КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124645

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Хроники Равалона. Трилогия [Юрий Юрьевич Пашковский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Юрий Пашковский Хроники Равалона Трилогия



Проклятая кровь Похищение

Глава первая ВТОРЖЕНИЕ НА ЗАКАТЕ

Если что-то пошло не так, то виноватых всегда можно найти.

Герунд Когесский. Книга о Законе


Каждый раз, когда солнце проваливалось за горизонт, Анцкар испытывал облегчение. Странное, зудящее чувство, волчком вертевшееся в висках, уходило вместе с багряным пятаком. Физическая боль не могла сравниться с этим чувством. Оно сопровождало Анцкара с тех пор, как он родился, и даже ритуальная церемония Посвящение Светом, которую он прошел год назад, не избавила его от внутреннего зуда.

Анцкар был упырем. Живущие в Ночи — так называли себя те, кто обитал в Лангарэе, Царствии Ночи. Не-живые кровососы — так Анцкара и подобных ему называли во всем остальном мире. В мире, что находился по ту сторону Пелены, магического барьера, который точно купол накрыл Лангарэй, охраняя спокойствие упырей и смертных, которые им служат.

Анцкар задумчиво посмотрел на Пелену. Пурпурная пульсирующая пленка, сопоставимая по прочности с мифриловыми вратами гномьих замков, делила мир ровно на две части — по ту сторону Купола и по эту. Глаз Дня находился по ту сторону, но… Анцкар вздохнул. Даже шлем с полями от солнца и броня не сильно облегчали Воздействие. Проклятое Воздействие, проклятый свет солнца, что его вызывает! Молодой упырь отлично знал, что Воздействие полностью уничтожает только Диких упырей, но он также знал, что даже Средним и Высшим упырям оно может нанести вред. И только Высочайшие, те, кто зовется носферату, способны долгое время переносить Воздействие. И поэтому их называют Бродящими под Солнцем.

Несмотря на Посвящение Светом, благодаря которому Анцкар перешел из низшего в средний ранг, и даже несмотря на магический барьер, создаваемый Пеленой, здесь, на границе Лангарэя, солнце все равно напоминало о своем смертельном влиянии. В древние времена оно заставляло упырей прятаться в пещерах, выкапывать землянки и выходить на охоту только ночью за самым желанным лакомством, что было им доступно, — за человеческой кровью. Упыри убивали или перерождали людей, те убивали их в ответ или… Никакого или. Человек только убивал упырей, и все. Обращать в себе подобных укусом он не умел. Интересно. А если бы умел? Только представить: люди врываются в дома упырей, эльфов, гномов, хоббитов, орков, гоблинов, васпанов, троллей, кендеров и многих других, кусают их и превращают в людей! И нет от этого спасения ни днем, ни ночью! И вскоре во всем мире остаются одни только люди!

О Великая Ночь, что за безумный мир это будет!

Глупые мысли. Недостойные. Совсем недостойные нового воина клана Дайкар, которому доверена честь охранять границы Пелены.

Дни, когда люди для упырей были лишь пищей, а упыри для людей страшнейшими из чудовищ, давно миновали. Здесь, в Царствии Ночи, Живущие в Ночи правили людьми и даже позволяли им иметь свои города. Основу отношений не-живых и простых смертных регулировали Законы Крови, которым подчинялись обе стороны и за соблюдением которых следили как Живущие в Ночи, так и люди и представители других рас, которым довелось жить в Царствии Ночи. Эти смертные или жили здесь тогда, когда Одиннадцать Самых Величайших упырей создали Пелену и отгородили Лангарэй от остального мира, или по своей воле перебрались под крыло Кровавых Повелителей после создания Купола.

В те стародавние времена многие королевства Западного Равалона с повышенной настороженностью отнеслись к тому факту, что упыри создали свою страну. Воевать с Живущими в Ночи принялись только те державы, которые непосредственно граничили с новообразовавшимся государством. Но военные действия быстро пошли на спад, как только выяснилось, что Царствие Ночи — крепкий орешек и с ходу его не захватить. Окончательную точку в борьбе поставила появившаяся в результате магической нестабильности Граница — стокилометровая степная зона между Лангарэем и окружающими его странами, в которой происходило нечто невообразимое с точки зрения здравого смысла.

Перемирие и торговля с успокоившимися соседями обеспечили Царствию Ночи неторопливое развитие и накопление богатств.

Конечно, были и свои «но». Быстро распространившиеся по Серединным Землям слухи, что в государстве упырей полным-полно сокровищ и текут молочные реки, привлекали банды головорезов, готовых потратиться на хорошего мага, чтобы взломать барьер и проникнуть в Лангарэй. Небольшие отряды всех кланов Живущих в Ночи патрулировали границы Пелены, оберегая спокойствие Царствия Ночи. Днем стражу несли люди и другие смертные под руководством носферату. Ночью — смешанные отряды из упырей и живых. Хотя ночью следить за Пеленой всегда было проще: мало кто в здравом уме рисковал пробраться в Лангарэй при свете луны, когда сила не-живых возрастала в несколько раз. Правда, однажды ночью команда магов Школы Магии и бойцов Школы Меча решила, что море ей по колено, и нагло прорвалась сквозь Купол. Теперь большинство из них были личными Апостолами повелевающего клана Сайфиаил.

Анцкар зевнул. В его отряде было семеро упырей, четыре человека и один гоблин. Люди и Темный сейчас спали, а стражу несли пятеро Живущих в Ночи. Еще двое проводили обряд Осмотра, проверяя окрестности Купола радиусом в два километра.

Клаирис бормотал заклятия, удерживая вокруг Видана магическое поле, поблескивающее эннеарином с проблесками октарина[1].

Видан, погрузившись во Внутренний Взор, методично рассматривал равнину по ту сторону Купола. Его подбородок заострился, клыки слегка удлинились, а сквозь прикрытые веки было видно, как сверкают зрачки — магия упырей всегда отражалась на внешнем виде, определенным образом возвращая не-живых к той внешности, которую имели их первобытные предки, до того как облагородили свой облик благодаря… Да, благодаря свежим вливаниям человеческой крови.

Солнце окончательно провалилось в бездну горизонта, и звезды неторопливо потянулись выполнять свою неизменную обязанность — сиять в ночи, даря ощущение гармонии и целесообразности Вселенной.

Анцкар сдержал желание посмотреть на людей. Это Дикие и Низшие с трудом могут бороться со своей природой. Он же с недавних пор Средний и имеет право контактировать с теплыми. Тем более он в настоящий момент почти не испытывает жажду, значит, ему нет никакого дела до людей. К ним он должен относиться только как к соратникам по оружию, которые хоть и намного слабее, но все-таки соратники…

Молодой упырь ухмыльнулся.

Люди слабее. Люди всегда слабее. Поэтому, хоть под Куполом их и больше, правят в Лангарэе Живущие в Ночи. И будут править еще очень-очень долго.

Анцкара удивляло поведение некоторых прикупольных ветеранов, что вели себя с людьми и другими живыми панибратски. Помогали им в случае необходимости, во время муштры внимательно следили за тем, чтобы они не выдохлись, ведь тренировка для Живущих в Ночи совсем не то же самое, что тренировка для обычных смертных.

— Ну что там, Видан? — спросил Затанкар, командир отряда, Высший, о чем свидетельствовал роскошный пурпурный плащ с серебристой бахромой на плечах. Носить такие в пределах Купола позволялось только князьям Высших и Бродящим под Солнцем, остальным же строго запрещалось.

Обычно высокородные Высшие не назначались командирами прикупольных отрядов, но Затанкар пребывал сейчас в немилости у Повелевающего. Он был пойман на незаконной торговле кровью и потерял свои привилегии. Но тем не менее плащ Затанкар сохранил: это право ему досталось по наследству, по факту рождения от упыря и упырицы, знатных и потомственных родителей. И отобрать плащ у Затанкара могли только с клыками. А вот если бы Затанкар был Перерожденным, ставшим Живущим в Ночи после укуса, то даже титул князя не помог бы ему избежать казни. Законы Крови суровы, и лишь эта суровость сохраняет порядок в Лангарэе.

Видан глубоко вздохнул, открыл глаза, бросил взгляд на усеянное звездами небо и ответил:

— Совершенно никого и ничего, о Высший. Только аура растений и несколько элементалей земли и ветра. Никаких магических полей или потоков, кроме естественных.

Сомневаться в словах Видана не приходилось. Это была Сила Крови клана Дайкар — замечать Внутренним Взором все в рассматриваемом пространстве. Этой способностью в той или иной степени владели все наследники Дайкар. Предел для Видана — как раз два километра, и то с помощью поддерживающего его Клаириса. Анцкар, например, пока мог использовать Взор только на двадцать метров. И хотя некоторые маги смертных и были способны при помощи заклятий создавать нечто вроде Взора, взирая на объект с дальнего расстояния, тем не менее это было не то — Внутренний Взор работал на все десять сторон света и охватывал все объекты, что входили в этот диапазон.

— Хорошо, — довольно хмыкнул Затанкар, — значит, пока нет ни одного идиота, решившего потревожить нас этой ночью. Это очень хорошо. Не люблю, знаете ли, беспокоиться. Я бы хотел как можно спокойнее провести время и вернуться в родные апартаменты, когда Повелевающий забудет о моих шалостях. Нам ни к чему лишние хлопоты. Верно?

Анцкар, который считал, что именно сегодня он покажет себя во всей красе, раскромсав сотню-другую самонадеянных людишек, а то и орков штук пятьдесят, подумал, что, будь он командиром, он бы заставил отряд продвинуться дальше километра на два. И уж там бы они точно нашли нарушителей! И расправились бы с ними по всем канонам боевого искусства Живущих в Ночи!

Но Анцкар командиром не был.

Наверное, именно вследствие этого пограничному отряду под предводительством графа Затанкара не повезло в ту ночь.


Элементаль ветра дрожал от страха. Точнее, так могли бы сказать смертные. Духовные сгустки Стихии Воздуха не особо испытывают чувства или эмоции, однако этот конкретный элементаль немного беспокоился о своем существовании. Для элементалей ветра, почти не обладающих самосознанием, такое означало, что он не функционирует должным образом. Для смертных — что воздушный дух в дикой панике.

Элементаль точно не помнил, что было до того, как его выдернули в физический мир и заставили делать работу, для которой он не был предназначен. Он ощущал: что-то не так. Но не больше. Бытие элементалей Стихий таково, что им жутко завидуют виджнянавадины-буддисты из Махапопы — там нет и капельки намека на активность самосознания. Однако происходящее заставило элементаля слегка изменить свой взгляд на мир и попытаться понять причины того, что с ним делают. Сам того не подозревая, он вовлекся в мир страданий, как, впрочем, и многие его собратья, выхваченные до него из мира элементалей магической силой. Начав размышлять о том, почему с ним такое происходит, элементаль задумался о том, почему ему это не нравится, а потом стал думать о том, почему ему нравилось то, что было раньше, и должно ли было ему это нравиться; а затем он сообразил, что ведь должно быть то, что будет нравиться ему всегда, и он не будет в этом сомневаться; а затем он понял, каким жалким и ничтожным было его существование до этого момента и что стоит…

Именно в тот момент, когда элементаль был готов познать истину, которая могла бы совершить переворот в мире элементалей, его развоплотили.

Посреди колыхающейся травы начал стекленеть воздух, складываясь в прозрачную сферу. Четыре фигуры в плащах, находившиеся внутри, стояли неподвижно и молча. Лица всех четверых скрывали глубокие капюшоны. Только тогда, когда сфера на миг сверкнула декарином и треснула, брызнув на землю сотнями осколков, они заговорили.

— Ну как, Затон? — спросил хриплым голосом самый высокий, закутанный в черный плащ.

— Легко, Тавил, — ответил самый низкий, ростом доходящий остальным до груди, одетый в коричневый плащ. — Его Взор скользнул по нам, даже не заметив. Мои тени оказались как всегда на высоте.

— Просто упыри разленились, Затон, — заметил самый широкоплечий. Он был в сером плаще. — Твои творения хороши, но не стоит недооценивать Силу Крови клана Дайкар.

— Силу Крови? — фыркнул последний, ничем не выделяющийся, разве что зеленым цветом плаща. — Ахес, Сила Крови только тогда хороша, когда ею умеют пользоваться. Для воина важен дух.

— Неужели, Олекс? — с издевкой сказал широкоплечий. — Эвана смогла расправиться с тобой безо всякого духа.

— Не стоит вспоминать об этом, Ахес, — с вызовом ответил Олекс. — Ты тогда себя показал тоже не с лучшей стороны. А мы с тобой всегда можем проверить, кто из нас прав…

— Ты вызываешь меня, Олекс? — Ахес резко повернулся. — Ты считаешь, что сможешь выстоять против меня?

— Я стал сильнее. — Олекс отступил на шаг, вскидывая руки. — Хочешь проверить?

— Успокойтесь, оба! — резко скомандовал Тавил. — Вы решили привлечь внимание упырей? Неужели вы считаете, что Затон потратил силы, чтобы создать из элементаля ветра непроницаемый даже для Наследников Дайкар Покров, совершенно зря? Неужели хотите, чтобы Мастер узнал о вашем конфликте прямо перед началом миссии?

— Его Сила не настолько велика, чтобы наблюдать за нами здесь. Каким же образом он узнает? — недовольно пробурчал Олекс.

— Очень просто. Я ему скажу.

— О-о-о-о-о… — протянул Олекс, но задираться перестал.

— Отлично. — Тавил посмотрел в ту сторону, где сверкал эннеарином исполинский, почти до небес, Купол. — Мы почти рядом с Хранилищем Дайкар. Слава небесам, что в целях конспирации Повелевающие здесь ставят такую же охрану, как и на других участках. Будь пограничников больше, пришлось бы повозиться и с большим шумом.

— Правители везде одинаковы, — сказал Затон. — Если у них есть что скрывать, они будут это скрывать так, что сами потом забудут, что скрывали и зачем.

— Кто будет разбираться с Хранителем, Тавил?

— Не терпится подраться, Олекс?

— Это мое дело, Ахес. Я хочу узнать, насколько силен тот упырь, которому доверили беречь… — Олекс замялся, а затем осторожно произнес: — Это.

— Он прав, Ахес. Сейчас нужно решить, как мы будем действовать внутри Купола. Хранилище неподалеку от Храма Крови, поэтому кому-то надо устроить беспорядок в поселке клана, остальным — заняться Хранителем и достать это.

— Думаю, я вполне способен справиться с ним.

— Нет, Ахес.

— Почему?

— Твоя и моя атаки подходят как раз для того, чтобы отвлечь упырей. Хранителем займутся Затон и Олекс.

— Отлично! Я разберусь с ним в мгновение ока!

— Не стоит недооценивать противника раньше времени.

— Я не недооцениваю, Затон. Я просто отлично знаю, на что способен!

— Ладно, хватит разговоров. — Тавил взмахнул рукой, точно намечая, как рассечет Купол пополам. — Выдвигаемся. Приготовьтесь использовать морфе.


Анцкар вырос, зная, что там, по другую сторону Купола, Живущих в Ночи не любят. Или «любят», но только серебряными кольями и предварительно связав. Анцкар хмыкнул. О том, что не всякое, а только лунное серебро опасно для Живущих в Ночи, за пределами Лангарэя знали немногие смертные. Среди молодых упырей, ставших Средними, была забава пробираться в земли смертных и устраивать на себя охоту. Многие часто возвращались, не только повеселившись, но и с неплохой прибылью — с большим количеством серебряных кольев. Некоторые прикупольные отряды специально пропускали весельчаков, заранее договариваясь о своей доле в добыче. Бывало, конечно, что упырь не возвращался, нарвавшись на неожиданно сильную ведьму или колдуна, но такое случалось нечасто.

Впрочем, если уж на то пошло, — по ту сторону Купола Живущих в Ночи ненавидят. И люди, и эльфы, и гномы, и хоббиты, и даже смертноеды-орки. Никто не хотел терпеть на своих землях не-живых кровососов. Поэтому и возник Купол, ограждающий упырей от смертных и смертных от упырей.

Хотя даже интересно, какой сволочью надо быть человеческому или какому другому инородному правителю, чтобы его крестьяне бежали в ненавидимое большей частью Западного Равалона Царствие Ночи? Кем надо быть, чтобы смертные побороли страх и ненависть и попросились под защиту Купола? Под защиту от баронских дружин и герцогских армий, под защиту от сумасшедших поборов и налогов — к тем, кто столетиями видел в твоей расе пищу или врага… Кем же надо быть, чтобы тебя боялись и ненавидели сильнее, чем упыря?

Такие вопросы задавал себе Анцкар, когда видел очередной караван беженцев в приграничных форпостах клана Дайкар. Впрочем, потом эти вопросы отступали на задний план и их место занимали более насущные, например, какова на вкус кровь той дрожащей от страха брюнеточки с удивительно синими глазами?

Упыри продолжали оставаться упырями.

Иногда Анцкара интересовало: что там, за Куполом? Он знал, что с севера и запада с Лангарэем граничат три человеческих королевства: два принадлежат к осколкам некогда могучей Роланской империи, а третье входит в состав Торгового Союза Герзен. Что на западе тянется небольшой Лес карлу, один из многих отпочковавшихся от исконного царства Лесных эльфов Дирендагатана, некогда порабощенного Роланской империей, а теперь принадлежащего империи Черной. Что на юге расположены земли свободолюбивых арахнотавров, а на востоке тянется горная цепь Гебургии — обиталище гномов. Молодой упырь это только знал, ведь за свои пятьдесят три года он ни разу не был за Пеленой. Он знал, что существуют посольства Лангарэя в некоторых странах, что Лангарэй торгует с другими королевствами, а также (только шепотом), что наследники Благородных Кровей и Высочайших Домов позволяют себе вылазки за Купол, дабы вкусить человеческую кровь, вкусить ее вместе с человеческой жизнью.

Анцкару тоже хотелось вырваться за пределы Купола, в почти безграничный мир. Хотелось, но он знал, что не может.

— О чем задумался? — незаметно подкравшись сзади, спросил Файтанх, старый товарищ, с которым они вместе проходили Посвящение Светом.

Анцкар вздрогнул от неожиданности и чуть не уронил копье.

— О разном… — Живущий в Ночи улыбнулся. — Просто интересно… самому увидеть, что там. — Он посмотрел на Купол.

Файтанх проследил за его взглядом и осклабился.

— Ты там свои кишки увидишь, — снисходительно пообещал он, — первым делом. А потом голову. Хотя нет, вряд ли ты ее увидишь. Впрочем, некоторые из Высочайших утверждают, что сознание отделяется от тела в момент смерти, поэтому у тебя есть шанс увидеть свою головушку. Нематериальными глазами своей несуществующей души. А заодно увидишь, как сгорает твое тело.

Анцкар вздохнул.

— Может… когда-нибудь… все изменится? — неуверенно спросил он.

— Ну, возможно, теплые придумают, как убивать друг друга еще более массово, — отозвался Файтанх. — Это единственное, что реально меняется в мире. Как в этом, так и в бесконечности других.

— Ты веришь в параллельные миры?

— Я уверен, что они существуют. Должны ведь где-то находиться все потерянные в моей комнате вещи?

Файтанх хлопнул Анцкара по шлему и щелкнул по доспеху.

— Все эти мысли на тебя навевает Луна. — Упырь указал на небо. — Око Ночи сегодня как никогда большое.

И это была правда. Месяц распух, будто пытался занять как можно больше места на ночном небе. Или, может быть, боги решили повеселиться: подтащить Луну поближе к Земле и затопить полматерика. Боги — они такие. И только Ночь милосердна, только Ночь, некогда приютившая в своих объятиях первых Живущих в Ночи…

— Странные тучи, — вдруг нахмурился Файтанх.

— Тучи? — удивился Анцкар и взглянул на небо, которое действительно заволакивало густым покрывалом серого цвета. — А что в них странного?

И тут он понял. Во-первых, они слишком контурно выделялись на фоне черного провала небес, усеянного осколками звезд. Во-вторых, имели четкую круглую форму. И, в-третьих, приближались с той стороны Купола к Пелене со скоростью, которая тучам обычно не присуща. Это вызывало удивление примерно такое же, как если бы улитка обогнала профессионального бегуна.

— Магия? — Файтанх бросил взгляд в сторону основного лагеря.

Если что-то не так, то Видан, продолжавший использовать Внутренний Взор в полсилы, уже бил бы тревогу. Но все было спокойно, и Затанкар не проявлял никаких признаков беспокойства, разглагольствуя о том, что нынешние советники Повелевающего — жалкие слюнтяи, заботятся о всяких формальностях, а на наследие даже и не смотрят, вот, например, его судили как какого-то Апостола, да еще только-только Перерожденного и…

— Может, предупредить? — спросил Анцкар, покрепче берясь за копье.

— Может, и стоит… — начал Файтанх, но тут тучи достигли Купола и, не останавливаясь, продолжили движение. В этом не было ничего удивительного, ведь воздушные массы проходили сквозь Пелену, обеспечивая воздухом Лангарэй. Удивительно было другое. То, что тучи внезапно остановились, пройдя Пелену почти наполовину, а затем начали свиваться друг с другом. И при этом никаких отблесков магических цветов, что могло бы указать на использование Силы. А потом — оба упыря даже не успели отреагировать — тучи свернулись в фигуру в плаще, которая одним движением руки разорвала Пелену на две части так легко, словно рвала много раз стиранную простыню.

Крик застрял у Анцкара в горле. В голову полезли мысли: «Что, убоги дери, происходит?», «Вот он, твой шанс показать себя во всей красе!», «Почему Видан молчит?». Живущий в Ночи на мгновение окаменел, соображая, что делать, и в этот момент Файтанх, выхватив меч, бросился в атаку на незваного гостя.

«Вот ведь, — подумал Анцкар, наблюдая, как красиво сверкает широкий клинок в свете Луны, обманным выпадом устремляясь в грудь пришельца, — теперь вся слава достанется ему!»

А затем мысли исчезли — и появился ужас…

Файтанх, вонзив полметра добротной стали во вторгающегося, мысленно представил, как продолжает движение и всаживает свою руку в тело, а затем вытаскивает из него сердце и пьет такую лакомую кровь… Хей, пускай боги и убоги пошлют ему удачу и жертвой будет человек! По Законам Крови Лангарэя все нарушители границы Купола не рассматривались как обладающие естественными правами, а рассматривались как обладающие атрибутами пищи. Конечно, это хорошо, если добычей становились люди; кровь других народов мало того что не доставляла удовольствия, так еще и не усваивалась. Поэтому тот, кому удавалось первым прикончить нарушителя, считался счастливчиком, — жертва была в его полной и безоговорочной власти.

Меч легко проткнул грудь глупца, решившего прогуляться по территории упырей. Файтанх оскалился в предвкушении наслаждения, невольно выпустив клыки, но ухмылка вдруг исчезла с его лица. Меч замер, не двигаясь ни взад, ни вперед, будто кто-то крепко держал клинок и не желал отпускать. Странное покалывание охватило правую руку. Упырь скосил глаза, применяя частичный Взор, который позволял в определенной мере рассмотреть даже структуры накладываемого заклятия. Но, как и в момент прорыва Купола, не увидел и следа магии.

«Песок?» — изумился Файтанх, рассмотрев, что именно колет ладонь, забираясь под рукав кафтана. Десятки песчинок ползли по его руке, подобно отрядам муравьев, устремившихся к куску сахара. Они уже достигли плеча, когда упырь ощутил дуновение ветра на лице. А потом…

Земля, поднятая ветром, вздыбилась перед Файтанхом, земляные комья прижимались друг к другу, словно любовники, давно не видевшиеся и охваченные страстью. Ветер придавал кружащейся вокруг земле форму, а затем огромная земляная рука крепко обхватила упыря и сдавила его. Файтанх дернулся, пытаясь освободиться, но хватка была чудовищной. Кости упыря затрещали, он зарычал, трансформируясь, но было уже поздно.

С громким «хлюп» рука сжалась, и во все стороны полетели брызги крови. Файтанх не успел даже закричать. Вместо него с этим отлично справился Анцкар, дико завопив, когда прямо на наконечник его копья приземлилась голова товарища. Отшвырнув оружие в сторону, Анцкар побежал к лагерю, не переставая вопить. Тип в плаще, все это время стоявший неподвижно, проводил его взглядом, ничего не предпринимая. Он терпеливо ждал, пока рука, с которой стекала кровь, раскроется, пока начнет распадаться на комья земли, удерживаемые в воздухе эфирными струями, пока испачканными в крови песчинками полетит ему прямо под капюшон, откуда раздастся звук, будто кто-то набирает полную грудь воздуха. Лишь после этого тип в плаще удовлетворенно хмыкнул и зашагал следом за удирающим упырем.

Впрочем, Анцкар далеко не убежал. Прямо навстречу ему с вылупленными глазами несся гоблин, бестолково размахивая ятаганом. Его безумный взгляд не видел окружающих, и Анцкар, несмотря на страх, сообразил, что дорогу стоило бы уступить, если нет желания получить ятаганом в живот. Однако гоблин не успел добежать до упыря. Он вдруг остановился и мелко задрожал. И тотчас же, вырвавшись из-под земли, его стали обвивать лианы с крупными красными бутонами. Гоблин заскулил, но даже не попытался двинуться или освободиться. А затем бутоны раскрылись и впились в тело гоблина, как… как… как… В общем, единственным сравнением, которое пришло в голову Анцкара, было «как упырь в горло человека». Гоблин замолчал и сдулся, словно воздушный шар. Кожа сначала отошла от костей, затем начала медленно сползать, всасываемая цветами, длинный нос повис и болтался, как висельник.

Анцкар шагнул назад, оступился и упал на задницу. Он был Наследником и совершенно не знал, как умирают люди и что испытывают в тот момент, когда становятся Перерожденными. Охватывает ли их такой ужас, что они готовы обмочить свое нижнее белье? Если да, то получается, что Анцкар понимал их сейчас превосходно. Его рука потянулась к мечу на поясе, но никак не могла нащупать рукоять.

«Ты же упырь! Встань и сражайся за гордость Живущих в Ночи! Ведь сейчас твой час! Час Ночи!

Кто, интересно, это говорит?

Неужели я?

Но я боюсь…

Ты же хотел этого! Сражаться и защищать товарищей! Так вперед! Трансформируйся и сражайся! Ночь благословляет своих детей!»

А ведь действительно… Сейчас ночь… Время, когда не-живые особенно сильны.

Пальцы мгновенно отыскали и крепко сжали холодную рукоять. Анцкар начал подниматься. Он упырь! Ночь — его стихия! И как бы ни были сильны нападающие — ночью с упырем никто не сравнится!

Анцкар зарычал. Челюсть резко сместилась вниз, давая место росту острых клыков. Тело стремительно менялось, и доспех не выдерживал метаморфоз. Нагрудник и наспинник треснули ровно посередине под воздействием многократно усилившихся мышц и покрывших тело шипов. Мочки ушей упыря увеличились, глаза налились кровью и отсвечивали красным, запястья рук покрылись чешуей, а пальцы на ногах покрылись мощными когтями. Трансформа упыря клана Дайкар завершилась. Теперь сила Анцкара возросла раз в пять, и он свободной рукой мог свернуть шею огру, даже не вспотев.

— Занятно! — внезапно раздался голос справа, и Анцкар резко повернулся, выставив перед собой меч. Теперь он был готов броситься на противника хоть с голыми руками, но рассудок, благодаря Посвящению Светом удерживающийся в теле после трансформы, подсказывал, что оружие ему еще пригодится.

Рядом с трансформировавшимся Анцкаром стоял завернутый в зеленый плащ тип. По абрису он напоминал человека, но с такой же вероятностью мог быть эльфом. Упырь принюхался и разочарованно рыкнул. Враг не имел запаха: ни человека, ни эльфа — вообще никакого. Или он применил какой-то алхимический эликсир, или не выделял никаких запахов, то есть…

Нет, второе «или» глупо. Зомби обычно не разговаривают. Они послушно выполняют приказы некромага, но не разговаривают. И не пахнут: их ткани не разлагаются, процессы обновления не идут. Но если бы это существо было зомби, то пахло бы от его одежды, но запахов нет и от нее. Значит, алхимия, рассчитанная против нюха упырей, причем трансформировавшихся.

— Занятно, — повторил смертный. — Так вот как выглядит трансформа клана Дайкар. Интересно, насколько ты силен, Живущий в Ночи?

Анцкар пригнулся, готовясь к прыжку. Сейчас он стал не только сильнее, но и гораздо быстрее самого себя. Хотя трансформа и увеличивает возможности Живущих в Ночи, дается она упырям нелегко — последствия могут быть очень опасными для тех, кто имеет Средний ранг. Возвращение к тому состоянию, которое является естественным для Диких, ненормально для тех, кто ступил на путь развития к Бродящим под Солнцем. Низшие легче переносят изменения, как и Высочайшие, а только-только ставшим Средними или Высокими подчас приходится платить немалую цену за трансформу. Несколько декалитров человеческой крови могут избавить упыря от ужасных результатов. Но где взять кровь на поле боя?! Выпить людей, которые в твоем отряде? Можно, но за это по голове не погладят, а если и погладят, то разве что шипастой дубиной.

Поэтому Анцкар сознательно пошел на риск, который мог закончиться губительно для него. Упырь желал отомстить за Файтанха. Желал так, как никогда не жаждал человеческой крови. А для упыря это много значит. Он нагнулся влево, будто бы готовясь к прыжку с этой стороны, а потом быстро метнулся к левому боку врага. Внутренний Взор, присущий трансформе упыря клана Дайкар, позволял следить за противником со всех сторон. Как бы тот ни попытался отреагировать на атаку, упырь по малейшему движению смог предсказать его дальнейшие действия и поменять стиль нападения. Сейчас Анцкар готовился ударить смертного мечом в правый бок, отпустить меч, освободившейся рукой нанести удар в горло, перехватить меч другой рукой и разрезать врагу живот. С той скоростью, которая была доступна, упырь не сомневался в своем успехе.

Враг умрет. Враг должен умереть.

Замах слева в правый бок противника. Левая рука перед грудью, будто бы защищая ее, а на самом деле готовясь перехватить меч. Он уже почти рядом с развевающимся на ветру плащом. Еще немного, и можно посмотреть в лицо, скрытое капюшоном! Вот он бьет и…

Что?! Почему его правую руку крепко держит левая рука врага, а левая ладонь схвачена правой рукой и прижата к груди? Почему он не видел движения врага? Почему, при всей его трансформированной силе, он, дитя Ночи, Живущий в Ночи, подпитываемый ее энергиями и силами, почему он не может освободиться от захвата какого-то смертного?

Меч упал в мягкую траву у ног.

Из-под капюшона раздался смешок:

— И это все?

Молчание. Только скрипит клыками Анцкар, пытаясь освободиться от железного захвата.

— И это все, на что способен Дайкар?

Молчание. Только шипит сквозь стиснутые клыки Анцкар, когда противник крепче сжимает его руки.

— Какая жалость!

Капюшон внезапно приближается к лицу упыря. Из темного провала сверкает красный зрачок.

— У тебя совсем нет духа.

Он вдруг каким-то неуловимым образом перехватил руки Анцкара выше кистей и одним движением поднял их вверх. Упырь только начал догадываться о намерениях врага, когда тот вывернул ему руки и с силой нажал на запястья, ломая лучевые кости. Но смертный не остановился на этом. Анцкар не успел даже закричать от боли, а враг подпрыгнул, коленями ударив по локтям Анцкара и сломав локтевые суставы. Руки упыря треснули, как сухая деревяшка под ногой гиганта.

— Твой дух слаб, — сказал смертный, отпуская Анцкара, руки которого безвольными плетьми повисли по бокам.

Упырь взвыл от боли, из глаз покатились слезы, мешая разглядеть врага, но он продолжал стоять, превозмогая себя, превозмогая желание упасть на колени и вымаливать жизнь.

Он знал — его не пощадят. Потому что…

— Те, у кого слаб дух, не должны сражаться, — говорил смертный, неторопливо сжимая голову Анцкара. — Ведь они обманывают самих себя. Слабый духом может проявиться в других делах, но не в сражении. Но если ты сражаешься с тем, чей дух превосходит твой… — (Анцкар почему-то знал, что будет дальше.) — …Приготовься к тому, что пощады не будет.

Крепкие ладони прижались к ушам упыря, смазав слова, но он все равно слышал, что говорит смертный.

— Ибо не пощадив тебя, сильный духом выкажет уважение к тебе. Он сравнит тебя с собой, дав тебе умереть как обладающему духом.

Темнота капюшона поглощала весь мир, втягивала его в себя, и даже остатки Внутреннего Взора Анцкара затягивало в него, словно в водоворот, но все равно упырь не видел, что скрывает капюшон, будто действительно там была лишь тьма.

А затем мир перестал быть. Словно его полностью засосало в тьму капюшона.

…Олекс вздохнул. Череп Дайкара сломался легко, и упыриный мозг сочился сквозь его пальцы вместе с обломками костей.

— Жаль, — пробормотал смертный. Его затрясло. — Мне нужен был более сильный противник.

Он осмотрелся. Ахес неторопливо шел от пробитого им Купола. Плащ, обдуваемый ветром, развевался за спиной, придавая Ахесу вид нетопыря. Мастер говорил, что такова приблизительно трансформа клана Соон…

Почему-то вспомнилась Эвана. Хотя понятно почему…

Олекса затрясло сильнее. Он поднес руку ко рту и лизнул. Мозг упыря оказался невкусным, как сырые креветки, к тому же попался кусочек кости, и настроение испортилось окончательно.

Ахес, словно почувствовав неладное, ускорил шаг.

Олекс сжал кулаки. Почему ему оставляют слабаков? Почему они думают, будто он недостаточно хорош для других противников? Они считают его слабым? Он недовольно топнул ногой, оставив после удара двадцатисантиметровую вмятину в земле.

— Проклятье! — рявкнул Ахес и побежал.

Почему Тавил сказал, что он разберется с Высоким упырем, а остальные пусть займутся охранниками? Он не верит, что силы духа Олекса достаточно для схваток с Высокими? Он не верит в силу Олекса?

Олекс заулыбался. О! Тогда он знает, что нужно сделать. Они поймут, как силен его дух! Они поймут, как силен дух Олекса!!!

Он поднес руки ко рту, кончиком языка слизнул остатки мозга и приготовился. Сейчас морфе даст ему выход к энтелехии и тогда…

Ахес налетел на него сзади, схватил за руки и оттащил их от лица. Олекс недовольно зашипел. Ахес нажал на болевые точки на запястьях и надавил коленом на спину, фиксируя движения Олекса.

— Вы все… все завидуете моему духу! — выкрикнул Олекс.

К ним уже спешили Затон и Тавил. Ахес держал товарища, но чувствовал, что это ненадолго. Их способности различались — и его способность совсем не была рассчитана на ближний бой.

— Дерьмо! — Тавил остановился и с размаху погрузил руки по локоть в землю. Трава сразу же зашевелилась и поползла вверх, опутав Олекса.

Ахес перевел дух. Теперь держать этого психа было легче, но расслабляться явно не стоило.

— Разожми ему зубы, — сказал Тавил, поморщившись. Он не выносил запаха лекарств, которым поили Олекса во время приступов.

Затон с привычкой, выдающей, что он делает это не в первый раз, схватил беснующегося за челюсть и ловко засунул меж зубов железный цилиндр. Придерживая одной рукой подбородок, другой он вытащил из недр своего плаща дурно пахнущий пузырек и влил его содержимое через раструб в цилиндре. Олекс задрожал, его мышцы напряглись. Ахес напрягся, готовясь сломать ему руки, если что-то пойдет не так. Но Олекс успокаивался, его дыхание приходило в норму, а жажда убивать, которая была такой плотной, что из нее можно было лепить снежки — и весьма смертоносные снежки, — отступала.

— Ты в порядке? — Тавил не спешил доставать руки из земли, с опаской вглядываясь в капюшон Олекса.

— Да, — глухо прозвучало в ответ. — Мы можем продолжать. Я держу себя в руках.

— Если тебе так нужно, психуй, когда сойдешься с Хранителем, — мрачно сказал Ахес, медленно отпуская товарища. — Пусть лучше он оценит твою ненормальную голову, чем мы снова станем свидетелями твоего безумия.

— Я же сказал, что я в порядке! — крикнул Олекс, отталкивая Ахеса.

Раскушенный пополам цилиндр упал в траву. Тавил вытащил руки и теперь брезгливо стряхивал с них землю.

— Значит, так, — сказал он, — следующий приступ у Олекса будет теперь нескоро, так что это даже хорошо, что он произошел сейчас. Затон, сколько у тебя с собой лекарства?

— Четыре ампулы.

— Отлично. Должно хватить. Продолжаем действовать так, как договорились. Вы к Хранилищу, мы с Ахесом — к поселку. Затон, как только достанете это, сразу сообщи фейерверком. Встречаемся здесь.

— А если что-то пойдет не так? — спросил Затон, бережно поднявший с земли половинки цилиндра.

— Тогда будем молиться всем богам и убогам, чтобы нас убили сами упыри. Вы же понимаете, что от Мастера нам так просто не отделаться.

— По крайней мере от Эваны — это уж точно, — пробормотал Ахес.

— Хватит разговоров. Расходимся и действуем.

Четыре фигуры быстро растворились в темноте ночи. Остались лишь трупы, освещаемые мерцанием Купола.


Спустя минуту после ухода четверки, земля возле останков Анцкара задрожала и медленно поползла вверх, образуя нечто вроде небольшого холма. Следом за этим верхушка холма разлетелась в разные стороны, явив скрюченную фигуру, которая тут же задергала головой.

А за много километров от этого участка Купола и разбитого отряда графа Затанкара некто, перебиравший десятки тянувшихся к нему со всех сторон невидимых нитей, произнес:

— Как интересно. Как невероятно интересно.

Глава вторая МИР, КОТОРОГО НЕТ

Не стоит сомневаться. Когда ищут козла отпущения — его всегда находят среди своих.

Цицерий, главный оратор Роланской империи
Шаг влево — легкий взмах — пригнуться и начать движение «метлой» за спину, а затем оторваться от каменных блоков пола и завертеться…

В который уже раз?

Он не помнил. Когда-то считал, видя в этом смысл. Но однажды не захотелось — и он перестал. Так же, как до этого перестал вести счет дням, царапая западную стену. Сколько там глубоких линий, похожих на следы когтей дикого зверя, попавшего в западню?

Много. Наверное.

А он не дикий зверь.

И на западню его обиталище не очень похоже. Скорее похоже на тюрьму. Правда, он никогда не видел тюрьму и не был уверен, похоже ли на нее место его пребывания.

Потому что он не видел и своего места пребывания.

Потому что он был слеп. От рождения.

Что было очень необычно для упырей его клана, клана Таабил, Сила Крови которых как раз была в глазах.

«Примесь Перерожденного дала о себе знать», — шептали злые языки, косо поглядывающие на его семью. Неизвестно, насколько это было правдой. Нет, то, что его прадед был человеком, по собственной воле ставшим Апостолом его прапрадеда, — это правда. Невозможно только узнать, действительно ли он как-то повлиял на слепоту своего правнука.

«Волчья метла» послушно вертится над головой. Ему говорили, что ее сделали гномы, живущие в подземельях Гебургии. Специально для него. Он помнил, как измеряли его рост, длину рук, ног, зачем-то заставляли дышать в какое-то устройство (он, понятное дело, его не видел, но ему даже не дали его ощупать), заставляли приседать и бегать. А когда это стало раздражать и он грубо поинтересовался, не хотят ли замерить длину его члена, ему ответили, что распоряжений по этому поводу не поступало, но если его это так волнует, то в любой момент это можно сделать. Причем было сказано с таким энтузиазмом, что он обеспокоился и стал держаться от обладателя этого голоса подальше.

А потом привезли «метлу». «Волчицу», как он ласково прозвал ее. Он хорошо запомнил, как прикоснулся к ней впервые. Запомнил странное чувство, охватившее его. Если бы пришлось сравнивать — это было похоже на возбуждение, которое овладевало им, когда к нему приводили упыриц для совокупления или теплых для наслаждения кровью. Похоже, но отличалось. Ни проникновение в одурманенных травами жриц Ночи (они ничего не должны были помнить ни о том, где они были, ни о том, с кем они были), ни Последний Глоток, осушающий человека с его душой и наделяющий Живущего в Ночи потрясающей силой, властью и пронзающий незабываемым экстазом его тело и сознание, — по ощущениям не были похожи на чувство, вьющееся вокруг него, когда он сжимал древко «волчицы» в своих руках.

Словно еще кто-то, кто никогда не видел окружающий его мир, внезапно подал ему руку, и они смогли создать свой. Мир, в котором не было ничего. Ведь если не видишь чего-то — то этого и нет?

А прикосновения, запахи, ощущения пространства и времени, даже другие, живые и не-живые — все это ложь. Он привык жить во лжи. И думал, что он один. Оказалось, что нет.

Это была встреча не двух существ — это была встреча двух сущностей. И он узнал, что мир, к которому привык, он всю свою жизнь делил еще кое с кем. И наконец они встретились.

«Волчица» задрожала, и ее нетерпение передалось ему. Он давно уже понял, что ее чувства не идут ни в какое сравнение с его чувствами: окружающий мир для «волчицы» был более доступен на тонком уровне. Пускай это была ложь, но в этой лжи она ориентировалась лучше.

Он прервал комбинацию ударов, направленных на то, чтобы выбить оружие из рук противника и нанести удар в шею одним из волнистых лезвий. Там, за каменными стенами его обиталища, происходило нечто необычное. Что-то надвигалось на Царствие Ночи, что-то грозное и могучее. Это не было похоже на авантюристов, иногда оказывавшихся в опасной близи от Храма и схрона. Если сравнивать с интересной игрой «Смерть Царя», в которую он иногда играл сам с собой, те авантюристы по сравнению с этой силой были даже не пешками — они были квадратиками, по которым ходят фигуры.

Он улыбнулся и погладил «волчицу».

Может, хоть на время ложь станет похожа на правду?

…Его называли Хранитель. И он не верил в правду.


Шорох был едва различим, но старый библиотекарь оторвался от книги, которую читал, и улыбнулся тому, кто вышел из-за стеллажей.

— Вы опять допоздна работали, молодой господин?

Понтей, который тащил ворох бумаг, возрастом споривших со стенами самой библиотеки, которую, как говорили, повелел построить Первый из Одиннадцати, неопределенно помахал рукой и выложил всю стопку на стол библиотекаря. Он уже привык, что этот поживший человек, старше которого он сам был лет на пятнадцать, называет его молодым. Моложавость Понтея, делавшая его похожим на семнадцатилетнего юношу, конечно же не соответствовала его реальному возрасту, но для людей внешность имеет огромное значение, хотя некоторые кланы и Семьи так же сходят с ума по своемувнешнему облику. Видимо, и это досталось упырям в наследство от человеческой крови, щедро перемешанной с их собственной.

— Зачастили вы к нам, молодой господин. Неужто клан Сива не владеет книгами и документами, которые вы так старательно ищете в библиотеке клана Дайкар? Удивительно! Сива славятся своей тягой к знаниям, и даже странно, что вам приходится искать у нас.

— Крупицы знаний разбросаны по всем кланам, — ответил Понтей, ища бумагу, которую только что (он был уверен на все сто) держал в руках.

Документа не было, точно в библиотеке завелась нечистая сила, вознамерившаяся подшутить над упырем. Впрочем, такого быть не могло: все духи и элементали, с которыми могли бы иметь дело маги других рас, были изгнаны из Лангарэя, и одной из задач Купола было не пускать их обратно в Царствие Ночи.

— Что-то есть у Сива, что-то у Дайкар. У нас больше, ведь мы давно привыкли собирать информацию.

— Информацию… — протянул библиотекарь. — Слово-то какое придумали. Вот раньше собирали и хранили знания, а сейчас — информацию. Могильным холодом от этой информации веет.

— Времена меняются, приходят новые взгляды и новые слова, — пожал плечами Понтей.

— Ничего не меняется, молодой господин, уж поверьте, — возразил библиотекарь, прищуриваясь. Ему явно недоставало света свечей, которого вполне хватало Понтею. — Новые взгляды и новые слова — но за ними всегда одно и то же. Внешние перемены мало когда влекут перемены внутренние.

— Ну, это по-разному. — Понтей наконец-то нашел нужный документ и весьма этому обрадовался. Похоже, теперь дело с составлением Печатей пойдет быстрей и все благодаря его исследованиям. Кстати… — Вот, например, опровержение ваших слов, что ничего не меняется. — Понтей покопался во внутренностях своего плаща, оставленного на стуле возле стола, достал небольшую книжицу с непримечательным названием «Сентенции о древности» и положил ее перед человеком. — Это книга из библиотеки Роланской империи. Один купец обменял ее на бусы у племени хедов, а нам пришлось отдать за нее двадцать полноценных золотых монет чеканки Морского Союза.

— Книга заклинаний? — без особого интереса поинтересовался библиотекарь. Понять его можно было: за свою жизнь он имел дело с таким количеством гримуаров и волшебных книг, кропотливо собираемых кланом Дайкар и соседними с ним кланами Сива и Татгем, с каким сталкиваются разве что учащиеся великих магических Орденов и послушники не менее великих религиозных сект. Наверное, только библиотекарь Школы Магии мог превзойти его по наплевательскому отношению к книгам заклинаний. К тому же магом старик не был и тем более не интересовался особенностями обращения с многообразными магическими потоками, пронзающими реальность Равалона.

— Нет, это скорее историческая книга. — Понтей заметил ожидаемую реакцию: библиотекарь с повышенным вниманием уставился на томик. Этого в людях Живущий в Ночи тоже не совсем понимал. Ну почему на старости лет они начинают глубоко интересоваться тем, что было давным-давно? Не тогда, когда можно было бы извлечь уроки из прошлого и с юных лет жить, зная, что к чему может привести, а именно тогда, когда уже мало что можно изменить. Нет, он не понимал этого.

Он, например, перечитал все книги библиотеки Сива еще даже до Посвящения Светом.

— И о чем она? — спросил старик, раскрывая «Сентенции» и заинтересованно всматриваясь в первую гравюру, на которой было изображено шествие существ, напоминавших Серых эльфов, увитых виноградными лозами и с огромными чашами в руках.

— О древних обрядах и божествах, имена которых помнят только ученые мужи или нынешние Бессмертные. Написана в Золотой век Роланской империи Третьим историком императора Нетаорона из рода Кезарей Флагием Венецием.

— Так-так… — Библиотекарь перевернул страницу. — Как я понимаю, здесь изображено приношение даров некоему божеству?

— Не просто приношение даров. Флагий Венеций объясняет, что сакральный смысл в изображениях не позволялось передавать, и жрецы прятали тайное значение при помощи символов. Например, приношение смертного в жертву богу представлялось в знаковой форме треснувшего кувшина, и это означало жизнь смертного — хрупкую и с отметиной смерти.

— Подождите, молодой господин. Но тогда… — Брови старика поползли вверх. — Но здесь… Здесь даже не десятки… Здесь около сотни этих самых кувшинов… Это жертва богу? Не убогу? Богу?

— Кровавая жертва, — кивнул Понтей. — Флагий упоминает, что в Железном веке империи культы Солнца и Земли могли убивать до трехсот рабов за один ритуал. Часто убивали детей, в том числе из благородных семей. И жертвы именно богам, потому что убогам поклонялись отдельные племена или семьи, но никогда империя не одобряла веру в Нижние Реальности в целом.

— С ума сойти, — пробормотал библиотекарь, продолжая листать «Сентенции» и находя все новые и новые картинки с жертвоприношениями. — А вот здесь прямо изображен жрец, пронзающий женщину кривым кинжалом. Никакой символики.

— Жрец Анубиямануриса, бога смерти, Флагий пишет, что со временем новые боги начали теснить старых, и одна из причин — меньше кровавых жертв в собственную честь. Людям легче с богами, которым требовалась одна жертва в месяц, а не сто. А в дальнейшем боги и вовсе перешли на животных и дары. Только культ Анубиямануриса продолжал требовать крови, но жизнь уже можно было и не отдавать. Но, впрочем, об Анубияманурисе вам, человеку, должно быть известно больше. Это ваш бог, а не наш.

— Да, вы поклоняетесь только Ночи, — рассеянно ответил библиотекарь, пытаясь разобрать надпись на макатыни, языке уже исчезнувшей Роланской империи. Макатынь он не знал, но как каждый библиотекарь скорее бы признался в свальном грехе с животными, чем в том, что не может прочитать надпись в книге.

— Мир все-таки меняется, — сказал Понтей. — Боги людей требовали крови для себя в таких размерах, о которых мы, упыри, в то время даже и не мечтали. И не только людей. Флагий упоминает кровавые культы гномов, эльфов, орков… Ну, орки Восточных степей до сих пор поклоняются Изначальной Тьме и убогам, так что они не в счет. Многие народы прошли путь кровавого поклонения. Теперь многое изменилось, и не только в Серединных Землях, но и во всем Равалоне уже не найдешь таких богов, которые требуют сотни жертв для своей силы. Так что новые времена все-таки приходят. Перемены происходят.

— Да уж, да уж… Дед рассказывал, что его дед рассказывал, что рассказывал ему его дед, но я считал это сказками для детей… — Старик захлопнул книгу и протянул ее упырю. — Сложно представить, какие были боги у вас, упырей, если у людей и прочих были такие боги. Эльфы? Интересно, не знал о них такого…

Понтей вздрогнул от неожиданности, принимая «Сентенции». Надо же, как ловко человек сформулировал главное, даже не заметив этого. Или заметив? Понтей присмотрелся, но старик вел себя как обычно, сел за стол и начал оформлять книги, которые Понтей хотел взять.

Хорошо.

Не придется его убирать. В смысле, отсылать подальше, от вездесущих лап тайной службы. Чтобы старик не попал в эти лапы. Иначе возникнут проблемы с Дайкар. Они сами не разбираются в своей библиотеке и дорожат стариком как ценным работником. Никто из Дайкар не собирался работать с книгами, но и отдавать их тому же клану Сива они не намеревались, смутно догадываясь, что скупаемая ими бумага с письменами все-таки обладает какой-то ценностью.

А было бы куда как проще, если бы передали библиотеку Сива. Как другие кланы. Вот Нугаро отдали свою. И Татгем. Понимают, что они — кулаки Царствия Ночи, но они также понимают, что у Лангарэя должна быть голова. И Сива вполне заслуживает быть этой головой.

— Пятнадцать экземпляров, — сказал библиотекарь, скрипя пером в толстенном журнале.

Понтей знал, что если заглянуть в него, то за последний месяц там будет только его имя.

Дайкар не особо приветствовали чтение. Из семи благородных искусств они считали нужным только астрономию и только лишь потому, что расположение звезд влияло на их Силу Крови. А в целом этот клан — сборище неграмотных и недальновидных упырей, мечтающих о битвах и попойках, словно они были Дикими или, что хуже, Безбашенными Топорами, этими грязными наемниками живых. Дайкар повезло лишь в одном. Именно поэтому им даже дали место в Совете Идущих Следом. Седьмой из Одиннадцати был Дайкаром, и именно своему клану он повелел хранить… Впрочем, об этом лучше не думать.

Понтей улыбнулся.

— Кстати, я…

Библиотека затряслась, откуда-то накатился гул, словно небо расколол перун Заваса, бога грома, расколол и ударил по земле, пытаясь пробурить ее до самого Сердца Мира. Несколько стеллажей рухнуло. Шелест разлетавшихся страниц слился с криком библиотекаря, упавшего на пол и с ужасом смотревшего на падающий на него стеллаж. Однако Понтей успел оттащить старика прежде, чем громоздкая конструкция, вытесанная из цельного куска дерева, грохнулась на пол.

— Что это? — Сердце библиотекаря застучало часто-часто, а кровь помчалась быстрее, чем обычно.

Понтей остро почувствовал не только эти изменения, но также и кисловатый запах страха. Старик очень испугался, что уйдет из жизни, не успев совершить нужные обряды, и жестокосердный Анубияманурис не просто оборвет его существование, но и заставит его душу пройти первый круг Нижних Реальностей, прежде чем отправит в Посмертие.

Люди — жалкие существа. Живущие в Ночи даже могут их жалеть.

Но…

— Даже не представляю, — прошипел Понтей, отталкивая старика от себя. Слишком сильный запах крови. От него мутнеет ум. Нужно много сил, чтобы сдержать трансформу.

…Но не жалеют.

Пускай люди сами себя жалеют. У Живущих в Ночи и своих проблем полно.

Понтей поспешил к выходу. Он не обращал внимания на то, что книги, с трудом найденные им в безднах библиотеки Дайкар, растворяются в массе разлетающихся фолиантов. Ему было все равно, что толчки и дрожь земли не только не уменьшаются, но еще и увеличиваются. Ему было плевать, что библиотекарь схватился за сердце и начал тяжело дышать.

Сейчас Понтея Нах-Хаш Сива, признанного специалиста в магическом искусстве, интересовало лишь одно.

Почему…

Он начал подниматься по лестнице, которая ходила ходуном, хоть и была сделана гномами, живущими в Лангарэе.

Почему он…

Библиотека находилась под землей, как и большинство строений клана Дайкар. Они до сих пор строили дома, как их предки, хоть Купол и ограждал от Воздействия. Только небольшая пристройка с выходом находилась снаружи. Кто-то называл это приверженностью традициям. Сива считали это глупостью. Живущие в Ночи должны эволюционировать. И когда-нибудь им не будет страшен Враг Ночи.

Понтей подошел к выходу и взялся за дверную ручку, мелко дрожавшую, словно за дверью были шутники-гремлины, решившие подергать ее.

Почему он не чувствует никаких пульсаций Силы Живущих в Ночи, не ощущает никаких проявлений Силы Крови, постоянное присутствие которой в Лангарэе всегда остро переживают маги-упыри?

Это… Это было невозможно. Было. Вот именно. Лучше, наверное, сказать, что это считалось невозможным.

Понтей повернул ручку и надавил на дверь, но она не открывалась, будто с другой стороны ее держали, но отнюдь не гремлины, а по меньшей мере огры. Упырь оскалил клыки, которые полезли из зубов помимо его воли, правая рука дернулась, увеличиваясь в размерах и покрываясь мелкой сеточкой тонких порезов. Понтей размахнулся и ударил.

В общем, наверное, перестарался…

Примерно так же, как хоббит, решивший поохотиться на ворон и прикупивший по этому случаю Свиток Огненной Бездны у мага. И в итоге ни ворон, ни леса. Или, в случае с Понтеем, ни двери, ни куска стены, в которую дверь была встроена.

…Частичная трансформа. Сила Крови клана Сива. Сила Крови, которая позволяла не просто концентрировать все способности своего упыриного облика в отдельной части тела, но и давала возможность обращаться с тонкими потоками чар, которые были доступны бытию Живущих в Ночи…

В образовавшуюся дыру тут же влетел ветер, остервенело набросившийся на скрючившегося от боли Понтея — отдача от Силы Крови, чтоб ее! — и отправивший на штурм библиотеки свои фаланги. С трудом удержавшись на ногах — таков был напор ветра, — упырь, рукой прикрыв лицо от несущейся с ветром земли, шагнул наружу.

— Хозяин Нах-Хаш!

Два охранника — человек и упырь — бросились ему навстречу. Даже Живущий в Ночи двигался неуклюже, противостоя взбесившемуся аэру. Что уж говорить о человеке, который чуть не упал, но успел схватиться за фонарный столб, которые поставили для живых, видевших в ночи не так зорко, как не-живые. Впрочем, фонари уже не светили, тоже не устояв перед буйством Стихии.

— Хозяин, осторожнее!

Упырь показывал рукой на небо, при этом его лицо было перекошено так, что можно было подумать, что он, дитя Ночи, не-живой, силой превосходящий пятерых простых смертных, испугался. Не просто испугался. Готов был впасть в истерику, будто нашкодивший мальчишка, которого для разговора позвал отец, а отец — тот еще зверь.

Понтей посмотрел на небо. Нет, он не испугался. Он просто был ошеломлен.

Пурпурное небо сейчас была черно, как та Изначальная Тьма, которой поклоняются кочевники-орки. Будто Ночь лично решила сойти к своим детям и посмотреть, как у них дела, и по этому случаю поменяла свой звездный плащ на парадное черное платье. Но Сил Ночи не чувствовалось в этой скрывшей небо накидке. Проклятье! Понтей вообще не ощущал никакой магии в происходящем.

А затем его взгляд уперся в черные воронки, вертящиеся в небе. Сначала неторопливо, потом все ускоряясь и ускоряясь, эти провалы в черной бесконечности начинали втягиваться внутрь. Снова затряслась земля, и теперь даже Понтей упал, не удержавшись на ногах. Охранник-человек закричал, его вдруг окружил свистящий вихрь, потащивший в сторону поселения Дайкар, на краю которого стояла библиотека. Охранник-упырь успел схватить его за ногу, но внезапно из-под земли вырвался травяной стебель с ярко-красными цветками, прямо под ногой человека, и начисто разрезал ее. Так, что даже не брызнула кровь, а человек не успел закричать, только в ужасе уставился на обрубок конечности. А затем земля вздыбилась, словно огромный крот полез посмотреть, что это творится там, наверху, и охранник, который оказался прямо в центре вспучившейся земли, наконец заорал. Его крик перебивал хруст, идущий из-под земли, словно там кто-то грыз Кости Мира.

И наконец брызнула кровь.

А земляной хребет внезапно ударил в небо фонтаном песка, грязи и камней, точно в черную воронку, которая вертелась над ним вместе с прекратившим вопить человеком. Густое облако пыли было подхвачено сумасшедшим ветром, но не разнеслось во все стороны, а закружилось вокруг странной колонны, тянувшейся от земли до неба. Этот вихрь, наоборот, крутился, выворачивая фонарные столбы и деревья и вгрызаясь в остатки библиотечной постройки, что одиноко возвышались над нижними помещениями. За собой движущаяся колонна оставляла глубокую борозду, которая уходила в глубь подземных недр метров на десять, точно стремилась докопаться до хтонических богов, но бросила это дело на полпути.

И, насколько мог видеть Понтей, такие колонны одна за другой вырастали в поселении, круша все, что попадалось. Ему даже показалось, что он слышит крики… но, наверное, ему это показалось: поселение за километр от библиотеки, а усиление слуха не входило в Силу Крови Сива.

— Хозяин!

Оставшийся охранник трансформировался. Грудная клетка и таз расширились, покрывшись глубокими кровоточащими разрезами, руки удлинились до колен, лоб вытянулся вверх, заостряясь, челюсть выдвинулась вперед, ряд острых зубов достиг раздувшегося носа. Упырь схватил Понтея, прижал его к груди и побежал. Возросшая сила Живущего в Ночи позволяла выдерживать напоры ветра. Не-живой бежал в противоположную от разрушавших поселение Дайкар и библиотеку колонн, и Понтей вдруг понял, что единственная зона, которая не была затронута странным разрушительным явлением, — Храм Ночи.

А когда понял…

— Быстрее! — заорал он. — Быстрее к Храму, и молись всем Одиннадцати, чтобы мы успели!


— Это великолепно.

Сидя на земле и перебирая рукой траву, легко колышущуюся под ласками нежного ветерка, Тавил смотрел в небо. Черный небосвод, словно облепленный гигантским вороньем, восхищал Тавила своей простотой и в то же время невероятной мощью. Энтелехия Ахеса была великолепной. Если вспомнить, то из их четверки именно Ахес дольше всего продержался против Эваны тогда…

Хотя об Эване Тавил вспоминать не любил. И обо всем, что с ней связано.

— Твои Похороны грандиозны. — Тавил вырвал стебелек из окружения его собратьев и задумчиво разжевал его. — Поселение полностью разрушено, смертные уничтожены, а вот упыри еще сопротивляются. Впрочем, Дайкар ничего не могут противопоставить нашей силе.

Он снова провел рукой по траве, и снова тихий шепот заполнил все его нутро. Этот шепот не только рассказывал, он и показывал, как…

…Как обезумевший человек хватает своего ребенка и бежит в дом, но в последний момент их затягивает прямо в ненасытную пасть всесокрушающего смерча из воздуха и земли, той земли, по которой он спокойно ходил еще сегодня, а сейчас летит прямо в эпицентр ужаса, захлебываясь пониманием, что ничего не может сделать, — и нет спасения ни ему, ни ребенку…

…Как трансформировавшийся Дайкар с ревом бросается на черную колонну, пытаясь Внутренним Взором отыскать в ней слабые места и разрушить, нанося удары, — и слишком поздно понимает, что не видит он эти слабые места, и верхнюю часть туловища упыря сносит засасываемым в черный вихрь фонарным столбом, щедро оросив двух гоблинов упыриной кровью. Впрочем, гоблинам тоже осталось жить недолго…

…Как упыри бегут в свои подземные дома, думая, что там они спасутся. Но там, где черная колонна не может достать до нужной глубины, там получивших надежду ждет новое отчаяние: навстречу им, разнося деревянные полы и стены, устремляются лозы с красными цветками, и подземные дома становятся скользкими от разлившейся повсюду крови. Где-то пытаются сопротивляться и живые, и не-живые, но лозы быстрее и замаха меча живого, и удара упыря Дайкар в трансформе, который, умирая, пытается понять, почему отказывает Сила Крови. И не понимает…

…Как двое бегут по полю, и вокруг ничего и никого, а пытающаяся преследовать их лоза вдруг начинает сохнуть от жары, но не потому, что ее обнаружили и обрубили, а потому, что кто-то щедро плеснул защитной магией Огня, от всей души, не заботясь, попадут чары на кого-то или нет, словно гномий повар, трясущий солонкой и заявляющий, что соли много не бывает…


Тавил отдернул руку, скривился. Что это было? Он вскочил. Рядом неподвижно стояла массивная фигура Ахеса. Сейчас, когда он управлял таким фронтом своей энтелехии, его невозможно оторвать от работы. С теми двумя упырями, один из которых владеет магией, придется разобраться лично. Интересно, что среди Дайкар делает упырь другого клана? Мастер ничего не говорил о Живущих в Ночи, которые способны управлять магической Силой. Таких упоминала Эвана… брр… да, Эвана. И говорила она о них с известной долей уважения.

Как их там? Сима? Сина? А ладно. Какая разница? Какая разница, кого убивать — Сима или Сина.

— Возникла неприятная ситуация. — Тавил обращался к Ахесу. — Я отлучусь ненадолго, а ты, как закончишь, присоединяйся ко мне.

Сказал — и исчез.

Осталась только колышущаяся трава и неподвижная фигура Ахеса.


— Что там происходит? — храмоохранитель Вашат, Живущий в Ночи Среднего ранга, обеспокоенно вглядывался вдаль. Его Внутренний Взор не позволял заглядывать далеко, так что он мог всего лишь заметить непонятное темное пятно в небе над поселением, и только.

— Спокойнее. — Второй храмоохранитель Уканкар с неодобрением посмотрел на товарища. Конечно, не совсем понятно, почему вдруг возникло это темное пятно и почему охватывает странное чувство, когда пытаешься использовать Силу Крови. Но ведь с ними командир Фатанкар, Высший, который сейчас внимательно глядит в сторону поселения. Именно ему решать, что делать и какие приказы отдавать. А им, как храмоохранителям, следует этим приказам следовать.

Храм Ночи Дайкар, один из самых известных в Лангарэе, был воздвигнут в первые годы правления Второго и отличался от остальных Храмов Царствия Ночи своей архитектурой. Обычно постройка в виде простиля с четырьмя поддерживающими портик колоннами или амфипростиля с колоннами у главного входа и противоположной стороны служила входом в находящиеся под землей храмовые комнаты с символическими скульптурами Ночи. Храм Ночи Дайкар представлял собой массивное трехъярусное здание. Первый ярус выглядел как диптер с огромным количеством колонн и антаблементами над колоннами, с украшенными статуями Ночи фронтонами; этот диптер, через который паломники могли перейти на второй ярус, внутри был украшен сложными росписями из Книги Ночи. Здесь не было ни одного изображения или статуи, только руны упырей, снизу вверх повествующие об их истории от возникновения мира до сегодняшних дней. Второй ярус встречал крупными формами, подчиняя посетителя монументальности окружающего пространства. Размах и величие одинакового повсюду крупного однородного масштаба подчеркивали вертикальный ритм, уносящий вошедшего к потолку второго яруса с его двойными капителями. Здесь были изображены Одиннадцать, которые основали Лангарэй, и их гигантские изображения, тянувшиеся от пола к хорам, должны были внушать почтение и благоговение. А если храмовые жрецы позволяли пройти в крайний левый угол, где была спрятана небольшая низкая дверца, то посетитель обретал возможность попасть на третий ярус. Малая высота дверного проема заставляла его кланяться независимо от воли — так выказывалось почтение стоящим перед входом скульптурам Одиннадцати. Третий ярус был полон бесконечным количеством круглящихся форм малых арок, коробовых сводов нартекса и дугового орнамента пола из синей плитки, которые словно обручами охватывали стоящую в центре массивную скульптуру Ночи, изображенную в виде скрытой под развевающимся плащом фигуры с протянутыми вперед руками. Народ сюда пускали только по праздникам, в основном здесь бывали члены благородных Семей, и то лишь те, кто вел свой род от одного из Одиннадцати.

Иначе говоря, это было нечто колоссальное, нечто настолько архитектурно несовместимое и аляповатое, что поражало воображение и выглядело как возвышенное и даже слегка потустороннее. А так как оценщиков из сопредельных королевств в Лангарэй не приглашали, то данный Храм считался жемчужиной архитектурной мысли и техники Живущих в Ночи. Конечно, кто-то мог сказать архитектору, что его творение является воплощением декоративной безвкусицы и отсутствия чувства меры в пропорциях и симметрии, но архитектор по совместительству являлся чемпионом клана Вишмаган, главной военной силы Лангарэя, и пока что в Царствии Ночи никто не осмелился даже помыслить, что Храм не является шедевром упыриного искусства.

Многие живые удивлялись — как Дайкар, эти забияки и драчуны, умудрились возвести такое грандиозное великолепие? Но все было просто: во время строительства Храма территория под ним принадлежала клану Сива. Создав огромный высокий Храм Ночи над землей, Живущие в Ночи как бы дали обещание: придет время — и мы посетим его днем, под лучами солнца, этого извечного врага милосердной Ночи. А потом Дайкар неожиданно получили Храм в свое владение. Сива отдали его без всяких ответных даров, и этот щедрый подарок долго обсуждался среди кланов.

— Не могу поверить!!! — внезапно прорычал Фатанкар, выходя из Внутреннего Взора. — Этого не может быть!

Теперь забеспокоился и Уканкар. Вывести из себя командира могло только что-то экстраординарное. Например, неистово поклоняющиеся Солнцу жрецы Ночи. Или вернувшиеся к жизни Одиннадцать. Или личное пришествие Ночи. Или поменявшиеся местами небо и земля. Или…

В общем, малое количество событий могло вывести из себя Высшего Фатанкара. Видя обеспокоенность командира, заволновались и остальные десять храмоохранителей.

— Может, стоит сообщить жрецам? — спросил Кивод, помощник Фатанкара, второй Высший в отряде.

— Стоит, — сказал командир. — А заодно послать сообщение в ближайший город. Здесь нужны Бродящие.

— Бродящие? — выдохнули десять упырей одновременно.

— Да. Уканкар, Шимла, Визаар, вы отправляетесь к ближайшему посту Сива: они смогут послать весточку быстрее, чем кто-либо. Вашат, Гримоу, Клатак, вы — к жрецам. Главное — найдите Фиранта. Он знает, что делать. Остальные — принимайте трансформу.

— Все так серьезно? — спросил Кивод.

— Серьезней только бог смерти, — ответил Фатанкар, отставив в сторону ритуальное копье и отправляясь к фронтонам на восточную сторону диоптера, где хранилось оружие для упырей в трансформе. Однако командир храмоохранителей успел сделать только несколько шагов. Едкий смешок, раздавшийся из темноты от группы скульптур, указывающих на разные ипостаси Ночи — Ночь Милосердную, Ночь Карающую и Ночь Размышляющую, — заставил Фатанкара замереть и дать сигнал своим упырям остановиться.

— Ты все правильно сказал, мертвый. Только никто из вас никуда отсюда не уйдет.

Фатанкар зарычал, трансформируясь. Остальные храмоохранители последовали его примеру. Если трансформу начал принимать сам Фатанкар… Думать нет времени, надо действовать!

— А вас ровно одиннадцать. Прямо как этих ваших Одиннадцать придурков-кровососов.

— Покажись! — взревел Фатанкар. Происходило что-то странное — его Внутренний Взор не мог обнаружить никого среди скульптур.

— Покажусь, — легко согласился таинственный собеседник. — Мне понравилось убивать таких, как вы. Конечно, я покажусь.

Вынырнувшая из темноты фигура на фоне команды изменившихся упырей выглядела нелепо. Невысокий, среднего телосложения, в широком зеленом плаще с капюшоном. Возвышающиеся над ним Живущие в Ночи смотрелись как огры перед хоббитами. Осознав это, Вашат засмеялся:

— Ничтожество! Как ты смеешь оскорблять наших предков и думать, что сможешь сражаться наравне с нами?

Живущие в Ночи одобрительно заревели — им понравились слова Вашата. Один лишь Фатанкар держался настороженно, внимательно следя за пришельцем.

— Думать, что я буду сражаться наравне с вами? — удивленно переспросил тот и рассмеялся.

«Отвлекся!» — мелькнула мысль у Вашата, и упырь, не обратив внимания на предостерегающий окрик командира, бросился на врага… Хотя нет, какой же это враг? Это добыча.

Законная добыча.

Удар прямо в шею, коронный удар Дайкар: голова противника отлетает назад, оставляя за собой кровавую радугу, в которой сплетаются эфирные, аурные, астральные и физические уровни.

Вашат видел пришельца со всех сторон, его Взор контролировал все движения.

Умри быстро, ублюдок, посмевший оскорбить… Что?

Метившая в шею рука повисла, точно сломанная ветвь дерева, ноги подломились, будто из них высосали всю силу, что держала туловище Дайкара, и Вашат засипел, не имея возможности дышать, — пришелец держал его за горло, медленно сжимая пальцы.

— Я не буду сражаться наравне с вами. — Полный презрения голос врага… да, врага, сильного врага… Полный презрения голос будто выплевывал слова: — Вы не ровня мне, жалкие мертвяки.

Хруст.

Пришелец кинул кадык Вашата в лицо скульптуры Ночи Милосердной, а упыря отшвырнул коротким ударом ноги. Вашат пролетел метров шесть и врезался в колонну, расколов ее. Из разорванного горла выплеснулись огоньки, поползшие по телу Живущего в Ночи и постепенно охватившие его тугим коконом пламени.

Фатанкар с трудом сдержал гневное рычание. Он так легко убил Среднего? Всего лишь вырвав у него кадык? Или успел сделать что-то еще, чего никто из храмоохранителей не заметил? Что за сила у их врага? Магия? Но не видно никаких ее проявлений, ни одного магического цвета или его отблеска. А Взор способен замечать любую магию, никакому волшебному потоку или колдовскому полю не скрыться от Силы Крови Высшего клана Дайкар, даже если маг намеренно прячет их. Но те удары по руке и ногам Вашата… Даже он, Высший, успел заметить только смазанное движение.

— Всем успокоиться! — приказал он. — Держаться вместе. По-одному не атаковать. Гримоу, Клатак. Исполняйте приказ, мы вас прикроем.

Фатанкар всего на миг скосил глаза, убеждаясь, что Гримоу и Клатак начинают отходить внутрь Храма. На одно недолгое мгновение. Это была привычка, выработанная использованием Силы Крови. Он привык, что в трансформе продолжает видеть все окружающее.

Но сейчас Сила Крови подвела.

Потому что когда он посмотрел еще раз, перед ним мелькнул зеленый плащ, а стоящие по бокам Кивод и Динкар замерли с выражением удивления на лицах. В их шипастой броне в области груди зияли рваные дыры, а в руках пришельца покрывались огнем упыриные сердца. Огонь яркими веселыми язычками поднимался на метр вверх.

— Холодно. Легенды не врали, — сказал пришелец, брезгливо стряхивая остатки сожженных сердец на мраморные ступени диптера.

Ярость захлестнула сознание Фатанкара. Упырь заревел, теряя рассудок. Взмах по-особому сложенной рукой — и Живущие в Ночи моментально разделились на две группы, чтобы напасть на противника с разных сторон. Четверо нацелились на его ноги, трое на голову. Сам Фатанкар двигался по центру, прямо на убившего его подчиненных ублюдка. Его клыки сильно выпирали, и знающие повадки упырей сказали бы, что он прекращает контролировать свою трансформу, возвращаясь в состояние дикости.

Живущие в Ночи не напали все одновременно. От каждой группы отделились по одному не-живому и резко бросились на пришельца. Мощные когти должны были раздробить колени, чешуйчатые руки — пробить череп. Будь это простой смертный, даже с наложенными на него заклятиями, он бы не успел среагировать на совместную атаку двух трансформировавшихся упырей.

Однако противник не был простым смертным. Он не стал блокировать удары, он не стал контратаковать.

Просто Фатанкар снова увидел смазанное пятно, мелькнувшее рядом, и даже вроде успел задеть его быстрым ударом…

Но почему-то вдруг кровь хлынула из его оторванной руки, силы покинули командира, и он упал, а нападавший оказался среди тройки заходивших на него справа. Он подпрыгнул, и обе его ноги ударили упырей в подбородки. Громкий хруст костей возвестил, что ему удалось сделать то, что считалось невозможным, — он сломал челюсти Живущим в Ночи, челюсти, которые по крепости не уступали алмазам с Горы Богов. Но и это было еще не все. Прежде чем его ноги после удара опустились вниз, он схватил упырей за волосы и с громким выкриком резко послал руки вперед. Снова хруст — и головы упырей безвольно повисли, откинувшись им на спины.

Все произошло так быстро, что третий не-живой только начал разворачиваться к врагу, пока два его умирающих товарища падали на ступени диптера. Он лишь успел раскрыть пасть, заревев, когда пришелец молниеносным ударом ладони вогнал кусок черепа упыря в его собственный мозг. Упырь еще держался на ногах (не-живые способны переносить и не такие ранения), однако противник сумел пробить костяной панцирь на его груди и добрался до сердца. Из-под зеленого капюшона донесся смешок, холодные, точно кинжал жестокосердного Анубиямануриса, пальцы сжались, и тело упыря вспыхнуло, окутанное вырвавшимся из его сердца пламенем.

Двое упырей, те, что были слева, швырнули в пришельца ритуальные копья и бросились следом, не уступая копьям в скорости. Впрочем, атака оказалась роковой как для оружия, так и для оруженосцев. Рубящим ударом ноги враг отбил копья в сторону, а затем, не прекращая движения, вогнал локоть в висок первому Живущему в Ночи, заляпав кровью и сгустками мозгового вещества свой плащ. Второй упырь успел увернуться от выпада ноги и сумел схватить ее, готовясь оторвать от тела, но почему-то вместо ноги врага в руках у него оказалась нога убитого до этого не-живого, а враг появился сзади. Взор не сумел отследить, как это произошло, и упырь впервые в жизни испытал ужас, раскрывший перед ним бездны темного Ничто. Впрочем, чувство это, способное, по утверждению эквилидорских философов, раскрыть смертным Бытие как таковое в экзистенциальной данности, длилось недолго — удар ногой перебил позвоночник Живущему в Ночи, и тут же затихло медленно бьющееся сердце, раздавленное железным каблуком сапога.

— Снова играешься? — раздался осуждающий голос.

Фатанкар, приподняв голову, смог разглядеть кого-то невысокого в коричневом плаще, который легко держал в руках трупы упырей, тех двоих, что вместе атаковали смертельно опасного врага. Взор не разглядел на них ни ран, ни переломов, ни вообще следов насилия. Упыри умерли будто от того, что их сердца остановились по естественной причине.

Хотя этого не могло быть.

— Эти двое могли убежать и предупредить жрецов.

— Но ведь не убежали. — Ублюдок, убивший всех его товарищей, спокойно шагал к Фатанкару, облизывая пальцы. Судя по кровожадной ауре, которая окутала его после насилия, намерения его по отношению к командиру отряда были вполне определенными. — И не предупредили. Я бы их догнал.

— Не забывай, почему мы ускользаем от их Взора. Если бы не Мастер, тебе бы не удалось так легко справиться с ними.

— Эти мертвяки мне не ровня, даже не будь на мне…

— Тише. Лучше помолчи. И у ветра есть уши.

— Ладно, ладно. Только помни, что сильнее меня в нашей команде — только…

— И имен не надо.

— Ну ладно. Что дальше?

— Хранитель находится на нижних уровнях.

«Хранитель? — подумал Фатанкар. — Что за хранитель?»

— Вход мои тени скоро найдут. Следуй за ними, а я разберусь со жрецами. Воплощение Ночи — не особо… мм… скажем так, Воплощение — не особо приятная конструкция, и мне не хотелось бы, чтобы ты и я имели с ним дело.

— Странно, что так мало охраны, — пробормотал первый пришелец и кровожадно посмотрел на Фатанкара. — Эти мертвяки слишком уверены в себе…

— Это ты самоуверен. Постарайся не забыть, что Хранитель не ровня тем, кого ты убил.

— Я надеюсь на это.

«Даже так? — Если бы были силы, Фатанкар бы рассмеялся. — Как же это глупо… теперь я понимаю… убоговские Сива… как хитро… проклятье…»

— Ты убьешь его или позволишь забрать тело мне?

— Ну уж нет. Я начал, мне и заканчивать. Только мне позволено убить его.

Говорили о Фатанкаре. Это понятно. Но почему медлят, зачем разговаривают? Впрочем, это хорошо, есть возможность для жрецов заметить, что что-то не так, есть возможность, что проклятые убийцы встретят не слуг Ночи, ни о чем не подозревающих, а приготовившихся к жесткому отпору Зазывателей Ночных Сил. И тогда…

Впрочем, тогда он будет мертв.

В этом Фатанкар не ошибся. Первый пришелец схватил его голову и без заметных усилий оторвал от тела. Конечно, упырь мог это пережить и восстановиться… но его череп хладнокровно размолотили о мраморные ступени. Мозг и сердце. Два самых слабых места упыря. Почти как у прочих смертных. Правда… Нет. Единственные слабые места обыкновенного упыря.

Все остальное можно восстановить. Это — никогда.


Луна была злой.

Когда-то Понтей услышал от отца, что наделение неживых объектов качествами смертных только запутывает познание этих объектов. Понтей был молод и удивился. Как же так? Ведь месяц, появляющийся каждый вечер, — бог. И не просто бог — посланец Ночи, который позволяет ей напоминать о себе. Не будь посланца, как отличить Ночь от Тьмы?

Отец улыбнулся и сказал, что богам — божественное, а материальным объектам в их мире — материальная объективность в их мире. Что Луна — это не только бог. И что бог — это не только Луна.

— Не будешь же ты утверждать, что когда Проклятый Путник садится за горизонт, то лишь по этой причине наступает Ночь? — улыбался отец. — Мы должны понять различие, — продолжал он. — Большинству упырей непонятно, зачем различать это. Другие, а их еще больше, даже не знают, что это стоит делать. И мы, Живущие в Ночи, не одиноки в своих воззрениях на мир. Люди, эльфы, гномы, вампиры, валлаты, драуга, эш-шенори и мириады других — в общей массе всегда есть группы, которые стремятся к истинному знанию.

— А остальные?

— Остальные? — Отец посмотрел на развешенное в зале фамильное оружие. — Остальные, — повторил он, — остальные просто живут.

Но Луна все равно была злой. Ей бы спрятаться сейчас за тучи и перестать освещать Землю, дав двум бегущим упырям преимущество перед неведомым врагом. А она светила так ярко, что напоминала своего брата, Врага Ночи. Почему-то казалось, что Луна злится, захлебывается недобрыми помыслами и стремится их излить именно на них двоих, верных слуг и почитателей ее госпожи — Великой и Милосердной Ночи.

Но Луна не могла быть злой. Просто так получилось.

— Осторожно!

Рык охранника заставил Понтея насторожиться. Да, он маг, один из лучших, но охранник тренировался в клане Вишмаган и быстрее, чем он, заметит опасность. Однако остановиться сразу упырь не мог: частичная трансформа ног, совершенная, чтобы бежать наравне с охранником, не дала ему затормозить. Он сделал еще три шага, и тут прямо перед ним взорвалась земля. Она разлетелась, словно красочный фейерверк, выписывая в воздухе дуги и зигзаги, а следом из-под земли поползли…

«Змеи? — мелькнула мысль. — Неужели Атан?..»

Но клан Атан оказался ни при чем. Еще секунда, и Понтей разобрал, что из земли растет трава. Ему вспомнились солдаты из сказок Морского Союза, появившиеся из брошенных в землю клыков дракона и растущие, чтобы покончить с теми, кто по глупости оказался на их пути. Понятное дело, трава эта не была обычной — она извивалась, как те самые змеи, за которых Понтей ее принял, и размерами отличалась от обычной муравы. Завидев такую траву на своей тщательно ухоженной декоративной лужайке, Светлый эльф в ужасе совершил бы ритуальное самоубийство.

«Нож-Трава? Не похоже. Травяные Копья? Опять не то… — Понтей лихорадочно перебирал варианты. Думать быстро он умел, а сейчас от этого зависела его жизнь. Об охраннике он не вспоминал. Тот мог постоять за себя в бою. Правда, сейчас он должен был защищать и себя и Понтея, причем Понтея лучше, чем себя, что уменьшало его боеспособность. — Новая магия? Надо было давно…»

Время вышло.

Стебли, свернутые в тугую спираль, вдруг все одновременно выпрямились, как выпрямляется долго сжимаемая пружина, и со скоростью, которой позавидовали бы боги ветра, ударили по упырям.

Взметнулась пыль.

Зарычал охранник.

Понтей вдруг понял, что даже не знает, как его зовут. Охранник мог умереть прямо сейчас, здесь, и Понтей никогда не узнает его имени, потому что потом вряд ли станет ходить и расспрашивать, как зовут того Живущего в Ночи, что обычно сопровождал его в библиотеку Дайкар.

Если потом будет кому ходить…

Понтей приоткрыл глаза. Если кому сказать, что один из могучих чародеев клана Сива, да что там — Лангарэя, испугался и зажмурился, когда его атаковали, то… То все поверили бы, конечно. И обсуждали при каждом удобном случае, считая удобным случаем нахождение Понтея в метре от себя. Обсуждали бы, громко и фальшиво удивляясь.

«Сработало… Сработало!»

Трава дрожала в двух метрах от Живущих в Ночи, словно схваченная невидимой рукой. Дрожала, пытаясь вырваться и продолжить свой удар, оставив от не-живых два бездыханных тела. Понтей ухмыльнулся. Не получится. Теперь не получится. Он поднял руки, складывая их в жесты, пробормотал ритмическую формулу — не было сил сейчас ее продумывать, легче произнести на телесном уровне.

По травяным стеблям, змеящимся в незримой ловушке, помчались желтоватые огоньки, размерами напоминающие светлячков. Помчались от застрявших в магическом захвате кончиков травы, которые наверняка были острее даже мечей эльфов, до самой земли. А затем все они разом посерели и осыпались безобидной трухой, точно древний зомби, развоплощенный некромагом.

— Будьте настороже, хозяин, — сказал охранник, ничуть не расслабившийся после уничтожения атаковавшей их травы. — Это вряд ли конец.

Его слова тут же подтвердились. Точно Ночь решила испытать своих детей и наделила их даром воплощать в реальность худшие предположения.

Гм… Интересно было бы разработать такое Заклинание.

«Не отвлекайся, Понтей! — одернул себя упырь. — Лучше приготовься…»

Новое лицо явилось на сцену кровавой пьесы.

Он появился нарочито медленно, неторопливо, как опереточный злодей, дающий зрителям разглядеть себя во всех деталях. И не стоит отказывать ему в определенной эффектности — возник он весьма впечатляюще и броско. Сначала из земли поползли новые стебли, покрытые ярко-красными цветками, и Понтей напрягся, готовясь к следующему выпаду. Но стебли продолжали прибывать, не предпринимая больше попыток наброситься на упырей. Они цеплялись друг за друга и свивались в единое целое. Очередные десятки стеблей вплетались в образовывающийся куст, делавшийся все более плотным, пока Понтей не заподозрил…

Да. Он не ошибся. Форма куста напоминала фигуру обычного смертного, которых полным-полно от западных Жемчужных берегов до восточных Божественных порогов, гор, где, по слухам, находятся двери в оба мира Бессмертных: в Нижние Реальности убогов и Небесный Град богов. А после того как все цветы внезапно раскрылись, осыпав куст лепестками, и куст задвигался, незаметно даже для зорких глаз Живущих в Ночи, обретая плащ и ужимки, характерные для живого существа, сомнений не осталось.

Лично прибыл тот, кто пришел за…

Так, об этом не думать. А приготовиться к схватке. В которой скорее всего и он, упыриный маг, и охранник, упыриный воин, имени которого он не знает, погибнут. Потому что Понтей не чувствовал ничего. Ни ауры, ни магических полей, ни запахов. Значит, противник очень серьезный.

— Господа упыри, мои поздравления, — произнес вдруг враг, поправляя черный капюшон. — Вам удалось отбить мои Пики Травы…

«Все-таки модификация Травяных Копий, — с облегчением и с возникшим вдруг весельем подумал Понтей. — Значит, еще можно побарахтаться…»

— Однако, и вы поймете это хотя бы по тому, что я с вами заговорил, — продолжил враг, — больше вам ничего не удастся предпринять. Умрите!

И он атаковал.


Кто-то спускался.

Хранитель погладил «волчицу». Спускался не жрец, и не жрица, и не проверяющий, и не маг. Все они ходят по-другому.

Жрец — тот идет мелкими шагами, будто следит закаждым движением. При этом кажется, что он вот-вот споткнется и упадет, но он не спотыкается и не падает.

Жрица — эта идет осторожно, словно несет драгоценность, и сосредоточенна так, точно перед этим уже несла подобную драгоценность и разбила ее.

Проверяющий — тот идет неторопливо, но так, словно готов в любой момент сорваться и побежать. За кем-то или от кого-то.

Маг — этот впечатывает ноги в ступени, точно воображает, что не ступени это, а история и он просто обязан оставить в ней свой след.

Тот, кто сейчас спускался по лестнице, шел совсем по-другому. Он будто и не шел, словно его не существовало, но каждый его шаг заставлял морщиться, потому что шаг этот делался так, что маги обзавидовались бы — не в истории он должен остаться, а история должна начать послушно извиваться вокруг него.

Хранитель улыбнулся.

Мир, которого нет, преподнес ему сюрприз, на время прикинувшись существующим. Он коснулся верхнего лезвия «волчицы», и она отозвалась одобрительным звоном. Она полностью разделяла его чувства.

Чтобы спуститься к нему, посетитель должен пройти два уровня с ловушками. Если он один из тех, кто посадил его, Хранителя, сюда, то он минует ловушки, не активировав их. В противном случае…

Заскрипели колеса, приводя в действие первую западню.

Хранитель печально улыбнулся. Значит, что-то изменилось в мире, которого нет, если к нему спускается не один из его покровителей. Но будет жалко, если он не дойдет…

Шаги зазвучали вновь. Здорово!

Он миновал первую ловушку — два огромных вертящихся диска, которые должны разрезать незнакомца наискось и пополам.

Как здорово!

Когда день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом повторяется одно и то же, перестаешь понимать, зачем существуешь ты в этом вечном повторении. Ведь не станет тебя — и кто-то другой займет твое место. А перестав понимать свое существование, ты уже начинаешь переставать существовать. А если нет тебя — значит, не должно быть и окружающего тебя мира.

Весь мир — обман. Иллюзия…

Горька та ирония, которая сквозит в мыслях Живущего в Ночи из клана Таабил, считающего мир иллюзией.

Первый раз иллюзия дала трещину и показала мир настоящий, когда ему дали «волчью метлу». Дали — но он принял ее как дар.

А потом водоворот вечного повторения снова швырнул их в мир, которого нет. Но у них двоих уже был осколок настоящего мира. Они вдвоем продолжали хранить его, создав свой островок реальности в мире, которого нет.

И вот сейчас, когда раздался скрежет второй взломанной ловушки — выскакивающих из стен двух молотов, способных превратить смертного в блин, — настоящий мир вторгался в вечный повтор.

Настоящий мир может прийти по-разному. Хранитель это понял давно.

Настоящий мир прорывается в те моменты, когда ты сам остро чувствуешь свое существование.

А все остальное — ложь. Обман. Иллюзия. Мир, которого нет.

Сердце Хранителя забилось чаще. Он начинал чувствовать свое существование.

Сейчас он был рад. Так, как раньше, в далекие времена, радовался приходу матери, когда каждый день был наполнен пусть и простым, но существованием…

Свист арбалетных болтов — и спуск продолжается. Еще одна ловушка пройдена.

Шипение ядовитого газа, от которого глаза лопаются и вытекают из глазниц, пока руки раздирают собственное горло, — но шаги звучат.

Смыкающиеся со всех сторон стены — и тут слышны глухие удары, — а потом снова спуск.

Хранитель ждал. И радовался. Радовался, как ребенок новой игрушке…

Второй уровень ловушек использовал магию. Здесь шипел воздух, свернутый в упругие пружины заклятием Пронзающего Ветра. Здесь ревело пламя, бесноватым потоком мчавшееся по коридору в форме Голодного Языка Огня. Здесь вода обрушивалась водопадом, а водопад оборачивался Водяными Змеями, укус которых не просто ядовит — он обращает все в воду. Здесь взрывался камень, тысячами осколков Земного Облака целясь в нарушителя…

Здесь тот, кто спускался, задержался.

И Хранителю с «волчицей» даже подумалось, что он не дойдет, но…

Но Пронзающий Ветер рассасывался, не успев догнать незнакомца.

Но Голодные Языки Огня гасли, не добравшись до плоти незнакомца.

Но Водяные Змеи не успевали жалить — и обращались обратно во влагу.

Но Земное Облако ни в кого не попадало — и переставали дрожать камни.

А потом затрещала дверь, последняя преграда на пути в схрон. Славная крепкая дверь из красного дерева, растущего в Голодных лесах. С не менее крепкими и вдобавок заговоренными засовами.

Дверь выдержала двадцать два удара. А потом треснула, впуская незнакомца в обитель Хранителя.

— Здравствуй, — сказал Хранитель. — И спасибо тебе. Хочешь ли ты умереть?


Магия. Олекс терпеть не мог магию. Несмотря на то что магия помогала им, сейчас она убоговски все и усложнила. Нет, его способности и морфе помогли пройти сквозь разрушительные сгустки Силы, однако знакомый кислый привкус во рту заставлял думать, что слишком дорогой ценой он прошел сквозь колдовские преграды.

Неожиданно мог начаться новый приступ — вот что означал этот убогов кислый привкус. Неужели снадобье Мастера перестает ему помогать? Тогда лучше провалиться в Нижние Реальности, чем снова и снова испытывать эти боли и сумасшествие, неизменно заканчивавшиеся одним и тем же…

Ну почему из всех только у Олекса после Изменения появился побочный эффект? Что это за шутка богов?

…и презрительно кривящиеся губы Эваны…

В дверь, последнюю помеху на пути к цели — он чувствовал это, он ударил со всей силы.

Так, как если бы бил по Эване.

Если бы смог.

Олекс бил и бил, пока трещавшая под ударами дверь не выдержала и не развалилась пополам, открывая доступ к этому

«Ну и где этот Хранитель?» — успел подумать Олекс, пролезая сквозь дверной проем, когда услышал — на чистом Всеобщем, без акцента, который накладывается на этот язык родным говором:

— Здравствуй. И спасибо тебе. Хочешь ли ты умереть?

Голос был приятным и каким-то… по-юношески задорным, что ли. И принадлежал он…

Олекс сначала не поверил своим глазам. Как это понимать?

Посреди огромного зала с разрисованным полом, с даратскими колоннами вдоль стен и со столом в дальней его половине, с факелами на стенах (а они упырям зачем?) стоял светловолосый упырь. Высокий, стройный, одетый в простой кожаный доспех поверх кольчуги, доходящей до колен, с наголенниками и наручами из кожи, в сандалиях из беаргского шелка, которые любят носить философы Морского Союза, выходя в парк порассуждать. Он держал в руках «волчий хвост», копье с зазубренными шипообразными веточками от наконечника до середины древка, которое Олекс видел только на картинках в книгах Мастера.

Упырь, чьи глаза были скрыты повязкой. Олекс захохотал. Говорят, боги лишают разума того, над кем хотят подшутить. Обман. Врут. Можно даже сказать — безбожно врут.

Боги не лишают разума того, над кем хотят подшутить. Боги лишают того удачи. Олекс пришел драться. Олекс пришел выплеснуть копящееся в нем безумие.

Но удача снова отвернулась от него. Как можно драться — с этим? Со слепым мальчишкой?

Упырь озадаченно повел головой, услышав смех.

— Твой смех… Ты рад? — спросил он.

— Рад?! — воскликнул Олекс. — Рад?!! Да я зол так, как не злились убоги, когда боги прогнали их в Нижние Реальности. Рад?! Как можно радоваться, когда ожидаешь встретить достойного противника, а видишь непонятно кого? О нет, кровосос, я не рад! Я убоговски не рад!

— Ты смеялся… — Упырь пожал плечами и задумчиво прикоснулся к ближайшей веточке «хвоста». — Она тоже не понимает… Но ты не ответил на мой вопрос, нежданный гость.

— Какие, к убогам, вопросы? — Злость поднималась от живота к голове. Именно в животе злость возникала — как будто голод охватывал Олекса. Начинало покалывать в желудке, а потом вверх-вверх, до самого мозга, тысячами мелких лапок топоча по сознанию. — Если только ты хочешь спросить, пожалею ли я тебя…

— О нет! — покачал головой упырь. — Я просто повторю сказанное раньше. Хочешь ли ты умереть?

— Ты мне угрожаешь, кровосос? — осклабился Олекс.

Смешно. Не слишком ли шутка затянулась, а, боги?

— Это не ответ, человек.

Олекс, готовящий едкую реплику, запнулся. Как, убоги дери, он узнал?.. Как этот упырь узнал, что перед ним — человек? Он не должен…

— Ответом твоим должно быть: «Да, хочу» или «Нет, не хочу».

Злость окутывала сердце Олекса, черными — наверняка черными — коготками покалывая его.

— Уж поверь, кровосос, умирать я пока не собираюсь, — сжав кулаки, прошипел он сквозь зубы. — Доволен? А вот ты…

— Тогда, если не хочешь умереть, — перебил упырь, — ты должен немедленно покинуть это место.

«Ах ты тварь! — Чернота злости скользнула по горлу Олекса. — Да как ты смеешь… как ты смеешь?..»

— Я — Хранитель. Если тебе это о чем-нибудь говорит. И я из клана Таабил. Если и это что-либо тебе скажет.

Злость почти опутала Олекса, но остатки разума фиксировали сказанное упырем, воскрешая в памяти наставления Мастера.

— Таабил… — повторил Олекс. — Кровососы, чья Сила Крови — Правдивая ложь, создание иллюзий… Однако…

Что там говорил Мастер? Таабил порождает иллюзию в сознании смертного, а затем из воздуха создает вторичную внешнюю иллюзию, соответствующую ментальной. Таким образом, иллюзии Таабил никогда не могут быть настоящими, они не существуют, они лишь кажутся реальными благодаря воображению, как поддельное золото алхимиков, которое выглядит настоящим, но таковым не является. Нужно четко это понимать, иначе последствия будут самыми неблагоприятными. Это не реальные воздействия, а всего лишь phantasticam apparitionem — воображаемое появление, но и оно способно навредить, если ему поддаться…

Но!

Таабил могут создавать иллюзии только посредством своих глаз. То ли лучи из них какие-то испускают, то ли гипнотизируют смертного сменой красок в зрачках. Подробности Олекс уже не помнил.

Боги, вы продолжаете шутить?

— Что может сделать Таабил с повязкой на глазах, а, мертвяк? — издевательски спросил Олекс.

— Да, я слеп, — признался Хранитель. — Это моя слабость и мой позор как Живущего в Ночи из клана Таабил. Но и твой ущерб тяготит тебя и не позволяет быть достойным твоей силы воина.

Снова? Откуда он знает? Нет, как он узнает?

— Поэтому я и говорю тебе — уходи. Я не хочу убивать того, кто подарил мне и ей мгновения настоящего. Но если не уйдешь, значит, ты соврал, и на самом деле ты хочешь умереть. Тогда я убью тебя.

— Если кто здесь и умрет, то только ты! — заорал разнервничавшийся Олекс. — Готовься, мертвяк, я вырву твое сердце, и оно сгорит в моих руках!

Злость стальной проволокой скрутила Олекса. Он мял эту злость в своих руках, ее чернота топила в себе его разум. И Олекс знал, кто причина этой злости.

Проклятый мертвяк-кровосос, провались он в Посмертие Тысячи Болей! Он не верит в силу Олекса! Он презирает его! Он смотрит… Ну, хорошо, смотреть он не может, но если бы и мог, то точно смотрел бы на Олекса сверху вниз!

Становилось больно. Как и злость, боль рождалась в животе, повторяя проложенную злостью дорогу. От этой боли хотелось, чтобы бытие стало небытием, лишь бы боль исчезла. И Олекс знал, как он мог избавиться от этой боли. Ненадолго. Но избавиться.

— Скажи, Хранитель, — улыбнувшись уголками рта, сказал Олекс, — есть ли в тебе дух? — Он чуть нагнулся вперед, напрягая мышцы и прикидывая расстояние до упыря. — Есть ли в тебе дух?

— Вот, значит, как? — Живущий в Ночи поднес древко «волчьего хвоста» к лицу и словно прислушался к нему. — Хорошо, человек. Ты выбрал.

Вот сейчас. Решить дело одним ударом, пока он отвлекается на свое копье…

Что? Олекс застыл, боясь пошевелиться. Где… Где этот мертвяк, который только что стоял посреди зала, прямо на рисунке, изображающем какой-то цветок, и вдруг исчез…

Но самое плохое… Олекс сглотнул. Самое плохое, что кто-то стоял позади него, а Олекс даже не почувствовал, чтобы кто-то приближался. Неужели все-таки наведенный морок? Но как? Ведь он не видел глаза Хранителя!

— Все дело в том… — прошептал сзади кто-то — не кто-то, убоги побери, а Хранитель! — Все дело в том, что для того, кто не видит, расстояний не существует. Расстояние — ложь.

А затем в спину будто вонзились звериные клыки, стараясь пробраться как можно глубже. Олекс закричал. Мощный удар швырнул его вперед, на рисунок, изображавший закат Солнца. Падая, человек успел сгруппироваться и развернуться, чтобы ударить ногами.

Но перед Олексом никого не было.

Упырь продолжил стоять возле двери, обеими руками держа «волчий хвост» перед собой и смотря… нет, не смотря, не может он этого делать… наверное, просто направил лицо на свое копье, у которого…

Олекс нахмурился. Ну, не может этот упырь создавать иллюзии! Тогда почему ему кажется, будто веточки-лезвия «хвоста» шевелятся, словно настоящие ветки под напором ветра?

— Она говорит, на тебе было заклятье, — сказал Хранитель. — Хотя нет, не заклятие, точнее, не только заклятие. Что-то другое. Но ей и это понравилось…

Она? Ей? О ком это он?

— Видишь ли, — Хранитель неспешно, будто и не опасался ответного нападения, зашагал к Олексу, постукивая копьем о пол, — древко моей «волчицы» сделано из груши кровавой, очень редкой разновидности дерева, растущего только в местах, пораженных некротическим гниением. Достать это дерево трудно, но можно. А лезвия выкованы из темного мифрила и закалены в Вечном Пламени Сердца Гор, в которое бросаются старые индрик-звери, когда чувствуют приближение смерти. Поэтому у моей «волчицы» есть талант. Она способна замечать магию во всех ее проявлениях, каковы бы они ни были. Даже самые ничтожные проявления. Даже самые сложные, с защитой самих себя. А заметив — она пожирает магию.

Он остановился и направил копье на Олекса. Веточки-лезвия снова задвигались. Но теперь они напоминали клыки хищного зверя, пережевывавшего добычу.

Как же так? Ведь Мастер сказал…


…Игла вошла в вену легко, как и много раз до этого. Но сейчас Олекс почувствовал совсем другое, чем раньше. Руке стало жарко, хотя температура в комнате была невысокая.

— Что это? — полюбопытствовал Затон.

Конечно, спросить хотели все, но обычно излишние вопросы прощались только Затону.

— Сюрприз для Живущих в Ночи, — ответил Мастер, подходя к Тавилу, который терпеть не мог уколов и поэтому зажмурился, чтобы не видеть, как его будут колоть. — Немного магии, немного трав, немного того, чего вам не понять. С этим вы легко обойдете их Силу Крови.

— Это Заклинание из высшей магии? — благоговейно спросила Эвана, в отличие от них не прикованная к креслам, а стоящая в стороне.

— Я же сказал — немного магии, — раздраженно бросил Мастер. — Дайкар в первую очередь обнаружат волшебство, не зря же их понаставили вокруг того, что нам нужно. Поэтому магия в этом растворе минимальна и начнет распадаться в крови первой. Она — фундамент, но вам поможет в первую очередь стоящее на фундаменте здание! — Это Мастер говорил уже им четверым. Эвана и Сельхоф с ними не шли…


Ну да! Как же он мог забыть? То, что Мастер ввел им в кровь, было направлено против Силы Крови упырей. А этот Таабил не использует Силу Крови. И его убоговское копье — оно не только пожрало заклятие, положенное в фундамент снадобья Мастера, оно разрушило и все здание, ведь без фундамента постройке не устоять…

Значит, Олекс теперь слабее этого кровососа? Значит, Хранитель сильнее? Сильнее? Нет уж! Как бы не так!

Вот теперь…


Хранитель нахмурился и резко отдернул копье. Он не видел, но почувствовал перемену настроения в противнике и неожиданное изменение его реакций и движений. Звук, иное распределение жара от факелов и тянущийся из помещения ветер быстро сообщили ему, что там, где только что была «волчица», будто ураган пронесся, всю свою ярость обрушивший вместо копья на пол…

Хранитель отступил на шаг.

Он ощутил: место, куда был нанесен удар, основательно разрушено, словно по нему ударили пульсаром или огненным шаром.

Но конституция человека, после того как «волчица» поглотила ту странную магию, что он излучал, не должна была позволить ему наносить удары с той же силой, с которой он прошел оба уровня ловушек и снес дверь.

Или дело совсем не в магии? Неужели есть еще что-то?

— Слышишь, ублюдок?!

Странно. Голос изменился. Теперь он принадлежал человеку другой телесной организации и другого склада ума. Но магии никакой не было! Иначе «волчица» снова бы пожрала ее!

Хранитель принюхался. Исчез и запах крови, которая текла из ран на спине нарушителя после удара «волчицей», словно опять появилось то магическое-не-магическое излучение, которое не давало раскрыть, кто перед Живущим в Ночи. Но опять же это невозможно, пока здесь «волчица». Она заметит любую магию почище любого Дайкара или Вайруша!

Или раны на спине уже закрылись? Так быстро восстановиться? Невозможно! Это человек, а не упырь! Его слух, слух Хранителя, не обманешь никакой магией!

— Помнишь, ты спросил, рад ли я?

Хранитель вздрогнул, потому что вопрос прозвучал откуда он не ожидал — от западной стены, хотя противник до этого находился почти в центре зала, — он это точно помнил!

— Да, я рад!

Идет!

Живущий в Ночи завертел «волчицей» над головой, резко присев. Врага, бездумно бросившегося на него в такой момент, разрезало бы пополам. А этот мчался на него на огромной скорости, и он не должен был успеть остановиться…

Успел. Хихикнул.

— Я рад! Потому что мне достался достойный соперник! Соперник, способный оценить мою силу! Соперник, в котором есть сила духа!

«Он изменился, — подумал Хранитель, вставая и крутя „волчицей“ вокруг себя так, чтобы лезвия были направлены вверх и вниз, образуя смертельный сверкающий круг. Зацепи этот круг обычного смертного — и от того осталось бы мокрое место. — Он изменился, и не только в движениях. Изменилось его тело. Но как?»

Возможно…

Он бежал сзади, метя в спину, не вспомнив о рыцарских принципах чести и достоинства. Хранитель улыбнулся. В этот миг он уже знал о противнике больше, чем в прошлый. В этот миг у него стало больше шансов на победу.

Противник ударил, словно и не замечая смертоносного круга «волчицы» возле Хранителя, словно его руки удлинились настолько, что этот круг перестал быть опасным. А звук воздуха, расходящегося под ударом рукой, был совершенно другим, нежели от удара кулака или даже зажатого в руке стального шипа.

Возможно…

Когда «волчица» начала снова заходить за спину, Живущий в Ночи сделал полуоборот и оттолкнулся от пола. Теперь свистящий круг обратился в сверкающее колесо с вертевшимся внутри Хранителем, и этот новый круг неотвратимо понесся на нападающего, точно Колесо судьбы, к которому в Начале Времени Равалона привязал себя убог Вальде, стремясь познать все тайны мира, но не выдержавший быстрого вращения и сошедший с ума, когда Колесо помчалось в Бездну Тысячи Вещей.

Колесо с осью-Хранителем обрушивалось на противника, которому теперь некуда было деваться. Да, враг мог замереть на месте, пытаясь остановить свой удар. Но мог ли он убрать руку и увернуться от ответного удара, когда уже сам был в непозволительно близкой зоне?

Нет, не мог.

Он и не стал.

Сверкающее темным мифрилом лезвий, слившихся в одном неразличимом движении, колесо резануло по руке человека, оставив на ней рваные раны. Основной удар был направлен в корпус, поэтому «волчица» и не «отгрызла» его руку от тела.

Возможно…

И тут произошло то, чего Хранитель не ждал. Здоровой рукой человек резко схватил «волчицу» за веточки-лезвия и с огромной силой воткнул их в пол, прямо в чашу, полную винограда. Чтобы не упасть, Живущий в Ночи сделал свечку, держась за древко копья и балансируя на нем вниз головой. Он отметил, где находится противник, и, ловко перебирая руками, крутанулся, согнувшись. Две ноги ударили по голове человека, не ожидавшего, что упырь окажется настолько ловок и так быстро сориентируется и сможет использовать энергию движения сверкающего колеса. Противник отлетел в сторону, врезался в стену и застыл.

Тяжело дыша Хранитель опустился на ноги и выдернул «волчицу». Если бы он мог видеть чашу, он бы подумал, что возникшие трещины похожи на бороздки сока, что стекает из винограда. Но он не видел и не думал. Колесо — сложный прием: трудно распределить вес на все тело и при этом не позволить наконечнику «волчицы» даже чиркнуть по полу. Однако колесо могло спокойно разрубить семь сложенных вместе железных нагрудников, поэтому невероятным казалось, что человек сумел перенаправить направление удара.

И еще. Обе сандалии были разорваны, а ступни слегка порезаны, словно он ударил не по голове, а по шипастой маске, которую любят носить гноллы-разбойники. И запах свежей крови, которая должна была ручьем течь из покромсанной руки…

Запаха опять не было.

«Возможно… — подумал Хранитель, — возможно, я зря не убил его сразу…»

А мир вокруг все больше и больше становился настоящим.

Мир был.


Вот теперь они равны!

Олекс, замерший в восьми метрах от упыря, лизнул изуродованную руку. Ему было хорошо. Он радостно оглядел себя, снова восхищаясь тем обликом, которым наделяла морфе, колотящаяся в его крови.

Руки от локтя до запястий увеличились, там появились шипы, готовые удлиниться в любой момент. Ладонь стала больше, пальцы теперь заканчивались мощными, способными порвать сталь когтями. Ноги от колен претерпели аналогичные изменения, когти могли цепляться за любую поверхность. Олекс мог бы даже забраться на потолок и разгуливать по нему, если б захотел. Туловище изменилось мало, и потому его стоило оберегать особо. Впрочем, в случае чего, Олекс мог быстро выпустить из ног шипы, которые были направлены вверх, и прикрыть ими тело. Голову по-прежнему скрывал зеленый капюшон, подобный сейчас клобуку, остальную часть плаща он бросил возле колонн.

Морфе…

Как хорошо, что этот упыреныш снял с него заклятие Мастера. Они смогли биться на равных — и каждый сейчас был полон духа. Морфе, что легкими ручейками струилась до этого в его теле, теперь весенним паводком прорвала границы старого тела, дав его духу показать себя во всей красоте и совершенстве.

А упырь мчался на Олекса, держа «волчий хвост» за спиной наконечником вверх. Так, интересно, что же он еще может, этот Таабил без Силы Крови клана?

Он мог многое.

Например, внезапно ударить тупым концом древка в пол и взвиться вверх, переворачиваясь вперед и начав крутиться вокруг собственной оси. И, словно подхваченный ветром, мог падать не прямо, а как-то по спирали, словно его падение не подчинялось законам мира, а подчиняло их себе.

«Выкрутасы ну прям как у Меченых…» — промелькнула мысль. А упырь уже был рядом и атаковал Олекса, прекратив вращаться и посылая всю собранную вращением энергию ему в голову. Олекс вскинул руки — упырь не врал о темном мифриле, любой другой металл уже бы треснул, соприкоснувшись с пальцами-клинками, а тогда, вбивая «хвост» в пол, он сильно приложился, так что о защите стоило позаботиться.

Что? Опять… Опять то неприятное чувство, что и в начале поединка, когда упырь исчез и появился за спиной. Вспоминался Сельхоф…

Упырь, падающий на голову Олекса, вдруг исчез. Но «хвост» продолжил свой удар, такой же смертельный, как если бы Хранитель держал оружие в руках. Это чувствовалось в хищном свисте шевелящихся веточек-лезвий. И на некоторое мгновение подумалось, что «хвост» свистит, будто живой…

А упырь появился перед Олексом. Он присел и размахнулся обеими руками: в них блестели длинные и наверняка острые иглы, к тому же покрытые мелкой вязью рун и смазанные на кончиках какой-то дрянью.

Ну с чего он решил, что у Хранителя из оружия только это треклятое копье?

Убоги подери! Руки Олекс опустить не успевал, да и не мог. Удар в голову не сулил ничего хорошего, да и по результатам мог сравниться с иглами, которые уже мчались в его грудь. Оставалось только выпустить шипы из ног, но кто знает, что за магия на этих иглах…

В любом случае выбора не было.

Шипы выскочили беззвучно, за миг до того, как выпад Хранителя достиг цели. Они, словно связанный из прутьев щит, который ставится перед лучником во время стрельбы, выросли перед иглами. А дальше мощный удар потряс Олекса, удар такой силы, которой живо напомнил ему поединок с Эваной.

Шипы трещали и ломались, как щит из прутьев, попади в него огненный шар. По рукам Хранителя словно промчался разряд молнии, вокруг его кулаков вдруг затанцевали шарики с искрящимися внутри водоворотиками. Шарики втянулись в кулаки Хранителя в тот момент, когда сверху ударил «хвост», раздирая руки Олекса своими веточками, которые радостно — да, радостно, Олекс прямо-таки ощутил волну эмоций, плеснувших от оружия, — зашевелились, разбрасывая куски плоти во все стороны.

А вокруг кулаков Хранителя вдруг вспыхнул эннеариновый круг с декариновым треугольником внутри и цепью горящих рун по краям. В тот же миг будто титан схватил Олекса за шкирку и швырнул через весь зал. Именно это спасло человеку жизнь, потому что шипы треснули уже после того, как его отбросило, и иглы не оставили на нем даже царапины. Олекс врезался в стену и сполз по ней, оставив внушительный след в кладке.

Убоги подери, это было больно. Это было очень больно.

Не было возможности даже закричать. Боль парализовала все тело. Он пытался глотнуть воздуха — и не мог. Паника охватывала его, дышать никак не получалось, страх пополз по позвоночнику, прогоняя злость и объявляя себя новым владыкой…

— Иглы Ночи… Ты выдержал… А меня уверяли, что даже магическая защита не способна противостоять им, — удивленно произнес Хранитель.

Правой рукой вертя над головой «хвост», а левой махая перед лицом тремя иглами, Хранитель будто принюхивался к ним. Еще три такие же иглы валялись под ногами упыря… нет, не такие, а какие-то поблекшие по сравнению с теми, что светились в руке кровососа, и яд не стекал по ним. Видимо, здесь то же самое, что и со свитком Заклинания. Стоит использовать заклятие — и свиток становится белоснежно чистым. Словно разряженный арбалет, эти иглы были неопасны… Ну, скептики тут же скажут, что и арбалетом можно огреть по голове и иглу загнать в шею, но по сравнению с тем, чем эти иглы были до этого, — ну прямо детская игрушка против ятагана…

Произнес — и бросился вперед. Все-таки не уверен, все-таки ждет подвоха, а ведь сейчас Олекс полностью уязвим: ему не успеть дотянуться до рук, по которым стекала кровь.

И тогда Олекс сделал единственное, что ему оставалось. Сложил пальцы правой руки щепотью и вонзил когти-клинки себе в рот.


Такого Понтею видеть не доводилось.

Он, конечно, как и всякий Живущий в Ночи из знатной семьи, брал уроки фехтования, но все эти стойки, позиции, выпады и блоки мгновенно вылетели у него из головы, как только он обнаружил то, что ему действительно было интересно, — магию. В конце концов, каждый ведь должен заниматься тем, к чему более приспособлен? Ведь так только и можно достичь гармонии в обществе?

Но сейчас, глядя на своего охранника, которого, как он слышал, обучал чемпион клана Вишмаган, он вдруг позавидовал. Позавидовал, что так — не может.

Потому что когда из земли метнулись Жала Травы, Понтей, хоть и ждал нечто подобное, оказался все-таки не готов и не успел принять меры. А охранник — успел.

Он применил частичную трансформу и удлинившимися и заострившимися пальцами ног обрезал крупные твердые стебли двух Жал у основания, а потом метнулся вперед, схватил и закрутил их с такой скоростью, что Понтею показалось, что в руках у охранника два зеленых щита. Вертя Жалами, охранник заскользил между оставшимися, рубя и кромсая их. И ведь он не знал, что коснись они его, и он тут же умрет от яда, переполнявшего их. Не поможет даже регенеративная система упыриного организма, тут бы и горный дракон слег, воткнись в него вот такая травушка. Охранник не знал этого, но ни одно из Жал не достало его, а он, умело применяя где надо Силу Крови, обрубил их все.

А затем охранник совершил ошибку — он бросился прямо на врага.

«Проклятье!» — Понтей сосредоточился, вспоминая все нужные образы и пассы. В пустой комнате, когда тебе не грозит смерть, это выполнять легче…

Смертный в черном плаще не пошевелился, когда Живущий в Ночи бросился на него. Он стоял и смотрел, а на пути охранника вырастали все новые и новые травяные преграды. Но Жала в руках упыря превратились в опасное оружие, они резали все на своем пути, точно алмазные пилы гномов, которыми те режут камень. А затем, когда до врага оставалось не больше метра, тот вскинул руку — и светящиеся белым лианы с желтыми бутонами-цветками выросли прямо из руки, не из земли. Они ударили не по упырю, а по Жалам в его руках. И Жала остановили свое смертельное кружение, мгновенно поникнув, точно из них выпили жизненную силу. А цветы мгновенно раскрылись, их желтые лепестки оторвались и полетели в упыря.

И вряд ли радоваться такому цветочному дождю были причины…

Охранник не успел увернуться.


«Что за…» — Тавил нахмурился.

Он так легко заманил в ловушку этого упыря-простофилю, а тут… Лепестки Смерти замерли прямо перед лицом Живущего в Ночи, подрагивая, словно выброшенная на берег рыба, неспособная добраться до родной стихии.

Магия? Точно!

Вон второй упырь стоит с напряженной мордой, бормочет что-то и машет перед собой руками. Низший уровень, судя по всему, но все равно неприятно. Их снабдили мощью против Силы Крови, а магические способности к таковым не относились. Впрочем, магия не всемогуща…

«Тогда он тоже остановил Пики, — быстро соображал Тавил, — значит, разобрался, что это не магия. Заклинание только против Заклинания не сумело бы превзойти технику Мастера. Он второй раз останавливает мою атаку, значит, разобрался, что Силой я не пользуюсь. Но раз понял, что я не задействую магию, значит, и сейчас наколдовал что-то такое, что только противостоит материальной структуре, а принцип и основу не затрагивает… Тогда что? Тогда он просто использует такое же материальное противодействие, без эффекта эфирного воздействия. — Тавил скользнул взглядом по лепесткам. — Когда они бежали от поселения, он использовал Огонь. Но сейчас температура не повысилась, влажность в норме, земля не потревожена. Значит, ветер. Ну, тогда…»

«Он уже должен понять, что в первый раз перед его атакой я просто двигал материей, а не использовал Заклинания Защиты, — лихорадочно думал Понтей. — Тогда ему легко догадаться, что и сейчас я Стихией двигаю материю перед этими цветками… Значит, он ударит по материи. И тогда…»

О чем думал охранник — неизвестно.

Тавил вытянул руки, и из них посыпалась золотистая пыль. Она полностью облепила невидимую защиту упыря, и Тавилу стало понятно, что вокруг Живущего в Ночи находится нечто вроде полусферы. А золотистая пыль задвигалась по преграде все быстрее и быстрее, осторожно минуя трепещущие лепестки.

«Он спрессовал воздух вокруг этого упыря и поддерживает его плотность постоянным движением ветра. Неплохое владение воздушной Стихией, но этого мало для моей Пронзающей Пыльцы, — ухмыльнулся Тавил. — Она соберет весь используемый в заклятье воздух, а потом плотнее сожмет его. И этого упыря ничто не будет защищать. Поэтому ему не остается ничего, кроме…»

«…Кроме того, что я должен успеть поставить еще одну защиту вокруг охранника, прежде чем эта пыль разберется с моей первой преградой, — стиснул зубы Понтей. От напряжения у него стали расти клыки, но не было времени отвлечься, чтобы остановить это. — Есть вероятность успеть, но при этом…»

«…При этом ты сам останешься без защиты. Да, упырь? — Тавил усмехнулся. — Эту игру выиграю я, ты зря ее затеял. Умер бы быстро и без мучений. А сейчас, когда я знаю, что ты маг, я замечу проявления Силы и обойду их, нападая на тебя. Ты ведь это уже понял?»

«Это легко понять. — Понтей сглотнул. — Он без труда нападет с двух сторон, сейчас он просто разбирается с воздухом… И он думает, пожертвую ли я охранником, или…»

«…Или он попробует спасти их обоих? Вряд ли, он тратит все силы на подержание своего воздушного блока и просто не сумеет распределить их в достаточной для обоих мере…»

«…И мне придется защищать лишь себя. Значит, он продолжит на охранника ту же атаку, не дополняя ее новой, а на меня нападет иным способом. Вопрос — каким?»

«А этого ты точно не ожидаешь! — Тавил осклабился. — То, что я для тебя приготовил…»

Золотая Пыльца резко взлетела вверх, а лепестки продолжили свой путь, метя в голову охранника. В тот же миг Тавил развернулся в сторону Понтея и…

…и провалился сквозь землю. Точнее, не провалился, а мягко и быстро ушел в нее, не оставив и следа, но выглядело это так, будто земля всосала его в себя.

Понтей вздрогнул.

«Где? Откуда? Откуда ждать атаки?»

А земля вдруг вспучилась в одном месте, изрыгая в воздух куски дерна и травы, потом в другом, в противоположном, затем в следующем, и снова в другом, и снова…

«Из земли? Путает?» — Понтей опустил взгляд и тут же получил сильный удар сзади по голове. Он упал на колени, схватившись за затылок.

— Не там ищешь! — донесся сквозь боль насмешливый голос.

Подброшенные подземными взрывами в воздух дерн и трава перемешивались над Понтеем, складываясь в уже знакомую фигуру. Живущий в Ночи начал уворачиваться, но удар ногой в плечо бросил его на землю. Враг опустился вниз и шагнул к упырю.

— Было интересно, но игра закончена, — сказал он и поднял руки.

Понтей закрыл глаза.

Ну же, давай…

Тавил вздрогнул и посмотрел вниз. Странное, непривычное чувство охватило его. Прямо из его живота торчала огромная ладонь, перебирая пальцами какую-то серую бугристую ленту. Нет, не какую-то. Это были его кишки.

«Позвоночник… перебит?..» — вяло удивился Тавил.

А затем ладонь начала подниматься вверх, разрывая живот и желудок, грудную клетку и легкие, отрывая голову и отшвыривая ее подальше от тела вместе с плащом.

Обезглавленное тело безвольно упало.

Тяжело дышащий охранник, сконцентрировавший всю свою Силу Крови в правой руке и удлинивший ее на пятнадцать метров, с трудом поднялся и зашагал к Понтею. А Сива приподнялся, посмотрев на мертвеца перед собой.

«Все просто, — подумал он. — Все очень просто…»

Действительно, все было просто.

Догадаться, что Понтей использует ветер, чтобы сгустить материю воздуха перед охранником, было нетрудно. Враг знал, что один из двух Живущих в Ночи — маг, когда напал в первый раз. Но он решил, что в тот раз маг встретил его Пики Травы тоже магией Стихий. Понтей же тогда просто не успел использовать Стихию. Он использовал психомагию, ту Силу, которой владел лучше всего. Понтей задержал Пики психокинезом, но противник ведь не мог знать об этом. Когда они с охранником бежали к Храму, Понтей в качестве защиты использовал Стихию Огня, чтобы враги подумали, что он стихийник, если они следили за происходящим, — а в том, что следили, можно было не сомневаться. И когда Понтей поставил защиту из воздуха перед охранником, он одновременно с ней воздвиг и психозащиту, ментальный барьер, прямо под ветром. Пассы он делал специально, чтобы враг не обратил внимания на психическую энергию, Заклинание на ветер Понтей все равно накладывал голосом. А потом враг снял воздушную защиту и напал на Понтея, решив, что с одним упырем покончено и пора разобраться с другим. Однако ментальный барьер задержал лепестки, и те без поддержки пославшего их бесполезной массой осыпались на траву.

А дальше надо было надеяться, что охранник не оплошает.

Это было самым слабым звеном в плане Понтея. Самым слабым и опасным. Его могли убить сразу. Но… Повезло. Убоговски повезло.

— Хозяин, вы в порядке? — склонился над ним охранник.

— Да, я в порядке… — начал Понтей, и глаза его выпучились.

Он ничего не успел сделать.

Взвившиеся позади охранника лианы с красными цветками со скоростью молнии обвили упыря, успевшего закричать, но не успевшего ничего сделать. Цветы раскрылись и приникли к телу Живущего в Ночи.

Раздались сосущие звуки.

Охранник дернулся, трансформа начала меняться, возвращаясь в облик, в котором Живущие в Ночи больше всего схожи с людьми. Кожа потрескалась, обнажились мышцы. Лианы приподняли упыря в воздух, и Понтей с ужасом наблюдал, как на фоне бледного кругляша Луны охранника пожирают цветы.

А потом вниз посыпались кости. Обглоданные, чистенькие, блестящие.

А с земли поднималось тело убитого. Разорванное от пояса пополам, оно, шатаясь, шагнуло к Понтею, напоминая свежеподнятого зомби, которого влечет запах живой плоти. Понтей задрожал. Как маг, Сива мог поклясться, что некромагия не была использована. Вообще проявлений магии не было. Никакой. Как? Почему?

Даже упырь, даже Бродящий под Солнцем и тот бы не смог так быстро прийти в себя. С такими ранениями! А этот… А это… А это существо… Оно даже не регенерировало! Просто шло к Понтею!

И тут Понтей заметил то, что его окончательно добило.

К телу полз плащ. Быстро, будто скользящая к добыче змея. А тело, остановившись, протянуло руки, развернувшись к нему. Плащ вдруг взвился, словно его подбросили вверх, и приземлился прямо в руки мертвеца.

Понтей уже догадывался, что будет дальше. И не ошибся.

— Ублюдок, — прошелестело из-под капюшона. — Ублюдок… Цацкаться с тобой я теперь не намерен…

Бежать! Но куда? Вокруг степь. А до Храма, хоть его громада уже видна, далеко.

Живой мертвец шагнул к Понтею. Наверное, наблюдая за этой ситуацией со стороны, из уютного безопасного места, Понтей бы посмеялся над каламбурностью ситуации: живой мертвец, который совсем не живой мертвец, шел к другому живому мертвецу, которой тоже совсем не живой мертвец.

Но смеяться не хотелось. Ну совсем не хотелось.

Враг приблизился еще на шаг. И замер.

Грохот разнесся по степи, грохот от Храма Ночи Дайкар, грохот обрушивающихся красочных сводов и пышных стен, грохот разрушения и хаоса.

И сердце Понтея рухнуло вниз, в пропасть разбитых надежд и дерзко хохочущего отчаяния.


Когда до человека оставалось несколько шагов или два выпада «волчицы», Хранитель почувствовал изменение потоков воздуха и услышал стук когтей по полу. А потом человек вырвал кусок плиты и швырнул его навстречу Живущему в Ночи. Таабил отреагировал адекватно. Ни на мгновение не прекращая бег, он взмахнул «волчицей», разрезав плиту сверху вниз. Шутите? Останавливаться или уклоняться, когда до противника считаные метры? Когда до победы считаные удары?

Нет, он не остановился.

Разрезанная на куски плита начала рассыпаться, а навстречу Хранителю уже неслась новая.

Остановить его этим? Глупости!

И снова удар «волчицы».

И еще одна плита летит в него.

И снова удар…

???

«Волчица» замерла, будто застряла в куске, который завис в воздухе. Но это было не так. Человек провел его. Он не просто швырнул третий кусок, он прыгнул вместе с ним, а Хранитель обманулся, решив, что этот кусок просто больше в размерах и тяжелее. Но когда он успел так быстро восстановиться? Еще недавно дыхание человека было совсем слабым, почти сошло на нет, он с трудом двигался. А теперь с легкостью швыряется плитами и — что еще удивительнее! — перехватил удар «волчицы» и даже удерживает ее. Как?

Ага…

Удивительно. Просто удивительно.

Человек просунул свои удлинившиеся пальцы… нет, когти, он просунул когти между лезвиями «волчицы» и давит, отодвигая ее в сторону. Ну ничего, есть еще Иглы.

Хранитель ударил левой рукой, метя в голову.

Удивительно…

Продолжая отодвигать «волчицу», человек подпрыгнул и, выгнувшись спиной назад, ступнями ног ухватился за левое предплечье Хранителя, успешно миновав Иглы. Когти впились в руку Живущего в Ночи, задержав удар.

Но не остановив его.

«Ты слишком близко, человек. — Хранитель, превозмогая боль в руке, продолжал двигать ее в сторону противника. — Тебе не увернуться!»

А если так?

Хранитель ослабил давление правой рукой. Теперь человека, который давит на «волчицу», занесет вправо, он развернет Хранителя, и тот, послушно двигаясь за массой противника, ударит в голову Иглами с разворота…

Так должно было произойти.

Но когда человека занесло вправо, он неожиданно отпустил предплечье Хранителя, и это спасло его от выпада Игл. А при этом…

Хранитель почувствовал, что сходит с ума.

При этом…

Он замер, боясь шевелиться.

При этом…

При этом человек ударил свободной рукой по запястью, держащему древко «волчицы», и, навалившись всей своей тяжестью, вырвал ее у Хранителя, от неожиданности и резкой боли ослабившего хватку.

— Нет… — прошептал он. Иглы высыпались из обессилевшей руки.

Одиночество захохотало вокруг. Мир, который был таким существующим, сдавил его в своих пальцах бытия, безжалостно выворачивая наизнанку.

— Нет, не надо… — Он умоляюще протянул руки, не обращая внимания на боль в ранах. — Верни…

Мир, который был, не слушал.

И он начал сходить с ума.


Олекс дышал с трудом. Рана в горле никак не зарастала, да и не должна была зарастать — не входила в зону восстановления морфе. Кровь попадала ему прямо в организм, придавая сил, но одновременно такая кровопотеря и обессиливала.

«Смешно. Боги, вы продолжаете шутить? Я ведь так могу и умереть, не правда ли? Умереть от того, что дает мне силу?»

Он и правда недооценил Хранителя.

Его сила духа…

Да, они равны. Но Хранитель слеп, и это сделало его дух сильнее. А Олекс…

Олекс умирал.

«Пора кончать с этим».

— Верни…

Что? Он посмотрел на Хранителя и не поверил глазам. Всего несколько мгновений назад это был уверенный и сильный упырь, а теперь в десяти метрах от него стояло жалкое ничтожество. Оно дрожало и, неуверенно шаркая, двигалось к нему, протягивая руки, точно нищий, готовый выпрашивать даже собачьи объедки, чтобы поесть.

— Верни ее…

А голос? Тот твердый, правильный голос, четко выговаривающий каждое слово, немного возбужденный и, конечно, не сомневающийся ни в чем голос? Куда он подевался? Как этот скулеж смог занять его место?

— Верни ее, прошу…

Олекс взглянул на свои руки. Понятно. Он хочет получить обратно «волчий хвост». Копье, из-за которого Олекс чуть не лишился жизни. Вернуть? Хранитель, наверное, сошел с ума. Он не вернет «хвост». Хотя… Да, вернет. Только обрадуется ли Хранитель?

В руках Олекса веточки-лезвия не шевелились. Он потянулся к самой длинной и крупной у основания. Улыбнулся. Проверим, что там за темный мифрил итягаться ли ему с морфе…

Сила наполняла его с каждой секундой.

И с каждой секундой жизнь покидала его.

Клинки-когти заскрипели, брызнули искры — и отрезанное лезвие со звоном упало на пол, прямо на рисунок распахнувшего крылья ястреба.

Хранитель остановился, прислушался.

Да, тяжело. Пришлось вложить всю морфе, чтобы сделать это. В бою бы этого не получилось. Но сейчас, когда Хранитель стал тряпкой, хотя нет, какая он тряпка, даже та может пригодиться. Теперь Хранитель никуда не годен, и Олекс может приложить всю силу.

Еще одно лезвие упало на пол. А за ним — все остальные. Олекс не собирался растягивать удовольствие от уничтожения чужого оружия — да и не испытывал он удовольствия, если честно…

А затем он швырнул голое древко Хранителю. Молча. Хотя так и хотелось сказать что-нибудь издевательское. Но он не мог. Разорванное горло не позволяло этого сделать.

Хранитель бросился к древку, как собака к брошенной кости, успел поймать его в полете. Пальцы осторожно поползли вверх, он не верил, а если и верил — то в то, чего нет, обманывая себя… А потом он нащупал обрезки. И замер. Пальцы разжались, и древко упало на пол. На изображение рыцаря в полных доспехах, указывающего мечом куда-то перед собой.

Хранитель взвыл.


В детстве он верил в мир. Когда рядом была мать — он верил в мир. Отца он не помнил, тот редко был рядом. Единственное, что подтверждало то, что мир существует, была мама. А потом мать исчезла. Она исчезла после плохой ночи, ночи, которую он совершенно не помнил, но которая точно была плохой — потому что мамы больше не было рядом.

И тогда он понял, что мира нет.

Что мир, который ему давали в руки в виде игрушек, мир, который он нюхал в виде цветов, мир, который делал ему больно, когда, будучи ребенком, он натыкался на стены в новом доме, пока не привык, мир, который делал его сытым во время приема пищи, мир, который радовал его сладкими запахами, мир, который пугал его каждый раз перед сном, когда на небо выкатывался Враг Ночи, мир, который был материнской лаской, — этого мира нет.

А может, никогда и не было.

Прошлое — это память о том, что мы испытали. Но память может быть ненастоящей, и воспоминания могут быть надуманными. Прошлого нет.

Настоящее — это то, что мы чувствуем и думаем в это время и в этом пространстве. Но миг неуловим, а пространство меняется с каждым мигом. Так что и настоящего нет.

Будущее — это наши мечты и планы. А они — нереальны. Нереальнее даже, чем все остальное. Будущего не просто нет — его никогда не будет.

Мир, окружающий меня. Его нет. А что есть? Только я сам. Значит, если мир — обман, то я обманываю сам себя? Да, так и получается.

Я всегда обманываю сам себя.

И только это — правда и истина.

Единственное, что есть.

А «волчица»? Она вдруг стала тем, чего не могло быть в моем обмане. Я не мог так себя обмануть. Мы нашли друг друга, чтобы всегда быть вместе в мире, которого нет.

Ошибка.

«Волчицы» нет. Мы не будем вместе.

«Волчицы» не будет. Мы не будем вместе.

Тогда, может… «волчицы» и не было? И она была обманом? Я обманул себя?

А мир? Ведь мир, которого нет, — ведь это он разрушил мой обман? Мир убил «волчицу» — и мой обман был убит вместе с ней?

А вдруг… А вдруг все это время я обманывал себя — но по-другому? Вдруг настоящий мир — был? Есть? Будет? А я обманывал себя. Что его нет.

Вдруг «волчица» была?

А мир… Мир отплатил мне за то, что я не верил в него. Да? Да?! Да?!!

ДА!

Я был глуп и обманывал себя все это время.

Мир был.

И «волчица» была.

Но теперь «волчицы» нет. А мир есть. Разве это справедливо?

Руки Хранителя потянулись к повязке на глазах.

Разве это справедливо, что мир будет, а моя «волчица» — нет?

Дотронулись до крепких завязок на затылке.

Боги или убоги, ответьте — разве это справедливо?!

Он никогда не снимал повязку с тех пор, как его заставили надеть ее после того дня, когда пропала мама. В далеком (несуществующем!) прошлом он вообще не мог этого сделать из-за запечатывающего заклинания. И лишь когда его поселили в Храме, сделав Хранителем, ему позволили снимать повязку.

Но только в самом необходимом случае.

А разве это не необходимость — перестать миру быть, как перестала быть «волчица»?

Необходимость.

Так что пора.

Он сдернул повязку с глаз.


Олекс, приходя в себя, осторожно следил за Хранителем. Сейчас надо собраться с силами для последнего рывка и сокрушительного удара. Надо точно все рассчитать. Бросаться сломя голову на упыря опасно, пусть даже сейчас он выглядит не лучше разбитой вазы. Вот он поймал древко. Вот его рука скользнула вверх, коснулась нижнего обрубка лезвия и замерла. Вот он разжал руки, и древко упало на пол. Вот он взвыл, точно раненый зверь, который к тому же потерял свое потомство. А вот он поник, став еще более жалким и никчемным. Похоже, можно нападать.

Стоп!

Хранитель распрямил плечи и выпрямился. Его руки поднялись к затылку и стали развязывать узел на повязке. Так что — все-таки видит? И сейчас попытается использовать Силу Крови Тавил? Глупо. Олекс ни за что не посмотрит ему в глаза после того, как тот сам сказал, что он за упырь и…

Все мысли мгновенно вылетели из головы Олекса. Так вороны улетают с кладбища, на котором проснулся Костяной Дракон.

Глаз у Хранителя не было. Совсем. А вместо глаз…

Не было переносицы, и нос начинался с того места, которое обычно именуют «под глазами». А там, где должны были быть глаза, расположился овал. Не просто овал — провал. Но в этом провале не было видно ни костей черепа, ни мозга, только нечто серое, дымящееся, которому, казалось, нет конца и при виде которого Олекс почему-то подумал о смерти.

Почему? Кто знает.

А потом из провала вдруг вылетели два серых смерча, примерно в половину роста Хранителя, и завертелись по бокам упыря. Хранитель поднял голову и закричал. И воздух над ним стал медленно сворачиваться в воронку. Олекс отчетливо видел, как задрожало и стало сжиматься пространство над Живущим в Ночи, как будто ломаясь и попутно ломая то, что было в этом пространстве. А воронка, узким началом которой был провал на лице Хранителя, стала увеличиваться. Закачались колонны, стол потянуло к Хранителю, на пол посыпались факелы.

Воронка над Хранителем виднелась очень отчетливо, в нее затягивало не просто предметы, в нее затягивало саму реальность. Уже трещали стены, уже крошился потолок, пожираемый серым провалом, уже потянулась к воронке пыль, а Олекс стоял, совершенно не зная, что делать.

О таком Мастер его не предупреждал. О таком он не говорил, даже когда подробно рассказывал о Живущих в Ночи, их рангах, кланах и Силах Крови. Никогда он не упоминал о кровососе, способном поглощать не кровь, но саму реальность.

Олекс боялся приблизиться — что-то подсказывало ему, что два смерча созданы не для созерцания. И то, что они были серы, как нечто в провале Таабила, это только подтверждало.

Но и приказ Мастера…

И крупицы жизни, продолжавшие его покидать…

Что делать? Что?

Потолок обвалился, но балки и перекрытия не достигли пола — их засосало в воронку, которая резво понеслась вверх, увеличиваясь в размерах. Она полностью разрушила потолок обители Хранителя и наверняка должна была стать еще больше. Вряд ли Храму Ночи в будущем поможет реконструкция, скорее его придется отстраивать заново.

Зал начал крутиться. Медленно, но уже ощутимо. Совсем скоро этот провал, точно глотка, всосет в себя все без остатка. Вон уже факелы, продолжавшие гореть, несутся в воронку. Теперь даже страх перед Эваной исчез. И хотелось бежать и спасаться. Но успеет ли он?

— Олекс, идиот, что ты делаешь?!

Знакомый голос вывел Олекса из ступора. Он повернулся и увидел Затона, застывшего в проходе. Открыл рот, чтобы объяснить, но поперхнулся кровью.

— Это он тебя отделал? И даже морфе не помогла?

Олекс зло посмотрел на товарища, и тут у него подкосились ноги. Он бы упал, не подоспей к нему Затон.

— Ты совсем плох, — покачал головой Затон. — Говорили же тебе, будь осторожнее. Надо было сразу энтелехию использовать, а не морфе.

Затон бросил взгляд на Хранителя. Наверное, какой-то новый вид, неизвестный Мастеру. То, что он делал, не было похоже ни на одну из Сил Крови, о которых Мастер рассказывал.

Реальность продолжала всасываться в воронку, зал грохотал, неотвратимо разваливаясь. Следовало бы убежать. Но тогда они не достанут это, а Мастер вряд ли будет рад такому повороту событий.

Затон вздохнул. И, положив Олекса на пол, залез в глубины своего плаща. Из капюшона вдруг вырвался кисельный клочок тумана, который тут же унесся в сторону упыря, захваченный воронкой. Затон как-то съежился, полы его плаща распахнулись, — и пять теней одна за другой скользнули к Живущему в Ночи. Они были до неприличия тонкими, с такими же тонкими руками и ногами, и, казалось, никакой опасности не представляли. Однако оба смерча бросились к ним наперехват, разрезая своими хвостами пол.

Тем временем разрушался второй ярус Храма Ночи.

Сблизившись с тенями, первый смерч вдруг разлетелся на десяток серых дисков, окруживших тени со всех сторон. Диски выбросили из себя серые щупальца, создав нечто вроде сети, и в эту сеть попало две тени. А затем сеть резко сжалась, объединяя диски обратно в смерч, — и тени исчезли.

Другой смерч вдруг перевернулся и взмыл в воздух, зависнув прямо над оставшимися тенями, затем резко увеличил свой хобот и ударил им вниз, накрыв еще две тени.

Последняя тень добралась до Хранителя. Смерчи уже возвращались, но не успели. Тень легла на пол точно на тень Хранителя, которая еще была видна в неверном свете оставшихся факелов. Легла — и растворилась в ней, и примчавшиеся смерчи зарыскали вокруг Хранителя, как гончие, потерявшие след.

Грохот потряс все здание, от подземного схрона Хранителя до третьего яруса. Храм раскалывался, а засасывающая реальность воронка продолжала увеличиваться, устремляясь в небо.

Затон шумно вздохнул. И тут же тень Хранителя распалась на несколько частей. А сам он, сделав нерешительный шаг вперед, распался следом за своей тенью. Сразу исчезли смерчи, и зал прекратил дрожать, только продолжал рушиться верхний Храм, и падали в оставшийся без потолка схрон камни. Воронка исчезла не так быстро: она еще продолжала кружиться, продолжала цепляться за действительность, будто воля ее создателя продолжала жить в ней, но и она исчезла спустя минуту.

И тогда Затон направился в центр зала. Олекс с трудом приподнялся, следя за действиями товарища. Затон достал из недр своего плаща молот таких размеров, с которыми гномы и краснолюды обычно изображают молоты, топоры и секиры своих богов, стремясь подчеркнуть их исполинскую мощь. Каким образом этот молот оказался у Затона и почему не мешал ему все это время — такие вопросы могли задать только несведущие. Олекс, например, знал ответ.

Затон замахнулся и ударил.

Храм Ночи закачался, словно обезумели духи гор и началось землетрясение, которое способно напугать даже великанов с седых склонов Ледяной гряды, известных своим бесстрашием.

А Затон хмуро посмотрел на расколовшийся молот и отшвырнул его. Упав на пол, молот начал таять, словно роса под лучами восходящего солнца.

Опустив руки в образовавшуюся в полу дыру, Затон заревел, поднимая что-то тяжелое. Это оказался прямоугольный ящик высотой примерно с Тавила, а шириною — с него самого. Из чего он сделан, было непонятно, все его поверхности были иссиня-черными, стыков нигде не было видно. Со всех сторон ящик покрывали руны и знаки преобразования Стихий, было даже несколько фигур из высшей магии. Затон придирчиво осмотрел ящик, будто это была лошадь, которую продает нервничающий гоблин разбойничьего вида, и остался доволен осмотром.

— Отлично, — сказал он, повернувшись к Олексу, который чувствовал, что еще немного — и он умрет. — Мы нашли это. Можно уходить.


Эта комната в самых глубоких подземельях Храма Ночи клана Сива использовалась редко. Она не имела защитных заклинаний или тайных механизмов, преграждающих непосвященным путь к ней. Заклинания могли обнаружить, на ловушки могли наткнуться случайно. Единственное, что защищало комнату, это полная секретность и десятки извилистых проходов, образующих вокруг нее лабиринт. И сегодня здесь собрались все. За простым круглым деревянным столом. Не было ни свеч, ни факелов. Упырям они не нужны.

Канар-Де Винша да Дайкар, третий в иерархии после Повелевающего кланом Дайкар, седой, что выдавало его почтенный возраст даже для Живущего в Ночи, отдающий предпочтение черному трико с серебряными вставками вместо традиционных красных камзолов клана, лихорадочно теребил свою цепь с гербом, на котором были изображены две пронзающие солнце молнии. Он нервничает и не скрывает этого.

Раваз Дэй да Фетис, правая рука Повелевающего клана Фетис. Такой же старый, как и Канар-Де, но предпочитающий держать свой возраст в тайне и молодиться. Его выдают глаза — цепкие и уставшие. Он кутается в длинный серый плащ, полы которого расписаны рунами и неизвестными остальным знаками. На его медальоне-гербе крепко сжатый кулак пронзает небесные слои аэра, точно стремится достигнуть Хрустальных Дорог.

Киул-зай-Сат нноф Татгем, второй сын Повелевающего клана Татгем. Он молод и потому не особо беспокоится, как остальные, которые мрачны, как грозовые тучи над горами. Ему все еще кажется, что все не так серьезно. Поэтому он придирчиво рассматривает стоячий воротник своей фиолетовой куртки и пока не думает ни о чем другом. Его герб — расколовшая гору стрела.

Вииан-ом Сайкар Нугаро, командующий войсками клана Нугаро. Не стар, но и не молод. Единственный из собравшихся, кто носит бороду. Обычная одежда, которая скорее пошла бы простому вояке, вышедшему в город, чем одному из глав Нугаро. На его гербе одинокий волк, воющий на луну.

Вазаон Нах-Хаш Сива, брат Повелевающего клана Сива. Высокий, выше остальных, примерно того же возраста, что и Вииан-ом Сайкар, задумчивый. На нем камзол серого цвета, официального цвета Сива, преобладание которого в одежде могут позволить себе только они.

Вазаон неодобрительно глянул на Раваза, когда тот появился в комнате, но тот спокойно встретил взгляд, будто и не нарушал традиций. Действительно, под плащом у него разноцветное трико с доминированием красного, цвета Фетис. На медальоне-гербе Вазаона две свечи, освещающие раскрытую книгу.

Нечасто они сидели рядом, даже на праздниках или молениях Ночи. Мало кто мог догадаться, что этих Живущих в Ночи связывает что-то помимо общей жизни в Лангарэе. Если кто-то догадывался и не был при этом введен в курс дела — он исчезал. Слава Ночи, таких умников пока было только двое, и те были жрецами, известными своим экзальтированным поведением и бродяжничеством по лесам Лангарэя. И мало кто задумался об их судьбе, когда они не возвратились из очередного ухода в скит.

Главное, что объединяло всех пятерых, было недовольство нынешним положением кланов в отлаженной системе Царствия Ночи. И объединились они лишь для того, чтобы изменить это положение. Повелевающие Сива, Татгем, Нугаро, Фетис и Дайкар ни о чем не знали, а даже если и догадывались, то догадки их были неправильными. Это было обязательным условием — Повелевающие кланов ничего не должны знать о тайном союзе, чтобы в случае неожиданных событий никто не смог обвинить и наказать сами кланы.

В случае малейшей ошибки наказание должны понести только они. И вот ошибка произошла. И была она отнюдь не маленькой. Гигантской она была. Можно даже сказать — титанической.

Все молчали, и каждый думал о своем. Главного среди них не было. Точнее, главного они выбирали посредством запутанного и сложного обряда. Сейчас главным был Вазаон Нах-Хаш, и он первым нарушил молчание:

— Во-первых, мы должны решить, как объяснить разрушение Храма. Все остальное можно объяснить очередным налетом лихой банды, но вот отсутствие половины Храма… — Вазаон покачал головой. — Такое на банду не спишешь, даже приведя доказательства, что с ней был могущественный маг.

— Кстати, а почему мы уверены, что с ними не было магов? — подал голос Киул-зай-Сат. — Пройти сквозь заставу Дайкар, уничтожить их поселение, перебить храмоохранителей и жрецов. Даже Меченосцы — и те бы не проделали все это так быстро. К тому же следы разрушений — дело рук тех, кто с магией на «ты».

— Это не так, — буркнул Канар-Де. — Не было там атакующей магии.

— Как так? — удивился Татгем. Недавно продемонстрированная над столом при помощи магии картинка того, что осталось от Храма Ночи и поселения, обслуживающего Храм, никак не выходила у него из головы.

— Любая магия оставляет после себя фон. — Дайкар посмотрел на собеседника, как на упавшего с башни смертного, который после этого если и ходит, то только под себя. — Даже скрывающая саму себя. Только чуть сложнее обнаружить ее самим магам. Но наша Сила Крови видит всю магию, любые Заклинания и их остатки.

— Что-то незаметно, — пробормотал Киул-зай-Сат.

— Мальчишка… — И так бледный, Канар-Де побледнел еще больше и начал приподниматься. — Как ты смеешь?..

— Успокойтесь, — примиряюще поднял руки Вазаон, сидевший между Киул-зай-Сатом и Канар-Де. — Не время устраивать ссоры друг с другом. Киул-зай-Сат, твое удивление понятно. Чтобы устроить такое без магии нужна тяжелая осадная техника и не меньше роты солдат. Но и возмущение почтенного Винша да Дайкар объяснимо. Никогда Сила Крови Дайкар не подводила Лангарэй, она, как никакая другая, помогала нам в первые годы существования Царствия, когда мы сражались с людьми и гномами. И если уважаемый Винша да Дайкар говорит, что следов магии не осталось, — значит так и есть. И мы должны понять, что это.

— Я говорил, что нужно добавить к Дайкар пару воинов Нугаро, — сказал Вииан-ом. — Хороший солдат никогда не помешает, а уж если такую вещь беречь, то мои воины получше, нежели Дайкар…

— Да вы что! — взвился Канар-Де, и Вазаон осуждающе поглядел на Нугаро. — Решили всю вину на меня свалить? Думаете, не вижу, чего вы с этим сосунком задумали? Думаете, что не имей Дайкар у себя Порченую Кровь, то и дел с ними иметь не стоило? Да когда твои сородичи лесным зверям задницы подставляли, мы…

— Тихо! — крикнул молчавший до сих пор Раваз, заметивший, как сузились глаза Вииан-ома и как опасно зашевелились волосы в его бороде. — Вы что, не видите, что Канар-Де как на иголках? Верно говорят: не видят то, что не хотят видеть. Ведь никого из вас не будет проверять Совет Идущих Следом, проверка и расследование падет на клан Дайкар. А вы? Вместо того чтобы поддержать, вспоминаете давние споры, которым место в Тартарараме[2], а не здесь и сейчас.

Вазаон благодарно глянул на Раваза. Значит, и он заметил, что Канар-Де на грани, на очень опасной грани, и опасной не только для него, но и для всех них. А эти двое… Вояки. Тактики, но не стратеги.

Смутившиеся, но вряд ли раскаявшиеся Киул-зай-Сат и Вииан-ом что-то неразборчиво пробормотали в качестве извинений. Дрожащий от ярости Канар-Де сел обратно, недобро поглядывая то на Татгема, то на Нугаро.

— Это была не магия, — сказал Вазаон. — Но нам нужно представить, что это была магия, поддержанная мечами. Скажем, нечто вроде того, когда Магистры и Меченые прорвались в Сайфиаил.

— Да, но они там и остались, — возразил Раваз. — У нас же большие потери, и ни одного убитого со стороны нападавших.

— Значит, надо решить, как объяснить, что Дайкар не успели предупредить — да, предупредить! — о появлении отряда магов и воинов и почему те смогли уйти без потерь.

— А разбираться, что за магия была использована… — начал Киул-зай-Сат, но его прервал Канар-Де:

— Это не-магия!

— Хорошо, хорошо, — криво усмехнулся Киул-зай-Сат. — Что за не-магия была использована — когда будем разбираться?

— Это второй вопрос, — сказал Вазаон. — Конечно, необходимо понять, какой силой пользовались вторгнувшиеся, определить ее источники и разработать способы противодействия. Она оказалась достаточно эффективной против Порченой Крови. Вы же понимаете, что нам следует быстро понять, кто похитил… мм… это, скажем так, и вернуть похищенное. Но не следует мчаться сломя голову неизвестно куда, не зная, что встретишь…

— Нет, отец. Как раз сейчас нам и нужно мчаться сломя голову.

