импотентом я стану, когда захочу, а не захочу — никогда не стану.

Взгляд упал на другую кучу тёлок. Две из них с татуировками: высокая и худощавая остановилась на изящных рисунках по плечу и пояснице, а та, что поменьше, обколола себя почти всю, от лодыжек до шеи. Она лежала на спине и делала что-то среднее между куннилингусом и анилингусом той, что нависала обнаженной промежностью над её лицом. Её язык так далеко высовывался, что становился виден пирсинг в нём. На мне самом хватало татуировок — я их любил, но вот из проколов отважился только на уши. А эта девица явно была каких угодно наклонностей. Таких обычно швыряет по жизни от глэм-рока до хиппи, от волонтерства до суицида.

Я поймал себя на том, что стою напротив них и внимательно разглядываю работу её языка, такого влажного и длинного, розового и развратного, что он казался самостоятельным органом с собственным разумом. Хотелось сдвинуться и уйти, но я решил досмотреть. До какого момента? Не знаю. Просто досмотреть. Меня камеры не снимали, и я спокойно глядел на колыхающуюся задницу той, которой доставляли удовольствие. Судя по губам она кричала и стонала, но сквозь треки с отбойными ритмами и скрежещущими звуками шлифовальных машин, ничего не было слышно. На многочисленные сиськи я не зарился.

Я не могу сказать, сколько перевидал их за свои годы, даже если считать, как полагается, парно, а не поштучно. Случайно толкнувший меня официант в одних стрингах, намасленный и гейски-неприятный, извинился и пронес поднос с выпивкой дальше. Когда я вернул взор, шлюха в татуировках и с пирсингом в языке (и в пупке, как я только что заметил), прекратила лизать и на мгновение замешкалась, куда пристроиться дальше. В ту, что она ублажала, принялся совать здоровый член лысый амбал. Ох уж эта романтика!

На секунду я поймал взгляд освободившейся и, не думая, подошёл к ней и кивнул «подъём!». Не то чтобы мне приспичило или захотелось. На данный момент у меня даже не встал, но секса у меня не было дней пять или шесть — не до него всё! — а мысль о том, что хочется почувствовать её язык на своём члене, заинтересовала. Именно так в последние пару лет рождались у меня позывы к случкам. Какая-нибудь мимолетная фантазия о чем-то ранее не испробованном. А этого становилось всё меньше, а в прямой зависимости от этого уменьшалось и количество партнерш.

Последняя «гёрлфренд» задержалась у меня на полгода скорее ради статуса, что я занят и всё — баста, не лезьте ко мне. Ну и ради того, что можно долбить что-то без проблем. Она была красива, эта чешская (или сербская?) сучка, с близкой к идеальной фигурой, ногами, подобными Лонг-Айленду, глазами метиски и аккуратными грудками. В общем, моя химия совпадала с её, и трахаться было приятно. Возбуждение до последнего накатывало само, без подкидывания дров в виде экзотики и извращений, но она сама всё испортила. Разговоров о том, что я чей-то жених я не выношу. Пусть считают меня кем хотят, называют кем угодно, но я никогда не разменяю свободу на узы с блядью. А бляди — все женщины. Я не видел ни одной не продающейся, так что… Нет, видел одну, но мимолётно, и лишь поэтому не успел разочароваться, поэтому не считается.

Я настолько пресытился всем, чем можно, что не расстраивался от осознания всеобщей падальщины, стервятности и плесневелости. Пусть унывают и скорбят обделенные, а мне плевать, в каком обществе я живу, потому что получаю всегда всё, чего хочу. И даже то, что я хочу всё меньше — меня не огорчает. Мне не нравится быть циником — я и есть циник. Да, если бы это переставало меня радовать, наверное, я бы смог изменить себя под стать чему угодно, но направляющим, главным фактором собственной судьбы всегда оставался я сам, и я представления не имею, что со стороны может повлиять на меня как-либо. И все эти эгоистичные признания лишь малая толика того, как на самом деле я отношусь к себе и людям, и какую разницу я делаю между первым и вторым.

Мне не хотелось везти к себе эту девицу, и через некоторое время мы с ней оказались в одной из комнат клуба, где стоял мягкий, обитый вельветовой тканью диван, на который я приземлился. Она вошла следом, в одних босоножках и трусиках-танго; направлялась ко мне с ощущением собственной значимости и сексуальности, и чрезмерной игрой лица чуть не отшибла во мне желание с ней связываться. Подойдя впритык, она потерлась ногами о мои колени и принялась извиваться, пританцовывая под отдаленно доносящуюся музыку.

— Сполосни рот, — посмотрев ей в глаза, сказал я. Она перестала дергаться. Я улыбнулся. Протянув руку к столику, я взял бутылку виски и протянул её ей.

— Лучше всего вот этим. Она сделала глоток и, сначала отпив немного и проглотив, последним поплескала во рту и выплюнула в пепельницу. Решив, что наилучшее — это играть по моим правилам, шлюха забралась мне на колени, раздвинув ноги и нагнувшись голой грудью к моим губам. Она ждала, что дальше? Проведя по плечу, чуть погладив его, я повел взглядом по её руке.

— Ну, ты же поняла, что мне надо, да? — я вернул свой взгляд в её и девица, посоображав секунд десять, попятилась назад, автоматически встав на четвереньки и смотря теперь снизу вверх. Так-то лучше.

— Мне понравился твой язык. Удивленно вскинув брови, она взялась за мою ширинку. Я откинулся, устроившись поудобнее. Блудливые руки забрались ко мне в штаны и достали ещё не очень проснувшийся член. Я смотрел на её действия и она, наконец-то начав улавливать мои желания, высунула язык, начав облизывать кожаный ствол. Мне сделалось приятно, но он не спешил подниматься. И дело было не в физиологии. Психологически мне всё ещё было не очень интересно. Девка заводила пальцами от основания до кончика, щекоча краем языка тонкую кожу.

Прокол с гирей в языке стал проглядываться, но когда она касалась меня, эта миниатюрная металлическая фитюлька, я ничего особенного не ощущал. Снова банальный оральный секс. Шлюха активнее заработала языком, шевеля им, как змея, и высвобождая изо рта так далеко, чтобы я увидел его так же, как во время её ласк той, другой. Нет, всё-таки он был у неё красивым, если уместно выставлять какую-то эстетику видам языков. Но бывают гладкие, розовые — как этот, а бывают темнее, пористее, шершавее. О чём я думаю? Так стояк точно не образуется. Зато, с усмешкой подумал я, скажу, что это она виновата, потому что не умеет ничего своим поганым ртом. Девица старалась, как могла, беря член до конца, посасывая, целуя и облизывая, смачно смыкая на нём губы, закрывая глаза от собственного, якобы, удовольствия.

— Помастурбируй, — изрек я, внезапно захотев увидеть именно это. Она оторвалась от моего пениса, замедлившись в поглаживании его рукой. На её вопросительный взгляд я кивнул, подтверждая заказ. Поднявшись, она стянула стринги. — Как ты хочешь, чтобы я разместилась? — огляделась она в интимного вида салоне, где помимо двух диванов ещё были кресла. — Сядь, как сидела, — ткнул я, и поднялся сам. Она опустилась, прислонившись к дивану, и плавно опустила руку к своим половым губам. Я устремил свой взгляд туда. Разведя их, шлюха скользнула пальцем внутрь, затем добавила другой и стала симулировать фрикции, вводя и выводя их туда-сюда. Загораясь желанием порадовать меня — естественно, ради того, чтобы получить побольше денег, — она увлекалась процессом, облизывала пальцы, терла ими свой клитор, вводила в себя глубже, плевала на ладонь и гладила ей усердно все свои гениталии, закатывая глаза и постанывая. Что мне нравилось, так это то что, похоже, она получала физическое удовольствие сама, в отличие от большинства проституток, которые только изображают реакцию. Мой член окончательно встал, и я подошел, расставив ноги по сторонам от её бёдер. Пенис очутился прямо перед её губами.

— Не переставай дрочить, — бросил я ей и, прищурив глаза, насладился видом скользнувшего в её рот члена. Щеки втянулись, засосав возбужденную плоть, и она мягко заработала головой. Одну руку девка подняла, чтобы помогать себе ласкать мой ствол, яйца, а другой не прекращала удовлетворять себя. Я сам подался бедрами и задвигал ими вперед-назад, всё яростнее набирая темп. Головка упиралась в конец её горла и, переставая наблюдать за происходящим, я прикрыл глаза. За сомкнутыми веками я представлял идеальную картинку того, каким в моём понимании должен быть идеальный секс. Это что-то очень отвлеченное, абстрактное. Какая-то несуществующая прекрасная девушка без изъянов и я весь такой, какой я есть, мы занимаемся любовью, чуть ли не в миссионерской позе, на белоснежных простынях в бунгало на берегу океана (ни разу в жизни не клал ни одну партнершу на белоснежные простыни, все они на них казались грязными и развратными, и этот контраст убивал желание. Другое дело я сам — я обожаю спать на белом). Я открыл глаза и хмыкнул, приближаясь к оргазму. Происходящее можно было бы назвать онанизмом посредством чужого рта. Сквозь собственные стоны шлюха сосала мне на отлично и, дрогнув от достижения крайней точки, я схватил её за голову и насадил на свой член, чтобы она не прекратила не вовремя, лишив меня удовольствия. От неожиданности она всплеснула руками, задохнувшись забитой до предела гортанью и упершись носом мне в пах. Из меня изверглась сперма прямо внутрь неё. Выждав несколько секунд, я отпустил её и девица, глотая воздух, закашлялась и запыхтела. Растрепанная и красная, как вареный рак, приложила руку к груди, тяжело дыша, и потеряла всё имеющееся до этого очарование. Остатки спермы размазались в уголках губ. Я достал из заднего кармана бумажник и, отсчитав три сотни баксов — за минет это более чем прилично, — бросил ей на голые ноги. Она даже не сразу ухватилась за них.

— Благодарю, мадмуазель, — без иронии произнес я и, застегнув штаны на подтянутых трусах, вышел прочь.

На автостоянке меня поймал звонок от Сынхёна, моего основного делового партнера и лучшего друга. Хоть и говорят, что дела лучше не разделять с близкими людьми, я всё же веду игры в той сфере, где чужих пускать в дела нельзя вообще. К тому же, он мой земляк, как и большинство людей, с которыми я предпочитаю связываться в этом многонациональном мегаполисе-государстве.

— Что случилось? — поднял я.

— А почему что-то должно было случиться? — безмятежно прохрипел он своим низким голосом.

— Потому что три ночи.

— Ты ещё скажи, что спишь? — зная мою жизнь, поддел Сынхён.

— Нет, но собирался как раз заняться чем-то подобным, как только приеду домой.

— Ладно, но, думаю, для начала тебе лучше сделать что-нибудь в направлении нового заказа. Очередной каприз из Эмиратов.

— О, при имени этой страны у меня невольно чесались подушечки пальцев. Оттуда обычно отстёгивали бешеные деньги за то, чтобы всё было исполнено в лучшем виде.

— Ты слушаешь?

— Внимательнейшим образом, — открыл я дверцу машины и плюхнулся за руль, не заводясь пока.

— Один эмир хочет сделать подарок своему сыну.

— О-о, сколько? Просто назови мне эту сумму, — сладостно погладил я панель датчиков, жмурясь от слепящих воображаемых нолей. Сынхён посмеялся, зная, как просыпается во мне банкомат при подобных интригах.

— Десять. Но чтобы всё было без сучка, без задоринки, и оправдало ожидания, — разумеется речь шла о миллионах. И если выкладывалась такая сумма, то ожидались какие-то нюансы, сильно затрудняющие выполнение заказа.

— Ты, верно, догадался, что надо искать не что попало? Он хочет светлую девушку, лучше славянской наружности, потому что у них формы пышнее. Лет двадцати, чтобы не была совсем очумевшей малолеткой, и девственницу.

— Славянскую девственницу лет двадцати? — захохотал я. — Да он фантазёр. В этих блядушных странах старше шестнадцати целки только в сказках. — И всё-таки они есть, — заметил Сынхён.

— Я не буду посылать своих людей в какую-нибудь Россию, чтобы они нашли этот эдельвейс, нет.

— Зачем же? Достаточное количество подобных девушек путешествуют по миру как туристки, даже в Сингапур. Достаточно воспользоваться нашими обычными методами и снять одну с рейса…

— Путешествуют сюда только самостоятельные и уже видавшие виды шлюхи. Говорю тебе, что нетраханную днем с огнем не сыщешь. А сыщешь, так не достанешь. Ведь нужно ещё, чтобы она была никто из ниоткуда, чтоб не ввязался за неё какой-нибудь родственник губернатор, посол, дипломат и прочее.

— Да найдём мы, Джи! Десять лямов, десять! Это не шутки. Всего лишь за несорванный цветок, который понравится сыну эмира. А у тебя же есть вкус, ты найдешь то, что надо. Ты же лучший торговец мохнатым золотом в Азии, если не во всём нынешнем мире.

— Ладно, попытаемся, хорошо, — вздохнул я, не покупаясь на комплимент.

Я знал, что так и есть, потому что кроме меня такими делами мало кто занимался. Я истребил конкуренцию и даже пропажи людей в Египте или Турции были хоть как-нибудь связаны со мной. Но первоначальная искра померкла. Всё будет куда сложнее, чем показалось сразу. Опять пробивать подноготные перелётных девиц. Так бывало всегда, когда заказ конкретизировался. Это не просто приглядеть бабу без присмотра и свистнуть её, чтобы продать в сексуальное рабство. Сейчас надо будет связываться со своими осведомителями из тур-операторских агентств, к которым поступают сведения о прибывающих, надо будет звонить своим людям в авиакомпании, чтобы выдали всех подходящих кандидаток, если они летят не по путёвкам. Сразу соваться в визовую слишком накладно, они там завышают тарифы за свою солидность, проще в разные стороны, меньше платить за информацию.

Когда претендентка заочно будет подобрана (или несколько, чтобы наверняка), останется лишь отбашлять таможенникам и посигналить своим из полиции, чтобы завернули подобранную в районе магнитной рамки с металлоискателями, и, гудбай мама, больше ты свою дочу не увидишь, она летит в гарем восточных шейхов. И это лучший результат, чем если бы её попросили, допустим, для борделя. Там бы она прожила не дольше полугода, при особой выносливости — год, а тут есть шанс прожить всю жизнь до старости, в печали, но богатстве и с кучей внебрачных детишек арабских королевских кровей.

Я заехал к человеку из одного государственного учреждения, которое занималось оформлением паспортов и различных документов. Он был мой давний должник, боялся меня и уважал, продавался за большие деньги (а больше меня не платил никто), поэтому ему можно было доверить начальную платформу операции по добыче «славянки». Мино нелегально способен был прошуршать за сутки-двое все приливы и отливы тёлок с Запада на Восток и обратно. Удобнее всего, если искомая приземлится не дальше Шанхая, Бангкока или Манилы. Оттуда её доставят ко мне на оценку, а я уже без загвоздок перешлю адресату. Если это будет то, что надо. Мино я, естественно, разбудил, но ему было не привыкать. Вся наша работа выполнялась по большей части ночью. Зевая и почесывая голую грудь, он пустил меня на порог, предложив выпить.

— Нет, я заехал только по делу, — выложив ему всё, что было нужно, я повторил ещё раз конкретику, когда он взялся за бумажку. Записав требуемое, он дослушал меня, кивая. — Так что не тяни. Послезавтра я буду ждать от тебя положительного результата.

Без лишних слов я вышел и, завершив этот такой обычный в своей трудности день, помчал на побережье, в свой отстраненный от других домов особнячок, где мог погрузиться в сон, не видя никаких сновидений и не думая ни о чем. О чем было думать, когда самые сокровенные мечты давно сбылись, а новых не появилось? Самым лучшим в этой пустоте было рассуждать о том, что пустота — самое прекрасное состояние, соотносимое со свободой и порядком, и в неё ничего не нужно добавлять, чтобы она не превратилась в хаос и запруженность какой-нибудь ерундой. Я всегда был один, есть один, и останусь один, не потому что не могу найти кого-то для себя, а потому что мне никого больше и не надо. И не надо плести мне басни о любви, без которой страдают и чахнут. Без чего я страдал, так это без денег в кармане своего босоногого детства. Но без любви? Не смешите. Её придумали нищие, чтобы оправдывать своё существование и церковники, чтобы драть десятину. Я был куда благороднее их всех. Я никогда не обманывал женщин в своих намерениях.

Посредник

Я был выпившим. Ладно, на этот раз я был пьян. Я позволяю себе это состояние только среди своих, только в знакомых местах и редко. Не скажу, что оно — состояние, мне принципиально нравится, но в нём появляется определенная легкость, если не перестараться и не выпить до того, что грузишься и садишься в какой-нибудь угол, взяв бокал в ладони, уставившись в одну точку и выглядя, как автопортрет Ван Гога, то есть, как безумец, который не знает, чем ещё испортить себе жизнь. Но если уж перегнул с дозой, то лучше долить ещё, пока опять не станет весело, или не вырубит. Я умел владеть собой до того момента, пока сам не выберу, где вырубиться. Не люблю просыпаться неизвестно где, да и неизвестно с кем всё меньше. Раньше это забавляло, но теперь не улыбает, даже если под боком красавица с длинными локонами и идеально сделанным в салоне долговременным макияжем. Фальшивка. Снаружи, внутри. Утром я хочу настоящего, но в других людях так трудно угадать правду. Поэтому утром я особенно не люблю людей. Утром я люблю тишину, простор и свои мысли. Мне вообще в себе всё нравится, хотя я признаю, что я не эталон прекрасной внешности, и уж тем более не образец моральных совершенств.

Но что может быть ближе человеку, чем он сам? И кто наиболее настоящий и честный перед тобой, кроме тебя? Эта вечеринка проходила в моём доме, но не том, что предназначался для моей жизни. Это была отдельная, известная всем, кто хотел найти меня, хибара, где собирались все, кого я готов был терпеть и лицезреть. Тот особнячок, в котором я по утрам пил кофе на открытой террасе с видом на лазурный океан — другое место. Там я спиртным не заливаю оба этажа, там вообще кроме Сынхёна, меня и филиппинских горничных никого не бывает. А здесь… здесь закатывались великие попойки, от которых бы вздрогнул Сингапур, если бы не привык к подобному. Когда в крови пузырятся градусы, то либидо имеет свойство напоминать о себе.

Помимо дополнительного веселья, в этом смысле интерес тоже просыпался и я, пошатывающийся на ватных ногах, бродил по оглушенному музыкой дому в поисках прекрасного. Вернее нет, я ничего не искал. Я просто бродил, поскольку сидеть на месте не моглось. Джин с тоником, виски и текила подстегивали, и хотя я обычно не поддаюсь ни чьим уговорам, с ними я держался на дружеской ноге, позволяя давать советы. Рекомендации привели меня в одну из гостевых спален, где ничком на кровати лежало никакущее тело в коктейльном платье, едва прикрывающем пизду, хотя саму её, конечно, прикрывали стринги. Я не мог с затылка узнать, танцовщица это или девочка из эскорта, да и узнал бы разве, увидь лицо? Вообще-то память на них у меня была хорошая.

Я подошёл к кровати и встал рядом, разглядывая загорелые икры, переходящие в лодыжки, перехваченные черным ремешком босоножек на двенадцатисантиметровой шпильке. Нырнув рукой в задний карман, я попал в него со второго раза и, достав Lucky Strike, закурил зипповской зажигалкой, валявшейся у ночного светильника. Сделав две тяжки, я затушил сигарету в хрустальной пепельнице и, не рассчитав ширины шага, споткнулся о кровать, попытавшись на неё сесть. Опершись о ногу девицы, чтобы не упасть, я выровнялся и уселся рядом с её стройными ляжками. Красивые. Я погладил по ним ладонью, провел по внутренней стороне колена, опять выше. Рука забралась под подол коротюсенького платьица, минимализированного так, словно его шили на колибри. Упругие полушария попки. И она даже не шевелится от того, что кто-то её лапает. Ну и черт с ней. Я поднялся, чтобы достать из переднего кармана презерватив. Член позвал в плавание с погружением, и я не мог ему отказать. Вытянув гондон, я опять забрался на кровать, на этот раз забравшись и на девицу.

Задрав подол до талии, я лег на неё, откинув со спины волосы, в которые уткнулся носом. Теперь передо мной был загривок. Я пьяно поцеловал его, подтянувшись и прикусив мочку уха. Она что-то промычала, завозив бедрами. Мои руки были внизу, возле них, на них, гладили, ласкали. Расстёгивали мои штаны. Оттянув стринги, я отвел их в сторону, чтобы добраться рукой до дырок. Нет, она лежит неудобно, чтобы вставить в вагину, а я не в том состоянии меткости, чтобы совершать гимнастические этюды. Сев, я достал восставший хер и натянул на него резинку, что вышло удачно и с первой попытки. Этот маневр я и в полной темноте одной рукой был способен исполнить. Подняв взгляд, я поймал на себе глаза пробудившейся. Она смотрела за моими действиями, нетрезвая, разлохмаченная, но сексуальная. Спросить у неё разрешения? Пф, в таком состоянии и таком месте не окажется телка, которая не согласна. Я вернулся на неё и лег, коснувшись её попки членом при наряде. Она молчаливо следила за мной через плечо, и когда ощутила моё возбуждение, лишь приподняла бедра, призывно принимая меня. Сучка. Я плюнул на пальцы и провел ими возле анала. Засунул один палец внутрь. Она простонала и обняла подушку, на которой дремала до этого. Я поднял руку и, опять смочив её своей слюной, опустил и ввел в неё осторожно два пальца, поводив туда-сюда, добавил третий. Не думаю, что тут требуется осторожная подготовка. В моём окружении, не самом лучшем, о каком можно мечтать, не раскупоренные задницы только у меня и ещё пары-тройки человек, зуб даю. А уж об этих шлюшках и речи не идёт. Я надавил членом, подведя его к заветной цели. Чуть-чуть посопротивлявшись, она поддалась и впустила в себя головку. Я запустил себя глубже. Девчонка простонала, заелозив подо мной. Да, так-то лучше, всё же не бревно. Я задвигал бедрами. В неё, глубже, медленнее, слегка придержав коней, убыстрившись, вынув до середины, опять вонзаясь вперед. Опустив руку, я оглаживал её попку, тонкую и немного тощеватую, но хорошенькую. Я вцеплялся в неё, сжимал и тряс, опираясь другой рукой о постель. Черт, как приятно. Хоть и не девственная, но узкая. Стринги попытались сползти на место, натирая, но я опять отвел их. Снимать не обязательно. Да, ещё, снова глубже!

— Сучка, сладкая сучка! — прошипел я, опустив губы к её шее. Она нечленораздельно покрикивала. Сжав зубы на её платье на спине, я заколотился сильнее. Она взвизгнула.

— Да, да! — услышал я её хороший английский.

— Похотливая блядь, на! — проголосил я ей на корейском, своём родном и, сделав ещё несколько рывков, кончил. Сделав пару вдохов, я не спешил скатываться. Ради смеха, я вынул член из презерватива, который остался у неё в заднице, и натянул стринги на место.

— Джиён! — я обернулся к дверям. Там стоял Тэян, мой давний-давний друг, которого я принял под своё покровительство после того, как у него не сложились дела в Сеуле. Отсидевший в тюрьме, он искал хорошей работенки, и я ему её нашёл. Мне нужны бывалые люди для выполнения всяких разностей.

— Что ещё? — вжикнув молнией на ширинке, я перевалился на вторую половину кровати. Пьяная девица, перекатившись на бок, похоже уснула досыпать.

— До тебя Мино не может дозвониться.

— Верно, я где-то оставил свой мобильный, — вспоминал я свой путь сюда. Балкон кабинета наверху! Да, где-то там. Я достал ещё сигаретку и захлопал по карманам в поиске зажигалки. Тэян подошёл и щелкнул своей под носом.

— Что у него за срочное дело?

— Он отобрал то, что тебе было нужно. Около четырнадцати кандидаток. Хочет, чтобы ты на свой вкус сказал, каких именно удить, — поведал он, и хотя поначалу до меня доходило заторможено, я быстро оклемался и почувствовал достаточную трезвость.

— Ладно, но не сегодня, — я поднялся. Надо всё-таки раздобыть свой мобильный. — Перезвони ему, скажи, чтобы завтра приехал ко мне с отчетом, фотографиями, резюме. Как обычно, — я уже встал, но остановился, выпустив облако дыма. — Только не очень рано. Часов в одиннадцать. Хочу выспаться. Тэян кивнул, и я опять почти вышел. Нет, здесь я не хочу ночевать. — Вызови мне такси домой, ладно? — теперь всё. Я отправился выпить ещё бокал горячительного.

Морской бриз обвевал лицо, которое я умыл и побрил, чтобы не чувствовать налёта от вчера. Горло сушило и было не до кофе, поэтому я пил прохладную минералку, глядя, как по воде скользят яхты, катера, лодчонки. Давно я на своей не выходил на прогулку. Но сегодня и не стану, не лучшая погода. Серо-палевые тучи блуждали в небе, клубясь, скапливаясь дождливой мусорной кучей, разрываясь, но не разлетаясь далеко. Они приближались, и по соленому запаху я угадывал, что ветер поднимется сильнее. Мино приехал пунктуально, без пяти одиннадцать. Поднявшись ко мне сюда, он расстегнул черный портфель и достал оттуда стопку папок, в каждой из которых в отдельных файлах лежали фотографии и листки.

— Вот, пожалуйста, — разложил он веером на столе цветные обложки. — Изучай.

— Посмотрим, — отодвинув пачку Lucky Strike, я подтянул к себе первую. — И насколько гарантия, что они целки?

— Я не мог заглянуть в трусы каждой, — сдержано улыбнулся Мино. — По крайней мере, за такое короткое время.

— Ясно, как всегда всё примерно, — выдохнул я, открывая подноготные зарубежных красавиц. В том, что они более-менее красавицы, меня убеждали снимки. Хотя на третьей я немного разочаровался и откинул папку. — Эта точно нет.

— Хорошо, — безропотно забрал её Мино и убрал в свой портфель.

— Так, а тут у нас что… — поскольку по внешности все были пригожими и хорошенькими, нужда как-то выбирать ограниченное количество, хотя бы тройку, давила на жадность, и я стал читать синопсисы. — Восемнадцать лет — не пойдёт, слишком молодая. Сказано же, чтобы не малолетка, а эта и на мордочку недозрелая, — я вернул Мино ещё одно портфолио. Надо же, модели даже не догадывались, что проходят кастинг куда-то! Возможно, сидят сейчас дома с мамочками и папочками, а я тут листаю пальцами их описания, решая судьбы. Кратковременно чувствую себя Богом. — Так, занимается танцами, хореография, коллектив с конкурсными выступлениями… да и на лицо профурсетка. Убирай. Девчонки с активными жизненными позициями и лезущие на сцену хотя бы в провинциальных масштабах вряд ли девственницы в двадцать два года, — Мино безропотно утягивал в свой волшебный ларчик отбракованное. — Факультет востоковедения. О, авось арабский знает или ещё что-нибудь. Эта точно да, — и на лицо была типичная славянка, такая вся румяная, русоволосая.

Я пошел дальше и, придираясь так и эдак, отобрал четыре, но это тоже чересчур. Достаточно, чтобы привезли трех, и я из них на месте отберу одну. Если она не понравится, поэтапно зашлю остальных. Но красть массово — это наглость. Даже в преступном мире. Надо уметь не привлекать к себе внимание. Я подвинул две папки к Мино.

— Выбери из этих сам как-нибудь.

Не открывая, не заглядывая внутрь, он взял правую и сунул в свой портфель, вернув мне левую от себя.

— И как ты сделал выбор? — подгреб я поближе к себе сигареты на ставшем посвободнее столе.

— Наобум.

— Слушай, как я сам не догадался? — повертев пачку, я закурил. Мино ждал дальнейших распоряжений, подняв свой похуистический взор к горизонту. Но так как я знал его немного дольше, чем простого коллегу, то мне помнилось, что он не всегда был таким неразговорчивым и отрешенным. — Не хочешь пропустить по бокальчику?

— Спасибо, предпочитаю не пить до заката, — вежливо улыбнулся он.

— Это что за установка? — мне вспомнилась одна знакомая дама, которая как-то отказывалась плавать со мной после полудня, обещая превратиться в монстра. Что только не сочиняют люди, чтобы избегать моего сомнительного общества! Разве я не лапочка?

— Боишься, что голова не будет соображать до конца рабочего дня?

— Да нет, просто такая привычка.

— Мино… — я не психолог и не люблю задушевные беседы, но этот парень мне нравился, как честная продажная личность, которая импонировала моей безгрешной по меркам ада душе. — Ты что, до сих пор страдаешь по своей бывшей? Ну, расстались и расстались. Надо оторваться, встряхнуться!

— Я вовсе не страдаю, — покривил он губы, опустив взгляд. Я отодвинул ему стул за спинку. — Садись, давай побалакаем полчасика, — он услужливо опустился. Не то чтобы сильно, до содрогания боялся меня, но со здоровой долей страха остерегался, возводя на пьедестал авторитета. Это хорошо. — Надо тебе развеяться как-нибудь…

— Да я не люблю шумные развлечения, Джиён, правда.

— Ну, баб-то ты любить не перестал? Выбрал бы и себе какую-нибудь, если хочешь, — указал я подбородком на саквояж. Мино покачал головой без интереса. — Не дело это, братец, жить воспоминаниями по какой-то прошлой любви. Ты что, веришь в неё что ли вообще?

— Пришлось столкнуться, — хмыкнул он, посмотрев на меня.

— А мне вот нет. Как думаешь, кому из нас хуже, а?

— Не возьмусь судить, — умел он отвечать коротко, очень расплывчато, убеждая в том, что с тобой совершенно согласен и обрубая развитие разговора. Ни поспорить, ни придраться, ни развести на треп. Идеальный белый воротничок. Это мне в нём тоже нравилось, но иногда бесило.

— Я думаю… нет, я знаю, что мне прикольнее. Посмотри на нас с Сынхёном. У него любовницы, у меня шлюхи. Часто это одни и те же женщины, но он их предпочитает называть на свой эстетический манер. А мне названная сахарной кислятина слаще не становится. Бляди и в Сингапуре бляди. Так что давай, прекращай жевать сопли и возвращайся в строй нормальных мужиков.

— Джиён, я ценю твоё мнение, — в конце этой фразы затаилось неозвученное «но», которое я угадал.

— У тебя другое представление об образе нормального мужика, я понял, — без обид докурил я и потушил окурок.

— Я всего лишь не имею моральных возможностей твоего уровня.

— Это прозвучало как «я не такой мудак, как ты», — засмеялся я, смутив Мино. Как он не пытался культурно выкладывать мне свои мысли, я читал между строк.

— Вовсе нет…

— Да ладно тебе, ты думаешь, что я огорчусь от подобного мнения? Я прекрасно знаю, чего заслуживаю своей деятельностью, своими поступками. Я настолько не ангел, что когда мною произносится это слово, на небесах придумывают им новое название, потому что прежнее осквернил мой язык.

— Ты не так плох.

— А что во мне хорошего? — поинтересовался я, откинувшись.

— Ты жестокий правдоруб. Это подкупает, — заметил Мино.

Да он тоже меня узнал достаточно.

— Я способен на обман.

— Но не на предательство.

— Ты прав, — вздохнул я, задумавшись.

Оба мы на некоторое время завязли глазами на горизонте. Я вышел из раздумий первым.

— Наверное, потому что предают близких. А у меня таковых нет… у меня есть два прекрасных друга, которых я никогда не подставлю. На этом круг моих привязанностей заканчивается. Я бы даже тебя, наверное, мог кинуть, только пока не знаю, что мне за это такое нужно предложить…

— Вот видишь, ты даже в этом искренен, — Мино улыбнулся. — Ты говоришь мне в лицо, что я не отношусь к избранным, что ты не тронешь. Впрочем, я это и так знал.

— Хорошо, потому что не хотел тебя расстраивать, — пошутил я, и мы коротко посмеялись. — Ладно, не буду тебя задерживать. Иди, и свисти, когда отгрузишь телок. Когда это примерно будет?

— Через неделю. Я постараюсь сделать всё, чтобы они были на месте.

— Отлично. А тебе я всё равно антидепрессант найду! — бросил я ему, уже уходящему, в спину, перегнувшись через поручень своего кресельного стула.

Он остановился в раздвижных стеклянных дверях.

— Джиён, отстань, — нахмурил он брови, чтобы я не лез к нему со своим мировоззрением.

— Всё-всё! Пока! — махнув, я вернулся к созерцанию.

Какое умиротворение! Только дождь вот-вот начнет накрапывать, и с балкона надо уходить. И мобильный начал жужжать, ещё не переключенный с вибро на громкие звонки после ночи. Что ж, опять понеслись дела. «Криминал вас ждать не станет — криминал вас сам достанет» — любил я повторять фразу, ещё когда только начинал свои черные делишки. И ничего с тех пор не изменилось. Я по-прежнему мог достать что угодно, кого угодно, и где угодно. Вопрос денег и времени. И существования в природе искомого предмета. Впрочем, если бы мне предложили миллиард за единорога, я бы как-нибудь выкрутился.

Товар

Последнее, что я помнила, как меня попросили отойти в комнату полиции, потому что выявились какие-то проблемы с документами, а я никак не могла понять, в чем дело? В аэропорту был не очень чисто говорящий по-английски персонал, а китайского я не знала. Они что-то мне объясняли, и я пошла за ними, вошла в комнату без окон, где со служащим безопасности спорил какой-то мужчина, после чего меня попросили проехать в участок. Так я поняла. И зачем только я взяла рейс до Сеула с пересадкой в Шанхае? Ох уж эти китайцы! Ничего не поймешь. Я, растерянная, впервые летевшая куда-то за границу, последовала за незнакомцем в форме. Я знала, что законы в Китае очень строги и лучше не пытаться шуметь и дебоширить, но, увы, до участка и какой-либо официальной организации я не добралась…

В предложенной полицейской машине, куда я села, сидел неприятного вида тип, который тут же сунул мне в лицо какую-то вещь и, после полуминутного сопротивления, не понимающая, что происходит, я провалилась в черноту.

Слабые всполохи сознания выбрасывали меня в реальность то в каком-то кабинете, похожем на медицинский, то в салоне какого-то грузового автомобиля, потом мне казалось, что я слышу гул самолета, но я никак не могла прийти в себя и начать ощущать действительность, а стоило пытаться ухватиться за какие-то картинки, держать глаза открытыми, как начинало тошнить, укачивать и клонить в сон с резкой головной болью. Я ничего не понимала и не осознавала, кроме страха и ощущения, что происходит что-то ужасное. В редкие мгновения прояснений я чувствовала на себе чьи-то руки. Мне мерещилась грубость… я уплывала в сон, в котором проносились воспоминания и то, что последним было в моей голове.

Как здорово, что на последнем курсе, заканчивая на востоковеда и почти в совершенстве выучив корейский язык, я смогла накопить денег (частью позаимствовав их у родителей) и вырваться на каникулы в Сеул — город, который давно привлекал меня, столица страны, чья культура влекла к себе, заставив поступить туда, куда я поступила и выучить не очень-то модный, но зато очень сложный азиатский язык. Мечты сбывались, жизнь становилась интереснее, я впервые куда-то далеко выбралась без родителей, хотя мне было уже двадцать два года. Окрыленная и завороженная, с одним чемоданом и сумкой, налегке, я неслась навстречу приключениям и увлекательным прогулкам, и вдруг, эти странные люди, пропасть, провал в бессознание, тряска, потеря временных и пространственных ориентиров, иногда и ощущений, сменяющиеся неразборчивые звуки, то свет, то тьма, голоса на непонятном мне языке. Когда это кончится? Что происходит? Ну же, вырвись из этого омута, из этой мути… очнись!

Приказав себе это, я поняла, что мысли более-менее собираются из беспорядочной кучи в стройный ряд. Я связно с собой говорю, отлично. Осталось открыть глаза. Я пьяно разлепила веки. Никогда не пила много, ничего кроме совсем легких напитков, шампанского или красного вина, но представление об опьянении было именно таким. Но я же не пьяная? Надо мной темнел серый потолок и я поняла, что полусидя лежу, с закинутой назад головой. Приподняв её, я ощутила боль залежавшихся мышц и, разминая шею, посмотрела вокруг. В небольшом помещении, метров десять в квадрате, без мебели и лишь с одним окном, за которым виднелась решетка, на полу, кроме меня, сидело ещё две девушки, испуганно озирающиеся и заметившие, что я очнулась. Кажется, они пришли в себя пораньше.

— Где мы? — приложив ладонь к гудящему затылку, села я ровнее.

Под нами были набросаны матрасы и наши верхние вещи, так что мы сидели не на совсем голом полу. По лицам девушки были русскими, но на секунду мной завладело предчувствие, что меня могут не понять.

— Я не знаю, — покачала головой одна, едва шевелящаяся от предвкушения чего-то нехорошего.

Вторая прижала к груди коленки и безостановочно всхлипывала.

— Как… как мы попали сюда? — проникаясь обстоятельствами и общим эмоциональным состоянием, я начинала дрожать. Картинка постепенно складывалась, и я боялась себе признаваться в том, что угадываю, к чему все эти события. Мне не хотелось верить, что со мной могло случиться подобное. Я догадывалась, что если мои догадки верны, то я уже ничего не смогу сделать, я пропала. Меня ждет кошмар. Плачущая девчонка, видимо, осознала это в полной мере. Другая, что ответила мне, была немного стрессоустойчивее.

— Я отдыхала в Таиланде, — тихо, скованно и растерянно посмотрела она на меня, вжимая голову в плечи. — С подругой. Взяли экскурсию на один островок… нас заверили, что в катере осталось только одно свободное место, и вторую заберут потом… я села, а все, кто был в катере, видимо, были бандиты, — поджав губы, она поборола нервную судорогу.

Уверена, пережила не меньше, чем я, хотя, накаченные наркотиками, чтобы перевозились без проблем, мы, к счастью, хотя бы пропустили те моменты, когда нас таскали с места на место, обращаясь, как с товаром. А мы, кажется, им и были.

— А ты? — я очнулась, боясь трясти головой, чтобы не вернулся звон внутри неё.

— Я летела в Сеул. Самолет делал пересадку в Шанхае… мне сказали, что что-то не так с документами… я пошла с людьми… мне казалось, что всё так прилично, это ведь государственные служащие, — я не выдержала, и закрыла глаза. Рыдания подкатывали неудержимо. Где же мы?! Где? Куда нас привезли? Почему? Зачем?

— Тебя тоже проверяли у гинеколога? — кивнула она вопросительно.

— Гинеколога? — испуганно ахнула я.

Никогда не была у этого пугающего врача. Да и зачем, если я девственница? Я посмотрела на свои джинсы. Пуговица была расстегнута. Тут же вспомнилось, что я открывала глаза в каком-то кабинете… о нет! Что это было? Зачем?! Я заразилась у третьей, которая не сказала ещё ни слова, и захныкала. Самая стойкая из нас, та, вторая, погрустнела и обняла себя руками.

— Нас вбордель продадут, я думаю, — мрачно изрекла она. Нет, пожалуйста, скажите, что это не так! Я прижалась спиной к стене, с жалостью глядя на плачущую девчонку, но и себя мне было жаль не меньше. А ещё мне было жаль родителей, которые, наверняка, уже с ума сошли от волнения. Сколько дней прошло с тех пор, как я должна была расположиться в гостинице и позвонить им? Понятия не имею. Они, наверняка, позвонили в полицию, подняли на уши турагентство, туроператора, консульство, что ещё там нужно, чтобы меня нашли?

— Я не хочу! — крикнула плакса и, завалившись на бок, уткнулась лицом в свой или чей-то пиджак, затрясясь от слез.

Казавшаяся тяжелой металлическая дверь отворилась и, достаточно просто распахнувшись, впустила в себя здоровенного детину, грозно прошедшего до середины и вставшего перед нами. Мы две, смотревшие на это всё, напряженно затаились в ожидании. Третья, поймавшая нервное расстройство, даже не услышала, что кто-то появился. И когда наше внимание готово было сосредоточиться на этом огромном и устрашающем амбале, в дверях появились очередные посетители. Высокий брюнет в белой рубашке и брюках и, рядом с ним, невысокий брюнет в длинных пляжных шортах и цветной летней рубашке, на пуговицах которой висели солнечные очки. Чуть приотстав от них, шага на три-четыре позади, вошел последний, в строгом светло-серебристом костюме, явно моложе двух первых. Красивый. Его лицо ненадолго загипнотизировало меня.

— Так, ладно, поглядим, что тут у нас, — деловито встал рядом с громилой невысокий, обращаясь к самому себе. Я удивленно округлила глаза. Он говорил на корейском! Я, конечно, заметила, что все трое, кроме охранника-переростка, были азиатами, но их конкретную национальность я разоблачила только по языку.

Невысокий обратился к молодому:

— Как-то они потрепано выглядят, сложно выбрать, — он стал водить по нам троим пронзительными глазами.

— Их только что доставили, ещё не привели в порядок, — парень чуть подошел, чтобы смотреть с того же ракурса и разделять единомыслие со своим… собеседником.

Я не знаю, кто они были друг другу. Красота более молодого опять немного отвлекла меня от ожидания неизбежного насилия, избиения и всего, что с нами будут делать.

— Но так даже лучше, видна естественная ценность без прикрас.

— Ага, а это что там? — ткнул невысокий на рыдающую, высунувшую нос, такой же красный, как и глаза.

Он повернулся к охраннику:

— Ну-ка, вытащи её и разверни ко мне. Качок направился к девушке и, когда та поняла, что мужик надвигается на неё, истошно завопила и бросилась в истерику, куда худшую, чем была перед тем.

— Он тебе ничего не сделает! — поспешила её успокоить я, но та не слушала. — Он просто тебя им покажет, пожалуйста, не бойся! — мы все были русскими, но вот знали ли другие девушки язык этих людей?

Я не думала, поэтому, пользуясь своим знанием, я хотела бы помочь, но было без толку. Приподнятая и поставленная насилу на ноги, брыкаясь и вопя, пыталась вырваться, но её крепко держали, пока невысокий приблизился к ней и разглядывал. Я стала догадываться, что он тут главный.

— Зубы нормальные, волосы нормальные, кожа хорошая, только нервная слишком, — он покосился на товарища в белой рубашке: — Её же никто не обижал, чтобы довести до такого состояния, Сынхен?

— Нет, сюда никто не должен был заходить, а пока их доставляли, вряд ли они хоть что-нибудь видели, кроме сладких снов, — они с улыбкой переглянулись.

— Тогда жаль, что такая истеричка, — скучающе вздохнул он и шагнул дальше, ко второй, похищенной в Тайланде. — По внешности мне больше всего понравилась, но шейху предоставлять головную боль не хочется. А вот эта выглядит более уравновешенной, — он взялся исследовать ту, с которой мы не успели представиться друг другу. — Отличный кусок. Мне нравится. В глазах мысль есть, — девушка, ничего не понимая, смотрела на что-то говорящего ей в лицо корейца, поглядывала на меня, старалась держать себя в руках. Я дождалась и своей очереди. Незнакомец подступил ко мне и, окинув опытным взором грудь и бедра, прищурился на лице, после чего повернулся к своим. — Я определился. К шейху отправим эту, — указал он на вторую, в чьих глазах нашел интеллект. — А этих двух везите в бордель.

— Что?! — крикнула я на корейском, увидев, что они развернулись, чтобы уходить и поняв, что это последний шанс что-то сделать. Вся троица удивленно обернулась и посмотрела на меня. Я кинулась к невысокому, но меня поймал за плечо охранник, не дав к нему подойти. Меня трясло, потому что я услышала то, чего боялась. Мы предназначались для того, чтобы стать проститутками, пройдя какой-то отвратительный кастинг. — Нет, только не в бордель! — Ты знаешь корейский? — заинтересованно приподнял брови тот, к кому я и обращалась. — Прошу, пожалуйста! Я не хочу в бордель, я не переживу этого! Умоляю, отпустите меня! — Ну надо же, — он дал отмашку верзиле, чтобы меня отпустили. Споткнувшись, я поспешно выпрямилась, и подбежала к этому невысокому типу, который казался похудее меня. Он опять сказал тому, которого звал Сынхеном: — Бывают же совпадения, да? Выловить рыбку, знающую наш язык. Хотя произношение её корейского как мой тамильский. С акцентом «понаехали», — он засмеялся, и ему вторили его спутники, хотя более сдержанно, чем он сам. — Вы отпустите меня? Прошу вас! — сложила я ладони, умоляя. Если понадобится, я и на колени упаду. — Ты серьёзно? — хмыкнул он и, достав из кармана пачку сигарет, закрутил её в ладони. — Вот так вот просто открыть двери и сказать «ой, прости, я был не прав, иди»? Так ты себе это представляешь? — и его лицо, и его тон источали издевку. Я держала ладони перед лицом, но плечи немного поникли. — Хотя бы сообщите моим родителям… — Нет, она смеётся! — но засмеялся-то он. Мне было не до смеха. Он опять поглядел на молодых людей рядом. — Отпустить её! Вот хохма, — теперь его взор вернулся ко мне. — Ты хоть понимаешь, сколько стоит одна твоя доставка? Да чтобы привести сюда одну такую идиотку, я трачу столько, что вы потом все вместе год должны отрабатывать. — Почему вы меня оскорбляете? — тихо поджала я губы. — Совсем не зная, называете идиоткой. Кто дал вам право считать, что вы умнее? — судя по его рассуждениям, он не был доброй души человеком и, конечно, обращать к нему просьбы я могла только под воздействием адреналина и выветривающихся наркотиков. — Но ведь это я сейчас тобой владею, а не ты мной, — нагло расплылся он в улыбке. — Значит, я умнее. Так, ладно, не парь мне мозги и не трать моё время… — я схватила его за руку и упала на колени. — Я умоляю вас! Верните меня в Россию! Я что угодно готова сделать, только не бросайте меня в бордель! — Что угодно? — цинично посмотрел он сверху вниз. — Ты думаешь у тебя есть что-то, что ты можешь мне дать? Ой, девочка, у тебя даже нет таких денег, чтобы вернуть мне мои затраты… — Я найду! Клянусь, если вы отправите меня домой, то я пришлю вам рано или поздно всё, что вы потратили, — он захохотал, поглядывая то на меня, то на товарищей. — Нет, ну вы слышали? Она вернет… ага, и адресок тебе дать, куда слать денежку, да? Послушай, мне незачем создавать себе проблем. В борделе ты отработаешь всё. Тем более что ты ещё нераздуплившаяся, так что твой первый раз я продам за хорошую сумму, — я не поняла слова, которым он меня назвал, и довольно произвольно перевела его себе на русский, как «нераздуплившаяся», изъяв смысл из последующей фразы. — Я не смогу… я не буду этим заниматься, — отпустила я его руку и покачала головой. — Я никогда не дам с собой это сделать! Никогда! — Да кто тебя спросит? — раздражаясь, бросил он и опять приготовился повернуться спиной. — Я покончу с собой! — выдала я то, что пришло мне в голову. И это была не шутка. Представляя, куда меня засунут, и что будут со мной делать, пусть я даже не могла представить это в подробностях, я готова была на всё. Ещё когда в дверях появился огромный качок и я подумала, что он начнет нас насиловать, мне захотелось скорее умереть, чем жить в подобных условиях. — Покончишь с собой? — притормозил главный. Ухмыльнулся. — Серьёзно? — Да, — уверенно кивнула я. — Отлично, — велев подождать его, он вдруг вышел. Я ошарашено вылупила глаза. Что он собрался сделать? Принести мне веревку с мылом? Двое солидных парней тоже не поняли его странного ухода. Сынхён смотрел насквозь меня, даже когда его взгляд попадал в эту сторону, а тот, молодой, пытался не смотреть вообще. Его умные глаза под изогнутыми бровями плутали где-то в своих мыслях. В дверях вновь нарисовался невысокий. Дымя уже зажженной сигаретой между губ, он нес в руке… пистолет. Я вскрикнула. Прищемляя сигарету в одном уголке рта, он произнес: — Что, страшно? — меня замолотила дрожь. Он направил на меня дуло пистолета и, не нажимая, видя, как я неловко пытаюсь выйти из-под прицела, игриво подергал дулом вверх-вниз: — Пиф-паф! Ну, что ты побледнела? Ты же хотела скорее покончить с собой, лишь бы не стать шлюхой? — я уже с меньшей уверенностью подумала об этом. Он подошел ко мне и, не отпуская оружия, вложил его мне в руку, придерживая, чтобы я не направила пистолет на него. — Тебе же твоя целка дороже жизни, верно? — сглотнув слюну, я ощутила на щеках слезы. — Давай, докажи мне это, не пустословь. Я подскажу, как это делается: открываешь ротик, пошире. Суёшь туда дуло и нажимаешь на курок. Одна секунда — и всё. Мозг отбрызгивает на потолок, ты труп, — рука моя дрожала, поддерживаемая его руками. Как врач, уговаривающий принять лекарство, он коснулся моего подбородка, чтобы я открыла рот и пододвинул к нему дуло. — В чем дело? Один щелчок, и твои страдания закончились. Никакой проституции. Героическая смерть за честь. — Джиён… — позвал из-за его спины красивый парень. — Не надо, может? — Мино, она же сама хотела. Ты можешь отвернуться, мягкосердечный наш, — введя дуло в рот, я плакала всё сильнее. Почему всё так? Почему в тот момент, когда жизнь казалась мне прекрасной и только начинающейся, она закончилась? Почему она должна была оборваться? У меня ещё столького не было, я ничего не успела повидать. Даже до Сеула не добралась. И вот… в неизвестном краю, в каком-то полузаброшенном месте, под присмотром негодяев и ублюдков, я должна покончить с собой. Это не так-то просто. Одна секунда, и меня больше нет. — Что, сомневаешься уже? Оказывается, жизнь-то подороже принципов, да? — ухмыльнулся Джиён. — Подумаешь, десять-двадцать мужиков в день будут засовывать в тебя свои члены, везде, куда захотят. Кстати, туда, где у тебя сейчас пистолет, тоже. Кто-нибудь ударит, кто-нибудь матом обложит. Но зато живая, а? Лучше ведь торговать телом, чем отдать Богу душу? — слушая его, я представляла всё это воочию. Как меня насилуют, как я ничего не могу с этим сделать… мужчины, десятки некрасивых, ужасных, чужих мужчин… закрыв глаза, я нажала на курок. Вздрогнув, я ждала, что всему настал конец. Пусть через адскую боль, но настал. Но выстрела не было. Я нажала ещё раз, подумав, что сделала что-то не так. И ещё. Открыв глаза, я поняла, что осечки происходят одна за другой. Джиён уже не сидел на корточках напротив, а стоял передо мной, беззвучно смеясь. — Черт возьми, ты серьёзно думала, что я дам тебе застрелиться? — его прорвало, и он загоготал. Непонимающая и растерянная, я бросила взгляд на Мино. Напрягшийся, он тоже верил в то, что случится смерть и теперь, всё ещё не расправив складку между бровей, расслабленно выдыхал. — Нет, ты и впрямь идиотка. Сказал же, я на тебя столько денег потратил, что пока ты не отработаешь их в моём борделе, хрена лысого ты хотя бы сдохнешь, это понятно? — он вырвал у меня пистолет и отдал его охраннику. — Я… я всё равно не дамся, — пережив, мне кажется, переход в загробный мир, успокаиваясь, но безнадежно, я не могла найти силы в себе даже встать. Я настроилась на смерть, и к жизни никак не могла пока вернуться. — Если вы не дали мне это сделать здесь, то я найду способ в борделе. — А я думал, что девушки, трясущиеся над своей честью, остались в наш век только на страницах книжек, — произнес Сынхен, со сдержанной, вежливой насмешкой оглядев меня. — Она просто в шоке и не понимает, что делает, — объяснил Джиён мои действия, выдохнув сигаретный дым облаком. — Понятия чести и принципов не существуют. Есть только глупость, которая в них верит, пока ей не предложишь что-то выгодное. Она трясётся над своей девственностью, но поухаживай за ней несколько неделек, признайся в любви, подари брюлики и цветы, и она раздвинет ноги. Хотя под дулом пистолета геройствует. — Я не раздвину ноги, даже если ты мне миллион заплатишь! — прошипела я, всей душой начиная ненавидеть этого человека. Скольких он уже похитил? Сколько судеб загубил? — А если я скажу, что верну тебя домой, если ты раздвинешь передо мной ноги? — не веря ушам, удивившись и рассматривая этого мерзкого индивида, я задумалась было, но он тут же изрек: — Видели? В глазах-то уже не то что сомнение, а почти готовое согласие потрахаться за отчий дом. Как я и сказал — всему есть своя цена, и ни один принцип не является окончательным, потому что найдется весомый покупной довод. Ну, ты не думай всерьёз о возвращении. Я пошутил. Если мне захочется тебя выебать, я сделаю это даром, но, всё-таки, мне важнее поиметь с тебя прибыль. — Послушайте, я могу работать не только проституткой! — попыталась я доораться до его разума. Если таковой был в просторах счетной машинки и калькулятора, которым, судя по всему, Джиён заменил мозги. — Да ладно? — карикатурно изобразил он удивление. — А я и подумать не мог! Разве женщины имеют другие профессии? — высмеяв меня в конец, он продолжал злорадствовать: — Кем бы ты могла быть? Русско-корейским переводчиком? Мне он не нужен. Сынхен, Мино, вам нужен русско-корейский переводчик? — Сынхен шутливо улыбнулся, Мино серьёзно покачал головой. — Надо же, никому не нужен… что же ещё? Горничная? Повар? У меня они есть. Чем же ты удивишь? Что у вас там в России умеют такое, чего я не найду больше нигде? — запутанная и обреченная, я никак не могла придумать, что предложить такого, чтобы выкрутиться. Со мной говорили, это уже был шанс. Большинство преступников и тупых мафиози никогда не размусоливают с жертвами, а этот Джиён, будь он не ладен, надо признать, обладал и интеллектом и желанием позабавиться, что и давало мне возможность говорить с ним. — Вы знаете что-нибудь об уникальных талантах России? — обернулся он к товарищам. — Хм, — Сынхен пожал плечами. — Кроме водки и матрешки я ничего не знаю об этой загадочной стране. — Неужели ни в одном из вас нет жалости? — посмотрев и на Мино, и на Сынхена, обвела я их троих глазами. Мино отвернулся к окну. — Неужели вы не можете смилостивиться и пощадить меня? Я готова на всё, просто прошу вас не отправлять меня в бордель… я не выдержу этого, — я посмотрела на всхлипывающую в углу другую девчонку, которая не понимала, что происходит и, вместе со второй, удивленно глядела на меня, как на инопланетянку, нашедшую общий язык с другими пришельцами. — И она не выдержит. — Если бы в нас была жалость, мы бы работали грузчиками в порту, а не занимались тем, чем занимаемся, — Джиён улыбнулся. — А если я скажу, что пощажу её, — указал на ноющую девчонку, — Если ты добровольно станешь проституткой? — тут же выдал очередную игру Джиён. Мне стало ещё более тошно. Зачем же он так всегда? Вопрос ребром, жестокость. Мне было страшно за себя, я не закаленная психически, воспитанная в любви, но строгости, где и передач для взрослых нельзя было посмотреть. Но я держалась лучше, чем другая. Спасти её ценой собственных мучений? Я никогда не чувствовала в себе героизма, но отец всегда говорил, что мы должны жертвовать собой на благо ближнего. Согласна ли я на это? Как долго живут шлюхи в публичных домах востока, принимая ежедневно по десять-двадцать клиентов? Я умру медленно и мучительно, но с осознанием того, что спасла другую жизнь. Стоит же чья-то жизнь поруганной чести и опороченности? — Если я могу верить, что девушка будет спасена и избавлена от всего этого, — несмело промямлила я, понимая, что подписываю себе приговор. — То пусть будет так. — Вот те на! — опять завеселился Джиён. — Мино, ты где откопал эту мать Терезу? — я шокировано посмотрела на парня. Так это он навел на меня? Но как? Почему? Это он виноват в моей злосчастной участи. Мино вытащил из подмышки три папки и, раскрыв первую, захлопнул, достал следующую и, удовлетворено кивнув, пробежался по строчкам, найдя нужное и зачитывая вслух: — Отец — приходской священник, мать — домохозяйка, образование — воскресная школа. Ты же говорил, найти как можно более порядочную. Я и нашел, — Мино пожал плечами и закрыл досье на меня. Откуда у них это всё? Насколько влиятельны эти люди, что нашли меня в российской глубинке, из которой я на электричке добиралась в областной город, где был университет с возможностью выучить корейский? Как они узнали обо мне? Как перехватили в Шанхае? Неужели есть подобные группировки на свете, которым всё нипочем? Которых не остановишь. — А-а, это та самая, — протянул Джиён. — Ну, ясно. Религиозная, потому и не смыслит ничего в жизни. Только любовь, всепрощение, и все дела. Пусть и дарит теперь любовь в непосредственном виде. — За что вы так со мной?! За что вы так с нами? — упала я опять на колени, попытавшись встать. Голос дрожал, слезы потекли неукротимо. — Неужели у вас нет матерей, сестер? Неужели трудно представить, как это ужасно? Вы же мужчины! Как можете вы пользоваться своей силой над слабыми женщинами? — я готова была уже бросать проклятья. Не желая слушать мои речи, Сынхён поспешил к выходу. Джиён храбро принял к сведению всё сказанное и, хмыкнув, побрел к двери. Мино задержался последним, говоря о чем-то вышибале-телохранителю. Потом, когда вышли старшие, он повернулся ко мне: — Где-то через час приедут за девушкой для шейха. Объясни ей, пожалуйста, чтобы приготовилась и не капризничала. — Где ты нашел нас? Почему я? — смотрела я ему в глаза. Он опустил их к папкам, возясь в них будто по надобности. — Ты поняла меня? Переведешь ей. — Это ведь на твоей совести всё это… — Мино зыркнул на меня, озлоблено, но не давая вырываться гневу наружу. — Не будь меня, на этом месте был бы другой человек. От меня ничего не зависит, я исполняю волю и приказы Джиёна, у меня нет никакой власти, — не веря в его полную беспомощность, я поморщила нос. — Если я умру, хотя бы пошли моим родителям обманное сообщение, что это было быстро и безболезненно. Пусть они будут спокойны, — он взялся за ручку двери, тщетно делая вид, что ничего не слышит. Я видела по его лицу, что он всё принимает к сведению. — Ты сделаешь хотя бы это? Одно сообщение! Разве это так трудно? — И успокой другую. Вас неделю не будут трогать, пока не убедятся, что товар понравился заказчику. Если он будет недоволен, то одна из вас пойдет на замену. Хотя, Джиён никогда ещё не ошибался со вкусами клиентов, — Мино пожал плечами и вышел. Охранник сел на стул перед нами. Мы вновь остались сами с собой, только теперь под присмотром. Собираясь с духом, я начала объяснять своим сестрам по несчастью, что ожидает каждую из нас.

Бордель

Замешкавшиеся, отходящие от происходящего — да сможем ли мы когда-либо отойти от этого? — за оставшийся час мы так и не успели познакомиться с той девчонкой, которую выбрали для шейха. Пока я ей перевела всё, что произошло, за ней уже явились. Она была достаточно выдержана, чтобы не зарыдать и держалась героически, не то что я и третья. Нас раздавило, размазывало от грядущей участи. Безвыходность, ужас… Мне хотелось выпить хотя бы успокоительного, раз уж яда мне не дадут. Руки тряслись, горло сковал плач. Когда за окном темнело, приехали ещё два смуглых мужчины непонятной национальности, может быть и местные, и вместе с оставленным прежде охранником повели нас на выход. Мы вышли из какого-то достраивающегося или достроенного, но не сданного пока здания, нас погрузили в тонированную машину, где мы сели на заднее сиденье в середину, прижатые по бокам чужестранными типами. Вырываться или звать на помощь было бессмысленно. Мужчины быстро догонят и совладают со мной, а вокруг безлюдно. Я сжала руку своей соседки, чувствуя себя немного сильнее неё и желая её приободрить. Как мне хотелось сейчас послушать проповедь отца! Он бы нашел слова, чтобы утешить нас, укрепить дух. Все мы ходим под Богом… каждому отмерен свой срок… незачем торопить его… самоубийство — страшный грех. Я начала что-то такое нашептывать той, что разделяла мою судьбу, вперемежку молясь и цитируя псалмы. Но это больше успокаивало меня, чем её. Господи, а если бы в пистолете была пуля? Меня бы уже не было… Не знаю, лучше бы так было или нет. Есть ли шанс у меня увидеть теперь когда-нибудь нормальную жизнь? Хоть что-нибудь, кроме грязи, боли и унижений. Нас провезли по широким дорогам, за окнами машины я видела пальмы и, иногда, море или океан на горизонте. В результате мы даже проехались недалеко от побережья, и бесконечная водная гладь предстала совсем близко. После высоких и современных многоэтажек, мы очутились в районе вилл, каждая из которых имела свою, отгороженную изгородью, территорию. Та, на чью территорию въехали мы, отделялась от дороги стеной из неотесанного камня, у ворот стояли секьюрити с рациями, а железные ворота из витых решеток отворились автоматически. Медленно проезжая по оставшемуся пути, я разглядывала густую зелень посадок и заросли, прячущие желто-персиковый двухэтажный дом. Можно ли отсюда сбежать? Как? Куда?

Мы остановились у крыльца, у которого стоял одиноко охранник, и ничего не напоминало о какой-либо незаконности места или том, что внутри творятся кошмарные, жестокие вещи. Особняк напоминал пристанище колумбийских наркобаронов из фильмов, опутанный глициниями с одной стороны, а с другой кирказоном. Пышно росла вечнозеленая глянцевая зелень по бокам от дорожек, свешивая длинные листья водопадом, некоторые кусты цвели крупными розовыми, сиреневыми и белыми цветами. Мне в нос ударил запах экзотической и чуждой страны, когда я вышла из автомобиля. Не давая мне долго осматриваться, мужчины подтолкнули нас ко входу. На одном из маленьких выступающих балкончиков, что выходил во дворик, куда подъезжали машины, я увидела девушку, чуть ли не в одном пеньюаре. Это бордель? Тот самый, куда нас отправили? Я поднялась по ступенькам, то и дело оборачиваясь на вторую девчонку, которая наконец-то, перестала хныкать (наверное, просто запас слез на сегодня иссяк). Войдя в распахнутые двери — на улице стояла жара, и закрываться смысла не было, разве что от каких-нибудь насекомых, — я очутилась в приличном холле, который можно было бы назвать благородным, просторном и светлом, где насквозь, прямо, были стеклянные двери в ещё один дворик. Гладкие полы не застелены, блестят начищенностью паркета, на окнах шифоновые занавеси, всё чисто и воздушно… и так тихо и спокойно, будто сбежать отсюда никто никогда не пытался и не попытается. Откуда-то сбоку передо мной появился очередной азиат, нагло оглядевший меня и вторую девчонку с ног до головы, если можно было назвать наглым взгляд узких глаз, которые почти не было видно. — Которая из вас говорит на корейском? — спросил он именно на нем. Я несмело подняла руку. — Отлично, тогда идите за мной… — я повернулась к спутнице и позвала её, объясняя, что надо идти. Как же повезло, что я знала язык, на котором говорят! Я бы сошла с ума, если бы не понимала, что конкретно происходит, и некому было бы мне это объяснить. Мы поднялись по лестнице на второй этаж, выйдя на коридор, напоминающий гостиничный, с дверями темного дерева налево и направо. Наш провожатый остановился. — Меня зовут Тэян, если вдруг захотите обратиться. — Это публичный дом? — тут же задала вопрос я, пользуясь тем, что он намекнул на возможность контакта. — А что по-твоему ещё? Богадельня? — хмыкнул он, взявшись за ручку двери и, повернув, толкнул её внутрь. По коридору прошла девушка в халатике, с полотенцем, замотанным вокруг свежевымытой головы. — Как-то не очень похоже… — Тэян снова криво усмехнулся. — Вы девственницы, поэтому некоторое время будете работать в этом «салоне». Это заведение для вип-клиентов, с большими деньгами, которые любят чистоту и качество. Те проститутки, что портятся или занашиваются здесь, отправляются в другой бордель Джиёна. Тот бы ты сразу опознала, как самое что ни на есть торговое место для шлюх, — поморщившись, я вошла в комнату, которая оказалась вполне сносной, с двумя узкими кроватями у стенок, разделенными столиком, стоявшим под окном. Я тут же подошла к нему и удивилась, что на нем решетки нет. И второй этаж… Сбегу, я смогу сбежать! Знать бы куда… Я опустила глаза. Внизу прогуливалась охрана в черных костюмах. Мда, помехи. Да и за ними какой-то непроходимый сад, заканчивающийся всё той же стеной, виднеющейся вдалеке. А за стеной? Море. Боже, если я прорвусь через все преграды, настолько ли я вынослива, чтобы плыть неизвестно сколько в поисках спасения? Ладно, Мино сказал, что неделю нас трогать не будут. У меня есть немного времени сориентироваться. — И… как быстро портятся и занашиваются? — обратилась я к Тэяну. — Кто как… одна девушка здесь уже семь лет, а одну как-то выкупил её постоянный клиент. Кому как повезет, — я удивленно приподняла брови. Ничего себе! Кто-то умудряется не просто выживать в этих условиях, но свыкаться и устраиваться по-домашнему? — Поэтому, собственно, всё, чем заняты обитательницы — это слежением за собой, приведением себя в порядок и тренировкой своего сексуального мастерства, — Тэян посмотрел на вторую девушку, осторожно севшую на кровать, выбранную непроизвольно. — Если эта будет такая постоянно, её быстро спроважу в другой публичный дом… она что, немая? — Нет, просто стресс, — заступилась я за неё. — Это пройдёт. А вы… директор? То есть… — Тэян оборвал меня смехом, выставив локти в бока, потому что положил ладони на бедра. В прорванных голубых джинсах и белой обтягивающей футболке, он был немного ниже меня, но это не портило впечатления зрелой мужественности и какой-то… уверенности и непоколебимости в нем — Какая ты… культурная. Ага, директор. Я сутенер со стажем, так что назовем меня вашим попечителем. И можешь не «выкать», это тут ни к чему. Называй меня Тэян, и всё. И раз уж мне придётся с вами общаться, то как зовут вас? — Как тебя зовут? — сказала я на русском несмеяне. Мне и самой это было интересно. — Вика, — тихо выдавила она из себя, подняв глаза. — Её зовут Вика, — перевела я Тэяну и он повторил за мной, хотя получилось что-то вроде «бика», потому что «В» в корейском отсутствовала и произносилась корейцами с трудом. — А меня Даша. — Dasha from Russia? — произнес Тэян на английском и засмеялся снова. Да, это рифмовалось, но у меня не было настроения улыбаться в ответ. — Ладно, главное откликайтесь, как бы коряво я не произнес ваши имена, ясно? — А… Мино сказал, что нас не будут трогать дней семь — это так? — Да, около того. Ещё вопросы по существу есть? — собрался он уходить. — Кто такой этот Джиён? Работорговец? — сделала я шаг за ним. Мужчина остановил меня взглядом. — Это не по существу. — Ладно: кормить нас будут? — вспомнила я о естественных потребностях организма, и это показалось мне добрым знаком. Прошло несколько часов с тех пор, как я очнулась. Дурнота покинула окончательно, руки и ноги более-менее окрепли. Тэян поманил меня в коридор и я высунулась. — Обслуживать вас тут никто не будет. Единственное, что здесь делают за вас — это уборка. Убирается тут наёмный персонал. Ванная и туалет прямо по коридору. Кухня вниз по лестнице, не этой, а в противоположном конце. Спустишься и под ней увидишь проход, из него небольшая прихожая ведет прямо на кухню. Готовьте себе сами, с другими девушками не ссорьтесь, драк не устраивайте. Шлюхи тут есть всякие, в том числе добровольные, так что за клиентов они бьются, красоте завидуют, а конкуренцию ненавидят. — Вы… то есть, ты… так просто обо всем этом говоришь, — смутилась я. Для меня произнести слово «шлюха» уже было чем-то невозможным, я могла это сделать только пересилив себя. — Детка, я занимаюсь незаконными делами больше пятнадцати лет, чего ты ждешь от меня? — А вы… ты заступитесь… заступишься, если кто-то нападет на меня или Вику? — Тэян на меня посмотрел с пренебрежением и усмешкой. — Я в папочки не нанимался. Если вы не сможете постоять за себя сами — так тому и быть, — почти выйдя, он смилостивился и доверительно поведал: — Закрывайте на ночь дверь, и поменьше светитесь внизу. Хотя бы минимизируете возможность конфликтов и обеспечите себе максимальную сохранность. Он вышел и я, постояв немного, опустилась на свободную кровать, напротив Вики. Она шмыгнула носом. Только этого опять не хватало! Надо отвлечь девчонку на что-то, развлекать, пока её, в самом деле, не выкинули на дно, где она в миг погибнет. Мне бы кто помог, а тут я должна нянчиться! Так велит судьба. Я должна быть кому-то поддержкой и подставить плечо. — Гарем какой-то, — вымученно улыбнулась я, привлекая к себе внимание. — Этот Джиён… тот, что приносил мне пистолет, он хозяин всего этого, — Вика остановила на мне взгляд, слушая. — Держит кучу женщин, а неугодных ссылает в место подальше… как султаны поступали со стареющими женами. Ты смотрела сериал «Великолепный век»? — соседка по комнате покачала головой. Да мне тоже папа не разрешал, потому что там было много развратного и мусульманского, но мы с мамой поглядывали тайком некоторые серии. Дом… как же я хочу домой! Что дернуло меня уехать из него? Хотелось посмотреть мир, страну мечты. На тебе, смотри, глаза не прогляди. Я должна вернуться обратно, чего бы это ни стоило. К родителям, к младшим братьям и сестрам. Я старшая в семье, всего нас пятеро. А ещё меня ждёт жених… Мы уже год встречались и ждали свадьбы. Он, как и отец когда-то, учился в духовной семинарии. Всё будущее было таким светлым, распланированным… Как легко можно перечеркнуть покой и счастье! Одним неверным шагом, необратимым. Кто поможет мне? Этот Тэян, интересно, с ним можно договориться? Или они все тут непроходимые мизантропы и равнодушны к страданиям близких? Я откинулась, положив голову на подушку. — Нас убьют? — промямлила Вика.

— Расслабься, у нас целая неделя бесплатного отдыха, — об опасностях, поджидающих здесь, я рассудила, лучше умолчу.

Несмотря на прекрасное и жизнеутверждающее имя Виктория — победа, моя сестра по несчастью была далека от образа человека, преодолевающего беды, препятствия, и повергающего встречающиеся на пути напасти. Пугливая и быстро расстраивающаяся, она никак не понимала до конца моих намеков, что в её интересах стать немного веселее и притягательнее. Сказать напрямую я не могла — это не убедит её, а доведет до истерики. Грешная мысль, но лучше бы со мной осталась та, другая девушка. Мы с ней вместе лучше бы организовались… И пришла другая мысль, ещё худшая. А, может, она не понравится шейху, и её вернут, а заберут Вику? Это спасло бы последнюю. Да-да, я вовсе не себя хотела поменять отсюда туда. Не знаю почему, но тут мне казалось пока более возвратно и безопасно, чем в каких-то Эмиратах. Я не знала других восточных языков, а тут мне было с кем поговорить и попытаться договориться. Другие девушки, с которыми волей-неволей мы сталкивались на этажах, в ванной комнате, на кухне и во внутреннем дворике, где расположился бассейн, были со всего мира, но русской больше ни одной. Китаянка, девушка из Тайланда, две малазийки, две говорили на испанском, но из Европы они или Южной Америки, я понять не могла. Одна была откуда-то из Средней Азии, что-то вроде Узбекистана, одна из Турции, другая с Балкан. Можно составить географическую карту, заполнить половину глобуса, если отметить те точки, откуда прибыли труженицы самой древней профессии. Это всё я узнала, естественно, не от них, а от Тэяна, к которому привязывалась с вопросами, когда его видела. Я поняла, почему он не просто не хотел, а и не мог бы защитить нас: он не жил тут постоянно, а лишь наезжал временами, следя за порядком, проверяя, нужно ли что здесь, привозя клиентов или встречая их. Как он и посоветовал, я держалась подальше от проституток, а Вика без меня никуда не совалась вовсе.

В первую же ночь к особняку подъезжали и подъезжали машины, были слышны хлопки их дверец, громкие голоса с властной интонацией, хохот, смех, визги и шум плескающейся воды, вворачивалась музыка, еле стихшая к самому утру. Мы не сомкнули глаз до самого рассвета и вырубились, когда уже было светло. К счастью, расписания трапез в притоне в самом деле не было, и мы, отоспавшись, спустились на кухню, где сочинили себе какой-то завтрак из непривычных фруктов и трудно опознаваемых морепродуктов. Я никогда не ела ничего подобного, но попытаться стоило. Если бы повезло — я бы насмерть отравилась, как рыбой фугу, но с везением у меня был явный разлад и я выжила повторно после попытки пустить пулю в голову. Буквально в течение часа мы стали свидетельницами одной из драк, о которых проинформировал Тэян. Похожая на латинскую жительницу красавица сцепилась у бассейна с тайкой и разнимали их охранники, подоспевшие, когда едва не полетели клочья волос. Пронаблюдав картину, мы с Викой схватили стаканы с соком и убежали в свою комнату. Эта отстраненность от общепринятого режима и поведения радовала, но я понимала, что пауза короткая, и время стремительно бежит. Нужно было что-то придумывать, искать выход, но любые попытки прозондировать почву заканчивались тем, что охрана разворачивала меня в сторону особняка и, объясняя что-то при помощи рук, утверждала, видимо, что далеко мне отходить нельзя. И как прорваться из этого псевдорая, который вот-вот превратится в ад? Мысли о родине, матери, родственниках и любимом придавали мне сил. Голова работала без устали.

— Мы станем проститутками, да? — уныло, в своём духе, спросила Вика, когда я, на второй день поселения, бродила по балкону, выходящему на ворота, а она следом за мной. — Не обязательно, — убеждая себя и её, произнесла я. Но головоломка не решалась, и я всё ещё не выдумала, как выкрутиться из создавшегося положения. — Но у нас же нет выхода, — заметила она. Я снова хотела возразить — споры хоть как-то приободряли и развлекали, — когда ворота отворились, и я увидела очередное авто, катящее к нашей вилле. Иногда мужчины приезжали и днем, выбирая какую-нибудь девушку, и уходили с ней в апартаменты в противоположном конце особняка, в другом крыле. Дом был в форме буквы «П», так что из наших спален подробностей разврата было не видно и не слышно, пока он не выплескивался куда-нибудь вовне: бассейн, сад, гостиную второго этажа. Я старалась ретироваться отовсюду, где чувствовала этот смрад прелюбодеяния. Мне плевать, что хотят из меня сделать эти изверги и бандиты. Я буду бороться за свою невинность до последней капли крови! Но из-за руля вышел Тэян, бросив ключи одному из стражей, чтобы тот отогнал транспорт от главного входа. Завидев своего единственного возможного собеседника здесь, кроме Вики, я поспешила вниз, чтобы завести очередной, ни к чему не приводящий, но обнадеживающий диалог. Сбежав по лестнице, я увидела, как Тэян направляется в столовую, где часто собирались более-менее дружные работницы борделя. Я застыла за поворотом, не собираясь идти в гущу этих порочных женщин. Ни одна из них не была похожа на откровенно несчастную. По-моему, им не хватало даже фантазии вообразить, что отсюда можно куда-то деться. Или они пытались, но все попытки не увенчались успехом? Тэян перекинулся парой фраз на английском с некоторыми из них и, закивав, двинулся дальше, на кухню. Теперь я пошла догонять его. Открыв холодильник, он достал воды без газа и, открутив крышку, стал наливать в стакан. — А, опять ты, — не глядя, исподлобья заметил он меня, бесшумно ступившую в комнату с открытыми жалюзи. Солнце ярко застилало пол и стены. — Оттачиваешь на мне свой корейский? — хмыкнул он. — Не знаю, пригодится ли он тебе. — Среди здешних… обитательниц, есть ещё похищенные? Невольницы. — Конечно, половина, — отпив, Тэян посмотрел на меня. — А что? — И они… просто стали… продажными? Оказывают услуги телом? — А что им остаётся? — он пожал плечами. — Если я правильно помню, девственницей сюда попала только одна из них, так что для них никаких психологических травм не было. А та, что была девственницей… так она тут уже несколько месяцев. Когда рыпалась — получила по морде. Теперь свыклась. Со всем можно свыкнуться, если альтернатива только в худшую сторону. — И… и меня побьют, если буду рыпаться? — повторила я его выражение. — Смотря какой будет клиент. Может избить, даже если будешь нежной и податливой, — меня охватил ужас, а Тэян, судя по радости, возникшей в глазах, этого и добивался. — Чего напряглась? Страшно? — А тебе бы на моём месте не было? — он проигнорировал мой вопрос. — Спаси меня. Пожалуйста, — дрогнувшим голосом взмолилась я. Даже не собираясь произносить это столь жалобно, я сорвалась и едва не скрипнула горлом, выдавив из себя просьбу. Вопреки ожиданиям, Тэян засмеялся. Понимая, среди какого уровня людей нахожусь, я ожесточенно бросила: — Бездушный! — Ты просто выругалась матом, — успокаиваясь, огорошил он меня. — Что? — удивленно прикусила я язык. — Да, вместо «пожалуйста», ты сказала «спаси меня, ёб твою мать», — я округлила глаза и вспомнила, что эти слова действительно очень близки в корейском, а произношение у меня, по правде, иногда хромало. Я застыжено покраснела. — Прости, я не специально… — Нет? А я подумал, что обстановка на тебя действует, — продолжал он издеваться надо мной, и сел на стул, попивая воду. Жара регулярно требовала пить и пить чего-нибудь похолоднее. Я тоже плеснула себе в чашку и уселась напротив. Судя по тому, что кроме меня до Тэяна никто не докапывался, он либо всем приелся, либо ничего не решал. Но попытаться же можно? — Не место красит человека, а человек место. Если внутри есть благородство и добродетель, то их не истребит никакая обстановка, — заявила я. — Стало быть, если их нет, то их ничего и зародить не сможет? — подмигнул он мне. Я поняла, куда он клонит. — Все склонны запутываться и заблуждаться, — моими устами заговорил отец. — Но свет истины… — Ты верующая что ли? — кивнул вопросительно Тэян. — Да, а ты нет? — хмыкнув, он отвел в сторону майку, в которой сегодня был. На весь бок красовалась татуировка креста. Ничего себе! Что-то во мне задергалось, шепча, что вот и повод… но хорошо ли использовать религию для одурачивания человека в свою пользу? И возможно ли одурачить подобного типа? — Значит, верующий… — Знаешь, где я провел несколько лет до того, как несколько месяцев назад стал работать на Джиёна? В тюрьме, — не дожидаясь от меня никаких реплик, сам ответил мужчина. — Там многое переосмысливаешь… Ты попадаешь туда одним, а выходишь другим. И жизнь уже вокруг изменилась, она другая… Я был влиятельным человеком, а стал никем. — Из-за чего тебя посадили? — внимательно прислушалась я, почему-то заволновавшись об этом совершенно чужом мне типе, жестоком, которого я не заботила совсем. — За всё понемногу… за торговлю наркотиками, за организацию проституции, за убийства. К счастью, за сотрудничество с полицией и примерное поведение выпустили пораньше. — И ты опять вернулся к прежнему? Почему не захотел стать порядочным гражданином? — Порядочным гражданином? — загоготал он коротко, даже закинув голову, но потом подняв её и воззрившись на меня с упреком. — Для кого? Среди кого? Ты видела порядочность где-нибудь в этом мире? Побеждает сильнейший. Человек человеку враг, Даша, — смешно и совсем не по-русски назвал он меня, как-то через «щ», а не «ш», так что на конце слышалась «я», а не «а». Я приготовилась держать оборону за то, что мир куда прекраснее, чем он представляет, но нас прервал охранник, вошедший на кухню. Он о чем-то сообщил ему, и Тэян заглянул меж желобков жалюзи на парадный двор: — Я прослушал его приезд… ладно… — он поднялся, приготовившись идти встречать кого-то, но из-за спины охранника гость явился сам. Сопровождаемая топотом шагов, полилась становящаяся мне привычной корейская речь, приветствующая Тэяна. На свет вышел молодой человек среднего роста, в приличном костюме, протягивающий руку для пожатия. То, что он тоже был азиат, я уже не отмечала. Как-то привыкла, что монголоидную расу в здешних местах встретишь чаще, чем европеоидную. — Какими судьбами, Сынри? — Ну, как какими? Как обычно, — они потрясли ладонями, не обращая на меня пока внимания. Я присматривалась к прибывшему, оценивая, сможет спасти или нет? — Немного развеяться, получить чуточку удовольствий. — Чуточку? — подчеркнул Тэян. Сынри неопределенно взмахнул рукой, показывая, что это скромное приуменьшение. Потенциальный клиент заметил меня, наконец. — Новенькая? — Да, но её пока нельзя, — придвинул плечо, слегка закрывая меня, Тэян. — Запасная для одного заказчика. — Ну вот, а твоё «нельзя» разожгло желание в два раза сильнее, ты же знаешь, как я люблю запретное… — На следующей неделе, может быть, — пообещал Тэян, и мне не понравилось, что это говорят обо мне. Но вмешаться пока не решилась. — И почём будет, если вдруг?.. — приподнял оценивающе брови Сынри. — Пятьдесят тысяч, — раздался присвист, на меня взглянули с ещё большим интересом. — Девственница? Натуральная? — Она самая, — расплылся Тэян, поглядев на меня и зная, что я понимаю их разговор. Я не выдержала: — Я всё равно не дамся! Я скорее убью себя, — брови молодого человека поднялись до предела. Узкие глаза стали шире. — Ого-го себе! — обратился Сынри к знакомому. — Ещё и на нашем лапочет? — С ошибками, но пытается, — подтвердил мой, так сказать, сутенер. — Послушайте, если у вас есть деньги, и вы имеете сердце, выкупите меня отсюда! Я очень прошу вас… — Прекрати! — грозно осек меня Тэян. От неожиданности я замолчала. — Иди наверх, я сейчас поднимусь, — обратился он к Сынри и тот, понимая, что у нас какие-то свои недоговоренности, ушел, оставляя мне последнюю возможность поговорить с ним только тогда, когда он будет уезжать отсюда. Тэян взял меня за плечи и тряхнул: — Тебя никто отсюда не выкупит, ясно? Мне сказали, что ты пыталась наложить на себя руки? Так вот, если попытаешься и я буду рядом, я этому, конечно, помешаю, но если меня не будет — ты сумеешь с собой сделать, что хочешь. Но если ты продолжаешь жить, то ты будешь шлюхой этого борделя. Тебе лучше смириться с этим и прекращать надоедать мне. Сынри точно не будет никого покупать, он не меценат. Максимум, ты можешь уговорить его купить твой первый раз. Доступно объясняю? — Мой первый раз не получит никто здесь, — процедила я сквозь зубы. — Если так надо, то я выгадаю время в твоё отсутствие, и повешусь или утоплюсь. — Флаг в руки! — оттолкнул меня Тэян, отпустив, и пошел прочь. — Твою опухшую синюю голову с раздутым почерневшим языком я вышлю твоим родителям. Они будут рады подарку. Представив описанные ужасыпосмертного уродства, я съежилась и, не желая ни в коем случае заставить страдать семью, задумалась. Он правда сделает это, или угрожает, чтобы остановить меня? Я не смогу узнать, выполнит он или нет шантаж, если умру. Если умру, мне, конечно, будет уже всё равно, но мама… Господи, она не переживет такой посылки. А ведь они всё обо мне знают! Адрес, сведения об отце. Они всё могут. Так что же, неужели единственное, чем я могу себе помочь — это найти наиболее приятного клиента для первого раза? Вот уж свобода выбора… Ненавижу тебя, Джиён, ненавижу тебя, Мино, ненавижу тебя, Тэян! Если меня лишат невинности, вы ещё пожалеете об этом.

Запаска

Мне захотелось выпить баночку пива, поэтому за рулем сидел Тэян. Я мог бы позволить себе не заморачиваться насчет вождения в подвыпившем состоянии, но иногда я был способен включить в себе мирного, законопослушного гражданина. Это одно из развлечений, когда занять себя нечем, жить по правилам, ведь если всегда и совсем отметать все рамки, то беспросветная скука. Философия моего бытия такова, что развлекать себя лучше всех умею я сам, придумывая правила игры и играя по ним. Побочный эффект (или усилитель нужного эффекта?) — по моим правилам чаще всего приходится играть и окружающим. Иногда это веселит, иногда наводит тоску. Марионеточность общей массы, ощущать себя гроссмейстером перед шахматной доской… Когда-то и мной, пожалуй, можно было поиграть за какие-то выгоды, но под этим всем, всегда, во мне держались неугасимые далекие планы, где в результате тот, кто пользовался мной, становился исполнителем одной из моих задумок, ступенью для преодоления новой высоты. И я забрался на высокую лестницу, на вершине которой подчас так много меланхолии и тошноты. Но сегодня мне было достаточно раздольно и улыбательно. Из колонок неслись композиции регги, и настроение у меня стремилось от «ничего так, прикольно» к замечательному. — Завтра привезут гашиш, хотели обговорить дальнейшее сотрудничество лично с тобой, — произнес Тэян, очень немногословный с тех пор, как прибыл из места заключения. Когда-то давно я его знал немного другим, куда беззаботнее и развязнее. Теперь он предпочитал о чем-то там думать и изъясняться коротко. Интересно, а попади я за решетку, изменюсь или нет? Что должно произойти, чтобы я переосмыслил жизнь и себя? А именно это, похоже, произошло с Тэяном. Нет, если правильно осмыслять жизнь, то за решетку и не угодишь. Нужно не только уметь рисковать, чтобы пить шампанское, нужно уметь не упиваться этим шампанским настолько, чтобы не подхватывать безумство безрассудно храбрых, рискующих напропалую, уже без каких-либо наград, а скорее с угрозой потерь. А кому нужны потери? Я не привык терять. — Да-да, я помню, — посмотрев на растущие по бокам пальмы и выдохнув, я ощутил жару, как латекс прилипающую к коже. — Давай на пляж завернем? Я бы искупался. — Тебя отвезти на личный?.. — Нет, на ближайший, — вместо чуть не сорвавшегося «на неприличный» брякнул я. Тэян бы подумал, что я захотел на нудистский пляж, пришлось бы объяснять, что нет… Обойдусь без юмора. — Снизойду до барахтанья среди смертных, — посмеялся я, вспомнив мифы о древнегреческих богах, которые принимали разные обличья и вступали в сношения и отношения с людьми (всё-таки не смог я без сарказма). Нет, до бога мне далеко, да и на вечную жизнь я не рассчитывал (что мне столько времени делать? Я и сейчас-то порой исчерпываю фантазию), но большинство человечишек воспринимал, как низшую форму живой природы. Особенно тех, кто ничего не добился, или кто жаловался, что добиться чего-либо невозможно. У меня ничего не было от рождения. Вообще ничего, кроме имени и желания стать кем-то. Я видел крепких и здоровых парней, до пенсии батрачащих портовыми грузчиками или лоточниками на задрипанных, вонючих улицах, я видел сумасшедше красивых женщин, выходящих замуж за этих лентяев и становящихся за несколько лет обозленными и зачуханными домохозяйками. Они скажут, что судьба не давала им шанса? Какая глупость. Распорядились собой по уму, а его, судя по всему, в таких мозгах не шибко много. Мы с Тэяном приехали на пляж одной из пятизвездочных гостиниц, куда пустили бы не каждого, но меня почти весь Сингапур знал если не по походке, то по морде точно, особенно охранники любых более-менее проходимых заведений. В своё время я, не переставая, кружил по клубам, барам и всем мероприятиям, каким только можно, завоёвывая авторитет и власть, но уже год-два отходил от этого, как старая черепаха, заползающая в свой панцирь. И всё же слава обо мне ещё жила. Ещё бы, когда я стал негласным королем нашего маленького государства. Как китайским императорам прошлого, мне можно было не выходить из Запретного города — подчиняться мне бы не перестали, и подносить приношения и дань тоже. Скинув рубашку, положив на неё солнечные очки от Chrome Hearts и потянувшись, подставляя тело снижающемуся с зенита солнцу, прямо в цветастых шортах я пошел к воде, ласковыми волнами облизывающими берег. Тэян шел рядом, поглядывая в основном вперед, но будучи начеку. Не то чтобы он считал себя моим телохранителем, но приглядывал за обстановкой, если был рядом. Напрасно он это сейчас. В границах Сингапура со мной ничего не случится. Тут все зависят от меня, тут все мною дорожат. Хотя недоброжелателей тоже хватает, но им не так-то просто развернуться поблизости. Я много кому чего сделал плохого, но всегда старался сделать плохо настолько, чтобы никакого веса и важности человек после уже не имел, а без них со мной уже и не посоревнуешься. После приятного, охладившего кожу купания, мы с Тэяном сидели в баре неподалеку, подсев по моей инициативе к двум отдыхающим подругам. Явно иностранки, европейки или американки, они-то как раз понятия не имели, с кем разговаривают, принимая нас за таких же туристов. Беседа завелась на английском и, угощая их коктейлями, я чувствовал, что сумею договориться о продолжении досуга где-нибудь неподалеку. Нет, конечно, я не такой Адонис, чтобы влюблять в себя с первого взгляда или производить приятное впечатление, перед которым каждая упадет мне под ноги. Секрет успешного съема заключается в том, что надо по глазам видеть, кого пытаешься снять. Сложных и невозможных (добровольно) вариантов хватает, но зачем мне сейчас к ним лезть? Сижу, расслабляюсь, попиваю уже что-то более весомое, чем пиво. К чему высокие материи и договоренности о свиданиях? Мне нужно плавно-быстрое передвижение к следующему пункту удовольствия. Переглянувшись с немногословным Тэяном, я улыбнулся ему, как бы говоря, что девчонки ещё через пару рюмочек заплывут за буйки, а спасатели уже на месте. — Так, а вы, значит, из Китая? — спросила одна из них меня, с немного обожженными солнцем плечами, довольная от удающегося отпуска, закинувшая ногу за ногу, и как бы невзначай всё время задевающая своей лодыжкой мою. — Да, из Пекина, — кивнул я и, перейдя на корейский, бросил Тэяну, улыбаясь: — Ну что за дура… — Поосторожнее, а то вдруг эти тоже лапочат на нашем? — хмыкнул он, и я не сразу понял, о чем он, немного напрягшись, чтобы вспомнить о той девице, которая ждет своей очереди в борделе. — Да ну и хер бы с ними, других найду, — отмахнулся я. — Китайский такой странный язык, — развеселилась вторая, что сидела ближе к Тэяну. — Даже не разобрать, где заканчивается одно слово, и начинается другое. — Ну, надеюсь, где заканчивается один китаец, и начинается другой, ты найдешь, — подмигнул я ей, и она фривольно засмеялась, поддержанная высветленной обаяшкой, которая по всем признакам достанется мне. Я снова пробормотал под нос на родном: — Особенно, если он ни хуя не китаец… Мы отъехали в уединенное местечко дикарского вида, где черт знает откуда взявшиеся валуны создавали ощущение первобытной природы. Но тащиться к ним не пришлось, потому что удачно рассевшись парами — на пассажирском спереди одна девка, а я с другой на заднем, — мы начали прелюдию ещё в салоне. Сев посередине сидения, я усадил на себя девицу, имя которой повторил всего раз после того, как она представилась, и уже забыл, и принялся целовать её достаточно сладкие от мартини с клюквенным сиропом и трех лонгов^[1] губы. Я тоже был слегка под градусами, и тискать в руках стройное женское тело было приятно. Член отозвался быстро, сквозь шорты потираясь о разведенные бедра, о промежность в трусиках от купальника. Почувствовавший неудобство из-за коробки передач Тэян, вытянул свою телку наружу, и я увидел через плечо своей наездницы и лобовое стекло за ним, как те пристроились на капоте, активней и активней приступая к процессу. Люблю бескомплексных девчонок для отдыха. Хоть я и не поклонник групповух, но смотреть, как рядом ебётся кто-то ещё — это дополнительный завод. Я развязал верх купальника и откинул его под ноги, впившись в молодую грудь, покачивающуюся перед моими глазами. Её обладательница простонала, откинув назад голову, и её волосы качнулись за её спиной. Уже без рубашки, я прижал тело к себе теснее, облизывая соски и забавляясь с ними языком. Подключив к этому занятию одну руку, я не больно сжал один, обхватил грудь полностью, смял её до очередного стона. В поле зрения то и дело попадало то, что творилось на капоте. Тэян развернул девицу к себе спиной и, целуя изгиб шеи, забрался рукой ей между ног, разогревая и добывая естественную смазку. Судя по растворенному рту, она тоже стонала, и не тихо. Сквозь пыхтение и постанывание внутри машины, мне неслышно было, что за звуки раздаются извне. Я потянулся за презервативом и, пока доставал его, туристка ловко избавилась от последнего прикрытия и, с жарким огоньком в глазах наблюдая, как я натягиваю гондон на член, с нетерпением ждала, когда сможет запрыгнуть на него. Люблю таких, заводных. Когда самому не очень, бывает, хочется, они заряжают энергией. Но сейчас я был полон желания, мне хотелось трахаться, трахать до визга, чтобы авто тряслось и сиськи перед моим носом подпрыгивали туда-сюда с большой амплитудой. Оправляя волосы, чтобы не лезли на лицо, когда она наклонялась вперед, девица вернулась к поцелуям, приятным, нужно признать, и насадилась на член, обхватив его своим влагалищем. Я блаженно простонал. Обожаю это чувство, когда туго входит, обтягивает, словно засасывает. Зашевелив бедрами, вверх-вниз, я шлепнул ладонью по её заднице и она, отозвавшись возбужденным смешком, алчно поцеловала мой подбородок, пошла языком ниже, по шее, как бывалая развратница, умеющая доставлять себе и другим наслаждения. Промычав от удовольствия, я приподнял её лицо за подбородок и наши языки опять сплелись. Наклонив вперед свою партнершу, Тэян драл её, опершуюся на капот, ухватившись за бедра. Обнаженные груди скользили по металлической поверхности, когда руки уставали держать себя на весу. Мне представало изумительное зрелище. Тэяну, наверное, через стекло тоже было видно подскакивающий зад телки, что резвилась со мной. Я шлёпнул по нему снова, и ещё. Какой прекрасный звук от этих шлепков… Я не могу объяснить, чем он так заводит, но эта звонкость пощечины, будто ставишь на место, подчиняешь себе, овладеваешь полностью. Ловя на лету движущиеся соски, я прищемлял их губами, прикусывал зубами, вгрызался, но без остервенения, в сочные груди. Сминая руками молодое тело, я усилено двигал его на себе, как поршень. Машина качалась не только из-за нас, но тряска была то что надо. Как корабль в ураган, только это был ураган страсти. Кратковременной и одноразовой, но, главное, дающей всем то, чего они и хотели. Вбиваясь снизу, я двигался всё резче и грубее, отчего стоны и крики возникали громче и надрывнее. Я был близок к финалу, и не собирался оттягивать его, потому что хотелось оргазма, хотелось экстаза. Рванув ещё несколько раз, я с чувством прошипел, ощущая, как сперма хлынула в презерватив. Постепенно останавливаясь, я замер, тяжело дыша. Откинув голову на спинку сидения, я отдыхивался, пока девица, навалившись на меня, продолжала целовать мои губы и скулы. Мне больше не хотелось этого. Сразу после удовлетворения мне уже не нужно всех этих нежностей и нюансов. Точно не от такой, как она. Словно спасение, у меня в шортах завибрировал мобильный и я, поскольку они были наполовину под моим задом, чтобы привстать, скинул с себя ещё не выдохшуюся туристку. Увидев, что звонит Сынхён, я принял звонок и поднес айфон к уху: — Я слушаю. — Привет, я насчет шейха. Его всё устроило, передаёт благодарности и комплименты. — К черту комплименты, расплатился полностью? — оживился я от хорошей новости. Впрочем, не сомневался, что угадаю с его предпочтениями. За столько лет я наизусть выучил клиентов и узнал людей. — Да, всё четко, ровно и вовремя, — отчитался Сынхён. — Завтра увидимся на стрелке? — Да, я подъеду, — утерев пот на лбу, от жары и усердий, подтвердил я. — Тогда до завтра. Пока! — Пока, — попрощался я и отложил телефон. Опустив глаза, я увидел на члене использованный презерватив, и потянул его так, чтобы не расплескать. Сняв его, я огляделся в поиске мусорки, но наткнулся на ещё похотливые глаза самки. Ох уж эти любительницы секс-туризма! Я перешел на английский: — Ты куришь? — Нет, — обнаженная, она ещё немного манила, но такому пресыщенному типу, как я, два захода за раз даром не надо. — А я, пожалуй, покурю, — натянув шорты, я открыл дверцу и, спрятав презерватив в фольгу упаковки из-под него же, ткнул его пока что в пепельницу в этой самой дверце. Машина ещё ходила ходуном, поскольку Тэян не закончил со своей любовницей одного дня. Достав сигарету и зажигалку, я закурил и оперся об автомобиль, не смущаясь того, что его качает. Девица, уже в купальнике, выпрыгнула следом и, встав рядом, обняла меня, положив подбородок на моё плечо. Ладно, ближайшие полчаса я добрый, развлекайся, детка, если тебе необходимо чувствовать присутствие мужчины после секса. Я нехотя положил свободную руку ей на талию. Потянув за волосы на себя девицу, Тэян заставил её прогнуть спину и, прикусив кожу между шеей и плечом, оставив на ней алеющий засос, с громким стоном кончил, ещё дергая бедрами и схватив за груди. Более выжатая, чем моя, она даже не сообразила сразу одеться, когда Тэян отступил назад, оправляясь и обдувая плечи от жары. Его крепкое татуированное тело было бронзовым под заходящим солнцем. Проведя по лицу ладонью, он направился ко мне, попросив сигарету. Задумчиво выдыхая первые кольца дыма, он уставился на горизонт. Мы недолго помолчали, пока я не вспомнил о деле. — Запаску можешь пускать в ход. — Чего? — очнулся он, выйдя из раздумий. Натянувшая купальник вторая подкралась к нам, с некоторым восхищением глядя на Тэяна, но не решаясь к нему лепиться, как её подруга ко мне. — А, ты про русских что ли? — Нет, блядь, в шиномонтаж тебя отправляю! — сплюнув, я криво ухмыльнулся. — Разумеется о них, о ком ещё. — Значит, султан доволен пополнением гарема? — Наверное, меня подробности не волнуют, — пожал я плечами. Захотелось домой, выпить чашечку кофе и поболтать с кем-нибудь о нейтральном. Жаль, что Сынхён занят сегодня, Тэян немного не то для светских бесед. — Мальчики, ну вы можете говорить так, чтобы и нам было понятно? — легко стукнула меня девица, хихикая. Я погладил её по волосам, как мог бы провести рукой по собаке, трепля её за принесенную палку. — Девочкам не всё надо знать, о чем говорят мальчики, — Интересно, её бы сильно испугало, узнай она, что я торгую такими, как она? И что, если бы было нужно, я бы без жалости продал её в бордель? Она бы там имела успех, я думаю. А если у неё здоровые почки, то тоже применение найдем… Смешно, конечно, но не тем, кто узнал, о чем я разговариваю на самом деле и чем занимаюсь. — Мы уже взрослые, нам можно, — подала голос другая, из-за Тэяна. — Я сказал, что меня уже ждет жена, и мне пора домой, — солгал я, наблюдая, как теряются и скисают лица честных куртизанок, нет, я бы даже сказал, бескорыстных служительниц радостей плоти. Это было не профессией — это было их душевным состоянием, и таких по свету очень и очень много. На Западе их принято считать эмансипированными, самодостаточными, свободными, женщинами раскрепощенными, сексуально открытыми, знающими, что хотят, равными мужчинам. Я называю это проще — шлюхи. И им уже не так весело было продолжать общение, но чтобы их отвезли обратно, им пришлось вернуться в машину и ещё двадцать минут терпеть моё общество. Немного потерянные, более тихие, опечаленные и слегка обиженные — в таких тоже была прелесть. По крайней мере, той вульгарности и развязности, что я презираю в женщинах в быту, поуменьшилось. В сексе это отлично, не спорю. Но когда девица такова всегда… Нет, мои строгие нравы не позволяют мне долго находиться в обществе подобных. Незаметно, отвернувшись к окну, сидя на пассажирском спереди, я засмеялся своим мыслям.

Первый клиент

— Даша! — я тут же подскочила на кровати, будто и не спала, узнав негромкий, но грубый окрик Тэяна. Оказалось, что Вика тоже задремала после обеда и испугано поднялась синхронно со мной. Единственное, что она смогла — это научиться различать наши с ней имена в тарабарщине Тэяна.

— Да? — быстро проведя по векам пальцами и похлопав глазами, я встала, откинув назад волосы.

— Приготовь себя к ночи, приведи в порядок, — сказал он, держа в руке мобильный и видно было, что он здесь мимо проходя, заглянул и уже срывается дальше. До меня постепенно дошёл смысл его слов. — Что? Как привести? — речь едва не стала заикающейся и запинающейся.

— Ну как себя готовят? — неприязненно нахмурил лоб Тэян, недовольный, что приходится объяснять. — Помойся и побрей, где надо. Чего неясного?

— Но… но ведь сегодня только шестой день?! — посмотрела я на Вику, ища поддержки, но тут же осознала, что мы говорим на корейском, и она не понимает, что происходит.

— И что? — хмыкнул сутенер и вышел. Я поспешила за ним, нагнав его в коридоре.

— Пожалуйста! — проследила я за тем, как выговорила это, чтобы снова не промахнуться с обсценной бранью. — Нельзя ли как-то это отложить? Подождать немного…

— Ты меня не слышала? — остановился он и жестко обрубил: — Сегодня ночью у тебя будет клиент. Точка.

— Я… — готовая испугаться и не входить в противостояние с мужчиной, который явно крепче меня, я себя одернула. Если я испугаюсь и сдамся сейчас, то что будет дальше? У меня нет права на страх, я борюсь за себя же, и каждая минута — это возможность. Терять их нельзя. — Я не буду ни к чему готовиться, потому что не намерена ни с кем спать! — посмотрев на моё гордое лицо, Тэян прищурился и, внезапно, ударил меня по лицу. Вернее, это нельзя было назвать полноценным ударом, потому что сделалось не слишком больно, но от неожиданности я отлетела к стене, приложив ладонь к щеке и загнанно посмотрев на того, с кем решилась спорить. — Ты ещё не поняла, что твоё мнение здесь не играет роли? — взял он меня за плечо и потряс. — Кому ты характер показываешь? Мне? Да плевать я на него хотел. В конечном итоге ты сделаешь всё, что требуется. — Я не буду добровольно подготавливать себя к закланию, — собравшись с силами, набралась я смелости повторить ему это в глаза. Близость беды заряжала меня, активизировала копящуюся энергию. — Добровольно? О какой доброй воле разговор, если у тебя воли здесь нет? — Тэян взял меня за запястье и потащил за собой. Я уперлась подошвой сандалий в ковер, постеленный по коридору второго этажа от края до края, красно-бордовый, как пролившееся вино из бочки, которую будто бы прокатили здесь. Выкручиваясь и отбиваясь от Тэяна, я стучала о его твердую загорелую кожу, пыталась лягнуть его, но мужчина закинул меня на плечо и быстро донёс до ванной комнаты, где опустил на ноги только в душевой кабине. — Если я сказал что-то сделать, то это надо сделать, хочешь ты этого или нет! — Не буду! — крикнула я ему в лицо, прижавшись к кафельной стенке. Тэян посмотрел на полочки со средствами гигиены у зеркала, опасно вернул взгляд ко мне. — А, ты же у нас суицидница! Тебя, пожалуй, и нельзя оставлять с бритвой один на один? — я теперь тоже посмотрела на бритвенные станки, и запоздало подумала о них. Мало же я знала о способах поквитаться с жизнью, если до сих пор это не приходило мне в голову. Но смогла бы я прорезать себе вены? Кошмар какой… Матерь Божья, спаси меня как-нибудь в обход этого, этой боли, этих ужасов. Тэян вернулся к двери, чтобы закрыть её, а потом снова подошёл ко мне. — Не хочешь сама, значит сделают другие, — и прежде чем я успела хотя бы выставить вперед руку, сопротивляясь, мужчина схватил меня за грудки и, разорвав футболку, принялся рвать на мне одежду в клочья, чтобы её можно было снимать кусками. Завизжав, как резанная, я пиналась, била и пыталась укусить, но Тэяну явно не впервые приходилось управляться с людьми, потому что он ловко выкрутил мне руку за спину и делал всё, что хотел. Однако мне удалось опуститься на корточки, чтобы не дать содрать с себя шорты. Вцепившись в протянутую им руку зубами, я всё-таки добилась того, чтобы он сделал паузу и, выпрямившись, задумался, отдыхиваясь. — Негодяй! Иуда! — обвинила я его, будто он предал меня в чем-то. Но я действительно не ожидала, что после нескольких дней вполне сносного человеческого общения он пойдёт на такое. Тэян взялся за ремень и принялся вытягивать его из джинсов. — Что ты делаешь?! — настороженно округлила я глаза. — Что… что ты хочешь сделать? — Ничего особенного, — без жестокости или попыток запугать, он опять схватил меня за руку и, приподняв, выкрутил обе руки назад, принявшись связывать их за ней, туго стягивая кожаным ремнем. Безудержно пытаясь вырваться, я терпела поражение, оставшаяся в лифчике со спущенной и второй порванной лямками. Слёзы встали в глазах, горло запершило. — Тебе кажется, что твоя невинность послужит тебе защитой? Весь твой гонор от того, что ты целка. Так с таких спесь сбивать очень просто, — Тэян дернул вниз лифчик, обнажив мою грудь и я, вскрикнув, не выдержала и заплакала. Никто, никогда… нет, нет! — Вот видишь, какая ты слабая на самом деле. Чтобы обезвредить, тебя достаточно раздеть, и всё, посрамленная и умирающая от стыда, ты уже расквасилась и скисла, — я не очень слушала его. Всё, чего мне хотелось, это вновь оказаться одетой и прикрыться, забыть об этой сцене, вычеркнуть из жизни унижение. Тэян прижал меня за шею к стене, забравшись следом в душевую кабину. Я не могла ничего сделать со скованными руками, приплющенная к кафелю. Пальцы мужчины расстегнули мне пуговицу на шортах. Всхлипнув, я запищала и замотала лицом, уже не в силах выговаривать слова. — Я могу позвать девушек помочь привести тебя в порядок. Они всё сделают сами. Или я могу это сделать… что ты выберешь? — Не… не надо! Пожалуйста, Тэян, отпусти меня! — хныча и дрожа, смотрела я ему в глаза, такие близкие, совсем рядом. Его крепкая мускулистая рука держала моё горло, и я видела вздымающийся бицепс. — Сделай выбор. Девушки или я? — Я сама. Сама! — не отдавая отчет в том, собираюсь исполнять указанное или нет, я просто хотела избавиться от его присутствия, одеться, чтобы его локоть, когда он особенно настойчиво ждал ответа, не касался моей обнаженной груди. — Нет, сама ты отказалась, — напомнил Тэян, потянув шорты вниз, и они с меня упали. — Не надо, прошу… — его рука взялась за резинку трусиков и потянула её. Я задергалась ещё сильнее, пихаясь ногами, подгибая колени, но бандит прижался ко мне впритык, так что уже ничего нельзя было сделать. — Вообще-то я не нянька и не личная горничная, — прошептал он. — Я не занимаюсь такими вещами, потому что сам предпочитаю пользовать готовое. Но ты у меня не вызываешь чувство брезгливости, потому что девственница. Я тобой могу заняться и сам, хочешь? — ткань трусов затрещала и они порвались. — А-а! — завизжала я, понимая, что сейчас предстану без всего перед мужчиной. — Остановись, пожалуйста! Остановись! Девушки, я выбираю девушек! — Я слишком долго ждал ответа, — несмотря на то, что я свела свои ноги так близко друг к другу и сжала их так крепко, что они заныли, он всё-таки умудрился просунуть между ними палец, отчего я покрылась мурашками и у меня закружилась от дурноты голова. Пожалуйста, прекратите это! Уберите от меня руки… я не хочу! — Почему ты выбрала девиц? Разве для женщин не приятнее, когда их трогают мужчины? — он поводил у меня внизу пальцем. — Разве тебе не приятно? Почему ты боишься клиентов? Тебе в теории неприятен секс? — Тэян, не надо, — заладила я, потому что не знала, что ещё можно сказать и попросить. Меня беззастенчиво лапал в запретном месте тип, которого я толком не знала, который не собирался меня изнасиловать — это было точно, — но легче не становилось. Это было гадко, вдруг оказаться в таком положении. Внезапно он отпустил меня и я сползла по стенке вниз. Спрыгнув из душевой кабины, Тэян расслабленно повел плечами, глядя на моё красное зареванное лицо. — Ты поняла, как глупо сопротивляться? — встал он надо мной. Трясясь, я покосилась на него безумным взглядом. — Я спрашиваю: ты поняла?! — я вынуждена была кивнуть. — Я даже не пытался быть с тобой жестким. Это баловство, Даша, а ты уже сопли развела. Как ты собираешься выжить здесь, а? Хочешь вылететь в бордель для подержанного товара? — Я… я сомневаюсь, что хочу выжить, — провыла я и снова заплакала, повесив голову. Наклонившись, Тэян приподнял её за волосы, посмотрев мне в лицо: — Ну и поделом тебе. Кто хочет жить — тот живет, кто хочет жить хорошо — тот живет хорошо. А таким жалким ноющим сукам, как вы с Викой, наверное, судьба сдохнуть, — отпустив мои пряди, Тэян отошёл, открыл дверь и вышел, так и не развязав меня. Я услышала его отдаленные громкие приказы и через пару минут ко мне вошли две блудницы из противоположного крыла. Они не могли меня понять, и пытаться просить оставить меня смысла не было. Они выполняли указания Тэяна, принявшись командовать моим телом, колдовать над ним, как это положено в восточных странах. Как с каким-то предметом. Я товар. И меня уже продали на сегодняшнюю ночь. Сил не осталось, мысли спутались. Мне было плохо. Я никогда не думала, что может быть настолько мерзко и грязно, хотя мне даже не причинили боли. Я всего лишь попала в полное владение чужого мужчины, который во мне и человека-то не видел. Он считал меня какой-то низшей тварью, атрибутикой для удовольствия. Даже если я переживу сегодняшнее испытание, не сумев предотвратить страшное, то зачем? Для чего? Что меня ждет в завтрашнем дне? Сквозь сознание прошли слова Тэяна о том, что мне судьба сдохнуть, что я слабачка… Нет, это не так! Он не может оказаться прав. Я должна бороться, я ещё не потеряла ничего, почему же впадаю в уныние? Это грех. Отчаиваться рано. В конце концов, первой иду я, чем оттягиваю ужасы Вики. Всему есть своё объяснение и предназначение — да, так и есть, но не Тэяну указывать, какова моя судьба. Я покажу им, что пути Господни неисповедимы. Потерянная и развязанная, после всех процедур, во время которых даже и не брыкалась, я осталась одна. Поднявшись, я встала над раковиной, приводя в порядок лицо, успокаиваясь и беря себя в руки. Не хватало ещё зарядить Вику моей паникой. С собой-то я смогу совладать, а вот с её истерикой — вряд ли. Тэян не пришёл за мной сам. Не знаю, не захотел, был занят, или его вообще не было в борделе. Я не следила за тем, куда он делся. Мне не хотелось его видеть и слышать. Но когда в комнате образовался огромный охранник, поманивший меня за собой, я поняла, что лучше бы уж тут был наш «сутенер», которого я понимаю. Не как человека, всего лишь по языку. Вот так в нашей жизни и оказывается, что мы знаем произносимые людьми слова, но всё равно не можем разобрать, что происходит в их головах. Как можно было дожить до такой ненависти к людям? Как можно издеваться над беззащитными? Я осторожно прошла туда, куда меня вели, и оказалась именно там, где вовсе не хотела — в противоположном крыле, в одной из спален, что предназначалась для утех. За окнами стемнело, и горел приглушенный свет. На кровати мне оставили красивое нижнее бельё и пеньюар, а рядом стояла одна из девушек, ждущая, нужна ли мне помощь? И следящая, чтобы я всё это на самом деле надела. Боясь, что если воспротивлюсь, то кого-нибудь позовут на помощь, я принялась раздеваться при ней и облачаться в то, что мне предназначили. Белоснежное кружево, невесомые приятные на ощупь ткани. Тэян не солгал, тут всё для вип-клиентов. Видно, что вещи дорогие, изысканные. Когда я застегнула последний крючок, в которых сначала слегка запуталась, то оглянулась к присутствующей. Она осмотрела меня и, без слов и каких-либо жестов, вышла. Меня оставили одну. Ждать клиента. Клиент… какой уровень цинизма и бесчеловечности! Мужчина, которому нужно отдать в распоряжение своё тело — покупатель, он не жених, не друг, не знакомый. Просто кто-то с деньгами. Меня стало колотить, хотя было приятно жарко. Кондиционер держал температуру на нужных градусах. Я стала озираться в поисках острых и тяжелых предметов. Должно быть что-то, чтобы постоять за себя, ударить, отбиться. Нет, я выйду отсюда либо при своём, либо меня вынесут мертвой. Я подошла к подушкам, заглянула под них, под матрас, поскольку в тумбочках ничего не нашла. Задушить чем-нибудь? Я и с Тэяном не смогла справиться, кто знает, как будет выглядеть этот мужчина? Но хоть что-нибудь… разбить зеркало и зарезать клиента? Зарезаться самой? Я приблизилась к нему с нездоровой маниакальностью вороны, летящей на блестящее. Позади открылась дверь, и я быстро обернулась. При галстуке и пошитом прямо по нему костюме, в спальню вошёл тот самый Сынри. Я напряглась, сжав пальцы в кулаки. — Ну, привет, — улыбнулся он, достав одну руку из кармана и, прикрыв за собой, сделал пару шагов. Его глаза мельком прогулялись по мне. — Ты так ещё симпатичнее, — хотя всё было непрозрачным, но я всё равно старалась держать руки так, чтобы видно было как можно меньше. Я и в купальнике обычно летом стеснялась выходить на речку, если там был кто-то кроме моей семьи. — Тебе идёт белый. — Не подходи ко мне, — тихо, но твердо отступила я, видя, что он продолжает медленно шагать. — Почему? Ты боишься? — притормозил он. — Нет, я не хочу с тобой спать, — он с жалостью ухмыльнулся. Я стиснула зубы, чтобы не попытаться рвануть в сторону выхода и не выбежать прочь. — Я за себя не отвечаю, — предупредила я, чувствуя, как что-то такое подкатывает, что-то неуправляемое, когда готова на всё. — Дикая, да? — забыл о моей просьбе Сынри и продолжил подступать. — Не бойся, я не извращенец и не грубиян. Всё будет отлично, расслабься. — Ничего не будет отлично, если ты попытаешься ко мне хотя бы прикоснуться! — запрыгнула я на кровать и встала на ней, единственно потому, что с неё можно было спрыгнуть куда угодно, не будучи загнанной в тупик. — Я весьма надеюсь, что не только мимолетно коснусь, но и получу всё, за что заплатил, — Сынри уперся ногами в кровать, встав напротив меня. — Девочка, давай проведем время в удовольствие? — Меня Даша зовут! — бросила я ему, видя, как он пока лениво покачивается, не настроенный на схватку. Если ему лень будет за мной гоняться, то отлично! Я не сдамся добровольно и мы до утра поперекидываемся фразочками и разойдёмся. — Тебе обязательно познакомиться? — расплылся он, как черный наглый кот.

— Хорошо. Я Сынри.

— Я знаю, — сообщила я, изучая его, в общем-то, симпатичное и не отталкивающее, лицо.

— Ты способен изнасиловать девушку? Применить к ней силу?

— Если бы я хотел кого-нибудь изнасиловать, я бы, наверное, не пришёл в бордель, — чуть унял улыбку молодой человек. — Но я хочу нормального, обычного секса с красивой партнершей, вроде тебя.

— Но я не дамся, — он принялся развязывать галстук. Я не шевелилась.

— Почему? — Потому что я не хочу! — удивляясь, что можно не понимать подобное, взмахнула я руками. Или он прикидывается? — А почему ты не хочешь? — настиг меня ещё один риторический вопрос. — Разве я урод? Или что-то плохое тебе сделал? Объясни мне причину, по которой ты можешь не хотеть со мной переспать, — откинув галстук на пол, он стянул с плеч пиджак и положил его на край постели. — Итак? — Я не люблю тебя, — скромно выдала я истину, казавшуюся мне очевидной. — По-твоему, спят все только по любви? И без любви, ради удовольствия, этим никто не занимается? — Я знаю, что большая часть людей занимается этим лишь ради удовольствия, но должны по любви! — отступив до подушек, я взяла одну из них и прикрылась, как щитом, на всякий случай. И от стыда раздетости тоже. — Кто сказал, что должны только по любви? — Но это же… это же… — «и так ясно!» — хотелось изречь мне, но я вспомнила ещё кое о чем. — Вообще-то, вне брака и по любви грех любовью заниматься. Люди должны соединяться только в браке. — Ты серьёзно? — растопырил глаза Сынри, едва не отвесив челюсть. — Ты именно вот так и думаешь? — Да, — зная по опыту общения с ровесниками в университете и просто молодежью в России, что подобная установка считается безумной, дешевой и чудной, спокойно и стойко признала я. — Даша… ты в монастыре воспитывалась? — хмыкнул он. — Мой отец — священник, — в глазах Сынри заиграли какие-то фестивали насмешек и, в то же время, серьёзного интереса. Что он там надумывал себе? Почему чистое и возвышенное кажется окружающим смешным и глупым? Когда перевернулись ценности? В чем я была не права? Я видела маму и папу, совершенно счастливых людей, проживших этими законами всю жизнь, и видела толпы несчастных и вечно одиноких девушек и парней, которые считали примерно как Сынри, что спать надо с кем хочешь, ради удовольствия, а потом удивлявшихся, что не могут найти половинку, не могут построить отношения. — И… ты не начнешь читать молитвы во время секса, случайно? — Не начну — потому что не буду им заниматься с тобой! — он сделал попытку забраться на кровать, но я тут же соскочила с неё в противоположную сторону. — Брось, я тебе неприятно не сделаю… даже научу чему-нибудь хорошему, — подмигнул он, огибая постель, но я вновь на неё вскарабкалась. — Учить меня всему будет муж! У меня нареченный дома остался, — предупредила я, наивно полагая, что это сыграет какую-то роль. Но Сынри было глубоко плевать на пункты моей биографии. — Даша, иди сюда, не беси меня, — пытался быстрее перемещаться он, вступая в игру «догонялки», но у меня задора должно было хватить надолго. Я не уступала. Перебравшись, почти перелетев через кровать, он пропустил меня буквально в половине метра, и я уже была с другой стороны. Начиная злиться, Сынри обернулся. — Я сюда не за фитнесс-тренером пришел, а потрахаться! — Почему меня это должно беспокоить? — отдышалась я, пока мы ненадолго замерли. — Тебя ведь не волную я! — Я постоянный клиент этого заведения, ты понимаешь, что если из-за тебя я буду недоволен, то тебя накажут? — Хуже, чем меня накажет бесчестье ничего не будет! — он рванулся вперед и я, кинув ему навстречу подушку, шмыгнула мимо, вновь разминувшись. Сынри подхватив ударившую его подушку и откинул её подальше. — Черт… черт! — выругался он. — А это даже заводит. Ладно, блаженная, это не будет продолжаться вечно. — Ничто не продолжается вечно кроме адских мук, — поймала я кураж, обжигая его ненавидящим взглядом. — На этом свете всё потерпеть можно. Хочешь постоянной плотской любви? Почему бы тебе не жениться? — Ты меня ещё жизни учить будешь?! — изумился он и, с новым напором, побежал за мной. Комната была метров тридцать квадратных, было где разбежаться и размяться. Но, к сожалению, было негде спрятаться и закрыться. Я была достаточно выносливой, но никак не спортивной, чтобы долго превосходить мужчину. Сынри, круге на десятом, поймал меня за локоть и потянул на себя. Нарушенный вектор подкосил меня, и я грохнула на месте, пойманная и заоравшая. Молодой человек, поморщившись, потому что я его почти оглушила своим голосом, попытался заткнуть мне рот. Я укусила его, брыкаясь и отпихиваясь. Он был силён, но, как известно, от страха, осознающий, что это последний шанс человек способен на активацию резервных ресурсов. Я смогла скинуть его с себя, но Сынри всё равно поймал меня за ногу и уложил на метр ближе к кровати. — Прекрати убегать! Хватит дергаться! Мы просто потрахаемся, ничего с тобой не случится! — невесомое кружево на мне рвалось, как днем футболка, и даже быстрее и легче. Сынри сразу же вцепился в трусики, стаскивая их с ног, но я потянула их обратно. В результате они надорвались, но пока оставались на мне. — Пусти меня! Пусти немедленно! Господи, неужели тебе хочется взять такой грех на душу?! — Не первый и не последний, — в битве со мной, заметил он, попытавшись поцеловать меня куда-то, но я залепила ему такую оплеуху, что он вновь вынужден был отпустить меня. И снова поймать, ловя за тянущийся оборвыш пеньюара. Сынри навалился сверху и, проходясь по мне руками, впивался в меня своими губами, от которых никак не получалось увернуться. Укусив его за шею, я прокусила до крови и он, вскрикнув, совершенно злобно на меня вперился глазами, уже замахнувшись было приструнить меня пощечиной, но я, выпростав ногу, вмазала ему в промежность и, высвободившись, побежала на выход. С ним не получится договориться, всё, нужно пытаться бежать сейчас или никогда. Я вылетела за дверь, оказавшуюся открытой, и, полуголая, понеслась прочь, по лестнице вниз. Никто не попадался мне, потому что я слышала голоса в апартаментах, где-то внизу, у бассейна. Ночь, все уже были заняты прелюбодеянием. Но охранники… я едва не сшибла одного у главного входа и он, опешивший, понесся за мной, которая побежала к воротам. Пусть стреляют, делают, что хотят! Я не остановлюсь, буду карабкаться через них и убегу. Я унесу отсюда ноги! К моей удаче, въездные ворота были открыты и я, замеченная ещё двумя охранниками, несущаяся, как загнанная лань, выскочила прямо в них и, тотчас ослепленная фарами, стукнулась о бампер ехавшей там машины. Ударившись и упав на асфальт, я на некоторое время потеряла ориентацию, не понимая, как так быстро закончилась попытка… почему она не удалась? Промаргиваясь и качая головой, я потрогала своё бедро и тазобедренные кости, убеждаясь, что они целы. Кажется, авто уже притормаживало, поэтому я осталась без травм. Услышав, что кто-то выходит из салона автомобиля, я подняла лицо и увидела, что из-за руля вылез Тэян.

— Какого черта?! Что ты здесь делаешь? — он обругал на ходу охранников позади меня и, подскочив ко мне, больно поднял меня за предплечье. — Ты что, от Сынри сбежала?! Ты ненормальная? — он привычно встряхнул меня, как-то особенно прошипев, с налетом сочувствия: — Я тебе самого пригодного клиента отдал, кто с тобой ещё по-человечески тут попробует обращаться? — посмотрев на Тэяна с откуда-то взявшимся раскаянием, я не могла и подозревать, что он попытается так своеобразно, но хоть как-то, облегчить мне участь. Вторая дверца пассажирского места тоже щелкнула, отвлекая меня от того, кто схватил меня мертвой хваткой. С сиденья показался тот самый Джиён. Невольно считающая его каким-то дьяволом во плоти, я обомлела и обмякла.

Он оглядел меня с ног до головы.

— Это что — всё та русская? — засмеялся он. — Ничего себе. Не даёт покоя вам тут, да? — Никому ничего не даёт, — хмыкнул Тэян, поддержав иронию того. — Всё мечтаешь застрелиться, крошка? — обратился он ко мне. Растерянная, напуганная и забывшая, что надо бежать и пытаться спастись, или осознавшая, что теперь точно ничего не выйдет, я промолчала, глядя ему в глаза. — Язык проглотила? Ну, чего глазами хлопаешь?

— Насильники! Ненавижу вас! — наконец, бросила я. — Насильники? — Джиён обиженно выпятил нижнюю губу. — Иисус с тобой, я в жизни не взял ни одну женщину силой. Неоправданное оскорбление, — он достал из салона пачку сигарет и принялся прикуривать. — Кстати, ты же вроде вся пропитана Библией? А где же подставить вторую щеку? А где же возлюбить ближнего? А где же прощать должникам, не судить и забыть ненависть даже к врагам? Как же делиться с нуждающимися? А мы все тут нуждаемся в хорошеньком трахе, а у тебя есть столько мест для его осуществления… — А почему бы тебе самому не прислушаться к этим заповедям? — продолжая чувствовать горящую кожу под ладонью Тэяна, надменно бросила я. — Мне? Я не верующий. У меня есть свои заповеди, которые я соблюдаю: убий, укради, поимей, вкусно покушай… — Но это неправильно! — Почему? — дразнясь, принялся он за такое же анкетирование, что и Сынри. Я для них была как клоун в цирке, который говорит глупые вещи и его смешно слушать. — Потому что… потому что это делает несчастным… — Кого? Я счастлив! — расплылся он. — Тебя? Так, значит, ты во что-то неправильное и веришь. — Ты попадёшь в ад, — выдала я последний довод и почему-то поняла, что это настолько пустое и никчемное объяснение, что самой стало совестно. Неужели нет ни одного достойного аргумента, чтобы оправдать нужду добрых поступков? Неужели на этом свете нет доказательств существования души, справедливости и необходимости в праведности? Как же так… отец, наверное, смог бы озвучить подходящую проповедь. А я растерялась. Я не знала даже, как убедить этих людей в том, что Бог есть. Джиён засмеялся, видя мою растерянность. — Я думаю, Дьявол возьмет меня в подельники и мы будем бегать в рай, совращать ангелочков, — выдохнув дым тремя кольцами, мужчина подмигнул мне и сказал Тэяну: — Уведи её с проезда, давай припаркуемся. Грозно посмотревший на меня Тэян, отшвырнул меня к охранникам: — Я тебе такого теперь клиента найду… белый свет проклинать будешь! Уведите её! — и, таща под руки, мужчины вернули меня в спальню, ждать неизвестно чего и кого.

Мужчины

Заставив забыть о себе и собственных переживаниях, замечание отсутствия в спальне Вики выбило меня из колеи. Когда меня втолкнули в комнату, закрыв за мной дверь (с той стороны), я, даже не озираясь, сразу отметила, что нахожусь тут одна. Но где же моя подруга по несчастью? Нехорошие подозрения полезли в голову. Я поколотила в дверь, требуя ответа, но и несмотря на корейский, мне никто не откликнулся. Ясно, что охранники этого языка не знают, а Тэян, раз уж привез Джиёна, где-то с ним время и проводит. Для чего приехал сюда этот Джиён? Развлечься с женщинами? Вот уж кто точно заставит кровь застыть и остыть в венах, если приблизится с желанием переспать… Впрочем, почему, глядя на него, у меня не было мыслей, что у него такие желания появляются? Ещё тогда, при первой «встрече», если можно так назвать его минутный осмотр нас троих на пригодность и ценность, по его поведению и отношению к нам — девушкам, создалось впечатление, что ему неинтересны подобного рода утехи. И вообще женщины. Нет, не в том плане, что его влекут мужчины, а в том, что сексуальные наслаждения давно ему приелись, тела других ему равно одинаковы. Мне кажется, он давно не смотрит на других людей с интересом. Ему все как товар и способ получения денег. Страшный человек. Без агрессии и насилия, страшный своим равнодушием. Или бездушием. Но куда же подевалась Вика? Её увели, чтобы я не влиялана неё бунтарски? Или это меня наказывают, лишая общества соотечественницы? Сев на кровать, я попыталась подумать о чем-нибудь отстраненном, но ничего не вышло. Всё равно шёл бесперебойный поиск выхода из ситуации. Я ведь добежала до ворот, и никто в меня не выстрелил. Значит, у них нет приказа убивать нас при подобных действиях. Но что делать дальше, за стеной, если получится выбежать? Я даже не знаю, в какую сторону идти, а пока я буду плутать, меня найдут и снова схватят. И отдадут новому клиенту. Тэян пообещал подобрать какое-то чудовище по мою душу. Кто это будет? Мерзкий старик? Садист? Извращенец? Я закрыла лицо руками и, посидев не меньше часа в согбенной позе, откинулась на подушку. Но и лёжа покой не приходил. Сон не поддавался, я продолжала бодрствовать и каким-то чутьём мне мерещилось, что если посмотреть в окно, то за ним я увижу уже светлеющее на горизонте небо. Восток был немного в стороне, и спальня у нас выходила на юг с уклоном к западу. Закаты отсюда видно, а первого луча солнца — нет. Это сейчас показалось недобрым предзнаменованием. Так закатится наша жизнь, как ежевечернее солнце, без надежды, в грязи и тупом смирении… смирюсь ли я с тем, что может произойти, если не смогу воспрепятствовать? Никогда! Им не удастся сломить меня, и каждый раз придётся проводить схватку. В конце концов, Сынри я смогла побороть. Но он не был настроен решительно, признаю честно. Если бы ему хотелось побороться и выиграть, наверное, он сотворил бы то, зачем пришёл. Но он был слишком ленив и сыт в этих делах. Мне повезло. Ключ с той стороны повернулся и я, готовая встретить Тэяна, приподнялась, обнаружив тихо входящую Вику. Беспокойство отпустило при виде её, целой, живой… Мои глаза не смогли долго не замечать примерно того же, во что нарядили меня несколько часов назад. Севшая на постели, я краем глаз заметила, что на дворе занимается утро. Небесно-голубые полупрозрачные одежды на Вике белели в едва теплящемся далеком свете просыпающегося светила. Сглотнув ком в горле, я не удержала быстро отведенный взор девушки. — С тобой… всё… в порядке? — выжала я из себя вопрос, точно зная, что нет, с ней не всё в порядке. С ней произошло то, ради чего выводили отсюда меня, ради чего сотворили со мной унизительные процедуры в ванной. — Да, всё нормально, — еле слышно промямлила она и села напротив, не очень-то смотря на меня. Её длинные светлые волосы выглядели не растрепанными, стелящимися поверх эротического пеньюара. — Тебя… ты… Сынри? — она решилась поднять ко мне своё юное лицо. — Тот тип, которого я тебе показывала с балкона, что приезжал в начале недели. Азиат. Тебя ему водили? — Да, — кивнула она и опять отвернулась. Вот значит как. Я убежала и Сынри, оплативший развлечение и не желающий со мной больше возиться, потребовал замены. Ему тотчас быстренько приготовили Вику, и подали свежую, прямо из духовки. Мне захотелось плакать и извиняться, что я не приняла удар на себя. Если бы я не убежала, то она избежала бы этой участи! Господи, прости, что не защитила её. — Было больно? — сочувствуя, спустилась я с кровати и села перед ней на колени, взяв её руки в свои. — Немного, в начале, — пожала плечами Вика, как-то деланно поморщившись. — Он… не был грубым? Прости, что не успела спасти нас… — Всё в порядке, — уточнила она и, высвободив свои ладони, прикрыла веки, после чего — о боже, что за чудеса? — я впервые увидела на её губах улыбку. С ней она повалилась на спину, подобрав ноги и уютно устроившись на постели, почти как эмбрион. — Надеюсь, он приедет снова, — почти мечтательно выдохнула она и замолчала. Округлив свои очи, я некоторое время так и провела в немом шоке от услышанного. Потом, придя в себя, отползла на свою койку и, уставившись в потолок, подытожила, что извиняться перед ней ни к чему. Несмотря на то, что Виктория (именно так повысила я её статус в своей голове) стала немного оживленнее со следующего дня, и общение наше приобрело более приятные оттенки, моё мнение о ней претерпело обратный процесс. Пытаясь оправдывать её, что она имеет право по наивности радоваться чему-то там в произошедшем или что она выставляет подобным образом психологический барьер, чтобы не быть травмированной, я всё равно не могла смириться с тем, что она приняла первую ночь с первым попавшимся мужчиной, которого и близко не могла понять из-за разности языков. Неужели её это не коробит? Неужели она не сопротивлялась? Неужели не хочет прекратить это или отомстить? Нет, она сказала, что надеется, что он приедет снова. Снова! Она не только приняла блуд, но и желает его повторения! Я попыталась завести беседу о том, что подобное плохо, но когда увидела, что она витает где-то в облаках, решила, что не стоит, наверное, пытаться её образумить. В данном случае это будет выглядеть как желание расстроить и огорчить. Мне этого не нужно, я рада, что Вика оправилась хоть немного и отдалила себя от второсортного борделя, но я боялась, что веселье её кончится, когда она поймёт, что Сынри сюда не за любовным романом приезжает, и в следующий раз может выбрать любую другую. А её — Викторию, — позовёт к себе какой-нибудь урод. Теперь мне стоило признать, что Сынри был наилучшим вариантом из всех, что я пока здесь видела. И он покупал меня, но я отвергла «счастливый» случай. Для меня он всё равно бы не стал облегчением или поводом для положительных эмоций. — А ты ведь говоришь на их языке, да? — полюбопытствовала моя соседка за обедом. Я кивнула, всё ещё переваривая пережитое и упущенное, пережитое Викой. — Научи меня немного. Хотя бы основным фразам, — посмотрев на неё со здоровым скептицизмом, я пригорюнилась. Стоит ли попытаться подставить стремянку, чтобы она слезла с седьмого неба, на которое забралась? — Вик, он ведь не обязательно станет твоим постоянным клиентом… — Тебе трудно что ли?! — вспыхнула она, замерев с ложкой над тарелкой. — Я всего-то попросила научить меня паре фраз. Приветствие, прощание… — Тебе правда понравилось? — не выдержала я и спустила на неё девичье любопытство. Первым косвенным вопросом из этой серии было с моей стороны утреннее «всё не было ужасно?», желающее удостовериться, что у Вики не ум за разум зашел ночью, а всё в действительности благополучно, но теперь, после повторения интереса, Вика, немного фривольно гримасничая, ощутила в себе превосходство «опытной». Не знаю, чего ей больше хотелось: поделиться с кем-нибудь или похвастаться, даже если бы нечем было? — Понравилось, — сдерживая улыбку, втянула она апельсиновый сок через трубочку. Ушам не могу поверить! В чужой стране, похищенная, в борделе, подстеленная под парня, который кинул за неё денег, она тащится от секса?! Нет, и знать ни о чем не хочу, я не буду слушать её порочные подробности, которые застыли у неё на губах. — Он так страстно целовал меня перед этим… гораздо лучше, чем те, с кем я целовалась в школе. — Ты уже целовалась раньше?! — Эй, Даша, остановись! Ты же не хотела слушать всего этого. Прекрати. Скажи Вике, что она позорит честь русских девушек и ведет себя непристойно. — Ты говорила, что ни с кем не встречалась никогда. — Ну, отношений у меня не было, но на выпускном я поцеловалась с тремя ребятами из параллели по очереди. Мы все были немного подвыпившие, и кто-то нравился мне, кому-то я… — заметив мой растерянный вид, теперь спросила она: — А ты что, никогда и не целовалась? — Нет, было несколько раз… с женихом, — покраснев, вспомнила я свой выпускной, где папа присутствовал до начала «вечеринки», когда уходят все родители и остаются только старшеклассники. Но в моём случае с отцом ушла и я сама. И не видела в этом ничего зазорного. Я знала, что среди становящихся в тот день бывшими одноклассников и одноклассниц полно людей, чьи мировоззрения я не разделяю, и не хочу видеть, как они напиваются, не хочу смотреть на их юношеские выходки, которые то и дело замечала за ними на разных школьных мероприятиях за время учебы. — Я считаю, что позволять себе что-либо можно только с нареченным… — Все мы ждём своего принца, одного-единственного, — Вика чуть ли не томно вздохнула. — Никогда не знаешь только, где его встретишь, правда? — Только не скажи, что ты приняла Сынри за принца?! Вик, очнись, пожалуйста. — Сколько ты говорила стоила наша ночь? — с вызовом посмотрела она мне в глаза, поведя бровью. — Пятьдесят тысяч? Даш, речь о долларах. Господи, да не окажись я здесь, я бы в жизни парня с такими деньгами не встретила! А он выложил их, Даш. Выложил за меня! — За меня, вообще-то, хотела поправить я, но не стала. Боже, пусть Сынри не окажется совсем подонком и выкупит отсюда эту дуреху. Или хотя бы привяжется к ней, как она к нему, и займёт собой все её «рабочие» часы. На кухню вошёл Тэян, и я тут же напряглась, машинально хотя переглянуться с подругой, но та не обратила внимания на появление нашего сутенера. Да ему она была и не нужна. Он вперился в меня своим узким взором, в котором не разглядеть было зрачков и, преступно ухмыльнувшись, бросил: — Завтра ночью будь готова, ясно? — я не шелохнулась, сверля его глазами в ответ. — Ты выполнишь, что я говорю, или мне нужно будет проверять всё собственноручно? — я вспомнила о том, как он вчера поступил со мной в ванной и поёжилась. Мерзко, мерзко, мерзко. — Ты напросишься, Даша, я ведь проверю! — оставил он угрозу на моё окаменевшее молчание, и, развернувшись, пошёл прочь. Сорвавшись со стула, я опомнилась и догнала его в холле особняка. — Тэян! — он остановился, не обернувшись, а выжидая, когда я обегу его и предстану перед ликом. — Что за клиента ты мне нашёл? Что он со мной сделает? — Жалеешь, что ерепенилась накануне? — хмыкнул он. — Я просто хочу знать, к чему быть готовой! — Чтобы изобрести новую выходку и дважды выйти сухой из воды? — сделав шаг навстречу и едва не коснувшись моей груди своей, обтянутой футболкой, Тэян поднял руку, от движения которой я невольно вздрогнула. Он взял один мой локон и, поднеся к своим губам, втянул носом аромат моих волос. — А надо было тебя вчера ещё вымочить под душем, охолонуть, раз самостоятельно мокнуть ты не умеешь. — О чем ты? — Не понимая до конца его странных, но тем не менее неприятных, намеков, сжалась я. — Ты не знаешь, что девочки должны увлажняться? — его пальцы отпустили прядь и, опустившись, коснулись края моих шорт, отчего я тут же отскочила назад, не позволяя себя трогать дальше и дольше. — Какая пугливая… — Ты прекрасно знаешь, что я не боюсь! — я взяла себя в руки. — Можешь не проверять ничего завтра, я подготовлюсь сама, не беспокойся. — Как же не беспокоиться, — проходя мимо, покосился он на меня, когда поравнялся бок к боку. — Ты же моя подопечная, и я должен следить, чтобы у тебя всё было замечательно, — Тэян покинул бордель, оставив меня в страхе, недоумении и компании Вики, поставившей себе целью завоевать сердце своего первого партнера, который, похоже, завоевал её орган, отвечающий за кровоток и тот, куда кровь приливала, когда отказывала голова. Не знаю уж чем, лаской, притягательным внешним видом или толстым кошельком, но какая разница, когда факт остаётся фактом. Виктория ушла в душ и пропадала там уже час, наверняка наводя красоту и перестраховываясь, чтобы быть, как пионер, всегда готовой. Мне от скуки ничего не оставалось, как выйти на балкон, открывающий обзор на подъезжающих к ночи клиентов, на их дорогие машины, на их избалованные и непроницаемые лица. Рядом со мной на балконе стояла девушка с Балкан, не то поджидая кого-то, не то, точно так же, убивая время в этой душно-влажной жаре, которая поглощает время и не даёт ему двигаться, прокручивая изо дня в день одно и то же: мужчины, выпивка, секс, отдых, марафет, мужчины, выпивка, секс… Мы с ней, с Мелиной, как она представилась, иногда пытались обменяться репликами на английском и наладили сносные отношения нейтрально-беззлобных. Иногда мы незаметно кивали на какого-нибудь особенно отвратительного мужика, вылезавшего из автомобиля с личным шофером, и понимающе хихикали или закатывали глаза, выражая тем своё негодование, каких типов на земле природа награждает тягой к удовольствиям и похотью. Но я пока питала презрение и отторжение издали, а Мелина, живущая тут, как я поняла, не первый год, порой уточняла рукой размеры того или иного постояльца, карикатурно передразнивая их интимные привычки и заливаясь ещё более глубоким смехом. К своему ужасу, я стала ощущать, как становлюсь в такие моменты частью этого мира, где мужчины спят с женщинами, которых не вспомнят на завтра, а женщины спокойно отдают себя тому, над кем будут потешаться и оплёвывать, в следующий раз снова изображая услужливость и чуть ли не влюбленность. Я пыталась спросить себя: смогла бы я когда-либо вот так лицемерить, хотя бы ради спасения? Прикидываться робкой, уступчивой и благожелательной? Изображать любовь к тому, кого ненавидишь? Господи, подскажи, насколько простительна ложь во спасение? Это ведь так подло. Защищаться нужно честно, открыто, а не лукавя и прогибаясь. Когда подъехало очередное авто, я тоскливо бросила на него взгляд, пока изнутри не вышел Мино, поправляя расстегнутый серый пиджак поверх белоснежной рубашки. Сразу же проснувшись от дремы осенней мухи, я оттолкнулась от перил и побежала вниз. Неважно, что мне нечего было ему сказать, и что его приезд был полной неожиданностью, я не могла упустить ни одного шанса поговорить с кем-то из тех, благодаря кому сюда попала. Сбегая с лестницы, я успевала его перехватывать по пути к внутреннему дворику у бассейна, куда он, видимо, направлялся. Спрыгнув со ступенек, я привлекла его внимание и образовалась перед ним, преграждая путь. — У тебя ещё есть возможность вытащить меня отсюда, — упрямо и резко бросила я ему в лицо. Спокойный и невозмутимый, он не позволил удивлению прорваться сквозь привычную маску безучастия. — Добрый вечер, — слегка наклонил он голову, приветствуя меня. — Из-за тебя я здесь, это ты меня выбрал! — я сузила глаза, но до красивого изгиба его глаз мне было далеко. Почему он всё равно казался мне красивым? Мне захотелось его ударить, но я сдержалась. — Ты продолжаешь верить в то, что вернешься домой? — поправил он туго застегнутый под горло воротничок. — Я хочу избежать всего, что со мной тут пытаются сделать! — Как, ты ещё не испытала всего?.. — приподнялись его брови. Из внутренних стеклянных дверей вышла тайка, увидевшая нас и, прибавив шагу и наведя на лицо выражение гарпии, подошла к Мино, обвив его руку своими. Она что-то заговорила на английском, который я знала плохо, а парень, судя по всему, идеально. Мино ответил ей, но та не отошла, продолжая смотреть на меня, как собака, караулящая сладкую кость, и кость эта — молодой человек. — Чего она на меня уставилась? — спросила я его. — Она думает, что ты пытаешься заарканить меня на эту ночь. Ревнует, — безрадостно улыбнулся Мино. — А ты приехал к ней? — я мельком посмотрела на тайку. Она была одной из самых задиристых и боевых. — Да, я всегда приезжаю только к ней, — он что-то шепнул ей на ухо и, погладив по руке, видимо, убедил отлепиться и отойти, что та и сделала, но уходя оглядывалась и оглядывалась на каждом шагу. Мино повернулся ко мне: — Я очень постоянный человек. И верный. Так что нарушать правила Джиёна, на которого работаю, не собираюсь. — Ты хранишь верность продажной женщине? А она тебе? — Мне всё равно, что делает она. Я отвечаю за себя, — устало вздохнул парень, сунув руки в карманы. — Она мне не девушка и мне на неё, в принципе, ровно. — Ты спишь с той, на которую всё равно? — распахнула я глаза. Да что происходит в этом аду? Тут есть хоть какая-то логика? Тут есть у людей хоть какие-то чувства, кроме любви к деньгам и страха за жизнь? — Боже, ты ведь молодой и… и на первый взгляд нормальный парень, откуда сколько цинизма? Почему ты не пытаешься проникнуться сочувствием и полюбить хоть кого-нибудь?! — Полюбить? — Мино плавно пошел к патио, и я засеменила за ним. — Я больше двух лет встречался и жил с девушкой, которую очень любил, — он говорил об этом спокойно настолько, что я не нашла в интонации даже горечи, настолько всё переболело, оставшись лишь в разуме и выкорчевавшись в душе. — Пока не выяснилось, что она последние несколько месяцев изменяла мне с очень состоятельным человеком, к которому и ушла, когда он развелся с женой. Если бы этого не произошло, наверное, она бы никогда мне не сказала об этой связи… — А ты ей не изменял? — вкрадчиво спросила я. — Нет, — остановился он и посмотрел на меня взглядом победителя. — И что же, ты считаешь теперь, что все девушки — проститутки? И любить некого? — Я не считаю более нужным задумываться на эту тему. Но да, продаются все. — Не надо судить по одному случаю обо всех! — я помолчала и добавила: — Ладно, это не редкий случай, но и хороших примеров тоже достаточно! Мино, послушай, у меня в России остался жених. Я не хочу изменять ему! Я для него себя берегла, я люблю его! Я готова грызть стены и землю, чтобы продраться отсюда на родину и спасти себя от бесчестья, помоги мне, прошу! — Почему ты до сих пор не продана? — сопоставив время, что я нахожусь в борделе, наконец полюбопытствовал он. — Меня продали вчера… — я закусила губу, не зная, хвалиться или сокрушаться, чем будет это признание для Мино? — Вашему соотечественнику, Сынри. Я дала ему по морде и смогла убежать… он не стал просить вернуть меня… Теперь меня продали на завтра. Но я всё равно не дамся, будь уверен. Даже если меня начнут бить. — Так может говорить только тот, кого ещё не били, — иронично ухмыльнулся он. — Бить умеют так, что согласишься на всё. Увы, боюсь тебе придётся смириться. — Мино, знаешь, — видя его непробиваемость, опустила я руки и отступила. — Есть девушки, которые по натуре шлюхи, им и смиряться не надо, они не видят ничего зазорного в том, чтобы отдаваться всем, кто попросит, а за деньги — ещё лучше! А есть девушки, у которых есть кое-что вот тут, — я постучала по сердцу, нахмурившись и стараясь не плакать. — Пока они что-то здесь не почувствуют, они себя не раздаривают. К сожалению, мужчины всегда выбирают первых, потому что у них очень мало вот здесь, — указала я на голову. — А потом удивляются, что все девушки — продажные. Вы ведетесь на тех, кто быстрее и легче вам даёт, не желая ухаживать и заморачиваться со сложными и приличными, но надеетесь, что эта, давшая вам на первом свидании, будет хранить верность до гроба! Всем хочется алмазов, но никому не хочется лопатить до потери пульса в кратерах и шахтах с киркой в руке. Проще с совочком в песочнице. Только там нет ничего, кроме кошачьих какашек, — фыркнув, я развернулась и пошла в нашу комнату. Непроходимый болван! Мужчины — идиоты! Напорются на одну дуру, и потом ходят с видом страдальцев. Для них это повод добавить себе лоска и загадочности, повод оправдать свою дальнейшую жестокость, чтобы снять с себя ответственность. Вот почему я ему этого ещё не сказала? Хоть разворачивайся и иди, дорассказывай. А, всё равно ничего не поймёт! Но сколько грязных слов я стала употреблять! Почему я становлюсь такой злой? Нет, я не должна поддаваться общей атмосфере, я останусь собой. Воспользовавшись отсутствием Вики, я присела к столику и стала молиться. Это должно настроить мои мысли правильно, помочь укрепиться духу. Правда, я не все уместные молитвы помню наизусть… А если попросить Тэяна добыть мне Библию? Православную, естественно. Он найдёт такую в Сингапуре? Нет, он даже начинать поиск не станет. Уставившись в темное звездное небо за окном, я предположила, что Виктория, наверное, заняла моё место на балконе и ждет, не явится ли Сынри снова. Неужели на всех девушек так действует лишение невинности? Они становятся дурными, зависимыми и привязанными к тому, кто это сделал? Нет, я бы не прониклась любовью к Сынри, ведь моё сердце уже занято. В дверь раздался тихий стук. Стук? Это кто же в публичном доме с манерами? Не зная, на каком языке откликнуться, я поднялась и открыла сама. За порогом стоял Мино, всё такой же вытянутый, ровный, непроницаемый, с холодным взглядом горячих шоколадных глаз. Пиджак он повесил на руку, и верхняя пуговица рубашки уже не была застегнута. Ясно, уже сделал дело со своей тайкой. Но волосы вновь в идеальном порядке, будто из офиса, а не спальни шлюхи. — Я спросил у охраны, где твоя комната… Даша, да, тебя зовут? — я кивнула, не понимая, зачем я ему понадобилась. Он достал руку из кармана, зажатую в кулак и протянул её мне. Я с опаской посмотрела на неё. Видя, что я не доверяю его жесту, он взял другой рукою мою и поднял её, распрямив пальцы, чтобы образовать пригоршню. Я замерла от его прикосновения, засмотревшись на крепкие пальцы и ухоженные ногти. Мино распахнул кулак и оттуда мне в руку высыпались маленькие белые таблетки. — Это снотворное, замешанное на наркотиках, — сказал он. — Подмешаешь клиенту, подыграешь немного, и он будет думать, что у вас всё было, — изобразив прощальный поклон головой, он отпустил мою руку и вальяжно пошел по коридору, явив мне статную спину и широкие плечи, в облегающей белоснежной рубашке. — Мино! — окликнула его я. Притормозив, он повернул лицо в профиль, через плечо. — Спасибо… — никак не среагировав, он пошёл дальше, оставив меня одну с оружием в руках. Оружием, которого всё равно не хватит навечно, но оно хоть как-то оттянет мой конец.

Второй клиент

Выйдя из душа, я с сожалением сомкнула веки. Время больше никак не оттянуть. Получится ли у меня избежать очередной опасности? Смогу ли я не упасть в пропасть, из которой нет возврата? Завернутые в маленькую бумажку, в кармане шорт лежали таблетки, и я не знала, во что верить, в них или собственные силы? Собственные силы мои подкреплялись немой молитвой о спасении.

— Ну что, готова? — раздался голос Тэяна. Открыв глаза, я обнаружила его перед собой в нескольких шагах. — Нет, но разве это кого-нибудь волнует? — безрадостно ответила я. — Твоё моральное состояние, ты права, никого не волнует. Я спросил о физическом, — я покраснела. — Я сделала всё, что со мной сделали в прошлый раз, — тронувшись с места, я со смешанным чувством заметила, что Тэян движется следом. — Я помню дорогу в ту комнату, можешь не провожать. — Та уже занята, я отведу тебя в другую, — объяснил он, плетясь позади. Я остановилась и обернулась. — Я хочу выпить. Для храбрости. — Такие домашние девочки, как ты, пьют? — усмехнулся он, нагнав меня медленной походкой в развалку. — Нет, но сейчас мне это необходимо. Здесь можно где-то найти вина? — Вина? — лицо надсмотрщика просияло. — Ты вроде русская, почему не водка? — Ты вроде кореец, почему не ешь собак? — прищурилась я. — Или ешь? — Иногда мне очень хочется тебе двинуть, — вспыхнули в узких прорезях зрачки Тэяна. — Но сейчас я этого не сделаю только потому, что не хочу ненароком испортить внешний вид. — Руку на женщин поднимают только ничтожества, — я пошла дальше, злясь всё больше и ненавидя всю эту ситуацию. — Так что насчет выпивки — мне не полагается? — Я принесу тебе бутылку, как только доведу до спальни, — но на пороге спальни он не остановился и вошёл следом за мной. Кровать, как и в прошлый раз, была роскошной, настоящим альковом из любовных романов, с белоснежным балдахином, шелковыми простынями, вокруг стояла тяжелая мебель из красного дерева, с золочеными ручками, с зеркалами на стенах. Несомненно, будь я здесь с женихом, то посчитала бы счастьем провести первую ночь в подобных декорациях, но неизвестно с кем… Вике можно только позавидовать, что у неё реальность сошлась с мечтами. Тэян прошёл к креслу и уселся в него, наблюдая, как я растерянно смотрю на кружевное нижнее бельё, лежащее на постели. — Переодевайся, — бросил он. — При тебе? И не подумаю, — мы с ним посмотрели друг на друга. Его пальцы напряглись на подлокотниках, а губы опасно сузились. Мне захотелось выпрыгнуть в окно с противоположной от него стороны. — Мне подойти и помочь? Я тоже иногда хочу получать какие-то проценты за работу. Маленькое удовольствие — посмотреть, — он откинулся поудобнее. — Ты хочешь удостовериться, что я привела себя в порядок? — волны стыда вновь окутывали меня и топили мой разум под тоннами брезгливой дурноты. — И это тоже, — он закинул ногу на ногу, переплетя пальцы на колене. — Я жду. — Козёл паршивый, — произнесла я на русском и повернулась к нему спиной, стягивая футболку через голову. Мне не нужно, чтобы он трогал мою одежду и заметил мой тайник. Лучше не сопротивляться, а то ещё отберет всё. Он уже лапал меня в душе, почему бы не отнестись к нему, как к врачу? Или вообще женщине-банщице. Пусть сидит. Для меня его не существует. Я расстегнула лифчик и, быстро стащив с покрывала другой, очень красивый и изящный, надела его, взявшись снимать шорты. Они упали на пол, где я их быстро подняла и отложила на стул. Замерев в трусах, я посмотрела на полупрозрачные трусики, ждущие меня. Потом я посмотрела через плечо на Тэяна. Он разве что не скалился, сдерживая какие-то эмоции. Я развернулась к нему в профиль и, действуя как можно более ловко, сменила бельё, буквально выпрыгнув и впрыгнув из одних трусов в другие. — Должен заметить, что ты очень далека от освоения техники соблазнения, — Тэян поднялся и подошёл ко мне, но не впритык. — Пока что вся твоя ценность в невинности. Но с завтрашнего дня тебе понадобится искусство, чтобы нравиться мужчинам, ведь ты будешь просто девицей в борделе. Учись двигаться красиво, так, чтобы твои движения завораживали, а не вызывали смех. — Зачем ты говоришь мне всё это? — Иногда мне тебя жалко, Даша, — сказал он и вышел. Мне тоже было жалко всех их тут, и его тоже. Потому что они были тупы, ограничены и бездушны. Я не видела ничего хорошего в их жизни, и это не было успокаиванием себя. Мне от всего сердца виделось их существование убогим и бессмысленным. Каждый за себя, только для себя и денег. Денег! Словно они могут любить взаимно, дарить время или счастье. Низкие, падшие, узколобые. Раньше я считала, что отец привил мне любовь к ближним, но Сингапур всё переиначивал. Невозможно любить всех. Тэян принёс мне откупоренную бутылку с двумя фужерами и, поставив на прикроватный столик, глядя на меня, не спеша вышел, и у меня создалось впечатление, что он хотел что-то сказать мне, или потрогать меня. Как будто что-то магнитилось с его стороны в мою сторону. Высыпав таблетки в бокал, я залила их вином, а себе налила чуть поменьше, чтобы не спутать, куда поместила наркотик. Едва успев провернуть всё это, я увидела, как в двери вошёл мужчина. Это был очень смуглый человек старше сорока лет. Араб, индус или местный — я не могла сказать. Он был темным, рыхлым и неприятным — это всё, что сложилось во впечатление о нём. Он что-то пролепетал, и только тогда я осознала, что не смогу с ним и попытаться договориться. Я даже не понимала, на каком он говорит языке! А он разулыбался, подходя ко мне, дрожащей, испуганной, не знающей, есть ли смысл вообще открывать рот. Приблизившись ко мне, он сразу же протянул руку и опустил её на моё плечо, оказавшееся белым на контрасте с его кожей. Глотая слюну, я схватила бокалы и, почти заметно трясущимися руками, предложила один из них ему. Он опять что-то произнес, наверное, благодарность и, чокнувшись со мной и пугающе не отводя глаз от моего лица, выпил предложенное вино до дна. Он был больше меня, значительно, и, в отличие от Сынри, у меня не возникало надежды одолеть его. Едва я успела допить свою порцию вина и поставить опустошенный фужер обратно, как началось то, чего я боялась, но до конца не могла представить: начался тот самый ад, ради которого меня сюда привезли. Этот ужасный человек схватил меня за плечи и потянулся своими губами, пытаясь поцеловать. Вырываясь, я думала, что смогу выскользнуть, но его пальцы, толстые и коротковатые для его роста, были цепкими, как капканы. Я не смогла отойти и на шаг, а он продолжал меня хватать везде, притягивать к себе и касаться ртом, губами, языком… Завизжав, я отталкивала его, как могла, но в ответ получила удар по лицу, после которого у меня зазвенело в одном ухе. Толкнув меня на кровать, мужчина обрушился сверху. Приходя в себя, я закричала, что было силы, молотя его, отпихивая ногами, руками, всем телом, за что получала новые удары, на которые этот клиент не скупился. Ощущая реальную боль, я стала плакать, предчувствуя, что в этот раз ничего не удастся, и я погибну, по-настоящему погибну раньше, чем что-либо произойдёт. Приговаривая что-то на своём языке, этот темнокожий монстр порвал на мне бюстгальтер и, схватив за волосы, перекинул на живот, опять навалившись всем весом. — Тэян! Тэян! — закричала я, почему-то вспомнив о нём, а не о Боге. Бог что? Он не поразит молнией это чудовище, а Тэян, если где-нибудь поблизости, возможно, услышит меня и сжалится. Ему же было меня иногда жалко? Сквозь слезы и рыдания, я попыталась выскользнуть из-под клиента и, воспользовавшись тем, что он стягивал с меня трусы, я смогла это сделать, спрыгнув на пол, тут же поднявшись на ноги и побежав к двери. Но она была заперта, в отличие от прошлого раза. Ясно, Сынри не думал, что от него будут сбегать, а этот знал… Я развернулась и увидела, что он движется на меня, с разъяренным лицом, настоящий изверг. На мне не осталось ни лоскутка ткани, тарабанить в дверь некогда. Я вновь выбрала методику догонялок, ведь ничего больше не оставалось. Этот не должен быть таким ловким и вряд ли догонит меня так скоро. И всё понеслось по новой: я уворачивалась, а он носился следом, разъяряясь с каждым кругом, настоящим кругом ада, когда я вот-вот попадалась ему в руки, и страх пронзал меня насквозь. Лицо горело от его ударов, запястья и плечи ныли — он не церемонился, когда «раздевал» меня. В конце концов он ухватил меня за волосы и, швырнув на постель, подхватил свой ремень, который успел снять ещё во время первой попытки овладеть мной. Обрушив на меня очередные побои, он вырывал из меня пронзительные крики и плач. Я пыталась закрыться руками, но удары приходились и по ним, пока он не отвел их и не влупил кулаком мне по лицу. Почувствовав кровь на разбитой губе, я закрыла глаза, потому что в них потемнело. Кожу обжигали касания ремня и я, скуля и ноя, попыталась отключиться. Лучше просто умереть. Если есть хоть малейшая справедливость, то из меня выйдет душа. Ощущая тяжесть на себе и затихающие движения, я всё ещё дрожала и не решалась открыть глаза. Почему этот выродок остановился? Почему удары прекратились? Он что-то бубнил и я, слыша, что голос всё тише и тише, наконец, осмелилась посмотреть на происходящее. Лежа на мне, он вырубался и, ещё кое-как шевеля руками и пальцами, уже уходил в сновидения. Замерев, я не верила своему счастью. Неужели пытка прекратилась? Неужели наркотики подействовали? Неужели меня не успели изнасиловать?.. Тяжело дыша под тяжелым телом, я подождала ещё, когда он окончательно прекратит трепыхаться. Потом я попыталась столкнуть его с себя. Это заняло некоторое время. Такую тушу было нелегко свалить с себя, особенно когда каждый сантиметр кожи саднит и болит от ссадин и появляющихся синяков. Мне казалось, что выше пояса я вся отбита, как кусок мяса. Выползя из-под мужчины, я скатилась на пол второй раз. Стараясь не производить звуков, на четвереньках, я осторожно подкралась к двери и подергала на ручки снова. Без толку. Стучать в них — разбудить это животное. Кое-как поднявшись на ноги, я нашла свои шорты, натянула их на бедра, затем взяла футболку и, морщась от боли, надела её, невольно оказавшись перед зеркалом. Лицо опухло наполовину, хотя пока ещё не сильно. По нижней губе текла кровь. По всей коже от шеи до запястий виднелись отпечатки пальцев и хлыщущих ударов, красные полосы, некоторые из которых тоже кровоточили. Добредя до одного окна, я увидела за ним внутренний дворик и кучу народа, бассейн и подумала, что если окликнуть кого-то? Но едва приоткрыв створку и услышав громкую музыку, поняла, что быстрее доорусь до своего клиента. Закрыв окно обратно, я отошла к противоположному, выходящему в сад. Смелее распахнув его, я высунулась и посмотрела вниз. Заросли, кустарники, полутьма, так что не видно особенно, куда именно приземляться. Оглядевшись и поняв, что не выдержу находиться в компании этого чужеземного изувера, ожидая, когда он очнется, я перекинула одну ногу, затем другую и, осторожно переставив их на какой-то выступ под окном, схватилась за карниз и, сорвавшись от того, что всё ещё дрожала, повисла на слабых пальцах. Приходя к выводу, что высота осталась небольшая, а хуже, чем со мной случилось, уже не будет, я не стала напрягаться и отпустила пальцы. Ровно через секунду я уже валялась в каких-то покалывающих, но вполне мирно принявших меня кустах, помогших не вывихнуть и не сломать ноги. Выбираясь из них, я ступила на тропинку, идущую вокруг особняка. Но куда идти дальше? Во внутреннем дворе полно людей, которые, увидев меня, сразу же поднимут панику, идти ко входу — это быть запихнутой охраной обратно в будуар, где я и должна быть. Бежать через сад, где ничего не видно? До самой стены, через неё, в море (или залив? Или океан?), и плыть или утонуть. Всё равно. Ужас и боль охватили тело и я, опять заплакав, села на корточки, растерянная, подавленная, избитая и ощущающая, что вот-вот сломаюсь. Что делать? Что?! Все мои попытки безрезультатны, всё вращается по кругу, и даже если на сегодня кошмар окончен, то ничего не убережет меня от него в другой раз. — Даша? — опять раздался голос Тэяна и я, вздрогнув от неожиданности, подняла на него глаза. Виден был только силуэт, и если бы он не произнес ни слова, я бы не опознала, кто это надвигается на меня, и бросилась бы прочь. Но сил не очень-то и осталось, и когда он подошёл впритык, я упала с корточек на колени, разрыдавшись громче и ткнувшись лбом ему в колени. — Ты… что ты… — видимо, он догадался поднять нос вверх и сопоставить, откуда я могла вывалиться, потому что так и не задал вопрос. Лишь взял меня за плечи, отчего я заайкала сквозь хлюпанье слез, и, перехватив под локти, поднял на ноги, развернув под отдаленный падающий откуда-то свет. Моё лицо предстало перед ним, но его выражение погрузилось во мрак, засвеченное со спины. — Почему… почему ты не пришёл? — сопя, жалобно посмотрела я на него. — Я звала и кричала, почему ты не пришёл? — Слёзы лились из глаз, но в них тут же появлялись новые. Тэян, молча, смотрел на меня, трясущуюся и ждущую ответа. — Ты же говорил, что должен следить, чтобы у меня всё было замечательно… что я твоя подопечная… — Ты что, всерьёз думала, что я могу прийти на помощь?! — грозно тряхнул меня он, и я замолчала, хоть и поёжилась от неприятной ломоты в раненных частях. Не испугавшись, а растерявшись прекратила я бормотать. А почему я не должна была так думать? Несмотря на то, что большую часть времени я ненавидела местных обитателей, я зачем-то продолжала верить в то, что в каждом из них есть что-то доброе, пусть и глубоко запрятанное. — Ты решила, что я нарушу порядки, потому что мне иногда тебя жалко? — хмыкнул он, но я продолжала смотреть на него тем же взглядом, взглядом надеющейся и верящей. — Ты сумасшедшая, Даша? — спросил меня Тэян и, не дождавшись ничего, вдруг осторожно перехватил меня под лопатки и, прижав к своей груди, поцеловал в висок. — Иди ты к черту, проклятая русская! Что я должен с тобой делать?! — Спасти? — тихо прошептала я, почувствовав, что почему-то стало тепло. Меня обнимает мой сутенер, а я не отбиваюсь и не шлю ему взаимные проклятия! Я слишком устала и подавлена, я должна хотеть убить его за то, какого клиента он мне подобрал! — Может ещё отлизать тебе? — приподнял он мой подбородок и опять заглянул в глаза, решив перевести разговор: — Что с тем мужиком? Ты его грохнула? — Он уснул. Напился и уснул, — солгала я. — Этот бугор одной бутылкой? — Тэян потянул меня по тропинке ко входу. — Ты меня за идиота держишь? Что произошло? Тебе лучше сказать мне правду. — Я говорю правду. Он цел. И он спит, — почему-то безропотно шла за ним я, хотя не знала, куда именно он ведет меня. — Стой! — не дал он мне выйти из-за угла и прикрыл собой. Я послушно вкопалась на месте. — Там его охрана… Я отвлеку их сейчас, а ты пройдёшь внутрь и подождёшь меня на втором этаже, поняла? — я кивнула, очень медленно приходя в себя. Ощущение кошмара отступало и я постепенно осознавала, что со мной почти всё в порядке, и меня никто не порезал на куски, и не обесчестил. Я выглянула из-за угла и смотрела, как Тэян разговаривает с какими-то мужчинами, по-свойски стукает их по плечу, рассказывает что-то, отчего они смеются. Потом они все повернулись спинами и сошли с крыльца в сторону гаражей, где оставляли машины приезжающие гости. Пользуясь моментом, я сорвалась с места и быстро пронеслась в особняк, не останавливаясь, пока не поднялась по лестнице и не уткнулась в первый поворот коридора. Тэян хочет вернуть меня клиенту? Нет, он не может со мной так поступить! Просто не может! Мне захотелось пойти в нашу комнату, найти Вику, выплакаться ей — пора уже и ей хоть раз поуспокаивать меня! — но почему-то я не решилась ослушаться Тэяна. Я верила в его благие намерения. И через несколько минут он оказался рядом со мной, тихо ступая по ковру. — Ну, и что ты подсыпала этому мудиле? — обратился он ко мне, поравнявшись. Я округлила глаза, удивившись. — Слушай, у меня достаточный опыт, чтобы понимать, что происходит вокруг. Ладно, мне не важно что, важнее откуда ты это взяла? Кто дал тебе снотворное? — Нашла в аптечке. — продолжила обман я. — Там нет снотворного, я лично проверяю медикаменты, доступные девушкам, — вперил он руки в бока. Я промолчала. — Мне что, пытать тебя, чтобы ты сказала? — Посмотри на меня. Ты думаешь испугать меня чем-то? — возрождаясь после того, как побывала в таком пекле, выровняла я спину и с достоинством взглянула на Тэяна. Теперь промолчал он. Вернее, не нашёлся, как прокомментировать и заговорил о другом. — Хорошо, и чего ты надеялась этим добиться? Либо он потребует денег назад и у тебя не сегодня — завтра будет другой клиент, либо он скажет, что его усыпили, и потребует повторения. — Ладно, — вздохнула я немного осмелев. — Это было не снотворное… это был наркотик, — теперь расширились глаза Тэяна. — Ему должно показаться, что всё, чего он хотел, произошло на самом деле. Мне обещали такой эффект. — Я так понимаю, мне нужно лучше следить за борделем, да? — напрягся он, искренне не понимая, каким образом в свободном ходу, прямо под его носом, оказались наркотики? — Для того чтобы он в это поверил, ему понадобятся улики, не так ли? Ты не подумала, что его вонючий член должен оказаться в крови, ведь ты была девственницей? — Тэян осекся и, иронично усмехнувшись, взметнул руками. — То есть, продолжаешь ею оставаться после двух клиентов! Не знаю, смеяться над этим или уже обуздать твой невыносимый нрав? — Помоги мне создать иллюзию до конца, — проигнорировав его сарказм, сложила я молитвенно руки. — Помоги мне сделать вид, что всё произошло. Я не выдержу его ещё раз, Тэян, он убьёт меня! Если бы он не вырубился, он бы убил меня уже час назад! — Пошли, — после некоторых сомнений, направился в ту самую комнату Тэян. В скважине торчал ключ и он, повернув его, впустил нас в апартаменты, которые мне никогда больше не хотелось бы видеть. Здоровое полное тело лежало на том же месте, похрапывая и перевалившись на спину. — Помоги раздеть его, — не желая приближаться, я переборола себя, понимая, что это для моего же блага. Скукожив лицо, на пару с моим «надзирателем», я избавила своего клиента от одежды, отвернувшись, когда дело дошло до трусов. Опять с издевкой покосившись на меня, Тэян закончил начатое сам. — Теперь дело за малым — выгваздать его в крови. — Кого — его? — насупилась я. — Догадайся, мисс целомудрие. — Я не смогу его даже коснуться… — отступила я, всё ещё не глядя на голого мужчину, развалившегося на кровати. — И где мне взять кровь? — Тэян сунул руку в карман и, ловким движением, достал оттуда складной нож, который открылся при нажатии маленькой кнопочки. Я сделала ещё шаг назад. — Ты что, собираешься порезать меня? — А как же! Выпустить кишки и бросить сверху этого типа, чтобы он пришел в восторг, когда очнётся, — Тэян поднял руку с ножом. Я вздрогнула. Он поднял вторую и, смотря мне в глаза, разрезал свою ладонь, из которой потекли буро-красные капли. Поражаясь, как он равнодушен к боли, я поняла, что он, не глядя, направляется к дрыхнущему телу, оказывая мне услугу, о которой я не могла и мечтать. Отвернувшись, когда Тэян оказался у самой кровати, я спрятала лицо в руках и села на корточки снова. Неужели всё вышло? Неужели всё получилось? Неужели я выжила и вновь вышла сухой из воды? Господи, спасибо, спасибо! Боже… я должна быть благодарна Тэяну? — Иди к себе в комнату, я пришлю к тебе кого-нибудь, чтобы обработали лицо и ссадины… — услышала я за спиной. — Не знаю, чего ты добилась всем этим, ведь теперь тебя всё равно может трахать кто угодно уже по более низкой цене, — выдержав паузу, Тэян закончил: — А я так и вовсе бесплатно.

Третий клиент

В холле второго этажа стоял большой телевизор, но он ловил только местные каналы, в основном на китайском или английском языках. Иногда девушки собирались возле него, но я ничего не понимала и предпочитала проводить время иначе: прогуливаться, присматриваясь к тому, как что расположено, чтобы совершить всё-таки однажды побег, готовить еду на кухне, обучать Вику корейскому. Когда мы не занимались, она как раз выбирала это единственное развлечение — пристраиваться к зрительницам ТВ. И когда большинство работниц борделя оттягивалось к какому-нибудь фильму или шоу, я пробиралась к бассейну, чтобы поплавать и позагорать немного. Стараясь избегать скопления путан, я страховала себя от ненужных склок, а они возникали регулярно, судя по перекрикиванию и скандалам на непонятных мне диалектах, хотя дракой, с того раза, что я видела, пока ничего больше не закончилось.

Я жила здесь уже две недели, и за это время со мной почти ничего не случилось. Если не считать медленно проходящих гематом и ссадин, благодаря которым меня пока что оставили в покое; товарный вид утерян и с битой мордой проститутка никому не нужна. Помощь Тэяна помогла и сработала, как я поняла. Гадкий клиент поверил в то, что получил желаемое, и уехал с утра. Теперь я считалась не девственницей. Морально я и сама себя переставала ею считать. О какой невинности уже может быть речь, когда с тобой постоянно творят такое? Что значит какая-то перепонка на пути удовольствия мужчины, если всё остальное тело уже было облапано, осмотрено и я претерпела насилие в грубом виде, пусть оно и не закончилось, как это называют, дефлорацией. За эти две недели я так же поняла, что две девушки из нас имеют право выезжать в город за покупками. Видимо это были те, что пришли сюда добровольно. Им регулярно что-то заказывали другие, откуда-то имеющие деньги… Постепенно я осознавала, что некоторые клиенты, помимо отдаваемой Тэяну суммы, дают на карманные расходы и своим ублажательницам. И впрямь, как гарем какой-то, где жены султана ждут подачек и борются запервенство. Только тут султанов много. А Тэян что — евнух? После его последней фразы, обращенной ко мне, я так не думала. Мы не виделись три дня после того происшествия, а через эти трое суток и то мельком, когда он, спеша куда-то, прошёлся по борделю, проверяя порядок и, гаркнув мне что-то вроде «всё мечтаешь вернуться на родину?», выведя меня тем из задумчивости, умчался прочь, пропав ещё на пару дней. В результате мы, по обыкновению, столкнулись на кухне, где я в спокойном и нравящемся мне здесь одиночестве пила какой-то из сортов зеленого чая, найденного на полках кухонного гарнитура. Кухня была большой, современной и очень функциональной, холодильник всегда был в достатке наполнен едой, и если бы я была хозяйкой собственного дома, то хотела бы там что-то вроде этого, но теперь, боюсь, нехорошие ассоциации не дадут восхищаться дизайном чего-либо подобного. Тэян вошёл и сразу же двинулся за бутылкой с холодной питьевой водой, а когда взял её, остановился на углу стола, уставившись на меня. Я не поворачивалась, догадываясь, что он оценивает, насколько сошли мои синяки, и когда уже можно будет запускать следующего клиента. — Что это мы, даже не здороваемся? — наконец выдал он. — Ты вошёл, значит, ты и должен был первым поздороваться, — пробормотала я, держась за чашку. — Ах, прости, я не в курсе тонкостей этикета, — съёрничал он, сделав глоток и закрутив крышку. — Ничего, я тоже не во дворце выросла, — «Прощаю тебя, холоп» — всё равно пронеслось в голове. Каждый раз, когда буря над моей персоной затихала, я, как феникс, умудрялась возрождаться и верить во что-то хорошее, вновь обнаруживая в себе силы и чувство юмора. Да только вряд ли оно поможет, когда меня в очередной раз попытаются изнасиловать, хлеща и стегая. — Правда? А понаблюдать, так аристократка. С твоей-то щепетильностью… — Причем здесь щепетильность? — развернулась я, посмотрев на него. — Каждая девушка должна ценить себя! — Но большинство, почему-то, думает иначе. Жизнь более стоящая штука, так что многие предпочитают для её улучшения удачно вкладывать все остальные свои достоинства, в том числе тело. — Ты тоже продаёшь своё? Работая на Джиёна, — спросила я. — Я его человек, и если рассматривать меня, как телохранителя, или дельца, исполняющего поручения, то да, наверное, я торгую собой. Что, теперь я тоже проститутка? Это грешно? — Грех — то, чем вы занимаетесь, — я взяла ложку, чтобы чем-то занять руки. — Неужели для тебя нет ничего дороже собственной жизни? В чем тогда её смысл? Жить, чтобы есть и есть, чтобы жить? — Ну, я же не девственник, мне уже трястись не над чем, — засмеялся Тэян. — А тебе нужен глубинный смысл? Познать суть Вселенной, увидеть Бога, докопаться до источника жизни? — Нет, вовсе нет, — покачала я головой. — Меня не волнует ничего такое глобальное — это дело философов и богословов. Но даже в каждой маленькой и незаметной судьбе любого человека должно быть что-то духовное, что-то, что держит его наплаву, даёт надежду, ведёт сквозь трудности. — С этим неплохо справляются деньги, — Тэян открыл холодильник и, как делают почти все, посмотрев в него, закрыл, не найдя ничего, попросившееся бы съесть. — Это не духовное. — Но без них даже хлеба не купишь, Даша, — оперся он на стол рядом со мной и посмотрел, как на полную дуру. — Зачем что-то духовное умирающему от голода полумертвецу? Чтобы верить, что после смерти он будет счастлив? А есть ли что-то после смерти? Оттуда никто не возвращался, чтобы сказать «эй, чуваки, будьте праведными, это реально привело меня в рай!». Да и из ада восставших не бывало. — Но Христос… — Был человеком. И, как и все пророки, мог городить, что угодно. Если ты наглотаешься наркоты, то тоже имеешь возможность ощутить невесомость, безграничную свободу, услышишь голоса духов и прочее. Никто не отличит шарлатана от мессии, — дерзко пропесочил меня Тэян. — Я думала, что ты верующий, — вспомнила я о его татуировке-кресте на боку. — Я верю в Бога, но не в справедливость и фарисейские бредни Библии, — осмысленнее промолвил он. — Если ты не веришь в справедливого Бога, то тогда в какого? В Сатану? — я привычно перекрестилась, помянув нечистого, что заставило Тэяна опять заулыбаться. — Ты так узколобо рассуждаешь, что это просто смешно. По-твоему Бог — седой дедушка на облаке с посохом, который создал идеальный мир, но ему мешается какой-то вредный злодей, падший ангел Люцифер? — Нет, Бог везде, во всех нас… — Отлично, значит, как минимум один мужик в тебе уже побывал, — святотатственно заметил Тэян. — Так что девственность твоя фикция, не обманывай себя. — Как ты можешь говорить такие ужасные слова?! — я слезла со стула, намереваясь уйти от такого «душевного» собеседника, но его трудно было обойти, занявшего проход между столом и холодильником, а он не спешил отодвигаться. — Бог создал людей, и дал им свободу выбора, и зло мы совершаем сами, в наших руках исправить всё. — Но награда за благие дела всё равно лишь посмертная? — я не успела ему ответить, потому что на кухне опять появился Сынри. Весело поздоровавшись, он сразу же заметил фиолетово-синие краски на моей коже. — Ого-го! Кажется, я догадываюсь, кто побывал на днях у вас в гостях. Господин Хаши? — Тэян кивнул, и первый клиент Вики подошёл к нам. — Так вот каким способом тебя надо было взять? Иначе не давалась? — задорно подмигнув, словно это всё было развлечением, молодой мужчина пожимал руку знакомому, а говорил со мной. — Согласись, я же был бы лучше? От такого милого парня отказалась… — Меня всё равно не… — Тэян ударил меня по ступне, незаметно, и я замолчала, не договорив с гордостью, что я и так не далась! Но мне казалось, что эти двое друзья, и вряд ли Сынри побежит передавать тому уроду правду. — Может, теперь ты будешь снисходительнее, и я загляну к тебе как-нибудь? — Ей пока нужно подлечиться, — переключил на себя его внимание Тэян. Я не думала, почему-то, что он сам станет оттягивать следующее посещение. Была уверена, что придётся уговаривать, что ещё не очень хорошо себя чувствую. — Пусть придёт в себя и вернётся к нормальному облику. В дверях нарисовалась Вика, свежепричесанная, с горящими глазами, немного нервно улыбающаяся. Развевающееся легкое платье оголяло ноги и плечи. Бледно-розовый цвет ей очень шёл, придавая медовый оттенок светло-русым, почти соломенным волосам. Сынри обернулся и, скорее не ей, а просто улыбался по складу характера. — Привет! — сказала она ему на корейском. Он округлил глаза. — Ну, надо же! Я начинаю чувствовать себя, как дома! Не в обиду моим родителям. Мой дом всё же не бордель… — Что он говорит? — покосилась на меня Вика. — Он приятно удивлен, что ты изучаешь корейский. — Он приехал ко мне? — Понятно, увидела со второго этажа, что он приехал, и побежала сюда, влюбленная и обнадеженная. Я даже не знаю, стоит ли питать её иллюзии или поступить жестоко, но честно? — Не знаю, они говорят о делах, — солгала я, не собираясь упоминать о том, что Сынри и обо мне не забыл. — Спроси его! — попросила Вика, встав рядом с ним и, не отводя от него глаз, наивно взяв за руку. Молодой человек посмотрел на это и, ничего не сказав, улыбнулся шире. — Ты приехал отдохнуть? — словно угадав, спросил Тэян, а не я. — Да, хотелось бы приятно провести вечер, — Сынри посмотрел через плечо на Вику. — Похоже, я ей понравился, да? — и обратился ко мне: — Смотри, твоя подружка не разочарована. — Она добрая и простая, не обижай её и впредь, — встретилась я с ним глазами. — Что ж, если тебя пока ещё нельзя… — Сынри вздохнул, говоря обо мне, и сжал крепче руку Виктории. — Тэян, у неё пока никого после меня не было? — Не было, — опять забравшись в холодильник, бросил тот. — Тогда её и возьму. Расплачусь на выходе, ладно? — он потянул девушку прочь и она, уже забыв обо мне, податливо устремилась следом. — Пошли, — подспудно сказал Сынри и они пошагали в спальню. — Ладно, на выходе, так на выходе, — бормоча, выбрался из обители продуктов Тэян, достав остатки какого-то рыбного салата. — У вас что, ничего не приготовлено здесь? — он посмотрел на меня. — Ты умеешь готовить? Приготовь мне что-нибудь, мне дико есть хочется. — Я проститутка, а не повар, — допив чай, протиснулась я, наконец, между ним и столом. Мужчина схватил меня за запястье, дернув на себя, так что моё ухо приблизилось к его губам. — Хватит острить, острячка! Я не обязан терпеть твои выходки, и могу быть не менее жесток, чем господин Хаши. Когда я насиловал в прошлом женщин — а это случалось не раз, — я доводил дело до конца, — отпустив меня, он с дребезжанием ложек и вилок выдвинул ящик, достал оттуда одну вилку и молча уселся за салат, больше не глядя на меня. Пользуясь тишиной, я пошла подальше оттуда. Следующим вечером, устав от Вики, которая домогалась бесплатных лингвистических уроков, чтобы как можно быстрее понять своего ненаглядного, я ушла в душ, заняв его на добрые полчаса, чтобы отдохнуть от всего. Припухлости на лице сошли, и оставались только синяки. Прислуга принесла мне мазь, наверное, что-то вроде нашего троксевазина или троксерутина, не знаю, но она помогала заживлять ушибы. Я бы и не торопилась, но понимала, что сосудам и капилляром на самом деле лучше помочь, чем оставлять всё, как есть. Жаль, что подорожник и лопух тут не росли, я бы смастерила что-нибудь и из народной медицины. Посушив полотенцем волосы, я накинула его на плечи и, забравшись в привычные шорты и футболку (я бы не отказалась от чего-то более закрытого, но жара не позволяла), вышла из ванной комнаты. Вывернув из-за угла, я увидела Тэяна, стоявшего у нашей спальни. Застопорившись, я потянула за концы махрового полотенца, висевшего по бокам от шеи, и, останавливая ногу, случайно шлёпнула подошвой шлепанца по ещё влажной пятке. — Добрый вечер, — вспомнив о приличиях, поздоровалась я. — Я ждал тебя. Идём, — кивнул Тэян и, оттолкнувшись от стены, побрел по коридору. — Куда? — невольно поплелась я следом, пока не поняла, что мы не идём спускаться с лестницы, а направляемся в противоположное крыло. Но туда ходили только для определенных целей. — Куда ты меня ведёшь? — встала я. — Ты сама всё понимаешь, — обернулся Тэян, всем своим видом показывая, что не желает спорить. — Но… посмотри на меня! Я же ещё… не очень здорово выгляжу. Или это Сынри? Я не пойду спать с Сынри, с ним спит Вика, она моя подруга, и я никогда не пойду на то, чтобы нанести ей такую рану… — Мне тебя донести? — сделал шаг вперед мужчина. Я отступила. — Я же не подготовилась… мне нужно привести себя в порядок! — Ты только что из душа, этого достаточно, — он обошел меня сбоку, чтобы не дать резко убежать и иметь возможность поймать меня, куда я не рванись. — Мне нужно уложить волосы… — искала я причины для возвращения назад. Нет, я не готова! Почему я расслабилась и не думала о том, что Тэян застанет меня врасплох? Почему я не сбежала, не попыталась? — Я уговаривать не буду, либо ты идешь, либо ты окажешься в спальне силой, — злее и строже проговорил сутенер. Сжав кулаки, я, задрожав, пошла вперед. Что будет? А если это опять тот господин Хаши? Я лучше повешусь. Очень удачно со мной моё полотенце. На нём зацеплюсь за люстру, только бы снять не успели. — Хватит шаркать, как будто тебя в газовую камеру ведут, — сказал в спину Тэян. Мы дошли до двери, он повернул ручку и запустил меня внутрь, как в склеп, в котором меня похоронят. Почему у меня нет яда, вроде того, что был у Джульетты? Чтобы отключиться на несколько дней. И когда меня выбросят за стену, я очнусь и попытаюсь вернуться домой. — Проходи. На плохо держащих меня ногах, я продвинулась к кровати, ожидая найти там привычную «сменку», но на ней было пусто. Никаких нарядов, кружев, эротической роскоши. Я обернулась к Тэяну, направившемуся обратно, к двери. — Не надо, пожалуйста! Тэян, не отдавай меня никакому клиенту… дай мне ещё несколько дней! Прошу, — но вместо того, чтобы выйти, он защелкнул замок с этой стороны и развернулся ко мне. Я замолчала, ничего не понимая. Он спасёт меня? Не даст в обиду? Сжалится? Тэян подошёл ко мне, разглядывая узкими глазами. — Никакого клиента и нет, Даша, — моё лицо выразило абсолютное недоумение. — Джиён получил деньги за твой первый раз. Теперь никто не в силах посчитать, сколько у тебя может быть мужчин… Но я-то знаю, как всё на самом деле, — он взял мою руку, и от растерянности я её даже не выхватила обратно. — Я хочу забрать себе то, что щедро позволил тебе сохранить. — Что? — дошло до меня и я, выдернув ладонь, уперлась в кровать, отшатнувшись. — Тэян, не надо! Зачем тебе я? Ты же… Ну, я же вроде как не котируюсь. Ты начальство, а я… мы же с тобой друг друга терпеть не можем! — Да? — повел он бровью. — А я думал, что у нас с тобой дружеские отношения, — напирая на меня, он заставил сесть на постель, и теперь смотрел сверху вниз. — Ты же презираешь мою возню с девственностью… какая тебе радость в такой, как я, если ты не видишь никакой ценности в сохранении невинности? — тронув ногами мои коленки, он встал между ними, заставив меня холодеть, краснеть и пылать поочередно. Мне не верилось, что это всё происходит, что Тэян сам хочет от меня чего-то. — Я не собираюсь тебе докладываться, что и как я вижу и думаю, — присев напротив, он положил ладони по бокам от моих бедер. Мне стало немного легче, что надо мной не нависают. Но всё-таки я не чувствовала себя достаточно умелой, чтобы отбиться от такого, как этот мужчина. Я подозревала, что в нем боевых навыков хватает. — Я всё равно буду сопротивляться, Тэян. Я не отдамся тебе добровольно, — пальцы впились в покрывало. — А что, если я тебе предложу сделку? Ты отдашься мне, и будешь спать только со мной. Я не пущу к тебе больше никого. Только я. Но ты не станешь противиться, и примешь меня, — я уставилась на него, как на ненормального чудака. Стать любовницей только одного? Спастись от разврата относительной верностью и чистотой подобных отношений? Нет, я даже не буду считаться его девушкой. Это просто шлюха в личном пользовании. — И до каких пор? Пока я тебе не надоем? А потом ты бросишь меня другим? — У тебя есть более веселые перспективы? — Мне не нужно веселых перспектив. Я вернусь в Россию девственницей, или в гробу, — призывая на помощь всю свою смелость, выговорила я ему в лицо. — Если мне не светит спастись от бесчестья, то ты знаешь, я готова ко всему. — Этим ты мне и нравишься, Даша, — медленно, с особым звучанием произнес моё имя Тэян, подтянувшись к моему лицу, но я отодвинула его назад. Его рука легла мне сзади на шею, не дав продолжать удаляться. — Если ты привык насиловать — насилуй! Но согласия ты от меня не получишь, — прошептала я. — Я не хочу тебя насиловать, — признался он, и его губы коснулись уголка моего рта. Закрыв глаза, я сжалась и сморщилась, мечтая превратиться в крошечную пылинку, которую бы никто не нашёл. — Дай мне попробовать уговорить тебя. Даже Иисус подвергался искушению в пустыне, разве нет? — Что ты хочешь сделать? — открыла я глаза, чувствуя, как его губы опустились к шее, просто скользя, и только там, на изгибе, изобразили поцелуй. Я вздрогнула. — Показать тебе, от чего ты отказываешься. И если тебе искренне не захочется продолжать, то я уйду. — Это что за шутки? — вновь откидываясь назад, чтобы меня не трогали, мне пришлось завалиться на спину, но Тэян забрался сверху, упершись сильными и мускулистыми руками. Дыхание моё становилось тяжелее. — Не надо. — Ты боишься не выдержать? Ты боишься соблазнов? — Нет, я в себе уверена… — пролепетала я, и он опять опустился к моей шее. Я уперлась в его грудь. — Не надо! — А уверена, так зачем же сразу сдаваться? Узнай, до куда ты можешь дойти… — Но я не хочу… — начала я, но теперь его губы оказались на моих губах. Попытавшись их сомкнуть, я не успела, и поцелуй Тэяна захватил мои уста. Не захватнически и агрессивно, а постепенно, всего лишь коснувшись одной моей губы, потом второй, не вторгаясь вовнутрь. — Я ещё ничего не сделал, чтобы ты решала, хочешь ты или не хочешь. — Я не хочу ничего из секса в целом! — снова надавила я на его плечи, но они не поддавались и не опускались. — Ты как человек, который никогда не пробовал сладкое, и говорит, что не любит его, — Тэян сел на мне, выпрямившись. — Давай, если выяснится, что ты совершенно безнадежная фригидная монашка, то мы оставим тебя для кого-нибудь другого. Меня и самого не прельщают бревна. А если в тебе живет хоть немного нормальной женщины, то ты согласишься быть моей, — он наклонился и, выдохнув мне в ухо, чем вызвал марш мурашек по коже, лизнул его и произнес: — Моей, и больше ничьей, пока мне это не надоест. А я не из тех, кому быстро что-либо надоедает, поверь мне на слово. — Но если мне не понравится — ты немедленно остановишься! — мандражируя, убрала я руки, разложив их по швам. — Остановишься, и больше не будешь пытаться повторить это! — Расслабься, Даша, — горячо прошептал он и, приподнявшись, стянул с себя майку, обнажив подтянутое тело.

Сближение

Руки Тэяна обволакивали меня постепенно; сначала пальцы вплелись в мои ещё влажные волосы, и, отводя их, он целовал моё лицо, висок, скулу, мимо уха к шее, второй рукой поглаживая талию, приподняв её, чтобы прижать меня к себе теснее. Но я никак не могла сделать того, что он хотел — прислушаться к своему телу и сказать, нравится мне или нет. Мне не могло понравиться ничто, исходящее от человека, которого я не любила, поэтому я прислушалась к своим внутренним чувствам, спрашивая, есть ли в них хоть малейшая симпатия к Тэяну?

— Ответь на один поцелуй, это не страшно, — губы его вернулись к моим губам, целуя их односторонне и безрезультатно. Ладони мужчины опустились ниже, скользнув под футболку в районе поясницы и трогая мою светлую кожу. В низ моего живота упиралась та его часть, которая являлась самой опасной, и из-за твердости ткани джинсов и ремня я не понимала, их ли упругость чувствую или чего-то, что возбуждалось в Тэяне. — Я не могу, это будет неискренне… Я не хочу целоваться с тобой, — произнесла я, но уже нашла что-то в глубине, что сказало мне, что этого человека я не ненавижу. Он не вызывал отвращения, но и равнодушным своё отношение к нему я бы не назвала. Наверное, я могла бы дружить с ним. Да, он сам сказал, что между нами дружеские связи, но с его стороны это была издевка, конечно. — Просто попробуй, — погладив по лбу и опустив пальцы к щеке, кончиками Тэян тронул мои губы и, дойдя до подбородка, потянул за него. — Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст. Это Евангелие. — Пожалуйста, только не цитируй сейчас Библию, — закрыла глаза я, сжав руки в кулаки. — Слова из неё, произносимые здесь и сейчас… — Я всего лишь напоминаю тебе, что поцелуй грехом нигде не назван, и ничего такого ты не совершишь, — я вновь посмотрела на него, опустившего лицо и куда горячее ставшего целовать мои ключицы, отодвигая ворот футболки, оттягивая её. Под ней у меня ничего не было, поэтому, когда его ладони прокрались под неё, я положила сверху свои. — Тэян, ничего не выйдет. Я не могу слышать никаких физических удовольствий, когда всё во мне противится этому и кричит, что я совершаю что-то неправильное, что это всё разврат и грязь… — он подтянулся, чтобы смотреть глаза в глаза и мягко улыбнулся. Я ещё никогда не видела такой улыбки у него на лице. — Я сам вижу, как реагирует твоё тело, ты можешь молчать, — он прилёг на меня наполовину, приподняв правую часть своего туловища, чтобы я могла видеть себя. Он коснулся пальцем моего соска, выпиравшего сквозь материю. — Они потвердели, Даша, а по коже твоей бегут мурашки… С чувственностью в тебе всё нормально, — я заалела, стала багряной, как спелая вишня и дернулась, чтобы его палец соскользнул с моего соска. — Хватит! — он поймал меня, не дав вылезти из-под себя, и опять лег сверху полностью. — Ты стесняешься себя? Ты боишься всего, что слишком откровенно и сексуально. При таком раскладе дело даже не в порядочности и моральных установках. Ты настолько стыдишься обнаженности и интимных тем, что и выйди замуж, не факт, что переборола бы себя. — Откуда тебе знать? — но я сама догадывалась, что он прав. Даже со своим женихом, я не знаю, как бы смогла раздеться, лечь в кровать, перейти ко всему этому… Это во мне ещё более-менее пробудилась какая-то храбрость после того, что Тэян сделал со мной в ванной комнате, и как пришлось выдержать процедуры над собой. Но храбрость показная, я просто понимала, что надо держать себя в руках, владеть собой, смиряться с чем-то ради спасения. — Я знал многих женщин, я пожил больше твоего, — он снова примкнул к моим устам, но я упрямо сомкнула их. — Послушай, это как войти в холодную воду… Лучше окунуться немного, чем мучить себя по сантиметру, — понимая, что его уговоры могут утомить и его, и тогда он начнёт злиться, я решила, что лучше сделать небольшие уступки. Посмотрев на него, я едва заметно кивнула. Сбившись со счета, которая это была попытка со стороны Тэяна, я приоткрыла губы и, когда он немного надавил на них, не увильнула, а позволила развести их шире, впустила в себя его язык, всё ещё тактичный, не ворвавшийся прытко и неосмотрительно, а влажно и нежно обведший по внутренней стороне губ, ласковый. Втянув ртом поцелуй, он медленно перешёл в более смелое наступление. Я немного ответила своим языком на его движения. Никогда раньше не целовалась с языками. Это было чем-то новым, необычным, непонятным, запретным… Голова сигналила о том, что надо прекратить, но, если по правде, то ничего гадкого я не почувствовала. В тёплых и придающих какой-то чуждый мне вкус губам Тэяна не было порочности, которая ожидалась. Он не был разъярённым и бездумным насильником и в его повадке ощутилось что-то характерное ему, что-то, что он не показывает всем подряд, но что таится в нём гораздо прочнее, чем тот бандит, который мог ударить, оскорбить. Закончив несколько продолжительных поцелуев, он опять побрел дальше и, взявшись за низ моей футболки, стал тянуть её вверх, обнажая живот. — Нет-нет-нет! — опять вцепилась я в его запястья, приподнявшись. — Давай остановимся? — Я всё ещё не собираюсь тебя насиловать, — спокойно посмотрел он на меня. — Разве от поцелуя произошло что-то жуткое? Небеса упали или тебя записал в список проданных душ дьявол? — Я… просто не хочу быть голой. Мне не нравится быть без одежды перед кем бы то ни было. Это и неприлично, но и некомфортно мне без одежды. Понимаешь? — Я уже видел тебя без всего, — напомнил Тэян. — Я знаю! Но это же не прививка, чтобы сделать один раз — и больше не бояться какого-то вируса. Мне неловко. — Всё больше убеждаюсь, что ты всего лишь недооцениваешь своего тела, — задранная до ребер, футболка пока не двигалась дальше. — Я соглашусь с тем, что женщина не может полностью раскрепоститься и получать удовольствие, если у неё комплексы или она стесняется чего-то, — Тэян высвободил одну руку от моей хватки и положил её мне на бедро, начав водить туда-сюда, гладя, трепетно и с вожделением, которое виднелось даже в профиль на его лице. — Ты очень красивая, Даша. Хотя я никогда раньше не любил экзотику и предпочитал родную красоту, азиатскую. Нет, я спал с европейками, американками, а даже мулатками. Но признать, что среди них есть что-то, что может восхитить, могу только сейчас, — он посмотрел в мои глаза. — Я хочу взять твою грудь в свои губы, и наслаждаться её вкусом, мягкостью и формой, — вспыхнув, как загоревшаяся, я отвела взгляд и мелко задрожала. Это выше меня, слушать такое! Он усмехнулся моей панике. — В этом нет ничего зазорного. Мужчина говорит тебе, как хочет тебя, как его тянет к тебе. И ты считаешь это неприятным или стыдным? Разве нравиться мужчине не здоровое желание каждой женщины? — Ты хочешь подготовить меня для проституции, да? Чтобы я изменила своё отношение к сексу, — мнительно заметила я и Тэян, повернув к себе моё лицо, ответил на этот менторский выпад поцелуем, на который я, зачем-то, откликнулась без просьб. Запоздало осознав это, я подалась назад. Мне просто всё ещё было любопытно это ощущение, когда сплетаются языки, и когда чей-то рот оберегающее охватывает твой, подчиняя его и даря усладу. — Я не настолько альтруист, чтобы стараться для других, — крадучись, рука мужчины подползла к груди и, приподняв её через футболку, слегка сжала. — Моя память ещё хранит воспоминание об этих прелестях. Я могу взять их силой, но я прошу тебя разрешить мне попробовать доставить тебе удовольствие, — беспокойно сглотнув, я подумала, что ничего нового в этом не будет. Почему я доверяюсь Тэяну? Я не должна этого делать! Я не должна разрешать никому творить с собой, что попало, но почему-то безвольно посмотрела, как он задрал футболку до конца, как детский врач, готовящийся послушать легкие через стетоскоп. Моя грудь оказалась открытой, и Тэян тут же приблизил к ней лицо, лаская руками. Дрожа и кусая губы, я подняла руки, чтобы оттолкнуть его и перестать. Я прекращу это! Губы сомкнулись на одном соске и, потянув его слегка, вызвали во мне какое-то острое чувство натянутости, будто кто-то потянул за жилы, и спина выгнулась. Живот напрягся, между ног неприятно что-то задергалось. Что со мной происходит? Тэян сильнее сжал груди, одну губами, другую пальцами и, посасывая, поднял на меня взгляд. Я не выдержала его и закрыла глаза. Это слишком. Я уперлась в его плечи, когда почувствовала на соске аккуратно касающиеся его зубы. — Ай! — отпрыгнула я, неожиданно для него, ошарашенная, тут же поджавшая под себя ноги, оправившая футболку и сгруппировавшаяся комочком возле подушек, к которым отскочила. — И… и что ты хотел ещё? Укусить меня? — Ну… не до боли, конечно, — перевернувшись из сидячего положения на четвереньки, он подполз ко мне, забавляясь надо мной, игриво лучась улыбкой. — Боже, ты что, серьёзно вообще ничего-ничего не знаешь о том, что могут творить друг с другом двое? У тебя не было телевизора? — Был, но я как-то не искала там сексуального просвещения, — скрестив руки и ссутулившись, будто на мою грудь всё ещё покушались, я подозрительно озиралась вокруг. — Я, конечно, видела и знаю, как там что у мужчин выглядит, так что не настолько я тёмная, как тебе может показаться. — Я бы хотел, чтобы ты узнала все подробности от меня, — Тэян подтянулся до моего лица и, вновь зацеловывая щеку, добрался до уха, опаляя его шепотом и дыханием. — Чтобы мой член первым забрался в тебя… — я отпихнулась и отсела. — Ну, что ты? Я же не говорю, что это будет непременно сегодня, — я хмуро на него покосилась, промолчав. — Давай попробуем ещё что-нибудь, иди сюда. — С чего ты вдруг заинтересовался мной? Почему ведёшь себя так? — не веря в то, что обрела в нем не агрессивного поклонника, не согласилась я вернуться к сомнительным утехам, которыми он соблазнял. — Откуда я знаю?! — не выдержал он и откинулся, сев ко мне полубоком. Подогнув одно колено, он положил на него локоть, а кисть стала активно жестикулировать с каждой фразой в унисон. — Я что, анализирую все свои желания? Мне захотелось отдолбить тебя, пока этого не сделал никто другой, и я настолько добр, что не навязываю тебе это силой. Что тебе ещё надо? Высокоинтеллектуальных бесед и обоснований? — Я не могу пойти на это всё без чувств, без… — «законного брака» хотелось сказать мне, но это уже тут из ряда фантастики. Вряд ли в Сингапуре найдется хотя бы православная церковь, а я воспринимала только такой брак, а не печать в паспорте. — Без уверенности. — Уверенности? В чем? — обернулся ко мне Тэян. — А в себе ты можешь быть уверена? Можешь гарантировать, что сохранишь любовь, привязанность и уважение в течение всей жизни к тому парню, за которого там на родине замуж собиралась? Да он может оказаться каким угодно придурком при ближайшем рассмотрении. Тебя тошнить с него станет через несколько месяцев. Он ведь наверняка такой же, как ты? Только для девушек это ещё милое качество — неосведомленность, а для парней… Блядь, да ты представь, как он не знал бы даже куда тебе всунуть и крутил бы тебе грудь неумелыми руками, как резиновые мячики? — я поморщилась, раззадорив тем Тэяна, который продолжил: — А ещё он мог бы кряхтеть часами, не в состоянии до конца поднять свой девственный член, не донося эякуляцию даже до твоего влагалища и кончая от перевозбуждения на подходе. При этом он тискал бы тебя, как тесто, пыхтя и не говоря ни слова, потому что ему самому от всего этого стыдно и неудобно… — Прекрати, Тэян! — заткнула я уши, но он развел мои руки, настигнув меня у подушек. — Почему? Узнай о реальности, а не о том, что ты рисуешь в воображении. Или ты надеешься, что кто-то остановится на платонических отношениях с тобой? Даже твой папа-священник детей умеет делать, от кого же ты ждешь исключительно духовных амуров? — кривой ухмылкой Тэян обозначил отношение к моей глупости. — Сынри верно тебе уже сказал, что ты от одного нормального парня отказалась, и взамен чего? Адекватный клиент сменился изувером-ублюдком, каких тут бывает немало. Теперь ты отказываешься от меня? Я мужик с крепкой потенцией, и могу сделать так, что тебе будет хорошо. И даже очень. Но ты можешь ждать своего принца, если случится чудо, то даже ускачешь к нему. Да только не знаю, насколько тебе там в результате окажется лучше. — Если мы любим друг друга, то какая разница, что будет в постели? — уперто посмотрела я ему в глаза. — Какая? Большая! Никогда не слышала, что быт убивает чувства? — в очередной раз хмыкнув, Тэян откинулся на подушки, заведя за голову руки. — Я посмотрел бы, как ты будешь порхать на крыльях любви, когда каждую ночь будет хотеться оттянуть, а то и отменить, чтобы на тебе не возился криворукий горе-любовник, — мы замолчали. Подумав, мой сутенёр добавил: — Так, тебе любовь нужна для секса, да? — я проигнорировала, считая, что очевидное в подтверждении не нуждается. — Ты хочешь заниматься любовью, а не трахаться… А кто же не хочет, Даша, а? — Как минимум ты, судя по всему, — отвела я взгляд от его осевшей ширинки. Всё-таки она несколько минут назад вздыбилась дай Бог, а теперь выравнивалась. — Вот ты призываешь к тому, что секс ничего не портит, и говоришь, что у тебя было множество женщин. Почему же ты не остановился ни на одной? Почему ты, такой замечательный, не женат и не доставляешь наслаждение одной-единственной? Ты никогда не влюблялся? — Влюблялся, и даже любил, — он пожал плечами, разглядывая присобранный балдахин под потолком. — Последние отношения у меня были перед тюрьмой. Когда меня посадили, моя ненаглядная не стала меня ждать, а стала встречаться с человеком, который раньше работал на меня. Наверное, они и до этого были любовниками, как я теперь понимаю. А та, которую я любил… — Тэян быстро посмотрел на меня и, облизнув губы, предался ностальгии. — Была вроде тебя. Не внешне, конечно. Такая же недотрога, чистая, невинная и нежная. У меня слюни текли от одной только мысли о ней. Но я знал, что она к себе не подпускает никого, и даже пальцем не смел потянуться. Издалека любовался. Много лет. Думал, когда она созреет, будет готова — решусь, сразу сделаю предложение и буду жить так, как она скажет. Всё бы для неё сделал, — Тэян вздохнул. — Но, увы, созрела она, пока я был в тюрьме. Теперь у неё муж и дочь. Любовь? Да, я хотел бы заниматься ею с ней. Но что я должен сделать сейчас? Разрушить семью или уйти в монастырь, а? — теребя низ футболки, я не решалась давать комментарии и советы. Я не знала, как быть в такой ситуации. А если бы я влюбилась в кого-то, кто был бы занят? Бывает же и так. Нет, лезть в чужой брак — последнее дело, хорошо, что Тэян понимает это. Подобная точка зрения вызывает уважение, всё-таки, не последняя он сволочь. Очень даже наоборот. Но и отказаться от жизни совсем, потому что не можешь разлюбить кого-то, кто уже устроил свою жизнь без тебя… выходит так, что секс без любви возможен и при определенных раскладах простителен? Я меряю всё со своей колокольни, ведь не знала даже, что Тэян способен на чувства… — Вот так вот, Даша, — заключил он, прикрыв веки. Поводив ладонями по своим ногам, я замерла и, укоряя себя и подначивая одновременно, опустилась назад, положив голову на руку мужчины. Распахнувший от неожиданности глаза, он повернул лицо ко мне. Мои серо-голубые глаза посмотрели в его темно-карие, иногда не различимые в узком разрезе корейца. — Ты хороший. Ты знал об этом? — Если ты надеешься комплиментами умаслить меня и тем избежать жизни проститутки, то не старайся, — не знаю, фальшиво или по-настоящему, но грозно произнес Тэян. — Если ты не будешь моей, то я спущу тебя на конвейер. — Чтобы стать чьей-то, мне хотелось бы чего-то большего, нежели шантаж и угрозы, — нахмурившись, хотела приподняться я, но мужчина уложил меня обратно, прижав другой рукой, на которой я не лежала. — Такое ощущение, что ты меня тоже шантажируешь. Только пытаешься выбить из меня глубокие чувства, чтобы я стал снисходительным, а то и рабом твоих желаний. — Тебе кажется. Я прекрасно знаю, что насильно мил не будешь. То же самое касается и тебя, — закрыв мне рот своим, Тэян опять сжал меня в объятьях и, запустив осторожно язык, закинул на меня одну ногу. Мы лежали на боку, и я буквально вдавливалась в него его руками, слыша, как колотится его сердце в обнаженной груди. Облизнув мне губы, он прошёлся по шее, оставляя влажные следы, прикусил за мочку уха. Ладонь легла на бедро и, потянув шорты, пальцы втерлись под них. Я уперлась в Тэяна руками. — Прекрати! — Давай я покажу тебе, что может быть между нами? — взяв лицо в ладони, он целовал его и говорил, хоть и не слишком развязно, но всё-таки дико смущая меня и заставляя гореть даже уши. — Я просто поглажу тебя между ног, даже не вводя пальцы… сними с себя всё, ничего не будет… я хочу целовать всё твоё тело. Я оближу каждый твой сантиметр, и ты поймёшь, что секс прекрасен и без любви… — в его кармане завибрировал телефон и он, замолчав, прислушался к рингтону. Чертыхнувшись, Тэян выпустил меня из рук, робкую и обомлевшую в какой-то степени. Достав сотовый, он принял звонок: — Привет, Джиён. Да, я в борделе. Ты тоже здесь? Чего это тебя занесло? За деньгами? Сейчас отдам. Да, сейчас спущусь, одну минуту, — положив, мужчина цокнул языком и, ничего не говоря, но явно разочарованно, потянулся за майкой. — Ладно, сегодня закончим на этом, — сказал он мне и слез с кровати, уходя.

Чужая голова — потёмки

Забрав у Тэяна наличными некоторую часть прибыли за последние несколько дней, я оставил кое-что на расходы и нужды борделя. В этом плане я не был прижимист и прекрасно понимал, что вкладывать надо, иначе вип-клиентам заведение покажется недостойным их зажравшихся и неугомонных членов. Несмотря на то, что я не сильно отличался от них поведенчески, мне всё же думалось, что какая-то внутренняя основа меня делает выше их, над ними. Да, я тоже животное, любящее спариваться, но у меня даже это всегда имеет своеобразную спланированность: я никогда не тратил бешеных денег на шлюх (зачем, если по сути они все одинаковые?), я никогда не цеплял никакой заразы и мои потрахульки никогда не заканчивались залётами, которыми меня кто-нибудь мог бы потом попрекнуть. Зачем мне лишние проблемы? Хотя и мог бы в своём положении закрывать глаза на многое, но не приятнее ли жить с открытыми и всё видеть? Именно этой своей дальнозоркостью и ясностью мышления я выигрывал у тех, с кем общался, в чьих кругах вертелся. Деньги меня развратили, избаловали, но не довели до сибаритства и ребячливого маразма, которым страдают многие олигархи, считающие, что капризничать и истерить им положено, качать права, вести себя, как угодно. В таком состоянии обычно начинается падение, а я рассчитываю простоять на ногах до самой смерти, которая, хотелось бы верить, наступит нескоро. При таких делах, что я веду, при всём, с чем я связан и повязан, гибель от пролетающей пули — норма, и, наблюдав подобные казусы по мере восхождения по иерархической лестнице, я достаточно убедился в том, что о себе всегда надо заботиться, не заболевая чумным солипсизмом. Спустившись из кабинета Тэяна, где мы немного поболтали, я отбился в холле от работающих в притоне девиц, самые опытные из которых почему-то любили, когда я приезжал, и старались повиться рядом. Спору нет — с кое-кем из них я даже спал порой, но не утруждая себя, так что точно знал, что не мои любовные геройства заставляют их рисоваться передо мной и пытаться очаровать. Это какая-то врожденная привычка людей выслуживаться перед начальством, которая не отмирает и при данных условиях. Звонко смеющиеся и томно на меня поглядывающие, две из них скрылись последними в сторону бассейна. Я обернулся к Тэяну: — Вчера был на одной вечеринке. Познакомился с японской моделью. Сегодня договорился встретиться, так что надо ехать, — остановившись, чтобы поправить подвернувшуюся брючину, я продолжил: — Если хочешь, скажу, чтобы взяла с собой подружку, поедем вдвоём, а? — разогнувшись, я увидел вышедшую со стороны кухни девушку, замершую там же, на расстоянии метров десяти от меня. Отвлекшись от своих мыслей, вглядевшись в неё, я обнаружил на лице синяки, ярко контрастирующие с её светлой кожей и такими же волосами, свободными льняными охапками лежавшими на плечах и опускавшимися ниже. Но, вопреки побитости, побитой, как обиженная жестоким человеком собака, она не выглядела. С ровной спиной и прямым взором, она ответила на мой взгляд. — Что это у нас тут? — сказал я в воздух, ни к кому не обращаясь, и чуть скосился на Тэяна: — Порча имущества? — и тут же вспомнил, что это «та самая русская», над которой уже пару раз шутил в беседах с Тэяном и Сынхёном. — Первый клиент, — уточнил мне товарищ, и я понял, что живопись на лице являлась сопровождением сексуальных утех. Сарказм так и рвался на язык, но почему-то я передумал подколоть её по поводу внешнего вида. Она смотрела на меня одновременно смело и с каким-то страхом, потаённым, не зная, что ожидать, словно я, действительно, был самым непредсказуемым серийным маньяком. Нет, я в какой-то степени и есть непредсказуемый, но когда считают, что я ради удовольствия, просто так могу совершить жестокость или ещё какую пагубу, убийство, насилие, то сильно ошибаются. Все люди, мне кажется, делятся на тех, кто мог бы стать врачом, или не мог; вот я относился к тем, кто не мог бы, потому что заори от моих действий пациент, я бы не смог продолжать сверлить зуб, делать укол, вправлять вывих, мазать йодом. Не потому, что проникаюсь жалостью, а из-за какого-то физиологического рефлекса, который опускает мне руки и хочется отойти от предмета, испытывающего боль, что-то вроде брезгливости, как и рядом с трупами находиться неприятно, словно заразишься смертью. Убить, застрелить кого-то на расстоянии или даже впритык — запросто, могу, умею, практикую. Но медленно издеваться над кем-то — совершенно не моё, разве что психологически на мозги капать. Поэтому я никогда не насиловал женщин. Едва она начнёт плакать и кричать, я перехочу всё на свете и не смогу её держать, продолжая своё дело, а позвать кого-то там, чтоб подержали, пока я удовлетворюсь, мне претит в силу того, что ненавижу чужих свидетелей моего секса. Друзья и приятели, с которыми можно замутить оргию и групповуху — пожалуйста, но не какие-то там качки и телохранители, которые будут безучастно держать жертву, пока её ебут. А подобные случаи бывают, и не редко. Но не моё это, совершенно не моё. — Так… могу поздравить с приобщением к таинствам? — улыбнулся я, обратившись к девушке. Вспыхнув глазами, она вонзила в меня их и, помолчав немного, вдруг произнесла: — А если я скажу, что не можешь? — Ну… значит, ты либо пытаешься мне что-то запретить, чего я не люблю, либо зачем-то врёшь, либо… — я снова обернулся к Тэяну. — Это правда и она до сих пор девственница? — приятель непроницаемо вздохнул и изобразил какой-то кислый и разочарованный кивок. — Да, это так. — И как же так вышло? — я вернул внимание к девушке. — Сбежала от Сынри, ещё и тут при своём осталась? — она открыла было рот, но заговорил Тэян, не дав ей похвалиться своим очередным, с её точки зрения, подвигом. — Клиент был пьян, и фокус не удался. Вернее, наоборот удался, потому что пока он пил и бил, то вымотался и вырубился, а на утро не вспомнил, было что-то или нет, и принял факт за свершившийся. Поэтому Даша отделалась ушибами и испугом. — Даша? — повторил я, припоминая, слышал ли до этого её имя? Нет, вроде нет. — Да ты настоящая мошенница, милая моя, продавать столько раз один и тот же товар. — Я не собираюсь ничего продавать! Это делаете вы! — высказала она мне, как малолетнему хулигану. Ну здравствуйте. — Ты права. Я собираюсь. Это очень даже хорошо, что на тебе можно заработать дважды такие большие деньги, — я оглянулся к Тэяну, продолжавшему смотреть сквозь и не вникать в проблему. Не знаю, нравилось ему его ремесло или нет, но он никогда не спорил со мной ни в чем, выполняя, и не противореча. — Клад, а не девушка, правда? Только тут её загнать второй раз целкой как-то палевно, нужно найти где-то со стороны желающего… — Хватит говорить обо мне, как о вещи! — она подошла ко мне смелее и остановилась. Должен заметить, что по-моему она похудела с той первой встречи. Тогда она мне показалась немного крупной, как и все европейки, по сравнению с восточными женщинами, а сейчас смотрелась более щуплой, и я не чувствовал себя худосочным, как бывает рядом с некоторыми. Поэтому я чаще и стараюсь найти какую-нибудь поплоще, потоньше, помельче. — Простите, Ваше Величество Даша, — засмеялся я. — Как прикажете о вас говорить? О, дарительница благодати и щедрая пополнительница моего кошелька, не изволишь ли ты, наконец, раздвинуть ноги за несколько тысяч баксов? — я видел, как дрогнула её рука, желающая ударить меня по лицу, но она сдержалась, потому что боялась. Она не хотела меня злить. А кто бы хотел? — Я окупила все твои затраты на меня, — тише и вежливее заговорила она. — Отправь меня обратно, в Россию. Я даже не стану никому рассказывать о том, где пропадала. Просто верни меня домой. — И утратить шанс заработать на тебе ещё столько же? Твоя отправка обратно тоже потребует некоторых денег и хлопот. Ты находишься в Сингапуре нелегально. Или выкинуть тебя возле русского посольства? — я задал следом вопрос Тэяну, хотя ответ мне был не нужен: — Оно есть вообще, кстати, в нашем государстве? Ладно, это всё ерунда, потому что никуда отпускать я тебя не собираюсь, — задумавшись, я присел на диван. Она вновь вся наполнилась злобой, но молчала. Пребывание здесь научило её немного придерживать язык и не бросаться к людям с просьбами. Или это она исключительно во мне разочаровалась? Я произвожу такое впечатление, да, когда со мной пообщаешься немного, такое… «оставь надежду, всяк входящий». Но то, что она уже больше двух недель жила в борделе, предназначалась двум клиентам и могла ежедневно подвергнуться насилию, но оставалась девственницей и избежала изнасилований, меня заинтриговало. Неужели такое возможно без сторонней помощи? Справилась с Сынри, второй мужик сам виноват. Другие девицы с первого же раза получают пополной, а эта дважды умудрилась вывернуться. Я посмотрел на Тэяна. Он тоже не нарушал беззвучия моих рассуждений, хотя в зал доносились плески воды с внутреннего дворика и базарные щебетания блядей. Не он же ей помогал? Ему это не надо, насколько мне известно, слишком черствый человек для симпатий и сочувствия. Другие шлюхи не захотят помогать, да и возможности не имеют. Неужели всё-таки судьба? Судьба благосклонна победителям, сильным людям, а в том, что эта Даша всё-таки не размазня, я убедился. Появился соблазн немедленно приказать кому-нибудь её изнасиловать, посмотреть, сломается или нет, и как поступит дальше? Но с другой стороны… с другой стороны это очень интересно. Способна ли она добровольно поступиться своими принципами, перестать тарахтеть про любови всякие, божьи благословения, приличия, обязательность и святость брака. Всю такую невинную и идеальную из себя корчит. Что ж я, старый дьявол, не найдусь, как её ощипать? Во мне проснулся интерес к человеческому фактору, очень давно отсутствовавший, едва ли не года два-три, а может и дольше. Принудить и всунуть ей можно в любой момент, это дело быстрое, не требующее работы ума и сноровки, а вот посмотреть, как все её принципы и установки рассыплются в пыль, как воспитание и нравственность падёт на пол вместе с трусиками — это было бы забавно. Я не сдержал улыбки на губах, и она на меня подозрительно посмотрела. Нет, всё-таки это обещает быть очень увлекательным! Доказать ей же самой, что и она продажна, что религиозность — бред, что мораль — миф, что девственность — товар, как и тело в целом. С чего бы начать? Мне нужно немного подумать в одиночестве и выработать план. Я поднялся. — Тэян, не отдавай её никаким клиентам. Я поищу сам и продам её девственность второй раз, — пожав ему на прощание руку, я повернулся к девушке и слегка поклонился. — Даша, оставляю тебя ещё на некоторое время в твоей первозданности. Отдыхай, поправляйся, развлекайся — в рамках разумного, конечно, — с мальчиками не гуляй, допоздна не засиживайся. Пока-пока! — Какой же ты бездушный, — процедила она между поджатых гневно губ. — Нет-нет, я не такой, — шире расплылся я и, уходя, подумал про себя: «Я ещё немного хуже. Я не стану забавляться с твоим телом. Я поиграю с душой. Кстати, может она права, и у меня нет собственной, раз привлекают чужие?». Сев за руль, я пристегнул ремень и отчалил от особняка, хотя уже не на свидание с японской моделью, которое отменил коротким звонком. Для него не было настроения, в другой день. Тут намечается кое-что покруче. Надо обсудить с Сынхёном, его, пожалуй, введу в курс дела. Он оценит, этот тонкий знаток и ценитель женщин, но не менее изощренный любитель психологических задачек. Эх, Даша-Даша, ты ведь юная, эмоциональная и неопытная девушка, трудно ли тебя будет разрушить мужчине, который обладает самым убойным и беспощадным оружием — пофигизмом.

* * *

— Зачем ты ему сказала?! — дождавшись, когда выйдет Джиён, ополчился на меня Тэян, взяв за плечи и развернув к себе.

— Мне невыносимо смотреть на это пустое бахвальство! — защитилась я, положив ладони на руки мужчины, но не сумев убрать их. Постояв так с минуту, он отвел их сам. — Он считает, что всё в этом мире так, как сам видит! Но это вовсе не так! Я хочу объяснить ему, что существуют другие люди, другие ценности, законы человеколюбия…

— Ты ничего не сможешь объяснить Джиёну, Даша! Ты повела себя, как последняя дура! — Тебя злит то, что теперь ты не можешь принудить меня переспать с тобой? — справедливо заметила я. Тэян посмотрел на меня вечным прищуром, в котором находились его узкие глаза, и цокнул языком. — А тебе настолько важнее доказать кому-то что-то, что ты лучше переспишь с новым неизвестным мужиком, которого подберет Джиён, чем со мной? Ты бы предпочла, чтобы мне было всё равно? — Я растерялась, возвращая к себе те ощущения и восприятие Тэяна, что ещё полчаса назад накрывали меня в апартаментах наверху.

— Я не знаю, как относиться к тебе, — несмело посмотрев на него, я обошла его и встала на лестнице. — Я не люблю тебя, и это не даст мне добровольно отдаться. Как и другим, кого я тоже не люблю. Но если смотреть на картину объективно, кощунственно, но реалистично, то, разумеется, я понимаю, что ты поступишь со мной лучше, чем кто-либо. Только… простейший и легкий способ не всегда ведёт к счастью. Возможно, мне следует превозмочь и пережить какие-то другие испытания, доказать свою твердость, чтобы вернуться на родину.

— Крестный путь ведёт на Голгофу, а не в сады Эдемские, — хмыкнул Тэян. — Ты вознамерилась вознестись на третий день после первого секса, holy-Dasha? — произнес он намеренно невнятно, чтобы образовать игру слов между английским «святая» и «дырка», «отверстие», hole. Кое-что по-английски я уже начинала хорошо понимать, улучшая подзабытый школьный уровень.

— Я всего лишь не хочу низко пасть.

— А что… если бы ты полюбила кого-то здесь? Ты бы передумала возвращаться в Россию? — этот вопрос застал меня врасплох. Я не ожидала, что в подобном месте всерьёз начну обсуждать с кем-то любовь, ведь до этого она только высмеивалась. И сама я и близко не думала о чем-то подобном. Господи, какая ещё любовь в стенах борделя?

— Я люблю достойного человека, и тут вряд ли найду кого-то, кто сравнится с ним… — То есть, твоя любовь избирательна? Ты любишь по каким-то определенным критериям, которые сама же подобрала, так? Любовь ли это, когда выбор делает не сердце, а мозг, решивший, что парень оказался вполне достойным для светлых чувств? — При чем здесь это? Я вовсе не отказываюсь от людей, которые убоги, или не очень красивы, или бедны… ты утрируешь! Моё сердце всего лишь неспособно возлюбить тех, кто вершит злодеяния! Для этого оно само обладает здравомыслием, — Тэян усмехнулся на моём словообороте «здравомыслящее сердце». — В конце концов, ты и сам что-то не в проституток влюблялся, я не права? — Права, — не покривил душой он. — Зачем ты вообще говоришь со мной обо всем этом? — Ты неглупая девчонка, у которой есть точка зрения и которая достаточно эрудированна, — Тэян пожал плечами. — С тобой интересно общаться, тем более что, я давно не находил хороших собеседников и, уж тем более, собеседниц. — За главным входом завиднелась машина, и мы поняли, что сейчас тут появился очередной клиент, с которым нужно будет провести торговую операцию. Тэян посмотрел на меня. — Ладно, мне нужно отойти… Не придёшь ко мне позже? — Зачем? — Продолжить разговор… — Знаю я твои разговоры! — не поверила я его хорошо скрытому лукавству. Хранить секреты и обманывать, как я поняла, ему не составляло труда, он был каким-то неразоблачаемым. — Лучше пораньше лягу спать. — Как знаешь, — бросил он и пошёл встречать мужчину. Я поднялась наверх и вошла в нашу комнату, где Вика подпиливала покрытые розовой эмалью ногти. Неужели Тэян думал, что я захочу продолжать с ним эротические игры? Они меня вовсе не прельщали, я хотела бежать от них, скрыться от стыда, который они вызывали, но когда они происходили, то сковывали меня, обезоруживали. Странная дрожь и волнение… а если бы, правда, я любила Тэяна? Или кого угодно другого, кто со мной делал бы подобное, согласилась ли я?.. Нет, без брака, благословения родителей, в чужой стране! Мне стало казаться, что именно границы Сингапура заставят меня считать себя шлюхой, потому что я тут инородное тело, которое никто не воспримет всерьёз, никто не отнесется ко мне, как к равной. Для того чтобы чувствовать чистоту отношений, нужна свобода, физическая и моральная, а полюбить и отдаться можно и от отчаяния, и от безысходности. Нет, я хочу любви среди родных берез, полей, холмов и рек, потому что я не просто пленница, я русская пленница, и то, как я себя поведу, как со мной будут поступать — разве из этого не станут думать, что в России все такие и со всеми так можно? Иногда я ощущала на себе эту ответственность, хотя, возможно, о ней болела только моя голова, и другим до моей национальности не было никакого дела. Через пять минут зашёл Тэян и позвал Вику, решившую, что приехал Сынри. Радостно вышедшая, она дошла до ближайшего угла, поняла ошибку, и я услышала, как начались её возмущения, быстро окончившиеся звуком оплеухи. Выйти ли на помощь? Постараться отбить её у очередного посетителя? Там Тэян, которого я не смогу победить. Он и мне щедро раздаст люлей, в связи с тем, что я отказалась быть его развлечением и выпала из возможных любовниц. Но не в силах оставаться равнодушной к участи подруги, я высунулась в коридор, однако Вики там уже не было. Наш сутенер как раз проходил мимо, к лестнице, и притормозил. — Тэян, может, пощадишь её? Отправь другу…

— Иди к себе, Даша! — резко бросил он и прошёл дальше.

Спустя пару часов Виктория вернулась, немая и бледная, свернулась в комок на кровати и проплакала до утра, накрыв голову подушкой, не став слушать моих попыток её утешить. Она не сокрушалась так над потерей невинности, но теперь, подостланная под другого, кто оказался ей неприятен и не симпатичен, она по-настоящему горевала и страдала, поскуливая в стенку. Неужели же у девушек чаще все принципы основываются всего лишь на симпатии, и если её кто-то вызвал, то принципов уже и нет? Что же, нет ничего в жизни женщин, что не зависело бы от мужчин? Я вспомнила слова Джиёна о том, что я убежала и от Сынри, и от второго клиента не пострадала (ну, не совсем не пострадала). Мне ещё хотелось в ответ рассказать ему сказку о Колобке, что и от бабушки ушел, и от дедушки тоже, но я не нашлась, как перевести на корейский круглый недожаренный говорящий хлебушек. Ттокдугын? Пандугын? Но не суть. Русская сказка учила о том, что даже уйдя от зайца, волка и медведя, Колобок всё равно был съеден лисой, потому что главная ошибка была в том, что он вышел один из дома, захотев самостоятельности. Прямо как я. И меня ждёт в конце моих приключений лиса? Если мне понравится тот, под кого меня захотят подложить, я безропотно сдамся? За красивые глаза? Передо мной почему-то возник Мино и я, зажмурившись и стукнув себя по голове, уткнулась лицом в подушку. Нет, даже если этот красавец захочет со мной переспать — дудки! Нет! Нет! Нет! И вместо рук Тэяна его… Даша, ты рехнулась? Откуда ты сейчас вспомнила этого парня? Зачем? Что за фантазии горячечной больной? Сцепив зубы, я уверенно сказала себе, слушая затихающий плач Вики, что ни один мужчина не стоит того, чтобы поступаться своими идеалами.

Перемена

Через пару дней случилось одно из самых неприятных представлений, которые я могла увидеть, за исключением насилия, и которое где-то внутри меня было ожидаемым. Рано или поздно так должно было получиться, но слаще от того не становилось и, понимая происходящее прекрасно, я не могла повлиять ни на одну участвующую сторону.

Всё началось с того, как на следующее утро после посещения нас Джиёном, Виктория стала задаваться вопросом, простит ли её Сынри если узнает, что она переспала и с другим мужчиной? Я лишь вздрагивала от таких слов, осознавая, что ему дела нет до того, кто и в каком количестве спит с Викой. Но убедить её в этом было едва ли не сложнее, чем самого Сынри в том, что о Вике нужно хоть немного позаботиться и отнестись к ней с нежной осторожностью. Я и не стала разрушать её маленький призрачный счастливый островок самовнушения в океане безнадежности. Она приютилась на нём, и он спасал её в данных условиях жизни. Но если смотреть с другого ракурса, если она полюбила так сильно Сынри, что не могла представить себе измену ему и хотела оставаться лишь его до конца, то почему не отбилась, почему не воспротивилась? Хоть бы и любой ценой. Вот я — не желая казаться героиней, а всего лишь употребляя себя как пример, — я ведь не только из-за себя, своей невинности трясусь тут, сражаясь даже с превосходящими меня силами. У меня есть жених и, помня об этом, я не даю себя в обиду. Сдавшись, я оскорблю не только себя, но и его. Да всю свою семью! А Вика? Когда увидела, что первым клиентом будет не грубый и некрасивый, а любезный и симпатичный мужчина, она уступила, пошла навстречу местным «обычаям». Чего же она хотела дальше? Стать принцессой и единственной такой, которую будут оберегать и хранить ради чего-то (или кого-то, кто вовсе не собирается платить за подобную прерогативу)? Она что, не видела моей ситуации? Здесь не работают законы человеколюбия, ничего не работает, кроме денег и корысти. Но был и другой ответ, неприглядный, на мои молчаливые загадки — Вика не думала, ни о чем-то конкретном, а вообще. Не знаю, специально, или не умела рассуждать здраво сама по себе, но она и не пыталась разобраться в происходящем, что в какой-то мере приносило меньше тревог и отчаяния, чем мои постоянные головоломки над ситуациями. Да, я анализировала данность, и от того находилась в состоянии вечного предвкушения неприятностей, а она отключилась от горестных моментов, и потому каждая драматичная минута обваливалась на неё сюрпризом, разбивающим в целом сносное, даже хорошее, по её мнению, существование в роскошном доме, с бесплатной едой и экзотическим климатом, бассейном и прочими плюсами. И вот не прошло и двух суток, как Сынри приехал в наш оплот продажных страстей, покупных привязанностей и нездоровых в эмоциональной сфере взаимоотношений между людьми. Я шла из сада, где и после полудня царила невыносимая влажная жара, и тень рассаженного вдоль внутренней дорожки дерева ним — своеобразного азиатского дуба по восприятию и значению в этих местах, — не спасала. От цветущих кустарников шёл навязчивый медовый, слегка коричный запах, к которому я постепенно привыкала, хотя не забыла того, как пахнет иван-чай, медуница, тысячелистник и зверобой, и другое множество родных трав. К сожалению, в растениях, окружавших меня сейчас, я ничего не смыслила по большей части. Все вечнозеленые кустарники для меня были одинаково «тропической флорой», а деревья — пальмами, хотя классическое представление о пальмах говорило, что это совершенно не они. И вот, покинув клочок этого дикого, но вообще-то ухоженного и проработанного садовником мира, я вошла в прохладный холл, с помощью двух кондиционеров справляющийся с высокой температурой, и застала там Сынри и Тэяна, говоривших о чем-то. Первый был не в настроении, не знаю, в связи ли с беседой, или приехал таким, но спущенное с лица привычное балагурство придало ему, на мой взгляд, больше привлекательности, чем он обычно имел. Поджатые губы, строгий костюм, и он сразу стал тем, что вводит женщин в круг поклонниц ему подобных. К слову о них: в шаге от него стояла расстроенная Вика. — Даша, где ты ходишь?! — увидела она меня первой и бросилась ко мне, схватив за руку. — Я не понимаю, что они говорят, пожалуйста, скажи, этот тошный Тэян разболтал всё Сынри? О чем они толкуют? Сынри не взял меня даже за руку! — Я с красочностью представила приехавшего за разнообразными усладами мужчину, не в лучшем настроении, к которому тут же сбежала Вика, пытаясь прильнуть, а он отдернул руку, не желая на этот раз потакать её манере ластиться и требовать к себе внимания. Возможно, он хотел другую проститутку сегодня, или не хотел ничего, приехав по какому-нибудь делу к нашему сутенёру. Я посмотрела на мужчин, тоже обернувшихся ко мне. — Что, тебя, говорят, опять нельзя? — хмыкнул Сынри с попыткой сделать это безразлично. Я быстро посмотрела на Тэяна, видимо, сообщившему ему некие новости. — Ты умудряешься быть неприступной только для меня, или ты вообще достижима лишь для редких избранных? — Ты обидел Вику? — не реагируя на его вопрос, приблизилась я. — Чем бы это, интересно? Я всего-то попросил не мешать мне разговаривать, не знаю, поняла ли она. — Вряд ли, если ты был резок, и не потрудился быть понятым, — Тэян устало вздохнул от моего воспитательного тона. — А что ты прикажешь делать? Сюсюкаться с каждой шлюхой? — Она не шлюха! — подняла я палец, заставив Сынри задуматься о том, что он сам же сказал. — Ты прекрасно знаешь, что мы тут не добровольно. И ты был у неё первым. Как ты можешь называть её так?! — Что он говорит? — проныла Вика, подойдя следом. — Подожди, пожалуйста, — попросила я её и вернулась к мужчинам. — Шлюхи в данном случае — вы! — бросила я им в лица, не шелохнувшись. Стой Тэян ближе, думаю, он бы зарядил мне, но так ему лень было тянуться, а Сынри, что я поняла из личного опыта, вообще был не из тех, кто стал бы напрасно лупить женщин. — Ах ты… — только и прошипел клиент, воззрившись на меня, как на невыносимую помеху. — Знаешь ли… Допустим, я признаю, что не все девушки по складу своему бляди. И мужчины не все легкомысленны. Но я здесь для того, чтобы получить именно вседозволенность и радость развязного секса. Если бы я хотел чего-то возвышенного и тех девиц, за которыми надо ухаживать, с которыми надо заморачиваться, я бы сюда не приехал! Я для того в борделе, чтобы заплатить, получить, что хочу, и всё! — Так плати, бери её, — кивнула я на Вику, — и вперед! Что мешает? — Я не хочу её больше, — повел плечом Сынри, и сказал Тэяну: — Потом как-нибудь поболтаем, — обходя нас, он направился к выходу. Понимая, что он уходит, моя подруга опять попыталась ухватиться за него, но он, вновь нервно вырвав рукав пиджака, отошёл дальше и продолжил путь. — Что случилось, Даша, что? — вопрошала она меня. — Ничего… у него какие-то проблемы, — скрыла я истинный перевод его фразы. — Какие? Какие у него проблемы? Он ещё приедет? Он сказал что-нибудь про меня? — лепетала девушка, а мне так хотелось повторить жесты Сынри: развернуться и умчаться в другое место! — Нет, ничего не сказал. Не знаю! — не выдержала я, повысив тон, чтобы тоже не отдернуть руку, уже свою, на которой повисла Вика, хныча и глотая слезы. Мне всегда было страшно смотреть на брошенных девушек. Были у меня такие знакомые в университете, которые встречались и расставались, находили новых парней, но и в первый, и в последующие разы переживали трагедию. Те, что повторяли свои истерики и депрессии каждые полгода, становились в моём понимании смешными, но те, что сокрушались после серьёзных расставаний, те по-настоящему трогали моё сердце, и мне становилось не менее больно, чем им. Хорошие и порядочные девчонки начинали курить, пусть даже до тех пор, пока не заживала рана от разлуки, некоторые выпивали, другие делали короткие стрижки и меняли имидж, начинали увлекаться субкультурами, задумывались о смене ориентации — перебаливали, одним словом. И вот сейчас Вика находилась в пограничном состоянии, когда вот-вот всё станет окончательно определено, и тогда накроет горюшком её светлую, но немного пустоватую голову. Что я могу сделать? Как помочь? Её поведение заставляло предположить, что она может успокоиться, попадись очередной симпатичный клиент, и пока я до конца не знала, страдать вместе с Викой, потому что она не оправится от такого первого удара, или подождать до замены, когда она сама собой придёт в себя? Я обратилась к Тэяну: — Что это твой товарищ не в настроении? — Он регулярно таким бывает. Сынри достаточно вспыльчив, — Тэян потёр упругий бок, обтянутый белой майкой, привычным движением тех, кто занимается своей фигурой и проверяет наличие мышц. — Он, вообще-то, хотел снять тебя на пару часов, но я передал ему пожелание Джиёна, что ты пока в ожидании индивидуально подбираемого купца. — Даже если бы не желание вашего большого начальника, я бы всё равно никогда не переспала с Сынри. — Только не чеши мне про женскую дружбу. Я в неё не верю, — саркастично заметил Тэян. — Ты для верующего слишком во многое не веришь. — А ты веришь слишком во многое, и я не буду спорить, кому хуже. Я это знаю, — ничего больше не говоря, я приобняла Вику и, забалтывая её отстраненной ерундой, повела на кухню. Когда Вика была в комнате, вместе со мной, я с отрицательным зарядом реагировала на приближающиеся к нашей двери шаги, на стук в неё или, того хуже, беспардонные заходы Тэяна. Ничего доброго это не предвещало, лишь конец покоя и новые трудности. Я знала, что мне подыскивают «кавалера», на этот раз, наверное, окончательного, и теперь представления не имела, как быстро таковой найдётся. В любую минуту всё могло решиться, ведь Джиён не напоминал тугодума и того, кто станет тянуть с принятием каких-либо решений. Хоть и незаконные, но дела горели у него в руках. Этот тип знает толк в своих занятиях. Если сказал, что найдёт кандидата, то отыщет его ловко и самого выгодного для себя. Поэтому я сразу же поняла, что час пришёл, когда к нам заглянул Тэян. Словно острый клинок, предчувствие безысходности, боли и приговора вонзилось мне под сердце. — Иди сюда, — проглотив моё имя, поскольку и так было ясно, к кому обращается, позвал Тэян, глядя на меня. Я встала и, покосившись на Вику, тоже заподозрившую неладное, вышла за дверь, где и остановился наш сутенер. Ничего не говоря, он подождал, когда я обопрусь о стену и стану его слушать. Я скрестила руки на груди, невольно оказавшись в такой же позе, что и он, но разговор не начинался. — Джиён нашёл того, кто согласен меня купить? — решилась я начать сама. — Я не знаю, — облизнув губы, Тэян, как всегда неразличимыми под азиатскими веками глазами, вперил в меня взор. — Он сказал, чтобы я привёз тебя к нему. Думаю, это обозначает именно это. — И ты меня отвезёшь? — спросила я прямо. Уже глупо было надеяться, что этот мужчина озаботится моей судьбой, когда я отвергла все его предложения и не пошла ему навстречу ни в одной из его эротических фантазий. — Отвезу, — я опустила было лицо, но он продолжил, и я подняла его вновь. — Если ты не согласишься на последнее, что я могу тебе позволить… — я внимательно вслушалась. — Согласись быть моей любовницей. Если мы переспим, я возьму ответственность на себя. Да, это повлечет определенные разборки между мной и Джиёном, но я выкручусь. Думаю, для тебя это тоже будет наилучшим выходом. Ведь неизвестно, кого он там приготовил… — Ты пойдешь ради меня против своего босса? — уточнила я. Не ловушка ли это, чтобы заставить меня отдаться? Возможно, он не собирается мне помогать. Возможно ли? Я всё ещё не могла разгадать Тэяна, насколько он честен, насколько великодушен и где граница его милосердия? Насколько оно мало? — Почему ради тебя? Это моё желание. Я хочу тебя, и имею право добыть себе желаемое нарушением некоторых планов. Но Джиёну это никакого особого ущерба не доставит, поэтому не вижу, из-за чего бы ему сильно рассердиться. — Мы досуже посмотрели друг другу в глаза. Думать было не о чем, я не меняю своих решений. — Ты знаешь мой ответ, — вздохнула я. — Я никогда не скажу «да» никому здесь. И даже если ко мне применят силу, я буду вырываться до последнего, возможно, пока меня не убьют. — Ты упрямая овца, Даша, — сдерживая взбрыкивающую на гордости ярость, прошипел Тэян и махнул мне рукой на выход. — Что ж, идём. Не собираюсь никого уговаривать, — «Лицемер, ты уже пытался уговаривать меня». — Ты, действительно, не в курсе, что он там приготовил? — мне не хотелось спускаться и ехать к неизвестному, я замялась, не желая ступать к лестнице. — Действительно. Иди же! — Как я оставлю Вику? — Тэян сжал мой локоть и толкнул за него, но я шла спотыкаясь, приходилось понукать, то и дело берясь за предплечье и толкая дальше. — Она без меня тут совершенно запутается… — Хватит работать сиделкой с этой дурочкой! Если всё будет нормально, ты же вернёшься. Вряд ли тебя подарят раз и навсегда. Вот о себе позаботься. Кто знает, что выдумал Джиён, — я почувствовала легкий мороз на коже, представляя, насколько извращенным выдумщиком может быть человек, который заставил меня поверить в то, что я застрелюсь. И ему было весело. — А он может выдумать что-то эдакое? — В перила хотелось вцепиться, не идти по ступенькам, но Тэян не давал останавливаться, ведя меня уже едва ли не за руку. — Он попросил привезти тебя к нему… я никогда не слышал, чтобы он устраивал что-нибудь неприглядное в своём доме. Его бунгало на берегу залива — его святое гнездышко. Думаю, что по крайней мере там, сразу, он ничего не сделает. Разве что кто-то заберет тебя оттуда дальше. Но тогда не вижу смысла, почему было не отправить тебя отсюда сразу по адресу? — я слышала в голосе Тэяна растерянность. Он чего-то не понимал. Неужели Джиён делает что-то несвойственное ему? А что ему свойственно? Я всё больше напрягалась и настораживалась. О попытках бегства я всё ещё подумывала, но сейчас был совершенно не вариант. Ещё не было заката, светло, везде ходит охрана, меня ведет Тэян, а его сильные руки — это непреодолимый капкан. Доведенная таким образом до машины, я погрузилась на переднее пассажирское сидение и, как странно, почувствовала радость, борющуюся со страхом. Скоро будет месяц, как я здесь, и я впервые покидаю стены борделя. Если внутри него ничего не получалось с переменой своего положения, то, может быть, вне его что-то получится? Может быть удастся воспользоваться этим перемещением и сбежать где-нибудь подальше отсюда? Бунгало Джиёна… оно должно охраняться не хуже, если не лучше, чем этот особнячок. Живет ли там ещё кто-то, кроме него? Должны быть слуги, что, если тоже корейцы? Тогда я найду общий язык, попрошу помочь мне. В наглухо закрытом салоне, Тэян включил кондиционер, а потом музыку. Пристегнутая, я откинулась на спинку, следя за разгоняющимся пейзажем за стеклом. Сингапур — крошечное государство, но большой город. В нём есть где разгуляться и где покататься, как я поняла по тому, где мы проезжали: мосты, парки, набережные, развязки, аллеи, площади, перекрестки, но нигде нет ни одной пробки! Удивительно это для человека, жившего в России. Машин вокруг было мало, светофоров почти не было, и всё-таки все автомобили изящно и не нарушая катались, не задевая друг друга, и не мешая друг другу. Как у них это получалось? Я спросила у Тэяна, почему на дорогах почти нет регулирующей техники, и он мне поведал, что всё строилось по фэн-шую, а фэн-шуй не приветствует останавливающие сигналы, они мешают циркуляции положительной энергии. Ну, а поскольку штрафы и система наказаний в Сингапуре строжайшие, то обитатели не спешат выделяться и демонстрировать свою удаль, поскольку правосудие здесь не коррумпированное, и бояться есть чего. Случись что — не откупишься, не расплатишься. Оставалось удивляться, как в такой стране, где не отменили смертную казнь (в том числе за наркотики), умудряется торжествовать и благоденствовать такой воротила, как Джиён. Если он обошел правительство, то я не знаю, с кем он заключил сделку — с дьяволом? Подумав о нечистой, захотелось сплюнуть через плечо, но я сдержалась. Мы ехали меньше получаса, за которые я успела почувствовать немного утерянной свободы. Проносящиеся за окном виды, панорама бесконечной водной дали, золотящийся от садящегося солнца горизонт, перекрывающие его иногда деревья, растущие по обочинам. Если бы можно было вот так ехать и ехать, не останавливаясь, никуда не приезжая, или, в лучшем случае, приехав рано или поздно к родному дому. Но остановок на нашем пути и так почти не было, точнее, была всего одна, под конец, перед шлагбаумом, который поднялся перед капотом и опустился за багажником, когда мы въехали. Я подумала, что это будет какая-нибудь торговая или портовая территория, но обстановка вокруг развеяла подобные подозрения. Впечатление вновь складывалось о том, что продолжается просторный и зеленый город, украшенный садами. — А шлагбаум — разве не стоп-сигнал? — поинтересовалась я, когда мы отъехали от него и, единственным авто, поехали по идеально ровной дороге, которая тоже вызывала не выигрышные сравнения с Россией в моей голове. — Да, но это сделано не администрацией, — улыбнулся Тэян тому, что я запомнила его рассказ. — Это въезд на территорию Джиёна, а он, как далекий от всех наук и запретов человек, фэн-шую не подчиняется. — Вот как… — тихо сказала я, изучая густые и сплетенные леса по сторонам. Значит, Джиён настолько властен и значим, что отделил себе приличный кусок земли, куда просто так не попадёшь? Нет, если я останусь здесь, то тут будет ещё хуже с условиями побега. Нечего было и думать о том, что что-то изменится… Тэян набрал в телефоне своего приятеля-шефа и сообщил о том, что мы подъезжаем. Конец маршрута… мои руки и колени затряслись. Впереди показался дом. Вернее было бы назвать это домище, потому что по мере приближения он создавал всё более яркое и громкое впечатление. На небе в этот момент нарисовались короткие сиреневые сумерки, хотя половина купола уже зачеркнулась темно-темно синим. Здание не было строго квадратным и выступы балконов и этажей представляли архитектурную художественность, и всё же некоторые вещи нельзя было назвать никак иначе, как принятыми категориями, например стороны. И вот две из нескольких сторон этого дома были совершенно стеклянными, открывающими изнутри потрясающий панорамный вид вдаль, где проплывали корабли и яхты, а к облакам взмывали птицы. Нам, подъезжающим, был виден свет в нескольких комнатах, ставших оттого прозрачными, просматриваемыми, как аквариум. Однако хозяина в них не было. Стоило подумать о нем, как он появился на ступеньках, открыв двери главного входа. В шлепанцах, цветной рубашке и домашних штанах, он с такой добродушной улыбкой вышел нас встречать, что никогда бы и не подумалось, чем занимается этот мужчина. — Ну, наконец-то! — развел он руками и протянул одну из них вылезшему из-за руля Тэяну. — Спасибо, что привез, — он посмотрел на меня. Я не решилась ещё даже отстегнуть ремень безопасности. Тэян подошёл и открыл дверцу. Пришлось выбираться. Джиён не стал подходить и ко мне. Наоборот, махнул, чтобы я подходила. — Посмотрела наш милый городок? Как тебе этот Лев-сити^[2]? — Экскурсия была слишком маленькой, чтобы оценить в полной мере, — постаралась без язвительности изречь я. — Хочешь что-нибудь выпить? — обратился Джиён к товарищу. Тэян покачал головой. — Нет, лучше скажи, когда приезжать за ней обратно? — Обратно? — брови Джиёна игриво сплясали и замерли в балетном прыжке. — Не знаю даже, я не думал, нужно ли это будет… в любом случае, не скоро, — Тэян дернул едва заметно губами, изумившись такому положению вещей. Я тоже оцепенела. Почему я не поеду обратно? Меня убьют? Господи, что со мной сделается?! — То есть… как не скоро? — выдавил тот, кто меня доставил сюда. — У меня для Даши есть очень ответственное дело, так что, всё зависит от того, как мы с ней его решим, — Джиён указал мне на дверь. — Проходи, прошу, чувствуй себя, как у близких родственников в гостях, — он пожал Тэяну руку ещё раз. — Что ж, если ничего не выпьешь, то пока! Позвоню завтра, хорошо? — развернувшись, он оставил того в недоразумении и легкой потерянности. Опуская руку, словно хотел положить мне её на талию, но так и не положив, Джиён поторопил мои шаги. — Проходи-проходи, не бойся. Осваивайся, поскольку тебе тут придётся пожить некоторое время… — Что? Но зачем? — остановилась я на пороге. Коварные, упрямые и знающие вкус жизни губы Джиёна улыбнулись.

Целительница

Белоснежные стены, местами драпированные тканями в стиле сафари, вились ввысь, к трех-четырех метровым, многоуровневым потолкам, приобретя оттенок фиалок и ирисов от неба, отражающегося сквозь огромные окна, пока Джиён не зажёг свет, и белизна не осветилась своим исходным цветом. — Проходи, располагайся. Хочешь перекусить, или сразу показать тебе комнату, в которой будешь жить? — он остановился возле задней части дивана, облокотившись на его спинку. Как только Тэян отъехал, мне стало по-настоящему страшно, ведь в лице того я нашла кое-какую, но защиту, а без него… Без него почему-то исчезло ощущение того, что я проститутка, или должна ею стать. Сутенер он и есть сутенер, рядом с ним будто на панели, будто на витрине, где ты и есть товар. В апартаментах же Джиёна, пусть сквозь страх, но я почувствовала себя человеком. Необъяснимая метаморфоза. Торшеры, плафоны и люстры излучали много света, под ногами, на деревянном полу, валялись ковры разной формы, мягкие, с густым длинным ворсом и коротким. Перегородки-колоны разделяли пространство по смыслу, отгораживая зону просмотра телевизора от лестницы, лестницу от коридора, ведущего куда-то, весь этот зал от площадки на ступеньку выше, которая выходила на террасу, открытую, с которой простирался вид на море. Или океан. Или залив. Я не знаю, что там протекало, вернее, плескалось. — Я бы предпочла узнать сначала, для чего я здесь, — несмело произнесла я. Джиён улыбнулся, понимающе покивав головой. Оттолкнувшись от спинки, он подошел ко мне. — Разумеется. У меня не было в планах томить тебя. Присядь, — указал он на кресло и сел на соседнее, возле камина, который в такую жару был совершенно не нужен, да и видно, что его давно не зажигали. Я послушалась и опустилась на светлую кашемировую обивку. — Это что-то вроде делового предложения. Если ты откажешься, то вернешься обратно, откуда сейчас приехала, разумеется, а не домой, — тут же поправил себя Джиён. — Деловое предложение? — повторила я. Мужчина продолжил: — У меня есть приятель, которого ты знаешь — Мино, — он развел руками. — То есть, знаешь не знаешь, но видела, когда только оказалась у нас. Помнишь? — Хорошо помню, — невольно сжала я губы, ещё не исчерпав в себе тот ужас, который испытала, нажав на курок. А теперь в меня закралось и нехорошее предчувствие, потому что разговор зашел о Мино. С чего бы? Он ведь не в курсе, что мы виделись ещё, и он помог мне. Я надеюсь, что не в курсе. — Так вот… видишь ли какое дело. Я не очень чувствительный человек, — мне захотелось перебить его и вставить «я обратила внимание», но рот вовремя закрылся, хотя Джиён заметил попытку и расплылся шире. — Да, ты не ослышалась. Не «совсем бесчувственный», а не очень чувствительный. Иногда я бываю эмоционален и озабочен чем-то. Чаще всего меня заботят мои люди, те, что меня окружают. Я переживаю за них. Хотя бы потому, что не люблю кислые лица вокруг. Мне нравится, когда фоном такая же беззаботность, как и во мне. Но что-то я опять всё о себе, — мужчина дотянулся до графина с чем-то золотистым, с виски, наверное, и плеснул в стакан, не предлагая мне, будто зная, что такое я пить не буду. Хоть кто-то не потешается над тем, что русская выживает без водки! — Вернемся к Мино. Мы с ним давно работаем, и мне нравится этот парень. Я не назову его близким другом, но он мой хороший приятель. И он несчастен. Ему разбила сердце одна… плохая женщина, — я воспроизвела по этому поводу в памяти то, что сказал сам Мино. Что ж, Джиён честен. — Он теперь относится к жизни очень цинично… но неправильно цинично, знаешь, с таким терпким разочарованием, от которого пасёт за милю скверной драмой. Я сам циник, но я циник позитивный, — заулыбался Джиён даже глазами, и они у него, странно, выглядеть стали добрыми. — Я хочу вернуть ему радость и веру в лучшее… Так сказать, подарить идею что ли, смысл. Да, пусть его на самом деле нет, но не надо давить на всех тленностью бытия, правда? Всем надо выдумывать себе что-то, чтобы счастливо существовать. — И я-то здесь в какой роли? — поняв, что он замолчал, спросила я. — Ты порядочная девушка, из тех, что не предадут. Из тех, глядя на которых можно обрести веру вновь, — я изумленно и недоверчиво распахнула глаза. — Не удивляйся, я говорю от всей души. Думаешь, я не вижу разницы в женщинах? Прекрасно вижу, просто у меня притупленное чувство жалости и сочувствия, поэтому мне порой нет дела, к кому как относиться, с кем как поступать, если это касается бизнеса. А сейчас мне нужно помочь товарищу. Я хочу, чтобы ты пообщалась с Мино и сделала его прежним. — Прежним? — Да, веселым и открытым парнем, с каким я познакомился лет пять назад. — Каким образом я должна это сделать? — сжались мои пальцы на коленях. — Демонстрируя собственный пример. В идеале было бы, если он в тебя влюбится. Это докажет, что результат достигнут, и Мино снова способен что-то чувствовать. Не люблю холодных людей, они меня пугают. — Поэтому я не увидела ещё ни одного зеркала? — Джиён засмеялся моему замечанию. Но я на самом деле не видела пока ничего такого, хотя в прихожих обычно принято повесить зеркало, чтобы глядеть на себя перед выходом. — Их вдосталь в ванных комнатах, так что если услышишь раздирающий крик ужаса, знай, что я пошел умыться, — я едва сдержала улыбку. У него ещё и чувство юмора! И какое-то порочное обаяние. Я слегка ущипнула себя за кожу, чтобы избавиться от этого наваждения. — Так что, возьмешься поработать реабилитационным центром? — Если я откажусь, то вернусь в бордель, не так ли? — уточнила ещё раз я. Джиён сложил ладони, будто извиняясь. — Ты намекаешь на то, что я ставлю тебя в безвыходное положение и это своего рода шантаж? — Что-то вроде этого… я хочу сказать, что у меня нет никакого желания играть с чьими-то чувствами и, тем более, влюблять в себя лицемерно кого-то, но желание не возвращаться в притон весьма велико. — Я не прошу специально влюблять, я лишь сказал, что если бы это произошло, то стало бы ясно, что Мино излечился от своей сердечной раны. Но, на самом деле, достаточно будет доказать ему, что не все женщины сволочи и суки. Мне кажется, тебе это под силу, — мы посмотрели друг другу в глаза. А ведь я сама, когда Мино обмолвился о своих неудачных отношениях, хотела доказать ему нечто подобное. Джиён будто угадывает мысли и желания. И почему он решил предложить мне поработать целительницей именно тому молодому человеку, чья внешность, чья персона единственная не оставляла меня здесь равнодушной? Или это воля Божья, такое вот совпадение? — И если я справлюсь, то что со мной будет? Опять вернусь в бордель? — Нет, если Мино взбодрится, и я получу былого товарища, то ты поедешь домой, — вдруг сказал Джиён и мои глаза растопырились на всю. Домой? Я не ослышалась? Мне предложили свободу впервые за всё это время? Пока что путь к ней, но всё-таки! Я постаралась сдержаться и не завизжать от предвкушения раньше срока. Радоваться слишком рано. — А если я не смогу? — Тогда вернешься обратно к Тэяну, — пожал плечами Джиён. — Но ты не огорчайся так, я не очень ограничиваю тебя во времени. Месяц, два, три, около того. Я подожду. — И пока я здесь… мне не будут приводить клиентов? — напряженно задала я вопрос. Всё складывалось как-то чересчур удачно, мне на руку, щадяще, так что с трудом осознавалось. — Сюда? Ни коим разом. Я даже себе сюда шлюх не привожу. Это мой дом. Никакой грязи, детка, — Джиён поднялся, и я невольно последовала его примеру. Возле него ощущаешь себя какой-то прислугой. Он хозяин — это видно по всей повадке, и если не лебезить, как перед барином, ощущение, что тут же высекут на заднем дворе. Или это я себе внушила такое? Если принять во внимание всё, что он только что сказал, то не такое уж он и чудовище… Нет, разумеется, забота о Мино не отменяет его преступлений. Но он умеет о ком-то думать, кроме себя. Заботиться, проявлять внимательность и волнение. — А с Мино я спать не должна буду, надеюсь? — Если ты с ним переспишь, то он примет тебя за одну из тех, за кого он и так сейчас принимает всех женщин, — Джиён зашагал, и я поплелась следом, соглашаясь с его рассуждениями, хотя никогда бы не подумала, что хоть в чем-то сойдусь с подобным типом. — Я потому тебя и выбрал, что ты не дашься. Ты проявила небывалую стойкость. Ты оказалась именно настолько чиста, чтобы поверить в силу твоего духа и возможного благотворного влияния, — мужчина косо улыбнулся, обернувшись. — И чтобы переступить порог моей хижины. Ненавижу дешевых и грязных людей там, где я сплю и ем. — Это комплимент, которым я должна гордиться? — мы остановились посередине лестницы. — А ты умеешь гордиться чем-то, кроме своей чести? Мне показалось, что ты религиозна, а таким людям должны быть чужды нотки самомнения. — Но не самоуважения. А уважать себя можно много за что… — приподняла я подбородок, смелея. — Так, я правильно понимаю, что мы договорились? — протянул руку Джиён, ту, что направляла пистолет, чтобы я якобы себя прикончила. Я настороженно изучала её, оттягивая окончательный ответ. — Если в этом нет никакого подвоха, и я должна буду только то, что озвучено сейчас, и правила не изменятся по ходу событий… И я не стану жертвой и крайней в результате какого-то заговора… — Всё так, как я и сказал. Ты живешь здесь. Тебя никто не трогает, особенно я. Об угрозе с моей стороны даже не думай, это не в моём характере, домогаться кого-то, в ком нет желания. Мне ты нужна как эликсир здоровой энергии для Мино, ничего больше. Но поскольку для него надо будет как-то объяснить твоё пребывание здесь, то придётся сказать, что я уволил свою горничную, и взял тебя, потому что ты знаешь корейский и проявила небывалую моральную твердость, которая и провела тебя сквозь кастинг на эту должность. Идёт? — Мне нужно будет убираться и готовить? — осмотрелась я, охватывая размеры виллы и представляя, что в одиночестве тут справиться весьма не просто. — Не обязательно. Разве что для вида. Уборщицы будут приходить на рассвете два раза в неделю, а готовить я умею и сам, — я вновь удивленно разула и глаза и рот, хотя рот слабее, боясь приобрести глупый вид. Работорговец и босс мафии готовит себе сам? Не доверяет никому, считая, что отравят? Или в чем тут дело? Пристрастие к готовке и хобби? — Я ответил на все твои вопросы? — настойчиво протянул он ладонь. Посмотрев на неё, я решилась и вложила в неё свою. До сих пор не верилось, что всё пока что завершилось вот так. Желание совпало с возможностью. Всё, что от меня требуется, убеждать Мино в том, что не все женщины проститутки, доказывать ему это на словах и собственным примером. Это ведь не очень коварно или плохо по отношению к нему? Не вижу ничего зазорного, я же не лгать буду, что я такая, какая есть, и что такие, как я, есть на свете ещё. Но по ощущению было что-то тревожное, как будто я всё-таки поступала подло в чем-то. Нет, влюблять в себя Мино совершенно не нужно, следует даже избегать этого, к чему мне его привязанность, если добившись её, я наконец-то отправлюсь в Россию? Любви тут совсем не место. Джиён повел меня по второму этажу, приоткрывая двери и показывая, что где. В конце неширокого прохода виднелся распахнутый балкон, с которого приносился солоноватый запах морской воды, но он не сильно перебивал очень приятный аромат помещений, впитавших в себя за долгое время благоухание туалетных средств владельца. Пахло дорогим. Не знаю чем именно, но воздух заставлял втягивать себя глубже, чтобы удовлетворить легкие до конца, как будто чуть сладкой, с каплей бергамота свежестью можно было насытиться. — И тебе придётся найти общий язык с моими детьми, — я споткнулась, услышав это, и прекратила разглядывать комнаты, уставившись на Джиёна. — Что? Детьми?.. — Да, — он толкнул очередную дверь, и ему в ноги бросилось два шарпея, кремово-песочных, со сбористыми складками короткошерстных шкур. Мужчина присел на корточки и принял прилив нежности и любви от обоих псов. — Идите к папочке, — я около минуты смотрела на эту картину, дивясь, что что-то живоеспособно целовать и облизывать этого типа совершенно бескорыстно и, я бы сказала, с искренней симпатией. Джиён поднялся. — Ну, бегите! — похлопав в ладоши, он обернулся ко мне. — Никакого беспорядка в их кормежке — не давай им ничего, понятно? Если с Гахо или Джоли что-то случится, будет очень, очень плохо. Всем, кто в этом виноват. — Ладно… — кивнула я, проводив взглядом милых созданий, которых хотелось потискать до того, как мне стало боязно к ним даже притрагиваться. Судя по всему, если они грустно посмотрят на Джиёна, он уже готов будет отправлять меня на корм пираньям. Всё-таки есть что-то святое у этого человека. Две собаки. Даже не знаю, обрадоваться этому или не принимать всерьёз? — Это мальчик и девочка, да? — Да, это кажется тебе странным? — насмешливо уточнил Джиён. — Надо было однополых заводить? — Нет, просто… это твоя холостяцкая берлога… я думала здесь не место никаким парочкам, — бестолково закончила я. Но мне так и показалось, что такому мизантропу и не сентиментальному бандиту не пришло бы в голову завести именно парочку домашних питомцев. — Гахо было тоскливо. Ему хотелось подружку, — будто издеваясь, с совершенно умным и практичным видом сообщал об этом Джиён. — Я не мог не позаботиться о личной жизни страждущего друга. Тянет меня иногда амуром поработать. — А Гахо не отвечает взаимностью? Не пытается найти пару тебе? Или его ты волнуешь меньше, чем он тебя? — мужчина вновь засмеялся. Похоже, я его забавляла, а я всего лишь пыталась расслабиться с помощью попыток шутить, наладить контакт, обжиться, раз уж придётся на некоторое время… надо будет стараться. Ведь это шанс вернуться домой. А если Мино окажется непробиваемым и не поддастся моим убеждениям? Боже мой, я же не психолог! Как мне внушить ему, что счастье, любовь и верность есть, что девушки — разные, и надо просто уметь выбирать. — А кто сказал, что у меня нет подружки? — проведя пальцами по губам, закончил веселье Джиён, но ухмылка осталась. Я растерялась, войдя в очередную комнату, которую он обозначил как мою спальню. — Ну, ты живешь один… — Это действительно так, расслабься. Всего лишь люблю раззадоривать людей, делающих быстрые выводы. Что ж, осваивайся. Если какие-то вопросы… оставь их при себе и подожди, когда мы с тобой столкнемся, чтобы их задать, потому что специально меня искать не надо. Не люблю, когда меня тревожат, договорились? — Хорошо, — смиренно приняла я к сведению. — Кухня на первом этаже. Холодильники в твоём распоряжении. Винный погреб — частично, но ты ведь не пьёшь, наверное, я прав? — предупреждая ответ, он махнул рукой. — Ну, кагор на причастии не считается. Разумеется, ты не истовая трезвенница, я о том, что вскрывать бутылки по ночам и напиваться — это не твоё кредо. — Да, я пью только по праздникам. И не прониклась вкусом вин, поэтому лишний раз вкушать не тянет. — Кажется, больше никаких не обговоренных моментов не осталось, — Джиён и не отходил далеко от двери, а теперь взялся за ручку, готовясь выйти. — Мино завтра в десять утра приедет ко мне на кофе, за которым мы обычно обсуждаем кое-какие дела. Подумай над тем, как будешь проводить свои нравственные диалоги, чтобы они работали. — Сейчас жалею, что училась на переводчика, а не психотерапевта… — Это не психология. Это проповедничество. Оно должно быть тебе близко, нет? — задумавшись, я опять должна была согласиться, но не шелохнулась, видя, что Джиён не закончил: — Впрочем, не вижу особой разницы. Ты должна подлатать душу, а «психо» переводится «душа», не так ли? Психология — наука о душе, но нам ли, людям этого просвещенного времени, не знать, что наука и духовное — несовместимо, так что действовать придётся не по логике, а по интуиции. У тебя ведь она есть, как у женщины? — Не приходилось её активизировать, — вздохнув, я почему-то поинтересовалась: — У тебя есть высшее образование? — Не закончил, — Джиён горделиво хмыкнул. — Выгнали за бесчисленные нарушения. — Я вот, видимо, тоже уже не закончу, — прошептала я, и он, оставив это без комментариев, вышел, прикрыв за собой. Отличаясь от моих представлений о преступниках, он был грамотен, умён и владел красноречием, чего уж точно не ожидалось от человека, утонувшего в криминале. Из ненависти и отторжения я давно перешла на «ты» и тыкала ему, не замечая того, но сейчас вдруг поняла, что он лет на десять старше меня, пусть и выглядит спортивно, юно, ведет себя, как молодой и раскованный парень, но при других обстоятельствах он заслужил бы непререкаемого «вы». Оглядевшись, наконец, я нашла комнату в лучших традициях пятизвездочных гостиниц, которые видела в каталогах в туристической фирме, в которой выбирала путевку в Сеул, так трагично завершившуюся, не начавшись толком. Кровать была роскошной, мебель была роскошной, отделка была роскошной. Было всё, что только могло потребоваться: письменный стол, одежный шкаф, встроенный в стену (его скорее можно назвать маленькой гардеробной, поскольку было куда войти, и свет включался отдельно внутри), комод для мелочей, трюмо с множеством ящичков и полочек, стулья, тумба со сменным постельным бельём. Но не было ни телефона, ни компьютера, ни ноутбука, чтобы я не вышла на связь каким-либо образом со своей семьёй. Предусмотрительно. Интересно, а есть ли интернет в комнате Джиёна и смогу ли я туда незаметно пробраться? Так, стоп, Даша, разве тебе и так не пообещали, что ты отправишься домой, если выполнишь поручение? Поручение… чем дальше, тем больше оно казалось невыполнимым. Да, Мино помог мне, в нем есть гуманность и снисходительность, но как я могу знать, что сделает его счастливым? Как мне себя с ним вести? Я прошла в уборную, напомнившую о банях римских императоров; вся будто из мрамора, с золотыми кранами, в зеркалах тут и там отражаются натуральные каменные поверхности, возможно из оникса, окно рядом с ванной, а у её изголовья маленький столик с подносом, для напитков, видимо. Стопка новейших полотенец, халаты на крючках, фен, одноразовые зубные щетки, бритвенные принадлежности. Повсюду были масла, шампуни, бальзамы — всё, чтобы ощутить себя кинодивой, или я не знаю кем ещё… мне никогда прежде не доводилось бывать в таком богатстве. Но восторг этим блеском сменился гадливостью. Я-то знала, какими способами на это всё заработано! Каждый флакон, каждая бутыль с жидким мылом, выложенная мозаикой, как старинная амфора — это слезы подобных мне девушек, это чья-то пролитая кровь, это смерти, погубленные судьбы, убийства, воровство, наркотики и насилие. Неужели можно не думать об этом и жить припеваючи среди того, что получено такой ценой? Я приняла душ с небольшой порцией мыла и шампуня, не желая расходовать на себя то, что приобретено грязными способами. Выбравшись и закутавшись в халат, я решила пойти на балкон и посмотреть на вид с него. Больше всё равно занять себя было нечем. Закат прошёл, и наступала ночь, так что оставалось лишь ждать, когда начнет клонить в сон, чтобы лечь, выспаться, и приняться за странное и сомнительное дело. Сначала мне показалось, что Джиён вообще в упор людей не видит, но когда он попросил о помощи знакомому… Неужели он бывает для кого-то добр? Ноги ступили на нагретый за день пол балкона, и я, дойдя до перил, увидела справа горящий свет, который обнажал содержимое комнаты со стеклянной стеной. Поскольку передо мной простиралась безбрежная водная гладь, то переживать за то, что будет кем-то увиденным Джиёну прежде не приходилось. Но из его же дома туда заглянуть было можно. Мужчина говорил с кем-то по телефону, опустив строго брови. Сидя на стуле с ажурной деревянной спинкой, он покачивал ногой, перекинутой через другую. Разговор наверняка деловой. Вдруг понизу мелькнул знакомый силуэт и, Гахо ли или Джоли, я пока не разобралась, потерся о его лодыжку. Не прекращая беседы, Джиён наклонился вперед и, тепло улыбнувшись, так, что стал похож на двадцатилетнего мальчишку, погладил собаку за загривок. Глаза заискрились ласковой нежностью, а пальцы мягко и дружелюбно чесали за ушами, по голове. Я подалась назад, чтобы не быть обнаруженной. Не может быть, чтобы человек, способный вот так возиться с братьями нашими меньшими, родился жестокосердным и хладнокровным. В беспричинной склонности к преступлениям можно обвинить дураков, но умный никогда не пойдёт безосновательно на стезю беззакония. Что-то его таким сделало. Интересно что? Кажется, тут не только Мино нужна была душевная помощь. Если я смогу перевоспитать такого ужасного злодея, то освобожу мир от огромного количества трагедий. Почему бы не попробовать, пока выдалась возможность?

Бодрое утро

Электронный будильник на серебряной подставке — прозрачное плоское стекло, на котором перещелкивались цифры, подсвечивающиеся при желании ночью — был заведен мною на девять утра, чтобы успеть подготовиться к «кофе» на который приезжает Мино. Мне пришлось повозиться немного с этой штукой, поскольку уже много лет я пользовалась для подъема на учебу только мобильным, где были все полезные функции, когда-то распределявшиеся по трем-четырем дополнительным устройствам: фотоаппарату, калькулятору, плееру. Но глаза мои открылись в семь с копейками. Так и не уснув снова хотя бы на полчасика, я отключила будильник и поднялась.

В доме царили тишина, прохлада и гармония чистоты с уютом. Обычно я начинала день с умывания и завтрака, но в этот раз, в незнакомом месте, решила прежде оглядеться немного. Изведанным путем высунувшись на балкон, я бросила взгляд в комнату, где вчера был Джиён. Сейчас стеклянно-зеркальная поверхность отражала поднимающееся солнце, и что за ней — было не видно. Да я и накануне не поняла, кабинет это или спальня — кровать в поле зрения не попала, возможно, оставшись в той половине комнаты, что пряталась за изгибом стены. Отвернувшись к горизонту, я увидела проплывающие корабли, судна разной величины и катера, снежными айсбергами монотонно двигающиеся вдали. Глаза слепило от блеска искр, бегающих по волнам, солнечных зайчиков и ярчайшего пустого, без облачка, неба. Спасая от рези, я опустила взгляд и увидела маленькую пристань при доме, которую не заметила вчера. К ней была пришвартована яхта, по боку которой шла надпись «Дракон». Первая английская буква гардой эфеса защищалась от устрашающего звериного лика дракона, которым служила верхняя часть второй буквы «р». Вот уж правда, обитель дьявола, если тут такие рисунки, ведь в христианской иконографии драконы традиционно обозначали именно нечистую силу. А вот в Китае это было благороднейшим и лучшим мифическим животным. Пойми все эти предрассудки и суеверия правильно!

Куда пойти ещё я пока не знала, поэтому после медленного променада по коридорам второго этажа, тут и там завешенного снимками модных фотографов или ручными работами современных художников, а в одном месте отделанными фотообоями с видом какого-то парка, соснового бора с восточными домишками, я вернулась к себе, привела себя в порядок и побрела вниз, на поиски кухни. Впрочем, она не пряталась, и являла собой полноценную, большую часть первого этажа, глянцево сияющую серо-белым гарнитуром и хромированными деталями. Отсутствие женщины, как нигде, дало о себе знать на кулинарных подмостках. Нет, ни в коем случае запущенностью или отсутствием чего-то нужного — вся возможная бытовая техника присутствовала, но даже кухня борделя выглядела теплее и отрадней, сообщая какой-то неуловимой тонкостью о том, что на ней кушают, болтают, смеются, меняются сплетнями. Живут, одним словом. А эта кухня была немножко мертвой, или, точнее, одинокой и грустной. С одной стороны, возле обеденного стола, из неё тоже, как и из большинства помещений виллы, открывался вид на воду. Окно протянулось во всю длину, забравшись и на соседнюю стену, но закончившись перед холодильником. Вдыхая свежий морской воздух, осторожно сквозящий в приоткрытые форточки и подчистую выветривающий запахи еды, я заглянула в него в поисках того, что могла бы приготовить. Но кроме яиц, китайской капусты и винограда никаких знакомых продуктов я не нашла. Какая-то морская живность, какие-то местные фрукты, частично то же самое, что я видела в борделе, и что пыталась научиться превращать в «блюда», но не успела, тем более без подсказок знающих и разбирающихся в этом всём. Кастрюлька с чем-то спала на средней полке, с чем-то готовым, наверное. Но это же хозяйское — вдруг нельзя трогать? Решив довольствоваться яичницей и чаем, я нашла коробки с заваркой и, быстро оформив себе самую элементарную пищу, уселась за стол, прихватив со стеллажа в гостиной найденную книгу на корейском. Это заняло чуть больше получаса, и готовка, и трапеза, и чтение. Интересно, что делает Джиён? Ещё спит? Велел его не искать и не беспокоить, я понятливая, я лезть и тревожить не стану, зачем его злить? Книга была скучноватой. Отложив её, я снова пошла навернуть пару кругов по особняку. Неизведанные и новые места ещё оставались и там, где было открыто — я ходила смело. Запертые двери я сильно не дергала, боясь, что за ними окажется тот, у кого я в гостях, и скажет, что я ему помешала. В бесцельных блужданиях я дотянула до девяти, когда причесалась ещё раз, поправила перед зеркалом одежду, и вновь вернулась на кухню, подлив кипятка в чашку и усевшись по новой читать хоть и нудное, но единственное доступное произведение. Минут через десять из глубины дома раздалась шаркающая поступь кого-то в сланцах. Кого — гадать не приходилось, но прежде чем я увидела его, по полу, летя на меня, протопали два шустрых шарпея. Помня о том, насколько они тут драгоценные, я невольно приподняла ноги, позволяя им бегать в своё удовольствие, но они пронеслись к мискам, у которых и остановились, обернувшись на хозяина. Джиён ступил на порог, в цветастых шортах и пестром халате поверх, нараспашку. Позевывая и оттягивая назад руки, сцепляя там, за спиной, разминая их со сна, он выглядел лохматым и чуть помятым. Кое-где виднелись края татуировок, и я исподлобья воззрилась на них. — Они не кусаются, — улыбнулся он, заметив мои сгруппировавшиеся конечности. Даже книгу невольно прижала к груди, наблюдая сверху вниз за перемещением животных. Я поняла, что это о них. — Знаю… но… просто вы… ты, — запуталась я от того, о чем думала перед сном, что он тянет на «вы», но не возвращаться же назад, когда уже прошел вперед? — Так дорожишь ими, что мне не хочется быть виноватой в какой-нибудь случайности, связанной с ними. — Ты любишь собак? — достав из холодильника поменьше свежий и недешевый корм, он присел, чтобы наполнить тарелки своих питомцев. — Д-да, вообще-то. Я в России жила в деревне. То есть не в квартире, а в своем доме. У нас была большая собака. — Тогда проблем нет. Играй с ними, гладь, — Джиён поднялся, развернувшись у раковины, под которую выбросил опустевшую упаковку. — Они умные, обидеть себя не дадут. Я всего лишь переживаю об их рационе. — Ладно, — одумавшись, я захлопнула книгу и встала. — Я должна приготовить тебе завтрак? — Я ничего особенно не ем сразу, как проснусь. Кофе и сигарета, — снова заглянув в холодильник, он достал оттуда персик и принялся кусать и жевать. — Ну и немного фруктов. Умеешь варить настоящий кофе? — Настоящий? Смотря что ты под этим подразумеваешь, — растерялась я. Если честно, то всю жизнь пила растворимый или в кафе какой-нибудь, а там я не знаю, как его делают. В кофеварочных машинах? — Я подразумеваю под этим рецепт, который мне нравится. Для меня это — настоящий, а уж что там думают бариста по этому поводу, меня не касается, — Джиён снял с открытой полки турку и поставил её на плиту, на самую маленькую конфорку. — В уже кипяченную воду кладешь не в пыль намолотый кофе, — он налил из графина и, достав уже готовое сырьё, комментировал. — Ещё осталось, но если кончится, помелешь до такой же кондиции, — он показал мне содержимое, чтобы я запомнила. — Я сыплю три ложки и, плавно помешивая, жду небольшого загустения, когда жидкость превратится в небольшую вязкость. Ни в коем случае не довожу до кипения. Не сыплю сахар. Горький и крепкий кофе, обжигающий. И ломтик настоящего шоколада, — он полез в ящики и, поискав, нашел то, о чем говорил, извлек, положил на беленькое блюдце, на которое опустил в центр ста пятидесяти миллилитровую чашечку. — Всё! — Я вроде бы запомнила, но вряд ли смогу добиться идеального результата… — Потренируйся пока, — Джиён отошёл и сел на стул, который до этого занимала я. Достав из кармана халата телефон, он принялся кого-то набирать. — Мино такой крепкий не любит. В целом ему всё равно, как он варился, лишь бы потом туда добавили сливок, — пока ему не брали, продолжал поучать он. Вдруг он резко перешёл на английский и, прекратив замечать меня, заговорил с кем-то. О делах ли или ещё чем, мне было неведомо, но иногда он говорил очень серьёзно, а иногда позволял себе улыбаться и вроде как растягивать гласные, будто иронизируя или шутя. Минут пять он висел на связи с кем-то и я, замечающая поднимающуюся пенку, не решалась спросить его, что с ней делать? Волнение поднималось, но к счастью он как раз попрощался с собеседником. — А если он уже закипает? — Приверни огонь. Так быстро его приготовить нельзя, — я послушалась и вернулась к занятию. Джиён достал из другого кармана пачку сигарет с зажигалкой и, обнаружив недогрызанный персик, отложил их в сторону, доев фрукт. — А сколько его нужно варить? — Минут десять-пятнадцать. Не знаю, я на глаз определяю, — он откинулся, уставившись на возню Гахо и Джоли. — Как решаю, что он готов, так и наливаю. А ты предпочитаешь чай? — Ну да… — А из еды? — я вспомнила о насущном. — Ах да, кстати о ней! Ничего толкового я в твоих запасах не нашла… всё весьма непривычное для меня. Ем-то я что угодно. Знать бы, как готовить… — он щелкнул пальцами, перебив меня. — Съездишь с Мино в супермаркет и купишь то, что умеешь готовить, что тебе по вкусу. А? По-моему, хорошая идея дать вам пообщаться побольше? — ненадолго застыв, я чуть не проглядела кофе и выключила его. Вдумываясь в предложение Джиёна, я налила ему в чашечку гущу и отошла. — Он нормально это воспримет? — А почему нет? Его это не должно затруднить, — попробовав напиток, не меняясь в лице, мужчина облизнул губы и отодвинул чашку. — Перекипело. Сделай заново, — густо покраснев, я забрала кофе, но простояла секунд десять в нерешительности. Выливать что ли вполне годный продукт? — Выливай, не бойся, — помог мне набраться на этот поступок смелости Джиён, но я покачала головой. — Сама выпью. Тебе сварю другой. — Если он не удастся десять раз, ты выпьешь все? У тебя от кофеина сердечко не выскочит? — расплылся он. Пока я не нашлась с ответом, голос с щепоткой юмора излагал: — Забудь о подобной мелочности. У меня так не принято. Даже если ты сломаешь тут что-нибудь, я без проблем заменю это. Я не расстроюсь, даже если ты сожжешь микроволновку и телевизор. Это херня, Даша, — я вздрогнула от своего имени, произнесенного Джиёном, и посмотрела ему в глаза. — К большинству людей ты так же относишься? Они… тоже ничего не стоят? — По правде говоря, это не моё отношение. Это объективная реальность. Большинство людей по природе своей тоже херня. Ты можешь со мной спорить, можешь не соглашаться — а я не заставляю тебя соглашаться — но всё-таки из тысячи едва ли один достоин уважения, любви или хотя бы рукопожатия. — Мы все одинаково твари Божьи, живые создания… — Детка, детка! — поднял он руки, засмеявшись и остановив меня. Вмиг собрав губы обратно, холодно указал на собак, убегающих из кухни куда-то «по своим делам». — Вот живые создания. Накорми их один раз, и они загрызут до смерти того, кто тебя тронет. Даже если их покормит кто-то другой, они не уйдут жить на новое место. Не укусят тебя, потому что кто-то дал кусок вкуснее. А если ты сдохнешь, то они придут на могилу и сдохнут там же от тоски по тебе. А что люди? После десятилетия дружбы тебя кидают, после одного неверного слова тебя посылают, после того, как ты устал и не оттрахал хорошо свою бабу она находит любовника и изменяет. Что, скажешь, такого не существует? — Но ведь не все такие… — Так, а я о чем? — Джиён потянулся за сигаретами. — Ох, ну и темки с тобой приходится поднимать с утра… Даша, ведь я о том и говорю, что человек человеку рознь. Зачем я буду ценить какую-то сволочь? Зачем я буду заботиться о говне, в котором мы скоро утонем? Ты оглядись! Даже я говно, Даша, где ты хороших найти хочешь? — Ты культивируешь в себе плохое, мне кажется. С чего ты взял, что ты говно? — А это не так? — улыбнувшись, вертел в пальцах зажигалку, никак не прикуривая, мужчина. Его прищур издевался не то надо мной, не то над всем этим миром. — Скорее всего нет, ведь если бы ты вел себя по-другому… — Но я не веду себя по-другому. Я такой, какой я есть, каким родился, — на весь дом прозвучал не резкий, мелодичный перезвон, словно кто-то взял пару октав. Не сразу поняв, что это, лишь с лаем шарпеев, пронесшихся к прихожей, я догадалась, что это звонок. Мы с Джиёном посмотрели на круглые часы над рабочим столом. — Десять ноль одна. Я же говорил, что Мино замечательный парень, правда? — он поднялся. — Доваривай кофе. Ему со сливками, напоминаю. Принесешь на террасу, когда будет готово, — притормозив на выходе, он взялся за косяк и обернулся. — Заметь, это не я первым сравнил людей с вещами. Я всего лишь попросил вылить кофе, — его сожалеющая улыбка едва не заставила меня разъяриться. Что это, он внушает мне, что я сама отношусь к окружающим плохо? Поставив две чашки на поднос, подавив дрожь в руках, я двинулась к террасе и замерла, когда она открылась взору впереди, за раздвижными прозрачными дверьми. На плетенных креслах за изящным кругленьким столиком сидели эти двое, и Джиён, наконец, курил. Всё бы было ничего, но я не видела Мино с тех пор, как он помог мне, и почему-то переживала, не выдаст ли он меня, или не выдам ли я его чем-нибудь? Глупости. И всё-таки неловко войти туда, где сидят два мужчины, разговаривают о чем-то своём. Я вовсе не стеснялась образа прислуги, это уж куда лучше роли проститутки, да и вообще вести хозяйство — достойное занятие. Подопнув себя, я приблизилась к двери и стала отодвигать её, чтобы пройти и поставить на стол напитки. Интересно, кофе удался на этот раз? Джиён и Мино развернулись вполоборота при звуке моего появления. Замолчав, они подождали, пока я составлю чашки на стол. Закончив с этим, я посмотрела на Мино, глаза которого недоумевающе как-то на меня уставились. Разве Джиён ещё не сообщил ему обо мне? Откуда это сдержанное изумление? — Да, видишь, следы от битвы за честь ещё не до конца прошли, — сказал главарь сингапурской мафии, и я поняла в чем дело. На моём лице ещё задержались остатки побоев, которые и обнаружил Мино. А обо всей остальной истории, разумеется, Джиён доложил, пока меня не было. — Поэтому я и решил, глядя на всё это безобразие, что лучше на время возьму её к себе поработать… — Из сочувствия? — с тихим «спасибо» парень принял свой кофе, кивнув мне. — Не похоже на тебя. — Ну, если быть честным, — именно с таким выражением благочинного и добросовестного монаха, промолвил Джиён. — То уволилась моя горничная, и Даша пришла мне на ум из-за того, что знает корейский. Я хочу в своём доме говорить на своём языке, мне так комфортно. К тому же, из-за своих радикальных доблестных поступков, она вызвала во мне уверенность, что будет чистоплотна и не напакостит, — в недрах его халата затрещал телефон и он, поднявшись, вышел в дом, оставив нас с Мино тет-а-тет. Я смутилась пуще прежнего. — Так… в тот раз всё обошлось? — поинтересовался первым молодой человек. — Да, спасибо огромное! Это очень помогло, — живо откликнулась я. — Как тебя отблагодарить? — Не стоит, — отогнул он два пальца, указательный и средний, как будто собирался отмахнуться всей ладонью, но по привычной чопорности снизошел до полужеста. Итак, как я должна была его в чем-нибудь убедить, если даже разговор с ним не знала, как поддержать? Не могу же я ни с того, ни с сего ляпнуть о женщинах, любви и счастье? — А ты каждый день к Джиёну приезжаешь? — Нет, раз-два в неделю, — он посмотрел на своего босса, расхаживающего за стеклом туда-сюда с трубкой у уха. — Только не проси меня помочь тебе с побегом или ещё что-нибудь под носом у него. Я никогда не соглашусь. — Да я даже не думала!.. — заверила я, чуть не проговорившись, что имею возможность получить свободу без побега. Но это напрямую зависело от Мино, поэтому пришлось промолчать. — Неужели? Ты перехотела вернуться на родину? — Нет, не перехотела, — опустила я взгляд к подносу и прижала его к себе. Белоснежный воротничок белоснежной рубашки поколыхался от легкого ветерка, привлекая моё внимание. Расстегнута единственная верхняя пуговица. Ткань рубашки тонкая, не трогая видно, что приятная на ощупь, никакой синтетики. Под ней нет майки, и если он выпятит грудь, то она станет немного просвечивать. Почему такие красивые парни — преступники? Зачем Мино вообще такой красивый? Его густые черные волосы были уложены по-мужски, но не как у какого-нибудь клерка. Просто аккуратно и элегантно. Из-под правого манжета виднелись наручные часы. Хватит его разглядывать, Даша! — А ты продолжаешь бывать там… у Тэяна? — Не часто, — он со мной не хочет болтать или всегда малословен? — Ты не мог бы мне иногда рассказывать, как там Вика — вторая русская, моя подруга. Я переживаю за неё. — Хорошо, если что-то узнаю и не забуду, то я сообщу, — Джиён вернулся к нам и, слету всунув дотлевающую сигарету в рот и прижав её зубами, вытянул из халата откуда-то взявшуюся толстую пачку долларов. — Слушайте, мне нужно ехать, Мино, окажешь услугу? У меня пустой холодильник, а у Даши тут ни одной сменной тряпки, — начав отсчитывать, но забив на это, он сунул всю кучу в руку парня, освободив свою и сделав нормальную затяжку сигаретой, последнюю, после чего бросил бычок в пепельницу. — Езжай с ней по магазинам, пусть купит всё, что нужно, а ты приглядывай, лады? — Мино поднялся, собираясь что-то противопоставить, спросить, возразить или просто уточнить, но Джиён не слушал: — Хавчик, шмотки, обувь, трусы, прокладки, всё, что ей там нужно. Лишь бы сбежать не намылилась. Всё, я убежал одеваться! — густо покрасневшая от его слов, я хотела отказаться от всего, но аргумент о прокладках был выше меня. Вряд ли я их найду в этой холостяцкой хижине. Джиён бросил взгляд на кофе, принесенный ему, отпил глоток и, причмокнув, заключил: — Недоварен. — И растаял в доме. — М-да, — только и выдал Мино. Я взяла вслед за Джиёном кофе и тоже попробовала. Но ведь точно такой же, как предыдущий! Что ж он за эстет такой! Отложив эту проблему, я повернулась к выделенному мне сопровождающему. — Ты никогда раньше не ходил с девушками по магазинам? — и тут же вспомнила, что он жил со своей суженой долгое время, так что, наверное, опыт имелся, и парень озвучил мои догадки: — Напротив, надеялся, что эти пытки никогда больше не повторятся, — вздохнув с подавленным стоном обреченного, он указал рукой на выход. — Ну да ладно, давай проедемся, если Джиён велит.