В комнату вошел еще один Живущий в Ночи, и Вазаон не смог скрыть своего удивления:

— Понтей? Что ты здесь делаешь?

Молодого упыря встретили пристальными и отнюдь не дружелюбными взглядами. Все знали, какое место в их планах занимает Понтей Нах-Хаш Сива, но это все равно не означало, что он был им симпатичен.

Для начала, Понтей был Средним, в то время как они пятеро — носферату. Затем, Понтей был в три раза моложе Киул-зай-Сата. Ну и, наконец, он разбирался в том, в чем они чувствовали себя как рыба в рыболовной сети. Понтей Нах-Хаш Сива был самым крупным знатоком магии в Лангарэе. И именно поэтому он спокойно мог входить в эту комнату, не опасаясь, что Татгем или Нугаро бросятся на неожиданного посетителя.

— Отец, это я первым снял визуальные слепки с поселения и Храма и послал вам, — покачал головой Понтей. — Неужели ты думаешь, что я так быстро оказался там, узнав о происшедшем?

— Тогда как ты?..

— Очень просто, — сказал Понтей. — Я был там, когда поселение и Храм атаковали.

Изумление затопило комнату и сиропом растеклось по замолчавшим Живущим в Ночи. Только теперь они заметили, что камзол и плащ Понтея разорваны, а шаровары заляпаны чем-то подозрительно напоминающим кровь. Но только напоминающим, запаха крови упыри не почувствовали.

— Ты был там? — наконец спросил Вазаон.

— Был, — кивнул Понтей. — Сражался с одним.

— И выжил? — подался вперед Киул-зай-Сат, недоверчиво рассматривая молодого упыря.

— Я выжил, — ледяным тоном ответил Понтей. — А мои охранники погибли. И произошло это окола сорока минут назад.

— Значит, ты был прямо в эпицентре… — задумчиво произнес Раваз.

— Да, — согласился Понтей. — А еще это значит, что у нас есть шанс. Шанс вернуть похищенное.

— Но мы даже не знаем, понимают ли они, что именно похитили, — сказал Вазаон.

— Отец, — поморщился Понтей, — ну что ты, честное слово…

— Глупо полагать, что вся память о нем была стерта за пределами Лангарэя, — поддержал молодого упыря Раваз. — Конечно, можно думать, что это весьма сложная комбинация Совета Идущих, неведомо как узнавшего нашу маленькую тайну. Я давно предполагал, что не все документы во внешнем мире были нами куплены или уничтожены и что не все рты мы заставили замолчать. Не сомневайтесь — те, кто разрушил Храм, знали, что в этом Храме находится. К Хранителю не так-то легко спуститься, любой охотник за сокровищами десять раз подумал бы о риске.

— Ну а если магия? — не успокаивался Киул-зай-Сат.

— Да хватит! — не выдержал Раваз. — Ну не магия это была, пора смириться, что иногда сущности стоит умножать!

— Не магия, — сказал Понтей, скривившись, будто ему вырывали клыки. — Это было, словно принципы действия Полей Сил перенесли совсем на другой уровень взаимодействия энергий, не затрагивая при этом фундаментальных переменных…

— Потом поделишься своими размышлениями, — недовольно поморщился Вазаон. — Раз ты жив, значит, как-то сумел с этим бороться. Вот это важнее всего.

— Нет, отец. Сейчас важнее собрать отряд и организовать погоню за похитителями. Неужели никто еще не подумал, что они могут случайно или не случайно выпустить его?

И снова повисла тишина. Никто об этом действительно не подумал. Они просто знали о последствиях, и в подсознании сидела мысль, что любой знающий на их месте ни за что на свете, ни за какие богатства мира или даже в самой смертельной муке не выпустил бы это.

Но это они. А кто знает, каковы цели похитителей?

Теперь всю важность происходящего осознал даже Киул-зай-Сат, мгновенно ставший серьезным. А вот Канар-Де затрясся еще сильнее, так трясет человека с высокой температурой.

— Это плохо, — сквозь зубы процедил Раваз. — Малейшее подозрение, небольшая догадка — и всему конец. Не только нам, но и кланам. Даже Повелевающих не спасет то, что они ничего не знали, хуже того — это вменят им в вину.

— Повторяю, шанс есть. — Понтей хлопнул по столу двумя руками, привлекая к себе внимание. — Вы знаете, когда я работал над Барьерами и Печатями, я создал первую преграду его пробуждению. Иглы Ночи. Но сегодняшняя ночь показала, что они далеко не всегда могут помочь. Иглы Ночи — старое изобретение. Я, признаюсь, втайне от вас готовил небольшой отряд, призванный, если Свитки Эк-Шера окажутся фальшивкой, противостоять… ну, вы понимаете чему.

— Однако! — только и сказал Вазаон. Интересно, какие еще сюрпризы подготовил его младший сын?

— Да, я скрыл от вас свои приготовления. И готов понести наказание, отец. Но после того, как мы вернем… это.

— Не беспокойся, наказание ты понесешь, — сказал Вииан-ом, мрачно посмотрев на Понтея. Ведь это он, Нугаро, должен был подумать о создании вот такого отряда, готового грудью встать как первая и последняя линия обороны. А этот мальчишка обскакал его. Сожги его Враг Ночи, пускай бы занимался исследованиями и не лез не в свои дела, предоставив воевать тем, кто этим с малолетства не просто занимается — кто с малолетства этим дышит.

— Кого ты подготовил? — спросил Раваз. — Знаем мы их?

— Зная Понтея, можно быть уверенным, что он выбрал лучших из лучших, — хмыкнул Киул-зай-Сат.

— Нет, это не так, — покачал головой Понтей. — По той же причине, почему только Дайкар охраняли Храм, я не трогал и лучших из ваших кланов. Не стоит привлекать внимание. Лучшие всегда на виду, они не принадлежат самим себе. А вот не такие выдающиеся и выделяющиеся — в самый раз.

— Значит, ты пришел к нам за разрешением выдвигаться в погоню? Ну, если так…

— Нет, — перебил Понтей Раваза, — если бы только это, то мой отряд уже бы выдвинулся. Я здесь совсем по другому делу.

— Наглеешь, — сказал Вииан-ом.

А вот Киул-зай-Сату наглость Понтея понравилась, и он даже улыбнулся молодому упырю.

— Что же это за дело? — спросил Вазаон. Сын не переставал удивлять его. Как будто прошлой ночью он видел одного Понтея, а сейчас в комнате стоит совсем другой Живущий в Ночи, более… более… более взрослый, что ли?

— Нам нужно реализовать Договор.

И в третий раз ему удалось их удивить.

— Договор? — задумчиво повторил Раваз. — Ты уверен?

— Более чем. Ведь мой отряд и мое изобретение готовились против него, и в основном деструктивный характер должен выражаться в использовании против… ну, понятно, против чего. Иглы Ночи Хранителя были использованы, но он все равно погиб. Нужен специалист, который разбирается в тонкостях магии лучше, чем я. Поверьте, я знаю, что говорю, я это прочувствовал, пока мы с охранником дрались против одного из вторгнувшихся. То, что я жив, простая удача и невероятное стечение обстоятельств. В основном благодаря Порченой Крови.

Да, ему невероятно повезло. Когда воронка сконцентрированного Ничто, разнеся третий ярус Храма Ночи Дайкар, вспорола ночное небо, распугав звезды, враг застыл. А потом, словно позабыв об ублюдке, которого только что жаждал прикончить, рванул в сторону Храма, мигом исчезнув из поля зрения Понтея. А тот, совершенно перестав понимать происходящее, поднялся и пошел в ту же сторону, не думая, что он будет там делать. Шел на автомате, как гномский механизм…

— Думаю, воспоминаниями ты поделишься потом, — сказал Раваз. — Но реализация Договора требует времени. Есть ли оно у нас?

— Есть, — уверенно ответил Понтей. — Во время схватки мне удалось… не знаю, как попроще сказать… ну, уловить функцию его атак и подменить один из функционалов своим психо-отпечатком. Как бы так выразиться? Ага. В общем, мне удалось оставить на нем метку, и теперь я знаю, куда они направляются. Вы понимаете, что у них груз, который не позволяет передвигаться быстро, так что время и на Договор, и на окончательную подготовку у нас есть.

— Тогда почему не послать за ними роту? — встрепенулся Вииан-ом и замолчал под скептическим взглядом Раваза.

— У Дайкар разрушен Храм, а Нугаро посылают за пределы Купола роту солдат? — уточнил Фетис. — Ой, как интересно представить тебя на Совете Идущих, где ты объясняешь, как вывел своих парней подышать воздухом в одну прекрасную ночь; случайно пересек Пелену и углубился внутрь Граничной Полосы, нарушив все подписанные соглашения. И это когда у нас такое с Храмом! Как говорится, не стоит говорить, не подумав, а стоит подумать и не говорить.

— Зная, куда они направляются, мы вполне можем кое-что сделать. Я предлагаю следующее…

Постепенно в глазах Живущих в Ночи стал разгораться огонек надежды.

И только в глазах Канар-Де Винша да Дайкар клубился страх.

Глава третья МАГИ И ИХ ДЕЛА

Блаженны прыгающие, ибо они допрыгаются.

Август Сумасбродный
Архиректор Школы Магии Эвиледаризарукерадин расслабленно смотрел в зеркало. На полу корчился незнакомый человек, который разрядил арбалет себе в живот, а на столе посреди кабинета умывался жирный кот. Кот был Архиректору почти родня, поскольку лет восемьдесят назад он лично вырастил его в пробирке, готовясь к экзамену по неестественной зоологии. Звали кота Банкаст. В отличие от остальных котов, родившихся в то же время и давно ловящих мышей на кошачьих небесах, Банкаст чувствовал себя вполне живым и, понятное дело, намного лучше, чем человек с болтом в животе. Дело в том, что нерадивые лаборанты плохо промыли пробирки, и гены обыкновенного кошака смешались с генами василиска, породив весьма живучее, ловкое и наглое существо. Еще котенком Банкаст натренировался в зачаровывании мелкой живности[3], а затем принялся терроризировать кухню. Смертных он не мог обращать в камень, но вполне был способен заморочить им голову и стащить хороший кусок мяса.

Когда Эвиледаризарукерадин стал Архиректором, Банкаст окончательно обнаглел и стал таскать мясо крупными партиями со всей Школы, в результате чего большая часть студентов сделалась вегетарианцами, опасаясь связываться с котом главы. Теперь Банкаста нередко можно было встретить у ворот Школы, где он проводил инспекцию присылаемых студентам посылок, наловчившись так быстро находить тайники, которые делали родственники, предупрежденные о коте, что мог бы давать мастер-классы всем таможенникам Роланских королевств, Черной империи и Эквилидора.

Кот потянулся, сбросив ворох наверняка важных бумаг на пол, и зевнул, продемонстрировав такие отборные клыки, что можно было задуматься, не было ли в той пробирке генов крокодила или еще кого позубастей. Человек, мелко дрожа, протянул руку к Эвиледаризарукерадину:

— Пощади… пощадите… пожалуйста…

— А? Что? — Архиректор рассеянно взглянул в сторону смертного, словно только сейчас заметил, хотя с тех пор как он вошел в кабинет и машинально послал заклятие в прячущегося за портьерой убийцу, прошло несколько минут. Впрочем, это был второй за сегодня убийца. Первый оказался намного искуснее и, что уж говорить, терпеливее — он сидел в уборной Ректората, прямо в выгребной яме, используя для дыхания небольшую трубочку. К несчастью для убийцы, Эвиледаризарукерадин по невнимательности уронил в унитаз кольцо с Огненным Заклинанием, успев использовать заклятие Защиты до того, как кольцо сработало. Мысленно пообещав поставить антимагическое покрытие в выгребной яме (после того как построят новую уборную), Архиректор обнаружил возле разбитого унитаза труп, пахший еще хуже, чем ждавшие за обломками двери в туалет члены Ректората. Уже достаточно опытный в руководстве магами, Эвиледаризарукерадин сразу понял, что это очередной наемник, отрабатывающий заплаченные за смерть главы Школы Магии деньги.

«Вот ведь странно, — подумал он, пока обалдевшие члены Ректората счищали с себя остатки собственной жизнедеятельности, — мои конкуренты могли бы скинуться и нанять профессионала из клана Смерти, хотя бы нижнего ранга. Как же далеко простирается эгоизм и жажда власти магической братии, если они не готовы объединиться против соперника даже на короткое время?»

«Да, все-таки мне повезло, что предыдущий Архиректор сам назначил меня своей заменой, — раздумывал теперь Эвиледаризарукерадин, почесывая Банкаста за ухом. — У меня бы не хватило решимости нанять душегубов для этого милого старичка, чтобы занять место главы».

На умирающего убийцу Архиректор не обращал внимания. С тех пор как он занял должность руководителя Школы Магии, они постоянно преследовали его, став таким же обыденным явлением, как солнце поутру, поиск носков и чистой рубашки, нежелание идти на Ректорат, взрывы на факультете алхимии и поиск документа, который должен был быть подписан еще вчера. Онтологический статус убийц после получения заклинанием в лоб от Архиректора равнялся бытию раздавленных тапком тараканов. По крайней мере, для самого Эвиледаризарукерадина.

— Ладно, — вздохнув, сказал Архиректор. — Раздумьями дело не решишь. Все-таки я не Перводвигатель[4]. Нужно на что-то решаться. Я ведь прав, Банкаст?

Кот лениво приоткрыл один глаз и задумчиво махнул хвостом.

— Вот и я считаю, что я прав. Только это еще не значит, что моя правота всех устроит. С правотой надо поосторожней. Верно?

Банкаст был готов согласиться с чем угодно, лишь бы его чесали за ухом. Поэтому он снова помахал хвостом в знак поддержки, но Эвиледаризарукерадин, вместо того чтобы продолжать, поднял со стола колокольчик и позвонил.

Тут же раздался топот, и в комнату Архиректора влетел его личный секретарь Редон Тавлейский, очень перспективный молодой человек. Перспективный хотя бы потому, что половину наемных убийц посылал к Архиректору именно он, не жалея на его устранение ни времени, ни средств, ни фантазии, но никогда не оставляя прямых и даже косвенных улик, благодаря которым можно было обвинить его. Как известно, в заседаниях суда призывы душ из Посмертия не считаются, ведь почти все они выпивают воды из Белой реки и напрочь забывают свою предыдущую жизнь, а небольшие проблески памяти, иногда их осеняющие, вполне могут быть вложены в души магами.

— Ты быстро, Редон, — отметил Архиректор. — Я хоть и знаю, что звук колокольчика ты услышишь в любом месте, но открывать внутренние порталы на территории Школы запрещено, даже если очень спешишь.

— Дело совсем не в порталах, глава, — ответил Редон, в мгновение осмотрев кабинет и на микромгновение сощурившись при взгляде на труп наемного убийцы. Вытянув правую ногу в длинном красном сапоге, секретарь похвастался: — Новые сапоги-скороходы от исследователей волшебных артефактов с факультета прикладной магии. Весьма удобны и без особых магических отклонений. По крайней мере, поле у них стабильно.

— О? А я слышал, что у прикладников закончились добровольцы по испытанию сапог и они решили набирать желающих со стороны, бесплатно раздавая скороходы. При этом они не сообщают, что случилось с испытателями опытного образца. Хочешь узнать что?

— Что? — Редон слегка занервничал.

— Слыхал поговорку: «Одна нога здесь, другая там»? Именно так они прозвали своих добровольцев после первых полевых испытаний.

— В смысле потому, что они быстро бегали? — улыбнулся секретарь.

— Потому, что у каждого добровольца одна нога была за три километра от другой, — любезно пояснил Архиректор.

— А!.. — Редон сглотнул и с опаской покосился на свои ноги.

— Впрочем, ты маг опытный, поэтому я разрешаю тебе носить эти сапоги. Кстати, они помогут выполнить мое поручение.

— А? Что? — Редон, рассматривающий свои скороходы так, словно это было Разрывное Заклинание медленного действия, глянул на Архиректора. — Что я должен сделать?

— Найди быстренько заведующего кафедрой боевой магии и скажи, что я его жду у себя. И поживее. Твое новое приобретение должно тебе в этом помочь. Все-таки прикладникам помогали первокурсники, им просто не хватило опыта разобраться в негативном коэффициенте магических отходов этих сапог-скороходов. Думаю, у тебя опыта достаточно.

— Э-э-э… Да… Я мигом. — Уже начавший бледнеть секретарь спиной двинулся к выходу, следя за ногами, чтобы они не сильно отрывались от пола.

Эвиледаризарукерадин был более чем уверен, что стоит Редону оказаться за дверью, как сапоги моментально полетят в ближайшее мусорное ведро. Кстати, на день рождения можно подарить секретарю пару таких сапог, расшитых эльфийскими рунами. Точно, неплохая идея.

От приятных мыслей Архиректора отвлекло воспоминание о недавно полученном сообщении. Помрачнев, Эвиледаризарукерадин прогнал Банкаста со стола и принялся приводить в порядок бумаги.

Надо что-то делать.

Что ж, Алесандр — славный малый, и место заведующего кафедрой боевой магии его совсем не испортило. Главное, чтобы он помог.


— Я категориально не понимаю…

— Категорически.

— А?

— Ты категорически не понимаешь. А не категориально.

— А? Ну да! Так вот, я не понимаю ни категорически, ни тем более категориально! Так, стоп. Чего я не понимаю?

— Ты еще не сказал.

— А ты меня не пугай, Уолт!

— Не путай.

— А?

— Не путай, а не пугай.

— А может, ты его пугаешь.

— Его испугай…

— Кто меня пугает?!!

— Никто. Тише, на нас уже смотрят.

— Кто? Кто тут на меня смотрит?!

— Ты там не понимал чего-то.

— Да! Я и сейчас не понимаю! Не понимаю, как это кто-то на меня смотрит?!

— Посредством глаз, Ударий. А ну сядь, а то я не оплачу твой счет!

— Все, все, я молчу… Но я категориально не понимаю!

— О боги! Ну чего же ты не понимаешь?

— Я вот понимаю, зачем нам читают курс по магосемиотике.

— Ты весьма логичен и последователен, Ударий, тебе никто об этом еще не говорил?

— Не перебивай меня, Ксанс! Еще я понимаю, зачем нам читают курс по рунной магии.

— Слушайте, а ведь мы должны быть рады, что он хоть что-то понимает?

— Что-то я не чувствую радости по этому поводу…

— Я даже понимаю, зачем нам читают курс по истории волшебства и феноменологии чародейства.

— Ух ты, а я вот не понимаю!

— Тише, кажется, он подходит к главному.

— Но! Я категориально не понимаю, зачем — зачем!!! — нам должны читать курс по дхармовой метафизике? И кто? Какой-то ракшас из таких далей, в которые никогда не ступала ноги… ноги?.. ступала… ступали… Да! Не ступали нога уважающего себя боевого мага!

— О! Так ты, я смотрю, концептуально против.

— Сам ты концептуально, понял?

— Ударий, в дхармовой метафизике нет ничего сложного.

— Э-э-э-э-э-э… Слушай, Ал, может, не будешь начинать?

— Поздно. Он уже начал. Теперь нас может спасти… Нет, нас ничего не может спасти.

— Главный принцип, который обосновывает дхармическое видение мира и соответствующие им магические поля, строится на выделении из психофизического континуума тех дхарм и состояний дхарм, которые позволяют распределить колдовские поля по магическому потенциалу и выстроить их по схемам. Тут есть много похожего с теми законами и принципами, которые выделил в своем труде «Феноменология чародейства» великий Г. Ж. Ж. Г. Гегелисий, изучивший и обобщивший тысячи магических и исторических трактатов.

— Тысяча убогов, он упомянул Гегелисия.

— Ну, теперь, выражаясь научным языком, ваще капец…

— Уолт, сделай хоть ты что-нибудь!

— Да, ударь их молнией.

— Их? Кого их? Я имел в виду только заставить Ала замолчать.

— Э-э-э … Я тоже!

— Но ты сказал «их».

— О небеса, ну давай поговорим о структуре предикаций!

— А может, разберемся, кто из нас быстрее произведет Призыв?

— Снова ты о том давнем споре!

— Кстати, если вы не заметили — Ударий внимательно слушает Ала.

— Ух ё! Да он точно уже пьян в зюзю.

— Твой тезаурус, я погляжу, обогатился на новое слово.

— Ты имеешь в виду «зюзю»?

— Нет.

— ???

— …Таким образом, диалектика бытия и небытия на срезах формы и содержания позволяет предположить, что наше редуцирующее сознание направлено на выделение той единицы, которая позволила бы говорить о частице магического поля, о части магического поля и о целом магическом поле. Здесь следует ввести понятие, которое характеризовало бы эти три слоя в единстве движения и полагания и позволило бы рассчитать возможности и структуры контроля Силы. Дхармическая метафизика буддистов Махапопы здесь вводит понятие Шуньяты, в то время как мысль Серединных Земель, сосредоточенная в разуме великого Гегелисия, вводит понятие магического потенциала.

— Кто-нибудь успевает за потоком его мыслей?

— Просто кивай, а если спросит, повтори последние слова.

— И то дело…

— Да что же вы творите, сволочи?!!

Компания пьющих пиво и трепавшихся ни о чем аспирантов Школы Магии моментально вскочила на ноги, и в руках каждого запылала та форма Силы, к которой он более всего был предрасположен. Мрачно осматривая таверну, они попытались обнаружить источник вопля, помешавший им спокойно продолжать беседу. Впрочем, не все из них это сделали.

Ударий, невысокий человеческий крепыш, держал в руках железный шар. Опытный боевой маг сразу бы определил, что это не простой шар, а сжатые в форму шара десятки острых лезвий, которые при определенном Заклинании и метком броске способны устроить большой переполох, особенно среди представителей мирного населения ближайших деревень, по глупости решивших попить пива в находящейся на территории Школы Магии забегаловке.

Рядом с ним, с трудом удерживая извивающийся водяной хлыст, замер Ксанс Вильведаираноэн, высокий и худой ночной эльф лет двадцати пяти на вид, но с таким же успехом ему могло быть и двести двадцать пять. Впрочем, для эльфов и двести лет — возраст юности; к голосованию, политической деятельности, выпивке и сексу их допускали в родных землях лишь после трехсотлетия. К слову, водяной хлыст не был привычным для ночных эльфов магическим оружием и было не совсем понятно, зачем Ксанс создал его. Судя по удивленному взгляду эльфа, которым он уставился на хлыст, этого не понимал и он сам.

Бивас Олорийский, человек, чьи длинные тонкие холеные пальцы и морда кирпичом выдавали в нем или выходца из аристократической семьи, или потомственного карманника, занес над головой руки с пульсаром, и, судя по его прицельно осматривающим таверну глазам, бросить он его собирался даже в том случае, если тревогабыла ложной.

За круглым столом остались сидеть двое. Ничем не примечательный Уолт Намина Ракура, темноволосый и сероглазый, потягивающий светлое пиво из литровой кружки, и Алфед Лос, светловолосый парень со взглядом, указывающим, что его разум витает где-то в иной реальности. Лос был единственным Магистром в компании, который состоял в штате факультета теоретической магии, а не кафедры боевой магии. Не обращая внимания на вскочивших товарищей, Ал спокойно продолжал:

— …Еще в дипломной работе, создавая формулу Трехаспектного Призыва Дождей малого радиуса действия, я указал на противоречие, которое не учел Гегелисий в «Лекциях по общей теории магии». Мы не можем выделить атом магии, так называемый магочар, если мы пытаемся говорить только о частицах, комбинации которых позволяют нам оперировать Силой. Следует говорить о единице магической силы, которую я условно выводил из гипотезы Брюнкасатора — Каэптерона…

Глянув на своих товарищей, Уолт со вздохом сказал:

— Вы меня расстраиваете.

— В смысле? — продолжая недобро осматривать притихших крестьян и обслуживающий персонал, с нехорошими предчувствиями взиравших на гору пустых пивных бутылок перед Магистрами и на боевые заклятия в их руках, поинтересовался Бивас, пытаясь определить, откуда раздался вопль, заинтересовавший магов.

— Да все просто. — Уолт сделал глоток и довольно улыбнулся. — Как только мы зашли, я сразу засек ауру, скажем, одного известного человека. Он ее скрывал, но кое-что не рассчитал.

— Ауру? — Ксанс закрыл глаза, и его губы зашевелились — он читал заклятие. Открыв глаза, которые засветились октарином (несколько крестьян забормотали молитвы своим богам), ночной эльф пристально осмотрел пивное заведение. Уставившись в угол, в котором ничего не было, Ксанс от удивления раскрыл рот. — Это же… — пробормотал он.

— Да чего там такое?! — рявкнул Ударий и недолго думая произнес, сопроводив свои слова Жестом Силы: — Во все восемь сторон света разбегаются планеты, что-то спрятанное где-то пусть найдется прямо здесь.

— Ой, кретин, — пробормотал Уолт, допивая свою кружку и быстро прячась под стол.

На мгновение, которое мог засечь только тренированный взгляд, темный угол засветился эннеарином, а следом за этим взорам собравшихся в кабаке смертных предстал сидящий на полу в этом самом углу заведующий кафедрой этики магических преобразований. Известный своими строгими моральными принципами и высокой нравственностью, не позволявший студенткам приходить на пары в тугих обтягивающих корсетах или коротких юбках, под которыми можно было увидеть обувь, Сатаил кер Шагаш сейчас был гол, обмазан эльфийской косметикой и убоговски пьян. Еще больше в зюзю, чем Ударий. Чем десять Удариев. Сатаил держал бочонок с орочьей медовухой, обнимая его как родную мать. Присутствующие в кабаке смертные посмотрели на бочонок, потом на стоящий посреди заведения столб новостей, где висело объявление о награде за поимку вора, крадущего из погребов местных кабаков и трактиров бочонки с медовухой, потом на кер Шагаша. Испуганно охнул хозяин забегаловки, когда Сатаил злобно оглядел себя и мрачно уставился на Удария, замершего с отвисшей челюстью.

— И как это понимать, дрянной мальчишка? — заревел кер Шагаш, поднимаясь и взмахивая левой рукой.

Ударий пошатнулся, его левая щека начала краснеть. Сатаил наградил его Оплеухой Ветра. Аспиранту кафедры боевой магии, не менее пьяному, чем обидчик, такое обращение не понравилось.

— Да ты охренел, старый пень! — заорал Ударий и швырнул в Сатаила железный шар, не подумав о последствиях. Впрочем, чтобы не думать, все равно нужно иметь хоть каплю ума, чтобы было чем не думать, а Ударий, по общему убеждению, не имел даже пары молекул разума. Впрочем, у него имелся сумасшедший талант к боевым Заклинаниям Железа. И в этом легко убедились собравшиеся этим злополучным днем в забегаловке «Веселые дали» смертные, попрятавшиеся кто куда от пронзающих пространство кинжалов.

— …И это вполне вероятно. Ведь со времен Демократа из Бадер, выдвинувшего теорию неделимых атомов, маги стараются выделить устойчивую единицу, но при этом продолжают упорно ее мыслить как… Что такое? — Алфед Лос удивленно посмотрел на возникший перед ним стул, который Уолт поставил перед его головой за миг до того, как туда вонзился бы один из кинжалов Удария.

Уолт успел затащить чародея под стол, на что Ал даже не обратил внимания, продолжая размышлять о необходимости выделения и описания единицы магической силы. Ксанс и Бивас под прикрытием заклятий Защиты прорывались к двери.

— Да так… — ответил Уолт, и Лос с облегчением вернулся в свой интеллигибельный мир предельных понятий и универсальных абстракций, доверив следить за своим бренным телом Уолту, который тем временем внимательно наблюдал за траекторией разлета Заклинания Удария.

«Весьма интересно. Заклинание пытается покрыть собой пространство в виде полусферы перед Ударием. Гм. Интересное решение. Он сделал так, чтобы кинжалы рикошетили. — Уолт кинул в летящие кинжалы замораживающее заклятие, валявшееся в его ауре с тех пор, как он спускался с командой в Огненные Нижние Реальности, и принялся наблюдать за последствиями. — Ага, Ударий сделал так, что Заморозка встраивается в эффекторную систему и кинжалы приобретают вдобавок к своей убойной силе дополнительный холодильный эффект. Умно. Зря его все-таки считают полным идиотом…»

Тут Уолт увидел, что Ударий собирается делать, и понял, что его все-таки не зря считают полным идиотом.

После того как Сатаил, икнув и хлебнув из бочонка, коротким взмахом руки превратил летящие в него кинжалы в прелестных плюшевых зайчат, а следом пробормотал Заклинание, образовавшее под Ударием нечто вроде зыбучих песков, Ударий окончательно рассвирепел и, позабыв, что его поглощает отнюдь не дружелюбная стихия, задвигал руками в Жестах и даже всем телом стал дергаться, поддерживая ритм своего Заклинания. Из его носа и ушей вдруг посыпалась мелкая пыль, он пару раз сглотнул, будто сдерживал порывы рвоты, а потом наклонился — и его вырвало все той же пылью.

Правда, это была не пыль. Это были мелкие железные частицы.

«Железная Бездна! — похолодел Уолт. — Он, при том, что идиот, все же выучил это Заклинание. В другой раз надо будет его за это похвалить. А сейчас…»

И Уолт Намина Ракура совершил поступок, который на его месте сделал бы каждый боевой маг его уровня. Он схватил под мышки Ала и бросился к выходу из кабака.

Возможно, останься с ним Ксанс и Бивас, которых, кстати, и след простыл, и вернись Ал из своего мира абстрактных идей, где находился большую часть времени, вчетвером они имели бы шансы остановить Железную Бездну, жуткое Заклинание, рассеивающее крупицы железа в пространстве и встраивающее их в окружающие предметы, а затем в одну секунду размножающее их так, что железные прутья, колья, иглы и прочие подобные конструкции, весьма острые и тяжелые, заполняли то место, где были рассеяны железные крупицы. В данном случае этим местом стал кабак. Уолт мимоходом об этом пожалел: здесь они провели немало веселых часов, — эх, мир его праху…

Слава богам, что привыкшие к разборкам пьяных магов посетители и обслуга разбежались. Да, маги часто крушили забегаловки, но их открывали снова и снова, с завидным упорством, — ну значит, это того стоило. Видимо, от студентов Школы Магии шла очень хорошая прибыль. И это при том, что ни один из Магистров, участвовавший в разрушении, ответственности перед хозяевами кабаков не нес, отчитываясь только перед Комитетом Этического Контроля Магии, который радостно урезал ответчикам пенсии и зарплаты, втайне радуясь постоянно «плодящимся» забегаловкам как поводу раздербанить сэкономленные бюджетные деньги и поделить их между своими членами.

Бедный Ударий. Не отчитается он перед Комитетом, главой которого является некий Сатаил кер Шагаш…

Да, вчетвером шанс остановить самоподдерживающееся Заклинание Железной Бездны был.

Уолт также заметил, что почувствовавший опасность Сатаил начал готовить в ответ нечто столь же грандиозное и разрушительное, а с двумя такими Заклинаниями не совладать четверке пусть и неплохих, но все-таки аспирантов.

Если конечно же… Нет. Никогда.

Уолт покачал головой. Это в прошлом. В далеком прошлом. Забыть и не вспоминать.

Школа Магии состояла из учебных заведений, вокруг которых, как ни странно, забегаловки и множились, хотя у студентов имелось Общежитие и было бы логично предположить, что строить стоит именно там. Но пивные росли возле Корпусов, возле Библиотеки и даже возле Перипатов, исключая замок Ректората. Почему — непонятно: члены Ректората были недовольны, что приходилось бегать так далеко и менять при этом внешность. Еще кабаки и трактиры возводились в стороне от Проклятой Башни — по вполне понятным причинам, как можно догадаться из самого названия.

Сложенный из угловатых камней, третий Корпус имел при себе семь забегаловок. Полагаясь на опыт, их строили на приличном расстоянии друг от друга, рассчитывая, что, если маги буду крушить один кабак, это не затронет другие. Сейчас посетители и обслуга сгрудились возле статуи великого Черного Мага Дзугабана Духара Фаштамеда из далеких Восточных царств. Так как никто не знал, как выглядит этот маг, то статуя, выполненная в виде простого куба, стояла на постаменте с небольшой табличкой, напоминающей, кого должен увидеть зритель.

Согласно легендам, Дзугабан заложил первый камень в символическое основание Школы Магии. Он построил здесь, на восхитившей его природной гармонией равнине, раскинувшейся от озера Кавиш до Правайстского леса, тренировочный лагерь убийц-камикадзе, которые изучали Заклинания, максимально поражающие атакуемую площадь и забирающие при этом жизнь использовавших их магов.

Со временем, когда басилевсы, султаны, халифы, эмиры и прочие правители Ближнего Востока, не совсем понимавшие, зачем тащиться за тысячи километров от собственных государств, когда под рукой и так полно фанатиков-ассасинов, отказались от услуг Дзугабана, тому пришлось давать уроки волшебства сыновьям владетелей Граничных баронств и атаманам Приграничья, чтобы заработать на хлеб насущный. Так, в результате культурного развития, противостояния нескольких Орденов волшебников и повальной коррупции возникла Школа Магии — крупнейшее учебное заведение в Западном Равалоне.

К сожалению, портретов или хотя бы словесных описаний Дзугабана Духара Фаштамеда история не сохранила, а предложение Третьего Архиректора лепить статую с его благородного роланского профиля не прошло. Остановились на абстракции — кубе, долженствующем символизировать четыре Стихии (верхние углы), четырех Бессмертных — двух богов (Аколлона, Зевающего от Своей Мудрости, и Ктора, Помнящего, Что Ничего Достаточно не Бывает) и двух убогов (Глузаарада, Мрачного от Того, Что Он Все Знает, и Кацкиель, Которая Еще Всем Припомнит), считающихся покровителями магии и магов (нижние углы), четырех Пре-Мудрых, первых легендарных магов[5] (прямые линии справа и слева), и четырех Будущих, магов, которые должны были стать вровень с Бессмертными (прямые линии вверху и внизу).

Все это вместе должно было символизировать Дзугабана. Для придания скульптуре величия и трансцендентного характера ее хотели сначала сделать стометровой в высоту и из мифрила, потом подумали, что студенты начнут воровать мифрил, и решили использовать золото, но затем сообразили, что и золото ослепит не познавшие категорический императив умы, и остановились на мраморе. Но в последнюю минуту мрамор поменяли на простой камень, а на оставшиеся деньги построили бани в замке Ректората. По ходу изменения материала для будущей статуи, достойной метаморфоз материи в колбах алхимиков, менялись и ее размеры, так что куб теперь был метровой высоты, метровой ширины и соответственно метровой длины.

Толпящиеся вокруг шедевра скульптурной мысли простые смертные и зеваки из Магистров, у которых в это время не было занятий, были привлечены закрутившимися над кабаком октариновыми, эннеариновыми и декариновыми воронками, разбавляемыми вспышками цветов остального спектра.

— Кажется, — сказал Ал, которого Уолт поставил рядом с ку… то есть со статуей Дзугабана Духара Фаштамеда, — есть опасность формирования Инфернальных Врат.

— Ударий — придурок, а Сатаил пьян. Но не настолько же они невменяемы, — начал Уолт и замолчал, когда сверкающая всеми цветами радуги голова дракона пробила крышу кабака и начала поливать окрестности огнем. Голова была железной. Это значило, что Железную Бездну кер Шагаш блокировал, но и его собственное Заклинание на Удария до конца не сработало. Хм, здорово! Значит, деревенский парень Ударий, у которого даже второго имени не было, и седьмой сын седьмой дочери Сатаил кер Шагаш в боевых заклятиях и соответствующих им магических полях почти равны? Хреново. Так они долго могут друг друга мутузить колдовством, а если им попытаются помешать… Гм. В общем, мешать им не стоит.

С другой стороны, приятно, когда твой коллега из боевых магов, в совершенстве владеющей только Силой Железа, может противостоять старому опытному чародею, у которого полным-полно запасов Силы и разнообразных Заклинаний в ауре.

— Уолт Намина Ракура! — прогремел вдруг сзади хорошо знакомый голос, и Уолт содрогнулся. Повернулся и на всякий случай состроил глупое лицо.

Перед ним стоял заместитель заведующего кафедрой боевой магии по боевым Заклинаниям Стихии Земли Джетуш Малауш Сабиирский, его научный руководитель. Крупный, на три головы выше Уолта, с животом, который он любил называть «мое хранилище для пива», начинающий лысеть, переваливший в возрасте за сотню лет и любящий рассказывать абсолютно несмешные анекдоты, Джетуш на нынешний момент был самым лучшим магом Стихии Земли во всем Западном Равалоне, а по его утверждениям — и в Восточном тоже. Только нелюбовь к остальным трем Стихиям не позволила ему стать завкафедрой боевой магии, о чем он сам не жалел, говоря, что в таком случае у него было бы меньше времени для распития пива.

— Что это такое? — спросил Джетуш, указывая на воронки и дракона, который уже подпалил растущие возле третьего Корпуса яблони.

— Не имею понятия. — Уолт посмотрел на него честными глазами. — Мы вот с Алом мимо шли, хотели обсудить пятый закон магосемиотики. А тут такое…

— Возможно, Ал и собирался с тобой обсуждать проблему чарореференции, — недоверчиво сказал Земной, — но не помню, чтобы после магистерской ты возвращался к теме энергознаков. Пиво пили?

— Да вы что! — воскликнул Уолт тоном девицы в прозрачном пеньюаре, которую жена добропорядочного горожанина застала в собственной спальне и обвинила в совращении супруга. — Ведь еще не вечер!

— Ладно, это твое дело. Тебя требует главный.

— Главный? А зачем я ему понадобился. Вроде отчет я сдал нормально, да и вообще…

— Ты не понял. — Джетуш прищурился. — Главный — не в смысле Алесандр Генр фон Шдадт. Главный — в смысле Архиректор Эвиледаризарукерадин Светлый.

— А я все-таки настаиваю, что вероятность формирования Инфернальных Врат уже превышает семьдесят два процента, — сказал Ал, но Уолт его не слушал, лихорадочно раздумывая. Узнали? Как? Не могли. Хотя, может, он перестарался, когда… Хотя если бы узнали — так просто его бы к Архиректору не вызывали. Пришли бы брать, да так, что ничего бы он до самого последнего момента — а возможно и после него — не заметил. Несмотря на толпы бездарей, ежегодно поставляемых императорам, королям, герцогам, баронам и зажиточным горожанам, Школа Магии готовит и отличных магов. Временами — замечательных. Так что дело скорее всего в чем-то другом.

— А чего от меня-то хотят? — недоумевая, спросил Уолт.

— А я знаю? — пожал плечами Джетуш, и Уолт понял, что Земному самому интересно, зачем Архиректору понадобился его аспирант, пусть и неплохой, но и не из лучших. — Мне не говорили. Сказали, чтобы я тебя побыстрее нашел и отправил к Алесандру в кабинет.

— А как вы меня нашли? — заинтересовался Уолт, потому что не обнаружил вокруг себя дорожек и паутинок Заклинаний Поиска.

— А чего тебя искать? Вы проблемы магосемиотики только в одно место обсуждать ходите, — с улыбкой сказал Джетуш и глянул на кабак, от которого отвалилась уже одна стена, явив взглядам зевак кучу металлолома, вывалившегося с таким грохотом, что можно было подумать, что начался Прорыв из Нижних Реальностей.

Внезапный порыв холода ощутили все. В спину словно врезался разъяренный Тарей, бог ледяных северных ветров. У Корпуса, статуи и еще целых яблонь начали удлиняться и шевелиться тени. Зеваки бросились врассыпную, причем даже Магистры. Джетуш изменился в лице.

— Так, ты давай дуй к Алесандру, — он назвал завкафедрой без всяких регалий, и Уолт осознал, что шутки кончились, — а я, пожалуй, разберусь с тем, что устроили два недоделанных идиота. Ал, поможешь мне!

Понятное дело, волшебник такого уровня, как Джетуш, в буйстве магических потоков легко разобрался, что в бульоне из чар варятся два мага. Но правильно ли уйти и не помочь? Земной понял сомнение в глазах Уолта и толкнул его в плечо:

— Давай, иди. Неужто думаешь, что без твоей неоценимой помощи я не справлюсь? Мне скорее больше достанется, если ты не поторопишься.

— Ну ладно, — пробормотал Уолт и зашагал к входу в третий Корпус, в котором имелся служебный портал для перемещения между учебными зданиями. Шагая, он старался не оглядываться.

Интересно, зачем он понадобился Архиректору?


Кабинет Алесандра Генр фон Шдадта располагался в первом Корпусе, построенном в те времена, когда отгремели войны варварских королей, нагрянувших с Севера и разрушивших Роланскую империю, с Черной империей и Эквилидором, и недолгий мир пришел на Серединные Земли. Возрождались города, развивалась торговля, варвары окультуривались, становились царями, философы писали трактаты об утопии, жрецы воспевали новых богов и осторожно поругивали старых, кое-где заново прокладывали дороги. Соответственно и первый Корпус был задуман как провозвестник новых времен. Строили нанятые гномы, и строили надолго.

Высокие потолки, внушительные арки, колонны, охватить которые могли только трое взрослых мужчин, цветная мозаика на полу, складывающаяся в изображения богов и убогов, шикарные люстры на триста свечей и даже непозволительная по тем временам роскошь — стеклянные витражные окна под три метра в огромных аудиториях. Отдельные комнаты тоже отделывались из соображений помпезности. Однако со временем функциональность первого Корпуса устарела по сравнению с магическими улучшениями в новых Корпусах. Преподаватели, сумевшие занять кресла заведующих благодаря таланту, или упорству в работе, или просто устранив конкурентов руками наемных убийц, предпочитали третий или четвертый Корпуса для своих факультетов и кафедр. Архитектура уступила магии.

Но Алесандру его комната нравилась. Выкрашенный временем в серые цвета потолок контрастировал с блестящими шкафами, полными книг. Можно было сразу заметить — за книгами следят и регулярно их просматривают. Имена авторов повергли бы в священный трепет всех, кто был связан с магической деятельностью. Здесь были трактат «Тьма побеждающая» Пресса Феагского; классический труд «Травы и обряды» Брианны Ваштал фоан Зивай; запрещенная книга «Пожиратель душ: Заклинания тотального уничтожения» братьев Гроамм; ранний труд Гегелисия «Топология Огня: становление техник Ордена Пламени», прямая калька с рунных свитков, обнаруженных при раскопках Живого Моря, относящихся к временам первых столетий Начальной Эпохи; древнеэльфийская антология «Светлое будущее»; свод «Боги и символы», первая и последняя попытка взаимодействия магов и жрецов Роланской империи с одобрения полубожественной династии Кефарридов, в дальнейшем обернувшегося порицанием; дальневосточная рукопись «Восемь бессмертных», до сих пор не переведенная ни на Всеобщий язык, ни на какой другой, ходящий в Серединных Землях; «Буддийские практики», приписываемые бодхисатве Ашонетакбхье; «Трансцендентальная стихиология» Псевдо-Караса; ведьмачьи «Нежить и нечисть. Способы убиения и предотвращения»; «Нижние Реальности в свете теории игр» опального жреца Черной империи Исуа Квила; тоненькая брошюрка «Боевые Заклинания Высшей Магии» Кен Вадана Куайта, первого боевого мага, выучившегося в Школе Магии; «Некросфера: виды Костяных Сущностей», коллективный труд факультета некромагии; «Гадательные практики» Эннсельхорофа Кадмийского; «Краткий курс философских оснований магии» и другие труды, способные поразить как знатока, так и того, кто открыл их из праздного любопытства.

Никаких артефактов боевой маг старался в рабочем помещении не держать. И так магические труды полны сюрпризов, зачем же испытывать судьбу мощными боевыми опредмеченными Заклинаниями, способными сработать от неаккуратного дисбаланса магических потоков, которыми полнилась Школа Магии?

В данный момент Архиректор с любопытством рассматривал карту Серединных Земель, где были отмечены все случаи Прорыва Тварей из Нижних Реальностей за последние четыреста лет. Алесандр утверждал, что, если обнаружить закономерность в этих прорывах, тогда можно затыкать их с минимальными потерями и даже, возможно, без погибших.

Пока что закономерность не обнаруживалась, но Алесандр не терял надежды.

— Значит, ты считаешь, что этот человеческий парень как раз то, что нам нужно? — Эвиледаризарукерадин растянулся в кресле завкафедрой, пожалев, что не может закинуть ноги на стол, — должность обязывала соблюдать приличия.

— Тебе, — сказал Алесандр, обнаружив, что стулья в его комнате стоят так, что сидящие как бы смотрят на находящегося за столом завкафедрой снизу вверх. — Тебе нужно, Эв. Если все так, как ты описал, то первое имя, которое приходит мне в голову, — его имя. Ты же понимаешь, что наших гигантов боевой магии я послать не могу, а большинство аспирантов сейчас на практике. Из оставшихся — только он.

— Я тебя самого отправить не могу. Да и не согласился бы ты, даже прикажи я тебе. Ладно, расскажи поподробней об этом парне. И почему именно на нем ты остановил выбор?

— Ну что ж… Уолт Намина Ракура. Сирота. Поступил в три тысячи триста сорок четвертом году Второй Эпохи в возрасте шестнадцати лет. До этого жил, учился и работал при храме Грозного Добряка. Когда в нем проснулся дар к искусству волшебства, сбежал и сумел добраться до Школы Магии. На первых курсах, до распределения по специализации, особых талантов не проявлял. Единственное удивительное событие, связанное с периодом его обучения, разве что Центральная Башня, но эта история вообще потрясла всю Школу в три тысячи триста сорок шестом году. На пятом курсе выказал пожелание продолжить обучение на специалиста по боевой магии. И вот тут… — Алесандр сделал паузу, — он показал себя во всей красе. Во-первых, он сумел на первом году закончить Заклинание Земляного Вала Табория кер Валаса, на которое махнул рукой даже Джетуш Малауш. Кстати, Джетуш после этого в парне души не чает. Во-вторых, на втором году специализации он лично возглавил экспедицию в Пятнадцатый Слой Нижних Реальностей и в критической ситуации сумел вывести группу через Астральный Портал. Да-да, не удивляйся, он сумел осилить и это заклятие, оно, кстати, боевое: при Открытии Портал поражает нечисть и тварей в широком радиусе. В-третьих, на третьем году он уже отправлялся вместе с Джетушем на Закрытие Прорыва, и Джетуш хорошо о нем отзывался. Его сверстники в это время строчили рефераты о проникновении Стихий и корпели в лабораториях.

— Теоретическая работа и эксперименты тоже важны для мага.

— Кто же спорит? И, в-четвертых, в качестве темы магистерской он выбрал «Магосемиотические системы племен Восточных степей» и в одиночку отправился к Темным.

— Постой-ка. — Архиректор нахмурился. — Я недавно на ректорате слышал, как кто-то из старичков восхищенно отзывался о блестящей работе по шаманским символам Тьмы и магосемиозисе колдовства орков. Хочешь сказать…

— Парень поднаторел и в теории, — ухмыльнулся Алесандр. — Я лично советовал издать его магистерскую работу в виде монографии. Жду не дождусь от него кандидатской. Он изучает сейчас стихийные техники Призыва, и я думаю, это будет нечто.

— Как бы он тебя не потеснил, Ал.

— Для него я и потеснился бы, Эв.

— Вот как? Ты знаешь, эти слова характеризуют его намного лучше всех твоих предыдущих панегирик…

В дверь раздался стук.

— Так быстро нашли? — недоверчиво спросил Эвиледаризарукерадин. Он привык к тому, что те, кого он вызывает, стараются попасть в архиректорский кабинет только после того, как уберут порочащие улики, которые могут нанести вред их положению и зарплатам, а это занимало уйму времени.

— У меня бардак меньше, чем у тебя, — ответил Алесандр и крикнул: — Войдите!

Серая, как потолок, дверь бесшумно открылась.

— Можно? — спросил замерший на пороге парень, осторожно переводя взгляд с Алесандра на Эвиледаризарукерадина.

— А, Уолт. Входи, зачем переспрашивать? Присаживайся вот тут, напротив.

Уолт Намина Ракура под изучающим взглядом Эвиледаризарукерадина с трудом протиснулся между двумя шкафами, стоящими прямо возле двери. (Алесандр посмеивался, говоря, что так он заставляет магов держать форму и особо не отращивать пузо. Исключение составлял только Джетуш, который бесстыдно пользовался Древесным Аспектом магии Земли для прохождения сквозь шкафы.) Прежде чем сесть напротив Алесандра, Магистр с почтением поклонился Архиректору.

— Ну что, молодой человек, учитесь в аспирантуре, думаете об истине? — дружелюбно спросил глава Школы Магии.

— В аспирантуре думают о диссертации, а не об истине, — отозвался Уолт.

Повисла тишина. Алесандр растерянно смотрел на Уолта, Уолт, сам оторопевший, смотрел на Архиректора, а Эвиледаризарукерадин…

Эвиледаризарукерадин засмеялся. Смеялся он гулким смехом, так, что эхо разлеталось по кабинету и заставляло тревожно шевелиться некоторые магические сборники.

— Вот это да! — отсмеявшись, сказал Архиректор. — Вот это выдал! Я, пожалуй, велю эти слова высечь над входом в новый Корпус. Чтобы, так сказать, помнили, чем у нас тут занимаются. — Он снова рассмеялся.

Алесандр криво усмехнулся, пообещав про себя всыпать Уолту розог. Судя по кислому лицу Уолта, тот тоже пообещал себе всыпать розог.

Приняв серьезный вид, Эвиледаризарукерадин продолжил:

— Как вы, наверное, поняли, молодой человек, вас вызвали сюда для серьезного разговора и не менее серьезного дела. Однако, прежде чем мы перейдем прямо к делу, я хотел бы спросить. Скажите, Уолт, что вы знаете о Живущих в Ночи, или, иначе, об упырях?

— Вы имеете в виду, — Намина Ракура, несколько смущенный, что Архиректор обращается к нему на «вы», поерзал на стуле, — только те знания, которые я почерпнул во время учебы или еще и слухи, которыми делились друг с другом студенты и преподаватели?

— И то и другое. Это важно, чтобы узнать, насколько вы осведомлены.

— Гм. Ладно. — Уолт покопался в памяти и неторопливо начал: — Насколько известно современным естественным наукам и магическим искусствам природы, упыри представляют собой определенный сплав магической материи некросущности и материи живой природы. В отличие от созданий некромагов упыри являются таковыми с момента рождения или Перерождения и к тому же в них больше как раз материи живой природы, нежели эманаций некросущности. Обладают невероятными регенеративными возможностями. Могут обращать людей в себе подобных. Владеют странными с точки зрения классической теории волшебства магическими способностями, именуемыми Силой Крови и трансформой, однако с магией практически не связанными, потому что в ауре при трансформе не наблюдается магических изменений. По крайней мере, эти изменения не фиксируются имеющимися на данный момент исследовательскими артефактами, однако существует предположение, что это магия крови, в которой после Магов-Драконов никто не может разобраться до сих пор. Невероятная продолжительность жизни, превышающая даже эльфийскую.

По слухам, некоторые роланские аристократы давали прибежище Бродящим под Солнцем, желая обрести бессмертие. Регенерация и способность Перерождения исследовались в Роланской империи, но так и не было выдвинуто ни одной непротиворечивой теории, хотя все исследователи опирались на живой, так сказать, материал — пойманных упырей, от Диких до носферату. В общем, все версии сводятся к двум — физиологической и метафизической — трактовкам упыризма. Согласно первой, упыризм — это своего рода болезнь, которая передается через кровь и меняет ткани тела и внутренние органы. Отсюда, например, острая аллергия на фитонциды чеснока, салициловую кислоту из осиновой коры, бензойную кислоту из ладана, потребность в гемоглобине, который организм перестает вырабатывать в необходимых количествах, критическое неприятие солнечного ультрафиолета как разрушающего клетки, но при этом высокая скорость метаболизма из-за большего количества жизненных духов и иной уровень энергосенсорики.

«Надо новейшие магические вестники почитать…» — со смущением подумал Алесандр, который, кроме собственных статей к своей докторской, больше ничего в «Магии и жизни» не читал.

— Метафизическая версия считает, что с укусом упырь пьет не просто кровь жертвы, а поглощает и ее душу, — продолжил молодой Магистр. — Место же души занимает некая убогская сущность, которая меняет человека. Когда упыри размножаются, то вместе с жизненными соками передается и часть этой сущности, занимая то место, которое боги отвели душе. От этой сущности и все возможности упырей. Но потеряв душу, тело неполноценно и потому не переносит свет солнца, который дарит людям жизнь, а упырям несет смерть. Обе теории сейчас приняты как равнозначные и пока ни та, ни другая не опровергнуты, но и не подтверждены, — после короткого раздумья добавил Уолт. — Также по поводу упырей существует множество теорий происхождения, но они примерно все такие же научные и обоснованные, как и теории происхождения эльфов от Света, орков от Тьмы, а человека от обезьяны, то есть, скорее, религиозны и теологичны, нежели подтверждены чем-то реальным. Здесь и неправильное захоронение, и желание отомстить убийце, и ошибочное колдовство, ударившее по колдовавшему, и некросионные дыры, и проклятие, и изменение убоговских существ, попавших в Равалон, и создания безумного мага. Но если раньше считалось, что упырь — это в первую очередь бывший человек, оживший после смерти, то сейчас распространено мнение, что даже так называемые «сельские» упыри — результат Перерождения вследствие укуса Дикими упырями, которые впрыскивают в кровь некое вещество, стирающее память. Как известно, укус более развитых Живущих в Ночи памяти не лишает. В нынешние просвещенные времена основное соображение, распространенное среди жителей Серединных Земель, да и большей части Западного Равалона, что упыри возникли, когда в Равалон попали частицы Неуничтожимого Огня из Бездны Нижних Реальностей. Это связывает упырей с мифологией хтонических существ, противостоящих солярным существам, потому что Неуничтожимый Огонь в большинстве мифов предстает как антипод Солнца. По всей видимости, такое представление возникло при осмыслении смерти упырей, которых оставляли под лучами Солнца, ведь они сгорали, но пламя не давало жара. Так или иначе, если исходить из магической классификации естественного и неестественного Маркуса Эталайского, упыри относятся к классу нежити, но к отдельному подклассу, который имеет также много общего с классом андедов и некролюдов и классом людей.

— Ты забыл упомянуть вампиров, — сказал Алесандр, подавивший в себе желание достать с полки «От упыря Дикого к упырю Высочайшему. Удивительные метаморфозы нежити» и тщательно проверить слова аспиранта.

— Не забыл. Во времена Маркуса Эталайского Роланская империя еще не завоевывала восток так рьяно, как в более поздние века, и с вампирами, а точнее вэамперанами[6], этот великий маг и ученый знаком не был и не внес в свою классификацию. Впрочем, ошибку исправили его верные ученики и этим на долгое время отравили жизнь Долинам. Если варварские короли спокойно уживались с вампирами, даже не подозревая, что их можно путать с упырями, то, лишь пока Гроссмейстер Ордена Убоговской Дюжины не посетил пять Долин и не опубликовал свои заметки, роланцы упорно стремились истребить вампиров, не совсем понимая, почему на помощь ужасным не-живым кровососам встают и Ночные Леса, и Дирендагатан, и гномы Гебургии, и даже одно из племен Восточных степей. Впрочем, когда Повелитель Долины Касаната без поддержки эльфов, гномов, орков и восточных королей разбил Тринадцатый Легион и баронские дружины в самый разгар дня, когда солнце было в зените и на небе не было ни облачка, роланцы окончательно убедились, что с этими «упырями» что-то не так.

— Однако в исправленной и дополненной классификации класс упырей соотносится и с классом вампиров, — заметил Архиректор.

— Я думаю, это заблуждение, которое со временем будет исправлено. У упырей больше общего с людьми, чем с вампирами. И сам факт того, что Живущие в Ночи потребляют исключительно человеческую кровь в качестве как живительного, так и регенеративного и отчасти алкогольного напитка, лишь подтверждает это.

— Вампиры тоже способны пить кровь, — возразил Алесандр, решив поддержать главу.

— Люди тоже способны на это. Будучи студентом, я иногда даже подумывал, что экзаменаторы способны высосать из меня кровь не хуже упыря, — смело ответил Уолт.

— Но в отличие от людей вампиры способны использовать кровь для восстановления и усиления, — настаивал боевой маг.

— Заведующий кафедрой магии крови тоже на это способен. — (Эвиледаризарукерадин хмыкнул, услыхав такой аргумент.) — Однако, как и вампиры, заведующий для этого использует кровь любого живого существа и только в особых случаях. Магия крови требует громоздких ритуалов, а укус вампира — сложное преобразование его организма, на которое не всякий вампир способен. Упыри же пьют только человеческую кровь для своего существования, и это может делать любой Живущий в Ночи. Прочая кровь для них — неприятный напиток. И только люди способны становиться упырями и обладать их качествами. Что говорит, что они более близки друг к другу, чем кажется.

— Молодой человек, если так пойдет и дальше, вы можете сказать, что упыри произошли от людей, — с улыбкой заметил Архиректор.

— Возможно, я займусь доказательством этой мысли после защиты диссертации, — серьезно ответил Намина Ракура.

— Боюсь, у вас будут проблемы с жречеством и священнослужителями многих вер, — заметил Архиректор.

— Когда Ролан и Ромал сжигали своего младшего брата Ротана, посмевшего заявить, что при строительстве нового города и государства магия поможет им лучше Бессмертных, они, видимо, не подозревали, что со временем Роланская империя будет держаться только за счет развития магических знаний и технологий, а не помощи жрецов и священнослужителей.

— Роланской империи это все равно не помогло, — заметил Алесандр, безмятежно рассматривающий ногти, но и гордо поглядывающий на Эвиледаризарукерадина.

Архиректор понимал его гордость. Таких аспирантов, с виду спокойных, но самоуверенных и горящих желанием проверить знания о мире как ни на чем не основанные гипотезы, у него не было. Впрочем, во время учебы сам он особо не блистал, зато теперь занимал кресло, желанное для большинства задниц Школы Магии.

Но почему-то Алесандру он завидовал. Слегка. Но завидовал.

— Не помогло, — кивнул Уолт. — Эти самые жрецы и священнослужители постоянно мешали магам развивать свои Искусства и Заклинания. Даже боевую магию, хотя роланцы постоянно воевали с соседями со всех сторон света.

— Молодой человек, да вы почти утверждаете, что падение Ромала и развал Роланской империи под натиском орд северных варваров были чуть ли не благом для магии?

— По крайней мере, с тех пор жречество мешает ей меньше в Серединных Землях, — пожал плечами молодой маг.

Архиректор улыбнулся. С этим трудно было не согласиться. Тысячи и тысячи варваров шли на Вечный Город, обогнув Мидгардополис, Черную империю и Эквилидор, страны, которые до этого служили своеобразным забором между землями Вечного Города Ромала и Северными Территориями. Роланская империя только отошла от смуты времен Пятилетней войны, и ее Легионы терпели поражение за поражением. Боги Роланской империи в большинстве случаев не отзывались, а те, которые отзывались, лениво бросали во вторгающихся сотню-две молний и исчезали. Кое-где имперцы держались, обратившись за помощью к убогам, однако варвары превзошли роланцев своей жестокостью и дикостью настолько, что убоги восхитились и предложили диким племенам свою помощь в истреблении и порабощении заносчивых роланцев.

А затем пал Вечный Город Ромал, Город Городов, и империя развалилась.

И магам стали меньше мешать. Это правда. Сплетенные по рукам и ногам сотнями законов и предписаний роланского права и законодательства, волшебники мало что могли себе позволить в условиях слияния религий с государством. Жрецы ревниво оберегали область чудотворного, удивительного и трансцендентного, видя в чародеях заклятых противников. Неудивительно, что многие маги уезжали из Роланской империи на Восток, а бывало что даже на Юг.

Так что после развала Роланской империи магам стало легче работать. Это с правовой и институциональной точек зрения. С точки зрения материальной базы и этических принципов дела обстояли похуже. Но маги стали свободнее как маги.

И здесь Уолт Намина Ракура был прав.

— Упыри произошли от людей, жрецы, а возможно, если следовать вашим рассуждениям, и сами религии мешают магии… Опасные мысли, молодой человек. Услышь их священники Верховного Пантеона — вас бы немедля принесли в жертву.

— Что ж, для меня, значит, является удачей, что жрецы грызутся нынче больше друг с другом, чем с нами, — сказал Уолт и улыбнулся.

— Молодежь часто бросается громкими фразами, желая перевернуть мир, — сказал Архиректор, готовясь к последнему вопросу. Впрочем, Эвиледаризарукерадин был уже уверен, что Алесандр сделал правильный выбор.

— Молодежь чаще повторяет громкие фразы прошлых лет, даже не подозревая, что за банальность или глупость она теперь говорит, — ответил Уолт и ухмыльнулся. Намина Ракура отлично знал, что такого рода фразы безотказно действуют на опытных и пожилых магов.

Архиректор, как и ожидалось, благостно улыбнулся:

— Вернемся к упырям. Что ты знаешь о современной жизни упырей, а конкретнее — о Лангарэе?

— Государство упырей создано сто двадцать лет спустя после развала Роланской империи на юго-западе Серединных Земель, — подумав, ответил Уолт. — Кажется, там был спор между местными человеческими феодалами и гномьим королевством за территорию, которую упыри и захватили. Согласно легенде, Одиннадцать Самых Великих упырей, своего рода Упыри-над-упырями, создали Купол, отгородивший магической завесой весьма внушительные земельные и лесные наделы. Разумеется, ни люди, ни гномы не порадовались новому соседству. На упырей насели с двух сторон, гномы вроде заключили военный союз с арахнотаврами, но упыри оказались упорными и даже неожиданно разбили гномьи хирды до подхода арахнотавров. Затем они сдержали натиск людей огромной кровью с обеих сторон, а затем заплатили людям денег. Это было как гром среди ясного неба — Живущие в Ночи платят дань, чтобы их не трогали. Люди на время успокоились и прикрыли упырей от гномов. А упыри тем временем подготовили хорошо тренированную и дисциплинированную армию, почти целиком состоящую из упырей Среднего и Высшего рангов. Откуда взялось такое количество весьма быстро эволюционировавших упырей — неизвестно. С тех пор воцарился относительный мир, поддерживаемый возросшей военной силой упырей. А потом Живущие в Ночи открыли Купол для прохода крестьян и даже горожан, когда на северо-востоке разразилась чума, не затронувшая лишь одно место — Лангарэй. После этого государство упырей признали некоторые Роланские королевства и некоторые другие народы. Кажется, они ведут торговлю с ними железом, солью и зерном. Еще упыри разделены на несколько десятков кланов по принципу Силы Крови. Ну вот, кажется, и все, — неуверенно закончил Уолт, соображая, ничего ли он не забыл. Да нет, все, что знал, сказал.

— Позволю заметить, что вы забыли тот факт, что согласно Уставу Школы Магии упырям запрещено как обучаться в Школе, так и получать магические консультации от руководства, преподавателей и учащихся Школы, — потирая нос, сказал Эвиледаризарукерадин.

— А… — смутился Уолт. — Ну, это так очевидно, что я об этом даже не подумал.

— Дело в том, Уолт, что в действительности не все так просто, — вздохнул Архиректор. — Эту уступку в запрете нам пришлось сделать для Конклава[7], подчиняясь его Номосу. Сейчас ты услышишь нечто такое, что не должно выйти за пределы этой комнаты, а в случае чего — исчезнуть из твоей памяти.

Уолт нахмурился. Только сейчас он заметил, что Алесандр вертит в левой руке небольшой декариновый пятиугольник. Можно рискнуть и при главе и завкафедрой боевой магии сплести заклятие Познания, но недавние лекции Намина Ракура и так помнил. Кристалл Вирас. Накладывает и усиливает Заклинание Отвлечения. Каждый, кто сейчас думал об Архиректоре, Алесандре и даже Уолте, мгновенно забывал о них и начинал размышлять о второстепенных мелочах. Заметив это, Магистр готов был поклясться, что кабинет Алесандра наверняка окружен Туманом Глухоты и Шумом Слепоты, двумя мощными заклятиями, противодействующими подслушиванию и подсматриванию.

— Понимаешь, Уолт, на самом деле Школа давно и плодотворно сотрудничает с Лангарэем, а точнее, с некоторыми упыриными кланами.

— Ага… — только и сказал Уолт.

Впрочем, чему удивляться? Маги — существа весьма и весьма прагматичные, готовые даже на сделку с Владыкой Нижних Реальностей, если их что-то заинтересует.

— Школа оказывает Лангарэю определенные магические услуги и совершает обмен… знаниями. — Архиректор, как ни странно, выглядел смущенным. — Школа сообщает о последних разработках в теории волшебства и дает Живущим в Ночи определенный класс свитков с Заклинаниями на изучение. Как ты можешьпонять, — глава легко перешел на «ты», — это совершается не бесплатно. Живущие в Ночи оплачивают наши услуги золотом и драгоценными камнями. — Архиректор сделал паузу, ожидая реакции Магистра.

— О! — оригинально высказал свою точку зрения Уолт.

— Дело в том, что в Школе Магии недостаточно средств на проведение огромного количества энергоемких экспериментов и закупку нужных для обучения и экспедиций материалов. Знаешь, сколько волшебных палочек ломается за первые полгода только на одном потоке? Пять сотен. Только подумай, Уолт, пять сотен волшебных палочек из дорогого Древа друидов! Наши спонсоры и поступающие на контракт студенты выделяют деньги не для того, чтобы мы каждые полгода покупали нескольких тысяч новых палочек. Все эти императоры, короли, герцоги, бароны, купцы, цеха, мануфактурии, зажиточные крестьяне, жрецы и их чада — все они только пожмут плечами и предложат делать волшебные палочки из березы. Они ведь требуют отчеты за перечисленные нам деньги. Бухгалтерия Школы Магии — вторая после Ректората, если не первая, сила Школы Магии, благодаря которой Школа еще на плаву. — Архиректор снова почесал нос. — Деньги, которые не проходят по нашим финансовым отчетам, позволяют Школе быть автономной и независимой от чьей-либо воли. Знаешь, Уолт, сколько раз Эквилидор пытался нас подмять под себя? Впрочем, тебе это знать ни к чему. Надеюсь, ты не будешь возмущаться, что эти золото и драгоценности осквернены кровью невинных жертв упырей и потому должны быть с негодованием отвергнуты?

— Не буду, — медленно ответил Уолт. — Золото королей и всех остальных полито кровью невинных в не меньшей степени… Я понимаю, что этот разговор об упырях — преамбула к тому делу, которое вы хотите со мной обсудить? — уточнил Намина Ракура. Чего гадать? Ему хотят предложить нечто идущее вразрез с Уставом Школы Магии. А в случае отказа (ему уже намекнули) его ждет определенная операция на его памяти.

Да, а ведь качественных заклятий Стирания Знаний так и не создали. Сотрут вместе с этими посиделками в кабинете Алесандра Генр фон Шдадта еще что-нибудь, например, кто он такой и что умеет. М-да…

Уолт предпочитал, чтоб к нему в голову никто не лазил. И не только потому, что беспокоился, что руководство и преподаватели узнают, кем он их считает и каковы его планы по захвату власти в Школе. Имелись причины, по которым Уолт Намина Ракура совершенно не хотел, чтобы кто-то имел доступ к его воспоминаниям.

— Вижу, ты хочешь сразу перейти к делу. Это хорошо. Не будет лишних соплей и пафосной, никому не нужной лжи. — Архиректор посмотрел Магистру прямо в глаза. — Есть Договор. Он не запечатлен ни на бумаге, ни в кристалле, ни в Астрале. Он целиком и полностью устный. Как говаривали в древности: «Сказанным словом надеемся на вечность». О нем рассказывают каждому магу, вступившему в должность Архиректора, и каждый раз новый Архиректор должен решать, поддерживать этот Договор или нет. Суть Договора проста: в случае крайней нужды и необходимости Лангарэй может попросить Школу Магии, сохраняя все в тайне, о помощи в лице ее боевых магов, оплатив эту помощь в двадцатикратном размере от обычной платы за услуги. Эта сумма — огромна.

— И какова же она? — уточнил Уолт.

Архиректор сказал.

Уолт едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

Алесандр присвистнул.

— Ого! — сказал боевой маг. — С такими деньгами я бы мог…

— Я решил Договор поддержать. — Эвиледаризарукерадин прикинулся смущенным и почесал нос. — Живущие в Ночи еще ни разу не просили осуществить Договор, и я посчитал его пустой формальностью, которая только подтвердит добрые намерения обеих сторон.

— Кажется, я уже догадался. — Уолт поймал себя на том, что его руки непроизвольно тянутся к носу, и одернул себя. — Упыри потребовали реализовать Договор?

— Полтора часа назад я принял сообщение через Астрал, — сказал Архиректор. — Меня просили срочно прислать в Лангарэй боевого мага. Половина той суммы, которую я вам называл, уже была переправлена в сокровищницу Школы с помощью одноразового портативного телепортатора, который мы им продали. Похоже, Живущие в Ночи крайне обеспокоены.

— И вы хотите, чтобы боевым магом, который отправится к упырям, стал я? — спросил Уолт.

— Верно, — кивнул Архиректор, а следом за ним и Алесандр. — Из возможных кандидатур ты подходишь больше всего. Почему — времени объяснять нет. Скажем так — лучших мы трогать не можем, худшие нам ни к чему, а из оставшихся — ты достойнее всех.

— А если я откажусь?

— Ты вправе так поступить. — Архиректор вздохнул. — Но нам придется стереть твою память и на всякий случай отчислить из Школы, чтобы ненароком не создать ненужных ассоциаций и случайно не восстановить твои воспоминания.

Выбора ему не оставляли. Хоть глава и выглядел дружелюбным, но этот проживший триста с гаком лет полуэльф выглядел бы дружелюбным, отправляя собственных родителей на эшафот. Высшее руководство магического заведения заставляло магов становиться жесткими, решительными и никогда не подавать милостыню. Нет сомнений: откажись Уолт — и прощай память и Школа…

— Я имел в виду, кто был бы следующим, если бы я отказался? — сказал Уолт.

— Алесандр? — Архиректор глянул на боевого мага.

— Думаю… да, уверен, это был бы Бивас из Олории. Хотя он классом ниже, чем Уолт.

— А если бы и он отказался?

— Он бы не отказался, — уверенно заявил Алесандр. — Он из Масконии, а они там все… слегка не в себе.

«С придурью и с гвоздем в заднице», — перевел Уолт.

Да, Бивас, потомок разорившегося дворянского рода, согласился бы. Он давно мечтает о приключении и завидует Уолту, который участвовал в Закрытии Прорыва. Точно согласился бы, даже если бы не был уверен в своих силах. Но он уверен в них всегда и заявляет, что если у него иссякнет Сила, то у него наготове чудесный рецепт бальзама его матушки, полученный ею от бродячих хобгоблинов, который восстановит что угодно. Бивас рассказывал, что отец сначала жаждал отдать его в Школу Меча, чтобы сын обучился воинскому мастерству и искусству фехтования и занял бы достойное место при дворе олорийского государя, но в Школу Меча Биваса не взяли, когда он не прошел какой-то странный цветовой тест. Вместо обучения в цитадели военного искусства всех Серединных Земель ему посоветовали поступить в Школу Магии, объяснив, что у него имеются задатки к волшебству. К сожалению, особо проявить свой задиристый масконский характер в Школе, где преподаватели за косой взгляд могли с тобой на выходные отправиться на рыбалку, предварительно превратив в червя, Бивас не мог и потому постоянно сбегал с пар в окрестные деревни подраться с сельскими парнями. Правда, ближайшая деревня находилась за сорок километров от Школы Магии, и Бивас неизменно прибегал туда страшно уставшим и без сил. Однако энергия позадираться у него еще оставалась, и потому обратно в Школу он приползал весь избитый, но довольный. Так продолжалось до тех пор, пока Бивас не изучил телепортационное заклятие и магию пульсаров. Первая же после этого разборка с сельскими парнями заставила последних задуматься о поездке в далекие края с целью женитьбы и ведения хозяйства, а Бивас на время успокоился. Но предложи ему отправиться в Царствие Ночи — и масконец согласится не раздумывая.

А Уолт с покореженной памятью пойдет в противоположную Школе Магии сторону. На ближайшие несколько сотен лет в планы Уолта подобное не входило. А это значит что? А это значит…

— Я согласен, — сказал Уолт. — Надеюсь, мне компенсируют моральные затраты?

Алесандр криво усмехнулся.

«Радуйся, если тебе стипендию поднимут на десять серебряных», — перевел Уолт.

— Не беспокойся. — Архиректор улыбнулся. — Разумеется, ты получишь по заслугам. — Осознав, что последняя фраза прозвучала как-то зловеще, Эвиледаризарукерадин поспешил добавить: — Как исполнитель ты получишь одну десятую часть оплаты за Договор.

Вот тут Уолт присвистнул. А Алесандр шумно вздохнул.

— Не припоминаю, чтобы так платили даже за Закрытие, — недоверчиво сказал Уолт. — Упыри что, чего-то с богами не поделили? А мне вместо них придется быть мальчиком для битья?

— Нет, не думаю, что все так серьезно. Мне подробностей не сообщили. Скорее всего тебе все объяснят на месте. Но вряд ли тебе придется выходить в Безначальное Безначалье Безначальности. Правда, ты едва ли это сможешь. Просто Договор не совсем законен в рамках Устава, и, получая такую часть суммы, ты вместе со мной и уважаемым Алесандром Генр фон Шдадтом будешь считаться таким же нарушителем Устава. Мы станем соучастниками. Будешь на одном уровне с главой Школы Магии. Как тебе это?

— Замечательно. — Уолт сделал вид, что объяснение его устроило. — И когда готовиться к отправлению?

— Прямо сейчас, — огорошил его Архиректор. — Не делай такое удивленное лицо. Дело срочное, а мы и так уже потратили полтора часа. Портал в нужное место в Лангарэе для меня открыть не составит труда.

— И я вот так вот, без снаряжения, — растерянно пробормотал Уолт.

— Почему же? Уж не считаешь ли ты нас извергами или, прости тебя боги, неразумными? Алесандр, покажи, что ты там приготовил.

Боевой маг пошевелил пальцами правой руки, воздух рядом с ладонью застеклился, и из ничего возник пояс с рядом прикрепленных к нему небольших туб, в которых обычно хранятся Свитки, и походный мешок.

— В мешке сменная одежда, эликсиры и кое-какая еда, — объяснил Алесандр. — На поясе — боевые заклятия. Время разобраться с ними, думаю, у тебя будет. Я все хорошо продумал, вряд ли что-то упустил.

«Вот такие фразы означают, что именно то, что нужно, и упущено», — подумал Уолт.

— Я бы не отказался от меча, — сказал Магистр, принимая мешок и пояс из рук боевого мага.

— Меча? — Алесандр переглянулся с Архиректором. — Я бы не удивился, если бы ты попросил посох, но меч…

— Я неплохо фехтую. Вдруг пригодится.

— Не совсем понимаю, зачем боевому магу меч, — сказал глава. — Вроде бы вы обучаетесь овладению чистыми деструктивными структурами Силы, а не фехтованию.

— Меня учили в райтоглорвинском храме. Мне кажется, что с мечом я буду чувствовать себя увереннее. К тому же, — Уолт приосанился, — с мечом я выгляжу более крутым.

— Хорошо, — усмехнулся Эвиледаризарукерадин. — Не будем разводить пустых споров. Алесандр, помню, ты любил держать при себе Острый Запас. Может, поделишься с парнем?

Боевой маг пристально посмотрел на Уолта и молча протянул ему правую руку. Перед раскрытой ладонью вдруг закружился слева направо эннеариновый круговорот размером сантиметров в тридцать, слабо запахло апельсинами.

— Засунь руку в Запас и подумай о том, что тебе надо. Оружие само появится, — пояснил Алесандр.

Уолт медленно коснулся круговорота. Прикосновение почему-то вызвало сравнение со свежим постельным бельем. Воронка внезапно начала засасывать руку. Намина Ракура глянул на Алесандра, но тот был спокоен. Резко опустив руку в Запас, Уолт сразу же почувствовал в ладони рукоять. Он тут же потянул ее на себя и вытащил длинный тонкий меч в ножнах на спину.

— Неплохо, — одобрил боевой маг. — Убийца Троллоков. Отличный баланс и острейшая заточка. Прекрасные руны на клинке. Смотри не порежься.

— Не порежусь, — пообещал Уолт, наполовину вытащив меч из ножен и рассматривая его.

— Теперь все? — нетерпеливо спросил Архиректор. — Приготовься, я открываю портал.

Уолт торопливо надел ножны, положил пояс со Свитками в мешок и перекинул его через плечо. Глава Школы дождался, когда он закончит, а потом просто щелкнул пальцами. Для мага его уровня можно было обойтись даже без этого, хватило бы и мысли, но, видимо, Архиректор этим щелчком как бы предупреждал Уолта — вот и все.

Портал открылся в самом неожиданном месте — прямо под ногами Магистра. Не успев даже удивиться, Уолт провалился в зияющий октарином провал.

Глава четвертая МАГ И УПЫРИ

Ночью поклоняйся Темным богам. Днем — Светлым богам. А верь — только в себя.

Из наставлений Вайрычаны
Каждый, кто проходит сквозь портал, межпространственный переход ощущает по-разному. Для одних это полет по залитому светом туннелю. Для других — странствие по лабиринту. Для третьих падение в бездонную бездну. Кому-то кажется, что он умирает, и он, зритель в задних рядах, видит всю свою жизнь, будто в театральной постановке. Кто-то слышит странные вопросы, которые иногда задает себе же сам. Кто-то встречает двойника, пока не понимает, что двойник — это он и есть, настоящий. Некоторые общаются с духами давно умерших смертных, а некоторые с духами тех, кто умрет в будущем. У кого-то мутнеет в голове, а у кого-то сознание делается чистым, точно родниковая вода. Кто-то, проваливаясь в зеленую ледяную темноту, дрожит от холода, мечтая о жарких банях Востока. Кто-то, окутанный огненными покровами, изнывает от жары, желая попасть в прохладу Севера. Некоторые испытывают ощущения, будто их потрошит сумасшедший доктор, медленно и не спеша полосуя внутренности скальпелем. Кто-то встречает непонятных личностей, задающих загадки, а иногда требующих погадать им по отсутствующим рукам. Кто-то встречает богов, кто-то убогов, а кто-то вообще мельком заглядывает в Тартарарам, где томятся титаны. Некоторым мерещатся ослепительные[8] красавицы. Некоторым — знойные красавцы. Кто-то вспоминает смех, печаль, торжество. Кому-то не хватает воздуха. Кто-то от избытка кислорода сам не свой. Другие попадают в момент перехода в места, которых не может быть и в которых они не могут находиться, — но эти места есть и они там находятся.

Некоторые вообще испытывают все одновременно.

Уолт Намина Ракура привык путешествовать сквозь учебные порталы, которыми была оборудована Школа Магии, но то были много раз проверенные и перепроверенные порталы. Порталы Высшей Магии ему раньше не доводилось использовать, хотя теоретически его нынешний чародейский уровень позволял сформировать и контролировать Силу для портала в рамках Серединных Земель. Впрочем, чисто теоретически. Работа с Заклинаниями Высшей Магии требует опыта в чародействе, а опыт, как известно, приходит только с возрастом и ошибками.

Нынешний межпространственный переход воспринимался Магистром как подъем по винтовой лестнице. Ноги его двигались независимо от воли, поднимая Уолта к сверкающему кругу наверху, ну а на самом деле что происходило, Уолт не знал. Теория метапорталов, которую недавно начали разрабатывать на факультете теоретической магии, пыталась рассмотреть переходы как остатки мыслей Тварца[9], некогда пронзающих Большую Вселенную от Миров Диссипации во Владениях Хаоса до Миров Суперсимметрии во Владениях Порядка. При этом маги, создающие эту концепцию, разбились на два противоположных лагеря: сторонников «теории согнутого листа» и сторонников «теории слоеного пирога».

— Вот смотрите, — говорил студентам сторонник «листа», доставая чистый лист бумаги из воздуха. — Представим, что этот лист — пространство, разделяющее точку А — верхний край, от точки Б — нижнего края. Чтобы добраться от А до Б, требуется время. Но вот теперь… — Маг складывал лист пополам, так, чтобы его края касались друг друга. — Как видите, возможен и такой вариант: не двигаться самому, а соединить точки А и Б. Мысли Тварца и действовали по такому принципу, сжимая пространство и делая его неразличимым для него.

— Вот смотрите, — говорил студентам сторонник «пирога», доставая чистый лист бумаги из воздуха. — Этот лист то, что находится в головах балбесов, которые считают, будто у Тварца в его Всемогуществе и Всенаходимости была необходимость сжимать пространство для своих мыслей. Идиоты! — После этого маг рвал лист в клочья и наколдовывал на демонстрационный стол перед собой слоеный пирог. — На самом деле мы имеем не одно расстояние от точки А до точки Б, а множество точек А, то есть А1, А2, А3 и так далее, вектор которых направлен к Б, и множество точек Б, вектор которых направлен к А. Точек может быть бесконечно много, как бесконечна сама материя, созданная Тварцом, что хорошо показал Нонез в своих апориях «Пиво», «Пьяница» и «Насильник»[10]. Математически говоря, переменная величина никогда не может достигнуть своего предела, ибо, как бы она ни была велика, между нею и превосходящим ее по величине пределом всегда остается целая бесконечность еще больших, чем она, величин. Иначе говоря, наша реальность представляет из себя множество слоев пространства. Вот например, как в этом пироге. — Маг гордо указывает на кондитерское изделие. — Но видите ли, чтобы пирог был совершенен, все его слои должны пропитаться кремом, от самого верхнего до самого нижнего. Крем проникает сквозь слои и расползается между ними. Так и мысли Тварца охватывали собой все миры и проникали в каждый, объединив их в совершенную систему, оставив нам свой след, который теперь как бы существует как отдельное пространство между пространствами, соединяющее своей структурой все точки и векторы во всех мирах и между ними. И это пространство-крем проникает во всю бесконечность пространств-слоев, поскольку оно само бесконечно!

— Крем у них вместо доказательств! — бурчали в ответ сторонники «листа». — Бесконечность может быть бесконечной, но и она должна быть определенным типом бесконечности. Поэтому и о бесконечных пространствах нужно говорить только исходя из учения о бесконечных множествах с теми или другими типами их упорядочения. Ведь тот путь и то время, которые необходимы для достижения насильником жертвы, представляют собою бесконечную последовательность отдельных убывающих отрезков, но упорядоченную определенным образом. Отсутствие первого или последнего момента такой последовательности относится только к ее представлению как конечной, представление же ее вначале бесконечной, но упорядоченной определенным образом вполне совмещает прерывное построение этих отрезков с их непрерывным протеканием. Пространство — это в первую очередь цельность, а не множество. И потому глупо говорить о пироге как совокупности пространств. Здесь надо говорить именно о листе, как целом и отдельном пространстве. И потому мысли Тварца стягивали места в пространстве друг к другу — мысли как целостности взаимодействовали с другими целостностями, но все это происходило вне временных рамок и метрик.

— Да пошли вы! — немедленно реагировали приверженцы «пирога».

— Пошли вы сами! — поддерживали новый уровень научной дискуссии адепты «листа».

Кто из них прав — точно не знали, по всей видимости, и сами исследователи метапорталов. Уолту же почему-то казалось, что ошибались и те и другие.

Винтовая лестница закончилась, и в лицо Уолта ударили потоки света. Он прищурился, наблюдая, как со всех сторон начинают расти тени, отражаясь от Магистра, как они отрываются от основы и начинают приближаться к нему, как они падают на него, отправляя…

Отправляя…


Уолт моргнул.

Переход закончился.

Только теперь ему стало понятно, что весь путь проходил в полной тишине, даже без эха его шагов. Потому что первое, что он почувствовал, вернувшись в обычную метрику реальности, было тянувшееся песнопение на языке, которого Уолт не знал. Хотя песнопение очень напоминало унылые молитвы голубокожих райтоглорвинов в храме Грозного Добряка, в котором Уолт весьма скучно и нудно проводил время.

— Добро пожаловать в Лангарэй, господин маг.

Уолт глянул на говорившего. Это был среднего роста парень в камзоле и широких, по моде Завидии, штанах с полосками ниже колен. То, что он Живущий в Ночи, выдавали бледность лица и выделяющиеся на этом фоне пурпурные губы. В остальном он сильно напоминал обычного человека лет двадцати восьми, что означало, что ему уже могло перевалить и за сотню. Кипа спутанных черных волос на голове почему-то делала его похожим на Безумного Профессора, призрака с кафедры потусторонней магии.

— Мое имя Понтей Нах-Хаш фан Сива, — представился Живущий в Ночи. — Благополучно добрались?

Почему-то большинству смертных, которые никогда не использовали порталы, подобные путешествия представлялись непринужденной вечерней прогулкой перед чашечкой черного чая. На самом же деле даже малейшая ошибка в использовании порталов грозила серьезными последствиями. Нет, не то чтобы, войдя в портал в одном месте, вы выходили в другом только половиной тела; бывали случаи, что мужчина после межпространственного перехода обзаводился тремя роскошными грудями и двумя дополнительными ногами, а женщина — годовалым ребенком, четко зная, что это ее дитя, несмотря даже на то, что она оставалась девственной.

— О, это было нечто, — отозвался Уолт. — Как-нибудь при случае надо будет повторить. Я — Уолт Намина Ракура. Боевой маг.

— Приятно познакомиться с вами, — поклонился упырь.

«Ага, приятно, как же, — подумал Уолт. — Не случись у вас тут беда, я бы тебе был приятен разве что в качестве закуски».

— И мне тоже, — честно смотря упырю в глаза, ответил Магистр.

Упырь даже не моргнул.

— Ну, так что тут у вас произошло? — решив, что он не дипломат и уж тем более не резидент, Уолт сразу перешел к делу. Чем быстрее он разберется и вернется обратно в Школу Магии, тем лучше.

То, что его послали на это задание, Уолту Намина Ракуре было не по душе. Если где-то существовал бог, получающий подпитку от людей, мрачно ненавидевших начальство, то сейчас от Уолта он приобретал прямо-таки титанические волны энергии.

— Вы так резко переходите к делу, — улыбнулся Живущий в Ночи.

— Ну, мы не на Дальнем Востоке, чтобы расписывать красоту распустившегося лотоса в шестидесяти строфах, перед тем как побриться, — парировал Уолт. — Мне говорили, что дело срочное и не терпит отлагательств. Не станем же мы сначала устраивать здесь долгие беседы о принципах магии, которую я буду использовать?

Кстати, «здесь» — это где?

Уолт огляделся.

Ага, точно. Круглая комната с октограммой на полу и пентаграммой на потолке. В центре октограммы руны Edas, Sheena и Samon — вместе начерченные Пишущим руны, они образуют Котел Силы, Заклинание, которое концентрирует в себе собирающиеся в комнате магические потоки. В центре пентаграммы руны Tafas и Urania. Они образовывали Столб Энергии, Заклинание для направленного луча, вокруг которого собираются магические поля. Окон нет, дверь из металла. Типичная комната для портала, словно сошедшая с картинки учебника. Интересно, сколько за это Школе Магии заплатили Живущие в Ночи?

— Не станем, — краем уха Уолт услыхал ответ Понтея. — Но прежде чем я полностью введу вас в курс дела, нам следует отправиться за остальными членами команды.

— За остальными?

— Да, — кивнул Понтей и поспешил добавить: — Только не думайте, что мы подвергаем сомнению ваши умения и знания. Мы не сомневаемся, что ваше владение Силой превосходно, а познания в сфере Высшей Магии такие же, как у Великих Магов.

«Гм… — подумал Уолт, аспирант второго года обучения, который только-только начал изучать Заклинания Высшей Магии, и тут его осенило: — А ведь он думает, что им послали не абы кого, а умудренного возрастом и сединами старикана, с помощью заклятий поддерживающего свою молодость. Интересно, он вообще подозревает, что Школа может схалтурить?»

Понтей еще раз поклонился, и Уолт понял — нет, не подозревает.

«Ой-ой-ой…»

— Просто обстоятельства сложились так, что мы думаем, небольшая помощь с нашей стороны вам не помешает. Извините, если вас это оскорбляет. — И снова поклон.

— Ну ладно, хватит. — Уолт поправил мешок и ножны. — Оскорбляться я пока не буду, не вижу для этого причин. Вы здесь хозяева, вам и решать, что делать.

«Разве что я против того, чтобы вы решали, под каким соусом подавать меня».

— Тогда следуйте за мной. — Живущий в Ночи с явным облегчением повернулся к двери, заставив Уолта гадать, с какими склочными магами упыри имели дело до него.

Они вышли из комнаты и попали в коридор, освещенный свечами. Уолт пригляделся. Свечи были дорогие, с фитилем из жил ырмаков, и вся эта иллюминация должна была стоить немалых денег. Зачем она упырям, которые в темноте видят лучше кошек и гоблинов? Или это они для него расстарались? Вряд ли, большая часть свечей выглядит так, будто их давно используют.

— Сейчас мы находимся в Храме Ночи, который принадлежит клану Сива, — принялся рассказывать спутник Магистра, заметив его заинтересованный взгляд. — Он находится под землей, и в нем, согласно заветам основателя клана, постоянно должен быть искусственный свет как напоминание о свете настоящем. Свет должен быть как можно ближе к естественному, поэтому мы используем дорогие свечи, а кое-где даже ставим светильники.

«Да, у этих упырей золото имеется…» — подумал Уолт. В Эквилидоре, например, волшебные лампы, испускающие свет без огня, стоили огромных денег, и даже не все аристократы или зажиточные купцы и цеховые мастера могли их себе позволить. В остальных Серединных Землях, да и вообще в Равалоне, дело вряд ли обстояло иначе.

— Прошу сюда. — Понтей указал на неприметную, скрытую в плохо освещаемом закоулке дверцу. Раскрыв ее, он отступил, пропуская Уолта вперед.

Магистр, хмыкнув, пошел первым.

Помещение, в котором он оказался, было побольше портальной комнаты и без всяких магических прикрас. Вместо них здесь было огромное колесо, обвитое цепью, с выступами на краях, чтобы его можно было вертеть, и два одноголовых огра в набедренных повязках, бухнувшихся на колени, когда следом за Уолтом в помещение вошел Понтей.

«Гм, вроде они его не боятся. Неужто уважают? А меня, получается, не боятся, не уважают?»

Понтей сказал пару гортанных фраз на языке, которого Уолт не знал. Упыриный? Может быть. А может, и огрский. Изучить его Уолт как-то не сподобился.

Огры бросились к колесу и завертели его. Под грохот механизма кирпичи левой стены начали расходиться. Магистр уловил отблеск магического поля, однако Живущий в Ночи стоял неподвижно, а огры продолжали крутить колесо, и, видя, как напрягаются их мускулы, Уолт подумал, что, выполняя такую тяжелую работу, особо не поколдуешь.

Стена полностью раздвинулась, и Понтей с Уолтом пошли дальше. Дальше оказалась пещера с бурной рекой ровно посередине. Везде толкались сталактиты. Стена сзади стала закрываться, и снова Уолт уловил колдовство. Повернувшись, он посмотрел на стену: со стороны пещеры она выглядела как обыкновенная пещерная, с выщерблинами и наростами.

— Понятно, — сказал Уолт. — Сращивание Камней. Как только механизм возвращает кирпичи на место, здесь моментально нарастает слой камня, и найти, где проход, невозможно, потому что он открывается только с внутренней стороны.

— Вы превосходный маг, — с восхищением сказал Понтей. — После того как маги вашей Школы поставили нам это Заклинание, ни один наш чародей не смог обнаружить проход.

— У вас есть волшебники? — насторожился Уолт.

Если у Живущих в Ночи есть собственные маги, зачем им маг Школы? Количеством можно побороть качество, и шесть-семь сотен деревенских колдунов, создав Круг, просто затопят общей возросшей Силой даже гениального мага. Чего же упыри темнят?

— Есть, — ответил, не подозревая подвоха, Понтей и тут же развеял сомнения Уолта: — Правда, все они выходцы из клана Сива и по таксономии Конклава ни один из них не превышает третьего уровня.

«Понятно. Третий уровень. Круг им не составить и боевыми Заклинаниями, тем более не овладеть. Вот почему они готовы платить такие суммы Школе. Без собственных магов ни одному государству в наше время не выжить».

— Однако у нас в клане есть смертный, который способен оперировать Силой на девятом уровне.

— Даже так? — с возросшим подозрением сказал Уолт. — И кто же он?

— Это я. — И упырь снова поклонился. — К вашим услугам.

«А я и не заметил, — мрачно подумал Магистр. — Если не врет, понятное дело».

— Но и я, к сожалению, мало что могу, — вздохнул Понтей. — В основном психомагия, Четвертый уровень Стихийной, седьмой уровень магии крови, только в теоретическом ее аспекте, и немного разбираюсь в предметной магии. Без хороших наставников обучиться самому невероятно сложно. Впрочем, — спохватился Живущий в Ночи, — я извиняюсь. Нам нужно продолжать путь.

Они подошли к берегу реки, шум которой усиливался по мере приближения к ней. Понтей дотронулся до верхушки одного из сталактитов, и тот начал наливаться желтым цветом. Потом сталактит полностью погрузился в пол пещеры, а из воды поднялась лодка с фигурой на носу.

«Опять магия Земли, — подумал Уолт. — Что, у них здесь одни земные маги работали?»

— Пещеры и река соединяют между собой все Храмы Ночи в Лангарэе! — крикнул Понтей, стараясь перекрыть шум реки. — Жрецы и посвященные передвигаются по ней, чтобы быстро добраться до нужного места.

— Как интересно! — крикнул в ответ Уолт. Ну и зачем ему это рассказывают? Проявляют таким образом гостеприимство? Ой, не смешите мой волшебный жезл! Упыри прагматичны от ногтей до клыков, прагматичнее магов, и вот так просто радушием бы не разбрасывались. В свое время Уолт имел дело с упырями и отлично запомнил их поведение. Такие же сволочи, как и люди, только еще больше пытаются извлечь выгоду из любой ситуации. Они будут вам улыбаться, а стоит отвернуться — тут же вонзят клыки в ваше горло.

Да, мрачное было времечко…

Живущий в Ночи забрался в лодку и занял место на носу, Уолт последовал за ним, расположившись на корме. Понтей дотронулся до головы фигуры, лодка отплыла от берега и понеслась, подпрыгивая, по реке.

— Мы будем на месте через десять минут! — крикнул Живущий в Ночи.

Уолт кивнул. Потом подумал и решил глянуть на ауру спутника.

«Проверим, что он там за маг. Так, простенькое заклятие Вторых Глаз… Гм. А парень-то не прост. Какой там девятый, тут за десятку зашкаливает. — Вся аура упыря была пронизана серебряными нитями, исходящими из свечения над головой; они сползали с разных сторон, сходясь почти все в районе живота. Уолт прищурился. — Да он потенциально могущественный психомаг, если сейчас его аура не в силах скрыть психические потоки Силы, то каковы же они будут после инициации? Проход в помощники Конклава этому Понтею был бы обеспечен без вопросов. Так-так. А вот Стихии и прочие виды магических полей для него доступны с трудом. Стихии еще могут проявляться — это четыре аурные точки на груди: красная, синяя, зеленая и голубая, — но только если он направит психопотоки на их поддержание. Да, но каков же потенциал его психической Силы! Даже не все из Ректората смогли бы похвастаться таким уровнем.

Интересно проверить, что бы он смог делать после инициации. Ба, какое было бы исследование! Упырь с уровнем тринадцатым, а то и четырнадцатым, оперирования психопотоками магополя! Это ж на что он способен, если его психоэнергия еще и с Силой Крови будет когерентна? М-да, это такой простор для разработок… Тьфу, не о том задумался».

Уолт отвлекся от наукообразных мыслей и посмотрел на Живущего в Ночи. Понтей сосредоточился на управлении лодкой, и Магистр был предоставлен сам себе. Ладно, пока есть время, надо разобраться, чем его снабдили Архиректор и Алесандр. Сперва магический инструментарий.

Уолт достал пояс из мешка и положил перед собой. Шестнадцать туб со Свитками. На двух — печати со знаками Огня, на трех — Земли, на двух — Ветра, на четырех — Воды. Понятно, в этих Свитках мощные Заклинания Стихий. Так, эти тубы еще и подписаны, причем не на всеобщем, а на рунах древнероланского. Не каждый маг сможет прочитать. Понятно. Свитки Огня содержат Заклинания Пламенного Дождя и Покрова Феникса, Свитки Земли — Каменных Копий, Земного Разрыва и Земной Защиты, Свитки Ветра — Воздушных Капель и Глотки Неба, Свитки Воды — Разрушенной Плотины, Водяного Хозяина, Волн Смерти и Серой Слякоти. Да, не пожалели для него боевых Заклинаний из магии Стихий! Это вам не простые фаерболы или пульсары, с этим, дамы и господа, можно смело идти на штурм крепости. Хорошо, а что там в оставшихся пяти тубах?

О-о-о-о! Один Свиток медицинской магии для полного восстановления организма, останься от него хоть один палец. Святое Покровительство. Это уже вплотную приближается к Третьему состоянию Заклинательного Баланса[11]. И что самое лучшее в нем — его можно наложить заранее, не беспокоясь в дальнейшем о том, как палец доберется до Свитка и раскроет его.

Два Свитка с Заклинаниями Вызова, один божественного Вестника, другой — убогского Вестника. В первом случае должен явиться некто сияющий всеми цветами спектра, с размашистыми белоснежными крыльями и с огромным огненным мечом, во втором — нечто темное, рогатое, с кучей щупалец и ядовитым дыханием, с огромной ледяной косой. Главное, не вызвать Вестников одновременно, а не то бросятся самозабвенно друг на друга, не беспокоясь, что вызвавшего их тем временем разделывают, как баранину на праздничное угощение.

Свиток Мгновенного Перемещения пятого уровня. Создает локальный портал и переносит в заранее выбранную точку. Сверху на Свиток были наложены дополнительные переплетения Силы. Догадаться нетрудно, наверняка портал настроен так, чтобы переместить Уолта в Школу Магии, если хоть что-то пойдет не так и упыри не смогут его переместить.

Уолт представил, как в самый ответственный момент, когда должно все решиться, со словами: «Ладно, дальше вы без меня…» — он раскрывает Свиток, активирует Заклинание и исчезает. Гм…

Последний Свиток в отличие от предыдущих был не белым, а серым, а туба не содержала никаких надписей. Уолт нахмурился. Разворачивать Свиток не стоит, пусть он и требует активации, но чувствуется в нем Сила, которая достаточна велика и может даже в чистом виде доставить неприятности. Не могли же ему не оставить подсказку? Пальцы пробежали по свернутой бумаге, но не нашли тайно выдавленных рун, Вторые Глаза тоже не заметили ничего необычного. Хотя нет, вот тянется тонкая энергетическая ниточка, прозрачная, но слегка окрасившаяся в магическом поле Свитка в розовый цвет. Потянуть за нее, двигаясь к клубку переплетенных Сил, которые…

Ого! Даже так: ого, ого, ого!

Светлое Изничтожение. Солнечный свет, заливающий и пронзающий даже магические Защиты вплоть до второго уровня, неся в перевитых волшебством фотонах дополнительные заклятия Разрушения. Даже магу, применяющему Изничтожение, может не поздоровиться, когда из Свитка вырвется сконцентрированная ярость солнца и хаоса.

А еще это может уничтожить десятки, а то и сотни носферату. О количестве Диких и прочих упырей можно даже и не заикаться — тотальная и всеохватывающая аннигиляция десятков тысяч…

Правда, если эти десятки тысяч собрать в точно выверенной площади и заставить не двигаться. «Да-да, пройдите сюда, — говорит Уолт старому упырю, подводя того к толпе шумящих Живущих в Ночи, — станьте вот прямо здесь… Эй, вы, подвиньтесь, уступите старшему место!» — а после проверяет, не выбивается ли кто за пределы огромного шевелящегося круга, и, наконец, активирует Светлое Изничтожение.

Как и всякое Заклинание, Изничтожение имело ограниченную площадь применения. Но сам по себе этот Свиток относился к Высшей Боевой Магии и был запрещен Конклавом к использованию без соответствующих разрешений, то есть прохождения через толпы родственников магов, пристроенных ими в бюрократическую систему Конклава, и кучи бумаг, которых надо написать и подписать в семи и больше экземплярах. И, конечно, золото: небольшое количество мешочков с монетами, если вы решили все пройти, как надо, или большое количество мешков со слитками, если вы решили все пройти быстро. Использование Свитка поставило бы Уолта в один ряд с магами-отщепенцами, не подчиняющимися правилам Конклава.

А ведь магическая помощь Живущим в Ночи незаконна, согласно Уставу Школы Магии, а также эдикту Роланских королевств, принятым большинством государств Серединных Земель. «Вот ты и стал преступником, Уолт, — с улыбкой подумал Магистр. — Когда на тебя смотрит Архиректор, и так выжидательно смотрит, — особо о законах не вспоминается. А он только Устав упомянул. Хотя Школа, судя по тому, что я видел, уже давно преступает закон и ничего в этом предосудительного не видит. Магам можно все?»

Нет, не все.

Свободу любого мага ограничивает свобода другого мага. Когда-то маги этого не понимали, и магические войны истребляли носителей Искусства одного за другим. Вмешивались боги, вмешивались убоги — и все равно истребление чародеями друг друга продолжалось. Так погибло все племя Магов-Драконов, возомнивших себя единственными истинными владыками Силы. Тогда простым людям, гибнувшим в результате столкновений Заклинаний и вызываемых ими катастроф, все это порядком надоело, и они показали, что как ни испепеляй взбешенную толпу молниями или менее материальными заклятиями Разрушения, все равно останется хоть один крестьянский парень, который вгонит магу вилы в горло, прежде чем тот пополнит свой запас Силы. Или, в случае Магов-Драконов, останется хоть один обвешанный защитными амулетами рыцарь, который спустит рычаг катапульты, и каменные глыбы, заполненные внутри гномьей Огненной Водой и каршарскими алмазами, грохнут по Гнезду, уничтожая взрывом не только Гнездо, но и всю гору, где Гнездо находилось…

Когда Уолт поступал в Школу Магии, сбежав из монастыря райтоглорвинов, он не подозревал, что большинство магов считают законы созданными для того, чтобы их нарушать. Но это большинство было детками из аристократических или богатых купеческих семей, привыкших, что мир для них, а не они для мира. Исключения были, куда в нашем мире без исключений, но подавляющее большинство магов, как ни странно, редко думали о самой магии. Может, именно потому Четвертый Архиректор ввел стипендиальное обучение, принимая в Школу и крестьян, и ремесленников, и простых купцов, обладай они хоть малейшим даром к искусству магии. Сам Четвертый Архиректор был гномом из простого клана, не подчиненного Цехам Золотой Горы, а потому приравненного чуть ли не к рабскому положению в гномьем обществе. Образования Тахал Бардаром — так звали четвертого Архиректора — не имел никакого, но во время войны с краснолюдами в нем пробудился небывалый талант к магии, и не только к земной. Клан сумел возвыситься, а Тахал отправился в Школу Магии, где сделал головокружительную карьеру, однако корни свои не забыл и всегда помнил, в какой семье родился.

Может, это и удивительно, но Пятым Архиректором стал Шатане Кал-Авар, третий сын в семье рудокопа, который, не выдели Школа стипендию, никогда бы не стал одним из величайших представителей теоретической магии, исправившим и улучшившим многие законы магического оперирования, считавшиеся незыблемыми со времен их открытия в Первую Эпоху.

Однако и сейчас дворяне, аристократы и дети богачей составляли подавляющее количество студентов, Школа все равно зависела от оплаты ее труда светскими владыками мира сего.

Можно понять Архиректора. Можно понять весь Ректорат, думал Уолт. Деньги от Живущих в Ночи — это самостоятельное развитие Школы Магии. Может, наступит день, когда каждый желающий попробовать свои силы в волшебстве отправится к нам и поступит бесплатно…

Может, и наступит. Но ой как не скоро. Это и так понятно. А пока что Школа учит тех, кто платит, и тех, кто ей нужен. Интересно, думают ли в Школе, что их так же могут использовать, как они используют студентов? Вряд ли, наверное…

Ведь, признаться, будь у меня другой жизненный путь и будь я только магом, — разве усомнился бы я в устройстве того бытия, которым существует Школа?

Нет, ответил себе Уолт. Конечно же нет.

И ведь я боевой маг. И знаю, что такое — «так надо». Когда реальность трещит по швам и когда ты должен совершить нечто такое, что в глазах тысяч смертных сделает тебя преступником, — боевой маг должен сделать это.

Потому что так надо.

Потому что никто другой, кроме боевого мага, этого не сделает. Те, кто этого не понимает, на кафедре боевой магии не задерживаются.

Быть боевым магом — это особое состояние души…

Так что побуду я преступником, решил Магистр. И ведь доброе дело делаю, получается? Гм… Похвала от Конклава за такое доброе дело будет выглядеть разве что как быстрое и безболезненное лишение магических способностей и основных двигательных функций. Ладно, ведь до этого случая Школа еще ни разу не попадала под суд Конклава? Хотя до этого случая Школа и Договору не следовала. Гм… Да и Конклав не такой уж всесильный, как это представляют, умные маги понимают это быстро, а неумные… Неумные мечтают попасть на работу в Конклав.

Впрочем, надо будет выполнить задание, а потом уже думать о последствиях, учитывая, что этим думанием должны заниматься Архиректор и Алесандр. Уолт предпочитал действовать, если ситуация была неоднозначной.

В прошлом это не раз его выручало. И не раз загоняло в такие передряги, что и вспоминать не хочется. Ладно, кто старое помянет…

После Свитков наступил черед остального. В мешке лежали два свернутых плаща, три фляги и пять свертков. Развернув наугад один из них, Уолт подавил в себе смешок. Алесандр заботливо сделал для него бутерброды с чесноком.

А во флягах, видимо, освященная Светом вода.

Договор Договором, а упырям не доверяли. А если и доверяли, то как эльфы оркам.

Лодка глухо стукнулась о берег.

— Мы прибыли! — крикнул Понтей.

Уолт быстро сложил вещи в мешок и вылез на берег.

Их дальнейшее передвижение один в один напоминало предыдущее, только наоборот: Живущий в Ночи раскрыл проход в стене, смирные огры, длинный извилистый коридор, по которому, правда, Понтей вел Магистра, зажегши факел. А выходом из коридора служила не портальная комната, а зал с шестиугольными плитами на полу, с куполообразным потолком и рядом темных выходов (или входов, как посмотреть). Здесь горел, вися в воздухе, небольшой шарик, давая света достаточно, чтобы осветить зал. «Тоже Свиточный, — легко определил Уолт. — Школа им что, одни Свитки продает?»

Вполне могло быть и так.

В зале, куда они прибыли, находилось двое Живущих в Ночи. Один — высокий, широкоплечий, словно гном, явно имеющий под кожаной курткой с шипами и штанами из дорогой крепкой мэддоратской ткани горы тренированных мышц, что было заметно даже по тому, как он стоял. Этот упырь обладал роскошными вьющимися волосами, забранными в хвост, кустистыми бровями, нависшими над угрюмыми глазами, и пышными бакенбардами. На его бледном лице вся эта чернаярастительность выглядела весьма… скажем так, впечатляюще. С другой стороны, какая-нибудь эльфийка с отточенным вкусом при виде сей… гм, сего впечатляющего лица мучилась бы кошмарами пару месяцев. Общую картину дополняли прямые, как альвийская шпага, губы, словно высеченные на скале. В целом ожившей и поросшей волосами скалой Живущий в Ночи и выглядел.

Рядом со здоровяком лежала длинная дорожная сумка, на которой, перебирая колоду гадательных карт Орат, расположился второй упырь: среднего роста, такой тощий, что на нем даже камзол казался огромным, как огрский панцирь на эльфийской дворянке, а штаны топорщились, словно скомканная скатерть. Одни сапоги облегали ноги, точно перчатка руку. На лице выделялся нос, такой тонкий и длинный, будто боги при распределении органов ошиблись и отдали этому упырю часть гоблиновского носа. Живущий в Ночи заметил прибывших, вскочил, неуловимым движением спрятав карты, провел рукой по коротким каштановым волосам и, сверкнув синими глазами, завопил на Всеобщем:

— Рад встрече! А мы тебя, Понтеюшка, уже час тут дожидаемся! А я так и все полтора! Вот как пришел, так и сидел один-одинешенек, пока Каа не соизволил пожаловать, но, по правде сказать, мало что изменилось! Он же молчит, как скала, из которой его вырубили!

Ага, значит Уолту не первому в голову пришло подобное сравнение.

— А вот не прихвати я с собой карты да пасьянсы не пораскладывай, то что бы я все это время делал, а, Понтеюшка? От скуки помирал? Ты бы хоть предупредил, что наш досточтимый гость так задержится! Я бы лютню прихватил, песни попел, а вдруг и Каа бы подпел, то-то весело бы было!

Уолт вздрогнул. Поющих упырей ему видеть и слышать не приходилось, да и не поддавалась воображению такая сцена. А какие у них песни? «Как главный упырь на людей охотиться ходил»? «Закусаю тебя до слез»? «Солнце, солнце, не всходи»? «Давай выпьем кровушки на брудершафт»? Гм…

Первый Живущий в Ночи молчал, как и положено скале.

— А где… Татгем? — растерянно спросил, подходя к упырям, провожатый Уолта. Казалось, Живущий в Ночи вмиг растерял всю свою уверенность.

— А не было! — радостно сказал тощий. — Ни собственной персоной, ни слуг, ни даже письмецо никто не черкнул.

Казалось, Понтей потерял дар речи. Но тощего это не смутило, и он, обогнув Сива, приблизился к идущему следом за Понтеем Уолту.

— Рад встрече, рад встрече, господин маг! — завопил тощий. — Говорят, у вас, магов, есть всякие тайные приветствия, и я вот подумал, что нам, Живущим в Ночи, тоже надо придумать свое тайное приветствие. Я его придумал! Вот, смотрите! — Он поднял правую руку с растопыренными пальцами. — Я говорю: «Дай хват, дружище!», а вы должны тоже так поднять руку, а я ударю по ней своей, и вы должны сказать: «Классный хват, дружище!» А ну как?

— Ну и какое же это тайное приветствие Живущих в Ночи? — спросил слегка ошеломленный Уолт.

— Опа, действительно… — расстроился упырь, но тут же просиял: — А и ладно, я новое придумаю! Позвольте представиться, господин маг! Вадлар Коби Фетис из великого и могучего клана Фетис! Носферату! — И упырь с вежливой улыбкой во весь рот поклонился.

Носферату?! Поклонившись, Уолт успел спрятать удивление, отразившееся на лице. Бродящий под Солнцем. Этот с виду молодой, лет двадцати семи по человеческим меркам, упырь — носферату? Или его возраст еще больше, и он просто прячет его под маской сумасбродного юнца? Обычно, чтобы стать носферату, требуется лет двести, не меньше, да и крови… Упырь, стремящийся стать носферату, должен осушить много людей, причем именно осушить — выпить всю кровь без остатка, со всеми находящимися в ней жизненными духами. А затем его тело должно претерпеть огромное количество необходимых мутаций и метаморфоз. Нет, пожалуй, и двухсот лет маловато, чтобы стать Бродящим под Солнцем.

Но зачем ему врать? Незачем, если размышлять здраво. Или есть зачем, если упыри затеяли многоходовую комбинацию, в которой им понадобился боевой маг, уверенный, что этот Вадлар Коби Фетис — носферату. Гм, как говорил один старый знакомый Уолта, — будь проще, и тебе не дадут по морде. Можно ведь просто решить, что Вадлар и есть носферату — только очень старый и потому прикидывающийся молодым.

— Уолт Намина Ракура, — поклонился в ответ убийце десятков людей маг.

И вежливо улыбнулся. Они живут так, как могут. А я живу так, как могу я. И пока они не трогают меня — вправе ли я осуждать их? Вправе, потому что они трогают подобных мне… Вправе… но здесь, вот в этом зале, и сейчас, когда я должен работать с ними в одной команде, я этого делать не буду.

— Этого молчуна, который смотрит на всех так, будто уверен, что вы именно тот смертный, который не отдает ему долги, зовут Каазад-ум Шанэ Нугаро. Простите его, господин маг, он редко разговаривает, а если и заговорит, то слова два скажет и опять молчит. Он в отличие от меня носферату не является, пока что достиг только Высшего ранга, но, скажу я вам, боец он отличный, как и все эти Нугаро, ничуть не уступает ни Вишмаганам, ни Атанам.

Каазад-ум Шанэ Нугаро поклонился Магистру.

Вадлар вдруг хитро подмигнул Уолту, залез в недра своего камзола и достал оттуда фляжку с гномьей печатью на боку.

— Как насчет… за знакомство?

Уолт успел остановить откидывающуюся вниз челюсть. Что это ему упырь предлагает? Крови хлебнуть? Он совсем спятил?

Но когда Вадлар открутил крышку, нос Уолта уловил запах чудесной гномьей настойки, которую он как-то попробовал, будучи по делу в Восточной гряде Гебургии. Живущие в Ночи пьют и такое? Нет, конечно, Уолт знал, что кроме крови упыри употребляют и обычную пищу для поддержания организма, но никогда еще не слышал, чтобы упыри жаловали алкоголь.

— Так как? — сунул ему под нос флягу Вадлар.

«А почему бы и нет?»

Уолт протянул было руку, чтобы взять флягу, как Понтей ожил.

— Вадлар, Свиток Дороги! — резко потребовал он, вклиниваясь между Уолтом и Фетисом.

— Что ты такой грубый?! — возмутился Вадлар, быстро пряча фляжку.

Как и в случае с картами, Уолт не заметил, куда она подевалась.

— Быстрее!

Ух ты, а у парня прорезались командные нотки. Уолт посмотрел на Понтея с интересом. Кстати, свой ранг Живущего в Ночи он так и не назвал.

Вадлар протянул Понтею свернутый Свиток.

— Ты и Каазад поднимайтесь наверх, к Огулу, и ждите нас. Мы вернемся быстро, — сказал Сива, взяв Свиток.

— Нет, ты вот мне даже с господином магом и поговорить не дашь? — возмутился Вадлар. — А вдруг я потом об этом нашем приключении книгу напишу, и критики меня обвинят, что у меня мало диалогов?

— На диалоги нет времени, — отрезал Понтей. — Поднимайтесь!

Каазад-ум молча взялся за сумку и пошел к среднему из выходов-входов. Вадлар, скорчив недовольную рожу, поспешил за шагающей скалой.

— Прошу меня извинить, — повернулся к Магистру Живущий в Ночи, — но прежде чем мы присоединимся к остальным, нам придется отправиться еще в одно место.

— Да без проблем, — пожал плечами Уолт. Вот только почему он не отправил его с остальными? Хочет, чтобы боевой маг был у него постоянно на виду?

Понтей развернул Свиток. Уолт привычно почувствовал волну магии. Рядом с ними развернулся зеленоватый овал в огрский рост. Дорога — двухсторонний портал на короткие расстояния, который закрывается не сразу, а только после того как им воспользуются, чтобы вернуться в исходное место. По принципу Дороги работали порталы Школы Магии, только их постоянно заряжали магией, а вот Свиток Дороги одноразовый. И дорогой. Но если упырь его использовал, значит, не видел другого выхода. И куда они теперь отправятся?


— Подождите здесь, — сказал Понтей и скользнул в соседнюю комнату.

Уолт огляделся. Интересное помещение.

Комната была решена в светлых тонах, которые для Уолта ну никак не ассоциировались с Живущими в Ночи. Здесь даже имелся волшебный светильник, который освещал комнату нежным бирюзовым светом. Мозаика на потолке свивалась из переплетенных ветвей мельисфирилла, белого дерева, главного экспортного продукта Светлых эльфов Серединных Земель. Мебель вдоль стен дополнялась зеркальными вставками, делая комнату еще светлее.

Можно было бы подумать, что здесь живет эльф-модельер, любящий проводить время в компании эльфов-парикмахеров, но уж никак не Живущий в Ночи, обожающий теплую человеческую кровь.

Уолт подошел к дивану и удобно на нем устроился, положив рядом мешок и меч. Гм, мягкий. Видимо, именно на нем коварный упырь, сверкая похотливыми глазами, склонялся над беззащитной девушкой, обещая ей незабываемые ощущения. М-да, а вдруг эта комната для подобных утех и приспособлена? Девушки — они такие, любят все сияющее и обволакивающее.

На столике лежала раскрытая книга. Недолго думая Уолт взял ее и пробежал глазами. В конце концов, его сюда привел Понтей, а как вести себя не сказал, поэтому Уолт решил вести себя как обычно.

«Их дикость превосходит все мыслимое, их дикости нет места в цивилизованном мире. С помощью железа они уродуют щеки новорожденных глубокими шрамами, оставляя знак племени на всю жизнь, чтобы помнили, даже попав в плен или рабство. Поэтому и старея они остаются безбородыми и уродливыми, как евнухи. У них коренастое телосложение, сильные руки и ноги, массивные затылки, острые клыки, предназначенные самой природой для поедания сырого мяса. А шириной своих плеч они внушают ужас. Их скорее можно принять за двуногих животных или за грубо сделанные фигуры, что высекаются на парапетах мостов. Орки не готовят себе пищу, они питаются лишь корнями диких растений и сырым мясом первых попавшихся животных, которое они иногда предварительно согревают, держа его промеж ляжек, когда сидят на лошади. Не гнушаются они пожирать и смертных, как представителей чужих рас, так и своего собственного народа. Они не нуждаются в крыше над головой, и у них нет домов, равно как и гробниц. Тело они прикрывают полотном или сшитыми шкурками полевых мышей. Они не ведают различия между домашней и выходной одеждой и, однажды облачившись в тусклое одеяние, не снимают его, пока оно не истлеет от ветхости. Они кажутся пригвожденными к своим крептодонтам, ибо едят и пьют не сходя с них на землю, даже спят и высыпаются, склонившись к мощным шеям своих скакунов…»

Знакомые строки. Уолт перевернул книгу. Он так и думал. Рилус Кадеймо. «Путешествие в земли темные, варварские. Об обычаях жителей, их населяющих, и размышления о том, что есть Империя и цивилизация». Одно из фундаментальных исследований орочьих обычаев Восточных степей, и потому содержащее неточности и ошибки, приправленное фантазией, чтобы заинтересовать читателей не только сухим изложением фактов, но и потрясающими воображение образами, которые автор явно придумывал после перечитывания мифологических опусов. Чего стоил Степной Старикан, бродящий по степи слепой убог, который нападает на невинных девиц и похищает их глаза. Орки-проводники из племен Светлоокого Владыки, более-менее цивилизованные, никогда не слышали в Степях ни о Старикане, ни тем более о невинных девицах. Уолт ознакомился с «Путешествием», перед тем как отправился в Восточные степи собирать материал для магистерской. Интересно, для чего труд всей жизни Рилуса Кадеймо, благодаря которому он вошел в число золотых историков Роланской империи, этому упырю Татгему?

И тут раздались шаги.

Уолт быстро положил книгу на столик и посмотрел на вошедшего.

Подумал, что мгновенная телепортация — это все же необходимая в хозяйстве вещь. А еще подумал, что очень даже неплохая у нее… А еще подумал, что сейчас лучше не думать, ведь он точно не знал, что там у нее за Сила Крови, вдруг его мысли для нее — открытая книга, точно «Путешествие в земли темные, варварские…».

В комнату вошла Живущая в Ночи. Совсем не из той комнаты, в которую убежал Понтей. И пускай она увидела какого-то незнакомого смертного на своем диванчике — это еще полбеды. Полноценной и весьма значительной напастью было то, что в комнату упырица вошла обнаженной. Совсем. Ну разве что полотенцем вытирала длинные белые волосы — и все.

Она посмотрела на Уолта.

Уолт улыбнулся и постарался смотреть на мозаику потолка. Не получалось. Глаза так и норовили снова уставиться на ладную фигуру, крепкую большую грудь прекрасной формы, обворожительные бедра, очаровательные стройные ноги. Даже бледная кожа и та ладно гармонировала с ее сложением.

— Человек.

Ее голос был холоден.

И ничего больше. Никакого мороза, пронзающего самые потаенные глубины души.

Но Магистру почему-то захотелось поежиться.

Внутренне приготовившись к тому, что упырица сейчас использует свою Силу Крови, Уолт, плетя Заклинание Щита, встал на всякий случай с дивана и махнул рукой, дав понять, что диван свободен и она может его занять, если хочет.

А потом он подумал, что жест он сделал двусмысленный, а упырица, как всякая женщина, разумеется, выберет второй смысл, о котором он и не думал, — будто он приглашает ее улечься на диван и не против улечься следом.

«Ну, Понтей, ну, сволочь… Хоть бы предупредил».

А Понтей правда мог и не ожидать подобного, раз так беззаботно оставил Уолта одного.

«Все равно сволочь. Все упыри — сволочи. — Уолт скосил глаза. — А некоторые — красивые сволочи».

Живущая в Ночи, игнорируя Магистра, словно каждую ночь в ее комнате появлялись незнакомые смертные, когда она голой ходила по дому (а кто знает? Может, так и есть…), подошла к шкафу. Уолт старался не смотреть, как она достает из ящиков красные шелковые трусики, как надевает их, как следом достает красный лифчик, как надевает его (наверняка все эльфийское, только эльфы производят такое вычурное кружевное нижнее белье), как надевает легкую рубашку с разрезом до середины груди, как достает такие маленькие штаны, что кажется, она в них ну никак не влезет — но влезает…

В общем, на все это Уолт старался не смотреть. Ну старался же!

И когда Живущая в Ночи стала натягивать кожаную куртку, украшенную по бокам длинными иглами, в комнату вбежал паникующий Понтей. Увидев упырицу, он застыл на месте.

— Иукена! — воскликнул он. — Почему ты… почему ты еще не готова?!

Она бросила на него холодный взгляд, правда, менее холодный, чем те, которыми одаривала Уолта, и ответила:

— Ну, если вы пришли только сейчас, то я оказалась права, и этот… — она ткнула пальцем в Магистра, — только прибыл. Я права?

— Иукена! — возмутился Понтей, быстро глянул на Уолта и перешел на какой-то шипящий язык.

Упырица снова окатила Уолта холодом глаз и ответила на том же языке.

Нет, дамы и господа, так дело не пойдет. Всеобщий язык был создан не для того, чтобы в присутствии представителей двух разных народов каждый общался на родном языке[12]. Уолт пошевелил пальцами, поддерживая мысленные усилия, и к яростно шипящим друг на друга Живущим в Ночи потянулись Заклинания Понимания вкупе с Заклинаниями Познания. Оп-па! Уолт успел остановить магические потоки за считаные миллиметры до упырей. А Понтей-то еще и психоблок поставил, не желая, чтобы Магистр их подслушал. Не заметь его Уолт, упырь смог бы почувствовать неладное и прекратить разговор. Нет, ну неужели он думает, что психоблок неинициированного волшебника сможет остановить боевого мага с образованием Школы Магии, где его учили не только фаерболы побольше лепить или молниями во все стороны шпулять. Чуть посложнее задача, чуть побольше энергозатрата, но обойти психоблок Сива так, чтобы он не заметил, проще простого.

— Не время показывать свою дурь, — яростно прошипел Понтей.

— Дурь? Ты теперь это так называешь? Раньше, помнится, ты говорил другое.

— Иукена, сейчас не время. Мы потратили много сил, чтобы дать нам больше времени, но прошу тебя, не выделывайся перед боевым магом из Школы Магии.

— Школа Магии, сельский колдун, городской Орден. Какая разница? Маги всегда одинаковы. Ведь вы же долго его ждали, правда?

— Это не зависело ни от нас, ни от этого мага. Прошу тебя, перестань. Веди себя вежливее и постарайся на него не реагировать.

— Я говорила тебе, чтобы ты пригласил другого.

— Нет у меня других! Ты у меня одна, кому я могу довериться в этом деле. Я же вас отбирал и отлично знаю, что вам я могу доверять.

— Меня ты, значит, тоже отбирал?

— Иу, не придирайся к словам, не сейчас, прошу тебя! Посмотри на этого мага, он же наверняка недоволен, что мы не говорим на Всеобщем!

— Мне плевать на чувства этого мага.

— Иу, ради меня! Прошу! Перестань и собирайся как можно быстрее.

— Зачем ты привел его?

— Что?

— Понтей, я хорошо тебя изучила и отлично знаю, что ты мало что делаешь просто так. И приведя мага в мой дом — чего ты хотел этим добиться? Этого разговора? Сразу расставить точки над ё?

— Иу…

— Не ври мне. Я уже давно знаю, когда ты врешь, а когда говоришь правду. Может, другие так и не разобрались в этом, но не я.

— Иу…

— Просто ответь мне — ты именно затем, чтобы я увидела этого мага здесь, а не прямо перед отправлением, и привел его с собой?

Понтей как-то весь сник.

— Да, — буркнул он.

Живущая в Ночи протянула руку и дотронулась до его плеча.

— Глупый, — прошептала она. — А почему, ты думаешь, я и оставалась дома?

Понтей вскинул голову, его глаза расширились.

— Иу…

Упырица повернулась и шагнула к Уолту, быстро развеявшему Заклинания и принявшему самый невозмутимый вид из всех, что он выработал в то время, когда прятал шпаргалки на экзамене и отвечал экзаменатору: «Нет, что вы, как вы могли подумать, что я подглядываю?»

— Мое имя — Иукена, — сказала упырица, недобро глядя на Уолта. — Я принадлежу к клану Татгем. И я не люблю магов.

— Уолт Намина Ракура, — сладким голосом протянул Магистр. — Боевой маг. И я не люблю жареный лук.

Кажется, она ожидала от него другой реакции. Ее глаза сузились, и она быстро отвернулась.

Понтей глупо улыбался.


Варг оскалился и зарычал.

— Не пытайтесь их погладить, — попросил Огул Катей Финааш-Лонер, — они этого не любят.

— Да я и не собирался, — сказал Уолт. Он и правда дотронулся до варга только с целью понять, почему эти своенравные буйные животные, похожие на волков, а ростом с буйвола, которых ну просто невозможно приручить (хотя в древности орки Восточных степей с помощью Заклинаний Тьмы сумели подчинить себе варгов, но с тех пор прошла Эпоха, и шаманы орков уже не помнили магии, что помогла им обуздать своевольных созданий), почему варги подчиняются этому невысокому Живущему в Ночи, одетому в непривычную для упырей, по мнению Уолта, хламиду. Заклятия или Сила Крови? Если заклятия, то это невероятно и надо пригнать сюда толпу исследователей.

Магии не чувствовалось. Ни малейшего намека, кроме естественных полей, что окружают каждое живое существо, но и в них никаких ощутимых модификаций.

Сила Крови? Сила Крови. Было бы интересно ее изучить.

Они переместились обратно в зал, и портал Дороги свернулся. Поднялись по длинной лестнице, где мог пройти только один человек. Уолт шел за Понтеем, за ним следовала Иукена, морозя взглядом спину. Уолт никак не мог выкинуть из головы сцену, в которой Иукена вдруг бросается на него сзади и ее клыки вонзаются ему в шею. Гм… Такое чувство, что ей плевать, что Уолт видел ее голой, но делиться с Понтеем своими мыслями по этому поводу Магистр не решился…

Живущая в Ночи надела еще юбку с такими же длинными иглами, какие висели на куртке, и прихватила саадак и колчан. Лучница, значит. Упыри у себя и такой вид войск развивают? Нигде раньше не упоминалось, что в масштабных конфликтах с другими смертными Живущие в Ночи использовали стрелков. Все течет, все меняется…

Они вышли возле какого-то леска. Никаких следов надземного комплекса, который должен был предшествовать подземным ярусам Храма Ночи, в видимом обзоре не имелось, а виднелась некая мерцающая пурпурным цветом непонятка, которую Понтей назвал Пеленой. Кроме двух уже известных Уолту упырей здесь находился некто Огул Катей Финааш-Лонер. Один из смертных Лангарэя, который отлично знает Границу, как отрекомендовал его Понтей.

И шесть варгов. Шесть оседланных варгов.

Честно сказать, так сильно Уолт не удивлялся давно. Варги вели себя смирно, ни один из них не пытался броситься на стоящих рядом, и что еще удивительнее — ни один из них не проявлял агрессии, ауры их не полнились желанием отведать мясца прямоходящих. Даже когда варг зарычал, реагируя на прикосновение Магистра, в нем не было злости, он просто делал предупреждение, что тут же объяснил Огул.

А еще Огул сказал, что Уолт поедет на этом самом варге, сразу видно, что «господин маг — опытный ездок, тотчас подобрал скакуна себе по комплекции и подготовке». Намина Ракура, никогда в жизни не ездивший верхом, важно кивнул.

— А теперь, — сказал Понтей, когда Огул распределил варгов между наездниками, — я объясню ситуацию.

Они стояли полукругом вокруг Сива, и Уолт, который занял место между Вадларом и Каазад-умом, подумал, что вообще-то он не представлял, что все будет… ну, в таких малых количествах, что ли. Конечно, Уолт понимал, что в Лангарэе его вряд ли будет встречать толпа восхищенно визжащих упырей, но и того, что он увидит всего пятерых Живущих в Ночи, он тоже не ожидал.

— Примерно три с половиной часа назад в Лангарэй проникла группа неизвестных, которые атаковали Храм Ночи Дайкар и поселение, расположенное рядом с ним. В результате поселение было уничтожено, а Храм разрушен.

Вадлар присвистнул, Иукена прищурилась, у Огула вытянулось лицо, а Каазад-ум… Гм… Каазад-ум выглядел как слегка удивившаяся скала.

— Во время нападения неизвестные применили магию, принципы и действия которой нам совершенно неясны. Я надеюсь, наш гость и помощник, — легкий поклон Уолту, — сможет разобраться в магии врагов.

«Попробовал бы я не разобраться. Договор вам дорого обошелся, и попробуй я не разобраться, — не вы, так Архиректор голову мне оторвет. И вам отошлет, чтобы вы ею в „мяч-нога“ сыграли».

— На данный момент известно, что атаковавшая группа двигается на север. Мы предполагаем, что они достигли середины Границы.

— Быстро, — сказал Фетис.

— Быстро, — согласился Сива. — Но дело в том, что они способны передвигаться еще быстрее. Мы приняли кое-какие меры, чтобы затруднить им передвижение, но главная причина задержки в другом.

Понтей слегка напрягся, и это не ускользнуло от внимательного взгляда Уолта. Так, кажется, начинается главное.

— В Храме Ночи Дайкар, — осторожно подбирая слова, начал Понтей, — со времен войны Лангарэя с людьми и гномами хранился артефакт. Он был приобретен нашими эмиссарами на Ближнем Востоке и переправлен сюда под самый конец военных действий, когда еще не было понятно, чем все закончится. После заключения мира Совет Идущих Следом — это наш высший орган управления (пояснение для Уолта) — потребовал уничтожить артефакт, потому что его хранение возмущало магические энергии в Лангарэе и он был слишком опасен; к тому же было неизвестно, к чему приведет его нахождение на территории Царствия Ночи. Но кое-кто из Живущих в Ночи предположил, что артефакт может пригодиться нам в будущем, и было решено втайне от Повелевающих Совета Идущих запечатать его и спрятать.

— Дай я угадаю, — влез Вадлар. — Артефакт решили хранить в Храме Ночи Дайкар. И причина разрушения Храма — в нем?

— Ты угадал. Артефакт похищен. Если сообщить об этом Совету, то наши кланы, как и те, кто хранил его, будут наказаны. Поэтому мы не можем действовать ни крупными силами, ни привлекать лучших бойцов. Я и наши главы решили обратиться к вам и в Школу Магии, реализовав условия Договора и без извещения Совета Идущих.

— По-о-о-о-нятно, — задумчиво протянул Вадлар. — Значит, нужно догнать татей и отобрать игрушку. Но если они разобрались с храмоохранителями и жрецами, да еще и поселение разрушили…

— Поэтому с нами господин боевой маг, — опережая вопрос, ответил Понтей. — И поэтому я каждого из вас попросил взять опытные образцы Клинков Ночи.

— Прошу прощения, — решил перебить Уолт, — что это за Клинки Ночи? Не подумайте, что не доверяю вам («Ох, знали бы вы, как я вам не доверяю!»), но хотелось бы знать, что за оружие вы собираетесь использовать, чтобы моя магия не резонировала и Заклинания не вызывали противодействия.

— Сейчас объясню. Иукена, позволь… — обратился он к Живущей в Ночи, на лице которой так и читалось «не позволю». Сорвав одну из игл с куртки упырицы, он протянул ее Уолту. — Это Игла Ночи. Разработанная мной система Барьеров, Печатей и Деструкции, интегрально распределенная на основе формулы Кинер — Иштаэля. Я воспользовался наработками по предметной магии ученого из вашей Школы Глимрона Гидео, когда создавал это Заклинание. Принцип работы, как в Свитке, но я убрал эфирную активацию и заменил ее аурной.

Вадлар откровенно скучал, слушая Понтея, Иукена зевнула, Огул с интересом слушал, а Каазад-ум… Скала внимания не проявляла.

Уолт во все глаза пялился на произведение искусства в своих руках. Нет, даже — творение искусства. Творение магического искусства, подобных которому он еще не встречал. Да парень гений! И не просто гений — гениище! К убогам Устав, его надо тащить на кафедру боевой магии, прямо в лаборатории! Надо же, такое изящное решение, да еще на основе предметного волшебства, к которому боевые маги всегда относились с пренебрежением, используя только высшее достижение этой области колдовства — Свитки. А этот упырь подошел совсем с другой стороны. Гм, немного разбирается в предметной магии, говорите?..

Если просто, на пальцах, то сей Понтей сумел создать последовательность действий, которые не просто заряжали предмет магической энергией, они делали сам предмет заклятием, локальным аспектом разворачивания магического преобразования реальности — Заклинания, что позволяло предмету освобождать намного больше энергии. И все это при помощи предметной магии, самой примитивной после рунной, которая сама по себе требовала только хорошей памяти на руны.

Стоп. Надо подумать. Ведь у Живущего в Ночи просто бы не хватило Силы, чтобы завершить такое сложное магическое действие даже для одной иглы. А тут не одна игла — вон Иукена ими просто увешана с ног до головы.

Но последующие слова Понтея, который правильно истолковал задумчивый вид Магистра, все объяснили:

— Клан Сива в свое время приобрел три колбы Атекмуса. Некий разорившийся картежник, дворянин, распродавал имущество, и колбы были среди безделушек, доставшихся ему по наследству. Наши эмиссары глазам своим не поверили, когда наткнулись на них. Цена, за которую их продавали, была смехотворной, дворянин не понимал, какую драгоценность он выпускает из рук и что посоветуйся он со знающими смертными, мог бы проигрывать состояния каждый день до конца своей жизни.

«Но ваши эмиссары вряд ли объяснили бедняге, какую возможность он упускает…»

— Что еще за колбы Атекмуса? — встрепенулся Фетис.

— Магические накопители чистой Силы, которую можно направить на создание любого Заклинания независимо от того, к какой области волшебства оно принадлежит, — ответил вместо Понтея Уолт, продолжая вертеть в руке Иглу Ночи. Да, повезло упырям. У Школы, например, всего девять таких колб, а всего в мире их не больше семи десятков. Великий древний Маг-Дракон Атекмус производство на поток не поставил: то ли поленился, то ли прикончили другие Маги-Драконы — летописи об этом умалчивают, а секрет создания колб утерян.

— Клинок Ночи — это несколько улучшенная модель Иглы, только под видом разного оружия, название было сохранено с первого прототипа, — продолжил Понтей, протянув руку за Иглой.

Ну, понятно, не отдадут же такую драгоценность Уолту за красивые глаза. Судя по бешеным затратам на услуги Школы Магии упыри бы в качестве оплаты за такую Иголочку потребовали не меньше половины суммы Договора, и за это Уолт не мог их осуждать, — каждый выживает как может. Он, мысленно вздохнув, с сожалением отдал Иглу Понтею, который продолжил:

— Но принцип действия у них тот же самый, только по-разному корректируется вектор материализации. Если это может помешать вашему колдовству, то мы постараемся не использовать их часто.

— Хорошо, хорошо, я приму поправку на эти Клинки, можете не беспокоиться и используйте их по полной.

Иукена фыркнула. Похоже, умоляй их Уолт слезно не применять Клинки Ночи — она бы начала их использовать уже здесь.

— С Клинками разобрались, Понтеюшка, но меня вот еще что беспокоит. — Вадлар шмыгнул носом, напомнив Уолту гоблина, помощника библиотекаря, который очень не любил, когда студенты задерживали книги, и не ленился являться в Общежитие, чтобы обрушиться на горе-должников, вот точно так же шмыгая носом. — Что за артефакт сперли-то?

Сива замялся. И выдавил:

— Рубиновое Ожерелье Керашата.

Уолт присвистнул, прищурился и отвалил челюсть. Подумал и вылупил глаза. Трудное это дело: прищуриваться и выкатывать глаза одновременно, кто не верит — пусть попробует сам.

— Судя по реакции этого… — Иукена оглядела Магистра и решила не расшифровывать слово «этого». — Ожерелье — опасная вещь.

— Да, — сказал Понтей.

— Да? — усмехнулся Уолт, перестав дурачиться. — Здесь, дама и господа, не «да» говорить нужно. Здесь орать надо и перечислять синонимы, что можно к «да» придумать.

— Что такое это Рубиновое Ожерелье Керашата?

Ух е, скала заговорила! Более того, Каазад-ум казался взволнованным… ну, примерно так же, как может выглядеть взволнованной глыба камней.

— Позвольте, я объясню вашим товарищам, что такое Ожерелье. Образно, если можно. — Понтей кивнул, и Уолт бодро продолжил: — Представьте, что однажды утром вы просыпаетесь и обнаруживаете, что спите на стекле. И куда ни посмотри — везде одно стекло и ничего больше. Вы не понимаете, что произошло, и решаете пройтись осмотреться. Вы идете и никого не встречаете. Идете день, второй, третий, четвертый, а вокруг только две бездны — небо над головой и стекло под ногами. И вот на пятый день вы подходите к непонятным раскрошенным камням. Вы их осматриваете. И тут до вас доходит, что эти камни — Великая Гряда Гор, вернее то, что от нее осталось. А стекло под ногами — это земля, которую расплавил жар и остудил ветер. И никого нет. Даже вас. Вот это и есть Рубиновое Ожерелье Керашата.

— М-мать… — только и сказал Вадлар. — Неужели это настолько серьезно?

— Ожерелье — творение не ума и рук смертного. Его придумал убог — кузнец Южной Страны. Он сделал наброски, собрал Стихии и создал основание, а завершили дело его подручные из числа смертных, пятьсот брахманов из секты Темного Повеления. Так что Ожерелье де-факто считается созданием убога, но де-юре его сотворили люди, и потому богам пришлось разрешить Ожерелью существовать в Равалоне.

«А эмиссары упырей — пронырливые ребята. Считалось, что следы Ожерелья были утеряны с начала Второй Эпохи и что оно давно уничтожено богами. Может, стоит их нанять поискать артефакты для Школы Магии?»

— Основу Ожерелья составляет Рубин Божественного Ничто. По бокам еще четыре Рубина Стихий и два Рубина Начал. Силу Ожерелья можно освобождать как через отдельные Рубины, так и через все Рубины разом. В этом случае мы и получим стеклянную безжизненную пустыню.

— Господин маг, а вы сумеете противостоять Ожерелью вашей Силой? — тоном, который указывал, что продолжением должно было быть: «Или на хрен вы нам нужны и не хотите ли в связи с этим удавиться?», спросила Иукена.

— Прежде чем они достанут Ожерелье, придется преодолеть защитные Заклинания и технические ловушки того, в чем Ожерелье хранится, — опережая ответ Уолта, сказал Сива. — Кстати, именно оно и мешает похитителям передвигаться быстрее.

— Вы что, Ожерелье в сейф положили, а внутрь свинца и антимагия залили? — спросил Вадлар.

— Можно сказать и так, — согласился Понтей. — По крайней мере, вес «сейфа» достигает семисот килограммов, и при помощи Заклинаний левитации или телепортации его передвигать невозможно. Поэтому у нас есть шанс догнать похитителей и вернуться в Лангарэй еще до рассвета. К сожалению, я не могу воспользоваться порталами и переместить нас как можно ближе. Они продолжают двигаться, хоть и с длительными остановками, а господин маг не даст мне соврать, что настраивать портал на движущуюся точку — рискованное дело. Особенно если речь идет о движущейся цели в Границе. Более того, если тот портал, через который к нам прибыл господин маг, хорошо защищен от Покрова Купола, то для построения заклятия Перемещения, позволяющего нам пересечь Покров при помощи портала так, чтобы никто не заметил, требуется слишком много времени, которого у нас и остается все меньше и меньше.

— Тогда чего мы ждем? — грубо поинтересовалась Иукена. — До рассвета часов пять осталось, и мне не особо хочется принимать солнечные ванны. Вадлар-то носферату, а для нас Воздействие добром не кончится.

«Значит, Понтей не Высочайшего ранга. А Вадлар его слушается. Чудные дела творятся у Живущих в Ночи», — подумал Уолт, который помнил, что жесткая иерархия упырей строилась на основе рангов, и Бродящий под Солнцем, принадлежащий любому клану, мог распоряжаться любым упырем, рангом ниже собственного.

— Тогда, если все понятно, будем выдвигаться. — Понтей обратился к Огулу: — Проход в Покрове держится?

— Да, мои звери выполняют свою роль.

— Тогда по варгам. И пусть нам поможет Ночь!

«Пускай поможет, — думал Уолт, взбираясь на своего варга, — хоть Ночь, хоть убоги. Но кажется мне, дорогой мой Понтей Нах-Хаш Сива, что ты многого недоговариваешь — и не только мне».

Огул занял место впереди небольшой кавалькады, внимательно осмотрел каждого варга, потом поднял руку и указал в сторону Пелены. Варги сорвались с места мгновенно, но осторожно, так, что их всадники не потеряли равновесия.

Преследование началось.

Глава пятая ГРАНИЦА

Что самое главное, когда преследуешь добычу? Правильно. Самое главное — самому не стать добычей.

Грумг, Мастер Школы Меча
У младшего чародея Вирума, сына Ашорокла, разболелась голова.

Он проснулся, когда обручи боли сдавили виски, окинул комнату мутным взглядом и встрепенулся. Такая боль могла значить только одно.

Комнатушка, где он сидел с заката и до рассвета, подменяя старшего чародея, была неудобной для сна, но Вирум, обнаружив, что спать человек может не только лежа, приспособил для своих нужд небольшой письменный стол, убрав с него бумагу и письменные принадлежности. А теперь он с убогыханьем искал свечу, чтобы в темноте найти все, что так беспечно переправил на пол.

Боль усиливалась.

Убоги побери, старший чародей Бенезер за такое разгильдяйство способен наказать так, что порка розгами в Ордене Семерых покажется приятным массажем. Где же эта проклятая свеча?!

Слава богам!

Заклятие Поджигания давалось Вируму с трудом. Он был обучен магии повседневности и бытового волшебного воздействия, к которым относились починка одежды, ремонт жилища, изменение погодных условий, воздействие на сельскохозяйственные культуры и заговоры от насекомых и животных. Со Стихийной магией Вирум был не в ладах. Да еще эта боль!

С шестой попытки, после того как чуть не подпалил свои штаны, Вирум сумел зажечь свечу. Теперь нужно найти чернильницу и перо. Да, и бумагу… Собрав все нужное, он сел за стол и положил бумагу перед собой, приготовившись писать. Расслабиться… расслабиться… расслабиться… Старший чародей говорил, что амулеты и Заклинания сработают сами, с его стороны надо лишь приготовить свою ауру.

Рука с пером задрожала, подчиняясь чужой воле, обмакнула кончик в чернила и принялась выводить на бумаге руны.

Вирум хорошо знал разговорный Всеобщий и танейский, на котором говорили крестьяне королевств Талор и Элибинер, немного макатынь и начала рунного письма. Но руны, которые его рука сейчас выводила на бумаге, не были Вируму знакомы, да и правила, по которым обычно писали рунами, были здесь нарушены. Задумываться об этом Вирум не стал. Его дело, дело младшего чародея графства Элизор королевства Талор, было в этот поздний час не думать, а служить передатчиком сведений, живым приемником, которого заклятия заставляют писать таким каллиграфическим почерком, на который Вирум был способен так же, как свинья на создание теории Большого взрыва. Глядя на прямые, выверенные штрихи рун и четкие загогулины вокруг них, Вирум вздохнул. Боль уходила по мере того, как заполнялся лист.

Когда Вирум закончил, а точнее, когда закончили через него, он встал и вышел из комнаты, направившись по узкой винтовой лестнице вниз, на первый этаж, где в своей спальне предавался объятиям бога сна старший чародей. Два послушника стояли возле двери, завистливо слушая могучий храп. Им наверняка тоже хотелось вот так беззаботно храпеть, а не стоять всю ночь по стойке «смирно», как солдаты графа Демонтера на площади замка, когда туда прибывает король.

Еще совсем недавно Вирум был таким же послушником, безропотно выполнявшим приказы младших и старших чародеев. Только в отличие от этих двоих Вирум был сыном графского писца и поначалу пытался поступить в далекую Школу Магии. Но контрактное обучение было отцу не по карману, а на стипендиальное Вирум не сдал экзамены, да и дар, как ему объяснили, у него был слабоват. Так что поступление в Орден Семерых для Вирума не стало самым выдающимся событием в жизни, как для этих двоих крестьян, которых чародеи Ордена приметили, разъезжая по землям графа. Один был сыном знахарки, другой — внуком волхва. Слабенькие таланты к магии, но для Ордена Семерых сойдет. К оперированию Высшими Заклинаниями Орден не стремился. В конце концов, в столице есть несколько выпускников Школы Магии, и, случись что, на что Орден не найдет управу, граф всегда может выписать столичного мага.

При виде младшего чародея послушники постарались вытянуться еще сильнее, хотя это вряд ли было возможно. Вирума они обязаны были пропускать так же, как и командующего южными пограничными отрядами и посланника графа, перед всеми остальными должны были пялить глаза, блеять «не велено!» и поддерживать наложенное на дверь Заклинание Небеспокойства.

— Что такое? — недовольно пробурчал старший чародей, стоило Вируму войти в спальню.

Слух у Бенезера был хороший, сон чуткий. Говорили, что раньше он служил в качестве пограничного мага на востоке, где то и дело происходили стычки с остроухими, и однажды во время сна чуть не лишился головы: пробравшиеся в крепость карлу перерезали уже половину охраны, когда их обнаружили и забили тревогу. Бенезер проснулся в тот момент, когда Лесной эльф подносил к его горлу кинжал-лист, и не будь у чародея привычки держать при себе готовое заклятие Молнии, то сейчас он точно не смотрел бы на Вирума так, будто прикидывал, послать разбудившего его в одиночку против прайда каррхамов, появившегося недавно в лесах графа, или прямо здесь и прикончить?

— Послание! — Вирум протянул старшему чародею заполненный лист бумаги.

Бенезер хлопнул в ладоши, зажигая свечи в комнате (Вирум вздохнул — он так не умел), забрал послание и погрузился в чтение. Вдруг лицо его вытянулось, он посмотрел на младшего чародея, снова на послание, вскочил с кровати, продемонстрировав занятную ночную рубашку с медведиками, и сунул лист Вируму под нос:

— Ты ни в чем не ошибся?

Вирум удивился. Кому как не Бенезему знать, что тот, кто принимает письменное сообщение, не может ошибиться, поскольку его тело один в один копирует движения пишущего в момент достижения заклятием принимающего.

— Нет.

— Дерьмо. — Бенезем торопливо забегал по комнате, собирая вещи. — Надо спешить. Пошли послушников, которые стоят на дверях, к командующему Кобберу. Пусть немедленно прикажет сержантам поднимать солдат и готовится к выдвижению. А заодно пусть пришлет гонца, я дам ему поручение.

Вирум кивнул и задом попятился к дверям. На его памяти таким взволнованным Бенезем выглядел впервые.

Творилось что-то невообразимое.


— А ну подъем, отрыжка пьяного тролля! Чтобы через тридцать… нет, через двадцать секунд все были снаружи в полном боевом! И если кто опоздает, наказание понесут все! Понятно, бестолковое отродье? Подъем, живо!

Голмар вскочил, чувствуя, как бешено стучит сердце. Все, как и на учениях: грозный сержант Диланикс орет, пинками подгоняя нерадивых, по его мнению, сосунков, которым он не то что копье, даже ложку бы не доверил держать; рядом старательно сопят остальные из десятки, торопливо натягивая штаны и рубахи, а ведь еще надо успеть надеть доспех, про двадцать секунд сержант, конечно, загнул — но если не поторопятся, то Диланикс их так загоняет, что… что… не хочется даже представлять что; капрал их десятка уже спешит к сержанту получить приказы и узнать, где им стоять в общем построении; на улице трубят, да так, что и в казарме кажется, будто валится небо; ревут другие сержанты, и их «отрыжка пьяного тролля» точно так же, как и Голмар, спешат обрядиться в доспехи прежде, чем вернутся их капралы…

— Быстрее, грязь под копытами свиней! Герцог не будет ждать, пока последний из вас появится перед ним! А я отвечать за вашу тупость не буду, понятно? Чтоб вас убоги драли в зад и глотку! Живее!

Герцог?

А вот раньше такого не было на учениях. Их будили в разное время, только-только заснувших, уже погрузившихся в сон, на рассвете, когда душа еще не успела вернуться с ночных странствий, — но никогда при этом не упоминали герцога.

Неужели теперь все серьезно?

До этого восточно-южному пограничному гарнизону королевства Элибинер не доводилось участвовать в стычках серьезней, чем ловля лихого люда, думающего поживиться в землях вассала короля Элибинера — герцога Фильэнтера. Но все, кто стоял в южных пограничных территориях, шепотом передавали друг другу, что упыри хоть мир и заключили, но напасть могут в любой момент, потому и тренируют их так, чтобы воевали они и ночью без трудностей. А герцог Фильэнтер, владеющий такими опасными землями, получал особые привилегии от короля, имея возможность часть налогов отправлять не в казну, а на собственную армию, так что южные гарнизоны имели и доспехи хорошие, и оружие знатное. Не чета, конечно, столичным латникам, но потягаться в выучке с королевскими гвардейцами они могли.

Но раз сам герцог прибыл, неужто?..

Голмару стало плохо от нехороших предчувствий. Неужто упыри действительно решили напасть или, хуже того, уже напали? Эти звери жалости не знают. Сержант вон рассказывал, что с ними станет, попадисьони в лапы кровососов. И дай боги им умереть — это судьба получше, чем стать этим… как его… а, Постолу каким-то… Постолу — это, наверное, потому, что упыри людей на столе готовят… да нет, все равно, странное название… ну, упыри не люди, и людям их не понять…

Пулы выстраивались на каменной площади бастиона стройными шеренгами. Ночное время не помешало им быстро и четко занять свои места и застыть, поедая глазами всадника на статном жеребце, окруженного десятком личных охранников. Глава охранников, полуэльф Тагир, рассматривал какие-то бумаги, только что переданные ему герцогом, и хмурился. Капитан полка подбежал к герцогу и замер в почтительном поклоне. Герцог кивнул и что-то сказал. Капитан подумал и ответил.

— Чегой, думаешь, они там говор держат? — прошептал Ролой, копейщик из первого десятка пула. Судя по голосу, Ролой был напряжен. — Думаешь, война затеялась?

— Началась, — привычно поправил косноязычного товарища Голмар. — О чем они говорят, я даже подумать не могу, а вот разговаривать нам точно нельзя, сержант уже косится.

Разговор капитана и герцога закончился. Капитан подозвал к себе унтер-офицеров и что-то коротко им сказал. Унтер-офицеры, в свою очередь, подозвали сержантов.

— Значиц-ца так! — рявкнул Диланикс, вернувшись с разговора. — Наш полк сейчас же выступает к Границе и занимает оборонительные посты! Если кто здесь думает, что он сейчас хочет спать, а не тащиться пять километров, то пускай сам себе оторвет башку и засунет в собственную задницу! Никогда еще пул Диланикса не был занозой в анусе, из-за которой полк может опоздать! Так что вбейте в свои пустые головы — я лично буду следить за каждым, сопли малолетней шлюхи!

Десятки молчали, но невысказанный вопрос так и висел в воздухе.

— Сержант, — рискнул капрал третьего десятка, — мы выступаем против упырей?

— Сынок, — ласково сказал Диланикс, нежно глянув на капрала, и от этой нежности у капрала задрожали ноги, — если бы я знал ответы на все вопросы, которые вы мне задаете с тех пор, как ваши задницы оказались в моем подчинении, то я был бы подобен Всезнающему Ангору, — тут голос у него повысился, — но я, поимей вас ваши отцы, не Ангор! И можете спросить у нашего светлого герцога, зачем мы выдвигаемся, но сдается мне, что герцогу больше интересен помет кур в его курятнике, чем любой из вас! Так что выкиньте глупые вопросы из своих пустых голов и приготовьтесь к броску! Не посрамим герцога Фильэнтера!

— Не посрамим! — грянули в ответ десятки луженых глоток.

А беспокойство Голмара только увеличилось.

— Йдуть! — заорал дозорный, и Парокл поморщился. Вечно эти северяне из Мидгардополиса коверкают Всеобщий. Но чего у них не отнимешь, так это их недюжинную силу. Вон четверо катят «скорпионье жало», усовершенствованную версию «скорпиона», и даже не просят помощи. А ведь гномы, у которых Торговый дом Герзен купил эту махину, восьмером тащили ее с корабля. А Подгорный народ боги силой не обделили, это всем известно.

— Первый приказывающий. — Мирал, Ночной эльф, командующий отрядом лучников, который сопровождал представителя Торгового дома в Серединных Землях, опустился на одно колено. — Дозвольте доложить.

— Говори.

— Смертные королевства Талор заняли вышки на холмах Грусти. С ними много чародеев. Смертные королевства Элибинер перекрывают Тихую равнину. Их два полка, волшебников очень мало.

— Хорошо. Свободен. Пускай твой отряд займет позицию. Раздайте паек, пускай все сейчас поедят.

Мирал кивнул и растворился в ночи. Парокл задумчиво огляделся. Итак, талорцы на холмах, элибинерцы на равнине, а вот они стали у Непроходимых гор. Вот надо же так «повезти», что случилось чрезвычайное происшествие, и уполномоченным представителем Торгового дома в королевстве Майоранг оказался именно Парокл. Сколько было шансов, что он бы не решился провести еще один вечер в гостях у баронессы Таневаль, пока барон Таневаль с отчетами торчит в столице? Да нисколько. Баронесса молода, хороша и горяча. Да, горяча… Парокл причмокнул, вспоминая, что они делали прошлой ночью. Да, а баронесса та еще выдумщица, смогла удивить его, считавшего, что после борделей Ближнего Юга он познал все удовольствия, которые может доставить плоть… Мм…

Парокл посмотрел в сторону равнины, где начинали разгораться костры, а солдаты вкапывали столбы и натягивали колючую проволоку. Элибинерцам предстояло застолбить без малого пять километров. Ну, видно, что с прошлых стоянок здесь остались метки, и поэтому солдаты работают быстро.

В вышках на холмах тоже начали загораться огоньки. Талорские чародеи настраивали амулеты и охранные заклятия. Их холмы занимали три километра, но территория с них просматривалась в глубь Границы большая. По слухам, в Границе талорцы смогли даже закопать несколько артефактов, которые заряжались столичным магом из Школы Магии. Слухам Парокл не верил, но верил разведке Торгового дома и потому отлично знал, в каких местах закопаны эти артефакты.

Их расположение возле Непроходимых гор было самым неудобным и к тому же покрывало целых семь километров. И это при том, что у них не было ни того количества солдат, которым располагал Элибинер, ни приготовленных Заклинаний, имеющихся у Талора. С другой стороны, Парокл и его смертные могли не беспокоиться, что кто-то решит сунуться через Непроходимые горы. С давних пор в Непроходимых горах жило семейство балрогов, и даже гномы и краснолюды, которым Майоранг по очереди предлагал взять горы на разработку, отказывались после коротких разведок, из которых ни один разведчик не вернулся. Нанять боевых магов для уничтожения огненных тварей Майорангу влетело бы в копеечку, и поэтому по-прежнему Непроходимые горы служили, так сказать, неестественной границей королевства, рискнуть пересечь которую могли немногие. Так что не стоило беспокоиться о флангах и тыле в отличие от элибинерцев, которые с запада имели бурные воды Туаринской реки, которая текла до самого Леса карлу. И не факт, что солдатам не придется следить за ней, даже если учесть, что реку населяют довольно-таки злобные существа, а это та еще головная боль, потому что посты надо поставить прямо сейчас, а ночь выдалась на удивление темная.

Лучшая позиция была, конечно, у талорцев, но на холмах представитель Торгового дома не смог бы расположить метательные и многострельные машины, которыми славился дом. Да и холмы принадлежали Талору, который не имел отношений с Торговым домом, не стоило устраивать дипломатических скандалов только из-за того, что Пароклу не нравятся мрачные скалы под боком.

От одной вышки отделился внушительных размеров октариновый шар и поплыл в затянутое тучами небо. Понятно, чародеи решили помочь товарищам занять позиции… Ну или это им самим нужно.

Что это будет? Звездопад или Око Гомуса?

Шар, поднявшись достаточно высоко, сжался в едва различимую точку, а потом взорвался тысячами мелких сверкающих звездочек, которые медленно закружились в воздухе, освещая внушительное пространство на Границе. Смертные останавливались и задирали головы, рассматривая фейерверк и сделавшееся светлым небо над головой.

Звездопад, значит, решили использовать. Ну, неплохо, неплохо, заодно можно обойтись без пристрелов. Машины хоть постоянно и проверяются и обследуются, но по одному выстрелу из каждой надо было сделать. А благодаря Звездопаду ненадолго стало светло, как на рассвете, и теперь можно установить машины точно в пазы, которые стоят здесь с тех пор, как Майоранг через Торговый дом заключил Соглашение.

— Ух ты, братцы! — заорал давешний дозорный, и Парокл вздрогнул: «Вот убоги побери! Надо урезать ему жалованье. Ну что он так раздражает начальство?» — Вы только гляньте, экое чудо чудесное в степи творится!

Что там еще за чудо чудесное? Парокл мрачно глянул в сторону Границы. Ну и? А, вот о чем он… Ну, неудивительно, у них в Северных королевствах, где зима правит большую часть года, редко такое увидишь. Вон северяне все уставились, а гномы и гоблины, которые крутятся вокруг «молотобоя», привычно переругиваясь, даже и внимания не обращают.

В степи шел дождь. Сильный. Капли, точно копья атакующих рыцарей, били о сомкнувшую травы-щиты землю, меся грязь. В этом, конечно, было мало удивительного, но северян потрясло то, что штурмующее землю небо замерло метрах в пятистах от Непроходимых гор, и стена дождя неподвижно стояла на месте. Вот в одном месте потоки воды с небес заливают степь, а сделай шаг — и ты перед этими потоками воды, точно перед водопадом, а степь вокруг спокойно шелестит сухими травами. На севере такое зрелище вряд ли увидишь, а жители теплых районов хоть раз в жизни, но становились свидетелями подобных явлений, когда дождь идет на поле твоего соседа или через дорогу, но никак не у тебя.

— А ну вернулись к работе! — заорал Парокл, подходя к северянам, оказавшимся поблизости.

Здоровые, мускулистые парни при виде невысокого и слегка расплывшегося торговца заискивающе заулыбались и продолжили тянуть «скорпионье жало» к точке, где «жало» должно было закрепиться и закрыть прореху в сплошной линии обстрела. Остальные северяне тоже продолжили работу.

Парокл огляделся. Вроде все шло как надо.


Так вот как чувствуют себя, когда в первый раз едут на варге! Впечатления и ощущения, если культурно, — интригующие, а если по-простому — поначалу материться хочется, а потом просто тягучая тишина, пока вокруг тебя несется мир, задница болит, желудок скачет, глаза стремятся то провалиться внутрь черепа, то вылететь из глазниц и опередить варга, ножны Убийцы Троллоков хлопают по спине, а еще неотступно преследует чувство, что вот-вот — и свалишься.

Уолт украдкой посматривал на упырей: сидят на варгах как влитые. Хотя не Живущие в Ночи управляли шестеркой лохматых чудищ. Все варги подчинялись Огулу, как разъяснил едущий рядом Вадлар. Такова Сила Крови клана Финааш-Лонер: они способны управлять любым животным, а иногда даже и волшебными созданиями. Но все равно Уолту казалось, что на фоне уверенно сидевших в седлах Живущих в Ночи он выглядит как белая ворона, причем эта ворона изрядно пьяна и ее шатает так, что бог виноделия залюбуется.

Это ж надо — за всю жизнь ни разу не поездить хотя бы на лошади! А ведь один из последних экзаменов перед защитой кандидатской — поездка на Вызванном Воплощении Элементалей, будь то Змей Рек, или Орел Небес, или Кабан Лесов, или Червь Почвы, или Барах Вулканов, или Акула Морей, или… Вот на одном из них или прочих и надо будет показать свое умение будущим кандидатам магических наук. И не всегда на площадь перед Библиотекой, где по традиции вызываются Воплощения, возвращался невредимый аспирант. Бывало, Воплощение аккуратненько садилось во дворе, благовоспитанно подходило к Архиректору и с величайшей осторожностью опускало ему в руки голову своего наездника, после чего, сияя от осознания выполненного долга, возвращалось обратно в Эфир.

Варги взяли левее, сойдя с прямой линии, по которой до сих пор следовали. До этого так называемая Граница сильно напоминала Уолту Восточные степи — такие же растущие во все стороны света дикие травы и кустарники, над головой небо, прикрывшееся звездной накидкой, и незаметно наваливающееся чувство бесконечности. Уолт подумал даже, что ничего особенного и нет в Границе этой: никаких там долин Хаоса или Лесов Зла, а упыри развели тут мистику…

— Смотрите, господин маг! — неожиданно крикнул Вадлар, указывая вправо.

Уолт повернул голову, не беспокоясь об управлении варгом. Да, полезная способность у Огула; надо будет с магами с природного факультета пообщаться на тему составления Заклинания.

Так, и что же там такое?

Навстречу отряду, прямо по тому пути, с которого они свернули, двигались темные точки, увеличиваясь по мере приближения. Они двигались быстро, и вскоре можно было разобрать, кому это вдруг решил уступить дорогу хорошо вооруженный отряд, который и сам по себе можно было считать неплохой боевой единицей.

Гм…

Сначала мимо пробежал огромный хрюкающий свинобраз. Здоровая животина могла бы поспорить с любым простым охотником на тему «кто за кем охотится»: он за ней или она за ним? Впрочем, Огул решил свернуть не из-за редкого животного, появившегося, по заверениям магов с факультета зоологии, из иного измерении. Огненный шар или молния — и Уолт перекусил бы жареной свининкой. Так что совсем не из-за него, а из-за… Вот это да-а-а-а-а-а…

Следом за свинобразом мчались существа, внешним видом напоминающие обычных лошадей. Они имели с ними общее, так сказать, геометрическое расположение частей тела. Но под светом месяца и звезд не лоснилась кожа, под которой играли бы мускулы, не развевалась грива, — нет, звездный свет скользил по черной чешуе, схожей с заврской, наговской или драконидской, месяц заглядывался на гибкие извивающиеся хвосты с костяными шипами и наконечниками, а развесистые рога угрожали всем, кто посмел бы встать на пути их обладателей. Мощные пятипалые лапы бороздили землю, оставляя за собой растерзанную почву.

Понятное дело, почему отряд свернул. Стадо насчитывало не меньше ста особей, и сталкиваться с ними имело смысл только в том случае, если Живущие в Ночи и Магистр собирались мучительно, но быстро покончить жизнь самоубийством.

«Дикие гроны! — ошеломленно думал Уолт. — Разрази меня Завас-Громовержец, если это не гроны! Но что они здесь делают? Так далеко от юго-востока Черной империи, за пределами естественной среды обитания! Как они здесь оказались?»

Этот вопрос он адресовал Вадлару, который находился ближе всех, так как они скакали клином: Огул во главе, Уолт и Вадлар справа, Понтей, Иукена и Каазад-ум слева.

— Хо, господин маг, это еще что! — радостно осклабился Фетис, будто это он лично тащил сюда этих гронов несколько тысяч километров из Адских джунглей. — Некоторые клянутся, что видели в степях Границы земных драконов из Преднебесной империи, натуральных таких земных драконов, с длинными усищами и разноцветных, что радуга. Кто-то видел в небесах морматов из Великой Гряды. Кто-то божится, что здесь водятся мыши бешкмшко из Махапопы, а кто-то уверяет, что зимой по Границе гуляет Ледяная Невеста!

— Просто замечательно! А берутся-то они откуда?

— А кто ж знает! — Вадлар таращился на гронов и откровенно любовался ими. — Может, сами пришли, может, еще чего произошло. Наши главные нам, простым Живущим в Ночи, мало что рассказывают, но кажется мне, что и они не особо понимают, что здесь в Границе творится. Это еще цветочки, господин маг, уж поверьте мне. Здесь на такое наткнуться можно, что на всю жизнь запомнится, если будет чем помнить!

Уолту хватило гронов, чтобы понять, что Граница — место, как говаривал преподаватель логики, архистранное. Когда Черная империя расширялась на юг, принимая омажи от городов один за другим, стоило Черному Властелину подойти к стенам и вежливо так спросить, не хотят ли жители славного города подчиниться и навсегда влиться в ряды черноимперцев, жители эти, посмотрев на шестьдесят Черных Легионов, пятнадцать Кораблей Неба, энграммы, быстро и ловко рисуемые жрецами убогов, магические аппараты Черного Ковена и еще кучу разных чудищ и монстров, делающих вид, что они к этому вот Властелину никакого отношения не имеют, пинками выгоняли вперед бургомистров с ключами от города. А потом, когда Черный Властелин озверел от скуки — на войну же шел, не на рыбалку, а битв грандиозных никак не намечалось, — жители очередного сдавшегося города пожаловались на соседей из Адских джунглей, синекожих скаггахов, ежегодно устраивающих набеги на близлежащие к джунглям города и деревни. Властелин, бегло читавший документацию по городской казне и уже повесивший двадцать казначеев, дал приказ выдвинуться Двадцать Пятому легиону и зачистить Адские джунгли от дикарей. И как же он удивился и обрадовался, когда ему донесли, что Двадцать Пятый легион разбит, многие легионеры взяты в плен, а приставленные к легиону колдуны убиты все до одного. Оставив в городе гарнизон и наместника, Властелин во главе армады выдвинулся к Адским джунглям, желая взглянуть на тех, кто оказался настолько храбр, что посмел противостоять ему.

Адские джунгли на первый взгляд никак не соответствовали своему названию. Да, по мере приближения к ним становилось все жарче и жарче, но в остальном они выглядели как обычные джунгли: много зелени, растущей и гниющей, много деревьев, невысоких и гигантских, повышенная влажность и кидающиеся пометом макаки. Не мелочась, Властелин выдвинул вперед Прайм Легион, за ним расположил Ударный Легион, который немедленно приступил к делу, собирая метательные и зажигательные машины. Здраво рассудив, что терять легионеров в джунглях, которые скаггахи знают как свои шесть пальцев, будет только глупый и не щадящий солдат повелитель, Властелин решил уничтожить Адские джунгли целиком и полностью. На это должно было уйти много времени, но Властелин особо никуда не торопился. Только отгремела война с Эквилидором, закончившаяся перемирием и образованием между Империей и Эквилидором Свободных баронств, и пока заняться было нечем. Предыдущий Черный Властелин много времени уделял сельским реформам (переселяя крестьян тысячами на целину) и градостроительству (используя оставшихся крестьян для строительства городов на болотах, потому что там ему нравилось и можно было, как он говорил, прорубить портал в Золотой век), а его сын был заядлым воякой и не видел смысла жизни вне войны. Черный Сенат уже был встревожен демографической ситуацией в империи, но Черный Властелин предложил Сенату лично решать проблему и отправился в захватнический поход на юго-восток.

Итак, первые огненные ядра пали на Адские джунгли подобно карающим стрелам небес, как написали потом историки Империи, и тут же из сплетений веток и лиан показались ряды атакующих скаггахов.

— На чем это они едут? — поинтересовался Властелин. Он сидел на черных подушках на самом высоком холме и попивал черный кофе из черной чашечки. Вокруг мерцали Заклинания Защиты и замерли в выжидательных позах «бессмертные» — личная гвардия Черных Властелинов. Перед глазами Властелина блестели две яркие звезды, созданные колдунами для того, чтобы повелитель Черной империи мог наблюдать за любым местом на поле боя.

— Не знаю, о величайший, — склонился в поклоне один из старших трибунов.

— Не ведаю, о несравненный, — пожал плечами один из Чернейших колдунов.

— Не понимаю, о наимудрейший, — упал на колени один из Тронных малефиков.

— Фр-р-р-р-р-рррыхх… — фррррррррыххнул Тот, у Кого Дубина Больше Всех, глава объединенных чудищ Черной империи.

— Похоже на лошадей, — сказал Черный Сенатор Талафикс, назначенный Сенатом главой отдела по военному делу, посмотрев в «дальнеглаз» — крупную линзу в квадратной оправе на треноге. — Мне кажется, все-таки сначала стоило пустить вперед разведчиков.

— Ваше мнение важно в Сенате, а не здесь, уважаемый, — фыркнул Черный Властелин. — Когда этих «лошадей» прикончат, то мы разберемся, что они из себя представляют. А пока давайте полюбуемся великолепным искусством войны.

А скаггахи, тем временем преодолев тучи стрел, змеи молний и болиды огнешаров, ударили прямо в сомкнувший щиты первый ряд легионеров. Талафикс, который обнаружил, что на поле между Адскими джунглями и Прайм Легионом валяются лишь пронзенные стрелами или обожженные тела скаггахов и ни одной «лошади», собирался что-то сказать, но не успел.

Первые ряды щитоносцев, лучших во всей Черной империи, дрогнули и развалились под натиском орды дикарей. Щиты полетели в одну сторону, копья в другую, а легионеры в третью, в основном вниз и убитые.

Черный Властелин подавился кофе. Вскочил, сверкая глазами и сжимая кулаки, шагнул вперед, забыв, что от гибнущих легионеров его отделяет десяток километров, потянулся к мечу на поясе.

— Ваше Черновластелинство, — Сенатор осторожно коснулся плеча завороженного владыки (касаться Властелина мог каждый, кто был избран в Сенат), — смею предложить тактическое отступление и перегруппировку, пока трибуны и колдуны будут разбираться в произошедшем.

— Разбираться?! — взревел Черный Властелин. — Не смеши меня, Талафикс! Здесь не в чем разбираться! Бессмертные! — Он поднял правую руку, на которой заблестели кольца Повиновения. — Следуйте за вашим Властелином и умирайте во славу его! Немедленно открыть портал туда! — И Властелин указал прямо в гущу схватки, где смешались выхватившие мечи пехотинцы, не успевшие отступить щитоносцы, разбрасывающиеся заклятиями колдуны и скаггахи на своих «лошадках».

Ослушаться прямого приказа никто из Тронных колдунов не посмел, и вскоре перед Властелином распахнулся декариновый круг. Убедившись, что гвардия выстроилась прямо за ним, владыка Черной Империи, выхватив меч, с рыком бросился в портал…

…и свалился на гарцующего на «лошади» скаггаха. Синекожий коротышка, почти невидимый за мордой скакуна, испуганно вскинул голову — и тут же умер, потому что меч Властелина исторг струи черного огня, завертевшегося вокруг дикаря и его «лошади». Властелин удовлетворенно хмыкнул, мощным ударом ноги отшвыривая лежащий на земле труп легионера (если он оказался настолько глуп, что погиб, то никакого почтения не заслуживает, потому что только великие воины умирают в постели от старости, перебив всех врагов, а не гибнут на поле боя[13]). Он было рванул к кипящей неподалеку свалке (пятнадцать щитовиков с трудом сдерживали у повозки с копьями наседающих на них скаггахов), как ржание с той стороны, где должны были находиться две кучки золы, заставило Властелина резко развернуться. «Лошадь» как ни в чем не бывало встряхнула головой, сбила хвостом тлеющее кое-где на теле пламя и двинулась к Властелину, который, застыв, разглядел и ее чешую, и ее хвост, и ее рога довольно хорошо, чтобы вспомнить, что таких существ он точно никогда не встречал ни в одном бестиарии имперской библиотеки. Навстречу «лошади» кинулся «бессмертный», клинки в его руках вертелись с огромной скоростью, не просто сливаясь в единый сверкающий круг, а исчезая из поля зрения, достигая этого при помощи вживленных в тело механизмов, вплетенных в ауру заклятий и влитых в организм эликсиров. Они ударили одновременно, «лошадь» и «бессмертный», и одновременно упали — «лошадь» с перерубленным горлом, в котором застрял кривой меч, Бессмертный с пробитым черепом и застрявшей в нем ногой с пятипалым копытом.

Эта резня, в дальнейшем получившая название Адская Баталия, когда дикари на гронах перемололи половину Прайм Легиона и три обычных Легиона, едва не прикончили самого Черного Властелина, защищая которого погибла вся гвардия «бессмертных», чуть не вошла в военные учебники как один из примеров бездарного планирования сражения. Но мощная идеологическая система Черной империи потребовала описать битву как надо, и все действия Властелина были оправданны и вытекали из сложившихся обстоятельств. Зато гроны прославились на весь мир, как первые открытые (пускай и не наукой) существа, способные собирать магическую энергию и материализовать ее на себе в качестве защитного костяного и чешуйчатого покрова. Пищей им служили потоки Силы, и удар магией по ним только увеличивал их защиту. Но стоило наступить перенасыщению — и гроны взрывались изнутри, орошая окрестности внутренностями. Так что победить грона можно было только так: вбухивать в него Силу, пока он не переполнится. Обнаружив это, Черная империя сломила скаггахов и уничтожила половину Адских джунглей, после чего заключила с скаггахами договор о защите оными южных границ Черной империи, каковыми Адские джунгли и стали.

Кстати, попытка создать алы из всадников на гронах провалилась. Гроны быстро умирали, оказавшись вдалеке от Адских джунглей, и все старания колдунов разобраться, в чем тут дело, оказались безуспешными. Дело было то ли в магии, то ли в биологии, то ли еще в чем. И вот теперь в некой зоне, именуемой Границей, спокойненько несется стадо гронов, не беспокоясь о том, что, согласно всем аксиомам современной магической науки, они должны валяться дохлыми. И это не галлюцинация, нет. Уолт проверил это в первую очередь — живые гроны из плоти, крови и магии.

Слова «это еще цветочки» вскоре подтвердились. Объехав гронов и снова вернувшись на линию преследования, Огул, спустя минут пятнадцать скачки, остановил отряд и достал из сумки, висевшей сбоку на шее варга, странный прибор, при виде которого Уолт вспомнил факультет алхимии и кафедру механики. И там и там любили создавать нечто подобное: мешанина зубчатых колесиков в переплетении изогнутых трубочек, в которых бултыхается подозрительная жидкость, да еще в сопровождении рун, придающих получившемуся нечто особое свойство. Обычно это было свойством взрываться в самый неподходящий момент. Предмет в руках Финааш-Лонера Магистру больше всего напоминал… напоминал… а, убог с ним, это действительно было похоже на порождение глухого предметного мага, которого попросили создать декоративный толос с иллюминацией. Тому послышалось «декоративный фаллос силы нации», и он ото всей души постарался порадовать заказчика. Огул повернулся и сообщил, что они ненадолго задержатся, пока он не разберется в… Дальше Живущий в Ночи зашипел, упыри с умными лицами закивали, предоставив Уолту гадать, с чем это там Огул должен разбираться.

— Лучше не надо, поверьте, господин маг, — сказал Вадлар, заметив, что Уолт собирается воспользоваться остановкой и слезть с варга. — Сейчас болит, а слезете — еще хуже будет.

— Куда уж хуже, — проворчал Уолт, но совету Фетиса последовал.

Так они и сидели на смирных варгах, пока Огул не запрятал свой прибор обратно в сумку и не сказал, что теперь можно ехать.

Первым неладное почуял Уолт. Все-таки он был маг, и не просто маг — боевой маг. Неестественное, и сверхъестественное, и слишком естественное его учили замечать неосознанно. Что-то маячило на периферии сознания, что-то, что только начиналось вторгаться в рассудок, но еще не полностью, так, легкими касаниями, только намечая свое существование — и ничего более.

Уолт проверил ауры спутников. Ничего необычного в них не наблюдалось: ауры отражали только напряженность и настороженность Живущих в Ночи, даже психоэнергия Понтея не была собрана и приготовлена, а зря, очень зря. Уолт, например, уже давно собрал Силу возле Локусов Души и приготовился активировать Свиток Пламенного Дождя.

Не обнаружив ничего странного в упырях и вокруг упырей, Уолт обратил внимание на природу вокруг.

Вокруг, куда позволяло посмотреть простое зрение без Вторых Глаз, тянулось поле с более толстой и низкой травой, чем раньше, но иногда в ней попадались пучки длиной почти в рост человека травы, тонкой, переплетающейся в фигуры, напоминающие черты древнесхаррского алфавита. Небольшой ветерок всколыхнул траву, и она, словно приветствуя его, сладко застонала.

Уолт моргнул, покачал головой. Послышалось? Нет. Вот снова сладострастный стон, от которого внизу живота как-то напряглось. Уолт быстро применил Вторые Глаза, приготовив простейший фаербол, но магии или аур не наблюдалось.

Новый протяжный стон, с жарким придыханием в конце и явной фразой: «Глубже, да, да…» А затем крик, полный животной страсти, да такой, что даже варг под Уолтом вздрогнул.

Ага, Понтей беспокойно крутит головой, Иукена дернулась, непроизвольно потянувшись к саадаку, Вадлар растерянно ухмыльнулся, Каазад-ум… как сидел, так и остался сидеть, а Огул продолжает гнать варгов вперед как ни в чем не бывало.

А постанывания и сладострастные стоны не просто продолжались, они усилились и дополнились горячим дыханием, прерывистыми вскриками, страстным жарким шепотом, вертящимися вокруг и будящими непристойные фантазии, от которых становилось жарко, но отнюдь не хотелось, чтобы они прекращались.

Варги начали вести себя все беспокойнее. Все громче и громче становилась череда полных безудержного возбуждения и неукротимой похоти женских стонов. Было бессмысленно затыкать уши, это не помогало, да и особо не хотелось.

Уолт порадовался, что его роль в управлении варгом минимальна, успокоить встревожившуюся бестию он вряд ли сможет, подергав за поводья или дав этого… как его… шенкеля, что ли? А так приходилось только покрепче держаться и пытаться отвлечься от разрывающихся вокруг голосов, устроивших просто симфонию предоргазменных воплей, и не особо ерзать, пытаясь избавиться от тяжести в штанах, — все равно не помогало.

— Быстрее!!!

— Сильнее!!!

— Глубже!!!

— Да, войди в меня сзади!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

— Ну, ну, еще, да-а-а-а-а!!!

— Давай, грязная свинья, сделай это, о-о-о-о-о-о!!!

— Я сейчас взорвусь, не останавливайся!

— Ах, твой малыш великолепен!!!

— Еще! Еще! Пронзи меня! Сильней, крепче!

— Войди в меня, давай, входи же!

— Целуй меня везде, о да, да, ниже, ниже, целуй мой цветок!!!

— Чуть побыстрее, посильнее сожми, вот так!

— Еще так, милый, еще, ох, как хорошо! Миленький мой, еще!

— Да-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Томные, глубокие, тонкие, низкие, высокие, с хрипотцой, мелодичные, завлекающие, подделывающиеся под детские, грубые, нежные, протяжные, вкрадчивые, мурлыкающие — женские голоса все плели и плели ткань экстазного сладострастия, и вскоре это стало ощутимо раздражать. Уолту уже казалось, что от этих блудливых стенаний или он сойдет с ума, или у него треснут штаны. Судя по прямым спинам и каменным рожам Понтея и Вадлара, те испытывали нечто подобное. Реакции Огула заметно не было. Каазад-ум невозмутимой харей раздражал уже не меньше стонов (как на ЭТО можно не реагировать?!). А судя по выражению лица Иукены, она была готова выпустить все стрелы в кого угодно, и, судя по взглядам, которыми она окидывала Уолта, кандидатуру «кого угодно» она уже выбрала.

«Гм, а я-то в чем виноват?»

А затем…

— О да, Уолт, не останавливайся!!! Ах ты, шалун!!!

Магистр чуть не свалился с варга. Новый, слегка смешливый голос продолжал постанывать, на разные лады повторяя его имя, иногда даже рифмуя. Челюсть рванулась вниз, глаза забегали, как сумасшедшие. В башке творилось убог знает что. Почему-то смотреть на упырей было стыдно, мысли путались, и руки чесались спалить тут все, пройтись Огненной Стеной от горизонта до горизонта, и глубоко плевать на Конклав и его уложения, не Конклав сейчас здесь, а он, их бы сюда, сами бы возжелали обрушить на эту Границу Заклинание Разрушения.

А потом все прекратилось. Резко. Неожиданно.

Уолт не сразу понял, что вокруг тишина. Точнее, тяжело дышат варги, их лапы топчут землю и траву — и тишина.

Спустя три минуты Огул остановил варгов, сказав что-то о том, что им нужно отойти не «от усталости, но от другого, что словами не объяснить, но он чувствует». Уолт, решив, что задница пусть поболит, но стоит пройтись, сполз с варга, именно сполз, назвать это эффектным спуском язык не поворачивался, а вот сползанием — в самый раз, ни больше ни меньше…

Следом с варга спрыгнул Вадлар, помотал головой и объявил как ни в чем не бывало:

— Кому надо снять напряжение, то вот там есть кустики. Никто не будет подсматривать. Идите… Чего вы на меня так все смотрите? Я ж о вашем здоровье забочусь, с возбуждением, знаете ли, шутить вредно.

— Вадлар…

— Да, Понтеюшка?

— Заткнись, а?

— Ну, мое дело предложить. — И Фетис, насвистывая, направился в те самые кусты, о которых говорил. Бросил на ходу, не поворачиваясь: — Только не подумайте чего извращенного, я по делу иду, мочевой пузырь опорожнить, а то вдруг еще что.

Магистр посмотрел назад, на пространство, которое они преодолели. Теперь Граница совершенно не казалась похожей на Восточные степи. Что-то добавилось в восприятие этой травяной колышущейся бесконечности, что-то тонкое, почти магическое, но не магическое, легкое, как эфир, и такое же неуловимое, но в то же время явно присутствующее, некий легкий штрих, нанесенный художником на картину мира, после которой она видится совсем по-другому, но в чем разница — не скажешь.

Понтей слез с варга и теперь задумчиво дергал ремни под седлом. Судя по всему, произошедшее стало шоком и для него. Но ведь он местный, абориген, значит, должен знать об этом хоть что-то.

— Что это было? — подойдя к Сива, спросил Уолт.

— А? — вздрогнул Живущий в Ночи. — Прошу прощения, что?

— Вот то, что недавно произошло. Я не совсем разобрался, но магии, по крайней мере классической, было очень мало, практически все происходило… не хочется применять такое слово ко всему тому, что было, но… естественным это выглядело. Что такое эта Граница?

Понтей отчего-то взглянул на Огула и лишь потом ответил:

— Никто не знает. Она возникла после того, как Великие Одиннадцать поставили Купол и началась война. Мы сражались и использовали ту магию, что была у нас. Мы собирали ее с тех времен, когда смертные только начали создавать государства. Люди использовали свою магию, а гномы — свою. И именно гномы применили нечто, что вдруг изменило земли вокруг Лангарэя. Нечто из запретной магии, с давних времен, что-то фундаментальное и настолько архаичное, что вспоминаются титаны. Вы же знаете гномов, господин маг, они трясутся не только над золотом, но и над всем старинным, древним, неудивительно, что у них сохранилось что-то из Первой Эпохи. Но времена уже были другие, и, видимо, то, что они достали из своих запасов, сработало не так, как ожидалось. И тогда возникла Граница — территории вокруг Царствия Ночи в сто километров протяженностью. Граница весьма благоприятствовала тому, чтобы война закончилась перемирием. Днем по ней еще можно передвигать войска, изредка натыкаясь на вот такие феномены. Но ночью здесь все просто кишит и этими феноменами, и различными невероятными существами. — Понтей усмехнулся: — Правда, господин маг, что боги любят подобные шутки истории: гномы хотели одного, а получили полную противоположность?

— Боги… — проворчал Уолт. — Мне интересней, почему ваша Граница нигде не проходит по регистрам Конклава и никто ее не изучает? Странно это. Здесь у вас просто толпы волшебников должны торчать на каждом углу, чего явно не наблюдается. Кстати, а как же вы принимаете торговые караваны или вообще смертных, которые к вам ездят с официальными визитами? Как я понимаю, порталы — вещь дорогая и финансово и магически, ими не покроешь все связи с внешним миром.

— Господин Ракура, я же сказал: днем здесь более-менее тихо. К тому же в Границе есть зоны, которые не затрагиваются странными и неестественными явлениями и в них никогда не бывает существ, подобных гронам. Разве что байбаки, но и до появления Границы они здесь водились. — Понтей указал на Огула. — Есть еще и такие, как уважаемый Финааш-Лонер, проводники по Границе, изъездившие ее всю вдоль и поперек, и выжившие, и если не изучившие Границу, ведь ее изучить невозможно, слишком часто в ней все меняется, то хотя бы уловившие ее закономерности. Уважаемый Огул — один из лучших проводников по Границе со стороны Живущих в Ночи. У людей и гномов тоже есть такие, но с Живущими в Ночи им не сравниться.

— Понятно, — кивнул Уолт. — А что еще можно здесь встретить или?.. — Магистр почувствовал, что краснеет. — Ну… или… что еще здесь может произойти?

— Я сам точно не знаю, — задумался Понтей. — Огул наш путь рассчитал так, чтобы мы передвигались как можно быстрее и с наименьшими препятствиями. Думаю, господин маг, это вам нужно спросить у него самого. Он вам больше расскажет.

— Ладно. Мне просто надо знать, придется ли использовать магию из запаса до того, как догоним тех, кого преследуем. Хотелось бы рационально использовать Силу.

— Я понимаю… — начал Понтей.

— О да, Уолт, не останавливайся! — вдруг раздалось сладкое постанывание за спиной Магистра, и Уолт подскочил как укушенный мантикорой. Развернулся и бешено уставился на Иукену, с невозмутимым видом поглаживающую своего варга. Рядом катался по земле Вадлар, закрыв руками лицо. Он хрюкал.

Побагровевший Понтей шагнул было к ним, сжав кулаки, но тут Огул крикнул, что пора ехать дальше. Уолт, успокоившись, пообещал при случае отплатить этому кривляющемуся уроду и этой стерве (а ведь красивой стерве, убоги дери!) той же монетой, а то и более дорогой.

— Я же вам говорил, господин маг! — Фетис как ни в чем не бывало щурился под бьющим в лицо ветром. Варги снова без устали бежали в ночную степь, краткая остановка вернула им силы, и они были как будто только из… Гм, а варгов тоже в стойлах держат или в клетках? Короче, варги были как новенькие. — Граница — удивительное место! Нам еще везет, мы на Младенца не наткнулись, мне доводилось слышать, что он бродит где-то в окрестностях!

«Младенец еще какой-то… Может, здесь найдется место и для Степного Старикана?»

— Что за Младенец?!

— Есть здесь такой! Вылезает из земли такой пухлый годовалый ребеночек метров под семь, песенку какую-то лопочет, пританцовывает и начинает обходить тех, кому с ним не повезло встретиться, по кругу, слева направо! К тому же эта громадина абсолютно слепа! Вместо глаз — два бельма! Но круг делает совершенно правильный, прям будто циркулем чертит! А когда круг заканчивает — останавливается и начинает ссать!

— Что-что? — Уолту показалось, что он ослышался. — Что делать?

— Ссать! — Фетис заулыбался во весь рот. — Такие струи мочи пускает — ну точно водяной змей водой бьет. Струя толщиной с руку! И он машет своим писюном и поливает во все стороны! И ведь шевелиться нельзя, если Младенца повстречаешь. Если кто дрогнет и попытается увернуться или спрятаться, у Младенца голова тут же от плеч отделяется и на беднягу набрасывается! Так что приходится стоять и терпеть. И оружие его никакое не берет, ни обычное, ни заговоренное!

«Огненная Стена, — мрачно уверился Уолт. — Два-три раза, от края до края. Пока даже элементали не сбегут…»

— Ведьмаков бы вам сюда! — произнес Магистр вслух. — Всем Орденом! Они любят все такое необычное.

«Истреблять…»

— Так приглашали ведь! — Вадлар приосанился и будто принялся цитировать: — С позволения Совета Идущих Следом были приглашены к нам мастера ведьмачьего дела для истребления и изучения нечисти, вдоволь имеющейся в землях, что известны как Граница. Вооружены они были оружием лучшим и острейшим. Магией пользоваться им разрешили во всем объеме, что им доступна, и полная свобода действий обеспечена им была. Так что знать не можем мы, отчего пятнадцать ведьмаков исчезли, ибо от услуг наших они отказались, в Контракте указав, что действовать самостоятельно будут и проводники им не понадобятся… С тех пор ведьмаки к нам не суются, хоть целые горы золота им предлагай, даже артефактом каким магическим не заманишь! Магов приглашали — и те отказались, указав, что Контракт с ведьмаками не завершен и это будет им мешать! А как же его завершить, если от тех пятнадцати ни слуху ни духу, останки их не найдешь, и на спиритические вызовы их души не являются!

«Ясно, — понял Уолт. — Вот почему Конклав не лезет сюда. Пока ведьмаки официально не откажутся от Контракта, маги здесь не имеют права работать. А у ведьмаков предписаний, правил и уложений, по которым они живут и действуют, — до Небесного Града достать могут, если их все переписать на бумагу мелким почерком и в стопку сложить. Из-за этой бюрократии и разделения сфер деятельности меня даже нормально не подготовили к Границе. Не удивлюсь, если Архиректор сам о ней слышал краем уха, чего уж там от Алесандра ожидать».

Очередная остановка, судя по тому, как дернулись варги, чуть не сбросив всадников, была незапланированной и самим Финааш-Лонером. Огул спрыгнул на землю и растерянно начал бегать из стороны в сторону, шипя так, что и Уолт понял, что один из лучших проводников по Границе отнюдь не радуется разбежавшимся тучам и хорошо видным звездам. Кстати, тучи убежали недалеко, насколько можно было увидеть в ночи, — чуть впереди они уплотнились и даже заполонили край неба, словно овцы, согнанные в стадо волкодавом.

— Что на этот раз? — повернулся к Вадлару Магистр.

Заклятие Огнешара расползалось щекочущим теплом по правой руке, заклятие Ледяной Стрелы холодом покалывало левую. Локусы Души, основные пути метафизических сил и энергий в теле, собирающие из окружающей среды необходимую подпитку и испускающие ее обратно в переработанном виде, сейчас не были раскрыты Уолтом на полную. Впрочем, он и не овладел ими полностью, для этого он еще не прошел необходимые курсы и тренировки. Сейчас он владел Локусами Души на уровне аспиранта второго года обучения. Которым, впрочем, и являлся.

— Думаю, — медленно сказал Фетис, следя за тем, как мечется туда-сюда Огул, как он останавливается, а потом с расстроенным лицом идет к ним, — мы сейчас узнаем.

Огул был немногословен. Подойдя, он произнес лишь:

— Живая Река.

Однако этого хватило, чтобы Понтей схватился за голову и выругался, причем не на упырином, а на Всеобщем, будто желая создать синэстезию и приобщить Уолта к своим переживаниям. Иукена сплюнула, причем плевок прошел в опасной близости от правого сапога Уолта. Вадлар помрачнел и перестал ухмыляться, а Каазад-ум…

Уолт решил не обращать внимания на этот кусок скалы, подозревая, что, явись перед ним весь Пантеон богов и убогов Равалона и предложи ему власть над миром, он так же бесстрастно проедет мимо, не обратив на них внимания.

— Она только недавно начала течь здесь, буквально минут пять — семь назад появилась, — зло сказал Огул. — Если б мы поторопились, то не было бы никаких проблем.

— Что за Живая Река? — небрежно спросил Уолт тоном смертного, который Живые Реки встречает по двадцать раз в день. — Что нам мешает ее пересечь?

Огул выглядел смущенным.

— Понимаете, господин маг… Здесь раньше никто не встречал Живую Реку, и не было никаких предпосылок, что мы с ней столкнемся. Я весь путь рассчитал, не должно было ее здесь быть.

— Так что не так? — спросил Уолт, видя, что остальные упыри становятся все мрачнее и мрачнее. Даже показалось, что нос Каазад-ума стал угрюмее выглядеть.

— Дело в том, — вздохнул Огул, — что Живая Река — не совсем река.

«Да ладно вам! Не может быть! А еще она не совсем живая, верно?» — так и хотелось съехидничать Уолту, но он сдержался.

— Может, это магическая креатура древнего чародея, может, это живое существо, которое явилось из хтонических глубин, может, это выдумка Бессмертных — я не знаю. Но одно о Живой Реке известно точно. Она уничтожает неживые рукотворные изделия, поглощает их, разъедает, превращает в ничто. И еще почему-то деревья. Довелось мне видеть, как Живая Река текласквозь рощу. Все деревья сгнили быстрее, чем я моргаю. Цветы, травы, насекомые — с ними ничего не случилось, а от деревьев только мокрая труха и осталась.

— А что, объехать ее нельзя?

— Когда Живая Река поднимается из земли на поверхность, она тянется на многие километры в обе стороны. Если ждать ее «конца», пока она протечет мимо, то потеряем столько же времени, как если попытаемся найти ее «начало» и объехать. К тому же она в любой момент может поменять направление и даже начать течь в противоположную сторону. — Огул стиснул зубы и посмотрел на Понтея. — Я приношу свои извинения, но я… Я не знаю, что делать, господин Сива.

— М-да… — сказал Уолт и задумался.

Упыри принялись спорить.


— Он долго не протянет, — устало сказал Затон.

Они втроем стояли вокруг сидевшего на земле Олекса, грудь которого вздымалась, как мехи в кузнечной, и мехи эти вот-вот готовы были лопнуть. Его одежду пришлось выкинуть и полностью поменять на похожую, быстро созданную Затоном. Дождь лупил по плащам, превращая реальность вокруг в неразборчивое мокрое пятно.

Они устали и были раздражены. Феномены Границы, с которыми они ни разу не встретились днем, пока направлялись в сторону Лангарэя, неприятно удивили своими эффектами, но их они преодолели, следуя четким инструкциям Мастера. Однако все равно они осилили только половину Границы, хотя по всем расчетам уже были должны оказаться в пограничной зоне Элибинера. Границу они должны были пройти еще до того, как закончилась ночь.

Но…

Одно «но» валялось перед ними. Другое «но» плотной серой завесой, превращающей землю в причмокивающую и засасывающую грязь, сущим наказанием падало с неба. Третье «но» лежало перед Ахесом, который последним нес ящик, оказавшийся более тяжелым, чем рассчитывал Мастер, и им чаще приходилось останавливаться для отдыха.

— Я использовал все четыре ампулы, но его морфе отказывается принимать снадобье… По крайней мере, я это так понимаю. Эликсир в крови перестал действовать намного раньше, чем должен был. Возможно, Хранитель оказался слишком крепким орешком для него. К тому же он потерял чересчур много крови.

— Чем это ему грозит? — спросил Ахес.

— Морфе нестабильна и стремится перейти в энтелехию. В таком состоянии он продержится минут десять, потом умрет. — Затон подумал и уточнил: — Если мы оставим его одного, он разнесет тут все, а его тело попадет в руки упырей или еще кого. Но если мы останемся, нам придется с ним драться — он не будет разбирать, где враг, а где друг. А пик энтелехии в его буйстве… — Затон покачал головой. — Нам придется использовать свою энтелехию, чтобы сдержать его. А сейчас это нежелательно.

— Действительно, — буркнул Тавил. — Эта штука оказалась тяжелее, чем рассчитывал Мастер, да еще этот убоговский дождь, да еще этот… раненый, чтоб его. Мы выбиваемся из графика. Мы должны были пересечь Границу и добраться до Мастера до рассвета.

— Уже не успеем, — сказал Ахес. — Надо решать, что будем делать с Олексом.

— Что здесь решать? — проворчал Тавил. Он понимал, что за злостью на Олекса просто хочет скрыть свое раздражение, что тогда, во время операции, его сумел задеть какой-то упыришка, пусть и несмертельно, но ведь сумел, и его самолюбие страдало.

Затон покосился на Тавила. Когда тот появился возле Храма Ночи, то выглядел неважно и ничего не хотел рассказывать. Ахес сказал, что они расстались и Тавил отправился на расправу с Живущими в Ночи, которые успели покинуть поселение.

Темнил что-то Тавил.

— Ему нужна кровь, — сказал Затон, дотронувшись до головы Олекса. — Если хотим, чтобы он продолжал двигаться с нами, — нужно дать ему крови.

— И где ты собираешься ее взять? — проворчал Тавил. — Свою я давать не собираюсь.

— Твоя не нужна. Да и не подойдет она. — Затон поднял веко Олекса, вглядываясь в его зрачок. — Людей бы найти…

— Это несложно, — сказал Ахес. — Люди недалеко.

От неожиданности Затон дернулся.

— Люди? — недоверчиво спросил он. — Недалеко?

— Три-четыре километра на северо-запад, — махнул рукой Ахес. — Я отправлял ветер на разведку. Отряд наемников или еще какой сброд. Видимо, хотели добраться до Купола днем и пробраться в Лангарэй.

— Так это что, назад возвращаться? — возмутился Тавил. — Мы и так кучу времени потеряли.

— Выбора нет, — покачал головой Ахес. — Мастер не обрадуется, если Олекс погибнет. Да и работать мы привыкли четверкой. Пока Мастер еще найдет того, кто сможет выдержать морфе… Надо догнать этих людей. Тавил, это теперь понесешь ты. Затон, на тебе Олекс. Я займусь людьми и… подготовлю их. Двинулись!

Дождь продолжал идти.


Да чтобы Нижние Реальности разверзлись прямо под цехом, где создали этот тент! Чтобы в Посмертии подмастерье, делавший его, жил со своей тещей! Проклятье, чтоб его!

Талланий не успел выпрыгнуть из-под тента, когда не выдержала опора и вся вода свалилась на него. А он только начал подсыхать!

Дождь шел уже четвертый час, и планы, которые они строили, направляясь в страну упырей, пошли под хвост дракону. И ведь все было точно по плану!

Он сумел встретиться с одним из тех, кто прошел Границу, пощипал кровососов и сумел при этом уйти живым. Здоровый элибинерец, выгнанный из королевских латников Элибинера за пьяный дебош — пробился он, между прочим, в королевские латники не из-за связей или дворянской крови, а благодаря подвигам в пограничной зоне с Лесом карлу, за что еще был награжден Пурпурным Месяцем, — подробно рассказал, как их группа прошла сквозь Границу, подобралась к упыриному пропускному пункту и как прорвалась вовнутрь. И как они уходили, сразу потеряв больше половины, павших даже не от треклятых кровососов, а от их лизоблюдов-смертных, защищавших поселок на пропускном пункте ценой своих жизней. Но пару интересных безделушек прихватить поредевшая группа успела и толкнула их на черном рынке столицы, после чего оставшиеся в живых смогли позволить себе купить дома в Серебряной Зоне столицы Талора и даже нанять слуг. Элибинерец, правда, деньги быстро пропил и теперь был весь в долгах, и только услыхав, что кто-то собирается в Лангарэй, тут же появился с предложением своих услуг.

Талланий поверил ему. Во-первых, можно легко проверить его рассказ — нанять пару бездомных мальчишек и послать их в Серебряную Зону последить, повыспрашивать о тех, чьи имена называл элибинерец. Во-вторых, он показал Талланию карту Границы, которая хоть и была на вес золота, но ничего не стоила без проводника. В-третьих, элибинерец хотел идти вмести с ними. Впрочем, в проверках Талланий нужды не увидел и взял элибинерца в проводники.

Сразу же за элибинерцем подобрался чародей. Не из Школы Магии, понятное дело, нечего так далеко от Эквилидора рассчитывать на подобную роскошь, но тоже не из худших представителей своей братии. Хоть в Ордене Семерых или Братстве Погрузившихся в Истину он не обучался, но рекомендации у него от серьезных людей, да и магию он показал впечатляющую.

А дальше, когда слухи, что у Таллания и его брата есть уже проводник по Границе и чародей, разошлись по столице, к ним стал стекаться народ, и начался самый сложный этап работы — отделить всякую шушеру, не представляющую всей серьезности похода, от настоящих профессионалов, без которых им не выжить.

Как Талланий считал, ему это удалось.

Идея была в том, что отряд будет небольшой, человек десять, что он быстро пройдет днем через Границу, ночуя в безопасных от сюрпризов Границы зонах, последнюю ночевку сделают неподалеку от Купола, а потом быстро нападут днем, когда солнце будет вовсю помогать им, использовав тот магический артефакт, что удалось по наводке купить в квартале гномов. Сжатие Времени, запрещенное Заклинание, за одно хранение которого Талланию светило лет пять на рудниках.

А потом они должны были добраться до того места, где их ждал брат Таллания с приготовленными лошадьми и они должны были пересечь большую часть Границы…

А теперь?

Теперь тщательно рассчитанный путь и точно выверенное время — все разлетелось в клочья, как подушка под ударами ятагана.

— Что будем делать?! — крикнул, держа над собой плащ, подбежавший Рудольф, опытный вор и боец на ножах. — Дождь усиливается. Может, поставим палатку?

— Подождем еще немного! И где, наконец, Тиберий? Я просил позвать его минут десять назад!

— Я не знаю! Куллос отправился его искать. Он сказал, будто чародей говорил что-то о дожде и его рукотворной природе и что можно отвести от нас непогоду!

— Проклятье! Он должен был согласовать это со мной! Дай сигнал к общему сбору!

Рудольф кивнул и побежал к почти невидимым под бешеным напором дождя рюкзакам. Сейчас он должен достать горн и протрубить, сзывая всех к Талланию.

Вот сейчас… Сейчас… Сейчас должен…

Талланий нахмурился. Убоги побери, почему Рудольф мешкает? Он бы уже раз десять мог протрубить общий сбор! Талланий прищурился. Косые потоки воды с небес не позволяли разглядеть, что происходит там, возле рюкзаков. Убогыхнувшись, Талланий зашагал к ним сам, приготовясь костерить Рудольфа на чем свет стоит.

Но возле рюкзаков вора не оказалось. Наполовину погрузившись в грязь, одиноко торчал горн. Талланий забеспокоился. Граница ночью опасна, на все странные происшествия нужно реагировать быстро. Талланий поднял горн и протрубил общий сбор, изменив тональность, — предупредил, что возникла опасность.

Первым прибежал Кахор, таща взведенный арбалет, за ним спешили братья Варшаны с обнаженными мечами. Уданий, Вертон и Баумгарт появились втроем, двигаясь так, чтобы прикрывать друг друга.

Тиберий, Куллос и Рудольф так и не появились.

Проклятье, лишиться чародея и проводника! Хуже не придумаешь! Но ведь Куллос утверждал, что в этом месте безопасно, здесь часто останавливаются на ночь караваны, не страшась, например, что прайд белых львов наведается в ночной лагерь.

Может, конкуренты? И такое может быть… Проклятье!

— Что произошло? — Баумгарт, одноглазый гном, мастер секирного боя, раздраженно фыркнул, когда капли дождя попали ему на лицо. Как все гномы, Баумгарт не любил дождь.

— Точно не знаю, но уверен, что Рудольф пропал, а чародей и Куллос не возвращаются, — устало объяснил Талланий. — Кто-нибудь видел или слышал что-то необычное?

— Нет, не видел.

— Не было вроде ничего.

— Нет.

— Ничего необычного.

— Да нет, знаешь ли…

Талланий вздрогнул и уставился между Баумгартом и Уданием. Сказал, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— А куда… куда подевался Вертон?

Гном и человек обменялись недоуменными взглядами и уставились на пустое место между собой. Они оба были готовы поклясться, что только что там находился гоблин Вертон, которого сейчас и след простыл.

— Спина к спине! — скомандовал Талланий, выхватив короткий меч.

Они быстро встали так, чтобы касаться друг друга плечами, все семеро, и готовы были дать отпор…

Стоп. Семеро? Семеро?

Талланий почувствовал, что холодеет.

А затем сзади него раздался крик, мгновенно оборвавшийся.

Потом — боевой вопль секирщиков Красной Скалы, которые презирают традиционный хирд, обзывая тех, кто в нем ходит, обмотавшимися цепями трусами, — вопль одиночек, которые сражаются с секирой в каждой руке, вопль воинов, погружающихся в безумие берсерка. Потом — вопль обрывается на середине с противным чавкающим звуком.

Свист арбалетного болта — это Кахор…

А крик, полный боли, — и это Кахор…

Братья Варшаны умерли молча, только раз звякнули их мечи — и все.

Дрожащими пальцами Талланий пытался развязать мешочек, который носил на груди. Он молил богов и даже убогов, зная, что его душе это в Посмертии не простят, но сейчас он готов был молить кого угодно, хоть даже титанов, чтобы они дали ему смелости и сил, чтобы он успел…

Голубоватый вытянутый кристалл с выбитыми рунами порвал ткань мешочка и упал в нетерпеливые руки Таллания.

А сзади — он чувствовал, он знал! — уже приближалась смерть.

Он сжал кристалл и быстро проговорил заученные слова, представляя то, что должен был.

А смерть уже была совсем рядом и тянула руку к его сердцу.

Руны в кристалле вспыхнули октарином, кристалл ярко засиял, от него в мгновение ока разошлась, увеличиваясь, голубая полусфера.

Дождь замер, мириады капель застыли в воздухе, образуя причудливые водяные узоры замершей Стихии.

Талланий вздохнул, переводя дух, и повернулся.

Сзади никого не было. Ни отряда, ни того, кто всех убил. На первый взгляд. Но если приглядеться… Если быть повнимательнее…

Между дождевыми каплями висели частицы то ли пыли, то ли песка, то ли земли, то ли еще чего, словно бусы, растянутые на невидимой нитке. Если соединить эти мелкие бусины, если, используя воображение, провести множество линий и заштриховать расстояние между точками-бусинами, получится будто бы взорвавшаяся изнутри фигура.

Талланий сглотнул. Рассматривать и воображать он не собирался, а собирался бежать. Бежать отсюда, пока Сжатие Времени давало ему время, бежать в Границу и добираться до брата. Плевать на упырей, плевать на богатство. Жизнь — дороже ее нет ничего…

— Ха, Ахесу не повезло. Да еще так глупо попасться!

— Это магия.

— Магия не магия, но он опростоволосился!

— Что-то ты слишком рад этому.

— Я не рад. Можно даже сказать, я недоволен. От Ахеса я такого не ожидал.

— Не беспокойся, он уже приходит в себя, сам посмотри.

Ноги больше не держали Таллания, и он осел в грязь. Он ясно и отчетливо понимал: два голоса за спиной были вестниками той смерти, которой, как он считал, ему удалось избежать. Смерти, впереди которой невидимо идет Жестокосердный Анубияманурис, поигрывая кривым кинжалом.

Если бы он пригляделся к тому, что происходит между каплями дождя, он бы заметил… Но он не пригляделся. И не заметил.

Поэтому когда руки Ахеса схватили его за голову, Талланий ничего не почувствовал. Он уже считал себя мертвым.

А мертвым, как известно из практики некромагов, все равно, когда их убивают повторно.

— Можно вернуться и объехать…

— Глупости! Мы не знаем, где нужно сворачивать, а на западе, если не забыли, Ложе Улыбок!

— Тогда следует подождать, пока Река не протечет мимо.

— Ага, а потом будем поздравлять друг друга с восходом солнца? Вадлар, еще что-нибудь поумней придумай.

— Пускай Понтеюшка придумывает: он у нас голова…

— Огул, что думаешь ты?

— Возвращаться или ждать смысла нет. Но можно попробовать один вариант…

— Какой?

— Раздеться и, держа все над собой, переплыть Реку на варгах.

— И каковы шансы, что Река не поднимет уровень воды, чтобы добраться до наших вещей?

— Очень малы.

— Замечательно! А давайте тогда голыми и продолжим догонять этих, с Ожерельем. Так сказать, психологическую атаку устроим, что-то вроде зебры на матросах, а?

— Вадлар, ну мы же серьезно говорим!

— Когда вы от него серьезные слова слышали?

— Иукеночка, да я не словами — я буквами серьезно говорю. А вы и не знали…

— Может, все-таки вернемся и поедем другим путем?

— Да нет, это все равно что вернуться обратно в Лангарэй.

— Эй, уважаемые Живущие в Ночи, хватит устраивать тут серпентарий своим шипением. Обратите внимание на меня, простого боевого мага из Школы Магии!

Упыри дружно повернулись в сторону Намина Ракуры.

— Вы что-то придумали? — вежливо спросил Понтей. Если честно, маг пока никак не проявился, да и на Поле Страсти вел себя как-то… как-то… ну, не так, как Сива ожидал. Пока он только разговаривал, задавал вопросы, иногда о чем-то думал, но никак себя не проявлял. Хотя зачем его ругать раньше времени, ведь они еще не попали в серьезную переделку, не так ли?

Но все равно этот маг отличался от тех, кто раньше прибывал в Лангарэй для магических работ: наложения Заклинаний, расколдовывания артефактов и создания Фигур. Те были вальяжны, вели себя заносчиво и постоянно демонстрировали свое волшебство даже в мелочах, создавая, например, перед собой зеркала, не дожидаясь, пока им поднесут. Другое дело, что те чародеи не являлись боевыми магами, специализировались в обыденной, строительной или коммуникативной магии, если и знали боевые заклятия, то только парочку, которые запомнили с общих курсов по боевой магии. Понтей знал, что Конклав не поощряет распространение Боевых Заклинаний и старается контролировать каждого носителя ратного волшебства, ограничивая доступ к Сфере Высшей Магии для исследования боевых заклятий. Обучение боевой магии в Школе Магии было практически уникальным для всего Западного Равалона, никакому другому магическому заведению или Ордену не удалось получить разрешения на подобную деятельность (по крайней мере официально). Так что боевые маги были подобны редким минералам в куче мусора с рудника. На весь мир представителей этой братии было разве что несколько тысяч.

Ну и Понтей, понятное дело, не мог знать, как обычно ведут себя боевые маги. Мало он с ними общался, и если уж на то пошло — Уолт Намина Ракура стал первым боевым магом, которого Понтей видел воочию.

— К сожалению, господин маг, на ум не приходит ничего, что могло бы быстро помочь разобраться с ситуацией, — сказал Сива.

— А я слышал что-то о «раздеться догола»… — Магистр с непонятным выражением бросил молниеносный взгляд на Иукену.

Понтей нахмурился. На что намекает маг?

— Мы не уверены, что наши вещи будут целы.

Понятное дело, не о вещах беспокоился Понтей. В его сумке находились предметы, которые обязательно должны были остаться в целости и сохранности, когда они догонят похитителей.

— Да, и пролевитировать всех одним махом я не смогу, надо слишком долго выводить формулу, рассчитывать резонанс магополей, улавливать ваши мыслеформы, учитывать силы инерции, делать поправку на эффект Баршеха — Торина…

Понтей усмехнулся. Одного у магов не отнять — покичиться своими знаниями они любят, что боевые маги, что не боевые.

— Покажите мне эту Реку Живую.

— Огул, покажешь?

— Да.

— Остальные могут пока подождать здесь, — сказал Магистр.

Понтей легким движением руки приказал всем оставаться на местах. Втроем, Огул, Понтей и Намина Ракура, они прошли вперед пару десятков метров, пока не приблизились вплотную к Живой Реке.

— Ага… — сказал Ракура.

«Ага — это уж точно…» — подумал Понтей. О Живой Реке он только читал, как и о многом другом, чего пока не доводилось видеть, слышать, пробовать и касаться самому лично. Ну что ж, начало положено, жаль, что в таких обстоятельствах…

В Живой Реке не было и капли воды. Метров пятьдесят в ширину, эта «река» из плоти мира шевелилась, переплетая земляные струи. Двигалась сама земля, погребая под собой все, что попадалось на пути. Однако, если верить записям путешественников и разведчиков, то было обманчивое впечатление. Колышущиеся земные волны расступались перед погружаемым в них предметом точно так же, как и вода. Единственное отличие — погрузись ты в воду в одежде, то в одежде, только мокрой, из воды и выйдешь, а погрузись в Живую Реку — выйдешь в чем мать родила.

— Вот значит как, — протянул Ракура, сел на берегу Реки и пальцем что-то начал выводить в пыли. Там, где мешала трава, он ее выдирал и кидал в Реку, внимательно наблюдая за тем, что происходит, как только трава попадала в движущиеся земные валы.

— Зовите всех сюда, — на миг оторвавшись от черчения, бросил он Огулу и Понтею. — Я, кажется, придумал, как перебраться через эту вашу Живую Реку.

Когда все столпились вокруг Магистра, тот вовсю погрузился в свои чертежи, совершенно не обращая внимания на Живущих в Ночи.

— Может, пнуть его? — предложила Иукена. — А то не нравится мне, что нас игнорируют.

— Иукеночка, а молнию в бок не боишься получить?

— Еще посмотрим, кто что в бок раньше получит, — проворчала упырица.

— О, все в сборе! — Маг оторвался от своих схем и встал. Выпада Иукены он будто бы и не слышал. — Значит, так: сейчас все залезайте на варгов и будьте готовы к переправе. Уважаемый Финааш-Лонер, я пока не буду садиться на своего варга… Вы можете им управлять без меня, ведь так? Тогда и ведите его сами. Свои пожитки я оставлю на нем, так что не думайте, что я не буду осторожен, я тоже заинтересован, чтобы мои вещи не исчезли.

— Что ты собрался делать, маг? — без обиняков спросила Иукена.

— Увидите. — Намина Ракура повернулся в сторону Живой Реки, поставил ноги на ширину плеч и развел руки, словно эльфийский дирижер, приготовившийся исполнять грандиозную симфонию «Гибель Тьмы». — Прошу вас поторопиться — я не хочу тратить много Силы.

Огул первым оказался на варге. Иукена — последней. Понтей видел, что она едва сдерживалась, когда маг оказывался рядом, что ее слова — просто выпускание пара, но если она бы молчала, было бы еще хуже. Но, хвала Ночи, она сдерживала себя, и это не могло не радовать. Наверное, причина была в нем, отчасти психомаге, неведомым даже ему самому образом начавшем развеивать ее патологическую ненависть к магам.

Понтей невольно улыбнулся. Когда Иу узнала, что у него есть Дар к Искусству… Признаться, он в первый момент подумал, что она сейчас воткнет вилку ему в горло, вилку, которой она только что подносила ко рту кусок недожаренной телятины. Но — обошлось. Непонятно как. Но обошлось. Иу, правда, месяц потом с ним не разговаривала.

— Готовы? — спросил Магистр и, не дождавшись ответа, принялся колдовать.

Он не двигал руками, формируя Жесты, не напевал точно рассчитанных ритмически, тонально и интонационно Слов, складывающихся в Высказывания, вокруг него не вздымались потоки освещенных октарином, эннеарином и декарином энергий, не расходились, как вода от брошенного в воду камня, ощутимые волны и колебания Силы. И только Понтей, знакомый с общей теорией магии, мог оценить, какую тонкую, трудную и изнурительную и физически и метафизически работу проделывает боевой маг, не помогая внешними воздействиями своему воображению и сознанию, сейчас перелопачивающим десятки мыслеформ, фигур, знаков и символов, работая только на ноуменальном уровне, настраивая энергии своего тела в единое с окружающим миром магополе и собирая необходимую Силу, чтобы тут же преобразовать ее и выпустить обратно в мир.

Понтей потер вдруг заколовшие виски. А вот и Сила, которую уже может ощутить другой маг. Магистр не таился, но все равно остальным не почувствовать Поле Сил, пока маг не проявит его в Стихии или в другом феноменальном объекте. Сила Крови не магия, у нее другой источник, и Живущий в Ночи без Дара не обнаружит волшебство, пока его не ткнут лицом в магический круговорот, только Дайкар с их Силой Крови — исключение.

Заметно похолодало. По коже побежали мурашки. Злой колючий ветер вдруг просвистел совсем рядом. Иукена поежилась. Вадлар ахнул.

От ног Магистра стремительно побежала белоснежная дорога. Изгибаясь, она вознеслась над Живой Рекой и протянулась над ней. По краям дороги выросли белые цветы с раскрытыми лепестками, соединяющиеся друг с другом венчиками. Мост перекинулся с одного берега на другой, и Магистр крикнул, поморщившись:

— Чего вы ждете? Вперед, быстрее!

Да, много вопросов оставалось. Например, выдержит ли созданный целиком изо льда мост массу варгов? Уверен ли маг, что Живая Река не попытается наброситься на мост, хоть и магический, но искусственный, а если попытается, то как он собирается этому помешать? И как сам маг собирается перебраться, оставаясь на берегу и поддерживая Заклинание, эту сложную форму чар Льда, в которой постоянно меняется структура? Ведь лед тает, и нужно менять потоки Силы, чтобы поддерживать стабильность, а при этом не чувствуется и мельчайших колыханий или откатов. И почему он выбрал Лед, а не Дерево или Камень? Каменные мосты более безопасны. Все эти вопросы нужно было задать, но Понтей задумался о них лишь тогда, когда варги мчались уже посередине белоснежного моста. Огул тронулся, не сомневаясь ни в чем, как только Намина Ракура крикнул. Проклятье! Понтей так не привык, — сначала надо было договориться, что делать, если что-то пойдет не так.

А вот, похоже, и это «не так».

Живая Река заволновалась, потекла быстрее; земляные волны стали расти и сталкиваться друг с другом, сплетаясь по спирали, а потом и с новыми волнами. Больше всего таких спиралей-волн оказалось вокруг моста и под ним, и это количество все увеличивались. До противоположного берега осталась примерно треть пути, но тут спирали в мгновение ока объединились в один огромный вал, мастодонтом взметнувшийся над ледяным мостом, и нависли над кавалькадой.

Иукена, яростно выругавшись, потянулась к саадаку. Но Понтей не был уверен, что здесь помогут Клинки Ночи: Живая Река поглощала рукотворную магию так же, как и прочие «изделия» смертных, да и не успела бы, судя по всему, Иу…

Что за убогство?! Маг начал говорить? Понтей покосился на покинутый берег. И правда, маг шевелил губами, скороговоркой произнося вербальную форму Заклинания. И тогда проявили себя цветы. Они отделились от краев моста и полетели навстречу земляному валу. Венчики вертелись, удлинялись, выстраивались стройными рядами, растягивая лепестки. Между квадратами, созданными изменившимися цветками, заблестели кристаллы, которые, поменяв цвет несколько раз, разлетелись тысячами осколков. И тут же навстречу гигантской речной волне выросла волна ледяная, ничуть не уступавшая ей в размерах и даже в несколько раз ее превосходящая. Она обрушилась прямо на земляной вал, вминая его в текучие «воды», исчезая сама, но и задерживая атаку Живой Реки.

Берег был совсем близко. Но уже новые волны-спирали объединялись в новый вал, а на мосту не осталось ни одного цветка.

Успеем? Не успеем?

Что еще у тебя в запасе, Уолт Намина Ракура?

Понтей быстро оглянулся. Маг начал шевелить руками. Но что он предпримет? Раздался треск.

Сквозь вал, раздирая его пополам, проросло дерево. Огромное, подобное мифическому arbor mundi, космическому древу, растущему в центре мира. Исполинские корни, извиваясь, нарушали земляное течение, ствол, который не смогли бы обхватить и семь гигантов, устремлялся в небо, раскидистой кроной закрывая звезды и луну. Гигантская волна распалась, не достигнув моста, но на дерево набросились спирали Живой Реки, вгрызаясь в кору и пожирая корни. Могучий ствол дрогнул и наклонился, но вновь выпрямился, как только прямо на нем появились свежие ветви, устремленные не вверх, а вниз, в кружащиеся земные водовороты. Ветви были подобны верным оруженосцам, которые подхватывают рыцаря, сбитого бельтом, и помогают ему снова забраться в седло. Дерево продолжало расти, но и Живая Река не сдавалась.

А Живущие в Ночи уже были на другой стороне, где накрапывал мелкий дождь. Отъехав, по мнению Огула, на достаточное расстояние, упыри обернулись и уставились на одинокую фигуру на противоположном берегу. Намина Ракура, убедившись, что Живущие в Ночи в безопасности, свел ладони вместе — и дерево рухнуло в земляные воды, истлев уже в падении, а вслед за деревом обрушился и ледяной мост.

— Ну и как этот идиот переберется? — задала риторический вопрос Иукена. Впрочем, после демонстрации возможностей мага пренебрежения в ее голосе поубавилось.

— Думаю, Иукеночка, господин маг знает, что делает. Мне кажется, он продумал, как добраться до нас. — Вадлар спрыгнул с варга и с интересом следил за боевым магом.

Иукена сплюнула, ничего не сказав.

А тем временем Намина Ракура принялся… Понтей подумал, что глаза его подводят. Нет, вон и Вадлар вытаращился — значит, видит то же самое. Уолт Намина Ракура принялся делать что-то непонятное. Он то подпрыгивал, то приседал, то махал руками над головой, то выставлял ноги по очереди вперед, то выкручивал руки назад, то вертелся волчком на месте, то еще убоги знают что вытворял. Подпрыгнет, наклонится, присядет. Потом будто поплывет в дивном танце, сделает пару движений, замрет на мгновение и снова прыгает. Это было странно. Но складывалось впечатление, что беспорядочные движения Ракуры подчинялись какой-то цели, объединялись единым ритмом.

— Что он делает? — не выдержал Вадлар, и именно в этот момент Магистр взлетел.

Он вознесся над Живой Рекой, теперешний вид которой не напоминал ни о мосте, ни о дереве, сгинувших в ее глубинах, и полетел. Живая Река бросила в него пару спиралей, но как-то лениво, не торопясь, будто сомневаясь, стоит ли ловить летящее над ней существо, и магу не стоило особого труда увернуться от них.

Приземлившись рядом с Живущими в Ночи, молча наблюдавшими за его полетом, Намина Ракура слабо улыбнулся и пошатнулся. Понтей успел заметить полупрозрачные тени, разлетевшиеся от него и исчезнувшие в темноте.

Фетис скользнул к магу. Магистр, не беспокоясь, что демонстрирует свою слабость, оперся на упыря, — и это тоже отличало его от тех магов, что работали раньше в Лангарэе. Те любыми средствами пытались скрыть, что устали от наката энергий, что им тяжело, быстро уходили в свои покои и не показывались, пока не восстанавливали силы.

— Элементали у вас здесь!.. — сказал Намина Ракура. — Своеобразные… Пока призвал воздушных, пока заставил повиноваться… Проще было свою Силу для левитации использовать.

Он закрыл глаза и подставил лицо под редкие дождевые капли. Понтей ждал, что Иукена скажет что-то обидное, но та, на удивление, промолчала.

— Этот дождь, — сказал маг, не открывая глаз, — я чувствую, что в нем присутствует магия.

— Да? — удивился Вадлар и уставился на небо, точно думал, что прямо сейчас отыщет магические энергии в падающей сверху воде.

— Это мы вызвали дождь. — Понтей вздохнул, почувствовав на себе изучающий взгляд Иукены. Ей он тоже не все сказал. — Привязали его к похитителям, чтобы им было труднее передвигаться. Когда мы проедем чуть дальше, то попадем под настоящий ливень.

— Значит, мы настигаем похитителей? Они близко? — Намина Ракура теперь стоял сам, без помощи Фетиса.

— Судя по всему да.

— Тогда, перед тем как атаковать их, надо будет остановиться и тщательно все обсудить. Если они обладают некой таинственной магией, то думаю, никому не помешает, если и вы и я подготовимся к нападению.

— Так и сделаем. Послушайте! — Понтей обратился сразу ко всем: — Мы догоняем похитителей и вскоре вступим с ними в схватку. Сразу предупреждаю — работать придется слаженно и быстро, нужно смять их одним-двумя ударами, не позволив вовлечь себя в затяжной бой.

Все слушали внимательно, и даже Вадлар не позволил себе никаких ехидных замечаний.

— Я не знаю, на что они способны. Но наш шанс в том, что они скорее всего не ожидают преследования и не готовятся отразить нападение Живущих в Ночи. А наши главные козыри — господин боевой маг и Клинки Ночи.

Намина Ракура усмехнулся. Видимо, козырем его еще никто не называл.

— Я верю, что у нас все получится. Давайте вместе приложим усилия, чтобы одержать быструю и легкую победу!

…Варги бежали. Дождь усилился и теперь лупил по спинам мчащихся куда-то смертных. Понтей крепко держался за поводья. Может, стоило предупредить мага о способностях одного из похитителей, того, с которым довелось столкнуться ему самому? Но там, в подземельях Сива, решили, что даже команде Понтея не будет сказана вся правда.

Тем более о том, что на самом деле хранилось в Храме Ночи Дайкар, за что отдал свою жизнь Хранитель, что на самом деле похитили. Нет, не Ожерелье Керашата, конечно. Кое-что похуже.

Этого никто не должен был узнать.

Даже Иу.

Дождь становился все более ожесточенным. Они настигали цель.


— Кто-то приближается, — прошептал Олекс, безумными глазами вглядываясь в ночь.

Он очнулся от забытья, когда в рот ему полилась свежая человеческая кровь. Олекс принялся глотать ее машинально, не задумываясь. Он глотал и глотал, захлебывался, кашлял, но не прекращал. По телу растекалось чувство удивительного спокойствия, боль, терзавшая его снаружи и изнутри, отступала, руки и ноги наливались силой. Но это была непривычная сила. Что-то изменилось в нем, что-то исчезло, а на этом месте возникло что-то новое, опасное и более могучее.

Олекс пил кровь и прислушивался к себе.

Морфе? Нет. На энтелехию тоже не похоже. Чувствуются следы эликсира, что Мастер приготовил ему от приступов. Он пил кровь, и нечто новое, нечто появившееся после боя с Хранителем расцветало в теле, в сознании, в духе.

Хранитель…

Олекс зарычал. Он уже сам вгрызался в мертвое тело, которое оставил ему Ахес, вместе с кровью незаметно для себя поедая и куски плоти.

Хранитель!

Олекс — проиграл? Его — победили? Его — унизили?

Память вспышкой высветила вмешавшегося в бой Затона. Ха, тот всего лишь добил Хранителя. Основную работу сделал он, Олекс. Если бы у него еще было время!.. Но он знал: Мастеру доложат, что Хранителя победил Затон. И это злило больше всего, жгло сильнее, чем проигрыш.

Духом он сильнее всех их, вместе взятых. Его дух сильнее даже духа Эваны — и только по какой-то шутке богов, по какой-то мелочи его дух не вселен в достойное тело.

Олекс не замечал, что он выпил уже всю кровь и теперь рвет безжизненное тело зубами, поедая мясо, — новое чувство силы вперемежку со старыми обидами полностью завладело им.

Это чувство силы, могущества, мощи… Он остро ощущал каждую каплю дождя, падающую на него. Он с точностью назвал бы даже их количество. Он чувствовал неуловимые эмоции Ахеса, Затона и Тавила: Затон недоволен Тавилом, Тавил о чем-то переживает, Ахес задумчив и изредка теряет стабильную форму.

Он слышал, как невдалеке бежит единорог, и он мог точно определить его размер, вес, даже длину его рога.

Его нос доставлял ему запахи со всех сторон — и даже те, что были за десятки километров. Мамонты… Глиняные Шакалы… гроны… гидры… аутеши… махайроды… кастратки… икберы… зуборастения… бакдзи… камелопарды… безголовые гоблины… Крадущиеся Лохмотья… летающие обезьяны… цингоны… шестиноги… варги и смертные… крабопауки…

Смертные. Они приближались.

— Кто-то приближается… — прошептал Олекс.

Они приближались — и они были сильны.

Хранитель.

Поражение.

Мастер.

Награда.

Новая сила пьянила и толкала проявить себя. Он сосредоточился на руке и с радостью обнаружил, что легко способен вызвать энтелехию, даже без промежуточной морфе, без подготовки и напряжения, сопровождающего вызов.

Дух получал то, на что и не рассчитывал.

Олекс оглянулся на остальных. Да, они ничего не замечают. Их дух, он всегда это знал, слабее. Даже Ахес и Тавил, способные наблюдать за окружением на больших расстояниях, не почувствовали приближения смертных.

Хранитель…

Новая вспышка памяти.

Удар в грудь дурацкими иглами. Только сконцентрировав в одном месте всю доступную в тот миг морфе, он спасся. Теперь, с новой силой, он чувствовал, он может покрыть себя слоем морфе со всех сторон.

Хранитель…

Сейчас он с легкостью победил бы его.

Это посланная богами удача. Эти смертные. Они ведь идут за ними, да? Они ведь думают, что справятся с ними? О нет! Как они ошибаются! Марионетки судьбы, которая наконец-то улыбнулась Олексу! Они шли в его руки и не подозревали об этом.

Олекс приготовился. С новой силой, кружащей голову, победа будет принадлежать только ему, и никто не разделит с ним триумф его духа. Украдкой покосившись на тех, кто стоял в отдалении и не принимал участия в его пиршестве, Олекс бросился навстречу смертным. Его словно нес ветер — с такой скоростью он двигался. И мчась навстречу посланной богами удаче, Олекс засмеялся. От всей души. Искренне.

Так, как не смеялся уже давно.

Глава шестая ДУХ И ЗВЕРЬ

Бога войны почитают во многих ипостасях, в том числе и мирных. Как известно, наиболее позитивной стороной его является Святой Каур, покровитель борьбы и состязаний. Жрецы и монахи посвященных ему храмов и Орденов давно пытаются донести мысль, что борьба делает из нас тех, кто мы есть. Даже сейчас я, занимающий почетное место докладчика, по мнению этой братии, борюсь за место под солнцем, ведь здесь мог находиться другой смертный, которого я своими размышлениями, своими умозаключениями, своей работой в науке поборол и над которым поднялся. Признаться, тут есть рациональное зерно, укладывающееся в простую формулу: «Жизнь — это борьба». Но, дополняя учение тех, кто поклоняется Кауру, я бы уточнил: «Жизнь — это прежде всего борьба с собой».

Из доклада Алесандра Генр фон Шдадта при вступлении в должность заведующего кафедрой боевой магии
— Тварь! — бесновался Тавил. — Ублюдок! Скотина! Мы из-за него… А он… Ублюдок!

Затон и Ахес молчали. Затон — потому, что лихорадочно размышлял, что делать, Ахес — потому, что искал, куда исчез Олекс.

Тавил с ненавистью пнул ничем не провинившийся труп гнома с размозженной башкой. Холодные пальцы гнома все еще сжимали древко секиры. Застыв на месте, Тавил представил, что он сделает с Олексом, когда они его найдут. Нет, нельзя, надо подождать, пока они доберутся до Мастера, а там уж он превратит этого ублюдка в полуживой кусок мяса. Хотя и это вряд ли: первой на нем отыграется Эвана, и, если Мастер будет не в настроении, Олекс из ее лап не вырвется.

— Он… далеко, — промолвил Ахес и как-то тяжело осел. Использовать морфе под таким убоговским дождем было трудно, барабанящие по земле капли сильно усложняли использование возможностей.

— Где? Я лично притащу его!

— Нет, Тавил. Там еще упыри… и человек… Они двигаются… друг другу навстречу.

— Что?!

— Погоня? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Затон.

— Скорее всего. — Ахес глубоко вздохнул. — Человек — маг. Его аура хорошо скрыта, поэтому я не смог разобраться в его уровне.

— Маг? Откуда у упырей маг?.. — Тавил оборвал себя на полуслове и, застонав, согнулся.

Затон тревожно посмотрел на него: неужели Тавил, как и Олекс, серьезно ранен? — но успокоился, как только Тавил выпрямился и надтреснутым голосом произнес:

— Что происходит? Почему вы еще не в Талоре?

Ахес и Затон поклонились. Мастер не присутствовал в сознании Тавила настолько, чтобы видеть их, но сработала привычка. Они именно так встречали его.

— Непредвиденная ситуация, — сказал Затон. — Неожиданно испортилась погода, что изменило движение Границы, и нам пришлось менять путь несколько раз. И еще Олекс… Он получил серьезные ранения во время схватки с Хранителем. Они не позволили ему передвигаться самостоятельно. Я попытался излечить его, но…

— Но?

— Что-то пошло не так. — Затон съежился. Мастер не мог наказать его сейчас, но сам факт, что Мастер может его наказать, пугал. — Успокоительное средство почему-то подействовало как активизирующее… Он сбежал.

— Сбежал. — Лицо Тавила было бледным, и вообще он выглядел так, будто его сейчас вырвет. — Это плохо.

— Позвольте сказать, — вмешался Ахес.

— Говори.

— За нами следует отряд упырей в сопровождении мага-человека. Я подозреваю, что Олекс отправился им навстречу. Похоже, он жаждет схватки.

— Маг? Это хуже… — Лицо Тавила приобрело выражение, будто его уже вырвало. — Забудьте об Олексе и двигайтесь к Талору со всей доступной скоростью. Вы должны оказаться там до рассвета.

Тавил осел на землю, безудержно кашляя. Взаимодействие с сознанием Мастера далось ему нелегко, но из всех слуг Мастера Тавил единственный был способен к телепатическому общению с ним.

— Значит… бросаем его? — произнес Ахес в никуда.

Кого «его» было понятно без дополнительных определений.

— Это приказ. — Тавил пожал плечами и встал. — Он давно мешал нам работать слаженно. Мы это понимали, и, думаю, Мастер это понял.

— Понял, говоришь? — Ахес поднял руки и сжал пальцы в кулаки. — А не боишься, что когда-нибудь такой приказ будет отдан по твою душу, и мы это тоже… поймем?

— Я не неудачник, как этот, — ощерился Тавил. — И отлично знаю, на что способен, и не преувеличиваю своих сил. И тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. Тогда, с Эваной…

— Прекратите.

Тени вокруг Тавила и Ахеса угрожающе зашевелились. С трудом различимые в ночи и под дождем, они тем не менее заставили смертных прекратить грызню и обратить внимание на своего низкорослого товарища. Затон тем временем достал из плаща три желтых пилюли, при виде которых Тавил и Ахес дружно издали звук, напоминающий попытку кота закудахтать.

— Только не говори, что нам придется… — Тавил отступил на шаг назад.

— Приказ Мастера, — пожал плечами Затон. — И ты прав, я не скажу, что придется делать. Вы это уже поняли и понимаете, что другого выхода нет.

— Служение Мастеру — полное повиновение, — прогудел Ахес. — Наша жизнь, Тавил, не принадлежат нам, но хотя бы наша смерть принадлежит нам.

— Что-то не нравятся мне твои рассуждения, а ведь нам сейчас принимать эту гадость, — подозрительно покосился на него Тавил.

— Если нам суждено умереть по приказу Мастера — мы умрем. — Ахес взял у Затона пилюлю и проглотил ее. — Но, умирая, мы можем делать все что угодно. И это прекрасно.

— Чем дольше я живу, тем дольше служу Мастеру, — отрезал Тавил. — Не вижу смысла умирать раньше времени, отведенного Сестрами[14]. По мне, нет ничего более безобразного, чем смерть раньше отпущенного срока.

— Не время проводить этико-эстетические диспуты, — раздраженно проворчал Затон, проглатывая пилюлю. — Давай, Тавил, ты один остался.

Тавил нехотя взял последнюю пилюлю. Минуту они стояли молча. А потом Тавил завопил и подпрыгнул на три метра вверх, молотя ногами потоки дождя. Затон начал пританцовывать, а Ахес одной рукой подкинул ящик, легко поймал его и взвалил на плечо.

— Это, хи-хи-хи, дерьмо полное, хи-хи-хи… — Тавил продолжал атаковать дождь. — Ненавижу, хи-хи-хи, это состояние, хи-хи-хи, чтоб тебя, Затон, хи-хи-хи…

Затон, подавив смешок и не позволив себе рассказать бородатый анекдот, развернулся в сторону Талора.

— Пора. Бежим без остановок. Первым груз несет Ахес, после него Тавил, затем я. Согласны? Отлично. Вперед.


…Дождь обмывал растерзанные тела. Анубияманурис зевнул, рассеянно проследив, как в течение секунды три странных существа (таких аур он раньше не встречал) набрали скорость, с которой бегал его дальний родственник, бог восточного ветра Апулос, и достал кривой нож. Души смертных собирались за его спиной, негромко переговариваясь.

«И чего их в эту Границу тащит? — подумал бог смерти, обрезая нить души Таллания. — Ведь мрут здесь, как мухи осенью, а все равно лезут. Нет, не пойму я этих смертных…»


Граница проплывалаперед глазами. Своим кустарником и буйными травами она напоминала обычную степь. Таких степей полно и в Серединных Землях, и в Равалоне, и в мириаде миров, близких и далеких от Равалона. Вызванный магией дождь не позволял разглядеть, что там впереди, а магическое зрение в команде Живущих в Ночи и человека никто не использовал.

Уолт вздохнул. Убоги подери, зря он решил покрасоваться. И перед кем? Перед упырями! Сказать по правде, слова Иукены совершенно его не задели. К тому же Живущая в Ночи только и добивалась, чтобы вызвать в нем раздражение, и злилась, понимая, что у нее ничего не получается.

А теперь все тело ныло, даже та часть, которую метафизики называют духом, а маги — тонким телом. Обычным смертным не понять, что такое боль тонкого тела, фокусирующего колебания Сил и потоки энергий. Обычный смертный не занимается волшебством, потому-то и является обычным смертным, обычным, как стилос, да такой, на который не наложено заклятие. Магия льда была непривычной для Уолта. Теперь это сказывалось. Ему пришлось на время отказаться от концентрации Силы возле Локусов Души. Локусы Души — хрупкие приборы, алхимические колбы из серебристого хрусталя, тончайшего материала, из которого кумбханды Юга создают невероятно изящные вещицы (на них даже дышать опасно). Так вот, алхимические колбы, а Уолт, если продолжить метафору, насыпал в эти колбы селитры, перемешал с серой и древесным углем, а затем поджег все это. И еще начал молотить сверху дубиной.

Если бы операцию проводила команда боевых магов, сейчас бы один маг подпитывал Намина Ракуру, другой окутал бы их защитными Заклинаниями. Так было бы правильно. И в соответствии с канонами, написанными кровью боевых магов, которые этих канонов не знали и смертью своей открывали для тех, кто шел следом.

Но это не операция боевых магов, и каноны нарушаются один за другим. Живущие в Ночи с их Силой Крови, может, и способны работать дружно, но они не готовы быстро сработаться с Уолтом, так же, как и Уолт с ними. Приходилось доверять самому нелюбимому Уолтом богу — богу удачи, четырехликому Саваху[15], шутнику и затейнику.

Дождь усилился, и это означало, что они приближаются. Как только до атаковавших Лангарэй останутся считаные сотни метров, они должны остановиться, чтобы упыри приготовили Клинки Ночи, а Уолт — мощные боевые и защитные Заклинания. Понтей просил быть осторожнее, чтобы не повредить груз с Ожерельем, а значит, надо быстро рассчитать радиус выброса, декогеренцию Силы и кривизну отражения Изумрудного Вихря.

Что-то быстрое и темное пронеслось перед варгом Огула. Холодок промчался по затылку Уолта. А потом варги, взвившись в воздух как по команде, начали извиваться, пытаясь сбросить с себя всадников. Взбешенные непонятно чем, они проявили недюжинную силу и ловкость. А по земле покатилась волна, разрывая ее травяной эпидермис, вздыбливая, могучими валами раздирая застонавшее пространство.

Уолт едва успел швырнуть Воздушную Подушку под Иукену и Понтея, оказавшихся в сердце вздыбившейся земляной волны. Вадлар успел соскочить с варга и убегал от остервеневших Стихий. Уолт, чувствуя, что его варг вот-вот выйдет из повиновения, спрыгнул на землю. Приземлился неудачно, упал и едва успел выхватить Убийцу Троллоков, когда развернувшийся варг, бешено рыча, помчался на него. Свитки были далеко, доактивировать не удастся, Силу от Локусов Души он отвел тогда, когда переправлялись через ту убоговскую реку и он колдовал в той сфере, в которой еще ни разу не пробовал; на сосредоточение, жест или слово не было времени, надо было решать, как встречать варга в оставшиеся несколько секунд. В таких ситуациях советуют использовать пульсар, сконцентрированный пучок сырой Силы, но на это затратится слишком много Силы, а еще непонятно, кто напал на Огула и сколько Сил уйдет на него.

А еще пришлось отвлечься на рвущуюся из глубин самости сущность, о которой он забыл, о которой он должен был не помнить. Которая своим появлением слишком многое могла изменить — и не только в его жизни. И приходилось тратить внимание и еще более драгоценное время, сочно забившееся в своем круговороте, приходилось сдерживаться, страшась и злясь, помня и забывая одновременно.

А потом, когда он очнулся от нахлынувших чувств и энергий… Варг налетел, брызнув слюной в лицо. Его не испугала железка в руке лежащего на траве двуногого. Впрочем, испугай она его, он бы не понял, ведомый желанием убивать, сдерживаемым так давно, что и не вспомнить. Раскрытой пастью варг целил в шею, способный перекусить ее и оторвать голову в один укус.

Уолт запаниковал. Так не должно быть. Варг слишком близко. Ракура потратил чересчур много — ах, как это звучит для двух секунд! — времени.

Мощное тело варга зависло над Магистром, и он теперь не успел бы сформировать и пульсар. Все, что он мог, — выставить меч перед собой. И закрыть глаза, точно от этого что-то зависело. Надеяться, что варг окажется настолько глуп, что нарвется на лезвие, не приходилось. Уолт и не надеялся.

А потом в клепсидре Времени упала одна песчинка. А потом еще одна. И еще.

А Уолт продолжал жить.

Маг рискнул приоткрыть один глаз. Раскрытая пасть — ого, какие зубища! — зависла в пяти сантиметрах от лица Ракуры. Налитые кровью глаза — да, кстати, и воняет из пасти! — смотрели прямо в лицо Уолта. Но почему-то — о Вечность, матерь богов, как же воняет! — в этих глазах не было следов жизни.

Варг нависал над человеком, и варг был мертв.

Маг открыл глаза и быстро осмотрелся. Надо же, приятный сюрприз… Ну, Алесандр, спасибо. Отличный меч. Варг не нарвался на Убийцу Троллоков, а зашел сбоку, чтобы достать жертву. Но прямое лезвие изогнулось и удлинилось, как подозревал Уолт, именно в тот момент, когда варг наскочил на него, брызгая слюной из жутко воняющей пасти. Раньше или позже было нельзя: раньше — варг успел бы увернуться, позже — Уолт отправился бы в Посмертие.

Ну и вонь, о боги! От нее одной можно умереть…

Уолт отбросил тело варга небольшим пульсаром, подобрал мешок и поднялся, засунув меч в ножны. Достал пояс со свитками и надел на себя. Сплюнул и недобро огляделся. Вокруг было полно развороченной мокрой земли в рост Уолта, которая заслоняла обзор не хуже дождя.

Проклятье, как давно он не участвовал в такой схватке! Боевых магов учили сначала приготовиться и лишь затем нападать. Он, помнится, тогда посмеивался, а вот теперь лопухнулся из-за этой самой привычки. Конечно, он привык, что его окружает верное кольцо защиты, поставленное им самим, как тогда, когда они с Джетушем сжимали Сферу Таглионаркша над Прорывом Тварей из Нижних Реальностей, не опасаясь бросающихся на них с воздуха чудищ, сжигаемых Огненным Барьером, или как тогда, когда орки-охранники ставили щиты, прикрывая и бледнокожего мага, и собственного шамана, а они плели Заклинания, пока над ними свистели вражеские стрелы.

Ты так давно отвык получать под дых и отвечать тут же ударом. Ты привык к тому, что сначала все надо рассчитать и проверить, а затем перепроверить и лишь потом бить. Так и должны работать боевые маги. Одна ошибка — и проблемы будут в минимуме только у них, а в максимуме — у совокупности миров, граничащих с реальностью, где действовал маг.

Но иногда следует забыть об осторожности. Иногда стоит забыть негласный девиз Гильдий Магов — выжить самому и выжить других. И рисковать. Убогов варг об этом напомнил — и стоит радоваться, что напоминание закончилось так удачно для Уолта и так печально для варга.

— Сзади! — кричал Вадлар.

Кричал Уолту.

Наверное, стоило развернуться, чтобы понять, что там такое — сзади. Может быть. Но Уолт прыгнул вперед, оборачиваясь в прыжке и не жалея Силы, хотя после могло вывернуть наизнанку, ударил пульсаром. Отсвечивающий ярко-голубым шарик, едва отделившись от его руки, раздулся до циклопических размеров, метров пять в диаметре, и двинулся вперед, а может, и назад, смотря как воспринимать относительность сторон, ведь что-то там было сзади, но смотрел сейчас Уолт вперед, скрипя зубами от охватившей все тело боли. Да плевать на это, потому что он следил, как пульсар все на своем пути превращает в прах, оставляя только оседающую ярко-голубую пыль и борозду, увидев которую на своем поле, крестьянин бы возжелал, чтобы десяток таких появился и у соседей, пока он приходит в себя от неожиданности.

А затем пульсар распался, ворохом искр разлетевшись в стороны, точно согнанное с огорода воронье, и напоследок осветив фигуру в плаще, которая стояла, скрестив руки на груди. Почему-то подумалось, что на лице, скрытом капюшоном, играет издевательская улыбка.

Если бы Локусы Души умели стонать, они бы застонали, когда Уолт погнал через них Силу. А так от боли скривился сам Уолт, но останавливаться он не собирался, если бы у него даже пошла носом кровь — самый худший признак того, что резонанс возможностей мага и окружающей его Силы переходит в опасное состояние.

Руки Уолта, разрезая дождевые струи, завертелись вокруг мага в беспорядочном движении, ноги пустились в пляс, взбивая грязь, точно тесто. Он прокричал пару фраз, заслышав которые орки обязательно одобрительно проревели бы в ответ, а эльфы выпустили в Уолта пару сотен стрел. Но самое главное, что ни те, ни другие не поняли бы смысл, но отчетливо бы почувствовали, что слова несут в себе нечто разрушительное и хаотическое.

А потом Уолт схватил в жменю капли дождя и швырнул их в неподвижную фигуру. Противник не двинулся с места. Или он слишком уверен в себе, или не понимает, что происходит. Или и то и другое. Неважно…

Даже если он бросится бежать, это его уже не спасет. Боевая магия в действии — страшная вещь.

Уолт мог не применять магическое зрение, чтобы разглядеть действие своего заклятия. Он отлично знал, как действует Четырехфазовое Заклинание Стихий. Сначала противника обвивают водяные путы, не оставляя и малейшего шанса для движения, — с дождем эта часть Заклинания далась легче всего, благо воды вокруг полным-полно. Затем земля накрывает противника куполом почти без отверстий. Почти потому, что остается одна дырка, в которую Уолт отправляет небольшой огненный шарик. Попав под купол, шарик подлетает прямо к лицу врага. И заключительный штрих этого магического письма — Уолт посылает в отверстие, которое сразу после этого затягивается, Шквал Ветра, соединяющийся с заключенным в огненном шарике Пламенным Вихрем и усиливающий его. После этого под куполом начинается огненное пекло, которое оставит от того, кто находится в нем, только пепел, даже окружи его многослойными заклятиями Защиты.

Струи дождя, падающие на купол с бушующим внутри пламенем, не успевали даже коснуться его, испаряясь. Плотное облако пара окутало место, что стало могилой для неизвестного смертного.

— Здорово! — раздалось прямо за спиной Уолта. (Приближающихся упырей он услышал заранее, поэтому даже не обернулся, отпуская последние нити фокусировки Заклинания.) Говорил, понятное дело, Фетис. — Ну, как я понимаю, одним теперь меньше?

Уолт скосил глаза. Зрение попыталось каждого из Живущих в Ночи расчетверить, а сознание упорно предлагало потерять себя. Было тяжело. Пока полностью восстановятся Сила и физическое равновесие, может пройти много времени. Плохо. Придется прямо сейчас использовать запас, который каждый боевой маг компактифицирует в ауру — склад для Заклинаний. Заклинания со временем ослабевают, но при этом они всегда под рукой, если не будет шанса на плетение заклятий. Что ж, ничего не остается, кроме как подлечиться. В ночи могут скрываться новые враги, и глупо встречать их полной неспособностью колдовать. Уолт осторожно потянулся к Руке Исцеления, едва сдержав крик, — боль Локусов Души становилась невыносимой.

Четверо упырей спускались к нему с земляных валов. Тем временем легкий ветерок обдувал его, снимая симптомы и на время убирая причину усталости и боли. Потом она вернется — и Уолт расплатится за самонадеянность сполна. Хорошо, что при всей своей простоте Рука Исцеления имеет весьма длительное воздействие, и минимум день она будет сдерживать проявления магической нестабильности. Хуже, конечно, что новые Силовые расстройства она не сможет сдержать, но теперь Уолт будет осторожнее и просто так Силой без подстраховки разбрасываться не станет.

Упыри расположились рядом. Каждый держал в руках оружие, видимо, те самые Клинки Ночи. В обеих руках Каазад-ума было по кривой сабле, в их эфесы были вставлены многоугольники со слабо светящимися рунами. Иукена держала лук с натянутой тетивой, вместо стрелы у нее была игла с куртки, только удлинившаяся под стать стреле. Понтей катал в руке небольшой шарик, невольно напомнив Уолту заклятие Удария, однако шарик этот, светящийся изнутри золотым светом, был опаснее. Магическое чувство хорошо это чуяло. Вадлар встал в стойку, выставив перед собой грабли, и тем самым… Стоп. Грабли?

Уолт поморгал на всякий случай, но грабли в руках Фетиса не исчезли. Что за убогство? От граблей магией не веяло. Что это еще за Клинок Ночи? Хитрая модификация, скрывающая магическую сущность? И вообще, откуда он ее взял? Свертков и сумок на варге Фетиса маг не видел.

Однако на странное оружие Вадлара обратил внимание не только Намина Ракура.

— Что ты творишь, Фетис? — как змея, зашипела Иукена, разъяренно глянув на упыря, радостно пялившегося на грабли. — Ты совсем с ума сошел? Или когда варги нас сбросили, ты головой об землю приложился?

— Я-то приземлился нормально, а вот некоторые без помощи господина мага все бы кости переломали, — осклабился Вадлар, ткнув граблями в сторону Иукены. — И если я что-то делаю, то этому всегда есть пояснение.

— Так поясни, что это ты делаешь! — мрачно скривившись при напоминании о помощи Уолта, буркнула Иукена.

— Не могу, — счастливо улыбнулся Вадлар. — Пояснение есть, но это не значит, что я его знаю.

— Понтей?

— Да?

— Если я его сейчас пристрелю, ты сильно обидишься?

— Я обижусь, — поспешно сказал Фетис. — Эй, Понтеюшка, что это ты на меня так задумчиво смотришь?

— Пока не надо, Иукена.

— Что значит — «пока»? — прищурился Вадлар. — Эй, Понтеюшка, Иукеночка, да я вам роднее ваших родителей.

Иукена резко развернулась к Фетису. Уолт не видел ее лица, но Вадлар моментально посерьезнел и кинул грабли в грязь.

— Все, все, Иукена, видишь, нет их у меня. — Иукена отвернулась, и Вадлар тут же скорчил рожу. — И чем мне теперь жизнь свою драгоценную защищать, а?

Подождите… Уолт огляделся, понимая, что именно его беспокоит.

— А где Финааш-Лонер?

Услышав вопрос, Живущие в Ночи помрачнели.

— Он мертв, — тихо сказал Понтей. — Этот… он одним ударом оторвал у Огула голову и вырвал сердце. Поэтому варги и взбесились, их больше никто не контролировал.

— Одним… ударом? — Уолт уставился на Сива. — Но ведь… вы ведь живучи даже больше, чем вампиры, и костная защита вокруг сердца…

— Господин маг тоже обладает мощными Заклинаниями, но варга прикончил простым мечом, — заметил Вадлар.

Проклятье, а этот упырь глазастый…

— Значит… мы лишились варгов?

— Иукена пристрелила всех, — гордо сказал Вадлар, приосанившись, будто он лично давал Иукене цель и упреждение.

— Но вы отомстили за Огула, господин маг. Спасибо вам…

Боги любят шутить.

«Спасибо вам…»

Это сказал Понтей, благодаря Уолта за смерть убийцы Финааш-Лонера, и именно в этот миг земляной купол за спиной мага треснул и разлетелся во все стороны.

И раздался смех. Так смеются счастливые дети. Или сумасшедшие взрослые.

Уолт развернулся, Жестом воздвигая Воздушную Защиту перед собой и Живущими в Ночи. Боль, словно кнут, хлестнула по рукам. Дерьмо, Рука Исцеления полностью еще не восстановила Локусы Души! Уолт стиснул зубы. Терпеть. Нужно терпеть. Сейчас, когда непонятно, как избежал воздействия Четырехфазового Заклинания Стихий убийца Огула…

Упыри моментально изменились. Каазад-ум выдвинулся вперед, прикрывая Иукену и Вадлара; упырица вскинула лук, предельно сосредоточившись; Понтей скользнул к Уолту, и маг мог только похвалить Живущего в Ночи за храбрость, Сива ведь не знал, что перед ними невидимой защитой кружится ветер.

— Магия не сработала? — спросил Понтей.

— Сработала, — процедил сквозь зубы Уолт. — И не было противомагии никакой, сразу говорю.

— Тогда как?

— Не знаю. Но, кажется, сейчас мы узнаем.

«Свитки? Нет, рано, я еще не знаю, на что он способен. Он жив после Четырехфазки, и это говорит… Это говорит, что я не понимаю, почему он жив! Попади я под Четырехфазку, уже был бы мертв. Во что впутал меня Архиректор?»

Смех, льющийся из пара, не прекращался. А потом пар одним рывком сместился в сторону, будто его сдернули, точно скатерть со стола во время фокуса «А все остальное останется на столе!». И на мгновенно намокшем столе-земле, покрытой пеплом трав, остался один-единственный прибор, заливающийся смехом.

— Человек, — констатировал Вадлар.

— Человек? — удивился Понтей.

— Человек, — пробормотала Иукена.

Каазад-ум промолчал.

— Человек, — сказал Уолт.

— Абсолютно голый, — снова констатировал Вадлар. — Господин маг, а если вы его там внутри палили, почему у него волосы остались?

— Одежда-то сгорела, — непонятно зачем ответил Уолт.

— А он, может, без одежды и был, — невозмутимо парировал Фетис.

— В одежде он был…

— Вадлар, замолчи. Господин маг, что будем делать?

— Сейчас я еще кое-что попробую. — Уолт шагнул вперед.

Действовать надо быстро. Так, выставить пару Щитов на всякий случай, а теперь… Ветер подхватил Уолта и швырнул на смеющегося, абсолютно голого, как заметил Вадлар, молодого парня, в ауре которого было что-то странное. Темноволосый, среднего телосложения. И совершенно невредимый. Но ведь огонь спалил его одежду? Почему же цел волосяной покров на голове, груди, руках и ногах, в паху?

Уолт был уже рядом, его руки опутали огненные спирали. Парень перестал смеяться и поднял было руку, чтобы встретить мчащегося на него мага, но тут вокруг него выросли каменные столбы, точно каменный исполин высунул из-под земли свои пальцы. Парень дернулся, но поздно: столбы быстро сдвинулись, сдавливая его. Раздался противный треск. Уолт, поменяв направление, приземлился на верх сомкнувшихся столбов. Огненные спирали превратились в плети и начали оборачиваться вокруг столбов, дополнительно связывая их. Затем Уолт свел руки — и из его ладоней на столбы потекла отливающая зеленью гнилая вода. Она была полна отравы, и одной капли хватило бы, чтобы убить здорового горного тролля. Проникая сквозь камень, ядовитая вода заполняла пустоты внутри, если таковые оказывались благодаря магической защите.

Это было еще одно Четырехфазовое Заклинание Стихий, с иной последовательностью убийственных заклятий. Тем и славились боевые маги Школы Магии, что их Четырехфазки, или Четверицы, как они называли этот вид магии, были наилучшими боевыми заклятиями, что когда-либо создавала магическая мысль Равалона. Инициация, открывающая дорогу к боевой магии Школы, была сложной и весьма непредсказуемой, ее проходили считаные единицы, однако эти единицы были нарасхват, их нанимали даже правители Дальнего Юга и Востока, стран, где была своя удивительная магия, принципы которой не всегда были понятны и всегда были другими…

Достал? Уолт замер, всем телом слушая камень под ногами. Огненная веревка задрожала, готовая сжаться и разрезать камень на десятки частей.

Ничего не чувствую… Мертв?

Выругался Вадлар.

Уолт развернулся в сторону упырей, уже понимая, что не успевает.

Парень не был мертв. Парень был жив, да еще как — он разрыл землю и выпрыгнул прямо перед Живущими в Ночи, отряхиваясь от грязи, как собака, всем телом. Уолт моментально понял, что произошло. Человек не попытался остановить кольцо сжимающихся камней, а прорыл дыру и ушел под землю. Однако какой же реакцией и физической силой надо обладать, чтобы успеть это сделать?

Школа Меча? Но татуировки нет. Тогда кто?

Уолт швырнул в спину парня Кулаки Ветра, когда тот шагнул вперед и недоуменно застыл, столкнувшись с Воздушной Защитой. Однако не Кулаки должны были поразить человека. Уолт уже понял, что тот успеет увернуться даже от них. Кулаки были отвлекающим маневром, и основное заклятие сейчас привязывалось к парню неторопливо, медленно, как и всякое хорошее Заклинание, требующее времени и сосредоточенности.

Но челюсть Уолта поползла вниз, потому что парень не стал уворачиваться от Кулаков Ветра. Он развернулся и широко улыбнулся. А потом его нижняя челюсть раздвоилась, разошлась, демонстрируя растущие с обеих сторон и увеличивающиеся с каждым мигом клыки. Правый кулак отодвинулся назад, и парень ударил прямо в Кулак Ветра — сероватое облако, двигающееся со скоростью молнии, которое, достигнув цели, начинает, точно пила, разрезать все быстрым движением воздуха. За мгновение до удара парень снова изменился — увеличился в размерах, его лицо скрылось под абсолютно черной маской с двумя прорезями под сверкающие глаза. Словно из ниоткуда на нем появился прозрачный, светящийся, как призрак, полный рыцарский доспех. Рука, что ударила по Кулаку Ветра, тоже изменилась: покрылась чешуей, а пальцы превратились в когти.

«Трансформация? Преобразование? Метаморфоза? Магии нет, его аура не показывает изменений… Да что он такое?» — Мысли беспорядочно носились, а сознание неотрывно следило за происходящим. Уолт знал: не всякий доспех может противостоять Кулаку, а Град Кулаков Ветра способен был оставить от рыцарской конницы груду металлолома с неприятным содержанием внутри.

Брызнула кровь. Уолт осклабился. Что бы там ни было, но Кулак Ветра свое дело сделал. Теперь с правой рукой парень может попрощаться.

Человек снова засмеялся. И, развернувшись, с размаху ударил по невидимой преграде рукой. Правой.

Локус Души, отвечающий за Воздушную Защиту перед упырями, затрепетал. Дисгармоничные вибрации указывали на то, что Защита долго не продержится. Уолту одновременно пришлось делать два дела: быстро соображать, что предпринимать, и поднимать нижнюю челюсть. Плетение Заклинания полностью разрушилось, а заново начинать его просто не имело смысла.

И тут выстрелила Иукена. В момент, когда она пустила стрелу, вокруг ее острия развернулся красный круг с декариновым треугольником внутри, по нему пробежали молнии, складываясь в руническую надпись. Смех резко оборвался, раздался странный всхлип, и парень даже попытался уклониться от иглы, но не успел. Игла смачно вонзилась ему в плечо, и в следующий миг парня швырнуло назад, окутав коконом декариновых молний. Он пролетел мимо Уолта так быстро, что маг даже не успел среагировать, добавив к выстрелу упырицы толику своей магии.

Человек — человек ли? После увиденного Уолт сомневался — врезался в земляной вал, один из тех, который сам же и создал, и задергался, точно мышь, через которую в лаборатории пропускают малый разряд электрического тока. Уолт бросился к Живущим в Ночи.

— Есть вопрос, — начал он, но, глядя на вытягивающееся лицо Понтея, с нехорошим предчувствием обернулся.

Парень вставал с земли. Он снова выглядел как обычный человек, доспех исчез, и руки стали прежними. На плече не было и следа раны, хотя Уолт ясно видел, как игла Иукены погружалась сквозь призрачный доспех в плоть врага, и правая рука не имела порезов, которые обязательно должны были остаться после атаки Кулака Ветра.

«Меня хватит еще только на две Четверицы… Но стоит ли? Что-то не видно от них толку!»

— Понтей, — слабым голосом произнесла Иукена, — почему… почему он до сих пор жив?

— Я, — Сива выглядел невероятно растерянным, — я не знаю…

Вадлар ругнулся и спросил:

— Иукена, ты точно использовала Стрелу Ночи?

— А ты что, сам не видел? — огрызнулась Иукена.

— Видеть-то видел, но и этого ублюдка я тоже до сих пор вижу. — Вадлар зачем-то погладил себя по животу. — Ох, не нравится мне все это.

— Господин маг…

— Да?

— Вы можете объяснить, что это такое?

Уолт усмехнулся:

— У меня есть одна идейка, но думается, она вам не понравится, господа и дама.

— А, ничего, говорите все, что думаете, господин маг, хоть о своих сексуальных фантазиях. Мы сейчас готовы слушать, что бы вы ни сказали. — Фетис мрачно отодвинулся от Иукены и подошел к Каазад-уму.

— Ну, хорошо. — Уолт пожал плечами. — Я вас предупредил. Видите ли…

— Он приближается, — сказал Нугаро, выставив перед собой сабли. Многоугольники начали наливаться октарином.

Парень бежал на них, снова смеясь. И этот смех уже не просто раздражал, он пугал. Теперь смеялся сумасшедший — но целиком и полностью уверенный в себе сумасшедший.

Уолт забормотал Слова, помогая себе Жестами и Образами. Сила развернулась вокруг него и единым потоком различных форм хлынула на приближающегося врага.

— Я сейчас проверяю Защитные Заклинания против него, — пробормотал он, поморщившись от боли, которая охватила все тело. — Не уверен, что это поможет, так что лучше приготовьтесь отступить.

Понтей кивнул, а Иукена молча сняла еще одну иглу с куртки, на ходу удлинившуюся. Слушать какого-то Уолта, как понял Уолт, она не собиралась.

Сначала маг вырастил перед парнем Земную Стену, но она была разбита одним ударом ноги. Потом парня завертел Водяной Круговорот, но был разорван на несколько частей парой выверенных ударов по силовым линиям. Затем Уолт снова поставил Воздушную Защиту, но и она не выдержала. Следующей была Цепь Молний. Намина Ракура возлагал на нее большие надежды, памятуя, как подействовала, хоть и ненадолго, игла Иукены, но парень расправился с ней еще быстрее, чем с Водяным Круговоротом. Ледяное Дыхание его даже не замедлило, Страж-Трава чуть задержала, Решетка Тьмы сразу сломалась, Светлое Изгнание совершенно не ослепило. Огненную Купель Уолт приберег напоследок, когда парень был уже непозволительно близко. Столб огня впечатался в землю, плавя ее и то, что попало прямо в его середину. Уолт пошатнулся, не веря, что наконец-то удалось…

Правильно, кстати, не верил.

Парень выпрыгнул из Огненной Купели, израненный, истекающий кровью, но живой. И призрачный доспех вокруг него только увеличился, сравняв парня ростом с Каазад-умом.

— Иукена! — крикнул Понтей.

Упырица не мешкала. Стрела Ночи полетела прямо в голову парня. С такого близкого расстояния невозможно было промахнуться, и она не промахнулась. Стрела вонзилась в черную маску самым кончиком, вызвав слабый разряд молний, который лишь заставил парня пошатнуться. Однако следом летели еще четыре Стрелы, одна за другой, словно посланные умелым эльфийским лучником. Они били по разным частям тела, но эффекта, подобного тому, что получился при самом первом выстреле, не было. Враг приближался, и остановить они его не смогли.

— Господин маг!

— Да знаю я, — отмахнулся Уолт, берясь за пояс. Вызов? А справится ли ограниченный метрикой Равалона Вызванный с этим? Убоги его знают. Заклинания Стихий и Начал Первого Уровня не сработали, осталось только Светлое Изничтожение, медицинский Свиток и портальный. Интересно, почему так хочется применить портальный Свиток, хе-хе… Проклятье, что же делать? Призывы он собирался оставить на самый конец, если станет совсем туго, а совсем туго началось с самого начала.

Перед глазами все плыло. Маги — ребята, конечно, крутые, а боевые маги самые крутые, но всему есть предел. А он даже не готовился перед этим боем!

— Дерьмо! — Вадлар с мрачной рожей выступил вперед.

Интересно, что носферату собрался делать, если даже у него, Уолта, ничего не получилось? Кстати, никакого оружия у Фетиса так и не видно.

А парень внезапно остановился и спросил:

— Знаете ли вы, что есть вы и что есть я?

— Не отвечайте ему, — быстро сказал Понтей.

— А я как раз собирался объяснить ему, что он есть такое, — оскалился Вадлар.

— Вы, наверное, не знаете, что есть судьба? Вы не знаете этого, потому что не знаете, что есть я и что есть вы.

— Пускай говорит, и не вздумайте мешать ему, — прошептал Понтей. — Господин маг, вы говорили, что у вас есть идея. Что за идея?

— Судьба — это не необходимость, подобная каторге, где день за днем смертные работают, бессмысленно подчиняясь чужой воле.

— М-да, может он сейчас стихи начнет читать?

— Господин маг?

— Да-да… — Уолт вздохнул, взявшись за Свитки Каменных Копий и Глотки Неба. — Видите ли, мне кажется, что перед нами… Мм… В общем, перед нами упырь.

— ???

— Упырь, Живущий в Ночи, кровосос, если так понятнее.

— Ага, — только и сказал Фетис.

— Судьба ведет избранных ею, и потому она похожа на хорошо протоптанную дорогу, где путника встретит только везение. Судьба одаривает избранных. Интересно, почему я знаю это?

— Упырь? Этого не может быть. Мы бы сразу почувствовали.

— Вы должны были видеть его трансформацию. Не знаю, как вам, но мне почему-то сразу подумалось о Силе Крови. Эти его клыки, знаете ли, и чешуя на руках. А если он Живущий в Ночи, то вы должны рассказать, что это у него за Сила Крови.

— Невозможно. Это не упырь.

— Почему? Ведь он с виду как человек и потому вполне может быть Перерожденным. Его изменение прямо ваша трансформа, а зубы, я вам скажу, — любой бы подумал о Живущем в Ночи.

— Это невозможно, господин маг. — Понтей слабо улыбнулся. — Упырь, Перерожденный или Наследник, никогда не будет похож на человека. Все мы из разных кланов Крови, но наше отличие от людей ведь сразу бросается в глаза?

— Но ведь вы все Наследники…

— Это не так.

— Понтей!

— Я знаю о судьбе потому, что я избран ею! Я знаю о судьбе потому, что я знаю, кто есть я и кто есть вы! Я знаю о судьбе, потому что она сама открыла мне, кто есть я и кто есть вы!

— Иукена — Перерожденная, господин маг. Признайтесь, вы ведь и не думали, что когда-то она была человеком?

— Понтей…

— Прости, Иу, я не думаю, что это такая большая тайна.

— Ладно, потом поговорим. — Тон Иукены был многозначительным. Но конфеты, мороженое и животный секс он явно не обещал.

— Именно поэтому он не упырь. Слишком похож на человека.

— Понятно… — Уолт с сомнением глянул на разглагольствующего парня, как раз начавшего нести что-то о предопределенности и подарках судьбы. Он помнил свой давний опыт общения с упырями, и слишком уж то изменение челюсти напомнило ему упыриную трансформу.

— Мы теряем время, — неожиданно заговорил Каазад-ум. — Пока он не позволяет нам передвигаться, его товарищи уходят все дальше.

— Что, Каазадушка, у тебя есть предложения, что делать?

— Есть, — просто сказал Нугаро. — Один из нас задержит его, а остальные продолжат преследование.

— И удача послана мне богами, и сила послана мне богами, потому что судьба избрала меня, и именно меня. Я отмечен ею, и мой дух сейчас превосходит ваш дух!

— Это безумие, — наконец высказал общее мнение Понтей. — Клинки Ночи и магия не справились. Как кто-то один сможет противостоять ему?

— Понимаете… — Каазад-ум, неожиданно разволновавшийся, торопливо продолжил: — Моя Сила Крови… Я чувствую, он жаждет схватки и жаждет наслаждения от схватки. Это и должно помочь нам. Думаю, господин Ракура сможет прикрыть ваш отход магией, а я постараюсь его задержать. Я… я чувствую… Он будет рад сразиться. Вы понимаете.

— Не понимаю, — сказал Фетис.

— Ты погибнешь, — сказал Татгем.

— Это невозможно, — сказал Сива.

Уолт промолчал. Опыт подсказывал ему, что когда кусок скалы выглядит взволнованным и пускается в рассуждения, то этот кусок скалы лучше не перебивать.

— У меня есть одна догадка. — Нугаро крутанул саблями. — Но она слишком опасна, чтобы проверять ее всем вместе.

— Не смейте недооценивать меня!

Истошный крик заставил всех вздрогнуть и обратить внимание на врага. Глаза парня горели бешенством, он тяжело дышал. Мокрый голый человек, в другой ситуации он выглядел бы смешно, но уж точно не в этой. Намина Ракура сжал покрепче Свиток Каменных Копий, это Заклинание должно было хоть ненадолго сдержать противника.

— Вы… — Человек обвел всех бешеным взглядом. — Ты! — ткнул он пальцем в сторону Уолта. — Ты, чародей, умрешь первым! Твои комариные укусы порадовали меня и посмешили, но они сделали свое дело, доказав, что моя энтелехия превосходна! Твоя роль в моей судьбе завершена! Ты! — Следующим парень выбрал Фетиса. — Ты умрешь быстро, потому что не нравишься мне!

— Взаимно, урод, — процедил Вадлар.

— Ты! — Понтей сузил глаза, когда парень указал на Иукену. — Женщина! Ты напоминаешь мне ее. Ты будешь умирать долго! Я сделаю так, что она будет страдать! А значит, и ты должна страдать!

Каазад-ум преградил путь рванувшему к врагу Сива.

— Не мешайте ему! Он умрет перед женщиной! Он слаб, его дух ничтожен, и он не представляет интереса ни для меня, ни для судьбы!

— Господин Уолт, — Нугаро (ни убога себе!) умоляюще посмотрел на мага, — прошу вас, если можете, уведите их отсюда и продолжайте преследование. Нам нельзя задерживаться.

— А ты… — Без сомнения, человек имел в виду Каазад-ума. — Ты… О да, а вот тебя я оставлю напоследок. Ты… Что-то есть в тебе. Думаю, ты сможешь меня позабавить.

— Понтей, он быстрый и сильный. Моя трансформа придаст мне быстроты и силы. Думаю, Клинки Ночи тоже помогут мне. — Каазад-ум задумчиво посмотрел на врага. — Кажется, я разгадал его секрет.

— Ну?

— Нет, Понтей. Я не скажу, иначе ты захочешь проверить. А это, повторяю, опасно. Слишком опасно. Господин Уолт, вы согласны?

— Я считаю, — осторожно подбирая слова, сказал Намина Ракура, — что Каазад-ум прав. Наша цель не сражения, наша цель — вернуть Рубиновое Ожерелье Керашата. Я думаю, что мы вполне сможем оторваться от этого… гм… смертного.

— Господин маг, главный в команде я, и мне решать, что мы будем делать. — Понтей сверкнул глазами, из-под его нижней губы неожиданно мелькнули клыки. — Мы уже потеряли одного члена команды, и я…

— Понтей, у нас мало времени, — прервал Сива Каазад-ум. — Он сейчас нападет. Ярость окружает его, и он как готовая порваться струна. Понтей, уходите. Не забывай, скоро взойдет солнце.

— Я…

— Понтей… — Каазад-ум выдвинулся вперед, оставив обзору лишь мощную спину. — Когда-то я поверил тебе. Пришло время, чтобы ты поверил мне.

И Понтей замолчал.

— Поверьте мне. — Молния разорвала темноту ночи, близкий гром заглушил слова Нугаро. — Уходите. Быстрее.

— Теперь я беру судьбу в свои руки! — Парень расхохотался. — И имя судьбы — смерть! — Он развел руки в стороны и закинул голову, глотая дождевые струи.

Вадлар и Уолт одновременно одинаково выругались.

Человек… хотя какой он человек… смертный снова менялся. Резко раскололась челюсть, блеснули огромные клыки, — и это не трансформа, да? — затем увеличились в размерах руки, снова покрывшиеся чешуей, ладони стали громадными, ноги обросли шипами, а вокруг туловища заблестел призрачный доспех.

— Быстрее! — крикнул Каазад-ум.

И Уолт начал действовать.

Свиток Каменных Копий отвердел в мгновение ока, меняя реальность вокруг. Локусы Души слабо отозвались на сгусток Силы неподалеку. А затем десяток валунов завертелся в воздухе возле трансформирующегося смертного. Малейшее движение — и острые куски камня вонзились бы в него. Возможно, серьезных увечий они бы не нанесли, но врага задержали.

А потом активировался Свиток Глотки Неба.

Пространство дрожало над смертным, сжимаясь в одну точку. Уолт знал, что при свете дня можно разглядеть, как крутятся над ней всеми цветами радуги и октариново-декариновыми сполохами воздушные элементали, открывая Проход в Измерение Воздуха, вытягивая эфирный Ветер Равалона и вместо него выдыхая в метрику Равалона нечто такое, что гравитацией превосходило мировое притяжение раз в десять. Это должно было вдавить противника в землю и очень сильно затруднить движение.

По крайней мере, движение этого смертного.

Обычно этим Заклинанием уничтожали Горных Змей, гигантских многотонных тварей, покрытых непробиваемой обычным оружием чешуей. Даже как-то обидно, что приходится тратить его вот так.

— Теперь можно отступать! — крикнул Уолт. — В какую сторону нам двигаться?

Понтей повертел головой, а потом уверенно указал куда-то в ночной мрак:

— В ту.

— Разойдитесь. — Уолт вытряхнул из тубы очередной Свиток. С Хозяевами обычно трудно общаться, но сейчас их окружала Стихия, родная Водяному Хозяину: воды было более чем достаточно.

Свиток после активации мгновенно намок и красной струйкой стекал с руки Уолта. А потом начался дождь наоборот — капли воды поднимались вверх, сбиваясь в более крупные образования. Те, в свою очередь, объединились в высокую худую фигуру, у которой были только торс, руки и постоянно изменяющееся лицо.

— Кто?! — пророкотал Водяной Хозяин, с удовольствием подставляя тело дождю.

— Я, — ответил Ракура, по традиции преклонив колено перед Младшим Владыкой Элементалей. Стоять приходилось в грязи, но маг ведь и не собирался брать первое место в эльфийском конкурсе красоты.

— Имя?!

— Уолт Намина Ракура, человек.

— Чего ты хочешь, человек?!

— Неси нас в нужном направлении до тех пор, пока можешь.

— И это все?!

— И это все.

— Хорошо.

Водяной Хозяин завертелся, намочив всех еще интенсивнее, чем непрекращающийся небесный плач. Октариновая вспышка, на секунду ослепившая всех и заставившая Иукену прошипеть что-то недоброе в адрес Хозяина (или Уолта, маг не успел разобрать), скрыла превращение Хозяина, который обернулся крупным полупузырем.

— Залезайте скорее внутрь. — И боевой маг первым показал пример.

Живущие в Ночи не заставили себя ждать и забились в полупузырь, как хоббиты в таверну с дармовой выпивкой.

— Каазад, — не глядя на Нугаро, произнес Понтей, — нам не нужен враг, способный нанести удар в спину. И нам нужен союзник, который может появиться в минуту нашей слабости. Ты понял меня?

— Не беспокойся. — Каазад-ум снова был немногословен. — Я не дам ему уйти.

— Я… — Понтей не успел договорить, потому что Водяной Хозяин, повинуясь безмолвному приказу Уолта, обернулся теперь уже крупным водяным пузырем и рванул с места, направляясь в ту сторону, куда указал Сива.

Понтей сжал кулаки и молча уставился себе под ноги. В пузыре было достаточно места, и они сели друг напротив друга, приходя в себя и думая каждый о своем.

Первое столкновение вышло совсем не таким, как ожидалось.


Каазад-ум Шанэ не любил дождь. Впрочем, клан Нугаро вообще отличался определенной нелюбовью к воде.

И причина этого…

— Эй-эй-эй-эй! А куда же все подевались?

Каазад промолчал. Он внимательно следил, как враг, поначалу приплюснутый к земле магией Намина Ракуры, неторопливо выпрямился, поморщился, когда круговорот валунов разорвался на десятки кусков и в дополнение к потокам воды с небес обрушился на него каменным дождем. Своими ручищами человек отбросил камни в стороны, даже не поранившись, и двинулся к одинокому Живущему в Ночи, застывшему с опущенными клинками. Шел он легко, словно не сам передвигался, а всю эту тушу, сделав ее невесомой, несло каким-то волшебством.

— Неужели, осознав, кто они, они все-таки нашли в себе смелость сбежать и испортить свою смерть?

Каазад молчал. Однажды отец сказал ему, что слова нужны лишь как костыли для души. Если душа здорова, костыли ей не понадобятся.

— Ты не такой, как они, правда? — Голос смертного стал вкрадчивым.

Кстати, еще одно отличие, которое не учел маг: голоса Живущих в Ночи всегда меняются после трансформы, а этот смертный говорит точно так же, как и до изменения. Но не хотелось признавать, что в чем-то чародей был прав, уж слишком начало изменений смертного напомнило начало трансформы Ирха…

— Ты, мертвяк, умрешь быстро, но мне нравится твоя сила духа.

Каазад не собирался умирать. И поэтому он внимательно следил за врагом. Многоугольники на эфесах мерцали равномерно, в такт сердцебиению Живущего в Ночи.

— Ты не носферату. На что надеешься?

Каазад улыбнулся. Когда-то… Когда-то почти такой же вопрос ему задавали. И тогда он проиграл. Но сейчас…

— Можешь не отвечать. Однако чтобы оказать тебе почтение, мертвяк, я назову тебе свое имя.

Смертный был уже достаточно близко, чтобы напасть, но Каазад ждал. Пусть думает, что он все контролирует. Пусть думает, что упырь надеется на удачу.

Ну, впрочем, на удачу Каазад надеялся.

— Мое имя — Олекс. — Смертный вяло занес правую руку, готовясь ударить. — А твое имя…


Блеснули в веерной атаке сабли, поймав свет одинокой луны и на мгновение скрыв от Олекса доступную взору действительность. Резануло по руке. Из раны потекла кровь, тут же перемешиваясь с дождем. Но это не означало серьезного ранения.

— …мне не интересно, — завершил Олекс.

И тут же почувствовал боль в ноге. Он не успел даже скосить глаза, а темное пятно уже мелькнуло вверху, и мощный удар, точно взрывная волна после фаербола, сотряс голову. Олекс пошатнулся, но в следующий миг развернулся и резко выбросил левую руку. Смазанная полоса тьмы, которая заходила ему за спину, замерла совсем близко от ладони и обернулась упырем, выставившим клинки перед собой. По клинкам стекала кровь. Кровь Олекса.

— Неплохо, — сказал Олекс. — У тебя острые и крепкие сабли. Но меня этим не удивить!

И он ударил. Ладонь схватила Живущего в Ночи, по телу пронесся разряд, собравший все накопившееся раздражение, и Олекс с размаху впечатал упыря в грязь, высвобождая скопившуюся ненависть. Ладонь засветилась декарином, упырь дернулся, не в силах освободиться, а затем его глаза расширились, когда он ощутил скапливающийся вокруг него жар. Олекс расхохотался, когда воздух и земля под его рукой взорвались, уничтожая упыря. После чего спокойно отвернулся и направился в ту сторону, откуда доносился запах сбежавших трусов. Беспокоиться о дважды мертвом смертном он не собирался.

Это не Хранитель.

Это, убоги дери, не Хранитель!

— Стой! — раздалось сзади.

Олекс замер.

— Куда ты собрался?

Олекс улыбнулся.

— Еще не все.

«Еще не все», — повторил человек про себя. Энтелехия делала его тело крупным и сильным, но при этом замедляла движения, поэтому он не мог эффектно развернуться и сразу атаковать. Однако энтелехия позволяла ему не беспокоиться об этом. Сила бурлила в нем. Сила позволила ему, не напрягаясь, быстро понять, почему упырь еще жив, услужливо подсунув картинку из памяти.

— Ах вот даже как, — сказал Олекс, хрустнув шеей. — Похоже, это все-таки интересно.

Теперь он понял, почемуэтот упырь заинтересовал его больше остальных. Олекс совершенно не чувствовал его эмоций.

Каазад усилием воли заставил руки не дрожать. Сильно болело левое плечо — удар ужасной ладонью чуть не выворотил его. И гасло сияние в многоугольниках, сияние, только что спасшее ему жизнь.

Когда упырь не смог увернуться Волчьим Скоком от удара смертного и ощутил, что ладонь притягивает его к себе, он едва успел прижать сабли к телу. Жар стал нестерпимым, и Живущий в Ночи понял, что сейчас произойдет. В тот кратчайший миг, когда пламя только зародилось вокруг Каазада, он оттолкнул ладонь и, приложив все умения, воспользовался образовавшимся зазором. А враг не успел заметить, потому что Волчий Скок в первую очередь застилал глаза, а уж потом помогал двигаться ловко и быстро.

Клинки Ночи спасли Каазад-уму жизнь.

Он не должен так быстро попасться. Он не предполагал, что противник кроме силы и устойчивости обладает еще некой способностью. Хорошо, что он не ввязал в это остальных: кто знает, кто бы погиб, реши они действовать, основываясь на его догадке. Которую, кстати, он еще полностью и не проверил.

Собраться. Противник, кажется, стал серьезнее. Волчий Скок, конечно, дело хорошее и тайное (вот почему он настаивал, чтобы остальные отправились в погоню. И человеческому магу, и даже другим Живущим в Ночи не надлежит знать о секретном боевом умении клана Нугаро), но, похоже, одним Волчьим Скоком не обойтись. Но ведь еще рано! А бой только начался…

Враг не мешкал. Он набрал в ладони ком грязи, точнее, комище, если учесть размеры его рук, и со всей силы запустил в Каазада. Живущий в Ночи среагировал машинально — уклонился, прыгнув под укрытие тех земляных валов, что остались после первой атаки Олекса. Там он восстановил дыхание, вздрогнув, когда еще один ком врезался в вал, едва не разнеся его, и метнулся по дуге навстречу врагу, закрутив саблями так, что даже перестал ощущать движение эфесов в кистях. Олекс не ждал его с этой стороны, он должен был видеть, как темное пятно метнулось совсем в противоположную сторону, — и увидел это, он должен был приготовиться встретить противника с другой стороны — но не встретил его. И потому Олекс успел только приподнять ладонь, защищая голову, когда Каазад обрушился на него. Три рубящих удара по большому пальцу правой саблей, два режущих по среднему левой, затем, уходя от выпада шипа из ноги (он еще и это может?), подпрыгнуть, отрывисто поменяв серию ударов, и, оттолкнувшись концами сабель от ладони, бросить тело еще выше, снова обманывая Волчьим Скоком. Вот, взгляд врага непроизвольно заметался, следя за темным размазанным силуэтом, направившимся к ногам. Теперь упасть головой вниз на незащищенную шею Олекса, бросить сабли вперед, целя в незащищенный участок. И вдруг нужно выворачивать руки и скрещивать сабли, потому что рука выныривает из-за спины Олекса, из невозможного с виду положения (потому что враг продолжает стоять, он не должен был успеть развернуться корпусом), и его ладонь притягивает к себе, и вот снова жар, и ничего не остается, как снова использовать Клинки.

Круг с треугольником внутри заблестел возле сжимающейся ладони, молнии промчались по пальцам, заставив их разжаться и отбросить руку, а Каазад, завертевшись в воздухе, приземлился сзади Олекса, чуть не выпустив сабли.

Снова дрожь в руках. Успокоиться. И сосредоточиться на противнике, чтобы понять, как враг сумел провести невозможную атаку. Каазад пригляделся. И вздрогнул.

Правая рука Олекса безжизненно висела, будто бы сломанная. Нет, не будто. Сломанная. Он сломал руку, выворачивая ее за спину, чтобы ладонью достать Каазада и победить. Из плеча на фоне призрачного доспеха торчала белая кость. Нугаро вдруг почувствовал невольное уважение к противнику. Ведь ради победы он был готов на все. Таких врагов, говорил отец, нужно уважать.

Олекс, поворачиваясь к Живущему в Ночи, задумчиво взялся левой ладонью за правую руку, поднял ее, скривился, поводил из стороны в сторону. Взялся за плечо. А затем с воплем нажал на него, сильнее прижимая руку и при этом ломая кость.

Не ждать! Каазад прыгнул на Олекса прямо с земли. Сейчас тот открыт и нужно бить в грудь, чтобы…

Сабли зазвенели, словно ударились о сталь. Каазад успел увидеть свое отражение в призрачном доспехе, будто тот был сделан из стекла. Первая атака Живущего в Ночи не увенчалась успехом, и он скользнул за спину врага, чтобы снова попытать удачи, ударив его в голову. Однако Олекс внезапно наклонился вперед, опираясь на левую руку, его ноги просвистели возле лица Каазада, несколько шипов рванулись к нему, но Живущий в Ночи, сконцентрировавшись, обрубил их круговым движением клинков и, отрывисто бросив сабли в две разнонаправленные «восьмерки» (вниз, в голову, и в середину, живот), вознамерился если не ранить, то хотя бы царапнуть врага.

Это нужно было, чтобы…

Мелькнула правая рука. Больно. Удар кулаком размерами в половину твоего роста — это очень больно.

«Так быстро? С ума сойти…» — Скорчившегося от боли Каазада отшвырнуло, точно сухой лист под порывом ветра, протащило по земле. Грязь липла к волосам и лицу, перемешиваясь с кровью из разбитой головы.

Это было неожиданно. Настолько, что Каазад даже не успел использовать Волчий Скок. Он недооценил противника и переоценил себя. И совершил ошибку. И теперь расплачивался за нее.

Но как же быстро враг регенерировал! После магического удара чародея и выстрела Иукены смертный восстановился не так быстро, хотя ранение, которое он сам себе нанес, было тяжелее.

Значит, существует какой-то неучтенный фактор.

Значит, был бы еще один мертвец, продолжай они нападать все вместе, пока бы догадка Каазада подтвердилась. А так нельзя. Воин всегда сражается сам, даже когда вокруг товарищи. Но и за действия свои ответственность он всегда будет нести сам. Особенно за действия, которые приведут к гибели товарищей.

Да, отец?

Да.

А поэтому…

Каазад выплюнул набравшуюся в рот грязь. Уперся в землю руками. Напрягся. И поднялся. Голова кружилась. Но это было еще ничего. Он вообще мог остаться без головы, если бы его сабля не приняла на себя часть удара. Сабли, к счастью, валялись рядом, он выпустил их из рук, когда прекратилось падение.

— Эй, ты, — хриплый голос из ночи. — Ты… Ты такой же, как и он? Нет… Ты не такой… Но у тебя такое же… Такое же оружие, чтоб тебя! Будьте вы прокляты! Ваша сила духа — ничто, потому что вы не надеетесь на ваш дух! И вы используете это оружие, потому что знаете, что ваш дух слаб!

Дождь.

Олекс… В нем что-то изменилось. Упыриная сущность позволяла Каазаду чувствовать тонкие движения вокруг тела противника (Понтей называл это изнанкой ауры), и сейчас эти движения были другими, чем в начале схватки.

Что это значит? Проклятье… Нужно попытаться разобраться в этих изменениях. Внимательно следить, рассчитывать, размышлять и проверять…


…Воин, которого звали Шалиш-вуур, выходил на предельный уровень, и его кривые клинки мелькали все ближе и ближе к телу человека, грозя вот-вот пробить его защиту. Каазад подался вперед, вцепившись в поручни. Балкон их семьи располагался прямо над амфитеатром, и зрелище было перед ним как на ладони. И не только зрелище. Запахи отчетливо раскрывали перед ним то, что не показывало зрение.

Например, что Шалиш-вуур нервничает. А его противник — нет.

Каазад не понимал почему. Да, двое воинов Нугаро уже были мертвы, пав от хитрых ударов человека, которого отец назвал Меченым. Однако человек уже устал и был не так быстр, как раньше. К тому же воины были из простых Безшерстых, один вообще Перерожденный, не владеющий Волчьим Скоком. Почему же Шалиш-вуур нервничает? Ведь он обучал фехтованию Каазада, а сына второго военачальника клана не будет обучать абы кто, верно?

И потому Каазад в слепой уверенности в Шалиш-вууре решил, что запахи его обманывают.

Впрочем, в восьмилетнем возрасте такие ошибки простительны.

И когда удары посыпались на человека, словно барабанная дробь во время торжественного марша, человек внезапно исчез прямо из-под решающего удара — и Каазад этого не заметил. А Шалиш-вуур замер, удивленно улыбнувшись. И рухнул на забрызганный кровью из раны на спине песок. Задергался, когда из его груди вырвалось пламя, вмиг охватившее все тело.

Меченый пнул останки и задрал голову, рассматривая молчаливых Живущих в Ночи, следящих за его боем с упырями с балконов над ареной.

— Ну, кто следующий?

Он был молод и дерзок. И он уже победил троих Живущих в Ночи клана Нугаро. Одержи он еще две победы — и он, посмевший с такими же молодыми дерзкими смертными проникнуть в Царствие Ночи, чтобы грабить его жителей и убивать его защитников, спокойно покинет Лангарэй, прощенный по одному из Законов Крови — Закону Круга, который гласит, что тот, кто победит пятерых воинов клана, пленившего смертного, будет свободен.

— Почему? — вырвался удивленный возглас Каазада.

Сзади усмехнулся отец:

— Это закономерно, сын.

— Почему, отец? — Каазад подбежал к Таарду-ом Сайкар Нугаро. Он знал, что если проиграет четвертый воин клана, то пятым сражаться с Меченым идет отец. Каазад знал, что отец сильный, очень сильный, но…

Но ведь и в Шалиш-вууре он был уверен.

— Шалиш не следил за противником. Шалиш следил за противником Квира и Туула, но не за своим. Он недооценил Меченого и переоценил себя. И вот следствие — он мертв.

Раздался шум раскрываемых ворот амфитеатра — на арену выходил четвертый воин клана. Каазад узнал его раньше, чем увидел, — запах брата он бы не спутал ни с чем.

А потом Меченый упал, удивленный больше, чем убитые им упыри. А Фиуунад-ум, убивший человека его же собственным мечом, помахал рукой брату, восхищенно следившему за ним. Фиуунад блестяще провел Волчий Скок, после чего отобрал оружие и вонзил прямо в сердце человека.

— Эта победа закономерна, — сказал отец.

А мать улыбнулась.

Рукопашному бою обучала именно она…

Так было, да…

Перед Каазад-умом сейчас раскорячился не просто чудовищно сильный и странным образом напоминающий трансформировавшегося упыря, но не являющийся упырем смертный. Нет, перед Каазад-умом стоял противник, который был способен убить его. И уже несколько раз он был близок к цели.

Пора браться за дело всерьез.

Олекс ринулся на Каазада с места, передвигаясь точно горилла. Огромная масса неслась на Живущего в Ночи, и столкновение ничем бы хорошим не кончилось. Упырь скакнул в сторону, успев рубануть «гориллу» сбоку, сквозь призрачный доспех. На этот раз сабли прошли защиту, нанеся ранения. Ах, проклятье! Он не успел проконтролировать…

А Олекс, который уже не мог остановиться, оторвал ноги от земли и, используя остаток скорости, ловко развернулся на руке, другой целя в голову Живущего в Ночи. В этом ударе чувствовалась громадная мощь, и Каазаду пришлось упасть на спину и перекатиться через голову назад. Олекс бил, снова используя жар своих ладоней. Разлетевшиеся в стороны комья земли и брызги горячей воды могли только радовать упыря — не его голова попала под удар.

Нельзя останавливаться. Нужно бить и бить, атакуя снова и снова. Благодаря уловке Каазад может использовать Волчий Скок, потому что противник, поймав его первый раз во время использования Скока, бессознательно будет следить именно за размывающимися пятнами, на секунды, на столь нужные секунды, отвлекаясь от реального местонахождения Каазада. Да, он чуть не погиб, так безрассудно подставившись, но это того стоило.

Темное пятно ушло за спину Олекса, а сам Каазад наскочил на него спереди, орудуя саблями. Смертный отмахнулся, Каазад отскочил, но тут же снова, послав Волчий Скок на правый бок, ударил по ногам. Олекс рассвирепел, его руки молотили пространство вокруг, шипы из ног выскакивали один за другим, но Живущий в Ночи продолжал умело крутиться, наскакивая и отскакивая, применяя всю свою сноровку и выучку. И замечательно, что они бились на равнине под дождем, в грязи, а не на узкой городской улочке или в заставленной комнате, что мешало бы Волчьему Скоку. И замечательно, что Каазад уже устал и не приходилось прикидываться, чтобы враг думал, что он устает.

Наскочить. Едва не схлопотать шип в бедро. Рубануть, обрубив шип и высекая искры из ноги, будто она из стали и будто не удавалось ее ранить. Увернуться от сложенных вместе рук, несущихся сверху, точно лавина. Отскочить. Перевести дыхание. Продумать новую серию. Наскочить. Высечь искры из правого плеча, того самого, что еще недавно было сломано, а теперь как новенькое. Рубануть по кулаку, который уже непозволительно близко, и отскочить, нет, даже не отскочить, а быть отброшенным, но именно благодаря встречному удару клинком сохранить равновесие… Голова снова закружилась. Проклятье! Не вовремя. Прогнать слабость. Продумать новую серию. Наскочить. Это не могло долго продолжаться…

А Олекс становился все злее и злее. Тонкое движение вокруг тела становилось все безумнее, выпады — взрывнее. Воздух под его ударами разрывался, Каазад чувствовал мощные порывы ветра после его атак. Несколько раз поймав взгляд противника, Каазад понял, что тот уже не контролирует свои действия и движется, словно охваченный безумием берсерк. Подходящая ситуация. Но оставалось кое-что, что нужно было проверить…

Сросшиеся с ладонями сабли Каазада были уже не просто оружием, они были продолжением его конечностей. Он знал, что может доверять им, он не раз уже доверял им — и не ошибался. И теперь, когда они мчались по своим острейшим орбитам, высекая искры из несокрушимого тела врага, он снова должен был довериться им и себе.

А затем разъяренный Олекс раскинул руки в стороны и бросился прямо на Каазада, словно давно не видевший друга смертный собрался заключить его в объятия. Ярость, перевитая с жаром его ладоней, обжигала сама по себе. Попадать в эти объятия было нельзя.

Однако Каазад опустил сабли и шагнул навстречу Олексу. Кажется, тот успел удивиться. Кажется, тот успел что-то заподозрить. Кажется…

Каазад оказался лицом к лицу с противником и посмотрел прямо в серые глаза, переполненные злобой и бешенством. Руки только начали сжиматься, и еще оставалось время отскочить и не попасть под смертельное давление. Но Каазад не собирался так делать. Это было опасно. Очень. Но по-другому нельзя. На кону была не только его жизнь.

Упырь почувствовал, как начали выдвигаться шипы из ног врага. И тогда он подпрыгнул, вложив последние силы в прыжок, и взвился прямо над Олексом. А когда его руки сошлись, Каазад приземлился на них, присел, и, прежде чем противник успел развести их, Живущий в Ночи с выкриком вонзил саблю в рот Олексу. И погрузил по самый эфес. Выкрутил рукоять, проворачивая саблю в глотке. И, выдернув саблю, отпрыгнул.

Олекс стекленеющими глазами уставился на противника. И всей массой обрушился на землю.


Он был воришкой. Воришкой, которых полным-полно в Морском Союзе, которых полным-полно в Фенисе, не столице Морского Союза, но тоже не последнем полисе этой морской империи. Когда-то отсюда молодой амбициозный царь двинул войска на Восток, чтобы завоевать мир. Но царь умер в расцвете лет и сил, оставив потомкам колосс, который, пройдя сквозь расколы и соединения, образует Роланскую империю — державу, навсегда изменившую облик Западного Равалона.

Его звали Олексом, и он воровал, чтобы выжить.

У него никогда не было отца, который учил бы его жизни. Мать умерла, лишив его жизнь смысла. Есть ли у него другие родственники — он не знал. Ему повезло — он родился свободнорожденным, и никто не смел отдать его в рабство, чтобы не оскорбить богов. Его судьба оказалась в его собственных руках, а что мог сделать четырехлетний ребенок в жестоком мире взрослых? Родившиеся рабами работали и подчинялись воле хозяина, но у них была крыша над головой и еда. Он был свободнорожденным — и все, что у него было, свобода, с которой он даже не знал, что делать. Совсем ребенком его отдали прислужником в храм Соворукой Артешанны, покровительницы брака и разводов в пользу женщин. Служительницы культа немало сделали для того, чтобы юный служка уразумел, что куча женщин, которым нечем заняться, опаснее мужиков, которые тут же напьются и пойдут по бабам. Интриги и сплетни, которые плелись в большей мере от скуки, чем по необходимости, окружали Олекса вместо сказок и историй о подвигах, но совсем на него не повлияли, разве что оставили странное ощущение пустоты в голове, будто ее забыли чем-то наполнить. Сытая жизнь при храме закончилась, когда жрецы Восьмигрудой Кивар сумели объявить веру Артешанны вне закона и выгнать ее последовательниц из Фениса. Олекс снова оказался на улице, но в этот раз никто не приютил его.

Первый раз он украл еду, когда умирал от голода и боги похитили его разум. Жирный торговец не обратил внимания на мелкого вора, схватившего картофелину с его воза и бросившегося наутек — в это время более крупная воровская структура, именуемая налоговой службой, пыталась безбожно стащить у него треть товара.

Затем он воровал уже не только еду, но и одежду, разные безделушки, некрупные деньги. Пару раз его ловили стражники, избивали до полусмерти и забирали все, что находили. Стражники были умны и не убивали воров — у кого бы они тогда отбирали украденное?

А потом он совершил ошибку.

Он подслушал разговор Большого Фартикаса и во время грабежа склада Купеческой Гильдии стащил золотую статуэтку, продав которую смог бы покинуть Фенис и даже поступить в Перипат Атинаса, где обучился бы искусству архитектуры. Олекс конечно же не подозревал, что статуэтка была одной из тех вещиц, которые Фартикас обязан был доставить заказчику.

Нашли его легко. Скупщики быстро сдали тощего мальчишку, интересовавшегося ценой на статуэтку из золота. Уличная команда Фартикаса устроила облаву, которой могли бы позавидовать стражники, если бы решили действительно защищать закон и граждан.

…Он бежал и задыхался от страха. Обильные слезы мешали разбирать дорогу, страх стучался в голове и твердил, что все кончено. А сзади догоняли мальчишки, старше его на два-три года. Но они умели не только воровать, а могли спокойно отправить его в путешествие по Белой Пустыне. Другими словами, убить. Убить его, Олекса.

Проклятье! Ну зачем он полез на тот склад?

— Вот он! — залихватски раздалось справа, и Олекс похолодел. В этот поворот он как раз и собирался нырнуть, ведь слева был тупик. Теперь тупик и справа, деваться некуда, а это значит… Это значит, что он уже мертв.