Покупающие/ся

Мы с Мино договорились, что за продуктами заедем в последнюю очередь. Пусть в его темно-синей Тойоте и был кондиционер, но катаясь по тропической жаре неизвестно сколько времени рискуешь протушить что-нибудь в салоне, особенно когда понятия не имеешь, что же именно из еды ты хочешь купить, и что сможешь. Я не знала, найду ли на местном рынке то же самое, что обычно находила в России. Овощи, фрукты… разве что мясо везде одинаковое. Если Джиён его ест. Почему я не поинтересовалась у него, что же он-то сам предпочитает? А если у него аллергия на что-нибудь, или презрение к какому-то виду пищи? Как я позволила себе уйти, не спросив, что ему-то готовить? — А ты хорошо знаешь Джиёна? — спросила я у водителя, пока мы двигались вчерашним моим маршрутом, только в обратную сторону. Вчера был Тэян, сегодня Мино. У меня никогда в окружении не было столько мужчин, и они не менялись с такой быстротой. К тому же, я нынче спала под крышей третьего, холостяка, преступника, негодяя и, наверняка, распутника и непутевого человека. — Что именно тебя волнует? — профиль не менял ракурса для моего просмотра, поэтому я могла лишь поглядывать на левую половину лица Мино, не менее прекрасную, конечно, чем правую. Да, в Сингапуре левостороннее движение, поэтому руль справа, и я сижу слева от него. — В данную минуту его гастрономические предпочтения. Что он любит? — Я как-то никогда не всматривался в его тарелку, — задумался Мино, перебирая по черной коже штурвала длинными пальцами. На запястье, попадая при поворотах под луч солнца, бросали искру часы. — Но никаких капризов не замечал. Наверное, как и все корейцы — он просто любит вкусно есть. — А что для вас вкусно? — мне хотелось бы записывать, но ничего такого с собой не было. Я всё так же была одета в шорты с футболкой, без сумочек и дополнительных нарядов. За тем и ехали в магазин, чтоб хоть трусы было на что сменить. Водитель пожал плечами, натянув этим жестом белую рубашку на секунду. Четко прорисовалась упругая мышца бицепса, не крутая, как у атлета, а изящная, как у того, кто занимается собой без фанатизма. Я поймала себя на том, что глубоко втягиваю носом донесшийся до меня от Мино аромат туалетной воды. Ювелирно спрыснул себя с утра, именно той порцией, которую вот-вот вроде уловила, но она тут же ускользает, и если не прильнуть впритык к коже, наверное, толком не просмакуешь, а запах-то приятный. Мне вспомнилась реклама, которую в своё время часто крутили у нас по телевизору, там преувеличено, но точно изобразили возникший сейчас эксцесс ощущений: «Aкс эффект!» — объявлял ролик название дезодоранта, и девушки прилипали к главному герою. Я не прилипла, конечно. Просто вспомнила и осталась на месте, перестав втягивать воздух, как бесшумный пылесос. — Ну, я из нашей кухни предпочитаю супы и лапшу. Кимчи как-то не очень… кстати, да, Джиён часто ест лапшу. Знаешь, что такое куксу? — Куксу? — переспросила я. Когда учила корейский, то каких названий блюд я только не слышала и не заучивала, но это вовсе не означало, что я стала знать, из чего они готовятся и как. — Да, что-то вроде супа с лапшой. Ещё мы едим острую говядину и свинину. — А рыбу? — пугаясь заранее, что в её готовке не так хороша, как в остальном, я вспоминала, что Россия далеко не морская держава, вопреки всем стараниям Петра Первого, Екатерины Второй и Владимира Владимировича, поэтому у нас рыбу готовят не часто. Или просто не во всяких семьях. В нашей вот ели в основном по четвергам, и то её готовила мама, а я так, иногда. Да и то была речная, а виды морской такие разные… — Её предпочитают японцы, — слегка улыбнулся Мино, не то снисходительно корректируя мою неосведомленность, не то ощутив прилив обычного для корейцев умеренного национализма. — Мы чаще едим мясо. Благодаря чему последнее поколение наглядно демонстрирует всему миру, что азиаты не всегда маленькие, — так и знала, улыбка от патриотизма и некоего чувства превосходства. И в словах его была большая доля правды. Он сам был чуть постарше меня, и возвышался на полголовы (точно на беконе, отбивных и котлетах вырос), а вот Джиён, до которого мы лет на десять не дотягивались, был с меня ростом и щупловат. По-моему, моя попа была шире его. А вот рост Мино компенсировал мой комплекс своей широты. То есть, не объективной широты, а по сравнению с ними. То есть, я вовсе не была с лишним весом, и вообще похудела за последние недели, но славянские женские формы создают впечатление объема по сравнению с восточной плосковатостью. — Ты мог бы научить меня это всё готовить? — Можем заехать в книжный и поискать хорошую кулинарию. Доступа в интернет ведь у тебя нет? — я уныло кивнула. Отлично, Мино понимает моё положение без слов. А что, если вся эта ситуация не впервые? Если у Джиёна уже жили девушки? Или Мино занимался ещё какими-нибудь подобными делами. — Если ничего не найдём здесь на корейском, то заедем ко мне. Кажется, у меня было что-то о народной кухне. Или ты английский тоже понимаешь? — Не так хорошо, как хотелось бы, — признала я. Значит, он живет один? И готовит себе сам? Такой парень, ещё и с кулинарией дома (и справочником слесаря-сантехника под подушкой. Нет, ну а вдруг?). Что ж его бывшей ещё нужно было? Он ведь не бедняк, так, середнячок. Неужели мечты о миллионах могут отвратить от приятного и недурного молодого человека? Впрочем, учитывая его род занятий… Не такой уж он и святой, конечно. Что, если её тоже не устроила моральная сторона его работы? — Какие марки одежды ты предпочитаешь? — Что? — не совсем поняла я, выйдя из кратких раздумий. — Бренды. В бутик какой фирмы тебя отвезти? — до меня стало доходить. Я видела, что Джиён сунул ему толстую пачку долларов, и она предназначалась целиком на мою скорлупку, но чтобы тратиться на дизайнерскую одежду?! — Обычно я выбираю всё с надписью «сделано в Китае». Очень приемлемые кутюрье. — Серьёзно? — он недоверчиво покосился на меня и, мне показалось, что он постарался незаметно оглядеть мою фигуру. — Ты не следишь за модой? — Нет, зачем? Я всегда покупаю то, что мне по размеру и более-менее к лицу. Какая разница, что советуют какие-то там люди, у которых порой фантазия спорит с чувством меры, кто из них больнее? У меня есть свои глаза, чтобы понять, что мне пойдёт, — Мино не нашёлся, что сказать, но чувствовалось, что вспоминает что-то о бывшей. Правда, это необъяснимо как-то прорисовалось на нем. Она выдолбила в нем стереотипное восприятие девушек, и оно сейчас подвернулось на подъеме. — В университет я одеваюсь поудобнее, а дома хожу в том, что соответствует нашему домашнему укладу: длинной юбке и закрытой кофте, — у Мино дернулась бровь. Наверное, попытался представить это, не прикладывая на меня, или приложив, и это потребовало посмотреть на меня внимательнее, но он не стал. — Да-да, вот такие шорты, что на мне сейчас, для моего папы запрет и блудодейство. Я на родине ходила так только до четырнадцати лет, а после лишь раза три, когда отец не видел, и мы с подругами ходили в жару на пруд. — Хм… и никаких коктейльных платьев? Обтягивающих тонких брючек и сексуальных юбочек? — Нет, и даже не возникает желания это приобрести. Я вовсе не от жестоких правил отца этому всему соответствовала, так что не собираюсь пользоваться свободой и напяливать на себя вульгарность. Я возьму скромную одежду. Мне в ней привычно, удобно и уютно. — Даша, — мы остановились у какого-то огромного торгового центра, и Мино стал заезжать задом на пустое стояночное место, поглядывая назад и очень мастерски ориентируясь в пространстве и паркуясь без лишних «туда-сюда». Два раза повернул руль и въехал, как влитой. Признаться, на меня производит впечатление качественное вождение. Это один из фактов, покоривший меня в моём женихе, он водил свой старый Форд аккуратно, уверено и ловко, не красуясь, не гоняя, а именно так, как ездят мужчины, готовые везти рядом семью, жену, детей, и нести за них ответственность. Так, как сейчас водил Мино. — Ты что, серьёзно не хочешь привести себя в порядок? В смысле, расцвести и выглядеть сногсшибательно? — А зачем? — нахмурила я брови. Парень заглушил мотор. — Как зачем? Это же твой шанс! Ты живешь у Джиёна. Он никогда в жизни не пускал к себе туда ночевать никого, кроме Сынхёна, если тот засиживался допоздна, и они выпивали. Может пустил бы меня, или ещё каких знакомых, но надобности пока не было. Почему бы тебе не попробовать понравиться нашему Дракону? Соблазнить его и получить билет домой. Тебе не приходило это в голову? — на слове «соблазнить» меня покоробило. Я не собиралась заниматься такими низменностями! Разве они не подразумевают, что девушка пытается подчинить себе мужчину через постель? Да и… Мино, я должна понравиться тебе. Ты должен вдохновиться мной, поверить в женщин, их честность. И тогда я обрету свободу. Зачем же ради этого пытаться лечь под Джиёна? Вообще под кого бы то ни было. — Как ты можешь советовать мне соблазнить твоего товарища? — Я же не отравить его учу, или предательски выведать какую-то информацию! — Мино отстегнулся и вышел из авто. Я тоже выпрыгнула, обнаружив его уже с моей стороны, видимо, собиравшегося открыть мне дверцу, но не успевшего. Не ожидала от него такой попытки. Мы посмотрели друг на друга и сделали вид, что ничего не срывалось, просто он обошел машину, чтобы… чтобы обойти. Номера проверял, на месте ли. — Я всего лишь даю тебе резонный совет, что с капелькой женской хитрости и ненавязчивости ты могла бы получить от Джиёна путь к освобождению, ведь всё зависит напрямую от него. Я не переживаю, что ты совратишь его и бросишь с разбитым сердцем, потому что это невозможно, — весело закончил Мино, обнажив белоснежные зубы. — Невозможно? Ты хочешь сказать, что Джиён никогда не влюблялся? — пошла я за своим гидом. Бежать я почему-то и не думала. Я, ждавшая подходящего случая, вспомнила о таком явлении, как побег, но отодвинула его подальше. Куда я побегу? Чего добьюсь? Мино всё равно догонит меня… или нет? Почему я бреду за ним, как корова на убой? Меня ведут покупать одежду для того, чтобы я выглядела пристойной рабыней на то время, пока исполняю просьбу хозяина, и если я её не выполню, то вернусь в бордель. Не проще ли сейчас, в одно мгновение, рвануть и напрячь все силы, чтобы закричать о помощи? Но как это часто бывает с людьми, не обладающими стратегическим умом, героизмом и способностями к принятию быстрых решений, я посчитала наилучшим сохранить приемлемую для себя пока ситуацию. Я способна на подвиги только в критический момент. Я же пока в порядке? Меня же не обижают? Чего же паниковать? Мы вошли в охлаждаемое помещение гипермаркета. Разница с улицей была градусов в двенадцать, и по коже прошел холодок. Прямо по курсу плескался фонтанчик, в каждом углу стояли кадки с зеленью и растительностью, напоминающую искусственную, но она была настоящей. — Никогда, — встал на развилке Мино и посмотрел на меня. — Да ладно? Может, ты просто не знаешь? — Я, конечно, не всё знаю о Джиёне, но гарантирую, что он никогда не влюблялся. Такой он человек. — И девушек никогда не водил в свой дом? — Тут точно не скажу… я знаю, что он как-то похвалился тем, что его спальня не для шлюх, а поскольку шлюхами он называет даже тех, с кем состоит в более-менее постоянных отношениях, я делаю вывод, что они могли максимум заезжать к нему на полчаса, чтобы перекусить, — он спокойно отвечал на вопросы, но явно не хотел долго говорить о своём боссе. Мино повертелся полукругом. — Так, с чего начнем? Нижнее бельё или верхняя одежда, обувь? Ты уж извини, но я буду присутствовать при всех покупках, потому что должен присматривать за тобой. — Я понимаю, — заверила я, надеясь, что хотя бы в примерочную кабинку он не сунется. Увидев сразу же на углу отдел с джинсами, я решила начать с него и, указав на него спутнику, пошагала внутрь. Слету выбрав простую и неброскую модель, я прикинула на глаз свой размер, пошла в примерочную, нашла, что джинсы в самую пору, разве что чуть не прилегают по талии, сняла их, натянула свои шорты и вышла, направившись к кассе. Мино, настроившийся бродить по рядам вешалок бесконечно долго, удивленно обнаружил меня, стоявшую с видом доярки-ударницы, перевыполнившей план и ждущей, когда её фото появится на доске почета. — Ты что, уже определилась? — подошёл он, сунув руку в карман за деньгами. — Да, а чего тут долгого-то? — пожала я плечами. — Кстати, надеюсь, они не дорогие… — Да какая разница! — не дал мне притянуть их к себе обратно, чтобы посмотреть на ценник, Мино, и расплатился. — Ты всегда так быстро затариваешься? — Всегда. О! — заметила я джинсовую легкую куртку, которая пригодилась бы, если тут вдруг хоть немного станет прохладно. Станет ли? — Мино, а тут бывает ниже двадцати пяти градусов? — В ближайшее время не ожидается, — улыбнулся он. Я убрала руку от куртки. Ладно, пока не надо. Мы вышли из бутика и продолжили шопинг. Я забредала в разные отделы, где задерживалась не дольше, чем в первом. Купила себе футболку, тунику, кеды, шлепанцы, длинное простое платье, вроде домашнего, в пол, ещё одну футболку. Мино не только платил деньгами Джиёна, но и отбирал у меня образовывающиеся пакеты и терпеливо нес следом. В очередном салоне неплохих вещей, куда мы заявились уже нагруженные, продавщицы даже взглянули на меня с завистью, свято веря, что это мой бойфренд, молодой, щедрый, богатый и красивый. М-да, как сказал бы сам Мино. Напоследок я оставила нижнее бельё. Мы вошли туда не так резво, как в предыдущие двери. Молодой человек составил свою ношу на диванчик для покупателей и сел на него рядом, тактично соблюдя дистанцию между собой и мной, начавшей выбор трусов, лифчиков и маечек. Глаза разбегались. Выбор был огромен, а у меня, похоже, были неограниченные средства. Пусть я и предпочитала скромно одеваться, не гоняясь за привлечением внимания, но нижнее бельё, мне кажется, слабость любой девушки. И хотя в публичном доме, откуда я пока вырвалась, мне пару раз подгоняли дорогие шелковые комплекты, я от такого стиля была не в восторге. Я любила более простое, не прозрачное, милое, с кружевом, но нежным, не обнажающим совершенно всё. Закопавшись, я не заметила, как Мино оказался рядом, поэтому жутко смутилась, застуканная с трусами в руке, у которых на передней части было изображение пучеглазых мультяшных пони. Забавно же! Но пальцы сами откинули выбранное под взглядом парня. — Ну у тебя и вкусы, — хмыкнул он, глядя на то, что я отложила. — И ты собиралась идти против моды? — Что тебе не нравится? Это удобно, мило и… — И противосексуально, да? — покивал он, скрестив руки на груди. Так плечи его зрительно стали шире. Помотавшись со мной по этим лабиринтам торговли, в дебрях коммерческих предложений всех сортов, он расстегнул манжеты и слегка закатал рукава. В черных брюках поверх длинных ног, он возвышался рядом восхитительной колонной с умным взглядом, который лихие изогнутые брови преобразовывали в чертовски лукавый. — Да зачем мне быть сексуальной? Я не буду никого соблазнять! И в бордель я, молюсь, что возвращаться не стану. — Даша, давай ты возьмешь что-то более эстетичное, а? — я настойчиво помотала головой. — Эти консультанты уверены, что всё, что ты возьмешь сейчас, ночью с тебя буду снимать я. От одной этой мысли меня начинает мутить. Пощади моё самолюбие, пожалуйста. — Вот как, — зарумянилась я. Об этом я не подумала. Да это большой роли и не играло, мы видели этих продавщиц первый и последний раз, но довод Мино я приняла к сведению. — Ладно… тогда выбери сам. Только условие, чтобы не туго, не перетягивало и не впивалось в меня какими-нибудь тонкими лентами и резинками. — Идёт, — развернувшись к стеллажу, он переместился к тому участку, где висели комплекты пастельных тонов. Я подошла и встала сбоку. — Любишь такие? — Не я, — снял он с крючков белоснежный, нежно-бирюзовый, бледно-розовый, как пропеченное филе форели, и сливочный комплекты, приполненные изящества, шелковистой гладкости и полупрозрачнойотделки, оставлявшей закрытыми самые срамные места. — Ты всё-таки хорошо знаешь Джиёна, — пробормотала я, рассуждая. — И всё-таки собрался меня подбить на что-то? — Потом ещё спасибо скажешь, — хмыкнул он, не знаю, шутя или веря в то, что говорил. — Я никогда не стану спать ни с кем ради чего-то, — серьёзно сказала я, но Мино пропустил намеренно это мимо ушей. — А тебе самому-то какое нравится? — Мне? — он огляделся в поисках и, найдя амарантовую пару, крикливо-вызывающую, как квинтэссенция когда-то Тверской, а теперь Ленинградки^[3], указал на неё. — Вот такое, — перевел взгляд на черный прозрачный разврат. — Или такое, — потом обнаружил что-то и поспешил туда. Я мысленно подтвердила себе, что проблема Мино внутри него самого. Если он выбирает такие… искушенные одежки, то надо думать, каких девушек он выбирает. За что боролся, на то и напоролся. И как мне заставить его изменить вкусы и пристрастия? Разве это не врожденное? — Смотри-ка! — посемафорил он мне бюстгальтером, на каждой чашке которого, черным по алому, был вышит китайский дракон. Оба они смотрели друг на друга через стразу, разделявшую груди, словно замерли перед битвой за это сокровище. Ох уж этот дракон! Он везде тут, в каждой мелочи. — Возьми обязательно, — сложил в кучу к выбранному это Мино, и я помрачнела. Как он старается подготовить меня для своего шефа! Думает, я соглашусь на это? Что за наивность! — Тогда и это я тоже возьму, — сгребла я то, что парень оценил по себе. Он покосился на меня. — Собралась меня подбить на что-то? — подколол он меня моими же словами, и я почему-то ощутила легкую дрожь и мурашки под коленками. Он так стрельнул бровью, когда произнес это, что у меня аж под ребрами кольнуло.

Один на миллион

Через хозяйственный отдел, где я запаслась всем на случай приближающихся регул, мы наконец-то покинули непродуктовую часть нашего маркет-рандеву. Зайдя с одной стороны торгового центра, мы вышли с другой, пройдя его насквозь. В книжном, отнявшем у нас прилично времени, пока мы сориентировались в рубриках и полках, не нашлось подходящей кулинарии, а о корейских блюдах вообще нормально и доступно писала только какая-то китайская книжица, а китайским я уж не владела наверняка. Оглядев перекрёсток, на котором оказалась (передо мной, через дорожное пересечение, полукругом предстали два здания по четыре этажа каждое, как близнецы, только одно кипенное, под известняк, а другое песочное, под камень вавилонских зиккуратов. Словно европеец и азиат, такие похожие, разве что цвет кожи немного разный), я развернулась к плетущемуся с поклажей Мино. Высоко над его головой на здании крупные буквы «Раффлс-сити». У меня в руках только пакетик с прокладками и нижним бельём, всем остальным мой сопровождающий делиться отказался. — Это какие-то музеи? — указала я на приятную массивную архитектуру напротив. — Нет, справа транспортная компания, а слева кафетерии. Хочешь зайти перекусить? — вежливо поинтересовался парень, но что-то подсказывало, что его не прельщает тянуть резину со мной, тем более ещё придётся ехать к нему за обещанной книгой рецептов. Раз уж сказал, то слово сдержит, почему я в этом не сомневаюсь? — Нет, я поем дома… — я осеклась, произнеся фразу. Никогда ни одно место кроме родительского жилища, в котором родилась и выросла, я домом не называла. Даже если приходилось ночевать у бабушки или подруги, я так и говорила «поем у бабули» или «у Насти». Почему я не сказала «поем у Джиёна»? — Приготовлю и пообедаю. — Ладно, тогда поехали за продуктами, если никаких нужд больше нет? — я приготовилась выдать просьбу, которая теребила меня уже давно. Но до этого её некому было предъявить, было совершенно неисполнимо, а вот сейчас… — Я бы хотела заехать в церковь. В Сингапуре есть православные храмы? — Мино опять повел бровью в безвестном недоумении. Они у него так изгибались при эмоциях на лбу, что придавали недостающую ему самому целиком живость. Весь натянутый, дисциплинированный, холодный и создающий ощущение расчетливого и равнодушного, вдруг выписывал финт бровями и всё, образ хладнокровного пустоватого начинающего чиновника рушился. — Я не знаю, никогда не обращал внимания… мусульманские мечети точно видел. Не сгодятся? — насмешка. Да он распоясывается со мной, вместо того, чтобы расцветать духовно. Я что-то делаю не так. — Но у тебя-то есть телефон с интернетом. Погугли, пожалуйста, — отказалась я сдвигаться с места, и Мино пришлось поставить пакеты на чистый, как почти везде здесь, тротуар. Достав смартфон, он полез во всемирную сеть за информацией. Я терпеливо ждала. Мне нужно было в церковь, я посещала их не реже раза в неделю, а тут такое! Конечно, вряд ли Господь мне ставит прогулы — ещё недавно я бы никогда не сформулировала так свою мысль! — но всё-таки мне самой тянулось под тенистые своды куполов, где пахнет восковыми свечами и можно предстать перед святыми ликами, чтобы отчитаться за праведное поведение, чтобы они передали там близким, что я жива… — Есть армянская церковь святого Григория, — Мино поднял нос, взглянув на меня исподлобья. — Это очень от вас отличается? — К стыду своему, я ощутила полную безграмотность в вопросе. Армянская церковь отличалась от русской православной, но насколько? Заглянуть туда ради любопытства? А если там полно армян, которые посмотрят на меня, как на ненормальную? Почему-то захотелось посмеяться над тем, что армян может быть полно и тут. Их, действительно, полно везде, хотя Армения крошечная. А из огромнейшей России с трудом кого-либо тут найдешь. — Поищи ещё, пожалуйста. — он вновь залистал сайты. — Есть Приход Божьей Матери. Написано, что русский православный, но церковь ещё не построена, хотя службы ведутся, — крутанув роллер до конца, Мино кивнул. — Это недалеко отсюда, квартала три, поблизости от Раффлз-террас. Тебе надолго туда? Могу свозить. — Задумавшись, как выглядит приход, который не в церкви, кто там вообще может быть в такой час и что я там буду делать, если нет привычной мне обстановки, я задумалась ещё и над тем, стоит ли напрягать Мино, заставляя ждать меня, ведь внутрь-то он точно не пойдет. Что ж, не в этот раз, наверное. — Ладно, не нужно, поехали за едой, — шагнула я обходить торговый центр, следуя к оставленной машине. — А что это за Раффлс в честь которого тут столько названо? Олигарх и спонсор Сингапура? — Нет, Томас Раффлз — губернатор колониальной эпохи, — Мы шли по жуткой жаре и во влажности, от которой у меня кружилась голова. Солнце в зените — полдень. Не привыкну никак к этому климату. Голос Мино вырывал меня из сонного состояния пекущейся среди асфальта и бетона тушки, хотя тут и там росли деревья, как в саванне, что-то вроде акаций и тощих сейб с ветвящимися изгибистыми стволами с кудрявой листвой на плоской, приплюснутой макушке, но они не давали свежести и прохлады. — Он был удачным реформатором и заложил основы Сингапура как города, разделил этнические районы, привел в порядок порты, торговлю, отменил рабство, запретил азартные игры, открыл школы и развивал изучение восточных языков — и это в первой половине девятнадцатого века. Правда, главное его дело не удалось. Он боялся, что китайцы захватят своим количеством Сингапур и всячески пытался не допускать их. Сейчас их тут больше трех четвертей населения, и истинными сингапурцами они считают именно себя, — заключил Мино. — А ты здесь родился? — Нет, переехал в старшей школе с семьёй. — И столько знаешь обо всём… не каждый коренной житель порой интересуется тем, что вокруг него. — Я придерживаюсь мнения, что стоит знать всё о том, где живешь и тех, с кем живешь. Второе правило появилось относительно недавно, — он натянуто улыбнулся. — Кстати, показательная история: этот самый Томас Раффлз построил себе особнячок, где сейчас парк и водохранилище Форт Каннинг. У аборигенов территория называлась Ларанган — Запретный холм, там обитают ушедшие в мир иной прежние правители Сингапура. У сэра Томаса умерли все пятеро детей, и закончил он свою жизнь весьма скверно, хоть уже и не здесь, а вернувшись в Англию. Жаль, что он не знал, или не прислушивался к местным легендам. — Ты веришь в сказания и потусторонние силы? — удивилась я. Хотя мне нравятся подобные байки, и лично я-то всегда во всё подобное верю, если это сильно не противоречит Библии, но от Мино не ожидала. — Это скорее аллегория, Даша. Если тебе позволили устанавливать какие-то свои правила и жить, как считаешь нужным, считайся с местными авторитетами. Я это так и называю: «Не строй дом на чужом холме». — У нас в России есть похожее выражение. «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Но к чему ты это? Уж не опять ли пытаешься сказать, чтобы я соблазнила Джиёна или подстроилась под него? — Я пытаюсь втолковать тебе, что где-либо жить нужно так, как там принято. Ты собираешься хорошо себя вести и тем заслужить уважение и почтение от Джиёна? Да никогда он этого не оценит, ну, максимум оставит тебя у себя горничной до старости. Если он живет в мире цинизма, денег и обмана, то и любит и уважает только это. Узнай его получше, попытайся быть хитрее и… — Зачем ты говоришь мне всё это? — Потому что ты неплохая девчонка. Я не желаю тебе лишних страданий, — признал он без каких-либо подтекстов. — И всё же, я предпочитаю доверять и быть честной, а ты меня толкаешь на путь лжи и порока! — Ой, хорошо, всё, всё! — мы дошли до машины и он опустил пакеты, чтобы достать ключ и начать погружать покупки в багажник. — Больше ничего тебе советовать не буду. Веди себя, как считаешь нужным, только потом пеняй на себя. Я пытался, но ты глуха к доводам разума, а я, в конце концов, ценю дружбу с Джиёном больше, чем чьи-либо попытки его переиграть. Мы забрались в автомобиль и я, ощутив живительные дуновения кондиционера, почувствовала себя куда лучше. А вот Мино, похоже, давно привык к этой погоде. Или его дезодорант был слишком мощным (Акс эффект, покинь мою голову, а?) и спасал от пота, потому что на белой рубашке не выделилось и мокрого пятнышка. Продолжая наслаждаться новыми для себя видами незнакомого города-государства, я проговорила с парнем ещё о каких-то интересных фактах из истории Сингапура. Заметив, что нет ничего, похожего на промышленные зоны, хотя бы одну трубу одной фабрики, я полюбопытствовала, чем тут вообще живут, кроме бизнеса и развлечений и выяснила, что ничем. Сингапур вообще ничего не производит. Вообще. У него своего нет ничего, даже нормального куска суши — многие километры насыпные из привезенных материалов. Все занимаются лишь туризмом, финансами (крупнейшие центры и офисы бирж, банков, фондов и компаний, фирм-монополистов, концернов и автопромов располагались здесь) и торговлей. Торговля шла через крупнейшие в мире порты, которым платилась аренда, таможенные взносы, оплачивались услуги портовых служб от заправки до разгрузки. Вот и всё. И нищих тут почти не было, а средняя заработная плата около трех тысяч долларов, хотя расходы, конечно, немного больше, чем в России. Но в России есть всё: лес, вода, земля, нефть, золото, алмазы, животноводство, фермы, птицефабрики, рыбный промысел, заводы, поля и агрохолдинги, а живут, как в Сингапуре, только на маленьком клочке в пределах Садового кольца, ну, может, Третьего транспортного. Хотя на все ресурсы можно было бы содержать сто таких Сингапуров, раз уж этот держался на престижном уровне и ворочал миллионами, не обладая вообще ничем. На какое-то мгновение мой личный патриотизм и любовь к Родине померкли. Мне показалось, что жизнь тут несколько честнее и интереснее. Да-да, честнее именно здесь! Это трудно объяснить, но какое-то соотношение правды и возможностей на государственном уровне меня пронзило. Почему же всё так? Неприязнь, вернее её источник, локализовалась: люди. Как мало нормальных и трудолюбивых людей было в России, если из ста с лишним миллионов жителей не находится хотя бы три сотни ратующих на страну депутатов, которые бы клали в бюджет, а не карман? Господи, как это всё возможно? Почему так? И, главное, каждый, оказываясь на кое-каком захудалом бюрократическом месте, где от твоей подписи что-то зависит и где выделяются какие-то средства на что-то, тут же гребет их себе, не стесняясь берет взятки и с уверенностью кричит «да любой на моём месте сделает так же!». Ну, вот же Сингапур! Фактический ноль коррупции. Никакого ухода государственных средств на левые предприятия, никакого бардака и взяточничества, стало быть, не любой бы сделал так же? Стало быть, концентрация морального уродства там же, где концентрация природных богатств? Мино поднялся к себе в квартиру, не пригласив меня сделать то же самое — кто знает, вдруг мать или отец дома, если живет с ними, а если нет, так он просто не обязан звать меня в гости — и вскоре вернулся с подходящей кулинарией, сунув мне её в руки. — На, держи, только не потеряй. Там пометки матери, которые делают каждую стряпню шедевром. — Я буду беречь как зеницу ока! Спасибо, — оценив дарованный мне антиквариат, я прижала его к себе. Оставалось посетить последний пункт назначения — продуктовый рынок. Благодаря моей скромности и экономности, оставалось ещё много денег, поэтому, когда я попала в пищевой рай, то решила, что буду брать всё, на что ляжет глаз. К счастью, недостатка ни в чем не оказалось, и вполне можно было найти любые съестные припасы, обычные и для России. Огурцы, помидоры, капуста, морковь, свекла, редис — пожалуйста! Но я хватала не только известное. Сверяясь с одолженной кулинарией, я прошлась по прилавку с неопознанным или малоизвестным, не пробованным ранее. Консультируясь с Мино, я набрала специй и ингредиентов для соусов. Придётся научиться колдовать со всякими гвоздиками, базиликами, кориандрами и мускатным орехом, хотя раньше моё поварство ограничивалось столовским набором «соль» и «перец», и иногда разбавлялось экспериментальностью с перцем красным, жгучим. Я взвесила лук и чеснок, брокколи, дайкон, различных фруктов килограммов на десять (бедный Мино!), затарилась фасолью, рисом, лапшой гречневой, яичной и пшеничной, и бобовой фунчозой тоже. Через мясную лавку, отяжелев там ещё на пару килограмм, мы прошли к свежей и живой рыбе, на чем и закончили. Морепродуктов я взяла немного, решив к ним подходить постепенно, осваивая искусство восточной кухни. Уже почти выйдя, я вспомнила то, что непременно следовало приготовить и попотчевать тем Джиёна — русскими блинами! Сложив очередные пакеты в багажник, мы с Мино вернулись за яйцами, мукой, молоком, дрожжами, джемом (варенья-то, конечно, тут не найти, какое у нас делают), и только после этого, уже окончательно, отчалили в отдаленную резиденцию Дракона. Интересно, а он свой особнячок не на месте жилища злых духов основал? Джиён дал ключ от дома Мино, поэтому открывал двери он, определив, что хозяина ещё нет. Принеся все тяжелые сумки внутрь, парень огляделся в кухне тем прощальным осмотром, который предвещает уход гостя. — Хочешь пообедать со мной? Или выпить кофе? — зачем-то спросила я, спросив себя саму, не пытаюсь ли я задержать его тут? Нет-нет, это обычная вежливость. Хотя всю обратную дорогу я почему-то заставляла себя вспоминать своего жениха. До этого почти месяц само собой по нему тосковала, а нынче именно заставляла. Потому что пока не думала о нем, почему-то косилась на Мино и ловила себя на мысли, что столько смотреть на чужого мужчину — нехорошо. — Нет, спасибо, мне ещё нужно на работу наведаться, — сухо поблагодарил он и стал обходить стол, на выход. — Работу? А кем ты работаешь? — я пошла следом. Провожаю. Должна ли я закрыться, или в эти земли никто не суётся, потому что рыцари, умеющие повергать драконов, давно вымерли? — Заместитель начальника паспортного отдела, — я бы присвистнула, если б умела, но на моём лице и так отразилось произведенное должностью впечатление. — Что, слишком молод для этого? — Есть немного. — Ну, личные таланты, внешность и красноречивость повергают всех к моим ногам, — он приостановился перед дверью и иронично приподнял уголок рта. — Блат, связи родителей и помощь Джиёна, на самом деле. Личность человека всегда была обесценена до крайности, и никому дела нет до того, что ты можешь и умеешь. — Я так не думаю, ведь кто-то же добивается всего сам? — Один на миллион, да. Джиён, к примеру. И это были далеко не миролюбивые способы. — Он разбогател самостоятельно? — подивилась я. — Да, и в одиночку. Я его тогда не знал, но говаривают, что детство его было босоногим и голодным, — Мино кивнул, откланиваясь. — Пока! Может быть, до скорого, если Джиён ничего с тобой не придумает… — Ничего он не придумает! Он ко мне даже не пристаёт! — гордо бросила я уходящему (который закрыл меня, а не я закрылась за ним) и прикусила себе язык. За кого я заступаюсь — за свою честь или за Джиёна? Слова Мино о том, что когда-то этот всесильный и пугающий мужчина был нищим мальчишкой-голодранцем, меня смутили. Я не представляла его прошлого так, интересуясь только тем, что его сделало жестоким и подразумевая несчастную любовь или потерю близких. А то, что он мог с завистью смотреть на чей-то кусок хлеба или мечтать о теплом одеяле — мне и в голову не пришло. От этого можно озлобиться на весь мир? Конечно же можно. Но то, чего он добился не оправдывало для меня выбранных путей, приведших к цели. Во мне никогда не вызывали уважения люди, зацапавшие огромные суммы, разжившиеся океаном денег, если при этом они не остались человечными, добрыми, порядочными. А Джиён таким не стал. Он предпочел всему богатство. Могу ли я винить его в этом, если его вырастили без объяснения истинных сокровищ жизни? Если судьба мальчика пошвыряла тут и там, давая понять, что без денег — никуда. Нет, я точно должна повлиять на него. Теперь на кухне огляделась я, только в отличие от Мино никуда уходить не собиралась. Я только спустя минут десять пребывания в одиночестве между столом и холодильником осознала, что совершенно одна в огромном и роскошном особняке, о каком мечтают тысячи девушек. И я тут вроде как за главную, пока Джиён не вернётся. Поскольку нас у родителей было пятеро, то я не помню такого момента, чтобы когда-либо оставалась дома одна. Всегда был кто-то ещё. Буквально года два назад я перестала быть приставленной к младшим, которым сейчас тринадцать и одиннадцать, но от этого не изменилось то, что спальню я делила со средней сестрой — ей семнадцать, а мать вечерами постоянно на кухне, а днем я сама на учебе, а с утра ещё не ушедший на свои ежедневные прогулки дедушка дома. Да и гостей и зашедших на пять минут знакомых у нас всегда целая круговерть. А сколько бабушек и прихожан заходит! Когда отец священник иногда есть чувство, что ты ребенок знаменитости, не меньше. Но я вовсе не устала от этого всего. Я обожала свою семью, мы были такими дружными и сплоченными, и так всегда весело проходили наши завтраки, обеды и ужины… И вдруг я совершенно одна в трехэтажном домище, который стоит больше, чем вся та деревня, где я жила, и не с кем поговорить, обмолвиться хоть словом, поделиться чем-либо. И готовить сейчас буду для себя и того, кто вообще неизвестно как среагирует на мою стряпню. Опять скажет «переделай»? На глаза навернулись слёзы. Вот уже несколько дней меня не охватывала такая тоска по дому, такая горечь от разлуки с семьёй. Наверное, предчувствуя это ощущение пустоты, я и пыталась ухватиться за Мино, чтобы хоть он побыл рядом, потому что эта тишина, разряжаемая лишь топотом ножек Гахо и Джоли на втором этаже, она угнетает и заставляет радоваться любому постороннему присутствию. Становится страшно, вспоминаются все предстоящие кошмары, которые ждут в случае провала «задания», а центральная фигура его уехала в свой офис, не приблизив меня к победе и на шаг. Он отбыл всё с тем же убеждением, что личность — ноль, если к ней не приставить палочку — Джиёна, который единственная личность на всю округу. Он и мне пытается эту палочку привставить? Тьфу ты, приставить. Господи, я начинаю думать с употреблением похабных слов Тэяна! За три недели близкого общения я невольно в мыслях стала выражаться смелее, потому что происходящее иначе и не обозначить. Куда я качусь? Нет, Даша, грех сначала появляется в голове, а потом уже выходит наружу, так не позволяй же ты себе портиться изнутри. Берись за продукты и марш трудиться! Работа и труд всегда отвлекают от ненужных дум. Утерев выступившие слёзы, я взялась за обед. Поев сваренный суп, попробовав, что получилось из попытки изобразить «чапчхэ» с рисом (всё поэтапно по магической книге Мино), выпив чаю, я успела помыть посуду, посидеть отдохнуть, подняться и приняться за протирание всех поверхностей в кухне, опять сесть пригорюниться и занять себя наблюдением за временем. Тогда-то и вернулся Джиён, когда мне казалось, что я брошена и забыта всеми навечно. Увидев его входящего, я тотчас вспомнила об упущенной возможности пробраться к его компьютеру. Почему я не подумала об этом за три часа свободы действий? Но уже поздно. Подождём следующего шанса. — Привет, уже дома? — улыбнулся он широко с порога кухни, не входя дальше и постукивая солнечными очками по ноге. Спросил, как будто я всегда тут жила и являюсь давней и привычной бутафорией. — Да… есть будешь? — указала я на кастрюльки. — Нет, перекусил в ресторане, — он прошел вглубь и, встав у плиты, заглянул под крышки. — Но не откажусь от этого на ужин, — он вгляделся внимательнее и втянул аромат. — Я так понимаю, Мино был не только водителем, но и советником по особо важным вопросам? — Джиён обернулся, продолжая улыбаться. Я приподняла со стола книгу и повертела её в руке. — Он поделился со мной семейным раритетом. Я поинтересовалась корейской национальной едой, и вот… — Замечательно. Он демонстрирует отзывчивость. Мы на верном пути, — мужчина собрался выйти, но затормозил у стула, с которого я забыла отнести свои вещевые покупки наверх. Ну что за рассеянность! Он отодвинул пальцем край пакета, заглядывая в него, и я покраснела, когда поняла, что это багаж с нижним бельём. Возникло желание подскочить и попросить не смотреть, но это выглядело бы глупо, ведь всё приобреталось за его деньги. Разве не имеет он права? И всё же, это личное… Он достал коробку, на которой была сфотографирована модель в таком же бюстгальтере, что лежал и в самой упаковке. Бюстгальтер с драконами. У меня загорелись даже уши. Джиён сдвинул чуть в сторону нижнюю челюсть, ёрничая немым взглядом и крутя в голове что-то, что мне одновременно хотелось и не хотелось знать. Он бросил на меня озорной взгляд. — Мино, я так понимаю, вмешался с советами во все области? — Я ведь сама ничего в этом не понимаю, попросила на его усмотрение, — замямлила я, переходя на скрип. — И он решил, что ты должна понравиться мне? Или что я тебя поселил под боком для себя? — Я ему объяснила, что я только горничная, и ничего больше. И другого ничего быть не может. — Но он не поверил? — я промолчала, растерянно поведя плечами. Мне кажется, Мино сильно и не задумывался над этой ситуацией, просто ему виделось, что всё так должно произойти, по стандартному шаблону, раз богатый мужчина помещает в пределах досягаемости симпатичную девушку. — Даша, надо его как-то разубедить, что ты не моя любовница и в неё не метишь. — Как? Словам он, похоже, не верит, — погрустнела я, поникнув. — Ну, я со своей стороны сделаю всё возможное, но и ты… не знаю, сделай вид, что он тебя заинтересовал, скажи, что я не в твоём вкусе, а вот он — да, что-нибудь такое, чтобы показать, что твоя симпатия не на меня направлена, — сделать вид, что мне нравится Мино! Вот же незадача, как же я так смогу? Так трудно будет… трудно будет не перестараться. — Я не хочу играть никакую симпатию, чтобы не вышло вдруг каких-нибудь надежд, то есть, если что… конечно, никто не говорит, что я ему понравлюсь, но если я, мечтая о возвращении домой, буду пытаться пробудить в нем какие-то светлые чувства… Нет, это подло, — отрезала я, спасая себя от лишних искушений. Искушения даже в мыслях подумать, что могла бы поцеловаться не со своим женихом, а с Мино, допустим. Ой! Я же это уже сделала? Предположив возможность, разве я не представила саму картину? Боже, опять! Фантазия, уймись, Даша, хватит! Замолчите обе. Усните. Тихо! — Да, конечно. Тогда дави на то, что я ну совсем невозможный для тебя кандидат — тут же тебе врать не придётся, так? — я послушно кивнула, хотя бы тут пытаясь не задумываться. Если я ещё Джиёна начну примерять, что это вообще такое? — Ладно, я пойду немного поваляюсь, Кстати! — развернувшись на одной ноге, он опять застрял на пороге. — Вечером ко мне приедет друг, Сынхён. Ты его видела… при нем горничную можешь не изображать. У меня от него нет никаких секретов, — Джиён растворился, а я вспомнила высокого брюнета, который тогда был одет примерно как Мино сегодня, с глазами, смотрящими насквозь, не в смысле в душу, а вообще не видя тебя, хоть голой, хоть мертвой перед ним лежи, с глазами несколько шальными, когда он задумывался о чем-то, но умеющими утаивать. Очередной мужчина в зону ближнего пространства. Не слишком ли их много для того, чтобы я перестала чувствовать едва обретенную тут безопасность? В борделе было полно девушек и Тэян (охранники не в счет, они почти не заходили в само здание), а здесь наоборот, проходная для молодых людей и я. И я даже не…

Со второго этажа грохнула музыка. Подскочив от внезапности, я опустилась обратно на стул, поняв, что Джиён решил расслабиться. Дойдя до припева, песня сопроводилась бэк-вокалом владельца особняка. Подпевающий от всей души, его голос вторил солисту: «Well somebody told me you had a boyfriend, who looks like a girlfriend…». Ему за тридцать. Он глава опаснейшей мафии мира. И он орёт, как подросток, нравящуюся ему рок-песенку, и неизвестно, приплясывает ли при этом. Нет, он точно невозможный для меня кандидат. Врать не придётся.

То ли шутки, то ли нет

По комнатам пролетел тот самый звук, который я не распознала с первого раза утром как звонок. Найдя незамеченный ранее книжный шкаф под ломаной лестницей в два пролёта, я, отнеся покупки в выделенную мне спальню, разглядывала его содержимое, ища ещё что-нибудь на доступных мне языках и предвкушая скучнейший одинокий вечер, где безделье и тоска компенсируются только красивым пейзажем за окном. И от этой уединенности нужно было избавиться любыми способами, пусть даже просмотром телешоу на китайском, лишь бы не прокручивать в голове прошедший день, ведь это приводило к тому, что Мино стоял перед глазами. Ничего хорошего это не сулит обычно, когда кто-то поселяется в твоём сознании, а у тебя уже есть жених. И даже если бы не он — я окружена не теми людьми, к которым стоило бы привязываться. Но такой я человек, что быстро забываю обиды, прощаю, и ко всем до последнего отношусь по-хорошему, пока это возможно. Разве на зло отвечают злом? Это неправильно. — Даша! Открой, пожалуйста! — крикнул со второго этажа Джиён. Бросив как можно громче в ответ «хорошо!» (иногда я по привычке произносила это слово на русском, но меня всё равно понимали, слыша корейское «араджо» с неведомым акцентом, которое точно так же и переводилось), я подошла ко входу и, повозившись с замками, потянула дверь. За ней стоял тот самый Сынхён, высокий, прямой, с приподнятыми гелем чуть вверх волосами. Сняв солнечные очки и начав ещё в процессе этого действия разглядывать меня, он открыл те самые многогранные в своём выражении глаза, меняющиеся от чудаковатости до проницательной хитрости. Я отошла, давая ему войти. — Добрый вечер, — поздоровалась я автоматически. — Добрый? — Сынхён прошёл мимо меня, перестав пялиться так же резко, как и начал. — Почему дни, утра, вечера и ночи всегда добрые? Что, неужели не бывает злых? — я несколько растерялась. — Просто так принято обозначать времена суток… — Они, по-твоему, каждый день одни и те же? — мужчина развернулся ко мне, поглядывая наверх, словно знал, что его друг именно там. — То есть, вчера был тот же вечер, что и сегодня? Он путешествует изо дня в день? — Я не знаю, — окончательно замешкалась я. Он всерьёз затеял этот разговор или это какой-то юмор? — Если вчера был вчерашний, а сегодня сегодняшний, то лучше так их и называть, а не грести под одну гребенку, что все они добрые. Вещи нуждаются в точном обозначении, чтобы понимать их правильно. Ты согласна? — Пожалуй, — лицо моё, наверное, напоминало заблудившуюся овцу. Я напрягла весь свой мозг, убеждаясь, что мой корейский почти идеален и я воспринимаю речь Сынхёна верно. И вдруг случился тот самый перескок из одного образа в другой. Откинув дурашливость, мужчина лениво улыбнулся. В зрачках просиял интеллект. — Чего так напряглась? Я всего лишь жонглирую словами. Каламбурю, — он задрал голову. — Джиён! Где тебя носит?! — Иду! — вновь проорал работорговец откуда-то из недр особняка, и послышались его надвигающиеся шаги. — Мог бы и сам подняться уже! — мужчина появился на верхней ступеньке и небрежно сбежал вниз, не здороваясь и не протягивая руки. Видимо они сегодня уже виделись. — Я разговаривал с Дашей, — по тому, что Сынхен безошибочно назвал меня по имени, я поняла, что меня обсуждали и приятель Джиёна, действительно, в курсе, что я тут делаю. — А, ну это святое, — негласный король Сингапура улыбнулся мне. Лучше бы он этого не делал, слишком уж располагающей к себе была эта улыбка фавна. — По стаканчику? — Естественно, — Сынхён посмотрел на меня. — Ты с нами? — Я не… — Она не пьёт, — опередил меня Джиён, и потешаясь подметил: — Без повода. А на календаре не Пасха, не Рождество, и даже не воскресное причастие. — Ну, так пусть причастится к нашему обществу алкоголиков, — благородно предложил гость, никак не соблазняя меня этой перспективой. Я хотела заметить, что и не на все воскресные причастия прихожу, православная традиция позволяет пропускать некоторые, но в переплёте дружеских фраз не находила лакуны, чтобы встрять. — Разве пить в удовольствие, а не по зависимости — это алкоголизм? Посмотрел бы я на алкашей с Джек Дэниэлсом… — Джиён опять взглянул на меня. Откуда мне было знать какого-то там Джека? — Как считаешь? — Я… — Хотя бы просто с нами посидишь? С кружкой молока? — настойчиво попросил Сынхён, сдвигаясь с места вслед за хозяином особняка, который собрался возвращаться на второй этаж. Мне не нравились пьющие и выпивающие мужчины, и я не знала, что делать рядом с ними, особенно когда и слова вставить не дают, но я ведь пообещала себе попытаться благотворно повлиять на Дракона, исправить его хоть немного, сделать лучше. Но он велел не лезть к нему и не искать его в доме, когда он сам не оказывается на глазах. А тут меня приглашают поприсутствовать. Несомненно — это шанс. Следует им воспользоваться. — Может, принести вам закуски? — в качестве услуги выставила я своё согласие. — Наруби каких-нибудь сэндвичей, окей? — одобрил Джиён и ступил на лестницу. — Мы будем в кинозале в конце коридора, — я знала, где это, когда обходила виллу. Это был приличных размеров зал с экраном почти во всю стену, с колонками во всех углах, тремя пультами, подключенными к экрану проигрывателями. Перед ними буквой «п» разрастался кашемировыми холмами с шелковыми подушками диван, чьи концы с двух сторон — ножки буквы «п» — представляли собой лежанки. По бокам стояло четыре раскладывающихся кресла, а между мягкой мебелью эллипсом, застывшим в стекле, расположился стол. Соседствовал с этим кинозалом как раз-таки мини-бар. — Сэндвичи? — Джиён произнес это настолько по-английски, что я не удержалась от замечания: — Неужели в корейском нет своего слова, обозначающего что-то подобное? — они с Сынхёном переглянулись. — А есть? — спросил он у приехавшего друга. Тот пожал плечами. — Вроде нет. Не припомню. — Ох уж эта вездесущая англоизация, — вздохнула я. — Можешь сказать мне, как это будет по-русски, и я воспользуюсь другим термином, — равнодушно хмыкнул Джиён. Я горделиво начала: — У нас это называется бутерброд, — разочарованная, я сникла, вдруг осознав: — Правда, это немецкое слово. — Короче, слепи какую угодно там думдаду и приноси, — отмахнулся Сынхён. — Какая разница, что как называется? Это не меняет сути вещей. — Я хотела напомнить, что тремя минутами ранее он призывал к точному обозначению предметов, но не стала. Я не знаю, как там с алкоголизмом, но на употребление легких наркотиков сознание этого человека тянуло. Нет, он не был неадекватным. Но он был непонятным. Вообще. Я поднялась с подносом кое-каких закусок, помня о том, что я не горничная, но не в силах избавиться от попыток выполнять именно её функции. Сынхён и Джиён уже распивали золотистый виски и, кажется, тема у них далеко ещё не ушла от той, что была внизу, лишь слегка видоизменившись. — Я вообще не понимаю, когда люди остро реагируют на обзывательства или что-то такое, — разглагольствовал Сынхён. Когда я поставила поднос к ним поближе, он постучал рядом с собой по дивану, но я выбрала кресло по другую сторону столика от них. — Меня можно назвать, как угодно. Я не обижусь. — Да уж, чего обижаться, — хохотнул Джиён. — Пристрелить, и дело с концом, да, Даша? — подмигнул он мне. — Не думаю, что оскорбление заслуживает смерти, — честно сказала я. — Вот! Игнорировать! — углубился в рюмку Сынхён и, осушив её, указал на меня рукой. — Вот ты, если я назову тебя проституткой, шлюхой — ты обидишься? — я едва не восприняла это всерьёз сразу же, но остановила себя. Не слушать Сынхёна, не слушать! Он несет какой-то бред с малой долей вразумительности. — Мне будет неприятно, как минимум, — промямлила я. Джиён следил почему-то за моей реакцией, не отводя от меня глаз. Под этим взглядом мне было более неловко, чем от глупостей Сынхёна. — А почему? Если это правда, и ты шлюха, то на что обижаться, ведь это правда. Так? А если это неправда, то к тебе это не имеет никакого отношения и обозвавший тебя — некомпетентный кретин. Так? — и снова сквозь мрак неясности блеснула здравая мысль. — Так, — кивнула я. — Но это не значит, что люди не должны следить за словами… — Верно, — поддержал меня Джиён. — Если человек не следит за собой, то за ним начинают следить другие. — Это не относится к женщинам, — во второй раз претерпев удивительную метаморфозу, Сынхён превратился в серьёзного мужчину с шармом и глубоким взглядом карих глаз. Он налил себе ещё полстакана виски. — Если они не следят за собой, то на них и смотреть-то не очень приятно. — Да ладно, иногда пресытишься этими расфуфыренными, бывает на такую блядь потянет… — Ладно, — покраснев, поднялась я. Всё-таки я не выдержу компанию мужчин под хмельком. Я не должна слушать подобные разговоры. Они не должны говорить так. Слишком грязно. — Пожалуй, приберусь на кухне… — Там всё чисто, — откинулся Джиён на спинку и прокомментировал Сынхёну: — Ей не понравился наш разговор. — Стой, хорошо-хорошо, — он хотел поймать меня за запястье, выходящую из-за столика, но замер на середине пути, что всё равно меня остановило. Я посмотрела на его пальцы, не дотянувшиеся до моей руки. — Мы можем и без мата. Садись. Хочешь, об искусстве поговорим? — он усадил меня обратно жестами дирижера, соблюдая дистанцию, и обернулся на стену с черно-белым изображением падающей воды, указав на неё. — Вот этот водопад работы Хироси Сэндзю, между прочим, сделан из органических материалов, совершенно экологично. Я был на его выставке… — я слушала его и понимала, что это так и есть. Он действительно интересуется подобным и разбирается в этом. Я посмотрела на водопад. Но я-то в этом ничегошеньки не смыслила. — А вон там, подальше, может ты не обратила внимания, когда шла сюда, у Джи висит Кристиан Тоннис… — Черт возьми, я сам не подозревал, что так называется то, что у меня висит, — заинтригованно изобразил увлеченность Дракон, приложив пальцы к губам. Я заметила, что он сдерживает ими ухмылку, потому что под «висит» подразумевал точно не картины в рамах. — Молчи, быдло, — снисходительно-презрительно поморщился на него Сынхён. — Обкупишься вечно стоящими творениями, а сам даже не осмысляешь их ценности. — Почему же? — он подергал себя за футболку. — Карл Лагерфельд, полторы штуки, ноль синтетики, эксклюзив, — товарищ хотел что-то возразить, но Джиён поднял руку. — Даша сейчас уснёт, давай о чем-нибудь более общем. Я хочу, чтобы она тоже поддержала беседу. Расскажи что-нибудь о себе, чем ты интересуешься? Только не о Боге, ради него ж самого, — засмеялся во все свои ослепительные зубы Дракон. — Мы тут несколько… далеки от него. — Ты тоже атеист? — спросила я у Сынхёна и на мгновение испугалась, что его понесет по своим кочкам полубезумия, но он по-нормальному задумался. — Нет, я бы не сказал, — в результате выдал он, поразив меня, но ненадолго. Всё закончилось затрапезно: — Я не могу отрицать то, о чем никогда даже не пытался рассуждать. А начать рассуждать об этом тоже не могу — нет желания. — Я так и сказал — не будем о Боге, — Джиён снова подмигнул мне. — А то мы с Дашей либо подеремся, либо будем спорить до самой смерти, после которой она попадёт в рай, в который верит, а я в никуда, потому что не верю ни во что. — Так и быть, воскрешу тебя и дарую бессмертие, — со знанием дела внес лепту Сынхён и, поймав мой непонимающий взгляд, пояснил: — Ну, мне не остаётся ничего, кроме как верить, что я сам и есть бог, в таком случае я буду всемогущ и поспособствую продвижению лучшего друга, — они засмеялись, а я хотела провалиться на месте. Нет, правда, это было святотатственно, это было ужасно, на мой взгляд, что они глумились и потешались над верой, что их не трогала религия вообще. Для них не было запретных тем, для них не было ничего столь страшного, что могло бы заставить их прекратить жить так, как они жили. — Неужели у вас нет в душе ничего святого? — постаралась как можно спокойнее произнести я, без осуждения, только с искренней любознательностью. Сынхён посмотрел на Джиёна, как бы уступая тому первому принять эстафету. — Тут несколько минут назад озвучили основу основ, — начал он, подлив себе виски. — Я как-то в детстве услышал выражение, что человека, которого невозможно оскорбить, лучше пристрелить, — он воззрился на меня, будто его глаза могли колоть и запускать под кожу щупальца. Я поёжилась. — Понимаешь, когда невозможно пристыдить, заставить раскаяться, когда совесть молчит, то нет никакой возможности пробудить в человеке ощущение святости. Вся вера основывается на самоощущении. Не на боге, не на богах, догматах или святых писаниях. Только на том, как работает твоё мышление. Если оно не способно смутить тебя, то даже вроде бы принадлежа к какой-нибудь религии, ты будешь грешить, молиться, но грешить. Но можно сразу быть честным и очиститься ото всего лишнего: грешить, не прикрываясь тем, что тебе за это стыдно. Можно бесстыдно кайфовать и наслаждаться всем, чем хочешь. Что в таком случае может быть свято? Право делать всё это? Святая свобода? Я тебя умоляю, приставь мне ко лбу пушку, и я тебе бабушку родную продам, не то что деньги, судьбу холостяка и прочее. Что мне свято — моя жизнь? Я дорожу ей, но поскольку не верю в посмертные муки, то не страшусь оказаться по ту сторону. Сынхён? — резко перекинул вопрос он дальше. Тот замер с глотком во рту, проглотил, осушил очередной стакан до конца ещё несколькими глотками и поправил воротничок рубашки. — Я хочу потанцевать. Что, если махнуть в клуб? — Танцевать? — в отличие от меня не удивившись этому порыву, Джиён лишь облизнул спиртное на губах. Сынхён встал и, чуть согнув колени, вытянул абсолютно ровную руку, выставив указательный палец и, двигая вперед-назад лишь головой, провел по линии горизонта слева направо. Потом сменил руку и сделал то же самое, только уже справа налево. Я сделала вывод, что танцует он чуть лучше богомола и слегка пластичнее бревна. Ещё один из главарей мафии, примерно ровесник Джиёна, может, на год-два постарше, и ведёт себя ещё несуразнее. Я чувствовала себя няней с детьми, если не вслушиваться в их разговоры. — А почему бы и нет? Давай, — Дракон тоже поднялся. Я посмотрела на опустошенную бутылку виски на двоих и увидела, что Сынхён достаёт ключи от машины из кармана. Разве тут можно садиться за руль пьяными?! — Вы что… вы куда? Вы же выпили… — я остановила поток предупреждений. Если их арестуют, или они попадут в переделку, или разобьются — кому будет хуже? Уж точно не мне. Если Джиён пропадёт или убьётся, то кому я достанусь? Тэяну? Если ему, то с ним куда проще договориться, а если никому, то я просто уеду домой без всяких проволочек, найдя посольство. Но я ни на миг не порадовалась такой перспективе, переживая, что с этими двумя, не желающими мне ничего хорошего, может что-то случиться. — Ничего, мы всегда так ездим, — сообщил Джиён, не останавливаясь по пути к выходу. А Сынхён тормознул. — А ты не хочешь с нами? — Я? — мои глаза встретились с джиёновскими. Они ничего не говорили и не давали подсказок, просто лучились предоставляемым выбором, волей. — Я не люблю клубы и дискотеки. — А ты там часто бывала? — проницательно подметил Сынхён. — Нет… — Потому и не любишь. К тому же, — он наклонился ко мне с высоты своего роста, пахнув алкогольными парами, и, не придержав меня за локоть, потому что опять вовремя остановил касание (складывалось ощущение, что он вообще их избегает, прямых прикосновений кожи к коже), доверительно поведал: — Элитные клубы Сингапура — это нечто совершенно замечательное, там стоит побывать и оценить. — Не думаю… Джиён? — оглянулась я на него, считая, что он запретит мне подобное и мне не придётся отбалтываться от его друга самостоятельно. — Ты купила сегодня какое-нибудь классное платье? — вместо этого бросил он. — Переодевайся и поехали. — Я не… нет, я не поеду никуда, о чем вы? И вам лучше не надо. А если полиция остановит? — Сынхён хмыкнул. — Наши машины здесь останавливать непринято. Это моветон, — мужчина отодвинулся, поправив уложенные волосы. — И не надо тебе переодеваться. И так вполне нормально. Погнали. Я должна была отказаться. Я должна была остаться в особняке и лечь спать, пусть даже ещё не хотелось. Я не умела танцевать, почти как Сынхён, я терпеть не могла современную грохочущую музыку, особенно громкую, я с настороженностью относилась к скоплению народа, где все гуляют, отрываются и веселятся напропалую. Однако почему-то я оказалась именно там, где встретилось и перемешалось всё это. Что заставило меня согласиться и сесть в машину к Сынхёну? Уговоры? Я податливый человек, но не настолько, чтобы не уметь отрезать, когда что-то касается моих принципов. Но где-то тут и выяснилось, что принципа «не посещать дискотеки» у меня не было. А вот заставить себя не думать о Мино — был. И пока я сидела с этими двумя, слушая ахинею и пытаясь достойно вести беседу, я о нем забыла, а когда вот-вот могла оказаться одна — опять вспомнила. И вот, промчав по ночному Сингапуру, горящему, как Диснейлэнд, как новогодний супермаркет, как гирлянда на ёлке, я вошла в одно из зданий, охраняемых ещё снаружи четырьмя здоровяками в черныхкостюмах, после которых стояли двое тех, кого именовали «фэйсконтроль». Но у нас даже пригласительного не спросили, а то, что я простенько и незамысловато одета, никого не покоробило. Мы легко втянулись внутрь, приподнявшись по нескольким ступенькам в vip-зону, с которой открывался вид на танцплощадку, и к ней же вел другой спуск. Здесь был свой, верхний бар, куда не могли пройти просто так посетители снизу. У них там была своя стойка, но зато к сцене, на которой тряслись полуголые девицы, они были ближе. Я старалась не смотреть туда, разглядывая больше толпу, чем танцовщиц. Сынхён быстро канул куда-то, едва мы очутились на возвышении для избранных. Джиён остался со мной, и мы с ним прислонились к перилам, изучая контингент клуба, как заядлые тусовщики, сами уже уставшие от участия. Я-то пялилась без задних мыслей, разглядывая парней и девушек, их одежды, лица, манеру плясок, следя за передвижением потока к бару и от него, а вот Джиён… в его взгляде виделся опыт. Он будто никогда не смотрел просто так, всегда оценивал, приценивался, пытался прозревать насквозь, узнавать стоимость на глаз. Что-то в его повадке подсказывало, что это одно из обычных его занятий: присматривать и высматривать людей. Не так ли я оказалась в Сингапуре? Пусть даже по фотографиям, но как-то же меня избрали. Поскольку через орущую музыку длинными фразами общаться было трудно, я приблизилась немного к своему похитителю и решила излагать кратко: — Джиён! — позвать пришлось дважды, чтобы он обернулся и кивнул мне, показывая, что слышит. — Скажи! Пожалуйста! Кто нашёл меня? Как я попала сюда? По чьей воле? — прокричала я впритык к нему, и больше никто не мог нас слышать, звуковая завеса идеальная. — Божьей?! — засмеялся он, однако развернувшись, чтобы дать более развернутый ответ: — Мино нашел кандидаток по моей просьбе! — напрягал он голос, чтобы я услышала. — Около десяти, чуть больше! Из них я выбрал трех! — я мотнула головой, что разобрала и поняла. Вот как, значит. Они с Мино делили вину моей кражи напополам. Но всё-таки, больше виноват Мино? Или Джиён? Что ещё мне нужно знать о том, как судьба закинула меня в плен сутенеров и работорговцев? Что из этого как-либо поможет мне или принесет пользу? Ничего. Это уже пройденный этап, а потому лучше заняться будущим, на которое у меня ещё есть надежда. — Когда опять приедет Мино? — зачем-то спросила я. Вроде как забыть же его тут пытаюсь. — Скоро, не волнуйся! Я буду предоставлять тебе все возможности выполнить задание! — Мы опять вернули лица к танцполу. Я не видела там Сынхёна, куда он делся? Я осмелилась предположить вслух: — Твой друг балуется расширением сознания? — Иногда, — Джиён наклонился к самому моему уху: — Марихуана. Я тоже порой употребляю, но пореже. — Какой ужас… — прошептала я, и это собеседник мог лишь прочесть по губам. Рядом с нами возникла некая тень, и мы оба разошлись, оборачиваясь. Перед моими глазами стоял Сынри, чему я несказанно удивилась. Они поздоровались с Джиёном, пожав руки. Вот уж не думала, что в Сингапуре так легко встретить знакомые лица. Но всё логично, если учитывать, что люди одной национальности за границей пытаются сплотиться. Они корейцы, и их диаспора, несомненно, держится кучно. Я пропустила их деловые реплики, пока Сынри не заговорил обо мне: — Джиён, ну продай мне её на ночь, — в его глазах горела неподдельная похоть. Хотя без неё я видела его от силы один раз. — Хороша, чертовка. Особенно тем, что её всё время нельзя. — Ну, так не буду убивать её очарования, — улыбнулся главарь мафии. — Пусть остаётся недоступной. — Ты издеваешься… — Нет, имею на неё другие планы, — я вновь вспомнила начавшее забываться ощущение товарности. Я объект купли-продажи, и от этого так мерзко на душе. Всё-таки, несмотря на договор между мной и Джиёном, я не равный партнер ему, а всё так же его личная вещь. — Разрешишь хотя бы пригласить её на танец? — попросил он. Я замотала головой, демонстрируя своё нежелание. — Иди, потанцуй, — позволил мне Джиён, указав рукой вниз. — Я не против. — Я не хочу! Я не умею танцевать! — воспротивилась я. Сынри осмелел с позволения бандита и приблизился ко мне. — Брось, тут ничего сложного. Танец — это вертикальное воплощение секса, а разве в нем что-нибудь оказалось невыполнимым? — я загнано посмотрела то на одного, то на другого мужчину. Один знает, что я всё ещё девственница, а другой нет. И нужно ли ему докладывать? Тэян не дал мне сказать, но здесь Тэяна нет. А мне и самой уже не хочется тыкать этим фактом направо и налево. — Идём, — потянул он меня за руку и мы, под одобрительным взглядом Джиёна, вплыли в тесную толпу, где при всём желании нельзя было не сталкиваться друг с другом. Сдавливаемые со всех сторон, мы оказались совсем рядом, лицом к лицу. Сынри положил ладони на самую грань между талией и бедрами. Ещё сантиметром ниже, и можно было бы ударить по лицу за то, что меня пытаются лапать, но он не дошел до туда, и пришлось стерпеть. — Ну, как тебе живется? Осваиваешься? — Стараюсь ни к чему не привыкать, поскольку события непредсказуемы, — обтекаемо ответила я, перетаптываясь. — И всё-таки — как тебе секс? Вызвал отвращение или нашла в нем что-то для себя? — я замерла. Нет, я не в силах врать так долго и сочинять какие-то нюансы, о которых понятия не имею. Я глубоко вдохнула. — Дай слово, что никому не скажешь то, что я тебе сейчас скажу? — посмотрев мне в глаза с полминуты, Сынри верно думал, что я шучу, но когда понял, что я жду обещания, развеселился. — Даша, ты попала в мир преступлений, порока и продажности, где деньги правят бал, и пытаешься выбивать из кого-то клятвы и ждёшь честности? — поняв, что меня вот так просто не сломить в моих убеждениях, молодой мужчина мимикой изобразил легкую усталость и прижал меня к себе сильнее, якобы освобождая официантке за моей спиной проход, но когда она прошла, он не ослабил хватку. — Хорошо, мне всё равно некому дарить твои тайны. Валяй. — Я… я не переспала тогда с тем клиентом. И до сих пор ни с кем так и не спала, — я заявила об этом без гордости и хвастовства, всего лишь изложила данность. Только потому, что не умела врать, и не хотела этого делать. Пыл и огоньки в глазах Сынри разгорались и становились ярче и ярче. — Что же тогда Джиён от тебя хочет? Для себя готовит? — Нет, я ему самому вовсе не нужна, — подняла я голову вверх, найдя Дракона, но он не смотрел в нашу сторону. — Значит… всё ещё девственница, — подытожил Сынри и облизнулся. Его ладонь переползла ко мне на спину и, поднявшись, надавила между лопатками. Я уперлась ему в грудь, выставив руки и стараясь не прижиматься интимно. — Даша… — шепнул он мне на ухо. — Уговори Джиёна продать мне твой первый раз, а? Не своди меня с ума, я ненавижу то, что не могу получить. — А мне показалось, что обожаешь, — попыталась я отпихнуться, но он не дал. — Это двоякое чувство, оно совмещает в себе противоречие. — Я не буду уговаривать никого и ни в чем, — угадывая, что хочет сказать Сынри, я произнесла это сама: — Я знаю, что моя подруга не разочарована, и я тоже буду в восторге, но я не хочу и не буду заниматься сексом здесь. — А ты всё ещё думаешь, что вернешься домой? — Сынри хмыкнул и опять зашептал в самую ушную раковину: — А что если так: ты договариваешься о том, чтобы я лишил тебя невинности, а я взамен не только покупаю ночь, но и выкупаю тебя. И отправляю в Россию. А? Невинность за свободу. Я серьёзно, Даша.

— Прекрати! — разомкнула я, наконец, его руки и, «натанцевавшись», поспешила вернуться к Джиёну, распихивая людей.

Мертвец

Наша вычурная троица пробыла в клубе меньше часа после того, как мы с Сынри не договорились в танце о каком-либо продолжении этого действа. Я поднялась к Джиёну и молча, поскольку он не спешил разделять со мной своё уединение — а он создавал удивительное ощущение человека, абсолютно одинокого в толпе — стояла рядом, посматривая туда же, куда и он, или в другую сторону. В результате я поняла, что подразумевал Сынхён под танцами. Когда он возник вновь, вынырнув из пляшущего океана тел, он был ещё более под кайфом, чем до того. Ему всего лишь хотелось найти косяк, ради которого он сюда и прибыл. И он нашёл его. И теперь мы могли ехать обратно. За руль сел Джиён, я снова примостилась сзади, а веселящийся и беззлобно, но абсурдно бормочущий Сынхён размахивал руками на переднем пассажирском, подпевая своим басом песням, которые, по-видимому, нравились обоим друзьям.

Вернувшись в особняк, они пошагали в кинозал, собираясь продолжать пьянку и я, поскольку не имела таких намерений, да и не прониклась радостью от такого общества, пожелала им спокойной ночи. Сынхён запоздало пожелал того же, а Джиён, скупо кивнув, ничего не сказал и пошел к бару, не оглядываясь. Я уже жутко хотела спать и, не думая ни о чем, упала на кровать, скинув с себя одежду, и тут же уснула. Забывшая отключить будильник, я была разбужена им, хотя до этого просыпалась по привычке часов в восемь и отрубилась опять, уговорив себя, что ещё рано. Однако девять утра было в самый раз, и я стала переваливаться с боку на бок, чтобы постепенно открыть глаза и начать день. Мягкая и удобная постель, тишина, тепло и покой обманчиво окружали домашней безопасностью, и некоторое время я лежала, не думая вообще ни о чем, воспроизводя отрывки какого-то непонятного, нейтрального сна, вспоминая родителей и братьев с сестрами. Но потом постепенно реальность стала захватывать, и я переключилась на то, где нахожусь, и поблизости от кого. Мозг сопротивлялся сплошному негативному воплощению жизни вокруг, а в него входило и увиденное накануне: употребление спиртного и веществ, разврат, сомнительные уговоры Сынри и прочее, и взамен этого голова сама собой напомнила о Мино, как бы противопоставив его светлый, по сравнению с остальными, образ. Я встала и велела себе начать новый день, забыв о подобных мыслишках. Чем он лучше остальных? Такой же участник преступности, а то, что не заладилась его личная жизнь, не делает его тем, кому позволено портить чужие судьбы. Умывшись, приняв душ и одевшись, я вышла из спальни, гадая, нужно варить кофе Джиёну сегодня или нет? Если я уходила спать около двух, а они продолжали пить, то вряд ли он уже поднялся, а будить его негласно запрещено, сокрыто под просьбой не беспокоить его по собственному хотению. Я решила начать с того, чтобы убедиться, что они не разнесли полдома и хотя бы легли, а не «бухают» до сих пор. Не нравятся мне все эти жаргонизмы, но без них не выразить полной сути происходящего. Вырулив в коридор, издалека, над спинкой дивана, я увидела всё тот же бардак на столике, что и вчера, только увеличившийся в три-четыре раза. Сегодня горничную явно не ждать, так что нужно бы убраться самой, выбросить пустые бутылки, помыть стаканы и тарелки из-под закусок, протереть стол, вычистить ковролин, на который они наверняка хоть каплю, но пролили. Обходя диван, я уже тянулась к посуде, когда обнаружила на нём, открывшегося из-за спинки, лежащего плашмя, Сынхёна. Вздрогнув, я затаилась. Он лежал на спине, одна рука свисала, другая лежала на груди, лицо каменное, губы сомкнуты, как и веки, ноги вытянуты, и вся поза выражает какую-то потерю пластичности, отверделость. Подождав с минуту, не потревожила ли я его своими шагами, которые не пыталась сделать неслышными, я поняла, что не разбудила его, и продолжила задуманное: принялась прибирать. Приятно было отметить, что не такими уж они оказались и хрюшами, и под столом и вокруг него всё было неприкосновенно. Минут десять-пятнадцать я сносила вниз бутылки, тарелки и бокалы, споласкивала их и ставила на место. Когда брала последний, то он чуть-чуть соскочил с пальцев и, звякнув громко, но всё же уцелев, погрозил разбудить Сынхёна. Я опять застыла, обернувшись на него. Ни в одном глазу, даже не пошевелился. Последней ходкой вернувшись с влажной тряпкой для протирания стола, я стала коситься на Сынхёна уже более внимательно. Переставая осторожничать с шумом, я ждала, когда же он начнет приходить в себя? Нельзя же упиться до такой степени, что ничегошеньки не чувствуешь, хоть на голове пляши? Сколько ж нужно выпить, чтобы быть похожим на труп? Я сжала тряпку. Остановилась. Выпрямив спину я развернулась к лежащему на диване. В самом деле, он очень похож на мертвеца. Даже не по себе. Приглядываясь, я попыталась обнаружить дыхание, но грудь не поднималась, и рука на ней не двигалась. Никакого пьяного храпа. Ничего. Всё больше пугаясь, я приблизилась к мужчине и наклонилась. Никаких шелестов, посапываний и посвистов, свойственных спящим мужчинам — я по отцу и братьям знала, они не пили, но спали шумно. Как же так? А где Джиён, кстати? Не убил же он друга и смылся? Выпустив тряпку из руки, я отшатнулась. О боже, а если я одна в особняке с трупом?! Нет, что за ерунда, Сынхён не мертв — как так могло бы случиться? — Сынхён! — несмело позвала я, но никакого отклика, естественно, не последовало. — Сынхён! — повторила я чуть громче. Ни одна мышца не дернулась. Становилось по-настоящему страшно. — Сынхён! — положила я руку ему на плечо и потрясла его. — Сынхён! — заладила я и, проделав более уверенные движения и позывы, я выяснила, что тело передо мной никак не реагирует. Господи, он на самом деле умер?! Подскочив на ноги, я едва не схватилась за голову, сделав круг вокруг своей оси. Оглядев зал, я попыталась сообразить, что предпринять? Телефонов я тут никаких не знаю, да меня и не поймут на корейском, идти отсюда пешком неизвестно куда и сколько… Джиён! Вмиг забыв о том, что его не надо тревожить — не просто так ведь! — я понеслась туда, где были его покои. Я не решалась прислонить ухо к груди Сынхёна и послушать, бьётся ли там сердце? Если я не услышу и этого, меня охватит окончательный ужас, мне нужен кто-то рядом. Я подбежала к запертой двери, за которой предполагалось наличие хозяина особняка. Подняв кулак, и на секунду напомнив себе о том, что он может разозлиться, я всё же постучала. Потом ещё и ещё, и чуть громче. Хоть бы они все тут не вымерли! Кто знает, бывает ли в Сингапуре какая-нибудь подпольная алкогольная продукция, от которой можно откинуться, как у нас в России от паленой водки? Даже если он жив, вдруг ему там плохо, а он закрылся? Как вообще можно жить одному и запираться? Да мало ли что случится! Под мои тарабанящие стуки и крики «Джиён!» дверь всё-таки открылась. Он показался на пороге, недовольный, сонный, в одних трусах-шортах почти до колен. Я опустила кулаки и почему-то прошлась взглядом по его многочисленным татуировкам на теле. Язык прилип к нёбу от его угрожающего взгляда, совершенно не такого улыбчивого, как вечером. Как по-разному он умеет смотреть! — Что случилось? — прохрипел он и тут же покашлял в кулак, возвращая голос. — Там Сынхён… он не приходит в себя. Мне кажется, что-то случилось, — еле выговорила я, боясь, что мы двоём обнаружим именно то, что я подозревала. На лице Джиёна нарисовалось нешуточное беспокойство. — Где он? — тотчас двинулся он и я поспешила вперед, указывая, что мужчина там же, где и был. Мы вошли в кинозал и, теперь оба, нависли над диваном, на котором всё так же, покойником, лежал Сынхён. — По-моему, он не дышит, — дрожащими тонами выдавила я из себя. — Черт, — Джиён подсел к другу и взял его за запястье, нащупывая пульс. Потом обернулся ко мне через плечо. — Ты что, грохнула его? — Я?! — ахнув, я даже отступила на шаг. — Господи, да ты что?! — я перекрестилась. — Как я могла? Я встала, а он лежит вот тут, вот так… — слезы стали набегать на глаза от нервов и беспокойства. — Что с ним сделалось? Почему? — Я надеялся, что ты мне расскажешь… — Джиён поднялся и посмотрел на меня драконьим прищуром. — Когда мы расходились под утро, он был в совершенном порядке, — будто вспомнив о том, что пил и только что встал, он пригладил волосы, разлохмаченные по бокам. — Может, сердце остановилось от наркотиков или большого количества спиртного? — предположила я, косясь на Сынхёна. Находиться рядом с тем, чья душа нас уже покинула, очень не комфортно. Меня начало трясти. Я должна была бы радоваться, что один из мерзавцев скончался, но меня одолевали сожаление и раскаяние, что я не смогла ничем предотвратить этой трагедии. — Это было для него не так уж и много, — Джиён вновь подозрительно вперил в меня взор. — Разве что его отравили? — Да… да как бы я смогла? Ты что?! — я молитвенно сжала руки. Всегда всем доверяющая и привыкшая верить на слово, я осознала, что эти люди не верят никому и ничему, и если им что-то взбредет в голову, то я на это никак не повлияю. Меня посадят за убийство? Или он убьёт меня за товарища сам? — Я не говорю о том, что не способна убить кого-либо, но, Джиён, где бы я взяла яд? Пожалуйста, не думай, что я тут пытаюсь навредить тебе, вам… — Ладно-ладно, — отойдя от дивана, он сел на кресло напротив и указал мне на соседнее. — Успокойся и присядь. — Ты не вызовешь скорую помощь? — удивленно послушалась я. — Как я могу? Вдруг всё-таки какой-то криминал? — он дотянулся до бутылки с виски и, раскупорив её, подставил себе стакан, принявшись наливать, чтобы опохмелиться. — Нет, нам с тобой нужно избавиться от трупа. Мы скинем его с пирса, на корм рыбам. Поможешь? — У меня не нашлось слов. Под мерное журчание льющегося виски, я онемела. Это же его лучший друг! Это вот такие почести он ему собирается воздать? Сегодня пьёт вместе с человеком, а завтра может выкинуть его и забыть? — Чего молчишь? Поможешь? — Я… я… — не находясь, что сказать, я готова была подставить ещё один стакан и попросить налить мне. Если Джиёну всё это нормально, то мне вот-вот станет плохо. Заметив боковым зрением движение, я повернула голову и дико взвизгнула от того, что Сынхён, не открывая глаз, резко сел, сложившись пополам. Джиён по левую руку засмеялся, поглядывая то на меня, то на приятеля. — Ну хватит орать-то, — сквозь веселье попросил он, и я поняла, что всё ещё голошу от ужаса. Губы сошлись. — Мне нужно в туалет, — произнес загробным басом Сынхён и, всё так же, с закрытыми глазами, опустил ноги на пол, поднялся, вытянул вперед руки, как зомби, и потихоньку поплелся прочь. Шокированная и едва ли не плачущая, я смотрела ему в спину, не ощущая себя от пережитого кошмара и облегчения, наставшего позже. — Эх, Даша, Даша, — вздохнул рядом Джиён. — Это называется — мертвецки пьян. Неужели ты не могла сама пощупать пульс и понять, что с ним всё в порядке? — Я так испугалась и растерялась… — бесцветно промямлила я, обернувшись к нему. — Но это было забавно, правда, — улыбаясь, он отпил виски. — Я не удержался, чтобы ни посмотреть, как ты поведешь себя в такой ситуации. Жаль, я так и не услышал, была ты готова мне помочь или нет? — А ты серьёзно выбросил бы тело друга вот так вот? — Если бы от этого зависела моя жизнь и сохранность? Да. И он сделал бы то же самое, — Джиён пожал плечами, полоская во рту горячительную жидкость. — Живые мертвым уже ничем не помогут, а мертвые живым могут, так что никто на это не обидится, — я попыталась вдуматься в это. А у нас ставили свечи за упокой, поминки и всё тому подобное. Считалось, что живые всё-таки влияют на существование умерших на том свете. Это если верить в тот свет, конечно, чего не делал Джиён. Он верил только в то, что видел, как я поняла. — Если что-то подобное повторится, — начала я, сменив тему. — Если случится что-то серьёзное, я честно, правда, не хочу и не буду пытаться убить никого из вас. Я не смогу. Убийство — самое страшное, что можно сделать. — Сможешь, Даша, сможешь, — пронзительно посмотрел мне в глаза янтарно-карий взгляд, под которым я начинала ёрзать и теряться. — Ты мало здесь пожила, в Сингапуре, в этом мире, в реальности, суровой и беспощадной. Однажды, — кто знает? — когда будет выбор либо ты, либо тебя — ты поймёшь, что убить кого-то не так уж и трудно. — Лучше погибнуть, — покачала я головой, — Чем загубить свою душу, — ухмылка в ответ мне совсем не понравилась. Она была далека от его дружелюбной улыбки. Передернув плечами от странного холодка по спине, который образовывался, когда Джиён начинал на меня долго смотреть, я встала. — Сварить тебе кофе? — Сынхён вошел обратно, уже с распахнутыми веками и держась за голову одной рукой. — Не надо, я сам, — мужчина встал, похлопав по плечу вернувшегося товарища, упавшего на диван снова, только теперь в сидящую позу. — Принесу тебе что-нибудь от похмелья, не умри ещё раз тут. — Что-то меня не хило нахлобучило, — Сынхён откинул голову назад, потряс ей, потёр веки и переносицу. Джиён медленно ушел. — По-моему, я не выспался. — Ты так крепко спишь, — заметила я, устыдившись признаться, что приняла его за покойника. — Да, бывает. Пушкой не разбудишь, — мужчина опустил взгляд и увидел бутылку виски. Подтянул её к себе, изучал с минуту, гадая, употребить или нет, поморщился, отодвинул. — Хорошо мочевой пузырь работает не автономно, а заставляет подниматься и идти, — до меня дошло, что Джиён принялся журчать алкоголем только из побуждений активизировать друга. Хорошо же он его знал! Но мысль о том, что он не устроит достойные похороны тому, если с тем случится беда, меня не покидала. — Как считаешь, Джиён только женщин не ценит, или друзей тоже? — спросила я его. Сынхён остановил на мне немного изумленный, но потеплевший и образумившийся взгляд. Дурь выветрилась. — Боюсь, у нас с тобой разные понятия цены, стоимости и приоритетов, поэтому мне трудно будет объяснить тебе, что как на самом деле. — Попробуй. Я хочу понять вас, этот ваш образ жизни… не участвовать в нем — для себя я не могу такого принять, но понять — да, мне хочется, — я заговорила тише, поддавшаяся движению ладони Сынхёна указавшей, что надо говорить аккуратнее. Мужчина вздохнул. — Тут нечего особенно понимать. Это опыт, от которого ты либо умнеешь и становишься ушлым, либо ничего не осознаёшь, никаких уроков судьбы, и будешь стерт из-за глупости. Джи не верит в дружбу, но дружить умеет. — Так бывает? — удивилась я. — Говорил же, объяснить трудно, — Сынхён оглянулся назад, убедился, что никто не идет, и вернул внимание ко мне, закинув ногу на ногу, по-мужски, щиколоткой на колено. — У него был друг детства, с которым они выросли с малых лет. Они десять лет были лучшими друзьями, хотя Джиён был разгильдяем, а приятель его — пригожим и порядочным. У Джи девушки были, наверное, лет с шестнадцати, а этот вдруг завел первую после двадцати. Естественно, сразу любовь, всё серьёзно и тому подобное, разговоры о свадьбе. А тут выпал день рождения Джиёна. Он ожидал друга, а тот, заехав на вечеринку и вручив подарок, сказал, что не может остаться, потому что его девушка считает его компанию разпиздяями и блядунами, так что он должен держаться от них подальше или, по крайней мере, не задерживаться с ними, потому что они недостойны его общества. Несмотря на уговоры Джиёна, что нельзя вот так кидать друзей из-за слов новоиспеченной пассии, с которыми прошел полжизни, друг развернулся и уехал. Между ними появился конфликт, который только ширился, потому что приятель продолжал бегать на задних лапках перед невестой, теряя уважение Джиёна, в результате, когда они вышли на прямой разговор, тот сказал, что баба ему дороже, чем друг, ведь с ней же ему строить семью и жить всю оставшуюся жизнь (ну и любовь, естественно!), так что, если тот настоящий друг, то должен всё понять, принять и поддержать. Джиён понял, что ради пизды кидать друзей — низко, принял решение не восстанавливаться в университете, из которого его поперли за плохое поведение, потому что он начал буянить из-за всех этих событий, и поддержал мафиозную группировку, с которой и уехал в Сингапур. Друзей он завел новых, но ты же понимаешь, что дружить до того, как столкнулся с предательством — это одно, а дружить после предательства — совсем другое. — Но… почему он не попытался понять друга и поговорить ещё раз? — нахмурилась я. — Ты считаешь, это должен был делать Джи? С той-то стороны кукушечка от любви съехала, было не до воссоединения с другом. Да и разве осознают такие люди, что поступают неправильно? Никогда. — А… тот друг — он до сих пор женат на той девушке, ради которой бросил Джиёна? — Шутишь? — Сынхён усмехнулся, завертев в пальцах пустой бокал. — Они и не были женаты. Повстречались. Расстались. Потом у него были ещё девушки. Потом он женился, но на другой. Сейчас разведен. — А Джиён? Возненавидел после этого женский род? — поняла я, что ссора с лучшим другом сыграла куда большую роль в становлении его личности, нежели какие-то любовные страдания. — Да нет, с чего ты взяла, что он его ненавидит? — мужчина откинулся назад, выпустив бокал. — Скорее он просто перестал верить в неисчерпаемость людских чувств. Хотя, может и раньше не верил, просто получил визуализацию тайных подозрений о том, что подлец живет в каждом. — Но в нем же не жил до тех пор! — воспротивилась я. — Может, просто крепко спал? — захохотал Сынхён. И я подумала, что так и есть, вспомнив, как похож он был полчаса назад на нежильца. Иногда внутри нас что-то может быть как будто мертвым, отсутствовать, не жить, но выясняется, что оно всего лишь глубоко спит, настолько глубоко, что можно и не заметить это, но рано или поздно оно проснется, знать бы, как активизировать. Не значит ли это, что в каждом спит не только подлец, но и добряк? С одинаковой вероятностью в душе живет злодей и доблестный рыцарь, и нужно знать, кого ты будишь, и каким образом это делается. Со стороны лестницы появился Джиён, несущий на подносе три чашки: себе с кофе, Сынхёну с каким-то лечебным зельем, и мне с чаем. Мне приносит чай глава сингапурской мафии?! — Звонил Тэян, — поставил поднос на столик Джиён. — Надо с ним порешать кое-какие дела. Вечером заедет, — почему-то многозначительно посмотрел на меня Дракон, и я подумала, что этого мне ещё не хватало…

Доверие

Завтрак в компании этих двоих вышел странным. И немного забавным, наверное. Поскольку чай мне был принесён, то я не могла вывернуться из их общества, и вынуждена была сидеть и вновь присутствовать при их разговорах, анекдотах, обсуждении непонятных мне толком дел. Единственное, что я понимала — что деятельность их вне закона. Они договариваются с какими-то людьми о перевозках, о приёме товара, об оплатах и встречах; говоря о бизнесе и «компаньонах», мужчины смеялись над какими-то типами, называя их по именам, и понимая друг друга. Когда они произносили «товар», я никогда не могла знать, о чем идёт речь: о наркотиках, об оружии, о бананах, тонне морской рыбы, предназначающейся на экспорт или в здешние рестораны, или людях-рабах. Для Джиёна товаром было всё, что могло продаваться. Иногда казалось, что он и себя спокойно отнесёт туда же, только его сдерживала уж очень высокая оценка себя. Таких денег, чтобы купить его, пока ни у кого не нашлось. Я старалась украдкой глядеть на него, думая о рассказе Сынхёна. После предательства лучшего друга жизнь не может видеться в прежнем цвете. Сильно ли надломило это Джиёна? Был ли он жертвой и заслуживал ли оправдания хоть в чем-то? Ещё не ответив на этот вопрос для себя, я испытала к нему зарождающееся тепло. Мне было обидно за него. А как бы пережила я, если бы меня бросил близкий человек? Подруги у меня были, но не такие сродненные, как члены моей семьи. Если бы меня предал брат, или сестра, или мать с отцом, стала бы я смотреть на мир иначе? Разумеется, стала. Даже уповая на Бога и прощая за такие поступки, что мы можем сделать с появляющимся предубеждением и разочарованием? Если бы от меня отреклась мать ради чего-то, пусть даже ради другой сестры… Нет, это я бы поняла. Ситуации бывают разные. Какой же пример себе привести? Ну, допустим, брат сказал бы, что друзья ему дороже, чем семья, ушел бы от нас. Изменило бы это меня? Я бы пыталась вернуть брата, образумить. Всё равно бы его любила. А если бы это были хорошие друзья, и ему с ними интереснее, то в чем его было бы винить? Правильнее было бы пожелать счастья, а не вмешиваться. Другое дело, если бы это была плохая компания, которая его портила… Всё-таки важна полная картина, что и из-за чего происходит. Да, наверное, я бы простила брата и отпустила. Я бы не изменилась сама… Ложь. Разве не задумалась бы я после этого над тем, а не поступит ли так же однажды и второй брат? Именно в этом и была бы перемена. Я бы простила одного, но ценой того, что перестала бы верить другому. Вот что происходит с людьми. Кто-то делает им больно, и после этого они уже не позволяют этому повториться. А то и начинают делать больно сами. Вот о чем говорил Сынхён — приобретается опыт, либо тебя сожрут. Господи, кого я слушаю?! Разве справедливо судить по одному человеку об остальных. Нельзя, нельзя позволять в себе жить этому чувству всеобщего отвержения, презрения. Вот же, у Джиёна есть новые друзья. Неужели он с ними совсем иной, чем с тем, своим первым другом? — О чем задумалась, Даша? — вырвал меня Драгон из глубоких рассуждений. Я встрепенулась. — Да так, ни о чем… — Что ты её дергаешь? Может, она молилась. — предположил Сынхён и, морщась, допил то, что принес ему товарищ. — О спасении души? — улыбнулся Джиён. — Тогда за нас тоже попроси там у своего босса. — А ты веришь в существование посмертного наказания? — уточнила я. — Нет, но я верю в то, что я существо одушевленное, поэтому замолвленное словечко за меня в любой сфере лишним не будет, — он беззлобно засмеялся, переглянувшись с Сынхёном, удовлетворенно выдохнувшим после лечебного зелья. Похоже, что похмелье начало его отпускать. — А ты, стало быть, веришь в жизнь души после смерти? — Ну… да, — неуверенно подтвердила я, пытаясь понять, что конкретно он подразумевает под этим. — Все мы будем в раю или аду после смерти. Грешники попадут в ад, а праведники — в рай. — И что мы будем делать в раю? — сказал он так, будто у него был хоть единый шанс. — Грешить в своё удовольствие? — Нет, как же можно… — начала я, но была перебита Сынхёном: — Стрелять из ствола по дедкам, померевшим девственниками, насиловать невинных монашек и пить из алкогольных рек. Мне нравится. А в саду Эдемском растут маки? Или хотя бы конопля? — Да нет же, в раю нельзя так себя вести, — убежденно отчиталась я, и запоздало задумалась. А, правда, где взять свод правил поведения райского? — Это же всё грехи. За это должны выгнать в ад… — Погоди-погоди, — удивился Джиён. — То есть, по христианским стандартам, нужно всю жизнь лишать себя удовольствий, избегать наслаждений, поститься, блюсти целомудрие, чтобы попасть в место, где всё равно нельзя делать то, чего хочется? И там угодить в вечность аскетизма? — Ну… — вновь протянула я, теряясь. Что ответить-то? — Человек должен понять, что порочные удовольствия — они не истинные, это всё соблазны, изобретенные дьяволом, чтобы заманить нас в ад. Настоящее счастье — это непорочность, когда ты чист и не совершаешь плохих поступков. — Если это настоящее счастье, то почему дьявол соблазняет людей не им? — воззрился на меня Джиён. — Я не знаю, — вынуждена была сдаться я. Откуда мне было знать, почему человечество тянется к порокам, когда очевидно, как нужно жить правильно и в добре? — Мой отец, наверное, лучше бы объяснил, я не настолько сведуща… — Даша, мы же не в детском саду, давай не будем призывать на помощь родителей, — усмехнулся мужчина. — Ты взрослый человек, и если во что-то веришь, то должна понимать это сама, и обосновывать это. Иначе во что же ты веришь? Сама не знаешь во что? — Вера и разум — не одно и то же, — твердо заявила я. — Порой они противоречат друг другу. И это нормально. — Верую, ибо абсурдно. Тертуллиан, — произнес Сынхён, подняв палец вверх. В который раз удивляюсь, что эти преступные бандиты далеко неглупые и просвещенные личности. А Сынхён подтвердил моё давнее замечание, что глубокомысленные и философствующие люди склонны к наркомании. У меня в университете была пара ребят, которые баловались травкой, при этом учились одними из лучших, являлись творческими индивидуальностями (не постесняюсь их так громко назвать) и с ними всегда было о чем поговорить. — Достоверно, ибо нелепо, несомненно, ибо невозможно, — дорассказал он какую-то часть, которая была мне неведома до этого момента. — Хорошая отмазка, — посмотрел на нас Джиён. — Обозначить догматы, как полный бред и признать это законом, чтобы никто даже не начинал вдумываться. Отличная промывка мозга. С тем же успехом я могу верить в гладкопушистых жирнохудых мамонтозавров, и организовывать в их честь религиозную общину. Или всё-таки мы доживем до того времени, когда Толкина признают пророком бога Эру Илуватара^[4]? — Неуместный пример, ведь это Толкин создатель своих персонажей, а не… — Даша, — остановил меня Джиён шепотом и наклонился вперед, заговорщически расплывшись. — Никакая здравая мысль в связи с этим не проскакивает в твоей светлой голове? — О чем ты? — я воспроизвела в мыслях то, на чем он меня прервал. Создатель своих персонажей, а не наоборот. Ах, вот куда он клонит! — Иисус не сочинял Бога, как и Моисеей, и Авраам до него. Бог посещал их. — А почему он сейчас никого не посещает? — прищурились темные глаза, по-змеиному блеснув. — Не знаю, откуда мне могут быть ведомы Божьи планы? — едва не начинала я злиться. Я должна хоть как-то убедить его в том, что вера нужна, что есть неприкосновенные и чистые вещи, нетронутые тленом, что надо думать о душе. — Может, потому что мир стал грязен и нет достойных людей? — А во времена Содома и Гоморры он утопал в святом изяществе? — захохотал Джиён и его поддержал Сынхён. Я раньше знала, что первым нервничать начинает тот, у кого нет доводов, и кто начинает сомневаться. Раньше со мной такого не бывало, но теперь оно подступало. Глава мафии немного успокоился. — А что, если Бог покинул Землю? — Он не может нас покинуть. Частица Бога в каждом из нас. — И что она собой представляет? Душу? — Возможно, — несмело пожала плечами я. — Что бы это ни было, оно в нас есть, оно есть любовь. — Бог един, бессмертен и вечен, я прав? — вдруг уточнил Джиён. Я коротко кивнула. — То есть, если в тебе его часть, то она не родилась одновременно с тобой? Она же часть вечного, — я не стала кивать, просто слушая. Его рассуждение было логичным, и именно тем противоречило вере. Она логике не поддавалась. — Значит, она не может и умереть, когда тебя не станет. Куда ей деваться? Вернуться к единому или перевоплотиться в другое тело? — меня поставили в тупик. Оба варианта никак не укладывались в христианскую концепцию, и это я понимала всем своим существом. — Молчишь? — Джиён улыбнулся шире. — Признавая первое, ты соглашаешься с тем, что никакой отдельной тебя после смерти нет, и нечему попасть в ад или в рай. Или, если уж на то пошло, часть Бога никак в ад не попадёт, а раз тебе оно присуще, то оно, что ты не делай, утянет тебя в твой рай автоматически. А если ты признаешь второе, то признаешь реинкарнацию и переселение, что отрицает христианство, я прав? — Меня обезоружили. Я никогда не запасалась артиллерией аргументов, не предполагая, что она когда-либо понадобится. Но вот миг настал, и я растоптана в своих попытках, неумелых и слабых. Я больше чувствовала, чем знала, но разве чувства словами донести? Джиёну было проще. Он умел хорошо говорить, а поскольку чувствовал явно мало, то его нельзя было и сбить с толку. Что я должна была сказать, что божественная сущность покидает нас, едва мы испустим последний вздох? Я кивнула. — Брось давить на Дашу, что ты к ней пристал? — поднялся Сынхён. — У нас ещё дела есть. Давай собираться. — Ладно, я увлекся, — поднялся следом за ним и товарищ, но на меня смотреть не перестал. — Сейчас быстро приму душ, и мы уедем на весь день. Тэян, скорее всего, приедет до нас. Поскольку ему должен будет кто-либо открыть, то я оставляю ключи от дома тебе, — сказал он мне. Я невольно округлила глаза. — В твоих руках будет свобода. Сможешь выйти, сбежать, добраться до посольства, если найдешь его. Но я, вопреки всем этим твоим возможностям, доверяю тебе свой дом, ключи от него, и надеюсь, что ты останешься здесь, и я найду тебя на месте, когда вернусь, — Джиён сделал шаг и победно подмигнул. — Верю в это, ибо абсурдно. Остаться добровольно там, откуда мечтаешь сбежать, когда имела все карты в руках, чтобы умчать подальше. Несомненно, ибо не возможно, так? — обернулся он к Сынхёну. Тот, не слушая, согласно помотал головой. Джиён вернул внимание ко мне. — Докажи же мне, Даша, что вера в абсурдное оправдывается. К своему ужасу, или стыду, я поняла, что сделаю именно так: останусь здесь, несмотря на то, что меня оставили без присмотра, и я могла бы уже вечером быть под прикрытием русских дипломатов и консулов. Что движило мною в этот момент? Проникновение личностью Джиёна, приезд вечером Тэяна или ожидание очередной встречи с Мино, которого я должна была вновь обаять жизнью? Я не могла сказать точно и сама. Сегодня огромный особняк в собственном распоряжении воспринялся немного лучше. Избавившись хоть и не от неприятного, но напрягающего присутствия двух мужчин, которые по отдельности были более выносимы, чем вместе, я расслабилась и принялась ходить по комнатам. Гахо и Джоли иногда присоединялись ко мне и бегали рядом, потом уносились прочь, и возвращались через некоторое время. У них в доме было место для собственного туалета, и за чистотой его, как я поняла, не брезговал присматривать и сам Джиён. Однако нынче тут была я, поэтому принялась убираться там, где находила непорядок. Комнаты владельца виллы я обнаружила открытыми. Нерешительно потоптавшись на пороге, я всё-таки вошла в них и огляделась. И компьютер, и ноутбук имелись. Включить их? А если я не разберусь, что там куда, ведь программы могут быть на пароле, как и доступ в интернет. Да и может не быть интернета. Заметит ли Джиён, что кто-то побывал в его личных апартаментах, и рассердит ли его это? Ведь он сам отдал мне всё во власть до возвращения. Я провела рукой по дизайнерской мебели, выполненной по заказу — сомневаться не приходилось. Обнаружила несколько ящиков с замочными скважинами. Потянула их — они были закрытыми. Что он в них хранит? Документы? Пистолеты? У таких, как он, наверняка есть сейф. Мне было неинтересно пытаться рыться в его вещах. Я всего лишь хотела бы выйти на связь с семьёй. Что они думают о моей пропаже? Что меня уже нет в живых? Нет, я знала свою маму, и отца. Пусть пройдёт ещё хоть пятьдесят лет, они будут ждать моего возвращения, молиться и надеяться на то, что я жива и в порядке. И всё, на самом деле, пока было так. Синяки от побоев сошли, кошмар той ночи почти забылся. Другие девушки, попадающие в такие же ситуации, как долго они продерживаются и спасаются ли? Разве то, что я до сих пор не изнасилована и не убита, не чудо? Разве можно после этого не верить в справедливость и силу молитв, которые читали за меня родители? Я подошла к ноутбуку и провела по нему пальцем. Открыть и включить? Постояв немного и подумав, я решила, что спрошу разрешения на подобное действие у Джиёна, когда он вернётся. Если человек привык к тому, что все всё делают за его спиной, если постоянно готов отражать неожиданные удары, то чем его можно удивить? Абсолютной честностью, совершенной предсказуемостью и тотальным отсутствием подлости. Услышав звонок, я сбежала на первый этаж, поскольку смотрела на втором телевизор, найдя знакомый американский фильм на одном из каналов. Китайского (или какого там? Тамильского?) дубляжа я не понимала, но зато знала суть сюжета, поэтому смотрела вроде как нечто доступное. Конечно, можно было бы смотреть телевизор на кухне или в зале на первом — электроники хватало повсюду, но мини-кинозал мне понравился, и я решила воспользоваться его благами. Ключ, которым я закрылась за Джиёном и Сынхёном, по-прежнему был в замке, а я всё ещё была по эту сторону двери. Чудеса? Абсурд. Это становилось основным обозначением моего присутствия и обитания здесь. За порогом, как и ожидалось, стоял Тэян. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. — Привет, — первой поздоровалась я. — Проходи, Джиён, наверное, вот-вот приедет. — Он оставил тебя в одиночестве? — тихое изумление Тэяна читалось на его лице. — Да, мы пришли пока к договору, что я не сбегу, — договор был не озвученным, но я посчитала его подписанным. — А приступы попыток суицида тоже кончились? — я смущенно опустила глаза. Прямо сейчас, сей же миг, суньте мне яд, револьвер или бритву — я не наложу на себя руки, не смогу. Но окунись я опять в тот страх неизвестности и предвкушение мук, всё вернётся, кто знает? Однако в мире и покое дома Джиёна тот фрагмент с самоубийством меня смутил. А если бы не он, отнеслись бы ко мне так, как относились пока что? — С тобой всё в порядке? — как бы между делом спросил Тэян. Беспокоится обо мне? — Да, если ты о том, сделал ли со мной что Джиён, то он ничего не делает. Я просто живу тут, убираюсь, готовлю. — И всё? — на этот раз Тэян не стал скрывать ошеломленность. — Он не водил тебя ни к какому клиенту? — Нет, — покачала я головой. — И сам не воспользовался тобой? — подобное не представлялось моему бывшему (по совместительству вновь потенциальному) сутенеру. Когда он вёз меня сюда, то был уверен, что невинной меня уже не найдет, если вообще найдет когда-либо. И вот, я целая, невредимая, всё та же. — Даже не собирается, — подошел тот момент, который невольно должен был настать: Тэяну стало интересно, зачем же я здесь? Могу ли я сказать, что ради Мино? Имею ли я право разглашать планы Джиёна? Мне показалось, что нет. — Зачем же ты здесь? — так и спросил мужчина. — Уволилась горничная. А ведь удобнее, когда прислуживает кто-то, кто понимает твой язык. Я подошла по параметрам порядочности и знаний, — выкрутилась я. Или думала, что выкрутилась. — Ты не умеешь врать, Даша, — Тэян сел на край дивана в холле. — Всё, что ты назвала, так притянуто и глупо, что даже будь я тупее в два раза, и то бы понял, что замешано что-то ещё. В чем же дело? — Ни в чем, — не выдержала я и отвела взгляд. Мужчина с сочувствием криво улыбнулся. — Хорошо, я понял. Вы о чем-то договорились с Джиёном. Вернее, ты думаешь, что договорились, — он поднялся и подошёл ко мне, такое ощущение, что сначала желая взять меня за руку, но потом передумав. Я уже не чувствовала с его стороны такой сексуальной энергетики в свою сторону, какая была ещё два дня назад. Он нашёл себе другую фаворитку в притоне? Привезли ли туда ещё каких-то девушек? — Даша, я не должен этого говорить, но я скажу: никогда, ни в чем не доверяй Джиёну. Никогда. Не связывайся с ним. Не верь ему. Он играет с людьми. Развлекается. Он ничего не делает просто так. Если он что-то предлагает, значит, это несет ему какую-то выгоду, а если выгоды не несет, значит, в конце он поступит неожиданно и не так, как обещал. Значит, был тайный умысел. Ты поняла? — я посмотрела на Тэяна. Да, я думала так же, и фактически ненавидела Дракона, но за последние сутки… Люди не рождаются порочными, а становятся ими. Их можно и нужно исправлять. Я не могу отречься от своей цели: пробудить добро в нём. Я должна спасти его от зла, которое убедило Джиёна в том, что оно выигрывает. — Сынхёнсказал… — О, этого типа вообще лучше не слушать! — развел руками Тэян, махнув после правой вверх, как бы выметая имя Сынхёна. — Я его уважаю, его многие уважают. Но, черт возьми, Даша, ты моргнуть не успеешь, как окажешься полной дурой. Фильтруй всё, что они скажут. Это мой последний тебе дружеский совет. — Как там Вика? — сменила я тему, не желая позволять себя отговаривать. Крепость моих убеждений всегда защищала меня. Если я решила, что покажу пример, к которому нужно стремиться, то я это сделаю. — Да ничего. Вчера обслуживала очередного клиента, — Тэян увидел отвращение и сожаление на моём лице и хмыкнул. — Пыталась немного возмутиться, но получила от меня слегка и успокоилась. Обвыкается. — Чудовище, — яростно прошипела я на русском. — Хватит там заговоры на своём невнятном талдычить, — попросил мужчина, и мы услышали, что подъехала машина. Джиён вернулся домой. Без Сынхёна. Это меня порадовало. С одной стороны, я понимала, что этот высокий, часто неадекватный брюнет умеет запутывать, но с другой, то, в каком он состоянии больший отрезок времени, разве позволяет плести интриги и хитроумные заговоры? Ох уж этот лукавый мир мужчин. Как в нем только умудриться выжить?

Единство

Тэян уехал достаточно быстро. При Джиёне он со мной не говорил, решил с ним какие-то свои дела и отчалил, скорее всего туда, где я была совсем недавно, и куда мне вновь светило вернуться, если я не выполню просьбы своего владельца. Почему Тэян считал, что тот обманет? Какой ему в этом смысл? Выгоды — никакой, забавы — тоже мало. Я крутила так и этак предупреждение, дарованное мне, но не могла найти ему обоснования и подтверждения. Чтобы не путаться под ногами и не выглядеть неприкаянной, я ушла на кухню готовить ужин, и за этим занятием рассуждать обо всем. Через несколько минут Джиён вошёл следом, не сказать, что инспектируя, но поглядывая, чем я занимаюсь.

— Ну, как тебе Сынхён? — спросил он и прошёл к столу, сев на угловой кожаный диванчик. — Сынхён? — не оборачиваясь повторила я. — В каком смысле? Внешне или по поведению? — Вообще, — я услышала доставаемую сигарету. Хотела попросить не дымить в доме, но вовремя остановилась. Это его дом. И даже я пока что принадлежу ему, хотя это и нарушает любое международное право о свободах человека. Но теория — это одно, а по факту в нашем мире цивилизация мало где шагнула дальше древности. Материально развиваемся, в отношениях же между собой стоим на месте. — Он странный, — работая ножом, пожала я плечами. — Я не понимаю, зачем он доводит себя до такого состояния? Он выглядит очень умным мужчиной, способным осознать вред наркотиков, однако употребляет их… — Это от скуки, — Джиён закурил и замолчал. Я повернулась и посмотрела на него. — Губить себя от скуки? Ничего себе развлечение! — Если ты не заметила, то все развлечения сводятся либо к тому, что губишь себя, либо к тому, что губишь других. — Неправда! Есть и другой вид развлечений: прогулки, книги, беседы с друзьями, спорт. Это никому не вредит! — Джиён устало посмотрел за окно, на горизонт. Он даже не хотел спорить. По нему было видно, что он просто не считает перечисленное мною весельем. Я поняла, какую разницу он делает между моим списком и их. — Ты хочешь сказать, что от этого не получают непосредственного физического удовольствия? — Ты уже начинаешь сама соображать, — улыбнулся он и вернул взгляд в кухню, и на меня, как на предмет её интерьера. — Да, есть сотни вещей, которыми можно занять себя, но нормальное расслабление, удовлетворение и наслаждение дают лишь секс, выпивка, травка. — Ты говоришь только о теле, а душа от этого ничего не получает. Душе нужен иной досуг. — А-а, — протянул Джиён. — Ты всё о ней, об этой невидимой субстанции, существование которой не доказано. — Как это — не доказано? А за счет чего же мы живем? — насупилась я. — Сердце, мозг, еда, воздух, вода. Мы биологические организмы, Даша. — Ты даже не хочешь попытаться поверить в её реальность! — А ты даже не пытаешься задуматься, чтобы аргументировать свою веру, — выдохнув клуб дыма, наркоторговец и рабовладелец продолжил: — Ты можешь обвинять несовершенство мира в своих и чужих бедах, но большинство виновато во всем само, из-за своей глупости и вот такой же безотчетной доверчивости. Приведем простой пример, не связанный с религией. Скольким женщинам на земле мужчины говорят, что их любят? Каждой второй. Большинство из них тут же верят этому и отдаются. А были ли какие-то доказательства любви? Что-то подтвержденное фактами? Допустим, в течение какого-то времени тратимые деньги, ухаживания, преданность, помощь. Нет. Более того, этот объяснившийся может начать бить эту бабенку, пить и не слушать никаких её просьб, брать у неё деньги, изменять ей. Но потом он снова говорит «я же люблю тебя!», и всё, баба поплыла и простила. Вот она, сила неаргументированной веры. Ты опять скажешь, что чувство не должно никак быть связанно с материальным? Что физически человек может вести себя, как тварь, не тратиться и не делать подарков, но любить? Что это, как не дебилизм, Даша, скажи мне? Религия — это ответвление политики, а вся политика направлена на манипуляцию массами, а кем удобно манипулировать, как не наивными простачками, которых убедили в том, что ничего — вообще ничего — не нуждается в уликах и доказательствах. Такие как ты отпускали бы на свободу серийных убийц, если бы они говорили «простите, я обещаю так больше не делать». Голову, Даша, включи голову. Сначала покажется тяжело, но потом привыкнешь и обнаружишь, что жизнь становится легче, потому что не вляпываешься в конкретную задницу со своим наивняком. Я немного поникла от его отповеди. С чем-то я ещё хотела поспорить, но его пример с наивными женщинами, которые и меня саму иногда поражали, попал в точку. У нас в деревне было несколько таких семей, где мужья десятилетиями пили и били жен, гоняли их, пропивали деньги, не работали, а потом приходили со словами «прости» и «люблю» и их принимали, и всем соседям рассказывалось, что они же любят друг друга. Неужели Джиён прав, и дело тут не в умении прощать, а в слепой вере? — Но ты сравниваешь веру в Бога с верой обычным мужчинам, — сделала я поправку, не сдаваясь. — А ваш Бог — разве не мужчина? — он затушил бычок в пепельнице, не став его плющить, а просто потыкав и положив. — Нет, наш Бог не имеет половой принадлежности… — Иисус не был мужчиной? — удивленно и с насмешкой приподнял бровь Джиён. — Он-то был, но Бог-отец и Святой Дух… — Стоп, у вас три бога? — Нет же, один. Просто… ну, они составляют единство: Бог-сын, Бог-отец и Святой Дух. — А-а… это как в индуизме? Брахма, Вишну и Шива: бог-создатель, бог-хранитель и бог-разрушитель? — Да нет! У нас это один Бог, отвечающий за всё. — Ты сказала Бог-сын и Бог-отец — это явно мужики. А Святой дух — это что? — Бог-отец — это образно, как создатель, это не значит, что он мужчина… — Однако его называют именно отец? По-моему достаточно прямолинейно. Так что с Духом? Он из себя что являет? — Ну… это то самое, что во всем, что присутствует везде… Святой дух — это каждая частица мира. — А Бога-отца и Бога-сына нигде нет? — я почти въявь ощутила, как зашевелились мои извилины. Я должна найти обоснования и ответить на все вопросы! Но почему мне самой так трудно это даётся? — Есть. Вот тело Христово мы получаем на причастии, таким образом мы с ним соединяемся как бы… — Вы жрёте хлеб, но считаете это классным, потому что представляете, что жрёте типа, который умер два тысячелетия назад, — Джиён поднялся, поморщившись. — Меня сейчас своротит от этих боголюбов. Я извращенец, но до такой шизофазии мне далеко. Позови, когда ужин будет готов, — и он быстро вышел, не дав мне ничего ему противопоставить. С одной стороны я понимала, что Иисус — не человек, но жил-то он, как человек, значит тело его — человеческое, ведь он соединял в себе мирскую и божественную сущности. Что же мы, в самом деле, едим на причастии себе подобного? Да и я всегда задавалась вопросом, как это хлеб превращается во что-то другое? Я же четко вижу, что он остаётся сам собой. И эта загадка о том, что Бог-отец и Бог-сын — одно и то же. Как что-то может само себя породить? Нет, Бог всё может, для этого и нужно всего лишь верить… а Джиён хочет, чтобы я это как-то представила и объяснила. Нет, я не могу, я не знаю! Я сама не понимаю половины из того, что составляет собой христианскую религию, но раньше мне было спокойно с этим, я не задумывалась. За ужином мы с ним почти не говорили. Он быстро поел и ушел к себе. Я прибралась на кухне и тоже отправилась в выделенную мне комнату. Моё сознание разбухало от желания доказать что-то Джиёну, привести какую-то стопроцентную аргументацию, но ничего не находилось, мне нечего было ему сказать. Приводить в пример чудеса многовековой давности? Он раздавит меня тем, что я сама этого не видела. Как вообще заставить кого-то во что-то поверить, если он не верит ни во что? Даже время не властно, если друг детства, с которым он дружил десять лет, променял его на девушку, с которой только-только познакомился. Я могу пробыть с Джиёном и десять, и двадцать лет — чего совсем не хотелось бы, конечно — ведя себя нравственно и прилично, но и это тоже не вернёт в нем веру в людей. Неужели пытаться исправить его бессмысленно? Утром приехал Мино. Стоило мне его увидеть, как внутри что-то защекотало, и по коже пошел приятный в сингапурской жаре холодок. Руки были в карманах отутюженных брюк, сверху белоснежная рубашка, но уже другая, у той были не такие пуговицы (я это запомнила?!). Он прошёл рядом со мной, возвышаясь и благоухая, и я едва не пошла следом, после приветствия продолжая спрашивать всякую банальность, вроде «как дела?». К счастью, с нами был Джиён, и он послал меня принести кофе и перекусить. Я внеслась на кухню и вцепилась в турку. Да что со мной? Почему мне так приятно смотреть на Мино, ощущать его присутствие? Это ненормально, я должна избавиться от слишком уж яростной симпатии к нему. Я всего лишь должна надоумить его, что не все девушки проститутки, и любовь существует, и вообще всё замечательно. Я подвинула стеклянную дверь и вошла с подносом на террасу. Джиён поглядел на меня, указав рукой вслед за взглядом. Понимая, что стала центром внимания, я переборола смущение и дошла до столика. — Тут выяснилось, что вы не купили Даше приличного платья, — он посмотрел на Мино. — Как же можно даме без платья? — тот послушно опустил лицо. Неужели он никогда с ним не пререкается? Кто-нибудь, кроме Сынхёна, смеет вообще с ним пререкаться? — Я думаю, что рано или поздно она может посетить какую-нибудь вечеринку, а там надо быть подобающе одетой. — Я не люблю вечеринки… — Джиён остановил мою речь драконьим взором. — Езжайте, купите выходной наряд, — он опять полез в карман за деньгами. — Ты будто не знаешь, как я ненавижу этот проклятый шопинг, — сдержано улыбнулся Мино и посмотрел на меня. — К счастью, с Дашей по магазинам ходить куда проще, чем с другими. — Да и нужно-то всего лишь одно платьишко, — шлепнул небольшую пачку денег мужчина об стол. — И в салон её свози. Пилинг-шмилинг, маникюр-педикюр. — Я не… — Джиён опять бросил на меня такой взгляд, что говорить после него казалось неуместным. — Ты точно завел в её лице только горничную? — поехала одна бровь Мино. Всё, я забыла, что хотела сказать. Я уставилась на его глаза и брови, едва успев выставить на столик принесенное. — По-моему, ты приводишь её в надлежащий вид для чего-то иного. — И надлежащий, и подлежащий, — посмеялся Джиён. — Ну а что? Почему бы в моём доме всему не выглядеть идеально? Я очень люблю ухоженных людей. — Всё-таки, если соберешься сменить обязанности Даши, предупреди её… — покосился на меня Мино. Он заботился обо мне? Иногда мерещилось, что ему меня жалко. — Да успокойтесь, ничего интимного мне от неё не надо. У меня вообще вечером свидание. — О-о, кто эта несчастная? — с иронией полюбопытствовал парень. — Что сразу несчастная? — Джиён обратился ко мне: — Не слушай, я вовсе никому не причиняю зла, и ни над кем не издеваюсь. Просто не склонен заводить серьёзные отношения. И почему-то девушки на это обижаются, — засмеялся он и, затихнув, попробовал кофе. — Недоварен. Я-то понимала, что в планах Джиёна было оставлять нас с Мино вместе, как можно дольше, как можно чаще, но я не могла рассказать об этом молодому человеку, поэтому он продолжал думать что угодно нехорошее по поводу трат на меня главы мафии. На этот раз он изначально воспринял более вдохновлено прокат по магазинам, уже зная, как быстро я определяюсь с чем-либо, но поскольку я ничего не понимала в моде и красоте с точки зрения мужчин, то полностью доверилась в выборе Мино. Сказав, что полагаюсь на его вкус, я дала ему свободу действий. Он привёз меня в небольшой салон-бутик, занимавший два зала на первом этаже невысокого здания. Это не было супермаркетом. — Если что, тут моментально подшивают по размеру, — пояснил Мино и проводил меня внутрь. Продавец-консультант явно видела его не в первый раз. Сколько же времени он проводил здесь со своей бывшей, что его заучили? И как часто она трясла его на покупки, если он знал все торговые точки Сингапура, как топ-менеджер всех отраслей? — Ну, веди, показывай, что ты считаешь для меня подходящим. — Когда он подвёл меня к вешалкам с полупрозрачными, короткими, обтягивающими (или всё вместе) красными и черными платьями, то я почему-то не удивилась, уже ожидая, что результат будет примерно таким. — Ты считаешь, что я буду в этом смотреться? — Это сексуально. Примерь, — коротко оповестил он. — А что, если попробовать другие цвета? — Лично мне не нравилась эта вульгарность ещё на уровне оттенков. Я не говорила даже о моделях. Мино нехотя посмотрел в сторону со светлыми нарядами. — Сиреневый или кремовый? — Как-то это… пресно, — парень отступил и поглядел на крайнее же платье с пышным низом до колен. — Они какие-то детские. Мы же вроде женственное что-то ищем. — Мино! — не выдержала я. — Женственность не обозначает пошлость и призыв к спариванию, — я указала на то, что он предлагал мне. — Женственность — это скромность и загадочность. Ну, где ты видишь загадочность вот тут хотя бы? — вытащила я вешалку с какой-то русалочьей сеткой, где открывалось больше, чем пряталось. — Разврат! — Ты спросила моё мнение — я тебе сказал, если не хочешь, возьмём другое, — а он категорически не хочет вступать в баталии, да? Я потрясла головой. — Дело не в этом. Почему тебя самого тянет на подобное? Заведомо же ясно, что ни одна хорошая девушка в такое не оденется. Почему принц выбрал Золушку? Она явилась на бал в светлом платье, вся такая воздушная и невинная, среди толпы размалеванных и расфуфыренных претенденток в принцессы. А лучшая была скромна. — Что я тебе могу на это сказать? — пожал плечами Мино, сунув руки в карманы. — Я не сказочный принц, — словно издеваясь над его словами, за его спиной проплыли два приземистых мужчины, видимо, ищущие, чем порадовать жен или девушек. Их возраст около тридцати позволял предположить что угодно. Типичные юго-восточные азиаты, коренастые, с желто-коричневыми лицами и грубыми плоскими чертами на них, одетые в цветные футболки и легкие серо-зеленые штаны. И на их фоне стоял он, статный, стройный, утонченный, в черно-белом. Он не сказочный принц? Если не он, то кто тогда вообще? — Давай попытаемся найти что-то, что понравится нам обоим? — О, ты умеешь находить компромиссы? — улыбнулся Мино. — В тебе открывается всё больше редких женских качеств. Обычно они считают, что есть два вкуса — изысканный, и не их. — Я не считаю свой вкус изысканным. У меня всего лишь своё представление о женственности. — И мы углубились в ряды одежды, каждый пытаясь найти что-то, что виделось ему приемлемым со всех сторон. Около часа мы выясняли, что сочетать скромность, сексуальность, красоту и непорочность фактически невозможно. Показывая друг другу то это, то другое, мы отсекли больше тридцати штук разнообразных платьев, которые давно бы удовлетворили даже самых капризных, но мы с Мино никак не могли найти то, что единогласно было бы принято нами. В финал вышли двое: обтягивающее, длинное и полупрозрачное светло-серебристое, почти белое, и закрытое сверху, с длинными рукавами, высоким горлом, но короткое красное. Мы взяли их и встали рядом, переводя взгляды с одного на другое. Я померила оба. Мино уверял, что сидят они на мне одинаково восхитительно. — И что будем делать? Я не могу выбрать. — Я тоже. Камень, ножницы, бумага? Или берем всё. — Но тебе хоть на чуть-чуть какое-то больше импонирует? — Чисто прагматически — в длинном неудобно ходить, — заметил парень. — Если смотреть на удобства, то в коротком и подавно неуютно. Чуть нагнулась — всё видно. — С практической точки зрения, — посмотрел на него, на красное Мино. — Теперь вот это мне нравится больше. При условии, что в нем обязательно будут нагибаться. — Ну тебя! — вроде бы и улыбалась, и хмурилась я. — Не пойду ни на какие вечеринки. Что ещё Джиён придумал? — Ладно, берем оба. — Нет, светлое! — Ну, Даша! — потряс коротким платьем Мино. — И это возьми. — Что тебе толку, если ты не собираешься со мной ни на какую вечеринку? Светлое. — Я эстет. У тебя красивые ноги, их должно открывать это платье. В любом клубе все засмотрятся, поверь мне. — Зная, что Джиёну, в самом деле, в голову может взбрести что угодно, или они спонтанно с Сынхёном потащат меня куда-нибудь опять, я решила расхрабриться и обеспечить себя более надежным тылом. — А ты присоединишься ко мне, если я куда-то пойду? — Я? — задумался Мино, сменив игривый тон на более серьёзный. — Я не люблю тусовки и пьяные толпы. — Я тоже! Но, пожалуйста, если Джиёну захочется отправить меня куда-нибудь, не знаю, ради чего, ты составишь компанию? Мне было бы спокойнее в твоём обществе. — Если он позовет и это не будет противоречить его планам, — исполнительно сказал Мино, напомнив о том, что прежде всего он человек Дракона, и анархии в их рядах нет. — Мы же не можем с тобой созвониться, правда? — погрустнев, я кивнула, видя, что молодой человек расплачивается за две покупки. Мы не можем даже созвониться, и все общение проходит с участием, посредственным или непосредственным, Джиёна. — Поехали в салон красоты, — вывел меня из мыслей Мино, и мы отправились по следующим делам. Со мной не делали ничего сверхъестественного, просто привели в порядок. Подстригли кончики волос, уложили их, смазав какими-то лосьонами и спрыснув спреем, накрасили ногти на руках и ногах, повели на эпиляцию. Когда китаянка попыталась сделать мне эпиляцию совершенно везде, я начала сопротивляться, но в результате меня уговорили. В конце концов, после шока, испытанного из-за Теяна, я уже не так пугалась вторжений в столь интимную область, тем более, это была женщина. Вытерпев все процедуры, я выскочила к заскучавшему, но терпеливо ожидавшему меня Мино, ковырявшемуся в телефоне. — А Джиён сказал, во сколько мы должны вернуться? — парень покачал головой. — Тогда, можно тебя попросить? Если у тебя никаких дел нет, дай мне пройтись где-нибудь? Я безумно хочу прогуляться. — В общем-то, у меня достаточно свободный график, и я могу покатать тебя ещё около часа, — он посмотрел на время. — Что насчет набережной? — О, превосходно! Хотя из дома Джиёна вид открывается на бескрайние водные просторы, походить вдоль океана я не откажусь. — Это Сингапурский пролив. — Буду знать, наконец-то, — приняла я к сведению. Мино остановился возле машины и посмотрел на меня. — Ты первый человек, который не говорит «не умничай» или «ты зануда». — Странно… неужели не интересно узнавать новое? Ты столько всего знаешь об этих местах, а я не знаю этого. Почему бы не слушать и не запоминать? — Не так много людей ценит ненужную информацию, — мы уселись и тронулись. И как только Мино обитает в этом преступном мире? Он из хорошей и интеллигентной семьи — это очевидно. У него самого совсем иные понятия о жизни, и всё-таки он работает на Джиёна. Мы быстро долетели до побережья, вдоль которого был асфальтированный настил для пешеходов, которых было не так уж и много. От него вперед выдавались пристани и причалы, некоторые деревянные, напоминающие европейские гавани. Темнеющая вода была не очень спокойной, и дул ветер, пенящий её. Погода не совсем располагала к прогулке, но я так засиделась, что не могла не воспользоваться моментом. Небо стягивали облака, так что вскоре мог начаться дождь. Я вышла из машины и подставила лицо ветру, содержащему мельчайшие брызги, и оттого влажному. Он тотчас испортил наведенную мне парикмахером прическу, но мне было всё равно. Обманное ощущение свободы хоть ненадолго — это волшебно! Не глядя на холод, поскольку уехала из особняка в одной футболке, ведь утро было ярко-солнечным, я пошагала вперед. Ёжась, я шла не спеша, осматриваясь, зная, что сзади идёт Мино. В чем-то и мы с ним были совершенно разными, но общий язык находился легко. Он нравился мне не только внешне, но всё больше внутренне. Хотя не должен был нравиться именно так — как мужчина. Меня настигли на плечах его руки и я, вздрогнув, посмотрела, как он вешает мне на них свой пиджак, прихваченный из авто. — Холодает, накинь, — отпустил он его и поравнялся со мной, идя сбоку. — Спасибо… а ты? — ветер трепал на спине его рубашку, а спереди она, как всегда, сделалась в обтяжку. — Я более одет, чем ты, — хмыкнул он, посмотрев на мои ноги в шортах и сланцах, и свои в брюках и ботинках. — Наверное, долго погулять не получится, — я видела вдали несколько кафешек, в которых вынесенные наружу столики под зонтиками позволяли есть у самого пляжа, пустовавшего из-за резко ставших скверными погодных условий. — В хорошую пору, при ясности и бризе, наверное, вон там обедать одно удовольствие. — Если хочешь, я в следующий раз попрошу Джиёна отпустить тебя именно на прогулку. Мы приедем сюда и перекусим, — мои глаза засветились счастьем, и радостью и я с благодарностью пожала Мино руку. — Ты не представляешь, как я хотела бы этого! — видя приближение туч, мы остановились, чтобы не уходить далеко от машины. Мои пшеничные прядки разметались во все стороны, и приходилось их ловить и опускать, чтобы не лезли в лицо. При этом левая ладонь придерживала пиджак. Парень оперся на парапет, сунув руки в карманы, после того, как я отпустила одну из них. — Я не знаю, как он на это отреагирует… Я вообще, честно признаться, не совсем понимаю, что ему от тебя нужно. Все эти поблажки и исключения… он поселил тебя в своём доме! Даша, я не думаю, что он остановится на требованиях, как к горничной. Для себя или кого-то ещё, но он готовит тебя для чего-то. Поэтому вряд ли ему понравится, если мы с тобой станем слишком уж дружить. — Для тебя! Он привез меня для тебя! Не полностью, конечно, а как микстуру для душевного равновесия. Но не могла же я сказать об этом? Что-то отдаленное тюкнуло меня в висок по поводу того, что не верящий в душу Джиён вдруг озаботился чьим-то внутренним миром, но это неуловимое наваждение пропало в тот же миг. Мино, неужели ты будешь сторониться меня, думая, что у меня какая-то секретная миссия? — Дружба ещё никому ни в чем не мешала, — сказала я и вспомнила историю Джиёна. — А ты знал, что у Джиёна раньше был другой лучший друг? До Сынхёна. — До Сынхёна? У него до сих пор есть давний друг, один крупный финансист. Но, по-моему, он с ними знаком примерно одинаковое количество времени. — Нет, то было ещё до его двадцати лет… — О такой давности мне ничего неизвестно, — сказал, подумав недолго Мино. Посмотрев на меня, он оттолкнулся от парапета и выпрямился. — Пойдём обратно? Когда ты скукоживаешься на ветру, мне хочется тебя приобнять и согреть. А я не уверен, что люди Джиёна не следят везде, за всем и всюду. — Посмотревшая на Мино, я не сразу сообразила, что надо идти обратно, за ним. Когда он сказал, что ему хочется меня приобнять, во мне что-то дернулось. Я сначала испытала радость, а уже потом пришло осознание, что не могу допустить этого, ведь у меня есть жених! Где-то далеко, где-то в России, оставшейся неизвестно где, в каком пространстве и времени. Я бесконечно давно здесь, и мне даже показалось, что я стала думать некоторые фразы на корейском чаще, чем на русском. Утерять свой язык — это было бы первым шагом к тому, чтобы забыть родину. Я не сделаю этого. Я не собираюсь ничего забывать, даже если мне пока тут комфортно и сносно. Засеменив за Мино, я ругала себя за то, что поддаюсь иллюзорному очарованию пребывания в Сингапуре, которое вдруг, после борделя, стало таким милым и спокойным. Но ещё больше я себя ругала за то, что стала сравнивать Мино и своего жениха, который никогда не говорил, что хочет обнять меня, и никогда не обнимал. Мы целовались — да, ходили за ручку и собирались пожениться. Никаких больших контактов до венчания нам не нужно было, не тянуло ни меня, ни его. И вот, когда Мино сказал, всерьёз или в шутку, по доброте или симпатии, что хочет меня приобнять, а я поняла, что это непозволительно, я почувствовала, что хочу, чтобы он это сделал. О боже.

Шах абсурдом

Я перестала замечать, как обживаюсь в уединенном, отдалившемся ото всех особняке Джиёна. С каждым днём в его стенах, где-то бетонных, где-то стеклянных, а где-то гипсокартонных, мне было всё привычнее, и просыпаясь я не обращала внимание, что это не моя постель, не моя комната, не мой дом. Первоначальная осознанная радость, что я пробуждаюсь не в борделе, укоренилась в подсознании и держала меня в тонусе, благодаря которому настроение чаще было приподнятым. Я живу по-человечески, мне не грозит ежевечерне оказаться принужденной к каким-то отвратительным вещам. Хотя кошмарная перспектива ещё маячила на горизонте, я понимала, что всё зависит от меня и моих успехов. А что должно было сообщить о том, что они есть? Как Джиён решит, что я достигла результата? Интересны были его оценочные характеристики, и в один из вечеров я спросила, по каким признакам он определит, выполнила я свою миссию или нет? Мужчина улыбнулся моей любознательности и, приостановив трапезу (в основном мы только за едой с ним и встречались, и если задерживались чуть дольше, всё выливалось в религиозно-этические споры, в которых, вынуждена признать, я проигрывала), сказал, что Мино не сумеет скрыть, если вдруг его прежнее отношение к женщинам изменится. Стоило ли рассказывать Джиёну о том, как мы общаемся с Мино, что он говорит мне и какие делает замечания? Я не стала. Если Дракон уверен, что заметит сам — пусть замечает, ну, а если не заметит — тогда я укажу на факты. Мне обещали два-три месяца срока. Большая часть времени ещё была впереди. Гости в особняке всегда были одни и те же: Сынхён, Мино, Тэян. Последнему со мной остаться наедине пока больше не довелось. С Сынхёном Джиён приезжал ещё пару раз; первый на несколько минут, а во второй они посидели в гостиной на втором этаже, а потом, когда уже стемнело, погрузившись на яхту, отплыли в неведомом мне направлении. Вернулся Джиён лишь к обеду следующего дня, на машине. С Мино всё обстояло куда сложнее. Внутри меня сложнее, внешне-то всё было просто. Он приезжал в среднем каждый третий день выдать какой-то отчет с утра своему боссу, я приносила им кофе (один из которых стандартно не удовлетворял дегустатора), потом Джиён отправлял нас в магазин за продуктами. Сам он со мной никуда не ездил, да и было ли ему когда? Признаться, дома он бывал вроде бы регулярно, но как-то помалу, не часто, наездами, приходя и уходя иногда по четыре-пять раз на дню, а иногда не возвращаясь ни разу и даже не ночуя. Хотя чаще он всё же ночевал здесь, чем где-нибудь ещё. Я занималась уборкой (главным образом за собаками), готовкой и ничего не деланием. Мне кажется, Джиён мог бы найти для меня какое-нибудь занятие, раз уж с проституцией пока определились, что она откладывается, но почему-то не делал этого, а скука изводила почти так же, как напряжение и опасность, гложила и приводила к забиванию себе головы таким разнообразием идей, какие никогда раньше бы туда не залезли. От этой зеленой тоски и одиночества я уже готова была вот-вот согласиться на какую-нибудь вечеринку, если Джиён и Сынхён позовут. На контрасте с этим тянущимся неприкаянным временем, каждое появление Мино расцвечивалось в стократном размере золотым, розовым, синим, желтым и всеми яркими красками. После того, как я просиживала сутки без возможности поговорить хоть с кем-нибудь, парень виделся спасителем, образцом харизмы, красоты и ума. Нет, он и без этого был прекрасен, и всего в нем хватало для бурной симпатии, но каково же было ощущение на сравнении! На сравнении и с Джиёном становилось говорить всё приятнее. Сначала мне думалось, что он пытается навязать мне свою точку зрения, убеждает меня в чем-то и ему нужна моя перемена, но потом я пригляделась. Он никогда не заводил споров всерьёз, хотя всё, что озвучивал — непосредственно проповедовал. Что именно? Отсутствие каких-либо твердых убеждений. На самом деле, судя по всему, Джиёну было всё равно, каких позиций я придерживаюсь, кому молюсь и с какой целью. Иногда он точно так же, как я и Сынхён, дошедший до наркотиков, скучал, а это толкало к диспутам, выходившим порой забавными. Я пыталась тоже переставать выходить из себя (хотя я и не показывала того, что меня злит что-то, в душе-то я негодовала от святотатств и безбожничества), перенимать терпение и хладнокровие Дракона, с которым он мог толковать совершенно обо всем, от сортирных тем до возвышенных. В его мировоззрении все они были на одном уровне, и беспорядочный секс мог оправдываться так же, как монастырский аскетизм — субъективным мнением. Он отрицал какую-либо истинность и объективность, и, отталкиваясь от этого, был абсолютнейшим конъюнктурщиком. Его процветание наглядно демонстрировало, что придерживаться такой философии жизни полезно для материального обогащения, но я чувствовала, что этого недостаточно. Разве был он счастлив? Я силилась понять это. Джиён выглядел всегда и во всем уверенным, удовлетворенным и довольным. Как же я могла пытаться его перевоспитать или образумить, если у него, думающего таким образом, было всё, чего он мог желать? Убедить его, что хуже — было бы лучше? Я стала запутываться в логике и без его помощи. А если допустить, что все-все люди на Земле были бы такими же, как и он? Планета бы погибла. Ведь его возвышение происходит именно из-за того, что другие — не такие. Выходит, он паразитирует на обществе? Да, так оно и есть. Но назвать его паразитом ему в лицо я не решилась. — Джиён, а ведь ты хорошо живешь благодаря тому, что кто-то просто не умеет устраивать свою жизнь и живёт плохо, — попыталась тонко я упрекнуть его после одного из ужинов, пока он не ушёл. Я была уверена, что начнётся очередная мирная перепалка. Мужчина провел языком где-то по задним зубам, избавляясь от остатков пищи, и кивнул. — Да, пожалуй, — согласился он. Вот так обескураживать он тоже умел постоянно. Все обвинения и попытки пробудить совесть или стыд он брал в свои руки, опускал в копилку личных достижений и ждал, дадут ли ещё. — А если бы все были такими, как ты? Ну, представь… — Выжили бы сильнейшие. Естественный отбор — слышала о таком? — Слышала, — пробормотала я под нос, вновь порезавшись об острословие мужчины, всегда находящего, что ввернуть. — Но выжил бы всего один. Ты же станешь убивать всех, пока не залезешь на самую вершину. Разве нет? — Ты считаешь, что я не умею признавать власть над собой? — Джиён откинулся на спинку и извиняющимся жестом развел руками. — Огорчу, но я ценитель мудрости, опыта и силы, поэтому такие как я образовали бы куда более организованное иерархичное общество, где царил бы порядок. — Я думала, что ты любишь нарушать законы. — Люблю. Но нужно знать, где нарушать, когда и что. Будучи никем не качают права. Никто имеет только обязанности. Добейся чего-то, докажи, что ты из иной весовой категории, не той, где ковыряется всякая шелуха, тогда выделывайся. Даша, я умею стелиться, прислуживать, выполнять черную работу и исполнять грязные дела. Я всё это делал, поэтому я здесь. Теперь я этого не делаю, и не нашлось ещё того, кто заставил бы вернуться к началу. Но сбросить меня всегда можно. Только обычно с таких высот рассыпаются сразу вдребезги. Проще говоря, если на карьерной лестнице бюрократа подрежут или понизят, то бандита ликвидируют — убьют. Тут другие правила. Ты же не станешь играть в карты по правилам футбола, так? Всему своё место. Я занимаюсь этим, и веду себя соответственно. Ты невольно попала в этот мир, и тоже должна соответствовать. — Я попала не невольно, а по твоей воле, — поправила его я. Джиён опять улыбнулся. — Я не искал конкретно тебя. Мне всё равно было, ты или другая. Но под руку подвернулась ты. Не лети ты тем рейсом в тот час, всё сложилось бы иначе. Я ли ответственен за твою судьбу? Нет, случай, а он сложился из двух решений — твоего и моего. — Хочешь убедить меня в том, что я в Сингапуре по своей вине? — постаралась я не принимать его слова близко к сердцу, но не смогла. — Я мог бы поставить шах, задав встречный вопрос по поводу того, а как ты сама думаешь? Но я не стану. Я лишь скажу, что не отрицаю своей вины ни в чем: убийства, наркотики, контрабанда, нелегальные грузы, похищения — да, я всё это делаю, это всё, как бы ты сказала, на моей совести. Но есть ли у меня совесть? Я думаю, что нет, потому что никаких угрызений не ощущаю. Я знаю, ради чего я всё это делаю — ради себя, потому что я люблю себя, а большинство людей вокруг и чуть подальше — не люблю. Поэтому смело признаю и подтверждаю — да, ты здесь по моей вине, и другие тоже, и человек десять, двадцать, тридцать… сто или тысячи? Не знаю, не могу знать. Гибнут по моей вине. Плохо ли мне от этого? Нет. Понесу ли я за это наказание? Сказать честно? Думаю, что нет. В крайнем случае, меня пристрелят наёмники конкурентов, и моя жизнь оборвется в один момент. Справедливая ли это будет расплата за мучения многих? По-твоему, нет. И ты будешь убеждать себя, что уж на том-то свете я сполна поджарюсь на сковородках. На том свете, — повторил Джиён и хохотнул, намекая мне о наших вечных идеологических разногласиях. — И неважно, Даша, совершенно неважно, к чему мы придём в своих лабиринтах фраз при жизни, к тому, что меня покарают после смерти, или нет. То, что случится после смерти в действительности неизвестно никому. Никогда не было известно, и никогда известным не станет. Медиумов, экстрасенсов, пророков и мессий, несущих истины и глаголющих откровения отделяет от умалишенных, психов, фантазеров, мошенников и обманщиков всего одно. Знаешь что? — я нетерпеливо мотнула головой, поймав себя на том, что слушаю Джиёна ещё более увлечено, чем проповеди собственного отца когда-то. — Наша вера, Даша, — сказал он. — Потому что мы одинаково люди, и можем одинаково ошибаться. Я могу сбиться с добропорядочного (в твоём понимании) пути и отвергнуть веру, а ты, сама того не замечая, можешь стать жертвой жулика, уверяющего, что он божий посланник. И кто же будет в дураках? — он поднялся и, как-то без надменности и победного блеска, а с легкой тоской, ухмыляясь, вышел из кухни. Я подтянула к себе его тарелку, начав собирать посуду со стола и решила, что лучше бы он вернул мне вопрос и поставил мне только шах, а не шах и мат, которыми обернулся его продолжившийся монолог. Мино привёз мне записку от Вики, что внесло разнообразие в моё существование. У меня где-то неподалеку была знакомая, землячка, говорящая со мной на одном языке! На нем она и написала мне весточку, которую я жадно читала, попросив Мино дождаться, когда я напишу ответ, и отвезти ей. Виктория писала, что с ней всё в порядке, что будни ничем не изменились, и подробности о клиентах она обсуждать не хочет. Всё у них по-прежнему там, с одной из девиц она чуть не подралась из-за какой-то ерунды — они поругались на невнятном английском — ни то не так поняв одна другую, ни то случайно задев. Вика описывала всё как-то скомкано, не потому, что не хотела рассказывать, а потому что не всякий обладает способностью дельно изложить что-либо на бумаге. Но я изъяла основную мысль — Сынри больше не посещал её. Он приезжал всего раз с тех пор, как их покинула я, и навестил другую девушку. Моя подруга была в глобальном огорчении, которое правильнее было бы назвать депрессией. Она просила меня посоветовать что-нибудь, написать ей какие-нибудь слова на корейском или поспособствовать налаживанию их отношений, если я смогу. Под конец она спрашивала, где же я, как же я, и что вообще со мной сотворили? Бедная Вика, ей куда тяжелее, чем мне. Отнеся кофе Джиёну и Мино, я помчалась в комнату наверху, рядом со спальней хозяина. Там я видела ручку и блокнот. Вырвав пару листов, я спустилась вниз и уселась в холле, начав писать ответное послание именно тут, чтобы не пропустить, когда Мино станет уезжать. Мне не хотелось травить Вике душу тем, что у меня условия куда лучше, чем у неё, я бы даже сказала сказочнее, поэтому не стала расписывать о себе много, ограничилась заверениями, что всё хорошо, я здорова, сыта, цела. О невредимости уточнять не стала — пусть лучше думает, что я тоже чем-то тем же самым занимаюсь, ей так будет легче. А мне что? Уж не до репутации, да и с кем бы в борделе Вике меня обсуждать? Я постаралась дать как можно больше корейских слов в письме с разжёвыванием по произношению, проставленными акцентами и прочим. Пожелала ей удачи, крепиться и не сдаваться, верить в лучшее и не стелиться перед Сынри, даже если он к ней придёт. Я посоветовала иметь чувство собственного достоинства и постараться переключиться на другого. Возможно, среди посетителей есть более внимательные мужчины? Терраса открылась и оттуда вышли Джиён с Мино. Я встала, успев за полчаса закончить и проверить письмо. Сложив два листочка, исписанных с обеих сторон, я протянула их молодому человеку. — Передашь Вике? — Хорошо, — взял левой рукой их Мино и сунул в карман брюк, поскольку в правой держал что-то вроде делового кейса, с которым и приехал. Я видела, когда подносила им кофе, как он доставал оттуда какие-то папки и показывал Джиёну. Я не слышала через стекло двери диалог, но они уделили им немало времени. — Правда, не знаю, когда теперь туда поеду, но обязательно передам. И только когда он произнес это, я поняла, каким образом он оказывался в борделе и зачем. Я вспомнила тот раз, когда увидела его там. Он тоже пользовался услугами девушек. Вернее, одной конкретной. Но это не меняло сути. Как и все здешние мужчины, окружавшие меня, он платил за секс и получал его, без чувств и любви, без привязанности, не ища человеческой теплоты. Я не выдержала вдруг смотреть на него, осознавая это, и отвела глаза на Джиёна. Он молчаливо смеялся взглядом за плечом своего подчиненного. Его лицо будто говорило со мной, понимая мои мысли. «Да-да, — искрились глаза Джиёна. — Он всё ещё катается по шлюхам и далек от того, чтобы не относиться подобным образом ко всем женщинам». Я незаметно стиснула кулаки и опять воззрилась на Мино. — Это не к спеху, — промолвила я, понятная лишь для Драгона. «Не надо ездить к блудницам, Мино» — таков был смысл моих слов. — Мино тут сказал, — вступил в разговор мужчина. — Что ты хотела бы прогуляться, и он обещал выкрасть тебя у меня на часок? — Я постаралась переключиться и не думать больше о том, о чем думала секунду назад. А рассудок уводил далеко, выводя картины посещения Мино индивидуальных апартаментов. Я-то знала теперь, как это всё выглядит и обставляется. Не испытала, к счастью, до конца, чем заканчивается, но уже почти всё знала. И навязчивая мысль о том, что этот молодой человек занимается тем же, чем и другие была неприятной. Как я могла забыть об этой стороне его жизни? Если бы не она, то он не помог бы мне тогда, если бы не она, то он не привёз бы мне записку от Вики. Я что, нашла плюсы в посещении Мино проститутки? — Я не против. Покатайтесь. Погода сегодня отличная, — дал своё благословение Джиён и сам тоже ушёл собираться куда-то по делам. Кафе, приглянувшееся мне в прошлый раз, оставило для нас скудный выбор из двух столиков, глядящих на водную лазурь, и мы уселись за тот, что был ближе к пляжу. Солнце пригревало, а шум волн нежил слух. Денег мне с собой никто не давал, и выделяемыми средствами распоряжался Мино. Заказав по молочному коктейлю у официантки-метиски (одна часть крови у неё точно была китайская), мы вытянули ноги по направлению к берегу и некоторое время молчали. Он, наверное, думал о работе, а я испытывала миг истинного счастья. Правда, весь мой организм чувствовал, вся моя душа, что я блаженствую, и эти жаркие лучи, этот смех гуляющих по пляжу, балаболящие на непонятных языках туземцы, запах пряных специй, сладкой кукурузы и ваты, или чего-то подобного ей, соленость морского ветра, чистейшее небо над головами и незаметно двигающиеся вдали белые точки и черточки суден, яхт и катеров — это всё было непередаваемо и чудесно. И чудесен был молчащий Мино слева от меня. Его длинные пальцы оставили прозрачный след на запотевшем от холода стакане и взялись за бирюзовую трубочку, поднеся её к губам. Губы втянули её и беззвучно стали всасывать белоснежное молоко. Я облизнулась и взялась за свой, точно такой же, коктейль. — Спасибо, что не забыл мою просьбу, — отвлекла я его от задумчивости. — Я и ещё кое-что не забыл, что забыли мы с тобой в прошлый раз, — посмотрел он на меня, и не стал томить: — Туфли к тем двум прекрасным платьям. Как только мы не подумали? — Мы поедем в магазин опять? — не обрадовалась я такой перспективе. Не знаю, заразилась я этим от Мино, или во мне это и было, просто раньше не приходилось так часто совершать покупки, но этот «шопинг» мне вовсе не импонировал. Парень покачал головой. — Не нужно, я уже купил. Они в машине. — Но ты не знаешь мой размер! — удивилась я. — У меня глазомер хороший. Думаю, должны подойти. — А если нет? — Съезжу и поменяю, — пожал он плечами. — Хочешь пойти примерить? — Ну… давай допьём и пойдём, — во мне никогда не было привычки многих девчонок набрасываться на новые вещи или спешить натянуть на себя покупки, но туфли заинтриговали. — А они удобные? — Удобные? — Мино хмыкнул и развел почти на всю большой и указательный пальцы. — Они вот на такой шпильке. — Но я никогда не ходила в таком! Я же упаду! — Научишься, — заверил молодой человек. — В конце концов, они предназначены для девушек, которые за кого-нибудь держатся, а не совершают променад в одиночестве. — Тогда это ещё раз подтверждает, что ты нужен будешь мне на вечеринке. — Скорее твоей опорой будет Джиён, — подкорректировал Мино. Не хотел нарушать каких-то правил или идти со мной? Иногда я вроде нравилась ему — что-то было в его взгляде, а иногда он отодвигался, закрывался, становился непонятным. Друзья мы всё-таки или нет? Я повторила его жест, разводящий пальцы: — Если я надену вот такой каблук, то Джиён будет мне до виска. — Он никогда не комплексует из-за роста, ничего страшного. — А мне никогда не нравились мужчины ниже, — зачем-то заметила я, сначала подумав о том, что как бы отвергаю тем Дракона, показываю,что не собираюсь с ним иметь ничего общего, как женщина с мужчиной, но потом до меня дошло, что я сделала невольное признание насчет роста Мино, что именно такие мне и нравятся. Я что, опять пытаюсь ставить его на место своего жениха? Не смей, Даша, не смей! Допив, доев и расплатившись, мы вернулись к машине, и мой водитель подвел меня к багажнику, открыв его и достав одну из двух коробок, что там лежали. Сняв с неё крышку, он показал мне содержимое, протягивая. Это были бархатные алые туфли на черной тонкой шпильке. Ничего лишнего, никаких украшений и страз. Классическая элегантная туфля. Мино присел и, вытащив их, поставил на землю передо мной. — Меряй, — я впервые, кажется, посмотрела на него сверху вниз. — Ты теперь ещё и фея-крёстная, раз уж мы упоминали Золушку? — Сия радость не за мой счет, — меркантильностью убил моё лиричное замечание он. — Тогда уж у тебя есть крёстный отец, который платит за весь банкет, — не желая принимать Джиёна, как своего благодетеля, я сосредоточилась на обуви и сунула туда ступни. Размер был угадан с точностью. — Глазомер не обманул? — Нет, ты угадал, — я пошатнулась сразу же, как только оказалась в туфлях. Мино проявил реакцию и тут же поймал меня за руку, придержав. Видя, как я напряглась, он поднялся, не отпуская моей руки. — Ну, ты что? Неужели так трудно? — Хочешь сам попробовать? — пошутила я, стиснув свои пальцы на его. Я была уверена, что если он меня отпустит, то я грохнусь. Парень сияюще заулыбался. — Прости, но не моё это. Высоты я не боюсь, а вот прослыть транссексуалом не хочется. Пройтись сможешь? — Попробую. Только страхуй меня! — он попытался забрать свою руку, но я в неё вцепилась. — Нет, нет, нет! Подожди. — Даша, без паники. Я тебя поймаю, иди. — Выпущенная на волю, я оперлась о багажник. Я себя ощущала какой-то цаплей, или саранчой. У меня будто коленки вывихнули. Как на этом ходят? Я никогда не носила каблуков. Даже попыток не было. Я и на выпускном в школе была в плоских балетках, не видя в этом ничего противоестественного. Придерживаясь за корпус автомобиля, я стала медленно его обходить. После сандалий эти туфли были испытанием из Форта Боярд. Мино шёл рядом, с насмешкой наблюдая мои мучения. — Не смешно, — проворчала я. — Я себе ноги сломаю! — Ты привыкнешь. Это дело практики. — Не всё в нашей жизни — дело практики, есть и что-то, к чему не привыкнуть. — Что например? — я опасно стала заваливаться и он подставил руки, но я смогла сбалансировать и выровняться, продолжая круг почета вокруг его Тойоты. Я остановилась. Не возможность ли это? — Безнравственность людей, — я посмотрела на него. — Я никогда не привыкну к тому, как вы тут живете. — Прошло мало времени, — Мино не был пристыжен. Он немного подобрал улыбку, но бровь лукаво изогнулась. — Поверь, привыкнешь. И к жестокости, и ко всему остальному. — А почему бы вам не привыкнуть к таким, как я, и не принять именно это за норму? — За норму надо принимать то, чего больше, а не меньше. В данном случае ты исключение, Даша. Странное, редкое исключение, поэтому к тебе лучше не привыкать, — мы встретились глазами и я, затянутая его карим глубоким взором, потеряла равновесие и опять оступилась. Мино был рядом и подхватил меня, сделав один полушаг. Я уперлась ему ладонями в грудь, а он поддержал меня под локти. Я смущенно покраснела, чувствуя, как горят щеки и отводя из-за этого глаза в сторону. Я была настолько очевидна для этих опытных мужчин, что, по-моему, Мино заметил во мне больше, чем я хотела бы показать. Он понял, что начал мне нравиться, и скрыть этого моё лицо не сумело. Не спеша меня отодвинуть, он протянул касание ещё на минуту. Снизив тон, он прошептал, одновременно с этим скользнув по моей руке вверх, по запястью, к ладони и, беря за пальцы, отстраняя меня: — Нам лучше не привыкать друг к другу. — Возможно, — я вышла из туфель и босиком встала на теплый асфальт. Ресницы поднялись, открыв мой очарованный не к месту взгляд. — А возможно и нет. — Даша, Джиён не станет сквозь пальцы смотреть на… — Мино остановился и не стал говорить дальше. Он усомнился, что увидел то, что увидел. О чем говорили мои глаза? Он умный парень, но не телепат. — Не будем создавать никому, и себе в том числе, лишние трудности, ладно? — Что ты называешь трудностями? Власть Джиёна? — С ней лучше считаться, уж поверь, — Мино присел и поднял обувь. Пошёл к багажнику убирать её. Я посеменила следом. Там же были мои сандалии, в которые я и нырнула. — Разве мы как-то нарушаем какие-то его запреты? Он сам отпустил нас прогуляться, — я попробовала прикинуться глупой. — Тебе не кажется, что ему нравится наше общение? Может, у него в этом направлении какие-то планы? — Что? — Мино засмеялся мужественным баритоном. — Нет, Джиён меня хорошо знает, он не будет делать мне таких подарков, потому что понимает, что они мне ни к чему. Зачем мне невинная девочка? — Дружить, — изрекла я. — Дружить? Джиён подсовывает мне верующую православную русскую, чтобы я с ней подружился? — Мино опять пробрал непродолжительный смех. — Вот уж анекдот. Ты бы ещё сказала, что он меня приобщить к религии хочет. Он открыл мне дверцу, подождал, когда я займу своё место, потом пошёл и сел за руль. Джиёну бы понравилась наша беседа. Это подтвердило бы то, о чем говорили мы тогда с Сынхёном; самое абсурдное, что можно предположить, порой единственное, что заслуживает доверия.

Знакомые

Собираясь готовить обед, я обрадовалась, услышав тихое торможение автомобиля на стоянке. Джиён вовремя вернулся — спрошу его, что он хочет есть? Похоже было, что он не гурман, потому что не отказывался ни от чего, даже из русской кухни, которую я стряпала для себя, не зная порой, ждать его или нет. Оставалось непонятным, почему он так придирается к кофе? Именно из-за него я иногда и переживала, что приготовлю что-то, что ему не понравится. Лучше спросить заранее. Вытерев руки, мокрые после помывки овощей, я положила полотенце и пошла встречать хозяина, к которому со второго этажа уже неслись его шарпеи. Но в отличие от них я остолбенела, не дойдя последние метры. Вместе с Джиёном в дом вошли две девушки. Я не имела ничего против его личной жизни — она меня не касается, но все в один голос утверждали, что к себе он никого не водит, и встречается на свободной территории. К тому же… сразу две? Они тоже были азиатками. Одна миловидная, но назвать её чьей-либо любовницей не поднялся бы язык — что-то было в ней самодостаточное, статное, деловое. То же касалось и второй, только её изначально миленькой нельзя было воспринять. Она была в черной спортивной майке, из-под которой виднелись татуировки на плечах, подползающие к ключицам. Объединяли девушек только похожие прически длинного каре и перекликающиеся в рыжевато-ореховых цветах покрашенные волосы. — Добрый день, — осторожно поздоровалась я на корейском. Та, что была погрубее, ответила мне, а вторая просто кивнула. Я посмотрела на Джиёна, ища какие-нибудь подсказки, что делать и как себя вести? Никто не удивился моему здесь присутствию, стало быть, это действительно не какие-то ревнивые пассии. — Даша, приготовишь на всех, ладно? И подай на второй этаж. Только что-нибудь очень вкусное. — Из корейской кухни? — уточнила я. — Или японской, — посмотрел он почему-то на более женственную спутницу. — В общем, не посрами меня перед друзьями, — улыбнулся он мне, и улыбнулась девушка с татуировками. — Это твои подруги?! — моё удивление не знало предела. Джиён умеет дружить с женщинами? Это был настоящий сюрприз, хотя мне казалось, что какая-то закавыка есть. — Джи, ты что, заработал репутацию ловеласа, что особ женского пола рядом с тобой трудно воспринять за друзей? — Татуировка розы на её плече вызывала какой-то диссонанс. Роза — нежный и романтичный цветок, но выбитый на коже девушки совсем не придаёт ей изящества. Я разглядела пирсинг под нижней губой. — А что, я разве не похож на покорителя сердец? — разосанился Дракон, в шутку надувшись. — Ну как сказать… — с насмешкой загадочно не закончила она и, не спрашивая разрешения, достала сигарету и закурила. Нет, они явно тут чувствовали себя комфортно. Это в логове-то человека, который совершает процентов девяносто всех преступлений в этом регионе! Она что-то сказала на японском второй девушке, и я поняла, что та не говорит на корейском и, стало быть, именно японка, а не кореянка. Они часом не лесбиянки? — Не смей там юморить надо мной, пока я не понимаю, — указал на них пальцем Джиён. — Что ты, что ты! — подняла она руки, зажав между пальцами правой тлеющую трубочку с табаком, хотя видно было, что она может это сделать, и ничего с ней не станется. — И вот так всегда, — деланно грустно вздохнул мужчина, посмотрев на меня. — Не стоило ей восемнадцать лет назад говорить, что она лишила меня невинности. — Джи, ты родился без неё, тебя нечего было лишать, — засмеялась она и опустившись, чтобы поиграть с собаками, отвлеклась от владельца особняка, меня и большей части Сингапура. Я с удвоенным любопытством воззрилась на неё. Первая женщина Дракона? Я была склонна с ней согласиться, что такие как он скорее рождаются опытными и беспринципными. Но озвученный и признанный им самим факт… Восемнадцать лет назад! Она знала его ещё юнцом, который не видел жизни. Она знала его до того, как его предал друг. — Ладно, идёмте наверх, — Джиён вновь оглянулся на меня. — Ждём накрытого стола, — и когда девушки зашагали по лестнице, он подошёл ко мне, приходящей в себя, не верящей, что он бывает и таким. Нет, я видела его в таком настроении и в такой манере, но с Сынхёном, и была убеждена, что женщины остаются для него низшей кастой. Однако я в который раз ошиблась. Джиён не делил людей на категории. Каждого он умел презирать и считать за ничто индивидуально. И возвышать точно так же. — Даша, у тебя столбняк? — Нет-нет, прости, — я сцепила руки, сжав одну в кулак и второй накрыв его. — Просто… не ожидала гостей у тебя. — Да, они нечасто у меня бывают, — он посмотрел на потолок. — Я сам отсюда почти никуда не отлучаюсь, но у других ведь тоже дела. Вот и выходит, что с годами старых знакомых повидать всё труднее. А когда уже ничего не хочешь от будущего, то так приятно вспомнить прошлое! — Она была твоей первой любовью? — как мне казалось, логично заключила я. — Любовью? — Джиён похохотал. — Даша, ну опять ты всё в кучу. Как секс связан с любовью? — Напрямую. — Да никак, — растоптал моё заявление он. — Если ты веришь в любовь, то, наверное, понимаешь, что она живёт где-то внутри. А что такое секс? Сугубо внешнее проявление, инстинкт, удовлетворение потребностей. У тебя с геометрией нормально было? Параллельные линии не пересекаются. — Нормально у меня было с геометрией. В неевклидовой, сферической — параллельные пересекаются, — наконец-то ощутила я признаки победы. Неужели я смогла ему что-то противопоставить? — Ну, хорошо, ты плоскость или шар? — взгляд Джиёна приобрел тот уставший скепсис, которым он завершал большинство диалогов. — Я? Ну… человеческое тело не геометрическая фигура, но скорее шар, наверное, он хотя бы объёмный… — уловив, что мне начинают плавить психику, я тряхнула головой. — Вообще-то, эти законы не применимы к людям! — Тогда о чем мы говорим? — Джиён указал рукой на окно, или скорее за него. — Тогда представь живой пример. Дорога. Два её бордюра слева и справа — параллельные прямые. Так? На горизонте они превращаются в одну точку, соединяются. Так? То есть, пересекаются, — я кивнула. — А теперь скажи, возможно ли дойти до этой точки, или при приближении к ней она всё-таки будет бесконечно отдаляться, даже при том, что земля круглая — сферическая, — промолчав, я повесила нос. Логика была его сильной стороной, а моей — вера. И эти прямые уж точно никак не соприкасались. Они шли в разные стороны. — Вот так-то, Даша. Соединение любви и секса всегда где-то на горизонте, как и большинство идеалов. Мы в них верим, и иногда, кажется, даже видим у кого-то, видим примеры. Но при приближении иллюзия тает, и выясняется, что любое возможное доказательство — оптический обман, — я шумно вздохнула, показывая, что прекращаю спор. Джиён расплылся. — Ждём обед, Даша, — и он ушел за дамами. Я воспользовалась кулинарной книгой Мино, выбрав корейскую кухню. Ей я хотя бы немножко овладела, а в японской пока ещё ничего не смыслила, поэтому, чтобы не допустить оплошностей, пошла путем наименьшего сопротивления. В небольшой гостиной на втором этаже повис легкий дымок, поскольку из трех двое были курящими. Третьей на это явно было всё равно. Мне понадобилось подняться и спуститься трижды, чтобы принести всё, что я наколдовала на кухне. Часть разговора, который я заставала, шел на японском, понимаемом обеими девушками и совсем чуть-чуть Джиёном, и в меньшей степени на корейском, который чуть-чуть знала японка. Она была просто подругой той, с татуировками, или с ней у Дракона тоже что-то было? — Даша, — вдруг обратился ко мне Джиён, когда я поднесла им выпивку. — В честь встречи, мы сегодня устраиваем вечеринку в одном клубе. Как ты смотришь на то, чтобы поехать с нами? — В клуб? — я вспомнила то случайное попадание, когда мы натолкнулись на Сынри. Любой клуб — это смесь дискотеки и бара, более или менее удачная. Ни то ни другое мною не было любимо. — Не знаю, вряд ли… — Брось, мы же договаривались, разве нет? — он убеждающее на меня посмотрел. — Вы же с Мино купили платье? — Да, купили, — я прижала поднос к груди, оживая при упоминании молодого человека. — Тогда, раз уж речь зашла о нем… не могли бы мы взять и его с собой? Я ведь никого там не буду знать. — Джиён проницательно воззрился в моё лицо и, помедлив, закивал. — Отличная идея. Если он свободен, то возьмём и его. Я позвоню ему, — мужчина посмотрел на присутствующих. — Ты не напрягайся, Даша, это будет вечеринка для узкого круга людей, всё прилично. Только друзья, да, Наташа? — У вас русское имя? — ошарашено развернулась я к девушке с татуировками. Правильнее было бы называть её «женщиной», судя по тому, что восемнадцать лет назад она уже… но выглядела она прекрасно, и больше тридцати ей никак нельзя было дать. — У тебя русское имя? — повторил за мной Джиён. — Это же псевдоним, Джи, — прыснула она, швырнув окурок в пепельницу. — Мне понравилось, и я взяла. — Я просто понятия не имею, как её зовут на самом деле, — оправдываясь, объяснил мне главарь мафии. — Интересно вы дружите, — заметила я. — Что даже не знаете настоящих имен. — А разве дружба — это собирательство достоверной информации? — Джиён пожал плечами. — Это не моё дело. Всё что надо знать — я знаю. Так что, мы договорились? Часов в десять поедем, да? Сделаю только несколько звонков, чтобы всё было готово, — достав телефон, он стал выходить из комнаты. — Наташа, познакомь Дашу с Риной. Перейдя на японский, она представила той меня и вернулась на родной язык: — Это Рина, к сожалению, она плохо говорит на нашем, так что если что — я переведу. А ты откуда знаешь корейский? — я призналась, что учила его в университете почти пять лет. — Надо же! И с таким образованием работать здесь? — взгляд Наташи посерьёзнел и потемнел. — Ты краденная, что ли? — Вы знаете?.. — Да все знают, чем занимается Джиён, — она отпила вина и откинулась на спинку дивана. — Только я не думала, что он для любых услуг будет организовывать халявное рабство. Видимо, у него опять какие-то гениальные идеи, — я не стала комментировать это предположение. Похоже, что и без меня во всем достаточно хорошо разбирались. — А вы… не могли бы помочь мне… — Я не вмешиваюсь ни в чьи дела, — перебила она, не став дослушивать. Наташа ненадолго ушла в свои мысли и заговорила опять: — Я не могу и не хочу идти против Джи. Пытаться остановить таких, как он — это всё равно что перестрелять всех волков, — она поискала во мне понимание. — Кто же тогда будет санитаром леса? — я повела плечами, не зная, что ответить. Да, пожалуй, всё в природе, и хищники, создано для чего-то. Она подмигнула мне. — Поверь, в этом мире есть кем и чем уравновесить зло, но невинные регулярно попадают под горячую руку, без этого никуда. Впрочем, я бы не назвала Джиёна злом. Он неплохой, — заметив моё неверие в подобное, она засмеялась и выругалась: — Бля буду, неплохой. Главное не гладить против шерсти. Дверь открылась, и возвратился мужчина. — Ну всё, в клубе нас будут ждать, — несколько ехидно он перевел взор на меня. — Мино подъедет туда чуть позже. У него кое-какие дела. Так что, приготовься выглядеть на все сто. Это замечание было лишним. Если до этого я хотела одеться в то, что мне купили, и постараться быть красивой, то цепь рассуждений Джиёна подчеркнула, что я прихорашиваюсь исключительно для Мино. Если бы это продолжало оставаться только заданием, то всё было бы в порядке. Но я чувствовала, что действительно хочу нравиться ему. Я хочу, чтобы он оценил то, как я буду выглядеть. Не просто, как в бутике, покивав при моей примерке, показав большой палец вверх и сказав «класс, то, что надо», а чтобы остановился на мгновение, ну как в фильмах романтических, чтобы глаза заблестели, и он просто предложил мне руку, не сумев ничего выговорить. Я готова была плакать из-за того, что позволяю себе желать подобное. Скоро два месяца как вдали от дома, и я симпатизирую Мино, и сильно симпатизирую, вопреки тому, что где-то там у меня парень. Переставший мне нравиться. Я посмотрела в зеркало, заплетя косу и перекинув её назад. Я ведь любила того… он хороший, правильный, добрый, с серьёзными намерениями. В Мино в десять раз больше недостатков. Но его не назвать совсем уж негодяем. Однако я никогда не могла обманывать сердце, я слишком чутко его слышала. Спроси меня сейчас, хочу ли я замуж за жениха, я не смогу солгать и откажусь, потому что ежедневно думаю о Мино. Как можно любить кого-то, если думаешь о другом? Сев перед трюмо, я силилась сдержать слёзы. Нельзя ни к кому тут привязываться! Я должна сделать всё, чтобы вернуться домой. Я не должна восторгаться местными порочными мужчинами, потому что они из другой жизни, я совсем другая, мне всё здесь чуждо и неприятно. Всё. Так ли это? Первая неделя была очень тяжелой. После всей моей сознательной жизни, проведенной в толпе народа и с вечной занятостью, я окунулась в одиночество и приняла его за мучение. А потом оказалось, что тишина иногда приятна, что свободное время — не так уж и плохо, что пролив, яхты и пальмы за окном несколько красивее четырёх соток картошки и ещё четырёх соток, полных грядок и теплиц, которые нужно обхаживать изо дня в день. Разлюбила ли я прошлое? Нет, я понимала, что оно было правильным, а эта праздность в роскоши — балует и развращает, и это плохо, этого нужно сторониться. Но было ли мне плохо по ощущениям? Нет. Я с удовольствием смотрела телевизор, прибравшись по дому, прогуливалась по двору и ждала Мино, зная, что не надо поливать кабачки, огурцы и помидоры тонной воды, после которой держишься за спину и разваливаешься на кровати. Эта жизнь, та, в которую я попала, была легка и красива. За счет чего? Благодаря смертям, загубленным жизням, подсаженным на иглу, насилу принужденным к проституции. Я ничего этого не видела сейчас, но знала об этом. Но если не задумываться и не вспоминать — как судя по всему делает Дракон — то этого будто бы и нет. И можно просто-напросто наслаждаться. А там, в России, мне было тяжелее, но зато никто не страдал из-за того, как мы жили, я не была виновна в чужих несчастьях. Так должны жить все люди — благонравно, добродетельно и честно, не причиняя неудобств остальным, не мучая их. Но как там сказала Наташа? Санитары леса тоже нужны… В природе так и было. А разве человек — не часть природы? Если Бог создал всех нас, то с каким умыслом он создал таких, как Джиён? И он ли таких создал? А если не он — то дьявол? Разве Бог не сильнее его? Почему не мог предотвратить появление таких личностей? Нет, всё-таки много свободного времени — плохо. Я слишком много думаю, и думаю не о том, чем нужно. Разум ставит веру под сомнение, так что же важнее? Верить или знать? — Тук-тук-тук? — я обернулась к приоткрывшейся двери и увидела Наташу. — Я войду? — кивнув, я посмотрела на электронный будильник. Без десяти десять. Джиён говорил, что ровно в десять мы должны выехать. — Ты готова? — Да, вроде бы, — я встала со стула, но молодая женщина быстро подошла и усадила меня обратно. — Это ты называешь — готова? А накраситься? — Но я никогда не крашусь… — Пора начать. Это же ночной клуб, — она оглядела алое платье, облегающее мою фигуру и открывающее ноги, на которых уже сидели туфли. Но как я пойду в этом по ступенькам? Ума не приложу. — Нельзя оставлять лицо неярким, когда надеваешь красное. Это ужасно выглядит. И что это за прическа? — Наташа быстро расплела мою косу, причесав волосы заново, распустив их свободно. — Так-то лучше, — положив на столик свою сумочку, она принялась извлекать оттуда косметику. Поддаваясь деловитости и целенаправленности кореянки, я не смогла воспротивиться, и уже через минуту смотрела на проявляющиеся результаты её ловких рук. Моё лицо вдруг стало вписываться в окружавшее меня. Это была маска из макияжа, которую захотелось поскорее смыть. Не потому, что было некрасиво, а потому, что я боялась с ней сродниться. Увидев себя в завершенном виде, я поняла, что превратилась в тот типаж, который так обожал Мино. И страшно было не от того, что ему это нравится — с этим всё ясно, а то, что мне может понравиться быть такой, если ему это будет нужно. Я отвела глаза от зеркала и поднялась, пошатываясь и медленно пойдя на выход. Вчетвером, на машине Джиёна, мы прокатились недалеко от набережной реки Сингапур, текущей с запада на восток и впадающей в залив Марина. Мы ехали по встречному её течению направлению, с востока на запад. Вдоль реки в основном располагались бары, рестораны, публичные заведения, клубы, где пролегали пешеходные дорожки, и проехаться не представлялось возможным. Это были шумные улицы в огнях, где никто не спал до самого утра. Несмотря на то, что это в целом было туристическое государство, от края до края, всё же попадались районы, где ночью царила тишина, да и днем не везде было людно. Мы же оказались в самой гуще, где каждое здание искрилось, зазывая посетить его недра, где таблички и вывески горели бегающими огнями, стрелки семафорили налево и направо, сообщая оставшиеся метры до того или иного местечка, музыка из колонок в нашем авто била басами, но стоило открыть окна, как в них доносились подобные звуки снаружи. Из многих машин точно так же долбили мелодии. Я увидела сингапурскую ночь, похожую на вечный праздник, но меня не покидала мысль, что это всё зыбкая восточная сказка, за которой скрываются пагубные и грязные вещи. Переехав мост, мы выехали на большой проспект. Я пыталась находить указатели и читать, где мы проезжаем. Хэйвлок-роуд. Никаких номеров домов не видно. Справа возникло потрепанное бирюзовое строение, напоминающее колониальные плантации Южной Америки, только нежилое. Мелькание ресторанов кончилось, и мы будто оказались в деловых кварталах. На контрасте с обшарпанным двухэтажным домиком выплыли в ряд небоскребы, новые, высоченные, зеркально-сияющие. Огромные центры, заключающие в себе сразу всё: гостиницы, офисы, конференц-залы, кинотеатры, магазины и разнообразные развлечения, они росли по обеим сторонам, пока мы не зарулили в улочку поуже, а потом ещё одну, совсем узкую. Джиён стал притормаживать, когда мы оказались у входа в тот самый клуб, который и был нашей целью. Напротив него виднелась просторная огороженная парковка. Мужчина нажал на выключение магнитолы и, не глуша мотор, вышел из-за руля, бросая ключи от своего ламборджини (вроде это была она) парковщику. Мы, три его спутницы, вышли следом. По тропинке к главному входу вилась длинная очередь из молодежи и людей чуть за тридцать. Обойдя её, мы, не отставая от Дракона, оказались у лестницы, в конце которой стояло два скучающих охранника. Завидев Джиёна, они поспешили открыть дверь и поклонились, без каких-либо вопросов пропуская с ним нас всех. Со стороны клуб не был чем-то примечательным, но когда я оказалась внутри, то поняла, что его масштабы угадать снаружи было и нельзя. Внутри он был богато отделанным просторным подобием дворца. Людей в коридоре, что вел дальше, было немного. Большинство из них жало руки Джиёну, торопясь к нему обернуться. Его тут знали все, а кто не знал — вряд ли представлял собой какую-то важность. Дойдя до отрезка, где с одной стороны стена была стеклянной, я посмотрела за неё, догадываясь, что по ту сторону она выглядит, как зеркало. Мы были на несколько метров выше здоровенного танцпола, где теснился молодняк, управляемый ди-джеем на помосте. Их музыка здесь даже не была слышна. Полная звукоизоляция, но возможность наблюдать. Стеклянная стена огибала нижний зал смотровой площадкой с двух сторон, переходя из коридора в большое помещение, где так же звучала музыка, и можно было потанцевать, но желающих было наперечет. Тут и там в стороны расходились вип-кабинки или маленькие зальчики, где уединялись состоятельные люди, желающие отдохнуть. Мы прошли мимо всех, постоянно притормаживая, чтобы Джиён поздоровался с каждым желающим, или имеющим на то право. Кое-кто кивал и Рине с Наташей, но таких было мало. Поднявшись по ещё одной лестнице, мы прошли через открытую нам официантом дверь и вновь спустились в полутемную комнату с диванами, подушками и столом в центре. Я увидела Сынхёна, ещё пару каких-то мужчин и миниатюрную худенькую девушку. Почему-то никто из них меня не обрадовал своим присутствием, хотя я ещё никого из них не знала, кроме Сынхёна. Лучше бы тут был Тэян. — Наконец-то! — поднялся пристрастный к наркотикам брюнет и, помимо пожатия ладоней, притянул Джиёна к себе, стукнувшись с ним плечом о плечо, как заядлый товарищ, какими они и являлись. — Мы уже заждались, — он заметил меня и медленно, намеренно похотливо облизал меня взглядом с ног до головы, проведя со смаком языком по губам. — Даша, ты просто искусительница сегодня, — я попыталась одернуть подол хоть чуть-чуть, но не вышло. Платье было очень коротким. — Не присядешь ко мне поближе? — Не для тебя её цветочек цвел, — засмеялся Джиён, заставив меня покраснеть и усаживаясь рядом с девушкой, которая уже была тут и, — о чудо, что я видела? — занося руку за её плечо и опуская её на него. Он обнял девушку?! — Так и моя ягодка не для неё созрела, — гордо поправил Сынхён воротничок и всё равно похлопал мне рядом с собой. — Даша, что насчет обсуждения алгоритма высокочастотного трейдинга? — Я в этом ничего не понимаю, — ответила я, хотя меня уже не слушали. Я подождала, когда все рассядутся и, увидев, что Наташа села с краю, примостилась рядом с ней. Не прошло и минуты, как я уже жалела, что согласилась поехать. Что мне тут было делать? А если Мино не сможет приехать вообще? — Выпьешь? — вновь обнаружил меня Сынхён и протянул бокал, держа в другой руке бутылку шампанского. — Спасибо, нет, — покачала я головой. Джиён, сидевший напротив меня, каким-то образом услышал мой отказ, хотя было шумно, и фоном играла музыка, далеко не приглушенная. — А что, разве у тебя пост? Или какой-то день, запрещающий немножко выпить? — Нет… — мои глаза задержались на его пальцах, гладящих голое плечо девушки. Лучше переключиться на что-нибудь. Но на что? Девушка поднесла свои губы к самому уху Джиёна и что-то в него шептала этими красными губами. — Тогда в чем дело? — Всеобщее внимание привлеклось ко мне. Этого ещё не хватало. Как заставить их отвернуться? — Ладно, полбокала, — согласилась я, и Сынхён, налив ровно половину, уселся, затрещав что-то далекое от моего понимания, но мужчина, с которым он говорил, его явно понимал. — А прогноз по волатильности*? — Да там почти никаких рисков. Активы равнозначны. — Я бы не сказал. Коэффициент Шарпа показывает предпочтительность инвестирования на востоке. — Да, но он учитывает тенденции по уже завершившимся сделкам, а на следующий год? Мода непостоянна даже в бизнесе. А если на западном побережье пойдёт подъем? Или китайцы вложатся и потекут средства там? Да нет, тут никак не угадаешь, — я ничего не изъяла из их невероятной для меня беседы и, потягивая шампанское, стала поочередно разглядывать всех присутствующих. Но глаза соскальзывали на Джиёна, воркующего с липнущей к нему азиаткой. — Они встречаются? — спросила я у Наташи, отвлекшейся от Рины и замолчавшей ненадолго, пока закуривала. Она посмотрела на меня, поняв, о ком я любопытствую. — Ну… я бы назвала это одной из ряда коротких интрижек Джи, — она пожала плечами. — Хотя, кто его знает? Иногда он задерживается на ком-то просто потому, что этого от него никто не ждет. — А Рина — тоже его бывшая? — мне хотелось хотя бы просто понять, кто здесь в каких отношениях. Все друг о друге хоть что-то знали, и лишь я была не то чтобы изгоем, но отщепенцем. — Нет, что ты! — Наташа выдохнула дым в сторону, чтобы не на меня. — Она, можно сказать, деловой партнер. Ну как деловой… они с её братом сейчас возглавляют самую большую группировку якудзы в Японии. Клан Ямашита имеет огромное влияние. Джиён давно поддерживает с ними связь, они нужны друг другу. Их отца убили месяц назад, и если бы не поддержка драконов — Джиёна и его людей, — то клану грозило быть подмятым или уничтоженным. Но благодаря помощи они отвоевали положенное им. Брат Рины, как и Джи, не может оставить свою территорию, поэтому она приехала подтвердить личной встречей взаимоуважение. — Вот оно что… — Да, а Кико, — Наташа указала незаметным кивком на девушку, обнимающую Джиёна. — Моя подруга, и подруга Рины, поэтому ей оказалось легко очутиться рядом с Джи. Не знаю, правда, зачем ей это. — А между вами… Нет, прости за бестактность, — остановилась я. Куда я сую свой нос? Зачем мне все эти сплетни? — Ты хочешь спросить, есть ли до сих пор что-то между мной и Джи? — Что-то уникальное было в этой брутальной, и в то же время истинной леди. Она заговорщически покосилась на меня. — Что ты! Я давно замужем, — и наклонившись ко мне, шепнула на ухо: — Но только совсем редко. Когда много выпьем. Я посмотрела на опустевший бокал. Слушая Наташу, которая мне нравилась всё больше, я выпила шампанское, но, к сожалению, это заметила не только я, но и Сынхён, чья рука с протянутой бутылкой уже была тут как тут. — Освежить? — Да я много не пью… — А сколько, по-твоему, много? Ты только полбокала выпила. — Мне хватит… — Даша! — уставился на меня Сынхён. Когда он пристально смотрел, это несколько пугало, потому что смахивало на безумие, но я стала догадываться, что он специально делает этот чудной взгляд. — Да налей ей и отстань! — вступилась за меня Наташа, и когда мой бокал был полон, она мне сообщила: — Он всё равно не отстанет, лучше соглашайся со всем. Незаметно не пить тоже можно, если хочешь, — Джиён огласил тост за встречу, и не выпить я не смогла. Чокнувшись со всеми, я пригубила игристого вина снова. Время шло. Попросив у персонала показать мне, где туалет, я прогулялась вдоль стеклянной стены, полюбовавшись пьяной гурьбой внизу. Я была здесь никто, несостоявшейся проституткой, переведенной в разряд горничных, но возвышалась над теми, кто, возможно, зарабатывал тысячи долларов и был свободен. Вот что такое случай. Вот что такое расположение великих, покровительство счастливой звезды. Я постояла одна, и ко мне никто не пристал и не подошёл — все видели, что мы пришли с самим Джи-Драгоном. Оставленный мною пустым бокал почему-то вновь оказался полон. Я недовольно бросила взгляд на Сынхёна, но он не замечал этого, заканчивая финансовые споры с двумя мужчинами. Иногда к ним присоединялся и Джиён. А иногда он с Кико выходил на медленный танец. Складывалось ощущение, что я вижу другого человека. Как можно было равнодушно предлагать застрелиться, а потом привозить в свой дом этого же человека и водить его по вечеринкам с друзьями? Он со всеми может так? Сейчас танцует с ней, а потом с легкостью застрелит. Или нет? Очередной тост вынудил меня поднять бокал и сделать глоток. Когда я опускала его, то заметила движение на верху лестницы, откуда мы вошли. Подняв лицо, я увидела Его. Сквозь тонкий смок с примесями ароматов, похожих на благовония, по ступенькам плавно спускался Мино. Откинув край пиджака, он сунул руку в карман, открыв белоснежную рубашку, и шёл, проявляясь всё четче, внимательно оглядывая присутствующих, пока не нашёл глазами меня. Мы встретились взглядами, и я чуть не встала. Он остановился на полминуты. Его губы не дрогнули, и только глаза, наполнившись лукавством, показали, к кому он приехал. Его правая бровь вопросительно изогнулась, лишая меня дара речи. Мино продолжил спускаться, намереваясь сесть рядом со мной. Комментарий к Знакомые * характеристика изменчивости цен на рынке

Это красное платье

Ему будто и не оставалось другого места. В полумесяце диванов крайними сидели я и Джиён, но он, в отличие от меня, не подвинулся. А я сделала это, насколько очевидно для всех — не знаю, но Мино не нужно было задумываться, куда опуститься — припасенное место говорило само за себя. Пожав руки присутствующим мужчинам, он приземлился слева от меня, и его брючина тронула мою голую ногу. Мы набились на диваны вплотную, и иначе было сложно. Если бы только Джиён немного посторонился, но кто же попросит об этом некоронованного короля Сингапура? Он был слишком увлечен то разговором о финансах, то Кико. Но как только возле меня оказался Мино, я уже перестала быть внимательной к происходящему. Убрав руку с поставленного бокала, я заметила, что она у меня немного задрожала. Почему становится так жарко?

— Выпьем за опоздавшего! — моментально спохватился Сынхён и поднял тост, протянув наполненный фужер парню. Тот его принял с благодарным кивком. Я не стала брать свой, и заслужила тем вездесущий взор Сынхёна. — Мне уже хватит… третий бокал — мне много, — попыталась я отказаться. — Но с Мино-то ты ещё не пила? Ты что, обидишь его тем, что только с ним и не выпьёшь? — не унялся он. Я посмотрела на соседа, чьё лицо (слишком близко ко мне находящееся, мне делалось не по себе) не грозило обидеться на меня, но избавиться от уговоров Сынхёна хотелось. — Ладно, последний, — чокнувшись со всеми и Мино в последнюю очередь, я улыбнулась ему над бокалом и отпила. Шампанское было прохладным, и в нагретом зальчике приятно освежало, тем более что кроме него пить было нечего; на столе стояли напитки один крепче другого, по сравнению с которыми шампанское было лимонадом. Не ожидая, я вдруг почувствовала у самого своего уха губы, сообщившие мне: — Несравненно выглядишь. Я же говорил, что его нужно взять, — в шуме голосов, сливающихся с фоновой музыкой, иначе он и не мог мне сказать подобное. Не орать же через всех, привлекая к нам внимание. Поэтому его приближение впритык было обоснованным, но я покрылась от него мурашками. Ткань пиджака касалась меня через рукав моего платья, но почему-то всё это на меня воздействовало достаточно остро. Я бросила скользящий взгляд на Джиёна с Кико. Мы их не отзеркаливали, но поскольку сидели напротив, то с какой-то стати показались мне тоже парочкой. Нет! Какие ещё парочки? Мино нравятся легкомысленные мадам, а я должна убедить его в том, что в них прелести мало, и не все девушки — легкодоступные и корыстные. А в том кругу, котором мы находились сейчас, принято было то, что Наташа назвала короткими интрижками. Начинали встречаться не задумываясь, спали, и расставались точно так же, без лишних слов и объяснений. Потребительский мир без стыда и сожалений. Я не должна была попасть в него, но раз уж попала, то удержусь от того, чтобы стать его органической частью. И Мино вытащу. Он не такой как они. Да и всякий отсюда может измениться, надо лишь разбудить хорошее в людях. Всех сразу я перевоспитать не могу, но двоих, с кем имею самый частый контакт, исправить попытаюсь. — Я выгляжу совсем не так, как себя ощущаю, — призналась я, боясь поворачиваться, чтобы не оказываться «глаза в глаза» с Мино. От волнения я попивала охлаждающее меня изнутри игристое вино. — И в чем же разница? Ты выглядишь очень-очень красивой девушкой, и ощущать себя должна так же. — Я выгляжу распутно, — пробормотала я себе под нос, сведя брови к переносице. Мино ободряюще улыбнулся. — Вовсе нет. Успокойся. Мы не перегнули палку с вульгарностью. — Плохо разбираясь в этом, я предпочла согласиться. Раз он считает это нормальным, то пусть будет так. В конце концов, кроме моего собственного смущения тут никому нет дела до того, как я смотрюсь и кем. Здесь все люди повидавшие, они, наверное, сотни раз видели противоположный пол в голом виде, и кому покажется чрезвычайным то, что трусливая девственница разодета, как искательница ночных утех? Или не разодета? Я никогда не носила такое количество красного цвета. Джиён поднялся на очередной медленный танец, подав руку Кико и, когда они уже отходили, притормозил и обернулся, главным образом к нам: — А что, больше никто потанцевать не хочет? Мино, Сынхён, некрасиво не ухаживать за девушками рядом, — Сказав «сейчас-сейчас» Сынхён стал подниматься, договаривая с соседом, и пригласил Рину, выведя её на танцпол. Мино посмотрел на меня, прощупывая согласие взглядом. Я не испытала желания воспротивиться, подобного тому, какое возникло тогда, с Сынри. Не поднимая высоко, он предложил мне руку, чтобы помочь встать на моих шпильках. Неизвестно почему нервничая, я вложила свою ладонь в его и мы пошли следом за двумя парами, оставив Наташу, отказавшуюся танцевать, с двумя собеседниками. Моя кожа слилась в один тон с нарядом, когда Мино придержал меня за талию, а я опустила ладони на его плечи. Он не пытался ко мне прижиматься, и наше пребывание в кругу двигающихся под музыку было самым приличным, я бы даже сказала натянутым, потому что молодой человек тоже испытывал дискомфорт — по нему было видно. Его лицо о чем-то размышляло, всё время уходя в свои мысли. — Не любишь танцевать? — поинтересовалась я. — Давно этого не делал. — Я тоже. Со школьного выпускного, пожалуй, лет пять назад, — Мино покосился на Джиёна и некоторое время разглядывал того, пока тот не видел. Мне было проще и легче от того, что я не являюсь центром внимания в этом танце, что ко мне никто не пристаёт, пользуясь случаем. Мой партнер по танцу был таким, каких я признавала приемлемыми. — У тебя какие-то проблемы? Ты весь в себе, едва пришел. — Нет, всё в порядке, — сразу же вернул он внимание ко мне и улыбнулся. — Я это так… Знаешь, я был уверен, что Джиён припас тебя для себя. Ну не могло быть иначе с твоим подселением к нему. А теперь я вижу эту его очередную… модель, и не понимаю, зачем он притащил вас сюда одновременно? Чего он добивается? — Считаешь, что во всех его поступках есть злой умысел? — посмеялась тихо я. Мне не верилось, что существуют такие типичные кинозлодеи, у которых голова не отдыхает, чтобы всем и во всём постоянно пакостить. Даже Дракон мог расслабиться среди друзей, и в этот момент не думать ни о чем. — Не обязательно злой, но какой-то есть, — Мино косо хмыкнул. — После того, как он предложил выйти на медленный танец, я вспомнил твои слова о том, что он подсовывает тебя мне, возможно. Теперь пытаюсь понять, зачем бы, и если бы было так, то этим выражается награда или наказание? Джиён со своими людьми порой непредсказуем. — Он наказывает своих людей? — с неприязнью наплыла на меня пасмурность. — Провинившихся. И вот я думаю, не сделал ли ничего часом противоречащего его желаниям? — Это бесчестно, если он плетёт интриги даже против тех, кто неосознанно мог что-то не то сделать, — моим пальцам захотелось сильнее сжать плечи Мино, но я сдержалась. Я запереживала за него. Я видела, каким бездушным и издевательским может быть Джиён. Было чего бояться. Алкоголь бродил во мне, щеки уже горели очень сильно, и тело изнутри чудаковато мандражировало. И без того неуверенные ноги на шпильках как-то покручивало, и шло это всё от низа живота, который будто сводило. Но у меня не было месячных, и ничего несвежего я не ела. Впрочем, странное ощущение я не могла назвать неприятным. Может, это опьянение? Я никогда раньше не выпивала столько. Почему у меня участилось дыхание и захотелось самой вдруг прижаться к Мино? Телу как будто недоставало какой-то детали, и ему требовалось тесно прислонить к себе что-нибудь. Хотя бы подушку. Я прислушивалась к ощущениям и понимала, что это всё мне не свойственно, и я должна отвлечься от неведомой тяги. Будто со стороны я услышала, что призналась парню, что волнуюсь за него. Но это же ничего? Я имею право испытывать тревогу за товарища. — Я поговорю с Джиёном чуть позже, постараюсь развеять свои сомнения, — успокоил меня он. На каблуках я была ненамного ниже молодого человека, но всё равно не достигала тех же вершин. Однако его губы были ближе обычного, и почему-то я уставилась на них, радуясь, что мы не на одном уровне. Иначе бы я… что со мной происходит? Да, я призналась себе, что забываю жениха, потому что Мино стал темой моих ежедневных мыслей. Но неужели всё дошло до того, что я мечтаю о нем? Я горела, как под палящим солнцем, и когда голова немного закружилась, композиция, наконец, кончилась. Я отпустила парня и отошла в другом направлении от столиков. — Мне нужно подышать, я скоро вернусь, — Мино кивнул, восприняв это, наверное, как поход в туалет, и не напрашиваясь в провожатые. Я поднялась по лестнице, держась за перила, и задумалась, а есть ли здесь что-то вроде балкона, чтобы не выходить из клуба? Официанты не были корейцами, и мне не у кого было спросить. Я подошла к стеклянной стене и приложила к ней лоб. Она отличалась температурой от пылающей меня. Здесь не хватало сквозняка и ветерка, чтобы всё внутри меня встало на место. Но есть ли они снаружи, в душной тропической ночи? Сингапур не отличался прохладой в это время года, если не проходил вдруг дождик, а его не предвиделось. — С тобой всё хорошо? — возник рядом Сынхён. Я обернулась, попытавшись выпрямиться из наклонного положения, в котором прислонилась к стене. — Да, просто душно… ты не знаешь, тут есть где присесть на открытом воздухе? — Тут были комнаты с кондиционерами, идём, — предложил он меня проводить, и я пошла следом. Наэлектризованность организма держала в тонусе. Почему-то я посмотрела на Сынхёна, как на мужчину. Зачем его-то я оцениваю с такой точки зрения? Внешне он эффектный, но даже недолго с ним пообщавшись, я поняла, что он совершенно неподходящий мне человек. Да и кому бы подошла такая личность? Наркотики — это не шутки, и если он не откажется от них, то вряд ли сумеет стать кем-то ответственным и достойным. Мы поднялись по длинному ряду ступенек. Оступившись один раз, я была теперь поддерживаема Сынхёном. Людей вокруг уже не было, и мы вошли в затемненную комнату, где стояла оттоманка, не горел свет, а лишь падал откуда-то с улицы, через зауженное окно, разделенное на два прямоугольника от пола до потолка. Тишина не была полной, мелодии всё-таки откуда-то доносились, но воздух в самом деле проветривался лучше. — А естьчто-нибудь попить? — присев, посмотрела я на приведшего меня сюда. — Только не спиртное. — Конечно, сейчас принесу. Он вышел, оставив меня одну. Мысли сбились в кучу. Состояние было немного сонным, и в то же время я никак не смогла бы уснуть сейчас. Меня потряхивало. Да и нельзя позволить себе вырубиться, нужно вернуться домой. Домой! В Россию, а не особняк Джиёна. Любыми средствами, подальше, лишь бы там не было Мино. Я опустила лицо в ладони. Почему он так прекрасен? Я не вернусь вниз, за столик, я не пойду туда, где ещё совсем трезвый он, ценящий шлюх и желающий только их, сидит и весь вечер думает о работе и делах, или о той женщине, которую посещает в борделе, но никак не обо мне, а я уже спокойно смотреть на него не в силах. Когда танец кончился, я была на грани, я хотела его поцеловать! Господи, спаси! Последним меня целовал Тэян, пытавшийся внушить мне, что это приятно и здорово, но он не нравился мне сильно внешне, пусть даже какой-то шарм в нем был. Но Мино! Боже, почему ты не можешь создавать таких же сильных соблазнов, как дьявольские? Я не помню, чтобы когда-либо меня так влекло к моему законному будущему мужу, одобренному родителями, я не помню, чтобы я когда-либо ловила комплименты или сама видела себя красивой в длинных юбках и закрытых кофтах, а в этом платье, сегодня, я в результате поняла, что способна нравиться, и это нравится мне. Боже! Как хорошо, что здесь нет Мино. Я бы первой к нему не полезла, разумеется, но если бы он не попытался поцеловать меня — я бы заплакала. Я и теперь уже готова рыдать, потому что хочу, чтобы он взял меня за руку, и ещё раз сказал что-нибудь на ухо, и его приглушенный щекочущий голос ворвался бы глубоко-глубоко, до самого низа живота, где так тянет и крутит. Интересно, сколько уже времени? Может, надо попросить отвезти меня домой? Когда я прекращу называть домом виллу Дракона? Я запуталась. Я хочу в Россию. Но там не будет Мино. Никогда уже его там не будет. Я вернусь к жениху, мы поженимся. И тут мне дословно вспомнился провидческий рассказ Тэяна о том, что меня поимеет какой-то неопытный юнец, который будет стесняться, не зная, что и куда, и не сможет доставить мне удовольствие, а здесь — мужчины опытные. И Мино был опытным, а вот мой жених — не был, я это точно знала. Смог бы доставить удовольствие Мино? Яркой вспышкой в моём внутреннем взоре возник он, рывками расстегивающий пуговицы своей белой рубашки, отшвыривающий её, надвигающийся на меня, толкающий, забирающийся сверху прямо в брюках, хватающий и целующий. Я тихо проскулила в ладони, замотав головой. Все эти удовольствия — от лукавого! Пусть мне безумно этого захотелось, но лишь потому, что плоть слаба. Да, я должна бороться с соблазнами и искушениями, я не должна жаждать этого, соглашаться на что-либо подобное! Истинное счастье в духовной любви. С нареченным у нас будут дети, мы будем воспитывать их в мире и радости, поддерживать друг друга в горестях и болезнях, никогда друг друга не бросим, а Мино что? Что будет после вот этой вожделенной представленной картины, где он начинает мной овладевать? Переспать и разойтись — вот как тут живут. А если не разойтись? Если бы моим женихом был Мино. О, Господи, зачем я это предположила?! Но ведь он же, если бы не его бывшая, серьёзным был парнем, и в продолжительных отношениях проявил себя должным образом. Любовь возможна и с ним. Но я не любви его добиваюсь, по замыслу Джиёна, а перемен. Зачем мне любовь? Вот именно что, перемены — нужны Джиёну, а я хочу любви. Я хочу любить Мино и быть любимой им. Справа меня почти ослепил свет, на контрасте с мраком и чернотой, в которых я сидела. Но когда глаза привыкли, я поняла, что это всего лишь луч из щели приоткрытой двери. Тут есть ещё одна дверь! Я и не заметила, когда пришла сюда. Поднявшись, я решила посмотреть, кто же зажег там свет. Подойдя к проёму, я сначала увидела за ним окно, более широкое, чем в этом проходном закутке. С включенной люстрой под потолком оно засвечивалось, отражая, как зеркало, комнату, являвшейся спальней с просторной кроватью. И в этом отражении я увидела Джиёна и Кико. Они были за стенкой от меня, и благодаря нужному углу, под которым находились я, они и окно по отношению друг к другу, я будто попала в первый ряд театра. Они не разводили жадного поцелуя, в котором сливались их губы. Мужчина подталкивал её к постели, и лишь когда она завалилась на неё, он приподнялся и стал стягивать со своего худощавого татуированного тела футболку. Я попятилась, чтобы не продолжать смотреть, но уперлась во что-то за спиной и ахнула. — Тише, — шепнул Сынхён. Его рука со стаканом апельсинового сока обогнула меня и вставила его в мою руку, не дав отойти и отвернуться. — Не будем мешать им, — я всё-таки попыталась развернуться, но он придержал меня и вернул на шаг вперед. Я не была совсем безвольной, но опьянение ещё далеко не отступило. Язык не смог выговорить задуманное, и я опасалась быть услышанной парой, которая не знала, что за ней наблюдают. — Брось, Даша, за просмотр же денег не берут, — наклонился ко мне Сынхён, растапливая свой голос в моём рассудке. И он слился с ним, создавая ощущение, что этот хрипловатый бас — голос моего сознания. — Тебя ведь никто не заставляет участвовать и присоединяться, да и вряд ли бы взяли к себе… но посмотреть… неужели никогда не смотрела подобные вещи? Все люди этим занимаются, и ничего постыдного в этом нет. Это одно из божьих изобретений, — перекатившаяся на живот Кико дала Джиёну расстегнуть молнию платья на спине и он, сняв его, опять перевернул её на спину и опустился губами к её губам. Я смотрела на эти касания, видя то, чего не могла представить — Джиёна в любви, даже если только физической. От его поцелуев Кико выгибала спину, улыбаясь от удовольствия. Черное нижнее бельё выделялось на её белой коже, но ещё больше с ней дисгармонировало пестрое от тату и подзагоревшее тело Дракона. Их тела тесно сливались, и когда кожа вливалась в кожу, я это будто ощущала сама. Я видела, как продавливается под ними кровать, и додумывала, зная немного после Тэяна и Сынри на опыте, каково это, ощущать тяжесть мужского тела на себе. Но одно дело, когда это посторонний похотливый мужчина, и совсем другое — когда твой, которого ты хочешь. Джиён снял с девушки трусики, медленно, сопровождая игривым взглядом, стянув их с ног. Я опять хотела отвернуться, но Сынхён коснулся моего подбородка и развернул. — Всё же посмотри и скажи — что в этом плохого? Разве кому-то из них будет плохо? Разве это похоже на что-то отвратительное, изобретенное сатаной? — Я отвела глаза от того места, где Джиён расстегнул штаны, и вцепилась взглядом в лицо Кико. Оно было довольным, блаженствующим, торжествующим, влюбленным, каким угодно, но не несчастным. Я расфокусировала взор лишь после того, как их бедра слились и важная часть тела Джиёна утонула внутри девушки. Она простонала, вцепившись ему в плечи. На какую-то минуту я забыла обо всем на свете. Её стоны наслаждения вбивались мне в уши, резонировали по нервной системе и заставляли дергаться нескольким тикам во мне тут и там. Толчки, сопровождавшиеся характерным звуком причиняли мне почти явственную боль. — Разве не хочется каждой девушке хоть раз почувствовать это? Скажи мне, Даша, — окутывал меня всё тот же обезличенный голос. — Не хочется ощутить, как тебя хотят? Как в тебя входит член мужчины, ласкающего тебя? Не хочется отведать сладкой боли первого раза, после которой останется одно сплошное наслаждение? Не хочется стонать под тем, кто способен выбить эти стоны? — слыша сопутствующие усиливающиеся стоны Кико, я развернулась и, оттолкнув Сынхёна, чуть расплескав сок, до которого так и не дошел мой рот, быстрыми шагами пошла прочь из этой комнаты. Пока я видела только Джиёна — это ещё было терпимо, я всего лишь наблюдала за Кико и понимала, что ей гораздо лучше сейчас, чем мне. Я даже в какой-то степени позавидовала, что она настолько близка к человеку, которого боится вся округа, и они приносят друг другу удовольствие. Быть той, которую имеет Дракон — это здесь престижно. Меня он тоже имеет, но совсем в другом смысле. Но под конец я не выдержала и увидела на их месте себя и Мино. Я услышала внутри себя свой голос, и когда Кико обвила ногами поясницу Джиёна, я почувствовала чего и где мне не хватает, чтобы эти спазмы в животе прекратились. Едва не скатившись кубарем по лестнице, я всё же осталась цела и не переломала ноги, вовремя ухватившись за перила. Спустившись, я залпом попыталась осушить бокал, но на последних глотках осознала, что сок слишком горчит и обжигает, и в нем явно что-то ещё. Сынхён, что ты за человек?! На входе в наш зальчик я столкнулась с Мино, и чуть не вскрикнула. Не от испуга, а чтобы не заплакать. Слёзы уже стояли в глазах, и по одной простой причине: этот молодой человек не пытается обнять меня, поцеловать, завалить куда-нибудь, как в череде тех грез, что проплыли передо мной в темной комнате. — Всё нормально? Куда ты пропала? — Искала свежий воздух… — И как, удачно? — как хвост черной кошки, его бровь, играясь, демонстрировала приподнявшееся настроение. — Подышала немного, — я показала ему стакан. — Сынхён разбавил мне чем-то сок, а я сдуру выпила, — Мино взял у меня его и попробовал губами, отставив после на поднос проходящего официанта. — Водка. Это коктейль «Секс на пляже». — Мне и без этого было неважно. — Может, отвезти тебя обратно? — предложил парень. Обратно? В пустой особняк? Я и он? Нет, там буду только я, потому что он привезет меня и уедет, а что будет делать мне? Но подступающая дурнота — вероятная перспектива, и оставаться тут невменяемой не хотелось. Я кивнула. — Только спрошу у Джиёна… — я поймала его за запястье. — Он… с Кико. Не думаю, что ему теперь есть дело до того, кто куда денется. — Ах вот оно что… — поскольку я обернулась, говоря об определенном месте, то увидела, что по лестнице возвращается и Сынхён. Мне не терпелось высказать ему что-нибудь, выговорить за его проделки, но я не стала. — Ну что, — подошёл он к нам. — Веселимся? — Я хотел отвезти Дашу в особняк. Ей не очень здорово. У тебя нет ключей? — Нет, они у Джиёна, а он… занят немного, — улыбаясь, посмотрел на меня Сынхён. Я отвела глаза. — Могу дать ключи от своей квартиры, у меня там никого, и меня там до утра тоже не будет. Завтра утром заберешь Дашу к Джиёну. — Ну, в таком случае сегодня у меня самого свободно, — Мино достал ключи от машины. — Передашь, что ей стало плохо, и я её увез, ладно? Завтра утром привезу в особняк, — они попрощались, а я, всё что услышала, это что мы едем к Мино домой. Вдвоём. До утра. А неестественное состояние крайнего возбуждения меня ещё не покинуло. Однако вся романтика была прервана ещё по дороге. Водка после шампанского для непьющего человека — как капля никотина для лошади. Я попросила приостановиться по пути, и Мино, высмотрев съезд к каким-то кустам, свернул с дороги, выпустив меня. Но меня не тошнило: укачивало, мутило, вырубало, но до конца плохо не становилось, и от того было лишь хуже. Два пальца в рот совать при парне, от которого я этой ночью сходила с ума меня не прельщало. Я села на балюстраду, повесив голову. Мино встал рядом. — Теперь будешь знать, как опасно пить с Сынхёном, — прислонился он бедром к ограждению, с сунутыми в карманы брюк руками. — Я и забыл, что у него бывают такие шутки, — я не поведала ему о том, что спаивал он меня явно не просто так, а чтобы я полюбовалась сексом. Он-то специально это делал, а вот знал ли Джиён? Не мог не знать. — Ненавижу себя скверно чувствовать… — пробубнила я. Ещё полчаса назад не ворочавшийся язык развязывался. — Да кто же любит? — я вытащила ноги из туфель, босыми опустив их на траву. Мино присел и, забрав обувь, сходил до машины, отнеся её на заднее сиденье. — Ну что, чуть-чуть лучше стало? Доедем до дома? — Не знаю, всё вокруг такое невнятное… — я с трудом подняла голову. Интересно, а в последний бокал шампанского Сынхён ничего не подливал? Он ведь не при мне его налил. Если увижу Наташу, надо спросить. — Помочь дойти? — вытащил одну руку Мино и протянул мне. Я помотала головой. Он убрал руку. Я поморщила нос и, попытавшись сесть ровно, едва не завалилась назад. Парень успел среагировать и поймал меня. Я уставилась в его карие очи своими, наверное, выглядящими по-дурацки с замутненными спиртным зрачками. — Я вообще-то не мечтательница, — забалаболила я, нетрезво взмахнув руками. — И никогда ни о чем таком не мечтала. Но если бы всё-таки вот так подумать, то помогают идти друг другу пьяные мужчины. А девушек… — я икнула, прикрыв рот и помолчав несколько секунд. — Я бы хотела, чтоб ты взял меня на руки, — произнесла я и тотчас наполовину очнулась, стряхнув похмельный бред и вытаращив глаза. Мино спокойно с высоты меня выслушал. Мне захотелось взять слова обратно или извиниться, но я окаменела. Жуткий стыд пронизал каждую клеточку души. — Но если Джиён мне за это свернёт голову… — выдохнул он и подошёл, вытаскивая руки. Он безропотно принял мою просьбу и взялся за её исполнение! Я замахала руками. — Нет-нет, не слушай меня… — но он уже поднял меня, придерживая осторожно, и понёс в тойоту. — Как раз таки пьяных слушать самое правильное, — усадив меня на переднее сиденье и пристегнув, в процессе чего ему пришлось через меня перегнуться, и мне в нос в который раз ударила его туалетная вода, Мино, улыбаясь, занял водительский пост. — Я тебя вполне понимаю. В тех условиях, что ты оказалась, хочется и чего-то приятного, — включив поворотник, он выехал обратно на трассу. — Да и это ведь твоя первая вечеринка. Всё должно быть по-королевски, — особенно моя королевская дурнота и королевское свинство в виде наглых просьб. Я попыталась уговорить себя не открывать больше рта, пока не протрезвею. — А у тебя дома никого, да? — сорвалось в тот же миг. — Да, полная свобода, — он посмотрел на меня. — Не будь это ты, я бы даже обрадовался, что везу к себе не отвечающую за себя женщину, к которой можно приставать. — «Ко мне можно приставать!» — говорили скорее мои ноги и что-то там ещё, а не мозги. Почему вообще сегодня говорят мои отдельные органы? Какая-то наркомания, будь неладен этот Сынхён. Это заразное что ли? — Но так придётся сдерживаться, — он шутил, конечно, но я на полном серьёзе раз сто, пока мы ехали, намеревалась сказать «не сдерживайся!». И лишь под конец стала понимать, что скажи это и последуй за этим что-то, и я буду очень-очень сильно жалеть утром. И даже не потому, что так трясусь со своей невинностью, а потому, что Мино опять поймёт, что все девушки — проститутки. Нет, я не должна поддаваться страсти, я должна целить его душу, а не устраивать праздник тела. Которого хотелось и себе. Вспомнились Джиён и Кико. Я и правда раньше не видела чужого секса, не смотрела его, никакой порнографии. И это попадание в личный интимный мир, где люди наслаждались занятием любовью… соединяющиеся и разъединяющиеся бедра…

Задремавшая, я была разбужена Мино, достающим меня из салона и опять берущим на руки. Сунув мне туфли, чтобы завтра было в чем выйти на улицу (не вечно же ему таскать меня) и захлопнув дверцу, он прижал меня сильнее, держа ключ от квартиры в той руке, что поддерживала меня под ногами, почти под бедрами. — Ну, добро пожаловать в моё семейное гнездо. Хотя, вряд ли сейчас тебе будет до разглядывания, — поднявшись на лифте, он вышел из него, умудрился открыть замки, держа меня и, переступив порог, закрыть дверь. Только тогда опустив меня и прислонив к стенке, он включил свет, поглядывая, не нужно ли меня продолжать придерживать? Я более-менее пришла в себя. Возникла молчаливая пауза. — Предложить тебе чаю? — разрушил её поспешно Мино.

— Нет. Не знаю. Да, пожалуй, — кивнула я сонно и он, уже идя на кухню, остановился, улыбаясь на меня глядя. — Или тебя уложить и принести? — Нет-нет, я ещё бодра, — потрясла я головой и пошла следом за ним. Но молодой человек уже отвлекся от меня и, когда мы оказались на кухне, делал всё, что угодно, чтобы не смотреть на меня: доставал чай, выставлял чашки, щелкал электрическим чайником. Заметил, что в нем мало воды, снял его с подставки, долил, поставил обратно. Закончил все дела, но остался стоять ко мне спиной у рабочего стола. — А тебе завтра на работу? — Я не рано встаю, так что ничего страшного, — подойдя к окну, он повернул жалюзи, без смысла, туда-сюда. Далеко не на первом этаже в него всё равно никто не заглянет. Несмотря на какие-то непрекращающиеся механические действия, Мино не выглядел суетливым. Но концентрироваться на мне явно было не в его планах. Я всё же не нравилась ему, и прежнее расстройство накатывало вновь. Потянувшись за сахарницей, я случайно толкнула ложечку и она улетела со стола. Плавно наклоняясь, хоть и была ближе к ней, я протянула руку позже подоспевшего Мино, подобравшего её первым. Наши пальцы соприкоснулись. Он вырвал ложку и кинул её в раковину, дав мне другую. — Прости, голова ещё немного кружится. — Ничего, бывает, — дождавшись кипения, он налил мне чай и ушел, как сказал сам, стелить постель. Посидев в одиночестве над чашкой, я не дождалась, когда чай достаточно остынет и, встав, пошла следом за Мино. Пьяным, я знала, трудно усидеть на месте. Они блуждают, пока их не отключит. Найдя его в одной из спален, снявшего пиджак, в белоснежной рубашке заправляющего в наволочки подушки, я встала в проходе. Он обернулся. Я рассматривала фотографии на компьютерном столе, сувениры и картинки с видами каких-то городов, легкий бардак вокруг алькова. — Это твоя комната? — Да, моя. — Я ещё раз прошлась глазами по снимкам. Он был на одном с девушкой, но она была на него похожа, к тому же, она была и на другом фото, где присутствовали и родители. Это не бывшая. — Я посплю в комнате сестры, — подтверждая личность неизвестной оповестил Мино. — Извини за неудобства. — Никаких неудобств, — закончив занятие, он пошёл на выход, но так как я соображала туго и не посторонилась, то он буквально застрял в нем вместе со мной, остановившись впритык. Я обняла себя за плечи, сжавшись. Было что-то подозрительное и довлеющее в его взоре сверху. — Знаешь… насчет того, что Джиён мог бы меня отблагодарить за хорошую службу тобой, — Мино нагнулся и его губы опять едва не коснулись моего уха, вызвав лопающиеся взрывы внутри меня. Диафрагму защемило и кольнуло сердце. Мне дико захотелось, чтобы вместе с его голосом в меня вонзилось что-нибудь ещё. — Я был бы не против такого варианта, но надеюсь, это не так, потому что мне не хотелось бы быть тем, кому тебя кинут против твоей воли. Я приятно удивляюсь твердости твоих принципов. Ты молодец, Даша. И твой жених, поистине, счастливый человек, если дождётся тебя, — Сказал, как отрезал. А я почти начала приставать к нему сама! И это напрочь испортило бы всё дело. Мино начал верить в существование хороших девушек! Я близка к победе! Я добьюсь этого, я внушу ему, что я не одна такая на свете, и получу обратный билет в Россию. К жениху, которого не хочу уже видеть. Но это неважно, ведь там родители, братья и сестры… — Идём пить чай? — я кивнула и пошла за ним, но он остановился и, резко развернувшись, вытащил одну руку из кармана. Часы на запястье цокнули металлическим ремешком. — И всё-таки… — он притянул меня к себе, наклонил голову и его губы опускались на мои, и мне оставалось лишь смотреть с предвкушением и сдерживаться, чтобы не запрыгать от радости, но он пресек движение и отпустил меня, смутившись своего порыва. — Нет, прости, конечно, я не должен. Я просто тоже немного выпил сегодня, — оглядев меня сверху вниз, он немного хищно, но почти хладнокровно улыбнулся. — И это платье, действительно, как раздражитель. Его хочется снять к чертовой матери. — Что тут снимать, оно и так при каждом шаге задирается… — покраснев, потянула я за подол по направлению к коленям, не успев добавить «по самое нельзя», но Мино поднял палец. — Молчи. О том, как оно задирается, мне и так сегодня будут сниться сны.

Неуверенность

Когда я допила чай, меня уже до крайности склонило ко сну, поэтому я быстренько ретировалась в подготовленное мне для отдыха пространство, стянула с себя это выглядящее роковым красное платье и, коснувшись прохлады простыней всем телом, моментально погрузилась в объятия Морфея. Будоражащие ощущения сопровождали меня до конца, вместе с нетрезвым головокружением и отступившей немного дурнотой. Покой без каких-либо снов и видений растянулся глубокой пучиной безмолвия, из которой меня вдруг потянул голос Мино.

— Даша, вставай! Просыпайся! — Несмотря на ночное опьянение, я без задержек вспомнила, чем закончилась вечеринка и, понимая, что я в гостях у Мино, открыла глаза, инстинктивно придерживая одеяло. Щурясь и приходя в себя, я притянула его до шеи, телом ощущая на себе только нижнее бельё и бесконтактно чувствуя присутствие молодого человека рядом. Он стоял неподалеку от кровати, поправляя распахнутые им только что занавеси. — Доброе утро! Я пытался разбудить тебя шепотом, но ты спала, как убитая. За окном светило солнце. Как быстро растаяла ночь! Конечно, ему же на работу, даже если не совсем рано, он не может задерживаться из-за меня вечно. Мино был уже одет в офисную стандартную экипировку. Я спала, как убитая? О боже, я храпела? Или я не знаю, что ещё… представления не имею, как я веду себя, когда спящая. Мне никогда прежде не приходилось задумываться об этом, ведь кроме семьи меня никто не мог видеть во сне. Хотя подруги… А потом был бордель… Всё-таки дело не в том, что меня никто не мог увидеть прежде, а в том, что прежде не было волнения по поводу того, понравлюсь ли я кому-то, кто может меня случайно углядеть. Подтянув колени к груди, я замерла под одеялом, следя за иссякающими движениями Мино. Расправив шторы, он опустил руки и, медленно оторвавшись от обзора за окном, повернулся ко мне. Мои щеки вспыхнули против моей воли. Я и сейчас видела, что он красив, но вчерашнего возбуждения не было и в помине. Физического жгучего возбуждения. В душе всё равно что-то клокотало. Я по-прежнему хотела ему нравиться. И пусть от этого, как вчера, не сводило ноги, но внутреннюю дрожь было не унять. Моё, не знаю наивное ли ещё после всего происходящего, сердце, грустило по любви. Потому ли, что её тут нигде не было и в помине, я хотела её всё сильнее? Будь рядом со мной мои близкие, влюбилась ли я в Мино? А что, если даже наличие жениха рядом не удержало бы меня от возрастающих с каждым днем чувств? Я могла бы никогда не встретить этого парня и не узнать, что способна загореться вот так, выбрать неосознанно, каким-то зарытым в сознании неправедным желанием. А могла бы выйти замуж, и всё-таки встретить его после этого события. Но позволила бы я себе разглядывать чужого мужчину, будучи занятой? Я и сейчас не должна была себе позволять этого делать! Попадание в подобную ситуацию не оправдание. Это что же, я всё-таки приспосабливаюсь и обживаюсь? Нет, так всё придёт к тому, о чем они все здесь и говорят — я изменю своим принципам и стану, как все они. Я не должна! — Идём завтракать? — вывел меня из раздумий Мино. Я отвела от него свой взгляд. Не буду в него влюбляться! Не буду, не буду, не буду! Оставалось потопать ногами, и совсем перестану владеть собой. Почти как вчера. Я была близка к этому, к тому, чтобы не соображать, что я делаю. Почему же сегодня этого затмения нет, и я вспоминаю себя, как другого человека? Неужели алкоголь так меняет? Не стану пить больше. Вообще. — Да, конечно, — покосилась я на него, ожидая, когда он отвернётся или выйдет. Я же раздета и не могу вылезти вот так, под его исследовательское внимание, написанное на лице. Но Мино не понял моего протяженного взора. — Позволишь одеться? — потоньше намекнула я. — Ах, да, извини, — развернулся он и направился на выход. Нюх выдал мне приятные ароматы с кухни. Он ещё и готовит?! «Он ещё и готовит» — подчеркнула очарованная и без того часть меня, томно вздохнув. Натянув обратно единственное, что у меня было из одежды — всё то же красное платье, я умылась и пошла на запах, выйдя к накрытому легким, но аппетитным завтраком столу. Мино сел напротив моего места. — Надо было дать тебе что-нибудь накинуть попроще, — спокойно, без каких-либо подтекстов сказал он. Это забота о том, чтобы я не угваздала красивый наряд? Или это относится к его вчерашней фразе, что это платье с меня хочется снять? Я надеялась, что первое. Нет, я хотела второе. Нет. Я не знаю! — Я постараюсь аккуратно, чтобы не выпачкаться. — Парень кивнул, согласившись с этим. Так всё-таки в этом была причина? Опустив глаза, он пожелал мне приятного аппетита и принялся есть. Не нарушая его традиции воспитанного молчания за трапезой, я тоже не стремилась болтать. Но быстро заканчивать не хотелось. Он должен был вернуть меня сейчас Джиёну, а я не хотела туда. Не хотела к опасному и непонятному главарю мафии в лапы, из которых никак не вырваться. Вернее, он дал мне карты в руки, только правильно бы сыграть и выиграть, и тогда путь к свободе открыт. Вот он, главный инструмент, который меня должен спасти, сидит передо мной, переходя к утреннему кофе, влюбляет меня в себя всё больше, но влюбляется ли при этом сам? Измениться ведь нужно не мне, а ему, а его замечания о том, что я радую его глаз, когда откровенно одета, никак не относятся к области благородных чувств, к которым его нужно приобщить вновь. Заставить его забыть разочарование с бывшей. Как? Он знает о моём женихе, и сам мне о нем напомнил, значит ли это, что я обязана продолжать демонстрировать верность тому, дабы убеждать в чем-то этого? Боже, как же сложно. Что мне делать? Я не хочу быть обманщицей, не могу, мне неприятно быть ею. Не заметив, как доела, я поднялась следом за посмотревшим на часы Мино, и мы, обувшись, покинули квартиру. Не могу сказать, что накануне он вёл себя намного расслабленнее, но теперь, когда алкоголь выветрился из нас обоих, по нему нельзя было сказать, что те фразы вылетели из его уст. Это был собранный человек, не имеющий представления о флирте, деловой до мозга костей. Никакого неудобства в нем тоже не осталось за сказанное, Мино словно бы абсолютно признал, что говорил под воздействием спиртного то, что никоим образом в его голове не содержится, поэтому вспоминать об этом нет смысла. Я увидела в электронных часах его автомобиля, что ещё нет и девяти утра. Мы выехали на знакомую мне дорогу, ведущую за город, если можно так выразиться, ведь весь Сингапур — это один единственный город-государство. И всё-таки некоторые его окраины напоминали что-то вроде жизни вне мегаполиса. — Как ты думаешь, Джиён ничего не скажет на то, что я уехала без его разрешения? — Если и скажет, то мне, — Мино нарисовал улыбку, пытаясь изобразить беззаботность. — Я поговорю с ним, в том числе насчет подозрений о… о которых мы вчера говорили. — Я надеюсь, он не разозлится ни из-за чего. — Думаешь, что Джиён страшен в гневе? — парень хмыкнул, поведя бровью. Я передумала с тем, что он выглядит как тот, кто не умеет и не желает флиртовать. Его иногда почти черные глаза с чертовщинкой говорили о другом. — Нет, на самом деле, злиться он почти не умеет. Куда хуже он в тоске, от которой начинает придумывать себе «хохмы», которые добром редко когда заканчиваются. Я не берусь утверждать, что эта теория верна на все сто, но насколько я успел его узнать, это верно. Для него лучше быть либо интересным и всегда интригующим, либо совершенно серым, неприметным, обреченным увлечь его чем-то. Иначе он попытается развлекаться сообразно своему представлению о том, что забавно, весело и любопытно, — он посмотрел на меня. — Этого я не должен говорить, но сделаем вид, что ты и без меня это всё знала, да? — я кивнула, улыбнувшись в ответ. Я и не могла не улыбаться, когда смотрела на Мино в те моменты, когда он проявлял ко мне признаки симпатии. Мы приехали к особняку, и у него уже стояла машина Дракона. Нажав на звонок, мы ждали, когда хозяин нам откроет. Я мечтала о том, чтобы вместе с ним внутри оказалась Наташа, чьё присутствие снижало концентрацию опасности по моим ощущениям. Думалось, что как женщина, она бы вступилась за меня, произойди что-нибудь. Но что могло произойти? Все «доброжелатели» упорно внушали мне, что Джиён не заслуживает доверия. С другой стороны, остерегайся я или нет, если ему вздумается сделать со мной что-то нехорошее, то он сделает, и этого я не предотвращу, как себя не веди. Если не успею повлиять на него… а так ли это просто? Пока мы ждали под дверьми, я подумала, а что, если он привёз сюда Кико? Картина их слияния живописно ожила передо мной. Даже с таким, условно назовём его «чудовищем», какой-то девушке хорошо, приятно, и она его любит. А он её? Нет, он же вроде не верит в любовь? А может и она не верит? Вдруг между ними с обеих сторон нет ничего, кроме влечения? Дверь перед нами открылась. — Ага, вернулись? — появился на пороге Джиён, расплывшись лучезарно после оглядывания нас. — Проходите. — Возвращаю в целости и сохранности, — отчитался Мино, указав на меня. — Сынхён просто сказал, что ты занят, и мы не стали беспокоить тебя по поводу ключей от особняка… — В целости и сохранности… — перебив его, повторил мужчина. Пройдя вглубь дома, он опять повернулся к нам лицом, опершись на спинку дивана ягодицами и скрестив руки на груди. Взгляд у него был уже не сонным, что сообщало о том, что встал он не менее часа назад, а ещё этот взгляд был хитрым-хитрым, как бывало очень часто. — Даша, ну почему тебя все возвращают именно так? В чем проблема? В тебе или мужских особях? — Я растерялась, как и Мино, но он постарался не подавать вида, пытаясь прочесть на лице босса, шутка это или информация к размышлению. — В моём случае проблема скорее в том, кому она принадлежит, — со скромной иронией заметил парень. — Я не покушаюсь на чужое имущество. — А хотелось бы? — расширил глаза Джиён. Мино посмотрел на меня, едва не покачивающуюся на каблуках, от которых скорее хотелось избавиться. Что он скажет? Хотелось бы или нет? Не знаю, насколько нужен был ответ Джиёну, но мне дико не терпелось узнать правду. — Прости, — опередил его задавший вопрос. — Не собирался ставить под сомнение твои мужские способности, это был юмор, относящийся скорее к Даше. У неё удивительная особенность ликвидировать вокруг себя сексуальные мотивы в радиусе десяти метров. — Ну, я бы не сказал, — вновь оглядев меня, Мино дал знать Джиёну выражением лица, что считает мой облик сексуальным. — Кстати, я хотел поговорить с тобой кое о чем. Уделишь мне время? — Конечно, идём, — Дракон повел его на второй этаж, оставив меня распоряжаться самой собой.

Первым же делом я разулась, выдохнув с облегчением. Молодой человек намеревался расставить все точки над i по поводу меня. Именно об этом они пошли побеседовать. Что же делать пока что мне? Я пошла в свою комнату и быстрее сменила наряд на простую домашнюю одежду. Праздник, если его можно было принять за таковой, кончился. Бал завершен, а принц не увидел во мне своей принцессы. Если так не совпадает, не повод ли это задуматься, что Мино — совершенно не мой человек. По некоторым приметам я поняла, что сегодня рано утром приходила горничная, и дел мне пока никаких не осталось. Снова безделье и мысли. Я начала понимать Дракона, у которого активность развивалась, по словам Мино, от скуки, а не от злости. Я тоже была беззлобной (стоп, какое «тоже»? Разве можно назвать Джиёна беззлобным?), поэтому никаких импульсов на поступки от гнева или ярости во мне не рождалось.

Я вышла на балкон, с которого просматривалась часть спальни великого правителя преступности Сингапура, но мужчины ушли в кабинет, а не туда, поэтому и смотреть интереснее было на водное полотно, в лучших традициях Айвазовского — живое, многоликое, красочное, с ощущением исходящего от него золотого свечения, когда солнечные лучи прыгали по волнам, падали на них, перекатывались и, пронизывая прозрачные верхние слои, искрились монетами, рассыпанными потонувшими средневековыми галеонами. Воздух от пролива поднимался влажный и удушающий, на небе будто раскатали рулон однотонного голубого крепдешина — ни облака. Они словно опустились сверху вниз, превратившись в белоснежные яхты, дрейфующие на воде. И внутри и снаружи дома, куда ни посмотреть, всё говорило о достатке, уверенности, основательности, всё было чистым и блестящим. Всё, кроме истинного содержимого. Сбегая от жары, я вернулась в помещение, где работали бесшумные незаметные кондиционеры, и услышала открывшуюся дверь кабинета. Мино и Джиён прощались, возвращаясь к лестнице. Их переговоры заняли не больше двадцати минут, что они решили за это время? — Ладно, я заеду послезавтра, как обычно, — пожал руку шефу, прощаясь, парень и, увидев меня, махнул молча, задержав ненадолго взгляд, непонятый мною, но выражающий что-то. Что он хотел сказать им? — До встречи, — бросил ему Джиён и не пошёл спускаться вниз.

Посмотрев сверху, как тот ушёл, захлопнув дверь, он повернулся и заметил меня, стоявшую тихонько, на прежнем месте. Всё с той же значительной ухмылкой на губах, он сделал паузу, дав мне подготовиться к тому, что придётся с ним пообщаться. А поскольку наши с ним диалоги всегда превращались в битву мнений, то эта подготовка не была лишней.

— Что, понравился? — проницательно скорее утвердил, чем поинтересовался Джиён. В другой раз я бы не думая сказала «да!», но поскольку меня приучали ждать подвохов, я поосторожничала.

— С чего ты взял? — Даша, ну ты не была бы ты, если бы уехала ночевать к кому-то, кому ты полностью не доверяешь, а разве ты доверилась бы кому-то, кто тебе не нравится? Ты станешь спорить? — Логика, снова она, как его непобедимое оружие. — Не стану. Мино очень приятный молодой человек. Да, пожалуй, он мне нравится. — Я бы с удовольствием скрыла этот факт вовсе, даже от самой себя, но с Драконом уже не прокатит. — Ты ему тоже, — сказал он. По тому, как я смутилась и стала наливаться краской, как спеющее яблоко, стало ещё яснее, насколько мне нравится этот чудесный заместитель начальника паспортного отдела. — Да нет, мы просто нашли общий язык, и становимся друзьями… — Ты думаешь, что мужчины умеют дружить без желания затащить в постель? — прервал мои душевные объяснения Джиён и ехидно поморщился. — Ну, ладно, умеют, если это неопрятная и некрасивая бабёнка, которая всегда может выслушать или посоветовать что-нибудь, да при этом с ней можно выпить. Хотя тогда тоже можно дойти до секса. Но ты-то, насколько мне позволяет судить зрение, к некрасивым девушкам не относишься. И ты думаешь, что Мино стал бы с тобой хорошо общаться, не заглядываясь на твои прелести во всех местах? — мне захотелось укрыться от этого взгляда рептилии. Зачем он всегда всё так прямо говорит? Я за правду, но тактичную. — Даша, ты обижаешь его, как самца. Не сомневаюсь, что ему приходится сдерживаться, чтобы не спуститься на ступеньку в манере общения, — он буквально угадал вчерашние слова Мино о том, что ему придётся держать себя в руках. Этот гангстер слишком опытен для этой жизни, он предвидит и видит большинство событий. Но Мино всего лишь был нетрезв один вечер. — Есть люди, которым не надо сдерживаться. У них воспитание и врожденная этика, не дающие переступать черту, — заступилась я за него, веря, что так оно и есть. Но заступничеством подтвердила снова мои чувства к парню. — А здесь дело скорее в том, к кому применимы эти воспитание и этикет, — уточнил Джиён. — Ты думаешь, что приехав в бордель, или перед какими-нибудь вертихвостками Мино будет точно таким же, каким его видишь ты? Да ладно тебе! Он распоясывается и меняется точно так же, как все, в зависимости от обстоятельств. — Не все такие. Я же не меняюсь… — Пока — может быть, но относительно Мино это действительно так. — Да, он говорил, что подчиненный Джиёна, и при нем его ограничивает многое. Всё, что связано с его работой на мафию его ограничивает. Конечно же, в естественной среде, где друзья и никаких напряжений, он другой. Наверное. — Он ведёт себя как интеллигент при тебе. Это твои воспитание и этика не позволяют ему перегибать палку. Не будь их, ты бы увидела другого человека. — Не думаю, что он лицемерит передо мной. — То, что ты ему нравишься, он сказал мне сейчас сам. — Я замерла с открытым ртом. Не могла вот так просто принять это, зная, что это принесет облегчение, радость, и в то же время крупные проблемы с осознанием своего места в этом мире. Это была очень неоднозначная новость, настолько, что возникла мысль, а не врёт ли Джиён? — Ты не обманываешь меня? — мужчина прыснул смехом. — Если я тебя обманываю, я что, вот так просто скажу «да, обманываю»? Спроси Мино при встрече, о чем мы говорили, — я и без этого знала, что он собирался говорить обо мне, чтобы узнать у Джиёна, не сводит ли тот нас намеренно? Признался ли он в моей миссии? — Ты сказал ему, для чего меня привёз сюда на самом деле? — Нет, это бы испортило методику исцеления, разве нет? — Дракон пожал плечами. — Он прямо спросил меня, раз ты всего лишь моя горничная теперь, то что он может позволять себе по отношению к тебе, ведь я даю вам столько свободы… — он замолчал, выжидая, как я отреагирую. — И что ты ответил? — не вытерпела я. — Я спросил, с какой целью он интересуется? Было уже понятно, что тяга к тебе в нём проснулась. Но мы же не этого хотим, правда? То, что у Мино есть здоровая тяга к женщинам, я знаю и без того, а вот пробудить в нем любовь к хорошему и прекрасному… ты же ещё не потеряла мысли, к чему всё должно прийти? — Нет-нет, я помню! — заверила я. — Так вот, он признал, что ты ему нравишься, и если я не против, он не отказался бы развить это общение… — он опять посмотрел на меня, будто зная, как не хочу я показывать свои чувства относительно дальнейших планов. Мино хочет развить общение? То есть, переспать? Или всего лишь иметь возможность ухаживать за мной для чего-то большего? Джиён развел руками. — Я конкретизировал, что он подразумевает под общением? Ну, само собой разумеется, Мино не стал лукавить, что при взаимном согласии не отказался бы закрутить с тобой роман, со всеми вытекающими… — Моё сердце против воли забилось чаще. Я хотела вернуть молодого человека обратно, обнять и поговорить об этом с ним. Но для начала надо дослушать. Дал на это Джиён благословение или нет? — Я сказал ему, что раз ты до сих пор девственница, то представляешь собой дорогостоящий товар. Если он хочет только переспать и получить удовольствие, то пусть платит мне, и я на это пойду, — я округлила глаза, но Джиён захохотал, помахав руками. — Нет-нет, не думай, таких денег у него нет, я потому так вопрос и поставил. Ребром. Он состоятельный, но не настолько, чтобы платить десятки тысяч долларов за одну ночь. Исходя из этого, я сделал скидку с другой стороны. Он мой приятель, знакомый, и если вдруг он испытывает к тебе что-то серьёзное, если вдруг ты любовь всей его жизни, и он готов забрать тебя насовсем и жениться, то «забирай», сказал я. Бесплатно и безвозмездно, — застывшая, я ждала окончательного вердикта, заключающего всё вышесказанное. Джиён повторил разводящее движение рук. — Увы, ответил мне он. Такую ответственность он взять на себя не готов, и если разрешение интимных встреч получится только в связи с бескрайними чувствами, то таковых у него нет, потому что он всего лишь хотел бы «попробовать» с тобой встречаться. Ты понимаешь, о чем я? — расстроенная сильнее, чем обрадованная после того, как узнала, что нравлюсь, я силилась не повесить нос при Драконе. Мино не любит меня… не считает это серьёзными чувствами… Даша, господи, очнись! А сама-то ты что считаешь истинными чувствами? Бог с ним, с женихом в России, разве я возьмусь утверждать, что это первая, настоящая и последняя любовь в моей жизни? Как же я могу требовать его от неё? Разумеется, нужно время. Но… так что в итоге? Запретил Джиён ему ко мне приближаться или нет? — К чему же вы пришли с Мино в результате? — Я попросил оставить всё в тех рамках, что были до сих пор. Я оградил тебя от его «пробований», — видимо, заметив легкое разочарование, он хмыкнул, никак не обосновав этого, и продолжил. — Ты же понимаешь, что мы работаем, так сказать, над его нравственным восприятием женщин? Если бы я разрешил «пробовать», то, кто знает, вдруг бы ты не устояла? И я получил бы не только порченный товар, но и ничем не изменившегося товарища. — С чего ты взял, что я не устояла бы? — он опустил подбородок и так саркастически посмотрел на меня исподлобья, что жилы стянуло от обиды. Промолчав, он задел сильнее, чем если бы принялся обосновывать. Вот такого он мнения обо мне до сих пор? Вдруг опять вспомнилось о вчерашней так называемой «засаде», которую устроил Сынхён. Я почти сразу после увиденного подумала, что Джиён знал о том, что за ним наблюдают, и раз уж он предпочитает говорить прямо, то почему бы не поступить так же? — Для чего был вчерашний театр? — Он вполне натурально призадумался, не сразу поняв, о чем речь, а потом, угадав течение моих мыслей, не стал увиливать. — Хотелось показать тебе, что в сексе нет ничего ужасного. — Для того чтобы я уж наверняка не устояла? Не так ли? Делаешь вид, что тебе это не нужно, а сам сочиняешь всё новые способы, как бы искусить меня? — прищурилась я. — Даша, в самом деле, кому больше нужно, чтобы ты устояла — мне или тебе? — Джиён, выпрямив спину и откинувшись к перилам у лестницы, выглядел таким властным и знающим, что я опять ощутила, как проигрываю. Вообще-то, ответ был на поверхности. Это нужно мне, это согласуется с моими принципами. — Тогда зачем ты задаёшь глупые вопросы? Что я делаю, зачем и каким образом — имеет ли значение, если ты уверена в том, чего добиваешься ты? Если ты хочешь что-то сохранить — ты тратишь на это все силы, если ты хочешь что-то приобрести, то ты тратишь все свои силы на это. А если начинаешь испытывать слабость и понимаешь, что не хочешь чему-то сопротивляться, то для чего копаться в моих планах? Ведь это говорит о перемене твоих, — я захотела поплакать. Как он умеет так точно определять человеческую психологию и природу? У него звериная чуйка на слабину и брешь в защитных латах других. — Ладно, не буду тебя больше мучить, — улыбнулся он и оттолкнулся от ограждения, собравшись, наконец, спуститься. — Иногда я начинаю понимать, почему многие предпочитают часами трещать о религии. Она такая абстрактная материя, что можно крутить так и эдак, и никто не ткнёт тебе в факт, почему же ты не прав. В небесных высях Олимпа, или других жилищах богов, одинаково не бывал никто, так что придумывать что хочешь позволяется — почва богатая. А чуть вернись к земному, сразу же нужно разбираться со зримыми аргументами, которые имеют непосредственные последствия, да ещё и на личности легко перейти. Нет, конечно, философствовать о вере проще. Чуть что — это не я, это замысел божий, а я что? Я за себя не отвечаю, ведь рок, судьба, предопределение, предначертание… Эх, Даша, а я ещё не завтракал, намути мне чего-нибудь, а? — я вышла из ступора, прослушав очередные его краткие тезисы. — Джиён… а если бы Мино ответил, что я — любовь всей его жизни, ты бы действительно меня отдал ему иотпустил? — осознание того, что Мино может, или мог, стать моим спасителем, снизошло резко и глубоко. И до этого моё будущее зависело главным образом от него, а здесь, выходит, его голос вообще был решающим? — Если бы он так ответил… — опустив ногу на одну ступеньку, Джиён остановился. — А почему бы нет? Да, наверное, отдал бы. Только именно ему. Не отпустил бы домой, а проконтролировал, чтобы ты осталась здесь, с ним. Ты же понимаешь, что это не вернуло бы тебе свободу? Просто смена владельца, — он посмотрел мне в глаза. — А что бы ты тогда выбрала? Остаться с ним или вернуться в Россию? — Разумеется, вернуться домой! — сразу же сказала я, лишь бы он не смотрел на меня своим прожженным и циничным взглядом так, будто имел право на упрек. Я думаю, что поступила бы так, как ответила. Но маленькое отделение души осталось бы недовольным. Оно бы сомневалось, терзало меня и не дало бы совершиться полноценному счастью от возвращения на родину. Джиён, в унисон с тем тонким возмущенным голоском тоже мне, похоже, не полностью поверил, но, как обычно, устал от разговора, и пошагал дальше. — Джиён! — всё же опять остановила я его. Он обернулся. — Ты сказал, что я обижаю Мино, как самца, если считаю, что он не заглядывается… на мои прелести. — Да, сказал. — А что насчет тебя? — посмотрела я на него сверху. — Должна ли я думать, что ты на меня тоже заглядываешься? Иначе, выходит, тебя, как самца, тоже заденет другое мнение? — Как много текста… разберем по пунктам, — оживился Дракон. Кажется, интерес к полемике вернулся. — Во-первых, думать ты должна либо очень хорошо и совершенно обо всем, либо не должна думать вообще. Только в этих двух случаях жизнь не расстраивает нас, преподнося какие-то сюрпризы. Во-вторых, задеть меня очень трудно. К оскорблениям и мнениям я не восприимчив, и ты в равной степени можешь назвать меня козлом, импотентом и пидорасом — если вдруг захочется выпустить пар и выговорить свою обиду за всё с тобой происходящее, — я на это никак не обижусь, вполне понимая твоё состояние. В-третьих, самец — существо в первую очередь биологическое, и именно эти характеристики требуют удовлетворения вне очереди. И сейчас он хочет есть, так что, будь добра… — Ты не ответишь на конкретный вопрос? — не дала я себя сбить. Пусть у меня хромает логика, но не память. — Тебе так важно знать, мечтаю ли я тебе присунуть? — достав из кармана зажигалку, Джиён завертел её между пальцев, надумав закурить. — Я не могу сказать, что ты отвечаешь внешним стандартам той красоты, которую я считаю для себя эталонной. Изюминка, которая обычно и заводит мужчин, в тебе, для меня лично, проглядывается слабо. Но, естественно, объективная привлекательность и неизведанность способны возбуждать и увлекать любого, — облизнув губы и достав сигареты, он достал одну. — Ты спросила о вчерашнем театре… Я знаю, что глядя на нас с Кико, ты пыталась не видеть нас. Но воображение-то разыгрывалось… ты смотрела на одних, а мечтала о другом. А теперь угадай, кого я вчера пытался представить на месте Кико? — веселье преобразило его глаза, украсив их лучиками морщинок, и он закурил, заставив меня внутренне загореться и задымиться, как и сигарета между его губ.

Неприятности: кратковременные и продолжительные

Сперва я полностью поверила в то, на что намекнул мне Джиён: что вчера ночью он представлял меня под собой, когда спал с Кико. И пока он под моё онемение спускался вниз, я стояла и думала об этом. Как же так? Как можно заниматься любовью с одним человеком, когда думаешь о другом, когда хочешь другого? И вопреки своему же суждению и тому, что ещё вчера мечтала о Мино, я невольно повторила мысли, якобы испытанные Драконом — я вдруг представила нас с ним вместе. И лишь после промелькнувших нескольких красочных сцен, которые и выдумывать не нужно было — я видела всё накануне в нужных и ненужных подробностях — тряхнув головой, я очнулась, заподозрив, что никакой основы под собой брошенная Джиёном фраза не имела. Он солгал! Наверняка так и есть. Он в продолжение эксперимента пытается навести меня на эротические фантазии? Этого они с Сынхёном добиваются? Раньше я никогда бы не стала искать подтекста в чьих-либо словах, додумывать коварство, которого может не быть, но в этом Сингапуре… за два месяца жизнь перевернулась и встала на уши. Я не знаю, чему верить, как правильно поступать в этом — именно этом, местном — мире, чтобы не пропасть и не проиграть. А если победа может даться только путём потери себя? Разве это не будет проигрышем? Что, если я могу спасти свою материальную оболочку только если предам свои принципы? Не к этому ли всё идёт? Я вспомнила тот момент, когда нажала на курок — я была готова проститься с жизнью, лишь бы не быть отправленной в бордель, не испытать всей этой грязи, насилия, не изменить своему далекому жениху. А что же теперь? Я смотрю на Мино и забываю обо всём. Да и часто ли я последние пару-тройку дней ностальгировала о доме? Попав сюда, в первое время, я была готова на всё, абсолютно на всё, чтобы сохранить честь, чистоту и порядочность, чтобы не замарать себя в глазах Божьих. Я была перепугана и на самоубийство меня толкали кошмары, таившиеся за каждым углом. И вот, постепенно выясняется, что ничего страшного не произойдёт, если поступать «по-умному». Это значит, сообразно с представлениями о жизни Дракона. А ещё это значит — отринув старые обязательства и забыв о том, кто я в душе, какая у меня душа. Если на меня сейчас наставить пистолет и спросить, что я предпочту, отдаться Мино или, сохранив честь, умереть, то каков будет мой выбор? Мне было стыдно за то, что я решила в эту секунду. Даже не стыдно, а как-то сокрушительно тяжело и ненавистно за маятник, качнувшийся влево во мне в этот момент. Неужели же мы готовы выйти из ситуации крайним путем только во избежание страданий? А если нас поманить чем-то приятным, то нам это уже не кажется ужасным? Но это ужасно! Не для тела — для души. Почему я теряю то невесомое, но явственное её ощущение, когда каждый собственный кусочек тела чувствуется носителем этой невидимой вещицы, ответственной за наши грехи, нашу судьбу, наше существование после смерти. Мне казалось, что я не воспринимаю всерьёз атеистические лекции Джиёна, но почему тогда я вдруг поняла, что ощущаю организм всего лишь организмом, и ничем больше, как будто он не ответственен за то, что происходит внутри меня? Как будто я тоже перестала верить в то, что попаду в ад или рай после смерти. Но я не перестала! Не перестала!

— Даша! — более нетерпеливо и требовательно донесся голос с кухни. — Завтрак! — торопливо постаравшись отложить сетования о каких-то явных упущениях с моей стороны, я побежала выполнять свой временный долг, свои фиктивные обязательства, которые помогали пока что держаться наплаву. А тем временем детонатор тикал, и я всё ещё не знала, после откровений Мино Джиёну, стоит ли мне надеяться на благополучный исход? За окном возле плиты, пока я готовила, плескался Сингапурский пролив, но я не была Моисеем, чтобы воды расступились передо мной и божественные силы помогли мне убежать и спастись. Возможно, что подобных чудес, и впрямь, не существовало никогда, а скорее я в действительности не обладала той библейской святостью, которая призывала на помощь ангелов и Бога. Я никогда не претендовала на то, чтобы быть святой — это как-то кощунственно звучало даже в уме, но за эти сутки я поняла, что и моё добродетельное поведение добродетельно весьма относительно. Этой ночью я всё же не смогла не подумать снова о словах Джиёна. В связи с ними вспомнились и советы Мино, предполагавшего изначально, что его босс привлек меня к неведомому делу ради своих удовольствий, вполне вероятно, что непосредственно физических. Мино считал, что я должна постараться соблазнить Дракона, поскольку у меня самые великие шансы на выигрыш, кроме меня ни одна девушка никогда не жила в его доме. И если я хоть немного приучу его к себе, заставлю проникнуться, пусть не симпатией, но сексуальной зависимостью, то обезопашу себя от каких-либо непредвиденных обстоятельств. Хотя это смешно. Как себя обезопасить от капризов всемогущего человека, чьи желания и настроения непредсказуемы и никогда неизвестны? Сегодня он меня хочет, а завтра скинет с пристани, как обещал насчет трупа Сынхёна, своего близкого друга, уж куда более дорогого ему, чем я. Нет, не способен такой человек привязаться, тем более к женщине, особенно если он, в самом деле, удовлетворяясь с одной, представляет другую. Значит ли это, что по-настоящему его влекут те, которых он на практике не имел? Я пытаюсь залезть в психологию, в которой ничего не понимаю… если бы я немножко больше знала о мужчинах! Нужно было просто забыть о том, что он сказал, и проблема была бы исчерпана. Но как назло, он никуда не уехал в этот день, и обед, и ужин я ловила его взгляд, казалось бы, такой же, как всегда, но его привычная ухмылка, прежде означавшая для меня издевку по поводу моей набожности, теперь кричала о том, что он продолжает представлять меня на месте Кико, хотя он и слова больше на эту тему не проронил. Но стоило ему остановить на мне взгляд, как я заливалась краской и тратила всё своё самообладание, чтобы не держать в уме мысль о том, что между нами, мной и Джиёном, вообще возможно что-либо. Конечно, попытки были слабые, и в кровати я всё равно взялась закончить рассуждение. А если он сам полезет всё-таки? Сама-то я точно не решусь его соблазнять, это однозначно. Но пристающий Дракон? Он слишком ленив для этого, он пресыщен, он не сделает ничего подобного. Да, возможно, он будет представлять что-то там, и это доставит ему удовольствие, ну так что же? Мне это не вредит. Меня это даже волновать не должно. А если всё-таки полезет? Он же мистер неожиданность. Естественно, я буду отбиваться. Станет ли продолжать при этом принуждение Джиён? Нет, уверена, что не станет. Не знаю, почему я так уверовала в этот факт, но я знала, что он никогда не изнасилует ни одну девушку лично. Что-то было в нем такое… нет, не жалость, его бессердечность не знала границ. Скорее он насквозь пропах безучастностью и отстраненностью от любых действий, вынуждающих расходовать энергию. Я и постельную сцену с Кико не назвала бы порывом бешеной страсти… С какой стати я опять это вспомнила и пытаюсь анализировать? Частная жизнь Джиёна меня не касается, как бы он ни хотел меня в ней задействовать. Очередной приезд Мино был ожидаем, а потому предусмотрен. Отделавшись кое-как от навязчивой идеи о навязчивой идее Джиёна (реальной или сочиненной для того, чтобы обводить меня вокруг пальца вновь и вновь), я устремила все свои помыслы к этому молодому парню, который заворожил меня в этих южных тропиках, подарив некоторое ощущение свободы, не замаранных чувств и надежды. Пусть он и не любит меня, я и сама не разобралась в себе до конца. Но как бы то ни было, мне стоило поговорить с ним. Единственный способ не терзаться сомнениями о честности — это устраивать очную ставку и опрашивать всех. Я спрошу о разговоре с Джиёном и самого Мино. Готовясь к встрече с ним с утра, на обычной «летучке» Джиёна на террасе, под попивание кофе, я впервые подумала о том, что у меня нет косметики. Это произошло случайно; я вспомнила, что Наташа красила меня, и я выглядела на вечеринке так, как мне не свойственно, и потому произвела на Мино впечатление. И вот, перед тем, как он должен был явиться, я захотела быть уверенной в том, что понравлюсь ему ещё раз. А произойдет ли это без алкоголя и макияжа? Жаль, если без этих условий всё кардинально изменится. Но когда я открыла ему дверь, и он улыбнулся за порогом, сдержано и беспристрастно, в своей манере, я забыла, чего боялась, что хотела и о чем думала. Белоснежная рубашка, заправленная в черные брюки, под черный кожаный ремень, чуть топорщась над ним, была расстегнута на верхнюю пуговицу, позволяя шее дышать в жару, наступившую с девяти часов, если не раньше. В этом небольшом открытом пространстве виднелась средней толщины серебряная цепочка, лежавшая на ключицах. Одна рука покоилась в кармане, а другая держала портфель. Глаза Мино остановились на моём лице и, как бы спрашивая меня, можно ли войти, приподнялась его правая бровь. Окончательно и твердо я осознала: я влюбилась. — Шеф дома? — сильнее улыбнулся он. — Да… да, проходи, — отступила я, позволяя ему продвинуться знакомым путем. — Сейчас принесу вам кофе… — Пока не забыл… — он остановился рядом со мной и, слазив в свою мужскую деловую сумку, извлек из неё сложенный листок. — Это тебе от Вики… — он сказал что-то ещё о том, что она просила передать мне послание, но как только он озвучил, что привёз мне весточку от моей соотечественницы, направление моих мыслей поскакало туда, в бордель, откуда он это привез. Он был там, у той продажной женщины, собственнически тогда льнувшей к нему, и он говорил, что не изменяет ей — ей, проститутке. Но совсем недавно он признался Джиёну, что ему нравлюсь я, и мне казалось, что тому были подтверждения, в его поступках, взоре, речи… А на самом деле, вернув меня сюда, в особняк, из своей квартиры, он в тот же или на следующий день понесся в публичный дом? Разве так нравятся?! — Всё хорошо? — Прости, просто задумалась, — похлопала я глазами, выплыв из неприятных ощущений, которые непозволительно было испытывать. Я что, ревную парня, не принадлежащего мне и в помине? Мино покивал и проследовал к Джиёну, курящему в плетеном кресле, что было видно через стеклянные раздвижные двери. Сунув письмо Вики в карман домашних шортов, я без изыска и стараний приготовила кофе. Джиёну не понравится в любом случае, а Мино выпьет, ничего не сказав, что угодно. Для кого же распинаться? Поставив чашки на поднос, я будто в каком-то притупленном сне вышла к мужчинам и стала выставлять посуду на столик. Поймав себя на том, что у меня поджаты губы, и я слишком напряжена, я покосилась на замолчавших собеседников. Мино смотрел на горизонт, а Джиён на меня, всё так же ухмыляясь. Порой за эту претенциозную полуулыбку ему хотелось двинуть. С каких пор во мне проснулась агрессия? Конечно же, я никогда не подниму руку на правителя Сингапура, но представлять звонкую оплеуху — наслаждение. — О! — вдруг ухватился Джиён за карман укороченных летних брюк, где лежал его мобильный, хотя не раздалось ни звука. Режим вибрации? С чего бы, в собственном доме? Он вытащил телефон, который не был повернут ко мне экраном, поэтому я не могла сказать, изображает звонок Джиён, или он действителен. — Я выйду поговорить. Важный разговор, — он поднялся и, торопливо выйдя с террасы, прикрыл за собой, оставив нас вдвоём. Мино повернул лицо, посмотрев вслед ушедшему, потом поглядел на меня. Я выпрямилась с подносом в руках. — Что там пишет твоя подруга? — Не знаю, я ещё не читала, — опустив на секунду ресницы, я подняла взгляд и решилась: — Я хотела спросить… о чем вы тогда поговорили с Джиёном? — Ты же знаешь, я не люблю обсуждать что-либо связанное с ним за его спиной, — попытался уйти от ответа он. — Он сказал, что я тебе нравлюсь, и ты сообщил ему об этом, — перебарывая себя, заставила я произнести свой язык эти слова, потому что иначе выяснение не сдвинется с мертвой точки. Мино сделал лицо посерьёзнее. Подняв руки с подлокотников, он сложил их перед собой, переплетя пальцы. — Да, я так сказал, — по-мужски признал он, не пойдя на попятную. — Но ты отказался от каких-либо чувств. Что же ты имел в виду под симпатией? Влечение? — нахмурилась я. — Даша… — вздохнув, он впился в меня глазами. — Я не хочу оскорбить тебя тем, что к тебе испытываю. У тебя другое воспитание и другой менталитет, и ты, может быть, посчитаешь это непонятным, неправильным или низким… Да, ты меня привлекаешь сексуально — что в этом такого? Ты красивая молодая девушка, которая обращает на себя мужское внимание, а я вроде как мужчина. В первую очередь симпатия нашего пола всегда выражается в этом. И да, я отказался от чувств, потому что не считаю, что мы достаточно друг друга знаем для того, чтобы говорить о чем-то глубоком, сильном и высоком. Я немного подрастерял способность безоглядно влюбляться, поэтому даже если ты мне сильно нравишься — мне не снесёт от этого крышу, а если говорить о том, согласен ли я при такой сильной симпатии возлагать на себя какую-то ответственность, строить отношения или что-то в этом роде, то нет, не с тобой, не в твоём случае. Даже не собираюсь мыслить об этом — у тебя есть жених, у тебя есть своё миропонимание и своя цель — вернуться на родину и сохранить себя для будущего мужа. О каких чувствах и поползновениях с моей стороны может идти речь? Что я должен был сделать? Сказать Джиёну, что готов на тебе жениться? Я хорошо к тебе отношусь и ценю тебя в какой-то мере, но не настолько, чтобы кинуться в омут с головой, когда не вижу и не понимаю, к чему это может привести, — хотя мне и было обидно, я его вполне понимала. Кто я ему? Навязываемая дважды в неделю подопечная. Он мог проникнуться ко мне, могла его возбудить в том красном платье, но любовь — это всё-таки какое-то предопределение, это посылается нам сверху, а если он пережил болезненное расставание и разочарование, то как сможет быстро забыть? Ведь для того я и нужна, чтобы излечить его сердечную рану. Иначе задание уже было бы выполнено, и я могла бы паковать вещи домой. Мино посмотрел мне за спину, убеждаясь, что Джиён ещё не идёт. — Ты хотела, чтобы я спас тебя таким образом? Знаю, с твоей точки зрения это выглядит по-скотски, что я мог бы поспособствовать твоему освобождению, но не слукавил перед Джиёном, чтобы вытащить тебя из-под его власти. Но проблема в другом. Даже если бы я надумал разыграть перед ним что-то и забрал тебя к себе — это не вернуло бы тебя в Россию. Это Дракон, Даша, и он бы проследил, чтобы ты осталась здесь. Он бы следил за нами обоими, разоблачил бы обман, рано или поздно, и отправил нас обоих на фарш. А дозволения слетать к семье ты так и не получила бы. Я выслушала его, не став ничего противопоставлять. Как мне было объяснить ему, что меня задел не отказ сыграть в любовь, а то, что это и было бы лишь игрой, а не правдой? Почему он не может полюбить меня? Потому что ему нравятся вульгарные и дешевые, продажные женщины? Или потому что барьер выставила я, из своего нареченного, из своих страданий по родине, из жалоб на окружающее меня сейчас противоестественное мне бытие? Но половина этой баррикады рухнула, а он и не заметил. Он не знает об этом. Сообщить ему? Когда мы договаривались с Джиёном о том, что я буду растапливать сердце Мино, то мы обговорили такой момент, что мне придётся привлекать его внимание обманом, что я в него влюбилась. И я отказалась от такого поведения. Ложь казалась и кажется мне невыносимой, невозможной, обманывать в самых светлых чувства — что может быть хуже? Но если я в результате всё-таки влюбилась по-настоящему? Должна ли я как-то дать знать, сказать об этом Мино? Если я скажу ему, что забыла жениха, которым тыкала там и тут, он начнет презирать меня, как любую другую девушку, с которой имел дело; которые бросали, изменяли и меняли свои привязанности по три раза на неделе. Что мне делать? Слёзы подступили к глазам. Как тяжело стоять перед парнем, одно присутствие которого заставляет дрожать, и не сметь сказать ему о своих чувствах. Более того, понимать, что ты для него никто и ничто, разве что объект мимолетной страсти, которую он не отказался бы с тобой удовлетворить. Пальцы сильнее стиснули поднос, так что кончики покраснели от напряжения. — Даша, всё в порядке? — заметил Мино, что глаза мои краснеют. Я не смогла внятно что-либо сказать, и мотнула головой, сдерживая плач. Он стал приподниматься, догадываясь, что сделал что-то не так. — Я тебя обидел? — Нет, — вытянула из себя я и шмыгнула носом. Сзади послышалась поступь Джиёна. Не желая быть подвергнутой его проницательной наблюдательности, я развернулась и, умудрившись никак не задеть его и опустив лицо, выскочила с террасы, услышав за плечами его безмятежное наставление Мино: «Что ты с ней сотворил? Иди, успокой». Он всё-таки понял, что я дошла до слёз! Господи, куда уйти, где спрятаться? Положив поднос на стеклянный столик по пути, я направилась к лестнице, в свою комнату, чтобы уткнуться лицом в подушку и хотя бы пять минут полежать так, не тревожимой никем. Я так ждала приезда Мино, но оказалась не готова сталкиваться с всплывающими реалиями. — Даша! — услышала я его оклик позади, но не остановилась. Не могу предстать перед ним, потому что не могу объяснить ему истинных причин своего расстройства. Как же мне стыдно! — Даша! — касание ног о ступеньки выдало его преследование. Я не бежала наверх, как истеричка, но когда услышала, что он догоняет меня, то прибавила скорости, и всё же Мино настиг меня прямо у двери в спальню. — Даша, ну что случилось? — придержал парень дверь, которую я пыталась прикрыть за собой, и вошел внутрь. — Ничего, — отводила я глаза. — Вспомнила о семье. Сейчас пройдёт. — Мне показалось, что это я задел тебя чем-то… — Нет, правда, всё в порядке, — отвернулась я от него. — Тогда посмотри на меня, — я застыла. — Когда я приехал, ты улыбалась. Это я испортил тебе настроение? — что мне было ему сказать? Он и улучшает и портит его одновременно. Но не в его силах остановить эти шаткие весы, не может же он приказать своим чувствам. Да и я своим уже не могу… — Взгляни на меня, Даша, — я осторожно двинулась в пол-оборота. Протянув руку, Мино взял меня за плечо и развернул на себя, до конца. Упорно глядя сверху вниз, на мои пошедшие розоватыми пятнами щеки, нос и скулы, он с секунду постоял и, осторожно подняв ладонь, вытер большим пальцем слезы у меня под глазами. По позвоночнику пошли разряды от его прикосновения. — Прости, что не спас и не спасаю тебя. Но я, правда, не рыцарь в доспехах. Это не в моих силах. И я жуткий карьерист. Я не хочу портить себе жизнь, я эгоист, Даша, поэтому не рассчитывай на меня. Здесь, среди людей Джиёна, ни на кого нельзя рассчитывать. — Да, я знаю, все надеются только на себя, каждый за себя, — «Но когда любишь уже не можешь думать о себе» — у меня не было права произносить этого, я не должна строить мост между собой и Мино, потому что хочу вернуться в Россию, и он, бывший средством, не должен стать целью… но и держать в себе, скрывать от него, я не в состоянии. Я никогда не умела притворяться. Но и признаний прежде не делала. Я говорила, что люблю своего жениха, но не тому в глаза, а как факт, как мнение. Ощущая ладонь на своём плече, я не нашлась, как дать понять о чем-то Мино лучше, чем без слов. Протянув вперед руки, я осторожно тронула ими его рубашку и, хлюпнув носом, приблизилась и уткнулась в его грудь лицом. Это было не только проявление влюбленности; в этот момент мне хотелось какого-то тепла, участия, защиты, ощущения какой-то близости и родственности. И я так давно хотела, чтобы он обнял меня! Приняв мой призыв, молодой человек опустил руку на мою талию и, прижав теснее, другой провел по моим волосам. — Даша… — растеряно и задумчиво выдохнул он. Я сжалась в его руках, не желая выбираться из этой ракушки. Положив ладонь на мой затылок, он успокаивающе привлек меня к себе, поглаживая. — Ты… Нет, это невозможно. Джиён дал мне понять, что между мной и тобой никаких отношений быть не может. — Он говорил о любви или о сексе? — Мино надолго замолчал. — О сексе. — выдал он спустя несколько минут. — Но с первым будет ещё хуже. Он воспользуется этим. Не знаю, кому он хочет навредить, тебе или мне, или обоим, но лучше не допускать никакой любви — она не нужна здесь. — Я разлюбила своего жениха, — подняла я, наконец, взгляд к нему. Мино удивленно вылупился на меня, не зная, как прокомментировать заявление. — Я не люблю его больше… Теперь, наверное, ты скажешь, что я, как и все, ветреная и непостоянная, да? Я так долго встречалась с ним, и вот, какие-то два месяца… — Два месяца — не так уж и мало. Тем более что с тобой произошло такое. Тут впору вообще разучиться любить. — Но я не разучилась… — он отстранил меня от себя, на вытянутых руках держа за плечи. — Нам лучше вернуться вниз, — сухо произнес он. — Мино, ты не понимаешь, что я хочу сказать… — Я всё понимаю! — оборвал меня этот статный брюнет, заарканивший мои чувства, и, отпустив, отошел задом на шаг. — Но я не хочу знать об этом, я не хочу ввязываться в это. Всё что я могу предложить — это секс без обязательств, но именно на него наложил вето Джиён, и именно это не приемлешь ты сама. Что ещё ты от меня хочешь? — Ничего, — тут же со злостью брякнула я, но, передумав, исправилась: — Ты обижен одной, и боишься попробовать ещё раз. Ты трусишь, делая вид, что такой же циник, как Джиён. Но ты не такой. Вообще не такой. — Не такой? Ты думаешь, что знаешь меня, да? Ты думаешь, что я приличный парень из офиса, который в глубине души мечтает жениться, обзавестись детьми и жить в бунгало подальше от суеты? — Мино как-то азартно блеснул глазами. — Ты будто не слышишь меня. Я карьерист. Я хочу хорошей и красивой жизни. Да, у меня была неудача в личном, и она подтвердила, что теперь я иду верной дорогой. Ты думаешь, что я хороший? — хмыкнув, Мино схватил меня за руку и, дернув на себя, сразу, без предупреждений и раздумий, не как в его квартире, вонзился губами в мои губы, захватив их, втянув, проведя по ним языком, запустив его на несколько мгновений внутрь, пока я приходила в себя, закончив этот быстрый, но сокрушающий, как меткий выстрел, поцелуй, и отступив обратно. Я ошарашено на него уставилась. — Я хочу начать получать огромные деньги, и быть независимым. Для этого надо постараться, дослужиться, не испортить себе ничего. Я хочу получать столько денег, чтобы иметь возможность купить всё, что я хочу. И если бы у меня была такая сумма, приехав в бордель, я бы купил и спас тебя. А пока я никто. — Иногда деньги не решают всего. Существуют другие способы, — испытывая слишком противоречивые чувства, вскипела я. Я не могла уловить, где заканчивается его благородство и начинается корысть. Да, он был не подарок. В том плане, что такого никто не подарит просто так. Кровью и потом его можно лишь приобрести самостоятельно. — Любовь? — он хмыкнул, когда я уверенно кивнула. — За любовь чаще приходится платить гораздо больше. Поэтому лучше решать все вопросы деньгами. Джиён отставлял пустую чашку, листая какие-то файлы, когда мы вернулись с Мино на террасу. — Кофе — фуфло, — послюнявив пальцы, перевернул страницу мужчина. Не выдержав, я обошла его и грохнула подносом по столику, за которым он сидел, так что вздрогнули они оба. — Ого, русский темперамент! — Дракон откинулся поудобнее, как в партере. — Ну-ка, ну-ка, продолжай… — Да что не так с этим кофе? Я засекала до секунды, сколько ты варишь сам, делала всё точно так же, и тебе всё равно всегда всё не нравится! Признай, что ты просто так это говоришь, и всё в порядке с этим несчастным варевом? — Ну… — протянул Джиён, явно намереваясь продолжать, но завис. Мы с Мино застыли в ожидании. Солнце припекало и какие-то птицы, похожие на чаек, пролетели над вальсирующими поодаль яхтами. — Не знаю, что и сказать. Мне сейчас пришла в голову странная аллегория. Предположим, что кофе — это наша судьба. А я — это Бог. Никакого сумасшествия, мне просто нравится эта аналогия, — довольно расплылся он, ничуть не растерявшись от моей вспышки гнева. — И вот, когда я творю чью-то судьбу сам, то меня это устраивает. Бывают люди, которые умело устраивают свою судьбу — и Богу это тоже нравится, а бывает кто-то, кто творит со своей жизнью какую-то непонятную херистику, и Богу каждый раз это хочется выплеснуть за борт. — А если эта херистика… — машинально повторила за ним я и, опомнившись, перекрестилась. — Прости Господи, — Мино и Джиён насмешливо переглянулись. Я ещё сильнее раздражилась. — Если эта судьба в точности повторяет то, что сделал бы и сам Бог?! — Ну, значит, Богу не нравится сама личность. Или ему хочется над ней поиздеваться. — То есть, тогда без разницы, что делает этот человек — проще не делать ничего? — Наверное, но ты же знаешь, я в Бога не верю, так что… — он решил воспользоваться стратегией Сынхёна по словоблудию, противоречащему самому себе? Не пройдёт больше. — Вернёмся к исходнику. Тебе хочется меня выводить из себя тем, что кофе якобы не получается? — Знаешь, я просто не люблю ничего пресного. Ни еду, ни фильмов, ни женщин… если бы ты бахнула подносом до того, как я начал пробовать, что у тебя получилось — было бы явно вкуснее, потому что кофе, поданный индифферентной особой с лицом сестры милосердия отдаёт привкусом больничной хавки. А кофе, поданный девушкой, имеющей характер и страстность — это уже совсем другой напиток. Согласись, Мино? — обратился к нему Джиён и тот с вежливой улыбкой кивнул. — Видишь, это не только моё мнение. — Да конечно, а то он сам не знает, что его подчиненный ради заслуг и спокойствия ему, наверное, и ботинки оближет. Думает ли так же Мино? Мне стало труднее предполагать, что же он думает, но, что было совсем плохо, понимая очередные его недостатки, я не стала относиться к нему хуже. Мои чувства не угасали. Я бросила взгляд на то, что листал Дракон — это было вытащено из портфеля заместителя начальника паспортной службы — и, присмотревшись, поняла, что это нечто вроде анкеты с фотографией какой-то девушки. Я приблизилась. Надписи были на хангыле: рост, возраст, имя, место учебы, жительства, характеристика. — Что это? — наклонилась слегка я. Джиён не стал убирать. — Портфолио. Провожу кастинг для съёмки рекламы религиозной литературы, — его потешающееся лицо приобрело деловитую серьёзность. Мне хватило полминуты, чтобы всё проанализировать и понять — это очередные претендентки на похищение. Не стесняясь, я приподняла лист и увидела там ещё один, и ещё. К каждому были прикреплены снимки: портретные и во весь рост. — Вы что… хотите опять украсть невинных девушек? — я обернулась к Мино. — Ты привёз досье очередных жертв? — Хотим, и украдем, — сказал Джиён, пока парень на которого я смотрела опускал глаза, не в силах выносить моего укора. Он кашлянул в кулак. Я подошла к нему. — Как ты можешь? Как у тебя хватает совести и безжалостности продолжать это?! Ведь каждая из них такая же, как я — несчастная и ни в чем не виноватая! Зачем вы губите эти жизни? Ты бесчувственный… — я вернулась к Дракону. — Когда ты остановишься?! Тебе всё мало?! — Да, — улыбка опять озарила его губы и глаза. — И я никогда не остановлюсь, — рука поднялась сама собой. Я хотела треснуть по его физиономии, но на глаза опять попались бумажки перед ним. Я схватила их, понимая, что удар по лицу ничего не даст, даже разозлит его вряд ли. — Ты хотел страстной девушки с характером?! — крикнула я на него и, схватив всю стопку, подошла к перилам и бросила все данные, всю информацию в Сингапурский пролив. — Вот тебе характер! Вот тебе страсть! — некоторые листки держались в воздухе чуть дольше, отлетая подальше, но все они опустились на воду, размякнув и превращаясь в невидимые клочки. И только глянцевые снимки на плотной бумаге заколыхались на волнах, смотря на нас и небо пока ещё жизнерадостными улыбками ничего не подозревающих о своей подкравшейся погибели девушек. — Мино, привезешь мне завтра снова, ладно? — тихо сказал Джиён и, более громко, обращаясь всё к нему же, дополнил: — По-моему, кому-то нужно проветриться. Покатаешь её? — Никуда я не поеду! — повернулась я, проводив напоследок взглядом заплывшие под причал фотографии. — Какие же вы сволочи! Видеть вас не могу! Забежав в дом, я остановилась. Что-то меня понесло… сегодня я была сама не своя. Моя выдержка подводила. Я менялась здесь день ото дня, и нервы мои подтачивались. И вот результат — я всё-таки сорвалась. Всегда терпеливая и смиренная, я поддалась местным традициям и стала что-то требовать, кричать… Куда подевалось моё воспитание? И вроде бы меня никто не трогал, всё было хорошо, что же не так? Вспомнив о той, которой точно хуже, чем мне, я сунула руку в карман и достала записку от Виктории. Отвлекаясь от своих неприятностей, я расправила её и, теряя дар речи, прочитала неровными и волнующимися буквами написанную одну строчку: «Даша, помоги мне! Я беременна!». Ещё не до конца определившись с отношением к этому, я поняла, что должна увидеть её лично, поддержать её, поговорить. Крутанувшись на одной ноге, я открыла террасу и, делая вид, что инцидента не было, бросила Мино: — Ладно, поедем, мне хочется прогуляться. — У тебя скоро месячные? — оглянулся Джиён из кресла. Пойманная с поличным, я потупилась. Да, они должны были быть дня через два… зачем он опять так в лоб-то всё? Умеет же выбить из колеи! — Ну понятно… — опять отвернулся он. — Удачи тебе, Мино. Пока она будет гулять, заляг где-нибудь под шезлонгом, но не расслабляйся. В любой момент она может пойти в атаку. — Вообще-то, я хотела попросить разрешения посетить одно место… — Церковь? — полюбопытствовал Джиён. — Бордель, — он удивленно развернулся. — Из которого меня сюда привезли. — Соскучилась по обстановке? — Мино тоже поддержал его недоумевающим взглядом, хотя продолжал молчать. — Я хочу навестить Вику. Вторую русскую. — А-а, землячество… ну ладно. Не имею ничего против, — пожал он плечами. — Только клиентов без моего ведома не обслуживай, — захохотал он. — Боюсь не удержаться, — съязвила я. Глаза мужчины округлились. — Нет, вы поглядите, она начала ехидничать. Первая особа женского пола, которую предменструальный синдром делает интереснее и загадочнее. — Можно перестать об этом говорить? — собралась уже уходить я, видя, что и Мино двинулся к выходу. — А что в этом такого? Что естественно, в том нет ничего позорного, — мы переступили порожек террасы, когда Джиён попросил вслед: — Даша, кстати, передай привет Тэяну! — и как я могла забыть, что с ним мне тоже придётся повидаться? Давненько же не встречались с ним…

Один выход. Или выхода нет

Выяснившие, или немного недовыяснившие отношения, мы с Мино не разговаривали всю дорогу, и он открыл рот, когда до борделя оставалось три поворота, окруженных бушующей зеленью и каменными стенами частных владений. — Тебе не следует вести себя так с Джиёном. — Почему? Думаешь, я способна его разозлить? — я приподняла и опустила плечи, глядя в сторону, за окно. — Ему всё равно, что я делаю. Ему вообще на всё ровно. — Зря ты так считаешь. Он всегда всё запоминает, и если ему что-то не понравится, а такое легко может быть, он тебе припомнит позже. Поэтому постарайся держать себя в руках. — Ради чего? Чтобы он погубил меня, добрую, хорошую и терпеливую? — озвучив это, я внимательнее задумалась над этой теорией. На его примере с кофе стало понятно, что изменить его впечатление о ком-либо способен лишь он сам, поэтому как я ни старайся выслуживаться, если у него на меня какие-то планы, то он их воплотит в жизнь. Тем более, выполнение миссии по Мино явно проваливается. Но это же не повод, чтобы стать разнузданной и специально сделаться невыносимой, чтобы он быстрее показал, чего же хочет сотворить со мной? Впрочем, я всё ещё верила в честную сделку, которая гласила, что если Мино не станет прежним добрым влюбляющимся малым, то я вернусь вот сюда, куда, собственно, напросилась раньше времени на свидание с Викторией. — Ты пойдёшь внутрь? — Не хотелось… — махнув знакомым охранникам, парень остановил машину. — Но тебя провожу, а то вдруг Тэян не поверит, что тебя не на совсем ему вернули. Отвыкшая за месяц от условий притона, пусть и хорошо выглядящего и богато снабжающегося, я неуверенно вошла, оглядываясь, узнавая холл и обстановку. Большинство девушек, как обычно, плескались в бассейне, во дворике по ту сторону особняка. Мне нужно было найти Вику. Мино шёл на четыре шага позади, не очень довольный моей затеей. Ему казалось, что всё, что я сегодня делаю — усугубляет моё положение. Внезапно, разведя занавеси, дающие тень от лучей солнца, пока все внутренние двери распахнуты, появилась та самая путана, к которой обычно приезжал Мино. Почувствовав холод где-то под ребрами и в легких, я застыла, наблюдая, как она движется к нам. Сначала она улыбнулась молодому человеку, а потом презрительно покосилась на меня. Я не хочу видеть их вместе! Как я могла не подумать, что столкнусь здесь с такой картиной? Она обратилась к нему на английском, явно спрашивая о чем-то. Он стал ей отвечать, но когда она попыталась взять его под руку, как когда-то, он сделал увиливающее движение, демонстрирующее, что у него нет настроения на подобные вещи. Бросив на меня испепеляющий взгляд, она принялась говорить более нервно и недовольно. Догадываясь, что может разразиться сцена, я отвернулась и быстрее пошла на второй этаж. Чем бы ни кончились разборки любовников, мне не должно быть до них никакого дела. Пусть спят, ссорятся, мирятся… как же это больно и неприятно! Мино, почему ты не можешь открыть своё запершееся сердце и позволить нам с тобой изменить наши жизни? Не во имя моего спасения, а просто потому, что любовь стоит этого. Я постучалась в комнату, где прожила несколько недель, но, не услышав ответа, потянула дверь так. На кровати произошёл переполох и, прижимавшая к себе подушку и севшая Вика, которую я помнила очаровательным юным созданием, была мной не сразу узнана. Зареванное лицо, искаженное припухшими глазами, бледные губы и алеющие щеки и нос, волосы растрепанные, и вся она производит впечатление какой-то запущенности. — Вика? — Даша! — отбросив подушку, она кинулась мне в объятья и, стиснув в них, прилипла ко мне, исторгнув очередные надрывные рыдания из своей груди. Судя по всему, последние дня два-три она только этим и занимается. — Да-аша-а… — трясясь, протянула она, хлюпая и неразборчиво воя. Её пальцы хватались за меня, как за обломки судна, на которых можно было бы удержаться наплаву. — Даша-а, пожалуйста, п-пожа-алуйста-а!.. — затягивала она гласные, попадавшие на очередной приступ слез. — Помоги-и… — Тише, тише, — похлопала я её по спине и прижала к себе. Она напомнила мою младшую сестренку, когда её кто-то обижал. У меня душу свело от боли. Как я ей помогу? Что я могу для неё сделать? Мне самой было жалко её до слез. — Тише, успокаивайся. Слезами горю не поможешь. Ну, что такое? Рассказывай, — усадив её на свою прежнюю постель, пустующую, судя по виду, я присела рядом, не переставая участливо придерживать её и поглаживать. Лишенная возможности свободно с кем-либо говорить, она льнула ко мне, как бездомный котенок. — Я… я беременна… — Это я прочитала в твоём послании. Потому и приехала, — ей стоило бы выпить каких-нибудь транквилизаторов, но моё присутствие, похоже, умиротворяюще начало действовать. Вика стала собираться с мыслями. — Они велят делать аборт, — со страхом посмотрела она на меня, откинув с лица волосы. — Какой ужас… — прошептала я. Аборт! Это же убийство нерожденного ребенка, это жуткий грех, это убийство маленькой частички человека с душой. Я всегда была ярой противницей абортов. Этого нельзя делать! — А отказаться? — Тогда меня отправят в то, что они называют «нижний бордель», — губы её задрожали. — Говорят, там до двадцати, а то и больше, клиентов в день. Даша, что мне делать?! Я не хочу избавляться от ребенка, но и в то кошмарное место не хочу… я не выдержу! Разве ребенок не погибнет и без того в том месте? Я в безвыходном положении… — Ты пыталась поговорить с Тэяном? Или кто призывает тебя к аборту… — Я ведь не могу толком ничего объяснить! Я едва изъясняюсь по-английски, поэтому мне приходится передавать ему что-либо через других девушек, но с ними мы тоже подолгу растолковываем, кто что имеет в виду. Даша, я без тебя тут никак! Поговори ты с Тэяном, скажи ему, чтобы пощадил меня, чтобы отпустил меня с ребенком, я не хочу его убивать, не хочу! — её глаза заблестели более чистыми слезами и, когда я поняла, что прозрачными и ценными их делала любовь, я догадалась о том, что она ещё не сообщила. — Это… ребенок Сынри? — Вика даже немного приосанилась, когда я произнесла это. — Да. Это его ребенок. — Ты уверена? — Боже, и этот подонок, бросивший тут на произвол девушку, беременную от него, хотел купить ночь со мной? Минуточку, но знает ли он? — Ты говорила ему? — Это точно его ребенок. Здесь был врач, он указал мне на сроки зачатия. Они приходятся на две первые недели моего пребывания здесь. Без презервативов со мной спал только он. Как мне объяснили девушки — с девственницами всегда не предохраняются, потому что от них наверняка ничего не подцепишь… а после других мужчин все уже страхуются. И я хотела ему сказать, но Сынри не показывается здесь уже дней десять. Я пыталась добиться от Тэяна того, чтобы он помог мне связаться с ним, но тот лишь ударил меня по лицу, когда я слишком упорно просила. — Тэян продолжает бить тебя?! — вскипела в моих жилах кровь. В такие моменты мне становилось всё равно на то, какая расплата последует: я хотела совершить какое-нибудь злодеяние с теми, кто позволял себе невесть что. — Нет-нет, он после этого узнал, что я жду ребенка, и больше меня не трогает, только старается избегать, чтобы я не привязывалась со своими просьбами… Даша, как мне известить Сынри о том, что я жду ребенка от него? — Обрадуется ли тот этой новости? Не знаю, но тоже считаю, что он должен знать о последствиях своих действий. — Подожди тут, я попытаюсь поговорить с Тэяном, — я поднялась. — Он здесь сегодня? — Я видела его с утра, и не слышала, чтобы он уезжал, — осталась, как я и велела, на месте Вика.

Я вышла из комнаты и направилась к спальне, в которую Тэян меня неоднократно звал, и в которую я так и не пришла по доброй воле. И вот теперь иду туда, хотя всё ещё не за тем, для чего меня когда-то звали. Остановившись перед ней, я сочинила короткую вступительную речь, но занеся кулак, услышала за дверью мужские и женские стоны. Заготовка вмиг вылетела из головы. Но дело не терпит отлагательств. Я постучала. Стоны не прекращались и мою несмелую попытку не услышали. Я бабахнула несколько раз громче.

— Я занят! — прерывисто бросил с той стороны Тэян. Его два слова размежевала одышка. — Это Даша. Открой, — постаравшись придать голосу деловой тон, представилась я. Все движения прекратились. Хотя я и не видела происходящего внутри, готова была поспорить, что Тэян почему-то буквально спрыгнул с кровати, принявшись искать что-нибудь из одежды. Не прошло и минуты, как дверь приоткрылась и он, в одних джинсах, прорванных по моде горизонтальными черточками, застегивая их на пуговицу, высунулся в коридор. Мне мельком стали видны голые женские ноги, лежащие на белой простыне, но они скрылись из вида, загораживаемые Тэяном. Он удивленно и непонимающе впился в меня глазами. — Даша? Что ты здесь делаешь? — Мне нужно с тобой поговорить. — Не самый подходящий момент, — я старалась не показывать вида, что обратила внимание на его прерванное занятие. Он и сам не хотел на нем ставить акцент, но и игнорировать свою полураздетость и ждущую в кровати нагую женщину не мог. — Как ты тут оказалась? — Джиён позволил приехать, — недоверие и непонимание во взгляде нуждались варгументировании. — Я всё ещё не проститутка, прекрати сверлить меня глазами. И речь вообще не обо мне. Вика… — О, опять она… как же я устал от её нытья! — Она беременна… — Я знаю, — отвел взор Тэян, скрестив накачанные руки на крепкой голой груди. Мне нужно было куда-то смотреть, и я выбрала для этого огромную татуировку-крест на его боку. Это первое распятие, что я имею в пределах досягаемости за последний месяц. — Ты вынуждаешь её сделать аборт? — А как иначе? У нас тут не роддом. К тому же, её цена резко понизится, если она будет тут ходить с брюхом, а после этого все всё равно узнают, что она рожавшая — это очень портит репутацию шлюх, влияя на их стоимость. Если она не избавится от ребенка, ей один путь — в портовый бордель. — А что там будет с ребенком? — меня проморозило от его рассуждений. Видно было, что он сам от них не в восторге, но и с попыткой быть безучастным, мужчина выглядел не желающим прикладывать руку к таким делам, потому что считал это слишком женским, не касающимся его. Или жестоким даже для него? — Я не знаю, сумеет ли он там родиться, — пожал плечами Тэян, спрятав кисти рук подмышками. — Там два-три десятка мужиков в день будут её иметь. Если не произойдёт выкидыш, то она как-нибудь родит там своего ублюдка, и его отправят в приют. В любом случае, ей не видать своё чадо. И лучший для неё же выход — аборт. — Тэян, но это убийство! Маленькой, невинной души! — Господи, Даша, ты и впрямь не изменилась, — выдохнул он. Из-за спины его позвал по имени томный голос. Он развернулся и яростно бросил что-то туда, в чем и не зная языка можно было угадать «заткнись», «отвали» или что-то вроде того. Переборов раздражение, он посмотрел на меня. — Прекрати пытаться решать чужие проблемы. Ты со своей-то жизнью разобралась? — Мои дела подождут. Вика в такой тяжелой ситуации! — Пусть сама с ней разбирается, чего ты от меня хочешь? — Чтобы ты помог ей! — умоляюще свела я ладони вместе. — Выступив в роли акушера? — хмыкнул он. — Не еби мне мозги. Если она не согласится на медицинское вмешательство, то поедет в нижний бордель. И не поддерживай её надежд на иной выход, ей же будет больнее в результате понять, что по-другому нельзя. — Тэян, я умоляю тебя! — схватила я его за руку, пытавшегося вернуться в спальню. Он не отступил от меня, но вопросительно посмотрел на моё касание, словно проверяя, уверена ли я в нём? Я не убрала своей руки. — Тэян, помоги ей, оставь здесь, позволь выжить им с ребенком! — Это не мои правила, а Джиёна. Брюхатых — вон отсюда. — Но ты же можешь поговорить с ним? Он может сделать исключение. Это же его правила, он ими и может жонглировать, как ему угодно, — мужчина толкнул плечом дверь, распахнув её. Я невольно убрала ладонь, уставившись на открывшуюся мне девицу, прикрывшуюся скомканным одеялом. Тэян шагнул в спальню, крикнув на неё что-то. Она ответила в том же духе, за что получила ещё более бешеный окрик. Подскочив, немного испуганная, но тоже злая, она откинула покрывало и, вообще без всего, надменно окинув меня взглядом, с неудачной попыткой вальяжности, слишком быстро для этого, выбежала в коридор, задев меня локтем. Потерев ударенную несильно руку, я переступила порог и прикрыла за нами. Смятая постель пахла неостывшим сексом, незаконченным, но не вызывающим от того сожалений; он был бездушным и грязным, ещё более механическим, чем у Кико с Джиёном. Там искренне блаженствовала хотя бы Кико, а тут… Тэян просто трахался, потому что ему регулярно надо было, а проститутки готовы были лечь под него, чтобы получать какие-либо дополнительные привилегии. Я вновь погрузилась в тот мир, о котором успешно подзабыла в кристально чистой репутации доме Дракона. — С чего это я должен говорить об этом с Джиёном? — налив в стакан воды, сутенер жадно заглотал её, слушая мои доводы. У меня их не было, я развела руками. — Я прошу тебя… я не верю, что ты не откликнешься на мольбу. Ты же должен понимать, какая трагедия случится и какие тяготы вынесет, или не вынесет, Вика… — Ты просишь меня? — Тэян цокнул языком, заправив назад пятернёй растрепанные волосы. — Дай-ка вспомнить… а когда я просил тебя о чем-нибудь, ты охотно откликалась на мои просьбы? — Тэян… — поняла я, откуда шла его злопамятность. Я не согласилась отдаться ему, не ответила на его страсть, и это задело его. Теперь я для него персона нон-грата. Невольно скосившись на постель, я подала пример мужчине, и мы оба подумали о несостоявшемся, сразу же отведя глаза обратно друг на друга. — Ты сравниваешь несопоставимое… — Да? Правда? Я сравнил совершенно одинаковое. Ты не откликаешься на чужие просьбы, чего же хочешь от меня? — Тебе ничего не стоит поговорить с Джиёном! Или даже решить всё самому… а от меня ты требовал совершить то, что для меня неприемлемо! К тому же, это лишило бы меня одноразовой вещи, — покраснев, заговорила я почти их языком, прямо и без обиняков. — А у тебя ничего такого сейчас нет… — Извини, но я склонен проигнорировать твою просьбу, — твердо явил мне спину Тэян, отрекаясь от попыток сговора и дипломатических конструкций. — Для мужчины отвратительно быть таким мстительным. Тем более, мстить девушке, — обижено, сдерживая отчаяние, пожаловалась я, пытаясь уколоть его, воззвать к совести. — А для девушки отвратительно быть старой девой, холодной, как глубоководная рыба, — дернулась презрительно мышца на его лице. — Я предпочитаю иметь дело с теми, кто охотно разводит свои рогатки, а не жмется… — Ты хочешь, чтобы я переспала с тобой за спасение Вики? — поставила я конкретный вопрос. Он замолчал, развернувшись прямо ко мне. Он был невысок, ноги отличались коротковатостью, и черты нельзя было назвать классически красивыми, но его примитивная мужественность, выражающаяся грубой и неприкрытой тягой к спариванию, странным образом делала его своеобразным образцом сексуальности. — Дорога ложка к обеду. Мне ничего от тебя не нужно, — опять повернулся он к столику и стал нарезать на серебряном подносе манго, отправляя в рот сочные желто-оранжевые ломтики. — Тэян, прости, если я обидела тебя, пожалуйста, не надо так поступать с Викой из-за меня… помоги ей. — Причем здесь ты? Я служу Дракону и исполняю его приказы, — выговорил он и продолжил жевать. — Но мне ты говорил, что мог бы попытаться разобраться с ним сам, если бы я… — Ты готова переспать со мной за освобождение Вики? — прекратил он мои потуги, тоже перейдя к четким вопросам. Я растерялась, опять быстренько взглянув на кровать. В голове поднялся какой-то мрак, я не знала, что ответить… за свою свободу я не собиралась ни с кем спать, потому что жизнь в бесчестье представлялась мне адом, а избежание мук и страданий путём прекращения сопротивления — эгоизмом. Но ради другого человека? Даже двух, ведь ребенок… Смогу ли я отдаться кому-то без любви для того, чтобы спасти другого человека? — Готова? — Если ты обещаешь, что Вика и нерожденное дитя окажутся в безопасности… — начала я, пугаясь того, что вот-вот произнесу своё согласие, Тэян примет это и… и всему придёт конец. Мино! Он сейчас тут, внизу. Или уже вверху, в будуаре своей любовницы? Пока я пытаюсь помочь кому-то, он наслаждается продажной любовью, не собираясь возвращаться к настоящей, искренней, безвозмездной. — Если ты выполнишь мою просьбу, то я… буду с тобой. — Вот как? За себя терять девственность не стала, а за эту набитую ревущую дуру можно? — подумал о том же самом Тэян и, сменив спесь на миролюбивую интонацию, как-то заметно погрустнел. — Какая же ты ненормальная, Даша… кто-нибудь, хоть один человек, готов на то же самое ради тебя? Кому нужны жертвы? Ради чего? — В России у меня шесть человек, каждый из которых отдал бы за меня жизнь, и за каждого из них я тоже её отдам, — изрекла я, вспомнив о родителях и братьях с сестрами. — Самоотверженность не сказки, Тэян, и я буду поступать в ущерб себе, если это кому-то послужит во спасение. Таков долг человека, таково моё желание. Я буду корить себя до конца жизни, если не спасу Вику. Что касается меня — я стерплю гораздо больше, чем она. Пускай. — Я не буду с тобой спать, — вдруг сказал Тэян. Удивление моё вылезло на лицо, вытянув его. — Я не дам тебе, куда уж лучшей девушке, чем эта тупая Вика, погубить себя ради неё. Если ты хочешь спастись сама, я всё ещё готов взять на себя эту ответственность. Приди ко мне добровольно, скажи, что хочешь быть свободной от Джиёна, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы откупить тебя от него. И взамен я возьму тебя. Но не при таких условиях. За Вику я не приму от тебя подношений, а сама она мне совершенно неинтересна. — Тэян… — Тема исчерпана. Ты поняла меня, — посмотрел он мне в глаза, заиграв желваками. Я опустила ресницы и увидела, что область его ширинки всё ещё не опала, он стоит напротив меня, неудовлетворенный, и хочет переспать со мной, как и месяц назад, но отказывается, потому что это навредит мне. Неужели мужчина, которого я презирала чуть ли не больше прочих, способен на что-то под названием «поступок»? — Тогда подскажи, как я могу её выручить иначе? Смогу ли я договориться с Джиёном? — Пусть Вика попытается поговорить с тем, от кого залетела, — расслабился Тэян, переводя беседу от нас с ним к другим людям. Как же я забыла! — Сынри! — На меня изумленно уставились. — Это он отец её ребенка. Ты можешь связаться с ним? — Я-то могу, но если это он, то заранее прогнозирую, что ничего не выйдет. Он не станет разбираться с подобными хлопотами, — нахмурился Тэян, дотянувшись до бутылки вина. Вода уже не спасала и не приносила облегчения. — Хлопотами? Это его ребенок! На нём ответственность за две жизни! Поговори с ним, прошу! — Даша, даже не подумаю. Я знаю Сынри. Он посмеётся надо мной, если я попытаюсь навязать ему эти размышления. — Тогда я сама с ним поговорю! У тебя есть его номер? — отпив прямо из горла, не выпуская бутылки, Тэян вернулся к прикроватной тумбочке, где лежал его телефон, открыл список контактов, стал искать там нужное имя. Поводив пальцем по сенсорному экрану, он нажал на вызов и приложил его к уху. — Посмотрим, как у тебя сложатся с ним переговоры, — после четырех гудков ему подняли и Тэян, поздоровавшись, сообщил: — С тобой тут кое-кто хочет поговорить. Не удивляйся только. Это девушка, да. Передаю трубку. — Алло, Сынри, здравствуй! Это Даша, — представилась я, ожидая, нужны ли будут уточнения, или у него единственная знакомая с таким именем? — Даша? Вот уж верно, сюрприз. Ну, привет, неприступная девочка. Или уже что-то изменилось? — тотчас включился во флирт и заигрывание этот тип, который был мне ненавистен за то, что сделал с Викой. У него когда-нибудь успокаиваются гормоны или он живет в состоянии поиска новой партнерши для секса? — Ничего не изменилось, но я звоню поговорить не о себе… — А почему? Я всё ещё вспоминаю тебя, тем более, если всё по-прежнему… может, проблемы с нахождением клиента за такую сумму? Давай я позвоню Джиёну, и мы договоримся… — Сынри, Вика ждет от тебя ребенка! — оборвала я его болтовню. — Вика? Вика… — сделал вид, или не сразу вспомнил, но он ненадолго замолчал. — С чего она взяла, что от меня? — Это очевидно. Это твой ребенок, Сынри! — Даже если так, что дальше? — Тэян с не предвещающей мне победы улыбкой завалился на подушки, прихлебывая красное каберне. Его присутствие, раньше неприятное для меня, почему-то теперь успокаивало. — Её принуждают сделать аборт, ты должен помешать этому! — С чего бы это? По-моему, аборт самый разумный выход. Зачем ей ребенок в борделе? — Господи, но он же твой! — крикнула я, теряя самообладание. — Мне он тоже не нужен. Пусть делает аборт, — не скажу, что брезгливо, но будто отделываясь от чего-то, ляпнул он. — Это же убийство! — я уставала повторять эту фразу, но как ещё объяснить суть этой хирургической операции? — А если она оставит его без твоей поддержки, то попадёт в ужасное место, где нет никаких шансов на выживание… — Даша, почему меня должно это заботить? Она мне жена? Сестра? Мать? Да, мы спали, и что дальше? — Ты был её первым мужчиной! Господи, в тебе есть хоть что-нибудь человеческое? — Да, у меня есть человеческая работа, а эта тема мне наскучивает и становится надоедающей, так что если тебе больше нечего мне сказать, то давай прощаться. — Постой! Сынри, пожалуйста, выкупи её! Ты же предлагал мне подобное? Так сделай это ради Вики, заплати Джиёну и отправь её домой. Если тебе не нужен ребенок, то ты его и не увидишь, но вытащи их отсюда, не бери такой грех на душу, помоги, ведь это же твоя кровь и плоть… — Я предлагал это тебе, а не ей. До Вики мне нет никакого дела. Хочешь сама улететь в Россию? Моё предложение в силе. Хоть я и был подвыпившим, но не шутил. Если ты подаришь мне свою девственность, то я куплю тебе свободу. — Мне это не нужно… — я осеклась. — Постой, а если я сделаю это ради свободы Вики? — Ты совсем ошалелая? — засмеялся Сынри. — Ты хочешь проебать единственную ценность, которая может помочь тебе вернуться домой, для того, чтобы улетела другая? Даша, ты дурочка? — Пусть будет так. Я спрашиваю, если я соглашусь на это, то ты устроишь возвращение Вики в Россию? Живой, целой, невредимой. — Мне без разницы, на что уйдут деньги, которые я согласен за тебя выложить. Решай, как знаешь. Хочешь, чтобы за твой счет пировала Вика? Пожалуйста. Только имей в виду, когда я говорю, что ты «подаришь» мне невинность, я подразумеваю, что ты не будешь отбиваться, проявлять ко мне негатив, отплевываться и брыкаться. Я не насильник. Я заплачу за то, чтобы ты добровольно мне отдалась, просто дала мне нормального секса. Ясно? Если ты согласна на это, то давай обсудим время и место… — Мне нужно подумать, — запаниковала я, понимая, что нашла выход для Вики, но он обойдётся лично мне очень дорого. — Дай мне пару дней, хорошо? — В конце концов, я не могу решить этого без Джиёна, так что надо вернуться и обсудить с ним все тонкости. А вдруг я сумею договориться о спасении Вики непосредственно с Драконом? — Ладно, зая, буду ждать звонка, — сладко и многозначительно сказал Сынри, после чего положил трубку. Я протянула телефон Тэяну, приподнявшемуся и севшему. Я стояла напротив него. — Спасибо. — Он предложил тебе с ним переспать за помощь Вике? — угадал или услышал Тэян. — Да… думаешь, может обмануть? — Нет, вряд ли, — он отложил мобильный и посмотрел на меня исподлобья. — Но всё равно не делай этого. Джиён тут же пустит тебя в расход. Я не понимаю, почему до сих пор не пустил, но если не сделал этого, значит, его останавливает твоя девственность, и если ты её лишишься, то он сбросит тебя в утильсырьё. — Но если другого выхода не будет? Если только так я смогу помочь ей… — Плюнь на Вику, Даша. Забей, она того не стоит, — я хотела возразить, но мужчина заставил меня замолчать тем, что вдруг обхватил за ноги и подвел к себе, обняв за них. Его губы оказались на уровне моего живота, скрытого под футболкой. — Знаешь, сначала, как и других, меня привлекало то, что ты целка. Ты не представляешь, как будоражит мужскую фантазию осознание того, что в какую-то дырку ещё никто не пихался. Но только что я вдруг понял, что мне категорически плевать, будешь ты девственницей или нет; я хочу от тебя чего-то большего. Я хочу вот эту всю тебя, такую бескорыстную и добрую, такую… глупую и честную. Если Джиён когда-нибудь вернёт тебя сюда, и ты захочешь откликнуться на моё предложение, то ты будешь спать только со мной. Всё, что будет зависеть от меня — я для тебя сделаю, пусть мне придётся поспорить с Драконом. — Тэян, мне необходимо спасти Вику… — У меня нет денег на её выкуп, — провел он ладонями по моим бедрам. Я почему-то не убрала его руки, перестав видеть в этом недозволенность и пошлость. Его пальцы никуда не лезли, они выражали то же самое, что говорили слова. — А ради неё с Джиёном схватываться я не собираюсь. Я только прошу тебя: не соглашайся на предложение Сынри. Это не приведет ни к чему хорошему… — Даша… — услышала я со стороны входа и, подняв глаза, увидела Мино, открывшего дверь и застывшего на пороге. Его опешившее лицо тут же надело будничную маску отстраненности. — Нам пора ехать. — А-а, так вот кто её привез? Привет, — Тэян убрал от меня руки, и я в два прыжка отодвинулась от него, оказавшись рядом с Мино. — Как дела? — Всё, как всегда. Служба, заботы… — Пошли, — захотелось мне скорее удалиться отсюда. Мино видел, как меня приобнял Тэян! Что он подумает об этом? Есть ли ему вообще дело до этого? Он тут был со своей любовницей… был ли? Чем он занимался, пока я решала судьбу Вики? — До свидания! — махнула я рукой сутенеру и пошла обратно в свою бывшую спальню. Мино шел рядом. — Прости, что заставила ждать… — Ничего. Но могла бы сразу сказать, что у тебя свидание и ты соскучилась по бойфренду, а не прикрываться подругой, — я вкопалась на месте, обернувшись к нему. — Что?! Тэян мне не бойфренд! Я, действительно, приехала к Вике, потому что у неё неприятности, и я пыталась договориться с Тэяном об их решении… — И как? Я не вовремя прервал договоренность? — повел он бровью. — На что ты намекаешь?! — Ни на что, — отвернулся он, опустив глаза к полу. — Между мной и Тэяном ничего нет. Когда я жила здесь… он пытался… в общем, я немного ему нравлюсь… но это ничего не значит — между нами, повторюсь, ничего нет! — Ты не должна передо мной оправдываться, — опомнился Мино, стараясь отвлечься от увиденного. — Ну да, ты же посещаешь проститутку, и я тебе ничего не говорю, — съязвила вновь я. Да что творится с моим характером? Меня так часто тут подкалывали, что я не могла не перенять манеру. Надоело быть всё время униженной и высмеянной. Почему я не могу ответить тем же? Уж это точно не грех. Мне сейчас вообще не до того. Я должна вытаскивать Вику из борделя, спасать её малыша. — Я не посещал проститутку. Я сидел внизу и ждал, когда ты спустишься, но тебя не было слишком долго, и я пошел искать. Извини, что сунул свой нос, куда не следовало. — А я на самом деле занималась делом Вики! — успокаиваясь от того, что узнала, что Мино не спал с другой, пока я торговалась своей девственностью, я выдохнула. — Она беременна, и если не сделает аборт, то ей будет очень и очень плохо. Мне нужно вытащить её отсюда, каким угодно образом: украсть, выкупить, вымолить у Джиёна… — я посмотрела на него, ища понимание. Он тоже стал безмятежнее после короткой перепалки. По какой причине она произошла? Мы что, вели себя, как влюбленные? — Это то, о чем я говорил тебе: всё решают деньги. Если бы они у меня были, я бы мог чем-то помочь, но я знаю примерно, сколько стоит одна живая душа… лохматое золото оценивается в ряд нолей. У меня нет таких денег. — Тогда мне остаётся молить о снисхождении у Джиёна. — Не нужно, он не поддастся, — покачал головой Мино. — Он терпеть не может унижающихся и просящих. По крайней мере, никогда не любил. Я задумалась над мерами по убеждению всевластного человека. Заглянув к Вике и пообещав ей, что три дня она может ни о чем не волноваться, я заверила, что найду выход. Хотя оставалась последняя возможность и высшая инстанция: Джи-Драгон. Как его склонить к гуманности, если запугать его невозможно, разжалобить тоже, соблазнять бессмысленно, подкупать глупо, переубеждать — себе дороже. Раньше моя вера в Бога говорила мне, что отчаянных ситуаций не бывает, и всегда можно что-то сделать, но в Сингапуре стало ощущаться явное отсутствие божьего вмешательства. Всё чаще повторялись некие стечения обстоятельств, которые нельзя распутать, на которые нельзя повлиять, люди, с которыми невозможно спорить. Это как Гордиев узел, только его и разрубить никак — ломаются все мечи.