Он споткнулся и полетел на грубые камни мостовой. Правители полиса на дороги в бедных кварталах не тратились, считая, что плохие дороги волнуют бедняков в последнюю очередь. Камни расцарапали колени и ладони, которыми он попытался смягчить падение. Подбежавший пацан с силой ударил Олекса ногой в бок, и он растянулся на дороге, глотая пыль и унижение.

В этот момент он ненавидел себя. В этот момент он ненавидел отца. В этот момент он ненавидел мать. В этот момент он ненавидел богов.

Себя — потому, что был слаб. Отца — за то, что не сделал его сильным. Мать — потому, что родила его слабым. Богов — за то, что не помогали ему.

Но себя он ненавидел больше всего. За страх и слабость.

Его били недолго, но сильно. Сломали нос, вывихнули руку, но все же оставили живым. Олекс лежал, скорчившись, на дороге, дышал пропахшим оливами воздухом и все ждал, когда его добьют. Он желал собственной смерти. Чтобы перестать ощущать себя ничтожеством.

Оказалось, ждали Фартикаса. Тот пришел, помахивая злополучной статуэткой, из-за которой Олекса сейчас убивали. Понятное дело, ну что значит простой тайник перед одним из лучших воров Фениса? Ничего.

Как ничего не значит и сам Олекс перед всем миром.

Фартикас что-то говорил, вроде бы о том, что никто не смеет безнаказанно мешать ему. Он еще что-то говорил, но Олекс уже не разбирал слов, сознание упорно цеплялось за тело, но тело так же упорно вышвыривало его вон, и на это противостояние уходили последние силы. Когда крепкие руки вцепились в Олекса и перевернули его на живот, сорвав грязный хитон и обнажив тощие ягодицы, мальчишка завертелся, пытаясь вырваться. Ужас смерти отступил перед тем, что с ним собирались сделать Фартикас и его гогочущая банда. Да, другие малолетние воры рассказывали, что Фартикас вообще не общается с женщинами, отдавая предпочтение мужчинам. Поговаривали, что он неплохо платит за ночь, предлагая и Олексу такой путь заработка. Олекс не осуждал тех, кто подрабатывал таким способом, однако ему казалось, что в этом есть что-то грязное и он не может позволить себе отдать кому-то свое тело. Сейчас его никто не собирался спрашивать…

Он рванулся, пытаясь вырваться, и его несильно ударили по голове — похоже, Фартикас предпочитал, чтобы его жертва оставалась в сознании.

— Архий, будешь следующим. — Низкий от страсти голос прозвучал совсем рядам.

Олекс почувствовал потную ладонь на спине, которая начала опускаться ниже, и закрыл глаза, прося и даже моля убогов, чтобы они забрали его жизнь прямо сейчас, и пусть делают с его душой, что пожелают…

Рука Фартикаса замерла на месте. А потом он заорал. Те, кто держал Олекса, тоже завопили и разлетелись в стороны. Следом закричали и другие, но крики быстро смолкали, со странным звуком — будто пополам ломали сухие доски.

Олекс задрожал. Он боялся, что убоги откликнулись на его просьбу и теперь пришли за его душой. Он боялся, чтобы не бояться другого, — что боги окончательно отобрали у него искру разума и сейчас его насилуют, а он удаляется в мир грез, после которого только Белая Пустыня, но с вечным позором того, что произошло…

— Достаточно, Ахес.

Олекс открыл глаза.

Тогда впервые он увидел Ахеса, первого из слуг Мастера, постоянно сопровождавшего его в путешествиях по миру, потому что его морфе лучше всего подходила для борьбы с магами, ежели таковая произошла бы. Это Олекс узнал позже, много позже, когда заменил Ахеса в путешествиях, потому что его морфе и энтелехия для охраны Мастера подходили еще лучше.

Тогда он этого не знал. И потому со страхом смотрел на смертного перед собой, смертного, подобных которому раньше не встречал, хотя и слышал о таких, как он.

— Ты… ты… ты убог? — спросил он совсем не то, что хотел.

— Он не убог.

И тогда он увидел Мастера. Тот слегка шевельнул рукой, и Ахес, надвинувший капюшон на лицо, достал из плаща одежду и бросил Олексу.

— Оденься, — сказал Мастер. — И ответь: ты хочешь стать сильнее?

— Хочу! — Олекс ответил, не задумываясь, но ответил именно то, что хотел.

— Тогда идем с нами. — Мастер отвернулся и пошел к выходу. Он был уверен, что Олекс побежит за ним как побитая собачонка за приласкавшим ее смертным. Он даже знал это точно.

Лишь потом Олекс выяснил, что Мастер спас мальчишку совсем не из жалости (Ахес убил всех, кто был тогда вокруг Олекса, и с жалостью это никак не вязалось), а потому, что не каждый подошел бы Мастеру. В Фенис Мастер прибыл из-за того, что расположение планет и звезд указывало на присутствие нужного ему смертного именно в этом городе.

Эта встреча все изменила в жизни Олекса.

Однако больше всего жизнь изменили слова Ахеса, которые тот произнес вечером того же дня, принеся еду мальчишке в номер одной из лучших гостиниц полиса.

— Ты слаб и ничтожен, — сказал тогда Ахес, до этого не проронивший ни слова. — Если ты не изменишься внутренне, я убью тебя. Твоя физическая сила ничто, если у нее нет основания. А основание это — здесь. — Он указал на грудь Олекса.

— В сердце? — глупо спросил Олекс, разомлевший от еды. И получил затрещину.

— В духе, — сказал Ахес.

Много времени спустя Олекс узнал, что вера Ахеса предполагает, что душа смертного находится в животе, дух в груди, а разум — в голове. Но это было потом.


А еще…


…Было больно. Морфе едва успевало затягивать раны, он едва успевал слизывать кровь, а Эвана даже не пошевелилась, презрительно глядя на него. Не стоило рассчитывать на Ахеса — тот валялся возле стены, и не было похоже, что он поднимется в скором времени. Затон тоже огреб по башке и бредил, сидя на полу между Олексом и Эваной. А скотина Тавил осторожничал и никак себя не проявлял.

Проклятье, он даже не может перейти из морфе в энтелехию и показать этой сучке, с кем она имеет дело! Надо постараться…

От удара в голову потемнело в глазах, и рот наполнился кровью. Однако, прежде чем ему полегчало, Эвана ударила снова — и он отключился. А когда пришел в себя, то первым делом увидел взгляд Эваны — презрительный и…

И… И жалеющий.

Кажется, именно тогда с ним случился первый приступ: он полностью потерял контроль над собой и даже бросался на Мастера. Тогда его сдержал Ахес, чуть не убив.

Он ненавидел, когда его жалели. Его могли презирать, ненавидеть, унижать, но его не могли жалеть.

Эвана победила его. Эвана пожалела его. И второе было в тысячу раз хуже, чем первое. Он поклялся, что вобьет эту жалость в ее глаза и заставит ее смотреть на него со страхом. Олекс поклялся, что вернет Эване ее взгляд. Он пообещал, что сделает это, несмотря ни на что.

Он пообещал, что не умрет, пока не сделает это.


…Сознание возвращалось, и возвращались ощущения мира. Первым вернулось осязание — он почувствовал дождь. Потом слух и обоняние — он услышал дождь и почувствовал кровь на губах. Свою кровь. А потом зрение, вернувшееся в тот момент, когда он поднимался, позволило ему увидеть упыря. Застывшего и обомлевшего Живущего в Ночи. Мертвяка, который только что убил его.

Олекс улыбнулся.

— А теперь… теперь все будет серьезно.

Он расправил плечи и рассмеялся.

Очередная молния, плетущаяся в хвосте дождя, промчалась по небу, осветив двоих, застывших друг против друга: не-живого и только что мертвого.


— Остальные такие же?

Вопрос Уолта повис в разбавленном дождем воздухе. Понтей понял, что маг обращается к нему.

— Возможно, — уклончиво ответил Сива.

Ему сейчас совсем не хотелось разговаривать. Смерть Огула… Он не ожидал. Он вообще не хотел, чтобы кто-то из команды умирал. Даже маг, и совсем не потому, что после этого Сива разорятся, выплачивая компенсацию Школе Магии. Живущие в Ночи с младенчества испытывают Жажду, и поэтому каждый из них хоть раз, но убивал человека, чтобы выпить его кровь полностью. Сейчас Законы Крови регулируют этот этап взросления, но в особо тяжелых случаях, когда Жажда невыносима, всегда находятся доноры, согласные умереть ради того, чтобы их семья жила лучше. Ну а Высшие Семьи втайне позволяют себе и не одного человека выпить. И многие кланы до сих пор используют в качестве инициации турниры до смерти. А если вспомнить Блуждающих…

Упыри убивают, чтобы жить. Так делают все. Но ведь это не значит, что так нужно делать всегда? Они ведь уже не Дикие. Они уже давно не Дикие. Но потому, что они не Дикие, они могут быть хуже Диких. Дикие охотились на людей, чтобы выжить. Дикие не устраивали кровавых оргий, где человеческая кровь текла по стенам, где Живущие в Ночи выпивали людей до смерти, срыгивали и снова пили, и не потому, что чувствовали Жажду, а просто чтобы пить… Дикие такого никогда не делали.

Но Дикие никогда и не жили рядом с людьми. Они никогда не подавали людям руки, никогда не лечили людей, никогда не помогали людям, когда те голодали, никогда не правили ими, решая их споры. А сейчас упыри делают это.

Может, именно потому, что они уже не Дикие, они могут быть и лучше и хуже? Может, и все смертные так? Все, кто наделен разумом, оторванный из природы и вынужденный размышлять самостоятельно? Никому уже не стать Диким — можно только стать лучше или хуже. Другого пути нет.

Когда-то Понтей это понял. Когда-то он это понял — и многое в нем изменилось. Помнится, он зачем-то поделился своими мыслями с библиотекарем Дайкар. И библиотекарь сказал, что молодой господин говорил со своей совестью, а не разумом. Что разум — только ступенька к совести. И что молодой господин полностью прав.

И тогда Понтей понял, что хуже он становиться не намерен. Что он намерен становиться только лучше. И что он намерен сделать Лангарэй лучше. Чтобы Лангарэй не исчез, подобно сотням государств, которые время стирало с плоти этого мира, если те не хотели меняться.

И что с богами войны ему не по пути. И что желание убивать в крови каждого Живущего в Ночи — с этим Понтей мог поспорить. Убивать можно лишь когда защищаешь себя и своих близких, и то если нет другого выхода. Как тогда, когда Понтей и охранник были один на один с убийцей, повелевающим растениями. Тогда надо было убивать. Тогда не было другой возможности, кроме как убивать. Хорошо, что рядом был охранник, который умел убивать. Который, впрочем, умер.

И вот Огул тоже мертв. И Понтею совсем не хочется говорить. Потому что Огул не должен был умереть. А вот маг, похоже, настроен поговорить. Поудобнее устроившись на стенке пузыря, Намина Ракура подвесил возле каждого по согревающему огоньку. Тепло не только грело, но и сушило одежду и сумки с их содержимым. Иукена, правда, ядовито сказала, что все равно они заново промокнут, так что она не видит смысла сушиться, но, когда маг убрал ее огонек, она тут же потребовала его обратно. На замечание Вадлара, что она ведет себя нелогично, Иукена мрачно ответила, что может засадить стрелу ему в голову и это будет вполне логично. Вадлар сказал, что она ошибается, Иукена потянулась к саадаку, и Фетис моментально сообщил, что он вообще-то в логике абсолютно не разбирается, ни в понятиях, ни в суждениях, ни в умозаключениях, ни в построении силлогизмов, особенно тех, которые основываются на абдукции, и Иукена может вести себя как угодно. После этого боевой маг и задал свой вопрос.

— «Возможно» — это неправильный ответ, уважаемый Сива, — спокойно сказал маг, достав один из тубусов и вертя им перед огоньком. — Видите ли, я должен разбираться, по вашим же словам, с непонятной магией и странными Силами. Так ведь?

— Ну да…

— Да. Но вот в чем дело. Видите ли, я не обнаружил следов магии, когда этот смертный появился перед нами.

— Может, ты просто некомпетентен? — ласково осведомилась Иукена.

— В моей некомпетентности мы как раз передвигаемся, — улыбнулся ей в ответ Уолт. — Но я сейчас о другом. Вы ведь не все мне сказали, не так ли, уважаемый Сива?

Понтей вздрогнул. Догадался? Узнал? Проник в его мысли и вытянул то, что он скрывал? Что он еще знает?

Почувствовав напряжение Понтея, напряглась и Иукена.

— Если вы думаете, что я читаю ваши мысли, то ошибаетесь, уважаемые Живущие в Ночи. — Маг усмехнулся. — Не смотрите на меня так, я просто знаю, что каждый смертный уверен, что любого мага хлебом не корми — дай чужие мысли почитать. Знали бы вы, какое это трудное и неблагодарное дело, особенно если в чьи-то комплексы влезешь. Хотите скажу, что вас выдало, уважаемый Сива?

— Чт… — Понтей откашлялся и переспросил. — Что?

— Вы слишком уверенно указали направление.

Понтей недоуменно посмотрел на мага.

— Видите ли, уважаемый Сива, когда я спросил, куда нам двигаться, вы моментально сообразили, в какой стороне находятся те, кого мы преследуем. До этого я думал, что нас ведет Финааш-Лонер, но после его смерти именно вы указали путь. И судя по тому, что вас не беспокоит, куда мы двигаемся, вы точно уверены, что мы не отклонились от цели. Это магическая метка? Или вам постоянно передают точную дислокацию тех, кого мы преследуем?

— Господин маг дело говорит, Понтеюшка, — неожиданно поддержал Намина Ракуру Вадлар. — Я тоже недавно подумал: а правильно ли мы движемся? Вдруг гибель Огула была напрасной, и мы вообще обратно в Лангарэй направляемся? Но твоя задумчивая рожа беспокойства не проявляла, и я решил не тревожиться.

— Ты на чьей стороне, Фетис? — зло спросила Иукена.

— Иукеночка, если мы сейчас начнем решать, кто на чьей стороне, то мы с Понтеюшкой, как чистокровные упыри, будем заодно, а тебе придется перебираться к господину магу, вы ведь людьми родились как-никак… Ай, Иукена, больно… Ух, х-ррррр…

— Господин Намина Ракура прав.

Иукена выпустила Вадлара из болевого захвата и странно посмотрела на Понтея. Живущий в Ночи поежился. Иногда Иу одаривала его такими взглядами, значение которых продолжало оставаться для него загадочным; при этом ее взгляды могли быть вызваны как положительными причинами, так и отрицательными.

Эх, к убогам решение отца и остальных. Иначе маг может начать задавать вопросы, на которые придется срочно придумывать вранье, а умело врать с ходу Понтей не умел, что поделаешь…

— Во время атаки Храма и поселения Дайкар я столкнулся с одним из нападавших. Я был не один, но мои охранники погибли. И во время боя с этим смертным мне удалось вписать в его ауру частицу своего психообраза. Я уверен, что не смог бы одолеть его. Но он скрылся, не убив меня.

— Надо же! — Маг потеребил подбородок. — Даже не знаю, чему удивляться. Тому, что вы, оказывается, настолько способны к психомагии, или тому, что, оказывается, вы сражались с одним из наших будущих противников и скрыли это от меня.

— И от меня, — поспешно добавил Фетис и зачем-то подмигнул Понтею. Сива поморщился. Выходки носферату начинали раздражать.

— Что за способности были у вашего противника? По всей видимости, они отличаются от способностей недавнего смертного, иначе вы не были бы настолько потрясены, когда мы столкнулись с ним. Думаю, уважаемый Сива, в ваших интересах рассказать все, иначе я не гарантирую результат. Если я буду сражаться не только против магии, мне надо заново переделывать свои Заклинания и перестраивать стратегию действия.

— Хорошо. Я все расскажу.

И он рассказал все. Ну, почти все. Рассказал о смерчах, о растениях, о том, как он не почувствовал магии, но решил рискнуть и угадал, противопоставив атакам врага материальный аспект заклятий. И о том, что, не чувствуя магии, он все-таки уверен, что без магии не обошлось, так как простой внутренней силой то, что сделали те смертные, сделать невозможно.

— Понятно… — Уолт помрачнел. — Одно могу сказать, господа и дама, что это в корне все меняет.

— Почему, господин маг? Ведь теперь вы знаете, чего стоит ожидать от врагов и сможете лучше использовать свою магию.

— Уважаемый Вадлар, не все так просто. — Уолт вздохнул. — Видите ли, в каждом магическом воздействии на реальность есть три составляющие. Точнее, их намного больше, но все можно свести к этим трем. Это материальная структура, принцип и основа. В метафизике магии эти три составляющих называют гиле, ноэма и ноэзис. Гиле — это определенным образом организованное вещество, материя, которую использует Заклинание для воплощения. Ноэма — тот Источник Силы, который используется для… мм, да… используется для использования гиле. И ноэзис — это усилия мага, которые он способен приложить к Силе, чтобы задействовать ее.

— К чему эта лекция? — раздраженно спросила Иукена.

— Понимаете ли, исходя из того, что рассказал глубокоуважаемый Понтей, и из того, что мы видели, наши противники неведомым образом властвуют над гиле, не прибегая к помощи ноэмы и ноэзиса.

— Иначе говоря, они используют магию, не используя магии, — сообразил Вадлар.

— Точно, — кивнул Уолт. — А это невозможно. Была у меня мысль, что это ваша Сила Крови — уж очень тот парень на Живущего в Ночи смахивал, но вы отрицаете его принадлежность к вашей расе.

— Значит, все-таки магия? — спросил Понтей.

— Возможно…

Вот убогов маг! Он даже в точности воспроизвел те нотки, с которыми до этого Понтей говорил: «Возможно»…

— Почему вы не рассказали раньше, что уже сталкивались с врагами?

Ну сколько у этого мага еще вопросов? Лучше бы думал, как победить!

— Это не мое решение, — соврал Понтей. Именно он предложил скрывать от мага как можно больше информации. Сожги солнце, он сейчас даже нормально соврать не может…

— Неужели вы не понимали, к чему это может привести? Например, уверены ли вы, что ваши Клинки Ночи помогут?

— Будь со мной Клинок во время атаки на поселение, тот смертный не ушел бы живым.

— Странный оборот речи, — сказал Вадлар. — Он что, мертвым бы тогда ушел?

Маг ухмыльнулся. Иукена пнула Фетиса.

— Ай! — сказал носферату, посмотрел на саадак и ничего больше не сказал.

— Против того смертного Стрелы Ночи, глубокоуважаемой Татгем, не сработали. Не так ли? Значит, мы не можем быть уверены, что они сработают против остальных.

Понтей вздохнул. Он сам недавно думал об этом.

— Не совсем верно, — вмешался Вадлар. — Стрелы Ночи Иукеночки сработали в самый первый раз, это потом какая-то фигня началась.

Маг охнул. Задумался.

— А ведь верно. — Он мрачно посмотрел на Живущих в Ночи. — Кажется, я понял, что Каазад-ум Шанэ Нугаро собрался сделать. Хотя это очень опасно…

У Понтея внезапно защемило в груди. Слова мага вызвали чувство, которое Живущий в Ночи упорно гнал от себя. Он вдруг испугался, что Каазад уже мертв.


— Как тебя зовут, упырь? — Олекс сплюнул на руку кровью и языком медленно слизывал теплую жидкость. — Отвечай, потому что мне правда стало интересно.

Упырь молчал и, кажется, совсем не реагировал. Ну да ладно. Это уже не имеет значения. Если он хочет умереть, не назвав имени, надо уважить его решение, последнее решение в его жизни.

— Видишь ли, мертвяк… — Организм восстанавливался, и Олекса потянуло на откровенность. Затон постоянно ругал его за болтливость. Ну, Затон далеко, как и Мастер, можно и поговорить: — Ты действительно хорош, раз сумел убить меня. Однако, убив меня, ты полностью потерял шанс на победу.

Призрачный доспех, который Мастер называл объективацией поля энтелехии, приобретал все большую и большую плотность, покрывая туловище Олекса. Шипы становились крупнее, скрывая ноги, а чешуя на руках нарастала одна на другую, как черепица.

— Моя кровь… Она, покидая тело, приобретает свойство лечить меня и делать сильнее. Чем больше ран, тем крепче я становлюсь. В состоянии морфе ее нужно успеть выпить, чтобы она подействовала, а в состоянии Алмазной Брони, энтелехии, мне все равно — кровь сама все восстанавливает и сама противостоит новым ранениям… Ах да, ты же не знаешь, что такое морфе и энтелехия. Впрочем, я и сам не знаю, что это такое, знаю только, как это действует. А действует очень просто — изучает силу твоих ударов и опасность моих ранений и перестраивает мой организм, чтобы от следующего такого же удара защитить. Чем больше вреда ты мне наносишь, тем мощнее я становлюсь.

Олекс оскалился. Что-то смазанное было на окраине кругозора, что-то мешало ему смотреть, и это раздражало. Это не нравилось Олексу, но пока у него была сила поддерживать энтелехию в таком приподнятом состоянии, пока у него была сила — он готов был променять хоть все зрение, чтобы это продолжалось. До тех пор, пока он не вернется и не бросит вызов Эване, унизив ее на глазах Мастера.

— Ты же понимаешь, что произошло? Впрочем, если не понимаешь, то все равно. Ты убил меня, и сейчас моя кровь защитит меня от любой атаки этих твоих… Игл Ночи, наверное… Так их называл тот убогов Хранитель. Это ведь твое самое сильное оружие, верно? Но ты уже использовал их, и теперь тебе ничего не поможет. Так что приготовься умереть. Спрашиваю тебя в последний раз: твое имя?

Живущий в Ночи по-прежнему молчал. Олекс пожал плечами. Ну что ж, это его выбор — умереть безымянным…

Он поднял руки, направив ладони на упыря, сосредоточился, собирая энтелехийный выплеск на концах пальцев. И…

— Меня зовут Каазад-ум Шанэ Нугаро.


— Как твое имя, упырь? — спросил Олекс, человек, которого он недавно убил.

И Каазад вспомнил…


— Как твое имя?

…Вишмаган уклонился, но слишком медленно. Это был идеальный момент. Каазад не просто мог вырубить наглого парня, уверенно болтающего на всех углах, что именно он станет победителем турнира, пожелай он — и Вишмаган валялся бы в луже собственной крови, и только свежая кровь человека спасла бы его жизнь. Руки даже дернулись, примериваясь к шее парня, но Каазад сдержался.

И Вишмаган просто упал, ловко сгруппировавшись, но и в этом падении Каазад сумел бы достать его.

Но слова отца и матери…

А потом Вишмаган ударил его ногой в живот. Нога могла быть сломана раза три, пока летела в сторону Нугаро…

Но Каазад сдержался и, делано схватившись за живот, упал на спину. Похоже, Вишмаган понял, что нога не достала цели, его лицо вытянулось, но судьи уже бежали на арену, знаменуя окончание поединка.

«Вишмаганы не простят, если проиграют Нугаро, Каазад. Пусть думают, что они сильнее. Иногда победа неважна», — так сказал отец.

«Мы знаем, что ты сильнее. Важно ли для тебя, что подумают другие?» — так сказала мать.

Он забился в самый дальний угол Храма Ночи Вишмаганов, где проводился ежегодный турнир среди юных воинов клана на звание лучшего бойца. Может, мать и права, но смешки, долетевшие со стороны других Живущих в Ночи, когда Казаад-ум выходил с арены, задели его. Почему-то захотелось ударить кого-нибудь, да посильнее. И, испугавшись этого желания, он решил спрятаться подальше.

От всех. От отца и от матери. Никого не хотелось видеть.

— Как твое имя?

Каазад поднял голову. Рядом стоял Живущий в Ночи, на вид раза в два моложе его, лет пятнадцати, то есть совсем ребенок. Стоял и с интересом смотрел на него.

— Чего тебе? — мрачно спросил Каазад.

Упыреныш широко заулыбался и протянул ему руку:

— Я — Понтей Нах-Хаш Сива. Я следил за твоим боем. Мне кажется, ты должен был победить. По крайней мере, тридцать два раза ты мог нанести ему удар, после которого Вишмаган не смог бы двигаться.

Каазад вздрогнул. Действительно, именно столько раз он сдерживался, не позволяя себе поразить противника.

— Я — Каазад-ум Шанэ Нугаро. Что ты хотел?

— Мне кажется, ты был великолепен. — Понтей вдруг погрустнел. — А еще я ставил на твою победу во время отборочных поединков. Конечно, я много выиграл, но мог выиграть еще больше.

— И что? — Каазад улыбнулся. — Будешь меня укорять? Потребуешь компенсации?

— Давай дружить! — Сива снова заулыбался. — Мой отец говорил, что нашим кланам нужно больше связей, но я на самом деле восхищен тобой.

— И чем же ты восхищен? — Каазад слышал иногда от отца, что у Нугаро какие-то дела с Сива, пару раз его пытались даже сводить с девицами из этого клана. Теперь что, решили, раз он вежливо игнорировал тех девиц, то он интересуется мальчиками? Интересно, думают, что он сможет вот так вот подружиться с подосланным другим кланом подхалимом? Глупцы…

— Восхищен тем, какой ты идиот и дурак.

Каазад не поверил своим ушам. Его только что оскорбили? Этот мальчуган?

— Ты идиот потому, что позволил себе проиграть,хотя мог победить. А дурак потому, что теперь горюешь об этом и ничего не собираешься делать. Я видел лицо Вишмагана, когда он покидал арену. Он убедил себя, что победил. И другие убедят себя, что он победил тебя. Ты идиот и дурак, раз сидишь тут и прячешься. — Понтей снова одарил его своей улыбкой. — Тот Каазад-ум, что сражался с другими на арене, не был тем Каазад-умом, которого я вижу перед собой.

— А в ухо хочешь, пацан? — недобро прищурившись, спросил Каазад.

— А что, я тот противник, которого ты можешь победить? — прищурился убогов Сива.

И тогда Каазад рассмеялся. И щелкнул Понтея по лбу:

— Что еще ты обо мне можешь сказать, а?

— Много чего, — пообещал Сива. — Но поверь — нравиться тебе это будет не часто…


…Понтей ошибся. Его честность Каазад ценил выше всего, а их дружбу иногда даже кощунственно принимал за превосходящую Кровные Узы клана.

Пора возвращать долги, Понтей. Мои долги тебе. Недавно я пообещал — враг не уйдет. Так что пора…

— Меня зовут Каазад-ум Шанэ Нугаро, — сказал Живущий в Ночи, воткнув сабли в землю. — И ты зря сказал, что Понтей слаб и его дух ничтожен.

Первой изменилась челюсть. Первой всегда менялась челюсть. Она вытянулась, покрываясь короткой шерсткой. Нижняя челюсть разделилась на три части, каждая с торчащим вниз клыком. Туловище стало еще крупнее, одежда затрещала, сползая, ноги выгнулись в обратную сторону, руки обзавелись здоровенными когтями, а вся трансформа завершилась обильным ростом шерсти по всему телу.

Каазад зарычал. Когда Нугаро принимали тот облик, что давным-давно носили их предки, их всегда тянуло завыть на луну. И Нугаро терпеть этого не могли, хотя в качестве герба своего клана и выбрали воющего волка. Их постоянно сравнивали с оборотнями-волкулаками, одной из тех рас, с которой упыри никогда не могли сжиться. Поговаривали даже (понятное дело — за спиной Нугаро), что их вид произошел из-за кровосмешения упыря и волкулака: то ли упырь изнасиловал волкулачку, то ли волкулак упырицу… Их обзывали зверьми, грязными животными, но осторожно, оглядываясь по сторонам. Если кто-то имел неосторожность брякнуть такое в присутствии Живущего в Ночи из клана Нугаро, то услышавший это Нугаро смывал оскорбление только кровью сказавшего.

Но они и были Зверьми. Сила Крови Нугаро давала поистине звериные способности, которой не могла одарить других упырей их Сила Крови. Они были выносливы, ловки, чутки, их обоняние превосходило остальные органы чувств, их интуиция превышала возможности простого Живущего в Ночи. А Двойной Волчий Скок, непосредственная Сила Крови, делала их одними из лучших бойцов Лангарэя, если не лучшими, — но об этом не стоит распространяться. Вишмаган и Атан цепко держатся за свои места военных кланов и ревниво выслеживают возможных соперников…

— Надеешься на свою Силу Крови, кровосос? — Противник, давший ему довести трансформу до конца, потер ладонью о ладонь. — Ты разве еще не понял? Ты уже убил меня, и больше этого тебе не удастся.

— Говори, что хочешь! — рявкнул Каазад. Ярость трансформы Нугаро переполняла его, и приходилось сдерживаться, чтобы не потерять контроль над собой. — Ты не уйдешь отсюда!


Живущий в Ночи выхватил сабли и, рыча, бросился вперед. Олекс захохотал и побежал навстречу. Но смех резко оборвался, когда Каазад раздвоился и два темных пятна мелькнули справа и слева. Четыре удара почти одновременно высекли искры из рук Олекса, он замешкался, повернувшись к одному из пятен, превратившемуся в Каазада, но тут оно распалось на части и еще два удара обрушились на его доспех. Они не причинили особого вреда, но сила ударов заставила Олекса пошатнуться. Он быстро оперся на руку, начиная ладонью проворачивать свое тело вокруг оси и помогая себе ногами, но тут темные пятна мгновенно сплотились обратно в Каазада, который рубанул саблями снизу, прямо по лицу, подбрасывая Олекса вверх. А затем началось сумасшествие. Пятна мелькали вокруг Олекса то тут, то там. Прежде чем он упал на землю, по нему нанесли ударов двадцать, — они хоть и не нанесли ему ранений, но удовольствия не доставили.

— Ну и что?! — заорал Олекс. — Ты хочешь опять убить меня?! Не получится, мертвяк! Ты только задерживаешь свою смерть. Твоя Сила Крови кончится, и ты, полудохлый, свалишься мне в руки!

Ночь ответила ему свистом клинков, разрубающих дождь. Упырь задел его голову, и это было неприятно. Олекс выбросил вперед руку, завидев тень перед собой. Он даже успел схватить ее и начал нагревать воздух в ладони, когда тень развалилась, просто вытекла струями черного дыма между пальцами. И снова удар по голове, уже с противоположной стороны, хоть тень еще и не рассосалась полностью, и вроде упырь не должен был успеть так быстро переместиться.

Бешенство вскружило Олексу голову. Он заревел, словно раненый зверь. Энтелехия погнала кровь по организму еще быстрее, сдавило виски, он выгнулся дугой, подтягивая ноги под себя и выставляя ладони вперед, а затем выпрямился, подкинув себя в воздух. Ладони ярко пылали декарином. Олекс сжал их, чувствуя, как сгорает и тут же восстанавливается плоть на кистях. Но эта боль ничего не значила по сравнению с той силой, что сейчас позволяла ему делать то, на что раньше он не был способен. В сжатых кулаках набухали декариновые шары, пробиваясь лучами света сквозь сведенные пальцы. Живущий в Ночи, сейчас очень похожий на мокрого волка, вставшего на задние лапы, замер на безопасном для контактного боя расстоянии, словно почуяв неладное.

«Дурак… Это тебя не спасет», — самодовольно подумал Олекс.

Когда шары увеличились настолько, что уже не было возможности их держать и ладони сгорали, моментально восстанавливаясь, Олекс швырнул один шар в Живущего в Ночи. Разумеется, тот бросился назад и в сторону, уходя с траектории полета шара. Однако шар сжался в мелкую точку, а затем из него быстро побежали во все стороны змейки-молнии, соединяясь друг с другом крест-накрест, широким полем захватив пространство и пленив упыря. Тот сразу же превратился в тень, и она черными лентами начала расползаться.

Однако Олекс ждал этого. Из другой руки прямо за спину вырвался шар. Олекс услышал, как охнул сзади Живущий в Ночи, как попытался убежать, возможно, даже успевая, но в этот момент шар быстро выбросил во все стороны молнии и тут же втянул их в себя. Полыхнуло обжигающим пламенем, осветившим развороченную степь перед захохотавшим человеком. Олекс чуть сконцентрировался — и второй столп пламени рванулся в небо, прямо перед ним.

— Я понял, мертвяк! — Олекс смеялся. — Я разгадал, в чем твоя Сила Крови, и победил тебя! Я не просто силен, теперь я непобедим, потому что моя сила позволяет мне понимать врага!

Воняло жженой шерстью. Упырь лежал на земле, правая половина его тела отсутствовала, а другая порядком обгорела, но при этом он еще был жив. Впрочем, эти Живущие в Ночи — живучие твари. О Высочайших ходят слухи, что останься от них хоть волосок — и они смогут восстановиться. Но этот упырь — не Высочайший.

— Я понял, что ты умеешь создавать двойника, иллюзию, которая отвлекает мое внимание, пока ты нападаешь на меня. Но моей лучшей атаке ты не смог противостоять, даже применив свою Силу Крови, ведь моя сила духа превосходит ее.

Рука упыря задрожала, словно он хотел ею пошевелить. Олекс наклонился ниже к тому, что осталось от лица.

— Хочешь что-то сказать? Ты проиграл. Тебе не о чем говорить. Говорить могут только те, кто победил.

— Тогда ты скоро замолчишь.

Олекс дернулся. Говорил упырь, но не тот, который лежал перед ним. Слова раздались сзади. Лежащий перед Олексом Живущий в Ночи обратился в тень и развеялся.

— Ты показал мне свою лучшую атаку. Позволь мне показать свою.


Каазад сосредоточился, а потом начал переступать ногами по кругу, все быстрее и быстрее раскручивая корпус. Олекс тоже развернулся, но Каазад оказался проворнее. Засвистели сабли, когда он раскинул руки, вертясь острейшей юлой. И помчался на человека, в руках которого снова засверкал декариновый свет. Но шары создавались долго. Так было и в первый раз. Каазад понял, с чем придется иметь дело, и выигрывал во времени. Он уже был рядом с человеком, мог во вращении разглядеть его исступленные глаза. И тогда он резко остановился, замер на месте, да так, что в воздухе завис сабельный след.

Шерсть, вставшая дыбом на теле, вдруг от него отделилась. Тысячи волосков полетели на Олекса. И за один удар сердца они достигли человека, острые и крепкие, точно стальные иглы. Они вонзались в доспех, в руки, ноги, голову, звеня и дрожа, они осыпали Олекса спереди и сзади.

Застывший Олекс недоуменно оглядел себя. Свет в его ладонях медленно погас.

— Это твоя лучшая атака? — Он уставился на Каазада, который ежился, ощутив холод хлеставшего по голому телу дождя. — Эта мелочь — твоя лучшая атака, жалкий кровосос?! — заорал Олекс, занося руку для удара.

— Нет, — шепнул Каазад и вскинул сабли.

Пришло время для Клинков Ночи.

— Ты что, не понял? Это на меня не подействует, это бесполез… — Олекс осекся, когда круги с треугольником внутри, вспыхнувшие на концах сабель, вдруг увеличились в размерах и оказались сами внутри квадрата, в углах которого сверкали Символы Начал: Солнце Света, Полумесяц Тьмы, Восходящая Звезда Тени и Нисходящая Звезда Сумрака. Противник растерялся, и Каазад понимал причину его растерянности.

Эта сила Клинков Ночи не была похожа на Иглы Ночи.

Каазад подскочил к врагу и ударил. Сабли легко пронзили доспех Олекса и по рукоять погрузились в грудь.

— Как?.. — успел выдохнуть Олекс.

Эннеариновый вихрь с октариновыми сполохами завертел его, разрывая доспех, отрывая чешую и обламывая шипы. Вихрь все быстрее и быстрее крутил человека, кричащего от боли, сломанной игрушкой дергавшегося внутри взбесившегося заклятия. Каазад отпрыгнул, держа в руках только эфесы от сабель. И стал ждать.

Вихрь исчез, размазав Олекса по земле, вернув ему вид юноши, совсем непохожего на того монстра, который только что сражался с Нугаро. Парень валялся на земле, едва дыша. Однако ему хватило сил, чтобы приподнять голову и посмотреть в глаза Каазада.

— Ты…

Каазад ждал.

— Ты… Ты дурак, — выдохнул Олекс. — Твоя лучшая атака. Она не убила меня. Сейчас. Сейчас я стану прежним. И ты умрешь. Тебе даже… даже сейчас не добить… меня… А без своих сабель… без них ты… ты — ничто.

— Ты ошибаешься, — сказал Каазад.

— Я… не ошибаюсь, — Олекс усмехнулся. — Я… мне уже лучше. — Он приподнялся, упираясь руками в землю. — Готовься к смерти!

— Ты ошибся, — повторил Каазад. — Не саблями я победил тебя.

Он вытянул эфесы, показав их врагу.

— Видишь ли, — сказал Живущий в Ночи, — я не просто наносил тебе удары при помощи магии, я мог контролировать мощность ударов, увеличивая или уменьшая ее при надобности. Не сабли это делали, а вот эти камни. — Он заставил многогранники просиять в подтверждение своих слов. — Они называются Концентраторами Ночи, если тебе это интересно. Ты подтвердил мою догадку: твой организм анализирует ранения и вырабатывает защиту, — продолжил Каазад, осторожно положив эфесы на землю. — И теперь мне хотелось посмотреть, на что ты способен, чтобы понять, какая сила потребуется для разрушения всей твоей защиты. Я убил тебя не для того, чтобы убить тебя. Хотя я надеялся, что ты умрешь, но был готов и к тому, что это может и не произойти. Твоя защита увеличилась — это мне и нужно было узнать.

Живущий в Ночи шагнул к человеку, который внимательно его слушал. Запах человека постоянно менялся: метался от бешенства к страху, от страха к задумчивости, от задумчивости к ярости.

Каазад скрестил руки на груди.

— В первый раз ты ошибся, когда решил, будто понял мою Силу Крови. Да, я мог обманывать тебя своей иллюзией, но это было до моей трансформы. Когда лиса машет хвостом, заставляя псов сворачивать в другую, нежели сама, сторону, она обманывает их. Моя Сила Крови позволяет создавать искусственную форму тела, которую я могу заполнить настоящим в любой момент, оставив на месте реального тела такую же форму. Не иллюзия обманывала тебя, а я.

Казаад приблизился к врагу еще на шаг, отменяя трансформу и возвращаясь к антропоморфному облику упырей.

— Второй, и последний, раз ты ошибся, когда решил, будто моя атака ограничится только саблями. Я же предупреждал — я покажу тебе свою лучшую атаку. Но это были не Концентраторы Ночи.

— Шерсть? — пробормотал Олекс.

— Да, — кивнул Каазад. — Ты ошибаешься снова, если думаешь, что она не нанесла тебе ран. Не на теле, нет. Внутри.

Человек, не понимая, смотрел на упыря. Кажется, он даже забыл, что хотел встать.

— Когда я крутился, шерсть отделялась от меня, и я рубил ее на мелкие части. А потом она устремлялась к тебе, и ты вдыхал ее. Она попала в твои легкие, оттуда в кровеносную систему и распространилась по всему телу. Когда я атаковал твою защиту, я выигрывал время, чтобы шерсть распространилась у тебя внутри. Но и это не все. Когда я разбил твой доспех, шерсть прилипла к твоему телу, не вся, конечно, но достаточно, чтобы равномерно покрыть тебя. Ты не видишь ее на себе, она уже ушла под кожу.

Казаад стоял напротив Олекса. Он не боялся нападения. Запах Олекса все интенсивнее выражал его страх. Кажется Олекс понял, почему Каазад так разоткровенничался. По той же причине Олекс рассказывал ему о своей крови и энтелехии. Каазад был уверен в победе. Каазад был уверен, что Олекс сейчас умрет.

— Я контролирую каждую шерстинку в твоем теле, — продолжал Каазад. — Сейчас я пошлю приказ — и они разорвут тебя на тысячу кусков, которые никакая кровь не сможет собрать. Твой мозг, твое сердце, твоя печень, твои легкие — весь ты… Тебя просто не станет. Твоей крови не справиться с этим без кровеносной системы. Но я чту тебя как воина и поэтому рассказал тебе все это. Ты сражался достойно и мог бы победить. Ты действительно хороший воин. Но победил я.

Каазад резко развел руки. И тело человека взорвалось, ошметками разлетевшись на несколько десятков метров вокруг.

Каазад отыскал сумку, где лежала запасная одежда на случай трансформы и запасные клинки к Концентраторам. Одевание заняло несколько минут, а потом, уловив тонкий, истончающийся запах команды, он побежал по следу.

Он бежал и старался не думать, послышалось ли ему, будто перед смертью Олекс прошептал «спасибо».

Глава седьмая УПЫРИ И ИХ ДЕЛА

— Однажды я напился и перепутал простую девушку с упырем и долго ее истязал, проводя обряд. Она так кричала…

— Однажды я напился и перепутал упыря с простой девушкой… Он так кричал…

Из разговора двух охотников на упырей
— Что случилось, Канар-Де? Что за срочный?.. — Вазаон Нах-Хаш Сива замолчал, остановившись у входа в комнату. Странность он уловил сразу, а это значило…

Четыре тени рванулись к нему, свист мечей рассек воздух. На атакующих он потратил один удар с разворота, слегка увеличив свою руку. Отступать? Но куда? Скорее всего Храм Нугаро окружен, и не только простыми бойцами; уйти будет сложно, особенно с несколькими охранниками, которые, быть может, уже мертвы…

— Успокойся, Нах-Хаш, — раздался голос из комнаты, заставивший его вздрогнуть. — Успокойся и входи. Поговорим.

Плохо. Очень плохо. Настолько плохо, что надо войти.

«А другие? — Вазаон неторопливо вошел. — Они тоже попались?»

Ответ не заставил себя ждать.

Киул-зай-Сат нноф Татгем валялся на полу. Он истекал кровью. Помогать ему никто не собирался, несмотря на то что Живущих в Ночи рядом было предостаточно. Значит, Татгем серьезно потрепал их, прежде чем его ранили, и они обиделись. Неужели сумел завалить кого-то из ценных бойцов клана?

Вииан-ом Сайкар Нугаро сидел в кресле. Кровью он не истекал и был в сознании, однако был связан цепями с ног до головы. Впрочем, будь у него шанс, — и Сила Крови Нугаро показала бы, что зря ее так долго недооценивали. Скорее всего не обошлось без магии: так просто Нугаро не взять…

Канар-Де и Раваза не было. Кто из них? Дайкар или Фетис? Канар-Де труслив, но клан Дайкар всегда надеялся на повышение своего статуса в иерархии Лангарэя. Фетис хитер, ему незачем подставлять себя и клан, но именно потому, что он хитер, он и мог это сделать.

— Доброй Ночи тебе, Сива.

— Мне кажется, эта ночь доброй уже не будет, — сказал Вазаон. За его спиной тут же выросли шесть рослых фигур, напряженные, готовые в любой момент применить трансформу. Сила Крови клана Атан позволяла им быть превосходными воинами. Даже нет — машинами смерти, несущими на поле боя уничтожение всему живому. Отчасти благодаря Атанам Лангарэй сдержал гномьи хирды на подступах к Царствию Ночи. Атанам — и еще кое-чему…

— Ну что ты! — добродушно рассмеялся Жарах Фиа-Тар’Ши Атан, военачальник клана Атан и начальник тайной службы Лангарэя, сидевший в кресле возле круглого стола. Полноватый упырь обманчиво смахивал на славного старика, которого обожают внуки, но этот старик своих внуков съел бы, чтобы они не смогли занять его место. — Поговорим, подумаем, может, Проклятый Путник тебя и не озарит своей ненавистью…

— Что с Татгемом? — перебил его Вазаон, скривив губы. — И говори прямо, что ты знаешь и, следовательно, чего хочешь.

— Ты ведешь себя некрасиво, Сива, — тихо прозвучало из темного угла, в котором клубился мрак, против которого было бессильно даже упыриное зрение. — Ты еще дышишь и должен быть за это благодарен.

Говорящий выдвинулся из мрака, и при виде Гииора Ваар-Дигуаш Вишмагана Вазаон вздрогнул. Главный Истребитель Блуждающей Крови личной персоной. Высокий и тощий, весь затянутый в кожу с нашивками лунного серебра, с голым черепом, делающим его похожим на носферату в представлении людей. Казалось, ткни его пальцем — и он сломается. Но это впечатление было обманчивым. Не осталось бы ни пальца, ни его обладателя.

— Ну, знаем мы мало, но хотим много, — сказал Жарах. — Видишь ли, когда Храм Дайкар рухнул, мы обеспокоились. Когда я говорю «мы», я имею в виду Атан и Вишмаган, а не Совет или Братьев Крови[16]. Те, кажется, поверили в вашу байку о Меченых и Магистрах. А я вот не поверил. Видишь ли, среди храмоохранителей Дайкар кое-кто работал на меня. И мыслеформы, которые он успел передать нашим медиумам, отличались от вашей версии случившегося. Его звали Фатанкар, если тебе интересно. Впрочем, это уже неважно, так как он мертв и не представляет никакой ценности.

— Ваш Таабил… Эта Порченая Кровь… Как он умер? — перебил Гииор.

— Мне откуда знать? — пожал плечами Вазаон и склонился над Киул-зай-Сатом. Его схватили за плечо, пытаясь поднять, но Сива повел рукой, трансформировав ее на миг, который никакой бы упырь не заметил, и хватавший отлетел в стену, на которой были высечены лица первых Вождей Нугаро. — Уйми своих псов, Атан! — сверкнул глазами Нах-Хаш. — Они мне не ровня, только ты смеешь касаться меня по Законам Крови, если предъявишь обвинение.

— Или я, — прошептал Гииор. Он моментально оказался рядом, и два стилета заблестели возле Вазаона — возле сердца и возле горла. — И я могу обвинений тебе не предъявлять.

— Я не Блуждающая Кровь, — сузил глаза Вазаон. — Так что убери свое серебро от меня, Истребитель.

— А кто узнает? — шепнул Гииор. — Здесь ты один. Ни твоя жена, ни твои дети, ни твои Апостолы не знают, куда ты направился. А я просто чуть-чуть нажму — и от тебя останется прах, который не сумеет пожаловаться на превысившего свои полномочия Истребителя.

— И что вы тогда узнаете? — усмехнулся Вазаон. — Вы вызвали меня сюда не для того, чтобы убить. Если вам нужен я, значит, остальные не рассказали то, что вас интересует.

— А может, рассказали. Рискнешь своей жизнью, Сива?

— Прекрати, Гииор. — Жарах поднялся. — Он прав. Он нужен нам живым. Но лишь до тех пор, пока мы не узнаем все, что хотим.

Он поманил к себе кого-то, и посреди комнаты появились двое. Один в мантии жреца Ночи, но с синим поясом, выдававшим его принадлежность к касте магов Луны. Другой — молодой упырь в обыкновенной одежде, разве что рукава рубашки длиннее обычного и заканчивается рубаха возле колен, и как-то странно он косит голову набок, прикрывая глаза. Маг Луны явный Вишмаган, а вот с парнем не совсем понятно.

— Не вижу нужды скрывать от тебя, как мы решились взять вас и как мы вас поймали, — сказал Жарах. — Ваш Дайкар прибежал к нам, трясясь от страха и чуть ли не обделываясь на ходу. Мы мало поняли из его речи, чего же он так испугался, но интересно, понимаешь ли, стало…

Он снова махнул рукой, и в комнату втащили Канар-Де, связанного и избитого. Вазаон только глянул на него и понял — разум Дайкара не в порядке. А это значит…

— Вы хитро придумали, наложив на вашу память заклятие, разделяющее ваше знание о том, что хранилось в Храме Дайкар, на фрагменты. — Жарах подошел к Канар-Де и, приподнял его голову, заглянул в глаза. Изо рта измученного упыря потекла слюна. — Пожелай кто-то один из вас что-нибудь рассказать, для этого понадобились бы остальные четверо. Хорошая задумка и неплохое магическое исполнение. Ты придумал, Нах-Хаш?

Такой способ хранить сведения придумал Понтей, он же и составил Заклинание. Понятное дело, что говорить об этом Вазаон не собирался.

— Неважно, — проигнорировал молчание Сива Жарах. — Мы и так узнаем.

«Это плохо, — подумал Вазаон. — Прошло всего пять часов с тех пор, как был разрушен Храм, а нас так легко взяли. И они знают о Хранителе. Но не знают о нем. То есть они не связаны с Советом, а это значит…»

— Задумали переворот, Жарах? — усмехнулся Вазаон, оторвав от рубахи кусок ткани и перевязывая рану на шее Татгема. — Решили, что пора военным кланам брать правление в свои руки? Думаете, Лангарэю пора расширяться?

— А ты умен, Нах-Хаш. Чтение повлияло? — Атан даже не изменился в лице. — Думаешь, вы единственная недовольная группка Чистокровных, которым не нравится, куда идет Лангарэй и кто им правит? Виуур, Таабил, Шимата, Касари, Шифау. Все они дипломаты — но не воины, интриганы — но не духовные лидеры, управленцы — но не повелители. Кем были Великие Одиннадцать и кто правит сейчас? Вместо львов нами правят шакалы, и мы сами становимся шакалами. Пора показать истинное место Живущих в Ночи в этом мире. И показать так, что содрогнутся все Серединные Земли, а за ними и весь Равалон.

— Львы — жалкие создания.

— Что? — сбился с мысли Жарах и удивленно уставился на заговорившего Нугаро.

— Львы — жалкие создания, — повторил Вииан-ом. — Лев только и делает, что совокупляется с самками и убивает детенышей, если решит, что они могут быть помехой его власти. Он редко охотится сам, поедая ту пищу, что приносят самки. А вот шакалы — настоящие бойцы. Хорошо группирующиеся. Отлично работающие в команде. С четкой иерархией. Львы ничтожны. Ну а вы, если хотите быть похожими на них, можете не беспокоиться — вы тоже ничтожны, а значит, сходство есть.

Молодой упырь быстро шагнул к Нугаро и схватил его за шею. Вииан-ом захрипел. В следующий миг Вазаон внезапно рванулся к Нугаро. Не ожидавший этого Гииор обнаружил, что стилеты исчезли из его рук. Он метнулся следом за Сива, готовя трансформу, приготовившись защищать Жараха, но Вазаон неожиданно остановился. А напротив него замер молодой упырь, склонив голову набок. От обоих исходила угроза. И вдруг все смешалось: Сива начал раздуваться во все стороны, парень сделал несколько движений руками, завизжал Дайкар, зло рявкнул Жарах, а потом три вспышки осветили комнату.

— Сволочь, — бессильно прошептал Жарах. А что он мог сделать, наблюдая, как сгорают тела Дайкара, Нугаро и Татгема? Ничего. Когда Пламя Смерти охватывало упыря, спасти его уже ничего не могло. Жив остался только Сива, и только лишь потому, что Кедару строго-настрого было приказано никого не убивать. Вот Сива еще и жив, хоть и дышит с трудом, быстро теряя кровь из многочисленных ран. Кедар, хоть и следовал приказу, но все равно, все равно, привычки просто так не изменить, особенно привычки таких, как Кедар…

— Ну… как? — прохрипел Вазаон. — Еще… что-нибудь узнать… хочешь?

Гииор ударил его ногой в бок. Обычно Истребитель не издевался над тяжелоранеными, предпочитая измываться, как он выражался, над «целенькими», но то, что Нах-Хаш прямо у него под носом легко убил собственных сообщников, вызвало такую злость, что Гииор не мог сдержаться.

— Что же вы там хранили, если ты так легко прикончил своих товарищей? — спросил Жарах, разглядывая то, что осталось от Канар-Де Винша да Дайкар. — А ведь убийство Нугаро — это оскорбление всего клана, и Нугаро кровью Сива будут смывать это оскорбление. Но ты даже рискуешь кланом. Интересно… Что-нибудь можно еще сделать? — последний вопрос Атан адресовал магу Луны.

Жрец вытянул руки по направлению к Вазаону, напрягся и отрицательно покачал головой:

— Теперь я один не справлюсь. Нужно Моление и еще как минимум пятеро жрецов.

— Я могу попытаться, — перебил мага Луны молодой упырь. Его голос был какой-то шипящий, скользкий, словно вертелся возле уха, стремясь попасть внутрь, но так и оставаясь снаружи. — Думаю, я смогу покопаться в его разуме, мои…

— Нет! — резко осадил парня Жарах. — Это опасно. И для тебя тоже, там могут быть ловушки.

Вазаон усмехнулся. Не просто могут, а точно есть. Месяц тогда потратили, вкладывая магические капканы в головы всем, кто замешан в деле. Использовали столько магических артефактов, что узнай о них Конклав — схватились бы за голову и объявили бы вечную войну Живущим в Ночи за уничтожение бесценных вещиц. Но часто магов приглашать тоже нельзя, да еще и задерживать надолго. Все кланы тайно пользуются услугами волшебников из разных частей Западного Равалона, но частое обращение к ним привлекает пристальное внимание Совета и Братства, а это нежелательно… Было… Было нежелательно.

Опасались Совета и Братства, а упустили другой заговор, разворачивающийся рядом, заговор, который они даже и представить не могли, потому что и Атаны и Вишмаганы находились в верхушке иерархии Лангарэя. Видимо, чем выше сидишь, тем еще выше хочешь забраться…

— Скучно, — вздохнул парень. — Вы обещали, что я смогу многих убить.

— Скоро, — пообещал Жарах. — Очень скоро.

«Ведь он же… — внезапно понял Вазаон. — Он же…»

Догадка была весьма неприятной и, что самое страшное, скорее всего истинной. Боги и убоги, тот самый Атан, о котором ходили невероятные слухи?..

— Что бы вы ни прятали в Храме Дайкар, это, вероятно, нечто ценное и играло важную роль в ваших планах, а значит, не только ценное, но и могущественное, — размышлял Жарах. — Таким образом, времени на Моление у нас нет. Вы послали команду с боевым магом из Школы Магии («Проклятье, Канар-Де и об этом проболтался? Как же мы не заметили, что он совсем сдал…»), значит, вы рассчитывали быстро это вернуть. Можно, конечно, дождаться, когда ваши смертные вернутся прямо в наши руки, однако опасно ждать их возвращения с могущественным артефактом. Не дай Ночь, они успеют его использовать, а это ведь никому из нас не нужно. Правда, Нах-Хаш? Что же нам тогда сделать?

— Вырвать… себе сердце… — предложил Вазаон.

— Ты можешь лишиться своего прямо сейчас. — Гииор провел пальцем по груди Сива, оставив на ней кровавый разрез. — Хочешь?

— Что бы ты сделал на моем месте, а, Нах-Хаш? — Жарах, прищурившись, принялся расхаживать по комнате. — Скажем, ты схватил нас и теперь тебе придется объявить на Совете, что ты раскрыл заговор против него, но при этом ты хочешь сохранить в тайне некий наш артефакт, который тебя заинтересовал. По счастливой случайности, артефакт сейчас находится не в Лангарэе, так что Совет о нем вряд ли узнает. И что бы ты сделал?

— Зарезался бы, — усмехнулся Вазаон.

Жарах его проигнорировал.

— Ты ведь уже понял, что я сделаю. Не так ли, Нах-Хаш? — Атан уселся обратно в кресло. — Другое дело, что мне сделать с тобой и с этим убоговым Фетисом, которого скоро сюда приведут. Ладно, пока мы ждем его, можно и делом заняться. Кедар, подойди ко мне.

Молодой упырь скользнул к Жараху, склонился, прислушиваясь к тому, что шепчет начальник тайной службы, потом кивнул и направился к выходу, когда…

«Вот и все, — думал Вазаон. — Мы проиграли по нелепой случайности. Как Канар-Де мог испугаться, что он пробудится?.. Как же глупо…» Он закрыл глаза. Есть возможность уйти. Сила Крови Сива способна помочь ему убить самого себя так, что никакие жрецы не смогут остановить процесс умирания. Только нужно начинать сейчас…

Когда комната затряслась, Жарах изменился в лице, Гииор выругался, а Кедар как ни в чем не бывало шел к выходу. А затем часть комнаты просто исчезла, вместе с находившимися в ней упырями Атан, явив взору прекрасное ночное небо, усеянное хрусталем звезд.

Вазаон осознал, что балансирует на краю провала, образовавшегося в результате исчезновения половины Храма Нугаро. Отрывисто отдавал приказы Жарах, которому вместе с Гииором и Кедаром повезло оказаться в оставшейся части Храма. Несколько Живущих в Ночи бросились к Сива, пытаясь его удержать.

Но он уже падал.

Храм Ночи Нугаро не мог похвастаться высотой, подобной Храму Ночи Дайкар, он вообще сначала строился как обычные Храмы Ночи: один ярус над землей, остальное под землей. Когда возле верхнего яруса построили амфитеатр для церемониальных и инициационных схваток, было решено сделать его частью Храма. Для этого Храм пришлось увеличивать в размерах. И как раз с самой высокой точки Храма Ночи Нугаро, неприметной комнатенки под крышей, и падал Вазаон Нах-Хаш Сива. Вряд ли он разобьется насмерть, но серьезные повреждения получит точно. Лечить их придется только кровью человека.

Падать больно, но можно потерпеть.

А потом его поймали. Рядом раздавались ругань, свист стали и глухие удары, а его ловко поймали — точно не тяжелый упырь падал с сорокаметровой высоты, а подушка, набитая легкими перьями.

— Ну и дурак же ты, — сказал Раваз Дэй да Фетис, помогая ему приподняться. Живущие в Ночи тут же окружили их плотным кольцом, выставив перед собой мечи. — Неужто дурной тон послания Канар-Де не почувствовал? Ведь говорят, что самое обычное — самое необычное. Мы, конечно, часто собирались без предварительной договоренности, но ведь и у нас сейчас непростое положение дел.

— Я… не ожидал. — Ноги подкосились, и Вазаон чуть не упал, но Раваз поддержал его. — Храм… Твоих рук дело?

— Конечно, моих, — сказал Раваз. — Думаешь, я мог бы такое ювелирное дело доверить кому-то из своих молодцов? Они ребята, конечно, неплохие, но опыта у них маловато. Да и Атанов в округе полно, моим ребятам было чем заняться…

— Вииан… Киул… Канар… Они мертвы. — Вазаон посмотрел в глаза Раваза и твердо произнес: — Я убил их.

— Жаль, — после небольшой паузы сказал Фетис. — Молодой Татгем мне нравился… Так, кажется, Атаны снова зашевелились. Правый край! Приготовьтесь к трансформе и Выбросу-А! Действовать только по моей команде! Двигаемся!

Кольцо дрогнуло и начало передвигаться. Воины клана Фетис старались поскорее отдалиться от Храма Нугаро. Их можно было понять: бойцы клана Атан, вступая в схватку, никого не щадили. Они даже были способны броситься друг на друга в боевом запале.

Вазаон бросил взгляд по сторонам. Да, вон видны силуэты Атанов, уже трансформировавшихся и готовых растерзать все на своем пути. Облик трансформы и Сила Крови Атанов позволяли им не особо заботиться об оружии. Трехметровые змеи на четырех ногах и с четырьмя руками, плюющиеся кислотой, способной разъесть рыцарскую броню, — во время становления Лангарэя появление Атанов на поле боя обращало в бегство и рыцарскую конницу людей, и тяжелый гномий хирд. Фетисам лучше с ними не встречаться, несмотря даже на их Силу Крови…

— Не беспокойся. — Проследив взгляд Сива, Раваз осклабился. — Мои ребята подготовили Атанам пару неприятных сюрпризов. Думаю, уйдем с малыми потерями, а там главное — предупредить остальных. Я послал весточку Татгемам и Дайкарам, а Нугаро уже подтягиваются к Вишмаганам. Им сообщили, что те собираются напасть на их Храм — и, как видишь, не соврали, проклятые Вишмаганы разрушили Храм. А вдруг и к Храму Ночи Дайкар они приложились? Раз такая кутерьма началась, Вазаон, теперь или мы или нас. Крови прольется много, но это того стоит. А если Понтей успеет вернуться с этим, придется сразу приступать и к осуществлению основного плана.

— Есть проблема. — Вазаон крепко сжал плечо Фетиса, не давая себе упасть. — Очень большая… Кажется, Жарах посылает Порченую Кровь по следу Понтея.

— Порченую Кровь? — не поверил Раваз. — Но их под угрозой смертной казни запрещено выпускать за пределы Лангарэя. Жарах не пойдет на это.

— Пойдет. Он тоже понимает, что на кону все. И кто, если не Порченая Кровь Атанов, сможет взять след команды… и быстро догнать ее? Жарах рискует, и рискует по-крупному, но знаешь… Я бы сделал так же.

— Юго-восток! — заорало сразу несколько голосов.

Раваз быстро развернулся. Десяток Атанов бежал им наперерез, а между массивными фигурами мелькали серые силуэты Вишмаганов.

— Запад! — снова истошный крик.

С этой стороны угроза оказалась серьезней: Атанов и Вишмаганов было десятков пять. Против кучки Фетисов и одного Сива этого было более чем достаточно.


— Вот дерьмо! — сказал Тавил, недобро осматривая конец Границы. — Ну самое дерьмовое дерьмо из всего дерьма, какое только может быть в этом дерьмовом мире.

— Не люблю соглашаться с тобой, Тавил, но вынужден признать, что ты прав. — Затон, распластавшись на земле, прикрывал всех троих и ящик своими тенями. — Ситуация… не была просчитана.

— Их слишком много, и у них есть маги, — подытожил мрачные раздумья Ахес. — Мои Похороны слишком уязвимы для магических нападений, энтелехия Тавила здесь плохо сработает, а энтелехия Затона покрывает слишком малое поле для атак. Будь с нами Олекс, он смог бы отвлечь на себя почти всех и тогда мы прорвались бы. Но… Их чересчур много.

Граница заканчивалась четкой линией: светящаяся синим цветом ночью трава просто прекращала расти, и ее место занимала высохшая, потрескавшаяся земля, тянувшаяся в сторону Талора, Майоранга и Элибинера. Сейчас они должны были бы идти по ней, довольные тем, что треклятая Граница наконец-то закончилась, что пилюли все еще действуют, что еще несколько часов, и под лучами взошедшего солнца они повстречаются с Мастером, который наградит их за выполненное задание и, конечно, накажет, что не сберегли Олекса.

Эта единственная точка на Границе, где сходились территории трех государств, была самым подходящим местом перехода. Небольшое количество пограничников обычно следило друг за другом, а не за Границей, к тому же к рассвету их служба становилась менее бдительной. Бессознательное напряжение, порождаемое соседством с территорией, отделяющей Лангарэй от земель людей, падало, и пограничники позволяли себе расслабиться. При помощи теней Затона здесь можно было проскользнуть незамеченными и явиться к Мастеру, ждущему их в Талоре, своей передвижной базе.

Однако масса заграждений вдалеке, октариновое и эннеариновое сияние то тут, то там, несколько пристрельных камней неподалеку и явные запахи и шум от смертных упорно указывали на то, что теперь это будет сделать крайне сложно, если вообще возможно. Впереди было много людей, а еще присутствовали маги, пускай и средние, но Затон определил, что у них достаточно артефактов, способных высвободить огромное количество магической энергии.

— Мы не сможем победить всех. Кроме того, они ждут нападения со стороны Границы, и поэтому мы еще более уязвимы. — Затон вытянул руку, и посланная на разведку тень всосалась в его ладонь. — Нам нужен другой путь.

— Дерьмовый Олекс, даже без него ситуация — полное дерьмо…

— Нужно посоветоваться с Мастером.

— Эй, Ахес, это дерьмовая идея, не тебе, дерьмоед ты хренов, потом мучиться!

— Заткнись, Тавил. Сейчас я сильнее, и поэтому тебе лучше не пререкаться со мной.

— Дерьмо…

— Ахес прав, нужно связаться с Мастером. В такой ситуации это необходимо.

— Дерьмом вам обмазаться необходимо, а не с Мастером связаться. Не вас будет выворачивать наизнанку, а меня.

Ахес молча схватил Тавила и прижал его к земле. Пилюли давали им одинаковую физическую силу, но Ахес быстрее приходил в себя от побочных воздействий пилюль и более трезво оценивал реальность. Все это позволило ему схватить товарища так, что Тавилу было больно пошевелиться.

— А, дерьмо! Ты ходячее дерьмо, Ахес, дерьмоед поганый!

— Почему его так тянет использовать это слово, Затон? Что у него такое связано с дерьмом, что он так реагирует на усиление?

— Кто знает! У нас у всех субъективные реакции на зелья Мастера. — Затон схватил извивающегося Тавила за нос, дождался, когда тот раскроет рот, чтобы вдохнуть воздух, и влил ему в глотку зеленоватую жидкость. Тот попытался ее выплюнуть, но Ахес задрал Тавилу голову, и тот непроизвольно проглотил ее.

— Уроды, твари, дерьмососы! — прорычал Тавил и потерял сознание.

— Дерьмососы — это нечто новенькое, — заметил Ахес, отпуская его. — Как ты думаешь, что решит Мастер?

— Почему ты спрашиваешь меня?

— Мы с Тавилом — хорошие бойцы. Наш дух позволяет биться, забыв обо всем, кроме боя, а ты еще и обладаешь умом, который высоко ценит Мастер. Думаю, ты иногда понимаешь его. Почему же мне не спросить тебя?

— Понимаю… Есть у меня несколько предположений. Думаю, Мастер скорее всего прикажет кое-что, что не понравится ни мне, ни тебе, но придется по душе Тавилу. Он будет в своей родной стихии и…

— Что случилось? Вы уже пересекли Границу? — строго спросил надтреснутый голос.

— Нет, Мастер. Возникли непредвиденные осложнения. — Затон вкратце обрисовал ситуацию. — Что прикажете делать?

— Понятно… В таком случае, слушайте меня внимательно…


— Вот дерьмо, — успел сказать Уолт, прежде чем пузырь лопнул и вся компания смертных полетела на землю, не успев даже сообразить, что произошло.

— Ты совсем с ума сошел, маг?! — гневно завопила Иукена, пропахавшая носом землю и въехавшая лицом в муравейник, что не прибавило настроения ни ей, ни муравьям. — Ты что творишь, неудавшийся выкидыш?!

— Иукеночка, ты полегче…

— Закрой хлебало, Вадлар Коби Фетис, пока я его тебе сама не закрыла! Ты меня достал! Что, решил к этому магу в друзья податься? Или хочешь кровушки его попробовать? С самого начала так подлизываешься, что противно смотреть! Ходят о тебе слухи, что ты женской крови мужскую предпочитаешь, так, может, ты уже и свою собственную посасывать даешь?!

— Да ты что, Иукеночка! От людей столько всего неожиданного подцепить можно! После того как я в седьмой раз переболел сифилисом, я стал разборчив в принятии крови! — Вадлар, единственный из всех, кто плюхнулся в падении на задницу, почесывал пятую точку и ухмылялся. — И ведь просто так не спросишь: «А болеете ли вы чем-нибудь заразным?» Кто же правду-то скажет, а? Вот ответь, Иукена, ты гонореей болела? И ведь при Понтеюшке нашем, Сивушке, соврешь, если болела. Разве нет?

— Ах ты… — в следующий миг Татгем прыгнула на Фетиса и со всей силы заехала ему по физиономии.

Вадлар даже не дрогнул, только скривился и схватил Живущую в Ночи за руку.

— Полегчало? — поинтересовался он.

— Иу! — подбежавший Понтей испуганно посмотрел на Вадлара. — Что ты делаешь?

— Уважаемые Живущие в Ночи! — Тон мага так и просил «уважаемые» понимать как «уважаемые кем угодно, но только не мной». — Извините, что вмешиваюсь, но вас ничего не беспокоит?

Упыри дружно уставились на Намина Ракуру. «Как новые ворота на барана», — подумал Вадлар и усмехнулся про себя. Шутку надо доработать и вставить в нужное время, так она пока еще сырая…

— Что случилось, господин маг? Вы что-то чувствуете? — напряженно спросил Понтей.

Вадлар уже заметил, что с той поры, как маг заставил Сива признаться, каким образом тот следит за похитителями Ожерелья, Понтей постоянно нервничает. Может, Сива беспокоится о Каазад-уме. У них ведь с детства отношения друг с другом лучше, чем даже у Иукены с Понтеем сейчас. Кстати, над этим тоже можно поиздеваться, а то Татгем со своим «посасыванием крови» уж слишком обнаглела. Она хоть и Гений Крови, но все-таки Перерожденная, а Вадлар — Наследник…

— Дело в том… — маг состроил многозначительную рожу, — дело в том, что я как раз кое-чего не чувствую.

«Ах вот он о чем! — понял Вадлар. — Кстати, и действительно…»

Иукена и Понтей продолжали безнадежно тупить, созерцая мага. Тот состроил серьезную мину и ткнул пальцем вверх. Парочка уставилось на небо, но удивление на их лицах не проходило.

«О Великая Ночь! Ну, они дают!» — вздохнул Вадлар.

— Дождь! — возопил Фетис, воздев руки. — До-о-о-о-ождь!

— Дождя нет, — сказал маг.

Лицо Понтея вытянулось, будто перед ним предстали все Ипостаси Ночи разом и спросили, когда же он навестит своих детей, а Иукена как раз была рядом. Кстати, Иукена так ничего и не поняла.

— Как помнится, по дождю мы должны были ориентироваться на близость противника. Что же означает, что дождя больше нет?

— Может, они умерли? — предположил Фетис.

— Я не знаю, — растерянно сказал Понтей, вертя головой, точно надеясь отыскать какую-нибудь тучку. — Дождь должен быть…

Сива выглядел совершенно разбитым. И, будто стараясь поддержать его, Иукена наехала на Магистра.

— К убогам дождь! Лучше объясни, почему твое Заклинание перестало действовать! — Живущая в Ночи схватила боевого мага за плащ и притянула к себе. — Мы должны были с его помощью догнать врагов! И что, теперь из-за тебя мы не сможем вернуть Ожерелье?

— Ты бы не вела себя так, Иукеночка. Я знал пару упырей, которые вот так же с боевыми магами обращались. Я теперь к их праху цветы ношу.

— Уважаемая Татгем, понимаю, что вы расстроены. — Голос мага неожиданно стал жестким. (Вадлар даже вздрогнул и по-новому посмотрел на Намина Ракуру. А маг-то не только здорово чародействует и шутки хорошие понимает, он еще и злым быть умеет. Или притворяется злым, но это у него тоже здорово получается.) — Мы все расстроены, потому что все пошло не так. Думаю, если у меня что-то не получилось и при этом никто не погиб, этому нужно радоваться. Если я не рассчитал фрактальность Заклинания относительно магического фона, который нас окружал и неожиданно исчез, хотя о его исчезновении никто меня не предупреждал, то, может, вы обвините богов, убогов, Изначальные Начала, но не меня? И если ваш товарищ погиб — в этом тоже виноват не я. Или вы хотитебросить мне вызов?

Вадлару стало жарко. И дело отнюдь не в том, что напряжение между Иукеной и Магистром резко возросло. Жарко сделалось потому, что Намина Ракура создал огненный шар и ненавязчиво поигрывал им перед лицом упырицы.

«Охренеть, да он же убоговски зол! — понял Вадлар. — Так зол, что вякни Иукена или я какую-нибудь глупость — и мы тут все поляжем».

Фетис поискал глазами холмик, за которым можно было спрятаться от взрыва огнешара. Нет, Иукена промолчит, со всеми ее приколами голова у нее на месте, а вот в себе Вадлар не уверен. С пяток хохм так и просились на язык — прокомментировать и слова мага, и каменную морду Татгем. Как назло, Заклинание Ракуры рассеялось посреди степной территории, и холмиков поблизости не наблюдалось. Язык, что ли, прикусить?

— Простите меня, Уолт.

Носферату вытаращился на Понтея и постарался вспоминать те случаи, когда Сива просил прощения у него. Выходило, что таких случаев не было. Судя по выпученным глазам Иукены, в ее жизни подобных событий также не происходило. Подавившись ехидным замечанием по поводу Иукены, мага и того, что каждый из них делал Понтею, Фетис навострил уши, готовясь слушать, что же Понтей такого сделал.

— По всей видимости, виноват я. Мне не стоило скрывать от вас информацию, которая могла существенно повлиять на способ наших действий. Времени остается все меньше и меньше, и только моя вина, если мы упустим шанс неожиданности, что у нас пока есть. — Понтей говорил медленно, четко выговаривая слова, будто готовил речь заранее. Хотя, зная Понтея, можно не сомневаться, что речь он действительно приготовил заранее. — На моей совести смерть Огула и… и…

— Мы не можем утверждать, что Каазад-ум Шанэ Нугаро мертв, — прервал Понтея маг. — К тому же тот смертный нас до сих пор не догнал, и это скорее говорит в пользу победы Каазад-ума.

— Но и Каазад нас не догнал, — угрюмо возразил Понтей. — Сила Крови делает его быстрым, и если бы он победил, уже был бы здесь.

— Я не понял, Понтеюшка, ты приводишь доводы в пользу того, что Каазад погиб? — поинтересовался Фетис. — А на коего убога, скажи, оно тебе надо? Тебе так хочется, чтобы Каазад повстречался с Ночью? Может, тогда заодно и нас всех похоронишь, и убоги с ним, с этим Ожерельем? Может, тебе проще представить мертвыми и меня, и Иукену, и господина мага? Может, и себя ты уже представляешь горкой праха?

— Никто не должен был умереть!!! — заорал Понтей. — Что непонятного? Огул не должен был умереть! Каазад должен быть жив! Никто не должен умирать, если нет смысла умирать.

Бац!

Понтей отшатнулся, потрясенно глядя на Иукену. Схватился за щеку, на которой горел след пощечины. Вадлар присвистнул. Ну, главное, что Иукена отвлеклась от мага. А Понтею пусть хоть яйца оторвет, ее, в конце концов, проблемы в дальнейшем будут…

— Тысячи смертных в мире сейчас дохнут ни за что ни про что… — прошипела Иукена, сжав кулаки. — Сотни наших собратьев, Диких и Возвеличившихся, сейчас высасывают кровь тысяч простых людей, о которых никто не позаботится. Люди убивают друг друга, гномы убивают друг друга, тоараши убивают друг друга, боги убивают друг друга, убоги убивают друг друга. Мир убивает сам себя, каждый день, каждое мгновение. Смысла умирать нет никогда. Но мы не зря зовемся смертными. Боги смерти приходят за нами всегда, даже если не меч и не заклятие оборвали нашу жизнь. Жизнь отбирает нашу жизнь. Таков порядок бытия от Начала Начал. В этом проклятый смысл жизни — забирать жизнь. Я убивала, Каазад убивал, Огул убивал, ты убивал. Уверена, за плечами этого мага немало смертей. А Вадлар, чтобы стать носферату, скольких убил он, а? Сколько сотен невинных он выпил, чтобы не бояться Проклятого Путника? В чем был смысл, а, Понтей?

— Врет она все, господин маг, — поспешил заявить Фетис. — Невинных мало было, и те только по согласию, у нас с этим строго, знаете ли. Слава Одиннадцати Великим, благодаря им мы теперь… — Он спохватился и заткнулся. Кажется, Иукена и Понтей, занятые собой, не заметили, как он чуть не проговорился. Фу-у-ух… Надо поскорее замять это дело… — Кровь я хоть и пил, но в меру и особо не буйствовал. Понтей может подтвердить. Да, Понтей?

— Иу…

«Тьфу, он меня даже и не слушает. Ну и ладно».

— Иу, я…

— Неужели ты мне соврал, когда мы встретились с тобой в самый первый раз? Неужели ты врал мне все это время? О том, что такое Живущие в Ночи? О том, что такое их смысл жизни? И теперь ты разводишь сопли оттого, что погиб твой товарищ? Что-то я не помню, чтобы ты ревел о своих охранниках или Дайкар, что сгинули в поселении возле Храма. Может, пожалеешь всех трайнайских сироток, которые сейчас торгуют своим телом, получая взамен кусок хлеба? Что с тобой случилось, Понтей? Ответь! И не ври мне сейчас! Ври Вадлару, ври этому магу, ври всем! Но не ври — слышишь? — не ври мне! Иначе… Иначе… Мой смысл жизни…

— Иу… — Совершенно растерявшийся Сива протянул к упырице руки. — Иу, я… Я…

— Дело не в смерти товарища, уважаемая Татгем.

Ого, маг решил встрять в разборку милой семейки. Чего это он? Вот Вадлар давно уже понял, что когда Понтей и Иукена начинают с надрывом в голосе припоминать обстоятельства своей первой встречи, трагически закатывать глаза и вообще заниматься чем угодно, но лишь бы не делом, то лучше между ними не влезать. И дело не только в том, что Иукена — Гений Крови Татгем и в совершенстве владеет стрельбой из лука, выбивая десять из десяти. Хотя, если подумать, и в этом тоже…

— Вы — упыри, а я человек. Мы принадлежим к разным Народам. Но Тварец дал всем Народам зерно Разума, а значит, мы всегда можем понять друг друга, стоя даже по колено в крови друг друга. У меня есть знакомый боевой маг. Его невесту убил Дикий упырь. Он… Скажем так, реализуй вы Договор с ним, скорее всего он бы постарался каждого из вас убить, железно уверенный в своей правоте. Для него вы — Абсолютное Зло, и всегда им будете. Но моих близких не убивали Живущие в Ночи, скорее, я больше терпел от тех, с кем состою в близком родстве. Поэтому мне легче с вами общаться. Однако!!! — (Вадлар чуть не подпрыгнул, когда маг повысил голос.) — Товарищей терять тяжело, но еще тяжелее терять их потому, что провалился план, который ты составил. Это верно и для людей, и для упырей, и для других смертных. Уж простите меня, уважаемый Сива, но не из-за смерти Огула и возможной гибели Каазад-ума вы сейчас горюете. Вам свой план жалко. Вы совсем потеряли голову, ведь ваш идеальный стройный план трещит по всем швам, а вы не знаете, что делать. Я ведь прав, уважаемый Сива?

«Ну все. — Фетис закрыл глаза и тихонько попятился. — Сейчас Иукена нашпыняет его стрелами, а он долбанет молнией во все стороны. А так хорошо все начиналось».

— Ты прав, маг, — вместо молнии раздался голос Иукены. — Ты прав, маг, чтоб тебе провалиться в Нижние Реальности. Понтей, ты же за все чуть ли не с линейкой берешься, все хочешь рассчитать, измерить, согласовать, привести в меру, довести до гармонии. И если что-то не получится, ходишь потом как солнцем поджаренный.

Фетис непроизвольно хрюкнул. Вопрос, а берет ли Понтей линейку с собой в постель и как ведет себя, если там чего не получится, моментально улетучился под злобным взглядом Иукены. Так, об этом лучше даже и в хорошем настроении не говорить, ведь прикончит без предупреждения, она хоть и Перерожденная, однако Сила Крови всех Татгемов психованными делает…

Он посмотрел на мага и удивился. От недавней злости не осталось и намека, однако Намина Ракура теперь выглядел так, будто ему на все наплевать. Так, отлично, надо этим воспользоваться. Вспомним дела молодости…

Вадлар просто отодвинул Иукену в сторону и молча, без предупреждений, врезал Понтею в живот.


«Упырь с чувством совести… Куда катится этот мир? К всеобщему счастью и благоденствию?» — хмыкнул Уолт, стараясь отвлечься от мрачных воспоминаний, охвативших его. Вид Живущего в Ночи неприятно напомнил о давней истории… о смерти, которой могло бы не быть, если бы он лучше все просчитал… А, проклятье, все равно лезет из памяти всякая хрень, ну что ты будешь делать!

Ересь еще всякую нес. Разум, единство Народов. Плевать, что кровосос сейчас переживает чувства, которые Уолт переживал давным-давно. Упырей жалеть все равно что нож в спину себе готовить. Бедные, несчастные, как их Тварец наказал, Жаждой, потребностью пить человеческую кровь, где добровольцы, чтобы их кровушку высосали?

Да ладно, Уолт. Люди не лучше. Люди кровь не пьют, но и способов убивать друг друга придумали в тысячу раз больше. Если относиться ко всем упырям с предубеждением, нужно и к людям относиться как к потенциальным убийцам и давить еще в люльках.

В конце концов, Уолт, как-то раз упырь тебе жизнь спас. И не носферату, способный бороться с Жаждой, а Низший, от этой самой Жажды изнывающий. И он сдержался, хоть Уолт не раз ловил на себе полные жажды крови взгляды. Сдержался — а значит, могут сдерживаться и другие.

Да, кстати, а что происходит?

Фетис избивал Сива, а оторопевшая Татгем безмолвно за этим наблюдала.

— Ты что, скотина, потащил меня на дело, в котором меня прикончат? — орал Вадлар. Он повалил Понтея на землю и начал бить ногами. — Ты же обещал кучу голых девок и до хрена выпивки, проклятый лжец! Я что, сдохну, так и не побывав в лучших борделях Эквилистона?! — Он остановился и пояснил Уолту: — Мне о них один человек рассказывал такое, что я носферату решил стать только для того, чтобы туда сходить… — И ударил кулаком по голове Сива. — Ты хочешь сказать, что я могу свою мечту в задницу засунуть, недоумок?! Мнишь себя таким умным, а не можешь сейчас придумать, как нам по-быстрому разобраться с этой фигней?! Слюнтяй! Неужто не можешь изобрести способ разобраться с этими похитителями, чтобы смерть Огула не была бесполезной?! Кретин долбаный! Чтоб тебя! — Вадлар занес ногу над головой Понтея.

Уолт дернулся: это уже опасно — не хватало ему покалеченного упыря в самый разгар задания; а скоро уже и солнце должно взойти…

Однако нога Фетиса не достигла цели. Удлинившаяся рука Сива впечаталась в челюсть Вадлара, отшвырнув его метра на два. Пошатываясь, Понтей поднялся и вытер кровь с лица.

— Вадлар, — прохрипел он, — ну ты и сволочь!

Фетис и в ус не дуя потирал челюсть. Уолт заметил, что он ухмыльнулся.

— А ты дурак, — ответил Вадлар. — Нашел время падать духом. Иукеночка, уж прости, но и ты — дура. Лучше б вместо того, чтоб на нашего умника орать, господину магу грудь показала. Понтей бы приревновал и в себя пришел, да и я бы посмотрел…

Уолт ожидал, что Живущая в Ночи по меньшей мере закричит на Фетиса, но Иукена… покраснела. И бросилась помогать Понтею.

«А? — растерялся Уолт. — Это какая-то задумка, чтобы потом меня объявить во всем виноватым? Хотя голой я ее и так уже видел, чего ей смущаться?»

— Значит, так, — безапелляционным тоном сказал Вадлар, — сперва ты нам объяснишь, почему нет дождя. Потом скажешь, далеко ли те уроды, которых нужно прибить. А потом разъяснишь, как мы их победим. Понял меня или повторим наше милое общение?

— Не стоит, — буркнул Понтей. — Подожди, дай прийти в себя.

«Эх, вот бы у нас так разрешили разбираться друг с другом, — размечтался Уолт. — Спросит что-то профессор Куальзус на лекции по метафизике — а ты в него пульсаром. А он тебе: „Ну ты и сволочь!“ — и ничего. Красота».

— Нужно ли понимать, что прекращение дождя подразумевает наше близкое местонахождение относительно наших будущих противников? — оторвавшись от воображаемых картин, спросил Уолт и удивился витиеватости своей фразы. Чего это он?

— Нет, — сказал Понтей, поморщившись. Живущий в Ночи скорее всего уже восстановился от ударов Фетиса, но боль, видимо, еще не ушла. Ничего, скоро уйдет, у упырей с этим быстро… — Как раз наоборот. Мы должны были попасть в ужасный ливень, будто третий мировой потоп начался. Дождь не должен был прекращаться. Я не знаю, почему…

— Ну а эти уроды где? — перебил его Фетис.

— Судя по тому, что я слабо их ощущаю, они на конце Границы.

— Твою же мать! Как это они смогли? Нам же туда еще тащиться и тащиться без варгов! — Фетис внимательно посмотрел на Понтея. — Разве это не значит, что нашему преследованию пришел конец? Нам ни за что не догнать их, а если они вошли в Майоранг, Элибинер или Талор, мы об Ожерелье вообще можем забыть.

— Это правда? — спросил Уолт.

— Правда, — кивнул Сива. — Однако… Есть шанс, что они повернут назад. И даже не просто шанс. Вероятность того, что они снова направятся в Границу, очень велика.

— С чего бы это? Если они все такие навороченные, как тот, с которым мы уже столкнулись, то сквозь погранзаставы им пройти что плюнуть; они там все равно для украшения; даже упыри редко идут через Границу в этом направлении. Или ты нам опять чего-то не сказал, а, Понтеюшка?

— Не совсем… Это не такая тайна, как Договор. Просто знание о Соглашении не распространяется среди простых Живущих в Ночи.

— Соглашение? — Уолт решил вмешаться. — Я надеюсь, это не контракт, например, с ведьмаками? Или вы еще и со Школой Меча какие-либо договоренности имеете? Хочу предупредить: если здесь будут ведьмаки, то мы с ними будем долго разбираться, кто чем должен заниматься и в компетенции друг друга, и скорее всего к согласию не придем.

— Нет, Соглашение — это договор между Лангарэем и человеческими королевствами на севере об охране Границы от Блуждающей Крови. В случае незаконного пересечения Границы Живущими в Ночи Майоранг, Элибинер и Талор обязуются перекрыть свои пограничные территории и не пропустить беглецов.

— Блуждающая Кровь?

— Ах да, вы же не знаете. — Понтей вздохнул. — Так у нас в Лангарэе называют Живущих в Ночи, которые восстают против официальной политики Царствия Ночи — невмешательства во внешние дела и отказа от завоевания новых земель и смертных. Они призывают вернуться к исконной роли упырей в этом мире. — Сива замолчал.

— Что же это за роль? — спросил Уолт.

— Если в двух словах: жрать людей, — доходчиво объяснил Фетис. — Типа мы, упыри, еще Дикими это делали, а значит, сейчас, когда мы вообще стали такими умными, то нам сами боги велели людей порабощать и только их кровью и питаться. Вроде того, что вот вы, люди, разводите коров, пьете молоко и едите мясо. Так и с вами нужно.

— Интригующе, — сказал Ракура. — А почему их Блуждающей Кровью называют-то? По мне, так лучше название «Кровожадная Кровь», что ли…

— Ого! — просиял Вадлар. — Хорошее название! Надо протолкнуть его в Совет. Ведь куда лучше звучит, чем Блуждающая Кровь. А ну-ка… — Он скорчил рожу и зловеще прорычал: — Кровожадная Кровь!

Иукена отпустила ему подзатыльник. О, упырица пришла в себя! Надо теперь держаться от нее подальше.

— Блуждающей Кровью этих упырей зовут потому, что они бегут из Лангарэя во внешний мир, собирая там Диких упырей и нападая на людские деревни. Блуждают по миру, так сказать. — Понтей грустно улыбнулся. — Из-за них нас до сих пор в Равалоне считают сумасшедшими кровососами, мертвецами, которым нужна только человеческая жизнь.

— А что, разве не так? — невинным тоном спросил Фетис.

— Вадлар, хватит.

— Все-все, молчу. — Фетис закрыл рот руками.

— Как я понимаю, вы реализовали и Соглашение? — спросил Уолт.

— Да, причем со всеми тремя королевствами сразу, по самой высшей степени опасности. Все королевства должны выслать к Границе отборные отряды, подготовленные на такой случай. А это пять-шесть полков Элибинера, десятки чародейских отрядов Талора и боевые машины Майоранга, в том числе несколько големов.

«Весьма неплохо, — подумал Уолт. — Такая мощь и против отряда боевых магов сгодится, и половины хватило бы».

— Так они этих уродов прикончили бы и все! — воскликнул Вадлар. — Нам-то зачем было за ними выдвигаться?

— А Ожерелье пускай валяется на поле боя? Хочешь, чтобы чародеи его из любопытства активировали, пытаясь разобраться, что это к ним в руки попало? — Понтей посмотрел на Фетиса как на идиота. — К тому же я уверен, что они не будут пытаться прорываться через пограничные заставы королевств. Скорее мы реализовали Соглашение на тот случай, если похитители достигнут конца Границы, а мы будем от них далеко. На этот случай есть способ догнать их и вступить в бой.

— Что за способ?

— Смотрите, господин маг. — Понтей присел и принялся чертить линии на земле. — Вот это погранзастава королевств. На востоке Майоранга — Непроходимые горы, через них похитители не посмеют пройти, там обитают барлоги. На западе Элибинера — Туаринская река, она широкая, глубокая, и к тому же в ней живут сильфиуры.

— Сильфиуры?! — удивился Уолт. — Откуда они здесь?

Златотелые сильфиуры, исконные обитатели морей, с которыми опасались спорить даже морские боги и убоги, обладали чудным, не поддающимся логике разумом, владели странной и непонятной магией, могуществом схожей с магией Магов-Драконов. Сильфиуры практически вымерли в предыдущую Эпоху и скрылись в таких безднах Океана, куда ни один смертный, будь он даже могучим магом, никогда не опускался. И была у сильфиуров особенность: они терпеть не могли других смертных, особенно тех, кто находился в их водных пространствах, что вкупе с их магией доставляло кучу неприятностей морским державам. Эльфы Заморских Островов вели с ними истребительные войны несколько тысячелетий, и только внезапная болезнь, поразившая сильфиуров, позволила Светлым не то чтобы выиграть, а скорее не проиграть.

— Считают, что они попали в Туаринскую реку из Границы, — объяснил Сива. — Хоть они морские обитатели, но прижились в ней. Туаринская река служит естественной границей между Элибинером и Диренурианом, Лесом карлу, что лежит дальше на запад. А вот здесь, — Понтей ткнул пальцем ниже погранзастав, в волнистую линию, которая изображала Туаринскую реку, — река протекает подземными путями через часть Диренуриана, которая выросла в Границе. И именно поэтому у нас еще есть шанс.

«Вот в чем дело, — понял Уолт. — Хитро придумано. Осталось только узнать…»

— Слушай, я не совсем понял, в чем наш шанс, Понтеюшка? Объясни мне, тупоумному, вдруг я чего-то не понял, как и Иукена… Ай!

— Ты кого тупоумной назвал, придурок?

— Иукеночка, да ты что, я же тебя уважаю, ценю и люблю, как бы я мог… Ай! Ай-ай!

— Мы здесь. А похитители здесь. Мы куда ближе к Диренуриану, чем они.

— И что?

Фетис продолжал вести себя как дурак. Зачем ему это надо? Ведь он далеко не глуп. Неужели?.. Уолт кинул быстрый взгляд на Живущую в Ночи. Ну тогда все понятно…

— Единственное, что им остается при виде военных сил королевств, это повернуть обратно, отправиться к этой части Диренуриана и прорываться через Лес, — терпеливо пояснил Понтей. — И возле Диренуриана мы их встретим. Теперь понятно?

— Понятно, — закивал Фетис. — Да, а еще можно вопрос?

— Задавай, — покорно сказал Понтей.

— Ты уверен? Я точно могу спросить?

— Да спрашивай же!

— Какая у Иукены в сексе любимая поза?

Повисла грозовая тишина.

— Да я не для себя, — поспешил уточнить Вадлар. — Так, один знакомый интересуется…

И он, сволочь, подмигнул Уолту.


«Вот дерьмо!» — подумал Авидий, умудрившись наступить на это самое дерьмо. Лесничий королевства Талор немного подумал и от души выругался. Ну как он мог в собственном лесу не заметить этого дерьма? В лесу, настроенном на него столичным магом, обучавшимся в Школе Магии, не заметить такую мелочь?

Он поднял ногу, разглядывая сапог. Впрочем, не такая уж и мелочь…

«Мыть придется… Ох уж эти новомодные веяния, чтоб одежда всегда чистой и опрятной выглядела, чтобы видом своим каждый служивый королевства мог гордо государство и короля своего прославлять… Тьфу… Запомнилось, что Тифалас говорил, надо… Лучше б помощника прислали, чем уставы новые», — вытирая сапог о траву, думал Авидий.

Помощник действительно бы пригодился. И не потому, что огромная территория, за которой следил Авидий, требует ежедневного обхода. И дело не только в браконьерах, шныряющих по Королевскому Лесу. Рунный пояс, которым снабжен каждый лесничий Талора, в крайнем случае вызовет на помощь до десяти лесных духов.

Помощник нужен в первую очередь для того, чтобы скоротать длинные холодные ночи.

Авидий сглотнул, вспомнив молодого помощника, которого прислали к Тифаласу. Старый урод прикинулся больным при триместровой проверке, и его снабдили тонким нежным пареньком со светлыми волосами. Официально: чтобы старый опытный лесничий передал опыт преемнику. Неофициально: кто только не болтал, какие сладкие постанывания доносились с тех пор из избы Тифаласа каждый вечер и каким довольным он стал выглядеть. Еще поговаривали, что он предлагал мальчишку Удрунику, но заломил такую цену, что с ним никто на эту тему больше не заговаривал.

При воспоминании о светлых волосах помощника Тифаласа у Авидия заныло в паху. Проклятье! Ему тоже нужен помощник. Для передачи опыта. Срочно нужен. До ближайшего города далеко, к тому же в борделях знали, сколько зарабатывают королевские лесничие, и заламывали убоговские цены. А деревенских девок сурово охраняли деревенские отцы, готовые сначала поднять кого угодно на вилы, а потом послать барону жалобу — и никак не наоборот. Так прикончили предшественника Авидия, попортившего дочку старосты Кривых Кривунов, которая собирала на его участке хворост. Деревенские собрались толпой, позвали свою кривоногую ворожею, ворвались в лес — и даже духи не помогли, при виде ворожеи исчезнувшие, как профессионально больные попрошайки при виде бесплатного целителя. А потом староста деревни, прикинувшись дурачком, твердил барону и прибывшему по такому делу герцогу, что деревенские все попутали, забыли, что сначала надо пожаловаться, а потом судить, а не наоборот, ну так ведь они неграмотные и вообще… Ага, неграмотные. Как послушаешь их тяжбы во время разборки за межи — обалдеешь. Такие софизмы — риторы и юристы из столицы заслушаются.

Но помощника хочется…

Так, это что?

Авидий нахмурился и взялся рукой за рунный пояс. Осмотрел пенек. Небольшое деревце было срублено совсем недавно в несколько ударов, но при этом почему-то не сработало ни сигнализирующее заклятие, сообщающее лесничему о преступлении во вверенных ему землях, ни предупреждающее заклятие, бьющее по нарушителю цветовой галлюцинацией. Дерево было срублено, а заклятия не повреждены. Такое мог сделать колдун… но тогда здесь были бы уже все лесничие Южного Королевского Леса в сопровождении баронских арбалетчиков и колдунов из Ордена Троих. На магические ауры Заклинание, наложенное столичным магом, срабатывало сразу, оповещая всю округу. Так что это не колдун. Скорее всего какой-то крестьянин, заручившись помощью деревенской ворожеи, решил подшутить над лесничим. Ну ничего, просто так ему это с рук не сойдет, деревце срубили недавно, и уйти далеко он не мог… Все очень просто. Последовательно нажать на Ifir, Zaagaf и Vurre. Дождаться ответа духа Лесных Путей, прошептавшего направление, в котором ушел нарушитель. Затем — Dasat и Guagi, которые призвали духа Коротких Дорог, раскрывшего перед ним Дверь. Дальше просто шагнуть и…

…И оказаться в десяти метрах от хоббита с трепыхающимся зайцем в руках. Удивиться появлению в Королевском Лесу хоббита, ближайшее поселение которых находилось аж возле столицы, не было времени. Полурослик бросил зайца и выхватил из-за пояса длинный нож. Меткие стрелки и меткие метатели ножей — оба этих прозвища хоббитов мгновенно вспомнились Авидию. Хотя до хоббита десять метров, и каким бы быстрым и метким он ни был, — магия быстрее. Руки уже на поясе, и пальцы нажимали на Guagi, Ceqiy, Jarah и…

На листья брызнула кровь.

«Как?..» — Мысль умерла вместе с сознанием. Если бы Авидий узнал, что его участок отдадут Тифаласу и пришлют в помощь еще одного помощника, более юного и миловидного, он бы заодно умер и от зависти. Но он этого не узнал. Явившийся к нему Анубияманурис был малоразговорчив и деловит, быстро перерезав его нить жизни и отправив в Посмертие.

Хоббит же, сняв с обезглавленного тела рунный пояс, быстрой пробежкой пальцев по рунам отогнал закрутившихся было вокруг виизаоов — лесных духов погибших деревьев, отмеченных печатью некромагии и опасных противников для неподготовленного смертного. Еще несколько наборов заставили мелких духов поглотить тело и голову человека, всосав их прямо в землю, а духов Дальних Дорог открыть перед ним Дверь.

— Что так долго? — Недовольный женский голос встретил хоббита при выходе из портала.

Высокая девушка в переливающемся бирюзой платье, с черными волосами, заплетенными в две косы, надменно глядя на полурослика синими, чуть раскосыми глазами, выпрыгнула из фургона, запряженного существами, один вид которых заставил бы магов Школы Магии с кафедры искаженной зоологии ахнуть и сжевать от зависти свои шляпы и плащи. Такого набора щупалец, ног, буркал, псевдоножек, жвал, клешней, культяпок, недоразвитых крыльев и хвостов, жабр, чешуи, шерсти разной длины и всех цветов радуги и магии, рогов, подозрительно выглядящих и пахнущих пятен, клыков, спорящих в размерах с когтями, и когтей, спорящих в размерах с клыками, а также наполненных вселенской печалью глаз им никогда не удавалось вывести[17].

— Долго ждал. — Хоббит швырнул ей рунный пояс. — Не рассчитал, что моя морфе позволяет обходить заклятия в этом лесу. Пришлось повозиться, чтобы лесничий меня нашел.

— Ладно, молодец, что хоть выполнил задание. Эта четверка идиотов не способна даже украсть у кровососов нужный артефакт и нормально вернуться. Из-за них у Мастера теперь больше проблем. Ну, когда они вернутся, я им задам!

— С Тавилом тебе лучше разбираться в замке, а не в месте, подобном этому, — с усмешкой посоветовал хоббит. — А то еще неизвестно…

— Что неизвестно? — вскинулась девушка. — На что ты намекаешь? Забыл, как я их четверых уделала?

— Помню, помню. — Хоббит вперевалочку подошел к тварям, впряженным в фургон, и похлопал ближайшую по морде. — Такое зрелище трудно забыть… Ну так что?

— Подойдет, — внимательно рассматривая пояс, сказала девушка. — Несколько изменений — и мы сможем создать Лесной Коридор прямо к рубежам Диренуриана. Как раз к тому времени, когда они пройдут его… по крайней мере — должны пройти.

— В нашей жизни никто никому ничего не должен, Эвана. Разве только мы обязаны своим существованием Тварцу и богам.

— Скажи это Мастеру, Бранди, — ухмыльнулась девушка. — Скажи это Мастеру — и посмотрим, что он тебе ответит.

— Ты о том, что он сделал с нами? Лично я считаю, что всемогущая длань Тварца направляла Мастера в его деяниях. Он может быть уверенным, что это не так, но я же знаю.

— Что ты знаешь?

— Мне были явлены знаки, Эвана.

— О Небесный Град и Нижние Реальности! У тебя опять были галлюцинации? Оставь свой бред для райтоглорвинов, например. Ты у них мог бы место кардинала получить благодаря картинам своих откровений.

— То, что я вижу, просто превышает наше смертное восприятие, Эвана. Наше с тобой, тех четверых с энтелехией и, не побоюсь сказать, Мастера.

— Следи за словами, Сельхоф. Это боги умеют прощать. Мы, смертные, не такие, мы не прощаем, если нас что-то оскорбит.

— Лишь Тварец не знает ограничений, и вся цель существования смертных — подняться ближе по Лестнице к Его Подобию и Образу. Ты же знаешь, я с Мастером потому, что знаю — он способен дать смертным возможность подняться выше по Лестнице. А все остальное меня не интересует.

— Правда? В замке я слышала от рабов, что Мастер выкупил тебя у Воровской Гильдии, которой не нравился вор-неудачник, к тому же убивший товарища. Поговаривают, что он тебя чуть ли не из петли вынул. А теперь ты достаешь всех разговорами о Тварце. Тебе не кажется это странным?

— Перед смертью многое переосмысливается, — пожал плечами хоббит. — Когда душа моя готова была отделиться от смертной оболочки, был явлен мне Посланник, что открыл мне истинную цель существования моего и мира. Истина была открыта райтоглорвинам Грозным Добряком, Истина о Лестнице Бытия. И знаю я — Мастер указывает мне путь к этой Лестнице.

— Идиот, — прокомментировала Эвана. — Религиозный идиот. А вот скажи, способен ли Тварец создать камень, который он не сможет съесть?

— Способен.

— Так, значит, он не всемогущ?

— Всемогущ.

— Тогда почему же он не может съесть этот камень? Значит, он не всемогущ?

— Не всемогущ.

— А? Подожди, ты только что сказал, что он всемогущ…

— Ну да. Что-то не так?

— Но если он не всемогущ, он не может быть Тварцом.

— Почему, Эвана?

— Ну Тварец ведь вроде как все может и все такое… Значит, он должен быть всемогущим!

— Тварец тебе ничего не должен, Эвана. Тварец — это Тварец. Не пытайся понять то, чего никогда не поймешь. Если Он захочет, будет всемогущим, а если захочет — не будет всемогущим.

— Достал ты меня! Вы, верующие в божественную помощь, поголовные идиоты. — Эвана свернула пояс и забралась обратно в фургон. — В этом мире можно полагаться только на себя.

— Эвана, Сельхоф, — раздался из фургона хриплый голос, — все готово?

Эвана опустилась на колени (что было весьма неудобно на краю фургона) и протянула пояс внутрь.

— Хорошо. Я быстро разберусь с системой рун заклятий этого леса. Пояс создавал выпускник Школы Магии, это чувствуется сразу. Это нам на руку. Эвана, у меня есть задание для тебя. Ты немедленно отправишься на встречу к Затону, Ахесу и Тавилу. В случае, если мы задержимся в Лесном Коридоре, ты поможешь им. Сельхоф останется со мной на случай, если объявится другой лесничий.

— Мастер, я приношу извинения за дерзость, но не стоит ли призвать рабов из замка? Сельхоф, конечно, хорош, однако мы потеряли Олекса и…

— Не нужно тебе думать об этом, Эвана. Олекс… Стоит признать, с ним я потерпел неудачу. Не беспокойся, рабы не нужны. Не забывай о Монаде, Эвана. Отправляйся сейчас же в Диренуриан и не беспокойся.

— Слушаюсь, Мастер.

«Безбожница, — отстраненно думал Сельхоф Бранди, наблюдая за тем, как Эвана использовала морфе. — Ты не понимаешь, что Тварец дал тебе в Своей милости. Ты не ценишь свой путь к Лестнице. Ничего. Рано или поздно Тварец накажет тебя за твое неверие…»

Он опустил взгляд, когда Эвана отправилась в путь. Теперь он, единственный, охранял Мастера. Да, Мастер все-таки умен. В отличие от глупой Эваны он знает причины, заставляющие хоббита служить ему. Мастер знает, что ради Лестницы Сельхоф будет защищать его изо всех сил.

Мастер умен. И его ум изменит глупый мир смертных.


— Ох… мы ходили над пропастью.

— Ходили? Да мы висели над ней, а ту соломинку, за которую мы держались, убоги готовы были сжечь в любой миг.

— По мне, так они ее подожгли и вовсю раздували пламя.

— И не говори.

Раваз неторопливо смаковал вино, развалившись в мягком кресле, изготовленном лучшими мастеровыми Торгового Дома Герзен специально по заказу клана Фетис для правящих семей. Девиз Торгового Дома «Деньги дерьмом не пахнут» благодаря сотрудничеству с Лангарэем дополнился концовкой «И кровью не отдают», после того как кладовые Дома пополнились полноценными золотыми кируамами Роланской империи и килограммами серебряных кольев. Раваз Дэй поставил бокал на инкрустированный драгоценными камнями столик и постучал пальцами по ручке кресла.

— Однако… Ты меня поразил, Вазаон. Я не ожидал от тебя подобного.

— А как не ожидал этого Жарах! — ухмыльнулся Сива, устроившись поудобнее в кресле возле потрескивающего поленьями камина. — Помнишь его лицо?

— О, я еще лет десять буду его помнить! — расхохотался Раваз. — Это было что-то…

Старший Представитель Дознания при Совете Идущих Следом Аварай Туи ша-Наш Тиатан Заварат вздохнул и устало уставился на стопку бумаг перед собой. Смотреть на тройку Живущих в Ночи, сидящих по другую сторону стола, ему не хотелось. А хотелось ему вернуться обратно в свой родовой замок и продолжить чтение романа о приключениях охотника на упырей, весьма популярного среди людей с достатком в Роланских королевствах. Доставивший книгу Апостол доложил, что роман признан лучшим в жанре готических ужасов и каждый культурный смертный обязан прочитать его. По мнению Старшего Представителя, книга не могла напугать даже младенца-упыря, но как развлекательно-комедийное чтиво годилась вполне. Так он не смеялся с тех пор, как был молодым и мог веселиться, а это было очень-очень давно.

Ох, ну почему кланы Атан, Вишмаган, Сива и Татгем решили устроить резню именно этой ночью, на самом интересном эпизоде, когда упыри принимали кровавую баню (Заварат чуть не рухнул с кровати в этом месте, представив кровавую баню), а охотник полз по крыше, приготовив огненную воду гномов, чтобы спалить баню и всю Кодлу упырей. Развитие сюжета подразумевало еще больше юмора, и Аварай хотел как можно быстрее вернуться к чтению.

— Ну что ж… — Аварай сосредоточился и посмотрел на Жараха, начальника тайной службы, уверенно сидевшего на неудобном стуле.

Только трое Живущих в Ночи предстали перед Дознавателем. Клан Нугаро был официально признан Братством Крови пострадавшим и Дознанию не подлежал.

— Итак, перейдем сразу к делу. — Аварай взял в руки пергамент с печатью тайной службы. — Согласно докладной уважаемого Жараха Фиа-Тар’Ши Атана, кланы Сива, Фетис, Татгем, Нугаро и Дайкар вступили в преступный заговор с целью свержения правящего порядка Царствия Ночи. С этим связаны действия тайной службы этой ночью в Храме Ночи Нугаро. К докладной приложены соответствующие, по мнению тайной службы, доказательства. Их сейчас рассматривает Совет Идущих Следом, Братство Крови и Постигающие Ночь. Поэтому здесь находятся Вазаон Нах-Хаш Сива и Раваз Дэй да Фетис, которые несут, согласно докладной, основную ответственность за заговор и являются его вдохновителями.

Жарах вежливо улыбнулся и бросил победный взгляд на своих соседей. Аварай устало вздохнул и взялся за другой пергамент, с печатями кланов Сива и Фетис.

— Согласно же заявлению уважаемых Вазаона Нах-Хаш Сива и Раваза Дэй да Фетис, Жарах Фиа-Тар’Ши Атан и его семья вместе с семьей Ваар-Дигуаш клана Вишмаган готовили переворот с целью установления военного правления и нарушения всех мирных договоров Лангарэя с последующей военной экспансией. Соответствующие доказательства предоставлены Совету Идущих Следом, Братству Крови и Постигающим Ночь…

— Какие еще доказательства? — скривился Жарах, презрительно глянув на Сива и Фетиса. — Что еще сфабриковали эти слабаки?

— Прошу меня не перебивать, уважаемый Атан. На время дознания с вас сложены все полномочия начальника тайной службы Лангарэя, а это значит, что вы представляете сейчас только себя и свою семью. Все доказательства находятся у вышеперечисленных правительственных органов, и вам не обязаны их предоставлять. Более того, хочу подчеркнуть, что в связи с исчезновением Гииора Ваар-Дигуаш Вишмагана, который вместе с вами напал на принадлежащую клану Нугаро собственность, ваше положение более шаткое, нежели положение уважаемых Фетиса и Сива.

— Скоро он объявится, не беспокойтесь, — уверенно заявил Жарах.

— Согласно Правилам Дознания, я обязан огласить главные доказательства, на которых строится обвинение, и выслушать оправдания. После я предоставлю их Совету, Братству и Постигающим. Начнем с уважаемых Сива и Фетиса.

Вазаон и Раваз выглядели спокойными, но Аварай чувствовал, что оба напряжены. Неудивительно, ведь в случае признания правоты за Жарахом, не только их семьи, но и кланы будут наказаны. Каждый третий мужчина кланов Сива и Фетис будет лишен сердца, а половина Апостолов уйдет в другие кланы. И это еще мягкое наказание…

— Главное обвинение уважаемого Жараха основано на недавней реализации Договора, которую вышеуказанные пять кланов провели втайне от Совета Идущих Следом, нарушив тем самым Уложение сто сорок четвертое. В качестве доказательства приведены расчеты жрецов Храма Вишуту, которые следят за Полем Сил Лангарэя. Также приведены доказательства того, что клан Нугаро приобрел крупную партию оружия у гномов, клан Сива закупил магические артефакты, в том числе военные, а клан Татгем готовится к военным действиям. Однако! — Аварай пристально посмотрел на Атана. — Ввиду причинения вреда клану Нугаро кланом Атан обвинение против Нугаро снимается.

— Как снимается? — Жарах недобро прищурился.

— Согласно триста второму Уложению. Обвиняющий является заинтересованным, и показания третьей стороны позволяют обвиняемому избежать обвинения.

— И что это за показания? Кто их дал? — напряженно спросил Атан.

— Второй Брат Крови. Братство Крови сообщило, что клан Нугаро готовится к масштабной инициации Наследников и Перерожденных, которую он проводит раз в двести лет, и закупка оружия одобрена Братством и свершилась с его согласия. Более того, инициация Нугаро будет проведена совместно с кланами Сива и Татгем, на что ими же было получено разрешение Братства, а также Седьмого Советника. Поэтому представитель клана Нугаро отсутствует здесь, однако клану дана возможность предъявить претензии кланам Атан и Вишмаган.

— Что за нелепости? — Жарах начал приподниматься, потом опомнился и быстро сел на место. — Что еще за инициация? Не помню, чтобы Нугаро кого-то инициировали двести лет назад.

— Тогда это была закрытая инициация и только члены клана могли участвовать в ней, — пояснил Аварай. — Однако запись о ней зафиксирована в Анналах Великого Храма и копия предоставлена Постигающими Ночь. Так что, уважаемый Жарах, я объяснил причину снятия вашего обвинения с клана Нугаро. Продолжаем. С отсутствующих здесь представителей Дайкар и Татгем также сняты обвинения на основе триста второго Уложения, учитывая поправку к седьмому пункту…


— У него, между прочим, руки начали дрожать.

— Я этого не заметил. Честно говоря, я беспокоился, насколько эта подделка записи сможет обмануть Постигающих. Понтей уверял, что состав чернил и структуры заклятий подобраны идеально, но все равно мне было не по себе.

— Будь с нами сейчас Вииан-ом, он бы порадовался, что традиции его клана помогли нам.

— Да, верно. А помнишь, потом он начал напирать на Договор?

— Да, это было зря. Однако тут ты удивил меня.


— Тем не менее я настаиваю на своих обвинениях! — выкрикнул Жарах. — Не может быть совпадением разрушение Храма Ночи Дайкар, в котором наверняка хранился могущественный магический артефакт, и незаконная реализация Договора!

— Однако вы не предоставили доказательств связи между этими двумя событиями.

Жарах замолчал. Он не мог признаться, что обратил в Апостола одного из Дайкар, что служил храмоохранителем при Храме Ночи Дайкар. Это был бы солнечный свет на его карьере, а учитывая обстоятельства происходящего, — и на его жизни.

Плохо. Очень плохо. Вот если бы Гииор был рядом! Вместе они бы уже заставили этого убогового Заварата понять, кто действительно виновен. Просто он еще не пришел в себя от того, что Нугаро смогли одолеть объединенные силы Атан и Вишмаган. Он держался, он умел обманывать, сохраняя внешнее спокойствие, но внутри его терзало беспокойство. Нугаро одолели его личных воинов. Может, не так идеален план, что создавался в течение последних лет? Может, не так уж и хорошо начальник тайной службы знал младшие кланы? Может, зря думал, что они, готовя переворот, были глупы и самонадеянны? Может, глуп и самонадеян был он?

Начали подергиваться руки, и это было плохим сигналом. Он начинал выходить из себя. Обычно это ничем хорошим не заканчивалось, особенно для подчиненных, посмевших вызвать его гнев. Однако трансформа в присутствии Старшего Представителя Дознания грозит закончиться плохо именно для него, Жараха. Хорошо, что Гииор с Кедаром успели прорваться сквозь Нугаро. Если они приведут боевого мага Школы и принесут головы тех, кто его сопровождал, то они, Атаны и Вишмаганы, победили. А от Гииора и Кедара никому не скрыться. Еще лучше, если они достанут то, что было похищено из Храма Дайкар. Вдруг это можно будет использовать на пользу реализации их плана?

Так, успокоиться. Прийти в себя. Сейчас главное доказать, что его обвинения не беспочвенны. А это можно сделать хотя бы благодаря Договору…

— Я настаиваю, что незаконная реализация Договора является основной уликой против кланов, которые я обвиняю в предательстве правящих Домов. Именно реализация Договора доказывает, что пять названных мною кланов виновны.

— Вы правы, — подтвердил Заварат. — Не одобренная Советом или Постигающими реализация Договора втайне от Совета или Постигающих является серьезным преступлением. У вас есть, что сказать на это, уважаемый Сива, уважаемый Фетис?

— Да, есть, — спокойно сказал Нах-Хаш.

«Что же ты можешь сказать? — разозлился Атан. — Я все проверил — ни Совет, ни Постигающие не были оповещены ни одним из вас о реализации. Если вы просили о ней давно, то срок уже истек, разрешение действует в течение трех дней. Так что же ты можешь сказать?»

— Согласно проекту семисот четвертого Уложения, который одобрен тремя Советниками и двумя Постигающими, что позволяет в определенных ситуациях считать его легитимным, мы воспользовались правом, тайно предоставленным клану Сива Незримыми Постигающими. — Нах-Хаш усмехнулся и повернулся к Атану: — Мы понимаем, уважаемый Жарах не мог знать о просьбе Незримых, которая обязывает нас изучать Границу, в том числе и магическими способами. Это не входит в компетенцию тайной службы и, более того, скрыто от Совета и Братства. Однако Незримые подтвердят мои слова. Более того, они позволили привлекать к исследованию любого представителя кланов, обязав его скрывать от правящих семей собственного Дома работу, которую он для нас делает. Уважаемый Раваз Дэй — один из них.

— Второй Незримый действительно сейчас находится среди занимающихся расследованием и обвинениями, — подтвердил Заварат. — Его не приглашала ни одна из сторон, однако он сам пришел.

— Что за глупости?! Что за изучение Границы?! Это же явный обман! — не выдержал Жарах.

— Вы хотите предъявить обвинение Незримым? — немедленно поинтересовался Старший Представитель Дознания.

— Нет… Конечно же нет.


— Оставалось лишь добить его. И раздавить. И, как делают дикари в жарких землях, станцевать на его костях.

— То есть на прахе? После того, что произошло…

— Подумать только, мы лишились главного врага с помощью тех, против кого собираемся выступить. За это определенно стоит выпить. Но прежде объясни, откуда у вас оказался тотдокумент?

— Гм, а не боишься, что у нас и на тебя есть что-то подобное?

— Боюсь. Поэтому и спрашиваю. Знаешь, когда чего-то боишься, лучше бояться, зная об этом все. Просто хочется узнать, как вы сделали это.

— Вспоминаешь Жараха?

— Скорее уж, поминаю. Но все-таки как вы…

— Таким образом, обвиняемые предоставили доказательства своей невиновности, которые будут предъявлены комиссии. — Заварат зашелестел бумагами. — Теперь перейдем к обвинению кланов Атан и Вишмаган в лице присутствующего здесь Жараха Фиа-Тар’Ши Атан и отсутствующего Гииора Ваар-Дигуаш Вишмаган. Главное доказательство обвинения — личный приказ уважаемого Жараха на пропуск за пределы Границы Порченой Крови Атан в сопровождении Гииора Ваар-Дигуаш Вишмаган для поиска и заключения соглашений с лидерами Блуждающей Крови.

— Что?! — взревел Атан и, не сдержавшись, вскочил. Рядом с его ногой тут же задрожала арбалетная стрела — пока из обычного железа, как напоминание о том, что в сердце Живущего в Ночи направлен болт из лунного серебра. — Что за приказ? Я ничего подобного не делал! О чем речь?

— Приказ с вашей личной Печатью Крови, — спокойно сказал Аварай, хотя внутри похолодел. Неужели Атаны действительно оказались настолько глупы, что решили объединиться с Блуждающей Кровью?

Сведения о разбираемом деле поступали в сознание Дознавателя не целиком, а постепенно, четко отмеренными дозами, так что эта новость для Заварата была и шокирующей и пугающей. Это… это смертный приговор всему клану, если это правда. Семья Жараха входит в род Дома Атан, а значит, наказание понесет весь Дом, даже те, кто ничего не знал о делах начальника тайной службы. А Атаны не так просты, чтобы стерпеть уничтожение. Это как минимум схватка с лучшими воинами Лангарэя, а максимум — гражданская война, потому что за Атанами могут пойти многие. Но Печать Крови — это серьезно. Это настолько серьезно, что, будь обвинения подкреплены чем-нибудь менее весомым, Совет, Братство и Постигающие даже не подняли бы вопрос об измене Атанов.

А еще Вишмаганы…

О Великая Ночь, что же нас ждет?

И чем закончатся похождения охотника на упырей? Надо это узнать до того, как начнутся кровавые побоища в Царствии Ночи.

— Печать Крови, несомненно, принадлежит Жараху Фиа-Тар’Ши Атан, что уже было доказано Постигающими. Что вы можете сказать в пользу своей невиновности?

— Бред! — заорал Жарах. — Полный бред! Это явная подделка! Как и инициация! И изучение Границы! Это же чушь! Обман! Как вы этого не видите? Неужели я похож на идиота, который поставит личную Печать Крови на таком приказе? Это подделка!

— Печать Крови невозможно подделать. Вы это отлично знаете. Итак, если вам нечего сказать в свое оправдание, объявляю обвинение имеющим силу и…

— Да как вы смеете?! — разъярился Жарах.

Атан, позабыв обо всем, начал трансформироваться. Бешенство, перед которым меркло даже вошедшее в поговорку неистовство Татгем, полностью поглотило начальника (пускай уже наверняка бывшего) тайной службы. Сила Крови Атан давала им огромную силу, а взамен отбирала разум. Потому боевое безумство Атанов в поговорки и не вошло. Когда на поле боя появлялись Атаны, когда они неслись под хохот богов войны, смерти и ужаса, неслись, не щадя ни чужих, ни своих, ни себя, поговорки не складывались.

Заварат не сдвинулся с места. Старший Представитель Дознания не смел покинуть кресло Дознавателя до окончания Дознания. Это могло печально закончиться для Представителя, но куда печальней была бы его судьба, если он нарушит закон.

Законы Крови не зря так называются.

Расплата за их нарушение — всегда кровью.

Кровь — это жизнь.

А Жарах нарушил Закон Крови.

Апостолы Татгемов выстрелили одновременно. Лунное серебро, магический металл, который создает сама Природа, не просто опасно для Живущих в Ночи — оно смертельно для них. Пробей обыкновенный болт сердце носферату, каковым был Жарах, и Бродящий под Солнцем еще может выжить. Но, попади в сердце хоть крупинка лунного серебра, — упырь обречен. Его не спасет даже человеческая кровь.

Сива и Фетис с каменными лицами наблюдали, как пламя пожирает Жараха. А Заварат разжал непроизвольно сжавшиеся кулаки и сказал…


— Конечно, Печать Крови не может быть подделкой. Я уверен, лучшие маги Конклава не смогли бы ее подделать. — Вазаон налил в бокал вина и принялся рассматривать, как играют на стекле отблески огня из камина.

— Но Жарах не отдавал такого приказа. Он же не идиот! Сумасшедший, как все Атаны, но не идиот. Признавайся, как вы это сделали? Неужели нашли способ создавать личные Печати Крови?

— Нет. Но мы ее и не подделывали.

— Тогда как?

— Печать подделать нельзя, однако можно подделать документ, на который ставится Печать, так, чтобы потом написанное исчезло и можно было вписать что угодно. А также можно обратить в Апостола Атана, который служит в отделе Жараха. Не одному ведь Жараху так делать, правда?

— А потом Апостол принесет нужный документ, — понятливо кивнул Раваз. — Страшный ты упырь, Вазаон. Страшно умный, точнее. Такое придумать…

— Зря ты себя поправил. Я просто страшный. Всю эту комбинацию с Апостолом и Печатью придумал Понтей. Исключительно для того, чтобы у нас на руках был документ с личной Печатью Крови начальника тайной службы. На всякий случай. И ведь Переродить упыря в Апостола очень сложно… Ты же знаешь. Не уверен, удалось бы мне это без психомагии Понтея.

Вазаон замолчал, потом одним глотком осушил бокал и пробормотал:

— Иногда я его боюсь…

— Кого? — насторожился Раваз. Услышать, что Вазаон Нах-Хаш Сива кого-то боится — дорогого стоило. Осталось узнать — кого.

— Своего младшего сына, — нехотя, словно сдерживая что-то, чем давно хочется поделиться, буркнул Сива. Прям плотина, на вид крепкая, а уже протекает, и не в одном месте, осталось только ковырнуть — и хлынет.

— Понтея, что ли? — удивился Раваз. — Боишься? Да он же и не помышляет о главенстве в семье! В книги уткнулся, магию изучает, мечом не владеет, трансформа вроде не особо и развита. Более того, к тебе почтителен сверх меры. Даже твой старший сын — и тот с меньшим уважением с тобой общается, будто уже пинком прогнал тебя с поста главы. Как говорится, младшие сыновья никуда не торопятся, потому что старших слишком много.

— А еще говорят, что старшие сыновья в мире живут, а младшие мир меняют. Не слышал? Поговорка роланская, древняя. А Понтея я боюсь. По-хорошему боюсь.

— Это как? Не пойму я тебя.

— Ну, в свое время я боялся, что он Порченая Кровь.

Фетис чуть не расплескал вино.

— Ну и шуточки у тебя, — проворчал он. — Поосторожнее с такими заявлениями. Почему ты так решил?

— Ты же знаешь, что Дикие рождаются сразу с Жаждой, а мы начинаем ощущать ее после совершеннолетия. А жрецы берегут тайну. Я сам узнал ее случайно, из старой книги времен появления Одиннадцати, когда Порченой Крови было намного больше, чем сейчас. Ты знаешь, что Порченая Кровь Жажды не испытывает?

— Не может быть!

— Не может. Однако так и есть. Вспомни хотя бы нашего Таабила. Мы ведь сами привели к нему людей. Он ни разу не требовал человеческой крови. Он ни разу не говорил, что Жажда мучает его. Мы сами поили его. А Понтей… Когда наступило совершеннолетие, он тоже ничего не говорил о Жажде. Он не требовал человеческой крови. Ты же знаешь, за каждым из нас следят при наступлении совершеннолетия, чтобы Жажда не превратила нас в безумцев, неспособных остановиться. А когда особо клинический случай — тогда позволяют пить людей. Но не осушая. Оставляя им жизнь. Например, так было со мной. А Понтиру, моему старшему, просто хватило несколько кубков крови. Но кровь пьют все. Кровь хотят пить все. И пьют. Кроме Порченой Крови. Представь мой ужас, когда я понял, что мой младший сын крови не требует и не говорит со мной или с матерью о Жажде. Я думал, что проклятье Порченой Крови коснулось и нашего клана. Что мой сын сойдет с ума, что станет ненормальным и начнет уничтожать все вокруг. Это позор на весь мой род.

Сива вздохнул.

— Порченая Кровь… Асоциальные и сумасшедшие. Не то чтобы они не поддаются воспитанию, просто у них нет понятия «мы». Есть «я», есть «они», но они не чувствуют общности ни с кем. Они точно Заклинание Огня, в любой момент способное взорваться в руках хозяина. А Понтей уединился, и я… Я пытался с ним поговорить, я даже подсылал к нему молодых девственниц с порезами, готовый даже к тому, что он убьет их, опорожнив до конца, — наш клан особо чувствителен к этому типу крови. Хотя зачем я буду врать тебе? Я даже хотел, чтобы он убил их. А он взашей гнал их из комнаты. И молчал. А потом оказалось, что он даже не старается овладеть Силой Крови, — и я чуть не сошел с ума.

— Но ведь…

— Да, да, он не Порченая Кровь, и Силой Крови Сива он владеет, и Жажду чувствует. Просто… Но подожди. Я боялся своего младшего сына. Я даже желал ему смерти. А потом… Потом он подрался с твоим племянником из-за той Перерожденной девчонки, до крови подрался, но при этом применив трансформу. Нашу трансформу, трансформу Сива, а не известную никому трансформу Порченой Крови. И мне полегчало. Я перестал его бояться. Но ненадолго.

— Так значит, они с Вадларом не поделили Татгем? Вот негодяй! — Раваз расхохотался. — Знаешь, что он мне сказал, когда вернулся весь окровавленный и с поломанным клыком? Раз наши кланы дружить собрались, то он решил проверить, на что способны воины Сива, и вызвал лучших на поединок. Сказал, что побил всех и что им больше досталось, чем ему. Я тогда в ужасе был, думал, наши Дома клыки друг на друга оскалят, а потом смотрю, он с твоим сыном, таким же побитым, общается. Позже узнал, что они вдвоем только и дрались, но не знал, что из-за девчонки. — Фетис покачал головой. — Так если он не Порченая Кровь, что ж ты его опять бояться начал?

— Я узнал, что, оказывается, после совершеннолетия жрец, следящий за Понтеем, все-таки упустил его из виду. А потом нашел. На рассвете в лесу, над трупом растерзанного человека, совсем мальчишки. Из деревни, которая подчиняется нашему клану. Понтей испытал Жажду. И убил мальчишку. — Вазаон помолчал. — Своего друга.

— Друга? Твой сын дружил с человеком?

— Старшие братья и сестры с ним почти не общались, — вздохнул Сива. — Понтей — самый младший в семье. А тот мальчишка подружился с ним, показав, как можно призвать лесавок. Этот ребенок имел задатки к магии, по всей видимости. Они дружили, хоть это и странно для упыря и человека. А потом Понтей убил его. Видимо, Жажда накрыла его, когда он просто общался со своим человеческим другом. А он почти ничего не знал о ней. И рядом не оказалось никого, кто сумел бы ему помочь… Жреца, понятное дело, я наказал. А потом поговорил с Понтеем. И после того разговора я снова стал его побаиваться.

— На этот раз из-за чего?

— Понимаешь, я объяснил ему, что человеческую кровь мы не просто обязаны пить. Мы ДОЛЖНЫ ее пить. Потому, что мы — упыри. Потому, что мы являемся Живущими в Ночи. Как люди должны есть мясо, чтобы развивались их мышцы и разум, так и мы должны пить кровь. А он глянул на меня и сказал: «Тогда я перестану быть Живущим в Ночи»…

— Что-что? Что он имел в виду?

— Ну, он сказал, что никогда не выпьет человеческой крови. Что теперь люди для него просто перестают существовать. Что он найдет способ для упырей жить без Жажды. Видел бы ты его глаза в тот момент… Мне даже показалось, что в них я вижу того разорванного мальчишку.

— Так что же он не пошел в Постигающие Ночь?

— Почему не пошел? Он говорил с ними. А потом заявил, что их методы неэффективны, раскритиковал и даже послал в Нижние Реальности. Конечно, им тут же заинтересовались Незримые. Однако он сумел получить от них все, что его интересовало, и не вступил в Орден. Первый Незримый мне даже сказал, что он рад этому…

— Да что же ты творишь! — завопил Раваз, снова чуть не расплескав вино. — Ты говорил с Первым Незримым?

— А от кого, по-твоему, мы узнали о нем? — осуждающе посмотрел на Фетиса Сива. — Неужели, как и остальные, поверил, что я отыскал древние записи, в которых о нем говорилось? Не верю, друг мой, не верю.

— Я собирался потом все уточнить, — объяснил Раваз. — Так что сказал тебе Первый Незримый?

— Что Понтей скорее всего во всем прав, и потому хорошо, что он не вступил в Орден.

— А в чем же он прав?

— А вот этого мне не сказали, — усмехнулся Вазаон. — Но после мы были допущены к схрону в Храме Ночи Дайкар, а Дайкар — к нашему заговору.

— Так, подожди… Значит, Первый Незримый… Он с нами… Он нас поддерживает?

— Благодаря Понтею. Благодаря чему-то в Понтее, чего я не вижу и чего я не понимаю. Не хочешь теперь вместе со мной его побояться?

— Нет. Бояться не хочу. А вот уважать… — Раваз подумал, взялся за бутылку и допил ее из горла в несколько глотков. — Фу-у-у-у… Твой младший сын — это нечто…

— Ага, — мрачно сказал Вазаон. — Не хочешь поменяться?

Глава восьмая БОЙ ПЕРЕД РАССВЕТОМ

Магия принесла много пользы. Во-первых, она помогла вылечить страшные болезни, которых боялись все расы. Во-вторых, она позволила нам строить здания, предназначенные для проживания, а не для выживания. В-третьих, магия разрешает нам наилучшим образом познавать мир и наше место в нем.

Ах да! Конечно же, без магии мы бы не смогли так быстро и эффективно уничтожать тех, кто нам не нравится!

Из тайных свитков Дзугабана Духара Фаштамеда
— Лес ушастых… уже… скоро… — Тавил устал. Зелье перестало действовать, что в первую очередь выразилось в том, что он прекратил называть все сущее дерьмом. Одновременно он стал чувствовать лес и присущую ему ауру, фон, который манил к себе и вместе с тем придавал сил.

— Приготовьтесь… Я прикрою на подходе… а дальше… Тавил… — Ахес не то чтобы устал, он был рассредоточен. Сейчас его морфе кружила вокруг троицы, готовая и защищать и атаковать. Ошибки больше допускать нельзя, а в Границе ближе к утру им могли повстречаться и караваны, и разбойничьи шайки, схожие с той, с которой они разобрались ночью, и даже группа Блуждающего.

Времени оставалось все меньше и меньше. Даже небольшая задержка могла разозлить Мастера настолько, что он… Нет, он не убьет. Просто лишит силы одного из них и вышвырнет прочь. Это хуже убийства.

И поэтому никто не хотел стать «одним из них».


— Все Четыре Начала, что известны нашему миру и нашему разуму, я взываю к вам и прошу о помощи. Энергией Первых Рун: Ktyulha, Asevin, Hogaz, Eru, Jitu, Iftio, Ober, Codark, Kasae, Uwuz. Взываю и прошу…


Затон взбежал на холм и огляделся. Зеленые рубежи Леса карлу показались на горизонте. Соседствующий здесь с Границей Диренуриан отвадил от своих территорий всех существ и тварей. Ядовитые стрелы и болты, сдобренные Лесной магией, поражали каждого, кто пытался без разрешения приблизиться к Лесу, и служили надежной защитой все те столетия, как возникла Граница.

С момента образования Диренуриан вел необъявленную войну против всех своих соседей, кроме упырей, с которыми иногда торговал, потому и методы охраны своих пределов карлу выработали весьма жесткие. Например, во время конфликта с объединившимися Элибинером и Талором, перебросившими по воздуху десант прямо к границам Диренуриана, Лесные эльфы применили тактику, совершенно неожиданную для людей. Когда солдаты после очередного штурма Диренуриана вернулись в лагерь, их тела начали покрываться цветами. Истошно орущие воины превратились в настоящие цветущие кустарники и после столь странной метаморфозы стали нападать на бывших товарищей, разбрасывая вокруг тучи мелких семян. Карлу посыпали свои стрелы клейкими зернами витиуэлли, специально выращенного ими растения. При ранении яд проникал в тело раненого и постепенно захватывал своего носителя. Пока маги разобрались в происходящем, половина десанта погибла, а другая половина была полностью деморализована. Элибинеру и Талору пришлось поспешно отступать. С тех пор карлу внимательно следили и за воздухом, а элибинерцы и талорцы притихли, вернувшись к обычной ловле проникавших в их королевства эльфийских партизан и разведчиков.

Что ж, с помощью Тавила погранпосты Диренуриана они должны преодолеть. А далее — просто не останавливаться и бежать…


— Я прошу вас о Силе Единения, из которой вы возникли, о Силе, которая все притягивает к себе, чтобы давать целостность каждой вещи. Ашотан, диэ Тамену, зианар Фитиша Нар Тэ, зуа ши. Блести, Салэамандрэ. Теки, Ундионэ. Дуй, Сильифидэ. Трудись, Коэбальдэ. Вознесите меня к Четырем. Взываю и прошу…


Затон обернулся. Ахес и Тавил приближались. Тавил пыхтел, таща ящик. Ахес выглядел рассеянным. Оба казались уставшими. Однако если Тавил вот-вот мог обрести второе дыхание, то Ахес выбивался из сил. Он еще не понимал этого, но Затону со стороны было виднее. В конце концов, в их команде за зелья отвечает именно он, и именно он привык наблюдать, как и какой ценой зелья воздействуют на товарищей. Уставший Ахес — плохой боец и тем более плохой носильщик. Есть, конечно, еще один вариант…


— Я принимаю ваш Дар, Четыре Начала, и даю вам в ответ часть своего духа. Примите же эту жертву и поддержите наше соглашение. Авено и Адара. Так есть. Так было. Так будет. Я воззвал и получил. Ixi.


Они приближались к холму, на верхушке которого их ждал Затон, и тут Ахес охнул и резко остановился. Тавил, не заметив этого, продолжил бег, но Ахес бросился ему на спину. Ящик ударился об землю с таким звуком, что можно было подумать, будто он сейчас развалится. Но он не развалился.

— Ты что? — Тавил заткнулся, увидев бледное лицо Ахеса. Это было знаком весьма серьезным.

— Опасность, — прошептал Ахес.

А потом неспешно уходящая ночь исчезла, будто боги дня прогнали ее, решив не ждать своего часа. Свет помчался по Границе, ослепительный интенсивный свет, в котором одинокая фигура на холме просто растворилась, исчезла. И сверху обрушилось всепожирающее пламя.


Затон спиной ощутил, как резко подскочила температура. Влажная после дождя земля начала покрываться паром. Затон развернулся, входя в морфе, пытаясь понять, что происходит…

А над ним всходило солнце. Не на востоке, где ему Тварцом было положено всходить каждое утро, несясь в повозке, которую тащат боги Солнца[18]. Не медленно, осознавая важность своего восхождения и давая смертным проснуться. Не вовремя, потому что еще как минимум час оставался до восхода. И это солнце не несло жизненную энергию.

Наоборот. Смерть. Смерть оно несло…

Слезы текли из глаз Затона. Не выдержав яркости, он прищурился, бросая все доступные тени перед собой, пытаясь разглядеть, что происходит. И разглядел.

В небе, белом от света, ярко пылала огромная птица. Крылья, от которых во все стороны разлетались перья-искры, закрыли собой полнеба; длинный, похожий на драконий, хвост полосовал степь, оставляя за собой спекшуюся землю и пепел растений; похожая на куриную голова выпускала из клюва языки пламени, а огромное раскаленное тело постепенно покрывалось огненными протуберанцами. И птица, и испускаемое ею пламя были белыми — и это пугало, безумно пугало, и Затон закричал, заорал, завопил, прямо-таки ощущая, как бог ужаса, расхохотавшись, крепко прижимает его к себе. А затем огненная бестия, выпустив в небо длинную струю белого пламени, бросилась вниз. К земле. На холм, на котором замер охваченный ужасом Затон. И за холм, туда, где лежали, не понимая, что происходит, Алекс и Тавил.


Когда Воплощение Огня, бушующее по ту сторону Защитных Полей, растворилось в изнасилованной им ночи, вернув спокойную серость предрассветного мира, Уолт вскочил, Жестом убирая Темное Покрывало с упырей. Как на них подействует свет Феникса, он не знал и потому решил на всякий случай подстраховаться — окружил их сдерживающим световое излучение недолгим слоем Мрака. Феникса он создал, объединив Заклинания Свитков Пламенного Дождя, Покрова Феникса и Воздушных Капель, пожертвовав Четырем Началам — Свету, Тьме, Сумеркам и Тени — частицу жизненной энергии, что, конечно, не особенно хорошо, да еще при том, что бодр он только благодаря Руке Исцеления. Но делать было нечего. После неудачи в схватке с человеком Уолт не мог ударить в грязь лицом. Сейчас на кону стояла не только его честь, но и честь кафедры боевой магии, честь его наставников, честь Школы Магии вообще. Пускай большинство магов спившиеся или спивающиеся, продажные и развратные, тупицы, принятые на работу по кумовству или за взятку, — но есть там и хорошие смертные, и именно ради них Уолт больше не собирался проигрывать. Три Свитка и одолженная Началами Сила Единения в совокупности позволили призвать Воплощение Огня, попасть под удар которого не пожелали бы и Высшие Маги. Впрочем, Высшие Маги еще бы и заинтересовались, откуда аспиранту-второкурснику ведомо Заклинание из разряда Запрещенных. Хорошо, что Конклав не интересуется Границей. Засеки они его — и прощай карьера и свобода.

Разъяренный Феникс был самым могущественным Заклинанием, которое изучил Уолт. Именно им и стоило бить по тройке смертных, которых они поджидали в засаде.

Все, как и сказал Понтей. Они столкнулись почти нос к носу. Хорошо, что удалось объединить Силу Свитков Земного Разрыва и Земной Защиты, пускай и с убыванием Силы почти вполовину, и вызвать с ее помощью Земного Хозяина, который перенес их к нужной точке. Там они подготовились к ритуалу Обращения к Началам задолго до того, как появились враги. Варит у Сива голова! Да еще и талант к психомагии. Эх, все-таки жаль, что Живущих в Ночи нельзя принимать в Академию Магии.

— Они мертвы? — Пылающий азартом Фетис чуть ли не прыгал вокруг Магистра. После увиденного (а Феникса можно было даже увидеть сквозь Темные Сферы) он, казалось, проникся к Уолту еще большим уважением и симпатией, чем раньше. Неужто думает, что Ракура научит его этому Заклинанию?

— Не берусь утверждать. Нужно убедиться. — Уолт прищурился, вглядываясь в спаленную степь. — Приготовьте свои Клинки Ночи, и осторожно выдвигаемся.

Иукена молча (ну надо же!) достала из саадака лук, потом сняла три иглы с куртки и вложила их между пальцами правой руки. Понтей вытащил из сумки знакомый шарик, а Фетис ничего не достал. Нет у него, что ли, этого Клинка Ночи? Ну ладно… По крайней мере, не стоит, случись что, рассчитывать на его помощь.

Вытащив Убийцу Троллоков (вспомним молодость?), Уолт осторожно направился к выжженному куску степи и сплавившемуся холму, по которому пришелся основной удар Феникса. Упыри шли за ним. Им нужно было пройти метров пятьдесят и…

И, надеялся Уолт, забрать Ожерелье и разойтись.

Так, на холме никого, а вот у подножия холма лежало что-то бесформенное. Надо же, от стоявшего на холме что-то осталось…

— Проверьте, что там. — Маг кивнул на останки.

Понтей переглянулся с Фетисом и Татгем, и те отправились к холму. Магистр и Сива начали холм обходить, не выпуская Иукену и Вадлара из виду.

Так, вроде здесь, на втором холме, тоже никого и ничего, даже останков тех двоих. Осталось найти ящик с Ожерельем.

Так. Что-то не так.

Уолт остановился и еще раз внимательно осмотрелся. Иукена и Вадлар стояли возле останков. Фетис пинал их ногой, что-то говоря Татгем, а та с брезгливым выражением смотрела в сторону Ракуры. Что-то подсказывало Уолту, что брезгливость эта не к останкам относится…

Чувство ненормальности происходящего не исчезало. Кто-то выжил? Нет, вроде никого не чувствуется. И ящик, видимо, за вторым холмом, поэтому его пока не видно.

Уолт похолодел. Вот оно…

Какой, в Нижние Реальности, второй холм?!

Его не должно быть!

— Отойдем… — только и успел сказать он Понтею, как второй холм лопнул, извергнув из себя горячую землю и десятки готовых атаковать растений.


— Опаньки…

Иукена не успела заметить, что сделал Фетис, но сожженные лохмотья, прикрывавшие пахшее горелым мясом тело, свалились, открыв взору довольно нелицеприятную картину.

— Твою… — процедила упырица и сплюнула. Увиденное до боли напомнило прошлое, до сих пор навещавшее ее в кошмарах.

Прошлое, ради памяти о котором она живет. Прошлое, придавшее смысл ее жизни. Проклятое ею не раз и не два прошлое…

Левой половины тела у трупа не было. Совершенно. Словно по нему прошлась идеально наточенная гильотина.

— Неплохо, неплохо. Как называлось? Разъяренный Феникс? Мне бы такого Феникса, я бы с ним сходил к Рашатам. Посмотрели бы, как это круто — девятеро на одного.

— Он мертв?

— Мертвее, чем мы с тобой, Иукеночка. Ух ты!

— Что такое?

— Видишь татуировку на шее?

Иукена пригляделась:

— А это разве не ожог?

— В определенном смысле ожог. Это, видишь ли, часть Знака Отреченного. Выжигается специальным составом огня, после которого шрам уходит под кожу и выглядит как татуировка.

— Откуда знаешь?

— Ну, после того как я понял, что тебе нравятся умные парни, а не нормальные, я взялся за ум. Шучу-шучу. Понтей как-то о гномах рассказывал.

— При чем здесь гномы?

— А при том.

Вадлар начал пинать останки коренастого тела и задел струпья. От рваной раны поднялось такое зловоние, что Иукена брезгливо отвернулась. Понтей и маг как раз обходили холм. Между прочим, Понтей мог и с ней пойти, оставил бы Вадлара с этим магом, они вон чуть ли не обнимаются, так нет же, поперся с колдуном, а ее с Фетисом отправил. Дурак.

— Знак Отречения наносят гному, которого с позором выгоняют из Гор. Он становится вне каст и вне закона, и ни один гном, встретивший его на поверхности, не должен помогать ему.

— Что такого мог натворить этот гном?

— Ну мало ли. Этого я не знаю, тут ты приперлась и куда-то забрала моего милого Понтеюшку. Тьфу… — Зловоние становилось невыносимым. — Слушай, давай пойдем, раз он дохлый…

Громкий звук — будто рядом взорвался огромный огненный шар. А потом серия приглушенных звуков — будто взорвались несколько мелких огнешаров.

Они, не сговариваясь, бросились бежать. Что-то произошло по другую сторону холма. Убогов маг и здесь себя не оправдал. Зачем он вообще нужен их команде? От магов только одни неприятности и беды. И зло…


Маг от души сыпанул по выпрыгнувшей из ненастоящего холма фигуре очередью небольших фаерболов. Понтей видел, что Магистр попал. Фигуру в прыжке отбросило назад, кажется, даже оторвало руку. Однако следом за фигурой из «холма» полезли десятки извивающихся лиан с шипами и цветами, на лепестках которых были самые настоящие клыки, угрожающе щелкающие на Понтея и Уолта; поползла трава, пульсирующая декариновыми жилами; вылетели похожие на перекати-поле комки, из которых торчало что-то вроде щупалец. Маг, кажется, опешил от такого обилия флоры, но не растерялся. Он сунул меч в ножны и выбросил перед собой руки, выкрикнув что-то такое шипящее и гортанное, что в горле Понтея, чей родной язык по шипению мог поспорить с нагами Махапопы, зачесалось. А из рук мага ударили струи огня, полностью смывшие первую линию атакующих растений.

И тут Уолта отшвырнуло в сторону. Сива не заметил, как пропал Магистр. В тот момент он сосредоточился на активации Сферы Ночи, уверенный, что в случае опасности Магистр предупредит его.

Поэтому когда Понтей наконец обратил внимание на обстановку, его уже окружили лианы, а сверху падали «перекати-поле».


Уолта кружил ветер. Магии или даже распадающихся заклятий он не смог уловить, казалось, будто это обычный ветер, один из тех, что день и ночь гонят по миру боги ветра. Но нет, обычный ветер не хватает за руки и за шиворот, не оттаскивает от упыря, самозабвенно уставившегося в свой шарик, не мелькает тысячами песчинок, поднятых с земли и странно расположившихся только на периферии ветра. Нет, не ведет себя так обычный ветер. Значит, гиле, да? Ну что же… Классический курс, взаимодействие Стихий. Земля — твердь и основа, она первая среди Элементов и лучше всего подходит к заклинаниям защиты. Вода — вторая, она есть течение и становление, начальное отрицание Земли; этот Элемент подходит для создания существ, которые могут и защищать и нападать. Ветер — полное отрицание Земли, он не тяжел и поднимает вещи; и как начальное отрицание Воды, еще подчиняющееся вещам, Ветер лучше всего подходит для комплексных атак, но слаб в защите. И, наконец, Огонь, преддверие Эфира, Стихия свободы от всего, Стихия, на которую не влияют вещи, но и которая не может вещи создавать, полное разрушение созданий Земли и Воды. Огонь не так опасен для Ветра, потому что Ветер может его подхватить, раздуть и использовать для своих целей…

Все так. Но Феникс бил по троим: останки у холма — раз, еще один сейчас собирался покончить с зазевавшимся Понтеем, а против Уолта, значит, третий, и если Уолт жив, значит, Феникс более-менее подействовал, раз их пытаются разъединить.

А еще если он против одного врага, то не ветер его противник…

Вот только нужен Жест… Получится ли сделать, когда ему выкручивают обе руки?


«Перекати-поле» почти упали на Понтея, когда Стрелы Ночи ударили по ним, сверкнув октариновым кругом с декариновым треугольником и разрезав их пополам. Щупальца-лозы, обращаясь в труху еще что-то пропищали напоследок, но, понятное дело, их никто слушать не стал.

— Ты дурак? — Иукена, меткими выстрелами пробив себе дорогу, подобно Гневным богиням, выросла перед Сива. Она кипела от злости: — Почему ты не использовал свой Клинок Ночи? Это было опасно!

— Он дистанционный, — попытался объяснить Понтей, но Иукена его не слушала.

Она развернулась к растениям. Там происходило нечто новое: травы и лианы подхватили оставшиеся «перекати-поле» и начали заползать в них. «Перекати-поле» разбухали прямо на глазах, в считаные секунды они увеличились до размеров легендарных драконов. Три огромных, просто титанических «перекати-поля» опасно закачались перед упырями. Посланные Иукеной точно в цель Стрелы Ночи отбросили их слегка назад, не причинив особого вреда.

— Ну же, используй свой Клинок! — рявкнула Иукена на Понтея.

— Он еще не настроился.

— Зачем он тогда нужен?!

— Великая Ночь, Понтеюшка, она себя так всегда ведет? Ну тогда спасибо тебе.

— Где маг?!

— Был только что тут…

— Так и знала, что он бесполезен! — Иукена сорвала десяток игл с куртки, тут же удлинившихся, и воткнула перед собой в землю. Потом взяла сразу пять, натянула тетиву, прицелилась и выстрелила. Стрелы еще в полете превратились в сверкающие молнии, но теперь они еще и словно все перекрутились, образовав одну огромную Стрелу Ночи.

В этот раз удар по центру одного «перекати-поле» вызвал октариновый круг, ярко засиявший, но не исчезнувший после попадания, руны перебрались в треугольник, закружившийся вокруг собственной оси и начавший погружаться внутрь «перекати-поля», точно бур. Сначала ничего не происходило, а потом «перекати-поле» осветилось изнутри багровым светом, закачалось, потеряло ход. От него начали отваливаться куски, словно огромный жук, забравшийся внутрь, жадно пожирал растение, разваливая его скрепы.

Но два других «перекати-поля» уже были рядом. Иукена, тяжело дыша от разлившейся по телу усталости, не могла снова взять несколько Стрел Ночи. Бросив уничижающий взгляд на Понтея, забормотавшего: «Иу, я же говорил, Клинки используют наши ресурсы Силы Крови. Ты должна быть осторожнее…», — упырица схватила ближайшую Стрелу и скривилась. Силы восстанавливались не так быстро, как она ожидала.

«Перекати-поле» были уже рядом.


Ахес уволок человеческого мага подальше от Тавила. Во время удара с неба той огромной пламенной птицы он потратил чуть ли не все силы, прикрывая себя и товарища. Чудовищным напряжением морфе он насыпал перед пылающими небесами настоящую гору земли, себя и Тавила зарыв поглубже и прикрыв вдобавок ящиком. Антимагий, входящий в состав ящика, должен был взять на себя часть магической энергии, развеять долю Огненной Силы, грозящей все испепелить.

Частично получилось.

Тавил отделался ожогами, а вот Ахес пострадал серьезнее. К тому же, когда он прорвался сквозь сплавившиеся заслоны земной преграды и вырвался на волю, маг огненными шарами сумел оторвать ему руку, которую Ахес только-только вернул из морфе. Маг был опаснее упырей и для него и для Тавила. А если они подстерегли их, значит, и Алмазная Броня Олекса не выдержала, хотя Мастер говорил, что ни одна известная магия или физическая атака не навредят Олексу, пока он находится в энтелехии.

Затон даже не успел воспользоваться своей морфе, когда эта огненная птица атаковала их.

Мага надо было оттащить подальше от стоявшего рядом упыря и тех двух Живущих в Ночи, что спешили к ним. Прикрой они его, тяжело придется и Ахесу, неспособному вызвать Похороны Неба и Земли, и Тавилу, чья энтелехия вдалеке от Диренуриана почти не имеет силы.

Что там задумал маг?

В состоянии морфе тело Ахеса тысячами песчинок скользило вокруг управляемого им ветра, сохраняя его форму, не давая развеяться в пространстве. Противник обычно и сражался с ветром, пытаясь найти средство против воздушной Стихии, ошибочно полагая, что ветер и есть враг.

Вот и маг, кажется, начал плести Заклинание, связанное с ветром. Ахес чувствовал это. Те элементали, что соседствовали в своем мире с планом этого физического бытия, вытягивались в метрику реальности, в которой находились Ахес и маг, и задевали тонкие потоки, с помощью которых Ахес управлял ветром. Так уже бывало, когда маги пытались подчинить окруживший их ветер или подавив более сильным ветром. Так бывало. И тех магов больше не было. Ахес просто поглощал элементалей Воздуха, превращал их в потоки, усиливая свой ветер, увеличивая его мощь.

Что ж, маг сам роет себе могилу, заодно копая могилы и упырям. Ведь даже не справься с ними Тавил, с Ахесом, вернувшимся полным сил, они укатают Живущих в Ночи в землю. Ну что ж, можно даже помочь магу, ослабить хватку на его руках, чтобы он быстрее вызвал ветер.

Давай, маг! Давай! Делай последнюю в своей жизни ошибку!


— Эх, Ночь и ее присные, ну ничего вы без меня сделать не можете.

Вадлар, нарочито зевая, выступил вперед. В руках его находился длинный шест, весь в рунах и с одной нецензурной надписью. Фетис поднял шест над головой и начал раскручивать все быстрее и быстрее. И вот уже неразличимый сплошной круг вертелся над упырем, круг, из которого вверх потекли руны, складываясь в некое подобие зиккурата: одна руна наверху, две руны под ней, три руны под ними, ниже, четыре руны еще ниже. Десять рун выстроились над кругом, а потом вокруг них засверкал ромб с символами Начал на концах.

«Перекати-поле», подобравшиеся уже совсем близко, словно подпрыгнули, зависнув над головами упырей. Понтей начал шипеть на свой шар, будто это могло помочь, Иукена с отчаянием натянула лук, а Вадлар…

Вадлар, грязно выругавшись на Всеобщем, резко прекратил вертеть шест и широким махом послал в «перекати-поле» сорвавшуюся с шеста огромную, метров шестьдесят длиной, октариновую волну, в бурных всплесках которой сияли декарином десятки рун. «Перекати-поле» никак не могли уйти из-под удара, в воздухе у них не было возможности поменять траекторию — и волна разрезала их пополам, залив получившиеся половинки настоящим дождем из рун, идущим и вверх и вниз. Там, где руны касались переплетенных растений, вспыхивал жадный огонь, ручейками разбегающийся по частям «перекати-поля», моментально уничтожающий их.

На Живущих в Ночи посыпались догорающие остатки трав, кустов, лиан, лоз и цветков. Подбоченившийся Вадлар гордо поглядывал на Сива и Татгем.

— Прекращай уже, — не выдержала упырица. — Твой Клинок Ночи Понтей сделал, так что не надо тут выерепениваться.

— Понтей не Понтей, но это же было круто, а? Как я их в самый последний момент? В рыцарских романах герои только так и поступают.

— Не думаю, что это конец, Вадлар. — Понтей указал им на остатки «холма». Оттуда появлялись гигантские сцепившиеся травяные колонны, толщиной со смертного. Из колонн росли лианы поменьше, покрытые длинными блестящими иглами. — И следите за землей, оттуда тоже может быть атака.

— Давай-ка я их еще раз… — Поплевав на ладони, Вадлар снова поднял шест, но Понтей покачал головой:

— Если еще раз используешь Посох Ночи на полную, будешь валяться, как бревно, — предупредил Сива. — Видишь, Иукена до сих пор не пришла в себя.

— Хо! Мы, Фетис, ничего не боимся! — Вадлар выпятил грудь, при этом поспешно опуская шест и пряча его за спину.

— Думаю, с этим я разберусь. — Понтей прищурился, прикидывая расстояние. Его рука, держащая шар, начала увеличиваться. Колонны трав поползли к упырям, будто управляющий ими не мог придумать ничего лучше, чем лобовая атака, не оправдавшая себя с «перекати-поле».

«Нет, — подумал Понтей, — он просто тянет время. Наверное, он опасается Магистра. Ему нужно, чтобы мы не соединились. Ну ладно. А так, тварь?»

Сива широко размахнулся и швырнул шар в сторону «холма». Когда тот пролетал рядом с колоннами, Пики Травы рванулись к нему, стремясь перехватить, отбить, помешать…

Шар слегка качнуло в полете, от него отделился метровый октариновый круг с декариновым треугольником внутри, ударив прямо по Пикам Травы. Травяные стебли тут же пожухли, а шар без проблем долетел до «холма» и упал внутрь.

Понтей сжал кулаки. Ну? Ну?!


Тавил дрожал от злости. Лес так близко, а он не мог добраться до него из-за этих проклятых мертвяков. И не боятся же! Ведь скоро рассвет, скоро взойдет солнце, скоро они должны будут искать убежище, чтобы Воздействие не уничтожило их. Вот бы время бежало быстрее! Тавил вздохнул. Ахес сумел прикрыть их обоих ценой своей морфе, а сейчас ему нужно тратить свою, спасая груз. Дерьмо! Если бы они успели добраться до Диренуриана! Его энтелехии ничего бы не смогло противостоять!

Нужно продержаться, пока вернется Ахес. Тащить ящик и биться с кровососами одновременно будет тяжело, но ничего-ничего, Ахес уже сражался с магами, у него есть опыт, и этого чародея он должен победить.

Но почему такое огромное чувство опасности? Почему он словно стоит над бездной, нет, не стоит, а почти падает в нее, падает, не в силах помешать падению? Откуда это чувство?

Что-то с Ахесом? Или что-то с ним, Тавилом?

В кратер, появившийся после прорыва Ахеса и высвобождения морфе Тавила, упал светящийся шарик. Сердце ухнуло в пятки. Бездна, в которую он проваливался… Страх.

Тавил запаниковал. Из последних сил морфе он подтягивал к себе все, что мог превратить в растения, что могло защитить его. Неведомым чувством он понял, что шарик опасен, очень опасен. Словно какой-то бог со скуки решил предупредить смертного, что он вот-вот сдохнет, — смертный, понятное дело, а не бог…


Ветер начал крутиться вокруг ветра, контролируемого Ахесом. Призванные магом элементали Воздуха втягивались в мир. Глупец. Теперь, когда элементали начнут свой танец, вдыхая Эфиром жизнь в те элементы, что двигают магические составляющие ветра, Ахес станет намного сильнее, перехватив их и поглотив часть Силы.

Сейчас. Еще немного. Еще чуть-чуть.

Но зачем маг вытаскивает меч из ножен? Для чего он ему? В заклятиях ветра редко нужны артефакты, если это не артефакты самой Силы Ветра. Однако свободной рукой маг продолжал колдовать, произнося Слова Силы, призывая все больше и больше элементалей Воздуха.

Что он задумал? Может, помешать ему? Но тогда не получится приобрести больше сил, да и просто так с магом не справиться. Тогда, может…

Меч мага вдруг удлинился, и лезвие вонзилось в землю. Элементали сплотились, окружив ветер Ахеса непроницаемым кольцом со всех сторон. А затем они начали тереться друг о друга. Не танцевать, пробуждая ветер, гоня частицы Воздуха и рождая бурю. Нет, они терлись друг о друга, словно страстная пара, давно не видевшая друг друга и решившая наверстать упущенное.

Запахло озоном.

И все частички Ахеса, все мириады песчинок, на которые распалось его тело, все-все до единой пронзил разряд молнии. Извивающаяся, ломающаяся, плотным коконом окружившая «тело» Ахеса молния тысячами плетей хлестала по песчинкам, не давая им разбежаться. Ветер, над которым Ахес теперь не был властен, отпустил мага и исчез, а маг, выпав из сетки молний и ловко приземлившись на ноги, рукой, из которой била молния, взялся за другую руку, державшую меч. Электрический кокон, в который попал Ахес, прикрепился к рукояти меча, продолжая удерживать смертного.

«Я… недооценил его… Но молния… Как он?.. — Сознание Ахеса, разлитое по тысячам частей, прекращало функционировать под тысячами ударов. — Неужели… это… все?..»


Уолт ухмыльнулся, разминая левую руку, которую болезненно покалывало после Заклинания Молниевой Сетки. Существо, корчившееся в электрическом коконе, уже было не опасно, — вряд ли оно могло восстановить связи тела и сформироваться, разрушив оболочку. Молния не позволяла это сделать, разрушая любую попытку установить связь между частями.

Конечно, обыкновенному магу на месте Уолта пришлось бы туго: он точно решил бы бить ветром или вообще Огнем. Но Огонь ни в коем случае нельзя было использовать. Ветер всегда раздувает Огонь, и в огненной ловушке мог оказаться и воззвавший к Пламенной Стихии. А вот ветер…

Уолт помнил, что враг использует гиле, не прибегая к ноэме и ноэзису. Так, по словам Понтея, поступал его противник, так, по всей видимости, действовал и тот смертный, против которого остался сражаться Каазад-ум. Но если атаковать гиле и оставить незатронутым источник, что управлял гиле, то не факт, что противник не сможет просто перенастроить свою силу, захватив для своих целей еще гиле. В случае противника Уолта этим гиле явно выступала материя ветра. А это значило, что, воспользуйся Уолт ветром, то гиле его Заклинания будет перехвачено, а потраченная на ноэзис и ноэму Сила просто потрачена зря.

Однако плох тот боевой маг, который не найдет выход из безвыходной ситуации. И не просто плох, а мертв. Ведь если нельзя бить по гиле, то можно бить по источнику гиле или по тому, кто этот источник носит, хоть и в себе. А значит, скорее всего не ветер кружил песок вокруг себя и своей добычи, это песок кружил ветер и добычу в нем. Что уже похоже на Смертного Железной Бездны, Высшее Боевое Заклинание (до которого Уолту учиться еще лет сто), когда вызвавший Железную Бездну маг сливается с ней, обращая свое тело в железные частички и разумом растворяясь в каждой, а сознанием существуя как бы в виде поля. Алесандр рассказывал, что против такого Заклинания есть средство, которое действует недолго, но дает шанс убежать, потому что Смертный Железной Бездны почти непобедим, а для них, салаг,по статусу вообще равен вышедшему из Нижней Реальности Верховному Убогу.

Молниевая Сетка. На время она прерывает связь разума между железными частичками и раскалывает поле сознания. Пока Смертный Железной Бездны ворочается в электрическом коконе, можно сбежать и спрятаться, а если есть портальный Свиток — вообще свалить подальше…

Теперь можно просто добить. Жаль, так хочется изучить это создание, способное порождать Поле Сил без обращения к Началам, Стихиям или древнейшей магии крови, но вряд ли Алесандр порадуется подобному подарку, когда Уолт вернется. А упырям его тоже оставлять нельзя. Что ж, попробуем соблюсти Эдикт хотя бы частично.

Локусы Души, еще подпитываемые Рукой Исцеления, потянулись импульсами к Свитку. Из оставшихся лучше всего подойдет Серая Слякоть, пусть этот провалится сквозь водный портал в Болото Нижних Реальностей. Оттуда ему не выбраться никогда.

Уолт приготовился активировать Свиток, и тут вздрогнула земля. Нарастающий гул накатывал из тех мест, где их разлучили с Понтеем. Ракура обернулся. Огромное пылевое облако неслось прямо на него. Магистр не успел выругаться, как его накрыло с головой.


— Охренеть! — благоговейно пробормотал Вадлар.

— Понтей, ты мог хотя бы предупредить. — Иукена пнула ногой Фетиса, который после удара воздушной и звуковой волн оказался на ней и Сива.

— Я и сам не знал. — Понтей поднялся, отряхнулся от пыли и с тревогой ощупал сумку. Вроде все в порядке. С вещами. А вот со степью…

После Феникса боевого мага этот кусок Границы выглядел довольно плачевно, напоминая сгоревшую яичницу, а то место, куда ударил Феникс, — пьяную вечеринку вулканов. Но после Сферы Ночи, использованной Понтеем…

Огромного куска земли просто не было. Гигантский провал, огромный котлованище зиял на месте настоящего и фальшивого холмов. Будто боги решили пробить дыру до Нижних Реальностей, слегка позабыв, что между Градом богов и Хоромами убогов расположен мир смертных.

А еще от этой дыры несло небытием, точно само Ничто уютно расположилось в ней. Не было ни запахов разложения, ни ощущений тонкой боли, как бывает, когда гибнет план элементалей той или иной Стихии (а элементалей Земли исчезло после Сферы Ночи немало), ни напряжения в глазах, когда бог или убог подчищает за собой структуры реальности, убирая следы своего пребывания в Равалоне. Ничего этого не было. Просто было чувство, что там теперь — ничего. Не просто отрицание сущего, а даже — отрицание, которое отрицает отрицание.

Сходить проверить, что вызывает такое чувство, никому почему-то не хотелось. Все мысленно простили судьбе то, что их отшвырнуло метров на сорок от зоны действия Сферы Ночи.

— В следующий раз, когда будешь эту штуку использовать, извести меня письмом за неделю, ладно? Я на время куда-нибудь перееду. Подальше от тебя. — Вадлар, сидя на земле, восхищенно наблюдал разрушенную картину, а потом развил свою предыдущую мысль: — Слушай, а подари мне такую Сферу, а? Хоть одну штучку.

— У тебя есть Посох, Вадлар. Не приставай.

— А ящик с Ожерельем не пострадал после этой твоей Сферы? — спросила Иукена, вглядываясь в сторону кратера.

— Не должен вроде. Там столько антимагия, что он три Сферы по идее способен выдержать.

— Тогда где ящик? Я что-то его не вижу.

Понтей, зная, чего стоит тренированный взгляд лучницы, особенно лучницы Татгем, обеспокоился. Один Вадлар вертел головой, не особо интересуясь целью их вылазки за пределы Лангарэя.

— Эй, а куда господин маг подевался? Иукеночка, а ну-ка глянь! Мне его не видно.

Иукена проигнорировала просьбу Вадлара, однако тут к ней обратился взволнованный Понтей:

— Иу, быстрее отыщи мага. Это важно.

— Сдался он вам, — начала Иукена и осеклась. Взгляд Понтея был встревоженным до невозможного. — Ты что, думаешь, он стащил Ожерелье?

— Найди его, — уклончиво попросил Понтей.

— Эй-эй-эй! — вскочил Фетис. — Что там с магом не так?

Иукена полоснула взглядом по окрестностям. Ее Сила Крови не давала ей чего-то подобного Внутреннему Взгляду Дайкар, но смотреть на далекие расстояния она умела.

Вот убоги побери! Глаза упырицы расширились.

— Понтей! — крикнула она, указывая в сторону Диренуриана. — Там… беда!


Ахес, разъяренно рыча, посылал порывы ветра, перемешанные с землей до такого состояния, что по ударным свойствам они напоминали таран гномов. Маг только и успевал их отбивать. А ведь были еще травы Тавила, то и дело пытающиеся напасть на него прямо из-под земли, ранить или опутать его ноги и вывести из строя. А потом убить.

Так чуть не получилось во время первой совместной атаки Тавила и Ахеса, когда мага спас меч, удлинившийся и изогнувшийся дугой. Он разрезал Пики Травы, бьющие в спину человека. После этого маг наложил Заклинание на область под ногами, сжигающее любое растение в том месте. Ну, ничего. Пока можно бить лианами с режущими цветами. Заклинание долго не продержится. Когда Ахес становился берсеркером, он выкладывался на полную, не щадя себя. Похороны Неба и Земли он не сможет провести, но все равно его морфе сейчас настолько разрушительна, что маг только и может ставить защитные поля вокруг себя.

Тавил глянул на Ахеса.

Да, Заклинание долго не продержится. И Ахес, судя по его виду, тоже. Постоянно распадающийся на песок и ветер, не держащий себя в форме, смазанным абрисом напоминая себя прежнего, Ахес продолжал действовать только на боевом безумии. Сейчас бы его энергию, да тащить ящик до Диренуриана. Но Ахес не остановится, пока не прикончит мага.

Сейчас он был очень похож на Олекса. Впрочем, ведь это он обучал Олекса.

…Когда шар ярко засиял и по его поверхности побежали эннеариновые разряды, испуганный мозг Тавила родил идею. Безумную, ничем не обоснованную, опасную идею. И Тавил, напрягая всю ту силу, которой он собирал вокруг себя растения, перенаправил ее на другое. Говорят, в моменты смертельной опасности организм открывает в себе неизвестные запасы сил и дарит шанс совершить невозможное. Может, и так. Но задуманное Тавилом осуществилось. Все собранные им растения сконцентрировались под ним и ящиком, напряженные, как упругая пружина. И когда вокруг шара засияли магические цвета, Тавил освободил «пружину», швырнувшую его и ящик высоко в небо.

Ад, который начался за спиной, он не успел увидеть. Впрочем, он не жалел об этом.

А дальше, видимо, решили пошутить боги. Потому что Тавил, мчась в аэре, увидел, как Ахес попал в ловушку мага, которого ударной волной оттащило от кокона молний. Решение пришло само. Или его послали те боги-шутники.

Он отрастил некое подобие крыльев. Порвав плащ на спине, он создал эти крылья из растений, выращенных из собственного тела, и просто направил ящик вниз, на кокон. Если ящик более-менее прикрыл их от той огненной твари, то с каким-то коконом он тем более справится.

И он справился.

Разбив Заклинание, ящик освободил Ахеса. Хорошо, что он был не в оформленном теле, подумалось тогда Тавилу. Будь он оформлен — и ящик раздавил бы его ко всем убогам…

А потом маг попытался атаковать их, видимо использовав магический Свиток, потому что сначала развернул какую-то бумажку, а потом перед ним треснул, разваливаясь на две части, мир, а из получившейся небольшой дыры, булькая и пенясь, хлынул поток красной воды. Однако Ахес уже пришел в себя и мощным порывом ветра разрезал поток пополам, просто-напросто отшвырнув его в стороны. И атаковал мага, бегущего к ним, вытащившего из земли меч и разворачивающего еще один Свиток.

Надо поторопиться. Ахеса надолго не хватит. Затон… Кстати, а куда подевался Затон? Где он был все это время?

Неужели…


Маг отбил еще один удар ветра, и Ахес рассвирепел окончательно. Плевать! Чего бы это ему ни стоило, но этот маг живым не уйдет.

Ахес остановился. Еще два ветряных удара мчались в мага один за другим. Этого времени ему должно хватить. Если бы еще тело не распадалось…

Ахес сложил руки перед грудью. В ладонях завертелся черный смерч, вытягивая из него самого частицы морфе и создавая удар, пользоваться которым Мастер разрешил только в особых случаях. Сейчас ведь такой случай, да, Мастер?

«Я был первым, Мастер. Первым среди тех, кому ты дал энтелехию. Я был первым, с кем ты отправился в мир искать других, способных выдержать энтелехию. Конечно, Эвана была с тобой с самого начала, но и я был с тобой с того момента, когда начался отсчет времени эпохи, в которой твое имя будут почитать наравне с именами Бессмертных.

Сельхоф со своей религиозной верой прав лишь в одном. Ты изменишь этот мир. И я буду тем, кто поможет тебе в этом.

Поэтому я не имею права проиграть.

Поэтому я не проиграю…»

Смерч вырос до размеров самого Ахеса, тонкой «ногой» извиваясь в его руках. И как плетью, Ахес замахнулся им и выбросил в сторону мага.

Теперь все.

После того как очередной удар пришелся на заклятия Защиты, Уолт почувствовал, что его тянет в сторону врагов. Он никак не ожидал, что появится второй, который освободит первого. Снова дурацкая привычка работать в команде. Нет, нужно предложить Алесандру разработать какой-то курс, готовящий боевых магов к одиночным действиям.

Да, нужно. Если, конечно, удастся остаться в живых…

Уолта тянуло к врагам, а он не мог пошевелиться. Ветер не нападал, заклятия под ногами продолжали сжигать растения, но он не мог ни развернуть Свиток Волн Смерти, ни произнести Заклинание, ни даже взмахнуть мечом, хотя это не было нужно.

Его словно затягивало в невидимую воронку, и он ничего не мог с этим поделать. Черный смерч, протянувшийся в сторону Уолта и засасывающий его, извивался, как живой, и лишал его свободы действий. Единственным, что не утратило свободу, были мысли, метавшиеся в голове. Но магией на уровне одних мыслеформ Уолт не владел: до этого уровня ему было еще дальше, чем до Смертного Железной Бездны. Проклятье! Что же делать? Что сделал с гиле этот смертный, если боевой маг Школы Магии ничего не может? Да кто они такие, эти существа?

Не о том думаешь, Ракура! Соображай, как выбраться! Тебя затягивает неотвратимо, но ведь и второй враг не бьет по тебе лианами, значит, и у этого оружия есть ограничения! Нужно только их найти и… И что? Ты ведь не можешь пошевелиться, Ракура. Отыщешь слабое место, но ничего не сможешь сделать. А что, если?.. Нет. Ни за что. Эта Сила не должна просыпаться. Она не для этого. Что ж, видимо, не избежать очередной Тиэсс-но-Карана.

Проклятье, даже глаза закрыть не удается…

— Йа-а-а-аху-у-у! В Ночь Кровь Перерождающего!

На юге сверкнуло октарином. Локусы Души ощутили мощный выплеск Силы, а следом колоссальный разряд магии ударил по вытянувшемуся черному смерчу и разрубил его, точно топор дровосека гнилую деревяшку.

Ахеса и мага раскидало в разные стороны. Тавил, с неодобрением наблюдавший, как Ахес использует Плеть Похорон, выругался и едва успел поймать товарища в плотный травяной ковер. Откуда взялся этот магический удар? Неужто упыри успели?..

Точно. Вон, подбежали к магу, помогают ему подняться. Кажется, один вдруг упал, но ему никто не помогает. Убоги с ними, надо сваливать отсюда!

— Ахес! Ахес!!!

Вот дерьмо! Его морфе опять начало преобладать, и тело не сохраняет даже ту слабую форму, что удавалось удерживать до этого. Не зря Мастер запретил ему использовать Плеть Похорон, не зря.

Это что же, он теперь один против мертвяков и мага? Против странной магии, аналогов которой Тавил не знает? А если они опять применят тот шар? Что же делать?

А сзади в небо ударил декариновый столп света, и волны холода покатились по земле. Тавил поежился и медленно повернулся.

Хуже не придумаешь.


— Господин маг!

Живущие в Ночи помогли ему встать, а ухмылявшийся Вадлар, жестикулирующий руками, как подвыпивший чародей, вдруг ни с того ни с сего грохнулся на землю. Уолт помотал головой, возвращая ясность сознанию.

Фетису тем временем никто не помогал, а Понтей даже сказал:

— Я тебя предупреждал, мучайся теперь.

— Ничего, — пробормотал Вадлар. — Я сейчас… восстановлюсь.

— Как он сумел выжить, Понтей? Твоя Сфера Ночи там все уничтожила, но он жив и ящик с Ожерельем у него.

— Если бы я знал…

— Не знаю, что вы там делали, но этот свалился на меня с неба и все испортил этим вашим ящиком.

Уолт вскочил на ноги и поменял Свитки. Нет, Волны Смерти пусть подождут. С этими надо разбираться быстро и безжалостно.

— Ничего, бежать они не могут. — Боевой маг злорадно оскалился. — Вон того, который на траве валяется, я здорово потрепал. Как и он меня, стоит признать. Спасибо за помощь, но, позвольте, я продолжу.

Засунуть Убийцу Троллоков в ножны. Достать Свиток Вызова.

Заклинание из Высшей Магии, но настроенное так, чтобы Локусы Души Магистра уровня Уолта смогли оперировать с магией Вызова. А вот маги рангом помельче не раскрыли бы Свиток. Силенок не хватило бы.

Снять блокирующую печать. Настроить фазы Локусов на паттерны Свитка. И — освободить магическую мощь, которая раскроет тайный проход между миром смертных и Бессмертных, впуская в Равалон существо из иного измерения, несущее Весть о том, что договор между смертными и Бессмертными выполнен. Вестник — существо, которое боги и убоги дарят в обмен на жертвы смертных.

Декарин осветил лица мага и Живущих в Ночи. В небеса умчался сияющий столп, обдав холодом окружающее пространство. Затем столп съежился и уменьшался, пока не превратился в высокую фигуру.

Таким Уолт его себе и представлял. Подернутый темным маревом, обладатель таких развесистых рогов, что любой старый олень обалдеет, вместо ног — десятки щупалец, покрытые слизью, мерзкой даже с виду, а когда это выдыхает воздух, то из пасти вытекает зеленоватый дымок. Ну да, и еще здоровая коса с ледяным лезвием, от одного взгляда на которое становится холодно. С таким, гм, точно не пожелаешь встретиться в темном переулке. А если и пожелаешь, — то только врагам.

— Кого?! — проревел Вестник, воздев косу над собой.

Вопрос был адресован Уолту, но при этом Вестник так кровожадно посмотрел на упырей, будто для себя он однозначно на свой же вопрос ответил.

«Кого?» Вот так вопрос!

Божественный Вестник хотя бы интересовался, не хочет ли Вызвавший его что-нибудь построить. Убоговского Вестника такие мелочи не трогали.

— Тех двоих. — Уолт указал за спину Вестника.

С сомнением окинув взглядом Живущих в Ночи, точно не уверенный в выборе Вызвавшего, а точнее, абсолютно уверенный, что он ошибается, Вестник развернулся и пополз к двум смертным. Двигался он не так быстро, как можно было подумать, исходя из его природы креатуры Бессмертных, но и те двое вряд ли окажутся проворными и смогут убежать. Разве что бросив ящик, но и тогда Вестник будет преследовать их, пока не догонит. А в случае чего обратится к Силе Нижних Реальностей.

О, а один из двоих даже попытался сопротивляться. Десятки лиан попробовали обмотать Вестника, а после того, как он одним взмахом косы превратил их в ледышки, целый рой лепестков, сорвавшийся с выросших из земли цветов, завертелся вокруг него. На лепестки Вестник просто дыхнул, и они растворились в его дыхании все до единого.

У смертных есть шанс справиться с Вестником. Уолт, например, будь он полон сил и Заклинаний и предварительно подготовившись, в компании Удария и Алфеда Лоса смог бы потягаться с Вестником. Те существа, которые прорывались из Нижних Реальностей или из соседних Равалону миров, были подобны Вестникам, и потому боевые маги могли в случае чего разобраться и с ними. Но опять же — заранее подготовившись.

Сейчас бы Вестник разделал Уолта, как повар говядину на котлеты.

Впрочем, сейчас говядиной для Вестника были те двое смертных.


Отступать некуда. Или сражаться и погибнуть от рук убоговского Вестника, или бросить груз… и тогда Мастер накажет так, что поневоле пожалеешь, что не прикончил Вестник. Дерьмо! Маг и упыри слишком обессилили его с Ахесом. Ахес так и вообще почти вырубился.

Морфе уже почти нет, а ведь нужно оставить немного на Розу Перерождения, если Вестник все-таки прикончит их…

Еще попытка. Тавил вонзил руки в землю. Прямо перед убоговской креатурой зашевелилась земля, выпуская салатовые побеги. Сравнявшись по росту с Вестником, трава сплелась, и на ее верхушку поползли лианы, скручиваясь в упругий шар, из которого выросли шипы, покрытые ядовитой жидкостью. Затем колючая верхушка начала раскручиваться вокруг своей оси, а стебель качаться вперед-назад. Пять таких «моргенштернов», выросших полукругом, ударили по Вестнику одновременно. Он махнул в ответ косой, разрезая стебли и замораживая их, но прежде чем лед добрался до верхушек, они отделились и полетели в голову Вестника. Он мотнул головой и поймал три колючих шара на рога. Два вонзились ему в лицо.

Вестник заревел. С лица посланника Нижних Реальностей закапала кровь, серебристо-синяя. Он отодрал шары и не глядя отбросил их. Один чуть не попал в упыря, лежавшего на земле, но его успел отбить маг.

Тавил сглотнул. Кажется, он только разозлил Вестника. Дерьмо! Морфе совсем ослабла.

Вестник решил не церемониться. Он занес косу над головой, вокруг нее зазмеились Знаки, будто впечатывающиеся в реальность письмена, которыми убоги решили раскрасить действительность, затейливые иероглифы, сквозь которые прорывалось безумство, в котором жили все населяющие Нижние Реальности существа. Вестник накапливал Силу для единственного удара, после которого от цели не должно было остаться и следа.

Тавил зажмурился. Видимо, он вернется к Мастеру один и без груза. И понесет все наказание в одиночку. Но сейчас придется погибнуть, иначе эта бестия не отстанет, слышал он о Вестниках — тварях, преследующих свои жертвы до самого конца света…

Сейчас…

Удар должен был быть уже нанесен. Но его не было. Тавил рискнул и приоткрыл глаз. Вестник, удивленный, продолжал держать косу над головой, а Знаки исчезали, а вместе с ними исчезала и Сила, разрушительная Сила, уничтожившая бы Тавила и Ахеса одним ударом.

А потом по Вестнику заскользили тени. Уже различимые в предрассветном мире, они появлялись из гротескной тени самого Вестника и серой сетью опутывали убоговскую креатуру. Похожие на схему смертного, тени покрыли все тело Вестника, с щупалец до головы. И, когда тень легла на рогатую голову, Вестник взревел, неспособный пошевелиться, а его собственная тень начала распадаться на куски. А следом за тенью стал разваливаться и Вестник, брызжа серебристо-синей кровью из расчлененного тела и ревя, как забиваемый бык. Он начал мерцать, выбрасываемый гибелью своего Вызова в мире смертных обратно в измерение Нижних Реальностей. Его части валились на землю, заливая ее кровью и тут же эту землю разжижая.

— Два идиота. Как вы смеете, если Мастер не разрешил вам погибать?

Рядом с Ахесом стоял Затон. Голый, злой, наполовину обвитый тенями. И живой. Тавил вздохнул. А он боялся, что Затон погиб.


— Какого?.. — Глаза боевого мага полезли на лоб.

Глаза Понтея пытались соревноваться с глазами Магистра. Вадлар перевел взгляд с одного на другого и попытался им подражать. Ничего не вышло. Может, глаза на лоб могут лезть только у обладающих расположенностью к магическому Искусству? Кто знает? Может быть…

Единственное, что понял Фетис, причиной перемещения глаз была смерть здорового монстра, созданного магом и наущенного на двух смертных возле крупного прямоугольного ящика. Наверное, монстр не должен был погибнуть или не должен был погибнуть так.

Иукена молча натянула лук и послала стрелы в уже известных противников и вновь появившееся лицо. Странное и непонятное лицо, стоит заметить…

Один враг еще скрывался под черным плащом, пожженным и дырявым, другой сейчас был похож на песчаного ифрита, не имеющего постоянной телесной конфигурации, словно он все пытался вернуться в некую форму и не мог. Третий же был виден достаточно хорошо: кряжистая фигура, широкие плечи, мускулистые руки, волосатая грудь, голова, будто вбитая в тело, и кудрявая бородка торчком. Темная пелена скрывала его ноги, окружив их черными и серыми тенями. Это был гном. Гном со Знаком Отреченного. Совсем как тот, чьи останки Иукена и Вадлар нашли возле развороченного холма.

Нет. Это тот же самый гном. Без сомнений. Ведь Понтей говорил, что Знак Отреченного, имеющий общую для изгоняемых внутреннюю форму, отличается рисунком снаружи, рассказывающим о проступке. Этот рисунок, изображавший нечто вроде хобгоблинов, напившихся и танцующих в обнимку, частично походил на тот, что они видели на останках.

Здорово. Гном-андед, совершенно непохожий на андеда. Чутье Живущего в Ночи упрямо твердило, что гном живее всех живых, что он такой же живой, как и Уолт Намина Ракура, по крайней мере, кровь его живая, несет в себе частичку Жизни, которую некогда Тварец вдохнул в Природу.

А потом гном повел себя неправильно. Не так должен вести себя обычный гном, пусть даже и маг, судя по теням вокруг него. Нижняя его челюсть выдвинулась вперед, зубы увеличились, заострились на концах и покрылись шипами, верхняя челюсть разделилась надвое и свесилась по бокам нижней, уткнувшись в бороду. Лоб стал заостряться, одновременно вперед и вверх. А глаза ушли глубоко внутрь, словно вообще исчезли, оставив в веках провалы.

Стрелы Иукены сломались, не успев долететь. Треснули в полете и развалились, каждая на две части. Фетис мог поклясться, что за миг до этого видел, как из круговорота, клубившегося вокруг гнома, взметнулись серые пятна. Они впились в тени от стрел и разломали сначала их. Упырь непроизвольно уставился на собственную тень.

— Это похоже на трансформу Уккар, — пробормотала Иукена.

Да, действительно похоже. Будь это не гном, а человек — и тогда бы это один в один была трансформа Уккар Живущих в Ночи, чья Сила Крови — Ночная Арфа, умение слышать звуки и подражать им.

Но это не человек. Это гном.

А вот незадолго до этого был человек, с которым остался сражаться Нугаро. И его изменение походило на трансформу, но трансформой не являлось. А это изменение гнома уж слишком напоминало трансформу Уккар, но то же самое — не являлось ни трансформой Уккар, ни вообще трансформой… Но, убоги побери, это уж слишком! Ну просто один в один трансформа Уккар!

Не может быть. Гномов-упырей не бывает. Гном-упырь — это… это… это… Это какое-то, уж простите, искажение нормального порядка вещей, строя космоса, структуры мироздания, если на то пошло. История упырей не знала ни одного факта Перерождения смертных не из человеческой расы. Только люди после Перерождения становились носителями Сил Крови Живущих в Ночи. Другие расы, если их кровь пили и давали пить свою упыри, не менялись, а просто умирали. И Жажду кровь других рас не усмиряла, даже, наоборот, иногда усиливала. Иногда и отравиться можно было, если пить кровь не-человека…

Только люди могли стать упырями.

Так что другие расы ненавидели упырей в первую очередь за то, что они не-живые. Наверное, это просто какая-то бессознательная ненависть живого к не-живому. Говорят же, что Природа не терпит пустоты, так, наверное, и Жизнь не терпит не-жизнь…

Да, только люди могли стать упырями.

Но этот гном… Что же он такое?

— Как он сломал мои стрелы? Понтей? — Татгем не торопилась продолжить стрельбу, но тем не менее не спускала глаз с врагов, которые вроде тоже не особо спешили нападать.

— А как он убил Вестника Нижних Реальностей? — отрешенно ответил Иукене Сива, продолжая пялиться на то, что осталось от призванного магом чудища.

— Неизвестно. — Магистр уже пришел в себя и закатывал рукава. — Я не успел засечь магии… и даже гиле, которое он использовал…

— От тебя толку, что во время чумы от лекарства от кашля, маг, — сказала Иукена. — Ты вон даже того песчаного смертного прикончить не сумел.

— А вы прям втроем того растительного смертного на кресте по всем правилам роланского законодательства распяли! — неожиданно зло огрызнулся маг. — То-то он такой мертвый!

— Эй-эй! Мы вроде тех троих должны прикончить, а не друг друга! — встревожился Вадлар.

Магистр выглядел… ну, расстроенным донельзя выглядел Магистр, и расстройство это явно хотел спихнуть на кого-то другого, возможно даже использовав в качестве канала передачи огненный шар.

— Сейчас я этим и займусь, — процедил Намина Ракура.

Разумно не уточнив, чем именно займется маг, — прикончит кого-то из них или тех троих, — Фетис предусмотрительно отодвинулся в сторону. На его месте это сделал бы каждый, завидев, как вокруг мага начинают блудливо извиваться молнии.

Маг вскинул руки над головой и… И не своим голосом завопил:

— Назад!!!


— Возьмите. — Затон, не сводя глаз с врагов, протянул желтую пилюлю, надкушенную с одной стороны. — Она должна была достаться Олексу… Разделите на две части и уходите. Ее действия должно хватить до Диренуриана и дальше.

— Все хорошо, но Ахес совсем не в состоянии… — Тавил с сомнением взглянул на расплывающийся силуэт товарища. — Кажется, там состояние только агрегатное…

Он не спрашивал, почему Затон велит им уходить вдвоем. Тени вокруг гнома и так все объясняли. Мастер ведь строго-настрого запрещал делать это, говорил, что сам толком не знает, чем эта техника, выдернутая из Астрала другого мира, может быть чревата. Кроме одного, весьма печального для Затона, эффекта.

Даже так, значит. А Тавил надеялся, что Затон прибег к другому способу, хоть бы даже и к своей энтелехии.

Затон сунул руку в хоровод теней и вытащил бутылочку со светящимся октарином зельем.

— Полей его этим — и уходите. Я разберусь с человеком и упырями.

— Ты… уверен?

Странно даже. Олекс наверняка умер — и ему было на это плевать. Но Затон… Странно. Почему-то то, что должно произойти, было ему не безразлично. Столько лет спустя после Золотой Лозы… Дерьмовое дерьмо! Самое дерьмовейшее дерьмо из всего дерьма этого мира!

Так Тавил мог смотреть на мир даже без пилюли. Тем более — в такой ситуации.

— Уходить в Тень… это удивительно…

Больше Затон не сказал ни слова. Слова были не нужны.

Октариновая жидкость подействовала сразу — тело Ахеса приняло стабильную форму. Объяснять ему ничего не надо было, его сознание и так витало рядом, следя за событиями. Поэтому когда Затон вскинул руки и предрассветный сумрак стал темнее, словно ночь решила побороться с днем за власть над миром, Ахес, не мешкая, схватил ящик и рванул в сторону Диренуриана, да так, что Тавил едва поспевал за ним. Затон не намерен шутить. Человек и упыри теперь так просто с ним не справятся, даже используй они снова ту огненную хрень.

Однако…

Отдалившись на приличное расстояние, Тавил зачем-то оглянулся. Смысла в этом действии не было. Но почему-то…

Эти слова так и не были произнесены.

Прощай, приятель.


Это была словно поднявшаяся до неба стена. Вибрирующая, дрожащая, можно даже сказать живая (но разве в том же смысле, что и упыри), потому что стена была из теней — серых и черных, напоминавших видом своим голодных бхутов из Южной Страны, вечную головную боль местных брахманов-некромагов. Стена выросла вмиг из точки в кругу теней вокруг странного гнома, который походил на упыря, но упырем не был, потому что не бывает гномов-упырей…

— Ну и?..

Уолт проигнорировал Иукену.

— Ну и?! — с нажимом повторила упырица.

Уолт не реагировал.

— Ну и какого хрена мы бежали назад?! — заорала Татгем.

«А действительно?» — Вадлар со смущением вспомнил, что, когда маг закричал: «Назад!», он первым же и припустил, лишь из-за тумана в голове после применения Посоха Ночи не голося: «Мы все умрем!» — для поддержания атмосферы. Они бежали до тех пор, пока Иукена не оглянулась и, остановившись, не сообщила магу, что она думает по поводу его зачатия безголовой орчицей от отрыжки ее пьяного брата-орка. Маг, надо признать, стойко воспринял откровение по поводу таинства своего рождения и ничего не ответил Иукене, а просто принялся рассматривать голую степь и уменьшившиеся фигурки врагов.

А потом резко выросла стена из теней, и все. И все.

— Уважаемый Магистр, мы, видите ли, кажется, слишком отдалились от цели, — пробормотал Понтей. — Может, стоит вернуться? С этой стеной мы, я думаю, разберемся и с помощью Клинков Ночи, если вы боитесь, что ваша магия не совладает…

— Да не совладает его магия! Лучше бы еще кого-нибудь из Татгем взяли. Мы бы их залпом накрыли, делов-то!..

— Вы слово «интуиция» слышали? На макатыни означает «всматривание», «вглядывание», попросту говоря — «пристальное рассматривание». — Намина Ракура присел на корточки и стал чертить круги на земле. — И вот это пристальное всматривание мне ой как не нравится тем, что оно моему внутреннему взору показывает.

— Внутреннему Взору? — оживился Вадлар. — Да вы прям как упырь!

Уолт так и замер с пальцем, воткнутым в землю.

— Надо же, — деревянным голосом произнес он. — Просто здорово. И чем же я на упыря смахиваю?

«Кажется, он обиделся». — Вадлар криво усмехнулся.

— Ну, у нас есть клан Дайкар, и у них есть Сила Крови, и Сила Крови эта зовется (набор шипящих звуков), что на Всеобщем значит — Внутренний Взор. Вы сказали, что у вас внутренний взор, вот я и подумал…

— В чем дело, маг? Тебя оскорбило сравнение с Живущим в Ночи? Есть проблемы с этим? Можем обсудить. Только не забудь при этом о Союзе Создателей Совершенного Разума[19]. Давай о них сначала поговорим, о том, что они делали, а потом и о кровожадных не-живых…

— Надо же, как много мы знаем, — проворчал Ракура и продолжил рисовать круги.

— Господин маг! — Голос Понтея был каким-то безрадостным. Кажется, он не собирался рассказывать о забавном случае из жизни упырей. — Кажется, интуиция вас не подвела. Вы чувствуете?

Магистр поднял голову и посмотрел в сторону «стены».

— Чувствую. Даже более чем…

— Чувствую. Даже более чем…

Сложно не заметить такого напора тонкого гиле, что существует на уровне яви и не-яви — вроде и есть что-то, во что можно воплотить Силу, а вроде и нет. Последний раз подобный напор тонкого гиле он ощущал разве что во время церемонии поступления — когда на Архиректора совершалось очередное покушение и тот, не рассчитав Силы, взорвал не только комнату с убийцей, но и площадь, где возбужденные абитуриенты, весело переговариваясь, ждали приветственной речи Эвиледаризарукерадина. Хорошо, что это была только отдача удара Архиректора, а не эпицентр заклятия, — мучился бы сейчас с упырями другой, более везучий (или наоборот?) аспирант.

Уолт бросил взгляды по сторонам. Вот оно что. «Стена» загнулась и с огромной скоростью уже смыкалась у них за спиной. Скорее всего дальше она начнет сжиматься. Ага, так и есть. Странно, почему враг не использовал куполообразную форму атаки, ведь так вернее не дать им вырваться. А если бы Уолт воспользовался левитацией? Враг же не знает, какой магией он владеет.

«Стена» сжималась быстро, и Уолт глянул на рисунки. Успеет? Или нет? Какие там еще Свитки остались? На всякий случай надо подготовиться. Хоть свою шкуру спасти… Упыри, конечно, славные ребята, но для себя он всегда на первом месте.

Славные ребята, гм. Фетис уже его с упырем сравнивает. И ведь обидно не сравнение, нет. Обидно, потому что там, глубоко внутри, что-то ухмыляется, услышав подобное сравнение. А это значит, что упырь случайно задел место, которое не должно было «задеваться». Убоги дери, это задание куда сложнее, чем думалось поначалу, перерасход Силы может привести к совершенно ненужным результатам.

Упырь, да?..

Архиректора бы сюда. Не в смысле чтобы помог, а в смысле чтобы вообще поменяться с ним местами — он с Живущими в Ночи пускай любезностями обменивается, а Уолт с удовольствием посидит на его золотом унитазе.

— Эй-эй-эй! — завертел головой Вадлар. — А это что еще такое вокруг нас?

Так, уже и упыри заметили.

— Противник смыкает стену из теней. По всей видимости, собирается нас раздавить или поглотить. Мы, как дураки, остановились, и он окружил нас. Никто не видел, как он строил стену с боков и сзади, ну да, видимо, он просто послал тени во все стороны, вот мы их и просмотрели. — Уолт замолчал. Понятно! Вот почему он не создал купол! Это все объясняет и…

— Кажется, господин маг что-то придумал, — сказал Вадлар Понтею.

— Придумал, — согласился Уолт. — Уважаемая Иукена, не могли бы вы выстрелить в приближающуюся стену?

— Иу, не спорь, пожалуйста, — предупреждающе попросил Понтей. — Сделай, как говорит господин маг.

Упырица молча подняла лук. Две стрелы унеслись в сторону сплетенных теней, без сопротивления вонзились в них и исчезли.

— Понятно, — пробормотал Уолт.

— Я потратила две Стрелы Ночи на то, чтобы ему что-то стало понятно, — проворчала Иукена. — Лучше бы свои огнешары швырнул.

Шипение пламенного разряда прервало речь Татгем. Фаербол умчался в сторону «стены» и был так же без вреда для себя ею поглощен. А сама стена находилась уже рядом.

— Понятно, — повторил Уолт. И посмотрел на небо, где звезды готовились отправиться по домам. — Понятно. Уважаемые Живущие в Ночи, прошу вас сейчас только об одном.

— О чем? — явно предвкушая феерическую игру Заклинаний с кучей световых и разрушительных эффектов, поинтересовался Вадлар.

— Сильно не пугайтесь, — попросил Уолт, присел и хлопнул обеими руками по кругам.

И наступила тьма.


Затон Ушел в Тень. Ни он, ни даже Мастер не знали до конца, что это значит. Просто, сумев заглянуть в Астрал иного мироздания, Мастер сказал Затону, что это умение называется именно так — Уход в Тень. Вызов мириада сущностей, полуреальных, полусуществующих, призыв креатур, что в ином мире обладают и телом и кровью, но в мире этом подобны теням, черно-серым слепкам действительности, — вызов и слияние с этими сущностями — вот что такое Уход в Тень. Высшая техника его морфе, в чем-то даже превосходящая энтелехию, но существенно уступающая ей в одном простом пункте.

После энтелехии у Затона не было шансов умереть.

После Ухода в Тень — шансы значительно повышались.

Однако…


— Получай, тварь! — Удары сыпались один за другим. Затон уже не чувствовал боли, только толчки, а душа никак не хотела покидать тело. Почему? Почему его просто не убьют? Почему не вонзят нож в грудь, в живот, в горло? Почему ему всегда оставляют жизнь? Ведь он слаб и сам не может наложить на себя руки, не способен лишить себя дара Кузнеца Гор, который рассыпал Угли из Горна в горах и дал жизнь Подгорным Народам.

Иногда казалось, — все, довольно, больше он не может терпеть унижений и позора, что он готов затушить Уголь из Горна, и предстать перед Кузнецом в его Кузнице, сгорая от стыда и бесчестья, и быть растолченным в новые Угли, вместо того чтобы стать Подмастерьем и помогать Кузнецу. Но каждый раз страх перед окончательным небытием гнал его с моста, выдергивал из веревки, отбрасывал нож от вен, возвращал в теплый город…

— Скотина! — Совсем молодой гном, с небольшой темной бородкой, неумело ударил его в нос. Кровь забрызгала кулак гнома и тот рассвирепел еще больше. Схватив Затона за шею, он принялся душить Отреченного, вдобавок молотя его головой о мостовую. Кажется, это отрезвило его товарищей, таких же молодых гномов, как и он сам.

— Эй, полегче, убьешь Проклятого и запачкаешь душу! — Другой гном дернул вошедшего в раж за рукав. — Только Кузнец имеет право погасить его Уголь! Не вздумай гневить Кузнеца!

Гном опомнился и отпустил Затона. Поднялся, брезгливо отряхнул руки, ударил сжавшегося Отреченного ногой.

— Идемте, — бросил остальным.

— А с этим что? — спросил кто-то.

— Пусть валяется здесь. Подохнет — так сам виноват. Мы ж его не убьем? Тут вечером крысолюды лазят — может, его на ужин себе пустят.

Шумно переговариваясь, компания удалилась, оставив избитого Затона в темном переулке, заваленном мусором. В тот момент он думал, что вот он — конец. Что наконец-то все. Что молодые гномы сделали то, на что не способен был даже он сам.

Отреченный.

Тогда вспомнилось — как крепкие жрецы тащат его к алтарю, как Наместник Кузнеца под Горой неторопливо зачитывает приговор:

— За непослушание Заветам и обращением к Запретному — да будет наказан. За Сотворение Неподобающего — да будет наказан. За обращение к Знаниям Бездны — да будет наказан.

Он не знал, не думал, что его безобидная игрушка, способная говорить несколько слов, Неподобающее. Он не знал, не думал, что должен спрашивать разрешения, когда делал только для себя. Он не знал, не думал, что брошенные жрецу слова — «А зачем жить без нарушения законов?» — крамольны.

Он не знал, что это карается Отречением.

Когда Знак Отречения ставится гному — тот больше не может находиться в горах. Его гонят из гор, он не может к ним даже приблизиться, он для Духа Гор навсегда Порченый.

Когда Знак Отречения ставится гному — ни один другой гном не поможет, даже если Порченый будет умирать у него на глазах.

Когда Знак Отречения ставится гному — каждый гном должен гнать его от себя и выдворять из мест поселения Подгорного Народа вне гор.

Когда Знак Отречения ставится гному — любой гном может сделать с ним что угодно, даже продать в рабство, чего никогда не сделает по отношению к соплеменнику.

Разве что убить носящего Знак Отречения не могут другие гномы. Впрочем, сам Знак Отречения делает это вместо них. Гном, которому ставили Знак Отречения, предпочитал уйти из жизни, чем влачить жалкое существование.

А он не смог.

Может, он теперь умрет? И не придется уходить из города, когда за стенами бушуют метели. А здесь хоть немного, но теплее…

Так хотелось умереть…

Кто-то легко поднял его тело на воздух. Быстро разжал рот и влил в глотку отвратительную на вкус жидкость. Затон мелко задрожал, все тело будто жгли огнем, он закашлялся, всей грудью вдыхая воздух…

Нет. Он не хотел жить.

Пожалуйста, не надо. Прошу…

— Как интересно, Ахес. Ты только посмотри, это же гном-Отреченный. Впервые такого вижу. А ты?

Второй промолчал. Как потом оказалось, Ахес вообще не любил отвечать на очевидные вопросы.

— Почти уже умер. Ничего не напоминает, а, Ахес?

— Не надо…

Затон висел на руках второго, молчаливого, и первый наклонился, глядя ему в глаза.

— Вот даже как, — протянул он. — Нет, такие настроения мне не нужны. Если получил Знак, значит, за дело. Гном, который сделал нечто такое, за что получил Знак, мне пригодился бы. Особенно если звезды указали на него. Так что… Прислони его к стене, Ахес.

Потом первый что-то сказал второму, и тот удалился. Затон почувствовал, как начинает болеть тело, значит, вернулась чувствительность, значит, силы потихоньку восстанавливаются.

А потом вернулся второй. И его жизнь навсегда изменилась. Потому что Ахес положил перед ним головы молодых гномов, совсем недавно издевавшихся над ним.

— Сможешь так делать, если будешь жить дальше, — сказал первый — тот, кого он скоро назовет Мастером. — Если сможешь жить дальше. И твой Знак ничего не будет значить.

Он взял в руки одну из голов. Внимательно осмотрел ее. И засмеялся.

Кажется, теперь было ради чего жить…


Благодаря Мастеру он смог пожить еще немного. Благодаря Мастеру он сумел творить, не обращая внимания на Запреты Гор. Благодаря Мастеру…

«Спасибо, Мастер. Я смог пожить. Теперь можно и умирать. Благодаря тебе моя смерть будет иметь смысл. Ради тебя, Мастер, я готов умереть».

Тени смыкались над упырями и человеком. Кажется, они попытались ударить в тени стрелами или даже огнешаром. Бесполезно. Все, у чего есть тень, просто еще не часть его теней. Еще не — но вот-вот уже…

Когда его тени сомкнутся над магом и не-живыми, они станут подобны теням, сквозь которые сейчас мчит его душа. После этого он поживет еще немного. И хватит. Он должен был умереть еще тогда, в грязном, вонючем переулке.

«Я достойно отплачу, Мастер? Я достойно воздам за подаренную мне жизнь? Что за?!»

Все исчезло. Прежде чем Затон понял, что исчез не мир, а его чувства перестали воспринимать мир в Тени, безумный страх Ничто вышвырнул его из реальности Тени в обычный мир. Он был готов умереть, но не так, чтобы просто исчезнуть, — разум мог обманывать сам себя, но жить хотелось, хотелось еще немного пожить, пускай еще чуть-чуть, но пожить.

Он выпал из Тени и ничего не увидел. Вокруг была чернота и не было его теней. Это было не его рук дело, он знал закон для мира Теней — тени только там, где есть свет. А вокруг света не было. И не было его теней. Они исчезли в тот же миг, вся армада, что была вызвана его Уходом в Тень, все мириады серых и черных призраков, незаконных детей Света и Тьмы — исчезли все. И чернота вокруг не давала воззвать к ним, не давала призвать даже самую слабую тень. Об Уходе можно было и не думать.

Затон стиснул кулаки.

Так просто победить его? Так просто лишить послушных ему орудий? Вот так вот просто — проиграть?

Нет.

Нет!


— Что? Это?. Было? — раздельно произнесла Иукена, после того как выплюнула весь песок изо рта.

Уолт продолжал хлопать себя по ушам — ему казалось, что там остались ошметки земли.

— А я испугался! — поделился Вадлар. — Уж думал — Ночь в свои Чертоги меня грешного забирает! Все так сдавило, воздуха нет, под руками то ли задница Понтеюшки, то ли Иукеночки, так и не разобрал, как ни щупал. Признавайтесь, кто из вас это был?

— Великолепно, господин маг! — Понтей восхищенно смотрел на Уолта. — Так быстро распределить функторы Призвания Духов и скооперировать элементы магии Земли! Просто великолепно! Это же были тульпы, да? Как здорово вы с ними разобрались! Таким интересным образом использовать корреляцию Принципов в нашей реальности!

— Может, подаришь ему надел в своих владениях? — прищурилась Иукена. — Будешь приезжать к нему по утрам перед сном, беседы о судьбах магии вести? А то я вижу, что ты такой понятливый, все разумеешь, не то что мы, простые смертные, нас ведь другие вопросы интересуют.

— Ага! — кивнул Вадлар. — Меня вот, например, интересует, чья же все-таки там задница была? Или Понтей поправился, или Иукена похудела. Ой… — Фетис закрыл руками рот, но было поздно.

— Что ты сказал? — ласково спросила Иукена, наложив на тетиву сразу две стрелы и прицеливаясь в Вадлара. — Я ослышалась, или ты назвал меня толстой?

— Нет-нет, что ты, я имел в виду, что просто относительно Понтея твоя задница как бы мягче и приятней. Но та задница была слегка деформирована сложившимися обстоятельствами, я щупал-щупал, ну и подумал, что твоя должна быть больше… А, нет! Я имел в виду — приятней на ощупь, такая румяная, в смысле,милая и обстоятельная, со всех сторон. Ну, Иукеночка, ну я же не говорил, что ты толстая, даже наоборот, я говорил, что твоя задница просто… э-э-э… значительнее, что ли?

«Сейчас наш отряд уменьшится еще на одного члена», — подумал Уолт. Ну что ж, спасибо хотя бы за то, что отвлек упырицу и не нужно ей ничего объяснять, пусть это даже, судя по решительному лицу Татгем и нерешительному дерганью глазом Сива, последнее хорошее дело, что Фетис сделал.

Уолт оглянулся. Сзади высился очередной за сегодня рукотворный, точнее — маготворный, земляной холм колоссальных размеров. А именно таких, что в высоту был немногим выше теневых «стен», окруживших Магистра с упырями, а в радиусе точно охватывающих эти «стены».

Все очень просто. Тени, объединившись в мощное магическое поле, поглощали магические и физические объекты. Поодиночке на такое они не были способны, но гном количество перевел в качество. Однако гилетическая структура магических теней даже в новом полевом состоянии несла в себе уязвимость — тонкие взаимоотношения метафизик Света и Тьмы, порождающих Сумерки и Тень в своем полагании себя друг в друга, определяют существование магии теней, пусть даже и такой, что не похожа на магию теней, известную Уолту по курсам Школы, определяют в том смысле, что Тень возникает только там, где Свет склоняется перед Тьмой, а Тьма подчиняется Свету. Нарушь баланс в пользу одной из сторон — и Тень уйдет, как слуга, которому нет места на празднике господ, отойдет в сторонку и будет ждать случая, когда он снова сможет проявить себя.

Магия Тени. Магия создания магических теней — тульп.

Четыре магических Начала знает мир Равалона, четыре Принципа, что предшествуют Материи и Духу, Стихиям и Элементалям, Живому и Мертвому, Мужскому и Женскому, Флоре и Фауне, Естественному и Искусственному. Это Тьма, Свет, Сумерки и Тень.

Тьма и Свет — основные Начала, самые фундаментальные, им подчинены Сумерки и Тень, Стихии и Элементали, основные Принципы магического манипулирования реальностью. По крайней мере, в мире Равалона с его Небесами и Нижними Реальностями. В других мирах, как говорили им в Школе, Сумерки и Тень, будучи производными от Тьмы и Света, могут сильнее влиять на магические процессы. В Равалоне же Сумерки в основном использовались в магии Сокрытия, Тень — в магии Проникновения: тени идеально подходили для прослушивания комнат или наблюдения за другими смертными. Тульпы, магические тени, легко добавлялись к естественным теням, легко удлинялись, проникая в незаметные щели, но все это требовало проведения определенного ритуала. Хороший амулет легко блокировал созданные волшебством тульпы. В боевой магии слабому волшебству Тени так и не нашлось места. Однако кто-то сумел каким-то образом приспособить ритуальную и, как следствие, требующую много времени для осуществления магию Тени к сражению.

Гм, сначала человек, которому магические удары что горох об стенку, теперь гном, который использует Тень для боя. И оба не упыри, хоть и похожи как две капли воды на упырей…

Хорошо, что с гномом удалось так быстро разобраться.

Стоит признать, что восторг Понтея по поводу успеха Магистра был не совсем обоснованным. Уолт готовил удар магией Земли, надеясь Земными Волнами пробить сжимавшуюся ловушку из теней. В конце концов, Земля — лучшая из Стихий, которой мог управлять Уолт, недаром Джетуш Малауш Сабиирский присмотрел его к себе в аспиранты, хотя любимой Стихией Уолта был Ветер. Впрочем, времени на любимую трудоемкую Стихию не было совсем, и Намина Ракура работал с тем, к чему были лучше всего приспособлены его Локусы Души, и так изрядно уже потрепанные. Обращение к сложной Стихии могло окончательно их подорвать. Впрочем, это к делу не относится. Другое дело, что когда Уолт обнаружил, что «стена» загибается, но открытым остается небо над ними, он решил проверить одну догадку. Ни стрелы Иукены, ни его огнешар вреда «стене» не причинили, а значит и Земные Волны могли напрасно потратить Силу. Оставалось заставить тени исчезнуть, а для этого нужно заставить исчезнуть или тьму или свет, предоставив свободу править одному из Начал. Свет нельзя использовать — неизвестно, как бы на него отреагировали Живущие в Ночи. Да и обращаться к нему не было сейчас возможности. И тогда Магистр перенаправил поток подготовленной Силы из одной формы в другую, заставив землю вокруг «стены» расти и покрыть клубок теней подобно крышке, накрывающей кастрюлю. Даже свет звезд и Небесного Эфира не мог проникнуть сквозь эту «крышку». Там, под ней, остался и враг, управлявший тенями. По всей видимости, на длительный срок. Без своих теней он будет выбираться из холма ой как долго.

Расчет оправдался — тени исчезли, и элементали Земли, призванные перенести их сквозь магически возведенный холм, не встретили на своем пути ни одного препятствия, разве что одежда и сумки Татгем и Сива слегка испачкались да неприятно скрипел на зубах песок. Гм, с такими «потерями» можно смириться.

Иукена выпытывала у Фетиса его последнее желание. Вадлар объяснял, что его последнее желание — иметь бесконечное количество последних желаний, а Понтей всматривался в сторону Диренуриана.

— Надо поспешить, — повернулся он к Уолту. — Они недалеко убежали.

— Хорошо, — кивнул Магистр. — Их двое, и их способности мы знаем. Думаю, проблем с ними быть не должно.

Холм сзади лопнул. «Кастрюля» разлетелась, барабаня земляными ошметками.

— Убью! Всех убью!

«Как он смог?» — единственное, о чем подумал Уолт, уставившись на идущего сквозь развороченный холм гнома, подобного небольшому вихрю. Тульпы вертелись вокруг него так стремительно, что возникающий ветер с легкостью поднимал в воздух небольшие валуны. Будто призраки окружили гнома, призраки, не успокоенные своей смертью и жаждущие обратить в призраков все живое.

«Он должен был остаться там, замурованным. — Уолт стиснул зубы. — Если только…»

Если только гном не смог как-то, хоть на секунду, создать свет. Этого ему могло хватить на формирование такого количества тульп, что холм просто не выдержал. Ведь тульпы — не обычные тени, которые отбрасывают предметы и смертные. Это креатуры Тени, а значит, они обладают материальными характеристиками, а значит — масса, объем и все такое…

Свет? Выбора не остается.

— Живо уходите! — бросил Намина Ракура, сжав кулаки. Видимо, придется почерпнуть Силу у Свитка Светлого Изничтожения, и сразу надо будет задействовать Свиток Исцеления. Магия Света, особенно боевая ее разновидность, опасна не только для тех, против кого направлена, она способна быть беспощадной и к пользователям. А с его нынешним состоянием Локусов Души…

Догоняйте ту парочку, пока она не успела скрыться. А с гномом я буду разбираться сам. — Уолт быстро перебирал формулы мыслеобразований. Гном особо не спешит, возможно, сам уже на пределе, но оставлять такого врага за спиной, думая, что он слаб, не стоит, ой не стоит. В свое время Уолт сполна за это поплатился. Прошлых ошибок нельзя повторять. Никогда и ни за что.

— Пошел вон, маг.

Презрение и гордость. Презрение — к нему, Уолту. Гордость — к себе.

Иукена хлопнула себя по куртке, которая ответила ей декариновым свечением — и две иглы сами легли ей в левую ладонь, преображаясь в Стрелы Ночи.

— Я разберусь с ним.

— Иу…

— Не вздумай мешать, Понтей.

Гном остановился, и из теневого вихря взвилась тульпа — огромная, раза в два больше огра.

— Но Иу, он ломал твои стрелы.

— Я знаю, что делаю.

— Мне, конечно, все равно, однако я не уверен, что вы справитесь с ним.

— А твое мнение, маг, мне совсем не интересно. Просто заткнись и делай свое дело. Догоните и заберите это клятое Ожерелье, наконец. Теперь, когда враги ранены, великий и могучий маг ведь сможет это сделать?

Тульпа напоминала вставшего на дыбы «дракона», расправившего крылья. До атаки «дракона» оставалось немного, Уолт это понимал, но эта чокнутая упырица действительно решила, что способна потягаться с подобным врагом. Ни одна ее стрела не достигнет цели. Гном тульпами будет ломать их на подлете. Почему она этого не понимает?

— Иу… — С лица Понтея можно было рисовать картины райтоглорвинских мучеников. — Ты не можешь…

— Я все могу. — Упырица в упор глянула на Сива. — Ты же знаешь — мне нет смысла здесь умирать. И я не умру. Мне еще многое предстоит сделать.

«Дракон» взвился в воздух и начал падать на их четверку.

Ударить пульсаром, не облекая Силу в стихийную форму, чтобы было меньше тени от магического удара? Вдруг он успеет достигнуть «дракона», прежде чем тульпы настигнут пульсар?

Убоги дери, из-за этой дуры от Света придется отказаться.

— Смотри, маг. — Татгем натянула тетиву. — Смотри, как я превзойду тебя.

Она выпустила обе Стрелы Ночи одновременно. Как при этом одна из них помчалась в «дракона», а другая в гнома — для Уолта осталось загадкой. Магии он не ощутил. Так послать стрелы…

Впрочем, об умении эльфов с Заморских Островов стрелять и не такое рассказывают. Но одно дело слушать, а другое дело — видеть собственными глазами.

«Она думает отвлечь гнома от стрелы для „дракона“ стрелой, предназначенной ему? Он же просто пошлет к ним больше тульп…»

Так и случилось. Тульпы потянулись от теневого вихря к теням Стрел Ночи быстро-быстро, словно пытаясь обойти их в скорости.

Может, швырнуть пульсар? Гм, а толку? Лучше приготовиться к защите, пока эта дура поймет тщетность своих попыток, пока Живущие в Ночи отойдут на достаточное расстояние, чтобы Свет не нанес им вреда…

Что?

В тот миг, когда тульпы почти коснулись теней стрел, Стрела Ночи, направленная в гнома, обратилась в шар ярких молний, полоснувших по тульпам и уничтоживших и те, что тянулись к ее тени, и к тени Стрелы, посланной в «дракона».

«Так вот почему она использовала две стрелы! Чтобы их тени были рядом! Так она могла легко защитить их вместе этими молниями!» — Уолт глянул на Иукену. А она не так проста, как кажется. Ведь он тоже мог бы ударить Четверицей, переплетя Стихии так, чтобы одни прикрывали другие, но ему и в голову не пришла подобная мысль. Боевой маг, называется. Позорище ходячее, как ты вообще экзамены сдал?

Второй шар молний тем временем развеял «дракона» над ними. А Стрела Ночи, первой обернувшаяся в молниевый клубок, тем временем почти достала гнома — и только выросшая перед вихрем тульпа не дала Стреле ударить.

— Видел, Понтей? Я уже поняла, как победить его. Поспешите вернуть Ожерелье и отомстить за Огула.

— Иу… Иукена!

Татгем и Сива мерили друг друга взглядами.

Фетис многозначительно молчал. Кажется, происходящее слишком серьезно, чтобы он мог позволить себе замечания. Ох уж эти парочки! В вопросах близости упыри мало чем от остальных смертных отличаются, разве что от кивалов, но от них вообще в вопросах любви все смертные отличаются[20].

— Иукена… Я знаю… Тебя не переубедить… Ты… Ты считаешь его ступенькой на этой дурацкой Лестнице… Но не вздумай, слышишь? Не вздумай доказывать себе, что ты все можешь! Не сейчас, слышишь? Скоро рассвет. Измотай его и отступай. Не втягивай себя в схватку. Слышишь?

Татгем молчала. Смотрела на Понтея и молчала. Молчала, натягивая тетиву и выпуская три стрелы по тульпам, которыми гном снова попытался их достать. Молчала, когда молнии уничтожали тульпы и гном вопил от ярости. Молчала и слушала.

— Ты… Прошу тебя… Не умирай. Только не ты. Ты же знаешь. Ты же помнишь. Ты… Ты дала мне новый смысл жизни! Не смей отбирать его!

Рука Иукены, державшая лук, дрогнула.

— Дурак, — прошептала упырица.

— Иу… Ты что творишь?!

Фетис деловито завалил Понтея на землю, схватил за шиворот и потащил. Понтей судорожно схватился за сумку, когда из нее выпал какой-то прибор, похожий на изогнутый зигзагом молоток.

— Если она себе что-то в голову вобьет, то это из головы обратно только дубиной и вышибешь, Понтеюшка, ты как будто и не знаешь.

— Отпусти меня!

— Да и вообще, в чем проблема? Сейчас разберемся с теми сволочами по-быстрому и вернемся помогать Иукеночке. Она даже не заметит, что мы уходили.

— Немедленно отпусти!

— Нечего терять время. Двигаем уже.

А потом Вадлар прошипел что-то на упырином, и Понтей сразу перестал сопротивляться.

Татгем продолжала расстреливать тульпы, гном посылал их все чаще и быстрее, но Стрелы Ночи упырицы пока обгоняли магические тени. Кажется, она действительно держала ситуацию под контролем.

Гм, так вот что чувствуют, когда ощущают себя ненужными? Уолту на миг показалось, что он посреди бескрайней пустыни, которой до него лишь одно дело — чтобы он поскорее включился в обмен веществ, в ней происходящий. Он догнал Понтея и Вадлара, думая о том, что пора уже показать, на что способна боевая магия Школы Магии. Хотя Феникс — это не просто один из приемчиков из арсенала боевых магов, это одно из разрушительных атакующих Заклинаний. Убогов гном, так испортить все впечатление от его магии! Ну что, так тяжело было умереть?

Уолт от всей души пожелал упырице прикончить этого гнома-не-гнома.

— Есть шанс, что мы все-таки догоним их еще до Диренуриана. Однако если они успеют войти в него, придется последовать за ними. — Понтей старался не оглядываться на Иукену. — Ожерелье слишком опасно, карлу не должны получить его.

— Проще его вообще уничтожить, — заметил Фетис. — Господин маг, вы будете призывать какое-нибудь существо?

— Нет, — покачал головой Намина Ракура. — Готовых Свитков у меня нет, а проводить ритуал слишком долго. Так что придется на своих двоих. Уважаемый Сива, а разве карлу будут рады нашему появлению, если мы к ним вот так без приглашения?

— Лангарэй поддерживает отношения с Диренурианом, — пробормотал Понтей. Было видно, что мыслями он далеко. — К тому же, если эти двое успеют войти в Лес, одолев Стражей, думаю, уйдут они все-таки недалеко. Главное — нам успеть настигнуть их и быстро выбраться с Ожерельем из Леса.

— Ладно, — пожал плечами Уолт. — Дипломатические тонкости оставляю на вашей совести. Предлагаю бежать.

— А что нам остается? — усмехнулся Вадлар и побежал.

Уолт пристроился за ним следом. Последним был Понтей. Сива еще успел что-то громко прошипеть Иукене. Та вроде бы не ответила. Или Уолт уже отбежал далеко и не слышал ее ответа.

Понтей быстро поравнялся с ними.

Впереди в предрассветной мгле виднелся Диренуриан.

Глава девятая СМЫСЛ ЖИЗНИ

Однажды спрашивал себя: зачем я? Однажды вопрос мучил меня: что должен я сделать в этом мире? И тогда познал я много религий и много философий. И лишь перед смертью я понял, зачем я жил. Однако было поздно. Теперь мне все равно. У-у-у!

Миур, призрак
— Назад, тварь!!! — Крик рвался из груди, ветер бил в лицо, и стрелы веером неслись в небо, чтобы вернуться разрядами молний и обратить в ничто скользящие по степи тени, устремившиеся было следом за Живущими в Ночи и магом.

Приходилось постоянно перемещаться с места на место. Убогов гном скользил над землей, будто на крыльях, пытаясь обогнуть Иукену и избежать встречи с ее Стрелами Ночи. А еще эти его тени (тульпы? так их назвал Понтей?), которые одна за другой отделялись от вихря вокруг него и мчались во все стороны, чтоб их! За ними приходилось следить особо, ведь просыпающийся мир еще пребывал в предрассветном состоянии, и тульпы оказались трудноразличимы даже для упыриного взгляда Татгем. И пускай это был не Внутренний Взор Дайкар, но Татгем тоже славились своей Силой Крови, и взгляд в нем занимал не последнее место.

Поэтому Татгем всегда были лучшими лучниками среди упырей, способными потягаться в стрельбе даже со Светлейшими эльфами, признанными стрелками Равалона. Хотя об этом мало кто знает, вернее, только Живущие в Ночи и знают.

Быстрая стрела может убить мага. Тебе ведь это нужно?

Опять вспомнилось не ко времени. Впрочем, взгляд Понтея многое напомнил…

Ох, убоги дери!

Сзади неожиданно взметнулась тень, и только интуиция Татгем, то чутье, что возникло у нее, когда жизнь с кровью покидали ее тело, а она глотала чужую кровь, позабыв и кто она, и что делает, и зачем… только инстинкт Гения Татгем позволил ей согнуться назад и выпустить стрелу прямо в тульпу, занесшую для удара когтистую лапу.

Октариновый всплеск, спутник Стрелы Ночи, пошедшая рябью исчезающая тень — и все.

А теперь выпрямиться. И призвать новые «стрелы» с куртки. Прицелиться. Упредить. И выстрелить. Теперь она не позволит зайти себе за спину. Убогов гном больше не сможет так сделать. Неважно, как он это сделал — больше этого он сделать не сможет.

Потому что она Гений Татгем. Потому что у нее еще есть, что делать.

Потому что… Потому что Понтей просил ее не умирать.


Затон нервничал и злился.

Треклятая упырица! Треклятая Татгем с их треклятой Силой Крови! О ней Мастер знал немного, но одно — точно: Татгем являются превосходными лучниками. И не ошибся: стрелы упырицы были меткими, еще ни одной тени не удалось обогнуть ее и погнаться за преследующими Тавила и Ахеса смертными. И это сейчас, когда дорога каждая секунда!

До рассвета оставалось недолго, но рассчитывать на Воздействие было нельзя, Живущая в Ночи может оказаться Высочайшей, а Бродящие под Солнцем способны долго выдерживать Воздействие. Так что прикончить ее — самый быстрый способ от нее избавиться.

Но ее стрелы быстрее его магических теней и били магическими разрядами сразу в несколько. Он уже попробовал разные комбинации нападения, посылал с десяток теней одновременно с разных сторон, насылал тульпы, прикрывая их другими магическими тенями, забрасывал тульпы в небо в виде «драконов» — упырица успевала поразить их все. О том, чтобы уничтожать стрелы через их тени до того, как стрелы успеют поразить тульпы, не могло быть и речи: молнии уничтожали посланные против стрел магические тени еще до того, как они успевали приблизиться. Упырица вдобавок избрала хитрый способ атаки — посылала одновременно несколько стрел по прямой и под углом, прямо Светлый эльф, со скуки решивший выиграть человеческий турнир лучников. Приходилось не только атаковать эту бестию, но и прикрывать себя тульпами от стрел, сыплющихся с неба. Морфе обычно справлялась с такими ранами, но эти стрелы были необычны, и несколько Уходов в Тень подкосили его — больше он не мог совершить Уход, а морфе было нестабильно.

Я уже покойник. Как и тогда, внутри холма, где только световая вспышка, выдумка Мастера, помогла призвать тени и выбраться. Я уже почти мертв. Мне уже нечего ждать от этого мира. Я боюсь умереть. Но я умру. Очень скоро. Но тогда и упырица отправится на тот свет, чуть раньше меня, и сдохнет, сжигаемая своим мертвым огнем. А потом надо догнать ее дружков и прикончить тоже. Или хотя бы задержать. Если бы не та пламенная птица…

Даже маг был бы мертв. Обычно никто не ждет от теней таких способностей, какие есть у его тульп. Не один маг умер, изумленно шепча: «Невозможно…»

Да, Мастер? Невозможно? Для тебя нет ничего невозможного.

Как и для меня — сейчас.

Умирать страшно. Умирать — это так страшно. Но — пора. Теперь действительно пора. Убить упырицу. И убить ее товарищей. И умереть. Умереть, боясь смерти.

Руки перестали дрожать. Затон глубоко вздохнул. «Вот как? — с веселой злостью подумал он. — Оказывается, со страхом можно договориться. Прямо как убог: принести ему в жертву всего себя — и он даст тебе сил. Ну что ж, спасибо. Теперь я…»

Клубок молний пролетел совсем рядом, лопнул, осыпав гнома белоснежными иглами, вокруг которых, словно гирлянда, растянулись ряды декариновых квадратов с магическими знаками по краям. Это было что-то новенькое… Весь левый бок взорвался от боли, вихрь теней-призраков мгновенно распался, всасываясь в землю, а те тульпы, в которые белоснежные иглы попали, нависли над Затоном, подняв над собой тонкие линии рук с крупными когтями. Глаза гнома расширились, и он осознал, что эти тульпы не подчиняются его приказам и что сейчас они…

Руки теней разом удлинились, опускаясь и нанося удар. Более того, прямо перед самым прикосновением к телу Затона тульпы втянулись в свои руки, а когти достигли исполинских размеров, покрывшись вдобавок острыми серыми шипами. Затон не успевал призвать тени для защиты. Все происходило слишком быстро. Он не был готов к тому, что его собственные создания предадут его.

Когда из разрываемого тела потоками хлынула кровь, Затон закричал.

Умирать — больно.


Ну вот и все.

Иукена опустила лук.

Особая Стрела Ночи из ее арсенала. Понтей сумел создать только четыре таких, да и то не был уверен, что они работают как надо. Она не должна была брать их с собой, Понтей просил ее об этом, зная, что в критической ситуации она наверняка воспользуется ими, а как они подействуют, точно неизвестно. Она пообещала не брать. И обманула.

Повелевающие Стрелы Ночи были созданы Понтеем специально для нее. Стрелы, которые не только превращались в разрушительное заклятие, но и могли передавать ее мысленный импульс, психопоток ограничений, ментальный приказ, простой, как, например: «Стоять», «Лежать» или чуть более сложный: «Напасть на этого смертного». Поразив любое существо, материальное, магическое или спиритическое, Повелевающая Стрела Ночи подчиняла его власти ментального приказа. Однако существа с хорошо развитой системой воли или обладающие магическим потенциалом, превосходящим Силу Стрел, могли сопротивляться им. Видимо, волей или Силой создания гномы были слабее сработанного Понтеем оружия.

А когда-то она ненавидела все магическое.

Наложив на тетиву три обычные Стрелы Ночи, Иукена стала неторопливо приближаться к растерзанному собственными тенями гному. Приходилось осторожничать, один раз она уже видела его останки, точнее — остаток. А потом он появился снова, жив-живехонек, будто Перерожденный после Перерождения. И, между прочим, даже прикончил убоговского Вестника. Умирать подобно креатуре Нижних Реальностей Иукена не собиралась. А потому через каждые три шага посылала Стрелы Ночи в труп (труп ли?). Пронзая его насквозь и вонзаясь в землю, стрелы дрожали от переполнявшей их магической энергии, готовой высвободиться, только пожелай этого Иукена.

Семь стрел — по одной в конечности и три в тело. И восьмая. Прямо в голову. Гном не отреагировал. Мертв? Лучше, конечно, на всякий случай взорвать его, разнеся на мелкие кусочки. Даже если этот гном после такого сможет себя регенерировать, то хотя бы на собирание всех кусочков в единое целое уйдет немало времени. Вполне достаточно, чтобы догнать остальных, вернуть Ожерелье и — в Лангарэй, к обычной жизни.

Да… К обычной жизни упыря… Иукена усмехнулась. Могла ли она тогда подумать, кем станет? И для чего? Нет, конечно. Тогда обычной жизнью было нечто иное. Совершенно иное. Тогда…

Накопившаяся в Стрелах Ночи Сила требовала выхода, и Иукена не собиралась ей мешать. Отойдя на достаточное расстояние, она дернула тетиву. В тот же миг гигантская молния ударила из земли в небо, словно пытаясь задержать уходящую Ночь. Тело гнома частично должно быть испепелено, частично разлететься по сторонам. Можно уходить, догонять команду, а то скоро Проклятый Путник начнет свой ход по небосклону. Татгем непроизвольно коснулась левого бедра. Там на всякий случай ждал своего часа фыршх — небольшое магическое существо, созданное Постигающими Ночь и готовое в любой момент вырыть небольшую подземную пещеру, где мог бы укрыться от Воздействия Живущий в Ночи. Его придумали недавно и мало кому выдавали. Понтей, имевший какие-то связи с Постигающими, достал несколько фыршхов на всякий случай. Иукена знала, о чем он в первую очередь беспокоится — о ее мести и о необходимости странствовать чуть ли не через все Серединные Земли. Один раз она даже вспылила, заявив, что если Понтей о ней тревожится, то мог бы ей дать все те эликсиры и порошки, которыми он набивает Вадлара. На что Понтей с самым серьезным видом объяснил, что Вадлар ему друг и он друг Вадлару и потому ему он может давать всякие непроверенные препараты, а вот ей — нет.

Мужская логика, чтоб ее. Что в ней логичного? Да ничего…

А маг-то опростоволосился, ха! Пусть он делает вид, что ее слова его не задевают — задевают и еще как, вон как губы сжимал и мордой мрачнел, когда о своей магии думал. Еще бы, уже сколько Заклинаний на врагов обрушил, а тем плевать, будто дождик летний по ним прошелся, а не разрушительные заклятия.

Впрочем, может, если бы не его заклятия, они бы не смогли…

Нет-нет, что еще за мысли? Маги — ублюдки, мнящие, что магия все им позволяет, дарит власть, о которой прочие смертные и не смеют мечтать. А без этой магии они — пфе, куклы, да еще и поломанные куклы, бесполезные и отвратительные. Таковы все, кто обладает властью и забывает, что не они сами власть, а власть у них. И что как они ее получили — так ее и потеряют.

Иукена против собственной воли ухмыльнулась. Скоро. Совсем скоро. Скоро она отомстит. Когда закончится нынешняя миссия, когда они вернутся и она еще немного подготовится…

Можно будет отправляться. Прошло двадцать лет. Всего лишь двадцать лет. Целых двадцать лет. И лишь невероятная удача дала ей шанс обрести новый смысл жизни. Удача по имени Понтей…

Молния распалась на отдельные искрящиеся фрагменты, полностью уничтожив тело гнома. Иукена осмотрелась, выискивая его части, однако Стрелы Ночи оказались весьма и весьма действенными. Кажется, тело было полностью испепелено, даже кости были мгновенно сожжены и развеяны в воздухе. Мощная штука. Как, интересно, будут умирать ублюдки, из-за которых…

Что-то было не так.

Стрелы Ночи оказались на тетиве раньше, чем Иукена поняла, в чем дело. Упырица настороженно огляделась. Тело было уничтожено, в этом сомнения не было. Но кровь Гения Татгем подсказывала — что-то не так.

Тень. Понятно…

Ни убога не понятно.

Тень гнома. Она осталась. Тела не было, а тень осталась, покрываясь рябью, точно озерная вода под тихим ветром. Иукена начала быстро отступать, на ходу выпуская стрелы. Однако они не успели достигнуть тени гнома. Извивающиеся струи серого тумана ударили из тени, опережая в скорости стрелы, серый кисель опутал их, скрывая, поглощая, впитывая стрелы в себя. И Иукена, как и всякий Татгем, привыкший чувствовать посланные им стрелы, испугалась. Она так привыкла к ощущению летящих в цель и цель пронзающих стрел, что просто испугалась, когда это ощущение исчезло.

А туман тем временем разрастался, обогнав Иукену и сплетясь в плотное кольцо. Он заполнил все видимое пространство вокруг, скрыв небо и землю. Куда ни кинь взгляд, всюду была серость, призрачный морок, проскользнувший в реальность.

Иукена остановилась. Теперь все стало намного серьезнее. В таком густом тумане противника трудно увидеть, однако и тени в таком тумане не особо попляшут. Хотя туман был создан врагом и, может, был еще опаснее, нежели тульпы. Может статься, что недостатки места схватки являются недостатками только для нее.

Проклятье! Она слишком расслабилась и позволила себе отвлечься. Дура. Размечталась, что уже готова к мести. Полная дура! Так глупо попасться в простую ловушку того, кто властвует над тенями. А еще плевалась на Магистра…

С выдохом изо рта поднялся парок, и Иукена поняла, что в тумане начало резко холодать. Плохо. Чем холоднее, тем хуже слушаются руки и тем хуже летят в цель стрелы. Все намного серьезней…

Туман клубился, странными формами кружась вокруг Живущей в Ночи. Он то обращался в звериные фигуры, рыскающие во все стороны, то фантасмагорическими строениями нависал над упырицей. Но вот сбоку мелькнуло что-то более плотное, тут же уловленное чутьем Силы Крови Татгем, и Иукена выстрелила. Стрела утонула в тумане. Упырица сразу узнала, что она просто воткнулась в землю, никого не задев. Если это тульпа, то она теперь быстрее, чем раньше. И, значит, нужно быть быстрее.

Вот, снова, слева.

Иукена послала стрелу в нечто объемное, плотное, реальное в отличие от иллюзий тумана. И могла поклясться, что попала — полученное знание от Стрелы Ночи Кровь Татгем упорно воспринимала как сообщение, что цель поражена. Но в то же время была четкая уверенность, что никто не пострадал, что стрела никому не нанесла вреда.

Что же это такое? Нет, это уже не тульпы. Стрела Ночи обратилась бы в молнии, будь это магическая тень, Иукена специально их так все настроила. Гном преподнес ей неприятный сюрприз. Если маг узнает, наверняка будет потешаться про себя. Как же, вызвалась и не справилась.

Не хватало еще и умереть в придачу…

Живущая в Ночи была настороже, однако все равно пропустила тот миг, когда враг атаковал всерьез. Помешал туман. Его ирреальные образы отвлекали, мешали видеть, а Кровь Татгем, сбитая с толку предыдущим выстрелом, все никак не могла прийти в себя. Только то, что она Гений Татгем, и спасло ей жизнь, когда сзади из тумана вырвалось густое темное щупальце, быстро принимая облик гнома с огромными костяными лезвиями вместо рук, и ударило ей в спину. В последний момент она почувствовала опасность и отпрыгнула. Гном только поцарапал спину.

Негромкий смех наполнил фантасмагории тумана. Он шел со всех сторон, будто враг был повсюду, окружив ее. Иукена мысленно выругалась. Плохо. Очень плохо. Неужели этот проклятый гном?..

Щупальце с огромной скоростью появилось перед ней, но она уже была готова, Стрела Ночи ударила прямо в гнома, не успевшего сформировать свое тело. Ударила и безвредно пролетела сквозь него, а щупальце просто растаяло, подобно тем формам, которые принимал туман вокруг. Смех раздался вновь. Теперь он был полон издевательских ноток.

Ох, проклятье! Вот в чем дело. Ее враг и был туманом вокруг.

Иукена беспомощно огляделась. Она не знала, что делать.


Славно. Как славно. Может, даже и умирать нестрашно, пока он в состоянии своей энтелехии. Смертельный Туман — его энтелехия, в которой Затону не страшны ни магия, ни оружие, ни магическое оружие. Здесь он сам тень, тень самого себя, и тень эта скользит по всему туману, становясь телесной там и тогда, где и когда нужно. Стрелы упырицы не способны теперь ранить его, ведь он ощущает все вокруг нее и своей обретающей тело формы и способен распадаться на частички тумана задолго до того, как стрела поразит его. Она может стрелять сколько ее холодному пламени, двигающему сердце, заблагорассудится, ведь все ее стрелы для Затона теперь ничто.

Как хорошо, что он решил перейти в энтелехию из морфе за краткий миг до предательства его тульп, что уже начал подготовку к переходу, прежде чем его тени изменили ему. И когда тело умирало, пронзенное стрелами упырицы, энтелехия, наоборот, оживала, набиралась сил, готовясь закружить Татгем в Смертельном Тумане.

Теперь ей конец.

Затон рассмеялся, довольно отметив, что упырица нервно дернулась при звуках смеха. Он был над ней, сбоку и даже снизу. Он даже касался ее своими призрачными конечностями, а она этого совсем не ощущала.

А если вот так? Он обрел плотность прямо у Татгем под ногами. Кажется, этого она никак не ждала, и рука-лезвие успела резануть ее по ноге, прежде чем она выпустила стрелу.

Ха-ха-ха-ха! Бесполезно! Ее стрелы теперь бесполезны! А на что способен лучник-Татгем без стрел? Да ни на что!

Упырица кривилась от боли, пытаясь одновременно следить, откуда появится Затон в следующий раз, и понять, насколько серьезно ранение.

Теперь это легко. Надо было сразу прибегнуть к энтелехии. Однако он не ожидал, что Уход в Тень не сработает. Лучшая его атака, самая смертоносная, была погашена дурацким магом. Но ничего. Смертельный Туман прикончит упырицу, а там и очередь мага.

Он мелькнул перед Татгем. Она выпустила стрелу, и он тут же уплотнился над ней. Теперь Затон сумел вонзить лезвие в ее левое плечо, и Татгем закричала. Осталось только загнать лезвие поглубже, в сердце…

Не переставая кричать, упырица вытянула правую руку в сторону Затона, и десяток игл сорвался с ее куртки, целя в него. Затон среагировал тут же, размежевываясь, но он не ожидал, что Татгем обратит свои иглы в молнии в опасной близости от себя. Разряды молний успели задеть его руку-лезвие до исчезновения, и кусочек кости упал на землю.

Ничего, не страшно. Это даже не больно.

Однако эта паскудина опять смогла удивить его. Он не ожидал атаки игл. Сила Крови Татгем? Паракинетика? Что она еще прячет за пазухой, какие сюрпризы? Пора прекращать игры с ней. Не хочется больше удивляться.

Затон сосредоточился. Энергия забурлила в тумане, стремясь обратиться в материю. А затем гном создал тела сразу с нескольких сторон вокруг упырицы, готовясь пронзить ее. Нужно отдать ей должное, она даже успела застрелить одно, но стремительно падающая температура не позволила Татгем отреагировать должным образом, и новые стрелы не ударили в другие тела. Чего и следовало ожидать.

Затон ударил одновременно со всех сторон. Лезвия разрезали ноги, руки, торс и даже шею упырицы. В сердце он так и не попал, защитил костяной нарост вокруг не-живой мышцы, неведомым образом дарующей движение телу упырей. Впрочем, и полученных ранений хватит, чтобы упырица умерла. Если она потеряет достаточно крови, чтобы регенерация не работала должным образом, то к восходу солнца она почти умрет. А солнце завершит работу, обратив ее в прах.

Упырица изумленно выдохнула, из ее рта вырвалось облачко пара, она дернулась, будто пытаясь освободиться от пронзивших ее лезвий. Кровь стала течь сильней. Глаза упырицы заволакивало пеленой. Где-то рядом упыриный бог смерти готовился оборвать связь ее сознания и тела. Или у них и этим тоже Ночь занимается?

Да какая разница? Никакой.


Холодно. Очень холодно. Ей никогда не было так холодно. Даже боль и та отступала перед пронизывающим холодом. Отступала, таща за руку упирающуюся жизнь, не желающую покидать глупую, невесть что о себе возомнившую женщину, когда-то простого человека, а теперь Живущую в Ночи.

Она умирала. Снова. Почему? Почему она умирает? Ведь у нее еще есть дело, важное дело, ее смысл жизни.

Холодно.

Она уже ничего не видела, даже лиц смеющегося гнома, которые были слишком близко, непозволительно близко от нее, Гения Крови Татгем, пускай Перерожденную Татгем, но Гения, подобного которому клан Татгем еще не знал. И вот так умереть?

Она не так хотела умереть. Совсем не так. Даже Понтей…

Холодно.

Даже Понтей не знал, что она хочет умереть после того, как отомстит. Потому что она жила жизнью не-живого только ради мести. Только ради смысла, что дарила ей жажда мести. Она не собиралась жить после того, как жизнь потеряет для нее смысл. И не собиралась говорить об этом Понтею. Ему больно, да, очень больно. Любовь? Она приносит страдания, очень часто. Ей тоже было больно, что она обманывает его, что она не сможет разделить его чувство, но…

Холодно. Как же холодно. Даже ранения — и те не ощущаются. Когда лезвия пронзали тело, раны будто взрывались, точно магический огнешар. А сейчас — ничего, кроме холода.

Иукена умирала. И было холодно. Когда она умирала в первый раз — было жарко.

Да. Было совсем не так…


Телега, скрипнув, остановилась. Райтоглорвин Филиус Кай потрясенно огляделся. Он помнил эту человеческую деревню, когда проезжал тут три недели назад. Кривой Ручей, так она называлась, крупная такая деревня, со своим собственным магом и даже тремя храмами Главных богов здешнего Пантеона. Редко в какой деревне встретишь даже один храм Главного, а тут целых три. Он тогда, помнится, даже обрадовался, думал, что здесь приветствуют разнообразие вер и плюрализм Сил, что проповедь о Могуществе Грозного Добряка найдет доброжелательных слушателей и он сможет продать несколько статуэток Грозной Ипостаси, Распинающей Убогов (они очень нравились мальчишкам), и, может быть, даже Милостивой Ипостаси, Отпускающей Грехи Убогам После Смерти (эта расходилась не так хорошо, как Грозная). Но местный маг, толстый седой старик, добродушно пояснил странствующему проповеднику, что три храма Главных здесь не по причине религиозной терпимости и толерантности, а из-за близости Восточных степей. Королевства Тихор и Когесса, граничащие со степями, страдали от налетов лихих орочьих и гоблинских банд, постоянно перебирающихся через неторопливые воды Эскадота Великого в поисках легкой и не очень добычи. Вот потому в таких близких к Эскадоту деревнях, как Кривой Ручей, и ставили несколько храмов, посвященных Главным богам Пантеона Серединных Земель, чтобы небесных защитников было побольше. А кое-где, по слухам, даже и убогам приносились жертвы. Так сказать, дабы клин клином вышибать — бить жестоких ублюдков при помощи кровавых сволочей. В приграничных землях для защиты все средства хороши. А местный властитель, герцог Макалистер Синебашный, на поклонение убогам глаза закрывает, ибо те даже на жертвы животных согласны, чтобы получить доступ к местным Источникам Сил. Но человеческие жертвы заповеданы строго-настрого, и горе тому, кто посмеет ослушаться запрета — маг из Школы Магии, личный волшебник герцога, мигом отыщет преступника и накажет так, что убоги в очередь будут записываться, чтобы с восхищением смотреть на муки негодяя.

Тогда Филиус быстро купил еды и не мешкая покинул Кривой Ручей, продолжая путь в соседнее герцогство Тихора. У герцога Гилиона Рыжего поклонялись только богам, ритуалы в честь убогов были полностью запрещены, что только и могло порадовать правоверного райтоглорвина, верующего в Единственного Истину Осознавшего Бога. Конечно, Кай не был так фанатичен, как его наставник, Благословенный отец Тигорий Тон, который наверняка бы решил прочитать проповеди, обличающие вероломство убогов и глупость поклоняющихся им смертных посреди торговой площади деревни, обязательно с самобичеванием и частичным самосожжением. Хорошо, что вера призывала сторониться тех мест, где убоги не считаются врагами всех смертных. Вера также обязывала бороться с убогами, если доведется их повстречать, или наказывать их последователей, но Филиус благоразумно считал, что это предписание следует трактовать аллегорически, и поэтому пока не был бит ни в одном селении, где крестьяне до сих пор приносили дары козлорогому Тартану, убогу плодородия, который по популярности и эффективности превосходил многих иных богов Небесного Града.

Кривой Ручей запомнился райтоглорвину веселыми криками, песнями и деловито снующими всюду людьми. Тогда готовились к ярмарке, и деревня выглядела очень пестро, заставленная повозками с товаром. Пузатые горшки соседствовали с наглыми гусями, яркие ленты развевались на ветру в опасной близости от свежих сладостей, бочонки с медом соседствовали с бочонками с пивом, пронырливые бродяги уже пытались продать чужих лошадей, а где-то под дружный хохот пороли невезучего вора. Суета и подготовка к празднику — так запомнилась деревня Филиусу.

Теперь же вместо нее были только сгоревшие развалины и разруха. Там, где на входе раньше стояли ярмарочные столбы с приветственной надписью, в землю было вбито копье с изображением страшной морды наверху. А над мордой — сжатая в кулак белая рука с оттопыренным средним пальцем. Символ Темной Орды.

Филиус похолодел. С ним, конечно, было Благословение Грозного Добряка, но его не хватит на патрульную группу объединенных сил Восточной Степи. Вот убоги дери… Прости, Великий и Единственный Познавший Истину, прости слабого слугу твоего.

А ведь когда он уезжал из герцогства Гилиона Рыжего, то там даже слухов не ходило о Нашествии, никто не подозревал об опасности, нависшей над королевством.

Лучше сейчас поспешить и как можно дальше убраться из герцогства Макалистера Синебашного, как можно дальше от Восточной Степи и ее безумных орд…

Вот убоги дери!

В этот раз он даже не попросил прощения у Грозного Добряка.

Они увидели друг друга одновременно — банда хобгоблинов, высыпавшая из ближайшего дома с кучей хлама и свертков, и райтоглорвин, растерянно сжимающий Камень Управления, заставлявший его телегу двигаться без лошадей.

Минута молчания и созерцания была прервана улюлюканьем хобгоблинов, радостно побросавших вещи, доставших короткие мечи и побежавших к нежданной добыче.

Филиус от неожиданности изощренно выругался.

Хобгоблины затормозили и уставились на райтоглорвина, осмысливая услышанное.

— Это как? — решил наконец спросить один из них.

Филиус от стыда покраснел. А затем вокруг Камня Управления заплясали белые огоньки. Хобгоблины насторожились, но было поздно — разряд молнии, перескакивавший с одного бандита на другого, прошелся по их отряду, мгновенно убивая каждого. Испуг Кая придал Благословлению Грозного Добряка больше Силы, и ни один хобгоблин не ушел.

Райтоглорвин перевел дух, успокаиваясь. После порыва Могущества его бога Филиус чувствовал себя слегка опустошенным. Но ничего, силы должны скоро восстановиться. Пора уезжать отсюда, в округе могут бродить еще шайки мелких бандитов, сопровождавших Темную Орду так же, как маркитантки регулярные армии…

В тишине разрушенной деревни раздался плач. Филиус вздрогнул.

Это была девочка. Десятилетняя человеческая девочка. В грязном оборванном платье. С заплаканным лицом и с запекшейся кровью на щеке. Хобгоблины засунули девочку в мешок и потащили так же, как и другие вещи. Для хобгоблинов все, что не хобгоблин, — вещь, хобгоблиновская или пока еще не хобгоблиновская вещь.

Она бредила и, кажется, умирала. Филиус вздохнул. Вера обязывала. Ибо Грозный Добряк учил: помогай каждому страждущему, и вера твоя станет его верой, рано или поздно, но станет.

Он отнес девочку в фургон, отыскал пару лечебных зелий универсального характера. Сначала надо было сбить жар, а потом попытаться понять, что с ее разумом. Грозный Добряк учил — тело в делах мирских важнее души, но в делах религиозных нет ничего важнее души.

Слова из Писаний так и лезли в голову. Пусть перед ним была больная маленькая девочка, но в первую очередь он был райтоглорвином-проповедником, а девочка не была посвящена в таинства Грозного Добряка. Он поможет ей, но взамен она узнает о вере Грозного Добряка и Лестнице Совершенства.

Ближе к ночи, когда Филиус уже достаточно далеко отъехал от Кривого Ручья и решил заночевать в лесу, поставив Камень Управления на защиту от нечисти, девочке стало лучше, она перестала бредить и заснула здоровым сном. И тогда он решился проникнуть в ее разум и познать, что произошло и о чем с ней не стоит никогда говорить, дабы не отвернуть от веры в Грозного Добряка.

Детское сознание не представляло проблем для БлагословенияЕдинственного Познавшего Истину, оно открылось для Филиуса, и он окунулся в воспоминания…


…Это был небольшой отряд орков и гоблинов, налетевших на Кривой Ручей рано утром, когда жители деревни только-только просыпались. Они атаковали храм Старшего Громовержца, шаман-гоблин разнес его ударом огромного синего шара пламени, жрецы не успели даже взмолиться своему Покровителю. А затем отряд разделился, орки направились в деревню, а гоблины продолжили нападать на храмы.

Прежде чем жители успели организовать хоть какое-то сопротивление, половина деревни уже горела. Маг был занят, разбираясь с гоблинами, и крестьянам пришлось в одиночку противостоять безумным воинам на варгах.

Отец девочки был одним из тех, кто сумел собрать из толпы растерянных крестьян хоть какое-то ополчение и встретить орков. Могучие коричневокожие воины только расхохотались, когда на улицы высыпали крестьяне с вилами, и пришпорили варгов. Кровь бурлила в раскосых сыновьях Степи, ну а то что противниками были жалкие землеробы — ну так Свет с ними! Убивать и грабить — девиз клана Клыкастых племени Черных Скал! А убивать и грабить можно кого угодно!

Но потом внезапно свистнули стрелы, вонзаясь в глаза варгов, из земли выросла острая трава, вспарывая им животы. Орки не успели удивиться, а крестьяне организованно набросились на свалившихся всадников.

Отец девочки был солдатом, получившим надел в Кривом Ручье, как и несколько его боевых товарищей, один из которых владел магией на уровне ведуна. Королевство Тихор щедро одаряло бывших военных, которые селились в приграничной зоне Восточных степей, и многие не преминули воспользоваться такой возможностью.

Нападение отбили, но деревня сильно пострадала, как и два храма. А затем еще и оказалось, что отряд был одним из многих, что входили в авангард Темной Орды. Это обнаружил маг, отыскав у одного из орков штандарт Темной Орды. Орки и гоблины Восточных степей брали их только тогда, когда Орда готовилась к Нашествию.

Девочка видела, как отец спорил с магом, получившим приказ от герцога собрать ополчение из всех боеспособных мужчин и выдвинуться к замку. Маг говорил, что приказ не оспаривается, а отец кричал на него и спрашивал, готов ли он перед судом богов ответить за смерть тех, кто останется в деревне без защиты? А маг все твердил, что это приказ и что у него полномочия…

А потом отец девочки плюнул в лицо магу и посоветовал засунуть полномочия далеко-далеко. К нему тут же потянулись его боевые товарищи, потому что маг побагровел от ярости и потянулся к медальону с рунами. Увидев, что разговор складывается не в его пользу, маг развернулся и ушел в уцелевший храм Хранительницы Бурь. Отец девочки с товарищами развили бурную деятельность, готовя деревню к обороне.

Однако ночью к магу прибыла подмога. Личный волшебник герцога, Магистр, с тремя рыцарями. Он не объявлял о приказе герцога, не повелевал слушаться его. Магистр просто наложил Заклинание на деревню, и все юноши, мужчины и старики начали ее покидать, забирая с собой еду, оружие и одежду.

Отец девочки, как и его товарищ-ведун, не подпал под действие Заклинания, видимо, потому, что носил найденные давным-давно во время рейда в Ничейные земли артефакты. Он выскочил с мечом на улицу и бросился прямо к Магистру.

— Здесь же все умрут! — кричал он.

— Это приказ герцога! — завопил в ответ деревенский маг, прячась за рыцарей.

Магистр только глянул на отца девочки, как на надоедливое насекомое. Похоже, он нисколько не беспокоился, что тот вооружен.

— Дайд, давай! — крикнул бывший солдат, и ведун попытался ударить Магистра своим чародейством. Тот удивился, когда вокруг него закружились призрачные фигуры, но ему хватило одного движения руки, чтобы фигуры исчезли, а Дайд с коротким вскриком упал, схватившись за горло.

…Девочка этого не поняла, но райтоглорвин сразу понял, что Магистр был магом Воздуха и просто лишил ведуна возможности дышать…

И тогда отец девочки бросился прямо на Магистра. Один рыцарь шагнул вперед, доставая меч, но он был слишком неповоротлив в своих доспехах и от ловкого удара ногой в бок упал на землю. Два других рыцаря не успевали защитить мага.

Но Магистр и не нуждался в защите. Несколько пассов руками — и меч вылетает из рук солдата и вонзается в землю. Еще Жест — и солдата поднимает в воздух. Он хватает себя за горло, сипит, а Магистр просто держит его приподнятым над землей, будто раздумывая, что с ним делать.

— Не надо… — с трудом говорит отец девочки. — Не забирайте их… Дети… Женщины… Они погибнут…

— Вместо них будут другие, — снисходит до ответа Магистр.

А затем тело отца девочки начинает надуваться, как воздушный шар.

— Вместо них всегда будут другие, — сказал маг из Школы Магии, когда отец девочки лопнул. Заклятье Ветряного Полога не дало останкам попасть в него.

Магистр скользнул взглядом по кучке женщин и стариков, что собрались неподалеку, и отвернулся. Свою работу он сделал. Боеспособные мужчины покинули Кривой Ручей, направившись к замку герцога.

Тогда девочка чуть не сошла с ума, увидев, что чародей сделал с ее отцом. А второй раз она чуть не потеряла разум, когда крупный отряд Темной Орды напал на деревню, убивая, насилуя и разрушая. Девочка помнила, как умерла ее мать, пронзенная стрелой, как погибла ее сестра, сама вонзившая себе в сердце нож, когда ее окружили смеющиеся гоблины, как ее дед, признанный Заклинанием Магистра бесполезным для защиты замка герцога, погиб с бесполезным мечом в руках, когда в дом ворвались орки. Она не знала, откуда появилось это знание, она не могла всего этого видеть, ведь дед спрятал ее в тайнике подвала незадолго до того, как в дом вломились Темные, но картинки происходящего сами возникали у нее в голове.

Тайник так и не нашли, дом разваливался, и орки поспешили покинуть его. Девочка по неосторожности поранилась, пытаясь выбраться из тайника. А когда горящая крыша начала рушиться, она потеряла сознание…

Можно сказать, что хобгоблины спасли ее. Не умеющие воевать, но умеющие грабить и мародерствовать, они обнаружили ее под завалами и вытащили. По всей видимости, хотели продать работорговцам, даже не подозревая, что девочка вот-вот должна была умереть. И умерла бы, если бы рядом не оказался райтоглорвин Филиус Кай.

Неисповедимы пути твои, Грозный Добряк!

Ночь прошла спокойно, и под утро девочке совсем полегчало. По крайней мере, телесно, но душа ее продолжала страдать. А потом она открыла глаза и посмотрела на Филиуса. Райтоглорвин содрогнулся. В этих глазах внезапно просияла бездна, такая пропасть ненависти и жажды убийства, которую Кай редко встречал даже во время военных конфликтов между королевствами.

Потом бездна исчезла, и девочка слабо застонала.

— Пить, — попросила она.

Филиус уже держал наготове флягу. Девочка закашлялась, жадно глотая воду.

— Еще, — прошептала она, когда райтоглорвин убрал флягу от ее рта.

— Нельзя, — покачал головой Кай. — Иначе тебе станет хуже.

— Пускай… — внезапно сказала она. — Пускай хуже… Умру… Зачем жить?

Последний вопрос словно запустил в голове Филиуса хитрый гномий механизм — проповедники райтоглорвинов отлично знали ответы на все вопросы о смысле жизни. И только глупые смертные, пока что не признавшие Единственного Познавшего Истину Бога, осмеливались подвергать сомнениям эти ответы. Кого волнует, что они не отвечают по достоверности логическим законам и умозаключениям? Вера превыше разума.

— Жить всегда есть зачем, — осторожно начал райтоглорвин. — Просто иногда хаос, что рождает боль и несчастья, скрывает истинную красоту и великолепие мира. Но боль не вечна. Грязь, что прилипает к обуви, исчезнет, если обувь почистить. Так и жизнь — наши правильные стремления очистят совершенство мира от хаоса…

Филиус запнулся. Что она сейчас поймет из того, что он говорит? Вряд ли много чего. Может, проще? Может, дать ответ той бездне, которая притаилась в душе этой бедной девочки? К Грозному Добряку можно прийти разными путями, Лестница открывается каждому разным способом. Его путь, путь проповедника Истинной Веры, ведет его по Лестнице неторопливо и осторожно. Но бездна, что скрывается в этой девочке…

Может, она сможет идти к Грозной Ипостаси?

И Филиус Кай сказал:

— Можно жить ради мести. Ради мести всем тем, кто впустил в твой мир хаос и испортил твое совершенство. Месть откроет тебе путь по Лестнице Совершенства, дав силу для Восхождения к Истинной Власти Создателя.

…А потом было долгое путешествие. Филиус объехал вторгшуюся Орду через Ничейные земли, не встретив по дороге ни одного огра или нечисть; чуть не попал в рабство к дриадам Макитанского леса, но потом выяснилось, что те не трогают «святош», и все обошлось. Выбирал, ехать ли ему через Странную пустыню или Элорийское Содружество, ведь и там и там хватало неприятностей, с которыми не хотелось бы иметь дело, и в итоге повозка райтоглорвина отправилась через Содружество — местные князья устроили очередную свару и воевали на южных границах, а весь север Элории был спокоен. Издалека восторгался красотами Волшебного Леса, посетить который не позволила новая пошлина с чужеземцев, введенная королевой Эльфляндии по причине уверенности, что в ее гардеробе стало мало новых платьев. Бесконечная пустота Ширайских равнин навевала мысли о будущем пресуществлении Грозного Добряка, а палящее солнце над головой — о кружке холодного пива. Когда повозка прибыла в Гебургию, а именно в Гору Лих-Хор, уже наступила зима, и райтоглорвин пережидал ее до весны — лютые морозы на западе Серединных Земель были известны своей беспощадностью. После наступления Нового года[21] Филиус Кай был уже возле империи Тевран и даже имел возможность лицезреть одного из местных паладинов, опору и главную силу Империи. Здесь настоятель храма Грозного Добряка дал ему приказ отвезти Книгу Покровительства в Лангарэй, в небольшую общину последователей веры в Единственного Познавшего Истину Бога. К концу весны райтоглорвин достиг Царствия Ночи.

И здесь человеческая девочка по имени Иукена, которая все это время сопровождала его и слушала рассказы о Деяниях Грозной Ипостаси Грозного Добряка и его верных последователей, что поднимались по Лестнице Совершенства к Грозной Ипостаси, покинула его. Совсем неожиданно.

Филиус проехал сквозь заставу, заплатив за проезд и поражаясь магической силе Купола Лангарэя. Иукена сидела рядом, завороженно следя за переливами на Покрове. Прошел уже год, с тех пор как погибла ее деревня, и душевные раны девочки затянулись. И Кай считал, что в этом была его немалая заслуга. Пусть гордыня — грех, но гордость — это не гордыня. И гордиться хорошо проделанной работой не грех. Грех — считать ее самой совершенной. Вот это и есть гордыня. Гордыня, за которой прячется хаос и слуги его убоги, готовые исказить совершенство Дела Создателя, известного этому миру под именем Тварец.

Конечно, Иукена еще иногда вскрикивала по ночам, но она совершенно не помнила своих кошмаров. Тех кошмаров, которые заботливо забирал Филиус, трясясь от чужих переживаний. Детям не должно сниться подобное. Особенно детям, чей путь в будущем — служение Грозному Добряку. А в том, что Иукена будет верной послушницей Боевого Посоха Церкви Грозного Добряка, Филиус не сомневался. Сам он избрал служение Доброй Ипостаси, но отлично знал, что с хаосом и его порождениями нужно бороться не добрым словом.

Девочка уже запомнила сто сорок Заповедей из трехсот, прочитала Первую и Вторую Книгу Двукнижия и поняла принцип Восхождения по Лестнице. За такой короткий срок для человеческого смертного это был неплохой результат. Наместник в Тевране, глянув на Иукену, тоже заметил, что у нее есть потенциал. Филиус улыбнулся. Проповедник не Слова, но Меча очень сильно ценился в Церкви. Может, его даже наградят небольшим приходом где-то в Эквилидоре.

Повозка резко остановилась, оборвав мечтания райтоглорвина. Филиус уставился на двух молодых упырей, преградивших ему дорогу, парней, только вошедших во вкус совершеннолетия. Вот только парни эти были опасны, и задевать их совсем не стоило.

Кай заискивающе улыбнулся и спросил на Всеобщем:

— Чем могу помочь двум молодым господам?

Обращался он при этом к более старшему, широкоплечему, с эмблемой воющего на луну волка на плече куртки, чем-то смахивающего на дикого хищника. Хотя все упыри — хищники… Так, эту мысль лучше спрятать подальше, вдруг его сознание сейчас проверяют, неприятности ему и общине Грозного Добряка в Лангарэе ни к чему.

— Кто эта девочка? — вдруг спросил другой, более хлипкий, закутанный в серый плащ.

И Филиус понял, что именно он главный.

— Не извольте беспокоиться, это моя послушница, я обучаю ее основам веры и… — Райтоглорвин запнулся, потому что Живущий в Ночи, задавший вопрос, не слушая его, подошел к Иукене.

Девочка безбоязненно смотрела на него. Наверное, до этого она никогда не встречала не-живых. А рассказать о правящих смертных Лангарэя Филиус не потрудился, думал, что отдаст Книгу и они сразу же уедут.

Как же он ошибался.

Бесцветные глаза упыря вдруг потемнели, будто ночь решила наступать на мир из его глазниц. Он впился взглядом в глаза Иукены — и девочка вздрогнула, больно сжав руку райтоглорвина. Но глаз не отвела, так и смотрела в темные провалы на лице упыря, даже не моргала.

А потом…

— Быстрая стрела может убить мага. Тебе ведь это нужно?

Упырь спрашивал Иукену, и голос его в этот момент принадлежал кому угодно, но только не ему — такой властный и с переливами Могущества глас мог принадлежать кому-то из Бессмертных или их Вестников.

— Ради этого ты можешь продолжать жить? Стрела убьет мага — это будет твоим смыслом жизни?

Райтоглорвин смотрел на упыря и с благоговением понимал, что перед ним тот, кем пользуются Высшие, когда им лень самим являться своим слугам. Грозный Добряк учил: почитайте пророков и прислушивайтесь к ним, ибо через них устами богов говорит сам Тварец, открывая тайное знание, доступное немногим. И даже сами боги могут этого не понимать…

Иукена неотрывно смотрела на не-живого. А потом отпустила руку Филиуса и спрыгнула с телеги. Храбро посмотрела в лицо Живущего в Ночи и сказала:

— Пусть это будет моим смыслом жизни. Как я могу убить мага стрелой?

И Филиус понял — больше они не встретятся. Что здесь и сейчас Грозный Добряк дал Иукене начало ее Лестницы Совершенства, предложил ей Восхождение — и она согласилась.

Это был перст Судьбы. А он был всего лишь проводником Его Воли. Кай преисполнился благоговения. Прямо перед ним вершилась Воля Грозного Добряка, и каждый правоверный райтоглорвин должен был испытывать чувство значимости происходящего.

— Идем, — сказал упырь. — Я отведу тебя туда, где ты получишь нужную тебе Силу. Ты станешь одной из нас — и будешь страдать. Ты станешь одной из нас — и будешь не-жить. Но ты станешь одной из нас — и ты увидишь мир совсем по-другому. Мы живем, чтобы все помнили — смерть и посмертие рядом, совсем рядом друг с другом. Наш смысл жизни — умирать живя и жить умирая. Смертные только умирают, живя. А ты уже одна из нас. Ты живешь, умирая. И это делает тебя сильной. Это делает тебя совсем другой, отличающейся от остальных смертных. Идем — стань же той, кто ты уже есть. Обрети наш смысл жизни — и обрети свой смысл жизни.

Какой-нибудь глупый последователь Не Познавших Истину Богов начал бы кричать, что как же так, как можно отдавать юное дитя на растерзание жестоким кровососам, которые обратят ее в такое же чудовище, как и они, что они уничтожат ее бессмертную душу, что…

Но это глупцы, что не знают Истины Лестницы Совершенства.

Филиус смотрел вслед уходящей Иукене, крепко державшей не-живого парня за руку, вспоминая, как напоследок она низко поклонилась райтоглорвину, сложив руки в жесте Почитания и Уважения. А ведь он крепко привязался к ней, оказывается…

— Клан Сива возместит потери, которые вы понесли, — сказал широкоплечий упырь, разглядывая Кристалл Управления. — Также вы можете подать жалобу, и нас накажут, а девочку вам вернут… Но поверьте мне — когда он начинает себя так вести, то лучше с ним во всем соглашаться. Он видит то, чего не видим мы. И может, для нее так будет лучше…

— Лучше, — перебил Живущего в Ночи Филиус. — Конечно, ей будет лучше. Я уверен.

Но возмещения он все-таки потребовал. Его Лестница Совершенства предполагала равнозначный обмен за отданное им — будь то знания, поступки или смертный, как Иукена. Полученное золото райтоглорвин даже не смог уместить в телегу, и половину пришлось оставить местной общине, а еще половину заплатить упырям за сопровождение по Границе. Когда у тебя нет ничего, то не особо и боишься разбойников, а вот если имеется что-то ценное, то стоит остерегаться — бандиты, как стервятники, слетаются на драгоценности.

И тогда Иукена тоже увидела это. Будто кто-то неторопливо нарисовал искусный триптих в ее голове, картину, что отобразила и действия Филиуса в момент встречи с ней, и его мысли и надежды. Увидела и запомнила. Она уже поняла, как важны все мелочи в этом мире.

Тогда Понтей увидел в ней Дар, Дар, раскрыться которому лучше всего бы помогло Перерождение в клане Татгем, Дар, который неожиданно одарил Татгем Гением Крови, которых ни в чистой линии Наследников, ни среди Перерожденных не встречалось уже более трехсот лет. После совершеннолетия приступы психомагического Чтения мира случались у Понтея довольно часто, но чтобы Чтение произошло именно в тот момент, когда райтоглорвин прибыл в Лангарэй и Сива нашел Гения Крови для Татгем — в этом Татгем увидели знамение самой Ночи, и именно Перерождение Иукены стало началом тех отношений кланов, которые прочно вплелись в заговор по переустройству Царствия Ночи.

А потом она училась. Гений Крови не Гений Крови — суровые наставники Татгем не делали для нее исключений. Впрочем, нет, делали. Ее тренировки были еще более суровыми и трудными, нежели у других.

— Знаешь, почему ты промахнулась? Потому что ты смотришь глазами — а это плохой помощник в нашей стрельбе!

— Если устала после бега или вообще чувствуешь себя нехорошо, то в момент прицеливания напряги руки, а потом расслабь. Стрела на миг зафиксируется — и тогда стреляй.

— Дура! Научись всегда попадать в цель одной стрелой, а лишь потом берись за две!

— Легче не промахнуться, если целишься во что-то мелкое. Поэтому, когда хочешь попасть в противника, целься не в него, а во что-то на нем.

— И кто назвал тебя Гением нашей Крови? Да глупейший из Диких и тот лучше стреляет!

— Молодец! Но рано расслабляться — теперь начнется настоящее обучение.

Понтей не соврал — она научилась стрелять так, что ее стрелы могли убить мага. Того мага, что убил ее отца. Того мага, что предал их деревню. Тех магов, что напали на ее деревню. Всех этих колдунов и волшебников, чародеев и ведунов.

Ее научили стрелять так, что она могла убить их.

И тем самым отомстить. Отомстить — ее смысл жизни…


Нельзя умирать. Ее смысл жизни еще не выполнен. Ее главная в жизни цель…


— Я ведь маг. Пусть и неправильный, психомаг — но маг.

Она чуть не ударила его вилкой. На миг ей показалось, что мир вокруг сжался и засмеялся, противненько так засмеялся. А ведь он ей нравился, страшно признать, как нравился этот Живущий в Ночи, который изменил ее жизнь и который недавно подрался с пристававшим к ней Фетисом, гордо потом показывая синяки Каазад-уму и — ну как понять этих мужчин? — напившись с этим Фетисом буквально через день.

Она месяц с ним не разговаривала, а потом поняла — он сказал ей самое главное, что мог и должен был сказать. Даже не те сокровенные три слова, по которым вздыхают пышногрудые дамы в рыцарских романах.

Он сказал ей правду, которая могла раз и навсегда уничтожить их отношения.

Это стоило ценить.


Она ведь ему пообещала. Неужели кто-то посмеет сказать, что она не сдержала слово?..


— Ты представляешь? — Вадлар махал кружкой с пивом, разбрызгивая пену. — Носферату! Высочайший! Бродящий под Солнцем! И это все я!

Алкоголь слабо действовал на упырей, но это не означало, что они отказались от него. Просто пили больше, намного больше, чем простые смертные, даже горные великаны могли бы не-живым позавидовать в данном вопросе.

— Тише! — шикнул на Вадлара Понтей, оглядываясь на утреннюю улицу, на которой бурлила толпа живых смертных. — Это вообще-то тайна.

— Понтеюшка, а ведь если бы не ты!.. Пить бы мне эту дурацкую кровь еще лет двести. О, пиво! — Обнаружив в своей руке кружку, Фетис припал к ней.

Иукена недоверчиво глянула на Вадлара. Клан Фетисов в прошлом был одним из самых кровавых за историю упырей наравне с кланом Сайфиаил и Пеших-Ноу. И вот их потомок, чистый Наследник, уверяет, что кровь людей ему противна, хоть он ее вынужден пить и будет вынужден пить в дальнейшем. Не верилось как-то. Но Понтей верил. И каким-то образом помог Вадлару стать носферату. Как именно, ей не говорил, даже просил не спрашивать. А о чем тут не спрашивать? Она и так знает, сколько крови должен выпить упырь, чтобы достичь статуса Высочайшего. Вот только как Понтей сделал это за полгода? Непонятно. И почему сам себя не поднял до статуса носферату? Тоже непонятно. А ведь Понтей еще столько хотел сделать…


Еще рано. Еще рано умирать. Ее смысл жизни. Ее обещание. Ее желание быть рядом — хоть и недолго, но еще чуть-чуть…

Иукена закричала, преодолевая боль и холод. Закричала — и начала меняться.


Это еще что за убогство?

Упырица закричала, и по ее телу прошла пурпурная волна, обламывая лезвия. Затон быстро убрал тела, оставив только одно, неподалеку, чтобы лучше понять, что делает Татгем.

Неужели она решила прибегнуть к трансформе? Глупо. С такими ранами ее Сила Крови еще скорее прикончит ее во время метаморфозы. Может, она потеряла остатки разума и просто пытается как угодно выжить. Ладно, пусть пытается. Пока упырица в его Смертельном Тумане, ей уже ничего не сделать.

А она преображалась. Пурпурное сияние было ярким и слепило обычные глаза, но Затон мог видеть происходящие с Татгем перемены. Ее тело каким-то образом принимало сферическую форму, при этом поглощая одежду, сумку и лук. Руки и ноги стали короче, как бы втянувшись в торс, а голова будто погрузилась в плечи, скрыв превратившийся в клыкастую пасть рот. Глаза покрылись сеткой, став фасеточными, словно у мух, затылок вытянулся назад. Напоследок все тело упырицы как бы встопорщилось, покрывшись острыми наростами.

И чего она добивается своей трансформ…

Как это?

Не осталось и следа ран, нанесенных Затоном. Они не просто зажили, даже после мгновенной регенерации остаются хоть недолго небольшие шрамы, они исчезли, словно лезвия гнома и не пронзали упырицу.

— Как же я ненавижу эту форму, — услышал Затон, а потом его тело разорвалось на полоски тумана.

Пока он приходил в себя в рассеянном состоянии, пытаясь понять, что произошло, упырица начала делать что-то странное. Она опустилась на колени и стала покачиваться из стороны в сторону, с каждым качком сильнее погружаясь в землю. Затон осторожно пустил к ней щупальца своих тел, но и они распались на призрачные клочья, не приблизившись к упырице и на метр. Проклятье, что у нее за Сила Крови? В Смертельном Тумане он должен понимать все, что происходит, но почему он не понимает, как гибнут его тела и что она делает?

Надо было ее сразу добить…

Упырица замерла, наполовину погрузившись в землю. И вдруг ее тело в один миг стало идеально гладким, без наростов. А сознание Затона внезапно испытало боль, которую он испытывать не был должен. Будто он был в физическом теле и его ударили…

Что она, убоги ее побери, делает?!

Нужно успокоиться, проанализировать и понять. Из их четверки он самый умный, и это не раз помогало, когда силы Ахеса, Тавила и Олекса было недостаточно для выполнения задания.

Она лучница и довольно меткая лучница. Татгем — хорошие лучники. Значит, это должно быть как-то связано с их Силой Крови. И тогда… Вот оно что! Те наросты — подобие стрел! Она просто стреляет ими и стреляет так быстро, что он не успевает их заметить! Наверное, ее тело в трансформе что-то вырабатывает, что-то обладающее взрывным эффектом, что-то, что и разрывало его тела. А еще недавно она выстрелила всеми этими наростами во все стороны, и некоторые, наверное, задели те гилетические элементы, что использовала энтелехия Затона. Оттого и ощущение боли — просто привычное представление, реакция сознания на тип раздражителя.

Но зачем она выстрелила этими стрелами? Пыталась задеть те материальные части, из которых состоит гиле Смертельного Тумана? Бесполезно, они находятся в постоянном хаотическом движении, и попасть в них практически невозможно.

Тело упырицы снова покрыли наросты, и она снова выстрелила ими. Если первый выстрел в основном шел вокруг упырицы, то этот выстрел почти весь ушел в небо. В этот раз, зная, чего ждать, Затон заметил мелькнувшие стрелы.

И опять ненастоящая боль.

Это бессмысленно. Зачем она это делает? Чего она добивается? Да, он не может к ней приблизиться на расстояние удара, но и она не наносит ему существенного вреда.

Но она его задерживает, и это плохо. Ну что же, тогда придется использовать это…


«Первая Ступень Лестницы Совершенства — и уподобляется весь мир в своей форме бытия внешней определенности вещи, подобно неорганическим стихиям и минералам. Здесь распавшееся совершенство мира начинает свой путь к восстановлению. И познаешь ты хаос и безобразие пустой материи, которую сковывают нерушимые законы. Так и смертные этой Ступени: веря, что весь мир под властью Закона, они подобны камням возле дороги, ждут, чтобы их использовали, и не знают, что этому можно противостоять. И делится эта Ступень на ступень Рабства, ступень Покорности и ступень Бессилия».


Она ненавидела Тотальное Поражение, Силу Крови Татгем, особенно сильную в ее случае. Ей казалось, что в ней, когда она использует трансформу, каждый раз что-то умирает, что-то, что еще оставалось от маленькой Иукены, той счастливой девочки, что любила мать и отца, той, что умерла, когда Повелевающий Татгем прокусил ей шею. Нет. Той, что умерла еще раньше, в горящей деревне. Когда была не в силах ни на что повлиять. Когда находилась на том, что ее спаситель Филиус Кай, называл Первой Ступенью Лестницы Совершенства.


«Вторая Ступень Лестницы Совершенства — и уподобляется весь мир в своей форме бытия целесообразности роста, точно растения. И здесь восстанавливающееся совершенство дается нам в своей жизни и как жизнь. И познаешь ты раздельность и стремление индивидов материи, которые знают друг о друге, но не знают друг друга. Так и смертные этой Ступени: живут, будто знают мир, но мира не знают, и мир ими повелевает, обманывая единством Организма, где все части подчинены целому и жить без него не могут. И делится эта Ступень на ступень Раздражения, ступень Поглощения и ступень Стремления».


Она стала упырем и постигла Вторую Ступень. Она могла получить Силу, только став упырем, одним из Живущих в Ночи, одним из тех, кем и ее пугали, когда она не хотела засыпать. И она стала ночным ужасом. Стала одним из них. По-другому она не могла. Могла ли Иукена получить подобный шанс еще раз в жизни? Наверное, нет. А ради мести… Ради мести она была готова на все. Даже пить кровь людей. И она пила. Если бы не Понтей, и продолжала бы пить. Потому что Иукена стала одной из Живущих в Ночи. Частью целого.


«Третья Ступень Лестницы Совершенства — и уподобляется весь мир в своей форме бытия объектам, что двигаются в пространстве, словно животные. И здесь восстанавливающееся совершенство находит причины своим действиям и соответствие установленным причинам. И познаешь ты ощущения, не зная этих ощущений, и видишь ты мир, не зная, что это мир. Так и смертные этой Ступени: живя своими эмоциями, не знают они смысла своих эмоций, живя своими надеждами, не знают они смысла своих надежд, и потому легко их обмануть, дав им чужие эмоции и чужие надежды, иллюзией Переживания скрывая истинные значения этих сущностей. И делится эта Ступень на ступень Чувства, ступень Воли и ступень Намерения».


Иукена опять переработала внутри себя поглощенную одежду со Стрелами Ночи и, нарастив шипы, опять выстрелила ими. Кажется, враг в замешательстве, не понимает, что она делает. Это хорошо. Когда поймет — будет поздно. Тогда она уже победит.


«Четвертая Ступень Лестницы Совершенства — и уподобляется весь мир в своей форме бытия независимой от материи субстанции, что есть основа души и духа смертных. И здесь восстанавливающееся совершенство обретает самосознание себя как знание себя изнутри. И познаешь ты не мир, но себя, но и здесь есть опасность — познать не себя, но мир. Так и смертные этой Ступени: уверенные, что знают свое Я, а знают другое, уверенные, что знают себя, но знают других, уверенные, что знают других, но знают себя, потому что самого себя легче всего обманывать своей Личностью. И делится эта Ступень на ступень Сознания, ступень Разума и на ступень Эго».


Почему она вспомнила положения Знания о Лестнице? Почему именно сейчас? Она так давно их не вспоминала. Почему сейчас?


«Пятая Ступень Лестницы Совершенства — и уподобляется весь мир в своей форме бытия сверхъестественной духовной сфере умных принципов. И здесь восстанавливающееся совершенство получает Власть Повелевать и Знать. Это мир Богов — и мало что мы знаем о нем. Но смертные на этой Ступени властвуют над собой и другими и не только на основе договоренности, но устанавливая это как Закон, словно король, что правит королевством по воле Богов и на основе естественных законов».


Владею ли я собой? Вот сейчас, в трансформе Татгем? Этого ли я хотела?.. Глупости. Конечно, этого. Потому что по-другому нельзя. Потому что по-другому я бы сейчас уже была мертва. И никто бы не отомстил зазнавшемуся Магистру и его хозяину, проклятым оркам и гоблинам Восточных степей, никто бы не воздал за души погибших в ее деревне.


«Шестая Ступень Лестницы Совершенства — и уподобляется весь мир в своей форме бытия совершенству своего бытия, ибо открывается ему Истинный Создатель бытия. И ничего нельзя сказать об этой Ступени, ибо только Боги могут достичь ее, мы же можем стремиться познать ее, уподобившись Богам».


Живущий в Ночи вряд ли уподобится Богам. Вряд ли кровопийце и убийце откроет свой лик Создатель. Даже пусть она идет по Лестнице Грозной Ипостаси Грозного Добряка, Бога, что познал Истину о Лестнице Совершенства и Узрел Лик. Пусть она даже достигла Четвертой Ступени, обретя свое Я как Живущая в Ночи и получив достойную этому Я силу…

Она не достойна. Она достойна только своего смысла жизни. Четвертая Ступень — а дальше ей незачем идти. И когда поднявшие ее на Четвертую Ступень причины исчезнут — исчезнет и Иукена. Прости, Понтей.

Но пока она не сдавалась. Нет. Она исчезнет потом — а сейчас она сделает все, чтобы исчез этот убогов гном. Уничтожит его! Просто сотрет с лица земли и его места в бытии! Все, пора заканчивать!

И тут Иукена поняла, что ее рукам холоднее, чем раньше. Она скосила глаза и увидела, что кончики ее пальцев покрываются льдом, который, стремительно разрастаясь, начал перебираться на ладони. Значит, гном уже начал свою контратаку.

Не к месту вспомнился ледяной мост, созданный магом…

Она успела сделать еще один выстрел, прежде чем лед начал покрывать тело, мешая появиться новым наростам. Он превращал ее в глыбу льда, заковывая в холодную темницу. Неплохо, неплохо. Но уже поздно.

Гном заморозил ее почти всю, оставив только голову. Наверное, хотел сказать что-то напоследок. Глупо. Хотя, если бы на ее месте был упырь другого клана, для него это определенно был бы конец.

Гном возник рядом, скрестив лезвия-руки возле ее головы. Осторожничает, готов ударить в любой момент. Дурак.

— Мы похожи, — вдруг сказал он. — Ты и я, мы готовы умереть, но хотим пожить еще немного. Я увидел твои глаза и понял, что мы похожи. Поэтому я решил — пусть ты узнаешь, что погибла от руки похожего на тебя.

Иукена рассмеялась. Измененная гортань делала ее смех гулким и каким-то резким. Гном помрачнел и недолго думая сжал руки. Но лезвия треснули, ударившись о голову. Иукена засмеялась еще громче.

— Да, ты прав, — сказала она. — Я готова умереть. Но не сейчас. И не в ближайшем будущем. А вот ты, кажется, собрался умирать.

Гном нахмурился, его рука поплыла туманом, снова превращаясь в лезвие. На этот раз он ударил в фасеточный глаз. И лезвие снова треснуло.

— Что ты такое?! — крикнул он, не выдержав. — Не хочешь умирать быстро — тогда я заморожу тебя всю, и ты будешь умирать долго!

— Вряд ли, — прошептала Иукена.

И тело гнома развоплотилось, пораженное ее наростом.

— Я знаю, ты слышишь меня, — продолжала упырица как ни в чем не бывало. — Открою тебе два секрета моей трансформы. Первая — когда я прохожу трансформу, моя Сила Крови, если были ранения, исцеляет меня таким образом, будто этих ранений никогда и не было. Никто из Татгем, кроме меня, на такое не способен. Потому что я — Гений Крови.

Гном слушал — она знала это. Слушал, пытаясь понять, откуда взялся нарост, разорвавший его тело. Ведь упырица была покрыта льдом, и этот лед не треснул — так откуда взялся поразивший его снаряд?

— А второй секрет и не совсем мой. Дело в том, что в нашей трансформе Сила Крови Татгем не просто меняет тело. Она меняет ауру, вводя ее в материальный мир и создавая из энергетики тела и энергетики ауры защитную броню, которую очень сложно пробить. Ты уже и сам знаешь это.

Иукена прислушалась к своим ощущениям. Да, все готово.

— А знаешь, зачем Татгем такая броня? Хотя вряд ли догадываешься, иначе бежал бы отсюда уже давным-давно. А броня Татгем нужна для того, чтобы защищать от всех Внутренних Зарядов, которые они выпускают по врагам и которыми управляют. Понимаешь, что это значит?


— Понимаешь, что это значит? — спросила упырица.

И он понял. С ужасом Затон посмотрел туда, куда не привык смотреть во время использования энтелехии. За пределы Смертельного Тумана.

И он увидел их. Все эти стрелы, что висели в воздухе вокруг его энтелехии и над ней. Они не просто зависли в воздухе. Между ними пробегали молнии, образуя серебристую сетку, а под ними, охватив всю зону Смертельного Тумана, сверкал эннеарином магический квадрат, на концах которого возникали и исчезали руны.

Вот откуда взялся нарост, уничтоживший его тело! Упырица призвала его из этой «сети» так быстро, что он и не заметил его появления. Проклятье! Он слишком сосредоточился на своей противнице…

Это конец. Если стрелы ударят одновременно, пронзят его туман, накрыв сеткой и пройдя сквозь нее, все частицы гиле погибнут, их хаотический хоровод просто не сможет ускользать от атак, попав в паутину молний, а потом пропадет и Смертельный Туман, а это значит, что его сознание обретет тело, лишившись эфирных нитей, привязывающих разум к частичкам гиле, и стрелы разорвут его теперь уже по-настоящему, разорвут, и он умрет окончательно.

А стрелы уже летели, и сеть уже начинала сверкать в молочных струях, сбивая туманные пряди в плотный комок.

Затон взвыл. Коротко и отчаянно. Он не должен умереть прямо сейчас! Только не так! Ведь еще не убита упырица! Еще не остановлен маг и другие упыри! Он же собирался пожить еще немного!

«Мастер! Помоги! Помоги мне, Мастер!

Я не хочу умирать! Не сейчас!»

А потом все стало безразлично. Потом пришла апатия и тихая тоска.


«Ты ведь готов был умереть? Ты ведь уже готов умереть? Вот ты и призвал смерть. Хотел умереть — и не боялся. А когда я пришла — начал бояться. Я не ласковая. Я жестока. Я не дарую покой. Я несу лишь горе и страх. Здравствуй».


И Затона…

…не стало.


Когда туман исчез и лед треснул, осыпавшись на покрытую инеем землю, Иукена еще недолго поддерживала Тотальное Поражение, пока окончательно не убедилась, что ее заряды все использованы, а Стрелы Ночи, помещенные в них, не разрядились. Да, Внутренние Заряды подчинялись воле Татгем, но лишь настолько, чтобы держать их неподалеку от себя или направить в полет. Дальше они поражали все объекты в пространстве, в которые были направлены, и защитная броня, если Татгем находился в поражаемой зоне, была необходима. Жизненно необходима. Наставники рассказывали, что во время войны воинов Татгем забрасывали во вражеские лагеря, где те уничтожали все и всех вокруг себя. И каждый раз диверсию выполняли только Татгем, потому что другие упыри просто погибли бы, попади они под обстрел Тотального Поражения.

Сфера лопнула, развеялась пурпурными лепестками, и она, голая, свалилась на землю, сжимая лук и сумку, единственные вещи, которые она не дала поглотить ненасытной трансформе Силы Крови. Как же она терпеть не могла эту форму! Мало того что она поглощала вещи для собственного усиления (и одежду в первую очередь! Если остальное еще можно спасти, то одежду никогда!), так трансформа еще делала из нее некрасивого монстра! Неужели Татгем не могли обращаться в кого-то посимпатичнее? Например, в эльфов, пусть клыкастых, но эльфов. Иукена не сомневалась: будь она эльфийкой, была бы писаной красавицей. А тут такая трансформа… Кошмар, одним словом. А уж сколько она сил высасывает, просто не передать. Ощущения в момент трансформы, будто внутрь тебя влезает дракон, недовольный, что для него так мало места, не шли ни в какое сравнение с ощущениями после ее прекращения: словно парочка разводящихся драконов делит имущество. Да, полный кошмар.

Иукена с трудом дышала, стискивая в руках лук. Но она победила. Провались она в Нижние Реальности, но она победила! Расправилась с ублюдком, с которым даже Магистр не смог разобраться! Да, это просто отлично! Улыбка сама собой расползлась на ее лице, стоило ей представить, как она будет тыкать в лицо магу этим фактом.

Она сильнее этого Магистра. Значит, она сильнее и того Магистра. И эту сила Иукена получила благодаря Лестнице Совершенства, потому что знала, что она может подняться по ней, идя за Мощью, которая в иерархии бытия возносится от Ступени к Ступени. «Спасибо, Филиус, ты подготовил меня к тому, чтобы я стала Живущей в Ночи без всяких сомнений. Благодаря тебе я обрела силу, с которой победила могущественного врага».

Небольшое жжение в области затылка напомнило о неприятных моментах. Она глянула на небо. Поединок непозволительно затянулся по времени, и Глаз Дня вот-вот взойдет, пробуждая мир ото сна. Что ж, видимо, придется использовать фыршха и переждать царствование солнца.

Она дотронулась до левого бедра, и улыбка сползла с ее лица. Нет! Не может быть! Фыршх не ответил на ее зов. Иукена сглотнула. Что за напасть? Не время сейчас магии отказывать, это и жизни может стоить…

Упырица снова потянулась к фыршху, приказывая ему работать, повторяя в точности все мыслеобразы, которым ее обучил Понтей и которые она проверяла уже дважды. Но магическое создание молчало, не отвечая на призыв.

Иукена схватилась за сумку. Нож она нашла быстро и, не заботясь о дезинфекции, сделала неглубокий надрез на бедре. Засунула пальцы в разрез, морщась от боли. Фыршх выглядел как крупный эмбрион крысы, это она помнила хорошо. Но то, что она вытащила из бедра, было похоже на две части крупного эмбриона крысы.

Не может быть.

Лезвия пронзили ноги, руки, торс и даже шею упырицы.

Значит, тогда гном и попал в фыршха, разрезав его пополам. Да, трансформа Иукены излечила ее — но не излечила убитого фыршха, инородное тело в ее теле, на которую Сила Крови Гения Татгем не распространялась.

Тело начало чесаться, жжение усилилось, а Иукена тупо смотрела на мертвую креатуру в своей руке. Кровь неторопливо текла по бедру.

Как же так? Она же победила. Она же одолела врага, с которым не справился Магистр. За что?..

Скрыться негде. Вокруг только степь, а до Диренуриана далеко, она не добежит. Даже созданный чародеем холм был раскурочен гномом так, что в нем не скроешься от Воздействия. Солнце вот-вот встанет, а единственная защита бесполезными кусками лежит в ее руке.

За что?..

Она выкинула останки фыршха и принялась копать землю. Еще холодная, земля сопротивлялась Иукене. Руки упырицы мерзли, и пальцы не слушались. Она понимала, что это бессмысленно, что она не выкопает нору таким способом, что солнце уже всходит.

Сначала заболела голова. Она прижала ладони к ушам — ей слышалось, будто вокруг плачут тысячи детей. Голова раскалывалась от боли и плача, и Иукена свалилась на землю, не в силах пошевелиться. Отказали руки и ноги, они будто попали в невидимые тиски, и их облили кипятком. Грудь зачесалась так, что, если бы руки подчинялись упырице, она бы расчесала ее до крови. Внутреннее жжение стало невыносимым.

За что ей это?! Понтей… Я не должна умереть!!! Не сейчас!!!

Превозмогая боль и жжение, она сосредоточилась. И ее руки дрогнули. Сначала неуверенно, но потом все быстрее и быстрее — она вцепилась в землю и поползла. Не зная куда, не зная зачем. Она ползла, просто ползла, чтобы чувствовать себя живой. Чтобы знать — она еще жива, она, не-живая упырица, еще жива.


«…уверенные, что знают свое Я, а знают другое, уверенные, что знают себя, но знают других, уверенные, что знают других, но знают себя, потому что самого себя легче всего обманывать своей Личностью…»


Да, именно так. Она обманула себя. Слишком возгордилась собой. Думала, что ей хватит Четвертой Ступени, и жила, думая только о себе и своих делах.

Гном, наверное, смеется сейчас в своем Подземном посмертии. Он все-таки нанес ей смертельную рану. Он все-таки сумел достать ее. Неужели она уйдет вслед за ним? «Мы похожи», — сказал он. «Потому что умрем здесь? Похожи этим, боги? Да будут прокляты ваши шутки! Я не умру, слышишь гном? Я не умру!!!

О боги и убоги, как же больно… Как же больно!!! Больно!!!»

А затем боль исчезла. И отец подхватил ее на руки, и подкинул вверх, и поймал, и опять подкинул, и опять поймал, и отец улыбался, и улыбалась мама, глядя на нее, и улыбался дедушка, опираясь на палку для ходьбы, а рядом нетерпеливо подпрыгивала сестра — ей тоже хочется полетать. И Иукена улыбнулась им в ответ и протянула руки. Они живы. И она жива. И они счастливы. И будут счастливы всегда.

А потом отец подкинул ее вверх и опустил руки. И она, не понимая, смотрела, как он посерел лицом, как кожа обтянула его череп, а потом начала трескаться и сползать, как вдруг покрылась огнем мать, продолжая улыбаться, как дедушка начал чихать, с каждым сотрясающим его чихом теряяконечности, как у ее сестры потекла кровь из ушей, глаз, ноздрей и рта, а она все висела в воздухе и не падала, а ее родные продолжали умирать.

Она открыла глаза. Боли не было. Она ничего не чувствовала и не ощущала. Тело не двигалось. Только из глаз текли слезы.

А над Границей всходило солнце. Глаз Дня. Проклятый Путник. Смерть Живущих в Ночи.

«Понтей… Какая же я дура… Вот это как — умирать снова. Не хочу… Нет… Нет!»

И Иукена закричала. Закричала так, как не кричала даже тогда, когда умер ее отец. Когда умерли ее мать, сестра и дед. Она кричала и кричала, держа свое сознание на грани той бездны, куда ее толкало восходящее солнце. Кричала, собрав остатки жизненных сил. Кричала, пока могла кричать.

Проклятый Путник неторопливо и неумолимо поднимался над Границей.

Глава десятая ДИРЕНУРИАН

Эльфы, шмэльфы! Дайте мне секиру, и я вам объясню разницу!

Нетрезвый вождь клана Клыкорогов племени Черных Скал Восточных степей
Ватиш успел выпустить две стрелы, прежде чем умер. Причем умер внезапно, совершенно не ожидая этого в своей, казалось, родной стихии Леса. Он свесился вниз головой с ветки меэллниола и уверенно послал стрелы одну за другой в спину широкоплечего в сером плаще. Рука плавно отводила тетиву с третьей стрелой, когда внезапно листва вокруг зашевелилась.

«Но ведь ветра нет!» — успел удивиться Ватиш. И умер, пронзенный со всех сторон сорвавшимися с черешков листьями, внезапно приобретшими крепость стали.

— Один готов! — оскалился Тавил. Не прошло и пяти секунд, как он завопил: — Второй и третий готовы!

— Сколько еще? — не оборачиваясь, спросил Ахес.

Он полностью сосредоточился на ящике, который становился все тяжелее. Действие зелья и пилюли заканчивалось, и это было плохо. Последнее лекарство, выданное ему Затоном, помогало поддерживать взятый ранее темп, но и оно было недолговечно. А если, когда и оно перестанет действовать, откроются раны, полученные от заклятий треклятого мага, будет совсем плохо. Придется думать только о грузе, не будет времени даже на морфе. Да уж, он в таком случае будет истекать кровью, но не сможет и остановиться. Одна надежда на Тавила. Надежда эта, впрочем, велика. Все-таки морфе и энтелехия Тавила идеально подходят для мест вроде этих.

Проклятье!

Ветки деревьев впереди неожиданно переплелись, образовав плотную стену, на которой поблескивали шипы. Рядом просвистела стрела, напоминая, что лучники и арбалетчики карлу готовы прикончить в тот момент, как только они остановятся, да и если не остановятся тоже.

Проклятье!

Стена из веток была уже совсем рядом, а Тавил никак не реагировал! Тупоголовый идиот, это же опасно!

— Еще трое готовы! Эй, Ахес, ты обеспокоен?!

— Впереди, идиот!

— Ах, это! — Тавил на мгновение показался возле прыгающего Ахеса, махнул рукой в сторону стены, которая сразу же и сгнила, и снова исчез, растворившись среди буйства трав, кустов и деревьев.

Надо продержаться. Надо только пересечь Лес. Это несложно, ведь он уже сражался с эльфами, убивал эльфов, а эльф всегда эльф, хоть карлу он себя назови, хоть сильфилом, гордый и высокомерный даже тогда, когда сапог втаптывает его гордость и высокомерие в окропленный кровью пол Храма Света, даже тогда, когда ты, от боли забыв обо всем, даже о своем духе воина, кричишь, не понимая, что кричишь, и просишь пощадить, не понимая, что просишь о самом ужасном, о самом недостойном — о пощаде.

Выскочивший из густой листвы справа карлу в пятнистой одежде молча ударил длинным мечом с торчащим перпендикулярно лезвию треугольником на конце. Две лозы с ближнего дерева тут же скрутили Лесного эльфа, разрывая его пополам, но в последний миг треугольник отделился от меча и по прямой помчался в Ахеса.

Проклятье! Не увернуться! Тогда… Пришлось подставить плечо, чтобы не допустить более серьезных ранений. Треугольник впился в плоть, и тут же всю правую часть тела словно холодом обдало. Ахес от неожиданности чуть не выпустил ящик. Только не магия! Лучше яд, яд намного лучше! Но только не магия!

— Ахес! — Рядом появился встревоженный Тавил. — Ранен?

— Ты наблюдателен, — процедил Ахес. — Почему не отбил?

— Там еще один отряд приближался, я ставил ловушки.

— Твоя главная задача сейчас — прикрывать меня! Если в рану проникло заклятие, то могут быть проблемы.

— Не беспокойся, — принюхавшись, сказал Тавил. — Это растительный яд, из корней фиорнеоллиэ. Если бы в нем присутствовали чары, ты был бы уже мертв. Он моментально парализует нервную систему и превращает внутренние органы в кашу. А ты еще можешь говорить… Оп-па!

Впереди, из чащи серебристых уэлире, раздались крики. До этого карлу умирали молча. Что же сделал Тавил? Да, он может быть опасен, особенно здесь и сейчас.

— Не беспокойся! — повторил Тавил. — Если надо будет, мой Мертвый Лес уничтожит всех карлу в этом Диренуриане, а заодно и сам Диренуриан. Ты же понимаешь, что моей энтелехии сейчас не смогла бы противостоять и Эвана?

— Понимаю, — проворчал Ахес. — Однако не карлу меня беспокоят, а тот маг и упыри. Я не чувствую Затона, и это мне не нравится.

— Он мог использовать Смертельный Туман, — как-то неуверенно ответил Тавил. — Ты всегда не ощущал его во время энтелехии.

— И что, он до сих пор его использует? В таком случае энтелехия уничтожила бы его еще вернее мага и упырей! После зелий и пилюль она всегда плохо влияет на нас.

— Да что ты говоришь! — Тавил растворился в ближайшем могучем дреаннаруде и спустя несколько секунд вернулся из переливающегося оттенками перламутра фиисаха, вертя в руках оторванную голову карлу. — Забавные у них уши, не находишь? Как это они торчат направо и налево — никогда не понимал. У других эльфов не так, у них вверх торчат, и все. А эти, блин, выделились. Лесные эльфы, видите ли… Дети Света из Живой Природы… — Схватив голову за правое ухо, он неожиданно сильно подбросил ее вверх. Голова отбила болт, летящий в Тавила, и попала прямо в стрелка, замаскировавшегося в кроне крупнолиственного илунуа. Пока он падал, Тавил огромными прыжками с ветки на ветку добрался до него и ударом ноги проломил череп.

Слабаки! — сплюнул он, догнав Ахеса. — Даже Олекс бы уже догадался, что атакой в лоб нас не взять. Представляешь, они двадцать стрелков посадили в засаде, вроде коридора, самые дальние должны были выстрелить первыми и отвлечь нас, а пока бы я разбирался с ними, те, кто оказался сзади, ударили бы нам в спину. Коридор Неожиданности, Муаарели. Так эта тактика называется.

— Они мертвы?

— Конечно. — Тавил хмыкнул. — Я прикончил их всех сразу, хотя сначала хотел убить тех, кто находился впереди, а потом тех, кто сзади, чтобы, так сказать, соблюсти Муаарели. Но зачем с ними играть? Ничтожества, не стоящие этого…

Мир вокруг словно встал с ног на голову. Именно так. И Ахес и Тавил продолжили ощущать свое положение в пространстве таким же, как и раньше, но мир вокруг перевернулся. Земля и небо поменялись местами: теперь под ногами мчались облака, совершенно не пушистые и не мягкие, а над головой шелестели деревья, создав кронами зеленые небеса. Тавил растерянно завертел головой, а Ахес сплюнул и остановился. А он еще думал, что только непосредственная угроза жизни его остановит. Зря понадеялся на Тавила, зря. Впрочем, будь они втроем, было бы легче. Убогов маг…

— Что происходит?!

— Не знаю. — Тавил пожал плечами. — Это не эльфийская магия, но и не специфическая магия Леса карлу. Что-то непонятное, я в этом не разбираюсь.

— А твоя морфе?

Тавил снова пожал плечами и протянул руку в сторону зеленого неба. Нахмурился, когда ничего не произошло, но потом толстая лиана вынырнула прямо из-под его ног, заставив Тавила подпрыгнуть.

— Действует, — начал он, но внимательно следивший за его действиями Ахес рявкнул:

— Идиот, это иллюзия! — И швырнул ящик Тавилу.

Времени — Ахес это чувствовал — оставалось совсем мало. Конечно, природа вокруг помогает Тавилу, но опьянение силой, что дарит ему окружающая среда, может отвлечь. Например, от магии, которая с Лесом не имеет ничего общего. Не дураки же у этих карлу в чародеях, — видимо, быстро обнаружили, что теряют контроль над своими растениями, и решили брать другим.

— Что ты делаешь? — растерялся Тавил, поймав ящик и согнувшись под его весом.

Ахес не обратил на него внимания: не разъяснять же на пальцах, что происходит, нет на это времени и тем более нет времени на энтелехию Тавила, в которую он войдет ой как не скоро.