Через магазины, мы ехали обратно к Джиёну, а я всё никак не могла сочинить правильной стратегии.

Переизбыток

Не просто высадив меня у особняка, а выйдя, чтобы помочь вылезти из машины, взяв пакеты с покупками и проводив до дверей, Мино уехал. Мы с ним закончили поездку почти так же, как и начали — с минимумом слов, не то обиженные друг на друга, не то не находящие, что сказать. Я подняла все продуктовые покупки и потащила их на кухню, где обнаружила курящего в тишине Джиёна. Его взгляд смотрел вдаль, не дернувшийся даже при моём появлении. Почувствовавшая себя нарушающей чужой покой, я ненадолго застыла. Передо мной, как трамвай по рельсам, пробежали строчки из стихотворения Бродского, на которого меня когда-то подсадила одноклассница: «Великий человек смотрел в окно, а для неё весь мир кончался краем его широкой, греческой туники…». Когда-то эти слова прочно засели в мою душу, заставив размышлять о том, что людей, творящих историю, обозревающих весь мир, увлеченных им в целом, изменением этого мира — мало, а другие, ничего в нем не понимающие, не великие, не видящие дальше собственного носа или, как в стихах, дальше края одежды того, в кого влюблены, всего-то и могут, что восхищаться этими огромными, затмевающими вокруг себя всё личностями. Но и тогда, и сейчас, я рассуждала о величие по доброте и подвигам, а не по злобе и преступлениям. Разве был Джиён великим? Злодеем и грешником — наверное. В конце концов, если всё, что о нем говорят — правда, то он из ничего стал всем, своими, и только своими силами, не прося помощи ни у кого. А вот мне нужно попытаться найти с ним общий язык и выпросить помощь для Вики. Как это сделать? Сегодня школьные знания всплывали одни за другими, и наперекор моим желаниям автор «Мастера и Маргариты» назидательно напомнил мне: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас». Кажется, это были слова Воланда? Уж кому, как ни дьяволу знать, как не надо поступать с дьяволами. Да и Мино сказал, что Джиён терпеть не может прошений. Как же быть? Растерянность моя не знала предела. Смогу ли я без чьей-либо помощи спасти Вику? Для этого мне надобно спастись самой.

— Как прогулка? — первым нарушил молчание Дракон. — Нормально… — Как успехи? — отложив недокуренную сигарету, он развернулся ко мне. — Ты о Мино? — я задумалась ненадолго и, оттягивая ответ тем, что принялась разбирать сумки, выгружая их в холодильник, попыталась выставить ситуацию в лучшем свете: — Он не воспользовался услугами проститутки, хотя мог. Это считается за достижение? — Если он сделал это из-за тебя, то да, а если потому что не было настроения, то нет, — улыбнулся Джиён. — Причины достоверно я знать не могу, — закрыв холодильник, я осмелилась взглянуть в глаза мужчине. — Когда меня привезли в Сингапур… нас было трое. Одну девушку увезли сразу, а вторую — Вику, отправили вместе со мной в бордель… — Джиён слушал, не перебивая, но и не спрашивая ничего. — Вика… она очень наивная… ещё наивнее меня, пожалуй… — Такое возможно? — ухмылка Джиёна не содержала ехидства. Она была переполнена покровительственным очарованием. Воспринять это как любезный настрой и перейти к переговорам? — Нет, правда, она чистый и невинный человечек, только смиряется со всем быстро… в общем-то, я не знаю, в данных обстоятельствах, хуже это или лучше… Она ранимая и нежная… — К чему ты это всё? — брови Джиёна устремились друг к другу, начертив между собой вертикальную складку. — Я не люблю получать много информации о людях, которых не знаю, и знать не собираюсь. — Она забеременела, там, в борделе. — Его лицо никак не изменилось, не дав мне понять, как он относится к таким новостям. — Я узнала, что по твоим правилам необходимо сделать аборт в таком случае… — Да, — коротко подтвердил он, как печать поставил в конце устава. И снова никакого любопытства, откуда я черпаю сведения? Откуда знаю о Вике? Куда я сейчас ездила с Мино? Он что, и без объяснений всё знает? — Но почему? — А сама как думаешь? — расслабился немного он, посмотрев на плиту. В глазах как будто бы уже пошли другие мысли, о том, чем бы перекусить, выпить ли что-нибудь или велеть мне приготовить что-то. — Я думаю, что это жестоко и несправедливо. — Ты права, и вполне вписывается в жизненные реалии, — расплылся он и, щелкнув пальцами, указал мне на конфорки. — Разогрей чего-нибудь, лень ехать в центр сегодня, думал там пообедать, но перехотел. — Я автоматически подчинилась, принявшись разбираться с едой, но язык мой не успокоился, выражая не менее беспокойные мысли. — Джиён, если ты понимаешь, что это плохо, почему не изменишь хоть что-то? — А для кого это плохо? Разве для меня? Мне нормально, так зачем же я буду вмешиваться и что-то менять? — А разве люди должны вмешиваться только тогда, когда страдают они сами? А как же забота о других? — Мне это несколько чуждо, как ты могла заметить, — честно развел руками он, состроив печальную моську. Мне в очередной раз зазудело по ней влепить. — Да как же так можно? Я не понимаю… — Скорее понимаешь, но не разделяешь моей точки зрения. Понять меня нетрудно. Если ты выучишь слово «выгода», то перестанешь задаваться ненужными вопросами по поводу причин моих поступков. — У меня опускались руки от его мудрствований, но в данный момент приходилось себя пересиливать, чтобы не останавливать готовку. — Выгода… я прекрасно знаю это слово, но тебе не помешало бы выучить слово «любовь». К ближним, к окружающим, к друзьям. Хоть к кому-нибудь! — К себе, — поиграл он бровями, ликуя от своего замечания. — Себя же я люблю? Значит, это чувство мне известно. — А нельзя его попытаться развернуть в других направлениях? — Во-первых, моё чувство к себе огромное, жирное и неподъёмное, разъевшееся за три с лишним десятка лет, поэтому неповоротливое. А во-вторых — зачем? — Чтобы сделать этот мир лучше! — резонно воскликнула я. Для чего люди прикладывают старания на благо общества? Чтобы получать отдачу. Даже эгоисты должны понимать, что вклад в общую копилку оборачивается ответными действиями. Хотя я никогда не рассчитывала на получение чего-либо взамен. Меня воспитали так, что давать нужно бескорыстно, ориентируясь на общечеловеческие ценности, доброту и справедливость. — Лучше? — Джиён облизнул губы, с едким звуком чмокнув ими. Как у многих курильщиков, у него на них видимо оседал никотиновый привкус. Он поднялся, подойдя к плите и встав рядом со мной. Несмотря на совсем небольшое его преобладание в росте — сантиметров пять-шесть, не больше, — я почувствовала то самое подавление, когда рядом находится кто-то очень значимый, известный. Когда стоишь со знаменитостью, допустим, невольно испытываешь мандраж. То же самое произошло сейчас и со мной. — Мне жаль, что у меня под рукой нет географической карты, чтобы на пальцах объяснить тебе то, что ты, видимо, упускаешь из вида. Даша, нас на Земле наплодилось семь с половиной миллиардов. Миллиардов! Эти обожаемые тобой людишки засорили до невозможности употребления несколько водоёмов, вырубили тысячи гектаров леса, осушили благодаря своим ирригационным новаторствам чуть ли не целые моря, на местах которых сейчас пустыни. Погубили несколько видов животных, вымерших безвозвратно, некоторые на грани вымирания. И это при том, что три четверти населения живут на уровне ниже среднего, а половина и вовсе за порогом бедности, в нищете. Ты включила вычислительную машинку в голове? Включай. Сама жизнь на Земле находится под угрозой для удовлетворения потребностей только части людского населения. Относительно небольшой части. Что нужно сделать, чтобы удовлетворить потребности всех и все семь с половиной миллиардов зажили хорошо? — Сглотнув слюну, я вжала голову в плечи. — Я тебя спрашиваю: что будет, если пустить все наши старания на то, чтобы сделать идеально комфортной жизнь абсолютно всем? А для этого нужно будет пускать в ход новые и новые природные ресурсы. Да что там — все ресурсы планеты вообще. Итак, твой ответ? — Земля погибнет, — медленно и драматично вымолвила я, после едва не затянувшейся паузы. — Умница! Хоть что-то логичное в тебе всё-таки присутствует, — Джиён оперся ладонью на рабочую столешницу, продолжая смотреть на меня. — Ресурсов, еды-воды просто не хватает на всю эту серую массу, которая, судя по соотношению количества и качества, из умений за тысячелетия не приобрела ничего, кроме ебаться. Впрочем, это она и так умела — врожденные способности. В итоге мы имеем кошмарное количество тупых и в большинстве непригодных ни для чего толкового индивидов. Чтобы им жилось получше, ты предлагаешь тем, кто посообразительнее и пообеспеченее, благодаря своим мозгам, трудолюбию, усердию или удачливости, отказываться от выгод и раздаривать материальные блага этим люмпенам, которые будут потреблять, но развиваться от этого не научатся, и лучше сами тоже не станут. Улучшая их условия жизни, мы только даром ухудшим свои. Далее: процесс полного уравнивания, распределения имеющихся сейчас в руках людей средств по всем одинаково, приведет к тому, что все станут жить одинаково плохо, а не одинаково хорошо, повторю — потому что всего на всех не хватает. Только не надо начинать примитивнейших споров вроде «пресную воду можно взять, растопив несколько айсбергов, тогда всем хватит». Если снега на полюсах начнут таять, поднимутся воды мирового океана, утонет несколько клочков суши, лишив тем климатически пригодных мест обитания миллионы людей. Кстати, климатически пригодных мест обитания на Земле тоже для всех, как ни крути, не хватает. Туда нужны поставки из благополучных регионов, то есть, опять же, экстенсивная выкачка у одних ради других. Подведем итог: чтобы все жили одинаково хорошо, как ты мечтаешь, нужно истребить примерно половину из семи с половиной миллиардов, а потом уже заняться перераспределением имеющегося. Есть вопросы или возражения? — Ты хочешь уничтожить половину населения нашей планеты? — услышала в этом всём я зловещие отголоски. — Я?! — Джиён засмеялся. — Ох, Даша, честно — хочу! — я округлила глаза. — Я встречаю так много людей, которых хочется пристрелить на месте, меня так часто бесят разные суки, бестолочи и бляди, что я не жалея пустил бы их на мыло, но мне лень. Серьёзно. Я не хочу этим заниматься. Это трата моего времени, даже пуль, на которые мне придётся раскошелиться, а учитывая, что я не склонен убивать сам, представь, сколько мне придётся платить наёмникам? Но мы начали с выгоды, а это именно то, чем я руководствуюсь. Я могу хотеть убить хоть всех людей на Земле, но тогда, как минимум, мне придётся самому убираться, готовить себе обед и стирать. Мне это невыгодно. Поэтому я занимаю позицию невмешательства: с моей стороны никаких трат, но зато я и не способствую почкованию саранчи в людском обличье. — Джиён закончил, опустив глаза к кастрюле, в которую я опускала нарезаемые для супа ингредиенты. Он был виртуозом слов и размышлений. Как бы я ни была против его целей и приоритетов, не признать его ум, эрудицию и всестороннюю осведомленность было невозможно. — Поэтому ты за аборты? Чтобы люди не размножались? — Я бы назвал это своим бессознательным стремлением, метаидеей^[5], но в данном конкретном случае я за аборты принадлежащих мне шлюх, потому что это непосредственно мешает бизнесу. Проблемы с беременностью требуют дополнительных расходов. Многим ли клиентам захочется иметь женщину с животом, лезущим на нос? Нет, придётся содержать и кормить работницу, которая не приносит дохода. Помимо этого, после родов, она подешевеет вдвое, или же придётся тратиться на интимную пластику, чтобы привести её в первозданный вид… Да кому я объясняю? Даша, ты же ничего в этом не смыслишь, но считаешь меня, видимо, идиотом, который бесчинствует по прихоти души… — Джиён запнулся, и я подумала, что он спохватился из-за слова «душа», поверил в неё или почувствовал что-то, но вдруг он, несильно захохотав, выдал: — А впрочем, да, я вполне себе бесчинствую по собственной прихоти. И идиотизм мне не чужд. Иногда это хороший способ расслабиться. — Я не считаю тебя идиотом, напротив, — признала я то, что думала минутами ранее. — Ты очень рассудительный и, наверное, гениальный человек, раз смог добиться всего этого, — я обвела рукой дом. — Но тебе не приходило в голову, что можно посадить Вику на самолёт и отправить в Россию, потому что это быстрее избавит от ненужных хлопот? — ну вот, я сама назвала весь этот процесс «хлопотами». А ведь речь о новой маленькой жизни, которая пока не знает, что происходит во внешнем мире. И никто пока не знает, появится она на свет или нет. — Не-а, — своровав с разделочной доски кусок сырой моркови, Джиён закинул его в рот и, захрустев, просто сказал: — Аборт, всё-таки, дешевле. Да и проститутка на месте останется. — Господи, да что же это такое! — прекратила я своё занятие и развернулась к нему. — Деньги, деньги, деньги! Выгода, цена, дороже, дешевле, прибыль… Да, теперь я понимаю, что ты процветаешь потому, что кроме этого ни о чем не думаешь. Мысли и мечты реализуются, да? — А ты не думаешь ни о чем, кроме Бога и чувствах, и что, вся купаешься в божественной благодати и любви? — Я опасно прищурилась, подняв руку с кухонным ножом. — У меня в руках оружие, не зли меня. — Да пыряй, если уж так хочется, — не потеряв радости на лице и выдержки, предложил Джиён. — Это же сходится с твоими представлениями о человеколюбии и всепрощении? Боженька, уверен, за многолетнюю праведность, ставит тебе отпущение грехов на будущее автоматом. — Ты невыносим! Ты даже угроз не боишься? — Я шутила, разумеется, перед этим, но удивилась, что он не воспринял это всерьёз и на грамм. Я ведь ему чужой человек, которому он причинил огромные страдания, и он не думает, что мне захочется поквитаться? — Я видел угрозы и посерьёзнее. А иногда и без угроз бывает страшно. И да — я вредный. — Вредный он… От Хиросимы и Нагасаки излучение натянуло, когда родился? — Хиросима и Нагасаки в Японии, а не Корее, — патриотично добавил он, решив, что я нуждаюсь в исправлении. — Да знаю я! Но вам же там не очень далеко… В общем, ты опять уводишь тему! Я хотела поговорить с тобой о Вике. — Черт, ты всё ещё не потеряла мысли? — иронично заметил Джиён. Нет, он не специально уводил меня от разговора о ней, но не хотелось ему разбираться со всей этой волокитой и, скорее всего, не собирался менять решения. А мне надо попытаться продолжать не переходить на прямое прошение. — Её ребенок ни в чем не виноват, даже в том, что нас на Земле уже семь с лишним миллиардов. — Давай ты вернёшься к супу, и тогда мы вернёмся, если тебе так хочется, к беседе о детях? — Прости, конечно, — вновь взялась я за нарезание овощей. — Ведь не обязательно, что ребенок, которого она ждёт, будет одним из тех, кого ты считаешь ни на что негодными. А если это будет талант в какой-нибудь сфере? — Если таланту суждено родиться, то он родится где угодно. Не у этой, так у другой, — я тяжело вздохнула. — Никак не получается меня переубедить, да? Сложный случай, согласен. — Ты сам как считаешь, на тебя может что-либо повлиять? Ну, помимо денег, конечно, — Джиён задумался, следя за моими маневрами. Мне захотелось больше узнать о его детстве, о родителях, о семье. Порой именно давние события оказывают большее влияние, чем то, что происходит в настоящем, с уже сложившимся человеком. — Я надеялся, что ты дашь мне этот ответ, — приглушенно и размеренно произнес мужчина. Я с изумлением обернулась к нему. — Я?! — Мне было интересно самому, сможет ли повлиять на меня кто-то, у кого противоположные моим взгляды так же сильны, как мои собственные, — Джиён произнес это, глядя мне в глаза. У меня мурашки пошли по коже. А ведь Мино говорил, что Дракон не может делать всего этого без задней мысли! Так неужели всё-таки у меня была и какая-то другая функция, которую я до сих пор не замечала? А та фраза, что он представлял другую на месте Кико? Это всё-таки была я? Нет, это невообразимо, это ересь полная. — Пока не получается, Даша. Никак не выходит. Но надежда ещё есть. — Отойдя от стола, он зашёл мне за спину, собираясь уходить, но вдруг его плечо едва-едва тронуло мою спину, а дыхание раздалось слишком близко, уже касаясь моего уха. — Позови меня, когда всё будет готово. — Что? — вздрогнув, не осмелилась я повернуться. — Я об обеде, — со смешинкой в голосе уточнил он и вышел из кухни.

Просьба

Я не решилась во время обеда повторять попытку диалога, обреченного быть бесплодным. Разве возможно продолжать битву, когда оружие выпало из рук? Для того в честных боях и существуют тайм-ауты, брейки, что-нибудь там ещё. Позвав Джиёна на всё горячее и готовое («я об обеде», как сказал бы он сам), я намеренно удалилась куда подальше, убираться и убирать за собаками. Гахо и Джоли то нагоняли меня, обтираясь о ноги, то растворялись в просторах особняка. Для обмена парой фраз с таким человеком как Дракон уже нужен месяц спецподготовки, но поскольку у меня нет такого количества времени, и курсы по повышению квалификации ораторов не предлагают, я беру перерыв до вечера, чтобы наметать хоть какой-нибудь черновик обращения к Джиёну. Итак, что ему можно противопоставить? В богов он не верит, в судьбу, видимо, тоже, людей не ценит, но очень ценит себя. Выгода… какую выгоду ему может принести ребенок Вики? Новый раб? Ему дешевле похитить взрослого нового, чем тратиться на воспитание и выкармливание младенца. Нет, тут ничего не выходит с коммерцией. Я в ней проигрываю, потому что ничего не смыслю. Что может предложить ему Вика? Ничего, как и я, ведь мы обе в его абсолютной власти. Мы вещи, его собственность. Наши тела — его товар. Но то, что внутри нас — только наше, этого ему у нас не забрать. Душа… он и в её существование не особенно верит, но это единственное, что у меня не отнять ни при каких обстоятельствах. А в чем выражается душа? Как она может приобрести стоимость? Тем, что способна испытывать. Любовью, привязанностью, заботой, верностью, преданностью. Это всё определяющие души, этого нигде, кроме как в ней, быть не может. Выходит, что я могу предложить только это? Но разве этого мало? Минуточку, я сейчас пришла к выводу, что могу предложить Джиёну свою любовь? С целью убедить его в её существовании, конечно же. Он просил меня преподнести дар любви Мино, чтобы тот оттаял, но я-то изначально отметила, что ему и самому она бы не помешала.

Нет, Даша, нет, он рассмеётся тебе в лицо, если ты допустишь такое подаяние. Зачем ему любовь от кого-то, если он сам никого не любит, кроме себя? Внутри Дракона здоровый замкнутый круговорот любви в Драконе. Недаром всех змееподобных часто изображают свернувшимися клубком, кусающих себя за хвост, чем и образуют кольцо. Циркуляция полноценного, автономного эгоизма по венам и жилам этих чешуйчатых гадов. И как туда внедрить что-то ещё? Я же собиралась разбудить в нем доброе и светлое, но как? Как?! Если он сокрушается гибелью Земли от воздействия людей, значит ли это, что ему не безразлична судьба природы? Он же любит своих собак! Нет, шантажировать его, приставив нож к шкуре Гахо или Джоли, я не решусь. Я же тоже не смогу причинить никому физического вреда. Но тема животных многообещающая. Надо попробовать. Когда Джиён поднялся к себе, я вернулась на кухню и вымыла посуду. Он уедет куда-нибудь сегодня? Если да, то я боюсь потерять запал, а то и саму жалкую, но хоть какую-то идею воздействия на этого вероломного мужчину. Мне не хватало книги, или хотя бы интернета, чтобы почерпнуть из них умных слов и мыслей великих. Это всегда придаёт веса, да и афоризмы звучат лучше и красивее, чем то, что не всегда связно и удачно лопочу я. Нужно попытаться вспомнить что-нибудь подходящее по случаю… хотя бы показательные истории. Но на других ему снова и снова будет всё равно. Что, если все разговоры пытаться развернуть на него? Решено, я буду прощупывать его на наличие слабых мест. Усевшись в холле неподалеку от лестницы, я делала вид, что листаю журнал, а сама выжидала появление Джиёна. Он же пригрозил, что беспокоить его ненужно, поэтому лучше занять позицию, в которой я увижу, когда он будет передвигаться куда-либо по дому, тогда к нему и подойду. Вверху щелкнула ручка двери. Ноги Дракона прошли по коридору над моей головой. Шаги удалились в сторону домашнего кинотеатра. Через минуту там зазвучал телевизор. Присоединиться к нему? Нарушить одиночество главаря бандитской группировки — на это нужно набраться смелости. Как хорошо иногда терять контроль над собой, как сегодня утром, когда я стукнула подносом перед ним! Откуда только черпала храбрость? В тишине и без провокационных действий со стороны Джиёна, я не могу позволить себе и слова лишнего. Да и стоило начать думать о том, что надо подняться и заговорить об определенной теме, даже те слова, что были задуманы — рассасывались. Так всегда происходит: перед экзаменом, перед важными разговорами, объяснениями с родителями, когда случайно что-нибудь не то сделала (разбила вазу или потеряла дарованные на мелкие расходы карманные деньги) — мысли путаются, язык превращается во что-то отдельное и безвольное, отказывающееся идти на стыковку с мозгом. Зачем Мино напугал меня, что у Джиёна ничего не надо просить? Всё было бы проще, не бойся я заранее ненужной реакции. Я дважды поднималась с кресла и подходила к лестнице, готовя вступление, но потом возвращалась на исходную позицию и продолжала думать, закусывая костяшки пальцев. Вика, ребенок! Если бы я не отбилась тогда от Сынри, её бы не повели к нему, она бы не забеременела, так что можно сказать, что на мне лежит вина за её положение. Но тогда я сама могла бы забеременеть! И что бы я делала тогда? За жизнь своего ребенка — неважно, от кого он и чей — я бы говорила с Джиёном куда смелее. Итак, я ответственна за произошедший поворот событий. Это должно помочь мне, толкнуть дальше, сдернуть с места. Кроме меня Вике никто не поможет. А что я? И себе-то помочь не могу… Однако надо признать, что положение моё куда лучше. Не скажу, что привилегированнее, но немного выше. Меня понимают. Не как человека, а как носителя их же языка. Больше часа прошло в метаниях, невидимых Джиёну. Если бы он их видел, наверняка бы посмеялся тому, как я топчусь, мнусь, разрываюсь между ступеньками вверх и сидячим местом возле них, как сомневаюсь и трушу. Известна ли ему трусость? Телевизор замолк, и вновь послышалось движение. Если он пойдёт в спальню, то либо начнёт собираться куда-то, либо закроется там на неопределенное время, до ужина, может. Как долго я буду тянуть? Мы разошлись, не достигнув никакого компромисса, вернее, я просто ничего не добилась, не продвинулась ни на миллиметр. Взяв волю в кулак, я оттолкнулась от перил и быстро стала подниматься, успев перехватить Джиёна, когда он, как я и предугадывала, входил в свою комнату. В майке, болтающейся так, что с боков видно было все ребра и татуировки, в неприметных шортах, какие носят студенты и туристы на пляжах южных стран. Иди он по улице и будь мне незнаком, я бы никогда не подумала, что этот мужчина собой что-то представляет. Нет, одежда вовсе не была дешевой или растянутой — свободной она была по задумке, по фасону, и ткань была натуральной, возможно даже чистый шелк, но смотрелось это всё так неприметно и не притязательно, что оставалось только диву даваться, каким Дракон бывает в своём логове. Впрочем, он и выходил из него в этом же самом без запинок. В отличие отТэяна, на боку которого красовался огромный крест, у Джиёна было написано английскими словами «вечно молодой». По виду было не поспорить, но что касалось его внутреннего содержания — я не согласна. — Что-то хотела? — глядя на меня, замершую перед ним, спросил мужчина. — Да, я… — заплетя пальцы, расцепив их, огладив свои охряные шорты, как школьница я завела руки за спину, шаркнув ногой. — Хотела ещё поговорить с тобой… — Понравилось? — подмигнул он, входя в спальню и позволяя мне последовать за собой. — Ну… это интересно, — для начала признала я, решив, что польстить себялюбивому человеку не будет лишним. — Несмотря на мои богохульства? — Он завернул за неровный угол, изламывающий стену его будуара. Именно этот изгиб мешал видеть с балкона то, что находилось во всей комнате, если она была раззанавешена. Тут была огромная просторная кровать, застеленная белоснежным постельным бельём, и как-то очень скромно и аскетично на ней смотрелась единственная продолговатая подушка в белой же наволочке. Вдоль одной стены тянулись книжные полки с надписями на корешках на хангыле. Ага, есть всё-таки тут источник мудрости! Джиён был начитанным и образованным, не было сомнений, что эти книги тут не для показухи — кому их показывать, если у него всего-то три-четыре друга в гостях и бывают? — Каждый имеет право на своё мнение, даже если оно ошибочное. Для того люди и разговаривают, чтобы рано или поздно найти истину, — осматриваясь, прошла я в центр. Дракон плюхнулся на край постели, лицом ко мне и спиной к изголовью. Закинув ногу на колено другой, он изучающее прищурился. — Ты думаешь, что истина достижима? — Конечно, почему нет? — подумав, я изменила своё решение. Не стоит быть такой твердолобой, лучше последовать примеру Джиёна и всегда оставлять себе место для отступления. — То есть, может и не для всех, или вообще лишь для избранных, но она есть. — А если истин, как и мнений, несколько? — Как же так может быть? Это же абсурдно, — растеряно улыбнулась я. — На то она и истина, потому что одна… — Кто это сказал? Бог? — я напрягла память. Есть ли в Библии что-то по поводу истины? Не помню, не помню! Я так давно не читала её, даже в руках не держала! — Возможно. А возможно и люди пришли к этому выводу… — Но люди же сами ошибаются? Значит, они могли упустить из вида, что истин много, или что их нет вовсе. Могли? — Если Бог не делал заявлений на этот счет, могли, наверное, — выдохнула я, теряющая опору без Святого писания. Вот и разница между религиозностью и разумом: Джиён отталкивается только от своих впечатлений и размышлений, и всегда знает, что сказать, а я, воспитанная по-христиански, без подручных инструментов не в силах обороняться. Надо было учить Библию наизусть! — Так, если мы будем опять о философии и религии, позволь я немного заправлюсь, ладно? — встал он и, подойдя к столику, на котором стоял графин с виски, стал наливать себе в стакан. — Это и расслабляет, и способствует оживлению мозговых клеток. — Неправда, алкоголь убивает что-то там в мозгах, и разрушает их деятельность, — вспомнила я полученную когда-то информацию. Не скажу, что не пила в основном из-за этих соображений, но и из-за них тоже. — Серьёзно? — изобразил комичное изумление Дракон. — Знаешь, сколько я выпил за свою жизнь? Я тогда должен быть амебой, которой пора вызывать сиделку. Но разве со мной что-то такое произошло? — Нет, но… вред ведь накапливается, и потом разом могут появиться побочные эффекты: склероз, паралич, Альцгеймера… — постаралась я выправить свою теорию. Я догадывалась, что Джиён не трезвенник, и уступает лишь слегка Сынхёну, но они ещё молоды, а болезни от вредных привычек проявляются с годами. — Ладно, рискуя стать онкобольным слеповато-глухим безумцем, всё же изопью, — пригубил он из стакана и кивнул на графин мне. — Не хочешь присоединиться? — Нет-нет, я точно не буду, — помахала я перед собой ладонями. А потом припомнила то, что подозревала: — Хватило эксперимента в клубе, когда мне, кажется, что-то подсыпали в бокал. Я права? — В этом точно ничего нет, — не отрицая и не подтверждая, протянул мне Джиён свой, от которого отглотнул. Приблизившись, он мне его буквально вставлял в руку, оставалось лишь развести и свести пальцы. — Налито при тебе, я отпил. Ты думаешь возможно при таком раскладе что-то подлить? — Нет, но сегодня, вообще-то, начался пост… — помимо прочего держала я в голове и правила и обычаи, к которым привыкла с детства. — Поэтому я не могу. — И долго длится этот пост? — сделал ещё глоток Джиён, пока я сопротивлялась. — Почти две недели. — Жаль, я надеялся, что ты составишь мне компанию, раз уж пришла, — потухая взглядом, отвел он лицо в сторону. — Я знаю, что тебя не надо беспокоить, и если мешаю — ты так и скажи… — Пока не мешаешь, потому и говорю — надеялся, что общение сложится в более дружеской обстановке. Честно скажу, все эти твои заморочки жутко напрягают. Я хоть и либеральных взглядов на всё, но всё-таки ты у меня в гостях, могла бы и поддержать здешние порядки. — Прости, я не хочу тебя обидеть или оскорбить, но пост… понимаешь, это когда нельзя… грех это. — То есть, в какие-то дни бухать — это норма, а в другие дни — это вдруг плохо? — не отходил от меня Джиён. Я кивнула. — Плох не сам поступок, а именно дни неподходящие — я правильно понимаю? — Нет, ну пить-то тоже не очень хорошо… — Однако в другие дни можно и Бог по этому поводу молчит? — Джиён! — прекратила я движение в этом направлении. Он опять брался за своё. — Ну не знаю я, не знаю всех задумок божьих, чего ты хочешь от меня? Меня так воспитали родители, они в это верят, их родители в это верили, а они все куда умнее и мудрее меня, почему я должна нарушать их заветы? — О да, не сомневаюсь, твоя провинциальная бабушка шарит в этой жизни, — хмыкнул он. — Не смей плохо отзываться о моей бабушке! — взорвалась я, повысив голос. — Ни об одной из них! — Я разве сказал что-то плохое? — посерьёзнел он. — Не думал задеть этим. — А тебе понравится, если я буду высмеивать твоих родителей или родственников? — сжала я кулаки. Он не по-доброму на меня воззрился. — Если ты оскорбишь мою мать, я тебе отвешу, угадала. А отец… он всегда был для меня примером, — снова расслабившись, Джиён хохотнул. — Как не надо делать. Он всю жизнь трудился в поте лица и думал, что законно и своими силами добьётся многого. Человек, который недооценивал хитрость и пренебрежение правилами. Нет, он хороший, и я благодарен ему за то, что понял, каким образом ничего не достигнешь. Что даст пинка сильнее, чем отец-неудачник? — Я рада слышать, что ты любишь и уважаешь свою мать, — выделила я необходимое и важное, то, что мне и требовалось. — Странно тогда, что ты не ценишь матерей в принципе. — Всё логично — они же не мои, — засмеялся он. — То есть, твоя хороша только тем, что подарила миру тебя? — Да нет, разве я так необходим этому миру? — с издевкой уставился он мне в глаза. Он хотел моего мнения? Я предпочла промолчать. — Если послушать тебя, то мне бы лучше и вовсе не рождаться. Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь это всё? У тебя маята по поводу судьбы твоей подружки. А что, если она ждёт ребенка, который вырастет таким же ублюдком, как я? Не допускала такой мысли? — Это не нам решать, каким он вырастет, он имеет право на шанс! — Имеет право? Это кто же наделил его, не родившегося, правами? Природа, Бог? Кто придумал, что у всех людей равные права? Люди? Даша, я тебя очень прошу, будь последовательной. Если ты веришь в Бога и его всемогущество, в то, что его длань простирается над нами, приводи примеры каких-либо непосредственных его указаний, а не то, что сочиняется человечеством. — С тем, что правовое равенство людей провозгласили люди, я спорить не могла, это было фактом. Но равенство перед Богом утвердил Иисус, который, по мнению многих, и Джиёна в том числе, был всего лишь человеком. Как я могу сейчас, два тысячелетия спустя, доказать, что через него вещал Господь? — Хорошо. Допустим природа. Природу создал не человек, а Бог, поэтому её законы явно выдуманы не людьми, так? — Так, поэтому там есть травоядные, которых жрут хищники, есть падальщики, пресмыкающиеся, водоплавающие, летающие и всё, что только можно, кроме одного — уравнения между всей этой разновидовой толчеей. — Между видами — возможно, а внутри видов у всех животных равенство! А люди — это один вид! — Никогда не слышала, что свиньи едят поросят? А что крысы едят друг друга? А что самцы хищников убивают друг друга в конкурентной борьбе? А некоторые птицы подбрасывают свои яйца в чужие гнезда, чтобы самим не мучиться с кормежкой? И знаешь, что делают подброшенные в чужое гнездо птенцы? Едва вылупившись, они выталкивают из гнезда родных детёнышей за борт, те выпадают и умирают. Как тебе такие сведения? Я их не из головы беру, и не на ходу сочиняю, — я, в общем-то, и без него знала, что это правда. Вернее, вспомнила сейчас, что слышала обо всем этом. — Перед обедом мне показалось, что ты озабочен экологическими проблемами и тебя заботит природа… — Да не очень-то, — пожал он плечами и вернулся к виски, долив в опустевший почти стакан до краёв и снова подойдя ко мне. — На мой век ещё всего хватит, а после меня, как говорил один европейский король — хоть потоп. — А если у тебя будут дети? Как они будут жить? — Но у меня их нет, и заводить их я не собираюсь. — Почему?! — удивленная, я открывала для себя всё новые грани Джиёна, многие из которых были отталкивающими, но от того не менее оригинальными и уникальными. — А зачем они мне? — Ну как же… дети — это же радость… они же… это же частица нас, продолжение… Ладно, то, что ты не хочешь продолжения человечества — я поняла, но своё собственное продолжение ты разве не хочешь? Это бы согласовывалось с твоими рассуждениями о том, что ты неповторимый центр Вселенной. — Разве я так говорил? — поймал меня на конкретике Джиён. Именно так? Похоже, что нет. — Это вытекает из всего того, что ты говоришь… — Я говорю, что непосредственно для себя самого — я центр и самое важное. А кто может быть ближе человеку, чем он сам? Предают даже самые близкие, а кто не бросает, тот может просто умереть. В результате от рождения и до смерти единственный, кто с нами всегда — это только собственное сознание, «я». Естественно, это будет дороже прочего, ведь жизнь всего одна — подожди всовывать сюда замечания о загробной жизни! — к тому же, мы можем чувствовать только то, что испытываем сами. Как бы мы ни хотели кому-нибудь пособолезновать, сострадать и сочувствовать, нам никогда не откроется то, что чувствует другой человек, мы никогда не ощутим боли, удовольствия, страдания или радости другого, мы никогда не заберемся к нему в голову, мы никогда не станем с ним единым целым, другой человек всегда будет другим, со своим собственным миром, со своими чувствами, с отдельной от нашей жизнью. И да, вернёмся к ней — никогда не воображала, что жизнь наша — это уже и есть ад или рай, или чистилище, а не реальность? Что, если наш мир и есть уже загробный? Как тебе такой ход конём? — Меня будто молнией ударило. Я бы до такого предположения точно не додумалась. Не в силу его бессмысленности, а в силу сложности. Мне тяжело уложить в голове подобную фантазию, когда реальность перемещается куда-то за рамки, и существующее бытие вдруг нужно представить некой другой ипостасью, адом ли или раем… я вдруг поняла, что они были для меня чем-то сродни сновидениям, которые тоже не длятся вечно, но ведь, по сути, в ад или рай попадают навсегда, мы же проживаем определенный отрезок, так как же он может быть конечным пристанищем душ?.. Джиён сведёт меня с ума. — По-моему, очевидно, что реальность — это реальность, а не ад, и не рай. — Снова пустые фразы. Где доказательства? Тебе есть с чем сравнить? — Врезать, я хочу ему врезать! Но не буду. Джиён принял моё молчание правильно, не как поражение, а как нежелание вступать в конфликт. — А знаешь, что самое интересное? Что для половины людей этот мир ад, а для другой половины — рай, и это зависит от них самих чаще, чем от слепого невезения. Вот тебе и аргумент за то, что реальность — это не то или другое. Это как минимум оба загробных мира одновременно. — Тот, кто пытается жить, как в раю, на Земле, тот в ад потом и попадает… — Отлично, если это всего лишь чередование черного и белого, то какая разница, в какой последовательности мучиться — сейчас или позже, если всё равно придётся? — Потому что муки после смерти — вечные! — возвела я руки вверх. Как-то пафосно прозвучало, как у моего папы с амвона. И напомнило угрозу или проклятье. — Вечные? Ничто не вечно. Ты сама в состоянии представить вечность? — Не все вещи подвластны разуму. — Тут я с тобой соглашусь, — Джиён допил второй стакан и вернулся на постель, сев поудобнее. — Иногда мне кажется, что разум ограничивает человека, ведь верить можно в гораздо большее. Предметов веры больше, чем того, что обосновывается разумом. Но когда я общаюсь с тобой, то понимаю, что мой разум мне даёт больше свободы, чем тебе твоя вера. Как же так? Беспредельная вера ограничивает и загоняет в рамки, в отличие от не всесильного, такого плоского и сжатого разума. — Вера даёт свободу моей душе, — сказала я и тут же пожалела о том, что произнесла такую непродуманную мною же до конца фразу. Джиён сразу же нашёл её ахиллесову пяту. — Объясни мне, что это значит. Чем моя душа несвободнее? — Она подчинена выгоде и деньгам. — Это дело моего разума. Не путай. Душа, мы говорим о ней. — Ты всё время думаешь лишь о деньгах! Разве нет? — Вот именно что — думаю. Какой орган отвечает за мыслительный процесс? Не душа, верно? Так чем же занимается моя, такая рабская и несвободная душа? — А я ведь только недавно формулировала роль души в людях! И вот, как обычно, при нужде говорить в голове полное смятение. — Чувствует, — коротко изрекла я, не углубляясь, чтобы самой же не запутаться. — Именно! Моя душа чувствует и, представь себе, чувствует по своей воле. Воля — это тоже часть души, согласна? Волевые поступки фрагментарно зависят от ума. В своё время я понял, что определенные чувства мешают жить, и избавил себя от лишних. Я. Сам. А чем же легче тебе? Чем тебе лучше? — Тем, что во мне эти чувства остались. Я умею чувствовать, а ты — нет. — Значит, ты рабыня эмоций, а я — раб разума. И кому из нас хуже? — Если брать объективно и по ситуации — то мне, конечно, — развела я руками. — Я в твоём плену, физически я не могу ничего сделать без твоего позволения. Но кому хуже внутренне? Я не знаю. Столько всего со мной случилось, а я не сломалась, я не ощущаю себя несчастной, потому что меня поддерживает вера, она делает меня правой. А что бы случилось с тобой на моём месте? Как бы поступал ты? — Я? Искал бы выход, а не шел по предложенному опасным типом пути, — расплылся он. — Ты намекаешь мне на то, что я не должна доверять тебе? — Джиён допил очередную порцию виски, за которыми дефилировал мимо меня и, отставив стакан, наклонился вперед, уставившись на меня. — Ты сказала, что умеешь чувствовать, а я — нет. Я умею чувствовать сексуальное желание, а что насчет тебя? — Меня? — как-то ойкающее переспросила я, покраснев. — Но сексуальное желание — это не душевное чувство… — Какой ты тонкий знаток души! — засмеялся Джиён. Его широкая улыбка с белоснежными зубами сверкала сдержанной самоуверенностью. — Один древнегреческий философ полагал, что душа состоит из огненных атомов, поэтому если много пить — алкоголя, естественно, — то душа гаснет, топится. А другой древнегреческий философ полагал, что душа, как и всё остальное на свете, происходит из воды. Поэтому без влаги она высыхает. Какая из этих теорий тебе нравится больше? — Первая. — А мне вторая… — цокнул языком Дракон. — Когда я выпиваю — я начинаю хотеть трахаться. Выпивка разогревает кровь, — я недоверчиво покосилась на него, делая вид, что слушаю в пол-уха, присела на стул поодаль. — Ты не напрягайся, даже если я напьюсь, я не буду к тебе приставать. Мне есть куда поехать и с кем удовлетворить свои желания. Те здоровые желания, которых у тебя не бывает. — Да почему же не бывает? — не выдержала я и опять зарделась. — Просто… они должны испытываться к тому же, кого любишь, а не просто так, абстрактно. И мне совсем непонятно, как можно спать с кем-то, представляя другого! — Обычное явление… знаешь, сколько людей хочет Скарлетт Йоханссон или Джессику Альбу? Но они же не могут дать всем. Приходится представлять. — Вы — мужчины, всегда хотите тех, которых не можете иметь, как я поняла. Но почему нельзя любить ту, которую добился? Спишь с женщиной — так её и представляй! — Представляешь мужчину — так и спи с ним! — парировал он мне в лицо, добив уместной перестановкой. Негласно в этом прозвучало «ты влюблена в Мино, что же будешь с этим делать?». — Ты передергиваешь… — Нет-нет-нет, смысл твоего утверждения заключался в том, что мысли не должны расходиться с действиями. Вот основа. А твои мысли с действиями расходятся. Будешь отрицать? Ты сказала, что всё-таки имеешь сексуальные желания, а как они возможны без фантазий? Иначе ты не узнала бы об их наличии. Мы оба знаем, кого ты хочешь. — Джиён, ты сам знаешь, что это невозможно, к тому же, ты запретил ему даже пытаться со мной… — А если бы не запрещал? — Мне хотелось, чтобы он отвернулся от меня, не пилил так взглядом, не улыбался так провидчески и нагло, не сидел так небрежно-властно, будто пряха людских судеб. — Отдалась бы ему? — Нет, — не зная, верить ли себе, решила я упорствовать до конца хотя бы на словах. — Почему? — До свадьбы — нет, и без благословения родителей я ни с кем соединяться не собираюсь… — А если тебе придётся навсегда остаться в Сингапуре? Если ты никогда больше не увидишь родителей? Я не угрожаю, просто представь. Ты что, никогда не выйдешь замуж? Никогда не заведешь семью? — А почему тебе можно, а мне нет? — не выдержав, огрызнулась я. — Ты же не собираешься этим обзаводиться! — Но я-то и не хочу, а ты? Разве среди твоих приоритетов семья не на первом месте? — Пока я в твоей власти, я не хочу и думать об этом. Зачем? Чтобы оказаться в положении, подобном Викиному? Я бы никогда не пошла на аборт и меня, наверное, пришлось бы пристрелить, наконец. — Зачем же? Отправить в нижний бордель. — А там бы я сама удавилась, — фыркнула я. — Отменная логика… от ребенка не избавлюсь, потому что это убийство, а удавиться, убив двух зайцев одним выстрелом — это пожалуйста, — его взор опять лазерным лучом стал пригревать на мне точки тут и там. — Это ты называешь подвигом и праведным поступком? Спасти одну жизнь, чтобы погубить две попозже? — В твоих возможностях решить всё вообще без жертв. — Но мне-то до них нет никакого дела. — Но я прошу тебя! — сорвалось у меня. Замолчав, я внимательно всмотрелась в Джиёна. Передернуло ли его? Исказилось ли его лицо от прошения? Нет, он был так же спокоен, как и до этого. — Что ты хочешь получить за то, чтобы Вика и её ребенок остались в сохранности? — О, мы вернулись к тому, с чего и начинали — а что ты мне можешь дать, Даша? Ничего. У тебя нет ничего, чтобы торговаться со мной. Ты принадлежишь мне, Вика принадлежит мне, пол-Сингапура принадлежит мне. Вопрос выгоды вообще неуместен, по отношению к вам я могу быть только меценатом, а это занятие не по мне. — А если я найду деньги, чтобы заплатить тебе за Вику, ты отпустишь её? — Глаза Джиёна словно позеленели, как у удава, хотя были черно-карими. — Деньги? Где ты их возьмешь? Продашь свою девственность? — Долго гадать и не надо было, это единственное, что у меня осталось. Я потупилась, опустив ресницы. — Если ты сделаешь это, то в бордель поедешь сама, хотя Вику я отпущу. В сделках я стараюсь быть честным, и если получаю деньги, то делаю, что за них обещано. — Мне, действительно, больше нечего предоставить, кроме моей невинности… Я могла бы отдать её тебе за Вику, но она и так принадлежит тебе, вместе со мной, поэтому придётся найти деньги со стороны… — Я бы переспал с тобой, — вдруг произнес Джиён. Я вздрогнула и посмотрела на него. Он дотянулся до прикроватной тумбочки и взял с неё сигареты, принявшись закуривать. — Серьёзно, я не халявщик, я щедро оплачиваю любовниц, с которыми трахаюсь. Я удовлетворяю капризы тех, с кем сплю. Но если мне надоедают их капризы, то я перестаю с ними спать. Так что, если бы мы с тобой трахались, и ты попросила бы отпустить Вику я, конечно, рассмотрел бы этот вопрос, возможно даже исполнил бы твоё желание, но, Даша, есть маленькое «но». — Тонкая струйка дыма просочилась между его губ и взвилась ввысь. — Я не сплю с теми, кого нужно уговаривать, принуждать, по кому видно, что им это неприятно, противно, отвратительно. Когда я вижу нежелание на лице женщины — у меня не встанет, понимаешь? Мне неприятно, когда от меня кому-то в постели неприятно. — Ты хочешь сказать, что никогда не спал с проститутками? Они же это не по любви делают… — Ох, Даша! Шлюхи за деньги такие актрисы, что в их взгляде больше любви, чем в по-настоящему любящей бабе. Они всё делают умело, с азартом. Вялых и не умеющих изображать удовольствие я не снимаю. Но да, я пользуюсь продажными услугами реже, чем трахаюсь по взаимному согласию, в ходе какой-нибудь интрижки. Вот Кико… я не влюблен в неё, но какая из неё летит страсть! Она обожает меня, и меня это заводит… Я хочу видеть в глазах обожание, потому что хочу, чтобы меня обожали. — Любили. Назови это правильно — любили, — исправила я его, вызвав в собеседнике легкую хмурость. — Ты хочешь любви, тебе её не хватает. — И что же, ты можешь мне её дать? — натянуто ухмыльнулся он. Неужели я уколола верно? Неужели попала? Он не верит в любовь, как сам говорил, но не стал со мной спорить. Или это очередная ловушка? — Ты можешь отдаться мне с пылом-жаром и блаженствовать в моей койке? — всё сильнее веселился он. Я лишь попыталась это представить, как поняла, что более чем не готова на такое. Я-то актриса никудышная. Тем более теперь, когда по уши завязла в чувствах к Мино. — Нет, не могу. В том виде, что ты описал — не могу, но я могу испытывать к тебе человеческую любовь, теперь, когда поняла, что она нужна тебе, — впервые, я не дала открыть ему рта, хотя видела попытку, и продолжила: — Ты веришь в любовь, ты с ней просто не сталкивался, поэтому пытаешься корчить из себя эгоиста, прячась от невезения в любви. Но ты её хочешь, потому что знаешь, что она есть, но ты ещё ни разу не столкнулся с той, что приняла бы тебя полностью, не за твои деньги, не за твою власть, которая увидела бы в тебе тебя истинного, и полюбила его. Ты не нашёл ту, которой не жалко будет ради тебя своей жизни. Даже если ты не осознаёшь этого отсутствия и не страдаешь от него, это не значит, что ты его хоть немного не ощущаешь. Не потому ли ты никого не пускаешь в эту кровать, — указала я подбородком на то, где он сидел, — Что тебе страшно, что в твой интимный мир ворвутся, ты доверишься, а тебя предадут. Ты боишься предательств, потому и прячешься за любовью к себе и цинизмом. Потому ты и ищешь обожания в глазах любовниц, а как только оно хоть немного блекнет или его нет — бежишь. Чтобы тебе первому не сделали больно. А тебе можно сделать больно, потому что ты тоже человек. И умеешь чувствовать. Не только сексуальное влечение. Ты намеренно всё упрощаешь и придаёшь телесность всем явлениям. Ты отрицаешь душу, чтобы тебе в неё не лезли. Хотя вот она, — теперь я ткнула на кровать уже пальцем. — Вот она, твоя душа, чистая, одинокая, запертая ото всех. Ты пытаешься прокурить её и залить спиртным, но дым постоянно выветривается, а алкоголь испаряется, ты придаёшь ей загадочности, но за ней только бессмысленность. Тайны нет, нет потерь — ты ничего и не находил, чем заполнить нутро, и напихал туда то, что попалось — корысть и материализм, так было проще, да? Ты сдался, ты проявил слабость, потому что не попытался дойти до главного риска — риска открыться и впустить в себя кого-то, потому что ты знаешь, что кто-то — кто бы это ни был, — как дым и алкоголь не исчезают под утро, а остаются в нас, иногда навсегда. До самой смерти, вместе с нашим сознанием и эго, которых ты приписал в единственные спутники нашей жизни. — Всё? — умиротворенно спросил Джиён, выдержав паузу. Я кивнула. Он широко развел руки и звонко зааплодировал. Похлопав с сигаретой меж пальцев, он сунул её обратно в рот, придерживая уголками губ. — Я на тебя вискарём надышал? Это было блестяще. Я почти проникся. Боюсь ли я предательств? А кто их не боится? Мне они не нужны, и самый разумный выход — это страховаться от них. Сравнить мою душу с постелью было верхом издевательства, Даша. За что ты так с моей бедной постелькой? Моя душа куда грязнее… Желание любви? Да, мне нравится быть любимым, а кому нет? Я не претендую на неповторимость. Только проблема скорее в другом: я не сталкивался с той, от которой хотел бы получать любовь на протяжении всей жизни, и уж тем более не встречал ту, которой захотел бы подарить свои какие-то чувства. Вот не просыпаются они к недостойным. — У тебя мания величия, — промолвила я сквозь зубы. — А у тебя приличия. — Мужчина поднялся, затушив окурок в пепельнице. — Ладно, поеду я, займусь эгоизмом с Кико. Может быть, даже не буду представлять никакую другую. — Так что насчет Вики? — Джиён остановился рядом со стулом, на котором я сидела. — Нет. — А если я найду деньги? — Да, но учитывая способ, после этого сразу в бордель. Впрочем, не всё равно ли тебе там уже дальше будет? — А если я постараюсь полюбить тебя? — не знаю зачем, спросила я, задрав голову. Я не представляла, как это можно сделать, как можно избавиться от чувств и мыслей о Мино? — Вот так сразу, по заказу? По щелчку? Я не поверю. Но это было бы интересно… ты же знаешь, что влюбленные дарят не только тело, но и душу. А твоя вроде как Богу принадлежит? Меня это не устраивает. Если хочешь отдаваться любви, то полностью, и не надо третьих лишних в виде невидимых высших сил, — он присел возле меня на корточки. — А тебе самой-то было бы не страшно? Ты тут толкнула такую речь о том, что я не впускаю никого к себе, что боюсь… А ты доверила бы мне свою душу? Рискнула бы впустить туда человека, который причинил тебе столько боли? Чем больше я рассуждаю на этот счет, тем больше мне нравится эта идея… А что? Давай. Давай ты полюбишь меня, станешь полностью моей — разделять мои взгляды, понимать меня, любить меня вместе с моими поступками, прощать всё… пить виски со мной в любое время, спать со мной без венчания — на всё это способна только влюбленная женщина. При этом никаких гарантий в том, что это навсегда, и что я отвечаю взаимностью нет. Отвергнешь свои принципы ради любви? Я мигом отправлю Вику в Россию. — Ты предлагаешь мне не отдать тебе душу, а погубить её. Добровольно делать то, что для меня невозможно. — Так вот и выбери, погубить тело, продав девственность и попав в бордель, или погубить душу, доверив её мне. — Ничего себе альтернатива… — Подумай, Даша, подумай, — встал Джиён и, подойдя к двери, дал понять, что ждёт, когда я покину его спальню. Погруженная в тяжелые раздумья, я вышла, и он закрыл свои апартаменты. Душа или тело, тело или душа? Или махнуть рукой на Вику, бросив её на произвол судьбы. Я не смогу, я никогда не прощу себе того, что не помогла ей. Разве закрыть глаза на чужие муки и несчастья не будут такой же гибелью души? Я предам всё, чему меня учили, если не протяну руку помощи. А тело — что тело? Его век короток, рано или поздно оно постареет, умрет, разрушится. Им ли дорожить перед угрозой вечных мук…

Пассия Дракона

Легшая спать до того, как вернулся Джиён, я и на утро, проснувшись, не знала, дома ли он уже или нет? Время шло к девяти, я приняла душ и пошла готовить себе завтрак, на всякий случай две порции, если хозяин обнаружится в ближайшие минуты. И он, действительно, нарисовался, потирая сонные глаза, в проёме двери, ведущей на кухню. То есть, в первую очередь в домашних длинных шортах и майке черно-белых тонов, сливающихся в абстракционистских разводах, а потом уже в проёме, обрамляющем его. Тяжелые азиатские волосы, чьей послушности я так завидовала, когда смотрела вблизи на студентов по обмену в университете, были взлохмачены с одной стороны, и создавалось впечатление, что Джиён не затруднил себя посмотреть в зеркало, когда проснулся, поднялся и пошёл, не уделяя внимания внешнему виду. Считал ли он себя красивым или не придавал эстетического значения своей оболочке? Был ли он на самом деле привлекателен? Я не могла понять этого, поскольку с первого же момента нашего знакомства он вызвал дичайшее отторжение своей аморальностью и черствостью. Теперь же я не могла никак сквозь его содержимое увидеть объективно, каков он физически? Худощавый, невысокий, узкоглазый… Его лицо было самой его примечательной частью, особенно когда он улыбался. В его улыбке было что-то такое, что обличало его отмеченность, то, почему он всё-таки так многого добился. — Доброе утро, — как можно мягче сказала я, чтобы не продолжать вчерашнего накала страстей наших вечных споров. Мужчина молча кивнул и плюхнулся на стул в углу, наблюдая за тем, как я откладываю вилку и поднимаюсь, чтобы положить ему еду в тарелку тоже. — Сейчас накрою и тебе… — Да не суетись, доешь, потом мне положишь, — осадил он меня движением кисти и, подложив обе руки под голову, опустил её на столешницу, закрыв глаза. — И кофе, пожалуйста. — Не выспался? — задала я обыденный вопрос самой наивной интонацией, но тут же, когда его губы чуть дрогнули в той самой кровожадно-ласкающей, тиранично-снисходительной улыбке, поняла, что это прозвучало как любопытство к его ночным приключениям с Кико. — Ну… поспал бы ещё немного, но решил пока встать, — приподнял он лицо, глядя на меня. Прямые ресницы, родинка на щеке, округлые очертания губ — всё в нем немного юношеское, обманчивое, не соответствующее тому, что открывается, когда наружу вырываются идеи, планы, философия жизни. — Я не слышала, когда ты приехал? — Часа в три… или четыре даже. — Речь шла о ночи, конечно. Вот как, он даже не остался до утра с той, с которой спал? Просто съездил удовлетворить своё желание, возможно, свозил её куда-нибудь, и тут же обратно. — Почему ты спрашиваешь? Неужели интересно? — Не знаю… спросила без задней мысли. А что? — А я представил вдруг, если бы мне такой допрос опять устраивала моя какая-нибудь пассия, — Джиён покусал нижнюю губу, с прищуром уставившись в прошлое, вспоминая что-то. — Давненько такое было в последний раз… Но все, абсолютно все с кем я встречался, подозревали меня в изменах и постоянно пытались узнать, где я был каждую минуту? Бывают ли вообще на свете девушки, способные безоговорочно доверять, а не играть в Шерлоков? — А ты им не изменял на самом деле? — Дракон лениво хохотнул. — Каждой. Я никогда не хранил верность. — Чему же ты удивляешься? — изумилась я. — Что они начинали ревновать и беситься до прецедента. Какого черта? — пафосно взмахнул он рукой. — У женщин отличная интуиция. Они предчувствовали, что всё к тому идёт, пытались избавить себя от твоих измен, предотвратить… — Разве так предотвратишь? Слежкой и контролем? Мне кажется, что нужно менять что-то в отношениях, когда они приходят к тому, что хочется чего-то извне. Как ты считаешь? — Я ничего в этом не понимаю, у меня никогда не было отношений, — скорее напомнила, чем признала я, подумав о Мино. Не все мужчины такие, как Джиён. Мино никогда не изменял своей девушке, это она надругалась над его чувствами, опошлила их любовь, бросила его. Этим утром Джи-Дракон меня раздражал неимоверно, не знаю почему, особенно после проведения параллели с Мино. Но скорее меня нервировало собственное бессилие, а не он. Мы всегда бросаемся в отчаяние и панику, когда не можем найти выхода. — Я хотела попросить тебя ещё кое о чем. Позволишь? — Если опять по поводу Вики — сразу нет, — сомкнул он веки, опять потеряв интерес к беседе. — Нет, мне нужен интернет, — глаза распахнулись, как у кобры, почувствовавшей приближение дичи. — Я обещаю, что не попытаюсь связаться с родственниками, и в посольства писать не стану, и на сайты ФСБ и Интерпола не полезу. Мне всего лишь нужен поисковик и электронные библиотеки. В общем, доступ к книгам, развивающей информации, потому что считаю несправедливым, что ты можешь хоть ежедневно черпать умные мысли в подкрепление своей позиции, а я изолирована даже от Библии, которую не могу цитировать дословно. — Джиён задумался, выпрямив спину и затянувшись пейзажем за окном продолжительным взглядом. — Хорошо, только ты будешь это делать исключительно при Мино, — сказал он. — При Мино? Почему именно при нем? — непонимающе дожевала я и всё-таки встала, чтобы обслужить Джиёна. — Потому что на себя тебе всё равно, и рискуя собой, ты обмануть меня можешь. А вот за других ты у нас ответственность нести любишь, поэтому если вдруг ты всё-таки куда-нибудь залезешь и отправишь сигнал бедствия — расплачиваться будет Мино, за то, что прозевал, не уследил… — я поставила турку на огонь и ошарашено обернулась. — И что ты с ним тогда сделаешь? — Что-нибудь плохое, — расплылся Джиён. — Залью бетоном, например. — Ты шутишь?! Разве он тебе не друг? Ты же переживаешь за него… — Я переживаю до тех пор, пока этот человек на моей стороне. Если он нарушит условия моего хорошего к нему отношения и поможет тебе, значит, он не такой уж и надежный друг, значит, его можно закатать в асфальт без сожалений, — я распахнула рот, но Джиён, ухмыляясь, произнёс за меня: — Да-да, я чудовище, я в курсе. — Ты всё-таки бездушен, — тихо, на эмоциях, проворчала я. — Так это ты меня пыталась убедить в ином, я вообще не понимаю, что такое «душа»! — развеселился мужчина, зевнув в промежутке и потянувшись. — Может, это то, что ограничивает нашу решимость? Может, это то, что ослабляет наш характер? Что-то такое аморфное и невидимое, но мешающее нам двигаться, как стеклянная стена. Оно навязывает нам чувства жалости, сочувствия, заботы, заставляя постоянно осматриваться на других, оглядываться, а не навредил ли кому? В итоге жизнь проходит мимо, и для себя не сделано ничего. — Жить для себя неправильно, то-то и оно, что нужно стараться для других… — Мерзкая теория, выводящая на то, что для нас всё должны делать остальные. На ожидании этого она и коренится. Я всё буду делать для других, но, извольте, мою жизнь пусть обустроят другие, потому что сам для себя я ничего делать не буду. Поэтому если что-то не получается и чего-то не добиваешься, виновато общество, гнилой мир и людишки. Уверяю, каждая божья тварь, или биологический индивид — кому как удобнее — надеется на отдачу, а когда её не получает, разочаровывается в мире и вопит, что мир населен неблагодарными негодяями, и «я столько для них делал, а они для меня — ничего!». Каждая альтруистическая морда ждёт почета и признания за свою самоотверженность. — Знаешь что? — уперев руки в бока, я повернулась на него прямо, отделенная столом. — Ты сравнил как-то судьбу и кофе, себя и Бога. Так вот, если судьба выходит нерадивой, то ты её Богу не швырнёшь в гневе под ноги, а вот если кофе сейчас не получится, то за все твои жестокие высказывания тебе можно его, кипящий, плеснуть в лицо, — прорычала я. — По-моему, боги не ошпариваются, в отличие от смертных, к которым ты тоже относишься. — Откуда ты знаешь? А что, если Богу больно, когда у кого-то что-то не получается? Что если он потирает места ушибов, которые появляются при глупых поступках людей? — Джиён комично сымитировал ударившегося, потерев себя по локтю. — Разве твой Иисус не разделил страдания людей, дав себя казнить? Он точно всё почувствовал… — В отличие от тебя. Ты ничего не умеешь чувствовать! — посмотрев ему в глаза, я остановилась. Господи, но ведь он же этого и добивается! Меня озарило. Да, он умеет полностью сдерживать эмоции и скрывать мысли, чем и пользуется, чтобы убедить всех в том, что он бесчувственная и бездушная сволочь. Но это неправда. — Нет, ты умеешь чувствовать. — Клянусь, приближение критических дней преображает тебя лучше салона красоты, — подметил с иронией мою очередную непоследовательность Джиён. — Да хватит об этом! — залилась я краской. — А что такого? Ты собиралась когда-либо замуж, с мужем ты тоже не будешь обсуждать никаких подобных вопросов? Вы будете краснеть и скрывать друг от друга собственную физиологию и утаивать разницу между полами? Боюсь, непорочного зачатия вам не дождаться. — То муж, а ты мне… ты мне… я даже не знаю, как назвать то, кем ты мне являешься! Владельцем? Но я же не вещь! — А я думал, что после вчерашнего разговора я твой потенциальный возлюбленный, — взял у меня протянутую тарелку Джиён и принялся за завтрак. — Ты разве не настроилась меня полюбить? — Я пока не решила, готова ли я погубить свою душу… ты дашь мне несколько дней на раздумья? Пожалуйста, позвони Тэяну и скажи, чтобы пока не трогал Вику. Я дам тебе ответ как можно быстрее. — Хорошо, могу дать неделю, — щедро предложил он. — Я даже попытаюсь помочь тебе определиться, принять решение. Хочешь? — Каким образом? — Я продемонстрирую тебе не то, чего ты избегнешь, выбирая отдать мне душу, существование которой мы пока принимаем условно — я вообще не понимаю, как иду на эту мошенническую торговлю, где ничего явственного приобрести нельзя — я продемонстрирую тебе, что ты приобретешь, если будешь на моей стороне. — Ты имеешь в виду показ соблазнов и искушений? — я хмыкнула, выключив конфорку и достав кофейную чашечку. — Я видела достаточно: секс, выпивку, дорогие наряды — меня это не прельщает. — Нет, Даша, это всё не то… это всё атрибутика, точно так же, как ладан, кадило и иконы — аксессуары твоей веры, но она даёт кое-что другое, ведь так? То, что выражается не материалистически. В моём мире тоже есть такая штука. Она называется власть — и именно за неё идёт главная борьба. — Ты хочешь продемонстрировать мне власть? Ты думаешь, что я не видела её в твоём исполнении? Я нахожусь под её гнетом… — Джиён махнул рукой, остановив меня. — Ты взглянешь на неё с другой стороны. Не снизу, а сверху, — он поднялся, взяв у меня кофе, пригубив на край губ и облизнув их, поставил на стол. — Сегодня я просто промолчу, чтобы не играть на твоих нервах, ладно? Иди за мной. Мы поднялись в его спальню, где он обнаружил при мне в стене сейф. Набрав код и открыв тяжелую бронированную дверцу, Джиён отошёл, позволяя мне охватить взором плотные, жирные, толстые, тугие стопки из пачек денег. Битком, тесно-тесно втиснутые столбцы шуршащей «зелени». Я никогда не видела такого количества купюр, но на меня, признаться честно, не произвело это впечатления. — Это не всё моё состояние, конечно, — незамысловато указал на свои запасы Дракон. — Малая его часть. Большая хранится в банках. Так выгоднее и удобнее. Проценты, денежные операции… а это так — для различных нужд, — достав одну пачку, он снял с неё бумажную склеенную полоску, сдерживавшую её и, повернувшись ко мне, швырнул в мою сторону. Деньги, естественно, не долетели кучей, а взорвавшись фонтаном, рассыпались, как карты, когда ради баловства их запускают при игре «в дворника». Я посмотрела, как сингапурские и американские доллары опустились на пол. — Ты, наверное, думала, что я трясусь над этими бумажками и поклоняюсь деньгам? Когда-то так и было. Когда я желал добиться такого их количества — я боялся их даже мять, клал в карман так, чтобы не погнулся ни один уголок, чтобы купюра была всегда ровненькой и свеженькой. Я был маньяком денег. А потом они у меня завелись, и стали множиться, множиться… — он достал ещё одну пачку, опять распаковал её, опять швырнул в мою сторону. Потом ещё одну, и ещё, запуская их всё выше, чтобы они осыпались из-под потолка, как листья осеннего сада. — Но они, сами по себе, ничего не значат. Это символ — символ власти. Можно родиться королём, но если у тебя не будет короны, трона и дворца — то какой смысл в титуле? Точно так же происходит и с деньгами… без них можно представлять собой что угодно, но в нашем мире они символизируют слишком многое, — Джиён взял одну стодолларовую купюру, достал зажигалку, сигарету. Последнюю он сунул себе в рот, а зажигалкой поджёг деньги, прикурив от этой быстро занявшейся и истлевшей вспышки, осыпавшейся пеплом. — Верх цинизма, да? — улыбнулся он, посмотрев на моё онемение. Прикуривать от денег… я будто гангстерский фильм смотрю вживую. — На эту сумму человек в странах третьего мира мог бы прожить месяц с лишним, но поскольку у него нет такой суммы — он умрет от голода. А я её просто сжёг. А о чем ты подумала, когда смотрела на это? Скажи честно, ведь не о нищих негритятах и камбоджийцах? — Я не успела понять, о чем я думаю… я была в шоке от того, что можно жечь деньги. — Можно, Даша, сжигать можно всё в нашей жизни… хотя сжигание людей, в отличие от прежних времен, карается по закону. Живых людей, разумеется. Кремацию никто не отменял. — Я боюсь даже думать о том, что ты практиковал это на самом деле, — с загадочной улыбкой, Джиён не стал рассуждать и оговаривать эту тему, пожав плечами. — Итак, согласна посмотреть демо-версию, что будет с теми, кто прекратит заморачиваться по поводу совести, морали и законов? Предлагаю семидневное турне под названием «Королева Сингапура». — В этом тоже есть какой-то подвох? — Одевайся, увидишь сама, — пошёл Джиён в смежную со спальней гардеробную, призывая меня поступить тем же образом. Посмотреть демо-версию? Если он попытается втянуть меня во что-то — я участвовать не буду. Только просмотр. Держи это в голове, Даша, и не переступай черту, которую пытается затереть этот мужчина. Я не знала, что именно он намерен делать, поэтому натянула на себя свои будничные вещи и подошла к выходу. Дверь была открыта, чему я удивилась. Обычно она заперта, и ключ не вставлен, чтобы я вдруг никуда не направилась без спроса. Выйдя, я нашла Дракона, выведшего из гаража на несколько мест красную спортивную машину с изображением дракона на боку. — Умеешь водить? — огорошил он меня с порога. — Никогда не пробовала даже… — А хочешь? Порулить неплохое авто, тут коробка-автомат — ничего сложного, — я подошла к нему, мотая головой. — Нет-нет, я боюсь этого, тем более, могу поцарапать, а она ведь миллионы стоит, не сомневаюсь. — Ну и что? Может, всё-таки попробуешь? Уж езда за рулем-то — не грех? — Нет, просто я не решусь, правда. Спасибо, — отказалась я окончательно и села на пассажирское, куда мне указал господствующий в этом мегаполисе кореец. — Такая смелая девочка, а иногда такая трусиха, — хмыкнул он, повернув ключ в замке зажигания. — Смелость должна быть уместной, а не напрасной, — кивнув, Джиён тронулся. Жара вновь разогрела воздух до труднопереносимых градусов. Но в салоне машины спасал кондиционер, создававший самую комфортную температуру. Мы покатились под неплохую музыку, что-то более мягкое, чем обычно включал главарь мафии. Было несколько китайских плавных, инструментальных мелодий, пришедшихся мне по вкусу. Спустя полчаса следования по прямой дороге, Джиён стал притормаживать у обочины. Я посмотрела в окно на надпись на столбе, у которого он устраивался. — Я не оченьхороша в английском, но, по-моему, тут написано «парковка запрещена». — В Сингапуре слово «запрещено» ко мне не относится, — он и не пристегивал ремень безопасности, а я свой отстегнула, когда он заглушил мотор. Вокруг было тихо, безлюдно, кудрявая зелень, утыканная бело-розовыми цветочками, свешивалась через изгородь какого-то парка или территории коммерческого здания, видневшегося в глубине. Тишина и покой. Под небольшим наклоном вниз шла улочка. — Видишь спуск? — Джиён ткнул туда пальцем. — Там закрытый пляж. Работают в обслуживании только те, кто понимает корейский. В принципе, на пляж положено пускать всех желающих, но есть кое-какой дресс-код, негласно установленный местными бизнесменами. Иди, попробуй туда войти. Я специально припарковался здесь, чтобы было не видно, с кем ты приехала. Я подойду буквально через две минуты. — Зачем? — непонимающе не торопилась я покидать машины. — Ну, пожалуйста, просто попробуй убедить охранников впустить тебя на пляж, который богатые люди решили присвоить себе, поставив охрану. Я ни с кем там заранее не договаривался и ловушек тебе не готовил. Я всего лишь хочу наглядно тебе показать, что такое, когда ты являешься кем-то. Иди же, смелее, — мне, собственно, терять было нечего (кроме того, вокруг чего появилось столько шума, после моего попадания в Сингапур). Почему бы и не попробовать?

Я вышла и потопала в указанном направлении. Ограждение предстало передо мной быстро, в нём была и калитка, у которой с дремлющим видом стоял контролёр передвижения внутрь и изнутри. Следуя совету Джиёна, я подошла к нему и, указав за его спину, спросила, могу ли я пройти на пляж? Мне перегородили дорогу собственным туловищем и резко заявили «нет».

— А почему? — поинтересовалась я, изучая изгородь, были ли на ней какие-то надписи вроде «частная территория» или «вход воспрещен». Ничего подобного. — Не положено, — коротко, без подробностей ответил мне охранник и поднял взгляд над моей головой. Ему даже не хотелось говорить со мной, назойливой иностранкой, как он думает, наверное — туристкой. Выходит, общий пляж просто прилегает к чьему-то ресторану или гостинице, и их владелец делает на этом дополнительные деньги, или организовал местечко для привилегированных клиентов. — Здесь платный вход? — всё-таки побеспокоила я его ещё раз. — Нет, вход по пропускам, — ухмыльнулся жлобистый мужчина, произнеся заведомую ложь. — И где получают пропуска? — Девушка, сюда нельзя, что вам нужно? В пятистах метрах есть другой пляж, идите туда. — Но почему нельзя? — глаза снова оторвались от меня, но теперь мне и отвечать не стали. Внимание устремилось назад, и я обернулась. Машина Джиёна медленно подкатывалась к нам. Охранник дернулся к воротам, чтобы открыть их и позволить авто въехать чуть ли ни к самому проливу. Окно приоткрылось, Дракон выдал рукой останавливающий жест, чтобы ворота не трогали. Затормозив и выйдя из-за руля на асфальт, он пошел в мою сторону, даже не смотря на кланяющегося охранника. Я с неприязнью смотрела, как тот, кто одинаково не знает как людей меня и Джиёна, не стал со мной распинаться и объясняться, а перед главой мафии готов целовать землю, и хвостом бы вилял, если бы тот у него был. Дракон встал рядом со мной, подмигнув. — Ну как, всё нормально? — Да, меня не пустили, как и ожидалось, — спокойно сказала я. Сторож закрытого пляжа подлетел к нам, изумленно начиная понимать, что я спутница местного владыки. — Господин Квон, я не знал, что дама с вами, пожалуйста, простите, — ещё дважды согнул он свою спину, рассыпаясь в извинениях. — Она не представилась. Прошу, проходите. Простите, госпожа, — я впервые услышала к себе такое обращение, и мои глаза растопырились до предела. Госпожа? Откуда это поклонение? Джиён тронул меня за локоть, проводя дальше, и мы прошли мимо так и не разогнувшегося охранника, видимо, почувствовавшего угрозу своей жизни за то, что не уделил подобающего внимания кому-то, кто связан с Драконом. — Это… это так неправильно! — поморщилась я, идя по ровной дорожке, параллельной линии берега. — Он ведь ничего не знает обо мне, чем я плоха, чтобы считать меня полным нолем? Я, конечно, и раньше сталкивалась с таким отношением… в России достаточно хамства и людей, которые никуда тебя не пропустят и не помогут ни в чем. Я раньше принимала это за склад характера, но такое вот преображение вижу впервые… Я-то ведь осталась той же самой! И из-за того, что на меня упал луч света твоего сияния, мне открылись все двери в Сингапуре? — Именно. Это и есть влияние власти, Даша. Этих людей муштровал не я, воспитывал не я, создавал не я. Это самые обычные люди, которых большинство. И они пальцем не пошевелят ради тех, перед кем сами могут кичиться какой-то властью, превосходством. Каждый человек сам мечтает быть правителем, но пока он им не является, всё, что он способен хорошо делать — выслуживаться, в надежде получить покровительство и помощь сверху, — я опять подумала о Мино. Ведь он откровенно пресмыкается перед Джиёном. Со мной он галантен и тактичен, потому что это задание Джиёна, а каков он с другими? Такой же непрошибаемый, как этот охранник? Дракон остановился, указав на красивое здание слева от нас. — Пункт второй: ресторан. Зайди и посмотри, как тебя будут обслуживать. Я подойду через пять минут, пока тут просто прогуляюсь. — Ты думаешь, я ещё не поняла, чем всё закончится? — Я хочу, чтобы ты ощутила разницу, а не просто знала о ней. Это совсем другое. Иди. Ещё по пути, перед тем, как войти в зал, где сидели в основном мужчины, или пары — одиноких женщин не было, — я вспоминала все подобные случаи из своей жизни на родине. Поликлиники с огромными очередями, где вдруг какая-то женщина в полушубке и с сумочкой из крокодильей кожи проскальзывает в кабинет вперед всех и за две минуты получает справку, паспортный стол, где «закройте дверь, я занята!», а сама сидит и велеречиво щебечет о чем-то с коллегой, магазины, где скажут, что твоего размера нет и не дадут померить, потому что на глаз определяют, что ты не так богата, как хотелось бы; деканат университета, где никогда не подскажут и не помогут, пока не принесешь хорошую коробку конфет или коньяк, даже родители бывших школьных одноклассников, которые приучали своих детей дружить с теми, кто «перспективный» или «из хорошей семьи», что обозначало исключительно денежное благосостояние, а над нашей семьёй всегда витало молчаливое (а за глаза и не молчаливое) предубеждение «эти православные», или «РПЦ головного мозга». Я слышала, как так и говорили. Я и серебряную медаль не получила, потому что учительницы по биологии и химии «продали» её однокласснику, чьи мама и папа бегали к ним с подношениями, а мне не хватило «знаний», чтобы превзойти того парня, больше троечника, в общем-то, чем хорошиста — и моя ситуация далеко не единичная. Мало кому было дело до того, какой я человек, какие вообще сами люди, если они не могут дать тебе денег, подарить дорогой подарок, помочь с работой, навести связи с кем-нибудь. Отец рассказывал (не мне, конечно, а матери и старшим родственникам, но я, бывало, краем уха слышала), как в девяностые, после развала Советского Союза, все церкви осаждали бандитские группировки, многие подминали под себя священников, чтобы те работали на них и помогали отмывать деньги. Куча церквей до сих пор трудится рука об руку с криминалом, или с политикой. А отец никогда не соглашался на такое, за что бывал бит в те лихие годы, а в результате вообще отослан в приход подальше от столицы, чтобы не мешал «зарабатывать деньги». Я знала о коррумпированности церкви, но это не разрушало моей веры. Плохие люди не могут замарать имя Бога. У меня всегда был пример моих родителей, честных, самоотверженных людей, и пока я знала, что такие, как они есть, я верила, что этот мир исправим. Прошло уже больше пяти минут, но официантка ещё не подошла ко мне. Везде всё одно и то же. Как мне всегда хотелось поговорить с теми персонами, которые смотрят только на материальную сторону! Как хотелось встряхнуть их и спросить, почему же вы не можете для всех быть хорошими, почему только для избранных? Да, бывали случаи, от бессилия мне хотелось вдруг стать каким-нибудь министром или инспектором проверки, чтобы вдруг очутившись в том или ином заведении, с властным видом навести порядок и сказать: «А почему это вы так нехорошо себя ведете?». И всё бы переменилось, человек бы принял к сведению, стал бы добрее и работать лучше. В свете последних месяцев я поняла, что это сказки. Не изменится у этих чиновников, служащих, работников, медиков и бюрократов взгляд на вещи. Они сделают вид, что приняли к сведению информацию от вышестоящего человека только затем, чтобы перед ним же выслужиться, но их отношение к нижестоящим навечно останется господским. Ох уж этот синдром вахтёра! Не пущу, просто потому, что могу не пустить. Джиён прав… и если сравнивать его с этими «мелкими» командирами, то он ещё куда не деформированный своей властью. Я бы даже назвала его сговорчивым. Нет, это обман. Даша, вспомни, как он отнесся к тебе изначально? Это сейчас ему что-то там интересно и забавно, поэтому он готов на какие-то поступки, но когда ему надоест, он вновь станет тем деспотом, которому плевать на чужие мнения и желания. Нет-нет, что-то тут не так…не может он быть такой же тупоголовой личностью, когда сам понимает поведение людей, их мотивы… он слишком умен и слишком верно мыслит для того, чтобы быть бесчувственным. Я знаю, внутри него есть что-то, я никак не могу докопаться до этого, но я это сделаю. Официантка поднесла мне меню, и одновременно с ней появился Джиён. Он вошёл и целенаправленно достиг моего столика, сев на диванчик напротив. Второе меню образовалось тут же в его руках. Когда девушка только успела сходить-то за ним? — Ещё ничего не заказала? — спросил он меня. — Мне только дали меню… — официантка ещё не отошла от столика, растеряно осознавая, что Джиён пришёл ко мне. — Ты же ушла сюда полчаса назад! — преувеличил мужчина, посмотрев на девушку-кореянку, которая, мне кажется, задрожала от его скользкого и холодного тона. — Простите, посетителей сегодня много… — начала она оправдываться и кланяться. Зал был заполнен наполовину, Джиён это тоже видел, и она не была единственной официанткой на зал. — Пожалуйста, выбирайте, я тотчас же приму ваш заказ. — Я тебя позову, когда выберу, — грубо, дерзко, но с удивительной выдержкой произнес Дракон, с таким видом сверкнув глазами, что официантку, как ветром сдуло. — За что ты так с ней? — А пусть не расслабляется, — расплылся он, возвращая внимание ко мне. — Ну как тебе контрасты? — Прости, но я неважный подопытный, поэтому думала совсем о другом, пока сидела здесь, — Джиён приподнял брови. — Я поняла, почему ты не плохой. — Серьёзно? — в нём отразилась радость от моего заявления. Он не ожидал, что я не буду принимать близко к сердцу халатное обслуживание. Знал бы он, какую закалку дают в этом плане российские реалии! — Да. Ты совершаешь в своей жизни всё не безотчетно. Понимаешь, все эти люди: охранники, горничные, прислуга, официанты — они не задумываются над своим поведением. Оно у них инстинктивное. Они не могут иначе. Перед ними крупная шишка — лебезить и угождать, перед ними простой гражданин — хамить и игнорировать. Они не анализируют этого, не пытаются понять и осмыслить. А ты знаешь всё это, ты так глубоко рассуждаешь… ты прекрасно понимаешь, что за чем следует, что из чего исходит, кому что нужно, и для чего вести себя так или иначе. И ты делаешь сознательный выбор. Это твой выбор — быть таким. А знаешь, о чем это говорит? — О чем же? — О том, что каждое мгновение ты можешь выбрать другой путь, а значит, в тебе постоянно присутствует и доброта. Она в тебе есть, ты никуда от неё не денешься, просто ты её не выбираешь до поры до времени. А однажды выберешь, почему бы нет? Если мы пишем правой рукой, это не значит, что у нас нет левой. Мы ей просто не пользуемся. — Потому что не умеем ей писать? — улыбался Джиён. Ему нравились мои умозаключения. — Но это не значит, что не можем научиться. — А ради чего? Приведи пример, зачем ломать себя и переучаться? — Я замолкла. Ради чего? В самом деле, если удобно и всё устраивает. Ради интереса? Недостаточное основание. — Нужно отрубить нам эту руку, чтобы вынудить развивать другую, не так ли? — озвучил вывод одновременно с его прихождением мне в голову Джиён. — Ты хочешь покалечить меня, уничтожив часть меня, чтобы заработала другая моя часть? — Не обязательно отрубать… а что, если почерк у тебя левой рукой красивее будет? — Даша, а я понял кардинальную разницу между мной и тобой, — мне тоже стало очень интересно. Я даже немного подалась вперед, заинтригованная и любопытствующая. — Я пытаюсь понять вещи и людей такими, какие они есть, и я принимаю их с достоинствами и недостатками. Поступаю я с ними, конечно, исходя из своих желаний, но я понимаю, с чем и кем имею дело. А ты знаешь что делаешь? Навязываешь. Ты не пытаешься понять и увидеть всё, как есть. Ты знаешь только то, что, по-твоему, необходимо должно присутствовать в мужчинах и женщинах. Ты живешь с трафаретом, прикладываешь его ко всем. Чертово прокрустово ложе, кто маловат — того подтягиваешь, кто велик — сокращаешь. Даша, научись понимать, а не создавать в своём воображении. Вот что делает твоя вера — ослепляет. Исходя из твоей веры, во всех живёт добро и любовь, и ты ищешь, ищешь, ищешь, вместо того, чтобы здраво посмотреть и отметить, ага, тут ничего такого нет, а вон там есть. Это как верить, что золото можно добыть в любом месте, и неугомонно вести раскопки в каждой клумбе, в пустыне, в горах. Но сведущий народ знает, что золото содержится только в определенных местах, и для каждого камня, для каждого металла нужна определенная порода, нужны определенные условия. Так не бури же нефтяную скважину на Луне, Даша. — Это всё звучит очень правильно, и я, наверное, согласна с тобой, — так почти и было. Я готова признать, что есть люди, в которых нет ну совсем ничего хорошего, и бесполезно пробуждать в них совесть, чувства и благородство, но это не относится к Джиёну. В нём это есть! — Только… есть отличие между слепцами, коими ты считаешь верующих, и намеренно закрывающими глаза, — я улыбнулась. — Я достаточно зряча, Джиён, только точно так же как ты не хочешь делать добрые дела, я не хочу видеть плохое. — Мы ежеминутно делаем каждый свой выбор, — закивал он. — Только ты принимаешь за плохое слишком многое. И исходя из этого должен заметить, близорукость у тебя ужасающая, — он поднял руку, призывая официантку. — Что ж, давай перекусим, и продолжим экскурсию. — Ты хочешь поработать окулистом? — хмыкнула я, едва сдерживая ехидство. — Я могу только показывать, а смотреть ли и видеть — право твоё. — А ты мне левой рукой показывай, — заметила я. — Так лучше видно. — А ты неугомонна, — сарказмом прозвучал голос мужчины. — Я не очень верю в гороскопы, но ты в год кого родилась? Я замолчала. Он покосился на меня, сделал заказ за нас двоих, на что я дала согласие, полагаясь на его предпочтения (я мало ещё понимала в азиатской кухне), опять воззрился на меня, когда официантка ушла. Помявшись ещё немного, я как-то судьбоносно произнесла: — В год Дракона, — Джиён медленно выпрямился, наполняясь довольством. — Какое совпадение… да ты кандидат в наш клан… — Ни за что. — Тебе не кажется это символичным? — Я тоже не верю в гороскопы. — А ты смотрела «Игру престолов»? — я напрягла память. — Не полностью… там много насилия и развратных сцен, мне хватило пары серий… к чему ты это? — Да хотел пошутить, что роль матери драконов тебе бы подошла, но ты не в теме, — развеселился сам с собой Джиён. — А тебе, значит, тридцать четыре? — Именно. Ощутила почтение к возрасту? — потешался он. — Я не ощущаю, что тебе столько лет… ты какой-то… не вписывающийся в моё представление о мужчинах за тридцать. Ты выглядишь беззаботным, как молодой парень, и хорошо выглядишь. — Пью кровь девственниц. Драконы же ими питаются. — У меня ты точно много крови попил, — прошептала я устало. — Вот видишь — легенды не врали. — В легендах всегда появляются герои, убивают чудовище и спасают девушек. Я не принцесса, конечно, но ещё надеюсь, что чудо произойдёт. — Ты хочешь, чтобы меня убили? — мы посмотрели друг другу в глаза. Когда я едва не застрелилась, а потом жила в борделе, я временами очень хотела тяжелой кары для Джиёна. А сейчас я не чувствовала к нему никакой ненависти. Даже утреннего раздражения. — А как же та разновидность сказок, где чудовище — и есть заколдованный принц, и его нужно полюбить и поцеловать, чтобы он стал лапочкой? — Ты настаиваешь на том, чтобы я попыталась полюбить тебя? — Нет, это ты убеждала меня, что мне необходима любовь, что она меня преобразит. — Любовь преображает изнутри, а не снаружи. Кико тебя любит, но тебя это не меняет. Ты должен ответить на эти чувства, чтобы что-то произошло. — Кико и любовь — далекие друг от друга понятия. Она любит меня именно тем, кем я являюсь. Падение вниз — и я буду недостоин любви в её глазах. Она неспособна любить вне ситуации, постоянно. Это обожание и восхищение, отдача взамен того, что могу дать я, что даёт ощущение нахождения рядом со мной. Ты ещё до конца не прониклась, но могла убедиться, что такое быть пассией Дракона в Сингапуре — все бегают на задних лапках, угождают, не просят с тебя ничего, всё прощают. В принципе, это распространяется и за пределы Сингапура, не везде, но во многие места… моих людей много, драконы тут и там, и с ними нельзя не считаться. — Зачем же ты продолжаешь с ней встречаться, если понимаешь всё это? — А меня это не напрягает. Да и мы встречаемся около месяца… я ещё не устал от неё. — А когда устанешь? Расстанешься? — Конечно. Зачем длить скуку, когда её можно убрать разнообразием? Хотя иногда и разнообразие надоедает… пресыщение хуже, чем недостаток, это давно известно… последнее, что наступает при пресыщении — это скука от самого себя. Со мной тоже такое может случиться, никто не застрахован. — Но от себя-то никак не избавиться. — Почему же? Ты же даже сама пыталась это сделать, — я пристыжено сжалась. — Я же не от скуки… — От страха или от скуки — какая разница? Мы все привыкли не решать проблемы, а уходить от них, любым, пусть самым трусливым или неприглядным способом. И ты в этом ничем от меня не отличаешься. — Я осознала ту свою ошибку. Больше не повторю её. Человек должен бороться до конца, не опускать рук. — Не опускать рук, не раздвигать ног — ох уж эти твои сентенции! — чувствуя, что снова приближаемся к склочным настроениям, мы предпочли переключиться на принесенную еду. Когда мы выходили из ресторана, администратор и все официанты любезно кланялись, радушно улыбаясь, что аж хотелось стереть эти их фальшивые улыбки. Их не было, когда я вошла сюда без Джиёна. — Ну, чем бы ты ещё хотела заняться, где побывать, в качестве королевы Сингапура? — сев за руль, спросил меня король. Он не открыл передо мной дверцы, как это делал Мино. Всё-таки некоторые привычки невозможно взять из ниоткуда. — Перестань так называть меня, это смешно, — нахмурилась я, искренне принимая это всё за издевательства. — Почему? А как ещё назвать мою спутницу? Ты разве не поняла ещё, в качестве кого будешь представлена всю эту неделю? — Я озабочено взглянула на него, не веря этому намеку. — Почувствуй себя моей половиной.

Благотворительность

— Но Кико… — кстати или нет, но вспомнила я об истинной любовнице и партнерше данного периода жизни Джиёна. — Она улетела сегодня на некоторое время в Японию, если тебя это смущает. Впрочем, если я буду изменять тебе в ближайшие семь дней, то проблема явно в тебе, — засмеялся он. — Так что, дорогая? — взяв мою руку, он поцеловал тыльную сторону ладони, заигравшись в сочиненное развлечение. Я выдернула руку обратно, хотя с некоторым запозданием. Вообще от этого его жеста прошибло разрядами и волнами по всем нервным окончаниям. Поцелуй руки означает уважение и глубинную симпатию, или хотя бы желание мужчины завести роман, со стороны же Дракона всё это по отношению ко мне — фикция. Поэтому воспринимать красивый жест, как насмешку, не хотелось, но ведь и выбора не было. — Я не шучу. Представь, что ты моя законная половина, и тебе Сингапур принадлежит ровно настолько же, насколько мне. Что бы ты сделала? — Занялась благотворительностью… закрыла бы бордели, прекратила ваше баловство наркотиками… — Кхм, ты видимо не очень поняла сути, — повернул ключ Джиён, трогаясь. — Ты делишь мою власть, но ты хочешь ликвидировать её источники? Я предлагаю пользоваться её благами, а не перекраивать мир так, чтобы лишиться приобретенного. — Но мне тогда не нужна эта власть, что она даёт? Что все лицемерно мне улыбаются, потому что боятся? Не нужно мне этого. Если я не в силах сделать что-либо лучше, то для чего мне власть и деньги? — Ох, Даша, какая ты твердолобая… — А ты надеялся, что я соблазнюсь всей этой мишурой? Это глупо, я же сказала, что меня не интересует богатство, ничего из того, что дают деньги. Есть вещи, которые не купишь, и именно они дороже остального. — Ты употребила слово «дороже». То есть, цена у них все-таки есть? — усмехнулся Джиён. — Я имела в виду бесценность. Так лучше? — Жизнь, любовь и здоровье — ты это подразумевала? — я кивнула, постаравшись вспомнить ещё что-нибудь важное, но мы с сингапурским воротилой определенно поняли сейчас друг друга, и он озвучивал то, что появлялось у меня в мыслях. — Ну, дружба ещё, верность. Но, уверяю тебя, Даша, всё это гораздо крепче, если подкреплено деньгами. Они как цемент, служащий сцепкой между кирпичиками. Да, если ты неизлечимо болен, то умрешь в любом случае, но если у тебя тяжелая болезнь, от которой имеется дорогостоящее лекарство, то ты будешь жив и здоров, только если найдёшь деньги. Да, девушка может полюбить — ты знаешь историю Мино, начиналось там всё по взаимной страсти и согласию, — но потом она захочет большего и, когда увидит деньги, пойдёт на запах, к ним. Да, друг будет тебе предан, и если ты влиятелен и крут, то тем менее ему захочется покидать твой круг приближенных, а если ты вдруг становишься никем, то у него уменьшается мотивация оставаться с тобой рядом. — Но ведь не все же люди такие! — я упрямо сжала пальцы в кулаки. — Неужели ты ни разу не встречал человека, который не предаст? Который полюбит, не глядя на то, сколько в твоём кармане денег, который придёт на выручку не надеясь на выгоду и какие-то проценты в будущем, который бескорыстно одарит, который не побоится умереть за что-то, что является его принципом. — Встречал, — выкрутив руль на продолжительном повороте, Джиён добавил газу и мы с гулом, присущим взлетной полосе, понеслись по шоссе, идущему параллельно берегу. — Один единственный раз. — Это была девушка? — спросила я с удивлением, понадеявшись, что услышу историю любви, которая выдаст мне какую-нибудь брешь в броне Дракона. — Девушка? — он засмеялся. — Нет, этого человека я вижу каждый день в зеркале. Я говорю о себе. Чуть не возмутившись, что он снова всё свел к насмешке, я вовремя остановила себя. Его губы смеялись, но глаза остались холодными и правдивыми. Он говорил серьёзно! Тот, кто умел ценить, любить, не предавать и жертвовать собой — был он! И как бы мне ни хотелось возразить, я, перемалывая мельче и мельче эти крупные заявления о нем, разбирая его на части, стала понимать — это всё абсолютная истина (ах да, ведь истины, как мы выяснили, не бывает!). Пытаясь продолжать воздействовать на меня, Джиён привез нас в огромный торговый центр, где мы битый час ходили между витринами и бутиками, и он пытался убедить меня в том, что я могу себе позволить всё, что угодно, да только мне ничего не было нужно, что вводило его в недоверчивое непонимание. Я всё никак не могла успокоиться от того, что Дракон — благородный человек. Ведь жестокость же не противоречит благородству? У него был друг, который его предал, но не Джиён это сделал, он никогда, как я поняла, не подводит людей, если находится в каких-либо обязательствах. У него меняются девушки, одна за другой, но ведь это им от него нужны подарки и дарения, а ему, если на то пошло, нужны только сами эти дамы — их тела, и больше ничего. Кто же честнее? Пусть он и не слишком ценит их и относится дурно, но и не лжёт, а берёт то, что просит — секс. Так, опять же заминка, а дурно ли он относится к этим девушкам? Я видела его с Кико, он не оскорблял её, не бил, не оставался равнодушным. В чем же недостойность его поведения? В том, что он не заверяет её в любви? Мне сделалось как-то нехорошо от того, что ещё не додумав мысль до конца, я поняла, что какая-то часть меня внутри соглашается с тем, что в данном случае встречаться без любви как-то даже неплохо. Если взять такую, как Кико, которая сама любить не умеет, и ищет материальные блага, то зачем же я буду учить любви Дракона, убеждать его распахнуть свою душу? Чтобы в ней натоптала очередная искательница состояния? Тогда придётся браться за Кико, и ей объяснять тоже, но не могу же ходить по свету и пытаться научить всех людей любить! Или могу? Я же не Иисус. Впрочем, он был среди нас, он пытался, он взял грехи наши на себя, позволил убить себя, и что же мы видим вокруг? Даже попытка сына Божьего повлиять на человечество окончилась провалом. — Посмотри, — окликнул меня Джиён, указывая на темные лакированные манекены, одетые в разные платья, длинные и короткие, бледные и яркие. Мы иногда заходили в бутики, где перед нами едва ли не падали на колени, так низко кланялись и так подобострастно приветствовали. Неловкость от таких приёмов никак не проходила во мне. — Разве тебе не хочется померить и купить себе что-нибудь? — Нет, — подошла я к нему и покачала головой. Он взглянул на меня долгим, изучающим и устремленным в глубину взглядом, от которого я поежилась и отвела глаза к витрине. — Тебе не нравятся красивые наряды? Я не говорю, что ты должна быть пустоголовой и визжать, как тупые суки, увидев шмотку по своему вкусу. — Буквально пятнадцать минут назад мы прошли мимо двух гулявших девиц, именно так и поступивших. Заоравшая подпрыгнула на месте, вильнув сумочкой, едва не сбив проходившую мимо женщину с ребенком лет четырех, начала тыкать подруге на восхитительное вечернее платье, потом достала телефон и принялась фотографироваться на его фоне. Джиён, казалось, прошёл даже не заметив этого, но теперь я поняла, что это те девицы могли его не заметить, не зная, кто он. Они заметили бы Леди Гагу, Джастина Тимберлейка или Снуп Догга, но на простых прохожих внимания обращать не нужно было, можно было обезьянничать и шуметь, словно они единственные в торговом центре. А вот скромный с виду Дракон, чья одежда была самой дорогой в Сингапуре, заметил всё, и нестоящих внимания модниц, и семейные пары, и шаркающих под ручку пенсионеров. Его внимание не нужно было привлекать, чтобы он увлекся чем-то; он обозревал всё, понимал всё, и эта его наблюдательность и сделала его таким, какой он есть. — Но что-то тебя должно радовать? Что-то должно хотеться? — Я люблю красивые платья, конечно, — не стала отрицать я. Что я, не девушка что ли? — Но покупаю вещи тогда, когда это нужно: на выпускной, к торжеству, на которое приглашена. Сейчас мне некуда ходить, так зачем напрасно тратить деньги? — Как это некуда? Ты думаешь, что та вечеринка была последней? — он улыбнулся, и мне показалось, что даже без коварства, тепло и благожелательно. — Я надеялась на это, — смущенно призналась я, не сумев сдержать улыбку тоже. Джиён засмеялся. — Надежды не оправдаются, так что давай, расслабься и ощути, как ты можешь позволить себе всё. — Спасибо, но, правда, я не хочу ничего покупать за твои деньги, — вновь отказалась я. Сведенные в узел губы задумчиво застыли. — Мне ничего не надо от тебя, пусть я и твоя половина на эту неделю. Ты спросил, что бы я делала, если бы была ею? Так вот: я никогда не потащила бы тебя в магазины, уж поверь. — А куда бы потащила? В церковь? — Дракон заискрился лучезарностью, а я впервые не оскорбилась, когда он взялся за тему религии. — Кропить меня святой водой и ждать, когда задымлюсь? — Нет, почему же… я не думаю, что в веру нужно тащить силой. — Я вздохнула. — Я бы лучше погуляла как можно дольше на пляже. Зря мы оттуда уехали, если у тебя нет никаких дел. — Из прошлого и моего детства понеслись разнообразные картинки, которыми мне захотелось поделиться вслух. — Семья наша никогда не была богатой, к тому же, родители всегда были против иностранных и дорогих вещей, которые считали неправильными и ненужными — и я с ними согласна. Я никогда не смотрела современных мультиков, не слушала популярную музыку. Компьютер мне купили, когда мне было уже лет двенадцать или тринадцать. Все мои ровесники уже давно ходили с мобильными телефонами, а этого у меня тоже не было до старших классов. И, знаешь, я с удовольствием вспоминаю двухтысячные годы, когда была совсем маленькой, не имела нарядных кукол, но зато мы, ребятня со всей деревни, собирались в песочницах, на полянах, в лесу, носились, вечно перепачканные, вечно ощущающие легкий голод, играли в красивые камушки, которые находили, в деревянные обрубки или ещё какую-нибудь найденную безделушку, вроде листиков, которые мы нарывали с кустов, делая вид, что это у нас деньги. Весело было… поэтому, если выбирать, как проводить день, я до сих пор выбрала бы побегать где-нибудь и покидать камни в воду. Тем более что, я впервые на море. — Серьёзно? — удивился Джиён. — Что ж, тогда и впрямь, не поехать ли нам на какой-нибудь тихий пляж и не погулять там? Я тоже люблю это делать и, знаешь, кажется, детство у нас было примерно одинаковым, — я догадывалась об этом, да Джиён и не скрывал, что добился всего именно потому, что слишком плохо жил ребенком. — Ты поэтому загляделась на игрушки у детского отдела? — Я покраснела. Он и это заметил? Я же замедлилась всего на два шага, залюбовавшись пестротой ассортимента машинок, самолетиков, Барби, плюшевых зверят. — Нет, у моего младшего братика скоро день рождения, — тихо объяснила я. — Он мечтал получить радиоуправляемый вертолет. Я увидела там такой, и вспомнила о нем… там было полно вещей, от которых пришли бы в восторг мои младшие. Но родители, конечно, не купят им этого. — Потому что вертолетик — зло? — уточнил Джиён. — Нет, он много стоит, — развела я руками. Поймав правую, мужчина развернул меня и повел назад, откуда мы шли. — Так пойдем, и купим всё, что ты хотела. Ты забыла, что ты королева Сингапура? — Ты шутишь? — едва не поскользнулась я на вычищенном полу супермаркета. — Джиён, зачем мне это здесь? Ты же не хочешь сказать, что я поеду в Россию?.. — Не хочу, разумеется. У меня есть твой домашний адрес. Мы пошлём подарки, — он остановился и посмотрел через плечо. — Ты против? Ладно, что для себя ты ничего не хочешь, но неужели ты откажешься порадовать свою мелкоту? — Джиён… — уставилась я в его узкие глаза. — Но… как ты себе всё это представляешь? Ты разыгрываешь меня, да? — Нет, почему? Поверь, анонимные доставки без ниточек и концов к отправителю — это легкотня. Ежедневно, в обход официальной почты, по миру совершается миллион таких пересылок. — Я стояла в растерянности. — Тебя ещё что-то смущает? Что это мои деньги? Неужели у тебя нет здорового самоуважения, которое сказало бы: «Ебёный корень, этот тип должен мне по гроб жизни моральную компенсацию, я вытрясу его, как осенний клен». Ну? — Я просто попыталась представить, как воспримет это моя семья, — негромко сказала я. — Они догадаются, что это как-то связано со мной. Что подумает мать? Она, наверное, поседела после моей пропажи. Прошло больше двух месяцев! Они меня уже похоронили, сколько слез они выплакали? Сколько сил потратили на поиски? И тут вдруг дорогие подарки, которые так и кричат, что я бросила их, что мне не было дела на их чувства, я просто уехала куда-то, хорошо устроилась, и теперь пытаюсь откупиться и загладить вину подарками? Они так и подумают, Джиён, они не узнают о том, что я на самом деле пережила и в каком статусе тут нахожусь. Да и где нахожусь, они тоже не узнают. — Ты боишься проклятия родителей в спину? Ты считаешь, что они отрекутся от тебя, если подумают, что твоя жизнь удалась, а ты о себе не кинула и весточки? — Когда это озвучил он, я пересмотрела свой взгляд на маму и папу. Никогда они не откажутся от меня, что бы я ни сделала. Даже придя в негодование от поступка, они потом примут меня обратно, когда бы это ни произошло. А это должно произойти! Я вернусь! — Нет, всё будет не так, но подарки они не примут. — Ну, давай я подпишу их: «Я украл, изнасиловал и убил вашу дочь. Приношу свои извинения», — я округлила глаза, представив, что в тот момент, когда мои увидят такую записочку, их сердце не выдержит точно. — Вижу по твоему лицу, что вариант тебе не понравился? — Джиён опять развеселился. — Да я же прикалываюсь. Но неужели ты не хочешь и попытаться сделать приятное семье? Подумай, что для них лучше: смириться, что тебя больше нет, или, исходя из подозрений, вызванных посылкой, подумать, что ты где-то процветаешь? По твоим рассказам я понял, что второе было бы предпочтительнее для твоих родителей. — Я промолчала, чем выразила своё согласие. Каким образом я ещё могла бы как-то дать о себе знать? Джиён не даст мне с ними связаться, особенно если я попрошу. Пусть его и не мутит от просителей, как пугал Мино, но просьбы выполнять он не торопится. А тут это его личная инициатива. И есть шанс, что мама догадается, что со мной пока всё хорошо, что я пытаюсь выбраться и вернуться. — Я буду тебе очень благодарна, если ты позволишь мне послать подарок брату, — сдавшись, произнесла я. И через пять минут мы уже стояли на кассе детского отдела и отдела игрушек, где перед нами заворачивали в цветную фольгу или клали в подарочные коробки покупки. Я пыталась остановиться только на том самом радиоуправляемом вертолете, но Джиён умеет наседать и уговаривать, и в результате я выбрала подарки обоим младшим. После чего он принялся пытать меня, что любят мои брат и сестра, которые постарше. И я бы хотела сказать, что сумела промолчать и отбиться от его уговоров, но тот, кто считает, что может переговорить или обхитрить Джи-Драгона — не пытался переговорить или обхитрить Джи-Драгона. — Ладно, маме и папе для презентов рано, — расплатившись, посмотрел на меня Джиён. — Ты, конечно, королева Сингапура на эти дни, но я не готов к столь серьёзным отношениям, чтобы пытаться подлизаться к родителям, — его юмор, поначалу казавшийся мне хамским и беспардонным, теперь виделся просто циничным и наглым. Я отнеслась к нему мирно, не став возмущаться. Он позвонил Мино, на чей адрес попросил отправить всё, что мы взяли, и велел тому разобраться с анонимными посылками. Я вновь вспомнила, что вся информация по мне была найдена и оформлена именно Мино, значит, за подобные авантюры отвечает именно он. — Да, как обычно, без улик. Вышлешь все на адрес Даши в России. Что в коробках? Даша по частям, — я услышала в трубке невнятный вопросительный голос. Джиён приложил палец к губам, призывая меня не подавать признаков жизни. Хихикая беззвучно, он силился успокоиться и ответить на бурю, вызванную по ту сторону. — Да достала меня со своим божеским мировоззрением. Покромсал и решил вернуть на родину. Да, надеюсь, что не начнет вонять, пока доставят, — теперь в трубке воцарилась тишина. Джиён подождал некоторое время, но Мино явно был в шоке и не знал, что сказать дальше. — Это была шутка, — наконец, другим тоном, сообщил он, перестав корчить раздраженного кровожадного маньяка. — С ней всё нормально, мы тут шопингуем понемногу. Да правда, да. Да живая она. Всё, пока. — Мужчина убрал телефон и посмотрел на меня. — А он за тебя волнуется. — Это от неожиданности, все бы удивились на его месте, — мы пошли на выход из торгового центра. — А шутки у тебя злые. Вообще, разве со смертью шутят? — Ты думаешь, если я буду относиться к ней уважительнее, то она меня минует и я стану бессмертным? — Нет, но может отсрочиться. — Знаешь, доставка зависит не от отправителя, а от почтальона, — продолжая ранее начатую тему, а вернее объединяя её с новой, произнес Джиён. — Так что даже если Смерть пошлёт мне заказное письмо, это ещё ничего не будет значить. — А кто же почтальоны? — А почтальоны все мы по отношению друг к другу. И огромное количество видимых и невидимых обстоятельств. Найдя лавочку с видом на пролив, буквально в пяти метрах от кромки воды, мы уселись на её спинку, поставив ноги на сиденье, поскольку Дракон посчитал его недостаточно чистым для нас. Взяв по большому стакану смузи, мы смотрели на накатывающие и отхлынывающие волны. Не знаю, насколько закрытым был этот пляж, но людей здесь было мало. Шум прибоя ласкал мой слух. Я наслаждалась солнцем и соленым запахом воды, смешивающимся с легкой горчинкой и пряностью готовящихся блюд в ресторане чуть в стороне за нашими спинами. — Странно, что ты отказался заниматься благотворительностью, а каким-то неизвестным мальчишкам и девчонкам подарки купить согласился, — произнесла я, отпустив трубочку из губ. — Разве не противоречиво? — Это входило в условия королевской недели. Мне нет дела до твоих братьев и сестер, но раз мы играем в партнерство, то всё должно быть достоверным. — Я не люблю играть… я хочу быть самой собой, и лучше, если бы все люди собой и являлись. — А что, мы как-то сильно ломаем себя и ведем себя иначе, чем обычно, изображая пару? — Джиён не был непостоянным или неустойчивым в настроении человеком, но веселье его и приподнятость немного отошли в сторону, он стал более задумчивым и острым на язык. — Нет. — Тогда какие проблемы? Даша, нельзя быть одинаковой везде. Ты что, совершенно идентично ведешь себя с детьми, ровесниками и взрослыми? Ты одинаково обращаешься к друзьям и преподавателям? О каком таком «быть самим собой» идет речь, когда топорно, как полено, везде одинаково, ведут себя только идиоты, не понимающие, в каком окружении и обстановке находятся? — Я хотела сказать, что лицемерие — плохо, как и любой обман. — А кого мы обманываем? — Боже, да всех! Мы ходим весь день, и ты представляешь меня, как свою спутницу. Как половину. — А чем это не правда? — Джиён допил свой смузи и отставил стакан. — Я провожу с тобой день, мы с тобой разговариваем, гуляем, вместе катаемся, и целую неделю будем это делать. В чем же неправда, что всю эту неделю ты моя половина и пассия? — В Кико! Пусть она и улетела, но она вернется… и где-то же она сейчас есть! — В данном случае придётся поспорить, кто из вас больше неправда. Ты живешь в моём доме — Кико в нем ни разу не была. Мы говорим с тобой обо всем на свете — с ней мы едва ли затрагивали тему, более возвышенную, чем марка вина к ужину. Ты можешь посылать меня и оскорблять — я проглочу, а если это сделает она, то, скорее всего, покатится к черту. Ты знаешь, что я люблю есть — она не очень-то. Я знаю о твоей семье и о тебе, пожалуй, больше, чем о Кико, которая ничего не знает о моём детстве, о котором знаешь кое-что ты. Итак, в итоге, она превосходит тебя в отношениях со мной только тем, что спит со мной, а ты — нет. И что же я вынужден признать, Даша? Что ты, ратующая за душу и любовь, ставящая их во главу стола, делающая духовное единение краеугольным камнем, утверждаешь, что более настоящие те отношения, где секс есть, а не те, где есть всё, кроме него? — закрыв рот, я замолкла. — В чем обман? Чего ты замолчала? Ты считаешь, что я должен тебя трахнуть, чтобы иметь право называть своей девушкой? Тогда у тебя никогда не было жениха. — В первую очередь, я считаю, людей связывают чувства. Без них никакая связь не имеет основы, без них она — обман. — Мне кажется, у нас достаточно чувств друг другу: ты меня ненавидишь, я тебя в некоторой степени уважаю. — Я тебя не ненавижу, — увидев, как изогнулись удивленно брови Дракона, я поспешила добавить: — В тебе много черного, но и белого хватает, и уже за это хочется проникнуться к тебе симпатией. — Черное и белое? Это вся твоя палитра? — Не совсем улавливая направление, я пожала плечами. — Плохое и хорошее, да? А остальные цвета ничего не значат? Или они не имеют морального значения? Красный — это хорошо или плохо? Синий — это добро или зло? Что, если я не черно-белый, как моя майка, а серо-буро-малиновый в крапинку? Это затруднит твои оценочные суждения, поэтому ты предпочитаешь делить на два? Ты слаба в математике. Делить иногда можно на большее, а порой даже на дробные числа. — А разве бывают ещё какие-то стороны кроме добра и зла? — Дикая, безумная, наивная ограниченность. Истина — одна, нравственных установки — две. Ты серьёзно считаешь, что если бы так и было, то нас окружало бы существующее многообразие? Да будь всего по одной-две штуки, миллиарды людей были бы, как под копирку, безликие роботы с механическими повадками. Но вариаций тысячи, так откуда же они берутся? Расширь кругозор. Человек, прикрывающий собой от пули другого человека — герой и самоубийца одновременно, так что же в нем победило, добро или зло? Трус, не поступивший бы так, напрочь отрицает возможность суицида, что характеризует его положительно, в отличие от героя, в то время как пожертвовать собой способен лишь потенциальный суицидник. Доказательства? Ты. Проповедуешь самоотдачу, не потому лишь, что тебе дороги люди, а потому, что ты была способна расстаться и со своей жизнью. А ты попробуй расстаться ради других с тем, что тебе дорого. Ты могла бы ради спасения целого квартала бросить на бомбу не себя, а свою мать? Нет, не могла бы, Даша. Так что же, мы будем продолжать говорить о том, что все делятся на плохих и хороших? — У меня едва ли не выступили слезы на глазах. Он предложил такие дилеммы, которые были неразрешимы, хотя, он прав, я никогда бы не пожертвовала своей мамой ради кого бы то ни было. А та моя попытка застрелиться — он всегда будет её вспоминать? — Зачем ты всё время тычешь мне той моей выходкой? Я же говорила… — А ты не совершай того, за что потом не готова выслушивать упреки. А если всё-таки совершила, то терпи обсуждения этого столько, сколько понадобится, и не ной. — Я не ныла! — вздыбилась я. — Вот и умница, — он спрыгнул с лавочки и пошел к воде. Я слезла с неё и догнала его. — А у тебя никогда не бывает такого состояния, когда хочется поплакать? Уйти ото всех, спрятаться подальше. — Каждую ночь заворачиваюсь в одеяло и, грызя уголок подушки, заливаюсь горючими слезами, — он посмотрел мне в глаза и расплылся. — Ты себе это представляешь? — Представлю, чтобы испытать радость расплаты за твои деяния, — он нагнулся к гальке и, подняв камень, швырнул его далеко-далеко в пролив. Я проследила падение и далекий «бульк». — И всё же, ты чаще серьёзен, чем улыбчив. Признай, ты всё-таки несчастлив в этой своей роскошной жизни? — Веселый человек и счастливый человек — разные люди, — заметил он, взяв ещё один камушек. Я присоединилась, попытавшись кинуть дальше, чем он, но ничего не вышло. — Говорят, грусть появляется на лице того, кто понял жизнь. Но разве понять жизнь само по себе не счастье?Изображения Будды всегда с блаженной улыбкой, а христианских святых со скорбью. Какое разное понимание идеала, да? Мусульмане в этом смысле честнее, у них запрещено изображать что-либо. Их пример для подражания совершенно безлик, как и большинство его адептов, среди которых самое малое количество мировых гениев, деятелей культуры и изобретателей. Хотя на ранних стадиях были неплохие философы, алхимики и математики. — А ты что возводишь в идеал? — Это который недостижим? — Ах, ну да, я забыла, — хохотнула я, завертев в пальцах круглый, обточенный водой камень. — По всем здравым рассуждениям, в недостижимое лучше ставить то, чего достичь совсем не хочется. Пожалуй, изберу своим идеалом больного нищего, занимающегося альтруизмом. — Сегодня ты потратился на осуществление мечты одного мальчика в России, который сойдет с ума от радости, когда будет гонять с пультом и вертолетом по улице. — Так, осталось разориться и сломать ногу. Что-то слишком простой идеал я себе выбрал. — Тогда тебе в идеалы нужен кто-то вроде меня, чьи привычки и убеждения ты презираешь, особенно невинность. Кажется, её тебе уже точно не вернуть. — Ты меня совсем не слушаешь, — я остановилась, посмотрев на него. — Почему? — Потому что я сказал «то, чего достичь совсем не хочется», — его взгляд выжег румянец на моих щеках. — А я пока не определился, хочу ли я достигнуть чего-то по отношению к тебе, или нет. — Он выкинул последний взятый камень под ноги, не став его запускать куда подальше. — Пока что мне куда интереснее то, что ты сказала — возможность вернуть невинность. Я не о физической, а о душевной. В самом деле, можно ли избавиться от цинизма? Можно ли вернуть наивный взгляд на жизнь, если однажды понял, что к чему. И желательно без потери памяти и атрофии мозга. — А ты хотел бы? — Я смотрю на тебя и никак не пойму, с каким мировоззрением жить приятнее, с наивным или циничным? Если бы я убедился, что с наивным, наверное, захотел бы. Но пока нет, — он повернулся к горизонту. — Посмотрим на закат тут, или поедем домой? — Давай тут, — сняв шлепанцы, я подложила их под пятую точку и села, сунув ноги туда, где щекотал их край волны. — Только молча, ладно? Разговоры с тобой, как фитнес. Я устаю. — Давай помолчим, — согласился Джиён и, закурив, сел чуть в стороне, последовав моему примеру. Сел с подветренной от меня стороны, чтобы дым не летел ко мне. — Если с тобой ещё и помолчать есть о чем, то ты вообще прелесть, Даша. Не знаю, о чем мы молчали, и удовлетворил ли Джиёна смысл тишины, но мы даже домой вернулись, так и не возобновив беседы. Вечером стало прохладно и, войдя в особняк, прежде чем взяться за ужин, я поднялась к себе одеться потеплее. Я ещё не закончила смену наряда, поменяв лишь шорты на штаны, когда внизу позвонили в дверь. Я пошла спускаться, но хозяин дома опередил меня. В открытом проёме нарисовался Сынхён. Вот уж кого мне не хочется видеть! — Вечер добрый, — громко поздоровался он с другом, пожимая ему руку и, заметив меня, склонил голову. — Дама, и тебе доброго вечера. — Взаимно, — застыла я на лестнице, ожидая, будут ли какие-то распоряжения? — Ты угадал, когда заехать, — прикрыл за ним дверь Джиён. — Мы сами только что вернулись, мог бы нас не застать. — Ничего, я бы подождал, — зевнув, разулся Сынхен и медленно, как старик после оздоровительных процедур, добрел до дивана, на который тяжело опустился. — Не хочу сидеть дома. Давайте затусим? — Тут? — рядом с ним присел Дракон. — Не-е-е, — поморщил носом мужчина, тягуче отмахнувшись рукой. — В клубе каком-нибудь. В казино поиграем, — Джиён зыркнул на меня, и я замотала головой, хотя он ещё ничего не сказал. — Не обсуждается, Даша, — возразил он мне. — Поехали, или ты правда хочешь, чтобы я тебе изменил? — Сынхён посмотрел на него, потом на меня, потом опять на него. — Что за новости? — Да мы договорились, что эту неделю мы пара, — признался честно Джиён, не став разыгрывать этого своего товарища. — Представляешь, я не сплю со своей девушкой. Какой я терпеливый и воспитанный, да? — Изменяй, сколько хочешь, но в клуб никакой я не хочу! — подняла я восстание. Дракон, указав на меня пальцем, обратился к другу тающим от нежности голосом: — Нет, ты слышал, а? Ангел во плоти, даже на левак благословляет. — Слушай, я тоже хочу опробовать такие отношения, — восхищенно закивал Сынхен, оглядывая меня. — Даш, поехали, — без властности и приказывающей манеры промолвил Джиён. — Я Мино приглашу, — он повернулся ко второму мужчине. — Да, тут ещё один подводный камень: она как бы не меня любит, поэтому и закрывает глаза на моё плохое поведение. Но я, конечно, на её измены глаза закрывать не собираюсь. — Восторг, а можно к вам третьим? — с увлеченным видом полюбопытствовал Сынхен. Поняв, что начинается очередная их околесица и ерунда, я развернулась и пошла наверх. Нужно будет что-то — позовут, а остаться и ждать, когда меня уговорят ехать в клуб — нет уж!

Я дошла до шкафа и решила продолжить, на чем закончила: одеться чуть теплее. Скинув футболку и бюстгальтер, в котором не люблю ходить дома, я открыла дверцы, чтобы выбрать кофту.

— Даша, — я дернулась, прикрыв руками грудь. На пороге стоял Джиён. Я предпочла остаться к нему спиной, повернув лицо через плечо. — А постучаться? — Какой стучаться? Мы встречаемся. Не чужие друг другу люди, всё-таки. — В отличие от обычных своих шуток, эту он сказал без улыбки. Но я знала, что это ирония. — Дай я оденусь, пожалуйста. — В вечернее платье. Поехали в клубак. — Какой ещё клубак? — повторила я за ним, сдерживаясь, чтобы не развернуться. Хотя моя грудь не настолько велика, чтобы выпасть из ладоней, но всё же. — Ты же знаешь, я не люблю это! И Мино звать не надо, между мной и ним ничего не может быть, и я буду только скованнее и хуже себя чувствовать. — Хватит артачиться. Ты же знаешь, что я могу заставить поехать. Но есть оружие куда более страшное, — я заметила, что он приближается, и сжалась. Мне стало жутко от его леденеющего тона. Джиён подошел впритык к моей спине. — Я сейчас включу в себе милашество, и ты сдашься сама, — сказал он. Я вжалась в шкаф, не веря ушам. — Какое ещё милашество? — Занеся руку вверх, он щелкнул заколкой на моих волосах, и они рассыпались вниз, светлые, до талии, скользнув по голой коже. Пальцы Джиёна коснулись их осторожно, так, что сквозь пряди я чувствовала лопатками тепло кончиков этих пальцев. Дракон придвинулся ещё, убрав волосы в сторону, перебросив их вперед. Руки опустились невесомо на мои бока чуть ниже талии. — Моя бесценная девочка, ты же знаешь, что без тебя там будет скучно и одиноко. — Его уста не касались меня, но были слишком близко, шепча сзади. — Если тебе не трудно сделать мне хоть капельку приятно, пожалуйста, составь мне компанию. — Да, ты умеешь быть милым и обходительным, — признала я. — Ты каждой так говоришь? — Когда есть настроение. Это не тяжело — бывать галантным. — Зачем я тебе в клубе? — Незачем, ты права, — отпустил меня он и сделал шаг назад. — Я везде могу обойтись без всех. Потому что нет никого, кто хотел бы со мной быть везде, потому что нет никого, с кем я захотел бы быть всегда. Оставайся дома. — Развернувшись, он пошёл на выход. — Джиён! — Я не знаю, что именно меня проняло и заставило передумать. Что-то внутри меня даже сопротивлялось и не верило ему, говоря мне, что последние фразы — разыгранная сценка обещанного «милашества». И хотя это было не так уж и мило, но по воздействию на мою жалостливость явилось равнозначным. — Я поеду.

Драконьи откровения

И снова это красное платье. Зная теперь, что представляют собой ночные клубы, в которые ездят Сынхён и Джиён, я поняла, что то второе, длинное платье, в атмосферу не впишется. Но когда я оказалась в этой алой оболочке, обнажающей мои ноги, и взглянула на себя в зеркало, то ощутила себя бледной молью. У меня не было косметики, и не было рядом Наташи, которая накрасила бы меня. Я, никогда не накладывавшая на себя столько макияжа до того дня, и не любящая его, всё же обладала кое-каким представлением о гармоничности внешнего вида и сочетаниях, чтобы понять, что лицо без помады, туши и теней на веках, или хотя бы контурного карандаша, к ярко-красному наряду не подходит совершенно. Не обуваясь, я пошла к Дракону поделиться своей проблемой. Шорохи присутствия Сынхёна слышались на первом этаже, а из комнаты Джиёна, из-за почти распахнутой двери, падал свет. Я всё же постучала о дверную коробку, не врываясь без приглашения. — Даша, ну мы же не чужие люди, — с насмешкой повторилось изнутри. Разумеется, не видя, он всё равно догадался, что это я пожаловала. Друг стучаться бы не стал, а больше никому тут взяться неоткуда. Я вошла, и Джиён показался из-за поворота, выправляя воротник черной рубашки. При движениях рук на запястьях бряцали серебряные браслеты. Внизу на нем были голубые джинсы. Нагнув голову вперед, чтобы расправить загнувшийся ворот и сзади, он посмотрел на меня исподлобья, так что под глазами пролегли тени, выдавшие на миг его возраст, усталость и что-то неуловимое, что-то безвременное и бездонное, но пустота это или перенасыщение содержимым — разобрать было невозможно. Я потянула подол вниз, потому что он всё время задирался, как казалось мне — до неприличия. — Меня в прошлый раз красила Наташа… я не знаю, насколько ужасно буду смотреться в клубе сегодня, но у меня нет косметики… Это некрасиво, да? — Джиён застыл на мгновение, окинув меня пронзительным взором. Улыбнулся. — Ты всё-таки нормальная. — Я взметнула брови выше, удивившись. К чему он это? — Ну, правда, почему же было не подумать о том, что у тебя нет косметики, пока мы находились в магазине? Зачем? Когда ходишь по бутикам, и тебе предлагают купить что угодно, разве же подумаешь, что у тебя что-то отсутствует? Нет. А вот когда надо собираться — тут же нате пожалуйста, — Джиён развеселился ещё сильнее. — Мы же девочки, мы не хотим думать наперед? — Я никуда не собиралась, когда мы были там, — пробубнила я. — Если бы ты ехала в клуб с настоящим бойфрендом — по всем пунктам — через час-два на тебе всё равно не осталось бы помады, и весь грим поплыл бы от духоты и… смазался бы, в общем. Но если тебе принципиально, давай заедем в любой салон по пути, и тебе сделают профессионально-вечерний мэйк-ап. — Нет, мне не принципиально, я на твоё мнение полагалась. Если я играю роль твоей девушки, то тебе решать, как мне выглядеть, — потупилась я, опустив взор в пол. — Если мне решать, — Джиён подошёл, положив руку на выключатель. — То меня всё устраивает. Поехали, — щелкнул он свет, и я вышла, чтобы натянуть те жутко неудобные туфли на шпильках и отправиться в место, которое меня не прельщало, но которое необходимо было посетить. Зачем и для чего? Боюсь, ответ на этот вопрос я смогу дать нескоро, когда-нибудь, когда осознаю, что же дала мне поездка и какой в ней был смысл. Заняв vip-кабинку, я, Джиён и Сынхён не оказались в изоляции. К ним то и дело подходили знакомые, друзья, они присаживались и болтали, вставали, уходили, приходили новые, мужчины и девушки, старше и моложе, с наполненными бокалами или сигаретами в руках, азиаты и европейцы, люди тех национальностей, которые я затруднюсь определить расово, что-то вроде индусов или филиппинцев, не знаю. Я вжалась в угол, по одну сторону оградившись ото всех Драконом, а по другую сумочкой, так что ко мне никто не подсел. Да я была им и не нужна, и неизвестна, хотя двоим или троим Джиён успел представить меня, как «свою спутницу». После этого заявления я ловила на себе любопытные и нескромные взгляды. Спиртное, как обычно, лилось щедро, но меня они больше не уговорят присоединиться. Тем более, у меня пост. Пост — это святое, как и вся обрядовая часть религии. Она дисциплинирует, и падение духа начинается в тот момент, когда мы перестаём соблюдать правила. В кабинке со временем стало так накурено, что я, предупредив Джиёна, вышла пройтись, в поисках не задымленных мест. Клуб был не тем, что предыдущий, здесь я ещё не очень ориентировалась. Танцпол не был отделен глухой стеной, и когда я выныривала из нашего укрытия, то шла на уровне с ним, отделенная невысокой оградой площадки, полукругом обводившей зал, где тряслась под музыку людская масса, и заканчивавшаяся таким же полукруглым, но выгнутым в другую сторону, баром. Куда было идти? Я сходила до уборных, докуда ритмы и грохот доносились, ничуть не приглушаясь. Со свежим от мощных кондиционеров воздухом, туалеты однако не были тем уголком, где отдохнула бы моя голова. Её всё равно хотелось сунуть в какой-нибудь вакуум без долбёжки чуждой мне музыки. Все эти бьющие и скрипящие звуки никак не вдохновляли на танцы, и я не понимала, как на это решается такое количество пришедших. Хотя, если приглядеться к их хмельному состоянию, то становилось ясно, что же именно заводит и делает вечер радостным. Горло першило от дыма, которого я наглоталась, захотелось холодной воды, и я двинулась к бару. Бармены не были корейцами, я и поначалу растерялась, получится ли им объяснить, что мне надо? Но вспомнив на английском слова «холодный» и «вода», я увереннее продефилировала до стойки и, забравшись на высокий стул, прокричала их, как можно разборчивее. Улыбаясь, мужчина кивнул мне, что понял и, когда поставил передо мной стакан, где кристально-прозрачным столбом пребывала вода, в которой плавало равноценное ей количество льда, сказал «два доллара», уточнив на пальцах, и всё так же сияя. Посмотрев на стакан с водой, я вдруг осознала, что денег при себе не имею. Стало жутко неудобно. Господи, как я не додумалась попросить у Джиёна хоть немного? «Попросить»! В какое же низкое положение он меня загонял, что я должна вечно просить, упрашивать, умолять… Впрочем, я ощущала себя почему-то берущей взаймы должницей. Словно расплачиваться мне каким-либо образом придётся. Потому и не хотелось, наверное, наращивать кредит. Я уже начала поднимать руку, чтобы отказаться от воды и извиниться, когда рядом со мной сел Джиён и, кивнув бармену на меня, сказал «это со мной». Вопрос снялся сам собой. Никакой оплаты не требуется, всё записывают на счет Дракона, а уж как он расплачивается — я понятия не имею. И расплачивается ли? — Я глазам своим было не поверил, что ты пошла к бару, — ухмыльнулся Джиён, себе попросив порцию джина с тоником. — Но ты, как всегда, верна себе. Пить так и не будешь? — Я же говорила — не могу сейчас. — Нам пришлось слегка наклониться по направлению друг к другу, чтобы не орать. — Жарко? — Да, и накурено. Мне нехорошо от дыма, — призналась я, залакав, как забегавшаяся собака, воду. Джиён взял поданный ему стакан и развернулся лицом к танцполу, замолчав. Я повторила его жест и тоже посмотрела на толпу. Композиция, такое ощущение, никогда не заканчивалась, и была всего одна, но если прислушаться тщательнее, то кое-какие перепады заметить можно было. И всё же это было так неинтересно и примитивно после тех, хотя бы, школьных вечеринок, которые я помнила из ранней юности. Песня от песни отличалась не только музыкой и текстом, но между ними ещё и паузы были, а ещё были медленные композиции, под которые можно было пригласить кого-нибудь. Меня всего однажды приглашал одноклассник, в восьмом классе (а нет, ещё же был выпускной!), а я сама этого никогда не делала, но мои ровесницы пользовались большей популярностью, и сами были куда активнее меня. — Джиён, скажи, для чего ты приезжаешь в клубы? — спросила я у него, и он задумался, не глядя на меня, продолжая с прищуром изучать тряску океана живых тел. Мне на секунду показалось, что он представляет, как они все закидываются в мясорубку и превращаются в фарш, такой у него был взгляд. Не злой, нет, скорее шеф-поварский, сочиняющий, как лучше использовать и приготовить. — Когда как… иногда совмещаю с делами, иногда просто отдыхаю. — Разве тут можно отдохнуть? Голова раскалывается, в глазах рябит. Да после такого отдыха нужно отлеживаться, — смущенно посмеялась я, отставив опустевший стакан. Джиён соизволил повернуть ко мне лицо. — В тишине и покое не всегда получается найти то, что находишь в шуме и толчее. Например, отключиться и не думать ни о чем. К сожалению, я не знаток дзен-буддизма и йоги, и в медитацию погружаться не умею, а от мыслей порой отвлечься хочется. И вся эта мишура переключает лучше, чем уединение на сонном побережье. — Тебе тут не скучно? — Лично мне — да. Я не выдержала бы регулярно посещать такие заведения, и будь моя воля, уехала бы отсюда через полчаса после прибытия. — А почему здесь должно быть скучнее, чем в одиночестве дома? — Он заказал вторую порцию и кивнул мне подбородком на тусовку. — Ты утверждаешь, что любишь ближних своих, однако стремишься держаться подальше от людских скопищ; выпившие и глупые, собравшиеся для того, чтобы найти кого-нибудь, с кем спариться, они тебе неприятны, и ты неуютно чувствуешь себя среди них. Ты хочешь видеть только тех людей, которые правильные, чтобы любить их? Или ты вообще любишь выдуманных, каких-то таких, которых не существует, о которых повествует Ветхий Завет, безгрешных. Кстати о нем, ты хорошо знаешь, что он называет праведностью? Праведный Авраам, который отказался от своей жены Сары, назвав сестрой и отдав фараону, чтобы не отхватить от египтян и получить обеспечение при дворе, а позже согласившийся принести в жертву родного сына. Праведный Моисей, который собрал армию и истребил племя своей жены, которое его приютило и кормило после исхода из Египта лишь за то, что они поклонялись другому Богу. Хорошая плата за гостеприимство, а? Но нет, все помнят только о том, что он получил заповеди! А праведный человек Ной, которого Бог предупредил о потопе, чтобы спасти его праведную семью? Он попытался спасти других людей? Он попытался вразумить их, предупредить? Да он кайфанул, почувствовав свою избранность, стоило представить, что останется чуть ли ни единственным человеком на земле. Но это всё отступление, вернёмся к твоей любви к людям. Так кого же ты любишь? Прихожан церкви, студентов в вузах, деревенских благочестивых тружеников и городских интеллигентов. Но вот же их оборотная сторона, вот те же люди, только в том своём проявлении, которое их раскрывает лучше. Это ведь тот момент, ради которого они учатся и работают, создают вид добропорядочных граждан. На самом деле они зарабатывают и добиваются чего-то, чтобы потом позволять себе всё это и тому подобное: танцы до упада, выпивку, плохо вспоминающиеся от перепития ночи, заграничные приключения (а путешествует большинство в такие места только по той причине, что в незнакомых местах можно ослабить поводок и оторваться так, как хочется, не будучи скомпрометированными перед знакомыми), доступность новых партнеров, свежие ощущения, наркотики ли это или нудистский пляж — не важно. Ты полюби их такими, добровольно окунающимися во все тяжкие.

— Но ты ведь их не любишь никакими… — произнесла я, силясь понять, а ему-то в чем удовольствие присутствовать тут?

— Не люблю, — согласился он. — Но мне нравится наблюдать за ними. Возможно, ты слышала выражение о том, что если хочешь изменить мир — начать надо с себя? — я кивнула. — Так вот, мне кажется, ещё можно сказать, что если хочешь понять себя — пойми этот мир для начала, — Джиён провел большим пальцем по губе, вытерев с неё соскользнувшую каплю джина с тоником. — И ночные клубы — одни из лучших исследовательских лабораторий.

— Ты хочешь сказать, что не понимаешь себя?

— Иногда я способен в этом усомниться. Сомнение — одно из лучших качеств, позволяющих оставаться здравомыслящим. Когда нас настигает стопроцентная уверенность в чем-либо — мы становимся слепы, тупы и глухи.

— Или спокойны. Каждый хочет дойти до чего-то такого, в чем обретет уверенность, почему нет? — мы с Джиёном переглянулись. Он ждал, что ещё я скажу по этому поводу. — Не потому ли все так ищут любви? Любящий человек надежен, как каменная стена. — Каменные стены имеют свойство ветшать и обрушиваться, как и любовь. Так что в любящем человеке надежно всё, кроме самой любви, которая непредсказуемо и внезапно может оборваться в любой момент. — И снова мне нечего было возразить. Я замечала, что когда исчерпываю аргументы, это печалит в большей степени Джиёна, чем меня. Я всего лишь расстраивалась, а он огорчался, пусть и незаметно. Возможно, ещё неделю назад я этого бы не разглядела, но после ежедневного общения с ним начинаешь видеть чуть больше. Не потому ли он никого к себе не подпускал, что всё-таки не был непроницаемым и непобедимым? — И что же, — отвлеклась я от зашедшей в тупик беседы. — Эти просиживания в клубах уже помогли тебе как-то в самопознании? Или пока эксперимент безрезультатен? — Нет, знаешь, когда забывается, для чего вся эта власть и зачем она мне нужна, зачем я добился миллиардов и статуса, то посещение всей этой челяди напоминает, как хорошо, что у меня это всё есть, и я тот, кто есть, а не среди них, где-нибудь вон там, один из намасленных гламурных придурков, который фотографируется с подругами-губы-из-силикона на свой последней модели айфон, чтобы выложить в инстаграм и считать, что он король жизни. А я сижу тут скромненько и думаю, настолько ли меня раздражают подобные ему педиковатые мажоры, чтобы велеть продать в сексуальное рабство какому-нибудь олигарху-пидорасу, или достаточно будет пристрелить его, чтоб не мозолил мне глаза своим насоляренным рылом. — То есть… ты вот так вот… просто из-за того, что тебе что-то не нравится, можешь приказать убить человека, который ни в чем не провинился? А вдруг он добрый и хороший?! — ужаснулась я. Но всё равно посмотрела на того парня, о котором он говорил. Бесперебойно наблюдать за кем-то в толпе было трудно, головы выныривали и прятались обратно, но я разглядела типа, который, если честно, внешне и мне не импонировал, как и его спутницы. Такие же шоколадные от искусственного загара, губы, действительно, были накаченными и слишком вульгарными, платья почти ничего не прикрывали, ну а манеры… трудно судить с расстояния, но, конечно, почему-то вот такой внешний облик подсознательно не воспринимается соотносимым с умом, добротой и благородством. Я повернулась и столкнулась с насмешливым взглядом Дракона, прочитавшим на моём лице неприязнь к тому трио. — Добрые и хорошие, да? — Как бы они не выглядели — это не повод убивать! — Значит, сексуальное рабство, — подытожил Джиён и закурил. — Нет! — возмутилась я. — Защитница сирых и убогих, прекращай жалеть хотя бы убогих по собственному желанию. — Он слез со стула. — Пошли обратно, а то нас потеряют. — Я не смогла возражать дальше, потому что ничего не слушая, Джиён пошел к кабинке, и мои протесты остались при мне. В кабинке музыка звучала тише, и хотя бы это подействовало на меня благотворно, но смог стоял тот ещё, так что можно было повесить не только топор, но и растянуть бельевые веревки, чтобы развесить всё, что захочется, плотность дыма выдержит. Рядом с так и не добравшимся до казино Сынхёном сидел какой-то мужчина, а по бокам от них две девицы, чьи наряды, блестящие от пайеток, как в каком-то кордебалете, были ужасающе сексуальными. Девушки были красивы, но их развратный смех и бесстыдные руки, поглаживающие колени мужчин, выдавали если не профессиональных путан, то давно вставших на тропу аматеров интимных утех. Опустив взор в поиске оставленного перед уходом сока, я нашла его, но, вспомнив «розыгрыш» Сынхёна, не взялась его допивать. Мне и присаживаться не хотелось в такой компании, но Джиён подтолкнул меня в мой уголок, и я всё-таки села. Продолжая смотреть на сок, я заметила что-то неладное краем глаз, и повела ими следом за творящимся на столе, рядом. Расчистив перед собой пространство и отодвинув всю стеклянную посуду, Сынхён высыпал какой-то белый порошок и, достав кредитку, стал выводить из порошка тонкие дорожки. Мне быстро всё стало ясно. Округлив ошарашенные глазищи, я посмотрела на Джиёна, взявшего маленький пакетик с таким же порошком у третьего мужчины. — Джиён! — ахнула я, видя, как он распаковывает целлофан, стремясь к содержимому. Он отвлекся, кивнув мне «что?». — Ты… ты что, будешь принимать наркотики?! — А я разве не говорил, что употребляю их? По-моему, говорил. — Я захлопала ртом, не в состоянии высказать всё, что думаю. Дракон тем временем насыпал маленькую белую горку, и тоже полез в карман за пластиковой карточкой. — Это кокаин высшего сорта, Даша, он не вызывает привыкания. Ты можешь считать меня наркоманом — твоё дело. Я балуюсь этим от силы раз в месяц, или даже реже. Я не дурею с этого, так что опасным не стану. — Тогда зачем тебе это вообще?! — Он поднимает настроение, дарит чувство эйфории. — Ты же говорил, что тебе не скучно, так зачем поднимать настроение? — Ну… оно поднимается от удовольствия. Это как от секса. Им же занимаются не потому, что скучно, а потому, что хочется. И разве считают наркоманом человека, который занимается сексом регулярно? — Даже если я сейчас не могу объяснить, почему это плохо, я не перестану считать это отвратительным, — сказала я, посмотрев, как Сынхён вдыхает кокаин через маленькую трубочку. Это было гадко, неприятно, аморально, нездорово, падше. Как на каком-то кругу ада, где резвятся черти. Гортанный смех девушек показался мне каркающим, мужчины душевнобольными, стены давящими. — Я хочу уйти, — заявила я, и Джиён замер, прежде чем вдохнуть первую порцию. — Куда? — Куда угодно. Мне не нравится, ничего не нравится. — Прищурившись, он хмыкнул, с неким сожалением проведя языком под верхней губой. — А ведь ты намеревалась быть со мной везде, попытаться понять меня, посмотреть мой мир, с моей стороны, моими глазами. Но продолжаешь отвергать всё, хотя тебя никто не заставляет участвовать. Я не хочу сейчас домой, и намерен остаться, — отвернувшись, он ловко скользнул по кокаину трубочкой, вдыхая одной ноздрёй. Белая пыль исчезла со столешницы, перекочевав вовнутрь Дракона. Если бы мне было куда идти, или у меня были бы деньги — я бы всё равно ушла, но я была в безвыходном положении. Зря я отказалась от предложения пригласить сюда же Мино. С ним я могла бы испариться из клуба. Девушки и Сынхён с мужчиной переговаривались на английском, так что я не могла понять, о чем речь, но судя по появившимся жестам, Сынхён предложил попробовать наркотики своей соседке, а она, не то кокетничая, не то и в правду никогда раньше не пробовав этого, отказывалась, кривляясь достаточно соблазнительно и достоверно для мужчин. Однако друг Джиёна не хотел от неё отставать и, выдув уже три дорожки, упорно уговаривал, заверяя, видимо, что это не трудно и здорово. Какого рода блаженство дарит кокаин? Меня не тянуло попробовать, я хотела понять Джиёна, пока совершенно не изменившегося, но приникнувшего ко второй белой линии. Соседка Сынхёна, как я заметила, с большим удовольствием бы принялась за другой источник наслаждений, названный Драконом — секс, но когда она слишком сильно приникала к Сынхёну, он как-то подергивался и, словно невзначай, отстранялся. Её руки с себя он убирал вежливо и почти незаметно, а когда её губы пытались прошептать ему что-то прямо в ухо, он разворачивался к ней лицом и говорил глаза в глаза. При этом всём вид его был столь участливым и готовым к грехопадению, что ни одна женщина бы не заподозрила, что с ней не хотят иметь дела. Хочет он или не хочет всё-таки, до конца не могла понять и я. Новый взрыв смеха вывел меня из раздумий. Джиён обратился к другу на корейском: — Что она такого сказала? — Спросила, нет ли менее глупого способа попробовать эту штуку? Я сказал, что кокаин проникает через слизистую, и у нас возникла дилемма — через какую же другую слизистую ему можно позволить проникнуть внутрь? — А что, так много вариантов? — засмеялся Джиён. Я не совсем поняла их иронии. Сынхён вернулся к собеседнице, которой сообщил что-то своим басистым приглушенным голосом. Её глаза загорелись ярче, так что она вся будто бы запылала каким-то потаённым ядром. Они переговорили о чем-то с энтузиазмом, после чего мужчина подал ей руку и, не вставая сам, вывел перед собой, поставив между своими коленями и столиком. Девушка сказала о чем-то подруге, та тоже развеселилась и хлопнула в ладони. Я продолжала ничего не понимать, а Джиён продолжал не очень интересоваться происходящим. Снизу вверх посмотрев на стоявшую перед ним особу, Сынхён медленно поднял руки и, взявшись за подол короткого платья, повел его вверх со скоростью выбирающейся из старой кожи змеи. У меня ком образовался в горле. Мне нечего было сказать на то, что передо мной пытаются раздеть девушку, которая оказалась под платьем в ничего не прикрывающих толком голубеньких стрингах, открывших взорам всех присутствующих подтянутые упругие ягодицы, но при этом смеющуюся и, без стыда и смущения, жадно смотрящую в ответ на Сынхёна. Застыв на один короткий взгляд, мужчина опустил глаза и, так же плавно, потянул трусики вниз. Я вжалась в спинку, забыв о том, кто я, где я, желая закрыть веки и появиться далеко-далеко отсюда, но я осознавала, что даже закрыв их, буду продолжать находиться рядом с этим распутством, блудом и пороком. Трусики упали вниз и Сынхён, облизнув два пальца едва высунутым кончиком языка, словно не хотел, чтобы его кто-то видел, провел смоченными пальцами по кокаину, после чего я пыталась заставить себя отвернуться, но всё равно уже понимала, что произойдёт. Рука скользнула между ног девушки, и пальцы оказались в самом вверху, просунутые между половыми губами, коснувшиеся той самой слизистой, которая послужит проводницей наркотика в кровь. Обнаженная бесстыдница простонала, когда пальцы Сынхёна вошли до конца. Подскочив, я наконец-то взяла себя в руки, чтобы покинуть эту извращенную конуру. Меня поймали за руку. Я обернулась на сделавшего это Джиёна. — Куда ты? — Я же королева Сингапура до конца недели, или ты забыл?! — крикнула я. — Куда хочу — туда и пойду! — вырвав свою руку из его, я выбежала прочь, не останавливаясь, пока не пересекла границу клуба и не оказалась на улице. Шумная от нескончаемого потока уходящих и приходящих в ночное заведение, она ни чем не привела мои мысли в порядок, пестрящая огнями, жужжащая такси, гудящая голосами и хохотом. Куда идти? Некуда. Мне совершенно некуда и не к кому идти, у меня нет ни копейки, вернее, ни цента в кармане, да и кармана нет. Сумочку я забыла рядом с Джиёном, да там и не было ничего, кроме расчески и гигиенических средств. Плевать! Я просто пойду прямо, подальше отсюда. Сингапур — одно из самых безопасных мест мира, здесь нет преступности, и никогда ничего не происходит, противоречащее закону. Так повествуют официальные сообщения статистики и проспекты туристических фирм. Но было здесь и то, о чем никто не знал — логово Дракона, вершащего судьбы жителей города-государства по своему усмотрению. Так что самое страшное, что могло случиться — вы могли бы попасть в его лапы. А я и так была в них, так что же мне терять? Разувшись, я взяла в руку по туфле, и пошла по тротуару, уводящему подальше от дороги. Хочу отсутствия звуков, открытого неба и никаких людей. Никаких людей. Боже мой, неужели Джиён прав, и я не люблю их вовсе? Что они делали мне плохого сейчас? Ничего. Но я не смогла смотреть на них, не выдержала. Почему? Потому что меня тошнит от этого разврата? Да, это так, но им-то хорошо, и они не только мне, но и никому вреда не причиняют, разве что сами себе наркотиками, но Джиён сказал, что качественный кокаин не вызывает привыкания… Выходит, люди расслабились, по своей воле и взаимности получали удовольствие, а мне это стало противным? Мне не нравится смотреть на беззаботных и радующихся людей? Я предпочитаю скорбящих паломников и плачущих молящихся? Джиён снова прав, что в христианской эстетике идеалом считается трагизм и муки, поэтому я не воспринимаю, как добро, ничего, что веселило бы и радовало? Но если так задуматься, то в этом есть большая доля истины. В каком месте в христианстве смех и радость? Большинство праздников предвещают или заканчивают посты, означающие отказ от телесных наслаждений, или это какие-то даты, в которые нужно вспоминать усопших, ставить им свечи, посещать кладбища… Культ смерти. А Масленица? Масленица — пережиток язычества, отец всегда осуждал это сжигание чучела и пьяные хороводы вокруг него. Неужели всё, что можно припомнить радостного, противоречит моей религии? Нет, не может быть, не может! А что Джиён сказал о праведниках? Ведь это чистая правда. Библия называет лучшими и чистейшими тех патриархов, которые совершили больше преступлений, чем обычный, рядовой грешник, евший колбасу в Страстную пятницу. Нет, должно быть другое объяснение моего отторжения по отношению к этим взрослым забавам. В них не было истинного счастья. Не было и всё, хоть что вы со мной делайте. Я не чувствую его. Они пьют, чтобы забыться, трахаются, чтобы отвлечься от отсутствия любви, принимают наркотики, потому что их уже ничто не привлекает естественным образом, а эта химия хоть как-то раззадоривает уставшие и поизносившиеся души. Или я снова видела то, что хочу видеть, а не то, что есть на самом деле? Джиён сказал, что я навязываю, а не пытаюсь понять. А если эти люди счастливы по-своему, а я их осуждаю просто потому, что считаю иначе? Могу ли я заблуждаться? Могу. Не найдя ни единой лавочки, я села возле какого-то высокого бордюра в безлюдном переулке, спрятавшись за кустом от света фонарей, и заплакала. Какими словами я стала думать! «Трахаются»! Мало этого, через раз я себя ловлю на том, что мыслю на корейском языке. До чего ещё я дойду в этом Сингапуре? А что, если я уже проиграла, если моя душа уже черная и грязная, насмотревшаяся всего этого? Разве могу я считаться наивной и невинной? Плач усиливался от того, что я запутывалась всё дальше, всё глубже, всё безвозвратнее. Тэян и Мино предупреждали — не связывайся с Драконом, не играй! Я думала, что всё будет как-то понятно, что ему не удастся вселить в меня никаких темных мыслей и он, как будто бы, никогда ни на чем не настаивал, никогда радикально не отрицал моих заявлений, всегда обо всем рассуждал спокойно, и что же в итоге? Я словно крошусь на части, я распадаюсь, не в силах собрать себя заново правильно, чтобы получилась я, та, которая и была, со своим мнением и принципами, где они? Что собой представляют? Я хочу обратно, к маме и папе, которым я верю, которые знают ту истину, что нужна мне, у которых вообще есть истина, а у Джиёна её нет. И я не хочу ставить свою душу в игре с ним — это страшно, я не хочу её терять, потому что почувствовала лишь, как она немного ускользает, и мне уже сделалось жутко и дико, но на этот раз утопиться или повеситься в голову не приходит. Теперь и в этом не видится смысла. А в чем он тогда есть вообще? — Домой поедем? — я подняла зареванные очи на Джиёна, стоявшего рядом, сунув руки в узкие карманы джинсов, так что плечи выдались вперед. — Мой дом — в России! — громко, но не совсем четко из-за гундосости, вызванной слезами, заявила я. — Хорошо, а в наш особняк ты поедешь? — Он твой, а не наш! Тут ничего моего нет, всё, что есть у меня моего — это душа и девственность, прошу тебя, оставь их мне и уйди! Оставь меня, отпусти, я хочу сохранить их, понимаешь? У меня ничего больше нет! — Тебя так шокировало поведение Сынхёна? Или употребление наркотиков? — Он сел на корточки напротив. — Я не могу находиться среди этого всего… мне нехорошо! Да, ты умнее меня, знаешь больше слов и аргументов, да, я дурочка, которая не в силах объяснить, почему что-то кажется ей неправильным, но от этого в моём сердце не родится понимание всех этих пакостей, от того, что ты приведешь мне подтверждения, пусть даже научные, того, что это всё прекрасно и нравственно, вот тут, — я постучала по груди слева. — Я знаю, что это плохо, и не смирюсь с тем, что меня заставляют воспринимать это, как норму! — Даша… — он протянул ко мне руку — я увильнула, отстранившись в зелень куста и плюхнувшись на попу. Он остановил движение, убрал руку. — Что ещё? Как ты нашёл меня? — Тут повсюду камеры, — задрав голову, он потыкал пальцем на столбы и углы домов. — Не составляло труда. — Достав зажигалку, он повертел её и спрятал обратно. Мы встретились взглядами, его невозмутимым и безмятежным, холодным, но опасным, как свинец, заряженный порохом, и моим голубым и растерянным, мокрым и выжатым. Мне захотелось отмотать время обратно, чтобы успеть успокоиться или и не расстраиваться. Я не хотела, чтобы этот человек видел мою слабость. — Ты такое хрупкое создание… иногда хочется тебя сохранить в таком виде, как редкий древний экспонат, чтобы не разрушилась, а иногда просыпается дьявольское желание изменить, переделать, обновить по-своему. Как короли-завоеватели прежних времен, захватывали дворцы поверженных соперников, и переделывали внутри всё под себя. Внутри и под себя… что-то говорит мне сейчас, что я хочу секса, но я не могу разобрать, чей это голос — мой или кокаина? Или алкоголя? Поэтому я ничего не буду предпринимать. — Я не хочу говорить с тобой. Ты меня пугаешь. — Джиён улыбнулся. — Неужели? Снова? — Я думала… думала, когда ты предложил мне неделю партнерства, что не только я буду пытаться тебя понять, но и ты постараешься исправиться… но ты не просто играешь по своим правилам. Ты заставляешь играть меня, а сам не участвуешь. Ты даже не попытался. Опять эти клубы, курение, выпивка, наркотики… почему? Зачем? На тебя так влияет Сынхён? Не думаю, ты и без него бы совершал это всё. — Сынхён… — задумчиво выдохнул Джиён. Приподнявшись, он переместился ко мне под бок, развернувшись лицом туда же, куда смотрела я — в полуглухой торец какого-то здания. — Он был женат — можешь себе представить? — я удивленно распахнула глаза. Дракон покивал, не смотря на меня. — Да-да, это чистая правда. — И что же случилось? Она ушла от него, не выдержав этого беспутства и психоза? — Он похоронил её три года назад, — Джиён сказал это так ровно, что от этого повеяло ещё большим холодом. Я задрожала, силясь не заплакать опять, хотя отчего теперь — не понимала. — Они были женаты не больше четырех лет. Вторая половина брака омрачилась тем, что у неё нашли рак. Так уж вышло, что никто не застрахован. Хочешь узнать, была ли она такой, как мы? Ни черта подобного. Она чуть-чуть не дотягивала до тебя по своей святости. Вся такая набожная и правильная, непьющая и вообще… Сынхён потратил почти все свои деньги, чтобы найти лекарство, хоть что-нибудь, что спасло бы её от неминуемой смерти. Однажды ему посоветовали одного старца в Тибете, говорили, что он вылечивает и куда более сложные случаи. Сынхён видел этих людей, которые исцелились, когда надежды уже не было. Он повез супругу к нему. Народная медицина оказалась простой и незатейливой: спиртовые настойки, и употребление наркотических средств. Представляешь? Я сам удивился, когда узнал, что некоторая дурь предотвращает развитие раковых клеток. Что нас не убивает — делает сильнее… да уж. Ты догадываешься, чем всё кончилось? Жена Сынхёна послала на все четыре стороны эти «нечестивые» методы, потому что она «не наркоманка» и «не алкоголичка». «Лучше умереть достойно» — сказала она и через пару месяцев мы стояли и смотрели на опускаемый в землю гроб. «Если весь смысл в том, чтобы достойно умереть, — сказал Сынхён в тот день. — То нужно хотя бы недостойно пожить», — Джиён вновь достал зажигалку, и даже сигареты, но повертев их с минуту, отложил. Мы молчали. И ещё, и ещё. И ещё. Он вдруг ухмыльнулся. — Нет, я заправляюсь наркотиками не для профилактики онкологических заболеваний, я и до этого упарывался, и похлеще, чем теперь. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить Сынхёну, что дражайшая жена скончалась не по его вине, а по своей глупости. Может, он до конца и не поверил, не знаю, зачем лишний раз тревожить его раны? Они у него и так не спешат заживать. Возможно, ты заметила, что он обладает некоторыми странностями? Это всё не только наркотики — это всё прошлое… Он терпеть не может, когда его трогают какие-то другие женщины. Ты понимаешь, да, «другие»? Как будто та самая ещё в силах устроить сцену ревности! И всё же трахаться он как-то умудряется, напившись ли, или укурившись. Чудной тип, — Джиён посмеялся. — Но он мой близкий друг, Даша, и лучше ему быть таким, чем не вылезающим с кладбища вдовцом. — Мужчина встал. Я почувствовала, что слезы всё-таки лились заново. — Можешь думать, что я только что это придумал для очередного обмана, чтобы заманить тебя на темную сторону, надавить на жалость. Что я сочиняю душераздирающие истории, оправдывая то, что в твоём понимании грехи. Ты права в том, что никакие аргументы и доказательства, влияющие на разум, не могут повлиять на сердце и заставить его чувствовать симпатию к тому, что ты ненавидишь и презираешь. Чувства, возможно, более неизменны, чем наши мысли. Мы едем спать, в конце концов? — резко оборвал он ход своих рассуждений. Небо за его спиной светлело стремительно. — У всех есть печальные истории, выдающие их слабые места и то, что они способны любить — у всех! Неужели у тебя нет ни одной такой истории? — Мне не хотелось распространяться о том, что Сынхён рассказал мне про некоего друга-предателя. Вообще не хотелось пока говорить ни о чем, связанном с Сынхёном, отношение к которому во мне металось и не могло определиться. — Каких ты хочешь историй обо мне? О том, как я украл деньги у богатого старшеклассника, потому что моей семье два дня нечего было есть? Я успел их спрятать, прежде чем он с тремя своими друзьями вычислил меня. Они долго пинали меня, пока я не начал харкать кровью, хотя куда я спрятал деньги так и не сказал. Убивать ради этого они меня не решились. Или тебе рассказать о том, какими способами я дорос до таких высот? — Задрав рубашку, он указал мне на бледный розовый шрам под ребрами. — Я был шестеркой у одного мафиози в Сеуле. Была разборка между бандами, и когда противники стали наседать, я увидел, что один добрался до нашего босса. Я понял, что это шанс стать кем-то, или не стать никем. Я бросился и загородил его, убив нападающего, получив перо и попав в больницу. Этот старый кретин воспринял мой поступок как доказательство верности и нескончаемой преданности. Он сделал меня своей правой рукой, хотя я никогда не давал клятв и заверений, я ничего не обещал ему. Я просто прыгнул под нож, желая получить место под солнцем, а не собравшись умереть за него. И однажды эта правая рука всадила другой нож в него, переманив на свою сторону его людей. Веселые были времена… предательства и интриги, убийства и драки. Сколько было драк! А ты хочешь услышать о какой-то любви… не во всех историях должны быть одинаковые сюжеты или составляющие. Чья-то жизнь — любовный роман, а чья-то комикс от Марвела. Свою я бы хотел обнаружить на полке в разделе Философия или Религия, — Джиён протянул мне ладонь. Непробиваемый, не дрогнувший ни при одном слове ни одного повествования, вырвавшегося из него. Посомневавшись, я взялась за неё и поднялась. — Поехали уже, девочка, чью жизнь пишет Толстой, или кто там у вас ещё есть? — У нас два Толстых. У одного есть оченьактуальное произведение «Хождение по мукам». Мне бы подошло. — Эх, Даша! — приобняв меня за плечо, он зашагал со мной в ногу. Без каблуков, я была с него ростом, может, на сантиметра два-три ниже. — Что ты пока знаешь о муках? Ни-че-го. — Выдав свою нетрезвость, он поцеловал меня в висок, словно поставив клеймо, как знак качества, или принадлежности, и отпустил. Я приотстала ненадолго, посмотрев ему в спину. Нет, кокаин вряд ли сильнее него, поэтому не может говорить за Джиёна и всё, что сказал он в эту ночь — сказал он сам, тщательно продумав и взвесив, потому что по-другому Дракон не умеет.

Злопамятность

Не хотелось выбираться из кровати. Я знала, что не заболела, но состояние было именно таким — разбитым, с плохим самочувствием. И всё шло изнутри. Прорвавшиеся слёзы, слабость на глазах у того, кто не должен был это видеть, подкосили меня. Что он теперь будет думать? Что Бог меня не поддерживает и молитвы меня не утешают? Или что и то, и другое несёт лишь рыдания и горести? Я должна была во что бы то ни стало убеждать его в том, что вера и христианская мораль даруют счастье и правильные решения, но заблудилась, запуталась. Почему же? Отец всегда говорил, что путается тот, кто врёт, а я никогда не обманывала, ни себя, ни Дракона. Я была честной и старалась во всем поступать по совести. И запутывал меня именно тот, кто играл и лгал, не обманываясь ни разу сам. Или Джиён тоже не врал? Я устала пытаться угадать, напрасно жду от него неприятностей, или не напрасно, где он лукавит, а где искренен? Если бы не Тэян с Мино, я бы и не заподозрила ничего подобного, но их предупреждения заставили задуматься, а задумавшись, я ощущала изредка нечто противоречивое и иллюзорное, но что? Жестокосердность и трезвомыслие Джиёна одинаково характерны для заядлых лицемеров и самых кристальных в своём благородстве правдорубов.

Следовало бы пойти приготовить завтрак. Часы показывали девять утра. А я кусала губы, сочиняя, как начать сегодняшний день так, чтобы вчерашнее и предыдущее нехорошее как будто бы забылось и исчезло. Ведь были же и приятные моменты, например покупка подарков моим братьям и сестрам, и прогулка по пляжу. И почти всё, что связывалось с Мино, было для меня приятным. Но главное всё же — Джиён. То, как я разрешу все проблемы с ним, определит мою дальнейшую судьбу. Нет сомнений, какие-то мошеннические действия он в отношении меня совершает. Все эти разговоры, показывание мне тех или иных неприглядных сторон жизни, всё это неспроста. Он будто подталкивает меня к чему-то, вытягивает из пассивного принятия моей судьбы. Как он тогда позабавился моему хлопку подносом об стол! А как ему нравилось, когда я неудержимо начинала доказывать свою точку зрения! Неужели Дракон пытается стравить меня с собой ради потехи? Я могла бы поспать подольше. Вряд ли Джиён уже поднялся, но мой организм пробудил меня толчком. Наверное, именно для того, чтобы я приготовилась к новым событиям, если они будут. Как предотвратить очередные сомнения и ощущение поражения? Должна ли моя душа сопротивляться, или всё же смирение, как одна из тех самых христианских моралей, принимает проигрыш безропотно, чем и превосходит бахвальство и тщеславие победителя? Я повздыхала, заворочавшись. А если перейти в атаку? Лучшая защита — это нападение. Но это из области военной стратегии, что ведет к насилию и противоречит моим православным убеждениям. Имею ли я право пользоваться методиками из чуждых мне сфер? Но Джиён-то себя в оружии точно не ограничивает. Итак, какие же у меня ближайшие цели? Заставить его самого играть в этом спектакле, который он устраивает. Как я вчера и заметила — он остался в стороне, затолкав меня на сцену, и наблюдает в сторонке, никак не приобщаясь к моим попыткам сотрудничества. Ну да, зачем ему? Это я от него завишу, а он ни от кого. Возможно ли заставить его зависеть? Как бы то ни было, надо бы стать более непредсказуемой, проявить себя как-нибудь, показывая, что я не сдалась и не разнюнилась. Я сильная. Поднявшись, натянув футболку и шорты, я вышла из комнаты и, набравшись смелости и духу, занесла руку над дверью спальни Джиёна, к которой подошла. Господи, я верю в то, что истинно праведных ты защитишь, тебе виднее, кого спасать, а Дракон, если задумал сотворить со мной злое, то сотворит в любом случае, как бы я себя ни вела, так ни значит ли это, что следует пробовать всё? Господи, поддержи меня, пожалуйста. Я убрала руку, передумав стучать и, взявшись за ручку, ворвалась в комнату Джиёна без приглашения. Шторы ещё с вечера не были задернуты, солнце отражалось ослепляющей яркостью на белизне постельного белья Джиёна, в котором он, зарытый лицом вниз, спя на животе, не обращал внимания на свет, но на шорох моего появления дернулся и моментально повернулся. Заспанные, ещё не до конца трезвые глаза щурились припухшими веками, волосы дыбились в разные стороны, худощавое тело смотрелось особенно тщедушным в пышных комках и сугробах одеяла, огромного, на всю исполинскую кровать, но сгрудившегося над елозившим, видимо, во сне Драконом. Я не смогла сдержать улыбки, хотя лицо его приняло злющее и недовольное выражение. Но в этих белых мятых холмах он походил на пегого сиротливого воробышка, а не главу азиатской мафии. Пытающиеся окончательно открыться глаза вопрошали о том, что я делаю тут и зачем? — Ну, не чужие же люди, — развела я руками, вместо извинений и оправданий, остановившись и не идя дальше. Застывший, он с минуту приходил в себя, оценивая моё появление и думая неизвестно о чем. Ему это не понравилось, я чувствовала. Джиёну было весело, пока всё шло по его планам, когда он высыпался и в выделенное время, в которое считал себя бодрым и отдохнувшим, начинал рассуждать о жизни, подготовленный, спокойный. А если я вот так, а? Я ждала, наорет он или выскажет что-то, заберет слова о «королевской неделе» обратно? Очень органично, но ему наверняка это стоило усилий, мужчина всё же вывел на губах сонную улыбку. — Девушки, с которыми я сплю, и те пытаются не беспокоить мой сон, кроткие, как мышки. А ты, не принося мне никакой физической радости, лишаешь простейшего удовольствия — выспаться. — Разве я всё ещё не королева? — я театрально поставила руки в бока, что мне было несвойственно, поэтому получилось как у той, кем я и являлась — неловкой и неотесанной провинциалки. Рисующейся перед приёмной комиссией в ГИТИС. — И чего желать изволите, ваше величество? — хмыкнул король, механически откинувшись на подушку, которую приподнял и прислонил к спинке кровати, после чего, так же не глядя, зашарил рукой по прикроватной тумбочке в поисках пачки сигарет. — Не кури. Это вредно, — твердо произнесла я, не выходя из позы. — Тебя заботит моё здоровье? — прекратила движение его рука, но не отдернулась. — Или это констатация факта? — Следуя твоей логике, власть королевы даруется ей повелителем, так как же она может не заботиться о нем? — Ах, вот оно что, — шире улыбнулся он. — А следуя твоей логике? — А следуя моей логике, ты должен перестать курить, чтобы мы играли честно. Я участвую в твоей жизни, а ты в моей. Либо ты перестраиваешься и пытаешься стать лучше, либо я отказываюсь от всяких договоренностей с тобой. — Ты ставишь мне условие? — озадачился Джиён игриво. — В ультимативном порядке, — подтвердила я. Проявленная вчера слабость повизгивала от радости, что мне удаётся так её камуфлировать. Я просто-таки на рожон полезла. Проведя какую-то перезагрузку в своём разуме, Джиён медленно убрал руку от сигарет. Вовсе этого не ожидавшая, я поборола внешние проявления удивления, но меня настиг фактически шок от его послушания. Или это предвестие чего-то грозного и недоброго? — Знаешь, когда передо мной выделываются, иногда я достаю пушку, — он постучал пальцем по поверхности тумбочки. — Она вот тут в ящике. Обычно люди притихают, трусят, извиняются или изменяют манеру поведения. Но с тех пор, как я вручил пистолет тебе, а ты направила его себе в рот и нажала на курок, я сомневаюсь, что с тобой такой способ воздействия прокатит. Я могу сам направить на тебя дуло, но предугадываю, что ты изречешь «стреляй» с гордым видом мученицы и, даже испугавшись, не подашь и вида. Поэтому мне не остаётся ничего, как позволить тебе продолжать. Ещё что-нибудь? — Свари нам кофе. — Пережив первую победу, я выбрала следование по тому же пути. Дорога шаткая, и если не заведу себя в топь или тупик, то могу нащупать верное дальнейшее направление. — Я? — Джиён захохотал, от веселья даже помотав головой. — Дай угадаю: а ты будешь критиковать его? — Правильно, — кивнула учительски я. — Что на тебя нашло сегодня? — Он расслабился только сейчас. Это выдало какое-то движение его плеч, или даже уголков глаз. Но до этих пор он собирался с мыслями, действительно выбитый мною из колеи. Я заметила это. — Ты пытаешься влезть мне в душу и испортить её. Я пришла к выводу, что имею право на ответные санкции. — А у меня есть душа? — напомнил о камне преткновения Дракон. — Найдём, — скрестила я руки на груди. — А если найдешь, ты думаешь, её будет куда портить? — В твоём случае портить — значит улучшать. Начнём с отказа от вредных привычек. — Во взгляде Джиёна проплыла бегущая строка вроде: «Брось, ты думаешь, что я серьёзно себя в чем-то ограничу из-за твоих капризов?». Но он ничего не сказал. — Помнишь, я сравнила твою постель с твоей душой? Ты никого в неё не пускаешь, она у тебя неприкосновенная. Так ты относишься и к своему чему-то там внутри. Назовем это сознанием, если тебе не нравится слово «душа». Но если бы ты был религиозным человеком, ты бы знал, насколько обрядовая и церемониальная часть влияет на что-то внутри, на восприятие, на мировоззрение. Поэтому мы и соблюдаем все правила: посты, традиции, моления, почитание икон. Внешние привычки укореняются, переходят во что-то большее. — Он непонимающе ждал, к чему я приду. Я и сама, не лучший оратор, чуть не сбилась с мысли и не потеряла нить, к чему вела. — Так вот, — сделав шаг, я тронулась и пошла к кровати Дракона. — Если ты отрицаешь, что внутри тебя что-то есть, то тебя не тронет моя попытка залезть туда, куда ты не хочешь, чтобы кто-либо залазил. — Занеся ногу, я поставила её на край постели. — Даша! — негромко успел ахнуть Джиён, подавшись корпусом вперед, но тут же взял себя в руки и опять застыл, в то время как я подтянула вторую ногу и, забравшись на белые простыни, прошлась по ним и предстала перед мужчиной. Вернее было бы сказать над ним, поскольку он сидел, задрав чуть голову, а я стояла, наклонив свою. Мы молча уставились друг другу в глаза. В памяти мелькнула сцена из клуба, когда Сынхён сидел почти так же и снизу вверх смотрел на девицу, что обнажалась его руками. Но я не она, я не собиралась раскидываться своими трусами. А Джиён, похоже, и не думал протягивать ко мне руки. — Что ты чувствуешь? — спросила я. Было в этом что-то невероятно приятное, смотреть на Джиёна сверху. Но даже с этого ракурса он не сделался неуверенным, подавленным или растерянным. Его небольшие губы и корейские глаза сдержано замерли. — Я не поверю, если ты скажешь, что ничего. Никогда не поверю. — Несколько секунд, пожалуй, мне хотелось скинуть тебя отсюда, — нашёл храбрость и совесть признать это Джиён. Уста дрогнули и ухмыльнулись, оставив взгляд холодным. — А теперь я скорее думаю о произошедшем, чем испытываю что-то. Со мной так всегда случается. Я едва успеваю ощутить, как слишком усилено начинаю мыслить. И ощущения уходят. — Он вытащил из-под края одеяла вторую подушку, которая в прошлый раз лежала на стуле возле кровати, прислонил её рядом со своей и похлопал возле себя. — Ну-ка, присядь. — Снова опешившая, что мои подвиги имеют мирный исход и не тянут за собой кровавые жертвы, я осторожно опустилась, размышляя, зачем мне садиться? Потому что ему не нравится быть снизу или есть другие причины? — Вот, ты забралась на мою постель, где никогда ещё ни одной бабы не валялось. И что же чувствуешь сама? — Я? Не знаю. Смущение, — огляделась я, впервые сидящая с мужчиной на ложе (тут же вспомнился Тэян и ужасные попытки клиентов в борделе, но о них хотелось забыть раз и навсегда, там были совсем не такие ситуации, связанные с кроватью, в какой я была сейчас). Джиён был в одних трусах, наверное. Под одеялом не видно. Но я хотя бы одетая, и это кое-как придаёт мне чувство огражденности. — Смущение? — полувопросом повторил Дракон, покрутив на языке слово. Загадочно-меланхоличная ухмылка прилила к его губам. — Даже не могу вспомнить, испытывал ли я когда-нибудь его. Возможно, когда первые раза два спал с женщинами. — Твой стыд истребила Наташа? — не растерялась я, ввернув известный мне факт из его прошлого. Глядя на неё можно было представить, что решившийся на какой-то роман с ней обязан стать отважным и смелым, или же и не начинать ухаживаний. И всё же, ухаживал ли Джиён и как вообще выглядели их отношения много лет назад? — Даже если бы на её месте была другая, всё равно я избавился бы от стыда, как избавляется всякий, приобщаясь к сексуальной жизни. Это раскрепощает, — он посмотрел на меня, промолчал о чем-то, и опять повернул лицо вперед. — Ты вписываешься на этом месте, — на этом месте… его любовницы? Он не дал надумать лишнего: — На белоснежном фоне абсолютная невинность. Ты первая, чьё присутствие не коробит меня, не рвет диссонансом. Впрочем, прежде я никого не примерял, так что откуда знать?.. А ещё неделю или две назад мне и ты бы тут, скорее всего, не понравилась, — я заинтригованно устроилась поудобнее. — Я говорил тебе вчера о покойной жене Сынхёна… она была до него непорочной, и соблюдала ну совершенно всё, что можно соблюдать, чтобы зваться благочестивой. Но я никогда не считал её образцом невинности. Не знаю, никогда раньше не видел девушек, которых мог бы назвать благородным словом «невинность», а оно именно благородное. Понимаешь, чаще вся эта поебень с их манерностью и целкостью идёт от глупости и незнания, а глупость и незнание уж никак не создают ореол святости и доблести. На Востоке святыми считают только мудрецов. Без неё — мудрости — святости нет, — Джиён обернулся ко мне. — В тебе появился характер. В тебе родилось что-то, что начало познавать. И осознавать. И такая ты мне нравишься куда больше. — И к чему это ведет? — насторожено полюбопытствовала я. — Ни к чему, я пытаюсь умаслить тебя комплиментами, чтобы ты приготовила завтрак, и не заставляла это делать меня, — шутливо и просительно воззрился он в мои глаза. Я засмеялась, сползя с подушки и улегшись вовсе. — Нет! Тебе нравится характер? Королева хочет кофе! — Он тоже почти смеялся, потешаясь над моей дешевой борзостью. Он потом может пристрелить меня или кинуть обратно Тэяну, чтобы меня насиловало стадо клиентов, но сверху всё видно, и в книгу судеб, возможно, запишется, как Джи-Драгон сварил кофе для смертной простушки из российской глубинки. Господи, неужели я стала самолюбивой, что для меня важно потешить гордыню? — Но курить я бросить не смогу по твоей указке. — Я думала, что ты сам всё решаешь в своей жизни. Или никотин сильнее тебя? Ты зависим? — Мне нравится курить! — заверил чистосердечно Джиён, приложив ладонь к груди. — Не кури до конца недели. — На тебя ночью высыпали мешок заносчивости? — И вылили бочку наглости. — Если я не буду курить до конца недели, то ты будешь со мной выпивать вино в течение этих дней. — Но у меня пост! — возмутилась я. — А у меня может пожизненный обет курения. И за пропуски в моей атеистической конторе мне прописывают кармические наказания, несчастья и беды. Смачнейшие пиздюля. В общем, я жутко грешу, проводя без сигареты хоть день. — Мы уставились друг на друга, пытаясь выиграть схватку глазами. Хотя нет, это я так восприняла, Джиён просто смотрел, слушая, что я скажу на его поправки. — Нет, я не могу нарушать то, что не нарушала никогда с детства… — Тогда я курю, — повернулся он к тумбочке и потянулся к зажигалке. — Нет! Ну так же не честно! — Почему? Ты сказала, что мы смешиваем наши жизни, обмениваясь, так сказать, культурно. Вернее, ты думаешь, наверное, что твоя культура обменивается с моим бескультурьем… — Я так не говорила! Я говорила, что ты умнее и образованнее меня. — Не путай цивилизованность и культурность. И то и другое содержит примерно одинаковый набор признаков, — Джиён улыбнулся. — Но я цивилизованный человек, а ты — культурный. Так вот. Если мы приобщаем каждый второго к тому образу жизни, к которому привыкли, то должны это делать в равной мере. Я не заставлял тебя участвовать, я тебе лишь показывал, но ты хочешь непосредственно задействовать меня, изменив мои привычки. Значит, меняй и свои. — Не грусть и печаль, а легкая разочарованность собой с их привкусом охватила меня. Как я могла повести себя столь бестактно с человеком, так тонко всё различающим и подмечающим? Он не погружал меня в действия, он показывал, а я, не добившаяся никаких результатов демонстрацией себя, как примера, пошла дальше и решила давить на него, чтобы он уже не только смотрел, но и «попробовал» быть правильным. А ведь сам он честно не заставлял и не принуждал, и даже не предлагал (разве что выпить) мне всё то, что делал сам. Джиён откинул одеяло и выбрался из-под него. В трусах вроде укороченных шорт, он прошаркал до столика с графином воды, почесывая правой рукой спину через левое плечо. Налив в стакан и отпив немного, он поставил его и обернулся ко мне. — Что ж, пойду варить кофе. Тебе в постель принести или спустишься? — А ты можешь принести? — Он сделал такую стойку, начав поджимать губы, что я замахала ладонью. — Я спущусь. — Даша, тебе, как и всем русским, вредно давать палец — ты сожрешь руку. — Я просто подумала… ты же умеешь играть в шахматы… Ведь в них у королевы больше прав, чем у короля. — Мне не пришлось делать уточнений по поводу названий фигур, поскольку мы с ним уже как-то обсуждали это. В корейских чанги есть слоны, генералы и пушки, и пусть суть игры та же, но названия-то другие. — Король всегда держится подальше ото всего, за спинами пешек, прячась, хотя без него и игры бы не было. Это очень напоминает тебя в твоём Сингапуре. Только на одну клеточку в любую сторону. А королева… она может делать всё, что угодно, ходить любым образом… Я рассуждаю по-западному, да? — перехватила я его скептический взгляд. — Ты рассуждаешь по-женски. Я не люблю шахматы. Там есть правила, и одно это отталкивает меня от любых подобных игр. В жизни слон может пойти, как конь, а конь может поползти, как пешка. Пешка может развернуться и ударить по своему королю, а королева может перейти от черных к белым, или от белых к черным. Это всё шахматы учитывать не учат, так зачем же такие игры? — Чтобы научить людей играть по правилам? — Ты ещё скажи, чтобы научить человека выигрывать, — мимолетно оскалился он, потерев подбородок на проверку наличия щетины. Она была незаметной. — Есть вещи, которые либо даны людям, либо не даны. Как можно научить играть по правилам? К этому можно неволить, заставляя следовать чему-то, но как только ты отпустишь поводок, несклонный к честности тип сразу же нарушит всё, что только можно. А победы? К ним либо есть способности, либо нет. А свобода? Тот, кто считает, что может потерять свободу или получить её от кого-то — раб по сути. Если ты свободен, то свободен всегда. — Но если я сейчас буду утверждать, что я свободна — это будет странно, как минимум. — А ты не чувствуешь себя свободной? — Джиён обвел перстом спальню, медленнее проведя в сторону окна, за которым стелился бирюзовый простор воды. — В большой и удобной кровати, сытой, одетой, посылающей меня на кухню, ты чувствуешь себя рабыней? В самом деле? — Я не нахожусь там, где хотела бы, я не могу вернуться к себе домой — это ли не рабство? — Постой, ты как-то говорила, что делать всё, что хочется — это беспредел. Беспредел — это не свобода, а превышение её. И сейчас говоришь, что не ощущаешь себя свободной лишь потому, что не можешь совершить того, что хочешь. Ты же утверждала, что потакать своим желаниям — плохо. Так что же, оказавшись в каких-то условиях, ты не можешь признать себя свободной лишь потому, что реальность не совпала с твоим желаемым идеальным представлением о ней? И это говорит человек, вещавший, что Богу виднее, кому, когда и где быть? Если же ты признаёшь, что тобой управляет Бог и ты везде лишь по его указанию, то о какой личной свободе вообще идёт речь? У тебя её никогда не было и не будет, а коли твой Бог распорядился тебе пребывать тут, то чувствуй себя здесь так же, как дома — по его воле ты была там, по его воле ты оказалась не там. — Тут я оказалась по твоей, а не его воле! — воспротивилась я. — Так что же, я всё-таки сильнее Бога? — расплылся Джиён. Видя, что лишил меня возможности контраргументации, замкнув сотый круг моей спорящей самой с собой логики, он развернулся и пошёл готовить завтрак. Я не разбиралась в кофе и была непритязательна в еде. Как я могла сказать хоть что-то толковое по поводу того, чем накрыл маленький столик на кухне Дракон? Он уселся напротив меня, взявшись за палочки. Посмотрел в мою сторону, взглядом показывая, что я должна произнести хоть какую-то обвинительную или критическую речь. — Я не в состоянии ругать еду, прости, — не оправдала я его надежд, и принялась её пробовать, убедившись, что ничего, что мне не понравилось бы, он не изобрел. — Но тебя я могу поругать — ты не умеешь готовить. Это просто из вредности, за то, что ты придирался ко мне. — Отпей кофе хотя бы, — предложил он. — Я вообще-то предпочитаю чай, — с издевкой заметила я. Он понял, что мой умысел был именно в этом. Я отказалась пить кофе вовсе, отодвинув чашечку. Хотя могла бы и выпить, мне было всё равно. Но он поднялся и поставил чайник, чтобы заварить чай. — На сегодня у нас никаких грандиозных планов? Признаться, мне не нравится таскаться среди людей и показушничать. Я бы предпочла остаться… — Если тебя ещё не удручило окончательно моё общество, то, может, покатаемся на яхте? — Я задумчиво облизала палочки от вареного риса с чем-то там в нем. — А в ней у тебя тоже ещё никто не валялся? — повторила я его выражение. — С ней я менее щепетилен. Там даже вечеринки бывают. — Меня не удручило твоё общество, — заверила я, возвращаясь к завтраку. — С тобой интересно разговаривать, тебя увлекательно слушать, у тебя есть чему научиться. Уверена, многие люди хотели бы получить совет кого-то, вроде тебя, порассуждать с тобой о жизни. — Пока грелась вода, он присел рядом, боком к столу, положив на него один локоть. — А знаешь почему? Потому что я богат. Потому что у меня есть власть. Смысл и значение слов имеют вес только в зависимости от того, в чьи уста они вложены. Все мои теории, мысли, всю мою демагогию вложи в монолог заштатного школьного учителя. Над ним посмеются, как над преподавателем пустых звуков. Пусть эти слова произнесёт инженер или рабочий на заводе — он станет заумным изгоем, неприятным в компании циником. Продавцы и менеджеры с моей философией будут похожи на сектантов, понабравшихся из платных семинаров крылатых выражений о том, как добиться успеха или как найти гармонию. Безработный с такими речами покажется тупым неудачником, женщина — аморальной шлюхой. И только я, господин маленького государства, человек, купающийся в деньгах, кажусь со своими фразочками интересным и умудренным. Это смешно, печально и поразительно одновременно. Никому нет дела до содержания мысли. Всем важно то, в кого она обличена, как произнесена, при каких условиях. Вот почему нет истины, понимаешь? Одно и то же может быть сказано тобой и мной. Но за мной пойдут, а за тобой — нет, потому что ты ничего не добилась со своими убеждениями, а мне, якобы, проложили дорогу к сладкой жизни мои идеи и моё мировоззрение. Да черта с два, Даша. Я думал в шестнадцать лет одно, в двадцать другое, в двадцать пять третье, а сейчас — пятое, десятое и дальше буду меняться сообразно тому, как идёт моя жизнь. Но что бы я ни думал, я что-то делал, не сверяя это со своей жизненной установкой, а просто делал, как приходилось. Можно десять лет в голове держать мысль о том, что надо поступать так-то и так-то, но при удобном моменте, или в какой-то экстремальной ситуации поступить иначе. Моя психология свойственна именно тому положению, которое я занимаю. Предпосылки у этого, конечно, врожденные, но складывайся жизнь иначе — и я бы сложился по-другому. — У тебя была любовь до того, как ты разбогател? — напрямую спросила я. — Ты продолжаешь думать, что именно её отсутствие формирует меня всего такого плохо? — угадал он мои мысли. — Раз уж ты упомянула Наташу… я испытывал к ней что-то, что тогда захватывало и поглощало. Я был счастлив проводить с ней время, и новизна испытываемого придавала остроты и масштабности чувствам. Потом было ещё две-три девушки, которые занимали мои мысли, но с возрастом понимаешь, что это особенность юности, или каких-то процессов в организме, увлекаться чем-то настолько, что не в силах думать о другом. Разве можно назвать любовью проходящее настолько, что и в памяти-то не остаётся? — Наверное, нельзя, особенно если учитывать, что память-то у тебя хорошая, — улыбнулась я. — Вот-вот, и злая, — хмыкнул Джиён. — Возможно твой секрет в этом, — он нехотя отвлекся, выключив конфорку, и вернулся дослушать меня. — Если твой разум сильнее чувств, то нужно захватить именно его. Возможно, если что-то врежется тебе в память навсегда, то именно это ты назовешь любовью, — я не знаю, к чему я это сказала, но почему-то подобное показалось мне приближенным к правде. Услышав мои слова, Джиён посмотрел на меня глазами, напомнившими мне Кощея из русских сказок. В тот момент, когда разбит ларец, кролик, утка и всё прочее, и осталось только яйцо, хранящее иглу.

На яхте

Яхта Джиёна была красивой не только внешне, но и изнутри. Перекидной деревянный помост позволил мне забраться на неё с причала. При этом я волновалась, не ощущая твердой почвы под ногами. Я умела плавать, но огромные водные пространства несколько пугали меня, человека, выросшего далеко-далеко от какого-либо побережья, среди полей и лесов. Дракон взошел на борт первым, подав мне руку уже с палубы. Когда я встала рядом с ним, он убрал дощатый навесной переход и пошёл в капитанскую рубку.

— Ты сам водишь, да? — Джиён кивнул, поправив непроницаемые солнечные очки. В цветастой рубашке с коротким рукавом и белых тонких брюках, теперь он точно был вылитым гангстером. В кармане он беспокойно теребил зажигалку. С утра Джиён так и не покурил, и становилось почти заметно, что зависимость у него всё-таки есть, что бы он ни говорил. От этого стоило начинать нервничать и мне, ведь взамен я обещала выпить вина. А у меня пост. Как же быть? Уговор дороже денег, как говорится, но мой грех и отказ от курения Джиёна несопоставимые вещи! Однако отказаться будет некрасиво, забрав свои слова. Придётся следующий пост держать особенно строго, или срочно же при первой возможности поехать в тот православный храм, что мы с Мино нашли, и исповедаться. Батюшка должен меня понять, я стараюсь не для себя, а для людей, исправляю такого злодея и негодяя. — Это сложно? — войдя в комнату управления, посмотрела я на панель с датчиками и показателями. — Немного сложнее, чем с машиной, — Джиён достал ключи и завел яхту. Она была моторной, а не парусной. — Я мог бы купить капитанские права, но предпочел закончить курсы. Изучение навигации и минимальных знаний по управлению морским судном необходимы, если не хочешь повторить судьбу Робинзона Крузо, — Дракон разулыбался. — Я хоть и не боюсь одиночества, однако отсутствие кондиционера и ресторанов раздражило бы меня. — Что-то подсказало мне, что присутствие Пятницы его раздражило бы тоже. Зачем он предложил мне эту морскую прогулку? Разве интересна я ему настолько, чтобы посвятить мне собственный вечер? Для этого я должна оцениваться им как кто-то достойный внимания, но разве я не была всё ещё вещью, с которой он забавлялся, решившись даже на спектакль с двумя ролями, короля и королевы? Понаблюдав немного, как мы выходим на открытое водное пространство, я решила выйти на палубу, чтобы не стоять возле Джиёна в напряженном молчании. Погода была невероятно хорошей, с нужным количеством солнца, с легким ветром, с чистым горизонтом. Чем дальше мы удалялись от берега, тем больше катеров и других судов нас окружало. Множество владельцев своих транспортных средств решило поплавать сегодня. Становилось ясно, что уметь водить яхту сложнее, чем автомобиль уже потому, что никаких дорог не наблюдалось, не было обозначений и знаков, разделительных линий, только яркая гладь, где-то темнее, где-то светлее, в зависимости от глубины или качества дна, где-то искрящаяся под лучами солнца, а где-то померкнувшая под заблудшим пролетающим по небу облаком. Нужно отлично ориентироваться, если не в пространстве, то хотя бы в том множестве показателей на панели управления, чтобы не столкнуть свою яхту с чужой. Но система радиолокации и гидроакустические средства делали половину дела, так что требовалось именно умение понимать их, а не управлять непосредственно судном. Впрочем, если говорить о Джиёне, мне почему-то кажется, что он предпочел бы быть и капитаном, и штурманом, и вёсельным, лишь бы всё зависело от него и он управлял всем сам, держал всё под контролем. Сам. Если я долго думала о нем, то невольно проникалась уважением, затмевающим те отрицательные впечатления, которые он производил поначалу. Проживая здесь уже столько времени, я окончательно разобралась и в себе, например, в том, что есть люди, которых станешь ценить и беречь, а есть те, с которыми не очень хочется считаться, осознавая их черствость, глупость, недалекость, непорядочность. Я тоже была для Дракона из разряда тех, на кого плевать, так почему изначально он должен был возиться со мной? Он умеет дружить, дорожить, только ему нужно для этого узнать человека, понять, что тот этого достоин. Разве не логично? Сингапурский пролив ширился и стелился, разверзаемый носом яхты Дракона. Будь я на курорте, на добровольном отдыхе, или впервые увидай сейчас такую красоту, я бы восхитилась от всей души, но, несмотря на то, что мне это в принципе нравилось: пенящиеся волны, плывущие белые борты, плеск воды и запах, непередаваемый аромат безграничности, свободы и беззаботной состоятельности, удаляющийся в поднебесье крик чаек, превращающийся в подобие звуков скрипки, я поняла, что устала от вида этого бесконечного моря, прежде гипнотизировавшего и манившего. Изо дня в день, постоянно, оно окружало меня, именно что само являясь чертой, которую невозможно переступить, преодолеть. Оно надоело, завязло на зубах, вызывало не неприязнь, но легкое отторжение, уныние, чувство погружения во что-то безвозвратное. Я тонула в Сингапуре, я хотела леса, но не джунглей, я хотела поля, но не стриженного паркового газона. Пока не поздно, глотнуть березового воздуха и сдуть пух с одуванчиков. — О чем задумалась? — рядом оказался Джиён. Я с удивлением посмотрела на продолжающееся неспешное движение яхты и на него, оторвавшегося от штурвала. Мужчина улыбнулся. — Всё в порядке, мы ни во что не врежемся. Так, о чем ты так серьёзно тут рассуждала? — Разве серьёзно? — У тебя было очень глубокомысленное лицо. — Джиён посмотрел туда же, куда и я до этого. Мне невольно пришлось перестать смотреть на него, и протянуть свой взор туда же, к золотисто-голубому горизонту. — Я думала о здешней природе, глядя на панораму, и о той, что была на моей родине. Там я мечтала побывать на море, на любом побережье. Спустя столько времени, проведенного здесь, я понимаю, что не хочу жить там, где постоянно в пейзаже лишь море, море, море… Я скучаю по российским видам, которые многим иностранцам кажутся тусклыми и однообразными. Но это не так… в России есть фактически всё: горы, холмы, различные леса, поля, реки, овраги, скалы, озера, снег зимой, в конце концов! Тут бывает снег? — Вряд ли, — хохотнул Джиён. — Если там, в России, есть всё, что ж тебя в другие страны потянуло? — съехидничал он. Голова моя поникла, осознающая свою ошибку. С некоторых пор я всё меньше винила в своих несчастьях кого-либо, кроме себя. — Сам я вырос в Корее, а там иногда заваливает снегом, — продолжил Дракон, подождав и убедившись, что я не начну бросаться обвинениями. — Бывает, что зимой я езжу туда, потому что тоже люблю нормальные зимы. Когда холодно. Но недолго. А у вас, говорят, в России холодно почти всегда? — Очередная зарубежная басня! — Нет, меньше, чем полгода. Да и то бывает так, что то снега почти нет, то морозов мало… — я прищурилась, пряча глаза под ресницами от слепящих бликов. — Но я тоскую по России. Знаешь, я где-то читала, что на характер и менталитет людей влияют географические показатели, среди которых рождаются и взрослеют. Например, горные люди склонны к почтительному отношению к старшим и занимающим высшие должности, они за иерархичность, а равнинные всегда за равенство. — Что-то в этом есть, — задумался Джиён. — А если постоянно меняешь место жительства? Становишься переменчивым и неопределившимся? — Я хихикнула. — Не знаю, возможно, — пожав плечами, я продолжила об этом же: — Но вот если взять размер территории, то Россия — самая большая страна в мире, и многие знают такое выражение, как «широта русской души». Душа и русские люди как-то само собой сливаются воедино. У нас плохо с логикой, да, ты прав, мы не очень хорошо думаем, но зато живем душой. У нас всегда всё от сердца. Нам чужда европейская прагматичность и восточная хитрость. Наши безграничные просторы делают таким же наше воображение, наши чувства. Узость интересов нам непонятна. Деньги? Что такое деньги, когда выходишь в просторное поле, где колосится рожь, или пшеница, когда идёшь в гостеприимный лес, который всегда накормит ягодами и грибами, где выйдешь на луговину, посидишь, полюбуешься травами… зачем думать о деньгах там? Всё вокруг всегда говорит русскому человеку, что он не пропадёт, только если научится относиться ко всему с душой, а эти люди больших городов: Москвы, Санкт-Петербурга, Краснодара или Екатеринбурга… ну, во-первых, в них уже и русских-то маловато, — грустно признала я. — А во-вторых, они утеряли понимание того, кто они, где они. Закупорились от всего пластиком и бетоном, возвели культ бумажек и, совсем как… — «ты» чуть не сказала я, повернувшись к Джиёну, но встретилась с ним взглядами. Он уже смотрел на меня. Как давно? Такое ощущение, что он заслушался моими воспоминаниями об отчизне. — Совсем как я? — договорил он, угадав. Я не хотела сейчас указывать ему на его меркантильность, поэтому пожалела о своей, хоть и незаконченной, формулировке. Но мужчина не дал мне извиниться или перевести тему: — Да, я тоже человек крупного города, поэтому, возможно, ты права, что в залитом асфальтом пространстве, где цемент, бетонные блоки и стеклянные витрины никогда не подумаешь о том, что вообще возможно как-либо выжить без денег. Нет того сказочного леса, который прокормит в любом случае, да и постоянно перед глазами мелькают примеры более успешных, более счастливых, более важных, с деньгами, миллионами денег. В той деревне, откуда ты, наверняка ведь все примерно равны? — Это так. По крайней мере, было в моём детстве. В последние несколько лет картинка меняется. Чьи-то родители уезжают на заработки в крупные центры, выстраивают особняки, покупают иномарки, выглядевшие ещё лет десять назад неопознанным летающим объектом, а теперь всё больше вписывающиеся к высоким металлическим заборам, а не плетням из прутьев, что были раньше… — Вот видишь, капитализм добрался и до села, — подметил справедливо Джиён. — Это неуправляемый процесс. Это зависит не от тебя, не от меня. Не от кого-то конкретного. Просто цивилизация развивается соответственно своей судьбе. Так должно быть, и деньги заполонят умы всей развитой части населения нашей планеты… — Но мой же не заполонили! Пусть я буду называться неразвитой… Что тогда делать таким, как я? — Вымирать потихоньку, — констатировал он. Я без смирения, гневно и недовольно воззрилась на него. — Что? Даже если я не стану способствовать этому, всё равно, таких как ты будет всё меньше. Ценности переворачиваются необратимо, они вводятся в моду и большинство её перенимает. — Но ты… — воззрившись на него, я с каким-то особым трепетом и сдержанной восторженностью отметила: — Добившись всего, ты перестал ценить деньги. Я это видела. Значит, обратимый процесс существует. Если утолить людскую потребность быть всемогущими, удовлетворить их любопытство «а как же там, наверху?», то они становятся более понимающими. Ты яркий тому пример. — Я стал более понимающим? — Дракон хмыкнул. — Не обманывай себя, Даша. Я хорошо понимал всё и до этого, просто пресытился. Я всё сильнее уверяюсь в том, что обратимого процесса нет. Обезьяна, взявшая в руки однажды палку, стала человеком, и развернуть эволюцию нельзя. В твоей любимой Библии, разве Адам и Ева, вкусившие с древа познания, смогли вновь стать невинными, как дети? Нет, их выгнали из Эдема раз и навсегда. Я тоже задавался этим вопросом, можно ли однажды что-то открыв для себя, закрыть это обратно? Вернуть какое-то прежнее ощущение, возродить в себе эмоции, чувства, свежесть впечатлений. Я почти уже убедился в однозначности ответа: нет. Наивность ума не возвращается. Опыт не исчезает. Можно забыть о прецеденте, но нельзя изменить его последствия, наложившиеся на натуру, манеры, восприятие и мировоззрение человека. — Выходит, любопытство, наталкивающее человека на развитие, в конечном итоге его всё-таки губит? — А что нас вообще не губит в этом мире? — улыбнулся Джиён. — Вера или любовь, скажешь мне ты? А я тебе напомню про инквизицию, ваххабитов, Елену, из-за которой началась Троянская война, и ещё тысячи кровавых драм на почве веры и любви. — Я замолчала. Снова не было ничего, что могло бы поставить окончательную точку, да так, чтобы победительницей вышла я. — Идём внутрь, я проведу тебе экскурсию по яхте. Выглядящая не такой уж и массивной со стороны, яхта прятала внутри себя множество кают, настоящий зал для приёмов, с кинозалом лишь чуть меньшим, чем был в коттедже Джиёна. Бар, кухня, несколько спален — всё было красиво, качественно, будто только что сделанное в мастерской. За различными разговорами и обсуждениями всего подряд, от религии до итальянской фирмы, создавшей эту яхту, мы с Джиёном плавно подошли к ужину, который был готовым в холодильнике, оставалось лишь разогреть и сервировать стол. Этим занялась я, приглядывая себе место возле небольшого столика. Качки почти не было, поэтому можно было не переживать за то, что поставленное упадёт или разольётся. — Ты хочешь ужинать тут? — удивился Джиён и кивнул мне вверх. — Может, лучше на палубе? На открытом воздухе. — Заметив в моём лице какое-то замешательство, он осторожно спросил: — Что-то не так? — Вряд ли я его беспокоила, но поскольку во всех его действиях был какой-то умысел — не мог не быть, как убедили меня и как убеждалась потихоньку я сама — то он умел озаботиться реакцией задействованных в его пьесе. — Ну… ужин на двоих на палубе — не слишком ли это романтично? — недоверчиво заметила я. Пусть мы играем короля и королеву, но между нами на самом деле ничего нет, мы ничего друг к другу не испытываем. Разве что толику уважения, если верить Джиёну, но поскольку доверия я к нему не испытываю тоже, то и в прочее верить не следует. — Не думаю. Романтика, особенно чрезмерная, пригодится мне для того, чтобы тебе было максимально комфортно испить бокал вина. — Я вспомнила о данном обещании вновь и поморщилась. — Это необходимо, да? — Я же не курю, — достал он из кармана зажигалку и отложил за микроволновую печь. Если бы он не сдержал слова, то и я могла бы, но он слишком волевой человек для этого. Что это? Я сейчас подумала о том, что можно было бы сжульничать? И кто после этого плохой, если главарь бандитской группировки ведет себя честнее, чем я? Впрочем, нарушить обещание я не успела, а лишь подумала о такой возможности, а уж что творится в голове Джиёна! Кто знает? Стемнело, и мы уселись друг напротив друга под открытым небом, окруженные водой, начинающей блестеть звездами. Мотор был заглушен, мы просто дрейфовали на волнах. Легкая прохлада заставила захватить из недр кают небольшой плед, который я накинула на плечи. Я расставила тарелки и блюда по небольшому кругу, застланному белой скатертью. Джиён достал откуда-то свечу и воткнул в серебристый подсвечник, после чего захлопал по карманам, чтобы поджечь её. Я наблюдала за этим всем со стороны, но мы одновременно вспомнили, где он выложил зажигалку. Мужчина посмотрел мне в глаза, как бы говоря, что собирается сходить за ней. Я помотала головой. — Нет? — уточнил он, что правильно меня понял. — Не нужно свечи, это точно будет перебор, — укуталась я поплотнее в плед и села. С закатом Джиён снял свои солнечные очки, и стал выглядеть немного попроще. Менее преступно. — Что ж… ладно, — игриво разулыбавшись, он сообщил: — Но я пытался. Заметь. — Заметила. — Начнём экзекуцию? — поднял он ведерко со льдом, из которого вытащил бутылку белого вина. Я тяжело вздохнула. — Может, не надо? — Всё в порядке, больная, это не больно, и вы будете жить, — с хитрецой и искусительным оскалом, он воткнул штопор в пробку, и стал вворачивать его, глядя мне в глаза. — Я и не думала, что умру от этого, но… не знаю каким образом, но мне будет плохо. Потому что это плохо. — Поверь, без единой сигареты за день, мне реально плохо. Мне херово, Даша, уже прямо сейчас, без посмертных ожиданий. Но я терплю, ведь мы договорились. Так что, давай, если ты отказываешься пить, говори быстрее, — Джиён дернул штопор и он вытащил на себе пробку. — Закончим с этим, ты останешься трезвой воспитанной христианкой, а я покурю, выпью и расслаблюсь. — Поджав губы, я с вызовом воззрилась на него и протянула хрустальный бокал. — Наливай. — Уверена? — прижал к себе бутылку Джиён, словно оберегая ребенка от опасного прибора, которым тот не умеет пользоваться. Я кивнула. — Что ж… я давал тебе шанс, — усмехнулся Дракон. — Остаться трезвой? — он помотал подбородком. — Спасти свою душу? — он вновь подал отрицательный сигнал. — Что тогда? — разлив вино по бокалам, он подставил ко мне поближе один, другой взял своими тонкими пальцами за ножку. — Я давал тебе шанс не губить нас обоих. Запомни этот вечер. Обратно в Эдем не пускают. Я замерла с вином в руке. Он говорит «нас», чтобы придать мне уверенности? Чтобы я подумала, что это якобы пагубно для обоих? Хотя на самом деле понесу кару только я. Ему ничего не сделается. Поднеся край бокала к губам, я вдохнула тонкий аромат винограда и алкоголя. — А чокнуться? — протянул руку Джиён. Я откликнулась и сделала встречное движение. Прозвучал звон. — За что? Мы не сказали за что. Постой. За понимание? Или за культурный обмен? — За любовь, которая исцелит любое сердце, — сказала я. — Пусть будет так, — улыбнулся он, и мы чокнулись второй раз. Поднеся вино к губам, помолившись просебя коротко и попросив у Бога прощения, я пригубила спиртное. Оно оказалось кисловатым, пощипавшим язык, так что я сморщила лицо на миг. — Что?! — изумился Джиён, отпив и поставив свой бокал. — Оно стоит столько же, сколько ты, и ты хочешь сказать, что не вкусно? — А ты хочешь сказать, что одинаковая стоимость каким-то образом нас с ним роднит и делает его вкуснее? — отпила я ещё раз, решив, что не распробовала. Но сильно слаще не стало. Даже с новой информацией о цене напитка. Джиён улыбался моему замечанию. — Прости, а стоимость у него меня в целом, или всё-таки одной моей ночи? — Да, я некорректно выразился. Оно стоит, как твой первый раз, — Дракон засмеялся. — Когда было неоткупоренным, конечно… теперь ты выигрываешь в цене. — Как, разве моя стоимость не выросла? Я же отпила этого драгоценного нектара, моё содержимое подорожало. — А что, это идея! — призадумался кореец, подперев подбородок ладонью. — Так и вижу рекламный лозунг: «Экологически чистая девственница, вырощенная на спарже, французском вине и натуральных деревенских продуктах». И цена с дополнительным ноликом. — Я не смеялась, а сдержано улыбалась. Ещё недавно ни о какой улыбке при таких речах не могло быть и разговора, меня бы коробила надменность, вызывал бы праведное бешенство цинизм, но теперь, когда я немного узнала Джиёна, кое-что из его прошлого, кое-что из его настоящего, когда возомнила о себе то, что смогу повлиять на его будущее, я смогла спокойно выслушать о себе такие пошлые и вульгарные рассуждения, и не возмутиться. — Ты по-прежнему думаешь рано или поздно продать меня, не так ли? Ты либо уверен, что я не справлюсь ни с чем, либо хочешь обмануть в итоге, — зачем-то сказала я. Наверное, зря допила бокал вина. Стоило бы заметить ещё с той вечеринки, когда меня спаивал Сынхён, что язык у меня от алкоголя развязывается. — Я не собираюсь тебя обманывать. Или ты думаешь, что я такой примитивный лжец, который разводит на пари, а потом кидает? — с некоторым раздражением повел плечом Джиён. — Кто тебя знает? Я вот допью вино, а ты ночью покуришь, пока я буду спать. — Так… — выдохнул он, стукнув нечаянно рукой с вилкой по краю стола. — Я так понимаю, что избавить тебя от подозрений можно только пригласив заночевать со мной? Тогда ты убедишься, что я не вожу тебя за нос. — Ты способен пригласить меня в свою спальню на ночь? — ошарашилась я. Нет, я всё ещё не верю, что у него есть ко мне какой-то сексуальный интерес. Нет, это неправда. Да и формулировка с моей стороны глупая. Естественно, Джи-Дракон способен на что угодно вообще. — После того, как ты уже лежала в моей кровати, не всё ли равно? Я же не трахаться тебя приглашаю, а всего лишь спать в одной комнате, чтобы ты имела возможность за мной проследить. — Я даже закусила губу, задумавшись над этим. Кают-то тут много, но я как-то не думала, что мы останемся на судне и на ночь. Увидев мою растерянность, Джиён хмыкнул и достал из кармана пачку сигарет. Под моим надзором, он стал доставать одну сигарету за другой. Когда пачка опустела, он смял её в кулаке и положил на середину стола. Сигареты он переложил на пустую чистую тарелку и, поглядывая на меня, принялся ломать их поочередно, перетирая пальцами, кроша табак, разрывая фильтры. — Ты же не думаешь, что я сумею незаметно метнуться до супермаркета посреди пролива и купить замену? — Мне пришлось некоторое время помолчать, прежде чем сказать что-то весомое. Я приучала себя думать, и тщательно думать, прежде чем произнести что-либо. И в этот раз пауза позволила мне сочинить кое-что саркастичное, достойное соперничества с правителем Сингапура. — Тебе оказалось легче уничтожить сигареты, чем провести со мной ночь в четырех стенах? — Джиён расплылся, довольный моим замечанием. — А вдруг ты всё-таки решишься меня грохнуть? Нет уж, я от тебя замуруюсь на семь замков. — Поухмылявшись чему-то и помолчав, он взглянул на меня исподлобья. — А ещё… мне не хочется вдруг, случайно, каким бы то ни было образом переспать с тобой. Знаешь почему? — Я не имела представления, о чем сообщила ему. — Потому что я не хочу потерять интерес к тому, что его во мне пока пробуждает. А если я тебя поимею, то ты перестанешь быть той, которую хоть что-то отличает от других. — Он всё-таки настаивает на том, что испытывает какие-то желания по отношению ко мне? Я отвела взор в сторону, стянув плед на груди. — Почти то же самое ты говорил мне о Мино, что если между мною и им что-либо произошло бы, то он лишь убедился бы в том, что все женщины… шлюхи, — выдавила я это неприглядное слово. — То есть, тоже потерял бы интерес. Почему мужчины так устроены? Почему вы не в состоянии ценить и уважать то, что принадлежит вам? — Потому что принадлежат только вещи. Вещи наскучивают, и девушки, которые отдаются полностью и уподобляются вещам — наскучивают. Настоящий человек, настоящая женщина не становятся собственностью. Всегда есть страх потерять их, потому что у них своё мнение, сознание, собственные желания, а не угодничество… — И выгода? Выгода делает надежным и предсказуемым, так? — вспомнила я любимое понятие Дракона. — Да, с большей вероятностью. Поэтому и легче вести дела с продающимися. — Но выгода — это твой главный закон жизни. Что же, ты тоже вещь? — Знать бы чья, — хитро заулыбался Джиён, не сводя с меня очей. Лучики морщинок в уголках глаз придали ему дьявольщины. Если было куда больше. Я хотела спросить, а чьей вещью он предпочел бы быть, но у него зазвонил мобильный, и он, оторвавшись от меня, поднес его к уху. — Да, Сынхён? — Этого ещё не хватало сейчас третьим, пусть даже дистанционно. Лицо Джиёна посуровело в одну секунду. — Что? — Я напряглась, почувствовав, как где-то возникли какие-то неприятности. — И где он сейчас? Понял. Ладно. Нет, не надо, подождите меня. Да, хорошо. — Мужчина положил трубку перед собой на стол, закончив разговор. Я вопросительно на него уставилась, не решаясь ничего спрашивать. Он заговорил сам: — Один из моих людей оказался работающим на китайскую мафию. Час назад поймали с поличным за ненужными связями. — И… ты прогонишь его прочь? — Прогоню? — Джиён мрачно хохотнул. — За такие вещи закатывают в бетон, Даша. — Мне показалось это шуткой, и когда я уже хотела посмеяться в ответ, то увидела на его лице полную серьёзность. — Ты… в правду это сделаешь? — Не конкретно я. Мои люди. Но я должен поприсутствовать, — Дракон поднялся и, видя, что я не шевелюсь, кивнул: — Королева тоже должна посмотреть, как проходят будни короля. — Что?! — вытянулась я, пытаясь перебороть ужас и отвращение. — Да-да. Романтический вечер закончим в другой раз. А сегодня придётся насладиться увлекательным зрелищем. То есть, посмотреть на казнь, убийство, смерть человека. Всё хорошее, что зарождалось во мне к человеку напротив, вдруг опало, как листья с осеннего дерева.

Блудный сын

На яхте мы приплыли вовсе не к дому Джиёна, откуда отчаливали, а к какой-то пристани, среди множества других катеров, лодок и прогулочных корабликов, привязанных и покачивающихся в черноте ночи, освещенной вдоль прибрежной линии огнями. Они красиво отражались в черной воде, жемчужным ожерельем моргая на шелестящем прибое. Вообще в округе было так спокойно и тихо, лишь плеск, как шепот русалок, что едва ли не представлялось, будто мы возвращаемся с настоящего рандеву, где-то в укромном краю земли, далеком от каких-либо событий, а не в огромном многомиллионном мегаполисе. Я оставила плед на палубе, поэтому сделалось прохладнее, и ладони невольно потирали плечи под футболкой. Джиён не торопился, но двигался уверено и целенаправленно. Я не назвала бы его в этот момент нервничающим, скорее наоборот. Он был уверен в том, что делает, и чем всё закончится, но хотел разобраться со всем поскорее. В который раз вспомнились его заверения в том, что лично он никогда не участвует в насилии, только отдаёт приказы. Собственноручные грязные дела остались в прошлом. Но он присутствует и смотрит на многое, что делают его люди, не значит ли, что это всё-таки ему нравится?

— Можно я поеду домой? — стуча низенькими каблучками сандалий, шла я по доскам пристани позади Дракона. — Даша, давай не будем. Мы же уже обговорили, — нехотя бросил он. Рука его скользнула в карман. Я видела, как она сжала там пустоту, замерев, словно расстроенная невеста, не обнаружившая на назначенном для свидания месте жениха. Ни сигарет, ни зажигалки. Только привычка, создавшая рефлекс. Джиён обернулся, и его белозубая улыбка выделилась на фоне темноты. — Если ты хочешь спать, то потерпи, это не займёт много времени. — Я просто не хочу видеть… — Ты продолжаешь пытаться закрывать глаза на то, что происходит вокруг. Научись принимать всё, и тогда судить. — Не суди, да не судим будешь, — выдала я цитату, известно откуда. — Я предпочитаю не осуждать, да и ты не судья. — «А судьи кто?» — вспомнился мне Грибоедов. Джиён точно не читал его, но вдруг выдал кое-что близкое по смыслу: — А кто тогда вообще вправе судить других? Дипломированные судьи? Они, по-твоему, обладают наибольшим пониманием жизни? Или всё-таки просто законы знают, и следуют им, поэтому там всё правильно, а я противозаконничаю, поэтому плохой судья? Но судьи следуют законам людским, а не божьим. Насколько я знаю, в большинстве западных стран отменили смертную казнь, но этого добились сами люди, следуя гуманистическому развитию. А что там у нас по святым писаниям? Сжечь города с грешниками, истребить неверных, наслать мор, чтобы иноверцы вымерли… Так кто же судья более соответствующий указаниям твоего Бога — официальные представители государственного правосудия или я? — его глаза прищурились, мои тоже. Я запоздало прекратила раздувать ноздри от недовольного и возмущенного дыхания, выдав своё настроение. — По-твоему, правильно, когда за кражу кошелька сажают на несколько лет, за добровольный секс с семнадцатилетним парнем сажают лет на двадцать, потому что он несовершеннолетний, за педофилию сажают пожизненно, а за ложь, предательство, подлость, брошенных беременными девушек, немощными и одинокими стариками родителей, за истязание кошек и собак вообще ничего не делают? Это согласовывается с твоим представлением о справедливости и ненужности судить и вмешиваться? — Ты умеешь приводить сторонние примеры, с которыми я согласна, уводя разговор от того, о чем речь идёт прямо сейчас. Человек, которого ты хочешь убить, этого не заслужил. Кто ты, чтобы отнимать чужую жизнь? — Я тот, кого он предал, и именно мне решать, как с ним поступать дальше. Вот ты говорила мне о Вике… — я стиснула зубы, внимательно его слушая. — Она беременна, и кто-то поставил её в такое положение. Ты согласна с тем, что тот мужчина нуждается в наказании? — Вспомнив и представив вечно похотливый взгляд Сынри, я сказала: — Да. — Это наказание имеет право определить сама Вика? — Интересно, влюбленная по уши в этого мерзавца, она сумела бы вынести ему какой-либо приговор, или простила бы? — Возможно. В зависимости от того, каким оно будет. — Если она потребует смерти? — Нет, человек, сотворивший плохое, расплатится рано или поздно по божьей воле. Никто не избежит кары. — Джиён засмеялся, хлопнув себя ладонью по бедру. — Да неужели? Что ж, в который раз готов заявить, что приди к власти такие, как ты, всем тюрьмам открыли бы двери, и мы погрязли бы в преступниках и преступлениях. Жди, если тебе так хочется, небесного правосудия, а мой жизненный опыт показал мне, что действовать нужно самому. — Развернувшись, он пошёл дальше. Я тоже, за ним. — Джиён, не убивай никого. — Не трать силы. — Почему ты не хочешь пощадить его? — семенила я следом. — Простить одного — появится сотня. Закон дозволения и отсутствия страха. — Я прошу тебя. Разве не могу я воспользоваться правом королевы? — Он остановился, и на миг опять подобрел, заулыбавшись. Мы встали друг напротив друга, уже приблизившись к фонарям. Стало намного светлее. Подняв руку, Дракон коснулся пальцами моего подбородка, проведя по нему, потом по щеке, и отведя руку обратно. — Детка, во все века существует правило: королева может делать всё что хочет, только не вмешиваться в правление короля и не влиять на его власть. Всякое государство начинает разваливаться, когда женщина протягивает руку к пульту управления… — Он почему-то многозначительно расплылся, опустив взгляд вниз. — В России в восемнадцатом веке правила императрица, Екатерина Великая. Так вот, при ней государство было крепким и мощным, как никогда! Она расширила его границы, усилила авторитет, выигрывала войны… — Ну, об уникальности русских женщин я уже начинаю тайно догадываться… — Да нет, она была немкой, — внесла я историческую точность. — А-а, ещё один бутерброд? — Меня немного выбило из колеи его замечание, пока я не вспомнила то, что как-то попала впросак с сендвичами и бутербродами, как иностранными словами в других языках. Но только Джиён мог сравнить великую личность с закуской. Впрочем, он бы мне сейчас напомнил, что я сравнивала кофе с людьми. Мы ходим по кругу, обвиняя друг друга в том, кто начинает первым. Он сводит всё к детской возне, не позволяя сражаться с ним, как взрослый человек. Или я сама не доросла до его уровня и не в состоянии этого делать? — А ещё была Елизавета Английская. И королева Виктория… — Он больше ничего не говорил, просто шел дальше, а я всё пыталась заинтересовать его, остановить, уговорить, образумить. Нет, скорее наоборот, заставить отключить свой жестокий разум и включить сердце. Мы поднялись по лестнице на парковку, где какой-то служащий вручил Джиёну ключи от автомобиля, подогнанного к самому заезду. Властелин Сингапура сел за руль, а мне тот парковщик открыл пассажирскую дверцу, помогая забраться. Машина была низкой, так что я опустилась, как в подводную лодку. — Я мог бы в ответ тебе рассказать о Цыси, из-за которой от Китая в начале двадцатого века почти ничего не осталось. — Джиён завелся и тронулся, включив яркие фары, как огромные драконьи глаза, прозревшие ночную дорогу. — Но что проку от этих биографий, ушедших в прошлое? Я в любом случае не изменю своего решения. Здание, к которому мы подъехали, сначала показалось мне тем самым ужасным местом, из которого увезли нас с Викой в тот день, что мы пришли в себя и осознали, что произошло, откуда нас затолкали в бордель. Серые нежилые стены, не то достроенные, но не отремонтированные, не то и не достроенные вовсе. Но приглядевшись, я нашла разницу. Тот дом был скорее доделанным, но не сданным, а здесь ещё шла стройка. Сваи и железные каркасы торчали там и тут. По ту сторону, из-за возводящейся крыши, возвышались строительные краны, подсвечиваемые по ночам, чтобы их не задели вертолёты или самолёты. Рабочих, конечно же, в такой час не было. Временный забор отгораживал территорию стройки от улицы. У разведенных перед автомобилем Джиёна ворот стояло несколько мужчин в черных костюмах, с рациями и, скорее всего, оружием под пиджаками. Я могла лишь предположить. За воротами горели прожекторы, указывающие невыложенную ещё плиткой песочную дорожку внутрь. Дракон припарковался, вернее, остановился, где ехал, и заглушил мотор. Вышел. Я продолжала сидеть, не отстёгивая ремня. Джиён шагнул вперед, и был уже в метре от переднего бампера, когда осознал, что я не иду рядом. Он остановился и обернулся, поглядев на меня через лобовое стекло. Под его режущим взглядом я коротко вздрогнула, но покачала головой. Вернувшись, он открыл мою дверцу. — Выходи. — Нет, я не хочу. — Пока ещё вежливо, он протянул мне ладонь. — Пошли, прекрати устраивать свои сцены упрямства хотя бы сейчас. — Я не хочу видеть ничью смерть. — Не зная смерти, не понять жизни. — Его афоризмы как-то не внушали мне мужества и желания подчиниться. Наклонившись, Джиён щелкнул держателем ремня и, разгибаясь, прошипел мне в лицо: — Вылезай и иди! — Вокруг ходили какие-то люди, драконы, судя по всему. Я ненавидела в эту минуту их всех, и более других Джиёна, но решилась выйти, испепеляя его праведным гневом в глазах. Мне было далеко до умения вкладывать во взгляд столько силы и власти, что у получающих его подкашивались колени, так умел лишь он — Квон Дракон. Но это не мешало надеяться на то, что сверля ментальную дыру в его туловище, я чего-нибудь добьюсь. Взяв меня под руку, словно это меня должны были притащить куда-то и казнить (на секунду я так и подумала, испугавшись, как когда-то, увидев, как открылась железная тяжелая дверь, и вошёл здоровенный охранник), Джиён повёл меня вовнутрь. Неутрамбованный песок разъезжался под ступнями, за нами шли телохранители, угрюмые и молчаливые. Они тоже могли бывать палачами? Похоже, каждый здесь способен запросто убить кого бы то ни было. Внутренние перегородки ещё не были возведены, только колонны, столбы и несущие стены, на которых держались верхние этажи. Яркие лампочки горели там, где предвиделись лестничные пролёты и там, где на ночь оставлялись инструменты. Ящики и коробки, сварочные аппараты и дрели, тянущиеся непонятно откуда и куда провода, на земле лежало много чего. Мы перешагивали всё это и поднимались по приставным стремянкам куда-то наподобие строительных лесов. У ограждения уже стоял Сынхён, я заметила его издалека. Возле него толпились ещё какие-то типы. Я на всякий случай присмотрелась к ним, но ни Тэяна, ни Мино среди них не было. — Ну что, всё готово? — поздоровавшись, спросил Джиён. Друг кивнул ему вниз, когда мы подошли к этим же перилам. Я посмотрела туда и увидела вырытое углубление, как археологическая шахта укрепленное по бокам досками. Возле него стояло четыре человека, каждый из которых держал пистолет, направленный в центр между ними. У меня сжалось сердце. На коленях, среди них, с завязанными за спиной руками, находился пятый мужчина. Избитое лицо не помешало ему посмотреть наверх, сюда, где стояли мы, и у меня начало крутить внутренности от этого взгляда. Взгляда того, кто обезумел от осознания своей скорой кончины. — Джиён! — прокричал он, что эхом отдалось в гулких сквозных пространствах. — Джиён! Прошу тебя, прости! Прости, Джиён, ты же знаешь, мы все работаем за деньги… мы все продаёмся, Джиён! — Его голос заставил кровь в моих ушах ухать, как грозный филин. Нет, ворон, из тех, что каркают на кладбище. Дракон рядом со мной не шевельнулся, но смотрел на обращавшегося к нему внимательно. Меня затрясло. — Джиён! Прошу тебя, выслушай… давай договоримся! Джиён, я ведь могу теперь служить наоборот, только тебе… я добуду любую информацию! Джиён, скажи, что ты согласен! — Джиён ничего не говорил. Я не выдержала смотреть на мужчину и посмотрела на главаря сингапурской мафии. Ноль эмоций, бесчувственное наблюдение за происходящим. Меня пугали его глаза, там ничего не было, словно это не к нему летело прошение, словно не от него зависела жизнь! — Джиён, умоляю тебя, давай поговорим? Дай мне шанс, Джиён, слышишь меня? Прошу тебя! — Мне не хватало воздуха, хотя было свежо и прохладно. Я опустила глаза к пальцам Дракона, державшимся за перила. Они не вцепились, как делают это пальцы тревожащихся или взволнованных, они не побелели от напряжения. Я тяжело задышала, всматриваясь в них, не в силах дольше смотреть на лицо Джиёна. Правая рука оторвалась от парапета и поднялась. Следя за ней, медленной и плавной, я увидела, как она выросла перед Драконом, застыла, будто маятник, дошедший до крайней точки одной стороны, и, как он, тронулась дальше, подавая сигнал. Это был легкий жест, указавший на что-то внизу. Я развернула лицо туда, ахнув. Я и не посмотрела на что-либо, кроме пленника. Перпендекулярно ему, сбоку от ямы, стояла цистерна с цементом. Мужчина закричал. — Джиён! Пощади! Я умоляю тебя! Слышишь, Джиён? Я сделаю всё, всё что ты захочешь! Джиён! — стоявшие рядом парни с пистолетами стали подталкивать его к яме. Двое откуда-то взявшихся гангстеров приблизились к цистерне. Когда они её тронули, жидкость внутри колыхнулась, показывая, что ещё не застыла. — Джиён! Умоляю, пощади! У меня двое детей, прошу тебя! Что с ними будет? Позволь мне увидеть их в последний раз! Пожалуйста, дай мне ещё один день! Подожди! — Я заткнула уши ладонями, не заметив, когда начала плакать. Меня бросило в такой жар, что создалось ощущение, будто я тону в лаве. Надрывные крики предателя невозможно было для меня слышать, это был вой, вопль грешника из ада, из него словно уже вырывалась душа, покидая тело через невыносимую боль, его рвало этой болью и отчаянием, будто органы в теле кричали вместе с ним. От таких спазматических оров, должно быть, лопаются жилы. У меня натянулись все нервы, и я думала, что они порвутся, когда мужчину спихнули вниз, а цистерну с цементом подкатили к краю. С завязанными руками, ещё живой и дышащий, он должен был погибнуть медленно и мучительно, захлебнувшись или задохнувшись каменеющей жижей. Я перестала разбирать его слова, они слились в гул мук и страдания. Я упала на колени рядом с Драконом. — Джиён, прошу тебя, пощади его! Джиён, я прошу тебя, останови это! — Мне показалось, что я кричу не тише, чем умирающий внизу. Я не смотрела туда больше, мокрая от пота, безумная от жестокости. Схватив руку Дракона, я сжала её, как распятье во время молитвы. — Джиён, прекрати это! У него дети, Господи, он отец… Джиён, избавь его от мучений… оставь детям отца! Джиён, я умоляю тебя! — Он наклонил лицо, посмотрев на меня. — Встань, Даша, — только и сказал он. Спокойно, цинично и обыденно. — Джиён! Молю… верни меня в бордель, продай меня, как хотел, только прекрати это! — Его брови нахмурились. Крик фоном ещё стоял, душа меня, истязая. Я мельком заметила его свободную от меня руку. Она как будто бы мелко потряслась, прежде чем была сунута в карман. — Хочешь — кури, давай забудем обо всех наших пари! Я буду пить с тобой, если тебе это нужно, начну курить, что угодно, Джиён, только пощади этого человека, это невыносимо, Джиён, как ты можешь, Господи, как ты можешь?! — Перестань, — вырвал свою ладонь Дракон и отступил на шаг. Мне почудилось, что окружающим стало интереснее происходящее на нашем возвышении, а не внизу, но из страха или уважения, они старались не смотреть. — Я не буду пользоваться обещаниями, которые ты щедро даришь, пребывая не в себе. — Я… я… — кислород кончился, и прежде чем я надышалась им, чтобы заново наполнить легкие, я осознала, что на стройке повисла тишина. Всё было кончено. Боль пронзила меня насквозь. Прямо передо мной убивали человека, а я ничего не смогла сделать. Пусть это был незнакомец, но разве предательство подобного рода в этом криминальном мире зла такой уж кошмар? А тот, кто управлял этим, распоряжался, был мне знаком куда лучше. Я думала, что знаю его, что хоть немного узнала… но ему было плевать на мольбы, на слёзы, на упрашивания. Я не могла посмотреть в бок, туда, где всё завершилось, хотя бы там и осталась лишь ровная поверхность залитой канавы. Всё тело ощущало ломоту, как выжатое. Джиён развернулся и пошёл спускаться. Чьи-то руки подхватили меня подмышки, помогая встать. У меня с трудом это получилось, но когда я поняла, что помощь была оказана мне Сынхёном, я немедленно стряхнула с себя его касания и отстранилась. — Чудовище! — бросила я ему в лицо. Он лишь указал на меня кому-то из гангстеров и, поддерживаемая безымянным бандитом, я сумела спуститься, раза три чуть не завалившись. Ноги не слушались, я словно заболела чумой, которая тащила меня в могилу. Внутри распространилась жгучая грязь и мерзость, а в ушах ещё стояли крики, смешивающиеся с моими собственными слезами. Под руки, меня подвели к автомобилю Джиёна, в котором он уже сидел. Сама не своя, я стала упираться, голосить что-то, проклиная и покрывая его голову словами ненависти. Я пыталась вырваться, чтобы убежать куда-нибудь, не совсем — в Россию, а просто подальше от этого монстра в человеческом обличье, остаться в недосягаемости для него, в одиночестве, не видеть никого, избавиться от шума, прошившего мне сознание. Двое телохранителей запихали меня на моё место возле Джиёна, прикрыв дверь, которая защелкнулась от нажатия Драконом блокировки. Я уставилась перед собой на бардачок, ничего не видя, но зная, что если бы в руках у меня оказалось оружие, я бы не думая уничтожила водителя, сидящего справа. Слёзы катились по щекам градом. — Ты вела себя не как королева, — услышала я, но поняла сказанное не сразу. Что? После этого всего, единственное, что пришлось ему не по душе — это моё поведение? — Ненавижу… — тихо произнесла я, сжимая пальцы на коленках. — Ты тварь… ты дьявол, ты чудовище, исчадье ада, убийца, ирод… Как тебя носит земля? Умер, я хочу, чтобы ты умер, — твердо, искренне и иступленно, истово изрекла я. — Подождём божьей кары, она ведь настигает всех? — Не прошло и пяти минут после «казни», недавно живой азиат, теперь уже ставший трупом ещё не остыл, а Джиён засмеялся, не придавая значения ничему, кроме очередной иронии. — А-а!!! — закричала я, сорвавшись в истерику, опять зажав уши ладонями, согнувшись напополам. Нажав на газ, Дракон вылетел во вновь открытые ворота, увозя нас подальше от ужаса. Как много зданий Сингапура построено на крови и костях? Пытаясь не потерять рассудок, я стала вспоминать историю, рассказанную Мино, о губернаторе, поселившемся на запретном холме. Всех настигает наказание за самоуверенность и дерзость, за высокомерие и попытки быть неподвластными высшим силам, всех… Но я всё ещё рыдала и горлопанила, сама того не осознавая. Джиён остановился у обочины, быстро выпрыгнув из-за руля, обойдя машину и распахнув мою дверь. Я даже не пристегнулась, чем он и воспользовался, потянув меня наружу. Замолотив его по рукам, отбиваясь и бросая ему в лицо оскорбления, я была вызволена и вытащена на улицу, где Джиён тряхнул меня с такой силой, что у меня едва не хрустнул шейный позвонок. Но это подействовало. Мой рот захлопнулся. — Хватит! — гаркнул на меня Дракон. Я нашла в себе дух воззриться на него. Его темно-карие глаза пилили меня, но я посмотрела в них своими, голубыми. — Что ты такого невообразимого узнала сегодня? Что люди умирают? До этого ты пребывала в уверенности, что удел человечества — бессмертие? — Я не могла ничего сказать, просто не было сил. Дрожа в его деспотичной хватке, я словно уменьшилась в размере. — Или ты забыла, что я способен убивать? У тебя что, действительно, настолько короткая память, что если пару месяцев назад я спокойно мог застрелить тебя, но с тех пор ничего подобного не демонстрировал, то всё, ты думала, я стал добрячком, Далай-Ламой? Я не изменился, и каким был, таким и являюсь. Ты думала, что изменила меня? Чем? Слезами и испугом? Состраданием к предателю, который убил своими руками несколько десятков своих и чужих? Ты о сохранении его жизни молила? Только потому, что тебя разжалобили его вопли, недостойные мужчины? А если бы при тебе такую сцену закатил серийный маньяк, расчленивший сотню детей? Ты бы и для него просила о помиловании? — Услышав кое-что вразумительное и обоснованное, я попыталась перебороть тремор в руках и ногах. — Ты забыла наш разговор о перенаселении планеты, которая гибнет от количества недостойных? У тебя хоть что-нибудь в голове задерживается? Или там по-прежнему одна святость и библейская пропаганда? Зерна разума там не приживаются напрочь? — А ты… — сглотнув слюну, я тряхнула головой, откинув волосы. — Ты думал, что ты изменил меня? Чем? Угрозами и бесстрашием? Бесчувственностью и жестокостью ко всем, даже безвинным? Я не была предательницей, никого не убивала и не совершила никакого злодеяния, когда в ответ на мои мольбы ты принёс мне пистолет для самоубийства! — Он отпустил меня, дернув желваками. Посмотрел пронзительно, косо ухмыльнулся и повернулся спиной ко мне. — Даша… — произнес он моё имя. — Я не хочу менять тебя… — Он развернулся обратно. — Когда мы заключили сделку о королевской неделе… ты пообещала мне… помнишь, что? — Душу, — не моргая, вымолвила я. — Назовем это так. Речь шла о чем-то вроде того, что ты должна понять меня, испытать какую-то разновидность любви, приняв со всеми недостатками. Если ты не осознаешь, что я собой представляю, то ничего этого не выйдет. Ты должна понять меня не тем, каким ты себе меня представляешь, а таким, каков я есть. Да, если так угодно, я убийца, я чудовище, я бездушная тварь. Вот эту-то тварь ты и пойми, а не расчетливого уставшего дядю за тридцать. Умного понять трудно, для этого нужно достичь его уровня знаний. Сволочь понять тоже трудно, но для этого нужно достичь того же морального уровня. Иначе никак. — Я не хочу опускаться до твоего отвратительного уровня, — поморщилась я. — Мы говорили о том, что пойдём друг другу навстречу, не только я буду пытаться, но и ты… — Да, но я был девственником, как ты, я был наивен, как ты, я был молод, как ты. Я был верен, как ты. Я всё это знаю изнутри и всё это хорошо помню, я всё это пережил, и уже прекрасно тебя понимаю. Мне не нужно пробовать дважды, достаточно воспроизвести в себе. Что касается тебя… ты не испытала и сотой части того, что было в моей жизни. Сегодняшнее представление лишь посвящение, небольшое, но необходимое. — Чтобы понять тебя? Но понять ведь и значит, исходя из всего этого, измениться и уподобиться тебе! — Но ты же хочешь изменить меня, вернуть в лоно первозданной доброты, — Джиён безучастно улыбнулся. — Вот и скажешь, оказавшись в таком же положении, есть ли путь обратно. И если ты сможешь вновь стать самой собой, то я последую твоему примеру. Остаться тем, кем и был — легче легкого. Достаточно, как ты и хотела, не участвовать ни в чем, не видеть ничего, не пытаться разобраться… а вот уйти и вернуться — это другое, — я машинально водила головой слева направо, как бы отрицая его слова, но они укоренялись во мне. Как бы мне ни хотелось, чтобы информация отскакивала от меня, как от находящейся под бронированным колпаком, но они, эти зерна, эти семена приживались. — Процитировать тебе твоего Иисуса? На небесах больше радости об одном кающемся грешнике, чем о девяносто девяти праведниках, не нуждающихся в покаянии. Это Евангелие от Луки, если не ошибаюсь глава где-то пятнадцатая, где притча о блудном сыне. — Я во все глаза уставилась на него. Джиён улыбнулся теплее. — Да, безверие не мешает читать книги, как обычную литературу. В свободное от жестокостей время я люблю заниматься самообразованием. — Как я могла сражаться с Люцифером, который выбрал оружием сына Божьего и его слова?! Но неужели там так и говорилось, что раскаявшиеся грешники лучше праведников? Неужели Джиён прав, и нельзя быть по-настоящему понимающим благость Господа, не побывав под властью Дьявола? Притча о блудном сыне… да, ведь отец одарил вернувшегося неблагодарного сына, обидев тем второго, который никуда от него и не уходил. Я никогда не понимала эту притчу, почему возлюбил отец больше ошибившегося, а не того, кто ничего и не нарушал, не совершал подлостей? Выбор у меня не велик, либо согласиться с этой притчей и её моралью, а вместе с ней и с Джиёном, либо назвать её глупой, неправильной, и тем отвергнуть Евангелие и истину, принесенную Христом? — Подумай над этим, Даша, — остановил поток своей проповеди Джиён и указал мне на машину. Мы погрузились в неё и в молчании добрались до особняка, где я тут же ушла к себе, закрывшись и упав на кровать. Полежав некоторое время в темноте, я тихонько захныкала, но плач всё расходился, пока мне не пришлось уткнуться в подушку, чтобы его не было слышно в доме. Я всё ещё слышала предсмертные крики и мольбы того мужчины. Мне было плохо, что бы ни сказал Джиён. Это была прививка жестокости и бессердечности? После прививок часто перебаливают, но я не хотела бы, чтобы во мне поселился этот вирус. Я не хочу отдавать ему душу, не хочу становиться такой же, как же это было невыносимо и больно… В самом деле, не проще ли отдать тело? Пусть заберет его, пользуется, как знает, только не заставляет меня принимать такие вещи за норму. Это выше моего понимания, это не должно быть мною проглочено. Не должно! Безучастно принимать клиентов, не разделяя наслаждения и удовольствия, к которому они стремятся — это не такие великие муки, как те, когда перед тобой убивают кого-то, а ты ничего, ничего не можешь сделать и ощущаешь свою вину, хотя ни в чем не виновата… или виновата? А что вдруг, если бы не я, то Джиён помиловал бы его? Если он устроил всё, доведя до конца, чтобы помучить меня? О, Господи, нет, пощади, не дай мне стать причиной чужой беды! Я не вынесу этого… Не раздеваясь, я лежала и лежала, плакала и плакала, а сон всё не шел и не шел. А в голове отдавалось, как азбука морзе: «Джи-ён-по-ща-ди!». И как театр теней перед боковым зрением шевелились силуэты, выливающие цемент в ту яму. Меня тошнило, но я не нашла в себе сил встать и пойти в ванную. Стиснув челюсти, я смогла перебороть дурноту, и со всеми зверствами и ужасами, не выходящими из мыслей, кое-как уснула под утро.

* * *

Мы с Мино сидели в интернет-кафе. Я смотрела в десятый раз на строчку, и убеждалась, что там так и написано: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». Иисус, с какой целью ты призывал всех грешить, чтобы потом каяться? Чем тебе не угодили постоянные праведники, от рождения и до тризны? Я всё ещё не могла прийти в себя и оправиться, поэтому занялась тем, чего так давно допрашивалась: копалась во всемирной сети, ища какие-нибудь мудрости, которые помогли бы мне защититься, спастись, опереться на что-то. Мино потягивал кофе, смотря не на то, что я листала — всё равно тексты были на русском, — а на меня. Когда я поднялась утром, утро уже заканчивалось. Меня разбудил звонок в дверь, звонивший и звонивший. Я подождала, не прекратится ли он, но звук лишь расходился. Почему не открывал Дракон? Я не хотела выходить из спальни и встречаться с ним. Я не хотела его больше никогда видеть, поэтому представить себе не могла, как буду жить дальше с ним под одной крышей? Правда, я попрошусь обратно к Тэяну. Но от упорства звонящего, начавшего стучать в конце концов, я догадалась, что Джиёна либо нет, либо он сам вышел, и дверь захлопнулась. Это порадовало бы меня в другой раз, но теперь не показалось даже забавным. Одетая и мятая, я спустилась и, отворив, нашла за порогом Мино, минут десять, если не больше, пытавшегося до меня достучаться. Дракона в самом деле не было. Он позвонил пораньше Мино и, сообщив, что уедет куда-то, поэтому летучка по расписанию отменяется, попросил заехать попозже, взять меня, как обычно, и выгулять. И вот, позавтракавшие и съездившие в церковь, куда я всё-таки напросилась, мы устроились в миленьком маленьком кафе, предоставляющем ноутбуки с выходом в интернет. — У тебя круги под глазами, — заметил молодой человек. Я оторвалась, наконец, от зазубривания Евангелия. — Всё в порядке? Или что-то случилось? — Просто поздно уснула. — Я не могла ему сказать о ночном происшествии. Для Мино я только горничная, и ему никак не объяснить, зачем Джиён таскает меня по злачным местам. — Что-то мешало? — Его озабоченность и беспокойство обо мне стали первым за день, что подлатало мою душу. — Мысли. Если ты думаешь, что Джиён всё-таки… — «Пытается со мной что-то сотворить» — хотела закончить я, но это было настолько правдой, что лучше её не произносить. — Домогается меня, то нет. Я всего лишь никак не могла заставить себя перестать думать. — Что же тебя так загрузило? — С любопытством приподнял он бровь, и я поняла, что соскучилась по нему. Да, он не любит меня, и мне в последние пару дней было не до чувств к нему, но… почему Джиён не может исчезнуть, словно его никогда и не было, и тогда наша жизнь, вернее, пока ещё разные (пока ещё?!), две наши жизни сумеют наладиться и что-то предпринять. — Опять тоска по родине? — И это тоже… я думала обо всем. О жизни, о правде, о правильном выборе… Мино, скажи, для тебя существует понятие греха? — отпустив мышку, повернулась я к нему. — Греха? То есть… религиозного? — Ну, не совсем… что-то, что лично ты считаешь чем-то таким, за что люди обязательно должны расплачиваться. — Убийство, кража, мошенничество? — Я поняла, что «грех» немного не то, и он ассоциируется непременно с заповедями, или статьями уголовного кодекса. — Нет, назовём это «пороками». Какие качества в людях ты считаешь порочными, которые их портят? — Мино задумался, опершись локтем на столик. Его длинные пальцы красиво легли возле опустевшей чашки. Я оттаивала после вчерашнего. Рядом с заместителем начальника паспортного отдела я вновь ощущала человечность, а не то, что накануне, будто ты в пустыне, хотя вокруг кто-то есть. — Не все пороки обязательно портят. Ты когда-нибудь слышала о порочных женщинах? Они наоборот видятся многим притягательными. — Мы переглянулись. Я хотела промолчать, но… — И тебе, в том числе? Нехорошие женщины кажутся тебе интересными? — В них что-то есть, — пожал плечами Мино. Неужели Джиён был прав и мой Бог (который сын, а не отец или святой дух) всего лишь мужчина, поэтому ему нравятся грешные люди, а не праведники? Насколько сейчас святотатственно сравнивать Иисуса и Мино? Я схожу с ума… с другой стороны, Бог-отец, как мужчина, если уж на то пошло, выбрал для вынашивания своего дитя Деву Марию, невинную и самую безгрешную девушку, какую только смог найти. Значит ли это, что старшее поколение разбирается в морали получше? Нужен третий голос, чтобы окончательно понять, порок или праведность побеждает… Святой Дух. Что он собой представляет и имел ли какие-либо связи с людьми? Иконография изображает его голубем. Что я знаю о голубях? Я покосилась на браузер с Гуглом. Изучать Святой Дух по орнитологии? Да, Даша, ты сошла с ума. — Я не хочу сказать, что те, в ком нет порока, совсем уж не притягивают, — дополнил Мино, весомо взглянув на меня. Улыбнулся. — Я лишь хочу заметить, что изъяны иногда украшают. Идеальное трудно вынести неидеальным. У всех есть слабости, и когда мы видим слабину в ком-то другом, то чувствуем себя с ним комфортнее, точно знаем, что там нас поймут. Возможно, именно это служит источником соблазна. Ну, а если брать совсем распутных… ведь и на них находятся любители. — Я вздохнула и, ткнув на экран, перевела Мино строчку Евангелия, над которой ломала голову. — Почему он так сказал, а? Почему Христу важны падшие люди? Падшего ангела почему-то изгнали из ангельских чертогов, а грешников встречают с распростертыми объятьями! — Насколько мне известно, Люцифер пал из-за своей гордыни, — неуверенно припомнил Мино. — Если бы он раскаялся, может, его бы тоже с радостью обратно приняли? — Запутавшаяся, я залистала ссылки дальше, читая всё, что было связано с верой, христианством, рассуждениями о Боге. — А может, Иисус сказал так для того, чтобы возвысить в глазах других Марию Магдалину. — Мне нравилось то, что Мино не спорил со мной, призывая забыть о всякой ерунде, и не навязывал никаких своих взглядов. Он просто начинал рассуждать вместе со мной, как и я с ним, когда он предлагал какую-нибудь тему. Так и сейчас, я заинтриговано приосанилась, слушая его. — Она ведь была раскаявшейся блудницей, но Иисус возлюбил её, и принял в свои ученицы, вопреки негодованию других апостолов. — Я знала, что между католиками и православными есть в этом плане серьёзные расхождения. У нас Магдалина фактически неизвестный персонаж, в то время как на Западе существует целый её культ, и им, католикам, конечно виднее, как было дело в событиях, с ней связанных. — Возлюбил? В смысле… — Ну, я со свечкой не стоял, — посмеялся Мино. — Хотя в своё время меня увлекало творчество Дэна Брауна, и расследования Бейджента, Линкольна и Ли, которые доказывали, что Иисус с ней был женат, и у них были дети. Сама понимаешь, двадцать один век спустя можно сочинять всё, что угодно. — Да, разумеется, однако… выходит, что единственная девушка, которую любил или вообще приближал к себе Христос — бывшая блудница? — Даша, он, может, и Божий сын был по духу, — почесал висок молодой человек, явно выходя из зоны уюта ото всех этих сакральных бесед. Это в нём тоже радовало. Откровенно безбожничать и святотатствовать он не стремился. — Но плоть-то у него была человеческая, мужская. Не потому ли он искупил грехи людей, что был одним из нас? — И согрешил сам… — предположила вслух я, тут же закрыв рот ладонью. Что я несу? За секунду в голове успела родиться целая теория о том, что он и был блудным сыном, нагрешившим, раскаявшимся, а потому оправдывающим в проповеди и себя, и Марию Магдалину заодно. Вот что выходит, когда тебя научают думать, и ты начинаешь интерпретировать Писание в силу возможностей своего маленького и не одаренного мозга. Я закрыла браузер, замотав головой. — Ладно, отложим это до лучших времен. Пойдём, прогуляемся, прежде чем я вернусь к Джиёну. — Куда мне совсем, абсолютно не хочется возвращаться. — Идём. — Мино задержался у администратора, расплатившись, и догнал меня на улице. — На пляж? Или есть ещё пожелания? — Под жарящим солнцем, в бессменно белом верхе, слепящем глаза, парень встал рядом со мной. — Есть пожелание уехать из Сингапура навсегда, — заявила я. — Любите же вы, женщины, ставить невыполнимые задачи, — ласково улыбнулся Мино. — Миссия провалена. Я могу распоряжаться пространством только в пределах города. — Тогда отвези меня туда, где сам любишь бывать. — Я сам? — молодой человек коварно посмотрел на меня. — А если это какая-нибудь затхлая пивная с вонючим и пьяным сбродом? — Не верю! Я знаю, что тебе должно нравиться приличное место, — развеселилась я. — Когда ты перестанешь видеть во мне приличного? — насупился Мино. — Я часто совсем не такой. — Я во всех людях вижу приличное. Джиён сказал по этому поводу, что у меня мания. — Мания — это нездоровое отклонение от нормальности, — он открыл мне дверцу и обошёл тойоту, сев за руль и пристегнувшись. — Надо лечить. — Каким образом? — деланно удивилась я. — Нерукотворным, — подмигнул он и, увидев моё смущение, с сожалением повертел ладонями. — Я бы сказал, что неприличностями, но, ты же знаешь, что Джиён запретил. И я сам, правда, вовсе не хочу портить тебя. В действительности, я думаю, что лечить здесь нужно нас всех, а не тебя. Ты очень правильная, Даша. Ты та, на кого хочется равняться и, при других обстоятельствах, не будь я подчиненным Джиёна, а ты его собственностью, не будь я меркантильным трусом, обжегшимся однажды… Будь у меня запасная жизнь, в которой можно было бы начать заново… Я бы начал и закончил на тебе, — заключил Мино. Моё веселье исчерпалось. Я уставилась на него, такого красивого, невозможного, который стал ещё восхитительнее за три дня отсутствия. И он, похоже, не видя меня эти дни, соскучился ровно настолько, чтобы стать откровеннее и позволить себе подобное заявление. И когда он произнес речь о моей правильности и моём душевном здоровье, я подумала, что если Богу нужны раскаявшиеся блудницы, то я бы рискнула согрешить телом с этим парнем, а потом бы каялась, сколько хватит жизни. Но непритворные ли бы это были раскаяния? Кажется я поняла, что иногда на приличность толкает вовсене искреннее осознание правильности поступка или убеждения, а всего лишь страх наказания и последствий. И неуверенность в том, что нарушение привычного хода вещей принесет больше выгоды, чем уже имеется. Я подумала о выгоде. Она вошла в мой лексикон. Проклятое сказочное огнедышащее земноводное! Мать любила говорить, что если где-то убыло, то где-то прибыло. И если когда-нибудь, Боже, будь свидетелем, по какой-то роковой случайности или преднамеренной хитрости, я изменюсь и буду искать выгоду, Джиён будет искать любовь. Искать и мучиться, так же, как я вчера, слыша крики того несчастного. Только у Дракона будут крики его собственной души.

Продолжаем

Мино привёз меня в какой-то парк. Оставив машину, мы пошли по дорожкам между густых зарослей джунглей, хоть и напоминающих первозданный девственный лес, но очевидно, что ухоженных, сдерживаемых руками человека. Иногда встречались другие прохожие, шагающие в этом природном раю. Руки в карманах, мой спутник шагал медленнее, чем я, потому что его ноги были куда длиннее. В его лакированных черных ботинках отражалось небо, настолько они были вычищены. Вообще каждый раз казалось, что на нем новые вещи, настолько Мино был холен, выглажен, вылизан. Это было иллюзией, но привычка и умение следить за собой делали молодому человеку честь. В России я встречала настолько же замороченных на внешности парней, которых называли… как же? Эти самые… метросексуалы! Вот. Но они были настолько плюгавыми, какими-то изнеженными и балованными, что не вызывали восторга. Поэтому, наверное, неправильно говорить, что Мино настолько же заморочен, да и вообще заморочен. Он мужчина, который держит марку, умеет преподнести себя, но не для самолюбования, а для создания имиджа по делу. Будь ему нужно вспахать грядку для заверения Джиёна в преданности, он бы ходил в рабочей робе, думается мне. Я покосилась на него. Рабочая роба сидела бы на нем, как на ином свадебный костюм. Дело в характере, стати, осанке, которые не вымуштруешь, если от рождения нет данных.

— Почему тебе нравится именно это место? — спросила я его. — Тут можно отдохнуть от вездесущей воды, — улыбнулся Мино и остановился. — Тебя тоже она угнетает? — приятно изумилась я. — Я только вчера поняла, как скучаю по совершенно отличным от местных пейзажей панорамам России. Там я очень любила ходить в лес. А тебе что больше нравится? — Я способен привыкнуть ко всему, — пожал он плечами. Но после немного подумал. — Мне нравится вид гор. — Мне тоже! Они завораживают, — что-то я слишком стала подпевать ему. Да, наши вкусы часто сходились и беседы выходили куда лучше, чем с Драконом… Я опять вспомнила о нем, и настроение упало. Откуда-то издалека покатились крики расстающегося с жизнью, фонари со стройки мелькнули перед глазами, скрип железных опор под чьими-то ногами… Джиён сказал, что если Мино что-то сделает не так, то он зальёт его бетоном, не жалея. Страшно. Я не переживу, если что-то случится с Мино. Если бы там вчера был он… Я покачнулась от дурноты и на глазах моментом встали слёзы, режущие глаза. Грудь разрывало от боли. — Даша, что с тобой? — коснулся молодой человек моего плеча. Я постаралась взять себя в руки, развернувшись в ту сторону, откуда мы пришли. — Всё в порядке… — Это, по-твоему, всё в порядке? Что произошло? — Я посмотрела в его вопрошающие глаза. Он ничего не в силах изменить. Я в какой-то степени обреченная. Как уже стало ясно из всех диалогов с Джиёном, что бы я ни делала, происходит лишь то, что ему нужно, постольку, поскольку у него есть интерес. А когда он кончится — всё закончится и для меня. А Мино свободен, он просто работает на босса, которого выбрал сам, и я не имею права требовать спасения собственной жизни ценою его. Этот риск не оправдан. — Ничего. Давай возвращаться. — Тебе что-то не понравилось? — усомнился он в моей искренности. Я плохая лгунья, естественно, по мне видно, что мысли мои далеки от безмятежности и счастья. Взяв его за руку, я покачала головой и потянула его к машине. Мино не воспротивился и пошёл к ней, открыв салон, усадив меня внутрь и сев за руль. — Мне не нравится твоё состояние, Даша. — Я хмуро смотрела перед собой, передернув плечами. Что тут скажешь? Я сама от него не в восторге. Джиён разъедает меня изнутри, я почувствовала это. Понимая, что все его речи и доказательства направлены на то, чтобы погубить мою душу, я не могла, не в состоянии была опровергнуть и откинуть большую часть его аргументов. Я была с ними согласна, потому что разум крутил так и этак все возможные варианты и не находил ошибок. Джиён в большинстве вещей прав, но тяжело даже не от этого, а от того, что я одновременно хочу и не хочу с ним соглашаться. Мне тяжело не от того, что я не понимаю его — я не понимаю себя! Меня словно две. Ночью, когда я мучилась после убийства того человека, я ощущала в себе этот разламывающийся ломоть души. Такой сильный шок раздвоил меня, раздробил. Я хотела склеиться, но не находила средств. Окончательная путаница возникла у меня на решающем этапе: чтобы выиграть, я должна понять Дракона и, кажется, я это почти сделала, он чудовище с беспощадной логикой — что тут понимать? — но не проиграю ли я в тот момент, когда придёт осознание и приятие его мировоззрения? Как победа может равняться проигрышу? Это, однако, совпадало с объяснениями самого главаря сингапурской мафии, у которого ничего не делилось на два, на черное и белое, на хорошее и плохое, а, стало быть, не делилось на победивших и проигравших? Так? Горечь и боль вернулись, навалившись на меня и пригибая к земле. Кое-как попытавшись оклематься в компании Мино, я вновь вернулась в тот глубокий мрак, куда попала накануне. Никакое понимание, никакое разумное объяснение не могли изменить того, что убивать — ужасно, что злом на зло не отвечают, что смотреть на чужие мучения я не в силах. И да, наверное, Джиён прав, умоляй о пощаде меня серийный маньяк, я бы не выдержала. Я слишком мягкотела, поэтому и не могу сражаться с Драконом, которому всё нипочем. Почему же меня не укрепляет вера? Непоколебимая вера помогала мученикам переносить свои страдания, но не чужие. Не значит ли это, что мученичество и христианское самопожертвование основаны на желании быть героями? Ведь подставить под пытки другого — это подлость и трусость, а себя — героизм. А стремление к героизму — это гордыня. Грех. Вот, вот она — рациональная цепочка Джиёна. Когда тянешь её, звено за звеном, то видишь, что это своеобразный браслет на запястье трюкача. Это ловкое мошенничество, где противоположности соприкасаются, потому что самые дальние друг от друга концы самые же близкие, и в точке соединения они сливаются в одно. Праведный образ жизни, соблюдение постов, чтение молитв — для чего всё это? Для одной единственной цели — попасть в рай, угодить туда и получать наслаждения вечность. Выходит, большинство погибших за веру руководствовалось не любовью к Богу — что ему станется от смерти за него или против? Он же Бог, он не зависит от людей — не желанием спасти кого-то, защитить что-то, а тем, что за мученическую смерть обещается прямой путь в рай. Я укоряю Джиёна за то, что он всё делает ради денег и удовольствий, а тем временем даже святые и мученики… и я? Чего ради я следую всему этому? Естественно, потому что верю в рай и боюсь попасть в ад, и чтобы получить желаемый результат, я соблюдаю правила. И я готова убить себя, погубить тело только при условии, что это соответствует требованиям Господа к праведникам, а быть праведником — получить билет в рай. Боже, выходит все, абсолютно все люди живут для удовольствий, сейчас или за гробовой доской, но ведь это же правильно? Психология и медицина называет тех, кто стремится к страданиям и мукам мазохистами и нездоровыми личностями. Но если почувствовать здесь подвох и представить, что это такая злостная каверза Дьявола, и на самом деле в рай попадают те, кто избавился от желания удовольствий и, махнув на всё рукой, готов попасть и в ад, поэтому проживает, как живется, грешит, понимая, что неправ, нарушает, сокрушаясь и раскаиваясь, но признавая слабость плоти. Такие люди подходят к смерти, будучи уверенными, что после последнего вздоха им ничего хорошего ждать не приходится и, о чудо, им-то и открываются врата рая, а те, кто с уверенностью и самодовольством готовился к нему, разворачиваются в ад. Всё дело в гордыне и амбициях, они ведь тоже губят людей. Разве понравится Господу душа, которая будет уверять, что достойна похвалы и награды? Вот где кроется разгадка любви Иисуса к раскаявшимся — в них нет апломба, в них нет наглой уверенности в своей правоте и чувства избранности, что, по сути, разновидность эгоизма. Согрешившие и кающиеся никогда не возомнят. Умеющий унизиться не возгордится. Признавший слабость — силён. Если бы сейчас со мной был отец, мне кажется, он бы согласился. Но его нет, и то, к чему я пришла в своих рассуждениях, с подачи Джиёна, так и останется висеть во мне не отнесенным к истине, потому что не у кого спросить, негде узнать… Стоявшие в глазах слезы полились на щеки. — Даша… — позвал меня Мино. Я повернулась к нему. Вытерев слезы с моего лица правой рукой, он откинул левую, открывая плечо в белой рубашке. — Иди сюда, — кивнул он на него, как на подушку и я, сдавшись, наклонилась, приблизившись, и положила на него голову. Знакомый одеколон, изумительный запах. Он успокаивал. Я сомкнула веки, чтобы отдохнуть немного от мыслей, погружаясь в ощущение этого аромата. Я почувствовала на щеке ладонь, едва касающуюся, погладившую меня. Лба коснулись губы Мино и я, вздрогнув, прижалась к нему сильнее. Мне было плохо, и кроме него совершенно не у кого искать поддержки. Не спасения — забуду про него, а небольшого, дружеского участия. Убийства, разврат, обман — каким бы кошмарным ни был Сингапур, он не испортил Мино до созвучия с собой. Два пальца тронули мой подбородок и, чуть надавив на него, заставили приподнять лицо. Я не открыла глаз, мне было неспокойно и пугливо. Напротив, я зажмурилась сильнее, когда Мино опустил свои губы на мои и, подержав их без движения некоторое время, вдруг резко развел ими мои уста, ворвавшись внутрь. Пальцы, поддерживавшие подбородок, перешли выше и, всей ладонью завладев моим лицом, заставили на миг, в действительности, забыть обо всем. Рука, на которой покоилась моя голова, согнулась, и другие пять пальцев ворвались в мои волосы сзади, перебрав пряди и добравшись до затылка. По коже побежали мурашки. Когда сестра, бывало, заплетала мне волосы, или мы просто баловались с ней, и она задевала мою кожу головы, мне всегда было жутко щекотно, но сейчас ощущение щекотки стало особенно острым, и оно вызывало не смех, а мышечное напряжение. Язык Мино красиво вошёл до середины и, заставив меня захмелеть, недоласкав не знаю до чего, но чувство было именно такое, что недоласкал — вытянул его из меня обратно. Поцелуй разомкнулся так же внезапно, как и начался, стихийный, сокрушительный, обезоруживающий. Смущаясь, нерешительная, я приоткрыла один глаз. Мино смотрел на меня. Я открыла второй, чтобы не выглядеть дурочкой. — Полегчало хоть немного? — слегка коварно улыбнувшись, задал он вопрос. — Нет, всё стало совсем плохо, — тихо прошептала я, понимая, что поддалась поцелую с парнем, который меня не любит. Которого, похоже, всё-таки люблю я. Но это не имеет значения и должно быть похоронено во благо нас обоих. — Почему? — Не дожидаясь ответа, он притянул меня к своей груди и, обняв крепко, отпустил. — Прости, но единственный верный пароль к женским загадкам, который я подобрал за свой опыт — это то, что успокаивать их словами бесполезная трата времени. Только действиями. А поскольку я не могу сделать ничего большего… — Не надо. И этого не надо было делать, — села я ровно на своём сидении, пока мы отъезжали. Но по телу ещё бродил легкий озноб. Поцелуй, как электрический заряд, зажег меня, подобно лампочке. — Я не имела в виду, что поцелуй был совсем плохим, поэтому всё стало плохо — ты не подумай. — И не подумаю, — повел он бровью, переключив на коробке автомат с задней скорости на переднюю. — В смысле? — Если бы я мог подумать, что мой поцелуй будет плох, я бы не выбрал его, как метод успокоения, — снизив скорость на повороте, Мино посмотрел на меня, блестя глазами. — Я знаю, как я целуюсь. — Какая самоуверенность! — хмыкнула я, наиграно возмутившись. Но не споря. Я-то тем более знала, как он целуется.

* * *

Не увидев машину Дракона, я обрадовалась, но, тем не менее, входила в дом, как героиня фильмов про какую-то резню, где в особняке обитает убийца, а ей нужно войти внутрь по каким-либо причинам. Это логово хищного зверя, кровожадного, мне пора это запомнить. Коттедж выглядел пустым и нежилым, когда не горел свет, не раскрывал через стекла содержимого. Мне не хотелось отпускать Мино от себя, чтобы чувствовать присутствие нормального человека рядом, но тот сам не любил излишне мелькать перед глазами Джиёна, да и я дала себе зарок, что не стану подставлять молодого человека или пытаться прикрыться им. Задержавшиеся дольше обычного, мы приехали после обеда и, не найдя себе занятия лучше, я принялась за готовку ужина. Но моё одиночество прервалось минут через пятнадцать, когда овощи для мясного рагу пассеровались и я уже заканчивала разделывать само мясо. Давалось мне это с трудом, потому что вид сырого, мертвого, с кровью освежал воспоминания о ночи. — Привет, Даша, — раздалось за моей спиной. Я слышала его приближение, поэтому сумела подготовиться и сделать вид, что не замечаю его. — Я поздоровался, — сообщил Джиён, видя, что я не собираюсь откликаться. Я услышала вздох. — Ты всё ещё обижаешься? — Выдержка моя треснула. Выпрямив спину, я прищурилась и, за секунду достигнув пика ярости, развернулась и прошипела: — Обижаюсь? Обижаюсь?! — Как и предполагалось, мужчина стоял совершенно невозмутимо, одетый, как обычно, причесанный, как обычно, чуть улыбающийся, как обычно. — Ты не любимую вазу разбил, ты не переключил шоу, которое я хотела досмотреть. Ты даже не отказал вернуть мне свободу! Ты. Убил. Человека. — К чему эта трагичная парцелляция? — сняв с головы солнечные очки, Джиён затряс их в руке. — Да, убил. Не первого, и не последнего. Но ты же не была ценительницей погубленных тел? Ты же за души ратовала? А душа пострадала моя, взяв на себя очередной грех, так почему вся жалость пошла мимо меня? — Но ты сделал это специально! За что тебя жалеть, если ты не считаешь сотворенное злом?! — Почему это? Очень считаю. Что будет на ужин? — А-а! — прорычав, я схватила чашку, висевшую на крючке и, вложив всю свою силу, запустила её в Джиёна. С меткостью я не очень дружила, чашка угодила в дверной косяк, и Дракона бы всё равно не задела, но он заранее убрал плечо подальше. Посмотрев на осколки, он стёр с лица ухмылку и серьёзно изрек: — А если я? — Давай! Тебе и пристрелить кого бы то ни было не трудно, что уж говорить о том, чтобы швырнуть что-то в человека! — К моему изумлению, Джиён наклонился и, стянув с ноги тапку, зарядил её в меня. Я едва успела пригнуться, чтобы тапкой не получить по голове. Она пролетела надо мной, ударившись о кафель на дальней стенке. Когда я разогнулась, убрав руки, прикрывавшие макушку, то обнаружила, что несколько успокоилась. Не от страха, скорее от неожиданности, что Джиён способен с каменным лицом швыряться тапками. В другой раз это выглядело бы комично. Но я всё ещё не могла смеяться. — Что дальше? Метнёшь в меня нож? — хладнокровно поинтересовался он. Я запыхтела, но молча. Посмотрев на кусочки разбившейся чашки, я отругала себя за горячность и несдержанность. Я не имела права бить чужую посуду. Никогда прежде ничего не портила, но Джиёну хотелось насолить хоть как-то, я хочу ему испортить как можно большее. Взяв мусорный пакет, я присела на корточки, подойдя к осколкам, и принялась собирать их. Мужчина отодвинул стул и сел, никуда не уйдя, что раздражало. — Я вижу, ты устала. Я тоже устал, — откинувшись на спинку, он закинул ногу на ногу. — Но я держу своё слово, и пока идёт твоя королевская неделя, я ничего не сделаю непозволительного и вытерплю всё, раз обещал. — Мне не хотелось даже смотреть на него. Я ползала у его ног, собирая ошметки фарфора. — Совместная жизнь — это труд, Даша. Здесь каждый обязан подстраиваться, а не диктовать условия. Ты же понимаешь, что я подстраиваться давно отвык? Я только назначаю правила, а тут такой поворот… — Неужели ты не понимаешь, что не в этом дело? — прошептала я, не оборачиваясь. Плюс ко всему, я его перебила. — О чем ты? — Дело не в жизни под одной крышей, — я всё-таки посмотрела на него через плечо. — Ты заставил меня быть соучастницей убийства, видеть муки того несчастного… — Разделить со мной всё, что я делаю, всё, чем я живу, — Джиён встал и, сделав шаг, сел на корточки рядом. — Я показал тебе всё, совершенно всё: как я трахаюсь, как я бухаю, как принимаю наркотики, как убиваю. Не осталось ничего, что ты бы обо мне не знала, чего не видела. Мне тебя больше нечем удивить или шокировать. Можешь представить что-то худшее для себя, чем это всё? Ты всё увидела, всё выдержала и пережила, зачем принижать себя и делать вид, что ты сломалась или съехала с катушек от этих зрелищ? Ты в порядке, не развози сопли. Мы с тобой хотели понять друг друга и подружиться, разве нет? Я сделал всё, чтобы не осталось преград. Я напомнил тебе о том, кто я, когда ты стала забывать, а забывать что-либо о людях, с которыми имеешь дело — неуважительно. Да и не безопасно для самого себя. Так что я задаю тебе вопрос, в состоянии ли ты закончить королевскую неделю, учитывая всё, что ты узнала и узрела? Возможно, придётся повторить что-либо из пройденного, но только так я и живу… Принимаешь ли ты всё это и готова ли продолжать общение вот с таким, реальным грешником, а не сторонним, жалким, чей самый великий грех — это рукоблудие до первой рождественской звезды? Даша, очнись и взгляни вокруг. В Библии прощали и за более страшные деяния, так где же твоё христианское всепрощение? Где твоя доброта? — Джиён поднялся, и мне пришлось задрать голову. — И почему я тебе должен о них напоминать? Где твоя твердость и твои убеждения? Мне казалось, что ты из тех, кто скажет «Господи, прости их, ибо не ведают», когда тебя начнут поджаривать на костре или забивать камнями. Так что, ты останавливаешься, отвергая мои попытки наладить контакты, или продолжаешь? — Я опустила лицо к полу, задумавшись. Я ругала его за судейство, но сама тоже не имела право быть судьёй и судить его. Простить его? Выходит, что не мне прощать, не мне обижаться, рассудит-то только Бог. — Решай скорее, я не курил уже часов тридцать шесть, хотя до этого лет двадцать курил ежедневно. — Услышав в этом зацепку, я будто смогла перебороть ту гадость, что осела во мне. Джиён способен меняться. Он не потерян. Что бы он ни совершал, рано или поздно возможно прекратить это. — Я продолжаю, — подняла я взгляд и протянула ему руку. Приятно удивившись, он кивнул, расплывшись, и протянул ладонь. Ту, что давала приказы убивать. Я взялась за неё и поднялась вместе с пакетом. — На ужин королева хочет в ресторан. Ты же не откажешь? — Ни в коем случае! — Джиён развел руки в стороны, обнимая мою идею. Ему показалось, что я перешла на его сторону, приняв методику познания полным погружением. — В Сингапуре же есть нищие, малоимущие и сироты? — Лицо мужчины сразу же застыло, поняв мой ход мыслей. — Мы пригласим их с собой и накормим. Устроим праздник. Человек пятнадцать-двадцать, больше я не прошу. — Дракон задвигал желваками, впившись в меня глазами. По-моему, в фантазиях меня начали убивать следующей. — Что-то не так? Король не исполнит каприз королевы? — Ну, разумеется, исполнит, — натянул на губы улыбку Джиён. — Тогда пойду, переоденусь понаряднее. — Русская мерзавка, — сквозь зубы проворчал он, но сопровождая это ироничным оттаиванием. — Ты понимаешь, как на меня будут смотреть мои люди и мои партнеры, представители других кланов? — Королева может делать всё что хочет, только не вмешиваться в правление короля, — повторила я его слова. — Меня не должно волновать то, что касается твоих партнеров. Я не претендую на твою власть. Я хочу благотворительный ужин. — Я погасила конфорки, прекратив готовку. — Не будь это ты, я бы сказал, что ты потом за всю жизнь не насосешься за такие выкидоны. — Фу, ваше величество, как некрасиво. При вашем-то статусе. — При моём статусе можно делать какое угодно фу и два фу сверх положенного. — Кроме этого, похоже, ты и так ничего не делаешь. Одни сплошные гадости. — Мы вышли из кухни, и подошли к лестнице, начав по ней подниматься. — Это лучше, чем совсем ничего не делать. Леность развращает, знаешь ли. — Я подняла брови, выказывая негодование этому парадоксу. Джиён игриво разулыбался. — Ну, меня развратила не она, конечно… — Иди, звони, чтобы организовали благотворительный ужин. — Даша, — окликнул он меня, когда мы поднялись и разошлись в разные стороны, каждый к своей спальне. Я остановилась, поглядев на него, разглядывающего меня. — Что? — Я тебя всерьёз захотел. — Я вспыхнула, залившись алым. — Не знаю, надолго ли этого желания хватит, но… — он уловил оттенки какого-то отторжения, или беспокойства, или стыда на моём лице. — … Я всё равно не буду с тобой спать. Это будет самое большое разочарование для нас обоих, уверен. — Ты так говоришь, как будто всё зависит только от тебя, и с моей стороны никаких возражений не будет. — Ты права, — загадочно подмигнув, Джиён растворился в своих личных апартаментах, а я пошла преображаться в королеву Сингапура, чтобы достойно представить своего добродушного, любезного, щедрого, заботливого мецената и альтруиста, короля Джи-Дракона. В Сингапуре бедных людей было не так уж много, но около двух десятков нашлось. Люди Джиёна — драконы, быстро выудили из всех трущоб нуждающихся, плохо одетых, беспризорных подростков из неблагополучных семей, и в половину восьмого они были доставлены в один из приличнейших ресторанов. Мы с Джиёном заняли там крайний столик на двоих, плотно поели, не привлекая к себе никакого внимания, и уехали, когда там ещё доедали десерты привезенные позже. Даритель пожелал остаться анонимным, но я минут за десять окончательно поняла, что беднякам дела не было до того, кто же устроил им великолепный ужин. Они не собирались никого благодарить, и радостно набивали рты и животы, считая, что заслужили это. Мы с Джиёном не обсуждали их, пока трапезничали, вообще старались не обращать внимания. У мужчины получалось, а у меня — нет. И только когда мы уже ехали домой (в дом Джиёна — вот как я должна называть это место!), он спросил: — Ну как, довольна? — По большей части — да, — попыталась быть предельно честной я. — А по меньшей? — Я наглядно увидела, что не всем людям нужно давать халяву. — Я ещё раньше подробно разъяснила Джиёну значение русского слова «халява», поэтому употребила именно его, а не какой-либо корейский аналог или эквивалент. Русская «халява» слишком колоритна, чтобы заменить её чем-то. — Да ладно? Правда? Почему же? — Не язви, это так. Половина из этих людей была здорова, ещё не стара, так почему же у них нет денег? Да, у кого-то был отпечаток грусти или трагедии на лице, возможно, жизнь нанесла такую травму, что человек не в силах оправиться, но не меньше семи лиц я насчитала с таким выражением, будто быть попрошайкой — здорово, можно ничего не делать, и всё равно тебя накормят… они добровольные бездельники. Ты сказал, что леность развращает, но в их случае, кажется, наоборот. Какая-то душевная развращенность довела их до лености, которую они не в состоянии перебороть. — Подумав об этом тщательнее, я опомнилась. Ведь это всё организовал из-за меня Джиён! Я взглянула на него, ведущего автомобиль с привычным выражением усталости. — А что ты испытал во время ужина? — Ничего. — Вообще? — Ничего нового. Презрение к людям, глупость свершаемого, — Джиён улыбнулся. — Мне не было жалко денег, Даша. Если ты пытаешься рассердить меня или задеть тратами — это невозможно. Я уже поимел столько денег, сколько не потратить за десять жизней. Поэтому разбазарить тысячу, три, десять тысяч долларов — это ерунда. Я даже быстро перестал думать о том, что скажут о Квон Джиёне, занявшемся благотворительностью. Мне никогда не было дела до пересудов. — До чего же тебе есть дело? — Я гадал, поймёшь ли ты когда-нибудь, насколько тупо заботиться об этих двуногих тварях. Исходя из всего, кажется, меня больше всего пока волнуешь ты, раз я о тебе думал. — Я? — Скверна на душе опять заскреблась, звуча хрипами и воплями умирающего на стройке. — Ты готов скормить рыбам труп одного друга, уничтожить при малейшей оплошности другого… как бы тебя ни привлекали люди, ты всё равно с легкостью от них способен избавиться. Поэтому нет ничего почетного в том, чтобы заинтересовать тебя. — А что почетного, например, в твоем интересе, если он распространяется вообще на всех, если ты дорожишь каждой душонкой? Я не хотел бы быть «одним из» в многомиллиардном ряду. — У меня ты на почетном последнем, — пробормотала я. — Из всех миллиардов. — Джиён хохотнул. — Ну вот, а так хотелось на первое! — И я снова вспомнила о цепочке, превращающейся в кольцо. Начало и конец — всегда одно и то же, они единое целое. Если Дракон для меня стал самым ненавистным человеком, то не значит ли это… Я покосилась на него, следящего за дорогой. Презирающий всё на свете, от денег до людей, не видящий между ними разницы, поскольку для него и то, и другое — средства, а не цель, циничный и равнодушный Джиён, накупивший подарки моей семье, оплативший ужин беднякам, способный слушать и договариваться с той, которую купил, как вещь, и давным-давно должен был забыть в борделе. Он убивает, употребляет кокаин и спит с женщинами, постоянно меняя их, но при этом держит слово, не подводит друзей, и обладает поразительным умом. Я должна его ненавидеть, должна чувствовать, как желание задушить его заполоняет меня, но эти вспышки гнева, рождающие желание избавиться от него, приходят и уходят, а постоянное, более основательное убеждение в том, что Джиён удивительный, жестокий и странный, но достойный человек — остаётся. Я отвела глаза, чтобы не изучать его впритык. До мужественной внешности Мино ему далеко, но есть в нем что-то мужское, сильное, внушительное. Да, я влюблена в Мино, но прожив столько времени с Драконом, я вынуждена признать, что покорена им, как личностью. И ненависти здесь уже совсем нет места.

Ангел и демон

Нам накрыли столик в кабинке колеса обозрения. Я каталась раньше на разных колёсах обозрения, закрытых и открытых, низких и высоких, но сингапурское меня покорило. Круг оно делало чуть меньше, чем за час, и за сто с лишним долларов (я краем глаза увидела деньги, когда их доставал Джиён, но не увидела, сколько именно) на два круга в него доставлялись блюда из их же местного ресторана. Обслуживающий персонал мог остаться здесь же, в вытянутой капсуле кабины, напоминающей коридор-переход стыкующихся космических кораблей со стеклянными стенами, но Дракон попросил нас оставить, и мы принялись обедать вдвоём. Завтра должен был быть последний день моей королевской недели. Об этом знали и я, и Его Величество, но не поднимали пока вслух эту тему. Я помнила, о чем мы договаривались, но в договорах с Джиёном, как и в договорах с дьяволом, никогда нельзя было сказать, точно ли и правильно ли ты его понял. Мне предназначался выбор между душой и телом — что же я соглашусь отдать Дракону за спасение Виктории и её пока нерожденного ребенка? Не исключено, что третий вариант — спастись самой, оставался в силе, если я махну рукой на соотечественницу и продолжу «лечить» Мино. После нашего с ним последнего поцелуя я сомневалась, кто же из нас с ним кого лечит, но условия никто не отменял, и если Мино перестанет видеть в женщинах продажных шлюх, я, пожалуй, имею возможность вернуться в Россию? Я так давно её видела в последний раз, свою огромную, просторную и более климатически суровую родную страну! Не был ли тот раз не случайно назван «последним»? Надежда во мне медленно таяла, хоть и не умерла. Я просто всё реже думала о родине, увлеченная происходящим вокруг меня. Не в том смысле увлеченная, что меня пробирал жгучий интерес и мне нравилось закручивающее меня приключение. Оно с удовольствием стало бы моим затянувшимся сном, из которого я хотела бы, наконец, проснуться. Но меня вовлекла в мысли о своей здешней судьбе необходимость как-то изменить её, достичь чего-то, какого-то выхода и спасения. А если уж говорить об истинных увлечениях… одним из них был Мино, несомненно являющийся тем, о чем я вряд ли забуду, даже если умудрюсь покинуть Сингапур. — У этого кофе привкус табака, — попробовал его дотошно на губах Джиён, облизнулся и поставил белую чашечку на блюдце. — Или мне уже везде чудится вкус сигареты. — И как он вообще? Такая же отрава, какую варю я? — Так себе, примерно такой же, — улыбнулся Дракон. Он подлил вина мне в бокал, белого, прохладного. Пост ещё не кончился, но мне однозначно напомнили, что если я не пью, то он курит, а если он не курит, то я пью. Я не знаю, махнула ли я рукой на себя, грешницу, или хотела испытать выдержку Джиёна, но пила трёхлетнее шабли (прорекламированное мне мужчиной), закусывая его удивительно сочным и мягким крабом. Кажется, наш обед стоит дороже, чем все мои обеды в течение месяца, пока я жила дома. — Мог бы тоже выпить вина, — пожала я плечами. Дракон не смотрел за окна-стены кабинки, катающей нас по кругу, но и на меня поглядывал не часто. Конечно же, он Сингапура насмотрелся за столько лет со всех ракурсов, а я то и дело озиралась, смотря то вниз, то вдаль, и постоянно находя какую-нибудь точку, которая бы меня привлекла. Едва скопив денег на несколько дней в Сеуле, я попала в другое государство, созданное для отдыха не в меньшей степени, и проживала тут беспечно уже два с лишним месяца, при этом бесплатно и, пока, ничего не потеряв, кроме нервов и самой себя. Хотя сохранить кое-какие остатки себя ещё могло получиться, знать бы только, как избежать их абсолютного уничтожения? Я бы предпочитала платить деньгами, чем болью, унижениями и той внутренней мукой от борьбы, что приходится вести. И мне совсем не нравилось, что я ухватилась за идею о раскаившихся грешниках и начинала примерять на себя образ Марии Магдалины. Не потому даже, что хотелось согрешить, а потому, что я крепко вцепилась в идею об амбициях и недостойных стремлениях в рай. Или всё-таки хотелось согрешить? Боже, вот — вот эта война опять во мне! Я не понимаю саму себя, я не могу поймать себя на конечной мысли, на итоге, что же мною движет? Оправдываю я себя или констатирую факт? — Ты что, мне же за руль! — поднял на меня взгляд Джиён. Две секунды мы с ним серьёзно переглядывались, после чего он ослепительно улыбнулся, и я не выдержала, ответив ему скромной улыбкой. Мне было стыдно, что я улыбаюсь этому человеку. Я не должна. Он убивает, терзает, похищает, растлевает людей и ненавидит человечество. Но он шутит, и я ему улыбаюсь, и это не лицемерие или игра, каких он достоин, какие он заслужил. Я не актриса и я не могу играть, я могу только поддаться этому внезапному невинному юмору, принявшись разглядывать его змеиные лучистые глаза, безразличные брови, ровный небольшой нос, сужающееся к низу лицо, выглядящее попеременно то хитрым, то невинным, из-за гремучей смеси восточной мудрости и западной открытости. Но последняя поддельная. Джиён вовсе не открыт. Я пытаюсь понять его и иду у него на поводу — чувствую, напрасно — и всё же до сих пор не знаю, что он задумал и задумал ли что-то вообще? Проще воспринять это всё как его дорогую причуду и забаву, в которой нет никакой разницы, что делаю я. Но в результате он может выдать, что я должна была сделать так-то и так-то, и тогда бы было то и это. Я не знаю, ничего уже не знаю. — Поплаваем сегодня ещё на яхте? — Нет, не хочется. Не самые лучшие с ней ассоциации. — Прямо с романтического ужина нас сорвали на казнь, и, хотя от окружающей бесконечной воды меня и так начинало подташнивать, я теперь ещё и воспринимала морские прогулки как прелюдию к чему-то ужасному. — Как просто тебя расстроить и огорчить, — Джиён вздохнул, откинувшись на спинку стула. — Нельзя быть такой зависимой от чего-то, от мест, вещей, воспоминаний. Что случилось — то случилось. Или ты хочешь всё неприятное для тебя тащить всю жизнь до конца, накапливая этот груз? А куда тогда класть приятное? Для него не хватит ни сил, ни багажного отделения. — Я повела плечами, не зная, что ответить. На самом ли деле умел отбрасывать от себя ненужные ему мысли Джиён? Мне, почему-то, он казался злопамятным. — Хорошо, тогда какие есть пожелания на вечер? — Разорить тебя ещё на благотворительность? — отпила я вина и поставила его в сторону от себя. Джиён с видом пофигиста приподнял брови, прорисовав на лбу складку, и пожал плечами, показывая, что даёт мне волю в этом деле. Хочу тратить его деньги — пожалуйста. С утра я попросила свозить меня в местную православную церквушку, которую посещала с Мино, но расчет был не в том, что я там озарюсь истиной, а в том, что Джиёну там сделается неловко или он упрётся и не пойдёт в неё, потому что я твёрдо намеревалась его туда завлечь. Каково же было моё удивление, когда на первое же моё «не зайдёшь со мной?» он вышел из-за руля и прогулялся внутрь. И поражена была я, а не он, когда Джиён на входе перекрестился, правда, по-католически, и постоял терпеливо у двери, пока я ставила свечу Божьей Матери. На мой изумленный взгляд, когда я выходила, мужчина сказал: «Я всегда соблюдаю правила на чужих территориях». Прозвучало это с насмешкой, но меня почему-то не оскорбило. Не будучи верующим, он спокойно вошёл и перекрестился — этот человек напротив, преступник и первый в очереди в ад. Эта картина до сих пор не выходила у меня из головы. Я не могла понять, где пролегает грань между беспринципностью и лживостью и воспитанностью и уважительностью. — Давай лучше прогуляемся где-нибудь на пляже. — Ладно, но, если никаких пожеланий нет у тебя, одно есть у меня, — Джиён положил локти на стол, подавшись вперед и опять заиграв улыбкой. — Завтра ночью мы поедем в клуб… — О нет… — поморщилась я, остерегаясь очередной моральной пытки. — Вместе с Сынхёном… — О нет! — ещё больше воспротивилась я. — Я не хочу, только не опять в его компании… — Даша, не обсуждается. Завтра мы в клубе. — Я помнила, что он предупредил, что виденное мною может повториться, потому что их жизнь тут из этого и всего подобного и состоит. — Я прошу не так много: давай прокатимся по магазинчикам и выберем тебе один нарядец… не прими за эротическую фантазию, просто хочу увидеть тебя кое в чем. — Я настороженно остановила на нём свой взор. До сих пор от него не было никаких домогательств и сексуальных извращений. Но он заявил, что всерьёз захотел меня, и как я должна была воспринимать подобные заявки? — Нет, это не нижнее бельё, ты будешь одета. Но вульгарно. — Спасибо за честность. Сразу назвал это вульгарным, и я сразу хочу отказаться. — Почему? — Джиён криво ухмыльнулся. — Черт, тебе что, кажется грешным и определенный вид одежды? Я не собираюсь оголять тебя до неприличия. Но ты такая… противоположная вульгарной, что мне хочется посмотреть на совмещение двух образов. Твоего имеющегося, и твоего альтернативного. — То есть… я должна буду преобразиться в… продажную женщину? — Ты до сих пор не можешь произнести слово «шлюха»? — хохотнул Джиён. — Да, тяжело тебе. — Да нормально! Было бы. Не попади я сюда, — уже без зла и остервенения, устало закончила я. Завтра ночью конец королевской недели и я заранее, к этому моменту буду обряжена проституткой? Не нравится мне это совпадение. — Но ты попала, не будем начинать по новой, ладно? — попросил утомленно слегка мужчина. Мы помолчали, доедая главное блюдо, поразительно вкусного краба с каким-то острым соусом. — Ты смотрела когда-нибудь фильмы Вонга Карвая? — вытерев уголки рта салфеткой, спросил Джиён. Я покачала головой. — Люблю его картины. Посмотрим после магазина и пляжа? — Почему бы нет? Если они… — Приличные, — предугадал Джиён, развеселившись и посылая мне добрые искры из своих глаз. — Нормальные и приличные фильмы со смыслом. Если сумеешь его найти и понять. — С пониманием у меня в последнее время туго, надо признать, — допив вино, я заметила, что мы опускаемся, значит, пересекли высшую точку второго круга. Два круга. В аду, говорят, девять. Но эти два были приятными. — Зато с корейским всё лучше и лучше. Ты теряешь акцент. — Я теряю даже саму себя, какие уж тут акценты! — При других обстоятельствах я бы порадовалась такой хорошей языковой практике. Но теперь, когда меня либо признали мертвой, либо без вести пропавшей, я уже вряд ли числюсь в университете, и как бы я ни знала корейский — диплома мне не видать. Если, конечно, не вернусь в ближайший месяц обратно и не закрою все долги. — Тебе нужен диплом? — Джиён, как я помнила, сказал, что не доучился, и был отчислен, но ему, судя по всему, отсутствие высшего образования устроиться в жизни не помешало. Теперь на него работал Мино, который наверняка был отличником и пай-мальчиком. Всё как и говорят нам в школах, пятерышники пойдут устраиваться на работу к троишникам. — Могла бы воспользоваться статусом королевы и сказать об этом. Могу оформить хоть Гарварда, хоть Оксфорда, хоть сеульский, хоть сингапурский — нужен? Он будет годный. — Нужен ли он мне здесь? Нет. Но если к нему приложится билет в Россию… — Я опомнилась. Что я несу? Покупной диплом, и я почти проглотила это! — Нет, мне не нужен документ, который я не заслужила. Я хочу заработать его сама. — То есть, ты представляешь себе это так: несколько месяцев ты проводишь черт знает где, рискуешь жизнью, честью, всем, чем только можешь, тебя тут избили, подержали в борделе, нанесли душевные травмы и после этого, когда тебе предложили бы диплом, ты сказала бы «я его не заслужила»? — Мои пальцы стиснули тканевую плотную салфетку цвета шампанского, с золотой каёмкой. Опять он начинает одну из своих речей, и никогда не угадаешь, закончатся они шуткой или очередным переворотом внутри меня. — А как зарабатывает что-либо человек? Только гребя вёслами и копая лопатой? В данном случае — читая книжки и бегая к преподавателям отчитываться, какие учебники ты вызубрила, и насколько хорошо? А то, что ты по факту выучила язык, повидав жизнь и приобретя опыт — это не заслуга? Заслуга просидеть пять лет на лекциях, устроиться в офис и через ещё пять лет, идя по карьерной лестнице, выполняя кем-то давно продуманные должностные обязанности, скучно и монотонно, механически стать директором? А завести знакомства, быть кому-то нужным, приятным, полезным, выручить кого-то пару раз и попасть на должность по совету или рекомендации, или, как это называют, по блату — это не заслуга? Собственными руками вырвать у кого-то кусок пожирнее, и добиться чего-то другими, менее честными способами — это не заслуга? А если человеку, родившемуся без ног, настрадавшемуся и обделенному, дать в качестве поощрения хорошую офисную должность, потому что ему безумно тяжело было бы достичь её какими бы то ни было своими силами — это тоже незаслуженно? Ты и это осудишь? — Я отпустила салфетку, гневно посмотрев на Джиёна. — Ты вечно утрируешь! — Утрирую… — хмыкнул он, соединив кончики пальцев перед лицом. — Разве? Он ничего больше не добавил. Всего лишь задал мне вопрос, и дальше я накрутила себе сама, задумалась и принялась осознавать, что в чем-то, как обычно, как всегда, он прав. Подождав, когда я обдумаю более или менее высказанное им, мужчина закончил: — Если человек что-то получил, значит, он это заслужил. Вот и вся задача. Если ему дают, а он не берёт, и в итоге остаётся без этого, значит, действительно, не заслужил — ума не хватило. Все люди разные, каждый одарен чем-то своим. Если у девушки нет ума, но есть красота, то что, она не заслужила хорошей жизни? Нет, она просто получит её, пользуясь красотой, а не умом. Если нет силы, но есть хитрость, то заслужишь что-либо ею. Нет ничего заслуженного или незаслуженного. Человек никогда не получит то, на что сам не нарвался. — Мы посмотрели друг другу в глаза. — Ты хочешь опять вспомнить умерщвленного предателя? Сказать, что его я велел убить незаслуженно? А кто заставлял его предавать, Даша? Я? Другие? Его выбор — его и награда за него. — Если каждый человек получает то, что заработал, то как ты объяснишь тяжелые болезни у детей? Как объяснишь рожденных в нищете где-нибудь в Африке или Индии, которые умирают от голода?! — Ты спрашиваешь об этом у меня? — разыграл удивление Джиён. — Спроси это у своего Боженьки, Даша. Когда он выдаст что-нибудь приближенное к вразумительному, передай мне — самому интересно. Хотя подожди… — Дракон поднял указательный палец, и скосил глаза так, словно ему кто-то зашептал откровение. Я приготовилась увидеть сценку «мне только что было послание свыше», но вместо этого мой собеседник опустил руку и помотал головой: — Нет, неинтересно. — Что тебе вообще интересно?! — хотела подняться я, но вспомнила, что пока кабина не опустится, выйти мне совершенно некуда. — Мне интересно, как на тебе сядет то, что я представил. Смешно или обалденно? — Скрипнув зубами, я пододвинула себе салат с кунжутом и решила посидеть под негромкую музыку, игравшую фоном, в молчании.