А может, Затон уже мертв и это человеческий маг бьет по ним? Не стоит думать о таком…

Порыв ветра чуть не свалил согнувшегося под грузом Тавила на облачную «землю». Вокруг них завертелся облаковорот, расширяющийся по мере ускорения, вот только кусочки этого облаковорота, туманными обрывками попадающие в Тавила, почему-то напоминали перемешанную с обрывками растений и мелкими камешками землю. Особенно на вкус.

Сплевывая неудачно попавшие в рот куски «облаков» и задумавшись на мгновение о том, бывает ли «удачно» попавшая в рот земля, Тавил мрачно глянул на полурасплывшуюся фигуру Ахеса. Насовать бы ему какой-либо гадости в рот, надоело уже, что когда Ахес так близко применяет морфе, то страдает кто угодно, но не он сам.

А реальность тем временем возвращалась в норму. Там, где ветер промчался над облачной почвой, все выглядело, как и раньше: разноцветные эльфийские кусты и деревья, разнообразная трава и десятки до зубов вооруженных карлу…

Твою же мать!

Подкравшиеся под защитой иллюзии воины как один выпустили стрелы. Тавил тут же уловил энергетические токи вокруг стрел и понял, что таящаяся в них Лесная магия чем-то прикрыта и защищена, чем-то из арсеналов другой магии. Дерьмо! Раньше карлу признавали только Лесное волшебство, на остальное был запрет, и, исходя из этого, Мастер послал их на прорыв через Диренуриан, зная, что Лес будет помогать не только карлу, но и Тавилу.

Трава вокруг Тавила и Ахеса в мгновение ока выросла и сплелась в крепчайший, не пробиваемый даже тараном заслон — Травяную Стену. Однако сотворенная Тавилом Стена была сразу уничтожена одним из наложенных на стрелы Заклинаний. Для наблюдателя со стороны это выглядело впечатляюще. Когда до травяной защиты оставались считаные сантиметры, от стрел отделились мелкие огненные молнии. Через каждую протянулась огненная нить, создав вокруг Стены пульсирующий пламенем круг. Рванувшись вперед быстрее стрел, молнии моментально сожгли Стену, оставив только пепел и озлобившегося Тавила.

Он уже осознал, что любая сила Леса, которой он сможет воспользоваться, стрелы не остановит, просто не успеет, потому что они уже были слишком близко, а заклятий вокруг них вилось ого-ого, хватило бы на десяток Травяных Стен, а ведь еще мешал ящик, который ему скинул Ахес…

«Ахес! Чем он до сих пор занят, провались он в Нижние Реальности?!! Их же так и прикончить могут!!!»

А потом рот снова забило землей, обрывками травы и мелкими камешками. Драный (в воображении Тавила) всеми убогами и покровительствующими мужеложцам богами Ахес решил не мелочиться и прибегнул к части силы своей энтелехии. Рванувший в небо, прямо в возникшую над поляной черную воронку, черный смерч был кратковременным и исчез через полминуты после появления, однако задачу свою он выполнил: отбил стрелы, отклонил идущую за ними магию, отшвырнул подальше атакующих карлу и превратил одежду Тавила в грязные лохмотья, попутно забив ему дерном не только рот, но и нос с ушами. Последнее могло и не входить в задачу смерча, однако разгневанный Тавил готов был поручиться, что вернувшийся в свою обычную форму Ахес глянул на него не без злорадства.

— Смотрю, тебе уже намного лучше! — рявкнул Тавил, сбрасывая ящик. Груз подхватила выросшая трава, обмотавшая его со всех сторон.

— Нет, не особо. — Ахес огляделся. — Кажется, пришло время для твоего Мертвого Леса, Тавил. Иначе не прорваться. К нам движется множество местных чародеев и огромное количество воинов. С ними нам не справиться при помощи морфе или моих Похорон Неба и Земли.

— Ладно, смотри и учись, а потом я тебе припомню, — усмехнулся Тавил и замер.

Отбросить мысли и чувства. Не думать о том, что и куда он засунет спящему Ахесу, когда они вернутся в замок Мастера. Предельное сосредоточение. Глубокая концентрация. Настройка на потаенные в темных закоулках души силы. Захват, от которого по коже бегут мурашки, хотя захват этот вовсе и не захват, а просто образ руки, которая хватает нечто неуловимое.

Ахес наблюдал за окрестностями, готовый обрушить всю свою морфе на любое подозрительное движение. Карлу после частичных Похорон не успели прийти в себя, об этом ему говорил ветер, так что опасаться следовало лишь тех, которые только приближались; приготовиться встретить их, если Тавил не успеет закончить с приготовлениями к энтелехии. В отличие от Олекса и Затона с их Алмазной Броней и Смертельным Туманом, дающими мощь и силу в ближнем бою, Похороны Неба и Земли и Мертвый Лес Ахеса и Тавила были дальнодействующими энтелехиями, на вызов которых требовалось много времени. Ну, пока время было.

Ахес привык доверять ветру. Ветер еще никогда не подводил его. Однако в этот раз ветер не шепнул Ахесу об одном раненом воине карлу, который под прикрытием Лесного заклятия из последних сил полз к двум чужакам, что вторглись в Диренуриан и убили многих его собратьев. Может, слишком сильна была Лесная магия, из-за которой воин выглядел как шелестящая трава, может, ветер просто не взял в расчет этого карлу, смертельно раненного, умирающего, не похожего на того, кто способен нанести вред, может…

Много чего может.

Однако благодаря этому карлу подполз довольно близко, оказавшись на расстоянии шести метров от чужаков. Дальше ползти нельзя, черный смерч оставил вокруг них круг свободной от травы земли диаметром в десять метров. Но и этого было достаточно, чтобы исполнить задуманное. Карлу приподнялся и поднял руку, прицелился. И снова Ахес не заметил его, сосредоточившись на движении с противоположной стороны. Но заметил Тавил.

— Ахес! — заорал он, разрывая связь с энтелехией и отчаянно бросая свое сознание в морфе, боясь опоздать. Было отчего — разум словно боролся с могучими морскими волнами, идущими навстречу, задыхался, пробивая их, вырываясь из моря энтелехии, чтобы окунуться в реку морфе.

А карлу тем временем махнул рукой, и ничего не успел сделать ни Ахес, ударом ветра пробивший карлу голову насквозь, ни Тавил, пронзивший тело карлу Пиками Травы.

Небольшое зернышко, полетевшее из руки карлу в их сторону, они не смогли остановить.

— Дерь…

Больше Тавил ничего не сумел сказать.

А потом мир вокруг исчез.


Их вели по длинному цветочному коридору, и больше всех, как ни странно, нервничал Понтей, постоянно оглядываясь назад и вздрагивая от малейшего шума. Нет, понятное дело, он беспокоился за Иукену, но той оставалось лишь добить странного гнома. Очень странного гнома, стоит признать.

Улучив момент, когда стерегущие их воины остановились возле очередных Врат-кустов, Уолт напрямую обратился к Вадлару, что-то бодро напевающему себе под нос:

— Я об упырях слышал немало, но сегодня что-то засомневался. Мне нужно знать лишь одно: бывают ли Перерожденные Живущие в Ночи не от людей?

Фетис стал вдруг очень серьезным (настолько, что Уолту стало не по себе) и ответил:

— Теперь — даже не знаю.

Нельзя сказать, что ответ порадовал Уолта.

— Молчать! — крикнул на них капитан карлу, высоченный Лесной эльф в серебристом доспехе из листьев огромного тиллэниэро, с выращенными прямо на грудине изображениями эльфийских деревьев.

Уолт пригляделся. Ого, а охранять задержанных отправили не просто вояку, ловко орудующего мечом. Развесистая ветка с плодами, похожими на фонари, красовавшаяся на правой стороне грудины, означала, что перед ними посвященный в тайны Вселенского Древа жрец, а количество плодов означало трансцендентные сферы Древа, в которые он сумел проникнуть разумом. Плодов же на этой ветке было — на десяток жрецов хватило бы. Хорошо, что ни Магистр не использовал магию, ни упыри Силу Крови.


Они бежали след в след за похитителями Ожерелья Керашата. От самой погранзаставы, где все лесные эльфы были задушены или пронзены травой, ветвями и лианами, враги оставляли за собой трупы карлу, служившие лучшим указателем пути. Взяли их до обидного глупо. Обидного — потому что окружили их заклятиями по всем канонам боевой магии, и Уолт просто обязан был это заметить. А глупо — потому что Понтей споткнулся, и они потеряли драгоценное время, помогая ему встать и залечивая вывих. Сива явно не был готов к погоням и петляниям по лесным коридорам, удивительно было, как он вообще сумел выдержать марафон до Диренуриана. Уолт все ждал, когда же он рухнет и крикнет вслед, что скоро их догонит, но упырь, стиснув зубы, бежал почти рядом с ним и Вадларом, чуть-чуть отставая, и отдыхать не собирался, хотя видок у него был еще тот. Когда же вывих под распугивающие всех зверушек и мелких духов звуки, издаваемые Понтеем, попытавшимся утверждать, что это он так старается отдышаться, залечили, то воздух вокруг аж искрился от переполнявшей его Лесной магии, а Диренуриан шелестел не только листьями, но и копьями с мечами. Понтей было сунул руку в сумку, собираясь что-то достать, но его вовремя остановил Фетис. Они с Уолтом обменялись взглядами, и Намина Ракура осторожно покачал головой. Слишком опасно. Если они начнут сейчас драться, то погибнут в девятнадцати случаях из двадцати. Даже с хвалеными Клинками Ночи. Даже, гм, с не менее хвалеными Четырехфазками. Потому что Периметр Заклинаний, содержащий в себе под сотню разрывающих, давящих, испепеляющих, пожирающих, взрывающих и прочих заклятий, замкнулся на их троице, и даже всей магической Защиты Уолта не хватило бы сейчас прикрыть всех троих.

Потом их вещи забрали (Понтей, когда у него отбирали сумку, аж заскрежетал зубами и сверкнул глазами, за что чуть не получил копьем в бок) и руки каждого заковали, Уолта к тому же в кандалы с покрытием из антимагия. Судя по кислым рожам упырей, их кандалы тоже не доставляли для их сущности приятных моментов.

— К Верховным Сеятелям! — раздалась команда.

Человека и Живущих в Ночи под внимательными взглядами полусотни воинов, десятка магов карлу и замкнутого на них Периметра Заклинаний повели. К этим самым Верховным Сеятелям, стоит понимать.


Диренуриан. На языке Лесных эльфов — Западное Средоточие Повеления. Типичное государство-город карлу, типичное для их Сил Леса и Лесной магии. Попади сюда лесник человеческого или другого смертного Народа (кроме других эльфов, понятное дело), то он ходил бы, разинув рот и вытаращив глаза. Простые березы соседствовали с диводревами, золотокорые эхире — с яблонями, фрактальные лиуни — с грабами, клены — с Лхадан Наастон. Здесь лиственные росли вперемежку с хвойными, что, впрочем, не было бы так удивительно, если бы они не стояли четкими геометрическими фигурами: треугольник елей с березой точно посередине, квадрат из лип с тянущимися внутри крестиком пихтами, пятиугольник секвой, окруженный кругом из кедров… Пару раз взмывали над землей растущие пентаграммами Радужные кивары — и в этих местах Сила Леса грозила порвать реальность, дав выход Живой Природе, могущественной и мощной Силе, что может сравниться Властью с Началами, а иногда и с Изначальными. Так говорят Мудрые — есть миры, где Живая Природа есть Изначалье, Начало и Конец мира.

Высокие, тянущиеся в небо деревья кронами скрывали солнечный свет от миниатюрных, но те спокойно продолжали развиваться. Нигде не видно следов гумуса или перегноя. Тропинки тянутся вдоль высоких, до колена, трав. И все, все деревья и кустарники, все, что могло цвести и плодоносить, цвело и плодоносило!

Лес карлу. Исконный Лес, который был таким во всем Равалоне до середины Первой Эпохи.

Менилиоры, или, на простом Всеобщем, Врат-кусты, искусная выдумка Лесных эльфов, неторопливо раскрывался перед тройкой пленников и толпой карлу вокруг них. Густые переплетения ветвей с разноцветными листьями и цветами, с настоящими скульптурными фигурами из лиан внутри этих зарослей, светящихся октарином, служили одной из лучших защит, когда-либо созданных смертными. В свое время, когда Роланская империя захватывала Дирендагатан, Материнский Лес, Прародину всех карлу, только Врат-кусты сдерживали победное продвижение роланских орлов к Дереву Жизни, Королевскому Дворцу Дирендагатана. Их не брала магия, точнее, магию они рассеивали благодаря Небесным Цветам, растениям с нежными розовыми лепестками, которые были естественными орбами, пожирателями магии; их не брал огонь, гаснущий прямо возле непроницаемой густоты ветвей; их с трудом брала сталь, ведь прорубаться сквозь менилиоры было не простым делом. Это ведь были не какие-то там деревянные ворота людей или каменные «зубы» гномов, вокруг которых всегда имелись стены, нет, Врат-кусты сами были и воротами и стеной. И прорубающиеся сквозь них роланские легионеры могли бессмысленно потратить целый день на рубку, прорехи в одном участке менилиора затягивались за счет всей его опутывающей по кругу Материнский Лес системы. Да и те статуи внутри Врат-кустов были не просто статуями, это были фильфилы-охранники, выведенные карлу полуразумные растения. Стоило приблизиться вражеским воинам, как они оживали и набрасывались на них, душа и разрывая лианами, из которых состояло их тело. Справиться со «статуями» было сложно, магию все так же гасили Небесные Цветы. Стрелы, копья и мечи пронзали фильфилов, но фильфилы моментально восстанавливались за счет лиан, которые свешивались внутри менилиоров со всех сторон. И насчитывалось Врат-кустов по пути к Дереву Жизни изрядно, недаром осада Дирендагатана была самой долгой и кровавой за всю историю Города Городов.

Здесь, в Диренуриане, по пути к Верховным Сеятелям, это уже был второй менилиор. Конечно, до Королевских Врат-кустов Материнского Леса им далеко, но и сами по себе они были внушительной преградой. Дела становились все хреновее и хреновее. Попытайся они теперь сбежать, сквозь Врат-кусты они просто так не прорвутся. Боевая магия Уолта не поможет, нужен Вестник, чье магическое естество скрыто под спудом материи метрики мира, в который его призвали, и не затрагивается орбами. Но свиток с божественным Вестником был в поясе, а пояс отобрали. Что нужно делать в таких случаях, боевой маг Уолт Намина Ракура? Правильно, не рыпаться и ждать удобного момента.

Понтей заорал. Так отчаянно, что Уолт, если бы мог, сразу бы зарядил пульсарами в толпу карлу. Судя по вытянувшимся лицам окружающих и по задрожавшему Периметру, Лесные эльфы вознамерились сделать то же самое, добавив к заклятиям стрелы и копья. Уолт сглотнул. В ближайшие планы не входило подыхать в Лесу карлу, как, впрочем, и в долгосрочные, а Понтей тоже вряд ли собирался в Диренуриан за доброй сталью в сердце. Что же он, не понимает, что творит?

— Солнце взошло.

«Солнце взошло». Два простых слова на Всеобщем. Два простых слова для него, Уолта. И два непростых слова для Живущих в Ночи, не-живых, кровососов, чья жизнь протекает в страхе и ненависти перед Проклятым Путником.

«Солнце взошло».

Вадлар, сказавший это, был носферату, но и в его устах произнесенное отдавало давними болью и страхом, тем первобытным ужасом, который испытывали еще древние Дикие упыри, когда боги вывозили солнечную колесницу на Хрустальные Дороги.

Бездна, которая обжигающе представала перед каждым упырем, эхом откликнулась в душе Уолта.

Что же испытали они? Эти два упыря, один из которых бьется в припадке в руках другого, более спокойного, но бледного, как сам Анубияманурис. Нет вокруг Купола Лангарэя, есть только зеленый покров от земли до неба, сквозь который рвутся лучи солнца, неся проклятие Живущим в Ночи, проклятие и смерть, избежать которых можно, лишь противопоставив им еще большие проклятие и смерть.

— Иу, — простонал Понтей и потерял сознание.

Вадлар не успел и моргнуть, как Сива отобрали у него и потащили вперед.

— Пошевеливайтесь! — Фетиса и Уолта толкнули в спины тупыми концами копий.

Менилиор раскрылся перед ними, открыв проход в огромный парк с цветущими кустарниками и прудами, на берегах которых расположились беседки. В них вели неторопливые беседы карлу в белоснежных хитонах. Процессия прошла парк, а болтающие в беседках карлу почти не обратили на них внимания, так, мазанули пару раз расслабленными взглядами и продолжили разговоры. Можно подумать, у них тут каждый день закованных Магистров и Живущих в Ночи водят. Уолту стало почему-то обидно из-за такого безразличия.

«Шибануть бы огнешаром вон в тот прудик», — размечтался он.

Вадлар, пялившийся на стоящие по обочинам статуи Лесных эльфиек (роль одежды на них выполняли фиговые листочки), размечтался, судя по маслено заблестевшим глазам, о другом. Уолту захотелось дернуть упыря за длинный нос, аж руки зачесались. Вот только сопровождающая эльфийская биомасса вряд ли бы оценила этот жест как шуточно-миролюбивый. Им же не объяснишь, что в носу упыря нет никаких волшебных мечей, которые боевой маг может достать, что просто хочется дернуть его за нос и все… Гм, глупо как-то. Ну что за дурацкие мысли, боевого мага совсем недостойные? Лучше все запоминать и продолжать прощупывать Периметр — вдруг найдется брешь. Такие могущественные Заклинания быстро не создашь, а если создашь, будет много прорех в Поле Сил, и развеять Заклинание магу, против которого оно направлено, будет легче. А боевому магу — и перехватить главные потоки и переплести их в свои Локусы Души.

Все это в теории. В уютной аудитории, где пятьдесят карлу не сверлят тебя взглядами, намереваясь вдобавок посверлить и кое-чем поострее и поубийственнее. Но попытаться стоит, не могли же карлу заранее подготовить Заклинание подобного масштаба, по аурам Периметр не распределишь, а артефактов, способных сдерживать его деструктивные энергии, в мире очень мало. Ну разве что предположить такое: раз упыри смогли отыскать Ожерелье Керашата, то у карлу имеется Посох Корнелия, ха-ха…

Что-то от шутки смешно не стало.

— Стоять!

Частокол из трехметровых деревьев в конце парка был сумрачен и даже зловещ, выбиваясь из общей красочной картины. Но когда на деревьях распахнулись золотисто-коричневые глаза, внимательно уставившиеся на приблизившуюся процессию, причина сумрачности прояснилась. Дендоты мало к кому относились хорошо, даже к карлу, наиболее близким к Стихии Леса смертным, считая себя единственными хранителями Души Леса. В свое время дендоты устроили по этой причине настоящую войну с энтами, беспощадную, кровавую… то есть что там у этих древообразных вместо крови? Маги-очевидцы, помнившие еще Восьмого Архиректора и заставшие генеральную битву, длившуюся не одну неделю, говорили, что это было то еще зрелище. И после начинали гаденько смеяться, не объясняя причины смеха. Специально созданная комиссия из нетрезвых аспирантов постановила найти разгадку такого их поведения, но наутро никто, кроме Уолта, об этом не помнил, и то лишь потому, что Уолт очнулся в Библиотеке в ворохе книг, повествующих о Битве Деревьев.

Все оказалось очень просто.

Почему-то никто не вспомнил о скорости, с которой передвигаются и энты, имевшие что-то вроде ног, которыми они пользоваться не любили, и дендоты, чей ствол оканчивался корнями, которые и передвигали их по земле. Битва Деревьев длилась пять недель потому, что древообразные шевелились очень медленно и на один меткий удар рукой-веткой по противнику отводилось минут десять, не меньше, после чего следовал такой же по продолжительности удар, во время которого и тот, кто бил, и тот, по кому били, спокойненько восстанавливался, высасывая необходимые для регенерации элементы прямо из-под земли под ногами. Зрелище это, по всей видимости, было то еще, и старики маги, в ту пору бывшие молодыми, очевидно, здорово повеселились, наблюдая за грандиозным «побоищем». А судя по некоторым туманным местам в книгах, упоминавшим таинственные огненные шары вкупе с молниями с неба и загадочное наводнение, не только наблюдая…

Тогда победили дендоты, с позором изгнав энтов в Ничейные земли (процесс изгнания занял семь лет). А потом потомки сбежавших из порабощенного Роланской империей Дирендагатана карлу договорились с дендотами, что своей Лесной магией дают им скорость, а они служат Стражами в их Лесах. А быстро передвигающийся дендот — это уже опасно.

Когда расступившиеся древообразные открыли проход под землю, простой такой проход из камня, без всяких цветов или даже рисунков, карлу повели себя странно. Они молча столпились вокруг Уолта и упырей (Понтея аккуратно уложили на землю, но аккуратность эта была вызвана не тревогой за здоровье Живущего в Ночи, а беспокойством о цветочках перед проходом), держа их под прицелом стрел и копий. Ну и Периметра, конечно. Прошло минут пять, и ничего не произошло. Карлу своей неподвижностью и молчанием напоминали застывших неподалеку дендотов. Вадлар занервничал.

— Понтея нужно спрятать от Глаза Дня, — сказал он Уолту и обратился к Лесным эльфам: — Тот упырь, что валяется у вас под ногами, может умереть. Как представитель дружественного Диренуриану государства, прошу вас предоставить нам убежище и возможность объясниться…

Маловыразительные лица и стеклянные глаза были упырю ответом.

— Отличный диалог! — похвалил Фетис. — Я просто счастлив нашему коммуникативному взаимодействию. Вот только мне кажется, что вы чего-то не понимаете. Объясню по-простому. Солнце. Упырь. Убивать. Лангарэй. Обижаться. Фиг торговать. Твоя моя понимай?

Экспрессивная мимика и жесты Вадлара тоже ничего не дали.

— Вот дебилы, — проворчал упырь. — Я же и обидеться могу. А носферату, между прочим, в обиде страшны.

— Осторожнее, — предупредил Уолт. — Карлу, они тоже обидчивые.

— Ну вот и отлично. Пообижаемся вместе. — Вадлар помог Понтею подняться и повернул к проходу.

Навстречу ему сверкнули навершия копий. Фетис остановился и зарычал. Натурально так зарычал. Из-под верхней губы упыря полезли четыре спиралеобразных клыка. Периметр опасно заколебался, скапливая разрушительную мощь вокруг мага и Живущих в Ночи.

— Эй-эй! — Уолт поднял руки, загораживая собой упыря от копий карлу (или карлу от упыря… Кто знает, вдруг у Бродящего под Солнцем весьма сокрушительная Сила Крови, дающая ему еще и защиту?). — Давайте успокоимся, зачем начинать знакомство с недоразумений! Если можно, я хотел бы поговорить с вашими главными, с этими… Верховными Сеятелями! Нас ведь к ним вели? Я прошу дать нам возможность поговорить с Верховными Сеятелями!

— Незачем кричать, уважаемый Магистр. Хотите поговорить — давайте поговорим.

Ого!

А ведь Уолт совершенно ничего не почувствовал. Даже этим… одиннадцатым чувством. И интуиция промолчала. Как и аура, в пределах которой находился обратившийся к нему Лесной эльф. Появившийся совершенно бесшумно и словно из ниоткуда, он стоял сбоку от мага и упырей и разглядывал их. Из толпы себе подобных он выделялся, как мощный дуб выделяется среди осин. Телосложения он был обычного, не здоровяк, на серой хламиде никаких знаков, указывающих на принадлежность к Высшим Кастам Дерева Жизни. Дело было в другом. В Равалоне любой смертный видит три основных цвета магии, но вот их насыщенные, сосредоточенные цветовые концентраты, называемые также Топосами, способны видеть только подготовленные маги. Зрительная система простого смертного просто не выдержит такого удара и может, так сказать, отключиться, как поломанный голем. Так что боги правильно сделали, что наделили только склонных к магическому Искусству смертных способностью видеть Топосы.

Так вот.

У этого карлу были все три вида Топосов: октариновый, эннеариновый и декариновый. Перетекающее друг в друга сияние, сферическим витьем оплетая эльфа, было необычайно красиво, словно восход и закат, появляющиеся одновременно в тишине седых гор Центра Мира, где повозка богов, возящая солнце по небу, снижается, чтобы тут же воспарить снова вверх. Да, это было красиво — удивительно, божественно, чарующе и не от мира сего.

Таких Топосов просто не могло быть у смертного, даже у мага. У этого карлу мог быть один Топос, октариновый, символизирующий погружение в Силу Природы, и то не столь яркий. А три Топоса — просто невероятно. Даже у Эвиледаризарукерадина, чьим отцом по слухам был бог, имелось только два Топоса, а ведь он, как Архиректор Школы Магии, являлся самым могущественным среди Великих Магов Западного Равалона.

Два Топоса — это еще возможно. Три Топоса — это уже невозможно. По крайней мере, так считалось…

М-да, весьма интересное задание, весьма. Теперь бы вернуться целым и в памяти, ведь карлу не для того показал Уолту Топосы, чтоб тот написал об этом во все магические журналы Равалона. Нет, тут другое… Но что? Показывает Силу? Но ведь уже знает, что перед ним Магистр, а если так, значит, знает и о его уровне инициации в боевой магии. Значит, мог бы продемонстрировать и два Топоса, Уолт ведь и одним не владеет. Неужели он смог заглянуть глубже ауры, в душу?

Нет. Это невозможно. Даже Бессмертные боги и убоги не могут. Значит, не может и этот. Значит, просто демонстрация Силы. Наверное…

Уолт обнаружил, что впился ногтями в ладони, еще чуть-чуть — и потекла бы кровь. Он расслабился, прогоняя напряжение, и улыбнулся:

— Стоит ли понимать, уважаемый, что вы один из Верховных Сеятелей?

— Верно, Магистр.

— А… Мы так и будем стоять или все-таки вы позволите внести этого Живущего в Ночи, — Уолт указал на Понтея, — внутрь? Скажем так, ему не совсем хорошо.

— Я знаю, чем чревато Воздействие для Среднего упыря. Но и вы должны знать, что наложенный Периметр так просто не снимешь. Его сейчас расплетают. С нацеленным на вас Периметром вы бы никогда не смогли спуститься в Зал Корней. Вы погибли бы в тот же миг, как только вошли в Нижний Коридор.

— Ясно. — Уолт сглотнул. Фух, хорошо, что Вадлар не ломанулся спасать Понтея от солнца. Пробейся он сквозь ряды карлу и прорвись в проход, жизнь их была бы под угрозой. Жестокосердный Анубияманурис наверняка где-то рядом полирует свой кривой кинжал.

В следующий миг давящее ощущение Силы исчезло.

— Периметр снят. — Верховный Сеятель вошел в туннель, названный им Нижним Коридором. — Следуйте за мной. Ах да, — он обернулся, — не думаю, что вы попытаетесь, я ведь показал, на что способен, но объясните упырям, что вам не сбежать.

Вадлар осклабился. На его лице было написано, что объясняй не объясняй, но планов побега он уже напридумывал с десяток и ему не терпится испытать хотя бы один. Теперь Фетиса захотелось потянуть за нос хотя бы для того, чтобы он пришел в себя. Уолт, пока они шли к Нижнему Коридору, в нескольких словах описал упырю, что с ними будет, стоит вот этому карлу в хламиде просто чихнуть. Учитывая, что в своей краткой речи Намина Ракура прибегнул к весьма нецензурным выражениям и ругательствам, за которые его не то что боги, но и убоги могли покарать, Вадлар, потрясенный, вразумился и с надеждой бросать взгляды по сторонам перестал.

— Послушайте, уважаемый… — После разговора с упырем Уолт решил хотя бы кратко объясниться с Верховным Сеятелем. — Мы преследуем весьма опасных смертных, которые сейчас находятся в вашем Лесу. Они…

— Мы знаем, — перебил Верховный. — Не беспокойтесь. О них уже позаботились.

— Но…

— Помолчите. Скоро вам представится возможность говорить. А если вы еще скажете хоть слово, я наложу на вас заклятие молчания.

Уолт умолк. Вадлар посмотрел на него и проглотил все, что хотел сказать. Насколько маг уже узнал Фетиса, за это ему надо было дать медаль.

Значит, тех двоих схватили… Или даже убили. И как карлу это удалось?

И именно этот момент решила выбрать Рука Исцеления, чтобы перестать функционировать. К счастью, Уолт даже не почувствовал безумную боль, голодной нечистью бросившуюся на тело и Локусы Души. Разум предусмотрительно отключился, едва получил сигнал, что Рука больше не действует, и позволил усталости обогнать боль.

Уолт беззвучно свалился на пол.

Вадлар остановился. Посмотрел на Понтея, которого несли следом за ним двое карлу, взглянул на Магистра, валяющегося под ногами, перевел взгляд на продолжавшего идти Верховного Сеятеля.

— Ну охренеть просто, — тихо проворчал он и, взвалив Ракуру на плечо, поспешил за Сеятелем в приятную темноту Нижнего Коридора.


— Тавил?

— Тавил!

— Да помолчи ты! Я работаю! Убоги дери, не надо было тебя возвращать в сознание.

— Почему я ничего не вижу?

— О Небеса! Потому что темно, неужели не понятно? Ахес, не мешай!

— Подожди, Тавил. Где груз?

— Да чтоб ты провалился в Нижние Реальности! Проклятье! Теперь придется все начинать снова! Дерьмо!

— Ну на кой мне сдалось тебя приводить в сознание? Лежал, молчал, все так хорошо было.

— Тавил, где груз?!

— Рядом с тобой, идиот. Неужели не понятно, что если ты еще жив, то все более-менее нормально?

— Более или менее?

— Скорее менее. И все из-за тебя. Доложу Мастеру, пускай он тебя накажет. Как ты мог упустить из виду Зерно Пут?

— Какое Зерно?

— Какое Зерно?! Да никакое! Такое, из-за которого мы оказались в ловушке. Ахес, как ты проморгал того убогового карлу, чтобы его душа попала в Нижние Реальности?!

— Я… Не знаю… Он… Ветер не заметил…

— Ветер не заметил! А теперь у нас большие проблемы! Если бы ты еще не мешал.

— Что такое Зерно Пут?

— То, во что мы попали.

— Подробнее, если можно.

— С каких пор тебя интересуют эльфийские штучки, Ахес?

— С тех пор, как мы в них попали, Тавил. Если я ненавижу эльфов, еще не значит, что я не должен знать о них. Уж ты-то знаешь.

— Ладно. Но пообещай, что, после того как я объясню, ты не будешь мешать. Мне нужно вызвать энтелехию, а сейчас это очень сложно, хоть времени у нас — предостаточно.

— Хорошо, обещаю.

— Зерно Пут — магическая ловушка из раздела Лесной Высшей магии. Его гилетический носитель… Ты должен помнить, что такое гиле и прочее, нам Мастер объяснял. Помнишь?

— Помню.

— Отлично. Так вот, его гилетический носитель — небольшое зернышко, точнее, объект, похожий на зернышко. Его сложно заметить поисковой магией, если специально не искать. Но его можно увидеть, особенно если его кидают прямо в тебя, Ахес. И в этом зернышке находится свернутое Поле Сил, небольшая самовосстанавливающаяся ноэматическая структура, в данном случае привязанная к Лесной магии. И срабатывает это поле довольно просто: оно превращается в огромную травяную клетку в виде непроницаемого шара вокруг тех, в кого летит Зерно Пут. Его можно увидеть, если кидают прямо в тебя, Ахес. Травы, из которых сплетена клетка, прочны, как мифрил, и не поддаются магии, как антимагий. Зерно Пут способно удерживать внутри себя до полусотни смертных и сохраняет свою стабильную форму в течение десяти часов. За это время к Зерну можно подвести войска и сосредоточить вокруг него боевые заклятия. И, как только Зерно распадется, пленить тех, кто был внутри. Или убить. А ведь этого можно избежать, ведь Зерно Пут легко увидеть, особенно если его кидают прямо в тебя, Ахес.

— Ладно, Тавил, я уже понял. Хватит.

— Понял он…

— Так, значит, пока мы здесь сидим, вокруг нас собираются воины и маги Лесных эльфов?

— Да. Но они не могут проникнуть в Зерно Пут, как мы не можем выбраться из него.

— Ясно… Подожди, а как же ты собираешься использовать энтелехию? Если ты не можешь проникнуть за пределы этого Зерна…

— Зерно — порождение Лесной магии. А значит, тоже растение. Когда карлу создавали его, они ничего не знали о подобных нам. Зерно направлено против физической и магической сил. Моей энтелехии оно не сможет помешать, только будет сдерживать, пока не распадется, но вызвать Мертвый Лес я могу.

— А я не ощущаю своей морфе.

— Потому что ты не я. И Зерно тебя сдерживает. Но меня — нет. Уж поверь, эти карлу сильно удивятся, когда Зерно исчезнет. Так сильно, как не удивлялись с тех пор, когда роланцы захватили Дерево Жизни. А теперь — не мешай. Садись на груз и просто жди.

— Хорошо, Тавил. Я подожду. Только еще один вопрос.

— Какой, чтоб тебя?

— Мы уже давно в Зерне? И Затон не объявлялся?

— Это два вопроса.

— Тавил…

— Знаешь… ты помнишь, как Мастер запрещал тебе использовать Плеть Похорон?

— Помню.

— Уход в Тень для Затона намного опасней. Я слышал один раз… разговор, не предназначенный для моих ушей. Мастер предупреждал, что Затон погибнет, если Уход будет глубоким. А та пламенная тварь… Затон должен был глубоко погрузиться в Тень, чтобы спастись. Скорее всего он умирал уже в тот момент, когда спас нас двоих от убоговского чудища.

— Значит, он…

— Это будет третий вопрос, Ахес. Ты просил об одном. Так что заткнись и не мешай мне. Если хочешь — проводи Затона в Посмертие добрыми словами. Даже Олекса можешь проводить. Только про себя. И…

— И?

— И не мешай мне, понял?!!


— Иу…

Сознание возвращалось с неохотой, как одолженные друзьям деньги. Тело болело, хотя вроде никто не бил, к тому же еще и тошнило так, будто он собирался рыгать собственными внутренностями. Вот и расплата, расплата за обещание стать Высшим и даже носферату без пития крови. А ведь Посвящение Светом позволяет только из Низшего перейти на следующий уровень упыриной эволюции, дальше без крови — никак.

Ты сам все видел. Теперь понимаешь. Ничего не изменить.

Так ему сказал Первый Незримый Постигающих Ночь.

А что вы теперь скажете?

Так он ответил Первому Незримому, придя к нему с Вадларом спустя много времени.

И Первый Незримый ничего не смог ответить. Только попросил, чтобы он пока больше ничего подобного не делал. И отправился на встречу с его отцом, уже одним этим благословляя заговор против Правящих Домов.

— Иу…

— Хватит уже, а? Наконец-то очнулся, а то все валялся и стенал: «Иу, Иу!», — мрачно сказал Вадлар.

Понтей приподнял голову, тут же загудевшую, как пустой котел после удара. Сфокусировал зрение и осмотрелся.

— Где это мы? — придя к выводу, что зрение он не сфокусировал, спросил Сива.

— В камере.

Получив информацию, Понтей решил, что осмыслить ее он тоже не может. Перевернувшись на спину и раскинув руки, он стал приходить в себя. Но лучше почему-то не делалось.

— Вадлар…

— А?

— Что со мной?

— А это, Понтеюшка, и есть то, о чем каждый из насзнает с детства, но не каждый благодаря Куполу испытал.

— Что?

— Воздействие это, говорю.

— Воздействие…

Ну да, ведь он уже об этом думал. Воздействие. Значит, Проклятый Путник поднялся. И судя по тому, как ему хреново, давно в зените. Воздействие… Проклятый Путник!

Иу!

Понтей рывком поднялся, мигом позабыв о бессилии.

— Иукена…

Воздействие оскалило гнилые зубы боли и навалилось на Понтея всей своей тяжестью. Сива застонал и бессильно осел. Вадлар хмуро посмотрел на него, перестав разглядывать камеру, которую уже успел изучить лучше, чем дом родной. Впрочем, его дом родной был побольше этой комнатушки два на три метра и два с половиной метра в высоту. И убранств здесь было куда меньше, вернее, их совсем не было, — голый пол, голые стены да дверь, за которой маячили четыре карлу. Изучить камеру за то время, что они здесь находились, было несложно. С тех пор как унесли находящегося без сознания Намину Ракуру, прошло часа три, и времени для постижения пятнадцати метров было даже больше, чем нужно.

— Ты бы поменьше двигался, — посоветовал Фетис Понтею. — Здесь не Лангарэй, и Купол не защищает от Проклятого Путника. Каждое твое действие встретится с сильным противодействием. Хорошо, что мы под землей, так тебе полегче.

— Иу… Она… не появлялась? Карлу больше никого не ловили?

Вадлар промолчал. Но молчание это было многозначительнее слов.

— Я… — Понтей сглотнул. — Я не чувствую ее… ее Силы Крови.

— Понтей…

— Но она… когда мы вошли в Лес… она… я чувствовал ее.

— Понтей…

— Она не может… не может умереть… Не должна…

— Понтей!

— Но я не чувствую ее! Слышишь?! Не чувствую!

Понтей вскочил, превозмогая Воздействие, и бросился к двери. Принялся стучать, крича, прося, умоляя, бессвязно бормоча, что его должны выпустить, что он должен найти Иукену, что она без него пропадет, что она…

За дверью молчали. Даже когда Сива сумел применить свою Силу Крови и ударил по двери увеличившимся в размерах кулаком, заставив камеру содрогнуться и пыль осыпаться со стен и потолка, и тогда карлу промолчали. Видимо, потому, что дверь ни капельки не пострадала, а Понтей скорчился на полу и закричал от боли.

А еще он заплакал.

Вадлар отвернулся. Сколько он знал Понтея — столько не видел его слез. Даже во время экспериментов, когда тело не слушается и делает все, что захочет, пока рассудок витает где-то, даже когда Фетиса раскалывало пополам и слезные железы начинали работать непроизвольно, и тогда Понтей не плакал.

В душе, вернее, там, что сами упыри привыкли называть душой, ведь их собственная была сожжена Неуничтожимым Пламенем, в обмен на агрегат, двигающий тела, — в этом агрегате, заменившем душу, было пусто. Вадлар знал, что в полдень, когда Глаз Дня набирает полную силу, даже Среднего Живущего в Ночи может постигнуть судьба Дикого, попавшего в руки Проклятого Путника. Он слишком хорошо помнил двух Средних упырей, с которыми заблудился в Границе, помнил, как они сгорали, помнил собственный ужас и свою благодарность Понтею, уговорившему его на попытку обмануть Кровь.

Если Иукена не успела добраться до Диренуриана до восхода Проклятого Путника… Если она до сих пор находилась под Воздействием…

Кулак врезался в стену. Хрустнули костяшки пальцев. Кажется, он сломал их. Но было все равно. Почему-то было все равно. Наверное потому, что… Неважно почему. Просто все равно.


Уолт проморгался, приходя в себя. Он сидел за квадратным столом на удобном стуле с высокой спинкой. Комната, в которой он находился, была довольно большой, метров пять на пять, с высоким потолком, а он сидел прямо посредине комнаты. Несколько светящихся крупных лилий на потолке давали скудное освещение. В помещении, кроме Уолта, никого не было. Закончив с осмотром, Уолт принялся изучать себя.

Так, руки свободны. Ноги тоже. Тело вроде слушается. Более того, оно полно сил и совершенно не испытывает боли или даже усталости, хотя Рука Исцеления явно не работала. Так, а магия? Гм, вроде все в порядке, антимагии рядом нет и потоки ощущаются… Хотя… Вот скоты остроухие! Чтоб их Свет поимел во все отверстия, включая нос и уши! Ублюдки!

— Вижу, вы пришли в себя, Магистр, — раздался знакомый голос.

Верховный Сеятель появился привычным образом — неожиданно, непонятно откуда и непонятно как. Обошел Уолта и сел на появившийся прямо во время усаживания стул, такой же, как у Ракуры. Теперь Уолт смог получше разглядеть своего визави.

По общему впечатлению лет на триста — четыреста тянет. Светло-салатовая кожа, как у всех карлу, контрастировала с чернющими глазами, выделявшимися на лице, как два глубоких провала на весенней лужайке. Треугольное лицо выглядело довольно привлекательным с человеческой точки зрения. Человеческие девушки млели бы от него. Короче, типичная эльфийская харя, разве что заостренные уши вытянуты не вверх, а в стороны. Ну и глаза… Да уж, глаза — дрожь пробирает. Будто смотришь в них — и проваливаешься, а вокруг черноты собирается безумие.

Карлу заговорил:

— Мы взяли на себя смелость подлечить ваши физические и духовные расстройства.

— За это спасибо, — процедил Уолт, очнувшись. Ну и глазища…

— Но также мы почистили вашу ауру от Заклинаний и заклятий.

— А вот за это благодарить не буду, — буркнул маг. — Знали бы вы, сколько времени я их собирал, как ухаживал за ними и взращивал, как готовил их к поступлению в лучшее Поле Сил…

— Простите?

— Говорю, зря вы это сделали. Нехорошо это. К тому же запрещено Конклавом. А карлу, насколько мне известно, поддержали Номос Конклава.

— Не все карлу, а только предатели Дерева Жизни и страдающие под пятой Черной империи, вынужденные мириться с могущественным поработителем, — поправил Сеятель. — Только они приняли законы Конклава, ограничивающие свободную магию Лесов. Мы, истинные потомки Души Леса, никогда не признавали Конклав, сборище аристократов, поддерживающих тираническую политику Черной империи. Но давайте оставим это в стороне. Мы до сих пор даже не знакомы.

— Можно подумать, вы не считали с моей ауры имя.

— Нет. В вопросах имен мы предпочитаем с уважением относиться к другим.

— Лучше бы вы Номос Конклава признавали.

— Ну, не будем об этом. Что сделано, то сделано. Давайте знакомиться. Я — Латиэлл сиэ Ниорэ, Верховный Сеятель Западно-Южной Ветви Дерева Жизни, прямой потомок Правящей Кроны, Пятый в наследовании Истинного Ствола Лесов, Главный Страж Диренуриана.

— Ого. А я Уолт Намина Ракура, аспирант кафедры боевой магии. Голубой крови в жилах не имею.

— О, не беспокойтесь, я назвал часть своего титула, чтобы вы имели представление, с кем беседуете. Я не считаю, что если ваш отец землепашец, то общаться с вами я должен только для того, чтобы проверить остроту своего клинка.

— Это радует.

— Видите ли, Магистр Ракура, сложилась странная ситуация. Позвольте я вам объясню. — Латиэлл сложил ладони вместе и наклонился вперед. — Наша Ветвь с другими Ветвями Запада и Юга ведет войну. Ветви Севера и Востока нейтральны. Но мы ведем войну. Эта война объявлена нами против наследников врага всех свободных Народов. Мы воевали против Роланской империи, а, значит, воюем теперь против Роланских королевств. Мы будем убивать всех жителей этих государств до тех пор, пока Материнский Лес не будет свободен. Пока Черная империя не уйдет из него. Пока мы не вернемся. Наша цель — вернуть Дерево Жизни и восстановить династию Правящей Кроны. До этих пор все Роланские королевства — наши враги. И поверьте, Магистр, мы готовы вернуться в Дирендагатан. Мы приложили все усилия, чтобы в скором времени заставить роланцев в ужасе разбежаться при виде Лесной Армии и вынудить Черные Легионы отступать. — Глаза Латиэлла заблестели, он начал говорить быстрее: — Мы восстановим связь с Душой Леса, и прекрасные тиули снова расцветут на Дереве Жизни. Нам не смогут помешать. Нас не остановить! Мы терпели тысячелетия, мы ждали, страдали, вы не можете представить, как мы страдали, как нам тяжело — не ощущать близость Дерева Жизни! Ведь каждый из нас несет в себе его росток, который чахнет, если находится вдалеке от него! И вот наконец мы получили оружие, с которым вернемся в Материнский Лес и сможем навсегда покончить с опасностью завоевания! Сможем восстановить былую славу Дирендагатана, его имя, которое было известно всему миру, пока проклятый Ролан не обрушился на нас!

«Ого! — Под яростным напором слов Сеятеля Уолту стало не по себе. — Да он… фанатичен не в меру».

— Роланцы заплатят нам за века нашего позора, но еще больше заплатят предатели Дерева Жизни, посмевшие принять вассалитет Черного императора! За каждый день наших мук они будут мучиться недели! За каждую нашу потерянную надежду они потеряют все! А Черная империя… О, Черная империя познает ярость Души Леса! Она падет! Не останется в ней места, где черноимперцам будет спокойно! Всякое растительное сущее, всякое живое, что обитает в лесах, все духи и элементали — все они откликнутся на Зов и с нашим оружием отомстят мучителям Материнского Леса!!!

«Ё-моё… ему бы лечиться. — Уолт, больше следивший за траекторией полета слюны изо рта карлу, чем за смыслом, машинально уклонился от очередного всплеска эмоций. — Черную империю они собрались толкать перед собой, видите ли. Он вообще размеры ее знает? Может, он маг расфуфыренный, но Круг из Высших Магов, благословленный Небесным Градом, — и будет его душа Черной империи угрожать в Лесном Посмертии…»

Карлу, обнаружив, что стол перед ним заплеван, а боевой маг пристально смотрит ему в рот, смутился, взмахом руки очистил крышку стола и сказал:

— Простите, я, кажется, увлекся. Вам, человеку, не понять страдания моего Народа, потерявшего Истинную Прародину и вынужденного жить на чужбине. Но, надеюсь, вы осознали общую картину.

— Если честно, то совершенно не осознал, — искренне признался Уолт.

Латиэлл сиэ Ниорэ, Верховный Сеятель Западно-Южной Ветви Дерева Жизни, прямой потомок Правящей Кроны, Пятый в наследовании Истинного Ствола Лесов, Главный Страж Диренуриана, смерил мага взглядом и вздохнул:

— Я говорил о том, что в преддверии объявления войны Черной империи благодаря оружию, появившемуся у нас, с которым мы сможем пройти сквозь Роланские королевства, очень странным выглядит появление в нашем Лесу сначала двух очень странных существ, прочитать разум которых не может ни одна наша Сивилла, а следом за ними мага из Школы Магии в сопровождении двух Живущих в Ночи. И несет с собой один из Живущих в Ночи нечто такой Силы, что страшно становится даже мне, Магистр. А одна Сивилла потеряла сознание, пытаясь разобраться в этом нечто. Вам не кажется странным подобное совпадение?

«Клинки Ночи? Ну, вроде особо они и не фонили, а уж если карлу заметили, то я в непосредственной близости вообще не мог пропустить. Значит, не Клинки. Все-таки о многом ты умолчал, уважаемый Сива…»

— Послушайте, уважаемый Латиэлл, мне кажется, стоит объясниться, — сказал Уолт. — Тут такое дело… В общем, Живущие в Ночи наняли меня, боевого мага, чтобы вернуть украденный из Лангарэя артефакт, и как раз те двое, о которых вы упоминали, и есть похитители. Мы преследовали их. Беспокоясь, что артефакт могут использовать в Диренуриане, причинив ему вред, мы осмелились нарушить границу вашего Леса. Не знаю, в чем вы меня подозреваете, но то, что я сказал, чистая правда.

— Упыри наняли мага из Школы Магии? Интересная версия, Магистр. Я был бы готов поверить, если бы не знал, как Школа боится нарушать запреты Конклава. К тому же жителям Севера и Востока Серединных Земель запрещено законом контактировать с разумными упырями, а всем Серединным Землям запрещено Эдиктом Роланских королевств оказывать магическую помощь Живущим в Ночи. Придумайте что-нибудь еще, Магистр.

— Но это правда… — Уолт был ошеломлен. Как-то раньше не думалось, что если рассказать правду о себе, даже нелицеприятную, то в нее не поверят. Ладно, что он сказал о найме, вряд ли этот нарушитель Номоса Конклава побежит с жалобой на Школу Магии, просто Ракура не ожидал, что ему не поверят. Гм… И что теперь делать?

— Если вы настаиваете, что сказанное вами — правда, Магистр, тогда ответьте, что за артефакт похищен у Лангарэя. Или это секрет?

— Секрет, наверное, — пожал плечами Уолт, — но вам я могу сказать. Что-то мне подсказывает, что с вами лучше говорить начистоту.

Что-то. Ага. Три Топоса — вот это что-то.

— Насколько мне известно, у Лангарэя похищено Ожерелье Керашата. Именно его мы и должны вернуть.

Черные глаза карлу блеснули. Непонятное собиралось в них, непонятное и опасное. Латиэлл улыбнулся, отвлекая Уолта от своего взгляда.

— Ну что ж, Магистр, теперь я точно знаю, что вы врете.

— А?

— Не совсем понимаю, зачем так неуклюже лгать. Возможно, вы не мастер хитростей, но зачем тогда посылать такого? Магистр, хотите, я скажу, почему вы здесь, в Диренуриане?

— Ну-ну… — Уолт не был уверен, что он хочет это услышать, но выбора не было.

— А вот зачем. — Сеятель наклонился и заговорщическим тоном зашептал: — Роланские королевства догадались, что мы готовимся к масштабной войне, и послали трех шпионов в Диренуриан. И решили изобразить это как погоню: за первыми двумя лазутчиками гонится третий. Для осуществления плана Роланские королевства обратились в Школу Магии, чтобы она обеспечила магическое прикрытие. Но роланцы просчитались. Ведь Черная империя им сказала, что карлу неистово следуют только Пути Души Леса и изучают лишь Лесную магию. И Школа Магии подготовила шпионов, которые были выучены против Лесной магии. Но вот беда! Роланцы не знали, что Диренуриан сошел с Пути и начал постигать иные разделы Магического Искусства. И потому план провалился. Первые два лазутчика, так хорошо сопротивлявшиеся нашей Лесной магии, попались на магию иллюзий. Трое попали в Периметр Заклинаний, который карлу тоже не могли использовать. А все потому, что роланцы недооценили нас, Лесных Эльфов, Истинно Сущих, кто един с этим миром, потому что рождены мы от Союза Природы и Света, а другие — нет!

«Опять началось…»

— А знаете, что заставляет меня думать так?! Знаете, что заставляет меня думать, что Запад и Юг Серединных Земель наняли двух упырей в проводники для Магистров?! Ваша глупость, Уолт Намина Ракура! Глупость смертного, порожденного Природой без оплодотворения ее материи Светом!

«Вот это расист!»

— И знаете, в чем заключается ваша глупость, Магистр?! Знаете, почему я не верю вашим словам?!

«Да откуда мне знать-то, идиот остроухий!»

— Потому что вы не можете пытаться вернуть Ожерелье Керашата! — Латиэлл сиэ Ниорэ, Верховный Сеятель Западно-Южной Ветви Дерева Жизни и прочая, вскочил и обвиняющее ткнул в Уолта пальцем: — Потому что то оружие, которым мы, карлу, вернем себе власть над Материнским Лесом и разобьем Роланские королевства и Черную империю, и есть Рубиновое Ожерелье Керашата! Сила, перед которой содрогнется мир! Да, Ожерелье Керашата — у нас, у карлу, тут, в Диренуриане! И все ваши слова — ложь!

«Твою же мать… Вот говнистое говно…»

Значит, даже так. Значит, настолько все хреново. Значит, Понтей вот такая сволочь. Вряд ли вот этот фанатик собственной расы врет. Такие не врут, нет, такие любят говорить правду, упиваясь возможностью безбоязненно делиться подобной откровенностью… Значит, Ожерелье Керашата сейчас у карлу. Лучше бы у них Посох Корнелия был…

А что же тогда Уолт и остальные пытались вернуть?

— Хотя, Магистр, вы, возможно, и не знали о действительной подоплеке происходящего. — Латиэлл успокоился, и его голос стал вкрадчивым. — Но давайте сначала проверим вас.

Он взмахнул рукой, начертив такой замысловатый Жест, что вздумай повторить его Уолт, кисть бы у него скорее всего сломалась. Стол подсветился октарином, и на нем появились вещи мага и его спутников. То есть пояс Уолта с оставшимися свитками, Убийца Троллоков в ножнах, бутерброд с чесноком (гм, а этот откуда? Мешок-то потерялся во время предрассветной схватки… неужели Фетис стащил?) и сумка Понтея. Гм, получается, что у Вадлара, кроме одежды, с собой ничего и не было? Странно, где же он все-таки прячет свой Клинок Ночи, ведь Понтей ясно дал понять, что у каждого упыря в их отряде есть Клинок… Так, об этом потом подумать можно. Другое дело — зачем Латиэлл выложил вещи перед ним. И даже не боится, что Уолт попробует воспользоваться магией, скотина, ведь знает, что боевой маг без дополнительных Заклинаний в ауре что лимон выжатый.

— Я хотел бы, чтобы вы объяснили, что за предметы находятся перед вами. — Верховный Сеятель провел руками над столом. — Вот что это?

Уолт посмотрел на него как на дебила. Да пошел он! Магу вконец перестало нравиться происходящее.

— Бутерброд. Еда такая у людей. Попробуйте, уверен, вам придется по вкусу.

— А что это?

— Магический меч. Могу продать за недорого.

— Это?

— Свитки. Магические. Могу показать, как действуют. Подайте, будьте любезны, Свиток Мгновенного Перемещения.

— А что это?

Уолт проглотил очередную едкость. И действительно, а что это?

Длинное крупное деревянное ложе, как у осадных арбалетов, приклад, как у аристократического спортивного арбалета, стремя, как у лебедочных тагборских арбалетов. На этом сходство с арбалетом заканчивалось. Нет лебедки, крюка, блока, спускового ореха, стального лука, а на месте желоба для болта расположены шесть крепко соединенных продолговатых трубок, расширяющихся на концах в районе стремени. На других концах эти трубки входили в выходящее из ложа толстое, запаянное со стороны приклада кольцо, наверху которого пристроился колесцовый замок, знакомый Уолту по кафедре алхимии. Ага, а тот четырехгранный стержень на боку колеса, видимо, заводится ключом. Значит, вместо спускового рычага спусковым механизмом служит тот крючок в скобе под ложей. Интересно, интересно, и что же должен поджигать колесцовый замок? Это явно метательное оружие, но что оно мечет?

— Повторяю вопрос: что это?

— Какая-то хрень, — честно ответил Уолт. — Не имею ни малейшего представления, что это. Наверное, оружие.

— Как оно действует? И чем стреляет?

— Не знаю.

— Как вы собирались похитить Ожерелье Керашата?!! — внезапно заорал Латиэлл, нависнув над Уолтом. — И что еще вы собирались делать?!! Отвечай быстро, не задумываясь!!!

— Балкон, — ляпнул Уолт.

Карлу опешил.

— Балкон? — на всякий случай переспросил он.

— Балкон, — подтвердил Уолт. — Ну вы же сами просили не задумываться…

И его впечатало в потолок. Без всяких там Жестов, Слов или Концентраций. Без всяких там колебаний Полей Сил и Обращения к Мощи. Грубый поток чистой Силы, такой чистой, что она даже не сверкнула ни одним из основных магических цветов, подхватил Уолта и подбросил вверх. «О-о-о-о, это убоговски больно, вот ведь сволочь…»

Потом поток исчез, и не успел Ракура этому порадоваться, как грохнулся об пол.

— Кажется, вы не понимаете своего положения, Магистр. — Латиэлл присел рядом на корточки, приподнял лицо Уолта. При падении маг расшиб лоб и набил шишку. — Я пока что говорю с вами вежливо. Другие Верховные Сеятели хотели сразу же вас убить, но я им объяснил, каким чудесным поводом для обвинения Роланских королевств в шпионаже вы будете. Вы живы до сих пор только благодаря мне.

— С… сука… тебе ведь не нужна моя правда… даже если я сказал правду… ты уже все решил…

— Ай-а-ай! Как грубо. Маг не должен так говорить с магом. Особенно вышестоящим по рангу, вплотную приблизившемуся к Третьему Состоянию Заклинательного Баланса. — Латиэлл щелкнул пальцами и…

Уолт снова оказался за столом, с его лицом было все в порядке, а Главный Страж Диренуриана сидел напротив.

— Магистр, я не верю ни одному вашему слову. Даже если вы сами в них верите. Вы можете думать, что все действительно так, что вас наняли упыри вернуть Ожерелье Керашата у похитителей. Но на самом деле вы закодированы Иллюзией.

— Чего?!

— Я объясню. На ваше истинное сознание наложено Заклинание, а ваша нынешняя личность — обман. Он продлится до того момента, как вы приблизитесь к Ожерелью Керашата. Думаю, первые два лазутчика и есть главные в вашей команде, а вы как личность — просто функция. На самом деле вы нечто другое.

— Бред, — насторожился Уолт. Не хватало, чтобы он…

— Тогда объясните мне, Магистр, аспирант кафедры боевой магии второго года обучения, как вы не заметили это?

Латиэлл провел рукой над громоздкой конструкцией, вытащенной из сумки Понтея (кстати, а как она туда поместилась? Свернутые пространства?), и Уолт потерял дар речи.

Потому что вокруг «арбалета» расцвел во всем спектре магических излучений Куб Тетатрона[22]. Он неторопливо крутился вокруг «арбалета», а внутри него выделялись более ярким мерцанием одна за другой составляющие его геометрические структуры: тетраэдр перетек в октаэдр, октаэдр превратился в куб, сменившийся в свою очередь додекаэдром, тут же уступившим место икосаэдру, который снова стал тетраэдром. Вокруг же самого Куба, поперек своей оси, кружились навстречу друг другу два круга с бегущими по краям рядами Рун. Когда круги пересекались и руны накладывались друг на друга, в Кубе начинал мерцать звездный тетраэдрон и возникал огромный октариновый Топос, накрывавший всю комнату. Топосам Латиэлла до этого Мега-Топоса было далеко.



От необычайной плотности Поля Сил у боевого мага перехватило дыхание, закружилась голова. Локусы Души затрепетали. Наверное, аура его сейчас тоже выглядела неважно, съежившись под небывалым напором магической энергии. Скорее всего об этой страшной Силе упоминал карлу, это грандиозное представление Могущества он имел в виду.

Неужели и это придумал Понтей?

Факультет практической магии должен сожрать свои диссертации и, посыпав голову пеплом научных работ, голыми обойти территорию Школы Магии в знак тщетности и суеты своего бытия. За столетия существования факультет практической магии не произвел ни одного артефакта, сходного с тем, что Уолт сейчас видел перед собой. Музей выдающихся достижений Школы померк по сравнению с материализованным Полем Сил, небрежно валявшимся на столе в какой-то допросной карлу. Это уровень Ожерелья Керашата… если не выше… тут одними колбами Актемуса не обойтись для накопления Силы, нет, тут еще что-то…

Неужто убоги помогали Понтею в его выдумках?

А что же в том ящике, если против него упыри тащат такую Мощь?

— Соблюдены все принципы Сакральной Геометрии, более того, поддержаны фундаментальные принципы трансцендентального исчисления в организации Потока Рун. Здесь и «Святой Круг» π-числа, и «Начальный Квадрат» 2, и «Рыбий Пузырь» 3, и «Двойной Квадрат» 5, и «Золотое Сечение» числа φ. Все основные отношения Проявленной Природы. А эти фигуры внутри, только посмотрите, насколько точно символизируют Стихии! Вы сумели даже отобразить совершенно Эфир и Пустоту! Как дитя Света и Природы, я восхищаюсь такой четкой композицией магических ансамблей, этой чудной игрой паттернов Силы. — Латиэлл взмахнул руками, и Куб погас, оставив физическому зрению один лишь «арбалет».

Впрочем… Уолт прищурился. Странно, Вторые Глаза ничего не видят. Даже отблесков магии. Но почему карлу чувствует в «арбалете» магию, а он, маг Школы Магии, даже не подозревает, где искать?

— Только не пытайтесь соврать, что вы не почувствовали Силу этой вещи. Ведь это будет правдой только в том случае, если прав я. — Латиэлл усмехнулся. — А я прав. Потому что наши Сивиллы, изучая вас, наткнулись на непроницаемую для них зону в вашем тонком теле, Магистр. Малозаметную, а скорее даже совсем-совсем незаметную. Сивиллы ее бы и не обнаружили, если бы не я. Что-то таится внутри вас, скрывается… Нет, я бы скорее сравнил это с Заклинанием в ауре, оно точно так ждет часа, чтобы проявить свое предназначение. И я понял, Магистр. — Сеятель аж лучился самодовольством. — Я все понял. Именно там — настоящий вы, не какой-то Уолт Намина Ракура, временная личность, которой предстоит сгинуть, а тот вы, кто действительно правит этим телом! Настоящий шпион, посланный Роланскими королевствами против последнего оплота Души Лесов! И мне очень хочется побеседовать с ним, Магистр… нет-нет, прошу прощения, скорее всего передо мной отнюдь не мальчик, едва допущенный к Высшим Заклинаниям. Видимо, кто-то из Высших Магов, с которым бы я смог поразвлечься. Если вы слышите меня, господин Высший Маг, выходите! Нам о многом предстоит побеседовать!

«Да он серьезно верит в эту чушь, — содрогнулся Уолт. — Параноик хренов! Да нужен Роланским королевствам этот Диренуриан, как же! Они сами расколоты. Запад вон торгует с упырями, а Восток любого, кто с ними взаимодействует, на плаху тащит. Проклятье, как же мне его переубедить, что он неправ?! Еще не хватало, чтобы он начал копаться в моей душе…»

Уолт закрыл глаза. Есть одна идейка.

— Хорошо, — пытаясь говорить с другими интонациями, начал Ракура. — Вы угадали, Латиэлл сиэ Ниорэ. Не совсем, но угадали. Позвольте представиться. Я — Сатаил кер Шагаш, Главный Помощник Архиректора Школы Магии. Я поражен вашей прозорливостью. Да, мы прибыли, чтобы похитить Ожерелье Керашата, но главными исполнителями являются двое смертных, которых вы поймали до нашего появления. Несчастный смертный перед вами ничего не подозревал о происходящем. Но, раз вы все узнали, вынужден откланяться. Сейчас я покину этого смертного, и можете делать с ним все, что хотите. Прощайте…

И открыл глаза, делая вид, что удивлен. Латиэлл внимательно следил за ним. Ну как, поверил?

Невидимый удар швырнул Уолта на пол, тело сдавило, не давая и пошевелиться. Разъяренный Сеятель хлестнул водяным хлыстом возле лица Магистра, брызгами порезав щеки.

— За идиота меня принимаешь, маг? За идиота, да? — Пылающее гневом лицо Лесного эльфа было перекошено. — Да ты знаешь, кто я? Знаешь, какую жертву я несу ради своего Народа, ради нашего Дерева Жизни, ради Ittileoni? Смеешь издеваться? Вы тысячелетие мучили мой Народ, вы, порождения Ролана! Настал наш черед, наше время!

Уолт вздохнул. Не получилось… И что теперь?

— Да мне плевать, что ты как личина настоящего тебя исчезнешь! Что ты, временная пустышка, понимаешь в истинных чувствах?! Видишь меня?! Видишь?! Знаешь, какой груз ответственности я несу?! Я, сын бога и простой карлу, я, чья душа продана убогу! Знаешь?! Нет, откуда тебе знать! Вот потому ты и ничтожество, как и все вы, не знающие Любви Света и Природы!

«С ума сойти… Вот оно что… Вот почему три Топоса… Вот почему он так ведет себя… Ну надо же… Маэлдрон-Разрушитель…»

Маэлдрон-Разрушитель. Мифическое существо, частое в Начальное Время, редкое в Первую Эпоху и совсем не встречающееся во Второй, нынешней. Рожденное от совокупления бога со смертной и продавшее свою душу убогам. Создание, которому манипулировать тремя магическими энергиями так же легко, как и дышать. Властвующий над Силами и Стихиями, способный повелевать даже Началами и обращаться к Изначальным. Маэлдрон-Разрушитель. Плативший за свое могущество сущей малостью — постепенным угасанием разума.

О старых Маэлдронах не повествовали ни древние хроники, что пересказывали слухи о Начальном Времени, ни летописи Первой Эпохи. Сходящие с ума еще в молодости, безумные, опасные, дикие, они разрушали все, что видели, и лишь огромной кровью удавалось их остановить. И кровью в прямом смысле — один лишь Великий Круг Некромагов обладал магией, способной противостоять Маэлдронам. Да, еще и Маги-Драконы, но те предпочитали с Разрушителями не связываться, а Маэлдроны, в том числе полностью выжившие из ума, всегда обходили Гнезда стороной.

Последних Маэлдронов уничтожили сразу после Второго Потопа при поддержке богов и убогов. Некоторым Разрушителям, объединившись, удалось открыть порталы в измерения Бессмертных, и по Небесному Граду и Нижним Реальностям пронесся ураган хаоса и разгромов. Пораженные силой смертных, появившихся благодаря их похоти и коммерческой жилке, боги и убоги молча явились своим верующим, сунули им по Артефакту, озарили Вестью и объявили Поход против всех Маэлдронов, сами себе же дав зарок больше не разрешить появиться таким Носителям Силы. Истребительные сражения (в большей мере истребительные для толп, безрассудно бросавшихся на Разрушителей с криками «Бессмертные с нами!») под корень извели Маэлдронов во всем Равалоне. Вторая Эпоха начиналась без них.

Так откуда взялся этот?

— Ты наскучил мне, Магистр, — объявил Латиэлл, Жестом поднимая беспомощного Уолта в воздух и раскидывая ему руки, подобно преступникам, которых в Роланской империи казнили на крестах. — Я думал позабавиться с тобой, думал, что ты-оболочка треснешь, но, видимо, настоящий ты хорошо спрятан. Это значит, что нужно долгое и постепенное проникновение в твое тонкое тело, а я этого не люблю. Нудное это дело.

— Ты… ошибаешься…

— Ты еще можешь говорить, Магистр? Удивительно.

— Я… настоящий.

— Тогда что там, в тебе? Что ты скрываешь, Уолт Намина Ракура? Зачем прибыл в Диренуриан? Ответь правду, скажи наконец то, что я уже и так знаю! Это поможет тебе, поверь.

— Дурак.

Латиэлл замолчал. Белки его глаз опасно засветились декарином. Кажется, он боролся с желанием прикончить наглого смертного прямо сейчас, сдерживая присущее каждому Маэлдрону желание убивать. Хе, прям еще один упырь, который не может прожить без крови, только кровь эту он просто пускает, не нуждаясь в ней как пище.

— Довольно. — Сеятель свободной рукой произвел Пассы.

Распахнулись овалы порталов, из них появились воины и жрецы карлу. Последней показалась высокая Лесная эльфийка в белых одеяниях с раскрашенной маской на верхней половине лица. Сивилла. Читающая Разум Мира. Значит, собрались сканировать его душу? Это плохо, очень плохо.

Латиэлл опустил Уолта на стул, тут же превратив средство сидения в средство удержания: дерево сделалось металлом, щелкнули захваты на руках и ногах, туловище обтянули выросшие из пола лианы, покрытые липкими шерстинками, с потолка ударила струя зеленого дыма, спиралью обвившая голову Уолта. Магические поля и щиты окружили боевого мага. Жрецы начали расставлять вокруг него деревянные фигурки Великих Духов Леса. Косматые и бородатые статуэтки выглядели недовольными, будто сердились из-за того, что их показывают какому-то человечишке. Наверняка это ше’ено, рукотворные точки выхода Души Леса, в естественных условиях способной как слегка пугнуть шаловливым ветром неосторожного лесоруба, не принесшего жертву за срубленные деревья, так и при скверном настроении убить сотни две случайных путников, навсегда скрыв следы их пребывания в лесу. Серьезные штуки эти ше’ено, при полной ауре Заклинаний с ними побороться можно, а вот так, в кандалах, беспомощным, лучше и не пытаться. Вот ведь дураки.

— Не… надо.

— Не слушайте его. Что бы он ни говорил, он врет. — Латиэлл зашагал к гаснувшему порталу. Бросил на ходу: — Пока не достигнете его истинного Я — меня не тревожить. Я буду отдыхать.

— Не… надо…

Но Латиэлл уже исчез и слов Уолта не услышал. Дурак. Ой, дурак. Ведь он же так ошибается.

Сивиллу подвели к Уолту. Сквозь зеленый дурманящий сумрак Ракура видел только ее маску. Одна она выделялась на фоне расплывающегося мира. Сознание ему не дадут потерять, Сивиллам карлу нужен хотя бы кусочек бодрствующего рассудка, чтобы проникнуть в тайные глубины души, в бессознательное, в мир энигматических образов и скрытых порывов, переплетающихся в диких танцах, ворваться в него и подчинить себе, открывая такие бездны, о которых не подозревал, не знал и знать не хотел, безумно желая забыть после того, как узнал.

«В глаза, — четкий приказ хлестнул в голове, разгоняя собственные мысли. — Смотри мне в глаза, человек!»

Он не мог сопротивляться. Убоги побери, он не был способен противостоять чужой воле, ломавшей его, словно горный тролль лучину. Он должен был посмотреть ей в глаза, он не мог не посмотреть ей в глаза, он сам не заметил, что уже смотрит ей в глаза — и Пустота…


Вся окружающая реальность для Сивилл — ничто. Все смертные, окружающие их. Все чувства, которые они испытывают. Все их смыслы и надежды. Все их помыслы и цели. Красота рассветного утра. Возвышенность морской бури. Трагедия несчастных случаев. Безобразие отвратительных поступков. Смех детей и полет птиц.

Ничто.

Это просто среда, среда существования физического тела, которое ест, пьет, испражняется и продолжает род. Ничто по сравнению с тем миром, в котором Сивиллы действительно живут.

Мир Истинных Имен. Изнанка Астрала. Бессознательная Реальность. Бездна Рождения. Гармония Всего. Истинно Данное. Вместилище Сути.

Сивиллы называли его по-разному. Потому что название неважно. Важно лишь переживание дивной бесконечности. И этим переживанием Сивиллы умели делиться с другими смертными. Делиться щедро, иногда без остатка, выплескивая свои блаженные эмоции полностью, забирая с собой в свой мир.

Конечно, смертные не выдерживали. Они не могли выдержать переживаний, основой которых была Беспредельность. Их чувства, свыкшиеся с конечными вещами мира, просто разрушались, и наружу выплывало все, что стремилось вырваться, но сдерживалось путами норм и законов, общественных и культурных ограничений, страхом и заботами.

Смертные не выдерживали. И открывали себя, ничего не скрывая, отдавая свои переживания взамен переживаний Сивилл. И никто не мог поступить иначе…


Еще один.

В последнее время их много.

Маг.

Да, маг.

И такие были.

Все как всегда.

Вступить в контакт.

Отдать себя, поделиться, распахнуть Бесконечность.

Заскользить по нему, отбрасывая ненужные осколки распавшегося сознания.

Глубже.

Глубже.

Откидывать Я. Откидывать Я, живущее в ничто, искать Я, что скрыто в пойманной Беспредельности.

Здесь.

Да.

Здесь.


Там, во внешнем ничто, уже прошло много времени. Здесь, во внутреннем все, мгновения.


То, о чем говорил Поцелованный Смертью.

Вот оно.

Теперь осторожнее.

Чтобы понять.

Никогда раньше не видела подобного.

Странно.

Что это?

Интересно.

Нет.

Продолжать отдавать переживания.

Не замыкаться на них.

Не прерывать контакт.

Но что это?

Что?

Чт…


Сивилла закричала, отшатнувшись от человека. Воины карлу встрепенулись, выхватывая мечи, жрецы забормотали Заклинания, пробуждая ше’ено. Карлу сделали все это машинально, пребывая в глубоком замешательстве. Сивилла не должна была кричать. Сивилла не должна была прекращать изучать душу мага. Сивилла так себя не должна вести.

А потом Лесные эльфы вздрогнули, когда услышали низкий голос, прозвучавший у каждого в голове.

И Он сказал:

— Вам же говорили. Не надо было этого делать.

Проклятая кровь Пробуждение

ПРОЛОГ



Раваз Дэй да Фетис смотрел на небо. В небе за Куполом жмурилось Солнце, ненавистный упырям Проклятый Путник. Пелена, защищающая упырей от Глаза Дня и непрошеных гостей, то и дело вздрагивала и местами окрашивала небо в фиолетовый.

В голове роились мысли. Разные. Хотелось высказаться, но Раваз молчал. Первый Незримый пришел беседовать не с ним. Он говорит с Вазаоном.

На сад семьи Нах-Хаш, где трое Живущих в Ночи неторопливо прогуливались, перед прибытием Первого Незримого молчаливые аколиты Постигающих Ночь наложили защитные заклятия, не позволяющие подслушивать и подсматривать. Можно не сомневаться — никто не узнает содержание разговора Вазаона и Первого Незримого: магия Постигающих Ночь являлась сильнейшей в Царствии Ночи.

— Подведем итоги. — Лицо Первого Незримого скрывала простая маска, вроде тех, что надевали на выступлениях актеры Морского Союза. Подобные маски носили и остальные Незримые.

Вазаон подумал, что, если вдруг с ними что-то случится, никто об этом даже не узнает. И тут же прогнал эту мысль. Думать о таком в присутствии Первого Незримого не просто кощунственно. Опасно. Смертельно опасно.

— Итак, — продолжил Первый, — неизвестные проникли в Лангарэй и ограбили Храм Ночи клана Дайкар. Понтей собрал команду и вызвал боевого мага из Школы Магии. Они отправились в погоню. Вы реализовали Соглашение, и войска Элибинера, Талора и Майоранга перекрыли выход из Границы. Чуть позже кланы Атан и Вишмаган пустили по следу команды Главу Истребителей и Порченую Кровь. Я ничего существенного не упустил?

— Нет, — ответил Вазаон.

Раваз хмуро посмотрел в сторону. Ничего существенного. Конечно, ночная схватка с Атанами и Вишмаганами, когда погибли Вииан-ом и Киул-зай-Сат, — это для Первого несущественно. Он мыслит глобальными масштабами.

— Тогда, Вазаон, Раваз, вам будет интересно узнать последние вести из Границы от духов-наблюдателей Постигающих Ночь. — Первый Незримый остановился. — Сведения пришли недавно, и я немедленно отправился к вам. Итак, незадолго до рассвета в Лес карлу вторглись. Сначала двое неизвестных, а за ними следом Понтей Нах-Хаш Сива, Вадлар Коби Фетис и боевой маг.

— А остальные? — не удержался Раваз.

— Духи-наблюдатели расположены только в ключевых точках Границы. Постигающие Ночь не знают, где остальные члены команды и что с ними случилось.

Это прозвучало почти как приговор.

— Теперь судьба Лангарэя зависит от твоего сына, Вазаон. — Первый Незримый, казалось, усмехнулся. — Как ты думаешь, он справится?

— Если бы только Лангарэя, — вздохнул Сива. — Не только Царствие Ночи, весь Равалон в опасности. И, отвечая на ваш вопрос, Первый: я не знаю. Теперь, когда они в Диренуриане, я не знаю, но хотелось бы надеяться.

Раваз снова посмотрел на небо.

Мир в опасности. Но небу, кажется, было все равно.

Глава первая ДИСПОЗИЦИИ

Что больше всего меня раздражает в моей работе? Наверное, отсутствие отпуска.

Анубияманурис, бог смерти Серединных Земель
Она не понимала, что с ней. Она не помнила, кто она. Она не узнавала того, кто был рядом, того, кого чувствовала рядом.

Что-то произошло. Что-то страшное. Чего она боялась… Нет, не боялась, а остерегалась, но не думала, что подобное случится. Подобное чему?

Неприятная сухость во рту. Глаза будто засыпаны песком. Руки… она попыталась поднять одну. Ничего не вышло. С ногами то же самое. Что с ней случилось?

— Иукена…

Иукена. Это ее имя. Так ее зовут. Так ее звали. Потому что она умерла. Уже в третий раз. Иукена. Имя из небытия. Уютного небытия, где она уже три раза была. Что это? Воспоминания? Как странно…

— Пойми, Иу, нас просто уничтожат, сотрут с лица Равалона, развеют память о нас или превратят в памяти всех поголовно в тупых Диких, которым нужна только человеческая кровь, — бормотал черноволосый упырь. Он положил голову ей на колени, и она взъерошила ему волосы, вполуха слушая слова, которыми он любил делиться с ней. — Если мы не изменимся, такие, как мы сейчас, мы не нужны этому миру. Маги утверждают, что есть другие миры, бесконечное множество миров, что в этих мирах все иное, не такое, как у нас. Я думал — а вдруг существует мир, где мы, упыри, не испытываем Жажды, где Проклятый Путник, испепеляющий Глаз Дня, не страшит нас, где люди для нас не еда, где мы такие же смертные, как и все, и если нас ненавидят и боятся, то по тем же причинам, что и других. Просто мы должны стать носферату, все мы обязаны ими стать, а потом превзойти даже Бродящих под Солнцем. И не кровь людей вознесет нас так высоко, нет, нужно найти иной путь. Или нас не станет. И уничтожат нас не потому, что мы не-живые, что мы кровососы, что мы не такие. Восточные орки, к слову, не лучше, а хуже нас, потому что в своей степи они сразу норовят затащить других смертных в котел, а мы позволили им жить в нашем Царствии Ночи. Нас уничтожат потому, что у нас есть богатства, есть ресурсы, есть магические Источники, есть послушные крестьяне, ремесленники и торговцы, которые всегда нужны другим государствам. Если в Роланских королевствах или Западном Пределе возникнет перенаселение, начнется голод, переизбыток дворянства и магов, то против нас объявят какой-нибудь светоносный поход и бросят все силы, чтобы стереть нас с лица Равалона… Да, я уже это говорил. И будут убивать, будут резать даже детей, чтобы мы озверели и уничтожили как можно больше тех, кого послали против нас. Тогда о наших зверствах можно будет раструбить по всему миру, убеждая всех, что с такими чудовищами мирно договориться нельзя и что другого выхода не было. Скажут, что так должно быть, что пришло время очистить землю, переполненную грехами упырей. И поверь, боги пошлют своим верующим немало знамений с призывом убивать каждого Живущего в Ночи, университетские профессора напишут немало трактатов и докажут, что вся мировая история вела именно к этому событию, рыцарские ордена провозгласят необходимость истребить нечисть, живущую благодаря человеческой крови. Все так и будет, поверь. Я читал много книг, старинных свитков, древних манускриптов. Так уничтожили не один народ, не одну страну. Это называется «цивилизационный процесс» — и горе Лангарэю, начнись он у нас.

Почему-то казалось, неважно, что он говорит, а важно, что говорит именно он, черноволосый Живущий в Ночи, из-за которого она стала не-живой, из-за которого нашла смысл жизни, из-за которого узнала, что такое…

Как его имя?

Это важно…

Его имя важно…

Надо вспомнить…

Надо все вспомнить…

— Иукена.

Она вздрогнула и открыла глаза. Каазад-ум обеспокоенно смотрел на нее, поднеся надрезанную ладонь к ее губам. Капля крови пробежала по коже и капнула на язык. Она непроизвольно сглотнула.

Запахи.

Они навалились сразу со всех сторон. Десятки запахов, которые были — она готова поклясться — разные по форме и цвету. Запах был у всего. Это был не один запах, а сотни оттенков, придающие каждой вещи вокруг уникальность. Земля пахла теплом и липкими крошками, шустрыми и подвижными, но все равно липкими. Каазад-ум был огромным стальным шаром, за которым прятались другие запахи, уловимые лишь тем, что они есть, и больше ничего. А Солнце… Солнце пахло потрескавшейся кожей и зудом в зубах. Зуд в зубах старался добраться до нее даже сейчас, сквозь тепло липких крошек. Они, по всей видимости, находились в вырытой Каазад-умом норе, будто Дикие, которые в давние времена спасались от ПроклятогоПутника, закапываясь в землю, если не находили подходящие пещеры.

Значит, вот так живут Нугаро? Таков для них мир? С ума сойти…

— Ты кричала. Я начал опасаться, что Воздействие нанесло тебе более сильное повреждение, чем я предполагал раньше. Поэтому посмел поделиться кровью. Прости меня.

— Не… за что…

Она не понимала, почему упыри так трясутся за чистоту своих Линий Крови. Почему, когда упырица из одного клана рожает от упыря из другого клана, то это приветствуется, а вот обмен кровью, укус — под запретом? Говорили, что перемешивание Сил Крови увеличивает шанс появления Порченой Крови. Но никто не знал этого наверняка. Понтей утверждал, что это не доказано, что так повелели Одиннадцать Величайших, перед тем как уйти в Сон. И никто не смел спросить — почему.

Понтей.

— Каазад?

— Да?

— Что произошло? Где я?

Запахов было столько, что она терялась в них. Конечно, ведь она не Нугаро, с детства приученная к различению нюансов. Нет, она не Нугаро. Она Татгем. Она Гений Крови Татгем. И она победила в своей последней схватке. А если рядом Каазад-ум Шанэ Нугаро — значит, он тоже победил. И отомстил за Огула.

Зря Понтей боялся.

— Я подобрал тебя, когда ты потеряла сознание и Глаз Дня мог нанести тебе большой вред. Мне тоже было плохо, но я ведь Высший, а ты Средняя. Я побоялся отнести тебя в Лес карлу, мог не успеть, поэтому вырыл нору прямо в степи. Мы и сейчас в ней. Я одел тебя и… и поделился с тобой кровью. Тебе вроде стало лучше. А потом ты снова начала кричать.

Иукена поморщилась. Пусть даже в бессознательном состоянии, но она старалась не проявлять слабость на виду у смертных.

— Остальных я не видел, — предупреждая следующий вопрос, сказал Каазад-ум. — Их запахи уходили в сторону Диренуриана и обратно не возвращались. Видимо, они до сих пор там.

— Что же они… возятся? — Боль прострелила бок, и Татгем поморщилась. Нет, попытку встать пока лучше оставить.

По стальному шару внезапно пробежала дрожь, и легкий запах пойманной рыбы всколыхнул тепло. Она взглянула на Нугаро. Каазад-ум с тревогой смотрел наверх, подвинув к себе перевязь с Клинками Ночи. Они, кстати, пахли как вишни.

— Кто-то идет, — сказал Каазад-ум. — Это Живущие в Ночи. Их двое. Но это не Понтей и не Вадлар. Хотя один из них Высочайший. А второй…

Нугаро неожиданно задохнулся и схватился руками за нос.

— О Великая Ночь, какая вонь! — изумленно прошептал он. — Что это за запах?

Иукена забеспокоилась:

— Они найдут нас?

— Не знаю. Лучше бы не нашли…

А потом Каазад-ум замолчал, наверное истратив запас слов на сегодня. Он достал оба Клинка и держал их наготове, напряженно прислушиваясь и принюхиваясь. Татгем понимала, что неожиданное появление двух упырей не сулит ничего хорошего. Они спокойно подвергают себя Воздействию — значит, это поднабравшиеся опыта носферату, а им непросто покинуть Лангарэй. О Вадларе мало кто знал, что он Высочайший, поэтому он частенько без разрешения выбирался за пределы Царствия Ночи. Но два Бродящих под Солнцем в одном месте, да еще при том, что рядом группа, отправленная за Ожерельем Керашата…

Дождь! Вот в чем дело!

Дождь перестал не потому, что они почти настигли похитителей, а потому, что их хотели предупредить! Им давали знать, что дела пошли не так, как было задумано, их просили быть осторожнее!

Значит, упыри посланы за ними из Лангарэя. И то, что их всего двое, говорит о том, что они опасны. Чрезвычайно опасны. Двоих не стали бы посылать, если бы те, кто их послал, сомневались, что они вдвоем справятся.

— Каазад, это враги.

— Знаю, — ответил Нугаро. — Это Вишмаган и Атан.

Иукена вздрогнула, зашипев от боли. Проклятье! Вишмаган и Атан, их главные оппоненты в Царствии Ночи! Что же стряслось? Неужели план пяти кланов раскрыт? Но тогда их миссия теряет смысл! Успокоиться. Если бы план рассекретили, тут было бы не два носферату, а двадцать, и все из Братства Крови. А они, даже с Клинками Ночи, не справятся со сплоченной боевой командой. Тем более что Иукена даже приподняться не может, не то что участвовать в схватке.

Вот проклятье! А она-то решила, что стало лучше, что она скажет Понтею, как она поняла…

— Они близко. — Каазад смотрел на вход в их убежище. Не заметить его посреди степи невозможно, а все Живущие в Ночи отлично знают, что это за норы.

Вишмаган. Костяная Маска — их Сила Крови — это способность покрывать свое тело костяной сеткой, которая становится продолжением скелета и может наращивать на себе острые костяные шипы. Это не все: внутри костяного покрова бежит яд, убивающий мгновенно. Стоит кости царапнуть противника, и шипы тут же впрыснут яд под кожу. Опасные враги, особенно в ближнем бою.

Атан. Непобедимый Змей — их Сила Крови — умение перевоплощаться в четырехногое и четырехрукое существо невероятной физической силы. Слюна Атан подобна кислоте. Сражаться с ними в ближнем бою тяжело.

Будь Иукена в порядке, и Вишмаган и Атан не представляли бы для нее серьезной опасности. Она просто расстреляла бы их, не дав приблизиться. Ночью, конечно, не днем, не под этим ужасным Воздействием.

Что же делать? Каазад — мастер ближнего боя, контактник. С Высочайшими Вишмаганом и Атаном ему не справиться. Впрочем, у него есть Клинки Ночи, что сильно увеличивает шансы на победу. Действительно, сабли могут прибавить ему сил, и тогда он способен противостоять сразу двум носферату. Даже под Воздействием. Понтей создал великолепное оружие. Оно помогает Нугаро моментально одолеть врагов.

— Они совсем рядом. — Каазад-ум стиснул рукояти.

Теперь и Иукена обоняла запахи тех двоих, что были наверху. От одного пахло сочными апельсинами, зачем-то посыпанными корицей, другой… Неужели существует такой отвратительный запах? А ведь она получила Силы Крови Нугаро совсем чуть-чуть. Как же, должно быть, раздражает это зловоние Каазада! От другого пахло телом, внутри которого устроили свалку отходов вперемешку с запахами мертвых деревьев и застоявшейся воды. Это было ужасно.

Каазад вдруг прижал Иукену к стене. И тут же мощный удар сверху, точно посередине, пробил «потолок», и в отверстие хлынул солнечный свет. Иукену затрясло, ее начало подташнивать. Да, ее не доставали прямые лучи Глаза Дня, но даже такая малость стала мучительной для упырицы.

— Кто бы там ни был, выходи, — раздался насмешливый голос сверху. — А если боитесь Проклятого Путника, мы дадим вам защитные плащи.

Тот, кто говорил, врал. От голоса веяло сладким, как сахар, обманом. Их убьют — в этом не было сомнений. К запаху апельсинов с корицей примешался запах холода и черноты. Почему-то Иукена знала, что так для Нугаро пахнет жажда убивать.

Каазад начал меняться. Трансформа обратила его в крупное, покрытое густой шерстью существо, похожее на волка. Он взглянул на Татгем и прорычал:

— Я буду драться. Оставайся здесь.

— Каазад… — Приступ боли скрутил Иукену, и она замолчала, бессильно наблюдая, как Нугаро, крутанув саблями, на эфесах которых ярко запылали многогранники, ловко выпрыгнул в дыру, проделанную врагами.

Она ничем не могла ему помочь. Но с ним была Сила Крови Нугаро и Клинки Ночи Понтея.

С этим можно было рассчитывать на победу.

«Только не оставляй меня одну, — думала Иукена. — Только не смей оставлять меня одну».


Каазад выпрыгнул прямо возле Вишмагана, тут же атаковав. Воздействие немного ослабило его контроль над Концентраторами Ночи, и сабли выплеснули магическую энергию, которой оказалось достаточно только для того, чтобы отшвырнуть мгновенно принявшего трансформу Вишмагана на десять метров от норы. Каазаду еще не встречались упыри, способные в считаные секунды обратиться к Силе Крови. Он всего лишь успел заметить, как у Вишмагана раздулась голова и его челюсть словно бы покинула рот, превратившись в клыкастую костяную маску размером с лицо. От нее по направлению вниз начался рост костяного каркаса, защищающего тело. На руках эта конструкция покрылась длинными острыми костями. Вот этими костями и защитил себя Вишмаган, отразив удар полыхающих магическим светом сабель.

Второй упырь, Атан, стоял возле входа в нору и не проявлял ни малейшего желания помочь своему напарнику. Они так самоуверенны? Ладно, это к лучшему. Не придется рассредоточивать внимание на двоих противников. Тогда сразу Двойной Волчий Скок, о котором Вишмаган не знает. Бить в спину, потому что сейчас не время для демонстрации воинской чести, сейчас время — убить и выжить.

Каазад сотворил искусственное тело и бросил его впереди себя, на костяные «клинки» Вишмагана, более известные как Костяные Пики. Сначала оба тела, почти слившиеся в движении, мчались рядом, но потом они разделятся и нанесут смертельный удар. В клане Нугаро уже давно рассчитали, как можно бороться с бойцами Вишмаган. Пока те пронзали своими Пиками искусственное тело Нугаро, впрыскивая в него яд, настоящее должно было ударить сзади, в спину, которую Вишмаган не защищал, уверенный, что покончил с противником. Несколько схваток, о которых власти и Вишмаганы так никогда и не узнали, доказали правильность подобной техники. Так сражаться и побеждать воинов лучшего военного клана Лангарэя умели только Нугаро.

Искусственный Каазад нападал на Вишмагана сбоку, отвлекая его и заставляя занять позицию, выгодную для настоящего Каазада. Вот Вишмаган уже занес руку для удара, готовясь встретить атакующего, вот он приготовил другую руку для защиты…

Сейчас!

Каазад-ум в Волчьем Скоке переместился за спину врага, целясь в просвет между переплетениями костей. Вокруг сабли сверкнул треугольник, закружившийся в декариновом круге с такой скоростью, что стал неразличим. Вращение магических энергий должно было усилить эффект колющего удара и пронзить даже защиту вокруг сердца.

Внезапно что-то изменилось. Исчез один из запахов. Понять, какой именно, мешало Воздействие. Оно вообще мешало. Каазад пропустил удар в живот, и его отбросило назад. Прокатившись по земле, он одним махом вскочил, готовясь к веерной защите. А Вишмаган уже мчался на него, занеся обе руки для удара. Как враг сумел контратаковать? Нет времени обдумывать это сейчас, надо уходить. Нугаро потянулся к искусственному телу, готовясь перебросить себя в него. И понял, что тела нет. Оно оказалось разрушено. Не распалось на части, нет: даже части были уничтожены. Как это произошло? Ведь он же видел: Вишмаган не бил по телу и Атан все так же оставался на месте. Кто же уничтожил его искусственное тело? Магия? Но запаха волшебства не было.

Каазад начал отступать. С Вишмаганом нельзя вступать в ближний бой. Он опытный боец, и Каазад даже с Клинками Ночи для него не соперник. Нельзя позволить ему оказаться рядом.

Но с ним не получится, как с Олексом. Он не будет ждать, пока Каазад разрубит свою шерсть и направит ее в него. Какая ирония! Сразись Вишмаган с Олексом, то наверняка проиграл бы, ведь яд, главное оружие Вишмаганов, оказался бы бесполезным. А Каазад, победивший Олекса, должен опасаться именно этого.

Но как же было уничтожено искусственное тело? Неужели Вишмаган так быстр в атаке, что Каазад даже не заметил удара?

Они пробежали метров тридцать, когда Нугаро создал новое искусственное тело. Теперь он собирался воспользоваться другой тактикой боя. Если в первый раз не сработала техника, созданная специально для сражений с Вишмаганами, то во второй раз она точно не сработает.

Он начал обходить Вишмагана по кругу с двух сторон сразу. Теперь надо напасть в один и тот же миг, вложив в удар сабель всю мощь, как в конце схватки с Олексом. Вишмаган вынужден будет защищаться от атаки с разных сторон, он не сможет тут же контратаковать, а потом не сможет контратаковать вообще. Вихрь энергий обратит его в ничто. И тогда останется разобраться с Атаном.

Вишмаган видел, что на него нападают два Нугаро. Однако вместо того чтобы принять защитную стойку, он раскинул руки в стороны, точно преступник, распятый на роланском кресте. И прежде чем Каазад успел подумать, зачем он это делает…

Боль в области солнечного сплетения. И сразу онемение. Нугаро с недоумением посмотрел вниз. Чуть выше пупка косо торчала белая кость. Можно было и не тянуться к искусственному телу, он видел, что оно распадается, получив такую же кость в живот.

Ноги подкосились, и Каазад-ум упал на колени. Он полностью перестал чувствовать нижнюю часть тела. Стало трудно дышать. Яд начал действовать. Когда остановится сердце, Сила Крови уйдет и не будет защищать его тело. И тогда оно просто сгорит. Проклятое Воздействие! Он не успел заметить, как враг послал в него свои кости.

Вишмаган оказался рядом. За костяной маской на лице светились темные глаза.

— Три кости, Нугаро. Я потратил на тебя три Пики. Можешь гордиться. Ты первый Живущий в Ночи, на истребление которого мне понадобилось три мои кости.

Истребление… Истребитель. Вишмаган-Истребитель. Сомнений быть не может — Гииор Ваар-Дигуаш Вишмаган. Главный Истребитель Блуждающей Крови. Так вот на что он способен. А ведь вроде ни один Вишмаган, как было известно Нугаро и другим кланам, не обладал способностью отделять кости от своего костяного покрова. А этот умеет. Как?

Живот онемел полностью, и теперь онемение поднималось к груди.

В руке Гииора появился стилет. Лунное серебро…

— Ты умрешь скоро, Нугаро, но я лично хочу тебя прикончить. Будешь в Посмертии рассказывать, что тебя убил сам Гииор. Пусть завидуют.

Каазад задыхался, воздуха не хватало. Вишмаган приставил стилет к его горлу и…


— Они очень ценны? — Каазад-ум рассматривал сабли, особенно уделяя внимание многогранникам. — Их сила является тайной?

— Да, — кивнул Понтей.

— Тогда они никогда не должны попасть в руки нашим врагам, ведь так?

— К чему ты клонишь?

— Я считаю, что они должны исчезнуть, если я проиграю.

— Ты отличный боец…

— Но есть и лучше. Ты же слышал о Меченосцах?

— Даже видел. Но с Клинками Ночи ты можешь потягаться и с ними.

— Но не с боевым магом, ведь так?

— Да. Не буду тебе врать. Боевого мага ты не одолеешь.

— Тогда ты должен понимать, Понтей, почему я настаиваю на этом. Я Нугаро. Мы не терпим поражений. И отказа от тебя я не приму. Если ты хочешь, чтобы я принял эти Клинки, то сделай, как я прошу.

— И чего же именно ты хочешь?

— Если надо мной одержат победу, то это победа должна стать последней для моего врага. Так что…


Да. Так что…

Каазад из последних сил сжал кулаки. Многогранники запылали всеми цветами радуги и магии. Гииор немедля воткнул стилет в горло Нугаро, из раны тут же полыхнуло холодное пламя. Горло начало распадаться, не в силах противостоять Стихии, враждебной сущности упырей. А вокруг умирающего Нугаро и Вишмагана завертелась красная пентаграмма, из углов которой вверх начали подниматься Знаки Огня. Tiurus — Сполох, Hager — Вспышка, Naio — Искра, Panido — Пыл, Ojen — Жар. Шестой Знак, Verken — Пламя, возник над головой Гииора. Вишмаган сузил глаза, пытаясь одолеть невидимые путы, что оплели его после возникновения пентаграммы. Он посмотрел на Каазада, голову которого уже сжирало пламя, и встретился с его торжествующим взглядом. Пасть Нугаро не могла изобразить улыбку, но его глаза…

— Чтоб тебя… — пробормотал Гииор.

Гигантский огненный шар распух в пентаграмме, синим пламенем сжигая все, к чему прикоснулся.


Иукена изо всех сил старалась подняться и взять лук. Она должна помочь. Каазад-ум — хороший воин, но два носферату… Упырица даже смогла дотянуться до лука. А после этого в нору спустился Атан. Она замерла, глядя на него. Запах тления и гноя заполонил пространство. О Ночь, неужели все Атаны так пахнут?

Он склонил голову набок. Молод, очень молод. Иукене исполнилось тридцать, что для упыря почти и не возраст, но она была Перерожденной, и возраст души пока соответствовал ее физическому облику. А этот упырь, которому, кажется, около сорока, по упыриным меркам совсем юнец. Почти мальчишка. Понтей был лет на тридцать пять старше, когда они встретились.

Атан неторопливо приблизился. Он кутался в огромный плащ, под которым была хламида с широкими рукавами. Как ему только не жарко? Что за дурацкая мысль…

Иукена стиснула зубы. Двигайся, раздери тебя тысяча убогов, тупая упырица!

Атан протянул руку. И забрал у нее лук. Она попыталась удержать его, но не смогла. Упырь же отошел на середину и положил лук прямо в столп солнечного света. Посмотрел на нее и погрозил пальцем.

— Оставайся здесь, — неожиданно печальным голосом сказал он. — Не смей выходить, если хочешь жить.

И вышел из норы. Просто оставил Иукену лежать возле стены и смотреть ему вслед. Мысли перемешались. Она не могла понять, почему он оставил ее в живых. Он должен был убить ее. Если они посланы на перехват их отряда, то они никого не должны оставить в живых. Им нужно только Ожерелье Керашата. А он оставил ее в живых…

Запах Каазада резко исчез. А вместо него появился запах огня, резкий, неприятный, напоминающий запах жженых листьев. В груди сдавило — чужие кровяные тельца начали беспорядочно двигаться.

Не может быть… Каазад-ум… Ошибки быть не могло.

Иукена заплакала. Не способна помочь, обуза… Он спас ей жизнь! Почему же он должен потерять свою?! Это несправедливо, Ночь! Это несправедливо! Она плакала, как когда-то, давным-давно, когда останки ее отца убирали с улицы, а она лежала дома на кровати и рыдала — безудержно и горько.


Гииор моргал, снова привыкая к свету Проклятого Путника. Безумствующее синее пламя, что стремилось обратить его в пепел, исчезло. Заклинание развеялось.

— Вы могли погибнуть.

Гииор вздрогнул. За его спиной стоял Кедар, неторопливо поправляя рукава. Вишмаган покосился за плечо. Понятно, Порченая Кровь помог ему.

— Этот огонь совсем не понравился моей Коже. — Кедар склонил голову и обиженно добавил: — А еще мне пришлось бежать, а я не люблю бегать. Больше не попадайте в магические ловушки.

— Больше не буду, — пробормотал Гииор. Он внутренне содрогнулся — от тела Нугаро не осталось даже пепла. Убоги побери, если бы не Порченая Кровь с его Кожей, то карьера Главного Истребителя Блуждающей Крови могла бы резко оборваться.

— Что второй упырь? Мертв?

Гииор собрался. Нужно идти дальше. Кедар четко взял след, сейчас он вел к Лесу карлу. С этими могут быть проблемы. Конечно, Кедар справится с Лесной магией, но прикрывать при этом Гииора он не будет успевать.

— Нет.

— Что? — Вишмаган непонимающе посмотрел на Атана. — Что значит «нет»?

— Я не стал убивать ее, — пожал плечами Кедар. — Она не опасна.

— Ты с ума сошел?! — Гииор разозлился. — Немедленно убей ее! Мы должны уничтожить каждого на нашем пути!

— Ну вот… — обиженно протянул Кедар, и Вишмагану вдруг стало не по себе. — И вы меня полоумным считаете. Может, я зря вас спас?

Гииор отвернулся. Он еще не покинул трансформу, а Кедар не призывал свою Порченую Силу Крови. Нет, так думать не стоит, убогов Атаныш после обучения стал еще опаснее. У Гииора мало шансов против него.

— Тогда я сам убью ее. — Вишмаган шагнул к норе и не заметил, как Кедар опередил его. Склонил голову на правое плечо и смотрит будто в сторону, но Гииор знал: за каждым его движением внимательно наблюдают.

— Нельзя убивать, — спокойно сказал Кедар и поднял правую руку.

Гииор сдержал непреодолимое желание ударить Костяными Пиками, чтобы защититься. И правильно сделал, что сдержал. Кедар просто указал в сторону Диренуриана.

— Там сейчас происходит что-то очень интересное. Нам не стоит задерживаться. А она умрет — в свое время. Так что давайте продолжим путь. И не будем ссориться, хорошо?

«С тобой поссоришься, как же». — Гииор сглотнул. Безопасней плюнуть в лицо Правящему Вишмаган, чем расстроить Кедара. Раньше, говорят, он вообще был бешеный, оставлял трупы за собой только потому, что зевота напала и ему это не нравилось. Да уж, Жарах действительно сумел найти хорошего учителя для этого ублюдка. До сих пор он полностью слушался Гииора и возроптал только сейчас, когда понадобилось убить упырицу.

Ладно, это не принципиально. Когда они заберут то, за чем отправился отряд изменников, и вернутся в Лангарэй, судьба этой девки будет решена. В Царствие Ночи ей уже не вернуться, ее объявят Блуждающей, и он лично отправит за ней Истребителей. Так что сейчас ее можно оставить в покое и не напрягать Кедара.

— Хорошо, продолжим путь, — кивнул Гииор. — Да, а что ты имел в виду, говоря, что в Диренуриане происходит что-то интересное?

— Там Живущие в Ночи, — сказал Кедар, повернувшись лицом в сторону Леса карлу. — Много Живущих в Ночи. Я бы даже сказал — слишком много. Больше, чем вы мне говорили.

— Что? — удивился Вишмаган. — Что значит — «много»?

— Тысячи четыре-пять, — пожал плечами Кедар. — Точно сказать не могу. Большинство Дикие, но есть и Низшие, и Средние, и Высокие, и Высочайшие.

— Спали меня Проклятый Путник, что за убоговщина?! — Гииор не на шутку встревожился. — Откуда посреди дня столько Живущих в Ночи, да еще к тому же и Диких?

— Я не знаю. — Кедар радостно посмотрел на Вишмагана. — Но их же тоже можно убивать, правда? Не только карлу, но и их?

— Не знаю, — озадаченно произнес Гииор. — Я совершенно ничего не понимаю. Разберемся на месте. Идем!


После утреннего проникновения пограничные посты Диренуриана усилили, даже разбудили спящих дендотов. Происходило нечто значительное, это было понятно всем. Ходили слухи, что нарушителей до сих пор не схватили и где-то в центре сосредотачивают войска. Поговаривали даже о введении военного положения, а это было уже куда как серьезно.

Лиссаэр проверил, легко ли вынимается меч из ножен, зачем-то несколько раз тронул тетиву, видимо, чтобы не думать о всяких глупостях. В центре, возле Первых Врат-кустов, жила его семья, и не за безопасным менилиором, а за его пределами, как и многие другие. Это правильно, Сеятели и Верховные Сеятели должны быть защищены лучше, они основа и надежда Диренуриана. Но каждый раз, думая о недавно родившей жене и маленьком сыне, Лиссаэр хотел, чтобы они оказались там, за Первым менилиором, даже если придется нарушить Уложения Кроны. И как бы это ни было кощунственно, когда кто-то в очередной раз упоминал о сборе воинов и магов в центре, он только и думал о безопасности своих родных, а не о Сеятелях.

Три Стража, сцепившись корнями, покачивались возле самой границы, там, где начиналась испорченная магией земля, называемая карлу Кеере — Сожженные Владения. Другие смертные называли ее Границей, но каждый истинно верующий карлу знал, что это временное название, что это именно Сожженные Владения, Владения Леса, которые вскоре вернутся в его Лесное Царство. Все территории, что сейчас занимали другие расы, назывались Ере — Владениями. Когда-то давно повсюду был один Лес, Единосущий и Изначальный. И придет время, когда снова будет только Он, Великий и Единый Лес, Кавиизархти’ере.

Солнце недавно покинуло зенит и теперь утопало в перине облаков. Лиссаэр улыбнулся. В этом периметре можно опасаться только упырей со стороны Границы. А откуда им взяться в такое время дня? Чистое самоубийство для кровососов. Только опытные носферату осмелятся пересечь Кеере при свете Солнца, но эти слишком любят жизнь, чтобы рисковать. Так что его отряду досталась легкая работенка. Другое дело, ночная смена. Та будет вздрагивать от каждого шороха в Кеере, в любой шевельнувшейся травинке подозревая кровососа.

Сработал сигнал тревоги, и Лиссаэр, схватив лук, бросился к месту для стрельбы. Все зоны границы Диренуриана покрывал ушиарх, пятиметровый магический кустарник, внутри которого было полным-полно ловушек. Внутри кустарника обычно находились специально выращенные кусты, формой напоминающие сферу, внутри которой располагался стрелок. Сферы-кусты, зууэти, имели длинный, наполненный магией корень, который мог создавать для стрелка около пятисот стрел. Благодаря этому же корню зууэти могли передвигаться в определенном пространстве кустарника, так что один стрелок был способен охватить участок в пятьдесят метров, создавая иллюзию, что под лесным покровом скрывается целый отряд карлу. И пока неприятель тратил стрелы и заклятия, расстреливая пустые заросли, лучник спокойно уходил из области обстрела, продолжая поражать цель. А подоспевавшее подкрепление успевало закрепиться и встретить врага во всеоружии.

Вторгнувшиеся этим утром в Диренуриан смогли обойти магию ушиарх. После этого Верховные Сеятели усилили магическую мощь кустарников и послали больше воинов в зууэти. Так что теперь на каждые десять метров ушиарх приходилось по лучнику. Лиссаэр считал, что это, конечно, перебор. Трех дендотов на их периметре вполне хватило бы на неприятельский полк.

Зууэти поднялся наверх, к верхушке ушиарх. Неподалеку можно было заметить зууэти Тириона и Зиураша. Лиссаэр напряженно вглядывался в бескрайние степи Кеере, но так и не увидел того, что вызвало сигнал тревоги. Тогда он потянулся к находящейся над головой красной розе с крупными лепестками, равномерно покрытыми рунами, отогнул лепесток с руной Talk и спросил:

— Тирион, ты кого-нибудь видишь?

— Нет. — Молчание. — Зиураш и Виссиэль тоже.

— Тогда что это была за тревога?.. — начал Лиссаэр, но его перебил голос командира Эллиона, транслировавшийся во все зууэти, судя по эху, доносившемуся из лепестка связи с Тирионом.

— Всем охранителям двадцатого периметра! Срочно переместиться в восемнадцатый периметр! Прорыв границы! Охранители восемнадцатого периметра не справляются! Враг уже внутри ушиарх!

Лиссаэр не поверил своим ушам. На восемнадцатом периметре было даже не три, а четыре дендота. Что ж это за враг такой, который так стремительно, что не заметили другие дендоты, одолел Стражей?

Корень отсоединился от зууэти, и сфера-куст начала быстро перемещаться сквозь кустарник. Рядом мелькали другие зууэти. Судя по окраске, некоторые были вызваны даже из двадцать первого периметра.

Без магической подпитки зууэти может продержаться минут двадцать. Отсоединение сферы-куста от района его ушиарх могло происходить только в экстренных случаях. Что же стряслось в восемнадцатом периметре?

— О Лесные Угодья! — послышался голос Тириона, прибывшего в восемнадцатый периметр первым.

Лиссаэр вернул на место лепесток. Энергию зууэти нужно сохранять, а то, что увидел Тирион, вскоре увидит и он.

— Чтоб Дракон Корней сожрал меня! — Лиссаэр не смог сдержаться.

И было от чего.

Один дендот валялся на земле, разорванный почти напополам. Его корни вяло подергивались, а ветки вообще не шевелились. Два других молчаливо сражались с третьим, который почему-то атаковал Стражей со странным визгом. Части ушиарх восемнадцатого периметра не было, другая горела, третья полнилась криками и звуками боя. А прямо перед ушиарх, на территории, что принадлежала Кеере, бесились монстры, напоминающие диковинных зверей: высокие и низкие, покрытые шерстью и совершенно лысые, с длинными руками и ногами или вообще без рук, одни пасти на множестве ножек, с крыльями и рогами, воющие и кричащие, разной окраски, которую только можно представить. Небольшими группами монстры направлялись в ушиарх. Лиссаэр насчитал тридцать видов чудищ, после чего сбился. А ведь он не дошел и до трети!

Стрела легла на тетиву. Прицелиться — послать стрелу — увидеть, как она попала в цель, прямо в грудь высоченного монстра, каланчой нависшего над своими собратьями и глупо щелкающего широкой челюстью. Лиссаэр хмыкнул, когда следом за его стрелой в голову урода вонзилась еще чья-то. Элементарная цель. Понятное дело, что его выбрали несколько стрелков.

Монстр покачнулся и упал на копошащихся под ним тварей. Лиссаэр выбрал следующую цель — приземистого пузатого карлика с огромной клыкастой пастью — и выбил ему глаз. Другие стрелки били так же метко, увеличивая количество убитых монстров.

«Что за ерунда? И как эти смогли прорвать защиту ушиарх и проникнуть вовнутрь? — недоумевал Лиссаэр. — Почему так быстро пал восемнадцатый периметр, если мы уже уложили почти всех монстров?»

Дендот, напавший на собратьев, воздел свои ветки кверху и обрушил их на ближайшего Стража. Тот затрещал, на коре образовались щели, из которых брызнула зеленая жидкость. Дендот-предатель попытался повторить удар, но другой Страж выбросил в его сторону ветвь, и она обернулась вокруг дендота, сдавив его изо всех сил. Дендота скрутило, он поломался во многих местах, его рот, похожий на дупло, раскрылся, и он застонал-зашелестел. Обвившая его ветка задвигалась с огромной скоростью, и дендот распадался на куски, будто разрезанный пилой.

«В чем же дело? — недоумевал Лиссаэр, когда стрела проткнула последнего монстра и он упал в груду мертвых тел. — Восемнадцатые сами должны были отбить атаку!»

Он удивлялся до тех пор, пока не увидел, как поднимается высоченный монстр, пронзенный его стрелой и стрелой другого карлу. Как одним движением обламывает стрелы и направляется в сторону леса. Это настолько поразило Лиссаэра, что он не заметил, как вскочил и побежал к Стражам другой монстр, тощий и низкий. Торчавшая из его головы стрела ему ни капли не мешала. Он успел добежать до ближайшего Стража и прыгнуть, когда стрелки опомнились. Шесть стрел почти одновременно вонзились в спину монстра, но это не остановило его, и он запрыгнул прямо в крону Стража. Темное облако тотчас накрыло голову дендота, а Лиссаэру почему-то показалось, что он видит, как в это облако тянутся разноцветные нити. Видение продолжалось недолго, облако исчезло вместе с монстром. А Страж повернулся к раненому собрату и со всей силы пронзил его своими ветвями. Когда тело дендота снизу доверху покрылось ранами, Страж напрягся, развел ветки в сторону, и дендота разорвало на куски. Сам же Страж направился к ушиарх. Туда, куда уже спешили восставшие из мертвых монстры. В них снова стреляли, никто не мазал, но те не обращали внимания на попадания, ускоряясь на бегу. Вот первые ряды ворвались в ушиарх, сверкнули октарином ловушки, и пламя охватило монстров, попавших в западню. Но тут в кустарник вломился дендот и принял все магические удары на себя.

«Да что же это такое?! — Лиссаэр посылал стрелу за стрелой, понимая, что это бесполезно. — Почему они не дохнут? Нам с ними не справиться! Здесь нужны маги! Почему их до сих пор нет?»

Из красной розы вдруг донесся незнакомый голос:

— Всем выжившим в восемнадцатом периметре! Приказываю отступить! Немедленно покинуть зону! Отправляйтесь в седьмой периметр и там помогите магам сдержать атаку! Немедленно! Всем, кто…

Связь оборвалась. Понятно, восемнадцатый периметр считается потерянным. Значит, сюда введут войска, подчиненные лично Верховным Сеятелям. Лиссаэр положил лук рядом и потянулся к цветку управления. Седьмой периметр далеко, энергии после такой стрельбы может и не хватить. Нужно рассчитать…

Прямо перед его зууэти, продравшись сквозь колючие кусты, возник монстр, которого он подстрелил еще в самом начале. Лиссаэр замер, не зная, что делать. Монстр вдруг приник к сфере и обнял ее, начав светиться изнутри. Лиссаэр запаниковал, бросив зууэти резко в сторону, но сфера даже не сдвинулась с места. Свечение становилось все ярче и ярче. Несколько стрел воткнулись в монстра — кто-то из карлу попытался прийти Лиссаэру на помощь.

Неожиданно монстр, до этого бессмысленно поводивший головой из стороны в сторону, остановил взгляд на крохотном проеме в переплетениях зууэти. Но Лиссаэр готов был поклясться, что монстр смотрит сквозь это отверстие прямо на него. Тварь начала раскрывать свою пасть, демонстрируя ряды мелких клыков, тело монстра вдруг стало раздуваться.

— Великие Леса… — пробормотал Лиссаэр. — Спасите и сохраните вашего сына и верного слугу, спасите и сохраните жизнь его…

Монстр засветился невыносимо ярко и вдруг взорвался, огненной волной накрыв ушиарх и все, что его окружало в радиусе нескольких километров. Но Лиссаэр этого уже не видел.


Вадлар прислушался. За дверью бегали стражники, звучали отрывистые команды. Вот протащили что-то тяжелое. Он посмотрел на Понтея, который после приступа злости и отчаяния снова впал в беспамятство.

Он смотрел на Понтея и вспоминал…


…Мало кто рискует связываться с детьми Повелевающего кланом. С детьми особ, приближенных к Повелевающим, та же история. Вадлар был средним ребенком в семье Раваза Дэй да Фетис, Главного Советника Повелевающего клана Фетис. И это многое значило. Старший брат должен был стать следующим Советником, в младшей сестре, как сказали бы люди, родители души не чаяли. Души не чаяли — это так, к слову, откуда у упырей душа?.. Вадлар был сам по себе. Упыреныш, предоставленной собственной свободе. Делай что хочешь — родители слишком заняты старшим и младшей, чтобы обратить на тебя внимание. Он злился. Часто дрался с братом — и остановился, когда чуть не убил его, потому что, как оказалось, лучше владел Силой Крови Фетис. Издевался над сестрой, получая нагоняи от родителей и втайне радуясь даже этому, — и перестал, когда понял, что потерял ее навсегда. Когда она смотрела на него, в ее взгляде ничего не отражалось.

Со злости Вадлар убил несколько людей, полностью осушив их, но даже эту экссангвинацию замяли, сославшись на период совершеннолетия и обуявшую его Жажду. Он кричал, он требовал, чтобы его наказали, ведь он нарушил Законы Крови, ведь он контролировал себя, свою проклятую Жажду, ведь он убил людей, чтобы убить, и ему понравилось выпивать их, ему хочется еще, и он сделает это снова!..

Отец отослал Вадлара к Границе. Служить в прикупольном войске, смешанной армии живых и не-живых. Здесь Вадлар снова демонстративно выпил человека, но в этот раз его чуть не прикончили свои же — Живущие в Ночи. Когда люди и гоблины вытащили Вадлара из его личного склепа, он, тогда еще Средний, думал, что погибнет, что Воздействие прихлопнет его как назойливого комара, но носферату из клана Уккар разогнал толпу, пригрозив наказанием, и отправил Вадлара в казарму. Фетис только обрадовался, что все позади, как два Средних из клана Вириш прижали его к полу, не давая пошевелиться, а Уккар приблизился и сделал несколько аккуратных разрезов. Из ранок потекла кровь, кровь Вадлара — и он подумал, что сошел с ума, сошел с ума из-за Воздействия, ведь такого просто не может быть…

— Почувствуй на себе, каково людям, — сказал Уккар. — И осознай. А заодно пойми, что здесь, возле Границы, они — наши боевые товарищи, очень ценные днем.

— Да это же люди! — крикнул Вадлар. — Просто люди! Наша еда!

— Думай, — спокойно сказал Уккар, делая новый надрез, потому что старые регенерировали. — Думай — и пытайся понять.

Уккар все резал и резал, не давая крови остановиться. И сумасбродное время с текущей кровью неторопливо высасывало жизнь…

Умереть ему не дали.

Он был молод и глуп. И ничего тогда не понял. И его перевели на другой пост, где не было людей, только представители других рас. Впрочем, урок пошел впрок. Когда Жажда усиливалась, Вадлар просто вспоминал экзекуцию, — и она тут же проходила.

А потом на пост напали. Днем. Отряд религиозных фанатиков, с которыми был чародей, прорвавший Пелену. Они пришли убивать кровососов, что не имеют души, и Вадлар, с трудом державший меч, в тот день чуть не умер снова. Но погиб не он, а лесной тролль. Его живот пробил арбалетный болт с разрывным заклятием, предназначавшийся Вадлару. Тролль почему-то защитил его, хотя мог этого не делать.

Фанатиков тогда всех убили. Вадлар стоял над телом тролля и пытался понять, мучительно пытался понять — и не мог.

— У него здесь семья, — сказал командир прикупольного отряда, Эттир из клана Рохху. — Думаешь, почему живой отдал жизнь за не-живого? Потому что у него здесь семья. Мы даем им землю и работу. Мы защищаем их от голода, болезней и войн. Если нам нужна кровь — мы предлагаем им компенсацию. Почему бы и ему не защитить того, кто будет защищать его детей? Знаешь, ведь и чудовища должны как-то выживать. — Эттир посмотрел на гномов, что несли тела погибших. — Вот мы и выживаем, давая защиту, а они взамен защищают нас.

…Бескрайние просторы степи толкают на размышления, когда нечего делать. А делать, когда заканчивались тренировки, было нечего всегда. Только думать. И в голову лезли странные мысли. Может, поэтому пограничники не похожи на остальных Живущих в Ночи, тех, кто стиснут границами городов и стенами дворцов, которые ограничивают их кругозор? Что стоит выйти за поставленную самим собой стену? Зато можно увидеть бесконечность, при виде которой становится совсем дурно. Но это не плохо, нет. Вадлар часто думал о том, кто он и зачем пришел в этот мир? Пить кровь людей и лет через двести стать носферату? А потом? Продолжать пить кровь людей уже не по необходимости, а как деликатес? А потом? Умереть, потому что закончится срок, отсчитанный для тебя Ночью? И все? Хищник убивает добычу, пожирает ее, кормит своих детей и умирает. Мы, Живущие в Ночи, как эти хищники? Мы — тупые звери, которые способны только жрать и совокупляться? Тогда чем я лучше волка, который мешает жить деревне и на которого объявляют травлю? Ничем. И когда на меня объявят травлю — я должен умереть, потому что меня будут убивать как дикого зверя. Как дикого, да… Смешно. Как Дикого — вот как меня будут убивать. Так, как мы убиваем их, если доведется повстречать. И меня в конце концов убьют. Как безмозглую тварь, от которой я произошел и от которой ничем не отличаюсь.

Или я должен жить, ни о чем не думая? Жить, как должен жить Живущий в Ночи — зная о своем превосходстве над смертными и тупо радуясь этому? А в чем мое превосходство, если я о нем говорю и ничего не делаю, чтобы подтвердить его? В чем превосходство сильного, избивающего слабого? В силе? Зачем ему эта сила? Зачем быть сильным? Почему мы сильнее людей? Потому что пьем их кровь? Потому что можем легко убить их? Потому что захоти мы — и слабые будут ползать перед нами на коленях? Разве это сила? Разве это значит быть сильным? И почему слабый может защитить сильного? Неужели сильный сам не способен этого сделать?

Тогда вообще зачем я? Зачем меня защищать? Чтобы защищал я? Как волки могут стать защитниками овец? Как? Это же противно природе, естественным законам, что установил Тварец!

Я ведь уже знаю, что это такое — выпить человека до дна. Это сладко. Очень сладко. С этим не сравнится даже секс, который я пробовал во всевозможных вариациях. Может быть, лишь тот секс с этим может сравниться, во время которого выпиваешь человеческую женщину, — именно так я убил одну.

От этого не избавиться. Как и от памяти о том, как текла из меня кровь, как капля за каплей меня покидала жизнь. И слова Уккара: «Пойми». Пойми, да?

Кажется, я понял. Кажется. Потому, что чем больше я смотрел в даль степи, по ту сторону Купола, тем меньше понимал этот мир.

…В следующей стычке, когда в Лангарэй проникли контрабандисты, приглашенные кем-то из знати, кто им, скорее всего, и помог пройти сквозь Купол, Вадлар, использовав Силу Крови, защитил человека, которого чуть не проткнуло копьем. Контрабандисты прошли по районам, контролируемым разными постами, и за ними послали смешанный отряд, где были и люди. Вот одного из них Вадлар и спас.

…Он поднялся по службе до командира отряда, когда за ним приехал отец. Раваз Дэй да Фетис высокомерно прошел мимо построенных для встречи пограничников и подошел к сыну.

— Собирайся, — бросил он. — Мы немедленно уезжаем домой.

Вадлар поковырял в носу, вызвав смешки у товарищей по службе. Раваз Дэй и бровью не повел.

— А не хочу, — заявил Вадлар. — Мне и здесь нравится. Погода хорошая, загорать можно постоянно.

Кто-то закашлялся и заткнулся, получив в бок. Раваз Дэй нахмурился:

— Предупреждаю, сын, я не буду повторять еще раз. Собирайся и поехали.

— Если ты совершал такой длинный вояж только чтобы на отказ сына развернуться и уехать, ты бы скорей отправился поохотиться на диких свиней, — сказал Вадлар. — Так что не пугай, отец. Уж поверь, я пуганый.

Раваз Дэй вздохнул и как-то внезапно осунулся.

— Твоя сестра… — прошептал он. — Лирана умирает… Проси все, что хочешь, но едем со мной, прошу.

— А мне много и не надо, — проворчал Вадлар. — Власть над миром и чего-нибудь покушать.

Раваз Дэй поднял голову, сверкнув глазами. «Сопляк!» — так и читалось у него на лице. Казалось, что он сейчас ударит Вадлара.

— Вообще-то вещи у меня уже собраны. И парни помогли притащить их к твоей карете, — сообщил Вадлар, почесывая ухо. — Неужели ты думаешь, что я не понимаю, что просто так ты бы сюда не поехал? Да, отец, плохо ты меня знаешь. Даже Гурис — и тот знает лучше.

— Кто такой Гурис? — как и ожидалось, спросил Раваз Дэй.

— Наша собака отрядная, — радостно сообщил Вадлар. — Не веришь, что он меня знает лучше? Ну, давай вы будете по очереди на мои вопросы отвечать, что ли…

…Когда они уезжали, Гурис бежал за каретой, захлебываясь от лая. Вадлар выглядывал в окно и думал, опять и опять думал о том, что если даже волки изменились, став собаками, которые стерегут овец, то почему же не может измениться он?

…Сестра умирала от странной болезни, которую не могли излечить ни доктора, ни маги, приглашенные из Школы Магии. От болезни, что передавалась в их роду из поколения в поколение, и никто не знал, кто будет следующим.

— Брат. — Доран Коби Фетис сдержанно поклонился.

— Братушечка! — Вадлар полез обниматься, обильно брызгая слюной, стараясь попасть на камзол Дорана. — Сколько лет, сколько зим!

Сестра выглядела плохо. Она похудела, ее бледную кожу покрыли бурые пятна. Роскошные волосы цвета воронова крыла превратились в паклю. Голубые глаза будто посерели. Она переводила взгляд с одного на другого, но Вадлар мог поклясться, что Лирана никого не узнает.

— Ни моя Кровь, ни Кровь вашей матери не подошла, — тихо сказал отец. — Кровь Дорана тоже. Вся надежда только на тебя.

— Угу. И вот так всегда. Помнится, спасал я недавно мир от уничтожения, так та же самая история…

— Прекрати! — не выдержал Доран. — Как можно так вести себя в такой момент?! Как ты, сын Главного Советника Фетис, можешь себя так вести?!

— Могу вести себя еще хуже. Хотите?

— Сволочь, — прошипел Доран, развернулся и вышел из комнаты, растолкав столпившихся на входе отцовских Апостолов.

— Ну и в чем суть процедуры?

— Твою Кровь прогонят через ее тело, — объяснил отец. — Всю. Конечно, в том случае, если она подойдет. Не беспокойся, ты не заразишься. Болезнь — она не щадит только одного в семье.

…Странное чувство. Кровь покидает тело, а ты не умираешь. Не паришь над бренным телом невидимым духом, имеяшанс наконец-то безнаказанно глазеть на груди девушек, а лежишь на кровати и смотришь в потолок. На котором, понятное дело, нет ни одной женской груди.

Сестра бредила, говоря непонятно что и непонятно о ком. В зале, пронизанном магией и запахами трав, были только он и Лирана. До конца Обмена заходить в него посторонним было запрещено.

— Вад…

Вадлар навострил уши. Вад — так Лирана называла его в сопливом детстве, когда они были не разлей вода, когда он был в восторге от младшей сестренки.

— Вад…

Ну-ну, и что же Лирана скажет?

— Ненавижу…


— Ненавижу… Вад… Ненавижу…

Вот убогство.

Он ухмыльнулся. А чего ждать от упырицы, если самым безобидным по отношению к ней был случай, когда ее, сопливую девчушку, он своими руками бросил в кормушку для свиней, специально позаимствованную для этого в ближайшей к их замку деревне? Вряд ли ему стоило ожидать нечто вроде: «Братик, я так тебя люблю! Давай повторим!»

Все закономерно. Все, убоги дери, закономерно.

Когда Лирана заснет, надо нарисовать ей бороду и усы несмываемыми красками. Вот так вот. А то ненавидит, видите ли…

Внутри, под слоями насмешек и ухмылок, было больно. Очень больно. Но он не позволял себе спуститься туда. Нет. Он не тот Вадлар Коби Фетис, что отправлялся в прикупольный отряд. Да, он тот, что убивал людей, как дурак. Да, он тот, кто, как дурак, теперь об этом жалеет — что совершенно недостойно Живущего в Ночи. Люди — пища. Законы Крови регулируют процессы принятия пищи. Настоящий упырь может пожалеть только о том, что его поймали во время нарушения Законов Крови. А все остальное — глупость, глупость, глупость. Но нынешний Вадлар Коби Фетис глуп. Неисправимо глуп. Глуп, как пес, что радуется, когда радуется хозяин, печалится, когда печалится хозяин, и охраняет имущество хозяина ценой своей жизни. Беда у глупого Вадлара только одна — он знал, что должен охранять, но у него не было хозяина…


…Дверь отворилась с одного пинка. Со стороны могло показаться, что тот, кто вышиб ее, весьма силен — дверь была сделана из железа и содержала волшебные вставки. На самом деле Вадлар прибегнул к Силе Крови и убрал петли, державшие дверь на косяке. Подтолкнуть дверь и наблюдать, как она падает, — проще простого.

Молодые Живущие в Ночи смотрели на Вадлара, горделиво входящего в тайную комнату, находящуюся глубоко под подземными переходами. Хотя «тайная» — слишком громко сказано для задрипанной комнатенки с неумело нарисованными Знаками и Фигурами Ночи на стенах. Вадлар обнаружил ее в два счета, и можно было только удивляться, как Законодатели Крови ее до сих пор не нашли.

Один из упыренышей оказался сыном третьего заместителя Пятого Главы Законодателей, и Вадлар понял, что за чары скрывали эту комнатенку.

Тьфу, ну как же убого…

Девственница, привязанная к деревянному кругу, была традиционно раздета, традиционно белокура и имела традиционно большую грудь. Хей-хей, была бы она Живущей в Ночи — Вадлар бы уже кружил вокруг нее в традиционном заигрывании. Но девушка была человеком. К тому же в данный момент к плотским утехам Вадлар расположен не был.

«Еще не начали», — отметил Вадлар, не почувствовав ритуального запаха крови.

— Кто здесь главный? — нагло спросил он, обводя упыренышей взглядом.

Среди Живущих в Ночи, в комнату их набилось штук тридцать пять (ты посмотри, сколько придурков собралось Законы Крови нарушать!), началось движение. Придя в себя, вперед выдвинулся Вишмаган. О, это уже посерьезнее! Примерно одних лет с Вадларом, явно тренированный. Нужно внимательно следить за ним, хоть он и молод для полноценного владения Костяной Маской, но получить дозу смертельного яда сегодня днем Фетис не собирался.

— Я главный! — дерзко ответил Вишмаган, глядя прямо в глаза Вадлару.

Это зря. Не за глазами Вадлара ему надо было следить…

Вишмаган вдруг отшатнулся назад, словно баюкая правую руку, которая внезапно обвисла и стала необычайно мягкой, как будто из нее вынули кости.

Вадлар широко и дружелюбно улыбнулся. Применения Силы Крови Фетис на небольших предметах — например на руке — давались ему отлично. Теперь Вишмаган поймет, что с Вадларом лучше не связываться. Но нужно еще что-то, для закрепления…

Из толпы вынырнули два здоровяка. Ирха и Сива. Ну, в самый раз. Самое оно — для закрепления!

Он даже позволил Ирха завершить трансформу. А потом, быстро увернувшись от удлинившихся рук, схвативших воздух за спиной, взял Ирха за два торчащих, будто крюки, нароста возле живота, повернулся, нагибаясь, и впечатал голову Ирха в пол, используя вдобавок его вес. Хо-хо, кровушка потекла…

Частично трансформировав себя, Сива обрушил на Вадлара огромную ладонь: собирался прихлопнуть его как насекомое. Недолго думая Вадлар снова использовал Силу Крови — и Сива завыл, когда его нехилая ладошка оказалась пробитой в десяти местах, а кинжалы, пронзившие ладонь, стали тяжелее камня и пригнули Сива к полу. Мощный удар ногой в голову сразу вырубил его.

«Надо будет в сапоги еще чего-нибудь тяжелого положить!» — Вадлар ухмыльнулся. Два сосунка против прошедшего прикупольную школу сражений. Результат для осведомленного ясен сразу.

— Отныне здесь главный я! — подбоченившись, сообщил Вадлар. — Каждый, кто не согласен, пускай прямо сейчас присоединяется к оппозиции. — Фетис благодушно махнул рукой на Ирха и Сива. — Итак, кто собирается продолжить дебаты о легитимности новой власти? Никто? Отлично!

Он прошел мимо молчаливых упыренышей и принялся освобождать девушку. Удара в спину можно было не опасаться. Он знал: стая признала нового вожака.

«Звери… Какие же мы все-таки еще звери…»

Он взвалил девушку на плечо и, развернувшись, встретился с ненавидящим взглядом Вишмагана. Этот тоже признал — но не смирился.

«Ну слава Ночи!»

— Ты! — Вишмаган вздрогнул, но ответил вызывающим взглядом. — Ты будешь моим главным помощником, понял? А теперь пошли со мной. Все остальные — по домам и спать, ясно? Ах да, и приберитесь здесь. В следующий раз в нашей компании будут гости! Наденьте что-нибудь понаряднее и почистите зубы! До встречи через неделю! Не забывай, ты идешь со мной, — напомнил он Вишмагану.

…Они вышли с нижних уровней Подземного Города, когда Вишмаган наконец заговорил.

— Что все это значит? — требовательно спросил он. — Собираешься сдать нас Законодателям или Братству? А смысл? Половину сразу отпустят, а вторую напоят магически созданной кровью и после этого отпустят.

— О нет, — осклабился Вадлар. — Хрена тебе. Ты когда-нибудь видел, как восходит Глаз Дня?

— Нет, конечно. — Вишмагана передернуло.

— А имеешь представление?

— Более-менее.

— Так вот, дружок… Да, кстати, отныне ты зовешься «дружок» — именно так будут величать моих помощников. В общем, я для вас, детишек, — восход Проклятого Путника. И вы или будете выживать со мной, или…

— Или? Ты нас сожжешь? — ухмыльнулся упырь, уныло покосившись на правую руку.

— Нет, дружок. Будете жить как раньше. Нудно, скучно, из ночи в ночь одно и то же. Возможно, ваши выходки не выйдут за рамки дозволенного и вас никогда не поймают. Но вам надоест. Или вы сойдете с ума и начнете выпивать людей без остановки, убивая при этом других смертных. И тогда вами займутся Братья и Истребители.

— Мы просто хотели попробовать крови с Ночным Благом… — неуверенно произнес Вишмаган. Тихая ярость последних слов Вадлара заставила его подумать о том, что…

Впрочем, Вадлар не знал, о чем подумал Вишмаган.

— Поверь, дружок, если выпить человека, — захочется еще и еще. А потом тебя убьют. И не люди или другие. Нет. Тебя убьют свои же. — Вадлар сплюнул на землю. — Чтобы жить дальше как хочется.

— Откуда ты знаешь… про «выпить человека»?

Вадлар ждал этого вопроса. Он и говорил-то с Вишмаганом только ради этого.

— Потому что выпил. И не одного.

Вишмаган смерил его взглядом.

— И ты жив, — подытожил он.

— Я — да, — согласился Вадлар. — Но не моя сестра и не три деревни, что подчинялись моему роду.


…Лирана выжила. И сошла с ума. Этого никто не заметил: мать и отец были слишком счастливы, Доран был занят, временно исполняя обязанности отца, а Вадлар… Вадлар, восстановившись, сразу же покинул дворец и отправился в город, где и нажрался пивом так, что обогатил семью трактирщика на несколько поколений, благо денег из отцовской сокровищницы взял предостаточно. Он пил и пил, пьянея так, что с ревом бросался на живых, а потом хохотал и заставлял их пить с собой, пил так, что лежа блевал, и, не вставая из блевотины, пил снова.

Ненавижу…

Ведь было все равно. Ведь было все равно, все равно, все равно…Ну почему он не Дикий, неразумный Дикий, Дикий, который только выживает — но не живет?

Ненавижу…

Во дворец он вернулся через пять дней, распугивая встречных запахом. Одни Апостолы стойко выдержали присутствие Вадлара.

— Что за вид? — мрачно спросил отец, выйдя из комнаты, где лежала Лирана. — Ты же носишь имя Коби! Постыдился бы!

— Перед кем? — поинтересовался Вадлар. — Ты прикажешь — и все забудут. А кто не забудет — тех я начну обнимать.

— Иди прими ванну, — приказал Раваз Дэй. — И вот еще что… Ты можешь остаться здесь… если хочешь.

— Конечно, хочу, — хмыкнул Вадлар. — Я же столько тайных ходов в твою сокровищницу знаю…

…Сначала исчезли несколько дровосеков. Посчитали, что во всем виноваты расплодившиеся волки, и устроили облаву. Но потом, когда из деревень начали пропадать маленькие дети, забили тревогу.

Отец все время твердил, что об этом не должен узнать Совет Идущих Следом, Доран собирал группы для поиска преступника-упыря, а Вадлар…

Вадлар продолжал обогащать трактирщиков в городе. Чтобы напиться, Живущему в Ночи нужно выпить очень много…

Поиски ни к чему не привели, а люди продолжали исчезать. Нашли трупы гоблинов. Мрачный Доран доложил, что из них будто выпили всю кровь, а потом вернули ее обратно, забрызгав тела.

— Точно он не знал, что их нельзя пить.

— Странно. — Отец нахмурился. — Похоже на Дикого. Но жрецы Ночи уверяют, что Дикого в окрестностях нет.

…По деревням и городам, что принадлежали клану Фетис, поползли слухи. И отца вызвали к Повелевающему. Спустя три дня приехали Законодатели, Брат Крови и Истребитель.

Вадлар столкнулся с ними, когда выходил в город на очередную пьянку. Пятеро Высоких из клана Сайфиаил, Высший из клана Роху и Высочайший из клана Таабил. От них несло такой ощутимой угрозой, что Вадлар проглотил шутку о кандалах на поясе у Таабила и уступил им дорогу. С этими лучше не связываться…

Вадлар вернулся быстро. Из-за приезда Законодателей трактиры закрылись, и даже обещание сровнять их с землей не заставило трактирщиков открыть свои заведения. Законодателей боялись больше, нежели пьющего упыря, который даже в самом жутком опьянении не пытался никого укусить…

Что за убогство? Внутренний двор замка напоминал поле боя. Везде дымились воронки как от попадания огненными шарами. Пристройки возле ворот почти все разрушены, а по двору метались Апостолы в доспехах и с оружием. Из конюшни вышел Доран — злой, очень злой.

— В чем дело, братишка?

— Пошел ты! — огрызнулся Доран, пытаясь пройти мимо. Не смог — Вадлар железной хваткой сжал его плечо.

— Я спросил — в чем дело? — прищурился Вадлар.

— Лирана… — зло бросил брат. — Она прикончила одного Законодателя и сбежала. Истребитель сказал, что люди исчезали из-за нее.

Ладонь Вадлара сама собой разжалась, и Доран быстро отошел от брата. Фетис непонимающе смотрел перед собой. Лирана. Сестренка. Что же с тобой произошло?

Никто не обратил внимания на то, что Вадлар покинул дворец. Только Истребитель долго искал кандалы и так и не нашел их, но даже Доран не связал их исчезновение с братом.

…Он нашел ее. Нашел, выпустив на свободу Жажду, сдерживать которую удавалось психотравмой, нанесенной Уккаром тупому упыренышу. Разом навалилось и желание крови, сумасшедшее, почти непреодолимое желание — и фантомная боль от порезов, боль, которую он никак не мог забыть. Боль схлестнулась с желанием, и разум на карачках выполз с поля сражения, не понимая, как он выжил, но особо этим не опечаленный…

Он просто шел, подчинившись инстинкту. Древнему, могучему, темному инстинкту, что дремлет в каждом Живущем в Ночи. Он боялся, что, попадись на пути человек, — и он разорвет ему горло, хлебая кровь. Да что там человек! Попадись живой другой расы — и он бы искал в нем столь необходимую ему человеческую кровь, разодрал бы его на куски!

За это, кстати, упырей другие расы и ненавидят. По крайней мере, так думал Вадлар.

…И когда он подходил к той деревне, то чуть не сошел с ума. Жажда взревела, одним махом снося боль с поля боя, и принялась догонять разум. Он тогда сделал то, что поклялся больше никогда не делать.

Применил Силу Крови Фетис на себе.

Это ненадолго помогло. Разум сумел спрятаться от Жажды, и она, недовольно бурча, скрылась в темной бездне.

Он вошел в деревню, понимая, что в ней никого нет. Понимая, что ее жители не просто покинули свои дома. Понимая, что Законодатели, Брат Крови и Истребитель нескоро бы обратили внимание на эту деревню. Потому что у сестры оказался удивительный талант. При помощи Силы Крови она скрыла следы своего кровавого пиршества, поглотив даже некротические отпечатки.

На такое не был способен даже Вадлар. И ближайшие три столетия не будет способен.

Она убила Бродящего под Солнцем, напомнил себе Фетис. Сайфиаила. Нужно быть предельно осторожным.

Лирана сидела возле дома старосты, держалась руками за голову и тихонько напевала какую-то песенку. Вадлар прислушался. Колыбельная. Колыбельная, позаимствованная у эльфов, колыбельная, которую в детстве им часто пела мать.

Вадлар достал кандалы. Он слышал, что Истребители Блуждающей Крови используют их, когда надо доставить упыря в Лангарэй и там передать Суду Крови. Они ограничивают Силу Крови Живущего в Ночи и делают упыря совершенно беспомощным.

…На что надеялся он, Средний, приближаясь к убийце Высокого? К той, которая владела Силой Крови лучше, чем он? Ответа на этот вопрос он не знал до сих пор…

— Лирана…

Она продолжала петь, не обращая на него внимания.

— Лирана… Это я… Вадлар… Ты помнишь меня?

А ведь может вспомнить сначала такое, за что сразу убьет…

— Лирана…

Она опустила руки и посмотрела на него, продолжая напевать. И, встретившись с ней взглядом, Вадлар понял…

…его Кровь нельзя было давать ей…

…та Жажда, Жажда, что познала осушение человека полностью, передалась ей вместе с Кровью…

…и она, которая даже еще не прошла Посвящения Светом, полностью окунулась в эту Жажду…

…и Жажда забрала ее разум, Жажда стала ее разумом…

…а кровь давала Силу, которую она не могла понять…

…она просто хотела человеческой крови, просто пить ее, выпивая людей, и она обманывала всех, чтобы они не узнали…

…и не могла остановиться…

…ей просто не попался на пути Уккар, который спас бы ее…

…ненавижу…


Его отшвырнуло назад, он упал. Живот был пробит копьем, письмена на нем указывали, что оно позаимствовано из отцовской оружейной. Особой оружейной — предназначенной для войн с другими Живущими в Ночи. Сразу стало тошнить. Вадлар схватился за древко. Руку словно обожгло огнем. Проклятая магия!

Лирана поднялась и, покачиваясь, направилась к нему. Колыбельная продолжала тихо звучать. Пустые глаза ничего не видели перед собой — ее вела Жажда.

А он даже не мог прибегнуть к Силе Крови!

Звякнули кандалы, которые он уронил при падении. Он обернулся.

Таабил, одетый в странный струящийся доспех, подобрал кандалы и прицепил их на пояс. Лирана остановилась.

— Молодец, — сказал Истребитель Вадлару. — Не смог бы без тебя найти ее так быстро. В следующий раз, когда будешь воровать вещи Истребителя, помни, что на них стоят Метки.

Хвалит он, видите ли, лучше бы копье из живота вытащил…

— Ей повезло, что я первым нашел ее. Так что ты и в этом случае молодец. Законодатели бы доставили ее в Совет для Суда, Брат потребовал бы ее исследовать, а я убью ее быстро и без мучений.

…убью ее быстро…

— Что? — Истребитель изумленно посмотрел вниз. Вадлар сумел схватить его за ноги и отпускать не собирался. — С таким ранением? Удивительно. Молодец! Но ты ничего не изменишь. Она все равно умрет. Кроме этой деревни погибли еще две, знаешь об этом? Это не считая Сайфиаила. Никто и ничто не спасет ее. Даже если твой отец начнет нести чушь о взрослении и Первой Жажде. Столько людей и других живых — она не забудет этого никогда. И ее Жажда. Ты что, не видишь? Она уже меняется. Она выпила столько крови, что подобна в Силе носферату — а ее тело к этому не готово. Для нее самой лучше умереть.

— Не… нет… — прохрипел Вадлар.

Это он виноват. Только он. И он должен спасти ее. Свою сестру. Свою младшую сестренку.

— Глупец, — вздохнул Таабил. И точным ударом кулака вырубил его.

Вадлар не видел, как Истребитель убил Лирану. И был ему за это благодарен. Кто знает, что произошло бы, наблюдай он за смертью сестры?..

В смерти Лираны виновен только он. Он, самонадеянный упырь, поделившийся с ней Кровью, что несла в себе проклятие, еще более страшное, чем наследственная болезнь семьи. Проклятие, которое унесло жизнь его сестры, жизнь живых, вассалов клана Фетис, которых Лирана как будущий представитель рода суверена должна была оберегать и защищать. Проклятие, которое заслужил только он, но не она…


Понятное дело, ничего этого Вадлар Вишмагану не рассказал.

— Будете придуриваться дальше — и помрете раньше положенного срока. А мне вас стало жалко. Вот и решил спасти. Да, дружок, может, тебе кости-то вернуть на место?

— Было бы неплохо, — буркнул Вишмаган.

Гордый. Это хорошо. Вадлар тоже был гордым.

…Через неделю он пришел не один, а с девушкой, которую спас. Из компашки упырят появилась только половина, остальные побоялись.

— Кто она? — спросил Вадлар, переводя взгляд с одного лица на другое.

Они молчали.

— Дружок.

— Отвечать, когда главный спрашивает!!! — рявкнул Вишмаган, да так, что Вадлар чуть не подпрыгнул от неожиданности. Надо же, а он просто показал ему два приемчика из прикупольного арсенала. Эх, что с Вишмагана возьмешь — вояки они и в Махапопе вояки.

— Живая? — неуверенно произнес юный Дариш.

— Живая, — согласился Вадлар. — А мы кто?

— Не-живые, — увереннее сказал Дариш.

— Не-живые, — согласился Вадлар. — А она кто?

— А?

— Дружок.

— Живо отвечать!!!

— Так мы уже сказали!

— Дружок.

— Заткнуться!!! Отвечать!!!

Упырята растерялись, не понимая, какую из команд Вишмагана выполнять.

Фетис вздохнул и спросил:

— Является ли эта девушка нашей слугой и подвластной нам по Закону Крови?

— Да, — снова первым сказал Дариш.

— Являемся ли мы ее хозяевами и повелителями по Закону Крови?

— Да, — наперебой сказали упырята.

— И что мы как ее хозяева и повелители должны с ней делать?

Молчание.

— Должны ли мы пить ее кровь без ее согласия, если она наша слуга, которую обязаны мы как хозяева охранять и награждать за ее служение? Неужели считаете вы, что награда эта — выпить кровь, полностью осушив ее? Неужели думаете, что так познаете вы Ночь?

Молчание.

— Неужели, когда она умрет или обратится в Апостола без своего согласия — вы поступите как хозяева? Неужели, когда она будет кричать от боли, а вы наслаждаться — вы поступите как хозяева? Неужели, развлекаясь, мучая своих слуг, — вы поступите как хозяева?

Молчание.

— На сегодня все, — объявил Вадлар. — Следующая встреча через неделю. Дружок.

— А ну пошли все вон отсюда!!! Живо!!!

Нет, нужно как-то ему намекнуть, чтобы был потише. Так никаких ушей не хватит.

Человеческая девушка вдруг несмело притронулась к руке Вадлара.

— Я согласна, — шепнула она.

— А? — не понял Вадлар.

— Я согласна. Можете пить мою кровь. Я…

Вадлар попытался вспомнить, из какого захолустья ее притащили в город. По словам Вишмагана (кстати, пора узнать его имя!), из деревушки, что на юге Лангарэя, где заправляли апатичные Суоро. Да, для нее жизнь в городе, где жизнь и не-жизнь били ключом, была просто чудом.

Вадлар поводил пальцем у нее перед носом.

— Не сегодня, — сказал он. — И не стоит с горящими глазами картинно резать вены — быть Перерожденным еще труднее, чем Наследником. Мы-то никогда не знаем, что это такое — быть живым.

…Она, кстати, так и не поняла. Что поделаешь, деревенская девчушка, окунувшаяся в городскую романтику! Стала Апостолом упыреныша из клана Дариш, недаром он еще в первый раз пялился не на ее шею, а на грудь.

…На следующий раз пришло еще меньше. Как Вадлар и ожидал.

Он только спрашивал. Он не давал им ответов, он не рассказывал, как все есть на самом деле. Он только спрашивал и слушал. И снова спрашивал. Он хотел, чтобы они сами научились спрашивать. И некоторые учились. Таких упырей, каким был когда-то он, оказалось достаточно. Не нужные никому, даже себе, не задумывающиеся о смысле существования, прожигающие свою долгую не-жизнь. Ходящие по краю, потому что по-другому они не умели, не знали, что по-другому можно, потому что их отцы и матери подчинили мир своему порядку, а они не знали, куда себя в нем девать, и искали выход, а выход в замкнутом мире — всегда на грани.

Он спрашивал. Он спрашивал, зная, что хочет таким образом извиниться перед ней. Он не спас ее. Но он мог спасти их, этих глупых упырей, которые даже не знали, что гибнут.

«Мы правим» — что значит править?

Мы правим — что значит это «править» для нас?

«Мы владеем Силой Крови» — что это значит?

Почему? Что? Зачем? Как?

Некоторые вернулись, заметив перемены в тех, кто продолжал встречаться с Вадларом. Некоторые приходили просто так и уходили, а некоторые оставались.

Что это такое — быть Живущим в Ночи? Быть не Диким Живущим в Ночи, а обладающим разумом?

Почему мы решили, что мы защищаем тех, кто живет на нашей земле и служит нам?

Почему? Что? Зачем? Как?

Он спрашивал. Он спрашивал — и в первую очередь себя. Потому что до сих пор не знал ответов на эти вопросы.

…Ригус был чем-то обеспокоен.

— В чем дело? — спросил Вадлар.

— Слышал о шайке Татгем? Которые от нечего делать грабят лавки и избивают прохожих? Говорят, с ними кто-то из Сайфиаилов и Атанов, вот они и наглеют сверх меры.

— Думаю, Законодатели ими займутся. Стоит мэрии подать жалобу, и Совет пришлет сюда отряд.

— Да, но они прослышали о нас. И собираются прийти учить нас жизни. — Ригус помрачнел. Понятное дело, его клан Вишмаган тесно сотрудничал с кланом Атан. Стычка с любым их представителем для него была нежелательной.

— О, вот как? — Вадлар зевнул. — Ну и как думаешь, научат?

— Кто ж знает? — пожал плечами Ригус. — Моя Костяная Маска пока не так хороша. Ты хоть и крут в обращении своей Силой Крови, но там Сайфиаил и Атан. К тому же среди нас даже мало кто прошел Посвящение Светом.

— Знаешь что? Тогда передай всем, чтобы месяц не показывались в городе и окрестностях. А мы с тобой займемся этими Татгем.

Вишмаган просиял. И тут же помрачнел.

— Это что же, мне каждому говорить? — недовольно спросил он.

— Нет. А на что нам Гурун? С их Силой Крови Дариш он быстро всем сообщит.

Вишмаган снова просиял и побежал к Даришу.

…А Сайфиаил оказался крут. С Атаном они разобрались резво. Надо было просто не дать ему пройти трансформу, а остальное легче легкого — быстрые удары по голове с двух сторон кого угодно отправят в беспамятство.

А вот Сайфиаил…

Высокий, с белоснежными волосами, отличительным признаком своего клана, Сайфиаил ловко увернулся от атак Ригуса и неуловимым движением ткнул Вишмагана пальцем в грудь. У Ригуса перехватило дыхание, и он осел рядом с Атаном.

Семеро Татгемов заулюлюкали.

Сайфиаил улыбнулся и поманил Вадлара пальцем. В ответ Фетис продемонстрировал все оскорбительные жесты, что знал. Подходить близко к Сайфиаилу после увиденного он не собирался.

Что-что, а границы своих способностей и умений Вадлар знал четко.

Сайфиаил пожал плечами и щелкнул пальцами. Татгемы тут же посерьезнели, в их руках появились луки. Эй, а это уже плохо. Вот ублюдки, ведь в городе запрещено ношение оружия…

Впрочем, использование Силы Крови в городе тоже запрещено, но на это часто закрывают глаза.

Неужто придется продемонстрировать этим сволочам плод длительных и упорных тренировок? Хорошо, что Ригус без сознания. Не должен помощник знать таких подробностей о начальнике…

Татгемы уже начались целиться. Ну твари, посреди ночи так нагло себя ведут! Нет, этих если и спасать, то только дубинками, а уж потом спрашивая… Вот убогство, они же сейчас выстрелят, а Вадлар еще не готов!

По лукам Татгемов молнией промчалась стрела, пронзив их все сразу и разделив на две части. Никто из лучников не пострадал.

Вадлар разинул рот. Вот это выстрел!

— Вы заигрались, господа! — В переулке, где разбирались Живущие в Ночи, появились новые упыри. Один, старый, явно носферату. Татгем. Судя по знакам на плаще — Наставник. Второй…

Вторая. Юная, очень юная упырица, совсем девчонка. И не Наследница. Перерожденная. С белыми волосами, но подобными не снегу, как у Сайфиаила, а скорее молоку. И с такими острыми глазами, что Вадлару показалось, что они пронзили его в самую сердцевину, когда она мимоходом скользнула по нему взглядом.

И ведь стреляла она. Так стрелять в ее возрасте? С ума сойти!

Татгемы растерянно смотрели на Наставника. Только Сайфиаил усмехнулся и попытался обойти Живущих в Ночи, загородивших выход из переулка. Уверен, сволочь, что ему ничего не будет. А хрена тебе!

Не стоило поворачиваться спиной к Вадлару. Такие ошибки на границе Купола никому и никогда не прощались. Может быть, Сайфиаил даже не понял, что произошло, но в следующий миг он исчез. Вадлар довольно похлопал себя по животу. А еще через миг возле оказалась Перерожденная, направив стрелу в его голову.

«Быстрая…»

— Не надо, Иукена! — предостерегающе крикнул Наставник. — Это его Сила Крови! Он не убивал!

Упырица прищурилась и отошла. Но лук и стрелу не убрала.

— Я забираю их. — Наставник махнул рукой на Татгемов. — С остальными делайте что хотите. Но убивать не стоит. Сайфиаил и Атан вам этого не простят.

Они уходили, а Вадлар, почесывая нос, смотрел им вслед. Ригус застонал, поднимаясь. Пнул на всякий случай Атана. Держась за грудь, осмотрелся.

— И куда все делись? — недовольно спросил он, снова пнув Атана. — Я только собирался их уделать.

— Знаешь, Ригус… — Вадлар посмотрел на небо, на яркий полумесяц. — Кажется, я влюбился.

— Чего? — Вошедший в раж Вишмаган остановил ногу в нескольких сантиметрах от Атана.

— Вот-вот, чего… — кивнул Фетис. — Не знаешь, чего девушкам дарят, чтобы они тебя полюбили?

Вишмаган задумался.

— Ты хоть допни его, — посоветовал Вадлар. — А то как-то странно смотришься, стоя на одной ноге… Ладно, забудь, о чем я говорил. Ты не знаешь, где в этом городе самый высокий мост?

— Возле улицы Скотобойников, — подумав, ответил Ригус. — А тебе зачем?

— Искупаем кое-кого, — улыбнулся Вадлар.

…Вишмаган мерился взглядами с волосатым Нугаро, а Сива сжимал кулаки и злобно пялился на Фетиса.

— Я сказал — больше не ходи к ней!

— А ты ей кто? Отец, что ли? Или Переродитель? Что хочу, то и делаю, понял? А теперь вам лучше убраться, пока клыки целы. — Вадлар был расстроен и потому грубил. Эх, Иукена, Иукена, неужели так тяжело выйти и поговорить с простым, но милым и приятным Живущим в Ночи? Он, между прочим, для тебя даже стишок приготовил! И какой!

Мне без тебя не мила Ночь,
Мне Ночь без тебя не мила!
И все печали уйдут прочь,
И переполнит меня сила,
Когда увидимся мы вновь,
Я, любуясь твоей красотой,
Тебе отдам свое сердце
И мы навеки будем вместе!
Гурун, написавший стих по приказу Вадлара, уверял, что создал лучшее из сентиментальных творений, но вот как-то… Вадлар подозревал, что со стихотворением что-то не так. Убогство, ну не разбирается он в поэзии, чтобы самому писать! И чего девушки, особенно Перерожденные — а Вадлар проверял! — так тащатся от рифмованных предложений, содержащих декалитры сопливой ерунды? Ересь какая-то… Надо Гуруну объяснить, что, если бы Вадлар сам сочинял, стихотворение вышло бы лучше. Так что пусть в следующий раз постарается, иначе он лишит его звания «дружка».

— Я тебя предупреждаю в последний раз, — процедил Сива. — Если еще будешь приставать к Иукене, прибью.

— Как страшно-о-о-о! — протянул Вадлар. — А не боишься в процессе прибивания сам прибиться ненароком?

Было видно, что Сива разозлился еще сильнее. Ведь должен знать, кто перед ним, должен был узнать, кто кружит вокруг Иукены. А тронуть сына Советника Повелевающего клана Фетис — хо-хо, это надо быть из главных кланов, Сайфиаилом там, Вишмаганом, Нингоро или вообще потерять страх, как Вадлар, например. Но Сива не были главным кланом, несмотря на поголовье магов, что рождались у них. А Сива, что сейчас столбом стоит перед Вадларом, совершенно не выглядит так, будто ему не страшно.

Так что…

Ах ты, сволочь!

Сива ударил его в подбородок, неумело, не по-бойцовски, но было неприятно. Это ж надо, пропустить такой удар! Вадлар разозлился. Ударил. Но его кулак застрял на полпути, будто воздух сгустился и не пропустил руку. Сива что-то быстро шептал. Скотина, так он маг! Ну, сам напросился!

— Не помогать! — рявкнул Вадлар.

— Не надо, Каазад! — крикнул Сива.

И Вишмаган с Нугаро остались на месте, злобно глядя друг на друга.

Вадлар быстро метнулся вперед. Сива оказался не готов, он вскинул руки, в которых заклубился какой-то сгусток энергии, но Вадлар был совсем рядом. Всей пятерней он схватил Сива за лицо и швырнул его назад, затылком на брусчатку. Тот, пока падал, успел всадить сгусток Фетису в живот, и Вадлар закружился и врезался в стену.

Маг хренов!

А Сива поднялся, хотя на брусчатке остались следы крови. Он поморщился и вдруг побежал на Вадлара. Что за дурак, он же этого Сива в ближнем бою просто прикончит! И Вадлар, прыгнув навстречу, ударил Сива ногой в солнечное сплетение, потом добавил локтем в шею. От такого…

Огромный кулак, размером с самого Вадлара, впечатал его в стену, чтобы оставить там навсегда. Сива упал на колени, хватая ртом воздух, а его трансформировавшаяся левая рука ударила Фетиса снова. Было очень больно. Но этому ублюдку должно было быть еще больнее.

Третий удар Вадлар остановил, прибегнув к Силе Крови. Рука Сива обмякла и упала. Тот же трюк, что и с Ригусом. Вадлар, кривясь от боли (кажется, что-то с ребрами), шагнул к Сива, приготовившись выбить ему глаз. Будет знать, как связываться с…

Чтоб тебя! Он совсем забыл, что Сива маг.

Правой рукой тот успел начертить ряд рун на брусчатке, причем чертил своей собственной кровью, и в Вадлара ударил каменный град — брусчатка взорвалась, осыпав Фетиса осколками и заставив его пятиться назад.

…Стоит признать — не будь Понтей слабым магом, Вадлару мог бы прийти конец. Нах-Хаш, по собственному признанию, тогда совсем обезумел и хотел лишь одного — прикончить Фетиса. Эх, ревность, ревность…

Потом Вадлар ударил Сива, а Сива ударил Вадлара. Затем они опять обменялись ударами — физическим и магическим.

Вадлар не мог поверить, что в этом упыре из клана, который наверняка не служил при Куполе, столько силы. Ведь он уже не сдерживался: бил так, чтобы покалечить, — и калечил. А Сива поднимался и снова бросался на него.

Проклятье, да такой парень заслуживает уважения…

Ох! Правая нога вывернулась под неестественным углом, и Вадлар упал. Снова магия?! Ладно, он не хотел, чтобы это видел Вишмаган, да и Нугаро — нежелательный свидетель. Кажется, все серьезно… Сива остановился. И замерла его правая увеличившаяся в размерах рука. Он стоял над поверженным Вадларом и смотрел на него потемневшими глазами. А Вадлар почему-то не воспользовался моментом и не ударил.

— Ты ничего не изменишь, — вдруг сказал Сива. — Разговоры никогда ничего не меняют. Ты хочешь словом изменить наше естество? Одной лишь мыслью переделать сущность Живущих в Ночи? Этого не будет. Есть иной путь. Хочешь узнать его? Или продолжишь копаться в себе, не понимая, зачем существуешь, и пытаясь доказать, что существуешь? Так долго продолжаться не может. Тебе надоест. Ты ничего не изменишь. И в ярости восстанешь против самого себя. И станешь хуже, намного хуже того, чего боишься сейчас. Ты ведь не знаешь, почему были созданы Законы Крови. Думаешь, что знаешь, но это не так. Вот тебе правда — упырей много, да, очень много, но людей еще больше. А других рас — еще больше. И не создай мы Законы Крови, Пелену и Купол — мы были бы уже уничтожены. И потому умирают отступники — не из-за того, что нарушают Законы, и их должно наказывать. А потому, что, превысь они терпение мира, и мир уничтожит род Живущих в Ночи. Но мы не можем по-другому. Пока мы есть те, кто мы есть. А значит, нас уничтожат.

От слов несло безысходностью. Вадлар поежился. И заорал от боли в правой ноге, о которой забыл, завороженно слушая Сива.

Сива вздрогнул, тьма покинула его глаза. Он уставился на Вадлара, сглотнул и отступил на шаг.

— В следующий раз убью, — пробормотал он и начал падать.

Нугаро подхватил его и, окинув Фетиса многообещающим взглядом, увел товарища.

— Догнать их? — Ригус оказался рядом.

— Идиот! — застонал Вадлар. — Ногу мне сначала вправь! Догнать… Идиот! А-а-а-а-а-а-а! Что ж ты без предупреждения, кретин?! У-у-у-у-у…

— Ты попросил — я сделал, — с каменным лицом ответствовал Вишмаган.

…Найти Сива оказалось трудным делом. Он был затворником и почти не появлялся в городах, о нем почти никто не слышал. В замки Сива Вадлара, понятное дело, не пустили бы. Но, пораскинув мозгами, Фетис пришел к тренировочному замку Татгемов и начал кружить вокруг него, выкрикивая имя Иукены и с выражением декламируя стихотворение Гуруна. Несколько раз в него стреляли, стараясь попасть в ногу или руку, а когда он перестал читать стих, перестали. И он подумал, что Гурун ему явно наврал и, видимо, придется загнать его в трактир, полный Атанов, и заставить безостановочно читать сей «шедевр» там.

Сива появился перед рассветом. Пришел один, без своего волосатого дружка. Впрочем, Вадлар тоже был один.

— Тебе что, мало досталось?

— Я не драться пришел, а поговорить.

Фетис заметил, что молодые Татгемы начинают собираться на стенах и беззастенчиво на них пялиться. Ригус — козел, надо было приказать ему молчать, а он везде раструбил, что великого и непобедимого Вадлара, в свое время в одиночку одолевшего Сайфиаила, побил какой-то Сива. Ну, он хотя бы добавлял, что Сива использовал магию, так что ладно. Но все равно, все равно…

— Просто тебя трудно найти, а вот если к Иукеночке прийти, то ты тут как тут.

— Чего тебе надо?

— Помочь дуракам, которые могут умереть из-за своей дурости. Ты помнишь, что сказал мне тогда?

Сива посмотрел на замок Татгем, потом на руки, изучил ногти, смерил взглядом Фетиса.

— Помню, — сказал он. — Я всегда помню. Чего ты хочешь?

— Ты говорил, что разговоры ничего не изменят. Но сначала давай поговорим.

— Не знаю, — сказал Сива, — не знаю, поймешь ли ты…

Вадлар вздохнул. И сказал со злостью, удивившей его самого:

— Да кто же, если не я, поймет, что мы нынешние не нужны этому миру и даже самим себе? Да кто же, если не я, а? Ты же Прочитал меня, да? Я разузнал о тебе, психомаге, которым гордится весь клан Сива. Ты же знаешь, чего я хочу, — и ты думаешь, я не пойму?

Сива смотрел на него.

— Не знаю, — сказал он. Вздохнул и добавил: — Теперь — не знаю. Может, и поймешь…

…Глупый пес нашел хозяина. Глупый пес знал, что охраняет, и теперь знал — зачем…


Странно складывается мозаика жизни. Будто и не складывается вообще, а кто-то рассыпал мозаичные квадратики и ждет, когда они сами соберутся в картинку.

Вадлар вздохнул. Кто защищает защитников? Дурацкий вопрос. Никто. Они сами. Иначе какие из них защитники?

Пора самому приниматься за дело. Выбраться отсюда, вытащить Понтея, найти Магистра и отыскать Ожерелье Керашата. И свалить домой. Принять холодную ванну и навыдумывать всяких подробностей этого приключения, чтобы потом, много лет спустя, внаглую врать внукам, как он, Вадлар Коби Фетис, всех спас и вообще сам все сделал…

Трансформа Фетис быстрая и почти безболезненная. Самая легкая из всех трансформ Живущих в Ночи. Рот Вадлара увеличился, челюсть раздалась вширь и вниз. Он засунул руку в рот, пошарил там, словно что-то искал, и вытащил длинный посох. Лицо сразу вернулось в нормальное состояние. Фетис подвигал челюстью, проверяя, в порядке ли она, а потом поднял посох над головой. С его верхушки во все стороны протянулись октариновые нити, по которым пробегали руны; нити кружили над Вадларом, свиваясь в удивительные декариновые полотна с Фигурами. Вот безмолвно взревел лев, ударив лапой по фонтану, в котором неторопливо прохаживался журавль. Царю пустыни, высоко вскинув хобот, вторил царь джунглей. Рядом извивался удав, укладываясь кольцами возле башни. Вадлар понятия не имел, что за магическую символику представляют эти Фигуры, но отлично знал, на что они способны.

Фетис воткнул посох в середину полотна и стал наблюдать, как набухает на нем огромная фиолетовая капля. Лев и журавль запрыгали вокруг нее, словно исполняя странный танец. Удав начал оплетать ее своим телом, а слон стоял рядом и покачивался. Когда капля раздулась до размеров головы Вадлара, слон погрузил в нее хобот.

В каплю, понятное дело, а не в голову Вадлара.

Едва хобот слона закончил погружаться, Фетис резко опустил посох, кинув каплю в направлении двери. От удара дверь и часть стены мгновенно растворились, оставив после себя красноватый дымок. Вадлар хмыкнул. Капля уничтожила не только дверь камеры, а полетела дальше, растворяя стены тюрьмы и всех, кто попадался на ее пути. Возле дыры в стене камеры Фетис обнаружил два сапога с дымящимися голенями — все, что осталось от охранника. Что ж, карлу сами виноваты: мы им помочь пришли, а они нас в тюрьму. Явное нарушение дипломатических договоренностей! В Нижние Реальности теперь мирные переговоры! Нужно валить отсюда, устранив на своем пути всех, кто захочет этому помешать. Кроме того карлу, который, как доходчиво объяснил Вадлару Уолт, может всех их превратить в задницу улитки. С этим лучше вообще не встречаться.

По коридору, бряцая оружием, бежали стражники. Вадлар перехватил Посох Ночи поудобнее и вышел им навстречу.


Авиэлл напряженно вглядывался в Зерно Пут, зная, что не сможет увидеть врагов, но остановиться не мог. Церемониальный плащ Касты Заклинателей Кроны был испачкан и даже порван в некоторых местах. Накладывать Периметр вокруг Зерна Пут оказалось сложно, враги пробились на закрытую территорию, где росли ценные и редкие растения и деревья. Тронь их неподготовленный, а еще хуже сломай он что-нибудь, — и наказания ему не избежать. Такого наказания, что лучше испачкать и порвать плащ, чем изведать кару.

Авиэлл управлял Заклинаниями Ветра, третьим Слоем Периметра. Мало того, что он, как карлу, плохо ладил с воздушной стихией, так еще и Зуруинора, его товарища, отправили к рубежу Диренуриана. На границе с Кеери творилось что-то непонятное, и кроме Зуруинора туда послали треть волшебников, управляющих заклятиями Периметра. Это было неправильно: Периметр Заклинаний — слишком сложная магическая структура для Заклинателей, которые недавно владели только Лесной магией. Но приказ Верховных Сеятелей обсуждению не подлежал, и теперь Авиэллу и оставшимся Заклинателям приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы удержать Периметр и обрушить его на врагов, когда Зерно Пут исчезнет.

Многовековые краснолиственные гиганты вздымались над золотисто-зеленым шаром в центре круга, который был будто выжжен на земле. Стояла необыкновенная тишина, которую никогда не знал этот уголок Леса. Зато астральный план этого места гудел от переполнявших его разговоров и приказов. Все насекомые, звери и птицы были перемещены в другие части Диренуриана, и сейчас здесь кроме Леса были только карлу, дендоты и Духи Леса. Им не нужно было общаться физически, вся информация шла через эфирную сеть, которая накрыла местность вместе с Периметром Заклинаний. К сожалению, переместить деревья, кусты, цветы и травы так просто было невозможно. Место для последнего удара было совершенно неподходящим, слишком много ценных для Леса сущностей здесь находилось.

Враги уничтожили священные цветы Серебряных Гиацинтов — уже только за это их надо было подвергнуть самой жестокой каре из всех, что знали карлу: посеять внутри них семена лукарронов, мелких тварей из одного Измерения Нижних Реальностей. Лукарроны росли внутри организма, медленно поедая его и выделяя взамен некое вещество, которое поддерживало жизнь носителя даже после того, как пожирались жизненно важные органы. О боли, которой сопровождался рост луккаронов, нельзя было говорить без содрогания. Наказанные семенами луккаронов пытались сами лишить себя жизни, если у них появлялась такая возможность. Но такого шанса им обычно не предоставляли.

Однако эти враги слишком опасны, чтобы пытаться их задержать и посеять в них луккаронов. Авиэлл слышал, как недоумевали Великие Заклинатели, пытаясь разобраться, как чужакам удалось преодолеть преграды магии Леса. Выходило, Лес иногда переставал подчиняться карлу и их Заклинаниям. Да еще и помогал нарушителям, как будто бы они не просто разрушали связи между лесными элементалями и системами заклятий, но и заставляли элементалей повиноваться чужой воле.

Это было невероятно, и Верховный Сеятель, прибывший на поле действий, повелел этому не верить. И действительно, если в родном Диренуриане Лесные эльфы могут потерять контроль над своей магией, что же говорить об остальном Ере, Владениях, что заняты смертными с их еще неведомым магам карлу волшебством? Нет, так думать нельзя. Такие мысли недостойны Истинного Сына Леса.

У карлу имелось оружие. Великое оружие, способное заставить содрогнуться даже небеса. Обретенное страдающим народом невероятным образом, когда Поцелованный Смертью отправлялся в странствие Постижения Мира и Сил. Он не рассказал даже Верховному Совету Сеятелей, как нашел Ожерелье, но факт оставался фактом — Ожерелье Керашата принадлежало карлу Диренуриана, ивскоре мир познает поступь Освобождения.

По Зерну Пут побежала трещина. Небольшая, почти незаметная, едва-едва светящаяся октарином. Но Периметр вздрогнул, реагируя на изменение, и вместе с ним отреагировали Заклинатели. Авиэлл еще раз быстро проверил Воздушный Фонтан, пустив малый разряд Силы по ключевым точкам Заклинания, и приготовился его использовать. Сейчас. Вот сейчас. Еще немного… Зерно Пут лопнуло, осыпаясь золотистыми осколками и зеленой пылью.

— Удар!!!

Короткий приказ промчался по сознанию всех Заклинателей, держащих Периметр. Авиэлл тут же послал импульс Силы, активируя Воздушный Фонтан и давая разрушительную свободу аккумулированной Стихии Ветра. Рядом ревели огненные потоки, свивалась в смертельные жгуты вода, земля накатывала сокрушительными валами, свет пронзал все на своем пути, а тьма поглощала, заклятия безумия сплетались с заклятиями, покрывающими тело гниющими язвами, сотканные из магической энергии существа искали плоть, которую должны были сожрать…

Что это? Что это такое, о Великий Лес?! Навстречу Периметру Заклинаний хлынул чистый поток Силы Леса, хаотичный, неуправляемый, подобный в своей Мощи снизошедшему с Небес в Равалон богу Тхану, Вечному Отцу Духов Лесов. Но здесь не было ничего божественного, ничто не несло Божественную Искру Разума, поток был бессознательным продуктом самой Природы, что породила Диренуриан в этих землях Равалона.

Сила столкнулась с Силой, Мощь ударила о Мощь. Октариновые столбы натуральной незамутненной магии ударили ввысь, разгоняя облака. По небесам пробежала зеленая волна, скрыв естественную голубизну тверди Небесного Града. Астральный план свернулся, уходя из физического измерения, эфирная сеть порвалась, лишая магов карлу координации. Кто-то истошно кричал — созданный Заклинателем светящийся эннеарином зверь разрывал своего создателя, а тот, лишенный сил, ничего не мог поделать.

Из-за магической ауры, накрывшей поляну, где столкнулись могущественные Силы, ничего не было видно. Все казалось текучим и изменчивым, как иллюзии в наведенном мороке. Авиэлл, на свое счастье находившийся на периферии действия Периметра, судорожно глотал воздух, пытаясь выбраться из переплетения корней, грязи и камней, которыми его завалило в результате магического удара. Он не чувствовал левую ногу, а магические запасы были целиком опустошены, почти все он потратил на Воздушный Фонтан, немного оставив для защиты, — и полностью вывернул себя наизнанку, создавая Земной Щит перед ударной волной магических Сил.

Что произошло с простыми воинами, у которых не было возможности защититься от буйства магии, было понятно, даже не видя их останков. Такой выплеск Силы способен стереть с лица земли целую деревню. От непоправимых разрушений Диренуриан спасла только многолетняя система защиты, поставившая перед вырвавшейся на волю Силой магические преграды.

Авиэлл знал, что сейчас сюда спешат все Заклинатели, вся Ветвь Последней Обороны, возможно, даже Поцелованный Смертью. Он мог надеяться на спасение, на чудо остаться в живых. Но то, что он увидел, погасило надежду, а в душе породило ужас.

Радужное разноцветье, оплетенное паутиной трех магических цветов, расползалось от места, где раньше находилось Зерно Пут. И в этом разноцветье, охватывающем вывороченные с корнями деревья, уничтоженные кустарники, погибших воинов и Заклинателей, на фоне нанесенных Силой Леса самому же Лесу разрушений показалась одинокая фигура. Как и все эльфы, Авиэлл не мог пожаловаться на зрение. И даже сейчас, сквозь боль и колдовские чары, карлу сумел увидеть того, кто шел по многострадальной земле.

Эльф, Светлый эльф, нолинэ’ари на языке Лесных эльфов и аони-ши на языке Светлых эльфов. На его плечах еще болтались обрывки черного плаща, пепельные волосы были заплетены в косу, ниспадающую почти до пояса. Голубые глаза глядели презрительно. Светлый сбросил с плеч лохмотья, и из одежды на нем осталась только набедренная повязка. Все его тело и лицо покрывали татуировки с изображениями разных цветков — от простой гортензии до сложнейшей Имперской Лилии. И все эти цветы сейчас шевелились, будто обдуваемые ветром.

Авиэлл видел, как вокруг эльфа из растерзанной земли вырастали декариновые лианы — кто-то из Заклинателей пытался атаковать врага. Лианы должны были связать нолинэ’ари и высосать из него все жизненные соки. Но Светлый усмехнулся — и лианы опали, моментально увянув.

Авиэлл не знал, что и думать. Светлый эльф выдернул Лесных элементалей из заклятия и впитал их в свое тело. Простые карлу не смогли бы этого увидеть, но Авиэлл был Заклинателем и преобразования магии родной Стихии чувствовал кожей. И он как Заклинатель знал, что Лесных элементалей невозможно поглотить. Их можно развеять, отправив в родной мир, можно уничтожить, нанеся ответный удар магией, можно отбить заклятием или другими элементалями. Но чтобы вот так — поглотить — это казалось невозможным. Как и то, что в самом центре Диренуриана будет твориться нечто подобное.

И тут Светлый эльф начал делать то, от чего Авиэлла накрыло ужасом. Нолинэ’ари поднял руки — и вокруг задрожала земля. Вспучиваясь двумя хребтами по бокам Светлого, она издавала гул, будто глубоко под ней пустились в пляс великаны. Гул перешел в чудовищный скрежет, точно кто-то ломал Кости Мира. Грохот заполонил все пространство, насилуя уши, а холмы вдруг резко просели, словно огромные сапоги втоптали их в землю. Из этих самых провалов в воздух вылетели две исполинские руки, сопоставимые по размерам с башнями. Во все стороны летела земля и осыпалась земляным дождем. Дико ревели духи Леса. А Авиэлл неотрывно смотрел на руки-башни и бормотал молитву Великому Лесу, путая буквы и слова, срываясь на что-то бессвязное и бессмысленное.

Начиная с основания и до самых пальцев руки-башни представляли собой тугие жгуты из различных предметов. Тут были деревья, которые цеплялись друг за друга ветвями, корнями и даже стволами, жалкие кусты с редкими цветами и листьями, сплетенные разноцветные лианы, по которым, словно жизненные духи по крови, сновали Лесные элементали, салатовые, зеленые, светло-зеленые, темно-зеленые, изумрудные, оливковые, малахитовые, болотные и другие, другие, другие — мириады элементалей кружились вокруг исполинских рук и внутри них. Шевелились дендоты, проросшие друг в друга, точно в брачный сезон. А еще — и Авиэлла затошнило от увиденного — в деревьях, кустах, между лианами находились карлу. Живые карлу. Заклинатели и воины, возможно даже Верховный Сеятель. Их тела слились с древесной и растительной плотью рук-башен и теперь составляли с ними единое целое.

Они стонали, кричали, выли, плакали, истекали кровью; из распоротых животов вываливались синеватые кишки, поросшие молодой зеленью; на руках карлу расцветали и тут же увядали желтые цветы; из раскрытых ртов торчали ветки, на которых висели языки и зубы. Кожа карлу покрывалась листьями, которые сразу же вместе с кожей и опадали, оставляя беззащитную плоть на растерзание холодному аэру. А на самом верху, на древесных пальцах, карлу представали в виде многоглазых, многоротых и многоруких созданий, без остановки вопящих от терзающих их мучений.

Они не умирали, нет: их тела восстанавливались снова и снова. Это была не некромагия. Авиэлл точно видел, что за Сила продолжала дарить Лесным эльфам существование. Сила Природы, великая порождающая Сила, что дает начало любой жизни, — именно она переполняла созданные Светлым эльфом исполинские руки, именно она, собирая разбросанную вокруг Силу Леса, подчиняла Лесных элементалей и сопровождавшую их Стихию Леса, именно она не давала карлу умереть, возрождая их. Еще это означало, что вся магия Диренуриана, все Лесные Истоки и Источники Силы, все созданные при ее помощи креатуры, весь Лес переходили под управление этих рук-башен. Ибо Сила Леса зиждется на Силе Природы и использует ее — и без Силы Природы Сила Леса есть ничто.

Авиэллу не нужно было объяснять, чем это грозит лично ему и его родному Диренуриану. Он и так все понимал и силился придумать, что сделать, чтобы спасти и себя и родной Лес. Но сковавший его ужас не давал ему пошевелиться. Он мог только смотреть, как ужасные руки, раскачиваясь, опускаются вниз, как ударяют по земле, заставляя ее биться в конвульсиях, как начинают ползать, будто ища что-то. И когда они нашли — едва живого воина-карлу, — Авиэлл подумал, что лучше бы ему не видеть того, что будет дальше. Воин завизжал, когда древесная плоть начала поглощать его, он пытался уползти, но не смог, — и к составным частям исполинских рук добавился новый фрагмент.

Светлый эльф раскинул руки. Авиэлл смотрел на него, и ужас сжимал его все крепче и крепче. Потому что с нолинэ’ари происходило что-то невероятное. Его челюсть и щеки начали надуваться, нос вытягивался вперед и вниз, хищным клювом нависая надо ртом, в котором сверкнули острые клыки. Лишь нижняя часть его лица претерпела изменение, а глаза, уши, лоб и затылок остались прежними. И это пугало еще сильней.

Татуировки на теле Светлого начали обретать объем и плотность, обращаясь в настоящие цветы. Светлый внезапно превратился в плотное облако золотистых цветов, в контурах которого лишь угадывалась фигура нолинэ’ари. Цветы источали запах такой силы, что находившемуся в тридцати метрах от врага Авиэллу стало дурно.

И вдруг цветы разлетелись в разные стороны и закружились в воздухе хороводами. Это было красиво, очень красиво. Как эльф, Авиэлл отметил изящную симметрию их полета.

Мощный воздушный порыв погнул те деревья, что выдержали столкновение чистой Силы Леса и Периметра Заклинаний. Это были могучие вируу’но, чьи стволы не могли обхватить и десятеро взявшихся за руки карлу. Магия подкосила их, но они выстояли, однако не смогли оказать сопротивление новому удару. Сильный ветер со всех сторон дул туда, где до этого находился Светлый эльф, и если бы кто-то сейчас посмотрел на поляну с высоты птичьего полета, он бы увидел, как сужающееся кольцо ветра, с корнем вырывая деревья, несется к ее центру.

Но никто этого увидеть не мог.

Пространство содрогнулось, и Авиэлл понял, что его тянет вниз. Земля вокруг рук-башен трескалась и осыпалась в пропасть, туда, откуда доносился могучий гул. Заклинатель в панике пытался найти хоть крупицу Силы, чтобы спастись, но Периметр пожрал колдовскую энергию без остатка.

Нет, не Тхан снизошел в Диренуриан, совсем нет. Мстительные Гневные богини, что служили еще титанам, спустились в Лес и принесли смерть и разрушения, словно вспененный поток, прорвавший плотины и поборовший дамбы, бешено мчащийся по лугам, снося дома и вместе с ними унося смертных. И хоть моли Гневных о пощаде, хоть называй их Благими — ничего не изменится.

Авиэлл четко осознал, что умрет…

…И, падая в разверзшуюся пропасть, объятый ужасом и желанием жить, он отчетливо увидел, что ждет его Диренуриан.

Сердце не выдержало. Заклинатель умер за миг до того, как метнувшаяся к нему рука-башня скрутила его тело.

Глава вторая ПРОБУЖДЕНИЕ

Зимой и летом одним цветом?

Кровища!

Алукард
Гм…

Уолт неторопливо шагал по коридору, недовольно морщась от раздражающего дурмана сотен цветов, покрывавших потолок. Говорят, к любому запаху можно привыкнуть, но местные садоводы, очевидно, всерьез вознамерились опровергнуть данное суждение. Каждый цветок над головой вносил в общую палитру запахов свой оттенок и воскрешал в обонянии старые, уже как будто притупленные. Наверное, это должно было заставить нюхателя восхищаться изощренной игрой комбинации пахнущей среды, восторгаться новыми и в то же время старыми запахами. Эстетика, чтоб ее… Гм, а ведь кроме эстетики тут может быть железная прагматика. Так-с, проверим.

Магические запасы восстанавливались неспешно, убогов Маэлдрон высосал почти всю Силу, вдобавок поставив Печати на Локусы Души. Что ж, Возрождение, будь оно проклято, эти Печати разбило, и магические потоки снова свободно текли по эфирному телу Магистра, собирая Силу.

М-да, а еще кроме Печатей были разбиты головы карлу, неудачно подвернувшихся под горячую руку. Только Сивиллу жалко, остальные воины знали, что их ждет, а девчонка пострадала ни за что. Надо будет провести моление за ее душу в Посмертии…

Вторые Глаза раскрыли мир в его магической метрике, и Уолт ухмыльнулся. Так и есть, чутье боевого мага не подвело, в прекрасных цветочках ждала своего часа сонная пыльца. Попади она на идущих по коридору смертных — и видеть им сладкие или не очень сны до тех пор, пока их не разбудят специальным Заклинанием. И странно, что пыльцу до сих пор не использовали. Уолт был уверен — его демарш в пыточной карлу не мог пройти незамеченным. Латиэлл сиэ Ниорэ, чокнутый Маэлдрон, мать его за ногу, должен был тут же примчаться, сияя всеми Топосами. Что могло произойти, застань он Уолта в момент Возрождения, Магистру не хотелось представлять. Ничего хорошего. Ни для кого.

Но очень странно, что до сих пор по тревоге не поднята стража, что не воет магическая сигнализация и заклятия не свиваются в тугой узел вокруг Ракуры. Такая оплошность не может быть случайной. Так, нужно постараться еще…

Это Заклинание призвано улучшить Вторые Глаза и увеличить радиус их действия, как бы предоставляя магу некую карту магических потоков, что текут рядом с ним, и происходящих в них действий. Божественные Глаза еще находились в стадии разработки и экспериментов, но определенные достижения факультета практической магии уже были сворованы… тьфу, позаимствованы боевыми магами для собственных нужд. Недоработанные Божественные Глаза давали возможность хоть ненадолго, но увидеть полную магическую картину происходящего. Вот только неаккуратное использование Глаз могло привести к невосстановимой потере зрения. Попытка не пытка. Если это не сотая попытка…

Уолт вытащил Убийцу Троллоков (все вещи Магистра и упырей Маэлдрон оставил в допросной, видимо, абсолютно уверенный, что Уолт к ним не сможет притронуться) и принялся концом лезвия чертить руны, знаки и круги на стенах и полу. Без специального набора это было сложно, и выходило слегка коряво. Впрочем, он не на конкурс свою работу собирается выставлять. Нужно было еще рассчитать точное положение созвездий по отношению к точке, в которой находился Уолт. Ну да, ну да. А еще неплохо бы получить помощь ассистента, а лучше ассистентки, а еще лучше — двух.

Размечтался, чтоб тебя.

Так, теперь произнести Слова Обращения. Предложение должно было распеваться и тянуться, как Солнце в жаркий день, но времени на это у Ракуры не было. Прозвучавшая скороговорка привела бы к нервному срыву завкафедрой магической лингвистики.

Возникший источник Силы был под стать призывавшей его формуле — корявый и сомнительный. Но хоть ненадолго его должно было хватить. Локусы впитали Силу, как сухая земля воду. Не осталось ничего: непродолжительно светившийся эннеарином рисунок снова стал тем, чем, по сути, и был — кривыми царапинами на полу и стенах. Когда-нибудь археологи найдут их и будут ломать головы, что они значат. А ведь главный постулат магосемиотики гласит — без прагматики мага не может быть ни одна семантика синтактических формул его волшебства. Уровень Сил и пройденная Стадия Инициации… Что-то его совсем в далекие степи понесло…

Магистр сосредоточился, организовывая Силу в Локусах в магический ансамбль преобразования реальности, и перед ним возникли все колдовские поля и потоки, которые пронизывали Лес карлу. Картина возникла на краткий миг, но и этого хватило, чтобы глаза Уолта начало щипать, а голова закружилась от полученной информации.

Осторожно потирая глаза, Ракура размышлял. Судя по картине, магические Силы, дремлющие и действующие в Диренуриане, сходили с ума. Что-то могущественное и сильное заставляло их меняться, модифицировало их направления и расположения. Вся магическая живность, все эти мелкие феи, лесавки, лешие и прочие духи Леса исчезали, стираемые волной изменений, проходящей по Диренуриану. Преобразования затронули даже Врат-кусты, в непроходимых менилиорах образовались бреши, и, судя по их количеству, толку от Врат-кустов уже не было никакого.

Насколько Уолт мог судить исходя из образования и опыта работы, для такого магического удара как минимум нужно собрать всех Великих Магов Равалона. О максимуме думать не стоило — если в Диренуриане объявился бог или убог, то скоро здесь начнется такая свистопляска, что от Магистра не останется мокрого места.

Раздался звук шагов, и Уолт насторожился. Дальше коридор поворачивал, и он не видел, кто приближается. Правой рукой держа перед собой Убийцу Троллоков, а левой коснувшись Свитка с Волнами Смерти, Ракура бесшумно скользнул вперед и замер, дожидаясь, кого принесет нелегкая.

Судя по шагам, шел кто-то один, шел не таясь. Будь это маг карлу, вряд ли он был бы спокоен: это при катастрофе-то, что сейчас переживал Диренуриан. Бежал бы как сумасшедший, а не шел чуть ли не… Уолт подумал, что ослышался. Ну да, вприпрыжку. Не шел бы маг вприпрыжку. Да и вообще, вряд ли бы какой угодно карлу шел вприпрыжку по тюремному коридору.

Что за глупости?

— Эй, ты! — раздался вдруг голос. — Я тебя чувствую! Выходи!

Намина Ракура вздохнул. И вышел из-за угла.

— Рад тебя видеть, Фетис, — решив, что формальности сейчас неуместны, сказал Магистр. — Как я понимаю, тебя никто не преследует?

— Ага… — Вадлар, державший на плече посох, кивнул и как-то неуверенно посмотрел на мага. — Мне казалось, раньше у тебя был другой запах.

— Неважно, — уклончиво ответил Уолт. — А где Сива?

— Неподалеку, — уклончиво ответил Вадлар. — В укромном месте, где ему не грозит Воздействие Солнца. Поверь, ему сейчас ничего не грозит, и как только Солнце сядет, он к нам присоединится.

— Жаль, жаль, я хотел бы ему задать несколько вопросов прямо сейчас. — Уолт покосился на сумку Понтея, в которую, как оказалось, идеально помещается странный арбалет. При этом другие предметы, например те же Убийца и бутерброд, в сумку не влезали. Очень, очень тонкая и ювелирная работа с предметной магией.

Бутерброд, кстати, Уолт тут же съел, ненадолго усыпив проснувшийся голод. А потом некстати начало крутить живот, заставив боевого мага засесть в укромный уголок и поразмышлять на тему, как себя будут вести вооруженные до зубов карлу, застав его со спущенными штанами и голым задом. Затем началась дилемма с поиском бумаги и нехорошими взглядами на оставшиеся Свитки, разрешившаяся, когда Уолт обнаружил, что мантия жреца тоже сойдет.

— А Иукена?

— Не надо.

И столько горечи было в этом «не надо», что Уолт все понял. Сразу. Вопросов больше не осталось.

— Хорошо. Думаю, пообщаться мы еще успеем, а пока пора валить отсюда и продолжать искать Ожерелье. Понтей мне успел сказать, что оно еще здесь.

— А то! — хмыкнул Уолт. — Еще бы его здесь не было. Только я уверен, что совсем не в том смысле, который имел в виду Сива.

— То есть?

— Потом поговорим. Сейчас нужно выбираться отсюда, пока у нас есть шанс. Там, наверху, творится что-то ненормальное, но нам это только на руку.

— Я свернул сюда из зала, где было еще два хода, — сообщил Вадлар. — Как я понимаю, туда, — он махнул рукой в сторону, откуда пришел Уолт, — идти смысла нет. Предлагаю вернуться и проверить оставшиеся ходы.

— Другого нам не остается.

Они дошли до зала, о котором говорил Фетис, без всяких приключений, хоть Уолт был готов в любой момент прикрыться от пыльцы хоть небольшим Силовым щитом. Как только они вошли в зал, начались неприятности.

Зал был огромен и пуст. Высокий потолок украшало изображение Вселенского Древа с десятеричной системой сфер, что охватывали Древо от Корней, где скалил клыки Черный Змей Гедггиг, до Кроны, в которой притаился Золотой Грифон Хаггур. Каждая сфера характеризовала ступень бытия Вселенского Древа — от мира Материи в десятой сфере возле Корней до мира Единства в первой сфере возле Кроны. И именно из этих сфер шел свет. Стены не имели ни рисунков, ни надписей и были выкрашены в зеленый цвет. Пол был выложен простыми плитами.

Входы в коридоры располагались на противоположной стороне. Человек и Живущий в Ночи было направились к ним, когда из левого туннеля появились четыре карлу. Одетые в легкие черные доспехи поверх плотных рубах, в черных шлемах, полностью скрывающих лица, карлу шли быстро и синхронно. И так же быстро и синхронно при виде Уолта и Вадлара вытащили мечи, похожие на вытянутые листья. Черные лезвия были усеяны оранжевыми прожилками, и Лесная магия, исходившая от них, в покрывавшей мечи ауре оставляла полосы разложения и тления.

— Плохо, — сказал Уолт.

И быстро активировал Волны Смерти. Воздух в зале наполнился влагой, которая крупными каплями скопилась вокруг карлу. Одна за другой они начинали вертеться, и из получавшихся водоворотиков вылетали струи сконцентрированной воды. Карлу увертывались от струй, рубили их мечами, отводили в стороны. Там, где вода попала на стены и пол, оставались глубокие вмятины, от которых вверх поднимались некромагические испарения синевато-гнилостного цвета. Но мечам карлу вода вред не наносила, черные лезвия без повреждений отражали ее. Однако Заклинание только начинало действовать.

За водоворотиками капли воды соединялись в одну огромную водную сферу, которая кружилась все быстрее и быстрее. Наконец она резко остановилась — и взметнувшаяся до потолка вода, сияющая декарином, обрушилась на карлу.

Уолт стиснул зубы. Ну, хотя бы одного!

Навстречу воде быстро шагнул карлу, выбросил вперед руку, словно играл в игру «отбей мяч». Из его ладони вылетел эннеариновый шарик, который ярко вспыхнул, световой волной накрыв весь зал. Водяной вал исчез, как и волшебство, что его питало.

— Плохо дело, — пробормотал Уолт. — Полевой локальный орб. Теперь некоторое время здесь любая магия не действует.

— Любая? — Вадлар с сожалением покосился на посох. — Жалко. Надо было сразу использовать Клинок Ночи. Теперь придется драться.

— Этого мне никак не хочется. — Уолт во все глаза следил за неспешно приближающимися карлу. — Доспехи на них и оружие — знак принадлежности к Ветви Последней Обороны. Это з’ури. Убийцы, которых готовят с детства. Они ничему, кроме убийства, не обучены. А мечи способны подчиняться их воле и менять форму и направление лезвия.

— Так ты же сказал, что магия не действует.

— Это не магия. Их мечи — специально выращенные растения, тэа’с’у. И сразу предупреждаю: могу взять на себя только двоих. Это очень умелые убийцы, лучшие из них на равных могут сражаться с Мечеными.

Карлу бросились вперед. Оценка противника закончилась, и теперь з’ури должны были его уничтожить. Они разделились по двое и атаковали человека и упыря, отделяя их друг от друга.

Уолт с трудом отбил два направленных в голову удара, жалея, что Убийца Троллоков потерял свои волшебные свойства. З’ури двигались очень быстро, их мечи мелькали черными молниями, и если бы не старые, очень старые навыки, Намина Ракура уже захлебнулся бы собственной кровью. Он успевал выворачивать кисть, чтобы парировать два одновременных удара в живот и грудь, успевал делать быстрые короткие шаги, меняя дистанцию за считаные секунды, заставляя карлу промахиваться и открываться, но сам не мог воспользоваться этим временным преимуществом, так как з’ури успевал и мгновенно реагировать, и контратаковать. Уолт вспоминал все умения, что некогда спасали ему жизнь вместо боевой магии, давнее мастерство, присыпанное пылью времени, к которому он не думал возвращаться так скоро, — и память услужливо подсказывала телу движения, связки, уходы, блоки. Когда хочешь жить — вспомнишь все, что нужно.

Он даже сумел удивить з’ури, диким взрывом сверкающей стали пробив их атаку, разбросав черные молнии в стороны и чиркнув одного карлу по доспеху. Будь в Убийце его магия, то Лесной эльф свалился бы полумертвым на пол, но магии не было, пожиратель волшебства надолго разорвал связи эфира с артефактами и телом Магистра, а Локусы Души не могли перерабатывать даже те магические энергии, что уже накопились в ауре.

З’ури не преминули вернуть должок. Удар с размаху слева чуть не снес Уолту голову, а другой меч змеей метнулся под правую подмышку, когда Ракура отступил, уклоняясь от удара. Черный клинок вместо податливого тела ткнулся в прочную рубаху из серебряных листьев Медной Ивы. Уолт мысленно себя поздравил: не зря снял с одного из жрецов карлу похожее на кольчугу одеяние, и быстро наградил карлу выпадом в шлем. Тот вскинул меч, принимая удар Магистра на нижнюю треть клинка, и закрутил его, уводя в сторону. А второй з’ури уже бил снизу вверх, ужом проскользнув между ногами напарника. Уолт рванул Убийцу вверх, освобождаясь от захвата, и согнулся назад, пропуская тэа’с’у над собой. Карлу не растерялся, черный меч сразу начал бить вниз — но Уолт пнул его ногой в живот, отталкивая от себя, и с силой ударил Убийцей по его мечу снизу так, что тэа’с’у направился в сторону второго карлу. Тот блокировал удар, но время з’ури потеряли, и Уолт уже был на безопасном расстоянии от них и бодро делал выпады в их сторону.

Видимо, з’ури не понравилось, что какой-то человек сумел выдержать с ними — двумя! — бой на равных, и оба карлу воспользовались возможностями своих мечей. Оранжевые прожилки на тэа’с’у задвигались. Воздух перед Уолтом заполонила черная вязь удлинившихся и распавшихся на части лезвий, которая окружила его, как сеть. Недолго думая он рубанул Убийцей изо всех сил снизу вверх прямо перед собой, по черной вязи. Меч застрял примерно посередине, и сеть тут же отвердела, обращаясь в камень. Уолт, ожидая именно этого, ведь на месте Убийцы должен был быть он, ударил ногой по каменной сетке, свалив ее на з’ури. Карлу от неожиданности отпустили рукояти мечей, но успели отпрыгнуть назад. Грохот раскалывающегося камня заполнил зал.

— Ах вы, твари! — прорычал Намина Ракура, заметив среди каменных осколков разбитый на части Убийцу Троллоков. — Да меня же Алесандр прибьет!

Волшебный меч из личного Острого Запаса заведующего кафедрой боевой магии! Да он из Уолта душу вытрясет, потом засунет обратно и снова вытрясет! Хреновы карлу! Нет, такого прощать нельзя!

Уолт ломанулся в лобовую атаку, готовясь голыми руками растерзать противников. И моментально получил ногой в левый бок. Несмотря на потерю мечей, з’ури продолжали оставаться теми, кем были, — готовыми к убийству профессионалами. И когда профессионала атакует глупый враг — а что может быть глупее врага, идущего в ближний бой с профессионалом? — то профессионал просто обязан воспользоваться моментом и покончить с врагом.

Рубаха жреца смягчила удар, однако карлу был уже совсем рядом и бил рукой в голову. Перчатка на его руке была снабжена железными кругляшами, и получить такой в нос или глаз не очень-то хотелось. Уолт, впрочем, и не собирался. Он быстро обхватил кисть бьющей руки своими руками, при этом большими пальцами надавив на болевые точки на запястье, скручивающим движением вовнутрь повел руку вправо и коленом засадил в голову карлу. Коленка тут же заныла от боли, напомнив, что Ракура не герой рыцарских романов, которые голыми руками бьют наотмашь по шлемам десятков врагов, и хоть бы что их рукам было. Не обращая внимание на боль, Уолт правой рукой схватил з’ури за шею и резко присел, треснув головой карлу об пол. В удар он вложил всю свою злость на треклятого Маэлдрона, высосавшего из него Заклинания, на дурацкий орб, лишивший его возможности создавать чары, и на будущее наказание Алесандра, которому совершенно не понравится, что Убийцу Троллоков он обратно не получит, а последствия этого, понятное дело, совершенно не понравятся Намина Ракуре. Оправдания вроде «Я мог умереть!» Генр Шдадт спокойно пропустит мимо ушей, для него даже смерть не будет достаточным поводом простить провинившегося.

Что-то хрустнуло. В общем, не что-то, а наверняка шея з’ури, который слабо дернулся и затих в руках Уолта. Магистр отпустил его, предоставляя телу Лесного эльфа свалиться на пол, и повернулся к другому карлу. И обнаружил, что тот без подготовки взвился в воздух с места, точно под Заклинанием левитации, и мчит прямо на Уолта, размахивая ногами. И так быстро, что Уолт только успел его заметить, как тут же ребро сапога карлу повстречалось с его челюстью. Только то, что он лишь слегка приподнялся, спасло его рот от превращения в кровавое месиво. Магистр упал прямо на убитого им карлу, а з’ури в воздухе поменял траекторию полета и теперь падал сверху, целясь ногами в незащищенную шею Уолта. Магистр успел в прорезях шлема увидеть его полный ярости взгляд. Бдзз! Ярость сменилась удивлением. Карлу умирал и не мог понять причин этого. Уолт же отчетливо видел, как копье с трехгранным наконечником вонзилось в черный шлем, пробив его. З’ури грохнулся рядом с мертвым товарищем, словно за компанию обратившись в покойника.

— Как я его, а? — довольно спросил Вадлар.

Маг посмотрел на Фетиса. Упырь с ухмылкой стоял над двумя поверженными з’ури, легко держа на плече янтарный эспадон, такой огромный, что тощий Вадлар казался даже меньше собственного меча-гиганта. А упырь-то силен, как огр! Оба противника были разрублены напополам, от головы до паха, и черные доспехи, по прочности не уступающие мифриловым (по крайней мере, так рассказывал о своих лесных родственниках Вильведаираноэн), не помешали эспадону совершить свое смертоносное деяние. Кровь с лихвой заливала пол, а Вадлар, лихо крутанув одной рукой двуручник над головой, спокойно перешагнул через тела карлу и направился к Уолту.

Носферату. Он ведь носферату. Об этом не стоит забывать.

Взгляд Уолта остановился на кровоточащей половине тела з’ури. Да уж, слава этих убийц преувеличена. Куда им до Меченых! Да никуда. Будь это Меченые — не быть тогда Уолту. Даже Вадлару — и ему, может быть, не быть. Однако совершенно не стоит забывать, что кажущийся хиляком упырь — носферату.

Вадлар помог Магистру подняться, а потом вытащил копье из головы карлу. Придирчиво оглядел его и… И проглотил. Просто открыл рот и, как заправский махапопский факир, проглотил копье. Уолт заметил быструю метаморфозу челюсти Фетиса. Сила Крови, значит. Гм…

— Я пришел как раз оттуда, откуда они вышли, — сказал Вадлар. — И вижу, что выбрал правильное решение.

— Сейчас з’ури весь Диренуриан кишеть должен, — сообщил Уолт. — Если они появились, значит, происходит нечто из ряда вон выходящее. В их задачи входит защищать сердце каждого Леса карлу — Черенок Истинного Древа. Мой знакомый Ночной эльф говорил, что обычно они передвигаются группами по десять бойцов и несут с собой мощные Лесные Заклинания. Но раз они по четверо ходят и оснащены орбами, следовательно, им пришлось разделиться, чтобы охватить как можно большую площадь.

— Это что же, мы с такими ребятами еще столкнемся? Ох, не понравились они мне. Резвые, что коты весной.

— А я, как назло, меча лишился. — Обманчиво ласковое лицо Алесандра мелькнуло в сознании, и Уолт содрогнулся.

— Это не беда. — Вадлар воткнул эспадон в пол и потер руки. — Сейчас мы тебе чегой-нибудь подберем.

Вадлар раздул щеки. Нижняя его челюсть опустилась до пола. Чем-то это напоминало распахнутую пасть дракона. Уолт сглотнул и сдержал желание потрогать собственную челюсть. Вадлар сделал вдох, набрав полные легкие, и выдох, вместе с которым на пол вывалилась целая груда оружия с бирками на каждом.

— Выбирай любое, — сказал Фетис и сам принялся ковыряться в наваленных мечах, копьях, косах и мини-арбалетах. Глядя на бирки, он бормотал названия и высказывал собственные мысли по поводу оружия: — Так-с, Асисоги Дзизо, кто ж так мечи называет? Доран-ан-Тег, дурацкий камень… Зачем он здесь? Хругнир, мм, но с копьями я не дружу. Так-так, Грейсвандир какой-то, не, не люблю шпаги. А это вообще какой-то меч без имени. Амораккиус? Ну и имечко, с таким только в бордели ходить, девки от таких имен млеют. Единорог, интересно, интересно…

Уолту приглянулся простой прямой меч с единственным замысловатым иероглифом на клинке. По собственному опыту Магистр знал: настоящие магические сокровища не бросаются в глаза.

— Вот ведь: всего много, а выбора и нет. Говорил мне Гурун, не было там той лавки раньше, да и зеленый передник продавца уж слишком подозрительный…

— Я возьму этот, хорошо?

— Этот? — Вадлар уставился на Уолта, как отец на дружка своей дочери: с желанием, чтобы его дочурка никогда не повзрослела, а этот хмырь исчез не только с глаз долой, но из всей совокупности множественных миров. — Хорошо, бери. Тебе, кстати, артефакт, восстанавливающий магическую энергию, не нужен?

— А у тебя есть?!

— Где-то должен быть… — С этими словами Вадлар погрузил руку по локоть в рот. Гм, а девушки-Фетис тоже так могут? Хо, тогда махапопские трактаты о высоком искусстве любви могли бы пополниться десятками новых рисунков, да…

Упырь вытащил изо рта песочные часы, переливающиеся синим светом. Уолт мигом оценил вещицу, непроизвольно потянувшись к ней.

— Полное восстановление, — пробормотал Магистр.

— Но-но! Тысяча золотых! — Вадлар отвел руку подальше от Намина Ракуры, но, увидев выражение его лица, быстро протянул обратно. — Да ладно, уж и пошутить нельзя! Всего лишь сто золотых. Шучу-шучу.

— Достань ты эту штуковину раньше, и нам бы не пришлось возиться с з’ури, — серьезно заметил Уолт. Да, удар Четверицей по карлу не дал бы тем времени включить и использовать орб, а они бы в таком случае не потеряли времени и сил. — Ты мог бы и раньше сказать, что у тебя есть нечто подобное. А еще есть?

— Нет, больше нет. А об этом я только сейчас вспомнил, — честно признался Вадлар. — Свернутый Мир, Сила Крови Фетис — это создание субпространств внутри нашего тела. Опытные Живущие в Ночи нашего клана могут создавать субпространство размером с замок. И хранить мы можем в них неограниченное число вещей, такое количество, что и не сразу припомнишь, что с собой таскаешь, а чего и в помине нет и не было.

— Да уж… — протянул Уолт. Субпространство размером с замок. Факультет практической магии локти бы себе от зависти отгрыз. А потом бы пошел в гости к факультету теоретической магии — грызть их локти. Все-таки жаль, что упыри не допускаются в Школу Магии. Хотя бы даже в качестве объектов изучения…

Уолт быстро прогнал последнюю мысль. Вряд ли бы Вадлару понравилось связанным лежать на столе, пока в его рту ковыряются инструментами, похожими на орудия труда то ли кузнеца, то ли брадобрея.

Вадлар проглатывал оружие обратно, всасывая его, а Уолт настраивался на магическую волну артефакта. Песочные часы словно и не пострадали от недавнего использования орба. Их волшебные частицы быстро вертелись вокруг вырабатываемого ими колдовского поля. Хотя это неудивительно, субпространства не должны пострадать от воздействия пожирателя магии, по крайней мере, Уолту не были известны орбы подобной Силы. Некоторые маги вообще утверждали, что в ближайшую тысячу лет развитие магии не позволит создавать такие могущественные орбы.

Локусы Души затрепетали, как невинная девушка в первую брачную ночь, когда жених понимает, что она отнюдь не невинна, и с мрачным лицом достает плетку, игнорируя слова жены: «Ой, неловко-то как получилось…» По каждому нерву струилась энергия, магические каналы ауры переполнялись чистой Силой, сырым материалом, готовым преобразовываться в ноэмы. Уолт улыбнулся. Да, с подобным ощущением сравнится только… Нет, ничего не сравнится.

Иероглиф на клинке меча, выбранного Магистром, засветился, отзываясь на эхо магии в ауре. Заклинание, которое высвобождал этот меч, заинтересовало Уолта: раньше с подобными типами заклятий он не встречался. Оружие с Дальнего Востока с его необычной магией? Высокое Искусство тамошних кудесников иногда здорово удивляло.

— Что ж, продолжим путь! — жизнерадостно сказал Вадлар. Вытащив эспадон из пола, упырь положил его на плечо и направился к туннелям. Они сделали всего несколько шагов, как из коридора, расположенного правее, появились существа, чей вид заставил Фетиса потрясенно пробормотать: — Дикие?

Здоровое создание, смахивающее на кошку, заросшую иголками, точно дикобраз, вылетело им навстречу, шипя и брызжа слюной. Его пасть демонстрировала внушительные клыки. Следом появилась летящая тварь, вся покрытая слизью. За ней, переваливаясь на коротких ножках, в зал протиснулся толстяк с восемью отвисшими грудями и шестью клыками, торчащими из-под нижней губы. Идущее позади толстяка существо было окружено роем мух, и его форму невозможно было разглядеть. Рядом с ним шли двое, с длиннющими руками, худые и высоченные. В коридоре им приходилось пригибаться, но когда они вышли в зал и выпрямились, то их рост потрясал.

— Баджанг, адзе, доппельзаугер, лоогароо, лобисхомены, — перечислил Вадлар. — Они же сейчас должны перегрызть глотки друг другу. Правда, в первую очередь они должны сейчас спать…

— По-моему, в первую очередь они не должны сейчас находиться здесь, — заметил Уолт. — В Лесах карлу упырям, уж прости, не место.

Что, вот и возможность опробовать новый меч? Или воспользоваться Четырехфазкой? Нет, лучше приберечь ее для будущих встреч с з’ури или Лесными магами, учитывая, что много Четвериц Уолт создать не может. Дикие Живущие в Ночи обладают огромной физической силой и высокой скоростью реакций, но по сути своей это просто большие животные, которые пьют человеческую кровь, обращая людей в подобных себе. С животными можно разобраться по-простому.

Дикие упыри быстро рассредоточились по залу, готовясь к атаке с разных углов, и Уолт засомневался, так ли уж безрассудно действуют эти «животные»? Как-то слишком умело они приготовились к нападению. Адзе взлетела к потолку, капая слизью, кошка-баджанг замерла посередине, шевеля иглами, доппельзаугер уселся на пол справа от нее и теперь раскачивался, тряся грудями, лоогароо жужжал слева от баджанга. Лобисхомены медленно приближались.

— А это кто? — недоуменно спросил Вадлар.

В зал вошел новый Живущий в Ночи. В отличие от Диких, этот явно был выше уровнем. Рыцарский доспех полностью закрывал его тело, и только отсутствие шлема давало возможность понять, что это упырь — густые черные волосы, бледное лицо и ярко-алые губы.

— Удивительно встретить здесь брата по Крови. — Рыцарь остановился возле баджанга, погладив кошку по голове. — Даже человек удивляет меня меньше, чем ты.

— Из какого ты клана?! — резко спросил Вадлар. — Назовись!

— Сколько тебе лет, мальчик? — усмехнулся рыцарь. — Я чувствую, что ты Бродящий под Солнцем, но ты слишком молод для носферату. И я не чувствую Кровавой Боли, что должна сопровождать тебя. Экху-Рон? Нет-нет, Фетис. Скажи, мальчик из клана Фетис, как же тебе удалось стать носферату в свои сто пятьдесят лет, если ты не выпил кровь трех тысяч человек?

Три тысячи?! Уолт не верил собственным ушам. Он слышал, что упырь должен выпить много людей, чтобы перестать бояться Проклятого Путника, но три тысячи… Это много. Очень много. Может, поэтому носферату всегда так мало? Людей не наберешься, чтобы каждый Живущий в Ночи стал Бродящим под Солнцем. Но этот сказал, что Вадлар не выпил столько и при этом является носферату. Как же он…

— Ты Блуждающая Кровь! — оборвал его Фетис. — Ты подлежишь Истреблению!

— Молодость, молодость, — вздохнул упырь. — Ответь, мальчик, как ты, хоть ты и носферату, собираешься Истребить меня, носферату, которому скоро исполнится тысяча лет, если ты даже до конца не овладел силами и способностями Крови Бродящего под Солнцем?

— Не знаю, как это собирается сделать он, — усмехнулся Уолт, — зато отлично представляю, как это собираюсь сделать я.

— Маг, — констатировал упырь. — Маг, думающий, что умеет колдовать. Маг, который никогда не сталкивался с нашей, присущей только Живущим в Ночи, магией. Мне будет приятно отдать твою кровь моим зверькам, человек.

— Я никак не могу понять, из какого он клана, — прошептал Вадлар Уолту. — Не могу определить, какая у него Сила Крови. Будь осторожнее. Если он не врет, что ему тысяча лет…

— Жаль, что придется убить и тебя, мальчик, — вздохнул упырь. — Мне и правда интересно узнать, как ты стал носферату без Кровавой Боли. Но дела не терпят отлагательств. Час Пробуждения близится, и у меня нет времени играть с вами.

Лобисхомен начал раздуваться, наливаясь изнутри светом. Влияние орба на волшебство уже закончилось, и Уолт вскинул руки, рисуя пламенными струйками с пальцев Знак. Его и Вадлара окружила цепь багровых огоньков. Лучшая защита — нападение. Однако когда лобисхомен лопнул, выпустив из себя огромный шар белого пламени, рыжий сгусток огня, раскрутившийся перед Фетисом и Магистром в виде круга, вздрогнул и начал медленно, но верно поддаваться более сильному огню. Уолт быстро присел, хлопая в определенной последовательности по полу, обращаясь к Земле, лучшей Стихии Защиты, но тут круг разорвался, пламенными лоскутьями всасываясь в белое пламя, и жар хлынул на мага…

Хлынул и опал. Перед Магистром стоял Фетис и, как понял Уолт, всасывал белый огонь. От раскаленного шара ко рту Вадлара протянулась белоснежная нить, плюющаяся искрами, но он все втягивал и втягивал ее в себя, пока от пламени не осталось и следа.

— Не овладел, говоришь? — В голосе Вадлара прорезалась злость. — Да ты даже не представляешь, как я овладел Силой Крови, носферату!

Эспадон описал янтарную дугу, зайдя за спину Фетиса с правого бока. Вадлар с коротким выкриком бросился на второго лобисхомена, который тоже начал раздуваться и светиться. Ему наперерез кинулся толстяк-доппельзаугер. Он катился по полу, оставляя в нем глубокую борозду. Перенаправивший Силу Уолт встретил доппельзаугера каменными стенками, выросшими спереди и сзади Дикого. Стенки тут же соединились и раздавили жертву. Черная кровь обильно залила пол. Вадлар ударил снизу вверх, разрезав лобисхомена от поясницы до правого плеча и, как только двуручник вышел из тела, прокрутился на месте, подпрыгнул и с размаху разрубил голову Дикого от уха до уха. Вырвавшиеся из трупа красно-оранжевые языки огня перемешивались с зелеными огоньками, что покрывали упыря, и гасли, испаряясь вместе с исчезающим на глазах телом.

— Ты будешь следующим! — рявкнул Вадлар, ткнув эспадоном в сторону рыцаря-носферату.

Блуждающая Кровь ничего не ответил, только шевельнул пальцами рук. Адзе спикировал на Фетиса, посылая перед собой самую настоящую волну слизи.

— Нет! — закричал Уолт, понимая, что Вадларсобирается воспользоваться Свернутым Миром.

Челюсть Живущего в Ночи дрогнула, начав меняться. Может, он и не собирался глотать падающую сверху слизь, может, он собирался сделать что-то другое, но именно слизь глотать ему было нельзя — магическое чутье Намина Ракуры на ничтожное мгновение ухватило ее чудовищную смертельную ауру, а чутью своему Уолт доверял.

Доверился ему и Вадлар. Он быстро отскочил назад. Его лицо изменилось, когда тягучая скользкая масса ударила в пол. Плиты в этом месте мгновенно исчезли, словно время помчалось в тысячу раз быстрее, обратив их в прах. Глубокая дыра вела куда-то вниз, откуда доносилось подозрительное гудение.

— Это магия… Очень быстрая и непонятная… — Вадлар внимательно следил за кружащимся над ямой адзе, прислушиваясь к словам боевого мага. — Я попробовал Ветер, но он не сработал, а Землей я его сейчас не достану. Вода и Огонь, кажется, тоже не подействуют. Свет бы мне не хотелось трогать, а для Тьмы у нас нет Приношения. Я попробую создать креатуру, но надо, чтобы ты меня прикрыл.

— Сколько потребуется времени? — Адзе не спешил снова нападать. Видимо, нужно было поднакопить слизи для следующей атаки, но еще оставались баджанг и лоогароо, да и самого носферату неизвестного клана не стоило игнорировать.

— Минута, — сказал Уолт. — Одна минута.

— Хорошо, — кивнул Вадлар. — Посмотрим, что я смогу сделать.

Уолт сжал ладони и забормотал формулы Слов и Высказываний, вызывая в сознании мыслеформы нужных энергий. Кроме предложенного им был еще один вариант — обратиться к Силе полученного от Вадлара меча, но, во-первых, Уолт не знал, что за Заклинание использует меч (он собирался в этом разобраться по дороге на свободу), а в магическом деле без этого никак не обойтись, в противном случае можно и по голове получить рикошетом. Во-вторых, магическая креатура казалась в данный момент предпочтительней. Созданное при помощи магии существо поможет справиться не только с адзе, но и с остальными.

Блуждающая Кровь решил не дожидаться результата операций Магистра и, шевельнув пальцами, послал в бой баджанга и лоогароо. Кошка, ощетинившись иголками, выпустила их все до единой в сторону Фетиса и Намина Ракуры. Бесформенная туча мух взметнулась к потолку, огибая адзе, распалась на два роя и ринулась вниз.

Иголки Фетис отбил, точнее, разрубил, закрутив эспадон в янтарном вихре вокруг себя и боевого мага. Уолт на миг отвлекся, восхитившись скоростью Живущего в Ночи. Так махать двуручным мечом не каждый мастер умеет. И пусть это упырь с неестественной силой — все равно, все равно…

Рычащий баджанг налетел следом. Вадлар зарычал в ответ и махнул навстречу Дикому эспадоном. Баджанг извернулся, сложившись чуть ли не пополам, янтарное лезвие промчалось над ним, он выпрямился, выбрасывая лапы в сторону Вадлара. И получил удар в бок эспадоном.

Уолт опять восхитился. Чтобы так быстро остановить идущий с размаху удар двуручником и еще быстрее ударить им — это надо уметь! Здесь огромная физическая сила не то что помочь, помешать может.

Черная кровь побежала по клинку, баджанг завизжал. Фетис не разрубил его с одного удара, но сейчас неотвратимо погружал меч в тело Дикого. Баджангу некуда было деваться от неизбежной смерти. Он и не пытался. Выгнувшись дугой, он вдруг всем телом обрушился на эспадон, прижав его к полу. Фетис от неожиданности чуть не выпустил рукоять из рук. А сверху, неистово гудя, падал мушиный рой, распадаясь на вертящиеся зигзагами кучки. Теперь стало видно, кто за ней скрывался. Это оказалась небольшая, с человеческий кулак, голова, у которой там, где обычно находится шея, виднелся десяток мелких ног. Небольшое облачко мух поддерживало оскалившую крупные клыки голову в воздухе.

Гудящие зигзаги ударили в Вадлара, не успевшего вытащить эспадон из-под баджанга. Мухи забирались в рот и глаза, в нос, набивались в уши. Одной рукой Фетис отмахивался от надоедливых тварей, другой пытался вытащить двуручник. Мухи облепили его целиком, и там, где они садились, начинала дымиться одежда. Вадлар заорал, когда ощутил резкую боль на лице, захлопал обеими руками по голове, убивая жужжащих тварей, но мух становилось все больше и больше, будто они плодились в геометрической прогрессии.

Внезапно с ними что-то случилось, и они оставили Вадлара в покое и застыли в воздухе. Фетис успел заметить, что у них даже крылышки не шевелятся, они висели без всякой видимой опоры, будто кто-то незримый поддерживал их. А затем мухи начали распадаться на мелкие кусочки, пылью осыпаясь на пол. Рядом стукнулась о плиты голова, лишившаяся воздушной опоры, она закричала и засучила ножками, когда из раны на затылке начала толчками бить кровь. Вадлар, схватившись за рукоять, рванул эспадон вверх, разрезав баджанга, и, не останавливая движения, обрушил двуручник на лоогароо.

— Спасибо, — тяжело дыша, сказал Живущий в Ночи.

— Не за что, — ответил Уолт. — Я сначала хотел их спалить, но они облепили тебя. Не думаю, что тебе нравится быть подпаленным.

— Ты прав как никогда, — ухмыльнулся Вадлар. — Не знаю почему, но не люблю, когда меня пытаются сжечь. Ты сделал креатуру?

— Сделал. И она уже действует.

Да, действует. Лоогароо нужно было напасть на него, плетущего Заклинание мага, а не на Вадлара, убивающего его собрата.

Уолт показал на поднявшегося к потолку адзе. Кружась возле сферы Единства, Дикий капал вниз слизью, которая снова полностью покрывала его тело. Было видно, что он готовится к нападению. Внезапно он закричал и начал извиваться. В его теле, возле груди, появилась дыра, которая постепенно увеличивалась. Затем хрустнуло, отрываясь, левое крыло и, кувыркаясь, полетело вниз. В Диком появлялись все новые дырки, и новые части тела продолжали отваливаться и падать.

Фетис присмотрелся. На миг ему показалось, что брызнувшая из адзе кровь попала на какую-то фигуру, кружившуюся вокруг Дикого. Невидимая креатура? Хорошо придумано, адзе просто не заметил подбирающегося к нему врага и не встретил его слизью и теперь погибает, не имея возможности воспользоваться своим умением.

Адзе кричал до тех пор, пока вместо его лица не образовалась дыра. После этого он вспыхнул огнем, обращаясь в безвредный пепел.

Фетис ощутил, как рядом что-то приземлилось и метнулось к ногам мага. Усмехнувшись, он посмотрел на Блуждающую Кровь.

— Ты остался один! — издевательски крикнул Вадлар. — Твои зверьки теперь тебе не помогут!

Блуждающая Кровь покачал головой.

— Глупцы, — усмехнулся он. — Неужели вы и правда думаете, будто я рассчитывал, что мои игрушки вас убьют? Нет, их предназначение совсем в другом.

Лицо Уолта вытянулось, будто он осознал что-то неприятное для себя. Так и было: маг корил себя за грубую ошибку. Он быстро отдал приказ креатуре напасть на упыря-рыцаря, а сам начал готовиться к Четырехфазке. Что-то он слишком часто допускает простые ошибки. Он явно отвык работать вне команды.

Невидимое для простых и магических глаз создание метнулось к носферату. Тот, будто почувствовав это, шагнул навстречу, вскинув левую руку. Латная рукавица вдруг засветилась, пространство перед упырем заполнили разноцветные нити, что свивались в единый клубок. Рыцарь бросил его точно в креатуру, будто видел, откуда она приближается. Темное облако окутало магическое создание, как только клубок врезался в него.

Уолт перестал ощущать связь с созданным им существом. У него будто перехватили вожжи, и другой кучер бесцеремонно отпихнул его в сторону. Эфирный поток, соединявший Локусы Души с креатурой, оборвался резко и бесповоротно.

«Рыцарь» пошевелил пальцами левой руки, и Уолт почувствовал приближающуюся опасность. Он быстро оттолкнул Вадлара в сторону. По плитам, где они только что стояли, словно чиркнули острые клинки, выбив из камня искры.

— Ублюдок! — разозлился Уолт, поставив энергетические щиты вокруг себя и Вадлара. Это был лучший способ защиты. — Он отобрал у меня контроль над моей же креатурой!

Вадлар изменился в лице и с ужасом глянул на рыцаря.

— Не может быть, — севшим голосом сказал он. — Тиары, Черный клан. Сила Крови — Безусловное Повиновение. Я думал, это выдумки.

— Выдумки? — У рыцаря оказался острый слух. Он расхохотался. — Мы — выдумка? Совет Идущих Следом за Одиннадцатью — молодцы! Превратить нас из страшилки на ночь в выдумку — здорово придумано! Что ж, скоро выдумка покажет Лангарэю, как ошибался Совет и Незримые!

Он пошевелил пальцами, и энергетические щиты содрогнулись от града ударов. Креатура выкладывалась на полную, Уолту приходилось постоянно обновлять Силу в защите. Он бросил взгляд на рыцаря. Тысячелетний носферату опасен и для боевого мага, Уолт хорошо знал это. А такой носферату, что сумел подчинить себе магическое создание боевого мага, опасен вдвойне. Не стоит сомневаться, как только Магистр направит в него Четверицу, он прикроется креатурой и успеет ускользнуть из зоны действия Заклинания. И нанесет ответный удар, на который Уолт может не среагировать.

— Впрочем, у меня есть к тебе предложение, мальчик. — Тиар задумчиво постукивал пальцами по стене, рядом с дырами, что остались от Заклинания из Свитка Магистра. — Если ты убьешь человека, что рядом с тобой, и разделишь его кровь со мной, я подумаю о том, чтобы ты мог присоединиться к нам.

Вадлар довольно цветисто описал, как Тиар присоединяется к обществу мужеложцев в качестве их ежедневной пассивной игрушки и в итоге начинает получать от этого удовольствие. Уолт покосился на Фетиса. У него, конечно, фантазия та еще…

— Очень жаль, — вздохнул Блуждающая Кровь. — Ты кажешься довольно перспективным. Неужели надеешься, что сможешь защитить человека?

— Я вообще-то и сам себя могу защитить! — рявкнул Уолт, которому надоело, что упырь подчеркнуто игнорирует его. Он хотел еще кое-что добавить, но посмотрел на Вадлара и осекся.

Глаза Фетиса светились красным, его лицо стало жестким и даже жестоким.

— Надеюсь? Защитить? Его? — Кипящая ярость брызгами слов вырывалась из молодого носферату. — Надеюсь?! Нет! Не надеюсь! Я защищу его, тварь! — И он резко вышел за пределы энергетических щитов.

Уолт ничего не успел ни сказать, ни сделать.

— Я хотел приберечь это на самый крайний случай.

Намина Ракура мог видеть только спину Живущего в Ночи, но и она излучала такую уверенность и решимость, что Магистр вдруг поверил, что все будет хорошо и этот Тиар прямо сейчас исчезнет.

— Интересно, мальчик, чем же ты хочешь меня удивить?

Рыцарь шевельнул пальцами. Удары перестали сыпаться на защитное поле. Креатура отскочила в сторону и замерла, не нападая. Впрочем, Уолт не спешил убирать Заклинание. Не зря упырь вышел из-под магической Защиты, не зря решил не применять свое это под покровом волшебства, так что лучше Магистр подождет, пока это это не закончит свое действие…

Челюсть Вадлара опустилась до пола. Яркая вспышка красного света озарила зал, со всех сторон подул ветер, такой плотный, что его движение можно было разглядеть даже не магическим зрением. Под ногами Вадлара треснул пол, его ступни провалились под плиту сантиметров на двадцать. Штаны и куртка развевались на нем, как флаг на корабле, попавшем в бурю. Создавалось ощущение, что их сорвет с него порывами ветра. Изо рта упыря повалили густые клубы черного дыма, в очертаниях которого мелькали странные фигуры, и дерзкие выпады по нему закрутившихся в смерчи ветров не были для дыма помехой. Он сгущался перед Фетисом, превращаясь в подобие громадного существа, и вскоре в нем можно было разглядеть ноги, руки, голову.

Рыцарь нахмурился. Кажется, ему не понравилось то, что он увидел.

Уолт никак не мог понять, что выпускал из своих внутренних субпространств Вадлар. Возникшее существо не было знакомо магу ни по одному трактату о живых и магических созданиях Равалона.

Рыцарь вдруг резко вскинул левую руку. Уолт понял, что это приказ креатуре напасть, и начал создавать Жест, пытаясь перекинуть часть Защиты на Вадлара, но не успел. Дымное создание выбросило руку в сторону, из черных клубов ударили волны темноты. Этот темный шлейф быстро отыскал креатуру и опутал ее густыми кольцами. Стало даже возможно увидеть в окутавшей креатуру дымке ее очертания, напоминавшие ворона с десятком когтистых рук. Креатура издала звук, который раздается, когда в воду кидают камень, и, задрожав, обратилась в серый пучок тумана, впитавшийся в темные кольца дыма.

У Уолта закружилась голова, закололо в висках. Локусы Души будто пытались сжаться в точки. Магия, что на миг захлестнула зал, была невероятно могущественной, чистой и совершенно непонятной. Структуры ноэм плясали в безумном танце, гиле распадалось до тех частичек реальности, дальше которых только неизвестные поля взаимодействий и такие сферы бытия, которые способна постичь только Мысль Тварца или его непосредственные Слуги, что сотканы из его Мыслей, ноэзис… Ноэзиса вообще не было, словно магия колдовала сама по себе, волшебство творилось волшебством. Чувствовалось Изначалье Порядка, оседлавшее Изначалье Хаоса, и Изначалье Хаоса, ковыряющееся в изнанке Изначалья Порядка. Это были только отблески, метафоры, в которые происшедшее облекло сознание Магистра. Истинную природу Силы, что породило выпущенное на волю Вадларом существо, понять никак не удавалось…

— Что скажешь теперь? — Вадлар говорил уверенно, но… Казалось, что за уверенностью скрывается что-то еще, нет, не неуверенность, ее там не было… Беспокойство?

— Скажу, что ты безумец и мне нужно было убить тебя сразу! — Блуждающая Кровь вскинул руки и резко опустил их вниз. — Умри вместе с призванным тобой убоговским существом!

Потолок треснул. Солнечные лучи хлынули в зал. Вселенское Древо гибло, Гедггиг сразу лишился головы и хвоста, а Хаггур еще некоторое время созерцал творящееся безобразие. Вместе с кусками потолка и солнечными лучами вниз посыпались десятки Диких упырей, подобных тем, которых боевой маг и Фетис сразили, и новые, не схожие обликом с теми. Одни падали, другие парили, третьи ловко приземлялись. Дикие Живущие в Ночи заполнили весь зал, их рев и клыкастые пасти были повсюду.

Дымное существо, не издав ни звука, повело руками. Черные извивающиеся полосы поползли по залу, из них били темные струи. Уолт понял, что его магическая Защита слабеет и начинает исчезать еще быстрее, чем под ударами креатуры. На сложные действия не оставалось времени, и он начал просто скармливать Силу напрямую из ауры в энергетические щиты.

Тиар швырнул в дымное существо несколько разноцветных клубков, но кольца Тьмы окутывали их и обращали в ничто раньше, чем клубки долетали до цели. Несколько полос черного тумана метнулось к Блуждающей Крови, и он поспешно начал отступать в тоннель, но раздавшийся грохот заставил его оглянуться и изменить планы. Оба прохода были завалены, а над ними таяли туманные частицы Тьмы. Уолт видел, что чернота оказалась быстрее, чем полосы, которые протянулись к Тиару. Снова грохот — уже со стороны прохода, из которого он и Вадлар вошли в зал. Сомнений не осталось — дымное существо не собиралось выпускать никого.

Тиар замахал руками, и десятка три Диких бросились наперерез дымной смерти, образуя между рыцарем и Дымовиком (так его решил называть Уолт) заслон. Дымные кольца обращали их в части той Тьмы, что клубилась в руках Дымовика. И эта чернильная темнота совершенно не была темнотой Ночи, ласковой, надежной Ночи, что несла упырям жизнь. Это была смерть, жадно пожиравшая все на своем пути, и справиться с ней Дикие не могли. Даже Уолт, превозмогая головную боль, из последних сил сдерживал наплывы черных волн на Защиту. Энергия щитов исчезала, словно сухое дерево в костре. И только Фетис, стоявший рядом с Дымовиком, мог не бояться струй черноты, они старательно обтекали его. Великий Перводвигатель, что же за создание ты хранил в себе, Вадлар?!

Но постепенно давление мрака начало снижаться. Уолт ощутил это по уменьшению затраты Сил на щиты. Магистр увидел, что Дымовик, поглотивший почти всех Диких в зале (примерно семеро еще оставалось между ним и Тиаром), стал совсем плотным. Темная дымка окутывала черненый доспех, в клубящемся черном сгустке на месте головы сверкали три желтых глаза. Дымовик стал… более реальным, что ли? Словно раньше он был рисунком на холсте, а теперь стал полноценным существом в трехмерном измерении физической реальности Равалона. И вместе с этим как будто уменьшились темные полосы, стало меньше черноты. Тьма, что рождалась в ладонях Дымовика, съежилась до размеров шарика. Вадлар удивленно смотрел на метаморфозы дымного создания. Было видно, что происходящее не входило в его планы.

И вдруг Дымовик исчез. Он просто съежился, почти моментально втянув в себя все выпущенные им же полосы Тьмы. Смертоносный мрак пропал, и теперь зал заливал дневной свет. От Дымовика остались два черных, как мантии даларийских некромагов, шарика, подкатившихся по полу к ногам Фетиса.

Вадлар выругался. Тиар захохотал. Уолт переводил дух.

— Ты повеселил меня, мальчик! — воскликнул Блуждающая Кровь. — Давно никто не мог заставить меня так смеяться! Но — хватит!

Рыцарь хлопнул в ладоши. И сверху, с разрушенного потолка, начали спрыгивать упыри. Эти оказались уровнем выше Диких, что было видно по тому, что они были в доспехах. Дикие упыри никогда не носят одежду.

Живущие в Ночи спускались и рассредоточивались вдоль стен. Каждый в правой руке держал небольшой жезл с крупным алым камнем в виде пятиконечной пирамидки на навершии.

— Пора умирать, мальчик. А ты, маг, запоминай, какова она — упыриная магия. Может, в Посмертии будешь вспоминать.

Тиар повел пальцами, будто заиграл на арфе. Упыри начали раскачиваться. Уолт напрягся. Дикие приближались к Вадлару, но двоих Блуждающая Кровь предусмотрительно оставил при себе. Проклятье! Четверицей его не достать, ибо всю Четверицу нужно направлять на него одного. Чтобы уничтожить носферату, понадобится вся Мощь Заклинания Связки Стихий, какой-нибудь одной не обойтись. Но он же наверняка прикроется Диким, наверняка…

Дикий, состоящий из одной пасти и множества рук, набросился на Вадлара. Фетис выбросил навстречу эспадон, но слишком медленно. Исчезновение Дымовика выбило Вадлара из колеи, и бывшую скорость двуручника он не успел набрать. Эспадон не разрубил Дикого, и тот даже успел несколькими руками схватиться за янтарное лезвие. Из его ладоней по клинку потекла пенящаяся жидкость. Вадлар вскрикнул от отвращения, попытался стряхнуть упыря, но сбоку надвигался другой Дикий, а сверху падал лоогароо, и Фетис не успевал, не успевал…

Изо рта и ушей раскачивающихся упырей хлынула кровь. Но она не текла на пол. Наоборот, она начала складываться в воздухе в сложные пурпурные знаки, буквы странного алфавита, от одного вида которых несло болью и страданиями. Кровь продолжала течь, увеличивая знаки в размерах, она переливалась внутри букв, создавая вокруг них ореол многоцветья. И накапливающаяся этими буквами Сила содержала такой испепеляющий заряд разрушения, что Уолт решился.

Он убрал щиты и взмахнул мечом, пропуская сквозь него всю свободно текущую по его ауре Силу. Он не знал, что должно произойти, не знал, как подействуют заклятия, заключенные в мече, но выхода не было. Нужно что-то делать. Помочь Вадлару. Защититься от вражеской магии. И прикончить Тиара.

Иероглиф на клинке запылал синим, его отображение сверкнуло перед глазами Уолта эннеарином. Лезвие меча завертелось с огромной скоростью, не затронув вращением рукоять. Синий круг, образованный верчением иероглифа, словно разбрасывался во все стороны его копиями. В считаные секунды везде полыхали иероглифы, словно споря с кровавыми знаками Живущих в Ночи.

Сознание Уолта заполнило марево, четко разделенное на два цвета. Намина Ракура знал: красным надо отметить тех, кто не должен попасть под действие Заклинания, а белым — по кому оно должно ударить. В голове боевого мага вертелось контурное изображение зала, и он без труда обнаружил там себя и Вадлара и окрасил их в красный. Остальных пометил белым. Все происходило так быстро, что Вадлар едва успел повернуть голову в сторону нападающего сбоку Дикого, когда Заклинание меча начало свою магическую вязь после Силовых актов Намина Ракуры.

Каждый иероглиф возле Живущих в Ночи вспыхнул горстью искр и образовал оранжевый провал метрового диаметра. Провалы вращались, и внутри каждого происходило дополнительное движение. Ни Тиар, ни другие упыри не смогли отреагировать, им не хватило времени. Из провалов в мгновение ока выползли существа, похожие на лис, но с двенадцатью хвостами и шестью глазами. Лисички взмахнули хвостами, и каждый упырь, кроме Вадлара, ощутил, как сквозь его тело прошли двенадцать невидимых ударов, словно ветер обдул их не только снаружи, но и изнутри. Глаза лисиц сверкнули белым, по хвостам пробежали искристые огоньки — и яркие рыжие струи огня начали бить из Живущих в Ночи, из двенадцати разрезов в их телах. Упыри словно обзавелись пламенными отростками. Они закричали, все разом, и Дикие, и более высокие рангом, и носферату — а потом затихли, вспыхнув так, что Уолту стало жарко и он прикрыл глаза от яркого хаоса сполохов.

Когда он открыл глаза, то увидел, что осталось от Тиара и его подручных: раскаленные доспехи, прах и лужи крови, в которые обратился пурпурный алфавит. Оранжевые провалы исчезли, и иероглиф на мече уже не светился.

— Хороший меч, — сказал совершенно обалдевший Уолт. Такого он не ожидал.

— Ага, — поддакнул ему обалдевший Вадлар. — Знаешь что? Отдавай его обратно.

— Чуть попозже, хорошо? Что-то подсказывает, что он мне сегодня еще пригодится. — Уолт с интересом рассматривал меч. Эх, сейчас бы разобрать его колдовское поле да выяснить, как устроена магическая структура!

— Я вообще-то пошутил, — надулся Вадлар.

— Знаешь, я бы на твоем месте артефактами, как этот, не разбрасывался. Раздаешь каждому встречному…

Уолт засунул меч в ножны Убийцы Троллоков, неплохо ему подошедшие, и огляделся. Видимо, Алесандр обойдется без замены своему мечу. Этот Уолту весьма понравился, да так, что никакие возможные наказания не страшны! А Алесандру он скажет, что Убийцу Троллоков карлу отобрали. Пускай Маэлдрону-Разрушителю претензии предъявляет!

— Нужно выбираться отсюда. Но для начала немного передохнем. Мне нужно подготовить несколько Заклинаний и задать тебе парочку вопросов. К следующей встрече с з’ури или другими Живущими в Ночи я не хочу быть неподготовленным.

— А как отсюда выбираться? Проходы завалены. Боюсь, не только в этом зале. Мое существо било так, что обвалился чуть ли не весь тоннель.

— Вот как раз мой первый вопрос — о выпущенном тобой… гм… Что это было?

— Это? Знаешь… Что ты делаешь?

— Не обращай внимания, это нужно для создания Заклинаний. — Уолт плел Жесты, что непосвященному могло показаться попыткой оскорбления на тайном языке глухонемых. Вадлар покосился на беспорядочные с его точки зрения движения рук, кистей и пальцев и продолжил:

— Когда я служил возле Купола, в моем прикупольном отряде была забава — пробираться ночами сквозь Пелену и проникать в Границу. Мы так проверяли новичков. Своеобразный тест на храбрость… Кто дольше всех продержится перед восходом Солнца в Границе, подальше от Купола, тот и победил. И я однажды забрался так далеко, что перестал видеть Купол. Мне показалось, что я заблудился. Холмы и степи не были мне знакомы, я шел по полю, на котором росли невиданные цветы. А потом я наткнулся на развалины каменного дома. Внутри не было ничего, кроме шкатулки и надписей на языках, которых я не знал.

Но потом я наткнулся на руны, чем-то похожие на гномьи, и с трудом, но все-таки прочитал, что в шкатулке находится… мм… грозный слуга, который повинуется своему хозяину и уничтожает всех его врагов, как бы они ни были грозны и могущественны. И хозяином станет тот, кто откроет шкатулку. Я, понятное дело, не дурак, шкатулку взял, но открывать не стал. Притащил ее в лагерь, где с помощью двух копий открыл, приготовив на всякий случай хорошее разрывное заклятие. При этом я еще подумал: а вдруг условие открытия шкатулки выполнится досконально и появившийся слуга станет повиноваться копьям, а не мне. Но ничего не случилось. Никто с клубами дыма не появился и не закричал: «Я великий и могучий джинн, могу построить дворец и могу разрушить дворец!» Я даже огорчился и выкинул список дворцов всех упырей, что мне не нравились. Внутри шкатулки лежал простой черный шарик, вот как эти. Я достал его, и в тот же миг в моей голове появилось знание, что шарик — существо из иного слоя бытия, более многомерного конфетинума…

— Континуума, — машинально поправил Уолт.

— Контифинуума, — согласился Вадлар. — И в нашем мире это существо способно поглощать время и пространство, из которого состоят тела смертных и бессмертных. Еще появились инструкции, как им пользоваться, и все такое. Я поместил шарик в личное субпространство и с тех пор ждал момента, когда он может пригодиться. Кстати, я потом снова бродил по тем местам, но ни поля, ни дома не нашел. Я и не думал, что он так вот подведет меня. В инструкции ни о чем таком, в смысле исчезновении и превращении в два шарика в разгар боя, не говорилось.

— Тебе на самом деле немыслимо повезло, — сказал Намина Ракура. — Невероятно повезло. Как и мне. Не призови Тиар на помощь Диких и остальных…

— Это его Апостолы.

— Не появись они в зале — мы бы сейчас жали друг другу руки на развилке в разные Посмертия. Ты выпустил в мир даймона.

— Даймона? — переспросил Вадлар. — Странно, я всегда думал, что они безволосые, с темно-зеленой чешуей и прижатыми к голове заостренными ушами.

— То демонстратор измерений, — пояснил Уолт. — Не стоит их путать с даймонами. Ты, между прочим, откуда о даймонах знаешь?

— Понтей что-то такое рассказывал.

— Понтей, значит… Даймон — это пришелец из иных пластов бытия, отличных от нашего собственного. Без-Образный Хаос или Все-Вышний Порядок дают им жизнь и ограничивают их существование. Если даймон решится спуститься или подняться в наш мир, то противостоять ему могут только Бессмертные боги и убоги или их аватары. Маги, даже Величайшие, только Обрядом Мета-Круга создадут Силу, которая, быть может, вышвырнет даймона обратно в сферу его бытия. Обычно даймоны сторонятся наших слоев, им здесь некомфортно, как рожденным в Хаосе, так и созданным в Порядке. Твой, кстати, скорее всего был из Все-Вышнего Порядка.

— Порядка? Ничего себе! Это какие же даймоны водятся в Хаосе, если мой был из Порядка?!

— Он поначалу никак не мог вместиться в пространственно-временной континуум нашей физической метрики и существовал как нетипическая магическая флуктуация… Чего ты на меня так жалобно смотришь?

— Не понимаю я речи твои замысловатые, о мудрый маг! Пожалей дурака, а?

— Ох! Представь, что тебе нужно поместить кусок мыла в коробочку, которая раза в три меньше, чем мыло, через небольшое отверстие, а мыло, ко всему прочему, еще быстро тает. Вот даймон — это мыло, коробочка — наша реальность, отверстие — нерушимые Законы Мироздания, вложенные в него Тварцом, а процесс таяния — происходящие с многомерной сущностью даймона в нашей реальности изменения. Если мыло сразу и целиком поместится в коробочку, она лопнет. Поэтому и нужно отверстие, чтобы не дать коробочке лопнуть, поэтому Тварец и ограничил Проходы между слоями бытия. Если мыло долго помещать в коробочку, то оно растает и превратится в мыльную жижу. Черный шарик — мыльная жижа даймона Порядка. Он воплощался в нашем пласте реальности постепенно, как дымовая фигура, но, как помнишь, обрел вполне плотные черты. Поглощение им Диких подхлестнуло его многомерное воплощение в наш мир, и процессы транс-коррозии… то есть процессы нашего мира, что влияли на него, ускорились, и он начал быстро таять, просто не успев уплотнить себя. И стал жижей, но теперь более укорененной в нашем слое бытия жижей — не одним, а двумя шариками. И предупреждаю тебя, хоть ты и не сможешь ближайшие две недели этого сделать, лучше не выпускать его вновь, если не столкнешься со сварливым богом или злобным убогом. В другом случае он просто поглотит не только твоих врагов, но и тебя, а потом займется окружающим сущим. Понятно теперь?

— Мне кажется, — задумчиво ответил Вадлар, — что о континууме нашей метрики и флуктуации было понятнее… Да шучу я! Какой второй вопрос? Ты говорил, что их парочка.

— Подожди минутку. — Уолт закрыл глаза, завершая Жест. Ноэмы Стихий были транслированы в Локусы и готовы к ноэзисному преобразованию, потенциальные Заклинания теперь ждали своего часа. — Второй мой вопрос непосредственно касается Живущих в Ночи. Не мог бы ты мне сказать, каким образом Дикие упыри спокойно разгуливают под Солнцем, игнорируя так называемое Воздействие? И эти Апостолы — ведь не все они, кажется, были носферату?

— Ни один из Апостолов не может быть носферату. Апостолы — это продолжение их Переродившего, его глаза, уши и руки. Но я не ответил на твой вопрос… Я не знаю. Я сам был потрясен, когда Дикие под светом Глаза Дня спустились к нам. Даже отвлекся слегка. Впрочем… — Вадлар заколебался. — Ходили слухи… запрещенные слухи… что если Бродящий под Солнцем поделится своей Кровью, сердцевиной текущей по его жилам крови, то упырям рангом меньше Воздействие не нанесет вред… Но это только слухи, в действительности я никогда с этим не сталкивался. Да и если посчитать, сколько Диких здесь было, то носферату со всеми не смог бы кровью поделиться. Нужно было бы много носферату. Может, магия?

— Насколько мне известно, еще маги Роланской империи пытались создать из упырей убийц, способных действовать при свете дня, но магическая формула, направляющая на это Силу, так и не была создана. Никакое волшебство не защищает ваш род от Воздействия. Я скорее поверю в эти твои слухи.

— Чего ты на меня так смотришь, будто решил где-то найти Дикого и поделиться с ним моей кровью?

— Ой, извини, задумался!

— Что-что? Подожди, то есть ты действительно думал…

— Пора выбираться отсюда!

Уолт прервал разговор и взмахнул рукой, используя заготовленную ноэму Жеста. Гравитация была оттеснена магической рукой, и Магистр с Фетисом взлетели, устремившись к разрушенному потолку. Вадлар проглотил черные шарики, которые до этого держал в руке, прищурился, глядя наверх, крутанул эспадон.

— Магия, как я понял, уже действует? — спросил он.

— Ну да…

Вадлар кивнул и отправил эспадон следом за шариками, вытащив на свет Тварцовый давешний посох.

— Мне с ним спокойнее, — непонятно зачем сказал он Уолту. Уолт, подумавший, что «спокойнее» — это когда в многотысячелетней башне волшебника попиваешь чай, зная, что достать тебя в башне не может даже пресловутый даймон, пожал плечами.

Поднявшись наверх и никого не встретив (Уолт погасил Заклинание, готовое встретить недругов кольцом огненных шаров), маг и упырь обнаружили, что выбрались на крышу храма, который достигал в высоту длины знаменитых Божественных Секвой Лесных эльфов. Крыша утопала в зеленых побегах и листве ближайших деревьев. Стоявшие на краях статуи Вселенского Древа светились жемчужным светом. Настоящее море зелени расходилось во все стороны света, шевелилось, волнами накатывая на крышу.

— Мне казалось, что нас вели в подземелье, — с сомнением сказал Вадлар, закрываясь рукой от Солнца, которое висело прямо над головой.

— Возможно, нас незаметно транспортировали через сеть порталов, — предположил Уолт. Странное чувство охватило его. Локусы Души вели себя как насторожившиеся собаки. Покалывало кончики пальцев, магия словно пыталась сообщить о чем-то. Снова разболелась голова, начало колоть в висках, будто Вадлар опять освободил даймона. Предгрозовая тишина, готовая расколоться от удара молнии. Предчувствие чего-то необъятного, колоссального, грандиозного…

Волнение Магистра передалось и Вадлару. Он нахмурился, не задав вопрос о сети порталов, вертевшийся на языке, и настороженно огляделся. Теперь он увидел столбы дыма на горизонте, где море зелени соприкасалось с голубизной неба, заметил остатки октариновых и эннеариновых свечений в небесах, понял, что кое-где в зеленом море виднеются целые островки пустоты. Фетис четко осознал, что не слышит пения птиц, которое звучало, когда они утром пересекли рубеж Диренуриана. Он еще поражался — повсюду валяются убитые карлу, а птички заливаются как ни в чем не бывало… А сейчас никого и ничего. Мертвая тишина, будто все живое в Лесу карлу замерло, затаилось, ожидая… Ожидая чего?

Раздался звук, будто лопнула струна. А потом снова и снова. Опять и опять. Кто-то рвал струны тысячи арф, мандолин, лютен, в воздухе висела протяжная какофония. Вадлар обернулся, чтобы обратиться к Магистру, и обнаружил, что боевой маг стоит на коленях, держась за голову и закусив губу. Вокруг него кружило разноцветье огоньков, рождавшееся из то появлявшейся вокруг тела мага, то исчезавшей эннеариновой сферы. Обеспокоенный Вадлар шагнул к Магистру, но вынужден был остановиться. Крыша задрожала, сдвинулась, треснули статуи Вселенского Древа. То тут, то там в зеленом море Диренуриана в небо ударили фонтаны земли и древесного месива. Грохот, сменивший звуки струн, все увеличивался, ушам сделалось невыносимо больно.

Да что же это такое?! Где враг?! Где враг, которого можно увидеть, которого можно ударить?! Где враг, с которым можно сражаться, спали меня Проклятый Путник?!

Вадлар заорал, пытаясь избавиться от охватившего его напряжения. И, словно отвечая на призыв, над лесом встала гигантская фигура, на мгновение затмившая Солнце. Громыхание, которым сопровождалось ее появление, было подобно ярости Заваса-Громовержца, который, вернувшись с битвы с убогами, застал жену, сестру и мать в постели с одним из Младших Громовержцев, ярости, сокрушающей даже щиты Хранителей Моста в Небеса. Эта ярость ударила по Лесу карлу, и от гиганта во все стороны потянулись извилистые трещины, в которые проваливались деревья и строения. Одна трещина прошла рядом с храмом, отчего крыша дала еще более опасный крен, и Вадлару пришлось схватить мага, чтобы он не сполз за край. Вытащенная из внутреннего субпространства веревка с «кошками» для лазания по скалам пришлась кстати. Обвязав себя и Намина Ракуру, Фетис крепко вбил «кошку» в камень. Теперь свалиться вниз они могли только вместе с крышей.

Крыша ходила ходуном под усиливавшимися порывами ветра. А маг все никак не приходил в себя. Вадлар не знал, что делать. Он осмотрелся и присвистнул. Исполинский разлом, в который рухнули храмовые пристройки (лишившись лиственного покрова после того, как деревья провалились в гигантскую трещину, все постройки карлу стали видны как на ладони), поражал размерами. В нем могла поместиться большая деревня с прилегающими полями и лугами. А ведь это был не единственный разлом, появление гиганта повлекло за собой создание как минимум еще десятка таких. Диренуриан представлял теперь одну огромную развалину. Трещины протянулись от гиганта до рубежей Леса. Насколько позволяло зрение Вадлара при свете Глаза Дня, это было именно так.

Исполинская фигура, что возвышалась над Диренурианом, находилась примерно в пяти километрах от храма. Вадлар пригляделся. С ума сойти! Гигант с ног до головы состоял из деревьев и растений, объединившихся в ужасное подобие гуманоидной фигуры. Было еще что-то, но Солнце и расстояние не позволяли разглядеть. Самые высокие деревья Леса не доставали гиганту до пояса. Вместо ног у него были десятки щупалец наподобие корней, которые то и дело шевелились, и это движение «корней» сопровождалось разрушениями и сотрясением всего Диренуриана. С исполинских корней-ног осыпалась земля, и Вадлар понял, что это было за лопанье струн и грохот. Гигант вырвался из недр Леса карлу, выбрался, разорвав земные путы и ту природную магию, что скрепляет земляной покров Костей Мира в единую субстанцию.

Две руки гиганта Г-образными ветвями, тонкими в плечах и утолщающимися к кистям, носились над верхушками деревьев, заставляя их пригибаться чуть ли не до основания. Ударь он ими по земле — и землетрясение докатится до самой Гебургии и заставит гномов втянуть головы в плечи. Вадлар был почему-то уверен в этом.

Из плеч древесного исполина вверх росли ветви, которые соединялись над головой и создавали нечто вроде большой короны. И там, в этой короне, росло что-то темно-зеленое и мясистое.

— Подери меня убоги, — простонал Уолт, опираясь на руки и судорожно глотая воздух.

— Надеюсь, это не последнее желание? — осведомился Вадлар, решив про себя, что не быть магом иногда не так уж и плохо.

— Да нет… — мрачно ответил Уолт. — Такое ощущение, будто меня уже…

— А что, опыт имелся?

— Да иди ты! Ох, мать моя женщина… Это какой же ублюдок так смел все магическое поле Леса, что вместо него одна пустота осталась? Да слабых магов наизнанку вывернуть могло!

— Я думаю, этот ублюдок неподалеку. — Вадлар показал посохом в сторону гиганта. — По крайней мере, ощущения твои начались с его появлением… Нет, неужели тебя действительно…

— В комара превращу, — недобро пообещал Уолт.

— А почему не в лягушку? Вы, маги, вроде всех в лягушек превращаете.

— А я добрый. Чтобы ты в новом воплощении мог продолжать кровушку пить.

— Комары кровь не пьют. Только комарихи.

— Без проблем. Будешь комарихой. — Уолт поднялся, отряхнул пыль со штанов, ощупал веревку и посмотрел на лесного гиганта. — Вот это здоровяк! Я однажды видел Горного великана, но он рядом с этим громилой совсем мальчонка!

— У меня две новости, и обе плохие, — сказал Вадлар, прислушавшись к чему-то. — С какой начинать?

— Гм, дай подумать… — Уолт снял с себя веревку и протянул ее Вадлару. — Давай, что ли, с плохой!

— Украденный артефакт находится неподалеку от нас.

— И что в этой новости плохого? — Говорить Вадлару, что плохое в этой новости то, что артефактом является не Ожерелье Керашата, Уолт не стал.

— Ну, если меня не обманывают чувства, он находится прямо под тем гигантом.

— Вот как! — Нет, оказывается, в этой новости есть еще кое-что плохое. — Да, вот с ним даймон бы нам пригодился. А вторая плохая новость?

— Без сомнения. — Вадлар посерьезнел: — В Диренуриане много Живущих в Ночи. Я их ощущаю. Наверняка могу сказать, что свыше двух тысяч. И большая часть Дикие.

— Но ведь Воздействие должно их сжигать, — осторожно заметил Уолт.

— Воздействие, да… — кивнул Вадлар. — И я совершенно не понимаю, почему Воздействие не воздействует. Опять вспоминаю слухи, но это же сколько носферату нужно, чтобы почти полторы тысячи Диких разгуливали под Проклятым Путником… Прошу прощения, под Солнцем. Среди Блуждающей Крови мало носферату, они скорее исключение, чем правило. Но что хуже всего, сейчас все упыри пробиваются к гиганту. Боюсь предположить, но, скорее всего, их интересует та же цель. Не понимаю, совершенно не понимаю…

— Понимать нам и не нужно, правильно? Наше дело — отбить ящик у похитителей и вернуть его в Лангарэй, так? — Уолт перебирал оставшиеся Свитки, мысленно настраивая их на мгновенную реакцию. Серая Слякоть, Вызов Божественного Вестника, Мгновенное Перемещение, Светлое Изничтожение, Святое Покровительство. Последний Свиток нужно подготовить особо; началась такая свистопляска, что невредимым из нее выбраться можно и не надеяться. — Так, примемся за дело, и поскорее. Я, знаешь ли, уже по родной Школе соскучился.

— А я хотел тебя пригласить к себе в гости ненадолго, коллекцию оружия показать.

— В следующий раз, договорились?

— Ты так говоришь, будто собираешься сделать все возможное, чтобы следующий раз не повторился.

— Прости, но ты неправ. Я постараюсь сделать и все невозможное, чтобы следующий раз не повторился.

Вадлар расхохотался:

— Нравишься ты мне, маг! Эх, хотел бы я угостить тебя кружечкой хорошего эля, что варят в городе возле моего родового дворца! В Дирасме, городе Сива, такая дрянь продается, ты бы знал. Но, видимо, не судьба!

— Посмотрим еще. — Уолт улыбнулся. — Знаешь ты, упырь, чем завлекать!

Он посмотрел вниз, туда, где разрушенные пристройки наполовину сползли в разлом, а наполовину еще стояли на земле благодаря крупицам лесной магии, выдержавшей недавний напор свободной Силы.

— Итак, против нас карлу, Живущие в Ночи и похитители с невероятными способностями. — Уолт хмыкнул. — Как же мне это все не нравится!

— Уверен, что мне это не нравится больше!

— Ну что, начали? Запомни, нельзя останавливаться. Позволим втянуть себя в бой — и застрянем на месте, что означает провал задания и невыполнение Договора. И если на задание мне плевать, уж прости за честность, то Договор буду соблюдать от корки до корки. Иначе Архиректор меня и в Посмертии достанет.

— На задание мне тоже плевать. — Вадлар осклабился. — Но я обещал другу помочь. Вперед?

— Вперед!

Заклинание левитации помогло им без проблем спуститься на землю. Бесцветное пламя оплело руки Уолта — он хотел быть готовым к использованию Силы постоянно. По посоху поползли разноцветные разряды — от боевого мага Фетис не собирался отставать.

И только один вопрос не давал спокойствия Магистру.

Почему, провались он в Нижние Реальности, до сих пор никак не отреагировал Маэлдрон-Разрушитель?

Клинок тэа’с’у погрузился в грудь мохнатого не-живого, и з’ури едва успел отскочить, когда холодное пламя охватило тело Дикого. Не успел воин перевести дух, как возле него появились два Диких. Беспорядочно размахивавшие руками, они были идеальной мишенью для тэа’с’у. Взмахнув им, как плетью, з’ури обмотал упырей удлинившимся черным клинком. Но прежде чем он отдернул его назад, разрезав Диких на части, перед ним словно из-под земли возник Живущий в Ночи, в доспехах и вооруженный. Короткий толстый меч, сверкнувший декарином, вспорол черный доспех з’ури, как нож бумагу, и погрузился в грудь, обрызгав кровью Живущего в Ночи. Карлу всхлипнул и умер.

Разумный упырь глянул на Диких, которым тэа’с’у нанес смертельные раны. Будь сейчас ночь, у Диких была бы возможность регенерировать, но под светом Проклятого Путника это невозможно. Даже после Обряда Принятия Крови. Упырь отвернулся и скользнул к следующему карлу. З’ури был первоклассным бойцом, и расправиться с ним не могли даже десять Диких одновременно, сгоравшие сейчас возле него. Остальные Дикие осторожничали, опасаясь нападать. Из всех разумных упырей рядом оказался только он, Гур, Апостол Каара Ди-Нуша Тиара.

Он знал, что один на один ему не справиться с этимз’ури. Несмотря на это, Апостол все-таки должен был атаковать. Так хотел Старший, а когда Старший чего-то хотел, Апостолы исполняли это. Даже если это было невозможно.

Схватка кипела возле открытого участка Врат-кустов, просто исчезнувшего в тот миг, когда громадные магические волны обрушивались на Лес карлу одна за другой. Поначалу Живущие в Ночи просто обошли Врат-кусты, устремившись совсем к другой цели, однако потом Самый Старший заметил странную магическую активность и послал отряд Диких под предводительством Апостолов выяснить, в чем дело. Отряд был уничтожен, но Апостолы Ниараа Теш Тиара сумели передать своему Старшему сообщение, что за менилиором скрывается что-то важное, настолько важное, что там расположился целый полк з’ури с десятками Заклинателей. Самый Старший повелел туда отправиться Старшим со своими Апостолами и достать то, что охраняют карлу.

В узком проходе во Врат-кустах з’ури выстроились в четыре шеренги по шестьдесят смертных и сдерживали напор Диких, позади них Заклинатели плели свое волшебство. Несколько одиночек кружились в смертельном танце посреди разношерстого воинства Диких и Апостолов. Высокие и мощные по сравнению с остальными, эти з’ури сражались сразу двумя тэа’с’у. По несколько з’ури, у которых был только один меч, двигались рядом с ними, прикрывая. Некоторые двумечные бойцы потеряли свою команду и теперь сражались в одиночку. Эти смельчаки врезались в толпы Диких и превращали их в пылающее месиво. Иногда с двумечными схлестывался Апостол, и тогда умение сталкивалось с силой, ловкость с яростью. Апостолы были физически сильнее и выносливее, они даже заставляли двумечных з’ури пятиться. И тогда в дело вступали Заклинатели. Земля раскалывалась под ногами Апостола, проглатывая его, трава вдруг вырастала, приобретая остроту бритвы, и пронзала Апостола, или била с неба зигзагообразная синеватая молния, сжигая Апостола. И двумечные снова принимались уничтожать Диких, очищая поляну перед Врат-кустами.

Гур знал, что умрет. Когда круговорот черных клинков скрыл от него окружающий мир, он с радостью понял, что выполнил приказ Старшего. Пронзенный в сердце и горло, он перед смертью увидел, как его кровь быстрыми струйками метнулась по тэа’с’у к рукам з’ури. Темное облако окутало убийцу Гура, и он закрыл глаза.

Приказ был выполнен.

З’ури непонимающе уставился на руки, которые вдруг перестали его слушаться. Ладони разжались, и тэа’с’у упали вниз. Двумечный оказался в кольце врагов, безоружный. Дикие, зарычав, набросились на него. Находившийся неподалеку другой двумечный поспешил на помощь первому, свирепым напором разметав Диких и сокрушив загородившего путь Апостола. Он уже подобрался вплотную к товарищу, когда упыри вдруг бросились в стороны, а черный круг из двух тэа’с’у свистнул навстречу двумечному. И первый з’ури скрестил клинки со своим спасителем. Два мастера стояли друг напротив друга. Странные движения и подергивания первого з’ури указывали на то, что он будто сам не свой, словно его телом овладел бесплотный дух, который заставляет выполнять свои приказы. Подоспевшие вслед за вторым двумечным помощники прикрывали его спину, с трудом сдерживая натиск Диких.

Два мастера сражались, не обращая внимания, что вокруг собирается все больше и больше Диких, отделяя их от остальных з’ури. Помощники двумечного уже устали безостановочно рубить наседавших упырей, их выпады становились все медленнее и медленнее. Один промахнулся, и его достала слюна из пасти Дикого. Брызнула кровь, разлетелись плоть и кости — будто по беззащитному телу нанесли удар кистенем. Два оставшихся з’ури стали спина к спине: гибель соратника вдохнула в них новые силы, и они беспощадными ударами прикончили десяток Диких, с ревом бросившихся на карлу.

Сверху неожиданно обрушился покрытый слизью упырь. Он упал на ловко подставленный в последний момент тэа’с’у, но подставивший меч з’ури просто исчез, когда в него угодил комок слизи. Оставшийся в одиночестве з’ури не смог противостоять Апостолу, выделившемуся из толпы Диких. Сразив карлу, Апостол протянул руки в спину сражавшегося двумечного, и з’ури исчез в темном облаке, выскользнувшем из сжатых кулаков. Когда облако растаяло, оба двумечных как ни в чем не бывало направились к проходу во Врат-кустах. Дикие и Апостолы расступались перед ними. Однако почти перед самой пробоиной в менилиоре они начали рубить Диких, будто к ним вернулось сознание. Миновав копошащихся упырей и оказавшись около первого строя шеренги, двумечные не остановились и с ходу ударили по державшим щиты з’ури. Не успевшие принять удары на щит, карлу мгновенно погибли — двумечные били с невиданной силой, разрубив не только шлемы, но и черепа. Тэа’с’у изменили форму и увеличились в размерах, они распахнулись и окутали четырех з’ури, словно росянка неудачливого насекомого. Копья ударили в двумечных, но пронзили Диких, ринувшихся в брешь. Двумечные поспешно отступили, скрываясь в накатывающей лавине Диких. В атаку бросились Апостолы, пытаясь пробиться, используя грубую силу.

Маги карлу колдовали возле небольшого храма с одинокой статуей воина. За храмом начинался лес. Команда Заклинателей, находящаяся внутри круга, выложенного из трухи, из которой вылетали призрачные зеленые фигуры, роившиеся над стоявшими поодаль охранниками, продолжала творить волшбу, не отвлекаясь на раздававшийся совсем рядом звон стали. Зрачки их глаз расширились, из них то и дело вырывались разноцветные лучи, сходившиеся в шаре, который крутился в воздухе. С каждым новым лучом шар вздрагивал и менял цвет. Два Заклинателя, что должны были помогать з’ури, тоже подключились к Кругу, и сдерживающим напор упырей карлу больше не приходилось рассчитывать на колдовскую поддержку.

Первая шеренга упорно не желала пропускать Диких и Апостолов, пытаясь на ходу восстановить строй. Большинство взялось за мечи, откинув бесполезные в такой толчее копья. Вторая шеренга держалась. Они методично уничтожали упырей, которых пропускал редевший первый строй. Но слишком часто Апостолы, прикрывшись Дикими, прорывались ко второй шеренге и слишком часто их мечи и топоры обрубали древки копий. Третья шеренга быстро подавала новые, но хватить надолго их не могло. Уже скоро должен был наступить тот момент, когда и второй шеренге придется обнажить тэа’с’у. Дравшиеся среди упырей двумечные, уже растерявшие телохранителей, устремились на помощь первой шеренге, оставляя за собой трупы Диких. Довольно быстро пробившись к своим, двумечные закрутились в смертельном вихре, отбрасывая от них Диких и Апостолов. Но на одного двумечного теперь приходилось до трех Апостолов, и не всякий з’ури-двумечник мог достойно им противостоять.

Неожиданно в рядах упырей началось массовое движение. Они отхлынули от з’ури, образовав свободное пространство, в котором, однако, остались двое предавших Лесных эльфов двумечных. Они стояли, покачиваясь, каждый держал в руках по большой рукояти, подошедшей скорее ограм, чем им. Отсутствие лезвий и странные колебания Сил должны были бы насторожить магов карлу, но Заклинатели были полностью вовлечены в творение Заклинания.

Из рядов рычащих и воющих Диких выдвинулись пятеро Апостолов в латах. Они пританцовывали и размахивали руками, разбрызгивая кровь из разрезов на запястьях, их хаотичные движения завораживали толпу Диких, и они начали подвывать в такт пляске Апостолов.

З’ури не стали ждать окончания танца Живущих в Ночи. Отрывистая команда — и десятки стрел посыпались на Апостолов, пробивая латы и впиваясь в глаза и рты. Двумечные, покачиванием напоминавшие сомнамбул, мгновенно ожили и увернулись от смертельного дождя. Пронзенные стрелами упыри застыли, по латам из пробитых сердец поползло пламя. Апостолы лопнули. Кровь била из всех щелей и отверстий в латах, щедро поливая землю.

И в тот же миг почва будто зашевелилась под двумечными, по ней прокатились валы. Но это была не земля, это был прах сгоревших Диких и Апостолов, прах, что остался на поляне. Он поднимался в воздух серыми облаками, и стремительные черные тени, похожие на черепа с громадными пастями, полными сломанных клыков, окутывали их. В пустых глазницах плясало багряное пламя. Облака праха метнулись к рукоятям в руках двумечных и слились в громадные серпообразные лезвия, окруженные призрачными черепами. Двумечные стремительно начали атаку. Второй залп лучников они встретили новыми клинками из праха. Они только взмахнули ими навстречу стрелам, не прекращая бег, — и древки обратились в труху, подобную той, что окружала Круг Заклинателей, а наконечники ржавчиной рассеялись в воздухе. Только черные черепа кружились там, где только что висел рой стрел, а двумечные уже врезались в сбившийся строй первой шеренги с правого и левого крыла. Их «серпы» с первых же ударов принесли ужасную жатву. Против лезвий из праха не устояли ни щиты, ни доспехи, ни мечи. Первыми погибли з’ури-двумечники, храбро устремившиеся наперерез предателям. Перерубленные надвое карлу щедро заливали кровью проход. Над половинками тел зависали черепа-тени, огонь в их глазах вспыхивал, а лезвия чудовищных оружий удлинялись. Уже падали воины второй шеренги, задетые оружием из праха упырей. В них вгрызались черные черепа: они проникали сквозь доспехи и впивались в живую плоть. Мечи не помогали — лезвия тэа’с’у просто проходили сквозь клыкастые тени, не причиняя вреда.

Вертевшихся волчком двумечных было невозможно задеть, а удачные выпады копий моментально обращались в ничто в прямом смысле этого слова. Черепа набрасывались на копья, угрожающие двумечным, и превращали их в тлен. Один з’ури не успел разжать пальцы, державшие исчезающее древко, и череп скользнул по руке, прямо к шее карлу. Воин упал замертво, а «серпы» стали еще крупнее.

Вскоре первая шеренга была полностью уничтожена. Для этого двум двумечным хватило нескольких минут. Вторая шеренга отступила. З’ури готовили убивать с детства. Но это не значит, что они не боялись смерти, особенно когда Жестокосердный в любой момент готов достать кинжал и чиркнуть по твоей нити жизни, а ты даже ничего не можешь с этим поделать. Они готовы были умирать, но не так и не тогда, когда противник неуязвим и всесилен.

Снова выстрелили лучники. И снова черепа-тени защитили своих хозяев.

Зашевелились упыри. Медленно, осторожно, молча Дикие начали приближаться.

Вторая шеренга остановилась. Дальше идти некуда. За спиной сомкнула щиты третья шеренга. За ними — четвертая. За четвертой — Круг, защитить который з’ури должны ценой жизни.

Двумечный, стоявший возле левого крыла шеренги, вскинул «серп» над головой — и лезвие осыпалось, облаком праха потянувшись к застывшей второй шеренге. Воины ничего не могли поделать, прах оседал на доспехах, одежде, открытых участках кожи. Кто-то пытался отряхнуться, но бесполезно. Плотное облако накрыло всю вторую шеренгу. Двумечный поднес рукоять к левому плечу и резко опустил ее вниз слева направо, будто рубанул со всей силы. И каждый покрытый прахом не-живых з’ури распался на две части, разрезанный пополам от правого плеча до левого бедра. Фонтаны крови обильно полили третью шеренгу.

Вдруг из нее с безумным криком вырвался воин. Одиночка бросился на двумечного, чья рукоять еще была лишена смертоносного «серпа», и метнул перед собой тэа’с’у, придав ему форму овала в свой рост. Тэа’с’у сожрали черепа, вылетевшие из хоровода вокруг меча двумечного, что находился возле другого крыла третьей шеренги. Но, поглощенные тэа’с’у, черные тени не успели заняться з’ури, и карлу с криком врезался в двумечного. Их швырнуло во Врат-кусты, прямо в заросли. И тут же засветилась статуя из лиан, до того скрытая густыми ветвями. Фильфил-охранник зашевелился. Его лианы в мгновение ока опутали и двумечного и карлу, сдавили, смяли доспехи и кости. Прах вернулся в форму серпа-лезвия, однако это уже не могло помочь двумечному: когда фильфил схватил его, двумечный выпустил рукоять из рук. И теперь умирал, умирал вместе с карлу, самоубийственным ударом отомстившим за товарищей.

Оставшийся в живых двумечный направил меч на третью шеренгу. Несколько копий вылетели из строя, пытаясь помешать ему. Они исчезли в черном мельтешении теней-черепов, ринувшихся им навстречу.

З’ури крепче сомкнули щиты. Третья шеренга все понимала. Сейчас они умрут. Умрут от магии, что похитила разум их собрата и вложила ему в руки разрушительное оружие. Можно молиться Великому Лесу и богам… Можно. З’ури не умели молиться. Их никто никогда этому не учил. Всегда и во всех ситуациях они должны были рассчитывать на себя. И поэтому, когда лезвие из праха обратилось в серое облако, вся шеренга шагнула вперед. Прямо в облако. И, убыстряясь, двинулась на двумечного. Он уже вскидывал рукоять для ужасающего удара, когда весь строй, уже покрытый прахом, все шестьдесят карлу бросили в него копья. И черные черепа, летавшие возле ног з’ури третьей шеренги, на этот раз не защитили двумечного. Он вдруг стал похож на ежа, не успевшего свернуться. Покачиваясь под тяжестью копий, двумечный качнулся назад. И испуская дух, судорожно опустил руку с рукоятью.

Третья шеренга умерла сразу. Разрез прошелся прямо по сердцам ее воинов.

Дикие победно взревели и устремились на последнюю оставшуюся шеренгу. Первых нападавших прикончили стрелки, вынужденные после начального залпа отложить луки и встать в строй. Дикие налетели на з’ури, не щадя ни себя, ни тем более карлу. Почти три сотни упырей пытались уничтожить шестьдесят Лесных эльфов. Несколько Диких по неосторожности провалились в заросли Врат-кустов, где их тут же прикончили фильфилы. Но Диких все равно было слишком много. И Апостолы, появлявшиеся перед строем и могучими ударами заставлявшие его прогибаться назад, уже совсем не страшились ни магии, ни стрел.

А Заклинатели, неспособные помочь воинам, их защищающим, продолжали плести Заклинание. Окружавшие Круг з’ури, телохранители Заклинателей, достали тэа’с’у. Сражение было близко.

Слишком близко.

Лучи били из глаз магов карлу все быстрее и быстрее: это Заклинатели пытались поскорее завершить Заклинание. Начни Дикие прямо сейчас рвать их на куски, и Заклинатели на это не обратили бы внимания, полностью сосредоточившись на сотворении магии. Заклинание создавалось, и ему было все равно, что рядом гибнут смертные и что чем быстрее оно возникнет, тем больше жизней будет спасено.

Четвертая шеренга едва держала оборону. Ее могли прорвать в любой момент. Раненые бойцы устали, и тэа’с’у разили не так быстро, как в начале схватки. З’ури знали, что они — последняя надежда Диренуриана. Даже не Поцелованный Смертью, нет. Именно они. И это придавало им сил. Это придавало им сил сдерживать Диких и раз за разом наносить удары.

Сколько это продолжалось, не мог сказать никто. Но все отчетливо запомнили, когда это закончилось. И как.

Дикие прорвали последний строй. Один из них выпустил из себя струю слизи, и три з’ури исчезли, оставив просвет. В него прорвались четыре Апостола, действующие слаженно, как будто они были одним целым. Охранники Заклинателей приготовились к схватке. Тэа’с’у и мечи упырей скрестились, извивающиеся черные лезвия попытались обмотать клинки Апостолов и вырвать их из рук упырей. Два Апостола именно так и потеряли мечи, но их удары кулаками сотрясли з’ури, откинув их к Кругу. Два других с недюжинной силой разорвали путы тэа’с’у, обезоружив напавших на них телохранителей. Охранники могли только защищаться, отступая к Кругу, и с каждым сраженным з’ури они понимали — вот и все, конец…

Свистящий звук, идущий с неба, заполонил всю поляну. Некоторые Дикие, отвлекаясь от атаки, подняли головы, выискивая источник свиста, и их тут же пронзили удлинившиеся тэа’с’у. Последняя шеренга старалась использовать любой случай для точных ударов. Но только жесткая выучка и жестокий бой не дали им взглянуть на небо. На это совсем не было времени.

Апостолы отступили от оставшейся горстки охранников. Трое из них посмотрели вверх, один внимательно следил за телохранителями.

То, что они увидели, было точкой, падающей с неба. Она летела и быстро увеличивалась в размерах. Можно было поклясться, что по мере приближения она начинает напоминать смертного, но смертные не летят с такой скоростью и с такой высоты. Это грозит смертью смертному. А боги… Боги являются в мир иначе.

Фигура в развевающихся одеждах стремительно приближалась, окутанная пляшущим пламенем. Огненным болидом она устремлялась в центр поляны, заполненной Дикими. Несколько летающих упырей помчались ей навстречу — и сгорели, не успев даже приблизиться. Температура вокруг них так быстро поднялась, что они даже не осознали, что обращаются в пепел.

А затем болид врезался в землю. Гневно ревущий огонь разметался по сторонам, пламенными потоками накрыв Живущих в Ночи и карлу. Пламя докатилось даже до Круга Заклинателей, но остановилось возле трухи, в опасной близости от магов. Впрочем, огонь для карлу и растений был безвреден. Сгорали только упыри, Дикие и Апостолы. Лесные эльфы же чувствовали, что вокруг всего лишь стало горячо, даже когда липкие щупальца огня ползали прямо по ним.

Латиэлл сиэ Ниорэ, стоя в центре вмятины, возникшей вследствие его падения, вскинул руки. Пламя послушно потекло в раскрытые ладони Маэлдрона, спиралями завиваясь вокруг пальцев и впитываясь в кожу. На поляне не осталось ни одного не-живого, магический удар Поцелованного Смертью испепелил всех упырей, не упустив ни одного.

От трехсот двадцати з’ури в живых осталось пятьдесят два воина.

Маэлдрон зашагал к Заклинателям. Его черные глаза не выражали ничего, но уголки губ подрагивали. Проходя мимо убитых карлу, он не смотрел на них, через некоторых переступал, не заботясь об уважении к мертвецам.

Изумрудный, с играющими внутри звездочками, столб ударил в небо, закрутив вокруг себя облака и разлив октариновое с оттенками зеленого свечение. Заклинатели завершили свое Заклинание.


Внутри столба угадывался какой-то неясный предмет, все больше обретающий реальные очертания. Иссиня-черный кристалл размером с новорожденного был оправлен в красное золото с вкраплениями рунных камней. Он вращался вокруг своей оси. С двух сторон оправы, ничем с ней не соединенные, находились еще по три кристалла: темно-серый, красный и синий справа и белый, зеленый и голубой слева.

Рубиновое Ожерелье Керашата.

— Как посмели вы открыть тайник?!! — Грозный рык Поцелованного Смертью мог напугать кого угодно.

Кого угодно, кроме седовласого карлу в мантии с изображением трех веток со сферами Древа, говорящим, что среди команды Заклинателей он главный.

Седовласый бесстрашно выступил навстречу Латиэллу:

— Это прямой приказ Верховного Совета. Наша магия не справляется с чудовищем, появившимся в Диренуриане, и Верховный Совет повелел использовать Ожерелье. Ты идешь против распоряжений Верховного Совета, Главный Страж?

Латиэлл сжал кулаки:

— Ожерелье Керашата слишком ценно, чтобы снять с него хранящие и оберегающие его завесы! Что было бы, не подоспей я на помощь?! Вы могли погибнуть, а Ожерелье досталось бы не-живым! Чем руководствовался Верховный Совет, отдавая такой нелепый приказ?! Или ты глупее, чем я о тебе думал, Зириус?!

— Ты идешь против распоряжений Верховного Совета, Главный Страж? — невозмутимо повторил карлу, у которого незаметно дернулась правая щека.

— А если так? — Черные глаза Поцелованного Смертью превратились в узкие щели. Стоявшие за спиной седовласого карлу Заклинатели непроизвольно попятились. Против Маэлдрона вся их Сила была… ничем не была их Сила против Разрушителя.

— Тогда позволь напомнить тебе, что произошло недавно, — сказал Зириус, не обращая внимания на расцветавший вокруг Латиэлла эннеариновый Топос. — Позволь напомнить, как визжал ты от боли, когда лопнули все магические сети нашей системы защиты Диренуриана, как катался по полу, когда колдовские поля сворачивались, унося с собой жизни Духов Леса, как, в конце концов, потерял сознание, когда невероятной мощи магическое давление обрушилось на наш Лес, явив чудовище. Многие мои братья погибли, а ты валялся, как новорожденный котенок, беспомощный и безобидный. Кто угодно в тот момент мог перерезать твою глотку, Поцелованный Смертью. И тебе пришлось восстанавливать свои Силы, не так ли? Слишком крепко ты связан с Диренурианом, Наследник. Слишком сильно, чтобы его боль не отразилась на тебе. А что, если это снова повторится? Что, если снова ты потеряешь Силы, и это будет в тот момент, когда ты будешь сражаться с чудовищем? Ты ценен для Великого Леса, даже более ценен, чем Ожерелье Керашата. И отдавая приказ использовать Ожерелье, Верховный Совет думал и о тебе, Главный Страж. Думал о том, что ты должен жить. Мы используем Ожерелье и спасем наш Лес и тебя. — Карлу позволил себе улыбнуться. — Познаем наконец истинную Мощь Ожерелья. Так что повторяю последний раз, Главный Страж: ты идешь против распоряжений Верховного Совета?

Маэлдрон молчал. Он смотрел в глаза карлу, в синюю радужку вокруг темного зрачка. И видел там только свое отражение. Он опустил голову, чтобы скрыть гнев. Он все понимал. Он все отлично понимал. Просто никто не знает, чего ему стоило добыть Ожерелье! Что за ужасные муки испытал он, желая обрести оружие, которое спасет его народ! Как страдал он, видя желанную цель и не в силах к ней приблизиться, как измывались над ним черные маги Южной Страны, трижды проклятой им Махапопы! Никто не знает. И не узнает.

Седовласый карлу понял, что победил. Он повернулся к магам и начал раздавать указания. Четыре Заклинателя, войдя в столб, встали вокруг Ожерелья. Завитки густо-зеленого дыма, выползшие из их рукавов, оплели магический артефакт. После чего Заклинатели медленно вышли из столба, осторожно сопровождая в лентах дыма плывущее над землей великое магическое оружие.

— А теперь мы… — Зириус осекся.

Вокруг Маэлдрона вспыхнул декариновый Топос. Поцелованный Смертью призывал убоговскую Силу, разрушительную энергию Нижних Реальностей.

«Неужели он…» — мелькнула мысль. Неужели проклятие всех Разрушителей наконец настигло и Поцелованного Смертью?

Латиэлл взмахнул руками, плетя Жест, и воздух вокруг Заклинателей потемнел, сделался лиловым с фиолетовыми разводами. Энергия сгустилась так, что стало тяжело дышать и двигаться. Казалось, Силу можно брать руками и лепить комки. И в этом загустевшем магическом поле завис десяток острых кольев — по одному перед каждым Заклинателем.

«Это же… кости», — изумился глава Заклинателей. И понял, что слышит крики з’ури, лязг оружия и стук щитов, падающих на землю. С трудом повернув голову — как тяжело двигаться! — Зириус увидел, что з’ури-охранники и оставшиеся в живых з’ури из последней шеренги, не попавшие внутрь лилового пространства, валятся на землю, и в шее каждого торчит такая же снежно-белая острая кость.

Латиэлл сжал кулак, и кости исчезли вместе с колдовским фоном. Силе убогов не нужно пышных демонстраций для уничтожения. Она просто уничтожала, и все.

«Так он нас… защищал? — Глава потрясенно смотрел на Маэлдрона. — Но почему я ничего не заметил?»

Он собирался поблагодарить Поцелованного Смертью за спасение, но тот отвернулся и высматривал врага среди густого леса. В его руках зажглись огненные шары. Не классические фаерболы, которые способен создать даже деревенский колдун, но черные огненные сферы, вокруг которых крутились белые огоньки меньших размеров. Глава Заклинателей даже сделал шаг назад. Он не был способен сплести подобное Заклинание, но отлично знал, каков его разрушительный эффект.

Из леса на поляну внезапно выскочил упырь и побежал прямо на Маэлдрона и Заклинателей. Длинные рукава его рубахи развевались на ветру, а голова свесились на левый бок. Латиэлл швырнул в него огненный шар. На мгновение сотряслась Сила — глава Заклинателей понял, что к рожденной из убоговской Мощи сфере Поцелованный Смертью добавил еще что-то от себя, от исконно присущей ему магии Леса.

Черный шар мелькнул над поляной, оставив позади выжженную землю. Он был так скор, что попытайся упырь увернуться, не смог бы. Но упырь не пытался увернуться. За миг до столкновения его ноги опутала выросшая трава, и он замер на месте, замахав руками, чтобы не упасть. Черная сфера врезалась в не-живого, пламя раскинуло свои объятия, охватывая Живущего в Ночи. Рыжие языки скрыли того, кто попытался напасть на Поцелованного Смертью.

Глава Заклинателей усмехнулся. Славный конец для безумца.

— Вам опасно передвигаться обычным способом, — сказал Латиэлл, не спеша погасить шар в руке и продолжая вглядываться в лес. — Упырей на вашем пути много, а охранников не осталось. Верховные Сеятели должны были послать с вами больше з’ури и больше Заклинателей.

— Весь Диренуриан сейчас защищается, и з’ури оберегают подходы к Дворцовым Древам. Ты же сам видишь, Врат-кусты перестали быть надежной защитой.

— Все равно бессмысленно посылать так мало смертных. Нужно было дождаться меня, и тогда бы погибли немногие. Можете ли вы вызвать подмогу?

— После появления чудовища Лесные Пути изменили направление и почти все Духи исчезли, а которые не исчезли, те прячутся в страхе. Мы должны были справиться быстрее, но разрушение системы магии Диренуриана затронуло и скрывающее Ожерелье Заклинание.

— И как вы вдесятером доставите Ожерелье к назначенному месту?

Зириус мог поклясться, что в голосе Поцелованного Смертью слышен сарказм, но он знал, что Главный Страж шутить не умел.

— Верховный Совет Сеятелей больше беспокоится о своей шкуре, чем о своем народе. — В словах Латиэлла появилась злость. — Сколько наших братьев и сестер сейчас умирают, потому что з’ури защищают Дворец? Вы могли умереть, не приди я на помощь, лишь потому, что Верховный Совет боится сам выйти сражаться?

Глава Заклинателей промолчал. Вступать в спор с Поцелованным Смертью, когда он в таком состоянии, мог только безумец, как тот, что только что сгорел в черном огне. Все знали, что Латиэлл терпеть не может Верховный Совет Сеятелей, считая, что он слишком мягок и мало действует. Дай волю Маэлдрону — и карлу Диренуриана уже штурмовали бы стены Чернограда, столицы Черной империи.

Вдруг один из Заклинателей вскрикнул и упал. Маэлдрон мигом обернулся, шаря взглядом, но никого не увидел. Из живота неподвижно лежащего Заклинателя торчала белая кость.

Заклинатели засуетились, создавая вокруг Защиту. Четыре мага карлу, державшие Рубиновое Ожерелье Керашата, беспомощно оглядывались по сторонам. Все их Силы уходили на то, чтобы держать Ожерелье.

— Откуда… — начал Зириус, и тут реальность вокруг изменилась. Ему показалось, что на считаное мгновение он стал точкой, как и все вокруг; рядом послышалось хлопанье гигантских, как у дракона, крыльев, на горизонте мелькнула исполинская чешуйчатая колонна, терявшаяся верхушкой в небесах. Зириус сморгнул, пытаясь понять, что произошло, и увидел, что мир вокруг состоит из мириадов точек, и сквозь объекты этого мира идет Поцелованный Смертью. Он задел плечом замершего младшего Заклинателя, выставившего перед собой руки в Жесте Защиты, и они разлетелись на тысячи частиц, закружившихся в воздухе и неторопливо поплывших обратно к плечам карлу-мага.

А совсем рядом с главой Заклинателей застыла странная, плывущая фигура. При попытке взглянуть на нее глаза утрачивали четкость зрения, а сама фигура будто уходила на задний план.

Поцелованный Смертью шагнул к фигуре, воздел над головой правый кулак, окруженный искристым зигзагом света, и…

Сущее свернулось в точку.

— …удар? — закончил вопрос глава Заклинателей. И вскрикнул. Рядом словно разгоралось маленькое Солнце, слепящее глаза.

Маэлдрон опустил кулак в пустоту рядом с главой, и пустота внезапно обрела контуры смертной фигуры. Это успел увидеть Зириус, прежде чем яркий свет скрыл от него реальность.

Пока зрение возвращалось, глава думал о том, что он стал свидетелем самого необычного волшебства. Маэлдрон прибегнул к Силе, из-за которой его страшились даже Бессмертные. Магия Времени, чары таинственной субстанции, подвластной немногим. Лишь сотни лет обучения и Тайные Инициации Леса позволили главе Заклинателей заметить тот миг, когда Поцелованный Смертью остановил ход Великого Течения Вечности. И то — лишь небольшой кусочек таинства, совершенного Маэлдроном, смог увидеть он. Остальные не заметили ничего необычного, только то, что Латиэлл оказался совершенно в другом месте, чем был до этого.

Все очень серьезно, если Поцелованный Смертью прибегнул к магии Времени. Это Заклинание он берег давно, готовя его к Наступлению, и если он применил его здесь и сейчас, зная, что он сейчас ослаблен и что для творения нового Заклинания Времени потребуются долгие недели, то…

Зрение вернулось, и Зириус разглядел существо, по которому пришелся удар Латиэлла. Высокое, мощное, защищенное решеткой из костей, между которыми торчали маленькие острые шипы; с головой, на которую сверху будто бы надели верхнюю часть черепа, скрыв нижнюю часть рядом длинных, спускающихся к шее клыков; с длинным костяным хвостом — существо держало кулак Маэлдрона руками, от локтей которых росли длинные заостренные кости.

А на лице Поцелованного Смертью Зириус впервые в жизни увидел растерянность.

— Кедар! — крикнул-прорычал противник Латиэлла, повернув голову.

Зириус проследил за его взглядом и не сдержал возгласа удивления. Из черного костра выпрыгнул упырь, который должен был уже сгореть. Но упырь спокойно бежал дальше. К Заклинателям.

Трехцветье интенсивно засиявших Топосов накрыло все свободное пространство вокруг: храм, проход во Врат-кустах — и даже выплеснулось на поляны, где валялись погибшие. Маэлдрон сплетал Силу Природы, богов и убогов в единый сокрушающий удар. Его левая ладонь покрылась булькающим жидким золотом, превратившимся в короткую толстую стрелу, похожую на арбалетный болт. Латиэлл прицелился. Золотой болт сорвался с ладони и полетел в упыря.

Существо перед Поцелованным Смертью неожиданно рассыпалось на кусочки. Латиэлл покачнулся, когда его кулак перестал ощущать сопротивление и легко опустился вниз. Пытаясь понять, куда делся противник, оставив свою оболочку, он завертел головой. А существо, отрастив новый костяной панцирь, появилось перед упырем, обогнав золотой болт Маэлдрона. Скрестив руки, оно встретило Заклинание Латиэлла, защитив собой не-живого. Золотой болт ударил по рукам существа, вокруг него вскипели ветряные вихри, заставив существо нетвердыми шагами отступить назад. И все.

Зириус не мог поверить глазам. Пускай Поцелованный Смертью слаб, пускай ему доступна не вся Тварцом отмеренная Разрушителям Сила — но лишь такой эффект? Всего лишь такой результат соединения доступных Маэлдрону Сил? Да это костяное существо и упыря должно было по земле размазать, навсегда стерев их существование со скрижалей бытия, где записаны Истинные Имена всех, кто приходит в этот Мир!

Латиэлл непонимающе смотрел на свою руку. Потом поднял взгляд на врагов — и прищурился. Его черные глаза опасно засветились красным. Создание Жеста — и перед Заклинателями, держащими Ожерелье, октариновым овалом распахнулся портал. Личный портал Маэлдрона, который при плохом исходе Наступления должен был вернуть его в Диренуриан.

— Быстро уходите, — сказал Латиэлл.

— Мы поможем…

— Быстро уходите! — оборвал Зириуса Маэлдрон. — Неужели не понятно?! Когда рядом вы и Ожерелье, я не могу биться в полную силу!

Раздумывать не приходилось. Зириус отдал приказ, и Заклинатели проворно скользнули в портал. Он уходил последним, сразу после четверки с Ожерельем. Уходил не оглядываясь.

Скоро вокруг храма будет ад.

— Считай, что мы в расчете, — бросил Гииор Кедару. — Этот удар мог ощутимо потрепать тебя, несмотря даже на Кожу.

— Глупость какая-то, — заявил Атан.

Вишмаган нахмурился:

— Почему глупость?

— Зачем тогда было защищать вас, если вы и так хорошо защищены? Значит, я поступил глупо. Значит, я совершил глупость. Или совершили глупость вы, заставив меня поступить глупо.

— Я тогда до конца не провел трансформу, — буркнул Истребитель. — Не ожидал, что тот Высший Нугаро окажется таким прытким. Но послушай меня внимательно. У этого карлу — огромный магический потенциал. Я чувствую океан энергии, в котором он купается.

— Он же не на море, как он может купаться?

— Послушай, — терпеливо продолжил Гииор. — Я займусь им, а ты продолжай двигаться к цели. Артефакт карлу захватить не удалось, жаль… Но это не так важно, как цель. Запомни: пробиться, убить всех, кто рядом, забрать похищенный у Дайкар артефакт — и обратно в Лангарэй. Я присоединюсь к тебе, как только освобожусь.

— А почему мы не убьем эльфа вместе?

— Мало времени. Ты же видел того лесного великана. Нам за ним не угнаться, реши он скрыться. Да и Блуждающая Кровь здесь не просто так появились.

— Тогда почему мы не пойдем дальше вместе? Вместе убивать веселее.

— Боюсь, — Гииор посмотрел на карлу-мага, закрывшего портал и изучающе разглядывающего его и Кедара, — он нам этого не позволит.

— Жалко, — вздохнул Кедар. — Одному скучно…

— Не отвлекайся. Сейчас он снова ударит.

— Надеюсь, не черным огнем, — заволновался Атан. — Коже было неприятно, и мне казалось, что скоро станет больно. Хорошо, что ты позвал.

«Он сильный маг, — подумал Гииор. — Возможно, сильнейший из тех, с кем я до сих пор встречался. И наверняка сильнейший из всех магов Диренуриана. Что ж, с такими, как я, этот маг наверняка еще не встречался».

Лесной эльф поднял правую ладонь на уровень груди, левую опустил на уровень живота. Между ладонями проскользнула молния, за ней другая, третья, четвертая… Карлу начал водить руками, будто гладил шар, и молнии начали скручиваться в сияющую сферу.

Костяной доспех задрожал, реагируя на копящуюся в руках карлу Силу.

— Уходи! — Гииор толкнул Кедара, указывая ему на лес. Пускай поскорее убирается, предоставив Вишмагану действовать без оглядки по сторонам.

Атан выглядел расстроенным. Было видно, что ему не хочется оставаться одному. Он повернулся и побежал к лесу.

А Гииор бросился на карлу. Он собирался принять удар магии Лесного эльфа на себя, чтобы даже небольшой ее части не досталось Порченой Крови Атан. Мальчишка владеет такой Порченой Силой Крови, которая делает его одним из опаснейших упырей Лангарэя. Но когда речь заходит о магии самого высокого уровня, уровня, где текут Силы, питающие Бессмертных, — тут ему Гииор даст сто очков форы.

Карлу среагировал моментально: сфера молний ударила Гииора в грудь, сокрушительная мощь сжала его, грозясь стереть в порошок. И отступила, растворившись в беснующихся вокруг энергиях.

— Твоя магия мне не навредит, колдунишка, — рыкнул Истребитель. — Приготовься умереть!

Хотя убить его будет не так-то просто. Кипящая внутри этого разодетого в красочные одежды Лесного эльфа магия была способна излечить карлу, хоть вкачай в него Гииор весь яд, текущий по костяному доспеху. Придется убить его более сложным образом, задев жизненно важные органы.

— Мое имя — Латиэлл сиэ Ниорэ, я Верховный Сеятель Западно-Южной Ветви Дерева Жизни, прямой потомок Правящей Кроны, являющийся Пятым в наследовании Истинного Ствола Лесов, носящий титул Главного Стража Диренуриана, — торжественно изрек карлу. — Назови и ты себя, враг.

Надо же. Любитель церемониала, в такое-то время. Гииор почувствовал невольное уважение к противнику. Он любил, когда сражались… по правилам, что ли?

— Мое имя — Гииор Ваар-Дигуаш Вишмаган, я пятый после Повелевающего кланом Вишмаган в делах клана, носящий титул Главного Истребителя Блуждающей Крови. Гииор не боялся, что раскрывает себя. Гииор был уверен, что победит.

Карлу кивнул. И с его рук ударила самая уничтожающая магия, которую только мог представить Вишмаган.


Он был все, и все было им.

Он чувствовал движение каждой травинки в лесу. Он ощущал биение сердца каждого испуганного зверя, которые разбегались как можно дальше от него, которые не знали, что никому не убежать, что куда бы они ни спрятались, везде будет он и только он. Он улавливал эманации бегущей по телу всех карлу крови — и тех, которые сходили с ума при виде его и его деяний, и тех, которые пытались противостоять ему.

Тавил смеялся бы, если бы мог.

Карлу еще не осознали всего кошмара происходящего. Они в конвульсиях пытались достать его Лесными Заклинаниями, лучшими Заклинаниями из тех, что знали.

Вспыхнул малахитовый круг в лесу перед ним, плеснув в небо зелеными красками. Огромный круг, не меньше трехсот метров в диаметре — не пожалели волшебники Лесных эльфов Силы. Внутри круга вращался круг поменьше, по нему пробегали изумрудные молнии. Из меньшего круга круто поползла вверх громадная ветвь. Вместо листьев на ней висели длинные зазубренные лезвия, окутанные зеленоватой дымкой. Ветвь все росла и росла, став выше его энтелехии. Тавил дал ей подняться, просто чтобы узнать, чем карлу хотят его побороть.

Ветвь перестала расти, зазвенели лезвия. И тогда ветвь с размаху опустилась на него, хлестанув с колоссальной силой, способной разрушить не одну городскую стену. Лезвия вонзились в тело, пронзили все, из чего была создана его энтелехия, — деревья, дендотов, карлу. Дымок стекал с лезвий и оседал на плоть древесного гиганта, точно кислотой прожигая все, даже элементалей, тут же терявших нити, что связывали их с реальностью, и возвращавшихся в родной мир.

Опасное Заклинание. На поле боя, не прикрой маги своих воинов Защитными заклятиями, оно может уничтожить армию. Но для его энтелехии… Тавил поднял руку, схватил ветвь. В пальцы впились лезвия, они начали извиваться, разрывая его древесно-живую плоть.

Но для его Мертвого Леса…

Еще громче закричали карлу, что телами своими составляли его ладонь. Лезвия резали их плоть, и кровь обильно струилась по кисти. Заклинание сородичей заставляло страдать их еще сильнее, чем это делал Тавил.

Для него это Заклинание ничто!

Он сжал пальцы, сдавливая ветвь, и она начала увядать, сделалась сухой. Вся составляющая ее Сила просто перетекала в Тавила, излечивая его от ранений и переполняя новой мощью. Он вырвал ветвь из малахитового круга, не обращая внимания на бьющие в руку молнии, и бросил ее вниз, на ту поляну, где находились маги, что создали это Заклинание. При помощи глаз лесавки, одной из немногих, что выжила после зарождения Мертвого Леса, он наблюдал, как гибнут волшебники, пронзенные лезвиями, как они уменьшаются и истончаются, тая, словно лед в пустыне.

И так будет с каждым, кто пойдет против него!


…Испытание Золотой Лозы.

Каждый юноша-эльф в Эльфляндии должен пройти его. Оно не обязательное, нет. Но если хочешь, чтобы тебя признали как мужчину другие мужчины, чтобы тебя уважали и любили девушки, — ты обязан пройти испытание Золотой Лозы. Так ему объяснял Вирис, так ему говорил Дирион, так ему рассказывал Ригирен.

Проникнуть в Темную Зону Волшебного Леса и там, добравшись до центра Зоны, сорвать с Золотой Лозы розовый листок. Принести его в Эльфляндию. И продемонстрировать как доказательство мужества, ловкости и ума.

Всего-то нужно пробраться через Вампирьи Луга, Гнилые Болота, Пыльные Равнины, Чащобы Стучащих Костей, Туманные Расщелины Смерти, Горы Слез, Холмы Скрежета Зубовного, Овраги Брюшного Тифа, Лес Клацающих Челюстей, Пещеру Шелоба, Драконью Пущу, Змейские Яры, Страшные Дыропровалы и Гай Сладостных, Желанных и Свободных от Предрассудков Нимф. Вирис показывал ему карту, которую купил у жителей Волшебного Леса, и говорил, что знание о дороге к Золотой Лозе почерпнуто из летописи миров Нижних Реальностей, попавшей в Равалон при помощи убогов, умилостивленных кровавыми обрядами. Имя одного убога даже значилось на самой карте — Анд-Сап.

— Ужасный убог, — говорил Дирион.

— Ходят слухи, он один из Повелителей Нижних Реальностей, — вторил ему Ригирен.

— Ему поклоняются черные ведьмаки[23], — пояснял Вирис.

Тавил смотрел на карту, и внутри него зрела уверенность — что он сможет пройти по Темной Зоне легко, пускай Вирис, Дирион и Ригирен до сих пор на это не решились.

От родителей осталось хорошее наследство, и Тавил мог купить несколько сильных артефактов, которые должны были помочь ему в дороге. Магии он обучался, как и всякий Светлый эльф в Эльфляндии, еще с младенчества и хорошо знал теорию колдовства. Тавил отлично разбирался в ритуальной магии Света, немножко в функциональном волшебстве Леса и отчасти в магии Стихий. Он считал, что этого вполне хватит, чтобы справиться с магическими артефактами.

…Купленные талисманы и Свитки приятно утяжеляли поясные сумки. Поправив куртку и полюбовавшись новеньким рунным мечом, Тавил направился к восточным заставам Эльфляндии. К Волшебному Лесу.

Он совершенно не подозревал, что его ждет впереди.


Грязное от дыма костров полотнище неба расколола ветвистая молния. Увесистый выпад Воздушной магии ударил в верхнюю часть левой груди, подпалив деревянную плоть. Не заботясь об огне, жадно набросившемся на ели и дендотов, Тавил принялся искать магов, атаковавших его.