* * *

Я несмело подошла к зеркалу во весь рост, чтобы увидеть, что из меня решил сделать Джиён. К каблукам я пыталась привыкать, но эти ботфорты были на небольшой платформе, а плюс к ней уже и на высоченном каблуке. Сами эти высокие сапоги, обтягивающие ногу, достигали едва ли ни середины бедра. Черные, из материала наподобие латекса, они делали ноги зрительно бесконечными. На мне были короткие черные шорты, обтягивающие ягодицы, а сверху какой-то топ-корсет, поднимающий грудь. В самом деле, шлюха шлюхой, только не накрашенная. Дракон подошёл и оказался на пару сантиметров ниже меня. — Всё-таки обалденно, — спокойно подытожил он. — Смешно, — не согласилась я. — И ужасно. — Мужчина протянул руку к моим волосам, распущенным до талии светло-пшеничными волнами, пересыпал их в ладони. На контрасте с черной одеждой единственное, что смотрелось — это светлые волосы. Светлым глазам необходима подводка, чтобы не выглядеть путаной после смены. Что за мысли в моей голове? Впрочем, я ведь жила с ними и прекрасно знаю теперь, о чем говорю. — Завтра будет особенная вечеринка. Без подвохов в виде наркоты и убийств, хотя за Сынхёна не отвечаю, — посмеялся Джиён. И я поняла, что он подразумевал завершающий этап королевской недели. — Заедем в салон, тебя накрасят, уложат. Ты будешь настоящей королевой. — Королевы ходили в пышных платьях, из-под которых не торчало даже лодыжек. — Времена меняются. Королева та, кто привлекает все взгляды, кто возвышается, и кто способна влиять на короля, — Джиён посмотрел на нас в зеркале. — Я уже говорил, что дымил до последней недели двадцатьлет без перерывов? — Единственное моё влияние заключается в том, что ты отложил на время курение? — Я села на пуф в просторной примерочной бутика, и принялась стягивать ботфорты, в которые мои икры попали, как в капкан. — Плохая же я тогда королева. Это даже и влиянием не назовешь. — Джиён внезапно опустился на корточки и, убрав мои руки, старающиеся стянуть по очереди обувку, взялся за них сам. В отличие от меня, не пыхтя, а спокойно это делая, он потянул первый, освобождая меня от уз продажного имиджа. Я притихла, шокированная тем, что мне, как какой-то лакей, снимает ботфорты главарь сингапурской мафии. Но его это не смущало и не принижало, судя по довольно-ехидному лицу. — Это демонстрация почтения к королеве? — Не льсти себе, это повод облапать твои ноги, — ахнув, я выдернула у него вторую ногу, которую он обнажал и, дернувшаяся, упала на спину сама и заставила чуть ли ни упасть со вторым ботфортом Джиёна, но он удержал равновесие и, ещё шире заулыбавшись, посмотрел на меня, севшую обратно, как на пружине. — Женщины всегда надумывают себе столько лишнего, ища возвышенные мотивы! У мужчин всё гораздо проще. — Ты сказал, что не будешь со мной спать! — притянула я к себе колени, обняв их, будто на меня серьёзно посягнули. Ничего страшного не произошло, но когда Дракон озвучил вслух, что он меня «лапает», мне инстинктивно захотелось спастись от этого. — И что? Мне от этого перестало быть приятно трогать красивые женские ноги? — Ты не должен! — засуетилась я, подбирая сандалии, в которых сюда пришла, и натягивая их на ступни. Взгляд Джиёна устремился к поднятой груди, сияющей в глубоком вырезе. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Если это будет насквозь — я вылезу в России? Я даже не знаю, что по другую сторону Земли от Сингапура! — Мино завтра надо позвать обязательно. И Сынри. Пусть все завидуют. — Я недовольно на него посмотрела, повернувшись боком, плечом, чтобы не смотрел, куда не просят. Мне вспомнился Тэян, который дотянул свои руки до моей груди, кроме него её никто не трогал, и я не хотела бы, чтоб трогал. Разве что Мино… нет! — Мне кажется, что ты готовишь мне завтра какую-то западню… — Единственный, кто может приготовить тебе западню — это ты сама, Даша, — загадочно, но сдержано, улыбнулся он. — Я всего лишь жду твоего решения завтра: душа или тело. — А если я выберу душу? — не зная совершенно, что я сделаю завтра и как поступлю, потерянная, надломленная и запутавшаяся, полюбопытствовала я. — Что тогда? Вика спасётся, а я продолжу выполнять обещанную реабилитацию Мино? — Джиён прищурился и, начав хлопать по карману в поиске зажигалки, вспомнил, что не носит с собой сигареты уже который день. — Да, Вика спасётся, а что будет с тобой… я скажу об этом завтра. В полночь, когда волшебство перестанет действовать, — как-то не очень радуя таинственной перспективой, протянул он мне руку, помогая подняться, и мы поехали гулять на пляж.

* * *

В особняк мы вернулись, когда уже стемнело. Разутые, мы протоптали песок вдоль кромки воды, наверное, часа полтора, начав с того, что я захотела нарисовать что-нибудь на той границе, куда набегает волна и всё стирает. Присев, я выводила ничего не значащие знаки, и когда Джиён спросил, почему я не напишу что-нибудь, или не нарисую сердечко, как делают девушки, я подумала, прежде чем ответить: — Я не хочу, чтобы что-либо хорошее и значимое смывалось в воду. Поэтому калякаю ерунду. Её не жалко. — Джиён присел рядом, подперев щеку рукой. — Тогда напиши что-нибудь, что ты хотела бы, чтобы исчезло. — Мне вновь пришлось поразмыслить, прежде чем я осторожно вывела на хангыле, чтобы он тоже смог прочесть. «Боль». Я не имела в виду какую-то определенную. Я просто подумала о том, что всякая боль должна исчезать, и написала это слово. Мужчина прочел его, буквально через минуту утащенное волной в глубины пролива. — Твоя очередь, — кивнула я Джиёну. — Что? — понимая, чего я хочу, но изображая недоразумение, искоса воззрился он. — Пиши то, что хочешь, чтобы исчезло. — Ему хотелось отказаться. Я видела. Просто встать и пойти дальше, или проигнорировать мою просьбу и тоже начать малевать бессмыслицу как я. Но он задумался. И думал долго. — Ничего не приходит в голову, — изрек он. — Мы не торопимся. Думай лучше. — Дракон напряг мозги, уставившись в одну точку среди песка. Я ждала, что сейчас будет очередная распродажа цинизма. Что он захочет отправить в подводное царство? Любовь, глупость, людей? Джиён занес палец и, обозначив начало и замерев на нем на миг, прорыхлил мокрый песок. Я незаметно округлила глаза за его плечом. — Время? — прочитала именно это я перед собой. — Да, — Джиён посмотрел на волну, будто подгоняя, чтобы она забирала его надпись быстрее. — Почему? — Потому что оно регулярно бесит, — хмыкнул мужчина и недолго посмеялся. — Когда ненужно — оно тянется и его слишком много, а когда нужно — оно пролетает и творит, что хочет. Хоть бы его вообще не было. И ведь, кстати, говорят, что это выдумка людей, и времени на самом деле нет, — Джиён посмотрел под ноги. Вместе в маленькой белой пенкой, волна лизнула надпись и, будто бритва, под чистую удалила слово. — Миг и вечность — две вещи, одинаково недоступные для чувств человека. Мы никогда не ощутим мгновения, потому что оно слишком незаметно, и никогда не ощутим вечности, потому что не сравняемся с ней, не дотянемся до неё. Нам выделены усредненные минуты, часы, дни и годы. Даже не так: мы сочинили себе вот эти названия и счеты, чтобы чувствовать хоть что-то, владеть хоть чем-то, определять каким-то образом свою жизнь. Но на самом деле она состоит только из вечности, деленной на мгновения. — Мне почему-то его рассуждение сделало немного больно, и хотя я только что попыталась смыть всю боль, у меня явно не вышло. Судя по всему, у него со временем тоже ничего не получится. Странно, почему оно его так волновало? Потому что ничего другое уже не волновало вовсе? Или потому что это осталось последнее, что он не может понять, чем не может овладеть? Я поднялась и, босая, пошла по этой линии, оставляя следы, смываемые водой. Джиён встал и пошёл следом, рядом. — Ты передумала отправлять всё плохое в небытие? — Нет, просто поняла, что это бесполезно, — я притормозила. Волна приятно пощекотала ноги, теплая и ласковая. — Это всё не исчезло, а ушло в воду, и теперь вода разносит это, куда посчитает нужным. — Так, стало быть, следовало всё-таки писать хорошее? — Я растерялась, почесав ключицу под майкой. Джиён посмотрел нам под ноги. — Вот из-за таких, как ты, творится в мире хаос. Накалякала ерунды, и её понесло по волнам, — я улыбнулась. Он тоже. — А теперь пролив ест наши следы. Это тоже что-нибудь значит? — Возможно… каждый человек оставляет свой след, прожив жизнь. Некоторые даже оставляют много следов. — Жаль только, что никогда не узнать, какие именно ты следы оставил, ведь после смерти тебя уже нет, — он поймал мой скептический взгляд. — Ну, хорошо-хорошо, ты в аду или раю, но оттуда всё равно ни черта не видно. — А может видно? — Через веб-камеру? Или ты думаешь, что это под землёй или на небесах? Что-то летчики и шахтёры замалчивают… — Прекрати! — засмеявшись, шагнула я глубже в воду и брызнула на него ногой. Джиён наигранно возмущенно посмотрел на меня и, прямо в своих длинных шортах, забравшись в воду до них, и даже намочив края, стал брызгать на меня в ответ. Я нагнулась и стала помогать себе руками. Дракон не заставил ждать ответа. Визжа, я побежала прочь от воды, чтобы не оказаться мокрой с ног до головы. Джиён побежал за мной и мы, через весь пляж, то забегая в воду, то выбегая из неё, пронеслись со смехом до кафе, у которого мужчина поймал меня за локоть. Смеющуюся, он заставил меня опять прокричать, совсем как подростка, который играл в догонялки и расстроен от того, что придётся выйти из игры. Я развернулась к Джиёну, сдаваясь. Он был прямо за мной, и после разворота оказался совсем близко. Передо мной. Посмотрев мне в глаза, он как-то странно посерьёзнел. Я растерялась, в такой близости от него, и с чем-то непонятным в его взгляде, вроде строгим, а вроде и благодушным. Улыбка сошла с моих губ, не знаю почему. Он сразу же разомкнул пальцы, и, отведя взор, кивнул на кафе. — Пошли, съедим по мороженому. Оставшееся время мы больше молчали, шатаясь туда-сюда возле воды, пока не потемнело и вот, заехав по пути домой в круглосуточный ресторан, набрав с собой каких-то вкусных и безумно маняще пахнущих блюд, потому что «королева готовить не обязана», как сказал Джиён, мы сидели напротив огромного экрана домашнего кинотеатра и смотрели фильм Карвая «Прах времен». Поначалу мне было скучно. Я отвлекалась на еду, не веря, что оценю предпочтения Джиёна. Операторская съемка, на мой взгляд, была какой-то некачественной и странной, сценарий нудным, но прислушиваясь к текстам и проникаясь атмосферой киноленты, в конце я заплакала, не выдержав даже не знаю чего, воистину смысла или эмоций, или игры актеров? Или найдя неизвестно что личное и заплакав над собой? Хотя в фильме вроде бы не было ничего и близко напоминающего мою ситуацию. Но когда возлюбленная главного героя заговорила о жизни, прошедшей чуть ли ни зря, и совсем не так, как хотелось, потому что собственные гордость, принципы или что-то ещё помешали принять чувства и последовать за ними, я вспомнила «время», смытое волной и, подумав о том, как порой глупо, впустую, напрасно проходят жизни, зарыдала. Джиён терпеливо подождал, когда я более-менее успокоюсь, после чего пододвинул салфетки, которые мы захватили, чтобы вытирать руки после еды. Я поблагодарила его и вытерла лицо. — Ну что, плохой фильм? — с иронией спросил он. Я покачала головой. — Тогда, может, ещё один глянем? — Не надо! — подняла я ладонь, всхлипывая. — По крайней мере, не такой печальный. Есть что-нибудь более радостное и жизнеутверждающее? — Есть. Заряжать? — начал приподниматься он. Мы сидели в темноте, освещенные только светом экрана. — Подожди, дай отдышаться и переварить, — я вздохнула в несколько ступенек, будто пропрыгала по ним, как успокаиваются обычно от слез. — Ладно, — он собрал опустошенные тарелки, остатки еды собрал на одну, в пустые накидал салфетки и поднял, чтобы отнесли на кухню. — Чаю? Я пойду сварю себе кофе. — Не откажусь, — странно, я не просила его об этом, не напоминала о том, что я ещё королева, но он вдруг так просто это предложил, будто не был мультимиллионером и вообще всегда был угодливым и милым молодым человеком. Он обошёл диван. Я обернулась через спинку. — Джиён! — он остановился и посмотрел на меня. — Как ты выживаешь в этой вилле в одиночестве после таких фильмов? — Сижу на антидепрессантах и наркотиках, разве не заметно? — улыбнулся он. Вытерев глаза ещё раз, я тоже расплылась. — А ещё бухаю, плачу и придумываю, где бы повеситься, ведь у меня нет ни одной нормальной люстры, ни одного годного крюка. — Пока я задрала голову, чтобы в который раз отметить, что люстр у него, действительно, стандартных нет, всё замещают встроенные во многоуровневую подсветку лампочки или настенные бра, Джиён сходил на кухню и вернулся минут через десять с подносом, на котором стояло две чашки. Его — с кофе, моя — с чаем. Он присел обратно, ко мне на диван, откуда и уходил. — Джиён, — он посмотрел на меня, в домашней майке, с просматриваемыми на его руках татуировками. — Кто ты? — Среагировав на мой вопрос спокойно, он внимательно посмотрел мне в глаза. Я не брала свою чашку, ожидая ответа. Мне нужно было понять его. Я хотела этого. Я хотела понять, где этот человек врёт, а где обнажает душу, и делает ли это вообще? Есть ли она у него? Да не может не быть, иначе как он делает всё это? Откуда иногда вдруг берётся это тепло возле него, хотя он тот, кто спокойно приказывает убить и смотрит на это, не отворачиваясь? Откуда все эти мысли? Ведь не стал бы задумываться о жизни тот, кто ничего не чувствует. — Я могу быть, кем угодно, — улыбнулся он, занеся руку, положив локоть на спинку и, опустив кисть, стал гладить пальцами мои волосы за виском. — Ангелом, демоном, другом, врагом, преступником и честным бизнесменом. — Мне нужно знать, кто же всё-таки за этими личинами. Кому я должна отдать душу или тело? — Кому отдашь — тем и буду. Отдашь демону — буду демоном, отдашь ангелу — буду ангелом. — Так не бывает, человек таков, какой он есть, — я отстранилась, чтобы он не касался меня. Нет, мне не было неприятно, просто это сбивало и отвлекало. Джиён опустил руку. — Какой же ты? Злой или добрый? Всякий — это не ответ. Я знаю, что ты признаёшь сочетание всего одновременно, но у меня это в голове не укладывается. — Не всё должно пониматься разумом, — напомнил он мне одну из наших бесед. — Кое-что нужно просто чувствовать. В голове невозможно уложить то, чему нужно просто верить — так ты говорила? Что-то вроде этого. — И ты хочешь, чтобы я доверилась тебе? — А у тебя есть другие варианты? — улыбнулся он мне. Прямо в глаза. Своими ядовитыми вишнёвыми глазами Иуды, целующего Христа в щеку. В его руке оказалась чашка с кофе, и он поднес её к своим губам. Кофе был такого же цвета сейчас, что и его радужки глаз. И пах он крепким обманом, бодрящей жестокостью и скрытой похотью. Я должна была поверить Джиёну, чтобы понять его? Глядя в это лицо, мне казалось, что да, иного выхода у меня нет. Но победа это будет или поражение? Душу выбрать или тело? Я ничего не понимала, ничего не знала, и не хотела, кроме как вылезти из плена глаз напротив. Чтобы выдрать из них себя обратно, чтобы спастись. Но в них отражался однозначный приговор: целиком ты, Даша, уже никогда не спасёшься.

Душа

Разошедшись по спальням в три часа ночи, или около того, я не думала, что мы сможем рано проснуться, поэтому поставила будильник на десять. Но до десяти время не дошло, когда я сквозь сон услышала вторжение в мою комнату. Нет, она не была моей, как и всё остальное здесь, но я надеялась, что раз уж мне её выделили, то какое-то личное пространство я имею. Кто эта девушка, мечтающая о личном пространстве? Я всегда жила в одной комнате с сестрами и не помню чего-нибудь своего целиком и полностью. Все вещи мы носили по очереди, всем делились, ничего не присваивали, никаких секретов за закрытой дверью не держали. В моём доме, там, в России, я и не думала о том, что такое «личное пространство», некая зона комфорта, но здесь она стала мне необходимой, потому что те, кто меня окружал, не просто не были мне семьёй, у них были относительно меня какие-то неизвестные мне намерения, идеи, или желания, иногда откровенно похотливые, как у Тэяна, а иногда весьма загадочные, как у того, кто разбудил меня только что. А я и не глядя знала, кто это.

Приоткрыв глаза, я увидела Джиёна, разведшего шторы и впустившего свет внутрь. Солнце упало на мою кровать светлым, слепящим прямоугольником, завладев одеялом, а вслед за ним опустился сверху и Дракон. От него пахло резковатой свежестью лосьона для бритья и гвоздично-можжевеловым парфюмом. Моргая и потирая веки с ресницами, я подвинулась, освобождая место мужчине, который сел, прислонившись к спинке кровати. — Ты что, решила проспать последний королевский день? — с улыбкой спросил он. Я прикрыла зевок, пытаясь как можно быстрее начать соображать, но включаться в эту игру у меня без подготовки не получалось, это Джиён, судя по всему, жил запрограммированным на подобное. — Прости, я просто давно не просыпалась так неожиданно… сейчас приду в себя. — Он посмотрел на расстояние между нами, на одеяло, которое я прижала к груди, хотя под ним была в майке. — Если тебе неприятно — скажи, я слезу с твоего неприкосновенного ложа. — Нет, всё в порядке. — Меня же он не касался, так что вовсе не напрягло то, что он разместился рядом. И у меня не было ассоциаций своей постели со своей душой. Странно, а ведь, по сути, наверное, должна быть, ведь к себе я туда тоже ещё никого не пускала, и она была, как верно было только что замечено, неприкосновенной. В смысле, постель. А в душу ко мне забраться, похоже, совсем не трудно. — Почему ты так рано встал? — Не знаю, проснулся. Пытался занять себя чем-нибудь, но сделалось скучно, и я решил разбудить тебя. — Я, жмурясь, подняла на него взгляд, так и не приподнявшись, лишь положив повыше голову, чтобы не уснуть вновь. — Не выспалась? — Понял это Джиён, но отступать не собирался, желая всё-таки окончательно меня раскачать. — Есть немного. У тебя какие-то планы для времяпрепровождения? — Нет, ничего такого. А у тебя? — Вытянув босые ноги, Джиён скрестил их в районе лодыжек, положив одну на другую. Я невольно посмотрела на худые икры, с нормальной мужской растительностью. Он часто ходил в шортах, и я всегда могла видеть это, в отличие от Мино, которого видела лишь упакованным в брюки. Интересно, у того волос на ногах больше или меньше? Господи, что меня волнует с недобранного сна? — После благотворительного ужина мне очень хотелось заставить тебя прокатиться в общественном транспорте, — призналась я, отвлекшись от разглядывания его худощавых коленок. — Ты так далек от людей, что возникает желание вернуть тебя к ним, чтобы ты проникся их присутствием, посмотрел на людей вблизи. Не тех, что ты показывал мне в клубе: пресыщенных, молодых, здоровых и богатых, а обычных, самых разных, спешащих на работу и в магазины, отвозящих куда-то детей, возвращающихся из больниц и с прогулок. — И что бы это дало? — хмыкнул Дракон. — Ты думаешь, что я бы полюбил этот сброд? — Боже, ну почему сразу сброд? — всё-таки поползла я спиной выше, подпихивая под неё подушку. — Потому что я про себя всегда так называю большинство окружающих: толпа, стадо, сырьевая масса — зачем я буду при тебе врать насчет своего к ним отношения? Ты о нем прекрасно знаешь. — Таким образом и я сброд… а кто не сброд в твоём понятии? Только те, у кого есть деньги? — Как быстро ты забываешь. Но те, в клубах — у них полно денег, однако я не помню в себе уважения к ним. — Да, я опять погорячилась, приписав Джиёну излишнюю меркантильность. Деньги для него давно перестали играть главную роль. Как он там говорил? Они всего лишь знак, символ. — Я уважаю ум. Ум и силу. Ненужную храбрость, показное благородство, однобокую принципиальность и принципиальную честность, заводящую порой в тупик, или делающую хуже самому же правдолюбу — всё это я не переношу. Да, я уважаю людей с деньгами, но только тех, что сами их заработали, смогут их удержать, увеличить, отнять у других, если понадобится. А для этого нужны либо ум, либо сила. — Ты недавно сказал, что в некоторой степени уважаешь меня. Но у меня нет подобных качеств. Я последний человек, который смог бы много заработать, и уж точно никогда не смогла бы разбогатеть. — В тебе есть сила. Или ты восприняла это как описание здоровенных мышц и мускулов? Да, ты не поднимаешь сто киллограмов, и не сможешь победить кого-либо в драке. Но назвать тебя слабой нельзя. Иначе почему ты здесь? Почему не в борделе, хотя была похищена именно для работы в нем? Почему ты ещё жива, хотя попала в руки к работорговцам и убийцам? Почему? — Я не знаю, — посмотрев ему в глаза, искренне призналась я. Он открыл рот, чтобы сказать мне что-то, наверняка про какую-нибудь особенность моего характера или ещё что-нибудь, что сбило бы меня с адекватного восприятия действительности, но я пробормотала вперед: — Хотя нет, знаю. Я здесь по твоему желанию, по твоей прихоти и по твоей воле. Неважно, какая я и кто я. Ты так захотел, и пока тебе будет угодно — это будет продолжаться. Потому что ты умный и сильный. — Ты уверовала в то, что всё решается по моему велению? — Джиён вздохнул. — Нет, Даша, сегодня ночью тебе придётся понять, что ты сама определяешь свою судьбу. Не я, а ты. Иногда удобно снять с себя ответственность и взвалить на того, на ком и так много всего. Если тебе так спокойнее, я даже не буду отнекиваться, я за стольким стою, что одним событием больше, одним меньше — мне всё равно. Но лучше бы было, если бы ты поняла, что только тебе решать, в ад или в рай. Ни бог, ни я, ни все мафиози Азии не смогут сделать выбор за тебя. — Ты сказал, что у меня всего один вариант, — напомнила я. — Даже у одного варианта есть тысяча решений. — Джиён спустил ноги с кровати и встал. — Сваришь кофе? — Может, перестанем переводить продукт? Тебе опять не понравится. К чему это? Давай ты сам приготовишь себе кофе, я заварю себе сама чай. — Если я всё сделаю себе сам, и ты всё сделаешь себе сама, то зачем мы друг другу? — прищурился он, сунув руки в карманы цветастых шортов, и, пошевелив в них пальцами, звякнул своими перстнями о ключи и постукал ими о телефон. Хороший вопрос. Я давно им задаюсь. Мне он нужен для того, чтобы вернуться домой, без него я вряд ли сумею, а вот зачем ему я? Для забавы? Иных мотивов нет. — А зачем друг другу люди, которые делают что-то, что не нравится их спутникам? — спросила я, надеясь получить у него какую-нибудь подсказку, помощь для движения в какую-либо сторону. — Ты считаешь, что приятнее и интереснее рядом тот, кто всегда всё делает правильно и удовлетворяет вкусам и потребностям? — мужчина посмеялся. — Не знаю, Даша, не знаю, но могу сказать только одно: в этом твоём вопросе чувствуется отсутствие опыта, неосознанность того, что такое отношения, что такое взаимосвязь. Вот, взять тебя с твоими братьями. Вы любите всё-всё одинаковое? — я покачала головой. — Так что же, вы не выносите друг друга? Нет же, любите. Ты можешь придраться к ним, они к тебе, вы можете поругаться или покричать, но это не сделает вас врагами или чужими, не так ли? — я кивнула. Джиён вдруг закончил неожиданно: — Можешь не варить мне кофе, но тогда я не сяду в автобус. Приподняв брови, я удивилась, что он всё-таки принял это к сведению и готов на эксперимент. Что ж, ради такого, пожалуй, я вытерплю очередную критику к очередной попытке сварить идеальный напиток для Дракона. И, разумеется, он его раскритиковал, после чего я, быстро приняв душ, спустилась во двор, где он ждал меня в машине, и мы поехали к ближайшей автобусной остановке, чтобы Джиён вспомнил, что такое простые обыватели, горожане, подданные короля. Высмотрев самый длинный маршрут чуть ли ни через весь Сингапур, мы погрузились вместе с парочкой пенсионерок, работяг, школьников и студентов, а на следующей остановке, когда внутрь забралась мать с маленьким ребенком, я велела Джиёну уступить им место. Мы встали вдвоём и поехали стоя. Мне было забавно и интересно смотреть, как этот сингапурский монстр, беспощадный злодей и миллионер качается в душном салоне вместе с простыми смертными, и косится на меня так, будто пристрелит в конце пути. — Объясни, зачем уступать старушкам и этим мамашам? — придержавшись за поручень, прошептал мне Дракон. Мы говорили на корейском, которого большинство сингапурцев не знало, но главарь мафии привык чаще говорить доверительно, словно по секрету, поэтому понизил голос. — Дань уважения возрасту и материнству. — Странно, это же такая прописная истина! Почему он и её не принимает? — А за что их уважать? Вот скажи, ты смотришь вон на ту старую развалину, и что ты видишь? — Чью-то бабушку, — пожала я плечами. — И что дальше? Это подвиг? Геройство? А что, если она работала проституткой, которых ты так не любишь? Жила за счет любовников, пока была молодой и красивой, развлекалась, спала за деньги, потом состарилась, не перетрудившись, и теперь едет прикупить себе витаминов в виде фруктов, чтоб поддержать своё здоровье. Я должен ей уступить? Или другой сценарий: лет в двадцать она вышла замуж, чтобы не работать, родила ребенка или двух, занималась ими, не сильно напрягаясь, не любя особо ни их, ни мужа, лишь бы быть ленивой домохозяйкой, до сих пор ещё не вдова, и теперь едет навестить уже подрастающих внуков. За что мне уважать этого человека? За то, что он ничего не сделал и всего лишь пожил подольше меня? Я прожил больше тебя на двенадцать лет, но только потому, что я не отвечаю твоим моральным требованиям, ты считаешь меня ужасным. А что ты знаешь об этой бабуле? — Ты не отучишь меня уступать старикам места, — настойчиво поводила я носом, держась за вертикальную перекладину. Мы с Джиёном ещё немного поприрекались по поводу достойных уважения, после чего переключились на обсуждение проезжаемых нами улиц. За окнами то и дело проскакивало то, что вызывало во мне любопытство, я спрашивала об этом у собеседника, но, как чаще оказывалось, он мало что знал об окружающем его крае. В отличие от Мино, Джиёну было всё равно на ту или иную легенду, историю холма, дворца или ещё чего-то, зато все бизнес-организации, клубы и рестораны он мне перечислял быстро, без запинок, зная о них, похоже, всё, от имени владельца и номера его кредитной карты до лучшего вина, что там могут подать. Где-то через час с лишним мы вернулись к машине и, покатавшись недолго уже на ней, забрели обедать. Официантка сияла нам подобострастной улыбкой, явно зная, кто перед ней, и спешила, как на крыльях ветра, приносить блюда и предугадывать наши желания. В настроении Джиёна я почувствовала перемену, но никак не могла угадать, в какой момент она произошла. Но это случилось ещё в автобусе. Изредка, за всё то время, что я жила у него, он становился вот таким… отстраненным, что ли. Это всего второй или третий раз, когда он перестаёт таинственно ухмыляться, бросать на меня многозначительные взгляды, говорить умные вещи. Просто замолкает и становится таким… даже не выжатым, нет. И не уставшим, хотя что-то от этого есть. Джиён выглядит безразличным, но не пугающе, а слишком по-человечески сдувшимся, как бывает с каждым в конце тяжелой рабочей недели. Кто-то утомляется, кто-то загружается какими-то проблемами, а кто-то, не устав и хорошо отработав, вдруг теряет смысл того, чем занимался до этого все дни. Вот что-то такое я видела и в Драконе. — О чем ты думаешь? — решилась спросить я, чтобы узнать наверняка. — Почему тебе интересно? — сразу же вернулся привычный мне Джиён. Ухмылка и попытка найти в кармане зажигалку. Тщетная. Ха-ха. Прекрати сарказм, Даша, ты вообще пьёшь вино. Уже который день, как аперитив. — Я заметила перемену настроения, и хочу узнать, что её вызвало, — ещё откровеннее сказала я. — Я думал о разнице в возрасте. — Я оценила, сделав уголками губ характерное движение вниз. Да-да, точно, он глубже стал уходить в это равнодушное состояние после того, как произнес, что между нами, мной и им, двенадцать лет. — Ты опять думаешь о времени и о том, что не в силах остановить его или поймать? — Джиён расплылся лениво. — Нет, в этот раз я думаю не об этом. Мне показалось безумно глупым, что я, человек настолько более взрослый, рисуюсь и пытаюсь соответствовать своему возрасту в твоих глазах, хотя обычно дурачусь, как незрелый идиот. Согласись, тебе ведь кажется, что я солидный и выдержанный бандюган, который всегда вот такой? — Я предпочла тотчас занять рот куском красной рыбы, чтобы не отвечать, а иметь возможность рассудить. Джиён покачал головой. — Я ведь не таков. Знаешь, как я себя веду обычно? Матерюсь через слово, никаких вот этих культурных речей не толкаю… я либо быстро и нервно решаю деловые вопросы, либо оттягиваюсь с Сынхёном, Тэяном или другими приятелями, напиваясь и вставая на уши. Или мы наоборот упарываемся травкой и нудим часами, пока не отпустит. Я всё пытаюсь показать тебе себя настоящего, но настоящий я по-прежнему не это. Я задался целью при тебе сдерживаться, и, даже когда меня что-то злит — сдерживаюсь. Я могу это делать и с другими, но не делаю, потому что не хочется, и тогда я могу покричать, наговорить гадостей, послать… А с женщинами я ещё и сплю. Собственно, кроме как за этим процессом они редко меня как-либо видят, я стараюсь их сбагрить побыстрее, чтобы не умереть со скуки. И я вот думаю, почему же мне на самом деле с тобой ещё не скучно? Потому что мы не переспали, и я не потерял интереса, или потому что сам себе дал установку поставить увлекательный спектакль, в котором приятно участвовать? Или есть что-то третье? — То есть, — растерялась я. — Тебе со мной может быть неинтересно, но ты сам себе внушил, что весело, и это становится действительно так? — Он кивнул. — Или всё-таки причиной веселья, действительно, могу быть я… как же узнать, что есть истина? Не переспать же? — напряглась я. — Нет, я подозреваю, что есть другой способ, — Джиён улыбнулся, окончательно отделавшись от того состояния, в которое погрузился в автобусе. — Но не будем об этом. Вот видишь, каким я скучным могу быть? Настолько тошным, что даже сам перестаю понимать, о чем я рассуждаю. — Мне сложнее представить, что ты можешь орать или впадать в истерику, — хихикнула я. — Это возможно? — Возможно, но поверь, этого лучше не видеть, — произнес он так убедительно, что я приняла к сведению. Если человек во вполне благом настроении может приказывать казнить, то на что он способен в гневе? Вернувшись в особняк, мы провели там некоторое время, и Джиён вновь пришёл ко мне, но теперь постучавшись и попросив, чтобы я начинала собираться в клуб, на вечеринку, ведь нам ещё нужно было заехать в салон красоты. Я достала купленные вчера вещи, что превращали меня на вид в профессиональную путану. Но деваться некуда, пусть будет так. Натянув шорты, ботфорты, развратный топ, я была готова. Джиён надел рубашку на выпуск, светлые джинсы и, подав мне руку, повёз меня к мастерам визажистского искусства. Когда я увидела себя в зеркале, то сама обомлела. Это была не я — другая, чужая, незнакомая девушка с огромными блестящими глазами, вокруг которых подводка и темные тени создавали ощущение похотливого взгляда. У меня не могло быть похотливого взгляда! Но эти стрелки, и выведенные брови, затемненные карандашом, и яркие губы — всё смотрелось одновременно вульгарно-призывным и неприступно-гордым. Я не знаю, как удалось создать подобный образ талантливому гримеру, но он произвел впечатление даже на меня. Прическу мне уложили тоже восхитительную. Собственно, волосы оставили распущенными, только придали объём у корней и крупными волнами накрутили, завив концы в естественном стиле. Я и нравилась себе, и казалась отталкивающей, но лучшей оценкой был взгляд Джиёна, который, не сказав ничего, вновь подал мне руку, чтобы я не упала с высоченных каблуков. Я снова стала выше него, но он и не заметил этого. Мы отразились в витрине, когда вышли, и мне в голову откуда-то пришла мысль, что я, как девушка, красивее, чем Джиён, как мужчина. Ещё со школы одноклассницы завидовали густоте моих волос, у меня была, как я сейчас увидела, стройная фигура, а в таком наряде я и вовсе бросалась в глаза. А что же Дракон? Невысокий, для мужчины щупловатый и неприметный, с харизмой в лице, но не более. И всё-таки, он весомее меня, я ничто по сравнению с ним, пусть даже прохожие пялятся на меня, а его и не замечают. Как это всё странно… я и раньше не думала, что внешность определяет судьбу человека, я знала, что главное внутри. — Ну что, ваше величество, — завел мотор Джиён. — Добро пожаловать на бал? — он улыбнулся, а я, пристегнув ремень, почувствовала что-то вроде летящего на землю метеорита, который врежется ночью в мою жизнь.

* * *

Вип-кабинка сегодняшнего ночного клуба не отделялась от остальной площадки наглухо. Подобно пирамидам индейцев в Мексике, столики избранных стояли на возвышениях, куда вели ступеньки, и можно было сверху вниз смотреть за всем происходящим, и музыка тоже была одна на всех. Почему Джиён выбрал сегодня именно это место? Он не отгородился от людей из-за меня или всего лишь приехал в очередное заведение, не думая ни о чем? Когда мы прибыли, Мино уже был здесь. Я насторожилась. Дракон исполнил обещание пригласить его, стало быть, Сынри тоже где-то тут бродит? За нашим столиком был Сынхён с какой-то девушкой, и ещё один молодой человек. Его мне представили, как Дэсона. Я села рядом с Джиёном крайней, оказавшись напротив Мино. В тот раз, что Дракон был с Кико, мы сидели с Мино рядом, и я поняла, что тогда мне было намного комфортнее, чем сейчас. Потому что не смотреть друг на друга мы всё равно не могли, потому что Мино смотрел на меня в этом виде слишком… слишком он на меня смотрел. Сам он был, как обычно: белая рубашка, заправленная под ремень со стильной серебряной пряжкой, черные брюки, режущие глаз зеркальностью черные лакированные ботинки. От духоты в зале он снял пиджак и закрутил на два раза манжеты, расстегнув их. На запястье теперь отчетливо виднелись серебряные же часы, а на другой руке браслет из крупных звеньев цепи. Я поймала себя на том, что хочу уловить его запах, а для этого ему нужно было бы сидеть рядом. Но рядом со мной был Джиён, чей запах был приятен, но не тот… не тот, который заставлял волоски на шее шевелиться, словно дул сквозняк, не тот, от которого взгляд приковывался к мужским губам и ждал, чтобы попробовать запах на вкус. Поцелуй Мино, конечно, показал, что на его устах нет яда несравненной туалетной воды, но, к моей беде, на них было что-то ещё более сладкое. Мы очнулись, поняв, что разглядываем друг друга уже с минуту. Мино ухмыльнулся этому открытию и его развратная бровь — развратная, потому что она меня развращала, заставляя думать о непотребном — сплясала волной, как бы озвучивая некий заговор. Я покраснела и отвернулась к столику, где были и вода, и соки, и вино. Сынхён налил всем, едва мы пришли. — Давайте выпьем! — поднял он свой бокал, чокнулся со спутницей, отпил, ещё трезвый и, кажется, пока ничего не принявший из запрещенного, заговорил о чем-то с Дэсоном. Я вновь вспомнила о Кико. Это впервые за дня три или четыре. Она ведь должна скоро вернуться… что намеревается делать Джиён, если я останусь у него надолго? Бросить девушку? Так, стоп, а в каком качестве я у него останусь, если отдам ему душу? Не может же быть так, чтобы речь шла о душе, а взяли тело? Нет, с Драконом может быть, что угодно, но всё-таки, если я всего лишь пойду ему навстречу и стану, так сказать, одной с ним породы, принимая насилие, убийства и преступления, то это не подразумевает, что я стану его любовницей? Я не хочу! Я уважаю его и восхищасюь им в какой-то мере, но не желаю спать с ним. Отвращения физического уже нет, но мне нужен другой. Моё сердце занято, как бы ни было стыдно, не моим женихом, а вот этим эгоистичным и корыстным типом напротив, которого мне хочется ругать за то, что он появился в моём сингапурском плену. Проще бы мне без него было или сложнее? Мне кажется, что родившиеся чувства к нему сделали меня слабее и заставили начать присматриваться к здешней жизни, искать в ней плюсы. Если бы не Мино, я куда горячее отвергала бы всё, что демонстрировал Джиён. — Добрый вечер, добрый вечер! — услышала я громкое приветствие и посмотрела в сторону лестницы, откуда только и можно было к нам забраться, со стороны танцпола. Сынри. Боже, он и в правду здесь. Как же я его ненавижу! Мне захотелось плеснуть ему в лицо содержимым стакана, напомнить о Вике и заставить позаботиться о ней. Вика. Именно благодаря ей я очутилась в «королевской неделе». Как она там? Её обещали не трогать, пока мы с Джиёном не разберемся между собой. Дракон, пожав Сынри руку, опустился обратно на диванчик. — Что я вижу? — оглядел меня богатый распутник, после того, как пожал руки всем присутствующим мужчинам. — Даша, неужели всё? — Что — всё? — недопоняла я. Джиён развеселился. — Нет-нет, Сынри, пока нет. Это промо-версия. — Они засмеялись. До меня дошло. Провалиться бы сейчас сквозь землю! Я не хочу обсуждать свою девственность при Мино. Я опять на него посмотрела. Он почувствовал это, отведя взгляд от Сынри и воззрившись на меня. Вот те глаза, то лицо, и те руки, которым я отдала бы себя. После свадьбы. — А пробники не предвидятся? — шутил Сынри, разговаривая с Джиёном, но вперившись в меня. — Попробуй помочь Вике! — не выдержала я, и подняла к нему голову. Молодому мужчине явно не захотелось поднимать этот вопрос и он, слизав улыбку со своих губ, сунул руки в карманы темно-темно синего костюма. — Ты знаешь о моей цене. — Выпей с нами! — сменил тему Сынхён. На ту тему, к которой сводил всё: выпить, нюхнуть, покурить. В общем, потерять контроль и уйти в другие уровни сознания. После рассказанной о нём истории, я не знала, как к этому относиться. С одной стороны, он должен был найти какую-то другую опору для себя, чтобы жить дальше, а с другой — а если не нашёл или не помогло? Не все люди так сильны, как Джиён, даже я слаба, что бы он ни говорил. Сынхён спасся в алкоголе и наркотиках. Могу ли я винить его? Нет, и судить тоже нет. Сынри выпил с нами и куда-то отошёл, а у нас тосты пошли один за другим. Я старалась чередовать вино и сок, чтобы не напиться, при этом я зорко следила за своим бокалом, чтобы к нему не протянул руки Сынхён. Не хотелось бы вновь оказаться во власти наркотиков в эту ответственную ночь. Когда заиграл медленный танец, Мино попросил разрешения у Джиёна пригласить меня, и тот позволил. Мы спустились вниз, чтобы хотя бы на пару минут оказаться тет-а-тет. Мои каблуки сделали меня выше Джиёна, но до Мино я всё равно не дотянулась в росте, и, осознавая это, моё тело ощутило радость и тягу быть как можно ближе к этому парню, что положил ладони на мою талию. — Ты сегодня соблазнительна, как никогда, — шепнул он мне на ухо. Мурашки пошли по спине. Мои руки лежали на его широких плечах. По моей щеке прошелся его гладко выбритый подбородок, и я хвалила себя за выдержку, что не подставляю губы, потому что искомый и желанный аромат ударил мне в нос, закружив голову. Вино, даже будучи просто вином без лишних веществ, всё равно расслабляло и разогревало организм. Что там Джиён говорил о двух теориях возникновения душ из огня и воды? Не знаю, из чего родилась моя, но тело наверняка расцветает, когда его заливаешь спиртом, очень уж остро оно начинает себя ощущать. — Мне не нравится мой внешний вид, — призналась я. — Это ты такое любишь. — Сказать честно? — После его интимного «честно» он коснулся тканью рубашки на своей груди моей груди, того голого участка, что торчал в декольте. Я сглотнула ком в горле, и во рту стало стремительно пересыхать. — Увидев это на тебе, я тоже ощутил некоторые сомнения. С одной стороны, да, очень возбуждающе и сексуально, а с другой… я вдруг подумал, что в том длинном платье, светлом и пристойном, правильнее что ли было бы, лучше. Но только относительно тебя. Я не представляю любую другую девушку из этого клуба в чем-то невинном. Это выглядело бы дешево и фальшиво. — Мне всё чаще кажется, что я и сама выгляжу дешево и фальшиво. Мино, Сингапур съедает меня, я не чувствую и грамма той невинности, которая была у меня в душе, когда я очутилась здесь. — В чем это выражается? — Он, наверное, опять подумал о том, что мы с Джиёном занимаемся в особняке чем-то. — Я не соблюдаю пост, я в мыслях стала употреблять нехорошие слова, я допускаю некоторые вещи в теории, которые раньше не допускала. Мне… — я запнулась, но потом решила, что скрывать это ни к чему. — Мне понравилась власть денег, Мино. — Он нахмурил брови. — Каким образом? Ты решила заработать во что бы то ни стало первый миллион? — Ослепительная улыбка предстала передо мной. — Или ты поняла меня и мою страсть к богатству? — Не знаю, я сомневаюсь, что пойду когда-либо по головам ради прибыли, но уже одно то, что мне нравится находиться в роскоши — вот что пугает! Это дьявольский соблазн, я должна отделаться от него, я не должна считать, что купаться в деньгах — это хорошо. Это нехорошо… — Что ж, по крайней мере, теперь мы с тобой на равных, потому что оба боремся с какими-то соблазнами. — Его пальцы подтвердили это, нащупав открытый участок кожи между моими шортами и топом и погладив. Я едва не задохнулась, вжавшись вперед, отчего стало ещё хуже. Если бы он знал, что соблазн, о котором он говорит, тоже присутствует! Но если он меня по-настоящему хочет — не любит, а именно хочет, — каково ему смотреть на то, что Джиён бродит со мной, как со своей собственностью? Даже я не смогла сдержать слёз от подобия ревности, когда узнала, что Мино бывает у проститутки, а что же испытывает он, глядя на нас? Композиция закончилась, и мы вернулись обратно. Будто мне мало было мучений, Сынри вернулся, приведя с собой ещё двух девушек, с которыми меня и знакомить не стали. Одна теперь сидела возле Мино. Теперь моим глазам не так сильно хотелось смотреть туда. Это неприятно, давяще и скрипяще, видеть подле Мино другую, с которой он может спокойно завести отношения и переспать. А со мной нет. Я выпила ещё бокал, почти залпом. Джиён наклонился к моему уху, оставив расстояние, чтобы не коснуться его губами: — Всё в порядке, или хочешь прогуляться и подышать? — Не отказалась бы. Где здесь уборные? — Джиён поднялся, подав мне руку. — Идём, провожу. Мы вошли в разные дверцы, он в ту, на которой был нарисован черный силуэт в шляпе, а я в ту, где красовались черные очертания дамы в платье. Выйдя из кабинки, я хотела умыться холодной водой, но увидела в зеркале макияж. Смыть я его одной водой вряд ли смогу, а вот размазать — запросто. Пришлось, аккуратно смачивая пальцы, провести ими по лбу, щекам и скулам. Охолонувшись, я вышла из женского туалета. Дракон ждал меня. — Я знаю, что тебе трудно ещё ходить на этих ходулях, — предложил он мне локоть, улыбаясь. Я взялась за него. — Посидим немного в чил-ауте? — Мимо зала, мы прошли к лестнице наверх, поднялись по крытым по центру ковровой дорожкой ступенькам, вошли в стеклянные двери, за которыми открылась несуетливая тишина, нарушаемая блюзом. Мужчина провёл меня по помещениям, где курили кальяны и в конце мы оказались в небольшой комнатке, похожей на балкон, потому что наполовину была застекленной и выходила на ночной, весь в огнях, Сингапур. Я не знала, какая это его часть, до сих пор плохо ориентируясь и ещё хуже представляя себе это крошечное государство. Джиён указал мне на широкий диван, и я присела. Он остался на некоторое время у окна. — Тут немного прохладнее. Подышим. — Не откажусь, — поправив корсет, который сжимал ребра, я устроилась поудобнее. — Смотришь на свои владения? — Официально-то они не мои, — уточнил Дракон, забряцав одной рукой в кармане всем, что в нем лежало. — После того, как мы с тобой сравнили географическое влияние на сознание человека, я сегодня подумал знаешь о чем? — Он обернулся, и я с любопытством кивнула. — Когда ты взлетела на этих каблуках выше меня, — он всё-таки заметил! — то мне подумалось, а ведь Россия, правда, больше Сингапура, — хохотнув, он сел рядом. — Мы с тобой словно представляем каждый свою страну. — Хотелось бы надеяться, что я достойно это делаю, — почесала я осторожно голову под залаченными прядями. — А мне плевать на свой имидж, — пожал плечами Джиён. — За Корею, может, мне было бы интереснее выделываться, но здесь как-то по барабану. Да и я же не политик, чтобы быть лицом государства. Впрочем, в большинстве стран у вас там, на западе, в Америке, Европе и России, у руля всегда сидят пришлые морды, евреи или хреновы либеральные космополиты любой национальности, без идеи и капли патриотизма, которым на управляемую ими же землю так же плевать, как мне на Сингапур. Это кормушка, прииск. Как колонизаторы в позапрошлом веке,все временщики просто хотят выкачать все возможности попавшего им в руки ресурса, и положить толстый хер на последствия. — Ты интересуешься политикой? — Приходится. Не зная, что творится на международной арене, невозможно лавировать в бизнесе. — Ты называешь бизнесом свои нелегальные махинации? — упрекнула я его, посерьёзнев. — Ну… и честным бизнесом я занимаюсь тоже, — расплылся он. — А с Россией ты когда-нибудь торговал? — Как-то приходилось иметь дело напрямую с русскими, но в основном действую через посредников. В Сингапуре полно внешнеэкономических связей с вашим северным гигантом. Больше ста компаний, не назову точную цифру. Несколько миллиардов долларов на экспорте и импорте. Нефть, топливо и технические масла, насколько я знаю, здесь российские, «Марисско», торгующая морепродуктами по всей Юго-Восточной Азии, тоже связана с вашими, и «Алмазювелирэкспорт», чья продукция приносит отличные деньги, ваша, русская. — Никогда бы не подумала, — удивилась я. Живя в этом чужом краю, представлявшимся мне таким далеким от родины, я бы никогда не догадалась, что всё здесь может быть связано с Россией. Правду нам говорили в школе: процесс глобализации так плотно охватил весь мир, что уже нет несвязанных друг с другом государств. — Я сейчас не вспомню, где слышал или читал одну мысль, — откинулся Джиён, выстраивая правильно слова в памяти. — Но как-то пришло сейчас на ум: Россия всегда ищет союзников для сотрудничества, в то время как союзники ищут Россию для использования, — Дракон хмыкнул, посмотрев на меня. — Как считаешь, может, России не хватает ума при излишке щедрости и неосмотрительности? Вы трясётесь над своими границами, хапая, хапая, хапая, в то время как всё, что находится в их пределах спокойно разбазаривается и не ценится. Словно огромная территория — это и есть величие. — Россия — великая страна! — вставила я, похоже то, над чем и потешался Джиён. Мне даже вспомнился фильм «Сибирский цирюльник», где один персонаж упрямо твердил, что Моцарт был великий композитор, только кроме него до этого никому не было дела. Я поняла, что выгляжу примерно так же глупо и упрямо. — Быть большим и великим не одно и то же. — Я и без него проводила много аналогий между здесь и там, однако какой нормальный человек, любящий свою страну, признает, что она у него так себе? Нет, не так себе. Это люди делают Россию абы какой, вот они сами и абы какие, а страна — великая! — Не будем спорить, я всё равно не соглашусь, что моя родина чем-то плоха. — Я и не настаиваю, — спокойно выдохнул Джиён. Мы с ним вдвоём воззрились в даль, блещущую огнями. — Ты сказала, что надеешься, что достойно представляешь её. С моей точки зрения — да, но не совсем. Я в который раз убеждаюсь, что русским не хватает мозгов и хитрости. — Если бы мы были хитрые, мы уже не были бы русскими, — заметила я. — Мы добрые. — То есть, характер, по-твоему — это генетика, и его никак нельзя изменить? — Я пожала плечами, он подвинулся ко мне чуть ближе. — Посмотри туда. Да, здесь меньше места, меньше даже, чем в Корее, где я родился и вырос. Это наполовину искусственно созданное чудо, где сходятся торговые пути мировых монстров, больших братьев: Китая, Штатов, Японии, Индии. Здесь работают законы, вплоть до смертной казни за тяжкие преступления, но я их обхожу. Здесь для мирных жителей самые безопасные условия, здесь можно шуршать миллионами, если захотеть. Здесь есть всё, кроме пафоса пустого величия, которым обладают крупные государства. Сингапур работает, чтобы им восхищались, а не восхищается сам собой, пока другие его презирают и осмеивают. — Здесь есть всё, кроме приличий. К которым у меня мания, — напомнила я вывод Джиёна о себе. — Какие тебе нужны приличия? Прокатить тебя в исламский квартал? Надень хиджаб и гуляй там — приличнее некуда, — мужчина вытянул ноги вперед. — Останься здесь, Даша, — он посмотрел на меня, в лицо, и оно загорелось. О чем он? — Я дам тебе свободу тут, в рамках моих владений, абсолютную свободу, если ты откажешься возвращаться в Россию. Будешь распоряжаться половиной моего состояния. Благотворительность — пожалуйста, покупки и подарки родственникам — пожалуйста. Не хочешь спать со мной? Ты не будешь, — Джиён сказал это так, что я поняла — это правда. Он предлагает мне всё, не требуя постели, никаких интимных услуг. Что происходит? — Ты просто будешь жить со мной, будешь рядом. Вместе есть, смотреть фильмы, ездить куда-нибудь, спорить, ругаться со мной. Хочешь Мино? — Вдруг задал риторический вопрос он, совершенно меня обезоружив. — Я разрешу вам спать. Трахайтесь, сколько влезет. Я тебе, разумеется, верность хранить не буду. Могу не всегда быть вежливым и скрывать свои связи, но, в принципе, не намерен выставлять это на показуху, что трахаюсь с какими-то шлюхами тут и там. У нас будет союз, Даша, партнерство, сотрудничество, называй, как хочешь. Только скажи, что добровольно останешься здесь, без попыток бегства. — Меня охватила крупная дрожь. Это не может быть правдой, как так-то? За что мне это всё? Миллионы, свобода, безопасность и Мино? Он шутит. Но его глаза говорили об обратном, о том, что это не обман. — Но… зачем? За что? — вслух спросила я. — Почему? — Потому что ты — это ты. Потому что я — это я. Потому что есть такая возможность, потому что так может быть, и я готов тебе завтра же давать то, что назвал. — Джиён, это всё какая-то ловушка… я не верю… так не бывает! Ты хочешь подставить Мино? — Ничего я от него не хочу, в отличие от тебя. Если бы он мне перестал быть нужным, я бы не усложнял, а убил его, — Джиён поднял руку и положил её мне на щеку, погладив подбородок большим пальцем. — Разве отказ когда-либо вернуться в Россию — такая уж большая цена? — У меня там родители, родные, жених… — Женихом тебе уже давно видится Мино, кому ты лукавишь? — улыбнулся Джиён. — Но я же не выйду за него замуж… а трахаться, — вот опять я употребляю их слова! — Спать просто так я ни с кем не собираюсь. Или ты даже готов к тому, что я могла бы, — не могла бы, конечно, но пример привести можно. — Могла бы быть женой Мино, а жить с тобой? — А почему нет? Но детей ваших я бы усыновлять не стал, — посмеялся он. — Так что, Даша, ты готова остаться в Сингапуре под моим покровительством? — я растерялась. Меня трясло всё сильнее. Его ладонь нагрелась на моей щеке, и прошлась чуть дальше, к виску, забравшись пальцами в волосы. Джиён был совсем близко. И опять эти его глаза… почему я в них утопаю? Они слишком ярко горят, и я по сравнению с ними гасну. Если бы он сказал «за это ты переспишь со мной» всё было бы понятнее и проще, но так… отречься от родины? От себя и семьи? — Ты хочешь, чтобы я забыла, что я русская? Чтобы перестала быть доброй дурочкой и стала хитрой азиаткой? — Это выйдет само собой, — шепнул он, приблизив лицо, чтобы шепот был слышен мне, а громко говорить он не хотел. — У тебя будет здешний паспорт, любой диплом, какой захочешь, если потянет работать, тебя будут окружать азиаты, но если не хочешь забыть родной язык, конечно, можешь находить земляков и общаться с ними. Но зачем? Что тебе ещё будет нужно? Даша, забудь о какой-то деревне, о бедности, о церквях, которые ничего не дают, а только просят подаяние под благовидным предлогом, забудь о своей мягкотелости, жалости к самой себе и недостойным людям. — Мне казалось, что он хочет поцеловать меня, но не делает этого. Впрочем, его губы говорили и говорили, и вряд ли целовать меня было в его планах. — Забудь о земляках, зачем они тебе здесь? Забудь о Вике, пусть горит синем пламенем, подумай о том, что ты получишь… — Я резко отстранилась, скинув этим движением его руку с себя. Он прервался, посмотрев на меня внимательно. — Как это — забыть Вику? Она была условием. За неё я готова была отдать душу или тело. За неё и её ребенка. — А как же собственное спасение? — Мы обменялись взглядами, потерявшими взаимопонимание в один миг. — Им я собиралась заняться после. Я же спрашивала тебя, что будет после? Но ты сказал, что скажешь сегодня. — А я попросил тебя забыть о Вике и послать её к чертям, чтобы зажить нормальной жизнью. — Нет, — отрезала я. — Нет, я не могу… она погибнет, если я не помогу ей! — Мне вновь прорезал слух крик умирающего на стройке. Я умоляла пощадить, но ничего не помогло. Эта смерть до сих пор казалась мне на моей совести. Я не вынесу ещё одной, когда я могу повлиять, помочь, спасти. Если я откажусь от Вики, то ей конец, позже или раньше, но конец. А если я помогу ей, то с наибольшей вероятностью конец наступит мне. Но я сама иссохну раньше времени, слыша уже два или три крика умирающих, которые будут звать меня по ночам, обвиняя, что ничего не сделала ради них. А что значит жить с Драконом, даже если без постели? Это значит, что я стану соучастницей ещё десятков, сотен убийств, я буду делить с ним не ложе, а моральную ответственность. Это он хочет? Половину грехов списывать на меня? Так вот как он хотел забрать мою душу! О Господи, а ведь я едва-едва не произнесла «да»! — Нет, Джиён, я прошу спасения Вики, и на твои условия пойти не могу. Лучше убей меня здесь, но спаси её. Он отодвинулся и вздохнул. Закрыв веки, он помассировал их пальцами, цокнул языком и покачал головой, плавно возвращая на уста свою змеиную улыбку. — Даша, Даша, Даша… ты, в самом деле, дурочка, — он вернул ко мне своё внимание. — Если бы ты согласилась, я бы немедленно велел отправить Вику целой и невредимой домой. Ты же помнишь, что мне нужна была душа? Согласись ты на убийство этой девицы, отрекись от родины и потянись к благополучию, твоя душа была бы отдана мне, мне и моему миру. Я бы понял, что ты стала частью этого, что ты поняла всю глупость и тщетность сочувствия и подвигов ради других. Но ты решила оставить душу при себе, Даша… ты не отдала её мне. Какой напрасный поступок. — Но… — ошарашилась я. Он серьёзно? Джиён достал телефон и нажал на кнопку, чтобы зажегся экран, после чего показал его мне. Там высветилось 00:07 ночи. Волшебство прошло семь минут назад. — Но… как я могла знать? Это нечестно, Джиён! — Естественно, ты и не должна была знать, иначе бы соврала и подыграла. А так ты показала, что хочешь оставить себя себе, а не отдать мне. А чего ты ждала? Что я принесу старинный пергамент и попрошу расписаться кровью? Так, по-твоему, продают душу? Даша, я же не Мефистофель, в самом деле. Я проверяю людей совершенно обычными, человеческими способами. — Так, твои предложения были ложью? — обозлилась я, приготовившись узнать, что совершенно не смогла разоблачить этого человека, не прочла вранья на его лице. — Нет, предложения были настоящими, — Джиён поднялся. — Твоя душа стоила многого, но, судя по всему, эта драгоценность из тебя не выковыривается. Что поделать… — Джиён! — я поднялась следом, двинувшись за ним. — Так что же теперь будет? Что я могу сделать ещё, чтобы спасти Вику? Дай мне второй шанс, — он обернулся, и я увидела в нем отражение того Дракона со стройки, железного, несгибаемого, потустороннего. — Ты видела, чтобы я давал второй шанс кому-либо? — Джиён, прошу тебя! Господи, забери ты мою душу, я останусь здесь, никогда не поеду в Россию, никогда! Но освободи Викторию, прошу тебя! Мне не нужен Мино, я буду твоей служанкой хоть до старости, но давай обсудим всё ещё раз! — Как я уже сказал, душу ты отдать не в силах, — спокойно заметил он. — Что там у тебя осталось? Тело? Оно мне не было интересно так, как оно интересно Сынри. Кажется, он был согласен выкупить Вику за твою целку? — Джиён взял со столика на выходе сигареты. Я не заметила их, пока мы сидели тут! Достав одну, сунув её в рот, он вытащил из кармана зажигалку и закурил, осветившись ужасной, дьявольской, разъедающей, как кислота, улыбкой. Выдохнув мне в лицо дым, он цинично произнес: — Пока он тут, пошли, договоримся с ним о подробностях Викиного спасения. Если ты не передумала раздвинуть свои ноги, Мать Тереза.

Тело

Мы шли по залу к вип-кабинке, и я, осознавая, что сейчас предстоит, едва докричалась до Джиёна сквозь музыку:

— Я не хочу обсуждать это с Сынри при всех! Пожалуйста, можно отойти куда-нибудь? — Мужчина повернулся, окинув меня холодным взглядом. Слёзы катились из моих глаз, и я сама не верила причине, но это было потому, что он закурил. Я… я не думала, не могла предположить, что он так легко и вмиг оборвёт все мои достижения, что цифры на часах послужат для него лучшим доводом, чем все наши разговоры и договоренности. Он просто перелистнул страницу, или даже вырвал её, и неделя не просто кончилась — её не стало. Он обратился тем Драконом, который протянул мне пистолет, и я не знала, как наказать себя за это, но в десятый раз я умудрилась забыть о том, каков Джиён, несмотря на то, что он мне напоминал и показывал, напоминал и показывал. Не он обманывал — я обманулась. Моя вера, моё доверие. И это было больно, так больно, словно сигарету он потушил о моё сердце, а не о пепельницу. — Ты, кажется, задержалась в роли королевы. Твоё «хочу» больше никого не интересует, — он желчно улыбнулся. — Но здесь гремит музыка, и я сам не намереваюсь орать. — Дракон пошёл дальше, и я едва успевала перебирать ногами по ступенькам, так, чтобы не скатиться с них. Руку мне никто не подал. Мы забрались на вершину, и Мино, увидев моё заплаканное лицо, тотчас поднялся. Джиён направился прямиком к Сынри, поэтому парень, бросив быстрый взгляд на босса, подступил ко мне. — Что случилось? Джиён что-то сделал? — Мне было невыносимо смотреть на того, кто хотел бы помочь, но не мог. На того, за кого я боялась, что он попытается осмелиться, ведь тогда ему будет несдобровать. Пусть лучше трусит и ставит на первое место деньги, а не меня. Так будет безопаснее для него. — Ничего необычного, — вытерла я щеки. — Мы говорили о моём возвращении в Россию, которому не бывать, видимо. Я расчувствовалась, — я попыталась улыбнуться. Тем временем Сынри вылез из-за столика по призыву Джиёна, и они подошли ко мне. Дракон кивнул мне на лестницу. — Идём. — Я, извиняясь, посмотрела на Мино, прерывая разговор, и пошла за ними. Мы втроём вынырнули из зала и забрели за какой-то ближайший же поворот, где коридор вёл в задворки, кулисы клуба. Я шла бы последней, сильно отстав, если бы Сынри, заинтригованный намечающейся беседой, не плёлся рядом. Вообще-то он меня просто разглядывал, но когда я вдруг спотыкалась, выставлял руки, подстраховывая. Но я сразу же отстранялась, потому что мне было противно от этих порочных касаний. Я ещё помнила, как убегала от него в ту ночь, когда он купил меня. Джиён привёл нас в безлюдный кабинет, неизвестно для чего предназначавшийся в обычное время. Предложив нам присесть, сам он оперся на стол, оставшись стоять. — Ты хотел её девственность, Сынри? Я продаю её. Если всё ещё хочешь. — Спрашиваешь? — хмыкнул он, посмотрев на меня. Я села в самый дальний от них угол, перебарывая слёзы. Я не могла сейчас взять и отказаться, ведь это последняя возможность для Вики. Однако я знала, что Дракон не забирает своих слов, и если я передумаю, то снова вернусь в прежнее русло, пытаясь исцелить Мино и имея возможность позже улететь в Россию, если справлюсь. А после ночи с Сынри меня обещали вернуть в бордель. Я ухватилась за мысль о том, что там Тэян. С Тэяном я договорюсь, попытаюсь… каким образом? Став его любовницей? Господи, почему же все так хотят воспользоваться женским телом? Но не всё ли равно уже будет после Сынри? Нет, не всё равно, потому что продать девственность во спасение Вики — это одно, а ложиться под Тэяна ради себя самой — другое. И снова мысли о падшей грешнице, блуднице, об амбициях, что если для других, то герой, а если для себя, то эгоист, и не заслуживаешь хвалы. Нужна ли мне хвала? Нет, мне не нужно ни почестей, ни благодарностей от Вики, я делаю это, потому что считаю правильным. А считаю ли я правильным спасти свою жизнь и избавить себя от череды неизвестных клиентов? Да, я хочу уберечься от этого. С помощью Тэяна? Смогу ли я спать с ним… ведь он пока тот, кто трогал меня откровеннее других, кто был со мной ближе, чем кто-либо другой. И я не возненавидела его. Пусть будет так, после Сынри я вернусь в его руки, и если его предложение ещё будет в силе, то я соглашусь, потому что это наименьшее из зол. Бог свидетель, что любви я не испытываю, и быть с ним не хочу, но ради чего сопротивляться? Чтобы окунуться в большую грязь? До каких пор можно сопротивляться вообще? Мертвой я не пригожусь никому, а живой могу спасти Вику, а если и после этого смогу помочь ещё кому-то? — На каких условиях? — Даша, скажи ему, что тебе нужно, — велел мне Джиён. Не попросил — велел. Я посмотрела на Сынри, ещё дрожа. — Я хочу, чтобы ты выкупил Вику и отправил её домой. Тогда я… я продамся тебе. — Вот такие условия, — развел руками Джиён, глядя на знакомого. — Ты платишь, я организовываю. — Черт, Даша, эта овца тебе так дорога? — хмыкнул Сынри. Мне хотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым. Я даже осмотрелась, но не нашла ничего под рукой. — Я тоже стану овцой, когда ты сделаешь со мной то же самое, что с Викой? — В зависимости от того, как ты себя поведешь после, — масляно расплылся он. Я сейчас кресло из-под себя подниму и кину в него! Чтоб наверняка зашибло. Джиён оторвался от стола и пошёл к выходу. — Обговорите все детали вашей сделки, скажете мне потом, когда всё должно свершиться. — Не оглядываясь, он вышел прочь, прикрыв за собой. Сынри проводил его взглядом и посмотрел на меня. — Итак, я могу получить тебя, хоть завтра? — После того, что произошло около полуночи между мной и Джиёном, я поняла, что словам здесь верить нельзя, никогда. Только действиям. — Сначала я хочу убедиться, что Вика отбыла на родину. Я хочу увидеть её садящейся на самолёт, и после этого можешь… делать то, что хотел, — я не выдержала его уже фантазирующих глаз. — Думаю, это не займёт больше, чем дня два, — он протарабанил пальцами по подлокотнику дивана, на котором расселся. Расселся так, словно думал, что я уже сейчас отдамся ему. — А мои условия ты помнишь? — Я непонимающе подняла взгляд. — Да-да, они были, — я вяло покачала головой, показывая, что не могу собраться с мыслями. — Ты не будешь сопротивляться и рыдать. Ты адекватно это всё воспримешь, не изображая на лице страданий и не делая такой кислой мины, словно это мука и над тобой творят издевательства. Мне этого не нужно. — Я внимательно выслушала его, вспомнив, что да, он уже говорил об этом. Не расплакаться? Изображать, что всё в порядке? После того, как я вырвалась из борделя, была избита, соблазняема, чем только можно, не плакать над потерей своей девственности от какого-то ненавистного мерзавца, который не знает ничего другого, как иметь девственниц? — А если я не смогу? — Я перепродам ночь с тобой господину Хаши. Уже забыла его? — Тошнота поднялась к горлу. Разве такое забудешь? Нет-нет-нет, пусть будет Сынри, пусть после него будет Тэян, только не то обрюзгшее чудовище, языка которого я даже не понимала! Но и Сынри слишком жесток и многого хочет. — Тогда у меня тоже есть ещё кое-что… обязательный пункт. — Он развернул в мою сторону ладонь, предлагая говорить дальше. Я помялась, прежде чем озвучить потаённые страхи: — Я не должна зачать от тебя, как Вика. Сделай так, чтобы этого не было. — Сынри сложил пальцы домиком и ухмыльнулся самодовольно и недовольно мной. — Я должен натянуть резинку? Очень смешно. По-твоему, я для этого покупаю девственниц? Чтобы лишать себя удовольствия чувствовать всё? Только от них ничего не подцепишь, поэтому можно не мучиться с гондонами. Это неприемлемо, Даша. Клиент я, а не ты. — Тогда ничего не будет, — резко даже для самой себя отрезала я. Вдруг подумав о том, что окажусь ровно в таком положении, как Вика, а меня спасать будет некому, и это меня от моего ребенка будут заставлять избавиться, я осознала, насколько большую жертву приношу, рискуя подобным. Нет, если есть опасность забеременеть от Сынри, то я никогда не пересплю с ним. Нет. — Ну ладно тебе, что в этом такого? Может, ещё твою овуляция просчитаем, чтоб подобрать нужный день? Я плачу такие деньги, чтобы исполнять твои капризы? — не дерзко, но баловано проверещал он. — Нет, так нет, — упершись о подлокотники, поднялась я и пошла на выход. Никогда не позволю сделать мне аборт, никогда не убью ребенка, никогда не забеременею от такого ублюдка, как Сынри. Он подскочил и рванул за мной, поймав меня у самой двери. — Постой-постой, — я попыталась избавиться от его хватки, но не вышло. Он развернул меня к себе. — Ладно, вовремя выну — сойдёмся на этом? — Я не совсем понимала, о чем он. К своему стыду, зная приблизительно откуда берутся дети, я не очень-то знала, как сделать так, чтоб они не брались. Презервативы — это единственная доступная для меня информация, хотя и та теоритически-отдаленная. — Если ты не умеешь уберечься от зачатия, то я не пойду на эту сделку. — Как ты умудряешься во всей этой херне ещё диктовать что-то? — отпустил он мою руку, негодуя. — Почему Джиён позволяет тебе всё это? Он что, посредством тебя со мной решил поиграть? Я думал, что мы с ним честные партнеры в бизнесе. — Я посмотрела на него, прикинув, а возможно ли такое? Чтобы я была орудием против Сынри. Да нет. — Он играет со мной, а не с тобой. И если я с тобой пересплю, мне и так будет очень плохо. Поэтому я не собираюсь приканчивать надежду на какое-либо светлое своё будущее раньше времени окончательно. — Я снова развернулась к двери. Сынри надавил на неё, закрыв. — Хорошо, я натяну эту чертову резинку — довольна? Ещё какие-нибудь ёбаные пожелания? Кунилингус, жениться на тебе после траха? — Мне давно хотелось сделать кое-что. Я с разворота зарядила ему по лицу. Откинув его, он поморщил носом и, фыркнув, посмотрел на меня опять. — Ты совсем охренела? Даже если ты ещё девственница — ты всего лишь мясо, без дня шлюха. Какое ты имеешь право?.. — А ты кто? Царь, Бог, президент? Или если у тебя есть деньги, то ты можешь быть какой угодно тварью? Вот и имей свои деньги, а меня тогда не получишь. Я найду, кто ещё заплатит за Вику, если я ему отдамся. У Джиёна постоянно какие-то товарищи вокруг бродят, не сомневаюсь, что каждый второй — миллионер. — Давай! Найди какого-нибудь Хаши, а ещё есть господин Рампа, тебе бы по сравнению с ним твой незадавшийся клиент показался ангелом. Иди, поищи, какой идиот выложит за тебя такие деньги, ещё и не потребует никаких извращений, просто банального доступа к вагине. Или она у тебя что, из золота? — А может быть из золота твой член?! — гаркнула на него я, и тотчас округлила глаза, шокированная своей пошлостью, тем, что я сказала, как и кому. Нет, кому — тут всё правильно. Этого аморального балбеса нужно ставить на место, если это не сделали ни жизнь, ни родители, ни общество. Но «член»? Я произнесла это? Проклятый Джиён, я скоро начну материться, и даже не замечу этого. Глядя в лицо Сынри, я подумала, что не надо с ним спать, надо остановиться, я не смогу, я не должна быть такой. Да, душа — это важнее. Наверное. Раньше сомнений не было, а теперь она имеет ценность со сноской «наверное». И Вика… не особенно ли отвратительно будет спасать девушку, беременную от этого типа, влюбленную в него, переспав с ним же? Омерзительно, всё это крайне тварно и гадко. Буйствующий от моих оскорблений Сынри, едва не прижавшийся ко мне у двери, вдруг облегченно улыбнулся. — Подъебнула. За это я тебя просто обязан выебать. — Сначала показываете мне, что Вика улетела, потом ты предохраняешься, и только тогда… — несмотря на то, что в мыслях почти дала отступного, вслух я всё равно уверено выдала схему. — Ладно, ладно. — Он положил ладонь на мою щёку, и я дернула лицо, поморщившись. Сынри схватил пальцами мои щеки, сжав их и заставив посмотреть себе в глаза. — Что я сказал? Никакой брезгливости на лице! Ещё раз скиснешь от моих прикосновений — и я сам отменю сделку! — Я постаралась совладать с собой, чтобы лицо стало хотя бы каменным. Лучше ничего не выражать, чем выражать неприязнь. — Так-то лучше, — снова улыбнулся он, наклонив ко мне своё лицо. — Маленький аванс, и я тебя отпущу, белая кобылка, — губы Сынри, наконец, замолчали, и впились в мои губы. Вознося молитвы, чтобы мне было даровано терпение, а к нему и выдержка, я зажмурила глаза, пока мужчина всё равно не видел. Влажный поцелуй, наполненный вкусом виски и алкогольной крепости, такой, словно нам уже далеко за тридцать… то есть, ему-то около того, но мне значительно меньше, однако я почувствовала себя зрелой дамой, потому что у этого поцелуя был возраст его дарителя. Слишком много за ним было опыта, много женщин до меня. И всё-таки он не стал таким поцелуем, каким был поцелуй Мино, у которого в поцелуях был не опыт, а талант. Терпи, Даша, терпи. Язык в твоём рту — не самое страшное, что бывает в этих местах. Да и во рту тоже. К своему огорчению, я даже не могла представить, что сейчас с Мино, это было невозможно, слишком разные вкус, запах, ощущения. Рука Сынри схватила меня за ягодицу, там, где она чуть торчала из-под шорт, и начала её мять, поглаживая круговыми движениями и сжимая. Терпи, Даша, будет хуже дальше. Это так, ерунда. Если не выдержишь сейчас, потом провалишься точно. Раз, два, три… нужно просто считать до ста и контролировать дыхание. Сынри отпустил меня. — Хорошая девочка, — шлёпнув меня по заднице, он отстранился и открыл дверь. — Я завтра же возьмусь за так волнующее тебя дело и, возможно, уже послезавтра ночью мы с тобой встретимся при более приятных условиях, — он провел пальцами по моему плечу. — Так долго я не ждал ещё ни одной девственницы…. Ты не бойся. Я бить тебя не буду, да и вообще редко бываю грубым. Тебе понравится, — пообещал он несбыточное и вышел. Я подождала, когда он уйдёт подальше, и поковыляла к Джиёну. Когда я забралась наверх, на меня по-прежнему смотрел Мино. Его взгляд спрашивал «что происходит?». Я выжала из себя улыбку. Стоит отточить искусство актрисы, а то провалю экзамен через пару дней. Мино, сидя всё там же, напротив, произнес губами: «Всё в порядке?». Я кивнула. Сказать ему, что я согласилась отдаться за деньги? Даже не ради собственного обогащения, а ради чужого спасения. Он не поймёт, при всём уважении и любви — не поймёт. Он станет говорить, какая я наивная и глупая, что так делать не нужно, а то и поцелует, чтобы образумить. И я сойду с ума в другую сторону. Вариантов сумасшествия много. И потерять голову от Мино — один из них, потому что если мы с ним поднимем постельную тему и то, кому быть у меня первым… мои глаза не просто сообщат желание, а будут просить. Просить то, чему цена, скорее всего, жизнь Мино. Это невозможно, нет. Но после тисканья меня Сынри, смотреть на молодого человека напротив было ещё больнее. Никогда не говорящий грязных слов, никогда не делающий некрасивых жестов, Мино не вязался с развратом, хотя в душе, конечно, святым не был, и грехов своих хватало. Но облик его для меня был безупречен почти так же, как его белоснежная рубашка, никогда не замарывающаяся, никогда не мнущаяся. Ослепительнее неё была только его улыбка. Не солнце, а именно его улыбка. Она ободряюще просигналила мне с той стороны столика, и мне вновь захотелось застрелиться. Джиён заметил меня по прошествии минут двух, или сделал вид, что до этого был слишком увлечен болтологией с Сынхёном. — Ну что, всё обговорили? — Сынри не вернулся сюда, в эту кабинку, поэтому любопытство обратилось ко мне. — Да. Он обещал подготовить всё уже завтра. — Хорошо, — в деловом порядке кивнул Джиён. — Займи себя чем-нибудь до утра, я не намерен пока уезжать. — И он отвернулся, предоставив меня самой себе. Увидев его спину, повернутую ко мне, я поняла, что ещё никогда с тех пор, как въехала в его особняк, не была такой одинокой. Я провела с ним столько времени, в течение которого мне казалось, что мы с ним нашли общий язык и иногда увлеченно разговариваем на равных, но это всё было по его желанию, это он играл, шел мне навстречу, развлекался, а я просто принимала готовым то, что мне дают. Я упустила возможность забраться дальше и глубже самостоятельно, решив, что показанное мне — это уже самая-самая глубина, самая истина, где и обитает настоящий Дракон. Но это не было настоящим Драконом и, я вдруг поняла, даже эта развернутая ко мне спина не была настоящей, как поза. Он говорит с Сынхёном, но думает совершенно о другом. Он развернулся не потому, что забыл обо мне и потерял из вида, а именно потому, что отчетливо понимает — сзади сижу я, и мне нужно показать вот такой расклад. Запоздало, только сейчас, я стала осознавать свой огромнейший промах, упущенное время. «Какая же ты, в самом деле, дурочка, Даша». Я не понимала, как же именно нужно было вести себя и что делать, но знала одно: не так. Я была слишком спокойна, я не сопротивлялась и не насторожилась, я думала о философских высоких темах, которыми он меня грузил, пока земное, обыденное утекало сквозь пальцы. Он ведь даже сам как-то дал подсказку, когда я спросила его, а что бы сделал он на моём месте? И что же ответил Джиён? Что точно бы не шёл на поводу у какого-то коварного типа. Он дал мне все карты в руки, а я начала играть в открытую, показывая, что у меня нет козырей. Да, у меня их не было, но и без них порой побеждают, если выманят чужие. Итак, занять себя чем-нибудь до утра? Он рассчитывает, что я пойду к Мино и буду ему плакаться? Или забьюсь в угол, молясь Богу и ожидая спасения с небес? Пару месяцев назад я бы так и поступила, но сейчас я похлопала Джиёна по плечу, заставив оторваться от беседы с Сынхёном. Он недовольно покосился на меня. — Я хочу заняться до утра чем-нибудь в твоём обществе. — Я немного занят. — Не думаю, что слишком. С Сынхёном у тебя впереди вся жизнь, а я вот-вот покину тебя, отчалив в бордель. Мог бы и пообщаться на прощание, — вскинула брови я, бросая вызов. Притянутый за уши, но лучшего пока в голову не пришло. — Прощание? Может, я буду навещать тебя там и трахать? — Как я могла забыть, что он захотел меня в какой-то момент? Впрочем… ложь это или правда, я вряд ли когда-нибудь достоверно определю. — Если ты хочешь меня трахать, почему не сделать это сейчас? Вместо Сынри. — Потому что я получаю одинаковое удовольствие и от целок, и не от целок, а он за тебя заплатит кучу денег. — Денег, которые тебе уже настолько безразличны, что ты их сожжешь? — хмыкнула я. Джиён слегка окрасился интересом, слабым, но что-то в нем шевельнулось. — Не думаю, что дело в деньгах. — А в чем тогда? — улыбнулся он. — Ты не получил мою душу, и решил её вытрясти, — подумалось мне, и я предъявила ему это. — Ты хочешь заставить меня переспать с кем-то неприятным, поработать проституткой, чтобы я осознала, как была неправа? Чтобы я осознала, что нужно было переходить на сторону зла, выкинув совесть? Игра в контрасты, по-твоему, даст лучший результат, чем просто жизнь в борделе до всех этих королевских почестей? — А может, я просто от тебя изощренно избавляюсь? — Зачем? — посмотрела я ему в глаза. — Избавиться хотят от тех, кого ненавидят, а за что тебе меня ненавидеть? Ты сильнее и лучше меня во всём. Ты не можешь испытывать ни зависть, ни злобу на меня, потому что я тебе ничего не сделала, кроме того, что не купилась на твои обещания. Но это не стоит ненависти. — Избавляются не от ненависти, — Джиён закурил сигарету, указав на неё. — Избавиться пытаются от зависимости. Отчалили мы домой часа в четыре утра. Мино уехал значительно раньше — ему нужно было на работу на следующий день, и он пожелал мне удачи, не решившись даже поцеловать в щеку при своём боссе. Меня же выбил очередной намек Джиёна, очевидно обманный, но поскольку я не нашлась, как парировать этот его ход, то замолчала до самой машины, и в ней бы молчала, если бы Джиён не заговорил первым. — А ты не боишься оказаться в положении Вики? — Мне кажется, он завёл разговор только для того, чтобы не уснуть, потому что был почти пьян и за рулём позёвывал. — Ты про беременность? — повернула я к нему лицо, хотя до этого предпочитала смотреть в окно. — Я обговорила это с Сынри. Он пообещал… позаботиться об этом нюансе. — Неожиданно. Ты подумала об этом и выставила ему условие? А ты всё-таки умеешь включать мозги, когда нужно. — Как показывает практика, нужно почти всегда, а так продолжительно они у меня работать отказываются. — Не все Эйнштейны, что поделать. — А ты? — провела я большим пальцем под ремнём безопасности, впившимся мне в грудь. — Ты всегда думаешь. — Да ладно тебе, я иду на поводу своих желаний и удовольствий. Они не застилают мне глаза — это верно, но просто всё время думать? Это не так. Я думаю, как достигнуть чего-то, а когда достигаю — расслабляюсь. — Чего бы ты хотел достичь сейчас? — полюбопытствовала я. — У меня много планов… есть одна масштабная операция, которую я хочу закрутить на бандитском поприще. Часто я размышляю о ней. О бизнесе тоже голова ежедневно болит. Ну, не до такой степени, чтобы болеть, но ей есть чем заняться. — Мои глаза изучали его профиль. Всю эту королевскую неделю, что он проводил со мной, он не переставал быть главарём мафии, у которого вертятся дела на миллионы, а может и на миллиарды. Под угрозой и сделки, и состояния, торговля и махинации — всегда риск, многое может не получаться, если не реализовывать его правильно, продуманно, поэтапно. Если бы я была на таком месте, назовём это должностью, то не смогла бы отвлечься уже ни на что, а он умудряется проворачивать мошеннические, незаконные дела, грабить, убивать, награждать, наказывать, напиваться, проводить время в клубах, а ещё позабавиться над такой, как я. При этом сделав это так, что я порой забывала, кто я и где, а вот он — ни на миг.

* * *

После завтрака Джиён уехал, и я до позднего вечера осталась одна. Напряжение росло, ведь я понимала, что это один из последних моих дней здесь. Если я решусь на Сынри. А я решусь. Я сделаю это, я должна. И после этого уже вряд ли стоит надеяться, что когда-либо вернусь в Россию. Да даже в эту виллу я уже вряд ли вернусь, если отправлюсь к Тэяну. Джиён не пускает к себе домой шлюх, а именно ею я и стану. Я обходила каждый закуток, запоминая его и рассматривая те, которым не уделяла должного внимания. Картины, фотоснимки, статуэтки. Гахо и Джоли показались мне такими родными, что я с час провалялась с ними на диване, поглаживая их шкурки. Милейшие существа, умеющие дарить тепло и нежность. Когда Джиён назвал их детьми, я тогда чуть не упала, подумав о настоящих, но он говорил о собаках. Безмолвные, состоящие целиком из чувств и инстинктов — они были по-настоящему дороги своему хозяину. Как же так? Он требовал от меня научиться думать, а сам обожает больше всех на свете вот эти не умеющие говорить существа, которые, хоть и понимают многое, всё-таки больше чувствуют, чем размышляют. А может и мне стоило стать вот такой? Совсем безмозглой, приносить Джиёну тапочки, веселиться и прыгать вокруг него от непонятного счастья. Тогда бы он испытал ко мне больше сочувствия? Хотя, почему же счастье Гахо и Джоли непонятное? Они любят своего благодетеля. Один раз покормив их и приласкав, он стал для них центром вселенной. Не того ли ждал Дракон и от меня? Все эти хитрые переплетения фраз о душе, любви и моей передаче их в его руки, не значило ли это, что я должна была отдать ему себя в безраздельную власть? Возможно, в его предложении, которое, как он утверждает, было настоящим, смысл был не в том, чтобы я отреклась от Вики и родины, а в том, чтобы доверилась Джиёну, но довериться можно только начав обожать кого-то и любить вот так же, как Гахо и Джоли своего доброго владельца. Доброго только для них. Я лежала и думала, что Джиён знал, что я откажусь от его предложения. Он не мог не понимать, что я не соблазнюсь богатством, благополучием, спокойствием и даже отношениями с Мино. Стало быть, он подводил меня к пропасти намеренно? Стало быть, он, действительно, хочет избавиться от меня. Но почему так? Почему не выкинуть в бордель без каких-либо условностей, ведь я принадлежу ему и он волен делать со мной всё, что хочет. Но он продолжает развлекаться и играть в игры. Как же должна поступать я? Давно заблудившаяся и запутавшаяся, я продумывала сотни вариантов того, как попытаться переспорить Джиёна, но это было тщетно, я ещё ни разу не выиграла у него. Я пыталась вообразить, как поступлю неожиданным образом для него, но почувствовала, что являюсь для него прозрачной, как медуза, внутри которой ничего нет. Интересно, а у медуз есть душа? Они живые, значит есть, но при этом у неё нет мозга… стоило привести их в пример Джиёну, как показатель того, без чего прожить всё же сложнее. Посмотрев на время, я сняла с себя дремавшего Гахо и отправилась на кухню готовить ужин. Нужно как-то передать Мино книгу рецептов его мамы… впрочем, если не доведётся с ним увидеться, то попрошу Джиёна, не откажет же он мне в этом? Боже, но как же я не увижусь с Мино, когда он посещает бордель? Я замерла у плиты. Больше не девственница, я стану доступной для него по цене. О Господи. Меня пробрала дрожь от осознания того, что после Сынри я буду свободна в этом плане, не угнетаемая Джиёном. Он уже не запретит нам с Мино быть вместе, даже если в пределах публичного дома. Но пойдёт ли на это Тэян? Теперь я не знала, чего больше хотела: сохранить его привязанность, чтобы он был ко мне лоялен, или утерять её, чтобы не получить ревности со стороны сутенера. Нет, всё-таки впереди всё будет ещё хуже, ещё сложнее. Ещё невыносимее. Или легче? Когда мне уже станет легко переносить именно моральные потрясения? Почему я не могу быть такой же, как Джиён, как все они тут? Дракон задержался, и мне пришлось поставить разогревать ужин, когда он появился. — Не нужно, — махнул он рукой на кастрюлю. — Я сейчас опять уезжаю, поем в ресторане. — Он сбегал зачем-то наверх, спустился вновь ко мне. — Завтра Сынри заедет за тобой около полудня. Свозит в аэропорт, показать, как улетает домой твоя Виктория. — «Улетает домой твоя Виктория» притом, что Виктория — это победа. Да, судя по всему, так и есть. — А… — А спать с ним ты поедешь ночью. Вернёшься привести себя в порядок, — Джиён оглядел кухню. — Помахать этому всему ручкой, плюнуть мне в лицо, всё что захочется. — А сейчас ты далеко собрался? — проигнорировала я его выпады. Плевать ему в лицо? Тогда уж надо было делать это ежедневно с тех пор, как оказалась рядом. Мне хотелось поговорить с ним, попробовать ещё раз, но Джиён специально ускользал от моих попыток. Почему-то сейчас ему это было не надо, слушать меня, говорить со мной. — Тебе снова это интересно? — повел бровью. — Куда я еду и с кем? — А почему мне не должно быть интересно? — В голове прозвучала фраза, которую я не смогла удержать в себе, хотя и произнесла её с горькой усмешкой: — Не чужие люди, всё-таки. — Не чужие? — Джиён стал каким-то пружинистым, как крадущийся хищник и, до этого отступающий к выходу, сейчас подошёл обратно, встав рядом со мной. Настолько близко, что его взгляд уперся впритык в меня, а кончик его носа метился в мою переносицу, разделяясь сантиметрами десятью. — А какие? Родные, что ли? — Я промолчала, смутившись такой его близости. Он приподнял мой подбородок, погладив указательным пальцем нижний контур лица. — По крови мы никто, по документам тем более, а родство душ ты пресекла сама. — Я надеялась, что сродняться буду не только я, но и ты. Но ты не хотел родства, ты хотел подчинить и стереть меня. — Ты так думаешь? — Да. — Он вздохнул и, второй рукой заправив мне волосы за ухо, наклонился к нему, никогда прежде не делая ничего столь интимного. Я никогда не испытывала желания Дракона о котором он пару раз заявил, но в этот момент показалось, что я его чувствую — возбуждение Джиёна, в каждом вдохе, взгляде и слове. И касании. — Кико прилетела, я забрал её из Чанги и везу трахаться. Она ждёт меня в машине. — Не дождавшись, когда он уберет от меня руки, я почему-то грохнула по ним своими, и отстранилась к кухонному гарнитуру. Джиён изобразил невинность на лице. — Что такое? Ты же сама спросила, куда я собрался. — Проваливай. Убирайся. — Моя ненависть вернулась, не знаю откуда, не знаю зачем и почему, но она окатила и меня, и Дракона, потому что я не успела надеть на неё ошейник. Удивительно, что я это ещё и спокойно произнесла. — Не забывай, что это мой дом. — Я не забывала, но мне-то самой тоже некуда было деться. — Почему ты не издеваешься над ней?! Почему над ней и ей подобными не ставишь экспериментов своих?! Лучше бы ты попробовал заселить в ум легкомысленных девиц немного принципов, чем лезть в мои! — Если бы ты захотела создать идеальную скульптуру, ты бы стала её лепить из пластилина, или вытачивать из камня? — Джиён достал сигарету и зажёг оранжевый огонёк зажигалкой. Сделал глубокий никотиновый вдох. Прищуренные глаза искрились насмешкой. Опять его намеки. Я уже не переношу их ещё больше, чем его равнодушие и агрессию. — Уютное гнездышко лучше свить, подрубив столетние баобабы в джунглях, чем соорудив шалаш в пустыне. Черт, я сегодня просто Господь аллегорий, они мне нравятся, а тебе? — А мне нравятся прямота и честность, на которые ты неспособен. И не нравится, что ты умудряешь помянуть нечистую и Бога в одном предложении. — Они не обидятся, в отличие от тебя. Почему ты разозлилась, услышав о Кико? Потому что успела подумать, что нравишься мне, а я возьми и выдай про другую бабу? — Я давно не думаю, что тебе нравится кто-либо, кроме тебя самого. — Ошибаешься. И насчет отсутствия прямоты во мне тоже ошибаешься. Я говорил, что хочу тебя, и не врал. А ещё я сказал, что это будет разочарованием, и тоже не врал. И что не стану спать с тобой, как бы ни хотел — тоже правда. — Иногда складывается ощущение, что ты считаешь правдой то, что хочешь считать. Но всё совсем не так… — Блядь, не еби мне мозги! — резко прервал меня Джиён, потушив сигарету после глубокой затяжки. Он поморщился. Вот о таком себе он и говорил, кажется, когда сказал, что не тот интеллигент, что трепится со мной день за днем о высоком. Вот такого я его почти не видела, преступника без хладнокровия, обычного, уставшего, которому надоело париться, просто беспринципный мужчина. — У меня сейчас нет настроения на всю эту канитель, истины, правды. Я слегка подзаебался за сегодня, потому что делал много дел. Я просто хочу отдохнуть и потрахаться. — Кико ждёт, — напомнила я и отвернулась. Учтивый и терпеливый, он, оказывается, мог быть и таким. «Нет настроения» и все должны подстраиваться. Потому что он главный, потому что он всё решает. — Ждала и ждать будет, — хмыкнул он. — Я тоже много чего жду. — Шаркнув ногой, он развернулся и вышел.

* * *

Как только я открыла глаза, и начался новый день, он помчался слишком быстро. Джиёна дома не было, накормить мне надо было только себя. Кофе варить надобность отпала, и я заварила чай, тот, что мне больше всего здесь нравился, с цитрусовым ароматом. Не хотелось гадать о том, что же действительно послужило причиной моей ярости в случае с Джиёном? Злоба, обида или… да нет, о ревности может подумать только псих. Как я могла ревновать к женщине того, кого не любила и с кем никогда не хотела бы иметь совместное будущее? Вообще ничего общего иметь не хотела. Если ревность к чему-то и была, то к тому, что Кико оказалась в тойситуации, в которой прожила я всю неделю, только ей не грозило оттуда больно упасть. Быть сдвинутой — да, но вот так жестоко сброшенной, как я — нет. Как я могла ревновать, если даже видела их, занимающимися любовью? И в те минуты думала о себе и Мино, а не о них. Мино… о нем сегодня лучше было не думать. Сынри приехал после полудня. Я была давно одета, и мы отправились в аэропорт Чанги. Мужчина, видимо, отъехал на некоторое время из офиса или ещё откуда-то, в солидном костюме и сдержаннее, чем под влиянием алкоголя, он не тянул ко мне руки, хотя желание в глазах не угасало. — Поговорить тебе с ней будет нельзя, — предупредил он меня, ведя машину. — Мы же не знаем, о чем вы там на русском своём договоритесь. Посмотришь издалека, и отвезу тебя обратно. В зал ожидания мы приехали вторыми. Вика уже была там, в сопровождении Тэяна. Как только они показались на горизонте, Сынри выставил передо мной руку и не дал приблизиться. Отведя меня к стенке, в сторону, он не давал мне сдвинуться с места, преграждая путь плечом. — Если попытаешься сбежать или навести шорох, тебе же будет хуже. Внимание полиции на себя обращать тоже бесполезно. Большинство из них — драконы. Это кончится плохо либо для тебя, либо для Вики, пока она ещё здесь. Мне не оставалось ничего, как уставиться влажными глазами на табло, где в ближайшей перспективе красовался рейс Сингапур-Москва. Я готова была заплакать. Вика садилась на этот самолёт. Могла ли я когда-нибудь подумать, что горящие буквы и цифры на вывеске смогут причинять душевную боль? Я завидовала Вике. Я подарила ей то, о чем мечтала сама. Возвращение в Россию, на родину, домой. К семье, к родителям. Слёзы потекли по щекам. Я будто почувствовала запах маминых пирогов, бабушкиных рук, пахнущих козами и молоком, услышала смех младших братьев и сестёр, вспомнила морозное рождественское утро, магическое пламя сотен свечей во время службы, и мы всей роднёй подпеваем хору, где регенствует мой дядя, брат отца. И летняя поляна за деревней, где можно перемазаться земляникой, пока соберешь её, целый бидон, а то и два, и мы с сестренками дули там на одуванчики, кто в чью сторону передует, бегали вдоль березового пролеска. Если идти за него около часа, то выйдешь на железную дорогу, по которой проносятся поезда дальнего назначения, и многие дети из деревни любят махать пассажирам в окнах. Мы тоже так делали. Всё это с такой ясностью, в таких подробностях пронеслось передо мной, что я перестала видеть на какое-то время Вику с Тэяном. Только свою отчизну, уплывающую от меня навсегда. Я остаюсь здесь, в Сингапуре, городе-государстве, которое проглотит меня, пусть подавится, но не выплюнет. — Перестань реветь и успокойся, — Сынри достал чистый платок и сунул мне. — Не хватало ещё, чтобы ты в таком состоянии была ночью. Будь добра, прими надлежащий вид. — Я постепенно услышала его и механически начала выполнять его просьбу, всхлипывая и вытирая глаза. Наконец, началась посадка. Тэян поднял девушку со стула и подтолкнул к таможне. С документами не было никаких проблем. У них всё здесь схвачено. А ведь Мино как раз среди тех, кто помогает выправлять документы… он тоже замешан в том, что сейчас происходит? Может, он знает обо всем? Нет, не думать о нём сегодня, не думать! Только не рядом с Сынри, иначе ночью я не выдержу. Виктория прошла под металлическую арку, спокойная, но в напряжении — это было заметно и издалека. Тэян дошёл с ней до предела, куда можно было идти, и, развернувшись, побрел назад. Я посмотрела некоторое время на него, того, в чьи руки вернусь вскоре. Нужно смириться, нужно привыкнуть, нужно осмыслить. — Пошли, у меня ещё есть дела вечером, — взял меня за локоть Сынри, и я не стала сопротивляться. Привыкай к этой руке, к этой ладони, к этим пальцам. Я повторяла это себе. Перед особняком стоял автомобиль Джиёна. Вернулся. — До скорого! — высадил меня Сынри и, подмигнув, уехал прочь. Я вошла в особняк, который был открыт. Джиён свесился с лестницы, услышав моё возвращение. — Как всё прошло? — Тебя это, действительно, волнует? — переняла я его манеру. Он раздраженно ухмыльнулся. — На твою землячку мне насрать, я хочу знать, что мои распоряжения гладко выполняются. — Она улетела, — отчиталась тогда я. — Хорошо. В девять часов к тебе приедет мастер по макияжу. Прими душ и оденься заранее. — Не слишком ли жирные почести для Сынри? — Это не для него… это для тебя, — загадочно расплылся Дракон и исчез. Я выполнила гладко его распоряжения, как он и хотел: привела себя в порядок заранее, по всем методикам, которые узнала в борделе. То есть, сделала с телом всё, чтобы оно приблизилось к идеальному. Ко мне постучалась обещанная визажистка и я, попросив её подождать, натянула платье, выложенное без слов Джиёном на мою постель. То самое, второе, что мы купили с Мино. Длинное, светлое и серебристое, восхитительное, в котором я могла бы почувствовать себя принцессой, если бы не собиралась на заклание. Уже в платье, меня причесали, уложили, накрасили, надушили, даже перекрасили ногти на руках и ногах. Макияж был не вызывающим, почти естественным, но всё равно лицо моё приобрело ту необходимую красоту, что нужна для «продаваемости». Женщина откланялась, не говоря по-корейски, только на китайском, и я поблагодарила её поклоном. Впрочем, за что? За то, что теперь меня поимеет похотливый ублюдок с большим удовольствием и восторгом? Я боялась смотреть на часы, чтобы не узнать, что уже пора ехать. Вот-вот. Ещё немного, и я окажусь во власти Сынри. Слёзы опять подступали, сковывая горло, но если я заплачу, то потечет тушь, клиент будет недоволен моей кислой миной, и поступит так, как мне совсем не надо. Прозвучал звонок в дверь. Я выглянула из спальни. — Открой, Даша! — крикнул Джиён. Ещё не обутая, к счастью, я спустилась вниз. На каблуках это заняло бы в два раза больше времени. Придерживая подол, стелящийся по полу, я добралась до входа и открыла его. За дверью стоял Мино. У меня стянуло все жилы и выкрутило внутренности в животе. — Привет, — просиял было он, но, увидев, как я выгляжу и как одета, обомлев повёл глазами по мне сверху вниз. — Боже, ты… прости, у меня нет слов… это… это, на самом деле, лучше, чем советовал я. — Он вернул взгляд к моим глазам. Я молчала, дрожа и, хотя я и держала себя ещё в руках, по мне было заметно, что я вот-вот сорвусь из-за истощенных нервов. Весь день я была, как на иголках, крепясь и молясь, но Мино перед ночью с Сынри — это слишком. — Что с тобой, Даша? Джиён позвонил и сказал, что я должен отвести тебя куда-то? — Я полетела в пропасть. А чего я ждала от Дракона? Он нащупал мои чувства, нашёл их объект и вызвал его для того, чтобы прямо под его носом переспать с другим. Мино повезёт меня лишаться девственности. У меня подкосились колени, но кое-как я устояла. — Ты, как всегда, пунктуален, — раздался добродушный голос за моей спиной. — Да, я хотел, чтобы ты отвёз её к её первому клиенту. Наконец-то, Даша сегодня станет женщиной. Улыбка Мино сошла с губ. Он перевёл взор с Джиёна на меня и его брови изогнулись предвещающей бурю дугой. — Что!? — переспросил он. — Ты отвезёшь её на дефлорацию, — пояснил Дракон, словно этого кто-то не понял. Я услышала, как скрипнули задние зубы Мино, уставившегося на меня. Одна рука у него выпала из кармана, а другая сжалась так, что на открытой части между кистью и локтем выступили все вены. Напряженная, она вылезла из укрытия и, вытащив ключи от авто, вдруг швырнула их на пуф возле обувных полок. — Нет, — отрезал Мино, и голос внутри меня вопяще повторил «нет!!!». Не смей идти против Дракона, нет! Взгляды мужчин схлестнулись над моим плечом.

Исцеление

— Мне послышалось, или ты сказал «нет»? — спокойно уточнил Джиён. Я развернулась к нему лицом, закрыв спиной Мино. Мне хотелось спрятать его за собой, чтобы Дракон забыл о его существовании, забыл о том, что прозвучало. — Я сказал «нет», — подтвердил молодой человек позади меня. Я заводила головой туда-сюда, умоляя взглядом не слушать всё, что говорит Мино, но Джиён смотрел на него, а не на меня. — Ты отказываешься исполнять моё поручение? — всё так же мирно допрашивал босс, а мне делалось всё хуже. Ещё не забытые предсмертные вопли погибающего в яме на стройке разрывали мне изнутри уши. — Я хочу, чтобы ты отменил его. Кому ты хочешь отдать её? — Какая разница? Ты должен исполнять, а не обсуждать. Или что, тебе эта девчонка дороже собственной головы? — напрямую указал Джиён имеющуюся угрозу. Интонацией он всё ещё её не выражал, но смысл был яснее некуда. Мино поджал губы, замешкавшись, когда я посмотрела на него. Мольба в моих глазах обратилась к нему, но её я сопроводила короткой фразой: — Не надо меня спасать. — Молодой человек коснулся меня взором едва-едва, и опять посмотрел на Джиёна. — Дело не в том, что мне дороже, а в том, что я хочу понимать, для чего я что-либо делаю. У этого есть смысл? — А если его нет, то ты перестанешь на меня работать? — приподнял брови мужчина. — А ты сам бы стал делать что-то, не понимая, кому и для чего оно нужно? — Это нужно тебе. Чтобы встретить новый день, — улыбнулся Джиён. Мино снова сжал кулаки, готовясь сказать что-то, но я не выдержала и вмешалась: — Джиён, он отвезёт меня, пожалуйста, не слушай! Мы сейчас поедем, дай мне поговорить с ним минуту. — Я понимаю, когда ты убираешь конкурентов или создаёшь подставные счета, когда присваиваешь чужую собственность, деньги, женщин, но что тебе сделала Даша, что ты столько времени давал ей надежду, и вдруг передумал? — бросил Мино шефу над моей головой. Я уже не знала, за чьим лицом следить. — Даша, разве я заставляю тебя сегодня спать с кем-то? — с любопытством обратился ко мне Дракон. — Нет, — честно признала я, и проследила за реакцией Мино. Он был удивлен. — Вот видишь, мой дорогой друг, — сделав ударение на последнем слове, хмыкнул король Сингапура. — Ты подставляешь себя напрасно. Я никого не неволю, и Даша добровольно едет к клиенту. Что ж ты творишь? — Добровольно? — нахмурился молодой человек, разглядывая меня. — Это правда? — Да. Я должна… мне нужно поехать, Мино, отвези меня, пожалуйста! — Ты шутишь? Джиён тебя шантажирует? Что происходит? Почему ты хочешь ехать к клиенту? — Мино, Мино, Мино… — похлопал в ладони Джиён, привлекая к себе внимание. — Слишком много вопросов. Тебя не касается это всё, но ты вмешиваешься. Ты же знаешь, что я не люблю, когда суют нос не в свои дела. Это моё дело, Дашино, и клиента. Ты здесь каким образом? Или тебя это касается как-то лично? — парень опять поджал губы, сузив их в линию. Мне хотелось взять его за руку, но это непозволительно сейчас. — Тебе самому нужна Даша? — Я не хочу, чтобы она пострадала, — выдавил из себя он. — Почему? — надавил Джиён. Чего он хочет услышать? — Потому что это неправильно. — Нет, почему тебя именно сейчас волнует, что что-то неправильно, хотя раньше не волновало? — Хорошо, да, мне она нравится, и пусть даже я не хотел бы её себе, я не равнодушен к ней — это ты хотел услышать? — Мои щеки под макияжем загорелись, я опять замотала головой, отрицая этот разговор. Можно его стереть как-то? Особенно из памяти Джиёна. А что, если его сейчас стукнуть? Мы с Мино справимся вдвоём? Я не видела больше никаких способов избавиться от опасности, исходящей от него. — Хорошо, — расплылся Дракон, скрестив руки на груди. — Честность — это уже что-то. Даша, иди-ка сюда, — позвал он вдруг меня. Мино непонимающе покосился на нас. — Иди-иди, не бойся, нужно обмолвиться парой словечек, — я несмело шагнула в его сторону. Джиён кивнул своему подчиненному: — Подожди здесь. И подумай пока ещё раз, что ты хочешь: защищать честь бедных девочек или иметь при себе свои яйца. — Я прибавила скорости, чтобы увести этого монстра от Мино. Я так боялась этого, что он вступится за меня рано или поздно! Я обижалась на то, что он меркантильный, но сейчас поняла, что другим тут быть и нельзя, это верный путь к гибели. Пусть он будет алчным и подлым, пусть забудет о том, что я пыталась внушить ему благородство, пусть забудет о моей девственности, только так у него выйдет уцелеть! Мы с Джиёном вошли в кабинет за лестницей, куда я почти никогда не заходила. Мужчина, совсем как при переговорах с Сынри, указал мне на стул, а сам присел на стол, достав зажигалку и закрутив её в пальцах. — Ну что, Даша, довольна? — почти радостно спросил он.

— Нет, — я потрясла головой. — Я этого не хотела. Я не хочу, чтобы ты причинил зло Мино. Попроси кого-нибудь другого приехать за мной, отпусти его. Зачем ты вызвал именно его?

— Потому что знал, что так и будет. Знал, ещё когда он увёз тебя из клуба к себе. Слабохарактерный червячок… так сокрушался по своей бывшей предательнице, и ничему-то жизнь его не научила. Как можно после этого доверять такому человеку? Я не привык к партнерам, поддающимся соблазнам. Даже ты не поддалась, Даша. Он слабее тебя.

— Если ты знал, то зачем хотел завести его в этот тупик?! Чтобы избавиться?! — Я не смогла больше сидеть и заходила по кабинету. Пальцы нервно теребили друг друга, платье волочилось длинным подолом за мной. — Ты говорил, что он нравится тебе, как личность, зачем же это всё?! — Вот именно что, нравится. И я хочу ему помочь стать немножко сильнее. Ему это пригодится. — Так… — растерялась я. — Ты не собираешься его убивать? — Пока собираюсь. Но всё зависит от тебя, — улыбнулся Джиён той тонкой, как бритва, улыбкой, которая полоснула мне крест-накрест сердце, так что оно начало сочиться кровью. — От меня? Каким образом? — предвкушая что-то жуткое, задала я вопрос. — Ты помнишь наш первоначальный договор? — Я прищурилась, отматывая дни в памяти. Дракон напомнил: — О том, что ты должна исцелить Мино. — Ах, это… — опомнилась я. Ну да, из-за этого задания я здесь и стала жить. — Как ты думаешь, что произошло только что в прихожей? — он пытливо уставился на меня. Я замерла, не зная, что ответить. Подумала. Ахнула, расширив глаза. — Я… справилась с поставленной передо мной задачей? — Облизнув губы, довольный, Джиён кивнул и вставил в рот сигарету, наклонившись так, что челка упала вперед, на лоб, кончиками свисая на глаза. Мужчина пятернёй сгрёб её назад, закурил. — Но… и что же это значит? — Не стала я делать самостоятельных выводов. — Что ты свободна. Я верну тебе документы, и ты отправишься в Россию. Завтра же. — У меня кольнуло под ребрами. — Это… правда? — Абсолютная. Я разве хоть раз тебя обманул? — Самое ужасное, что нет. Но в его честности прятались подвохи похуже, чем если бы это изначально была ложь. — Постой-постой, а что же будет с Мино? — Пристрелю, как собаку. Он же поставил под сомнение мою власть. Не выполняющие приказы мне не нужны, а просто так я не отпускаю, перебежчика много где пригреют, превратив в осведомителя. — Вокруг него распространялся дым, донося до меня запах, а я, шокированная и до сих пор толком ничего не понимающая, собирала всю информацию в кучу. Я свободна, но ценой жизни Мино. Но ведь, он же сам просил исцелить его?! Для этого? Для того чтобы убить? В самом деле, когда он попросил возродить в парне чувства, то мы никак не обговорили, а что же будет, собственно, с самим Мино? — Ты сказал, что всё зависит от меня, — тихо прошептала я. — Что я могу сделать, чтобы Мино остался жив? Чтобы с его головы не упало даже волоска. Чтобы он был цел и невредим. — Как что? Отказавшись от возвращения домой, пойти и вернуть его под мою власть, — как нечто само собой разумеющееся изрек Джиён. — Каким образом? — остановилась я, сжав в пальцах свои плечи. Снова отказаться от возвращения в Россию… эта боль, что сегодня растерзала меня в аэропорту, я думала, что она была последней, но вот опять это же чувство, и, чтобы оно не разгорелось и не побеспокоило меня, я сразу же, теперь уже окончательно сказала себе в мыслях: «Ты никогда не вернёшься домой, забудь». Стало немного легче терять вторую попытку покинуть Сингапур, освободиться. — Доказать, что он зря за тебя вступился. Изобразить… ну, скажем, продажную девку, которой было дано задание проверить его на верность. Мы с тобой соврем, что заключили сделку, в которой ты пообещала мне вызвать в Мино чувства, попытаться сбить его с верного пути, изображая симпатию к нему и наивность. За это я обещал тебе спасение из борделя… подожди-подожди, это же не ложь! — Джиён засмеялся. — Ведь так всё и было… запамятовал. — Мои глаза, наверное, воистину смогли обжечь его в этот миг. Он так встретил мой взгляд, что слегка приглушил свой смех. — Так что? Возьмёшься спасти его жизнь? Всего-то и нужно, что окончательно доказать, что честных женщин не бывает, что о любви мечтать не стоит, и что работать на меня без ошибок куда надежнее, чем пытаться играть в рыцаря. — Ты… ты… — я силилась не произнести слов, за которые сама себя не прощу. Нельзя посылать проклятия, нельзя обрушивать на него гнев, он того не стоит! — Я дал тебе второй шанс, как ты и просила, — развел руками Джиён, держа в правой дотлевающую сигарету. — Ты говорил, что никому не даёшь второго шанса. — А для тебя сделал исключение. Разве это не доказывает моего к тебе расположения? Я считаю, что ты особенная. — Особенная по глупости, что поверила в то, что ты хочешь исцелить сердце Мино? — Я медленно подошла к стулу и опустилась на него. Ноги не держали. — Ты… ты ведь с самого начала планировал это, не так ли? С самого начала под исцелением ты подразумевал то, что я должна убить в нём все чувства окончательно, чтобы он стал твоим верным псом, который никогда уже не нарушит твоих заветов? Ты с самого начала знал, чем это кончится? — в ужасе осознала я. — Я что, кажусь тебе таким дальновидным и дьявольски продуманным? — В его зрачках плясали бесенята, подтверждающие, что мои ощущения на сей счет попадают в десятку. Да, он с самого начала этого всего и добивался, но вслух предложил мне другую причинную альтернативу: — Ну, раз я такой дьявол, по-твоему, то скажу вот что — ты не отдала мне свою душу. А хоть какая-то же мне нужна? Пусть это будет душа Мино. Пусть, благодаря тебе, он станет циником, как я, не верящим больше ни во что светлое и доброе, пусть живёт разумом, а не чувствами. По-моему, справедливо, а? Вместо одной души получить другую. — Это бесчеловечно… — Ты откажешься? Ты хочешь спасти не только свою душу, но и его? Тогда не делай того, что я тебе предложил. Иди, и расскажи обо всём этом, что ты его любишь, что ты такая замечательная, а Джиён отвратительный жулик и обманщик. И Мино умрёт этой ночью со всем мужеством, достоинством и благородством. При данных обстоятельствах, если они не изменятся, он на попятную не пойдёт. — Душа Мино… Господи, она ценней моей для меня, но… но почему ради своей я подставляю своё тело, а ради его души ни за что его тело не погублю? Где логика? Если я считаю душу более важной, почему же не плюну в лицо Дракону, подписав Мино смертный приговор? Потому что это ляжет на мою совесть? За неё ли я боюсь? Господи, да всё равно на неё, я готова мучиться чем угодно, любыми угрызениями, только пусть Мино будет жив. Жив, став таким же мерзким и бесчувственным чудовищем, как Джиён? Я в это его должна превратить? В ещё одного безжалостного циника. Нужен ли миру ещё один такой тип? О чем я думаю — я не имею права распоряжаться его жизнью, я должна оставить её ему, а там… там я попытаюсь когда-нибудь снова до него достучаться, доказать, что любовь и верность есть, что есть женщины, которые не обманывают. Где, если даже я оказалась предательницей по отношению к нему? Ненавижу, всё это вокруг ненавижу! Себя ненавижу в первую очередь, даже не Джиёна, а себя, за то, что заключила с ним тот договор об излечении душевных ран Мино, не догадываясь, что погублю не себя, а его. Я хотела бы заплакать, но слёз уже не было. Ни по России, ни по себе, ни по Мино я зарыдать не смогла, посмотрев на улыбку Джиёна. Она хуже улыбки Джоконды. Та хотя бы не сходит с картины, чтобы плодить зло, а эта улыбка живая, действующая и творящая. И всё равно, о чем я сейчас думаю, что выберу, что предприму — Джиён уже обо всём знает, он знает всё за тысячу лет вперед, потому что создаёт мир вокруг себя, и создаёт людей вокруг себя. И всё в Сингапуре такое, какое ему нужно. — Так что, Даша? — Я поднялась. На глаза мне попалась тяжелая бронзовая пепельница. Взяв её, я приложила усилия, но смогла запустить её в Джиёна. Однако, к моему сожалению, она не долетела, слишком много весящая для преодоления такого расстояния. Он посмотрел на рухнувший с грохотом предмет как-то без участия и удивления. — Попытка убийства? — Ты должен умереть, Джиён, — надсадно сказала я. — Обязан. Тебя не должна носить земля. Провались в свой ад! — Только вместе с тобой, Даша, — хохотнул он, соскочив со стола. — Или мы пойдём отправлять туда Мино? — Я скажу ему всё, что ты захочешь. Я выполню своё задание, сыграю роль, если смогу, — покивала я, приготовившись запоминать свой текст, который должен будет озвучиться сейчас в прихожей, где в неведении ждёт молодой человек, не заслуживший всего этого. — Но если ты посмеешь убить его, — я посмотрела на Джиёна. — Клянусь, ты пожалеешь об этом, господин Дьявол. Мино сидел на соседнем пуфе с тем, что принял его ключи от машины. Увидев нас, он поднялся. Моё лицо источало решимость, никаких слёз. От моей достоверности зависит его жизнь, висящая на волоске. Джиён заговорил первым: — Прости, что заставили ждать. Нужно было обсудить конец этого спектакля… — Мино насторожился, слыша, как подобрел голос Джиёна, видя, как изменилось моё выражение. — Какого спектакля? — Даша, объясни ему, — умыл руки Джиён, присев на диван. Я натянула на губы улыбку. — Извини, Мино, но дело в том, что… помнишь, ты всё никак не мог понять, зачем я нужна твоему боссу? На самом деле… он пообещал облагодетельствовать меня, вытащить из борделя, обеспечить лучшую жизнь, если я проверю тебя на преданность ему. Я согласилась, и всё это время специально пыталась влюбить тебя в себя, чтобы узнать, способен ли ты ради кого-то ослушаться Джиёна, — слова вытекли из меня вонючим ядом, которым я травилась сама, задыхаясь где-то внутри. Но голос не дрогнул. Я слишком хорошо осознавала, что цена оплошности стоит напротив меня и изгибает недоумевающе свою грациозную, шикарную, прости меня Господи, если ещё можешь, блядскую бровь. Вот и всё. Теперь я ещё и матерюсь в мыслях. Со мной покончено. С возвращением и мечтами о доме покончено. С душой Мино я плавно расправляюсь, дергаемая марионеточником Джиёном. — Что? — повел он подбородком. — То есть… как это ты специально пыталась влюбить меня в себя? — Вот так. Это было задание. — Ради лучшей жизни? — Мино ошарашено и недоверчиво покривил губы. Один уголок рта сдвинулся в бок и вверх. — Не верю, что ты говоришь такое? Ты? Даша, ты же осуждала меня за то, что я стремлюсь к богатству… — А сама, тем временем, именно к нему и шла, — добавил Джиён, сияя. — Вот шельма, да? Прости, Мино, ты сам понимаешь, что достиг определенных высот, и я намеревался дать тебе ещё более высокое назначение, а для того, чтобы поднять тебя на новый уровень, мне нужна была уверенность. Уверенность в тебе. Что ты не предашь, не бросишь, не сломаешься в ненужный момент. И тут появилась Даша, идеально подходящая для проверки тебя. — Но… как… — Мино не смог задать вопрос до конца. Он смотрел на меня, не понимая, как я так гениально сыграла невинную и набожную девственницу! Да потому что это была не маска, Мино, но ты не должен знать об этом. Я едва держала на устах улыбку, по возможности смело отвечая взглядом на его взгляд. — Ты же… а все слова о самопожертвовании, о чести?.. — Ложь, — шире улыбнулась я, чувствуя на спине взгляд Дракона. — Я всегда разделяла твои убеждения о том, что власть и деньги — вот что по-настоящему чего-то стоит. Вот к чему нужно стремиться. И ты был… — я слегка запнулась, не выдерживая бьющего изнутри напора, будто вены готовы были лопнуть. — Ты был средством. Так было нужно. — Понял? — Джиён поднялся и подошёл к нему. Мино сначала было отшатнулся, но потом встал смирно, поглядев сверху вниз на шефа. На его лице закручивался такой серпантин чувств, что я не выдержала и отвернулась. Он сейчас вспоминает свою бывшую и ставит меня в ряд с ней? Или я сделалась ещё хуже, чем та? — Мино, Мино, тебе повезло, что это всё была постановка, ведь иначе ты реально угодил бы под пулю или что-то более ужасное. — Джиён похлопал его по плечу. — Неужели прошлое тебя ничему не научило? Ты опять повёлся на бабу. Ты хотел пойти наперекор мне, человеку, который дал тебе всё. Я когда-нибудь обижал тебя? Нет. И я не собираюсь делать этого впредь, но мне нужна надежность, Мино. Мне не нужно, чтобы ты вдруг сорвал когда-нибудь мои планы или стоящее дело, потому что разнюнился или загляделся на красивую попку. Это несерьёзно. Женщины — это кайф, удовольствие, но на первое место выводить их не стоит. На этот раз, я надеюсь, ты усвоил урок? — Молодой человек ещё раз посмотрел на меня. Уже без сомнений и страдания, прокатившегося волной по его лицу. В нём теперь были презрение, отторжение и разочарование. И я не знала, что из этого всего больнее меня ранит. Одно я знала точно — Мино потерян для меня навсегда. У него даже щека под глазом дернулась, когда он смотрел на меня так долго. Даже если я попаду в бордель, назад, он не заговорит со мной, не посмотрит в мою сторону. Теперь я для него одна из самых завравшихся шлюх на всей планете. Наконец, он отвернулся. — Так… и что я должен делать теперь? — То же самое, — Джиён улыбнулся, отступив назад на шаг. — Отвезти Дашу к клиенту. — Ты и девственницей не была на самом деле? — хмыкнул Мино, окатив меня льдом этого вопроса. Количество презрения в нем непереносимо. Я открыла рот, но за меня ответил Джиён: — Ты был бы третьим, — засмеялся он, пронаблюдав мой гнев, мою ярость в глазах. Я готова была кинуться на него и выцарапать глаза. Зачем это? За что?! Господи, каким ещё третьим? — К счастью, — так горько, что от этой горечи у меня по нёбу пробежал вкус вяжущей досады, произнес Мино: — Третьим буду не я, а сегодняшний клиент. — Он наклонился и взял ключи от тойоты. — Куда её везти? — В Марина Бэй, скажешь на ресепшене, что в номер-люкс от Дракона, там уже в курсе. — Хорошо, — кивнул Мино и, стараясь не смотреть на меня, пошёл к двери. Я остановилась у выхода, чтобы обуться. Джиён приблизился ко мне, прошептав: — Удачной ночи, Даша. Не заставь Мино в дороге передумать, иначе я передумаю тоже. — Не заставлю, подавись своими мертвыми душами, — прошипела я, смотря через стекло, как Мино садится за руль и включает фары. — И живыми телами. — Живые тела всё же лучше, чем мертвые, как считаешь? — Мы посмотрели друг другу в глаза. Я выпрямилась на каблуках, вновь вознесясь над Джиёном. Он оглядел меня с головы до ног. — Вот этому телу живость определенно идёт больше. — А твоему очень пошёл бы гроб, — сквозь зубы скрипнула я и обошла его. — Всему своё время… пока что я предпочитаю свою постель. — Я бы тоже предпочла свою, но из-за тебя мне придётся делить её со всеми подряд! — Из-за меня? — Джиён приподнял брови. — Не прошло и двух суток, как я предложил тебе остаться при всём своём, жить в роскоши и богатстве и, если захочется, спать с Мино, в любви и счастье. За это требовалось послать к чертям Вику. Но ты выбрала её. Скажи, её тело стоило души Мино? — Ненавижу, — открыла я дверь. Вслед раздалось: — Возможно, начав пользоваться телом, ты определишься наконец, что же более важно. Я дошла до автомобиля и села в него, затянув следом подол. Мино не вышел, как это бывало раньше, чтобы открыть мне дверцу, помочь опуститься внутрь. Едва я закрыла машину, как он тронулся, дав заднего хода, чтобы развернуться. Его манера вождения, приобретшая немного нервозности, показалась мне сейчас особенно прекрасной. Он смотрел только вперед, на дорогу, или в зеркала. Мы отъехали, покатив по идеальной сингапурской дороге. Не заставлять Мино передумать… неужели я всё так и оставлю? Попытайся я оправдаться и разболтать истину — Джиён узнает об этом? Я не могла ехать в тягости молчания. — Мино… — Не надо, ладно? — прервал он меня. Я не решилась сразу же начать ещё раз. После паузы он уточнил сам: — Я не в состоянии сейчас говорить с тобой. Ты превзошла меня, конечно, в средствах достижения цели. Молодец. — Моей целью было не это… — Неважно. Давай прекратим ненужные разговоры? — Мино… — Я не обижаюсь, — он разбито ухмыльнулся, высунув локоть в окно и поднеся пальцы свободной от руля руки к губам. На меня повеяло его одеколоном. О нет, нет, я не хочу Сынри, не хочу ехать туда! Только не с этим запахом, не в этом платье, из-за которого мы так спорили с Мино! — Я ведь сам до последней секунды не думал, что решусь пойти против Джиёна, никогда не думал, что осмелюсь рискнуть карьерой… Хорошо, что всё обошлось. — Всё обошлось, действительно, ты остался жив. Это главное. Ненавидь меня и презирай, но будь живой. Пусть так. Я почувствовала приближающиеся слёзы и, отвернувшись к окну, помахала на глаза, чтобы они высохли. Стоит выдать ему правду, суметь вернуть всё назад, как в нем произойдут перемены, которые увидит Джиён, не сможет не заметить. Это не тот человек, которого стоит обманывать. Его невозможно обмануть. Несколько слов против его воли способны убить. Лучше молчать. — Так… — Мино хмыкнул, устало и печально. — Извини, просто интересно. Кто же всё-таки был первым? — Тэян, — не поворачиваясь к нему, сказала я, вспомнив, как он застал нас с ним за странными объятьями. Мино даже не поставил под сомнение то, что сказал Джиён! Он поверил ему, тут же, сразу же! Почему он не подвергнет анализу это? Какой он растяпа! А если бы он задумался, заметил, что что-то не сходится в этой схеме… Джиён бы подумал, что это я сболтнула, и всё равно пришил бы его. — Я хотела для себя привилегированного положения в борделе, и отдалась ему, чтобы меня не заставляли спать со всеми подряд. — Именно так и предлагал сделать Тэян, но этого не случилось. — Умно. Но не думал, что Тэян падок на девочек. Как же он тогда расстался с тобой и отдал Джиёну? — Я повернула лицо, и заметила, что Мино на меня смотрел, пока я не повернулась. Теперь увёл лицо в сторону он. — Потому что на первом месте преданность Джиёну. Никто не осмеливается идти против его повелений. Разве нет? — Разумеется, — кивнул водитель. — Впредь никогда не забуду об этом. — Я тоже. Через некоторое время мы подъехали к отелю Марина Бэй Сэндс, возвышающемуся на десятки этажей, с подобием лодки на крышах трех высоток. Потрясающая архитектура, и совсем не потрясающий повод для меня с ней познакомиться. Мино довёл меня до ресепшена и, сказав всё, как приказал Джиён, не глядя на меня, поспешил пойти прочь. Услужливая азиатская девушка вышла из-за стойки и, указывая мне на лифт, улыбаясь, пошла меня провожать к моему клиенту.

Девственница

Двойные двери какого-то президентского, судя по размерам, номера, никто передо мной не распахнул. Меня довели до них, и служащая отеля, профессионально улыбаясь, ждала, когда же я войду в них. Без этого она не уйдет. Взявшись за ручку, я повернула её и, открыв правую из двух дверей, ступила внутрь. Свет горел не в прихожей, просторной, как одна из зал Эрмитажа, а в глубине, там, где за гостиной виднелась спальня. В арочном входе открылась взору роскошная вместительная кровать. Я несмело переступила порог и прикрыла за собой до тихого щелчка. Но в полной тишине и он был слышен. Из-за арки показался Сынри. В деловом темном костюме, он, похоже, топтал ковровое покрытие будуара уже не пять и даже не десять минут. Руки его, убранные в карманы брюк, приподнимали полы пиджака. Мужчина вперился в меня глазами, рассматривая серебрящуюся в отсветах торшеров ткань.

— Наконец-то, — без сантиментов сказал он и пошёл мне навстречу. — Я уж думал, что вы с Джиёном решили меня надуть. А я ведь честно выполнил все свои обязательства. — Я знаю, прости, пришлось задержаться, — отвела я глаза от него, когда он подошёл ко мне ближе. — Если это было ради приведения себя в порядок, то я не обижаюсь, — он шагнул ещё, встав впритык. — Мне нравится результат. Ты одна из самых шикарных девственниц, каких я покупал. — Извини, не в силах сказать «спасибо» за такой комплимент. — «Спасибо» в постель не положишь, отдашь натурой, — он улыбнулся своей шутке. Я стиснула зубы, не в состоянии реагировать ни на что. Я всё ещё не могла отойти от того, что сделала с Мино. Казалось бы — ничего, я всего лишь окончательно растоптала его веру в добропорядочных женщин, в себя. Теперь он никогда не станет заступаться за кого-либо, противоречить Джиёну, допускать хотя бы мысль о том, что деньги — не самое главное. Это сделала я — я! — Вижу, ты напряжена. Хочешь выпить? Я заказал отличного вина… — Не хочу. Давай расправимся с этим всем быстрее, — я завела руки назад, приготовившись потянуть за молнию и самостоятельно скинуть с себя платье. Лучше окунуться в отвращение, лучше испытать боль этого падения, чем стоять и умирать от конца каких-либо надежд с Мино. А говорят, что надежда умирает последней. Нет, почему-то я пережила её. Сынри положил свою ладонь на мои руки, остановив их. — Бесполезно торопиться. Я заплатил за ночь, а не за час. Поэтому буду иметь тебя, пока не выдохнусь, — он зашёл мне за спину, и я закрыла глаза, сжав веки до рези, так что брови нагнали складки вокруг себя. — К тому же, я хочу раздеть тебя сам, медленно, наслаждаясь сполна твоей невинностью. — Я почувствовала, как он сам повёл язычок молнии вниз. Второй рукой он убрал мои волосы со спины, закинув их через плечо вперед. Его губы коснулись моего открытого загривка. — От тебя восхитительно пахнет, — заметил он, и я почувствовала, как вдыхает он воздух от моей кожи. Я мечтала когда-нибудь сделать так же, прижавшись к Мино. Я мечтала любить его, и быть любимой им, но в тот момент, когда он готов был отдаться чувствам, я выдала ему такую гадкую ложь, что никогда уже никто от него любви не получит. Мне стоило удивить Джиёна и всё-таки найти что-нибудь в его особняке, чтобы зацепиться и повеситься. Это принесло бы больше пользы, чем моё существование. Пальцы Сынри скользнули под расстегнутые края платья и, спуская его с плеч, провели по моим рукам до локтей, осторожно, скользящими касаниями. Верх платья упал, зацепившись за бедра. Мужчина, всё ещё стоя сзади, потянул мои руки из рукавов. Словно окаменевшая, я не сразу поддалась его молчаливому повелению, но он это воспринял как упрямство, хотя я всего лишь не владела собой, не в состоянии даже сосредоточиться на происходящем. — Я ещё раз напомню, что если будет сопротивление, то вместо меня будет кто-нибудь похуже… — Мне всё равно, — вдруг сказала я, открыв глаза и уставившись на ковёр под круглым столиком в центре прихожей. Руки Сынри исчезли с меня. — Что это значит? — Я не собираюсь нарушать своего слова, но у меня нет сил играть сейчас что-либо. Если ты захочешь отдать меня тому мужчине — воля твоя. Мне всё равно, пусть он даже убьёт меня. — Сынри обошёл меня, посмотрев глаза в глаза. В его была дерзость, недовольство, высокомерие. В моих, наверное, пустота и безразличие. — В чём же причина такого морального упадка? — Он, видимо, понял, что я не шучу. — Я уже мертва, мне кажется, — пожала я голыми плечами, стоя перед ним в бюстгальтере и висящем на бедрах дорогом, сияющем платье. — Когда я пересплю с тобой — от меня вообще ничего не останется. Меня уже нет, Сынри, поэтому всё равно, что будет с телом, которое ты перед собой видишь. — Он осмотрел меня немного менее похотливым взглядом, нежели обычно. Вздохнул, как человек, поставленный в трудное положение, которому необходимо решить сложную задачу. Расстегнул верхнюю пуговицу своей темно-синей рубашки. — На тебя так угнетающе действует потеря девственности? В самом деле? — Я не собиралась рассказывать ему, что произошло. Ему не будет до этого никакого дела, ему даже до беременной от него же девушки не было дело, что уж говорить обо мне и каких-то там моих чувств? — Ты считаешь, что в какой-то тонкой плёнке содержится весь смысл твоей жизни? — Сынри ехидно хмыкнул. — Или это что — символ непорочности? Тебе так хочется быть непорочной? А что это даёт, объясни мне, пожалуйста? Что тебе даёт твоя непорочность? Осознание собственной избранности или охуенности? Или ты, как я успел понять, в божьи невесты метила и бережёшь целку, как пропуск в рай? — И этот туда же. Джиён уже давно растоптал все мои принципы, показав, что за ними не скрывается ничего, кроме желания небесных удовольствий, кроме желания выглядеть в глазах других хорошим, порядочным и героическим. — Унывать от того, что тебя трахнут, когда тебя вообще могут грохнуть — ты тупая? Ты реально настолько тупая?! — вспылил Сынри. Я не собиралась оскорбляться его словами, только отвела лицо в сторону. Нет никакой надежды объяснить здесь кому-либо, что есть вещи важнее жизни. Или были… что теперь у меня есть более важное, чем жизнь, если веру, надежду и любовь я потеряла? Бог? Где же он? Почему он не защитил меня и Мино от Джиёна? Ладно меня, почему он не открыл глаза Мино на правду?! Почему он не поразил Джиёна священным огнём? Почему я должна сейчас держаться за Бога и делать что-либо ради него, если он ничего не сделал для меня, никак мне не помог? Во что и ради чего я уже должна верить? Кроме власти и всемогущества Джиёна я ничего не увидела, так что если чему-то и верить — то этому, тому, что я видела. Сынри вдруг чуть присел и дёрнул платье ниже, так что оно упало с бёдер на пол. Я вздрогнула, посмотрев, как оно ссыпалось к моим ногам, будто я находилась в ледяной скорлупе, кто-то ударил по ней, и осколки, блестя, высвободили меня из плена. — Что такое эта девственность? — Сынри привлек меня за талию и, без лишних слов и предупреждений, запустил руку мне в трусики, поднырнув ею снизу и введя в меня палец. — Ай! Сынри! — Я уперлась ему в плечо. — Порвать её — секундное дело. Я могу это сделать хоть рукой, хоть членом, хоть подсвечником. Так какого черта столько церемоний и трёпа о ней? — Он вытащил руку, позволив мне расслабить спину. Я сразу же приложила ладонь к резинке трусиков, приглаживая её. — Это тебя нужно спросить, ведь ты охотишься за девственницами, а не я! Ещё нужно поспорить, кто этим больше дорожит, — испуганная и приведенная в какой-то мере в чувства его резким вторжением, я попыталась прикрыть себя, но Сынри взял мою руку и потянул за собой, отступая назад. На его устах заиграла улыбка. — Я уже называл тебе одну из причин: девственницы венерологически безопасны. Вторая — я люблю узкие дырки, а не раздолбанные. Вторгаясь в нехоженые пути испытываешь нечто грандиозное. Третья… не знаю, есть ли она? Возможно, мне нравится коллекционировать их. Просто вести счет, скольких целок я смогу отыметь? Это как коллекционировать дорогие машины. Неважно какие, какой марки, главное, чтобы они были престижные. Трахать девственниц — престижно, и мне это нравится. Сама же по себе невинность меня не привлекает. Я не люблю испуг и неприязнь на лицах, не люблю видеть, что я кому-то гадок, слышать хныканье. Я не насильник. — Он подвёл меня к кровати. — Ты поняла меня? — Плакать я не собираюсь, — уверено изрекла я. — Вот и славно, — улыбнулся он, похлопав легонько меня по щеке. Я сдержалась, чтобы не укусить его за кисть. Сынри, гладя моё плечо, опять зашёл мне за спину, чуть толкнув в неё. Я уперлась коленями в подножье кровати. Сбоку от меня пролетел его пиджак, который он снял. Я услышала шорох расстегиваемой рубашки. В горле образовался ком. Вдруг, одним касанием, на мне был расщелкнут лифчик. Я быстро поймала спадающие чашечки. Пальцы Сынри поддели бретельки и, спустив их, взяли мои ладони, чтобы убрать бюстгальтер. Посомневавшись, я позволила забрать у себя его, и он улетел в сторону пиджака. Руки мужчины вернулись, ложась мне на голую грудь. Задрожав, я схватилась за них, желая убрать, но мне было не по силам сдвинуть эти ладони. Сынри коснулся моих лопаток своей грудью. — Не бойся, расслабься. — Его пальцы погладили мою грудь и, приподняв её снизу, слегка сжали, потянули, после чего сошлись на сосках и стиснули их. — Ай!.. — снова не выдержала я. Щипок был чувствительным. Сынри поцеловал меня в шею, надавив руками так, чтобы я прильнула к нему задом как можно теснее. Губы пошли гулять по верхней линии спины, от плеча к плечу. Я ощутила своё тело. Оно покрылось мурашками, хотя мне хотелось лягаться и брыкаться. Пальцы всё ещё были на сосках, потягивая их, придерживая, иногда расходясь по всей груди, но снова к ним возвращаясь. — Сынри… — Да, произноси моё имя почаще, я люблю, когда во время секса его называют. — Я постараюсь не произнести другого имени, — выдала я, подумав, что всё-таки смогу заплакать, если закрою глаза и подумаю о Мино. И тогда сорвется крик «Мино!». Двинув бедрами рывком вперед, Сынри ударил по моим, и я, пошатнувшись, упала, успев выставить руки. Оказавшись согнутой пополам, я не смогла распрямиться, потому что ладонь Сынри легла мне на спину, давя. — Я не хочу слышать чужих мужских имён, когда тебя трахаю я. — Тогда в твоих интересах не доводить меня до потери памяти, — хмыкнула я. — Иначе я перестану владеть собой. — А с тобой это возможно? — заинтересовано наклонился он вперед, опять протянув руки и взяв в них мои груди. — Возможно доставить тебе наслаждение, чтобы ты потеряла голову? — У тебя это точно не получится, — пробормотала я, перестав поглядывать на него через плечо и уставившись в покрывало перед собой. Руки задрожали, подгибаясь в локтях. Как унизительно, как грязно, как пошло… так он и возьмёт меня, как неугомонный жеребец молодую кобылу. Я ощутила влагу на пальце Сынри, которым он коснулся моего соска и повёл вокруг него. Маленькая вершина затвердела, и у меня даже живот втянулся от непонятного чувства, что пронзило меня, когда по груди прошла прохлада. — Даже пытаться не буду, здесь вроде как я получаю удовольствие, а не ты, — напомнил он мне о том, что я в процессе становления шлюхой. С другой стороны от меня что-то мелькнуло, и я, посмотрев туда, увидела рубашку. Он раздевается постепенно, а я уже в одних трусиках. Послышалось звяканье ремня. Он убрал руку со спины, но я не могла заставить себя выпрямиться. Я не только была согнута, я ещё раньше, до этого была сломана, и стоять, как прежде, с гордо поднятой головой, не очень-то получалось. Зачем? Ради чего? Сынри погладил мои бедра, дойдя до ягодиц. Шлепнул по одной из них. Я дернулась, качнувшись вперед. Он шлепнул по другой. Я сомкнула веки. — Аппетитные. Очень аппетитные. — Мужчина дотянулся до покрывала и сорвал его с кровати, свезя на пол. Ладони опять вернулись на мои бедра, бродя по ним, пока вдруг не сжали по бокам и не толкнули на постель, чуть ли не закинув. Я рухнула дальше, упав на живот, но тут же перекатилась на спину. Сынри стоял в одних боксерах, и я видела под ними твердый, загнутый к верху бугор. Он с минуту любовался мной на шелковом бледно-жемчужном одеяле, поставив руки на бока. Его подтянутое тело не было совершенным в моём представлении, хотя откуда мне было знать, как выглядит совершенное тело, если я так и не увиделаМино ни разу обнаженным? Сынри был покрепче Джиёна, но не таким накаченным, как Тэян. Он мог бы быть стройным, если бы что-то не выдавало в нём несколько ленивого бизнесмена, который доволен самим собой таким, какой есть. Тэян работал над собой — это было заметно, а Джиёну ничего не нужно было делать, потому что его худощавость вряд ли бы позволила нарастить мышцы. А Мино… я никогда уже не узнаю, каков Мино. — Подожди немного, — развернувшись, Сынри ушёл в сторону ванной комнаты. Я приподнялась на локтях, посмотрев ему вслед. Вот бы он оттуда не вернулся. А если сбежать? Куда? Даша, сколько ты можешь бегать? Уже незачем. Джиён достанет везде, и придумает что-то новое, ещё хуже. Если он отправил меня сюда, лучше всё это выполнить, чтобы не оказаться виновницей ещё чего-то. Дракон так давно заставлял меня выбрать тело, что от непослушания я натворила много чего, а ведь достаточно было поступиться только честностью и согласиться с ним во всём. Нужно было играть с ним. Тэян сказал мне почти сразу, чтобы я не верила ни слову, что говорит Джиён. Сынри вернулся с полотенцем в руке, подбираясь ко мне, забираясь на кровать. — Нам ещё всю ночь тут кувыркаться, не хочу выгваздать простыни кровью и потом спать на этом, — он положил полотенце рядом и навис надо мной. — Где презервативы? — напомнила я. У него дернулись губы от досады, что я не забыла. Пришлось слезть с кровати, поднять брюки, достать из кармана пачку и, уже с ними, оказаться рядом со мной вновь. — Но если посмеешь брыкаться… — Посмею, если не наденешь, — непререкаемо сказала я. Откуда взялись остатки этого характера? Откуда и для чего я ещё качала свои права? Сынри потянул меня за трусики. — Снимай, — уставившись ему в глаза, скорее для того, чтобы он не перевел их, куда не надо, я держала его взгляд и, приподняв бедра, стянула с себя последнее прикрытие. Отложив их в сторону, я свела ноги, поджав, и обхватила их руками. Сынри взял меня за запястья и убрал руки с моих колен. Всё ещё смотря мне в лицо, он взял меня за икры и повел их в стороны. Меня стало обдавать жаром, словно мы сидели не на кровати, а на сковороде. Потянув мои ноги на себя, он прижался своим возбуждением через боксеры к моей обнажившейся промежности. Положив руку мне на затылок, он привлек меня к себе и поцеловал. Губы впились в мои, его голая грудь коснулась моих ещё твердых сосков. Его вторая ладонь опустилась мне на ягодицу и начала её мять. Я не знала, куда деть свои руки. Отбиваться — нельзя, обнимать — невозможно. Я уперлась ими по бокам, терпя ворвавшийся язык. Этот трезвый поцелуй был немного приятнее того, хмельного в клубе. — Я хочу тебя, — прошептал он, отпустив мои губы, и вновь приникая к ним. — Хочу, — опять в промежутке сказал он. Закрыв глаза, я подумала, а не поехал ли Мино сейчас в бордель? Как ещё можно заглотить разочарование от одной шлюхи, как не в объятиях другой? — Наконец-то я тебя получил, — Или Мино сначала вернётся к Джиёну, чтобы отчитаться, что выполнил указания, а потом уже поедет в бордель. — Я буду тебя горячо трахать, очень горячо… — Главное, чтобы он не поехал к себе в квартиру, квартиру, которую я знаю, как она выглядит, где его кровать. Пусть лучше спит с другой, но не один, проклиная меня. Мне будет легче, если этой ночью мы оба будем спать с другими. Нет, не спать, а трахаться. — Загоню тебе до самого предела… тебе понравится, — Сынри запустил руку между ягодицами, дотянувшись снизу до моих интимных мест. Я вздыбилась, но он тотчас прижал меня к себе сильнее, не давая возможности вывернуться. Его губы отпустили мои и пошли по подбородку, шее, ямочке между ключицами, по ключице к плечу и обратно, языком проведя влажную дорожку, всосавшись в шею, что стало немного больно. — Нет! Сынри! — не выдержала я, попытавшись отстраниться от него. Но силы были не равны. В его мужской хватке я была точно хрупкая травинка. — Сынри, пусти! — задергалась я, не выдерживая его губ, языка, пальцев, теребящих меня снизу. Наши тела были сомкнуты, но душой и мыслями я была так далеко, что было дико оставаться здесь физически. — Пожалуйста, не надо, Сынри! — без слёз, не умоляя, а скорее зло и гневно крикнула я. — Замолчи! — прошипел он и толкнул меня от себя, на спину, сразу же забравшись сверху. — Трахнуть тебя без гондона? Ты этого хочешь? Хочешь обрюхатиться, как твоя подружка? — я в ужасе замотала головой. — Тогда перестань! Заткнись и отдайся мне, ясно?! — громче пригрозил он. Я покосилась на пачку презервативов до которой могла дотянуться рукой. Сынри заметил мой взгляд и, схватив мои запястья, завёл руки мне за голову. — Будешь нормально трахаться? — У меня свело челюсть от желания крикнуть «нет». — Будешь? Или я начну так… — перехватив мои руки в одну свою, он вытащил из боксеров свой член, и я почувствовала его у себя между ног. — Не надо! Я не буду больше сопротивляться, — расслабила я руки, чтобы он почувствовал, как прекратилась самооборона. Сынри попытался усмирить свою ярость. — Тогда поцелуй меня. Сама. — Отпустив мои кисти, он оперся на ладони рядом с моими плечами, уставившись сверху мне в глаза. Я облизнула губы, никогда прежде не делавшая этого сама. Поцеловать мужчину, которого презираешь и желаешь избавить себя от его общества! — Ну же, поцелуй. — Сынри прижал ко мне член плотнее. Приподняв голову, я коснулась его губ своими. Осторожно, нехотя, покорно. Сразу же подхватив инициативу, мужчина разомкнул свой рот и ворвался в мой. Втягивая мой язык, всасывая его, он обошел своим всю меня внутри, едва не до самого горла. Я почти задохнулась, когда он оторвался. Взяв пачку презервативов, он достал оттуда одну упаковку. Сняв боксеры и отшвырнув их, он разорвал фальгу, хмурый от того, что приходится это делать. Я невольно увидела его голый и упругий пенис, длиной, наверное, с мою ладонь. Ровный, с розоватым концом, под моим взором он оделся в полупрозрачную пленку. Сынри вернулся к начатому. Опять взяв меня за икры, которые сами собой смыкались, стоило только их отпустить, он развёл их пошире. Сидевший у моих ног, он нагло и с любопытством посмотрел на открывшуюся картину. Я немедленно положила ладони себе туда, куда он смотрел. — Убери руки, — мотнул он головой. — Хочу увидеть, какой цветок я сейчас сорву. — Тяжело дыша, я не в силах была открыться ему той стороной. Это невыносимо, невозможно… Видя моё оцепенение, он схватил мои пальцы кучей, так что стало больно, и откинул прочь. — Пожалуйста… — попыталась я приподняться, или свести ноги, но Сынри держал их. Я снова протянула руки. Мужчина поймал их, прижав к одеялу и, чтобы я не свела бедра, подставил свои плечи, уже впритык уставившись на то, что мне так хотелось закрыть. — Господи… — прошептала я, сомкнув веки. Под них набежала влага. За ребрами затаился плач. Нет, Даша, успокойся. Ты уже выплакала все свои слёзы. Я почувствовала влажное касание, острое, мягкое, прохладное. — О-о! — раскрыла я глаза и приподняла голову. Сынри провел языком мне между ног. У меня закружилась голова, в ушах забили барабаны. Он ухмыльнулся моему ошарашенному лицу и красным, краснее некуда, щекам. Прямо перед моими глазами, он сделал это ещё раз, а когда добрался до верхней точки между складками, впился в неё губами и втянул в себя, всасывая. — А-а! — рухнула я назад, выгибая спину. Хотелось избавиться от этого ощущения меж ног, но я была пригвождена за руки к кровати, а ноги не могли сойтись, потому что между ними был Сынри. Он подул туда, где всё так обострилось и почувствовалось и, ещё раз лизнув, повёл языком по лобку до самого пупка. Меня заколотила крупная дрожь. Я тяжело задышала, извиваясь на кровати. Наконец, он подтянулся до меня, отпустив мои руки. Между моими ногами теперь были его бедра. — Я мог бы заставить тебя потерять голову, Даша, но я слишком эгоистичен в постели, — улыбнулся он жадно и, поцеловав меня в губы, подвел головку члена к моему входу в лоно. Поцеловав меня в уголок рта, он шепнул на ухо: — У тебя красивая розовая пизда, трудно было удержаться, — надавив вперед, он стал входить в меня, забирая, разрывая мою девственность. То, за что я так боролась, ради чего билась насмерть, ради чего готова была жертвовать жизнью. Он забирал у меня последнее, что я имела, последнее, чем ещё дорожила. Вспомнив про полотенце, он подсунул его под наши соединившиеся бедра. — А-а! — вскрикнула я от боли. Что-то внутри натягивалось и рвалось, высекая из меня вопль. Сынри не останавливался, резче толкаясь дальше. — Аа-а! — проскулила я, задергавшись и пытаясь слезть с его члена, на котором было так невыносимо. — Больно! — Конечно больно, а ты как хотела? — Он лёг на меня, придавив всем весом, и задвигал только нижней частью тела, глубже, глубже. Я стиснула зубы, провыв через них «ыыаафф». — Это же твой первый раз… всем девочкам в него больно, — Сынри ускорился, и я почувствовала его где-то там, в себе, где, казалось, нет места ничему подобному. — Ах, как хорошо, — пропыхтел он, вбиваясь в меня. Я заскоблила ногой по одеялу, пытаясь погасить резь внизу, неприятную тянущую боль, будто у меня болел зубной нерв там, где зубов-то, собственно, не было. — Хорошо, хорошо, детка, — приподнялся чуть на руках мужчина, засмотревшись на мои трясущиеся от его ритма груди. Заводясь, он вцепился в один сосок, пососав его. Я ухватилась за подушку под головой, сжимая пальцы. Боль постепенно отступала. Сынри продолжал входить в меня и выходить, туда-сюда, туда-сюда. Восстановив дыхание, я приоткрыла глаза, посмотрев на него, млеющего от наслаждения. По вспотевшему лбу стекала капля. — Да, да! — сделал он две жестких фрикции, заставив меня вскрикнуть, и опять вернулся в прежний ритм. Моя спина сдвигалась на пару-тройку сантиметров, возимая по простыне, туда-сюда, туда-сюда. Я перестала издавать звуки, наблюдая за этим всем словно со стороны. Боль улеглась, но вместе с ней окончательно ушли какие-либо чувства. Я презирала этого человека, не ненавидела, а именно презирала. Я никогда бы не смогла полюбить его, и он никогда никого не полюбит. Ему нет дела, кого он трахает. А мне? И мне нет дела, кто меня трахает. Безразличие. Безвозвратность. Бессмысленность. Мои глаза перекатились с его вспотевшей груди на шифоновую занавесь на огромном окне. Потом на ламбрекены, на их льющиеся по бокам к полу фалды. Матрас не скрипел, но мягко пружинил, и каждый толчок в меня отзывался невольно моей подачей навстречу. Интересно, здесь есть где-нибудь часы? Я не нашла их взглядом. Но время шло и не кончалось, словно наступила вечность. Та самая, которую хотел понять, почувствовать, или ухватить Джиён. Этот мужской запах, мужские стоны, звуки, мужская грубость, с которой меня вколачивают в постель, всё это будет вечно? — А, да, да, а-а! — раздался иступленный возглас Сынри и он опять упал на меня, придавив грудью. Влага пота прилипла к моей груди, мне стало жарко, неприятно и липко, будто меня облили грязью. Я слышала, как стучит его сердце, как он тяжело отдыхивается на мне. Я не шевелилась. Я хотела быть сейчас шлюхой из борделя Тэяна, той, к которой приехал Мино, чтобы упасть на неё вот так, изможденным, с его собственным стоном, с его запахом, с его губами, которые бы завладели моими. Никогда этого не будет. Этому не суждено было быть. По щеке скатилась слеза. Одна. Сынри приподнялся и, вытащив себя из меня, осторожно стянул с члена окровавленный презерватив. Будто пьяной поступью сходив в ванную, где смыл с себя алые следы и выбросил использованный контрацептив, он вернулся и нашёл меня лежащей всё так же, даже не сдвинувшей ноги. Мужчина подошел и, посмотрев на моё лицо, ничего не сказал, только вытер полотенцем кровь на моих нижних губах, тщательно стерев её со всех складок. — Она ещё может идти день или два, не пугайся, — сообщил он мне. — Так бывает. Я ничего не ответила. Сынри отошёл к столику, где стояли графины, бутылки, вазы с фруктами. — Хочешь выпить? — Я молчала. Я не могла заставить себя открыть рот. Не знаю, почему. — Хочешь? — С нажимом повторил он. — Нет, — вышло у меня, наконец. Опрокинув стакан вина или виски, не знаю чего, но по цвету точно не воды, он вернулся на постель, голый, с повисшим и уменьшившимся членом. Непристойно, неприглядно, неприлично… — Я хочу в душ, — сказала я, и тут же поднялась. Сынри не стал возражать, и я, мимо него, ушла в уборную. Включив воду в раковине, я некоторое время просто слушала поток струи, её плеск по керамике. Потом подняла боявшийся смотреть на себя взгляд. Макияж под глазами чуть потёк. Я долго не могла решиться привести себя в порядок, пока, наконец, не собралась с духом и не стерла отпечатки туши и подводки под нижними ресницами. Закрутив кран, я забралась в душевую кабину, миновав огромную ванную, где могло бы поместиться человек пять. Не посмотрев, что включаю, я подскочила от ледяной воды и, пока наладила нужную температуру, почувствовала себя совсем плохо, как заболевшая. Между ног ещё появилось немного крови, и я смыла её, посмотрев, как исчезает окрасившаяся вода. Так же было бы больно, если бы мне всадили нож в сердце? Нож в сердце… я посмотрела на полочки, ища бритву. Ничего такого. Концы волос намокли, потому что я не удосужилась убрать их вверх чем-нибудь. Выбравшись из душа, я распахнула дверцы полок возле зеркала, над раковиной, и обнаружила там бритвенный станок. Вот он, мой билет к спасению. Вот, что давно следовало сделать, плевав на угрозы Тэяна, что мою голову кому-то отошлют. Нужно исполосовать своё лицо до неузнаваемости, тогда родители не поверят, что это я, не узнают. Дверь сзади открылась, и вошёл Сынри. Я стояла голая у раковины, глядя на него через зеркало. Он тоже не затруднился одеться. В его руках было два полных бокала золотистой жидкости. Он подошёл ко мне и, уткнувшись носом в макушку и втянув в себя аромат, обвел руку вокруг меня, протянув мне один из бокалов. — За твой первый раз, — он упрямо всунул мне выпивку, тут же чокнувшись. Я замерла, глядя ему в глаза через отражение. — Пей, Даша, пей, — улыбнулся Сынри. — Лучше станет. Давай, хватит жалеть о проёбаном, никто от этого ещё не умирал, — освободившейся рукой он захлопнул дверцу, скрыв от меня бритву. — Если сам себя не доводил до этого. Быстро выпей залпом! — грозно приказал он и я, выдохнув, задрала голову, чтобы опустошить бокал. Это было сладкое, но крепкое шампанское. Странный напиток, но вкусный. Когда я опустила лицо, то увидела, что он едва пригубил из своей чаши. Забрав у меня пустой бокал, он сунул свой. — Пей. — Я опьянею. — И что в этом плохого? Расслабишься хоть немного. — «Я опьянею» — серьёзно? Я всё ещё считала это доводом? Какая-то шлюха стесняется нажраться алкоголя? Я взяла второй бокал и проглотила его залпом. — Молодец, — забрал у меня Сынри второй бокал и, отставив оба, запустил пальцы в мои волосы, массируя их, пробираясь через них к голове. — У тебя роскошные светлые волосы… — Он собрал их вместе и стал наматывать на кулак. В мои ягодицы уперлось его подрагивающее естество. — Ты обалденная сучка, Даша, — он помог рукой члену скользнуть в меня. Я уперлась ладонями в раковину. — Клянусь, я до утра тебя в покое не оставлю. — Стиснув зубы, я ощутила новое проникновение, резкое, беспощадное. — Презерватив, — прошипела я. Он потянул меня за волосы назад. — Успокойся, я не кончу в тебя. — Впрочем, какая разница? Я не успею узнать, зачала я или нет, потому что не собираюсь дожить до завтра, только бы он отпустил меня. Шампанское — даже хорошо, больно не будет, если выпить достаточно. Сынри начал по новой вбиваться в меня. Ладонь, которая не стягивала мои волосы, то и дело шлёпала по моей заднице, после чего хваталась за неё, сжимая кожу в пальцах. Потом эти пальцы устремлялись выше и тискали грудь, жадно, без устали. — Как хорошо тебя чувствовать полностью, да, давай, да! — насаживал он меня на себя, поощряя себя, пытаясь вытащить из меня хоть какие-то звуки. Я пару раз простонала от резких ощущений внутри или от пощипывания сосков, но на крики уже была не способна. Когда он опять взвыл, получая максимальное удовольствие, то быстро выскользнул из меня и я почувствовала, как по спине разлилось что-то теплое. Оно потекло ниже, по бедрам. Сынри снял с крючка новое полотенце и протер меня сзади. — Вот видишь, я же обещал… идём. — Я попыталась удержаться за раковину. Он оторвал меня от неё и уволок в спальню, вернув в кровать. Налил ещё по бокалу, заставил выпить третий. Я сидела на простыне и даже не думала прикрываться одеялом. Рядом ходил обнаженный Сынри, и мне было всё равно на это. Я постепенно пьянела, но добраться до ванны ещё раз мне никак не давали. Он разгадал мою задумку, и не хотел неприятностей с трупом в своём номере. Хотя, разве это было бы им тут проблемой? Джиён вмиг бы всё замел. Спустя ещё где-то час, Сынри завалил меня на лопатки и опять принялся трахать, долго, мучительно долго. Я едва сидела ровно, после четвертого бокала я с трудом понимала происходящее. Поэтому когда закрывала глаза, то издавала стоны и всхлипы, потому что мне начинало казаться, что это всё-таки Мино. Мужчина потушил свет, и без него мне стало словно бы полегче. А может это и не Мино… может это Джиён?! Вопль ужаса пронзил спальню, но Сынри, видимо, принял его за выражение ощущений, так что продолжил особенно браво ёрзать на мне. А ведь, по сути, кто бы на мне ни был, через него меня имеет Дракон. Так и есть… только Дракон тут всех имеет, и никто другой. Я должна убить его, должна… должна отомстить, остановить его… но как же смерть? Нет, рано умирать, ведь ещё жив Джиён. До самого утра Сынри прижимал меня к себе и, если не трахал, то просто обнимал и целовал, сам подвыпивший, сладострастно гладя меня и целуя то там, то здесь. Когда я отворачивалась к нему спиной, собрав все свои силы для этого, чтобы избегать поцелуев, он обвивал мою талию и вдавливал меня в свою грудь. Его ладонь беспрестанно тянулась к моей промежности, но лаская пальцами её, то задерживаясь на лобке, чтобы гладить и его. — Я хочу взять тебя и на следующую ночь тоже, — засыпая, наконец, пробормотал он. — Джиён заберет тебя к себе? — Нет, я снова вернусь в бордель к Тэяну. — Тогда передай Тэяну, что я занял тебя на завтра. Я приеду, чтобы продолжить, — удовлетворенно промурлыкал он мне в ухо. — Такую сладкую девочку я быстро в чужие руки не отдам. — Он уснул, и я тоже, следом за ним, замученная, вымотанная и пьяная.

* * *

Голова болела, как и всё остальное, особенно ноги, бедра и грудь. Соски горели от того, сколько их теребили. Я слышала, как Сынри встал и начал собираться. Меня хватило на один приоткрытый глаз, который проследил, как бизнесмен застегивает рубашку, поправляя манжеты. Молодой мужчина заметил, что я пробудилась и, подойдя ко мне, поцеловал меня в щеку. Я хотела отдернуть лицо, но голова не послушалась. — До вечера, Даша. Мне нужно на работу. — Я промычала «угу», шепча себе, что поднимусь, как только он уйдёт, и что-нибудь сотворю: с номером, с собой, с первым, кого встречу, если успею до того, как сотворю что-нибудь с собой. Быстрее, уходи, проваливай, ненавижу! Звуки улеглись, оповещая о том, что Сынри покинул номер. Можно спокойно полежать некоторое время. Прийти в себя. Или не стоит пытаться? Зачем приходить в себя? Чтобы вечером всё повторилось? Неужели Вике нравилось всё это? Нет, разумеется, она не знала корейского, и не понимала всех грязных слов, что он говорил. И он не был жесток, или откровенно садистски настроен… Просто я не любила его. Просто я любила другого. А какая разница была Вике, если она не была влюбленной до Сынри? Я почувствовала, что на кровать что-то легко опустилось. Непонимающе приоткрыв веки, я увидела напротив кровати незнакомого молодого человека. Забыв о головной боли и разбитом состоянии, я подскочила, натягивая одеяло на грудь. На одеяле валялись брошенные, судя по всему, незнакомцем джинсы и футболка для меня. — Вставай, красавица, пора ехать. — К-куда? — я потерла глаза, просыпаясь. — Кто вы? — В бордель. Меня зовут Зико, Джиён велел мне организовать твою доставку. — Я… я думала, что Тэян сам меня заберет, — покосилась я на лежащую одежду, которая ждала меня. — Тэян? Почему Тэян? — хамовато уставился на меня Зико, жуя жвачку так, словно зевал при каждом движении челюсти. Удивительно, что при этом не чавкал. — Ну… раз уж я возвращаюсь в бордель… просто… мы с ним знакомы… — А-а, — протянул Зико, закивав. — Ясно. Да, ты едешь в бордель. Только не тэяновский, а мой. — Твой? — недоумевающее свела я брови, желая схватиться за голову, чтобы она не гудела. — Да, его ещё иногда называют портовым или нижним. Слышала о таком? — В тот момент, когда я думала, что хуже со мной ничего не случится, Джиён всё-таки придумал, что могло быть хуже. Я с ужасом посмотрела на Зико, гадая, успею полосонуть себя бритвой, или он поймает меня раньше? Парень ждал каких-то моих действий. Я не еду к Тэяну… мне неоткуда ждать помощи. Больше вообще неоткуда. Сынри не приедет вечером, потому что не найдёт меня там, в борделе для вип-персон… я стану портовой шлюхой — вот что уготовил мне Дракон. Пару десятков клиентов в день, пока не сдохну от невыносимых условий. Джиён отправляет меня на смерть, а я собираюсь облегчить исполнение его желания и сдохнуть сама? Будь ты проклят Джиён, если я исполню ещё хоть одно твоё желание! — Мне нужно поговорить с Джиёном. Можешь отвезти меня к нему? — Не велено. — А позвонить ему можно? — Не велено, — флегматично продолжал жевать Зико. — А связаться с Тэяном я могу? — Не-а, — покачал головой парень и посмотрел на время в телефоне. — Собирайся давай, я тут полдня куковать не намерен. Дел хватает. — Выйди тогда, пожалуйста, я оденусь, — просияв широкой улыбкой, где нижний ряд зубов было видно почти до самых дальних, Зико плюхнулся на стул возле моей постели, показывая, что не сдвинется с этого места, с которого намерен следить за каждым моим шагом… — Не велено, — забавляясь повторением этого слова, ещё раз заявил он. Итак, Джиён всё-таки не хочет моей смерти, правильно ли я понимаю эту заботливую охрану? Что ж, ёбаный король, играем дальше.

Нижний бордель

Одеться пришлось перед Зико, под его внимательным взглядом, сопровождающимся круговыми движениями нижней челюсти. Когда-то меня так же заставил сделать Тэян, но от этого мне не стало легче повторять подобное. Вместе с шампанским выветрилась часть равнодушия к происходящему. Мне по-прежнему не всё равно на то, что творится, и от этого даже как-то обидно. Мне хотелось бы стать ледяной и ничего не чувствовать, но не получилось. Сколько ещё придётся стерпеть, чтобы доставить Джиёну удовольствие тем, что я сломалась? Ведь именно этого он хочет? Не убить меня, нет, а сломать. Но, мне кажется, если я попытаюсь обмануть его, что это случилось, то всё равно не выйдет. Он один раз посмотрит на меня и поймёт, приняла я его циничные убеждения или нет. А как их принять? Согласиться с тем, что трахаться без любви или за деньги — это нормально? Или делать всё только ради себя — это нормально? Сколько неправильных вещей я должна одобрить, чтобы стать бездушной и циничной? Признаюсь, я почему-то уже не жалею Вику, а ненавижу её. Ей было бы в радость занять моё место этой ночью, а мне было бы счастьем оказаться на её месте в самолёте. Почему всё не могло поменяться? Почему Сынри не захотел взять себе ту, которой он нужен, а заинтересовался мной, которая его презирает? Почему Джиёну обязательно издеваться надо мной, той, которая ни в какую не хочет принимать его мировоззрение? Почему мы все стремимся к тому, чем не в силах завладеть? А к чему сейчас стремлюсь я? Я бы просто хотела очутиться на свободе, без присутствия кого-либо связанного с Драконом. Уйти, сбежать, идти куда-нибудь в одиночестве, не чувствуя ничего, не думая ни о чем.

Видимо моё сосредоточенное лицо насторожило Зико, потому что он сказал: — Смыться от меня не пытайся, всё равно поймаю. И на помощь не зови — тут везде люди Джиёна. Не помогут. — С осознанием этого мне пришлось покинуть номер в его сопровождении, а затем и шикарную гостиницу, которую я никогда в жизни не смогла бы себе позволить, тем более те апартаменты, что снял для нас Сынри. Для нас? Нет, он снял их для себя. Он сказал, что берёт то, что престижно, только это его и интересует. Он получает удовольствие от вещей, которыми хотели бы обладать другие. И Мино был падок на порочных женщин, значит, ему тоже притягательнее те, которых хотят и другие. Все хотят чего-то общепризнанно значимого. Из подобной скудности ума здесь, кажется, выделяются два человека. Джиён и я. Мне никогда не нужно было что-то модное или популярное, а Джиёну это уже не нужно. Это он законодатель моды, это все вокруг начинают любить то же самое, что он. Я пыталась думать о чем угодно, только не о том, куда меня везут. Нижний бордель. Не глядя можно было предположить, какой это ад и ужас. Десятки клиентов в день… у меня пересохло в горле, и я пожалела, что второпях ничего не съела и не выпила в номере. — Я смогу позавтракать там? — спросила я, уже сидя в машине. Зико, повернув ключ, сально ощерился. — Посмотрим. Там есть определенные правила питания. — Мне не понравилось его ехидство в голосе. — Какие? — Еду получают только те, кто обслуживает клиентов, — он покосился на меня, побледневшую. — Да, кормёжку надо отработать, иначе не получишь и крошки. Это тебе не тэяновский бордель, где шлюхи живут, как королевы, — когда он это произнес, я действительно осознала это. Шлюхи там жили в роскоши и достатке, всего-то за одного мужчину за ночь. Жили там годами, выкупались оттуда влюбленными любовниками. И я могла бы провести там не один год, если бы не привлекла внимание Джиёна своим нравом. Если бы я не убежала от Сынри в первый раз, Тэян бы мне и господина Хаши не подсунул, ведь это было своеобразным наказанием за характер. Но в результате, от Сынри я так и не убежала окончательно. Все мои мытарства можно было прекратить той же ночью, что за меня заплатил Сынри, но ему пришлось подложить Вику, ведь я унесла ноги. Из-за этого она забеременела, по моей вине, и закрутилась вся эта история со спасением её ребенка. Я всего лишь попыталась исправить то, что натворила, сбежав от Сынри, и исправила. Вика улетела в Россию, а я вернулась к своему первому клиенту. Неужели предначертание и судьба — не простые слова? То, чему суждено быть — то произойдет, как не бегай, куда не девайся. Хотя я не очень выучила Сингапур за то время, что каталась по нему иногда в магазины, клубы или на прогулки с Мино (пожалуйста, забудь о нем и не произноси его имени, так будет легче), всё-таки узнала бы те районы, по которым мы ехали с Зико, видь я их раньше. Но всё было незнакомым. Из торгово-развлекательной зоны мы уехали в промышленную, а затем и непосредственно портовую, где виднелись краны для погрузок, фургоны, контейнеры, баржи, грузовые корабли у причала. Проехав вдоль набережной, мы углубились в постройки неподалеку с пристанью, за которыми прятался глухой шиферный забор. Ворота в нём пропустили машину Зико и мы, въехав в них, оказались в каком-то немощенном дворике, напоминавшем скорее нищие уголки Вьетнама, чем процветающий Сингапур. Нечто вроде сторожки у въезда, на бетонной плите вместо фундамента, украшало одно маленькое окошко, прикрытое с внутренней стороны давно нестиранным тюлем, дверь была распахнута и проход тоже завесили какой-то старой занавеской, не то от жары, не то от дождей, не то от насекомых. Когда мы проезжали, оттуда высунулся здоровенный лысый мужик, проводивший авто взглядом и зашедший обратно. Его плечи, торчавшие из-под майки, были в наколках от шеи и до локтей. Две собаки пробежали вдоль тех сараев, что заполняли периметр двора. Машина остановилась, и Зико вышел, кивая мне головой, чтобы я сделала то же самое. Несмело покинув салон, я тут же увидела, как из одной бытовки, сильно напоминающей дачки наших самых бедных русских пенсионерок, вышел рабочего вида мужчина, застегивающий ширинку. У меня начало плыть перед глазами. Стоял запах соленого моря, рыбы, дешевого растворимого кофе (в нём-то я научилась разбираться, благодаря Джиёну, по одному аромату определяла) и залежалой сырости. Солнце ещё не вошло в зенит, а уже было душно и жарко. Я зря не ценила кондиционеры тех мест, в которых жила всё это время. Тут их не будет наверняка. — Пошли, поищем тебе местечко, — поманил меня Зико и, ведя за собой, начал заглядывать в одну лачугу за другой. Похожие на контейнеры из фанеры, они выстроились длинным рядом до самого пролива, огражденного металлическими перилами. Поднимаясь на две ступеньки, мой новый сутенер бросал взгляд внутрь и, выходя обратно, вёл меня дальше, приговаривая: — Здесь всё занято. И тут мест нет. — Сколько тут девушек? — полюбопытствовала я, понимая, что за каждой дверью остаются проститутки, живущие здесь. Проживающие или, вернее, существующие, уже неизвестно сколько дней, недель, месяцев… сколько можно в таких условиях прожить? Когда обслуживаешь мужчин за еду. — Около пятидесяти, — пожал плечами Зико. — Я не считаю. Слишком часто привозят и увозят новых. — А куда их увозят? — замерла я. — В морг, куда же ещё? — Я похолодела. Значит, выход отсюда один? Господи, неужели их… до такого состояния… уроды… твари… я ненавижу всех мужчин. Всех! — Можно было бы просто с берега сбрасывать, но зачем плодить вонь и эпидемии? Хоронить их недорого. — И ни одна, ни разу… не вышла отсюда обратно, на свободу? — Зико задумался, притормозив. — Было два случая. Одну разыскало консульство её страны. Не помню, какой. А другую прихватил с собой её постоялец. Вот и всё, пожалуй. Другие только ногами вперед. — Ты говоришь о них, как о животных… — прищурившись от омерзения, покачала я головой. — А кто они, по сути? Кто мы все? Я в детстве помогал отцу на скотобойне. Признаться, разницы между воющими перед смертью коровами и местными телками — никакой. — У меня не нашлось подходящего и достойного эпитета, чтобы выразить всю ту тошноту, весь тот ужас, которые сковали мне грудь. Зико заглянул в очередную дверь. — Ага! Пустая койка. Проходи… как тебя? — Даша, — сказала я и поднялась на две стандартные ступеньки, возвышавшие все бытовки на низких фундаментах ровно на двадцать сантиметров над землёй. Хотя и не земля тут была, а гравиевая обсыпка, по которой шуршали подошвы, пока мы шли, а до этого шины автомобиля. Мои глаза сразу же уткнулись в неприглядную картину двух совокупляющихся на кровати людей. Женщину я не видела, она была снизу, а на ней двигался какой-то черноволосый и до темно-коричнего загорелый туземец. В футболке, с него была снята только обувь, стоявшая у кровати, а джинсы были приспущены, обнажая зад, который первым и бросился мне в глаза. Я отвела их, и Зико, видя, что я не в силах переступить порог, протолкнул меня. Помимо занятой, кроватей было ещё три: на двух расположились девушки, одна сидела, другая лежала (и их вид требовал отдельных возмущений, негодований и эмоций), а третья койка, застеленная несвежим покрывалом, простаивала, будто в ожидании меня. — Вот, Даша, тут ты будешь спать. Если дадут, — посмеялся Зико. На нас никто не обратил внимание. Трахающиеся трахались, лежавшая лежала, сидящая пилила стертой пилкой неровный ноготь. Обеих объединял ни цвет кожи, ни цвет волос, ни даже фигуры. По всему этому они были разными, если присматриваться. Даже по возрасту. Но чуть пожирневшие локоны, поблекшие щеки, тихие и вялые движения и пустые взоры обличали в них то, что им приходилось делать одинаково с тех пор, как они тут появились. Я в мыслях увидела своё недалекое будущее. Мне хотелось спросить что-нибудь у этих бедных уже не девушек, но ещё не женщин, однако я вспомнила, что это не Корея и не Россия, и какими языками владеют путаны — неизвестно. Подойдя к указанной мне кровати, я отдернула брезгливо покрывало и увидела простыню с рваной дырой, сквозь которую виднелся полосатый матрас. Также имелись пятна, и я не могла понять, сохранились они после стирки, или их даже не пытались отстирывать от прежней постоялицы? Пятна были разных цветов, и не хотелось думать об их происхождении. — Постельное бельё меняют, хоть иногда? — посмотрела я на Зико. — Ну, если на нём кто-нибудь обделается, тогда, пожалуй, сменим, — опять не к месту захохотал он. Гадко. Всё вокруг гадко. И непрекращающаяся возня на четвертой кровати тоже. — Так, а что с едой? — вспомнила я, решив уточнить, всё-таки. — На еду тратятся деньги с получки, так что, если не заработала ничего — не полагается. Никто не ебёт — умрешь с голоду. Закон прост. Днём, к сожалению, мужчины захаживают мало, от силы по одному-двум на шлюху наберется, а ночью начинается наплыв. Так что и десяток можно набить, обеспечив себе и завтрак, и обед, и ужин. Некоторым клиентам условия не нравятся, они берут шлюх на вывоз, себе в тачки. Если ты стеснительная, поищи такого себе, — повеселившись, Зико кивнул мне на выход, как бы продолжая экскурсию. Я вышла за ним, и он указал рукой на противоположную сторону. — Там душевые кабины, — я пригляделась. Да, какие-то подобия деревенских сортиров со шторками. Пять штук на пятьдесят, или около того, проституток. — Туалеты за ними. Вся необходимая фигня там есть. Там, — он указал на пролив, конец двора, где закачнивались ряды лачуг. — Никакого забора, никакой колючей проволоки, как видишь. Сбежать, спрыгнув в воду, пытались, но течение там сильное, плыть нужно либо очень далеко и долго, на что ни у кого ещё не хватило сил, либо необходимо прибиться к берегу, а тут километры тянутся драконьих владений. Где ни вылезешь — сцапают и вернут, только ещё и отпиздят, и поимеют все, от выловивших, до меня, кому, собственно, и вернут. А вообще там неподалеку вышка и человек с ружьём. Если увидит прыжок — выстрелит. Мне повторять было не нужно. Я кивнула на взор Зико, требующий подтвердить, что я его поняла. — Если ещё какие-то вопросы — по делу, а не о том, как связаться с Джиёном или спастись отсюда, — найдёшь меня, я пока тут, — мотнул головой молодой человек и ушёл. Я посмотрела ему вслед, не решаясь войти в хибару, пока там не прекратится грязное совокупление. Пришлось постоять ещё минут десять, прежде чем не очень опрятного вида мужчина вышел, и только тогда я вошла, избегая смотреть на девушек, и села на вызывавшее отторжение покрывало. Наволочка на подушке была не лучше остального, и я не представляла, как положу на неё голову. Я выросла в деревне, мне не привыкать спать на сене, под открытым небом, на надувном матрасе и даже дыша козьим помётом, который часто пах на весь поселок. Я в принципе не брезгливая. Но всему есть предел. И не оттёртые чужие месячные, заскорузлая сперма или я не знаю что ещё — это не то, чего спокойно коснётся даже самый непредвзятый человек. Судя по молчанию, которое сохранялось в комнате, девушки здесь выяснили между собой, что не говорят на общем языке, и не пытались разговаривать. Я незаметно оглядела каждую. Как их зовут, сколько им лет, откуда они? Боже, около пятидесяти невольниц, вынужденных отдавать себя просто за то, чтобы их не уморили голодом, и никто не пытается организоваться и воспротивиться? Все вместе, толпой. Чего бояться? Смерти от пули? А разве умирать здесь долго-долго и чуть ли не в пытках — это выход? Что за трусость! Нет, мне лучше не знать их имён и историй. Мне хватило жалости к Вике. Если я захочу помочь ещё кому-то… Господи, да как же кому-то? Их всех отсюда надо вытащить! Я не намерена трахаться за еду, пусть даже у меня было бы десять таких Сынри этой ночью. Стало быть, мне всё равно умирать от голода? Я откинулась на стену и поцарапалась о какую-то торчащую из неё занозу. — Блин! — не сдержалась я, предчувствуя, что предел моих нервов близится. То ли я ещё в тумане от шампанского, то ли от шока, но пока я всего лишь не осознаю до конца творящегося. Как только мой разум включится обычным образом, я не представляю, как вынесу всё это… — Русская? — вдруг услышала я вопрос и посмотрела на ту, которую покинул только что клиент. Оправив подол какого-то подобия платья-халата, она прикрыла полноватые ляжки. Темная, черноволосая, черноглазая, не очень молодая. Я коротко кивнула, ещё не веря, что слышу родную речь. Она улыбнулась той странной некрасивой, но приятной улыбкой, какую умеют рисовать на лице восточные женщины. — Я из Таджикистана, — с акцентом, совсем как на наших рынках, услышала я. — Молодая ты совсем… как сюда оказалась? — Ну, точно, по построению её фраз, я почувствовала, что вот-вот куплю кишмиш. И даже как-то странно тепло стало от этого. Захотелось броситься к ней, заплакать и рассказать всё-всё-всё. О том, как летела в Сеул, как была пересадка в Китае, как проснулась потом неизвестно где, как попала в роскошный особняк, где предлагали ходить в шелках, раздвигай только ноги под толстосумами. Как потом попала туда, куда не было доступа ни у одной женщины мира — в личную спальню Джиёна, как он предложил мне быть его королевой, а я послала его к черту, выбрав совесть. И душу. Ну и дура же ты, Даша. Дура, которая не смогла пойти против себя самой, потому что свои убеждения оказались сильнее, чем страх перед Драконом. Вместо этого всего, однако, я пожала плечами и тихо заметила: — Чему суждено быть, того не избежать… а вы? — воспитание не позволило перейти на «ты», потому что я поняла, что ей точно за тридцать. Хотя, не смешно ли культурно разговаривать в портовом борделе? Как говорилось в старом советском фильме «не место красит человека, а человек место», так что я не намерена превращаться по всем повадкам в кусок тупого мяса, если меня бросили на какую-то скотобойню, с которой Зико сравнил свой бордель. — В Москва работала. Детей кормить надо было, двое их у меня, — она сопроводила слова выставлением двух пальцев. — Ну я приехала, там жила, торговала. Потом хозяин один говорит, не мой, другой хозяин, такой видный мужчина, что лучше заработок знает. Поехали, говорит, хороший место. Поехала я с ним, и вот тут теперь, — с такой простотой произнесла она, будто сменила один рынок на другой. Или им, занимавшимся коммерцией, всё равно, чем торговать? Я посмотрела на неё, потом на двух других. Женщина из Таджикистана явно была бодрее и выглядела здоровее, хотя в годах превосходила соседок. — Два года уже тут. — Два года?! — ахнула я. Два года… Боже, и она всё ещё в рассудке здравом и вообще жива?! — Как же… вы не пытались спастись? Убежать? Просить о помощи? — Пыталась, вначале очень пыталась, — закивала она. Две сожительницы стали коситься на нас, как будто бы желая разгадать содержание беседы, заиметь перевод. — Потом этот по лицу давал, тот по лицу давал. Кормить не давал. Бил, бил, всё равно, что не делай, ничего не получилось. А потом уже всё равно. — А с кем у вас дети остались? Как же они без вас… — хотела продолжить я, но поняла, что это бесчеловечно, давить матери на больное. Как будто она не думает о них! Как будто ей не хочется вернуться. — А! — махнула она рукой. — Родня покойного мужа наверняка приглядит. У меня тут ещё один был, — я едва не спросила «муж?», но она продолжила, отчего меня затрясло по-настоящему: — Родила его здесь, на этой кровати. Забрали. Знать не знаю, куда дели. Живой ли? Те то ладно, те уже большие. — Я замолчала, спрятав глаза. Господи, Господи, дай мне сил не пойти к Зико и не убить его, то есть, лучше бы ты дал мне сил убить его, безвозмездно, и всех остальных… Какое они имеют право распоряжаться людьми, как товаром? Джиён двигал такие красивые теории о перенаселении и о том, как много плохих и лишних людей, но вот такой случай, вот эта реальность разбивает в пух и прах его демагогию. Чем плоха эта женщина? Чем она провинилась? За что ею так распорядились эти чудовища? Пытаясь успокоиться, я закрыла глаза. Мрак, кошмар, страдания, мучения. Есть ли им конец? Я ощутила сухость во рту, и пустоту в желудке. Плевать, я не буду спать ни с кем за кусок хлеба. После всего пережитого уже всё равно, пусть Джиён получит труп, но не ликование, что сумел переубедить меня. Женщина из Таджикистана не смогла молчать долго. Найдя, наконец-то, кого-то, кто её понимал, она зарядила долгую-долгую болтовню, в которую я постепенно втянулась, отвлекаясь от всех окружающих ужасов. Это было единственное, чем можно было себя занять.

* * *

К вечеру потянулись клиенты. Я спросила, где здесь взять хотя бы воды, но моя… коллега? Товарка? Я готова была и её назвать соотечественницей, не находя более подходящих слов. В общем, она сказала, что из-под крана тут воду пить нельзя, заболеешь. Протянула мне бутылку, стоявшую у неё под кроватью. Какой-то лимонад. Я поблагодарила её. Это нечестно с моей стороны, она заработала на это, а я нет, но пить и есть я не отказываюсь. Где же справедливость? Мужчины появлялись во дворе и, те две девушки, с которыми мы друг друга не понимали, высовывались и заманивали их, чтобы получить свой паёк. Таджичка никого не приманивала, у неё явно была своя клиентская база, и к тому моменту, когда нормальные люди садятся ужинать, все три мои соседки улеглись обслуживать клиентов, а одна и не улеглась, и когда она поднесла свой рот к расстегнутым штанам мужчины, я едва сдержалась, чтобы меня не вытошнило, убежав прочь. Дыхание спёрло. Нет, я смогу, я выдержу, я ничего не буду делать, но и не сломаюсь. Приходя в себя, я огляделась. Двор заполнялся разнообразными похотливыми мужланами до предела. И в тот момент, когда я подняла глаза, их нашёл какой-то мужчина, лет сорока, в темных брюках, потертой рубашке. Увидев меня, он заулыбался и пошёл в мою сторону. Я попятилась, понимая его намерения. Но он не отступал. Если бы я была в России, то повторила бы слова Александра I, который собирался отступать от Наполеона сколь угодно долго, сдав Москву, потому что знал, что места у него до самого Охотского моря. Но это Сингапур, маленький, крошечный, убогий своими размерами, где некуда уходить, негде совершать маневры. Хотя, образно выражаясь, Москву я этой ночью уже сдала. Какой неуместный бред иногда порождает голова, когда тело попадает в передряги. Я начинаю применять к себе военную стратегию, задумываясь, а не совершаются ли победы, в самом деле, добровольными проигрышами? Ведь проигранная битва — не проигранная война. Ну и что, что я не девственница теперь — что дальше? Девственность была лишь частью меня, и пока у меня не отсекли другие части, я в силах отбиваться, лягаться и убегать. Моя пятка поехала на мелких камнях под ней, и я, замешкавшись из-за этого, была поймана мужчиной, настигавшим меня. Я сразу же завертелась, как угорь, пытаясь стряхнуть с себя хватку, но ничего не получалось. Мужчина притягивал меня к себе, пытаясь тотчас лапать, тянулся губами к моей коже. Без какого-либо самомнения, я видела, что пока выгляжу намного лучше других девушек и, естественно, внимание ко мне сразу же было привлечено. Зря я вышла из нашей кибитки… — Уберите руки! Не трогайте меня! — возмущалась я, никем не понимаемая. Мужчина перехватил меня за локти, чтобы я не молотила кулаками, притиснул к себе. — Уйдите! Нет! — Собравшись с духом, я резко согнула колено и ударила его между ног. Хватка ослабилась и я вырвалась, отбегая в сторону. Спиной я стукнулась окого-то другого. Развернувшись, я обнаружила похотливо глядящего европейца. Он был крупнее меня, выше, так что не было шансов, что я с ним справлюсь. Я рванула прочь, и он побежал за мной. Его ноги были длиннее и проворнее, не вымотанные событиями, какие приключились со мной. Он схватил меня за плечо и дернул назад, да так скоро, что я повалилась назад. Подхватив меня подмышки, он развернул меня к себе и, посмотрев в лицо, на минуту замер, ничего не предпринимая. Я спросила его на английском, говорит ли он на нём? Ухмыльнувшись, он ответил «дойч», и я поняла, что договориться не получится. Немецкого я не знала вообще. Мужчина потянул меня в сторону, сжав запястье. Брыкаясь и упираясь, я не могла остановить его, поэтому не могла остановиться сама. Стуча по его пальцам, перебирая принужденно ногами, я добрела с ним до машины, куда он принялся меня запихивать. С удвоенной силой, я воспротивилась, изворачиваясь, извиваясь в его широких квадратных ладонях. Открыв дверцу, он схватил меня за голову и, пригнув её, протолкнул в салон, лицом вперед. Упав на сидение руками, я била назад ногами, чтобы он отвязался, визжа и крича на него, но уже не конкретные слова, а просто звуки. Вдруг в глаза бросились ключи в замке зажигания. Выхватив их оттуда, я резко развернулась и, не метясь особо, выкинула руку вперед. Острый ключ угодил прямо в глаз немцу, и он проорал, схватившись за него. Отпихнув мужчину, я выпрыгнула из салона и, прижимаясь к стенкам слившихся в единый барак шатких изб, по теневой стороне попятилась к своей комнате. Не получат меня больше, никто, никогда! Довольно мерзости, довольно грязи, лишь бы не заметили… Я покосилась в противоположную от ворот сторону, где плескался пролив. Если что, лучше всё-таки туда. Одна пуля — это не так страшно, как месяцы и годы насилия ради отдаленной, но всё равно смерти. Мне удалось достигнуть своей тщедушной и вызывающей дурноту кровати. Та, что делала минет, из-за которого я выбежала, уже была занята другим клиентом, что поставил её лицом к стенке. Две другие приводили себя в порядок в короткую паузу. У меня дрожали руки, дрожало тело, дрожали колени. Я ничего не ела с прошлой ночи, но даже голод не пугал меня по сравнению с тем, что эта ночь ещё далеко не закончилась. В дверях вдруг появился Зико, тут же найдя меня и посмотрев злым взглядом. — Так-так, кто это у нас тут распугивает клиентов, а? — он подошёл ко мне и схватил за волосы, начав стаскивать с постели. Я закричала. — Ты его чуть не покалечила! Идиотка! Кто позволял тебе себя так вести? — Я упала на пол его стараниями, но поскольку он продолжал тянуть, то пришлось подняться, избегая боли от натянутых волос. — Что ты надумала устроить? Дать отпор клиентам? С голоду хочешь сдохнуть, а?! — Плевать! Плевать! — придерживая его руки своими, чтобы он не мотал меня туда-сюда, залаяла я ему в лицо: — Умори меня голодом, давай! Кинь Джиёну мой труп! Плевать! — Джиёну нет до тебя дела! — Тогда убей меня, что же ты? — сумела я его заставить застыть ненадолго и посмотрела ему в глаза, после чего поняла: какие-то распоряжения на мой счет имеются. — Убьёшь? — Надо будет, так и убью, — запоздало, а потому не вызвав доверия, сказал Зико. А что, если Джиён, действительно, запретил меня убивать? Выходит, я могу испробовать попытку бегства? Или он запретил убивать меня только Зико, а тот человек на вышке не видит, в кого он выстрелит? — А пока, видимо, тебя надо воспитать. Зико вытащил меня на улицу и потащил через весь двор к душевым. Что ж у всех сутенеров такая забава — тащить девушек поближе к воде? Умелым захватом он не давал себя ударять, заметно было, что шлюх он здесь таскает туда-сюда только так. Зико завёл меня в темный тупик за душевыми кабинами, ближе к туалетам. Я немного ошиблась. Там болтались какие-то старые цепи у забора и он, обмотав поочередно мои запястья ими и завязав их крепко-крепко, пригвоздил меня и обездвижил. — Что, дохуя смелая, а? — Парень сунул руку в карман и, когда достал её оттуда, в полутемках, куда падал свет с далекого подъемного крана, блеснуло лезвие ножа. Я вжалась спиной в забор, потому что Зико подошёл ко мне впритык с оружием. Приложив холодную сталь к моей щеке, он осторожно провел по ней, потом погладил лезвием другую щеку. — А если тебе глаз выколоть, а? Продолжишь выделываться? Несколько дней, конечно, ты проведешь в горячке, а может и не выживешь. Я же не приглашаю сюда врачей. — Я задрожала. Стоило подумать о том, что девственность лишь малая часть меня, и другие на месте, как озвучилась угроза лишить меня ещё чего-то. Господи, каково не просто умереть, а быть искалеченной? Нет, пожалуйста, нет! — Но если оклемаешься, мне думается, вторым глазом будешь дорожить больше. Какой бы глазик вырезать? — Не надо, Зико, пожалуйста, — залепетала я, видя реальную угрозу в его лице. Он не шутит. Это не Тэян, это что-то похуже. Хотя с первого взгляда казался простаком. — А ты будешь слушаться, а? Пойдёшь сосать и трахаться? — Я сглотнула слюну, трясясь, пытаясь отстраниться от нагревшейся об меня стали. — Ты ещё думаешь? Давай я помогу тебе подумать… без чего тебе труднее будет сопротивляться? Без рук, да? Надо обезвредить руки… — Зико, отведя нож, стал расстёгивать на себе ремень. Я непонимающе следила за его действиями. Расстегнув его, он достал ремень из всех петелек на джинсах и, подняв, вложил его в мой рот, всунув туда силой, после чего стал завязывать его на затылке. Я затрясла головой, не в силах больше произнести связное слово. — Что, не нравится? Это чтобы ты не сильно кричала, — меня прошиб холодный пот. Что он хочет сделать с моими руками? Нет, пожалуйста, нет! На глаза набежали слёзы, я всё сильнее трясла головой, но Зико, закрепив ремень хорошенько, опять поднял нож. — Конечно, этим пилить кожу, мясо, мышцы и кости долго… ты потеряешь несколько раз сознание, прежде чем останешься без руки… а может умрешь от потери крови? Сама будешь виновата. — Он отступил на маленький шажок и, занеся руку, размахнулся. Сомкнув веки, я проорала диким воплем в ремень, который не дал распространиться звукам далеко. Послышался взмах в воздухе. Потная, плачущая и дрожащая, я прислушалась к ощущениям. Боли не было. Но меня дергало. Я открыла глаза. Зико, разрезая футболку на мне и джинсы, срывал с меня одежду, оставляя без всего. Увидев мой обезумевший и мокрый взгляд, он тихо засмеялся. — Что, труханула? Не обделалась? — Он заржал, не останавливаясь и кроша на мне всё, вместе с бельём. Из-под ножа вылетали лоскутки ткани. — Ладно уж, дам тебе последний шанс, но со второй попытки точно отпиликаю тебе что-нибудь. — Раздев меня до конца, до полной наготы, Зико отвязал мои запястья, сорвал ремень, освободив рот, и, опять схватив за волосы, толкнул вперед себя. — Что, устроим тебе приветственную вечеринку? Пропишем в наш бордель. — Выведя меня из того темного закутка, где едва не довёл до остановки сердца, он швырнул меня на свет, где бродило множество мужчин. Те сразу же, как хищники, устремили на меня свои взоры. Я упала на выставленные вперед ладони, но тут же выпрямилась, прикрывась руками. Попятившись, я уперлась в Зико спиной. Он что-то крикнул всем на каком-то местном наречии, учтиво переведя мне: — Я сказал, что можно по трое сразу, без дополнительной платы. Как тебе, понравится? — Мужчины стали надвигаться. Мне казалось, что это сцена из какого-то фильма про зомби. Они будто не соображали и ничего не понимали. Они просто перли толпой, чтобы поиметь меня. Сколько их тут было? Больше десяти… пятнадцать… двадцать… не могу посчитать, не в состоянии. Пихнув Зико, я рванула к проливу, понимая, что это последняя надежда миновать эти ужасы. Но мои длинные волосы меня подвели и сутенер, снова поймав за них, развернул меня и бросил в толпу жаждущих, куда я провалилась, как в болото, зыбучие пески. Пять пар рук сразу же поймала меня, начав щупать, щипать, трогать, лезть туда, куда забрался первым Сынри. Я завизжала, пытаясь отбиться от них, но это было невозможно. Уже невозможно. Смешки, улюлюканья и пальцы, ладони, руки прилипающие ко мне, всему этому не было числа. Какие-то губы дотягивались прямо до моего уха, кто-то трогал волосы, другие уже сминали грудь. У меня не хватало своих рук, чтобы убирать это всё от себя. Едва я отдирала одни пальцы, как там появлялись другие. Чьи-то хамские руки забирались между ягодиц, другие настырно лезли сразу между ног. Я перетаптывалась и, плача, отбивалась, как могла. Лупила во все стороны, но круг сжимался, уменьшаясь и приближаясь к главному. Я слышала, как расстегиваются ремни. Мне было страшно смотреть вокруг, я знала, что они достают свои члены, десятка два членов. Я упала на колени, ссадив себе с них кожу, их задрало, но мне было не до этого. Подняв за плечи, меня телепали туда-сюда, как мяч в волейболе. Кто-то старался укусить, кто-то поцеловать, куда попадали, без разбора. Закрыв глаза, я стала молиться о том, чтобы потерять сознание, чтобы умереть, чтобы это всё прекратилось. За волосы дергали, спину гладили, бедра мяли. Стали поднимать меня, чтобы переложить на спину, но почему-то выронили, и я вновь упала на колени, уже не чувствуя их. Ладони тоже стесались до крови. Согнувшись пополам, я прижала лоб к гравию, боясь, что меня опять тронут и примутся поднимать для завершения задуманного. Вокруг почему-то была тишина. Что происходит? Что они замышляют? Почему остановились? В меня сейчас выстрелят? Где Зико? Он сзади? Я не хочу поднимать лицо и смотреть, не хочу! Пожалуйста, сделайте один выстрел, всего один. Я не хочу больше это терпеть. Не могу. На плечо мне легла ладонь и я, дернувшись от испуга, прижалась к земле ещё сильнее. — Даша, Даша, всё в порядке, это я, — услышала я голос и, прислушиваясь к нему, медленно разобрала, что слышу Тэяна. — Даша, девочка, всё хорошо, не бойся. Всё, тебя никто не тронет. — Какого хера ты делаешь?! — вякнул откуда-то рядом Зико. На меня опустилась какая-то ткань. Заботливые руки укутали меня в неё со спины. — Убери пушку, Тэян! — Если ты приблизишься к ней — я размозжу тебе мозги, ты понял? — А тебе их размозжит Дракон, ты этого хочешь? — Я как-нибудь разберусь с ним. А ты немедленно отойдёшь и дашь мне уйти с ней. — Он пришьёт меня, если она пропадёт! — Я могу пришить тебя быстрее, прямо сейчас. Этого хочешь? — грозно спросил Тэян. — Ублюдок, ты с катушек слетел? Оставь эту девицу, тебе нужны неприятности? Мне нет. — Мне нужна она. И я её забираю. — Только попробуй… — я услышала выстрел. Не понимая ещё, что происходит, я не знала, убил Тэян Зико или припугнул, но спор затих, или у меня отключилось сознание, всё-таки. Меня подняли на руки и, поскольку я ещё не открывала глаз, я не могла понять, куда меня передвигают, хотя точно знала, что это Тэян. Я смогла приоткрыть веки, только когда почувствовала, что сижу в машине и она трогается. За рулём сидел Тэян, автомобиль выезжал за ворота, вокруг царила ночь. Судорожно сморщившись и стянув на груди джинсовый пиджак мужчины, я откинула голову на плечо и упала в обморок.

Спаситель

Приходя в себя, я чувствовала только жжение на коленках и, простонав от неприятных ощущений, посмотрела в сторону своих ног. Тэян сидел на кровати, возле меня, и протирал ссадины, не то спиртовым раствором, не то виски, бутылка из-под которого стояла на столике за левым плечом мужчины. Когда я подала признаки жизни, он посмотрел на меня, приостановив свои действия. Переждав, когда я очнусь окончательно, он продолжил обрабатывать содранные места, мягко касаясь ватой, окрашивающейся успевшей запечься кровью. Я стиснула зубы, чтобы не шипеть, хотя терпеть было не трудно. Это ничто, по сравнению с тем, чего я избежала.

— Я едва не опоздал. Прости, — тихо сказал он. — Ты не должен был приезжать вообще, — сдавленно прошептала я. Я находилась на грани разума, мне всё ещё казалось, что мне что-нибудь оторвут, куда-нибудь выбросят, изнасилуют. Темнота и смыкающийся круг плясали перед глазами, мне не верилось, что всё закончилось. — Почему? — Пришлось собраться с мыслями, прикладывая к этому колоссальные усилия, потому что рассудок утопал, разрываясь от ужаса где-то там, в запертом с трех сторон вагончиками-конурами с проститутками дворике. — Джиён не простит тебе этого, — выдохнула я. Сухие губы шевелились с трудом. Слабо вспомнив, что не ела сутки, я не испытала желания поесть, в гортани устойчиво повисла тошнота. — Верни меня ему. — Нет. — Простонав громче, не от задеваемых колен, а от внутренних мук, я выгнула спину, закинув голову назад, и застучала кулаками по кровати. Тэян поймал одну мою руку, прижав её вниз. — Тише-тише, всё кончилось. — Верни меня, иначе он тебя убьёт, верни! — Боже, Даша! — подтянувшись ближе к изголовью, Тэян поймал моё лицо и, сгребая с него назад разметавшиеся прядки, посмотрел мне в глаза, которые распахнулись. — Какого черта тебя заботит, что со мной случится? — Я посмотрела на него, замерев, даже перестав дышать на минуту. — А почему тебя озаботило, что со мной могло случиться? — погладив мой лоб, потом щеку, Тэян поддел меня под лопатки и приподнял, прижав к своей груди в белой футболке. Бесконечно долго, больше суток, я не испытывала ничего более приятного, чем его упругая грудь через ткань. До меня только сейчас дошло, что я лежу без одежды, прикрытая всё тем же джинсовым пиджаком. — Меня это давно волнует, Даша, — сказал он, погладив меня по голове, перебрав в пальцах локоны, через них проведя ладонью по моей спине. Я уткнулась носом в его плечо. Не могу позволить ему умереть из-за меня. — Ты убил Зико? — Мужчина отстранил меня, аккуратно положив на подушку. Слегка успокоенная, но ещё нервно возбужденная, я принялась осматриваться, наконец. Небольшая комнатка, по бокам от кровати тумбочки, напротив меня окно, зашторенное, с приколотыми к портьерам тканевыми цветами. Всё чистенько и уютно, я бы приняла это за номер в недорогом отеле, но всякие безделушки и сувениры на полках говорили о том, что это квартира. — Нет, к сожалению, — признался Тэян. — Всего лишь убедительно заставил замолчать. — Как ты узнал, что я была там? — смогла глубже вдыхать воздух я, пока мой спаситель заклеивал мои колени пластырем. Его движения были по-отечески ласковыми, так что у меня не появилось рефлекса вырвать из его рук свои голые ноги. — Ко мне вечером приехал Сынри, потребовал тебя, — Тэян дернул челюстью, устремив свой узкий взгляд к стене. — Я был удивлен, ведь думал, что Джиён забрал тебя совсем… когда Сынри сказал, что произошло… я позвонил Джиёну и спросил, куда он тебя дел, — я чертыхнулась. Он уже знает. УЖЕ знает. Не исключено, что едет к нам, дабы поквитаться. — Он сказал мне «а сам как думаешь?», и я поехал к Зико. Не знаю, у меня почему-то не было сомнений, что он отправил тебя туда. К счастью, я угадал. — Господи, зачем ты это сделал? — я прикрыла лицо ладонями. — Зачем ты отдалась Сынри? — вдруг спросил Тэян. Я убрала руки, чтобы посмотреть на него. Он с затаённой тоской и каким-то несбыточным ожиданием ответил на взгляд. Должна ли я скрывать от него заговор Дракона против Мино? А смысл? За моё похищение ему грозит куда большее, и правдивая информация роли не сыграет. — Условия были вроде того, что если я не пересплю с Сынри, то умрёт либо Вика, либо Мино… я уже сама запуталась. Просто из-за моей девственности обязательно кто-то должен был умереть, и я решила выбрать её потерю. — Так… Вику мне велено было отвезти в аэропорт из-за этой жертвы? — ошарашено, но недовольно, уточнил Тэян. Я кивнула. — Я знал, что это как-то связано с тобой, но до последнего верил, что тебе удалось уговорить Джиёна… просто уговорить, без каких-либо даров его жестокой радости. — Ты сам веришь, что Джиёна возможно переубедить в чем-то? — перевернулась я на бок, поправив на себе пиджак. — Нет. Теперь точно нет. Но я ведь сразу тебе сказал, не верь ни единому его слову. — Я жалею, что не послушала тебя. С другой стороны… знаешь, он ни разу не обманывал и не обещал того, что не исполнил бы потом, — ладонь Тэяна ненавязчиво опустилась на мою икру и стала успокаивающе поглаживать её. Подложив руки под щеку, я уставилась в торец тумбочки, на которой стояла лампа, освещающая спальню. — Он всегда говорил, что за чем последует, но вместо того, чтобы принять к сведению, я продолжала ждать, что так не будет, что он изменит решение. А теперь понимаю, что никогда у него не было намерений как-либо менять свои планы. — Закрыв веки, я съежилась. — Отвези меня обратно, я не хочу, чтобы он убил тебя из-за моего спасения. — Прекрати взваливать на себя страдания мира, — резко выговорил Тэян, убрав руку. — Никто ещё никого не убивает. Что будет дальше — посмотрим, а сейчас отдыхай. Я видел тут на кухне один китайский зеленый чай, он успокаивает. Я принесу тебе. — Возможно, он уже едет сюда, чтобы пристрелить нас обоих… — Я снял эту квартиру на день, ему ещё придётся нас поискать некоторое время. Конечно, в доме хозяина прятать от него что-либо бесполезно, но какое-то время у нас есть. И я постараюсь придумать до утра, как нам быть. — Тэян, — когда он встал, я села, придерживая у груди джинсовый пиджак. Он посмотрел сверху вниз. — Ради чего ты всё это делаешь? Никакой выгоды нет, тебе не заплатят, Джиён вышвырнет тебя, если не убьёт… чего ради? — Он безмолвно замер, не двигаясь. Я помнила его поведение в борделе, он почти такой же, как Зико. Первую душевную рану нанёс мне именно он, потащив в душ и забравшись руками, куда не следует. Сколько раз он предлагал отдаться именно ему! В мужчинах нет других чувств, кроме жадности, жажды славы и похоти. Я убрала руку вместе с пиджаком, отложив его в сторону и оставшись обнаженной под взглядом Тэяна. — Ты этого хочешь? Ради секса рискуешь жизнью? Тогда трахни меня и отвези обратно, хватит заставлять мою совесть страдать! Я готова отвечать за себя, но не за чужую гибель! — сорвалась я на крик. — Я не хочу быть виновной в чужих муках, я свои едва переношу! Трахни меня и оставь в покое! — У меня началась истерика. Тэян наклонился, взял пиджак, встряхнул его и, растянув между руками, опять укутал меня в него, крепко обхватив в объятия, чтобы я перестала дергаться и трястись. — Успокойся, пожалуйста, и поспи. Я принесу чай, — и он надавил, чтобы я вновь легла на подушку. Истекая слезами, я повиновалась, не зная, верить ему или нет? Если он перехотел меня, то для чего спас? Раньше такой вопрос бы не всплыл в моей голове, но теперь мне не верилось, что в Сингапуре кто-либо способен на бескорыстные поступки просто так. Рисковать собой просто так. Жертвовать собой просто так. Когда я так делала, меня все дружно называли дурой, так с чего бы вдруг этим людям добровольно становиться дураками? В то, что кто-либо из них способен стать мягкотелым трудно поверить… хотя, Мино на моих глазах попытался подставить себя в мою защиту, и что вышло? Тэян вернулся с чашкой, над которой вился пар. Я сумела кое-как взять себя в руки, но не сдержалась от ответного оскорбления, которое ждало месяца два: — Дурак ты. — Мужчина улыбнулся, помогая мне сесть, приподнимая подушку за моей спиной, после чего развернул кружку ручкой ко мне, чтобы я не обожглась, и позволил взять её. — Ты увидела, как выглядят твои поступки со стороны? Они вызывают непонимание, правда? — Подув на чай, прежде чем отпить его, я посмотрела в глаза напротив. — Почему ты не был таким несколько недель назад? — Потому что я не был таким несколько недель назад, — серьёзно ответил он. — Да и что бы это дало? Отправить тебя в Россию я всё равно не могу из Сингапура, у меня нет здесь связей в обход Джиёна. — Ты прав, незачем говорить о том, что могло бы быть. Что случилось — то случилось, — глоток за глотком, напиток разливался во мне, и организму становилось легче. — Тебе не страшно? — За себя? Нет, — уверено покачал головой Тэян. — Меня резали и избивали, в меня стреляли, а однажды едва не свели с ума угрозами. Я тогда думал, что действительно вот-вот умру. Каждый час, каждую минуту ждал выстрела в спину или в лоб. Наверное, перебор такого напряжения выжал из меня все страхи, а после тюрьмы я стал не слишком восприимчив к физической боли. Джиён всё это прекрасно знает, поэтому я и не думаю, что попытается меня как-то наказать. Серьёзно, это бессмысленно. Я никогда не предавал и не собираюсь его предавать, переходя на вражескую сторону, я не представляю собой для него угрозу. Убить меня за сегодняшний поступок? Лишится опытного человека в своей гвардии, и никого этим не проучит. — Меня, — с опаской заметила я. — Он может захотеть проучить меня, показав, как из-за моей несговорчивости кто-то погибает, умирает. — Тогда не извлекай из этого урок, — опять тронул мою щеку Тэян, погладив её. — Не поддавайся, Даша. Ты не представляешь, кем ты являешься, без дорогих оберток в виде шмоток, без последней модели айфона, без бриллиантов, без косметики, без королевского происхождения. Ты огромное, здоровенное сокровище, яркое солнце, которое, кажется, ослепило даже Дракона. И пусть меня пристрелят, прошу тебя, обещай мне, Даша, что ты не перестанешь быть самой собой. Рисковать жизнью не надо, не лезь на рожон, но помни, что твоё добро, и твоя любовь, наивная и да, глупая, распространяющаяся на всё и всех бездумно, они растопили чувства тёртых и черствых дядек из Сингапура. — Тэян снова улыбнулся. — А одного дурака заставила вспомнить, что такое человечность. — Если бы я смогла пробудить её в Джиёне… — Мне кажется, тебе удалось. — Я округлила глаза, отставив пустую чашку, и саркастично хмыкнув. — Да? Это в связи с ней он сделал меня шлюхой и бросил туда, где я должна была умереть под грязными и вонючими клиентами? — Тэян устало вздохнул, подбирая слова. Ему трудно было объяснить то, что трудно было понять. — Я не могу залезть в голову Джиёна, хотя хорошо его знаю. Много-много лет. Но, мне кажется, будь он к тебе равнодушен, он бы ничего с тобой не делал. Не трогал бы тебя, или бы переспал, как с другими. Но разве он с тобой спал? — Я покачала головой. — А хотя бы пытался? — Нет, и сказал мне, что никогда со мной спать не будет… хотя хочет, — воспроизвела я его признание. — Вот видишь. Ему не интересно твоё тело, но оно вместилище души, и без него её не станет, поэтому он не убьёт тебя, однако, добраться до неё ему как-то надо. — Причиняя моральную боль? Интересный способ найти отклик! — Не знаю, Даша, не знаю, я не могу говорить за него. Одно ясно — ты нужна ему. — Для развлечений? Для истязаний? — Тэян взял мою руку, пожав. — Мы с ним всегда были очень похожи характерами, я лишь немного эмоциональнее, или не немного… потом нас разделили на разные уровни его успехи и мои неудачи. Но… если твоя судьба не безразлична больше мне, то и ему она вряд ли безразлична. А если так, то истязая тебя, он терпит истязания и сам. Потому что самого его, лично, мучить бесполезно, как и меня. Он тот ещё хладнокровный и терпеливый сукин сын. Вскоре он поймёт, должен понять, что твои мучения не могут быть бесконечными, устанет и успокоится. — Ничтожной властвуя землей, он сеял зло без наслажденья. Нигде искусству своему он не встречал сопротивленья — и зло наскучило ему, — процитировала я строки, вынесшиеся из задворок памяти времен школы. — Откуда это? — Великий русский поэт Лермонтов, — откинулась я поглубже на подушку. Иногда понимаешь, как полезна образованность, когда на чужбине, после смены двух борделей, забывая честь, принципы и истоки, можешь взбодрить свой моральный дух, обратившись к родной культуре. — Похоже, он был знаком с Джиёном, — хохотнул Тэян. — Да, произведение называлось «Демон», он не ошибся, — меня прошиб озноб, когда память продолжила работать дальше, неуправляемо, подсказывая мне развитие сюжета. — Демон полюбил в поэме девушку… он попросил её любви, чтобы она ответила на его чувства. И в тот момент, когда она дала себя поцеловать, подарив взаимную любовь, душа её была потеряна, и она умерла. Погибла, — бесцветно подытожила я. — Ты не погибнешь, Даша, — заверил меня Тэян, поправляя пистолет на поясе. — В реальности от поцелуев не умирают. Ложись спать, я лягу поближе к входу, на всякий случай. — Поцеловав меня в висок, он поднялся и вышел. Проснувшись под одеялом, под которое забралась, когда Тэян вышел из спальни, я нашла на стуле рядом какие-то штанишки и футболку. Не знаю, где мой защитник их взял, но я с благодарностью в них облачилась, встав с постели. Они не были похожи на новые, возможно, он попросил их у кого-то из соседей, но мне было всё равно. Глубокий сон помог мне кое-как оклематься от едва не состоявшегося насилия. Стоило оборвавшейся вовремя трагедии встать перед моими глазами, как я почти теряла сознание. Настоящий кошмар, самый жуткий круг ада. Выйдя из спальни, я прошла на кухню и обнаружила уже бодрствующего Тэяна. Он ел палочками с ложкой лапшу с бульоном, такой же спокойный и невозмутимый, как ночью. — Доброе утро, — произнесла я. Он втянул лапшу, вытерев ладонью брызги от неё с губ. — Доброе, садись, сейчас тебе тоже заварю, — поднялся он, щелкая электрическим чайником. — Спасибо, — аппетит понемногу возвращался, хотя в другом состоянии, после стольких часов голодовки, я бы накинулась на любую еду и заглатывала её без остановки. Я никогда не увлекалась диетами и представления не имела, как можно ущемлять себя, когда хочется есть. — Всё… пока тихо? — Как видишь, пока нас не нашли, — Тэян подождал в молчании, когда закипит вода, выдавшая себя щелчком, и подал мне пластиковую упаковку с полуфабрикатом внутри. Я приоткрыла край и подставила отверстие под струю кипятка. Желудок в предвкушении заурчал. Кажется, эта наполовину ненатуральная вермишель, после всех ресторанных изысков в компании Джиёна, будет самым вкусным и дорогим в моей кулинарной истории. — Я тут поприкидывал разные варианты… — начал Тэян, возвращаясь на свой стул напротив меня. Я закрыла отверстие в крышке, чтобы лапша заварилась, как следует. — У меня есть одно предположение, как можно попробовать тебя спасти. Не совсем, а от Джиёна. О России речь не идёт. — Я уже и не думала, — честно сказала я. — Так… что это за вариант? — Он основывается на том, кто вообще способен противостоять в Сингапуре Дракону. Таких людей штук пять, двое из них отпадают сразу, потому что один сам мудак и извращенец, — уж не о господине Хаши ли он? — А другой слишком нейтрален, чтобы ввязываться по таким случаям. Остаются ещё трое, двое из которых — друзья Джиёна. Возможно ли их уговорить пойти против него? Нет. Я этого точно не смогу сделать, — Тэян оттягивал финал, словно угадывая, что он мне не понравится. — Остаётся один человек, который не подчиняется Джиёну, и обладает миллионами, связями, возможностями заграницей. — Я внимательно на него воззрилась. — Сынри. — О нет, я не хочу даже видеть его больше! — стала я снова терять аппетит, будто мой пищеварительный тракт уже завял и забыл о том, что такое активная деятельность. — Он грубо вёл себя с тобой? — осторожно и с трепетом спросил Тэян, не желая меня задеть. Я, вопреки отвращению, вспомнила свой первый раз. Был ли Сынри груб? Он всего лишь не был нежен. Он не поднимал на меня руку, ничего страшного со мной не совершил, всего лишь удовлетворялся об меня, плевав, каково мне. — Нет, всё было сносно, но… я не в силах его видеть, — закрыла я глаза, и ресницы задрожали. — Я понимаю. Я всё понимаю, Даша, но что лучше — потерпеть Сынри или вернуться под власть Джиёна, который ещё неизвестно, что для тебя уготовил? Сама-то как думаешь? Прекрати сочинять и надеяться на чудеса, выхода всего два! И тебе придётся выбрать один из них, при этом не факт, что быстрая смерть расходится с вариантом выбрать покровительство Джиёна. Да, я считаю, что он не хочет тебя убивать, но я не могу этого гарантировать. Увы, не могу. — Кто сказал, что Сынри согласится помогать и спасать меня? — пошла я другим путём, желая разубедить Тэяна в том, что с Сынри стоит связываться. — Я знаю, как попытаться заставить его это сделать. Он вряд ли откажется. Я обо всём подумал. Нужно только твоё согласие. Я не хочу без твоего «да» отдавать тебя ему в руки, ведь тебе тогда, действительно, придётся… продолжить с ним то, что вы начали, и за чем он приезжал вчера ко мне. — Я сомневалась. Я была не в состоянии согласиться на то, чтобы вернуться в постель к Сынри. Терпеть его руки, губы, запах, член, голос. Не могу, нет! Видя мои терзания, Тэян развел руками: — Я бы оставил тебя у себя, Даша, но у меня тебя сразу же заберет Джиён, я не тот, кто может тебя защищать вечно. Кто знает, может, он действительно уже в пути сюда со своими драконами. Решай сама, мне больше нечего тебе предложить, но второй раз вытащить тебя из нижнего борделя мне вряд ли удастся. Нижний бордель… отвратительные запахи, дюжина мужчин, способная одновременно, всей кишащей толпой лапать, говорить что-то на неизвестных мне языках, тянуть свои мокрые губы, дышать на меня из затхлых ртов, дергать за волосы, кувыркать от одного к другому. И вокруг ещё десятки невольниц, каждая со своей драмой, со своей погубленной жизнью, о которых мне больно даже думать. И в противовес этому один мерзкий Сынри, похотливый и озабоченный бессовестный самец, которому не надо ничего, кроме как потыкаться в меня несколько раз за ночь. Я сумела его уговорить предохраняться, значит, он способен идти на компромиссы, если не уступать ему. Он заплатил за Вику, и тоже выполнял все обещания, значит, ему в какой-то степени можно доверять. Я говорю на его языке, так что при любом затруднительном вопросе, я смогу настаивать, объяснять, требовать? Он был ухоженным, в некоторой степени галантным. И богатым, настолько богатым, что в состоянии противостоять Дракону. Не шанс ли это? Он ведь может поиметь ещё пару раз и остыть, как к Вике. — Как ты собираешься его заставить заботиться обо мне? — Ты с ним общалась хоть немного? — задал встречный вопрос Тэян. — Ну… немного, — покраснела я. Как-то не до бесед было в кровати. И у раковины. И снова в кровати. — Ты можешь догадаться, по какому принципу Сынри интересуется женщинами? — Он коллекционирует девственниц, — не думая, отчиталась я. — И это тоже. Но есть кое-что ещё. Он мне неблизкий товарищ, но как-то поделился своими приоритетами. — И в чем же их суть? — приоткрыла я крышку, выпуская пар от лапши. Запах стоял уже на всю кухню, слюна выделилась вне зависимости от моих мыслей. Организм просил еды. — Он хочет то, что нужно другим. — Я даже обиделась на себя за то, что не озвучила это вперед. Я ведь догадывалась. У меня было именно такое подозрение, потому что Сынри сказал про престижность любовниц. Конечно, хочется тех, из-за которых будут завидовать. Тэян конкретизировал: — Мы убедим его в том, что тебя любит Джиён, так ли это или не так. И Сынри наизнанку вывернется, чтобы быть обладателем того, чего желает Дракон. А как только Дракон на самом деле потребует тебя назад, станет предлагать Сынри деньги или угрожать, тот в этом лишь убедится. — Он не испугается Джиёна? — У Сынри бизнес по всей Азии. Основные его офисы здесь, да, поэтому он под опекой Джиёна, что выгодно и самому Джи, ведь это приносит баснословные деньги. Но другие филиалы в Китае, Корее и Таиланде… если Сынри захочет обидеться или защититься, ему будет к кому обратиться. И не в интересах Дракона насилием рушить это союзничество. — Я переваривала всю эту информацию, вместе с первой порцией лапши, что упала в пустой желудок. Это всё звучит выполнимо. Почему-то я не сомневалась, что Сынри купится, но дальше всё будет зависеть от меня. Смогу ли я и дальше выбивать из него то, что мне нужно? Смогу ли продолжать быть ему интересной, чтобы он готов был платить и давать мне то, что я хочу? Я хочу вытащить из нижнего борделя ту женщину из Таджикистана, и защитить Тэяна… мне нужно могущество, мне надоело быть никем, которую швыряют, куда захотят! Дракон всегда был прав, говоря о том, что сначала нужно стать кем-то, а потом выделываться, и никак иначе. Нужно быть тем, кто щелкает пальцами, и его слушаются, тогда не тронут не только тебя самого, но и людей, которые тебе дороги. И если Сынри удастся соблазнить… нет, что его соблазнять? Он и так пока меня хочет. Если получится его подчинить себе, с его деньгами, с его похотью, связями… он куда проще Джиёна, им вертеть должно быть возможно. Я должна смочь. Я должна подняться. И заговорить с Джиёном на равных. — Я согласна, — не ожидая от самой себя такого скорого решения, посмотрела я на Тэяна. — Я согласна на помощь Сынри. Я выбираю его.

Из рук в руки

Шпионские игры, ведомые кланами и мафиозными группировками, стали и моей реальностью. В Сингапуре на каждом углу, в подземках и на столбах, под крышами зданий и на светофорах глазели, следя за событиями, видеокамеры. Они поставляли информацию и картины улиц и дорог полиции, служа государственному аппарату, однако Тэян сказал, что у Джиёна есть доступ ко всему, к любой системе, и если он сейчас нас ищет, то воспользуется наружным наблюдением мегаполиса без труда. Пришлось отказаться от машины, потому что она была более заметным объектом, чем двое пешеходов. Тэян натянул черную бейсболку на голову, и опустил козырёк пониже. Его здесь знали многие, а я просто выделялась, отличаясь от местных, поэтому заплела волосы, чтобы не привлекать внимание своей белокурой шевелюрой. Пользуясь по большей части автобусами, мы держались самых людных скоплений, чтобы теряться в них, и постепенно приближались к офису Сынри, где тот должен был быть в этот час. Мне то и дело казалось, что за нами по пятам идут подозрительные типы, что сейчас нас сцапают, голова моя хотела вертеться без устали по сторонам, но Тэян попросил не вести себя подозрительно, пообещав, что сам заметит опасность, если она появится. Он каким-то образом умел охватывать взглядом всё вокруг, притом так, что это оставалось неуловимым.

— Если Джиён обнаружит нас и захочет схватить, — сказал мой спутник. — То ему ничто не помешает, мы не сможем дать достойный отпор, так что смирись с тем, что нам либо повезет достичь Сынри, либо нет. Мне пришлось с этим согласиться. Король тут Дракон, и все в его власти, пока не пересекут границ Сингапура. Впрочем, меня приглядели ещё тогда, когда я находилась дома и предвкушала первую поездку за границу. Каждый раз, когда я думала об этом, мне становилось особенно страшно. Как много нас вот таких, не подозревающих о том, что судьба расписана и предрешена? Когда я застёгивала замки на чемоданах, в китайском аэропорту подкупленные люди ожидали моей пересадки, чтобы сработать давно отточенными действиями, слаженно принять товар и передать его дальше. Если прежде я верила в невидимые высшие силы, то теперь точно знала о существовании некоторых из них. Ведь они поистине невидимые, неизвестные, но управляющие и властвующие. Тэян подтолкнул меня к выходу из автобуса, и мы спустились на чистенькую, как и всё вокруг, остановку, освободив места для вошедших неулыбчивых офисных работников. Разъезжают по делам, на переговоры, возят документы. Как бы я хотела заниматься сейчас чем угодно подобным, быть в этой трудящейся массе, неприметной, некрасивой, неинтересной, но не носиться в страхе от чудовища, которое сидит у нас на хвосте. Совсем как в кошмарных снах, где за мной в детстве кто-нибудь гнался. Теперь чудовище было настоящим. Только разве я принцесса, чтобы меня спасали от дракона? Неужели все сказки всё-таки имели жизненное происхождение? Все образы были выдуманными, но так напоминали мне мои сингапурские злоключения… и кем в этом всём был Сынри? Уж точно не принцем, и не рыцарем. Высокий небоскреб не отличался от своих братьев, возвышающихся рядом. Зеркальные стены, отражающие небеса, крутящиеся внизу двери. Бизнес-район мы с Мино проезжали несколько раз, когда гуляли и катались (мерещилось, что это было в какой-то другой жизни, не со мной, не здесь, не в этом измерении). Он напоминал виды Америки, какие я видела по телевизору или в интернете. Наверное, все офисные многоэтажки похожи друг на друга по всему миру. Мы с Тэяном вошли в шумный серо-белый холл из стекла, стали, хромированных поручней, но даже шум звучал по-деловому. Бывал гвалт рыночного типа, когда слышались повышенные тона, или нехорошие слова, или шутки и смешки, попытки продавцов быть приятными покупателю, чтобы подошли именно к нему, а здесь шум стоял именно от скопления говорящих, а не от громкости, и иногда их размешивали мелодичные трели телефонов или любезное «дзинь» при прибытии лифта. Люди входили и выходили, в здание, в эти самые оповещающие о себе кабинки, на лестницы. Обращались друг к другу, к кому-то в телефоны, к девушкам на приёмной. Тэян огляделся и не пошёл туда, где спрашивали о чем-то гости компании (или их несколько в этом небоскребе?). Он набрал номер Сынри, приложив трубку к уху. — Привет. Ты ещё у себя? — Перед тем, как мы покинули квартиру, он созвонился с ним и предупредил, что хочет приехать по делу. — Отлично, я поднимаюсь. Предупредил охрану? Я не один. С сюрпризом. Тебе понравится. Мы вошли в лифт, перед которым на нас покосился охранник, но ничего не сказал. Интересно, раньше Тэян привозил шлюх для Сынри прямо сюда? Или он не настолько озабоченный, чтобы не дождаться ночи? Кабина быстро поднимала нас, этаж за этажом. Я нервничала, не знаю из-за чего больше: от того, что Сынри может отказаться, или от того, что согласится? Если переживал Тэян, то по нему этого вообще не было видно. Мы вышли в очередной вестибюль. Очередной охранник спросил у Тэяна имя. Тот назвал себя, и нас впустили в дверь, за которой сидела за столом секретарша. Увидев её, я поняла, что привозить дополнительных шлюх к Сынри было ни к чему. Я не знаю, что умела эта девушка, но её искаженная по меркам моды модельная красота заявляла, кричала о том, что профессионализм, как ассистента бизнесмена ей ни к чему. Белая блузка открывала верхней расстегнутой пуговицей складку между смуглых силиконовых грудей (а я могла спорить, что они силиконовые, потому что свои бы такие у столь худощавой и узкокостной девушки не выросли), узкая юбка с небольшим разрезом с одной стороны заставляла вертеть бедрами, сковывая движения ног, шпилька тоже не способствовала быстрому и свободному перемещению. Алые ногти сочетались с такими же губами, раздутыми от уколов чего-то, что превратило их обладательницу в рыбку из старого мультфильма «В синем море, в белой пене». Если бы его тут кто-нибудь, кроме меня, видел, я бы пошутила о нём вслух, но Азии вряд ли известны подобные шедевры психоделической советской мультипликации. Тэян заговорил с секретаршей, кажется, на китайском. Она быстро нашла что-то в листочке-списке и, улыбаясь, прошла к двери, золотая табличка на которой гласила английским языком «генеральный директор Ли Сынри». Она толкнула её перед нами, предварительно повернув ручку, и улыбалась так неестественно, что я боялась за раннее появление на её щеках глубоких складок-морщин. Бросив что-то внутрь кабинета, секретарша пропустила туда нас и прикрыла дверь за нашими спинами. Сынри крутился на кожаном стуле-кресле, который позволял это делать, крепясь на одной ножке. Он с кем-то говорил по телефону на хорошем английском и не сразу посмотрел на нас. Я впервые увидела его таким: не похотливым. То есть, вообще без признаков того, что этот мужчина пьёт, без устали трахается, постоянно ищет новые удовольствия и тратит на них баснословные суммы. Лицо Сынри было сосредоточенным, голос железным, ровным, свободная рука лежала на клавиатуре, когда он разворачивался к столу, и что-то пропечатывал там быстро. Хотя наряд его был уже привычным: строгий костюм. Видимо, он не утруждает себя разницей во внешнем облике, когда отдыхает и когда работает. Да какая, в самом деле, разница? Пусть и путаны в борделе посмотрят на представительного джентльмена. Наконец, его взгляд задел меня, и он перестал крутить под собой стул. Что-то быстро и четко проговорив двумя фразами, он отвел телефон от лица, нажав на экране кнопку. — Вот так, действительно, сюрприз, — отложив айфон, он мельком посмотрел на Тэяна. — Когда я попросил узнать, куда же она делась, я не подразумевал, что мне это так срочно, но доставка в офис, несомненно, радует, — Сынри расплылся. — Но что-то меня настораживает. В чем дело, Тэян? Зачем она мне тут? — С твоего позволения — мы присядем? — полюбопытствовал сутенер и, не дожидаясь согласия, выдвинул стул мне и себе, и когда мы уже опускались, Сынри произнес: — Конечно, прошу. Кофе? — Тэян покачал головой, и Сынри посмотрел на меня. Мне сделалось не очень хорошо, но я старалась забыть о том, что было позапрошлой ночью. Нет, забыть не получится, но хотя бы не думать об этом я смогу? Как можно не думать, ведь этот мужчина лишил меня невинности, заставив ощутить себя грязной и дешевой. Бессмысленной и навсегда потерянной. — А ты? — уточнил он у меня. — Если от кофе твоей секретарши мои губы не станут такими же, как её, то я рискну. — Мне необходимы был сарказм, яд и ехидство, чтобы пережить общение с ним, чтобы суметь окрепнуть и отдать себя в его руки. Если я буду по-прежнему сломанной и разбитой, то я растворюсь и рассыплюсь окончательно под его властью. Буду уничтожена, как Вика, только она сдалась по любви, а я сдамся от безвыходности и отвращения. Сынри ухмыльнулся моему замечанию. — Тебе не нравятся её губы? — Они похожи на петушиные гребешки. Мама иногда готовила нам их, но у меня всегда они вызывали легкую неприязнь. — Лицо Сынри несколько изменилось, не то представив что-то, не то и без обработки информации ощутив брезгливость. Тэян подавил усмешку, увидев эту мимику знакомого. — Даша, что ты делаешь? Девушка может лишиться работы, если у Сынри будут нехорошие ассоциации с её губами. — Тот постарался сделать вид, что подобного не произойдёт, нажав на кнопку внутренней связи и попросив принести два кофе. «Два кофе» я каким-то образом поняла даже на китайском. Этот неутомимый бабник ещё и полиглот? — Разреши перейти к делу? — попросил Тэян и получил кивок. — Ты спросил, зачем я привёз её сюда? Я объясню. — Скрестив руки на груди, мой спаситель прищурился. — Я хочу отдать тебе её насовсем. — Насовсем? — недоумевающее вытаращился Сынри. — Зачем она мне насовсем? — Я так и знала, что одним из первых вопросов будет подобный. — Прежде всего уточню: это бесплатный подарок. — Что за щедрость от Джиёна? — подозрительно хмыкнул Сынри. — Джиён тут ни при чем. Он бы не продал тебе её и за миллионы. — Да? А что же он сделал позавчера, по-твоему? — хохотнул генеральный директор. — Это были его личные разборки с Дашей… увы, иногда он плохо поступает даже с теми, кого любит. — Любит? Джиён? — теперь Сынри засмеялся в голос. — Ты ещё бы сказал, что дьявола замучила совесть. Тэян, ты в своём уме? Зачем ты притащил мне сюда эту русскую, тем более, если без ведома Джиёна? — Затем, что я хочу спасти её от Джиёна, иначе он доведёт её до чего-нибудь ужасного, возможно, до смерти. — Так может, это ты её любишь, а не он? И ты хочешь, чтобы я взял на себя ответственность за её свободу, может быть, выкупил её, потому что у тебя нет таких денег? А потом что —отдать тебе? — Нет, я же говорю, она твоя навсегда, — Тэян вздохнул, осознавая, что брался за тяжелое дело, но взялся, и его придётся довести до конца. Если получится. — Да, я переживаю за неё, потому что она мне нравится. Я могу попытаться объяснить тебе это, но вряд ли ты поймёшь… я не хочу её трахать. То есть, она и меня способна возбудить, как женщина, но мне дороже спасти её, чем поиметь, потому что я понимаю, что это стоящий многого человек, и мне бы не хотелось, чтобы Джиён его уничтожил. — Ну а мне-то что до этого? — вздохнул Сынри, положив перед собой руки на стол. — Да, я ещё хочу её, и возьму прямо сейчас, если ты мне предлагаешь, на день, два… неделю — кто знает? Но если Джиён потребует её обратно, то почему я должен ему отказать? — Потому что тогда вряд ли мы её ещё когда-нибудь увидим. Он убьёт её. — Не знаю, бравировал Тэян или в правду так думал, но даже я поверила в это и меня затрясло. — Убьёт, потому что любит? — покривился Сынри от отсутствия логики. Да-да, согласна, я тоже в это не верю. — Сынри, — наклонился вперед Тэян, заговорив доверительнее и дружелюбнее. — Мы с тобой столько лет его знаем… скажи, у него были когда-нибудь слабости? — Нет, — не думая, уверенно заявил молодой мужчина. — Вот именно. Его никогда и ничего не волновало. Его невозможно было шантажировать, его нечем было подкупить, его нечем разжалобить, на него невозможно повлиять. Было. Так было до того, как появилась Даша. Он сам не осознавал, насколько привязывается к ней. Виданное ли дело, чтобы Джиён поселил у себя кого-то? А чтобы бродил с девицей по Сингапуру, и при этом не трогал и пальцем? — Сынри задумался, слушая это, и, похоже, доводы казались ему внушительными. — Он поздно заметил, что увлекся ей, и решил избавиться от этого чувства. И отдал тебе. Надеялся, что испорченная его уже не будет волновать. Но не угадал, — Тэян так уверено и без запинок говорил, что я дивилась, когда он так удачно спланировал речь своей стратегии? — Он не стал к ней равнодушен после этого, поэтому попытался убить. Да, её не довезли до моего чудесного особнячка потому, что увезли на расправу, и если бы не ты, я бы не поехал и не спас её. Вытащил из лап убийц в последний момент. — Это были насильники, но, наверное, для убедительности стоило назвать их так. Да и разве выжила бы я, накинься на меня все те сволочи? — И теперь Джиён ищет её, чтобы закончить начатое. Он сложный человек, но ты должен попытаться понять… пока она жива, у него есть слабость, он спать спокойно не сможет, потому что думает о ней, потому что хочет её сам, но не может себе позволить, чтобы не увязнуть глубже, чтобы не разрушить образ Дракона, бесчувственного и жестокого Дракона. А когда он её пришьёт — ему полегчает. Время излечит и он забудет. — Сынри хмуро это всё дослушал, посматривая на меня, как на что-то новое, не ту Дашу, которую поимел, а некую инопланетянку, с тайной миссией, внутри которой содержатся зачатки внеземной жизни, и я не то несу угрозу для человечества, не то спасение для него же. — И почему я должен помешать Джиёну, если это всё так, избавиться от душевных мук? — Сколько ты платишь ему за возможность вести свои дела в Сингапуре? — сменил тему Тэян. — Много, — хмыкнул Сынри. — А теперь представь, что у тебя в руках ключ к небывалым скидкам. Джиён пойдёт на многое, чтобы получить этот ключ обратно. И если я ошибусь, и никаких предложений не последует — можешь отдать ему Дашу или деть её куда хочешь. Однако подумай сам… ты сможешь диктовать условия. Не он тебе, а ты ему. Диктовать условия Дракону. Ты когда-нибудь слышал что-нибудь подобное? — Сынри облизнулся, одновременно с этим зажегшись азартом. Даже его глаза наполнились энтузиазмом. Формулировка показалась внушительной и мне. — И… хочешь сказать, что пока в моих руках будет Даша — королем Сингапура буду я? — Меня пробрал озноб. Все эти титулы оставили во мне налёт чего-то тяжелого, нестерпимого, горько-душного, но при этом с отзвуком последних минут жизни моей надежды, той, которую следовало написать на песке вместо слова «боль», потому что, видимо, всё-таки вода не смывает, а распространяет то, что мы в неё отправляем. — Ты будешь иметь почти неограниченную власть здесь до тех пор, пока Дашу будет хотеть Джиён, — поправил Тэян, не давая ложных надежд на корону и трон. — А вот расхочет ли он её? Неизвестно. Пока что, судя по всему, она единственное его желание. Она, или её смерть. И они обе в твоих руках. — Я посмотрела во взгляд Сынри, и поняла, что наживка проглочена. Все эти одурманивающие и вводящие в заблуждение слова Тэян изрек умело, очень убедительно. Он создал для меня платформу на некоторое время, чтобы я спряталась пока что, успокоилась, потому что если Джиён не начнёт требовать меня или пытаться забрать — миф развеется. А я вовсе не собиралась быть выброшенной на улицу, чтобы со мной вновь пытались сотворить, кому что заблагорассудится. Я должна привязать к себе Сынри, сделать то, что мне давно советовали все, Тэян о разных клиентах, Мино о Джиёне: соблазнить и очаровать кого-то влиятельного, чтобы спастись. После всех мучений и пережитого, я поняла, что мне не только нечего терять больше, но и что лицемерие и обман кого-то — ничто, по сравнению с тем злом, которому я послужила причиной по принуждению. Какую травму я нанесла Мино! Какой опасности подвергается Тэян! А ведь чтобы этого избежать, мне стоило принять правила Сингапура и превратиться в продажную женщину. Продавать тело за определенное вознаграждение. К тому же, что плохого в том, чтобы обманывать подлецов? Что плохого в том, чтобы использовать мерзавцев? Что плохого в том, чтобы наказывать настоящих тварей? Я вовсе не возомнила себя карающим мечом божьего возмездия, но откуда ещё ждать справделивости, если не творить её самостоятельно? — Я возьму её… — осторожно произнес Сынри. — Но если пойму, что это какая-то ловушка, или что Джиён способен развязать со мной войну, которая мне не нужна… я не буду рисковать собой. — В кабинет вошла секретарша с подносом. Всё так же улыбаясь, она дошла до стола и выставила на него две чашки с кофе. Мы все молчали, пока она это делала. Когда дверь за ней закрылась, первым заговорил Тэян: — Господи, у неё, и правда, ужасные губы. — Лицо Сынри потемнело. — Зато у неё красный международный диплом, говорит на нескольких языках и…да что вы привязались к её губам?! — Ничего, просто у меня параллели ещё более дикие, чем у Даши, — прикрыл усмешку кулаком Тэян. — А с какими губами у тебя нет диких параллелей? Такими? — молодой директор указал на меня. Мне захотелось спрятать лицо или поджать губы, потому что на них уставилось четыре глаза. — Такие вряд ли умеют что-нибудь кроме чтения молитв. Или они такие намоленные, что творят чудеса одним прикосновением? — По крайней мере, не создают ощущения, что смотришь в задницу павиану. — Сынри взял золоченую ручку между указательным и средним пальцем и начал ей постукивать по бумагам, лежащим у него под рукой. — А у тебя в борделе все бляди — красавицы? — непонятно, за что больше обиделся он, за свою секретаршу или за собственные вкусы, навязавшие ему выбор подобной сотрудницы? — Не все, но так которых я красивыми не считаю — тех и не трахаю. — Ладно, — прервал это направление беседы Сынри, поднявшись. Всем уже было понятно, что он спит с этой девицей, но, раскритикованная со стороны, она сделалась ему менее интересной. Тем более при таких сравнениях. — Мне нужно заканчивать дела. Вроде бы мы обо всём договорились? Я заберу Дашу с собой после работы. Но если что-то пойдёт не так… — Сначала позвони мне, — попросил Тэян, тоже поднявшись. Я встала следом. — Пожалуйста, сообщи мне о любых изменениях в своём решении. — Хорошо, — они пожали друг другу руки. Я как-то не была готова так быстро проститься с Тэяном. Я вдруг поняла, что кроме него у меня нет друзей, что кроме него за меня никто не заступится. Что кроме него даже всей правды некому рассказать и не у кого попросить совета. — До свидания, Даша, — повернулся он ко мне. Лицо его попыталось принять его обычное выражение, того остывшего ко всему бандита, отстраненного, грубого и наплевательского, но не слишком вышло. В его глазах сохранилось тепло. — Будь осторожен, — подошла я к нему и, не веря себе, не управляя собой, обняла его за шею, закрыв веки. Мне было страшно за него. Я не хотела, чтобы он пострадал, и прошептала: — Пожалуйста, останься живым, не дай Дракону с тобой ничего сделать. — Всё будет нормально, — похлопал он меня по плечу и, улыбнувшись, вышел из кабинета. Я ещё постояла так, спиной к Сынри, глядя туда, где скрылся Тэян. Мне не хотелось думать, что это может быть нашей последней встречей, что Джиён уже выкопал для него яму где-то на окраине. Моё сердце болезненно сжималось. — Ну что ж, — раздалось позади. — Присядь, что ли, для начала. До конца рабочего дня ещё долго. — Я повернулась, заметив отводящийся взор Сынри. Оглядевшись вокруг, я собралась, избавившись от растерянности, и села на стул, который едва покинула. Передо мной на столе обнаружился кофе, который я не успела тронуть. Я взяла его и отпила. — Кофе — фуфло, — зачем-то сказала я резко, ощутив, что мне не нравится горьковатый привкус и крепость. — Да? — Сынри пригубил свой и, с непонимающим видом поводив языком по губам, пожал плечами. — Кофе как кофе. Тебе у меня, смотрю, ничего не нравится? — Я пронзительно на него воззрилась, гадая, какой нужно быть, чтобы понравиться ему не за то, что я нужна ещё кому-то, а независимо от этого. Я привлекала его, будучи недоступной, и он вился вокруг, пока Джиён не соглашался продать меня ему, сейчас же я в его руках, и никакой недостижимостью уже не обладаю. Но он явно не любил покорность, хотя и неприязнь к себе видеть не хотел, и не любил слезы и жалобы. Ему нужна необузданная женщина с нравом, которая сможет приструнить его. Почему-то после его уступок мне, не выходило из головы, что он способен прогибаться, если задавить его более жестким характером. — Разве? — переборов себя, улыбнулась я. Пока Сынри одет, в костюме, кое-как ещё получается не вспоминать о том, что он делал, когда разделся. — Пока мне не нравится только то, что делает твоя секретарша. — Минет она, если честно, делает превосходно, — просиял он. — Но этого ты оценить не сможешь. Но можешь попытаться её превзойти. — Дурнота вновь зателепалась в горле. Нужно глубже вдохнуть и не представлять то, о чем он говорит. — Ты же… в ротик тоже ещё пока девственница? — Он отложил ручку, откинувшись на спину стула. Я окаменела, так было проще не проявлять негативных эмоций. — Твоя подружка Вика не отказывалась делать мне приятное… а что насчет тебя? — Я подожду прежде, когда же приятное мне сделаешь ты, — начав как-то сипло, продавила я голос и произнесла фразу к концу тверже и натуральнее. — Я? — удивился Сынри. Он даже подался вперед, положив локти на стол. — Я же говорил, что я эгоист в постели. — И что, из-за этого женщины там должны с тобой ничего не чувствовать и только терпеть? — Нос его дернулся, и пальцы нервно сплелись. — Так уж ты ничего и не чувствовала? — Сказать об отвращении — унизить, оскорбить или подписаться, как там говорил когда-то Тэян? Во фригидности. Надо быть мягче. Будь хитрее, Даша. — Ничего особенного. — Ничего особенного? — повел он бровью, не высокомерно, скорее опять обижено. — Ну хорошо, вначале было больно, — признала я. — А потом? — Сынри сладострастно прищурился, налегая на стол перед собой. — Разве тебе не хотелось ещё и ещё? А? Когда мой член входил в тебя так тесно и упорно? Признайся, тебе хочется, чтобы я снова трахнул тебя. — Признаюсь, мне не очень хочется иметь посредника между собой и задницей павиана. — Сучка, — хмыкнул Сынри, отстраняясь и садясь ровно, не стирая коварного прищура. — Но тебе придётся принимать всё, ведь ты не сопротивлялась сделке, совершенной каких-то пять минут назад. Ты теперь моя. — Пока Джиён не заберет меня… — Если я захочу — он не сможет тебя забрать, — самодовольно и с претензией заявил Сынри. — Если он захочет — заберет, — настояла я. — Посмотрим, — фыркнул генеральный директор, отвлекаясь на зазвонивший телефон. Прежде чем поднять, он бросил мне: — Подожди ночи, я тебе покажу особенное, которое ты почувствуешь. Я изобразила на лице заинтригованность, но когда он заговорил с каким-то деловым партнером, отвернулась и скинула маску, сжав веки до белых кругов перед глазами. Опять ночь… ночь с Сынри. Долгая, мучительная. Даст ли он напиться в этот раз? Или я выдержу без алкоголя? Больно больше не должно быть, но разве от этого легче? Спать с тем, кто тебе омерзителен, взамен на защиту, спасение… и отмщение. Джиён, ты должен испытать всю душевную боль, какую испытала я. Даже если подозрения Тэяна неверны, и тебе плевать на меня, я должна найти способ и заставить тебя страдать. Только как? У него нет близких, за которых бы он переживал, разве что мать, а до неё я не доберусь, да и не пошла бы я на такое зло. Что касается его самого, то беспринципность, бессовестность и жестокость не дают шансов на нанесение душевных ран. Его можно заставить пройтись голым по Сингапуру, и вряд ли он хотя бы покраснеет. Сынри провёл на рабочем месте весь день, отлучавшись всего два раза минут на двадцать-тридцать из кабинета. Постоянные звонки, переговоры, отправки и получение документов, назначение встреч. Я занимала себя пролистыванием журналов, выглядыванием в окно с бог знает какого этажа, сочинением обольщающих приёмов. Я провела столько времени среди опытных путан, и никогда не удосуживалась спросить, как они привязывают к себе клиентов? Стоило хотя бы Тэяну задать вопрос — чем можно понравиться мужчине так, чтобы он влюбился? Я знала только предпочтения Мино, он любил порок и порочных женщин считал интереснее приличных. Так ли это с Сынри, коллекционирующим девственниц? Нет. И мнение общества не может вечно влиять на его выбор. Мне нужно быть очень осторожной в поведении с ним, не опуститься до слабости Вики, не перегнуть с отпором, оставить достаточно хладнокровия, но при этом изображать пожар. При этом выдержать самой, не удушить его, пока он будет спать. — Кажется, всё, — нажал на выключение компьютера Сынри и поднялся в очередной раз. Я посмотрела на часы, что висели сбоку от него, круглые, в золотистой оправе. Почти половина восьмого вечера. Джиён не заявился, не позвонил, от Тэяна пока никаких известий. — Поехали домой. Сглотнув слюну, я приготовилась к новому «дому». Но теперь точно знала, что пощады для меня там не будет.

Эгоист

Нас отвозил личный водитель Сынри. Толщина дверец авто была такой, что создавала ощущение бронированности. Естественно, что миллионер обезопасил себя сильнее, чем Джиён, ведь находился на чужой территории, и всякое могло случиться, как я уже поняла, находясь в Сингапуре. Заговоры, предательства, подкупы, обманы… любой мог пострадать в любую минуту. А иногда и ни за что, как я. Почему Дракон сделал меня участницей какой-то расплаты? Я так близко с ним общалась несколько недель, что готова была клясться — это не тот человек, что бессмысленно забавляется. И пусть даже Тэян говорит, что дело в чувствах. Нет. Не верю, никогда чувства в Джиёне не возобладают над разумом. Если он что-то делает, то этому есть обоснование, однако как ни давала я волю фантазии, не могла выдумать, что же даст моё физическое и моральное падение королю Сингапура?

Мужчина ехал молча, на заднем сиденье вместе со мной, доделывая какие-то дела с помощью телефона, где изучал графики, курсы, вводил какие-то цифры, отвечал кому-то в WhatsApp и ещё каких-то приложениях. Я поглядывала, ничего не понимая, в его телефон, и думала о том, что сама, верно, разучилась пользоваться техникой, так давно мне не попадала она в руки в свободное пользование. А если сейчас я уже не во власти Джиёна, могу ли я попросить у Сынри связаться с семьёй? Я поморщилась. Не смогу говорить с мамой, отцом, братьями и сестрами после всего. Не посмею звонить с телефона любовника, который меня здесь имеет, и сообщать о себе родителям. Вообще никогда больше не смогу появиться перед ними и посмотреть им в глаза. Папа, который воспитал меня совсем другой, как я скажу ему, что согласилась жить с мужчиной, дабы спастись? Он проклянёт меня. А не говорить — это значит скрывать и врать. Родню обманывать я не желаю, поэтому лучше не появляться в России больше. — Я бы заехал с тобой в ресторан, — отвлекся Сынри, убирая айфон. — Но тебе нужно нормально одеться, в таком виде в те места, куда я хожу, не показываются. — Я посмотрела на то, в чем была, неизвестного происхождения и не совсем моих размеров. — Да, напоминает маляршу, — улыбнулся мужчина. — А ты кем у себя там, на родине была? — Училась на переводчика, — постаралась с наибольшим возможным достоинством сказать я, выпрямив спину. Не помню, говорила ли я это когда-то уже Сынри, но в любом случае он не запоминал сведения о женщинах, которых просто трахал. Зачем ему это? — У тебя дома есть какая-нибудь женская одежда? — Я похож на тайного трансвестита? — засмеялся бизнесмен. — Я живу один, но, к твоему счастью, вчера утром, когда мы покинули номер в гостинице, услужливый персонал нашёл там твоё нижнее бельё и платье, и отправил на мой адрес, поскольку регистрация была на моё имя. Я ещё не успел это всё выбросить, и, как оказывается, не зря. Так что выходной наряд тебя уже ждёт. — То серебряное платье. О боже! Снова воспоминания о Мино, снова воспоминания о первом разе, о тех мгновениях, когда я едва не расправилась с собой. Уже второй раз за время проживания в Сингапуре. — А еда у тебя какая-нибудь дома есть? Я лучше приготовлю. — Не могу заставить себя влезть в то облачение. Оно как ряса, которую выдают перед казнью; несмотря на своё великолепие, красоту, платье всегда будет напоминать о крушении, о безвозвратности, о гибели. — Что-нибудь найдётся, хотя я не любитель есть у себя, — Сынри стал наливаться похотью во взгляде по мере удаления от офиса. Это работа высасывала из него пошлость? Хотя нет, кое-кто другой у него там всё высасывает. — Значит, я приобретаю любовницу и кухарку? Два в одном, как мило. — А что я приобретаю кроме защитника от Джиёна? Было бы честно, если бы ты тоже содержал второе качество. — Ну, вообще-то, я тоже любовник, — произнес он это так, словно для меня оно должно быть плюсом. У него слишком обострённое чувство самолюбия, нужно сыграть на нём. — Вот когда я почувствую что-то там особенное, обещанное тобой, тогда и поговорим. — Его ладонь опустилась на моё колено. Я стиснула зубы. Сынри придвинулся ко мне. — Жаль осталось недолго ехать, я бы мог трахнуть тебя до визга прямо здесь. — Пересилив себя, с приторной улыбкой, я повернула к нему лицо, посмотрев в глаза. — Трахаются собаки, мог бы не унижать сам себя и называть это сексом. — Какая разница, как это назвать? — Он потянулся ко мне, и я невольно отодвинулась. Сынри задержался лишь на миг, задумавшись, после чего продолжил поступательные движения и загнал меня в угол, где всё равно дотянулся губами до моей щеки, а потом, взяв меня за подбородок, развернул к себе губами, завладев ими. Я зажмурилась, начав считать сначала до десяти, а потом до ста, чтобы не случилось приступа дурноты. Вторая его рука смяла мне грудь. Язык был требовательным, и пришлось раздвинуть губы, чтобы не вызвать гнева. На тридцати четырёх Сынри отстранился. — Не все девственницы быстро учатся наслаждаться процессом совокупления, но я бы не хотел ждать слишком долго. Терпеть меня не надо, мне нужно отвечать на всё, на каждое движение, на поцелуй, реагировать. Не то я пожалею, что отправил в Россию Вику, а не тебя. — В самом деле, так было бы лучше, — не удержалась я. — Почему же ты так не сделал? — Потому что она была ноющей, прилипчивой дурой, а ты… — ладонь вернулась мне на колено, только заскользила вверх, к бедру. — Ты не дура, Даша. Джиёну никогда бы не понравилась дура. Ты горячая штучка, только твой огонь пока горит не в том русле. Если ты зажжёшь его в постели — тебе цены не будет. Я замолчала, глядя, как двигается по мне рука Сынри, выше, выше, по ребрам, забравшись под футболку, нащупала грудь и стиснула сосок двумя пальцами. Я смогу не поморщиться, смогу, смогу… Улыбнулась. Смогла. Напротив двери в огромной прихожей висела картина с изображением инь-ян. Это были две крупных рыбы, синяя и красная, только у красной был синий глаз, а у синей — красный. Снимая обувь, я остановила взгляд на этой живописи. Почему-то вспомнились разговоры с Джиёном о том, что нет абсолютно хорошего и нет абсолютно плохого, но в каждом плохом есть что-то хорошее, а в каждом хорошем есть что-то плохое. Я тогда ещё думала, что да, невозможно чему-то взяться из ниоткуда. В людях всегда дремлют обе стороны, и важно разбудить нужную. У них здесь, на Востоке, давно понимали подобное, недаром и изобрели вот такой символ сути мира. — А почему они не в традиционных черно-белых цветах? — прошла я босиком поближе к картине. — Это намек на тхэгыкки^[6], — стягивая галстук, прошёл мимо Сынри. Как я могла не догадаться! — Только в нем нет точек на чужом поле, как это принято в инь-ян. — Интересно, почему? Корейцы не верят, что во всём содержится противоположность? — Мужчина остановился, посмотрев на меня серьёзно. — Не знаю, не задумывался над этим. — Над элементами флага или над противоположностями, скрывающимися друг в друге? — Сынри вздохнул. — Ты ещё и философ? Три в одном будет уже перебор. Давай ты просто будешь готовить и удовлетворять меня? Мне будет больше чем достаточно, мозгоебли мне хватает на работе. — По-моему, тебе там и другой тоже хватает, зачем я тогда вообще? — Ты ревнуешь меня к секретарше? — необоснованно задрал нос он, похоже веря, что подобное возможно. — Безумно. А ты думал, для чего я заставила тебя отправить Вику подальше? Чтобы ни с кем тобой не делиться. — В моих словах был настолько неприкрытый сарказм, что только глухой мог его не услышать, но Сынри приподнял брови так, будто это была чистейшая правда. Он двинулся ко мне. Воистину мы слышим то, что хотим слышать. Мужчина привлёк меня к себе за талию и, проведя кончиком носа по контуру моего лица, подкрался губами к уху: — Придётся тебе смириться с тем, что я совершенно не моногамен. — Слава богу! Меньше мне станет надоедать. — Сегодня поедешь в бордель? — с надеждой полюбопытствовала я. — Сегодня? В бордель? — он отпустил меня, посмотрев ироничными глазами в мои. — Сегодня у меня тут ты, и пока других планов я не имею. — Он кивнул мне за плечо. — Кухня там, если хочешь попытаться что-нибудь приготовить, а спальню будешь делить со мной. Зачем тебе отдельная, правда? — подмигнул он и скрылся, снимая с себя пиджак. В его кухне продукты были, но без особого выбора. На свою удачу, я успела поднатореть в азиатской кулинарии на службе Джиёна, поэтому смогла изобразить годное блюдо, пусть не изысканное, но вполне сытное и вкусное. Помимо самой готовки, которой я увлеклась, чтобы отвлечься мыслями от всего, мне очень понравилось само помещение. Так же, как у Дракона, совмещенная со столовой, кухня была больше, чем у того. Зачем, если Сынри предпочитал есть в других местах — неизвестно. Наверное, как обычно, для показухи. Джиён в этом плане был практичнее, если ел один или с одним-двумя друзьями, то и не размахивался на масштабные трапезные. А здесь… для одного человека много, слишком много всего. Столешница под мрамор сияла чистотой, над раковиной окно открывало вид с высоты на Сингапур, и посуду мыть становилось в удовольствие, потому что можно было полюбоваться на умопомрачительные дали города-государства. На стене, напротив красивого стола из дерева, висел плазменный экран. Подсветку можно было включать так и этак, столько у неё было уровней; и основная в потолке, и пониже, под верхними полками, и отдельная над плитой, и над рабочим столом, и голубо-синяя, декоративная, похожая на звезды, если выключить все остальные лампочки. Было неплохо, даже уютно, если бы, в очередной раз, я не осознавала, кто я, зачем я, для чего. Сынри, видимо считающийся переодевшимся, вошёл в брюках, хоть и других, и в рубашке, тоже другой, но всё же — дома он не может ходить в футболке, или спортивных штанах? Это принципиально быть таким пижоном? — Что ж, проверим, как ты готовишь, — улыбнулся он, садясь, и ожидая, когда я накрою на стол. Будь моя воля, я бы лучше только этим и занималась: совмещала должность повара, официантки и посудомойки, только дайте мне отдельную кровать и не трогайте. Я наложила еду в две тарелки и поставила их на стол, сев напротив Сынри. — Приятного аппетита, — тихо сказала я, и взялась за дегустацию. Однако мужчина успел вперед меня откусить, прожевать, проглотить и удовлетворенно кивнуть. — Отлично, — одобрил он. Мы помолчали некоторое время, не зная, о чем говорить. Странно, но с Джиёном почти не бывало таких неловких и тягостных заминок. Даже когда Джиён молчал и курил, не обращая на меня внимания, я просто знала, что могу заниматься своими делами, не касаясь его. А сейчас прекрасно осознавалось, что меня чуть позже коснутся, и я вовсе не предоставлена самой себе. Сынри хмыкнул: — У меня как будто жена появилась. — А почему ты, в самом деле, ещё не женат? — вспомнив, что палочки в Азии облизывать неприлично, остановила себя я и задержала их в воздухе, не кладя в рот, пока не подцепила новую порцию пищи. — Я считаю, что рановато. Куда мне торопиться? Мне только тридцать два. — Мой отец женился в двадцать четыре. — Мой в двадцать пять. Это ничего не значит, меняются времена, обстоятельства, и все люди разные. Раньше выдавали замуж в пятнадцать и четырнадцать, что же ты до сих пор не в браке? — ответил он мне укором на укор. Он прав. Я уже давно пошла по какой-то не той дороге, если задуматься. У моей мамы не было высшего образования, она закончила техникум, став швеёй, но толком и не работала ей, потому что у них было большое хозяйство, было чем заняться и без того, а в двадцать она уже встретила папу и они поженились. Но то было почти четверть века назад, и вот их дочь, поддавшаяся требованиям времени, поступила в университет, собралась повидать далекие страны. Зачем? У меня был жених, у меня была возможность повторить судьбу моих родителей, спокойную и счастливую. Ведь именно из-за меня свадьбу откладывали до получения мною диплома. Я думала, что люблю, но должна закончить вуз, и тогда уже посвятить себя своей семье. Но эта любовь прошла здесь, и теперь я задаюсь вопросом, а была ли она? Разве настоящая любовь проходит? Разве не боялась я подсознательно ещё где-то там этого вступления в брак с человеком, который должен был мне рано или поздно разонравиться? Неужели я бы стала несчастной, даже оставшись в России? Но уж точно не настолько несчастной, как здесь. Зная теперь в подробностях, что испытываешь во время первого раза, каково это — спать с мужчиной, какой он в постели, я попыталась представить на месте Сынри своего русского жениха, и меня тоже чуть не стошнило. Я подавила позыв, сжав губы. Отвращение. Как когда-то и говорил Тэян — а могу ли я гарантировать себе, что меня порадует мой нареченный? Или стресс и обрушившиеся беды вообще заставляют меня испытывать гадливость к плотским утехам? Блуд, порок, дрянь… Я вспомнила Мино. Нет, не противно, всё-таки не противно! Почему, Господи, ну почему именно он? Почему я не могу стать одинаково равнодушна ко всем, перебороть тягу и к Мино? Но нет, он упорно тот, кем я хочу заменить каждого, кто посягает на ночь со мной. Только бы не заплакать, чтобы не стать для Сынри ноющей Викой номер два. Не для того я здесь, чтобы разочаровать его и быть возвращенной Дракону. — О чем задумалась? Захотелось замуж? — разулыбался Сынри. — Может, ты удивишься, но нет. Нельзя абстрактно хотеть замуж, для этого нужен конкретный человек, с которым представляешь общую старость, совместную жизнь, детей. — Как, разве ты не видишь перед собой такого человека? — засмеялся мужчина. Ну да, конечно, ты первый о ком я подумаю, когда захочу услышать предложение руки и сердца. — Ты впрямь считаешь, что завидный жених? — А ты думаешь, что нет? — Сынри избалованно откинулся, разведя руками. — Мне предлагали обручиться родители стольких девушек, что я сбился со счета. В моих кругах никто не заключает браки просто так, здесь повсюду договоренность и выгода, я должен буду однажды выбрать невесту своего уровня, которая принесёт мне какой-нибудь выгодный партнерский договор с её отцом или братом. Я был помолвлен несколько лет назад с дочерью одного китайского воротилы, потом с дочерью сеульского чеболя. Но и с той и с той мы остались друзьями, хотя даже крутили романы. И это не я разорвал обручение, а они повлюблялись, так что потом отхватывали хороших пиздюлин от своих семей. А теперь я и сам никуда не тороплюсь. — Видимо, чем дольше оттягиваешь этот момент, тем труднее потом решиться изменить что-то. — Так и есть, — подтвердил Сынри. — Это почти как с твоей девственностью, — ухмыльнулся он. — Придержала бы ещё года два-три, и у тебя бы всё ниже пояса атрофировалось. Хотя и выше, наверняка, тоже… — А тебе не приходило в голову, что дело в чувствах? — Когда я заговорила, Сынри стал доедать оставшееся на тарелке. — Что без них тело не может реагировать достаточно? Если человек не вызывает желания визуально, как он может возбуждать при контакте? — Проглотив последний кусок, он вытер губы предусмотрительно положенной мною салфеткой. — Ты бы смог переспать с девушкой, которая внешне тебе вообще не нравится? — Была бы необходимость… можно ведь представить ту, которую хочешь, закрыть глаза, и отжарить любое мясо. — Хватит называть женщин мясом! — А ты что, состоишь из амброзии и нектара, вместо крови? — Может и нет, но зато и не из дерьма, в отличие от мужчин! — поднялась я, звякнув посудой, когда задела стол. — В ком это у нас проснулся феминизм? — Если Джиён спокойно продолжал улыбаться, когда выводил меня из себя, то Сынри напрягся, вздрогнув от звона стекла и фарфора, к счастью, не разбившихся. — Разве я сказал не правду? — Он тоже поднялся, задвинув за собой стул. — Я не считаю, что мужчины состоят из чего-то другого, отличного от женщин, но что касается последних… да, мне думается, что они попроще, подешевле и пониже умственным развитием, чем мужчины. Я не встречал ещё ни одной, которая могла бы хотя бы стать достойным конкурентом или соперником в бизнесе. Выше хозяйки салона красоты почти не одна не поднялась самостоятельно, а если поднялась, то благодаря папику или спонсору, или наследству. Давай, Даша, назови мне примеры женских способностей и возможностей, за которые их следует уважать, кроме мастерства отсоса? — Я едва не повелась на эту провокацию, вспомнив наши споры с Джиёном, перечисление императриц, правительниц, великих исторических личностей. Но назови я сейчас любую царицу или королеву, как Сынри скажет — из-за мужа или по отцу села на трон. Ладно же. — А назови мне хоть одного великого мужчину, который появился на свет, минуя чрево женщины, — выдавила я. Сынри прищурился, дернув желваками. — Тебя аист принес или в капусте нашли? Да каждый такой вот денежный мешок, как ты, может строить свои корпорации, думать о капиталах, долларах и бизнесе только благодаря тому, что когда-то его выкормила мать, заботилась о нем и сидела у кроватки, когда он болел, а пока он учился в школе и мнил себя гением, она готовила ему завтраки и собирала с собой обеды, чтобы у него было время на самосовершенствование. Если бы ты всё это делал сам, скажи, стал бы ты тем, кем сейчас являешься? Или, может, женщинам пора посадить мужчин на кухню, дома, с детьми, чтобы сравнить, у кого что лучше получится? — Я не отрицал, что материнство — несомненное преимущество женщин. — Тогда почему ты не захотел позаботиться о Вике и её ребенке?! — крикнула я, сжав кулаки. Сынри обошёл стол и приблизился ко мне впритык. — Хватит бесить меня, я согласился взять тебя к себе для удовольствий, а не морализаторских лекций. — Я опомнилась. Что я делаю? Снова пытаюсь воспитывать их, надавить на совесть, которой нет. Это бесполезно, я лишь наврежу себе ещё больше. С ними нужно играть, но как же это тяжело и неприятно! — Иди в душ, и приходи в спальню, — велел он мне. Я засомневалась, но Сынри взял меня за локоть и подтолкнул на выход из кухни, после чего шлепнул по заднице. — Иди. Ванных комнат в квартире было две и, пока я мылась в одной, Сынри видимо посетил вторую, потому что когда я вошла в спальню, он тормошил, высушивая, свои черные волосы, завернутый на бедрах в полотенце. Я нашла в шкафчике возле душа белый мягкий халат, возможно мужской, скорее всего мужской, неважно, и облачилась в него. Перед просторной кроватью висел телевизор, больше кухонного в три раза, он был включен на каком-то музыкальном канале. Сынри, заметив меня, сразу же подошёл, положив ладони на мои плечи. У меня затряслись колени. Успокойся, Даша, ничего нового уже не будет. Потерпишь. Эти докучливые губы и пальцы — всё можно пережить. — Ну что, попробуешь дружить со мной, или опять заведёшь нудные нравоучения? — Так и быть, воспользуюсь твоим советом, — пожала я плечами в расчете на то, что он их отпустит, но этого не случилось. Сынри заинтересовано вгляделся в меня. — Каким советом? — Закрою глаза, чтобы представлять другого и получать удовольствие. — Его лицо вмиг посерело. Челюсть опять дернулась, придав выражению жестокости и дерзости. — Кого это ты собралась представлять? Джиёна ненаглядного? — Он стиснул пальцы сильнее, делая немного больно, но я выдержала, не проронив и звука. — Может, у вас с ним всё взаимно и я зря держу тебя тут? Отпустить? — Я ненавижу Джиёна. — Тогда о ком же мы мечтаем? О Тэяне, судя по нежностям на прощание? — И зачем я обняла его при Сынри! Как он там? Жив? Цел? Боже, как я хочу, чтобы он остался невредим. Как узнать? — Тэян мне всего лишь стал другом. — Мужчина взялся за отвороты халата и развел их, стягивая с плеч и обнажая грудь. Руки мои завязли в сползших рукавах, и не могли прикрыть её. — Выключи хотя бы свет… — Чтобы тебе было удобнее на моём месте видеть другого? — Зачем я сказала это! Боже, я постоянно копаю своими же руками себе могилу, делая лишь хуже. — Не для того я предпочитаю красивых девочек, чтобы не видеть их, когда трахаю. — Развязав пояс, Сынри окончательно скинул с меня халат, оставив полностью обнаженной, и тотчас прижал к себе, впившись в губы. Наши влажные и горячие после ванн груди соприкоснулись. Его руки быстро сползли вниз, на ягодицы, и стиснули их покрепче. Я вывернулась от поцелуя. — Занимаешься сексом. — Что? — возбуждаясь, что чувствовалось внизу, помотал головой Сынри. — Я не собака. Со мной занимаются сексом. — Всё весьма относительно… и ты та ещё сучка. Сучка, которую я снова буду трахать, — я с размаху влепила ему пощечину. Я не шлюха, не стала ею, никогда добровольно не отдамся за деньги, да все те женщины, что соглашались на это — за что их презирать и не любить? Большинство из них действует от безысходности. Сынри хрипло рыкнул где-то в горле, потерев щеку. — Сука! — Он схватил меня за запястья, и мы недолго сражались возле кровати, пока он не опрокинул меня на неё, забравшись сверху. Полотенце с него упало, и я увидела стоящий к верху член. — Ты забыла о наших взаимных условиях? Если ты продолжишь сопротивляться, я кончу в тебя столько раз, что ты обрюхатишься, быстрее чем твоя подружка. Ты этого хочешь? — Я замерла. Преимущество было на его стороне. Он мог диктовать мне условия, потому что последнее, чего мне не хватало для адских мук — это беременности. — Так что, мне брать презерватив или скрутить тебя и спустить внутрь? — Я тяжело дышала, остолбеневшая под ним. Мне казалось, что мы оба ненавидим друг друга в этот момент. Моя грудь вздымалась, пока не отвлекла, наконец, взгляд Сынри на себя. Как бы это ни называлось, но его желание совокупляться, кувыркаться, трахаться заставляло его забывать иногда обо всем. Я приподняла правую ногу и, отведя её вправо и открывая внутреннюю часть бедер и все, что между ними, ответила Сынри без слов. Он опустил взор ниже, на гладкий лобок, распахнувшиеся нижние губы, обнажающие ещё более интимные места. Спустившись задом с кровати, мужчина отошёл к тумбочке и достал оттуда презерватив. Развернувшись, он нашёл глазами мой взгляд. Я лишь краем глаз видела, как он надевает контрацептив, но не шелохнулась, так и лежала с раздвинутыми ногами в ожидании. Сынри подошёл ко мне и, взяв за ляжки, потянул к краю кровати, вводя себя в меня. Без сомнений, с напором, рывком, он вошёл внутрь. — Мм… — протянула я, чувствуя, как ещё сопротивляется моё нутро, тугое и не привыкшее. Веки сомкнулись, скорее от эмоций, чем от небольшой остаточной боли. — Открой глаза! — приказал он. Я почти испугалась, посмотрев на него, но сразу же вспомнила, к чему он это. Его ладонь легла мне на щеку, проведя большим пальцем по губам. — Только попробуй воображать кого-то другого! — Я не собиралась… — он дернул бедрами, введя себя до предела. Я взвыла негромко. — Смотри мне в глаза! Смотри на меня! — надавив на мои ноги, он загнул мои колени почти к моей груди, навалившись сверху. Теперь его член ощущался где-то совсем глубоко, где-то в середине меня. Да, я слышала шутки о том, что у азиатов всё должно быть маленькое, но у Сынри, по-моему, всё было нормальным. Не большим, но достаточным, особенно для первых раз, когда мышцы такие узкие и чувствительные. Сынри задвигался на мне, вжимая меня в кровать, вколачиваясь в меня, его грудь тесно терлась о мою, когда он не держал её, играя с сосками, не хватал их губами, втягивая в себя и посасывая. Я не могла полностью и правильно оценить свои ощущения, когда его пальцы сминали меня. Моё тело ныло там, где он особенно жарко и захватнически хватал его, но когда изведенная его языком и губами грудь вновь чего-то касалась, я вздрагивала, чувствуя, как наливается тяжестью низ живота. Мне не хотелось отвечать на поцелуи и ласки, хотя приходилось это делать, но мне было неуютно от зуда между ног, что не проходил, сколько бы там не двигался Сынри. На этот раз он продержался меньше, и вскоре скатился с меня на спину. Наконец, избавленная от его контроля, я закрыла глаза и представила Мино. Достаточно было бы всего того же самого, тех же движений, тех же касаний, только сделанных другим мужчиной. Хотя поцелуи у Мино были совсем другие — они были сладкие, страстные, но не развратные, они были вкусные, а не навязчивые. Если бы Мино оказался на месте Сынри, я бы плакала от счастья, сейчас же не имею права плакать от боли и унижения, чтобы не вызвать неприязнь благодетеля. Даже воображать другого я не имею права… а ведь первым, кто заставил меня подумать о подобном, был Джиён, не без помощи Сынхёна, конечно. Джиён сказал мне, что трахает других, представляя меня. Зачем он это делал, если это было правдой, когда я была в его власти? Почему утверждал, что никогда не переспит со мной, что это будет разочарованием? Вдруг, я представила, а каков был бы Джиён на месте Сынри? Все его татуировки, которые я так часто и ясно видела, внезапно предстали перед моим мысленным взором, будто Джиён на мне, его плечи и ключицы зафиксировались надо мной, руки прижали меня к подушке, и его вечно дьявольски ухмыляющийся взгляд зорко следит за каждой моей эмоцией, пока он осторожно вводит в меня себя. А он будет делать это осторожно, плавно, своеобразно нежно, как с Кико, потому что я никогда не видела Дракона физически резким и грубым с женщинами, он ни разу не ударил меня и не хватал против воли, только едва касался кожи, неуловимо, не желая оскорбить меня. Поэтому нет сомнений, что Джиён бы не причинил бы мне боли сам, и секс с ним был бы таким же чистым и невинным, как его белоснежные сокровенные простыни, вопреки тому, что творится в его душе. Да и есть ли она у него — до сих пор не понятно. Я почти уснула, но пришла в себя именно потому, что перед глазами всё ещё надо мной нависал Джиён. Схватившись рукой за своё горло, будучи уверенной, что сейчас подкатит тошнота, я ничего такого не обнаружила. Дракон растаял передо мной, оставив ощущение загадки, обмана и желания вырвать его сердце. Сынри пошевелился, перевернувшись на бок, в мою сторону. Я услышала звук снимаемого презерватива. Ничего не сказав, мужчина поднялся и ушел на пару минут в ванную. Сведя ноги, я провела пальцами по глазам, на которых обнаружились непрошенные слёзы. Если рыдать каждую ночь — никаких сил не хватит, а впереди неизвестно сколько таких ночей. Сынри вернулся и присел рядом со мной на кровать. Его ладонь опустилась на мою ногу и начала её гладить. Музыкальные клипы продолжали сменяться, негромко сопровождая все наши постельные игрища. Рука Сынри втиснулась между моих ног и опять развела их. Я поддалась, по-прежнему не чувствуя себя комфортно, когда с той стороны предоставлена обзору, но уже плевав на это. Пусть делает, что хочет. Пальцы мужчины прошлись по складкам, поглаживая их, теребя. Один вдруг оказался внутри меня. Я закусила губу. В меня ворвался второй. Ощущение было ещё острее, чем когда в меня вошёл его член. Я протянула руку, чтобы остановить Сынри, и попыталась сесть, но он откинул меня обратно, толкнув в плечо, и ввел третий палец. — Я не думаю, что ты и дальше сможешь делать вид, что ничего приятного не ощущаешь, если узнаешь, что такое оргазм. — Его пальцы загнулись вверх и надавили вдруг на какую-то точку, где-то под лобком, но изнутри, так что я вскрикнула и выгнула спину. — Вот видишь… у всех здоровых женщин чувствительность имеется. — Он надавил сильнее, прижав меня другой рукой к кровати, чтобы я не выворачивалась. — А-а! Сынри, пожалуйста! — выставила я руки, пытаясь оттолкнуть его и ногами. Но мне было не больно, мне было… удивительно. Его пальцы заходили туда-сюда, наращивая темп, всё быстрее и быстрее, так что спустя минуту я уже визжала, пытаясь отбиваться от него, но мужчина был сильнее, и придавил мои ноги своими, а бедра удерживал на месте, продолжая имитировать фрикции рукой. — Сынри! Аа! А! А-а! — брыкалась я, трясясь. Шевелящиеся во мне сложенные пальцы, щекочущие что-то во мне, отчего живот напрягался, как при занятиях на тренажере, ноги бились в истерике, а дыхания не хватало. — Пожалуйста, нет, а-а! — скорость его руки стала бешеной, и я задергалась, сводимая судорогами, каждая мышца, каждое сухожилие ощущали себя. Голова закружилась, я не слышала уже собственных криков, а сознание вспышками померкло, после чего вернулось, и я поняла, что лежу без движений, уставшая и выжатая, подрагивающая, а Сынри, улыбаясь, накинув халат, смотрит на меня сверху. Я никогда не чувствовала себя такой расслабленной. Как будто промассировали всё моё тело, но в ногах и руках совсем не было энергии и сил. — Ты хотела почувствовать особенное? — перетекла его улыбка в надменную ухмылку. — Ну, и как тебе? — Я присела, группируясь и прикрываясь, и заметила, что бедра изнутри у меня влажные. Непонимающе проведя по коже ладонью, я приходила в себя. — Да, ты тоже кончила, представляешь? Если ты перестанешькорчить из себя великосветскую невинность, то мы с тобой изведаем и не такое, взаимно. — Если ты перестанешь корчить из себя великосветского мудака, то тоже испытаешь много нового, — подняла я на него взгляд. Что такое оргазм мне стало понятно, но вот хорошо это или плохо, понравилось мне или нет — я ещё не поняла. Сынри повел верхней губой: — Монашка матерится? — Эгоист удовлетворяет женщину? — мужчина, пойманный на собственном противоречии, немного скис лицом. — Мне было интересно посмотреть, способна ли ты кончить. — А мне интересно, способен ли ты начать. — Начать что? — Быть нормальным человеком. — Нормальным — это каким, в твоём понимании? Блаженным дурачком, жалеющим всех нищих, убогих и страждущих? — Сынри мотнул подбородком, потешаясь надо мной. — Нормальным — это живущим не ради себя одного и уважающим других. — Ну, вот видишь, я уже удовлетворяю тебя, стало быть, начал. — А я кончила, и что же, завершим свои эксперименты? — А какого продолжения ты хочешь? — подошёл ко мне Сынри, покровительственно тронув щеку и приподняв моё лицо к себе. — Я могу сделать приятное и языком, но ты тогда откроешь для меня свой ротик… — Боюсь, мои мелкие и узкие губы под это не заточены. — Боже, как вы задрали! — развернулся Сынри к графину с водой и налил себе в стакан. — Завтра же её уволю… хотя нет, сначала нужно найти замену. — Выпив и охладившись, он скинул халат и забрался в постель, утягивая меня туда же, к себе, под одеяло. — Иди сюда, завтра рано вставать, так что некогда растягивать удовольствие, нужно взять всё сразу.

* * *

Услышав будильник, я спешно выкарабкалась из-под одеяла и направилась на кухню. Этой ночью Сынри был трезв, и ему нужно было на работу с утра, поэтому взяв своё второй раз, он отодвинулся на свою половину кровати и быстро уснул, даже негромко похрапывая. Я же лежала ещё почти час, думая, и продолжала думать сейчас, готовя завтрак. Однажды моя однокурсница, не самых лучших нравственных устоев, сказала, что завоевать мужчину может и трудно, а вот удержать его, когда он уже твой — легче легкого, нужно просто не быть растяпой и сделать так, чтобы заменить ему всех других женщин. Я краем уха слушала тот разговор, один из многих, какие происходят в перерывах между занятиями. Но почему-то её слова вспомнились теперь. Мне необходим Сынри, и чтобы получить от него помощь, я сама должна стать для него необходимой. Как? Послышалась вода в душе. Он тоже встал. Солнце ярко светило в окно, пока я суетилась с завтраком. Если бы у меня была какая-нибудь домашняя одежда, я бы надела её, но не имея таковой, пришлось увести рубашку у Сынри, оказавшуюсь мне как раз по самое-самое, чтобы выглядеть прикрытой. Как стать ему незаменимой? Он сказал, что даже помолвки расторгал не сам, хотя верность, разумеется, не хранил, но ведомым он в состоянии становиться. Мужчина заглянул на кухню, в боксерах, вытирая лицо после бритья. — Что ты делаешь? — Готовлю нам завтрак, — как можно естественнее и позитивнее оповестила я. — Не нужно, я завтракаю в офисе, — отмахнулся он. Я стиснула зубы. Самолюбие, эгоизм, гордость. Три струны. Играй. — С ней? — подчеркнула я местоимение. Сынри криво усмехнулся. — Нет, не с ней, но приносит она. — Приносит, а потом делает минет, а то и два, сколько влезет, и ему уже не так-то нужна какая-нибудь другая для удовлетворения, потому что всё в близком доступе, потому что с ней просто и легко. — А я хочу, чтобы ты поел со мной. — Даша, я специально ставлю будильник на максимум, чтобы успеть только встать и одеться, ем я всегда на работе. — Если он ничем не поступится ради меня, не начнет поступаться, то война уже будет проиграна. Я вспомнила, как завлекала, или возбуждала в борделе Тэяна своего клиента у бассейна одна блудница. Взявшись за низ рубашки, я стала медленно задирать её, открывая отсутствие трусиков. Сынри посмотрел на это. — Даша… — Ты же понимаешь, что завтрак нужно есть горячим? Пока он готов. Пока не остыл. — Сынри двинулся ко мне. Я выставила руку, покачав пальцем. — Нет-нет, садись. Я подам за стол. — Я опоздаю в офис… — Разве не ты там главный? — коснувшись его первой, я усадила его на стул. Он, разрываемый противоречиями, поддался. Я бросила взгляд на боксеры. Слегка приподнялись, но если они приподнимутся полностью только к тому моменту, когда он доедет до корпорации, то симпатия окажется на стороне губастой. Я опустила на них руку, взявшись через ткань за член. — Разве ты не можешь позволить себе хоть раз опоздать? — Могу, разумеется, был бы достойный повод… — сдавленно произнес Сынри, глядя, как я перекидываю через него ногу и сажусь сверху. Расстегнув рубашку, я подставила под его взгляд свою грудь. — С таким поводом не поспоришь.

Сожительство

Впервые остаться наедине с самой собой в чьих-то роскошных апартаментах — по-моему, я уже испытывала это. За двадцать два года жизни в России я не видела ни одного жилища богача, если не считать музеев, в которых когда-то жили цари и дворяне. Но это было не то, там я всего лишь была зевака, туристка, экскурсантка, а в Сингапуре попадала уже во второе место, где чувствовала себя фактически хозяйкой, несмотря на то, что каждый элемент декора стоил больше, чем я могла бы заработать на родине за десять лет, зато меньше, чем одна моя первая ночь. Она стоила спасения человека, и нерожденного человечка. Но дело было даже не в цене всего вокруг, а том ощущении, которое возникало каждый раз, как я попадала в цитадели миллионеров. Оставшись в одиночестве в пустом особняке Джиёна, в свой первый такой день там, я едва не расплакалась, думая о семье, о том, где и в каком положении оказалась. Сейчас же я испытывала радость от того, что Сынри ушёл, от того, что я, наконец, одна, без его рук, поцелуев, домогательств. Его не будет до вечера, я предоставлена себе, и это счастье (на фоне всего остального, что я пережила за последние дни). Я хотела бы оттянуть возвращение Сынри на сутки, на несколько дней, на неделю, чтобы не видеть и не слышать его как можно дольше. Когда я жила у Джиёна, то иногда даже радовалась возвращению Джиёна, потому что могла поговорить с ним, потому что знала, что он не протянет ко мне и пальца, потому что он предельно вежливо со мной обращался, был интересным собеседником, с любопытством рассуждал со мной о разных вещах, пусть даже всего лишь развлекал тем себя, но и меня он этим тоже развлекал. Теперь же развлечений и приятного досуга нет, я игрушка для удовольствия Сынри, и пусть сумела что-то изобразить за завтраком, что он поверил в нечто вроде симпатии, мне-то самой от этого было не легче.

Он закрыл входную дверь с той стороны, чтобы я не убежала или чтобы меня не украл Дракон. Не знаю. Джиён большую часть времени, что я у него провела, перестал запирать меня, веря моему слову, нашему соглашению или тому, что бежать мне по-настоящему некуда. Если бы мне настолько хотелось, я бы могла и при запертой двери прыгнуть в пролив с его личного причала, но я же этого не сделала… Странно, он доверял мне, я ему, а в результате он меня выкинул, обрекая неизвестно на что, а я хочу его уничтожить. Одна прихоть властного человека может испортить чью-то жизнь. Мне даже не было грустно от осознания этого факта, и я внутри себя проговаривала это спокойно, без гнева и возмущения, что были раньше, вроде тех эмоций, что возникали каких-то пару-тройку недель назад: «Как так можно?», «Разве так поступают?!». Поступают. Можно. Зато у Джиёна были запертые комнаты и ящики внутри дома, чего я не нашла здесь. Правда, быстро поняла, что прятать Сынри нечего, никакого оружия, секретных документов, наркотиков, личных фотографий. Хм, если продолжать сравнивать места обитания с самим человеком, то это очень им подходит. Джиён мог распахнуть входную дверь, и казался открытым и дружелюбным, его огромные стеклянные окна в пол-стены обнажали нутро особняка, и сам мужчина порой казался таким понятным, таким прозрачным, честным. Его прямота и откровенность совсем как его дом, когда включался свет вечером — за километр видно, что происходит в нём. Но когда входишь внутрь, оказывается, что там множество дверей, которые перед тобой никто открывать не собирается, а за ними ещё больше полочек и шкафчиков, таящих свои секреты и тайны, и несмотря на прозрачность никогда не увидеть насквозь, как и сам этот особняк, который обособился от людей, подальше ото всех, чтобы никто случайный возле него не оказался (не говоря уже о здоровенной кровати, всегда застеленной белым, той, за посягательство на которую Джиён на меня почти повысил голос). С Сынри же всё было наоборот. Его квартира расположилась в высотке, каких вокруг стояло ещё несколько. Сверху, снизу, слева, справа полно других жильцов, он в середине, в центре внимания, всегда во взаимодействии, но тяжелая металлическая дверь как бы говорит: я не хочу о вас знать, я сам по себе. А внутри даже перегородок толком нет, ходи где хочешь, заглядывай куда хочешь. Очень некстати вспомнился Мино с его спальней, уютной, домашней, соседствующей со спальнями родственников, но я спешно вернулась мыслями к Сынри. Лучше о других думать, так проще. Заглядывая в ящики Сынри, я не нашла ничего интересного, кроме огромного количества галстуков, костюмов, носков, трусов, часов, запонок, рубашек, ботинок. Ему нравилось красоваться снаружи, но думал ли он о том, что внутри него? Мужчина не представлялся мне интеллектуалом или обладателем духовной глубины, но не может же человек в таком возрасте и с такими деньгами быть совсем пустым? Что-то должно быть, что-то, что его тронет, зацепит… именно для этого я осматривала его квартиру, пытаясь найти какое-то средство для внедрения в чужое сознание. Чем он увлекается, что любит, чем дорожит? Осмотр говорил одно: собой, себя, собой. Напоровшись на пачки презервативов, я добавила: сексом. В таком случае будет трудно, очень трудно. Придётся изображать интерес к нему, к постельным утехам, удовольствие от всего этого. И не допускать ошибки Вики — не переусердствовать. В конце концов, разве всё это время его желание поиметь меня удерживало не то, что я была недостижима? Следует не потерять подобного свойства, показывать ему, что я не вещь, не принадлежу безраздельно и, пусть даже под угрозой смерти, в любой момент могу вернуться к Дракону. Будет ли тот требовать меня назад? А если нет? Сынри разоблачит обман? До того момента мне нужно привязать его к себе. Потому что если меня не заберет Джиён и не оставит у себя Сынри, то что мне останется? Скорее всего, всё тот же бордель. Какой — тот же? Нижний или тэянов? Не знаю, но ни туда, ни сюда возвратиться не хочется. Одного голоса и вида Зико хватит, чтобы я скончалась от ужаса. И как дела у Тэяна? Жив ли он ещё? Сынри вернулся, когда я пялилась в телевизор, лежа на кровати. Ничего другого я делать не могла, приготовив обед и перекусив. Все книги на корейском, что я нашла, были связаны с экономикой и финансами, интернет в его лэптопе не пускал меня на русские сайты, а в фейсбуке, инстаграме или чем-то подобном я не была зарегистрирована. Сигнал «sos» куда-либо кидать было поздно, для меня — поздно. Я не собиралась бежать и спасаться, пока не разберусь с Джиёном. Посидев часа два в поисковых системах и почитав новости в мире, рецепты азиатской кухни и советы психологов «как удержать его, если он патологический бабник», я почистила историю запросов и переходов по ссылкам и перешла к телевидению. Я взглянула на время. Что-то сегодня Сынри раньше, чем вчера ушёл с работы. Что же ему там не сиделось? С пиджаком, перекинутым через руку, он вошёл в спальню, ослабляя галстук. Я всё ещё была в его рубашке, не трогая своё «девственное» платье и те вещи, что раздобыл для меня Тэян, в которых я сюда и добралась. — Что, не скучала? Я надеялся, что встретишь меня в дверях, — ухмыльнулся он. — С тапочками в зубах? — Я отложила пульт, вызывающе на него посмотрев. — Ты точно путаешь меня с собакой. Я жду тебя там, где подразумевает моя должность, на которую ты меня взял. — Я взял тебя на должность? — улыбнулся Сынри, повесив пиджак на вешалку и убрав. Сложив галстук, он опустил его в верхнее отделение комода и сунул руки в карманы брюк, развернувшись ко мне. — Какую же? — Игрушки для секса, разве нет? — Игрушка для секса… но ты ещё вчера претендовала на кухарку, кажется. Но сегодня это не нужно, я заказал ужин из ресторана сюда. — Я изобразила обиду, нахмурив брови: — Тебе не понравилось, как я готовлю? — Да нет, просто некогда было заезжать за продуктами, да и я не знаю, что нужно купить, я не умею ничего, кроме как разжарить полуфабрикаты, — пожал плечами Сынри. — Я привык есть в ресторанах, не тратить время на стряпню. — Всегда всё готовое… ясно, — скептично заметила я, опустив уголки губ. — Что тебе ясно? — Мужчина принялся расстегивать ремень, чтобы сменить брюки, и я невольно отвернулась. Я уже столько раз переспала с ним, и всё равно не могу не испытывать смущения. Почему смущения не бывает у мужчин? Почему они всегда так запросто обнажаются? Что этот, что Тэян. Я вспомнила двоих, с которыми было иначе. Мино я не видела раздетым даже до пояса, хотя бы до пояса, а Джиёна наблюдала минимум в широких длинных шортах. Он не расхаживал по дому в плавках или боксерах. И это Дракон мне говорил о мании приличий? — Что ты не умеешь ничего добиваться, всегда ждёшь, когда поднесут готовое. — Не умею добиваться? А эту квартиру, по-твоему, я сетями из океана вытащил? Я не богатенький наследник, Даша. Да, у моих родителей был неплохой бизнес, когда я родился, но пока я рос, я участвовал во всех делах отца, и именно моё участие сделало нашу корейскую фирму транснациональной корпорацией. — Его задевает, что я подумала о нём, как о лентяе? Интонация у него была не объясняющей, как у Джиёна, когда я пыталась его поддеть, а именно недовольной, что о нем высказали неверное мнение. — Значит, помимо того, что трясёшь штанами и тем, что под ними, ты всё-таки способный и деловой человек? — Один из советов, что я успела найти в интернете, гласил, что бабника нужно заставить устыдиться своей озабоченности. Если ему станет совестно от общего убеждения, будто он узколобая и ограниченная личность, зацикленная на сексе, то он начнёт меняться. Если нет, то переходить к пункту два «Пробудить интерес к чему-то, не относящемуся к постели». При провале плана Б были и другие запасные. — А ты думала я дурачок, который тратит миллионы, доставшиеся по наследству? — Не надевая других брюк взамен снятым, он забрался на кровать, расстегивая рубашку. Невольно меня замутило от предчувствия очередной необходимости совокупляться с ним. Сколько же это будет продолжаться?! — Каков бы ни был источник дохода, ты похож на того, кто готов спустить все деньги на секс. — Не преувеличивай, сколько лет увлекаюсь — ещё не разорился, — Сынри похотливо улыбнулся, ложась параллельно мне и кладя руку на моё бедро. Я сумела не поморщиться. Ладонь двинулась под рубашку, чему я не препятствовала. — Во сколько лет ты впервые познал женщину? — серьёзно спросила я. Рука Сынри остановилась. Он не ожидал, что я буду копаться в его биографии. Посомневавшись, отвечать ли мне, он надумал сказать: — В шестнадцать. Давно это было… ровно полжизни назад. И несчетное уже количество женщин назад. — Ты не знаешь, со сколькими переспал? — расширились мои глаза, а в них и зрачки. — Я сбился где-то после трёхсотой. Правда, без понятия. — Я всё-таки взяла его кисть и скинула с себя, отодвинувшись. Сынри сдвинул брови к переносице. — Боже, сколько же на тебе грязи! — Не надо — я регулярно проверяюсь, — уточнил он и, опомнившись, наверное, что я ему принадлежу пока, протянул руку обратно, чуть дальше, ухватив меня за ягодицу и подтянув к себе. — Куда ты собралась? Я так торопился домой, вспоминая прелестный завтрак, а ты начинаешь дичиться. — Так торопился, что наверняка забыл купить мне какую-нибудь одежду? — угадала я, догадавшись по отсутствию пакетов в его руках, что он не подумал о моих нуждах. — Черт! — сам снял он с меня руку и положил её на глаза, блеснув перед моим взглядом циферблатом на запястье, где двенадцать, три, шесть и девять выделялись маленькими бриллиантами. — Да, я совсем забыл взять что-нибудь… но я же не знаю твои размеры, — посмотрел он на меня. — Нужно будет проехаться вместе. — Не откажусь, потому что вряд ли ты так же вспомнишь о таких мелочах, как прокладки. — Сынри заметно покривил губы, и я поняла, что до этого он никогда не сожительствовал с девушкой настолько, чтобы обсуждать глаза в глаза месячные и женские дела. На удивление, меня смелости в таких беседах научил Джиён. Стоп, выходит, тот имел подобный опыт? Или он вообще ничего не стеснялся? Стеснялся же, как я поняла минуту назад, раз не светил, как большинство мужчин, своими причиндалами. Он смущал меня заявлениями о моих регулах, что мне хотелось его заткнуть любым способом, но сейчас оказалось кстати, что Дракон вынуждал меня говорить обо всем. — А что я с тобой делать буду, в самом деле, когда ты… выпадешь по календарю? — Сынри сам себе показался немного нелепым с таким вопросом, и он поспешил опередить меня, продолжая: — Впрочем, я уже засматривался на твои губы… — взяв меня за подбородок, тронул он названные большим пальцем. — Ещё ни разу не вкусившие греховной плоти… я очень хочу почувствовать их на своём члене. — Может, лучше в бордель прокатишься? — вредно и ядовито просияла я. Бравада. Нельзя допускать, чтобы он нашёл вдруг где-то что-то более интересное и новое, но минет — это выше моих сил. — Может и прокачусь, но пососать ты мне должна. — Я скорее поцелую в задницу того павиана, о котором напомнили Тэяну губы секретарши! Но вслух такое заявить нельзя. Сынри взял мою ладонь и опустил её на свои боксеры. — Ты же сегодня его так хорошо поласкала своими пальчиками… почему бы не познакомиться ещё ближе? — Я силилась не отдернуться, когда зазвонил домофон. Мужчина цокнул языком. — Ну вот, ужин. Придётся прерваться. За едой я вновь подняла тему детства, юности, прошлого, былого опыта Сынри, заставила его рассказать мне о своих самых продолжительных любовных связях. Обычно девушки не любят слушать такие истории от своих любовников, но мне-то на него было всё равно. Он поделился частью воспоминаний, искренне признавшись, что никогда не чувствовал хотя бы сильной влюбленности. Увлечения были, да. В последний раз его сжигала страсть лет в девятнадцать, но потом он всё-таки трахнул эту девушку и желание плавно сошло на нет. — С тех пор ты, наверное, первая, кого мне так захотелось, что я помнил о своём желании несколько недель, — произнес мужчина, наливая нам по второму бокалу вина, которое купил к ужину. Я больше не отказывалась пить по одной простой причине: нетрезвой переносить секс с Сынри будет легче и проще. Лучше захмелеть. — Я понравилась тебе с первого взгляда? — разыгралось моё любопытство. — Нет, скорее, внешне я тебя не сразу заметил, — облизал губы Сынри, припоминая. — А вот «её нельзя», сказанное Тэяном, сделало своё дело. Оно обратило на тебя моё внимание. — Запретный плод сладок… почему всех так тянет к нему? — Мне стало мерещиться, что я вновь говорю с Джиёном, что он где-то тут, и наши религиозные баталии вот-вот воскреснут. — Такова природа людей, наверное. Тебе самой разве не хочется чего-нибудь, чего у тебя нет, или чего ты не можешь достичь? — Я одновременно подумала о Мино и свободе, а во вторую очередь о таком могуществе, которое заставило бы Джиёна встать на колени. Да, вот какой я хочу мести! Никакой физической расправы, никакой смерти (разве что потом, на десерт). Я хочу найти то, что заставит Джиёна сломаться. Возможно ли это? Сможет ли Дракон добровольно упасть в ноги, просить пощады или милости? Я хочу этого добиться! Как? Готова отдать всё человеку, который ответит мне, как это сделать с королем Сингапура? Сынри пристально смотрел на меня, заметив, что я ушла в свои рассуждения после его вопроса. — Почему Джиён отдал тебя мне? — Я очнулась. — Я был уверен, что он оставил тебя для себя. Играя, как кошка с мышкой, он хотел съесть тебя сам… почему же отдал? — Поддерживать легенду, выдуманную Тэяном? У меня нет выбора, я должна сейчас мыслить так, словно сама в это верю, словно так и считаю, что Дракон любит меня. Смешно… да, он предлагал мне остаться с ним, отказавшись от Вики, но что он чувствовал на самом деле? Что было бы дальше, согласись я тогда? — Я не согласилась поступиться ради него своими принципами, — произнесенное было приближено к правде. Что-то подобное проскочило в действительности. — Какими именно? Не отдалась ему по собственному желанию? — Не признала убийство — благом. — Сквозь мои собственные крики в портовом борделе, казавшиеся мне хлопаньем ртом немой рыбы, проступили издалека уже вопли умершего на стройке. О нём ли я сейчас думала, о ребенке Вики или Мино? Никакое из убийств я не признаю благом, как бы его не оправдывал Джиён, а вот смерть Дракона в моих глазах даже оправдывать не надо. Он тот дьявол, избавившись от которого белый свет очистится от огромной скверны. Но сначала он должен помучиться… Кто-нибудь когда-нибудь задавался вопросом, испытает ли страдание дьявол, если его пустить по всем кругам ада? Обожжётся ли от огня, поджарится ли на сковороде? А что, если для дьявола наказание — это рай? Что, если ему невыносимы смех, радость, покой? Ему должны быть невыносимы божьи пределы, но, попытавшись представить их, я поймала себя на мысли, что существование ада и рая выглядит сказочным, как дешевые декорации провинциального театра. Котлы, черти, ангелы с крылышками играют на золотых арфах. Кто может верить в существование этого в действительности? Когда-то я верила. — Чьё именно убийство? — Любое. Вообще, как преступление. — И из-за какого-то словесного спора он бросил тебя другому мужчине? — Если Сынри долго и много будет об этом думать, то он придёт к тому же выводу, что и я: ненатурально это всё звучит, очевиден обман. — Ты читал про Отелло и Дездемону? Он вообще убил её от ревности и любви. Чего же хочешь от Джиёна? У нас в России так и говорят: «Бьёт, значит любит». — Серьёзно? Вы так считаете? — удивился Сынри. Исходя из того, что он знать не знает, что такое любовь, и не проповедует её, если заверить его, будто всё так и есть, он никогда на меня не поднимет руку. А то ещё подумаю, что влюбился, срам-то какой. — Теперь мне ясно, почему у вас в России так хреново живут. Бьёт, значит любит, ворует, значит честный, ленивый, значит одаренный? Какими парадоксами вы ещё тешитесь, чтобы не жить по-человечески? — Нормально мы живём! — затеплился во мне патриотизм, не опустивший голову. — Я как-то заключал сделку с двумя русскими. Потом мы отмечали это в клубе… Столько пить — не нормально, столько шуметь — не нормально, столько спать на следующий день — не нормально. Они что-то через переводчицу рассказывали мне о родине, и единственный вывод, который я сделал — они ненормальные. — Что ж тогда, и я ненормальная, раз русская? — Странная уж точно. — Что во мне странного? — вздохнула я, не ожидая никакой конструктивной критики. Сынри, положивший подбородок на сплетенные пальцы под ним, улыбнулся губами, но глаза остались ровными, зорко смотрящими на меня. — Ты не бесстрашная, но твоя храбрость попахивает безумием. Сражаясь за свои идеалы, ты, по-моему, толком не представляла и не представляешь, что будешь делать, если выиграла бы и осталась при своём. — Ты о девственности? — Не только. Вот ты говоришь, что не признала убийство благом, как того хотел Джиён. А что бы изменилось, если бы признала? Ты вроде веришь там в своего бога, христианка же ты, да? — Я кивнула. — Так неужели он бы не увидел, что ты на самом деле думаешь иначе? Одно слово Джиёну, какое он хочет услышать, и ты живешь спокойно дальше… — От этого слова зависела реальная жизнь. — Мужчина задумался, но ненадолго. — А ты думаешь, что теперь, без твоего участия, он никого не убивает? Даша, если бы он хотел кого-то убить, он бы сделал это, одобрила бы ты это или нет. — Я вспомнила мои слёзы и мольбу на стройке ночью. Дракону было плевать, Сынри прав. Он продумывает всё заранее, и задолго знает, как поступит, так неужели… нет, страшно подумать, что Джиён заставил бы меня считать себя виноватой, хотя приговор отдал по своим соображениям, не считаясь ни с чьим мнением. Загоняя меня дальше в яму, Сынри стал подтверждать эту теорию: — Я как-то заказал его драконам одного типа — конкурента, заплатил за ликвидацию неплохие деньги, надо сказать. Позже я выяснил, совершено случайно, что Джиён и сам собирался убрать этого человека, а сделал вид, что заказчиком был я. А до этого был случай… к нему обратились с подобной же просьбой, но Джи сказал, что подобным больше не занимается, не держит киллеров. Клиент упрашивал его, упрашивал, и Джиён вроде бы пошёл навстречу, вызвав своих драконов. Не знаю уж, что потом произошло, были продолжительные разборки, клиент метался в сомнениях и, в итоге, попросил отменить заказ и простил того, кого хотел убрать, помирившись. Я слышал, что подставной человек Джиёна отлично поработал с этим клиентом, разубедив его, заставив изменить решение. Спасшийся, как я узнал совсем недавно, сам был тайным драконом. Джиёну изначально не нужна была его смерть, а он вывернул всё так, будто согласен был совершить грязную работу, и воля заказчика всё определяла. Нет, Даша, я слишком давно его знаю и обитаю в Сингапуре, чтобы с уверенностью сказать — здесь происходило, и будет происходить только то, что нужно Джиёну, пока он жив. — И тебе не боязно жить рядом с таким человеком? Почему ты не уедешь? — Зачем и почему я должен бояться? Я никогда ничего не замышлял против него, всегда поддерживал и у нас с ним сплоченная бизнес-команда. Однако я и не его подданный, если почувствую неладное, мне есть где укрыться. — Я подумала вдруг, а что, если Джиён и собирался избавиться от Мино и Тэяна, просто подставил меня под причину и хотел, чтобы я как-либо поступила и потом раскаивалась, что виновата в их смерти, но на самом деле он убил бы их в любом случае. А что, если уже убил? У меня на лбу выступила капля пота. Нет, пожалуйста, пусть так не будет. Этой ночью обошлось без минета и попыток склонить меня к нему. Приглушив свет, Сынри взял меня, как все мужчины берут женщин, и я почувствовала не понравившееся мне равнодушие, хотя, может, виноват был алкоголь, но меня не тошнило от Сынри, и не было ежесекундного желания вырываться, я просто отдалась ему, почти безучастно наблюдая снизу за происходящим. Несколько раз пришлось выдавить из себя стон, и даже слабо улыбнуться в ответ на взгляд мужчины. Секс становился для меня механикой, как работа по специальности. В этом и заключается проституция? Я становлюсь проституткой, хотела я того или нет. Я считала их продажными и отвратительными женщинами, не знающими стыда и совести, но если у них внутри такая же пустота и они точно так же терпят всех своих клиентов, то я раскаиваюсь, что осуждала их, называя блудницами. А кого тогда осуждать? Тех, что получают удовольствие в подобные моменты? Которым это приятно? Им я завидовала. Насколько легче было бы переносить все эти поползновения, если бы родилась хоть капля интереса и симпатии. Утро Сынри тоже начал с того, что подмял меня под себя и, быстро и рьяно удовлетворившись, кончил мне на живот, после чего отправился в душ. Я пошла в другой. Какой неприглядный автоматизм. Как можно доводить таинство соединения мужчины и женщины до такого? Никакой души, она в этом вовсе не участвует. Когда я вышла, бизнесмен откладывал мобильный, поворачиваясь ко мне. — Я отложил все встречи до обеда. Прокатимся по магазинам. — А я успела испугаться, что заляжем в кровать! Что ж, покупки меня устраивают больше. Сынри определенно впервые отправился в подобный шоп-тур с девушкой. Он совершенно не знал, куда себя пристроить, и не обладал выдержкой и терпением Мино, постоянно поглядывая на время и размахивая ладонью, чтобы я решала быстрее. Мне хотелось бы позлить его, но пока рано, пока раздражение убьёт влечение, а мне нужно, чтобы он привязался покрепче. Таскать за мной пакеты Сынри тоже не собирался, пока я их ему не вручила. Половину, по крайней мере. — Я что, в носильщики нанимался? — недовольно опустились его плечи под тяжестью ноши. — Нет, ты всего лишь мужчина, и должен помогать, — шла я на выход, выйдя из одного бутика сразу в новых вещах, в джинсовых шортах, и туфлях на небольшом каблуке, удлинявших зрительно мои ноги. — Ты ещё скажи, что тебе детей рожать, поэтому нельзя носить тяжести, — проворчал он, идя сзади. Вырвавшись вперед, я даже приостановилась, чтобы обернуться и посмотреть на этого миллионера в темно-синем костюме с отливом, чьи губы так поджались от ощущения унижения, что мои невольно расплылись. — Не хотелось бы, конечно, но зная тебя, кто застрахован? — хмыкнула я. Мы дошли до машины, ничем не сменив тему, поэтому я её продолжила, пристегиваясь: — А если я забеременею, как Вика, ты меня выбросишь? — Я перестал навещать Вику не из-за беременности, а потому что она меня достала, — завелся во всех смыслах Сынри, повернув ключ зажигания. — А я задала конкретный вопрос. — Мужчина хотел ответить что-то резкое, судя по дергающейся челюсти, но передумал и, пусть всё равно нервно и сурово, но быстро сказал: — Аборт никто не отменял. — Никогда, ублюдок, ты слышишь меня? Никогда! Своего ребенка я не подставлю под нож уж тем более, даже если он будет от такого козла, как ты! Но озвучила я иное: — В самом деле, придётся, потому что плодиться от таких, как ты, что-то не хочется. — Сынри вперил в меня взор, полный ярости и претензии. — Ах, тебя не устраивает мой генофонд? — Я верю в то, что характер и нравы могут быть генетическими. Зачем мне сын — подонок? И дочь наверняка стала бы шлюхой, — рубанула я ему в глаза. — Разве что в мать. — Разве что в твою, — отрезала я, не собираясь терпеть оскорбления. Он назвал меня шлюхой? Будучи моим первым мужчиной и прекрасно зная, что пока кроме него никого не было? Мы теперь вот таких девушек шлюхами называем, да? Но за упоминание его матери он занес руку, чтобы ударить меня. Я не отвела лицо, не испугалась его жеста. Сынри сжал в кулак пальцы приготовившейся ладони и опустил её. — Тварь, не смей такое больше говорить! — А почему тебе можно, а мне нельзя? Ты считаешь нормальным назвать меня шлюхой, и думаешь, что я стерплю?! — крикнула я. — Ты лишил меня девственности каких-то три дня назад, и это произошло не потому, что я хотела денег, а потому, что иначе бы погибла начиненная твоей спермой Вика! За то, что я пожертвовала своей честью ради благополучия кого-то, я удостоилась звания продажной женщины?! Что ж, тогда твоя мать, пожертвовавшая ею ради любви или брака, точно такая же! — Сынри затормозил и влепил мне пощечину. Я, не думая, ответила ему тем же, сразу же зарядив и вторую, потому что получила слишком много обид. Он попытался схватить меня за запястье, но, разозлённая этим, я выкрутилась и ударила его в третий раз. В салоне завязалась битва, так что мы задели зеркало заднего вида, я ударилась локтем о магнитолу и, в результате, когда Сынри ударился макушкой о крышу, пытаясь усадить меня на место, я отстегнулась и, растрепанная, на грани срыва и слёз, выскочила на обочину, повернувшись к машине спиной и тяжело дыша. Ублюдок! Урод! Ненавижу их тут всех! Шлюха… я шлюха! Когда так незаслуженно называют, невольно ищешь повод возгордиться данным титулом. — Сядь обратно! — услышала я позади. Он выбрался из машины. — Отвали! — бросила я через плечо. — Ты хочешь, чтобы тебя где-нибудь сцапал Джиён? — его ботинки зашуршали по асфальту, оповещая о приближении. — Он, по крайней мере, не называл меня шлюхой, и не относился ко мне, как к ней! — Но сделал тебя ею именно он, — хмыкнул Сынри. Я развернулась к нему. — Он отдал меня тебе. Отдать одному мужчине — это не бордель, но если ты считаешь, что после тебя я стала дешевой, значит, это твои качества перенеслись на меня, значит, ты один хуже, чем десяток клиентов борделя? — Не напрашивайся, — скрипнул он зубами. — А то опять ударишь? Давай! Это же так просто, бить и оскорблять, когда кто-то от тебя зависит! После господина Хаши, ты считаешь, я испугаюсь избиения? Можешь завалить меня на землю и пинать ногами. Я останусь при своём мнении, что ты — дрянной мудак! — Извинись за мою мать, — наползли тучи на его лицо. Похоже, ему самому стало нехорошо от того, что он мне двинул по лицу, пусть и не настолько сильно, чтобы оставить хотя бы синяк. — Извинись передо мной, — не сдаваясь, принципиально потребовала я. — Я? Перед тобой? Я согласился спасти тебя и защитить от Джиёна, приютил тебя, кормлю и одеваю, и должен перед тобой ещё стелиться? Не слишком ли ты много хочешь? — У него затрещал сотовый, который он быстро и недовольно вытащил, посмотрел на экран, и поднял: — Алло? Да, скоро буду, в течение часа, — убрал телефон в карман. — Черт. — Езжай на работу, ты опаздываешь, — отвернулась и пошагала вдоль дороги. — Джиён подберет меня где-нибудь и пристрелит. Это лучше, чем отдать свою невинность мужчине, который за это же тебя и презирает, хотя я могла выбрать любого другого, — зачем-то солгала я в конце. Кого бы ещё я выбрала? Я уже выделывалась перед Сынри тогда, в клубе, утверждая, что найду другого миллионера, так почему бы не сделать вид, что варианты были? — Даша! — Он догнал меня, схватив за плечо. — Убери руку! — скинула я её, вырвавшись и продолжая идти. — Да постой ты! Дура, стой! — схватил он меня за оба плеча, остановив, и развернул к себе. На каблуках я была с него ростом, и мы смотрели глаза в глаза. Его желваки крутились так, словно высекали внутри огонь, и из ноздрей должен был пойти дым. — Прости меня, хорошо? Прости, я не считаю тебя шлюхой. Ты довольна? — Я не ожидала, что он это сделает, хотя надеялась. Сдержав в себе радость от достигнутого, я отвела взгляд. — Теперь ты считаешь меня дурой? — С этим уж посложнее будет, ты творишь такие глупости, что по-другому считать трудно. — Он перенес ладони на лопатки и прижал меня к своей груди, быстро присосавшись к моим губам в знак примирения. Я даже сумела ответить ему на поцелуй по такому поводу. — Раз сама меня выбрала, терпи, я распускаю язык чаще, чем руки. — Он проглотил наживку! Он поверил, что я избрала его, как своего первого мужчину. На лице его горело удовлетворенное тщеславие. — Я отвезу тебя в квартиру и поеду на работу, пошли. — Якобы сдавшись, я дала ему руку и он усадил меня в салон. — Ты первая начала ссору, вообще-то, — принялся реабилитироваться он. — Кто намекнул, что у меня тухлые гены? — Хорошо, извини меня тоже, — снизошла я. — Согласна, дети-метисы чаще красивые и сообразительные. — Ты серьёзно? — хохотнул он. — Ты представляешь себе, какой бы у нас ребенок получился? — потешаясь над этим, Сынри поводил головой, но потом, отложив смех, задумчиво протянул: — Я сделаю всё, чтобы залет не омрачил наше сожительство. Освободив себе одну из тумбочек для вещей, я разложилась и подумала о том, что надо бы уговорить Сынри съездить и за продуктами. В бездеятельности я зачахну, мне надо хотя бы готовить, а не довольствоваться ресторанной пищей. Долго я в такой золотой клетке не протяну, сама же стану скучной и для себя и для Сынри. Он вернулся позже, чем вчера, и даже немного позже, чем в первый раз мы с ним сюда приехали. Я вышла в прихожую, без тапочек, конечно, но зато с радушным, по мере возможностей, лицом, и натолкнулась на крайне сосредоточенное и уставшее лицо мужчины. — Что-то случилось? — постаралась я добавить беззаботности в голос. Он вздохнул, снимая пиджак. — Ну, как сказать… ничего серьёзного. Просто ко мне в офис приезжал Джиён, — у меня кольнуло сердце, поджилки затряслись, улыбка исчезла. Сынри подошёл ко мне, скинув ботинки. — И просил вернуть тебя ему.

Деньги, секс, любовь и Даша

Масса вопросов вертелась на языке и я, заталкивая испуг подальше, в закрома своей души, ужаленной ядовитым сингапурским ящером, не знала, с какого лучше начать. Не терпелось узнать исход беседы, но и другие волнующие моменты имелись. — Как он так быстро нашёл меня? — взяв одну свою руку в другую, вытянулась я с прямой спиной, будто держа оборону от каких-то недостойных нападок и клеветы. — Не знаю, наверное, Тэян сказал, — пожал плечами Сынри. — Тэян бы не сделал этого, — с уверенностью заявила я. Потом подозрительно уточнила: — Или Джиён пытался внушить тебе эту мысль? — Мужчина хмыкнул, покачав головой. — Нет, Джиён только развёл руками и сказал, что плохим был бы королём, если бы не был в курсе, что происходит в его королевстве. — Это так похоже на Дракона! Однако почему меня так не устраивает тот факт, что он поехал в офис к Сынри, не желая задействовать в переговорах и меня? Если он просил меня вернуть, почему не поинтересовался моим мнением? Что это — очередное желание показать, что я никто? Демонстрация моей никчемности или того, что мир принадлежит мужчинам, и лишь они принимают решения? Я не замечала за Джиёном такого шовинизма по отношению к женскому полу, он скорее недолюбливал и не ценил представителей обоих полов, которым не хватало ума и сноровки. Что ж, значит, он показывает, что я по-прежнему из тех, чей голос для него ничего не значит? Но тогда зачем я ему вообще такая, ничего не значащая? — Да какая разница, откуда он узнал об этом? — Ошибаешься, разница есть. Мне нужно знать все источники власти человека, которого я хочу погубить, всех доносчиков и все его возможности. — Так, и что ты ему ответил? — Подняв на меня взгляд, Сынри вернул свою игривость, стряхнув часть серьёзности. — Ты боишься моего согласия? Того, что я могу уступить тебя Джиёну? — Я уже мало чего боюсь. Но мне кажется логичным, что человека интересует его будущее. — Я предложил ему заплатить за тебя столько, сколько он попросит. — Неожиданно. Я сомневалась в том, что в постели вытворяю что-то фантастическое, но готовность Сынри заплатить за меня — его содержанку — прибавила мне самоуверенности. — Но он сказал, что ему не нужны деньги. — А что же ему нужно? — Мне воочию увиделись горящие деньги, которые поджег Джиён. Так и вижу его, курящего, нанизывающего на окурок купюры, как раньше пронзали чеки о железный штырь. — Ты спрашиваешь то же самое, что спросил у него я, — улыбнулся Сынри. Мои нервы накалились, я поняла, что не выдержу подробного пересказа и лучше сразу узнать финал. — Хорошо, так на чем же вы сошлись? — Ты остаёшься у меня, — победителем приподнял подбородок Сынри, и я почувствовала облегчение, смешанное со странной злобой, или даже обидой на Джиёна. Почему? — Ты дал ему то, что ему было нужно? — Нет, он не сумел мне сказать, чего бы хотел взамен, и обещал подумать и вернуться. — Вот как. Так это не конец? Напряжение заплясало где-то в пятках и пальцах ног. Я не верила, что Дракон явился неподготовленным для такого очевидного вопроса. Он был вторым или третим по счету, не сомневаюсь. Даже я бы, собираясь отказаться от денег, поняла, что у меня полюбопытствуют, а чем же со мной расплатиться? Что за игру Джиён затеял? Зачем ему эти глупые встречи и переговоры? — Тебе не кажется, что он уехал для того, чтобы нанять кого-нибудь для нашего убийства? — Не думаю. Я перестраховался и распустил слухи среди своих друзей и китайских партнеров, что Джиён точит на меня зуб за то, что я отнял у него пассию. Тебя видели с ним в клубах, поэтому многие поверили, что у вас был роман, который кончился твоей перебежкой ко мне. Теперь, если со мной что-то случится, в первую очередь обвинят его. А за мной есть и очень влиятельные люди, которые не постесняются напомнить Джиёну о том, что убивать нейтральных людей, не состоящих в кланах, или состоящих в дружбе с другими кланами — нехорошо. — Ладно, допустим, он не наймёт убийц, но что ты сделаешь, когда он вернётся? — Проблемы надо решать по мере их поступления, — Сынри снял галстук и расстегивал рубашку, пройдя в спальню. Я вошла за ним. — Когда приедет второй раз — если приедет — тогда и посмотрим, тогда и поговорим. — Ты зря надеешься на импровизацию. Джиён не тот человек, с которым планирование и подготовка будут лишними, — обошла я его, чтобы взглянуть в глаза. Неужели он не понимает, как опасно играть с Драконом? Да он способен придумать сотню несчастных случаев с нами, в которых его никак не заподозрят! Или сделать так, что мы сами приползём на животах с извинениями. Вернее, я-то уже вряд ли, но сможет ли он сломать Сынри, если захочет? — Вряд ли ты так переживаешь за меня, так что, делаю вывод, что ты всё-таки очень боишься, — посмотрел на меня бизнесмен сверху. Босая я была ниже него. — Тебе бы тоже не захотелось второй раз пережить то, что пережила я. — Первый секс? — сыронизировал Сынри. — То, от чего спас меня Тэян в нижнем борделе… да и вообще всё, что я пережила с момента своего прибытия в Сингапур. Тебе бы понравилось быть бесправным рабом, которым вертят, как хотят, который разлучен с близкими и ему не позволено просить что-либо? — Мне думается, что ты слишком драматизируешь. — Сынри разделся до пояса, разглядывая меня своим пресыщенным взглядом, под которым пролегали темные тени, как отпечаток усталости от пороков, сопровождавших его ночи. Но сейчас во взгляде не было скуки, скорее соболезнование. — Большинство шлюх в увеселительном доме Тэяна счастливы и не жалуются, а некоторые получают больше, чем честный менеджер в этом городе. Даже официальный оклад моей секретарши меньше, чем расходы на шмотки тех путан. — Официальный? — подчеркнула я, опустившись на кровать. — То есть, имеется доплата за ту же роль, что у девушек из борделя? — Сынри сделал шаг, и его ширинка оказалась на уровне моих глаз. — Я справедливо плачу за удовольствия. А если ты ревнуешь, то тебе придётся показать, что ты способна заменить её полностью. — Он взялся за молнию, но я тут же отвернула лицо, брезгливо поморщившись. — Никогда не возьму в рот то, что брала она. — Сынри наклонился и, взяв меня за плечи, впился в мои губы поцелуем. Завалив меня за спину, он лёг сверху, целуя всё глубже. — А как тебе то, что её я тоже целовал? — Я пихнула его в плечи, попытавшись снять с себя, но не справилась. Омерзение на моём лице позабавило Сынри, и он засмеялся. — Меня сейчас стошнит! — Успокойся, это было не сегодня, — погладив моё бедро, он вновь попытался меня поцеловать, но я так замотала головой, что она скорее бы оторвалась, чем подставилась под его губы. — У тебя только она вызывает неприязнь, или я, по-твоему, должен хранить тебе верность? — По-твоему, когда живёшь с девушкой, нужно бегать ещё куда-то по другим? — Но ты же мне не жена, — повел он бровью. — Тогда и ты мне не муж, и я, стало быть, могу спать с другими? — Сынри фыркнул, перекатившись с меня на бок. — Ты моя собственность. Но если тебе хочется восстать против этого — попробуй, я запираю дверь, когда ухожу. — Он дотянулся губами до моего уха. — Я люблю разнообразный секс, и минеты. Если ты не будешь их мне дарить, я, само собой, найду, где их взять. — Что это ещё за Шахерезада с заменойсказок разными позами камасутры? Я должна сохранять интригу в постели, чтобы держаться на этом месте? — Конечно, — повернула я к нему лицо, коснувшись кончиком носа его кончика носа. — Так же проще, верно? Пойти и найти другую, а не пытаться добиться этого от меня. — Естественно. Проще и быстрее, зачем же мне тратить время? — Ты уверен, что путь до борделя займёт меньше времени, чем умелые уговоры? — Знаешь, я как-то придерживаюсь мнения, что лучше полчаса равнодушно подождать, чем час уговаривать. — Посмотрев мне в глаза, он погладил меня по щеке, заправив волосы за ухо, и поцеловал. Губы впервые коснулись моих без поспешности и жадного хозяйствования с влажным вторжением. Он просто поцеловал поочередно каждую мою губу, после чего отстранился обратно, всё так же глядя в глаза. — Ну и как, по-твоему, разводят девушек на минет? Я обычно плачу за него деньги, или обещаю дорогие подарки, и как-то всё выходит само собой. Ты же вряд ли польстишься на деньги и какие-либо побрякушки. — Я легла ровно на спину, посмотрев на потолок. Я уже знала каждый сантиметр его белой поверхности, потому что под Сынри на кровати мало чем другим можно было заняться, как не разглядывать эти увлекательные потолочные просторы. — Ты меня спрашиваешь? Откуда я вообще знаю, как девушки добровольно соглашаются на какой-либо секс? Я легла под тебя ради спасения чьей-то жизни, а теперь живу с тобой, потому что мне некуда деться… — А как же вчерашний завтрак? — проворковал он, напомнив, как я забралась на него на кухне. И как ему объяснить, что я преследовала свою выгоду… Выгоду! Я подскочила, сев с ошарашенными глазами. Слово пробило мне сердце, как пуля. Нет, нет-нет, только не это… — Что случилось? — поднялся следом Сынри. Я хотела бы ему ответить, но мне нужно было переварить осознание собственного предательства, предательства самой себя. Когда-то я подумала, что если из-за Джиёна буду рассуждать исходя из выгоды, то всё станет совсем плохо. И вот, оправдываясь законной местью, я сделала то, за что проклинала Дракона: человек стал для меня средством, а не целью. Я пыталась использовать Сынри. Да, он мне был неприятен, я ненавидела его за свою первую ночь, за Вику, но… но что по-настоящему плохого он мне сделал, хотя бы по сравнению с Джиёном? Сынри и близко не был таким злодеем, обманщиком и тираном. Он взял меня под свою опеку, содержал, даже извинился сегодня. Я посмотрела на него. — Мне просто стало неловко вспоминать об этом, — пролепетала я фальшиво, но мужчина не вслушался, утонув глазами в моём топике на лямках, открывающем верх груди и ключицы. — А мне вот вспомнить это очень приятно, а повторить было бы ещё лучше… — Но это, опять же, в счет не идёт, — отодвинулась я от него, сумев вернуть внимание к своему лицу. — Это я сама захотела. Я сделала это. Где же тот случай, когда ты смог бы уговорить меня сам? — Да каким образом я должен уговаривать?! — повысил тон Сынри. — Ты нашла во мне просителя милости? Ты должна быть благодарна, что моё желание обеспечивает тебе беззаботное существование. — Вновь будет корчить царя? По-моему, в Сингапуре перебор знатных господ, на которых всего одна служанка — я. Поднявшись, я собралась выйти из комнаты, но мужчина поймал меня за запястье, и от своей же скорости меня развернуло, дернув, обратно. Сынри перехватил другой рукой меня вокруг талии и насилу опустил на себя, так что пришлось развести ноги по сторонам от него. Теперь он смотрел на меня снизу вверх, мои волосы упали на его лицо, находившееся возле моей груди. — Тебе не кажется, Даша, что ты не в том положении, в котором показывают характер? Похоже, ты уже доигралась этим с Джиёном. Хочешь довыделываться и со мной? — Похоже, именно эти игры его так взбудоражили, что он спать спокойно не сможет, пока не доиграет. — Я опустила свои губы к его уху, задевая дыханием тихого шепота. Спасибо, Мино, от тебя я знала, как будоражит этот жест. — Ты тоже хочешь лишиться сна, или всё-таки будешь мужчиной, чтобы от тебя я не сбежала к другому? — Ты сомневаешься, что я больший мужчина, чем Джиён? — сглотнув слюну, завел ладонь Сынри под мой топик на спине. — Он, может, и властелин этого государства, но бабы стонут в моей постели, а не в его. — Ничего не могу сказать, я не спала с Джиёном, — хотя была в его постели. — И не будешь. Тебе не захочется возвращаться, поверь мне, — потянув топ вниз, Сынри обнажил из-под него сосок и, облизнув, втянул в рот. Его руки, погладив мою спину, прошлись по её изгибу над копчиком, так что по мне пошли мурашки. Опустив одну ладонь на мою ягодицу, он смял её, отпустил, шлепнул по ней, снова смял. Вторая его рука вынула пуговицу шорт из отверстия и скользнула под них, и под трусики. Пальцы коснулись чувствительной плоти, и я вскрикнула. С движениями пальцев в низ живота стала опускаться тяжесть. Сынри со стоном всосал сосок так, что моя грудь заныла. Его пальцы скользнули глубже и вошли в меня. Я издала второй вскрик. Большой палец остался на клиторе, массируя его, а другие защекотали нутро. — Мм… — закусив губу, закрыла я глаза, желая и избавиться от этих ощущений, и получить ту разрядку, которую дал мне Сынри своей рукой в прошлый раз. Он перешёл к другой груди, спустив топ мне на талию. От его языка шли покалывания, он двигал мои бедра на своих пальцах, и у меня начинала кружиться голова от покачивания на них. Я невольно положила руки на его голые плечи, и он прижал меня к своей обнаженной груди крепче. Вдруг всё прекратилось. Он выпустил из уст мою грудь, и я посмотрела на него. — Если ты хочешь продолжить… — он поднял руку и погладил меня по макушке, оставив ладонь на затылке, сминая волосы и балуясь ими. — Опустись на колени. Я дам тебе вкусную конфету. — Вспыхнув, я быстро пришла в себя. Ощущение одутловатости между ног никуда не ушло, я даже чувствовала влагу там, но, не собираясь идти на то, о чем намекнул Сынри, я сорвалась с его колен и, встав на пол, гневно на него воззрилась. — Мне жаль, что ты не ведаешь разницы между отношениями и рыночными сделками! Ты жалок, Сынри! Уговаривать и шантажировать — не одно и то же! Даже если бы я сходила по тебе с ума, от чего я сейчас очень далека, и то не стала бы сосать твой член, который не побывал разве что в твоей собственной заднице, и то, потому что не дотянется! — Выговорив ему всё это, я снова хотела уйти в другую комнату, принявшись натягивать лямки топа, но теперь встал Сынри и, подхватив меня под грудь, развернул к комоду, к которому тут же придавил собой и, ещё не застегнутые обратно, с легкостью опустил вниз шорты вместе с трусиками. — Если ты не прекратишь свои проделки, то в первую очередь он окажется в твоей заднице, — пригрозил мне мужчина, и я почувствовала его обнажившуюся плоть ягодицами. Наматывая на кулак мои длинные волосы, он всё-таки вставил его во влагалище и рывком вошел. Взвизгнув, я вцепилась в комод для устойчивости. — Тебе не нравятся мои уговоры? А каких ты хочешь, а? — каждый его вопрос сопровождался десятью ударами его бедер о мои. Он так бешено задолбился в меня, что я, даже открыв рот, не могла ничего произнести, только протяжно вереща «ААА!!». — Гулять с тобой под луной, водить в рестораны и признаваться в любви, говоря комплименты? — Я заскребла ногтями о дерево, после чего завела одну руку назад, пытаясь умерить пыл мужчины, создав преграду, но он взял мою руку и, заломив, прижал её к моей спине. — Что, не нравится? Или наоборот? Да ладно тебе, Даша, признай, что вставший на тебя член гораздо приятнее, чем какое-нибудь тупое объяснение в любви, а горячая ебля получше сонетов и целования рук, — отпустив меня, он вынул себя и я, не переведя дыхание, почувствовала, как он подхватил меня и поднес к кровати, на которую буквально швырнул. Я думала, что сейчас он войдёт в меня снова, но вместо этого, разведя мои ноги, он впился губами прямо в клитор, засосав его с такой силой, что я завизжала во всё горло. — Сынри! Сынри, нет, пожалуйста! — закричала я, пытаясь свести ноги, но он держал их своими руками, разведя в стороны. Я дотянулась руками до его головы, пытаясь оттолкнуть её, но было тщетно. Его язык затеребил припухший бугорок, и как я не вертела бедрами, они не могли уйти от этих болезненно-сладких ласк, пока у меня на глаза не набежали слёзы. Укусив меня там, Сынри опять сжал клитор губами, поцеловал его и, поднеся к нему пальцы, надавил, теребя со скоростью туда-сюда. — Ааа! А-а! Сынри!!! — заорала я и вновь, как в прошлый раз, выгибая спину и трясясь в судорогах. Даже ягодичные мышцы напрягались и расслаблялись, так скручивало организм от сумасшедшей волны, прокатившейся по телу. Не открывая глаз, я ощутила что-то между губ и, плавно приходя в себя поняла, что воспользовавшись моим полузабытьём, Сынри всё-таки вошёл в мой рот. Распахнув веки, я убедилась в этом и забрыкалась ещё сильнее. — Мммм! Умуму!!! Ууу! — заколотила я кулаками его в живот, пах, не в состоянии сказать и слова. — Да, да, да! — отвечал на это он в такт фрикциям, проходясь членом по моему языку, и только когда я догадалась начать сжимать свои зубы, он прекратил свою попытку, достав себя из моего рта. — Черт! Кусаться надумала?! — Посмотрев на него с ненавистью вселенских масштабов, я показно принялась тереть губы руками, отплевываясь, морщась и ругаясь: — Ублюдок! Негодяй! Извращенец! Фу, Господи, какой же ты урод! — я высунула язык, потерев его пальцами. — Никогда не смей больше так делать! Это гадко, отвратительно, мерзко! — Последив за мной какое-то время, Сынри вдруг засмеялся. Я не находила в происходящем ничего смешного, но возмущения мои поутихли. — Чего ты ржешь, моральное чудовище?! — После оргазма женщины награждали меня эпитетами, но такими — впервые, — завалился на подушку мужчина, поправив ещё не до конца удовлетворенный член. — Мы оба знаем, с какими женщинами ты раньше спал, так что ничего удивительного, — скрестила я руки на груди. — Я не знаю русского языка, но сильно сомневаюсь, что когда Вику колбасило примерно как тебя, она кричала, что я говнюк и тварь, вот честно. И пососать она не брезговала. — Мне нужно почистить зубы, — спустила я ноги с кровати. Сынри быстро оказался за моей спиной, обняв меня вокруг талии и поцеловав в плечо. — Тебе нужно их вырвать, для безопасности. — На пару с твоим членом, — огрызнулась я. — Без члена твои зубы меня вряд ли станут волновать. — У нас дома была старая собака, которая уже умерла, потом мы завели другую. Так вот, дядя говорил, когда мать жаловалась, что та сохранила мало зубов и вряд ли годится для охраны, что если та не покусает, то засосет насмерть. — Я обернулась к нему через плечо. — Я русская, Сынри. Если ты будешь заставлять меня делать то, чего я не хочу, я отрежу тебе ночью яйца, и пожарю тебе на завтрак. — Боже, я пригрел змею. Или страшную северную медведицу? — Ты отвратителен, — ещё раз сказала я, когда он повторил поцелуй в плечо. — Хорошо, можно теперь тебя дотрахать? Без угрозы для яиц? — Я почувствовала, как он тянет меня назад в кровать. — Иди ко мне, такому ужасному и отвратительному. — Развернув к себе, он поцеловал меня в губы, жарко, страстно, требовательно. — Такая соблазнительная и привлекательная.

* * *

На его коленях, накрытых одеялом, лежал ноутбук. Сынри что-то печатал в нём, уже семь или восемь раз перезваниваясь с кем-то и переговариваясь по поводу дел, то на китайском, то на английском. Несколько учебников последнего он привёз мне, пожаловавшейся на скуку, позавчера. Когда он спросил, каких развлечений я хочу, я не думая выбрала изучение иностранных языков. В конце концов, я училась на переводчицу, так почему бы не приобрести дополнительные знания? Моя голова, покоящаяся на его плече, несколько сковывала движения его левой руки, но он не жаловался. Целая неделя прошла с посещения Джиёном его офиса, и никаких известий о нем больше не было. Целая неделя прошла с того мгновения, когда я устыдилась, что хочу использовать Сынри, ведь это грязно и подло, точно так же, как всё в Сингапуре, но я-то не одна из них. Я не должна быть такой, как они. Но как же осуществить месть Дракону, не возвысившись как-либо? Сынри нужен был мне, так каким же образом добиться от него желаемого, при этом не став шлюхой и сукой, каких полным полно в его жизни и без меня? Проникнуться к нему искренней симпатией? Возможно ли? То есть… я перестала испытывать к нему презрение и отвращение. Но симпатия? Нет, это слишком. Я не знаю, что должно произойти, чтобы Сынри понравился мне, как мужчина. Пока что я просто пыталась разглядеть в нем человека и кое-что даже находила. Очередной звонок на его мобильный заставил мою голову подняться, чтобы не мешать держать трубку, пока правая рука продолжала что-то строчить. Как бы он ни раскидывался деньгами, тратя их на женщин, работал он тоже много, и я это наблюдала ежедневно. Не знаю, был ли у него кто-то помимо меня всё это время, но каждый вечер, занимаясь со мной сексом, он казался ненасытным, хотя после этого быстро засыпал, выжатый встречами с партнерами, подписыванием договоров, планированием, проверкой работы сотрудников, отчетами, международными конференциями. Один раз он вообще приехал за полночь, и я уже подумала о том, что он всё-таки ездил в бордель, но когда попыталась устроить незаметный допрос, Сынри заволок меня в кровать и не уснул, пока дважды не удовлетворился. Не похоже было, что он приехал от другой женщины. На стене был включен телевизор, и я смотрела в нём очередную серию корейского сериала, пока мой покровитель занимался делами. Перед тем, как уткнуться в экраны, мы успели покувыркаться в постели, и сегодня мне это даже не доставило труда и обычных душевных мук. Что-то во мне хрустело, переламываясь, где-то в сознании или рассудке, так что мне начинало казаться, будто мы супруги, прожившие десять лет вместе, поэтому я давно охладела к этому мужчине, но какая-то привязанность ещё держит рядом. Раньше я никогда бы так не подумала и о супружеской паре. Для меня примером были родители, вместе уже почти четверть века, и до сих пор способные взяться за руки, смотреть друг на друга с умилением и называть друг друга так ласково, что никогда не поверишь, будто этим людям столько лет, они знакомы полжизни и детей у них пятеро. Но здесь я запрещала думать себе о родителях. Они то святое, что осталось, и притаскивать за собой их образ под одеяло, где меня имел нелюбимый богатенький дядя как-то претило. Сынри отложил телефон, допечатал что-то в ноутбуке и, закрыв в нем все окна и выключив его, отложил его на тумбочку. Его освободившаяся совершенно левая рука приподнялась и, придвинув меня к себе, перенесла мою голову ему на грудь. — Удобно? — спросил он. — Мне да. Не мешаю? — Под моим ухом размерено и четко билось его сердце. Чужое и непонятное мне сердце, в котором нет места для любви. Но хотя бы оскорблять он меня перестал. Этого я от него добилась. Уважение — больше мне не нужно от этого мужчины. — Не мешаешь, — его ладонь погладила моё плечо. Под одеялом на мне уже ничего не было. Он попытался прислушаться к сериалу, что я смотрела и, хмыкнув, закрыл глаза. — Боже, что за фигню ты смотришь? — А что я должна была делать, пока ты был занят? Ты сам не отпустил меня в другую комнату. — Мне нравится возможность в любой момент тебя полапать, — он запустил пальцы под одеяло и нащупал сосок, стиснув его. — Сегодня в обед мне в голову влезла навязчивая мысль, и я никак не мог от неё избавиться. — Что за мысль? — Ты ведь натуральная блондинка. А на лобке у тебя волосы тоже были бы светлые? — Покраснев, я приподнялась, убрав с себя его руку. Я посмотрела на него, как на идиота. — Больше на работе не о чем было подумать? Что навеяло — присутствие секретарши? — Кстати, у меня новая, — улыбнулся он. — Со вчерашнего дня. Ту рассчитал, — и помолчав: — Так светлые? — Ты ненормальный? У тебя блондинок раньше не было? — Были. Либо крашенные, либо гладко выбритые, как ты. — Мне перестать брить, чтобы ты посмотрел? — С твоей стороны было бы более гуманным просто ответить, — кисло поник Сынри, видимо, что-то представив. — Я так понимаю, что раз тебе любопытно, то хочется увидеть. — Уволь. — Подожди пару недель, всё будет. — Господи, зачем я спросил? — закатил глаза он. — Ты умеешь просто отвечать на вопросы? Зачем каждый раз устраивать из этого целую эпопею с прохождением уровней и решением головоломок? — А ты не задавай глупых вопросов, не получишь глупой реакции. Говоришь, что я фигню смотрю, а что у самого в мозгах? Жуть какая-то. — Хохотнув, Сынри развернулся ко мне, обняв под одеялом. — Я же должен как-то отдыхать от всей этой суеты, — мотнул он головой на ноут. — Признаюсь, у тебя хорошо получается отвлекать мои мысли на что-то более приятное. — Я подумала, что это, похоже, подходящий момент для того, чтобы что-нибудь сделать. В советах психологов в интернете так и говорилось, что если хотите чего-то добиться от мужчины, пусть он даёт обещания в постели, там они наиболее охотно соглашаются на всё. Я осторожно коснулась кончиками пальцев его члена. — Сынри… — Да, Даша? — поцеловал он уголок моих губ. — Я знаю, возможно, ты мне не доверяешь, или держишь тут ради безопасности, но… — Но что? — поцелуй коснулся кончика носа. — Джиён говорил, что мог бы сделать мне любой диплом, — не будем уточнять условия и обстоятельства. — Я не могу ничего не делать, сидя сиднем в твоей квартире. Ты бы мог сделать мне какие-нибудь документы и дать работу? Пусть даже переводчиком на твоей фирме. Ты сам говорил, что как-то заключал сделки с русскими. Может, я могла бы пригодиться? — Ты делаешь всё необходимое в моей постели, — посмотрел он на меня, посерьёзнев. — Это не то… — Я ещё более интенсивно заласкала его член, прижавшись к нему, своей ногой погладив его, покрытую волосками. — Обещаю, я никуда от тебя не денусь, не попытаюсь сбежать и вернуться к Джиёну. Сделай мне документы… или ты не можешь? — Я могу не меньше, чем может Джиён, — задето немного поджал губы Сынри. — Только не вижу необходимости. Если тебе что-то нужно — я куплю. — Дело не в деньгах. Мне скучно, понимаешь? — Ты вроде взялась учить английский? — Я хочу быть полезной! — Миллионы женщин сидят дома и не умерли от тоски, — пошевелился он от возбуждения. — То замужние и с детьми, — отболталась я. Сынри с усмешкой покосился на меня. — Хочешь вернуться к теме очаровательных метисиков? — «Нет!» — прокричал внутренний голос. К счастью, необходимость ответить прервал очередной звонок телефона Сынри. Он взял его и ответил не глядя. — Да? — лицо его немного застыло. — Привет, Джиён. — Теперь окаменела и вся я. Мне показалось, что между нами, в нашу кровать, вдруг ворвался этот монстр, я будто услышала его голос, увидела его улыбку и даже как будто бы учуяла аромат дыма, как чувствуют запах серы, когда где-то рядом дьявол. — Завтра? Вечеринка? Да нет, не против, приду обязательно. А… ты хочешь видеть только меня? — с вызовом улыбнулся он. — Приглашение на двоих? Замечательно. Хорошо, конечно. Тогда до встречи, увидимся! — Сынри закончил разговор, а я так и лежала, забыв всё на свете, о чем мы говорили, где я, что хотела и куда бежать? — Слышала? — окинул просчитывающим что-то взором меня мужчина. — Да, — тихо промолвила я. — Надо будет сходить. — А если это ловушка? Да нет, какая ловушка на вечеринке? Хотя, смотря насколько она открытая и где будет проходить… — Или ты не хочешь? — Я пойду, — быстро согласилась я. Готова ли я посмотреть в глаза Дракону? Достаточно ли я оправилась, чтобы столкнуться с ним? А если шанса больше не представится? Я должна встретиться с Джиёном, должна! Показать, что я не сломлена, что он ничего не добился. Показать, что моя душа при мне… Узрев Сынри, словно впервые, я некоторое время смотрела в оба глаза, не веря, что сплю с кем-то, к кому ничего не чувствую, кто мне не дорог, что хочу использовать его… если я этого не изменю, то чем мне будет хвастать при Джиёне? Где же моя душа и мои принципы? Неужели я проиграла и предстану перед ним той, в какую он и надеялся меня превратить? Он только бросит взгляд и сразу поймет, почему я с этим человеком. Я боюсь Дракона, по-прежнему боюсь, потому что обронила свой щит — свою честность, невинность, я становлюсь циничной, но в борьбе цинизма я проиграю Джиёну в опыте. Мне нужно моё оружие, мне нужна обратно моя душа! Где её взять, где?! — Что с тобой? Почему ты на меня так смотришь? — обеспокоено провел по моему лицу ладонью Сынри. — Я хочу любви, Сынри, — произнесла я так неистово, что он приподнялся на локте. — Я хочу любить тебя, и хочу, чтобы ты любил меня. Иначе нам придётся разойтись. Я не буду больше спать с тобой, нет, нет, это неправильно… — стала разворачиваться я, чтобы выбраться из постели. Он поймал меня крепко за часть руки над локтем. — Что на тебя нашло? На тебя упоминание Джиёна так подействовало? Ты с ним без любви спать собралась? — А у меня всё неслось в голове: чем я лучше шлюхи? Я отучила его воспринимать меня так, но сама дошла именно до этого. Неважно, по какой причине был первый раз, дальше я опустилась до меркантильности и корысти. И дело даже не в его чувствах, а в моих. Я — я не люблю того, с кем добровольно сплю! Сплю за тем, чтобы укрепиться, возвыситься и сразиться с Джиёном. — Нет, я ни с кем не хочу спать без любви! — вырвавшись, я схватила шелковую сорочку, и когда натянула её, почувствовала, будто влезла в змеиную кожу. Купленная за деньги Сынри, которого я хочу обмануть, воспользовавшись! Натянув боксеры, он догнал меня у окна гостиной. — Чокнутая русская, тебе не надоело удивлять меня своими перепадами настроения? — А может, я действительно чокнулась? С Джиёном недолго. — Десять дней мы трахались без претензий, а теперь отсутствие любви стало преградой? Может, потому что ты любишь Джиёна? — Как такое возможно?! Округлив глаза, я повернулась к Сынри. — Нет! Я ненавижу его! — Тогда в чем дело? — Мне невыносимо ощущать, что я сплю с тобой за деньги! Да, ты их мне не платишь напрямую, но всё это… — подергала я сорочку, замотав головой. Сынри сделал свои выводы: — Поэтому ты хочешь получить работу? Чтобы не чувствовать себя содержанкой? — Я растерялась, подтверждать или опровергать теорию? — Даша, ты… в самом деле хочешь иметь со мной связь, основанную на чувствах? — произнес он это так криво, спотыкаясь на словах, словно самому дико вообразить, что кто-то способен желать подобного. — Так должно быть. Так, и никак иначе. — По крайней мере, так я и считала. Провалившиеся куда-то на несколько дней принципы, дрожащие от насилия и грязи, в которую меня окунули, стали возвращаться, отряхиваясь. И паролем к их активизации было имя Дракона. Они, мои моральные устои, как вымуштрованные на команду псы, залаяли при знакомом слове. Сынри взял меня за руки. — Поклянись, что не любишь Джиёна, что не вернёшься к нему, даже если он разыграет любое шоу. — Клянусь. Я не могу любить человека, который хотел и, возможно, до сих пор хочет убить меня! — Я уверен, что он затевает завтра встречу именно для того, чтобы переманить тебя обратно. — Кто знает… — Иначе и быть не может. Он посулит тебе золотые горы, или будет угрожать, — Сынри прищурился, надменно рисуя в воображении какую-то картину. — Ничего, мы удивим его посильнее. Если он начнёт усердствовать, то… — То? — разобрало меня любопытство, потому что молчание Сынри затянулось, словно он сам не решался на то, что придумал. Даже озвучить не решался. — То мы объявим о помолвке, — всё-таки сказал он. Моя челюсть упала вниз. — Да, вот такого лица и не сделай завтра, чтобы всё выглядело натурально. — Натурально? Мне показалось, что ничего более неестественного в своей жизни я не слышала. Джиён и благотворительность. Я и выгода. Сынри и помолвка. Сингапур и предсказуемость. Когда-нибудь что-нибудь здесь перестанет меня поражать?

Условие

Я вытащила запеченную форель из духовки и, положив противень на стол рядом с раковиной, посмотрела за окно, которое мне так нравилось. С самого утра, когда мы съездили за продуктами, там зарядил дождь. Сынри уехал к себе в корпорацию, а мне благодаря полным пакетам сырья для готовки было чем заняться. Но то и дело меня останавливали и привлекали потоки воды с небес. Сегодня погода не была унылой, она располагала к раздумьям, толкала к уюту, комфорту, распитию чая с широким шарфом на плечах. Хотя для шарфа в Сингапуре температура не годится. Даже когда льёт ливень, как нынче, воздух лишь чуть-чуть становится прохладнее, и то ненадолго.

Кулинарное шоу, найденное мной на каналах, негромко учило чему-то возле холодильника. Я и не смотрела в телевизор, просто нужна была домашняя атмосфера, и у меня получилось её создать. У меня очередной временный дом, который не имеет ничего общего с моим родным и постоянным, но когда Сынри заикнулся о помолвке, меня будто изнутри, за душу, схватили костлявые щупальца и встряхнули, спрашивая: «Ты же хотела спать с ним не за деньги? А что насчет законного брака?». Это неразумно и чересчур — какой ещё брак? Да, когда-то я так и говорила, что подпущу к себе только по любви, и то после венчания. В результате же не получила ни того, ни другого. Терять, казалось бы, уже было нечего, но было ли что приобретать? Если бы я стала женой Сынри… Я потрясла головой, и волосы не разметались, аккуратно забранные резинкой перед тем, как я взялась за рыбу. Если нет второй составляющей — любви, стоило ли отказываться от первой? Когда Мино привёз меня в гостиницу к Сынри, я забыла о венчаниях, обетах перед алтарём и благословениях родителей, мне хотелось уже хотя бы того, чтобы со мной был любимый человек. Но о чем я вообще? Сынри не собирается на мне жениться, о чем четко сказал, одеваясь на работу. — Сынри, а по поводу помолвки… ты серьёзно? — спросила я, глядя, как он завязывает галстук с муаровым голубо-серебристым переливом, в холодных тонах, соответствующих темно-синему костюму. — Что именно? Да, я намерен бросить это Джиёну и посмотреть на его лицо. — Это понятно, но как же быть с самой помолвкой? — А что в ней такого? — ухмыльнулся Сынри, похлопав меня легонько по щеке. — Я уже дважды был обручен, и это ни к чему меня не обязало. Помолвки — это слова, они разрываются, как любая договоренность на начальном этапе. Ты же не думаешь, что я впрямь намерен жениться? — «На тебе» — подразумевалось неозвученно. Конечно, на мне ты не станешь жениться. Даже если ты придерживаешь оскорбления и прячешь за зубами свои «сучка» и «шлюха», ты всё равно не считаешь меня леди своего уровня. Сынри не откажется жениться ради выгоды, которую не принесу ему я, а на мне — откажется, что бы я ни сделала. И во мне опять забурлило желание использовать его. Почему он пользуется мной, не собираясь относиться до конца по-человечески, а мне за это стыдно?! Потому что я не такая, как они. Я не должна быть такой. Да почему же не должна? Чего я этим добьюсь? Погибну? Окажусь в борделе, как после всех споров с Джиёном? Самые тихие и безопасные мои дни в Сингапуре приходятся на то время, когда я участвовала в какой-то сделке, сначала с Драконом, теперь вот, расплачиваясь телом, с Сынри. Как много сомнений. Взлететь обманом на высокое место, чтобы сразить с него Джиёна, или и дальше пытаться быть честной, но внизу, подпиливая, подтачивая его могущество своим упорством? До встречи с Драконом оставалось немного, а я никак не могла определиться окончательно, какую тактику выбрать? Поев в одиночестве, я направилась в душ, готовясь к вечеринке. Кто на ней будет и явится ли сам Джиён? От него всякого можно ждать. Возможно, он так и не захочет столкнуться со мной напрямую. Замотавшись в нагревшееся от жара в ванной комнате полотенце, я вышла, не заматывая волосы, чтобы они свободно обсыхали. Дождь за окном прекратился, будто я через кран слила всю воду, и на горизонте, в стороне пролива, завиднелось несколько черных точек — птицы. Крыльев мне никогда не видать, но отрастить когти можно, и вцепиться зубами в свою жизнь, в свои права, в свои принципы я могу. Теми зубами, которых поостерегся Сынри. Выйди я за него замуж, это хоть как-то прикроет грех внебрачного сожительства, это не будет откровенным блудом, хотя на венчание со мной точно никто не согласится, у них тут подобное не практикуют. Прикрыть бесчестье именем того, кто обесчестил — разве не справедливо? Здесь дело будет даже не в корысти и не в средстве к свержению Джиёна. Сынри всего лишь вернул бы мне долг. Почему мне так врезалась в голову эта идея? Возможно потому, что слишком много уверенности было в его усмешке: «Ты же не думаешь, что я впрямь намерен жениться?». Какой же ты спесивец, Ли Сынри! Он вернулся в обычное время и, застав меня застёгивающей лифчик, замер на пороге спальни на мгновение. — Нет, не надевай светлый, — моргнув, поставил он сумку-пакет с фирменным лейблом на пол, бросил телефон на стул и скинул пиджак. — Я привёз тебе платье на вечер, оно черное. Под него нужно черное нижнее бельё. — Выслушав его, я послушно сняла бюстгальтер и подошла к ящикам, где разложила все свои вещи. Сынри тотчас оказался рядом, обняв меня сзади, и, проведя ладонями вверх, положил в них мою грудь. — Не хочется ехать на эту вечеринку. — Удивительно, но мне хочется. Страшно, но хочется. И не потому, что если останусь, то вновь буду трахаться с Сынри, а потому, что мне предоставится возможность хоть что-то выяснить с Джиёном. Если предоставится. Не обращая внимания на руки Сынри, я наклонилась, стянув с себя трусики, и достала черные. Мужчина скользнул одной рукой между моих ног. Я выпрямилась, ожидая, что Сынри примется за прелюдию, а потом и за секс, чтобы расслабиться после работы, но поводив немного пальцами у меня внизу, от чего я почувствовала себя взбудораженной, он отпустил меня, позволив натянуть трусы. — Не хочется, но ехать надо. К тому же, будет некрасиво опоздать. Мы заедем в салон, тебя превратят в настоящую невесту миллионера. — Очередной тип тащит меня к косметологам, визажистам и парикмахерам! Я как племенная кобыла, которая требует должного ухода. Почему меня не оставляют такой, какая я есть, ведь именно такая их всех заинтересовала? Нет, они начищают и украшают меня, как на выставку, чтобы хвастаться друг перед другом. Вот именно что, им никогда не было дела до меня самой, они работают на зависть других самцов. Хотя Сынри и у себя в квартире меня наряжает в тонкие, шелковые, кружевные вещи, дорогие и неудобные, скользкого льющегося материала короткие халатики, полупрозрачные гипюровые кофты, белые обтягивающие бриджи, узкие джинсы с бедер, в которых стоит присесть и ползадницы наружу. Намного проще было у короля Сингапура: напялила с утра футболку с шортами и броди по особняку, занимаясь уборкой, готовкой, подтиранием за Гахо с Джоли, пока не выползет из своей спальни такой же, в болтающейся на нём майке, пляжных неказистых шортецах, приглаживающий всклокоченные со сна волосы сам Джиён. Ни разу я не видела его в костюме, чем-нибудь таком, в стиле Сынри. Платье было элегантным. Чуть выше колена, с небольшим надрезом сбоку, обтягивающее, над грудью переходящее в прозрачную ткань до горла, с длинными рукавами из неё же. Сзади прозрачным платье становилось от самой талии, разделенное пополам золотой молнией. Туфли на шпильке из той же черной ткани Сынри поставил передо мной, когда застегнул на спине молнию. Всовывая ступни в них, я почувствовала, как мужчина откидывает мои волосы и застегивает что-то на моей шее. Я посмотрела в зеркало. По ключицам пролегло колье, золотое, сияющее ослепительным блеском бриллиантов, с подвесками, инкрустированными крупными голубыми камнями. Не приходилось сомневаться, что составляющие этого украшения — не поддельные. — Это… очень красиво, — в благодарность сказала я. Сынри молча развернул меня к себе и, поцеловав, пошёл на выход. Когда в салоне мне, вопреки создавшемуся обычаю, волосы не распустили, а забрали в высокую и безукоризненную прическу, соответствующую строгому с одной стороны платью, я с трудом себя узнала. Мне даже лет как будто прибавилось (или я, действительно, повзрослела, после всего случившегося?). Теперь я выглядела минимум на двадцать пять, хотя мне едва было двадцать два года. Мастер вставил мне несколько шпилек в залаченные пряди, с голубыми же стразами, подходящими под колье. Сынри довольно улыбался, усаживая меня в машину. Мне стоило сделать несколько шагов по тротуару, чтобы несколько прохожих оглянулось. Но, в отличие от того раза, когда Джиён нарядил меня проституткой, или того раза, когда я на вкус Мино надела вызывающее красное платье, я, как и пообещал Сынри, не просто выглядела, но даже чувствовала себя невестой миллионера. Я видела эту девушку в зеркале — ухоженную блондинку с печальными глазами, чуть впалыми щеками и заострившимися чертами. Она была не мной, а какой-то светской львицей, она вызывала у меня восхищение, но при этом не нравилась. Мне было её чуточку жаль, и в то же время я не желала бы ей сейчас оказаться в другом месте, во власти Дракона, или сразу в борделе. А уж представить её за плетнем в российской глубинке, в длинной юбке, бегающей с деревенской ребятней, изгвазданной, из-за того что на неё радостно наскакивала грязными лапами здоровенная псина, названная моими братьями Петром, потому что сторожит ворота (не в рай, но всё-таки), но низведенная мамой до Петрушки — это невозможно, это уже не укладывается в голове. Но именно так, несомненно, и представляла меня семья, если получила подарки и догадалась, что я жива. Улетевшая и нашедшая лучшую жизнь дочка, брезгующая ступать своими изящными туфельками по проселочным тропам, поэтому предпочитающая разъезжать в автомобилях класса люкс. Какое счастье было бы сейчас натянуть резиновые сапоги и шмыгать по расквашенной после дождей дороге, перемешавшейся с коровьим навозом и соломой, слышать чарующий сельский говор бабушек, ковыляющих мимо, затягивать потуже на голове цветастый платок, чтобы не намочить косу под ним от измороси! Кто бы мог знать, о чем мечтает и о чем старается не плакать эта блондинка, закинувшая ногу на ногу на заднем пассажирском, когда на её колене лежит ладонь спасителя, спонсора, её ёбаря, сидящего рядом, пока их везёт его личный водитель. Мы подъехали к клубу. Это был тот самый, куда меня впервые вытащил вместе с Джиёном Сынхён. Только сегодня не было очереди на вход, и стало ясно, что вечеринка частная. Однако машин всё равно хватало, и солидные дяди, небольшими группами или поодиночке, а иногда и со спутницами, шагали к открытой двери, перед которой стояли охранники. Не успел Сынри выйти из авто, как уже с кем-то поздоровался, и снова, пожимал руки, заговаривал с кем-то. Подцепив меня, взявшую его за локоть, он о чем-то остановился поболтать с каким-то азиатом, но не корейцем. Китайцем, возможно, или вьетнамцем. Было ощущение, что мы звезды на ковровой дорожке. Последнюю и правда расстелили. — Для чего Джиён собрал столько народа? — спросила я, когда мы прошли внутрь. — Это не он. Вечеринку устраивает «Нептун», транспортная компания. Просто это не корпоратив крупной транснациональной организации, а один из тех раутов, когда бизнесмены налаживают связи с чиновниками, бандитами и другими директорами, партнерами или конкурентами. Официальные и неофициальные структуры укрепляют союзы и вот так тоже. Здесь важно показать своё лицо, зарекомендовать себя, пообщаться с нужными людьми. — Я оглядывалась, ища Дракона. Он уже здесь? Женщин вокруг было мало, и ни одной без сопровождающего её мужчины. В основном молодые девушки, как и я, всех рас и внешностей, смуглые и светлые, загорелые или бледные. Наконец, я нашла двух женщин, которым было точно около сорока. — Сюда приходят только с любовницами? — Нет, это не то мероприятие, которое заканчивается оргией, — хмыкнул Сынри, подхватив два бокала шампанского с проносимого мимо официантом подноса. — Кто-то и с женами, или подругами, или коллегами. Многие приезжие, и их семьи живут не здесь, поэтому они и заявляются с молоденькими девочками, чтобы не скучать, ведь подобные вечеринки не всегда для веселья. Под улыбки, смех, музыку и немножко танцев пытаются плести интриги и заарканивать в партнерство нужных людей. Идём, поищем того, кто нас пригласил. — Я тронулась следом за Сынри, возвышаясь над ним на несколько сантиметров. Он шёл к закрытым кабинкам, не сомневаясь, что владыка Сингапура предпочтёт уединение. Он был наверняка прав, но заглядывать в каждую кабинку тоже некрасиво, поэтому он остановил кого-то вроде администратора и спросил о Джиёне. Ему указали дальше. Мои ноги ослабли. Он совсем близко, рядом, как в игре, когда мы ищем с закрытыми глазами, и нам подсказывают, тепло, теплее, горячо или нет, я приближалась к Дракону и будто въявь ощущала накаляющийся воздух. Я вот-вот найду его. Сынри открыл дверь и передо мной предстал Сынхён. Он сидел в центре, на диване, смеясь о чем-то с Наташей, увидев которую я обрадовалась, как давней подруге. И только когда я сделала шаг внутрь, то нашла Его, радость померкла, как и всё вокруг: свет, запахи и звуки. Воображение нарисовало, что у меня в руке есть пистолет, я поднимаю его и стреляю прямо в сердце. Но оно каменное, и пуля никак его не задевает, отскакивая, и Джиён лишь смеётся. Видение ушло, оставив реальность такой, какая есть. Дракон сидел с Кико, его рука с тлеющей сигаретой, закинутая через её шею, покоилась на плече девушки, болтающей с тем, кого, если мне не изменила память, называли Дэсоном. Когда мои глаза встретились с глазами Джиёна, он улыбнулся той сдержанной улыбкой, которая говорит, что всё о тебе знает, что состоит с тобой в заговоре, что держит мир под контролем, только ни черта не говорит, что ей от тебя нужно. Он согнул локоть, чтобы поднести сигарету к губам, и тем невольно прижал Кико к своей груди, втягивая дым сквозь эту самую бездушную, огненно-хитрую улыбочку. Я отвела глаза, не стремительно, а плавно, будто потеряв интерес, хотя просто не выдержала этого взгляда дольше. Вокруг столика диваны стояли полукругом, обрамляя его с трех сторон, и в середине сидел именно Сынхён. Вопреки складывающемуся впечатлению, что Джиён считает себя центром Вселенной, он занимал, не в первый раз, крайнее место, не привлекая к себе внимания. Нам с Сынри оставалось местечко напротив, как когда-то досталось оно мне с Мино. — Добрый вечер! — поднялся Сынхён, пожав руку моему спутнику, после чего посмотрел на меня и галантно склонил голову. — Святая Даша, рад лицезреть. — Несвятой Сынхён, взаимно, — улыбнулась я, протянув ему руку тоже. Я знала, что он, пока не напьётся, не любит касаться женщин, они ему невыносимы на трезвую голову. Но он, самыми кончиками пальцев придержав мои, наклонился и гротескно поцеловал тыльную сторону ладони. Я считала его странным, и ненавидела за компанию с Джиёном, но иногда этот человек покорял на несколько мгновений. Сынри развернулся к Джиёну, который снял, наконец, руку с Кико, перехватил сигарету в левую и протянул ладонь знакомому. Я заметила, что Дракон всё ещё смотрит на меня и поняла, что молчание будет признаком трусости. Ему я не стала протягивать руку, но сказала с едкой иронией: — Добрый вечер и вам, ваше величество. — Откинувшись, Джиён засмеялся негромко, снова обняв Кико. — Как мило… в самом деле, святая Даша, — с его уст моё имя слетело как-то таинственно. Он так часто называл меня, но я так быстро отвыкла от этого… — Бросьте, после меня она не такая уж и святая, — нагло и однозначно заявил Сынри, усадив меня и сев рядом. В его взоре был вызов, и он обращался к Дракону. По соседству со мной оказался Дэсон, которого я почти не знала, с ним сидела какая-то длинноногая модель. Наташа была далеко, между Джиёном и Сынхёном, но мы кивнули друг другу, улыбнувшись. — Что будете пить? — провёл рукой над грудой бутылок Сынхён, предлагая выбор. — Всё, что нальёшь не ты, — припомнив былое, ещё шире улыбнулась я. Лучший друг Дракона склонил виновато голову, тяжело вздохнув. — Проклятая загубленная репутация. — Сынри, можно тебя на минуту? — затушив окурок, позвал его Джиён, поднимаясь. Мой любовник согласился, и они вышли вдвоём. Половина из нас проводила их глазами. Наташа повернулась ко мне: — Ну, как поживаешь, Даша? — Мою девственность продали, меня чуть не изнасиловали и не покалечили в борделе, и я рассталась с мечтами о возвращении на родину, — отчиталась я, допив принесенное с собой шампанское всё с той же улыбкой. Кико не знала корейский достаточно, чтобы всё понять, а остальные притихли. — Как я могу поживать? Отлично! — Бордель не самое плохое место, — вдруг сказал Дэсон, закидывая в рот виноградины. — Ведь есть же ещё психушки, венерологические диспансеры и морги. — Да, но некоторым, почему-то, морги приятнее прочего, — пробасил Сынхён, уставившись в свой стакан и перестав улыбаться. Я тоже перестала. Едва не сказав этому Дэсону то же самое, только с другим окрасом, я хотела заявить, что иногда лучше попасть в морг, чем в бордель, но Сынхён не дал сказать, и, к тому же, заставил задуматься, вспомнив его историю, рассказанную Джиёном. Его жена предпочла сдаться и умереть, а не выбрать лечение, которое всего лишь не соответствовало её моральному воспитанию. В результате её муж, сломанный горем и конкретно подсевший на легкие наркотики, сидит с нами, не представляя без неё нормальной жизни, и кроме Джиёна, наверное, у него никого нет, особенно тех, кто понял бы его. — Каждому своё, — решила привнести немного позитива Наташа. — Что лучше, быть больным и богатым, или бедным, но здоровым? Лучше, ребята, быть здоровым и богатым. Так что, дай нам бог не попадать ни в морги, ни в психушки, ни, впредь, в бордели, — искренне посмотрела на меня женщина, и я нашла в её глазах сожаление. — Что верно, то верно! — поднял бокал Дэсон, чокнувшись со своей пассией (или кто она ему?), и со всеми остальными по кругу. Я как раз успела подлить себе вина, взяв бутылку наобум. В дверях показался Дракон. Без Сынри. Кико посмотрела на него, а он на меня. — Позволишь пригласить тебя на разговор? — неожиданно спросил он, так, что я не успела подготовиться. Что ему нужно? Где Сынри? Куда он хочет заманить меня? — Где Сынри? — озвучила я один из вопросов. — Сжёг и развеял пепел над проливом, — безмятежно изрек Джиён, ожидая, когда я поднимусь. — Идём быстрее, пока огонь не погас, успею сжечь и тебя. Такого ответа ты ждёшь? — Нет, я… — почувствовав себя глупо, пойманной на страхе, я стала подниматься, поправляя подол. — Вовсе не думаю, что ты хочешь избавиться… — Именно это ты и думаешь, — вышел Джиён, и я, почему-то, не добившись от него никаких объяснений, пошла следом. Я могла бы ударить его по голове любой бутылкой, но что мне это даст? Меня тут же схватят, убить я его таким способом не убью, но приближусь к нему после этого вряд ли. К тому же, мне нужно, чтобы он сначала извелся и измучился изнутри, а потом уже физически. Неподалеку была небольшая комната, зона для отдыха, в каких любил Джиён вести переговоры. Мы оказались там вдвоём, и меня буквально затрясло от того, что никого кроме нас нет. И это был не чистый страх, а с примесью чего-то.Безнадежности, смирения, желания сопротивляться или кинуться на него? — Я познакомил Сынри с одним влиятельным тайским бизнесменом, ему будет полезен этот тип в будущем, так что я всего-то отвел его на переговоры, — объяснил уже здесь Джиён. — Но они не будут длиться вечно, так что у нас мало времени, — развернулся он ко мне, как всегда посадив пятую точку на высокую спинку дивана. — На что? — непонимающе опустила я брови вниз, так и оставшись стоять поближе к двери. Джиён улыбнулся, слегка наклонив голову к плечу. Всё, что я представляла себе: как гордо и надменно буду держать себя, как язвительно стану отвечать и как растопчу своим хладнокровием, всё пропало, и я была рассеянной и неуклюжей, не зная, что сказать и боясь начать заикаться. — Ты живёшь с мужчиной, спишь с ним, и не пытаешься от него убежать… не пытаешься покончить с собой. Ты к нему что-то испытываешь? — Что? — покраснела я. Во-первых, это не твоё дело, Квон Джиён! А во-вторых… — Почему ты спрашиваешь? — Да так, просто, ты ведь всегда говорила, что без любви любые физические контакты для тебя невозможны. — Он будто прочел мысли моих последних дней. Впрочем, почему последних? Он цитировал именно то, что я говорила всегда. Просто после первой ночи я была в таком шоке, что сама себя забыла. — Что-то изменилось в твоём взгляде на жизнь? — спокойно и ненавязчиво поинтересовался Дракон. — Нет, я по-прежнему считаю так же, — отвела я глаза. Он видит меня насквозь, как маленькую девочку, даром что я дорого одета, красиво выгляжу и смотрюсь старше своих лет. — Но поступаешь по-другому? — Нет, я… — Я что, оправдываюсь перед ним? Он довел меня до нынешнего состояния, и пытается поставить это мне же в упрек? Он смеётся надо мной?! Подняв взор, я впилась им в лицо Джиёна. — Я хочу полюбить его… попытаться. — Ты хочешь использовать его, — скрестил руки на груди Джиён, хмыкнув. — Нет! — зарделась я, округлив глаза. Боже, боже, боже! Он слишком умен для меня, я пропала. На что я надеялась? — Как ты узнал, что я у него? — Угадал, — не красуясь, пожал плечами Джиён. — Угадал? — усомнилась я. — Когда Зико сказал, что Тэян забрал тебя, я подумал, зачем бы ему это? Затем, чтобы спасти. Сам он тебя спасти не смог бы, а обратиться ему тут было мало к кому. Я загнул пальцы, предполагая, отсеял тех, кто ему точно не помог бы, и понял, что ты у Сынри. И не ошибся. Ничего сложного, Даша, если уметь думать. — А вот это уже открытый упрек. Только упоминание Зико развернуло меня не в то русло: — Зачем ты отправил меня туда? Зачем сделал всё это? Зачем… — Давай будем решать те вопросы, которые гораздо важнее? Это всё подождёт, — отмахнулся он от меня, как от мошкары. Он не хотел отвечать. Вообще или именно сейчас? — Я хочу знать, потому что обвинять меня в попытке использовать кого-то… — Обвинять? — Джиён приложил ладонь к груди, демонстрируя негодование. После этого достал сигареты и стал прикуривать, мотая обижено подбородком, ненадолго скрывшимся за облаком дыма. — Ты несправедлива, Даша. Я никогда не говорил тебе, что использовать кого-то — плохо, напротив. Разве не я говорил тебе, что это правильно и логично? Это ты удивлялась, как это я могу думать одно, а поступать по-другому, помнишь? Ты спросила, если я понимаю, как правильно, почему делаю иначе? — Я скрипнула зубами, чувствуя в горле слезы. — Помнишь? — призвал он подать какой-нибудь знак. Я кивнула. — Так что же, Даша, легко поступать соответственно идеалам? — Соображая, что ответить, я затянула паузу. Я не была готовой к такому повороту, прийти, и сразу же быть разоблаченной. Впрочем, о чем ещё можно было подумать? Он прав, если вообще думать, то всё сразу очевидно. Я, хотевшая пустить себе пулю в голову, вдруг смирно сижу в квартире у Сынри и раздвигаю перед ним ноги. По любви? Ха! — Ладно, оставим пока и это, — махнул ещё раз Джиён, распространив в небольшом помещении запах своих сигарет. Я узнала его, почти две недели отсутствовавший в моей жизни. — Если я что-то понимаю в людях, то Сынри вот-вот придёт сюда. Ему ведь не понравится, что мы уединились, да? — Я дернула плечами. Я-то в людях ничего не понимаю, похоже, до сих пор. — Как ты собираешься его использовать, мне примерно ясно. Я боюсь, что у тебя этого не выйдет. Ты умеешь соблазнять мужчин? Вряд ли. Привязывать и привораживать так, чтобы они в ноги тебе падали? Интерес Сынри держится на том, что он долго не мог тебя получить, что ты соответствовала его желаниям, что ты особенная, очень непорочная. А теперь его самолюбие тешится тем, что я хочу тебя забрать, а он не даёт, — Джиён расплылся, добив меня окончательно. Ну, хорошо, допустим, из-за открытой и почти публичной сексуальной жизни вкусы и предпочтения Сынри много кому известны, но я так надеялась, что Дракон не всеведущ хотя бы здесь. — Но если недоступность забудется, а моё желание получить тебя обратно закончится, чем ты его удержишь? — Он спросил, будто преподаватель на экзамене. Я должна была знать? Какой сложный билет я вытянула… — Не знаешь… а надо, Даша, надо, — затянулся он глубоко. — Если он выкинет тебя, то я подберу, не надрываясь. Стало быть, чтобы получить тебя назад, мне нужно лишь сказать, что ты мне не нужна больше. И спустя неделю-две ты вновь у меня. Тебе этого хочется? — Слушая его, я столбенела, так что потеряла способность даже головой помотать. — Я не понимаю… ты хочешь забрать меня или заставить что-то сделать, чтобы я осталась у Сынри? — Но, не получив ответа, я была прервана вторжением того самого, кого упомянула. Он посмотрел на Джиёна, на меня. Недовольно фыркнул и прикрыл дверь, войдя третьим. — Нечестно играешь, Джиён. Специально сплавил меня? — Я ничего плохого не сделал. Не тронул и пальцем, правда? — попросил он у меня поддержки. Я не шевельнулась, но он продолжил. — Соскучился по беседам с Дашей… очень тоскливо без неё по вечерам. Отдашь мне её? — Я просил тебя сказать мне, что ты хочешь взамен, потому что я пока не собираюсь её отдавать, — решительно заявил Сынри. — Я думал, думал, — посмотрел на потолок Джиён. — Разное приходило в голову. Но кое-что пришло. И теперь твоя очередь подумать. — В каком смысле? — Я готов оставить её тебе, на одном условии. — Почувствовалось, как напрягся Сынри. Я и сама навострила уши. — Каком? — Ты вступишь в драконы. Станешь моим человеком. — Что? Пф! — Мужчина показал всем своим видом, как только мог, что это невозможно и неисполнимо. — Стать драконом? Работать на тебя, подчиняться тебе? Обрубить все свои другие связи? Я похож на идиота? Я никогда не принадлежал ни к каким кланам и предпочитаю оставаться свободным. Мне нет дела до мафиозных склок. — Я не требую рабской службы. Я предлагаю преданную и верную дружбу, под эгидой моего клана. — Пой соловьём другим дуракам, Джиён, — ухмыльнулся Сынри. — Это не по мне. — Тогда я её заберу, — указал на меня Дракон. — Ты тронешь меня? — с угрозой прищурился мой любовник. — Тебя? Ни в коем случае. Но её забрать у меня получится, ты и не заметишь. И не докажешь, что это был я. Да и кому доказывать? Кто за неё вступится? Она никто. — Полосанул меня жестоко двумя словами Дракон. — Никто? — расправив плечи, выпятил грудь Сынри. — Ты называешь никем мою невесту? — Невесту? — На какую-то сотую долю секунды на лице Джиёна проскочило изумление, сразу же талантливо спрятанное. Он не ожидал, не ожидал! — Да, у нас скоро помолвка. Я как раз собирался пригласить тебя сегодня. — Что ж… — собираясь с мыслями, протянул Дракон. Ему нужно было значительно меньше времени, чем мне, чтобы придумать какой-то оборот, но всё-таки вмиг выкрутиться у него не удалось. А вот в несколько мгновений — да: — Если это не бравада, и ты на ней, действительно, женишься, она станет кем-то. Но до тех пор тебе лучше подумать над моим предложением. Я надеюсь на твоё согласие. Драконам нужен такой человек. — Ради приличия — я подумаю, — растерял немного храбрости на упоминании женитьбы мужчина. — Тогда идёмте к остальным, выпьем за помолвку, — расслабился Джиён, слезая со спинки дивана. — Это замечательный повод. — Он пропустил нас вперед и я, пошагав под руку с Сынри, волочила ноги, как чугунные. Я не могла поверить своим догадкам, но если я права, то всё совсем плохо… нет, если это так, то… то месть бессмысленна, как и вся я в целом. Неужели всё так и есть, как я поняла? Джиёну с самого начала не нужна была я, я не была ему интересна, не была забавой и развлечением. Я была оружием для того, чтобы поймать действительно важного, весомого, богатого человека, приносящего выгоду. Выгода. Как я забыла, что это ядро и соль жизни Дракона? Он сделал меня тем, что (именно что, а не кто, потому что я вещь, предмет) заставит Сынри вступить в драконы, увеличивая и множа власть Джиёна. И ему было всё равно, что со мной делать, лишь бы это влияло на Сынри, лишь бы в результате в нем пробить брешь и принудить к нужному поступку. Я никто, по-настоящему никто, только средство. И потому Джиёна так взволновало, как я привяжу к себе Сынри, что если я не буду нужна тому, то и на условие он не пойдёт. Больше никаких причин не было. Даша, ты как была пустым местом в Сингапуре, так им и осталась. Сжав рукав пиджака Сынри крепче, я дошла до столика. Кроме этого человека, чья привязанность ко мне пока такая шаткая, за меня не вступится никто. Смогу ли я полюбить его после этого? Да просто обязана, если и он полюбит меня.

Сожительство 2

Если до этого у меня хоть раз было ощущение, что я нахожусь на грани безумия, то оно по сравнению с моим нынешним состоянием стало мелким и беспочвенным. После разговора с Джиёном впору было сойти с ума, потому что, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЧТО ЖЕ ОН ХОЧЕТ?! Хорошо, допустим, не меня, и я лишь средство для получения Сынри в свои ряды. Однако перед этим король Сингапура напомнил мне, что раньше я пыталась всё делать для других, и осуждала попытки использовать людей, Дракон напомнил мне, какой я была, какой я должна быть, исходя из моих же собственных убеждений. А что сделает та Даша, какой я являюсь или, по крайней мере, являлась до последнего времени? Она, узнав о том, что используют и её, и Сынри, решит спасти человека, которого подставляют через неё, расскажет ему о том, что Джиёну нужно. Что последует дальше? Она станет ненужной Сынри, и он её выбросит, после чего её сразу же подберёт Дракон. Если верить в эту версию, то я всё-таки нужна Дракону, просто он снова хочет меня поставить на место с помощью моих же собственных поступков, которые называет глупостью. Если же он не ожидает от меня помощи Сынри, то всё останется, как есть, и я должна буду укреплять симпатию к себе моего благодетеля, чтобы он попал в цепкие сети Джиёна и работал на него, тем преданнее, чем больше я ему нужна, потому что иначе мною Дракон и будет продолжать его шантажировать. Если Сынри не надумает жениться. А он не надумает.

Отсюда выходил главный вопрос — как же поступлю я? Недаром я как-то вспоминала про Колобка, который ушел от того и этого, но лисе всё-таки попался. Так и я, спасла Вику, выбрала спасение Мино, пыталась спасти себя, однако ничего не помогло, и слопал меня, вернее, мою девственность, Сынри. И теперь, когда Джиён хочет заполучить его, неизвестно для чего, для сотрудничества или каких-то темных дел (а если, чтобы избавиться?), согласна ли я пожертвовать собой и ради этого человека? Мы ехали обратно из клуба, в неоновой ночи, полной огней, душной тропической неги и одиночества, под негромкую музыку, молчаливые, погруженные каждый в свои мысли, вертящиеся вокруг одного и того же. Я пару раз поглядела на Сынри, гадая, что он выберет? Если он откажется и от свадьбы, и от вступления в драконы, то будет ясно, что ему на меня плевать. А если ему на меня до сих пор плевать, то почему я должна о нём волноваться? Если же он пойдёт на какое-либо условие, то я просто не смогу молчать, я объясню Сынри, что Джиёну нужен именно он, а я играю посредственную роль прикрытия его тайных замыслов. Впрочем, почему я сомневаюсь и стою перед выбором? Прежде я не думая бросалась закрывать грудью любого, даже чужого и незнакомого человека, а теперь мне важно знать, что этот человек готов ответить тем же, иначе моя доброта уже не включается? Я не узнаю себя совершенно. И даже пытаюсь оживить в себе ту бескорыстную любовь ко всем людям, но ничего не получается. Она погибла где-то на маршруте, начатом Джиёном, продолженным Сынри, потом Зико, и закончившимся вновь Сынри с Джиёном. Я крутила в голове только что оставленное позади, в клубе. Вернувшись за столик, я подождала, когда раскупорят свежую бутылку вина, и только из неё разрешила себе налить. Мы все выпили ещё два тоста, первый — за нашу с Сынри помолвку, на которую бурно среагировали Сынхён и Дэсон, а второй я даже не слушала за что, ушла в свои мысли, растерянная и ошарашенная, ничего не понимающая, пока меня не вывел из дум Сынхён: — Ты будешь красивой невестой, Даша, — как-то очень проникновенно сказал он, отчего я почувствовала, как расправляются плечи Сынри, а потом заметила, как Джиён смотрит на своего друга мимо профиля Кико, как будто бы недовольно, но, по-моему, я преувеличивала, или, как обычно, ничего не понимала, или уже выпила лишнего. — Она и сегодня красива, разве нет? — спросил у него Дракон и перевел взгляд на меня, улыбаясь на одну сторону. Что это? Для чего? Они подогревают интерес ко мне Сынри? Скорее всего так, потому что сами вряд ли испытывают хоть малейшую симпатию ко мне, и комплименты их — ложь и пустота в воздух. — Тогда уж она вообще красива, разве нет? — посмотрела на друга Наташа, развеселившись. — В отличие от тебя. — Я некрасивый? — изобразил расстройство Джиён. — Разве что где-то глубоко внутри, — взяла его за руку подруга и потрепала её. Иногда поведение с ним Наташи казалось мне единственным, что поддерживает его связь с чем-то человеческим, но про красоту внутри она откровенно загнула. Ну уж нет, скорее наоборот. Внешне в нем ещё можно было что-то найти… наверное. Не знаю. В нём мало мужественности, именно по чертам и сложению. Он щупловат, мелковат и далеко неидеален, со своими вечно ехидными глазами, чей разрез создан специально для того, чтобы сквозь него презирать окружающих, с его приподнятой надменно верхней губой, растягивающейся над белоснежным рядом зубов, с его родинкой на правой щеке, неподалеку от носа. У него было два основных состояния, на мой взгляд: милый и отрезвляюще гангстерский, злой, от которого хотелось посторониться. Мужественность же появлялась в те минуты, внезапно и откуда-то изнутри, когда он закуривал и начинал степенно и логически рассуждать, не повышая никогда голоса и тональность не меняя. Вот тогда вся его внешность куда-то девалась, и не было ничего, кроме умного и опытного властителя Сингапура, который приводил людей в трепет. Когда рядом с ним в такие моменты стоял Мино, чей облик для меня был фактически эталоном мужской красоты, и тот тушевался, несколько теряясь. Величие — вот что бывает внутри даже небольшой, даже непонятной и жестокой личности. — Вряд ли, — не согласился Джиён с Наташей, перебирая пальцами на голом плече Кико и вновь глядя на меня. — А вот Даша — да, она и внутри соответствует себе. — Я хотела бы молча проглотить это всё, но после третьего или четвертого бокала не получалось. Однако я ещё помнила, что связываться напрямую с Драконом опасно и мне не по силам. Отвернувшись от него, я приблизила губы к уху Сынри: — Поцелуй меня, — попросила я. — Какая же помолвка без поцелуя? — Сынри, ещё сбитый предложением вступить в драконы, не сразу откликнулся, постепенно проникаясь моей просьбой, но когда она до него дошла, он оживился, сверкнув глазами и повернувшись ко мне. Когда мы говорили шепотом, нас никто не мог слышать. — Ты хочешь позлить Дракона? — хмыкнул мужчина. Он ещё не знал, что я не нужна тому… да и я не была до конца уверена, так не хороший ли способ это проверить хоть как-то? Сынри взял меня за подбородок и наградил поцелуем при всех, так, будто мы ворковали друг с другом, и наше целование стало естественным и привычным продолжением. Я сказала Джиёну, что постараюсь полюбить Сынри, так почему бы не продемонстрировать, что это уже частично удаётся? Гром с неба не грянул, и ничего не произошло, Джиён не взбеленился, не закричал мне «как ты можешь? Я тебя забираю!», нет, ничего подобного. Когда поцелуй закончился, я почти до конца убедилась, что Дракону на меня всё равно. Сняв руку с Кико, он спокойно курил над столом, подвинув к себе стакан виски и пепельницу, и даже встретил мой взгляд, как мне показалось — с насмешкой. Как избавиться от ощущения, что этот мужчина читает мои мысли? Он преступник во всем, и даже в том, что в чужую голову проникать — незаконно. Джиён обратился к Сынри: — Помнишь, ты как-то попросил разрешения с ней потанцевать? — Мой любовник кивнул. — А мне на свадьбе разрешишь исполнить один танец с невестой? — Нет, — полу-шуткой покачал указательным пальцем Сынри, после чего опустил ладонь мне на колено, собственническим, хозяйским жестом. — Какой ты жадный! — засмеялся Джиён. — Я таким не был. — Чем больше имеет человек, тем он щедрее, — устремил взор на него Сынри, заговорив с таким хмельным апломбом, что даже нижняя челюсть слегка выпятилась, заострив контур лица. Мне почудилось, что я впервые вижу Сынри таким… собранным, сосредоточенным и думающим, хотя, вися постоянно на телефоне, решая рабочие вопросы, он умудрялся потихоньку превращаться в моих глазах из негодяя-бабника в воротилу-бизнесмена. — У тебя целых два борделя женщин, Джиён, а у меня одна только Даша. Не мне делиться. — Что же выходит, я тебя ещё и как клиента потеряю? — расплылся широко Джиён, и не похоже было, что его печалит этот факт, хотя смысл подразумевал именно разочарование. — Одни убытки… — Зато сколько девушек сохранит невинность! — развеселился и Сынри. Они сменили тему, и достаточно дружелюбно продолжали болтать. Я отлучилась в туалет и обнаружила, что у меня начинаются месячные. Если бы я не выпила, то занервничала бы по этому поводу, но от четырёх бокалов мне уже было почти всё безразлично, а я ещё зачем-то выпила пятый позже. Кроме того, я помнила, что от алкоголя у меня развязывался язык, и я боялась самой себя, что выскажу что-нибудь не то Джиёну. Обезвреживаясь, я вернулась к Сынри и доложила, что мне нужно домой, поделившись событием женской физиологии. Мужчина, немного растерявшись, принял к сведению, и мы ушли, попрощавшись со всеми. Нетрезвый путь в авто казался безумно долгим. Молчание угнетало, особенно с фоном из таких мыслей, что были у меня. Водитель был местным, и корейского не понимал, так что я не побоялась заговорить при нём: — Ты примешь предложение Джиёна вступить в его клан? — Сынри повернулся ко мне, оторвавшись от айфона. — Я похож на сумасшедшего? — мой спутник тоже выпил, и побольше моего, отчего был резковат. — Добиться столько, чтобы положить это к ногам Джиёна? Я не хочу становиться зависимым и несвободным. Достаточно одного дня в чьём-то клане, чтобы заслужить репутацию чужого для всех остальных. Будет очень сложно договариваться в других местах о сделках и общем бизнесе, и я завязну в лапах Дракона. Нет, я не пойду на его условия. — Значит, ты отдашь ему меня? — уточнила я, чувствуя, как заплетается язык. Мне противопоказано пить, когда я это запомню, наконец? — Пока не собираюсь, — вернул он внимание в экран телефона. — Пока? То есть, ты надеешься всего лишь оттянуть тот день, когда вышвырнешь меня? — Даша, не начинай… — Не лучше ли сразу вернуть меня Джиёну, чтобы избежать неприятностей? — Сынри сделал вид, что пропустил это мимо ушей, увлекшись чтением чего-то там в интернете. — Почему бы не сделать это прямо сейчас? Я все равно не сгожусь сегодня для секса, со своими-то месячными! А минет я тебе не буду делать даже за деньги! — Сынри насупился, закипая, как вулкан. Мне вспомнилось, как забрал меня Мино тогда из клуба, всегда вежливый, обходительный, красивый, высокий… где-то там считающий меня сейчас шлюхой, похуже, чем Сынри, потому что этот хотя бы знает, что был моим первым и единственным, а Мино проглотил, что у меня было уже минимум трое мужчин. — Останови машину! — потребовала я. Сынри посмотрел на меня. — Тебе нехорошо? — Нехорошо мне было тогда же, когда Мино пришлось притормозить и дать мне подышать воздухом. А сейчас меня лишь чуть-чуть шатает. Но дурноты нет. Я сняла туфли, взяв их в руки. — Мне нормально! Я хочу прогуляться. Нет, я хочу пойти, куда глаза глядят, а ты езжай в бордель, и трахайся там, хоть со всеми проститутками, которых там найдёшь! — Вместо того чтобы начать извержение гнева, Сынри наоборот переборол себя, облизнув губы и недовольно цокнув языком. — Успокойся. Мы едем домой. — Не хочу! Верни меня Джиёну, выброси сейчас! Я не собираюсь жить в напряжении, ждать тот день, когда об меня вытрут ноги, потому что это вам насрать на всех и всё, а я так не умею! Я привыкаю, я привязываюсь хоть к последней гниде, я начинаю верить и надеяться, и мне потом больно, слышишь, больно!!! — прокричала я, запустив в него туфлей, хотя нас разделяло меньше полуметра. Изумленный Сынри слегка вздрогнул, бессознательно подняв туфлю, но я швырнула следующую, от которой ему пришлось прикрыться. — Вели остановить машину! Я хочу уйти! Пойду в пролив и буду плыть, пока не пропаду в его волнах! — Сынри не реагировал, естественно, и к водителю не обращался, что начало меня злить, и я принялась лупить его по плечу. Он поймал мои руки и, пытаясь угомонить, а в пьяной мне сил будто бы прибавилось, ввязался уже во вторую нашу драку. Но мне только казалось, что я стала мощнее и могущественнее. Сынри сумел сжать мне запястья и вдавить в сидение, чтобы я успокоилась, хотя я ещё несколько минут брыкалась. — Пусти! Выпусти меня! — Успокойся! — косясь на водителя, явно не желая, чтобы его вот такую личную жизнь кто-то лицезрел, мужчина втиснул меня в спинку, тряхнув. — Прекрати! — Провались ты со своим Джиёном! Пропадите вы тут все пропадом! Отстань от меня и езжай к шлюхам! — Я подумала, что он сейчас скажет, что уже с одной из них, но он не произнес ничего подобного. — У меня нет настроения сегодня трахаться, так что твои… эти дни пришлись кстати, — проворчал он. Мы подъехали к дому, и я не помню толком, как выбралась из машины и поднималась, но Сынри определенно мне помогал. Его рука обнаружилась на моём локте, когда мы вошли в квартиру. Всё это время он поддерживал меня. Босую — это я увидела, опустив лицо вниз на пороге. — Господи, зачем было столько пить, если не умеешь? — услышала я над ухом негодование Сынри. Зачем? Не знаю, с некоторых пор я поняла, что в Сингапуре лучше пить, чем не пить, потому что тогда легче переносится происходящее. — Где мои туфли? — прислонившись к стене, смотрела я на свои ноги, и остальные стены, пол и потолок кружились вокруг. Состояние было не из лучших. — Боже… — вздохнул Сынри и, подталкивая, завел меня в ванную. — Приведи себя в порядок. — Единственное, о чем я там вспомнила — это о своих месячных, так что меня хватило лишь сменить нижнее бельё, применив необходимое средство гигиены, умыться, стерев тушь, тени и подводку, и вывалиться обратно в коридор, в котором, по стенке, я добралась до нашей кровати и упала на неё, в платье, с прической, от которой, разумеется, после падения ничего не осталось. Чьи-то руки развернули меня и стали расстегивать молнию. Сынри! Да, я же живу с ним… Вытаскивая шпильки из моих волос, он развернул меня обратно на спину, избавляя от платья. — А ещё говорят, что в России хлещут водку, как кони! — приговаривал он, покачивая головой, — тебя с какого-то вина развезло в дрянь просто… — Россия — не страна алкоголиков! — подняла я руку с выпяченным указательным пальцем. — Это ложь! У нас не пьют… — Сынри почему-то засмеялся. Что я такого сказала? У меня никто в семье не пил. И я не пила… раньше. Я закрыла глаза, перед которыми замелькало что-то связанное с прошлым, и, видимо, на какой-то момент вырубилась, потому что когда пришла в себя, то была уже в одних трусиках под одеялом, а Сынри ложился рядом. Я развернулась к нему, уставившись в оба глаза. Он замер, ожидая моих дальнейших действий. Я прежде не пила, не материлась, не спала с мужчинами и, не задумываясь, бросалась на помощь к кому угодно, даже ценой собственной жизни. От меня ничего не осталось, я собрала все грехи, какие можно, и есть последняя возможность сохранить себя — быть честной, и не разучиться жертвовать собой во благо других. Да и чем уже жертвовать? Этим бренным телом, цена которому — грош? — Я не нужна Джиёну, ты понял это? — сказала я в глаза Сынри. Он смотрел и молчал. — Ему нужен ты. Он хочет получить тебя в свою банду, в свои сообщники. Я лишь инструмент. Видимо, он хотел найти в тебе слабость, чтобы поставить ультиматум… — это слово далось мне с огромным трудом. — А раз не нашёл, то попытался создать. Если ты поведешься, то, скорее всего, Дракон тебя погубит, как погубил меня, — Сынри протянул руку к моему лицу, и только когда провёл ей под моими глазами, я поняла, что плачу. Испугано приложив свою ладонь к щеке, я стала стирать слёзы, пряча следы горя. — Я много выпила, прости… я не такая эмоциональная обычно… — О да-а… — недоверчиво усмехнулся мужчина. — …Так что избавься от меня, — соскочила я на предыдущую тему. — Верни Джиёну, и проблема разрешится. Он никак тебя не подставит, когда поймёт, что у тебя нет слабостей… — Зачем ты говоришь мне это? — подпер рукой голову Сынри, устроившись на боку. — Потому что я не хочу, чтобы из-за меня ты пострадал… не хочу быть виной… не знаю чего. Если Дракон хочет к тебе подкрасться, то пусть ищет другое средство. Я не буду причиной ни чьих бед. — И это после всего, что я тебе сделал? — Мне кажется, Сынри впервые произнеся это сейчас, задумался о том, чем для меня была девственность, что для меня вообще была жизнь, чем для меня были родина, семья, возможность возвращения. Он только сейчас разглядел во мне не тело для секса, а человека, и то лишь потому, что этот человек проявил какую-то заботу о нем, и его эгоизм возликовал. Я не стала отвечать, закрыла глаза, положила голову на подушку и… уснула.

* * *

— Даша, ты долго ещё будешь спать? — Казалось, прошло одно мгновение, но когда я начала отворять веки, то увидела, что в окно светит солнце. А в голове бьёт большой колокол. Ох… Я приложила руку ко лбу. Тяжко-то как… — На, держи, — реагируя на голос, я повернулась и увидела Сынри, протягивающего стакан воды и большую белую таблетку. — Что это? — От похмелья. — Я приняла его медицинскую помощь и заглотила, разжевав, пилюлю. Моментального эффекта не обещали, и я прилегла обратно, закрыв глаза. — Ты чудная, когда выпьешь. Ещё и с такими перепадами настроения! — Мне не хотелось обсуждать себя пьяную. Это само по себе было стыдно, а если я ещё и чудила… — Ты давно встал? — Часа четыре назад. — Предугадывая мой вопрос, он сказал: — Сейчас полдень. — Ого-го… — приподнялась я, окончательно просыпаясь. Сынри присел на кровать рядом со мной. — Я уже успел побывать в офисе и вернуться, взяв себе полдня выходного. — Чтобы посмеяться надо мной? — переползла моя рука со лба на затылок. Колокольный звон теперь отбивал праздник там. Сынри улыбнулся. — И это тоже. Даша, мне нужно будет завтра отъехать. В Сеул, по делам, — ещё не зная, к чему всё это, но понимая, что какие-то перемены предвидятся, я выпрямилась, концентрируясь. — Дней на пять, возможно. С собой я тебя взять не могу… во-первых, у тебя нет документов, а во-вторых, ещё не улажен вопрос с Джиёном. Но меня последнее заботит меньше, — мужчина пожал плечами. — Я всё ещё не могу полностью доверять тебе, поэтому не хочу пока делать тебе документы. Я не хочу, чтобы за мою щедрость ты от меня сбежала, а с паспортом это будет достаточно легко. — Без денег? — хмыкнула я, несмотря на головную боль. — Их добыть не так уж и трудно. Но вопрос не в этом. Ты останешься здесь, а совсем одной будет не безопасно, к тому же, тебе надо будет выходить и делать покупки… Одним словом, тебе нужен телохранитель на это время, исполняющий обязанности… — Твои? — опять с сарказмом заметила я. Губы Сынри поджались. — Послушай внимательно, — его рука погладила меня по подбородку, но потом, забравшись в волосы, потянула их, сделав немного больно. — Если я узнаю, что ты переспала с кем-то, пока меня не было, я тебя сам верну в нижний бордель, или утоплю в проливе, это ясно? — дернул он меня за волосы назад. Я моргнула глазами, потому что кивнуть не могла. — Я выбрал на эту роль Тэяна, потому что именно он спас тебя, и если он оградил тебя от Джиёна, то уж тем более не вернёт тому, пока меня не будет. — Он жив? С ним всё в порядке? — заволновалась я, услышав имя своего ангела-хранителя. — Я звонил ему утром, был как будто жив-здоров. И не отказался присмотреть за тобой несколько дней, — я радостно улыбнулась, но стянутые волосы напомнили о том, что радоваться другим мужчинам неуместно. — И только попробуйте завести какие-то шашни! Я же понимаю, что он не ради плюсика в небесной скрижали благих поступков это делает, ясно, что ему хочется… — Той ночью, что он вытащил меня от Зико, я скинула его куртку и предложила ему себя, если он ради такой награды старался. Тэян прикрыл меня и отказался. Не ради плюсика? Тогда я вообще не знаю, что в голове у Тэяна. Но, по крайней мере, это тот человек, которому я и сама доверяю больше кого бы то ни было в Сингапуре. Сынри отпустил мои локоны и поднялся. — А когда я вернусь из Сеула — мы отпразднуем помолвку. Джиён не получит ни тебя, ни меня. — Я вдруг вспомнила, что наговорила этой ночью. О боже! Я же… разболтала то, в чем сомневалась — стоит ли говорить это? Но под воздействием спиртного во мне проснулась та самая я, которую Дракон называл Матерью Терезой. Я не думая выбрала правду и спасение другого. — Но как же… после помолвки… всё равно… Джиён ведь дал понять, что я никто — и в любой момент, если ты не выполнишь условие… — Ты так далека от правил и понимания криминальной жизни, — уже стоя, приподнял мой подбородок Сынри, разглядывая мои голубые глаза. — Знаешь ли ты цену правды в ней? Знаешь ли ты, как редко здесь встречаются люди, которые не предают? Ты недолго будешь никем, — покивал чему-то Сынри. — Мы что-нибудь с этим сделаем.

Недоверие

На этом пляже мы гуляли с Джиёном, когда рисовали слова на песке. Это было одно из последних светлых воспоминаний в Сингапуре, когда Дракон казался мне мудрым, сочувствующим и правильным что ли, даже несмотря на его преступления и грехи, которые он умел так красиво оправдывать, ссылаясь на какие-то глобальные процессы, в пределах которых значимость одной жизни сводилась к нулю. Теперь мы сидели с Тэяном в кафе на берегу повыше, и я иногда бросала взгляд на отделяемую от нас рядом деревьев и велосипедной дорожкой кромку воды, увлажняющуюся там, где навсегда стерлись следы двух пар ног. Шум прибоя был слышен под музыкой, играющей из колонок кафе.

Сынри оставил мне телефон, где было записано всего два номера — его и Тэяна. На все остальные исходящие и входящие он был заблокирован, о чем меня сразу предупредил, уезжая, любовник. Ему я звонить и не собиралась, но Сынри сам позвонил в тот же вечер, едва приземлился в Сеуле. — Быстро подняла, молодец, — ухмыльнулся он в трубку. — А если бы поднимала долго, то что? — читая в интернете на корейском полезную информацию о психологии мужчин, постельном мастерстве (в статье «Как привязать мужчину») и том, как разоблачать обман по лицу человека — в общем всё, что никогда не посмела бы читать в своей прошлой, российской действительности — тоскливо спросила я. — Я бы очень плохо подумал о тебе. Если же ты не поднимешь вовсе, то я сразу перезвоню Тэяну. И не дай бог тебе будет, чтобы не поднял и он. Вернусь и вышвырну тебя на улицу. — Голос Сынри был непонятным, вроде бы спокойным, но чем-то недовольным, или слишком пафосным. Возможно, что он всегда был таким, но когда видишь человека во время разговора, то создаётся другое впечатление, нежели по телефону, когда оппонента перед глазами нет. — Может, ты позвонишь в тот момент, когда я моюсь в душе? — В твоих интересах брать с собой трубку и туда, чтобы услышать. Я предупредил. — В моих интересах было остаться девственницей и вернуться домой, всё остальное уже слабо похоже на нечто, отвечающее моим запросам. — Я до сих пор не могла понять, стоило ли продолжать пытаться делать вид, что Сынри мне нравится, очаровывая его? Джиён ткнул меня носом в то, что я изменяла сама себе своим притворством, а после моей правды, спьяну, ничего не произошло, поэтому я задумалась, а не лучше ли всё-таки выбрать искренность, как я делала это всегда? Однако такому избалованному мужчине вряд ли понравится моя прямота, вызванная обозленностью на здешний мир, и язвительность лучше придержать. — Разве смогла бы ты пожить у себя там так, как живёшь теперь здесь? — Несчастливо? — всё-таки не выдержала я. — Ты прав, там бы так не вышло. — О-о, уверен, в нижнем борделе тебе было веселее, и я заставляю тебя скучать, забрав оттуда, — перенял и он сарказм, — тебе следует преисполниться благодарности, если не хочешь, чтобы я устал от этого альтруизма. — А что сделать, чтобы ты устал от эгоизма? — полюбопытствовала я. Сынри хохотнул, перейдя на более ласковый тон, смазавшийся шоколадным маслом: — Когда вернусь, посмотрим, что ты сможешь с этим сделать. Я ещё позвоню, до связи! А вот предоставленному мне телохранителю я не только могла позвонить в любой момент, попросив отвезти куда-нибудь, но и была не против пойти на это, так что воспользовалась возможностью на второй день одиночества. Мы проехались по магазинам, а после Тэян сам предложил мне прогуляться и посидеть где-нибудь. Я не отказалась. Но место выбрал он, разумеется, не зная, с чем оно вызывало у меня ассоциации. О, этот чудный пляж! — Я волновалась за тебя, — произнесла я, держа в ладонях стакан с чендолем, местным напитком-десертом из кокосового молока с красной фасолью и сахаром. Глаза мои смотрели вдаль, где заканчивался морской горизонт, и начиналось небо. Тэян ел муртабак, что-то вроде пиццы, только толстой и обильно обсыпанной карри. — Как тебе удалось уцелеть? Джиён ведь знает, что ты сделал… — Перестав откусывать, мужчина кивнул: — Не думал, что когда-нибудь вновь это скажу, но… Джиён великий человек. — Словно обманутая, я повернулась к нему, прищурив глаза. Он говорит это после всего, что тот со мной сделал и от чего он сам же меня спас? Тэян увидел мою ярость, застрявшую за зубами, чтобы не произнести ничего злобного. — Прости, но я, действительно, так считаю. Он… пощадил меня, хотя не без тяжелого разговора перед этим. — Так он всё-таки был? Разговор. И о чем Дракон говорил? — Неважно, — Тэян вернулся к еде. — Главное, что мы живы. И прощены. — Прощены? Во-первых, не думаю, что это так. — Я отвернулась от пролива, напрочь забыв о добром и милостивом Джиёне, пекущемся о времени и его неосязаемости. Он зверь и чудовище! — Он готовит что-то ещё более мерзкое, уверена. А во-вторых, не ему нас прощать! Это он должен молить о прощении. Я вот никак не могу почему-то этого сделать — простить его. Почему бы? — прищурилась я и, взяв ложку, стала черпать жидко-густое угощение. Тэян лишь вздохнул. — Может, я как-то по-другому вижу происходящее? — Я понимаю тебя. — Думается мне, что недостаточно. — Скорее, ты недостаточно знаешь и понимаешь Джиёна, — сказал Тэян, опустив глаза в тарелку, над которой ел и куда падали крошки. — Не понимаю — верно, недостаточно знаю? — Моё лицо невольно исказилось, не спасенное даже сладостью во рту. — У меня нет желания узнавать его ближе, потому что чем дальше, тем хуже. Я до гроба сыта Драконом и всем, что узнала о нём, и от него. — Это я сумасшедшая, или его люди находятся под гипнозом? Как кто-либо может восхищаться им, любить его? Это всё равно, что чтить память Адольфа Гитлера, мне кажется. Да, личность была значимая, и я не думаю, что фюрер был глупым, но последствия его мозговой деятельности — Вторая мировая война, унёсшая несколько десятков миллионов человек. Не удивлюсь, если Джиён поклоняется этому типу. Господи, до чего я дожила? Сравниваю главаря азиатской мафии с германским рейхсканцлером! Даша, шестеренки твои уже явно не те. — Пойми, что занимая подобное место, нельзя быть мягким и пушистым. Кто будет уважать и подчиняться человеку, который не способен убить, который не проявляет жестокости? Любого предводителя должны бояться. — Сомневаюсь, что Джиён мог бы быть мягким и пушистым на другом месте. Он оказался на своём именно потому, что ему нравится всё это, потому что ему это по душе. — Что ж, лично я рад, что ему удалось его занять. Когда драконы вытеснили отсюда сингов — здешних львов, которые держали Сингапур прежде, в нем стало значительно чище и спокойнее. Проституция, наркоторговля и убийства были всегда, и Джиён всего лишь соблюдает традиции. Зачем их нарушать? — Мне вспомнился рассказ Мино о губернаторе, поселившемся на священном холме. — Люди, большинство из них, понимают лишь силу, потому что тупы и ограничены, мало кто понимает слова или слушается, поэтому им нужен кулак. С плетью. — Ты признаёшь насилие, как данность, и оправдываешь его. — Не стану отрицать, — подозвал Тэян жестом официанта, чтобы заказать холодный чай. Облака шли по небу, время от времени закрывая солнце, но от этого не становилось менее жарко. Не могу сказать, что я до конца привыкла и акклиматизировалась в Сингапуре, но в последние дни пекло и влажность переносились мною несколько легче. — Тогда почему ты спас меня? — Из-за его неугаснувшей симпатии к Дракону, я заподозревала подвох. Уж нет ли и здесь заговора и руководства нашего короля? А вдруг это всё очередной спектакль — почему бы нет? — Насилие насилию рознь, — задергал пальцами тканевую салфетку Тэян, загибая её уголок и выпрямляя. — Насилие всегда одинаково. Или ты имел в виду, что люди, подвергающиеся ему, разные? — уточнила я. Мужчина оставил салфетку в покое и посмотрел на меня. — Да, я не совсем точно выразился. Разница именно в людях. Я сам когда-то участвовал в изнасилованиях… — Я и не забывалась, чтобы воспринимать Тэяна, как самоотверженного рыцаря, я помнила о его прошлом, бандитизме, тюрьме, преступлениях. Достаточно одного взгляда на его татуированное крепкое тело, на его сбритые по бокам и сзади волосы, и сразу становится ясно, что мужественность его закалилась не в ратном бою за справедливость, а в уголовных делах и кровавых ночных разборках. — Есть женщины… которых не жалко. Да, я знаю, есть мнение, что мужчина, поднимающий руку на любую женщину — тварь. Пусть будет так. Но когда я вижу дымящую сигаретой дамочку в короткой юбке, которая может огреть крепким словцом, когда у неё на лбу написано, что с ней можно договориться, о чем угодно, а она при этом свободной рукой покачивает коляску… или когда я вижу, как за дорогие подарки какие-нибудь красавицы изменяют своим парням с возрастными дядями, или студентки заказывают подругу хулиганам, чтобы они потешились с той лишь за то, что она красивее и удачливее других… Мне не жалко. Я не вижу ценности в этих девушках, женщинах, девицах… С одинаковым равнодушием я мог и могу их убить или изнасиловать. И мне плевать. Если когда-нибудь я попаду за это в какой-нибудь ад — ладно. Зато прожил по совести, какую имел. — А меня тебе жалко? — Сделала я очевидный вывод. — Да, жалко, — не дав мне вставить ещё что-либо, Тэян продолжил: — Потому что ты сильная, честная. И не сломаешься. Я снова, наверное, подобрал не то слово. Тебя не жалко — ты вызываешь уважение. Те, которые заслуживают насилия, с которыми оно происходит, чаще по их же вине: провоцировали, искушали, хамили, напивались — они почему-то всегда корчат из себя жертв после этого, они ноют, плачут, хотят каких-то привилегий, сами требуют жалости, и до конца жизни готовы вспоминать случившееся, лишь бы не потерять венца героини. Потому что если его отобрать, у них больше ничего не будет. А ты… такие как ты — не такие. Вы не бываете виноваты. Один ваш взгляд на совершившего злодеяние клеймит его навсегда, потому что причинять боль и зло таким, как ты — это неправильно. — И всё же ты называешь Джиёна великим, — напомнила я, откинувшись на спинку стула. — Под Хаши тебя пытался подложить я, в чем теперь раскаиваюсь. Прости. — Я вздрогнула. Сутенёр извиняется перед своей бывшей подопечной за плохо подобранного клиента. — Я хотел укротить тебя, не зная ещё, какая ты. — Но под Сынри подложил Джиён. — Под Сынри ты положила себя сама! — назидательно и обвиняюще воззрился на меня мужчина. — Не стоило заступаться за тех, кто этого недостоин. К тому же, я предлагал тебе уладить всё с Джиёном, уверен, тогда бы всё получилось, и кроме меня тебя бы никто не трогал. — С чего ты взял, что я хотела бы, чтобы меня трогал ты? — задрожали мои губы. Они вообще здесь не видели никакого другого выхода, как только уложить меня на лопатки! Если меня никто не трахал, то я, по их понятиям, ну никак не могла выжить и продолжать как-то существовать. Увидев мрачность на лице Тэяна, мне захотелось как-то сгладить свою резкость: — Прости, думаю, ты и сам теперь не хочешь со мной связываться. По сути, я теперь шлюха. — Я говорил тебе раз, повторю второй: для меня твоя девственность не столь важна. А шлюхи — это те, кто врёт в глаза о любви, а спит за твоей спиной с другим, как моя бывшая. — Да-да, именно к такому вот поведению я едва не приблизилась. Врать Сынри, что он мне дорог, нужен, симпатичен, чтобы суметь добраться до Джиёна и отомстить. Выходит, при таком раскладе я потеряю расположение последнего человека, кто со мной дружен — Тэяна. — Когда-то я не понимал этого. На меня работал один парень, встречавшийся с девицей, что работала на меня же, добровольно, проституткой. Я как-то спросил его, не брезгует ли он подобным, на что тот ответил, что настоящую любовь чужими хуями не выбьешь, и в чужую пизду не засунешь. К слову, он ей тоже изменял, и мне это было не совсем ясно, но со временем я стал понимать. Тело — это оболочка, херня. По-настоящему важно то, что внутри, доброе, чистое, светлое, которое не замарать тем, что происходит вольно или невольно с телом, это что-то внутри — оно неизменно. — Неизменно ли? — задумалась скептично я. — Ты ставишь под сомнение чувства или характер? — И то, и другое, — доев чендоль, отложила я ложку. — Даже я, кажется, меняюсь. — Прошло мало времени после того стресса, что ты испытала. Всё уляжется, и ты поймёшь, что ты всё та же. — Хотелось бы верить, но… — Никаких «но», Даша, — дотянулся через столик Тэян до моей руки и накрыл её своей ладонью. — Не верь, а знай. Он вернул меня в квартиру Сынри час спустя, помог донести мои покупки, и мы ещё долго стояли в прихожей, болтая, никак не в силах разойтись. Ему, может, и было куда ехать, где веселее и лучше, а вот меня ждала только печаль взаперти. Наконец, почувствовав, что превышает полномочия, Тэян посмотрел на время и начал прощаться. — Да, и, кстати, закрывай дверь на щеколду с этой стороны, — отступил он на порог. —Зачем? — улыбнулась я. — Ключи же только у тебя и Сынри. Ты думаешь, ко мне ворвутся люди Джиёна? — Звякнув названым предметом в руке, Тэян сжал связку в кулаке. — Учитывая, что я человек Дракона, — хмыкнул он. — Почему бы им и не ворваться? — Мужчина заговорил тише и просительно: — Закройся, Даша. Очень уж не дают мне покоя эти ключи в руке. Поцеловав меня в щеку, он вышел, прихлопнув дверь. Замершая от его слов, я занесла руку над щеколдой. С бедой напополам позанимавшись английским, я вернулась к намекам Тэяна, не желающим уплывать из головы. Так, он всё-таки хотел меня? Почему же тогда отказался той ночью, когда я ему себя предложила? В порыве, правда, далеко не страстном и горячем, а скорее нервном и презирающем. Сынри угадал верно, и корыстный интерес всё-таки присутствует? Я сказала Тэяну, что не хотела бы, чтобы он меня касался, но сама принялась представлять, а что бы было, сложись всё тогда иначе, и отдайся я ему? Было бы мне так же гадко, как в первый раз с Сынри, пока чувства не притупились? Подобный шок я испытала в душе, куда Тэян затащил меня когда-то, но когда он уговаривал меня попробовать удовольствия, когда пытался показать, каким приятным бывает общение между мужчиной и женщиной — мне противно не было. Руки сутенера, ставшие по отношению ко мне нежными, умели приучать к себе. В последние разы, что он до меня дотрагивался, я ощущала лишь заботу и тепло, и его ладони не хотелось скинуть с себя подальше. И сегодняшний прощальный поцелуй в щеку тоже был ненавязчивым и проникновенным. Отложив учебники и выключив компьютер, я завалилась в кровать. Из-за графика Сынри я вновь привыкла вставать рано, в семь часов, и в десять вечера уже давно хотелось спать. Но Тэян никак не давал мне покоя в мыслях. Я была рада его видеть невредимым, мне было ценно его участие в моей жизни, и я даже забыла ему всё, что он сделал мне плохого. Его я простила. Из всех, кто мне здесь встретился, он был самым благородным и человечным, и храбрым. Он посмел пойти против Джиёна, даже откровеннее, чем Мино тогда. Тот хотел сопротивляться, а этот пошел наперекор и сделал по-своему. И Дракон его простил. Почему? Настолько дорожит им и уважает его? Тэян говорил, что они очень давние друзья. Так неужели всё-таки дружба для Джиёна не пустой звук? Мне вдруг захотелось порасспрашивать Сынхёна о юности его лучшего друга побольше. Вдруг откроются ещё какие-то подробности, которые позволили бы мне разделить взгляд Тэяна на то, что Джиён — великий. Я лежала и вспоминала всё подряд, пока не наткнулась на воспоминание о том, как застала Тэяна с одной из работниц борделя. Он был полураздетый, до пояса, ещё горячий от секса, со сбившимся дыханием. Прервавший из-за меня своё занятие, он слушал мои просьбы. Теперь, зная, что такое занятие любовью как участник, а не очевидец, я видела, как трудно мужчине оторваться во время секса. Даже Сынри, которому были так важны и всегда срочны его дела, пару раз, когда ему начинал названивать телефон, не тянулся к нему, пока не заканчивал со мной возиться. А ведь звонить мог кто угодно! Тэян же остановился и, неудовлетворенный, открыл мне. Интересно, как близок он был к финалу, когда я его прервала? Я помню его ещё не опавший бугорок и… и почему я вспоминаю это в таких подробностях? Потому что не надо было фантазировать, что бы меня ждало, выбери я его! Он обещал всё красиво, а про другие варианты отзывался слишком негативно, вроде того, что мой жених непременно должен был оказаться слабаком в постели, в связи с чем мне должно было стать от него противно. Но вот Сынри слабаком никак не назвать, однако что-то не тянет меня с ним повторять изо дня в день совокупление, пусть даже иногда он и делает мне приятно, руками или языком доводя до оргазма. Моё тело отзывалось, но никак не сознание, не рассудок. Они не стремились к повторениям, не было чего-то такого… связи, привязанности, расположения, не говоря уже о любви. Продолжая думать о Тэяне, я представила его на месте Сынри. Сейчас примерно то время, когда по вечерам мы занимались сексом, но у меня месячные, а Сынри вообще нет в Сингапуре. Я закрыла глаза и вообразила, что Тэян расстегивает свои джинсы и, стянув с меня одежду, входит в меня. Прислушалась к своим ощущениям. Нет, не противно. Почему я не чувствую ничего плохого и противоестественного, представляя это? Потому что прониклась благодарностью? Если спать за деньги — проституция, то как назвать секс без любви, из благодарности? Лучше ли это продажности? Моя ладонь скользнула вниз, к животу, на который я её положила. Когда-то, мечтая выйти замуж честной девицей, я была убеждена, что мужчина должен быть один единственный на всю жизнь, первый и последний — один и тот же. И при этом любимый. Но если моим первым стал Сынри, которого я не хотела никогда на эту роль, и который до сих пор мне никто, кроме любовника, значит ли это, что он должен остаться единственным? Тем более, что никаких чувств к нему не просыпается. И дело даже не в том, что он пригрозил мне, если я пересплю с кем-то другим — угрозы перестают производить на меня впечатление. Дело в том, а хочу ли я кого-то вообще помимо него? О Мино я до сих пор запрещала себе думать, понимая, что с Сынри тогда будет невыносимо, но не значило ли это, что я всё-таки хочу кого-то другого, и единственным в своей жизни Сынри оставлять не хотела бы? Да, наверное, даже Тэяна на его месте я бы увидела с большим удовольствием… он желал меня, но как-то не пошло, как-то сочувственно, имея совсем другое на сердце, нежели Сынри. В Тэяне предугадывалась возможность нежности, и мне хотелось бы испытать её, просто чтобы почувствовать, каково это, спать с тем, кому ты не безразлична? Перед глазами опять предстал его торс. Не вызывавшие прежде никаких эмоций, его татуировки показались манящими. Провести по ним пальцами… Внизу живота стало образовываться то чувство, что зарождалось, когда Сынри возбуждал меня. Легкая тяжесть от прилива крови. Но я ещё даже ничего не сделала — всего лишь представила, как Тэян лег бы на меня сверху… А, плевать, пока нет того, кто мною сейчас владеет, я представила Мино, закрыв веки. Ноги подогнулись, будто мышцы кто-то натянул. Мино… неужели я всё-таки люблю его? Я хочу, чтобы он делил со мной постель, чтобы раздевался и ложился рядом, чтобы брал меня так, как берёт Сынри, или как-то иначе — как ему будет угодно, пусть только это был бы Мино… Теперь, когда он уверен, что я шлюха, наверняка не стал бы упираться, намекни я ему, что хочу его. Или стал, разочарованный моим обманом? Я не знаю, выдержу ли встречу с ним, доведись таковой случиться. Лучше пусть её не будет. Джиён разрушил между нами все возможности. Даже если я когда-либо скажу правду Мино, будет лишь хуже. Как неприятно станет ощущать себя двумя дураками, обведенными Драконом. А сам, небось, спит сейчас с Кико, радуясь жизни, сочиняя очередные подлости. Как Кико его терпит? Знает ли она, что он представляет других, когда спит с ней? Или это был очередной обман меня? Не верю я, что мужчина станет представлять ту, которую сам же отправил в портовый притон, где мало кто смог бы выжить. Это всё равно, что мне начать представлять его сейчас… Я и Джиён… уже не в первый раз мне приходит на ум эта мысль, и, раздираемая злостью, я откидываю её, ненавидя его и заменяя фантазии на то, как я заставила бы его страдать, плакать, мучиться. Нет, по сравнению с ним даже Сынри прекрасен в роли любовника, лучше он, чем то чудовище. Даже если Джиён в постели (хоть где-то же должен быть?) ласковый, безотказный, уступчивый и самоотверженный. Какой он вообще там, на самом деле? Ведь то, что я видела с подачи Сынхёна — постановка. За закрытой дверью, без посторонних глаз, он наверняка другой. Да пошёл он! Психанув, потрясла я головой, убрав с себя руку и перевернувшись на бок. Зазвонил телефон. — Алло? — подняла я, на миг испугавшись, что Джиён мог бы как-то до меня дозвониться, реагируя на мысли о себе, ведь он мои почти беспрепятственно читает. — Привет, ещё не спишь? — услышала я Сынри. — Нет, собиралась, но не заснула пока. — Без меня не спится, да? — ухмыльнулся он. Я только что представила себя в постели почти со всеми известными мне в Сингапуре мужчинами, выбирая, кто бы лучше подошёл. Сообщить ему, что не спалось из-за этого? — Да, — и вместо какой-либо колкости, я вздохнула: — Одиноко. — Потерпи ещё денька три, — успокоил он меня, как-то поведясь на то, что это относилось действительно к нему. — Я тоже начинаю скучать по ночам, зато когда вернусь, у тебя уже там всё кончится… — Ты хочешь сказать, что в Сеуле не снимаешь на ночь шлюх? — поймала я именно этот смысл его признания. Если он по мне скучает, то не трахает других. Правильно? Сынри замолчал, будто ему не нравилось моё замечание. — Мне некогда этим заниматься, тут дел — выше крыши, — деловитее и резче бросил он. — Ну ладно… надеюсь, что это так. — У меня звонок на второй линии. Позвоню завтра, спокойной ночи! — быстро попрощался он. Я не верила, что Сынри способен хранить верность, но мне нужно было получить какой-то гарант, прежде чем он пойдёт по женщинам дальше. Через день я опять воспользовалась услугами Тэяна, чтобы пройтись и затариться продуктами. Сидеть в квартире безвылазно было безумно тяжело. Занятия языками не могли заполнить все шестнадцать-семнадцать часов бодрствования, хотя я и на китайский уже стала поглядывать, для разнообразия. В особняке Джиёна было немного просторнее, и там меня тоже регулярно вывозил Мино куда-нибудь, но там и сам дом стоял фактически на природе, а мне, выросшей в деревне, было необходимо вокруг что-то естественное, мегаполис со всех сторон удушал, и четыре стены бетонной коробки — невыносимо, пусть даже из окон потрясающий вид и днем, и ночью. Общаться с Тэяном было проще, чем с Сынри, но после своих фантазий я уже не так свободно заводила беседы, ругая себя мысленно за то, что позволила татуировкам растревожить меня. Стараясь не смотреть на них, вечно открытые из-за минимальной одежды на мужчине сверху, я лишь поддерживала разговор, который большей частью вел Тэян, но замечая, что сегодня прогулка не ладится, он не стал отягощать меня и закруглил быстрее. Вновь расставаясь в прихожей, он осмелился спросить: — Что-то произошло, или у тебя просто нет настроения? — Всё в порядке, просто… — я подумала, чем можно обосновать свою задумчивость? — Сынри завтра возвратится. — Так быстро? — Разочарование проскочило на лице Тэяна. — Значит, завтра… — Да, он и не обещал отсутствовать долго, но я успела перестроиться, — я выжала из себя улыбку. — Теперь придётся привыкать обратно быть с ним. — Тебе с ним нехорошо? — слегка нахмурясь, задал вопрос мужчина. — Я не люблю его. И ничего к нему не испытываю. Этого достаточно, чтобы описать, каково мне? — Тэян насупился, опустив взгляд и о чем-то размышляя. Ключи на металлическом кольце закрутились на его пальце. — Возможно, я был не прав, привезя тебя к нему. Судя по тому, что Джиён помиловал меня, я мог бы попробовать оставить тебя у себя, но не хотелось рисковать тобой. — Мы встретились глазами. — Ничего, когда Сынри сказал Джиёну о помолвке, его лицо стоило многого. — Ключи перестали крутиться. — Помолвке? Какой помолвке? — Если Тэян до сих пор человек Дракона, стоит ли выдавать, что это розыгрыш? — Сынри решил со мной обручиться, — выбрала я скрытность. Сказать, что мой собеседник изумился — ничего не сказать. Если на Джиёне нужно было успеть заметить удивление, то на Тэяне оно прорисовалось ярче некуда. — Но… ты всё равно его не любишь, и ничего не чувствуешь? — Я пожала плечами. Что десять раз повторять то, что является фактом? Посомневавшись, мужчина поинтересовался: — А если бы я сделал то же самое, ты бы выбрала меня? Или тебе, всё-таки, на самом деле не хочется, чтобы тебя вообще кто-либо трогал? — Теперь удивление отразилось и на мне. Он шутит? Тэян и помолвка, Тэян-жених, женатый Тэян — это не вписывалось в его образ совершенно. — Зачем ты спрашиваешь? — Как ты думаешь? — убрав ключи в карман, Тэян подошёл ко мне и, подняв руку, коснулся несмело щеки. — Ответь, тебе все одинаково неприятны, или у меня бы был перевес? — Я отношусь к тебе лучше, чем к Сынри, — честно сказала я. Сжав свои пальцы на его руке, я пыталась остановить её, но убрать не хватало решительности. Меня грело его теплое и трогательное касание. Тэян приблизился ещё и, не встретив сопротивления, поцеловал меня. Закрыв глаза, я со странным для себя удовольствием встретила его губы, но, несмотря на сдержанность и мягкость поцелуя, отстранилась первой, загнанно воззрившись на мужчину. — Зачем это теперь? Ты отказался от меня, когда спас от Зико… — Я не отказывался! Я не хотел, чтобы с твоей стороны это было платой за спасение! — опешил Тэян, опустив руку, упавшую с моей щеки. — Я не хотел принуждать и вынуждать, пока ты не захотела бы сама. — Но теперь я у Сынри, и это всё не имеет значения. — Если ты хочешь — имеет! — Тэян подступился ко мне и, опять целуя, прижал к стенке. Его грудь, хоть и через майку, та, которую я воображала перед сном, втиснулась в мою. Его ладони не полезли лапать меня в места позапретнее, а только схватили за талию, крепко и твердо, будто Тэян был из камня. В ход пошёл язык, и я, к своему стыду, приняла его, отвечая тем же. Это был не Сынри, это был не какой-нибудь похотливый клиент (хотя без похоти Тэян тоже не полез бы), а тот, кто рисковал ради меня жизнью, кто помогал мне не раз, кто видел во мне не только вещь для удовольствий, но и человека. Он готов был терпеть, ждать, не желая, как и я, секса без души, в виде благодарности или подачки. Его пальцы расстегнули пуговицу на моих шортах и я, не заметив, когда обняла его за шею, почти позволила ему снять их с меня, когда в голову полезли нехорошие мысли. Почему Джиён простил его? Почему он ничего с ним не сделал? Уж не взамен ли на то, чтобы погубить меня как-то более коварно, заставив поверить, что он добрый и хороший, а потом разочаровав, как я Мино? А что, если Тэян делает это всё за деньги и прощение? К тому же, Сынри выбросит меня, оставив беспомощной, если я изменю ему и, не исключено, сам Сынри попросил Тэяна проверить меня. Кто знает? Я ничему не верю в Сингапуре! Ничему! Я оттолкнула Тэяна, оставшись с припухшими губами, раскрасневшимся лицом, вздымающейся грудью. Да и он не далеко от такого вида ушел. — В чем дело? — Ни в чем. Просто нет. — Я тебе неприятен? — И это тоже нет. Но между нами ничего не будет, — поправив волосы, я добавила: — Сейчас, по крайней мере. — Но завтра вернётся Сынри! Ты могла бы определиться именно сейчас, и если ты скажешь, что согласна быть со мной… я заберу тебя. И у нас тоже будет помолвка, — Тэян вновь попытался обнять меня. — А можно и без неё, сразу расписаться… — Какая глупость, у меня документов нет! — вытянула я руки, упираясь. Я ушам своим не верила, что он говорит? — Значит, повенчаемся. — Руки мои ослабли и сдались. — Я тоже христианин, как и ты, поэтому проблем не будет. — Повенчаться…. Повенчаться… стать женой перед Богом. Меня затрясло, и я не смогла даже встретить взгляд Тэяна. Такого не может быть, это обман! Как сутенер, тот, кто унижал меня, издевался надо мной и искал мне клиентов, может хотеть быть моим мужем? — Я люблю тебя, Даша, люблю, как любят в последний раз, — прижал он меня к себе так сильно, что заныли плечи, обхваченные им. — Я такой уже никогда не встречу, я хочу быть с тобой, хочу забрать тебя. Я хочу то, чего хотел лишь однажды с другой женщиной — я хочу семью. Мы сможем нормально и счастливо жить, Даша, — стал целовать он мои щеки, глаза и скулы. Неужели это не ложь? Дьявольские козни порой бывают очень умелыми. Дьявол, он же Джиён, умеет искушать. Деньгами он искушал, смертью пугал, почему бы теперь не позабавиться, найдя того, кому я поверю? — Сможем, если ты перестанешь работать на Джиёна, — произнесла я, осторожно выбравшись из его рук, подозрительно глядя на него. Тэян прищурился бы, коли его глаза и так не были узки, как зазор между прикрытыми жалюзи. — Как я могу перестать на него работать? И дело не в том, что другие кланы меня не примут, а если и примут, то на самый низ иерархии, потому что я перебежчик, а в том, что я ценю и уважаю Джиёна, и не брошу его. — То-то и оно. Ты уважаешь его настолько, чтобы играть по его правилам… и уничтожить меня. — Тебя? — Тэян раскрыл глаза шире. — Даша, что ты говоришь? Я не знал, что он отправляет тебя в нижний бордель, а как узнал, сразу же поехал туда, чтобы забрать… — Потому что Джиён никогда не собирался убивать меня физически, не так ли? Ему нужно погубить мою душу, и он обыграл сцену со спасением, чтобы ты стал мне ещё ближе, потом выдал всю эту сказочную перспективу со свадьбой, а потом бы посмеялся, сообщив, что это шутка. Чтобы я точно поняла, что правды, честности и добра ждать неоткуда. — Если ты думаешь именно так, и не веришь мне, то у Джиёна, видимо, действительно получается тебя губить, — поджал губы Тэян. — Я не участвую ни в каких его играх, говоря то, что сказал. И против тебя я не стал бы участвовать ни в чем. — Я такую отповедь сделала, почти уверенная, что это актерство, а теперь, если задуматься, что это были искренние слова и предложения, то делается стыдно. Но я не могла заставить себя поверить во всё это до конца, о чем и сказала Тэяну, добавив: — Да и почему бы ему было щадить тебя тогда? Я сама слышала, как он готов был скормить труп друга рыбам, так что вряд ли для него существует понятие дружбы. — Особенно после пережитого в молодости предательства. — Ты хочешь знать, почему он пощадил меня? Но мне ты не веришь, считая, что марионетка Джиёна, что ж… — он открыл дверь и кивнул на выход. — Поехали к Зико, он скажет тебе, участвовал я в той постановке, или нет. — К Зико? — с ужасом повторила я. — Не в бордель. К нему домой, — Тэян посмотрел на время в мобильном. — Он должен быть там. — Застегнув пуговицу на шортах, я непонимающе и растеряно посмотрела на мужчину. Предлагает мне услышать что-то от Зико? — А с чего мне верить Зико? — Там решишь сама. Но для начала выслушаешь, как обстоит дело на самом деле.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Пускай я и доверилась, но страх оказаться в нижнем борделе всё равно оставался. Почему бы Тэяну меня туда и не отвезти? Я поглядывала за окно машины, волнуясь, что мы двинемся к западному побережью, в район Джуронг, в порты. И хотя мы, действительно, заехали в Джуронг, но углубились в спальные кварталы с многоэтажками. «Углубились» относительно Сингапура далекое от правды понятие. В длину он около сорока километров, в ширину чуть меньше — где искать глубину? Я на электричке проезжала примерно столько же ежедневно, чтобы добираться в свой университет, и это была лишь крошечная долька России, необъятной и настолько раздольной, что государство, в котором я провела уже больше трёх месяцев, казалось мне до смешного тесным. И Джиён хотел, чтобы я отказалась от своей русской сущности ради того, чтобы остаться здесь? А сам бы он променял простор на карцер? Всегда убранный, современный, оснащённый всем для удобства жителей Сингапур восхищал, но влюбить в себя меня не мог. Хотя, как ни странно, из всех мужчин я полюбила Мино, который был дальше всего от образа русского, и сочетался с Сингапуром, гармонизируя с ним в ухоженности. У нас мужественность в общественном мнении ассоциировалась с грубостью, прямотой и легкой неопрятностью, в то время как здесь она была вежливостью, сдержанностью и элегантностью. Сколько раз я слышала от парней из своей деревни, заплевывающих городских, что те уподобляются сексуальным меньшинствам в своём стремлении быть безупречными, и я смотрела на тех, кого они поносили, и по большей части соглашалась, потому что это выглядело нелепо: какие-то отрощенные или нагеленные челочки, голубенькие рубашечки, узкие брючки, конверсы. Мужественности — ноль. Почему же в России так мало молодых людей видело грань, за которую не надо было переступать, приводя себя в порядок, но до которой следовало доходить, чтобы не выглядеть растрепанными маргиналами? Или всё дело в количестве денег? Или в самоощущении? Я посмотрела на Тэяна. Казалось бы, распорядитель в борделе, отсидевший, в наколках. Опиши мне кто-нибудь на родине такого типа, я бы представила кого-нибудь вроде персонажа Доцента в фильме «Джентльмены удачи», или что похуже. Но Тэян был всегда чисто одет, гладко выбрит, подтянут, приятно пах. Не как Мино, но точно не как бывший уголовник. Господи, если принять его слова и предложение всерьёз, и они бы оказались правдой, я бы вышла замуж за мужчину, отсидевшего в тюрьме? Убийцу, сутенера, насильника… Для Бога раскаившаяся душа дороже девяноста девяти праведных. В который раз повторив про себя эту строчку, я не сдержалась от нервного хмыканья. Святой Лука, ты что, в Эльдорадо работал? Почему не сто, а девяносто девять? Всё, Даша, тебе конец. Ты шутишь над святым Писанием и издеваешься над его содержимым. Джиёну удалось разрушить серьёзное отношение к Библии и благоговение по отношению к ней. Куда уже ниже и хуже?

— Непривычное молчание, — заметил Тэян, въезжая во двор нескольких высоких домов. — Раньше ты всегда говорила или спрашивала что-нибудь… я настолько потерял доверие? — Я пытаюсь взять себя в руки, чтобы не убежать прочь, когда увижу Зико. — Мы вышли из машины и вошли в подъезд, погрузились в распахнувший створки лифт. Тэян нажал на двенадцатый этаж, и я порадовалась, что не на тринадцатый. Это было бы символично, учитывая, кто там живет. В кабине висело зеркало, и я посмотрела в него на нас, таких разных. Кожа моя немного потемнела за несколько недель, даже без лежания на пляже — просто от солнца тут было трудно скрыться, иди от авто до магазина или стой на балконе — но до смуглости Тэяна всё равно было далеко. И без того светлые волосы выгорели прядками, отсвечивая под лампой лифта белым золотом, а черные, подстриженные длинным ёжиком волосы Тэяна выглядели темнее некуда. Похудевшая в Сингапуре, я приобрела чуть впалые щеки, на фоне которых глаза выглядели крупнее. У Тэяна же их всегда было почти не видно. Мы были бы странной контрастирующей парой, особенно если я встану на каблуки и буду выше. Лифт остановился и выпустил нас. Мужчина огляделся, сориентировавшись и вспомнив номер квартиры, после чего подошёл к двери и нажал на звонок. Я остановилась за его плечом. Зрачок имелся, и сама дверь была железной, но, видимо, люди Дракона чувствовали себя в безопасности в Сингапуре, потому что были главной силой в пределах мегаполиса, и не спрашивали «кто там?», смело встречая гостей. Так сделал и Зико, сразу же пожалев об этом и попытавшись захлопнуть дверь обратно, но Тэян выставил ногу и уперся ладонью, не давая закрыться бандиту в квартире. — Черт, что тебе нужно? — не трусливо, но достаточно испуганно бросил Зико, заслонив собой щель, которую никак не мог сузить. Я думала, что меня прошибёт холодный пот, когда я его увижу, но я ничего не почувствовала. Он заметил меня, и сказал Тэяну: — Вернуть её надумал? Я не возьму, проваливай отсюда! — Успокойся, я без оружия, — поднял и вторую руку Тэян, положив на стенной проём. Видно было, что пистолета нет. Куда бы он его спрятал в майке и джинсах, облегающих на бедрах, так что просматривалось содержимое карманов? — Да плевать я хотел, убирайся! — Мне от тебя нужно всего несколько фраз, выйди поговорить, — более жестко попросил Тэян. — Я не буду ничего говорить. — Хватит ссать, я в курсе всего, потому что уже побеседовал с Джиёном. Ты его недовольства боишься? — Зико облизнул суетно губы, посмотрев за своё плечо, потом обернулся к нам. — Я всё знаю уже. — Тогда чего тебе ещё? — Скажи это ей, — кивнул на меня Тэян. Молодой человек посмотрел в мои глаза, без стыда или раскаяния, так, словно впервые встретил. — Объясни, что произошло. — Без разрешения Джиёна я ничего говорить не буду. — Тэян задумался, стоит ли оповещать Дракона о том, что мы встретились с Зико. Уверена, что мысли его были именно об этом, потому что после паузы он промолвил: — Позвони ему и спроси, что тебе можно, если сам решить не в силах. — Парень замешкался, понимая, что закрыть дверь ему не дадут, а отойти за телефоном, оставив квартиру открытой, он не может. Его сомнения и терзания были на лице, совсем не том, что бессердечно собиралось отрубить мне руки. Откуда-то изнутри жилья послышался детский плач. Зико спешно вышел на площадку, приволакивая ногу (так вот куда ему выстрелил Тэян!) и прикрывая за собой дверь. Мои глаза в ужасе распахнулись — он что, ещё и детей мучает у себя дома?! — Чей там плачет ребенок?! — не выдержала я. Зико агрессивно посмотрел на меня, испепеляя взглядом. — Это его, — ответил за парня Тэян. — У него жена и сын, не так ли? — с угрозой воззрился на него мужчина. Сильнее меня удивить было трудно. У такого ублюдка? И он явно волнуется за их сохранность, загораживая собой вход. — Так что лучше говори, я бываю не милосерднее Джиёна, если меня разозлить. — Что ты хочешь знать? Но если хоть слово, что я скажу, дойдёт до Джиёна… — сжал кулак Зико. — Клянусь, я тоже никого щадить не стану. — Скажи, я знал о том, что Даша у тебя в порту изначально? Я участвовал в том, что там происходило? — Нет, — выжал Зико, ненавидя Тэяна. На вопрос решилась я сама: — Джиён велел тебе меня не убивать, а что же тогда он велел делать? Подвергнуть меня насилию? — Нет, — парень бегал глазами, надеясь, наверное, что придёт какая-то помощь, и договаривать не придётся, но Тэян грозно смотрел и ждал развернутого ответа. — Он приказал подержать тебя там, чтобы показать, что бывает… напугать велел, только без травм. — Я прищурила недоверчиво глаза. — Что же потом?! Ты заигрался и едва меня не прикончил? — Я не заигрывался! — Зико переглянулся с Тэяном, стреляя в него глазами. — Джиён позвонил и сказал, что ко мне едет вот этот тип, и что когда он прибудет, то должен увидеть душещипательную сцену с твоим участием. — Я не верила своему слуху. То есть… меня не должны были насиловать? — Я должен был проверить, насколько далеко он зайдёт, и зайдёт ли, пытаясь спасти тебя. И этот мудак прострелил мне ногу! — рыкнул на него Зико. Тэян проглотил оскорбление, будто его не было. — Но ты крикнул толпе мужчин, чтобы… чтобы они… меня… — возвращались жуткие воспоминания, и я вновь не могла заставить себя выговорить грязные слова. — Ты не знаешь тамильского, — хмыкнул Зико. — Я сказал им, пугайте её, только ничего с ней не делайте. — Боже, ведь сам себя тогда перевёл тоже он, и я приняла это за данность. Но на самом деле я не могла знать, что он сказал. Тогда он врал или врёт сейчас? Тэян заметил, что я теряюсь и погружаюсь в бездну, где не разобрать кто прав, а кто виноват. — Достаточно, — он положил руку мне на плечо и развернул к лифту. — Спасибо, Зико, не смею больше беспокоить! — Пошёл ты! — рявкнул парень и скрылся за дверью, громко ей хлопнув. Я оказалась в кабине, вызванной Тэяном. — Прости, Даша, — вздохнул он, закинув голову назад и прикрыв веки. — Теперь ты видишь, что я виноват в пережитом тобой ужасе. Джиён проверял тобою меня. — Но зачем?.. — ошарашенная, смотрела я себе под ноги. — Он почувствовал, что в моей жестокой броне есть фальшивая заслонка, и захотел узнать, таким ли уж я бездушным стал после тюрьмы, — мужчина провел ладонью по лицу, словно вытирая его. — Выяснилось, что я всё-таки не бездумная машина для исполнения задач. — Ему не нужны такие люди, да? Он захотел избавиться после этого от тебя? — подняла я взгляд. — Вот тут ты и ошибаешься, — Тэян устало улыбнулся. — Когда я приехал к нему после того, как передал тебя Сынри, он встретил меня пистолетом и спросил, что я, как предатель, хочу сказать напоследок? Я сказал, что не жалею о содеянном, потому что лучше умереть с совестью, чем жить без неё. И он убрал пистолет, — я не могла в это поверить, просто не могла. Крики и мольба о пощаде его не трогали, а смелое признание и бунт заставили пощадить? — Я сам не ожидал этого, — признал Тэян. — Я так и думал, что произношу последние свои слова перед казнью. Но Джиён не был бы Джиёном, если бы не удивил меня и здесь. Он обнял меня и сказал, что рад, что я наконец-то не напускаю на себя то каменное выражение, которое не соответствует происходящему внутри меня. «У меня совести может и не быть» произнес насмешливо Джиён, «но у окружающих меня близких она быть обязана. Меркантильные рано или поздно продадут, бездушные предадут, а те, у кого есть совесть — остаются до конца». — Тэян произнес это с таким уважением, веря Дракону от и до. Господи, он провёл и Тэяна! Он наговорил ему красивых слов о том, как прав его товарищ, и он готов теперь лизать ему руки, оправдывая все деяния? — И я кажусь тебе нормальным средством для достижения таких проверок? — Я сказал ему, что он перегнул и не имел права так поступать, но Джиён заверил, что никогда бы не дал с тобой ничему случиться. Как ты слышала, я покалечил Зико почем зря… — Меня поневоле поимел Сынри, которому Джиён продал мой первый раз! — Он сказал, что предлагал тебе другие варианты, но ты сама предпочла это… — Да, иначе бы он прикончил пару человек! — на повышенных тонах выдала я, взмахнув руками. Боже, боже, Тэян, ты ослеп? Совестливые ему нужны, как же! Именно для этого он вышиб из Мино остатки веры в порядочных женщин? Ему нужны рядом такие же меркантильные твари, как он, и зачем он забавляется теперь с Тэяном — мне не понять. Очередное развлечение, каким когда-то была я? Сейчас прослежусь от умиления, представляя, как Дракон похлопывает друга по плечу, держа в руке отведенный в сторону ствол, и говорит, что не хотел ничего плохого, а потом они вместе распивают виски, и мир, дружба, жвачка, как говорят у нас в России. Тьфу! Ложь, лицемерие, обман. — Даша, я говорил тебе, что с ним не нужно играть, перед ним не нужно пытаться отстаивать какие-то чуждые ему принципы. Джиён умнее всех нас вместе взятых, и даже то, что я таил глубоко в себе, какие-то чувства и жалостливость, стало ему очевидно, я не смог скрыть их перед ним и он достал их из меня, избавляя от лицемерия. Я хотел выглядеть важно даже перед ним, но от Джиёна слабости не скроешь. — Он и к тебе в душу залез, — только и заметила я. — Он мой друг. Но в душе у меня — ты, или я недостаточно доказал тебе это? — Меня пугает то, что ты остаёшься человеком Дракона. — Мы вышли из лифта и из подъезда с искусственным освещением, на солнечный свет, ударивший в глаза. Я сделала несколько шагов к ступенькам, спускающимся к тротуару. Когда мы подъехали, то места для машины не было, и мы припарковались в стороне, но видимо за время нашего с Зико разговора кто-то отъехал, потому что прямо напротив остановилась синяя Тойота. Что-то показалось мне знакомым, и когда её мотор заглушили, я стала узнавать автомобиль, замерев и едва не развернувшись назад, чтобы спрятаться в подъезде. Водительская дверца открылась, и из неё вышел Мино. Белая рубашка, ослепляющая от отражаемых солнечных лучей, безукоризненно уложенные волосы. Слезы в секунду появились на моих глазах. Он заметил меня, только когда нажал на пульт сигнализации и поднял взор. И тоже застыл. Мир обрушился у меня под ногами. Свет куда-то делся, всё померкло, кроме него — этого молодого человека, во все глаза уставившегося в моём направлении. До меня постепенно стало доходить, что рядом со мной встал Тэян, тот, кого я назвала парню своим первым мужчиной. — Даша… — произнес он, и я отвела глаза, решившись пойти вперед, а не назад. Нужно идти к машине, пока рыдания не прорвались. — Даша! — окликнул он меня ещё раз, торопящуюся прочь. Тэян шёл за мной, не понимая, почему я не хочу здороваться. Мино быстро обошёл Тойоту своими длинными ногами. — Подожди, мне нужно поговорить с тобой! — Не останавливаться, нет, иначе я умру, иначе развалюсь, рассыплюсь на части, прямо к его этим самым длинным ногам. — Даша, я знаю правду! — крикнул он, и я остановилась, обернувшись вместе с Тэяном к нему. Он опустил руку, которой не решился поймать меня, да и через мужчину, смотрящего на него, как бульдог на забравшегося вора, трудно это было нормально сделать. — Поговори со мной… — Ресницы уже дрожали, и мне потребовалась минута, чтобы заговорить не дрожащим голосом. — О чем? — Чтобы отвлечься, я осознала, что мы как-то странно пересеклись, хоть и не в большом, но государстве, где разминуться проще, чем столкнуться. — Что ты здесь делаешь? — Приехал к другу… — Мино задрал голову, посмотрев на окна. — Зико. Это он сказал мне, что ты была у него. — «Я не такой порядочный, каким кажусь» — говорил мне Мино когда-то. Скажи мне, кто твой друг, и если он Зико, то всё с тобой ясно. Тэян взял меня, растерянную, за руку, почувствовав как будто между мной и молодым человеком что-то личное. — Нам нужно ехать, — сообщил он, хотя мы никуда не опаздывали и нас нигде не ждали. Я осторожно высвободила свою ладонь. Зачем Зико сказал обо мне Мино? По приказу Джиёна? — Нет, подожди. Я поговорю с ним, — я развернулась к Мино, мельком заметив недовольство на лице Тэяна. Парень кивнул на свою машину, снимая её с сигнализации. — Присядем? — Я недолго, — пообещала я Тэяну и двинулась вперед. Мы сели в прохладный ещё после работы кондиционера салон. Мино взялся за руль, хотя не заводил машину. Он не знал, с чего начать, сглатывая ком в горле. Я предпочла заговорить, не глядя на него. — Что сказал тебе Зико? — В ту ночь… — Мино говорил с напряжением, даже не видя его лица было понятно, что на нем отображается. Тонкий аромат стал прокрадываться мне в ноздри, лишая собранности. — Когда я отвез тебя… когда Джиён обманул нас… я не мог уснуть, хотя ещё ничего не знал. Я едва пережил следующий день, словно в тумане… мне было тяжело, я не представлял, что ты могла оказаться какой-то другой, не такой, какой я тебя видел… следующей ночью я поехал к Зико, хотел напиться и оторваться. Мы давние друзья, знаем друг друга сто лет. Но я застал его с раненной ногой, и когда спросил, что случилось, он поведал мне об инциденте в его борделе. Как приехал Тэян за какой-то русской… Мне больше ничего не нужно было слушать. Я поспешил к Тэяну, но его не было на месте, хотя я прождал его час, и попытался найти. Не найдя я отправился к Джиёну, чтобы выяснить, каким образом ты оказалась там, в порту… — Мино замолчал. Слёзы потекли по моим щекам. Горькие, солёные, молчаливые слёзы. Если бы Мино не был настолько вышколенным и утонченным, мне кажется, он бы тоже выдал эмоции, но они вибрировали в его голосе, и только там. — Джиён рассказал мне о том, что заставил тебя солгать, чтобы проверить меня. — Проверить ложью? — не поворачиваясь, спросила я в закрытое окно. — Нет, последующей правдой. — А если бы ты её не узнал? — Джиён сказал, что намеревался открыть мне всё, но чуть позже… — Для чего? — Чтобы заставить меня понять цену жизни, правды и людей. — Я замолчала, пытаясь уложить всё в голове, но не укладывалось. С Тэяном ещё что-то было понятно, но здесь… опять забавы с людскими душами? Мино немного успокоился, продолжив: — В начале лета, ещё до того, как тебя привезли в Сингапур, мы болтали с Джиёном, и он упрекнул меня в том, что я слишком гружусь по своей бывшей. Я попытался увести тему, но Джиён настойчиво заявил, что найдёт мне антидепрессант. — Мино хмыкнул. — Я и забыл о его обещании, пока он мне о нем недавно не напомнил. И он нашёл его, — я оглянулась, угадав, что молодой человек смотрит на меня. — Я не хотел верить, что в женщинах есть принципы и верность. Я видел в них продажных шлюх, и даже в тебе, до последнего. Я сомневался, что между вами с Джиёном ничего нет… гадал, для чего же ты ему? Когда я отказался вести тебя к клиенту, во мне на мгновение растаяли подозрения, как таяли до этого пару раз, но дальнейшая ваша с Джиёном инсценировка… — Мино покачал головой, положив руку на рычаг коробки передач. — Прости, Даша, я не знаю, как я мог в это поверить… теперь я вспоминаю твои глаза и ту желчность, с которой ты это произносила… мне нет прощения… я не имел права тебя туда вести, я должен был стоять до последнего. — Джиён бы всё равно вынудил сделать меня это. Поехать к клиенту. — У него ведь были ещё планы насчет Тэяна. И Сынри, судя по всему. — Но зачем ему было твоё раскаяние? Зачем заставлять тебя чувствовать себя виноватым? — Когда он рассказал истинную историю, он задал мне вопрос, стоит ли честное выполнение своей работы за деньги того, чтобы продать совесть и забыть человечность? — И ему он тоже про совесть сказал? Что ж ему она так покоя не даёт, потому что своей нет? — Я ощутил, в какую грязь погрузился, и как заигрался со своей карьерой… но почему тогда он сам такой, подумалось мне? Я сказал ему, что всего лишь подражал ему, восхищаясь тем, чего он добился. — А он ответил, что у него самого совести может и не быть, но у его близкого окружения совесть быть обязана? Потому что те, у кого она есть — остаются до конца, а бездушные и предать могут? — Что-то вроде этого. Я был слишком подавлен и не запомнил его точных слов. Он сказал, что корысть и стяжательство, которыми я был переполнен, рано или поздно заставили бы меня продать его кому-нибудь, поэтому ему не нужен тот, кто ставит деньги превыше всего. И в тот момент, когда я готов был отказаться от карьеры, чтобы спасти тебя, он понял, что я могу продолжать на него работать. — С меня было довольно. Он предложил мне «вылечить» Мино, в результате сделав вид, что я его погубила, но на самом деле всё-таки спасая этим? Просто он опрокинул на него более серьёзный груз, чем симпатия — он заставил его чувствовать себя виноватым, совершившим непоправимое. И для этого, разумеется, нужен был кто-то вроде меня, жалкий, честный, наивный, пострадавший. Тогда, выходит, и с Тэяном это было не притворство, что он хотел вернуть его совесть? Несмотря на то, что меня переполняло разнообразие чувств, и мне было нелегко покинуть Мино, я открыла дверцу и стала выходить. — Даша, куда ты? — вылез он следом. — Теперь и я хочу поговорить с этим человеком, — оповестила я и упрямо пошагала к машине Тэяна, где он ждал меня. — Ты сейчас живёшь у Тэяна? — поинтересовался вслед Мино. — Даша, я… — Возможно, мы ещё встретимся! — махнула я ему и опустилась на переднее пассажирское. — Отвези меня к Джиёну, — заявила я так решительно, что мужчина сразу же взялся за ключ в замке зажигания, только после этого остановившись. — Зачем? Что ты хочешь ему сказать? — Я хочу спросить кое-что. Не бойся, я не собираюсь выдавать ни тебя, ни Зико, никого. Хотя, он наверняка и так всё без нас знает, каждый наш шаг. У меня просто есть вопрос к нему. — Может, не стоит? — Я думала, что ты доверился ему, сказавшему, что он не причинит мне зла. Разве не так? Чего же ты боишься? — Тэян пожал плечами, положив локоть на опущенное стекло. — Я не сомневаюсь в его справедливости и правильности по отношению к своим людям, но что касается женщин… Я не знаю, Даша, правда, не знаю, что он может думать о тебе на самом деле. Я не хочу везти тебя к нему. — Отвези, — мой тон всё меньше был похож на тот, который потерпит возражения. — Или я съезжу к нему с Сынри, когда он вернётся. — Я не знаю, дома ли он сейчас… — Позвони ему, — как ребенку, напомнила я, хотя поняла, что это глупая уловка. — У тебя есть телефон — узнай. — Тэян вынуждено достал мобильный и набрал своего босса, или друга, каковым он его считал. Мне были слышны гудки, но когда прозвучал голос, то слов было не разобрать. — Привет, не отвлекаю? Что-то вроде того, — ответил на некую фразу Тэян. — С тобой кое-кто хочет поговорить. Даша. Она хотела встретиться… привезти? Где ты находишься? Понятно. Хорошо. Скоро будем. — Он положил трубку. — Вот видишь, ничего трудного, — уставилась я в лобовое стекло, настраиваясь на серьёзный разговор. Не хотелось бы его провалить, как тогда в клубе. — Трудного ничего, но и хорошего тоже, — вздохнул Тэян, повернув, наконец, ключ. Через Букит-Мерах, мы приехали в Центральный район, фешенебельный, где кипела самая жизнь, где билось сердце Сингапура. Именно здесь стоял знаменитый на весь мир отель Марина Бей Сэндс, в котором я потеряла свою честь, а с ней и часть себя, возможно даже, часть своей души, если не всю её… не хотелось верить, что так и получилось. После всего услышанного сегодня, я настолько запуталась, настолько не понимала себя и Джиёна, что дальше точно некуда. Я так думала уже не впервые, кажется. Сколько раз я уже подозревала, что хуже не будет, но хуже было! Совсем недавно я думала, что вот-вот сойду с ума от недопонимания, но что тогда говорить о нынешнем моём состоянии? Тэян подвез меня, припарковавшись там, где нашлось место, и проводил к скромному с виду ресторану под названием «No signboard seafood», которое мой изучаемый только английский не позволил перевести с адекватным смыслом. Одно ясно — тут подавали главным образом морепродукты. Скособоченное, как борт корабля, здание находилось на набережной, на другом берегу, справа, располагался известный символ города-государства — Мерлион, морской лев, едва отсюда видный, как белый столбец, изрыгающий поток воды. Как колонка в моей деревне, из которой наполняли ведра, только та была синей. Слева возвышалась громада Марины Бей, три вышки, соединенные на крышах общей площадкой с бассейном на самом краю. В заведениях, что находились в центральных кварталах, тем более с видами на реку или пролив, один какой-нибудь краб стоил две сотни долларов, но я давно осознала, что люди, к которым я попала, денег не считают. Мы с Тэяном вошли в тень помещения. Сновали туда-сюда официанты, мелодично позвякивала дорогая посуда, воздух показался очень прохладным по сравнению с уличным зноем. Перепады температуры снаружи и внутри были не очень приятным явлением в Сингапуре, то и дело казалось, что тебя переворачивают на сковородке ада, где ты то припекаешься, то охлаждаешься. Сквозь пышное растение, отделявшее часть зала, дальний его угол, я нашла глазами Джиёна и, тронув руку Тэяна, чтобы обратить его внимание туда, направилась к тому, кого искала. Путь мне перегородил мужчина в костюме охранника. — Туда нельзя, — сообщил он на английском. Джиён заметил нас. — Всё в порядке! Пропустите, — попросил глава мафии на том же языке. Подождав, когда мужчина отойдёт, я продолжила путь. Дракон обедал с двумя неизвестными мне азиатами. Я почти не взглянула на них, обратившись сразу же к нему: — Можем мы поговорить наедине? — Джиён улыбался, щурясь так солнечно, что хотелось двинуть ему в глаз. — Наедине? Неужели я дождался того, что тебе захотелось уединиться с кем-то, кроме Иисуса и евангелистов? — он заговорил на корейском, и азиаты, видимо китайцы, нас не понимали. — Если хочешь, можем и тут поговорить, — отступила я от первоначальной просьбы. Мне было не принципиально, просто хотелось более спокойной и безлюдной обстановки. Джиён поднялся. — Идём, — развернулся он и пошёл вглубь, не дожидаясь меня. Я замешкалась на пару секунд, бросив Тэяну: — Я скоро вернусь, подожди.

Догнав Джиёна, я молча поднялась за ним на второй этаж, где мы остановились прямо в тихом коридоре, не заходя ни в какие кабинеты и комнаты. В углу стояла урна, стилизованная под высокую вазу, а над ней красоваласьвытяжка. Дракон достал сигареты и принялся закуривать.

— Слушаю тебя, — разрешил он мне начать. Я растерялась почти так же, как в клубе, хотя он даже не смотрел на меня: на зажигалку, огонёк, свои пальцы, но не на меня. Соберись, Даша, соберись! — Что тебе от меня нужно? — резко, резче, чем хотела, задала я вопрос. — А что ты можешь мне дать? — По-моему, похожий диалог когда-то был у нас. — Хорошо. Зачем я тебе? — перефразировала я. — Думаю, ты уже сама догадалась. — Неужели я просто оружие в твоих руках? Ты не забавлялся со мной, и не собирался забирать мою душу, пока я жила у тебя. Ты присматривался, насколько велики мои возможности, и сколько из меня можно выжать, чтобы… не знаю, чтобы что! — Я не могла сказать, что знаю уже и о Мино. С Тэяном-то наверняка всё было понятно, скрывать нечего. Джиён вывел его на полные откровения и, похоже, Тэян уже ничего от него скрывать не будет, разве что меня, если тот вновь покусится на мою сохранность. — Чтобы сделать из дерьма вокруг людей получше? — ухмыльнулся он. Я почувствовала укол под сердцем. Это не может быть правдой! Не станет Дракон этим заниматься, он же Дьявол! Он чудовище! — Меня ты не проведёшь… Ты бесчувственный и жестокий человек, для тебя нет ничего святого! — Для меня — да, но я не хочу, чтобы меня окружали такие же, — пожал он плечами, медленно и в удовольствие затягиваясь сигаретой. — Ты же видела, я даже спать предпочитаю на белоснежном, как же я могу ежедневно терпеть вокруг себя всякую гниду, падлу и продажную сволочь? — Хватит врать и обманывать! — Я хоть раз обманул тебя? — распахнул он глаза шире, будто их потревожил дым, заклубившийся кверху. Оставив на мгновение сигарету в зубах, он пятерней заправил назад волосы, при этом звякнув толстыми серебряными браслетами. Потом вновь двумя пальцами, как щипцами, сигарету вытащил. — Я сказал, что хочу исцелить Мино от цинизма, и что же? — он испытывающе на меня воззрился. — И что же? — повторила я, не собираясь прокалываться. — Брось, ты бы не прилетела сюда, если бы не встретила его и не поговорила. — Чертова всевидящая скотина! Где твой третий глаз, который я хочу вырвать и засунуть тебе в задницу?! — Он до сих пор производит на тебя сильное впечатление, да? Но всё вышло, как мы и хотели. Знаешь, он буквально бесплатно готов на меня работать. Деньги кажутся ему теперь дешевыми, а вот люди — нет. — И что дальше? — не зная, есть ли уже какой-то смысл в моих словах, или он наперед их читает, спросила я. — Я выполнила свою миссию? — Только не скажи, что она тебе была неприятной, — хохотнул Джиён, докуривая. — Не ты ли поражалась жестокости и бездушности мужчин? Так радуйся, Тэян, без моих приказов и нравоучений, самостоятельно бросился тебя спасать, Мино забыл свою меркантильность… Жестокость и корысть, убийства и деньги. Ты этому была не рада в Сингапуре, да? Подожди-подожди, было ещё третье. Похоть и отсутствие любви, — Джиён смущенно улыбнулся. — Значит, миссия недовыполнена. Тебе придётся преодолеть самое сложное. — Сынри, — назвала я вслух имя. — Да, по-моему, он не склонен к чувствам. Даже не знаю, справишься ли ты… — Почему я должна это делать? — тяжело задышала я. — Именно поэтому предыдущее ты делала, не догадываясь об этом. Слишком много вопросов, слишком трудно убедить тебя в необходимости чего-либо. Но мне хотелось, чтобы за третье дело ты взялась добровольно. — Пробудить в Сынри любовь? — не верила я в то, что это придумано Джиёном, мужчиной, который не верит в её существование и отрицает её нужность в принципе. — Не только. Я хочу его в свою команду, приведи его в драконы. — Это уже больше похоже на правду. — Каким образом? — Разве влюбленного мужчину трудно уговорить женщине, которую он любит? — Так вот зачем любовь… снова изысканные средства для достижения власти и проверки своего всемогущества? — Мы обменялись с Джиёном взглядами, которые нельзя было назвать холодными. Я взращивала и лелеяла свою ненависть к нему, и сейчас, пока была возможность что-то высказать, выговорить, обвинить в чем-то, я никак не могла собрать урожай и ткнуть чем-то. В чем конкретно мне сейчас обвинить Джиёна? В том, что он знатно поиграл с моими нервами? Ради того, чтобы вышибить из Мино и Тэяна бесчеловечность. Равновесный ли был обмен? — А если я не соглашусь? Если я не буду соблазнять Сынри и толкать его под твоё руководство? — Твоё право, — пожал Джиён плечами. — Сейчас он тобой распоряжается, вот и разбирайтесь сами, как вам дальше быть, если он тебя не полюбит… — Попахивает безысходностью. Это её ты назвал добровольным выполнением третьего задания? — Дракон улыбнулся, как мальчишка-хулиган, пойманный с поличным. Вот мерзавец! Бычок полетел в урну, потушенный о металлическую верхушку. — А что будет потом, если всё получится? Если я соглашусь, и Сынри станет драконом? — Всё зависит от того, чего ты будешь хотеть на тот момент. Я тебя больше не держу, стало быть, от Сынри ты сможешь добиться и возвращения в Россию, и чего ещё твоя душа пожелает. — Перспективы манящие. Неужели я снова поддамся Джиёну и войду с ним в сговор? Неужели жизнь меня до сих пор ничему не научила? Неужели мне мало как минимум двух нечестно завершенных сделок, которые сегодня вдруг оказались честными, хоть и выполненными совсем не так, как было оговорено изначально. Если у Джиёна каждый итог — не конечный, то кто может гарантировать, что после выполнения этой задачи, меня не ждёт очередной сюрприз? Причем неприятный. — А… если Сынри нужен и тебе, я смогу рассчитывать на твою помощь? — В чем? — изобразил удивление Джиён, сунув руки в карманы и сведя свои худощавые плечи. Больше двадцати пяти лет и не дать, хотя сегодня он был не в шортах, а белых летних брюках. — Научить строить глазки, катать мужикам по ушам и искусно кувыркаться в постели? Извини, я сам в этом не мастер. Лучше поспрашивай путан в борделе Тэяна. — Дракон собрался уходить, сделав шаг в сторону. — Джиён! — остановила я его. — Ты сказал, что ни разу не обманывал меня. — Да, я так сказал, — не стал он отрицать с серьёзным видом. Я посмотрела ему в хитрые глаза. — Но кое в чем ты меня всё же обманул. — Неужели? — достал он одну кисть из кармана, и потер щеку. — Я была средством. Ты использовал меня ради других. Но утверждал, что хочешь именно меня. — Джиён выслушал это и, когда слова осели, как иней на ветки, обдав нас холодком, он подошёл ко мне, подняв снова свою руку и тронув теперь мою щеку. — Ты не хочешь меня, — попыталась я отступить, но уперлась спиной в стену. Коридор был узким. И ладонь осталась на моём лице, чуть сползшая к подбородку. — Тебе от этого досадно? — Как и от всякой лжи. Не больше. — Джиён понимающе кивнул. Вторая рука привычно звякала в кармане телефоном, ключами, зажигалкой. Развернув пальцы, он их тыльной стороной откинул назад мои волосы, и ещё раз погладил щеку. — Знаешь, у нас в Корее называют вас, девушек с запада, особенно русских, белыми лошадками. — Я в курсе, даже Сынри как-то прилепил ко мне этот эпитет. — Но я надеюсь, что их не убивает капля никотина. — Не успела я вдуматься в его слова, как его губы оказались на моих. И первое же, что я ощутила — вкус табака, крепкий, горчащий и дымный, нет, не будто мне на губы высыпали пепел, а словно в меня вошёл аромат чего-то сладко-прожжёного, как разогретый на костре глинтвейн. Уста, которые завладели моими, имели привкус дорогих сигарет, но главным их вкусом было что-то сладкое, что-то, от чего я оторвала его на первом этаже, даже не посмотрев в тарелку. Ладонь зашла мне за голову и притиснула к себе плотнее, хотя я забыла, что должна делать, и даже не подумала отбиваться. Мои руки просто повисли, не понимающие, что происходит. Пока приходило осознание совершаемого, Джиён успел так втянуть меня в поцелуй, прижав к стенке, что мои колени задрожали. Я так и не смогла отпихнуть его или хотя бы коснуться, а его вторая рука так и пребывала лениво в кармане. Меня охватила тряска, вне зависимости от того, как меня целовали — я растерялась совершенно, — но от того, кто меня целовал. Дракон. Квон Джиён. Гроза Сингапура, перед которым кланяются и распинаются. Тот, кого я считала нечистой силой, и боялась, как огня. Он целовал меня, обхватывая своими губами мои, и проводя между ними языком. Когда он оторвался, я дрожала, как срывающийся лист на ветру. Он не отвел своих глаз от моих, пока не отошёл достаточно, к лестнице, по которой мы поднялись. Лишь перед ней коварно улыбнувшись, он повел бровью и развернулся спиной. Свободная рука его согнулась в локте и поднялась, выставив указательный палец вверх. — Я ни разу не обманул тебя, Даша. Ни разу.

Жизнь

Излучину реки не было видно, а характерный запах сырости, болотной влажности тропиков, фантомных мангровых зарослей, не едкий, но заметный, всё равно напоминал о том, что она течет где-то совсем рядом, эта зеленая, мутная вода. Чтобы перебить этот запах, был заказан кофе, чей аромат нейтрализует почти все остальные существующие. Кроме, разве что, моей туалетной воды. Не перебор ли? Напшикался от балды, избавляя себя же самого от собственного же благоухания похмельем. — Сингапур течет в Сингапуре, — положив перед собой зажигалку, приготовился я закурить, привставая и вытягивая пачку Lucky Strike из переднего кармана. — У аборигенов шикарная фантазия, не находишь? В Лондоне — Темза, в Париже — Сена, в Сеуле — Хан, а в Сингапуре — Сингапур! — А в Москве, я слышал, Москва, — мне захотелось треснуть Сынхёну. Русские подъёбы от него достали, как навязчивая песня, которая привязывается и звучит в голове неделю за неделей. Я ничего ему не сказал, но лицом изобразил всё, что подумал на этот счет. Сынхён улыбнулся и посмотрел с террасы кафе на небольшой парк внизу. — Надо было выбрать место для ланча с видом покрасивее. — Обосраться как вкуснее бы от него стало! — щелкнул я колесиком, прыснув бензин на искру и поднеся сигарету к огоньку, желтому с синеватой каёмкой, как у конфорки. — Вкуснее — нет, красивее — да. Зачем искать от одного удовольствия другое? — От всего нужно брать всё возможное. А с бесполезным лучше не связываться. — Если бы красота была бесполезна, ты бы не зарабатывал столько на борделях. — Вот всегда он пытается меня убедить в чем-то! Спорить с Сынхёном приятно, ничего не скажешь, когда это не выливается в дружескую издевку, а её не всегда раскусишь, пока он не ткнёт ею в нос. — Поверь, останься на земле одни страшилы — и их бы ебали, и платили за это по-прежнему. — Я бы, пожалуй, воздержался, — поднес к губам чашку Сынхён, держа ручку двумя пальцами. Третий участвовал в держании наполовину, не определившись, нужен он в помощники или нет. — Дрочил бы? — хмыкнул я и, посмотрев туда же, куда смотрел мой друг, закивал. — Я бы тоже, наверное. Хотя, дело не во внешности, я и сейчас, в принципе, всё чаще прихожу к выводу, что с рукой приятнее, чем со всеми этими шалавами. — А как у тебя там дела с Кико? — Да пока кувыркаемся, — запив выдохнутый дым кофе, я подумал о своей пассии последних двух (или уже трёх?) месяцев и не поймал себя ни на какой мысли. Чем она занимается? Где она сейчас? Когда мы встретимся? Хочу ли я её? Ничего. Даже все эти вопросы пришлось задать себе искусственно, просто чтобы понять, что они меня не волнуют. Вернее, ответы на них. Кико обычно звонит сама, приезжает сама, раздевается сама, рассказывает обо всём сама, спрашивает меня о чем-нибудь сама. Я тоже много вкладываю в наши отношения: подаю ей одежду, чтобы собиралась, плачу за всё, отвожу её к себе, курю, думая о своём, пока она лопочет, желая выговориться, отвечаю ей то, что она хочет слышать. Я идеальный, не правда ли? «Ты же любишь меня, Джи?» — хлопает она глазами, поправляя свою стрижку. Пока не накрасит губы, не очень заметно, что она большеротая, но это так, и рот этот смотрится лучше, когда занят чем-нибудь, а не несёт какую-нибудь чушь. Поэтому я улыбаюсь, глажу её по щеке и целую, а не произношу какие-нибудь слова. Иногда меня раздражает, когда она улыбается в зубы — так претенциозно и наигранно, что у меня самого челюсти сводит. Иногда меня раздражает, когда она вроде как дуется на меня за что-то. Черт возьми, эти милые, клянчащие что-то мордочки… сыт ими по горло. Хочется сунуть ей свою карточку, приговаривая «да на, на, держи!» и отправить в шоп-тур, чтобы не возвращалась, пока не перестанет ломаться, корча из себя что-то незаменимое. — Она такая… никакая на ощупь, и безэмоциональная в своих стонах, что если выключить свет, можно представлять вот абсолютно всё, что заблагорассудится, так что почти тот же дроч, только без мозолей на руках, — засмеялся я и Сынхён тоже низко пробасил своим смехом. — Крем для слабаков? Гоняешь на сухую? — Мы ещё посмеялись. — И что же ты представляешь? — Да когда что… в основном какую-нибудь бешенную страсть, что-нибудь такое неприступное… чтобы нежность и жестокость терлись друг о друга на грани. — А почему бы не попросить её изобразить это? Если она такая безотказная… — Сынхён помедлил с продолжением, будто ехал и, пропустив поворот, стал сдавать назад, чтобы свернуть. И, действительно, немного сменил направление: — Любой алчной даме можно заплатить, чтобы она изображала то, что тебе нужно. — «Алчная дама» — это шлюха. Сынхён так почти не выражается. Любой нормальный мужик скажет «блядь», как междометие, оно сорвется с языка, рано или поздно, но у Сынхёна — нет. У него не срывается. Он неспешный, сколько его знаю, и ещё более неспешный с тех пор, как увлекся наркотиками поплотнее. В тот момент, когда у него в голове пронесётся «ни хера себе!», вслух он произнесет что-нибудь вроде «каков, однако же, поворот этой пьесы!», и то спустя полминуты молчания. Нет, котелок у него при этом варил превосходно, но умный и богатый человек может позволить себе странности. — В том-то и дело — изображала! — я затянулся так глубоко, что почти глаза защипало. Клубы, вырвавшиеся на сдачу, не успели пеленой скрыть от меня друга, потому что легкий ветерок сдул их в сторону. — А то мне мало вокруг всей грязи, фальши, лжи… я ещё в постели на неё должен любоваться? — Нет, конечно, лучше на свою руку и несуществующих девиц, у которых нежность и жестокость трутся друг о друга на грани, — вздохнув, Сынхён скрестил пальцы на колене. — Да пошёл ты, — беззлобно промямлил я, положив окурок в пепельницу и взяв подостывший остаток кофе. — Всё же это немногим отличается от галлюцинаций, в которых ты ебёшь покойницу. — Он хотел поддеть меня? Раз так, то мне всегда есть чем ответить. Друзья должны говорить друг другу даже самое неприятное и болезненное, иначе кто ещё это скажет? Что ж, мы прекрасно поковыряли острыми ядовитыми копьями в сердцах. Нет, моё всё-таки Сынхён и близко так не задел, как я парировал. — Извини. — Отнюдь, — делая очередной глоток, прищурился друг в сторону горизонта. — Отнюдь что? Не извинишь? — Отнюдь — отличается. Многим отличается твой дроч от моего задротства. — «Бля» — прошептал я себе под нос, начиная улыбаться. С Сынхёном весело, даже когда он в драме, и он это знает. Он сам себя так оживляет, дергает и шевелит других, а от них и сам потихоньку выползает на свет из своих мрачных настроений. — Ты поедешь завтра на помолвку? — Я посмотрел на него, и наши глаза встретились. — Почему бы нет? Поеду. — Испортишь что-нибудь? — ухмыльнулся он, а я ему. — Зачем? Нет, я в это больше не вмешиваюсь. Пусть сами разбираются до финала. — У тебя пропал интерес к этой русской? — поинтересовался Сынхён, стряхнув невидимую пылинку с брючины. — Она меня бесит, если честно, — признался я. — Ну, серьёзно, как можно быть такой твердолобой? Сначала меня это забавляло, но потом, знаешь, такая тоска нахлынула… ладно бы это была битва интеллектов! Но мне вдруг прямо в мозг вошло осознание, что я, бывалый и повидавший дядька, вздумал поиграть с несмышленым ребенком. Такое не комильфо… вот чего мне с ней баловаться? Умом она меня не победит, хуже того — она свой даже не пытается включать, понимаешь? Гнёт своё и гнёт. А для чего нам соображаловка-то? Не для того, чтоб оценить обстановку, поразмыслить, проанализировать? Разжевываешь и кладёшь ей в клюв — понемногу хавает, а не разжёвываешь, так опять со своим боженькой бегает… мне ей затрещину хотелось дать чаще, чем я курю, вот отвечаю, — приложил я в порыве ладонь к груди. Ох уж эта Даша! — С ней было весело, но черт, дело надо доделать. — Думаешь, она приведёт тебе Сынри? — Не знаю, это последнее из любопытного, что осталось. Всё-таки, полюбить она его не полюбит, а жить с кем-то без любви, обманывать — это не по чести для неё, так что, скорее всего, она ему всё выложит, напрямую, ну, как обычно, чтобы голову не утруждать работой. У неё сразу на всё «надо быть искренней» — это освобождает от надобности сочинять, планировать, пытаться предугадать. Есть даже выражение такое, что-то типа: «Если не хочешь излишне засорять память — никогда не ври». Ну-ну… Он, конечно, это оценит. Ухватится за неё ещё крепче. Праведником не станет, но Даше перемены в нём понравятся. Однако он её будет держать при себе за её достоинства, а она от него будет уставать, вспоминать Мино, родину, ещё какую-нибудь лиричную хурму, мечтать о воле вольной, да счастье… попросит Сынри вернуть её в Россию, а он в очередной раз — хрен ей. Потому что влюбится. Пройдёт немало времени, когда она поймёт, что выбраться отсюда можно только одним способом — попросить о помощи Джиёна. И вот тогда, само собой, без моего участия, она уже попытается завербовать Сынри в драконы, чтобы я ей билетик прикупил. Он к тому времени станет совсем таким, каким мне надо, и всё будет прекрасно. — Я откинулся на спинку, приложив палец к губам в размышлениях. — Разве что она, всё-таки, наконец-то вживётся в тот образ, который давно могла бы принять, станет лицемерить, подстраиваться под Сынри, ей понравится жизнь любовницы олигарха… шансов на такой исход мало, но они есть. И вот что будет тогда… захочет мне отомстить? Забьёт на всё, чтобы жить припеваючи? — Но Сынри-то ты тогда не получишь… — начал Сынхён, но я остановил его. — Тогда я его возьму сам. Главное, чтоб Даша его обтесала, уж этого-то я сделать не могу, — краем глаза я заметил черный костюм и, повернувшись, увидел другого своего давнего товарища, которого мы с Сынхёном тут и ждали. Поднявшись, я радостно протянул руку, встречая его. — Йесон! С прилётом! Проведал своё детище, или сразу к нам? — Я хотел пригласить тебя проехаться со мной, посмотреть проекты, ознакомиться с тем, что я творю тут, под твоим крылом, — он пожал мне, всё же, ладонь, а не крыло, хоть я и Дракон, а затем Сынхёну. У Йесона крупный строительный бизнес в Сингапуре, и хотя у нас застраиваться особенно негде, он расположил здесь свой офис, и заказы на возведение зданий поступают из разных мест. Недвижимость всегда востребована, и в цене. — Поэтому первым делом приехал на встречу с тобой. — Один прибыл? — Нет, — улыбнулся Йесон так многозначительно, словно было много вариантов, с кем он мог приехать. Уже года два он никуда не ездил без своей супруги. — Я прервал важный разговор? — усаживаясь третьим, звякнул он серебряными часами на запястье и посмотрел на нас. — Да у нас полгода назад вышел спор, — хмыкнул я. Даже смешно было говорить, мы с Сынхёном иногда, как два дебила — лишь бы развлечь себя чем-то. Но и умысел я тоже всегда имею. — Вот, пытаюсь его окончательно выиграть. — И в чем спор? — подтянул к себе меню Йесон, всё ещё смотря то на меня, то на Сынхёна. — Да при мне как-то ляпнули, что существует определенный контингент людей, столь замечательных, драгоценных, надежных и без изъянов, что, ну золотые просто. И что таковыми рождаются, а не становятся. Я и поспорил с Сынхёном, что конфетку можно сделать и из говна. — Из меди золото, он имеет в виду, — пояснил мой товарищ. — И как — успешно? — Йесон заинтересовался нашим пари, приосанившись. Черная рубашка заставляла меня охуевать — как он в ней не сварился до сих пор? Я сидел в футболке и шортах. — Я думал, что подобными преображениями занимались только алхимики в былые века. — Я расплылся, пожав плечами: — Я знаю их главную заповедь, этого хватило для достижения результата. Знаешь, о чем она гласит? Чтобы делать золото — нужно иметь золото! — Спор наш затягивался, — подключился к объяснению Сынхён, — потому что Джи никак не мог найти кусочек драгоценного металла, чтобы начать производить, а летом вдруг подвернулся артефакт. — Ценный? — Бесценный, — пошутил я, держа перед мысленным взором Дашу, — настоящий философский камень. — То есть, она настоящий камень — кремень, и при этом от неё ничего не добьёшься, кроме философии, — иронизировал вдогонку Сынхён. — Так и подумал, что это «она», — сказал Йесон. — Ну, и много уже с её помощью напроизводил? — Осталось чуть-чуть для победы, — переглянулся я коварно с оппонентом по пари. — На что спорили? — На любовь, — произнёс Сынхён. — Да неужели? — воззрился на меня Йесон. — Джиён, ты ли это? — Сам в шоке, приятель, во что я позволил себя втянуть? — Подошла официантка, и мы ненадолго замолчали, позволив прибывшему последним сделать заказ. Девица ушла с записью. — Если я выиграю, Сынхён обещал взять себя в руки и разлюбить. — Если я выиграю, и он не сможет сделать из всего намеченного дерьма золото, — ответил тот, — Джиён обещал влюбиться. — Ты настолько уверен в своих силах? — спросил меня Йесон. Он знал меня очень давно, лет четырнадцать… нет, больше. И за это время успел понять, насколько я далек от романтики. — Я никогда не берусь за дело, если я в нём неуверен, — вспомнив весенний день, в который возникли наши с Сынхёном ставки, я озвучил: — Это всё вначале было просто юмором, мы даже в голову не взяли. Посмеялись над этим и забыли. А потом, в июне, вылавливают мои драконы вдруг золотую рыбку… я, опять же, не обратил внимания вроде, а потом — ба! Да это же то, что мне нужно. Позвонил Сынхёну, говорю, так и так, помнишь, брал на слабо, что невозможно? Ну, посмотрим! Вот так и понеслось… А заодно приплелось столько поводов, знаешь ли. Я же без выгоды не могу. Забавы забавами, а дела сами делаться не будут. — Он проиграет, — указал на меня Сынхён. — Знаешь Ли Сынри? — Йесон кивнул. — Джиён верит, что тот влюбится и перестанет предпочитать ассортимент единичному приобретению. — Моя золотая рыбка пока сбоев не давала, — отметил я. — Да, мы обговорили, что она должна достичь трёх успехов. — Сынхён, мне даже обидно за тебя, что ты позволяешь себя проводить, как мальчика, — вздохнул Йесон. — Либо я перестал понимать что-то в сделках, либо если Ли Сынри не исправляется, то влюбляется Джиён — а он наверняка выберет объектом тот самый артефакт — и становится третьим её успехом. И ты проигрываешь. Я один чувствую подвох? — Сынхён посмотрел на меня, а я развел руками, в который раз подивившись и восхитившись смекалкой Йесона. Две-три фразы, и он уже разоблачил мои тайные подпункты договора. Даше бы такие мозги — как бы было интересно! Черт, вот наобсуждаем её тут, и опять я буду представлять под собой эту глупую русскую, вместо Кико, выключив свет, чтобы не видеть лица и тела японки. Сынхён отвел взгляд, так ничего и не сказав, хотя мог бы, что-нибудь вроде того же «отнюдь». У Йесона зазвонил телефон и он отошёл, чтобы поговорить. Был бы деловой звонок — не отошёл бы. По-любому жена. — Прости, друг, — обратился я к тому, с кем вновь оказался наедине. — Но Дракон не влюбляется. Он сам не может быть золотом. По всем легендам он его охраняет, бережет и скрывает ото всех, но не имеет с ним ничего общего. Готовься выкинуть из головы свои страдания, вырвать их из сердца, потрахаться по трезваку. — Ты и из меня золотко решил сделать? — Не приведи ни господь, ни дьявол, — хохотнул я. — Над друзьями я не экспериментирую. Разве что бывшими… — А Мино и Тэян тебе совсем уж не были друзьями? — уточнил Сынхён, посмотрев на гущу на дне чашки, и не стал делать последний глоток, побоявшись хлебнуть вместе с мутью. — Они сами вызвали на себя огонь. Я же не дуралей, чтобы не понять, что Даша без чьей-либо помощи не сохранила бы девственность в борделе Тэяна. Допросил шлюх, одна сдала Мино. Зачем он ломал систему? Пошёл против заведенных мною порядков — попал в список. А Тэян… ты же знаешь, я был недоволен им с тех пор, как из-за него лучший хакер и виртуальный взломщик мира перестал на нас работать. А почему? Потому что Тэян допустил ошибку. Из-за недоверия. Как можно не доверять людям, вот скажи? — скорчил я наивную гримасу. — Даже мне никто не доверяет, но разве я такой уж жулик? — Жулик — слишком мелко. Аферист и мошенник — да, — утвердил Сынхён солидно. Йесон вернулся к нам одновременно с поданным ему зеленым чаем. — Что за стариковский напиток? — Давление не оставляет выбора, — без каких-либо сожалений объяснил директор Ким. — А ставки ещё принимаются? Я тоже хочу посмотреть на то, как Джиён будет влюбляться. — Ты что, тоже не веришь в мои возможности? — ахнул я. — Эх ты, не ждал я такого от тебя, не жда-ал. — Я тоже от тебя такого не жду, поэтому и есть желание увидеть. — Хочешь, поехали завтра на помолвку Ли Сынри? Поймёшь, что в этом споре против меня лучше не участвовать. — Он уже организовывает помолвку? — удивился Йесон. — А ты думал, я тут просто так распинаюсь? Мой артефакт ещё даст жару. — Я знаю его отца, вряд ли он позволит жениться ему на девушке, если она собой ничего не представляет. — Тем больше это подстегнёт самого Сынри, — подумал я вслух. — Да и сама она за него не пойдёт. А это ещё больше увеличит его страсть и напор. Представьте, Ли Сынри делает предложение — и ему отказывают! Да у него пена изо рта пойдёт, пока он не сделает всё возможное, чтобы добиться желаемого. — А если она согласится? — посмотрел на меня Сынхён. — С чего бы? — Полюбит, — пожал он плечами. — Вопреки твоей уверенности в обратном. — Сынхён повернулся к Йесону, комментируя: — Если поедешь завтра с нами, посмотришь на это чудо. Блаженное создание, которое Джиён пытался морально травмировать, как мог, чтобы у неё прибавилось ума. — И как — прибавилось? — Я захихикал на вопрос Йесона. — Если правда, что мудрость приходит с опытом, то да. — Травмировать не трудно, вылечить потом будет сложнее, — заметил он. — Она лекарство, а не пациентка. Мне важнее мои люди. — Сынхён поднялся: — С вашего позволения, отойду в уборную, — поправил он слегка оттопырившуюся над ремнём рубашку и вальяжно побрёл внутрь здания. Йесон вернул взгляд ко мне. — Сынри не твой человек. — Будет моим, я хочу завербовать его. Я не могу быть в нём уверенным, пока он якшается то с китайцами, то с вьетнамцами, то с японцами. Он ведёт бизнес на моей территории, а мне нужна преданность. От такого человека её не добьёшься, пока не прижмёшь вступлением в клан. Ну и изменением его характера благодаря моей находке. — Трахнул бы ты её, и успокоился, — после странной паузы, какие умеет создавать Йесон, наполняя их тяготой своего черного взора, бросил он мне. В проницательности ему не откажешь. — Я не скрываю, что я её хочу. Но я не такой похотливый извращенец, как ты. У меня дела через постель не решаются. Я не такой, — с максимально серьёзной миной декларировал я. — Что тебя останавливает? — Разочарование, — пришлось признаться честно. — Я не хочу получить то, что так долго меня будоражит, возбуждает и держит в тонусе и понять, что всё это такая же обычная херня, как со всеми другими. Ну, да, первый раз будет офигенно, может, даже второй. Адреналин, полные штаны радости, азарт и победные фанфары внутри. А дальше что? Присматриваешься, притираешься, привыкаешь. Быт. Должна же быть мечта у человека? Вот, буду мечтать об идеальном сексе, который не иссякает. Зачем же разрушать иллюзию подобной возможности? — Две недели назад отмечал десятилетнюю годовщину своей свадьбы, — задумчиво произнес Йесон. — Победные фанфары по-прежнему трубили. Может, ты не умеешь дудеть? — Может, у меня нет фанфар? — хмыкнул я, раз уж на то пошло. — У нас с тобой разная комплектация при сборке. Ты умеешь любить, а я испытывать сексуальное влечение. — Эти вещи друг друга не исключают. Иногда можно спутать. — Я был безумно влюблен в Наташу в юности. Сколько мы с ней провстречались? Около года, кажется. Ничего не случилось, никто никому не изменил. Чувства кончились. К счастью, у неё тоже, и я приобрел хорошую подругу. Но в остальном всегда кончается только мой запал, и я наживаю себе врагов, обозленных любовниц, брошенных девиц. Сынхён вернулся и мы, перекусив немного за разговором уже о других темах, поехали в офис к Йесону, полюбовались чертежами и проектами его архитекторов и подрядчиков. Он показывал сметы и договора, объяснял, с какими поставщиками имеет дело, через какие банки проводит операции, каким образом сокращает налоговые отчисления, где экономит, чтобы это не отразилось на качестве застроек. Йесон гениальный финансист, и собравшаяся под его руководством команда обречена на успех. Его фирма кладёт и мне в карман, чтобы работалось спокойно. Но денежные вопросы вряд ли когда-либо испортят нашу дружбу. Мы уже слишком взрослые люди, чтобы как мальчишки обижаться на что-то или выпендриваться друг перед другом. В такие годы и с такими социальными статусами ценится другое: деловая порядочность, рациональность, постоянство. Постоянство — но не непрерывное присутствие, которого требовала бы любовь, о которой столько разговоров сегодня было. Мне нужно регулярное, даже частое одиночество. Я люблю слушать свои мысли — в них рождаются отличные идеи. Я люблю тишину, потому что в ней можно одинаково легко расслабиться или сосредоточиться, а настроение у меня подчас меняется три раза за один приём пищи, и без чьего-либо присутствия я могу делать, что захочу — отдыхать, работать, спать, думать, гулять, вести переговоры. Куда в этом всём вписалась бы баба? Да никуда. Приготовить я мог бы и сам, но с моими деньгами и этого не нужно, позвонил и заказал, или поехал и поел. Уборка на прислуге, беседы по душам с друзьями, секс — сколько угодно, хоть со шлюхами, хоть с рукой. Что вообще за культ любви у людей, как перед признаком высшего счастья и блаженства? Почему же мне и без неё клёво? У меня слишком много более увлекательных забот, чем гляделки в глаза друг другу с какой-нибудь обладательницей сисек. Их порой пожать тоже хорошо, но стоят ли они всего моего личного времени? Какой же я эгоист! Когда-то было много людей, под которых я подстраивался; Джиён сделай то, сделай это, езжай туда, приведи этого, выполни заказ, отвези товар. Ни минуты для себя, сплошные побегушки. Велят ждать — и ждёшь, ничего не делая, не принадлежа самому себе. Дни, недели, месяцы пролетели в услужении кому-то, потеряны безвозвратно, подарены за деньги. Потратил полжизни на приобретение денег, но вот парадокс — за эти деньги время обратно не купить. Какие же идиоты люди, которые гробят себя до пенсии на заработках, а потом радуются оставшиеся считанные годы. Чему радуются? Просранной жизни? Я, к счастью, остановился чуть пораньше, но всё равно за многое обидно. Да черт бы с ним, что было, то было. Меня до сих пор могут пристрелить в любой момент — кто застрахован? И тогда выйдет, что я всё-таки почти всю жизнь просрал, кроме последних трех-четырех лет, когда окончательно встал на ноги. Вечером я встретился в гостинице с Кико. В узком платье, не скрывающем, что у неё по всем сторонам сплошные плоскости, она не кинулась с порога в мои объятья, и я облегчено вздохнул. Иногда нужно привыкнуть немного к ней, чтобы расслабиться и перейти к ебле, иначе так и хочется отпихнуть, а то и вовсе не встанет. На неё. Тогда воображу другую. Иной раз бывает и наоборот, что лучше бы она накинулась на меня сразу, уже голая, а то пока побормочет, затянет момент, я и сам ничего не хочу. Я же говорил, что настроение у меня переменчивое. Ради игры с Дашей я отлично держался, сам себя хвалю. Вообще-то в быту я не так терпелив, как напоказ. Спор с самим собой насчет Дашиной души ещё тлел в моём сознании. Я хотел бы довести его до конца, но минута, в которую открылись мои глаза, как дешево и глупо забавляться с глупенькой девочкой, наложила неизгладимое впечатление. Не могу я с ней больше вести сражение — неинтересно. Как будто с самим собой бьюсь, заранее зная каждый ход. Вот как объяснить после этого Йесону, почему проходят все мои чувства? Предсказуемость, банальность. Внезапные или постепенные озарения, что всё бессмысленно. Поиском истинного смысла я и не люблю заниматься, но возня из серии «шило на мыло» совсем не по мне. Единственное, что мне было любопытно — смогла бы Даша вновь стать наивной, побывав в шкуре циника? Но циником она становиться не спешила. Докурив, я погасил свет и, скинув футболку, лег в кровать, куда, раздеваясь, забралась Кико. Её рука проворно нырнула мне под шорты, в трусы, принявшись возбуждать. Мы целовались, пока её пальцы оживляли мою плоть. Приятно. Привычно. Не совсем так, как надо. Когда хочется сильнее — она недостаточно сжимает, а когда хочется медленнее — она водит рукой слишком яростно. В этом и преимущество онанизма. Только я сам знаю, как, куда и когда нужно. Перевернув её на спину, я стащил с неё трусики в надежде, что меня заведет прелюдия, но не тут-то было. Я хотел секса, но почему сегодня всё это меня так бесило? После некоторых усилий, Кико заметила безрезультатность и, откинув на спину меня, спустилась вниз, взяв член в рот. Стало намного приятнее, и, пусть даже было темно, я закрыл глаза. Секс и без того не самое невинное и чистое действо, каждый раз с запахом выдыхающихся тел, выделениями, пошлыми звуками, но занятие им во мраке лишь подчеркивает его грязность. Вроде как надо спрятать что-то неприличное. Я хотел бы трахаться при ярком солнечном свете, чтобы не скрывать от себя ту, с которой трахаюсь, чтобы постель слепила белизной, чтобы не было неловких движений, когда тянешь с неё кофту, а она несмело задирает ручки, или запутывается в ней. Чтобы не было нужды говорить, как ей перевернуться, чтобы не приходилось её переворачивать, пока она, не понимающая, что от неё требуется, не может даже поддаться, понять без слов и подыграть. Я отымел столько женщин, и с каждой было хоть какое-нибудь несовпадение, непонимание, дисгармония. Не бывает в жизни так, как в постановочных сценах эротических фильмов, где пара угадывает друг друга по глазам, где герои умудряются расстегивать друг на друге пуговицы, не запутавшись руками и не мешая друг другу! В самом деле, что это за цирковые трюки? Я сто раз пытался одновременно раздевать себя с девушкой: я её, а она меня — и всегда столкновения, путаница, остановки. Может, я слишком перфекционист? Но не могу я восхититься тем, в чем происходит какая-то заминка. Делается неловко, как когда сидишь в театре, и актёр вдруг забывает текст, не умея при этом импровизировать. Хочется крикнуть, что не надо было пропускать репетиции. Вот и о женщинах, с которыми я спал, у меня вкладывается такое же впечатление, но кто пропускал репетиции — я или они, никак не разгадать. Кико продолжала сосать. Была у меня одна любовница лет семь назад, страстная штучка, доставляла много удовольствия. Как-то мы с ней выпили, когда она приехала ко мне после работы. У неё так загорелись глаза, в них было столько пыла и дикого желания, что я возбудился за секунду. С этим взглядом текущей самки она отшвырнула лифчик в сторону и, вместо того, чтобы прыгнуть на меня и уничтожить бешеной еблей, свинтила в ванную, потому что не успела привести себя в порядок, что-то там побрить, помыть — неважно. Да мне похуй было в тот момент, где у неё что не так! Я хотел её на месте, вот с этими горящими глазами, выражение которых стоило всего. Будь у неё на лобке кудрявый лес — я бы даже не заметил. Но она провела минут десять в ванной, а когда вернулась, я с разочарованием, механически её поимел, разве что не заплакав от облома. Иногда один разорванный взгляд убивает больше страсти, чем десять лет совместной жизни. Йесону, наверное, просто повезло, и его супруга не отводит глаз, когда ненужно. Кико продолжала сосать. Я побоялся, что усну, и открыл глаза, хотя ничего не изменилось. Шторы были очень плотные, и в номере царила черная ночь. А какого цвета под нами простыни? Я не обратил внимания, когда вошёл. Может быть, они даже и белые, как мне нравится. Я бы трахнул на таких Дашу, в какой-нибудь другой жизни, где она не будет смотреть на меня с ужасом и неприязнью, не будет стискивать зубы, глотая слёзы, потому что её имеет чудовищный Дракон, а так и будет, попытайся я как-нибудь затащить её в койку. Я не хочу её принуждать. Если бы уж я когда и решился с ней переспать, то только по её желанию, чтобы она захотела и посмотрела на меня с симпатией в своих небесно-голубых глазах. Когда я поцеловал её месяц назад, у неё было такое лицо, словно её заставили проглотить улитку. Кому-то подобное может и нравится, но ей явно нет. А ещё у неё в глазах был страх. Она по-прежнему меня боялась. В какой-то степени мне это тешило самолюбие, но не для того, чтобы трахаться с Дашей. Трахаться с Дашей. Член стал подниматься, реагируя на скользящий по нему язык. Я опустил ладонь на затылок в темноте, подавшись навстречу бедрами. Хорошо, очень хорошо. Даша такая светлая, совсем как моя спальня, она в ней мило смотрелась, и лежать на ней в моей кровати было бы здорово, гладя её лицо, груди, бедра. Я не видел её голой груди, интересно, какие у неё соски — розовые? Член восстал полностью. Я оторвал от себя рот, завалил его обладательницу на спину и, раздвинув ей ноги, вошёл до конца. Задвигался. Я никогда не произносил во время секса женских имен, так и сейчас нет надобности. Тем более подо мной не та, чьё имя звучит в голове. Нет, та! Иначе опять опадёт. Подо мной Даша, слегка напуганная, робкая, но возбужденная, как и я. Её руки скользят по моим плечам, обхватывают их, она обхватывает меня ногами. Я опустил губы к груди, чтобы взять в рот сосок, но грудь была крошечной, как небольшая складка кожи. У Даши не такая, больше раза в три. Я опять вытянулся на руках, стараясь больше не замечать действительности. Светлые волосы, разметавшиеся по подушке, дрожащие ресницы, розовые губы, ставшие ярче от поцелуев и того, что она закусывала их, не веря, что пошла на это — отдалась мне, захотела меня. И больше нет никакого суеверного страха, она прижимается ко мне смело, а я придавливаю её собой, грудь к груди, и только бедра двигаются, выбивая стоны. И она шепчет: «К черту Бога, Бог с ним, с Дьяволом — есть только ты, Джиён. Ты, и никого больше. Ты моя вера, моё спасение, моя жизнь». Как же сладко это всё… я кончил, излившись и рухнув на девушку под собой. Она простонала, заодно, вроде как тоже кончила. Этот голос… Кико. Она пила таблетки, так что я мог не предохраняться. Хоть какой-то плюс. Захотелось курить, неудержимо. Подтянув шорты, я встал и включил настольную лампу. Нашёл сигареты. Оглянулся на Кико. Она смотрела на меня, изображая блаженство. Откуда бы ему взяться, этому блаженству? Его можно демонстрировать только за деньги, за ощущение того, что она девушка самого Дракона. Но настоящего наслаждения быть в данном случае не могло. С моими десятью сантиметрами бабу не удовлетворишь. Даже самую непритязательную. Даже святую. И Даша никогда стонать подо мной не будет, потому что она слишком правдивая, в отличие от этих шлюх, и будет с деревянным лицом ждать, когда же нахлынут удивительные ощущения, а они не нахлынут, потому что большой член, к слову, за деньги тоже не купишь. А потом она, чего доброго, как некоторые до неё, скажет: «Понятно, откуда у тебя такая жажда власти — компенсируешь». Хотя Даша вряд ли читала Фрейда, она, может, и не скажет. Но всё равно это будет огромное разочарование. Для нас обоих. — Мой Дракон, иди ко мне, — подползла Кико к краю кровати и протянула руку, взявшись ей за резинку моих шорт. Ну какая же лживая блядь, а? Я плюхнулся обратно с зажженной сигаретой, а Кико принялась целовать мне грудь и мои многочисленные татуировки на теле. Её густые, ровно подстриженные до плеч волосы щекотали мою кожу. — Поедем завтра на одну вечеринку. Помолвка у одного знакомого. Раз такой повод вышел, я тебе давно не покупал новое платье, хочешь? — она взяла мою свободную от курева кисть и поцеловала ладонь. — Платьев у меня полно, а вот украшений поменьше. — Цацки хочешь? Ладно. Заедем завтра в ювелирный, — я провел большим пальцем по её щеке, остановив глаза на её улыбке, но глядя сквозь. — Надеюсь, ты не о кольце подумала? Кольца не проси. — Зачем оно мне? Ты и без него мой, — втянула она мой палец в рот, начав его посасывать. — Нет, я не твой, — высвободил я руку, похлопав её по глупой головке. — Мы всего лишь трахаемся. — Джиён! — оттолкнула она мою руку, сев. — Зачем ты говоришь такое? Я не собираюсь за тебя замуж, и ничего от тебя не требую, но мы встречаемся уже три месяца, и ты вдруг говоришь такое?! — Захотелось тебя позлить, — солгал я. А потом передумал — к чему ложь? — Да и, вообще-то, я считаю, что у нас свободные отношения. — Ты спишь ещё с кем-то?! — взвизгнула она. Вряд ли ревнуя. Просто боится, что меня приберет к рукам другая. — Нет, — сказал правду я. Но это не мешает мне трахать другую мысленно, пока подо мной ты. Да и сама-то вряд ли хранит мне верность. Она модель, и когда улетает на родину или в Штаты, то наверняка раздвигает там ноги налево и направо. Мне как-то плевать. — Любишь ты пытаться вывести меня из себя, — привалилась она ко мне под бок. И вводить себя в тебя тоже. Особенно сзади, где уже и теснее. Сегодня вряд ли осилю её ещё раз, но завтра зайду с другой стороны. Даша бы туда точно не далась. Боженька бы не одобрил. Или у Сынри получится научить её всему? Прав ли Сынхён, и способна ли она полюбить того? Если это случится, то я буду в ней разочарован больше, чем если она станет первой атеисткой. Это бы обозначало, что она, как и раньше, любит совершенно всё вокруг себя, и проникается любым человеком, которого ей подсовывают. Разве это не блядство? Пусть на уровне чувств, но блядство. Это то, о чем я ей говорил, что низка цена такой любви, когда она охватывает всех без разбора. Нужно знать, кого ты любишь, и хранить ему верность. Даша считает, что Бог и есть любовь, но в Бога-то верит одного, а любит — всех подряд? Пусть тогда и всех богов любит и почитает — вот в чем абсурд её веры, и мы не раз беседовали об этом. И о многом другом, о чем с Кико даже начинать не стоит. Моё очередное остывание к очередной любовнице нарастает. Мне снова становится жаль времени, что я на неё трачу — не лучше ли уж одиночество, чем она? Кико не разочаровывала меня, она не сильно и очаровала-то изначально. Потушив сигарету в пепельнице, заблаговременно принесенной на прикроватную тумбочку, я высвободился от неё снова и встал. — Ладно, я поеду. — Не останешься до утра? — расстроено опустились уголки её губ. — Не могу выспаться нормально, когда сплю не дома. — Поехали к тебе вместе, — наивно предложила она. — У меня ещё дела, — тверже произнес я, показывая, что вариантов нет. Она поднялась, чтобы проводить меня до двери и поцеловать возле неё на прощание. — Завтра после обеда за тобой заеду. — Буду ждать! —Я вышел в коридор, и вскоре уже был на улице, возле своей машины. Напиться бы. Сынхёну что ли позвонить? Нет, не хочу сейчас, вдруг он опять начнёт ехидничать, а у меня для этого нет должного настроя. В результате я сидел с бутылкой виски на пристани у своего особняка. На воде, почти не качаясь, белела моя яхта, рядом возились Гахо и Джоли, то прибегая, то убегая, то наворачивая круги вокруг меня. В голове было пустовато, как и в стакане, в который я подливал понемногу, осушая раз за разом. И вокруг было пустовато. Какая гармония. Ничего больше не надо, тишина, шепот пролива, теплый воздух, обжигающий виски с парой кубиков льда, которые стаяли в него. Воспоминания не тревожили, в будущее заглядывать не собирался. Настоящий момент, сочный и яркий, как темно-синее небо, занявшееся на горизонте светом. Скоро рассвет. Нажать бы на паузу, чтобы солнце остановилось, и не надо было окунаться в круговорот нового дня. Хочу раствориться в этой ночи. Я лёг на нагретые доски пристани, и Гахо успел облизать мне лицо, прежде чем я его отодвинул. Алкоголик четвероногий, и запах-то выпивки его уже не отвращает, привык, с бухающим хозяином. Застыть бы вот так, но столько ещё дел не сделано. Я кое-как поднялся, покачиваясь, и поплёлся в дом. Ужасный Дракон в своё логово смерти. Гахо и Джоли бежали следом, виляя хвостами.

Помолвка

Расчесывая волосы, которые отросли длинными, какими у меня были однажды в детстве, в классе пятом школы, я посмотрела через зеркало на Сынри, устало раздевающегося после работы. Отложив щетку, я разделила пальцами всю свою соломенную гриву на три части, и стала заплетать косу, развернувшись к мужчине лицом. — Может, всё-таки отменишь эту никчемную помолвку? — Он посмотрел на меня, ничего не сказав, и продолжил расстегивать рубашку. — Ну, кому она нужна? Ну, серьёзно. Говорю же тебе, Джиёну всё равно на меня… — замолчав, я ждала хоть какого-нибудь ответа, но Сынри в последнее время общался со мной так, словно испытывал при этом какие-то сложности и ему что-то мешало. Он несколько посерьёзнел, и секс — цель нашего сожительства и вершина мечтаний моего любовника — стал более редким явлением в последнюю неделю. Не то он выдыхался в офисе, не то пресытился мною, не то завел ещё одну пассию где-то, не то кровь отлила выше, и теперь работала другая голова. Не знаю, тревожило ли меня это, пугало, настораживало или радовало? Произнеся слова о равнодушии Джиёна, я в который раз вспомнила поцелуй при нашей с ним встрече, произошедшей месяц назад. Зачем он это сделал? Услышав всё от него и приняв, частично, за правду его объяснения, могла ли я сомневаться и дальше в его признаниях? Если Дракон меня использовал изначально как орудие, то все его предложения в заключительную ночь королевской недели были лживыми. Но он сразу же дал понять, что хочет меня по-настоящему, что подтверждает искренность тех щедрых обещаний, которые он раздал. Я могла представить его играющим и притворяющимся ради чего-то, но целующим ради какой-то выгоды ту, которую ему неприятно целовать? Джиён бы на это не пошёл. Он уже не в том статусе, чтобы снисходить до неприятных для себя вещей, переступать через себя. Итак, он хотел меня, но отдавал любому другому, без стыда и помех? Что ж, желание — не любовь. Оно не мешает принимать человека за вещь. — А мне всё равно на Джиёна, — наконец сказал Сынри. Оставшись в одних брюках, он сел на кровать и посмотрел на меня. — Ты думаешь, что я буду строить свою жизнь исходя из того, как это соотносится с его жизнью? Нет, я строю её по-своему. Я хочу организовать помолвку — и я её организую. — Зачем? — Мне не верилось, что причин совсем уж нет. Присматриваясь к Сынри, я замечала, что не такой он и простой похотливый дурачок, каким хочет казаться. Он деловой человек, который всегда знает, какой следующий шаг сделает. Развлечения со шлюхами и постельные утехи, если и искреннее его стремление, то плюс ко всему неплохое прикрытие, создающее ему вид пустого и думающего не мозговыми полушариями типа. Сынри встал и подошёл ко мне, опустив ладонь мне на голову и пригладив волосы с самоуверенной ухмылкой на губах. — Как ты считаешь, благодаря чему я умудрился остаться вне игр мафии, свободным предпринимателем, заключающим сделки то тут, то там, общающимся с тем, с кем надо и полезно ему самому? — Он дал мне время на раздумья, но я почти сразу пожала плечами. Сынри улыбнулся. — Потому что многие, в том числе Джиён, принимали меня за легкую добычу, которую и вылавливать не стоит. Я не плету интриг, выгляжу рубахой-парнем с завышенной самооценкой — в чем есть доля истины — и не создаю никому никаких проблем. Так шло долго, но вот, Дракон зачем-то мною заинтересовался, поняв, что я несколько крупнее, чем кажется на первый взгляд. И я ему понадобился. И знаешь что? — Я вопросительно кивнула. — Он меня получит. — Мои глаза удивленно распахнулись. — Да-да, и думать он будет, что получил меня благодаря своим усилиям, то есть — тебе. А для создания видимости, что всё идёт по его плану, нам нужна помолвка. — Мне не понравилась очередная постановка. Я сыта играми по горло. — Но… чего ты добьёшься этим на самом деле? — Отвлеку его от себя тем, что Дракон утратит интерес, получив желаемое. Сделаю вид, что работаю на него. — Сделаешь вид? Джиёна не так-то легко провести… тебе не удастся союзничать с другими, поверь. — Мне и не нужно союзничество. Я обведу его вокруг пальца и избавлюсь от его опеки. Кто-то же однажды должен остановить загребущие ручонки этого самоназванного короля? — Что-то неприятно пошевелилось во мне. Ненавижу эти сингапурские заговоры и обманы. Почему они не могут прекратить свои козни друг против друга? — Не играй с Джиёном, Сынри — мой тебе дружеский совет. Не играй, ты его не победишь, — вместо ожидаемого результата, похоже, я наоборот подлила этой фразой масла в огонь. Мужчина наклонился, погладив мою щеку. — Непобедимых не бывает. Разве ты не хочешь помочь мне свергнуть его? Тебе есть за что хотеть ему отомстить. — Я не пойду против него — я не настолько уверена в себе, — во мне голосило множество причин, подтверждающих отказ от этого предложения. Снова сразиться с Драконом? Нет, никогда. Или когда-нибудь, когда я стану намного умнее, или когда пойму его… Да, именно этого он когда-то хотел от меня, чтобы я поняла его. Я пыталась, как мне казалось, но видимо пыталась неправильно. Верно он как-то заметил мне про трафарет, который я ко всем прикладываю. Я его старалась понять сквозь собственную призму, не увидев, что на самом деле может думать и хотеть такой человек, как Джиён. Но я до сих пор этого представить не могла и близко. И мысль о мести ему — сладкая, но глупая. Прожив под его боком, наблюдая его ежедневно, я и то не смогла проникнуть в его тайны, так как же можно победить человека, когда и приблизиться к нему стало чем-то недоступным? — А если бы даже и отомстила, что бы получила? Причиненное зло назад не отменишь. А ты? Отправил бы меня домой, расправившись с Джиёном? — И как он хочет его свергнуть? Убить? Отнять власть? Сдать в полицию? Всё это неосуществимо, если знать Дракона так, как знала я. Впрочем… почему я говорю за всех? Я молодая и ничего не понимающая в этом их мире особа. Это у меня не получилось достойно сразиться с Джиёном, а почему бы опытному и ушлому мужчине, вроде Сынри, и не победить? — А ты всё ещё хочешь домой? — он поднял меня, поставив перед собой, обнял. Его губы начали плутать по моей шее. — Ты хочешь в свою холодную и нищую Россию? — Раньше я бы стала спорить и оправдывать родину, но теперь устала, и предпочитала молчать при таких замечаниях. — Это что-то из безусловных рефлексов — сказать, что хотелось бы вернуться туда… — Я думал, что пока нам хорошо вместе, ты выкинешь подобное из головы. — Хорошо вместе… Из-за условия, поставленного мне в первую ночь, я вбила в себя правило не плакать, не жаловаться и не показывать, что мне чего-то не хочется. И это правило так укоренилось, что даже дай я волю чувствам сейчас, вряд ли потекут слёзы, хотя я, по-прежнему, ложилась под Сынри без энтузиазма, без желания. Да, моё тело, когда он брался за него, могло откликнуться, но жаждала ли я ежевечерне повторять это? Нет. Это всё равно что быть сытой и не думать о еде, не хотеть есть, но тебя вдруг угостили чем-то очень вкусным и ты, мало того, не отказалась попробовать, так ещё и оценила, что это, действительно, было вкусно. Но от этого нельзя сделать вывод, что есть всё-таки хотелось. Более того, после этого впихнутого в себя вкусного куска, желудок переполняется окончательно, и возникает лёгкая дурнота. И как бы ни было сладко и приятно, в следующий раз, будучи снова сытой, не потянешься за этим лакомым куском. И любимым блюдом останется что-то совершенно иное, что и было до этого. Например, высокий безупречный молодой человек в белоснежной рубашке, зовущийся Сон Мино. Сынри привычно завалил меня на кровать, а я отвечала на его поцелуи, продолжая думать, как мне быть дальше? Как бы мне ни хотелось вернуть Джиёну всё, что он сделал, я понимала, что у меня нет ни сил, ни опыта, ни мудрости, чтобы выполнить желаемое. Я не могу пойти против него. Сейчас, по крайней мере. Играть на стороне Сынри тоже проку мало — я не верю в его победу, и не хочу участвовать в этом вовсе. Я не люблю его, и жить с ним сколько-то там ещё мне тягостно. Неужели нет никакого другого варианта, где я могла бы тихонько пожить, никем не замечаемая, отдохнуть, оклематься? Месяц назад я всё-таки сказала Тэяну привести меня сюда, и не осталась с ним, хотя он предлагал мне жизнь честной женщины, жены, а не любовницы. Почему я отказалась? Потому что не любила его, и не хотела обманывать. Что бы ни происходило, я всё ещё не хочу обманывать людей, даже тех, которые сделали не лучший вклад в мою жизнь. Благородство это или моя слабость? Когда-то я была уверена, что честность и правда — признаки праведности и правильности. Но потом… после всех рассуждений, диалогов с Джиёном, я стала сомневаться. Все мои дни сейчас подчинялись именно этому явлению — сомнению. Искренность порой вовсе не сила, а именно слабость, потому что боишься быть пойманным на лжи, не справиться, не вытянуть всей шахматной расстановки (и это я даже не вспоминаю о том, что ложь — грех, который ведет известно в какое загробное царство). Джиён не любил шахматы, потому что в них есть правила, а в жизни правил нет. И он оказался прав. Правила есть в Библии, поэтому мне было удобно жить по ней, подчиняться её указаниям, но когда я оказалась в окружении, где Библия была заменой туалетной бумаги, в случае окончания последней, а не Священным Писанием, вдруг выяснилось, что правила её не работают, и содержание её — далеко не вся жизнь. «Половина её — история иудеев, а вторая — мнение одного человека, которого оно привело на казнь» — сказал как-то мне Дракон. А то, что Иисус был сыном божьим, а не обычным мужчиной, оспорить было трудно. В это можно только верить, а вера в сомневающемся человеке может быть либо притягательным концом, либо отталкивающим началом. И с какой же стороны меня она сейчас? Когда руки Сынри плутали по уже обнаженной моей груди, нас прервал звонок в дверь. Мужчина остановился и приподнялся, прислушиваясь, не показалось ли? Но я тоже посмотрела в сторону входа, поэтому он поднялся, и звонок как раз повторился. — Кто бы это мог быть? Ты не заказывала ужин? — Врученный мне телефон до сих пор мог связываться только с его собственным номером, но когда мы были вместе, он порой давал мне свой айфон и просил позвонить в корейский ресторанчик и заказать что-нибудь поесть. Вопрос был риторическим, и одновременно с ним Сынри уже вышел в зал, оттуда в прихожую и зашумел замком. Я села, заметив в зеркале растрепавшуюся косу и принявшись её переплетать. От двери зазвучал женский голос: — Вот, решила сделать тебе сюрприз. Отцу, сам понимаешь, некогда, а мама не захотела лететь… — звук поцелуя в щеку, шорох одежды. Сынри произнес что-то тихо, я не разобрала. — И я соскучилась по старшему братику. Ну, как ты поживаешь? — Я поднялась, испытывая любопытство. Сынри говорил, что у него есть младшая сестра, но я никогда не думала, что мне доведётся столкнуться с кем-то из его семьи. — Рада, что всё хорошо, — девушка говорила куда громче и звонче мужчины. — А то до нас дошли слухи, что ты связался с какой-то девицей, и собираешься с ней обручиться, хотя нашёл её в каком-то… — Борделе, — произнесла я, выйдя из спальни и застёгивая блузку на груди. Невысокая, миловидная кореянка подняла на меня взгляд. Чем-то похожа на Сынри, но нет той порочности и напыщенности, хотя в лице надменность присутствует. Она онемела, а мой любовник, растерявшись, посмотрел на нас обеих поочередно. — Так… это правда? — прошептала его сестра, воззрившись на него. — Ханна — это Даша, Даша — это Ханна, — представил нас Сынри впустую. Вряд ли нам придётся когда-либо общаться, потому что весь вид его сестры показывал, что у неё нет такового желания. — Я-то надеялась, что приеду и убежусь, что слухи — всего лишь слухи, а ты… ты представляешь, что скажет отец?! — А что он должен сказать? Мне не двадцать лет, Ханна, и я имею право жить с тем, с кем захочу. — Но она же… — девушка посмотрела на меня ещё раз. — Действительно из борделя? — Да, — опередила я его. — И… европейка?! — прищуренные глаза прожгли брата. Я даже не могла точно сказать, что больше коробит эту барышню: проституция или национальность? — Сынри, ты дурак?! — рявкнула она на мужчину. — Что тебе, собственно, не нравится? Я что, навязываю тебе её в подруги, разорился из-за неё или она заразила меня сифилисом? — он хмыкнул почти спокойно. — Европейка, азиатка, африканка — я пробовал всех, поверь, между ног все одинаковые, — сестра поджала губы, явно считая, что при рождении получила какие-то привилегии и ну никак не может быть у всех уж всё совсем одинаково. — Тогда почему ты выбрал эту и остановился? — Похождения сына и брата не были тайной для родственников, но до этого не заставляли их головы болеть. А теперь другой случай. — Я должен отчитываться о своих постельных делах? — Сынри скрестил руки на голой груди, бликуя часами на запястье, которые не успел снять. — Никогда такого не делал и не намерен впредь. — Если бы всё осталось в границах этой самой постели! Ты ведь не намерен на ней жениться, правда? — Ханна замерла с надеждой в глазах. Хоть что-то у нас с ней общее — меня этот вопрос порой тоже интриговал. Но отвечать нам никто не собирался. Сынри только вздохнул и кивнул ей на ноги: — Разувайся, поужинаешь с нами, поболтаем… — Я не сяду за один стол с какой-то шлюхой, и под одной крышей с ней тоже не задержусь. Сниму номер в гостинице, — девушка сдернула легкий белый пиджак с крючка и стала напяливать его на себя быстрее. — Ханна, перестань вести себя, как взбалмошная дурочка, — опустил руки Сынри и подошёл к ней. — Мы взрослые люди… — Сестра отпрянула от него и выставила между ними палец. — Отца удар хватит от твоих подвигов! Он от тебя откажется, если ты не образумишься! — И кому он навредит своим отречением? Расколет корпорацию? Только пусть не забывает, что в ней две трети мои, а его — всего одна, и в проигрыше буду не я. И я пока не вижу повода для того, чтобы вы на меня ополчились. — Ах, ты не видишь? — ноздри Ханны раздувались, и она нервно дергала бахрому на своей дизайнерской сумочке, где на защелке золотились наложенные одна на другую буквы LV. Нет, она не кричала и не вышла из себя, хотя тон её был очень раздосадованный. Её грубости были выдержаны в лучшем стиле восточной элиты, где ярость совмещается с гордостью. — Ты из приличной семьи, брат, и развлечения — это одно. Но то, что ты в состоянии допустить мысль о введении в эту семью какую-то… — Ханна не осмелилась посмотреть на меня в этот раз и проглотила слово. — Теперь ты знаешь моё мнение. Его разделяет мама, и если ты хоть немного дорожишь нами, то задумаешься над своим поведением. До свидания! — Кореянка хлопнула за собой дверью. Сынри подержал протянутую руку в воздухе, после чего опустил её на замок, заперся и развернулся ко мне. — Прости, она не следила за своим языком, потому что совершенно не знает сути дела и тебя настоящей. — А разве ты, зная меня настоящую, не называл меня шлюхой? — ухмыльнулась я, встретившись с ним глазами. Сынри поджал губы, совсем как его сестра. Теперь я вижу большее сходство. — Слова способны ранить, но и закалить тоже… меня столько раз назвали шлюхой, пока я была девственницей, что теперь мне безразлично, как меня называют. Я поняла, насколько слова — пустые звуки. Большинство людей даже не понимают истинного значения того, что произносят, многие понимают одни и те же слова по-разному, а третьи зачем-то вкладывают собственные смыслы в слова намеренно, называя белое черным, а черное — белым. — Сынри молча подошёл ко мне и взял за руку, став перебирать мои пальцы. Мне захотелось выговориться до конца. Мой любовник — единственный мой собеседник уже которую неделю, и кроме как с ним мне поговорить не с кем. — Однажды моя школьная подруга надела первую в своей жизни короткую юбку. Ей было лет четырнадцать, она была доброй и робкой девчонкой, но ей хотелось нравиться мальчишкам, и она решилась прогуляться в этой юбке. Мальчишек она не встретила, но бабушки, которые сидели на лавочках у своих плетней, громко и четко несколько раз повторили «как проститутка!», «стыд потеряла!», «ещё бы задницу выставила полностью». Моя подруга залилась слезами и три дня не выходила из дома. Мне было обидно за неё, но, с другой стороны, воспитанная иначе, я тоже подумала, что зря она надела такую короткую вещь… но замечания бабушек перегибали палку, и для четырнадцатилетней девочки это были слишком страшные и суровые оскорбления, как клеймо. И знаешь что? Прошло время, и эти слова осуждения, вместо того, чтобы воспитать её и запретить носить вычурную одежду, возымели обратный эффект. Она стала краситься, первая из ровесниц влезла на каблуки, года через два стала встречаться с первым парнем, и как-то сказала мне: «Какая разница, как себя вести? Оговорят в любом случае». Я долго, до этого самого лета считала, что нет, бабушки были правы, они же старше, им виднее, они чувствовали, что порядочная девочка бы не нарядилась так смело… Но когда я попала сюда и со всех сторон посыпалось «шлюха, шлюха, шлюха»… Я, наконец, поняла. Поняла, что она чувствовала. И теперь и мне всё равно, что обо мне говорят. — Что ж, мне в этом плане легче, — Сынри поцеловал меня в уголок губ. — Мне всегда было всё равно, что обо мне говорят. Мнение чужих людей мне столь же неинтересно, как и их жизнь.

— А моё? Моё мнение тебе интересно? — Он прижал меня к себе и, расстегивая блузку обратно, заткнул рот поцелуем.

Банкетный зал ресторана на верхнем этаже, с открытой террасой, был снят для вечеринки в честь помолвки, украшен соответственно случаю, но без всякой дешевой символики вроде сердец и переизбытка розовых цветов. Солидные люди и торжества проводят солидно. Каллы и орхидеи в вазах заполняли пространство по периметру, гортензии и хризантемы стояли на столах, сочетаясь с витыми свечами в китайских подсвечниках, тоже вылепленными в цветочных формах, с хрупкими глянцевыми лепестками, бутонами и листиками из бледного фарфора различных оттенков. Если так миллионеры празднуют помолвки, то какие же у них свадьбы? Сынри сказал, что людей будет немного, но мне казалось, что их чуть меньше сотни. Я отказалась от светло-голубого платья свободного покроя, напоминающего изображения Жозефины — супруги Наполеона. Слухи распространяются быстро, и наверняка все гости будут знать, что я бывшая обитательница публичного дома, так к чему этот наряд, воспевающий невинность? Мне больше приглянулось коктейльное платье, синее, приталенное, с открытой спиной и рукавами в три четверти. Сынри преподнес к нему сапфиры в белом золоте, и когда я застегнула колье и браслет, то была готова поверить, что всё это не фарс, и я чья-то невеста. И самым весомым аргументом тому было кольцо, которое Сынри надел мне на палец сам. — Ну вот, теперь всё на месте, — улыбнулся он, смотря, как сверкают камни у меня на безымянном. — Хоть женись и обзаводись спиногрызами… — Моё спокойное настроение тотчас улетучилось, и я отвела руку, опустив глаза. — У тебя появится вскоре один, но ты не подумал о том, чтобы о нем позаботиться. — Казалось, он не сразу понял, о чем идёт речь. Но потом покривился. — Опять ты о ней! — Если она пропала с твоих глаз, это не значит, что перестала существовать. Я ничего не успела узнать о родителях Вики, но не думаю, что ей легко будет вырастить ребенка в одиночестве. — Может, она сделала аборт, как только добралась до дома? — Мне хотелось зарядить ему пощечину, но я научилась сдерживаться немного, и только окаменела лицом. — Она была влюблена в тебя. Пусть глупо и по-девичьи, но влюблена. Она готова была бороться за этого ребенка. — Я не хочу говорить о ней, Даша, как и о тех сотнях, которых имел до неё и после. Они приносили удовольствие, радость, наслаждение, но когда становились проблемами — теряли своё назначение. — Теперь и я не хочу говорить об этом, — произнесла я. — С тобой. Пока ты не запихнёшь свой эгоизм куда подальше. В таком состоянии духа мы и прибыли на помолвку, повздорив перед самым отъездом. Но по прибытии Сынри взял меня за руку, крепко её сжав, и велел улыбаться. Мужчины и женщины всех мастей здоровались с нами, и мой жених представлял меня им. Большая часть присутствующих состояла из корейцев и китайцев. Ханна не явилась, хотя продолжала находиться в Сингапуре и даже договорилась по телефону пообедать завтра с братом. Но сталкиваться со мной её не прельщало. Я как крепостная наложница графа в прошлые века, не того уровня, чтобы находиться среди всех этих людей, высшего сословия, и почему? Потому что до сих пор считалась невольницей, бывшей путаной. Никто из окружающих не знает обо мне и половины всего, но все смотрят так, словно я злобная карьеристка, которая сумела очаровать и прибрать к рукам охочего до секса олигарха, словно это я добивалась всего этого, тянулась к богатству и помолвке, грезила жизнью в высшем свете, иностранная деревенщина, дорвавшаяся до золотника. Но я и теперь готова стянуть кольцо с пальца и сунуть его Сынри, если мне предложат хоть один приемлемый вариант, как изменить что-либо, чтобы я стала свободна, и при этом никому не было причинено вреда. Среди всей этой толпы я наткнулась на взгляд, который смотрел на меня не так, как остальные. Я сжала руку Сынри сильнее сама, шепнув так, чтобы не шевелились губы: — Джиён тоже здесь? — Разумеется, — отвлекшись от разговора с собеседником, повернулся ко мне любовник, вернее, жених. — Разве мог я не пригласить этого купидона, благодаря которому мы познакомились? — Сердца Дракон пронзает отлично, только не всегда заставляет любить. Чаще просто страдать. Его загородил кто-то из гостей, и когда они расступились вновь, то Джиёна уже не было там, где он стоял до этого. Мне сделалось не по себе. Находиться в одном помещении с этим человеком так трудно, что я задыхаюсь, не понимая, от чего именно — страха, неуверенности, неожиданности? Я зачем-то поискала его в толпе, вытянув шею. Что он ещё мог мне сделать? Убивать он меня не собирался. Похитить однажды уже похитил. Хотя я не отказалась бы быть похищенной вновь, только для того, чтобы меня вернули в Россию. Повидаться с мамой, папой, братьями, сестрами… и остаться жить в нашей деревеньке? Я посмотрела на свою руку с маникюром, держащую бокал шампанского. На очень дорогое кольцо. Многие ли девушки променяют ту жизнь, которую я сейчас имею, на узкую кроватку в общей с сестрой спальне, расчистку снега лопатой во дворе зимой, валенки и галоши, непроходимую грязь и походы с ведром на колонку, когда придётся. А уборка и готовка? Оканчивающая университет, получив диплом я могла бы поехать в город, найти там работу, снимать комнату, пытаться добиться чего-то… Это теперь я представляла и такую перспективу тоже. В России я знала только одно: после университета выйду замуж за жениха, останусь при родителях, буду рожать им внуков и помогать по хозяйству. Я вновь представила своего русского жениха в роли Сынри, имеющего меня по ночам, и меня едва не стошнило. Он собирался отрастить бороду, как у моего отца, получить сан, забирать назад свои длинные волосы и читать для прихожан проповеди. Проповеди! Что они дадут пастве? Что они дали мне? Спасли, защитили, избавили от мук, помогли избежать ошибок или объяснили мне, почему всё так происходит и дали мир душе? Пока священники читают проповеди, такие как Джиён вертят людьми, как хотят, ломают жизни, поднимают из праха, бросают в ямы и заливают бетоном. И желание вернуться в деревеньку и остаться в ней, чтобы не видеть дальше её границ — это трусость и слабость. Кому нужны проповеди? Таким, как Джиён, чтобы они осознали свою греховность? Стоило только вообразить моего русского жениха, спорящего с Драконом, как мне стало его жалко. Он будет цитировать Евангелие (ни одной собственной мысли!), вздымать персты и грозить Божьей карой, а Джиён будет покуривать, улыбаться и кивать, после чего скажет что-нибудь вроде «если ты такой святой, то мужские причиндалы тебе ни к чему» и велит своим людям ему всё отрезать. И мне даже не будет печально… потому что я здесь, я едва не умерла несколько раз, меня обесчестили, оскорбляли, унижали и морально пытали, а что смог сделать мой жених, на стороне которого должен быть Бог? В каком месте он мужчина, если из нижнего борделя меня выволок Тэян — убийца, сутенер и насильник, а косвенно спас от жуткого клиента Мино — продажный карьерист? Я вдруг стала ощущать, как внутри меня разливается странное счастье — счастье, что я избежала брака с тем своим нареченным, с тем, кто не мог помочь, спасти, заступиться, в ком мужественности не было и на грамм. Даже рядом с Сынри я чувствую себя увереннее, имеющей защитника. Да, я бы навестила свою семью, но остаться жить там?.. А как бы я поступила, если бы пропал тот, кого я люблю? Неужели не нашла бы его? Я понимаю, что если бы сама не оказалась в подобной ситуации, то понятия не имела бы о мафии, её возможностях и том, как и куда пропадают люди, но пропади мой жених — сидела бы я на месте? А если и он не сидит? Мне вдруг сделалось стыдно, что я разлюбила его. А если он до сих пор пытается найти меня? А если напал на след, но нарвался на Джиёна, и тот его уничтожил? Если я напрасно обвиняю его в бездействии, и он ноги сбил в кровь, чтобы найти меня? Хотелось бы узнать хоть о чем-то, что происходило после моей пропажи. — О чем задумалась? — представив меня всем своим знакомым, Сынри уделил внимание и мне, отведя за столик, накрытый множеством лакомств. — О том, что сейчас творится в моей семье. Я ведь была, так сказать, помолвлена до тебя… с человеком, с которым дальше скромных поцелуев у нас ничего не заходило. Забыл ли он меня? — Сынри тронул мои волосы, собираясь откинуть их назад, но передумал, и просто погладил локон до самых кончиков. — Ты его сильно любила? — Нет. Но это я поняла только здесь. Останься я там, никогда бы не заметила, что чувства бывают и сильнее. — Чувства вообще всегда разные. Нельзя сравнивать одни отношения с другими. Каждые отношения — это взаимодействие, обе стороны делают вклад, кто-то больше, кто-то меньше. Но если один из двоих тварь или подонок, то что он может привнести? Измены, обман, скандалы, злобу, капризы, кучу дерьма? Отношения и любовь не одно и то же. Любовь — это один из видов вклада. Некоторые отношения строятся и без неё. — Ты про наши? — удивившись рассудительности Сынри в подобной области, всё же пошутила я. — Прекрати делать вид, что ты меня не любишь, — просиял он, шутя. Я не сдержала улыбки. Кто-то из гостей подошёл к нему с разговором, и я не успела парировать, что и он, в таком случае, влюблен в меня по уши. По-моему, когда отношения и любовь не одно и то же, то эти отношения называются дружескими или партнерскими, и не имеют ничего общего с отношениями мужчины и женщины. Поднявшись, чтобы не скучать под деловую беседу, я пошла на террасу, с которой открывался прелестный вид на Сингапур, начавший зажигать огни в фиолетовых сумерках. Пахло тропическими цветами, выхоленными мужчинами и знакомым запахом самого города. Я стала узнавать его, какой-то особенный, юго-восточный, где деньги, богатство и продажность въелись в асфальт, дома, мосты и саму воду, и это всё пряталось под энтузиазмом туристов и деловитостью местных жителей. — Невеста без места? — Я вздрогнула от знакомого голоса и обернулась, увидев, как Джиён, зажигая сигарету, приближается и встаёт рядом. — Никак за нелюбимого замуж собралась? Больно грустный вид. — Веселый человек и счастливый человек — разные люди, — натянуто улыбнулась я, вспомнив один из его ответов мне, когда я сказала как-то, что он не похож на счастливого. Джиён удивленно повел бровью. — Ты хочешь заверить меня, что счастлива? — Стараюсь быть, вопреки твоим усилиям. — Мне нужен Сынри, а не твои страдания. Как движется дело? — оперся он о балюстраду и задымил рядом. Скинуть бы его через неё, чтобы улетел и расшибся внизу! — Кто сказал, что я за него взялась? Я не хочу работать на тебя. Я — не твой человек. — Ты либо со мной, либо против меня. Ты против меня? — Джиён посмотрел на меня изучающе, и по мне пошёл холодок. Быть против Дракона и заявить ему об этом? Для этого нужно быть безрассудной. — Я хотела бы сохранить нейтралитет. — Нейтральная серая масса хороша для разведения всяких смесей: цемента, бетона, говна с грязью, — Джиён пожал плечами. — Ты априори к ней принадлежать не можешь. И весь мой жизненный опыт говорит о том, что воздерживающихся не бывает. Пусть молча, но каждый принимает чью-то сторону. На чьей ты, Даша? — А сам как думаешь? — Ты учишься уходить от ответов. Сынри с тобой не только в постели практикуется, но и в риторике? — Праздное любопытство тебе чуждо. Чем же вызван твой вопрос — завистью или желанием создать новую коварную интригу с кровавой развязкой? — Даша, не отвечать на вопросы вообще — не искусство, а невоспитанность. — Я начну отвечать на твои вопросы, когда научусь отвечать так, чтобы это не приносило мне вреда, а тебе пользы. — Значит, ты всё-таки против меня, — протянул он, а я замолчала. Я не умею с ним достойно разговаривать, я не знаю, как вести с ним беседу так, чтобы в результате не оказаться дурой. — Но почему? Я тебя и пальцем не тронул… — Ты сделал всё, чтобы сломать меня. — Не всё, раз не сломал, — хмыкнул он. О да, если бы это было его целью — он бы её добился. — Когда ты оказалась среди похищенных, я тебя знать не знал, а потом вытащил из борделя под свою крышу, вёл себя учтиво, если мне не изменяет память, не бил, не морил голодом… предлагал сотрудничество, не подразумевающее дефлорацию. Это ты её выбрала, захотев ещё и какую-то девицу спасти. — А нижний бордель? — Ты сама это всё выбрала, — ещё раз, почти по слогам, произнес Джиён. — Я предупреждал о борделе. — Это была вынужденная мера… — Даша, глядя мне в глаза скажи, что у тебя не было выбора, и что ты не могла отказаться от ночи с Сынри за которой всё последовало. — Я посмотрела ему в глаза, но сказать не смогла и слова. Да, я выбрала спасение Вики, ценой всего, что было дорого мне. — Вот видишь. Я же говорил, что свою судьбу делаем мы сами. Ты делала выбор, и я тебе его реализовывал. Даже лишил тебя девственности не я, а Сынри, однако зла ты на меня… может, ты потому и злишься, что я сам этого не сделал? — У меня дернулась рука. Ударить, ударить по этому невыносимому лицу! Дракон заметил мой затаившийся жест. — Если прозвучит пощечина, будет скандал. Ты хочешь привлечь к нам внимание? — Я расслабила руку, опустив вниз. — Я хочу вернуться в Россию и забыть обо всем, как о кошмарном сне. — Он сделал последнюю затяжку с язвительной ухмылочкой и, потушив окурок, придержал его в руке. — Не хочешь. — С чего ты взял? — Ты научилась красиво ходить на каблуках. Такими походками не стремятся в коровник. — Глупости. Ты растерял свою великую логику? — В меньшей степени, чем ты свою веру. — Я едва не скрипнула зубами. К слову о каблуках, пока я на них, то выше Джиёна, и это меня даже как-то подбадривает, а его ничуть не смущает. — Я не воспылала любовью к Сингапуру, этой ипостаси Содома и Гоморры. И не хочу остаться здесь жить. — Никто не говорил, что ты полюбила Сингапур, но мне кажется, что ты наконец-то стала любить жизнь. Разве в этом есть что-то зазорное? — Жизнь? О какой жизни идёт речь? О том существовании, которое я влачу? — Я подразумевала душевные страдания, но когда прочла послание в улыбке на губах Джиёна, то замолчала. Представляю, как это выглядело со стороны: стоит нафуфыренная девица, не работает, забот не знает, одета в драгоценности, ухоженная и при женихе-миллионере, и жалуется на то, как невыносимо ей, бедняжке. В какой момент я утеряла адекватность и здравомыслие? Если отодвинуть мои моральные стремления, то я живу, как в раю. — Тебе не понять, что меня терзает. — Неужели? — Джиён продолжал на меня смотреть так, что я сама себе не верила. — Это ты сама плохо понимаешь, что же именно тебя не устраивает. Нелюбимый мужчина? Заменим его на любимого, и ты найдёшь другой повод — вы не в России! Поместим вас в Россию, и там ты сделаешь вид, что теперь-то всё в порядке, но всё равно будешь изводиться. Почему? Вспомнишь о какой-нибудь Вике номер два, начнёшь укорять себя, что не смогла помочь. Снова и снова будешь взваливать на себя то, что к тебе не имеет никакого отношения, и так и проживёшь жизнь, гоняясь за несбыточным и невыполнимым, вместо того, чтобы хоть раз задаться смелым вопросом, чего хочешь конкретно ты? Как обустроить твою жизнь, а не всех и каждого? — Пытаться сделать мир лучше, вылечить его от скверны людского зла — это нормально. — То есть, Иисус, наивный паренек, не смог, а Даша, конечно же, сможет? — Его уже почти раздирал смех, а я едва удерживалась от вспышки гнева. Давно он меня не доводил этими религиозными темами. — Чего надулась? Я сделал неправильный вывод? Ты считаешь, что тебе по силам то, что не удалось тому, кого ты считаешь сыном Божьим? — Он дал учение, придерживаясь которого все люди могут общими силами измениться. Я всего лишь хочу… — Влезать туда, куда не просят? Не решив своих проблем решать чужие? Навязывать своё мнение и свои убеждения? Почему ты не хочешь заняться исключительно своей персоной? Что это — трусость заглянуть в глубину себя и увидеть, что там совсем иные желания, нежели духовные? Или амбиции, самолюбие требующее признания, чтобы все чувствовали себя благодарными тебе? Вика была тебе чужим человеком, к которому ты прониклась сочувствием, но помогала ты ей с той целью, что иначе бы пришлось оказаться королевой Сингапура, жить в роскоши, и снять венец мученицы, а он такой почетный! Нимб не жмёт? — К нам подошёл Сынхён, заметив нас поодаль ото всех. Как обычно, он почтительно склонил голову, здороваясь со мной. — Что вы тут злоумышляете? — Ничего особенного. Даша замужество, а я кражу невесты. — Я округлила глаза, а Джиён засмеялся. — Успокойся, я шучу. Просто ты уже столько времени стоишь в обществе другого мужчины, а Сынри даже не чешется. Непорядок. — Тогда, пожалуй, я к нему вернусь сама, — оскалилась я, делая шаг в сторону. Сынхён посторонился, чтобы избежать соприкосновения, и я почти столкнулась с Кико, которая тоже нас обнаружила и шла к нам же. На её лице впервые проскользнуло что-то вроде ревности по отношению ко мне. Что я такого сделала? Постояла минут пятнадцать с Джиёном? Или он и ей сообщил, что хочет меня? Жмёт ли мне нимб! Да нет у меня желания быть героиней, я просто не могла оставить человека в беде! Почему Дракону сложно усвоить, что есть те, кому не безразличны другие? Я не чураюсь роскоши. Если она честно приобретенная, законная, почему нет? Господи, я злюсь на него, потому что не он меня лишил невинности! Ничего более курьёзного он не мог придумать. Да если бы это был он!.. Если бы это был он… если бы я согласилась на его предложение в конце королевской недели, когда он даже и секса не просил, предлагал быть вместе, разделяя только общение, мысли, время… если бы я выбрала своё благополучие, а не Вики? А если Сынри прав, и она, вернувшись на родину, вынуждена была сделать аборт, угнетаемая родителями? Или любовь к Сынри прошла, и ребенок стал не нужен. Здесь бы она сделала аборт, и ещё много лет могла прожить в борделе Тэяна, в шелках, безделье, сытой и довольной, а там, в России, кто знает, родила ребенка, денег нет, ссоры с родителями, придётся бросить учебу и идти работать, считать копейки… Не хуже ли ей я сделала? Выходит, что моя жертва была напрасной? У меня глаза защипало от слёз. Если Вика пошла на аборт или попала в нужду, а мой жених давно забыл обо мне и не утруждал себя поисками, то всё, что делала здесь я — было глупостью, никому не нужной, бескорыстной, безумной глупостью! Для чего и кого я жертвовала собой? Не хочу знать правду, я не хочу знать о том, что осталось в России, потому что если я узнаю, и всё будет так, как я опасаюсь, то я пропала. Тогда бессмысленны были все мои поступки. Сдержав слёзы до женского туалета, я вошла в него и, упершись руками о раковину, склонила голову, тихо заплакав. Джиён всегда выводит меня из себя, действует мне на нервы. Четверть часа — и я ненавижу его, себя, людей, весь мир и Бога. Что за особая магия в его манере общения? — С вами всё хорошо? — Я не заметила, что тут был кто-то ещё, надеялась найти одиночество, но когда подняла лицо, то увидела красивую молодую женщину рядом, с уложенными густыми черными волосами, в благородного серого цвета длинном платье, не решившуюся положить руку мне на плечо. — О, вы расстроены… — Она, наверное, думала, что я выпила лишнего. Я попыталась вспомнить, как её звали — Сынри представлял мне её среди прочих гостей — но не смогла. Спешно вытирая щеки, я попыталась улыбнуться. — Ничего особенного, просто нервы. — Плакать на собственной помолвке как-то нехорошо, — заботливо покачала головой она. — Ну, многие невесты и на свадьбе рыдают, — попыталась оправдаться я. — Разве что от счастья, — она улыбнулась и взяла меня за руку. — У вас что-то случилось? — У меня? — Лицо у неё было доброе и умное, располагающее к тому, чтобы выговориться, но как могла я поведать всё, что со мной произошло, когда все гости — знакомые Сынри? Я вытерла свободной рукой задержавшуюся слезу. — Я просто запуталась… знаете, иногда внутри возникает ощущение, что ничего не понимаешь. И себя тоже. — Знаю. В чувствах трудно разобраться. Как можно умом понять ощущения? Никак. — Вы верующая? — Я? — Она несколько растерялась, смутившись. — Несомненно, высшую силу и нечто сверхъестественное я не отрицаю, и верю в их существование. Над людьми есть что-то вроде разума, или энергии… но в семье у нас чаще читают Шекспира, а не молитвы. А почему вы спросили? — Я очень верила в Бога — я христианка, — зачем-то уточнила я. Вряд ли обо мне бы подумали, что кришнаит или кто-то вроде. — Но… моя жизнь почему-то стала ужасной в какой-то момент, и я перестала понимать, почему так произошло. Почему тот, в кого я верила, оставил меня? — В жизни каждого человека бывают очень тяжелые моменты, — посерьёзнела она. — Из-за чего так происходит и за что нам даются испытания? Никто не знает, и никто ответа нам никогда не даст. Но даже за самыми долгими испытаниями приходит облегчение и счастье. И это зависит не от веры, напротив, чаще хорошее случается, когда его не ждёшь, — она вновь улыбнулась. — Рассуждения о том, чего не понимаешь, сами по себе приносят страдания. Выкиньте это всё из головы. Если судьбе были угодны трудности для вас, то и радости она припасла, и выдаст тогда, когда посчитает нужным. Что касается веры… — женщина вздохнула, совсем по-девчоночьи скорчив рожицу. — Уж извините за бестактность или святотатство, но если подставляет тот, кому вы верили, то с ним больше не стоит связываться. Найдите кого-то более надежного, доверьтесь ему, и посмотрите, в какое русло войдёт ваша жизнь. — Думаете, нужно сменить религию? — Религию? — она потрепала меня за руку и отпустила её. — Спуститесь с небес на землю. И ищите смысл на ней. Мы вышли из женской уборной, напротив которой стояло канапе, а на нём сидела девочка лет пяти. Увидев мою собеседницу, она соскочила с сидения. — Мама, ты чего так долго?! — девчушка в нарядном розовом платьице в цветочках, и розочках в ровно подстриженных волосиках, схватила её за пальцы и потянула в зал. — Пошли к папе… Я остановилась, посмотрев им вслед. Искать смысл на земле, а не на небесах… Может, она права? Мы все смертные, и кто бы нас ни создал, рождаемся мы именно здесь, на земле, здесь проживаем все свои дни, и никогда не попадаем в другие миры до самой смерти. Есть душа или её нет — она живёт в теле, а тело получает простые удовольствия и радости, и хочет не так уж много. Кто и почему издавна завел правила, что всё физическое — греховно? Может, всё гораздо проще. Я вышла в зал, и ко мне сразу же подошёл Сынри. — Куда ты запропастилась? За нас хотели поднять тост. Пожелать бесконечной любви. — А начальной пожелать не хотели? — покосилась я на него. — Какая же ты язва! — Тебе не нравится? — изобразила я изумление. Он посмотрел на меня так, будто применял метод дедукции, но ничего не сказал. — Кстати, у меня к тебе будет маленькая просьба… — Неужели? Даша «Мне-ничего-от-тебя-не-нужно» надумала попросить что-то? — Если тебя не затруднит. — Говори уже. — Ты не мог бы узнать в подробностях, как поживает моя семья, мой бывший жених, и Вика? Я хочу знать, как ведут себя эти люди, и изменилось ли что-то в их жизни. — Это всё? Тебе нужна только информация о них? — Да. Ты сможешь? — Понадобится недели две. Это не сложно, но муторно в плане подачи заявок и нахождения нужных людей. Но если тебе любопытно, то почему бы нет? Я сделаю это. — Тронув его за рукав, я несмело пригладила его. — Спасибо. — Пока не за что, — Сынри притянул меня за талию, коснувшись губами уха. — У тебя глаза красные. Пожалуйста, если тебя что-то расстраивает и огорчает — об этом можно сказать мне, а не прятаться по углам, скрывая истинные чувства. — Ты говорил, что не хочешь видеть слёз и плача… — То было сказано любовнице на одну ночь. А это я говорю своей невесте, — поцеловав меня в щеку, он вручил мне бокал шампанского и указал на центр, где гости ждали тоста.

Игра

Приглашенные расходились. Раут заканчивался, а вместе с ним поздравления и необходимость играть роль довольной невесты. Когда людская масса схлынула, будто разлившаяся река, возвращающаяся в своё русло, я увидела один из немногих столиков, который оставался неосвобожденным. За ним сидели Джиён с Сынхёном и Кико, ещё один мужчина и, пятой, та женщина, с которой я говорила в туалете. Ко мне подошёл Сынри, тоже увидевший их.

— Я не получил только одно поздравление, кажется. Подойдём? — Не спросил, а сразу подтолкнул меня к действию жених. Я успела сегодня поговорить с Драконом, и не взялась быутверждать, что хочу повторять подобный опыт, но если этикет требует, то почему бы и не подойти? Взяв Сынри под руку, я приблизилась к этому великосветскому обществу, вокруг которого, любопытно разглядывая всё, что двигалось и нет, вышагивала девочка в розовом платьице. Это было впервые, когда я увидела рядом с Джиёном ребенка, какого-либо, где-либо. Мне вдруг это показалось настолько несовместимым и неестественным, что я задумалась, а не избегал ли он детей намеренно? И как допустил приближение к себе ребенка сейчас? С другой стороны, если подумать лучше, то откуда бы детям вообще взяться в его буднях, с его-то образом жизни, с его привычками, манерами. Какими манерами? Пока я была королевой Сингапура, он умудрился не произнести ни одного бранного слова нечаянно. Так чем же его присутствие непригодно для детей? Например тем, что он им не лучший пример, и юные создания стоит держать от него подальше, пока он не растлил души и им, не дал пару советов в своём духе, какие щедро вручил мне, так что теперь не знаю, что с ними и делать. Как этой женщине не страшно подпускать дочку к Дракону? Может, она не знает, что он собой представляет? Джиён заметил нас, подходящих и, улыбнувшись, откинулся на спинку. — Вот видишь Сынри, все разбегаются, и только единственные друзья остаются и никуда не деваются. — У меня много друзей, — не согласился с ним мой спутник. — Много друзей и нет друзей — одно и то же, — жизненно заметил Джиён, после чего посмотрел на меня, как бы между прочим, обращаясь всё ещё к Сынри. — Это всё равно что любить всех, значит, не любить никого. — Утверждение из разряда «иметь все деньги мира, значит, быть нищим», — вставил Сынхён, заставив Джиёна нахмурить брови и покоситься на товарища, не теряя улыбки. — А разве это не так? Если собрать абсолютно все деньги в одних руках, то люди сделают эквивалентом валюты что-то другое, что-то, чем можно будет платить, что им будет доступно, и тот, кто завладел всеми денежными средствами, окажется именно нищим. Разве я не прав, Йесон? Объясни, как финансист, крах международной экономики при концентрации средств в одном кошельке. — Перестав быть деньгами, купюры сами станут товаром, — ответил мужчина в черном костюме. Я вспомнила, что он и был мужем этой женщины и, стало быть, отцом девочки. Неужели они друзья Джиёна? — А поскольку единоличное владение образует монополию, то товар это будет очень дорогой. — Как быстро и далеко вы ушли от темы, — хмыкнул Сынри. — Извини. — Джиён вертел в левой руке зажигалку. — Поздравляю тебя с помолвкой, — протянул он правую и пожал ладонь знакомого. — Из всего, что ты когда-либо выбирал — это лучший твой выбор. — Ты мне льстишь, — любезно вклинилась я. Дракон бросил на меня взгляд. — Лесть подразумевает некоторый обман, разве я… — «врал тебе когда-нибудь?» сказал бы он, если бы я на половине фразы уже не вспомнила наш поцелуй, когда он сказал, что никогда не обманывал меня. По моему лицу было ясно, что я вспомнила тот день и его губы, потому что меня даже в дрожь бросило, и я отвернулась. Поэтому Джиён не стал договаривать и обратился к остальным: — Давайте как-нибудь продолжим вечер? Ещё так рано расходиться! — Поехали в казино? — предложил Сынхён. — Я бы сыграл сейчас. — Сынри подал знак, чтобы официанты поднесли ещё два стула, и мы с ним наконец-то сели между Кико и той женщиной. Я ближе к последней, а Сынри между мной и пассией Джиёна. — Мне не жалко денег, но играть на них обрыдло, — пожал плечами Дракон. — Другое дело, если бы на что-то более интересное… — Правда или действие? — предположил Сынхён. — Я думал, что на желания после тридцати уже не играют, — произнес Йесон. — Кто бы говорил, — загадочно улыбнулась его жена. — А что, давайте! — оживился Джиён, хлопнув в ладоши. — Здесь можно найти карты где-нибудь? — Сейчас найдём, — поднялся Сынхён и отправился в сторону распорядителя зала. Я огляделась. Последние гости отчаливают, подходя к Сынри и прощаясь, помещение пустеет, оставаясь красивой, но бессодержательной декорацией. Вокруг ещё полно выпивки и закусок, и только один столик решил порубиться в картишки среди всего этого. Я давно знала, что эти люди со странностями. — Даша, ты будешь? — спросил меня Дракон. — Я не умею играть в азартные игры, — отказалась я. Всё, что я умела — это игра в «дурака», да только и в нём я часто проигрывала, потому что не мастер следить и запоминать. Но даже если бы я была лучший карточный шулер, игр с Джиёном с меня довольно. Особенно на желания. — Мы бы тебя быстро научили, — предложил он без какой-либо лишней интонации, но глаза переливались напоминанием обо всем, чему меня уже научил Сингапур. Устала я от его уроков. — Не женское это дело, — подала голос супруга Йесона. — Вас четверо мужчин, вот и играйте. А мы посмотрим. — Кико, как плохо понимающая и говорящая по-корейски в основном молчала, но мне почему-то казалось, что она чувствует себя среди нас ещё более чужой, чем я себя среди них. Сынхён вернулся с колодой и уселся на прежнее место, отдав карты мне, положив на стол передо мной. — Раздай по две карты, пожалуйста. Ты единственный человек из присутствующих, который точно не умеет мухлевать. Не в обиду остальным дамам будет сказано, — оглядел их он, и принялся расстегивать манжеты белой рубашки, чтобы закатать рукава до локтя. Какие приготовления к кону! — А когда это я успела себя скомпрометировать? — изобразила смеющееся возмущение женщина справа от меня. — Дай подумать… когда вышла замуж? — захохотал Джиён. Я раздала карты и оставшиеся вернула на стол. — Сейчас посмотрим, к кому Даша расположена… — Дракон заглянул в свою пару. Выдохнул. — Меня она ненавидит… — Ему для этого нужны были подтверждения? Странно только, что выводы он делает из этого дикие, вроде того, что моя злоба основывается на том, что не он стал у меня первым мужчиной. Нет, конечно, это он сказал с издевкой. — Так, кто и когда будет загадывать желание? — вернулся к условиям Сынри. — Выигравший выбирает любого из троих проигравших и спрашивает его «правда или действие». Если «правда», тот должен ответить на любой его вопрос, а если «действие», то, соответственно, выполняет любое задание. — Все согласились с условиями, и я пожалела, что не знаток азартных игр. Во что они играли, я даже не очень поняла — двадцать одно, или покер? Представления не имела о различиях и правилах, но как бы мне хотелось победить в одном кону, чтобы потребовать чего-нибудь эдакого от Джиёна! Что бы я попросила, в самом деле? Сначала правду, да. Чтобы он ответил, какого черта ему нужно вообще? А потом победила бы ещё раз, чтобы заставить… заставить что? Следя за игрой, я увлеклась фантазиями о том, как могла бы унизить, выставить дураком, пристыдить Джиёна, но ничего толкового в голову не шло. — Пас, — скинул Дракон, спокойно приняв поражение и следя за оставшимися. Они производили какие-то действия с заменой по одной карте. Следующим произнес «пас» Сынри, поджав губы. Видя, что он недоволен и скрыто нервничает, не любя проигрывать, я положила ладонь на его руку. Едва заметное притопывание ботинка под столом прекратилось. «Открываемся» — сказал Сынхён и со смущенной улыбкой, судя по всему, явил победную композицию. — Ну, кого будешь мучить? — поинтересовался Джиён. — Йесона. Правда или действие? — Тот медленно сгреб карты в одну кучку, утрамбовал их и отодвинул ко мне. Что-то не помню, чтобы нанималась крупье, ну да ладно. — Действие. — Господи, я даже тут не увижу честность своего мужа, — иронизируя, опечалилась его жена. — Ладно, — задумался ненадолго Сынхён, окинув Йесона взором. — Всё оставшееся время пребывания в Сингапуре ты проходишь в желтом пиджаке. Меня давно раздражал этот траурный черный, а тут такая возможность! — В жёлтом? — переспросил его мужчина и получил затяжной, убедительный кивок. — Дай мне только выиграть, Сынхён, ты пожалеешь, вот увидишь. — Дорогой, он выберет правду, и месть не удастся. — Да? Тогда прогуляйся с дочкой немного, у меня будут очень нескромные вопросы к этому типу. — Джиён засмеялся, попросив меня раздать второй раз. Женщина, послушавшись или заскучав, на самом деле встала и, взяв за руку девочку, побрела в сторону балкона. Мне сделалось неуютно без её присутствия. Кико не спасала своим наличием, и я была будто одна девушка среди мужчин. Второй кон выиграл Йесон, и, никак не показав своей радости, посмотрел на Сынхёна, который пробасил «правда». — Хорошо. Расскажи о своей самой смелой сексуальной фантазии. — Ответчику, похоже, было всё равно, и за него покраснела я. Что нам сейчас доведется услышать? — Самой смелой… — загрузился Сынхён, перебирая их все, и складывалось ощущение, что смелые и извращенные у него — каждая первая, с таким трудом он извлекал из воображаемого подходящее. — Ты уверен, что все захотят это слушать? — Попробуй без подробностей. — Постараюсь… а фантазии, в которых участвуют не только люди, считаются как смелые? Или они уже не сексуальные? Или это уже перегиб? — Если ты хотел когда-нибудь трахнуть козу, думаю, мы не хотим развития рассказа, — засмеялся Джиён. — А что такого? — наивно пожал плечами Сынхён. — Все они, как и мы, Божьи твари. Правда, Даша? — Ну, нашёл у кого искать поддержку! Я ошарашено смотрела на него, не моргая. У меня не было слов. — Ладно, если серьёзно — правила всё-таки подразумевают искренность, — то животных я трахать не мечтаю. А вот беззвучную резиновую куклу — да. Знаете, в Японии делают настолько правдоподобных… Я хотел себе купить. Стоит гроши, около десяти тысяч долларов. Зато какая благодать — делай, что хочешь, а она не пискнет, не шевельнётся… — И какое удовольствие в не шевелящейся бабе? — поморщил нос Сынри. А я вот догадывалась какое. — А какое удовольствие в шевелящейся? — умудрено и слегка устало посмотрел на него Джиён, после чего перевел глаза на Кико, хлопающую ресницами. Ехидно улыбаясь, Дракон погладил её по щеке и, поцеловав, вернулся к игре. Я раздала третий раз. Мужчины вошли в азарт, и были такими сосредоточенными, что я боялась спугнуть их вдохновение на эту забаву. Победа досталась Джиёну. — Я выбираю Сынри. — Действие, — смело и быстро определился мой жених. Я подумала, а не зря ли? — Поехали сегодня отсюда в бордель. — Что? — поднялись брови Сынри вверх. — Зачем это? — Ты не знаешь, зачем ездят в бордель? — засмеялся Джиён. — Подрастерял хватку? — Я знаю, для чего туда ездят, но, если ты не заметил, у меня рядом сидит девушка и она, в отличие от твоей, понимает суть разговора. — Дракона отповедь не пристыдила. — Ну, на мальчишник все имеют право, почему нет? — Мальчишники перед свадьбой, а это всего лишь помолвка, — завелся Сынри. — Ты так сопротивляешься, будто Даша считает, что ты святой, хранящий верность, — откинулся Дракон. — Все мужчины изменяют, и все женщины знают об этом. — Что же ты тогда Йесона с нами не зовешь в компанию? — съязвил мой жених. — Мало с меня жёлтого пиджака? — невозмутимо напомнил тот. — В общем, ты отказываешься выполнять действие? — посерьёзнел Джиён. — Я ведь тебя не принуждаю ни с кем спать. Просто прокатиться в бордель. Что в этом такого? Но если ты не соблюдаешь правила… — Хорошо, прокатимся, — бросил злобно Сынри. — Играем дальше! Снова выиграл Сынхён, назначив жертвой Джиёна. Тот выбрал правду, но ничего такого, что мне было бы интересно, друг у того не спросил. Когда Сынхён выиграл опять, я вспомнила нашу русскую поговорку, что невезёт в карты — повезёт в любви. Так вот у Сынхёна дело обстояло наоборот. На этот раз его жребий выпал на Сынри, и тот предпочел правду тоже. Ему был задан вопрос «Что доставляет ему наибольшее удовольствие?» на который он растерялся. — Трудно сказать… а если я сам не знаю? — Назови то, что принесло бы самое сильное удовольствие в данный период жизни, сейчас, — посоветовал Йесон. — Секс, — определился Сынри. — А конкретнее? — уточнил Сынхён. — Куда конкретнее? — Ну… какой именно? — Частый, — расплылся Сынри. — Анальный, оральный?.. — Любой, — приструнил разыгравшееся любопытство победителя Сынри взглядом. И в следующем кону выиграл сам. — Джиён. — Мужчины посмотрели друг на друга. — Правда или действие? — Правда. — Из уст Дракона это слово звучало как-то странно, словно у него был совсем иной смысл, и мы все ошибались, понимая под ним что-то своё. — Что является твоей главной слабостью? — Губы Джиёна плавно расползлись в жалостливой по отношению к оппоненту улыбке. Его лицо так и говорило, что у него их нет. — Что ты подразумеваешь под слабостью? Каким образом меня можно задеть, оскорбить, расстроить, убить? — Что заставляет тебя переживать, — сказал Сынри. — Да много чего… ситуация на рынке, опасность от конкурентов, Гахо с Джоли… — А больше всего? — Бессмысленность, — изрек Джиён с потухшими глазами. — Чего именно? — Всего. Я боюсь, что в результате всё, что мы делаем — бессмысленно, и это заставляет меня переживать. С другой стороны, когда я понимаю, что так всё, скорее всего, и есть, то волнение проходит, потому что и оно, по сути, бессмысленно. — Сынри посмотрел на него, как на психа, Сынхён выслушал его, глядя в стол, и глубоко задумавшись, Кико всё так же хлопала глазами, я восприняла эти слова со странной болью. Какой ему нужен смысл? Что ему нужно, чтобы он понял, как надо жить? Какой знак подать? Первым заговорил Йесон: — В наше время полуфабрикатов и готовых вещей все привыкли в любой момент пойти и купить то, что им нужно. Точно такое же отношение складывается к идеям, мыслям, ответам на вопросы… раньше их добывали, усердно собирали по частям, создавали и формулировали, сейчас достаточно вбить в поисковик ключевые слова, прочитать несколько афоризмов, открыть тонкий томик псевдомессий и лже-психоаналитиков, в которых якобы открываются истины и раскрываются тайны мироздания. Но почему-то, имея тонну подобной литературы, бесплатные возможности саморазвития в интернете, люди только тупеют, деградируют и становятся аморальными. — Йесон попросил меня раздать ещё раз, и опять вернулся монологом к Джиёну: — Кто сказал, что смысл должен быть един для всех, или дан в готовом виде? Когда на прилавках кончатся продукты, каждый разумный человек пойдёт в поле и станет выращивать урожай. Когда в жизни не обнаруживается смысла, каждый разумный человек сеет его и взращивает. — Вот видишь, — улыбнулся Дракон Сынри. — Только что меня избавили от последней слабости. Оказывается, я всего лишь должен посеять смысл, хотя до этого получалось только хаос, ужас и насилие. — Похохотав негромко, он добавил: — надеюсь, Йесон, ты подразумеваешь не в прямом смысле сеять… Я не найду, как ты, радости в детях. — Я же сказал — у всех своё. Каждому по талантам, с каждого по возможностям. — Эх, возможности… — пробормотал Джиён, заглядывая в карты. Выиграл Йесон, затем Сынхён, опять обменявшись «правдой» пошлого и интимного характера. Если бы меня не пригвоздили к стулу должностью раздатчика, я бы ушла пройтись тоже. Настала очередь Дракона победить. И он вновь выбрал Сынри. — Правда, — на этот раз решил он. — Ты собираешься жениться на Даше? — будто уже знал, что спросить, сразу же отчеканил Джиён. Я приоткрыла рот, но захлопнула его. Плечи Сынри напряглись. Два взгляда схлестнулись. Йесон отвернулся в сторону балкона, где растворилась его супруга с дочерью. Сынхён уставился на меня, а мои глаза бегали по всем присутствующим, даже по Кико, которая поняла, что чего-то ждут от Сынри, и пригвоздила к нему свои карие глаза. — Ты же понимаешь, что лгать бесполезно. Время всё покажет. — Мой жених молчал. — Так да или нет? — Нет, — коротко отрезал он. Мне показалось, что нож вставили под сердце. Я вовсе не хотела за него замуж, я не собиралась оставаться здесь, добиваться его любви, крутить интриги, но это его признание, в который раз давшее мне понять, что я ничего здесь не значу и вся эта показуха с помолвкой — каприз Сынри ради своих интересов, а мои интересы, моё счастье, моя жизнь вообще — они ничего не стоят, ни для кого. Мне захотелось уйти, и я начала приподниматься, но Сынри поймал меня за руку и усадил обратно. — Раздай в последний раз. Игра возобновилась, но я утратила к ней интерес. Разве что Кико не поняла до конца, что произошло, а все четыре мужчины однозначно приняли к сведению, что я игрушка и любовница Сынри, с которой он намерен позабавиться, выбросив в конце концов. Но туз и десятка, как ни странно, пришли к моему любовнику и он, открывшись, посмотрел на главаря сингапурской мафии. — Джиён. — Действие, — скорее равнодушно, чем смело предпочел он. — Попроси у Даши прощения. На коленях. — Меня это желание испугало больше, чем Дракона, и когда тот перевел на меня взор, я не выдержала и поднялась, скрипнув стулом. — С меня хватит. Я не участвовала в игре, поэтому не хочу иметь ничего общего с призами. — Сынри схватил меня за запястье, удерживая. Джиён сидел, не то и не собираясь вставать, не то тщательно обдумывая что-то. — Если он нарушит правило, то его ждёт штраф. Дай ему извиниться. — Я вырвала руку. — Есть одно произведение в России… очень гордого главного героя заставили встать на колени перед девушкой. Он встал, но в тот же момент зарезал её, не выдержав такого унижения. — Это было у Максима Горького, и речь вообще шла о цыганах, так что корейский темперамент вряд ли дотянет до такого, но всё-таки. Дракон просиял от моего сравнения. — Мне не нужны лишние драмы, с меня достаточно уже имеющихся. — Я ушла на балкон, оставив мужчин с Кико развлекаться дальше, как им заблагорассудится. Мало того, что Джиён с помощью меня добивался чего-то, так ещё и Сынри вздумал тешить своё самолюбие посредством меня? Жена Йесона подстраховывала дочку, забравшуюся на перекладины балюстрады и с восхищением рассматривавшую огни Сингапура. Мать опасливо прижимала её к груди, стоя позади неё, хотя парапет был девочке под диафрагму, и вряд ли бы она перевалилась. Но всё-таки это дети, и они нуждаются в контроле. Я за младшими братьями и сестрами до последнего приглядывала, хотя они были уже куда старше этого ребенка. — А вон там у нас что такое, а? — женщина указала девочке красивой рукой вдаль. — Что это крутится? — Колесо обозрения! — выдала дочь. — Верно, с него всё-всё вокруг видно, ещё лучше, чем отсюда. Покатаемся завтра? — Да! — восторженно принял предложение ребенок. — А почему не сейчас? — Потому что оно далеко. Видишь, сколько домов отделяет его от нас? До него нужно добраться, топать и топать. Если чего-то хочется, то нужно приложить усилие, чтобы это получить, Сонхва. Ничего сразу не бывает. Нужно иметь терпение и упорство. Ты готова идти пешком много-много улиц до него? — Нет, — пригорюнилась девочка, явно подуставшая за весь этот день. — Можно на папиной машине… — Папина машина для дел, моя маленькая, а не для развлечений. Так что же, мы пойдём пешком до туда? — Если только пешком… а долго идти? — Может быть, до самого утра. — А если мы захотим спать? — Тогда мы поспим, а завтра продолжим путь. — Ладно, — задумалась девочка и замолчала, снова увлекшись огнями проспектов, улиц и витрин круглосуточных магазинов и ресторанов. Я не вмешивалась в их милую беседу, пока женщина сама меня не заметила, улыбнувшись. — Утомились смотреть на карты? — Не люблю мужские игры, — честно сказала я. — Да, они жестоки, глупы и беспощадны, признаем это, — заговорщически подмигнула она. Спустив дочь на пол, она поправила на ней платье. — Сонхва, сбегай к папе, спроси, долго они там ещё или нет? — Девочка убежала. — Вы давно знаете Джиёна? — Дело, наверное, в частоте, а не давности. Третий раз в жизни его вижу. Он друг Йесона. — Давний? — Лучший, — пояснила она. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты. Её муж тоже бандит? — И да, они полтора десятка лет знают друг друга, кажется. — Джиён — плохой человек, — глядя в глаза ей, предупредила я. Мне показалось, что ей нужно знать, чтобы уберечь семью или себя от этого типа. — А кто хороший? — вместо того, чтобы насторожиться, спросила она, и застала меня врасплох. Кто хороший? Кто бы это мог быть… кого назвать? Мать Терезу, принцессу Диану, патриарха Всея Руси? — Возможно, совсем хороших нет, но Джиён… вы знаете, чем он занимается? — Крадёт, убивает, продаёт и нарушает законы — вы об этом? — Я успокоено выдохнула. Она знает. Но почему так спокойна? — Я не лезу в их дела, мне это неинтересно. Лично мне Джиён ничего плохого не делал, и пока это так, у меня нет причин на него жаловаться. — А вы не боитесь за мужа? В окружении Джиёна вряд ли можно остаться не запачканным. — Мой муж умнее меня, — пожала она плечами. — Я доверяю ему. Он знает, что делает. И если запачкан он, то и я тоже. В семье всё общее, даже грехи. — Она внимательнее вгляделась в моё лицо. — Может, я ошибаюсь, но… вы лично обижены чем-то на Джиёна, не так ли? Он вам что-то сделал? — Это так, — не стала я отрицать. — Он… это из-за него моя жизнь стала ужасной. — А мне показалось, что он на вас смотрел с сильной симпатией… — Это лицемерие и маскарад. Я даже не хочу говорить о том, что он сделал. Джиён жуткая личность. — Вы говорили, что верующая? — Я подтвердила это. — Почему же вы держите зло и обиду? Почему не простите его? — Некоторые вещи трудно простить… — Я знаю. Но именно в этом сила, разве нет? Превозмочь себя — вот самое сложное. Вы лучше меня должны знать строки про не ведающих, что творят и что-то там такое. — Она права. Это в главе двадцать третьей от Луки. Распятый Христос сказал: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят». Разве не простил он и палачей, и людей, потворствующих казни, и даже Иуду, который его предал? Но не легче ли прощать на смертном одре, а не продолжая жить бок о бок с врагами? Так ли бы кротко переносил Иисус их общество, если бы вынужден был день за днем иметь с ними общие дела? И тут, вопреки тому, что я готова была признать, как христианка, принять и понять, я произнесла с какой-то отвратительно мне самой знакомой тональностью: — Но если прощать людей просто так, ни за что, то они так и будут этим пользоваться… разве не должны они пытаться заслужить прощение? — Верно, должны. А с другой стороны, если они даже не пытаются, то кому хуже с этой затаённой внутри обидой, им или нам? Если не прощать людей искренне, от души, то надо это делать хотя бы на благо собственной нервной системы и хорошего настроения, — улыбнулась она. — Иногда мне ещё хочется основывать все решения только на вере и добре, но когда я пытаюсь, то ощущаю себя слепой, заблудившейся в темноте и мраке. — Вера, надежда и любовь, действительно, слепы, в этом нет ничего удивительного. Зрение, слух и обоняние подают сигналы нам в мозг, они отражают реальный мир, они служат разуму, но разве эти три чувства помогают нам верить, надеяться и любить? Самая сложная задача — это привести разум и чувства к согласию. Не у всех это получается, поэтому выбирают либо одно, либо другое, ведь так проще. — Это точно. — Я оперлась на балюстраду, встав рядом с собеседницей. Да, проблема в том, что Джиён выбрал разум, а я веру, и ни один из нас не подумал, что их можно как-то совместить. Или он подумал, но хорошо скрыл? — Мне понравилось, как вы воспитываете свою дочь. — Это бесполезно, папа её всё равно избалует, — вздохнула она. — Он строг с сыновьями, а её капризам потакает, а я наоборот. Получается метод кнута и пряника. — У вас ещё и сыновья есть? — удивилась я. — Да, старшие. Они уже школьники, из-за учебы с нами не смогли поехать. Знаете, я всё думала над вашим вопросом, почему в какой-то момент нам посылаются страдания? — сменила она тему. Было ощущение, что она не любит делиться личным и говорить о семье, словно бережет что-то очень дорогое от посторонних глаз. — Когда кто-то рождается у очень богатых родителей, и они дают ребенку абсолютно всё, кто из него вырастает? — Избалованный эгоист? — Более того, не умеющий ничего добиться, не ценящий деньги и не умеющий их зарабатывать. Случись что-то с родителями — он покатится вниз. Кроме того, у него будет множество завистников и недоброжелателей. А кто, как вы думаете, вырастет у очень счастливых родителей, которые завалят любовью и счастьем ребенка? — Избалованный эгоист, — не сомневаясь, повторила я. — Не умеющий ценить и добиваться счастья. И любви. Всё это, данное родителями, будет казаться безусловным, и когда он столкнётся с другими людьми, вырастая, то сильно удивится, почему же на все его поступки и капризы все не реагируют с таким же восторгом, что в его семье. Однако богатых от рождения мы называем везунчиками и получившими состояние незаслуженно, мы сквернословим на таких людей, что сами они ничего не добились… почему же это касается только денег? Я могу быть неправа, но, возможно, испытания посылаются нам для того, чтобы мы стали достойны чего-то лучшего. Мы же не пытаемся украсть деньги из банка — мы их зарабатываем, большинство из нас, по крайней мере, — сделала она сноску, посмеявшись. — Так почему же мы считаем, что жить в дармовом и свалившемся с неба счастье — это справедливо и заслужено? Мне нравились её рассуждения, но закончить их не дали вышедшие на балкон остальные, наигравшиеся, наконец, в карты. В зале уже давно никого, кроме официантов, не осталось. Сынри с надменной ухмылкой подошел ко мне, Йесон, держа засыпающую дочь на руках — к жене, Сынхён остановился дальше всех, а Джиён, продолжая двигаться ко мне, когда Кико встала, вдруг стал снимать с себя пиджак. Мне захотелось отступить, но позади были перила. Сунув пиджак своей пассии, Дракон подошёл ко мне, похлопал себя по рубашке, показывая, что под ней ничего нет, достал из брюк телефон, сигареты, зажигалку, ключи, и пригоршней впихнул это всё мне в ладони. — Видишь, никакого колюще-режущего оружия. — И, ослепительно улыбаясь, он встал передо мной на одно колено. Я едва не задохнулась, прижав к груди всё имущество Джиёна, пахнущее его туалетной водой, табаком и звякающее друг о друга. Он смотрел мне в глаза, поэтому я не могла отвести свои. Но несмотря на то, что я возвышалась над ним, упавшим на колено, как и требовало желание Сынри, у меня было чувство, что на коленях перед Драконом стою я. Не знаю, как он это делал, но его взгляд показывал, кто в каком положении, и я поняла, что унизить как-либо Джиёна невозможно. У него есть гордость, но она подвластна ему одному, и ничто постороннее её прищемить не способно. — Я не зарежу тебя, Даша, расслабься, — посмеялся он и заставил себя посерьёзнеть, собрав губы в узел. — Я прошу у тебя прощения за всё. Это не моё искреннее желание, но таковы условия. Поэтому, как я понимаю, отвечать мне что-либо ты не обязана. — Я посмотрела на Сынри, радующегося этой забаве. Мне это радости не принесло. Если бы я и хотела раскаяния Дракона, то добровольного, а не этого цирка. Кико выпучила глаза, что-то недовольно бросив бойфренду на японском. Ей ответил на нем же Сынхён. — Пусть не обязана, — нашла я в себе силы заговорить. — Но я отвечу. — Джиён притормозил, собиравшийся уже вставать. Сдержавшись, чтобы не покоситься на женщину, стоявшую слева, я произнесла: — Ты не считаешь себя виноватым в чем-либо, но я тебя прощаю. За всё. И зла на тебя не держу. — Опустив руки, я сунула всё его барахло ему обратно. Скулы Дракона дернулись, и оттенок глаз потемнел, но он никак не среагировал, только поднявшись и, убрав всё в карманы, отряхнув колени. — Тогда мы можем, наконец, ехать в бордель. Сынри? — Да, едем. — Он задержался возле меня, пока Кико, прильнув к Джиёну, начала что-то шипеть ему, явно возмущаясь, что тот рыцарствует перед какой-то другой. — Я постараюсь недолго, хорошо? — Он хотел поцеловать меня в губы, но я подставила щеку. Как было ему объяснить, что это не ревность из-за публичного дома, а разочарование от его «нет», обозначившего его истинное ко мне отношение. — Йесон, подвезёте Дашу? Спасибо. Доверивший мне ключи от квартиры, Сынри отправил меня домой с новыми знакомыми. Их дочка уснула в машине и, чтобы не разбудить её, я ни с кем не разговаривала. Прощаясь, я признала, что была рада знакомству, и одиноко поднялась на лифте. Какой же фарс! Помолвка, после которой изначально всем известно, что никакой свадьбы не будет, невеста, мечтающая сбежать, и жених, отправившийся к проституткам. Блеск! Раздеваясь дерганными движениями, срывая с себя драгоценности и платье, я попыталась издать всхлипы, но они ни во что не вылились, прозвучав двумя глухими стонами. В кружевном белье, я завалилась на кровать, погасив свет. Можно простить, можно разлюбить, можно постараться забыть, но обрести мир в душе это всё не помогает. Потому что отпустить, выкинуть из головы и вырвать чувства — это избавление, это действия со знаком минус. А заполнить-то себя чем после этого? Я хотела найти в Сынри хотя бы друга, я не стала вредить ему, но вместо этого превратилась из оружия Джиёна в его оружие. Зазвонил мой телефон. Что Сынри забыл? Хочет предупредить, что останется со шлюхами до утра? Я нащупала в темноте мобильный, ориентируясь на светящийся экран. Но на нём было написано имя Тэяна. — Алло? — Привет, не спишь? — Нет, сон не идёт. — Я помолчала, и Тэян в это время тоже не знал, что сказать. Мне быстро стало ясно, чем инициирован этот звонок. — Увидел Сынри у себя и решил убедиться, что я ещё жива? — Ты знаешь, что он здесь?! — Да, они с Джиёном туда уехали. Но мне это неинтересно. — Даша, он не имеет права так поступать! У него есть ты, что ему ещё нужно?! — Не обращай внимания, — безразлично прошептала я. — Я же не обращаю. — Даша… — сдавлено прохрипел Тэян. Мы снова помолчали. — Давай я заберу тебя? Прямо сейчас, приеду и заберу. — Нет, Тэян, нет… не нужно. Это всё ерунда. — Это не ерунда! Это всё касается тебя и твоей жизни, и это важно! Моё предложение всё ещё в силе… — Я не приму его, ты же знаешь. Я не хочу, чтобы ты был несчастен. — А я хочу, чтобы ты была счастлива. А с этим ублюдком ты такой не станешь. — Потерев глаза, я закрыла их во мраке спальни. — Разреши мне забрать тебя. — Пусть всё будет, как есть. Спокойной ночи, Тэян. — Если ты решишься — только позвони… — Я скинула звонок и, перевалившись на бок, заплакала. Разбудила меня потяжелевшая кровать, прогнувшаяся под вторым весом. Веки распахнулись, но было ещё темно. Я лежала на краю, и за спиной ко мне плавно придвинулось тело. Ладонь скользнула по боку, под моей рукой и, прокравшись к груди, попыталась забраться пальцами в лифчик. — Убери руку, пожалуйста, — прошептала я. Губы коснулись моего плеча, которое не было накрыто одеялом. — Ну ладно тебе, — заискивающе произнес Сынри. — Это было правило игры, я просто съездил с ним туда и обратно. — Убери свою руку, — повторила я. Мужчина не послушался, попытавшись продолжить губами заигрывание и мне пришлось вцепиться в его пальцы, скинуть их с себя и отстраниться, развернувшись к нему. — Ты не понял?! — Да что с тобой?! — Мы оба сели в темноте. — Я же говорю — у меня ничего там ни с кем не было! Ты ревнуешь? — При чем здесь это?! — Я дотянулась до включателя лампы и зажгла свет, чтобы говорить, видя друг друга. — Ты ясно дал понять, что выделил мне ту же роль, которую выделял мне Дракон. Я хотела спастись от него, потому что мне надоело быть вещью, но ты не придумал ничего лучше, как наградить меня тем же статусом! — Ты про мои слова насчет свадьбы? Даша, но это же глупости, всего лишь слова… — Тебе хочется обыграть Джиёна, и тебе плевать на меня! Ты пользуешься мной даже не как женщиной, а как какой-то приманкой, каким-то ингредиентом, который помогает давить на Джиёна. Что это была за показуха с его извинениями? Зачем это? Моё наличие даёт тебе возможность почувствовать себя выше Джиёна, и ты от этого балдеешь — вот и всё! Чем же ты тогда лучше Дракона для меня, скажи — чем?! Я не стала подвергать тебя опасности и сказала тебе всю правду, и что ты дал мне взамен? — Я? А ты хочешь сказать, что я ничего тебе не дал? Я создал тебе все условия для нормальной жизни! — Пока я приношу тебе выгоду? Я не хочу быть предметом, понимаешь ты или нет? Я не хочу быть разменной монетой в ваших играх — я не хочу игр! Ты такой же, как Джиён, и я не вижу смысла оставаться с тобой, — вдруг произнесла я. В глазах Сынри сверкнул испуг. — Даша, ну что ты говоришь? Я… я же никогда тебя не брошу, как он, в какой-нибудь бордель. Я не выброшу тебя на улицу и не подложу под другого. Ты нужна лично мне, не как вещь, а как женщина, — сделал он очередную попытку притянуть меня к себе, но я оттолкнула его, в этот момент заметив засос на шее. Ничего не было ни с кем, да? — Даша, ну, прости, если я сделал что-то не так вечером, ты не так меня поняла… иди ко мне… — Ты только съездил туда и обратно, да? — хмыкнула я. Он-то себя не видел со стороны. — Знаешь что? Ты даже хуже Джиёна, а знаешь почему? Потому что Джиён никогда меня не обманывал! — Выбравшись из кровати, я пресекла последние попытки Сынри удержать меня и, взяв подушку, ушла в другую комнату, хлопнув дверью. Ради чего я терпела все эти недели? Чего я ждала и чего хотела? Отомстить Джиёну? Сынри не допустил бы меня к рулю и разобрался бы с ним сам, да и сегодня я прилюдно простила своего злого гения, за что же ему мстить? Что там, что здесь я была одинаково никем и ничем, что использовалось в чьих-либо интересах, но Джиён хотя бы не сопровождал это грязными домогательствами, давал мне больше свободы… неужели я ищу плюсы у Джиёна? Неужели настолько разочарована, что готова вернуться к нему, несмотря на то, что он вновь может швырнуть меня к Зико? Устроившаяся на диване, я услышала осторожные шаги. Уже было утро, и я слышала, как звонил будильник Сынри. Слышала, как он сходил в душ и брился там. И вот теперь он зачем-то идёт ко мне. — Даша? — тихо позвал он. Я не ответила. — Даша! — позвал чуть громче и, подойдя к дивану, присел возле, коснувшись моего плеча. — Ты же не спишь, я знаю. Котёнок… — Ты заболел? — не шевелясь, пробурчала я. Погладив руку до локтя, он наклонился, чтобы поцеловать меня в висок. Наверняка в зеркале увидел, какие следы на нем остались и, удивительно, но присмирел. — Прости меня, перестань обижаться. Пошли завтракать. — Если я встану, то только для того, чтобы собрать вещи и уйти. Хотя нет, все вещи куплены тобой. Я просто встану и уйду, ничего не взяв. — Даша, пожалуйста, перестань… я виноват, хорошо! Чего ты хочешь?

— Я ничего от тебя не хочу.

— Опять за своё! — негромко возмутился он. — Пойми, мы все играем роли, и у меня есть своя. Да, я хочу обыграть Джиёна, и для этого совершаю какие-то действия… но ты мне нужна не для этого. — Хватит врать! — повернулась я к нему лицом, посмотрев в эти наглые глаза. Они, правда, выглядели не так нагло, как обычно. — Я устала от вас всех, от лжи, интриг, жестокости и алчности. Послать бы вас всех куда подальше… — Останься со мной, прошу тебя, не говори, что всерьёз хочешь уйти? — Именно что всерьёз. — Сынри, ещё не одетый в офис, забрался под одеяло руками и попытался прильнуть ко мне, одновременно целуя. Я увернулась губами, но тем подставила шею и ключицы. — Останься… будь со мной… я хочу тебя… хочу… — Потерпев с минуту, я набралась духу и отпихнула его. — А я не хочу! — А чего ты хочешь?! — сев на пол, разозлился Сынри. Я тяжело дышала, с гневом сверля его глазами. Видимо в них было столько упрека, что он не решился давать развитие своей злобе, и только замолк, прекратив приставания. — Ничего. — Я снова повернулась к нему спиной. Ещё минуту спустя его ладонь легла на неё. — Я сделаю тебе документы. Не на твоё имя, а на вымышленное. Ты сможешь свободно перемещаться по Сингапуру, и, если хочешь, я устрою тебя к себе в фирму… это убедит тебя в том, что ты для меня не вещь? — Возможно, — подумав, ответила я. Документы! У меня будут хоть какие-то документы, только… стоит ли мне уже возвращаться в Россию? Как не вовремя сбываются желания. — И ты не уйдёшь от меня? — Возможно, — повторила я. Сынри взял мою руку и горячо поцеловал её. — Прости за то, что не смог сразу отблагодарить тебя, что ты не осталась на стороне Джиёна, что не стала вставлять мне нож в спину. Прости, — ещё раз поцеловал он мне руку, а я подумала, опять заметив засос на его шее, что он первым изменил мне… Я не просила верности. Но и не обещала её.

Бессмысленность

Мы никогда не замечаем того момента, в который меняемся, в который начинаем думать, мыслить и чувствовать иначе. Все убеждены, что в секунду человек не в силах радикально измениться, что обновление — длительный процесс, и проснуться новой личностью невозможно. Любое развитие занимает время, но разве нет внезапных озарений, прорывов, духовных революций? Разве мы ежедневно подмечаем за собой какие-то минимальные расхождения с собой вчерашним, и можем точно сказать, что этого и этого не было в нашей голове тогда-то и тогда-то? По-моему, мы меняемся как раз настолько резко, что осознаём это однажды и вдруг, задумываясь о том, что вроде бы не считали как-то прежде, не судили о чем-либо подобным образом. Так произошло и со мной. Я не знаю, когда стала другой, ещё живя у Джиёна, или окунувшись в сожительство с Сынри, но взглянула на себя со стороны я тем утром, когда Сынри уехал на работу, оставив меня разбитой всем произошедшим на нашей помолвке и после неё. Если меня ещё можно было разбить после всего… нет, скорее это было ощущение заляпанности. Меня обваляли в равнодушии, меркантильности и низменности, как в панировке, и это всё толстой коркой засыхало на мне, превращая в гипсовую скульптуру.

С одной стороны я была всё та же Даша, русская девчонка, которая любила семью больше жизни, хотела блюсти заповеди Божьи, помогать людям, страждущим, немощным. С другой я ощутила себя какой-то странной скорлупой, внутри которой та самая Даша и спряталась, а эта скорлупа принадлежала кому-то другому, или вообще не была одушевленной. Она просто была. И никак нельзя было разобрать душит и давит она ту наивную душу внутри, или защищает и оберегает от внешних воздействий. Я знала одно: той Даше было жутко и неприятно находиться здесь, ей хотелось домой, она ничего не понимала в происходящем и понимать не могла, а вот эта самая оболочка назад возвращаться отказывалась, она почти всё осознала и желание разобраться во всем до конца, игнорируя неприглядные помехи, было преобладающим. А самой большой разницей между этими двумя было наличие и отсутствие смысла, из-за чего, собственно, на родину уже и не тянуло. У Даши он был, а у этой лежащей на диване девушки — нет. И она прокручивала слова Джиёна о бессмысленности, и понимала их всё лучше, они буквально входили в её кровь, кожу, костный мозг. Даша хотела быть хорошей дочерью, радовать родителей, облегчать жизнь им и младшим братьям и сестрам, о которых заботилась, хотела быть праведной, выйти замуж честной девицей и хранить верность, любя одного всю жизнь, а потом, после смерти, попасть в рай и встретиться там с душой того, с кем была повенчана. Много было мечтаний, и во всём был смысл. А теперь? Какой смысл быть хорошей, если тут всем всё равно, какая ты? Можно быть последней сволочью, но наличие денег и власти всё оправдают. Какой смысл выходить замуж, если честь потеряна, а любовь безответна? Да и есть ли она? Какой смысл стремиться в рай, если само его существование под вопросом? Я стала понимать ужас этой затягивающей трясины под названием «бессмысленность». Чем можно заполнить эту пустоту, как заткнуть эту дыру, чтобы она не ширилась? Потому что, я была уверена, вернись сейчас домой, к любимым людям, в свою привычную атмосферу — прежней я уже не стану, всё происходящее вокруг начнёт вызывать ухмылку, походы в церковь отторжение, смех братьев и сестер — зависть, потому что они ещё невинны и, дай Бог, останутся такими, а я не могу… не могу больше беззаботно бежать по полю, срывая одуванчики, неся в себе ощущение, что сверху за нами никто не приглядывает, что вообще неизвестно, есть ли Он, есть ли что-то за гранью жизни; неся на себе ощущение мужских рук, рук мужчин, которых я не любила, но которые имели право пользоваться мной. Когда мать обнимет меня и поцелует — именно в это мгновение я окончательно сломаюсь, потому что пойму, что место, где я ждала долгожданного приюта, стало чуждым, я для него стала чужачкой. И теперь, с подозрительностью, презрением, мыслями о мести, допустимости её, с ненавистью и равнодушием, что расползаются по сердцу, я гораздо ближе Сингапуру. И тому, кто наводит тут порядки. Могло бы показаться странным, что какие-то четыре с небольшим месяца перекроили созданного за двадцать два года человека, но вспомните какой-нибудь летний лагерь, двухнедельный отдых вдали от дома, продолжительное лежание в больнице, после которой возвращаешься, привыкнув к другому графику — хватает и более короткого срока, чтобы переступив порог дома растеряться, и два-три дня приходить в себя, ища своё прежнее место, обвыкаясь обратно, и при этом ещё долго может вспоминаться то, откуда ты приехал, и испытанное, волнуя память, будет создавать дискомфорт. Так что же произойдёт за четыре месяца? За четыре месяца можно не просто измениться — можно родиться заново, забыв, кто ты была до этого. Каково было жить Джиёну без конечного ответа на нескончаемую череду «зачем?». У меня раньше первое же «зачем» упиралось в простое и ясное «затем, что на то воля Божья», но если убрать Бога и веру, и искать ответ только лишь разумом, то «зачем» становится неисчисляемым, а потому убивающим, ведь любое слово тогда поддаётся скептическому взгляду, критике и цинизму. Если нет ничего святого — можно критиковать всё, а когда критиковать можно всё, то нет ничего недопустимого. Логика становится беспощадной. Но даже когда друг Джиёна вчера сказал о том, что смысл нужно создавать самому, я видела, что глаза Дракона не загорелись, вопреки его деланному веселью. Там по-прежнему читалось: «Так смысла всё-таки нет? Если я его не сочиню — его нет? Его нет! Он фикция, и если трезво смотреть на вещи, не создавая иллюзий, то абсолютный реализм — это бессмысленность». Я перевернулась на спину и уставилась в потолок. Это мои мысли, а не Дракона, я не знаю, так ли именно он думал вчера, но очень похоже, что так. За всей его непробиваемостью, той, которую нельзя сокрушить, даже поцарапать, всё-таки не было счастья. Не было, я уверена. Подумав об этом ещё немного, я тихо хмыкнула вслух. Ирония в том, что смысл не поддавался разуму, он давался только сердцем и чувствами. Как только мы привязываемся к кому-то, любим кого-то, дорожим кем-то, нам сразу же есть ради чего жить, нам страшно умирать и страшно, что умрёт этот кто-то, кого мы любим. Но едва чувства угасают, никаким материальным топливом смысл не раскочегарить. И Даша внутри меня, ещё способная любить и чувствовать, сдерживала во мне рождение полной безысходности, она же жалела Джиёна и хотела бы, чтобы он научился чувствовать тоже. Но как возможно заставить кого-либо стать чувствительным, если он бесчувственный? А как Дракон заставляет меня становиться всё жестче и суше, когда я не такова от природы? Ему проще — у него опыт, сила, власть и все средства. Что я могу ему противопоставить, если даже высказать ему в лицо всё,когда пожелаю, не могу, потому что он недостижим для простых смертных, отстранив себя от людей, закрывшись в особняке со спальней-сердцем и постелью-душой. Я посмотрела на мобильный. Джиён найдёт смысл, хочет он того или нет. Когда вечером вернулся Сынри, я не стала с ним разговаривать. Молча подала ужин и ушла. Разумеется, первые полчаса он пытался показать, что я немедленно должна прекратить себя так вести, иначе… На этом «иначе» он и спотыкался. Чем он хочет напугать меня? В результате, посидев у себя в комнате, пока я занималась английским, он опять приволокся с раскаянием на лице, стал целовать меня и уговаривать не обижаться, простить его, забыть, потому что это всё козни Джиёна, тот вечно хочет всё всем вокруг испортить. Победа опять осталась за мной, потому что я знала, что Сынри никогда не применяет силу к женщинам, и если его оттолкнуть, он может сколько угодно сердиться, горлопанить и выказывать недовольство, но в итоге подожмёт хвост и капитулирует. Так и случилось, и я снова спала в зале на диване, никем не тронутая, почти счастливая, если бы не ощущение того, что я и сама не знала, что делать дальше? Ради чего? К чему стремиться? Как всё-таки тяжело без смысла… Один день тяжело, а как Дракон живёт с этим годами? Может, потому ему и ненавистно время? Время тоже бессмысленно — оно ничего не меняет, по сути, потому что его не существует, как верно заметил Джиён. У нас говорят, что время лечит, а если судить по-сингапурски, то, по-моему, время убивает. Нет, правда, самой себе создавать смысл очень глупо. Это фальшиво. Он либо должен быть безусловным, сам по себе, либо его всё-таки нет. А что, если смысл даруется не чем-то отвлеченным, невидимой силой, а одним человеком другому человеку? Если суть в чувствах, то фактически так и есть. Только кто-то даёт цель, вектор, заставляет двигаться, направляться к чему-то, внутри себя ведь это невозможно. Саморазвитие, самосовершенствование и самореализация? Нет, это не то. Это движение на месте, вверх или вниз. А идти к чему-то можно только ради кого-то, и никак не ради самого себя. Утром, пока Сынри ушёл в душ перед работой, я взяла его телефон и открыла список контактов. Как и подозревалось, Джиён был записан «Дракон». Я переписала номер в свой телефон и положила вещи Сынри на место. Приготовив завтрак, я встретила мужчину на кухне легкой оттепелью, мимолётно улыбнувшись и позволив поцеловать себя. Обнадеженный, мой «жених» заговорил об отстраненных темах, чтобы не задевать пока что «горячие», которые могли бы привести к конфликту. Спросив, не хочу ли я с ним провести день в офисе, чтобы как-то разнообразить день, он получил отрицательный ответ и уехал. Я взяла в руки трубку. А почему, собственно, нет? Сколько ещё я буду дрожать перед этим человеком, стесняясь открыть рот, боясь взглянуть ему в глаза? Хватит этого культа Дьявола. Джиён всего лишь человек. И дело не в том, есть у него слабости или нет. Моя сила в том, что я не стала бы ими пользоваться, даже знай о них. Мне это не нужно. Я не буду играть. НЕ БУДУ. Я нажала вызов. — Да? — послышался его деловой голос, и у меня всё-таки желудок подпрыгнул от напряжения. — Не занят? — спросила я, как привыкла, вежливо, и возникла заминка. Он не узнал, кто это, подумала я, и поспешила уточнить, сразу же растеряв половину боевого пыла: — Это Даша. Прости, если отвлекаю. — Нет, нет… всё нормально, — медленно и заинтриговано протянул он. — Хорошо, — выдохнула я, и совершенно забыла все слова. Что говорить-то? — Что-то случилось? — поинтересовался он. Тоже из вежливости? Или любопытно? — Нет… то есть… относительно. Физически ничего. — Бог умер? — озабочено спросил Джиён. Я закатила глаза, пока он не видит. Он ждал ответа, а я не хотела сейчас спорить о религии. Пауза затянулась, и я, вспомнив русскую присказку, разрядила обстановку: — Нет, мент родился. — Что? — Ничего, искрометный российский юмор… Джиён? — Да? — Тебе скучно? Не в смысле прямо сейчас. А вообще. Тебе ведь скучно? — Знаешь, обычно, когда девушки говорят о скуке, и задают такие вопросы, всё заканчивается фразой вроде «приезжай, я сейчас одна, и мне тоже тоскливо», но только ты можешь спрашивать о скуке, реально не предполагая пригласить в постель. Хотя ты стопроцентно дома одна. И ты не просила у Сынри мой номер, потому что это потребовало бы кучу объяснений, а значит, добыла его тайком сама. Даша, ты превращаешься в агента разведки? — Ты не ответил про скуку. Я думала о твоих словах про бессмысленность. — Ты думала о моих словах? Приятно. Хорошо, я отвечу. Чаще мне скучать некогда, и скучаю я, на самом деле, редко. Даже когда остаюсь в одиночестве и смотрю в одну точку. У меня очень много мыслей, и очень много дел, о которых стоит тщательно думать. Нет, мне не скучно… если ты думаешь, что бессмысленность порождает тоску — то это не так. Бессмысленность ничего не порождает, она бесплодна. Пустоту, которую она даёт, можно занять чем угодно. Ты слышала Йесона? Посей, что хочешь, и взращивай. Я с ним не согласен. — Я всё-таки угадала! Я знала, что его взгляд полон скептицизма. — Как что-либо вырастить на бесплодной земле? Рисуй по воздуху, пиши на воде — тот же результат. Почему же от этого впадать в уныние? То, что на фоне бессмысленности легко найти, чем себя занять и развлечь, не означает, что обрелся смысл. Это подмена понятий. Эдакое, к примеру, «всё было напрасно, но вдруг я влюбился». И что? Всё перестало быть напрасным? Ты завтракал, ходил на работу, покупал газету и смотрел футбол, чтобы влюбиться? Никак не связанные вещи. Нет, любовь — это очередное развлечение, занятие, ширма, которая прикрывает отсутствие смысла. То же самое семья, дети, деньги — это досуг, развлечение. Это не цель, не то, ради чего, это то, что сопутствует, то, благодаря чему. — А что же тогда в твоём понимании смысл? — запуталась я. — Выдумка? Как и истина. — Постой, но как же тебя пугает бессмысленность, если ты признаёшь, что иного и невозможно? — А почему все боятся смерти, когда знают, что, в конце концов, умрут? — Ну… многие верят в вечную загробную жизнь, поэтому считают смерть не последним этапом… — Так тем более тогда, чего бояться? Умер и попал куда-то, где живёшь дальше. Но вернёмся к смыслу. Почему я сравнил его с истиной? Потому что его тоже каждый придумывает сам для себя. Кто-то говорит: «Главное заработать побольше денег» — это выбор этого человека, кто-то говорит: «Я хочу встретить свою половинку» — это он решает, что ставит во главу стола. Каждый сам сочиняет, ради чего и для чего хочет жить — это смысл, по-твоему? То, что они выдумали сами, как самое главное? И у всех оно разное… но где настоящий ответ, для чего они родились? Для чего создано человечество? Чтобы рождаться и умирать? Вот для чего рождён конкретно я? Да черт его знает, Даша, и на эту тему каждый фантазирует, как ему удобнее, как ему в голову взбрело. — Но ведь у каждого, действительно, может быть своё предназначение в жизни. — Допустим. Один рождён пророком, чтобы дать людям надежду, другой врачом, чтобы спасти тысячу людей от болезней, третий преступником, чтобы обокрасть сотню дураков, а четвертый амбициозным полководцем, чтобы положить миллион народа населения на войне. Половина хороших, половина плохих, и того КПД — ноль. Мы можем разбирать отдельные личности и их биографии до бесконечности, но если избавиться от близорукости и поглядеть как бы сверху, увеличивая панкратически фокусное расстояние, то в общем охвате увидим, что бесконечная смена поколений, жизней, наций, государств — мышиная возня. Ты думаешь, что меня пугает бессмысленность внутри моей жизни? Нет, ты неверно поняла. Внутри неё я ориентируюсь прекрасно и нахожу гору развлечений и удовольствий. Раз уж меня выплюнул злой рок на землю, то я тут верчусь, себе на радость, но я говорил о конечной роли жизни в существовании… Вселенной, что ли, давай назовём такой глобальный объект. Этой Вселенной, которую мы даже представить своим умишком не можем — хотя Сынхён, когда упорется, заявляет, что может, и даже две штуки — всё равно, есть мы, нет нас. И тем, кто будет после нас всё равно, были мы или не было нас. Как нам сейчас всё равно на те миллиарды, что откинулись ещё до нашего появления на свет. — Так, тебя огорчает, что ты не оставишь свой след во Вселенной? — Мне удалось ухмыльнуться. — Нет, ты правда маньяк в области гордыни. Твоя мания величия не знает пределов. — Я не отрицаю, что я о себе очень высокого мнения. Но должен же у меня быть хоть один недостаток? — Джиён засмеялся. — Нет, мне не важно оставить свой след во Вселенной. Кому тут что-либо оставлять после себя? Зачем? Я всего лишь, когда задумываюсь о мироустройстве, угнетаем мыслью о том, что если это всё создал кто-то, то он был настолько туп, что сам не понял, нафига это всё лепил, а если это всё создалось само собой, из хаоса, то зачем мы должны париться? Но если большой взрыв^[7] — это то, благодаря чему всё и появилось, то почему нет культа почитания большого взрыва? Религии в его честь, миллионов адептов… что за неблагодарность? Ладно, это долгая тема, Даша. Я тебя наверняка утомил. — Нет, мне интересно. — Серьёзно? — Да. Ты как-то говорил о том, что яблоко с древа познания и изгнание из Эдема — это аллегория. На самом деле подразумевалось, что люди, обретя разум, обрекли себя на страдания, потому что стали единственными представителями животного рода, которые осознают болезни, боль, смерть, голод, и там, где антилопа скачет и жуёт траву, человек хватается за голову и задаётся вопросами, почему эта трава зеленая, почему антилопа не умеет разговаривать, почему солнце светит. И это превращает в трагедию его жизнь сильнее, чем холод и недостаток пищи. Однако ты, чей разум явно глубже и сильнее, чем у многих, утверждаешь, что не страдаешь. Так что же, познание всё-таки способно даровать счастье? — Способно, но как я сказал тебе однажды — в Эдем обратно не пускают. Ты чувствуешь это? — Что именно? — Что не можешь думать так же, как прежде. Не можешь видеть многие вещи прежними глазами. Когда ты пыталась мне читать нравоучения и воспитывать, ты же была уверена, что если я захочу, то стану милым и наивным благодетелем, не так ли? Что же ты скажешь теперь? Может человек, поняв однажды что-либо, перестать обращать на это внимание и вернуться к первозданному мышлению? — Должен смочь, — упрямо заявила я. — Ты можешь сейчас в постели испытать тот же страх, трепет, тот же неподдельный стыд, что в первый раз? — Передо мной пронеслись все эти недели ночей с Сынри. Сыграть что-либо попытаться можно, но почувствовать то же самое, что было со мной в первую ночь? При всём желании — нет, у меня больше нет тех чувств, рожденных неизвестностью. — Нет, — честно и печально признала я. — Вот видишь… — Джиён отвлекся, и я услышала щелчок зажигалки. — Ты не обиделась на меня из-за Сынри? — Причем здесь ты? Это была его воля. Если бы он не хотел — он бы не изменил. — Ты права. Он таков. Мы сказали позавчера, что все мужчины изменяют — это неправда. Не все. — Я знаю. Мой отец никогда не изменял маме. Из-за поступка Сынри я и задумалась о бессмысленности. — А я-то думал, что ты захотела тоже ему изменить и вспомнила обо мне, — хохотнул Дракон. — Это была бы странная месть, отвечать на то, что ему приносит удовольствие тем, что доставляет мучение мне. — Тебе секс опротивел в принципе? — Я не могу сказать, что он отвратителен… но как можно получить удовольствие с тем, к кому ничего не чувствуешь? — Попробуй Мино, — вдруг выдал Джиён. Я чуть не задохнулась. Ничего себе советы! Но меня моментально бросило в жар, стоило только подумать о том, что мы… что я и он… что Мино… о, Господи! — Это что ещё за дьявольское предложение? — Ну, я же змей-искуситель. Почему нет? Если ты с ним переспишь, месть для Сынри будет справедливой, и ты, как хотела, получишь удовольствие. — В чем очередной подвох? Ты за это кастрируешь Мино? Что ты хочешь с ним сделать? — Дракон засмеялся. — Успокойся, ничего я с ним больше не собираюсь делать. Если хочешь — встречайтесь. — Меня почти затрясло. Несмотря на то, что я понимала, что отношения с Мино погублены, что та единственная и светлая любовь, которая мне представлялась с ним когда-то потеряла возможность существования, я таяла от одного допущения, что могла бы оказаться в его руках, с ним, снова получить его поцелуй… в нос ударил запах, которого не было рядом, но я помнила его, каждую ноту туалетной воды по мере её усиления, когда приближаешься к Мино. — А как же Сынри? Разве тебе не он от меня нужен был? — Если он тебе изменил, значит, твоя власть над ним не велика. Значит, он слишком просто к тебе относится. Чтобы мужчина задумался, ему нужно учуять запах конкурента… — Ах, так вот откуда эта щедрость? — вновь попалась я на удочку. Даша, ты же с Джиёном разговариваешь! — Это всего лишь методика по усилению привязанности ко мне Сынри? — А ты как думала? Если ты сейчас будешь там сидеть ноющая, потерявшая смысл и все радости, то он махнёт на тебя рукой. А если в твоих глазах загорится огонь, но гореть он будет для другого… Сынри задумается. — Однако я вовсе не собиралась превращаться в настоящую потаскуху, которая спит со всеми подряд. Когда я подумала об измене, я имела в виду не физическую, я хотела сделать именно то, что от меня изначально требовалось: заставить Сынри стать человеком Дракона, перестать быть на его стороне и подставить его. Да, я собиралась стать подлой… а теперь мне предлагают ещё стать и развратной? — Джиён, когда ты перестанешь сочинять для меня какие-то коварства, которые я должна реализовывать, сама о том не подозревая? — Я посмотрела на время. Мы с ним болтаем уже минут двадцать! Ничего себе, позвонила решить деловой вопрос. Не надо было начинать издалека… В результате и по делу передумала говорить. — Не знаю, когда это перестанет мне быть нужным? — Или когда наскучит? — Возможно. — Может, нам убить двух зайцев одним выстрелом? Ты якобы хочешь меня, а мне нужно заинтриговать Сынри тайной любовной связью… ты переспишь со мной, потеряешь ко мне интерес, Сынри ко мне привяжется — ты от меня отвяжешься. Идеально же, нет? — Ты хочешь со мной переспать? — Не хочу, но могу, потому что благодаря тебе мне всё больше всё равно. — А я не хочу спать со «всё равно», я хочу спать с «хочу», — наиграно капризно пробубнил Джиён. — Что ж, если я с Сынри создаю сносную видимость, то и с тобой бы справилась, наверное. — Я несколько более чувствителен, чем Сынри, я бы заметил притворство. И вообще, ты же знаешь — я не буду с тобой спать. — Я того же мнения. Это была шутка. Ладно, извини ещё раз за беспокойство… — Ничего страшного, ты… звони, не стесняйся, — расплылся Дракон по ту сторону трубки. — Угу, ты тоже. — Мы попрощались. И зачем я ему звонила? Чтобы снова захотеть Мино? Обрести смысл он мне не помог, скорее подтвердил, что он утерян напрочь. Зато он напомнил мне ту свою фразу: «Я давал тебе шанс не губить нас обоих. Запомни этот вечер. Обратно в Эдем не пускают». Вместо смысла я нашла единомышленника и компанию. Теперь мы с Джиёном по одну сторону баррикад, и как-то с этим нужно жить. Сынри вернулся из офиса с цветами, бутылкой шампанского и ещё одной красного вина. Снисходя до полу-прощения, я выпила с ним бокал, а потом ещё один… в результате мы на двоих выпили обе бутылки. Я стала разговорчивее, добрее и сговорчивее. Если выпить, не то чтобы всё становится приятно и весело, но уходит напряжение и то, на что сознание говорило твердое «нет», становится безразличным, трансформируясь в «почему бы и нет?». Я позволила завести себя в спальню, где Сынри был так ласков и нежен, что я его с трудом узнала. Целуя моё лицо, руки, тело, он шептал, что больше никогда так не поступит, зарождая во мне сомнения по поводу того, на чьей же стороне всё-таки остаться? Но внутренний голос недоверия подначивал меня не слушать его заверения, потому что это всего лишь слова неверного мужчины. Мужчины, с которым я опять разделила постель, представляя совершенно другого. Мино. Он продолжал занимать все мои эротические фантазии, однако, такое ощущение, что при всём этом совокуплении, где-то у изголовья держал свечку Джиён, убеждаясь, что всё идёт соответственно его планам. Что я из этого поняла? Что пить нужно меньше.

Прозрение

Иногда после того, как наши пододеяльные утехи были закончены, Сынри мог взять ноутбук или телефон, и ещё некоторое время решать какие-то свои дела, поэтому я уходила в душ или бралась за изучаемый английский, но последнюю неделю он ни на что не отвлекался, получив удовольствие, и несколько минут лежал, обнимая меня и о чем-то думая. Мне было неинтересно о чем, но тишина оказывала на меня не лучшее воздействие, подчеркивая отчужденность между мной и тем, кому я отдавалась, и я обычно о чем-нибудь заговаривала, в конце концов, решив спросить, что же на уме у мужчины? — Я хотел бы, — после некоторой паузы ответил Сынри. — Чтобы ты тоже хотела меня. — Разве я говорю что-то против секса? Или жалуюсь?.. — Я, действительно, старалась прислушиваться исключительно к телу и подыгрывать, не уподобляясь полуживой рыбе, выброшенной из воды на сушу. Пока получалось. — Нет, я не о том. Я хочу, чтобы ты хотела именно меня. — Я даже обернулась назад, посмотрев ему в глаза. Сынри не смутился и продолжил, гладя, как дворником по стеклу, большим пальцем моё обнаженное плечо: — Если бы твоё желание загорелось так же, как и моё… как тогда утром… — Ослабив хватку второй его руки, я развернулась к нему лицом, чтобы внимательно вглядеться в этого человека. — Чем инициировано подобное? — А что странного в том, что я хочу быть желанным для тебя настолько же, насколько ты для меня? — Это было бы нормальным, а не странным, если бы произошло с кем-то другим. Ты — отдельный случай. — Даша, ты знаешь, моя сестра перед отъездом требовала дать ей обещание не жениться на тебе… — Зачем мне знать о ваших семейных договоренностях? — Ты не дослушала, — упрекнул он меня и поцеловал в щеку. — Я не дал ей такого обещания. — Ты заверил в этом Джиёна. Или ты обманул его? — В тот момент это было правдой… — Ах, «в тот момент»! — с сарказмом хмыкнула я. — Я заметила, что у мужчин всякая правда является таковой только определенный отрезок времени. Срок годности истины истёк — так оправдывается ложь, переходя на какой-то другой уровень, где виноват изменчивый мир, непредсказуемые обстоятельства, кто и что угодно, но не обманщик. — Может ты и права, но со мной это произошло неосознанно. Я сказал Джиёну то, что думал. А теперь думаю иначе. — Что же изменилось? — Вот сейчас становилось любопытно. — На тебя повлияло желание стоять на своём перед семьёй? Не хочешь быть послушным? Это ниже твоего достоинства? — На меня повлияло то, что я сам переспал с какой-то шлюхой без желания, — бросил Сынри и, отпустив меня окончательно, перевалился на спину, уставившись в потолок с заведенной под голову рукой. Я приподнялась на локте и, не веря ушам, воззрилась на любовника. Или всё-таки жениха? — Ты? Со шлюхой? Без желания? Я думала, что трахать любых женщин — это твоё кредо. Или эта была некрасивой? — Нет, она была красотка, только… — мужчина хмуро стал кусать нижнюю губу, концентрируясь на своих мыслях и подбирая слова. — Когда мы приехали в бордель с Джиёном — это была его инициатива, я хотел той ночью тебя, но не мог же нарушить правила? Пусть это выглядит несерьёзной мальчишеской забавой, но среди взрослых мужчин к играм относятся даже строже и ответственнее, чем в детстве. — Сынри прочистил горло, выдав «кхм, кхм» в кулак, и посмотрел на меня. — Но фразочки Джиёна о том, что я влюблён и стал «новым Сынри» брали за живое. Я не знал, что, казалось бы, банальные и предсказуемые замечания меня заденут. Я задумался о том, что сплю только с тобой уже столько времени, и это, на самом деле, на меня не похоже… самое долгое, что я хранил верность когда-либо — что-то около четырёх месяцев. На этот раз было значительно меньше, но что-то внутри меня встревожилось. «Какого черта?» — подумал я, и снял какую-то путану, чтобы доказать что-то себе, доказать что-то Джиёну, тебе… что я доказал в итоге? Что спать с кем-то, когда хочешь кого-то другого, не то чтобы неприятно… это омрачает, знаешь ли. — Я выслушала речь Сынри не без изумления. Мне и хотелось бы что-нибудь добавить, да нечего было. Хотя… — А бывают такие люди, которым приятнее представлять одних, а трахаться с кем-то другим. — Я надеюсь, ты не о себе? — Я почему-то улыбнулась, пряча прямое попадание под насмешкой, мол, пф, причем тут я вообще? Сынри проглотил, снова вспомнив о Драконе: — Джиён сказал мне в тот вечер, что в нашей жизни есть два типа людей, первые нас возбуждают, а вторые — удовлетворяют. И как бы нам ни нравилось удовлетворяться, тянет нас именно к тем, кто возбуждает, хотя эти люди не в силах утолить нашей жажды страсти или чего-то другого, на что разжигают аппетит. Потому что после удовлетворения приходит скука, которая ассоциируется с тем человеком, рядом с которым она появилась, а возбуждение дарит азарт и охоту, те ощущения, которые украшают и насыщают жизнь. И знаешь что? Мне кажется, что он прав. — «Ещё бы он был не прав — наш дорогой кукловод. Опять славно поработал? Ему нужно было закрепить за мной Сынри, и он, не дожидаясь моих выводов — вдруг не решусь изменять любовнику? — промыл ему мозги, заставив совершить что-то, что вернёт его ко мне. Браво, Джиён, браво!». — Я хотел бы возбуждать тебя, а не удовлетворять, — закончил мужчина. — Если я скажу тебе, что ты меня не удовлетворяешь — это тебя успокоит? — с шутливым выражением лица спросила я. — Ах ты!.. — приподнялся Сынри. Я засмеялась, и он тоже улыбнулся. — Сколько же тебе надо, неутомимая? — Не так уж и много… дело в качестве, а не количестве. — Тебя уже и качество не устраивает? — Он завалил меня на лопатки, нависнув сверху. Моё веселье почему-то пропало. — А ты думал, что я запросто забуду измену, потому что живу на твои деньги? — Сынри скрипнул зубами. — Обязательно надо было обдать этим подъёбом? Я же сказал, что не испытал ничего особенного, и задумался о том, что никогда не хотел бы повторить этого секса без желания. — Это снова правда на данный момент? Когда стухнет и прокиснет эта? — язвительно приподняла я бровь. Сынри устало вздохнул, откатившись на свою подушку. — Я не намерен лгать и обманывать тебя сейчас… — Это само собой получается, да? — Даша… — Что «Даша»? Ты самый непостоянный человек на свете, ты сам говорил, что отымел столько женщин, что всех не счесть, и при этом не любил повторяться, потому что ощущение новизны для тебя едва ли не самоцель. Люди не меняются, Сынри. По крайней мере, в таком возрасте, и при отсутствии очевидных на то причин. — Ты прям обидела, тыкнув возрастом, — попытался он утихомирить закипевшую во мне бурю, и у него немного получилось. Я расслабила лицо, тоже уставившись в потолок над нами. — А что, если само ощущение новизны перестаёт быть новизной и утомляет? — И так бывает? — покосилась я на него. Он пожал плечами. — Ладно, у меня в этом опыта ноль, расскажи мне, опытный мужчина, каково это — менять любовниц, так часто, как чайные пакетики? — Как чайные пакетики? — повернулся он ко мне. — У нас в России говорят «как перчатки», но эту устойчивую фразу надо долго объяснять вам, потому что традиции частой смены перчаток у вас явно нет… и я решила, что аналогия с чайными пакетиками будет логичнее. Их же заваривают один раз и выбрасывают… — Я даже не выжимаю, — засмеялся Сынри. — Поэтому, когда я несу их к мусорке, с них ещё капает кипяток… — Так вот почему я ещё не в урне? С меня не капает? — Я не выдержала и сама начала глупо хихикать. — И вообще, в этой фразе столько пафоса с твоей стороны… не люблю я вот это самодовольство. С чего ты взял, что девушкам нравилось быть с тобой, а не пользоваться твоими деньгами, к примеру? — Ну, давай, убивай мою самооценку. — Сынри вновь обхватил меня и, обнимая, привлек к себе. — Есть вещи, которые понять несложно. Настоящий оргазм трудно имитировать. — Если ты веришь в мои, значит не очень… — Глаза мужчины полезли из орбит в возмущении и воплощении преданного и всеми брошенного сироты. — Да шучу я, Господи, шучу! — прыснула я. Когда речь заходит о постельных делах, как я заметила, представители сильного пола становятся такими слабыми и ранимыми! — Я от твоих шуток скоро буду вынужден нанять психолога, чтобы тот выводил меня из состояния тотальной разочарованности в себе. — Улыбаясь, однако, Сынри втянул аромат моих волос, касаясь их губами. — Хотя раньше мне никогда не было так хорошо по вечерам, как это ни странно. Всё-таки приятно найти человека, с которым можно вот так болтать и обсуждать всё без утайки. — Не хватало ещё этой сентиментальности! Как я буду ему изменять с Мино, если надумаю, когда он из себя такого добряка корчит? Боже, ну почему я теперь день и ночь думаю о том, что где-то в Сингапуре плутает моя возможность на исполнение мечты, что Мино всё-таки достижим… — Ещё и перепихиваться между делом с ним же, да? Но вернёмся к новизне. Скажи, почему ты раньше терял интерес к женщинам так быстро? — Не знаю, — похоже, он говорил искренне. — Возможно просто не был исчерпан лимит того, что было неиспробовано, и я гнался за неизведанным, свежим, попробовать всех и по-всякому. — А теперь ты попробовал всё? — Не всё, конечно, но, может быть, все доступные категории, и продолжать пробовать дальше — это лишь интерпретация уже виденного, испытанного, имевшегося. — Мы полежали молча и, несмотря на то, что руки Сынри, голого, держали меня под одеялом — тоже голую, и мы ещё не ложились спать, он не попытался ещё раз заняться любовью. Ему понравилось разговаривать. — Я вот что думаю. Впервые посмотреть с кем-то на звезды — прекрасно, и когда ты это делаешь раз, два, три — это интригует. Но на пятый-десятый раз уже никакого интереса. Точно так же можно впервые потрахаться с красивой тёлкой, и второй, и третий — потом это надоест. Есть куча вещей, которые мы относим к красивым, эстетичным, романтичным, но каково их бытовое назначение? Никакого. В них нет ничего полезного и чего-то такого, что ты понимаешь — да, вот это в жизни реально нужно. Нет, они просто красивые и удивляющие несколько раз штуки, получив которые ты ищешь следующее. Что же тогда реально нужно? Ну, предположим, грубый пример, если заболеть и валяться в тяжелом состоянии в койке, то нужен не тот, кто звезды покажет, а тот, кто лекарство подаст, присмотрит, за руку подержит. И вот такие простые и незаметные вещи — они не надоедают. Как они могут надоесть, если они представляют собой какую-то необходимость что ли… А новизна… да, она хороша только в том, что не нужно на всю жизнь, в чем единственным достоинством только и есть, что раньше этого не имел, но и позже тоже не будешь… — Сынри покачал головой, прекращая монолог. — Я что-то поплёл тут такое… коряво получилось. — Нет-нет, продолжай, мне нравится. — И мне это всерьёз нравилось больше, чем Сынри-ёбарь, которому ничего не надо кроме пары раздвинутых ножек под его бедрами. — Да я, в принципе, уже всё сказал. Я не умелец выдавать свои мысли стройными концепциями, но если ты меня поняла, то я рад. — Я поняла тебя, — улыбнулась я. А Мино — это мой интерес к новизне или всё-таки жизненная необходимость? Мино, что ты опять делаешь третьим в этой постели?

* * *

Сынри сказал, что мои документы будут готовы вечером. Я держала в голове его предложение, что смогу устроиться к нему на фирму, но меня пока сдерживал недостаточный уровень английского. Я никого там толком не пойму. С другой стороны, документы — это и шаг к возвращению домой, но… Как много «но!». И одно из них начинается на «ми». И я не о третьей ноте, хотя если сравнивать заместителя начальника паспортного отдела с музыкой, то там безумно околдовывающее созвучие, целое произведение, соната, симфония! Куда мне возвращаться, к кому и зачем? Я зареклась не замышлять ничего серьёзного до получения информации о том, что произошло у моих близких за время моего отсутствия, а сведения Сынри тоже обещал вскоре предоставить. Я спросила его разрешения на прогулку по пляжу под чутким присмотром Тэяна, на что мой жених-любовник потерзался сомнениями и коротко пробубнил: — Ну, если он согласится… Тэян же не на меня работает. — Напоминание о том, чей он человек, должно было как бы сказать мне о ненужности лишних контактов, хотя бы и опосредованных, с Драконом. Я позвонила Тэяну, и тот согласился, попросив лишь подождать до обеда, потому что у него какие-то дела. Ожидание меня не затруднило, и когда он приехал, мы первым делом отправились в ресторан перекусить, перенеся прогулку на потом, когда желудок будет сыт. Я знала уже достаточно хороших заведений в Сингапуре, но выбор оставила ему. Мужчина привёз нас в ресторан возле пляжа, где мы и собирались погулять после. Тот самый пляж, где должны были раствориться боль и время, но вместо этого усилились и повисли тяжким грузом. На улице было жарко, и людей бродило не так уж много, но из зала веяло прохладой кондиционера, и не будь здесь очень дорого, все бы набились сюда, потягивая лимонад. Мне бросилось в глаза два ярких пятна и, идя за Тэяном, я не смогла не замедлиться, разглядывая в сдержанной обстановке помещения желтое и красное вкрапление. Приглядевшись, я узнала Сынхёна и Йесона, последний в обещанном кричащего цвета пиджаке, а первый, наверное из солидарности, в алом. К тому моменту, когда и Сынхён меня заметил, подняв руку, их увидел и Тэян. И вместо того, чтобы искать свободный столик, мы подошли к ним. — Добрый день! Какая встреча! — поднялся Сынхён, кланяясь головой. — Вот уж правда. — Мой спутник оглядел их, пожимая руки. — Что это? Никак День Дурака, а я не в курсе? — Всего лишь проигранный спор, — улыбнулся Йесон, мельком покосившись на меня. — Ты тоже проиграл? — обратилась я к Сынхёну. — Нет, это добровольное, — пригладил он, как любимую старую собаку, полы пиджака. — Мы похожи на M&M’s? — Есть что-то… — Осторожно протянула я. В тридцать четыре года нормально наряжаться в шоколадные конфеты? — Как поживает ваша супруга? — переключила я внимание на Йесона. — Спасибо, хорошо. Мы сегодня уезжаем, — он указал на пиджак. — Наконец-то, это заканчивается. — Передавайте ей привет, — раскланявшись, мы прошли дальше. Да, Сынхён теперь доложит Джиёну о том, что мы с Тэяном по-дружески катаемся и гуляем по Сингапуру, но я не думаю, что Дракон и без него бы был не в курсе. Сам же Тэян всё может сообщить. У него же нет секретов от товарища, которым он так восхищается! — Ох уж этот чудак! — уселся Тэян, взяв меню в руки. — У него вместо мозгов уже лапша, похоже. — А я думаю, что он умный человек, — не оборачиваясь, сказала я о Сынхёне. — Ты знаешь его прошлое? — Мы встретились глазами, и в моих было видно, что я-то кое-что знаю. — Я был в тюрьме, когда его жизнь изменилась, — витиевато сообщил Тэян. — Ты знал его жену? — Почти нет. Видел один или два раза. — Я развернула из атласной салфетки зеркально начищенную вилку и, хотя мы ещё ничего не заказали, завертела её в пальцах. — Сначала Сынхён вызывал во мне дикое отторжение и презрение, но, вопреки всему, я начала его уважать. — Это не трудно. Он достойный человек. Наркотики — единственная его слабость. — Вспомнился тот момент, когда Сынхён подвел меня в ту комнату, из которой было видно, как занимаются любовью Кико и Джиён. А что, если он делился сокровенным? Показывал, что сам предпочитает вот так смотреть, представляя другое, вспоминая… Мечты устремленные в будущее, как у меня о Мино, приносят мучение неизвестности, но что тогда чувствует человек, чьи мечты навсегда остались в прошлом и обречены превратиться в прах? Поевшие, мы разулись и брели по песку вдоль воды. Любовь Тэяна ко мне незримо ощущалась, но именно она, мне кажется, создавала некоторое напряжение, мешая мне свободно с ним беседовать, как с Сынри. Да и Тэян чувствовал себя так же. Я хорошо помнила то внутреннее терзание, когда узнала, что Мино посетил проститутку, переспал с другой, пока я грезила его чертами, губами, хотя бы одним поцелуем. Что же творится в Тэяне, когда он прекрасно знает, что каждую ночь я сплю с Сынри? И ведь он по своему почину вручил меня тому, чтобы спасти. Иногда встречаешься с такими жестокими условиями выбора, что кажется, будто прежний вопрос «отдать девственность» или «не отдать девственность» — сущий пустяк. Не могу сказать точно, чем манил меня этот пляж. Здесь прошел один из последних вечеров до того, как судьба моя окончательно покатилась вниз. Возможно, ходя туда-сюда по этому месту, я пыталась вернуть то ощущение невинности, которое было во мне до её потери. Но время упущено… Хотя, если его не существует, то как его можно упустить? Оно не движется, а люди меняются. А что, если и это не так, и мы только надумываем себе лишнее, считая, что раз что-то случилось, логичнее было бы повести себя по-другому, нежели прежде. А что, если мы сами в состоянии не меняться? Джиён, по-моему, овладел таким искусством. — Тэян, ты когда-нибудь был счастлив? — сунув ладони в карманы шорт, спросила я его. — Скорее всего. До того момента, когда стал задаваться вопросом — а счастлив ли я? — Я понимающе кивнула. — В тюрьме больше не о чем было рассуждать, как о жизни, о прожитом, о сделанном, изредка о будущем, но из-за решетки оно никогда не выглядит обнадеживающим. Думаю, что именно это в местах лишения свободы и ломает многих, там слишком часто и обильно думаешь. — Расскажи что-нибудь о себе, — попросила я. Мужчина, которому я обязана не спасением — как выяснилось, ничего и не должно было со мной случиться в нижнем борделе, — но готовностью пойти ради меня до конца. Я ничего о нем толком не знала, кроме того, что когда-то он любил хорошую девушку, не ответившую ему взаимностью, а потом попал в тюрьму и его новая пассия ушла к другому парню, с которым изменяла ему всё то время, что они встречались. — Да что обо мне рассказывать? Я, как и Джи, с малолетства на улице и в криминале. Ничего другого у меня никогда не было, разве что лет до десяти. — А что родители? Где они? — Далеко, я с ними не общаюсь, — отвернулся к горизонту Тэян. Ясно, семья не излюбленная его тема. Бывает и так, что родственники не становятся самыми близкими людьми для нас. Не всем везёт родиться в кругу любящих, добрых, заботливых и благополучных мам, пап, братьев, сестёр, дедушек и бабушек. — Ты один в семье? — Нет, ещё младший брат… — он предугадал по взгляду мой вопрос: — С ним я тоже не общаюсь. Не видел его лет семь и понятия не имею, где он и кто. — Как же так… — Тогда мне казалось неважным всё, кроме денег, власти, а потом, когда ввязался в преступность, уже первостепенным было хотя бы выжить, победить, устранить соперников. Для этого пришлось многим пожертвовать. Тем, чем я не стал бы жертвовать сейчас. — Внезапно нас нагнал Сынхён. Со стороны ряда закусочных, снявший от пекущего солнца пиджак и оставшийся в тонкой бледно-серой рубашке, мужчина шлёпал по влажному темному песку в лакированных черных ботинках, к которым уже прилип этот самый песок. Брюки плотно закрывали ногу, не показывая даже цвета носков, потому пострадали тоже, слегка намоченные по краю. Я сравнила наши с Тэяном босые ступни с его пуританской закупоренностью. — Вы всё ещё гуляете? — мягко поинтересовался он. — А я вот проводил Йесона и тоже решил пройтись. — Шедшие мимо две девицы в купальниках, улыбаясь американскими улыбками, загляделись на Сынхёна, ища отклика с его стороны. Он был видным мужчиной, высоким брюнетом с благородными чертами, поэтому было на что клюнуть. И тем больше он привлекал внимание, что кроме него ни одного человека в брюках и офисной рубашке тут не было. Сделав вид, что не заметил, как с ним попытались флиртовать, Сынхён вытащил солнечные очки с верхней пуговицы, за которую они были зацеплены, и нахлобучил их на нос поплотнее, чтобы скрыть взгляд от яркого света и ненужных ему озабоченных переглядок. — Жарко сегодня. — Сынхён поправил указательным пальцем очки за оправу, чтобы не сползали, и я заметила на безымянном золотое кольцо. Как я раньше не видела? Он до сих пор носит его… — Да, душно… — согласилась я, понимая, что совершенно не знаю, о чем с ним можно было бы поговорить. У Тэяна зазвонил телефон и он, извинившись, достал его и отошёл что-то решать деловым тоном. — Ботинки не жалко? — решилась я, кивнув вниз, частично подозревая, что Сынхён мог и не обратить внимания на порчу обуви. Мужчина посмотрел вниз, отчего очки опять шевельнулись, и их пришлось придержать. — Да нет, — пробасил он глухо. — Крокодил уже мертвый, что ж его жалеть? — А живого тебе было бы жалко? — Каковы были рамки человечности Сынхёна? Шире, чем у Дракона? — Живых в принципе немного жальче, чем мертвых, — заметил он. Знал ли он, что Джиён рассказал мне о его жене? — Мы с Джиёном часто спорили о существовании загробного мира. Ты знаешь, наверное, об этом… — Жаль, что он спрятался за непроницаемыми черными стеклами, я бы хотела читать эмоции в его глазах. — Интересно всё-таки, есть он или нет? Я в него верила, но твой товарищ пытался убедить меня, что это всё ерунда. — Ты слышала когда-нибудь о Гарри Гудини? — Я покачала головой. — Был такой иллюзионист и фокусник век назад. Кстати, он и в России бывал с гастролями. Так вот, при жизни своей он хотел доказать, или вернее узнать, что есть нечто сверхъестественное, что существует место, где обитают души. Он искал медиумов и экстрасенсов, колдунов и магов со всего света, желая, чтобы они доказали ему, что призраки, параллельный мир, волшебство — существуют. Ни один не прошёл его проверки, все оказались мошенниками и шарлатанами. И вот, когда он умирал, как говорят, он оставил своей жене какой-то пароль, какой-то тайный знак, который он должен был подать, если бы вдруг остался духом или смог перебороть преграду, разделяющую мир живых и мертвых. Человек, который фактически обманул законы природы — настолько невероятны были его трюки — верил в то, что и смерть обмануть удастся. И вот, когда он скончался, его жена стала ждать и искать возможности связаться с его душой. Она тоже принялась нанимать медиумов и некромантов, которые должны были сообщить ей тот самый пароль в качестве доказательства, что Гудини «вышел на связь». Но ничего не произошло. Никто так и не назвал ей условленного. Даже великий иллюзионист не сошел с небес на землю. — Я не собиралась вставляться, но Сынхён предупреждающе поднял руку. — Только про Христа не надо. — Я и не думала… он же не фокусником был, в конце концов, — насупилась я. — Да? А, по-моему, превращать воду в вино и ходить по воде — это чистое шоуменство. Я так и представляю себе седого старца-отца, то бишь Бога, который говорит: «Сынок, я отправляю тебя к людям, наделяя чудотворными силами, чтобы ты дал им истину, учение и облегчил им жизнь, творя исцеление душ и тел», а Иисус такой, — Сынхён щелкнул звонко пальцами, — «Блестяще, побегаю по морю и наделаю алкоголя из водицы». По факту он больше смахивает на Брюса Всемогущего. Будь ты на его месте, стала бы доказывать своё божественное происхождение таким образом? — Слушай, я не хочу говорить о религии. Всё, давайте забудем, что я христианка, можно я буду молча верить? — Конечно, пожалуйста. — Сынхён развернулся к проливу, встав ко мне в профиль. Я дала отпор, но верила ли я уже, как прежде? Поздно было просить не говорить об этом, потому что всё во мне было в сомнениях. — Если праведный человек и грешник полюбят друг друга, а после смерти первый попадёт в рай, а второй — в ад, станет ли рай для праведника раем без возлюбленного? — Стесненная тем фактом, что не хочу открывать свои знания о его биографии, я растерялась, но ответ, казалось бы, был на поверхности. — Нет, я думаю, что без дорогих людей раем ни одно место не станет. — Примерно как роскошь Сингапура не делает меня счастливой без близких и любви. — Как же быть? — Не знаю. Возможно, душа после смерти забывает свои чувства… может, поэтому Гудини и не вернулся? Он всё забыл. — Сынхён задумчиво постоял, покачнувшись с пятки на носок. — Ужасно. — Что именно? — Солнце печет просто ужасно, — внезапно сменил тему Сынхён. — У тебя когда-нибудь было желание заплакать при виде солнца? — Кажется, у кого-то мозги припариваются и он начинает входить в привычное ему состояние. — Да вроде бы нет… а у тебя? — На рассвете, постоянно. Поэтому предпочитаю спать до обеда. — Что такого сентиментального в солнце? — Оно оповещает о новом дне. Воспевает жизнь и пробуждение, — спокойным низким голосом сказал Сынхён. Я опустила ресницы, начиная понимать, когда Тэян вернулся к нам, закончив разговор. — Ну вот, надо кое-куда съездить, порешать дела, — он кивнул мне. — Поехали? Отвезу домой. — Я посмотрела на не шелохнувшегося Сынхёна. — Что ж… до свидания! Приятно было… пообщаться. — До свидания, — отзеркалил мужчина, и мы ушли, а он так и стоял на берегу, обездвиженный, через черные линзы смотрящий на горячее небо, раскаленное солнцем, на которое он любовался в одиночестве, потому что кто-то, умерший три года назад, новых дней больше не увидит. Вечером Сынри привёз мне новый паспорт и вручил так торжественно, словно это были документы на владение целым государством. Я полистала с интересом удостоверение личности гражданки Южной Кореи, ознакомившись с псевдонимом. Вряд ли он мне пригодится, потому что паспорт требуется лишь для легитимизации меня, как человеческой единицы, а звать меня всё равно будут по настоящему имени. Оставалось узнать только, что творилось на моей родине, и эта моя просьба тоже была вскоре удовлетворена Сынри. Дней через шесть после дарения паспорта, он, в свой выходной день, свозил меня в ресторан, а оттуда мы заехали в какую-то контору, из которой он вышел с тремя папками, достаточно толстыми, чтобы заподозрить их в насыщенности и информативности. — Держи. То, что ты хотела знать. — Он тронулся, а я так и гладила обложки до самого возвращения в квартиру, не решаясь окунуться в правду, не зная, какой она окажется. — Я попросил сделать снимки для достоверности. Значит, там, внутри, ещё и кадры из жизни людей, которых я почти пять месяцев не видела… из моей прошлой жизни. Усевшись в зале, я разложила отчеты перед собой. Не подписанные, они никак не выдавали себя, в какой папке о ком говорится. — С тобой побыть? — спросил Сынри, стоя в проходе. — Нет, лучше не надо, — отказалась я и, когда он скрылся, решилась распахнуть первую. Там была фотография моего жениха. Он выглядел… таким же, каким я его и помнила. Ничем не изменился. Отодвинув снимок, я принялась читать. Все сведения о нём, чтобы я убедилась, что речь идёт о том человеке. Потом я перевернула страницу. Под прозрачную плёнку файла была подсунута другая фотография. На ней мой бывший суженый сидел в своей машине с какой-то девушкой, обычной, простой, ненакрашенной. Но мне потребовалось прочесть комментарии, чтобы убедиться, что она заняла именно моё место. В докладе сообщалось, что (судя по датам) через месяц после моего исчезновения,когда я была ещё в борделе Тэяна и боролась за свою невинность, родители моего жениха нашли ему другую невесту, убедив его в том, что я пропала безвозвратно. Отшвырнув от себя папку, я уронила её на пол, и из неё рассыпались ещё фотографии, где молодой человек держал новую спутницу за руку где-то возле своего дома, где он улыбался и смеялся, разговаривая со знакомыми. В общем, никаких признаков несчастья и горечи от потери. Сжав кулаки, я ногтями оставила красные следы на ладонях. Поднявшись, я наступила на снимок с его лицом и несколько раз топнула, сминая. Чертов семинарист! Даже Сынхён любит сильнее! Он за три года не разлюбил, а этот… этот… Пнув фото, я плюхнулась на диван и взялась за следующую папку. Лицо мамы на первой странице заставило меня сразу же заплакать. Сжавшись и беззвучно захныкав, я прижала глянцевую бумагу к груди. На мамином челе застыло горе и тревога. Не приходилось сомневаться, что это недавнишний кадр, такой она никогда раньше не была… и косынка, под которую она обычно убирала волосы, сменилась черным платком. Она думает, что меня больше нет… я принесла ей столько страданий! Фото отца явило его более суровым, чем раньше, появились новые морщинки, седина в бороде. Мои родные… пальцы дрожали, пока я перебирала фотографии братьев и сестёр, дедушки, бабушки… у них ничего не изменилось без меня, за исключением того, что они жили в напряжении и мучительной надежде. В отчете так же рассказывалось, что родители до сих пор пытаются заставить полицию продолжать поиски, не бездействовать, что они обращались куда только можно, и продолжают обращаться. Но во всём этом мой жених не участвовал. Он уже не был частью моей жизни, он добровольно свернул в другую сторону. Всё это мне потребовалось переварить, прежде чем браться за последнюю папку. Там должно быть всё о Вике. Что узнаю я там? Неужели недостаточно того, что я рисковала жизнью, охраняя свою честь ради того, кто не попытался приложить хоть какие-то усилия для моего возвращения? Мерзавец… я думала, что оставила в России самое достойное, а тут окружена скотами и подлецами, но теперь… даже Сынри выигрывал на фоне этой непостоянной сволочи! Месяц, Господи, он переждал всего месяц, после чего согласился завести новую невесту! И ведь его никто не принуждал, не угрожал. А я… готова была умереть, лишь бы остаться нетронутой. Ради него. Тварь. Открыв досье на Вику, я увидела её слегка поправившейся. Сколько у неё уже должен быть срок? Около четырех месяцев. Самые страшные подозрения, казалось, развеялись. Она не сделала аборта, и моя жертва не была напрасной. Но потом я внимательно стала читать о её жизни. Отца нет, старший брат женат, имеет маленького ребенка и живет отдельно, в двушке. Мать Виктории работала на кассе в одном из сетевых магазинов; вернувшейся в положении дочери не поверила насчет похищения, и уверена, что та где-то нагулялась и вернулась (о чем беззастенчиво рассказывает всем соседкам и другим кассиршам). Обеспечивать дочь и её приплод не желает, хотя из дома не выгнала. Вика, бросив учебу, встречается с каким-то зрелым мужчиной, который, возможно, обещает взять её на содержание. Захлопнув папку, я спрятала лицо в ладонях. Всё. Конец. Это то, ради чего я принесла себя на заклание? Это то, чего я хотела для Вики? Нет, я верила, что она обретёт счастье, вернувшись на родину, но счастьем там и не пахнет. Я могу примерно представить, в каких условиях ей приходится жить. В борделе Тэяна ей было бы лучше. Да, я так искренне считаю. Каковы же итоги? Жених доволен жизнью без меня, Вика недовольна ей из-за меня, семья моя не обрела покоя после моей пропажи. А я сама? Запуталась и потерялась. Ни стало бы моё возвращение похожим на случай Вики? Вокруг сплетни, злые языки, неустроенность… от меня, правда, никогда бы не отказались мать и отец, и упрекать не стали, поверив мне. Разметав снимки, листки и папки, я поднялась, плачущая, загнанная в тупик, совершенно обессмысленная. Ворвавшись на кухню, я увидела там Сынри, тихо пьющего кофе. Наши взгляды встретились. — Можно что-нибудь разбить? — хлюпая носом, с красными глазами, спросила я. Мужчина некоторое время помолчал, потом встал, подошёл к раковине, раскрыл полку над ней и, указав жестом «добро пожаловать» на тарелки внутри, отступил подальше, сев на место. Подойдя к мойке, я достала первую тарелку. Никогда не била посуду. Всегда было жалко, не видела смысла в порче вещей. — А-а! — бахнула я её об пол и зарыдала сильнее. — Сволочи! — Я достала вторую тарелку. — Почему?! Почему?! — Звон, очередные осколки. Рука сама взяла третью. Слёзы лились не прекращаясь. — Я же хотела, как лучше! Почему ничего не вышло?! Что я сделала не так?! — Грохнув две тарелки подряд, я выдохлась, напрягшись от дребезжания в ушах, вызванного своими же действиями. Сев на корточки, я уткнулась в коленки, плача. — Всё без толку… всё напрасно… бесполезно… Сынри присел рядом и тронул моё плечо. — Не стоило тебе этого показывать, наверное. — Я подняла на него глаза. — Стоило, очень стоило! Какой же я была глупой… каждый раз, когда я считаю, что узнала о себе всё, оказывается, что всё намного хуже! Я не должна была спасать Вику, я не должна была думать о своём женихе… зачем? Кому это всё было нужно? Мне? Но мне тоже лучше не стало. — Даша, что не делается — всё к лучшему. По крайней мере, я доволен результатом, — услышала я его ободряющий голос над ухом. — Если бы ты не пыталась спасти Вику, ты бы не пришла ко мне… — И ты бы трахался с какой-нибудь другой — какая разница? — Я посмотрела на него, горя ненавистью и гневом, относящимися ко всему миру. — Какая разница? — Сынри поднялся, отступив. Такое ощущение, что я чем-то задела его. — Да, в самом деле — нет разницы! — Выйдя быстро из кухни, он оставил меня одну среди осколков. Осколков посуды, моей жизни, моих надежд и меня самой, расколовшейся ещё мельче, чем эти пять тарелок.

Вечеринка

Ночной отель, шум и гул, стоящие на первом этаже, что никогда не затихают в таких посещаемых и многолюдных точках пересечения путешественников всего мира, вежливые голоса девушек за администраторской стойкой; из глубин, что дальше лифтов, в больших залах, несётся мирный шелест казино, пощелкивание шарика, катящегося по ячейкам рулетки — красное, черное, десять, три, двадцать, молчаливое напряжение, кому же повезёт? — звон и объявления автоматов под их же музыкальное сопровождение. Я посмотрела на время, зевнув, что тотчас спрятала за ладонью. Десятками этажей выше меня лишили невинности, так что Марина Бэй Сэндс просто Мекка по значимости в моей жизни. Приехав сюда уже третий раз за неделю, я пообвыклась и не видела ничего ностальгического в этом месте. Больше не пытаясь склеить свою судьбу по кусочкам, я не махнула на неё рукой, но поплыла по течению. Люди, говорившие мне, что сражаться с превосходящими силами противника глупо, были правы. Был прав и сам противник: прежде чем что-то требовать, нужно стать кем-то. А поскольку правила в жизни, действительно, не действуют, то и становиться кем-то нужно не всегда идя напролом, дуром расшибая лоб. Иногда лучше затаиться и подождать.

Сынри вошёл в стеклянные двери, и я двинулась ему навстречу. Темно-синий брючный костюм меня стройнил, а забранные в высокий хвост волосы зрительно делали выше. Я никогда не знала о своей привлекательности, но многочисленные взгляды, бросаемые на меня самцами Сингапура, просветили немного. — Извини, я задержался. — Мужчина поцеловал меня в щеку, взяв за руку. — Ты со всем закончила? — Да, все вопросы решены. — Мы вместе пошли в банкетный зал, который Сынри снял на завтра для вечеринки в честь своего дня рождения. Как выяснилось, тридцать два ему должно было быть именно завтра, а до этого он забегал вперед, округляя по году рождения. — Запарился, так жарко на улице, — прокомментировал Сынри своё опахивающее движение себя пиджаком. Я задумалась о том, выпал ли уже снег в России? Декабрь, его может быть по колено, или может не быть вовсе. Иногда, год году рознь, белый покров появляется чуть ли не под Новый год. — По персонам всё рассчитали? — Я кивнула. Гостей должно было быть не меньше, чем на нашей помолвке. Сынри поддерживал имидж компанейского человека, и не упускал случая потусоваться поближе в неформальной обстановке с представителями крупного бизнеса, управления, правоохранительных органов и криминалитета. Узнав, что в бухгалтерии я смыслю мало, а благотворительные обеды и праздничные столы для прихожан накрывала и устраивала не раз, мужчина доверил мне должность организатора его личных нужд, и у меня неплохо получалось. По крайней мере, с вечеринкой, я уверена, справилась неплохо. Нет, это не тот случай, когда можно громко заявить «в этом деле у меня обнаружился настоящий талант!», я всего лишь была способна подумать обо всём, продумать всё, что требуется, и тем легче это было, что в деньгах, отчисляемых на расходы, Сынри меня почти не ограничивал. Впрочем, я и здесь умудрилась проявить себя, сделав всё довольно роскошно, но при этом экономно. Шиковать тоже ещё нужно научиться. Мой жених-любовник направился к одному из руководителей, с которым я обсуждала нюансы ещё полчаса назад, а я приотстала, опять и опять оглядывая зал — всё ли так, как нужно? Приглашения я высылала по списку, данному мне Сынри, и там снова был Джиён. Куда без него. Когда я не вижу его продолжительное время, то он вновь в моём представлении превращается в какую-то мифологизированную фигуру, окруженную ореолом таинственности и сверхчеловечности. Пожалуй, мне вредно расставаться с ним слишком надолго — теряется хватка и привычка нужной манеры общения. — Я всё, — вывел меня из раздумий Сынри. Он быстро вёл деловые переговоры, поэтому не заставил меня долго ждать. — Ты хорошо постаралась, мне нравится. Слушай… — он взял меня за руку. — Может, поднимемся в какой-нибудь номер? — По его голосу стало ясно, что он в игривом настроении, и не прочь поскорее заняться сексом. Стоило мне забыть о том, чем было это место для меня, как он сразу же напомнил. Хочу ли я освежать воспоминания о своем первом разе? — Давай лучше поедем домой? Я устала. — Ради тренировки, сказала я ему на английском. Сынри улыбнулся слегка разочаровано, но руки моей не выпустил. Всего лишь придётся подождать на полчаса дольше, прежде чем меня раздеть. — Ладно, едем. — Мы вышли из отеля. — Роль личного ассистента тебе к лицу, но слишком много мужиков вокруг тебя вьётся в связи с этим. Не начну ли я жалеть, что дал тебе такое занятие? — Но ни в чем другом я пока полезной быть не могу, — пожала я плечами. — Ну и сидела бы дома, — отмахнулся Сынри. Вот уж нет. Сидя дома я ничего не добьюсь.

Вечеринка началась отлично. Не все богатые люди считают себя центрами мироздания и теми, кого нужно ждать, кто имеет право игнорировать правила приличия, поэтому несколько человек прибыло заранее, больше половины вовремя, ну а остальные уже подтягивались постепенно. Официальности, царившей на помолвке, не было и в помине. Все сразу стали какими-то расслабленными. Может быть, на это влияло время начала мероприятия. Если помолвку мы провели где-то с шести до десяти, то сейчас «пати» только открывалась в девять вечера. Кое-кого из прибывающих я уже знала и здоровалась с ними самостоятельно. То и дело некоторые взгляды всё ещё окрашивались любопытством и поиском во мне чего-то эдакого, и мне сложно было понять, относится этот странный интерес конкретно ко мне, или к репутации Сынри, создавшей мне дополнительную эпатажность. Как же так, какая-то проститутка заарканила этого завидного жениха! А его наверняка считали завидным, несмотря на его гулящее поведение и нежелание остепеняться. Сынри влился в атмосферу, как рыба в родной пруд. Он был рожден для празднеств и появлений на публике, и не знай я, что он бизнесмен, подумала бы, что ленивый прожигатель жизни, какой-нибудь артист развлекательного жанра. Однако, на самом деле, подобного рода удовольствия он позволял себе не чаще, чем раз в месяц, и большую часть времени сидел в офисе, занимался делами, висел на телефоне, решал финансовые вопросы через интернет. Может именно поэтому он так гармонично и удовлетворенно врывался в мир выпивки, музыки и релакса, что считал себя заслужившим всё это? Удрученный и вымотанный круглосуточными проблемами и банковскими операциями, встречами с компаньонами, соучредителями или клиентами, Сынри погружался до дна отдыха, и черпал из него все возможные радости. Раньше, наверняка, он ещё и снимал девиц из толпы, а теперь, из-за меня, довольствовался только алкоголем и вниманием поздравляющих. Впрочем, я бы не сказала, что пил он чересчур много, скорее вдосталь, выпивая по глотку с самыми важными гостями, или с каждым кружком людей, останавливавших его для непринужденных бесед. Я иногда ходила вместе с ним среди этого людского моря, а иногда удалялась, чтобы проследить, что спланировала всё верно и вина, виски, фруктов, десертов и закусок заказано и принесено шныряющими официантами с избытком. Меню с поварами тоже согласовывала я и, похоже, разочарованных не было. В отличие от Сынри, я была вообще не из стихии вечеринок. И дело не в том, что я содержанка олигарха, а не одна из них, не их уровня. Мне кажется, что будь я здесь такой же, как и все они, всё равно не порадовалась бы вот этому самому явлению, которое называют «тусовкой», гламурная ли она, богемная или элитная. Я больше любила тесные, но дружеские компании, чем толпы незнакомых, или плохо знакомых людей, половина из которых «нужна», потому что полезна, а не дорога и любима. Здесь эти понятия взаимозаменяемы, но не для меня. Несмотря на опыт посещения ночных клубов, дарованный мне Джиёном и Сынхёном, я по-прежнему стремилась найти угол потише, отойти ото всех подальше и затаиться, чтобы никто не дергал. Я стала рассматривать людей, и невольно поймала себя на мысли о том, что занимаюсь тем же самым, чем Дракон обычно в таких обстоятельствах. А ведь он где-то здесь… хочу или не хочу я с ним встретиться? Настанет ли когда-нибудь момент, когда я почувствую себя абсолютно готовой столкнуться с ним? Впереди показалась сестра Сынри — Ханна, направляющаяся к нам. Она всё-таки приехала снова, чтобы поздравить брата с днем рождения. Я не хотела неприятных разговоров и конфликтов. Тронув мужчину за рукав, я шепнула ему на ухо, стараясь не задевать ярко накрашенными красными губами: — Я прогуляюсь и вернусь попозже. — Сынри среагировал и, заметив Ханну, молча мне кивнул, поняв, почему я не хочу оставаться рядом с ним. Придерживая длинное блестящее платье, я двинулась куда подальше. Одного бокала шампанского мне достаточно, чем же ещё себя занять, если пить не хочется, а знакомых — никого? Нет, в самом деле, если всё будет так складываться, то я просто-таки начну искать Дракона и его общества. Чтобы не думать об этом, я направилась к лестнице, ведущей на первый этаж, под которой скрывался более-менее тихий лобби-бар, круглосуточный, как и положено порядочной гостинице. Шаги утопали в мягком ковровом покрытии пола, и когда я уже подошла к первой ступеньке, то вдруг обнаружила поднимающимся того, кого совсем не ожидала здесь увидеть. Дыхание сперло где-то от самого кончика языка до пищевода, пересушив слизистую, потому что буквально на расстоянии протянутой руки от меня застыл Мино. Наши взгляды коснулись друг друга, и, несмотря на то, что их касание было не то обжигающим, не то леденящим, они не оттолкнулись, а так и остались на месте. — Привет… — первым переборол нерешительность он. Я только услышав его голос смогла моргнуть и опустить глаза. Белая рубашка сегодня была с черной каймой, по которой вились серебряные узоры. Но, Господи, зачем он расстегнул две верхние пуговицы? Чтобы я уставилась, как под гипнозом, на края его ключиц, и вцепилась в перила, потому что ноги тут же ослабели? Одна его рука тоже лежала на поручне, а другая привычно покоилась в кармане. — Я… привет, — опомнилась я и ответила на приветствие. — Я занималась списком гостей и… не видела твоего имени. — Кто-то из окружения Джиёна не смог приехать. Он уговорил меня приехать с ним. — Ах, Джиён притащил его сюда? Помню-помню, он же хотел, чтобы я изменила Сынри? Неужели для этого свершается эта встреча? — Значит, это он уговорил… — Нет-нет! — быстро достав ладонь из кармана, перечеркнул ей воздух перед собой Мино. — Уговаривать меня долго было не нужно. Я подумал, что это хороший повод увидеться с тобой, и решил воспользоваться возможностью. — Ты хотел меня увидеть? — произнесла я ровно, но сердце учащено забилось. Хотел меня видеть! — Ну… мне подумалось, что нам было бы о чем поговорить. — Он криво ухмыльнулся, не со злобой или хитрецой, а просто по свойственной ему привычке красиво улыбаться на бок, когда улыбка вызвана не столько весельем, сколько смущением, запутанностью, самоуверенностью. И мне захотелось споткнуться, чтобы как бы невзначай приблизиться и восстановить в памяти его аромат, потому что он не приближался, чтобы помочь мне облегчить мучения. Черт. Не как междометие, а он черт настоящий, потому что нельзя вот так появляться после того, как я выпила бокал шампанского и места себе не нахожу от скуки, а Джиён благословил меня на роман с этим молодым человеком. Этим высоким и стройным брюнетом, чьи широкие плечи так обтянулись белой тканью, что мне чудится, как на них красиво бы смотрелся красный мой маникюр. И ноги его переходящие в крепкие бедра, которые облегают черные брюки, нужно поместить повсюду в Сингапуре на кружках перечеркнутыми, словно запрет, как перечеркивают тут на табличках жвачки и сигареты. Потому что эти ноги способны толкнуть на преступление. — Специально я не стал бы искать встречи, — продолжил Мино, — но раз подвернулся случай… Ты же знаешь, я трус, и даже имея, что сказать, я не осмелился бы найти тебя и вызвать на беседу по душам. — Не такой уж ты и трус, — вспомнилась мне его попытка пойти против Джиёна. — Раз в год и палка стреляет, — хмыкнул он. Палка… стреляет… да. Замолчи, Сон Мино, просто стой и молчи! Я слишком долго терплю мужчину, которого не хочу, представляя тебя, я слишком много потеряла в себе и очень хочу найти что-то стоящее вокруг, чтобы оставаться хладнокровной в наших отношениях, но мне необходимо хладнокровие. — Как ты поживаешь? — задал он глупейший вопрос (или всего лишь банальный?), почувствовав заминку. — Сносно. А ты? — Да как всегда, — сказал он. В том мире, где я оказалась, к которому теперь принадлежу, женщины, зная, что им нужно, не боясь этого и обладая поистине воинской храбростью, обвивают шеи мужчин руками, с придыханием шепчут о своих желаниях и уволакивают их в ближайшее же уединенное место, чтобы удовлетворить свою похоть. Я вроде бы тоже теперь одна из таких… бывшая путана, вытащенная из борделя, любовница миллионера. Почему я стою, как вкопанная, и дрожу, как влюбленная девчонка, и ничего не изменилось как будто с тех пор, как я поднималась за аттестатом после окончания одиннадцатого класса. Я смотрю на Мино, и внутри всё трепетно переворачивается, от любви ли или желания, но я, как и раньше, жду первого шага от принца, жду своего спасителя, который что-нибудь сделает, заберет меня, украдет, исчезнет вместе со мной отсюда. Но он ничего не делает, и даже не знает, что сказать. Жизнь настолько далека от той реальности, в которой нам хотелось бы жить, в которой всё представляется идущим так, как хочется. Мино смотрит в мои глаза, не знаю, какими они сейчас выглядят со стороны, и почему-то спрашивает: — Я могу для тебя что-нибудь сделать? — Да, постареть и стать уродливым, чтобы я не мечтала о тебе, и ты мне не снился. Или, например, победи Дракона, размажь Сынри, полюби меня, как я тебя, а не как мой бывший жених, забывший меня за месяц, верни мне веру, наивность, сделай мне детей, умри со мной в один день. Так и сказать тебе, Мино? — Да нет, ничего не нужно. — Я улыбнулась, правдоподобно легкомысленно, и даже немного горделиво. Он как будто и сам хочет что-то сделать, без моих подсказок, но почему-то, как я заметила, на этом свете правит бал катастрофическое бездействие, характеризующееся как «стопор, чтобы наверняка упустить момент». И я, спускаясь ещё на одну ступеньку, чтобы уже пройти мимо, всё-таки в бар, и освежиться там минералкой или согреться чаем — сейчас мне одинаково без разницы, — понимаю, что бездействие сработало и на этот раз. Деятельность же пробуждается в основном в виде «сделаю, чтоб всё испортить». Интересно, возможно как-нибудь наладить эту сбившуюся до почти ста процентов ошибок систему, чтобы люди делали, когда надо, и не делали, когда лучше стоять и не двигаться? — Ты… — делает попытку Мино, и я, отчаянно надеясь, что всё-таки что-то случится, притормаживаю. — Прекрасно выглядишь. Впрочем, как всегда. — Взаимно, — принимаю комплимент я и возвращаю его. Да, разумеется, это всё, а чего я ждала? Нет, в ту секунду, когда в груди ухнуло в предвкушении, что вот-вот что-то значимое будет сказано, в ту секунду можно было сказать точно, что ничего не будет. Каждый раз, когда моя надежда ещё жива — она не оправдывается. — Так, Джиён тоже здесь? — Мино кивнул. — С Кико? — зачем-то уточнила я. — Нет, без неё. — Что ж, — началась во мне неловкость от передержания себя рядом с объектом вожделения. — Ещё увидимся. — Конечно. — Мино опять спрятал кисть в кармане и, когда я отвернулась и пошла вниз, пошёл вверх, куда и направлялся до нашего столкновения. Я просидела с полчаса за стойкой, попивая то воду, то чай, чтобы вернуть себе самообладание. Одно дело смиряться с Сынри, когда не видишь того, с кем по-настоящему хотелось бы быть. Или хотя бы побывать. Но совсем другое ощущать на талии не ту ладонь, слышать не тот голос, знать, что ночью ляжешь не под того, когда тот попадается на глаза. И НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЕТ. Как просто ненавидеть и любить одновременно, всё-таки. Я готова была презирать Мино за то, что он столь инфантильный по отношению ко мне, а с другой стороны, если он ничего ко мне не испытывает, то с чего бы ему что-то делать? Поднявшись со стула, я вернулась в банкетный зал. Веселье всё нарастало, дым коромыслом. Именинника я отыскала не сразу, смеялся над чьей-то шуткой в компании четырех парней, двое из которых были с девушками. Сынри не был пьян, но и трезв уже не был. Я постояла возле них, после чего мы с Сынри двинулись дальше. Кто-то отвлек его, позвав пошептаться насчет дел. Оставшись одна, я принялась высматривать Мино в толпе. Нет, всё-таки гостей было даже больше, чем на помолвке. И приглушенный, как в клубах, свет, не помогает разглядеть всё толком. Время было не меньше часа ночи, когда Сынри, взбудораженный, раскрасневшийся от спиртного, снявший где-то пиджак, нашёл меня и, взяв под локоть, повёл в дальний конец помещения. Я знала, что там есть дверь в чил-аут зону. — Идём, у меня есть для тебя небольшой сюрприз. — Для меня? — удивилась я, ещё не получив сюрприза. — Но сегодня твой день рождения… — Ничего, ты участвуешь в этом, поэтому сможешь сделать мне подарок. — Меня это заинтриговало. Я видела, что он соображает ещё адекватно, так что это не шутка. Мы вышли в коридор, а из него нырнули в ближайшую же комнатку. В полстены в ней стоял аквариум с умиротворяющими маленькими рыбками, следя за которыми можно не просто расслабиться, а уснуть. — Проходи, — подтолкнул меня Сынри и прикрыл за нами. Я прошла до центра и встала, развернувшись к любовнику. Он танцующей походкой подошел ко мне, сияя, как кот. В одной руке у него всё ещё был бокал, который он не выпускал весь вечер. — Даша… — Да? — насторожилась я. Мужчина провел пальцами по моей щеке. Настроение у него было отличное — это читалось по лицу. Отпив вина, он поставил хрусталь на столик слева от меня. — А теперь сюрприз! — Поддернув брюки, он стал опускаться и, уверено и ловко, встал на одно колено. Я округлила глаза, не веря им и не думая, что услышу то, что обычно говорится при таком жесте. Однако: — Я прошу твоей руки, и твоего сердца. Ты выйдешь за меня замуж? — На какой-то миг мне показалось, что это я пьяна, и мне это снится. Вот так вдруг, внезапно, ни с того, ни с сего. Ничего не сказать — сюрприз удался, я потеряла дар речи. Сынри не вставал. Видя моё остолбенение, он взял мою ладонь в свою и потрепал её. — Ну? Давай, я разрешаю подумать ещё минуту. И жду твоего ответа. — Он улыбался так, словно заранее знал, что я скажу «да». Из-за его напористого взора и я едва не подумала, что вот-вот скажу «да», но рефлекс не сработал, и я промолчала, продолжая соображать. Что происходит? Он же сказал Джиёну, что не женится на мне, хоть и спорил по этому поводу с семьёй. Что на него повлияло сейчас? Опять поругался с сестрой и хочет показать, кто хозяин положения? Что им движет? У него два основных мотива: надуть Джиёна и вильнуть хвостом перед семьёй. Но никак не любовь, не чувства. Он даже не тот человек, кто женится по совести или из благодарности, нет. — Ну? — поторопил меня снова Сынри. — Ты не любишь меня, — вразумляюще промолвила я. Губы мужчины тотчас подобрались. — И что дальше? Ты не поняла, что я тебе предлагаю? Я прошу тебя стать моей женой. — Я всё прекрасно поняла! — Осторожно высвободив свою руку, я покачала головой. — В брак без любви не вступают. Я тоже не люблю тебя. — Я не понял… — начиная злиться, свел брови друг к другу Сынри. — Ты пытаешься мне отказать? — А кому нужен этот брак и для чего? Я и так живу с тобой, сплю с тобой… — Мы же обсуждали! Джиён должен думать… — Так я всё-таки права? Это никак не связано с чувствами. Мы станем мужем и женой для вида. — Разве тебе этого не хочется? Я не про видимость, а про статус жены. — Сынри искренне недоумевал, как кто-то мог помыслить об отказе, как это я не визжу от восторга и не твержу «да, да, да!». — Я никогда не болела статусами, и рваться к ним не собираюсь. Да, наверное, есть девушки, которые мечтают о роли жены, о статусе замужней, но для меня брак — это любовь, и совершается он не для того, чтобы им хвалиться. А мы с тобой не те люди, кто собирается быть вместе до конца жизни. Так незачем начинать этот фарс, тем более, если он для Джиёна. — Сынри медленно и грозно поднялся, выпрямившись передо мной. — Я прошу твоей руки, а ты говоришь мне «нет»? — вспыхнул он, и его лицо покраснело сильнее. Мне не хотелось смотреть ему в глаза, и я повернулась в профиль. Всё-таки, он нетрезвый. — Я объяснила тебе почему. — Да я… да кто ты… — захлебнувшись возмущением, Сынри взмахнул рукой и грохнул бокал на пол. Осколки, брызги. Хорошо, что я в темном платье, иначе бы остались заметные пятна. Он схватил меня за плечи. — Сука, ты решила меня унизить? Я перед тобой тут… а ты… нет, значит? — Сынри, ты выпил лишнего! — откинула я его руки в стороны и скрестила свои на груди. — У меня нет желания тебя унизить, к тому же, нас никто не видит. Я отказываю, потому что так требует моё сердце. — Сердце? Боже мой, вот она, доброта и нежность, — хмыкнул мужчина. — По сердцу она всё делает… что-то я не видел последние пару месяцев в тебе сердечности. Стерва! — Поморщив нос, он яростно впился в меня глазами. — Я дважды просить не буду! Если ты отказываешься, значит, этот вопрос больше не поднимается никогда, ясно? Живи дальше, как шлюха! — Как будто мне привыкать, — прошипела я сквозь зубы. Сынри с сожалением посмотрел вниз. Ему было жаль не бокал, а то, что нечего выпить сразу же, чтобы запить горечь неудачи. Он не привык получать отказы, и этот останется в его памяти надолго, резанувший по самолюбию острым клинком. Недаром он мне постоянно твердил, что я понижаю его самооценку своими словами и поступками. — Ну и катись к черту, я сегодня не приеду на ночь домой! — озарился он вариантом мести, и бросил мне это в лицо. — Все шлюхи одинаковые, почему бы не вернуться к тому, чтобы менять их без разбора? — Воля твоя, — сдержано ответила я, что не угасило гнева в Сынри. Его ноздри так и раздувались, а желваки дергались. Запоздалое осмысление подкрадывалось ко мне, подсказывая, каково это всё было с точки зрения Сынри. Он был уверен, что его жест будет широким, эффектным и щедрым. Какой бы не была конечная цель, он рассчитывал произвести на меня впечатление, но не вызвал даже искрометного вопля радости. Я не поблагодарила его, не взвесила, просто выговорила, что думаю по этому поводу, и отвергла его. Было ли для него волнительно делать мне предложение? Если бы оно легко ему далось, он бы не стал выпивать для этого. Неужели всё-таки для Сынри это что-то значило? Или он так расстроен, потому что срываются его планы с Джиёном? Развернувшись, он пошел на выход, запнулся ногой о ковер, выругался «блядь» и, хлопнув дверью, покинул меня. Я простояла несколько минут, переваривая свершившееся. Тэян любил меня, и тоже делал предложение, но я отказала, потому что не люблю его, и понимаю, что не сделаю счастливым. В случае с Сынри это вообще двусторонняя фикция. Мы не любим друг друга, а делать брак оружием в игре совсем уж отвратительно. Если они все тут грязно играют, то не надо вмешивать в грязь чистое, то, что должно быть олицетворением правильности, законности. Выйдя из комнаты, я вернулась в зал, гадая, остался ли Сынри здесь, или рванул в какой-нибудь бордель? Или продолжает напиваться? Крадучись, вдоль стенки, я пересекла всю площадь, заметив, наконец, нервно пританцовывающего именинника в окружении знакомых мужчин и девиц. Вздохнув, сама не зная над чем, я вышла в коридор с другой стороны. Если он не вернётся сегодня на ночь домой… у меня есть ключи от квартиры… а где-то здесь есть Мино… Господи, о чем я думаю? Почему я допускаю такие мысли? Почему мне кажется возможным спать тайком с кем-то, когда я живу с другим? Я прижалась спиной к стене и закрыла глаза. Как всё странно, глупо, напрасно, сложно, тяжело, грешно, непонятно. — Трудности в личной жизни? — Я открыла глаза и увидела перед собой Дракона. — Ты думаешь, что это ты мне их создал, привезя сюда Мино? — Да нет, напротив, я думал Мино поможет тебе как-то… ну… — наиграно пристыжено расплылся Джиён, подергав заговорщически бровью. — Расслабиться. — Для этого тебе стоило отдать ему конкретный приказ. Вряд ли без него он осмелится действовать. — Осмелится. Мы же с тобой видели, какой он бывает дерзкий и бесстрашный. — Почему бы тебе не оставить нас в покое? — риторически спросила я, и тут же махнула рукой. — А, черт с тобой, занимайся, чем хочешь. Если тебя это развлекает — представляй себя повелителем людских судеб. — Джиён не стал реагировать на мой выпад, и только достал сигареты и зажигалку. — Ты считаешь, что способен предугадать всё? — Нет. Иначе мне совсем всё было бы неинтересно. — А, только я такая предсказуемая, да? — Нет, я до сих пор жду, что же будет в конце концов — победит в тебе слепая вера, ради которой ты решишь перекрыть все пути к разуму, закроешь на всё глаза и предпочтешь пассивное подчинение, или победит разум, ты плюнешь на веру, и попытаешься всё-таки предпринять что-то для улучшения своей жизни, для достижения собственного счастья. — В этом вся интрига, связанная со мной? — Нет, интрига в том, что я никак не могу понять, какой исход мне самому лично понравится больше. — Джиён закурил, улыбаясь. Я вслушалась в его фразу, повторила про себя, переварила, восприняла и, не удерживаясь, улыбнулась ему в ответ. — Смею предположить, что ты из тех людей, которым больше понравится то, что не случилось, и в итоге ты, в любом случае, будешь разочарован. — Ты овладеваешь пониманием моей логики… — Он хотел что-то ещё добавить, но к нему подбежал служащий (или его телохранитель) в черном костюме и стал кланяться. — Господин Квон Джиён… позвольте доложить… — В чем дело? — недовольно и резко разве что не рявкнул на него Дракон. — Господин Сынхён… — Я увидела, в реальности, впервые увидела, как злоба и презрение, как вспышка, сменяются в глазах Джиёна на испуг, неподдельный и человеческий. Брови, только что низкие, как предгрозовое небо, поднялись. — Что случилось?! — Передозировка… нам только что позвонили… — Где он?! — заорал Джиён. Теперь испугалась я, и мне было страшно, но не за себя, а за него. И за Сынхёна. Я затряслась, ставшая невольной свидетельницей. — Его повезли в клинику… — Король Сингапура сорвался с места. — Машину! Быстро! — Не осознавая, что делаю, я зачем-то посеменила следом. Уже спускаясь с лестницы, Джиён заметил меня, бегущую за ним. Он посмотрел через плечо, но ничего не сказал. — Я с тобой, — сказала я сама в ответ на его взгляд. Стиснув челюсти, Дракон кивнул, и продолжил путь. И я с ним.

Больница

Ничего не осталось от мелодий, звякающих бокалов, смеха и разговоров, запаха духов, приятного полумрака. В коротком молчаливом переезде из отеля до клиники мы с Джиёном перенеслись из праздника в будни, проблемы и трудности, и единственное на что я надеялась, что всё не обернется трагедией. Я только стала отвыкать от стрессов, чтобы снова к ним так внезапно вернуться. Лампы дневного света неприятно светили на этажах, будто сканируя меня рентгеном, пахло стерильностью и лекарствами, пробивающимися сквозь освежители воздуха, и весь медперсонал был в безукоризненных бирюзовых или белых одеждах. Чем не ангелы, чем не рай? Если там все такие же вежливые, чистые и заботливые, то, пожалуй, рай ничем не лучше, чем психушка. За полгода в Сингапуре мне ещё не пришлось заболеть и нуждаться во враче, но всё окружающее подсказывало мне, что медицина здесь куда лучше, чем в моей глубинке на родине. Но как бы ни было превосходно устроено отделение, оно никогда не вызовет теплых чувств, мне кажется. Больница, она и в Сингапуре больница. Вид, в котором я сидела на стуле в коридоре, красочно оповещал о том, что произошло нечто экстренное, иначе как ещё можно было оказаться в клинике в вечернем платье и на шпильках, при полном макияже? На плановый осмотр так не собираются. Джиён дождался ответственного доктора (долго ему ждать не позволили, все знали, кто приехал, и кто поступил в реанимацию) и встал поговорить с ним в двух шагах от меня. — Что он принял? — слышала я вопрос Дракона. — Псилоцибин, амфетамин, метилендиоксиметамфетамин, — посмотрел мужчина в белом халате на листки, результаты анализов, наверное. — Пока трудно сказать, сразу ли он это всё принял, или постепенно, лаборатория ещё не все ответы дала. Точное время принятия никакой анализ не даёт. Концентрация в организме очень большая… — Больше ничего? Кокаин? Героин? — Нет, диацетилморфина нет, а кокаин в совсем малом количестве, уже в выводящейся степени, и остатки барбитуратов, возможно, принимались в течение недели, так что сегодня употреблялись только вышеназванные психоактивные вещества. — Врач не решился похлопать Джиёна по плечу, поэтому просто сказал: — Мы делаем всё возможное, помощь прибыла быстро, поэтому есть все шансы на успех. — Делайте, — отрезал Джиён и вернулся на свой стул, напротив моего. Третий лишний ушел. — Эти наркотики… он без них уже не может, да? — тихо поинтересовалась я. Дракон поднял на меня глаза исподлобья, вертя на пальце кольцо брелка с ключами. — Может. Это не то, что вызывает физическую зависимость, только психологическую. — Всё ведь будет в порядке? Я верю, что он выкарабкается. — А с чего это ты за него переживаешь? — Джиён пребывал в ужасном настроении, чувствовалось. Не в том, когда его забавляет изображать что-то, утаивать, создавать напряжение, а в том, какое мог себе позволить повелитель государства, нетерпеливом, эгоистичном и требовательном, когда он действительно напрягает одним своим взглядом, несущим угрозу похуже водородной бомбы. — Мне его жаль… — Из-за истории, которую я тебе рассказал о смерти его жены? — Джиён с сарказмом покривил губы. — А если я её выдумал и наврал, что тогда? Тогда пусть он сдохнет, гнида такая? — Только не запутаться, только не утонуть во лжи и обмане! Даша, придерживайся изначальной версии, видь в людях лучшее, и тогда никто не собьёт тебя с пути. — Я видела у него обручальное кольцо. Ты не врал. — Представь, что его жена сидит дома, с ребенком, а он предпочитает наркотики и жрёт их горстями, безответственно и не думая о близких. И ведёт себя так, что за всё это время ты даже не заподозрила о её существовании. — Червь сомнения начал копошиться. Но нет. — Она бы тогда была здесь. — Да за несколько лет такой жизни ей уже плевать на него. — А тебе не плевать. Ты беспокоишься о нем, и сочиняешь сейчас от бессилия всякие басни, — прекратила я его озлобленную ядовитость. Джиён немного успокоился, застыв и не бряцая больше железом в руке. Как обычно, он не выпалил ничего, не подумав, а тщательно взвесил свой ответ: — Сынхён безумно интересный человек, рядом с ним мне весело, рядом с ним я могу забыть о своих делах, чувствовать себя комфортно и спокойно. Беспокоюсь ли я о нём сейчас? Я беспокоюсь о себе, потому что мне без него будет херово, мне без него будет гадко, мразно, тоскливо до фиолетовости печенки. Что меня пугает в этот час? Его смерть? Нет, мне не нравится та часть моей жизни, из которой он пропадёт. Ты никогда не думала об этом? Что в смерти людей, к которым мы привязаны, нас пугает не их будущее, а своё собственное. — Да, часто так и есть, — согласилась я. Поправив браслет с сапфирами на запястье, я повела бледными на фоне местных жителей плечами. — Но когда близкому человеку больно, мы хотим взять эту боль на себя, чтобы ему было легче. Неужели с тобой ни разу такого не было? — Ни разу, — честно сказал Джиён. Очередная попытка найти в нем что-то неожиданное провалилась. — Ясно, — отвела я взор, и краем глаза увидела улыбку, вызванную моим разочарованием. — Почему ты поехала со мной сюда? Могла бы остаться в «Марине», закрутить с Мино. — Ты так уверен, что я способна изменить? — А что, до сих пор нет? Сынри изменил тебе. — Слышал, что если ударили по одной щеке, то надо подставить вторую? — Ты ради красного словца говоришь, или на самом деле отказываешься принимать уроки жизни? — Он откинулся поудобнее, поглядывая туда, откуда должен был когда-нибудь прийти врач. — Сначала дадут по второй щеке, потом в челюсть, потом под дых, завалят, запинают и убьют. Ты по-прежнему не обрела жизнелюбие и рассчитываешь жертвенностью найти кратчайший путь на небеса? — Ну, если смотреть на мир твоими глазами, то на этом свете делать вообще нечего. — А как же получать удовольствие? — И как же получать удовольствие? — наклонилась вперед я, вспомнила, что у меня глубокое декольте, и опять выпрямилась, чтобы не светить ничем. За узким и темным прищуром Джиёна перестало быть видно, куда именно он смотрит, но на устах его всё ещё плутало лукавство. — Для каждого оно в чем-то своём, мы уже говорили с тобой об этом, но ты гналась за призрачным счастьем, похоже, и по сию минуту не поняв, в чем же оно заключается. — А ты понял? — А я не сказал, что верю в его существование. — Сынхён, думаю, мог бы многое нам рассказать о счастье. — Мы смотрели в линолеум с квадратным шахматным узором между нашими ногами. — Ты ведь знал его тогда, до её смерти, счастливым. Скажешь, что такого не было? — Не умри она, — не стал больше увиливать мужчина, — он и сам бы не понял, был он счастлив или нет. — Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Так говорят мои бабушки. — Джиён вдруг глухо засмеялся, приложив пальцы к губам, чтобы не расходиться в этом веселье. Его перстни показались мне непосильно тяжелыми для его уставших от волнения пальцев. — Убийства, реанимация, наркотики, бордели, грязные деньги и торговля органами… только ты можешь среди этого всего вспомнить про бабушек и у меня такое ощущение, что я забыл вымыть руки перед обедом и меня сейчас отругают. В моём окружении даже о родителях годами не вспоминают. — У Сынхёна они живы? — Да, но живут в Сеуле, — вздохнул Джиён. — Со времени вдовства он редко их навещает. — Я бы на их месте перебралась к нему. Поддерживать. — Из-за угла скользнул тот самый доктор, сразу же развернувшийся к Дракону. Тот не поднялся, только остановил на лице медика стеклянные, властные глаза, собирающиеся казнить, если услышанное им не понравится. — Худшее позади, состояние постепенно нормализуется. Артериальное давление было на пределе, удалось его вернуть к норме, остановку сердца предотвратили. Это самое опасное в таких случаях, но не дошло, к счастью, до этого. — Хорошо, — спокойно, как-то со свистом в горле произнес Джиён, заторможено кивнув головой. — Скажите, а… снотворные, которых у него обнаружилось в крови очень много — это рецептурное? У него есть рекомендации врача или необходимость в их принятии? — уточнил доктор, поглядывая в карту пациента и водя по строчкам ручкой, чтобы отметить что-нибудь важное. — Он пьёт циклобарбитал, как вы думаете, легально ему такое пропишут? — дернул подбородком Джиён. — Простите, конечно. Я просто для справки… — К нему можно войти? — Теперь Дракон поднялся. — Он ещё спит… сейчас его перевозят в палату, но если вы желаете… — Я желаю. — Джиён двинулся вперед и я, зачем-то встав тоже, последовала за ним. Кто мне был Сынхён? Никто. Сообщник и приятель главаря мафии, такой же бандит, такая же жестокая и гнусная личность. Но идя за Драконом, я никак не могла понять, кто же из этих двоих меня тут больше держит? Или я вообще сбежала с вечеринки потому, что не хотела выглядеть брошенной в эту ночь дурой? Сынри отчалит к путанам, а я сиди дома и плачь? Я так и не смогла взять инициативу с Мино в свои руки, а от него не дождусь её. Стало быть, я поспешила сюда ради самой себя? Но почему тогда я испытала радость и облегчение, узнав, что с Сынхёном всё обошлось? Врач вынужден был нас проводить, и мы вошли как раз в тот момент, когда Сынхёна укладывали на больничную койку, осторожно поправляя инфузионную систему. Медсестра задвинула штатив к изголовью, чтобы никто о него не споткнулся. Лежащий с сомкнутыми веками мужчина чуть заметно дышал, был бледен и беззвучен. Джиён поставил руки в бока, никому ничего не говоря, но демонстрируя, что ждёт, когда все уберутся подальше. Я взглянула на него — мне тоже выйти? Но и я не получила никаких распоряжений, а потому решила остаться. Персонал поправил одеяло на пациенте и, попросив звать его, если что-то понадобится, растаял за дверью. Дракон взял стул от окна и придвинул его к постели «больного», усевшись. Я поискала ещё один, и нашла у столика в противоположном конце. Поднеся его поближе, но не так близко, как Джиён, я тоже присела. — Тебя Сынри не потеряет? — шёпотом спросил Дракон, изучая восковое лицо друга. — Нет, — без подробностей заверила я так же тихо. — А тебя Кико? — Она улетела в Штаты. — Мы говорили негромко, будто за стенкой ходил враг, а мы от него прятались. — Я рада, что всё обошлось. — Если бы знать, что это в последний раз… — Такое уже бывало? — Однажды, пару лет назад. — Джиён поставил локти на колени и уперся подбородком в свои сомкнутые замком руки. — Тогда он мало в этом понимал, поэтому, естественно, не рассчитал, но сейчас… — Ты думаешь, он специально это сделал? — На душе сделалось очень нехорошо. Если Сынхён пытался покончить с собой, до какой жестадии отчаяния он дошёл? Я вспомнила себя, пытавшуюся то застрелиться, то ещё с собой что-нибудь сотворить. Что ж, теперь я узнала, каково находиться рядом с потенциальным суицидником — это мягко говоря неприятно. Но перед Сынхёном не стояла угроза пыток, насилия, боли, унижения, его жизнь текла однообразно уже три года, и всё-таки никак не могла стать для него выносимой. Он терпел пытки от пробуждения и до засыпания, если не употреблял никаких препаратов, которые вызывали поддельную эйфорию, галлюцинации, ощущение приподнятого настроения. Кусая губы, я придвинулась ещё немного со стулом. Как же мне жаль его… как же я хочу чем-то помочь ему, но чем? — Можно я подержу его за руку? — спросила я у Джиёна. — Он не моя собственность, к чему моё разрешение? Подумай сама, понравилось ли бы ему это? — Я вспомнила всяческие уловки Сынхёна, чтобы его никто не касался и не трогал, как он решается на контакты, только будучи пьяным или под кайфом. Вспомнила и не стала его трогать, спрятав ладони между своих коленок. — Как ты думаешь, он сейчас чувствует что-нибудь? — Понятия не имею. — Джиён остановил взор на том месте, где игла, спрятанная под пластырем, входила в вену на изгибе руки Сынхёна. — Под действием некоторых наркотиков чувствительность здорово притупляется, а от других обостряется, но они, я так понимаю, нейтрализованы врачами. — Взгляд вскарабкался по трубке, проводящей из капельницы лекарство. — Может, сходить за кофе? Принести чего-нибудь? — предложила я, подумав, что, возможно, Дракон хочет побыть наедине с товарищем, пусть даже находящимся в бессознании. — Ты же знаешь, я не люблю абы какой кофе, а в автоматах всегда разведенные помои. — Джиён быстро покосился на меня. — Ты для этого живёшь? Чтобы угождать всем, кому только возможно? — Странно было слышать язвительность шепотом, она в таком виде становится какой-то почти дружелюбной. — А что, может мне именно это удовольствие приносит? — Едва не показала ему язык я, удержала больничная обстановка. Джиён поморщил нос, будто ему в глаза било солнце. — Не сомневаюсь, если бы у тебя было семь миллиардов рук, и ты могла бы прислуживать всем и каждому — ты бы обрела счастье. — А вам никогда не казалось… — я едва не подпрыгнула, а Джиён вздрогнул так, что стул под ним двинулся, скрипнув по полу. Выругавшись «черт!», он вместе со мной обернулся к изголовью койки и увидел спокойно смотрящего перед собой, в стену, Сынхёна. Тот словно не заметил нашего переполоха, и продолжал: — … что пространства не существует? У меня такое ощущение, что если я подниму руку, то одинаково могу коснуться стены, окна, того, что за окном, неба… — Тебя не отпустило что ли ещё? — начал шарить по карманам Джиён, встав и заходив туда-сюда возле стула. Вытаскивая пачку сигарет, он выронил визитницу с банковскими картами, коих у него было множество. — Блядь, — ляпнул и наклонился, чтобы поднять её. — Просто голова кружится, не примите за расстройство ума, — сказал Сынхён настолько смиренно, будто знал, где очнется, когда ушёл в небытие под действием таблеток. Глаза были адекватными, и голос не дрожал. А вот мои губы дрожали, образовывая улыбку. — Как ты себя чувствуешь? — я подсела ещё ближе, теперь уже непосредственно к самой постели. — Обескураженно, — пробасил Сынхён. Я восприняла его обычный юмор как признак поправки и, желая что-то сказать, растерялась, наполовину засмеявшись, наполовину заплакав. — Я волновалась за тебя, мы с Джиёном, — кивнула я на того, недовольно затаившегося у окна и выковыривающего сигарету непослушными пальцами. — Как хорошо, что ты пришёл в себя, что ты в порядке. — Сынхён долго разглядывал мои влажные глаза и, наверное, глупое от счастья неизвестного происхождения лицо. Потом посмотрел на друга. — Я хочу её удочерить. Она меня умиляет. — Ага, флаг в руки, балбесина, — наконец-то сопоставил сигарету с зажигалкой Джиён и щелкнул колесиком. — Тут нельзя курить, — заметил Сынхён. — Пошёл ты в жопу! Мне из-за тебя хуже, похоже, чем тебе. Придурок. — Дракон непослушно закурил. — Оконце хоть приоткрой, пожарная сигнализация сработает, больничный бунтарь и революционер одной палаты. — Стиснув губами фильтр, на этот раз Джиён исполнил просьбу и высунулся с первым облаком дыма в окно. — Ну, голубки, я удивлен видеть вас вместе, хотя не так, как мог бы быть удивлен, если бы очнулся на моменте, допустим, вашего совокупления. — Пошёл ты в жопу второй раз! — бросил через плечо Джиён и продолжил курить. — Даша, чем обязан твоему посещению? — Я пожала плечами, развела руками, продолжала улыбаться. Вместо банкетного зала клиника, вместо резвящихся и пришедших развеяться людей медики, а мне почему-то уютнее и спокойнее стало внутри. — Просто случайно оказалась рядом… — Все случайности не случайны. — Джиён засунулся было опять в палату, но Сынхён слабо приподнял палец одной руки и опередил его, пробормотав неожиданно для его манеры быстро: — Сам ты туда пошёл! — Сорванная фраза потеряла смысл, и Дракон отвернулся. — Ты всё ещё с Сынри? — полез беззастенчиво в мою жизнь Сынхён. — Ну… вроде как да. — И как вам? — Что именно? — Ну, быть вместе. Вы что-нибудь друг к другу испытываете? — В другой раз я бы повторила за Джиёном и сказала «пошёл в жопу», но как-то совестно было грубо обращаться с немощным на больничной койке. — Не знаю. Я к нему ничего, а он желание, наверное. Что ещё может испытывать такой человек? — В самом деле, что ещё может испытывать такой человек? — задумчиво повторил Сынхён. — Не любовь же, правда, Джи? Мне думается, что такие как Сынри любить не способны. — Скорее уж такие, как он… — незаконченно протянул Джиён. — Устал я, — закрыл глаза Сынхён. Когда бы успел? Ничего не делал, и то изнемог. — Заглянете ко мне завтра? — Обязательно, — потушив сигарету об отлив с той стороны окна, вернулся к нему Дракон. — Тебе что-нибудь нужно? Хочешь чего-нибудь? — Кажется, должен был выйти выпуск «ArtReview»^[8], принеси мне полистать. — Ладно. — Властелин Сингапура подал мне знак подниматься и выходить, и я подчинилась. На пороге он остановился. — Сынхён, не чуди больше, договорились? — Я непреднамеренно. Ты же знаешь, я человек беззлобный. — Хмыкнув, Джиён закивал и прикрыл дверь, оставляя дремлющего товарища. — Его безопасно оставлять одного? — Ещё не отойдя от шепота, пробормотала я. — Думаю, да. За ним в любом случае приглядят, а если упустят — им же хуже будет. — Мужчина плавно побрел вперед, я немного повертелась на месте, после чего пошла в ту же сторону, просто потому, что выход был именно там. Дракон остановился и обернулся ко мне: — Тебя подбросить? — Я застыла, прижав руки к груди. Сумочку с ключами и телефоном я оставила в гостинице, где проходила вечеринка. Чтобы попасть домой, нужно сначала заехать туда. Там ли ещё Сынри? Потерял ли меня? А если там всё ещё Мино? А что делать после того, как я возьму ключи? Не хочу ехать в квартиру Сынри, она не стала для меня гнездышком, в котором обретался покой, в котором можно свернуться калачиком и отдохнуть телом и душой. Я чувствовала себя в апартаментах любовника ещё теснее, чем когда-то в особняке Джиёна. — Так что? — видя, что я крепко задумалась, пощелкал пальцами Дракон, подняв руку. — Я не знаю, куда ехать… — Сынри выгнал тебя из дома? — изумлено поднял бровь Джиён. — Нет, он сам не хотел возвращаться сегодня туда, будет пить и шляться по куртизанкам. А я не хочу быть там, когда он вернётся, потому что не знаю, чего ждать, и не имею моральных сил для разборок и ссор. — Вы поругались? — Я кивнула. Джиён хмыкнул, поведя лицом в сторону, осматривая больничные стены. — Вот она — романтика отношений… ты не думай, что это происходит потому, что вы не любите друг друга. Даже те, кто считают себя влюбленными, постоянно скандалят, спорят, иногда и дерутся. Но, заметь, насколько спокойнее ругаться, когда тебе насрать на человека, правда? Поссорься ты сейчас с любимым, ты бы места себе не находила, а так вроде бы и пофигу. А из-за чего вы поругались? — Неважно. — Я подошла к нему. Его стиль общения со мной немного менялся. Раньше это было откровенное лекционное поведение, распыление знаний с высоты вниз, а теперь нет того постоянного ощущения, что я наивная дурочка, Джиён беседует как уставший и задолбавшийся с тем, кто его более-менее понимает. — Джиён, — решила обратиться я, и, что странно, в отличие от желания провернуть подобное предложение с Мино, я не испытываю смущения и язык не прилипает к нёбу. Я запросто произношу: — Можно я переночую у тебя сегодня? — У меня? — Пальцы в его карманах принялись перебирать содержимое, ища ключи от машины. Дракон отогнал прочь удивление и просиял. — Или со мной? — Ну, если мою прежнюю комнату уже кто-то занял, то можно и с тобой, ты же не собираешься со мной спать, так что, думаю, в твоей кровати мне будет безмятежно и хорошо спаться. Возьмём Гахо и Джоли, чтобы охраняли наше целомудрие. Так себе это представляешь? — Джиён беззвучно похохотал, выслушав меня. — Наше целомудрие, да уж… ты думаешь, что если один раз ворвалась на мои девственные простыночки, то теперь тебе туда выдан пожизненный абонемент? — Так ты не приютишь меня на одну ночь? — напомнила я о главном. Он прищурился. — Сквалыга, — сорвалось у меня на русском языке. Что ему, трудно что ли? — Что? — переспросил было он, но понял, что это было не на корейском. — Ясно, опять переходишь на свой, значит, пошли ругательства и оскорбления, — шумно выдохнув, Джиён вытянул ключи из кармана и кивнул мне на выход. — Черт с тобой, поехали. И только попробуй потом сказать, что это я не оставляю тебя в покое.

Попасть и не пропасть

Дверца холодильника плотно закрылась без хлопка, прорезиненная по краю. Джиён вытянул из недр с подсветкой две банки пива и одну жестом предложил мне. Я покачала головой. Он пожал плечами. — Ладно, выпью обе сам. — На отделении морозильной камеры циферблат показывал, что от ночи осталось всего ничего, и вот-вот подступит утро. Никаких магнитиков с напоминаниями о поездках не было, как и у Сынри. Для миллионеров развешивание сувениров слишком глупо, и воспоминаниями они не дорожат, хотя, мне кажется, Сынри мог бы отмечать чем-нибудь всех своих любовниц, а не посещенные места. Хотя бы просто делать зарубки на дверном косяке. Хватило бы там пространства? — Есть хочешь? — Нет, спасибо. — За что спасибо? Хотела бы — сама бы сейчас готовила. — Зашипела пеной вскрытая банка, и Джиён пошёл прочь с кухни. Ему навстречу выбежали собаки, врезались в его ноги, он наклонился, чтобы потрепать их, но Гахо, едва приняв его ласку, оторвался и бросился ко мне, а за ним поспешила и Джоли. Зарываясь мордами в мой подол, они стали кружить внизу, так что и мне пришлось сесть на корточки и начать их гладить. — Узнали, — улыбнулась я. — Они почти всех гостей так встречают, — отпил Дракон пива, сидя напротив меня согнуто, оставленный собаками в одиночестве, коленки под мышками, пальцы левой руки кончиками касаются пола, на котором стоят босые ступни. Я тоже разулась, но мои ноги прятались под платьем до самых подошв. У Гахо первого проснулась совесть, и он вернулся к хозяину, понюхав хмельной аромат, сочащийся из банки, и, фыркая, потряс головой. — Так вряд ли здесь бывает кто-то чужой, поэтому им все знакомы. Когда я была тут впервые, они ко мне не кидались ластиться. — Глаза мужчины сузились, оценив мою память. — Я не выбрасывал твоих вещей, если хочешь переодеться — гардероб на месте. — Скучал по мне и не мог расстаться с тем, что принадлежало мне? — подколола я. — Я не понял, ты опять страх потеряла? — с насмешкой заметил Джиён, подразумевая, наверное, то утро, когда я беспардонно к нему ворвалась и разбудила его. — Будешь зарываться, я ведь могу и наказать. — Попробуй, я папе пожалуюсь. — Русскому или Римскому? — Сынхёну. Ты не слышал? Он хотел меня удочерить. — Обомлев на пару секунд от шока, Дракон осветился резкой улыбкой и засмеялся следом, поднимаясь. — Шустра, ничего не скажешь. Знаешь, сегодня я слишком вымотан для каких-либо дебатов, хочется просто выпить и уснуть, поэтому, не обессудь, но я пойду к себе. — Ну, я вообще никогда в роли инициатора споров не выступала, так что спокойной ночи. — Тоже встав, я побрела следом. Шарпеи побежали с нами, а мы с Джиёном, хоть вроде как и простились, но всё равно пошли гуськом на второй этаж. Лестница-то туда одна. Нет, была ещё запасная по другую сторону особняка, но нормальный короткий путь — по этой. И мы молча потопали по ступенькам наверх. В тот момент, когда мы должны были пойти в разные стороны, достигнув второго этажа, Джиён обернулся ко мне: — То есть, ты хочешь сказать, что это я всегда тебя разводил на трёп? А ты была против пофилософствовать? — Против не против, а нужды в этом не видела. Зачем мне нужны были эти беседы? Чтобы разочароваться в вере? Слова ничего не дают, в итоге на нас влияют действия и события, будь наш оппонент хоть доктор риторических наук. — Джиён прищурился в привычной для него манере. Сложилось впечатление, что его задело замечание, что слова — его конкретно слова — ни на что не могли повлиять. Как же так? — А разве не приятно становиться чуточку умнее? Задействовать мозг, как не бесполезный орган? — А разве не приятно становиться чуточку добрее? Задействовать сердце, не только как насос для крови? — Блядь, ладно, спокойной ночи, — вымученно начал отворачиваться Дракон, нахмурившись. Он серьёзно выглядел уставшим и, как я стала понимать, всё его терпение, выдержка, учтивость того времени, когда я здесь жила, были игрой. Ему хотелось быть таким вот умиротворенным типом с железными нервами, и он им был, а сейчас ему лень, он не хочет, поэтому просто забивает на всё в любой момент, когда ему надоедает. И я даже не знаю, не сложнее ли с ним вот таким? Лицемерный Дракон — это одна беда, а настоящий — это уже двойная порция беды с добавкой. И проблемами на десерт. Я сделала шаг в его сторону, что он заметил и вынужден был остановиться, чтобы выслушать: — Ты постоянно спрашиваешь меня «а не думала ли ты?», и мой ответ чаще всего «нет», потому что раньше я, действительно, мало думала. А ты на мои вопросы из разряда «а не чувствовал ли ты?» тоже всегда отвечаешь «нет». Такое ощущение, в самом деле, что у меня нет мозгов, а у тебя сердца. Но так же не бывает, у всех людей одинаковое сложение, комплект органов, и жить мы способны по одним принципам, и понимать друг друга… — Одинаковое? Бьюсь об заклад, кое-что у нас разное, и, как показал мне опыт, именно там более-менее способны пересекаться мужские и женские интересы, а заодно находится взаимопонимание. — Ты поэтому так твердо заявляешь, что спать мы не будем? Чтобы не дай Бог наши интересы не пересеклись, и тебе не пришлось меня понять? — Джиён поставил опустошенную алюминиевую банку на высокий круглый журнальный столик с полками, и достал из кармана штанов следующую, не открывая её, а просто корябая ногтем по металлической отмычке для открытия. — Так сказала, как будто ты настаиваешь потрахаться. — Я хмыкнула, показывая, что просто повторила его слова. Джиён поставил полную банку рядом с пустой и сделал резкий шаг мне навстречу. Да такой большой, что оказался буквально впритык, и я в легком полуиспуге, полунедоумении хотела отступить, но позади была лестница, и я начала заваливаться назад. Мужчина поймал меня за руку возле локтя и дернул на себя. Без каблуков я была с него ростом, чуть-чуть ниже, и глаза с глазами оказались на уровне. — Ну давай, продолжай свою браваду. Думаешь, что я потеряю свой интерес к тебе и забуду о твоем существовании, если мы переспим? Давай, пошли поебёмся, проверим. — Я отдернула руку из его хватки, отступила уже осторожнее и отошла на шаг, подальше от ступенек вниз. — Что? Нет? Не хочется? Ну так и нечего поднимать эту тему. Мне-то хочется, я разве откажусь? Только… а что, если я придумаю после этого ещё какие-нибудь издевательства и унижения для тебя? Заинтересуюсь тобой ещё сильнее? Захочу посмотреть, как ты удовлетворишь весь Сингапур. — Слушая его, не слова, а скорее голос, я вглядывалась в его очи, и до меня постепенно стало доходить: это он бравирует. Да-да, именно он. Умело и безумно натурально, никто бы не разоблачил, даже я ещё месяц назад, но вдруг откуда-то пришло это озарение — он лицедействует! Его попытки засечь меня в трусости — фарс, потому что трусит именно он. Почему? Джиён усмехнулся: — Спокойной ночи ещё раз, — и пошёл к двери в свою спальню. Замешкавшись, я посмотрела на увеличивающееся между нами расстояние, на пятки Дракона, которые грозили спрятаться в своей пещере от людей и конкретно меня. Приподняв подол, я пошла за ним. Услышав это, уже на пороге, открыв дверь и переступая, Джиён обернулся. Я смело подошла к нему, смотря мимо него, внутрь комнаты, продолжая путь туда. Я выведу его на чистую воду! — Куда? — выставил он руку шлагбаумом, как таможня, не дающая добро. Я уперлась в неё грудью. — К тебе в кровать. Ты же сказал, что я бравирую? Нет. У меня хватит смелости. Особенно после нижнего борделя, пусть там ничего и не случилось — рецепторы страха мне несколько отшибло. Пошли, давай. Как ты там говоришь? Потрахаемся. — Джиён уставился на меня бодрее, его усталость куда-то улетучилась, однако ликвидировалась она не радушием, а гневом. — Что? Идём. — Блефуешь, — прищурился он. — Раздеться для верности? Хорошо. — Я взялась за лямки платья. Джиён начал было округлять глаза, но вернул их к нормальному размеру, поймав мои кисти рук. Губы его поджались в неком нешуточном остервенении, ледяном и безъяростном, на первый взгляд, но с корнями уходящем в тотальную ненависть. — Прекрати, какого черта?! — Ты же хочешь этого? Ты же думаешь, что проблема во мне? Так вот — у меня нет проблем, и во мне тоже! — Я отпихнула его и переступила порог. Он поймал меня за плечи и потянул назад. Я начала вырываться. — Уйди из моей спальни! — Нет! — Шлепнув его ладонью куда-то в плечо, я опять прорвалась и ступила на мягкий ковер, но Джиён поймал меня со спины за талию и выволок в коридор. — Пошла вон, я сказал! — Вцепившись в его запястье, я его поцарапала. Мужчина зашипел и отдернул его, но другой рукой перехватил меня за ладонь. Я подняла её вместе с его пальцами и больно укусила за них. — Блядь! — крикнул Джиён. Я снова была внутри. — Даша! Твою мать, иди на хер, я хочу спать, выматывайся отсюда! — Я гордо скрестила руки на груди и повернулась к нему лицом. Чего же он так боится? Нет, страхом это не назвать. Брезгливость? Нет. Я всё ещё его не понимаю, но я нащупала что-то, что трогает его, выводит из себя. Или просто идёт не по его плану. Не отступившись, он опять подошёл ко мне, развернул на месте, схватил под грудь и поволок на выход. Силы у него, несмотря на достаточно щуплый вид, было больше, чем у меня. И пока он толкал меня к распахнутой двери, молчаливую, пыхтящую и упорную, я на какое-то мгновение почувствовала что-то… что-то новое и странное. Никогда раньше он столько меня не трогал, не касался, так продолжительно и крепко. Это какой-то новый виток в наших контактах, до этого был продолжительный период исключительно мозговых. Его грубая близость, недовольство, его руки, обхватившие меня — они будто разрушали его образ ужасного и коварного Дракона. Это всего лишь мужчина, как Тэян, как Сынри. Ничего иного, особенного, хотя… те хотели меня, лезли ко мне, тащили в койку, а этот… выпроваживает из спальни. Джиён поднес меня, буквально оторвав от пола, к двери и я, ухватившись за ручку, закрыла её перед нами, не дав себя вынести. Обозленно отпустив меня, Джиён выругался и отступил. — Я не буду с тобой спать, ясно?! Убирайся отсюда! Пока ещё по-хорошему, пока я не набрался смелости пристрелить тебя. — А ты можешь? Что ж, мне есть к чему стремиться. Вывести тебя из себя настолько, что ты меня убьёшь. Сколько лет ты уже не убивал собственноручно? Может, я буду последняя личная жертва Дракона? — Он с ненавистью испепелял меня сквозь прищур. Схватил за плечи и прижал к запертой двери. — Для чего ты хотела поехать ко мне? Для этого спектакля? Чтобы вывести меня? Или, в самом деле, чтобы переспать? Ты надумала стать моей любовницей и добиться от меня через постель каких-то поблажек? — Угадай. Я же такая прозрачная, а ты такой умный. Ты же сам всегда знаешь, кто и зачем что делает. — Джиён замер, видимо собираясь с мыслями или собирая нервы в кулак. Сильный выдох обозначил перемену его настроения. Он моментально и широко улыбнулся, не отходя от меня. — Решила стать загадочной? Любопытно. — Искренне ли он успокоился? Да, я не стала видеть его насквозь, не научилась читать его мысли, но… он разучился предвидеть мои ходы, и он перестал понимать меня. И это заиграло в его взоре. Не потеха над глупой девочкой, а внимательность к необъяснимому объекту, который не поддаётся его логике, беспощадной и всемогущей. Ей что-то не поддалось! Глаза Джиёна, чернеющие, опасные, похорошели почему-то. Они стали почти красивыми, прекрасными в своей смертоносности. Я что-то нашла великолепное во зле, как мне показалось. Иногда оно способно украшать? Не знаю. Но глаза, которыми смотрел сейчас на меня Джиён, могли вытянуть душу более продуктивно, чем все те речи и соблазны, которые он обрушивал на меня когда-то. — Ты хотел забрать мою душу, — не преминула озвучить я свои идеи, — и я сейчас подумала, что если бы ты вложил в свой взгляд чувства и попытался воспользоваться ими, как оружием, то со мной это вышло бы более успешно. Если бы к твоим глазам в довесок шла любовь, любая бы принесла свою душу тебе на блюдечке. — Любая, но не ты? — начал было улыбаться он. — Любая, — поставила точку я. Джиён оттолкнул меня от себя, отпустив, но получился рикошет, и я ударилась затылком о дверь за спиной, поморщившись. — Ай! — завела я руку, чтобы потереть макушку. Губы мужчины дернулись, словно едва не сработал рефлекс вежливости, призывающий извиниться. Но он промолчал. Я немного обиженно, гладя затылок, воззрилась на него. Секунды шли, мы смотрели друг на друга. — Ты можешь не вкладывать в свой взгляд ничего, ни любви, ни жалости, ни уважения. Я никому ничего на блюдечке уже давно не подношу, и подносить не собираюсь. — Мне просто было больно, — без обвинения, объяснила я своё выражение лица, опуская руку от головы. Джиён замолчал. За дверью протопало восемь лапок, несясь по своим собачьим делам. Их хозяин провел взглядом по щели под дверью. Сделал осторожный и плавный шаг навстречу мне, поднял глаза к моим снова. Рука подкралась к моей макушке и опустилась на неё. Вторая забралась в карман штанов. Его зрачки потеплели, и свет от них, казалось, распространился лучиками морщинок в уголках его глаз. — Я не хотел сделать тебе больно, — прошептал он. — Это само собой всегда получается, да? По чистой случайности. — Цель — не твои страдания. Так вышло, что они в некоторой мере были необходимы. Возможно, для тебя же самой. — Возможно, тебе они тоже не помешают. Твои собственные. — Ты хочешь заставить меня страдать? — серьёзно спросил Джиён. Пытаясь не выдавать эмоций на лице, я выдержала паузу, чувствуя, как его ладонь всё ещё успокаивающе приглаживает мой затылок. Хочу ли я его мучений? Хотела. Но я же простила его. Простила, но хочу отомстить, очень хочу отомстить, но и простить хочу окончательно, чтобы отпустить от себя ненависть. За что его ненавидеть? За то, что он такой? Ненавистью его не изменишь. И местью. Но так хочется увидеть его раскаяние, слёзы… простить или мстить, простить или мстить?! Я поняла, почему он перестал понимать меня и видеть насквозь. Потому что во мне больше не было однозначности, определенности. Во мне нечего было прочесть, я будто белый лист, ноль, пустота, и в ней варится какая-то каша, создаётся форма, растворяется одна личность, зарождается другая… или погибает окончательно первая, а взамен ничего не предвидится? У Джиёна не может быть ответов на вопросы относительно меня, потому что и у меня их нет. — Заставить тебя? Это твоя прерогатива — заставлять людей, — я улыбнулась ему. — Мне всё ещё, по-прежнему, ничего от тебя не нужно, Джиён. Даже возвращения домой теперь. — Каждому что-либо нужно от кого-либо. Я не верю тебе, — покачал он головой. — Не верить — тоже твоя прерогатива. А моя — не думать. А разве не думая можно искать выгоду и пытаться кого-то использовать? — Джиён плотнее придвинулся ко мне, вжав спиной в дверь. Постепенно его лоб коснулся моего, и мы оба опустили глаза к губам друг друга. У меня почему-то сбилось дыхание, и грудь заходила ходуном. Притягивая к себе мою голову, Дракон решительно впился в меня поцелуем, прекратив наш бессмысленный и какой-то увядший разговор. Когда его губы приникли к моим, создалось ощущение, что мы занимали друг друга словами только для того, чтобы избежать этого, но не удалось. Слова обесценились и лились напрасно. Им не удалось помешать странной тяге Джиёна ко мне и отсутствию сопротивления с моей стороны. Что со мной такое? Мне всё равно после всего пережитого или после продолжительного сожительства с Сынри? Почему я не брыкаюсь, не отталкиваю Джиёна? Он проникает в меня своим языком, а я стою, закрыв глаза, и впитываю это ощущение. Он глотает этот поцелуй, закусывая мои губы, без какого-либо насилия, навязчивой похоти. Он целует тонко, слегка лениво (или сдержанно, чтобы не сорваться?). К концу поцелуя я слишком тесно вжата в дверь и Джиён, завершив этот короткий интимный момент, отодвигается, не отводя глаз от моих, которые я открыла. — Не пойти ли тебе, всё-таки, куда-нибудь нахрен? — сквозь зубы, возбужденно, прошептал Дракон. — Как романтично, — спокойно оценила я с сарказмом. — О, это только начало, я могу превратиться в такого романтика, что закачаешься. — Не надо ни в кого превращаться. Будь собой. — А какой я, по-твоему? Есть определенный я? Я не знаю ни одной постоянной черты своего характера. Мне нравится вести себя то так, то сяк. Поэтому любое моё воплощение, по настроению — это я. Настоящий. — Джиён отошёл к кровати, сунув руки в карманы и разглядывая пол. — Что ты хочешь? Скажи мне. — Привести тебе Сынри, как ты и просил. — Он удивленно обернулся. Кажется, бесед о делах он сегодня не ждал. — Серьёзно? С чего вдруг? Отплатить Сынри за его плохое поведение? — Нет, наградить тебя за хорошее. — Я не дала ему ничего вставить. — Шутка. — Мне не нужен Сынри такой, каким он сейчас является. Ты не сделала его таким, каким он мне нужен. — Каким же? — Верным и преданным. Порядочным. — Это в моих силах? — приподняла я брови. — Если не в твоих, то, наверное, не в чьих. И в таком случае Сынри мне в драконах без надобности. — Почему? — Я думала, что Джиёна волнуют деньги и выгода, а не моральные качества членов его клана. — Человек, бесчестный и подлый в одной сфере жизни, всегда — всегда! — будет таким же и в других сферах. Никогда не верь обратным утверждениям, Даша, серьёзно. Нет такого «я с бабами подлец, а с друзьями молодец». Нет! Гнида — она во всем рано или поздно гнида. Кинул друга — кинет жену, кинул делового партнёра — кинет детей. Я не утрирую. Мы все состоим из мелочей, мы все поступаем ежедневно как-то, каким-то образом, и это называется жизнь, и если мы допускаем для себя возможность предательства и измены — на следующий день и с другими людьми мы не стали новыми, которые больше так не сделают. Да, прозрев или образумившись можно перестать быть таковыми вовсе, но параллельно быть разными невозможно. — Мино и Тэян прошли этот отбор, стало быть? — вспомнила я. — Я сомневался в них. Мино, признаться, ещё чуть-чуть под сомнением. Да, он не скатился в продажную тварь безвозвратно. Но способен ли он ещё быть верным? Я не знаю. У меня два хороших друга, которым я доверяю… — Сынхён, который хранит верность даже той, которой уже нет, — поняла я. Ещё бы, настолько постоянного товарища найдёшь в наше время редко. Я понимаю привязанность к нему Джиёна. — Да. И Йесон. Десять лет брака. И ни одной любовницы. Поэтому не приводи ко мне Сынри, пока он шляется по шмарам и не считается с тобой. — Джиён достал из карманов сигареты с зажигалкой и положил на столик. — Если ты действительно надумала его ко мне привести, а не спелась с ним, чтобы попытаться всадить мне нож в спину. — Как он близок к тому, что имело место быть! Дракон уставился мне в лицо. — Признаться, мне интересно, на самом деле интересно, чью сторону ты выбираешь, мою или его? — Я таинственно улыбнулась. — Если ты не против, я приму душ и вернусь. — В его спальне была ванная комната, куда я и направилась, потому что если бы я пошла в другую, потом неизвестно, проникла бы я обратно или нет. Мужчина понял, что ничего от меня не добьётся и не стал продолжать расспрос. Чью сторону я выбираю? Не уверена, что уже сделала выбор. Кажется, мне ещё предстоит поиграть на два фронта. Или три? Ведь есть же ещё собственная выгода. Замотавшись в большое банное полотенце, я оставила платье на крючке и вышла. Верхний свет был потушен, горели только настольные лампы по бокам от кровати, в которой сидел Джиён и курил, держа на коленях, спрятанных под одеялом, пепельницу. Одеяло было белым, как и простыни. Прищурившись сквозь дым, он смотрел, как я движусь к нему, босая, с влажными концами распущенных волос. — Я достаточно чистая для твоей постели? Или я уже не девственница, поэтому оскверню? — Надень что-нибудь на себя, — постучав сигаретой по бортику пепельницы, Джиён стряхнул пепел, указав подбородком на свой стенной шкаф. — Возьми любую футболку подлиннее, хоть мои трусы. Я не пущу тебя в кровать голой. — Я послушалась и пошла добывать себе ночное облачение. Я и сама не решилась бы прилечь к нему обнаженной. Но выполняя все эти условия, я до сих пор себя не ощущала и не осознавала. Зачем я это всё делаю? Играю с огнем, хожу по лезвию бритвы. Привыкла к адреналину и мне его не хватает? Схватив первые попавшиеся боксеры, я натянула их под полотенцем, после чего скинула его, стоя спиной к Джиёну. Взяла какую-то его майку и, влезшая в неё, повернулась к сингапурскому королю передом. — Сойдёт? — Он молча кивнул. Мелкими шажками подойдя к кровати, я отвела угол одеяла, ежесекундно ожидая возмущения или криков, поставила одно колено на простыню, переждала пару мгновений и, выдохнув, ловко забралась на ложе рядом с Джиёном. Пахло хорошим табаком и мужчиной. Вторым приятнее. Перекинув волосы через плечо вперед, чтобы не прищемить их о подушку, я смущенно сложила губы бантиком, не зная, как продолжить общение. Как-то это всё… необъяснимо и внезапно, и, что самое глупое, организованно мною. Ведь я не собиралась спать с Джиёном, я зачем-то позабавилась над ним и его нервами. Может я в самом деле мщу таким образом Сынри за измену? Не изменяю сама, но нахожусь в компании другого, даже в чужой постели. Нет, не мысли о Сынри и не обида на того привели меня сюда. Джиён докурил и отставил пепельницу. Откинувшийся вальяжно к спинке кровати, он посмотрел на меня. — Я так понимаю тебе нормально, да? — Пока да. — А что-то должно измениться? — Не знаю, всё меняется. — К чему это обобщение? Речь о здесь, о нас, об этой ночи. — Всё, как обычно, в твоих руках. Ты же знаешь, что всё совершается по твоим желаниям. — И разве тебе это не нравится? — с иронией полюбопытствовал Джиён. — Почему мне это должно нравиться? — Женщины любят, когда всё решают за них, когда им не надо думать, когда всё готово без их ответственности, участия, усилий. Хотя, не буду сексистом. Все люди любят всё готовое, когда дела делаются другими. — И ты? — А то! Я тебя хочу, а имеет тебя Сынри — наслаждение! — откровенно понасмехался над этой ситуацией Джиён. Но ничего не предпринял, как всегда. Я подняла к нему лицо и взгляд. Он вполне миролюбиво и дружелюбно выглядел. — Кроме шуток, я согласна с тобой. Мне нравится, когда мужчины делают что-то сами… когда они просто хоть что-нибудь делают. — Я печально усмехнулась. — Ты спросил, почему я не осталась «замутить» с Мино. Я скажу — потому что он ничего не делает, а сама я не собираюсь на него вешаться. Мне это неприятно, мне это кажется неправильным. Я хочу, чтобы он — мужчина, добивался, оказывал знаки внимания, ухаживал, а не ждал, когда я брошусь на него или заранее скажу «да», и тогда он точно будет знать, что есть смысл начинать. Где в этом геройство и смелость? — Даша, Даша! Двадцать первый век — какое к черту геройство? — разбавил мою исповедь ехидством Дракон. — Да хоть бы двадцать второй! — расстроено взмахнула руками я. — Мужчины должны оставаться храбрыми и напористыми! Меняются не времена, а люди, и в их власти сохранять лучшее, отсеивать худшее. — Ну, знаешь ли, претензия тогда должна касаться и женщин тоже. Они далеко не идеальны. — Вот что конкретно я делаю не так, как правильная женщина? Я не говорю идеальная. Но что ждёт от меня Мино, чтобы повести себя, как настоящий мужчина? — А может некоторым типам определенное поведение не присуще в принципе? — Джиён откинул голову назад, тихо посмеиваясь. — Представь, что такие вот статные красавцы в основном фляфлики и мямли, а самураи в душе такие как… ну, я не знаю… я? — Не уходи от темы. Во мне есть что-нибудь отрицательное, в плане, как подобает вести себя женщине? — С точки зрения Мино судить не могу, а с моей точки зрения — полно. — Он не дал мне открыть рта. — Не торопись огорчаться, на мой вкус ещё не встретилось ни одной девушки, которая вела бы себя, соответствуя в совершенстве моим требованиям. В каждой с легкостью находятся недостатки. — И что бы ты во мне исправил? — Скованность. Я не хочу сказать, что мне нравится поведение развязной шалавы, но я не люблю зажатости, когда ткни пальцем и сжимаются, как гидра — пучок нервных окончаний. — Но скромность — это же достоинство! — Ты меня спросила о моем мнении, чтобы его оспорить? — покосился, зевнув, Джиён. — Прости, продолжай. — Я говорил о скованности, а ты мне о скромности. Скромность — это поведение для общественности. Когда люди имеют какие-то отношения, то скромности быть не может, как можно стесняться того, перед кем раздвигаешь ноги, ну правда? Глупость. Да, до бесстыдства доводить не надо, но бояться при свете дня раздеться перед мужчиной, когда ночью он тебя вертел, как хотел — это тупое ханжество, напускная показуха. — Но то же в темноте, а это — при свете. — Да, но то ебут, а тут просто смотрят — тоже есть разница, да? — посмеялся Джиён. — Или что, показать стало более позорным, чем отдаться, в твоём понимании? — Я покраснела, задумавшись. Так и бывает, даже у меня. Я могу ночью заниматься сексом с Сынри, но днём бродить по его квартире голой, когда он там, я не состоянии. — Может, смущение идёт от отсутствия полного доверия? Или чувств. Если беззаветно любить, наверное, уже ничего не стесняются друг перед другом. — И в итоге не зажимаются только бляди, у которых уж точно никаких чувств нет, — дерзкий хохот сопроводился смыканием век Джиёна. Он утомленно вздохнул. — Ты мне доверяешь? — Как самой себе, — покривила я уголок рта, пока он не видит. Хотя язвительность была слышна по интонации. — Какого цвета у тебя соски? — Я стала лиловой, как спелый плод. Даже потянула на себя одеяло, но остановилась. — Тебе сказать или показать? — Глаза Джиёна открылись. Как у змеи, которая лежит на солнышке, и вдруг чувствует, что добыча приближается. Это выглядело очень живописно и опасно. Он повернул ко мне лицо. Окинул взором то место, о котором шла речь, но которое прикрывала его майка. — Теперь ты не только в моих руках, но ещё и в моей шкуре. Во всех смыслах. Забавно. Я, конечно, эгоист, но если ты продолжишь плавно превращаться в дракониху, у меня будет ощущение, что я хочу трахнуть самого себя. Смахивает на шизофрению. Или нарциссизм — это более лояльное определение. — Джиён поднял руку и протянул её ко мне, коснулся шеи, завел её дальше, за ухо, ввил пальцы в волосы и надавил, приближая к себе моё лицо, приближаясь навстречу тоже. Наши губы вновь сошлись в поцелуе, уже третьем за всё время, а я до сих пор не могу понять, что испытываю, когда он это делает. Во мне появляется дрожь, тело тяжелеет, душа уходит в пятки, я словно сливаюсь с чем-то сверхъестественным, будто взаимодействуют не тела, а энергия, что-то глубже. Хотя губы я чувствую, они становятся послушными губам Дракона. Он подхватил меня второй рукой и посадил на себя, заставив перекинуть через него ногу. Одеяло с нас сползло. Джиён оторвался от меня и, поглаживая мою щеку, внимательно смотрел напротив, на сидящую на его бедрах меня. — Тебе не противно от моих поцелуев? — Нет, — честно сказала я. Несмело ища пристанище для рук, я положила их на грудь Джиёна неприкрытую ничем. — У тебя нет ощущения, что тебя тискает старый извращенец? — Я засмеялась. — Какой же ты старый?! — То есть, с извращенцем ты согласна… — Одна ладонь опустилась мне на ногу, и прошлась по коже к бедру, обратно, к бедру, обратно, плавно, нежно. — Вблизи я слишком ощущаю твою юность и свою зрелость. Я не любитель малолеток, но иногда ты кажешься именно ею, и меня это отталкивает. Я не люблю глупость и дурацкую неусидчивость ранней молодости. — Мне нечего было сказать. Я любила Сон Мино, и как бы мои предпочтения были ясны, а Джиён, как утверждал сам, не любил никого и никогда, поэтому подразумевал всего лишь объект для удовлетворения страсти. — Ты думаешь о Мино? — внезапно вернулось к нему чутьё. Я выдала себя растерянностью. Джиён изобразил хмурую гримасу. — Переспи ты с ним уже, иначе он так и не выйдет из твоей головы. — А зачем мне, чтобы он оттуда выходил? Пусть себе там живет. — Мужчина опустил ладонь с щеки и кончиками пальцев задержался на моей груди сквозь майку. — Показать. Не сказать, а показать, — вернулся он к теме моих сосков. — Но не сегодня. Слазь, — буквально скинул бы он меня с себя, если бы я не перебралась самостоятельно на свою половину кровати. — Спокойной ночи. — Джиён погасил свет и лег на подушку, выпрямив её. — Спокойной ночи. — Я посмотрела на его силуэт в темноте. Повернулся на левый бок, чтобы оказаться ко мне спиной. — Ты никогда не обнимаешь девушек, с которыми спишь? — Я никогда не сплю с девушками, с которыми сплю, такая вот тавтология дурная. Когда-то спал, но это было очень давно. Сейчас я люблю свободное пространство и удобство во время сна. — Когда я была маленькой, мама часто обнимала меня, пока я не усну, — развернулась к нему я, не в силах попытаться уснуть теперь. Что-то не давало мне замолчать и отстать от Джиёна. — Потом у нас на троих: меня, брата и сестру, следующих за мной по возрасту, была одна большая кровать. Мы тоже часто спали в обнимку. И когда я стала достаточно большой, чтобы спать в одиночестве, я стала засыпать подолгу. Мне казалось так неудобно не чувствовать рядом кого-то родного. Непривычно. — Джиён молчал, либо слушая, либо пытаясь отключиться под мою болтовню. Я хотела спросить у него разрешения, но потом передумала и, придвинувшись ближе, украдкой, воровато забралась на него своей рукой, обвила сбоку и обхватила его, прижавшись к его спине. Он не шелохнулся. Иногда даже самому самодостаточному, гордому и одинокому человеку нужно почувствовать это — чьё-то теплое присутствие. Я уверена, что Джиёну оно нужно, даже если он будет спорить, отрицать и убивать за подобное. Я не знаю, хочу ли я всё-таки в первую очередь отомстить, но если вдруг надумаю, то не больнее ли будет во стократ месть, поданная от того, кто сумел убедить в доброте этого мира? На миг мне самой стало страшно от того ужаса, какой можно сотворить с Джиёном. Пробудить в нем хорошее и светлое, чувства, влюбить в себя, как советовали мне когда-то, и растоптать… именно исцеленный Джиён сломается, а не этот. Поднимется ли у меня рука погубить Джиёна, ставшего человечным? И сможет ли он им стать? Мне стало его жалко. Его, себя, этот несовершенный мир, даже Сынри — продукт этого мира, который и не мог получиться другим, потому что вырос в определенных условиях. Я поцеловала Джиёна в лопатку и прижалась к ней щекой. Он в любой момент может причинить мне вред и зло, непредсказуемый и жестокий Дракон. Если я не сделаю Сынри верным, я ему вообще ведь больше не нужна? Мужчина развернулся и, закинув руку выше, подложил её под мою голову. — Знаешь что, — заговорил он, положив на меня вторую руку сверху. Я его всё ещё обнимала своей. — А давай попробуем ещё один эксперимент? — Что-то мне это уже не нравится. — Ничего смертельного. Давай, ну я не знаю, снова одну неделю что ли… — О-очень не нравится, — протянула я и Джиён засмеялся. — Дослушай! В течение недели мы будем соответствовать идеалам друг друга. Я буду вести себя так, как в твоём понимании должен вести себя идеальный мужчина, а ты будешь вести себя так, как в моём понимании должна вести себя идеальная женщина. — К чему это всё? — К тому, что мы убедимся, что людей всегда всё не устраивает. Даже получив желаемое, мы будем недовольны и хотеть чего-то ещё. — Интересно… но Сынри! — вспомнила я. — Он же узнает, с кем я уехала, где я… — Конечно узнает. И я с большим удовольствием посмотрю, как он попытается забрать тебя обратно. — То есть… я останусь на неделю здесь? — А ты думала, что попав в лапы Дракона из них так просто выбраться? — В полутьме осветилась его широкая улыбка. — Даша, ты забралась так далеко, что обратный путь будет не легок. Неделя? Может быть, неделя. А если захочу, то этот срок растянется надолго. — Я что — твоя пленница? — насторожилась я. — А разве ты переставала ей быть? Ты всё ещё в Сингапуре, а всё в нем принадлежит мне. — Знакомое чувство, знакомая ситуация… неужели я добровольно опять угодила в какой-то капкан? Может, стоило воспользоваться дарованными Сынри документами, его предложением, и покинуть это место раз и навсегда? Черт меня дернул тут остаться и опять полезть к Джиёну?! Это какая-то нездоровая мания, постоянно возвращаться к нему, а он ко мне, несмотря на всё, что произошло. Он прижал меня к себе и затих. Уснул. Не желая его тревожить, я тоже угомонилась. Вторая безумная неделя, итог которой непредсказуем, начинается. Как же поступит завтра Сынри, обнаружив, что я вернулась к Джиёну?

Идеальный плен

Забыв опустить шторы, мы оказались под ярким солнцем, которое потревожило меня и заставило открыть глаза. Джиён спал, от света пробудилась только я. Обнаружив себя на боку, с закинутой на мужчину ногой, я осторожно её убрала, и стала разглядывать Дракона, лежавшего на животе. Левая его рука с татуировкой «moderato» придавливала меня сверху. Всё-таки он привык спать в одиночестве и распростерся так, словно никого рядом нет. Я как-то спрашивала его, почему он выбрал именно эту надпись? Не зная точно, я произвольно перевела её вроде «усредненный», на что Джиён ответил, что она означает «умеренный». По его заверениям, в молодости он был горячего нрава и несдержанного характера, хотел торопиться куда-то, получать всё и сразу, и в результате сделал это вечное напоминание, что спешка и замедление ни к чему хорошему не приводят. Темп жизни должен быть умеренным. Возможно, именно тогда он стал задумываться о времени? — Джиён, — тихо позвала я. Никакой реакции.Нужно чуть громче: — Джиён! — Мм… — не то возмущенно, не то вопросительно издал он мычание. — Где у тебя на время можно посмотреть? — Мм… — зашевелился он, притягивая к себе конечности и перегруппировываясь. Потерев лицо о подушку, он подтянулся к тумбочке, не размыкая век, закинул руку, достав мобильный и, взяв его, вернулся на прежнее место, сунув телефон мне. Я нажала на кнопку, и экран показал мне начало одиннадцатого. Что ж я так рано проснулась, если легли под утро? Привычка. Вставать и начинать новый день? Я чувствовала себя вполне отдохнувшей, к счастью, не выпила на дне рождения Сынри много, и голова в замечательном свежем состоянии. Я могла бы незаметно выскользнуть из постели и пойти готовить завтрак, или заняться чем-нибудь другим, но разве не должна я проводить время с Джиёном, если мы договорились о чем-то перед сном? — Джиён… а эта неделя… ну, очередная. Она уже считается начавшейся? — Вдохи и выдохи усиливались и он, как настоящее сказочное чудовище, стал окончательно сбрасывать с себя дрёму, не хватало только расправленных чешуйчатых крыльев, хвоста, что там ещё у драконов бывает? Развернувшись на правый бок, ко мне, всё ещё с закрытыми глазами, не убирая с меня руки, он притянул ею меня, и расслаблено прорычав где-то в горле, почесал кончик носа о мои волосы. — Сколько время? — хрипло пробормотал он. — Одиннадцатый час. — Спим дальше, — бросил он. — Ответь по поводу недели. Этой самой… идеальной. — Идеальной недели? — его губы оттенились улыбкой. — Хорошее название… королевская, идеальная… что же будет дальше? Ещё пара недель и соберем медовый месяц. — И выиграем кружку от кока-колы. Это всё замечательно, но ответ я так и не получила, — настойчиво сказала я. — Ответ… — восстанавливая ночной разговор, Джиён поднял ладонь и потёр лицо, разлепляя глаза. — Игра в идеалы друг друга? Да, давай начнём с этого утра. — Отлично, — просияла я. — Тогда просыпайся. Я встаю, мне одной будет скучно. Мой идеальный мужчина не станет валяться в кровати, пока я тоскую, бродя по дому. — А моя идеальная женщина принесёт мне кофе в постель, — с превосходством посмотрел он на меня, чуть отодвигаясь и убрав от меня руку. — Да, только кофе будет не идеальный. Стоит ли пытаться снова? — А почему бы нет? Главное же стремление, желание, а результат — это уж как получится. — Постой, а если я тоже захочу, чтобы мне принесли в постель завтрак? Как будем поступать? — По принципу «кто первый встал — того и тапки». Идея пришла в голову первому мне, значит, на кухню идёшь ты. — Джиён шутливо попихал меня ногой под одеялом. — Давай, шагай. — Эй, мой идеальный мужчина должен быть предельно вежливым и нежным! — Джиён с азартом усмехнулся, садясь и приподнимая подушку, подсовывая её под спину. — Серьёзно? Клянусь, об этом пункте ты пожалеешь в первую очередь. Моё маленькое милое солнышко, — наклонившись ко мне, он коснулся губами щеки, обнял меня, и быстро сдвинулся к уху, щекоча дыханием и поцелуями по нему и шее. По мне пошли мурашки, и я засмеялась, пытаясь вывернуться. — Перестань! Щекотно же! — Я отбивалась от его рук, которые продолжали меня тискать в порывах баловства. — Ну, хватит, хватит! Нежный и переслащенный — не одно и то же! — Ты же сказала «предельно», — остановился он и сел обратно, с довольной насмешкой. — Я стараюсь. — Не усердствуй. — Откинув одеяло, я вылезла и оправила на себе трусы и майку. — Ладно, я пошла варить кофе а’ля фуфло, а ты пока поучись умеренной нежности и вежливости, порепетируй. — Не думаю, что мне нужно долго этому учиться, милая. — Он с таким интригующим придыханием произнес на корейском это «чаги-я»^[9], что я на миг забыла, как это слово звучит на моём родном. — А я как должна тебя называть, чтобы тебе нравилось? Оппа? Или Джиён-а? — протянула я на их манер окончание. — Ой, фу, давай обойдёмся без этого. А у твоего имени, по-русски, есть какие-то ласковые формы? — Много. Можно сказать Дашенька, или Дашуля, или Дарьюшка. — По мере того, как я перечисляла, лицо Дракона приняло выражение помятого пакета, на котором неудачно нарисовали рожицу. Думаю, ему не только не нравилось звучание, но это ещё и для его произношения было сложно. — Но я тоже не жажду, чтобы меня так звали, — поспешила добавить я. — Отлично, а то я успел почувствовать нас парой дебилов, особенно поржёт Сынхён, если мы произнесем при нем что-то подобное. Кстати, перекусим, и надо проведать его в больнице. — Обязательно, — закивала я. — Надо ему что-нибудь вкусное приготовить. — Как хочешь. — Я двинулась на выход. — Даша! — Остановившись, я обернулась. Джиён поднял руку, опустил вниз указательный палец и покрутил им, как ложкой, размешивающей сахар. — Повертись. — Растерявшись, я хотела спросить «зачем?», но потом подумала, что ничего такого в этом нет, и сделала неспешный оборот вокруг оси. — Ещё? — поправив волосы, посмотрела я ему в прищуренные глаза. — Ты красивая с утра. Мне нравится. Можешь идти. — Идеальный мужчина просит, а не командует. — Блядь, прости, забыл, — пожал он плечами и потянулся. Он тоже с утра почти классный, такой невинный и растрепанный, будто не видевший никакого зла этого мира, и тем более никогда его не творивший. — И не матерись. — Джиён застыл с недоумением. — Так, и опять не курить? — Я задумалась. — Я тогда вспомню, что идеальная женщина должна уметь делать минет, танцевать стриптиз и садиться на шпагат, чтоб загибаться в любую позу. — Ладно, кури, — подняла я руки, сдавшись. — Зашибись, — удовлетворенно полез он за пачкой Lucky strike. — Барыга, лишь бы поторговаться, — выходя, с иронией пробубнила я себе под нос, чувствуя, как Джиён за спиной широко улыбается. Кофе ещё не был готов, а я удивленно услышала поступь короля Сингапура. В белой майке, поверх которой накинул клетчатую рубашку, в укороченных летних светлых штанах, он вошёл на кухню, судя по опрятному виду уже умывшийся, побрившийся и причесанный, хотя он никогда не укладывал прическу, как Сынхён или Мино, применяя гель, или высушивая в определенном положении. Волосы Джиёна всегда естественно колыхались на ветру и при движениях, напоминая мне о приезжих на заработки в Россию вьетнамцах, простых, небогатых трудяг, чьё свободное время расходуется на то, чтобы отоспаться после работы грузчиком, укладчиком, поваром в суши-баре. Хотя тяжелые браслеты и перстни из серебра заставляли вспоминать об истинном положении вещей. К тому же, этот человек умел перевоплощаться, как никто. Пару раз я видела его в рубашках и строгих брюках, и тогда не оставалось и следа от его разгильдяйской наружности. Это был стопроцентный мафиози, бандит, миллионер, господин. Он окинул меня взглядом. Я успела привести себя в порядок, почистить зубы, натянуть найденные свои шорты, но сверху так и осталась в позаимствованной у него майке. — Почему ты не дождался в постели? Милый, — подумав, закончила я. — Потому что я непредсказуемый. Милая. — Расставив пунктуацию, как и я, приторно ощерился он, и сел за столик. — Ну, вот и как тебе после этого угодить? Трудно успевать подстраиваться. — Моя идеальная женщина не должна подстраиваться, она должна быть самой собой. Но в её естественности всё должно совпадать с моими требованиями. — Час от часу не легче. — Сняв турку с плиты, я поставила её на подставку. — Я не нашла у тебя ничего толкового, из чего можно было бы приготовить что-то вкусное. Даже соевый соус кончился. Придётся довольствоваться банальным и примитивным завтраком. — Ой, как я люблю всё простое и незатейливое! — не выходя из юмористического настроения, хлопнул в ладоши он. — Да-да, так я и поверила. Пареную репу тогда на обед будешь есть. — Это что-то исконно русское? — Вроде того. Пальчики оближешь, — поиздевалась я, как и Джиён надо мной. А что, я наверняка смогу найти репу на местном рынке и угостить его этим «деликатесом». Вода, соль по вкусу — ешь, наслаждайся. Достав маленькие чашечки, разлила в них ароматный напиток, решив присоединиться, только немного изменив рецепт — себе я добавила сливок и положила больше сахара. Дракон подвинул кофе к себе, втянул его запах. — На начальном этапе вроде то, что надо. — Его губы опустились на край и, наклонив чашечку, он отпил. Со стороны холла загудел домофон. Я слышала его всего однажды, когда Джиён что-то заказывал с доставкой на дом. Все, кого он ждал, доезжали до входной двери и звонили в неё, а домофон означал, что заявился кто-то у шлагбаума, отгораживающего частное пространство главаря преступного мира, и там его не пропустила охрана. Я удивленно посмотрела туда, откуда шел звук. — Ты кого-то приглашал? — Нет, но я знаю, кто это, — улыбнулся Джиён и пошёл снять трубку. Я осталась на месте, навострив уши. — Да? Конечно. Сопроводите его сюда. — Трубка повисла, где и была прежде. — Даша! Это за тобой. — Не допив кофе и до середины, я поднялась, понимая теперь тоже, о ком идёт речь. Сынри. Он приехал, разумеется, быстро узнав, кто забрал меня с вечеринки. Он не стал звонить Джиёну на мобильный, а сразу заявился с визитом. Отдаст ли меня Дракон, или придержит при себе, как и пообещал вчера? Выйдя в прихожую, где стоял, раскачиваясь с пятки на носок, со скрещенными руками на груди Джиён, я вонзила в него свои глаза, а он, отстраненно и задумчиво, глядел за окно на стоянку перед особняком. — Сынри? — на всякий случай хотела удостовериться я. — Желаешь вернуться к нему сейчас? — Уместный, пожалуй, вопрос. Вернуться к Сынри… куда более понятному для меня человеку, от которого я знаю, как и чего добиться, вполне предсказуемый, похотливый и не опасный. Вернуться к жизни его любовницы, содержанки, красиво одетой, ухоженной, праздной, не нуждающейся ни в чем. Кроме любви и нормальных отношений, нормального отношения к себе. Если мне только этого не хватало, то вряд ли Джиён тот, кто способен мне это дать. Одну игровую неделю — возможно, но дальше опять туманный мрак, бездна неизвестности. Зато Дракон разрешает мне роман с Мино, даже странно настаивает на нём, а Сынри такого не потерпит. И при всех изменах и ветрености, Сынри едет сюда, скорее всего забрать обратно. Он по-прежнему меня хочет, он проявляет какую-то надежность, на которую я могу рассчитывать. А могу ли я рассчитывать на Джиёна? Нет. С Сынри я могу чего-то достичь, обезопасить себя, а с Драконом всё шатко, на зыбких сваях, у него всё ещё есть какие-то неозвученные планы, и они всегда у него будут. Это интересно и жутко одновременно. Как бы ни завораживала его таинственность и желание её раскусить, изменить его, здравомыслие должно отводить меня от него подальше. — А если да, то что? — Послушаем, что он сам скажет, — не глядя на меня, произнес Джиён. Во дворе показались две машины, затормозившие одна за другой. Из первой выбрался Сынри, велев водителю ждать — я сквозь стекло прочла по губам — а из второй выскочило два крепких телохранителя в черных костюмах, которые поспешили за ним. Джиён открыл дверь и отошёл от неё, пропуская незваного гостя. Сынри вошёл деловым шагом, сразу же заметив меня, поджав губы, и повернувшись после к хозяину дома. — Доброе утро. — Два телохранителя возвысились позади него. Я заметила темные круги недосыпа под глазами Сынри, и вообще лицо было, как говорят, «помятое», выдавало бурную ночь, хоть наряд и был с иголочки. Уже переоделся, видимо, заехав в свою квартиру. Где меня и не обнаружил, помчавшись на поиски. Мужчина долго смотрел на молчаливого Джиёна, ждущего продолжения, потом опять покосился на меня и, раздувая ноздри, сжимая зубы, ядовито отчеканил: — Вы что, трахались? — Нет, — ответил Джиён. — И я должен этому поверить? — Ты никому ничего не должен, но убеждать тебя никто не собирается, — спокойно промолвил Дракон. — Либо веришь, либо нет — дело твоё. — Даша? — повернулся ко мне Сынри. — Мы не спали, — тихо прошептала я. Глаза его немного успокоились. Мне он верил, кажется. — Мы просто разговаривали, — для убедительности конкретизировала я. — Разговаривали? — Мой любовник взмахнул руками. — Не зная, о чем вы говорили, уже начинаю сомневаться, что было бы лучше, трахайся вы или болтай. — Мы могли бы трахаться, болтая, совсем кошмар, да? — расплылся Джиён. — В общем, остальное я не хочу выяснять при тебе, — дерзко кинул ему Сынри и опять обратился ко мне, протянув руку: — Поехали. — Я… — замешкалась я, теребя лямку майки Джиёна на себе. Такое безмятежное и душевное утро, и вновь возвращаться к прежнему быту… Нет, он не был совсем уж плох, но… Я поискала совета и помощи глазами у Джиёна, но тот не смотрел на меня, опустив лицо к полу. Остаться здесь — это ловушка, я не должна поддаваться этому, я пострадаю, как и королевская, идеальная неделя вовсе не безобидное развлечение, Джиён хочет что-то сотворить, чего же он ждёт от меня? Нет, я должна руководствоваться только своей безопасностью, своей выгодой. — Ты едешь? — поторопил меня Сынри. — Я знаю, почему ты уехала с Джиёном, мы всё выясним в машине. Пошли. — Так и не встретившись с глазами Дракона, я кивнула, понимая, что это правильно. Я должна уйти. Жизнь — не забава, нельзя развлекаться постоянно этими играми с Джиёном, я поняла её серьёзность и следует поберечься. — Только переоденусь… — Оставь, дома во что-нибудь переоденешься. — Я сделала шаг по направлению к Сынри, и Джиён поднял голову. — Нет. — Мы замерли, переключив на него внимание. На губах короля Сингапура застыла угроза, прикрытая насмешкой. — Она никуда не поедет, и останется здесь. — Что?! — с наездом сузил глаза Сынри, сунув руки в карманы. — Это с какой стати? — Я ошарашено вылупилась на мужчин. Джиён пожал плечами. — Я так хочу. — А я так не хочу! Даша, пошли. — Но у меня почему-то отказали ноги, и я не решилась двинуться. — Я повторяю — она останется здесь. И даже если ты попробуешь забрать её отсюда силой, тебя остановят. — Дракон глазами указал на телохранителей. Сынри посмотрел на них и презрительно фыркнул: — А сам что — удержать не сможешь? — Зачем, когда у меня для этого есть люди, которым я за это плачу? — Такой крутой? — Сынри быстро сорвался с места и, преодолев считанные два метра, зарядил Джиёну в челюсть довольно мощным ударом, от которого тот повалился назад, но достиг подлокотника дивана и, зацепившись за него, прекратил падение. Однако пока телохранители спешили остановить атакующего, Сынри успел замахнуться ещё раз и повторить удар, только теперь выше, куда-то под глаз. На этом моменте его и схватили двое, оттащив. Джиён, подержав лицо отвернутым в том положении, в какое поставил его удар, вернул на уста улыбку, и повернулся с ней вместе. Охрана крепко держала Сынри за руки и плечи. — Отпустите его, — мотнул головой Джиён. Те посомневались, но он кивнул им. Гость был освобожден. — Если попытаешься ещё раз — выкинут отсюда. А я не хочу унижать тебя и обижать. Лучше уходи. Яростно и бешено посмотрев на меня, мой любовник отряхнул пиджак в тех местах, где за него хватались, скрипнул зубами и, излучая молнии гнева, направился на выход. — Я это так не оставлю! — Не сомневаюсь. У тебя будет время подумать, что же именно предпринять. — Проводив его и охрану, Джиён запер дверь и развернулся ко мне. Я пыталась подобрать слова по случаю, но они с трудом мне давались. Наконец, собравшись с мыслями, я прошептала: — Так ты на самом деле взял меня в плен? — Хотя стоило признать, что не слишком-то я и пыталась вырваться и сбежать. Дракон приблизился ко мне и поднял палец. — Важный пункт твоего идеального мужчины, цитирую: чтобы мужчина добивался, оказывал знаки внимания, ухаживал, а не ждал, когда на него бросятся или заранее скажут «да». Что я сделал не так? — На моё увеличивающееся изумление, он отвечал ширящейся улыбкой. — Пункт номер два — вежливость и нежность. — Он взял меня за руки и, подведя к себе, заправил прядь волос за моё ухо. — Твой кофе чудесен, милая. Идём, допьём его, и поедем к Сынхёну. — И как-то слишком зловеще звучали эти милости и комплименты с разбитых губ и с наливающимся под глазом фингалом. Лучше бы он матерился…

Лицемерная правда

Сынхён находился в постели с приподнятой спинкой, чтобы сидеть, листал журнал (наверное тот, что заказал ночью). На нём была пижама, придающая ему вид молодого помешанного, хотя вел он себя, как обычно, тихо, неторопливо и воспитанно, монотонно переворачивая страницы, как филателист, боящийся потревожить в альбоме свои марки. Первой вошла я, а за мной Джиён, поэтому сначала пациент услышал моё приветствие и посмотрел на меня, приподнимающую руку с пакетом, в котором мы привезли ему перекусить хорошей ресторанной еды (заехали по пути, потому что в доме Джиёна готовить было совершенно не из чего). — Служба доставки! Как ты себя чувствуешь? — поставив принесенное на тумбочку, стала я пододвигать стул к нему, чтобы сесть поближе. — Благодарю, здравствую вполне прилично, — положил Сынхён развернутый журнал на колени и посмотрел на Джиёна. Брови удивленно приподнялись и, хотя губы не дрогнули, глаза Сынхёна озарились весельем. — Даша, ты горяча, как самогон. — Откуда ты знаешь про самогон? — удивилась я, покосившись на Дракона, состроившего брюзжащее лицо по поводу ссадин на нём. — И это не моя работа, кстати. — Относительно алкоголя я знаю всё. Даже про то, что прежде чем стать самогоном, это называется… как его… — Сынхён пощелкал пальцами. — Первач! Пробовал однажды, жестокая вещь. Похлеще пульке. Пульке — это неочищенный мескаль. Мескаль — это неочищенная текила, — тут же дал справку мужчина, и я убедилась, что про спиртное, как и про наркотики, судя по всему, он ходячая энциклопедия. — Я как-то напился пульке так, что едва пришёл в себя через сутки… кстати, ацтеки, изобретатели этих затейливых напитков, говорили «накроликался», а не напился, потому что кролик ассоциировался у них с пьянством, и были у них божества пьянства — сенцон тоточтин, четыреста кроликов… — Хорош гнать, покушай, — опустился на стул по другую сторону больничной койки Джиён. Сынхён посмотрел на пакет с едой, но не торопился его брать, демонстрируя если не сытость, то отсутствие аппетита. — Меня вот больше волнует, откуда сама Даша знает что-то о самогоне? Это русское бухло, я верно понимаю? — Я покраснела. — У меня дедушка по маме его делал, за что его папа постоянно отчитывал, накладывал на него епитимьи, но тот уходил в подполье и умудрялся делать тайком, пока папа однажды не запрятал куда-то аппарат для производства… — Благочестивая мать Тереза, оказывается, внучка нелегала, торговавшего незаконным спиртным. И она учила меня жизни и ругала за бизнес, связанный с чем-то преступным. — Так, кто же тогда тебя украсил? — поинтересовался, наконец, Сынхён у друга. — Спроси у неё, — кивнул на меня король Сингапура. Внимание перешло ко мне. Я испытала смущение, потому что не знала, как при двоих сразу говорить о третьем, своём любовнике, обо всей этой запутанной ситуации, всё-таки в неё замешаны мои чувства, а оголять душу так не хочется! Я закусила губу и скорчила расстроено-обиженный вид. — Пап, он меня гулять не пускает. — Сынхён, не поведя и глазом, нахмурил брови и повернулся к Джиёну, который не растерялся и включился в игру, подняв палец. — С плохим мальчиком, прошу заметить. — Если ей нельзя гулять с плохими мальчиками, с какого такого, pardonnez-moi^[10], счастья, она катается по городу в твоём обществе? — Отец-алкоголик — горе в семье, вот дочь и угодила в дурную компанию. Не занимаешься ты, батя, воспитанием, — цокнул языком Джиён, откинувшись на спинку. — Поговаривают, что дочь ваша — курва, в борделях была замечена. — Пошёл ты в жопу! — вдруг разозлившись и почувствовав себя уверенно в связи с идеальной неделей и присутствием Сынхёна, послала Дракона сгоряча я. Тот вытаращил на меня глаза. — Я ж тебя распну через семь дней, — подразумевая, что выдержит обещанный срок, предупредил Джиён. — Умру удовлетворенной, по крайней мере, сказала тебе то, что хотела, и когда хотела. — А потом воскреснет, как истинная праведница, мессианская наследница Христа, и польются твои слёзы грешника, как воды Евфрата, — пробасил Сынхён, на самом деле напомнив мне моего отца, читающего проповеди с фразочками вроде этой. — Есть выпить? — Обойдёшься, — достал сигареты Джиён, но поскольку лень было вставать к окну, просто завертел их в пальцах. — Ты чего до сих пор в пижаме? Не вставал ещё что ли с утра? — Вставал. В туалет, побриться. — Сынхён провел по подбородку пальцами, проверяя гладкость, потом пригладил рубашку к груди, как будто там сидел пригревшийся домашний хорёк. — Мне так мягонько и уютненько. Не хочу никуда, поэтому не одеваюсь. — Тебя завтра вроде бы выписывают. — Я им заплачу, полежу ещё пару дней здесь. — Прекрати дурью маяться, торчок. У нас полно дел. Тебе звонили из Могадишо? — Возможно, я отключил телефон. — Сынхён опустил лицо к журналу и перелистнул его. — Одеяло — великая вещь, я думал, что оно защищает, только когда ты маленький, но пока под ним лежишь, так замечательно… никто и ничто не беспокоит. А будешь мне надоедать, и насчет тебя скажу, чтоб не пускали. — Я б тебя послал, но до конца недели не матерюсь. — Что так? — Ну… мы тут играем, — с хитрецой расплылся Джиён, поглядывая на меня. — В идеальных людишек. — Занятно. И какие они — идеальные людишки? — вновь оторвался от журнала Сынхён. — Объективно? Не знаю. Мы подстраиваемся под идеалы друг друга. — Дракон засмеялся. — Хотя существует мнение, среди большинства моих знакомых, что идеальный Джиён — мертвый Джиён. — А Даша? — А Даша живая мне пока нравится больше, — захохотал главарь мафии. У меня мурашки пробежались по коже. Иногда я не понимаю, где он шутит на все сто, а где шутит, подразумевая неопределенное будущее воплощение анекдота в жизнь. — Мертвые женщины — это не мой идеал, — посмотрел в глаза другу Джиён. Сынхён выдержал это со спокойствием и достоинством, будто никакого намека не было. Дракон посмотрел на меня, а я стала излучать какую-то суету, потому что понимала подтекст, и всеми силами пыталась показать, что в ус не дую по этому поводу. — На вкус и цвет, — пожал плечами Сынхён, улыбнувшись. — Некрофилы, по крайней мере, менее опасны, чем, допустим, зоофилы или педофилы. От них никто не умирает. Вот даже ты, казалось бы, не любитель трупов, но и с живыми особо не церемонишься. Можно ли назвать любителем мертвечины того, кто любит создавать новую мертвечину? Если бы она тебе была не по душе, ты бы её не множил. — Я латентный некрофил? — прищурился Джиён. — Может быть даже русофоб. — Русофоб?! Да я пылинки с Даши сдуваю, приютил у себя и угождаю, как могу, где тут какая-то неприязнь? — Фобия — это не неприязнь. Это страх, — величаво протянул Сынхён, поправив товарища, на что Джиён хмыкнул и покивал надменно головой. — Страх, значит? — Мужчины посмотрели на меня. Я в такие моменты предпочитала не вмешиваться. Я бы даже предпочла в такие моменты исчезать и находиться в другой Вселенной от них, но единственным доступным вариантом было молчать и хлопать ресницами. — Я боюсь Дашу? — Латентно, естественно, — как бы извиняясь за неполиткорректность, подчеркнул Сынхён. — Нет, ну естественно, — юморно развел руками Джиён. — Как бы, если трусить, то в тихушку, кто ж этим светит? Тут как с некрофилией: только по ночам, под подушкой, то есть, под крышкой гроба. — Да, то одной, то другой рукой побеждая испуг. Скручивая шею змею малодушия. — Тогда уж дракону. Я душу дракона, — уточнил Джиён. Сынхён обернулся ко мне. — Прости, нас понесло. Давай поговорим о тебе? — Вот этого мне меньше всего хотелось. — На меня сейчас тоже навесят какое-нибудь извращение? — Постаравшись улыбнуться, я решительно отказалась принимать огонь на себя: — А у нас в России драконы всегда трёхголовые. — Джиён прыснул от смеха и прикрылся кулаком. Они заговорщически переглянулись с Сынхёном и последний заметил: — Пошляк. Может речь о чем-то другом, аллегория. — Я вспомнил старый дурацкий фильм «Евротур», который смотрел в свои шестнадцать или восемнадцать. Там была такая штука — флюгегехаймен. При словах «трехголовый дракон» она так и стоит перед моими глазами. — Смотрела? — спросил меня Сынхён. Я покачала головой. — Она не понимает, о чем ты. Займись культпросветом. — Не надо, я уже напросвещалась, — отмахнулась я. Джиён поднялся. — Я выйду покурить, скоро вернусь. Оставшись наедине с этим странным зрелым, и одновременно с тем совершенно инфантильным человеком, я не знала, о чем говорить, как себя вести. Сынхён отложил журнал и поставил на колени, наконец-то, еду из ресторана. — Его ударил Сынри? — задал он вопрос. — Да. — Жаль, — вздохнул он. — Жаль, что ударил, или что это был Сынри? — Мужчина витиевато повел плечами. — Этот пройдоха и кутила всё-таки влюбляется в тебя, иначе не поднял бы руку на Джиёна. — Он всего лишь собственник, которому не нравится, что что-то делается не по его желанию, что не он победитель в этой ситуации. — Сынхён ласково улыбнулся. — Все проявляют свои чувства по-разному. Но разве стремление обладать безраздельно — не признак любви? Или когда любят, по-твоему, соглашаются с тем, что объект любви может быть с кем угодно? — Нет… наверное. С другой стороны, если тот, кого ты любишь, счастлив без тебя, то зачем ему навязываться? — А ты счастлива без Сынри? — Хоть он и кажется добрее и проще, ни разу он не проще, чем Джиён. Я иду на поводу у его выздоравливающего состояния, якобы слабого и беззащитного, у своей жалости, но тоже надо быть осторожной. Разве не в сговоре эти два друга? — А что такое счастье? — Мне кажется, что это то время, когда не сожалеешь об упущенных возможностях. Если в голове постоянно сидит мысль о том, что хотелось бы что-то исправить — нельзя быть счастливым. Потому что будущее изменить можно, а прошлое — нет. — То есть счастье — это удовлетворенность прошлым? — Сынхён кивнул. — А если в прошлом произошло что-то такое… что уже не исправить. И это жутко огорчает. Человеку уже никогда не стать счастливым? — Почему же? Бывает ведь, что с чем-то смиряются, что-то пересматривают, своё отношение к чему-то. — Даже с безвозвратными потерями? — Я встретилась взглядом с Сынхёном. — Девственности, например. — О, это в наше время восстанавливают, — успокоил меня он, расслабившись. И сразу же весь побледнел, опечалившись. — Это не та часть тела, без которой умирают, так что можно и не восстанавливать. — Если посмотреть на Джиёна, то можно заметить, что даже без сердца можно жить. — Если большинство людей живёт без мозгов, то он ни чем не хуже, — глухо посмеялся Сынхён. Да, у них одинаковые взгляды на многие вещи. Каким бы интеллигентом не выглядел этот тип, он такой же циник и преступник. После этой фразы вернулся Джиён и со входа указал на меня пальцем: — Что бы она без меня не говорила — она к тебе подлизывается и всё врёт, не верь ей. — Да какая разница? — хмыкнул спокойно Сынхён. — Разве от лжи погибают? Обычно проблемы начинаются тогда, когда мы рефлексируем на обман. А я сама бездеятельность, штиль, я могу впитывать ложь, как губка, и поглащать её внутри, растворяя и истребляя. Да и кто в наше время не врёт? Ты врёшь ей, она мне, я — тебе. — Ты мне врёшь? — подозрительно прищурился Дракон. — А почему только я должен волноваться, что меня обманывают? Ты тоже теперь посиди на измене. — Ну, спасибо, — улыбаясь, Джиён сел и обратился ко мне: — Я говорил, что этот персонаж заставляет жить интересно? Вот его я вообще не понимаю. — Я тебя тоже. Дурак с умным никогда не поймут друг друга, — вставился товарищ. — И кто из нас кто? — Время покажет. — Время… оно вылечит, оно покажет, оно изменит… слишком много функций для предмета, которого не существует. — А как же часы? — наивно постучал по циферблату наручных Сынхён. — Это такое же доказательство, как крест на цепочке — доказательство чудес Иисуса, — Джиён не удержался от язвительной усмешки в мою сторону. — Не в обиду тебе будет сказано, милая. — Как говорят у нас в России: «На дураков не обижаются», милый. — Вот видишь, Сынхён, — засмеялся он, ничуть не разозлившись. — Зачем нам время, когда есть Даша. Она определяет, делает выводы и подводит итоги намного быстрее. — Говорят, Будда сказал однажды человеку, попытавшемуся его оскорбить, так, — почему-то решил рассказать мне это Сынхён. — «Мне твои оскорбления ни к чему, поэтому пусть остаются при тебе». Мне иногда кажется, что Джиён — это Майтрейя^[11]. Он способен изменить этот мир. — Но остановился на заколачивании денег на торговле наркотиками и похищенными людьми, — скептично хмыкнула я. — Отличная реализация заложенных задатков и талантов. — Слушай, мы пойдём, пожалуй, — стал подниматься Джиён, похлопывая меня по плечу и призывая к тому же самому. — Потому что я не хочу нарушать договор о том, что буду пай-мальчиком, а она меня сейчас, пользуясь своей наглостью и беспринципностью, размажет, как слизня. Попрощавшись, мы вышли из клиники, медленно плетясь по накаленному солнцем асфальту, так что ноги по самые колени обдавало от него жаром. Машина впереди ждала нас, пока Джиён отвечал кому-то в Viber или WhatsApp в телефоне. Я посмотрела на его левую руку в кармане. Видя, что он слишком увлечен перепиской, я не стала его отвлекать словами и, протянув свою ладонь, взяла его за кисть и потянула её. Джиён сразу же оторвался от экрана, возвращаясь к тому, что было вокруг него, посмотрев на мою руку, взявшую его, затем на меня. Потом опять вернулся к нашим ладоням, словно секунд пять не понимал, чего от него хотят. Я вытащила его руку из кармана и, суя в неё свою, переплела наши пальцы. — Идеальный мужчина всегда должен держать меня за руку, когда мы гуляем. Это очень приятный жест. — Джиён огляделся вокруг, убирая телефон, будто самое непристойное и ужасное в своей жизни он совершал именно сейчас, и кто-то мог его застукать. Он даже не оглядывался — озирался, ища засаду и объективы камер, готовый их разбить. — Классно. В тридцать четыре года я снова стал ходить за ручку с девушкой, как ванильная паскуда, — потешаясь над собой и ситуацией, покачал он головой. — Купим по мороженому и поедем качаться на качелях? Хотя какой поедем — пойдём, по самоощущениям мне права на вождение ещё лет пять не видать, пока не повзрослею. — Ты просил сообщать тебе о признаках моего идеального мужчины, чтобы оспаривать их? — перефразировала я его, не давшего мне ночью поспорить. — Моя идеальная женщина не будет постоянно разговаривать со мной моими же фразами — сколько можно?! — А обижаться она может? — Джиён задумался, терпеливо держа мою ладонь и свыкаясь с ней, как с новой туфлей, которая жмёт, но должна сесть по ноге, если поносить немного. — Пожалуй. Если не обижается — это уже и не женщина вовсе, — засмеялся он. — Хорошо. Тогда я обиделась. — Поджав губы, я отвела лицо в сторону, щурясь на солнце. — На что? — Я молчала, не собираясь облегчать его участь. Он подождал, но понял, что я ничего не скажу, как Зоя Космодемьянская перед фашистами. — Заебись… — Выпучив глаза, я обдала его гневной немотой, напоминая, что материться нельзя. Джиён вспомнил об этом, и устало выдохнул. — Да твою ж мать… и после этого ты удивляешься, почему я не хочу отношений, не хочу любви, бабы какой-то рядом, семьи? Вот мне же делать больше нечего, как ребусы разгадывать, особенно когда, скорее всего, отгадки нет, и ответ на причину обиды это «захотелось» или «потому что». Я поругал тебя за то, что ты за мной повторяешь постоянно, и ты расстроилась? Ну, это бесит, правда. — Можно было не так грубо сделать мне замечание, — смилостивилась я, желая отучить его от этого грозного и властного тона, который меня больше пугает, чем обижает. — А, я опять забыл про ласку и нежность? Их есть у меня, — улыбнулся он широко, и мы двинулись дальше, к автомобилю. — Куда хочешь поехать, любовь моя? — На пляж. Писать новые слова. — Что на этот раз? — открыл он передо мной дверцу и, даже когда я села, не отходил, слушая до конца. — То, что я написала в прошлый раз, многократно увеличилось. Теперь я хочу написать обратное. А ты? Если знать, что написанное умножится, что напишешь? — Деньги. — Тебе мало? — удивилась я. — Их много не бывает. — Джиён обошел капот и сел за руль. — Боже, вот какой ты после этого идеальный? Я не хочу такого мужчину, который помешан на деньгах и даже там, где можно написать что-то важное, он всё равно думает о них. — Бьюсь об заклад, ты тоже напишешь не «сиськи». — Я чуть язык не проглотила, вылупившись на него, потом опустив лицо к своей груди, выпирающей в лифчике под футболкой. Неуверенно и смущено пролепетала: — У меня они разве маленькие? — Откуда мне знать? Я же до сих пор не видел. — Ты сам сказал «не сегодня». — Не отрицаю. Что не меняет того факта, что я их всё-таки ещё не видел. — То есть, твой идеал в ответственные и сентиментальные моменты должен думать о… сиськах? — Ну, должны же хоть иногда совпадать наши мысли, общие интересы и всё такое. Я же не заставляю тебя думать о деньгах. О них должна болеть мужская голова. Женщинам деньги только для трат. — Я не согласна. Женщины тоже умеют зарабатывать. Когда их нет — мы о них думаем, когда их не хватает на что-то, мы ищем способы их достать, учимся экономить, распоряжаться правильно… — Отпустив руль, Джиён приподнялся и, перегнувшись молниеносно через коробку передач и небольшой бардачок между сиденьями, вдруг налетел на меня с поцелуем, обхватив моё лицо обеими руками и впившись в губы так, что они моментально припухли. Я вцепилась руками в сиденье, словно полетела с американских горок. Ладонь Джиёна откинула мои пряди волос и прошлась по шее, погладив её и ключицы, торчавшие в неглубоком вырезе футболки. Дракон буквально лишил меня воздуха, хотя поцелуй прервался достаточно быстро. — Я… — Он ещё раз приложил свои губы к моим. Пришлось замолчать, лишившись возможности говорить. Спустя несколько мгновений, он оторвался и, медленно отстраняясь, смотрел мне в глаза. — Я просто… — Резкий выпад и он опять вернулся с поцелуем. Обреченная на то, что не закончу свою речь, я едва не засмеялась ему в губы, бросив попытки. Когда Джиён отстранился в очередной раз, я, улыбаясь, жестами показала, что молчу, хихикая в сомкнутый рот, так что смешки напоминали фырчание ёжика. Мужчина сел на водительское место и, заведя машину, удовлетворенно растянул губы. — Я сказал, что деньги — это проблема мужчины. И иногда идеальная женщина не должна спорить вообще. Она просто принимает очевидные факты и соглашается. — Я всё ещё не знала, можно ли уже открывать рот, поэтому кивнула. — Что ж, поехали, напишем твои сокровенные словечки. Любовь, счастье, здоровье? Россия? Вам же, русским, всё мало, вечно стремитесь расширять границы. Если пляжная магия работает, у японцев и американцев должно будет сжаться очко, — Джиён захохотал. — Слышал, вы на Аляску претендуете? — Аляска изначально принадлежала Российской империи… — Я так и сказал, — продолжал веселиться он. — Да ну тебя! Я патриот, конечно, но не жажду, чтобы моя страна захватила весь мир. — Правильно, мир надо захватывать самостоятельно. А какой смысл желать господство государству, которым ты не управляешь? Обманное ощущение причастности: «Я житель великой страны, поэтому я великий». И при этом можно быть хоть убогим нищебродом, идиотом и бездарностью. Но принадлежность к какой-то категории так возвышает в собственных глазах! Общность и массовость создаёт чувство уверенности. А выйди из толпы — и ты полный ноль. На этом основывается вежливость большинства приезжих и туристов. Пока их мало — такое раболепство, а когда их много — все вокруг становятся низшими существами. Терпеть не могу этого приписывания себе несуществующих достоинств. Что по национальному признаку, что по половому, что по религиозному. — Я согласна с тобой. — Я рад, милая, что у нас такое чудесное взаимопонимание. Когда мы приехали на пляж, Джиён сам взял меня за руку, и мы так и пошли, держа в свободных ладонях свою обувь, ведь по песку, теплому и влажному, куда приятнее ходить босиком. Мимо прогуливались сингапурцы и иностранцы, никто не обращал на нас никакого внимания. Мало отдыхающих или местных, из простых, знали Джиёна в лицо, кто он такой и что собой представляет. До заката было ещё долго, и мы принялись в молчании бродить, как когда-то. Хотя что-то несомненно было иначе. И дело не в моей утерянной девственности. Что-то изменилось в наших отношениях с Джиёном. И дело не в держащихся руках. Я узнала его с тех пор с куда более мрачных и плохих сторон, он откровенно показал, что может быть крайне жестоким и безразличным, но тогда я боялась его сильнее. Может, это я изменилась? То есть, это сомнению не подлежит. Изменилось всё, но не материально, не с виду, а где-то внутри, в чем-то невидимом. Может, даже пролив и небо изменили настроение и поведение? Таким же образом, как и мы с Джиёном. Или… или всё-таки Джиён не изменился? Неужели он единственное постоянство, которое встретилось мне в Сингапуре? Он способен повлиять на всех вокруг, на Тэяна, меня, Мино. Как сказал Сынхён, он может изменить мир. Но не в силах поменять себя? Или не хочет этого делать? Наконец, когда людей в какую-то минуту стало поменьше, я присела на корточки и стала выводить пальцем слова, там, где их сразу же крала волна прилива. Я написала «счастье» первым, и оно утекло туда же, где уже давно обитала «боль». Потом я подумала, что неплохо было бы увеличиться и моему уму, поэтому написала «разум». Размышляя над третьим словом, я заметила, что Джиён отошёл в сторону, и написал что-то на песке, поднявшись. Подхваченная любопытством, я поднялась, но, стоило сделать шаг, как Дракон сунул ступню в сандалию, и как шпателем, заштукатурил надпись сам, не дожидаясь воды. — Что ты писал? — подошла к нему я. — Неважно, — повернулся он к горизонту. — Ну, правда? Вряд ли «деньги», ты бы не стал прятать от меня эту надпись. — Как просто тебя заинтриговать. Может, это были именно «деньги», но стоило сделать вид, что я прячу надпись, как ты уже места себе не находишь от любопытства. — Так, что ты написал? — Не скажу. — Нечестно! У тебя не должно быть от меня секретов. На этой неделе. — Серьёзно? Твой идеальный мужчина должен быть прозрачным и не иметь тайн? Да брось. Это что же? Не закрывать дверь в туалет, озвучивать всё, что я думаю, предупреждать тебя о подарках, которые хочу сделать сюрпризом? Ты хоть понимаешь, что такое «нет секретов»? — Насупившись, я попыталась представить абсолютную искренность и прямоту. Это и я тогда должна бы была признаваться во всём? — Хорошо, частично сохранять загадочность — это нормально. Но всё-таки — что ты писал? — Ох, Даша! — Джиён зашёл мне за спину и, развернув к проливу, обнял сзади, сжав в руках и прошептав на ухо: — Это было слово «терпение». Оно нам ой как понадобится. — Ты не дал воде забрать его. — Он положил подбородок на моё плечо, и смотрел мимо моего лица вперед. Я всей кожей чувствовала его, даже его взгляд, устремленный вдаль. — Ты врёшь. Ты написал не это. — Да, но это написать смысл есть, — отпустив меня, он присел и вывел «терпение». Недовольная, что он не сдался, я нависла над ним, ожидая, дождусь правды или нет? Слоги на хангыле стерлись, но терпение у меня не прибавлялось, а наоборот таяло. Чувствуя, как сверлят его затылок взглядом, Джиён, не поворачиваясь, произнес: — Когда-нибудь узнаешь. Вечных тайн не бывает. Правда, многие открываются только после смерти их владельца. — Если с тобой что-нибудь случится, то ответ на свой вопрос я уж точно не узнаю. — Почему ты не воспринимаешь молчание, как ответ? В этом ошибка многих молящихся и верующих, по-моему. Они все ждут, когда им скажут, произнесут вслух откровения, Бог или ангелы, — Джиён взял меня за руку и потянул бродить дальше. — Прислушайся к тишине. Кричащим «Господи, ответь мне» людям Вселенная как будто говорит «заткнись». Замолчи и пойми, что всё бесполезно, в словах нет смысла, они ничто. Для понимания не нужны объяснения. Нельзя завладеть пустотой заполнив её, так от неё избавляются. Безмолвие — это круто. — Мне нужно некоторое время попринимать наркотики, чтобы научиться говорить на вашем языке, сэр, — лишь отчасти осознав его философию, провела я пальцами по своим распущенным волосам. Они пропитались запахом морской соли и туалетной воды Джиёна. Я вся уже пропахла и пропиталась Сингапуром, что дальше некуда. — Если хочешь, я могу подогнать тебе дозу. — Я пошутила, — ошарашено покосилась я на него. — А я нет, — притянув меня к себе поближе, он вытянул свободную руку так, чтобы мне было видно, куда он указывает. По направлению его пальца виднелся ларек с мороженым. — С каких начнёшь? Полегче — обычного пломбира или клубничного? Или сразу тяжёлые — фисташковое, шоколадное с орехами и карамелью? — Я засмеялась. — А если смешивать — будет очень дурно? — Ты же видела Сынхёна — будет передоз, будешь ходить осипшей, с шарфом на шее, пить сиропы и кашлять. — Если я заболею, ты обо мне позаботишься? — посмотрела я на него. — Конечно, милая, — очень искренне и непритворно заверил он. — Тогда пошли, возьмём ударную порцию. — И на качели? — И на качели, — согласилась я, пошагав за ним.

Вдвоём с Драконом

Я выбрала обычный белый пломбир, надеясь на знакомый вкус, но даже мороженое здесь было немного другим. Джиён ел какое-то цветное, в стаканчике, с фруктами. Мы вяло качались на качелях, найденных с большим трудом; пришлось прошагать километра два, пока нашлась детская площадка. Время от времени Дракон опять с кем-то вел общение в телефоне, переписываясь, а не созваниваясь.

— Ты любишь фруктовое мороженое? — У меня нет любимого, я всегда ем разное, — ответил он, облизав пластиковую ложечку и убрав айфон в карман. — Однообразие наскучивает? — И такой он во всем: нет любимой женщины, нет любимого места, нет любимой книги. Нет любимого ничего, кроме самого себя. — Нет, мне действительно нравится то одно, то другое, по настроению. — Ах, как я могла забыть! У тебя же самое переменчивое настроение на свете… — Сынри хочет с нами пообщаться, — посмотрел он на меня. Я не то чтобы растерялась, но не обрадовалась. — О чем? — Со мной — о твоём возвращении, с тобой — не знаю, об этом он сообщит тебе лично. Хочешь его выслушать? — Вряд ли он сообщит что-то интересное, — пожала я плечами. Скорее запутает меня и заставит переживать. Когда меня о чем-то упрямо просят, я начинаю сдаваться, в этом плане мне жутко не хватает твердости характера. Я податливая, до сих пор. — Но если он хочет… — А ты? Ты хочешь его видеть? — вернул меня к моему мнению Джиён. Желаю ли я лицезреть Сынри? Мужчину, который спал со мной последние месяцы, обеспечивал меня, был моим любовником. Нет, не только, мы ведь не встречались украдкой по гостиничным номерам, и не по выходным приезжали друг к другу. Мы жили вместе, и он публично назвал меня своей невестой, а без посторонних глаз вчера сделал предложение. Я могла бы стать его женой, но отказалась. Так кем же он был для меня? Важным ли, чтобы пойти на ещё одинразговор? — Пожалуй, я хочу его выслушать, — согласилась я. — Тогда поехали, не будем откладывать. — Джиён поднялся и пошёл, не оглядываясь, не дожидаясь меня. Сиденье, на котором он сидел, ещё качалось, будто его потревожил ветер, а не человек. Я бросила обертку от мороженого в урну рядом, и медленно пошла за Драконом. Тот остановился, вспомнив что-то. Обернулся и протянул мне руку, которую достал из кармана. — Не всё я запоминаю с первого раза. — Я взяла его ладонь и улыбнулась. — Главное, что вспоминаешь самостоятельно. Идеальному мужчине не нужно напоминать. — Ничего не забывающий парень? Ты мечтаешь о супермене, по-моему, а не реальном мужике. — Лучше мечтать о несбыточном, как я, чем не мечтать ни о чем, как ты. — Кто сказал, что я ни о чем не мечтаю? — Я шла, глядя не под ноги, а на татуировки Дракона, расползшиеся по его рукам, одну из которых я держала. — Тогда скажи, о чем ты мечтаешь? Хотя, кажется, я когда-то спрашивала… но уверена, что тогда ты говорил не то, что думал на самом деле. — А сейчас скажу настоящую правду? — Губы Джиёна растянулись любезно, но ехидно. — Это неважно. Скажи что-нибудь, соответственное случаю. Я знаю, что ты не хочешь семьи, детей, любви, поэтому откровенной лжи не нужно. — Я мечтаю о том, чтобы умереть без сожалений. — Я сделалась угрюмой на лицо, но Джиёна это ещё больше позабавило. — Нет, это не значит, что я мечтаю о смерти. Это значит, что я хочу успеть сделать всё, что хочу, попробовать всё, что хочу, и не быть пристреленным до того, как удовлетворю всё своё любопытство. — Ты боишься смерти? — Нет, но я пущу скупую мужскую слезу, если успею понять, что меня грохнули в разгар осуществления какого-нибудь грандиозного плана. И что кроме меня его никто не доведет до конца. А ты боишься? Ну, в смысле, ты же теперь наверняка считаешь, что попадёшь в ад. — Ад? Если он существует, то я в нём уже побывала. — Отвернувшись к побережью, спрятала я глаза и почувствовала, как мои пальцы сжали сильнее. — А в раю? — Ресницы задрожали на широко распахнутых веках, но прежде чем посмотреть на Джиёна, я надела на себя равнодушную маску. Мужчина всё так же улыбался. — В раю ты побывала? — Раем была для меня жизнь до Сингапура. Сравнивая, я понимаю это, хотя когда жила в России, конечно, я не думала, что всё так прекрасно. Но, как ты сам сказал, обратно в рай не пускают. — А ты только что заявила, что я тогда говорил не то, что думал. Может, и это была ложь? Может, если ты увидишь во мне не Люцифера, а апостола Петра, у меня и ключи найдутся? — подмигнув, Дракон достал ключи от машины и, по-мужски засмеявшись, звучно и уверенно, подвёл меня к транспорту. Взяв с собой телохранителей, Джиён привёз меня в какой-то закрытый клуб, или ресторан, где нас уже ждал за столиком Сынри. Он поднялся и тотчас пошёл навстречу к нам. Охрана теперь была внимательна, и выставила руки, показывая, что не даст подойти к Дракону и причинить ему вред. — Я хочу сначала поговорить с Дашей. Наедине, если можно, — попросил Сынри у Джиёна. Тот обернулся ко мне. — Желаешь? Поговорите. — И обойдя собеседника, король Сингапура сел за столик, откуда поднялся Сынри. Расстояние не давало услышать наши голоса. Я неловко кивнула мужчине напротив, с которым осталась и мы отошли чуть в сторону, к стенке. — О чем ты хочешь поговорить? — О нас. — Сунув руки в карманы, Сынри поджал губы, с ненавистью косясь на Джиёна, беззаботно закурившего и вертящего пепельницу перед собой, почти как юлу. — Ты решила вернуться к нему и работать на него? — Работать? — Я усмехнулась. — За работу платят. А я как была безвольной рабыней, так ею и осталась. — Зачем тогда ты ушла к нему? — Я должна была куда-то деться ночью, — я посмотрела ему в глаза с этими словами. Сынри понял свой промах и опустил взгляд. — Я думала всего лишь отвлечься в чьём-то обществе, и не подозревала, что Джиён меня не отпустит. — Ты не очень-то и рвалась ко мне. — А с чего мне рваться? — сдержала я смешок. — Какая разница, чьей наложницей быть? Никакого уважения, никаких чувств… что ты сделал, чтобы я хотела к тебе вернуться? — Что я сделал?! — недовольно ахнул Сынри. — Ты ещё скажи, что я ни черта для тебя не сделал! Лучше скажи, чего я для тебя не сделал, что тебе приятнее в компании этого чудовища? — Это чудовище меня и пальцем не тронуло само. Он не трахает меня без любви, лишь бы утолить свою похоть. — Ах, так я не должен был с тобой спать? Ради чего я тогда вообще должен был стараться для тебя? — Если ты не понимаешь, по каким причинам стараются люди друг для друга, то я и подавно не хочу быть с тобой снова. — Я уставилась на него впритык. — Вы с Джиёном доказали мне, что всё решают деньги, что судьба людей зависит от того, у кого они есть. Помнишь, когда ты купил мою ночь у Тэяна в первый раз, я сказала тебе, что не буду спать до брака и без любви? Что ж, вы сломали это, и я несколько месяцев спала с тобой и без одного, и без другого. Ты добился этого. Но, знаешь, те любовь и брак, о которых я говорила, всё-таки не продаются. Они деньгам не подвластны. И ты можешь купаться в своих долларах, это не подарит тебе ни чьих настоящих, искренних чувств. — Я попыталась отойти, но Сынри схватил мою руку. — Ты всё-таки предашь меня? — Не собираюсь. Вообще не хочу о тебе думать. Пока Джиён не отпускает меня, я попытаюсь отдохнуть от грязи. — Грязью ты называешь секс со мной? — Я почти услышала скрип зубов. — А как ещё называется секс с мужчиной, который прыгает из койки в койку? Без моральных принципов и привязанностей, считающий, что деньги в этом вопросе главное. Постой, это называется что-то вроде «шлюха». — У Сынри дернулся кулак. Он уже вытащил его из кармана, но я только улыбнулась. Возможно, уверенность была излишней, но я произнесла: — Если ударишь меня, Джиёну это не понравится. Очень не понравится. — А если… если я не буду с тобой спать какое-то время — ты вернёшься? — Я же сказала — это зависит не от меня теперь. Джиён меня, на самом деле, не отпускает. Да и, с кем тогда ты будешь спать? Продолжать шляться по борделям? — Господи, а что мне делать, дрочить, пока в тебе не проснётся желание? — прошипел, чтобы не прокричать это на весь зал, Сынри, сжимая моё запястье. — Пусти, ты ничего сегодня изменить не сможешь. — Если ты переспишь с Джиёном — я не возьму тебя обратно, ясно? — прежде чем отпустить, сказал он, и притянулся ещё ближе, чтобы прошептать: — Мы вдвоём могли бы его одолеть, Даша, но если ты перейдёшь на его сторону, он раздавит нас по очереди. И ты тоже его не победишь. И он тебя не пощадит. — Напоминание о лживости Дракона освежило во мне воспоминание о конце королевской недели, когда я была так жестоко спущена на землю и подверглась тяжким испытаниям. А ведь Сынри прав. Но Джиён умеет удивительно застилать глаза и представлять перед ними такие картинки, что никогда не подумаешь ни о чем плохом, пока оно не начнёт случаться. Мы подошли к столику, но на этот раз Джиён попросил меня: — Можно теперь дяди поговорят тет-а-тет? Подожди меня на улице, хорошо? — Его глаза не терпели ослушания, и хотя я могла бы посопротивляться, смысла в этом не было. Они сами могли бы встать и уйти. Поэтому я подчинилась и вышла на ещё жаркую улицу, в сопровождении одного телохранителя. О чем они там говорят? Обо мне? Я не прекращаю быть в Сингапуре товаром и предметом обмена. Что сейчас предлагает Джиён? Ясно, что отказывается меня отдавать, но не удивлюсь, если к этому он приплетёт какую-нибудь небылицу, заставив Сынри поверить, что тому самому так надо, так выгодно и вообще, если он сейчас меня забудет, или не будет требовать обратно, то потом будет в плюсе. А ещё Джиён может изобрести какой-нибудь план, как надо мной поиздеваться, и убедить Сынри участвовать в этом. Тогда мне надо будет осторожнее относиться ко всему, что сделает Сынри после этого. М-да, с Драконом не соскучишься. Обладать бы мне выдержкой Сынхёна, которому всё равно на обман, потому что у него есть какая-то своя линия, с которой его не сбить. У меня ведь такая тоже была, я держалась за веру, честь и Бога, но как же всё-таки болезненно меня с неё скинули! Джиён вышел достаточно быстро, не прошло и десяти минут. Остановился рядом со мной и обменялся многозначительным взором. — Я всё ещё твоя? — уточнила я. — Уговор же был на семь дней, разве я могу его нарушить? — Ты всё можешь. Милый, — театрально улыбнулась я. Мы двинулись к машине. — Ты права, бывало, я нарушал слово, не исполнял обещаний. Я могу быть очень нечестным и подлым. — Я думаю, ты всегда такой. Но иногда притворяешься искренним, чтобы подлость потом смотрелась масштабнее. — Так вот какого ты обо мне мнения. — Джиён открыл мне дверцу, усадив, и сел за руль, отпустив секьюрити. — Как ты смотришь на то, чтобы завтра прокатиться на яхте? Помнится, нас немного прервали в прошлый раз. — У меня по плечам пошел холодок, и хотя он был и от включенного в авто кондиционера тоже, далекий-далекий крик умирающего на стройке мужчины прозвучал в голове. — Я не очень люблю открытое море… — И ассоциации, связанные с ним? — угадал Джиён. — Обещаю, на этот раз нам ничего не испортят. Ну, если не начнётся шторм, за него я не могу отвечать. Хотя по прогнозам погоды не должен налететь. — Интересно, если бы нас унесло на необитаемый остров, ты бы смог на нём выжить? — Дракон засмеялся. — А ты думаешь, что я только благодаря службам доставки и прислуге выживаю? А сама-то на нём не завоешь? — Не знаю, по сравнению с Сингапуром, мне кажется, я бы предпочла необитаемый остров. — В моём обществе? — Я тряхнула головой, потому что начала представлять себя и Мино на пляже с белоснежным песком. Точно, условием ведь была компания Джиёна. — Если ты мне будешь надоедать, я всегда смогу уйти на другой конец острова. — Вот и скажи мне, каким должен быть я, чтобы не надоесть тебе? — Поведя плечами, я покачала головой. — Не знаю. Мне никогда ещё не надоедали люди… разве что… — Разве что кто? Ну же. — Сынри. Потому что… если бы не… — Пока я перебарывала робость, Джиён закончил за меня: — Если бы не вынужденный секс, он не был бы таким надоедливым типом? — Дракон как-то злорадно похохотал. — Тогда мне и стараться не надо по этому твоему пунктику, я к тебе не пристаю вовсе. С другой стороны… если бы ты была на острове с тем, от кого хотела бы домогательств, — ну почему он всегда так вовремя вставляет замечания в унисон моим мыслям? — А он не приставал, и не лез совсем, тебе бы это тоже не понравилось, не так ли? — А какие люди не надоедают тебе? — изобразив молчаливое неведение, перевела я стрелки. — Интересные. — Слишком абстрактно. Конкретнее. — Конкретнее? Непредсказуемые. Если я смогу описать тебе какой-то типаж, значит, я буду хорошо его знать, а то, что я хорошо знаю и могу предугадать — уже неинтересно. — Но Сынхёна ты хорошо знаешь. Однако не скучаешь с ним. — Джиён вздохнул и, тронувшись, задумался. — Когда-то мы беседовали о чувствах, и ты упорно называла меня бесчувственным. Я частично согласен. Не все чувства я способен испытывать, или не все в полной мере. Но я не могу отрицать, что симпатия и привязанность к кому бы то ни было, порой зависят не от разума, не от самовнушения или содействующих обстоятельств. Они просто иногда рождаются и имеются. Кто-то бывает приятен и интересен вопреки. Я могу назвать тысячи условий и аргументов, которые якобы составляют правила моего отношения к людям. Но во всех правилах есть исключения, ведь так? — А в жизни вообще нет правил, я помню. — Какая ты у меня идеальная, даже стараться не надо, — похвалил он мою смекалку, или, вернее, отсутствие склероза. Я и сама не знаю почему, но его слова откладывались в моей голове надолго. И когда я хотела порадоваться вслух, он добавил: — Но, может, всё-таки перестанешь разговаривать моими словами? Перестать разговаривать его словами… Именно его жизненная философия выбила из меня мою собственную, так чем же было её ещё заменять? Нет, я могу постараться думать как-то иначе, или хотя бы иначе выражаться, но не лучшее ли, не достойнейшее ли средство против Дракона — его же методика? Боже, неужели я всё ещё борюсь с ним? Иногда я вообще не понимаю, что я делаю. Стараюсь плыть по течению и не сопротивляться, но вдруг, из ниоткуда, сами собой, появляются мысли о том, что Джиёна нужно наказать, свергнуть, сломить. Зачем? Мне от этого станет легче? Себя я тем морально не вылечу и не верну ни счастья, ни душевного спокойствия. Если долго рассуждать о Джиёне, то я становлюсь Тезеем без нити Ариадны в лабиринте эмоций и чувств, потому что между неизгладимой ненавистью и глубоким уважением просто обязано находиться что-то связующее, объединяющее, но этого нет, и потому эти такие разные, но переплетенные между собой черты — уважение и ненависть — клубятся над пропастью. Лучше подумаю о Сынхёне, отношение к нему у меня как-то определеннее. Мне его жаль. Может, мне и Джиёна жаль? Нет, ни капли. Или всё-таки? Под мои внутренние метания, мы заехали ещё в какой-то клуб, Джиён сказал, что для небольшой встречи с какими-то его приятелями. Был уже ранний вечер, сумерки спустились, сиренево-синие и влажные. По мягкому ковровому покрытию мы поднялись на третий этаж (были застелены даже ступеньки). Ещё со второго стали слышны звуки катящихся шаров боулинга. Я играть не умела. Людей было не очень много. В неоново-лазерном освещении официантки разносили коктейли, а на телевизионных экранах под потолками и на стенах вертелись полуголые девицы из какого-то клипа. Музыка и стук не оглушали, но заполняли пространство в зале и над дорожками. Дракон подвёл меня к дивану полукругом на котором сидело двое мужчин, потягивающих что-то из бокалов, пока третий запускал шар в кегли. Они поочередно поднялись, чтобы пожать ладонь Джиёна. — Сколько лет, сколько зим, — поприветствовал он их. — Чуно, Уён, — галантно указав на меня, мужчина представил: — Даша, моя идеальная женщина. — О, неужели? — Щуря от улыбки и без того узкие глаза, оглядел меня Чуно. Черная футболка обтягивала накаченные плечи и тренированную грудь. — Должен ли я её поздравить или выразить соболезнования? Быть какой бы то ни было женщиной Дракона — ответственное бремя. — Ты преувеличиваешь, — якобы легкомысленно отмахнулся Джиён, пока названный Уёном пытливо рыскал по мне глазами. — Даже быть самим Драконом не очень-то накладно. — Верю тебе на слово, — сказал Чуно, усаживаясь после того, как сел Джиён. — Тебе виднее. — Даша, — повернулся ко мне глава сингапурской мафии, не оставив мне с краю места, чтобы присесть. — Пожалуйста, подожди меня в баре, ладно? Выпей чего-нибудь или перекуси, — достав пачку денег, он сунул мне её в руку. — Как-нибудь в другой раз поближе познакомишься с моими друзьями, а сейчас нам нужно посекретничать. К ним подошёл четвертый и я, не заставляя повторять себе дважды, развернулась и пошла, куда меня послали. Очень ли мне хотелось остаться в их компании? Я ничего не понимала в преступных делах, и знать о них больше, чем уже знала, желания не было. За моей спиной начались разговоры о Китае и неизвестных мне географических названиях, и я потопала прочь. Заказав в баре чай, я пристроилась так, чтобы перед глазами не мелькал ни один экран. Расплатившись сразу, я смотрела на оставшуюся у меня в наличии сумму. Стодолларовые купюры, я никогда не держала раньше таких денег, в таком размере. Хотя драгоценности, которыми увешал меня Сынри, стоили больше, но вот в таком чистом виде деньги для меня — новинка. Если бы я забрала вчера свою сумочку с телефоном и сделанными для меня документами, могла бы я сбежать сейчас, купить билет на самолёт и улететь в Россию? Или меня поймали бы люди Джиёна в аэропорту? Да нет, я уже столько раз думала об этом, и пришла к окончательному выводу, что Родина осталась в воспоминаниях и прошлом. Мне там больше нет места, хотя она порой приходит во снах в виде какой-нибудь знакомой луговины, или фасада нашего дома с резными окнами, как запах скошенной травы или квохтанье кур, следующее за громогласным сигналом петуха. На календаре декабрь, снегу наверное там намело, что полчаса точно расчищать проход до калитки каждое утро… скучаю ли я по этому? Хочу ли вернуться к этому? — Заскучала? — Я повернулась к Джиёну, севшему рядом. Посмотрела на опустевший чайник, выпитый мною в три чашки. Долго же он решал свои вопросы с приятелями. — Угостить тебя чем-нибудь? — в шутку потрясла я оставшимися деньгами и положила их перед ним. — Ты первая девушка, которая даёт мне сдачу, а не забирает себе всё, что я дал, — со сдержанным удивлением констатировал Джиён, глядя на доллары. — А вот угощать меня угощали. Наташа, когда мы встречались. Я был голодранец, а она дочь прокурора. К своему стыду, я не отказывался выпить кофе в кафе за её счет. Хотя о чем это я? У меня нет стыда, — просиял он. — У меня, возможно, скоро тоже не будет, так что это был последний раз, когда я тебе возвращаю деньги. — Я выглянула из-за столба, за которым уединилась, и увидела, что диван, где сидели знакомые Джиёна, опустел. — Это были люди из твоего клана? Драконы? — Ну… отчасти. Им можно доверить некоторые дела. Они не раз меня выручали, иногда даже в очень тонких вопросах личного характера. — Твои дела выглядят так, что либо они у тебя все личные, либо личного у тебя вообще не бывает. — Ты права. Что для человека может не быть личным? Всё, что касается нашей жизни — личное, а разве способны мы делать что-то, что нашей собственной жизни не касается? Нет. — Выходит, что фраза «не лезь в мою личную жизнь» очень глупа, ведь если кто-то лезет, то это становится и его личной жизнью? — Точно, поэтому, если я забрал тебя у Сынри, то ваша личная жизнь стала и моей тоже, — Джиён поморщился. — Это что же, у меня общая личная жизнь с Сынри? — Это уже какая-то теория шести рукопожатий… — Скорее, двух членопроникновений. — Я ошпарила его взором. Не могу, что бы ни случалось, терпеть его бестактные замечания по поводу меня и постели. — Что? Я забегаю вперед? Я в курсе, что оно пока одно. — Что значит «пока»? Ты сказал, что ни при каких условиях со мной спать не будешь. — Но ты на это заметила, что я говорил не то, что думал… — Господи, теперь ты начнёшь говорить моими фразами? — фыркнула я, спрыгнув с высокого барного стула. — Бесит, да? — процедил счастливый на всю свою морду Дракон, последовав за мной. — Неимоверно, — признала я. — Как ты думаешь, идеальные люди могут бесить? — Разве что своей идеальностью? — сорвалось предположение. — Я тоже так думаю. Ну, невыносимо ведь наблюдать человека без недостатков! — Мы пошагали на выход. — Поехали домой. Только заедем в магазин и купим что-нибудь на ужин. — А кто будет готовить? — Мы можем сделать это вместе, — шепнул Джиён мне на ухо, понизив голос. — Серьёзно? Я увижу тебя за плитой? — А я увижу тебя без лифчика? — Я остановилась и, пытаясь угадать его мысли, сделала паузу. — Так, пока ты ещё раз не пообещаешь, что не будешь со мной спать, я тебе ничего показывать не буду. — Я же подлец, я могу сто раз пообещать, и обмануть в сто первый. — И что мне теперь с тобой делать? — Джиён шагнул дальше, сунув руки в карманы, в развалку, насвистывая. — Эй! — Я пошла за ним. Он не останавливался какое-то время. Потом затормозил и перестал свистеть незатейливую мелодию. — Верь или не доверяй, люби или ненавидь. Разве я могу распоряжаться твоими чувствами? Им не прикажешь. Ты делаешь то, что хочешь. — Если это то, чего хочешь ты? — А с чего ты взяла, что наши желания не совпадают? — Потому что мы разные. — Да, я мужчина, а ты женщина. Я азиат, а ты европейка, что ещё? Я ем, дышу и сплю, потому что этого требует мой организм. У тебя что-то иначе? Мне нужны деньги, чтобы покупать необходимое. У тебя иначе? Я хочу жить в комфорте, уюте и покое. Ты нет? Я знаю, что мне нужно для счастья, а ты — нет. Вот в этом, наверное, и заключается разница. Но когда ты поймешь, что тебя сделает счастливой, тогда тебе откроется и то, насколько мы с тобой похожи. — Нас с тобой счастливыми не могут делать одни и те же вещи. — Значит, ты не только не знаешь своих нужд, но и меня до сих пор не поняла, — Джиён улыбнулся и, подняв ладонь, погладил меня по щеке. Продолжив путь, Дракон оставил меня в недолгой растерянности, выйдя из которой я поспешила за ним.

Все беды от любви

А как можно понять человека? В быту подобное видится элементарным, что за незадача? Слушай и понимай, если на одном языке говоришь. Но даже мне, привыкшей к иной речи, постепенно внедряющейся в моё подсознание, так что я даже рассуждаю иногда на корейском, всё очевиднее, что понимание — вопрос не языка, не культуры, не менталитета, а чего-то ещё более личного, необъяснимого. Так как же людям понимать друг друга? Кто-нибудь знает верный способ? Слушать, что говорит собеседник? Но он может думать совсем другое. Пытаться проникнуть в мысли? Но мысли текучи и изменчивы. Распознать чувства? Если они есть… Я думаю, что не каждый человек сам ответит, как его понять. И Джиён, с чего он взял, что он себя понимает, а я его — нет? А если это он заблуждается, не я? По его мнению, подтверждением правоты служит успех: если его добивается Дракон, то он и прав, а если я терплю поражение за поражением, то я ошибаюсь, но разве история не являла примеры того, как много проигрывало славных, честных и доблестных людей, и как победителями становились лжецы и предатели? Которые позже умирали в заблуждениях, также преданные и обреченные. Но историю пишет победитель, а потому, наверное, истина, хотя абсолютной её и не бывает, всё-таки мнение человека, в чьих руках власть, потому что в его силах изменение реальности, а то, что реально, то и верно. С точки зрения материализма. Невесомые и незримые категории, вроде души, чести и грехов, важны идеалистам, вроде меня (или бывшей меня?). Все наши споры с Джиёном начинались с того, что один из нас заблуждается, но спустя полгода я осознаю, что в спорах истина не рождается и никогда не родится. Потому что её нет, или их много, как говорил Дракон. Может, её настолько нет, что даже её отсутствие — ещё не истина. Какие путаницы и парадоксы!

Разложив купленные продукты из пакетов, я повязала передник и принялась за готовку. Это отвлечет от лишнего напряжения ума. У меня не было настроения показывать Дракону грудь, да он и не попросил больше, так что на кухне я осталась одна. Положив на доску мясо, я взяла большой нож и принялась производить ровные кусочки-кубики. Гахо и Джоли я со стола ничего не давала, по заведенному издавна в этом доме правилу, у них был свой рацион, поэтому они напрасно вертелись у меня под ногами. Со второго этажа донеслась громкая музыка. Я узнала группу «The Кillers», которую часто слушал Джиён. Вначале я не прислушивалась, но потом поймала себя на том, что разбираю некоторые слова. После изучения английского они уже поддавались переводу, и я с удивлением расслышала строчки: «Никогда не имел любимой, никогда не имел души, никогда не проводил время весело, никогда не замерзал. Хочешь пойти со мной? Хочешь почувствовать моё тело на своём?». После припева, этих самых слов, на кухню вошёл Джиён, чьи шаги заглушились ритмом. На мои губы легла ухмылка, и я, обозрев мужчину, скинувшего от жары с себя футболку и пришедшего в одних шортах, произнесла: — Ты специально включил такую песню? — Я не понимаю, о чем она. Плохо знаю английский, а ты? — правдоподобно заявил Джиён, осматриваясь, будто давно здесь не был, или не знал, куда бы сесть поудобнее. Но если вспомнить, то он всегда садился на один и тот же стул, лицом к окну, за которым под солнцем искрился пролив, а ночью чернел, не различаемый от неба. Неужели я нахожу всё больше привязанностей у этого человека? Да, он непредсказуем, но если быть внимательнее, то есть у него привычки, которым он не изменяет. — Кое-что разобрала. — Да? И о чем там? — уселся он за маленький круглый столик, закинув ногу на ногу. Если я выдам ему перевод, он воспримет это так, будто я на что-то намекаю? Или придаю слишком большое значение смыслам? Лучше сменю тему. — Ты оголил верх, должна ли я сделать вывод, что мы переходим к стадии раздевания? — Поставив сковороду на включенную плиту, я взяла в руку бутылку с маслом и посмотрела на Дракона. Он держал одну руку на столешнице, и пальцами без звуков перебирал по ней, как по клавишам. Услышав меня, он прекратил движение и, подняв эту кисть, сделал ею жест неосведомленности. — Ну, я бы не отказался, даже не расстроился, если бы ты сейчас скинула майку и облила себя из этой самой бутылки. А ещё лучше молоком. Но принуждать и требовать не стану. — Я не хочу раздеваться, — на всякий случай уточнила я. — Твоё право. А я, впрочем, всё равно могу помочь тебе похимичить. — Джиён поднялся и подошёл ко мне, поглядывая на заготовки для кулинарных маневров. — Давай я дорежу мясо, а ты берись за овощи. — Он забрал себе здоровенный тесак. — У меня большой опыт. Тренировался на людях, — улыбаясь, заметил он. — И какое блюдо ты приготовишь? Отбивная арматурой? Заливное бетоном? — К своему стыду, я тоже едва не расплылась от иронии над Драконом. Говоря о таких вещах, мне почти стало весело! О боже, куда я качусь… — А почему бы нет? Вы же лопаете тело и кровь Христовы. — Не начинай. — «Ой, всё»? — Джиён засмеялся, на самом деле ловко и аккуратно расправившись со свиной вырезкой. А я ещё крошила зелень. — Замечаешь, как мало существует тем, на которые можно поговорить? Чуть что, так возвращаемся к одному и тому же, и ходим по кругу. А ты удивляешься, почему всё так быстро надоедает. — Я бы послушала о том, как ты жил до «завоевания» Сингапура. Мне интересно твоё прошлое, каким оно было? — Там всё было легко и просто. В твоём возрасте я зарился на деньги, рвался к ним любыми средствами, хотел, чтобы бабы отдавались мне по мановению руки, а люди вокруг кланялись и дрожали, внимали моим словам с благоговением. Позже я всё это получил, но удовольствие это приносило примерно год. После этого отдающиеся без вопросов женщины перестали быть интересными, кланяющиеся раздражают, готовые слушать бесят, потому что мне всё реже хочется кому-то что-то говорить и объяснять… — Это упрек в мою сторону? — Возможно. Частично. — Дракон посмотрел на меня, обходя вокруг, пока я продолжала резать, он зашёл мне за спину. — Ты меня тоже время от времени бесишь. В последние дни чуть меньше, чем раньше. — Серьёзно? Почему же? — Глупость. — Исчерпывающе. Спасибо. — Мой тебе совет. — Мужчина положил подбородок мне на плечо, обнял сзади вокруг талии и сомкнул руки на моём животе. — Лучше раздражай меня, трепли нервы и выводи из себя. Только не становись скучной. — Для чего? Чтобы ты продолжал забавляться со мной? Может, я мечтаю о том, чтобы ты потерял ко мне интерес. — И что тогда будет? Твоя жизнь наладится? Ты считаешь, её портит моё внимание к тебе? — Твоё внимание ко мне отнимает у меня свободу. — Джиён замолчал, а я замерла, перестав шинковать на минуту. — Под прицелом твоего взгляда, твоего любопытства и интереса я ощущаю себя загнанной, заведенной в тупик, где меня пытаются привязать к ниточкам и дергать. Это очень неприятное чувство… — Я его хорошо знаю. Когда я был внизу мафии, а не сверху, я ощущал себя так же. Казалось, что каждый мой шаг очевиден, у всех на виду. Тем более что я только чужие приказы… — Вот! Видишь? Ты знал, что выполняешь приказы, и знал, какие они. — Пошевелившись, я заставила Джиёна убрать руки и отстраниться, и развернулась к нему лицом. — Весь ужас моего положения в том, что ты не говоришь, что готовишь для меня в очередной раз. — Я бы приготовил самгёпсаль^[12], но мы уже не так начали. Я опоздал нарезать бекон тонкими ломтиками, но ещё не всё потеряно. — Он мог бы и не соскакивать на другую тему, я и без того знала, что в его закромах полно секретов, но своим шутливым переходом на еду он лишь подтвердил это. Однако, переварив его фразу, я услышала и совсем другие подтексты. Не так начали? Не всё потеряно? Он по-прежнему о еде? — Если порезано не так, это уже другое блюдо, а значит — поздно, — сдержано, осторожно всмотрелась я в Джиёна. — Если ингредиенты те же самые, то вкус будет тот же. Форма и название неважны, когда начинка и содержание сделаны, как надо. — А если и начинка уже не та? — смелее воззрилась я в его глаза. — Если внутри тоже не то, чего хотелось? — В таком случае, — расплылся Джиён, протянув руку и взяв со стола за мной пакет со специями, что мы купили. — Хороший соус исправит всё. — Даже нелюбимое кушанье? — С острым кайенским перцем, легким сладковатым привкусом муската и горечью кинзы я сожру всё, что угодно. — Надо попробовать бахнуть это всё в твой утренний кофе. — Дракон захохотал. — Иногда мне кажется, что ты именно такая. Как мой идеальный кофе, только зачем-то туда наебенили соуса для жареной свинины. — Ты опять материшься! — Ну вот и горечь кинзы. — Скорчив недовольную моську, я пихнула его в бок, чтоб он перестал потешаться и отнесся серьёзнее к нашей глубокомысленной аллегорической беседе. Джиён потёр ударенное подреберье. — А вот и острота перца. И раз уж зашёл разговор… — прижав меня к столу, мужчина поставил по сторонам свои руки, а его обнаженная грудь тронула мою майку. — То послевкусие всё же должно быть сладким. — Он поцеловал мои губы, прокравшись ладонью к моей пояснице и надавив на неё, чтобы я прижалась к нему крепче. Его поцелуй, как обычно, был табачным, но не дымным. Куря дорогие сигареты, он не пах, как зрелый и неблагополучный мужик, что шляется по барам и приобретает багровый оттенок катящегося вниз бродяги. Он пах терпко, пряно, коварно и мятно, пах как несбыточное обещание, как криминальный соблазн, как скрытая угроза. Он пах крокодиловой кожей и платиной, начищенными до блеска кремом из черной икры. Только так можно описать ту роскошь и те счета, что имелись у него, и ощущались мною ежесекундно, потому что забыть о том, что Дракон — король Сингапура, получалось крайне редко. Джиён отпустил меня и, всё ещё держа пакет со специями, потянулся к полке с посудой. — Если я надоедаю с этим, как Сынри с сексом, скажи прямо. Я перестану. — Задумавшись, я изучала его плечо, снова на глаза попались его татуировки. Я облизнулась, раскладывая подробнее для себя вкус закончившегося поцелуя. Неприятно ли мне было? Хотела бы я, чтобы Джиён не обращал на меня внимания и не лез? Он заметил тишину и обернулся. — И если я запрещу себя целовать — ты перестанешь? — спросила я. — Я посмотрю в твои глаза. И если найду между ними и ртом противоречие… — главарь мафии хмыкнул. — То вынужден буду либо перестать слушать, либо перестать видеть. — Что же ты выберешь? — Погасить свет и заткнуть тебе рот. — Меня вновь напрягают твои планы. — Расслабься, это шутка. — Я не могла расслабиться, потому что не могла быть уверенна, что это шутка. И Джиён окончательно заставил меня занервничать, заключив: — С тобой я бы переспал при свете. Мы разделили обязанности, и пока я делала основной ужин, Дракон приготовил к нему соус. Со всем этим мы поднялись в кинотеатр на втором этаже и посмотрели очередной фильм Вонга Карвая. От меня явно ждали какой-то реакции, потому что главный герой чем-то напомнил мне в поведении и мировоззрении Джиёна, но я ничего не стала говорить, оставив впечатление и осмысление в себе. Поднявшись и убравшись, я сложила посуду на поднос, отнесла её вниз, а когда поднялась наверх и собралась идти к себе в спальню, то Дракон как раз только выходил, позёвывая, из зала, где выключил свет. Увидев моё направление, он опустил руки, потому что потягивался. — Куда это ты? — свел он брови к переносице. Я растеряно указала вперед. — К себе… спать. — Поиграла и бросила? — в притворном возмущении ахнул Джиён. — Да нет, я… — Именно что ты. Зачем вчера было врываться ко мне, если сегодня не намерена продолжать? — Я просто думала… надеялась… — Я остановила себя. Чего я мямлю и оправдываюсь? — Хотелось, — пожала я плечами. Дракон повёл бровью, плавно начиная двигаться в мою сторону. — А если сегодня мне хочется? Перетоптаться? Надеть власяницу? — Ну… — Посмотрев туда, куда собиралась идти, а после на дверь опочивальни Дракона, я засомневалась. — Если ты приглашаешь и зовёшь… Почему бы и нет? Только приму душ… — Вчера ты это сделала в моей ванной комнате. Что не так с этим? — скрупулезно уставился он на меня. — Всё так. — Тогда пошли. — Оставшись стоять, где стояла, я похлопала глазами. Джиён протянул мне руку. — Пошли. — Почему? — Прежде чем поддаться, задала я вопрос. Мужчина повел взором по своей открытой ладони и с неё соскользнул на моё лицо. — Потому что это идеальная неделя? Потому что, на самом деле, поиграешь и бросишь ты? Потому что тебе нравится играть? — Ты хочешь знать, чем закончится неделя на этот раз? — попал он в самую сердцевину моей душевной муки. Я поджала губы, но кивнула. — А сама как думаешь? — Болью. — Джиён затянуто повел головой из стороны в сторону. — Я верну тебя Сынри. — Вот как… — Что-то внутри меня померкло, хотя я ожидала чего-то худшего. Но снова поползли переживания, не врёт ли? Хочет ослабить мою бдительность? — Но всё должно будет выглядеть так, что это он сам тебя забрал, выкрал — неважно. А он будет пытаться. И в одной из таких попыток мы изобразим поражение… — Чтобы я вновь оказалась с ним и всё-таки привела к тебе его в клан? — Ты изменишь его. Он уже почти любит тебя. Ощутив каково это — жить без тебя, он одумается, исправится, станет намного лучше, чем сейчас. — Тебе не надоедает пытаться уничтожить душу в одних и создать в других? Как ты говорил? КПД — ноль. — А что? Управлять душами! Либо Бог, либо Дьявол только и могут, а тут вдруг я! — Сынри не исправится. — Поглядим, Даша. — Джиён ещё раз привлек внимание к своей ладони, не убрав её. — Идёшь со мной? — Для чего тогда всё вот это с ролями идеальных? Для чего эти поцелуи и вежливость? Ты мог бы бросить меня в подвал на неделю, после чего создать нужную постановку для Сынри. К чему лишний цирк, Джиён? — Я не хочу бросать тебя в подвал. Ты мне нравишься. — Да неужели? — округлила я глаза, наигранно взмахнув руками. — Очень странно ты выражаешь симпатию. — От него последовало якобы пристыженное пожатие плечами. — Уж как умею… Каждый специалист в чем-то своём. Я знаю, как добывать деньги, а вот в выражении симпатии практиковаться по-серьёзному не приходилось. — Вздохнув, я положила свою ладонь в руку Джиёна. Мне хотелось крикнуть на его заявление «а ты мне не нравишься!», или что-нибудь подобное, обидное. Но что бы это дало? Я хочу растопить его, а не задеть, потому что не растопленный Джиён не заденется, ничего с ним не станет. Пока он не ослабнет — с ним воевать бесполезно. Он хочет изменить Сынри, а я хочу изменить его самого. И пусть даже провалится попытка этой недели… Бог любит троицу. Когда-нибудь я смогу. Я вырву жало, и зло станет добром. Позавтракав, мы с Джиёном снова отправились в клинику, где находился Сынхён. Когда мы приехали, встревоженный врач сообщил, что господин Чхве самовольно выписался, хотя заплатил ещё за два дня, и куда-то уехал. Чертыхаясь, Дракон начал набирать друга, но абонент всё так же был отключен. Размышления, где его можно найти, заняли весь путь до машины. Опустившись в неё, Джиён пробормотал: — Наверняка он опять там… — Я не могла включить музыку — как-то не по случаю — но и ехать в тишине было тягостно. — На кладбище? — слетела у меня фраза. — Почти. Колумбарий. — Видя краем глаза моё замешательство, Джиён помог подсказкой: — Хранилище урн с прахом. В Сингапуре слишком мало места, чтобы закапывать целиком в землю. А вот колумбарий тут элитный. — Но ты говорил, что её похоронили именно в гробу. — Да, сначала. А потом, когда я не давал Сынхёну валяться возле её могилы, он принялся за вандализм. Велел её выкопать, кремировать и ссыпать в горшочек, чтобы он всегда был с ним, у него дома. Лишь год спустя мне удалось его уговорить поместить прах сюда. Мы доехали до здания, похожего на банк. Оно и половину функций подобных банковским выполняло — принимало вклады. Грустные и ничего не стоящие, кроме памяти и чьих-то чувств. Дракон шёл уверенно, знал куда. Впрочем, не показатель — его походка всегда была уверенной, вне зависимости от того, где, с кем и когда он шёл, гулял, прогуливался, спешил или бродил без дела. Изнутри колумбарий тоже мало отличался от некоего коммерческого учреждения, готового обслужить денежных клиентов, но в покое и отсутствии шумов было что-то, что выдавало настоящее предназначение этого места. Будто в страховую компанию впихнули буддийский храм и салон ритуальных услуг — так всё выглядело. Джиён вел меня по золоченым залам, в перспективах которых я видела сотни ящиков и ниш, отделанных всё той же позолотой. Комната для избранных богачей находилась подальше других. Около двадцати отполированных надгробий по периметру освещались двухуровневой подсветкой, а посередине, на стене напротив входа, висело распятие. По центру комнаты стояли скамейки-диваны из черного дерева. На одной из них сидел Сынхён, уставившись перед собой, судя по всему — на надгробие, прячущее урну. Ни фотографии, ни надписи (они либо в ящике за панелью, либо вообще отсутствуют, я не знаю). На Сынхёне был вельветовый костюм песочного цвета, а на носу держались солнечные очки с розово-красными стеклами. Он надеялся взглянуть на смерть сквозь розовые очки и проникнуться позитивом? — Сынхён, — не считаясь с атмосферой, в полный голос позвал Джиён. Друг не обернулся к нему. — А, привет! Присядете? — указал он на свободные полскамьи возле себя. — Мне не о чем с ней разговаривать, — кивнул Дракон на гладкую плиту с безразличием. — Ты был дома? — Пока ещё нет. — Давно тут? — Около часа, — не отрывая глаз от одной точки, продолжал дискутировать с нами Сынхён. — Даша, — я вздрогнула, не думая, что меня заметят, или что ко мне обратятся. — Как ты считаешь, умершие нас слышат? — Я всегда считала, что да. — А почему они не отвечают? — Ну… они же духи… у них нет голосовых связок, рта… — Тогда нет и барабанных перепонок и ушей, — прервал меня Сынхён. — Значит, не слышат. — Нет, слышат! Пусть как-то по-другому, непонятным нам образом, но слышат. — Джиён достал сигареты, закатывая глаза к потолку. Выковырнул зажигалку из пачки. — Тут нельзя курить, — остановил его Сынхён. — Опять? Черт, ну почему как только я оказываюсь рядом с тобой, это обязательно какое-нибудь место, где нельзя курить? — Дракон сделал оборот на пятке, указав на обстановку. — Если случайно произойдёт пожар, что страшного приключится? Обитатели сгорят и превратятся в пепел? — Мсье Квон, — Сынхён указал пальцем на выход. — Это зал для некурящих, профланируйте юго-западнее. — О, пардон, сударь, моему моветону нет прощения. Я удаляюсь. — Мы остались с неисстрадавшимся вдовцом наедине. Делать было нечего, и я изучала геометрические узоры на панели, скрывающей захоронение покойной жены Сынхёна. Мужчина сидел так ровно, что напоминал изваяние. — Я давно знаю, что ты давно знаешь, — произнес он. — Джиён рассказал тебе, чтобы тронуть твоё чувствительное сердце. Тебе меня жалко? — Немного, — честно созналась я. — И мне тебя. Но я не могу тебе помочь, забрать у Джиёна, потому что его мне тоже жалко. — Как это связано? — За последнюю пару лет я впервые вижу его таким оживленным. С тех пор как я остался один, — он подразумевал смерть супруги, видимо. — Для меня кончился смысл. Знаешь, это намного мучительнее, чем быть битым, голодным, терпеть лишения, лишиться свободы. Сидя десять лет за решеткой люди способны надеяться и ждать, и счастливыми выходить из тюрьмы, и обретать счастье, потому что есть зачем, ради кого, к кому возвращаться. А когда нет цели, то нет и радостей. — Сынхён вздохнул, и его грудь поднялась и опустилась. Хоть какое-то движение. — У меня смысл кончился, а у Джиёна его никогда не было. Ты понимаешь, почему мне его жаль? — Понимаю, — робко кивнула я. — Но ему не жаль меня. Он меня погубит. — Тогда он погубит и себя. — Сынхён приподнял очки и потёр глаза. Я заметила, что они немного красные. Уж не слёзы ли он смахивает? Но оправа опустилась на место, и снова было не рассмотреть подробностей. — Но ты любил её, а он меня — нет. — Как будто решает всё только любовь. А ненависть погубить не может? А зависть? А зависимость? Иногда человек, узнавший, что его враг тихо скончался, не узнав о том, каких высот и успехов достиг его соперник, страдает сильнее, чем любящий, успевший обмолвиться перед смертью с любимым важными словами. Неудовлетворенность — вот первая причина скорби. Потому что не вернуть и не переделать, не закончить, не завершить, не взять того, что хотелось. — Да, ты говорил, что счастье — это когда не о чем пожалеть в прошлом. Но… разве ты не был с женой до последней минуты? — Был. — Возникла пауза. Долгая, продолжительная, душная. — В последнее утро — она ушла от меня в девять семнадцать утра — она посмотрела в окно и сказала: «Я встретила новый день» и улыбнулась. Я ответил, что она встретит ещё много дней, но она сказала: «Ты встретишь, без меня». Я стал заверять её, что не стану даже смотреть на это солнце без неё… — Сынхён внезапно и резко захлебнулся слезами, и они полились из него градом, так что я не успела ничего и предпринять. Брать за руку боялась, да и трудно было, когда он поднёс их к лицу и, сгибаясь, снял очки, укрылся в ладонях и принялся трястись, как в мучительных корчах. — А я смотрю на него, я его вижу… — сокрушаясь, охрипшим басом винил себя он, покачиваясь. — Элин, прости меня, прости… — В комнату вернулся Джиён и, увидев всю эту картину, одними губами произнеся «блядь», стиснул кулаки. Достав бумажник, он сунул его мне. — Возвращайся домой, а я отвезу его в клинику. Рано ему ещё разгуливать, прикидываясь самостоятельным. — Подняв друга под локоть, Джиён повёл почти безвольное тело прочь. Я посмотрела им в спины, вертя в руках бумажник. С помощью капельниц Сынхёну немного промыли кровь и, судя по всему, забыли дать успокаивающие и наркотические средства, на которых он держался. Неужели он без них уже вообще не мог? Я вернула внимание к надгробию, встала и подошла к нему, приложив ладонь к гладкой, теплой поверхности. В выемке сверху была металлическая табличка с гравировкой: «Чхве Элин. 1989–2019 гг». — Счастливая ты женщина, Элин, — шепотом сообщила я ей. — Если бы я знала, что хоть один мужчина на свете любит меня так же, как тебя Сынхён, мне бы не страшно было умирать. Знаешь ли ты, как ему без тебя плохо? Должна знать, иначе это несправедливо. Тебе ведь тоже без него плохо, разве нет? — Я огляделась, посмотрела на распятие, на несколько свечей под ним, потом на потолок, подразумевая, что смотрю куда-то туда, где живёт Бог. — Господи, если после смерти наши души где-то существуют, но ничего не помнят и не знают о том, что творится без них на земле, пошли Сынхёну новую любовь. Мне кажется, с него уже довольно. Выйдя на улицу, я заглянула в толстый драконий кошелечек. Денег там было полным полно. Разве я не предупредила Джиёна, что в следующий раз ему ничего не верну? И домой совсем не хотелось. Почти полдень, для прогулок жарковато. Интересно, а если ябуду шататься по всему Сингапуру, как Дракон меня найдёт? Мобильного у меня нет. Спина расправилась в предчувствии оригинальной свободы. Итак, с чего бы начать? После общения с Сынхёном и его нервного припадка, настроение было не лучшим, из головы никак не выходила вся его ситуация. К развлечениям душа не лежала, и я решила просто-напросто бродить, развеиваться, чтобы усталость обезвредила мысли. Сначала я долго шла пешком, пока футболка между лопатками не промокла насквозь. Войдя в ближайшее кафе, я перекусила. С вкусным фруктовым чаем сидя у окна, я минут тридцать изучала прохожих, всматривалась в автомобили. С каждым мгновением мне становилось легче. Сингапур, сам по себе, без творящихся в нем беззаконий, пожалуй, не так уж и плох. Мелких преступлений и хулиганств в нем вовсе нет, жителям спокойно и комфортно, законы работают. И только за кулисами крупного бизнеса, там, где встречаются миллионы долларов, совершается всякая грязь и жестокость. Расплатившись, я вышла на тенистый тротуар. Высокая влажность причиняла мне физические неудобства — я обливалась потом и вынуждена была обмахиваться, что не сильно помогало. Хотелось найти прохладное местечко на открытом воздухе и посидеть там на лавочке с мороженым. Но с прохладой в это время дня и года проблемы. Мне вспомнился парк, который как-то показывал Мино. Он возил меня туда пройтись, это было одно из его излюбленных мест. Тропинки, утопающие в зелени, шорох крыльев птиц, которых не различить в спутанных ветках тропических зарослей. Да, это то, что нужно. Взяв такси, я отправилась туда. Интересно, Джиён меня ещё не потерял? А, его трудности! Я предамся приятным воспоминаниям о Мино. Конечно, мои чувства к нему не сравнить с любовью Сынхёна к покойной супруге, но бывают моменты, когда меня влечет к нему безумно и, кто знает, ответь он мне взаимностью, не перетекло бы всё в такую же безграничную любовь? Машина высадила меня неподалеку от входа в парк. Людей было достаточно много: семьи, пары, компании школьников и студентов. Не работающая, я с трудом вспомнила, что сегодня выходной день. Запах экзотических цветов в начале пути перебивался продающимися сладостями, но как только я углубилась внутрь, ароматы сырой древесины, распаренной листвы и ощущаемого на языке сандала заполонили всё вокруг. Я была почти в дикой природе, то, чего так не хватало мне после России, где заброшенных мест, пустырей, заросших пролесков и бурьяна больше, чем дорог и вымощенных площадок, в отличие от Сингапура. Купив бутылочку с холодной водой, я шла и любовалась по сторонам. Пока мой взгляд не упал прямо передо мной. В белой облегающей грудь футболке с вырезом уголком, подчеркивающим ширину и крепость фигуры, открывающим ровные ключицы, в джинсовых бермудах и белоснежных кроссовках, с идеально уложенными черными волосами, открывающими красивый лоб с изогнутыми волнующими бровями, Мино шёл навстречу мне, прекрасный настолько, насколько его даже не представляло моё воображение. Он ослеплял меня, отражая солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветви. Но было в этом всём то, что вынудило меня окаменеть, и разве что не поперхнуться водой. В его правой руке лежала чья-то рука и я, проследив, из какого плеча она растёт, нашла невысокую азиатку, топающую далеко не грациозной походкой. Мино, мужественный и роскошный Мино, смотрелся рядом с ней изысканнее, величественнее, эффектнее, сексуальнее… Но, однако, его ладонь держала именно её ладонь, её, маленькой, неприметной девушки в стрекозиных солнечных очках на пол-лица, в джинсовых шортах на плоской попе из которой тянулись не кривые, но далеко не длинные ноги. И нос у неё маленький, и грудь и… и… Мино заметил меня, дернув бровью и на миг посерьёзнев, после чего выровнялся и пошёл, ведя с собой спутницу, прямо на меня. — Привет! — Они остановились передо мной, в двух шагах. — Привет… — промямлила я. Они встречаются. Они встречаются. Это его девушка. Я видела фото сестры — это не она. Эта мелкая азиатка — его девушка! У него есть девушка…. Не я. Я ему не нужна. Я ему не нравлюсь. У него другая. Это та, которая бросила его ради олигарха? Или новая? Как давно?.. У него другая… Мы… я… не буду с ним, никогда. Потому что у него другая. Они гуляют, встречаются, спят, поженятся. Свободные, счастливые. Не я. — Даша, это Мина, Мина — это Даша, — представил Мино так естественно, не растерявшись. Вышколенность, выдержка, манеры, безошибочность, без которой трудно работать на Джиёна. Будто между нами никогда не было ни единого поцелуя, будто он не говорил мне, что если бы мог начать заново, то начал бы со мной… Два дня назад, на дне рождения Сынри, я ждала от него какого-нибудь шага, действия, а он ждал окончания вечеринки, что бы вернуться к этой. Он делал мне комплимент, уже состоя в отношениях. Ну, не с утра же пораньше они начали встречаться?! — Очень приятно, — улыбнулась девушка. Его девушка. У меня заболела голова. Сначала Сынхён, теперь это. Сегодня не мой день. Сегодня ужасный день. Порвать, вычеркнуть, сжечь. — Надо же, у вас имена подходят, — теряя энергичность и голос, пробормотала я. — Мы это тоже сразу заметили, — захохотала Мина коротко и звонко. И сжала свои пальцы на его ладони сильнее. Стало проясняться, каким образом они начали свой роман. Это то, из-за чего я всегда сокрушалась, что красивые и видные парни встречаются с последними по уму и внешности девчонками. Потому что их хватают, тащут, и они не сопротивляются. По Мине было видно, что она из таких. Взяла, вцепилась и не отнять. А я корчила из себя принцессу и ждала. У моря погоды. То есть, у сингапурского пролива принца. Дура. — Одна гуляешь? — посмотрел вокруг меня Мино, не зная, кого искать, Джиёна или Сынри? Ну да, мне ли обвинять его? Я надеялась, что он дождётся меня, пока я кувыркаюсь с Сынри? По-моему, всё справедливо, он нашёл другую. — Да, я одна, — одному ему понятным упреком сказала я. Мино не дернул и глазом, но я его уже достаточно знала, чтобы понять — он принял к сведению, учел, но никогда не покажет этого. — Ладно, пошли, а то мне ещё вечером к родителям надо заехать, — подергала его Мина за руку, прижавшись щекой к мускулистому плечу. Выше не дотягивалась. Как её в постели, такую небольшую, наверное, вертеть удобно, да, Мино? Или она сама вертится? Мне показалось, что у меня сейчас раскрошатся зубы. Сынхён, одолжи свои очки, а? У меня что-то глаза режет. И желудок тянет, и сердце колет, и легкие горят. Наркотики тоже одолжи. — Ладно, мы пойдём, — улыбнулся мне Мино. Садист, спрячь свои белоснежные зубы, у меня в слезные протоки вот-вот хлынет кровь, и алые слёзы польются по щекам. — Пока, Даша. — Пока, — кивнула я им, не провожая взглядом. Спустя несколько минут я смогла сойти с места и сесть на лавочку. Спустя ещё несколько минут я заметила, что слёзы действительно текут. Проведя по лицу, я посмотрела на пальцы. Надо же, всё-таки прозрачные, а не кровавые. Почему всё так? Почему… Уже стемнело. Звёзды зажглись над безмолвной водой, она отражала их, размывая образы, так что расплывались рябые пятна, а не яркие точки. Я не смогла бы ещё раз воспроизвести свой маршрут, приведший меня к этой пристани, с которой я свесила ноги и уже больше часа сидела всхлипывая, затихая, расходясь, успокаиваясь и опять начиная рыдать. Я где-то ходила, куда-то уехала, куда-то брела, забыла поужинать и вообще забыла обо всем, кроме того, что Сынхён, любя жену больше жизни, потерял её, а я, полюбив Мино, не смогла быть с ним вместе вовсе. Почему любовь подобна проклятью? Почему несчастье сваливается именно тогда, когда любишь? Почему любовь неразлучна со страданием? Почему равнодушные счастливее? Почему Мино выбрал её? Ведь Сынри выбрала не я, это вынужденная мера, а он… не Джиён же его заставил? Я наткнулась на них совершенно случайно, они гуляли, держась за руки. И что же? Я тоже гуляю с Джиёном, держась за руку. Нет, здесь совсем другое. Дело в том, что Мино никогда не полюбит такую, как я, потому что он любит другой типаж, активный, порочный, наглый. А я такой не являюсь, и вряд ли стану. Как же мне забыть его? Как мне перестать думать о нем? — Идеальная женщина! — раздался окрик со стороны берега. Я повернулась на голос Джиёна, идущего в мою сторону по деревянному настилу. Опомнившись, я отвернулась, вытирая слёзы. Он же сразу заметит. Дракон подошёл быстро. — Я заебался тебя искать, идеальная женщина. — Идеальных для себя людей легко теряют, — проныла я под нос себе, уже не реагируя на мат. Джиён сел рядом и тоже свесил ноги, шумно вздохнув. — Дела отменил, бури и не должно было быть. Что же произошло? Ты сама испортила романтический ужин на яхте. Просто на него не явилась. Обалденно придумала. — Извини, не было настроения. — Чего размокла тут? — посмотрел он на меня. Блин, заметил. Я отвернулась ещё сильнее, в другую сторону. — По-твоему, у меня совсем нет причин? — На тебя Сынхён так повлиял? Согласен, он даже во мне иногда брешь пробивает. Правда. Большой, сильный, но слабый человек, бедный богач. Ему нельзя было сразу оставаться без каких-либо лекарств. Постепенно выходить надо. Ничего, оклемается. — Я молчала, и Джиён сделал перерыв. — А ты всё такая же сочувствующая тряпка. — Хочешь разочароваться? Я плачу по собственным мотивам. — По собственным? — Да. Прогулка не удалась. — Какого черта ты вообще поехала хрен знает куда? Я сказал ехать домой. — А я хотела погулять. — Блядь, вот прям про тебя сочинили: «Жила-была девочка — сама виновата». Чего ты ищешь? Приключений? — Может, как и ты, разнообразия. Может, ты меня утомил. — И как, Мино развеселил? — Я резко обернулась к нему, сверкая глазами. Откуда он узнал? Губы поджались. — Он позвонил мне и сказал, что видел тебя совершенно одну. Я поехал в парк, но тебя там уже не было. И мотался полдня, ища, в какую дыру тебя занесло. Ты в курсе, что тебя ищет почти сотня драконов по всему городу? — Я польщена. Но не стоило волноваться, тут же всё принадлежит тебе. Кто меня тронет? — Да ты сама себя тронешь! — повысил голос Джиён. — Откуда мне было знать, утопиться или повеситься тебе захотелось после всего? Ты же ненормальная! — Наверное, если до сих пор этого не сделала, надеясь на лучшее. — Дракон схватив меня за предплечье и притянул к себе, гневно воззрившись в упор. — Твоя жизнь принадлежит мне! И даже если ты попытаешься с собой что-то сделать — я тебя откачаю, уж поверь. Но после этого ты будешь сидеть в подвале на цепи, чтобы ничего не смогла с собой сделать! — Джиён отпустил меня и поднялся. — У меня самого уже нет настроения на романтический ужин. Хватит с меня и того, что на второй половине кровати рядом со мной будет спать девушка, плачущая в подушку по другому мужику. Атас! Скорее бы конец недели, пусть Сынри мучается. — Ты знал, что у Мино есть девушка? — Да, они около трёх недель уже встречаются, — пожал плечами Дракон. — Если бы я тебе сказал, ты бы не поверила, или подумала, что это мои козни. Хорошо, что ты увидела сама. — Это ты их свёл? — Нет, она его коллега, месяца два назад устроилась в соседний кабинет, видимо, там и закрутилось. — Джиён потопал ногой, что-то соображая, позвенел в кармане ключами и перстнями, бьющимися о них. — Убить её? — Нет. — А его? — Тем более. — А их обоих? — Прекрати. — Её могут похитить и кинуть в бордель. — Джиён, это не смешно! — Я поднялась, отряхнув задницу. — Какой смысл в этом? Неужели ты не понимаешь, что есть чувства — его, мои. Они не зависят от денег, даже от жизни! Ты можешь убить его, но он не перестанет мне нравиться. Ты можешь убить её, но ему не начну нравиться я. Твои методы ничего не решают, понимаешь?! — Очень хорошо понимаю. Но пар-то как-то спускать надо? — Он успокоился после того, как мимолётно пошумел на меня, демонстрируя злого себя и свою власть, и теперь опять тащился с гаденькой улыбочкой от происходящего. — Переспим? — Тебе от этого полегчает? — хмыкнул он. — Нет, но может стошнит хотя бы. — А-а, нет, тогда я пас. Найди другого. Опять же, могу пригрозить Мино убийством, он приедет и исполнит все твои эротические мечты. Если они у тебя есть. — Я хочу Мино, но не из-под палки, спасибо. — У меня есть один мальчик… специализируется по тонкостям женской сущности. Вызвать? — Да не хочу я ни с кем спать, я пошутила! — Есть хочешь? — Нет аппетита. Хочу спать. — Покачав головой от моих капризов, Джиён покорно побрел к автомобилю. Там стояло с десяток охранников, видимо, кто-то из них меня и нашёл, доложив боссу, где я. Мы сели в салон и, под их вопросительные переглядки (Дракон впервые искал какую-то девицу, бросив на это столько сил, что вызывало здоровое удивление) поехали в особняк. В постели я долго не могла уснуть, ворочалась и всё думала о судьбах, о чувствах, о безответности. А иногда ни о чем не думала, но сердце ныло, и на душе было так паршиво, что я ничего не могла поделать с собой. Я старалась не мешать при этом Джиёну, отвернулась от него, уткнулась в подушку, как он и прогнозировал, и всё-таки снова стала тихонько плакать. Это был удар ниже пояса. Мино был человеком, ради которого я поступилась верностью жениху. Он был тем, в кого я поверила, как в символ возрождения, что есть к чему стремиться. Сынхён прав, заметив, что утеря смысла — вот что самое болезненное. Без Мино и надежды на совместное счастье с ним, я вообще уже не знала, чего ради живу здесь и маюсь? Рука скользнула по моему боку и, обвив талию, крепко сомкнулась. Я замерла. Грудь Джиёна прижалась к моей спине. Носом убрав мои локоны с шеи, он поцеловал в неё. — Хватит плакать, Даша. — Мешаю? — Нет. — Дракон потерся подбородком о моё плечо и коснулся его губами тоже. — Раздражаю? — Нет. Заставляешь думать. — О чем? — Как тебя успокоить. — Пристрелить? — Какой черный юмор в таком светлом теле. Нет, Даша, ты же сама сказала, что мои методы ничего не решают. — Я хотела спросить, что же тогда он придумал? Но поймала себя на том, что перестала плакать в тот момент, когда он меня обнял. Как-то не очень получается сочетать слёзы и объятия, особенно объятия этого человека. У меня вышла смущенная улыбка, незаметная в темноте, но слышная по голосу: — Этот метод намного лучше. — Я знаю. Спокойной ночи. — И сегодня он не сказал «милая», наверное, понимая, что всё равно я буду думать о том, что где-то Мино обнимает Мину. И они любят друг друга, и занимаются любовью, и строят планы на будущее. А я только и могу, что ожидать возвращения к Сынри, где погружусь в прежнюю жизнь любовницы олигарха, обеспеченную, обустроенную, престижную и бесчувственную.

Странности взаимоотношений

У плачущих перед сном утром глаза всегда припухшие. Ещё не увидев, я почувствовала это, едва их разлепив. Обернувшись за спину, я увидела пустую половину кровати. Шторы тщательно задернуты, ещё не тронутые, прячут день. Где Джиён? Я поднялась и распахнула широкое и высокое окно, вырвав его из-за укрытия занавесок. Солнце било в глаза, жаром повеяло поверх воздуха, который охладил кондиционер. Я закрыла окно обратно. Никогда не привыкну к Сингапуру. Пройдя в ванную, умывшись, почистив зубы, оценив своё грустное лицо с красноватыми глазами на двойку, я заглянула в комнату, что когда-то была моей. Теперь я пользовалась ею только как гардеробной. Заглянув в ящики, я наткнулась на комплект нижнего белья с изображением драконов, и вспомнила поездку с Мино по магазинам, когда мы купили это. Те мгновения были одними из самых счастливых здесь. Я влюбилась и надеялась, я мечтала и хотела взаимности. А теперь у меня нет даже мечты. А ведь можно было догадаться ещё тогда, что всё обречено. Разве неравнодушный станет подначивать соблазнить другого? Я тогда этого не понимала, а теперь знаю, что заинтересованный мужчина хоть немного ревнив. Взять Тэяна, который признался, что любит меня. Когда в нем стали назревать чувства, он упрашивал согласиться принадлежать только ему, он не хотел делить меня с кем-то. А вот Джиён — пристрелит и не моргнет — этому всё равно, где я и с кем, он готов подложить меня под любого, если это принесет ему пользу. Но где же он? Уехал? Как я не почувствовала, что он проснулся и ушёл?

В коротком летнем платье, незатейливом, чтобы удобно и не жарко, я спустилась вниз и пошла на кухню. Дракон сидел там, на своём привычном месте, глядя на лазурь волн, играющих с солнечными искрами. Их золотые блики кувыркались на поверхности, как отчеканенные новенькие монетки, струящиеся по конвейеру. — Доброе утро, — поприветствовала его я, уже смелее нарушая уединение, чем когда-то. — Доброе, — протянул Джиён, не отводя глаз оттуда, куда и смотрел. Перед ним стояла чашка с остатками кофе. — А мне почему не налил и не позвал в компанию? — Я развернулась к полкам и принялась доставать из них всё для чая. Бывают злые люди, которых неприятно беспокоить, бывают ноющие и вечно недовольные, которых и не хочется трогать, но задумчивость Джиёна в одиночестве была именно тем, чего его хотелось лишить, потому что его мысли никогда не приходили ни к чему хорошему. — Тебе вредно думать, прекращай. — Эту фразу мне следовало сказать лет в восемь-десять. Сейчас уже поздно, — с насмешкой покосился на меня он. — Сейчас, если я перестану думать, меня быстро приберут к рукам враги. В лучшем случае облопошат, в худшем — пришьют, раскрошив рыбам на корм. — У тебя много врагов? — Полным-полно. Китайская мафия, корейская мафия, турецкая мафия, вьетнамская мафия. Даже остатки того клана, который я сверг когда-то здесь, в Сингапуре, ушли в подполье и промышляют где-то в Индонезии или на Филиппинах. Они спят и видят, чтобы избавиться от меня и вернуть свою власть. — Я поставила чайник и подсела к нему, оперев локоть о столешницу и положив щеку на ладонь. — А тебе не кажется, что думать вредно не только мне? Ты сама такая же, если не хуже. Стоит тебе озадачиться какой-нибудь идеей, как ты доводишь её до абсурда. — Разум — зло, мы когда-то говорили об этом, — кивнула я. — Человечество наказано им за что-то. Знать бы, за что? — Джиён пожал плечами и потянулся к пачке сигарет. — Может, за то, что разучилось любить и быть честным? — Нет, это произошло бы исключительно после приобретения разума, — ухмыльнулся главарь бандитов. — Тогда что? Его погубили амбиции? — И для этого тоже нужны мозги. Ну, ты посмотри на животных. Не имея людского рассудка, что они могут совершить такого уж плохого? Обмануть, предать, бросить? Волки кидаются на жертву и убивают её, но почему-то это называют хищник, а не грешник. Потому что зверем правит инстинкт. А когда очередь доходит до человека, и он убивает, все говорят, что он злодей и преступник. Никто не думает, что у нас есть такая же агрессия в крови, такой же инстинкт. — Волк убивает, чтобы поесть и выжить, а люди иногда просто так. В этом разница. — Я многозначительно воззрилась на него, закуривающего сигарету. И тоже протянула руку к пачке. Если уж понимать Дракона, то и перенимать все его привычки. Джиён быстро сцапал сигареты, не успела я их коснуться, и убрал в карман, чуть приподняв бедра на стуле. Моя ладонь расстроено отползла по столешнице. — Ты намекаешь на меня? Что я убиваю бесцельно? Да нет, это всё входит в борьбу за выживание. Без нужды убивают только рехнувшиеся психи, но и среди хищников есть взбесившиеся, которые начинают пускать кровь всем подряд. Я похож на рехнувшегося психа? — Иногда ты похож на хладнокровного психа. — Поднявшись, я выключила конфорку и налила в фарфоровый чайник с заваркой кипяток. Если бы я родилась и выросла в Сингапуре, вряд ли у меня была бы страсть к горячим напиткам. Правильнее пить какие-нибудь соки со льдом, но для меня утренний чай — это традиция, и я не могу её нарушить. — Да нет, я единственный нормальный. А вот вокруг все — психи. — Какая самоуверенность! — Вечные сомнения — признаки паранойи. — То есть, я параноик? — Я так и сказал, что вокруг меня — одни психи. — Я надулась, а он засмеялся. — Да ладно тебе, это же ты любишь ставить диагнозы и не отходить от стереотипов. — Я не люблю, но… — И сказать-то нечего. Мы сотни раз уже говорили о том, что я отношусь ко всем предвзято. Могла ли я обвинить в этом же Джиёна? Нет. Он может на словах назвать всех одинаковыми, дать определение, но на самом деле он куда внимательнее к каждому, чем я. — О чем же ты думал тут, пока я тебя не потревожила? — О делах. О тебе. — Обо мне? — удивилась я. — Ты хотела домой — передумала, ты хотела Мино — передумала. К чему ты теперь будешь стремиться? Правды нет, любви нет, справедливости нет. Ты даже утверждаешь, что меня простила, значит, и мести не будет? — В монастырь уйду. — Как, Мино тебя разочаровал, а Бог — нет? Кто же из них был твоим идеальным мужчиной? — Идеальный мужчина у меня ты, потому что хуже, чем ты есть, тебя представить трудно, а значит, разочаровать ты не можешь вообще. — Новый принцип идеальности? Тот, кто не может разочаровать. Интересно. Выходит, ты не моя идеальная женщина, хуже тебя много чего можно сочинить. — И каким образом я могу тебя разочаровать? Продолжать верить в Бога? Искать любовь? Делать что-либо бескорыстно? Заботиться о близких? Тогда я разочарую? — Нет, когда станешь скучной. — Сказав это в обычной своей манере, показавшейся мне сейчас крайне пафосной, Джиён опять достал сигарету и вложил её между губ, прищурившись, хотя ещё не зажёг её. Я не выдержала и, встав, ударила по этой сигарете, отлетевшей куда-то в бок, на пол, к плинтусу. — Да ты ж достал со своей скукой! — крикнула я. Глаза Дракона округлились. — Скука, скука, скука! Кто тебе сказал, что жизнь должна быть весельем и развлечением?! Скучно ему… сам себя развлекай, а то нет, людей для этого ищет! Если такой умный, то ты даже в самом нудном и тоскливом человеке найдешь интересное, другое дело, если тебе не хочется в ком-то что-то интересное находить, ну так извините, твои желания уж точно не зависят ни от каких объективных фактов. Ты сам утверждаешь, что всё в тебе зависит от тебя, так что захочешь, чтобы я тебе не надоела и не наскучила — и это будет так. И не надо взваливать ответственность за какие-то изменения на меня. Ты ж у нас босс? Ты ж самый крутой? Король Сингапура? Ну, вот и имей в виду, что всё, что тебе кажется или видится — видится и кажется тебе таковым по твоим же собственным убеждениям и желаниям. — Я передохнула, начав запутываться в своей тираде. — В общем, вот что. Сначала ты мне казался хитрейшим, мудрейшим и пугающим типом, которого не обвести вокруг пальца, который всё знает обо всём заранее, с которым в беседах можно захлебнуться от увлеченности и восторга, такой он умный. Но чем больше и ближе я тебя знаю, тем лучше понимаю, что ты обычная зажравшаяся сволочь, которая себе что-то надумывает и сочиняет, и пытается внушать это остальным. И дурак тот, кто на это клюёт. Я клевала, но теперь достаточно. Ты сам скучный, ясно? Вот я с тобой — и мне не весело, вообще, совсем! Джиён моргнул и отложил Lucky strike. — Не весело тебе? — Мне на секунду показалось, что его разъярила моя речь, но его зрачки тут же заблестели лукавством. Я снова не смогла вывести его из себя. — Не весело? — Он встал так резко, что я тоже невольно подскочила со стула и отступила назад, едва его не уронив. — Добавить тебе встряски? — Чего? Какой встряски? — озиралась я, отступая к выходу из кухни. — Избить тебя, или изнасиловать? — Его лицо прорисовала дикость, так что мне стало жутковато. — Ты же шутишь? — Я? — Джиён сделал резкий выпад ногой и, топнув ей, издал что-то вроде пугающего рыка. Взвизгнув, я развернулась и понеслась прочь, видя, что он последовал за мной. Вопреки имеющемуся опыту американских фильмов, где глупые героини несутся на второй этаж, я поступила точно так же, устремившись к лестнице. Дракон почти схватил меня за руку, когда я оперлась о перила, но я вовремя её отдернула и понеслась по ступенькам ещё быстрее вверх. Визжа от безысходности преследования, я с криками бросилась в свою бывшую комнату, разумно считая, что в спальню к врагу за спасением не ходят. Но и из этой комнаты сквозного выхода не было. Ощущая преследователя на пятках, я вспомнила ту беготню, которую устраивала от клиентов в борделе, и прыгнула на кровать, зная, что с неё можно улизнуть в любую сторону. Но Джиён был куда более ловок, чем мои предыдущие соперники. Одним мощным прыжком он настиг меня на месте и повалил на покрывало. Пока я, ещё покрикивающая и сопротивляющаяся, махала руками, мужчина начал смеяться, что меня и остановило. Посмотрев в его радующиеся глаза, я понаблюдала за его широкой улыбкой и, поджав губы, ударила в плечо, прижимаемая им сверху. — Дурак! Чего ты делаешь? — Развлекаюсь. — Сказала же тебе — не надо людей к этому приобщать. Развлекайся сам по себе. — Мне с тобой нравится. А без тебя не очень. — Если ты хотел меня запугать, то после этого фальшивого марш-броска, я тебя точно никогда теперь не испугаюсь. — Джиён вдруг напрягся и, посмотрев мне прямо в глаза, дернул челюстью, не отводя взгляда. — У меня нет цели заставить тебя бояться. Но не забывай, что если выгода будет того стоить, я всё равно могу сделать тебе плохо. Сейчас эта возня ни к чему не обязывает, ничего не значит. Но если на кону что-то будет — я не посчитаюсь ни с чем. — Я помрачнела. — Что же это должно быть такое, более важное, чем чья-то жизнь, для человека, у которого и без того всё есть? — Репутация, — сказал он. — Репутация? У тебя? — Я злорадно, горько и ехидно похохотала. — Ни чести, ни совести, ни стыда. Откуда репутация? — Она бывает разной. У кого-то праведника, у кого-то шлюхи. — Джиён слез с меня и сел на кровати спиной ко мне. Я тоже села, поправляя на плече сползшую лямку платья. — А у кого-то безжалостного. И без неё очень трудно будет удержать всё остальное, что я имею. Дракон поднялся и, не оборачиваясь, вышел из спальни. На следующий день мы забрали Сынхёна из клиники и отвезли домой. Проводив до самой квартиры, мы втроём вошли внутрь. Доктор выписал какие-то щадящие успокоительные, но под нашим присмотром их пока можно было не принимать. Джиён увел друга на балкон, покурить и поболтать, оставив меня разглядывать барские апартаменты Сынхена, в которых я была впервые. Мебельные гарнитуры из какой-то музейной коллекции, наверное, Людовика XV или XVI.

Создавалось ощущение, что здесь жила семья аристократов. Очень высокие потолки с лепниной, позолотой на карнизах, тяжелые бархатные шторы, атласная обивка, камин. Над ним висел портрет молодой женщины, я сразу поняла, кто она. На полке под картиной стоял ряд фотографий в ажурных золотых рамках: свадебный снимок, а вот пара уже в лёгких одеждах на пляже, медовый месяц, видимо, вот пара вместе со зрелой парой — видимо чьи-то родители, его или её, я по чертам не поняла. Элин тоже была азиаткой, но кореянкой, китаянкой, вьетнамкой или филиппинкой я и близко не могла предположить. Я не смогла долго смотреть на это и отвернулась, продолжая уделять внимание обстановке, абстрактным предметам, а не тому, что являлось «душой» помещения, мелочам, поставленным когда-то сюда любящими и счастливыми руками. Зачем Сынхён мучает себя? Нужно выбросить это отсюда, попытаться забыть, хотя бы попытаться, но я не решусь сама предложить этого, представляя, какой истерикой (или приступом?) это может закончиться. Он будто специально ковыряет в себе это всё, или мне так кажется, потому что я не пережила подобного? А может проблема в том, что он не может иначе? Если выбросить её изображения, то он умрет окончательно. Нет, так не должно быть! Помимо позолоты во всём было много хрусталя. Но в таком барокко отделали лишь зал. Прихожие и коридор, по которым мы прошли, выглядели очень современно, и на стенах там висели работы современных же художников, какие-то авангардные, или поп-арт — я ничего в этом не понимала, в отличие от Сынхёна. Когда осмотрела всё, и глаза стали с любопытством коситься на дверь в спальню, Джиён с другом вошли с балкона. — Давай куда-нибудь вечером выберемся? — предлагал Дракон. Сынхён покачал головой. — Нет, я ощущаю слабость и вялость, лучше дома полежу. — Можешь лежать у меня. — Сынхён устало посмотрел на него. — Всё нормально, я не собираюсь чудить. — Ладно. — Джиён похлопал себя по карманам и посмотрел на меня. — Ты мне бумажник отдашь или нет? — Вчера мы так никуда и не выбрались, проведя весь день в доме и дворе с бассейном возле него. Гуляя с собаками, готовя обед, смотря фильмы, мы как-то забыли о том, что можно куда-то ещё съездить. Поэтому Джиёну деньги были и ни к чему. А я так и ходила с его кошельком, не видя надобности возвращать. — Нет, я же говорила, ещё раз дашь — не верну, — спокойно пожала я плечами, делая вид, что опять отвлекаюсь на живопись. Сынхён улыбнулся, поглядывая на нас двоих. — Вот зачем тебе деньги, Даша? — поинтересовался Джиён, взмахнув рукой. Когда-то он меня очень смущал интимными и откровенными разговорами, утверждая, что к этому нужно привыкнуть. Жизнь с Сынри лишила меня многих комплексов, и мне теперь захотелось вернуть Джиёну сбивающие с толку своей прямотой беседы. — На прокладки. — С утра у меня начались месячные, и заявление было кстати. — Там денег столько, что можно снарядить ими стадо слоних на десять лет вперед. — У слоних есть менструация? — оживился Сынхён. — Вот это сейчас важно вообще? — отвлекся на него Джиён. — Слонам — возможно. — Но ты же не слон. — По внешним признакам — нет, — уточнил мужчина серьёзно. Теперь улыбаться начала я. — Ладно, черт с тобой, дай на бензин денег, моя у меня получку отобрала, — громким шепотом кивнул ему на меня Джиён и протянул ладонь к Сынхёну. Тот полез во внутренний карман пиджака. Я быстрее подошла к ним и, достав из заднего кармана бумажник Джиёна, сунула ему. — Да на, на. Не надо прибедняться тут, как сирота казанская. — Как кто? — Да неважно! — Отмахнувшись, я протянула свою ладонь к Сынхёну, туда, откуда убрал руку Джиён. — Пап, дай на прокладки, мой благоверный — жмот и скотина. — Сынхён полез во внутренний карман второй раз. Дракон влепил кошелек мне в ладонь, не успев подержать и минуты. — Да на, блин, чего ты начинаешь? — Да ничего, не нужны мне твои деньги проклятые! — впихнула я ему обратно бумажник, отпустив, хотя он не хотел брать, но поскольку тот полетел на пол, то Джиён его механически поймал, пробубнив: — Блядь, лучше б стадо слоних, чем баба с месячными… — Может, останетесь у меня пообедать? — вдруг пригласил добродушно Сынхён. Похоже, ему в кои-то веки захотелось задержаться в чьей-то компании. А если говорить прямо, по-моему, он угорал с наших вечных стычек. — Нет, нам надо за прокладками, — проворчал Джиён под нос, отведя взгляд в сторону и начав притопывать ногой. — Ну, это, конечно, не за презервативами, но тоже необходимость, — подытожил Сынхён. — Приедешь к нам на ужин? — двигаясь на выход, спросила я. — С удовольствием. — Только не задерживайся. — Джиён обулся и злобно воззрился на меня. — Кто-то же должен убедиться в моей сохранности. Вдруг она меня сожрёт? Пока мы спускались в лифте — а Сынхён жил почти на последнем этаже — я успокоилась и оттаяла. Я, в общем-то, не обиделась, просто вспыхнула, потому что рядом с Джиёном мои нервы регулярно бывали на грани. Он стоял, спрятав руки в карманы, глядя вниз, на щелку между дверцами и полом, поджав губы, и всё притопывал ногой, как хулиган в подворотне, ждущий позднего гуляку, чтобы стрельнуть папироску или ограбить. — Чего ты сердишься? — задала я вопрос. — Ничего. — Тогда разомри. — Джиён цокнул языком и, демонстрируя надменность и то, что я ему надоедаю, задрал подбородок, теперь изучая потолок. Я легко толкнула его локтем в бок. — Бу-бу-бу. — Да блядь, Даша, неимоверно иногда бесишь! — повернулся он ко мне, произнеся это относительно спокойно. — Да что не так-то? — Ничего. Позволяешь себе много. — В нашем дуэте приличный ты, ты себе со мной мало позволяешь, поэтому я — много. — Джиён с разворота прижал меня к стенке лифта, отгородив руками пути к отступлению. — Напомнить тебе, что я не отказался бы многое себе позволить? Для чего эта провокация? Ты этого хочешь? Возможно, давно так и стоило сделать, переспать с тобой, и потерять друг к другу интерес. Возможно, ты была права, зачем жизнь превращать в развлечение? Она и без них хороша, такая, какая есть. — Дверцы разъехались, открыв перед нами первый этаж и презентабельную даму с собачкой, которая похлопала глазами, увидев нас. Дракон опустил руки, я отлепилась от стенки, и первая шмыгнула прочь. Женщина сделала шаг внутрь. Джиён, выходя мимо неё, рычаще внезапно гавкнул, так что бедная жительница этого дома подскочила, влетев в лифт. Мы вышли из подъезда и сели в машину. Джиён расслабился чуть-чуть, включил музыку негромко. — Куда теперь? — На заправку. Потом в магазин. Потом отвезу тебя домой, и съезжу по делам. К ужину вернусь. — Что за дела? — Тебе незачем знать. — Ты перестал стараться быть идеальным. А неделя ещё не кончилась. — Эта неделя плохо кончится, — тронулся Дракон, не уступив даже тем выезжающим автомобилям, которым должен был по правилам. Один посмел ему посигналить, но владелец Сингапура и ухом не повел. — Я знаю. — Скажи мне, Даша. — Он всё-таки остановился на светофоре и посмотрел мне в глаза. — Если бы тебе сказали, что тебя убьют, кому бы ты доверила эту миссию? — Я испугано вытаращилась на него. После королевской недели я думала, что ему настолько всё равно на меня, что меня вот-вот прикончат, но, как выяснилось, он дал четкий указ, чтобы я осталась живой. Неужели после идеальной недели такого правила не будет? — А какие есть варианты? — сковавшимся горлом изрекла я. — Любые. Нет. Давай так: я или кто-то неизвестный? — Меня затрясло. Он всё-таки планирует мою смерть? — Я не хочу отвечать на этот вопрос. Или ты хочешь знать, рассержусь ли я на тебя, если ты меня грохнешь? Смешно. Если ты меня грохнешь, я, наверное, даже осмыслить это толком не успею. И вообще — чему быть, того не миновать. Я предпочитаю жить в неведении до последнего момента. Я не хочу жить в страхе, особенно если пожить осталось дня три. — Я попыталась тут же забыть всё, о чем мы говорили, но это не выходило из головы. Надо как-то отвлечься, как-то отвлечься… — Кто-то неизвестный. Я не хочу, чтобы это сделал ты. Да, я знаю, насколько ты жесток и сказала, что ты меня уже не разочаруешь, но… глупо и странно, но я верю, что ты не хочешь моей смерти. — Я почувствовала приближение слёз и постаралась взять себя в руки. — И если это окажется не так, если ты окажешься способен убить меня… Я не прощу тебя. Даже на том свете. — А я бы тебя простил, если бы ты меня убила. — Очередной светофор и наши взгляды встретились. — Я привык уничтожать веру в лучшее. Даже если это лучшее — я сам. — А я привыкла верить до последнего. Даже если этим последним будешь ты. — Джиён задумчиво улыбнулся и, нажав на газ, помчал нас дальше. Больше о смерти мы не заговаривали.

У бассейна

Я накрыла у бассейна белый деревянный столик, какие часто ассоциируются с набережными, курортами и чем-то дворянским из девятнадцатого века; круглый, с ножкой в центре, которая расходится под столешницей тремя ветвями, и так же, симметрично, тремя корневищами упирается в пол, закручиваясь наподобие скрипичного ключа на концах. Вокруг него Джиён включил фонари, сиреневатым рассеивающимся светом озаряющие пелену сумерек. Прохлада, наконец, опустилась на землю, позволив мне надеть платье с рукавами. Сынхён приехал к нам на ужин, привезя бутылку вина, как намек, чтобы друг доставал из своего погребка ещё. Мне тоже налили, и мы втроём сидели и выпивали, глядя то на воду пролива, то на воду бассейна, одну такую темную и глубокую, а другую такую прозрачную до дна. Почти как я и Джиён; он, которого никогда не узнать до конца, не объять, не разгадать, и я, которую он способен прозреть насквозь. Такие разные. Но если бы между проливом и бассейном прорыть канал и их воды слились бы воедино, разве кто-нибудь когда-нибудь уже бы различил, где чья вода? Да и она уже почти одинаковая, просто в той, что течет без границ, омывая берега Сингапура, много соли и прочего, лишнего, занесенного случайно или специально. А в этой, что возле нас, чистой и пресной, ничего, кроме того, что должно в ней быть, она стерильна, предсказуема и безопасна. В ней никогда не поднимется шторм, способный погубить, а чтобы её слить, достаточно включить систему насоса, открыть трубы, даже вычерпать можно. А кто способен осушить пролив? Никто.

Кисловатый привкус совиньон-блана на языке и запах нескончаемого океана, где песок, водоросли, медузы, экзотические рыбы, туземцы, днища кораблей, подгнивающие сваи пристаней смешиваются в сингапурский коктейль. Из звуков только плеск воды и звон стекла и фарфора, если мы задевали посуду. — Скоро Новый год, — произнес Сынхён, откинувшись на спинку и вытянув ноги в жемчужно-серых брюках, из-под которых показались белоснежные носки, уходящие в черные ботинки. — Хочешь бурно отметить? — так же тоскливо и негромко спросил Джиён. — Напиться, разве что. — Для этого не нужны праздники. — Надо бы делами заняться… — Подзапустил? — Я допила вино, которое никак не могла оценить. Понимая, что оно настоящее и дорогое, я всё равно считала его противным. Я люблю что-нибудь послаще, но не пойду за соком в дом, хочу послушать этих двоих. — Немного. Тут возникла перспектива расшириться в Джакарте, фактически без риска. К тому же, там нет конкуренции… — Они заговорили о делах, а не чём-нибудь интересном. Я поднялась, сразу привлекшая этим внимание Джиёна, изменившего только положение зрачков. — Давай не будем о бизнесе. Даше скучно. — Я хотела принести ещё закусок… — Это повод. Причина — тебе скучно. — Сдавшись, я развела руками и села обратно. — Я ничего не понимаю в ваших махинациях, кроме того, что они незаконные и приносят много вреда людям. — Зато много пользы нам, — улыбнулся Дракон. — Ты всё вывернешь так, что тебе это принесет пользу, — заметила я. — Да-да, он такой, — подтвердил Сынхён. — Это как ухудшающаяся экология не вредит крысам и паукам, так никакие преступления не вредят ему. — Теперь я уже в одном ряду с крысами и пауками? — уточнил Джиён, разочаровано вздыхая. — А что, ты и паутины плести умеешь, — загнула я палец, — и… — Я едва не выразилась грубо, но не стала первой начинать очередную склоку, изобретая скабрезности, поэтому замолчала. — И крыса та ещё? — засмеялся Джиён. — Да, возможно, с той разницей, что я никогда бы не побежал с тонущего корабля. — Как это стало часто происходить в последнее время, мы посмотрели друг другу в глаза. — Любой корабль, когда узнает, что на его борту ты, испугается и перестанет тонуть. — Дракон развеселился громче. — Ты преувеличиваешь мои возможности. — Ты же сам говорил, что тебе нравится проводить аналогию между собой и Богом? Почему бы и не приписать тебе некоторые его способности. — Если бы я на самом деле обладал всемогуществом — это было бы ужасно. Не исключено, что я просто уничтожил бы всё. Ради развлечения, или потому что оно мне не нравится, или что-то стало раздражать. Махнул рукой — и нет ничего. Вот ты бы сама, если бы стала Богом, что бы сделала? — Когда-то первой же реакцией на это стало бы замечание «что за святотатство!», но сегодня я приняла эту игру и задумалась, решив представить, что бы делала я, если бы обладала неограниченной властью? — Навела бы порядок. Устранила несправедливость, уничтожила болезни и стихийные бедствия. — Хорошо, я не беру снова в расчет то, что люди тогда бы уничтожили Землю от переизбытка себя самих. Допустим, наступила гармония. Но мы сейчас говорим о тебе, как о повелевающей этим всем силе. Ты бессмертна, вечна, не подвержена никаким изменениям. Ты наладила жизнь на планетке, которая находится под твоей опекой. Что ты будешь делать дальше? Ты живёшь с начала времен, и никогда не умрёшь. Ты будешь просто наблюдать, как копошатся эти муравьишки под твоей щедрой дланью? — А что ещё я должна делать? — Нет никаких «должна». Ты высшая инстанция, что хочешь, то делаешь. — Я опять задумалась. Что-то снова мозги начинали шевелиться, может прекратить эту беседу, пока она не ушла слишком далеко? — Да, тогда просто буду смотреть, и если что-то пойдёт не так — буду вмешиваться, чтобы помочь и исправить. — Ничего не пойдёт не так, всё, ты создала идеальный мир, твоя функция исчерпана. Ты можешь сдать пост и уходить на пенсию. Только уходить некуда. Вокруг бесконечная безмолвная Вселенная. Не исключено, что ты вся она полностью и есть, мы же не знаем, что такое Бог, верно? Ну, если предположить, что он всё-таки есть. Так вот, на Земле у тебя всё заебись, как ни глянь — процветают, орут песни, радуются. Прямо вайшнавы, поющие «Харе Кришна». Может, тебе захочется присоединиться, но разве это осуществимо? Нет. Разве не начнёт тебя раздражать, рано или поздно, эта счастливая и беззаботная возня? — Почему она должна меня раздражать? Я их создатель, значит, они мои дети. Разве счастью и успехам детей не радуются? — Вечно? Не имея возможности участвовать? И они при этом даже не знают о том, кому всем обязаны, кто их породил. Какая неблагодарность! — Если бы я была Богом, я бы дала знать людям, есть я или нет меня. — Каким образом? Ты же не думаешь, что ты была бы в человеческом теле, имела бы руки, ноги, голос. Ты бессловесная сила, энергия, которая движет всем своими мыслями. — Тогда я внушила бы мысли… — Ну, то есть, по сути, так оно и происходит на самом деле. Какие-то люди слышат голоса, наблюдают видения. И все мы видим, что это не приводит к единому результату, возникает много войн и споров, кто же услышал правильно. В чем же проблема? Как определить, кому именно Бог послал верный сигнал? — Не знаю, — обрубила я. Джиён опять издевался над религиями. Или надо мной? Я посмотрела на Сынхёна. — Что ты думаешь по этому поводу? — Я как-то взялся поиграть в Sims. Создал там себе семейку, играл недели две, днями и ночами, аж до правнуков доиграл, — мужчина пожал плечами, будто извиняясь за последующие слова, — потом мне так надоело, что до сих пор тошнит от этой игры. Больше я к ней не возвращался. — Сынхён смочил губы вином и, с прищуром, возникшим от того, что он поморщился от спиртного, воззрившись вдаль, договорил: — Если предположить, что придётся управлять вот так кем-то и наблюдать за чьей-то жизнью вечно, пожалуй, меня бы это тоже начало раздражать. Я не так кровожаден, как Джи, я бы не стал никого уничтожать. Я бы поступил так, как поступил с Sims — закрыл и больше никогда не открывал. И мне уже никогда не стало бы интересно, что у них там произошло дальше. Похоже, наш Бог, кто бы он ни был, именно так и сделал. Из нас троих, несмотря на амбиции Джиёна, божественная логика была ближе всех Сынхёну. Потому что он странен, или потому что однажды так близко пережил потерю, познакомившую его с границами жизни и смерти? В любом случае, Сынхён рассудил наиболее реалистично. Люди жили и выживали, как могли, и уже очень давно не чувствовалось вмешательство чего-то потустороннего. — Вот видишь, Даша? — отвлек меня от дум Дракон. — Три разных мнения, но все они сводятся к тому, что даже Богу было бы тяжело. Да любому, у кого есть неограниченная власть. Это тяжелее, чем если утебя её нет вовсе. Поэтому не приписывай мне всемогущества. Я не хочу его. С ним либо умирают от скуки, либо сходят с ума. Причем чаще в агрессивную сторону. — Вот что, — поднялась я, всё-таки надумав сходить за закусками. — Вы, как мужчины, насквозь эгоцентристы и эгоисты. Вы пытаетесь судить Бога по себе. Не смешно ли? Вы серьёзно думаете, что он обладает какими-то такими же качествами, чувствами, желаниями? И не мечтайте. Возможно, это совершенно безмятежная субстанция, которая ничего не хочет, и ничего не ощущает, и нашему человеческому разуму её и близко не понять! А вы не только хотите понять, но ещё и проанализировать, разложить по пунктам! — Я слышу рациональное зерно, как приятно. — Джиён улыбнулся. — Я рад, что ты сама пришла к этому. Это ведь не я считаю, что Бог должен относиться с жалостью, трепетом и пониманием, с любовью к своим созданиям. Я согласен именно с той точкой зрения, которую ты только что высказала: если и есть нечто над нами, повелевающее и творящее, то у него нет никаких человеческих достоинств. Оно не понимает нас точно так же, как мы его. И единственное, как можно наиболее верно описать его отношение к происходящему — равнодушие. Я посмотрела на Сынхёна, молча кивнувшего этому утверждению. Я сама вывела теорию под этот вывод? Нет, я имела в виду что-то другое, только объяснить это не могу, на то оно и божественное, но… нет, не может такого быть. Равнодушие не должно быть присуще Богу. — И что же, ты думаешь, что если равнодушие — признак Всевышнего, то тебе только им и нужно обладать, чтобы уподобиться? — хмыкнула я скептично. — Как мы только что выяснили, это единственное, что помогает выжить и не сойти с ума, наблюдая за происходящими в мире событиями. — Да, только само это слово подразумевает наличие души. — Дракон пристальнее впился в меня глазами. — Равнодушие. Где тебе его взять, если нет души? А души принадлежат людям, стало быть, равнодушие — тоже исключительно человеческая черта, и глупо приписывать её Богу. В нём, по твоей логике, должно быть то, чего нет в людях вообще. — Любовь? — вдруг спросил Джиён. Я застыла. Он считает, что её нет в людях? Вообще-то, если на то пошло, то в христианстве есть такая фраза, что Бог — и есть любовь. Но означает ли это, что подобного чувства, не части его или его подобия, а самого натурального, идеального чувства любви в людях нет? И только через веру они её обретают, для того им и нужен Бог, чтобы научиться любить. Я посмотрела на Сынхёна, который всё ещё не поворачивался к нам. И снова он из нас троих ближе всего к познанию божественного. — А что, если так? — ответила я Дракону. — Любовь, по-моему, лучше чем равнодушие помогает выжить или пережить что-либо. Имея её в сердце, никогда не разозлишься, не разочаруешься, не прогневишься. Вот тебе и объяснение, как выдержать целую вечность в стороне от всего. Любовь — вот в чем смысл. И заметь — это всё вышло из твоих логических рассуждений. — Возможно, в ней есть смысл, пока она не заканчивается, — хохотнул Джиён. — Скажу жуткую банальность, но любовь не заканчивается. А то, что заканчивается — не является любовью. — Сынхён обернулся и, бросив на меня быстрый взгляд, тепло улыбнулся, возвращаясь к вину. У меня на сердце как-то полегчало от этой его улыбки. — С вашего разрешения, принесу ещё закусок. — Единственное, что у меня не заканчивается, — хмыкнул Джиён. — Это деньги. Вот она, моя взаимная любовь.

* * *

Мы с Джиёном лежали на соседних шезлонгах у бассейна. Вокруг нас бегали Гахо и Джоли. Вчера Дракона весь день не было. Индивидуальные ли дела его вырвали, или совместные с Сынхёном, я не вникала. Полгода прожив в Сингапуре, я не воспылала желанием знать все подробности бандитского промысла. Но что-то подсказывало мне, что проблемы были не из приятных. Позднее возвращение, скупые фразы, хоть и с улыбками, но притянутыми, как мне показалось. И мы больше не обнимали друг друга по ночам. Я больше не плакала, повода успокаивать не было. А Джиён не пробудил во мне нового порыва сблизиться с ним. Все эти разговоры об убийствах, деньгах и равнодушии не располагали. Его хитрость, сдержанность, умение красиво говорить, правильно рассуждать бросали меня на мысли о том, что он приятен, что он интересен, что я хотела бы пробиться сквозь его броню, найти душу, схватить за сердце, но тотчас возникали дерзость, мат, неправильные поступки и холодность, напоминавшие, что это чужой человек, чьи желания, чьи стремления подчинены выгоде, к которой я никак не привыкну. Вот-вот образовывавшееся взаимопонимание на поверхности никуда не девалось, но глубже, там, где были эмоции, а не наши маски, мы отталкивались друг от друга. Да и могло ли быть иначе? Сегодня стояла такая жара, что мы отказались и от чая, и от кофе. С ведерком льда и двумя графинами воды и сока, мы выползли с утра под солнце, раскрыв над головами пляжный зонт. Окунувшись пару раз, я вылезла на сушу, но высохла буквально за минуту, так что постоянно манилось побултыхаться снова. Джиён, почитав какую-то книгу, отложил её и тоже окунулся, после меня, и теперь лежал в цветных шортах по левую от меня руку, положив глухие солнечные очки на глаза. Его разные по окрасу и размеру, никак по смыслу не связанные между собой татуировки хотелось стереть, как прилипший сор к худощавому телу Джиёна. Я бы убрала эти признаки криминала, пусть и не напускной, а реальной крутости, эти заявления определенной позиции, эти факсимиле жизненного опыта. — Я так хочу зиму! — простонала я, прикипая к шезлонгу. — Ничем не могу помочь, снег вызывать я не научился, — с иронией сообщил Джиён, повернув ко мне голову. — Жаль. Но зато ты способен перемещать людей. — Ты не покинешь Сингапур. — Я помню, я должна вернуться к Сынри. — На мне очков не было, поэтому Дракон мог видеть мой взгляд, а я его — нет. Несправедливо, но как иначе? Это же Сингапур, это же его король. — Что ж, буду надеяться на него. Он, конечно, в Россию меня тоже не вернёт. Но, может, свозит в Альпы? Или Финляндию? Слышала, там очень красиво. Я не хочу отмечать Новый год в Сингапуре. Ведь как его встретишь — так и проведешь. — Моя рука, свисавшая с шезлонга, вдруг была взята в ладонь Джиёна, прохладную, будто он, как порядочное земноводное, всегда имел кожу холоднее, чем кожа человека. — Что это с тобой, милый? — вновь с плохо скрытой язвительностью произнесла я последнее слово. — Приступ нежности? — Не то чтобы приступ. Так, лихорадит. — Это не заразно? — ухмыльнулась я, крепче сжимая его пальцы. — Ты думаешь, мы способны друг от друга чем-то заражаться? По-моему, у нас стойкий иммунитет. Ты до сих пор наивная Даша, я до сих пор Джиён-ублюдок. — Ну, тогда я спокойна. Хотя… — Таинственно улыбаясь, я легла на бок, к Дракону лицом. — Я уверена, что изменения произошли. Пусть их не видно, или они не так очевидны, но такое продолжительное общение не могло пройти бесследно. Ты от меня наверняка подхватил какие-нибудь идеи, как и я от тебя. — Ну, идей и мыслей у тебя маловато, чтоб их подхватывать, — засмеялся Джиён. Я шлепнула его свободной рукой, дотянувшись. — Ладно-ладно! Зато у тебя полно эмоций и чувств. Может, я тоже стал жалостливым и добрым? — Тогда я тоже могла от тебя подхватить чувства. — Ненависти и презрения? — Ощущая прилив сил и актерского мастерства, я изобразила из себя совершенно натурально то, что, как мне показалось, должно было произвести на него впечатление: — Нет, любви. — Моя рука, которая только что его ударила, дотянулась до солнечных очков и обнажила взгляд Дракона, хищный, узкий, но волевой и, как никогда, внимательный. — Любви? От меня? — Да, ты же любишь себя. — Ты теперь тоже любишь себя? — Может, я теперь тоже люблю тебя? — Раньше я не стала бы забавляться с такими словами, не зная об их искренности. Но теперь, особенно после Мино, который ещё отдавался болью в моём сердце, мне увиделась другая картина, что любовью, не настоящей, фальшивой, можно играть и забавляться, как делает это Джиён с добром и благожелательным поведением во время нашего совместного проживания. Эта людская любовь так далека от той, которая подразумевалась в Боге, которую нельзя было понять. Мне хотелось затащить Джиёна в обман, одурманить, одурачить, проучить ложью, основанной на чувствах, как это делает он сам. Он изучающе глядел на меня с минуту, так что я начала краснеть и покрываться мурашками, и отвернулась. — Как я уже когда-то сказал, твоя любовь слишком дешева, потому что делится на всех. — Это не обязательно моя вина. Возможно, никто не заслужил её целиком и полностью, — пожала я плечами. — А возможно, она находится в поиске одного, достойного. — Значит, Мино не подошёл? — Мне опять захотелось плакать. Он подошёл! Мне он подошел. Это я ему не подошла. Ему полюбилась та, другая. А я… я могу засунуть свои чувства куда подальше. — Я тоже не подойду, Даша. — Держа меня за руку, Джиён стал подниматься и поднимать меня. — Тебе никогда никто не подойдёт, потому что ты постоянно пялишься вокруг и стараешься быть внимательной ко всем, что и приводит к твоей переменчивости. Ты отыскиваешь во всех что-то хорошее и начинаешь их за это любить. Я бы не хотел пассию, которая щелкает лицом по сторонам. — Господи, ты вообще спишь с одними, а представляешь других! — А ты нет? — просиял Джиён. Я замолчала. Да, и я теперь такая же. Но если бы я спала с Мино… — Вот видишь. — Он потянул меня к бассейну. — Пошли, окунёмся ещё. — Я сначала села на край, погрузив ноги, затем соскользнула в воду, а Дракон прыгнул слету. Вырвавшись из-под воды на поверхность, потряся головой и пригладив разлохматившиеся после этого прядки, он подплыл ко мне, робко оставшейся у борта. — Как ты думаешь, если бы мы, случись такая беда, переспали друг с другом, ты бы представляла другого? — Я смотрела на него, мокрого, такого опытного, зрелого, такого восточного, такого странно мужественного в этой бирюзе, прогревшейся под солнцем. Обычно, когда он выходил из душа, влажный или разлохмаченный, то выглядел куда моложе, и — феноменально! — беззащитно. Но не сейчас, с этой выжидающей ухмылкой и надменно-арканящим взором исподлобья. Если бы я поняла, что вот-вот с ним пересплю, мне кажется, у меня вообще бы голова отключилась, не то от страха, не то от не знаю чего вообще. Пока я подбирала слова, что ответить, Джиён ослепительно улыбнулся и, прижав меня к стенке бассейна собой, поцеловал. Уже дня два такого не было. Это последнее, о чем я здраво успела подумать. Губы пленили мои губы и так сладко в них впились, что я пришла в замешательство. Всё, что я поняла — мне нравится! И скользящие касания в этой влаге по моей коже, его тело о моё тело, такая прохлада под водой, по сравнению с жарой над ней. Мои руки обвили его плечи. Наверное, мне напекло или это был солнечный удар, я не знаю, почему я делаю это? Почему целую его в ответ? И это затягивается, становится слишком продолжительно, губы слишком свыкаются с другими губами. Джиён гладит мокрыми ладонями мою шею, подбородок, я чувствую, как стекают капли с его волос мне на руки. Это необычно, освежающе, приятно. Дракон оторвался от меня, всё ещё улыбаясь. Он заговорил шепотом: — Интересно, способно ли это внезапное желание целовать тебя сохраниться надолго? — Почему надолго? А навсегда? — А навсегда — попа слипнется от такого счастья, — вытащив руку на поверхность, брызнул он с неё мне в лицо водой. Ахнув, я тоже плеснула в Джиёна, правда, куда сильнее. Он ответил тем же. Засмеявшись, с романтики и эротических тем, мы незаметно перешли на водные забавы и веселье. Переспать вновь перестало маячить на горизонте. Выбравшись на сушу, я опять легла на шезлонг. Джиён присоединился через минуту, вернув в руки книгу. Пекло обездвиживало, в том числе Гахо и Джоли, упавших в теньке под столиком и высунувших языки. — К слову о том, что мы друг от друга что-либо подцепим, — начала я, чем отвлекла Джиёна от чтения. — Ко мне тут приходила фантазия, что мы с тобой как два водоёма. Я маленький и прозрачный, а ты огромный и бездонный. Но если прорыть канал, то вода станет одним целым, и не будет разницы. — Уголок рта Дракона приподнялся. — Ну что, детка, откроем шлюзы и сольёмся? — Хмыкнув, адекватно принимая его юмор, я покачала головой. — Не знаю, не знаю, хочу ли я жить с такой дурной головой, как твоя. Тяжело, безрадостно, цинично. — Да что ж ты мне всё безрадостность приписываешь? Какая отвратительная навязчивость! — Ты можешь обижаться, но иногда твоя жизнь мне, на самом деле, кажется жалким существованием, несмотря на деньги, богатства твои и власть. — Плохой выебон, Даша. Жалким ей кажется… ты так себя успокаиваешь или, по-прежнему, предпочитаешь жить с закрытыми глазами и, плевав на очевидное и отвергая любые аргументы, считать себя со своими принципами правой? — Да при чем здесь это?! Просто… ну, если тебе так хорошо и замечательно, почему ты не можешь радоваться, не ввергая меня в пучину своих счастливых и независимых от других страстей? Почему я задействована в твоём садистском счастье?

— Потому что оно садистское? — Джиён засмеялся. — Нет-нет, это шутка. Но почему нет, если я могу себе это позволить?

— Просто поэтому? Могу себе позволить, поэтому делаю?!

— Да, и попробуй запрети, — пожал плечами Джиён и опять откинулся на шезлонг, спрятавшись под солнечными очками, в которых бликовали лучи.

— Скотина зажравшаяся, — обозвалась я по-русски.

— Прекрати материться.

— Я не матерюсь.

— Черт тебя знает, я же не учил русский.

— Говорю тебе — я не матерюсь.

— И я должен поверить тебе на слово?

— Я же тебе верю.

— Ну, так потому ты и дура, Даша. — Я села и, дотянувшись до него, ударила его в грудь, от чего он подскочил. Не совсем на ноги, но согнулся пополам, явно недовольный таким обращением со своей царской персоной. — Что?

— Ты и оскорблять меня будешь, потому что можешь себе это позволить? Зашибись идеальная неделька!

— А не ты ли начала называть мою жизнь существованием? Хорошо, давай говорить по-умному. Вернёмся к этимологии слова. Смотри, вон стоят стулья. Что мы можем о них сказать? Они существуют. Не так ли? — Я растеряно озиралась с него на стулья, ничего не говоря и не делая. — Вон на небе облако. Оно существует. А вот лежат Гахо и Джоли. Ты скажешь «у тебя существуют собаки» или всё-таки «у тебя живут собаки»? Живут, не так ли? О любом животном, живом создании мы говорим «живёт». А о стуле мы можем сказать «живёт стул»? Глупо звучит, правда? Начинаешь схватывать разницу? Нет-нет, дело не в одушевленности или предметности. Дело в наличии воли. Воля движет, и тогда живут, если же это статичная вещь, и никакой внутренний импульс ею не движет, то она существует. Так вот, Даша, в моей жизни всем движет именно моя воля, а когда ты начинаешь свою волынку по поводу несчастного существования… Что я тебе могу сказать? Не будь стулом, Даша, и будешь жить, а не существовать. — Джиён поднялся, захватив с собой книгу. — Что касается идеальной недели — завтра она заканчивается.

— Да и начиналась ли она? — скептично бросила я вслед. — Идеалов ведь не существует. Или они не живут? — Бесишь, блядь, как же бесишь, — приговаривая сквозь зубы, пошаркал сланцами Дракон в сторону особняка, но остановился и развернулся ко мне. — Я не суеверный человек, как ты могла понять. Но около года назад мне предсказала одна гадалка… она сказала, что когда появится белая женщина, то погибнет дракон. — Эта гадалка ещё жива? — не дрогнула я. — Да, с ней всё в порядке. А вот меня, мне кажется, всё-таки приебут из-за тебя однажды. — А вот после этих странных и неоправданных слов по мне пошла мелкая дрожь. Зачем он так говорит? — Потому что я тебя бешу? Не вижу логики. — Не всё в этом мире логично. — Это говоришь мне ты? — Кто-то же тебе это должен сказать. — Всё, что мне можно было сказать, говоришь мне ты. Возможно, слишком рано, не вовремя, не к месту, не подготовив меня к этому. — Извини, я не мастер австралийских поцелуев. — Чего? — Ну, это когда плюют на ладонь и смачивают, чтобы не драть на сухую, чтобы легче входило. — Я сморщила нос, явив на лице гадливость. — Это тоже сейчас без подготовки на тебя обрушилось? Я же сказал, не мастер я… — Ты мерзкий и тошный, — огрызнулась я, почему-то представив всё, о чем он говорил, при этом с его участием. Ненавижу свою привычку мыслить картинками. — Не волнуйся, кое-чего ты от меня никогда не услышишь. — Правды? — Отчего же? Я щедр на правду. Не моя вина, что ты не умеешь отличить её от моей лжи. — Я даже не знаю, пыталась ли я это делать? Как мы уже выяснили, я полная дура, потому что верю всему. И я хочу так жить: доверяя. Это не мой недостаток. Недостатки у тех людей, которые пытаются меня обмануть. Это они неправы, когда врут. А моё доверие — это не грех. Доверять тоже нужно уметь. Ты вот не умеешь, похоже. — Возможно, когда-то мне надоело быть полным дураком, и я решил избавиться от этой вредной привычки. Но если кому-то нравится проигрывать и находиться в глупом положении — это его право, он может настаивать на своём, а не подстраиваться под законы жизни. — Так, ты всё-таки подстраиваешься подо что-то? Не везде правит твоя воля? — Я говорил тебе как-то, что не брезговал подчиняться и прислуживать. Да, сейчас мне это уже не по статусу. Относительно людей. Но жизнь, судьба, рок — это некие великие вещи, которые никто из нас не переиграет. С ними нужно найти общий язык, их правила следует принять. Не выдуманного Бога, которому мы приписываем сочиненные нами же самими законы, и с удовольствием их выполняем, ибо они согласуются с нашим разумением. Нет, надо чтить те законы, которые рождаются неписано, которые не меняются из века в век, какая бы форма правления не устанавливалась, и какая бы религия не занимала трон. — Джиён резко замолчал. — Зачем я говорю тебе всё это? Ты же не собираешься меняться и принимать это к сведению. — Опять отвернувшись, он продолжил путь домой. — Джиён! — остановила я его окликом. — Так что же я от тебя никогда не услышу? — То, что я никогда не произнесу, — с какой-то черной иронией изрек он. Дверь за ним задвинулась, оставив меня на жаре в компании двух шарпеев.

В воде

— Неужели наш романтический ужин всё-таки состоится? — садясь напротив Джиёна, только что закурившего сигарету, расправила я складки элегантного, и в то же время очаровательно легкого и летнего платья. Мы находились на яхте Дракона, называвшейся «Дракон», и это единственное, что было предсказуемо.

Дневная безоблачность, палящая кожу и отупляющая мысли, сменилась вечерним небом, которое поблекло от тонких, как свадебные белые чулки, облаков. Сначала они приглушили жару, а теперь, когда солнце почти село и перестало освещать их, темнели, пригоняя ночную тьму раньше времени. Пролив тоже сменился с тихой синевы на глубокое индиго, перемешивавшееся бурыми и черно-зелеными полосами, на которых иногда подпрыгивали белые гребни волн. Мы ушли достаточно далеко от берега, оставшись в некой уединенности, так что другие судна и парусники теперь виднелись лишь на горизонте по одну и другую сторону. Беспокойные дуновения ветра докучали мне не наличием, а непостоянством. Если бы ветер дул беспрерывно, я не была бы им так взвинчена, как его попеременными нападками. Волосы взмывали вверх, так что приходилось ловить направление и разворачиваться, чтобы они не били в лицо, и как только я укладывала их обратно, ветер утихал, но стоило забыть о нем и разговориться, он вновь поднимался, и борьба происходила заново. Джиён, чья челка колыхалась не мешая, будучи слишком короткой, чтобы лезть в глаза, тайно, мне кажется, потешался над моей донкихотской войной с ветряными мельницами, так что, в конце концов, я заплела косу, совершенно не подходящую к наряду в духе Мерлин Монро, и успокоилась. — Не знаю, достанет ли мне умения быть романтичным, чтобы он стал таковым, — улыбнулся Джиён. — Это не трудно. Достаточно не говорить о религии, политике, работе и других проблемах. — А о чем тогда говорить, о любви? — Дракон хмыкнул, дотянувшись до бутылки вина и, всё так же откинувшись на спинку, издалека, как настоящий олигарх, не боящийся пролить что-то мимо, потому что не жалко, наполнил два наших бокала, выпуская изо рта прозрачные лепестки дыма, загибающиеся, истощающиеся в нить кверху и растворяющиеся. — Зачем о ней говорить? Ею надо заниматься. — Ты стал говорить шаблонами? Что-то новое. — А чего выёбываться? Я не из тех, кто из кожи вон лезет, лишь бы быть уникальным и неповторимым. Когда-то, может быть, хотелось. Но в тридцать четыре года ровным счетом всё равно, оригинален ты или нет, если ты имеешь то, что хочешь и всё у тебя пучком. — Не поспоришь. Я некоторое время смотрела на другие яхты и катера, и более отдаленные корабли, направляющиеся в другие страны. Было что-то тоскливое в пейзаже. — Речь шла о романтике, — вернула я беседу на место. — Заниматься любовью — это уже не романтика. — Смотря как, можно и очень даже романтично обустроить, — со знанием дела заверил Джиён. Несмотря на то, что я уже не была девственницей, я не могла себе представить романтичный секс. С Сынри он был для меня механическим, пошлым, грязным, бездушным, иногда приятным, но никак не романтичным. Наверное, для этого нужно испытывать чувства к партнеру, без этого никак. — Дело ведь не в свечках вокруг кровати, и не в музыке по вкусу из колонок. Дело в том, что испытываешь, а на это иногда не в силах повлиять ничто. — Ну, ежели так, то наш ужин априори не может быть романтичным, так понимать? — Я посмотрела в его глаза. Что я испытываю к нему? Почему вчера мне понравился его поцелуй? Почему обидевшись на Сынри, я сбежала сюда, после всех напастей? Почему мне приятно находиться с ним рядом? Я знала, что этот человек давно восхищает меня, но сейчас забилась тревога от истока этого восторга. Страх, что я хочу подражать ему, быть как он, обладать таким же умом, влиянием, выдержкой. Я презирала его и ненавидела в самом начале, я искренне считала, что всё, что в нем есть — отвратительно и должно быть уничтожено, потому что неправильно, не добропорядочно, и вот, утеряв твердость этих убеждений, я начинаю понимать, что не просто хочу сыграть с ним в имитацию, а хочу быть копией. Ученицей, превзошедшей своего учителя. Это ли он имел в виду, когда требовал мою душу? Нет, я обязана понять, что это он, он должен уподобиться мне! Он должен полюбить, поверить, бросить свой образ жизни. Не я, не я должна измениться! — Ты сам говорил, что мы что-то испытываем друг к другу. Пусть это уважение, любопытство или ужас, неважно, однако не безразличие, так что, какие-то чувства есть. — Я говорил… — глубокомысленно протянул Джиён. — А если бы я вообще молчал, что бы ты думала? Что я ничего не чувствую или наоборот, всё и сразу? Ты только из разговоров черпаешь информацию? — Я знаю, ты скажешь, что это всё может быть обманом и… и я понимаю это, — вздохнув, я признала, — Я забываю о том, что слова пустые звуки, когда говорю с кем-то, потому что привыкла доверять. У меня в семье никто и никогда не врал, поэтому, даже если бы я хотела научиться видеть глубже, я не могу так сразу… — А что тебе говорили про новогодние подарки? Откуда они брались? — повел бровью Джиён. — От Деда… — опомнившись, что дословно меня не поймут, я перевела аналогию: — От Санта Клауса. — И ты говоришь, что в семье никогда не врали? Брось, Даша, врут все, даже не намерено, не специально, не осознавая, что врут. Мы врём даже самим себе, без повода, оправдывая или чтобы не потерять надежду. Ты думаешь, что ты никогда не врала? Не берем последние полгода, вспомни своё прошлое. Не было такого, что ты говорила себе, думая о своём женихе, вот, я буду любить его всегда? Говорила же? — Я покраснела. — А всегда буду соблюдать пост, и не буду пить? — Мои пальцы машинально разомкнулись на ножке бокала. — Могу из снисхождения назвать это не ложью, а заблуждением. Но это будет выглядеть, как попытка оправдывать тебя, обелить. Ты сама любишь этим заниматься, как и большинство людей. Брать на себя то, что не по силам, не выполнять, и сваливать всё на обстоятельства. А я так не делаю. Я не хвалюсь, я всего лишь говорю, что я лгу, лгу целенаправленно, умело, с необходимостью, ради выгоды или забавы — без разницы, принимаю это на свою совесть, которая со мной в сговоре и меня не грызёт, принимаю ответственность за свой обман, и никогда не пытаюсь себя оправдать. В этом, думается мне, больше правды и честности, чем в постоянных попытках соответствовать образцу искренности. Я могу притвориться другом, вести общие дела, имея о человеке самое низкое мнение, выжать из него все соки, обобрать, как липку, и помахать рукой, зная, что всегда притворялся. А другой будет столь же долго дружить, вести себя точно так же, но потом, вдруг, почует какую-то выгоду, поставит выше деньги, бабу или власть, подставит, и точно так же махнет рукой, хотя был искренним и настоящим другом, ну вот просто надоело, устал, перегорело, что-то другое стало важнее дружбы. Но итог-то и у него и у меня будет одинаков. Так какова цена правды? Правда — это момент. — Ты повторил почти те же слова, что я как-то сказала Сынри, что у мужской честности есть срок годности. — Вот видишь, как мы с тобой понимаем друг друга, — просиял Джиён. — Только, если она всего лишь момент, и потому не имеет цены… — Я отвела лицо в сторону, глядя, как две каких-то яхты и катер плыли, приближаясь. — Вечность состоит из мгновений, так? Тогда она обесценивается полностью. — А кто сказал, что вечность — это что-то дорогое? Только безумцы к ней могут стремиться. — Я продолжала наблюдать за приближающимися суднами и поняла, что они движутся не в нашу сторону, а непосредственно к нам. Потеряв смысл дискуссии, я насторожено произнесла: — Джиён… — Он проследил за моим взглядом, но не шелохнулся. — Они плывут сюда. — Я знаю. — Это к тебе? — посмотрела я на него. — Это за тобой, — шире улыбнулся он. Не удержав эмоций, я поднялась. — Да-да, это Сынри. — Ты знал? — Да, а он считает, что нет. Пожалуйста, сделай вид, что так и есть. — Я подошла к борту и начала разглядывать тех, кто плыл за мной. Темнота ещё не достигла той стадии, когда ничего не разобрать и, на фоне белоснежных палуб, я разглядывала несколько десятков мужчин в черных костюмах. Волнение стало захватывать, и мои глаза забегали по ним, пока я не нашла Сынри. Несмотря на волны, течение, ветер, яхты сокращали расстояние очень быстро. Я обернулась к Джиёну. — Так что же — это всё? Мы вот так простимся? — Он безразлично пожал плечами. — Тебе хотелось дополнительных церемоний? — Пальцы сжались на перилах. Черствейший человек. Невозможно столько притворяться! Если бы внутри него хоть что-то было, он бы не был так спокоен, не говорил так. Стиснув зубы, я устремила внимание к гостям и замолчала. Вскоре их борты и наш соединились. Это не было пиратским штурмом, и нельзя было сказать, что нас взяли на абордаж. Всё проходило так размеренно и тихо, что от этого становилось ещё больше не по себе. Если бы завязалась какая-нибудь разборка, то поднявшийся адреналин вылился бы в действия, возгласы, ставшие уместными, но в столь обыденном деловом поведении я не могла дать выхода своей панике. Деревянный мосток перекинули с палубы на палубу, и, после четырёх телохранителей, держащих руки на пистолетах, на «Дракона» сошёл Сынри, сопровождаемый ещё шестеркой охраны. Джиён ему улыбнулся тепло, как близкому родственнику. — Какие люди! А я не в смокинге. — Ничего страшного, я и не за тобой, — хмыкнул Сынри, подходя ко мне и протягивая руку. Я посомневалась её брать, покосившись на Джиёна. Но тот выглядел безучастно. Мой любовник, не дождавшись, взял меня за локоть и притянул к себе, сразу же целуя в щеку и шепча: — Идём отсюда, он не сможет тебя удержать. — А меня спросить не надо, можешь ли ты её забрать? — полюбопытствовал Джиён насмешливо. — Она моя, а не твоя, — ответил Сынри. — Всё, что находится в Сингапуре — моё, или ты забыл? — Мы его сейчас же покинем, да и это граница его вод. Тебе никогда не советовали не заплывать за буйки? — Дракон сделал какое-то движение, и двое из секьюрити тут же наставили на него стволы. Удивленно подняв руки, Джиён указал на пачку сигарет в кармане, после чего ему позволили её взять и закурить. — Как ты меня боишься… привезти такую толпу против меня одного! — Сынри с неприязнью принял замечание, но промолчал. — До границы ещё три мили, Сынри, и если я тебя поймаю до того, как ты её пересечешь, то, по закону, установленному мною на моей же территории, имею право казнить тебя за выебоны против короля в его королевстве. Нельзя быть таким рисковым мальчиком. — Не выдержав, мужчина выхватил пушку у стоявшего рядом телохранителя и направил на Дракона. — А что, может, к черту риск, перестраховаться и пристрелить тебя прямо тут? — Я вцепилась в рукав Сынри, жутко испугавшись, что он выстрелит в Джиёна. Почему-то мне стало безумно страшно от этой мысли, я забеспокоилась за главаря мафии так, будто… будто всё ещё не хотела покидать его. — Сколько людей будет спасено! Какое доброе дело я сделаю, если нажму на курок. — Улыбаясь, Джиён оставил сигарету в зубах и, как Христос на распятии, широко развел руки. Свободная рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, показывающая толстую золотую цепь на груди, повисла на его худосочном теле. — Валяй, Сынри, пальни в старика. — Сынри снял оружие с предохранителя. Я похолодела от щелчка. — Нет!!! — раздался мой крик, и я буквально повисла на руке любовника. — Нет, Сынри, пожалуйста, не надо! — В ушах эхом, летающим от одной стены к другой, вторились слова Джиёна о том, что он успеет пролить скупую мужскую слезу, если его грохнут. Но на его лице было такое безмятежное самодовольство, что никакие слезы не успеют появиться, если пуля вылетит из ствола. А сколько пролью слёз я? Почему? Из-за кого! Чудовища. Я сумела опустить руку Сынри, поддавшегося мне. — Не надо, — повторила я ещё раз, напоследок. Хмыкнув, мужчина отдал пистолет тому, у кого взял, привлек меня к себе за талию и повёл на свою яхту, прибывшую, на всякий случай, в сопровождении ещё двух судов. Меня обуяла дрожь. Едва не свалившись с деревянного перекидного мостка, на каблуках, я перебралась с яхты Дракона. Ветер поднялся ещё сильнее, мокрый и неприятный. Сынри снял пиджак и повесил на мои плечи. Не настолько стало холодно, скорее, это было как знак того, что я под его защитой, под его властью. Я боялась оглянуться и увидеть Джиёна, не знаю, что в этом такого, но меня раздирало изнутри. Так резко, вдруг всё остановилось, кончилось, изменилось. Я стала подниматься с Сынри выше, к рулевому отделению. — Господин Ли! — подбежал к нему человек, протягивая бинокль. — Посмотрите, пожалуйста. — Он указал прямо, туда, где пролив выливался в океан, туда, где воды нескончаемо и бурно несли прочь отсюда, в любую часть света. Сынри дернул бинокль и приложил его к глазам. Я без оптических приборов посмотрела туда же, и увидела множество точек, плывущих от берега Малайзии, где Пенгеранг, к индонезийскому Батаму. — Черт! — выругался Сынри, возвращая бинокль. — На всю мощь, скорость, давайте, быстрее, быстрее! — распорядился он. Дергая желваками, он проговорил себе под нос: — Он знал, проклятый Джиён, он знал… — «Он знал» — с уверенностью подумала я, видя, как засуетились люди Сынри, как яхты и катер, набирая обороты, понеслись к выходу из пролива, пока судна, принадлежащие Дракону, не затянули все лазейки и не отрезали путь к бегству. Джиён сказал, что казнит, если поймает, за такое поведение на его территории. Новые страхи и волнения закружили голову. Я не хочу смерти Сынри, мы должны успеть спастись! Нужно успеть. Он не пощадит за то, что ему, королю Сингапура, в его же государстве угрожали расправой. — Тебе лучше уйти в каюту, Даша, — подтолкнул меня к лестнице Сынри. — Я хочу знать… видеть… мы же успеем? Ты успеешь, ты должен уплыть… — Сам не в том состоянии, чтобы кого-то успокаивать, Сынри только кивнул и, опять с приказами «быстрее!», «гоните!» поспешил в другую от меня сторону. Я вошла в комнату, окно из которой смотрело на противоположный край, туда, откуда мы уносились, туда, где покачивалась, а отсюда словно и не шевелилась вовсе, белоснежная яхта Джиёна. Она удалялась, теряясь между поверхностью пролива и панорамой Сингапура, зажигающего огни, так что берег превращался в ожерелье под лампами ювелирного прилавка. Успеем или нет? Зачем Джиён сказал, что отдаст меня Сынри, если отправил перехват? Нет, он не сказал, что отдаст, он сказал «вернешься». Что же, я вернулась, но Джиён и не обещал, что это будет навсегда или надолго. Качки почти не чувствовалось, но скорость ощущалась. Яхта летела, опережая, вернее, стараясь опередить преграду. Я не могла ничем помочь, и оставалось только ждать. Не давшая убить Джиёна, я не знала, смогу ли остановить убийство Сынри, если оно наметится? Я уже не смогла однажды вымолить чужую жизнь у Дракона, и что-то мне подсказывало, что не сработает и второй раз. Поступок Сынри — покушение на его безопасность, на всемогущество, которое Дракон отрицал деланной скромностью. Он не пощадит. Схватившись за голову, я услышала выстрел наверху. Потом ещё один, и ещё. Сердце закололо, слёзы встали в глазах. Поднявшись с дивана, я подошла к двери, но не решилась выйти. Это же из-за меня! Сынри хотел вернуть меня, и кто бы ни пострадал, драконы или его люди, это будет моя вина. Я причина напрасных жертв. И снова ругань и выстрелы, Господи, там настоящая перестрелка! Топот ног над головой, брань и крики. Отходя от двери спиной, я прижалась к самой дальней, поближе к окну. Может, в него выпрыгнуть? Что там происходит? Проскочили или нет? Людей у Джиёна намного больше, и катеров. И хитрости, чтобы правильно организовать охоту. А это была именно она, а мы с Сынри дичь. Какая дикая ловля. Грузные и громкие шаги приближались к двери. Я сжалась в углу, не зная, что обнаружится за ней. Ручка повернулась и, с пистолетом в руке, в проёме показался неизвестный мне здоровенный человек, ничем, кроме роста, не примечательный. Он не сразу нашёл меня глазами, трясущуюся и ставшую мельче от страха. — Идём…те, — добавил он неуверенно, убирая оружие. — Господин Квон ждёт. — Сердце моё оборвалось. Меня погрузили в катер, в котором я увидела Сынри, со следами ударов на лице, под зорким присмотром жестоких по выражениям мимики людей. Билась только одна мысль: «Что же будет, что будет?». Заговорить с Сынри хотелось, но рот пересох, и язык стал весить тонну. Я смотрела на того, кого, кажется, везли на казнь, а у меня даже не было подходящих слов. Раньше я бы завела пластинку о душе и Боге, но какая это всё ерунда в такие моменты! В них всё тщетно и глупо. — Мне стоило его убить, — сказал Сынри первым, не глядя на меня. Во мне не умещалось раскаяния за то, что я, возможно, и здесь стану причиной смерти. Но могла ли я позволить убить Дракона? А почему нет? Хотелось бы самой знать, почему ненависть до сих пор не перехлестнула всё остальное. Когда меня вели из каюты, я видела лежащих навзничь убитых. Кровь кое-где размазалась и протекла, испачкав полы. И каждый труп твердил мне «из-за тебя!». Это невыносимо, я не хочу быть разменной монетой! Я вновь захотела в Россию. Пусть там и нет места для меня уже, но там я буду подальше ото всех, не причиню никому зла. Может, действительно, уйду в монастырь и буду отмаливать свои грехи. «Под именем сестры Авдотьи» — произнес смеющийся внутренний голос голосом Джиёна. Исчезни, злобный Дракон! Небольшой причал, выглядевший заброшенным, встретил катера с драконами, вытащивших нас на бетонный настил. Большие плиты лежали, когда-то служа фундаментом для планировавшегося более грандиозного порта, но были не доведены до конца задумки, а валялись, как останки китов, с торчащими из них, как кости, железными крючьями, за которые когда-то их поднимали подъемные краны. Возле края этих плит сразу же начинались амбары, бывшие сортировочные, грузовые склады. Мой недобрый опыт, связанный со стройками и безлюдными окраинами, ожил, зателепавшись в душе. Охранники не пихали нас, но сопровождали так тесно, что не свернуть, и четко было задано направление вперед, в приоткрытые металлические ворота, за которыми горел неяркий свет. Фонарей нигде не было, и дорогу под ногами разбирали все интуитивно, приглядевшись к темноте. Нас ввели в пахнущее сыростью и цементом помещение, полое изнутри, всего лишь тонкие алюминиевые пластины на арматурах. С две дюжины драконов, кто-то в черных костюмах, кто-то в потрепанной одежде и жилетках, демонстрирующих татуировки с мифическим ящером на плечах. И, конечно же, сам Джиён, стоящий по центру, рядом с каким-то большим прямоугольным каркасом. — Ну что, покатались, освежились? — весело начал он. Сынри надменно, не теряя пока храбрости, повел головой. — Ты сделал это, чтобы убить меня? Что ж, я тоже молить о пощаде не стану. — У меня нет и в мыслях убивать тебя, Сынри, зачем ты так плохо обо мне думаешь? — успокаивающе проворковал Дракон, приложив одну ладонь к другой. — Я хочу, чтобы ты работал на меня, ты же знаешь. — Но я не собираюсь этого делать, и ты это тоже знаешь. — Для этого здесь и находится она, — кивнул на меня, довольный, Джиён. Как, он вот так раскроет свои карты? Или, понимая, что ничего не получается, изобразит раскрытие, а сам зайдёт с другой стороны? — Она меня тоже не уговорит, — хохотнул Сынри. Главарь сингапурской мафии щелкнул пальцами одному из своих людей, и тот, прихватив меня за локоть, повел вперед, к своему боссу. — Она и не будет… то есть… я попробую тебя уговорить, с её помощью. — Мне не понравился его леденеющий тон, и я опасливо на него покосилась. Джиён кивнул на каркас, что был рядом с ним, привлекая к нему внимание. Я стала приглядываться, постепенно осознавая, что это такое. Аквариум в человеческий рост, полный воды, стеклянный. — Ставка — Дашина жизнь, — посмотрел на Сынри, не на меня, Джиён. У меня в животе что-то заболело, стягиваясь. Ноги подкосились. Я загнано провела глазами по мужчинам. — О чем ты? — свел брови Сынри, посерьёзнев. — Мы поместим Дашу вот сюда, — постучал Джиён по прозрачной стенке, за которой не плескалась вода, потому что была налита под самую крышку. — Ну, на сколько ей хватит воздуха? Минута-две? Ровно столько тебе подумать. — Меня стало подташнивать. Он же шутит? Он же бравирует? Он же не убьёт меня? Утопит… Мне как будто сразу же не хватило воздуха, и я тяжело задышала. — Если тебе важнее быть свободным, ты оставишь её умирать в воде, а если согласишься работать на меня, то вытащишь. Всё просто, видишь? — Сынри молча смотрел на него. — Джи… Джиён, — шепотом смогла заговорить я. — Ты же не дашь мне умереть? — Он посмотрел на меня. Черные пустые глаза, на губах улыбка. — Джиён… — Ты сам не убьёшь её, — попытался расслабиться Сынри, выжав нервный хохоток. — Ты не сможешь смотреть, как она тонет. — Почему же? — вернулся к нему Дракон. — Да ты же влюблен по уши! — указал на меня Сынри и повертел головой, будто призывая всех в свидетели. — Весь Сингапур знает, да даже на Филиппинах уже судачат о том, что Дракон потерял голову и носится, как с писаной торбой, с какой-то девчонкой. — Джиён легкомысленно его слушал, с блаженством на лице. — Ты поднял весь город, пересравшись, что она от тебя сбежала! — Ох уж эта преувеличивающая людская молва, — взмахнул рукой в воздухе Джиён. — Ты не убьёшь её, так что забудь о том, чтобы я стал драконом. — Ну, на меня надейся, а сам не плошай, — засмеялся главный Дракон. — В общем, я предупредил: если ты её спасаешь, то становишься моим человеком. Если нет, то мы забываем все разговоры на этот счет, и я к тебе больше не пристаю. Вроде бы всё доступно объяснил. И учти, обмануть меня не получится, потому что Даша никогда не покинет Сингапур, если ты её спасешь, и при малейшем твоём ослушании — умрет она. — Ещё один щелчок пальцами. Мужчина позади аквариума подставил к нему широкую лестницу, а тот, что держал меня, потащил к ней. — Джиён, что ты делаешь?! — крикнула я, срываясь. — Джиён, прекрати этот спектакль! Ты же говорил, что не убьёшь меня! — Я мало верила в самоотверженность Сынри, поэтому сейчас, борясь за свою жизнь, всё-таки понадеялась на решение Джиёна. — Ты же говорил… — Я много чего говорил, Даша, очень много, — достал он сигарету и закурил, осмелившись поднять взгляд и встретить мой. Я вырывалась, поэтому подоспел ещё один охранник, подхвативший меня и помогающий затащить меня наверх. — Джиён, прекрати это, — прошипел Сынри. Туфли с меня слетели, я пыталась упираться ногами, но руки до синяков крепко держали, приподнимая меня и уволакивая. — Так вот о чем это было, — пытаясь не выглядеть жалко, если это, на самом деле, мой последний час, собралась я, хотя тело знобило, и сознание терялось. — Вот к чему ты говорил про ложь… Что ж, скажи мне напоследок в глаза, скажи, что будешь спокойно спать, прикончив меня, и что тебе всё равно сейчас! — Он ничего не говорил, но смотрел не отрываясь. — Джиён, отпусти её! — крикнул грозно Сынри, но его как будто не существовало третьим. Глаза, две пары, мои и Джиёна, жгли друг друга, одни огнем, другие льдом. — Ты чего-то ждёшь от меня? Раскаяния, жалости, справедливости? — подошёл к лестнице Джиён, глядя снизу вверх. Он убьёт меня. Я видела это в его глазах. Репутация. Все думают, что он влюблен. Даже я так не думала, но люди… из-за их сплетен, он хочет избавиться от меня. Но разве, будь я его слабостью на самом деле, нужно было бы от меня избавляться вот так? Я не понимаю, я ничего не понимаю! Я только хочу выжить. Нет, пусть даже умру, но не так мучительно, я не хочу задыхаться и тонуть, мне страшно, до безумия страшно! Я не хочу в эту воду… воду, в которой сольются бассейн и пролив. Нет, никогда они не станут одним целым. Я заплакала, ощущая спиной, как меня подтащили к краю. Дракон улыбался, сдержано, но спокойно. — Я… я хочу оставить кое-что тебе, — прошептала я, чем несколько его изумила. Джиён приподнял брови, а я наклонила вперед голову, прошептав, сквозь сорвавшееся дыхание, сухими губами: — Я сказала, что не прощу тебя, если ты убьёшь меня… я не представляла это по-настоящему, а теперь вижу. Так вот, я прощаю тебя. Прощаю, что ты убиваешь меня ради себя, и со смирением отдаю за тебя жизнь. Держи мою душу, ты так её хотел! — Опускайте! — воскликнул он, обронив улыбку и отстраняясь. Меня бросили в аквариум и последнее, что я видела, это удаляющуюся, так быстро, будто бегущую, спину Дракона, уходящего в темноту. Набранный в легкие воздух был моей жизнью. Окунувшись с головой, я сразу же постаралась всплыть, но руки уперлись в стеклянную крышку. Между водой и ею не было и сантиметра расстояния, так что дышать будет совершенно нечем, когда запас воздуха иссякнет. Его бы хватило дольше, будь я спокойна, тренируй своё дыхание, но то состояние, в котором я упала в воду, не позволяло мне отдалять свой конец. Я билась о стекло со всех сторон, и моя паника выливалась в пляску святого Витта, только замедленную плотностью воды. Легкие начинало давить, как и всю меня. Никто меня не спасёт, Джиён ушел, а Сынри не поставит меня выше своейгордости. Можно ли описать то, что происходит в голове в последнюю минуту жизни? Будто мало было воды, я лила слёзы, хотя не чувствовала их. Влага и мокрость, от которых никуда не деться, навязчивые, липкие, удушающие. Я с бешеной скоростью вспомнила маму, отца, бабушек, дедушек, братьев, сестер, детство, юность, всё, абсолютно всё, но оно перешло в ужас, гадкий и неистребимый ужас того, что я умираю. Я больше не могла сдерживать позывы вздоха, хотя знала, что это будет финал. Мучительная боль разрывала голову и грудь, хотелось дышать, хотелось воздуха, хотелось жизни. Я не понимала, как могла хотеть умереть когда-то?! Это недопустимо, я столького не пережила, не испытала, не сказала людям… а сколько я уже пережила и выдержала?! Погибнуть после всего?! Я не хочу! Но я не могу больше, Господи, я должна сделать глоток. Приоткрытые губы впустили смерть сквозным потоком. Вода хлынула через нос и рот, превратившись в кошмар ада. Когда ищешь воздуха, а тебя до пределов забивает вода, вода, сплошная вода, запускает щупальца внутрь, в дыхательные пути, по гортани, и вот я словно ощущаю её желудком, но не могу выплюнуть, ничего не могу сделать, потому что она поглотила меня, затопила, потащила на дно. Я столького не сделала! Не стала женой, матерью, не попрощалась с родителями, не вернулась на родную землю, не заявляла смело о своих чувствах, не отдавалась Мино, когда у нас была возможность, не попыталась полюбить Сынри, пытаясь вместо этого сделать из него орудие мести, ничем не помогла Сынхёну. Сколько ошибок… Господи, прости Джиёна, ибо он ведает, что сделал. Мысли не смогли закончиться, они оборвались. Тьма победила.

* * *

Словно столетие спустя, я почувствовала себя. Первым же ощущением была пустота в легких, после чего я опять ощутила воду во рту, но перевернувшись на бок, получила возможность вылить её из себя, кашляя и отплёвываясь. — Джи… Джиён! — прокряхтела я, переворачиваясь обратно. — Он ушёл, всё в порядке. — Сквозь мутный взор от воды, что залила и глаза тоже, я пригляделась и увидела слегка намокнувшего Сынри. — Его нет здесь, не бойся. — Глотая смелее и смелее кислород, так что горло пересыхало и опять кашляло, я озиралась, находя нас с Сынри всё в том же старом и заброшенном ангаре. — Ты… ты… — Я выстрелил в стекло, чтобы не терять времени. — Руки тут же нащупали осколки. Огромная лужа и темный от влаги цементный пол вокруг. И больше ничего и никого, лишь мы двое. Сынри положил меня себе на колени, откачав и вернув к жизни. Я жива? Я жива! — Ты… — ещё раз сделала передышку я и договорила: — Ты теперь… дракон. — Да, я знаю, — с хмурой грустью отвел глаза Сынри, сжимая мою руку, которую отвел от битого стекла. — Свобода оказалась не в приоритете. — Ты поступился ею ради меня, — еле вымолвила я, не обретя сил после пережитого. — Ты хотела, чтобы я сделал иначе? — Он постарался улыбнуться. Не знаю, получится ли улыбнуться у меня? Иногда кажется, что подобные жесты испаряются из нас навсегда. Но я была благодарна Сынри, очень. Я не могла предположить, что он так поступит. — Спасибо, Сынри. — Надеюсь, теперь ты поняла, к какому монстру под крыло пыталась приземлиться? — Я на секунду забыла о Джиёне, и вот снова разговор о нем. До сих пор не укладывалось в голове, что он убил меня. Неважно, что я выжила. Он убил меня. — Эх, Даша, Даша, — приподнял меня повыше Сынри и, положив на своё предплечье мою голову, приобнял. — Всё плохо. — Может быть гораздо хуже. — Неужели? — Хочешь побыть в кубе, наполненном водой? — оживала я, возвращая, по крайней мере, сарказм. — Ладно, верю. Хуже бывает. — Я села, выпрямляя спину, но она не держала, и я наклонилась вперед, к вытянутым босым ногам, облепленным мокрым платьем. — Как самочувствие? — Более-менее. — После продолжительной паузы и некоторых соображений, я произнесла: — Хочешь, я тоже ради тебя поступлюсь свободой? — В каком смысле? — прищурился Сынри, потирая запачканный каплями крови галстук. — Ну, если твоё предложение ещё в силе, — напомнила я. Мужчина распахнул глаза, онемев. — В силе? — Если обычным женщинам нужно время подумать, то тебе нужно было отхватить приключений и люлей для верности? — заряжаясь присущим ему пафосом, пробормотал недовольно-язвительно Сынри. — Нет, если ты передумал… — взялась я вставать, но мою руку поймали. — Я не передумал. — Собрав волю в кулак, и пытаясь быть терпеливым, он повторил: — Ты выйдешь за меня? — Выйду, — кивнула я и улыбка, которую я успела похоронить, сама ко мне вернулась. — Я выйду за тебя, Ли Сынри, но не жди, что стану хорошей женой. — Так и я мужем буду негодным. — Зато любящим, — за него сказала я, потому что Сынри никогда не заявлял о чувствах. Моя огласка ему не понравилась, но, не став ничего говорить, он лишь сузил губы, попыхтел немного и добавил: — Ну, тогда и жена, главное, чтоб живая. — Неловко похмыкав вместо смеха, который ещё не мог вернуться при таких обстоятельствах, мы поднялись и побрели прочь, пытаясь выживать дальше, в условиях непреодолимого желания Дракона мешать этому. Или это мы, может, люди, умеющие чувствовать, мешали ему спокойно жить? Это мы, умеющие верить, жалеть и любить, привязываться и жертвовать, превращали его богатую и благополучную жизнь в выживание.

Мертвая

— Можете наклониться чуть-чуть вперед? Вот так. Да, спасибо. — Фотограф одобряюще улыбнулся, сопровождая свои просьбы движением руки, свободной от съемочной аппаратуры. — Положите ладонь на занавеску. Повыше, ещё немного. Отлично! Щелчки улавливаемых кадров раздавались уже около часа. Столичный корейский журнал, узнав о намерении известного миллионера, донжуана и тусовщика расстаться со своей холостяцкой свободой, заплатил Сынри для того, чтобы осветить первым его грядущую свадьбу в разделе светской хроники, и я, как невеста, должна была позировать в красивом подвенечном платье, в красивой, убранной цветами студии. Хотя платье было данью какого-то модного дизайнера, желавшего увидеть своё детище на глянцевых страницах, и в реальности расписываться я собиралась в другом. Не венчаться — расписываться. Сынри обещал подъехать позже, для парных снимков. У него были дела, большая часть из которых теперь принадлежала не ему, вынужденно, из-за того, что он спас мою жизнь четыре с лишним месяца назад. В ту ночь, когда я вновь глотнула воздуха и, под влиянием шока и стресса, не верящая, что в очередной раз отбилась от смерти, мы воссоединились с Сынри с такой чувственностью, что я могла назвать это занятием любовью. Моя благодарность, мои сорвавшиеся нервы и желание того, чтобы кто-то защищал меня, был рядом, хоть кто-то, кому можно довериться, довели меня до неповторимого состояния, когда моё сердце прикипало к Сынри, жалея его и принадлежа ему по вполне объяснимой женской привязанности, возникающей после пережитых трагедий и ударов судьбы. Но постепенно, возвращаясь к нормальному состоянию, к тому, в котором мне не свойственны были симпатии к типам, подобным Сынри, в быту не меняющих своих привычек, и конкретно к нему, я стала затухать в эмоциях и охладела. В нём же ничего не переменилось, ни в манерах, ни в чувствах ко мне, о которых говорить ему претило. Он по-прежнему вел себя развязно, откровенно, часто эгоистично и навязчиво, но стремился быть неразлучно рядом, ограждал меня от волнений и забот, опекал и задаривал, готовясь к свадьбе и готовя к ней меня. Но конфликт разных, не равномерных чувств давал о себе знать, вопреки моим стараниям скрывать это, теребить в себе что-то более яркое и горячее, чем милосердное «спасибо». Это всё выливалось в непонимание, мелкие ссоры — не скандалы, скорее молчаливое расхождение по разным комнатам, — в отлучки Сынри, тщательно законспирированные, прикрываемые бизнесом, но, тем не менее, очевидные мне, как поездки по шлюхам. Особенно всё было ясно, когда он уезжал в Сеул или Шанхай, или Гонконг, куда я не могла последовать за ним — путь из Сингапура был для меня заказан. Разумеется, там он спал с другими женщинами, имел любовниц, может и по две за ночь. Возможно, к ним его толкало именно моё прохладное и надменное отношение. Меня это мало тревожило, и я не допекала его ревностью и сценами. Он был со мной таким, каким он был мне нужен, и большее меня не волновало. — Всё, спасибо! Сделаем перерыв, пока не подъедет господин Ли, — озвучил фотограф, неглубоко кланяясь и отходя. Я приподняла подол платья и двинулась вдоль стен, декорированных книжными шкафами, оплетенными искусственными вьюнами-цветами. Спустя три шага ко мне приблизился парихмакер, поправляя прическу. Я остановилась, разглядывая корешки с золотыми буквами. Наткнувшись на имя Шекспира, я вспомнила услышанную фразу о том, что его в одной семье читают, вместо молитв. Пока занимались моими волосами, я вытащила томик и открыла с первой страницы. Как-то же нужно занять время. Пьесы начинались с произведения «Буря». Действующие лица: Алонзо, король Неаполитанский. Я закрыла глаза, почувствовав неприятную дрожь. Ох уж эти короли. Самоназванные, отвратительные, не ценящие ничего, кроме власти. Разомкнув веки, я попыталась найти в персонажах себя. Придворные, раб, шут, дворецкий-пьяница (кажется, этого я знаю). Место действия — корабль в море, остров. Меня случайно дернули за локон, не сильно, но я вздрогнула и захлопнула книгу, стиснув зубы. Сынри предложил мне перед Новым годом перебраться в какой-нибудь просторный особняк с чудесным видом на пролив… — Не хочу его видеть. Никогда, — оборвала я. — И, пожалуйста, не вози меня больше к воде. Не выношу её. И мы больше не бывали на пляже. Понимая прекрасно, что Сингапур мал до тошноты для меня, человека русского, привыкшего к тому, что можно по пять суток ехать в одну сторону и не видеть края земли, мы всё же умудрялись сузить места прогулок до тех районов, которые не были побережьем. Пролив я выдерживала только с верхних этажей, на горизонте, где он был далек и не касался меня, не мог коснуться. Набравшись сил ещё раз, я решила полистать книгу наспех, поверхностно. Глаза сами выхватывали строки, которые их притягивали. Некто Гонзало вещал: «Кому быть повешенным, тот не утонет». Я окончательно закрыла страницы, погладила обложку и всунула Шекспира в проем, почерневший пустотой в его отсутствии. Выйдя с профессионально освещенной площадки, я села за столик, к которому иногда подходил стафф, отвечающий за обслуживание задействованных на съемках людей. Он стоял у зеркала, в котором я увидела себя, уже привыкшую к макияжу, слишком часто стала краситься: то вечеринки, то выходы в высшее общество, то рестораны. Положение обязывало. Под постоянным солнцем моя кожа потемнела, а волосы выгорели, ещё посветлев. Нет, русским человеком меня скоро можно будет назвать с трудом. — Могу предложить вам что-нибудь выпить или перекусить, госпожа Уайт? — назвала меня по выдуманной для фальшивых документов фамилии молодая девушка. Я устало и равнодушно посмотрела на неё. — Кофе. Обычный. Полторы ложки сахара. Не пересластите. — Что-то в моём тоне обрубало дальнейшие вопросы и разговоры, и позволение исполнить требование не в лучшем виде. Девушка ретировалась. Я перекинула ногу через другую, устремив взор в никуда. Всё-таки встретив Новый год здесь, в этом городе-государстве, я поняла, что не покину его грядущие триста шестьдесят пять дней. Осень, зима, весна — я не видела разницы между сезонами в этих душных тропиках, всё одинаковое, монотонное, жара и влажность, небоскребы и идеально ровные дороги, китайские и индийские кварталы. Я выучила почти всё, лучшие заведения, салоны красоты, где стрижка стоила от сорока долларов и выше, бутики и маникюрные. Сынри старался не отпускать меня одну, хотя и дал мне ключи от квартиры. Но предпочитал возить везде сам, сопровождать, гулять по вечерам в парках вместе. Если не мог лично, то предоставлял своего водителя, который три раза в неделю возил меня на курсы изучения китайского и английского языков, ждал и вез домой, обратно. Сразу после Нового года, ещё в январе, мой жених решил, что убираться и готовить его невесте отныне не к лицу. — Нужно нанять горничную и повара. Приходящих, ну, через день, допустим, как считаешь? Мы лежали в постели, спасаясь под кондиционером, обдувающим спальню. Сынри гладил моё плечо, другой рукой держа мою ладонь, вернее, пальцы, на одном из которых сияло новое кольцо. — Тебе не нравится, как я готовлю? — усмехнулась я. — Да при чем здесь это? Ты очень вкусно готовишь, — успокоил он меня. — Но через день мы и так едим не дома. Зачем повар? — Пусть приходит по выходным. Ну, пойми, после свадьбы ведь будут другие хлопоты… — Я побоялась, что он заговорит о детях и, встревоженная, судорожно вставила: — Я не против горничной. — Да? Отлично. Позвоним в центр занятости, или службу подбора персонала… — У меня уже есть одна на примете. — Серьёзно? — Да. Ты ведь сделаешь мне подарок? — Сынри непонимающе и предполагая от меня очередную неожиданность повел бровью, а когда услышал мой вариант, то долго упирался, спорил, выдерживал осаду, пока мне не удалось, наконец, его уговорить. Я попросила его поехать в бордель Зико и выкупить ту женщину из Таджикистана, что говорила со мной в единственный проведенный мною там вечер. К счастью, она была жива и цела, разве что снова на начальных стадиях беременности, так что пришлось выбить из Сынри ещё и оплату аборта. Да, это попросила сделать я, понимая, что этому ребенку не грозит выжить или стать счастливым, а ещё, что он причинит одни горести своей матери, у которой и без него жизнь уже отобрала троих. И я, отдавшая свою невинность за плод внутри Вики, выступила организатором аборта, за который меня слёзно поблагодарила эта самая женщина. Если я погубила душу не родившегося младенца, то она сразу попала в рай. А на меня можно вешать любое количество грехов. Мне всё равно. Её звали Хадича. Она всё так же с акцентом и ошибками говорила по-русски, но мне нужен был кто-то, с кем я могла бы говорить на родном языке хоть как-то. И она заняла одну из восьми комнат квартиры Сынри, принявшись безропотно, с благодарностью и тщанием, свойственным среднеазиатским народам, убирать, стирать, готовить и делать по дому всё, что только требовалось. Она буквально с восхищением выполняла мои просьбы и, за спасение её из борделя, или из-за того, что никак не могла понять, как я так высоко взлетела, с благоговением служила мне, считая хозяйкой именно меня, а не Сынри. Да они и не могли бы понять друг друга, и общение, минимальное, но иногда необходимое, проходило только через меня. Я допивала кофе, когда появился мой будущий муж. Извинившись за задержку, он поздоровался с представителями журнала, поцеловал меня в щеку и, подав мне руку, пошёл со мной обратно на площадку. — Ханна не приедет на свадьбу, — шепнул он мне на ухо. Его семья была причиной откладывания церемонии, которая с изначально запланированного февраля уже дотащилась до середины апреля. Сынри никак не мог с ними сговориться и упросить прибыть на важное торжество. Отец, изначально грозившийся отказаться от него за такую крепкую связь с проституткой, найденной в публичном доме, не выходил с ним на разговор месяц. Мать держалась стороны отца, а сестра только и орала в трубку, что её брат идиот и потерявший из-за какой-то «дырки» голову дурень. Однако отец же и отошел первым, начав компромиссные переговоры, после чего подключилась и мать, и в результате родители Сынри должны были прилететь на свадьбу. С Ханной же всё было куда сложнее. — Ты будешь продолжать пытаться уговорить её? — безразлично спросила я. — Перенесем ещё раз? — Нет, пошла она к черту! Я больше ничего не буду сдвигать. — А твои родители?.. — Не жди теплого приёма. По крайней мере, от отца, а от мамы в его присутствии. Но они будут, и это хорошо. Я не хотел бы скандала в своих кругах ещё по этому поводу. — Сынри заметил, что я слишком спокойно отношусь к этому всему, будто слова проходят сквозь меня, не задевая, и воспринял это почти правильно, угадав хотя бы направление моих мыслей в связи с этим всем: — Мне жаль, что твои родственники никак не могут сюда прибыть… — Так даже лучше. Чем дальше они отсюда, тем лучше, — выдержано и ровно выговорила я. — Понимаю. Надеюсь, что Дракон не будет, как злая фея из «Спящей красавицы», которая обиделась, что её не пригласили на праздник, и принесла плохой подарок… — Тебе подобрали очень элегантный костюм, — пригладила я лацкан черного пиджака. — Правда? — Он самодовольно повел плечами, расправляя ткань на спине. — Мне вообще идут костюмы, я в них сразу всем бабам нравлюсь. — Ну, лишь бы без него они не разочаровывались, — похлопала я его легонько по лопатке. — Эй, — недовольно покосился он на меня. — Что за намеки? Тебе что-то не угодило? — Угодило, в смысле, попало в цель? Нет, ты пока не промахивался, тут пожаловаться не могу. — Даша, прекрати это ехидство, ты невыносима, когда начинаешь подъёбывать. — Прости, это от переизбытка чувств. — Господин Ли, госпожа Уайт, повернитесь на объектив! Улыбку, пожалуйста! — Мы с Сынри солнечно просияли. На заднем сиденье автомобиля мы ехали домой, пока за рулем сидел верный водитель моего жениха. Сынри болтал по телефону с восточно-китайскими партнерами, и многое я уже понимала. Смыв грим, я осталась с великолепной укладкой, которую не могла разрушить без мытья головы, столько на ней было мусса, геля и лака. Так что половина стараний имиджмейкеров продолжала существовать до конца. Сынри закончил переговоры и убрал мобильный. — Завтра нужно будет лететь в Гонконг. Очередные торги за поставщика. Дня на два. — Ладно. — Подумав, что он может обидеться на такую легкость в расставаниях, я взяла его за руку. — Мне будет трудно без тебя, ведь ещё столько всего нужно сделать к свадьбе! — Ничего, успеем. Хочешь какой-нибудь презент к свадьбе? — Я заговорщически сощурила глаза. — Есть у меня одно желание… — У меня все жилы вытягиваются, когда ты так начинаешь говорить. — Я так безумна в желаниях? — К сожалению, всех, кроме постельных. Твою бы фантазию, да развернуть на секс. После горничной от тебя не знаю, чего и ждать. — О, это не должно быть накладным. — Говори уже. — Не узнаешь ли ты ещё раз, как поживает Вика? — Губы Сынри съехались в нить, и вся мимика приобрела оттенок пренебрежения и отрицания. — Опять ты начинаешь?! Блядь, неужели нельзя уже забыть о ней?! У нас свадьба скоро, можно на ней сосредоточиться? Я не хочу знать ни о какой Вике! — Разве это так трудно? Я просто хочу знать, как она поживает! — А я не хочу! — У неё твой ребенок! — Блядь, хоть десять, мне плевать на эту Вику, ты поймёшь или нет?! — Я замолчала, отвернувшись к окну. Если бы не водитель, я бы продолжила кричать, может, влепила бы Сынри пощечину за его дрянное прошлое (да и кто сказал, что всё осталось в прошлом?). Тишина стала гнетущей, затянулась и накалялась. Будучи слабым и прекрасным полом, я поразмыслила и пришла к заключению, что мой пол должен быть и мудрее, а потому терпеливее и снисходительнее. — Мне нужен маленький отрывок информации, больше ничего, — тише и вкрадчивее, нежно попросила я, поворачиваясь к Сынри с глазами, полными подобострастия. Он посмотрел в них и, слегка расслабив позу, мотнул головой, продолжая на тонах пониже: — Если ты обещаешь, что это последний раз, когда мы о ней говорим… Я не хотел бы испортить себе жизнь постоянными упоминаниями каких-то бывших, совершенных ошибок и прочей ерунды. Я же не тыкаю тебе борделем! — Зато успел потыкать подозрениями, что я переспала с другим, пока была не с ним целую неделю в декабре. Мне стоило некоторых усилий убедить его в том, что он до сих пор единственный мужчина, с которым я спала. — Хорошо, это в последний раз. И больше я не подниму тему Вики. — Мутит от одного её имени, — рявкнул грубо Сынри. — Если бы не она, ты никогда не получил бы меня. — И проблем на свою задницу! — Я затаилась, как оскорбленная львица и, попытавшись усмирить в себе гнев, не справилась с ним, велев водителю: — Остановите, пожалуйста! — Куда ты собралась? — с удивлением повернулся ко мне Сынри. — Ты никуда не пойдёшь одна! — Почему же? Я же такая большая проблема, а что, если от меня тебя, наконец, избавят? И проблем больше не будет! — Не останавливай! — приказал Сынри шоферу, и вновь забормотал мне: — Даша, прекрати, ты тоже ляпаешь много чуши сгоряча и невпопад! — Ну вот, без меня не надо будет и много чуши слушать. Остановите! — Езжайте! — Он взял меня за запястье. — Да добуду я тебе сказ о житие этой Вики, приеду из Гонконга и сразу всё сделаю, успокойся! — Я хочу в туалет, и выпить чего-нибудь! Останови у какого-нибудь кафе, — задвигая эмоции вглубь себя, попросила я. Сынри сдался и, вникая в ситуацию, сам попросил водителя притормозить у первого попавшегося заведения. Оно нашлось на ближайшем же углу. Поправив юбку, летящую фалдами и повыше колена, я выбралась на тротуар, от которого шло тепло и, на каблуках, вошла в простое и незаполненное наполовину людьми кафе. Оглядев мельком посетителей, я решила сначала заказать что-нибудь в баре, а потом пойти в уборную. За барменом находился стеллаж с зеркальной задней стенкой, увеличивавшей количество бутылок со спиртным вдвое. Цветные ликеры и сиропы для коктейлей привлекали внимание. Подойдя к стульям, я собралась уже открыть рот, но только тогда заметила по правую руку от себя знакомую фигуру, сидевшую на высоком стуле за стойкой, обернувшуюся и остановившую на мне долгий и многозначительный взгляд. Какая удача! О таком совпадении нельзя было и мечтать. — Привет, Тэян, — немного растеряно сказала я. — Привет, Даша, — мягко и с каким-то облегчением хрипловато изрек он. Я смотрела на него, не помня уже, когда мы встречались в последний раз? Как давно это было? Он провел большим пальцем по кружке пива, которую держал в руке, но взгляд не отрывал от меня. — Как поживаешь? — Да вроде ничего, — несмело улыбнулась я, пожав плечами. — Слышал, замуж выходишь? — Поглядев беспокойно через своё плечо, я вернула внимание к Тэяну. — А что остаётся? Если это единственный шанс выжить. — Мой бывший сутенер нахмурил брови. — Не любишь его? — А сам как думаешь? — Тэян посмотрел на полированную поверхность стойки, подтянул к себе пиво, отпил, и надолго уставился в содержимое кружки. — Тяжело жить будет, без любви-то. — Умирать легче? — С любовью, пожалуй. Было бы за что. — В самом деле, было бы за что, — хмыкнула я, стараясь не делать этого слишком цинично. — А если не за что умирать, почему бы не пожить, как думаешь? — Если помирать не за что, жить-то тогда ради чего? — Я коснулась его пальцев, отводя их от кружки и, достав её, отобрала и отпила крепкого пива, поморщив нос. Однако оно было божественно холодным. — Ради жизни, Тэян. Закажи мне чего-нибудь ледяного и некрепкого, ладно? Я отойду в дамскую комнату и вернусь. Моё отсутствие длилось меньше пяти минут. Когда я подошла обратно, то рядом с Тэяном пенилась вторая кружка светлого пива, в котором градусов было поменьше, чем в его. Я забралась на стул. — Спасибо. Я ненадолго, меня ждут. — Я махнула головой назад, к выходу. Голые плечи Тэяна, не прикрытые черной майкой, смуглые и в татуировках, напряглись. — Сынри окончательно забрал тебя у Джиёна, стало быть? — Сынри не любит, когда я надолго пропадаю. Ревнует. — Ты злишься на меня, что я отвез тебя тогда к нему? Или… ты изменилась, Даша. — Я постаралась улыбнуться, искреннее и беззаботнее. — Не знаю, по-моему, я всё такая же наивная дурочка, ничего не понимаю в этой жизни, в людях, которые встречаются мне. Всё такая же трусливая и надеющаяся на лучшее. — Ты никогда не была трусливой, — заметил Тэян. Он говорил, что меня не тронут, что меня не собирались убивать. Он тоже верил, и верит до сих пор, потому что не знает. Но тот, в кого он верит, убил меня. Неважно, что я выжила — меня убили. Я мертва. Есть ли после этого честь в том, чтобы быть храброй? Я допила пиво и достала деньги, чтобы расплатиться. Мужчина поймал мою руку, остановив. — Не нужно. — Я невеста миллионера, к чему эти нюансы? — Я положила деньги, и стала уходить, но Тэян сказал вслед: — Могу я что-нибудь сделать для тебя? — Можешь, ещё как можешь. Ты ведь тоже не трус, Тэян. — Сделай меня счастливой, — наградила я его полным тоски и томления взглядом, разве что не намокшим от слёз, идущих от сердца, которое гибнет в неволе и без любви. Тэян задышал тяжелее, так что грудь его стала вздыматься. — Можешь? Нет? Тогда ничего не нужно… — Он спрыгнул со стула и подошёл ко мне, чуть ниже меня, выросшей из-за каблуков. Но его мужественность и мускулистое телосложение компенсировали эту недостачу. — Если бы я знал, как? Скажи, что сделает тебя счастливой, Даша, и я попытаюсь. — Я опустила вниз дрогнувшие ресницы. Перебирая цепочку, служащую ремешком у сумочки, я прошептала: — Иногда я думаю, что зря отказала тебе тогда… — Тэян моментально несильно схватил меня за предплечье. — Когда я предлагал тебе роль моей любовницы? Или жены? — Я подняла страдальческий взор. — Все твои предложения выглядят теперь соблазнительно. — Даша… — Молчи! — Я затрясла головой. — Мне нужно идти… Иначе Сынри придёт сюда. — Скажи мне, что он тебе невыносим, и я сделаю всё, чтобы… — Не надо, Тэян, не стоит, правда. — Он не выпускал меня, придерживая. Я опасливо оглядывалась, пока мужчина не приблизился ко мне вплотную. — Я же всё так же люблю тебя, Даша, — проговорил он. — Я постоянно о тебе думаю. Но ты тогда дала мне понять, что никаких шансов у меня нет… — Не будем сейчас ворошить прошлое. — Я забрала свою руку, вывернувшись из хватки Тэяна. Будто сорвавшиеся случайно с языка, у меня слетели слова: — Сынри улетает завтра после обеда на пару дней. Если ты найдёшь возможность увидеться так, чтобы он не узнал, мы поговорим обо всём. — Я найду, обязательно найду! — пообещал он мне, удаляющейся прочь, наращивающей шаг. Я выскочила из кафе и плюхнулась на заднее сиденье к жениху, начавшему барабанить пальцами по коленям. — Наконец-то! — Извини, что заставила ждать, — погладила я его ладонь с тыльной стороны и дотянулась до щеки, чтобы поцеловать.

Отцы и дети

Хадича пылесосила возле меня мягкий ковер гостиной. Полистав в интернете дайджесты сингапурских СМИ, я несколько раз нашла упоминание о себе; понятно, откуда Тэян в курсе о грядущей церемонии. Имеющий уши да услышит. Роман Сынри широко осветили публике, вводя её в заблуждение уточнениями вроде: «Сердце миллионера заняла модель русского происхождения Дариана Уайт». Как мило, как красиво! Оплаченные моим женихом статьи. Официальные и солидные издания именно в таком духе и повествовали, а вот о том, что я бывшая проститутка, посмела единожды зарекнуться газетенка, которую наверняка считают жёлтой прессой. Ну, а корреспондент, нечего и думать, уже кормит акул за свою смелость и неугомонные пальцы, которыми и покормил морского хищника. Не с руки, а непосредственно руками, его же. И ногами. Да всем. С головой ушёл в работу, так сказать.

Продаются ли китайские и корейские журналы в России? Нет, случайно на них там не наткнёшься, так что надеяться на то, что мои снимки увидит семья, не следует. Опомнившись, я натолкнулась глазами на учебники и тетради, которые ждали моего возвращения к занятиям. Освобожденная от головной боли по поводу работы и своего будущего, я не занималась ничем, кроме самообразования и богемного досуга. Иногда я готовила вместе с Хадичей на кухне, от скуки. Но сегодня не было настроения, и я подтянула книги поближе, раскрывая наполовину исписанную тетрадь. Чтобы не забыть родного, чего-то важного, не потерять своё ядро, свою основу, которая не существует без русского менталитета, я тренировала языки тем, что переводила русскую классику на китайский, корейский, английский. В связи с этим я проводила много времени за чтением, превращаясь в какую-то пустую интеллектуалку. Духовное стремление к высокому должно происходить по горячему желанию, а не потому, что себя занять больше нечем, поэтому я и не считала, что приобретение массы знаний и информации как-то меня красит. — Прочла, что Ахматова переводила корейские стихи на русский, — заговорила я, привыкнув обращаться к Хадиче, всё время шастающей рядом, когда не бывало Сынри. Она не всегда отвечала, чаще выдавала односложные звуки присутствия, или слова невпопад, потому что не знала, что добавить на мои глубокомысленные замечания, а молчать постоянно считала невежливым. — Интересно, а наоборот до меня кто-нибудь делал? — Всё возможно, — изрекла таджичка обо всем и ни о чем. Вот так обычно мы и общались. Я раскрыла книгу дальше, листая поэзию серебряного века, чтобы переложить её на восточный лад. — Марина Цветаева… У вас в школах проходят русскую поэзию? — Я в школа давно ходила. Плохо помнить, Даша, — сделала она режим послабее, чтобы жужжал потише. — «Попытка ревности». Послушай, — начала декламировать я, припоминая, что когда-то совершенно не понимала это произведение, но голос мой дрогнул на первых же строках, заставив Хадичу выключить пылесос и прислушаться. — Как живется Вам с другою? Проще ведь? Удар весла! Линией береговою скоро ль память отошла? — Я покосилась на женщину, догадываясь, что она не понимает сейчас точно так же, как я в шестнадцать лет. Но, не в силах остановиться, накаляясь и захватываясь эмоциями, я почти по-театральному продолжила, пока не дошла до конца со вставшими на глазах слезами: — Как живётся Вам с земною женщиною без шестых чувств?! Ну, за голову, счастливы?! Нет? В провале без глубин: как живётся, милый, тяжче ли, так же ли, как мне с другим? — Возникшей тишиной можно было бы забить мамонта, настолько она была острой и тяжелой. Уничтожив её, прозвенел звонок в дверь, так что я даже вздрогнула, обронив книгу. Нервы уже ни к черту, дергаюсь, как при рахите, что странно, с таким обилием витамина D в виде сингапурского солнца (принимаю наружно, но впитывается внутривенно, меняя структуру ДНК, судя по состоянию характера и мыслей, что не очень радует). Хадича успела открыть дверь, когда я только высунулась в прихожую. На пороге стоял Тэян, растеряно глядя на горничную, которая непробиваемо смотрела на него, способная ответить «никого нет дома», несмотря на моё появление, если бы я так велела. Мужчина перевёл глаза на меня, стоило мне выплыть из гостиной. Нехорошая формулировка… Плавно выйти — значительно лучше. — Смело, — сказала я первая. — Я не знал, что у тебя… у вас прислуга теперь… — С ней никаких проблем, она ничего не скажет Сынри. — Я выступила из комнаты и подошла ближе, встав за плечом Хадичи. — Но вряд ли тебя совсем никто не видел кроме неё? — С этим проблем тем более не будет, — отмахнулся Тэян. — Меня в Сингапуре уважают больше, чем Сынри. — Или боятся? — хмыкнула я. — Боятся уж точно больше, потому что Сынри никогда не боялись вообще. — Проходи, — разрешила я и обратилась к женщине на русском: — Ты ничего не видела. Никого. — Тебя только вижу! Нет мужа, и совсем одна сидишь, тоскуешь! — запричитала она, разворачиваясь и уходя обратно, заканчивать уборку. Я улыбнулась, подождав, когда она уйдёт совсем. Тэян как раз разулся к этому времени, сделав шаг вперед, ко мне. С позволением во взгляде, я кивнула ему, зазывая идти за мной. Мы прошли в комнату, которая считалась гостевой спальней, но с тех пор, как я здесь, у Сынри никто не останавливался, потому что сестра и родители не навещали его из-за меня. — Хочешь чего-нибудь?.. Выпить, — поспешила я, чтобы не было паузы. — Чай, или холодные напитки? — Пока нет. — Он выбрал глазами стул и опустился на него. — Я не смог ждать, когда ты решишь выйти куда-нибудь. — Правильно сделал, я сегодня не собиралась покидать квартиру, — сев напротив него, на кровать, я перекинула ногу на ногу. — Я не думала, что ты выполнишь обещание. — Данное тебе? — Тэян с заштрихованным выдержкой оскорблением повел бровью. — Ты продолжаешь ждать от меня подвоха и необязательности? Я слишком прям и прост, Даша. Груб и жесток — да, но интриги и козни — не моё. А они обычно и состоят из хитростей, обманов и несдержанных обещаний. — Иногда решает импульс, а не тщательно спланированное разумом действие. Можно желать чего угодно, но струсить. Не передумать, нет. Физически не смочь. — Тэян захохотал. — Теперь я стал трусом в твоих глазах? В связи с чем? — Я сказала не о тебе. Просто замечание о том, как бывает. — Откинувшись на спину, я уставилась в потолок, теребя свои волосы, лёгшие по покрывалу вокруг головы, забавляясь с ними, приподнимая за подкрученные кончики и наворачивая их на палец. Я почти не сомневалась, что Тэян объявится в эти два дня. Замолчавшая, я больше не стала ничего говорить, напрягая обстановку и вынуждая его предпринять что-нибудь. Долго ждать не пришлось, мужчина поднялся и, прощупывая почву, осторожно, коснулся джинсами моих голых коленей. Я не отвела их, и тогда Тэян, включив мужское чутьё, ощутил некое неписанное дозволение, по которому забрался на кровать, нависнув надо мной. Его разведенные бедра окружили мои, сомкнутые. Наши глаза встретились. — Ты попросила сделать тебя счастливой. Скажи — как? У меня никогда не получалось этого с женщинами, дарить им счастье, судя по тому, что они в результате выбирали других. — Он не был так плох, чтобы не суметь завоевать хоть одну, целиком, до конца, чтобы она не могла наглядеться на него, но почему же у него не получалось? Почему не получалось у меня? У Сынри? У Сынхёна? Как много нас, не плохих и не хороших, не самых лучших, но и не худших, таких на многое готовых, способных на поступки и даже большее — несение ответственности за их последствия, как много нас таких, несовершенных, не требующих совершенства от других, но у которых в любви ничего не получается. Я не стала тратить слова, просто подняла руки и положила ладони на грудь Тэяна. Он взял их и, поднеся поочередно к губам, поцеловал каждую несколько раз. Потом развел мои руки и наклонился вперед, теперь уже целуя губы. Я ответила на его поцелуй и на минуту забылась, вспоминая, как он пытался соблазнить меня в борделе, как пугал, угрожал, и защищал, несмотря ни на что, как проникся мной, глупой иностранкой, к которой сначала не испытывал ничего, даже желания, а потом вдруг полюбил. Если бы я сумела полюбить его тогда, то всё пошло бы иначе, я бы согласилась на его предложения — все, любые. Мы бы уже были женаты, съездили за благословением к моим родителям, Тэян бы принял православие, а я двойное гражданство. Но разве я могла ответить взаимностью сутенёру? Фи, какая гадость, человек приглядывает за проститутками и даёт им по лицу, когда они беснуются, и трахается с каждой из них, когда захочет. Потому что одна, которую он хотел ещё до меня, выбрала другого, пока он сидел в тюрьме. Да и вторая тоже, которой он пытался заменить первую. О, он заслужил сотни порицаний и презрения! Без сарказма я не могла цитировать себя же саму прошлогодней давности. Остановив крепкие пальцы Тэяна на своих голых бедрах, потому что юбка уже задралась и ничего не закрывала, я прижалась к нему, как бы говоря, что мне нужно тепло и понимание, а не секс. Мужчина остановился, ложась на бок и привлекая меня к себе. Его губы тронули мой лоб над самой бровью, нежно, чутко, ласково. — Я знаю, что тебя через постель счастливой не сделаешь. И точно не осчастливишь, заставив изменить человеку, с которым ты живешь, — прошептал Тэян. Ну, это он зря. Возможно, измена Сынри принесла бы мне некоторое удовольствие и даже удовлетворение, но не вызывал у меня мой жених намеренного стремления поглумиться над ним за его спиной. Пока не вызывал. — Да, я не хотела бы опускаться до всего, что увидела здесь. — Положив голову ему на плечо, я подняла глаза к его лицу. — Ты ведь тоже верный, Тэян. Ты намного лучше, чем многие. — В чем-то лучше, в чем-то хуже. — Но верность — это редкость. Таких на пальцах можно сосчитать. Ты, да Сынхён, — произнесла я. Тэян опять взял мою руку, увлекаясь поцелуями каждого доступного ему сантиметра, от ногтей к запястьям. — Кстати, Сынхён ещё лучше нас, он вообще самый преданный человек, каких я встречала. Ты же знаешь о нём всё, да? — Да, но не умею находить с ним общего языка. При всём уважении — он придурковат. — Мы с ним подружились, знаешь. Но из-за Сынри я не могу больше с ним увидеться, хотя не отказалась бы. Он меня так поддерживал, мы с ним как брат с сестрой друг друга понимали. — Оживившись, будто идея пришла ко мне только что, я пошевелилась, приподнимаясь на локте. — А ты бы мог устроить мне с ним встречу? Пока нет Сынри. — С Сынхёном? — Тэян задумался, тоже садясь. — В этом ничего сложного, но… — Если Сынри не узнает о твоём приходе, то и о моей поездке куда-нибудь в твоей компании не узнает, так? — Разумеется, я умею затыкать рты… — Ты на машине? — Тэян кивнул, не в силах обрубить всё каким-нибудь «нет», потому что ему нравилось наблюдать, как загораются весельем мои глаза, как я радуюсь и вскакиваю. — Боже, как я буду благодарна тебе, если мы прогуляемся, прокатимся, если я пообщаюсь с Сынхёном, хоть с кем-нибудь, кроме Сынри! Это было бы восхитительно! Ты, правда, мог бы это устроить? — Собирайся, — встал он, привычно, как при каждом почти нашем с ним уединении, поправил штаны под ремнём, расправляя ширинку. — Найдём где-нибудь этого укурка. Но ума не приложу, что тебе нравится в общении с ним? Тэян сделал один звонок и подождал, когда ему перезвонят, после чего уже знал, куда ехать. Я устроилась на пассажирском сиденье, уже без притворства захваченная энтузиазмом и вдохновением. Я и сама не поняла бы раньше, как может быть приятен Сынхён? Помню тот раз, когда он впервые обратился непосредственно ко мне, когда я сказала «добрый вечер», а он заспорил, что бывают злые, и вообще, все они разные. Тогда я заблудилась в его каламбурах, приняв за редкостную чушь, но теперь, по прошествии столького времени, я иначе смотрела на вещи. Которые нуждаются в точном обозначении, чтобы понимать их правильно. Хорошо, что было уже поздно и темно, потому что меня привезли к ресторану на набережной. Ночной плащ укрыл воду, но её знакомый запах, выдающий близость пролива, поторопил войти в здание. Тэян едва успел за мной, чтобы указать, куда идти. Мы поднялись на второй этаж, где открытая терраса предоставляла крайним у ограждения столикам свежий воздух, чарующий вид и шум прибоя. За одним из них сидел Сынхён в светло-синей рубашке, с расстегнутыми манжетами, закрученными на один раз, так по-летнему, свободно. Он немного загорел за то время, что я его не видела, и впалые щеки выправились, придав здоровый вид. Пока меня не замечали, я успела понаблюдать за его взглядом — намного адекватнее прежнего, спокойный и внимательный. Перед ним за столиком сидела женщина, или девушка. Я видела её со спины, поэтому не могла разглядеть, пока не подошла к ним. Сынхён первый раз мельком бросил взгляд, считая, что это кто-то незнакомый проходит мимо, но сразу же вернул ко мне глаза, приподняв брови с мудрым удивлением старого льва, который не очень удивляется, а скорее выказывает одобрение предвиденному им обстоятельству, которое наконец произошло. — Привет, — остановившись возле них, поздоровалась я без всяких «добрый вечер». — Здравствуй, Даша, — принялся вежливо вставать Сынхён, и пока он это делал, пожал руку Тэяну. Обернулась к нам и его собеседница. — Это Рина Ямашита, сестра нашего японского партнёра… — Я помню, — оборвала я, узнав её и улыбнувшись ей. На какую-то сотую секунды мне стало жутко от мысли, что Сынхён на свидании и завёл роман. Не из зависти или ревности, какой там! У нас совершенно другие отношения с этим человеком, и моё личное к нему отношение совсем не сексуального характера. В этот короткий миг я испугалась, что и страдания вдовца, и история несчастной любви были инсценировкой и театральной пьесой, в которую меня заставили поверить. Мне почему-то показалось это самым страшным, что могло бы случиться. Но это была всё та же Рина, подруга Наташи и Кико, которая приезжала в Сингапур решать дела Томохисы Ямашиты, пока он не мог оторваться от руля управления якудзой. — Присоединитесь к нам? — пригласил Сынхён меня и Тэяна, собираясь сесть обратно. — На самом деле, я хотела бы сказать тебе пару слов наедине, — вспомнив, что рядом стоит тот, кто меня привёз, я дополнила менее натянуто: — А потом с радостью. Если не помешаем чудесному тет-а-тет. — Сынхён поглядел на меня укоряюще, как верный пёс, на которого подумали, что он стащил котлету, хотя это сделал кот. — Что ж, давай отойдём ненадолго, — так до конца и не сел мужчина, вынужденный выбраться из-за столика. Он обратился к Тэяну: — Закажи пока чего-нибудь вам, ладно? И развлеки Рину. — Не уверен, что из меня хороший конферансье, — хмыкнул Тэян, присаживаясь, но пристально смотря на меня. Я улыбнулась ему, и с Сынхёном пошла по прямому пути вдоль столиков. Часть для некурящих, откуда мы шли, заканчивалась небольшим балкончиком, утопающим в цветах. Там был и диванчик, но я не стала садиться. — Не знаю, быть польщённым или напрячься? — остановился Сынхён, развернувшись ко мне. Глаза его улыбались. — Напрячься стоит мне, потому что у меня к тебе две просьбы, и я не знаю, согласишься ли ты их выполнить? — Давай их для начала послушаем, — чуть опустил подбородок Сынхён, взглянув исподлобья, хотя и был выше меня почти на голову. Я спохватилась и полезла в сумочку, суетливо открывая застёжку-магнит. — Если бы она была побольше, я бы заподозрил, что ты принесла пистолет… а так… ты принесла очень маленький пистолет? — Я подняла на него глаза, шаря рукой в сумочке. — Поэтому ты даже не дернешься? Потому что думаешь, что я пришла убить тебя? — Ты знаешь моё отношение к жизни. Одним днем больше, одним меньше… — Я извлекла белый тонкий конверт с шелковой лентой по краю. В половину тетрадного листа, он не был подписан снаружи. — Это приглашение на свадьбу. Мою и Сынри. Ты не мог бы передать его Джиёну? — Сынхён ошарашено посмотрел на то, что я ему протягивала. — Ты серьёзно? — Да. Сынри не хочет его звать, но я его приглашаю. — Сынхён не дрогнувшей, но медленной рукой взял у меня конверт. Я облегченно выдохнула. Хотя, может, повертит и выбросит? — После всего… Даша, я не понимаю, — отвлекся он от приглашения и посмотрел мне в глаза. — Зачем? — Ты знаешь, что произошло в декабре? — Узнал. Задним числом. — Сынхён левой рукой провел по своим черным густым волосам. — Я был пьян в ту ночь. Пришёл в себя дня два спустя… — Я ни в чем тебя не обвиняю и не прошу оправданий, — отсекла движением руки и тоном голоса я. Он замолчал. — И вторая просьба, если с этой мы разобрались… — Не могу сказать, что разобрался, но передам, — согласился Сынхён. — …Ты не мог бы повести меня к алтарю? — Мужчина замер так, будто ему перекрыли воздух, или всё-таки выстрелили в спину. Даже вена на шее стала выпирать сильнее. — У меня здесь никого нет и, естественно, отца я пригласить не могу, поэтому, если ты не против, пожалуйста, будь на свадьбе вместо моего папы? — Если бы Сынхён был женщиной, он бы заплакал. Или если бы он, по-прежнему,находился в неустойчивом состоянии под воздействием наркотиков, то тоже не сдержался бы. Но он окреп с тех пор, как мы виделись в последний раз, поэтому смотрел на меня сквозь пелену переполнявших его эмоций, и никак не мог их выразить. Не умел? Разучился? Нет, просто это были именно те эмоции, которые не показывают мужчины, эмоции, обличающие слабость, человечность и мягкость. — Даша, я… почему я? Я не должен… — Ты не хочешь? — нахмурилась я. — Не хочу? Нет, я не против, но… — Сынхён отвернулся, посмотрев вдаль с балкона, сделав два нервных шага, круг вокруг своей оси. Потом возвратился на исходную точку. — Я не заслуживаю этого места. — Но лучше тебя в Сингапуре нет, — тронула я невинно его руку, забыв о том, что он не любит касаний открытого пространства своего тела, но он не отдернул её. Мы только вместе опустили взгляды к этому фрагменту, где соединились руки, кожа к коже. Плеск волн внизу и тишина. Сынхён отстранился, закачав головой, будто безумие стало накатывать на него, но он не сорвался, а успокоился и чётко произнес: — Я отправлю тебя в Россию. Я верну тебя туда завтра же, и Джиён ничего не сможет сделать. Тебе не придётся выходить замуж за Сынри, тебе не придётся больше жить в Сингапуре. Мне давно стоило так поступить. Это не предательство Джиёна, это пощёчина заигравшемуся ребенку. Идём, я позвоню людям из авиакомпании… — Он решительно собрался покинуть балкон, но я поймала его за запястье, схватив куда ощутимее. — Нет! — Как это нет? Почему? — недоумевающе воззрился он на меня. — Потому что «нет»! Нет, Сынхён, я не поеду в Россию, мне нечего там делать! — Там ты будешь спасена от всей этой грязи, ты увидишь близких, там не будет такого бедлама, в котором самое лучшее, что можно найти — это одного из худших! Там ты будешь счастлива! — Нет, не буду! — дернула я его обратно, и Сынхён как-то безвольно подлетел ко мне. Я выдохнула, пытаясь подавить чувства и говорить хладнокровно. — Джиён был прав, Сынхён. Прошлое никуда не девается. Невинность не возвращается. Не физическая, а моральная. Это бесполезно. Я не смогу жить, как прежде, я не смогу любить то, что любила раньше, я не смогу вести себя соответственно. Я не изменюсь назад! Никто не меняется, единожды испорченный. — Слушай ты этого Джиёна больше… — Да подумай сам! Ты столько лет горюешь по Элин, а если тебе, такому, какой ты сейчас, вернут её? Вернут живую! Что ты будешь чувствовать, а? Ну же! — Сынхён растеряно попытался не кинуться в омут воспоминаний и страданий. Ему это тяжело давалось, но он всё-таки услышал меня. — Чувство вины, огромную вину за всех продажных женщин, которых клал в постель вместо неё. И стыд, глубочайший стыд за то, каким жалким слабаком был всё это время. Я не смог бы посмотреть ей в глаза. — И я не смогу посмотреть в глаза своим родным, ни матери, ни отцу. Безвозвратно не время, не место, не ситуация. Безвозвратны мы, которых уже не исправить, не выправить, не выпрямить. Смог бы ты наслаждаться беззаботно счастьем с женщиной, когда на душе висит тяжкий груз чего-то неподъёмного, инородного, не связанного с ней, да и с тобой-то не связанного, просто груз жизни, которая показала, какая она бывает. Ты всегда будешь бояться, что ужас вернётся, либо же смиришься с ним и предпочтешь не выбираться из ужаса, чтобы он не травмировал, а стал частью тебя. — Сынхён грозно сводил и разводил брови, хотя карие его очи оставались при этом теплыми и добрыми. — Так что же, по-твоему, лучше заранее умереть невинными, чем жить с этим грузом, от которого не отделаться? Или в этой тяжелой жизни есть какой-то смысл? — Я думала, что есть. Пока верила, что невозвратимости не существует. А теперь не знаю. — Тогда зачем эта свадьба? Это приглашение? — хмыкнув, помахал он им у меня под носом. — На что-то ещё же ты надеешься? — Надежда подобна безумию, когда её с тобой никто не разделяет, как и веру. Как и любовь. — Опуская печально взгляд, стала я разворачиваться, чтобы уйти. — В этом мире всё можно делить с кем-то, но безумие, увы, у каждого своё, потому что оно неразрывно связано с одиночеством. Ведь безумцем называют того, кого никто не понимает. — Ты говоришь, почти как Джиён. — Он не безумен, потому что так много людей завидует ему, хотят быть им, добиться того же, разделить с ним власть и богатство. Многие его понимают, потому что хотят того же, что он имеет. Но тебя с любовью к покойнице считают чокнутым, а меня с верой в Бога — сумасшедшей. — Сынхён, сам, взял меня за руку, и, довольно ловко и безропотно для того, кто без приличной порции алкоголя не решался на физические контакты уже более трёх лет, притянул меня к своей груди, погладив по голове, совсем как мой папа, когда успокаивал меня, маленькую девочку, тогда ещё ученицу младшей школы. — Я поведу тебя к алтарю. — Я почувствовала слёзы на глазах. — Не всегда безумие приводит к одиночеству. Иногда одиночество приводит к безумию, потому что вовремя не находишь того, кто разделил бы с тобой любовь, надежды, веру. — Он оторвал меня от себя и, взяв моё лицо в ладони, так что щёки оказались сомкнуты в них, улыбнулся. — Конечно, ты не могла бы быть моей дочерью, у нас разница в каких-то тринадцать лет. Но мы с Элин мечтали о девочке. Девочке, которой никогда уже не будет. — Может, оно и к лучшему? Этот мир не для невинных созданий… — Нас нашёл Тэян, окликнув из-за моей спины. — Вы идёте? Уже принесли ужин. — Даже не видя, я чувствовала нотку ревности в голосе. — Я поведу её к алтарю, представляешь? — радостно, как ребенок, поделился Сынхён, поцеловав меня в лоб. — Вот как? — изумился Тэян. — Что ж, поздравляю. — Это прозвучало как «а быть ли этой свадьбе?». Я отошла от Сынхёна, направившись к Тэяну. Настроение моё приподнялось и, пользуясь темнотой, я вытерла увлажнившиеся глаза. — Пошли, пап, выпьем чего-нибудь. — Спасибо, но я не пью. — Давно ли? — хохотнула я. — С декабря, — мой смех оборвался, — дочка. Вечер прошёл намного лучше, чем я рассчитывала. Тэян довёз меня до дома, и я поцеловала его в знак благодарности. Он с жаром откликнулся, затягивая поцелуй как можно дольше, но на следующие этапы я переходить не собиралась. Прощаться надо было, но никак не получалось подойти к этому без резкости. — Так… ты всерьёз намерена стать госпожой Ли? — обнимая меня за плечо, заговорил Тэян. — Менять что-то поздно и бессмысленно. — Почему? Даша, я никогда не буду вести себя, как этот… — Но и как тот тоже не будешь, подумала я. — Я не хочу подставлять тебя. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы рисковать тобой. — Но я сам готов рискнуть! Что бы ни происходило, я сделаю то, что будет требоваться, если это будет нужно тебе. — Ладно, мне пора идти. — Не резко не получилось. Я открыла дверцу со своей стороны. — Спасибо тебе за сегодня. Это всё было… очень приятно, как раз то, что нужно было мне для души. — Я могу заехать завтра? — У меня курсы китайского… в общем, позвони мне. Договоримся, — чмокнув его в щеку, я выбралась из авто. Сынри вернулся через день, поэтому мне не пришлось долго увиливать от свиданий с Тэяном, они вновь стали невозможны. Мой жених прибыл в скверном настроении и, не успела я задать вопрос, в чем дело, как он швырнул мне папку на диван, рядом со мной, где я сидела, и, ослабляя галстук, направился в душ. Я подтянула к себе отчет, понимая, о чем он. Новые витки событий в биографии Вики. Ребенок родился. Мальчик. Я посмотрела на дату, потом на календарь. Меньше двух недель прошло. Новорожденному дали имя Роман, а отчество записали по отцу самой Вики, который, к слову, давно умер. Она так и не вышла замуж. Под её последней фотографией, где она была ещё с большим животом (должна заметить, что очарование юности, которое было в ней при поступлении в бордель, куда-то растворилось), лежало некое описание условий, в которых она обитала, и события последних месяцев. Выглядело как школьное сочинение на тему девушки с несчастливой судьбой. Мужчина, с которым она встречалась, оставил её ещё два месяца назад. Ей пришлось устроиться продавцом в какой-то ларек, где она работала до самых родов. Теперь, после выписки из роддома, она жила в старой хрущевке с матерью, которая, скрипя зубами, не давала дочери с внуком умереть от голода, но достойное существование всё равно обеспечить не могла. Да и Вика не могла никуда устроиться с ребенком на руках, спасали кое-какие пособия для матери-одиночки. Пока я задумчиво это дочитала, Сынри вышел из душа, обмотанный белоснежным полотенцем на бедрах, и другим таким же подсушивающий волосы. Он не обращал внимания на Хадичу, а она испарялась, когда он показывался в хоть немного раздетом виде. — Ну что, довольна? — язвительно спросил он. — Поздравляю, дорогой, у нас сын. — Очень смешно. Ты уладила с церемонией то, что собиралась? — Я не во все подготовления посвящала его, но о том, что Сынхён меня ему вручит, пожалуй, предупредить на днях надо. — Да. Но я не шучу. У нас будет сын, милый. — Он загнано остолбенел, прикидывая, как реагировать? — В смысле? Ты… — Я хочу, чтобы ты привёз своего сына. Не украл, не забрал насильно, а выкупил у Вики своего ребенка. — Ты в своём уме? Какая мать продаст своего ребенка?! — ошалело отбросил верхнее полотенце Сынри. — Та, которая остро нуждается в деньгах, для которой ребенок — обуза. — Я поднялась, взяв и полотенце, чтобы отнести его в ванную. — Ну и, предложи столько, чтобы она не могла отказаться. Ты же умеешь уговаривать женщин.

Не всё идёт по плану

Обычно ожидание хорошо разнообразится курением. Пока ждёшь чего-то, достаёшь сигарету и вроде как при деле, уже не так неприкаянно ползают руки, ища занятие, и даже мысли яснеют, схватываясь за что-то. Картинки для них рисуются на дыме перед лицом, как на простыне для диафильма. С годами я всё меньше люблю ждать, сказал бы — не выношу, не моё это. Терпение не самое сильное моё качество, но я в себе его выдрессировал за прожитые лета, и умею держаться невозмутимо настолько, насколько нужно обмануть окружающих. Но я решил отложить сигарету до послесовокупительного блаженства. Кико прилетала в Сингапур, я снял номер в гостинице и лежал на кровати, глядя в потолок, а не на часы. Время невозможно поторопить, им нельзя управлять, поэтому если смотреть на циферблат, только разлагаешь себе нервную систему. Стрелки не бегут и не останавливаются, а если подгонять их или тормозить, то это будет касаться только этих стрелок, и не более, время всё так же победителем будет смеяться где-то в невидимости пространства. Я попытался проследить путь часовых механизмов всего мира, представляя, как их датчики, шестеренки, заводные детали, крошечные счетчики тончайшими нитями стремятся куда-то в общий центр, который никто не знает, где находится, и там, в центральном офисе, сидит большое, зажравшееся и ухмыляющееся Время, раздающее указания и делающее поправки. Интересно, оно выглядело бы как старик-волшебник или старуха с косой? Все древние люди верили в каких-нибудь божков, мойр, парок, которые плели судьбы и отмеряли жизни, но о самом времени что-то не припомню сказаний и мифов, кто им управлял? Самый главный? Нет, обычно это создатель людей, метатель молний, хозяин ада, кто угодно, но не часовщик уж точно. Странно, создавай я свой пантеон, то там был бы единственный бог — создающий длительность или краткость всего происходящего. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» — Гёте, несомненно, знал толк в неподдающемся, неподвластном, в том, что определяет, направляет и что невозможно уловить. В дверь раздался стук, и я поднялся. Подошёл, открыл. В шёлковом полупрозрачном шарфике, перекинутом через плечо после того, как обвил шею, Кико сияла, придерживая чемоданчик на колёсиках. Шарфик был для красоты, а не по погоде, и функция его была выполнена на все сто, кроме него и её улыбки я не обратил внимания ни на что из одежды. Прическа не изменилась. Вроде бы. Не то чтобы я совсем не помнил, какая она была, но женщины любят укоротить на один сантиметр, отстричь одну прядь на макушке для объёма, перекраситься из «мокко» в «знойный шоколад», что в принципе одно и то же для мужского взгляда, и ожидать, что ты сразу заметишь, определив безошибочно, где и какие произошли перемены. Если бы я стал подмечать такие нюансы, со мной можно было бы начинать дружить, а не спать, и обсуждать со мной мальчиков. — Как я соскучилась! — отпустила Кико ручку чемодана и бросилась со мной целоваться, что мы сделали на шаг от порога, со стороны номера. Поцелуй получился вкусным, потому что мне хотелось целоваться сейчас, потому что я хотел продолжать и был возбужден, не столько от Кико, сколько в принципе, не трахавшийся уже недели три — все некогда было. Я узнал её помаду, которая меня устраивала, что было одим из преимуществ Кико. Многие девушки красят губы, не задумываясь о том, как это облизывать мужчине, поэтому бывает липко, парфюмерно, жирно, будто губы в вазилине, так, словно жуёшь бутон розы, а потом ещё оттираешься от блеска или красно-розовых разводов, подобно не прошедшему кастинг претенденту на роль Джокера. Но помада Кико не пачкалась, не скользила и имела лёгкий привкус карамели или ирисок. Мне нравилось. После первого поцелуя она обернулась, чтобы затащить чемодан и закрыть дверь. Мы продолжили. С меня снимать особенно нечего, футболка свободно болталась на мне, и Кико забралась под неё руками, гладя и обнимая. Я потянул её шарфик и отбросил его на пол, переместившись губами на оголившуюся шею. V-образный вырез позволил опуститься почти к самой груди, пусть крошечной, но женской, которую хочется кусать и сосать в любом виде. Взявшись за ремень на её джинсах, я стал его спешно расстёгивать, хотя почувствовал, как бедра Кико подались чуть назад. Не обратив на это внимание, я дошёл до пуговицы, и тогда она остановила меня рукой. — Подожди, дай мне хотя бы принять душ с дороги! — Я поднял свои глаза к её глазам, кокетливым и не отягченным ничем. Мне хочется секса. Вот так с порога, брать и наслаждаться им без слов, пока не придёт удовлетворение, а потом можно и поболтать. Нельзя сказать, что я никогда не разговариваю с Кико, я умею слушать. Сказать ей мне много нечего, но в том, что я засыпаю после секса меня обвинить нельзя. — Это может подождать, — попытался продолжить я и расстегнул молнию на её джинсах. Кико взяла мои ладони в свои и положила их на талию. — Джиён, ну дай мне пять минуточек, расскажи, пока что, как ты тут без меня поживал? — Она принялась раздеваться. Сама. Стянула уже немного сползшие от моих действий джинсы, быстро скинула кофту. Осталась в комплекте белья, придавшего ей вид юной невинности своим бледно-чистым цветом. Что-то во мне было погашено. Какой-то пыл, которому хотелось разгореться, а его окончательно задули. Шнур фетиля, подожженный, крался к бочке с порохом, но на него наступили, и фейерверк не состоялся. Я не могу сказать, блестели ли мои глаза до этого, но сейчас, когда Кико стала собираться в душ, я сам чувствовал, как смотрю пустым и безынтересным взором. Я не юнец шестнадцати лет, который готов ждать и стоять под окнами, который так хочет ещё испытывать неизведанное в половых актах, что будет рисковать, терпеть, сочинять, искать, лишь бы ему дали и оно случилось. Я столько всего повидал в сексе, что не смогу вспомнить всё, при всём желании не смогу. Даже год отношений с Наташей, самый первый опыт, я помню, что было здорово, помню её комнату, помню квартиру друзей, где удавалось потрахаться, помню ту, семнадцати-восемнадцатилетнюю Наташу, некоторые позы, в которых мы это делали, но подробности и ощущения — нет. А уж после этого, вся череда, превратившаяся в опыт, эксперименты и стандартные соития, групповухи и синглы, мулатки, азиатки, негритянки, европейки, я познал, наверное, все национальности и слышал постельные возгласы на сотне языков. Я пихал во все три дырки, был нежным и жестким, активным и ленивым, голодным и сытым. Меня нельзя уже было удивить, но это не значило, что я пресыщен до того, что больше не хочу секса вообще. Хочу, но этот момент истинного желания, а не инстинкта редок. Он заключается в том, что всё должно происходить естественно, без игр, которых было полно в моей эротической части жизни, без недоразумений, без несовпадений. Я просто хочу, чтобы меня понимали, здесь, в интимном уединении, куда всё меньше хочется пускать кого попало. Иногда, конечно, просто покупаю шлюху, но в них больше всего напрягает то, что им надо сказать, чего хочется. Блядь, я задолбался говорить. Всем бабам, каждой. Мне не нужен продольный шпагат и минет с заглатыванием яиц, даже стоны в диапазоне определенной октавы не требую. Я хочу гармоничного секса. Я раздеваю — она поддаётся, я смотрю с желанием — она подходит, я сажусь на кровать — сядь сверху. Черт, да если самой чего-то хочется, тоже ведь можно подать определенный знак? Прямой и очевидный, как мужские сигналы, а не как однажды мне заявила одна любовница: «Я надела красное, а не бежевое бельё, думала ты поймёшь, что сегодня я хочу пожестче, но ты не понимаешь намеков». Блядь. Сука. Положи мне в руку ремень — вот намёк. Прицепи себя к спинке кровати наручниками — вот намёк. Но я не готов учить язык цветов, чтобы потом искать на подоконниках в вазах орхидеи или гибискус и исходя из этого, угадывать сексуальные желания. Я посмотрел несколько секунд, как Кико достаёт из чемодана дезодорант и какие-то ещё тюбики, для чего наклонилась передо мной, оказавшись задницей вверх. Но и это не спасло, моё возбуждение пропало. — Ну, чего ты молчишь? — не оборачиваясь, сказала она, — ты обедал сегодня? Или потом сходим вместе? Сунув руки в карманы и наткнувшись пальцами на пачку «Lucky strike», я обошёл девушку и направился к двери. Она заметила моё движение и выпрямилась. Голос её сразу же сменился на тревожный: — Ты куда?! — Дела, — коротко бросил я, поворачивая защёлку. Уйти бы отсюда поскорее, обрыдло это, и Кико — дура. — Какие дела? Ты говорил, что будешь со мной до вечера, что тебе никуда не надо… — А теперь — надо. — Я хотел открыть дверь, но Кико подошла и рукой прижала её обратно, захлопнув. — Что случилось? Тебе никто не звонил. Что с тобой? — Всё в порядке, — улыбнулся я, пожав плечами. Она была такая очаровательная ещё пять минут назад, я хотел спустить с неё штаны и трусики, завалить на пол, делать плохие вещи, облизывать губы её большого и призывного рта. Какая-то ласковость была у меня к ней пять минут назад, хотелось гладить её прямые темные волосы и прижать к себе, такую маленькую, как девчонка. Но вот передо мной уже другая Кико, чужая, одна из многих, примитивная и непонимающая. — Номер оплачен на неделю. Располагайся. — А ты? — А я буду у себя. — В лице её флирт сменился на гнев, да так резко, что это искажение на миг обезобразило милые черты. Ноздри её стали раздуваться, а глаза стали огромными. — Что это значит?! Джиён, ты способен нормально объяснять?! — Скорее всего. Просто не хочется, — безмятежно повторил я плечами жест безразличия. Это разозлило её ещё больше. — Я прилетела к тебе из Штатов, чтобы провести вместе несколько незабываемых дней, а ты просто хочешь уйти и быть у себя?! Ты издеваешься?! — Ты хотела в душ, — напомнил я, кивнув в сторону ванной. Мне вспомнилась одна знакомая, мы с ней были любовниками несколько месяцев, хотя встречались раз-два в несколько недель, нечасто, одним словом. Это было давно, лет восемь назад. У меня тогда как раз появилась своя квартира, я привёл её к себе. Заказал что-то поесть, пиццу вроде бы, по-моему, это была пицца «Маргарита» — знакомая не ела мяса. Мы ужинали. Потом пили вино. Потом я заморочился кальяном — они были тогда дико популярны, иногда я бодяжил в них травку. В результате, когда я подумал, что ночь удастся, затягиваясь трубкой, она взяла сумочку и направилась на выход. На мой вопрос: «Что случилось?» (выглядел я тогда, зуб даю, как сейчас Кико), она сказала, что если у мужчины женщина в порядке очереди после еды, выпивки и курева, то с ним нехрена делать. И ушла. Я не стал ценить большинство женщин больше еды, выпивки и курева, но почему-то завёл с тех пор вежливую привычку сначала трахаться, а позже остальное. И теперь мне так хотелось сказать Кико, чтоб обедала и еблась с душевой кабиной, раз ей так важно ополоснуться с дороги, но на сарказм не хватило энтузиазма. На мгновение я замер, подумав, что если она позовёт помыться вместе, уберёт это яростное выражение и станет опять пай-девочкой, я оттаю и поволокусь заниматься сексом в ванной. — И что? Вода никуда не убежит, ты объясни своё поведение, пожалуйста! — Мечты не сбываются даже у великих. Мегера не исчезла и я попробовал отвести её от двери, чтобы выйти. — Я ни перед кем не обязан отчитываться, так что дай мне спокойно выйти, хорошо?

— Что?! — Кико вцепилась в мою руку. — Мы с тобой скоро год как вместе, и ты говоришь, что не обязан отчитываться?!

Её взор гарпии испепелял. Вообще-то, мы закрутили роман меньше десяти месяцев назад, кажется, но Кико любила преувеличивать. А мне всё меньше хотелось продолжать спор, перерастающий в ссору и скандал. Тем он мне был чужд, что мы не влюбленные и не пара, чтобы выяснять отношения. Пусть Кико и думает, что они существуют — я никогда ничего серьёзного не обещал ей, и открыто позиционировал нас свободными любовниками, но ей это не приходилось по вкусу, и она видела то, что хотела видеть. — Ты что, завел другую?! — прищурившись, высказала она подозрение. Ну, это уж совсем смешно. Я не стесняясь спал с другими, разве что не тыча этим ей в лицо. Нет, не афишировал специально, но надо быть полной идиоткой, чтобы не знать, что я потрахиваюсь на стороне, а не храню ей верность, пока её нет неделями. Кико не была полной идиоткой, но зачем было устраивать эту сцену ревности сейчас? Потому что женщины не в состоянии без них обойтись? Но что мне понравилось в её вопросе, так это многозначительно слово «завел». Я в последние годы действительно завожу любовниц, как домашних питомцев, в основном за деньги, балую их, развлекаюсь с ними, радуюсь, пока это в новинку. Другое значение слова завожу — будоражу ли я кого-либо, как мужчина? Способен ли я завести другую чем-либо, кроме денег? Я уже лет пять минимум, как и не пытался. Но от шелеста зелёных заводятся отлично, правда. Отодвинув Кико, я открыл дверь. Она выставила передо мной руку. — Я угадала? У тебя новая пассия? — Вздохнув, я позвякал ключами в кармане, желая закурить. — Да будь ты мужиком, скажи честно! Признайся, что нашёл какую-то шлюху! — Разве что тебя, — хмыкнул я, и получил по морде, но улыбка не сошла с моего лица. Как это всё забавно. Спит с мужиком за деньги, большие, конечно, и плата не почасовая, а сдельная. После каждого секса дорогие подарки, плачу по её счетам, не жадничаю на исполнение капризов. Вот, в ушах у неё сейчас серьги Piaget из белого золота, около шести тысяч долларов — безделушка. Купил ей заодно, когда покупал у швейцарцев часы в подарок одному дельцу-компаньону. Мне не жалко, но благодарность в виде пощечины какая-то черная. — Козёл! — крикнула она и хотела повторить удар, но я поймал её кисть. Тонкая, но не очень слабая. — Ублюдок! Ты просто моральный урод! Ты придурок, самодур, неадекватный псих! Если у тебя меняется настроение, это не значит, что ты имеешь право оскорблять всех и унижать! — Ты так смело меня обзываешь… по-моему, это ты нашла нового спонсора. — Я не интересовался тем, что делает Кико, когда уезжает из Сингапура, не следил за ней. Но она спала с другими, я это знал без каких-либо доказательств. Когда у неё не было запасного аэродрома, где пригреют и оплатят, она бывала кошечкой, тихой, всепрощающей и готовой на всё, лишь бы не пнули. Как только появлялся второй любовник-олигарх, высокомерие и самолюбие подскакивали до небес, и она показывала, что не нуждается в тебе, ведь есть и другие, которые готовы её покупать. — Не надо судить о других по себе! Сволочь! Ты не мог сказать, что трахаешься с кем-то, пока я не села в самолёт? Зачем тебе нужно было это всё?! Посмеяться и поиздеваться надо мной?! — Ты говоришь с таким трагизмом, как будто я погубил десять лет твоей жизни и бросаю с тремя детьми, — вздохнул я. В самом деле, не понимаю обид, в отличие от других вкладчиков в любовниц-моделей, я никогда не губил их жизни, не запирал под замок, не бил, не фигачил без резинки, чтобы они потом делали аборт за абортом. Да я святой человек! — Ты вытираешь об меня ноги! По-твоему, ты нормально себя ведёшь?! — Нет. Это тебя успокоит? — Дрянь! — Опять хотела влупить мне пощечину она, но я держал оба запястья, и она только трепыхалась, почти голенькая, худенькая, злая и рычащая. Я отпихнул её и быстро открыл дверь, ступив на порог. — Давай, иди! — заорала вслед она. — Иди к другой, я посмотрю, кому ты нужен по-настоящему! Кого ты способен удовлетворить, а? Сколько в тебе пафоса! Я не жаловалась, потому что любила и терпела все твои выходки, но какой женщине будет достаточно твоего маленького члена? — Я остановился, спиной к ней. — Ты думаешь, что это ты меняешь женщин? Что это они тебя не удовлетворяют? Да ты просто бежишь от своего комплекса! Потому что ты — ты не способен доставить удовольствия! Любая заведёт ещё армию любовников, чтобы чувствовать хоть что-то и заполнять пустоты, до которых твой обрубок не дотягивается! — Я выслушал её тираду, из неё вылилось столько грязи и дерьма на меня, что было удивительно, как это всё поместилось в таком маленьком теле. Поток оскорблений и попыток задеть, казалось, не закончится, но я дождался небольшой паузы, чтобы продолжить движение. — И ты ничего не ответишь?! — с удивлением спросила она. Я просто шёл дальше. — Джиён! В тебе есть хоть капля гордости, совести, хоть чего-нибудь?! — Интересно, в других номерах слышно эту коридорную истерику? — Джиён! Эй! — Я удалялся, а она, поняв с изумлением, что меня не обидело ни одно её слово, вдруг пошагала следом. Я слышал топот её босых ног. — Джиён, подожди! Джиён! — Не прибавляя скорости, размерено ступая, как и ступал, я был настигнут Кико. Она взяла меня за локоть, но я вырвал его. Она хваталась снова и снова, и мне, в этом неприглядном сражении для киношной драмы, где полуголая девица, разве что без размазанной по лицу туши, пытается остановить уходящего от неё мужчину, пришлось всё-таки развернуться, отпихивая её от себя, не то останавливающую меня, не то бьющую. Я вяло убирал от себя её руки, остро вычерченные, как ветки молодого дерева тонкие. — Ты можешь сказать что-нибудь?! Скажи же, наконец, хоть что-нибудь скажи, сволочь! Твоё необъяснимое поведение просто сводит с ума, ты невыносим, Джиён! Но я молчал. Не потому, что хотел злить её всё сильнее. Мне нечего было сказать. Что я не люблю её? Но я никогда не говорил обратного, чтобы раскрывать на это её добровольно слепые глаза. Да нет, она не была слепой, она всё знала и знает, но хотела заставить меня поверить в свои чувства, чтобы мне неудобно было её оставить. Но в ней чувств не было ровно настолько же, насколько во мне. Что же ей сказать? Что она разминулась со мной в одной секунде желания? Что разочаровала неумением угадывать мои мысли и подчиняться им? А если я ещё до этого, интуитивно, искал повод перехотеть её и остыть, и зацепился за подвернувшееся недоразумение, сам для себя оправдался и признал достойными причины своего поведения? Что если Кико всё делала правильно даже для меня, просто была не той женщиной, которую я хотел бы именно сейчас? Что если мы сами заблуждаемся всегда и обманываем себя в своих желаниях? Я не хотел её изначально, но не мог признаться в этом, и ждал случая, когда виноватой можно будет назвать её, что она недоработала, не стала идеальной. Но идеального-то не бывает, оно само по себе либо невозможно, либо невыносимо. Да, я давно думал прекратить роман с Кико, потому что он становился крайне скучным, пусть даже секс и был неплохим. От случая к случаю. А ещё мне нравилось иногда изводить людей. Не мучить — изводить. Как я раньше не замечал за собой этого? Можно вот так бесконечно молчать, а они накручивают сами, выходят из себя, заламывают руки. Скорее всего, дело не в том, что я садист, вряд ли. Мне нравится не то, как они страдают, мне нравится наблюдать, до чего способен дойти человек, если предоставить его самому себе, его мнительности, его воображению. Я ничего плохого не сделал Кико, у меня испортилось настроение и захотелось уйти, на что она сочинила измены, попытку её бросить и окатила меня бранью, какой я давно в свой адрес не получал. — Ты ответишь или нет?! — уже негромко, срываясь на хрип вопрошала Кико, на глазах которой появились слёзы. Мне уже было неинтересно, настоящие они или наигранные. — Мне нечего ответить, — произнес я. — То, что ты видишь — происходит, случается, а, значит, является правдой. А мои слова лишь запутают ситуацию. — Судя по выражению, она не очень поняла, что я имел в виду, но посчитав, что завязавшаяся беседа может быть путем к перемирию, она бросилась мне на шею. Я увернулся, руками отклонив её в бок, но она, всё равно тщетно пытаясь прижаться к моей груди, лишь сползла по мне на пол, оказавшись на коленях. Порой радостно, когда перед тобой на коленях девушка, если она там с определенной целью, но сейчас мне сделалось неприятно. Я попытался отступить, но Кико обвила мои ноги. — Джиён! Постой! Давай поговорим! — Она взглянула в мои глаза и замерла. Там она прочла то, что я предпочёл повторить вслух, во избежание недоразумений, раз без слов она понимать не умела: — Я не вернусь. — Джиён… пожалуйста! Не говори так, Джи, любимый, милый, любимый, прости меня, прости! Прости, пошли в номер? Ты устал, я тоже, мы вспылили… — Я наклонился и нежно повёл ладонью по её щеке. Она схватила мою руку и прижала её к себе сильнее. Поцеловав её в лоб, я шепнул: — Не вернусь, — вышагнул из хватки её правой руки, обнимавшей мои колени и, не оборачиваясь, покинул гостиницу. На улице пекло солнце. Почувствовав облегчение, я сразу же закурил, в экстазе вдыхая дым, но некоторая тяжесть оставалась. Можно быть сколько угодно непробиваемым и равнодушным, но после некрасивых картин с собственным участием есть осадок. Был бы он в стакане — его бы помыли, а как себя прополоскать изнутри? Алкоголь! Я потянулся за мобильным, и он завибрировал в моей руке. Неужели мои мысли читают? Но это была Кико. Я сбросил её и добавил в черный список. Надеюсь у Рины и Наташи хватит ума не притаскивать её больше на общие тусовки? Покуривая, я добрался до телефонного номера Сынхёна и набрал его. — Да? — поднял тот через некоторое время, которое обычно нужно, если трубка не в кармане, а лежит где-то в соседней комнате. — Забухаем? — Qui demandez-vous?^[13] — пробасил тот, из чего я не понял ни слова. — Ещё раз и помедленнее. — Уже неактуально. Шутка была остра именно к твоему вопросу. — Повторить вопрос? — Выучить французский. Мне трудно выглядеть эрудитом и шутником, пока ты не в состоянии этого оценить. — Так приятно, что ты для меня стараешься. И всё-таки, что насчет выпить? — Я несколько занят. Не могу. — Ты на встрече? — Нет, дома. — Я напрягся. Чем Сынхён может быть занят дома? Важные переговоры он проводит в клубах и ресторанах, в офисах и гостях, а его квартира, где он когда-то жил с Элин, не для работы. Уж не опять ли кокаин где-то взял? Черт, неужели возвращается по кругу? Я-то понадеялся… а за ним по-прежнему нужен присмотр. — Я не помешаю, если приеду? Хочется компании эрудита и шутника. — Приезжай, конечно. — Только без французского, ладно? — И камамбер^[14] выбросить? — засмеялся Сынхён. — Ладно, приезжай. После случаев с передозировками и депрессиями Сынхёна, у меня всегда были ключи от его апартаментов. Он был не против, да я и ни разу не воспользовался ими без спроса. Всегда предупреждал, что заявлюсь, и держал их для крайнего случая, который, хотелось верить, не случится. Поэтому поднявшись на лифте, я открыл дверь сам и вошёл в убранную огромную прихожую, где скинул ботинки. Три года в жилище Сынхёна был неуловимый запах пыли и затаившейся смерти. Дверь в конце — супружеская спальня — не открывалась ни разу при посторонних, даже при мне, и оттуда всегда веяло мраком. Едва переступив порог сегодня, я ощутил, что что-то не так. Оттуда падал луч света. Готовый схватиться за сердце, я рванул туда в предвкушении страшного. Не попытался ли он снова?.. Впустить солнечный свет туда, где умерла Элин… нет, этого не хватало… Я буквально внёсся в их спальню, которую не мог узнать или не узнать — я не помнил, что тут как было. Но шторы кто-то развёл в стороны, и как-то оживленно было для некрополя. И Сынхёна не было. — Я здесь! — раздался голос откуда-то сзади, и я выдохнул, что он жив и с ним всё в порядке. Сынхён был в зале, где произошла небольшая перестановка мебели. Диван теперь стоял не напротив портрета Элин, а так, чтобы дневной свет ложился на лица тех, кто на нём сидит. Сынхён, нацепив на нос узкие очки, сидел с фотоальбомами и кучей фотографий, перебирая их на своих коленях и не глядя на меня. А, день ностальгии? Свадебные или студенческие? Я осторожно приблизился, вверх ногами попытавшись различить изображенных. В белом никого не было, значит, не свадебные. Не приглядываясь больше, я снял с декоративного камина бутылку виски и плеснул себе, подняв стакан вверх, к Элин, мягко смотревшей с портрета над камином, как бы показывая, что я делаю это один, и не развращаю её вдовца. Тот продолжал не поднимать на меня взгляда. — Ну, что у тебя за повод выпить? — только и спросил он. — Я порвал с Кико. — Давно пора, — прокомментировал он, — только не скажи, что это заставило тебя взгрустнуть? — Нет, напротив, — попивал я, рассматривая, как приятно посвежела комната, хотя никак не мог уловить, в чем дело. Вроде бы фотографий в рамках больше нигде не стоит? Это их он впихивает в альбомы? Или нет? — Вообще, знаешь, мне как-то без разницы, что она была, что её больше не будет. У меня никогда не было даже желания позвонить ей и спросить «как дела?». — Что же вынудило её бросить? — отвлекся Сынхён и поглядел на меня через стекла очков. — Не знаю… настроение, — ухмыльнулся я. — Навеяло тоску, а она усугубила истерикой. — А тебе разве нравятся абсолютно спокойные? — Дело не в этом. — Я помолчал, поразмышляв над тем, сходить на кухню за льдом или не сходить? Нет, выпью так. — На прощание она сказала, нет, напомнила, что у меня маленький член и меня можно любить только за деньги. — Предсказуемый укол обиженной женщины, — вздохнул Сынхён. — Не то чтобы меня это укололо… скажи она, что у меня мало мозгов — я бы просто не поверил. А тут она изложила факт. Должно ли это как-то разозлить меня? Нет, не ощущаю. На кого мне злиться, на природу? Бабы с маленькими сиськами тоже мало кому нравятся. — Я стукнул стаканом по полке, отставив его и топнув ногой. — Черт, черт! Бля, ну как можно было придумать только сейчас эту гениальную пикировку? Надо было сказать ей, что не с её малюсенькими сиськами разевать пасть, — я вытащил машинально мобильный. — Может, кинуть сообщение вдогонку? Да нет, глупо, подумает, тормоз и дебил, а ещё хуже, что меня зацепил её бред. — Но он тебя зацепил, — подчеркнул Сынхён. Я спешно убрал телефон обратно. — Нет. — В людях главное не половые органы, Джи. — А что? Счет в банке? — ляпнув, я понял, что подтвердила эта фраза. — Брось, стоит признать, что мужика без смачного члена будет любить только фригидная. Это как любить бабу без сисек — латентный гомосексуализм какой-то. — Сынхён снял очки и посмотрел на меня, потом повернул лицо в профиль, уставившись на Элин. Я опомнился и заткнулся, присосавшись к стакану, в который долил, чтобы не кинуться извиняться, чем только усугублю. — Когда Элин отняли грудь, — тихо сказал Сынхён каменным тоном. — Я не почувствовал себя педерастом, продолжая любить её, знаешь ли. Будь она сейчас жива, я бы любил её без груди, без волос, без матки и яичников. Так что же главное в людях, Джи? — вернул он ко мне взор. Я пожал плечами, не желая продолжать эту тему. — Чем ты занимаешься-то? А то я ворвался к тебе, отвлекаю, может, от чего-то? — Я выполняю условие проигранного спора. — У нас был один главный спор, длившийся с прошлого года, так что я сразу понял, о чем речь, но Сынхён произнес: — Разлюбляю. — Разглядывая старые фотографии Элин? — хмыкнул я. — И как успехи? — Это не Элин. — А кто же? — Сынхён вернул на нос очки и заглянул в какой-то блокнотик, откуда прочёл: — Белова Дарья Николаевна. — Кто? Я же просил без французского, — хохотнул я, на что товарищ сунул мне один из снимков почти в лицо. Я взял его и принялся пытаться опознать изображенную девушку. Медленно, откуда-то из глубины сознания, до меня стало доходить, на кого я смотрю. Глаза быстро нашли дату в правом нижнем углу фото «25.05.2017». Светловолосая улыбающаяся розовощекая девчонка, круглолицая и со счастливыми, невинными голубыми очами, с красной лентой через грудь, на которой что-то написано, после чего опять же стоит год 2017. Шесть лет назад! Я ошалело пялился на это, выпав на минуту из логики событий. Вот мы говорили о членах и сиськах, потом снова и как всегда об Элин, и оп, я смотрю на это лицо. Сынхён протянул мне глянцевый журнал, где на развороте красовалась шикарная девица с идеальным макияжем, со свадебным букетом в руках, студийная съёмка, роскошные волосы в которых можно утонуть. И заголовок: «Невеста миллионера». Строчкой ниже, шрифтом поменьше, уточнения, модель русского происхождения, Дариана Уайт, готовится стать женой… Я поднял взгляд на Сынхёна. — Какого хера ты собрал тут это всё? — Я не спрашивал «откуда взял?», Сынхён не хуже меня находит хоть из-под земли всё, что ему надо. — Не правда ли, Дашу теперь и не узнать? — улыбнулся он, кладя два изображения рядом. — На каком она тебе больше нравится? — Первым позывом было сравнить, как и попросили. Потом я хотел отвернуться и не поддаваться, но потом, беря себя в руки, чтобы не выказывать растерянности перед Сынхёном, надумал перевести всё в юмор. Я ткнул пальцем на фотосессию журнала. — Сингапур её определенно красит. Или секс. — Мои глаза автоматически пробежались по другим фотографиям, которыми распоряжался Сынхён, их было множество, распечатанные явно с соцсетей или отсканированные где-то в далекой России и присланные ему в срочном конверте. Даша с длинной косой, в каких-то безвкусных платьях и юбках, выглядящая безобразно по сравнению с той, какая смотрела со страниц глянцевого издания. Фон тоже оставлял желать лучшего, какие-то нищенские дома, кривые заборы и некошеные поля, с немытой огромной псиной в обнимку, среди кучи детворы, рядом с двумя стариками за столом, накрытым дешевой клеёнкой в цветочек, а посередине него огромное блюдо золотящихся пирогов. На всех фотографиях украшением служило одно — скромная, простая, открытая и счастливая улыбка девушки, которая не знает, что такое несчастье. — А мне больше нравится версия «до», — сказал Сынхён и начал собирать фото в стопку. — Хочешь посмотреть её школьный выпускной? Мне прислали копию. Я не понимаю, что там происходит и что говорят, но это весело. — Что происходит с тобой? Что всё это значит? — посерьёзнел я. — Свято место пусто не бывает. Если мне надо разлюбить, я должен кого-то взамен полюбить. — «Нет!» — чуть не ахнул я вслух. Он с ума сошёл или шутит? Нет, Сынхён не сможет полюбить Дашу, что за ерунда? Я пытался угадать в лице его истинные намерения, но всё, что смог изобразить, как обычно, это что не удивлен сам и всё совпадает с моим планом. И вообще, я предугадывал заранее… — Я знал, что ты выберешь её, — по-деловому опустился я в кресло, играя привычную роль всевидящего. Ни черта я не знал, ни черта! Какого чёрта он творит? — Это было предсказуемо. — Это первое, что удивило меня за последние лет пять. Кроме самой Даши, которая иногда вводила скорее в ступор, чем в удивление. — И… ты помешаешь её свадьбе? — Нет, я поведу её к алтарю, — улыбнулся Сынхён, тепло и немного смущенно. — Мы с ней договорились… — Вы что — общаетесь? — тут я изумления скрыть не сумел. — А как же? Мне нужен контакт, чтобы влюбиться… — Эй-эй, влюбиться по спору должен был я! А ты просто разлюбить. Ты проиграл, и должен разлюбить — вот и всё. — Мы не обговаривали методов. Мне проще так, почему нет? — Почему нет? Почему нет… потому что это Даша, ёбаная Даша, везде Даша! А если она влюбится в Сынхёна? Она может, она ж дура, мягкосердечная тупая и наивная дура. Сука, я бы её трахнул, к слову говоря, но это сейчас совсем не к слову и я не должен брякнуть ничего такого вслух. Они начнут встречаться или она будет жить здесь и я… как я буду вообще общаться с ними? Так, стоп, скоро её свадьба с Сынри, которой Сынхён мешать не собирается, я зря начинаю суетиться. — И… ты будешь любить чужую жену? Типа, достойная замена мёртвой — в любом случае недостижимая? — Да, а что? Я буду любить на расстоянии. — И страдать? — И страдать. — Суть спора была в том, чтобы ты разлюбил и прекратил страдать. А тебе, оказывается, принципиально надо страдать? Как бы ни повернулось дело? — Слушай, зачем ты запоздало начинаешь говорить о том, что было сутью спора? Я выполняю всё, что ты хотел. — Вообще, признаться честно, я надеялся, что у тебя хватит ума выбрать другую, может, попытаешься? — Я не специально, на самом деле, выбирал. Она мне нравится, — заверил Сынхён. — Я хочу любить именно её. — Потому что она ещё одна повернутая на религии? — поднялся я резко. — А адекватные тебе не нравятся? — Извинись перед Элин, — посмотрел на портрет Сынхён. Бывало, я с горяча называл покойницу и ебанутой, за то, что она сделала своей смертью с моим другом. Но я не извинялся перед Элин, это глупо, умершие уже не здесь, их нет, и они ничего не слышат. Я извинялся перед Сынхёном, потому что это были его чувства — чувства живого человека. — Извини, — проворчал я, подойдя к окну. — Ты не говорил со мной о Даше больше четырёх месяцев, и, оказывается, всё это время налаживал мосты? А ты скрытный, Чхве Сынхён. Только… почему у меня такое ощущение, что это твоя попытка выиграть спор и заставить влюбиться меня? Ты чувствуешь потенциал в Даше и мой интерес к ней, и потому сочинил эту интригу? — Как бы то ни было, я поведу её под венец. Кстати, это неплохая возможность украсть её у Сынри, — задумался он, откинувшись на диван. Я посмотрел на него. У Даши много общего в поведении с Элин, её принципиальность и порядочность, но Элин была старше, и её было не переделать, в Даше же ещё был лепкий материал, из неё получалось думающее, а не убежденное закостенелое существо. А если Сынхён возьмёт, да женится на ней сам? Даша настроит его против меня? Пока Сынхён был женат, он находился под влиянием супруги целиком и полностью. Он такой по натуре. Я потеряю друга, если они сойдутся. И Дашу потеряю, хотя настолько ли мне это важно? Она и сейчас живёт с Сынри, об их намечающемся браке я слышу уже месяца два. Но она всё равно моя. Я знаю это, потому что Сынри теперь — мой. Он работает на меня и мне подчиняется, поэтому Дашу я в любой момент могу взять, или совсем забрать. Но если она будет с Сынхёном, то это уже будет не моё. Ни он, ни она. Я потеряю их обоих. И как остановить это безумие? Забрать её себе до того исказать Сынхёну, чтобы не трогал? А если она сделает его счастливым? А если она именно та, кто ему нужна? Даша… Я вспоминал её недавно, не помню в связи с чем. Такую доверчивую, взрывную, прямую, упорную и смелую. С ней было весело. А, вспомнил! Я смотрел фильм и подумал, что ей стоило бы его увидеть. Мы с ней весело смотрели фильмы. И даже не трахались. Так что, почему бы и не посмотреть, что у них с Сынхёном получится и получится ли? — Ладно, если ты не решишься её у него украсть, я могу тебе помочь, — развернулся я к выходу. — Обращайся, это отличная задумка. Когда церемония? — Ах, да! — Сынхён поднялся и подошёл к комоду, открыл верхний ящик, достал из него конверт и протянул его мне. — Что это? — Приглашение на их свадьбу. — О, Сынри крайне вежлив. — Это от Даши. — Я недоверчиво посмотрел на конверт, дату, место, имена жениха и невесты. Сынхён заметил моё недоумение. — Она сама передала, просила отдать тебе. — Я видел своё имя в графе «кому». — Она… хочет меня видеть среди гостей? — Последний раз, когда я её видел, её бросили в аквариум с водой, в котором она могла захлебнуться. Её туда кинули по моему приказу. Даша с такой страстью выплюнула мне в лицо слова про душу, что она как будто из неё и впрямь тогда вышла. Я не люблю вспоминать ту ночь. — Видимо, иначе зачем бы приглашала? — Что ей нужно? Убить меня? Сказать ещё что-нибудь душещипательное? Устроить какую-нибудь ловушку, подвох? Чего она хочет? Она сказала, что прощает собственное убийство, и вот, приглашает в гости… это подтверждение прощения? Да неужели она никак не может меня возненавидеть? Неужели продолжает верить в то, что я способен на что-то хорошее? Почему продолжает относиться ко мне по-человечески после всего, что я с ней сделал? Неисправимая глупость? Я вышел от Сынхёна и уже в подъезде перевернул конверт, завертев его, и обнаружил, что добрый друг сунул мне вместе с приглашением фотографию Даши, ту самую, «25.05.2017». Да нет, сейчас она лучше. Здесь простушка простушкой, без слёз не взглянешь, ничего притягательного. И это выражение глаз… она с такими вот и попала в Сингапур. Сейчас-то хоть поумнела? Я бы взглянул сейчас в её глаза. Если в людях главное не половые органы, то именно они. Некоторые умеют смотреть так, будто трахают, так что неплохая замена. Приехав домой, я сразу прошёл на кухню, накормил Гахо и Джоли, положил конверт на видное место возле холодильника, чтобы не забыть, хотя не думаю, что забуду. Сварив себе кофе, я вышел на террасу, поставил чашку, потянулся, сел и уставился на горизонт. Всё, до самого него, принадлежало мне. Сингапур. Отпив кофе, я поморщился. Забыл размешать сахар? Размешал ещё. Отпил. Не то. Странно, вроде сварил сам, всё как надо. Сорт тот же, что обычно, вчера сыпал из этого же пакета. Я больше десяти лет готовлю кофе именно так. Сделал третий глоток, но опять не полезло в горло. Встав, я выплеснул варево через перила, в пролив. — Вот так, Джиён, иногда и сделанное твоими руками получается хернёй, — сказал я сам себе. Посмотрел вниз. Почти черная жижа с гущей растворилась в секунду в водах пролива так, будто её там никогда не было. Это неприятно поразило меня. Если я буду выливать кофе каждый день, оно будет исчезать вот так же, вода не изменится, не приобретёт кофейный оттенок или запах. Можно увеличить выплёскивание до трёх раз в день, эффект будет тот же. То есть, я стараюсь, что-то делаю, получается, на мой взгляд, хорошо или плохо, но когда попадает в этот водный простор, то пропадает там без следа? Пролив напомнил мне Дашу. Сколько раз я пытался вбить в её голову что-то циничное, корыстное, реалистичное, основанное на эгоизме? Похоже, в её сознании всё растворяется точно так же, даже выливать туда что-либо жалко, о чем я только думал? Минуточку, но ведь я впервые вылил кофе. Потому что он мне не понравился. Так что же, я выплёскивал в Дашу то, от чего хотел избавиться? Не приобщить к чему-то, а именно вычерпывал что-то из себя. Я сел на плетеное кресло и задумался. Эдак я додумаюсь до того, что освобождал место для добра, любви и великодушия? Ха! Я попался на собственную удочку. Только стоило подумать о том, как изводить людей — предоставить их самим себе и они надумают то, чего нет на самом деле. Неужели и я сам такой? Неужели не всегда одиночество мне полезно? По крайней мере, незапланированное. Сначала сорвался секс, потому что Кико не угодила мне до мелочей, потом сорвался запой, потому что Сынхён больше не компания. Что ещё сегодня могло сорваться? Я свистнул собакам, и они прибежали через полминуты. Отличные и верные, не то что это вечное кидалово от особей людского рода. Почесав по очереди их за ушами, я ждал, когда наступит внутри меня благость и упоение, удовлетворение тишиной и отшельничеством. Посмотрел на Гахо и Джоли. Отличная компания — ни поговорить, ни побухать, ни потрахаться. Человеку нужен человек. Но я Дракон. Обойдусь. Поднявшись на второй этаж, взяв бутылку рома, я включил порнушку и принялся за дело. Пил и мастурбировал, пока не устала рука и не пошла кругом голова от выпитого. Я силился не представлять то, что лезло в мысли, включал видеоролики с загорелыми латиноамериканками, тонко пищавшими японками, пышнотелыми немками, силиконовыми калифорнийками. Но кончил только тогда, когда выключил это всё и представил своё: белые простыни, я и она, единственная, кто на них залезла, так и не показав, какого цвета у неё соски. Черт возьми, какого же, в самом деле?

Девичник

Сынри снял родителям квартиру, когда они прилетели. Точная дата свадьбы была выбрана мною, с учётом месячных, во время которых ни одной девушке не захочется ходить весь день в белом платье, даже если жених — не любимый мужчина. Накануне бракосочетания мы с ним, к тому же, повздорили в очередной раз, сначала из-за ребёнка Вики (он принципиально отказывался связываться с ней и иметь отношения с плодом своей порочной легкомысленности), а потом из-за того, что я призналась, кто поведёт меня к «алтарю» (тумбе, на которой будет лежать документ, где надо поставить подпись). Я как-то оттягивала до последнего освещение этого эпизода церемонии, не зря подозревая, что мой вот-вот муж не обрадуется Сынхёну. И не возникло не только радости, но даже хотя бы тихого недовольства. Сынри бушевал не меньше получаса, ругая меня за непонятные самовольные решения. Он просил отказаться от этой идеи и найти кого-нибудь другого, хоть Тэяна, с которым я «дружу» (глагол он так и произнес — сквозь зубы и с ударением, продолжая видеть во всех мужчинах возле меня претендентов на постель, соперников). Мы никак не могли прийти к компромиссу, но по поводу Сынхёна я всё-таки отстояла своё желание, а Сынри вспомнил про традицию мальчишника и решил уехать, я обвинила его в трусости и неумении принимать маленькие поражения, он надумал остаться, я заявила, что тоже хотела бы девичник, он ответил, что ничем помочь не может, я опомнилась, что жениху и невесте по обычаю надо ночевать перед свадьбой раздельно и Сынри всё-таки уехал к родителям, чтобы утром мы с ним встретились у них, откуда в ROM^[15] меня должны были повезти шофер и Сынхён. Случайно узнанная информация о том, что сингапурские браки не являются действительными в России, меня чудесным образом будоражила изнутри. Даже если я никогда не вернусь на родину, я на ней не буду считаться ничьей женой. Свадебное платье лежало на кровати в гостевой спальне, где мы с Тэяном недавно позволили себе немного перейти грань той самой «дружбы». Корсет был вышит стразами, кружева ручной работы на нём и обрамлении выреза, переходящего в узкие рукава, прикрывающие лишь плечи, пышная юбка принцессы, рядом тянется по покрывалу прозрачная фата. Украшения ещё в коробке, на столике. Я присела возле наряда, в который облачусь завтра. Неужели это случится? А что это изменит? Ничего. Для меня это ничего не значит, и не принесет никаких перемен в мою жизнь, ведь я и так живу с Сынри, и весь город знает меня, как его пассию. Этот маскарад для самого Сынри, для того, чтобы утереть родне нос, показав, какой он самостоятельный мальчик, для похотливых мужиков вокруг, которым он будет мною хвастаться. Ладно уж, пусть будет эта свадьба, мне до неё мало дела, лишь бы хватило сил выстоять весь этот день, в котором, согласно корейским правилам (а семья Сынри, как он предупредил, была очень внимательна к каким-либо правилам), требовалось пройти множество этапов, от посещения отца и матери до свадьбы, получения благословения, потом самого заключения брака, потом торжественных мероприятий разного характера, потом принятия поздравлений от гостей, банкет в ресторане, обычно длящийся до середины ночи… и всё это ради того, чтобы снова вернуться сюда, в постель Сынри. Когда раздался звонок в дверь, я решила, что Сынри забыл что-то или всё-таки захотел остаться со мной на ночь, но потом меня посетила другая, не очень радующая мысль — а не Тэян ли узнал, что уехал хозяин логова и надумал наведаться? Я не хотела бы сейчас его визита. Хадича прошла по коридору, и я поспешила посмотреть, кто обнаружится за дверью. Там стояли Сынхён и Наташа. Мои глаза, не верящие себе, приобрели максимальный в своих возможностях размер. Мужчина робко сдерживал губы в серьёзном положении, поглядывая на Хадичу, а Наташа сияюще мне улыбнулась, подняв руки, в которых были бутылки вина. — Девичник на дом! Заказывали? — Я думала о нём и сказала своему жениху об этом. Совпадение? — Вам встретился Сынри? — озвучила я. — Нет, мы дождались, когда он исчезнет, — перешагнула женщина порог, и, поняв моё согласие на присутствие гостей, моя домработница ушла в другую комнату. — Признаться, подступало волнение, что он никуда не уедет. — Он мог никуда не уехать, — согласилась я. Сынхён снял ботинки и несмело углубился в прихожую, сказав: — Я верил в твою принципиальность и приверженность традициям. Ночь накануне свадьбы проходит раздельно. — Нас и помимо обычаев много что разделило сегодня вечером, — пожала я плечами. Удивление закончилось и я, наконец, поняла, насколько сюрприз оказался приятным, насколько рада видеть этих людей. Вроде бы чужих, и в то же время, свидетелей многих ключевых событий, каких-то близких. — Проходите скорее! Это… это неожиданно и здорово, что вы приехали! Только, разве на девичниках присутствуют отцы? — со смехом спросила я у Сынхёна. — Мне уйти? — не с издевкой или обидой, а искренне интересуясь моим желанием, спросил Сынхён. — Нет-нет, ни в коем случае! — Я провела их в гостиную, крикнув Хадиче, чтобы принесла бокалы. — Вообще, знаешь, я очень надеюсь, что тут мы только начнём, — призналась Наташа, — а потом сорвёмся в бары и клубы, покатаемся на лимузине, заберёмся где-нибудь на шест, облапаем полицейских за задницы, вводя их в негодование, будем убегать от них с какими-нибудь пьяными авантюристами. — Не слишком ли это будет? — присела я напротив них. — Это лишь малая часть того, что было в ночь перед моей свадьбой, — засмеялась она. — Кажется, я даже переспала под конец с каким-то стриптизёром… — А как же муж? — поморгала я. — Люблю его и уважаю, но прощаясь со свободой надо было оттянуться, — по-мужски ухмыльнулась Наташа. Мне кажется, что многое в своих чертах Джиён позаимствовал у неё. Он знает, что эти двое сейчас у меня? — Я вижу, ты смотришь на это с осуждением. — Нет, я давно никого ни за что не осуждаю… — Я кажусь тебе плохой? Я плохой человек из-за того, что иногда сплю с кем-то, пока муж не знает? — спросила она уже скорее у Сынхёна. — Чему ты учишь Дашу? — Уметь веселиться, когда есть шанс. Спасибо, — приняла она у Хадичи бокалы и, самостоятельно откупорив бутылку, стала разливать вино. Ей только сигареты в зубах и не хватало, но она безошибочно угадала, что в этой квартире не курят, поэтому даже разрешения не спрашивала, просто не делала этого здесь. — Я всегда всех учу брать то, что хочется, особенно если знаешь, что воспользуешься желаемым лучше, чем кто-либо другой. Ну что, — подняла она бокал, — без всякого лицемерия и деланных пристойных поз выпьем за счастье? Не новобрачных, которым оно завтра на голову точно не свалится, а простое человеческое счастье, которое нужно брать, если появляется возможность, ведь если сами не возьмём — никто не подарит, верно? — Я улыбнулась, соглашаясь, и мы чокнулись. Выпили. — А можно посмотреть на платье? — спросил Сынхён. Он пригубил вина на пол-глотка и поставил фужер в сторону. — Эй, отлыниваешь! — указала на это Наташа, заметив. Мужчина посмотрел на меня. — С твоего разрешения, можно я не буду много пить? — Конечно, — без вопросов разрешила я, поднявшись, чтобы отвести его к платью. И вспомнила, как настойчиво спаивал он меня когда-то в клубах, как от него невозможно было отвертеться, лишь бы я выпила. Но злоба от этого воспоминания была настолько мимолётной, что я не стала и припоминать это Сынхёну. Что было, то было. Я не злилась на него, потому что его жизнь и без меня создавала впечатление озлобленной на него клыкастой стервы, которая кусает побольнее и изводит. — Идём, оно в гостевой спальне. — Я с вами! — прихватив бутылку, пошла и Наташа. Мы вошли в комнату, я зажгла свет, и сверкающее вышивкой, белизной, стразами и дороговизной подвенечное платье предстало перед нами. Музейный экспонат без защитной стеклянной витрины. Никто не издал и звука, хотя не сказать, что оно разочаровало. Просто не было здесь необходимых эмоциональных подружек невесты, которые принялись бы щебетать и нахваливать с визгом и фальцетными комплиментами. Сынхён определённо побрёл в голове по тропам воспоминаний, приблизившись к наряду и молча любуясь. У Наташи же после нескольких минут лицезрения прорвался скепсис: — Если я пролью на него красного вина, бракосочетание не состоится? — Она посмотрела на меня с жалостью. — Я, конечно, не мама, но никогда бы не отдала хорошую девчонку замуж за Ли Сынри. Он же тупоголовый блядун! — Не такой уж он и тупоголовый, — по какой-то давней инерции заступилась я за него, потому что всегда заступалась за кого бы то ни было, ища лучшее и оправдывая. — И если ты думаешь, что он не подарит мне счастье… Знаешь, если я и не буду с ним счастлива, то по своей вине. Да, возможно, в какой-то момент он обрубил чувства к себе, вёл себя слишком… не так, как я хотела. Но он старался исправиться потом. Он и сейчас старается делать всё, чтобы я относилась к нему иначе. Боюсь, это именно я сделаю нас обоих несчастными. — Наташа погладила меня по плечу. — Я не буду портить твоё платье, но так хочу помочь чем-нибудь… — Когда-то ты сказала, что не пойдёшь против Джиёна, не будешь вмешиваться, — напомнила я ей. — А он разве сейчас устраивает этот брак? — Она посмотрела на Сынхёна. — У Джи есть какие-то планы на эту пару? — У Джи слишком много планов, — очнулся Сынхён, хлопнув ресницами и посмотрев на нас. — В последнее время мне кажется, что он в них либо запутался, либо перестал осознавать, что ему нужно. Либо же ему перестало быть нужным что-либо, — вздохнув, Сынхён пошёл на выход из спальни. — Но насчет Даши и Сынри ты права, он ничего не велел. — Он принял приглашение? — полюбопытствовала я, выходя тоже. — Взять — взял, но принял ли… Не знаю, — пожал плечами Сынхён. Клечатый костюм, синий с неярким рисунком больших квадратов, образующих клетки, сидел на нём как-то грустно. Мы вернулись в гостиную, и поскольку мужчина отказался быть третьим собутыльником, то мы с Наташей набрались двумя бутылками где-то за час. Она была повыносливее и менее восприимчивой к алкоголю, а вот у меня всё потеплело, я снова стала разговорчивой, даже настроение образовалось приподнятое, чего не было давно. Интересно, если Сынри всё-таки что-нибудь взбредёт в голову, и он возвратится, его сильно шокирует общество, которое он тут обнаружит? Хадича принесла нам закуски, и мы, расслабляясь и трапезничая, неспешно болтали. — Вообще, брак — любой брак, вне зависимости, на чем он основан, выгоде или любви, необходимости или желании, — рассуждала Наташа, — временами становится чем-то тяжёлым, что нужно пережить и вытерпеть до очередной волны радости и лёгкости. Так даже с любимой работой бывает, что она вдруг становится в тягость, поэтому, кто знает, может быть, с Сынри у вас будут не только плохие дни. — А ты давно замужем? — спросила я. — Двенадцать лет, — озадачила и изумила меня она. — Прости, я никогда даже не задумывалась, а сколько тебе лет? — Тридцать шесть, — в очередной раз вызвала на моём лице всплеск удивления Наташа и захохотала. Я бы никогда не дала ей столько! Но по всем данным да, ей не могло быть меньше, ведь Джиён говорил, во сколько впервые с ней переспал, а учитывая, что ему самому через четыре месяца тридцать пять… Но Наташа выглядела как-то независимо от лет, со своими татуировками, с новой короткой стрижкой и разбитной повадкой. — Да-да, я опытная тётка, поэтому знаю, что говорю. Да, дядь? — кивнула она Сынхёну. Задумчивый и молчаливый, он участвовал в беседе меньше, и у меня было чувство, что его что-то гложет. Но разве не таким он и был, когда не напивался и не отдавался на волю наркотиков? Его мучила Элин, вернее, её отсутствие, и вряд ли что-то изменится. — Я не согласен, что все браки рано или поздно повисают грузом, — покачал он головой. — Мой перестал меня устраивать, когда оборвался. Именно этим он меня и напряг, по сути, — попытался говорить без боли мужчина. — Вы не дожили и до трёхлетнего кризиса супружеской жизни, милый мой, — покачала головой Наташа, — как приключился другой кризис. Если бы не это, всё было бы как у всех. — Возможно, — не стал спорить Сынхён. Джиён говорил, что после двух лет брака у Элин обнаружили рак. Естественно, там уже было не до разбора полётов, не до выяснения отношений. За два года сильные чувства точно не исчерпали бы себя, так что на самом подъёме, когда они строили планы по заведению детей, по встрече совместной старости, их подкараулила беспощадная смерть. — Надо было взять с нами Рину, — сказала Наташа, не понятно, в тему или нет. — Ты же знаешь её, да? — задала она вопрос мне. Я покивала, хотя ни словом не обмолвилась с упомянутой девушкой когда-либо. — Даша не знает японского, а Рина едва говорит на корейском, как бы они общались? — Она бы общалась с тобой, а мы бы секретничали между собой, — хмыкнула заговорщически Наташа. — Мне с ней тоже особенно не о чем говорить. У нас с ней нашлось единственное общее увлечение, она, как и я, обожает поэта Исикаву Такубоку. — Это которого вы цитировали с ней без устали вчера? — Сынхён кивнул. — Его, судя по всему, ненавидит Джи. Я знала, что он не любитель поэзии, но что она будет его бесить — что-то новое! — Женщина повернулась ко мне, чтобы объяснить: — Мы вчера сидели у Сынхёна, выпивали, несли всякую чушь, ну так, по-дружески, как он поднялся и уехал, не прощаясь, без слов. — Она пощёлкала пальцами. — Напомни, на каких строчках он смотался? — Перед огромный морем я один, — уставившись в одну точку, на память стал декламировать друг короля Сингапура, — уже который день, как только к горлу подступают слёзы, из дома ухожу. На песчаном холме я долго лежал ничком, вспоминая далёкую боль первой моей любви. Сто раз на прибрежном песке знак «Великое» я написал и, мысли о смерти отбросив прочь, снова пошёл домой. — Он никогда не любил лирику, — успела вставить Наташа после закончившего воспроизведение Сынхёна. Я застыла. Это не было стихом в европейском, русском понимании. Судя по ритму и размеру, это была классическая японская поэзия, хокку или танка, я не различала. Но меня будто прошибло смыслом этих строк. Я понимала, что Сынхён вкладывал свой смысл, любя поэзию Такубоку, о любви и одиночестве, переплетающихся со смертью, я понимала, что для Наташи это всего лишь депрессивное нескладное нытьё, и что она думает, будто для Дракона всё видится так же, как и ей. Но я услышала то, что не могли знать эти двое. Я услышала описание наших с Джиёном прогулок по пляжу, и, как оказывается, ему неприятно было напоминание о них, а с его памятью, я не сомневалась, он всё вспомнил и подумал о том же, о чем я. Почему он оставил друзей после этого стиха? Вряд ли совесть замучила, её же у него нет. Мне тоже сделалось неприятно и опять, как последние четыре с лишним месяца, мне перехотелось упоминать Джиёна, говорить о нём, называть его имя. Но я, как обычно, когда выпью, зачем-то произнесла всё вслух: — Не хочу обсуждать Джиёна, давайте о чём-нибудь другом? — Ты ненавидишь его, понимаю, — вздохнула Наташа, откинувшись. — Наверное, его нужно было знать молодым, чтобы понимать и любить зрелым. Возможно, он и сам способен проявлять симпатию только к тем, кого знает с юности. Его все боятся, а мне это смешно, потому что, чем больше жестокости и гадости совершает Джиён, тем больше я вижу в нём отчаявшегося и закомплексованного мальчишку, и он знает это, знает, что в моих глазах его «подвиги» всегда будут выглядеть как попытки доказать что-то целому свету. Поэтому он старается держать подальше от своей деятельности меня. Тебе бы тоже в нём увидеть мальчишку-пакостника, и негатив бы прошёл… — Мальчишки-пакостники дёргают за косички, — с гневом, с презрением и омерзением прошипела я, — а не бросают в бордели, не бросают в аквариумы с водой, где я должна была захлебнуться. Тебе не рассказали? — посмотрела я в глаза Наташе. Она, скорее всего, что-то знала, но без подробностей, о чём-то слышала, но сейчас посуровела. — Есть ещё бутылочка? Я хочу услышать полный рассказ. — Я немного успокоилась, оглядываясь. — Нет, у Сынри в квартире нет винного погребка, кажется, только какие-то две-три коллекционные бутылки. — Ладно, не будем их трогать, поехали в бар какой-нибудь? Потрещим по душам, — поднялась Наташа и посмотрела на не шелохнувшегося Сынхёна. — Ты с нами? — Нет, я вас тут подожду, всё равно же не пью. — Я посмотрела на часы. — Мне завтра в восемь вставать, а уже полночь, может, никуда не поедем? — Поднимай свою задницу, невеста! — подошла ко мне решительная кореянка и поставила на ноги. — Успеешь поспать часа три-четыре, чтобы выстоять церемонию. — Но Сынхён… — Езжайте, — согласился он, устраиваясь поглубже на диване. — Я тоже хотел поговорить с тобой кое о чем, один на один, но подожду возвращения. — Я заинтриговано на него покосилась, но поддалась Наташе, двигаясь к выходу. Она протянула ладонь к мужчине. — Ключики от машины, дядя, девочки поехали кутить. — Он вытянул из пиджака ключи, улыбнувшись, и отдал нам их. — Спасибо, мой хороший, — сделав в воздухе громкое «муа» в сторону Сынхёна, она махнула ему и увела меня. Мы с Наташей, немного трезвея, вошли в лифт. Не глядя в зеркало на задней стенке кабины, она достала помаду и накрасила ею губы, при этом вышло ровнее некуда. Опыт, что поделать. — Рина влюблена в него чуть ли ни с самого знакомства, — вдруг сообщила мне она. — Уже больше полутора лет, когда впервые прилетела сюда по делам брата, договариваться с этими разбойниками. Теперь любой вопрос, который можно решить по телефону за пять минут, она превращает в необходимость вежливого визита, и затягивает его дней на пять-семь. Бедняжка, — в поисках понимания, покосилась на меня Наташа. Я развела руками, как бы показывая, что не в силах помочь. — Я уже познакомила Кико с Джиёном, так что, учитывая, чем всё кончилось, второй раз сводней быть не хочу, но Рина и не Кико… — Кончилось? — услышала я. — Да, они же расстались недавно, — достав сигареты, женщина закурила, держась от меня подальше. На фильтре остался тёмный бордово-фиолетовый след помады, цвета роковой зрелой женщины. — Кико до сих пор умоляет меня помочь всё вернуть. Я не знаю, что там вышло, но Джи дал ей пинка, как я поняла. — Что от него ещё можно было ждать, — подытожила я. — Опять ты за своё, — улыбнулась она. — Говорю тебе, от него можно ждать всё. И хорошее тоже. — Да конечно… — Ладно, речь не о нём. Я не знаю, как быть с Риной. Убедить её, что Сынхён ей не пара? С одной стороны, ему полезно бы было попробовать построить роман, хотя бы столько лет спустя. Нужно же когда-то начинать новую жизнь? С другой стороны, я очень боюсь, что он не сможет полюбить второй раз так же, как любил Элин. И обрекать Рину на роль второго плана тоже не хочется. Наташа неплохо водила, я бы сказала снова «по-мужски», лиховато и уверено, не подрезая, но достаточно рискованно лавируя на дороге. Автомобиль Сынхёна, как и Дракона, никто не останавливал и не наказывал, в случае каких-то нарушений, так что я сомневалась, что Наташа вписана в страховку, или что-нибудь вроде. Мы забрались в тихий бар, где уселись под зелёную лампу, дающую свет только для того, чтобы видеть поставленные перед нами напитки и лица друг друга. В этом же зале, за условной перегородкой, играли на бильярде, и кроме музыки беседа наша проходила под удары по шарам. Бокал хереса окончательно развязал мне язык и я, не сдерживая себя, в подробностях, в том числе эмоциональных, рассказала Наташе о том, какое последнее преступление по отношению ко мне совершил Дракон. Я буквально плевалась словами, источая яд ненависти, я выливала из себя остатки той воды, которой захлёбывалась, но, сколько не извергала её, было ощущение, что она никогда во мне не кончится. Солёная она была или пресная? До нюансов ли мне было, но, наверное, комнатной температуры, она до сей поры вспоминалась леденящей, щёлочью разъедающей изнутри и снаружи. Я считала, что время убило во мне все эмоции, и я погибла в той пучине, но, оказывается, я просто не пыталась никому пересказать произошедшего. А это, выяснилось, горько, больно и скверно, настолько, что даже почти полились слёзы. Наташа слушала молча, попивая виски со льдом и качая головой. Ей совсем не нравилось то, что она слышала. — Он убил меня, Наташа, ты понимаешь? Убил! — стукнула я агрессивно бокалом по дереву стола. — Если бы он хотел тебя убить, ты бы по-настоящему умерла, Даша. Значит, он был уверен, что Сынри тебя спасёт. — Да как в таком можно быть уверенным? А если бы не спас? — Я подлила себе ещё хереса, ощущая, как приподнятое настроение сменяется непостоянным, взбудораженным, неусидчивым. Одним словом — пьяным. — Даша, я понимаю, что это звучит дико и глупо, но… но я никогда не видела, чтобы Джиён так зацикливался на ком-то, как на тебе. Это что-то да значит. — Что? Что я оружие в его руках? Он использует меня для того, чтобы вертеть похотливыми мужиками, в то время как сам — бесчувственное чудовище. — Да нет, он тоже, всего лишь, похотливый мужик, — курила очередную сигарету Наташа, — и я уверена, что он тебя хочет. Притом настолько, что готов убить, лишь бы не показать этого. — Отлично! Мне от этого должно быть легче? — Фыркая и морщась, я оперлась подбородком на руку. — А я его не хочу, может, именно это его бесит? Хотя не думаю, что он привык к влюблённым взглядам, разве что на почве денег. — Сынри ты не хочешь, Джиёна тоже… А у тебя девичник. Может, закажем стриптизёра? — с энтузиазмом предложила Наташа, но я понимала, что это принесёт удовольствие ей, и переспит, скорее всего, с ним опять она. — Не хочу, — отмахнулась я, приглядываясь к играющим на бильярде. Один из парней мне напомнил Мино, но только был попроще, а если присматриваться, то вообще не симпатичный, но напоминание возымело своё действие, и моя нетрезвая голова вновь нашла повод для страданий накануне свадьбы. Мино. — А чего ты хочешь? — Мино, — так и сказала я. — Прости? — не поняла Наташа. Я немножко опомнилась, но запоздало. — Не слушай меня, это всё алкоголь. — Это один из драконов? Парень, занимающийся документами? — Я расстроено мотнула головой, вспомнив, как когда-то напоил меня чем-то Сынхён, и возбуждение буквально затмевало разум. Иногда, когда Сынри прилагал усилия и возбуждал моё тело ласками, я закрывала глаза и, представляя Мино, ощущала почти то же самое, и готова была рыдать от того, что не он со мной в постели. Как странно, ничего чистого и светлого не осталось, даже о любви я не пыталась вести речь, но желание побывать с Мино в кровати до сих пор теплилось во мне. Особенно во мне пьяной. — Так что, может, его заказать? — повела бровью Наташа. Впервые за всё моё пребывание в Сингапуре слово «заказать» означало не убийство, а секс. Шлюх снимали и покупали, но заказывать? Ладно, ещё заказывали блюда и выпивку из меню, но человека? Я непонимающе посмотрела на Наташу. — Он не стриптизёр. — И что? Все драконы ведутся на деньги. — Наташа, он не мальчик по вызову. Он заместитель начальника паспортного отдела. — Господи, он хотя бы не импотент, я надеюсь, и просто на красивую девчонку повестись может? — У него есть девушка, — промычала я, желая вроде бы и прекратить разговоры о Мино, но, с другой стороны, скоро год как я здесь, в этом городе-государстве, а у меня ни разу не было подруги, собеседницы, чтобы я выговорилась по поводу несчастной любви и безответных пристрастий. Единственный, кто о них знал — Джиён, но что-то не тянул он на милую подружку, с которой раскрываешь свои сердечные тайны. Хотя он умудрялся выведывать их через добровольную сдачу. — И что? Я вообще замужем. Надеюсь, у него есть приятели без лишних заморочек? — Я вспомнила Зико. — Я знаю одного, но не советую… так, стоп, о чем мы говорим? Наташа, он изумительный, и буквально парень моей мечты, но я сказала о нём не для этого… — Где он живёт? — Наташа зачем-то достала мобильный. — У тебя же нет его номера? — Что ты собираешься сделать? — Найти того, кого ты хочешь, чтобы ты оторвалась, прежде чем выйдешь замуж за мужчину, который тебя недостоин. Так, ты знаешь его адрес? — Наташа, даже если бы я знала — тебе бы не сказала. Я была у него однажды, но понятия не имею, что это был за район, потому что тогда не ориентировалась в Сингапуре напрочь. — Ладно, и без тебя разберусь. — Женщина нашла чей-то номер в телефоне и принялась звонить. — Наташа! — шикнула я. — Наташа! Наташа, прекрати! — Я потянулась через стол, чтобы вырвать у неё трубку, но она отодвинулась подальше. Я чуть не сбила стаканы, поэтому вынуждено уселась обратно, сверля её глазами. — Алло? Черин? Привет, не спишь? Слушай, помнишь одного мальчика, он сейчас работает на Джиёна, ты когда-то с ним общалась… Зовут Мино. Фамилия? — Наташа кивнула мне. Я покачала головой. Она сделала грозный вид и прикрыла микрофон ладонью. — Быстро говори фамилию! Иначе я позвоню Джиёну и спрошу у него. — Сон. Сон Мино, — быстро пролепетала я. Наташа повторила это в трубку. — У тебя есть его номерок? Ну, или кого-нибудь, кто может его знать. Очень надо. Да, жду, спасибо. — Что ты творишь?! — начала сердиться и стыдиться одновременно я. Наташа тоже хорошо подвыпила, поэтому пытаться остановить её было всё сложнее. Или невозможно. — Даша, я говорила, что надо брать то, что хочешь? Черт возьми, если не сейчас, то когда? И почему нет? — Почему нет? Да потому что у меня завтра свадьба, потому что у Мино девушка, потому что мы с ним не любим друг друга, а быть такой же, как все местные похотливые мужики мне что-то не хочется. — Ты хочешь быть лучше них или хуже? — Я вовсе не пытаюсь быть лучше или хуже, всего лишь другой… — Лучше или хуже, Даша? Третьего не дано. — Лучше, — поджала я губы. — Для них или для себя? Скажи, тебе есть дело до них? Если ты их презираешь, то тебе плевать на их мнение, не так ли? А почему для себя самой ты кажешься себе лучше неудовлетворённой и несчастной? Почему ты сама себе кажешься лучше с нелюбимым Ли Сынри, а не с Мино, которого хочешь? — У неё просигналило сообщение, и она отвлеклась, открывая его. — Так-так, номер какого-то товарища Сон Мино, который живёт в Сингапуре. Позвоним-ка… Я умирала от стыда и безумия, в которое окунала меня Наташа. В половину второго ночи она названивала кому-то, не боясь разбудить и смело выпытывала то, что ей было нужно. Успокаивало, но не сильно, одно, что завтра был выходной день, и большинство людей веселилось, и ещё не ложилось спать. Товарищ Мино, до которого дозвонилась Наташа, очень удачно находился в клубе и, после невнятных объяснений (намеренно запутывающей парня женщины), кому и что нужно от его друга, сказал, что Мино сейчас с ним и назвал место, где они отдыхали. Расплатившись за выпивку, Наташа потащила меня из бара на какую-то дискотеку, хотя я буквально упиралась ногами, вздорила с ней и ругалась, что не хочу никуда ехать. Но многократное повторение того, что есть возможность встречи с Мино, опьянила меня безвозвратно на эту ночь. Наташа погнала по улицам ещё стремительнее, врубив радио, подпевая, пританцовывая за рулём и хохоча. Я дрожала и пыталась представить, как посмотрю в лицо Мино, добравшись до цели. Нет, я не пойду, не пойду! Наверное, он знает, что завтра я выхожу замуж, что он подумает? Мы прибыли на место. Клубы в Сингапуре не изменились с тех пор, как я бывала в них с Джиёном и Сынхёном. Только этот был попроще, не один из тех, где проводили время главари мафии. Вполне молодёжный, с грохочущей музыкой, с непроходимой толпой. Я представления не имела, как найти тут кого-либо? — Может, уедем? — подёргала я за руку Наташу. Она даже не обернулась на меня. — Как выглядит твой красавчик? Я смутно его помню. — Давай уйдём? — попросила я снова. Приходилось кричать, напрягая голос, но после выпитого я не очень-то соотносила действительную реальность с той, которую воспринимала и видела как-то притуплено, затяжно, барбитуратно. Сынхён под влиянием наркотиков таким наблюдал мир вокруг? Или ещё ярче? Я ощущала странную вымышленность наших поступков, как будто ничего из совершённого не засчитается, как будто мы шутим, все это понимают, и тоже сейчас начнут шутить. «Это всё алкоголь» — убеждала я себя вопреки чувствам, но Наташина решимость с моим организмом вступали в сговор. — Пошли к бару? — Вновь пригласила она меня выпивать. Мне уже было более чем достаточно. Я чувствовала, что очередная рюмка, бокал, фужер, вызовут головокружение, а мне не хотелось терять элементарные умения человека: разговаривать, ходить и рассуждать. Однако мы прорвались к бару, и весь путь до него я, сама того не желая, оглядывалась вокруг, ища глазами того, из-за кого мы сюда приехали. Свободных стульев у стойки не нашлось. Наташа заказала два коктейля и, один сунув мне, указала на лестницу наверх. Там, на втором этаже, были столики, но меня звали не туда. С лестницы можно было окинуть толпу взглядом. Придерживая коктейли, чтобы не разлить, мы забрались ступенек на двадцать вверх. На них много кто стоял, кто не хотел танцевать, а просто смотрел. Я инстинктивно принялась разглядывать публику. Всё рябило, освещение мигало, люди двигались. Как здесь найти кого бы то ни было? Но я недооценила Мино. Минутой спустя мои глаза сами выхватили его из толпы, высокого, выше большинства вокруг, в белой футболке (низ был не виден), подчеркивавшей его широкие плечи. И с Миной напротив. Я замерла. А на что было надеяться ещё? Мино и Мина, с какой бы стати им было расстаться? Наташа заметила перемену в моём лице и попыталась проследить за моим взглядом. — Он здесь со своей девушкой, — объяснила я ей. Хотя рядом с ними, судя по тому, с кем ещё они разговаривали и общались, была ещё пара, видимо, того самого приятеля, тоже с пассией. — И что? — Наташа сунула мне свой коктейль. — Подержи-ка. — И принялась спускаться. — Наташа! Наташа! — снова сделала я попытку её остановить, но голос мой утонул в громких ритмах клубной музыки. Мне оставалось только наблюдать, как она слилась с людской массой внизу и, сквозь неё, шла прямо к Мино, неизвестно что собираясь ему сказать. На какой-то миг я потеряла её из вида, но потом она вновь появилась, уже совсем близко к Мино, и вот, она подошла к нему, отвлекла его от Мины, начала что-то говорить. Я даже немного пригнулась и присела, боясь, что они посмотрят сюда. Плевать на тех незнакомцев, что вокруг, было ощущение, что прожектор направлен на меня и указывает парню моей мечты на дуру, которая приволоклась сюда под уговоры распутной женщины. Мне было жарко, душно, стыдно. Девичник в моём понимании не оправдывал подобной наглости и… и вообще ничего не оправдывал. Я была едва ли не на корточках, когда заставила себя выпрямиться, выглядывая из-за перил. Даже в школе не приходилось прятаться от учителей, потому что я не шкодила, и от родителей никогда не пряталась. Но сейчас мне хотелось испариться. Я поставила недопитые напитки на поднос мимо проходящей официантки, только для того, чтобы освободить ладони и спрятать в них лицо. Стыд, срам! И Мино, покосившись куда-то в сторону лестницы, но очень быстро, потому не найдя меня взглядом, вдруг пошёл за Наташей, перед этим махнув своему приятелю, миловидному парню, выглядящему совсем молоденьким. И тот тоже пошёл с ним. Я следила, краснея и бледнея попеременно, как это трио движется ко мне и поднимается по ступенькам. Где-то в начале лестницы Мино уже увидел меня и, без растерянности улыбнувшись (похоже, он тоже пил что-то сегодня), достиг, наконец, того расстояния, когда мы уже могли услышать друг друга. Наташа, улыбаясь, громко заговорила первой: — Даша, это Нам Тэхён, меня только что представили. Но я его сразу заберу, поэтому не знаю, был ли смысл знакомить вас? — Смеясь, она подхватила юношу под руку и повела в сторону. Я ошалело поглядела на эту картину. — Он разве не с девушкой здесь? — спросила я у Мино, подошедшего совсем близко. — Нет, четвёртой с нами подруга Мины, между ней и Тэ пока ничего не было — Он немного неловко посмотрел вниз и стал отходить от перил. — Отойдём немного с прохода? — Это означало «уйдём отсюда, здесь нас может увидеть Мина». Мы поднялись на второй этаж, и Мино завёл меня в угол возле свободного столика. — Что тебе сказала Наташа? — Что ты стесняешься подойти и поздороваться. — И всё? Больше никак не объяснила наше появление здесь? — Сказала, что у вас девичник. — Мы замолчали на пару секунд. Я едва не ушла в глубокие раздумья, но вовремя опомнилась и продолжила, хотя вообще как-либо связывать беседу было сложно. Передо мной стоял немного выпивший Мино, я была едва ли не совершенно пьяна, вокруг грохочет музыка, мне жарко и хочется снять обтягивающее платье, а на молодом человеке напротив легкая белая футболка, обнажающая его ключицы, мужественную шею, не скрывающая его накаченных рук. А на бедрах — теперь я видела, — светло-голубые обтягивающие джинсы. И я впервые видела задницу и ноги Сон Мино настолько обтянутыми, что точно могла узнать их форму, рельеф и… и знакомый запах ударил мне в нос. — Да, девичник, я вроде бы завтра замуж выхожу, так что… вот. — Отрываешься? — понимающе покивал он. — Ну… как будто бы. А ты? — Завтра выходной. Отдыхаем компанией. — Да-да, извини, что отвлекла… — сделала я жест, разрешающий меня покинуть. — Ничего страшного, — улыбнулся он, немного наклонившись ко мне. Аромат его туалетной воды усилился. — Мне можно не ждать своего друга, да? — Я глупо хихикнула, не представляя, куда делась Наташа с Тэхёном. — Наверное. У Наташи большой опыт в такого рода отдыхе. Хотя я её плохо знаю… — Я замолчала, и Мино тоже. Ситуация становилась натянутой, некомфортной. Что я делаю? Что должна делать? По-прежнему жду, когда этот «принц» совершит первый шаг? Но зачем ему, у него есть Мина, которая ему нравится. Или он вообще её любит. Джиён сказал тогда, что в двадцать первом веке инициатив от мужчин ждать бесполезно, но умолчал, что у Мино появилась половина. Молодой человек рядом со мной стал напрягаться неловкостью, и я почувствовала, что он хочет уйти. — Мино! — Он посмотрел мне в глаза. — Вообще-то… это всё глупо, но… знаешь, Наташа меня сюда притащила, чтобы я переспала с кем-нибудь. — С кем-нибудь? — изогнул брови Мино. Удар ниже пояса. — С тобой, — разоткровенничалась я под действием спиртного, и опустила взор, смеясь не звонко, а сдержано, я бы сказала как-то вышколено, но всё равно чувствуя себя идиоткой. — Это была бредовая идея, я знаю, что ты не изменяешь девушкам… — Я не изменял бывшей девушке, — зачем-то поправил меня Мино. Я подняла взор обратно. Он по-шпионски огляделся и, опершись одной рукой на стену возле меня, напомнил: — А ты вот бережёшь себя для жениха. — Берегла. Для бывшего жениха, — расплылась моя улыбка одновременно с его. — А для нынешнего? — Нынешний своё уже получил. — Смотря, как шевелились губы Мино, задавая мне вопрос, у меня почти кончилось самообладание. Так близко и красиво шевелить губами, не переходя к поцелуям — это вредительство, паразитизм. На просмотр губ и бровей такого парня нужно просить предъявить паспорт, или справку о полном психическом здоровье, чтобы знать, что психика крепка и выдержит. А я в себе после всех сингапурских бед очень сомневалась. Мино посмотрел мне в декольте, поозирался снова. Нервно хмыкнул, стараясь не потерять улыбку, но что-то тщательно обдумывал. — О чем ты думаешь? О том, до чего мы докатились? — Нет, о том, куда и как нам докатиться, чтобы переспать, — прямо произнёс Мино. Я никогда, никогда не думала, что доживу до ночи, когда договариваться о сексе станет так просто, и мешать будут не мои или чьи-либо принципы, а банальное отсутствие помещения и условий. — К тому же, я не могу без предупреждений оставить тут Мину… — А я бы не хотела, чтобы Сынри узнал о моих приключениях… — А где он, кстати? — У родителей, должно быть… или на мальчишнике, откуда мне знать? Я же ему не сообщила, что куда-то уеду. — Мино выпрямился и опять огляделся. — А если он тоже в каком-нибудь клубе? Или сюда заявится? — Я пожала плечами. Молодой человек, явно не такой пьяный, как я, потому что соображал и не рубил с горяча, посмотрел на меня. — Может, договоримся на какой-нибудь вечер? Я не против того, о чём мы говорим, но Мина… и всё так внезапно… — Другого вечера не будет, — начиная злиться от того, что даже сейчас, когда я всё могу, всё хочу и на всё готова (впечатление всемогущества и наплевательское отношение к тому, что кто-либо прямо здесь может нас застукать, продолжали создаваться градусами вина, хереса и контрольного коктейля, испитого уже в клубе), этот прекрасный мужчина жмётся и не поддаётся греху. Да, я рассадница греха и блуда, я подбиваю на измену, и собираюсь изменить сама. Да, я заслужила немного праздника и счастья, разве нет? И то раздражение, которое возникало во мне при виде мечущегося лица Мино, очень напомнило мне раздражение Сынри, Тэяна, Джиёна, которые буквально кипели, видя моё сопротивление, слыша мои отговорки, понимая моё несогласие с чем-либо. Черт возьми, а эти ломающиеся личности, действительно, выводят из себя! Я прокряхтела что-то невразумительное, означающее, как минимум, «ну и не надо», но Мино поймал меня, остановив. — Подожди немного здесь, ладно? — посадил меня он на стул и, ища глазами Наташу и приятеля, отчалил куда-то. Я опустилась, плохо соображающая и ведомая, задаваясь одним вопросом — неужели я пересплю с кем-то, кроме Сынри? И оттенок вопроса был не осуждающим, мол, как я смогу докатиться до такого, измены, смены партнёра, секса с занятым мужчиной, а любознательным. И, более того, понимая, что это может быть Мино, я жаждала утвердительного ответа, жаждала исполнения мечты, жаждала как можно быстрее пойти отсюда с Мино куда угодно исделать так, чтобы завтрашний день, завтрашнее утро не наступали никогда. Через некоторое время (в нём я очень путалась и уже не ориентировалась) ко мне подошла Наташа. — Идём, — с довольной улыбкой поманила меня она, и я поднялась. — Мы решили, что они скажут своим дамам, что их срочно вызвал Дракон, посадят их в такси и придут к нам. Мы подождём их в машине. Дальше всё происходило, будто во сне. Мы вышли из клуба, асфальт тротуара был таким далёким, что я придерживалась за всё, что попадалось под руку. Я боялась упасть с обманной высоты, созданной хмельным сознанием, и когда добралась до авто, то ощутила, что преодолела Тихий океан на плоту из пластиковых бутылок. Переднее пассажирское сиденье открывало вид вперёд, на вход, и я уставилась туда, переставая верить, что Мино с другом присоединятся к нам. Нет, так не бывает. Зачем я отпустила его? Зачем дала ему уйти? Он был так близко, стоял рядом, но ушёл… я не увижу его ещё очень долго. Меня немного мутило, пришлось закрыть глаза и постараться хоть чуть-чуть прийти в себя. Наташа включила музыку, и она меня отвлекла. Минуты стали вековыми, словно каждую секунду шприцом накачивали дополнительным временем, и они раздувались. Я не смотрела на часы, забыв о них, я только ждала, тревожимая несбыточной надеждой. Но вот Мино и Тэхён показались на тротуаре, два длинноногих и красивых парня, которых любые девушки в эту ночь, пожалуй, хотели бы завлечь к себе. Я посмотрела на Наташу, желая убедиться, что не мираж идёт к нам. Она самоуверенно улыбалась и подмигнула мне. — Мы сегодня сами себе будем завидовать, да? — хохотнула она и, перекинувшись через меня, открыла мою дверцу. — Выметайся, рядом со мной поедет Тэхён, давай-давай! Проваливай на заднее сидение! — Я вывалилась в тот момент, когда подходили ребята, и Мино подцепил меня, шатко качнувшуюся от машины. Открыв мне заднюю дверцу, он запустил меня внутрь. Это всё произошло само собой. Орущая музыка, открытые окна, впускающие вихри сквозняка на бешеной скорости, визги Наташи, высунувшей руку в своё окно, державшую руль одной левой, и Тэхён, высовывающийся в параллельное окно и кричащий вызовы Сингапуру; мы с Мино сидели вдвоём, позади, огороженные плотной тонировкой стёкол, и хватило одной улыбки, одного взгляда, чтобы губы сошлись в поцелуе, его руки уложили меня на сидение, и мне стало абсолютно всё равно, что увидят двое спереди. Если бы я могла думать о них в тот момент, я бы подумала, что им не до нас, но мне было настолько не до них, что я не подумала. В ушах отдавались голоса исполнителей, поющих хиты, их изредка перебивали радио-диджеи, композиции сменялись одна за другой, на какой-то я более-менее приходила в себя, выныривая из экстаза объятий Мино, на какой-то улетала в эйфорию без тормозов. Его ладони, горячие на моих горячих бёдрах, мои ноги, скинувшие туфли вниз, на резиновые коврики, задирающиеся за спину Мино икры. Если бы было чуть больше пространства, мы бы разделись ещё до приезда, но даже при одежде мы умудрились завестись до такой степени, что я буквально во всё горло стонала от каждого его касания, а он вжимался в меня до того, что становилось трудно дышать. Я не знала, куда мы едем. Если бы машина не останавливалась, меня бы и это устроило, и пространства бы в результате хватило, но вдруг мы остановились и, Мино без футболки, а я босая и растрёпанная, поднялись, сев, чтобы понять происходящее и вернуться ненадолго в мир людей. — У меня двухкомнатный номер в гостинице, пойдёмте, — бросила нам Наташа, мимолётно обернувшись. Они с Тэхёном переглядывались, сдерживаясь до подъёма на нужный этаж, а мы с Мино, оказавшиеся на свету, щурились и исподлобья ухмылялись друг другу, чтобы не перейти границы приличий при спутниках. Мино держал свою снятую футболку в кулаке, и на него с интересом посмотрели две девушки на ресепшене. Я бы на их месте тоже посмотрела, надолго задержав взгляд. Но с ним в номер гостиницы шла я, я могла не только смотреть… Отсутствие оглушающей музыки несколько обескуражило, и без неё трудно было вернуться в то состояние беспамятства, что закружило нас в машине. Но когда Наташа включила музыку в номере, воспользовавшись телевизором с музыкальным каналом, как магнитофоном, всё вернулось на круги своя. Уступая мне, как виновнице девичника, женщина указала глазами на спальню и придержала Тэхёна за руку в гостиной. Мино понял её быстрее меня и, на этот раз, наконец, взял всю оставшуюся инициативу на себя.

Ночь

Ночи в Сингапуре какие-то слишком вездесущие, густые и переполненные. Если не уехать подальше от шумных центральных улиц и за мили виднеющихся небоскрёбов, то она так и затягивает, навязывается и липнет, будто это воронка или лента для ловли мух, а не город, и её ворсистые паучьи лапки дотягиваются до самых дальних углов. Местная ночь так многолика, что даже день здесь как будто бы часть её, и у меня совершенно не бывает ощущения дня. Это результат моей деятельности, конечно. Редкую торговую сделку заключаешь под палящим солнцем, потому что несколько странно говорить «по рукам», придя к компромиссу в цене за полторы тонны кокса, когда за соседним столиком угощает пломбиром своих чад мамаша. Нет, всегда дожидаешься темноты, и начинаешь активничать. Боюсь, люди из-за этого когда-нибудь подумают, что таким как я на самом деле стыдно за то, что они делают, поэтому они предпочитают скрытность и таинственность позднего времени. Но дело вовсе не в этом, я бы торговал чем угодно хоть на школьной площадке в полдень. А вот люди начнут возмущаться, жаловаться правительству, и если то не примет меры, то станет ясно, что оно в деле, и тоже сотрудничает. Скомпрометировать себя боятся именно они, эти официальные власти, которым не хочется сознаваться в продажности, и они навязывают нам, честным бандитам, свой режим и график. То есть наоборот, свой, утрене-дневной они свято берегут, и выводят нас на тёмную сторону. Но я даже рад, люблю поспать после пьянок, да и вообще вскакивать куда-то и спешить с утра уже не моё. Но когда в последний раз я участвовал в пьянке? Ночь снова подталкивает меня на приключения, или мысли о них. Я умел избегать соблазны, хотя бы потому, что давно им всем поддался, пресытился и мне они были неинтересны. Но иногда увлекало смотреть, как им поддаются другие, из-за чего я мог пробыть в каком-нибудь заведении час-два, ничего не делая, ни с кем не разговаривая, просто смотря. Сегодня же я воспротивился и этому. Предпочел, как часто в последнее время, тихую компанию. Найдя место для парковки поодаль от подъезда, я прошёлся немного и набрал домофон. Сынхён не поднимал, хотя я ждал долго. Воспользовавшись имеющимся ключом, я проник внутрь и поднялся на лифте. Звонил в дверь не менее долго, чем в домофон, после чего начал беспокоиться. Если монотонный гуд домофона я слышал сам, то через толстую железную дверь тревожных моих сигналов-просьб открыть не доносилось, но я был уверен, что звонок работает. Сегодня никаких дел не было, и если бы ему захотелось где-нибудь оттянуться, он сообщил бы мне. Куда он делся? Я набрал его номер, но и он не отвечал, гудя мне неприятно в ухо. Волнение усиливалось, так что я не смог сдержаться и открыл дверь в квартиру, в очередной раз воспользовавшись запасным ключом без устного согласия хозяина, но обычно при таких ситуациях он всегда оказывался внутри, либо же заранее просил меня заехать за чем-нибудь. Однако квартира была темна, пуста и одинока, сколько я не ходил по комнатам. Где он? Где его черти носят? В ответ на мой молчаливый гневный призыв, зазвонил айфон и я поднял.

— Чего хотел? — поинтересовался Сынхён. Я огляделся. Говорить или нет, что я вторгся? — Заезжал к тебе, — я опустился на диван, к моей радости уже смотрящий не на портрет Элин, а телевизор. — Тебя не оказалось, вот и хотел спросить, где тебя носит? — Да так, Наташа вытащила прокатиться. — А меня чего не позвали? — Кто-то по-скотски вчера ушёл, не прощаясь. Наташа не обижается, Наташа отвечает взаимностью. — Я понял, — улыбнулся я, наткнувшись рукой на фотоальбом рядом. Положил его на колени и стал листать. — Принял к сведению, исправлюсь. Она завтра ещё не уезжает? — Нет, вроде бы через три дня. — Ладно, передавай привет. Скоро расходитесь? — Нет, только сели и заказали по бокалу, — сказал Сынхён, всё ещё не приглашая присоединиться. Наташа, как и когда-то, пытается воспитывать меня без слов, показывая, как принято между нормальных людей. Все эти нормы я усваивал только для того, чтобы вести себя соответственно именно с ней и друзьями. Я дорожил своей подругой, моей первой женщиной, и не хотел бы выглядеть перед ней самодуром и балбесом. Придётся принять этот урок и потосковать без них. Ясно, дома Сынхёна не ждать ещё час-два. С каждой страницы на меня смотрело по четыре снимка, каждый из которых запечатлел Дашу, одну или среди её друзей, или среди родственников. Подняв фотоальбом, я потревожил под ним распахнутый всё на том же развороте журнал, где невеста миллионера во всей красе улыбалась под макияжем и штрихами фоторедакторов. Мы с Сынхёном пожелали друг другу спокойной ночи, и я убрал телефон в карман. Листая страницы, я каждое старое фото Даши сравнивал с той девицей-моделью, в которую она превратилась в Сингапуре. Неужели Сынхён собирается её полюбить? От неожиданности я тогда едва не купился на это, но теперь, обдумав, понял, что это всё сказки и пустая болтовня. Он привлекал к ней моё внимание. Чтобы выиграть спор? Почему он считает, что я его не понимаю, если сам никогда не любил? Мы ведь ладим и прекрасно общаемся, для чего ему пробуждать во мне симпатию к какой-то бабе? Я усмехнулся. Назвать Дашу бабой — это круто, конечно. Я снова покидал взгляды на прошлое и настоящее этой особы, и, без пристального наблюдения за мной Сынхёна, мог присмотреться и повыбирать более тщательно. Какой она мне нравилась больше? Да нет, тут и говорить нечего, раньше она была бедной и неприметной провинциалочкой, одетой в хрен пойми что, а теперь её внешность изменилась настолько, что от красоты замирали мужчины. Не я, но другие замирали — я видел. Это не потому, что я не ценю красоту, просто я уже давно ни от чего не замираю. Я перелистнул страницу журнала и обнаружил там парное фото, жениха и невесты. Насколько они были разными можно было понять и по внешнему виду, но когда ещё знаешь лично и того, и другую, то картинка превращается в настоящий фарс. Развратник, не имеющий никаких моральных принципов, и овечка на заклании, чью невинность он забрал, купив. С присоединением Сынри к драконам в мой бюджетец стало вливаться примерно на пятьдесят миллионов годовых больше. Он золотоносная жила, и мой «философский камень» отлично сработал. Она выходит за него по инерции, потому что таковым закрепление его за ней будет убедительнее, и тогда он точно никуда от меня не денется, а это и было условием договора? Или она выходит за него от безысходности, потому что он её богато содержит, оказывает поддержку и любит? Даша научилась принимать, а не только давать? Я бы хотел думать, что научилась. Никогда ни одному мужчине не понравится та, что ничего у него не берёт, лишая его возможности быть мужчиной, дарителем, защитником, спасителем и героем. Это детское «я сама» тешит их гордыню и самолюбие, но портит жизнь и набивает им шишки. Зачем женщине гордость? Чтобы завышать себе цену и казаться неприступной? Но стоимость определяет не отказ, а то, что получит мужчина, когда ему отдадутся. На моей памяти, самые большие деньги я спускал на проституток и тех, что умели под меня подстраиваться и терпели, а те, что задирали нос, оставались в стороне. В самом деле, как может дорого стоить то, что вообще не продаётся? Я не люблю добиваться женщин. Мне не трудно — мне неинтересно. Даже не так… мои старания были бы увлекательны, я мог бы планировать, изобретать и покорять, но мне именно что скучна позиция гордой женщины, которая говорит «нет». Редкая способна обосновать это верностью мужу, страхом залететь или подцепить заразу, или прямым признанием, что ей не нравится кандидат. Чаще женское «нет» — это именно флирт, ломание, кривляние и попытка зацепить. Вот Даша сама до конца не понимала, почему всем отказывала. То какой-то там суженый на родине, то Боженька не велит, то просто не хочется, а то не хочется именно Сынри. А сейчас захотелось? Смогла ли она проникнуться к нему симпатией, полюбить? На диване лежало два пульта, от телевизора и DVD-проигрывателя. Я понял, что Сынхён смотрел что-то, поэтому включил один, потом другой. Огромный экран представил мне неразборчивую картинку молодёжной тусовки, и я было подумал, что это начало одной из тех клубных порнух, которые помогаю организовывать, но что-то сразу же разуверило меня в этом. Костюмы, платья, слишком детские лица? Оператор снимал танцы юношей и девушек, нарядных, с прическами. На заднем плане, полукругом, стояли накрытые столы, за ними сидели взрослые люди, мужчины и женщины. Я припомнил, о чём говорил Сынхён. Выпускной Даши. Он ненормальный. В смысле, Сынхён. Зачем ему эта дребедень? Но эта дребедень засосала меня так, что я и не заметил. Я пытался найти в толпе Дашу и узнать её, это как развлечение в играх «найди потерянное в замусоренной комнате». Именно потерянное. Именно в мусоре. Я смотрел на явно выпивших или перепивших подростков, которые порой поворачивались на камеру, запыхавшиеся и счастливые, пьяненькие от шампанского и краснощёкие, они что-то говорили, но я не знал ни слова по-русски. Мои глаза всё ещё ждали Дашу, а её не было на этом празднике жизни, как будто. Я начал узнавать по второму разу возникающих девиц и ребят — память на лица у меня всегда была отличная, — и они стали раздражать меня, ничего собой не представляющие горлопаны, расфуфыренные малолетки, в чьих лицах выражение покорителей мира, ведь школьный аттестат это такая заслуга! Даже я не гляжу вокруг с такой претензией победителя. Даже когда выпью. Где Даша? Ладно я не попадаю в кадры порно-вечеринок, я их устроитель, а не участник, но у этой девчонки вроде как выпускной, где она сама? Камера была переведена из эпицентра событий и выхватила крайний столик, до этого не попадавший в охват объектива. Я уж думал, что сейчас увижу и кого-нибудь из Дашиных родителей, но их не было. Она сидела одна, смотрела на танцующих, едва-едва улыбалась и держала в руке бокал с соком. Я даже отсюда и сейчас по цвету видел, что это сок, не шампанское, не вино, которые могли себе позволить вчерашние школьники, а сок. Без чьего-либо присмотра, без каких-либо лишних запретов, эта странная провинциалка сидела и радовалась безмятежной трезвой улыбкой и сияющими глазами своей жизни, но не так, как остальные. У них было ощущение выигранной игры, окончания праведных трудов. У неё читалось ожидание начала чего-то нового, интригующего, неизвестного. Оператор стал приближать её лицо, и она его заметила. Смущенно отодвинув стакан сока от губ, Даша улыбнулась шире и помахала на камеру. Я поставил паузу и откинулся на спинку дивана. Включенный телевизор с замершим кадром стал вторым портретом в этой комнате, только они смотрели не друг на друга. Элин смотрела на стену напротив, а Даша — на меня. Пришлось закрыть глаза ненадолго, чтобы собраться с мыслями, которые появились от всей этой ерунды. И эта девушка говорила мне, что любит ближних, что вела какую-то особенную блаженную жизнь в России? Я не увидел ничего, кроме себя, сидящего в клубах подальше от всякого сброда. Дистанция. Я чувствовал себя выше них, лучше и умнее, поэтому не хотел присоединяться, мне уже приелись их удовольствия, и я поодаль. Но я хорошо понимал свои чувства и мог их вывести словами. А Даша не могла, она не задумывалась, но чувствовала то же самое, что она лучше, что она другая. У неё в глазах не было желания присоединиться, дождаться, когда уйдут родители и позволить себе что-то, у неё не было восторга или зависти во взгляде. Она смотрела на своих одноклассников с усмешкой, сама того не понимая. Если бы она знала такие слова тогда, какие знает теперь, она бы подумала, что за набухавшаяся куча дерьма толчется у неё под носом? Нет, она сидела тогда и думала что-то вроде: «Плоть человеческая слаба, как жаль, что они уступают искушениям, ведь пить плохо, и вообще, можно было бы веселиться куда спокойнее и приличнее». Но разве не одно и то же в итоге получается? Её стремление к самопожертвованию после этого словно стыд за то, что в действительности она не любит этих людей, презирает их. Да, она никогда этого не озвучивала, не могла просто, потому что выросла в другой атмосфере, где таким идеям неоткуда было взяться, но если не сформировался в голове ясный и четкий текст, описывающий чувства, это не значит, что чувств нет. Можно чувствовать одно, но будучи введенным рассудком в заблуждение, объяснять всё ненастоящими мотивами, поддельными причинами. Потому что все вокруг говорят: «Если ты хочешь ради других чем-то пожертвовать, то это любовь». А если бы говорили: «Если ты жертвуешь собой, то просто выделываешься, возносишься над другими» — продолжала бы она свою благотворительность? Я смотрел в Дашины глаза, голубые, под которые подобралось цветом платье, и ощущал истоки её жертвенности. Бессознательное желание показать, что она лучше и такое же рефлексивное желание выйти из круга всех этих дураков и идиотов. Её не привлекал рай, о котором, как мы выяснили, у неё и представления-то четкого не было. Её просто не привлекал этот мир, в котором не было ничего для неё примечательного, и она без особого огорчения соглашалась его покинуть. Ей по-настоящему были дороги лишь близкие люди. Как и мне. И жизнь подальше от всего этого — быдла, отребья, материалистов, шума и быстротечного веселья. Я выключил телевизор и засмеялся. Не навязываю ли я Даше то, чего в помине нет? Не дожил ли я до того трафарета, который прикладывала ко всем она? А если всё-таки она любит ближних? И Сынри полюбила? Тогда любовь — это такая чушь, которая, если и существует, то не стоит внимания. Не вызывают уважения люди, испытывающие какое-то мелочное дерьмо, и называющие это любовью. Засуньте все себе свои двухдневные любови в задницы и покрутите. Неужели не понятно, что чувства не существуют отдельно сами по себе, никак не соотносясь с поступками и реальностью? Неужели кто-то думает, что можно испытывать, допустим, привязанность, изменяя? Или обожать избивая? «Да, я без неё жить не могу, но вот так проявляю свои чувства». Нет-нет, ребята, путайте других. По-моему, нет ничего проще, чем проводить обратные связи, и всё встанет на свои места. Изменяет, значит, не дорожит и хочет кого-то ещё, бьёт — значит, получает от этого удовольствие и плевать на того, кого лупит. Самообман и ложь — это трусость, а её может себе позволить только бессовестный человек. Я, что ли? Как я сейчас опять перевёл всё на себя? Между мной и Дашей вечно какой-то очень короткий шаг, как между всякими крайностями и противоположностями. Голубые глаза. Я хочу увидеть их, в живую. Зачем? Что ещё мне от них надо? Ничего. Потрахаться? Не буду. Ничего, ничего мне от неё не надо, и всё-таки я всё равно хочу оказаться рядом, наблюдать за ней, спросить что-нибудь. Почему? Мне же на неё совершенно всё равно. Как странно, что поступки мои противоречат этому моему убеждению. Самообман, трусость, отсутствие совести. Да, это точно про меня. У Сынхёна в одном из ящиков нашёлся кокаин. Прежде он бы у него не завалялся, но сейчас я был рад тому, что тот оставил немного. Я вынюхал две дорожки, пытаясь привести голову если не в порядок, то хотя бы в расслабленное состояние. Я не пытался избавиться от чего-то или забыться. Я хотел, чтобы в сознании моём всё нашлось как-то само собой, потому что, понимая себя, я от скуки переставал хотеть себя понимать. Я хотел бы запутаться, чтобы заняться решением задачки, но боялся, что всё слишком просто и легко. Необходимая доля безумия от наркотика стала накатывать. Искусственное состояние эйфории, как жаль, что даже под чем-то я понимал всегда — это искусственно. Ликовал организм, но не разум. Разум цинично потешался над попытками выйти из-под его власти. О-о, хороший пошёл бред, я начал разделять себя на части и находить между ними противоречие. Нет, это не так, я крайне цельная личность. Покинув квартиру Сынхёна, после того, как по привычке замела следы своего присутствия, эта личность вместе со своим разумом, совсем слегка не в себе, покатили в свой дом, где их встретили Гахо и Джоли. За путь в полчаса кокаин немного выветрился, но это не помогло, когда я нарвался взглядом на фотографию Даши неподалеку от входа и испугался паранойи. Пятисекундный столбняк позволил вспомнить, что я сам принёс её сюда несколько дней назад вместе с белым конвертом, в котором лежало подписанное её рукою приглашение на свадьбу. Я его даже не открыл и забыл об этом снимке. Ноги медленно подвели меня к высокой тумбочке. Достав сигареты, я закурил и оперся локтем возле изображения Даши. С каким укором она на меня смотрит! — Да, я бросил тебя в куб с водой, — ответил я тишине, пытаясь прислушаться, не раздастся ли гневный возглас? Помимо того, что звучал внутри меня. Даша стала тишиной, обижено молчавшей. Я взял конверт, потому что мне нужен был диалог, и мне не нравилось, что я не могу прямо сейчас поговорить с кем-либо. Проклятый кокаин, веселье переходит в невоздержанность и нервозность. Распечатав бумагу, я достал оттуда листок с датой, повторением имени гостя и бледными инициалами «S» и «D» внизу, первые буквы имён молодожёнов. От руки написанные слова я оставил для прочтения напоследок. Меня отторгало от ознакомления с ними предчувствие содержания, которого мне не хотелось бы видеть: слёз, проклятий, обвинений, или, чего хуже, упоминаний Бога, что он всё-таки есть, раз у меня не вышло её убить. Бога всё-таки нет, потому что если и спасло её что-то, то никак не он. Но я всё-таки начал читать…

Не включая света, мы целовались с Мино, пока он не оттеснил меня к кровати. Я почувствовала её задней стороной колен, и тогда наши губы разомкнулись. Из-за спины Мино падал узкой полосой луч от лампы, что была в гостиной. Я опустилась на постель, забираясь на неё задом, отталкиваясь ногами и руками назад, чтобы освободить пространство для Мино, маня его следом. Он стоял и смотрел на меня, возбуждённую, ждущую, горячую от желания и горящую им. Футболку он выпустил ещё где-то по пути в спальню, теперь же взялся за джинсы. Его движения… его пальцы, расстегивающие пуговицу, опускающие вниз ширинку… Это всё было совсем не таким, как у Сынри, не говорило, как у того «мне плевать, что ты скажешь на это» или «я хочу и я возьму». Нет, Мино всем, от глаз до кончиков пальцев, показывал, что не сделает ничего, что не хотелось бы мне. А мне… мне хотелось совершенно всего, что он мне даст, что сделает. Я была согласна на всё, и об этом моё лицо красноречиво говорило. Поэтому Мино спустил джинсы, оставаясь в светящихся в темноте белизной боксерах, чья резинка с надписью Армани показалась ещё тогда, когда он разделся сверху. Он выступил из джинсов, как из воды, настоящий молодой бог, которого я, наконец-то, увидела без строгой экипировки клерка. Его тело было совершенным, неважно, что было недостаточно светло для разглядывания подробностей, оно было абсолютно идеальным для меня, упруго-твердым, гладко-рельефным, доводящим меня до исступления приближением, ароматом, контуром плеча, на котором дугой выступил бицепс, когда он оперся на постель передо мной, наступая, крадясь, забираясь сверху. Очередной поцелуй перехватил моё дыхание, проглотил мысли, способность мыслить. Пальцы Мино обхватили моё лицо, срывая стоны с языка, его язык скользил между моих губ, и я откинулась на спину, хватаясь за его плечи. Часы на его запястье едва слышно тикали, когда он откидывал мои волосы назад, возле моего уха, чтобы открыть шею и прильнуть к ней губами. Мои ноги раздвинулись в стороны, чтобы обхватить Мино снова, как делали это в машине, но теперь его жёсткой похоти, прикрытой лишь боксерами, не скрывала более плотная ткань, и я ощутила сквозь своё бельё его напор, готовность, длину. Моё платье расстегнулось волшебством ловких мужских рук, что он сделал не глядя, и через секунду я уже сама стягивала его через голову, торопясь прильнуть к Мино всем телом, кожа к коже. И вот мы были раздеты до пояса, бюстгальтер мой был откинут куда-то, и голая грудь ощутила крепкую ладонь, уверенную, в меру нежную, в меру повелительную, сжимающую вершину груди с силой, достаточной для того, чтобы почувствовать сексуальную власть над собой, но ещё не завизжать. Губы не уставали целовать друг друга, но в какой-то момент мы оба поняли, что нужно переходить дальше, и от этого синхронного осознания отделились, касаясь лишь кончиками носов, в упор смотря в глаза напротив, блеск в них, на уста, облизываемые рвущимися в пропасть страсти языками. Мино ещё раз погладил мою щеку. На другой его руке я лежала, и она ласково водила пальцами по моей спине, под лопаткой, и по позвоночнику шли разряды. Эта пауза, позволившая нам решиться, прекратилась захватом моих губ. Мино ушёл от щеки ниже, по предплечью, ниже, достиг бедра и оттянул трусики. Его пальцы, подумав о чем-то, не стали задерживаться, и потянули бельё вниз. Я приподнялась, чтобы он раздел меня до конца. Я не нуждалась в стимуляции, мне не нужно было, как с Сынри, чтобы он ласкал меня внизу, разжигая желание. Если бы Мино тормозил, я бы прожгла кровать. Более того, я была рада, что он не касается меня между ног… это по-прежнему казалось мне чем-то запретным, чем-то непристойным, развратным, потому что верх создан для верха, а низ для низа. Да, во мне ещё барахтались какие-то стереотипы, но это, пожалуй, из той категории, что не изменить в себе. Поцелуй всегда останется для меня больше возбуждающим, чем самый изощрённый кунилингус, а объятия человека, которого хочется и без горячительных приправ, сексуальнее, чем мастерский половой акт. Я дотянулась до его боксеров и тоже их потянула прочь. Он поймал меня за запястье. Я словно обезумела, и с трудом остановилась, ища ответа в его лице. Он недовольно нахмурился: — Презервативы остались в сумочке Мины… — Плохо соображающая, я потёрла лоб, ища выход из проблемы. — Подожди. — Сочинив что-то быстрее, Мино поднялся и вышел в гостиную. Я услышала смех Наташи и наигранное возмущение в её голосе, после чего Мино вернулся с победной улыбкой, подняв руку с добычей в виде презерватива. Он снова стоял у кровати, снова снимал с себя очередной покров, оставаясь окончательно без всего, только длинные ноги, только стройные бёдра, сочные и аппетитные, каким может быть что-то порождающее физическое желание, граничащее с голодом и желанием есть. Физическое желание, порождающее боль, если его не утолить. Я увидела его всего, полностью. В сумраке неосвещенной комнаты, но даже так… я не видела ничего более красивого и сексуального. У меня не было позыва отвернуться, устыдиться, перетерпеть. Я хотела смотреть, щупать… сделать то, что хотел от меня Сынри, но что мне было противно ему делать. Нет, оказывается, меня тошнило не от услуги, а от претендента на неё. Член Мино хотелось попробовать. Во всех смыслах, во всех позах. Он был крупнее Сынри, заметно крупнее, и когда он вновь опустился на меня, я приняла его с пылом, беззастенчиво, и даже жалела, что нас разделяет резинка. Сынри же утверждал, что меня не заставит избавляться от ребёнка? А чей он — ему знать не обязательно… Мино способен был удовлетворить меня только тем, что вошёл в меня, только тем, что лёг сверху, что прижал к себе. Как часто я слышала упрёки во фригидности когда-то, то от Тэяна, то от Сынри, из-за того, что я не хотела их. Мне хотелось смеяться! Как удобно мужчинам обвинять женщин в неспособности чувствовать, когда они просто не способны пробудить чувства. Мино не пришлось делать ничего сверхъестественного, вообще ничего не нужно было делать. Я хотела его так, как вряд ли захочу ещё когда-либо кого-то другого. И когда он плавно вторгся в меня, заполняя, из глаз брызнули слёзы. От удовольствия, экстаза, счастья. Я выгнулась под ним, задыхаясь, цепляясь за его бедра, когда он сделал движение обратно. — Нет, пожалуйста… — прошептала я, — не выходи из меня, побудь так… побудь во мне… просто побудь во мне. — Мино замер. Я обняла его, прижавшись к его груди, животом к его животу, теснее некуда, теснее невозможно. Мне нужно насытиться этим моментом, впитать его в себя, запомнить, как это, когда внутри тебя этот мужчина. По лёгкому движению, которым я ослабила хватку, Мино понял, что можно продолжать, и задвигался. Губы вновь слились в поцелуе. Ночь полетела демоническим шаром в греховную бездну, где не за что было зацепиться, чтобы прекратить, одуматься, осознать… Я не могла произнести ни слова, вертевшееся на языке «не останавливайся», «продолжай» и «ещё» срывались стонами и криками, и Мино не нуждался в просьбах. Каждый раз с Сынри мне хотелось, чтобы всё закончилось быстрее. Каждую секунду присутствия Мино мне хотелось обратить вечностью. «Целуй меня, целуй, поцелуи не должны закончиться» — думала я, пока это действительно происходило. Поцелуи не кончались. Я не помнила, чтобы мы отстранились друг от друга хоть чуть-чуть, пока между моих ног двигались его бёдра. Он оттягивал окончание, замедляясь, прекращая динамику, пуская в ход бёдра снова осторожно. Но под конец Мино не смог больше сдерживаться и заработал телом так, что я почувствовала внутри себя предел, глубину, боль изнеможения. Я закричала, готовая просить пощады, но он в этот миг кончил, ударив кулаком о подушку и с хрипом облегчения выдохнув у меня над ухом. Я приподнялась, впившись губами в его плечо и закрыв глаза трясущимися веками. Удовольствие, наслаждение, любовь — я не знаю, что это, что есть, а чего нет сейчас, но я не помнила ощущений прекраснее, чем испытала сейчас. Мино подождал, когда мы придём немного в себя, чтобы выйти из меня. Повернувшись спиной и слезая с постели, он снял презерватив и отправился в ванную. Я перекатилась на бок, чтобы увидеть его обнажённую фигуру, мелькнувшую на свету за дверью. С широких плеч глаза соскочили на самую роскошную задницу, какую я могла увидеть. После неё шли только те, от которых ослепнешь, как от солнца, то есть несуществующие. Впрочем, не уверена, что эта тоже не портила мне зрение, после неё не хотелось видеть никого и ничего. Через пару минут Мино вернулся, вытираясь белоснежным полотенцем, взятым в ванной, заодно им же и прикрываясь. Он забрался ко мне, откинув его, подставил плечо, чтобы я положила на него голову. Он не собирался выходить из сюжета о двух идеальных любовниках, или естественным образом вёл себя так, как положено истинному мужчине? Его рука, та, что с часами, взяла мою левую и стала гладить её, лаская пальцы. Некоторое время слов вообще было не нужно, они были лишними. — Я впервые изменил Мине. Вообще кому-либо, — сказал чуть позже Мино. — Я тоже, — улыбнулась всё ещё пьяненько я. — Что удивительно, учитывая наши отношения с Сынри. — Он не спит с тобой? — Спит, чаще некуда. Но не только со мной, я думаю. Я не против, мог бы не так редко… — Тебе не нравится?.. — Я остановила Мино, положив палец ему на губы. — С ним — нет. — Я поцеловала его, затяжно и жадно, как та, которая хотела бы завоевать, пленить, поработить, заявить о своих правах на этого мужчину. Где-то в нетрезвом сознании заиграла песня из далёкого российского прошлого: «Угнала тебя, угнала, ну и что же тут криминального?». Господи, я всегда думала, что эту песню спокойно могут слушать только сорокалетние разведенные тётки, а саму попытку забрать чужого мужчину я осуждала и кляла всеми плохими словами, какие мне были тогда известны. Теперь я пропела в душе эту песенку с хищной ухмылкой. Мино отозвался и победил меня в поцелуе по всем пунктам. Он целовался так, как мне, наверное, никогда не научиться. — А ещё раз можешь? — шёпотом спросила я у него, закидывая на его бок ногу. — Дай немного восстановиться, — пообещал он, но тут же посмотрел в сторону двери. — Но Наташа сказала, что больше не даст презервативов… — Плевать, давай без них, — махнула я рукой туда, куда смотрел Мино. — Пьяные женщины такие будоражаще смелые, — хохотнул он, приглаживая мои растрепавшиеся волосы жестом успокаивающего бешенную. — Нельзя так. — Чего ты боишься? Заразы или что я залечу? — Даша, я даже не знаю, я крайне воспитанный и культурный в плане сексуальных связей, мне так спокойнее. — Я потребовала перед свадьбой от Сынри справку о здоровье, так что заразы можешь не бояться. — А ты во мне уверена? — засмеялся он. — Если ты уверен в Мине, — пожала я плечами. — Может, в этом и проблема? — вздохнул Мино. — Я уже ни в ком не уверен. Опыт научил. — Мне плевать. Заразишь меня, я Сынри. Хоть позларадствую, — поморщила я нос ехидно. Мино опять захохотал. — Ты неподражаема, — коснулся он моего лба губами. — Тем более, ты меня уже заразил, — продолжила я. — Собой. Я инфицирована, а клин, как известно, вышибается клином. Господин Сон Мино, вам придётся быть гомеопатом. Я забралась на него, сев ровно, и увидела подкрадающиеся искры страсти в его глазах, внимательно изучивших меня от лица до груди. И он смог ещё раз, не менее долго и внушительно, чем первый, без презерватива, но сумев вовремя остановиться. Ему не хотелось лишних трудностей, я понимала это где-то далеко в мозгу. Удовлетворённые дважды, мы забрались под фиолетовое шёлковое одеяло Наташи, я опять лежала, прижавшись к его груди. Будто прорвавшаяся пелена позволила мне услышать музыку за стенкой, где служил оформлением телевизор. Наверное, это выветривался алкоголь, и я стала ориентироваться в чем-либо дальше, чем в пределах вытянутой руки. — Как ты думаешь, мы сможем ещё как-нибудь повторить это? — спросила я. — Стать постоянными любовниками? — Да. — Не знаю. Может быть. Но в Сингапуре это сложно. Иногда кажется, что тут все всё друг о друге знают. — Разумеется, он не собирался расставаться с Миной из-за того, что мы переспали. Трезвея, я возвращалась к реальности. А могла ли я расстаться с Сынри? Да он теперь убьёт меня быстрее, чем Дракон, если я брошу его у алтаря, или после. Его самолюбие, регулярно уязвляемое мною, не выдержит. — Не хочу завтра замуж. — Мино промолчал. А чего я ждала? Слов «не хочу возвращаться к Мине»? Даша, не будь смешной, это его добровольно выбранная девушка. По пути в ванную видимо, к нам сунулся Тэхён, хотевший что-то спросить у друга, но тот схватил подушку и кинул ею в него. — Не подглядывай! — крикнул ему Мино, они оба засмеялись и тот пропал. Я не переполошилась и не смутилась. Странно, я ощущала себя комфортно, прижатая сильной рукой к подтянутому боку. Это могло бы быть моим местом, законным. Сложись наши судьбы по-другому. — О чём ты сейчас мечтаешь? — задала я вопрос. — В этот период своей жизни. — Всё о том же. Достичь высот, иметь большие деньги. — И иметь на этой высоте разных женщин? — увидела я какое-то странное сходство между Мино и Джиёном после этой фразы. Дракон был его кумиром, и не удивительно, что он постепенно перенимал мировоззрение того. — Возможно. Власть развращает. Но потом мне надоело бы менять их. — И ты остановишься и заведёшь семью? Не думаю. Если ты сейчас пойдёшь по выбранному пути дракона, то обратно не свернёшь. Посмотри на Джиёна. При удачах в задуманном ты будешь точно таким же. — А что в нём плохого? — покосился на меня Мино. — В смысле, чем ему плохо, по-твоему? — Его никто не любит. Только если за деньги. — У него есть друзья. С ними наверняка отсутствие любви не так-то заметно. — Я не стала продолжать говорить о Джиёне. Я подумала о том, что только что исполнилась моя мечта. Я мечтала о Мино, пусть как о женихе или даже муже, но ведь я познала его, он был моим, хоть сколько-то времени. Если я продолжу мечтать о нём, это всё равно не сойдётся с его мечтами. В мечтах мы расходимся, а что может сроднять людей лучше, чем они? Он будет дальше грезить деньгами, считая, что без них не будет счастлив, а я буду грезить им, купаясь в деньгах Сынри, считая, что без любви никогда не буду счастливой. — Я бы хотела сбежать с тобой сейчас куда-нибудь, ото всех, ото всего. Доказать тебе, что деньги не главное. — Ты бы возненавидела меня через неделю, перебиваясь на съёмных квартирах, или теснясь с какой-нибудь роднёй. — Я жила в доме, где было четыре комнаты и кухня. Кроме меня там жило ещё девять человек. Я была счастлива. — Ты бы устала от готовки и уборки, захотела бы вернуть походы по ресторанам… — Я впервые оказалась в ресторане в восемнадцать лет, на свадьбе двоюродной сестры, и меня никогда туда не тянуло после. Я не только убиралась дома, я поливала пятилитровой лейкой несколько соток земли каждое лето, полола и таскала воду с колодца, вырезала сухую малину секатором до боли в пальцах и чистила курятник. Я была счастлива. — Ты бы никогда не посмотрела на меня, не будь на мне выглаженной рубашки, не пахни я Code Ultimate^[16], не носи Брайлинг^[17] и не разъезжай на тойоте. Чисть я соседний курятник, ты бы хотела другого парня, Даша. — Я недовольно покачала головой, не согласная, но когда он упомянул Брайлинг, взглянула на них и увидела время. — Боже, пять утра! — Я подскочила так стремительно, что, утягивая на себе покрывало, едва не порвала его, прижатое торсом Мино. Он поспешил привстать с него, чтобы оно не затрещало. Я опомнилась, что не могу убежать в одеяле, и принялась собирать свою одежду. Растерянная и вернувшаяся с небес на землю, я забыла о том, что пыталась пробудить в Мино чувства и романтику, подбить его на побег. Через три часа мне готовиться к свадьбе, а я ещё не ложилась! Подцепив лифчик, я принялась его застёгивать, но крючки не попадали в лазы для них. — Иди сюда, торопыга, — позвал меня молодой человек, и я села к нему спиной. Лифчик застегнулся. Я ощутила поцелуй на лопатке. Его рука высунулась сзади, протянув мне мои трусики. — Спасибо, — схватила их я и впрыгнула в них. Пока я влезала в платье, Мино натянул боксеры и подошёл ко мне, чтобы поднять молнию. — Спасибо, — ещё раз поблагодарила я и повернулась к нему. Взгляды сошлись. Сердце застучало быстрее, будто не было между нами ничего, будто я, как и когда-то, невинная девочка, и вот-вот меня это великолепие впервые поцелует. И он поцеловал, только далеко не в первый раз. Внутри копошились надломленные и угасающие хмельные отголоски, а неверная интуиция впадала в истерику, что подобного больше никогда не повторится, что лучшее в своей жизни я познала, и Мино мне больше никогда не видать. И это последний поцелуй. — Тебя проводить? — Мне нужно разбудить Наташу… без неё я не уеду, — проговаривала я вслух, двигаясь на выход. Там стояла тишина, и я снова пропустила момент, когда она возникла? Телевизор когда-то выключили, и на диване, накрывшись покрывалом, спали Тэхён с Наташей, едва на нём помещаясь. На боку, один за другим, они не выглядели людьми с большой разницей в возрасте. — Наташа, Наташа! — подойдя к спинке и перегнувшись через неё, тихонько пихала я женщину. Мино подошёл тоже и, видя как тщетны мои старания, приложил два пальца к губам и свистнул так, что у меня заложило уши. — Подъём! — громко выдал он, захлопав в ладоши. Тэхён попытался развернуться и упал на пол, Наташа села и, будучи в майке, не нуждалась в прикрытии. Её многочисленные татуировки на теле вписались бы в какой-нибудь подвал или бордель, а в номере-люкс смотрелись неуместно. Я покосилась на Мино. Никогда прежде не видела его с растрёпанными волосами, с челкой, падающей вперед, а не уложенной, как обычно, ровненько и строго. Мино был воплощением мужественности, и если я задержусь ещё на минуту, то никуда не уйду от него, никогда, лучше умру. — Наташа, поехали! Нам нужно домой, — позвала я её и пошла на выход, боясь смотреть на мужчину своей мечты снова. Женщина встала, предварительно под покрывалом натянув бельё, взяла брюки, пиджак, повесила сумочку на плечо и поровнялась со мной в дверях. Я хотела подождать, когда она закончит одеваться, но она вышла в коридор и пошла в лифт с одеждой в руках. Мы не оборачивались, не прощались. Я шла, как будто меня выпустили из камеры на расстрел. Эта ночь всё-таки кончилась… как она могла так со мной поступить? В лифте Наташа принялась всовывать ноги в брючины, но этажом ниже дверцы разъехались, и вошёл мужчина лет сорока — сорока пяти, с пузком, в дорогом костюме, с залысиной и одутловатыми пальцами, выдающими сидячий образ жизни, отсутствие интереса к спорту и неумеренность в еде. При нём Наташа сумела запихнуть бёдра в обтягивающую ткань и застегнула пуговицу. — Whores!^[18] — прошипел он, отворачивая лицо к стене. Я бы промолчала, хотя и поняла, что он сказал (Сынри, присутствующий регулярно при моём изучении английского дома, уверял меня, что каждый язык надо узнавать с его матерных и грязных словечек, поэтому назвал мне на английском всё, что произносить было неприлично), но Наташа тоже отлично знала этот иностранный, поэтому повернулась к мужчине, перейдя на английский. — Вы что-то сказали? — Я покосилась на своё отражение с немного размазанными тенями и припухшими губами. Ну да, а что ещё о нас можно было подумать? — Вы слышали, что, — не стал отступать мужчина, ответив Наташе. — И что тебе за дело? Завидно чьей-то приятно проведённой ночи? — прищурилась она язвительно. — Завидовать? Чему? — ухмыльнулся он. — Вы, шлюхи, отбросы общества. Пока мы, нормальные люди, работаем, вы ничего не делаете, и за это хотите получать деньги! Нет бы, полезную работу найти! Ещё и налоги не платите, существуете за счет таких граждан, как мы — бизнесмены. — Мы — шлюхи, — перекинула через плечо пиджак Наташа, держа его одним пальцем, — трахаемся с красивыми молодыми мальчиками, которым не приходится нам платить, а с такими как вы — бизнесменами, — мы и срать рядом не садимся, — сообщила она ему и, с гордо поднятой головой, подтолкнув меня, вышла на первом этаже, не пропустив этого сноба, не нашедшегося сразу что ответить, а после было поздно. Мы отыскали машину Сынхёна, которую так нагло эксплуатировали и задержали возврат. Наташа плюхнулась за руль, приходя в себя. Я не торопила её, с сонным водителем не далеко уедешь. — Как ты его приложила, — оценила я дерзость подруги. По-моему, она ею для меня стала сегодня. — А чего церемониться? Шлюхами называют женщин те мужчины, которые не могут себе их позволить, — она достала пачку сигарет и вытащила одну. — Покурю и поедем, ладно? — Хорошо. — Я пристегнулась, приготовившись ждать. Из опущенного Наташей стекла повеяло утренней свежестью. — А дай и мне, а? — Она посмотрела на меня, но без лишних вопросов протянула сигареты. Я тоже взяла одну, достала оттуда зажигалку. Прикурила так, как делала это Наташа. Сморщилась и ощутила сухость во рту, однако не надумала бросать, не закончив. — Гадость, — прокомментировала я. — Редкостная. — Откуда в тебе это всё? — Ебанутость? — Смелость, свобода, характер… ты же девушка. — Я дочь главного прокурора страны, сестра одного из лучшихюристов мира и любовница Дракона. Первого я научила уважать женщин, второго любить их… и материться, — посмеялась коротко Наташа, — а третьего научила трахаться и дружить с женщинами. Поверь, эти три мужика трудные типы, после них вообще всё по барабану. — А твой муж? — А он научил меня любить, уважать и дружить, — улыбнулась Наташа. — Ты не смотри на мои измены ему, для меня ничего не значат все эти мальчики. Это радость мимолётная, разовое удовольствие. Когда я возвращаюсь к мужу, то нет моментов счастливее. Он слишком добрый, чтобы меня укротить, и я укрощаю себя сама. Имея перед ним вину, я становлюсь домашней и покорной, иначе устраивала бы скандалы или ещё как-нибудь распыляла свою энергию. — Знаешь, у меня было впечатление, — затянувшись снова, вдыхая противный вкус дыма, призналась я, — что ты руководишься указом Джиёна этой ночью, что он подговорил тебя сыграть со мной очередную шутку. — Я похожа на служанку Дракона? — Нет. — Я не играю против него, но и под его дудку плясать не собираюсь. — Ты расскажешь о произошедшем ему или Сынхёну? — Наташа докурила, потушив окурок о пепельницу в авто и положив его туда же. — Даша, я женщина, ты женщина. Как бы я ни любила их, понимаю я лучше тебя. И я поступила так, как считала нужным, как считала, что нужно тебе. Если ты захочешь кому-либо рассказать — твоё право. Моего в этой ночи было мало и, я думаю, пока мы доедем до Сынхёна, я даже забуду имя этого паренька, так что о себе мне тоже говорить нечего. — Я с благодарностью улыбнулась Наташе, а она мне. Мы тронулись обратно.

Свадьба

В открытую дверь мы поочередно спланировали на автопилоте. Наташа взялась за ботики, чтобы снять их, и я, только поглядев на неё, додумалась скинуть обувь. Стояла тишина того часа, который замирает перед восходом солнца, перед подъёмом всех людей и пробуждением той части света, где занимается заря, в него обычно самый глубокий сон и самое неподатливое сознание. Но я ещё даже не ложилась, а хотелось упасть на подушку безумно. Если бы не выпитое, меня бы мучили вопросы, как я выдержу грядущий день? Но я выпила, много выпила, и переспала с мужчиной, о котором грезила ночами несколько месяцев подряд, по которому проливала слёзы и без любви которого погибала во мраке человеческой жестокости — сейчас меня не волновало ничего вообще настолько, насколько может не волновать человека, получившего от жизни главное и равнодушно относящегося к тому, продолжится она или нет. Только бы доползти до кровати, приземлиться на мягкое, забыться остатками нескромного на коже. В зале, куда мы с Наташей вошли, сидел Сынхён, и я, увидев его, вспомнила, что тут его и оставляла и это нормально, что он здесь. Он не спал, всё так же в костюме располагался на диване. — Я начинал думать, не случилось ли что? — Женщина, играя гримасой, нетрезво подирижировала пальцами в воздухе, как обычно показывают что-то непонятное и уклончивое, вроде «ты почти угадал», после чего швырнула хозяину ключи от его машины. Сынхён не сделал движения, чтобы поймать их, и они, стукнувшись о его коленку, отскочили на ковёр. Тогда он медленно наклонился и поднял их. Наташа тем временем скинула пиджак и, в брюках, упала на диван возле товарища, опустив голову на подлокотник, закрыв глаза и поджав ноги, чтобы не класть их на Сынхёна, хотя тот, казалось, не увильнул бы от подобного, и так и остался бы истуканом под грузом Наташи. Она, судя по всему, моментально вырубилась. — Да, надо бы поспать хоть немного, — кивнула я, озвучив основное, и стала разворачиваться к нашей с Сынри спальне. Сынхён поднялся, пойдя за мной следом. — Даша, я ждал тебя, чтобы поговорить. — Давай завтра, ладно? Когда меня будут красить и одевать. — Нет, это нужно обсудить с глазу на глаз. — Я остановилась нехотя, уже видя постель, которая обещала дать сил и приласкать. Не так, как Мино, но лучше, чем совсем никак. Хотя, иногда совсем никак лучше, допустим, чем с домогательствами Сынри. — Сынхён, я валюсь с ног… — посмотрела я на него умоляюще, но он был непреклонен и вошёл в спальню, обойдя меня, показывая, что не отстанет, пока не сделает того, чего хотел. — Ладно, только быстрее. — Я села на кровать. — Зачем ты пригласила Джиёна на вашу свадьбу? — как бы между прочим спросил он, достав из внутреннего кармана пиджака какой-то диск и вставляя его в проигрыватель под плазмой на стене, в которой я обычно посматривала что-нибудь, пока Сынри занимался со мной сексом. — Господи, давай не будем сейчас хотя бы о нём! — закрыла я глаза, тронув виски. От недостижимости сна сосуды начинали превозмогать себя и ухать, намекая, что я нехорошо с ними поступаю. Или они выпихивали из крови спиртное? Или разогнавшаяся кровь ещё не успокоилась после любовных страстей и требовала нового акта? Мино не довёл меня до того вида физического оргазма, до какого всегда старался довести Сынри, с судорогами, криком и приливом слабости, хотя я и ощущала каждую секунду острейшее, огромное удовольствие, экстаз до беспамятства от прикосновения губ и смыкающихся на моих икрах пальцев, но, что странно, внутренний оргазм от счастья и удовольствия, начавшийся в тот момент, когда Мино сел рядом со мной в машину и мы поехали из клуба в гостиницу, не прекращался до сих пор. Я готова была сама, своими руками заканчивать начатое возбуждение, только бы именно Мино погружался в меня, входил и целовал. Как объяснить этим мужчинам, насколько слаще и лучше вот эта сердечная нега и душевная услада, чем разрядка тела? Переданные через Сынри слова Джиёна оказались верны (а когда было иначе?), существует два вида людей: одни нас возбуждают, а другие удовлетворяют, и первые всегда будут интереснее, притягательнее и желаннее, потому что они будят аппетиты и заставляют действовать, а вторые гасят пламя и приносят с собой скуку достигнутого и постигнутого. Мне никогда не постигнуть Мино, поэтому он грозит стать судьбоносным раздражителем моих желаний до самой смерти. — Именно о нём я хочу с тобой поговорить. Для чего он тебе на свадьбе? — Я разомкнула веки и уставилась на Сынхёна. Мино? Ах, нет, мы же заговорили о Джиёне, это были мои мысли. Так, значит, о Драконе? Что ему сказать? О поедании девственниц и сожженных деревнях? Или о принце, чьё копьё побывало в принцессе, а не чудовище? И зачем говорить? Какой от этого толк? Я с трудом вспомнила, что мне нужно было от Джиёна и чья завтра свадьба. Я спала с Сон Мино, боже мой, я не хочу думать ни о чем другом, чувствовать ничего другого, я хочу упасть в этом алкогольном угаре и бредить наяву, чтобы наши с ним тела по-прежнему были слившимися. Какой к Джиёну чёрт? Тьфу ты, к чёрту Джиён. Хотя они там сменами на одной должности, в целом я не ошиблась. Выглядя, наверное, тупой и странной, я пялилась в глаза Сынхёну, пока не собрала мысли в пригодную для выражения форму. — Убить его хочу, — сказала я то, что искренне мне возжелалось в этот момент. Я разлучена с Мино физически, а теперь ещё этим проклятым Драконом меня будут разводить с Мино в мечтах? Не мешайте мечтать хотя бы, удовлетворитесь загубленной жизнью. — Убить? — повторил Сынхён. — Да, это когда пристреливают, вешают, топят. Ну, то есть, сделать то же самое, что он со мной. Пытался. Только у меня нет пистолета, верёвки и мыла, а бассейн вряд ли попадётся под руку на свадьбе, но я найду средства, не сомневайся. — Сынхён вздохнул и, запустив диск, сразу же нажал на паузу. — Даша, помнишь, я сказал, что был пьян в ту ночь, когда… Джиён попытался убить тебя. — Возможно, ты говорил что-то такое, — мозг не так-то легко соглашался сотрудничать. Я провела ладонью по лицу, потерев глаза. Дайте же поскорее отрубиться, как Наташа. — Я догадывался, что он планирует что-то нехорошее, но, поскольку он отказался поехать со мной выпить, а меня с собой никуда не звал, я приставил к нему пару людей… Не моих, его. Они драконы, но, так иногда получается, что я тоже могу давать им указания. В некоторых делах мы с Джиёном взаимозаменяемы, поэтому порой я позволяю себе повластвовать от его лица. Так вот, я попросил приглядеть за ним, и доложить потом мне, что за таинственное дело он проворачивал. Эти люди сделали видеозапись того вечера… — Я встрепенулась, вздрогнув. Только недавно всё стало забываться, и вот, оказывается, существует воспроизведение того ужаса. Если бы не вино и херес, и что-то там ещё, я бы могла сорваться и занервничать, но я только ещё пристальнее воззрилась на Сынхёна. — Я ничего не буду говорить. Просто посмотри сама. — Он приподнял пульт и нажал запуск. Лицо моё невольно повернулось к экрану. На секунду всё поплыло передо мной, а когда я узнала место, то холодная дрожь и мерзкий ужас стали буравить меня по всему периметру тела. Камера наблюдения, с которой велась съёмка, висела где-то в углу под потолком, видимо незаметная, потому что ракурс был непрямой, а словно исподтишка. Обзор открывался странный, и мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, где именно это всё расположилось. Я видела за стеклом тот аквариум, в который меня бросили, и людей вокруг него. И спину Джиёна. Пытаясь сопоставить расстановку и видя, как меня ведут к Джиёну, я вспоминала, что же было за его спиной? Чёрная стена. Там была темнота, свет горел только вокруг куба с водой, в помещении ангара, где развернулась драма. И в эту темноту Джиён потом ушёл, закурив. Выходит, там была комната, отгороженная затонированным с одной стороны стеклом? Я стала с нетерпением ждать, когда произойдёт главное. Это хотелось и не хотелось узреть. Дальнего конца, где остался стоять Сынри, видно не было. Вот поднесли лестницу, вот меня повели по ней вверх. Я сморщилась, постепенно заслоняя лицо ладонями, готовая, как при просмотре триллера, закрыться в любой миг. Звуки слышны были едва-едва. Но когда раздался плеск, меня окатило ледяным потом, и я зажмурилась. — Пожалуйста, досмотри, — прозвучал голос Сынхёна. Я заставила себя открыть глаза и продолжить просмотр. Джиён с сигаретой в одиночестве вошёл в эту комнату, где почти не было света, очень слабый, из-за чего страдала цветопередача. Мужчина стоял почти под камерой, но явно не знал о её наличии, не подозревал о съёмке. Чтобы Дракон чего-то не заметил? В каком ему надо быть состоянии? Я видела на заднем фоне свои судороги в воде. Но Джиён, прикрыв за собой стеклянную же дверь, упорно стоял спиной, один, оставив телохранителей по ту сторону прозрачной стены. Его никто не видел тут, в этой каморке, из которой можно было бы увидеть всё, если бы он повернулся. Но он не поворачивался, плотно закрыв глаза. Набежали на лоб морщины от напряженных бровей, мучительно приблизившихся к переносице. Рука, поднёсшая сигарету к губам, явственно дрожала, причём с амплитудой тяжелобольного опорно-двигательной системой. Он курил совсем не так, как обычно, небрежно, в удовольствие и красуясь. Сигарета была похожа на баллончик с кислородом, из которого выжималось лекарство для лёгких. Джиён стал притаптывать ногой бетонный пол, уничтожая невидимого врага под ботинком. Мои руки за его спиной, в отдалении, стучались о стекло аквариума и бились. За жизнь и её спасение. Джиён опустился на корточки и, закрыв лицо ладонью, склонил голову. Пальцы поднялись по лбу и, ворвавшись в волосы, стиснули их, будто желая вырвать. Он качнулся раза три, потягивая себя за волосы, точно ненормальный, и из-под склонённого лица вырвался клуб дыма. Резко поднявшись, так внезапно, что я отшатнулась от экрана сидя здесь и сейчас, Джиён отбросил недокуренную сигарету, которой оставалось не меньше половины, и развернулся к двери, через которую вошёл, схватившись за ручку. Прогремел выстрел и звон осколков. На заднем фоне хлынула вода и с нею вместе изнутри упала вниз я. Джиён остановился с не повёрнутой дверной ручкой в ладони. Наконец, в кадре показался Сынри, подхвативший меня на руки. Спина Джиёна, замершая и наблюдающая за этой сценой, расслабилась немного. Сынри пытался привести меня в чувства, откачивая. Я некоторое время не поддавалась, но вот наметилось движение и, согнувшись и изрыгая из себя воду, я вернулась на этот свет. Припав к стеклу, Джиён закрыл глаза, согнувшись, приложил лоб к сжатому кулаку. Тот был так напряжён, что трясся. Сделав несколько глубоких вдохов, пошевелив губами, которые, видимо, что-то прошептали, Джиён отстранился от стекла, выпрямился, отряхнул невидимые следы преступлений на рубашке, как будто попытался привести себя в порядок, достал новую сигарету, закурил, принял вальяжную позу и, приоткрыв дверцу, мотнул головой охране, призывая следовать за ним. Драконы, следом за главным Драконом, стали покидать ангар, оставляя меня и Сынри совсем одних. С исчезновением с экрана Джиёна, рукой Сынхёна была поставлена пауза. Я не шевельнулась. — Он никогда бы не убил тебя, — тихо сказал Сынхён. Мы сидели в полнейшей тишине, тратя драгоценные минуты для сна, но о сне я позабыла. Я никогда не видела, а потому даже заподозрить не могла, что Дракона способно что-то мучить. Без применения пыток калёными щипцами и избиения шпицрутенами. Но его поведение никак иначе назвать было нельзя. Он сидел в тёмной каморке и мучился, душевные корчи отражались мимикой. Из-за чего? Я не верила, что сопереживал моим страданиям. Боже, но это же безумно глупо сокрушаться из-за бед человека, которого ты сам на это всё обрекаешь! В чём же был смысл этой драмы Джиёна? Что его так изводило? Страх, что Сынри не спасёт меня? И что тогда, Дракон заплачет? Не смешите. Но когда раздался выстрел и Сынри совершил условие сдачи себя под руководство сингапурского короля, тот явственно испытал облегчение. Может, он потому и нервничал, боялся, что миллионер не окажется в его лапах? — Зачем ты показал мне это? — спросила я у Сынхёна. — Думаю, ты должна была знать. — Знать что? Что иногда у этого сумасшедшего бывают нервные расстройства на почве того, что он сам вытворяет? — Даша, ты не понимаешь! — Действительно, не понимаю. Я не понимаю Дракона, и в этом, судя по всему, была главная проблема нашего с ним общения. Он для меня как молекулярная физика — за пределами моего разума. — Это, — Сынхён поднял диск и, не успела я ничего сказать, сломал его напополам. — Свидетельство слабости Джиёна. И твой смертный приговор. Потому что ты — и есть эта слабость. — Боюсь представить, что Дракон делает с сильными сторонами своего мирка. — Попытка убить тебя была сделана для твоей защиты. Неужели ты не видишь, что не среагируй Сынри, Джиён бы сам вытащил тебя и спас? Неужели не увидела его смирения с тем фактом, что придётся проколоться, что придётся показать всем, что он сам — он сам! — не смог убить тебя? Неужели ты не увидела, как ломало Джиёна осознание, что он готов признать отсутствие бездушности? Да раскрой ты глаза! За несколько дней до этого, он поднял на уши Сингапур, чтобы найти тебя. О тебе узнали. О тебе узнали все его ненавистники и враги — синги, которых он вытеснил отсюда окончательно шесть лет назад, синьцзянцы, которые примерно столько же мечтают от него избавиться, американцы, турки, арабы — все! Ты живёшь в неведении о происходящем, потому что Джиён оберегает тебя, и ты не понимаешь, сколько голодных до крови Дракона убийц и преступников ринулось вперёд, чтобы попытаться завладеть тобой и воспользоваться против Джиёна. Для того чтобы они подумали, что ошиблись, пришлось разыграть эту сцену с Сынри, чтобы выдать тебя за средство, а не цель. И они купились. — Сынхён помахал двумя половинами сломанного диска. — Твоя псевдосмерть спасла тебя от настоящей. Хотя, если бы Сынри не выстрелил, Джи спас бы тебя, и, возможно, в ближайшее время вы оба оказались бы на дне океана, избавленные от земных трудностей благородными конкурентами Дракона. — Я протрезвела, слушая и осознавая. Были моменты, в первую нашу с Джиёном неделю, во вторую, когда мне казалось, что он влюблён в меня, что я ему нравлюсь, что он меня хочет. И даже во мне просыпалось странное и пугающее чувство к нему, основанное на восхищении и уважении. Но после аквариума, после этого садизма, какая бы причина в итоге не являлась организатором того вечера, я была раздавлена и уничтожена. Вместе со всеми своими лучшими побуждениями. — Это видел ещё кто-то? — указала я на непригодный более диск. — Двое, кто сделал запись, — предвосхищая мой вопрос, Сынхён быстро пробормотал: — Их уже нет. — Ты… — Не святой, как и все преступники, и обладаю не меньшей жестокостью, чем моё окружение. Мне дороже сохранность Джиёна и тебя. Пути великих всегда застилаются жертвами. — Я хотела возмутиться и причитать, как раньше, но передумала. В Сингапуре такие законы, тут всегда так делают, сколько ещё я буду пытаться изменить несменяемое? — Я не великая. — Пятка Ахиллеса тоже великой не была, пока в неё не угодила стрела. Теперь кроме неё о мифическом воине мало кто что-нибудь знает. — Сынхён, он дорожит тобой куда больше, чем мной, почему же над тобой нет этих издевательств? — Приподнявшиеся добрые брови мужчины ответили без слов. Ну да, куда ещё над ним издеваться? Это глупо, его только что убить уже и можно. — Хорошо, почему за тобой не гоняются эти все… которых ты назвал? — Гоняются, но я могу сам за себя постоять. Я вроде правой руки Джиёна, я попадаю в зону риска само собой, но не только из-за него, но и из-за себя, я ведь тоже совершаю много чего. Но ты, Даша, не участвуешь в преступной деятельности, поэтому являешься беззащитной мишенью. С тобой расправиться куда проще, и если на тебе сосредоточится внимание врагов Дракона, то он вряд ли сможет спокойно спать. — А как жена миллионера я вне зоны риска? — хмыкнула я. — Сынри теперь дракон. Он не имеет права вообще ничего делать без разрешения и повеления Джи. Шантажировать его женой, угрожать ей, пытаться её похитить — это влиять на него, а он сам никакого влияния больше не имеет. Попытка надавить на него — это вызов Дракону, а разве надавишь на Дракона судьбой чужой жены, которая его совершенно не волнует? Не раздеваясь, я забралась поглубже на постель и легла, отвлекшись на заведение будильника. У меня нет сил обмозговать всё это, понять, что даёт мне вся эта информация. Джиён защищал меня, убивая? Очень любопытно. — Через два часа уже вставать, — произнесла я. — Давай спать. — Какой гостевой спальней мне можно воспользоваться? — с чувством исполненного долга, согласился закончить беседу Сынхён. — В одной спит Хадича, в другой разложено подвенечное платье… — Я постучала по второй половине кровати, пустующей без Сынри. — Падай, пап, сказку уже рассказал, время отдыхать. — Я плохой сказочник, — взялся за галстук Сынхён, но остановился. — Я стесняюсь при тебе раздеваться. — Я при тебе нет, но всё равно не буду, утром разденусь, приму душ и полезу в образ невесты. — Если я усну в костюме, то он помнётся, костюмы Сынри мне будут малы, а запасного я с собой не брал, и отец, ведущий дочь к алтарю, будет выглядеть так, будто его извлёк из труднодоступных мест проктолог. — Ничего страшного. Завтрашнюю свадьбу вообще, целиком, можно засунуть в задницу. Меня поражало и несколько расстраивало, когда мама говорила мне, что толком не помнит день их с отцом свадьбы. Многие невесты часто заявляют, что всё пронеслось как будто мимо них. Как же так, думала я, это же один из важнейших дней в жизни! И ничего не запомнить? Вернее, не запомнить всё в мельчайших деталях? Что я должна была признать, оказавшись на их месте, именно в роли невесты? День свадьбы — это невообразимая круговерть, в которой невозможно что-либо различить, ухватить, разобрать и запечатлеть. Особенно когда спала всего два часа. А кто способен проспать дольше перед тем, как выйдет замуж? Что бы ни толкало на брак: расчёт, любовь, страх, необходимость или уважение, ночь накануне будет беспокойной. В каком-то автоматическом режиме я проснулась при звуке будильника, направилась в ванную, разделась там, вымылась. Выбравшись из душевой кабины, стала чистить зубы, увидела себя в зеркале над раковиной, пособолезновала Сынри и попросила мысленно косметику не подвести, но для начала тщательно оттёрла вчерашнюю. Из ванной, завёрнутая в полотенце, я прошла на кухню, разминувшись с Сынхёном, пошедшим умыться. За спиной послышались попытки разбудить Наташу. Кроме чая в меня ничего не полезло. Избавилась от сухости во рту, и ладно. А от паршивости на душе избавиться трудно, и к средствам исцеления вкусная еда в моём случае не относится. Перед глазами, сменяя друг друга, мелькали обнажённый Мино и трясущаяся рука Джиёна с сигаретой. Ни тот, ни другой не был подходящей темой для мыслей перед росписью с третьим. Но я не в состоянии была отделаться от жажды возвращения в постель с Мино, и от жажды поговорить с Джиёном. Даже не обязательно поговорить, достаточно посмотреть ему в глаза. Он волновался за меня? Ему больно было бы меня потерять? О, если это единственное, что может доставить ему моральную боль, то на такое и жизнь положить не жалко. Особенно такую, в которой Мино всё-таки никогда со мной больше не будет, не полюбит меня. Невидимые враги Дракона, где вы? Я вся ваша. Прибывшая женщина-парикмахер, или, как это предпочитали теперь называть — мастер, подождала, когда Хадича и Наташа облачили меня в тяжёлое расшитое платье, к которому пристёгивался отдельно шлейф. Затянув шнуровку корсета на спине, поправив рукава и новое нижнее белоснежное бельё так, чтобы не торчало из выреза на груди, меня усадили. Пошёл процесс укладки, а затем и макияжа. Причёска соорудилась великолепная, благо густота и длина волос моих позволяла даже не пользоваться шиньонами и накладками. Советником по гриму была Наташа. Я сумела преобразиться из той потрёпанной шлюшки, которую нашла в отражении час назад, в прекрасную, выглядящую почти невинно девушку, грациозную лебедь, чью свободу заберёт олигарх Ли Сынри, принимая на себя всю ответственность за дальнейшую судьбу своей молодой супруги. Да ладно, конечно, всю! Минимум половина продолжает находиться в цепких лапах Дракона. Я поднялась со стула, трогая закреплённую фату, окружившую меня с трёх сторон, а не только сзади. Мне нравилось ощущение покрытой головы, напоминающее мне давнее посещение церкви. Сквозь тонкую ткань блестели серьги в ушах, на руках были подаренные Сынри кольца, переместившиеся на другие пальцы, чтобы безымянный был готов к принятию нового, брачного. А женится ли когда-то Мино? А как бы смотрелось обручальное кольцо на трясущейся руке Джиёна, когда он курит? Сынхён носил своё до сих пор, и не думал с ним расставаться. Оно было органической частью его натуры. Наташа поправила складку подола, привлеча моё внимание движением. — Водитель ждёт внизу. — Да-да, пошли. Сынхён сел впереди, а мы с ней сзади. Ехать недолго, но всё равно тягостно. Наташа попросила включить радио, что-нибудь повеселее, а я никак не могла поверить, что ещё вчера лежала на заднем сидении под Мино и предвкушала самое сладкое, и в то же время горькое наслаждение, что оно всё-таки случилось, и теперь надо как-то попытаться сжиться с тем, что побывав на небесах, вернулась в подземелье, где безрадостные будни грешников не подпитываются даже разнообразием наказаний. Они просто обречены влачить существование. Как тот безвольный стул Джиёна. — Наташа, — наклонилась я к ней с шёпотом. Невозможно сидеть и молчать. Голова раскалывается, тело ноет, душа плачет. — А какой Джиён в постели? — Она с удивлением на меня посмотрела, но заговорщически улыбнулась. — Тебе интересно? — Не дожидаясь от меня подтверждения, она произнесла: — Беззащитный. — Ну, в постели все такие… — Но не все только в ней. Что ты хотела услышать? Жестокий, неистовый, нежный, вялый, никакой? Джиён — человек настроения, и он всегда разный. Дальше начались церемонии. Они казались нескончаемыми, долгими и бессмысленными, но я улыбалась и держалась, как могла, следуя советам и подсказкам окружающих, корейцев, которые в деталях знали, как по традиции всё делать правильно. Познакомившись с родителями Сынри, мы застряли у них часа на полтора, выполняя для приличия ритуалы, некоторые из которых заключались в простом просиживании и выслушивании длинных речей. Я продолжала улыбаться и отвечать, если меня о чём-то спрашивали. Не знаю, насколько я угодила матери и отцу Сынри, но они тоже улыбались, и я ощущала в нас троих вынужденность и воспитание, ничего больше. Хотя новоявленная свекровь похвалила мой корейский и честно призналась, что не ожидала такой почти безошибочной речи. Они были мне сегодня любопытнее, чем их сын, наряженный и отутюженный франт, в дорогом костюме с иголочки, как влитой. Выспавшийся, надушенный и выбритый, он никак не перетягивал к себе моего внимания. Людей было очень много. Кто знакомый, а кто родственник — я не разбирала, я не запомнила бы стольких, ни в лица, ни в имена. Потянулось перемещение в сингапурский «дворец бракосочетаний». И снова всё с поклонами, славословиями, выдержкой, неспешностью. Не знаю, было ли нам назначено время для самой росписи, но мне казалось, что мы опоздали уже раз десять везде, где могли. Однако никто не торопился. Многие особенно учтиво приветствовали Сынхёна и начинали смотреть на меня другими глазами, когда понимали, что это гость с моей стороны, и что это он поведёт меня к… да какому алтарю? Тумбе со свидетельством о браке. Процессия размером выдавала, что женится не рядовой гражданин Сингапура. Прохожие оглядывались на ряд машин бизнес-класса. Когда я садилась в одну из них, меня фотографировали журналисты. Сынри до росписи ехал в другой машине, совсем как в России, и его тоже беспрестанно щёлками на камеры. Я перестала испытывать волнение, всё переходило в инерцию. Ехать, выходить, делать, что-то говорить, но больше слушать. Слушать тех, слушать этих, и улыбаться. Я улыбалась, очень широко, даже щёки побаливали. В какой-то момент у меня в руках появился букет невесты, но я не могла вспомнить, с какого этапа я с ним? Всё закручивалось в пёстрый праздник для гостей, какое-то показательное выступление двух артистов, чья жизнь после схождения со сцены никому не интересна. Наконец, остановка у ROM, куда постепенно стала вливаться толпа желающих посмотреть — и куда же без корреспондентов? — и мы, главные действующие лица, вынуждены были ждать. Сынри ушёл вперёд, и я, окруженная кучей неизвестного народа, потеряла из виду Наташу, оставшись только с Сынхёном. — Нервничаешь? — взял он меня за руку, накрыв ладонь ладонью. — Нет, спать хочу, — тихо призналась я. Начинал пробуждаться голод. Встав в восемь утра и выпив чаю, я дожила до двух часов без единой крошки во рту. — Брачная ночь придётся Сынри не по вкусу, да? — попытался пошутить Сынхён. — Если его не смутит храп, то он может делать всё, что хочет, — вздохнула я. Глаза мужчины бегали по толпе, высматривая, выискивая, призывая. Я тоже осмотрела присутствующих. — Ты ждёшь Джиёна? — Я думал, что он придёт. — Ты передал ему приглашение? — Да. Что ещё было сказать? Он король. Захотел — пришёл, не захотел — не пришёл. С другой стороны, если поверить в теорию Сынхёна, то зачем ему показывать, что мы с Сынри для него что-то значим? Нас позвали внутрь, и я вошла в просторную залу с колоннами, из которой, как из зала ожидания, входили в непосредственно зал для торжеств. Всё было готово, все гости сидели на своих местах, двери раскрылись, маня невесту. Жених стоял у входа. Заиграла музыка. Сынхён подвёл меня к Сынри и, помешкав, всё-таки передал мою руку из своей в его, после чего чуть наклонился: — Не обижай её, — скромно улыбнулся мужчина, — или потом не обижайся сам. Сынри поджал губы и, не ответив, повёл меня вперёд, чтобы завершить то, ради чего все собрались. Музыка продолжала играть, я — улыбаться. Мелодию привернули, чтобы прозвучало обращение сотрудника, ответственного за бракосочетание. Я не слушала его, чего было не сказать по лицу. У Сынри было такое же, вдохновлённое, весёлое, бодрое. Речь закончилась, и нам предложили поставить свои подписи. Ручка у Сынри, и он легко делает жест, оставляющий его согласие на бумаге. Я переняла ручку у него и, застыв на секунду, моргнула, прогоняя поцелуи Мино в шею, ощутившиеся вместе со сквозняком, подувшим со стороны кондиционера. Моя рука затряслась, как у Джиёна на видео, только в ней была не сигарета, а ручка. Всего лишь подпись. Она ничего не значит в России. Решившись, я поставила свою фамилию, выдуманную, и рядом с изящными закорючками Сынри осталось простое английское White курсивом. Мы обменялись кольцами, метко попав пальцами в золотые кандалы. Вновь взорвался гимн счастью и любви из колонок, трембиты чествовали союз похоти с безразличием. Не сходящая с уст улыбка сводила челюсть. Мы с моим супругом направились принимать поздравления, которые очень натурально приподнесли в том числе и его отец с матерью. Отмучившись с оформлением себя, как госпожи Ли, я села уже в одну машину с Сынри, и эскорт покатил в банкетный зал, куда уже журналистов пускать не собирались. Я первым делом решила наесться, потому что желудок страдал и входил в заговор с организмом и мозгом, недополучившими сна. А тут ещё и еды не давали, меня приняли за тирана и диссидента в собственной плоти, и нещадно наказывали урчанием в животе и наваливающейся усталостью. Перед тем, как нам проникнуть в ресторан, нас напоследок намучили фотооператоры. Но вот накрытый стол оказался передо мной, и я почувствовала хоть какие-то плюсы свадьбы. В целом, ничего страшного не произошло, ничего не изменилось, вообще не случилось чего-либо для меня значимого. Всё именно что проносилось перед глазами, суетой не давая сосредоточиться ни на чём. Если я ела, то Сынри пил, но не очень-то по своему желанию. К нему подходило множество поздравителей и он, скорее по привычке, чем намеренно, с каждым делал глоток. А гостей было около двух сотен. Пусть даже половина из них была женщинами, а ещё половина от оставшихся не употребляли спиртное, выпить с пятьюдесятью желающими — крайне тяжело. Особенно наседал Сынхён. Мне померещилось, что он берётся за старое и вновь злоупотребляет, и если на пьянство Сынри мне было как-то ровно (чем сильнее он будет ночью пьян, тем быстрее уснёт), то возвращение вредной привычки Сынхёна меня настораживало. После первого танца новобрачных, он пригласил меня, и когда мы кружились, я сделала ему замечание. — Не волнуйся, я не собираюсь упиться до невменяемости. — И действительно, вблизи было не похоже, что он выпил столько, сколько казалось издалека. Банкет длился и длился, расходиться никто не спешил, а уж жених и невеста обязаны были посидеть подольше. Да только я засыпала на ходу уже к восьми часам вечера, как раз к тому времени, когда Сынри едва стоял на ногах. Отличная будет брачная ночь, мне нравилось заранее. Два ни на что не годных тела. Мать Сынри подходила к нему и, видимо, делала замечания или советовала собираться домой. Он и рад был бы последовать этим рекомендациям, но к девяти не мог встать со стула хотя бы ещё для одного танца. В результате за него всё решил отец, попросив кого-то из родственников поддержать Сынри до машины. Я пошла следом. Вот и заканчивался день моей свадьбы, вот и всё, что останется в моей памяти о нём, примерно в таком скомканном виде, с той же безучастностью, словно я просмотрела чужую жизнь. Издалека махнув на прощание Сынхёну, я нашла Наташу, попрощалась с ней, вышла за ведомым Сынри на улицу, где уже подогнал машину водитель. Новобрачного запихнули на заднее сидение. Он что-то пробормотал, садясь, и я забралась следом. Нет, всё-таки, он тоже спал сегодня мало, просто рисовался по привычке. В отличие от русских свадьб, к счастью, нас не мучили никакими «горько!», и поцеловались мы с момента бракосочетания два раза: для закрепления брака и во время первого танца. Сынри попытался поцеловать меня сейчас, в автомобиле, но я попросила подождать до дома, чмокнув его в щеку. Он отполз к окну и уснул. Посмотрев на это, я последовала его примеру, ощутив долгожданную возможность расслабиться. Пробудилась я от слабого толчка. Открыв глаза, я обнаружила себя ещё в салоне. Рядом спал Сынри. Мы ещё не приехали, почему же остановились? Пробка? В Сингапуре? Я посмотрела вперёд, в лобовое, но дорога была пуста. Распахнулась дверца с моей стороны, и я, испуганная резкостью, отстранилась от неё, смотря, кто посмел остановить машину молодожёнов на пустой тёмной дороге? Передо мной стоял Дракон, серьёзно и с пламенным недовольством чем-то, глядя мне в глаза. — Выходи, — он протянул мне руку. Я покосилась на водителя, который не шевелился и не оборачивался. Подкупленная скотина! Я опять посмотрела на дремавшего Сынри, не подозревающего о том, что поисходит. — Он крепко спит, я велел официанту подсыпать ему снотворное, проспит до завтрашнего обеда. — Я… — Воззрившись на Джиёна, я не собиралась слушаться и уступать. — С какой стати я должна выходить и ехать с тобой? У меня, между прочим, впереди брачная ночь! А ты мог бы и поздравить меня со свадьбой… — Джиён схватил меня за руки и, игнорируя сопротивление, вытащил наружу, на дорогу, где стояла заведенной его спортивная красная красавица с изображением дракона на боку. — Пусти меня! Отвяжись! — Садись в мою машину! — повысил он тон. Я замолчала, но не шелохнулась. Мужчина захлопнул дверь машины, из которой меня достал. — Нет. — Хочешь вернуться с Сынри в вашу квартиру? — с недоверием спросил он. — Нет. — А чего ты хочешь? — Тебе не понравится ответ. — Тогда я больше не стану спрашивать. — Джиён двинулся на меня, припечатав к своей машине спиной. Крепко сжав мою талию одной своей рукой, он поднял мою левую ладонь и, нейтрализуя мои слабые попытки выворачиваться, взял в рот мой безымянный палец, зубами стащил обручальное кольцо и, достав из кармана точно такое же, но с внутренней гравировкой, показал его мне, покрутив. Там было мелко написано: «to get her, need kill the dragon»^[19]. При этом «получить её» было написано через дефисы, to-get-her, образуя слово «вместе», «заодно». Он надел его мне на палец, на место предыдущего, такое похожее, что не отличить, если не заглядывать под него, внутрь. — И что это значит? — Что это значит? — Джиён пожал плечами. — Ничего, кроме того, что ты поедешь со мной. — Но… — Он заткнул мне рот поцелуем, слегка отведя фату, чтобы прижать меня к себе за шею. Поцелуй тоже ничего не значил? Кроме того, что я поехала с ним…

Начало брачной ночи

Дом ждал нас, светясь окнами, напоминающими витрины какого-нибудь торгового центра «Светильники и люстры»; яркий, тёплый, хрустально-звёздный, кристалл с многочисленными гранями, растущий на побережье, над чёрной водой, отражавшей бликами каждую лампочку, как никогда уютный и гостеприимный уже издалека. Я с содроганием, на ощупь назвала его про себя «наш дом», а не «логово Дракона», пробуя на вкус соотношение имущества и собственника. Это звучало по-роковому и что-то значило, что-то предательское и обманное, что-то иллюзорное. Свет был включен, чтобы любой, кто наблюдал издалека за Джиёном (а близко к нему подобраться было трудно), считал, что он никуда не отлучался. Я складывала свою мозаику без подсказок, взяв направление, заданное Сынхёном. Его гипотеза пока выдерживала проверки, и под неё подходили многие поступки Джиёна. Но не все.

Выйдя из заглушенной машины, я устало побрела к двери, на шаг впереди молчаливого мужчины, убравшего руки в карманы и разглядывающего меня сбоку, чуть сзади. Остановившись перед входом, я приподняла подол и сняла туфли на высоком каблуке, носы которых были украшены жемчугом и стразами, и взяла их в руку за пятки, ещё раз обратив внимание на новое кольцо с секретиком на пальце. Чтобы получить меня, нужно убить дракона? Подразумевал ли Джиён, что отпустит меня на этот раз только через собственный труп? Или в чём заключалась аллегория фразы? Не с собой ли он ею говорил? Если не убьёт в себе неугомонного жестокого и циничного беса, меркантильное чудовище, то не добьётся с моей стороны… чего? Я подёргала дверь, но она была закрыта, охраняя содержимое. Недостижимое ядро при кажущейся прозрачности. — Открывай, — кивнула я Джиёну перед собой. Он достал из кармана ключи и сунул связку мне, знающей, который подойдёт к замку. Не успела я вставить дарованную отмычку в скважину, как оказавшийся рядом король Сингапура стал подхватывать меня на руки, сминая объёмные слои юбок под моими бёдрами. — Что ты делаешь? — ошарашено потеряла я почву под ногами, расправляя поднявшийся почти вертикально подол. — Ты же со свадьбы. Разве невесту на Западе не положено переносить через порог? — напрягшись, выдохнул Джиён, не без труда удерживая меня на руках. — Ты ничего не путаешь? Я не за тебя замуж вышла, — невольно придержала я его за шею, чтобы не соскользнуть и облегчить ему непривычные мучения в виде ношения женщины. У него впервые подобное? Или хотя бы небольшой опыт имеется? — Да плевал я, за кого ты вышла замуж, открывай дверь! — Плевал на то, что сам устроил? — Джиён не смотрел на меня, взирая на дверь. — Что, тяжело? — ухмыльнулась я. — Ты весишь тонну, откормленная на деревенских натуральных продуктах, чёртова русская! — Пятьдесят с небольшим килограмм, слабак. И националист, — повернула я ключ, и он внёс меня внутрь. Мне хотелось смеяться, я не понимала, что происходит и откуда взялся этот Дракон с новыми идеями и свершениями, косящий под добряка. Нет, под понурого и обездоленного плохиша, пойманного на чём-то и разоблаченного, а потому сдавшегося. Или притворяющегося сдавшимся? Опять планы о том, как получше меня запутать и потом сломать? Новые высоты, с которых сбрасывают, чтоб точно шмякнулась в лепёшку и остатки не подлежали опознанию? Ещё полчаса назад я была уверена, что не дам ему никогда коснуться себя и пальцем, этому демону, ненавистному типу, уничтожавшему меня планомерно, но он возник, похватал меня, повозмущался с чувством того, что всё в этом мире принадлежит ему, поцеловал меня беспардонно на дороге и я уже не дёргаюсь от его рук на себе. Что не так с ним? Или со мной? Я не боюсь его больше, совершенно, мне настолько плевать на происходящее, будь то пытки или радости, что не обвинить в покладистости страх. Неужели Дракон вызывает во мне спокойствие? А, я, кажется, начала разгадывать его систему нейролингвистического программирования меня! Каждый раз со мной случалась беда не тогда, когда он присутствовал, а тогда, когда он уходил, и теперь, чем ближе ко мне был Джиён, тем безопаснее я себя ощущала, теряя защищенность по мере удаления этой сволочи. И даже понимая это мозгом, я не могла избавиться от рефлекса, как та собака Павлова. — Тогда ещё девятьсот пятьдесят кило весит платье, — прокряхтел показно Джиён, демонстрируя, как невыносимо ему приходится. — Не спорю, оно тяжелое. — Выпустив из руки туфли, я закрылась за нами, когда Джиён развернул меня к двери, а потом обратно. Пожалев его, я вырвалась и была поставлена на пол. — И зачем мы здесь? — Хотите поговорить о Боге? — приподнял одну бровь Дракон, не отойдя с порога. — Эй, это моя фраза! — поправила я фату и волосы под ней. — Ты должен предложить поговорить о деньгах, сексе… — Рок-н-ролле и наркотиках? — Мужчина тронулся, обходя меня стервятническим кругом, не отрывая своих глаз от моих пышных многослойных юбок. Будто моя смертельно раненная туша валялась после нападения хищника, и теперь можно начинать рвать куски. — Если быть откровенным, то говорить я вообще не хочу. Я не люблю разговоры. — Да ладно? — усмехнулась я. — Чистая правда. Но что поделать, если без дешёвого трёпа и долгоиграющего базара люди перестали понимать друг друга напрочь? Если бы хоть кто-то — кроме Сынхёна, — умел понимать меня без слов, я бы с ним с удовольствием помолчал. — Тебя и со словами понять невозможно, молча тебя пусть понимают дельфины, или кто там ещё улавливает ультразвук? — презрительно выпалила я, отстёгивая шлейф, догадавшись, что через пять минут обратно не поеду. — Поэтому ты и прижился на берегу пролива? С рыбами друг другу губами хлопаете? — А, может, попробуем понять друг друга без слов с тобой? — остановился Джиён, закончив второй круг и посмотрев мне в глаза. Он пожал узкими плечами. — В тишине услышим мысли друг друга. — Боже ты мой, какой передо мной милый романтик, я даже теряюсь, мсье, как не пасть к вашим ногам прям сейчас? — Да ты и правда общалась с Сынхёном, — заметил Джиён, различив знакомые формулировки и интонации. И он был прав, проведя некоторое время с Сынхёном, невозможно не заразиться особой иронией лже-французской аристократичности. — Падать к моим ногам я не прошу, потому что не этого хотел достичь своим предложением. — Ах, извини, твои тончайшие намёки, как ты уже заметил, по стандартной схеме непонимания людьми друг друга, далеки от меня, как Луна от Земли. Поэтому чего ты там хотел достичь я не пойму, даже если сообщишь в письменном виде, чтобы я смогла сто раз перечитать. — Сколько в тебе появилось сарказма… — Ровно девятьсот пятьдесят кило — это всё платье, знаешь, брак с нелюбимым мужчиной, неизбежный и свершившийся, заставляет превратиться в нечто шипастое и вредное, иначе не выдержишь ежедневного тесного взаимодействия, душа в душу, тело к телу… — А ты твёрдо решила выдержать? — Стерпится — слюбится, как говорила моя бабушка. — И ты в это веришь? — Моя бабушка тебе не Святое Писание, её авторитет ты во мне не пошатнёшь, потому что, между прочим, её существование доказывать нужды нет. Она мне такого подзатыльника как-то дала, за то, что я не уследила за козлёнком, и его час пришлось ловить, что её незримое присутствие я ощущаю до сих пор. — Ещё пара фраз в том же духе, и я признаюсь тебе в любви, — улыбнулся косо Джиён, блестя своими чёрными узкими глазами под веками с прямыми и короткими ресницами, — от восторга и эмоционального восхищения, от неожиданного явления тебя такой… — Вот этого не надо. — Я плюхнулась на пол, где стояла, усевшись в пышном платье, которое вздулось, как пенка на закипающем молоке. У нас дома на старом самоваре красовалась кукла, каких раньше шили для натягивания сверху на горячую посуду, чтобы не остывал чайник, кастрюли, что-либо ещё, вот я напомнила себе её, только не пёструю, а непрактично-в-хозяйстве-белую. Скрестив под юбкой ноги, как йог, я положила сверху руки и посмотрела снизу на Джиёна, разглядывавшего меня так, будто впервые видел. — Ну, давай, рассказывай, как тебе без меня было плохо, тоскливо, как тебя мучила совесть за попытку моего убийства, как ты плакал по ночам в подушку, представлял меня, трахая кучу проституток… что ещё? Как пытался принять христианство, но священник тебя выгнал после первой же, не успевшей закончиться, исповеди, как искал утешение на Афоне^[20], выдержал Великий пост, съездил в Иерусалим, совал записку в Стену Плача, та выплёвывала её назад, как банкомат негодную карту, но всё равно забыть меня не смог и сердце заставило выкрасть меня со свадьбы. — Ну, если на то пошло, — смущенно склонил голову Джиён, после чего убрал с лица эту фальшивую неловкость и, хохотнув, достал что-то из кармана исел напротив меня, тоже на пол. Ладонь протянула мне конверт, который я постепенно узнала. — Это ты пригласила меня на вашу свадьбу, и, если бы не эта весточка, не этот крик души, — ехидно подчеркнул Дракон, скалясь, — я бы, может, уже о тебе и забыл. Я достала из конверта листок, где собственной рукой написала два кратчайших предложения: «Можешь не приходить. Мне всё равно». Я засмеялась, увидев собственное сочинение, и опустила лист, потерявшийся белый на белом подоле. Дракон указал на него подбородком. — Не хочешь объяснить, что это за нервный выкидыш был? — Где же нервный? Написано же чёрным по белому «всё равно». — Если бы тебе было всё равно, ты бы не стала писать вообще. — Мне было настолько всё равно, что я написала, — поправила его я. — Ты хотела вызвать меня на очередной конфликт, чтобы я явился для чего-то, иначе бы не написала. — Поэтому не пришёл на свадьбу? — со взглядом ласково шепчущим «ты идиот?», спросила я. — Да, поэтому не пришёл. Но потом подумал, а что, если ты по-настоящему не хотела меня видеть? — И всё-таки пришёл? — Да. — Из противоречия, лишь бы не сделать, как я хочу, как будто тебе четырнадцать лет и ты…незрелый закомплексованный сопляк? — Так, вот сейчас обидно было, зачем мы переходим на оскорбления? — Да потому что ты достал! — Я резко поднялась, забыв об улыбках и смехе, и, приподняв подол, направилась к лестнице наверх, не оборачиваясь, но громко оглашая своим голосом особняк: — Хочу, не хочу, буду, не буду, убью, не убью! Герой, блин, великовозрастный! Нашёл себе развлечение, с ни в чем не виновной пленницей забавляться! Очень по-мужски, очень властно, очень круто! Мои аплодисменты! — Я встала на ступеньке и, отпустив платье, звонко забила в ладоши. — Ощутил себя королём? Или поклон ещё отвесить? Ну, прёшься от своего прозорливого ума и умения продумать всё на сто шагов дальше? «О, что бы ещё придумать такое? — пытаясь подражать его манере и тону, залепетала я, — заставить её вырвать себе печень взамен на жизнь какого-нибудь алкаша? Или отсосать всем моим драконам за сохранность новой партии девственниц? Как чертовски скучно!» Джиён смотрел на меня с первого этажа, тоже поднявшись на ноги. Я перевела дыхание, пытаясь угомониться. — Даша… — Что? Скатиться отсюда кубарем и сломать себе шею? Или сначала раздеться, и так будет зрелищней? — Не надо, пожалуйста, не раздеваться, не скатываться. — Тогда, с вашего позволения, ваше величество, я пойду спать, потому что спала каких-то два часа и очень устала, — развернулась я и принялась подниматься дальше. Послышались шаги Дракона, последовавшего за мной. — Что же ты делала, что так мало спала? — Я достигла второго этажа и развернулась, наивно похлопав глазами, взгляд во взгляде Джиёна и губы кокетливо раскрываются вполсилы. — А что бы ты делал в ночь перед своей свадьбой? Бухала, курила и, с вашего позволения будет сказано, еблась. — Ты теперь ещё и материшься, — констатировал факт мужчина, уставившись на мои губы, как будто они произнесли «хочу тебя», а не «еблась». — И… самое невероятное, что, похоже, всё это правда… Сынри не мог дождаться свадьбы? — Я разве говорила, что делала это с Сынри? — Улыбка сошла с уст Джиёна и его глаза вернулись к моим глазам. Расширившиеся, горящие, опешившие и заинтригованные. — А с кем же? — С первым попавшимся в ночном клубе подвыпившим парнем. — Не верю. — В этом, в общем-то, всегда ты весь и был — ни во что не верил. — Ты изменила Сынри? — Да, я его изменила. Как ты и хотел. — Ты поняла, что я не в этом смысле… — Да как же тебя понять, когда ты так много говоришь? — Блядь, ты меня троллишь? — А что ты мне за это сделаешь? Распнёшь? — Джиён издал рык, стукнув пяткой о пол и задрав лицо к потолку. Не хватало ему только крикнуть «Господи, помоги!», я бы посмеялась. Он даже вознёс руки, но опустил их на голову, ввёл пальцы в волосы и провёл по ним, призывая на помощь не Бога, а терпение. — Я тебя, блядь, выебу! — Ты обещал, что никогда со мной не переспишь. — Напиздел! — повернулся он ко мне, воспарив руками и тут же уронив их, хлопнув ими по бёдрам. Судя по тому, что в его лексиконе кроме нецензурщины ничего не осталось, я вывела его из себя. И это было здорово. Я припомнила, что ещё ему не нравилось, когда я говорю его же словами, повторяя за ним всё подряд. — Ты говорил, что никогда меня не обманывал. — Никогда, но в этот раз придётся сделать исключение, потому что невозможно больше терпеть подобное поведение. — Он обошёл меня снова, встав по направлению к своей спальне. — Ты же хотела брачную ночь? Она у тебя будет. — Хорошо, — кивнула я. — Во сне, — и отвернулась, пошагав к той спальне, что обычно выделялась мне, когда я жила в этом доме. Из-за угла вышел сонный Гахо, облизнувшийся и севший, чтобы любоваться нами. — Даша, мы идём ко мне в спальню, — сказал мне в затылок Джиён. — Я иду спа-ать, — напела я с издевкой, не останавливаясь. — Иди сюда! — грознее изрёк мужчина. Я добавила в походку пружинистости танца, завиляв бёдрами, отчего пышные юбки колыхались гребнями волн или большим-большим колоколом из шёлка и шифона. Руки мои стали совершать волнообразные движения в стороны, изгибались и вертелись вверх-вниз, будто звучала музыка, но я даже под нос себе ничего не подвывала. — Иди сюда, блядь, я кому сказал?! — Мне вспомнился любимый фильм другой моей бабушки, «Любовь и голуби», старый советский фильм без особых изысков, о семейных неурядицах и измене. Я принялась напевать, правда, на корейском, слова главной героини того фильма: — А не пойду, а не пойду… — Я задрала руки, отцепляя фату, и продолжая безвредно приплясывать. Отстёгнутая от причёски вуаль упала на пол, неугодная мне больше и ненужная. — Даша! — гаркнул Джиён, но тут же замолчал, оборвав сам себя. — Блядь… — прошипел он. Я дошла до угла и присела, чтобы почесать Гахо, словно Дракона не существовало, словно я тут одна с собаками. Сзади раздался совершенно другой, мирный, спокойный, расстроенный и жалобный голос Джиёна: — Поиграла и бросила, да? Сначала пусти на свои белые простыночки, а потом они нам уже неинтересны? — А ты как хотел? — широко улыбнувшись, оглянулась я через плечо, водя ладонью по голове шарпея. — Скучно мне с тобой, Джиён. — Зачем же ты всё-таки поехала со мной? — Потому что мне всё равно. Могла остаться, могла поехать. Сынри не уговаривал ехать с ним, потому что спал, а ты не спал, поэтому уговорил. — Не может быть тебе всё равно. — Это почему же? Ты считаешь, что запас чувств и эмоций безграничный? Ты думал изводить меня и издеваться надо мной, при этом не оставляя равнодушной? — Мы так часто и много произнесли «всё равно», что мне опостылели эти слова до тошноты. Ещё одно-два повторения, и занервничаю просто потому, что перебор этого «всё равно». — Я не собирался изводить тебя и издеваться. Если ты помнишь, то у тебя всегда был выбор, и то, что с тобой случалось, происходило в результате твоих решений. Ты до сих пор думаешь, что я не выполнил бы обещаний, данных в конце королевской недели? Что я не сделал бы тебя своей королевой, что не исполнял бы твоих желаний? Я сделал бы всё это, и даже больше. — В обмен на душу, — повторила я давнее условие, немного горше, чем хотелось. — Которая, позволь напомнить, вопреки всему оказалась у меня. Ты подарила мне её в декабре, хочешь получить обратно? — В бэу^[21] не нуждаюсь… — произнесла я по-русски и, не найдя корейского аналога, перевела на английский, который Дракон знал замечательно: — Second hand не в моём вкусе. Оставь себе в вечное пользование. На память. — Оставлю, — подошёл ко мне Джиён, нависнув сверху. Гахо вырвался из-под моей руки, затершись о ногу хозяина, и мне пришлось встать, потеряв занятие. — Мою только верни. — У тебя же её нет. — Конечно, она же у тебя. — Красиво пытаешься петь, да только ты не соловей, а Дракон, и вместо трелей вырывается пламя, которое всё сжигает. — Этому огню имя — власть. В ней горит всё вокруг меня, потому что к держателю власти никто не должен приближаться, иначе он её потеряет. Только не отдельно от всего, а вместе с жизнью. Я тебе уже говорил когда-то, что в мире преступных высот на пенсию не выходят. Пока я жив — за мной всегда будут стоять сила, влияние, люди. Это как свергнутый монарх, пока его не казнишь — всегда есть угроза революции, что партия монархистов попытается возвести на трон обратно своего короля, восстановить прежний порядок. Даже в бегах и ссылке правителей преследуют и от них стараются избавиться. Когда я убил босса Сингапура, чьё место занял, то вырезал всех его ближайших соратников, лишив туловище головы, а группировку какой-либо связки. — Неужели ты признаёшь, что не всё тебе подвластно, что ты сам стал заложником своих достижений? — Пока я отвечал только сам за себя, у меня с этим проблем не было. Но потом появилась ты. — И в какой момент тебе на меня стало не всё равно? — Ну вот, я сама повторила эти дурацкие слова. Джиён потёр подбородок, не то думая, не то пережидая, не сменю ли я тему, чтобы не отвечать? — Когда твоё безразличие по отношению ко мне прекратилось? — Не знаю, может, в тот момент, когда я дал тебе незаряженный пистолет? — Заряженный был бы милосерднее. Не лги мне, то была твоя шутка, и ты в глаза меня не видел. — Это так. Возможно, тогда надо мной посмеялась судьба, не дав застрелить тебя по-настоящему. С тех пор было несколько случаев, когда я близко подходил к мыслям о том, что тебя стоит убить. Убить, чтобы ничего не продолжалось, не заходило дальше, но я говорил сам себе, что это глупая трусость, что не мне переживать за что-либо, что мне будет ровно, безмятежно, что меня ничего не заденет и не зацепит… И не цепляло, пока в моей голове не возник, как будто сам собой, простой до безумия вопрос, а что бы я почувствовал, если бы Даши не стало? — А ты умеешь чувствовать? — прекрасно зная, что «да», всё-таки язвительно подлила я масла. — Ты хочешь услышать ответ на этот вопрос? — Нет, — ухмыльнулась я. — Потому что тебе всё равно? — угадал мой ход мыслей Джиён, лишив очередное подобное заявление с моей стороны обаяния. Что ж, придётся ответить по-другому. — Потому, что все твои слова ничего не значат. Что бы ты ни сказал, это никак не отразит твоих поступков, ты будешь делать то, что потребует твой разум, а ему категорически по барабану, что ты чувствуешь. — Значит, важнее озвучить мои мысли? — Джиён, — подойдя к нему впритык, без каблуков я была чуть пониже него, и его глаза, вынужденные смотреть сверху, невольно проехались по моему декольте, прежде чем найти мои глаза. — Чего ты сейчас хочешь от меня? — Тебя. — Я с тобой спать не буду. — Эй, а вот это моя фраза, — наиграно нахмурился Дракон. — Ты пресыщенная скотина, ты, похоже, даже сам не понимаешь, когда у тебя начинаются развлечения, а когда серьёзная жизнь. Теперь ты убедил себя, что у тебя есть чувства, точно так же, как когда-то убедил себя, что у тебя их нет. Ты от своего больного мозга не избавишься, если ложкой его не слопаешь, так что не жри мой, договорились? — Я люблю тебя. — Я покривила скептично ртом, изогнув один уголок. — Я предупреждал насчет подобных речей, они меня эмоционально обезоруживают и вырывают предательские признания. — Ты обычно убиваешь предателей — вырви себе язык. — Я люблю тебя. Вырви его сама. — Могу откусить, если полезешь снова целоваться. — Ты меня этим не заставила отказаться от подобных планов. — К чему всё это? Хочешь начать новый спор? Новую неделю? Королевская, идеальная… какая теперь? Сказочная? — Не будет никакой недели. Даже выходных. Даже суток, — Джиён поднял руку, протягивая к моей, но я отступила, желая сначала выслушать. Он опустил руку обратно в карман. — У нас время до утра, пока никто не узнал, что ты здесь, что ты была здесь, что ты… почему-то вновь была со мной. Я прошу у тебя эту ночь, и ты больше никогда меня не увидишь, я не приближусь к тебе, никогда не вторгнусь в твою жизнь и не стану использовать тебя, не стану втягивать в свои интриги, я отодвину тебя от них так далеко, как это возможно. Я не хочу, чтобы с тобой что-либо случилось… — А раньше хотел. — Но раньше ты мне была безразлична точно так же, как миллиарды людей! Какого чёрта я должен был заботиться о тебе, когда ты мне была никто? Я не обладаю тупым разбрасыванием чувств, которым ты так кичилась, когда любишь всех, не только ближних и своих, но чужих и дальних, даже тех, чьих имён не знаешь и лиц не помнишь. Как не порвало-то тебя от заботы о человечестве? Так вот — я так не умею и не собираюсь! У меня очень узкий круг дорогих людей, куда невозможно втиснуться, потому что площадь этого круга равна длине моего терпения, помноженной на радиус из доверия. — Но я каким-то образом втиснулась? — Видать, с Божьей помощью, — хмыкнул Джиён. — Это шутка, если что. Я может и полюбил, но не уверовал. — Я же сказала, что ты свои мозги никуда не денешь, вот и доказательство. Всё продолжает подчиняться разуму. — А я, в доказательство любви, должен был стать набожным? — Ничего ты никому не должен, мне не нужны ни доказательства, ни твоя любовь. — Ты научилась делать больно. — У меня был хороший учитель. — Чудовище решилось открыть сердце, а оно никому ненужно… Как это парадоксально и как по-земному, как по-человечески. Я знал, что так и будет. — Зачем же пошёл на все эти обречённые на неоцененность признания? — Потому что я хочу вот такую ночь, честную, откровенную, с возможностью и правом чувствовать и любить, с желанием кричать о своих чувствах. Я ломал голову, может ли вернуться наивность? Нет, в том виде, каком она была в молодости, она не вернётся, в юности она навязанная природой и неизбежная. А сейчас, когда мне через три месяца стукнет тридцать пять, я могу быть сознательно наивным. Я хочу хватать тебя на руки и быть влюблённым мальчишкой, хочу забыть обо всём, кроме своей любви, хочу быть глупым и предсказуемым, не мучась вопросами, как обмануть и обвести вокруг пальца? Я достиг того уровня власти, когда могу позволить себе побыть беззаботным и счастливым — одну ночь. А потом я не повторю ни слова из сказанного даже под пытками. Потом я буду смотреть на тебя с холодом и неузнаванием, если доведётся встретиться. Я продолжу убивать и ненавидеть, в том числе тебя, но трогать уже не буду. — И в какой же момент в тебе это всё проснулось? — Да какой к чёрту момент? Я не твои библейские пророки с озарениями, Даша, я живу, наблюдаю, думаю и видоизменяюсь. Вода и камень точит — так говорят? Я слишком близко жил к воде, слишком много её было, в пейзаже, и даже речах, и слишком большую ставку сделал на воду. Она меня подточила. Топил тебя, а утонул сам. — Не рой другому яму, — пожала я плечами, хорошо запомнив то, что показал мне Сынхён. — Когда ты пропала в идеальную неделю… не поехала домой и мне пришлось тебя искать… Да, возможно, тогда что-то щелкнуло. Явственное свидетельство того, как ты можешь исчезнуть. Не по моей прихоти, а просто так. И я не смогу тебя вернуть. А потом ты плакала… как же ты плакала из-за Мино… — Я люблю его, — посмотрела я в глаза Джиёну. Тот поджал губы, замолчав. — Убьёшь его, чтобы сделать мне больно? — Хочешь его? Хочешь с ним встречаться? Хочешь замуж за него? Я разведу тебя с Сынри в момент. — Это так ты любишь? Подкладывая под других? Впрочем, разве впервые… — Ты не понимаешь… как странно, в душу верила ты, ценя духовное, а на тело-то меньше обращаю внимание я. Спи с кем хочешь, хоть с сотней, хоть с тысячей. Мы с тобой так много ссорились и дискутировали, но о любви говорили не часто, поэтому хочу сказать тебе о ней, какая она, в моём понимании. Любят не за что-то, не за верность, не за красоту, не за чистоту или коварство, не за ум или мастерство в постели. Любовь, которую ты подразумевала, но не могла сама понять и объяснить, она вообще ни с чем не считается. Она находит не имя, не лицо и не душу даже. Она находит в пару одной жизни другую, и пытается их превратить в одно целое. И что бы в одной жизни ни происходило, любовь соединяет её со второй. И та жизнь, Даша, которая бьётся в тебе, она и есть ты. Ты, которая может говорить, что хочет, спать, с кем хочет, разбить здесь всё, что хочет, и чувствовать ко мне всё, что хочет. Но это не изменит чувство, предназначенное для вечности, константу, не предназначенную для перемен. Это не изменит то, что уже и я в себе изменить не в силах. — Я смотрела на него, долго и подавлено, уставше, но проницательно, не отвлекаясь. — Когда я одел тебя в те шорты и ботфорты, помнишь? В завершение королевской недели. Моя фантазия столько всего придумывала, как мы двое, таких классных, могли бы править Сингапуром, ты бы поддерживала меня и осуждала одновременно, служила бы мне противовесом, или сочиняла со мной какие-нибудь злодейства. Днём я бы шёл у тебя на поводу, и был праведным и пристойным, а по ночам мы бы с тобой развлекались так, что город содрогался бы. Мы бы пренебрегали опасностью, совершали пакости и искупали их благодеяниями, кувыркались в постели и читали взахлёб книги, выискивая путь духовного совершенства… Это была не любовь. Это ещё была похоть и жажда непонятного и неприступного. Я был согласен рисковать нами обоими, катаясь на бешеной скорости, прыгая с парашюта, съедая рыбу фугу у повара-новичка^[22]. Это была новорожденная любовь, незрелая и бездумная, когда ты считаешь, что главное в этом деле — ловить кайф. А потом чувство вызрело, и вдруг понимаешь, что уже не до кайфа. Вообще всё становится иначе. Возможно, на меня слишком долго и упорно оказывали влияние Йесон и Сынхён, великие знатоки в делах любви, но со стороны меня не манил их опыт. Я хотел свой, особенный. Однако в одном они были правы: любовь и смысл — синонимичные понятия. Я дозрел до того, что могу не быть с тобой, и не ловить «кайф» от созданных воображением отношений, лишь бы не рисковать тобой. Не рисковать нами, ведь столько ещё можно попробовать и испытать, вместе — желательно, — но можно и порознь, зачем же ставить на кон жизни? И теперь я стою на пороге последнего этапа любви, перешагнуть который мне на даёт врождённый эгоизм, и я говорю себе: останавливайся и срывай любовь на этом этапе. — И в чём же заключается последний, куда ты не шагнул? — Он заключается в том, что я начну рисковать собой, лишь бы не пострадала ты. Я не могу допустить такого расклада, я не могу разлюбить себя, потому что гордость, достижения, самоуважение и вся моя судьба не простят мне, что я, добившийся так многого, затративший неимоверные усилия, чтобы подмять под себя пол-Азии, ставший незаменимым властелином Сингапура, посчитал себя менее значимым какой-то русской девчонки, которая не сделала ничего, кроме как поставила под удар мою власть, соблазнив моё сердце своими голубыми глазами, невинными рассуждениями и безумно красивыми губами… — Джиён двинулся на меня, захватывая в объятия. — Откусывай, что угодно, но это неудержимо… — Джиён! — Я уперлась в его грудь ладонями, остановив пыл и страсть Дракона. — Это не любовь. — А что? — Похоть. Ты не ушёл никуда от неё. Ты понимаешь, что не готов к самопожертвованию, а это и есть… — Да ничего это ни есть! Ты любила Вику? Ты любила того типа, залитого бетоном? Ты любила всех, ради кого подставляла себя или хотела подставить? Прекрати равнять любовь и страдания! Прекрати думать, что только отрекаясь от себя, можно проявить любовь. А кому тогда взаимностью должны отвечать, а? Или взаимная любовь, по-твоему, слишком легковесна? Да, я сказал, что на следующем этапе был бы готов рисковать собой, но это не значит, что себя непременно следует принести в жертву. Почему нельзя беречь и себя, и того, кого любишь? Ты говоришь, что я тебя мучил, но ты сама из себя делаешь мученицу, постоянно, при каждом удобном случае! — Ты отрицаешь, что виновен в моих бедах? — прищурилась я, убрав со своих плеч его руки. — Нет, не отрицаю. — Но ты не готов искупить свою вину передо мной? — Каким образом? — Я изобразила во взоре максимальную ярость, какую только могла, но рот украсила улыбкой: — Тебе придётся выпить мой отвратительный кофе, потому что я сейчас пойду его варить, потому что если не выпью, то усну на середине очень увлекательных признаний, так что отпусти меня, и жди в спальне. Так и быть, притопаю к твоим белым простыночкам. — Джиён опешил, разомкнув руки, сбитый внезапностью смены темы, немного запутавшийся, но постепенно осознающий. Недоверчиво ухмыльнувшись, он отступил и пропустил меня обратно, к лестнице. Я медленно спустилась на кухню, чтобы не наступить на подол и не грохнуться нигде. Дойдя до хорошо знакомой обстановки, я быстро нашла турку, банку с молотым кофе. Всё стояло там же, где и всегда, ничего не изменилось. Я налила воду и, прежде чем начать сыпать ароматный коричневый порошок, тихо вытянула нож из деревянной подставки. Я по ручке узнала нужный, тот самый, что тонко резал даже мягкие томаты. Подняв глаза к потолку, не слыша шагов Дракона в его спальне, но зная, что он там, я задрала подол и, оттопырив подвязку невесты, сунула под неё леденящее кожу оружие. Убедившись, что широкая повязка достаточно туга и держит нож, я опустила юбки, поправив их. Закуска к кофе готова, теперь можно вернуться и к нему.

Брачная ночь

С двумя чашками на подносе, я кое-как поднялась по лестнице, при каждом шаге ощущая опасность наступить на подол и упасть, разлив кофе. В нём не было никакой особой ценности, но не хотелось никаких оплошностей и неудач этой ночью. Я просто не хотела, чтобы что-либо валилось из рук или не получалось, предвещая безуспешность задуманного. Гахо с Джоли остались на кухне, выклянчив из меня корма, и я, не уворачиваясь хотя бы от них, дошла до спальни Джиёна, дверь в которую была открыта — оставалось только толкнуть, что я и сделала. Бедром.

Дракон стоял с противоположной стороны, у окна и, наверное, смотрел в него, но повернулся, когда я вошла. «Великий человек смотрел в окно…» — снова возник в моей голове Бродский. Нужно отделаться от постоянных ассоциаций с величием, когда я вижу это лицо. Оно коварное, преступное, жестокое и грешное, как котёл, в котором сварилось сто поколений узников преисподней, и он прокоптился их прахом, жиром, останками. Оно безбожно лицемерное и до пугающей честности лживое. Но всё-таки такое, с каким только и можно править этим миром. Каким только и можно этот мир выдумать и создать.

Мы замерли, смотря в глаза друг другу. Мы улыбнулись друг другу, как давние враги, как пылкие любовники, как безумцы, как заговорщики, как обреченные на смертную казнь сокамерники, как отец и дочь, как муж и жена, наши улыбки выразили столько всего несовместимого и одновременного, что слились в одну молчаливую роковую предсказанность. — Надо же, я думала, что найду тебя голым в постели, — пошутила я, ставя кофе на столик и сокращая пространство между собой и Джиёном. — Ты обрадована или разочарована, что всё не так? — Мне без разницы, — не потеряла я прежний задор. Джиён подошёл к принесённым чашкам и взял одну. — Так, на чём мы остановились? — В какой из разов? — хмыкнул Дракон. — А ты хочешь продолжить с какого-то определённого момента? Отмотать назад, будто не было чего-то промежуточного между сейчас и той минутой, когда мы на чём-то остановились? — Да нет, я-то знаю, что отмотать никуда нельзя. Жизнь — это не фильм. — К сожалению? — К нашему сведению. — Тоже решил придерживаться нейтральных позиций? — спросила я, усаживаясь со своей чашкой на кровать. Уже не спрашивая разрешения, уже не следя за реакцией Джиёна. Просто пользовалась его постелью так, как вздумается. — Я всегда их придерживался. Разве нет? — С точки зрения духовности, ты был крайним радикалом, и до нейтральности было далековато. — Он отпил глоток и, на глаз не найдя себе места рядом со мной из-за пышной юбки, примостился на кресло напротив. — Ну, и как он? — кивнула я на кофе. Дракон смотрел мне в глаза, не отвлекаясь. — Великолепен. — Неужели? — приподняла я брови, не сумев понять, на самом деле удивилась, или сыграла удивление? — Его приготовила ты, и этот кофе, как и раньше, имеет для меня вкус моего отношения к тебе. Прежде пресный, безвкусный, горьковатый, жидковатый и, временами, отвратительный, теперь он насыщенный, терпкий и интересный. — То есть, отношение к предмету определяет его автор? — А разве не так? Как часто мы узнаём что-то плохое о певце или актёре и перестаём смотреть его фильмы, слушать его музыку. Все мы распространяем свои чувства чуть дальше, чем следовало бы. Недаром говорят, что из любимых рук и яд сладок. — У меня в деревне говорили немного иначе: «Кого любишь — с говном слопаешь». — Джиён засмеялся. — Суть одна и, возможно, твоя интерпретация позволяет глубже понять чувства. Сладкий яд пить не трудно, даже зная, что он приведёт к смерти, в этом заключается опасность всех соблазнов — они приятны. А вот лопать заведомо гадкое, потому что привязан к этому… Странно, что со знанием этого прекраснейшего афоризма, ты полюбила Мино, а не меня. Во мне столько говна для демонстрации твоей безграничной любви… — Джиён повис на паузе, ожидая чего-то от меня, а я притихла, не зная, стоит ли упоминать Мино и поддерживать разговоры о нём? Я не стала ничего добавлять, и Дракон продолжил: — Такая невинная и наивная девочка, пеклась о душе и ни о чём другом, но из всего ужасного и преступного окружения, в котором оказалась, выбрала себе объект для воздыханий по простым критериям — красивая морда, блядские глаза, да тело с ростом, будто Пракситель вытёсывал. Браво, Даша, браво! — Да ладно беситься-то, что не тебя выбрали, — хмыкнула я, перекинув ногу на ногу и почувствовав ляжкой нож. Надо бы осторожнее, чтоб не выпал до времени. — Уж нельзя позлорадствовать, — не стал отпираться Джиён, но продолжил: — и всё-таки, почему же он? Обоснуй это как-то по-религиозному, по-христиански, по более возвышенной теории, чем та, которая лезет мне в голову, что ты, как и большинство девочек, имеешь исключительно сексуальное желание, и именно его называешь любовью, но при этом малодушно проповедуешь любовь всем сердцем. Что ж сама-то пиздой выбираешь? — Я поджала губы. Нет, он доиграется у меня. Давай-давай, Дракон, наращивай мою ненависть. — Ты так уверен, что сам принимаешь решения исключительно разумом, словно у тебя самого член не работает. — Ладно, извини, я быстро перешёл на грубый разговор. Вернёмся к культурному диалогу. Почему Мино? Объясни. — Я пожала плечами, собираясь подумать над этим, но Джиён стал помогать мне собственным рассуждением: — допустим, он наименее замешанный во всей грязи, и тебя повлекла к нему кажущаяся чистота образа. Однако Сынхён при тебе тоже ничего плохого не совершал, если не считать приёма наркотиков и алкоголя. Хорошо, плюс к незапачканности, Мино выиграл отсутствием вредных привычек. Но он тоже посещал бордель, что в твоём представлении было ужасно, и всё же — его это не испортило, а других — да. В тебе вызвала трепет история его несчастной любви и верности своей бывшей? Сынхён тоже жене не изменял, да и женат был четыре года, а не два в сожительстве, как Мино. Опять же, у него было именно что сожительство, блуд, с твоей точки зрения, а у Сынхёна венчанный брак, но ты всё равно без ума от Мино… Тебе хотелось бы верующего христианина? Тэян очень духовный человек, но вряд ли ты удосужилась покопаться в нём, верно? Ведь он невысок, не особенно красив, не носит отутюженные рубашечки, татуировками себя уделал. Может, тебе хотелось подвигов? Конечно же хотелось, ты сама говорила, как бесит тебя бездеятельность этого парня. Сынри тебя выкупает, женится на тебе, Тэян несётся в нижний бордель, а Мино… соглашается кататься по бутикам и тратить там мои деньги. Очень по-рыцарски. Я могу бесконечно перечислять всякие такие нюансы, но хочу услышать от тебя, что же тебя в нём привлекло? И без размытых фраз вроде «любят не благодаря, а вопреки», пожалуйста. Я отставила быстро опустошённую чашку, перевела дыхание и, сдержано улыбнувшись, посмотрела собеседнику в лицо, смело и не собираясь лгать. — Я могла бы тоже долго говорить о том, что в тебе — много понтов, в Сынхёне — придурковатости, в Тэяне — грубости, в Сынри — развратности. Во всех вас полно недостатков, как и в Мино, в тебе гипертрофированные амбиции, в Сынхёне надломленность, в Тэяне полно похабщины, а в Сынри эгоизма. А в Мино… знаешь, в нём нет ничего «слишком», как во всех вас. Он просто человек. Красивый — да, но обычный по сути своей. Он живёт, работает, мыслит, и не корчит из себя гения, не заявляет о талантах. По сравнению с тобой — королём, с Тэяном — злобным сутенёром, Сынри — богатеньким мажором, у него нет никакой роли, кроме человека и мужчины. А мне, кроме этого, ничего и не нужно было. Я — обычная девушка, и всё, чего мне когда-либо хотелось, это жить обычной, средней жизнью, ничем не выделяться из толпы и… — И встречаться с охренительно красивым парнем, чтоб бабы вокруг шипели от зависти, — хохотнул Джиён. Я закатила глаза и вздохнула. — Хорошо, давай остановимся на этом. Ты хочешь внушить мне, что я всегда была материалисткой? Что я всегда искала не того, о чём заявляла? Ладно. Да, я балдею с длинных ног Мино, схожу с ума по его блядским глазам, и бровям, кстати, тоже, по сильным пальцам и по губам, которые умеют целовать так, как никто, — я даже подалась вперёд, прищурившись и входя в азарт перечисления. У Дракона заходил туда-сюда подбородок. — Я визжать готова от его широких плеч, от чёрных уложенных волос и его запаха, несравненного запаха красивого и высокого мужчины, под которого хочется лечь и лежать там, пока не превращусь в мумию из-за потери всей влаги в организме, под ним хочется лежать, в отличие от Сынри, тебя и Тэяна! Доволен? Потому что у него есть внешние данные, и я люблю это ставосьмидесятипятисантиметровое божество, а сташестидесятивосьмисантиметрового короля — не люблю. Рад? — Какая же ты сука, Даша, — спокойно произнёс он, нервно расплывшись в улыбке и откинувшись на спинку. — К чему мы это всё обсуждаем-то? Ты переспать со мной хочешь? Иди сюда, давай переспим, и быстрее ляжем спать, потому что мне ну очень хочется отдохнуть после тяжёлого дня. Вы же этому меня здесь учили, что неважно, кого любишь — спать при этом можно со всеми! — А я вот думаю о том, что ты когда-то мне внушала, что в людях есть и доброе, и плохое, и нужно только разбудить хорошие качества. А я тебя уверял, что золото в песочнице не ищут, помнишь? — Помню, — приготовилась услышать я что-то любопытное. — Вот и скажи мне, если ты сейчас такая сука, значит, сука эта в тебе спала всегда, и я почувствовал, что в тебе есть, что разбудить, даже когда ты сама о ней в себе не подозревала. — И дальше-то что? — кивнула я. У меня, действительно, не было желания и сил спорить. Я больше не хочу вступать в диспуты с Драконом, никогда, ни за что. Я хочу убить его и лечь спать. Всё. — Ничего. Ты права. Я же сказал тебе в начале, что устал от разговоров. — Если тебе это поможет молчать с чувством выполненного долга — ты всегда был прав. Я не права, а ты — прав. Бога нет, любви нет, смысла тоже, наши жизни — иллюзия, боль проходит, радость тоже, а время — выдумка людей, которой они сами себя подгоняют к могиле. Я точно заучила все твои тезисы? Поправь, если что-то не так, я заранее согласна. Джиён психанул, резко встав. Сунув руки в карманы брюк, он вернулся к окну, встав ко мне спиной. Может, в неё ударить? Нет, горит свет, и он заметит крадущуюся меня в отражении. — На санскрите слова «время», «завтра» и «смерть» — одно и то же слово. Для тех, кто говорил на нём, завтра — это всегда потенциальная смерть, ведь никто не знает, что будет, а время — это главный убийца, поэтому все три понятия синонимичны, едины. Я никогда так не осознавал правоты санскрита, как сегодня. Потому что завтра опять наступит моя духовная смерть, добровольная и неизбежная. — Ты продолжаешь много говорить, и говорить ерунды, — подперла я лицо ладонью, — нельзя добровольно избавиться в себе от чего-то по щелчку пальцев. Если завтра ты вдруг перестанешь что-то чувствовать, значит, в тебе и сегодня этого не было. — Джиён повернулся ко мне. — Я продолжаю говорить, потому что хочу, чтобы ты меня поняла, хоть раз, окончательно и полностью. Не просто выслушала, а поняла. Но ты, возможно, поймёшь меня только лет через десять, или больше, и за это мне обидно. Мне бы хотелось, чтобы ты теперь, в этот час, в эту минуту осознавала, из-за чего всё это происходит, почему… Я раб своего разума, ты права — вот почему меня ждёт духовная смерть. Не потому, что я перестану чувствовать, а потому, что я запрещу себе давать волю своим чувствам. Я даю им свободу только до рассвета, один раз, и больше никогда, потому что всегда жил умом и буду продолжать им жить, потому что без него уже и жизни-то не будет. И я хочу, чтобы ты поняла, что свобода, которую я получаю в эту ночь, без тебя невозможна, только ты — ты и то, что ты открываешь и вырываешь из меня, дают мне свободу, — Джиён притормозил и, покусав нижнюю губу, продолжил, — как же я безоружен, — я насторожилась, как вор, на котором и шапка горит, — оказывается, что слова — это оружие разума, и для выражения чувств они вообще не подходят, не годятся, они не попадают в цель, не ранят и не помогают достичь ничего. Я всю жизнь запасался ими и обкладывался, впитывал в себя, составлял из них хитроумные мозаики и головоломки, я коллекционировал мудрые фразы и мысли, всё в словесной форме, я вил из них настоящие джунгли, через которые не пробраться, но когда нужно перейти на уровень эмоций — ноль, слова становятся холостыми патронами, они бахают, может, делают много шума, но никакого эффекта от них нет. Чем же их заменить, когда я хочу донести до тебя свои чувства? Что способно выразить изнутри человека, его сердце? — А ничего, — устало улыбнулась я, — ты же меня не понял, когда я пыталась заставить себя понять. Ты не понял моих чувств, моей боли, моей обиды. Как ты там сказал? Любовь — это когда сливаются воедино две жизни? Да, наверное, но ты пытался впихнуть меня в свою жизнь, ты не соединял две, ты поставил свою на первое место и считал, что только она важна, а моя не имела значения, поэтому мою жизнь ты отрубал и отсекал, вытаскивая меня из неё и всовывая меня без моей жизни в свою. Но если любви нужны две единицы, то теперь во мне нечего любить, и мне любить нечем. Ведь ты забрал мою жизнь, и я живу чужой, именем, дарованным мне Сынри, по сценарию, написанному тобой. — Как я уже сказал — я не хочу переступать на ту ступень, где ты мне станешь важнее самого себя, поэтому ты права. Да, я пока что ощущаю свою значимость, поэтому хочу тебя к себе, а не наоборот. Я столько отдал за то место, которое занимаю… Если Париж стоил мессы, то Сингапур стоил души. И теперь, когда появилась ты, встал вопрос, а стоит ли Даша Сингапура? Ведь он стоит здесь веками, и нынче, когда я захватил его, зависит от меня. А ты? Променяй я Сингапур на тебя, останешься ли ты всегда там, где будешь мне нужна? — Судя по твоим поступкам, в могиле? — с сарказмом заметила я. — Оттуда точно не сбегу, если положишь. Джиён замер и смотрел на меня, долго-долго, протяжно смотрел, как на пароход, отходящий от берега. — Если хочешь, я отвезу тебя обратно сейчас. Если хочешь — прямо в Россию. — Я округлила глаза и даже встала, развернувшись к нему. Щедрые предложения, но я не для того выманила его на встречу (если это на самом деле благодаря моему приглашению), чтобы перекинуться колкими фразочками и разъехаться. Он отправит меня в Россию, и продолжит свои дела, убивать, красть, ломать жизни. Скольких ещё девушек, невинных и слабых, добрых и честных он похитит и раздолбает в своём проклятом государстве? Нет, я должна его уничтожить, я должна избавить мир от этого чудовища. — Я думала, что ты сдержишь слово насчёт брачной ночи. — Я хотел тебя и хочу, но… Я до тебя не представлял никакой конкретной девушки, когда воображал идеальный с моей точки зрения секс. Много света, белизны и непорочности. И взаимное желание. Взаимное, Даша. Я не буду с тобой спать, пока ты в своих фантазиях трахаешься с Мино. — Но ты сам всю жизнь так делаешь! — А с тобой хочу иначе, — он покачал головой, — но, видимо, уже не выйдет. Что ж, вот и первый недостаток чувств, когда живёшь по ним, ничего не выходит по задуманному. Когда я слушаюсь исключительно мозга, то всё следует моим планам, всё всегда получается и исполняется. А тут… я представлял себе такую ночь! Такие страсти и повороты! А что на деле? Обосрался, как юнец, — засмеялся Джиён, — убогие признания, неубедительные доводы, некрасивые формулировки, тупое перетаптывание в спальне с девочкой, которую месяцев восемь мечтаю отыметь. Да ну их в жопу, чувства эти, в самом деле, я Дракон или зелёное уёбище? — передернул он плечами и собрался пойти на выход, отходя от окна, но я перекрыла ему путь, встав посередине. — Ты отпустишь меня, даже не узнав самого главного? — Чего? — свёл брови к переносице Джиён. — Какого цвета у меня соски. — Мужчина ждал чего-то глубокого, язвительного, жестокого или такого, что даст пищу для дальнейшей долгой философии, но моё предложение его обескуражило. Брови его расслабились и он опустил взгляд на мою грудь, пока ещё спрятанную под платьем и бюстгальтером. — Чёрт… — с иронией шепнул он. — Оказывается, смысл в моей жизни ещё есть. — Сказать или показать? — повторила я, как когда-то. И тем временем подалась назад, забираясь на кровать, чтобы у Джиёна сузился выбор, и он однозначно захотел посмотреть, а не услышать. — Если я увижу, то захочу потрогать, — предупредил он. — А если услышу, то в любом случае захочу посмотреть. — Ты предлагаешь сразу вложить мою грудь тебе в руки? — оказавшись на кровати, я прилегла, откинувшись. Джиён стоял и бездействовал. — Мне самой раздеться? — Мне кажется, или минуты две назад я сказал, что надо расходиться? Почему ты в моей постели и я собираюсь к тебе присоединиться, ведь хочу раздеть тебя сам? — Это же ночь свободы твоих чувств. Видимо, разум не торопится возвращаться, так что не ищи логики. Дракон сдвинулся с места и залез на кровать тоже, подобравшись ко мне. Я приподнялась, повернув к нему спину. — Расшнуруй корсет. Без этого лифчик никак не снять. — Зачем мы это делаем? Мы же не собираемся заниматься любовью, но вряд ли остановимся на сосках, — его пальцы стали развязывать шнуровку и у меня облегчилось дыхание. Джиён продолжал ослаблять завязки, и когда две стороны корсета были разведены достаточно далеко друг от друга, мужчина расстегнул лифчик. Я придержала спереди одежду и бельё, которые теперь грозили упасть. Перекинув волосы через плечо, я обернулась назад, к Джиёну. — Не хочешь поцеловать меня? — Не хочу делать то, что я делаю хуже, чем кто-то, — злопамятно сообщил он. — Вот как… — Пышные юбки, клубящиеся вокруг меня, не позволят, пока я не собью его с толку, незаметно достать нож. Мне нужно каким-то образом расфокусировать его внимание, мне нужно возбудить его, взбудоражить, увлечь. Я указала на подушку. — Ляг. — Зачем? — поинтересовался он, но всё равно улёгся. — Так рост кажется повыше? Впрочем, горизонтально все одинаковые… Только свет я тебе не дам выключить. Что бы мы с тобой ни делали, я хочу яркого, ярчайшего света, я хочу видеть всё, видеть тебя, каждый сантиметр и изгиб… — Решившись, я наклонилась и поцеловала его сама, как когда-то делал он, затыкая меня. Накрыв губами его губы, я закрыла ему своей головой обзор и, перекидывая одну ногу через него, чтобы сесть сверху, я плавно забралась под юбку и достала нож, сжав его в пальцах. Ладони Джиёна оказались на мне: одна на талии обнажённой спины, другая на затылке, чтобы глубже целовать меня, прижимая к себе. Он отдался поцелую остервенело, как второй бегун на последних десяти метрах дистанции, пытаясь обогнать первого мчит и рвёт, чтобы занять призовое место. И Джиён догонял Мино, был близок, упёрся ему в спину, пошёл на обгон, поравнялся, стиснув меня в своих руках… Я прижала острое лезвие к горлу Джиёна, оборвав поцелуй и подняв лицо. Его кожа показалась тонкой и ранимой. Никакой он не Дракон, потому что нет защитной чешуи, с которой я бы не справилась. Шея с артериями, надрез — и смерть. Нет запасных жизней, нет власти над тем, чтобы спастись. Всемогущий и всезнающий король Сингапура зависит от силы нажатия моей руки. Мои губы вздрагивали, крепко сжатые, пока я смотрела ему в глаза, не содержащие страха. Перед моими, как через прорвавшуюся плотину, полетели кошмарные и тяжёлые видения всех дней, недель и месяцев, что я прожила здесь с прошлого лета; поданный мне пистолет, на курок которого я нажала, слёзы, бордель, беспардонность Тэяна, облапавшего меня в душе, слёзы, попытка Сынри меня трахнуть, драки путан, избиение клиентом, слёзы, угрозы, удары, чувства к Мино, переезд в дом Дракона, слёзы, беременность Вики, попытка ей помочь, наркотики, клубы, насмешки, слёзы, боль, пустота, страх, клуб, выпивка, споры, безнадёжность, домогательства, слёзы, обман, спасение Вики, мой первый раз, желание умереть, боль, унижение, нижний бордель, боль, унижение, страх, слёзы, слёзы, боль, слёзы, ужас, аквариум. Аквариум. Вода, смерть, конец. Я глотнула воздуха, будто вновь вынырнула на поверхность. Джиён спокойно смотрел на меня, впитывая через касание металла его холод. — И что дальше? — спросил он меня, такой спокойный и покорный, что невозможно было сопоставить этого человека с тем, кто бросал меня в портовый притон и куб с водой. Я стискивала пальцами рукоять ножа, боясь сорваться и не справиться, дать слабину, пойти против того, что задумала. Лезвие немного шаталось из стороны в сторону, я не смогла долго держаться твёрдо. Джиён почувствовал что-то, возможно, мою трусость, впечатление которой производили колебания. — Ну же. Хочешь убить? Убей. — Его наглый вызов придал мне храбрости. — Хочу. Хочу! — Я сузила глаза, скрежетая зубами, ощущая, как гнев заполняет меня, как ярость туманит разум. — Но сначала ты пожалеешь обо всём, что ты сделал, сначала ты заплачешь и будешь молить о пощаде! — крикнула я, видя, что Джиён не собирается и близко ничего такого делать. Он лежал, молчал и слушал меня. — Ты прольёшь свою скупую мужскую слезу, которую обещал! Ты говорил, что если тебя внезапно подстрелят — ты успеешь заплакать и пожалеть! Это не пуля, но я растяну твою смерть на несколько минут ради слёз и твоих мук! — Ты кое-что упустила из вида, — глядя мне в глаза, сказал Дракон. Я не убирала руку, и даже смогла перебороть в ней дрожь. — Я говорил, что пущу слезу по тем вещам, которые не успел реализовать. Я собирался плакать, когда у меня оставалось ещё что-то, чего я не испытал и не сделал. — Я сжала челюсти до хруста, а Джиён устало улыбнулся. — Благодаря тебе, познакомившей меня с чувствами, прежде мне неведомыми, у меня не осталось ничего, что я хотел бы ещё испытать, поэтому плакать мне больше не по чему. Режь, Даша, режь смелее. — Раскайся! — гаркнула я, с ужасом понимая, что это мои глаза мокрые, и в них набухли слёзы, которые вот-вот прольются. — Скажи мне, что ты осознал, как много подлостей делал, что тебя совесть мучит хоть немного! — Это что — исповедь? — хмыкнул он. — Дочь священникадаёт шанс последнего покаяния? Но я тебе напомню ещё кое-что. Я как-то сказал тебе, что есть вещь, которую ты от меня никогда не услышишь. Знаешь, что это? Сожаление и раскаяние, Даша. Я никогда, — слышишь меня? — никогда не жалею о содеянном, потому что совершаю всё по собственной воле, тщательно обдумав и сопоставив со своими желаниями и нуждами. Я не собираюсь каяться. Или ты просто хочешь послушать обо всех моих грехах? Я могу несколько дней перечислять свои преступления. Против закона, против морали, против любых приличий и человечности. Я нажала на нож, выступила кровь. — Я даю тебе последнюю минуту, чтобы ты сказал что-то важное, возможно, завершающее твою жизнь. — Я сегодня и так масштабно попиздел, можно я умру молча? — улыбнулся он. Я прорычала от его непробиваемости. Алая капля окрасила сталь и шею Джиёна. Всё это время, с того самого момента, когда не раздался выстрел в мою голову и Джиён засмеялся, забирая у меня оружие, я где-то внутри верила, что он трус и слабак, что он баррикадируется ото всех, прячется, бережёт себя, что он холит и лелеет себя, дорожит целостью и сохранностью, своей жизнью. Я надеялась на то, что его возможно припереть к стенке, где он сдастся и скинет свою броню. Но вот он с ножом у горла, и я вижу всё того же Дракона — уверенного, равнодушного, хладнокровного. Или он не верит, что я смогу его убить? — А что насчёт тебя? — спросил он, пока я думала. — Ты же сказала, что простила меня, за что хочешь убить? — Я простила тебе свою смерть, — прошептала я безумным голосом, и губы ощутили соль. Я плачу, Господи, почему я плачу?! Почему я не прекращаю всего этого взмахом руки? Даша, убей его, убей, ты сможешь! — Но я выжила, а такой жизни я тебе не прощаю! — Что ж, резонно, тогда режь, и покончим с этим. — Он не пытался дёргаться, не пытался вертеться и сопротивляться, он лежал, придавленный мною к кровати, и не отводил от меня своих карих глаз, золотящихся от света лампочек над нами. — Ну? — Я надавила сильнее, но нож не резал, а проминал кожу вниз. Нужно было, наверное, сделать пилящее движение. Я повела ножом, понимая, что делаю это слишком осторожно для убийцы. Как будто бы только хочу посмотреть, а может ли получиться? Хотя надо просто взять и залихватски строгануть по этому горлу. Я нависла над Джиёном и, к моему стыду, на его щёку упала моя слеза. Свободной рукой я протёрла своё лицо. — Даша, Даша, — вздохнул Дракон, — нельзя быть такой сентиментальной, собираясь уничтожить врага. Ты же меня считаешь своим врагом? Значит, если ты меня не прикончишь, то я прикончу тебя. Выбор не велик. Я кусала губы и пыталась прекратить молчаливые слёзы, лившиеся от нервного перенапряжения. Рука больше не тряслась, но она не могла зарезать человека! В голове я это представляла много раз, и с наслаждением. Я видела испуганного и жалкого Джиёна, и себя, карательницей и беспощадной бестией вонзающей кинжал. В мечтах я разве что не купалась в его крови, но вот всё в моей власти, и я этой властью не способна распорядиться. Я ненавижу его, ненавижу! Как много раз нужно это повторить, чтобы решиться? Чем придать себе отваги? Если я этого не сделаю, то мне придётся его снова простить… неужели прощают от трусости и слабости? А говорят, что для прощения нужна сила духа! Нет, иногда для прощения нужно постыдное малодушие, не позволяющее воздать по заслугам негодяю. Я смотрела на свою твёрдую руку, и вдруг на её месте явно увидела другую, с сигаретой. Та рука дрожала, дрожала так, как не дрожала сегодня моя даже в самых мощных приступах волнения. Нет, нет, я не должна думать об этом! Это ничего не значит! Это всё так дёшево и глупо, его переживания, вызванные его же жестокостью. Но он трясся и качался от боли, что разрывала изнутри, пока я тонула в аквариуме, и он подскочил, готовый спасти меня самостоятельно, признавая перед всеми, что я ему важнее его репутации. Это сегодня он рисуется, пока не стоит необходимость выбрать раз и навсегда. Но когда выбор был… Даша стоила Сингапура. — Я не буду тебя убивать, — хрипло выдавила я. — Не будешь, или не можешь? Скажи честно. — Здесь мне очень захотелось надавить, полосануть это горло, чтобы из него больше не вырвалось ни звука, только вылилась вся кровь, алая, как у тех десятков или сотен людей, что он погубил. Он должен был бы искупить всё сотворённое зло своей кровью. Этот лживый язык, требующий честности сейчас, его стоило бы вырезать и скормить Гахо, чтобы Джиён смотрел на это, пока не умрёт. — Быть честной с тобой? — хмыкнула я. — Ты же и сам всегда всё знаешь, зачем тебе мои слова? — Я знаю, что не можешь. — Мои губы ещё сильнее поджались, а Дракон изобразил зародыш очень весёлой улыбки, отличной от предыдущей — усталой. — Но что же ты будешь делать, когда уберешь нож? Я-то тебя убить смогу. Подумай хорошо ещё раз. Может, убьёшь? — Ты уже убил меня. Разве ты не помнишь? — с неистовой ненавистью прошептала я, опять прищурив глаза. — Я утонула, отдав тебе душу. Телом моим ты стал распоряжаться ещё до этого. Когда я уберу нож, мне всё равно, что будет. Всё равно, как и на всё с тех пор, как Сынри спас меня. — Абсолютно? — Я с вызовом воззрилась на него и отвела лезвие от его горла, заведя руку подальше в бок. — Как видишь, — задрав подбородок, в который раз отдала я себя в его власть, потому что мне, на самом деле, больше не было страшно. С той самой декабрьской ночи я не чувствовала себя достаточно живой, чтобы дорожить чем-то, я не чувствовала себя. И теперь, когда угроза отступила от Джиёна, мне было всё равно, как он попытается наказать меня за попытку его убить. Я простила его, снова простила, и на этот раз куда правдивее и искреннее, чем тогда. Я выжала в этой попытке убийства себя, а не его, и из глаз моих полились градом слёзы. Мужчина несколько мгновений покосился на нож, потом на меня, восседающую на нём в свадебном платье. Закинув руку вокруг моей талии обратно, где она и была до того, как я прервала поцелуй поднесением лезвия к горлу, он обхватил меня за спину и наклонил к себе, подавшись вперед и прижимаясь. Поцелуй ударил вместо ножа, который всё ещё был в моей руке, невольно дёрнувшейся, чтобы оттолкнуться, но сознание помнило, что в ней оружие и не дало махнуть им по Джиёну. Я не могла помочь себе ею, пока не выпущу нож, но если я его отпущу, то, мне казалось, вся моя решимость и вообще всё, что ещё пыталось действовать и сопротивляться во мне потухнет и погибнет. Джиён продолжал целовать меня, вдавливая в себя всё сильнее, но если его губы я ощущала горячо и болезненно, будто на ожог приложили льда, то тело его в тонкой футболке отделял мой корсет, со всеми камнями и бусинами превратившимся в доспехи. — Пусти, пусти! — начав с ошалелого шепота, продолжала всё громче повторять я это слово: — Пусти, пусти, пусти! — я уперлась левой рукой в плечо Джиёна, но его правая всё равно прижимала меня к нему, его губы, отброшенные моими, впились в мой подбородок, побежали ниже по шее, по которой он не только шёл поцелуями, но и скрёб зубами, дирижировал языком, будто отведенный нож был сигналом стартовать в эротическом забеге. Может, стоило ударить его хотя бы в руку, в плечо, в бок? Я должна убрать его от себя, это чудовище, которому я жаждала отомстить, а удалось только показать силу доброты и прощения, несопротивления злу, прежде чем он окончательно сотрёт меня в порошок. Но Джиён поймал моё запястье, пережал и заломил руку назад, так что нож выпал сам собой. В тот миг, когда пальцы почувствовали пустоту, я осознала, что всё кончилось. Роль, что я желала разыграть, оказалась совсем короткой и не впечатляющей, непосильной для меня, я не смогла выглядеть убедительно; излучая свет любви и веры, я была жалкой, показавшей, что победитель всегда Дракон. Я сорвалась в эти слёзы и рыдание, затрясясь в руках Джиёна, опав на него, не замечая больше его поцелуев и объятий. Я плакала, плакала всей грудью, всем дыханием, невольно оказавшись лицом на плече Джиёна, сбежавшая невеста в белом, сама не заметившая, как оказалась уже не сверху мужчины, а рядом с ним, положенная им на бок. — Я не могу, не могу! — признавалась я, рыдая. Не билась в панике, не сражалась с Джиёном, алчно загладившим меня по щеке, плечу, предплечью. Я лежала и рыдала, потеряв чувство ненависти к этому злодею и убийце. — Я не могу убить тебя, что бы ты ни сделал! Я не способна убивать, мне проще умереть самой, понимаешь? Я не могу быть злом, я не хочу быть злом… Зачем ты хочешь его во мне? Зачем? Зачем ты меня калечишь? Зачем убиваешь и мучаешь? — Джиён схватил мою кисть и поднес к губам, жарко поцеловав, после чего обнял за плечи, прислоняя к своей груди. Я остановила слёзы, замерев, но мандраж по всему телу продолжался. — Что ты дрожишь? — уткнул моё лицо в себя Джиён так, чтобы ухо оказалось у его рта. — Девочка моя, Даша, не дрожи, не бойся, я ничего тебе не сделаю, не причиню вреда. Всё, больше нет зла, никакого зла, не бойся, пожалуйста, не бойся меня… — Я не боюсь, я никогда уже тебя не забоюсь, — прошептала я, всхлипнув, но как-то героически, без сантиментов, — ты можешь сделать всё, что угодно, но уже не испугаешь меня. — Вдруг моя кожа ощутила его ладонь на моём бедре. Задрав пышные юбки платья, она пробралась к нему. Джиён уложил меня на спину, продолжая задирать подол. — Я хочу тебя, прямо сейчас, хватит, хватит избегать того, что давно должно было произойти! Я хочу тебя трахнуть, на этой самой моей кровати, на белых простынях, плачущую и несчастную, трахнуть так, чтобы ты прекратила плакать! — Нет, Джиён, не надо, — попыталась выбраться из-под него я, но он вернул меня на место и прижал. Кажется, его всё-таки тоже сорвало. Он держал себя в руках и притворялся железным, каменным, непрошибаемым, но нет, он таким не был. Накал нервов, признаний, обвинений, любви и ненависти выбили в нём пробку сдержанности. — Не надо, я не хочу с тобой спать… я не хочу ни с кем спать, хватит, пожалуйста! — Нет, мы переспим, переспим сегодня же! — Ты… ты говорил, что не будешь… если я не буду хотеть… — Он схватил меня за лицо и заставил смотреть себе в глаза. Его пальцы почти до боли сжали щеки. — Но ты хочешь. Ты хочешь этого, Даша. Иначе почему ты опять здесь? Почему ты всё время здесь?! Почему ты, ёбаный нахуй, постоянно во всех моих фантазиях в этой постели?! Почему ты в этом доме?! — Потому что… — он ослабил хватку. — Потому что мне нигде не было так спокойно и уютно, как здесь. Потому что со мной случается ужасное, только когда я покидаю этот дом. Потому что только ты мог защитить меня от всего, и только ты мог причинить вред. Ты выбирал второе. Но если бы ты хоть раз… хоть один раз выбрал первое…я… я… — Ты — что? — Я… — коснувшись татуировки Джиёна на его плече, я опять всхлипнула и затрясла головой. Нет, это безумие! Это безумие, нельзя даже помыслить, что испытываешь что-то к человеку через пять минут после того, как хотела его убить. — Я молилась за тебя, я так хотела, чтобы ты стал таким… чтобы ты использовал свою власть во благо… — В твоё благо, Даша, на других мне поебать, слышишь? — Он впился очередным поцелуем. Я опять зарыдала прямо ему в губы, но он не отстранялся. Не глядя на мои всхлипы, он целовал меня и задрал окончательно подол, добравшись ладонями до голых ног и вцепившись в них. Я сорвано простонала сквозь плач. Почему я не отбиваюсь? Почему не ору, не бью его? Почему я плачу и отдаюсь ему? Его губы не оставили на моей шее места, где не побывали бы, и опустились ниже. Он целовал мои ключицы, дико, неугомонно, торопливо, будто нам дали пять минут на совокупление в кабинке общественного туалета. Пока его лицо опустилось ниже, я замотала своим, в поисках чего-то, что остановит меня, нас, что даст подсказку — почему нет, почему этого не должно быть. Я не знала, куда деть свои руки, ведь не обнимать же его? Не прижимать к себе? — Скажи, что любишь меня, скажи, что любишь! — вернулся к моим губам Джиён, пока я металась. Мы встретились глазами. Я в ужасе замотала головой сильнее. — Скажи! Скажи, что любишь меня! — «Нет! — беззвучно отвечала я одними губами, — нет, нет, нет!» — Скажи, что ты меня любишь! — закричал Джиён, стукнув рядом кулаком по подушке. Я вздрогнула. — Скажи, блядь, мать твою, что ты любишь меня, Даша! — схватил он меня за плечи и встряхнул, не отводя взора от моего. Моё лицо безостановочно водилось слева направо и обратно. Дракон отпустил плечи и поймал его, остановив, большими пальцами вытер слёзы и снова втянул в себя мои губы. Оторвался и повелительно, со злобой и рыком рявкнул: — Ты любишь меня! Говори! — Я сопела и хлюпала, вдруг поняв, что губы в принципе меня плохо слушаются. Джиён опустил руки под мой подол и сорвал под ним трусики. Я ахнула. — Говори! — отбросил он их. Я осторожно коснулась его плеч. Он развёл мои ноги и вжался между ними бёдрами, плотно ложась на меня. — Говори! — Л. лю…люб… — дыхания не хватило, и я замолчала. Джиён присосался к моей шее, оставляя болезненный засос. Его рука, гладившая моё бедро, прижала мою ногу к мужскому боку, чуть присогнув в колене. — Говори! — Люблю, — вытерзанно заплакала я и, произнеся это, как будто заново увидела Джиёна, нелегального повелителя Сингапура, который почти раздел меня и был настолько властен, что буквально приказал всем моим чувствам превратиться в любовь к себе. — Я люблю тебя… люблю… тебя… — шокированная собственными словами, застыла я, подобно статуе. Драконьи глаза вонзились в мои. Они сияли, а на губах появилась улыбка. Он прекратил кричать. — Ты ангел, Даша, но для меня ты личный демон… Любовь, которая не имеет для меня никакой стоимости, оказавшись в тебе, стала самым желанным, что я хотел в этой жизни, — он поцеловал меня, и я охотно ответила, ощущая его обнажающиеся бёдра между своими. Он снимал с себя штаны, где-то там, под моим пышным подолом, под которым всё ещё была подвязка невесты, чулки на завязках, идущие к кружевному поясу. На мне не было только трусиков. — Твоя любовь — это не просто любовь… Скажи, как ты будешь любить меня? — Как? — непонимающе закусила я губу, чувствуя очень интимные прикосновения внизу. — Пару лет, как своего жениха? Страстно и похотливо, как Мино? Походя, как всякого ближнего? Ты посмеешь любить меня так же бездарно и нищенски? Ты подаришь мне кусок своей любви, или её всю? — он поднял руку и взял крепко пальцами моё лицо. — Как ты будешь любить меня? — Он не пугал меня своим бескомпромиссным поведением, но обезвреживал настолько, что не хотелось ничего, кроме как повиноваться. Не спорить, не драться, не биться. Хотелось любить его, верить в него, доверять ему. — Я буду любить тебя своей жизнью, — прошептала я ему тихо, и он немного расслабился. — До её конца. — Что ж, попробуй не сдержать обещания, — приподнялся он на руке и второй сорвал вниз платье с лифчиком. Моя грудь обнажилась, и на лице его отразился настоящий пожар. Я никогда не видела Джиёна страстным до безумия. Он был циничным, ироничным, похотливым, зажравшимся, заинтересованным, утомлённым, скучающим, злым или абсолютно безмятежным. Но жаждущим чего-то до потери пульса? Я увидела это, полного до самых краёв чувствами Джиёна. — Потому что ты, моя девочка, моя награда, мой трофей… ты останешься единственной любовью Дракона. Он припал к одной груди губами, втянув её в рот, закатав внутри сосок языком. Вторую грудь он взял в ладонь, лаская и сжимая. Я выгнула спину. На белых простынях, во всём белом, под ослепительным светом многолампочной люстры, с включенными бра над головой, которые зажёг Джиён в перерывах между поцелуями, я чувствовала себя жертвенной девственницей на алтаре. В мою деревню прилетел дракон, и ему нужно было отдать невинную деву, чтобы он не спалил все дома и урожай. И выбрали меня. И я не чувствовала, будто у меня был до него кто-то, будто я грязная или попользованная, или что меня пользует развязный чужой мужчина. Это… это был именно мой мужчина… а я… я так давно принадлежала ему, что всё казалось правильным. Я была в такой прострации, что ничего толком не чувствовала телом, только поцелуи и вес тела Джиёна на мне. Его прелюдия, начавшаяся так внезапно, алчно и разбойно, перешла в одну сплошную нежность его рук на моём лице, на моей груди, на моих плечах. Я не успела заметить, когда обхватила спину Джиёна ногами и подалась ему навстречу, забыв о том, что обычно требовала от Сынри — о презервативах. Дракон простонал несколько раз в экстазе, хватая меня в тесные объятья, и упал на меня. Я закрыла глаза, тяжело дыша и не понимая ничего, кроме того, что переспала с дьяволом, с чудовищем, с чёртом, к которому хотелось прижаться посильнее и услышать ещё раз, что он меня любит. Пока не настал рассвет. Я не хочу рассвета, нет! Джиён перекатился на спину, его грудь высоко вздымалась, я смотрела на неё, пока не подняла глаза и не увидела, что он не отрываясь на меня смотрит. Тишина, вдохи и выдохи. Мы молчали. Мне не нужно слов, ему тоже. Мы устали от них, от себя, вечно что-то говорящих. Он нащупал мою руку и взял в свою, подняв и положив на свою грудь. Я инстинктивно подалась следом вся, прижавшись к нему, как и хотела. Он обнял меня сверху второй рукой. — Почему всё так? — вдруг спросил он. Я положила голову ему на плечо, и на моей макушке лежал его подбородок. — А почему бы и нет? — О чём ты думала, пока… — О драконе. А ты? — Я был не в состоянии думать. Я видел тебя, чувствовал тебя, твоё дыхание на своей щеке, слышал твои стоны, я трахал тебя, я занимался с тобой любовью. Я не хотел ничего другого. — Рёбра корсета упирались в мои рёбра при движении, и я подумала, что пора бы снять платье, но когда попыталась отстраниться для этого от Джиёна, он поймал меня, судорожно притянув обратно. — Куда ты? — Платье снять, — успокоила я его, отпустившего меня после объяснения. Он не раздевался, в отличие от меня. Пока я приходила в себя после нашего соития, он натянул штаны обратно и теперь смотрел, как я остаюсь голой. Только в чулках, я забралась в постель. — Ну и, какого цвета у меня соски? — Красивого, — улыбнулся Джиён, — моего любимого. — Какое совпадение! — Идеальное. Ты моё идеальное совпадение. На эту ночь, — напомнил он зачем-то и я, чтобы не выдать расстройства, опять легла на его грудь так, чтобы он не видел моего лица.

Конец брачной ночи

Какое-то время казалось, что мы пролежим так вечность. Без желания и нужды говорить. Стоило мне подумать этими категориями — времени и вечности, — как я ощутила к ним ровно ту же ненависть, которую к ним испытывал Джиён. Да и само это «какое-то время». Какое? Раньше я ненавидела Джиёна и обстоятельства, боль и страдания, а теперь мне захотелось разбить часы. Любые. Попытаться убедить Джиёна, что на этот раз он хозяин времени и может всё решить по-другому и исправить? Что утру не обязательно быть катастрофичным. Раньше мне хотелось найти границу власти Дракона и загнать его за неё, теперь я придумывала, как расширить эту границу до такой дали, чтобы не встретить её за всю жизнь. Дракон должен быть всевластен, я хочу, чтобы он мог всё — похищать, убивать, удерживать, любить, повелевать и останавливать время. Я открыла рот, произнося первый звук, но одновременно с ним точно так же открыл свой Дракон. Мы одновременно остановились и засмеялись. Я подняла глаза к его лицу.

— Говори. — Нет, ты, — уступил он мне. — Ладно, — водя ладонью по его груди, мне хотелось вжаться ещё теснее, ещё, хотя теснее уже некуда было, не соединиться же с ним? Да, именно стать одним целым. Хотелось бы, чтобы ничто не развело в разные стороны. Прежде, подсознательно, я думала, что ближе к Небесам, с любовью к Богу, с отсутствием плотских желаний, а Джиёна считала насквозь земным и приземлённым, но вот в такой близости с ним понимаешь, что это он небесный, это он Дракон с крыльями, способный посадить себе на спину и вознести куда-то, где не побывала бы никогда самостоятельно простая земная женщина — я. Странное дело, я чувствовала его внутри себя. Не так, как Сынри, когда он входил в меня, а где-то в груди, в дыхании, в желудке, там, где на Востоке считают, что живёт душа, потому и делают харакири — выпускают дух. Я ощущала Джиёна между лёгкими, сердцем и печенью, растёкшегося там и обосновавшегося, но не видела тому зримых доказательств, и это вынуждало ёрзать рядом с ним, ища, где же происходит утечка, где переходит его физиология в мою? Что он чувствовал сейчас? Я одна сошла с ума? — Ты можешь оставить меня с собой рядом. — Не могу. — Почему? — Он посмотрел на меня, как бы говоря «я думал, что ты поняла», и мне стало даже как-то неудобно, ведь я действительно поняла. Где-то глубоко в мозгу поняла, но чувствам нужны весомые слова и оправдания. Чувствам? Нет, им ничего не надо, кроме вот этого таинственного существа, благодаря которому они и горят, и вряд ли какие бы то не было доводы убедят их в том, что им надо складывать чемоданы и готовиться отбыть. — Ты будешь в опасности. Нет, подожди, не говори ничего о том, что тебе на неё всё равно, или что тебя не испугать. Я знаю, что тебя не испугать. Но меня — меня теперь можно! Оставить тебя? И что из этого выйдет? Я буду постоянно таскать тебя с собой, боясь выпустить руку хоть на минуту, буду постоянно оглядываться и проверять, не случилось ли чего? Не ударили ли те самые враги, которых у меня тьма тьмущая? Я перестану замечать всё, что замечал прежде, и мои глаза будут искать только одну точку — Дашу. Где она? Её охраняют? Верных ли людей я к ней приставил? На переговорах я буду коситься на тебя и не улавливать тех тонких намёков, дрожи в голосах и лжи, которые всегда распознавал благодаря своей бдительности. Этой бдительности больше не будет, потому что страх потерять тебя и не уберечь затмит всё. Хорошо, я могу оставить тебя здесь, прямо в этом доме, усилить охрану и не выпускать тебя никуда без десятка телохранителей. И снова: те ли люди рядом с ней? Не предадут ли они меня? Не продадут ли они её? Как там Даша? А ты? Ты сама как долго протянешь, не выходя из этого дома? Ты о золотой клетке мечтала? Ты, родившаяся в России, где пешком можно всю свою жизнь идти от границы до границы, если не сожрут волки и медведи. Тут они сожрут без всяких «если», в этих тесных границах, всякое зверьё в людском обличье. Твоя жизнь превратится в ад, которого ты так боялась, и разовьётся половина моих параной — скука, подозрительность, нервозность, зажранность. Так будет. И знаешь, что это всё усугубит? Зная, что ты тут, сидишь в моём доме, ждёшь меня, никуда не деваешься, ты думаешь, мне захочется разъезжать по переговорам? Заключать сделки? Торчать в клубах и притонах, чтобы заводить и разводить знакомства? Я захочу приехать сюда, закрыться с тобой в этой спальне и не выходить из неё, пока твои архангелы не протрубят о конце света, или пока Иисус лично не явится второй раз, чтобы постучать мне по плечу и сказать: имей совесть, закругляйся, дела ждут. Но и его авторитет вряд ли заставит меня от тебя оторваться и уйти. Я не хотел, чтобы ты мне надоела, а теперь боюсь, что ты мне никогда не надоешь. И пока мы проваляемся в этом раю неделю-другую, мои драконы потеряют страх передо мной, мои недоброжелатели станут в курсе моего слабого места, мои партнёры найдут других партнёров, моя охрана получит от кого-нибудь взятку. Мы выйдем из рая в разрушенный мир; не тот, в котором сейчас мы в безопасности, а тот, в который превратится моя драконья империя без присмотра. Для этого много не нужно — ослабить хватку. Чуть-чуть. Отвлечься, моргнуть, зазеваться и всё. Не пощадят никого, ни тебя, ни меня, ни Сынхёна. Я не утрирую, Даша, так всегда происходит. Как оказался здесь я? Как оказываются новые главари на своих местах? Одному стоило лечь в больницу с приступом аппендицита. Он лежал в палате два дня, с острой болью, беспомощный, под присмотром врачей. Знаешь, что произошло за это время? Его жену, ворвавшись в их дом, изнасиловали и убили, сына зарезали, а его на третий день удушил подосланный убийца прямо в палате. Чтобы ты понимала, насколько всё серьёзно — я даже не простужался уже лет десять из предусмотрительности. Чтобы не оказаться слабым в ненужный момент. У меня нет на это права, если я хочу сохранить то, что имею. Я Дракон, я ужасен, коварен, жесток и непредсказуем, я обладаю полу-божественной сущностью и, возможно, по слухам, бессмертием. Читаю мысли и гляжу в будущее. Именно это должны обо мне знать и помнить. Власть держится не только на силе, она держится на страхе, а источник страхов у всех свой. И я должен быть многогранным источником, — Джиён перевёл дыхание, вздохнув. Я чутко слушала его сердцебиение, уверенное и ровное. Нет выходных, нет отпусков, нет возможности уволиться. Я хорошо помнила его сравнение со свергнутыми монархами. Даже если сбежать, найдут и ликвидируют, потому что бывший лидер — тоже лидер. Всегда лидер. Hasta siempre^[23]. — Был в конце прошлого века такой наркобарон в Колумбии, — продолжил Джиён, — Пабло Эскобар^[24]. Он почти монополизировал торговлю кокаином в стране. Он был одним из самых богатых людей мира. Мне было пять лет, когда его застрелили и, естественно, я не знал об этом, и познакомился с его историей будучи подростком. Знаешь, почему он погиб? Он успешно прятался от полиции, которая его пыталась поймать, и его никогда бы, может, не нашли, но ему захотелось поговорить по телефону с сыном… Поговорить с сыном — понимаешь? Человек, продающий наркотики, убивающий, пытающий, занимающийся рэкетом, не считающийся с законами, знавший, что за ним гоняются и его ищут, не смог пересилить своих чувств к сыну! Он заболтался с ним дольше позволенного, и звонок засекли. Его обнаружили и застрелили при попытке скрыться. Кокаинового короля, у кого денег было столько, что он мог купить, пожалуй, и всю Колумбию… или хотя бы тогдашний Сингапур. — Не сравнивай себя с ним, пожалуйста, не надо, — тронула я его губы кончиками пальцев со свадебным маникюром, призывая замолчать. На ногтях блеснули стразы, а я посмотрела на кольцо, которое заменил на моём безымянном Джиён. Чтобы получить её, нужно убить дракона. Нет, никто не убьёт моего дракона. Моего Дракона. — Я не суеверный, в отличие от моего главного неприятеля — синьцзянского босса. Помнишь, мы когда-то говорили о том, хорошо ли шутить со смертью? Я могу повторить, что если с ней не шутить вовсе — это не значит, что она никогда не придёт к тебе в благодарность за уважение. — Джиён, даже если всё так пугающе и безысходно, неужели тебе проще жить в разлуке, чем умереть вместе? Если ты по-настоящему полюбил меня… — Он приподнял голову, начиная усмехаться знакомым образом. Раньше я напрягалась от этой косой улыбки, а теперь ощутила себя счастливой, потому что она предназначалась мне, потому что только со мной ему было интересно, только моё присутствие развлекало его и делало его жизнь счастливой. Я запоздало поняла, что в этом сарказме искренний Джиён и его неподдельная реакция, его желание отвечать и впутываться, вмешиваться, а не как со всем остальным во всём мире — наблюдать со стороны. Это ради меня он начинает говорить и бесится, это со мной он хочет что-то доказывать и слушать. Только для меня, а я — только для него. — Да, да, Даша! Да, мне проще жить, прикинь? — хохотнул он. — Я не хочу умирать, не вместе, не по отдельности. Мне не девяносто лет, не восемьдесят и даже не семьдесят. Я не хочу сдохнуть и тебе не советую к этому стремиться. — Но ты не испугался ножа в моей руке… ты не верил в мою решительность? — Почему же, вполне. Я не знал, чего от тебя ожидать, вообще не знал. Ты была для меня когда-то tabula rasa^[25], а теперь стала terra incognita^[26]. — А мне показалось, что мы с тобой, наконец, стали как будто идентичными, и теперь поймём друг друга. — Последний человек, которого я когда-либо понимал — это я сам, — посмеялся Джиён. — Зачем же пытался уподобить меня себе? — нахмурила я брови, но Дракон тронул морщинку между ними, после чего наклонился и поцеловал, призывая не сердиться. — Потому что со стороны проще в чём-либо разобраться. Я надеялся взглянуть на себя со стороны, — он поцеловал меня глубже и настойчивее. — Это всё выдумка, Даша, у меня не было плана создать тебя по своему образу и подобию, я просто постепенно захотел, чтобы ты достигла того уровня разума и сознания, когда сможешь принять мой мир, когда тебе не будет ото всего этого горько и противно. — Мне не перестало быть горько и противно ото всего этого. — Хорошо, — сдался Джиён, — главной целью был я, я хотел, чтобы ты смогла стать моей. Добровольно. Захотеть этого. — Кстати, — кокетливо расплылась я, приподнявшись на локте, — кто-то говорил, что если мы переспим, то это будет самое большое разочарование для нас обоих. Ну и, разочаровался? — Джиён облизнул губы, очевидно взволнованный чем-то, так что тоже приподнялся, чтобы смотреть глаза в глаза. — Ни на миг, — твёрдо промолвил он. — А ты? — Я не знаю, как это можно назвать, но точно не разочарованием. Это… это было совсем не грязно, не пошло и не так, как мы спим с Сынри. Когда он забирается на меня… — Пожалуйста, без подробностей, ладно? — оборвал меня Джиён. Я прищурилась. — Ты же не ревнивый? — Это не ревность, я просто не хочу говорить о других, когда мы вместе, когда… — … он забирается на меня, — поняв, что это дико раздражает Джиёна, продолжила я, будто не услышав его, — и его член оказывался во мне… — Даша… — прошипел мужчина. — А его пальцы собственнически тискают мою грудь… — Даша! — повысил он тон. — А пальцы щиплют вот эти самые соски — твоего любимого цвета… — Джиён, как когда-то, заставил замолчать меня поцелуем. Мне хотелось смеяться сквозь него, но губы Дракона не давали уйти из-под них в смех, и я, побрыкавшись, раскрыла уста, чтобы с удовольствием принять в себя язык, язвительный и ядовитый, но обезвреженный на эту ночь. Одну ночь. До приближающегося утра. Посерьёзнев, я остервенело врезалась в поцелуй в ответ, и мы с Джиёном несколько минут не могли отпустить друг друга, сливаясь телами, пока какая-то синхронность снова не заставила отступить. Моя рука осталась на нём, обнимающей, как и его ладонь на моей талии. — Мы не должны умирать, Даша, мы должны жить долго и… — И как же мы будем счастливы, если придётся расстаться? Какой смысл будет в дальнейшей жизни, если самое прекрасное, что могло случиться с двумя людьми — уже случилось? Жить воспоминаниями? — Какая выходит интересная штука, Даша, смотри, — глядя в потолок, призывал меня, конечно, не уставиться на него тоже, а воображать, как и он, Джиён, — ты говоришь, какой будет смысл в раздельной жизни? Но тогда, выходит, что все свои бренные дни, которые я искал смысл и задумывался над ним — да, скорее просто задумывался, чем искал, — я не признавал, что смысл единственно в том, чтобы найти себе подходящую девочку и охренеть с ней от любви, подальше от всей грязи и призрачности мира. И теперь вдруг встаёт выбор, так и остаться без смысла или сделать единственным возможным смыслом женщину? — Любовь, — поправила я. — Любовь — вот смысл. — Ну, ещё скажи, как раньше, что она есть Бог. — Чем бы она ни являлась, Джи, — впервые так просто назвала я его, и мне это понравилось. Он тоже улыбнулся самодовольно, хотя не повёл и глазом. — Ты говорил, что сам себя мотивируешь и определяешь свои поступки, но, однако, встретив меня, твои поступки, пусть направляемые и из твоей головы, переиначились. И я постепенно перестроила себя… не специально, ни ты, ни я не действовали намеренно. Была некая сила, которая толкала нас на мысли друг о друге, которые и определяли наше движение дальше. Что это, как ни некая всемогущая сила, которая всё же выше нас? Неужели ты и сейчас скажешь, что абсолютно сам всё решил? Что не было какой-то предрешённости, которой было бесполезно сопротивляться? Или ты сам её создал? Джи, признай, что что-то в этом мире есть, что нам не понять, что нам не подвластно, во что можно только верить. — Это так унизительно, но одновременно с тем так неостановимо, — он опустил на меня взгляд и погладил по щеке. — Я не могу сейчас тебе ни в чём отказать: хорошо, Бог есть, ты счастлива? — Джи… — покраснела я, шокированная, даже сильнее, чем если бы он сделал мне предложение. Я не так опешила, когда он в любви признался. — Ты всё-таки уверовал? — Даша, я всего лишь ему позволяю быть на эту ночь. Завтра опять его убьём, ладно? — Нет, никуда он не денется. Однажды выдуманное, обратно не задумаешь, — чуть отстранилась я, поглаживая татуировку на боку Джиёна. — Так, он всё-таки выдуманный? — Нет, иначе не было бы чудес. И не говори, что их не бывает. Посмотри на нас! Разве это не чудо? — И ты ещё скажи, что оно вызвано силой твоих молитв, — скептически хмыкнул Дракон. — Не моих. Ты не правильно понимаешь, как работает эта система. — Поцеловав его губы, я объяснила: — Спасается не тот, кто молится, а тот, за кого молятся. За меня молится моя семья, я знаю. А за тебя молилась я. — Меня опять начинает подташнивать, я может и милый до рассвета, но не бесконечно терпеливый. — Зато всегда молодой, — указала я на татуировку, которую гладила. — Ты бы хотел жить вечно? — Мм… в большинстве случаев — нет. Но есть кое-что… Помнишь, в обсуждениях с Сынхёном, была произнесена такая фраза: если любовь заканчивается, то это не любовь? — Помню. — Я не люблю начинать дела, которые не смогу завершить, я никогда не берусь за неисполнимое. А тут… вот ведь в чём дилемма, любовь не заканчивается, а жизнь обрывается. Значит, взявшись любить, ты подводишь это чувство? Оно вечное, а ты нет. Я правильно мыслю? — Абсолютно, — поддакнула я. — Тогда что же, все люди в любом случае предатели? — А может, именно и только любовь уносит нас в вечность после смерти? — Для этого нужно знать, что после неё что-то есть. — Для этого достаточно верить, что после неё что-то есть. — А если нас всё-таки расщепляет на атомы? — Тогда о нашей любви складывают легенды и душещипательные истории, и она всё равно остаётся в веках. — Ууу, святые угодники, дамочка, у вас от амбиций губы по ветру не заколосятся? — Я стукнула его в бок. — Да я не о нашей конкретно, я о нашей — людской, ты первый употребил местоимение «нас», я и продолжила. — Не отрицай, в тебе полно самолюбия. — Да иди ты! — отвернулась я, находясь в заигрывающем состоянии духа. Джиён положил подбородок мне на плечо, прижавшись сзади. — Эй, мадам Дракон, иди сюда, не дуйся. — Буду. — Он поцеловал меня в шею, вздохнув. — Если не разочарование… то что именно ты чувствовала, когда всё произошло? — Я задумалась, пытаясь вспомнить и сформулировать. Вообще-то, верным ответом было «ничего», но если сказать одним словом, то оно будет неправильно понятно. Потому что это «ничего» означало не отсутствие ощущений, а отсутствие возможности их уловить. Я была настолько пьяна духовным открытием и разрывающимся изнутри чувством, что плыла где-то над нами, в других пространствах. Я помню только вкус губ Джиёна, их действия, и неимоверное счастье. А потом я пришла в себя, когда всё кончилось. Это как глубокий обморок без потери сознания, и это был не оргазм, какие я испытывала с Сынри. Это была эйфория — души, сердца, разума. После занятия любовью мне только и хотелось хватать руками разбегающееся во все стороны ощущение, которое быстро пропало, растворилось и было неповторимым. Но разве не пролетают лучшие моменты в нашей жизни именно так, когда моргнул — и всё, часы и даже дни счастья позади, ведь ты себя потерял в этом всём и не чувствовал отдельно взятой ни секунды, просквозив по времени на одном дыхании. Вот чем было моё «ничего». — Всё. Я пропустила через себя Вселенную. — А-а, видела космос? — ухмыльнулся Джиён. — Мой космос — это ты, — обернулась я, позволив начать себя целовать снова. Дракон принялся ласкать моё тело, явно желая повторить то, что мы сделали, как вдруг меня озарило. — Джиён! — Он отвлёкся, посмотрев в мои глаза. Я толкнула его прочь, округлив их. — Джиён, ты надевал презерватив? — Выражение лица у него на какой-то миг просигналило «я не Джиён» и «прикинулся шлангом». Но он всё-таки ровно произнёс: — Нет… — Ты… ты… чудовище! — крикнула я и, схватив подушку, начала лупить его со всей силы, так что от первого удара он не успел прикрыть голову руками, защитившись лишь со второй попытки. — Ты бездушная тварь! Ты безмозглая скотина! — Я остановилась, и он, насмехаясь, пугаясь и не зная, что ждать дальше, безропотно застыл, держа ладони над головой. — Нет, ты не безмозглая скотина, ты же никогда ничего не делаешь, не подумав… — Даша, я, правда, не подумал… — Врёшь! — стукнула его я. — Нет! Я же сказал тебе, что на эту ночь хотел поддаться чувствам… — Да?! Чтобы не предохраняться со мной? Урод моральный! — огорошила я его подушкой снова. — Говнюк! — Даша, прекрати! — он попытался выхватить подушку, но когда она была у меня вырвана, я схватила вторую — его, и заработала атакующей дальше. — Даша, это было не предумышленно! Я забыл, я тебе честно говорю! — А прикидывался продуманным и умным! Тупарь ты последний, Квон Джиён! — хлопнула я его по щиту из подушки, запыхавшись и подув на упавший локон. — Козёл! — Да что ты нервничаешь, может, обойдётся всё? — покосился он на меня загнано. — А если нет? Сынри пусть воспитывает? — Вряд ли его затруднит материально, — хотел пошутить Джиён, но опять огрёб от меня подушкой. — Я не отказываюсь от алиментов! — Ты дракон, или кукушка, мать твою?! Или они тоже яйца в чужие гнёзда откладывают? — Смотря по обстоятельствам… — Я тебе устрою обстоятельства, я тебе устрою, сволочь ты земноводная, только вот окажись я в положении, я ж тебе весь Сингапур на уши поставлю! — Пока я продолжала материться, ругаться и сыпать угрозами, Джиён ничего не делал и, когда меня стало отпускать, я увидела, что он сидит и смотрит на меня глазами, полными восхищения, удовольствия и восторга. Он был настолько зачарован, что боялся пошевелиться. — Тебе что, нравится, когда я нервничаю? — Я люблю, когда ты захвачена страстью, — слегка охрипнув от заволакивающего рассудок возбуждения, изрёк Джиён, — всё равно какой, гневом ли, слезами, смехом, похотью… Наверное, я был настолько хладнокровен многие годы, что мне не хватало этого дикого огня. Я просто тащусь с тебя такой, Даша. — А я тебя опять убить хочу. — Вернуть нож? Или пистолет дать? — Я положила подушку на место и легла на неё. — Лучше я сейчас подробно тебе расскажу, как мы занимаемся сексом с Сынри. — Зараза, — процедил с улыбкой сквозь зубы Джиён и я, поняв вдруг почему-то, что совершенно не боюсь больше беременности, потому что, наверное, вообще ничего не боюсь, позволила ему подобраться к себе, прильнуть к моим губам и снова обрушить меня в пучину чего-то такого, где тела, служащие проводниками, на самом деле были на последнем месте. Джиён взял пачку сигарет и, приоткрыв окошко, сел на подоконник, подальше от меня и кровати. Но я, надев его футболку, уже снявшая и чулки, подошла к нему, села напротив, так, чтобы на подоконнике сошлись наши пальцы ног, подтянулась до сигарет, и, на глазах изумлённого Джиёна, закурила тоже. Он некоторое время не в силах был продолжать своего аналогичного занятия, любуясь мной в данном амплуа курильщицы. После того, как первый раз покурила, сигареты не показались мне совсем уж гадкими. Или предыдущие были крепче этих? — Я тебя и курить научил? — произнёс через какое-то время Дракон, когда спали оковы удивления. — Нет, Наташа. — Ах она негодяйка, — улыбнулся он. Я выдохнула дым, наблюдая, как он растворяется и исчезает. Всё проходит и исчезает рано или поздно. Кроме настоящей любви. Неужели Джиён верил в это? На горизонте показался предвестник рассвета — светлеющий оттенок неба. По мне пробежался холодок. Каково было русалочке, знающей, что её ноги вот-вот превратятся в хвост? Так же ли горько, как мне? — Как же хочется закрыться в этой комнате. Навсегда. — Нет, я хорошо поняла тебя. Это риск, мы оба погибнем. Поэтому должны расстаться и погибать медленно и вдалеке друг от друга. — Этот процесс называется старение. И произойдёт он вне зависимости от того, вместе ты с любимым человеком, или не вместе, — мы сделали по тяжке одновременно, и, дразнясь, выпустили по облаку дыма навстречу одно другому. — Но расставанием ты спасаешь только меня. Ты по своему статусу и положению останешься в зоне риска. — Но не буду так слаб, как с тобой. — Он посмотрел на щупальцем вылезающий из пролива отдалённый луч солнца и поморщился, не то от него, не то от дыма. — Я торжествовал от того, что меня ненавидят — от страха, зависти, злости, но теперь эта ненависть перекинется и на тебя, останься ты со мной. Они будут ненавидеть и тебя. Тебя! Я буду хотеть убить каждого, что посмеет тебя не полюбить, а тех, кто полюбит, я буду ненавидеть ещё сильнее. Скажи, разве у меня есть какой-либо иной выход? — Я надеялась, что ты его найдёшь. Ты же всегда всё мог. — Можно инсценировать смерть и уехать на необитаемый остров, — пожал плечами Дракон. — Я буду твоей Пятницей, — подмигнула я. — Категорически не согласен отказываться от тебя в другие дни недели, — хохотнул он. — Я слишком долго показушничал. Чтобы навести ужас и страх на людей, я создал вокруг себя много шумихи. Знаешь, у Наташи есть брат, ушлый тип, он как-то заявил, что может бесследно исчезнуть и его не смогут найти. И я понял, что так и есть, что он сможет провернуть такое дело, а я не представляю, как люди проваливаются сквозь землю. Я на ней слишком твёрдо стою. Меня везде найдут. Я могу обороняться и ограждать себя от врага, но пропадать не научился. К сожалению. Для того чтобы начать жизнь сначала, нужно несколько верных людей, тех, что помогут скрыться и не выдадут под пытками. А у меня только Сынхён и Тэян. Все остальные — купленные или запуганные. Они предадут очень быстро. Я никогда не выстраивал свою империю так, чтобы она стала двухместной. Она всегда была рассчитана на одного, и вот итог — она и любовь несовместимы. Нужно строить другую, а для этого бросить эту, а эту бросить нельзя — подберут и по мне ею прокатятся. Да и не хочу я её бросать, Даша, люблю я её, как и тебя. Я выслушала его, прекрасно понимая. Во мне не было обиды за то, что он не швыряет мне под ноги все свои достижения. С таким поступком это уже был бы не Джиён, не тот мужчина, которого я люблю. Мой Дракон всегда себе на уме, он должен быть алчным, твёрдым и грубым. Но и я не буду с ним миндальничать. — Ты можешь исполнить одно моё желание? — Он заинтриговано приподнял брови. — Знаю, оно выйдет за рамки этой ночи, а ты обещал лишь в неё поддаться чувствам… — Опять благотворительность? — в кои-то веки не угадал Джиён. Я тихо посмеялась. — Разве что в каком-то извращенном понимании. — Если ты хочешь каким-то образом сделать так, чтобы не пришлось расставаться… — Нет-нет, это не будет противоречить твоим планам. Это даже, можно сказать, никак не будет с тобой связано. Исполнишь? — Дракон вздохнул, но не тяжело, а скорее повержено. Удовлетворённый в постели дважды, он имел всё меньше сил мне сопротивляться. — Что ты хочешь, душа моя? — иронично спросил он. — Сначала пообещай, что сделаешь, милый, — подыграла я, вспомнив одну из тех недель, когда мымогли жить вместе. Которые мы безбожно проебали в никому не нужных кознях. — Обещаю. Даю слово, что выполню. И помогите мне кто-нибудь, если это сейчас будет нечто безумное! — возвёл он глаза к потолку. Я засмеялась, потушив сигарету в пепельнице. — Всё очень по-обычному. — Я выдержала паузу, чтобы насторожить и заставить нервничать Джиёна. — Я полюбила тебя, но это не значит, что я не хочу вернуть тебе сторицей всё, что ты со мной сделал. Я твоя женщина, разве не должна я быть тебя достойной? — Он улыбнулся. — Это невозможно, потому что во многом я недостоин тебя. — Как бы то ни было. Я боюсь, что всё снова слишком идёт по твоему сценарию. Всё так мирно заканчивается, и ты, возможно, постепенно забудешь особенность и прелесть этой ночи, чудо нашей встречи. Да, какое-то время будет умиление, а потом память занесёт эти милые минутки песком. Ты злопамятен, Джи, и я хочу, чтобы ты наверняка, навсегда запомнил меня, а для того, чтобы не выходить у человека из головы, его нужно раздражить и оставить неудовлетворённым. Не таким, какой ты сейчас. — Ты сомневаешься, что я захочу тебя снова? — Речь не совсем об этом. И помни — ты пообещал исполнить! — Джиён поёрзал. — Мне что-то уже неуютно. — Ты возьмёшь вот эту кровать, — указала я на постель, застеленную белыми простынями. Солнце ещё приподнялось, и в комнате светлело. — И перенесёшь её вон туда, к той стене. — Один? Она огромная! — Можешь нанять грузчиков, смысл не в этом, — помотала я головой. — Кровать должна будет стоять вон там, вместо шкафа и столика. — Дракон прищурился, пытаясь проследить логику, но ничего не выходило. — Ты будешь стоять вон там, на балконе, из которого видно всё, что происходит в той половине твоей спальни, куда поставят ложе. — Глаза Джиёна вспыхнули, и он дёрнул подбородком. — Даша, я… — Обещал. Ты исполнишь? — с нажимом ещё раз удостоверилась я. Ему хотелось пойти на попятную. Он хотел сказать «нет» и послать меня к чёрту, хотя ещё не до конца осознал, чем я закончу. — Трусишь? Ну же, ты любил всякие игры. Эту придумала я. Одну. Последнюю. Ты дал слово. Не сдержишь? — Сдержу, — процедил он. — Тогда подведу итог. Ты будешь стоять вон там, за окном, за звуконепроницаемым стеклом, и видеть всё, что произойдёт на твоих белоснежных простынях, в твоей кровати. А там будем трахаться мы с Мино. — Джиён вмиг зарделся ненавистью, раздув ноздри. Я улыбнулась. — Прощальная постановка. — Я не буду на это смотреть. — Ты спокойно смотришь на убийства, что же в этом такого особенного? Я же смотрела на тебя с Кико. — Я не знала, что в этом такого особенного, но в какой-то из дней осознала, что Джиён совершал надо мной насилие и жестокости только потому, что мог не видеть этого. Он даже спокойно относился к моему сексу с другими только потому, что не видел его. А теперь пусть посмотрит. Посмотрит и поймёт. Станет ли мучиться? Я надеялась. Да, я любила его, но и он причинял мне боль по любви. Дракон взял себя в руки, насилу улыбнувшись. — И как ты хочешь уговорить Мино переспать с тобой тут? — Предоставь это мне. Только привези меня ещё раз сюда в тот день, когда к тебе приезжает Мино с докладом. Он приедет, а мы сделаем вид, что у тебя появились срочные дела. Но ты не уедешь, а затаишься на балконе. — Ты его до сих пор так хочешь? — закурил подряд вторую сигарету Джиён. Он не понял, что мной руководит не плотское желание Мино, а моральное желание удовлетворения. — Безумно, — промычала я, обняв свои плечи. — Тебе разве что-то мешало хотеть других все эти месяцы? — На каждой бабе я думал о тебе. — Над тлеющим огоньком так же красноватым отливали зрачки Джиёна. — Я буду думать о тебе под Мино, хорошо? — Дракон посмотрел на солнце, вставшее высоко, и его лицо позолотилось.

— Новый день начался. Пора прощаться, — поднялся он и, не глядя на меня, вышел из спальни. Я смахнула со щеки слезу.

Измена

Я нашла его на кухне, снова закурившего и смотрящего на солнце так, будто оно сожрало его завтрак. Подойдя к Джиёну сзади, я обняла его, прислонив щёку к спине.

— Я думала, ты вызываешь такси. — Нет, его нельзя вызывать, чтобы не было свидетелей, откуда и куда ты ехала. Я подвезу тебя к какой-нибудь остановке. Ты дождёшься там автобуса, потом доберёшься на нём до дома. — До квартиры Сынри. Мой дом — здесь. — Джиён выпрямился, взяв мою ладонь, лежавшую на его груди, в свою свободную, и сжал её. — А как же Россия? — Это родина. А дом — это место, где живёт душа. Она тут, у тебя, хотя я и стала сама какой-то бездушной… ко всему, кроме тебя. Или не ко всему. Не знаю, мне кажется, что выйду за порог, а мира нет, никого нет, поэтому нечего о них и думать. Но, наверное, когда я вернусь к Сынри, то вновь стану самой собой… — А ты сейчас ею не являешься? — Дракон развернулся и посмотрел мне в глаза. Я задумалась, и он сделал первый шаг в признаниях: — Вот я с тобой настоящий, пусть непостоянный и переменчивый, но я не притворяюсь. И мне легко, просто и легко с тобой, потому что не нужно задумываться о каждом слове, о поступках. Что бы я ни сделал, что бы ни сказал, ты поймёшь верно или, по крайней мере, постараешься понять. Захочешь меня понять. Как дорого стоят люди, которые пытаются нас понять, а не шлют на хер со всеми нашими причудами! — Ты ведь тоже никогда не выбрасывал меня за мои убеждения, за мою веру, — подумав, принялась отвечать я, — да, ты тоже всегда меня принимал. Пытался переубедить, или не пытался, а объяснял свою точку зрения. Но слушал мою, давал высказаться, позволял объяснять и, что самое важное — слышал. Да, наверное, я не чувствую себя изменившейся с тобой или притворяющейся. Я настоящая рядом с тобой. Такая, какая есть, и это поистине неописуемо, понимать, что можешь отчебучить что угодно, и всё равно останешься любимой… — А я вот думаю, не погорячился ли я с верой в твоего Бога? — хмыкнул Джиён. — У тебя либидо от такого меня не упало? — Я улыбнулась, подняв руку и погладив его по волосам. — Тут замкнутый круг выходит. Ты поверил на эту ночь в моего Бога, а на эту ночь моим Богом стал ты. Что же странного в том, чтобы Дракон верил исключительно в самого себя? — Он потушил сигарету, не отводя от моих глаз взора, и с необъятным глубоким обожанием привлёк меня к себе, целуя и обнимая. Мы почти занялись любовью в третий раз, но какими-то сверхъестественными усилиями остановили себя, чтобы не забыться и не увлечься. Определённую трудность составляло отличать занятие любовью от незанятия. Мы физически стали так близки через души, что каждый наш вздох и взгляд был действием любви, поэтому то, как касаться друг друга, проникать друг в друга и как сливаться — было без разницы. Акт любви совершался беспрестанно. Мы просто не замечали, как далеко заходили, потому что для нас невозможно было зайти далеко — дна чувствам не было, из них нельзя было выйти, из состояния их ощущения, в котором потерялось ощущение самих себя. Я стала окончательно понимать, почему мы не должны оставаться вместе. Джиён может молчать и не говорить, но что-то мне подсказывало, что он пересёк границу, за которой пожертвует собой ради меня, а это значит, что он при опасности способен за меня умереть. А мне этого не нужно. Я не желаю его смерти, я не хочу быть её причиной, и я не хочу потерять его. Если для сохранности его жизни нужно отдалиться, то я сделаю это. Буду так далеко, как нужно, пусть только с ним ничего не случится. Мы должны потерять друг друга, чтобы жить. Вся эта система, этот новый догмат, разрушал моё прежнее понимание христианского вида, не нужно даже было и насмешек с аргументами от сингапурского короля. В православии я знала, что ради любви жертвуют собой и всем, чем могут. Так было правильно. Любовь выражалась в отдаче. А Сингапур вдруг открыл мне, что любовь может выразиться в спасении самого себя. Оказывается, приносить себя в жертву не обязательно, напротив, можно позаботиться о себе, и тем ты продемонстрируешь любовь. Речь, конечно, что теперь, что прежде, идёт о физической нашей оболочке. Я до сих пор до конца не очень понимала, что произошло со мной внутренней, какая я там и куда попаду после смерти. А что, если Дракон прав, и нас просто расщепляет на атомы? — Что же ты со мной сделала… что ты со мной делаешь? — держа моё лицо, целовал его Джиён, морщась от ударяющего в нас времени, от условий судьбы и от рвущейся изнутри борьбы, сопровождаемой болью. — А ты? Ты ничего со мной не сделал? — шёпотом, без упрёка спросила я. — И хочу делать ещё. Я хочу делать с тобой всё. В пределах разумного. — Да ладно? — улыбнулась я, кое-как прервав череду поцелуев и удержав Джиёна, запустив пальцы в его волосы. — Это ты-то, да чтобы остановился в каких-то пределах? — Ненавижу, — отталкивая меня от себя медленно, кусал губы Дракон, — я тебя так люблю, что ненавижу, я ненавижу тебя за то, что не могу привести в лад друг с другом мозги и сердце. Мне некомфортно из-за тебя с собой самим, мне тошно, как будто я неделю бухал, но хочу пить дальше. Собирайся, пожалуйста, собирайся и поедем, я не могу больше выносить это. — Ты можешь всё, — сказала я ему, отстраняясь и отпуская руки. — Но не всё хочу. Я разорвала наш взгляд и, отвернувшись и пойдя на выход, слышала за спиной, как Джиён разбивает что-то вдребезги на кухне, как сыплются осколки и рушится, ломаясь, даже не посуда или мебель, а чёрная душа Дракона, устремившаяся наружу, не умещающаяся больше в его неприметном теле. Только на втором этаже, где я умылась и причесалась, звон перестал быть слышен. Когда я спустилась вниз, он уже был спокоен и ждал меня у двери. Я оставила свадебное платье у него в спальне, не став одеваться так кричаще и празднично. Вряд ли я останусь незамеченной в нём в автобусе. Поэтому я осталась в футболке и шортах Джиёна. В его вещах. Я не стала доставать что-то из одежды, когда-то купленной мне им, и которая до сих пор валялась в шкафу в моей бывшей опочивальне. Я хочу быть в его одежде, в его шкуре. Мы не разговаривали, пока ехали. Утро вступило в свои права, было очень светло и становилось жарко. Дракон остановился у ближайшей остановки, где почти не было людей, на некотором расстоянии. Я вздохнула, взявшись за ручку дверцы. Не сумев перебороть себя, я посмотрела на Джиёна, упрямо не поворачивающегося ко мне никак, кроме как в профиль. — Поцелуешь? — Нет, — отрезал он. — Тогда… до встречи. Не забудь про Мино. — Не забуду. Иди. — Попросил он тоном, сдерживающим приказ. Кивнув самой себе, я вышла и побрела на остановку. Сингапур мне уже был отлично знаком, так что не грозило заблудиться и оказаться неизвестно где. В кармане шорт Джиёна лежали деньги, которые он мне сунул на дорогу. И я почти впервые здесь не почувствовала, что меня оскорбляет или порочит сование мне валюты. Меня не задабривали, мне не заплатили за секс. Меня обеспечили необходимым ресурсом, чтобы я добралась до места назначения. Простившись с Джиёном, я почувствовала отсутствие сил, отсутствие нормального сна уже два дня и, когда подъехал транспорт, я села на сиденье, на котором едва не уснула. Переборов дремоту, я добралась до своего района, вышла и побрела, как выжатый лимон, до подъезда. Единственное, что у меня было с собой, напоминающее о свадьбе, это белоснежный со стразами клатч, в котором лежал телефон, ключи, косметика. Лифт поднял меня на наш этаж, я повернула замок и вошла в квартиру. Её уже тоже залило солнце, жёлтое, горячее. Тишина стояла неприятная. Не одиночество, а отчуждённость наполняли её. Безмолвие ведь тоже бывает разное. Бывает насыщенное любовью, где слова и не нужны, а бывает пресытившееся непониманием, где слова и не помогут. Издалека выглянула Хадича, уже одевшаяся и, видимо, собравшаяся готовить завтрак. Я приложила палец к губам, призывая её не нарушать беззвучного покоя. Она понимающе опустила глаза, и шмыгнула обратно к себе. Я разулась и прошествовала в супружескую спальню. Со вчерашнего дня она супружеская, альков законной пары. Сынри, в костюме, по-прежнему спал на кровати, с которой даже не убрали покрывала. Я ждала, что когда увижу его, то мне станет гадко или невыносимо, но ничего не произошло. Присев возле него, я тщательно вглядывалась в его черты, лицо, сомкнутые веки, слегка приоткрытые губы. Муж. Боже мой, ведь это, на самом деле, мой муж! Я жена ему, а не любовница. И не невеста уже, а именно жена. Сынри, наверное, должен был стать мне роднее и ближе после этого. Но единственное, что я ощутила — это лёгкий стыд. Совсем лёгкий, потому что не считала зазорным изменять там, где настоящая любовь, тому, который никогда ни о какой любви со мной знать не хотел. И всё же, поступки Сынри вполне однозначно намекали на то, что он испытывает ко мне нечто серьёзное. Но он спал и не знал… Ничего не знал, ни о событиях ночи, ни о моих чувствах, ни о том, что, возможно, мог бы предотвратить что-либо. Что? Измену? Ах да, я изменила ему впервые ещё позавчера. Но следуя его же логике, то не считалось, ведь я была выпившая, и это была просто похоть. Так, кажется, объясняют мужчины своё распутство? Инстинктом и полигамией. Но Сынри проснётся, и тогда с ним всё равно придётся выполнять супружеский долг. А вот как изменить Джиёну? Изменить тому, кого любишь, с тем, который тебе всего лишь муж. Дилемма. Я должна избавиться от необходимости спать с ним. Я больше не смогу. Нет, не хочу Сынри с собой, в себе, на себе. Сняв одежду Джиёна и положив поглубже на свою полку, я вернулась обнажённая в постель и забралась под одеяло. В голове стал намечаться план, как поступить дальше. Избавление от порочной связи без любви необходимо. И это можно попытаться совместить с достижением конечной цели — оказаться как можно дальше от Дракона. Я почти придумала, как поступлю в стремительно приближающемся будущем и как развяжу этот запутанный узел. Но энергия закончилась и сознание померкло. Сон погрузил меня в глухую черноту. — Даша! Даша? Котёнок, просыпайся. — Я вздрогнула от поцелуя в щёку и подскочила, стараясь избежать повторения подобного. Приходя в себя, я опознала голос Сынри, сладко-ласковый, каким бывал крайне редко, когда эгоизм чудесным образом распластывался под тяжестью чего-то другого, и его руку, соскочившую с моего плеча, когда я вздыбилась, прижавшись к спинке кровати и натягивая на грудь одеяло. — Я напугал тебя? Извини. Но сколько ты собиралась спать? Уже половина четвёртого, обедать давно пора, а я без тебя никак не сажусь за стол. Я посмотрела на него, в домашних штанах, по пояс голый, явно принявший душ и взбодрившийся, в отличие от меня. Сынри улыбался, глядя на меня так, как будто я обязана была ему ответить такой же улыбкой. Он сидел близко, так что не получилось из-под него натянуть на себя достаточно прикрытия, и грудь осталась голой. Опустив на неё глаза, новобрачный наклонил голову, наметившись губами к соску, но я реще дёрнула одеяло и, едва не порвав его, всё-таки защитилась тканью, когда Сынри был уже почти впритык. Его взгляд поднялся. — Ты сердишься, что я проспал брачную ночь? — Он выпрямился, поглаживая мою ногу через одеяло. — Я сам не рад, не знаю, как надо было так умудриться? Вроде не так много пил. Но ты сама хороша! Не могла меня растолкать? Или ты тоже нарезалась, а? Женушка… — подтянулся он выше, намереваясь поцеловать меня. Я отвернула лицо, и его губы опять угодили в щёку. А моя ладонь легла ему на грудь, как упор. — Ну, солнышко, чего ты такая злая с утра? — Хочу в душ. И почистить зубы. — Ища пока что безобидные отговорки, я готовилась для главной. Даже не отговорки, а заявления, которое отобьёт ему желание ко мне приставать. — Меня ничего не смущает, — принялись его руки подминать меня и присваивать, чтобы добраться до оголённой плоти, чтобы размотать меня из кокона и положить под себя, чтобы удовлетворить своё неуёмное вожделение. Я порадовалась, что он не стал настаивать на поцелуе в губы после того, как я отвела лицо второй раз. Но его уста заскользили по шее и опустились ниже, что было совсем с трудом переносимо. Пытаясь убрать его, оттолкнуть, отодвинуть, я извивалась и выкручивалась, пока не выпала из постели на пол, оставив в руках разочарованного Сынри пустое одеяло. Он посмотрел на меня сверху вниз. — Даш, ну чего ты? — Я в ванную. — Быстро поднявшись, я поспешила туда, дав себе передышку. Господи, боже, как это всё ужасно, как сложно, как непереносимо! Джиён, который растерзал в клочья мою душу, доведший до безразличия к своему телу, примиривший меня с тем, что спать можно без зазрения совести с тем и этим, одной ночью с собой вернул тот мой благочестивый стыд и искреннее непонимание, как можно спать с кем-то без любви? Он хотел узнать, возвращается ли невинность души к людям? Да! Только это происходит внезапно, без осознанных намерений. Я просто вновь трясусь, как девственница. Я не могу выйти из ванной и ощутить на себе ладони Сынри, не могу целовать его, не хочу его языка ни во рту, ни между ног, не хочу его члена, не хочу его крепкой потеющей от усердия груди, прижимающейся к моей. Под шум воды, потекшей из открытого крана, я собиралась с мыслями. Намазав пасту на зубную щетку, я стояла напротив зеркала и разглядывала себя, думая. Макияж был смыт ещё у Джиёна в особняке. На меня таращилась из отражения всё та же российская девчонка, какая попала в Сингапур десять месяцев назад. Испуганная, потерянная, загнанная и очень, очень обычная, выглядящая на какие-нибудь восемнадцать, и жалко её, бедолагу, с этими голубыми круглыми очами, полными надежды на что-то. Чтобы скрыть от себя дрожь в руке, я принялась тереть зубы. Хотелось схватить трубку, позвонить Джиёну и попросить забрать меня назад, к себе. У меня был и его номер, и мой мобильный, я знала, где Дракона можно найти. Я могла это всё сделать. Но тем я бы подставила его, тем я привела бы нас к тому, чего он и опасался. Все бы узнали о нашей связи и принялись пользоваться, как слабым местом. И вот я в том положении, о котором говорил когда-то Джиён, что всё в моих руках, я сама могу решить, чему со мной быть, и раньше я всегда выбирала гибельный путь. Потому что он губил только меня, а теперь на этом же пути и Джиён, а его я не хочу ставить под угрозу. И звонок, который я уже представила в малейших деталях, как я, плачущая, попрошу украсть меня у невыносимого Сынри, как Джиён попросит подождать пять минут, сказав перед тем, как положить, что любит, этот звонок не состоится. И чудовище в сияющей чешуе не прилетит за мной, чтобы избавить от мучений. Я должна избавить себя от них сама. Избавить, а не усугублять, как последние десять месяцев. Почти год! Я покосилась на календарь, который висел у Сынри неподалёку от полочек с банными принадлежностями. По утрам, пока брился и приводил себя в порядок, он сверялся с датами, вспоминая свой график и оживляя в голове расписание дел. В июне будет год, как я здесь… я повела глазами дальше, считая автоматически месяцы, и, резко пронзённая безумной мыслью, сплюнула пену изо рта, быстрее прополоскав его и вернувшись к календарю. Это было нереально, почти без шансов, но если суровый рок любит смеяться, то через девять месяцев после этой ночи будет январь. И если организм не швейцарские часы, выдающие что-либо с точностью до дня, то у меня имеется возможность родить от Джиёна ребёнка на Рождество. Я разразилась коротким истерическим смехом, зажав его ладонью, после чего напряглась и, забившись под раковину, села, обняв колени. Слёзы встали на глазах. А если я действительно беременна? Весьма оригинально было бы отцу-священнику родить внука от Дьявола на Рождество. Я просто собрание идиотизма и парадоксов. Ещё и год следующий, раз мне будет двадцать четыре — год Дракона. Что-то слишком много совпадений, которые мне совсем не нравятся. У двух драконов само собой только в этот год кому-нибудь и рождаться. Да неужели Джиён не подумал обо всём этом? Не верю. С другой стороны, я не верила, что он хотел бы ребёнка. Одна я-то была для него неподъёмной моральной ношей и ответственностью, а тут двое. Способен ли он любить детей? Я не должна думать об этом, потому что не должна планировать с ним никакого будущего. Я рано паникую, с чего мне оказаться в положении? С одного раза? Ладно, с двух. Но это тоже ещё ни о чём не говорит. Ручка в ванную пошевелилась. Дверь не открылась, потому что я защёлкнула замок. Меня выдала выключенная вода, что я уже всё закончила, и торчу здесь не ясно зачем. — Даша? Всё в порядке? Идём есть, — спросил и позвал меня Сынри. — Да-да, сейчас! Одну минуту! — Я поднялась, ещё раз умываясь и успокаиваясь. Поесть — это не страшно, за едой, да при Хадиче, которая наверняка вертится на кухне, Сынри не станет до меня домогаться. Накинув халат и попытавшись изобразить более-менее естественную улыбку, я вышла. Завтрак, поданный в обеденное время, пах аппетитно и пробуждал хорошее настроение. Я села на обычное место, незаметно чуть отодвинув стул подальше от Сынри. Тот отложил смартфон, в котором уже решал какие-то деловые вопросы перепиской. — Ну что, дорогая жена, — заладил он этим словом, пододвигая бутылку вина, — выпьем ещё раз за вчерашнее? — Я не буду, — отмахнулась я легонько, — ещё голова побаливает. — А вдруг я беременна? Я не буду пить, пока не узнаю, что это точно не так. — Тем более, надо опохмелиться, — протянул руку с бутылкой Сынри к моему бокалу, но я его накрыла ладонью. — Я лучше супчиком. Я научила Хадичу рецепту вашего корейского похмельного супа, попрошу её приготовить. — Не желая напрягать меня настойчивостью, Сынри налил только себе. Я отдала женщине распоряжение по поводу супа, но всё равно принялась есть то, что уже было на столе. — Даша, как ты хочешь провести медовый месяц? Я думаю взять отдых на некоторое время, побудем вдвоём. — Мои пальцы стали мучить палочки, перебирая их и потирая, взгляд остановился в тарелке. — У тебя… ну… ты всё ещё против воды, или пляжа? — Не знаю… да, пожалуй, я ещё не хочу к воде, — помотала я головой. — Тогда снять какую-нибудь виллу на побережье отменяется. — Ничего не надо, Сынри, меня всё устраивает. — Тебя всегда всё устраивает, я знаю твою скромность. Поэтому и хочу придумать сам, от тебя потребуется только согласие. — Он накрыл мою ближнюю к нему ладонь своей, нежно её погладив. — Солнышко, ты пойми, что финансово мы не стеснены абсолютно, привыкни уже к красивой жизни, какую я тебе дарю. — Красота в счастье, а не материальном благополучии, — прошептала я, запивая слова прохладной водой. — Опять утренние проповеди? А я уж было стал по ним скучать, — хмыкнул Сынри, возвращаясь к еде. — Не с той ноги сегодня встала? — Не с той кровати. — Прокомментировала я. Хадича всё равно не понимала наших бесед. Муж нахмурился, не совсем уловив суть подтекста. — Да ты с неё просто-таки выпала. — Ты сегодня поедешь в офис? — Нет, кто же работает на второй день после свадьбы? — Он плотоядно впился в меня глазами. — Я намерен не вылазить отсюда с неделю точно. — А Джиён не может позволить себе и дня. Если бы он остался со мной на неделю, то мы бы погибли. А Сынри всего лишь бизнесмен, платящий откаты негласному правителю Сингапура. Чтобы он спокойно работал и отдыхал, другие держат в железном кулаке весь криминал государства и не теряют бдительности ни на мгновение. Итак, секс сегодня неизбежен, если ничего не предпринять. Если бы мы не жили до этого вместе, я бы обманула насчёт месячных, но Сынри и без меня знал, когда они были последний раз. Хватит ходить вокруг до около! Нужно обозначить то, что я хотела. Как бы ни пыталась я затянуть время на кухне, торчать там бесконечно невозможно, поэтому, когда новоявленный супруг стал поглаживать мне коленку под столом, я вышла, прошагав в спальню. Следом за мной там образовался и Сынри. — Нам нужно поговорить, — произнесла я, стоя к нему спиной. — Я слушаю, — приближался он ко мне, грозя обнять и привлечь к себе. Я резко развернулась, уставившись в его лицо. — Ты больше не дракон. — Что? — сдвинул он брови к переносице. — Ты можешь больше не работать на Джиёна. Ты свободен. — Что? — повторил Сынри, недоумевая, откуда я беру всё это, что за шутки и сочинения? — Ты вступил в его клан с одним условием, что я буду жива-невредима, и что он не тронет меня и пальцем. Он тронул, и больше ты ему ничего не должен. — Не понял, — признался мой муж. Несмотря на всю нелюбовь к нему, на отсутствие взаимного желания, где-то, в каком-то отсеке сердца, совсем чуть-чуть, он был мне симпатичен, исключительно за то, на сколько жертв пошёл ради меня, за то, что часто не боялся ничего, лишь бы сохранить меня. Я была ему благодарна. — Я расплатилась с Драконом за твою свободу. Мы переспали, — смело и без сомнений сказала я, скрестив руки на груди. Сынри сначала приподнял брови, потом опять опустил их и прищурился. Некоторое время изучал меня, как новую, затем хмыкнул или даже фыркнул и улыбнулся, пытаясь утопить в этой улыбке правду. — Очень смешно. Когда бы это? — Сегодня, пока ты спал. — Улыбка его немного подвяла. — Даша, это неприятная шутка, что на тебя нашло? — Это не шутка. Где, по-твоему, моё подвенечное платье? — Сынри моргнул, будто приходя в себя. — Я, кстати, не заметил его, когда… — Он прекратил на меня смотреть и сорвался с места, поднесясь к шкафу сбоку. Лихо его распахнув, мужчина стал перебирать вешалки, двигая одну за другой, но там не было пышного белого наряда невесты, его видно было бы издалека. Однако Сынри, погружаясь всё дальше в произошедшее, в то, что я не солгала, два раза переметал туда и обратно всю одежду, после чего начал выдвигать ящики, открывать тумбочки, заглядывать под них и кровать. — Сынри, его здесь нет. — Он вылетел из спальни, и я услышала, как хлопают дверцы шкафов в других комнатах. Квартира большая, он может долго обыскивать её целиком. Я подошла к порогу и крикнула: — Оно у Джиёна, Сынри! Супруг продолжал носиться из помещения в помещение, раскидывая диванные подушки, пиная коврики, откидывая шторы и занавески — вдруг я повесила платье туда, чтобы пошутить? — Сынри, прекрати! — повысила я голос, привлекая его внимание, но он сделал ещё два круга, прежде чем вернуться ко мне, с красным и злым лицом, с глазами, становящимися бешеными. Его ноздри раздувались, а желваки нервно дёргались. Я не потупила взор. — Ты… ты что, серьёзно отдалась ему? — Я не хотела врать, что это было ради него, но нельзя говорить, что это по любви, тем более, взаимной. Мне хотелось как-то отплатить Сынри за всё, что он для меня сделал, и я считала, что выход из клана драконов будет для него доброй наградой. Сомневаться в том, что Дракон его отпустит, при условии знания о нашей с ним ночи, не приходилось. Когда Джиён услышит, что это я рассказала Сынри об измене, он меня поймёт, он не станет больше эксплуатировать господина Ли. Ну, а сам он — мой муж, — насколько я его знала, вряд ли притронется к женщине, которая потрахалась ещё с кем-то. — Да. И теперь ты свободен. — Замерев на секунду, Сынри занёс руку и обрушил на меня удар. Не кулаком, а ладонью, но я всё равно упала от силы и неожиданности. Оказавшись на полу, я повернулась к мужчине, присевшему на меня, сверху. Он схватил меня за халат, приподняв. — Ты! Как ты могла?! Я женился на тебе вчера! — И что? — немного пугаясь его ярости в глазах, всё-таки смогла я спокойно произнести это. — Разве ты не изменял мне никогда? Но ты делал это ради удовольствия, а я — для твоего же блага. — Шлюха! Шмара! — заорал он на меня, ударив по лицу снова, так что я вскрикнула. В проходе образовалась Хадича, готовая броситься на мою защиту. Сынри заметил её. — Пошла отсюда! — гаркнул он ей, но она не шелохнулась. Попытавшись не замечать её, Сынри ударил меня третий раз и, отпустив, отбросил от себя, поднимаясь. В ушах у меня слегка зазвенело, а щёки горели, челюсть немного болела справа. — Шалава, сука! Шлюха! — Сынри дал мне, лежащей, пинка под зад, взяв себя после этого в руки. — Я… я женился на тебе! — снова привёл он решающий аргумент. — Я же всё для тебя… я же… разве просил? Я ради тебя в драконы пошёл, я просил избавлять меня от этого?! Мне только нужно было, чтоб ты моя была. Моя, и больше ничья! — опять заорал он, нависая надо мной. Я отползла спиной к шкафу, прижимая ладони к лицу. Я даже не обиделась за удары. Мне было жалко Сынри. — Шлюха! Как все, грязная и беспутная блядь! Зачем ты спала с ним, ну зачем?! — возводил он руки над головой, беснуясь и хватая себя пальцами за аккуратно подстриженные волосы. — Как же теперь-то… как мне себя мужиком чувствовать? Мою жену, не любовницу или девку, мою жену имел Дракон! Да я для него теперь вообще пустое место, не вызывающее уважения! — Если на то пошло, то он тебя никогда особенно не уважал, — подала я голос, получив ещё одну угрозу избиения, спрятавшуюся во взоре Сынри. Но он отвернулся, направившись к ящику с носками. Он стал собираться куда-то, одеваясь. Я не задавала никаких вопросов. — Если я теперь свободен от Дракона, то я и от тебя освобожусь! Ничего, браки аннулировать несложно, скажу, что он не был консуммирован! — Наспех натянув брюки, застегнув рубашку, накинув пиджак, Сынри немного криво завязал галстук и вылетел из квартиры, едва не сбив Хадичу. Когда дверь захлопнулась, она поспешила ко мне, присев и оглядывая припухшее чуть-чуть лицо, начинающее синеть на подбородке. — Бедная Даша! — взмахнула она руками. — Лёд надо. — Всё в порядке. Достань его, я сейчас приду на кухню, приложу немного. — Женщина ушла, а я, поднявшись и найдя свой телефон, всё-таки набрала Джиёна. Колени тряслись, так что я ненадолго присела на кровать. — Ты не должна мне звонить, — поднял он после пятого гудка. — Если не должна — мог бы не поднимать. — Не мог бы, — многозначительно поправил меня он. Я почти расплакалась от его фразы, от чувств, что продолжала испытывать даже на расстоянии. И он продолжал. Ночь кончилась, но он не сумеет стереть её, будто ничего не было. — Я сказала Сынри, что мы переспали. — И… зачем? — безропотно, безмятежно спросил Джиён, словно ему не казалось это глупостью. — Чтобы он не спал со мной. Чтобы не лез. — И он, по-твоему, больше не будет? — Не знаю, дал мне по морде и уехал куда-то. Похоже, что разводиться. — По морде? — Я замолчала, Дракон затянул паузу, в конце которой раздался тяжёлый вздох. — Хочешь овдоветь? — Нет, не хочу. Послушай, водителя, который видел, что я уехала с тобой, тоже убивать не надо. Я сказала Сынри, что отдалась тебе ради его свободы. Даже если кто-то что-то узнает о том, что было, то всем будет известно, что я расплатилась с тобой за выход Сынри из драконов. — И я согласился на такую оплату? — В моём варианте изложения — да. — То есть, я должен разрешить Сынри больше не работать на себя? — Да. К тому же, он и так не будет. Его удерживала я, а теперь, когда я ему изменила, ему будет плевать. — Не думаю. — Неважно, ты отпустишь его? — Ты этого хочешь? — Да. — Хорошо, отпущу, — без какого-либо торгашества и не препираясь ответил Джиён. — А если он с тобой всё-таки разведётся, что ты будешь делать? — Улечу домой. В Россию. Максимально далеко от тебя, как только можно. — Мы замолчали. Я закрыла веки и потёрла их, силясь не плакать. Мой голос пока не выдавал моего состояния, не дрожал. — Ты знаешь, что следующий год — год Дракона? — Не думал об этом, может быть, подсознательно знал, но не загадывал так далеко. А что? — Я подумала… о том, что если эта ночь будет иметь последствия… ты бы дочку или сына хотел? — Ни звука с той стороны. Я подумала, что он размышляет, но никогда ещё Джиён не думал так долго. — Алло? — Да. Да, я тут. — Так что? — Не задавай мне таких вопросов, пожалуйста, у меня аж сердце защемило. Я не хочу детей, я тебе сказал правду, я не собирался поступать неосмотрительно. — Поэтому повторил неосмотрительность дважды? — Если у меня родится ребёнок, — сказал он, посерьёзнев. — Я убью два-три миллиарда людей. Как минимум. Я не хочу, чтобы мой ребёнок жил среди ублюдья всякого и тварей. Я немного расчищу Землю для его существования. — Что ж, видимо, беременеть действительно не в моих интересах, — притянуто и устало засмеялась я. — А если я тебе не буду звонить, ты сам тоже не будешь? — Даша… — Ладно, я не настаиваю. Прости. — Мне нужно ехать. У меня небольшая встреча. — Конечно, я понимаю. Пока! — Не дожидаясь ответа, я сбросила звонок. Я предупредила его, и он готов пойти мне навстречу. Осталось только дождаться, к чему придёт Сынри? Я поглядывала на часы, пока держала у щеки лёд, и позже, когда пыталась позаниматься китайским, но когда наступила ночь, а муж так и не явился домой, я почувствовала тревогу и облегчение одновременно. Мне не надо будет увиливать от супружеского долга, но, черт возьми, что же с ним случилось, и куда он запропастился? Джиён, я надеюсь, ты всё-таки не надумал сделать меня вдовой в столь молодом возрасте.

Не по фэн-шую

Я достала одежду Джиёна, в которой приехала от него, и снова в неё влезла, потому что не могла уснуть. Без него. Да и мысли о Сынри не давали. Куда он делся? Что предпринял? Ощущая слабый запах Дракона, исходящий от его простой, хлопковой, серой футболки, я обняла себя. Жасмин и лилия перебивались ароматом сигарет, вонзившимся в самые поры ткани. Физическое соединение с этим властным, грозным, несгибаемым, но добровольно умеющим уступать мужчиной. Неужели никогда больше это не повторится? Многие женщины, я теперь знала, бывают зависимы от сильных и умелых любовников, по которым страдают, по которым сходят с ума, желая вновь забраться с ними в постель. Остановись я на Мино, так бы и было. Я бы грезила его телом, воспоминаниями о тех ощущениях, что заполнили меня, когда он вошёл внутрь, когда держал меня в своих крепких руках, прижимал к кровати превосходящим весом. Но сейчас было совсем не то. Я хотела говорить с Джиёном, смотреть в его глаза, держать его за руку. Я хотела спрашивать его мнение, спорить с ним, слушать его ругань в сторону моего кофе, видеть комплименты моему внешнему виду в его глазах. Я хотела вредничать с ним за завтраком и засыпать возле него, зная, что он живым и здоровым завершил очередной день. Я хотела сидеть рядом с ним в старости, глядя на Сингапурский пролив, молчать и понимать, что он думает о том же самом, что он видит этот мир в том же цвете, в том же ракурсе. Я хотела отдать себя Джиёну, и взять его себе. Да, физически сливаться было необязательно. Меня разбудил звонок мобильного, не знаю, сколько было времени, я себя чувствовала, как с похмелья. Голова немножко туго откликалась на внешние раздражители. Я нашла свой телефон и подняла его не глядя. Не так много вариантов, кто мог меня потревожить. — Алло? — позёвывая и выпрямляясь, села я на кровати. — Привет, это Тэян. — Удивление всё-таки способно было возникнуть, что и сделало. — Привет, неожиданно. — Ты спала? У тебя голос сонный. — Да… Да, ты меня поднял. Сколько времени? — Около одиннадцати утра. — Пробуждая свой разум, я сообразила, в каком случае мне мог бы звонить Тэян? Точно зная, что рядом нет Сынри. Каким образом он мог бы это знать? Если бы встретил моего мужа воочию. Мужа, блин! Я это произношу, понимая, что это факт, но всё равно несерьёзно проговаривая слово в голове, как насмешку, шутку, обстоятельство временное, в силу розыгрыша. — Ты в борделе? — Да, а ты, наверное, уже догадалась, зачем я звоню тебе? — Сынри там же? — Я приехал минут пятнадцать назад, мне сказали, что он притащился сюда вчера вечером, снял одну из девочек, закрылся с ней и к ним в спальню только успевают носить вино. — Мне стоило догадаться сразу, что так и будет. «Разведусь», «разберусь с Драконом»! Вся обида Сынри всегда выражается там же, где выражается он весь целиком — в сексе. Если бы не бизнес, он бы ничего не делал больше, кроме как трахался. Выбежав из квартиры, он где-нибудь по дороге к особняку Джиёна не придумал, что сказать, с чего начать, развернулся к борделю и решил выпустить пар там. Заодно отомстить мне. Как будто не спал с другими и до этого! Я не в состоянии была разозлиться и оскорбиться на подобное. Это так по-детски, так глупо, но это так в духе Сынри. Возможно, в том числе за это я никак не могу полюбить его, за отсутствие какой-либо оригинальности, за отсутствие размаха. Казалось бы, столько денег, возможностей, связей, но такая угловатость мышления и мелочность. Я не могу обвинить его в трусости, он вращается в тех кругах, где нельзя не быть храбрым, и он очень мужественный, когда что-то касается важных вопросов, но в каких-то нестандартных ситуациях всё это куда-то девается, и теряется взрослый мужчина, появляется озабоченный парниша, волнующийся об имидже, репутации, степени производимого на женщин впечатления. — Даша, ведь вы только вчера поженились, как он смеет? — вырвал меня Тэян из рассуждений. — Это я его спровоцировала. — Нужно ли говорить Тэяну о том, что я спала с Джиёном? Дракон — непререкаемый авторитет для него, а я — святая. Сообщив правду, я убью в этом и без того жестоком и разочарованном человеке веру в сразу два объекта, которые он возвёл на какие-то моральные высоты. Что останется для его души, если последняя неприкосновенность потеряет значимость? Я по себе знала, что. — Ты?! — Нет, я не буду ему выкладывать всего. Не потому, что боюсь потерять его уважение к себе, а потому, что не хочу лишать Джиёна по-настоящему преданного человека. Тэян ему нужен, он один из тех немногих, кто здесь не из-за денег, и кто не продастся. Если понадобится, он закроет Джи собой, но не подставит. Я не хочу отнимать это у Джи, когда и меня уже не будет рядом. — Я не люблю его, Тэян, и веду себя соответственно. На его попытки быть ласковым и нежным я поступаю, как дрянь. — Даша, тебя можно понять, ты столько пережила, и столько терпела от Сынри в том числе! Но он! Какого чёрта он здесь, когда у него есть ты?! — У него есть моё тело, и ничего больше. Его тоже можно понять, Тэян. Если не стесняться думать, если не мерить всех по себе, если быть внимательнее и интересоваться человеком прежде, чем судить его, понять можно вообще всех. — Он не должен проводить время со шлюхой, — убежденно проговорил Тэян. — А как бы ты поступил на его месте? Что бы сделал ты, если бы, даже женившись на мне, услышал «не люблю», увидел нежелание быть с тобой, спать с тобой? Что? — задала я машинально вопросы, в общем-то, не нуждаясь в информации о том, как бы Тэян со мной пытался ужиться, но всё равно услышав ответ: — Плакал бы у твоих ног. — Ты умеешь плакать? — нервно хохотнула я, пытаясь убрать серьёзность, с которой произнёс это мужчина. — Пока не приходилось, но представил описанную тобой ситуацию и понял, что сумел бы. — Мне нечем было ответить ему. Не только на слова, но и на его чувства. Я их слышала, ощущала, они лились из него, даже если мы закончим разговор и пройдёт время, я никак не увернусь от этой любви, которая незримо блуждает вокруг меня. Она не самый надёжный щит, но она похожа на энергетическую оболочку, за которой я спряталась от бездушности и подлости Сингапура. Мне было тепло в моём холоде благодаря Тэяну. — Вышвырнуть его отсюда? — спросил он насчёт Сынри. — Нет, не трогай его. Пусть развлекается, сколько хочет. — А ты? — Что я? — Тебе всё равно на это? Или всё-таки неприятно? — Трудно было угадать, что ему больше понравится, если я выберу. Моё спокойствие или способность ещё реагировать хоть как-то и на что-то? — Мне плевать на измену, но неприятно, что я её причина, и что Сынри, скорее всего, не очень-то радостный и счастливый в своём пороке и своих платных удовольствиях. — Я… — Только не спрашивай, что ты можешь для меня сделать, Тэян, пожалуйста, не надо! — Он, я думаю, хотел спросить, может ли приехать, надо ли меня приободрить, прогуляться со мной? И да, предложить себя в качестве поддержки, друга, помощника — это всё он собирался сделать, но я не желаю ни пользоваться его услугами, ни давать ему напрасные надежды, ни слышать лишний раз о том, что он сильно ко мне привязан. — Хорошо. Но если что… У тебя есть мой номер. Мы попрощались. Я успокоилась на время. Сынри занялся развратом и утолением зова плоти, он не ссорится с Драконом, но как долго он будет оттягивать? Одна ночь в борделе прошла, он всё ещё пьёт там и не уезжает. Возможно, последует вторая ночь. Да, наверняка сегодня мне его снова не ждать. Но неужели Джиён, узнав, что я рассказала всё мужу, ничего не делает? А что должен? Он тоже знает, где Сынри, не сомневаюсь. Не в силах смириться с подвешенной и неразрешенной ситуацией, я позвонила после завтрака Джиёну снова. Он не поднял трубки. Мне стало совсем паршиво. Он сказал, чтобы я не звонила, но я нарушила его просьбу… И теперь, пожалуй, принимает меня за тупую дуру, которая ничего не понимает и истерически, как влюблённая фанатка кумиру, названивает ему, чтобы услышать его голос. Нет, я ему звонила не для этого, а для того, чтобы сказать, что наступило подходящее время для осуществления моей маленькой пакости с Мино. Впрочем, кто я такая, чтобы решать, когда удобнее делать гадости Дракону? Ему виднее, в тёмный или светлый, ранний или поздний час получить спланированное мною зрелище. Ночью никаких изменений не произошло. Я не знала, чем себя ещё занять, ожидая окончания тревожного отсутствия супруга дома, поэтому позвонила Тэяну, но не для того, чтобы обрести в нём жилетку для слёз, а чтобы убедиться, что Сынри не сдвинулся с места. Да, он всё так же пил и трахался в публичном доме, позвав двух новых путан взамен одной прежней. Веселится, мальчик, как может. А мне вот Дракон не даёт дорваться до веселья. Собака на сене, а не дракон! Я полночи смотрела телевизор, пока не вырубилась. И разбудил меня снова телефон. На этот раз я бросила взгляд на экран, найдя там вожделенное «Джиён». Спешно поднеся трубку к лицу, я протараторила: — Я знаю, что не должна звонить тебе! — Ни хрена ты не знаешь, Даша, иначе почему звонила? — вздохнул Джиён с сарказмом. Я улыбнулась. Не думала, что за сутки смогу настолько соскучиться по его голосу. По его иронии, по его правильным заключениям. — Прости… Мне тяжело. — А кому сейчас легко, Даша? Кому? — хмыкнул он, закурив, судя по звукам. Я хочу стоять рядом и вдыхать дым от его сигареты, я хочу видеть его взгляд при этой фразе, я хочу ответить поцелуем, а не словами! — Ты мужчина — ты сильнее. — О, проблемы рассосались от осознания этого факта! — Джи, я хотела поговорить о той своей последней просьбе… — Я её не забыл, не бойся. — Мой мозг плавился от его голоса, от его постоянно ехидной интонации, мне хотелось крикнуть «ты мне нужен!», но я сдержалась. Как скоро я научусь жить с тем, что нам не быть вместе? — Сынри сейчас у Тэяна… — Он скоро будет у меня. Позвонил и предупредил, что хочет поговорить и приедет. — Я замолчала. Вот и настаёт решающая минута. — Что ты намерен с ним сделать? — Что ты и хотела — отпущу. — Да, он согласился тогда со мной, но… Это же Джиён, не слишком ли просто? — А как же исходящая от Сынри выгода? — Не обеднею, — хмыкнул Джиён. — А если он будет себя плохо и нагло вести? Полезет с кулаками? Ты его простишь? — Я не убиваю за такое, когда не вижу в этом смысла. Тем более, ты сказала, что вдовой быть не хочешь. — У меня исчерпывалась стремительно выдержка. Невозможно так долго не говорить о чувствах, которые переполняют, но всё это неуместно и ужелишнее. — Я позвоню тебе вечером, скажу, на чём мы сошлись, если Сынри не сделает это быстрее, вернувшись к тебе, впрочем, я пока сомневаюсь, что он так быстро это сделает. — Я буду ждать. — Похоже, теперь я всегда его буду ждать, даже если пойму, что безнадёжно и ничего не вернуть. Каково Сынхёну? У него ведь вообще нет надежды. Каково это — любить безнадёжно? Есть ли смысл искать другую любовь? Не думаю, что встретив для себя что-то идеальное, можно обрести подобное дважды, так не бывает, если существо расколото на две половинки, то их именно что две. Но у меня проскальзывала вера в то, что во мне что-то изменится. Ведь не стал же единственной любовью Мино, который так страстно захватывал моё сердце! Я даже о женихе в России забыла, и было смешно вспоминать то, что я чувствовала по отношению к нему. Оно не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытываю к Джиёну. Радоваться или огорчаться тому, что узнала настоящие эмоции и чувства? Не узнай я всего того, что узнала в Сингапуре, живи я дальше в России, какой наивной я бы была, какой бездумной и неосмысленной! Но, как сказал в Библии царь Соломон: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Мы становимся умнее за счёт своего счастья. Нет, это как-то неправильно, скорее, у поумневших людей счастье закладывается во что-то другое. Их не должно привлекать то же самое, что глупых людей. Ну вот, я стала делить людей на категории, как Джиён, на более правильных и неправильных, на лучших и худших, умных и глупых. Что далеко ходить, я даже себя поделила на «до» и «после», и искренне презирала ту, давнюю, которая «до». И одновременно с тем ей завидовала. Не из зависти ли рождается презрение? Я испытывала что-то вроде отвращения к Кико, не понимая, как можно быть с таким, как Джиён, как можно любить его жизнь, этот образ жизни среди денег. Но в результате побывала на её месте, так что же, всё-таки завидовала? Хадича не лезла ко мне с вопросами и разговорами, но за обедом, когда мы ели вдвоем (без Сынри я всегда усаживала её за один с собой стол), она почувствовала, что я была бы не против выговориться. — Почему твой тебя ругал и ударил? — кивнула она на моё лицо. Я вздохнула. — Я ему изменила. — Изменять плохо, не надо, Даша, — с жалостью, а не с осуждением, сказала она мне. — Но ты же знаешь, что он тоже от меня гуляет. Ты ему это скажи. — Он мужчина, — она махнула рукой куда-то в сторону, будто посылая их всех по попутному ветру. — Что с них взять? Они всегда гуляют, но ты — женщина. — И что же? Им можно больше, чем нам? — Они плохо думать. Хуже, чем мы. — Хадича постучала по дереву стола кулаком и показала на голову. — Когда они что-то хотеть, уже не могут думать. — А я, когда хотела Мино на девичнике, очень хорошо соображала? — Когда чего-то очень сильно хочется, все не в состоянии думать. — Вот именно — когда! — громче воскликнула женщина. — Мы плохо думать, когда хотеть, а мужчины — хотеть постоянно. — Я улыбнулась, показав ей, что поняла её философию. Возможно, они хотят чаще и больше, но тогда женщины чаще и больше влюбляются, что не зависит от секса, но голова при этом всё равно отказывает. Вот я уже двое суток не могу думать ни о чем, кроме Джиёна. Он позвонил около семи вечера. Хотя я ждала его звонка, всё равно вышло неожиданно. — Да? — После недолгой тишины, Дракон произнёс: — Я даже не знаю с чего начать. — Только не очень издалека. Пожалей мои нервы. — Мы достаточно культурно побеседовали с Сынри. — И к чему пришли? — Он сам тебе скажет, — отказался поставить меня в известность Джиён, и я знала, что его нельзя было уговорить разболтать мне то, чего он не хочет рассказывать. — Одно могу поведать: он больше не дракон, как ты хотела. — Он уехал от тебя домой? — Нет, мне доложили, что он снял номер в Марина Бэй, тот самый, где ты… ну, понимаешь. — Опять заперся с проститутками? — Нет, он там один. Оплатил два дня, так что вряд ли сегодня заявится к тебе. — Я замолчала. Почему Сынри снял номер, где мы впервые переспали, где он лишил меня невинности? Он не из тех, кто предаётся воспоминаниям. Или я его не до конца знаю? Лечит предательство одиночеством? Почему именно там? — И второе, — отвлёк меня Джи. — Я готов исполнить твою просьбу сегодня же. Ты согласна? — Да, — не думая сказала я, не потому, что хотела реализовать своё издевательство над Драконом, осквернение его белой постели, или повидаться с Мино. Я очень хотела увидеть Джиёна, и не знала других возможностей, как это сделать. — Во сколько? — Через пару часов ко мне приедет Мино, ты успеешь собраться и добраться? — Конечно. Как мне приехать, чтобы не быть замеченной? — Знаешь где торговый центр Сембаван? — Да. — На парковке возле него сядешь в машину, — он назвал номера. — Она довезёт тебя до автобусной станции, там сядешь на первый же рейс и доедешь до остановки Пляж Палаван. Оттуда ты дорогу, думаю, знаешь, пройдёшься немного пешком в сторону особняка, я тебя встречу по пути. О боже, не далее, чем через час, я снова увижу его. Руки слегка задрожали. Надо собираться. Надо привести себя в порядок. Не ради Мино, ради Джиёна, я хотела быть красивой, нравиться ему. Что странно, раньше меня это совсем не волновало, и всё же он меня полюбил, не испорчу ли я в его глазах свой облик, если слишком переусердствую? А не он ли одевал меня в вульгарные и кричащие вещи? Стоило увериться в том, что его любовь вечна и неизменна, как сомнения наползают снова, почему я боюсь, почему сомневаюсь? Разве я хоть раз обращала внимание на щетину, растрепавшиеся волосы, несочетающиеся с брюками рубашки? Это всё неважно, я не смогла бы точно вспомнить, в чём и когда был Джиён, потому что смотрела куда-то глубже. Зато внешний вид Мино я всегда могла описать точно, потому что его холёность невозможно не заметить. Но если я наведу на себя такой же лоск, сделаю макияж, всё будет выглядеть предумышленно, будто я и собиралась кого-то соблазнять. Нет, я должна остаться в наиболее натуральном и естественном виде, без красных помад, без стрелок на глазах, без глубоких вырезов на груди. В ванной, под лейкой душа и струями воды из неё, я представила, что Сынри всё-таки вернётся, пока меня не будет. Что он подумает? Уходя, напишу на всякий случай записку, что вышла прогуляться по Сингапуру от тоски и напряжения. Если он вернётся, то дождётся меня, я надеюсь. Но для этого мне нельзя задерживаться, нельзя пробыть с Джиёном дольше, чем хочется, а в душе я грела мысль о том, что разделавшись с постельной сценой при участии Мино, окажусь вновь тет-а-тет с Джи, и мы побудем вместе. Оставив Хадиче номер моего мобильного, я попросила её позвонить мне с домашнего аппарата, если Сынри соблаговолит явиться, и вышла из квартиры. Голову я помыла ещё днём, но не укладывала волосы, поэтому заплела толстую косу, оделась неприметно, в одно из летних приталенных платьев пастельных тонов, в которых было не жарко обитать в Сингапуре с его солнцепёком и влажностью. Я научилась отлично ориентироваться в этом городе-государстве, состоящем из нескольких островов, поэтому без затруднений добралась до SSC, Сембаван Шоп Центра, где принялась бродить между рядами машин. Нужная отыскалась, затонированная, с неизвестным и молчаливым водителем за рулём. Я не стала здороваться, подозревая, что вежливость не имеет значения. К тому же, шофёр вполне мог оказаться немым или с вырванным языком, и будет некрасиво пытаться заговорить с ним. В салоне работал кондиционер, и я откинулась на спинку, пытаясь отогнать волнение и предвкушение, но бесполезно. Поездка заняла около получаса, и я оказалась на станции, откуда автобусы шли на Сентозу, в самое-самое логово Дракона. Я ещё ни разу не добиралась дотуда на общественном транспорте. Само собой, вилла негласного короля Сингапура не указана в путеводителях, и прячется в кругу пятизвёздочных отелей и съёмных бунгало, которыми наполнен островок, немного огородившись личной территорией. Только избранные знают, чей на самом деле дом приютился на берегу пролива. В автобусе было не так комфортно, как в машине, но зато было на что отвлечься, разглядывая других пассажиров, следя за тем, чтобы не пропустить свою остановку. Я сошла на ней и двинулась вдоль дороги, густо окружённой зеленью, настоящими тропическими зарослями, за которыми, совсем рядом, слышался плеск воды. Давно я не была к ней так близко, если не считать вида из окна особняка Джиёна. Но там рядом был он, а здесь, без него, вновь приближался страх. Пройдя сотню метров, я увидела красного четырёхколёсного любимца Джиёна с изображенными по бокам драконами. Шаги невольно замедлились, и мне пришлось перебороть робость, чтобы дойти до него и, открыв дверцу, залезть внутрь. — Привет, — опустилась я на сидение, соскучившимся взором оглядывая Джиёна. Он подождал, когда я устроюсь и, вместо приветствия, резковато схватил меня за подбородок и развернул к себе посиневшей от удара Сынри стороной. Я замолчала, отведя глаза. — Болит? — без напускной заботы или нежности спросил он, по-деловому, как всегда. — Нет. — Он отпустил, убрав руку, но не обратно, на руль, а положив её между нами. Я взяла её в две свои. Джиён следил за моими движениями, спокойно и беззвучно, но брови его так и замерли напряженными и чуть опущенными вниз. — Я не собираюсь говорить Мино, что это ты меня избил, не смотри так. — Ты решила всем вокруг впредь говорить только правду? — Это был намёк на то, в чём я призналась Сынри. — Да, угадал. Я скажу, что муж двинул мне за измену, но не стану уточнять, что это был ты. — Тем более что Мино знает, что это был ещё и он сам. Всё очень удачно сходится и без лжи. — Муж… как мило, — язвительно улыбнулся Джиён, высвободив руку и тронувшись. — Чем занимался эти два дня? — Кровать двигал. — Я улыбнулась тоже. — Мог бы нанять грузчиков, быстрее бы вышло, — пошутила я, зная, что он и так это не своими силами делал. — Ты что, я даже горничной не дал постелить новые белые простыни, всё сам, для близких-то людей! Вы после секса ещё в колокольчик позвоните, я ужин принесу. — В передничке и с полотенцем через руку? — Всё, как положено. — Прекрасно! — кивнула я. Мы подъехали, и Джиён, прежде чем я успела отстегнуть ремень, подался через коробку передач, чтобы поцеловать меня, но остановился в последний момент. Я посмотрела ему в глаза. — Ну же? — Нет, не хочу усложнять тебе задачу. От одного к другому так быстро… ты не сможешь. — А ты хочешь, чтобы я смогла? — Ты сама хотела смочь. — Я хочу посмотреть, сможешь ли ты. — Смогу ли я посмотреть? Зрение вроде не подводит, — хмыкнул он. — А нервы? — Как канаты. — Я выбралась из салона и вошла в холл. На плечи опустилось облегчение, будто вернулась домой. Почему мне так хорошо здесь?! Потому что мне хорошо здесь, зачем усложнять? Джиён догнал меня не спеша. — Хочешь посмотреть, как там теперь всё выглядит? Освоиться, пока не прибыл Мино. — Хочу, — согласилась я, и мы поднялись наверх. Спальня была открыта, и ещё из коридора можно было начать разглядывать помещение. Всё было не так. Диссонанс. Комната имела неровные углы и излом, и изначально кровать и мебель подстроили под эти изгибы, теперь же, засунув кровать в противоположную её месту сторону, оставшийся интерьер будто свалили в кучу в другой половине помещения. И вроде бы всё стояло почти ровно, и тот, кто не видел прежней обстановки, наверное, ничего не заметит, но что-то не то. Джиён заметил моё выражение лица. — Фигня какая-то, да? — Я кивнула. — Не по фэн-шую, да? — Совсем не по фэн-шую. — Чувствуешь, как перекрылись потоки сексуальной энергии? — Её тут никогда не было, ты предназначал свою спальню для тихого сна и одиночества. — И страстного онанизма. — Хохотнув, я покачала головой, поражаясь его пошлому юмору. — Тут, кстати, почти всё для него предназначено. Ванная, терраса, пристань… — Кухня? — Кухня особенно, только когда там нет твоего кофе, на него не стоит. — Я ударила его по плечу, возмутившись. — Ты вроде сказал, что он стал великолепен! — Так и есть, я просто шучу, — по-доброму уточнил Джиён, взглянув на меня. Мы замерли, изучая друг друга в тысячный раз. Мы так хорошо знали друг друга, почти видели насквозь, и в то же время, каждый раз, стоило столкнуться, казалось, что перед нами совсем неизвестные люди, непредсказуемые, таинственные. Дракон взял меня за локоть и притянул к себе. — Иди-ка сюда. — Я предвкушала поцелуй, что он всё-таки сорвётся, но не тут-то было. Джиён подвёл меня к тумбочке у кровати, выдвинул верхний ящик. — Вот тут презервативы. Будьте аккуратны. — Какая щепетильность, где она была два дня назад? — нахмурилась я, задвинув ящик обратно и уставившись на Дракона. Он пожал плечами. — Ты не хочешь, чтобы я забеременела от Мино? — А ты хочешь от него ребёнка? — полюбопытствовал Джи, приподняв брови. — Я не думаю, что мне вообще нужны дети. Когда-то я хотела их, и очень, а теперь… Я не знаю, что могу дать им? Не материально, а морально. Я не знаю, как их воспитать, чему учить? Не хочу их сделать такими, какой была я — они погибнут и испытают много боли. Не хочу их сделать такими, каков ты — они вряд ли смогут быть счастливыми. — Отдадим на воспитание Сынхёну? — предложил Джиён. Я удивленно засмеялась. — Нет, ты и впрямь серьёзно обсуждаешь эту тему? — Это ты меня ею напрягла недавно по телефону. — Я всего лишь предположила… — А я привык планировать действия при всех возможных исходах… — На весь дом прозвучала переливчатая мелодия, означающая звонок в дверь. — Ну вот, долгожданный гость явился. Идём, встретим? Я неловко поправила скромный вырез платья, тронув ключицы. Актёрское мастерство куда-то подевалось, уверенность растворилась, желание кого-либо, кроме Джиёна, пропало напрочь. Что мне делать и зачем? Я знаю, что Джиён не покажет вида, что ему это не нравится, он будет терпеть и следить за моими поступками, и откажись я от запланированного, ему полегчает (как и мне), но я также знала, что Дракону станет скучно от этого. Он успокоится и погрустнеет, у него слишком мало эмоций внутри, мало чувств, и чтобы они горели, в них следует подливать масло. И в данном случае ревность и беспомощность лучшее, чем я могу обеспечить интересную жизнь Джиёну. И во всём этом я даже не знаю, кто большая жертва: я, Мино или сам Дракон?

Не заканчивая и заканчивая

Приотстав намеренно на минуту, я показалась на верхней ступеньке лестницы, когда Джиён уже здоровался с Мино, пожимая ему ладонь. Тот заметил движение и поднял лицо, увидев меня и выразив изумление распахнувшимися глазами, взлетевшими вверх бровями. Сколько ночей мне мерещились эти магические черные брови, которые выражают столько всего, и одновременно с тем ничего конкретного. В голове моей зазвучала строчка из старой песни на стихи Леонида Дербенёва: «Я смотрела в лицо красоты несравненной, и бесцветным и плоским вдруг сделался ты…». Всё было не настолько плохо, но именно этот процесс настиг меня безвозвратно. Я понимала, что Мино красив, прекрасен, шикарен и по всем параметрам приближен к эталону мужчины, но мне стало на это ровно. Моё дыхание не участилось, сердце не замерло. Я спокойно смотрела на молодого человека, смутно вспоминая, что между нами произошло. Память, если честно, подводила в связи с количеством выпитого в большей степени, нежели потому, что мне совсем уж было безразлично. Нет, я не настолько ещё механически относилась к смене партнёров в постели, но сквозь пелену алкоголя нюансы малость затёрлись и не просматривались.

— Даша? — прошептал, наконец, Мино. — Привет! — Я пошла вниз, чтобы не дать Дракону вмешаться, хотя тот не выглядел желающим это делать, и тоже повернулся ко мне, ожидая припасённые разъяснения по поводу моего нахождения в его доме. Хотя до удара Сынри у меня был другой сценарий, теперь я решила воспользоваться этим, повернув живописью синяка лицо к прибывшему. — Я немного разозлила новобрачного, и мне пришлось убежать из дома в поисках спасения. Джиён согласился принять меня на пару дней. — Какая необычайная доброта… — Мино покосился на Дракона, явно находясь в растерянности. — Вот такой я иногда бываю альтруистичный, — развёл руками мужчина, не моргнув и глазом. — Странно, что ты решила, что здесь будешь в безопасности, — заметил Мино. И в этом он был прав, по всем показателям и по опыту, я должна была избегать и этого места, и его владельца. Но жизнь… понимаете, она не имеет логики, как бы ею не кичился Джиён, как фактом. Допустим, висит маятник. Если его толкнуть — он начнёт качаться. По всем законам сил, энергии, притяжения иначе на Земле быть не может. Люди ждут такой же предсказуемости во всём, так было бы ясно и просто. Но что бывает, если толкать людей? Один из ста, возможно, как маятник, качнётся и встанет на место. Другой толкнёт в ответ вас. Третий вас обматерит, четвёртый заплачет, пятый напишет на вас жалобу, шестой не сдвинется и с места, потому что слишком крупный, седьмой засмеётся, восьмой из-за неуверенности в себе извинится сам, девятый упадёт, десятый пойдёт домой и застрелится, потому что лёгкий толчок будет последней каплей в череде тяжёлых событий недели: его бросила жена, уволили с работы, друг разбился на машине, а тут ещё и беспардонно толкнули. И вы никогда не узнаете, что послужили причиной самоубийства сломленного человека. Так вот, мы назовём логичным поведение того из десяти, который поступит точно так же, как поступили бы мы на его месте. И меня поняла бы та, кто, прожив эти десять месяцев моей судьбой, поступила бы так же, а те, что перерезали бы Джиёну горло или отдались бы Сынри на первой неделе в борделе, или уступили бы Тэяну, или всё-таки наложили на себя руки каким-либо образом, те никогда меня не поймут. Если не будут обладать свойством Джиёна — логикой более широкой, чем своя собственная. Он умел определять закономерности, раз и навсегда уяснив, что все люди разные, и таких, как он, скорее всего, больше не бывает. Поэтому каждого он определял индивидуально, и не прогадывал, добившись вот таких высот. — Если меня не защитит король Сингапура, то кто вообще сможет это сделать? — улыбнулась я. — Так, ладно, поболтаете потом, мне надо дела с Мино обсудить, — прервал нас Джиён так гармонично, что никогда и никто бы не догадался, что что-то здесь задумано, что парня пригласили по какой-то ещё причине. Дракон думал о делах, говорил о них, по всему виду замечалось, что ничто иное ему неважно, неинтересно, что я мимо проходящий предмет интерьера, который отвлекает от чего-то существенного. Он указал Мино рукой на террасу, и они привычно ушли туда, закрывшись звуконепроницаемой стеклянной дверью. Я опустилась на ближайшее кресло, с которого можно было диагонально смотреть на двух болтающих мужчин, не слыша сути их диалога. Ступни мои от волнения стали выбивать ритм по полу. Не было ощущения силы, не было ощущения собранности, чтобы провернуть задуманное, как решиться, с чего начать? Я считала частичную месть Джиёну необходимой, потому что спустить ему с рук совсем всё — ему же во вред. Почему я выбрала такой способ? Потому что влияние на другие сферы его жизни — это попытка привести к краху его империю, а крах для него равен смерти. Если я развалю его отлаженные и отточенные криминальные схемы, то он погибнет, а мне не нужен мёртвый Дракон. Я хочу его помучить, ведь и он мучил меня всегда только так, чтобы я осталась невредимой. Он ломал меня изнутри, и я тоже хочу его хоть немного поломать. Удастся ли? Я когда-то сказала Джиёну, что любовь для него равна вечной памяти, но если мы расстанемся вот так, мирно и дружелюбно, без боли, которая въелась бы ему в голову, он сможет забыть. Не вообще — склерозом он не страдает, — а как чувство, он отпустит, оставив картинку и информацию. Джиён очень сильный человек, год-два и от его привязанности ко мне ничего не останется, он не будет страдать, пока ещё не научился страдать в разлуке, грустить и горевать, да и жизнь у него не такая, чтобы предоставить ему возможность плакать и скучать. Ему нужно оставлять что-то нерешённое и недополученное, только тогда он будет крутить это в голове, вспоминать и хотеть продолжения, и вот тогда это превратится в любовь. Сам же Джиён когда-то сказал мне, обучая приручению Сынри: «Хочешь, чтобы мужчина полюбил тебя — заставь о себе постоянно думать». Дверца отодвинулась, и Джиён посмотрел на меня, кивнув в сторону кухни. — Принеси нам чего-нибудь выпить, хорошо? — Я поднялась, пойдя исполнять просьбу. Раньше он не добавил бы в конце это «хорошо?», «ладно?». Раньше это были приказы, но видимо что-то в моём внешнем виде перестало демонстрировать покорность и согласие подчиняться. На кухне я вспомнила, какой кофе любит Мино, и приготовила ему его, а Джиёну налила чая со льдом. Хоть и наступил вечер, всё равно было ещё достаточно жарко. Поставив чашки на поднос, я пошла на террасу и появилась там в разгар какого-то обсуждения, потому что оба синхронно замолкли. Мино выглядел напряженным, Дракон улыбался, и это несколько пугало, потому что улыбался он чаще тогда, когда хотел убивать, или когда ему было плевать на кого-либо. Впрочем, не всегда его веселье было поддельным, и в этот момент я не могла разгадать усмешки Моны Лизы. — Спасибо, — поблагодарил меня Джиён, взглядом провожая прочь, чтобы не мешала что-то довыяснить. Я вышла в зал опять, усевшись на прежнее место. Поступит ли он коварно, предупредив обо всём Мино? Испортит ли мой план? Я не могла гарантировать, что отныне Дракон перестал играть со мной и будет во всём честен, ведь его прямота, его расслабившийся разум отменились с тем рассветом, он предупреждал, что дальше всё снова будет, как всегда, разве что он не станет причинять мне зла. Я долго думала обо всём подряд, пока они не вышли ко мне, один выглаженный и бессменно утончённый, другой слегка растрепанный, будничный, с телефонной трубкой у уха. — Да, да, хорошо, я скоро буду. — Не знаю, имитировал он звонок или нет, но мы договорились, что он сделает вид, что ушёл и зайдёт по запасной лестнице, через которую окажется на том самом балконе с обзором спальни. Джиён сунул мобильный в карман. — Мне нужно отъехать, я убегаю. Даша, закроешься потом за Мино. Он унесся так стремительно и естественно, что мы, двое оставшихся, только и успели посмотреть в его спину и переглянуться. Несколько секунд держалась вежливая тишина, сопровождающая почтение к уходу хозяина дома. Мино спустился с небольшого возвышения, которое вело на террасу, приближаясь ко мне. Я опомнилась, ради чего приехала и организовывала это всё, и поднялась с кресла ему навстречу, чтобы удобнее было нечаянно обняться, поцеловаться, коснуться друг друга… — Джиён сказал, что Сынри ударил тебя за измену? — спросил Мино, остановившись на расстоянии, соблюдающем наши личные пространства. — Ты ему всё рассказала? — Я сказала, что переспала с другим, но с кем — не говорила. Я не хочу тебе портить ни с кем отношения, поэтому и Джиёну не сказала о том, что произошло. — Я с Сынри, в общем-то, никогда не имел никаких дел и отношений, поэтому без разницы, что касается Джиёна… — Мино прислонился плечом к книжному шкафу, у которого стоял. — Я ухожу из драконов. — Едва не ахнув вслух, я мотнула головой, убеждаясь, что не ослышалась. — Ты? Уходишь из драконов? — Да, прекращаю работать на Джиёна. Для этого и приехал. Решить этот вопрос. — Но разве так можно? Разве отпускают из таких кругов… — Отпускают, — загадочной улыбкой чуть набок сверкнул молодой человек. — Если есть свои козыри. — И Джиён разрешил тебе оставить преступный мир? — Да, только что. Я хочу уехать из Сингапура через месяц-два, когда завершу все дела, чтобы не бросать всё впопыхах. Если бы мы сегодня не столкнулись, я бы сам потом попробовал найти тебя и попрощаться. — Но… почему? Что изменилось? — Я уже вообще забыла о том, для чего он мне нужен был этим вечером. Мино больше не дракон! Это была изумительная новость. — Как ты пришёл к этому решению? Парень задумался, отойдя от шкафа. Сунув руки в карманы, он хмуро обошёл меня, медленно измерив паркет ботинками, после чего сел на пятую ступеньку лестницы. Я развернулась и, положив руки на край перил, опустила на них подбородок. — Я уже несколько месяцев думал об этом всём. Когда я начал встречаться с Миной, мне показалось, что смогу продолжать всё, двигаться к намеченным целям, гнаться за деньгами… Я не буду говорить, что перехотел денег и богатства, но я ощутил, что есть вещи, которые не хочу и не могу испытывать, добиваясь власти и состояния. Это моя жизнь, чёрт возьми, она одна, и она становится какой-то грязной и скверной, потому что я занят только подсчётом выгоды и созданием видимости, чтобы когда-нибудь приобрести другую реальность. Производить впечатление, лицемерить, прислуживать, подстраиваться. Я не был так помешан на этом до тех пор, пока от меня не ушла предыдущая девушка, к миллионеру. Я очень любил её, долго и предано. — Мино не смотрел на меня, зафиксировав взор на наручных часах и вертя их браслет пальцами. — Её поступок, её измены были для меня настоящим ударом, шоком. Смириться было трудно, все ценности переосмыслились, мне не хотелось ничего, кроме как быть тем, к кому уйдут, а не от кого, при этом мне не хотелось больше ничего чувствовать, ни любви, ни жалости. Я восхищался и восхищаюсь Джиёном, я хотел быть таким же, но… я стараюсь быть таким, а он такой и есть, и ему для этого ничего делать не надо. Сколько времени ещё мне нужно было исправлять и зажимать себя, когда я не таков? Нет, достаточно. Мы познакомились с Миной, и она мне понравилась, да. Я прекратил ездить к шлюхам, потому что не в моей природе мотаться по разным женщинам, когда есть одна. Но в Сингапуре так принято, и я так делал. Это круто среди тех мужчин, которые тут правят бал, и я так делал. И вот появилась ты… и мы переспали. — Он посмотрел на меня теперь, исподлобья. Щёки мои вспыхнули. — Ты ещё прошлым летом стала развеивать пелену мрака, показывая, что есть надежда на что-то лучшее, что можно быть искренними, самими собой. А после недавней ночи я осознал, что встречаюсь не с той, которой надо. Если я смог изменить Мине, значит, не люблю её, а зачем мне тратить жизнь на человека, с которым я не ощущаю себя полностью счастливым? — Мино выдержал паузу, и тише произнёс: — Мы с ней расстались позавчера. И теперь меня наверняка здесь ничего не держит. Я опустилась на ступеньку рядом с ним, ушам своим не веря и не представляя, что когда перестала пытаться образумить этого парня, в нём произошёл добровольный переворот. Мы словно поменялись местами с ним, год назад всё было наоборот; Мино был согласен переспать со мной без лишних привязанностей, а я не в силах была представить себя в постели с тем, кого не люблю. И вот, теперь я хотела затащить его в кровать для того, чтобы показать кое-кому со стороны, каково это — секс без любви, а Мино принципиально отказывался даже от отношений, если в них не чувствовалась абсолютная искренность. Я осторожно взяла его за руку, или скорее просто накрыла своей, жестом поддержки и понимания. — Ты полюбил кого-то? — Нет, но я хочу. Хочу полюбить, а не бегать от одной к другой в поисках мимолётных удовольствий. В моей жизни этого было достаточно, одноразового секса, коротких романов, проституток. — Мино улыбнулся мне, сжав мою ладонь. — Ты ведь тоже ко мне не испытываешь то, ради чего нам стоило бы быть вместе, я прав? — Я лишь молча кивнула, не в состоянии произнести то, что было истиной. Чувства, которые, возможно, поддерживали мою жизнь в Сингапуре, та любовь к Мино, которая была лучом света в тёмном царстве, она прошла, остыла. Я была ему признательна, благодарна, он мне нравился, и я хотела бы остаться с ним друзьями, но ничего большего. Я не потащу его на второй этаж, чтобы эпатировать Дракона. Кажется, я и так кое-чего лишила Джиёна — хорошего человека в его банде. — И куда ты потом? Вернёшься в Южную Корею? — Нет, пока думаю уехать в Китай. — В Китай? Неожиданно. — Да нет, всё вполне предсказуемо. С ним связана часть моего прошлого. — Мино не стал углубляться и витиевато пожал плечами. — Во многом благодаря ему я спокойно ухожу от Джиёна, иначе свободы бы не увидел. — У тебя там покровители? — Что-то типа этого. Я вроде как гарант дружбы Джиёна с одним мафиозным кланом из Шаньси. Но там мне не придётся руководить поставками несчастных девственниц со всех концов земли. — Он облизнул пересохшие губы, виновато глянув на меня. — Не хочу больше участвовать в том, что ломает судьбы, подобно тому, как это произошло с тобой. Я способен делать фальшивые документы и проводить какие-то мошеннические операции, но видеть результаты вот такого рода преступлений — нет. То есть, конечно, я могу брать волю в кулак и хладнокровно относиться к жестоким вещам, но это всё портит и мою жизнь тоже. — Твоё отсутствие ничего не изменит, на твоё место просто придёт другой. — Я знаю. Джиён даже уже нашёл замену, более терпимого к разврату и беспринципности парня, чей отец ведёт бизнес с Джиёном. Пускай, а я ухожу. — Словно в подтверждение своих заявлений, Мино поднялся. — Не имею представления, как искупить перед тобой вину за то, что нашёл тебя среди тысяч претенденток на похищение… — Забудем, — отмахнулась я, почему-то ощущая слёзы. — На моём месте тоже оказалась бы другая, но, кажется, со мной всё не так плохо, как могло бы быть с той самой другой. — Возможно. Но если ты, несмотря ни на что, сумеешь быть счастливой, и не разуверишься в том, что мир этот прекрасен, я буду считать, что прощён, договорились? — Я подтянулась на протянутой мне руке и встала рядом с ним. — Я постараюсь. — Немного иными словами, того же самого желал мне всегда Тэян, чтобы я оставалась самой собой, не изменяла своим принципам, не сгибалась и не сдавалась. Мы оказались совсем близко, плечом к плечу, глаза в глаза. Как желанны мне раньше были такие моменты! Сейчас же возникла заминка, я суетливо опустила взор, но Мино вернул его к себе, взяв мою кисть. — Я поцелую тебя? На прощание. — Дыхание замерло, из головы всё вылетело. Поцелуй? — Да, — шепотом разрешила я, и молодой человек наклонился к мои губам, коснувшись их. Ни один из нас не старался углубиться в это ощущение, остановившись в рамках романтики, где всё было красиво, нежно и временно. Но размыкать поцелуй быстро тоже не хотелось, что-то в глубине меня говорило, что это последний раз, что это настоящее прощание, и пути наши с Мино уже никогда не пересекутся. Посторонний шорох заставил его закончить поцелуй первым, он повернул лицо вверх, на источник звука. — Это Гахо и Джоли, — быстрее объяснила я, вслед за ним посмотрев туда же, но ничего и никого не увидев. — Бегают там, наверное. — Да, наверное, — уже забыв о потревожившем звуке, двинулся он к двери. Я пошла за ним и, когда он обернулся по ту сторону порога, чтобы ещё раз улыбнуться и махнуть мне, я застыла, включив всё своё самообладание, чтобы не заплакать и закрыться за ним. Прислонившись спиной к двери, я сомкнула веки и выдохнула. Он ушёл. У него будет другая жизнь. Лучше ли прежней? Станет ли счастливым он? Как я узнаю об этом в будущем? И надо ли мне это знать? Почему мой план не удался, и следовало ли попытаться его исполнить как-то по-другому? Я вспомнила об этом, когда окончательно отошла от встречи с Мино, двинувшись к лестнице и начав подниматься. Воспринять ли неудачу как то, что этого и не должно было быть? Или как то, что воля Дракона снова преобладает, и раз он не хотел этого, то ничего и не случилось?

Я дошла до его спальни и, открыв дверь, увидела его лежавшим на заправленной кровати и курящим, будто не на балконе он должен был затаиться, в ожидании специфического показа.

— Ты знал, что ничего не получится? — Подозревал. — Клуб дыма вырвался между милых, но упрямых губ, возносясь к потолку. — Подозрения не создают такую уверенность. — Опустившись на постель, я оказалась спиной к Джиёну и оперлась локтями на коленки. Никак не пойму по своему настроению, рада я или нет тому, что всё сорвалось? — Ты сказал ему что-нибудь такое, что привело к такому результату? — Даже не знаю, что можно посчитать за таковое? Вопросы «как жизнь?» или «хочешь чего-нибудь выпить?», — Джиён хмыкнул, радость отражалась в его голосе, ликование. — Или, может, проблема в том, что вы и так уже спали? — Я резко обернулась, шокированная тем, что Дракон узнал, что… — Кто сказал тебе? Мино? — Да брось, ты думаешь, мне трудно навести справки, где и с кем ты была в ночь перед свадьбой? — Я отвернулась, спрятав лицо в ладонях и склонившись над коленями. — Ты расстроена, что я узнал? — Не знаю, ещё не поняла. — Как тебе новость о том, что он больше на меня не работает? — Этому я однозначно рада. Это ты тут шумел? — Нет, Гахо и Джоли бегали, наверное. — Кроме всего, он ещё и слышал большую часть того, о чем мы говорили! — Я мог бы не отпускать его вопреки всем его связям, но мне не хочется постоянно жать руку, которая тебя везде лапала… — Ты же не ревнивый? — … по этому же принципу я отпустил Сынри. — Ты просто наглый обманщик. — Выпрямив спину, я всё равно не оглядывалась на него, бегая глазами по корешкам книг на полке передо мной. Сплошная философия, исторические трактаты, Достоевский на корейском! — Тебе всё равно, кто и где меня лапал, и я теперь даже не увижу твою реакцию на это. — Хочешь посмотреть мою реакцию на то, как я сам тебя лапаю? — Это я уже видела. — И что — всё? Одно и то же дважды не смотришь? — Будто ты сам не такой, будто тебе не приедается всё с первого раза. — Упав на спину, я подтянулась к Джиёну и, положив свою голову рядом с его на подушку, отняла у него чуть-чуть недокуренную сигарету и сделала последнюю тяжку, устало закрыв глаза. — Господи, никогда, никогда так не делай! — театрально яростно воскликнул он и, приподнявшись, дотянулся до пачки и вытащил новую сигарету. — Это отвратительная привычка, давай мужикам кончать, Даша! Это всё равно, что съесть последнюю картофелину-фри с тарелки, придётся есть вторую порцию! Всё равно, что допить последний глоток в бокале, чёрт, нельзя так делать, нельзя! — Он вновь закурил и, задымив, лёг обратно и успокоился. — Может, мне это и нужно было? Чтобы ты не кончил? — Я скользнула рукой по нему вниз, но он поймал её на своём животе. Мои пальцы заскребли по его майке, задирая её и обнажая участок кожи. — Я могу пойти и передёрнуть. Это нетрудно. — Насупившись, я легла на бок, уставившись на него. — Мои планы по отношению к тебе бесполезны, да? Ты сделаешь по-своему. Я никак не могу на тебя повлиять. — Специально — вряд ли, косвенно — возможно. Зато смотри, на скольких ты смогла оказать влияние! Ты же добилась всего, чего хотела. Тэян полон милосердия, Мино бежит от карьеризма, Сынри сбежал от шлюх и заперся в гостинице. — И только тебя никак не вылечить. — А было от чего? — посмотрел он мне в глаза. Я наспех стала соображать, что-то одно, что-то самое яркое из его недостатков, что-то плохое, что-то безнадёжное, что его портит. Что же это? Эгоизм? Но его забота о Сынхёне и даже о своих людях, которых он по-настоящему ценит, говорит другое. В самом деле, он самый здравомыслящий человек из всех, каких я знала, даже когда кажется, что он злой гений или сумасшедшее зло. Он всё прекрасно понимает, и на него не надо влиять, потому что он и без меня знает, где надо остановиться, где надо отказаться, а где согласиться. Излечить его от неумения любить? Если он полюбил меня, значит, умел это всегда, просто не хотел, или не имел возможности. Да и сейчас не имеет, а потому было разумно не поддаваться страстям. Зачем, если они не жизнеспособны? — Не задавай мне тупиковых вопросов, — уткнулась я в его плечо, закинув на него ногу. Хочу сегодня ночевать здесь, и неважно, что фэн-шуй нарушен, и потоки сексуальной энергии якобы иссякли. — Ты же знаешь, я не против вообще молчать. Молчать и думать. — О чём? — Ты знаешь мои излюбленные темы. — О времени? — Вторая попытка. — О бессмысленности? — Угадала, сейчас я думаю о ней. — И что ты о ней думаешь? — Ничего хорошего. Она мне не нравится. — Джиён докурил и, стараясь не скинуть моей головы со своего плеча, дотянулся до пепельницы и потушил бычок. — В тот момент, когда в отчаянии осознаёшь, что без всего, что ты делаешь, этот мир прекрасно обойдётся, с некоторым утешением понимаешь, что все вокруг запросто обойдутся и без самого тебя. Одна бессмысленность оправдывает другую, замечаешь? А если всё вокруг не имеет смысла, то почему бы не совершаться любой ерунде? На этой закономерности, мне кажется, выстроена система нашего человеческого бытия. — Ты взрываешь мне мозг. — Это лучше, чем взрывать самолёт или жилой дом? — Лучше, продолжай. — Не хочу, это тоже бессмысленно. Давай лучше займёмся сексом? — А он разве не бессмысленен? — оперлась я на локоть, приподняв голову. Джиён развернулся ко мне и обнял, прижав к себе за талию. — Да, но всё-таки приятнее, чем болтовня. — Разве могут быть у тотально и однообразно бессмысленных вещей какие-то уровни и приоритеты? Если уж всё не имеет смысла, давай лежать и ничего не делать, пока не умрём. — Это скучно. — А есть ли смысл избавляться от скуки? — Дракон улыбнулся, надвинувшись на меня и завалив на лопатки. Я оказалась под ним, и его руки принялись задирать мой подол, пока его рот заткнул мой. Мы слились в табачном поцелуе, поскольку от нас обоих пахло куревом. Я обвила его плечи, подумывая, дать ему всё-таки кончить или нет? Вообще, в окончании чего угодно содержалась какая-то имманентная тоска, если не подразумевать за этим сразу же начало чего-то другого, но мало кто знает точно, что начнётся и что будет после того, как мы распростимся с чем-либо. В этот момент зазвонил мой мобильный, и я замерла, отвлекшись от поцелуя. Джиён тоже повернул голову, прислушавшись и ощутив, как вибрирует телефон в кармане моего платья под ним. — Ну его нафиг? — предложил Дракон, не слезая с меня. — Нет, это может быть связано с Сынри, я просила позвонить мне, если он вернётся домой. — Джи с неохотой приподнялся на вытянутых руках надо мной, чтобы я достала сотовый и подняла. На экране, как я и думала, высветился наш домашний номер. — Алло? — Даша, тут ваш водитель. Чего-то хочет. Твоё имя называет, — сообщила Хадича. Я вдумалась в сказанное, выходя из захватывавшего меня возбуждения. — Дай его сюда! — Послышались шорохи, пауза. Голос нашего шофера: — Госпожа Ли? — Да, что случилось? — Господин Сынри просил привезти вас к нему. — Куда? — В гостиницу, Марина Бэй Сэндс. — Я выдохнула. Он всё ещё там, а не забрался куда-нибудь в подозрительное место. Хорошо, что он не вызывает меня в бордель или на какую-нибудь уединённую пристань. — Прямо сейчас? — Да, велел вас сразу к нему доставить… — Я отлучилась ненадолго, так что… я поймаю такси и приеду сама, спасибо, что сказал. — А что делать мне? — Отдыхай, я всё объясню Сынри сама. — Положив трубку, я дёрнулась, приготовившись нестись к мужу, который непонятно чего желал от меня в столь поздний час. Но Джиён поймал меня за предплечье. — Даша! Куда ты? — Сынри хочет меня видеть. — Это не может подождать? — Мне интересно его выслушать. — Я хочу, чтобы ты осталась сейчас со мной. Пожалуйста, я позже тебя отвезу сам, если хочешь. — Его хватка на моей руке была сильной, но я, подумав мгновение, высвободила её, поднявшись и встав на ноги. Вот он шанс не поступить так, как хочется Джиёну. Я знала, что он возбуждён не меньше моего, и он действительно хочет меня сейчас, хочет заняться любовью и кончить. Нет, этого я ему снова не дам. Его рука, из которой я вырвала свою, осталась на весу, протянутой. Вот таким он и должен остаться, чтобы никогда не забыть меня, жаждущим, неудовлетворённым, с не дотянувшейся до желаемого рукой. — Я доберусь сама. Прости. — Даша! — послышалось вслед, и хотя меня разрывали чувства, хотя я сама мечтала остаться, не только на ночь, но неделю, годы, навсегда, я переступила через это всё и поспешила прочь. Если не уйду теперь, набравшись решимости, никогда уже не уйду.

Знакомый номер

Сбежав быстро, как только могла, я вызывала такси и одновременно с тем спешила к автобусной остановке, которую назвала отправной точкой для вызванного транспорта. Не к особняку же Дракона его вызывать? Отсюда до Марины Бэй минут пятнадцать-двадцать езды, время ожидания такси спишу на сборы, которые мне уже не нужны. Я не хочу, чтобы Сынри узнал, откуда я к нему приехала. Мне не нужно, чтобы он принимал нас с Джиёном за любовников и возлюбленных, никто не должен считать нас таковыми.

Я убежала от Джиёна без оглядки, лишь у дороги подумав о том, что, возможно, никогда его больше не увижу, но лучше не думать об этом сейчас, иначе что-нибудь пойдёт не так. Нужно сосредоточиться на Сынри, который о чём-то хочет поговорить. А вдруг попытается избить ещё сильнее? А если он пьян? Если я замечу, что он пьян, сразу же уйду из номера, я ненавижу нетрезвых. А если он попытается завалить меня в постель? Этого я тоже не вынесу, но что-то во мне было уверено, что после информации об измене Сынри не ляжет со мной в одну кровать. Скорее всего, он приготовил бумаги для развода. И я с удовольствием их подпишу, да… Но что дальше? Куда я денусь, не имеющая права быть с Джиёном, не жена Сынри, никому не нужная? Вернусь в бордель Тэяна на заработки? Тэян меня, несомненно, примет и в другой роли, не подкладывая ни под кого, и сам не станет настаивать, но я не буду пользоваться его добротой. С Мино всё выяснено и завершено, остаётся Сынхён? Он обещал отправить меня в Россию. Такси подъехало, и я погрузилась на заднее сиденье, прервав мысли о неизвестности. Путь с Сентозы до Марины Бэй был не самым красивым; даже если бы я ехала днём, а не ночью, рассматривать было бы нечего. Это тот участок побережья (один из подобных), где разгрузочные и грузовые терминалы заменяют на берегу пляжи, на семь километров тянутся подъёмники, танкеры, краны, чьи лебёдки никогда не перестают крутиться, поскрипывая, снимающие и поднимающие товар, перевозчики, отгоняющие в прицепах принятое в амбары, пакгаузы и склады. Плавдоки, топливные заправки судов, техническое обслуживание нуждающихся в ремонте морских посудин. Ночью работа там шла не так активно, как днём, но всё равно горели дежурные и сигнальные огни, и, скорее всего, бизнес Джиёна делался именно в такие часы. В подобном же месте, только в Западном регионе Сингапура, в Джуронге, находился нижний бордель. Где-нибудь есть и притоны для наркоманов, тайные, естественно, ведь в этом государстве с наркотиками всё очень строго. Но благодаря колоссальной торгово-экономической суматохе и тому, что город является одним из крупнейших портов мира, незаметно здесь можно было провернуть многое, здесь, в терминалах Кэппела, в Куинстауне, который я неплохо изучила благодаря тому, что там находился Национальный университет, в котором я посещала языковые курсы, на том самом Джуронге или в районе Бун Лей. Злачных и закопченных промышленных зон в Сингапуре хватает, на всём его Западном побережье, а вот на Восточном, от Марины Бэй до самого аэропорта Чанги, одни зоны отдыха. Северная же половина государства, та, что развёрнута к Малайзии, от которойотделяется проливом Джохор, вообще в основном рай земной. Боже, я так хорошо знаю Сингапур, что это пугает. Я сейчас не смогу так хорошо вспомнить свои родные места, не найдусь, наверное, где купить что-нибудь нужное, а здесь способна подрабатывать гидом, указывать дорогие рестораны и дешевые закусочные, фирменные бутики и распродажи, рынки со свежими продуктами и супермаркеты с полуфабрикатами. Я знаю, как проехать в зоопарк, к колесу обозрения, к учебным заведениям и яхт-клубу. Неужели я больше не русская? Неужели этот город врос в меня, и я настолько с ним сроднилась, что уже люблю его жару и влажность, не замечаю отсутствия снега, знакомой речи, привычных блюд? Нет, неправда, я очень скучаю по холодам, по узнаваемым лицам, по простоте и быту своей глубинки. Я очень хочу домой, в Россию, потому что Сингапур для меня — Джиён, а если мне не видеть его никогда больше, то и этого города для меня нет. Невозможно жить в окружении всего принадлежащего Дракону, ощущать себя принадлежащей ему, и больше никогда с ним не пересечься. Такси нырнуло в широкий туннель, снова вынырнуло на поверхность, где слева возникли светящиеся небоскрёбы, а справа, за ограждениями дороги, сливаясь с непроглядным небом, чернел до горизонта Сингапурский пролив, одним сплошным полотном, и сквозь стекло машины огни кораблей вдали различались лучше, чем звёзды. Мы подъезжали к отелю. Это очень напоминало приезд в аэропорт, потому что комплекс Марины Бэй мало того, что состоял из трёх башен гостиницы (связанных между собой изнутри на первых этажах и имитацией гигантской лодки на крышах), так ещё из торгового центра, выставочных залов, музея, концертных залов и залов для конференций, и для того, чтобы оказаться в нужном месте и не заблудиться, дорога размножалась на улочки и переулки с указателями, куда, как и к чему ехать, на стоянку ли, к главному входу в отель, к Шоп-центру или Скай-парку. Но местные таксисты никогда не путались и знали всё наизусть. Поэтому я без проволочек выпрыгнула у парадного подъезда, оплатив свою доставку, и поспешила внутрь. Песочные мраморные плиты под ногами отзеркаливали сотни лампочек, что горели в большом холле, людей было много, как всегда, тут не бывало сиесты или обеденного часа. Толпы туристов, въезжающих, съезжающих, длинный ресепшен с услужливыми девушками. Я знала, куда примерно идти, но не помнила этажа, к тому же, не хотелось вдруг быть остановленной охранником, а потому предпочла подойти к свободному администратору и уточнить, где именно находится господин Ли Сынри? Рядом с рекламными проспектами стояла глубокая стеклянная плошка с леденцами, откуда я зацепила один, чтобы наверняка не пахнуть табаком. Поблагодарив за помощь, я направилась к лифту с конфетой во рту. Я сейчас нервничала не меньше, чем в ту ночь, когда потеряла девственность, но сам характер волнения был другим. Нет того безысходного страха и отчаяния, нет желания плакать и просить кого-нибудь о помощи. Я нервничаю, потому что не знаю, как решить собственные трудности, которые собираюсь решать именно сама. Не убегать от них, не безвольно падать и ломаться, не искать бритвы поострее — действовать. Этому раз и навсегда научил меня Сингапур, не смиряться, хотя смирение и есть одно из главных христианских достоинств, но, как заметил однажды Джиён, ждать райских наград, ничего не делая, а только молясь — это святость, а попытка приобрести их, прикладывая усилия — грех. Почему же христианский Бог любит безынициативных и тщедушных тварей? Потому что создал их себе на потеху и не хочет, чтобы они противились его, даже жестоким, желаниям? Я давно утеряла ответы на все эти вопросы, и не хотела больше пытаться реабилитировать Бога или отвечать за него. Если бы он хотел доказать что-то кому-то, тому же Джиёну, то нашёл бы, как вывернуть жизнь того так, чтобы тот всё осознал, но если подобных чудес не произошло, то зачем я буду стараться? Кто я такая, чтобы работать пиар-менеджером Иисуса? Часто мы берёмся за проповедничество идей, авторы которых у нас этого не просили, или вообще бы ужаснулись нашей интерпретации их теорий, или хотя бы выбранным для донесения информации методам. Христос был воплощением терпения, а я, ещё живя в России, видела множество прихожан, которые фырчат и грубят людям, неправильно что-то совершающим в каком-то обряде, или случайно задевающим что-то в церкви. Разве такие неофиты привлекут ищущих духовного отклика в паству? Если бы я не родилась в семье священника — меня бы никогда не привлекли. Я была таким же негативным образом для Джиёна. Я не показала ему счастья, понимания и здравомыслия, будучи православной. Я огорчалась, не умела находить выходы из ситуаций, срывалась, спасалась только благодаря его вмешательству, и страдала тоже. Он наглядно видел, что его воля в моей судьбе определяющая, как же он мог проникнуться ещё чем-то, помимо того, что и так знал: ему никто не может сказать и слова против, он король этой жизни, этого государства, окружающих его людей. Лифт открылся передо мной, и я прошла к президентским апартаментам. Постучать или не надо? Предупредить о своём появлении? А если заперто, то придётся стучать, но если Сынри просил привезти меня, то он в любом случае ожидает меня. Я попробовала просто повернуть ручку, и дверь поддалась, будучи открытой. Толкнув её, я оказалась внутри и, узнавая обстановку, виденную несколько месяцев назад, стала замечать то, что тогда не в состоянии была заметить, вплоть до большого чёрного рояля, стоявшего у стены поодаль. Как говорится, слона-то я и не заметила. В прошлый раз я не могла думать ни о чём, кроме того, что лягу под чужого и неприятного мне мужчину, что он сделает со мной что-то, чего я до тех пор не ведала. И сделает он это гадко, развратно. И вот этот чужой мужчина — мой муж. Его манеры в сексе несколько изменились, он стал мягче и внимательнее, он не лез, если у меня было откровенно плохое настроение. Он перестал быть мне сильно неприятным, и даже завоевал благодарность и расположение. И сейчас он сидел в глубине номера на кровати, глядя в пол, ссутулившись над коленями. Плавно приближаясь, я старалась почувствовать, в каком он находится состоянии? Возле него не стояло ни одной бутылки или стакана, запаха алкоголя тоже не было. Трезвый? Уже хорошо. Подступая, я чуть вытянулась, чтобы заглянуть в его руки, лежавшие между ног, на которые он оперся локтями. Нет ли там ножа или пистолета? Нет, в них ничего не было, пальцы сплетались друг с другом. Выдохнув, я немного расслабилась и набралась смелости произнести: — Привет. — Сынри размеренно выпрямил спину и обернулся корпусом ко мне, продолжая сидеть. — Доброй ночи, дорогая супруга, — без сарказма, но всё равно как-то уничтожающе сказал он. — Я… — Присядешь? — Он указал на стул напротив него. — Не хочется, — стушевавшись немного перед ним, покачала я головой. — Не думаю, что удастся быстро поговорить, лучше сядь. — Я послушалась и опустилась на сидение. Сынри замолчал, не зная, с чего начать. Я и подавно не знала, ведь поговорить хотел он, а о чём — понятия не имею. Тишина сразу же стала тягостной, чёрной, не спасаемой светом двух бра над изголовьем кровати, кроме которых в спальне ничего не горело. Я даже пошевелиться стеснялась, но конечности, как назло, от напряжения стали быстро застаиваться, и я заегозила, пару раз сменив позу. Только минуту назад я подумала, что Сынри перестал мне быть чужим, но вот он молчит, и я как будто не имею никаких прав перед ним: побеспокоить, коснуться, спросить, отвлекать. Это был редкий момент, когда в моих глазах он выглядел очень солидно и грозно, заставляя забыть о своём низком блядстве и отсутствии стержневой мужественности, за которую можно было бы полюбить. В такие мгновения в нём что-то такое было, притягательное, основательное и внушающее доверие. Больше всего сбивал с толку его взгляд, не останавливающийся на мне, не видящий меня. Есть две разновидности не ловящегося взгляда; первая — когда человеку стыдно, и он отводит глаза, не в состоянии сказать правду или признаться в чём-то, вторая — как раз та, которая сейчас присутствовала, когда человек обижен или оскорблён вами, и не хочет смотреть на вас, видеть, и от этого чувствуешь себя виноватой, не в своей тарелке, куском какой-то грязи, и даже очень хочется, чтобы наконец-то на тебя взглянули, но продолжают не смотреть, и презрение к самой себе сверлит до костей. Молчание сгибало и нервировало, так что я снова стала инициатором её истребления: — Посмотри на меня, пожалуйста. — Помешкав, Сынри дёрнул желваками и, оправив пиджак спереди, надменно повернул ко мне лицо, впившись глазами в мои. Так и будет тянуть резину? Я не могу так. — Мы разводимся? — Тебе этого так хочется? — Я думала, этого очень сильно захотел ты, — заметила я, ведь об этом именно он заговорил, узнав об измене. — Я был у Джиёна и говорил с ним… — испытывая меня взором, следил за моей реакцией Сынри. — С каких пор он стал выдавать справки о расторжении брака? — не дрогнула ни одна мышца моего лица. — С некоторых пор он стал давать для этого весомые поводы! — Чтобы не повышать тона и дальше, Сынри встал и подошёл к окну слева от меня, сунув руки в карманы и уставившись в ночь. Вид из президентского номера открывался на сияющую мириадами огней часть Сингапура. — Я объяснила тебе, зачем это сделала. — Я знаю, — спокойнее бросил муж. — Но я не могу теперь избавиться от картинки перед глазами, как этот тошный слизень тебя трахает! — Развернулся ко мне Сынри и, нависнув надо мной, достаточно громко выдал жалобу. Надо же, я тоже никак не могу забыть о том, как мы с Джиёном были вместе. — Я всё время думаю о том, как он на тебе елозил! Как лапал тебя, как касался тебя своими драконьими губищами! — Прекрати, — тихо и примирительно произнесла. Не так уж всё было и плохо, подумала я уже не вслух. — Наверное, ещё и ухмылялся после этого, да, унижая меня и мою гордость? Он всюду тебя трахнул, а? Как он это делал? Что он с тобой делал?! — Перестань! — крикнула я, и Сынри замолчал. Я прижала ладони к ушам, закрыв глаза и призывая терпение. Не хочу ни с кем обсуждать то, что было. Это моё, его и моё, наше, оно слишком сокровенно, чтобы кто-то лез туда и пытался озвучить, нарисовать картину произошедшего. — Покажи мне, осталось на тебе хоть одно место, которое он не поимел?! — А покажи мне на карте хоть одно место, из которого ты никого не трахал! — рявкнула я, успокаивая его. Сынри поджал губы, переведя взгляд ниже, на мою грудь, обтянутую скромным платьем. — Он наверняка балдел от твоей груди, да? — Хоть где-то угадал, надо же! — Она у тебя слишком идеальная, в меру пышная, таких не бывает у азиаток. Но она моя! Моя! — Сынри сорвался и, подхватив меня за бока, поднял со стула, начав расстёгивать молнию на спине. Я попыталась вырваться. — Пусти! Что ты делаешь? Отстань! — Убирая от себя его руки, я вертелась, но молния всё равно расстегнулась до середины, однако моё сопротивление подействовало отрезвляюще и Сынри, остановившись, прижал меня к себе оголившимися лопатками, пересеченными полосой бюстгальтера, прижал так крепко, обняв под грудью, что спёрло дыхание. Его губы поцеловали моё ухо. — Ты моя, Даша, моя! Мы забудем это всё, правда? Уедем и забудем, ты больше ни с кем не будешь спать, кроме меня. Если хочешь, со мной тоже можешь спать не часто, иногда, чтобы я чувствовал тебя хоть иногда, знал, что ты моя, что ты больше ни с кем… Мы простим друг друга? — Он развернул меня на себя и стал покрывать лицо поцелуями, особенно остановившись на синяке, сделанном им же самим. Мне не было больно или противно, но всё равно почему-то хотелось удержать его от этих жестов — Куда ты собрался уезжать? — уловила я главную мысль, остановив его. — Из Сингапура, прочь отсюда, здесь нечего делать! И я не смогу тут больше находиться, всё время поблизости с человеком, который… Нет, это невыносимо! — Однако он не ответил на мой вопрос «куда?». Откуда и без этого было ясно. Я взяла ладони Сынри в свои и потрясла их, привлекая внимание и приводя его в себя. — Я же больше не дракон, Джиён подтвердил, что отпустил меня, поэтому свои дела впредь я могу решать и дистанционно. Я сказал ему, что уеду, как можно быстрее, чтобы не видеть больше его морду, но тебя заберу с собой. — Я замерла. Пульс убыстрился, застучав гулко в висок. — И? — Он сказал, что мы свободны. Но даже если бы он не соизволил дать согласие, я всё равно бы увёз тебя отсюда. — Я стояла и чувствовала, как слабеют ноги, как разжимаются мои пальцы на его руках. Отпустил, освободил, отправил подальше… Я понимала, что именно это мы обсудили и приняли, что будем далеки друг от друга добровольно, что так надо для нашего спасения, но легко ли сердцем принять, что мужчина, которого любишь, отпускает тебя и не пытается удержать? Отпускает с другим, возможно, навсегда. — Куда… куда ты хочешь, чтобы мы уехали? — Сынри вымучено улыбнулся, погладив меня по щеке. — У нас же медовый месяц. Я очень хотел придумать что-то замечательное для тебя, что-то особенное, что-то, что тебе бы понравилось. Ты поедешь со мной в Россию? — Я ахнула, подавившись эмоцией. Я сплю? Я так часто мечтала о возвращении на родину, что всякая надежда на её посещение уже смешна, как анекдот, повторяющийся десятый раз. — В Россию? — Да, я её совсем не знаю, что там можно увидеть, и есть ли там хорошие места для медового месяца, но, я думаю, мы должны посетить твой дом. Твою семью, твоих близких. — Близких, которые думают, что я давно мертва? — хмыкнула я, не веря в происходящее. — Уверен, они с радостью убедятся в обратном. К тому же, разве не должны родители узнать, за кого ты вышла замуж? — Шокированная и в момент лишенная какой-либо энергии, я плюхнулась на стул, так что Сынри пришлось сесть рядом на корточки. — Ну, ты чего? — Я не знаю, это всё так внезапно, так… желанно, и в то же время, я совершенно не представляю, как быть и жить дальше, я только сжилась с Сингапуром, обустроилась в нём, хотя и всегда понимала, что не хочу быть здесь, и всё это временно. Я надеялась на то, что всё это временно, и вот… конец. А что будет дальше? — Никто никогда не знает, что будет дальше, — взял меня за руку Сынри. Ну да, кроме Квон Джиёна. — Но ты согласна лететь в Россию? — Спрашиваешь? — окончательно понимая, что на этот раз это не шутка, не розыгрыш, а реальная возможность очутиться дома, я одновременно улыбнулась и заплакала. — Господи, Господи! Россия… домой… домой! — Я уткнулась в ладони и слёзы полились сильнее, хотя я скорее со смехом произносила слова, нежели со страданием. Сынри гладил меня по голове, придерживая за запястье. — Как же я хочу домой, как же я хочу туда! И никогда больше сюда не возвращаться. Сынри, скажи, что так и будет? Что я не проснусь завтра в борделе, что меня не посадят в самолёт, который направляется в гарем арабского шейха, что я не буду продана на органы, что я доберусь до дома? — Он встретил мой взгляд и, потянув меня со стула, шепнул: — Иди сюда. — Я сползла в его объятья, и мы уселись на полу, застеленном мягким ворсистым ковром. — Ты будешь дома, Даша. Я буду рядом и прослежу, чтобы всё так и было. Я никогда не позволю тебе оказаться ни в каком притоне. Ты моя жена, и будешь ею. — Когда мы летим? — оживая и уже начиная выстраивать какие-то радужные планы, поинтересовалась я. — Если успеем собраться завтра, то завтрашним ночным рейсом. — Боже, как скоро… А как же Хадича?! — вспомнила я, отстранившись и посмотрев на Сынри. — Опять ты умудряешься думать об окружающих? Пока присмотрит за нашей квартирой, а потом мы подумаем, что с ней делать. Если хочешь, тоже её на родину отправим. — Нужно сначала будет спросить её, — задумчиво произнесла, положив голову на плечо Сынри и размышляя, что я скажу маме и отцу, когда их увижу? Как произойдёт эта встреча? Я вся уже была в своей родной деревне, за тысячи километров отсюда, и единственная часть, которая оставалась тут, в Сингапуре, засела где-то в особняке Джиёна, но это уже безвозвратно, я не отвоюю её там. И в то же время, приводя разум в адекватное состояние, я обнаруживала себя рядом с мужчиной, который не вызывал во мне никаких отрицательных эмоций. Я прислонилась к нему, как к человеку, способному помочь и спасти меня. Он с самого начала, с самой первой нашей встречи был таким человеком, ему ничего не стоило купить меня и отправить домой. Однако он, как и я, всеми своими добровольными поступками загонял себя в полную задницу, вынужденный подчиняться мафии, рисковать собой. Не одна я тут, всё же, дурочка. Но теперь это был не спонсор и меценат, теперь это был мой муж, который брал мою судьбу в свои руки, и способен был распоряжаться ею, только делал это, наконец-то, хорошо и правильно, напортачивший не меньше моего. Мы опять некоторое время просидели в тишине, пока я не спросила: — Почему ты передумал разводиться? — Не знаю… вернее, я знаю почему, но не знаю, почему так получилось. Я вдруг, каким-то озарением, понял, что это был очередной твой поступок на благо другого человека, вопреки твоей собственной сохранности, твоим принципам. — О боже, я ввела его в такое заблуждение! Я солгала ему, и моя ложь обернулась положительным результатом? Имею ли я право пользоваться добротой Сынри, возникшей из-за обмана? Боже, как я себя скверно почувствовала, зачем, зачем я сказала, что переспала с Джиёном ради его свободы? А что я должна была сказать? Я не могу пойти на попятную, тогда придётся объяснить, что между мной и Драконом нечто большее, а это запрещено, это невозможно, я обязана остаться при своём вранье и пожинать его плоды. Угрюмо притихнув, я слушала Сынри. — Ты совершала подобное и раньше, но почему я не задумывался? Не знаю. Ты отдала мне себя за Вику, ты отдала себя Джиёну за меня… Ты отдаёшь последнее и единственное, что у тебя здесь есть — своё тело, и это… Это ужасно, как древнее рабство. Я представил себя на твоём месте, без денег, без связей, без чего-либо, кроме самого себя, и даже это ты не оставляешь себе, а швыряешь во спасение кого-то. И нам, не замечающим этого, кажется нормально воспользоваться предлагаемым телом, в то время как, если бы нищий отдавал нам последний кусок хлеба, мы бы его не взяли, посчитав, что это слишком бесчеловечно и отвратительно. Почему же я не понимал, что ты в Сингапуре отдавала не то, что нетрудно отдать и, как говорят, «не обмылится», а свой последний кусок… неважно чего, самой себя, души, своей чести и принципов, но ты хоронила себя без остатка в попытках помочь кому-либо вокруг. — Сынри вздохнул, обняв меня крепче за плечо. — Да, я вспылил, осознав измену, но если бы ты не поступала таким образом, то не досталась бы однажды и мне… Я не мог окончательно осудить поступок, который подарил мне тебя. — Поэтому ты приехал в этот номер? — спросила я у него, положив руку с обручальным кольцом в предложенную ладонь, на безымянном пальце которой красовалось такое же, только пошире, и без надписи с внутренней стороны. Вот ещё один секрет, который мог бы разоблачить мой обман, и единственный шанс не проколоться — никогда не снимать кольцо. «Чтобы получить её, нужно убить дракона» или «вместе нужно убить дракона»? Обе расшифровки одинаково верны. Пока жив Дракон, я всегда буду принадлежать ему, даже в России, даже в Африке и на Северном полюсе. Но под драконом, которого следует убить, мне кажется, во втором случае подразумевается не Джиён. Мы с ним оба драконы, и наша страсть, наше влечение, наша любовь, которая сплела наши жизни — вот что есть дракон. И мы должны убить его вместе, чтобы не умереть ни вдвоём, ни по отдельности. Но в итоге, это всё тот же Уроборос — замкнутый круг, кусающий себя за хвост змей. В попытках избавиться от чего-то, что мешает — избавляешься от самого себя. Я пока ещё не знаю, каково с этим будет жить, но как-то придётся, и я постараюсь. — Меня неуправляемо потянуло сюда. Я так живо вспомнил всё, что произошло тогда. — Сынри добавил хриплым раздраженным шепотом: — И почувствовал себя мерзким скотом. — Я тебя тоже так тогда восприняла, — честно признала я. — Спасибо, успокоила. — Он поцеловал мою руку, которую держал, и, отпустив её, развернул меня немного на себя, чтобы видеть глаза. — Если бы можно было переиграть всё по-другому, начать с начала… Как бы ты провела ту ночь? Что бы ты сделала? Я хочу попытаться сделать всё иначе, так, как тебе было бы лучше. — Ты серьёзно хочешь знать, как выглядела бы та ночь в идеале для меня? — Сынри кивнул. Заговорщически ухмыльнувшись, я поднялась, направившись на выход. — Даша?! — непонимающе окликнул он. — Сиди на месте. Представь, что ты ждёшь, когда я приеду отдать тебе свою невинность, — притормозив, я оглянулась через плечо. — Только подыгрывай, ладно? Как хороший парень, мы же делаем идеальную постановку? — Ладно, — заинтриговано прислонился спиной к кровати Сынри. Я вышла из спальни, дошла до журнального столика в номере, где рядом с телефонным аппаратом лежал блокнот и ручка. Я быстро набросала текст, вырвала листок, и вернулась с ним в спальню, застыв на пороге. Сынри разглядывал меня с любопытством. — Боже, я так боюсь, — приложила я наиграно ладонь к щеке. — Мне так не хочется спать с тобой без любви, почти тебя не зная, не венчанной. Ты же понимаешь? — Смущенно подавив улыбку, Сынри мотнул головой, стараясь не сбиться с ролей, которые я нам прописала. — Понимаю. — Я тихонько поманила его рукой, призывая встать и подойти. Он ткнул себя указательным пальцем в грудь, убеждаясь, что я его зову к себе. Я кивнула, и муж медленно поднялся, приблизившись. — А теперь, — я сунула ему листок в руку, — застёгивай моё платье, и читай вслух. — Я повернулась спиной, и Сынри послушно поднял молнию, которую пять минут назад расстегнул. С запинками и смешками, вызванными неуютными обстоятельствами, он начал произносить по бумажке: — Я не стану трогать тебя до свадьбы, я хороший человек… ты серьёзно? — Я толкнула его локтем под ребро, заставив вернуться к тексту. — …Поэтому выполню все твои просьбы бескорыстно. — В конце листка я написала в скобках «на все вопросы говорить „да“», что прочёл себе под нос Сынри. — Ты отправишь Вику в Россию? — Изобразила я прошлое, и Сынри тоже пришлось вернуться во времени. — Да. — И ничего от меня не потребуешь взамен? — Да. — И меня отправишь? — Да. — Прямо завтра? — Сынри хохотнул, но не сбился: — Да. — Спасибо, — повернувшись к нему, я чмокнула его в щёку, и пошла на выход. — Эй, это вот так выглядит честная сделка, по-твоему? — пошутил он вслед. — А благодарность? — Я бы до конца своей жизни ставила за тебя в церкви свечки, вернувшись домой, — пообещала я, похлопав ресницами. «Ха!» — сорвалось у Сынри и он подошёл ко мне. — То есть, поступи я по-хорошему, помоги тебе, ничего от тебя не требуй — я бы остался ни с чем? Свечки в другой стране, знаешь ли, не очень согревают. — Я пожала плечами, указывая на странности судьбы, и Сынри положил на них руки, погладив большими пальцами изгиб, переходящий в шею. — Знаешь что? Тогда я не жалею, что поступил именно таким образом. — Вот поэтому ты мерзкая скотина. — Отлично, и эта мерзкая скотина — твой муж. И завтра мы улетаем к чертовой матери из этого царства Мерлиона. А сегодня я хочу остаться с тобой здесь, вдвоём… — Не сочти за каприз, но я не хочу с тобой спать, — прямо заявила я, не отводя отважного взора. Сынри немного поблёк, но сдержал очевидное разочарование. — Что ж, наверное, так будет правильнее, если мы не станем спать здесь снова. Но не очень правильно, что с тех пор, как мы поженились, мы вообще ещё не спали. Я знал, что в браке постепенно отношения деформируются, но чтобы так сразу — это как-то подло. — Я улыбнулась, видя, что Сынри на самом деле не собирается идти наперекор моим желаниям. Смогу ли я когда-либо захотеть спать с ним? Мы столько раз это делали, и до Джиёна это казалось нормальным, порой приносящим физическое удовольствие, но теперь что-то мешало. Это что-то было любовью к другому. — Заказать в номер что-нибудь? Шампанское, вино, ужин? — Я бы поела чего-нибудь, а выпивать не хочу. — Сынри снял пиджак и положил его на опустевший стул, где я недавно сидела. Мы всё выяснили и оказались в какой-то домашней атмосфере, спокойной и обычной. Мы сделались супружеской парой, которой и должны были быть после свадьбы. Муж позвонил в ресторан и заказал несколько блюд. — Я хочу попрощаться завтра с двумя людьми, ты мне позволишь? Я не хочу улетать, не повидавшись с ними. — Интересно, кто же это? — произнёс Сынри немного ехидно, прекрасно догадываясь, с кем я хочу встретиться. — Сынхён и Тэян. — У меня нет большого желания возить тебя к ним, но если я буду присутствовать при этих встречах, особенно с последним, то я согласен. — Ты ревнуешь меня к Тэяну? — удивилась я, сев на кровать в ожидании еды. — Я просто знаю, как он к тебе относится, и не хочу, чтобы тронул тебя хоть пальцем. — Мне хотелось сказать что-нибудь колкое, как-нибудь поддеть Сынри, напомнив, как он ведёт себя, сколько мне изменяет, но я уравновесила свои эмоции и безмятежно, без претензий и гневных обвинений, задала вопрос: — А скольких, помимо меня, будешь продолжать трогать ты сам? Он окаменел с напряженной спиной, которой повернулся ко мне. Опять поглядывал в окно, рассуждая, думая, подбирая слова на фоне ночного Сингапура. Я остановила взгляд на браслете часов, которые нависли над краем кармана, в который не влезли вслед за кистью руки. Собравшись с мыслями, Сынри оторвался от обзора далёкой от нас земли, вернувшись к необходимости ответить. — Меня обжигает твой холод. Если бы ты не вынуждала меня где-нибудь согреваться, я бы касался только тебя.

Прощай!

Сынри спал на своей половине кровати, не нарушив установленного мною негласного правила этой ночи — не приставать. Я пробудилась первой и, потерев глаза и посмотрев в окно, развернулась на другой бок, уставившись на спящего мужа. Естественно он был без рубашки, из-под одеяла торчало его голое плечо, часть груди с толстой золотой цепочкой на ней, сверху на одеяле лежала рука. Вне зависимости от того, какие чувства мы испытываем и к кому, любим или нет, иногда мы хотим человеческого тепла, на что мне не намекнул, а о чём прямо заявил Сынри. Я тоже его хотела, и обними он меня сейчас, с утра, я была бы не против, лишь бы это не зашло дальше. Но верила ли я в признание мужа, что это моя нелюбовь гонит его к сексу за деньги, к путанам и проституткам? Был такой тип мужчин, который принципиально не хотел признавать своей вины ни в чём, и я приписывала Сынри туда, пока он ни сказал, что считает себя мерзкой скотиной. И всё-таки, его обвинение меня в его изменах казалось мне надуманным и сфальсифицированным. Ничего бы не поменялось, люби я его самозабвенно и горячо, более того, я почти уверена, что именно это оттолкнуло бы его ещё дальше. Вика влюбилась в него с первого взгляда и была готова на всё — и где теперь Вика? Да, можно сказать, что мы с ней разные, и это несопоставимые примеры, но в первую очередь наша с ней разность изначально состояла в том, что Вике Сынри нравился, а мне — нет. Его привлекло это, именно это ему хотелось исправить, ему хотелось увидеть во мне такое же желание, как у других девиц, что велись на его сексуальные приставания или деньги. И теперь он будет говорить, что холодность его отталкивает? Пускай он не врёт, а просто сам себя не понимает, но я его изучила намного лучше, чем знала в начале. Стоит мне поцеловать его, сказать, что я буду хорошей женой, сидеть дома и печь пироги, он ухмыльнётся, успокоится, вернёт свой пафос и умчится, убедившись, что не нужно больше ничего делать, обхаживать, закреплять успех, отчитываться. Любящей его мне он будет звонить в два часа ночи, говорить, что ещё в офисе, что у него корпоративные слияния, приходить с рассветом и пытаться спрятать засосы и следы помады. Всё это я уже прошла, поэтому не надо сказок и басен. Джиён устроил мне хороший ускоренный курс молодого бойца, я стала разбираться в ситуациях и людях, я стала видеть то, что есть, а не рисовать в воображении несуществующее исходя из того, что мне вешают на уши. Конечно, если бы я хотела избавиться от постоянства со стороны Сынри, я могла бы разыграть чувства, он бы поостыл и дал мне вздохнуть свободнее, но у меня не было цели сохранить наш брак, я не собиралась продолжать быть его женой. Единственное, из-за чего я пока на всё кивала, со всем соглашалась — это чтобы возвратиться в Россию. Я доберусь до неё и больше никуда и никогда не поеду из дома, дальше родной области, по крайней мере. Сынри не заставит меня там с собой жить, в России не имеют законной силы сингапурские браки, это здоровенный козырь, который я намерена использовать. Почему я не попрошу его отправить меня в Россию одну? Потому что я не могла знать, как он на это отреагирует, а помимо этого подозревала с наибольшей вероятностью, что он разозлится и никуда меня не отпустит. Это не тот человек, который ради другого напрочь забудет о себе. Да, несколько раз Сынри продемонстрировал привязанность, но стоило ему узнать об измене, как чувства бурлили, бунтовали и хотели пропасть, так какой же результат мне даст прямая просьба оставить меня в покое?

Перед сном мы как раз больше часа обсуждали подробности перелёта в Россию, используя смартфоны и интернет, чтобы узнать, как проще добраться до моего сибирского захолустья. Из аэропорта Чанги прямые рейсы только в Москву, а оттуда мне лететь в Томск половину пути обратно, в этом было мало смысла. Из Сингапура можно было улететь в Бангкок, потому что это один из редких зарубежных городов, который имел прямые перелёты до Богашёвского аэропорта, но самолёты туда из Бангкока ходили примерно три раза в месяц, и если мы сегодня же вылетим в Таиланд, то там нам придётся ждать четыре дня нужного рейса. Как всё это было суетно и сложно! Сынри соглашался пожить четыре дня в гостинице Бангкока, посетить что-нибудь интересное в нём, тем более что он там много раз был и мог бы поделиться со мной своими любимыми местами, ведь медовый месяц же всё-таки… Но я предпочла вариант долгого-долгого пути до Москвы, а оттуда в Томск, чтобы нигде не ждать, не сидеть в номерах, не терять времени. Я спешила и торопилась, пытаясь этого не показывать. Почему я не хотела сидеть несколько дней в гостинице Бангкока? Потому что статичность заставляла начинать думать, а я боялась, что надумаю чего-нибудь плохое (уже сейчас, пока просто лежу, я думаю и думаю, и это раздражает, бесит, чёртов Дракон, зачем ты заразил меня своей думалкой неотдыхающей, я не знала, что это половым путём передаётся), например, примусь сочинять, как вернуться к Джиёну. Это мне совсем не нужно. Ещё я могу вообще захотеть остаться в Сингапуре, где угодно, только бы не лететь в Россию. Если бы кто-нибудь прочёл мои мысли, наверняка бы подумал, ну да, конечно, зачем возвращаться в своё Петухово, где чуть больше шестисот жителей, зачем возвращаться к земле, трудам, тяжелой работе, холоду и грязи, когда есть такая шикарная и обеспеченная жизнь жены олигарха? Но дело было не в этом. Я скучала по холодам, по нашему деревянному дому, по нашей деревянной Покровской церкви^[27], размытым до поздней весны дорогам, из-за которых к нам не часто жалуют томичи. Как истинная дочь Сибири, я, наверное, в душе была наследницей декабристок, и мне вообще нетрудно было обживаться в суровых условиях, для меня они были нормой, благодаря привычке к которой, возможно, я и выжила в этом малайзийском «раю». Но есть именно что эта самая привычка, и проживи я десять месяцев в диком африканском племени или среди австралийских аборигенов, я бы привыкла и к их быту, всё вокруг как-то бы устоялось, приобрело отточенность, каждый день стал бы для меня обычным и обустроенным, и из этой обустроенности вырваться стало бы настоящим стрессом, даже если менять худшие условия на лучшие. Этого стресса мне и не хотелось, просто чтобы сохранить через такие страдания обретенное более-менее моральное равновесие. А ещё ужаснее было бы, если после России мне пришлось бы вновь отчаливать куда-нибудь. Поэтому я мечтала об окончательной оседлости, ещё раз пережить перемены, и всё. Я стала крутить на пальце обручальное кольцо, которое так и тянулось приподнять, чтобы заглянуть во внутреннюю сторону, но Сынри зашевелился, просыпаясь, и я оставила своё занятие, повернувшись к нему. Ещё в плену сна, с сомкнутыми веками, он поднял руку и потёр щеку, глубоко вздохнув. — Доброе утро, — шепнула я. Он приоткрыл глаза, щуря их, поскольку я лежала со стороны окна и из-за моего плеча светило солнце. Молчание было не напрягающим, а каким-то лёгким, помогающим настроиться друг на друга. Сынри мягко улыбнулся, разглядывая меня под лучами света. Я тоже его изучала в невинном утреннем виде. Наташа говорила, что Джиён в постели беззащитен, а я возразила, что в ней все такие, и мой супруг был тому ярким подтверждением. Сейчас он не выглядел соблазнителем и пользователем всех платных дырок города, он был тёплым и милым. А вот Джиён, кстати, чёрта с два он был беззащитным в постели! Даже когда я держала нож у его горла, у меня было ощущение, что собираются прикончить меня, а не его. — Доброе, — подал, наконец, голос Сынри. — Можно тебя поцеловать? — Ну, поцеловать — не трахнуть, почему бы нет? — дёрнула я плечом. — Давай уберём этот глагол из наших взаимоотношений? — приблизился он, коснувшись ладонью моего лица. — Тебя же он всегда заводил? — Раньше мне не приходилось видеть каким-то новым взглядом вот такую картину… — Нависнув надо мной, Сынри опустил свои губы на мои и, разводя их, сам немного налёг на меня, приводя к соприкосновению наши тела, кожу с кожей, так что тепло и энергия мужского организма стали непосредственно на меня воздействовать. Было ощущение, что где-то на клеточном уровне обнаженные мужчина и женщина способны создавать интимно-эротические моменты, даже если не испытывали возбуждения и желания ещё мгновение назад. Вернее, я не испытывала, а Сынри, судя по его чувственному языку, сокровенно проникнувшему в меня, вполне себе с ним проснулся. Несколько секунд я думала о том, что его нужно оттолкнуть, но затем вспомнила о Джиёне и не стала. Джиён не станет хранить мне верность, ни за что и никогда, он продолжит спать с разными девицами, снимать проституток, заводить романы и подружек. И не играет роли, будет он представлять при совокуплении меня или не будет. Он станет спать с другими женщинами, кончать с ними, лежать с ними в кровати, он не будет чувствовать угрызений совести, потому что в его мировоззрении верность заключается вообще в чём-то другом, она где-то в космосе, в трансцендентном хранилище достоинств, где они лежат, как в сейфе, и ими можно не пользоваться, главное, что они есть, и человек ими обладает. Верность как алмазное колье для Дракона. Мужчина в нём выглядит смешно, поэтому не носит его, но имеет, и когда встречает свою единственную женщину, то вешает его на неё; в итоге и колье и женщина принадлежат ему, она непосредственно это колье хранит, а мужчина любуется на это со стороны, меняя часы, запонки, даря другим женщинам кольца, серьги, браслеты и прочую мелочёвку, которая не сравнится с его главной драгоценностью. Сопоставив всё это в голове, я не отпихнула Сынри, и сама ответила на его поцелуй, не жарко, не жадно, но в меру страстно. Он расслабился, ощутив от этого моего жеста удовольствие и радость, после чего оперся на руку и посмотрел мне в глаза. — Ты похожа на ангела, на самом деле. Эти светлые волосы, которые так золотятся на солнце… Я только от них одних уже схожу с ума. Они… они такие манящие, и они самого красивого естественного цвета, который я когда-либо видел. Никогда не крась их. — Сынри опять коснулся меня поцелуем. — И твои глаза, такие голубые… — Устами он прошёлся по подбородку, ниже, перескочив шею был уже у груди, стягивая вниз одеяло и намереваясь одарить поцелуями не самые приличные места моего тела. Я остановила его, обхватив лицо ладонями. — Сынри, Сынри! Не надо. — Он с сожалением взял себя в руки, опять поднимаясь выше. — Нам нужно ехать в квартиру и собираться. Я бы хотела успеть на ночной рейс. — Как скажешь, — надуто поджав губы, убрал руку Сынри, чтобы я могла спуститься с кровати. Эти его всплески обид тоже не обещали мирного и счастливого существования. Ну не исправить в тридцать два года капризного и избалованного мужчину, привыкшего быть свободным и получающим всё мальчиком! Он будет нежным и заботливым, насколько умеет, пока его не разозлить, но что его разозлит — никогда не угадаешь. Потому что если быть послушной и добропорядочной супругой, он заскучает (в этом все богатые и зажравшиеся мужчины примерно одинаковы), и его нужно то и дело нервировать или показывать ему и мой характер, но в какой момент ему это сильно не понравится неизвестно. Возьмёт, да опять даст по лицу, хотя в целом у него не было тяги к рукоприкладству, он так выражал своё оскорблённое бессилие, а не оскорблять его, в общем-то, было нетрудно, как и успокаивать — через постель. Если бы у меня хватало выдержки, желания и мастерства решать через неё семейные склоки. — И я далеко не ангел, — сказала я, одеваясь. Сынри пока ещё тянулся в кровати и не спешил, как я. — Если тебе обломали крылья, это не меняет твоей сущности. — А если я пожила в аду, разве не стала дьяволицей? — Переспав-то с Дьяволом. Муж выпрастался из-под одеяла, став по ту сторону постели, спиной ко мне, натягивать и застёгивать брюки. — Если подержать овечку среди львов — она научится убивать антилоп и есть сырое мясо? — Она там вряд ли вообще выживет. — Ну, предположим, что всё-таки смогла. Аура у неё была подходящая, не съели её львы. — Сынри накинул рубашку, просунув руки в рукава, и подошёл ко мне, выправляя воротничок. Одевшись в платье, я невольно взялась застёгивать оказавшиеся передо мной пуговицы, на что муж посмотрел с неприкрытым одобрением, явно рисуя какие-то пошлые картинки в своём сознании, потому что его грудь завздымалась выше. Когда я застегнула последнюю, он поймал моё запястье, приложив к себе мою ладонь и, обведя вокруг меня свои руки, поднял молнию на моей спине до самого верха, воспользовавшись этим, чтобы прижать меня к себе. — Только ведь и они баранами не станут, правда, солнце? — Поцеловав меня в щёку, подтвердил он мои мысли. А я вспомнила другую теорию Джиёна. Может, всё-таки, овечка изначально не была овцой? Может, в свой прайд, наконец, попала львица? Нет, это не так, я не хищница по натуре, я могу сопротивляться, но атаковать первой — никогда, и именно поэтому я хочу вернуться на родину, туда, где не нужно будет делать ни первого, ни второго. В квартире я аккуратно сложила все даренные мне мужем ювелирные украшения в шкатулку и убрала её в глубину ящика комода в спальне. На мне осталось только обручальное кольцо от Джиёна, и, не удержавшись, пока Сынри звонил и заказывал билеты, я всё-таки полюбовалась на внутреннюю надпись. Кроме этого не возьму с собой ничего ценного, мне ничего от них не нужно. Даже раздутый гардероб, который у меня тут образовался — Сынри считал необходимым каждую неделю отправлять меня по бутикам, чтобы я ходила в новых и свежих вещах, соответствуя статусу — я не буду с собой брать, лишь самое необходимое на первое время. Апрель, в России, под Томском, ещё более чем прохладно, и грязно, а у меня даже сапог ни одних тут нет, так что всё равно большая часть вещей не к месту. — Я заказал билеты, — вошёл Сынри с протянутым вперёд смартфоном, на экране которого собирался мне что-то продемонстрировать. — Смотри, вылет слегка за полночь, лететь десять с лишним часов, учитывая смену часовых поясов, в Москве мы будем в шесть с чем-то утра. А дальше вот что получается: либо ждать прямого рейса до этого твоего… — Сынри нахмурил брови, читая в телефоне. — Томска, — подсказала я. — Да, до Томска в десять вечера, либо брать билеты с пересадкой через Санкт-Петербург на половину девятого утра. Как ты хочешь? При втором варианте мы будем в… Томске завтра же ночью, при первом — послезавтра утром. — Сынри произносил «Москва» и «Санкт-Петербург» без проблем, по-корейски, потому что это были известные города, и у них были на его родном языке привычные, адаптированные названия, но Томск был для него чем-то новым, и он произносил его по-русски, повторяя за мной, что получалось с запинкой. Я задумалась, какой вариант перелёта мне больше нравился. Само понятие очередной пересадки не вызывало доверия. Я уже в Сеул слетала с пересадкой, ага, до сих пор туда лечу. К тому же, оказаться глубокой ночью в Петухово — это разбудить всю семью, мои всегда ложились не позже одиннадцати. Приемлемее и лучше вернуться домой рано утром, как раз, все проснутся и начнут новый день. И тут вдруг я. Боже, как это всё волнительно. Послезавтра… оказаться… дома. — Первый, я выбираю первый вариант. — Проторчать восемнадцать часов в аэропорту? — Мы сможем прокатиться по Москве, посмотрим столицу моей родины. Прогуляемся по Красной площади, посидим где-нибудь в кафе на Старом Арбате, — я назвала стандартные туристические места всех приезжих, перейдя и к основным развлечениям: — Сфотографируемся с двойником Ленина и купим тебе матрёшку. — Выпьем водки и встретим медведя? — Это будет в Томске, ансамбль медведей поводит с нами хороводы, а потом сыграет нам на ложках и балалайках. — На ложках? — Я от его удивленного вопроса вспомнила старый диснеевский мультик про русалочку, где она причёсывалась вилкой, и не смогла сдержать улыбки. — Русские — придурковатый народ, ты по мне ещё не заметил? — Немного, — хмыкнул он. — Один человек — это мало, чтобы сложить впечатление о нации. Ты вот поняла что-нибудь о Корее по мне, Тэяну, Джиёну? — Да, кое-что, — я подтянулась к его уху и шепнула: — Вы не менее придурковатые, чем русские. — Особенно Сынхён, особенно с его любовью бухать. Насквозь наш парень, чистокровный сибиряк. Сынри сунул свой смартфон мне в ладони, опять уходя в другую комнату. — Тогда забронируй нам такси на послезавтра, из аэропорта до твоего… этого… — защелкал он пальцами. — Петухово, — напомнила я. Он кивнул. — У вас же есть такие услуги? — Теперь я кивнула, подумав о Яндекс-такси, которым приходилось пользоваться пару раз, больше года назад. — Там везде, где попросят оплатить услуги, — тыкнул пальцем издалека Сынри, — нажимай кнопку «оплатить», у меня работает мобильный банк. — Он вышел, оставив меня с доступом к своим деньгам через интернет, которыми я не собиралась злоупотреблять. Я вообще раньше была далека от всего подобного: карточной системы, оплаты через интернет, отсутствия интереса к цене. Просто заказываешь и покупаешь то, что тебе нужно, представления не имея, какая сумма требуется, какая списывается. Господи, это действительно развращает и создаёт совершенно другую психологию. Всё так просто, так доступно. Сынри весь из этого. Как хочется посмотреть на него в Москве, где он будет ловить на себе взгляды «понаехали!», где его могут обозвать китайцем, вьетнамцем, гастарбайтером, лимитой и подумать, что он торгаш с местного рынка. Что очень яркохарактеризует россиян, так это абсолютное неумение не торопиться с выводами, не клеймить людей вокруг себя тем и этим, у нас на всех вешают ярлыки, никто не интересуется сутью проблемы, возникновением какого-то прецедента, все сразу начинают ругать и поносить. Я вот, вернувшись в Петухово, не собираясь никому ничего рассказывать и объяснять, наверняка удостоюсь звания проститутки и всех нехороших слов, которые вспомнят соседки. Где я пропадала столько времени, что вернулась живой, сытой и здоровой? Само собой шалава, никак иначе. Ещё и богатея подцепила — только за этим за границу и летала, искала там днём и ночью без устали олигарха, пока не наткнулась на наивного чукотского юношу^[28]. Заказав такси, я отдала Сынри его телефон и вошла на кухню, где готовила обед Хадича. Я могла с ней говорить обо всём, она ничего не сумеет передать мужу, потому что они не знают ни одного общего языка. А если бы и знали, я сомневалась, что ей хотелось бы меня выдать. — Мы уезжаем… — начала я, медленно усаживаясь за стол. Она не прекращала хлопотать, поглядывая на меня. — Уже собрались? — Ещё нет, но… Я не вернусь, Хадича. — Женщина остановилась, вытерев лоб тыльной стороной ладони. Волосы у неё были под платком, как принято у мусульманок, она с радостью вернулась к этому правилу, когда я вызволила её из нижнего борделя. И платков я ей купила несколько, простых и нарядных, броских и скромных. — Совсем? — Совсем. — Хадича подсела ко мне, вытирая руки о передник. — И он? — Нет, он не знает ещё… я хочу остаться там, в России, а он вернётся. — Как же так? — Новость эта не вызвала понимания в моей собеседнице. — Муж же. — Ну, в России этот брак не считается, к тому же, я никогда не хотела за него замуж… — Но вышла же. — А что было делать? Жить любовниками? Я до самой свадьбы не думала, что смогу уехать отсюда, что уеду. — Хадича помолчала, не собираясь со мной спорить или учить меня чему-то, у неё логика была из серии джиёновской, только чуть проще: кто при возможностях, тот лучше понимает в жизни. Если я обеспечивала хорошее существование ей, то мне было виднее, как распоряжаться судьбой. Но всё-таки она заметила: — Неплохой парень-то, чего не хотеть с ним жить? — Я уставилась на свои пальцы, а там снова было кольцо, которое я закрутила. Хадича указала на моё лицо. — Потому что ударил? — Нет, это ерунда. То есть, не совсем ерунда, но дело не в этом. Я не люблю его, — набралась я смелости и посмотрела в её тёмные глаза на потрепанном жизнью лице, лице матери, которая разлучена с детьми и пережила в сотни раз худшие вещи, чем я. И она не плачет, не жалуется, не ищет лучшего. — Если таких не любить, кого любить тогда, Даша? — всплеснула она руками. — Не старый, не жадный, красивый. — Но сердцу же не прикажешь. — А какой ты хочешь? Старый, жадный и… урожливый? — неправильно произнесла она. Я хихикнула, помотав головой. — Хочешь какой-то определённый? — Хочу, — тихо прошептала я. — Но я не могу с ним быть. Нам не быть вместе. — Значит, Аллах всё за тебя решать. Который Бог, — перевела она мне на тот случай, если я не в курсе. — Если он тебе даёт этот муж, а не другой, значит этот хорошо. — Взяв меня за руку, Хадича сжала её. — На мой язык, в Таджикистане, «дарыя» или «дарьё» значит «река». Как твоё имя. Ты же Дарья? — Я кивнула. — Женщина всегда как вода, Даша, течёт по свой путь, омывает берег, крутой, высокий или низкий, течёт дальше, быстро, плавно, разливает воду на берега, даёт жизнь земля вокруг. Можно строить плотина, можно копать каналы, можно по ней плавать корабль, но она всё равно впадает в своём море… — Даша, — прервал нас Сынри, завязывая галстук на шее. — Я позвонил Сынхёну, что мы сейчас заедем его повидать, пошли, ты же хотела. — Поднявшись, я вгляделась в него, так что он даже опустил взгляд на свою рубашку — не выпачкался ли в чём? Неужели он моё море? Неужели я текла не в Сингапурский пролив? Меньше, чем через полчаса, мы поднялись на лифте в знакомом мне здании фешенебельного жилого комплекса. Дверь была приоткрыта, и когда я потянула её, переступая порог и окрикивая хозяина, он появился из зала, с распахнутыми объятьями устремляясь навстречу. Я даже не ожидала такого тёплого приёма. — Дочь! — радостно улыбнулся мне Сынхён, но улыбка тут же пропала, хотя его взгляд остановился на моём лице. Что с ним? Опять принял наркотики? Глаза перешли на Сынри. Одна рука опустилась, а вторую Сынхён протянул в мою сторону. — Расстегни манжет, будь добра. — Ничего не понимая, но привыкнув к его странностям, я расстегнула пуговицу, после чего мужчина закатал рукав рубашки до локтя и, отодвинув меня чуть в сторону, без каких-либо объяснений зарядил Сынри в челюсть. Тот отрекошетил к стенке, стукнувшись об неё и, поскользнувшись на входном коврике, съехав по ней на пол. На разбитой губе показалась капля крови. Я успела только вскрикнуть и начать ловить Сынхёна, севшего рядом с моим мужем и приподнявшим его за шиворот. — Я говорил, чтобы ты не обижал её? Я вспомнила о синяке на лице и, пожалев, что не подумала об этом раньше, потянула Сынхёна за плечи назад. — Пожалуйста, перестань! Ничего страшного, это глупая случайность! — Сынри сердито поднялся, когда я отвела от него напавшего и встала между ними. Чувствовалось, что ему хочется ответить тем же, что он не хочет оставлять это просто так, но помехой служила я, которая не собиралась отходить в сторону. — Я подожду в машине, — буквально выплюнул Сынри и вышел, хлопнув железной дверью так, что секунды две дребезжали стены. Я выдохнула, опасность миновала. Сынхён смотрел на опустевшее место, сжимая кулак руки с засученным рукавом. У него едва заметно подёргивалась бровь. — Не надо было, правда, — промямлила я, давно не надеявшаяся на то, что кто-то где-то за меня будет заступаться. Однако Сынхён, действительно, сказал на нашей свадьбе «не обижай её», и, в отличие от Сынри, своих слов не забыл. Он постарался отвлечься и переключил внимание на меня. — Ну, рассказывай, — обратился ко мне он. — Эта фраза всегда лишает каких-либо мыслей… — Я знаю, — как будто бы серьёзно произнёс Сынхён, приглашая меня пройти в зал. Хоть я и не собиралась задерживаться, всё-таки последовала за ним. — Сынри сказал по телефону, что вы улетаете куда-то, и ты хочешь попрощаться? Куда летите? — В Россию. — Он посмотрел на меня. — Я рад. — Я тоже. Вроде бы. — Не стала кривить я душой. Или что там во мне осталось после Дракона? Сынхён взял что-то со стола и протянул мне. Это была прозрачная папка на молнии, внутри которой лежали какие-то документы. — Это… — Твой настоящий паспорт, и загранник. Джиён просил вернуть. — Руки, державшие это, задрожали. Он знал, что мы отправимся в Россию, потому что поговорил с Сынри до меня. В моём настоящем паспорте не было никакой печати — это Джиён тоже знал. — Конечно, в аэропортах пока лучше пользоваться удостоверением личности Дарианы Ли, если не хочешь лишних вопросов на границе. — Да, разумеется, — я немного растерялась от всего этого, но подумала, что с Сынхёном тоже буду искренней. — Я счастлива, что познакомилась с таким человеком, как ты. Ты удивительный, и хороший. — Когда сплю зубами к стенке? — улыбнулся он. — Спишь ты иногда так, что это пугает и заставляет волноваться о твоём состоянии. — Запиши мой номер, — предложил мне Сынхён и стал ждать, когда я потянусь за мобильным, но я не дёрнулась. Он подозрительно покосился. — Мы могли бы не прерывать это знакомство… — Я не вернусь, Сынхён, — отчеканила я. — Я не говорила об этом Сынри, и он не знает о моих намерениях, но я больше никуда не уеду из своего родного края. Я останусь там, и больше никогда здесь не окажусь. Помолчав, Сынхён поинтересовался своим хрипатым, будто чуть сорванным басом: — Это то, чего ты хочешь? — Я хочу, чтобы Джиён украл меня из Чанги, прямо на пути к магнитной рамке, и повёз к себе в вечный плен, даже если нас при этом пристрелят. Но он никогда так не сделает, поэтому больше мне хотеть нечего. — Мы замерли, обдумывая подобный исход, но Сынхён не хуже меня знал, что рисковать жизнью и губить её ради чего бы то ни было — не метод Джиёна. Поэтому его друг, ставший и моим тоже, лишь подошёл ко мне и, забравшись в свой бумажник, достал оттуда визитку, сунув в мою руку. — Пусть у тебя, всё-таки, будет мой номер. На всякий случай. — Я не знала, что за случай такой может образоваться в Петухово, чтобы мне пришлось звонить Чхве Сынхёну, бизнесмену, бандиту и наркобарону из Сингапура. Доставка суши? Нет. Пригласить на день рождения? Тоже не то. — Что ж, ладно, в конце концов, вы ведь наверняка всё и всегда будете обо мне знать, даже на расстоянии? Справедливо, если я смогу в удобный для меня момент тоже позвонить и спросить что-нибудь. — Мы благопристойно обнялись, после чего Сынхён попросил застегнуть его манжет обратно. — Береги себя, пап, — улыбнулась я, чмокнув его в щёку, для чего вытянулась на цыпочках. — И береги Джиёна. Забрав всего два чемодана из квартиры, мы с Сынри поехали в Чанги, путешествуя налегке. Он не хотел везти меня в бордель, поэтому попросил Тэяна самому приехать в аэропорт и повидаться со мной. Мы были той ещё парочкой, с симметричными фингалами на лицах, хотя у меня не была разбита губа, да и цвета уже побледнели, а вот на Сынри только налились. Хадича пока попросила оставить её здесь. Она не хотела верить, что я не вернусь, сказала, что если господин Ли приедет один, то пусть выкинет её на улицу, а если всё-таки нет, то тогда и посмотрим, что делать. Я настаивала, чтобы она сразу уехала в Россию, не зная, станет ли заниматься её судьбой Сынри без моего покровительства, но она упёрлась, а у меня не было времени на долгие уговоры, так что сердце за будущее Хадичи у меня продолжало болеть, и я не могла поделиться этим с мужем, с которым вообще не поделилась своими планами, что для меня это поездка в один конец. Сынри в зале ожидания увлеченно читал статью о манерах и правилах приличия в России, потому что я не смогла ему в этом сильно помочь. На вопрос: «Как себя у вас принято вести?» я задумалась так глубоко, что предпочла отправить его в интернет. В самом деле, что такого может сделать иностранец из крайне вежливого, традиционного и щепетильного общества, чтобы шокировать кого-то в далёкой периферии под Томском? Пробежаться голым по улице? Так у нас в Петухово, дядя Митя, с соседней улицы, как выпьет зимой в бане, так после неё всегда голый выбегает, в снегу кувыркаться, а забора у них на участке с двух сторон почти нет, плетень какой-то ниже пояса. И ничего, никто его не осуждает, и на службе в церкви рядом с ним стоят, и на юбилеи приглашают. Материться и пить — пол-села мастаки, а если Сынри начнёт нечистую поминать, так его на корейском не поймёт никто. Я топала поочередно ногами, сидя на сидении, когда появился Тэян. Подскочив, едва его увидела, я привлекла внимание Сынри и он, отложив занятие, тоже встал. Мужчины пожали друг другу руки. Я была взволнована, меня потряхивало. До этого момента мои глаза неустанно пялились на ту точку, с которой я когда-то смотрела, придерживаемая Сынри, как улетает Вика, сопровождаемая Тэяном. Я надеялась, что Джиён приедет хотя бы издалека посмотреть на меня, махнуть мне рукой, даст мне на него посмотреть. Но его нигде не было, я изучила всю толпу, каждого прохожего, всех подозрительных типов, в которых можно было переодеться. Да разве стал бы переодеваться в кого бы то ни было Дракон? Нет, это уже не его уровень, шпионские игры для других. Меня тянуло набрать его и спросить — где ты? Хорошо, что появился Тэян, я могла бы сорваться. — Значит, улетаешь? — обратился он ко мне, хотя нас с мужем было двое. Сынри незамедлительно напомнил об этом: — Да, медовый месяц, всё-таки. — Россия не лучшее место для комфортного отдыха, — пожала я плечами, — но это мой дом. — Мне приятно, что ты захотела меня увидеть прежде, чем покинуть Сингапур. — Тэян произнёс это так, будто и без моих признаний знал моё внутреннее решение. — Иногда мне тоже хочется уехать отсюда. — Что же останавливает? — Неужели он боится начать новую жизнь? Я не считала Тэяна слабым человеком, который испугается трудностей по строительству всего с ноля. Ему вот-вот тридцать пять лет, это ещё достаточно молодой возраст, чтобы завести семью, найти работу. Почему нет? — Я тут кое-кому нужен, — хмыкнул он. Да, он прав, кроме него и Сынхёна у Джиёна больше нет никого, в ком он мог бы быть уверен. — А кроме как здесь не нужен никому, — добавил он, и это больно задело меня. Я бы хотела опровергнуть его слова, сказать, что он нужен много кому, даже мне, но… как друг. Как знакомый. Я не согласна соединить с ним свою жизнь, а каждому человеку нужен кто-то именно такой, кто никогда не бросит, будет только с ним. С другой стороны, я была таким человеком для Джиёна, и всё же мы расставались. — Я уверена, что ты найдёшь ту, которая без тебя не сможет обойтись, — заверила я. — Я буду скучать, Даша, — не прокомментировав мою озвученную надежду, произнёс он и посмотрел на Сынри. — Я её обниму напоследок, ты не против? — Против, но разрешу тебе это от природной щедрости, — повёл носом мой супруг, отворачиваясь и не желая даже видеть этого. Мы с Тэяном крепко обнялись. Господи, мужчина, который был моим сутенёром, оскорблял меня, унижал, склонял к сексу и применял небольшое, но насилие, который позже спасал меня, поддерживал и опекал, я обнимаю его и готова плакать, потому что дорожу им и переживаю за него. А он — он меня любит. — Будь счастлива, Даша, — тихо шептал он мне в ухо, — будь сама собой, я всегда буду помнить о тебе, а ты помни о том, что ты — хозяйка своей судьбы, что ты самая лучшая, и что ты способна свернуть горы. Будь сильной, и спасибо тебе за то, что ты была в моей жизни. Спасибо и прости за всё. — Это тебе спасибо, — хлюпнула я носом, предчувствуя, как грядут слякоть и слёзы. Нет, я должна сдержаться! — Ты тоже стань счастливым, пожалуйста, пообещай, что будешь, Тэян? — Как же такое пообещать можно? — А ты дай мне слово. Я знаю, что ты его не нарушишь. — Наша посадка начинается, — прервал нас Сынри. Я с мольбой посмотрела на Тэяна. — Обещаю, Даша, — оторвавшись друг от друга, мы стали расходиться. Я подняла руку, идя спиной и удаляясь, помахивая ему. Он тоже поднял свою, весь в татуировках, всё тот же преступник, уголовник и негодяй, и в то же время совсем другой мужчина, добрый, ласковый, самоотверженный. Воистину, что разбудим мы в людях, то и будет в них бодрствовать. Сынри потянул меня, разворачивая и поторапливая. Багаж сдан, все церемонии пройдены. Мы покидаем здание Чанги и оказываемся в самолёте, который вот-вот взлетит. В направлении Москвы. Через десять с лишним часов я буду там. Уже сейчас вокруг я слышу сплошную русскую речь, русские туристы, отдохнув, возвращаются домой, посмотревшие неделю или больше величавый, роскошный, умопомрачительный, богатый, чистый, праздничный и безопасный Сингапур. Я слышу обсуждение двух подруг о том, как не хочется покидать это место, как мало провели они здесь времени, и как хотелось бы тут жить. С другой стороны жена выговаривает мужу, что он не пошёл с ней на экскурсию, где показывали памятные места недолгой японской оккупации, было так интересно! Они непременно сюда ещё вернутся, чтобы посмотреть всё вместе. Муж заметил, что лучше снова покатается на яхте, потому что тут изумительно красивое море. «Пролив!» — хотелось поправить мне его, тут пролив, а не море! Как можно было не поинтересоваться таким важным нюансом? Но он был важен только мне из всех присутствующих, потому что каждая река должна точно знать, во что она впадает. Всё вокруг меня было словно в одновременно сказочном и ужасном сне. Я прижалась к плечу Сынри и положила на него голову. Самолёт взлетел в воздух и взял курс на северо-запад. Прощай, Сингапур! Ты знаешь, что я под тобой подразумеваю, кого я под тобой подразумеваю. Да, я хотела бы к тебе вернуться, я хотела бы жить с тобой, Сингапур, но так много людей хочет того же самого, и если ты будешь думать обо мне одной, то перестанешь быть самим собой, придёшь в упадок, разоришься и опустеешь. Поэтому каждому из нас лучше остаться вдали от другого. Разве мы можем быть друг от друга далеки? Мы друг в друге, внутри каждого из нас есть другой, мы одно целое. Какая разница, где при этом находятся тела? Моя бабушка любила говаривать: «Девочку можно вывести из деревни, но деревню из девочки не вывести никогда!». Вот так и я. Меня можно вывести из Сингапура, но Сингапур из меня — никогда.

Дома

— А почему ты летела именно в Сеул? — спросил меня, наконец-то, Сынри. Нам оставалось ещё ровно столько же в небе, сколько мы уже пролетели — пять часов. Вокруг большинство пассажиров спало, отдохнувшие, удовлетворённые, возвращающиеся в серые российские будни, видящие во снах отлично проведённый отпуск. А, может, кто-то и разочарован, что не нашёл на отдыхе чего-то сказочного и сногсшибательного, поэтому дремлет в видениях о домашнем уюте. Нам с мужем не спалось, и мы шёпотом взялись интересоваться друг другом, в кои-то веки и ко мне был проявлен не физический интерес. — Ну… это сложно объяснить, тут нет ответа вроде «хотела увидеть башню Намсан» или вроде того. — Я заметила, что Сынри продолжает слушать и ждёт подробностей. На кратчайший миг ко мне вернулось смущение от столь пристального взгляда, и я давно забытым жестом затеребила от неуверенности выбившийся локон. Что ж, попытаюсь восстановить всё, что привело меня к последующим поворотам судьбы. — Я заканчивала десятый класс — это предпоследний год обучения в русских школах, было это в две тысячи шестнадцатом. Экзаменов в конце этого класса нет, и времени свободного — огромное количество. Я собиралась поступать в томский политех, на инженера или вроде того, и разбиралась в предметах, которые там были нужны, поэтому никогда не мучилась с дополнительными занятиями. Но по какой-то иронии судьбы я наткнулась на азиатские сериалы. Знаешь, мне всегда было некомфортно среди русской молодёжи, мне окружающее общество казалось пошлым, нелепым, глуповатым. — Джиён недаром заверял меня, что я всегда ставила себя выше. Нет, я не была гордячкой, но любовь к ближнему — это скорее было моим стремлением, кредо, чем реальным чувством. Я хотела исправить людей, сделать их лучше, но любить их такими, какие они есть? Не знаю, теперь не могу сказать, было ли это настоящим. Я готова была отдавать им всё своё до последнего, но тогда, год назад и больше, это были совсем неосмысленные желания, не проанализированные, инерционные. После стольких месяцев в другом обществе, в других условиях, где день за днём мне навязывали: думай, думай, думай, я наконец-то думаю, и не могу осознать своей забитой головой канувшую в небытие мозговую пустоту. Это как заставлять себя вспомнить день накануне собственного зачатия, когда тебя и на свете-то не было. Как богатому понять бедного? Как здоровому понять больного? Живому мёртвого? Как присутствию понять отсутствие? Обратно все эти связи тоже понимание не включают. — Меня раздражал разврат, мне хотелось плакать от сквернословия и ужасного отношения всех друг другу, юных к взрослым, детей к родителям, учителей к ученикам, рабочих к начальству, мужчин к женщинам. И вдруг мне открылся мир, где нет обнажёнки, как на нашем телевидении, где нет матерных слов, где так невинно целуются, так вежливо себя ведут, так философски ко всему относятся. Азиатские сериалы — это колоссальная реклама ваших стран. Правда, я начала с японских, потом были корейские и тайваньские вперемежку. У меня создалось ощущение, что где-то живут совсем другие люди, воспитанные, тактичные, идеальные. Я стала увлекаться культурой и историей Японии, Кореи, Китая. К Японии у меня, правда, любовь быстро поугасла, слишком воинственными казались все жители страны Восходящего Солнца. То на Россию нападали, то на Китай, то Корею держали под колониальным гнётом. Теперь ещё я знаю, что они даже в Сингапуре народ угнетали, хоть и недолго. В общем, японцы меня к себе не расположили. Китай… Мои бабушка и дедушка постоянно ругаются из-за коммунизма, я по наивности своей до последнего думала, что за брошенный не туда взгляд в Китае расстрел и лучше туда не соваться, как в Северную Корею. Таким образом, за одиннадцатый, последний класс, что мне оставалось доучиться в школе, я окончательно определилась с тем, что хочу в Южную Корею, потому что там всё очень замечательно. И я, судорожно записавшись на подготовительные курсы, обзаведясь учебниками, словарями и разными методическими материалами по изучению корейского, поступила на переводчика корейского в ТГУ. Я ждала, когда более-менее хорошо овладею языком и копила деньги, подрабатывала летом в кафе и на заправках, сиделкой и продавцом, даже месяц проработала менеджером по уборке помещений, — засмеялась я, — уборщицей, в смысле. Но, конечно, всё равно с деньгами мне помогли родители, папа поощрял моё желание держаться хороших компаний и, даже будучи священником, предпочитал, чтобы его дочь сторонилась распущенных ребят и девчонок. Они с мамой знали, как я мечтаю поехать в страну Утренней Свежести, найти приличных друзей, оказаться в окружении цивилизованных и культурных сверстников… — Сынри не выдержал больше и тихо засмеялся. — И как, оправдались чаяния насчёт корейцев? — Риторический вопрос? — хмыкнула я. — Таких паразитов в России ещё поискать надо. — Значит, поиск высокоморального общества привёл тебя в бордель? Какая ирония! — Да, моя мания приличия сыграла злую шутку, — вспомнила я опять слова Джиёна. — Но теперь я знаю, что нет разницы в национальностях и странах, нет разницы в законах и религиозной принадлежности. Все люди разные, и в то же время такие похожие… Это удивительно, понимать, насколько все равны, и насколько при этом не найти двух одинаковых. А ещё более странно понимать, что сам человек, всякий, не является каким-то определённым. Мы все разные даже сами в себе, мы как гранёный камень, который пропускает через себя свет, он преломляется по-разному, и оттого мы способны сиять, отсвечивать, бликовать, быть прозрачными или затухать, уходить в тень и гаснуть. Каждый человек — это зло и добро, и ещё много-много всего различного, каждый проявляет себя так, как вынуждают его обстоятельства, а мы смотрим на эти сиюмоментные поступки и думаем: так вот он какой! Но мы увидели только одну грань, и так глупо по ней составлять полностью впечатление о ком-то. Пока не проживёшь с человеком полжизни, никогда не узнаешь, каков он, но даже тогда, если изменятся обстоятельства, он тоже сможет измениться. Прав был мой папа, который всегда говорил: «Ненавидь грех, а не человека». До Сингапура я не очень понимала его слов. — Теперь даже я их понимаю, — улыбнулся Сынри, взяв мою руку. — Мне всё больше хочется познакомиться с твоим отцом, жаль только, что я не буду понимать всего, что он говорит. — Я переведу, если будет что-то любопытное, — пообещала я. Как мне объяснить родителям всё? Как представить Сынри и стоит ли ему задерживаться у меня в гостях? Боже, я ужасная девица, я хочу выгнать мужа несмотря на то, что он становится хорошим. И меня начинает грызть совесть. В Домодедово мы совершили посадку утром, по графику, поспав в самолёте часа три, не больше. Выпив кофе там же, в одном из кафе, мы с Сынри оставили вещи в камере хранения и сели на такси, чтобы прокатиться по столице моей необъятной родины. Я никак не могла поверить своим глазам, что вокруг всё на русском, надписи, объявления, разговоры; я со всех сторон слышала русскую речь, и иногда казалось, что мне надо сосредоточиться, чтобы понять её, чтобы настроиться снова на тот язык, на котором я думала и продолжаю думать, но который на слух стал непривычным. Сынри спрашивал меня о том и этом, о проносящихся за окном авто местах, о постройках, об увиденных объектах. Я сама не очень знала столичную географию, но читала указатели и переводила ему. Не могу сказать, что Сынри был настроен враждебно, но лёгкое отторжение сквозило в его лице, смешиваясь с неподдельным любопытством. Так же и я смотрела на Сингапур, когда меня везли в бордель Тэяна с Викой, с оглядкой, страхом, настороженностью и непониманием. Я снова вернулась к большим пространствам, и то время, что заняло бы пересечение Сингапура от и до, ушло только на поездку от Домодедово до МКАДа. Конечной моей целью был Кремль, я хотела показать его Сынри. — А что означает название Москва? — спросил меня он. Я почесала лоб. — Ничего… вроде бы ничего, просто слово. А разве Сеул что-то обозначает? — Да, на древнекорейском это значило «столица». Сеул значит «главный город». — Да? — Я задумалась сильнее, вспоминая всё, что могла. Нет, в русском не было ничего похожего на слово «москва», а старославянский я не знала. И вообще, тут раньше вроде финно-угоры жили, они, наверное, назвали местность «Москва»? Откуда же мне знать финно-угорский? — Ну, а у нас вот ничего не значит, просто назвали. Наверное, слово понравилось. — У вас, я смотрю, — цокнул языком Сынри, — вообще никакого рационализма. Назвать просто так, набором звуков! — Ты же сам говорил, что в России всё делают от души, и нам не хватает ума на что-нибудь логичное… — Я такого не говорил, — нахмурились его брови и я осеклась. — Да? — Спохватившись, я отвлеклась за якобы увлекательное нечто за окном такси. — Наверное, кто-нибудь другой сказал. — Естественно, другой, тот самый другой. Самый другой. Это вроде как есть не очень другие, похожие между собой, но не такие как вон те, а есть самый другой, совсем другой, каких больше нет. И находясь рядом с мужем, мужчиной, которому я пока что принадлежу, или, скорее, с которым мы принадлежим друг другу, я продолжаю чувствовать присутствие того, словно незримо тащу его следом, держу за руку, веду рядом, разговариваю с ним, открываю глаза шире, а это не он. А вот если загляну внутрь себя — там его найду. Огорчало это или радовало? Не порваться бы посередине, остановившись на «всё равно». Этот день в Москве превращал меня в чужестранку на собственной родине. Я и без того не знала толком столицы, но каждый километр путал и заставлял ощущать растерянность ещё сильнее. Я теряла чувство, что вернулась куда-то, как раз наоборот, всё отчётливее прояснялось, что я приехала куда-то временно, чтобы покинуть это непонятное и иностранное место. После Сингапура всё было каким-то серым. Да, деревья зеленели, на магазинах висели разноцветные вывески, мелькала реклама на экранах и таблоидах, а русские девушки и женщины пестрели брюками, юбками, пиджаками и туфлями всех цветов, но затянутое облаками небо, сквозь которое солнце пробивалось раз в полчаса на одну минуту, сделало для меня из Москвы Лондон, туманный и отторгающий. Без слепящего солнца, без солёного запаха, который если и сменялся чем-то, то либо парфюмом прохожих, либо аппетитнейшими ароматами азиатской кухни, без изумрудной зелени, нависающей на тротуары в тихих улочках, без исключительно чистых и новых машин на дорогах город вокруг меня был серым, тусклым, скверным и неприятно пахнущим. Выхлопные газы, пыль, бензин, технические запахи и неуловимо вторгающийся во всё запах грязи и помоев, которые не видно, которых как будто бы нет, но стоит опустить взгляд, и ты видишь: обёртки от мороженого со стекающей на асфальт белой жижей, бычки от сигарет, фольга от их пачек, да и пачки тоже, невидимые издалека жвачки, миллионы каменеющих резиновых прослюнявленных комков, прилипающих к подошвам, урнам и лавочкам, косточки от фруктов, кожура, огрызки, размякшие ещё зимой в снегу чеки и рекламки, которые кое-где остались неубранными. Сингапур — один из самых чистых городов на Земле, в который запрещён ввоз жвачки, за которую крупно штрафуют, и если пожить там достаточно долго, оказывается, зарабатываешь какое-то сверхъестественное зрение, которым смотришь на «главный город» — как сказал Сынри о Сеуле, — России, и ощущаешь себя в замызганном вонючем свинарнике, по которому с надменными лицами на лабутенах, в кедах, на четырёх колёсах или на общественном транспорте идут и едут стада свиней и поросят, которым трудно хотя бы попасть в расставленные мусорные контейнеры, потратив две лишних секунды. Только ли я смотрела таким «не патриотичным» взглядом на столицу? Я покосилась на Сынри, и разгадала частично причины его недружелюбного выражения лица. Но стоило пересечь Садовое кольцо, как картинка не резко, но заметно изменилась. Москва словно подобралась, привела себя в порядок, умылась, подкрасилась и подтянулась. За Садовым кольцом, самый центр, стало гладенько, чистенько, отреставрировано и почти повсеместно блестяще; пешеходные дорожки, платные парковки, кафе, рестораны, кафе, рестораны, банки, офисы, похожие на входы в музеи входы в метро. Я залезла в интернет и открыла карту, чтобы сопоставить кое-какие данные. Москва от МКАДа до МКАДа, с севера на юг, около пятидесяти километров, примерно столько, сколько весь Сингапур с востока на запад по ширине, потому что с севера на юг он в два раза меньше, около двадцати пяти километров — половина Москвы. Но всего Сингапура хватало на весь Сингапур, на всё государство полностью, от и до, убранное, благоустроенное и комфортабельное. Всей России же хватало только на пределы Садового кольца, убранного, благоустроенного и комфортабельного. Спору нет, в нескольких городах, таких, как Питер, Казань, Новосибирск, Владивосток наверняка есть районы наподобие, где тоже поработала администрация и оправдала как-то расходы из бюджета, но стоит ли напоминать себе о том, что площадь владений Дракона — семьсот квадратных километров, тогда как России — семнадцать миллионов таких же квадратов? И все они, их жители, работали и платили налоги для того, чтобы несколько удачных для туристического обзора зон существовало для обозначения цивилизованности нашей страны. Я уже предвкушала, какие чувства испытаю, увидев Петухово. Мне хотелось скорее вернуться в Домодедово и лететь дальше. Я пожалела о выдумке с экскурсией, энтузиазм рассосался окончательно, когда такси высадило нас на Красной площади, и мы пошли пешком по булыжной мостовой. Моё настроение без восторга и счастья передалось Сынри, хотя он и без меня осматривал всё скептически. Но размах кремлёвской стены он оценил, даже что-то иногда фотографировал в свой телефон. Я же мечтала о безлюдном месте, чтобы забиться туда, ничего не видеть и не слышать. Время тянулось жутко, я не знала, чем занять очередной час, потому что уже на втором у меня устали ноги. Так далеко я не ходила уже… да, как раз с прибытия в Сингапур, наверное, и не ходила. Некуда и незачем было. А тут не захочешь, а пойдёшь, придётся, ведь расстояния от угла до угла улицы — длиннющие. От храма Василия Блаженного мы дошли до Манежной, бросили на Нулевом километре нашедшиеся в закромах Сынри пятисотвонные монетки с журавликами. Оттуда потопали по Александровскому саду, где я спросила у прохожих, как попасть на Старый Арбат? Пожилая пара указала на улицу, которую назвала Воздвиженкой, рекомендовала идти по ней прямо до первой же площади, там перейти подземным переходом на сторону напротив, держась левее — там и будет Старый Арбат. В момент инструктажа ненадолго выглянуло солнце, пригрев мне плечи, и я ощутила себя чуть лучше, возобновив контактирование с русскими людьми. И всё-таки, и всё-таки… Я будто иноземная девица, если не инопланетянка. Все эти старинные и красивые здания, все эти молодые и старые граждане, эти элитные ювелирные и одёжные бутики вокруг — зачем, для чего, кому? Для чего они есть, кому радуются, зачем я среди них? Лёгкое головокружение охватывало от попытки перестроиться, или хотя бы понять. Я уяснила, о чём говорили на школьных уроках биологии, когда объясняли, что вырванное для пересадки из почвы растение перебаливает, у него стресс, оно не может взять и сразу начать цвести в новой земле. Оно может чахнуть, а некоторые и вовсе увядают. Я уже испытала один стресс десять месяцев назад, чуть не зачахнув, и вот опять. Понеслись знакомые названия слева и справа: «Шоколадницы», «Ёлки-Палки», «Му-Му», «Евразия». Всего этого и у нас в Томске хватало. Мы с Сынри забрели в одно из этих заведений, и я забилась за самый дальний столик, вжавшись в диванчик с полосатыми подушками, на котором мы с мужем сели рядом. За неимением другого, я ощутила Сынри каким-то особенно родным и единственным понимающим меня. Он тоже видел и знал Сингапур, он всё обо мне знал. Из всех окружающих — только он. И я знала только его, корейца-олигарха среди толпы «родного» русского населения, такого же, как я, но уже совсем не такого. За соседним столиком три студентки-подруги, откуда-нибудь из МГУ, каждая с видом всезнайки, обсуждали каких-то парней из своей группы, один из которых их явно раздражал. Речь перемежалась кривлянием и фразами: «И он такой, а я такая, и он говорит, а я говорю». Взрывы громкого смеха, как будто они одни в зале, врезались мне прямо в голову, злую, недовольную, и ушедшую максимально далеко от любви к ближнему. У меня то и дело возникало ощущение, что умирай я тут или задыхайся, они не заметят, разве что под конец достанут телефон и начнут трансляцию в Перескопе, или выложат в Инстаграм с сотней тэгов, чтобы набить побольше подписчиков на видео со страданиями человека, потому что наблюдение за чужими страданиями — это одно из любимейших занятий людей. Сейчас эту свою кровожадную и мерзкую сущность прикрывают любовью к фильмам ужасов, боевикам и драмам, чтению трагедий, но ничего не изменилось с того тёмного времени, когда толпа сбегалась на центральную площадь, где человека, соседа, знакомого или дальнего родственника, колесовали или сжигали. Какое развлечение! И сразу свои беды отходят на задний план, и вроде хорошо живёшь, а главное — вообще живёшь, а этот, вон там, на помосте, или у столба с кучей хвороста, помирает. Счастье-то какое, что не я. И сразу полегчало на душе, другой помучился — а мне полегчало. Так все и мыслят. Да и сами-то любят пострадать не потому, что есть реальный повод, а потому что хорошо знают, по себе, что страдание привлекает внимание, а зачем же стараться делать что-то хорошее и трудное, чтобы обрести симпатии и внимание, когда можно пострадать и поныть, и крупица славы и сострадания от окружающих в руках. Я ещё раз покосилась на девиц. Наверняка одна или две из них — единственные дети в семье. Это иногда очень заметно даже по движениям, по ощущению пространства и распределению персоны себя в нём, как будто она ничего не заденет, ничего не собьёт, всё же вокруг принадлежит только ей. Нет привычки оглядываться на братьев и сестёр, старших или младших, которых можно толкнуть, случайно ударить, обидеть. Нет привычки до конца слушать и не перебивать. Единственные дети в семье очень и очень редко способны избавиться, или и не обладать той логикой, что мир вертится вокруг них, что все вокруг немножко другого вида, нежели они, что не нужно учитывать постороннего мнения, что одиночество и враждебность — это норма, ведь все друг другу чужие. Боже, и это всё всплыло во мне от одного брошенного на студенток взгляда! Сынри на них не смотрел, и не раздражался молча так, как я, но становился мне особенно дорог. И то, что мы примерно одинаково сейчас воспринимали реальность, объединяло и сближало. Я положила голову ему на плечо, пока ждали заказ, и мы как-то очень тепло и понимающе просидели без слов до подачи официанткой блюд. Когда Сынри предложил пойти и посмотреть ещё что-нибудь, я наотрез отказалась, предпочтя просидеть в кафе как можно дольше, и из него потом сразу же ехать в Домодедово. Я не хочу больше Москвы, я наелась ею меньше чем за три часа. И вот, за несколько часов, намного больше необходимого, мы всё-таки вернулись в аэропорт, чтобы устало и безропотно ждать своего рейса. Несмотря на количество выпитого кофе, меня стало клонить в сон и, допив очередную чашку, я свернулась на стуле. В голове всё ещё гудела московская весна, из пробок, суеты, безликости и бездушия. Или безумия? А где этого безумия нет? Где нет смысла, там нет и разума, и если мой смысл в Сингапуре, чего же я хочу от здешнего края? То и дело вспыхивали где-то в голове громкие и пафосные выкрики, вроде «карету мне, карету!», пока я не поняла, что уснула, и была разбужена Сынри: — Даша, вставай. Началась посадка, — аккуратно потряс он меня за плечо. Я сонно кивнула и автоматически пошла за ним, придерживая его куртку, которой оказалась накрыта. Что ж, вот и последний отрезок пути, несколько кружек кофе исчерпаны, осталось до финала несколько разговоров в самолёте, которыми мы сокращаем длину пути. В какой момент сказать Сынри, что я хочу расстаться и оставить его? В какой момент я пойму, что готова остаться здесь? Пока не увижу Петухово и семью, я не решусь, не смогу. Незадолго до приземления, мы ещё немного поспали, после чего я стала приводить себя в порядок. Достав зеркальце, я обнаружила на лице остатки синяков. Хотела заявиться домой без косметики, но видимо не получится. Выудив из сумочки косметичку, я принялась замазывать кожу тональным кремом. Под тонким покрытием всё спряталось, но лицо сделалось похожим на восковую маску. Пришлось потянуться за тушью, слегка подрумяниться, подъярчить губы, а то я знаю маму, с порога же спросит, почему я бледная, что со мной и не больна ли я. Больна. Душой. Не убирая далеко средства макияжа, я развернулась к Сынри и замазала его фингал, поставленный Сынхёном, тоже. Не сопротивляясь, он стойко высидел процедуру. — Боишься, что твоя родня примет нас за двух скандалистов и драчунов? — Меня хоть и волнует, что они обо всём этом подумают, но я больше боюсь, что мой брат завяжет с тобой потасовку, если заподозрит что-то подобное. — И за кого из нас ты переживаешь? — Учитывая, что Ваня далёк от ваших кун-фу и, отломав доску от забора, просто приложит тебя, где увидит, за него я, честно признаться, спокойна. — Почему ты не сказала, что мне стоило нанять телохранителей? Я надеялся, что еду в семью жены, а не разбойничий притон, — хмыкнул Сынри. — Как, говоришь, брата зовут? — Иван. Он второй после меня, ему двадцать один год недавно исполнился. — И-ван? — раздельно произнёс супруг. — Король? — Я опомнилась, что звучит, действительно, очень по-корейски, напоминая имя Ли Ван, только в произношении с русским акцентом «ван» звучало как корейский титул «король». — Нет же, это имя русское такое. В общем, лучше говори Ваня. Я так давно не видела их всех! Сильно ли они поменялись? Младшие наверняка подросли. А как родители? Постарели, изменились? Хоть бы бабушки и дедушки ещё были в здравии! Я не задумывалась о том, что без меня могло произойти что-нибудь, а ведь не только я жила эти месяцы как-то, жизнь в Петухово тоже не стояла на месте. В который раз пройдя все условности и формальности, мы вышли из Богашёвского аэропорта и я, оглянувшись и увидев надпись на дверях «Томск», ощутила себя окончательно добравшейся. Родная земля. Сибирь. Закрыв веки, я втянула полные лёгкие воздуха. Уже лучше, намного лучше, чем в Москве. — Ты чего? — держа чемоданы, вывел меня из состояния лёгкой медитации Сынри. — Адаптируюсь. — Пошли в такси, по пути будешь адаптироваться. — Кивнув, я бросила ещё один взгляд назад, на юго-восток. Раннее утро, мы прилетели фактически с рассветом. Взошло солнце нового дня и новой жизни, и оно светило мне откуда-то оттуда. Из далёкой и жаркой страны, из бананово-лимонного Сингапура, как пел Вертинский в своём танго. Из самого каменного сердца Дракона, которое горело огнём, согревая меня и обжигая. Но таковы драконы, вблизи они губят намного быстрее, чем издалека, даже если любят. На мне были лакированные туфли, обтягивающие брюки, скромная на вид футболка, но из натуральной ткани, не синтетика, на плечах кожаный пиджак. Макияж в порядке, я проверила, когда подъезжали, волосы забрала вверх, зная, как быстро они растреплются на продуваемом холме с нашим домом. Сынри вышел из такси в своём костюме от Армани. Мы оба с ним одновременно выпачкали ноги в грязи секунд за десять. Дорога не была асфальтированной, обычная, просёлочная, даже без гравия. Справа стояла голубая Покровская церковь, а напротив неё мой дом. Наш дом. Деревенский, деревянный, зелёные доски, резные наличники, покрашенные белой краской, дед сам их вырезал, он по дереву мастер, каких поискать. Наверное, я пошатнулась, потому что Сынри резко дёрнулся, чтобы поддержать меня. Я не могла сдвинуться и пойти, меня сковало по рукам и ногам. Я смотрела на свой дом, он был прямо передо мной, несколько шагов, но я словно не видела дотуда пути. Как преодолеть последние метры? Как решиться? Как заставить ноги шагать? Сынри не подталкивал меня, не зная, как себя вести сейчас, а я напрочь забыла о его присутствии, стояла и смотрела в окна дома, выходящие на улицу, за двумя из них кудрявилась бабушкина герань, другие завешены белым тюлем. Я услышала знакомый лай собаки, и только это стряхнуло с меня ступор. Петрушка! Мой родной, любимый пёс, мой Петька, он почувствовал! Он лаял не грозно, а радостно, словно ему поднесли миску его любимой каши с мясом. Споткнувшись, я заковыляла на неверных ногах с трясущимися коленками к забору. Глаза стали заволакиваться слезами, и нос потёк, я шмыгнула как простуженная, утирая его, хотя уже понимала, что он краснеет неотвратимо. Но когда до калитки оставалось шагов десять, она открылась, и из неё вышла мама. Я ахнула, закрыв рот дрожащей ладонью, даже отступила, словно божий свет пролился на меня, демоницу из ада. Слёзы и влага из носа потекли у меня по пальцам, которые прикрывали нездоровые перебои дыхания, приступами, выдохами и бронхиальными вдохами. Она остановилась, заметив меня. Длинная юбка, передник на поясе, чтобы не запачкать юбку, пока возится по хозяйству, кофта на куче пуговиц, маленький крестик на груди, светлые волосы, убранные под косынку, чёрную косынку. Такую, какая была и на фотографиях, что мне показывал Сынри. Уставшее лицо, постаревшее, хотя маме не было ещё и сорока пяти. Я не могла шагнуть навстречу, просто не могла. Я заставила её страдать, не спать ночами и плакать, Господи, кто бы знал, какой тварью себя чувствуешь, когда знаешь, что из-за тебя плакала твоя мать, а ты ничего не сделала, не могла сделать, ты даже вспоминала о ней всё реже, и даже не думала, каково бы ей было, узнай она, как ты живёшь.

— Даша… — только и сказала она, еле слышно, не сдвигаясь с места, как и я, не веря своим глазам, возможно, думая, что я видение, или кто-то похожий, или вообще происходит что-то странное.

А у меня и язык не повиновался, я уговаривала его, насиловала себя, заставяла силы появиться откуда-нибудь, пока, наконец, убрав ладонь от лица на миг, я не сумела прошептать:

— Мама. — И это было последнее, на что у меня хватило сил. Я упала прямо на тропинке к калитке, на колени, заходясь рыданиями и только смотря на размывающийся слезами мамин силуэт. В ответ моему, раздался её протяжный вой матери, какой не услышать больше нигде. Это была разрывающая мука, облегчение, стон тоски и радости, это была многодневная боль, которая сорваласьнавстречу моей, сломив остатки моего самообладания. Я теряла сознание, скорее ощущая, чем видя и понимая, как из-за калитки показывается брат, второй, потом сёстры… А потом меня под руки вводят во двор, и по моему лицу проходится шершавый язык нашего Петрушки, вставшего на задние лапы. Я перестаю понимать происходящее, но что-то заставляет меня обернуться и, сквозь слёзы, какие-то слова, стенания, увещевания, смех и Ванины вопли радости, указать на Сынри, скромно остановившегося на пороге калитки. Никто не обратил на него внимания, никто его не заметил. Кое-как высвободив руку из мёртвой хватки младшей сестры, я указала на него, словно с полным ртом мыла сказав: — Это мой муж. Звуки стали стихать, а все приходить в себя. Кроме меня — я окончательно упала в обморок.

КОНЕЦ

Очнувшись, я первым делом увидела склонившуюся надо мной маму, которая утирала мой лоб прохладным полотенцем. Другая её ладонь крепко сжимала мою руку. Тишина, мягкое тепло и запах старины, какой бывает только в деревенских домах, где ветшающие покрывала и лоскутные одеяла, пахнущие тряпьём, затирающиеся половицы, пахнущие досками и лаком, соленья из погреба и квашеная капуста на кухне, пахнущие домашней едой, сливаются воедино. Особенно остро издали врезался с трудом уловимый аромат малосольных огурцов, с укропом в рассоле. Я даже слюну сглотнула.

Ещё не озираясь, я интуитивно почувствовала, что лежу на своей кровати, в нашей с Настей спальне. Сестра стояла позади мамы, уже не плакала, но глаза были красные. Ей летом будет восемнадцать. Она сменила причёску с тех пор, как я видела её последний раз, подстриглась, став студенткой, но всё равно мы с ней внешне были очень похожи. Я улыбнулась ей, а она мне, после чего я отвела глаза чуть в сторону и увидела позади всех Сынри, с беспокойством ждущего, когда я приду в себя. Его оттеснили, победив количеством. Тут уже были все: и деды, и Ваня, и младшие — Андрюшка с Леной, смотрящие на меня как на какую-то звезду с телеэкрана, настолько отвыкли от меня, ведь в их возрасте всё происходит очень стремительно, не задерживается в памяти, не зудит в мозгу бесперебойно, как у людей постарше, когда они становятся зацикленными и костенеют, в идеях, привычках, чувствах. Была тут и бабушка, о которой я столько рассказывала Джиёну, мамина мама. Она у меня вообще отдельная история, о ней хоть роман пиши. В дверях стояла тётя Надя, мамина младшая сестра. Вот тут и обнаруживается один из ярких и интересных моментов, связанных с моей бабулей. Первого своего ребёнка, дочь, мою маму, она назвала Верой, потом, родив через три года ещё одну дочь, назвала её Надеждой, а когда через четыре года вместо третьей дочери родился мальчик, она назвала его Адрианом, в честь императора, который зверски убил трёх святых христианских сестёр-мучениц Веру, Надежду и Любовь. «А чего он влез?» — оправдывала бабушка выбор имени, на что дед шутил, что не влез, а вылез. Дядю она в связи с этим дико не любила, хоть он и был её сыном. Все беды и несчастья она приписывала в его заслуги, от ударенного мизинца до неурожая помидоров. Он испортил ей задумку всей жизни, и с тех пор бабушка была уверена, что её жизнь не удалась. Они бы с Джиёном нашли общий язык, бабушка тоже считала, что Любови нет. Но во всём виноват Адриан, а не людская природа. Я чуть не засмеялась в этой торжественной и напряженной обстановке, где все смотрели на меня, ожидая чего-то. — Папа сейчас придёт, за ним уже пошли, — сказал Ваня. Обязанности священника всегда заставляли его быть в церкви с раннего утра. Я кивнула брату, меня начинало смущать внимание, количество которого зашкаливало выше нормы. — Даш, ты где этого китайчонка-то нашла? — спросил дедушка, глазами стреляя на Сынри и опираясь на свою тяжёлую тёмную трость, которую сам себе сделал. — Папа! — шикнула на него мама. — Чего «папа»? Я говорил, что они скоро всю Сибирь заграбастают! И пожалуйста, они и девок наших сцапывать начали! — замахал пальцем дед перед лицом, пророчески и нравоучительно, ища в наших лицах понимания и согласия. — Дедуль, он кореец, — тихо заметила я. Он отмахнулся от меня ладонью. — Вам лишь бы отговорки! Так русскую землю и прошляпите! Эх, молодёжь! — Я подозвала Сынри к себе жестом, что заметила родня и расступилась. Надо бы их представить друг другу. — Его зовут Сынри, — сказав это, я перешла на корейский: — Я тебя им представила. Но не думаю, что тебе нужны их имена? Ты ведь всё равно ничего не сможешь им сказать… — Это не значит, что я не хочу узнать, как к ним хотя бы обращаться? — заметил Сынри с лёгким недовольством. — Как я должен обращаться к твоей матери? — Я задумалась. Посмотрела на маму. Опять на мужа. И так несколько раз. От «Веры Павловны» он быстро сломает язык? Или стоит попробовать? — Говори «мама Вера», — снизошла я без охоты, но, в конце концов, из-за того, что она была женой священника, её полдеревни называло матушкой или мамой Верой. Поскольку обращение я произнесла на русском и очень отчётливо, чтобы Сынри сумел повторить, мама поняла, что речь о ней и, растеряно краснея с непривычки, обернулась к зятю. — Милости просим, вы располагайтесь, не стесняйтесь! — Как делают это люди старшего поколения, она говорила чуть громче, словно от этого было понятнее. Сынри не понял ни слова, но несколько раз поклонился в знак уважения. Мама шепнула мне: — Молодой такой! Он хоть университет закончил? — Мам, ему тридцать два, — сообщила я, давно приглядевшаяся к азиатам и забывшая, насколько по-другому они выглядят для людей запада. Мама замолчала, уставившись на Сынри и принявшись его как будто бы незаметно разглядывать. Ваня представился и протянул моему мужу руку, которую тот принял, снова поклонившись, как это принято на востоке. — А чего он всё кланяется? — прищурился дед. — Рикшей работал что ли? — Дедуль, у них так принято, — вздохнула я. Да, рикшей, конечно. Так и стал миллионером. Не натаскал, а подарили. Боже, они ещё не знают, что он олигарх, сын олигарха, что у него денег — куры не клюют. Стоит ли рассказывать об этом? Если я скажу, что он долларовый миллионер, а потом захочу с ним расстаться, тётя Надя меня повезёт к психиатру, а бабушка опять будет бегать за мной с граблями и говорить, что никто о ней не думает, не хочет ей нормальную старость предоставить, чтоб не приходилось больше работать на пенсии. Это она за мной так гонялась, когда узнала, на кого я пошла учиться. Посчитала, что умру в нищете, потому что никому не нужны переводчики какого-то корейского, а ведь старшая внучка, опора семьи, первая помощница, головой должна была думать, а не жопой! Так и кричала на всю улицу. Не выучи я корейского — погибла бы в Сингапуре, впрочем, и не летела бы в Сеул, без знаний-то. — Дочка, — осторожно начала мама, — так как же всё так вышло-то? Где ж ты была столько времени? Мы столько всего успели передумать, куда только не обращались! — Долгая история, — искренне улыбнулась я, не чувствуя тяжести на душе, с которой обычно рассказывают о пережитых трудностях. — Коротко говоря, во время пересадки в Китае меня похитили… — Мать ахнула, у всех лица окаменели. Я не собиралась исповедоваться всем и во всём, и не хотела, чтобы мама переживала и хваталась за сердце. Лучше смягчить и оставить всё чёрное при себе. — Нет-нет, ничего ужасного не успело произойти. Меня спас Сынри, — послала я ему улыбку, и он сразу же начал приобретать ореол героя. — Но долго не получалось выехать оттуда… — Я даже не буду называть Сингапур. «Оттуда» — пусть останется для семьи безымянным. — Слыхала, бабка? — развернулся дедушка к своей жене, с которой прожил сорок пять лет. — А ты говоришь, при коммунистах хорошо жилось! Коммунисты молодцы! Вон-на чё китайские-то твои красные братья творят, Дашку нашу украли! — Бабушка поджала губы. — То не в коммунизме дело, а потому что они нехристи! — А когда б коммунисты были христиане? — Не были, потому страну и не удержали! А развалили её твои демократы! — Они хоть православие возродили! — А страну губят! На одной вере разве проживёшь? — Господи, выйдите во двор, там спорьте! — не выдержала мама. — Отец, иди, покури на крыльце, опять вы со своей политикой! — Дед послушно достал помятую пачку и побрёл дымить. Злая на него и недовольная его взглядами бабушка, однако, удалилась следом. Спорить было идеологически интересно, из сорока пяти лет тридцать их брак, похоже, держался именно на этом. Я вспомнила нас с Джиёном. Боже, живая карикатура… Ругать свою половину, на чём свет стоит, называть каждое её слово ошибочным, но следовать за ней неотступно, не представляя без неё жизни. — Дашенька, дочка, ты, может, хочешь чего? — Да нет, мам, мы в самолёте перекусили… — Спальня притихла и я, поняв, что вошёл отец, повернула к нему голову. В бороде прибавилось седины, но в остальном он ничем не изменился. У меня едва снова не хлынули слёзы, но я удержалась. Мы посмотрели глаза в глаза друг другу. У меня были папины глаза, такие же голубо-серые при искусственном свете, и только при солнце и под открытым небом — голубые, чистые. Мне померещилось, что он в секунду увидел меня насквозь, всё обо мне узнал, всё понял, что ему и не надо ничего рассказывать. Сынри сразу показался совсем невысоким и мелким рядом с крупным, настоящим русским мужчиной, который мог бы быть богатырём веков десять назад, но избрал духовный путь. Ваня пошёл в него, такой же здоровый, а мы — девчонки, относительно мелкие. — Дочка… — Он подошёл к кровати, и я села на ней. Мы обнялись, и я, утонув в его крепчайших отеческих объятиях, как у бурого медведя, забыла обо всём. Папа. Это родное и надёжное слово, это решение всех проблем, эта защита. Почему она не работала в Сингапуре? Почему? Папа. Перед глазами промелькнул Сынхён, и мне сделалось немного стыдно. Все игры и шутки позади, вот реальность, вот всамделишность. — М-можно… поговорить с тобой наедине? — попросила я его, не откладывая в долгий ящик, и посмотрев на всех, кто был в комнате. Самой понимающей оказалась Настя — сразу двинулась к двери. Остальным пришлось намекнуть или попросить напрямую. Прежде чем вышел Сынри, я представила его отцу, назвав своим спасителем, но о том, что это мой муж, сказала только, когда мы остались один на один. — Муж? — переспросил папа удивленно. Видно было по его выражению, что я для него маленькая девочка, которой ещё нужно заплетать косы с бантами. Он не мог сопоставить меня взрослую с той, кем я для него была. Та Даша, что улетела прошлым летом из России была не готова к замужеству, она не была готова даже к встрече с самостоятельной жизнью. А Даша сегодняшняя не только вступила в брак, но и испытала, увидела, почувствовала то, после чего выдержит любые испытания. — Не венчанный, — уточнила я. — Мы расписались, чтобы… чтобы не было проблем с документами там, откуда я с ним улетела. — Папе не дали времени переварить и распереживаться, осознать моё возвращение, изнутри у него билось не меньше эмоций, чем у мамы, но он держал себя в руках и спокойно сидел со мной рядом, слушая. По быстрым шагам, что предупредили его появление, я поняла, что он буквально бежал из церкви, по грязи, сломя голову, придерживая рясу. А ему уже за пятьдесят, не молодой, бегать-то. — Папа… я хотела тебе первому сказать, потому что мне нужно узнать твоё мнение. — Он приподнял брови, прося этим продолжать. — Пап, я хочу уйти в монастырь, — выдала я с решительностью, какой не ожидала от себя даже в мыслях, хотя и крутила эти слова, эту задумку, тщательно всё взвешивала, но сомневалась. А вот произнесла так, словно уже на пути к свершению, словно подписалась, отреклась от других вариантов. Он замер. Если его повергло в изумление моё возвращение, шокировало заявление о замужестве, то это был контрольный удар. Я не хотела причинять ему моральные страдания, но он единственный, кому я могла сказать об этом прямо, без затей, зная, что не последует гневной реакции или осуждения. — А как же… этот юноша, твой муж? — решил сначала собрать факты и узнать детали папа. Как я и думала, он не тот, кто начнёт делать выводы, не зная всего. — Я не люблю его… — предвкушая следующий вопрос, я уточнила: — Как я сказала, брака требовала необходимость. Сынри… хороший человек, и он очень сильно помог мне, но я не смогу с ним жить, наверное. — Разве от нелюбви к одному человеку уходят в монастырь? — взял мои ладони в свои отец. — А если при этом любят другого? С которым не могут быть. От любви к одному человеку в монастырь уходят? — Отец замолчал, тяжело вздохнув. — Дочка, к Богу идут тогда, когда ищут Бога. Если ты ищешь стены для спасения, то нужна крепость, а не обитель Божья, но если опасность грозит твоему сердцу, то какие стены огородят его? — Я опустила глаза, прекрасно зная, что папа прав. Он не одобрит моего монашества, потому что я убегаю от страстей. Невестами Божьими становятся от любви к Богу, это длинный аскетический путь, где нет никаких иных причин, кроме духовного познания, но я готова прийти к нему, я готова потратить на это годы и стать смиренной монахиней, лишь бы отвлечься от воспоминаний о Джиёне. Или же остаться с ними наедине на всю оставшуюся жизнь. — Меня похищали в бордель, пап, — посмотрела я на него, зная, какую травму нанесу отцу своими словами, но он у меня сильный, он выслушает и поддержит. Маме я такого сообщить не могу. — Меня не успели там… использовать. — Ещё прошлым летом я бы никогда не произнесла подобного при отце, в глаза отцу, умерла бы со стыда, но сейчас молвлю жуткие вещи без запинок, без страха. — Потому что Сынри купил. Он спас меня от незавидной участи других, которые пропадут в тех борделях навсегда, но… Я полюбила того, кто меня украл. Он не знал меня, когда делал это, а я не знала его, когда оказалась в его власти. Но потом мы друг друга узнали и… И я не знаю, как могу жить без него, не слыша его, не видя его, не разговаривая с ним. Но мы не можем быть вместе, он преступник и рядом с ним очень опасно, он сам, можно сказать, отправил меня подальше, отдал Сынри, чтобы я вернулась домой. Пап, я никогда больше не встречу такого человека, мне другие после него неинтересны, он… он бы тебя шокировал, потому что он ужасный и жестокий, и он на меня плохо повлиял, я теперь, знаешь, не очень верю Библии и в Иисуса, но очень верю тому человеку… — Я замолчала, видя, как меняется лицо папы. Не ярится, нет, и никакого ужаса от святотатства там не было. Папа печалился, и печалился он от боли, что звучала в моих словах, от мук, которые я испытывала. Он погладил меня по голове, чувствуя, что я не могу сказать ничего больше. — Пути Господни неисповедимы, дочка, а выбирает их душа, в которой живёт Господь. Раз он привёл тебя к любви к такому человеку, значит, вы нуждались в этой любви. И он, и ты. Но раз вас снова разделил замысел Божий, значит, вы вводили друг друга в заблуждение и грех, и разлуку следует принять. — Я перестала быть покорной судьбе, я не хочу больше смиряться и принимать, папа. Я не хочу быть игрушкой в руках Господа! — чуть не крикнув, но сдержавшись, заявила я. Отец посуровел и опустил брови, но я знала, что гневным и орущим он не бывает. — Потому что ты хочешь быть игрушкой в руках того человека? — проницательно заметил он. Я поджала губы, покрываясь спелым румянцем. — Можем ли мы принадлежать сами себе в этом мире? Отрекаясь от Господа, мы подчиняемся страстям и порокам, свободой мы называем слабость, ведущую к пагубам. Этого ты хочешь? Для чего ты хочешь восстать перед Богом, как Люцифер? Показать гордость или заявить о своей воле? А чего твоя воля хочет? — Быть с тем, кого я люблю, — опустив взгляд, прошептала я. — При муже? С другим мужчиной? А он на тебе женится? Или в блуде будете жить? — Я завертела кольцо на безымянном пальце. Плевать на венчания, плевать на обряды, плевать на приличия. Я его, а он мой. Но такого я, конечно, отцу не скажу. — Ты знаешь, что я не одобрю такого никогда. И развод я не одобрю, потому что двое, мужчина и женщина, которых свела жизнь, должны делать всё, что могут, чтобы укреплять брак и становиться в нём счастливыми, а не поддаваться искушениям и разрушать союз. И уход в монастырь я не одобрю, — отрезал мне все пути к отступлению папа. Вдруг крепко сжав мои руки, он добро-добро сказал: — Но и не отвернусь от тебя никогда, что бы ты ни выбрала. Ты моя дочь, Дашенька, и всё, что я хочу — это твоего счастья. — Я подняла глаза и, заплакав, опять повисла на его шее, прижимаясь к груди, на которой висел большой крест. — Пап, а как же мне ею теперь стать? Я не знаю, не знаю! — Когда не знаешь — обожди, не руби с плеча, Господь пошлёт знак.

Пока мы обнимались и на папины глаза тоже набегали слёзы, к нам заглянула мама, от представшей картины зарыдавшая вновь и присоединившаяся к нашим объятиям. Мы тесно сплотились втроём. Казалось бы, что мне ещё нужно было для счастья? Но счастливой была лишь половина меня. Вторая половина просто отсутствовала, оставшись в Сингапуре.

Мать накрыла стол, нас с Сынри посадили рядом, под иконы, в «красный угол», по настоянию обеих бабушек, я едва успевала переводить туда и обратно, хотя Сынри говорил крайне мало, в основном отвечал, если к нему обращался какой-то вопрос, но моей родне и без его участия сделалось шумно, празднично и весело. Дед достал откуда-то бутылку самогонки, и отец ему даже ничего не сказал. Женщины пили вино, я ото всего отказалась, как и Сынри, наслышанный, как русские спаивают иностранцев. Дедушка навязывал ему «своей», «натуральной», «полезной» (он очень просил переводить все хвалебные слова моему супругу), но я так же озвучила мужу количество градусов и незаметно покачала ему головой. Бабушка трижды назвала Сынри сырком, дважды чебуреком, и один раз даже кренделем, хотя последнее, я подозреваю, было умышленно, так она называла всех ушлых и влезших куда-то хитростью индивидов мужского пола. Мама каждый раз исправляла её, что его зовут Сырник, я прикладывала руку к лицу и хотела провалиться, радуясь, что муж не понимает ни слова, и только Ваня взрывался и поправлял повторно, говоря маме «Сынри его звать!».

Своё имя муж вычленил и уточнил у меня, что о нём говорят. 

— Им трудно даётся произношение твоего имени, ничего особенного. 

— У меня трудное для русских имя? — удивился он. 

— Для молодёжи — нет, но старые люди… сам понимаешь, им с непривычки сложно. 

— Ясно, — кивнул он, вежливо угощаясь всем, что ему накладывали в тарелку. 

— Вот басурмане! — понаблюдав за нами, и ничего не поняв из азиатской тарабарщины, с прищуром изрекла бабушка. — Лопочут, как татары. 

— Ну, где ты татар-то слышала? — одёрнула её мама, всё переживая, что зять на них обидится за что-нибудь (а ведь он нашу Дашеньку спас!), и забывая, что он ни черта не понимает. 

— Как где? А сосед наш покойный, Балдаг? 

— Мам, он бурят был. 

— Ну, Дашка, — вступила тётя Надя, оценивающе разглядывая Сынри, — а занимается он чем? Кем работает? 

— Торговлей он занимается, — взвешивая каждое слово, медленно начала я и, придумав, как выкрутиться, чтобы не солгать и не раскрыть золотник, завершила: — морепродуктами торгует. — В масштабах международной индустрии, разве что не монопольной, на которой держатся рестораны половины Юго-Восточной Азии. Эти сведения я оставлю при себе. 

— А-а! — протянула тётка. — Это корейские салатики всякие? Кальмары, осьминожки, мидии? 

— Ага, — рассеяно набила я рот, усердно жуя, чтобы отстали с вопросами. 

— Я их люблю, ты ему скажи, чтоб привёз, угостил, а то они в Томске что-то подорожали — жуть!

Из-за стола никто не спешил расходиться. Каким-то образом весть о моём возвращении стала распространяться по всему Петухово, к нам заглядывали соседи и знакомые, прихожане, глядели на меня, как Фома неверующий на Христа в день воскрешения. Ваня показал Сынри наш туалет на улице, из которого муж вернулся с таким видом, какой у меня был после первой с ним ночи в Марине Бэй, как будто его поимели, унизили и окунули в грязь, морально растоптали и лишили достоинства. Я бы злорадно посмеялась, если бы у меня самой от всей этой кутерьмы не начинала болеть голова. Выгнать бы всех, да остаться только с самыми близкими. 

— Даша, можно где-нибудь здесь посидеть в тишине? — тихо спросил меня Сынри.

Мне понравилась его идея и я, кивнув ему «иди за мной», извинилась перед всеми и вышла. Мы вырвались наружу, на улицу, где вдохнули воздух полными лёгкими. Минуты две даже слов не было. Потом я приметила лавочку у забора и опустилась на неё. Ко мне присоединился Сынри. Наш дом напротив церкви, как и она, стоял на вершине холма, с которого открывался вид на всё село. Внизу расстилались редкие домишки, ведь поселение совсем небольшое. Пересеченная двумя речками, Песчаной и Басандайкой, долина была окружена кедрами. Пейзаж был немного тоскливый в плане однородности и неизменности, но красивый. Пахло землёй, лесом и весной. А ещё одеколоном Сынри. 

— Так, тут ты родилась и выросла? — спросил он. 

— Да. Вон за тем лесом, что за домами, вторая половина Петухово. Там стоит школа, два с половиной километра отсюда, чуть меньше получаса быстрым шагом. Там я училась. Школа старая, её ещё мама заканчивала. Она коренная здесь, а папа приезжий. Когда получил приход и обустроился, своих родителей сюда перевёз, и сестру с семьёй, так что теперь тут полно моих родственников. — Я повернулась налево и указала на дорогу, которая и была улицей, разделяющей церковь и наш дом. — А вон туда полчаса пешком до станции Петухово, там я садилась на электричку и ехала в Томск, в университет. Учить корейский, — закончила я севшим голосом и так и осталась смотреть на уходящую в тёмные кедры дорогу. 

— Можно я честно тебе скажу? — задал вопрос Сынри. Я посмотрела на него с интересом. 

— Конечно. 

— Я никогда не видел более убогого места. У меня ощущение, что я попал на съёмки фильма о послевоенных событиях: разруха, покосившиеся дома, заброшенные дома, опаленные сараи, сухая трава, не выкорчеванные сорняки, нищета, грязь, вонь! Кроме вашего, от силы четыре дома выглядят нормальными, остальные — ветхость и гниль! Участки — запущенные, земля — не обработанная, людей — почти нет. Боже, у вас в России столько земли! Почему вы с ней ничего не делаете? Тут можно построить любое производство: ферму, лесорубку, мебельную фабрику! Я знаю парочку людей, которые составят проекты за час, и они будут успешными. Почему ничего нет? Чем здесь живут люди? 

— Ты хочешь инвестировать? — хмыкнула я. 

— Знаешь, чего я хочу? Свалить отсюда поскорее и никогда не возвращаться. Ты прости, но я надеюсь, что ты не станешь затягивать наш медовый месяц в этом месте. На какое число будем брать билеты на самолёт?

Я повернула голову к равнине внизу, ещё раз окинув взором плохо различимые в зарослях не вырубленного сушняка и зеленеющего молодняка воды речушек, низкие крыши бревенчатых изб, тёмные пятна луж. 

— Никогда не думала, что скажу это здесь, но… Я тоже хочу свалить отсюда, и никогда не возвращаться.

Я смотрела и смотрела на родное Петухово, и не понимала, как раньше была в нём счастлива? Как мне теперь быть здесь счастливой? Марь, гать, увядание людской жизни, молодости, отсутствие перспектив и надежд. Я тут погибну. Как я не погибла тут за двадцать два года? Я почти уверена, что мои мысли можно назвать мыслями зажравшейся тёлки или не любящей своей родины дуры, но… серьёзно, после особняка в Сингапуре, все весело пошмякают по местному навозу и захлопают в ладони, благословляя возвращение? Только я, тварь такая, которая этого не делает? Чтобы ликовать от обретения подобного дома, нужно быть святой. А я не святая, давно не святая. Я хочу забрать свою семью отсюда и увезти далеко-далеко, в комфорт, в цивилизацию, в человеческие условия, я не хочу, чтобы Настя ходила в уличный сортир, в галошах, я хочу показать ей мир, чистые квартиры и номера-люкс, с горничными, с джакузи. Я хочу увидеть побелевшие и ставшие мягкими материнские руки, я хочу дать Ване будущее, иначе кем он станет? Трактористом? За спиной заквохтали куры во дворе, и я поёжилась. Сынри озвучил весь ужас окружающего, но он был прав в том, что тут можно было сделать много чего, но никто не хотел. Людей не было, все мыслили, как только что я — бежать, умчаться отсюда, улететь, сменить место жительства! Но единственный способ для меня это всё сделать вместе с семьёй — это остаться с Сынри, за его деньги построить всем будущее, остаться его женой только ради благополучия братьев и сестёр, и родителей. Заслужил ли он это?

В горле образовался спазм. Для своей выгоды я не хочу его обманывать, а для выгоды близких? Терпеть это замужество ради богатства? Чтобы тётя Надя в избытке ела морепродукты? Господи, я же знаю отца, он никогда и никуда отсюда не уедет, а мать его не бросит, а их и Ваня. Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, всё как в той сказке. Какой-то замкнутый круг. Я и оставить их не могу, и остаться не могу, и с Сынри быть не могу. Папа зря предложил ждать знак, никакого знака не будет, надо рубить, пока есть силы! Я поднялась и встала напротив Сынри. 

— Уезжай, пожалуйста, когда захочешь, хоть первым рейсом. 

— Что? — не понял он. 

— Уезжай, Сынри, пожалуйста, когда хочешь. Я останусь здесь. 

— В смысле? — Он встал, сунув руки в карманы. — Ты что, правда хочешь, чтобы я нашёл инвесторов, и мы бы тут устраивались? 

— Ты не понял, — сжала я кулаки. Не отступать, не передумывать! Не использовать его, он так много сделал для меня, а я — я обязана жить своей жизнью, каким-то чудом я вернулась туда, куда хотела, о чём молилась, откуда начала свой путь. Какое я имею право теперь всё переиначивать? — Я не буду с тобой, Сынри. Я… я остаюсь здесь, а ты… ты возвращаешься к себе… в Сеул, или Сингапур — куда предпочитаешь. 

— Ты что, рехнулась? — нервно хмыкнул он, шаркнув ногой, но к каблуку прилип комок земли с соломинкой, и он брезгливо оттёр его о ножку лавочки. — Мы только что выяснили, что в вашем сраном Петухово нет жизни, какого чёрта ты тут ловить собралась? 

— Я ничего не собираюсь ловить, я просто останусь с семьёй, и буду помогать ей. 

— А я должен уехать? 

— Было бы глупо оставаться, когда ничего не держит. 

— А ты? 

— И я не держу.

 — Что это всё значит? «Спасибо за доставку, проваливай»? Так? — начал злиться он. 

— Сынри, пожалуйста, не воспринимай всё так, я не хочу тебя обидеть, и… прости меня, я очень, очень тебе благодарна, правда, ты… Я всей родне сказала, что именно ты меня спас и, если так подумать, наверное, так и есть, но… Я не люблю тебя. И ты меня не любишь. Мы не должны жить вместе, потому что твои деньги облегчают мне жизнь, а тебе хочется со мной трахаться, — я поймала его осуждающий взгляд, — прости — спать, больше, чем с другими.

Он задёргал желваками, и, стоило отметить, именно этот его серьёзный и деловой вид был самым привлекательным и удачным в нём, даже сексуальным, я бы сказала. И глядя на то, как он прикидывает весь расклад, я ловила себя на внутреннем страхе отпустить его и остаться без него. Этому страху многое способствовало: привычка, привязанность, благодарность. И то, что он по-прежнему был мне роднее многих, он был из «того» мира, который был мне дорог, связь с которым не хотелось терять. В Петухово он был настоящим единственным цивилизованным человеком. По меркам Сингапура, естественно. 

— Мы уедем отсюда вместе, — процедил он в итоге. 

— Нет, Сынри. Я никуда не поеду. 

— Тебя что, опять надо украсть? Тебе нравится, когда тебя перевозят без спроса? 

— Да нет же! Ты не понимаешь… 

— Действительно, не понимаю! Только ненормальная захочет тут остаться! 

— А ты не знал, что я ненормальная? 

— Ты моя жена! 

— В России наш брак не считается!

Мы повысили голоса, и Сынри схватил меня за плечи, но сбоку показался силуэт, и когда мы повернулись к забору, то увидели Ваню. Он опирался на одну из его досок и Сынри, помня мои слова в самолёте, прошёлся взглядом по маршруту Ваня — забор — доска. Его руки тотчас упали с моих плеч. 

— Ржачные вы, — весело хохотнул брат, наблюдая за нами. 

— Чего это мы ржачные? — недовольно поинтересовалась я. 

— Разговариваете смешно, как в нашем курятнике, то крякаете, то квохчете. 

— Не мешай нам с мужем разговаривать. 

— Чай идите пить, брачующиеся, — расплылся он, — мама велела найти вас и позвать.

Я перевела Сынри приказ тёщи и мы, на время отложив выяснения, вернулись за стол.

До позднего вечера суета не прекращалась, меня просили рассказывать о подробностях десятимесячного отсутствия, и я принималась сочинять больше, чем вспоминать. По лицу Сынри было видно, что ему всё сильнее хочется сорваться и исчезнуть в неведомых далях, но он не уходит из-за меня. Отец, объяснив, что не венчанным под его крышей в одной кровати не место, попросил мать постелить для Сынри на диване в зале. Расходились все к полуночи, уставшие, хотя мама и Настя умудрялись то и дело отлучаться в течение дня то к корове с козами, то к птицам, то Петрушку покормить, то свиней, и завтра им снова вставать засветло. Одна я никак не могла прийти в себя и оказаться сподручной. Нет, я автоматически собирала грязную посуду, протирала стол и возилась там и тут, но раньше это были уверенные движения хозяйки дома, а теперь — скованность временной гостьи.

В спальне мы с Настей долго болтали, тихо, чтобы не слышно было через стенку, что не спим. Им с Ваней надо было бы в университеты, но они решили дружно прогулять один день. Она заплела мне две косы, как раньше, а я отругала её, что она постриглась, и теперь не могу мудрить с её причёсками. Сестра забралась на мою кровать, чтоб удобнее шептаться, любопытничала о взрослой жизни и о загранице. Что я могла ей рассказать? О чистоте, жаре, разных блюдах, красивых местах, тёплом проливе, отсутствию очередей и восточных традициях. А взрослая жизнь… 

— Даш, ну правда, а как оно… 

Самой стыдно, но спрашивает. Вот же дурёха! 

— Как оно — первый раз? 

— Первый раз? — Я почти начала вспоминать продажу своей девственности, но потом насилу перескочила много недель и, крутя барабан, остановилась на первой брачной ночи. С Джиёном. 

— Первый раз душа замирает, Насть, дрожит и ничего не понимает. Волнуешься жутко, а потом смотришь в его глаза — и умираешь… 

— Умираешь? — восхищенно повторила она. 

— Да, прямо в них проваливаешься, и не чувствуешь ни ног, ни рук, только сердце колотится: тук-тук-тук. 

— Твоё или его? 

— Чего? 

— Ну, сердце. 

— Наше, — прошептала я, уставившись в потолок, в темноту. — Одно оно, когда любишь, Насть. 

— Одно? 

— Спи давай! — шикнула я на неё, пихнувшись.

Хихикнув, сестра, вздохнув, подчинилась и закрыла глаза. Мы так и уснули — бок о бок.

Я слышала, как встали родители и, переждав немного, потихоньку выбралась сама, но Настю всё равно разбудила. Пока она просыпалась, я уже отыскала своё старое платье в шкафу, ситцевое, всё в нежно-голубеньких незабудках, накинула сверху кофту, прошла бесшумно мимо спящего Сынри. Обувшись на крыльце, я стянула с гвоздя платок, накинула на голову, подвязала под косами, и зашагала прямо — в церковь. Папа уже открыл её, внутри приветливо горели лампады. Перекрестилась, поклонилась и вошла. Никакой церковной лавки не было, я знала, где лежат свечи и, взяв одну, направилась к иконе Божьей Матери. Не знаю, почему именно к ней, к Христу и Николаю Чудотворцу не хотелось, не доверяла я мужчинам больше.

За алтарём чувствовалось движение, но я не хотела привлекать папино внимание. Негромко достигнув святого лика, я снова перекрестилась, вспоминая молитву. Я опять как-то остро ощутила запахи, на этот раз церковные, тяжёлые. Ладан, воск, миро, фимиам. Словно забальзамированное всё, словно мумиями пахнет. Отвратительно.

Вмиг тошнота подкатила ко рту изнутри и я, пугаясь столь стремительной дурноты, только успела положить ещё не зажженную свечку у иконы и побежала на выход. Выбежав из церкви, я свернула за её угол и, сложившись пополам, вернула всё, что съела накануне. От приступа дурноты меня даже прошиб пот, и я, стянув платок с головы, стала утирать им лоб и глаза. Голова кружилась, церковный запах так стойко держался где-то около носа, что помутнение долго не отпускало. Я оперлась о стену и глубоко вдыхала и выдыхала. Меня стошнило ещё раз. Неужели с непривычки русская пища после азиатской не идёт? Или всё дело в том, что меня православный храм не принимает после порочной связи с Дьяволом? Ох уж этот Дракон, вселил в меня бесов… вселил… в меня… Дракон. Я сползла по стенке, вытерев платком губы и уголки рта.

Тошнота откатилась, но теперь мне стало плохо морально. Нет-нет, мужчина, изыди, я не хочу, это же всё так… шутки… Ну, не надел презерватив, с кем не бывает? Последствия же не обязательны. Мне понадобилось много времени, чтобы успокоиться, привести себя в порядок, прийти к здравомыслию. Это всего лишь акклиматизация. Из одной климатической полосы в другую, для организма нормально в данном случае перебаливать. Это единственное правильное объяснение.

Когда я выползла из-за угла церкви, то хотелось вернуться в кровать и завалиться ещё часочка на два-три. Но у калитки стоял Сынри, завидевший меня и шагнувший навстречу. 

— Ты чего не спишь? — слабо спросила я.

Он передернул плечами. 

— Я беспокойно спал. Просыпался раз пять, не меньше.

Кивая, я хотела обойти его, но он поймал меня за локоть. Я не сразу заметила его взгляд, но, остановившись, обратила внимание, как он изучает мои косы, растоптанные башмаки на ногах, простое бесформенное платье. Разочаровывается, ужасается, брезгует? 

— Мы не договорили. Нужно закончить разговор.

Я была согласна со всем, потому что ощущала себя разбитой. С другой стороны, не хотелось вновь быть прерванными, и проходное место не лучшее для беседы. 

— Пошли в сарай за домом, — указала я пальцем, и мы двинулись туда.

Это было неровное строение, сколоченное постепенно, частями, с меняющимися задумками о планировке и предназначении, поэтому имеющее два входа. С одного хранились всякие инструменты, плотницкие и садовые, тачка, лопаты, верстак, лейки. С другого оно было выше больше чем на метр. Там хранилось сено, очень много сена для скотины. Мы зашли именно с этой стороны, потому что она была отвёрнута от дома, отдаленнее от него. Прелым, сухими травами, пижмой и зверобоем пахло не так навязчиво, как в церкви, но я всё равно насторожилась, не повторится ли приступ? Мы с Сынри встали друг напротив друга. Я скукожилась, ссутулившись. Прохладно с утра. 

— Даша… я хотел ещё раз сказать… 

— Я не передумаю, Сынри. Я не полечу с тобой никуда. 

— Ты не можешь тут остаться. 

— Могу. Это мой дом. 

— Я — твой муж! 

— На какой-то сингапурской бумажке? — покривилась я, комкая платок в руке, готовая в любой момент поднести его ко рту. 

— Нашу свадьбу видели в журналах и газетах миллионы людей! Я в ссоре с сестрой из-за тебя, тебя приняли мои родители! 

Я ещё раз изобразила надменную гримасу. 

— Я бы не назвала это «приняли». 

— Чёрт возьми, да включи ты голову! Ты хочешь сгнить в этом дерьме?! Ты боишься, что будешь жить со мной только ради богатства и этим меня заденешь? Господи, я готов предложить тебе деньги просто так, лишь бы вытащить отсюда! Это элементарное человеколюбие! 

— С каких пор оно тебе стало свойственно? 

— Хорошо, я жесток и мерзок, я знаю, что ты обо мне думаешь, но о своей жене я могу волноваться? 

— Да не жена я тебе! — крикнула я.

Сынри вспыхнул и, горя глазами, отчеканил:

— Давай обвенчаемся. 

— Что? — Мне показалось, что я ещё не до конца проснулась и брежу. 

— Ты сказала мне, что твой отец разложил нас по разным комнатам, потому что мы не в браке перед Богом. Я понимаю, что твой отец священник, и ты придерживаешься до сих пор его воспитания. Венчанный брак сделает тебя моей женой? — скрипя зубами, полюбопытствовал он.

Я, опешившая слегка, закашлялась, сумев заговорить через минуту:

— Сынри, ты в своём уме? Дело не в этом, нельзя же так! Для венчания нужны чувства, понимаешь? Сильные чувства, в которых люди уверены, раз и навсегда, что они проживут до самой смерти вместе. И не будут изменять друг другу. 

— Чувства? Тебе всё ещё нужны чувства? — с уставшей насмешкой закивал Сынри. — Ты думаешь, что у меня их нет, потому что я не говорю о них? Потому что не признаюсь в любви? Или ты сама меня настолько не любишь, что на всё остальное тебе плевать? 

— Сынри… — теряясь от его намёков, и не желая, на самом деле, мучить его и вводить в неравные отношения, я покачала головой. — Я не хочу перед тобой лицемерить, по-моему, самое лучшее, что я могу для тебя сделать за всё, что ты сделал для меня — это быть честной. 

— Честной, честной, честной! — раздражённо заверещал он. Взмахнув руками, муж опустил их и подошёл ко мне. — Подавись ты своей честностью, вертел я её на своём детородном органе, как вертел всю свою жизнь, я не из того окружения, не из того общества, где привыкли к правде и все кристально чисты и совестливы. Я жил, живу и согласен жить во лжи, знаешь почему? Потому что мне нужна ты. Ты нужна, ты слышишь меня?! Мне, блядь, нужна ты! Как мне тебя получить? Обманом? Силой? Деньгами? Чего тебе ещё надо? Любви? От меня ты всё получишь, просто скажи: «Сынри, я хочу это», и оно будет, ты поняла меня?! Ты понимаешь, что я у тебя ничего не прошу? Тебя, мне тебя надо, а не от тебя что-то.

Головокружение пронеслось без последствий, но всё равно несколько обезоружило меня, я смотрела на мужа во все глаза, не зная, что ответить, что говорить? Он оттеснил меня к стопам сена, его руки уже гладили мои плечи, стянув до локтей кофту, хватались за мои длинные косы, восхищенными пальцами ощущая их толщину. 

— Даша, я так привык к тебе, мне хорошо с тобой, я никогда такой больше не встречал, я хочу тебя, ты же моя, я же твой мужчина… твой первый мужчина! Я купил тебя, спас тебя, не взамен, не ради, не ожидая благодарности, а потому что не мог иначе… Я всегда смотрел на тебя и думал — она должна быть моей. Плевать на Вику, других женщин, мне всё время что-то попадалось под ноги, и до тебя, и во время, только тогда, когда тебя не было у меня в руках… Я и сейчас смотрю на тебя и едва сдерживаюсь, в голове по-прежнему сверлит: «Она должна быть моя!», а ты всё никак не поддаёшься, ты постоянно просачиваешься сквозь пальцы, Даша, я прошу тебя, дай ты мне себя! Дай!

Он завалил меня на мягкую подстилку из сена и, в пылу, продолжая страсть своих слов действиями, впился в меня губами, покрывая поцелуями щёки, шею, расстёгивая пуговицы платья. Я упёрлась в его грудь руками. 

— Сынри, нет, пожалуйста! — Я не испытывала неприязни к нему, но мне было дурно, я себе неважно чувствовала. — Сынри, перестань! — Его пальцы задирали подол, крались к нижнему белью. 

— Почему? Даша, я же никогда не делал тебе во время секса больно, я же не обижаю тебя в постели, нам же бывает хорошо, очень хорошо… 

— Сынри! Господи! — Тошнота подкатила и я, не желая проблеваться на мужа, отпихнула его, что было сил и, когда он отлетел, растрёпанный, от полураздетой меня, я приложила ладонь к губам. — Меня тошнит…

Он посмотрел на меня, что-то осмысляя и, видимо, сделал такой вывод, что моя дурнота связана с его домогательствами. Как назло, меня стало отпускать. Возможно, виноват был запах его одеколона. 

— Я настолько тебе неприятен? — шокировано уточнил он. 

— Да нет же… ты не понимаешь! — Сказать, что я отравилась? Но я не очень уверена, что это отравление, а если это ребёнок Джиёна, то тогда мне и вовсе нечего делать с Сынри. Он за измену меня уже украсил лиловыми красками, какими украсит за чужое дитя в брюхе? 

— Ты не хочешь спать со мной? Проблема только в этом? Тебе не нравится секс? — Сынри вернулся впритык и, плавно опустившись коленями на пол, обнял мои ноги. — Даша, давай не будем спать, я не буду настаивать, забудем, хорошо? Давай полетим в Сеул, отдохнём, всё взвесим. У тебя будет своя спальня, хорошо? Я не стану идти вопреки твоим желаниям, правда, я не знаю, правда, не знаю, смогу ли не изменять тебе, если ты не станешь спать со мной… — Он положил лицо на мои колени. У меня на глаза наползли слёзы. Я робко опустила ладонь на его затылок. — Просто будь со мной, хорошо? Формально, условно, для видимости, без обязательств — как тебе удобней, но будь рядом, Даша. 

— Сынри… — Я готова была сломаться, я готова была согласиться, но подозрение, что внутри меня живёт зародыш, и он вовсе не от мужа, не давало мне произнести решительное «да» на все его предложения. К тому же, когда-то, лишь познакомившись с Сынри, я узнала его совсем не таким, и он очень долго был вообще не таким. Тяжело поверить в сбыточность подобных заверений. — Сынри, ты сам передумаешь, возможно, очень скоро. Ты поймёшь, что я всего лишь твой каприз, и страсть ко мне рождается тем, что я не отвечаю тебе взаимностью. А если отвечу? Ты бабник, ты беспорядочный негодяй, распутник и блядун, будем смотреть правде в глаза. Я не хочу оказаться снова за тысячи километров, во владении человека с деньгами, который взбрыкнёт и захочет развлекаться дальше, а меня выкинет или задвинет подальше. Падать больно, Сынри, уж лучше не взлетать.

— И ты та, которая, как никто, умеет обрезать крылья.

— А ты можешь мне дать гарантию, что будешь отныне и до конца дней своих любить меня, холить и лелеять?

Супруг поднял лицо и посмотрел мне в глаза.

— Нет, не могу. Но я могу пообещать, что не брошу тебя, что бы ни случилось, и если ты захочешь оставить меня, то я отпущу. Неужели и этого мало?

Я смотрела на него бесконечно долго, ища доводы за, аргументируя сама для себя, что это прекрасное предложение, и я должна пойти на сделку с совестью, но что-то не могло во мне переломиться. Я хотела разрешить ситуацию с мнимой беременностью, сделать тест, съездить к врачу. И если во мне ребёнок Дракона, то Сынри незачем об этом и знать.

— Я хочу уйти в монастырь, совершить постриг.

— Постриг? — в ужасе расширились его глаза. Он опять взял заботливо мою косу. — Нет, пожалуйста, Даша, оставь свои волосы, ненормальная, не губи ты себя!

— Да это не буквально, в наших монастырях, как в буддийских, на лысо не стригут. Срезают пару прядей, и всё.

— Даша, я прошу тебя…

— Лучше уезжай, Сынри. Просто уезжай, — пробормотала я, погладив его по щеке и он, шмыгнув носом, поднялся с колен, отряхнул их, сунул руки в карманы и медленно, очень медленно вышел из сарая. В обед мама всё приговаривала «уберёг тебя Господь», а мне так и хотелось её поправить: «Нет, меня уберёг Джиён». Конечно, скажи я так, она бы заметила, что Джиёна мне послал Господь, на что у меня тоже было возражение — это Джиён послал Господа, давно, далеко и надолго.

Пока я помогала маме готовить, Сынри собрал вещи и, отказавшись поесть на дорожку, вызвал такси, в которое загрузил свой чемодан. Я вышла проводить его, но не нашла подходящих слов. Он тоже ничего не стал говорить, но вдруг сунул мне в руку своюпластиковую карту. Я посмотрела на неё и, осознав, что это значит, попыталась вручить её обратно. Но он уже забрал свою ладонь. Я потянулась к его карману, но он отвёл моё запястье. Я нахмурилась.

— Пароль ты знаешь, пользуйся.

— Мне не нужно от тебя денег.

— А мне не нужно от тебя благородства в этой дыре, я без тебя вижу, что и кому нужно. На этой карте около двух миллионов, хочешь — купи себе Петухово, хочешь — не работай до конца жизни.

— Сынри…

Он отвернулся, открыв дверцу такси, подставил щёку для поцелуя, который я несмело нанесла, сел в машину, и она покатилась вниз с холма, увозя мою последнюю связь с Сингапуром. Или не последнюю? Я положила ладонь на живот.

— А когда он вернётся? — спросила мама, вытирая руки о передник.

— Никогда, мам.

Её лицо вытянулось, и я пожалела о том, что вот так прямо сказала, но не стала ничего добавлять в оправдание, продолжив:

— Всё в порядке, мам. Так нужно. Вечером я объявила и ей, что хочу уйти в монастырь, чем довела до слёз. Когда же я прекращу вызывать горечь и страдания у дорогих мне людей?

Ближайший был Могочинский, Свято-Никольский. Туда полдня езды на машине, потом переправа через Обь на пароме. Я была там несколько раз, давно. Монастырь относительно новый, ему лет тридцать с небольшим, в отличие от старинных, сохранившихся с царских или имперских времён, этот построили в новейшее время, в эпоху развала Союза, на общественные деньги и пожертвования. Там вроде прежде была фабрика лесозаготовительная, но вот, возрождалось православие, промышленность беднела, и обменялись. Из последнего посещения, лет семь или больше назад, я помнила там старуху монахиню, чудную, у неё вся стена в комнате была увешана иконами и их репродукциями, а одну она называла фотографией Иисуса, и когда у неё уточняли, как же так — фото? — она уверяла, что да, единственный прижизненный снимок Христа.

Лёжа ночами теперь и обдумывая своё будущее, я с трудом представляла себя в подобном обществе. Раньше у меня был другой характер, смиренный и покладистый, я бы улыбалась таким странностям и всё. Сейчас же я наверняка не выдержу и начну доказывать, какая это большая глупость, и что это нелогично, неразумно, и быть такого не может. Что же мне делать? Искать монастырь поудаленнее? Я прекрасно знала, что сначала нужно около года пробыть трудницей, потом возьмут в послушницы, а до пострига очень и очень далеко. Конечно, с отцом-священником это исправить довольно просто, могут сократить сроки «практики», поставят зачет автоматом. Но всё равно каждый монастырь требует справку о состоянии здоровья, а для этого нужно пройти медосмотр…

А мои приступы дурноты по утрам повторились ещё дважды. Наступил май, близился День Победы, и моего окончательного поражения. Никаких месячных не пришло, мне всё стало ясно — куда яснее? — но из природного упрямства я всё равно поехала в женскую консультацию, мечтая услышать: «Попейте успокоительное, и всё пройдёт, это у вас от нервов». Вместо чего-то подобного я покинула больницу со справкой «беременна», срок около трёх с лишним недель. Прекрасно, лучше не бывает! Даша, ты молодец, добилась всего в жизни: проебала девственность, любимого, счастье, мужа-миллионера, возможность уйти в монахини и молодость. Потому что материнство — это конец жизни для себя и начало жизни ради другой жизни. Я не представляла, как сообщу обо всём родителям. Они потребуют Сынри обратно, а я и признаться-то не решусь, что это не от него. Хотя папа догадается, я думаю. Мы с ним решили, что тот наш первый после воссоединения разговор был исповедью, тайны которой нельзя разглашать. Я купилась на это, запоздало поняв, что назвав это исповедью, папа принял все мои грехи на себя. Взявшись спорить, чтобы вернул мне мои грехи обратно, я его довела до колик от смеха. С кем поделиться? Как облегчить душу?

Вернувшись из Томска со справкой, я сидела на платформе, приехав в Петухово на электричке. Народ разошёлся, а я всё не решалась идти домой. Достав мобильный телефон, на счёт которого положила побольше денег, я вертела в руках визитку Сынхёна. Я не должна этого делать. Зачем мне это? Зачем ему это? Даша, убери, убери его номер! Вместо этого большой палец перенёс цифры с бумажки на экран. Дура, хоть вызов не нажимай! «Нажать». Сделано. Дура. Чего ты хочешь, Даша? Ты беременная или блондинка в климаксе? С сопутствующими симптомами постменструального синдрома, которого у меня не может быть ещё месяцев девять.

— Алло? — От глухого и басистого «ёбосэё»^[29] я почти вздрогнула, но сразу же ощутила радость.

— Привет, это Даша, — представилась я.

— Даша? — оживился голос. — Даша, как ты?

— Я… нормально. В общем, я в России, мы с Сынри расстались…

— Ты со своего номера звонишь? — спросил меня торопливо Сынхён.

— Да, я… — Раздались гудки сброшенного звонка.

Я ошалело уставилась на экран. Это что такое? Если я больше не жена олигарха, то со мной и разговаривать не о чем? Телефон запиликал, показывая, что Сынхён звонит мне сам. Я скорее подняла:

— Алло?! — Пока я не знаю номера твоей кредитной карты и не могу оплачивать твои счета, позволь не дать тебе разориться на международных беседах.

Я одновременно улыбнулась и немного оскорбилась.

— С чего ты взял, что я разорюсь?

— Ты сказала, что вы расстались с Сынри, без него, если не ошибаюсь, ты была… бедной студенткой. Кроме того, сомневаюсь, что ты позвонила бы мне просто так. Что-то случилось?

Мне моментально делалось лучше от этого диалога. Я поняла, как соскучилась по Сынхёну, по его шуткам, странностям, придурковатости и по его покровительственному, отеческому отношению ко мне. Несмотря на то, что я обижалась за роль замухрышки и жертвы, я понимала, что ему, чтобы вылазить из своей депрессии и крепнуть, нужен именно кто-то вроде меня, кому надо помогать, ради кого надо становиться сильным и героическим. Я в какой-то мере спасала Сынхёна, а он меня.

— Обещай, что не расскажешь Джиёну, хорошо?

— Заговор против Джи? Мне нравится. Жарь, дочь.

— Ты станешь дедушкой, — разглядывая справку с «диагнозом», заявила я. Повисла тишина. Какое-то кряхтение по ту сторону, не то ухмылки, не то сдержанный кашель.

Потом вновь возник бас Сынхёна:

— Что ж, с дедушкой всё однозначно, а кто papa^[30]? — с ударением на вторую «а» произнёс он.

— Угадай.

— Дай подумать. Святой дух?

— Почти. Его полная противоположность.

— Дьявольская плоть? Что ж, под это описание подходит миллиарда три подозреваемых. Однако решусь поставить на Квон Джиёна. Не потому, что верю в его удаль, а потому, что знаю твою избирательность.

— Я его для этого не избирала, это произошло случайно. А впрочем…

— Вот и я думаю, что с Джи скорее «впрочем», чем «случайно». Вот же reptile, salaud^[31]! Почему ты не хочешь говорить ему об этом?

— Он обещал выкосить где-то пятую часть населения планеты, если у него родится ребёнок. Я не хочу развязать третью мировую войну. А если серьёзно, то просто хочу иметь от него хоть какую-то тайну. И не хочу забивать ему голову лишними проблемами. И опасность к своему ребёнку притягивать не хочу. О, смотри-ка, причин так много…

— Вы из-за этого разошлись с Сынри?

— Косвенно. Я ему говорить ничего не стала, поняла, что не в силах признаться о чужом ребёнке.

— Ладно, нравственную часть обсудим после. Тебе что-нибудь нужно? Нужна помощь, деньги, что-то ещё?

— Нет, Сынхён, спасибо, из этого мне ничего не надо, я только хотела поделиться с кем-нибудь. То есть, не с кем-нибудь, а именно с тобой. Ты первый, кому я сообщаю об этом.

— Какое счастье, что употреблять сверх меры бросил полгода назад, а то у меня почти создалось ощущение, что отец я, но не могу вспомнить, когда нахулиганил.

Я засмеялась.

— И когда мне ждать внука или внучку?

— В январе.

— Я захочу посмотреть на него. И на тебя. Незаметно от Джи это будет затруднительно, если ты будешь в России…

— Знаешь, у меня всё-таки есть одна просьба, — вдруг осенило меня, и я его перебила.

— Да?

— Есть одно русское дурацкое произведение, об алкоголике-интеллигенте…

— Хочу его прочитать!

— Нет, оно действительно дурацкое. Но не в этом суть. Оно называется «Москва — Петушки». Главный герой едет из Москвы в населённый пункт Петушки, где у него любовница и ребёнок. Но он напивается настолько, что не замечает нужной станции и возвращается обратно в Москву, так и не побывав у них, тех, к кому ехал. А в Москве, как обычно пьяного, его убивают. Этому произведению поставили в Москве памятник, две скульптуры: почти не стоящий на ногах выпивоха и неподалёку не дождавшаяся девушка с косой. — Сынхён внимательно молчал. — Я хочу в Сингапуре памятник, можно?

— Памятник? — разразился вежливым и удивленным хохотом Сынхён. — Почему бы и нет? Тут полно всякого… жирная птица Фернандо Ботеро, подражание Дали, прыгающие с набережной мальчики в бронзе от Чонг Фат Чонга…

— Я знала, к кому обращалась. Кто ещё знал всё об искусстве?

— И что будет изображено?

— Две скульптуры. Дракон, а неподалёку девушка с косой.

— С косой? В Сингапуре?

— А почему нет? В твоей любимой Франции, между прочим, есть статуя Анне Ярославовне, русской княжне. С косой. Называть композицию «Сингапур — Петухово» не надо, но что-нибудь вроде залога дружбы с Россией же можно?

— Тогда почему Сингапур представлен не мерлионом?

— Сам знаешь, почему.

— Я-то да… — Сынхён оборвал себя и, сообразив, сказал: — Мы поставим его поближе к ROM^[32]. Свяжем с любовной историей. Что-нибудь вроде принцессы и чудовища. Коса зайдёт под Рапунцель.

— Тоже неплохо, в принципе, мне всё равно, какую историю ты сочинишь. Главное, чтобы Джиёну на глаза почаще попадалось.

— У него во дворе поставить?

— Слишком навязчиво.

— Согласен, что-нибудь заподозрит, — мы засмеялись. Успокаиваясь, Сынхён пообещал: — Я обязательно займусь этим, ты не представляешь, как мне нравится эта идея! Найти бы дельного скульптора только. Я буду держать тебя в курсе дела. И ты меня тоже держи, ладно?

Я дала взаимное обещание, и мы распрощались. Убрав телефон, я ощутила прилив сил, радость и спокойствие. Солнце пригревало, кедры шумели макушками на несильном ветру где-то на высоте. Поднявшись, я спустилась на дорогу и пошла через лес к посёлку.

Понедельник, Ваня и Настя ещё в Томске, младшие в школе. Мама, должно быть, дома с бабушкой и дедушкой. Отзову её в сторону и скажу, что жду ребёнка. Одно в моей семье было неистребимо и прекрасно: в ней всегда радовались хорошим новостям и новой жизни, и не обращали внимания на финансовые трудности, недостаток средств или тесноту. Это я тут, горе-королева, приехала из удобств, и никак не могла пока привыкнуть вновь жить без условий, делить с кем-то маленькую спальню, толкаться с кем-то, не иметь возможности уединиться. Я вспомнила о Хадиче, как она там? Как поступил с ней Сынри? Выгнал? Как я могла не поговорить с ним о ней! Прогулка подходила к концу, я взбодрилась, ощущала лёгкость в теле. Сегодня обычная слабость и тошнота не беспокоили, и от хорошего самочувствия настроение сделалось приподнятым. Я плавно, со скрипом и ломкой, но привыкала к той судьбе, которая была у меня до Сингапура. Когда-то я умела здесь быть счастливой, а потом, попав в бордель и неизвестное государство, считала себя несчастнейшей и погибшей, но после, в результате, выяснилось, что там я могу быть ещё счастливее, чем была до этого, что отчаиваться не стоило, что ждали такие повороты событий, которых никто не мог предречь. И вот опять я меняю место, людей вокруг, и временами кажется, что счастье и будущее разрушены, что дальше — только хуже. Но разве не так же размышляла я в Сингапуре? Как рано мы отчаиваемся, как быстро мы сдаёмся, как любим унывать, а не присматриваться вокруг, чтобы найти нечто… некое нечто, которое есть в любом уголке Земли, я уверена, лично наше, особенное, способное спасти нас, успокоить, преобразить и сделать счастливыми.

Я поднялась на холм со стороны станции с этими позитивными мыслями, готовая к новым битвам и сражениям за свою жизнь, ведь теперь от неё зависела ещё одна, крошечная, но уже такая мною любимая. Ветер перемен тормошил мои волосы, он нёс что-то необычное, и этим могло быть, что угодно. Разве не вся наша жизнь — необычна? Разве повторяется дважды один и тот же день? Разве обычны рассветы и закаты, пение птиц и лай собак? Да, мы привыкаем ко всему, и только от перемен и чего-то нового страдаем или радуемся. Но в нашей власти раз и навсегда понять, что страдать или радоваться — это наш выбор, наша точка зрения, и воспринимать что-то с радостью наше сердце способно ежедневно. Даже если оно уже было, случалось, происходило, принадлежало нам, оно не стало обычным, оно — часть нашей жизни, и делать из этой части серое и неприметное, значит, превращать постепенно в серое и неприметное всю свою жизнь.

У нашего забора стояла незнакомая машина. Это не папина старая «нива», кто это к нам в гости пожаловал? Приближаясь, я увидела на лавочке за ней два контура. Ноги стали вязнуть в земле, не смея приближаться. Но меня заметили, и я двинулась дальше, стараясь держаться отстранёно. Остановившись в нескольких шагах, я посмотрела на Сынри, поднявшегося мне навстречу. Рядом с ним сидел дед, дымя сигарету. Они не могли ни о чём говорить, но само их бессловесное объединение меня едва не рассмешило. Я сжала ремешок от сумочки на плече.

— Ты зачем здесь?

— Я подумал, раз ты сама дура, тебе нужен кто-то, кто за тебя адекватно будет мыслить.

— Хорошее начало хорошего разговора, — с иронией заметила я. — Начал с оскорбления.

— Это не оскорбление, это факт. На правду не обижаются, ты же ратовала за честность?

— Ну, допустим. И на что тебе дура?

— Вразумлять, — хмыкнул Сынри.

— Ты всё равно сейчас сам отсюда уедешь.

— С чего бы это?

Дед посмотрел на нас разок и, ничего не поняв, перевёл глаза на козырёк церкви напротив:

— Подкрасить бы надо, и крыльцо чуть осело, после зимы-то.

— С чего бы?

Я сделала глубокий вдох и, протягивая ему справку из консультации, опустила руку. Там же всё на русском! Что ж, жизнь вынуждает меня это произносить:

— Я жду ребёнка. От Джиёна.

Сынри вспышкой блеснул зрачками и, вытянувшись, остолбенел. На шее стала видна дёргающаяся артерия. Пульс у него участился. Замершие, мы смотрели друг на друга. Захочет ударить меня, или эти методы уже не работают? Будто очнувшись, Сынри мотнул головой и потёр лоб большим и указательным пальцами:

— Вот грязный ублюдок… — прошептал он своим ботинкам, к которым опустил лицо. — Он что, гондоны натягивать не умеет? Что ж за мразота эта тварь! — И, вдруг обреченно засмеявшись, он закинул голову назад, посмотрев на небо. — Всё возвращается на круги своя. Всё началось с беременности Вики, и вот, теперь ты на её месте?

— К счастью, я не на её месте. Я у себя дома, и я убью каждого, кто хотя бы попытается предложить мне аборт.

Муж… То есть, Сынри… Не знаю, стоит ли мне ещё называть его так? В общем, Сынри прямо посмотрел на меня.

— Я не предложу тебе аборт.

— Естественно, твоего мнения тут не спрашивали, — отвернулась я, поглаживая капот машины, в которой сидел водитель. На этот раз Сынри не брал такси, а нанял в аренду личный автомобиль бизнес-класса.

— Знаешь, где я был и что делал?

Я пожала плечами, не выказывая заинтересованности.

— У Вики. — Голова моя приподнялась, как у гуся, услышавшего шум. Сынри сумел завладеть моим вниманием. — Я предложил ей двухкомнатную квартиру в её городе и полмиллиона рублей за сына.

Стеклянными глазами, опешившая, я даже не моргала, но не могла не поторопить:

— И что же она? — Сошлись на двушке и миллионе ровно. Умеет торговаться, паршивка. — У меня едва не началась новая волна дурноты, как-то гадко и до озноба мерзко стало от понимания того, что мать… согласилась… продать своего ребёнка?! И… и за эту девушку, за эту личность я пережила всё, что пережила? За жизнь ребёнка, которую даже его мама оценила деньгами? Я, видимо, исказилась сильно в лице, потому что Сынри с волнением в меня вгляделся.

— Где он? Где мальчик?

— В моей сеульской квартире. С Хадичей. — Сынри подошёл ко мне.

— Надо же, без единого гвоздя сделана, — вклинился дед, по-прежнему рассматривая церковь. — И до сих пор стоит. Почти полтора века! Умели раньше делать…

— Даша, — продолжил Сынри, осторожно кладя ладонь мне на талию. — Мы, кажется, квиты? У меня груз прошлого, у тебя… тоже теперь есть приданное, — улыбнулся он, кивнув на мой живот.

Я расслабилась, поняв, что он и не думает распускать руки и злиться. Попробовал бы он меня сейчас ударить! Я бы быстрее Вани отхватила кусок забора и гнала его до китайской границы.

— Пока я был в Сеуле, меня многие спрашивали, где моя жена. И сестра, и родители, и друзья… Тем, кому я в порыве обреченности сказал, что мы расстались, начали уверять, что брак был ошибкой, что всё правильно теперь сделали, что ты не для меня, много всяких нелепостей… На каждые их слова об ошибке, я продолжал думать: «Но она должна быть моя». — Сынри тронул мою щёку, наблюдая, отстранюсь я или нет. Я не отстранилась. — Ты можешь называть это капризом, или желанием иметь то, что не даётся, потому что я привык получать всё. Возможно. Пусть источником моего желания будет привычка иметь всё, чего захотелось. Но я ещё ничего в своей жизни не хотел так долго.

— Хотел? — сузила я коварно глаза.

— Ты ждёшь признания в любви? Чтобы я заменил глагол?

— А почему бы нет?

— Потому что ты тоже этого не делаешь, — выставил мне претензию Сынри.

Я не сдержала смешок.

— А я должна?

— Ты даже не представляешь себе, сколько ты мне уже должна.

— Тоже мне, благородный рыцарь, я думала, ты меня на счётчик не ставил.

Он привлёк меня к себе ближе, заговорив полушепотом:

— С этими долгами очень просто рассчитаться… Тебя же не от меня на самом деле тошнило тогда, да? — Я неопределенно поводила глазами, нервируя его. Он нетерпеливо ждал ответа и я, снизойдя, кивнула. — А кто-то заверял, что мы даже не будем спать…

— Но ситуация изменилась.

— В каком месте? — Сынри аккуратно тронул мой живот.

Я поняла его намёк.

— Это ничего не значит, ты думаешь, что я не выживу матерью-одиночкой?

— Выживешь, но смысл?

— Смысл выживания?

— Смысл оставаться матерью-одиночкой?

Я чуть отодвинулась от него, прижавшись к капоту.

— Давай не будем о смыслах? Они у меня где-то вот тут, — указала я ребром ладони под подбородком.

— Давай не будем. Давай ты просто соберёшь вещи, и мы уедем.

— Куда?

— Твоему ребёнку нужен будет отец, а у меня есть мальчишка, которому нужна мама. Нормальная мама, а не которая продала его за отличные условия для своей шлюшной задницы.

— Ты предлагаешь лететь в Сеул?

— А разве не туда ты и летела? — улыбнулся он.

— Признаться, с тех пор многое изменилось. В прошлый раз я как-то не очень попала в цель.

— Но со второй попытки-то не промажешь? — веселее покачал головой Сынри. — Я проконтролирую.

Он протянул мне ладонь, предлагая вложить в неё мою руку. Вложить и согласиться с тем, чтобы вновь покинуть дом, родину, Россию. Когда-то всё это казалось таким страшным, необратимым. И теперь очередная возможность изменить направление судьбы. Третья страна, страна, о которой я и мечтала ещё год назад, в которую я летела на экскурсию, на недельку. Сейчас мне предлагают там квартиру, мужа, двух детей. Сыну Вики нужна мать, Сынри прав. И нашему с Джиёном малышу тоже нужна полная семья, но она не может состоять из меня и Дракона. Сеул… Конечно, там намного больше шансов увидеться с тем, кто дорог, чем тут, в Петухово. Тут вообще никаких шансов, ни на что. Верю ли я ещё в воссоединение с Джиёном, в его необходимость? Планы на монастырь отпали вместе с подтверждением беременности, но любовь к Дракону… Отпадёт ли когда-нибудь она?

Я провела ладонью по животу, ещё совсем ровному. По крайней мере, мне вернули душу, она во мне снова есть, живая, несгибаемая и заставляющая бороться со всеми проблемами и препятствиями. Улыбнувшись, я медленно положила свою руку в ладонь Сынри, и он облегченно выдохнул. Почему бы и не в Сеул? Ведь я летела именно туда. Полёт затянулся на одиннадцать месяцев, так долго это расстояние могла преодолевать только черепаха. Или девушка из глубинки, упрямо стремившаяся к мечте, вылившейся в желание выжить и стать счастливой. И девушка смогла. Не потому, что была умной или обладала сверхспособностями, а потому, что верила, надеялась и любила. Ну и… была приличной. Соблюдайте приличия, даже там, где кажется, что их нет, и кроме вас никому до них нет дела. Приличия есть всегда, соблюдайте, и вы никогда не пожалеете об этом.

Примечания

1

Лонг — большие порции коктейлей в высоких стаканах (от англ. «длинный, долгий», потому что долго пьётся).

(обратно)

2

На санскрите «синга» лев, а «пура» — город.

(обратно)

3

Улица и шоссе в Москве, прославившиеся услугами проституток.

(обратно)

4

Бог-Творец в произведениях Джона Р.Р. Толкина.

(обратно)

5

Мета- (с греч. μετά- между, после, через), часть сложных слов, обозначающая абстрагированность, обобщённость, промежуточность.

(обратно)

6

Тхэгыкки — флаг Южной Кореи.

(обратно)

7

Большой взрыв — big bang (англ. яз), если вы понимаете… авторская игра слов.

(обратно)

8

Американский журнал о современном искусстве.

(обратно)

9

Что-то вроде ласкового «милая» на корейском.

(обратно)

10

Pardonnez-moi (фр. яз.) — простите меня.

(обратно)

11

Одно из воплощений Будды (не перерождение, а явление просветленного Бодхисаттвы в новой личности), которое ожидается, грядущий мессия в буддизме.

(обратно)

12

Самгёпсаль — блюдо корейской кухни из свинины (бекона).

(обратно)

13

Кому вы звоните? Кого спрашиваете? (фр.)

(обратно)

14

Французский сыр.

(обратно)

15

Registry of marriages — сингапурское учреждение, занимающееся оформлением браков.

(обратно)

16

Мужская туалетная вода от Армани.

(обратно)

17

Марка швейцарских наручных часов.

(обратно)

18

Шлюхи, бляди (англ. яз.).

(обратно)

19

«To get her, need kill the dragon» (англ. яз.) — чтобы получить её, нужно убить дракона.

(обратно)

20

Афон — гора в Греции, где располагаются мужские монашеские обители.

(обратно)

21

Б\у — бывшее в употреблении.

(обратно)

22

Рыба фугу очень ядовита, неправильно приготовленная, способна привести к летальному исходу.

(обратно)

23

Hasta siempre — часть революционной фразы ¡Hasta la victoria siempre! (Всегда до победы!), которая взята в прославленную песню, обращающуюся к Че Геваре. Обычно переводят, как «До свидания», но правильный дословный перевод: «До всегда», подразумевает, что даже мёртвый Че Гевара, как символ и знамя революции, способен поднять людей на борьбу, поскольку он в вечности, и всегда будет вести за собой людей, которые в него верят. Такова суть харизматического лидерства — оно бессмертно.

(обратно)

24

Пабло Эскобар (годы жизни 1949–1993) — реальная личность, реальная история.

(обратно)

25

Табула раса — в переводе с латыни «чистая доска», означает «чистый лист», человека, в котором ещё нет ничего завершённого, нет никаких установок, мировоззрений, идеалов, он ненаполнен, как младенец, прост и ясен.

(обратно)

26

Терра инкогнита — дословно с латыни «неизвестная земля», можно так же сказать «неизведанная территория», то есть некая область, которая вообще не исследована.

(обратно)

27

Автор в курсе, что реальная Покровская церковь села Петухово не функционирует на постоянной основе, но это же всё-таки художественное произведение.

(обратно)

28

Ироничное устойчивое выражение, означающее простака.

(обратно)

29

Ёбосэё — вроде «алло» по-корейски.

(обратно)

30

Папа (фр. яз).

(обратно)

31

Гад, сволочь.

(обратно)

32

Напоминаю, ROM — ЗАГС в Сингапуре.

(обратно)

Оглавление

Торговец

Посредник

Товар

Бордель

Запаска

Первый клиент

Мужчины

Второй клиент

Третий клиент

Сближение

Чужая голова — потёмки

Перемена

Целительница

Бодрое утро

Покупающие/ся

Один на миллион

То ли шутки, то ли нет

Мертвец

Доверие

Единство

Шах абсурдом

Знакомые

Это красное платье

Неуверенность

Неприятности: кратковременные и продолжительные

Один выход. Или выхода нет

Переизбыток

Просьба

Пассия Дракона

Благотворительность

Драконьи откровения

Злопамятность

На яхте

Блудный сын

Продолжаем

Ангел и демон

Душа

Тело

Исцеление

Девственница

Нижний бордель

Спаситель

Из рук в руки

Эгоист

Сожительство

Деньги, секс, любовь и Даша

Условие

Сожительство 2

Недоверие

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Жизнь

Помолвка

Игра

Бессмысленность

Прозрение

Вечеринка

Больница

Попасть и не пропасть

Идеальный плен

Лицемерная правда

Вдвоём с Драконом

Все беды от любви

Странности взаимоотношений

У бассейна

В воде

Мертвая

Отцы и дети

Не всё идёт по плану

Девичник

Ночь

Свадьба

Начало брачной ночи

Брачная ночь

Конец брачной ночи

Измена

Не по фэн-шую

Не заканчивая и заканчивая

Знакомый номер

Прощай!

Дома

КОНЕЦ

*** Примечания ***