Времени было предостаточно. Тавил знал, что как только он войдет в энтелехию, призвав Мертвый Лес, им надо просто будет ждать Эвану и Сельхофа. Им нечего было опасаться в контролируемом им лесном массиве Диренуриана, но и он, пока был в энтелехии, не мог быстро оставить Мертвый Лес.

Сила в «короне» над головой дрожала, ворочалась, собираясь в финальную форму главного орудия истребления. С этой Силой, данной его энтелехии, не могли сравниться качества Алмазной Брони, Смертельного Тумана и Похорон Неба и Земли. Поэтому Тавил был самым сильным из четверки. В определенных условиях конечно же…

Магов карлу он обнаружил в трех километрах от себя. Скрывшись в подземном храме, украшенном картинами военных побед и со статуей Вселенского Древа посередине, десять магов безостановочно пели, непрерывно обмахивая друг друга веерами. С каждым взмахом с вееров слетали светящиеся руны, принимающиеся водить хоровод вокруг статуи. Голоса магов достигли высоких звуков, они дружно подняли веера вверх и замолчали. Хоровод рун впитался в статую, и из нее в крышу храма ударил тоненький луч света, прошел сквозь незаметное отверстие и унесся в небеса. Тут же очередная молния обрушилась на Мертвый Лес Тавила, прижигая правое предплечье.

Карлу переглядывались, довольные.Кажется, они решили, что их волшебство действует на чудовище, появившееся в родном Лесу. Да, вот они снова запели, махая веерами.

Тавил смеялся бы, если бы мог.

Огонь доставлял только мелкое неудобство, но нельзя им позволить возомнить о себе невесть что. Пол под статуей треснул, и из трещин проворно полезли ростки. На концах пурпурных стеблей раскрывались желтые цветки, из которых вылетели золотистые лепестки. Скоро все помещение было в лепестках, круживших вокруг карлу, пытающихся защититься волшебством. Но лесная магия отказывала, Сила Леса ускользала, как вода сквозь пальцы, а обратиться к Стихии Ветра, на которой Заклинатели специализировались, маги не успевали. Их тела сжимались, кожа обращалась в кору. Они пробовали кричать, но издавали только скрипящие звуки. Глаза магов лопнули, из глазниц начали расти коротенькие веточки. Двух магов затошнило и вырвало дерном, по которому ползали червяки. Руки и ноги скручивались, превращаясь в сухие ветви и корни. Маги не выдерживали меняющей их Силы и падали, уподобляясь плохой карикатуре на дендотов. Вскоре перед покосившейся статуей лежали больные деревья, накрытые церемониальными плащами Заклинателей карлу, в храме витал сильнейший цветочный запах, а забранными у карлу жизнями Тавил погасил пожары в Мертвом Лесу.


…Он пробрался через Вампирьи Луга, не встретив ни одного вампира. В Гнилых Болотах почему-то были поля кукурузы, ни болот, ни гнили он не заметил. На Пыльных Равнинах действительно было пыльно, но холмы встречались здесь чаще, нежели равнины. Чащобы Стучащих Костей оказались милой искусственной лесополосой, где он впервые в жизни увидел танец фей. Почему-то Туманные Расщелины Смерти были похожи на неглубокий ров, в котором не было и капли тумана. Гор Слез вообще не существовало, Тавил долго сверялся с картой, но собственным глазам он верил больше. Местность, отмеченную на карте как Холмы Скрежета Зубовного, скорее стоило назвать Пыльными Равнинами, и наоборот: равнинная территория не имела ни одного холмика, и уж тем более никто не скрежетал зубами, как Тавил ни прислушивался. Специально приготовленный Свиток с медицинской магией оказался бесполезным — в Оврагах (были! они были!) брюшной тиф отсутствовал. Лес Клацающих Челюстей тоже оказался лесополосой, но уже без фей. Пещеру Шелоба (а это вообще кто?) Тавил, как ни искал, не нашел. В Драконьей Пуще единственным, кто напоминал дракона, оказалась ленивая желтая змейка, нежившаяся на камне. По всей видимости, это была и единственная змея на все Змейские Яры. Что страшного в Страшных Дыропровалах, Тавил так и не узнал. Из всех обнаруженных дыр на роль дыропровала больше всего годилась только нора крота, но она была ничуть не страшная.

С определенным ожиданием и сладостными фантазиями Тавил подходил к Гаю Сладостных, Желанных и Свободных от Предрассудков Нимф.

Тогда он редко выносил уроки из происходящего. И очень расстроился, когда понял, что Гай найти не может. А ведь он подготовился и к такому случаю, прикупив у торгующего медицинскими Свитками колдуна кое-что специальное. Видимо, думал он, с тех пор, как была составлена карта, прошло много времени. Видимо, бесстрашные рыцари и славные маги освобождали Темную Зону в Волшебном Лесу, беспокоясь о здравии и жизнях населяющих Лес смертных и существ.

Он шел, и сердце его пело от радости. Ведь он не побоялся пройти все те опасности, что должны были поджидать его! И неважно, что он не встретил препятствий на пути (он бы победил! без сомнения!), важно, что он бесстрашно шел навстречу этим препятствиям.

…Башня, где росла Золотая Лоза, стояла там, где и была отмечена на карте. Старые, провисшие двери заскрипели, когда он притронулся к ним. Он достал рунный меч и, распахнув двери, не скрываясь, вошел.

В тот момент он мнил себя древним героем Феаноаром, придумавшим все вещи в этом мире[24].

Удар по затылку заставил его перестать думать.


Беспокоило Тавила только одно маленькое несоответствие планам Мастера.

В Диренуриане непонятно откуда появились тысячи Живущих в Ночи. Несмотря на то что до вечера оставалось еще пять часов, кровососы вольготно чувствовали себя в Лесу карлу. Всюду кипели схватки между Лесными эльфами и упырями. Это не могло не радовать: карлу приходилось отвлекаться не только на него, но и на Живущих в Ночи, среди которых, мог поклясться Тавил, явное большинство составляли Дикие не-живые.

Неужели то, что находится в похищенном ими ящике, настолько ценно для Лангарэя, что Царствие Ночи собрало армию Диких и послало за похитителями? Но Мастер говорил, что в Лангарэе о похищении мало кто узнает. Если их и буду преследовать, то небольшая группа, от которой им не составит труда уйти.

В этом Мастер не ошибся, их действительно преследовала небольшая группа. Неожиданностью для Мастера оказались только магические и военные заграждения на границе трех королевств. Но он и это просчитал, мигом отправив их в Диренуриан. Однако он не предвидел появления такого количества упырей в Диренуриане, особенно днем, ведь если бы предвидел — сказал бы.

Может, это не упыри Царствия Ночи? Но тогда кто? И как они узнали о происходящем? Почему, разными путями, они упорно стремятся к нему, а точнее, к его «ногам», туда, где Ахес ждал подмоги в лице Эваны или Сельхофа? Как, в конце концов, упыри, особенно Дикие, выживают под Солнцем?! Слишком много вопросов.

Тавил решил не думать, а помочь и тем и другим.

Возле небольшого поселения, откуда не успели увести женщин, детей и стариков, насмерть сцепились карлу и упыри. Там были не элитные з’ури, нет, там стояли простые воины, не владевшие искусными тайнами боя на мечах, вооруженные не чудотворными тэа’с’у, а клинками из стали, защищенные не заговоренными черными доспехами Ветви Последней Обороны, а лиственными доспехами. Им не помогали карлу-маги, они бились, зная, что, кроме них, защитить жителей поселка не сможет никто. Им просто не повезло. Поселок расположился на одном из коротких путей к Мертвому Лесу. Находись он в трехстах метрах дальше, и упыри прошли бы мимо. Но обезумевшие от запаха крови, пусть и не человеческой, но крови, Дикие бросались на всех Лесных эльфов, которых видели.

Воины количеством двести смертных держались. Они не пропустили сквозь поселок почти пятьсот Диких благодаря отряду лучников, засевшему на самом высоком доме-дереве. Могучий Королевский Вяз сплел свои ветви так плотно, что получались естественные площадки, где расположились по пять стрелков. Всего шесть таких площадок образовал вяз, и тридцать лучников старались развеять по ветру как можно больше кровососов. Они учли ошибки защиты рубежей Леса, где стрелки еще не знали, что их атакуют Живущие в Ночи, и каждая пятерка прицельно обстреливала по одному упырю зараз. Они метили в голову и область сердца, зная, что это самые опасные для поражения области тела упырей, на крайний случай били по ногам, чтобы не-живым было тяжело передвигаться. Несколько раз, выстрелив синхронно, они уложили четырех Апостолов, упорядоченно направлявших неразумных упырей на защитников поселка. После уничтожения командиров Дикие хаотично бросались по сторонам, мешая своим же. После этого другие Апостолы, которых среди Диких осталось около пятнадцати, начали прикрывать себя летающими упырями. Это облегчило карлу задачу обороны поселка, ведь летающие твари могли весьма неожиданно появиться сверху и убить от трех до пяти воинов, прежде чем с ними успевали покончить.

Тавил ощутил, что среди Диких и Апостолов появился новый кровосос, более могущественный. В дело вступил носферату. Заинтересовавшись, Тавил приостановил действие своего Заклинания.

В сером плаще и красных латах, носферату, не таясь, шел сквозь ряды упырей. Ему не нужна была охрана — пущенные в него стрелы он просто поймал. Он приближался к подобию баррикады, которую карлу успели соорудить посреди улицы из мебели и срубленных деревьев. Секира в его левой руке раскручивалась все быстрее и быстрее. Еще одна волна стрел хлынула на носферату. Все тридцать лучников послали их в него, не делая перерыва после первой волны. Но стрельба оказалась тщетной. Передвигаясь с невероятной из-за тяжести лат скоростью, Бродящий под Солнцем секирой рассек пущенные в него стрелы.

Воины карлу заметили его приближение слишком поздно. Лучники не могли их предупредить, а они были полностью поглощены сражением, отбивая очередной натиск Диких. Носферату легко преодолел заграждение, не пожалев на каждого вставшего на его пути по одному удару секиры. Оставив за собой кровавую дорожку, он миновал баррикаду и оказался в самой гуще защитников поселка. Его секира то поднималась, то опускалась. Карлу не успевали ставить мечи перед свистящими полукруглыми лезвиями. Носферату отметал любые их попытки защититься и расшвыривал, как беспомощных котят.

Конечно, что простой смертный может противопоставить силе создания Ночи, посредством ужаснейших метаморфоз и деяний обретшего небывалые возможности? Да ничего…

Тавилу стало скучно. Пора приниматься за дело. Везде, где находились упыри, из земли появились всходы лимонно-желтых цветов. Закрытые бутоны начали раскрываться, издавая сильнейший запах, перебивший Диким запах любимой крови. Не-живые останавливались, принюхивались, Апостолы с удивлением осматривались по сторонам. Между пятнистыми ивами, росшими возле поселка карлу, раскинулся настоящий желтый ковер. Стоявшие по колено в нем упыри пялились на цветы, не понимая, что происходит. Раскрывшиеся бутоны внезапно начали отделяться от стеблей и, вертясь вокруг своей оси, закружили в воздухе. Какой-то Апостол зачарованно протянул руку, пытаясь поймать цветок.

Эстет нашелся…

Из идеального среза на запястье, к которому только что крепилась кисть, брызнула кровь. Апостол не успел удивиться и почувствовать боль. Четыре цветка пробили ему череп и раскромсали мозг, еще два, через живот попав внутрь, резали тело изнутри, подбираясь к сердцу. Желтый ковер обратился в желтую смерть, цветы пронзали упырей, целясь в голову и сердце. Дикие истошно визжали, не понимая, что это не поможет. Летающие упыри взмывали ввысь, но цветы, как надоедливые мухи, не отставали, настигая не-живых и в небе.

Носферату, под которым тоже выросли желтые бутоны, умер одним из первых. Уверенный в своей неуязвимости, он не обратил внимания на цветы, которые он топтал, убивая карлу, пока, выбив искры из его лат, они не пронзили его тело и не разорвали сердце. Уже покрываясь огнем, носферату непонятно для чего начал трансформу, но не успел довести ее до конца.

Карлу радостно закричали, когда увидели, как гибнут их враги. Наверное, они решили, что Заклинатели наконец-то пришли на помощь. Крики радости быстро сменились воплями ужаса. Покрытые кровью Живущих в Ночи, липкие и вонючие, цветы устремились на карлу желто-красным ливнем. Защитники баррикады погибли первыми. Цветы просто били по Лесным эльфам, не целясь ни в голову, ни в сердце, они как будто старались нанести как можно больше рваных ран. Карлу хотели бежать, но бежать было некуда. Цветы смели лучников с вяза, оросив кровью ветки и ствол. Благоухающая смерть была повсюду.

Тавил смеялся бы, если бы мог.

Некоторым Лесным эльфам все же удалось вырваться из цветочного безумия, но Тавил отвлекся, перестав поддерживать Силу в Заклинании. Впрочем, подходившие к поселку четыре десятка Диких, восемь Апостолов и два носферату вполне могли позаботиться о выживших. Мысли Тавила были заняты другим, а именно одиноким смертным, что приземлился ему на плечо и сложил кожистые крылья.


…Он очнулся связанный по рукам и ногам. Лежа на холодном полу, Тавил попытался оглядеться, но царившая кругом тьма не позволила этого сделать. Неужели в башне Золотой Лозы прятался Темный Монстр, напавший на храброго эльфа исподтишка? Будь проклято это порождение Тьмы и Мрака! Нет, он так просто не сдастся! Он будет сопротивляться и победит! Свет всегда побеждает Тьму!

— Он очнулся, — произнес кто-то в темноте.

Знакомый голос.

— Ну что ж, зажги свечи, посмотрим на нашего дурачка, — сказал другой.

Сомнений быть не могло! Второй голос принадлежал…

— Ну что, герой, как себя чувствуешь? — спросил Вирис, присев рядом.

Пламя зажженной свечи затрепетало пойманной бабочкой, заметалось, как будто стремилось сорваться с фитиля. В неярком свете лицо Вириса казалось призрачным, словно принадлежащее нежити.

— Вирис! — радостно воскликнул Тавил. — Вы все-таки решились! Я знал, что вы смелые, как и я! Помогите мне быстрее и вместе…

Он ударил его по лицу. Сильно и больно.

— Как же ты мне надоел, — сказал появившийся справа Ригирен. — Как мне надоела твоя щенячья глупость и воистину бесконечный идиотизм.

— Что вы…

Снова удар. В глазах потемнело, но не потому, что погасла свеча.

До сегодняшнего дня его никто и никогда не бил.

— Все очень просто. — Голос Дириона раздается совсем рядом. — Нам многого не надо. Всего лишь Силовые Точки, пароли от Заклинаний, охраняющих твою родовую сокровищницу, и ключи от замков в сокровищницу. Скажешь быстро — больно не будет.

— Ребята, вы чего…

Боль. И опять боль. Теперь его били долго. Потом Вирис приподнял его окровавленную голову и посмотрел в ничего не понимающие глаза.

— Только такой дурак, как ты, мог думать, что Эльфляндия полна Света, а Король и Королева всех любят и защищают. Только такой дурак, как ты, мог решить, что наследник одной из самых богатых Семей Эльфляндии может спокойно разгуливать по окрестностям. И только такой дурак, как ты, мог вбить себе в голову, что три рейнджера Далекоземья, ушедших со службы, подружатся с таким сопляком, как ты.

— Не будь у тебя столько рунных камней, золота и драгоценностей, — мы бы с тобой никогда и не заговорили. — Ригирен показал ему перстень. Его фамильный перстень, с заговоренным хризолитом. Его подарила мать, и он взял его с собой в путешествие, втайне надеясь, что она наблюдает за своим сыном из Света и гордится им.

— Еще раз — пароли, ключи, Точки. — Голос Дириона был добродушен. — Назови их, и боли не будет. Этой ужасной боли не будет.

Боли… Не будет…

— Позволь мне, Вирис. Ты слишком мягко его обхаживаешь. Если я займусь им…

— Тогда он уйдет в Свет быстрее, чем ты решишь, что закончил. Это не пленный огр, твоих методов он не выдержит. Так что…

Удар. Боль. Тавил хрипит. Хрипит, пытаясь попросить их прекратить, но он не в силах выдавить из себя ни слова.

— Скажи, что нам нужно, — и новой боли больше не будет.

Да. Надо сказать. Боль. Не хочу. Не хочу боли.

…Он рассказал им все. Рассказал, захлебываясь страхом, трепеща каждый раз, когда шевелился Вирис. Дирион внимательно его слушал и записывал. И они ушли. Они не обманули, новой боли не было, только старая крысиной стаей грызла тело. Они не развязали его, но и не убили. В случае чего они могли вернуться и снова выбить из него правду, если он соврал. А если к тому времени его сожрет обитавшая в округе нечисть, то это ничего. Они просто призовут призрак Тавила и заставят его рассказать все. Искать Тавила никто не будет: почти все в Рирусенаре, северном городе Эльфляндии, знали, что наследник богатой Семьи уехал в Волшебный Лес на развлечения, которые могли растянуться на долгие месяцы.

Об этом, не таясь, ему сказал Ригирен.

Да, новой боли не было. Но мучилась душа. Мучилась, трескалась, рассыпалась. Он не мог понять, почему они так поступили. Он не мог понять, как это было возможно. Он не мог понять, почему мир так жесток к нему.

Ведь он ничего плохого в своей жизни не сделал! За что… За что его так? Почему?

…Нечисть появилась на четвертый день после ухода троицы бывших рейнджеров. Он услышал шорох в темноте и почувствовал кисловатый запах. Наверное, нечисть привлекла свежая кровь с растертых им в отчаянных попытках лишиться пут запястий. А может, и запах нечистот привлек ее.

Их было несколько, и они подбирались к связанному эльфу тихо. Он молился Свету, прося его о чуде, он просил, он истово просил…

Нечисть никуда не делась. Нечто уже обнюхивало его сапоги. Неужели он станет беспамятным духом, навеки прикованным к месту своей смерти?! Нет! Нет! Спасите! Кто угодно! Спасите меня!!!

Нечисть внезапно прыснула в разные стороны. Послышались шаги. Тяжелый звук, непохожий на мягкую поступь рейнджеров. Неужели его нашли? Неужели кто-то все-таки искал его?! Он прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть. Грузная фигура остановилась рядом с ним. Оглядела. Одной рукой схватила его, подняла и положила на плечо. Он хотел спросить имя своего спасителя, но вместо этого закашлял.

…Свет Солнца неприятно резал глаза. Тавилу пришлось зажмуриться. Он растирал освобожденные руки и жмурился. Пил воду, которую ему дали, и жмурился. Съел кусочек хлеба, самого вкусного хлеба в своей жизни, — и жмурился. Это было приятно. Жмуриться.

— Это точно он, Мастер?

Это его спаситель. Никогда Тавил не мог подумать, что его когда-нибудь спасет от смерти смертный именно этой расы.

— Сомнений нет. Звезды указали на него.

А это Мастер. Тот, кто отдает приказы его спасителю. Смертный, о Народе которого Тавил только слышал.

— Благодарю вас! — Тавил попытался поклониться по всем правилам этикета, но ноги подкосились, и он чуть не упал. Его поддержал помощник Мастера, и Тавил с благодарностью посмотрел на него. Мог ли он подумать, что когда-нибудь будет благодарен смертному из этого Народа?

— Я прошу вас помочь мне добраться до родного дома, и там я отблагодарю вас…

— Так ты не знаешь? — перебил его помощник Мастера.

— Чего не знаю?

— Конечно, не знает, Ахес, — сказал Мастер. — Ты же сам видел — он стал жертвой обмана и клеветы.

— Чего я не знаю? — обеспокоенно спросил Тавил.

— Твой дом сгорел, слуги погибли, а тебя разыскивают как виновника всех этих событий. Есть свидетели, которые утверждают, что во всем виноват именно ты.

Тьма снова окутала Тавила, как в том месте, где его держали в заточении. Дом… Слуги… Виновен… За что? За что?! За что?!!

Он почти не слушал, что ему говорил Ахес. Тьма окутывала его, погружаясь все глубже и глубже в его сердце. Это была не тьма ночи, что дарит спокойствие и отдых, что скрывает влюбленных от посторонних глаз, что дает отдохнуть уставшему за день миру. Это была тьма окровавленных ножей и ночных убийц, тьма смертельных заклятий и мертвых младенцев, тьма, под покровом которой войска штурмуют спящий город, собираясь вырезать всех жителей.

Все это…

…не имеет смысла.

— …Силу? — спросил Мастер.

— Что?

— Ты хотел бы получить Силу? Великую Силу? — повторил он свой вопрос.

Тавил криво усмехнулся:

— А что вы хотите взамен?

Он начал понимать правила этого мира.


Золотые лепестки закружились вокруг стоявшей на плече Мертвого Леса Эваны, закружились, складываясь в нечто оформленное. Она без эмоций наблюдала за действиями Тавила. Лепестки сложились в лицо, в котором Эвана без труда узнала лицо Светлого эльфа.

— Значит, Мастер послал тебя без Сельхофа.

— Мне не нужна путающаяся под ногами малышня, — резко ответила Эвана. — Здесь меня одной хватит.

— Как тебе моя энтелехия? — с гордостью спросил Тавил. — Ты должна была видеть, что я сотворил с этим Лесом.

— Видела, — проворчала Эвана. — Слишком много магии. Ты привлекаешь ненужное внимание.

— Кого? Конклава? Не смеши меня! Они решат, что карлу вызвали что-то из Инфернального Леса из Нижних Реальностей и не смогли с этим справиться.

— Решать, что подумает Конклав, будет Мастер. Занимайся своим делом. Сколько еще осталось для твоей Розы Смерти?

— Еще немного. После этого я обращу Мертвый Лес в ядовитый плющ и разбросаю вокруг нашей дороги до самого конца Диренуриана.

— Ошибок не должно быть, — сказала Эвана. — Уже то, что вы застряли в Диренуриане, мешает планам Мастера.

— А не хочешь проверить свою морфе в бою со мной сейчас, Эвана? — вдруг вкрадчиво предложил Тавил. — Время у нас есть.

— Не сходи с ума! Я и так знаю, что ты сейчас значительно сильнее меня! Не забывай о деле. Где груз?

— Подо мной. Его сторожит Ахес. Ждет помощи, то есть тебя.

— А Затон?

Тавил замолчал.

— Понятно. — Глаза Эваны сузились. — Мастер не обрадуется. Кто-то понесет наказание.

— Надеюсь, это будет Сельхоф, — проворчал Тавил.

— Шутить вздумал? — усмехнулась Эвана. — Раньше не замечала за тобой склонность к шуткам.

— Жизнь меняет смертных, — сказал Тавил. — Отправляйся к Ахесу, он уже заждался. А у меня еще есть дела.

Эвана кивнула и спрыгнула с его плеча вниз, к зеленым кронам.

Лицо из лепестков еще немного повисело в воздухе, а потом разлетелось по плечу Мертвого Леса, погружаясь в составляющие его существа и деревья.

Правая рука гиганта дрогнула и начала подниматься.

Тавила ждали новые глупые Заклинатели и новые Живущие в Ночи, пытающиеся пробраться к грузу.


Из оборонявших Теальтис их осталось пятеро. Все остальные были уничтожены цветочным Заклинанием. Что за враг убил и упырей и карлу, они не знали, и только Келирио, обладавший задатками магических чувств, ощутил родную Стихию Леса, лесную магию, но рассказать об этом не рискнул. Его могли неправильно понять, подумать, что Заклинатели ошиблись, накладывая Заклинания, и поэтому погибли их товарищи…

Сейчас нельзя было так думать.

В Теальтисе осталось около пятидесяти семей, которые не успели эвакуировать. Напавшие на поселение упыри были мертвы, и Лесные эльфы получили небольшую передышку. Сейчас выжившая пятерка собирала прятавшихся по домам карлу и отправляла их на площадь. Теальтис надо было покидать, надо было уходить к Дворцовым Древам Великих Сеятелей.

Келирио выходил из двухэтажного дома с перепуганной карлу, ведущей за собой совсем еще маленького ребенка, когда услышал крики. Тут же ветер услужливо принес запах — грязи, пота и крови.

Упыри? Так быстро? Они совсем этого не ожидали. Что же делать?

— Назад, в дом! — крикнул он и, выхватив меч, бросился туда, откуда доносились крики. Если это упыри — не выживет никто. Он и еще четверо воинов ничего не смогут сделать.

Это были упыри. Карлу закричали, едва завидев среди деревьев их силуэты. Тем самым они привлекли к себе внимание, и кровожадные монстры спешили теперь на площадь. Четверо воинов, загородивших собой дрожащую толпу карлу, собрались умереть. Но каждый из них пообещал себе, что заберет с собой побольше не-живых.

Келирио и упыри почти одновременно подбежали к воинам. Сверкнули мечи, Келирио с размаху всадил лезвие в распахнутую пасть заросшего шерстью не-живого. Тигориан скользнул между лапами лысого упыря и пронзил ему сердце. Вилиараш подрезал сухожилия на ногах высокого кровососа и теперь бил его в горло. Ломилир метнул меч на манер копья и попал в голову упыря с четырьмя крыльями. Дольше всех возился со своим противником Илор. Упырь бил по нему брызжущими синей жидкостью щупальцами, меч отбивал их, но сам не мог нанести ранений, пока Илор не догадался сделать выпад, скользнув по щупальцам и пронзив упырю грудь. Подскочивший сбоку Ломилир подобранным с земли клинком, выпавшим из рук погибшего воина, срубил кровососу голову.

Они уничтожили только передовой отряд, среди ив мелькали новые тени Живущих в Ночи.

— Илор, Вилиараш, уводите народ, — сказал Келирио. — Мы постараемся задержать их.

— Поздно, — севшим голосом произнес Тигориан. — Нас окружили.

Карлу на площади уже не кричали. Кричать не было смысла. Женщины, дети и старики сбились в кучу, с ужасом глядя на жутких тварей, пока еще только берущих их в кольцо, но не нападающих.

Воины переглянулись. К ним приближались два упыря в латах, близнецы того не-живого, что громил карлу одного за другим до начала цветочного безумия. Один упырь выступил вперед и вытащил из ножен короткий тонкий меч, почти шпагу. Приглашающе взмахнув оружием, он принял стойку. Другой упырь что-то прошипел товарищу, и тот зашипел ему в ответ. Второй отошел в сторону.

— Что за…

— Он хочет драться один на один?

— Чего он хочет?

Упырь замотал головой, указал на каждого воина мечом и снова стал в стойку: меч опущен вниз, параллельно выдвинутой вперед правой ноге, левая рука заведена за спину.

— Драться с нами пятерыми одновременно?

— Мы не сможем…

— Замолчи! — Келирио на ходу соображал. — Если мы победим, ты отпустишь простых карлу? Они не воины! И не люди, вам не нужна их кровь!

Упырь расхохотался и кивнул.

— Я не верю ему, — прошептал Ломилир.

— А что нам остается? — стиснул зубы Келирио.

— Победить, — сказал молчавший до сих пор Вилиараш. — Схема семнадцать.

Они кивнули. Схема семнадцать. «Опадающие листья».

Схватка была жестокой и короткой.

Вилиараш первым схлестнулся с упырем и провел косой удар снизу вверх, крутанув меч в конце. Ломилир атаковал ноги, пытаясь даже не пробить поножи, а скорее повалить не-живого на землю. Следом за ним шел Тигориан: он подпрыгнул, самым натуральным образом перелетев через Ломилира и обрушив меч на не защищенную шлемом голову Живущего в Ночи. Илор волчком скользнул за спину упыря, выискивая в латах открытые для удара места. Последним атаковал Келирио, готовя глубокий выпад в грудь.

Упыри и карлу молча наблюдали, никто не шевелился. Карлу — потому что понимали, что от исхода поединка зависит их жизнь. Дикие и Апостолы — потому что так повелели Старшие.

Упырь вскинул руку с мечом и невероятно быстро ее опустил, вращая кистью, за миг до того, когда клинки воинов карлу коснулись его. Тигориан распался на две одинаковые половинки от головы до паха еще в воздухе, голова Велиараша покатилась по земле, Тигориан лишился рук и был поражен в сердце. Сразу же развернувшись и не останавливая движения меча, упырь разрубил Илора от левого бока к правому.

Келирио стал последним. К нему упырь повернулся с некоторой ленцой. Ему нечего было бояться: скорость его реакции превосходила скорость карлу, а тут остался один, да и латы его могли выдержать выпад простого меча Лесных эльфов. Упырь вскинул меч над головой, готовясь разделаться с противником.

Келирио крикнул Слово. С его клинка слетела длинная твердая ветвь, покрытая колючками. Она с легкостью пробила латы упыря и пронзила его сердце, выстреливая колючками после проникновения внутрь и раздирая внутренности.

Носферату глубоко вздохнул, пытаясь что-то сказать, и разлетелся на куски. Заклинание, кроме того что поражало внутренние органы, создавало в колючках взрывную смесь. Холодный огонь, вырвавшийся из сердца не-живого, усилил действие смеси, которая подействовала сразу. Обычно она взрывалась позже, задевая врагов, что находились рядом с пораженным заклятием карлу противником.

Заклинание отняло все силы у Келирио, его Телесные Точки Леса (так Заклинатели карлу называли Локусы Души) вобрали кроме магической энергии, которой у карлу было чрезвычайно мало, психическую и физическую. Глаза Келирио слипались, он чувствовал себя неимоверно истощенным. Схема семнадцать, «Опадающие листья». Когда гибнут почти все атакующие воины, а последний наносит неожиданный удар по расслабившемуся противнику, например удар магией…

И тут взревели Дикие. Лишившиеся Старшего Апостолы растерялись, и их контроль над неразумными упырями уменьшился. Трое Диких врезались в толпу карлу, и сразу раздались крики, стенания и проклятия.

— Он же… обещал, — прохрипел Келирио, пытаясь отыскать взглядом второго упыря в латах. Он не видел, как тот пожал плечами, безмолвно отвечая на его слова, и указал Апостолам на беззащитных карлу. Не видел — но слышал крики и звуки ударов.

И вдруг все стихло. Карлу замолчали. Только плакали дети. Дикие не рычали. Не слышались шаги Апостолов. Келирио огляделся, стараясь понять, что стало причиной этого затишья.

Причиной оказался показавшийся из леса молодой парень, бледнолицый, с пурпурными губами и черными волосами, в одежде, что напоминала длинную, до колен, рубаху с большими рукавами. Носферату хмуро смотрел на него, не узнавая. Повинуясь безмолвному приказу, Дикие и Апостолы отступили от карлу, приблизившись к хозяину. Бродящий под Солнцем чувствовал неясную угрозу, исходящую от молодого упыря, и решил обезопасить себя.

— Кто ты? — наконец спросил носферату, так и не определив клан не-живого. Поток Силы Крови, текущий через него, был размыт и вдобавок полон странных метастазов.

Упырь склонил голову вправо, окидывая взглядом площадь.

— Убиваете, значит? Интересно…

Носферату вздрогнул. За семьсот лет жизни он так и не смог понять, что значит выражение «в его голосе сквозил холод». Однако от слов этого упыреныша веяло снежными буранами, которые проносятся по Северным царствам и королевствам и оставляют после себя ледяной музей с экспонатами из не успевших попрятаться животных и смертных.

Молодой упырь задержал взгляд на растерзанных Дикими карлу. Семь женщин, укрывших своих детей от монстров, двенадцать стариков, пытавшихся защитить соплеменников голыми руками, и трое ребятишек, бросившихся бежать и не успевших. Потом скользнул взглядом по Келирио, тяжело опирающемуся на меч возле пустых лат, по его мертвым товарищам. И остановился на носферату.

— Ты — главный.

Слова звучали как приговор. Ледяной приговор.

Нервы Бродящего под Солнцем не выдержали.

— Убить его! — закричал он, хотя мог отдать мысленный приказ.

Дикие и Апостолы зашевелились, раскрывая пасти и вытаскивая оружие. Никто не остался рядом с карлу, вся свора помчалась на одного-единственного упыря, склонившего голову влево.

Дикий упырь трехметровой высоты, с четырьмя лапами и торчащими из чешуйчатого живота щупальцами, первым достиг живой цели. И восемью кусками разлетелся в стороны. Упыреныш плавно шагнул вперед, легко скользнул между вооруженным саблей Апостолом и Диким, похожим на перевернутого богомола. Будто невидимая кисть мгновенными мазками переделала часть реальности в размазанное пятно, по которой скользил упырь. И Апостол с Диким превратились в бесформенные останки, покрывающиеся огнем.

Он мелькал между бросавшимися на него упырями, которые не смели отступить и осмыслить происходящее, скованные приказом Старшего, мелькал неумолимо, как удар кривого кинжала Анубиямануриса Жестокосердного, мелькал, оставляя после себя разорванные на части тела. Как он это делал, не мог заметить даже наблюдавший за схваткой со стороны носферату, покинуть поле боя которому не позволяла гордость клана Тиар. Будто уплотняется за миг до того, как окровавленные куски разлетятся во все стороны, воздух, извиваясь и…

И только мазки невидимой кисти продолжают рисовать кровавое полотно, которому место в галереях Нижних Реальностей.

Тридцать пять Диких и восемь Апостолов были убиты меньше чем за минуту.

Носферату крепче сжал рукоять двуручного меча. В отличие от клинка глупого брата-Тиара, погибшего так, что его разум и тело нельзя было восстановить, его меч был достаточно длинным, чтобы не дать противнику приблизиться на расстояние удара или магического выпада…

…магического…

Бродящий под Солнцем повернулся к Келирио. Трансформа Тиар — единственная среди трансформ упырей, не требующая усилий и времени. Сейчас молодые Фетис думают, что их трансформа самая быстрая и безболезненная. Они ошибаются. И скоро узнают о своей ошибке.

Верхние и нижние резцы увеличились и заострились. Сила Крови наполнила ладони носферату, он сконцентрировался. Видимые только ему зубастые твари вылезли на ладонь и прыгнули на воина Лесных эльфов. Со стороны это выглядело как если бы в карлу полетел клубок разноцветных нитей. Увернуться или отбиться невозможно. Зубастые твари пробежали по голове карлу и слились с ней. Теперь он был полностью во власти Тиара.

Келирио поднялся, замутненными глазами посмотрел на упыря, с интересом наблюдавшего за манипуляциями Блуждающего под Солнцем. Все его естество заполнил беззвучный приказ: «Убить!» Убить любым способом. Келирио застонал, поднимая меч и направляя его на упыреныша. Он знал одно разрушительное Заклинание и знал также, что его Силы не хватит. Но ментальная установка не догадывалась об этом, терзая его тело и душу, заставляя отдать все, что было ему доступно, для Заклинания. Карлу стремительно худел, кожа складками повисла на лице, волосы поседели и начали выпадать. Мысленный приказ выворачивал его суть и перегонял всю энергию в готовящееся Заклинание.

Молодой упырь сложил руки крест-накрест и обнял ими плечи, свесил голову вправо и вниз, исподлобья глядя на Лесного эльфа. Расстояние между ним и карлу было метров двадцать, но он не пытался достать Келирио и остановить его. Он будто бы не боялся закипающей магии, и это неприятно поразило носферату. Среди Тиаров были умелые колдуны, но не всем везло родиться с Даром, зато не обладающие способностями к Волшебному Искусству отлично знали, на что способна магия.

Выкрик Слова — и зеленый пучок энергии сорвался с клинка карлу и полетел в молодого упыря. Не уклоняясь, тот шагнул ему навстречу. Его правая рука встретила энергетический удар, и ее начала оплетать пускающая во все стороны ростки лоза. Упырь завертел головой. Перед ним, за ним, над ним возникла древесина, уплотняясь в виде коры на внешнем слое. Скоро упыреныш был скрыт из виду целиком, а на его месте, прочно укорененный, стоял огромный бук.

Келирио уронил меч, бессильно опустив руки. Заклинание перерабатывало воздух в гиле Леса, превращая частицы атмосферы в древесные элементы. Попавший под действие комплекса заклятий смертный сначала оказывался заключенным в древесную тюрьму, умирая от недостатка воздуха, а потом становился ее частью, из-за Силы Заклинания превращаясь в камбий и образуя новые клетки древесины и коры.

Носферату улыбнулся. Но треск дерева согнал улыбку с его лица. Трещины поползли по гладкой коре, бук словно начало раздувать. Бам! — мощный удар сотряс мир, и ствол магического дерева сгинул, безобидной пылью осыпавшись под ноги молодого упыря вместе с кроной.

Он оказался рядом с Лесным эльфом, а Тиар не успел заметить его движения. Даже воздух не был потревожен. Упыреныш посмотрел в глаза карлу, похожему на обтянутый кожей скелет.

— Ты воин, — сказал он. — Радуйся — ты умрешь быстро.

Мелькание неуловимой кисти — и голова Келирио падает в руки упыря. Он закрывает карлу веки и кладет голову рядом с упавшим телом. И разворачивается к носферату.

— А ты не воин. Ты посылаешь в бой псов, вместо того чтобы с честью умереть самому. Ты худший из псов!

Блуждающий под Солнцем вскидывает двуручный меч, его Сила Крови пускает свои порождения по клинку, он пытается успеть подчинить приближающегося врага, но мелкие твари распадаются на ровные половинки, будто не только Тиар видит их, но и враг видит их, но это невозможно, только Тиары могут видеть свою Силу Крови…

Взмах кисти! Правая рука с двуручным мечом падает в траву, покрытую кровью умерших смертных. Взмах кисти! Левая рука, не успев выпустить разноцветный клубок, взлетает высоко вверх и падает на крышу ближайшего дома. Взмах кисти! Как подрубленный, носферату падает на колени, а точнее — на обрубки ног, потому что лишился голеней. Взмах кисти! Часть туловища от груди и до головы медленно сползает с оставшейся части. Точный удар разрезал тело прямо под мертво бьющимся сердцем.

Он беспомощен. Он ничего не может сделать, даже обернуться туманом и растечься по окрестностям, спасая свою жизнь. Это могут только колдуны Тиар, и, говорят, когда-то еще умели волшебники Сива…

— Собаке. Собачья. Смерть.

Тиар не видел, как упыреныш достал из него одновременно мозг и сердце, просто почувствовал ледяное прикосновение к голове и груди и перестал видеть. Он еще жил, сердце билось, а мозг подрагивал в руках молодого упыря. Упырь уровнем ниже уже был бы мертв, но он был носферату. Если мозг или сердце не задеты…

Пальцы упыреныша сжались. Холодные капли огня падали на траву и мертвое тело того, кто мнил себя бессмертным.

А карлу, храня молчание, взирали на нежданного спасителя, не зная, благодарить его или спасаться бегством. Монстр убил других монстров. От этого монстр не перестанет быть монстром.

Кедар окинул взглядом испуганных детей, отчаявшихся матерей и беспомощных стариков. Покачал головой:

— Уходите отсюда.

Хотелось убивать дальше.

— Уходите на запад. Там нет упырей, они идут восточнее.

Убивать хотелось все сильней.

— Уходите поскорее. Скоро здесь будут еще упыри.

Надо… убить… хоть кого-нибудь…

Он отвернулся от разом заговоривших карлу и побежал дальше. Ему больше не было дела до них. Он не убил их. И был доволен этим. Он убил очень мало. И был этим недоволен. Может, там, куда ведет его Кожа, окажется больше врагов? Попадавшиеся до сих пор воины Лесных эльфов и Живущие в Ночи не утоляли голод Кожи и желание убивать.

Кожа взяла след от самой Пелены. Вторгшиеся похитители ушли так же, как и пришли. Остатки отряда графа Затанкара ненадолго привлекли внимание Кожи, заинтересовавшейся эманациями, что оставили вторгшиеся. А дальше Кожа вела до самого Диренуриана. Когда наступил рассвет, голод усилился. Но убивать Гииора было нельзя. Впрочем, сменившееся направление радовало, они направлялись туда, где было много смертных, а значит, будет много убийств. Однако, войдя в Диренуриан, они все время сталкивались лишь с небольшими группками карлу и упырей. И Лесные эльфы и Живущие в Ночи умирали быстро, не утоляя голод. Кожа начинала раздражаться. Она была готова напасть на карлу в поселке, где только что сражался Кедар, но он запретил ей. Он помнил. Он всегда помнил. Границу…

Он подошел к задевающему головой облака гиганту ближе, чем кто-либо. Может, гигант отвлекся на успешно атаковавших его магов карлу (Кедар видел сквозь просветы между деревьями красное, с прожилками оранжевых сполохов, облако, накрывшее голову и плечи гиганта), может, помогло тайное умение, Шаг Ветра, позволявшее передвигаться по лесу так, что нельзя было его заметить. Один раз Кедар наткнулся на останки упырей, забравшихся дальше, чем остальные. Прах и доспехи — вот что от них осталось. Кожа указала на источник опасности. Голубые плоды в переплетении ветвей над головой полнились влагой. Попади она на кого-либо, и получится пузырь, полный этой самой влаги.

Телу Кедара это не грозило, но он не стал задерживаться.

Разглядывать, что осталось от тех, кто еще недавно жил, даже будучи не-живым, интересно. Но не так важно, как цель.

Когда он исчез из-под деревьев, где погиб отряд упырей, голубые плоды раскрылись и оросили кустарники, траву и землю синей жидкостью. Повеяло необыкновенной, резкой свежестью.


Очередная атака Заклинателей была отбита, однако Тавила что-то тревожило. Сигнализирующие системы Мертвого Леса неуверенно сообщали, что будто рядом, там, где он повеселился с группой кровососов, только что кто-то был, но система наблюдения Мертвого Леса информировала, что ни там, ни в окрестностях никого нет. Неужели Заклинатели последним Заклинанием как-то подействовали на Мертвый Лес? Они стали творить магию на основе Стихий, почти не используя Лесную. Ну-ну… Скоро расцветет Роза Смерти, и тогда… А пока что нужно подготовиться к одновременной атаке с трех сторон с использованием различных Стихий и Принципов, и придержать наиболее прытких кровососов, непозволительно близко приблизившихся к Мертвому Лесу.

Тавил не знал, что по его Мертвому Лесу уже пробирается прыткий кровосос.


Кедар не останавливался. Кожа известила о тысячах невидимых глаз, что заполонили пространство, и останавливаться было нельзя. Интересно было бы сразиться с лесным гигантом, но цель, как сказал Гииор, важнее.

Шаг Ветра. Еще Шаг Ветра. Много сил уходит на Шаги, но Кожа живо их восстанавливает, и он может скользить между незримыми соглядатаями, не беспокоясь, что его увидят. Так скользит игла по ткани в руках искусной швеи: мелькнет, сделав стежок, и исчезнет, новый стежок, и снова ее не видать. Только стежки, а иглы самой и не видно…

Цель близко. Совсем близко. Кожа вся в предвкушении.

Здесь не было деревьев. На целый километр только ровная земля, нет даже ни одной травинки. А земля выглядела так, словно ее всю перекопали и утрамбовали. Перекопали и утрамбовали, создав почти идеальный круг, с целью в центре. Здесь царил сумрак, лесной гигант над головой скрывал небо и Солнце, и в его сочленениях не было просветов. Атан приостановился, разглядывая мучающихся карлу, испытавших ту участь, которая могла стать и его, не будь у него Кожи, — стать частью невообразимой древесно-живой конструкции. Приостановился и метнулся в сторону, предупрежденный об опасности. Целенаправленная волна ветра ударила по части леса, из которой он вышел, вывернув с корнями деревья.


— Идиот, Тавил! — Эвана спрыгнула с ящика, на котором сидела. — Как он кого-то пропустил?

— Тавил не идиот, — не согласился Ахес. — Если Тавил кого-то пропустил, значит, дело не в Тавиле, а в этом ком-то.

— Ты уничтожил его?

— Точно не знаю. — Ахес смотрел на вывернутые деревья, водя рукой перед собой и собирая воздух в новую тугую волну. — Ветер молчит.

— А ты спрашивай его лучше! Любая ошибка сейчас…

Ахес выбросил руку перед собой, толкая воздух. Засвистевший ветер двумя видимыми даже в полумраке изогнутыми полукругами умчался чуть левее того места, в которое до этого ударил Ахес.

— Он ловкий, — заметил он.

— Я вижу, — сузила глаза Эвана.

Она действительно увидела, как появившийся из леса во второй раз упырь не стал скрываться от ветра за деревьями, а побежал вперед, прямо на два ветряных удара Ахеса. И через один перепрыгнул, а под другим, упав на спину, прокатился, сразу же вскочив и продолжив бежать.

— И быстрый, — сказал Ахес, когда упырь буквально испарился, как бы заставив вздрогнуть пространство в точке своего исчезновения, и появился намного ближе, чем раньше. — Никого тебе не напоминает, Эвана?

— Ты имеешь в виду мелкого? Не смеши. — Эвана поняла, почему Ахес спокоен. Он рассчитывает, что она разберется с любым, кто сумеет пробраться сюда. Ну, раз так…

— Нападай на него, — приказала она.

Ахес изумленно посмотрел на нее.

— Ну же! Чего ты ждешь? Или мне рассказать Мастеру о твоем неповиновении? Забыл, что вы полностью подчиняетесь мне?

Ахес помнил. И нехотя сложил руки на груди, заставляя ветер танцевать вокруг него. Руки и ноги начали рассыпаться, засасываемые ветром, он полностью перетекал в воздушный вихрь. Крутанувшись лихим смерчем иобдав Эвану потоком песчинок (специально! Без сомнения, специально!), Ахес в состоянии морфе полетел навстречу упырю.


Ветер окутал его со всех сторон, заползая под рубашку и щекоча сотнями песчинок. Кожа почти вздыбилась, чувствуя опасность. Упыря внезапно подняло вверх, а Кожу стало ощутимо покалывать. Кедар нахмурился, пытаясь понять, как бороться с этой напастью. Он шевельнул рукой и почувствовал, как песчинки собираются вместе в тугой жгут и притягивают его руку обратно к телу. Стукнули друг об друга пятки. Песок словно превращался в тиски, сжимая тело, а ветер поднимал его все выше и выше. Пальцы начали кровоточить. Песчинки пробивали эпидермис и пытались пробраться дальше.

Одно и то же. Как и тот карлу… Смять, сдавить, пережевать. Хоть бы что-то новенькое.

Его Кожа откликнулась сразу.


Ахес никогда не мог представить, что его морфе кто-то в силах… ну, просто стряхнуть с себя, как отряхивается собака, побывавшая в воде. Все песчинки до единой внезапно оказались отброшены, и притом с такой силой, что их выкинуло за пределы вихря, который тут же спал, лишившись поддержки создавшего его.

Упырь ловко приземлился на ноги. Ловкий, да… И еще непонятно как расправился с его морфе. Ну ладно, а если так?

Он ударился об землю, оставив небольшую часть себя следить за не-живым, прошел сквозь дерн и принялся смешивать свое тело с землей вокруг упыря, озиравшегося по сторонам. А потом закрутил ветер спереди, сзади и с боков, выбросив всю захваченную морфе землю в плотных струях ветра, которые раскрутил до такой степени, что этим ветром можно было резать железные брусья. Четыре удара, четыре монолита из земли, сбитой в тяжеленные шары, закрученные в тугих выпадах ветра, обрушились на упыря. И напоследок Ахес осыпал землю под ногами не-живого, провалив его по пояс.

Ловкий, как ты справишься с таким?


Что это?

Прорвав рубаху, из плеч упыря выросли четыре длинных продолговатых тела, кончавшиеся головами, похожими на змеиные, только у змей нет выгнутых вперед рогов и оперения, блестящего, точно ртуть, а тела не состоят из сочленений, похожих на начищенные до блеска позвонки. Раскрыв пасти, «змеи» ударили прямо в центры падающих на них пластов земли и ветряных завихрений. Ударили — и Ахес не сумел разглядеть замелькавшие тела змей. Упыря окружила непробиваемая защита, шары земли мелкой крошкой разлетелись по ветру. Ахесу даже почудилось, будто нечто разрубило часть пылинок его морфе, частицы его тела.

А режущий все ветер вдруг оказался обвит «змеями» упыря, которые раскрыли свои пасти и принялись втягивать ветер в себя. Позвонки как бы разошлись, отодвигаясь друг от друга, и из пустоты между ними потек розовый дым.

Упырь хлопнул руками по земле, и его выбросило наверх. Он сделал в воздухе переворот и приземлился на одну ногу. Рассмеялся. «Змей» на его плечах уже не было.

Что это еще за Сила Крови?!

Упырь направил руки на землю. Из рукавов его рубахи, извиваясь, хлынули «змеи», вгрызаясь в почву. Ахес и предположить не мог, с какой скоростью они примутся отыскивать… Да-да, он не ошибся — «змеи» искали его морфе, его частицы, перемешанные с землей. И, находя, дробили их на еще более мелкие. Будто знали, что так его морфе отмирает и частицы никогда не смогут вернуться в тело Ахеса.

Он вырвался из земли, позволяя ветру подхватить себя и поднять над упырем. Пришлось уплотниться, чтобы уяснить потери. А потери были, убоговские «змеи» сумели каким-то невероятным образом рассечь изрядное количество песчинок его морфе.

Упырь поднял голову, следя за улетавшей вверх тучей песка, присел. Вокруг его ног взметнулась пыль, землю будто исполосовали десятком плетей-семихвосток. Он подпрыгнул. Подпрыгнул так, будто взлетел, тут же оказавшись рядом с Ахесом, не успевшим среагировать на неожиданно возникнувшего столь близко не-живого, и засунул руки по локоть в песок.

Удары посыпались на морфе с частотой дождевых капель во время ливня, нет, даже быстрее. Песчинки рассекались, превращаясь в мелкую пыль, в песчаном облаке будто мелькали росчерки, разгоняющие воздух перед собой. И клубок этих росчерков неторопливо уничтожал морфе Ахеса.

Уничтожал самого Ахеса. Стоило признать — он оказался не готов к такому противнику. Стоило признать — и спасаться.

Он сбросил на упыря весь ветер, что был в его власти, обернул его спиралью вокруг Живущего в Ночи и швырнул спираль с завернутым в нее врагом как можно дальше. Сам же начал выходить из морфе, возвращаясь в естественное тело, которое было дано ему от рождения. Этот процесс сопровождался падением с высоты в тринадцать метров, но по сравнению с разрывающими его морфе «змеями» это было ничто.

Он сгруппировался в падении, стиснув зубы от боли в кровоточащих ранах, появившихся из-за нехватки частиц морфе. Успел увидеть, что на помощь торопится Эвана, что упыря отбросило почти к лесу, что…

По ноге что-то ползло.

Ахес потерял самообладание, и удар об землю серьезно встряхнул его. Заныла сломанная левая рука, дыхание перехватило, и он никак не мог вдохнуть, а по ноге ползла «змея», неведомым образом тут оказавшаяся.

Эвана могла бы рассказать, что она видела, как отлетавший от морфе Ахеса упырь взмахнул рукой и воздух прошила белая линия, вонзившаяся в начинающее обретать подобие фигуры песчаное облако. Могла бы — но она была далеко, да и времени говорить не было.

«Змея» подняла голову, перья вокруг рогатой головы распушились, с них вдруг потекли струи блестящей, как и сами перья, жидкости.

«Да провались она в Нижние Реальности, эта нога!» — промчалась мысль, и Ахес снова начал возвращаться в состояние морфе. Он хотел хотя бы восстановить то, что потерял до этого, но если потерять жизнь, — ее уже не вернешь, никакой некромаг не способен на такое, а Бессмертным не позволяет Великий Запрет. Ему надо было использовать энтелехию, Похороны Неба и Земли, но кто мог догадаться, что Похороны нужно использовать против одного смертного?

Сумрак вокруг вдруг стал еще мрачнее, тьма стремительно сгущалась, и Ахес понял, что не успевает перейти в морфе и убежать. Жидкость окружила его полностью, обволакивая в блестящий кокон, и он не успел призвать ветер, чтобы пробить его изнутри. Он рассыпался по кокону бесполезным песком, разом лишенный всех своих сил и способностей.


Кедар поднялся, тряхнул головой. Последний удар ветра был хорош, Коже пришлось потрудиться, чтобы разобраться с ним. Хороший противник. Только прикидывается слабым. Кожа проанализировала его и выдала характеристику, что он не использует своих возможностей полностью. И когда она сообщила, что противник может стать еще сильнее, Кедар изменил приказ посланной им в противника Нефритовой Гадюке.

Убить сильного противника всегда приятнее, чем слабого. Пусть он пока подготовится, пусть Кедар сначала выполнит задание, а потом они сразятся снова. Результат будет тот же, несомненно. Кожа не позволит ему проиграть. Но убивать слабого противника не так весело, как сильного.

Он посмотрел на цель — черный ящик в пятистах метрах от себя. И нахмурился. Кожа почувствовала его беспокойство и услужливо предложила Гадюк. Он отказался и зашагал к цели. Последний удар ветра окончательно порвал рубаху, но Кедар не обращал на это внимания. Когда он входил в боевой раж, когда Кожа не успевала отращивать Нефритовых Гадюк, от его одежды обычно ничего не оставалось.

Он шел, не прибегая к Шагу Ветра, — в нем пока не было нужды. Шел и хмурился. Потому что навстречу ему двигалась высокая обнаженная девушка. Она теребила перекинутые через левое плечо черные косы и презрительно кривила алые губы. Если кто-то из Наставников или Советников Атан увидел бы лучшего беспощадного убийцу своего клана, он бы не поверил своим глазам. Кедар выглядел смущенным. Смущала его не нагота девушки, весьма, кстати, привлекательной. Смущала его сама девушка, которая уверенно, без капли сомнения шла ему навстречу, и в ее синих глазах не было страха. К такому Кедар не привык. Его боялись всегда. Ну, почти всегда. И взгляд этой девушки напомнил…

Он взял правее, пытаясь обойти ее. Она тут же свернула. Она явно собиралась с ним пересечься, и Порченой Крови это нравилось все меньше. В другой раз он бы не отказался встретиться с такой красавицей. Благодаря Коже он мог растягивать удовольствие настолько, насколько хотел. И девицы были довольны. Особенно те, что остались в живых.

Кожа вела себя странно. Обычно она давала приблизительную характеристику входившим в поле ее действия смертным, определяла их расу, приблизительные физические и магические данные, вырабатывала стратегию боя. Теперь она это сделать не могла. Впрочем, так же было и в начале боя с предыдущим противником. Его раса не была распознана до тех пор, пока Кедар не вступил с ним в прямой контакт, а искорки магии, которые прятались где-то глубоко, были обнаружены под самый конец схватки, словно для представителей этого Народа самым обычным делом было превращаться в песочные тучи и управлять ветром.

Вот и эта девушка. Заклинания в ауре и над ней отсутствуют. Вроде человеческой расы, но Кожа в этом не уверена. Чувствуется склонность к психомагии, — но и в этом Кожа не уверена. Осталось только, чтобы Кожа была не уверена, что перед ним девушка, хотя Кедар-то во всех подробностях видел, что уж точно не мужик. Приходилось полагаться на собственные чувства, а этого Кедар не любил.

Он остановился, когда между ними оставалось десятка три шагов. Она — нет. Он поднял руки, показывая пустые ладони. Она перестала теребить косы и сжала ладони в кулачки. Он сглотнул. Она сплюнула.

Мало того, что она нагая, так она что, собирается драться с ним голыми руками? Как бы ее так легонько стукнуть, чтобы она сразу же потеряла сознание? Да, как бы это сделать, учитывая, что Кедар давным-давно разучился стукать легонько?

В этих вопросах Кожа не была ему помощницей. В этих вопросах Кожа вообще расходилась во мнениях со своим носителем.

— Освободи Ахеса, и я просто вышвырну тебя отсюда, — вдруг сказала девушка.

Ахеса? Это она о воине, с которым он только что бился? Нет, освобождать его Кедар не хочет. Он еще собирается убить его и получить от этого массу удовольствия.

— Я не дерусь с женщинами, — продолжая держать руки на виду, пояснил Кедар. И добавил: — И я не убиваю женщин.

Она замедлила шаги, внимательно наблюдая за ним. Кожа сообщила, что девушка в замешательстве. Она ожидала подвоха.

— Я не трону тебя, — поспешил заверить ее Кедар. — Не трону, если ты не будешь мне мешать. Мне бы не хотелось убивать тебя.

Она остановилась, уставилась на него. Кожа сообщила, что она задумалась. Девушка размышляла, недоверчиво рассматривая Атана, как опытный охотник рассматривает кочаны капусты, которые ему задешево пытается продать кривоногий одноглазый смертный в рваных одеждах и с табличкой «Я — проходимец». Вроде бы капуста как капуста, пускай и говорящая, да втюхивает ее весьма странного вида благодетель…

— Ты серьезно, упырь? — наконец спросила девушка.

— Просто не мешай, отойди в сторону, и я ничего тебе не сделаю.

— А если я буду тебе мешать?

— Не надо, — попросил Кедар. — Иначе мне придется сделать тебе немного больно.

Девушка рассмеялась, и смеялась так, что из ее глаз выступили слезы. Кедар успел заметить, как мелькнули короткие клыки-резцы, до того прятавшиеся под верхней губой. Этого хватило, чтобы Кожа тут же выдала окончательную характеристику. Значит, вампирша? Кедар улыбнулся. Интересно. Вампирша и упырь, вэамперан и гр’аан, Чистая и Нечистый. С тех пор как расширяющаяся на восток Роланская империя наткнулась на Долины и спутала их жителей с упырями, вампиры сильно невзлюбили Живущих в Ночи, истребив почти всех Диких от Восточных степей до Оболдуя и изрядно сократив количество Нижних, Средних и Высоких. С носферату они не справились, с Блуждающими под Солнцем могли справиться только маги, а среди вампиров были лишь одни сильные телепаты да ведуны, впрочем, неплохо разбиравшиеся в предметной магии, но предметная магия против носферату что арбалет без болтов против рыцаря — треснуть им по латам можно, а толку?

Тогда-то вампиры и назвали упырей гр’аанами, Нечистыми, как бы отделяя их от себя, вэамперанов, Чистых, навеки. И нелюбовь к Живущим в Ночи сохранялась до сих пор, лучше многих охотников на упырей оберегая восток Серединных Земель от не-живых. Практически это были единственные земли, не имеющие Доменов Живущих в Ночи или постоянных охотничьих угодий Блуждающей Крови. О Диких можно было и не думать: их истребили поголовно. Лишь изредка туда забредали носферату, задерживаясь совсем ненадолго. Впрочем, Восточные Роланские королевства и помимо упырей имели проблемы, самыми больными из которых были Восточные степи.

Всего этого Кедар не знал. Кожа предоставила ему знания из той ячейки памяти, которая заполнялась во время лекций о внешнем мире, а в это время Кедар любил поспать, не сомневаясь, что Кожа все запомнит.

Также Кожа предоставила ему вероятностную боевую характеристику вампирши. Высокая тональность звука, если она изменит облик. Громкий крик, иными словами. О, так она тоже может трансформироваться? Нет. Метаморфоза вампирш и вампиров, иначе Второй Облик, не является тождественной трансформе упырей. Это не модификация особой Силы, что дает не-живая Кровь упырям, а присущие расе вампиров атрибуты жизнедеятельности, как перевертывание у расы волкулаков. Вот как? А если ей вырвать сердце, она сгорит? Нет. Будет прекращена деятельность организма, но некроэффекта, подобного упыриной смерти, не будет. Следует ли ее опасаться? Недостаточно информации.

Мысленный диалог с Кожей занял несколько секунд. Вампирша еще смеялась, вытирая слезы. Смеется, значит, ей весело. А если ей весело, то пускай она веселится и дальше. Кедар подумал, что сейчас подходящий момент, чтобы обойти ее и добраться до ящика, сделал шаг…

— Куда это ты собрался? — Вопрос вампирши хлестанул, как его Нефритовая Гадюка. Синие раскосые глаза смотрели недобро.

Кедар вздохнул.

— Ну почему ты не понимаешь? — Он принялся втолковывать ей как маленькой: — Я не хочу убивать тебя. Я не дерусь с женщинами. Уйдешь с моей дороги — и не пострадаешь.

— А с чего ты взял себе в голову, — прищурилась вампирша, — что пострадаю я?

Из-за спины девушки справа выскользнуло большое кожаное крыло с круглым отверстием на конце. В отверстии вертелся огненный шар, раскидывая рыжие протуберанцы. Мгновение — и огнешар ударил по Кедару, рыжей кляксой расползаясь по телу. То, что это не обычный огонь, стало ясно сразу. Кожа засыпала его таким количеством знаний, что Атан растерялся, но главное уловил: в отличие от обычного огнешара, этот не просто поджег Кедара, но и вдобавок сразу же выработал магическое поле, которое начало поднимать температуру внутри. Как сообщила Кожа — поле распространяло ноэму огненного шара на объект и начинало использовать его внутренние структуры как гиле. На устранение магического поля и пламени, напомнившего Кедару черный огонь карлу, с которым остался сражаться Гииор, ушло три Нефритовых Гадюки, а за это время вампирша успела измениться.

Клыки удлинились, опустившись до подбородка. Два кожаных крыла, в которые девушка могла с легкостью укутаться, торчали по бокам. Они должны были опрокинуть ее на спину, исходя из размеров, но вампирша спокойно продолжала стоять на ногах. На конце левого крыла, как и в правом, было отверстие, и в нем вертелся шар сконцентрированного воздуха, прозрачный текущий сферический сгусток, по которому время от времени пробегала рябь. Руки вампирши стали длиннее и оканчивались сверкающими декарином когтями. Глаза, поменявшие цвет на красный, неотрывно следили за упырем. Как только он погасил огонь на себе, она метнула в него воздушный шар.

Кожа среагировала, не дав воздухошару ударить, а это значило, что собранный в сфере воздух намного опаснее недавно налетевшего огнешара. Его повело в сторону, и воздухошар пролетел мимо, к лесу и там — Кожа мгновенно предоставила Кедару картинку — полетел сквозь деревья, в наиболее крупных стволах оставляя идеальные дыры диаметром в полметра, а остальные расчленяя на две части. Анализ был быстрым: вертевшийся в сфере воздух подобен по силе сорока ураганам; при соприкосновении с объектом воздухошар своей поверхностью всасывает структурные элементы этого объекта, с легкостью проходя сквозь него.

Коже надо было рассчитать, сколько Нефритовых Гадюк понадобится на защиту Кедара, прежде чем позволить воздухошарам бить по нему.

Кедар собирался пока только защищаться.

А как же крик? Разве она не должна кричать, поражая звуковой волной? Да и разве изменившийся облик вампирши должен быть не иным? И разве не должна она потерять над собой контроль, нападая на Кедара? Информация отсутствует. Недостаточно данных. Необходим дополнительный анализ. Дополнительный анализ? Будет тебе дополнительный анализ! Как же хочется убивать!

Вампирша послала в него еще один фаербол, и Атан начал действовать. Три Нефритовых Гадюки на перехват пылающей сферы, приготовить семь для защиты от воздухошара и, пригнувшись и пробежав под огнешаром, раскинувшим рыжие крылья огня, метнуть Гадюку в ноги вампирши. Это словно провести стилосом быструю линию на восковой табличке. Линия Нефритовой Гадюки — и она уже обматывает ноги девушки, готовясь свалить ее. Вампирша взмахнула левым крылом, удерживая равновесие, а из правого вдруг вылетели пять огнешаров, которые, меняя траекторию в полете, помчались в Кедара, подошедшего слишком близко, чтобы уклониться.

Вот тебе и дополнительный анализ…

Все семь Гадюк, приготовленных для воздухошара, пришлось тратить на защиту от огня и поспешно выращивать из Кожи новых. Магическое пламя, именно магическое, ибо было полностью создано из элементалей Стихии Огня, не задействовав никакой материал из физического мира, гасилось с трудом, будто количество огнешаров не плюсовало их разрушительную мощь, а умножало. Кожа была занята, пытаясь рассчитать стратегию боя, и неизменно выдавала результат: для победы вампиршу необходимо убить. На требования Кедара, как победить, не убив и не покалечив девушку, Кожа сообщала: недостаточно информации. Статус противницы был сверх меры вероятностным, чтобы рекомендовать однозначный стиль схватки. Проще, с наименьшими затратами Гадюк, было убить ее.

Он не убивает женщин.

Недостаточно информации.

Вампирша схватилась руками за скрутившую ее голени Гадюку, дергая за сочленения и пытаясь оторвать ее. Хлопали крылья, не давая ей упасть, на руках вздулись мускулы, вампирша изо всех сил тянула Гадюку в разные стороны, желая разорвать, как веревку. Но, несмотря на все усилия, ей этого не удавалось.

Сбивший с себя пламя Кедар улыбнулся. Он-то хорошо знал, что скрепы-«позвонки», которые держали в единстве составляющие тела Нефритовых Гадюк, созданы из эфира. Сам он никогда физически не мог разорвать их, даже используя Кожу на максимум.

Почувствовав его насмешливый взгляд, вампирша взбесилась. Крылья девушки быстро сложились над головой, так, чтобы отверстия на них совпали. Вертевшиеся в отверстиях воздухошар и огнешар соединились, слились в единую сферу. Она, не удержавшись, упала, подставив руки. Стоя на четвереньках и похожая на пойманного в силки грифона, вампирша качнула сложенными крыльями в сторону все еще стоявшего неподалеку Кедара. Порченая Кровь не сомневался в силе Кожи.

Опасность!!!

Из отверстий в крыльях вырвался дракон. Точнее, драконом его назвала Кожа. Кедар не понял, что драконьего в долговязом, вытянутом, как змея, шестиметровом теле, толщиной с березу, с рядами когтистых лапок от головы до конца хвоста, совсем без крыльев, даже совсем небольших, в узкой голове с раскосыми глазами, в которых плавали по два вертикальных зрачка, и с длинными тонкими усами. Картины, на которых Атан видел огнедышащих ящеров, изображали драконов иначе. Более того, дракон из крыльев вампирши состоял из перекрученных потоков ветра и огня, придавая ящеру вид стеклянного существа, внутри которого перетекало пламя. Красное тело, алая морда, рыжие глаза, рдяные лапки, золотые усы — разное пламя ярилось в драконе, оплетенное тугим ветром.

Кожа без решения носителя вырастила двадцать Нефритовых Гадюк, предел, обессиливший Кедара. Они прочным щитом выросли перед Атаном в тот миг, когда навалился огненный ящер. Жар, будто из кузнечной печки, накатил на упыря. Он с размаху ударился о Гадюк, и сразу проявила себя Сила воздушный сферы: дракон начал вгрызаться всем змеиным телом в закрывающий Кедара шевелящийся щит, потихоньку разгрызая «позвонки» Гадюк и втягивая их частички внутрь себя. Кожа отчаянно рубанула дракона четырьмя Гадюками, пытаясь смести ящера со щита, и это удалось. Он слегка отлетел назад, а ударившие его Гадюки вдруг загорелись, поглощаемые вырвавшимся изнури огнем — сработала Сила огнешара. Но, ничуть не обескураженный, дракон застыл на месте, его лапки удлинились и начали осыпать Гадючий щит ударами слаженно и нетерпеливо. Чертя лапками рдяные узоры, ящер исполосовывал Гадюк, заставляя их вздрагивать, но Кожа уже просчитала и выработала способ борьбы. Две Нефритовые Гадюки превратились в невидимые росчерки, отбивая неутихающие налеты лапок. Стилос мчал по табличке, табличка заполнялась линиями, линии складывались в буквы, и буквы эти, точно руны некромагов, несли разрушение. Родной боевой ритм начал покалывать кожу Атана, обыкновенную кожу, и Кедар понял, что сейчас начнется действие.

Но дракон еще не показал все, на что способен. Он распахнул пасть, и из глотки вырвался огненный смерч, направляемый в Кедара золотыми усами. Ветер и пламя объединились, и теперь Гадюки горящими крошками засасывались в смерч. Жара была такой, что земля под ногами Атана плавилась. Не будь Кедар Порченой Кровью, а даже носферату, он бы сгорел.

Но он был Порченой Кровью. И его Кожа была Силой Порченой Крови.

Кедар ивар Авери Атан. Если трансформа Атан порождает существо со змеиной головой, змеиным торсом, но четырьмя руками, как у гильгамеков, и четырьмя ногами, как у кентавров, то трансформа Порченого Атан не меняет его упыриный, схожий с человеком, облик, а просто дает ему возможность создавать из Кожи, невидимо его покрывающей и не ощущаемой никем, кроме него самого, Нефритовых Гадюк. Манипуляторы Кожи, Гадюки, обладали двумя мощными способностями: двигаться с невероятной скоростью и эфирно преобразовывать энергии. Любой объект в физической метрике обладает движением, внутренним и внешним. Минимум и максимум количества этого движения, энергия, есть присущая объекту особенность во взаимодействии с другими объектами. Кожа могла рассчитать присущую объекту энергию и модифицировать эфирные соединения Гадюк так, что они вырабатывали структурное движение, которое поглощало энергию объекта и, следовательно, уничтожало его. Потому что движение — это существование и жизнь. Нет движения — нет существования. И жизни.

Так он расправился с Огненным Заклинанием, которое чуть не погубило Гииора, так он выстоял в черном пламени, которым его ударил маг-карлу, так он расправился с ветром предыдущего противника. Нефритовые Гадюки защищали его и Кожу, пока она высчитывала энергию противостоящих ему смертных или Сил. А потом Порченая Кровь наносил удар — обычно последний.

Дракон проиграл тогда, когда не смог победить Атана с одного наскока. Теперь ящер должен был проиграть окончательно.

Встопорщились перья на головах Гадюк, и три из них скользнули по огненному смерчу, раскрыв пасти и глотая пламя. Щелкнули «позвонки», разъединяясь, поплыл из пустоты между ними розовый дым. Смерч исчез.

Кедар шагнул вперед, в Гадючий щит, на ходу взяв двух Гадюк. И чиркнул стилос, запеленав росчерками дракона. Атан нанес один за другим восемнадцать ударов. Энергия перетекала в Гадюк и перерабатывалась, выплескивая избыток в виде розовых струй тумана. Воздух в создании вампирши потерял плотность, утратив ту магию, которая обращала его в неразрывные жгуты ветра, огонь погас, превратившись в неопасные полосы искр. С драконом было покончено.

Но и вампирша не теряла времени даром. Она снова стала похожа на образ, который Кожа визуально спроектировала в сознании Кедара как классический вид метаморфозы вампирш: лицо ее раздалось вперед, вниз и вширь. Она продолжала стоять на четвереньках, крылья хлопали, воздушные и огненные шары летали из отверстия в отверстие. Аэр между крыльями трепетал и полыхал неистовым черным светом, пространство колыхалось, по нему словно бежали трещины, из которых вырывался белый свет. Сталкиваясь, черное с белым образовывало радужное зарево, которое будто посылало из центра на края волнистые круги.

В идентификации отказано. Недостаточно информации. Предлагается окончательное уничтожение.

…Я не убиваю женщин…

Кедар стиснул зубы. Границы… границы давили… Убивать… Убивать! Убивать!!!

Он ударил себя кулаком в грудь, пытаясь болью заслониться от голода Кожи.

Завыл ветер, мечась между выгнутыми полусферой вперед крыльями. Вампирша зашипела, словно пытаясь заговорить на языке Живущих в Ночи, но шипение не несло никакого смысла, кроме ярости.

Вспыхнуло радужное зарево такой силы, что ослепило Кедара. Кожа быстро восстановила зрение, но и этого краткого мига хватило, чтобы вампирша оказалась рядом (а где Гадюка?!) и врезала Атану в лицо. Его словно огрели мешком с опилками, только опилки оказались железной стружкой. Кожа попыталась нанести ответный — смертельный! — удар, но Кедар не позволил, перехватив управление Гадюками. И рогатые головы просвистели рядом с грудью вампирши, не притронувшись к ней. Кажется, она поняла, что едва не пропустила выпад, и отскочила назад, раскинув крылья.

А радужное зарево никуда не исчезло, оно висело над головой вампирши, и из него сыпались огоньки, рассыпавшиеся по ее плечам и рукам с мелодичным перезвоном, будто падали звезды с хрустальных небосклонов, обращаясь искрами в мире смертных.

Плоть правой руки Кедара лопнула, обнажив кости, и из нее забила кровь. Густая, красная кровь, его кровь, которую Порченой Крови не доводилось видеть уже давно. Кожа вбрасывала в организм обезболивающее и пыталась выяснить, что произошло, регенерируя мышцы и кожу руки. Гадюка в другой руке Кедара вдруг распалась, «позвонки» посыпались на оплавленную землю, со стуком упала голова.

Недостаточно данных! Недостаточно информации! Убить!!!

Вампирша вдруг оказалась рядом — взмах крыльев моментально перенес ее к Кедару, и она начала бить его ногами, сильно и точно, целя в больную правую руку. Казалось, удары невозможно остановить. И хотя Кожа приглушала их, Атан чувствовал стресс, который переживала Кожа, не в силах идентифицировать атакующего ее носителя врага. А носитель, пустоголовый носитель, не позволял ей контратаковать, лишь ставил блоки Гадюками, вырастив три новых, но их вампирша смогла обойти, задействовав руки и колотя ими по груди и голове Кедара.

А затем все три Гадюки распались. От неожиданности Порченая Кровь пропустил удар в живот, повалился на землю и пропахал ее метров на пять. Вампирша метнула ему вслед огненный шар. Выращенная Кожей Гадюка вылетела навстречу фаерболу, но вдруг свернулась в клубок и упала, распадаясь на «позвонки», а огнешар попал в поднимающегося Кедара.

Кожа справилась с магическим пламенем, выдав Кедару сотни рекомендаций, завершающихся фразой: «Критическая точка рекреации! Требуется незамедлительное вмешательство!» Куда вмешиваться, Кожа не сообщала, но тон не оставлял сомнений — всемогущая Кожа столкнулась с рубежом своего могущества. Что, конечно, не отменило аналитики происходящего, и она в конце концов выдала Атану объяснение убоговщины, что творилась с его Гадюками и правой рукой.

Вампирша опять набросилась на Кедара, работая руками так, словно с одного удара вбивала толстенные сваи в землю. Можно было только удивляться, откуда в ней такая сила.

Все оказалось на удивление просто. Улучшив зрение левого глаза Кедара, Кожа показала картинку радужного зарева над вампиршей. Это были Врата в иной пласт реальности Равалона. Из них выдвигались полчища жителей. Те самые огоньки и были жителями этого пласта. Радужные малютки в сверкающих доспехах и с таким же сверкающим оружием, зазубренными топорами на длинных рукоятках. Они бежали по плечам и рукам вампирши, и с каждым ее ударом перемещались на Кедара, на его Кожу. Их топорики рубили без остановки, и под этими ударами расходился пеленавший Кожу и Гадюк Эфир. Крошечные воины сами были эфирны, были призваны сюда из Эфирного Слоя.

Эфир столкнулся с Эфиром. И единый континуальный Эфир Кожи поддавался множественному дискретному Эфиру, призванному вампиршей. Именно с его помощью она освободилась от связавшей ее ноги Гадюки. По сравнению с этим дракон был все равно что сорвавшаяся с веревки простыня.

С эфирными воинами можно справиться, убив открывшего им Врата в этот пласт реальности. Кедар не мог себе этого позволить.

А вампирша словно до сих пор не верила, что он не врал. Она била, но осторожно, ожидая, когда Кедар ответит опасным ударом. Она позволила себе брать его измором: скоро треснут эфирные нити Кожи, и он окажется без защиты перед ее крохами, которые тут же переключатся на клетки его тела, и тогда не только рука — весь Кедар превратится в окровавленный костяк.

Гииор… Если бы здесь был Гииор… Он бы убил ее сразу, не дал открыть Врата в Эфир.

Разрушаемая Кожа затопила разум Кедара громким «Опасность! В экспресс-тестировании отказано! Опасность!». Она погибала, и ее аналитика не могла уразуметь, почему носитель не дает ей защитить себя и его самым эффективным способом. Еще можно восстановить ее, но нужно было время, хоть немного.

Удар коленом в подбородок Кедар пропустил специально. И выбросил выращенную в момент удара Гадюку — эфирные воины только-только попали на нее и принялись за рубку, когда она коснулась вампирши. С перьев потекла блестящая жидкость, плеснула на стопы, оборачиваясь тяжелым ртутным коконом. Вампирша от неожиданности упала, притянутая вниз его тяжестью, и Кедар перепрыгнул через нее. Просто добежать до груза, просто добежать до груза, просто добежать…

На спину словно плеснули расплавленный металл. Кедара толкнуло вперед, он закричал от боли, с которой не справилось даже обезболивающее Кожи. Или израненная Кожа уже не могла производить полноценное обезболивающее. Что это было?

Кожа ответила с заминкой: дракон, исчезнувший после удара. Вампирша сложила крылья и создала нового дракона, вонзившегося в плохо защищенную спину. На этот раз ей понадобилось намного меньше времени. Состояние: критическое. Необходимо отступить или смертельно поразить противника.

Отступить? Убить? Нет. Я не могу. Не могу не выполнить задание и разрушить тщательно возводимую в сознании границу…

Его настоящая кожа тлеющими клочьями носилась по воздуху, а спина представляла одну огромную рану, хотя кровь уже запеклась и появились струпья. Сзади мчалась вампирша. Она избавилась от кокона и была готова погрузить обе руки в его спину. Хочет добраться до сердца, не иначе.

Нужно защищаться.

Кедар быстро перевернулся, заскрипел зубами от невыносимой боли в спине, выкинул Гадюк из двух рук, чтобы отбить когти вампирши, а саму ее повторно облить блестящей жидкостью. Гадюки успевали продержаться около пятнадцати секунд. Но боль помешала выполнить задуманное, левая рука Кедара дрогнула, и Гадюка пошла неправильно.

Вампирша вскрикнула, отлетела назад. Правую половину лица от нижней челюсти к уху пересек глубокий темно-красный порез. Края раны тут же начали затягиваться, но рваный шрам остался.

Красные глаза вампирши сузились, когда она дотронулась до щеки.

— Значит, — срывающимся от ярости голосом сказала она, — ты не бьешь женщин? Да?! Не бьешь?!

Она с размаху всадила ногой ему в живот с такой силой, что когти пробили Кожу, вонзились в солнечное сплетение, и Кедара подбросило над землей метров на восемь. Ее вампирская метаморфоза снабжала ее сумасшедшей физической силой.

Он не успел упасть, а она взлетела вслед за ним и ударила в подбородок, подкидывая его еще выше.

— Не бьешь?! Но портишь красоту, да?!

Она летела рядом с его подброшенным в потоки аэра телом и била, била теперь так, будто хотела, чтобы вгоняемые ею сваи пронзили землю и умчались сквозь ее слои к Костям Мира и еще дальше, в Нижние Реальности. Кожа уже ничего не сообщала. Тревожный вой трубы заполнил голову Атана. Его тело сотрясалось с каждым ударом, он чувствовал, как лопаются ребра, как, сломанные, стучат они по костяному наросту вокруг сердца. Не будь этого нароста — и какое-нибудь ребро уже пронзило бы его. И холодный огонь растекся бы по Кедару, убивая упыря.

— Ублюдок!

Хотя он и без этого мог сейчас умереть. Его отбросило в густые заросли лесного гиганта, в ужасные корни, которыми тот держался на земле. Вокруг стонали в едином хоре карлу, будто подчиняясь управляющему ими невидимому дирижеру. Кедар увидел измученные лица, выпученные от страданий глаза, тела, сросшиеся с древесиной.

Новый удар подбросил его, и вспышка темного света скрыла окружающий мир. Он уже не видел, как разозленная вампирша сложила руки и ноги для очередного удара. А если бы видел, то не успел бы уклониться. Функции свои Кожа не успевала, нет — не могла выполнять.

Убить… Нужно ее убить… Переступи через убивающую тебя границу…

Нет. Я не убиваю женщин. Потому что…

Если бы шальной титан вырвался из темницы, куда его заточили жаждущие власти боги, и зевнул, потягиваясь, а около его рук оказался бы не успевший увернуться птичий клин, от клина остались бы одни перья. Точно такой титан потянулся возле Кедара и ненароком задел его рукой. От удара вампирши Порченая Кровь, разрезая воздух, полетел вверх, пробив древесную и живую плоть лесного гиганта, разорвав сплетенные кусты и лианы, лозы и ветки. Словно упавшая звезда, которая решила вернуться на небо, Порченая Кровь пронзил гиганта от корней до верхушки и вылетел в небо. От лица, увиденного сквозь заливший разум темный свет, осталось впечатление чего-то необъятного и ужасного. Он оказался над самой «короной» гиганта, в которой лопались октарином большие пузыри, покрывавшие темно-зеленое нечто. Он было начал падать в это нечто, но подлетевшая вампирша очередным ударом швырнула его в сторону леса.

Позвоночник был сломан в нескольких местах. Остатки Кожи пока поддерживали разум, не давая ему отключиться. Еще можно было собраться с последними силами, ударить по вампирше, нанеся ей ограничивающие движения раны или хотя бы поразив болевые точки.

Хлопанье крыльев рядом. Когти царапают лицо, оставляя пять глубоких борозд. Лопнул правый глаз, кровь потекла по носу.

— Не бьешь, да?! Так умри, принципиальный ублюдок!

Пять огненных и три воздушных шара выстрелили, и, объятый пламенем, дергаясь, как марионетка на ниточках, Кедар начал падать под углом вниз, в лесное море Диренуриана.

Звезду не приняли на небе, и теперь она снова стала падающей.

Убить… Нет… Потому что…


— Значит, ты и есть малолетнее чудовище, которое нужно обучить боевому стилю Школы Меча? — Человек с любопытством смотрит на него.

Кедару не нравится такое обращение. Он привык к почтительности. Низшие Атан так вообще заискивают при встрече с ним. Настроение Кедара чувствует Кожа, и в следующий миг две Гадюки бросаются в горло человека. Человек обидел Кедара — человек должен умереть.

— Ух ты!

Человек еще жив. Не просто жив — стулом пригвоздил Гадюк к полу и теперь с удивлением их рассматривает. Кедар обеспокоен. Кожа не понимает, что происходит, поэтому просто выращивает Гадюк, пока не бросающихся на человека.

— Значит, из-за этого тебя боятся? М-да, а я думал, после того как Рукая разорвала здоровая бестия, а маг сам себе в голову послал огнешар, меня чуть ли не к полуубогу ведут. Ну что, чудовище, будешь у меня учиться?

— Да как ты смеешь, живой?! — Кедар срывается: — Ты знаешь, кто я? Я — Порченая Кровь Атан! Я убийца! Когда вырасту, я стану самым грозным убийцей Равалона! Я буду убивать всех-всех!

— Прям-таки всех-всех? — Человек улыбается, но его улыбка не кажется веселой.

— Всех! — Кедар с вызовом сжимает кулаки. Кто бы ни был этот человек, от пяти Нефритовых Гадюк ему не отбиться. Так что пусть лучше не злит его!

— То есть ты будешь врываться в деревни и города, убивать всех смертных на своем пути: разрывать мужчин, пронзать женщин, проламывать черепа стариков и душить детей? Так получается?

— Да! Именно так. Слабым нет места под всеохватывающими крыльями Ночи, которые иногда разрывает Проклятый Путник. Слабый должен умереть, чтобы дать дорогу сильным.

Так считают Атан. Нет, так и есть на самом деле. Даже человек это понимает. Но почему он странно себя ведет? Ведь он слабее Кедара, а значит, должен бояться его. Но он не боится. Это странно.

— Значит, убивать всех: мужчин, женщин, детей? Так, чудовище?

— Не смей называть меня чудовищем! — Кедар не выдерживает. Пускай его накажут и лишат любимых сладостей. Но человек ведет себя неправильно, и Кожа больше не сдерживается.

Как и человек.

Кедару больно. Ему не было так больно с тех пор, как десять носферату скрутили его, охваченного приступом безумия, безумия Атан, намного более опасного для Порченой Крови Атан; скрутили его и били, не давая вырваться из черного подземелья бессознательного к живым, таким теплым и сладко пахнущим; скрутили и били, погибая один за другим от ударов Гадюк. Атаны потеряли шестерых Бродящих под Солнцем и чуть не лишились Порченой Крови, едва излечив стремительно теряющего кровь Кедара.

«Стулом… как… как это можно сделать стулом?»

Оторванная голова одной Гадюки вколочена в стенку, остальные разбиты и восстановлению не подлежат.

Как же больно…

Человека держали двое Средних, готовые к трансформе в любой миг. А носферату Хураган, что сопровождал человека, осторожно наклонился над Кедаром с таким лицом, которого Кедар никогда не видел. Изумленным и напуганным лицом.

Это потом Кедар узнал, что Меченого схватили не в бою. Он сдался, когда Атаны окружили его. Нугаро, Дайкары, Сайкеу и Сайфиаилы успешно разбирались с прорвавшимися сквозь Пелену Купола Магистрами и Мечеными, не поленившимися забраться далеко от родных пенат в поисках наживы. Тем временем небольшая банда головорезов, примкнувших к лучшим магам и воинам Серединных Земель, напала на живых, подчинявшихся Атанам, видимо надеясь, что скорый восход Глаза Дня отпугнет Живущих в Ночи и даст им возможность пограбить вволю. Однако трансформировавшиеся Атаны, презрев опасность Воздействия, неумолимо набросились на врагов, не щадя никого. И только наткнувшись на человека с татуировкой Школы Меча, лично прикончившего пятерых бандитов, Атаны, сбитые с толку, остановились. Кровь убитых и головорезов перемешалась, мешая разобраться в событиях. А человек улыбнулся, швырнул два меча с клеймом Школы на пол, поднял руки и сдался. И лишь через день найденный в сундуке одного дома маленький мальчик рассказал, что первые смертные убили его родителей и братьев, после чего появился этот человек и в один миг убил смертных, произнося что-то странное.

— Если он умрет, ты тоже умрешь, — прошипел Хураган в лицо человека.

— Да ладно вам, — безмятежно ответил человек. — Я ж его легонько. Так, чтобы понял. Клыки у вашего чудовища еще малы. Будь они чуть больше — я бы с ним и разговаривать побоялся.

— Помни, почему ты еще жив, — повторил Хураган. — Помни и действуй только исходя из этого. И останешься жив.

— Помню, помню. Я должен обучить ваше чудовище техникам Школы Меча. Однако перед этим я хотел бы ему кое-что объяснить. Позволите, уважаемый Живущий в Ночи?

Носферату раздражен, даже сквозь боль Кедар чувствует это. Высочайший сдерживает раздражение и Жажду, подстегиваемую раздражением. Больше всего ему хочется впиться в горло человека и выпить всю его кровь. Но это запрещено.

Человека отпускают. Он подходит к Кедару и внимательно смотрит ему в глаза. А потом говорит:

— Женщин и детей убивать нельзя. Запомни это. Запомнишь — и я тебя многому научу.

— Всех… убью…

Глаза человека превращаются в щелочки. А затем Кедару кажется, что он умирает. Точнее, он не знает, как это — умирать, но почему-то кажется, что когда проваливаешься в какой-то белый тоннель, в конце которого тьма, это и есть — умирать…

Потом он снова может видеть.

— Каждый раз, запомни, каждый раз, когда скажешь, что убьешь, ты будешь переживать эти чувства. Тебе ведь они не нравятся, да? И если ты будешь говорить так, то никогда не сможешь победить меня. А если не сможешь победить меня — то никогда, запомни, никогда не сможешь быть одним из лучших бойцов Серединных Земель, нет, всего Равалона. Понял, чудовище? Если понял — кивни.

Кожа готова вырастить новых Гадюк. Кожа готова снова напасть на человека. Кожа готова сражаться. Кедар не готов. За все пятнадцать лет своей упыриной жизни — мало! так мало! — он не знал, как это — умирать. И больше не хотел узнавать.

Первым делом Меченый прогнал в шею всех Наставников Кедара, не потрудившись объясниться. Когда один из Наставников, Гираш, оскалил клыки, готовый вызвать Меченосца на поединок, человек ударом ладони развалил дубовый стол. Напополам. Гираш был первым, кто ушел из тренировочного замка Кедара.

А вот тех, кто учил Порченую Кровь семи вольным искусствам и другим наукам, Меченый прогонять не стал, хотя их бы Кедар выгнал в первую очередь. Грамматику он считал ненужной для будущего убийцы, риторика его смешила, на диалектике он скучал, геометрией был сыт по горло, арифметика его пугала, астрология казалась запутанной, а музыка… Ну не было у него музыкального слуха! Географию и метрологию, физику и метафизику, теологию и юриспруденцию и другие предметы он тоже не считал важными.

А вот как правильно держать нож и перерезать горло!

А вот как правильно незаметно подкрадываться и сворачивать шею!

А вот как правильно орудовать мечом и пронзать им противника!

Вот это — важно!

— Почему ты прогнал их? — требовательно спросил он у Меченого.

— А? — Меченый, сидевший с закрытыми глазами на поваленном дереве в яблоневом саду, куда вывел Кедара, приоткрыл один глаз. — Ты об этих бездарях, чудовище? Они научили тебя многим глупостям, и теперь тебя придется переучивать. Я бы их не просто прогнал. Я бы запретил им учить.

— Они хорошо меня учили, — набычился Кедар. На «чудовище» он решил необращать внимания. Мечущий откровенно веселился, наблюдая, как ученика бесит это слово.

— Плохо, — отрезал человек. — Если ты, чудовище, сомневаешься — подай мне вон ту веточку, и я тебя вырублю с ее помощью на неделю. А ты хоть алебарду возьми и своих змеюк используй — все равно не поможет.

Кедар отказался. Он был уверен, что слова Меченого не пустая угроза.

А потом Меченый заставил его показать все, чему его обучили, причем как-то странно — после каждого упражнения или учебной связки человек заставлял его отжиматься и приседать по двадцать раз. Спустя час после начала демонстрации Кедар чувствовал себя невероятно уставшим.

— Дыхалка ни к убогам, — проворчал человек. — Как ты собираешься драться против тридцати противников?

— Мне… помогает… Кожа. Ай!

Меченый огрел его по голове веточкой, той самой, на которую показывал.

— Забудь о Коже, — велел он. — Привыкнешь на нее полагаться и погибнешь в первом же серьезном бою.

— Да мне… даже магия… не страшна. Ай! Ай-ай-ай!

— Магия всегда страшна, — наставительно сказал Меченый. — Как и взведенный арбалет, приставленный к голове.

Кедар обиженно сопел.

— Как ты стал таким сильным? — однажды после пятичасовой тренировки по отработке связок с двумя мечами спросил Кедар. — Ты до сих пор не учишь меня чему-то особенному, чему-то, чему меня не могли бы научить наши Наставники. Но ты лучше их. Учитель арифметики рассказывал учителю диалектики, что Гираш с некоторыми Наставниками попытался напасть на тебя, и их забрали в лечебницу. Что за тайным умениям тебя обучили в Школе Меча, что ты, простой человек, победил пятерых Живущих в Ночи?

— Гм… — Мечущий пристально посмотрел на Кедара. — Ты необычно говоришь, чудовище. Что это у тебя в кулаке? А ну покажи!

И, не дожидаясь, отобрал у него помятый листочек.

— Это почерк достопочтенного Эриазма, — пробормотал человек. — И каким образом ты заставил его написать это для тебя?

Кедар решил не сообщать о висящей над учителем диалектики Нефритовой Гадюке и промолчал. Но Меченый все равно огрел его веточкой. Веточки теперь были везде, во всех закоулках замка. Меченосец посчитал, что с веточкой в руках ему удобнее обучать Порченую Кровь.

— Задай этот же вопрос своими словами, чудовище, — потребовал Меченый.

Кедар глянул на него исподлобья и пробормотал:

— Почему ты сильнее меня, Порченой Крови? Почему не боишься меня?

— Пятнадцать лет… — задумчиво сказал Меченый. — Мне объяснили, что у людей этому возрасту соответствуют шесть лет. А когда тебе будет тридцать, человеку будет десять. Но ты, чудовище, задал правильный вопрос.

И огрел его веточкой.

— За что?! — взвыл Кедар.

— Я обучаю тебя пять месяцев, а ты только сейчас задал мне этот вопрос?! Неуч! — А потом он сказал: — Я не боюсь, потому что знаю, что могу победить тебя. Я сильнее потому, что однажды поставил перед собой границу, которую никогда не переступлю, возвел рубеж, который нерушим, — и это помогло мне стать намного сильнее. Глядя на тех, кто был лучше меня, я знал, что у меня есть то, чего нет у них. И это подстегивало меня стать лучше лучших. Это помогало мне стать лучше лучших. В Школе Меча многие умирают, не выдерживая тренировок. Но и те, кто выпускается за ворота Школы, тоже не равны. Мы, Мечущие, хороши все, но и среди нас есть те, кто лучше других. — Он помолчал и добавил: — В нашем выпуске я был лучшим. Наставляющие даже предложили мне продолжить обучение у самих Мастеров. — Он замолчал, погрузившись в свои мысли.

— И что за граница? Что за рубеж? — не выдержал Кедар.

— Неуч! Ты, чудовище, забыл, что я тебе говорил об уважении к учителю? Если он молчит, ты ждешь, когда он заговорит! Если он спит, ты ждешь, когда он проснется! Если он ест, ты ждешь, когда он насытится! Если он с женщиной, то… то тебе еще рано об этом знать, чудовище.

В ту ночь он ему больше ничего не сказал, заставив до утра бегать вокруг замка. И не возвращался к разговору десять дней.

Однажды…

— Все границы в нашей голове, — вдруг сказал Меченый, бросая в лежащего в яме Кедара улей со злыми пчелами. По идее ученик должен был от них всего лишь увернуться. Но Кедар считал, что человеку просто нравится ставить невыполнимые задания: предварительно он крепко связал Атану руки и ноги. В ответ на возмущение Кедара Меченосец вспомнил, как их, учеников Школы Меча, связанными бросали в ров к крокодилам, и мечтательно спросил, не могут ли Атаны организовать ему в помощь парочку хладнокровных? Кедар быстро замолчал.

И еще ему нельзя было использовать Кожу. Никак. Иначе Меченый брал две веточки.

Пчелы зажужжали вокруг завопившего Атана, а человек невозмутимо продолжал:

— Мы выдумываем границы, мы выдумываем барьеры, нас учат не нарушать рубежи, которые словно бы существуют исстари, но они такие же плоды воображения. Даже Законы Мира — выдумка.

— Как… А-а-а-а!.. это… Ай!.. может быть?.. Ай-ай-ай!

— Потому что настоящих Законов мы не видим. И мы ограничиваемся нашим кругозором, подводим окружающий нас мир под рамки наших представлений. Маги не открывают законов магии, они их выдумывают. Все, что мы ощущаем и о чем думаем, всего лишь гипотеза.

— Гипо… Ай! Что?

— Выдумка. Выдумка малой части мира, решившей, что ей под силу понять бесконечность Мироздания и Тварца. Хорошая выдумка, стоит признать. И эти выдумки — границы, отделяющие нас от бесконечности настоящего мира.

— Мой нош!.. Ай!.. Зашем ты фне ето гофоришь?

— Границы помогают нам. Границы дают нам силы. Не выдумай смертные границ — они бы сошли с ума. Потому что бесконечность настоящего мира ужасна и невыносима. Мироздание в своей безмерности — чудовищно. Оно не для смертных. Смертные выдумывают свое Мироздание, не такое чудовищное, и живут. Живут счастливо. Только границы дают им силы жить.

— Ты… ой-ой-ой… Пофла вон!.. Ты гофорил, у тебя ефть гранифа… А-а-а-а-а-а-а-а!

Меченый вздохнул и спрыгнул в яму. И Атан увидел, как вздрогнуло пространство, как Меченый появлялся в одно и то же время в разных местах. А когда он стал перед Кедаром и разжал кулаки, из ладоней высыпались все пчелы, что жалили Кедара.

— Это Шаг Ветра. Я его выучил, будучи студиозусом Школы Меча, лишь потому, что пообещал себе никогда не убивать женщин, детей и стариков. Только мужчин. Мужчин, что будут сражаться со мной. Тех, кто нападет на меня. Тех, кого я захочу убить. Я поставил себе границу, и я никогда не преступал ее. Мой рубеж никогда не будет разрушен, мой рубеж, что отделяет меня от чудовищной реальности Мироздания, и дает мне силы.

— Как? — едва смог выдавить распухшими от укусов губами Кедар.

— Как дает мне силы, чудовище? Я не знаю. Просто я когда-то понял все о границах, любых — государственных, юридических, моральных, физических, магических, других. И понял, что, пока существуют границы, мир смертных не скатывается в свою чудовищную изнанку. Следовательно, границы значат очень много для порядка, они усиливают его. И моя личная граница усилила меня. Ладно, чудовище, на сегодня хватит.

Меченый спросил, есть ли у Атанов хорошие лучники, и ему прислали Татгема-наемника, работающего на Атанов.

— Прострели ему руки и ноги, — сказал человек Татгему.

— Что?! — заорал Кедар.

Татгем ухмыльнулся и молча натянул тетиву.

— Если он хоть раз попадет в тебя, — повернулся Меченый к Кедару, — останешься на полгода без сладостей и я не научу тебя Шагу Ветра. Пытайся увернуться, чудовище.

— Но это невозможно! Как это сделать?! — Стоящий на тонкой жердине, перекинутой через глубокую яму, в которую сливали помои, Кедар готов был кинуть в Меченого Гадюку. Он неделю назад неожиданно обнаружил, что может это делать, хоть и с одной. Раньше Гадюки не отделялись от его тела. И почему-то Кедару казалось, что без тренировок Мечущего этого бы не получилось…

Гадюку он не кинул, все равно бы Меченосец прикончил ее. И от стрелы он не увернулся: после первой угодившей в ногу свалился с жердины.

— Почему? — спросил он утром.

— Потому что ты должен научиться уходить из-под удара в таких ситуациях, когда это кажется невозможным. Лучший воин — это выживший воин, а не красиво машущий десятью мечами одновременно.

— Нет. Почему женщины, дети и старики? Почему ты решил не убивать их?

Меченый внимательно посмотрел на Порченую Кровь.

— А почему ты решил убивать их, чудовище?

— Почему? — Кедар задумался. — Ну, они слабые…

— Тогда я убью тебя. Прямо сейчас. Ты неимоверно слаб по сравнению со мной.

Меченый оказался рядом, и его пальцы, ставшие стальными, впились в горло Атана. Кожа не успевала вырастить Нефритовых Гадюк, Кожа не успевала, а Кедар…

Меченый опять сидел в кресле и смотрел на пляшущий в камине огонь. Кедар вздохнул и с опаской потрогал горло. Следы от пальцев Меченого остались…

— Почему я не убил тебя, чудовище? — спросил человек.

— Потому что тогда убьют тебя.

Меченый поморщился:

— Неужели ты думаешь, что по окончании твоего обучения я покину этот замок? Как же ты еще мал… Нет. Я не убил тебя, потому что убить — не значит победить. А если говорить о слабых, не о женщинах, детях и стариках, слабых лишь потому, что это засело в твоей голове, а вообще о слабых… Победить слабого — не означает победить. Это значит унизить. Самого себя, если ты сильнее. Это нарушение границы и превращение в чудовище, недостойное жить. Чудовища, между прочим, долго не живут. Их всегда убивают. Потому что они разрушают границы, которыми прочен мир смертных, их шаткое, построенное на воображении Мироздание.

— Иногда ты говоришь сложно…

— А ты бы иногда лучше и не говорил, чудовище. Так почему ты хочешь их убивать? Потому что хочешь крови? Нет. Ты вообще не испытываешь Жажды.

Кедар вздрогнул. Об этом он никому не говорил. Это было его тайной.

— Не беспокойся, чудовище. Об этом знаю только я. Ты ведешь себя не так, как другие кровососы. Помнишь, я порезался во время бритья? Твой учитель географии на меня так жалостно смотрел, будто ждал, что я ему сам свое горло подставлю. А ты проигнорировал. Совсем. И когда тебе приносят кровь, ты ее пьешь как воду, будто для тебя нет разницы. Значит, чудовище, Жажды у тебя нет. Так почему же ты хочешь убивать тех, кого считаешь слабыми? Женщины. Дети. Старики. Почему?

— От твоих вопросов у меня начинает болеть голова.

— Я могу сделать так, что она у тебя будет болеть все время, чудовище. Отвечай на вопрос.

— Я… — Кедар отвернулся. Что он хочет услышать? Почему пристал к нему? Хочет знать? Хочет знать правду? Ну, пускай знает! — Я хочу убивать. Я могу убивать. Каждую ночь я чувствую Жажду, но эта не Жажда крови. Это голод. Голод, который я могу насытить только убийством. — Кедар поднял затрясшиеся руки. — Кожа… Моя Кожа готова убивать, как только я подумаю об этом, а я думаю все время! Я хочу убивать, чтобы не чувствовать голод! И кто ты такой, чтобы судить меня?! Чувствовал ли ты голод, пронизывающий тебя, словно зимний холод?! Ты, великий воин, знаешь ли ты, что такое каждый вечер просыпаться, желая кого-нибудь убить, и мучиться, если этого не сделаешь?! Человек, будь ты проклят!

Убивать хотелось все сильнее. Он мог наброситься на учителя, чтобы попытаться утолить голод. Мог… убивать… убивать…

Меченый молча наблюдал за ним. И вдруг сказал:

— Злых людей надо ненавидеть. Но тех, кто одержим слепой яростью, можно только оплакивать. Ибо больше всех достоин сожаления тот, кто этого не понимает; несчастнее всех тот, кто не замечает своего несчастья. Ведь для того, чтобы исцелиться, нужно знать свою болезнь. — Сделал паузу. — Умный смертный это написал. Вычитал в толстой книге в Библиотеке Школы. Знаешь, чудовище, я иногда жалею, что мало времени уделял знаниям о мире и отношениях смертных. Это, видимо, из-за возраста. Когда молод, думаешь, что знаешь достаточно, чтобы жить и судить о реальности. Ты знаешь о своей болезни, чудовище. Значит, можешь бороться с ней. Ты ведь не убиваешь всех, кто окружает тебя. Мне говорили, что ни одного Наставника или учителя ты не убил. А ведь они слабее тебя… Хочешь избавиться от своей слепой ярости?

— От этого не избавишься, — угрюмо сказал Кедар, склонив голову на плечо. — Это — моя Кровь. Только когда умру, я перестану испытывать голод убийства.

— Тогда поставь границу, — сказал Меченый. — Ты же слаб именно из-за этого. Из-за того, что ты раб своей Кожи, раб своей Крови, Порченой Крови. Как наследные принцы и принцессы несвободны в выборе будущих супругов, так и ты несвободен в выборе, пока берешь силу от Кожи. Но сбеги из дворца, отрекись от престола, получи титул ландграфа и живи в своем замке вдали от столицы и дворца с тем, кто тебе люб. Одолей Кожу, чьим рабом ты являешься. Поставь перед ней границу. И станешь сильнее. Может, даже сможешь победить меня.

Кедар недоверчиво посмотрел на человека.

Наступила зима, и они перебрались в подземелья. Учитывая, что большинство помещений замка и так находились под землей, то подземелья находились еще ниже.

— Ты так и не ответил мне!

— Ась? — Учитель завязал себе глаза и уши плотной черной тканью и гонял Кедара по комнате, избивая его веточками. Узкий длинный эсток совсем не помогал Атану, а даже мешал. Остановившись, Меченый снял повязку и посмотрел на запыхавшегося Кедара.

— Почему женщины, дети и старики? Почему ты вообще не пообещал никого не убивать? Разве такая граница не сделала бы тебя еще сильнее?

— В Мироздании смертных слишком много чудовищ, чтобы не убивать никого, — серьезно ответил учитель. — Если бы я пообещал никого не убивать, как бы я покончил с разбойниками, что нападают на караваны и убивают невинных смертных? Как бы я сражался с тварью из Нижних Реальностей, прорвись она в город, где я живу? Как бы я защищал свою семью, воюй мое государство с другим? Я надеюсь, что когда-нибудь в головах возникнет граница, после которой ни один меч не обагрится кровью, ибо в этом не будет нужды. Но я не доживу до тех времен. Да и ты, чудовище, не доживешь, живи хоть тысячу лет.

— Но почему?

— Ты меня достал! — воскликнул Меченый.

Кедар инстинктивно сжался и тайно подготовил Кожу смягчить удар — он научился делать это без прямого выращивания Гадюк. Но Меченый сел на лавку и вздохнул.

— Ладно, думаю, ты что-то понял, если до сих пор не умер от тренировок. Слушай и запоминай. Повторять я не буду. Я думаю обо всех смертных следующим образом. Мужчины по натуре своей смотрят на выдуманное смертными Мироздание как на функцию самих себя. Для них, например, не существует оружия как такового. Это пучок функций для них: колоть, резать, пронзать, убивать. И поэтому им так легко разрушать все вокруг себя: не будет одной функции, ее заменит другая. Они абстрагируют вещи, и вещь как таковая им неважна. Если бы мир населяли одни мужчины, они перебили бы друг друга еще раньше, чем вымерли бы. А женщины — основа стабильности выдуманного смертными Мироздания. Но не потому что они консервативны. Мужчины, как бы ни стремились овладеть миром как одной огромной функцией себя, намного консервативнее. Женщины властвуют над самими вещами, они видят самодостаточность вещи, а не ее функцию. Пока существуют женщины, до тех пор будет прочно выдуманное Мироздание. Видимо, потому, что именно через них в наш мир приходят дети. — Учитель задумался. — Хотя был я как-то в институте благородных девиц. Они там друг друга съесть готовы… М-да… Я, скажу тебе, чудовище, терпеть не могу воительниц. Разве ж это женщина? Куча мускулов, груди почти нет, вся в шрамах и рубцах, даже не пахнет, как женщина. Из техники соблазнения только удар кистенем.

Кедар никогда не видел воительниц, но впечатлился.

— Слушай, что я думаю. Старики позволяют передавать нам границы, которые были созданы смертными. Пусть погибнет государство, пусть в войне погибнут все взрослые и боеспособные мужчины, но если остались старики, то скоро государство снова может расцвести. Можно только позавидовать, как они цепко держат даже не сами границы, а принципы, что рождают эти границы. И, наконец, дети. Ты знаешь, чудовище, раньше, в Первую Эпоху, если женщина рожала девочку, она имела полное право убить ее. Однако после Первого Потопа, когда смертных осталось мало, девочек стали ценить намного выше мальчиков, так, что они даже становились царицами и императрицами. Потому что только девочки могли в будущем рожать мальчиков, которые казались лучше их. Без девочек, видишь ли, этого не получалось. Но дело не в этом. Дети — это тесто. Из них можно вылепить что угодно. И поэтому они лучшее, что есть в Мироздании смертных. Мальчики, девочки — без разницы. С ними нужно обходиться как можно лучше. Если надо изменить границы, создать новые, то старое поколение этого не сделает, и тогда настоящее Мироздание чудовищностью своей бесконечности начнет разрушать мир смертных. А дети поставят новые границы. Потому что они как чистая доска, на которой можно написать новые письмена. Женщины, дети и старики — опора Мироздания. А мужчины — его функции, его способы двигаться вширь, потому что, лишь разрушая, мы создаем. Понятно?

— Нет.

— Неудивительно. Еще есть вопросы?

— Да.

— Поздно. Я сегодня больше не отвечаю на вопросы. А теперь бери два эстока и попытайся защититься.

…Татгем ухмылялся. Промахнуться по связанному по рукам и ногам невозможно. Этому человеку, видимо, просто нравится мучить Атана. Ну ладно. Он прицелился. С такого расстояния да промахнуться? Ха…

Он подавился своим смешком. Стрела летела прямо в Кедара, стоявшего на трясущейся жердине, она не могла не попасть — но Атан как-то извернулся всем телом, как-то колыхнул пространство. И стрела пролетела мимо.

Победно улыбаясь, Порченая Кровь посмотрел на учителя. Улыбка исчезла, когда он увидел, как учитель любезно подает Татгему еще три стрелы и тот кладет их все на тетиву.

— Разве так можно, учитель? — мрачно спросил Кедар, когда его отмыли от помоев и он зашел в кабинет, отведенный Меченосцу.

— Можно, чудовище, можно, еще и не так можно, — откликнулся Меченый, сидящий за столом и раскладывающий карты Орат.

— Скажи, учитель… — Кедар нахмурился, подбирая слова. — Помнишь, ты говорил, что дети — это лучшее, что есть в Мироздании смертных? И что с ними нужно обходиться как можно лучше?

— К чему ты клонишь?

— Ведь я тоже еще ребенок, — решительно сверкнул глазами Кедар. — А ты зовешь меня чудовищем. Разве ты со мной хорошо обходишься?

Мечущий постучал пальцами по столу.

— Я зову тебя чудовищем, — торжественно сказал он, — потому что ты и есть чудовище. И потому что я твой учитель и должен быть честен с тобой. Если я буду врать тебе, то чему я смогу научить тебя?

— Ты противоречишь сам себе, — заявил Кедар. — Это антиномия, вот!

— Ого! Ты стал краем уха слушать лекции по диалектике? Слушал бы тогда обоими ушами, хотя бы узнал, что такое антиномия.

Он вздохнул. И с сожалением, будто на котят, которых нужно утопить, посмотрел на Атана.

— Пойми правильно. Чудовищная бесконечность настоящего Мироздания дает жизнь таким же тварным существам. Мы все приходим в мир чудовищами. Когда я родился, я был ужасным маленьким чудовищем. Смертные не добры по сущности своей. Кто так считает — непроходимый глупец. Самые жестокие существа — это дети, не понимающие, что они жестоки. Они лучшее в мире, потому что их доска не заполнена, но они и худшее, потому что пустота этой доски — чудовищна. Она как Пустота настоящего Мироздания. Она пуста и не имеет границ. Доска ребенка заполняется границами, и он перестает быть чудовищем. Некоторые думают, что границы ограничивают нас, что, ставя перед собой барьеры, мы уничтожаем наши возможности. Нет, просто так мы пытаемся не стать чудовищами. Мы можем не думать об этом, но так мы ограничиваем себя от чудовища в самом себе. И становимся сильнее.

Он ухмыльнулся:

— Я как-то сказал одному райтоглорвину, что создавший Мироздание Тварец — самое настоящее чудовище. Он меня в ответ предал анафеме, хотя их вере я никогда не принадлежал и вряд ли буду принадлежать. Так что гордись, я тебя называю так же, как и Тварца.

…Он тяжело дышал. Сегодня учитель разрешил ему использовать одну Гадюку. Посмотрев на его прыжки по двору с двумя мечами, Мечущий глубокомысленно заявил:

— А давай-ка мы лучше будем твой потенциал теперь раскрывать.

Ну что тут скажешь? Два года он учил его сражаться без Гадюк, наказывая каждый раз, когда Кедар неосознанно использовал их, а теперь требует учиться драться с ними.

— Запоминай, неуч, не они дерутся, ты дерешься, и не ими, а с ними. Понял?

Кедар в ответ попытался сделать Шаг Ветра и споткнулся о скамейку, неправильно сосредоточившись.

— Я же сказал — неуч, — прокомментировал учитель.

В последнее время он стал задумчив и часто смотрел на звездное небо, иногда из-за Пелены делающееся пурпурным.

Кедар встал и попытался напасть на него. Не переставая смотреть вверх, Меченый ткнул его палкой (он перешел с веточек на палки после того, как Кедар увернулся от четырех стрел Татгема), и Атан покатился по земле. Он даже не понял, куда учитель ударил его.

— Что я сделал неправильно? — спросил вдруг Меченый.

Кедар взглянул на него, не совсем уверенный в том, что услышал. Кожа повторила вопрос учителя.

— Не… знаю?

— Неуч, — констатировал учитель.

…Меч столкнулся с тремя выросшими перед ним Гадюками, клинок скользнул по дуге вниз, намереваясь ударить снизу, но там уже была Гадюка, которую Кедар приготовил заранее, ожидая нечто подобное. Учитель улыбнулся и треснул его кулаком в глаз. Гадюки встопорщили перья и открыли возможность мечу ударить в горло, легким касанием которого Меченый эту возможность и отметил.

— Почему не применил Шаг Ветра, когда увидел, что это делаю я?

— Думал, успею поставить ловушку. — Кедар после получасовой схватки даже не запыхался, дышал ровно. — Не успел.

— Балбес. Сделал бы половину этого в Шаге Ветра — мог бы меня и поймать. Вернее, задел бы мой рукав, но и это было бы неплохо.

Он окинул взглядом двор, после схватки напоминающий место недельной гулянки орков.

— Молодец, Кедар! Эволюционируешь.

Учитель начал называть его Кедаром три месяца назад, когда Атан полностью овладел Шагом Ветра.

— Теперь ты в бою меньше похож на пьяную свинью с топором, чем раньше.

Это практически комплимент.

— За четыре года ты научился тому, что некоторые не могут постигнуть за всю жизнь, — сказал учитель. — Я потратил на это восемь лет. Удивительно, правда? Иногда я думал, что в Школе с нами что-то во сне делали, но после тренировок с тобой я в этом уверен. Ни у кого из нас не было упыриной предрасположенности к физическим нагрузкам и развитию энергетики тела.

Кедар насторожился. К чему это он?

— Еще полгода — и мне нечему будет тебя учить. Ты должен пройти экзамен. — Учитель усмехнулся. — О, тебе понравится этот экзамен.

…Нет. Экзамен ему не понравился. Потому что Повелевающий клана Атан потребовал, чтобы Кедар убил Меченосца.

Учитель улыбался. Глядя на его улыбку, Кедар понял, что учитель давно знал об этом решении Повелевающего. Знал даже до того, как Повелевающий принял решение. Они стояли в кругу из песка, вокруг были стены с длинными шипами, в руках учитель вертел длинный меч.

— Помнишь, что я говорил тебе о границах? — спросил учитель.

— Помню, — процедил Кедар.

— Ты ведь уже выбрал себе границу. Я никогда не спрашивал какую. Но сейчас спрошу. Какая граница будет давать тебе силу? Что за рубеж ты не переступишьь?

Кедар улыбнулся.

— Только не смейся, учитель.

— Постараюсь.

— Только не сердись, учитель.

— Постараюсь.

— Только не обижайся, учитель.

— Постараюсь.

— Я решил… я решил, что никогда не буду убивать женщин, детей и стариков.

Учитель рассмеялся:

— Прости. Но я не буду сердиться, хоть ты и подражаешь. И я не буду обижаться, хоть ты подражаешь не лучшему из смертных.

— Спасибо, учитель.

— А теперь докажи, — лицо учителя посуровело, — что ты поставил эту границу. Покажи мне свою силу. И помни — я не буду сдерживаться. Так что ты должен победить — или умрешь.

…Он не запомнил детали этого боя. Мелькание меча, молниеносные броски Гадюк. Пространство дрожало от Шагов Ветра. Учитель не щадил его. Он не щадил учителя.

Это продолжалось долго.

Когда Меченый споткнулся о специально брошенную на пол Гадюку, то Кедар не успел остановиться. Свесившаяся с его правой руки Нефритовая Гадюка вошла в шею и пошла дальше.

Но улыбка с лица Меченого так и не исчезла.

Кедар победил.

…Никто так никогда и не узнал, что Меченый из Школы Меча совершил невозможное. Он стал частью «я» упыря с Порченой Кровью.

Потому что когда Кедар говорил «я» — он всегда имел в виду себя и учителя. Он так и не узнал, что такое «мы». Но его «я» уже не было таким одиноким.


Половина тела обгорела, другая половина была в рваных дырах, оставленных пробурившим его плоть ветром. Кедар падал, и это падение сопровождалось ужасной болью. Ломая верхушки деревьев, его тело, кувыркаясь, неслось по лесному полотну зелени. Следом летела вампирша, не успевая за скоростью Кедара, которую он приобрел после ее магического удара.

Он упал в центр колонны карлу-беженцев, которые уходили подальше от лесного гиганта. Они заполняли весь узкий тракт, на который его вынесло. Это были не те карлу, которых он спас недавно от упырей, это были другие Лесные эльфы, и их сопровождали хорошо вооруженные карлу и несколько з’ури с Заклинателями.

При падении он никого не задел, врезался в телегу с запасными стрелами для лучников и перевернул ее. Созданные из растений существа, везущие повозку, остановились, меланхолично подрагивая чем-то вроде ушей.

Крики и ругань перекрыли отрывистые команды. К нему уже спешили з’ури, прикрываемые арбалетчиками. Карлу обычно не использовали самострелы, но если уж и они пошли в дело…

Кожа слабо сообщила, что вокруг формируется магическое поле. Заклинатели создавали чары, волшебство выплескивалось на него, как пиво из перевернутой бочки, сейчас оно обратится во что-то рвущее, убивающее…

Зато я не переступил рубеж… Сохранил границу… Но почему я тогда умираю, учитель? Почему мне не помогла моя сила?

Снова крики. А следом свист арбалетных болтов. Но стреляли не в него.

Картинка, прерываемая помехами, возникла в сознании. Кожа старалась, даже потеряв почти половину действенных функций, помогать носителю.

Карлу стреляли по опускавшейся на них вампирше. Ей нужен был Кедар. А карлу мешали. Три огненных шара ударили в середину колонны, пламенными каплями задев разбегающихся. Те, на кого огонь попал, сгорели на месте. Пламя не пощадило никого: в оранжевых сполохах корчились воины и простые карлу, взрослые и дети, мужчины и женщины. У них не было Кожи, способной противостоять магии огнешаров.

Заклинателей, бросивших в вампиршу заклятия, зеленые полосы энергии, подернутые серым туманом, разметало ударом двух воздухошаров, оставивших после себя глубокую конусовидную воронку. Трех Заклинателей разорвало пополам, один упал рядом с Кедаром с перекрученной шеей. Синие глаза бессмысленно смотрели на Атана. Но зеленые полосы все же достали вампиршу, и лианы начали заключать ее в травяную сферу. На них выросли шипы, направленные внутрь. Вампирша вскрикнула, ее, наверное, ранило. Заклинание разлетелось под ударами рук и ног, и обозленная девушка махнула правым крылом, обрушив на бегущих к лесу карлу очередь огнешаров. Взрывы, гарь, запахи жареной плоти и древесины. По левому предплечью вампирши текла кровь, а ее разъяренный взгляд красноречиво говорил, что она никого не пощадит.

Стоны и проклятия.

Знакомо.

Как в том поселении…

Двое з’ури сомкнули руки, третий прыгнул на них, и воины подбросили его к висящей в воздухе вампирше. Черный клинок тэа’с’у, который карлу выставил перед собой, удлинился, метя в левое крыло.

На этот раз для создания дракона ей понадобилось еще меньше времени. Огненно-воздушная туша прошла сквозь тэа’с’у и з’ури, испепелив их в одно мгновение, и набросилась на двух остальных. Черные мечи были бесполезны: тэа’с’у сгорали в момент прикосновения к дракону.

Сбоку раздался усиливающийся скрип, потом громкий треск, и огромный вяз, задрожав всем стволом, накренился, но он не упал. Дерево выгнулось аркой, накрыв воздушно-огненного дракона кроной. Все листья на дереве претерпели изменение и теперь вязкой синей жидкостью потекли на дракона. Кедар вспомнил: такая влага уничтожила отряд упырей возле лесного гиганта. Подействовала она и на дракона, «стеклянное» нутро которого посинело. Огонь пошел на убыль, и магия дракона развеялась, обратившись в синюю жидкость.

Заклинатель в белоснежном плаще с изображением трех ветвей с плодами возник посреди горящего тракта. Он шел сквозь огонь и пел, делая пассы руками, и огонь отступал.


Эвана развернулась в сторону мага-карлу, на время позабыв об упыре.

Добить обессиленного и умирающего она всегда успеет. Надо сначала разобраться с сильным магом.

И чем занят Тавил? Почему его Мертвый Лес до сих пор ей не помогает? Или это он так мстит за ту старую драку, когда она уложила их всех четверых на холодные плиты? Тогда он дурак и идиот, хуже, чем фанатик Бранди…

Маг сплел Заклинание. Ближайшие к Эване деревья, большие ели, задрожали, и их иголки метнулись в нее, блестя зелеными огоньками на острых концах. Она взлетела выше, уходя из-под обстрела, но иголки последовали за ней. Хитрое Заклинание.

Удар по затылку оглушил ее. Сосредоточившись на еловых иголках, она пропустила движение ветви бука над ней. Проклятый лес! Проклятая лесная магия!

Ей никогда не давалась магия. Отец очень расстроился, когда понял, что у Эваны нет склонностей к постижению принципов волшебства, но вида не подал, хотя она и заметила, что он пытается скрыть печаль.

Она хотела доказать ему: не смогла в магической науке, так сможет в другом! И она сама, сама решила изменить свою жизнь!

Мастер…

Служение ему, верой и правдой. Обретя морфе, она стала быстрее, сильнее, ей даже подчинилась некая магия, которая действовала хоть и не по известным принципам, но действовала. Она сумела обрести хоть какое-то магическое умение.

Но, кажется, отец все равно был опечален…

Она спалила вяз до самых корней, оплавив даже землю вокруг. По елям ударила воздушным шаром. Маг танцевал и пел, и рождаемое им волшебство свивалось в зеленый туман. Он хотел ударить по Эване чем-то могущественным и разрушительным, раз до сих пор еще не послал в нее заклятия. Силу копит, тварь!

Начал пульсировать шрам на правой стороне лица. Ублюдочный упырь! И когда она вернется в обычное состояние, шрам останется. Мастер долго будет залечивать его, раз с ним не справилась морфе. Так испортить ее красоту!

Отец всегда называл ее красавицей. Ей это очень нравилось.

Она метнула в мага-карлу огненные шары, следом сразу воздушные шары. Сферы огня и ветра ударили по зеленому туману. Взрывы и смерчи окутали мага, скрыв его. Но это сильный маг. С ним так просто не справиться. Она послала вдобавок к огненно-воздушному удару дракона, надеясь, что хотя бы он пробьет магическую защиту Заклинателя. Не пробил. Зеленый туман поглотил и взрывы, и смерчи, и дракона. А потом он поднялся над землей вместе с магом и поплыл к Эване.

Вампирша усмехнулась. А ведь он даже не знает, что у нее осталось в запасе. Какой самонадеянный маг!

Отец никогда не был самонадеянным. Он осторожничал, изучая магию, аккуратно проводил эксперименты. Она не понимала, почему боги наказали его, дав могучему разуму такое слабое тело. Она хотела помочь ему, чем могла.

Эвана протянула руки к радужному зареву над головой. Она не видела его, но знала — оно там. Руки начали чесаться. Верный признак того, что эфирные воины скользят по ним. Она сжала кулаки, размахнулась и швырнула комок искорок в приближающийся зеленый туман.

Да, Заклинатель был самонадеян. Он не отклонил искры ветвями деревьев, он позволил туману поглотить их, как огнешары, воздухошары и дракона, словно это тоже были отпечатки Стихий.

Эвана улыбнулась. Большая ошибка!

Туман подплыл к ней ближе, и из его нутра раздался вопль. Так кричит гибнущий в беснующемся море моряк, схватившийся за весло подплывшей шлюпки и встретивший мертвые взгляды Вечной команды Проклятого капитана, оскалившего сгнившие зубы. Туман застыл на месте, а потом из него выпал маг-карлу. Он был жив, но по нему скакали искорки, обрывая все эфирные нити, что связывали его ауру с потоками магических энергий. Эвана подлетела к нему, с торжеством заглянула в его испуганные глаза и ударом сложенных клювом пальцев вырвала ему кадык. Об щебень ударилось уже мертвое тело.

…Главное, что позволила ей морфе, — не терять разум после метаморфозы. Чистые не особо любили свои Вторые Облики. В них рассудок с трудом продирался через дикие инстинкты. Но она смогла сохранять ясное понимание происходящего. Теперь она была в состоянии помогать отцу во всем, но…

Из леса вылетели арбалетные стрелы. Пока маг творил магию, простые смертные не решались вмешиваться в ситуацию, боясь попасть под чары. С гибелью мага они снова пытались прикончить Эвану. Грациозным пируэтом уйдя из-под болтов, она подожгла лес по обеим сторонам дороги вместе с теми, кто там спрятался. Они даже не успели закричать. Да, магический огонь могущественен. Не просто поднимая температуру, но и превращая частички энергий в смертном и вокруг него в элементаля Огня, он мало кому давал шанс спастись от своей магии.

Кстати, о смертных…

Эвана хищно оскалилась. Пора разобраться с упырем. Она подлетела к перевернутой телеге, около которой валялся полумертвый кровосос. Сдержав желание спалить ее драконом, она приземлилась и сложила крылья по бокам, как плащ.

И изумленно уставилась на пустоту.

…Но ей не была доступна энтелехия. Как ни старался Мастер, ни она, ни помогавший ему Сельхоф Бранди, полоумный половинчик, не были способны ее вызывать. И тогда он начал создавать Астральные Проекции, через Эфир ища нужное расположение звезд на небе, указывающее на тех, кто бы ему подошел.

А она хотела помочь отцу. Но теперь не знала как…

Куда он делся? Он же почти умер! Эфирные воины, выпущенные на него, должны были раздробить в теле все кости!

Рядом вздрогнуло пространство, и левое крыло словно обожгло. Кожистый кусок отлетел в сторону, ветер в отверстии потух, потому что отверстия больше не было, осталась только часть его, остальное было срезано вместе с концом крыла.

— Я ошибался, — тихо произнес невыразительный голос рядом.


…Почему мне не помогла моя сила, учитель? Ведь я не переступил рубеж? Ведь я не разрушил границу? Она женщина, и я не то что не убил ее — ни разу не ударил, желая этого?

…Почему?

Неподалеку жадное алое пламя скакало по телам карлу, уже бездыханным. Как и упыри, они умерли от огня, который зародился внутри них. Кедар смотрел. Смотрел на сгоревших в огне детей. Небольшие скелетики, которые глодало пламя. Смотрел на останки воинов, не успевших достать мечи. Смотрел. Неотрывно смотрел.

Где-то внутри, может, в мертвом сердце, а может, где-то еще, рождался гнев. Он рос, очищающим от боли потоком ярости проносясь по телу и пронзая мозг.

…Почему она убивает детей и живет?

…Почему она убила женщин и стариков и сильнее меня?

…Нет… почему я слабее?

…Я чего-то не понял, учитель? Я чему-то не научился? Но тогда почему ты позволил мне победить? Почему дал убить себя? Я не верю, что ты не поддавался.

…Однажды я подумал: ты хотел, чтобы тебя убил я, твой ученик, а не отряд трансформировавшихся Атанов-носферату. Так?

…Но ты же увидел во мне границу? Почему я тогда не могу победить?

…Почему она убила детей? Как смеет она это делать? Она же тогда… Она не смеет больше убивать детей… Я должен не позволить ей сделать это! Потому что она… Потому что я…

Что-то сломалось глубоко внутри. Шевельнулась Кожа, почувствовав движение носителя. Ее эффекторная система еще не поняла, что он собирается сделать, но остатки энергии полностью отдавались Порченой Крови. Она смогла поглотить энергию магического поля Заклинания, зависшего вокруг Кедара, энергию, которую не успели использовать Заклинатели. Придай они полю форму, и Кожа не смогла бы поглотить энергию, потратив для этого остатки собственной. Сросся позвоночник, срослись кости, тонкая кожица покрыла обгоревшую сторону, раны зажили.

…Только не смейся, учитель…

Он приподнялся, встряхнул головой. По нему еще бегали эфирные крохи, проникая все глубже и глубже, грозя расколоть то, что он только что соединил. Кедар напрягся. Из плеча выросли две Нефритовые Гадюки. Раскрыв пасти, они выплюнули перед Кедаром два длинных блестящих свертка. И распались, атакованные эфирными созданиями.

…Только не сердись, учитель…

Он не знал, получится ли задумка. Однажды Кедар просто понял, что может сделать это, как понимал после тренировок учителя, что может швырнуть Гадюку или вырастить их больше, чем раньше. Но он должен был сделать это сейчас.

…Только не обижайся, учитель…

Приказ носителя был однозначен. Кожа схлынула с него, потекла, как мед из сот. А вместе с Кожей стекали эфирные создания, крохи, чуть не лишившие его жизни. Искорки оказались завернуты в Кожу, как в тугой сверток. Кедар не был уверен, справится ли с ними Кожа, но почему-то думал, что в таком состоянии справится. Ведь эфирные воины оказались отрезаны от той субстанции, из которой вышли, полностью погрузились в иную субстанцию. Как мухи, тонущие в меду.

Его собственная кожа чесалась сильно, будто Кожа хотела забрать ее с собой, но в последний момент передумала.

Раздался крик. Кедар не обратил на него внимания, протянул руки, дотрагиваясь до свертков. Они распались мелкими шариками, будто это была ртуть, и два одинаковых меча оказались перед упырем. Короткое, широкое у основания лезвие. Клеймо на рукояти: змея вокруг меча.

Клинки учителя, которые Кедар потребовал себе.

И даже Повелевающий не смог отказать…

Полыхнул огонь, справа и слева от дороги загорелся лес. Кедар схватил мечи и сделал Шаг Ветра. Надо было спешить. Сейчас она…

Нет.

Оно.

Вампирша приземлилась на телегу и крутила головой по сторонам, ища его. Шаг Ветра — и он появился слева от нее, нанес два секущих удара. Часть левого крыла отлетела, и исчезла магия, что скручивала воздух в отверстии в сферу, наполненную смертельным ветром.

— Я ошибался, — сказал Кедар, склонив голову на правое плечо, пока ошарашенная настолько, что даже не закричала от боли, вампирша спрыгивала с телеги, уходя от следующих ударов. — Ты не женщина. Ты — чудовище.

Шаг Ветра — и он за спиной вампирши. С чудовищами не нужно сражаться честно. Свистят клинки. Гаснет огонь в правом крыле.

Теперь она не может летать, крылья бесполезно повисли, цепляясь за землю. Она кричит. Давно пора.

— Чудовища должны умирать!

…Он ведь мог быть на ее месте… А на его месте мог быть его учитель… Просто ему повезло, и он встретился с учителем…

Вампирша приходит в себя и сует руку в радужное зарево над головой. Целое облако искорок летит в Кедара. Он позволяет ему подлететь совсем близко, а потом колышет пространство, уходя от каждой искорки. Ни один эфирный воин не попал на него.

Он слишком доверял Коже. Он забыл основополагающие уроки учителя. Он должен сражаться с ней, а он вместо этого позволял сражаться только ей. Он забыл многое, когда убил учителя. Потому что не хотел помнить.

…Вид объятых огнем детей взорвал в нем память и родил новое чувство. Он переступил рубеж. Он разрушил границу. Он не будет убивать женщин, детей и стариков. Не только. Он еще и будет защищать их.

И когда новый рубеж возник, новая, но такая старая Мощь наполнила его. И он посмел взять мечи учителя, два клинка Меченого, выкованные в Школе Меча. Он собирался убить чудовище ими, а не Гадюками. Не Кожей. Собственными руками.

Вампирша набросилась на него как безумная. Но это только могло показаться, что она лишилась разума. От удара правым мечом она ушла, выгнувшись назад и тут же выпрямившись, стоило мечу просвистеть над ней. Ударила ногой и наткнулась на левый меч, которым Кедар прикрывал живот и пах. Абсолютно голый, без волос (пламя не пожалело ничего, а восстанавливать волосяной покров Атан посчитал глупостью), Кедар двигался легко и непринужденно, лишив противницу основных ее магических ударов. Она не знала, что он без Кожи, и это лишало ее возможностей для атаки, которые вампирша боялась использовать, чтобы не попасть под выпады Гадюк.

Это была неправильная граница в ее сознании.

Но это было только на руку Кедару. Он окружил ее простыми, стремительно следующими один за другим ударами. Несколько вампирша пропустила, но от большинства сумела уйти. Даже на земле, с ранеными крыльями, она все еще оставалась стремительной. Но недостаточно стремительной для Кедара.

Он ударил сверху и снизу, как будто создавая клин обоими мечами. И сделал Шаг Ветра, появляясь сбоку от нее, готовой заблокировать посеченными руками выпады перед собой. Клинки погрузились в ее тело, жадно пронзая плоть.

Она взвыла. Для обыкновенного смертного, не окажись рядом мага-лекаря, эти раны оказались бы смертельными. Вампирша же ухитрилась ударить Атана, прежде чем он вытащил мечи из ее тела, и в этом ударе силы было не меньше, чем раньше. Он колыхнул пространство, уклоняясь от удара, как уклонялся от эфирных воинов (а в этот раз она забыла пустить их вместе с ударом!), но он был слишком близко, и его достало, пусть и не в полную силу. Он отлетел от вампирши, удержав рукояти мечей.

Эта боль от удара не пройдет, напомнил Кедар себе. Теперь ты сам по себе, без Кожи. Нужно помнить об этом.

Не дав вампирше опомниться, он прыгнул, словно подброшенный пружиной, и в прыжке сделал Шаг Ветра. Она бросилась бежать, чтобы Кедар не достал ее. Но он предвидел это и возник на ее пути, выставив перед собой мечи. Она не успевала остановиться.

И тогда она закричала. Закричала криком вампирш после метаморфозы, сокрушающим переливом тональностей, девятым валом звука. Будь с ним Кожа, возможно, она успела бы предупредить его. Кедара закружило, звуковой волной отбросило в сторону пылающего леса. Он упал на щебень, прокатился по нему, остановился прямо возле бушующего огня. Будь на его теле волосы, они бы сейчас опалились.

Атан вскочил. Рядом разлетался каменными осколками щебень. Закружились мечи, защищая его от разрывающихся камешков. Он побежал по дороге, держась горящего леса. Нападать на вампиршу, переводившую дыхание, Кедар покане собирался. Рано. Хорошо, что он ожидал от нее подвоха: пусть не крика, о котором он к этому времени забыл, но чего-то, что она держала на самый крайний случай.

У него тоже оставалось кое-что. На крайний случай.

Взлети она и пошли звуковые волны сверху, расстреливая его посреди пустынного, без укрытий, тракта, у Кедара было бы меньше шансов выполнить задуманное. Но летать она больше не могла, сейчас, во всяком случае, а этого достаточно, вполне достаточно.

Вампирша закричала, пытаясь втолкнуть Атана сжатым в луч звуком в пламя, алчно поглощающее лес. Сила крика была велика, луч даже разогнал пламя, открыв в огне свободную, не тронутую пока красно-рыжими языками тропу к безопасным рощам. Кедар мог бы убежать по ней. Мог бы. Это не входило в его планы.

Чудовище должно умереть.

Она закричала так, что у Кедара заложило уши; руки и ноги вдруг словно покрылись льдом; из носа потекла кровь. Звуковая волна таки достала его, и Атана приподняло и завертело, как щебень в вихрях вокруг. В самой волне вампирша сконцентрировала еще один луч звука. Он саданул Кедара по груди, живо напомнив удар, которым вампирша подкинула его в небеса. Если бы не Шаг Ветра, который Кедар начал делать, когда первые, едва уловимые звуковые колебания достигли его, он бы сгорел, вброшенный в магическое пламя.

Его вышвырнуло из Шага Ветра совсем рядом с вампиршей. Взмах крыльев, и она бы оказалась возле него, но крыльев не было. Она набрала полную грудь воздуха, тряся громадной башкой, и завопила. Ударить мимо звуковая волна не могла. А он не мог увернуться. Так близко, так громко — у него взорвалась бы голова. А вампирша вложила в этот вопль всю свою злобу, всю свою ненависть, всю свою силу, способную разметать Атана по тракту…

Но было поздно.

Потому что, извиваясь и стуча друг о друга, перед вампиршей выросли Нефритовые Гадюки. Длинные, намного длиннее тех, которых Кедар использовал раньше, и крупные — каждый «позвонок» размером с кулак вампирши. И было их не двадцать, а пятьдесят. И звуковая волна разбилась о ряд плотно сжатых змеиных тел. «Позвонки» чуть приподнялись, выпуская из Гадюк клубы розового дыма, встопорщились перья вокруг головок, выплеснулась блестящая жидкость, задрожали рога, и раскрылись пасти, издавая звуки удивительной чистоты и созвучности. Кедар, который еще лежал на земле, пропал из виду вампирши, наполовину скрытый розовым дымом, наполовину застывшим блестящим коконом. Его не было видно всего несколько секунд, дым сгинул, а кокон рассыпался, и на вампиршу уставились пустые глазницы огромной перистой змеиной головы с рогами. Раскрылась пасть с изогнутыми острыми зубами, голова метнулась вперед. Вампирша едва успела выбросить ей навстречу руки, схватить за челюсти, до крови сжать ладонями верхнюю и утопить ступни в нижней, напрягая все мускулы, чтобы не дать пасти сжаться. Из зарева сыпанули искорки, сверкающей радугой покрывая голову, эфирные воины неистово застучали топориками, но состоящая из пятидесяти Нефритовых Гадюк сущность не поддавалась их ударам. Мелкая эфирная пыль — вот и все, что могли сделать крохотные воители.

Вампирша смогла раздвинуть пасть и разжать безжалостные тиски, способные прокусить гору. Она была все-таки невероятно сильна. Но из вздрогнувшего пространства позади нее появился Кедар. И одним молниеносным движением рассек вампиршу пополам.

Это были хорошие мечи. Острые и крепкие. Такими мечами легко резать плоть и позвоночник.

Кедар не знал, поняла ли вампирша, что произошло, жила ли она еще какое-то время после его удара. Пасть захлопнулась, сминая половинки вампирьего тела вместе с радужным заревом, и, брызгая кровью, огромная «змеиная» голова устремилась в глубь лесного пожара, чтобы там сгореть вместе с содержимым.

Сгореть там и оставить Кедара без Кожи: сопровождавшее его с рождения вещество полностью израсходовало себя на создание больших Гадюк, из которых слепило эту голову.

Не было больше Кожи.

И совсем — совсем-совсем! — не хотелось убивать.

На плечи давила усталость. Она заставила Кедара опуститься на одно колено и опустить мечи. Горел лес, треща, как сорока, у которой отобрали натасканные в гнездо безделушки. Духи Пламени веселились, прогоняя немногочисленных Духов Леса из обжитых ими мест. Элементали Стихии Огня, за которыми Духи Пламени всегда волочились, как прилипалы за акулой, потрудились на славу, будто бы пытаясь возвести настоящую Обитель Огня, дом Мага-Дракона, царство жара, в котором Маг-Дракон обустраивает Гнездо.

Магическое пламя бушевало справа и слева, вокруг валялись покрытые пеплом трупы и кости карлу, усталость никуда не собиралась уходить, а он просто смотрел перед собой, склонив голову на плечо.

Убивать не хотелось. Впервые в осознаваемой им жизни — убивать не хотелось. Он улыбнулся как дурак. Великая Ночь, он и не знал, насколько это хорошо! Он и не подозревал, как это замечательно! Неужели для этого надо было победить чудовище?! Убить его — и стать свободным?! Если бы он мог рассказать учителю! Если бы…

Кедар сильно устал. И поэтому не услышал глухой свист. И только когда наконечник болта вышел из груди, когда следом нехотя поползла боль из сердца, когда дернулось тело, когда маленькая капля холодного пламени упала на щебень…

Только тогда он понял, что в него выстрелили из арбалета. Из арбалетов. Шесть болтов пронзили его. Шесть болтов с наконечниками, покрытыми растительным ядом. Шесть болтов, содержащих внутри губительные заклятия. Шесть болтов…

Потом стреляли еще. И не мазали. Карлу не могли промахнуться, сумев незамеченными подобраться к врагу почти вплотную. Приказ «пленных не брать» они выполняли с остервенением, на одном упыре вымещали злость на всех остальных не-живых, что убивали Лесных эльфов.

Стреляли еще, но он этого не знал. Уже не знал.

…Было темно, хоть глаз выколи, и даже упыриное зрение не помогало, но в этой темноте Кедар вдруг увидел одинокий огонек костра. Он был далеко, но почему-то Атан быстро добрался до него. Сидевший возле костра человек подбрасывал в костер непонятно откуда берущиеся дрова. Он просто совал руку в темноту, вытаскивал деревяшку и кидал в костер.

— Долго, — сказал Меченый. — Я тебя заждался.

— Простите, — прошептал Кедар, опустив голову. — Я… — Он вскинул голову и гордо произнес: — Я убил чудовище, учитель!

— Знаю, — кивнул Меченосец. — А вот ты — не знаешь. Ты наконец-то убил чудовище в себе.

— Нет, учитель, я убил чудовище, которое…

— Неуч! — Мечущий кинул в него веточку. — Ни убога ты так и не понял. Чудовище он убил, видите ли! Знаешь, смертному руку подать иногда в тысячу раз труднее, чем чудовище убить. Он убил, вы посмотрите! Тебе дали шанс убить чудовище, балбес. Все тебе придется опять растолковывать. Садись, поговорим. Расскажешь, как и что.

Кедар кивнул и сел рядом, испытывая необыкновенное чувство спокойствия.


Тавил с удивлением следил за тем, как рядом с головой Мертвого Леса пролетел какой-то смертный, а потом промчалась вошедшая в морфе Эвана, и гадал, откуда тут взялся еще кто-то, кроме Эваны и Ахеса. Мертвый Лес зорко стерег свою территорию, так как же… От размышлений его отвлек поток Силы и невероятное магическое поле, формирующееся совсем рядом. Заклинатели карлу наконец-то создали что-то занимательное и достойное внимания. Как призрак из могилы, над Диренурианом поднимался прозрачный силуэт, сопоставимый по размерам с Мертвым Лесом. Он был подобен воину-карлу — в легком доспехе, вооруженный узким мечом, который держал в правой руке, и коротким кинжалом в левой. Призрак колыхнулся, сделав шаг в сторону энтелехии Тавила, и внутри него снизу вверх побежал огонь, заполняя его, как вода наполняет кружку. Лес под ногами призрачного воина вспыхнул, Заклинание Лесных эльфов не щадило Диренуриан.

Это понятно: если враг лучше тебя владеет Лесной магией, то и противопоставить ему нужно злейшего врага леса. Непонятно другое.

Тавил не предполагал, что Лесные эльфы способны так управлять Стихией Огня. С детства он знал, что Светлые эльфы несут в этот мир Свет, Темные эльфы повелевают созданиями Тьмы, Ночные эльфы познают тайны Ночи, Серые эльфы играют с таинственными силами Луны, эльфы Стихий — Воздушники-сильфилы, Водяники-ундиины, Земляники-киннарэ, Огневики-саламаны — царствуют над элементалями, Кровавые эльфы обладают тайнами крови, а Лесные эльфы владеют лесными просторами. Каждому эльфийскому роду была присуща своя магия, магия Начала, из которого эльфам давалась жизнь. Согласно религии Светлых эльфов, общим Началом был для них Свет (и потому Светлые всегда считали себя выше остальных), но сталкиваясь в мире косной материи с другими Силами, Свет создавал в себе Отражения этих Сил и при помощи орудий, что рождались в этих Отражениях, познавал Силы. Лесные эльфы тонко и умело владели Лесной магией. В Равалоне их мог превзойти только Лесной Народ из крохотной страны на Дальнем Востоке, но равных в ней в Западном Равалоне карлу не имели. Впрочем, обладая такой Властью над Лесом, карлу не разбирались в иных магических энергиях, как Светлые не разбираются в магии Тьмы, а Кровавые — в магии Воды.

Так каким же образом Заклинатели карлу сумели создать Огненного Великана, каким образом зачерпнули так много Силы у неродной Стихии, поистине противоположной их Силе Леса? Ведь это титаническая энергия, и на собирание ее потребовались долгие месяцы, особенно у них, Лесных…

Хотя кто бы говорил, Светлый Тавил! Кто сейчас так легко управляет всей Лесной магией в округе? Кто перехватывал заклятия Леса у Заклинателей и обращал против них? Магия — вещь ненадежная: она что дышло — куда повернул, туда и вышло. Хватит думать о том, в чем не разбираешься. Пусть Мастер о магии думает. Или Затон… Нет уже Затона. Пора запомнить это.

Окутанный снизу кипящим круговоротом пламени, Огненный Великан сделал еще шаг, оставляя за собой золу и чад. Он был неповоротлив, как и Мертвый Лес Тавила, но энтелехия Тавила владела несомненным преимуществом: она могла почти молниеносно выращивать из себя атакующие все и вся растения или перенаправлять потоки энергий Леса и на их основе создавать причудливые Лесные Заклинания, рожденные фантазией Тавила, жаждущей разрушений. Хотя…

Деревья между Огненным Великаном и Мертвым Лесом, подчиняясь бегущему по ним волшебству, задрожали. Земля заходила ходуном, когда из нее с корнями начало выворачивать дубы, липы, ясени, клены, сосны, осины, березы, яблони и другие деревья. Они взмывали в небо катапультными ядрами и летели в Огненного Великана. Около ста стволов мчалось в него. Такой удар мог бы сотрясти и гору. Великан же спокойно сделал новый шаг, а груда деревьев, врезавшаяся в него, сгорела. Вспыхнула и рассыпалась золой и пеплом так быстро, что процесса горения даже нельзя было увидеть. Все-таки Огненный Великан — одно из Воплощений Стихии Огня в мире — по Силе был почти равен убогу.

Карлу знали, к кому обращать призыв. Справиться с таким одной лишь Силой Леса трудновато. Да что там — растениями и деревьями невозможно побороть Стихию Огня, которому спалить окружающее его время и пространство не дают только ограничивающие Заклинания, придавшие ему форму.

Великан сделал еще шаг и начал поднимать руку с мечом. От жары кожа карлу в плоти Мертвого Леса полопалась, кора на деревьях обуглилась. Что до лиан и лоз, кустарников и цветов — они сгорели! Несмотря на то, что живительная Сила Природы продолжала питать их!

Меч ударил, целя Мертвому Лесу в голову. Ранение в голову не имело для Тавила значения, его энтелехия не обладала сердцевиной, единым центром, из которого управлялась, и он скорее по привычке, чем по надобности, вскинул левую Г-образную руку-ветвь навстречу пламенному клинку. Огненное лезвие легко погрузилось в руку. Тавила ждал первый неприятный сюрприз. Пламя потекло по Великану быстрее, начало вливаться в его правую руку и поглощаться мечом. В отличие от обычных мечей Огня, которые поливают пламенем во все стороны или бросаются фаерболами, меч Великана стал закачивать пламя внутрь руки-ветви Мертвого Леса. И лечебная Сила Природы не успевала заживлять наносимые огнем раны или ставить ему преграды. Пламя все прибывало. Сжигая внутренние скрепы древесно-живой плоти и разгоняя элементалей Леса, огонь быстро распространялся по руке, прорываясь то тут, то там огненными фонтанами, точно рука-ветвь обратилась в проснувшийся вулкан. Проворно петляя по внутренностям руки, огонь подбирался уже к «плечу» Мертвого Леса, когда Тавил наконец ответил достойным ударом.

Из корней-ног Мертвого Леса вырвался могучий древесный столб, укутанный изумрудным облаком с вырывающимися из него зелено-дымными рукавами. Эти рукава опоясывали столб по спирали. Лесная магия наносила удар по Огненному Великану одновременно в двух формах: вещественной и энергетической, в виде материального тела и силового поля. В это же время на рубежах Диренуриана пожухли и истлели ушиарх, в гниющих магических кустарниках распались на части зууэти, а выданные немногим оставшимся в живых пограничникам стрелы с чарами потеряли октариновый блеск. Волшебство покидало эти места, как сдернутая с постели простыня.

Столб врезался в грудь Огненного Великана. Из точки удара во все стороны повалил черный чад. Столб горел, упершись в грудь Великана, его молекулы разрушались с невероятной скоростью, но он продолжал расти. Лесная магия и питала его и защищала, энергетическим облаком отводя большую часть жара Великана на себя, давая столбу вообще приблизиться к пламенному телу.

И Великан отступил. Меч выполз из руки-ветви Мертвого Леса. Великан отступил еще на шаг. На другой. Еще один. Пока не догадался (или не догадались призвавшие его) воткнуть меч в столб. Пламя помчалось по столбу к ногам-корням. Лесная магия не остановила его, ее силовое поле защищало столб только снаружи, да и то от непрямых воздействий огня.

Тавил перестал заниматься столбом, и тот зашатался без поддержки и гулко рухнул, покатился, придавив немногочисленные деревца, не погубленные Мертвым Лесом или Огненным Великаном.

Тавил нахмурился бы, если смог. Великан оказался чрезвычайно неприятным противником. С таким нужно разбираться как можно быстрее, если он хочет без проблем вырастить Розу Смерти. Тратить лишнюю энергию не Лесной магии, что шла на подпитку Розы, нельзя. Уже скоро надо очищать проход и спешить на встречу с Мастером…

Нужно поступить, как раньше, — разбираться не со следствием, а с причиной. С Заклинателями, призвавшими Великана. Тавил растянул сознание по Диренуриану в поисках рукотворного Источника, вливающего Силу в Огненного Великана. Ярко-рыжее пятно отыскалось сразу: скрывать неродную магию Лесные эльфы не умели. По крайней мере, не умели это делать хорошо. Зеленовато-призрачное «ограждение» вокруг пятна было хрупким: дунь — и рассыплется.

Он проник взглядом в лесной храм, и здесь его ждал второй неприятный сюрприз. Многочисленные защитные амулеты, несколько готовых к использованию орбов, негаторов магии, и умело поставленная защита от Лесной магии во всех ее видах. Мрачные з’ури, количеством восемь штук. Семеро Заклинателей под зеленым куполом держались за руки, распевали заклятия, каждый свое, и водили хоровод вокруг покрывающегося алыми рунами черного кристалла, внутри которого танцевал белый огонек. Этот-то кристалл и удерживал Огненного Великана в Равалоне.

Великан тем временем ударил снова. Он медленно взмахнул кинжалом, и два синих огненных шара ударили в корни-ноги Мертвого Леса, оставив за собой покрытые стеклом борозды. Возникший пожар Тавил погасил с трудом. Проклятые карлу! Если бы не необходимость беречь энергию для Розы…

Великан шагнул к Мертвом Лесу, занес меч.

Тавил задумался. Достать Заклинателей растениями он не сможет, их защитит антилесная магия или подавят орбы. Материализуйся он в храме, придется иметь дело с з’ури, и опять же: растения ему не помогут, антилесная магия или орбы… Орбы… А это мысль. Вряд ли они ожидают того, что он задумал.

Сильный удар обрушился на крышу храма, по потолку побежали трещины. Еще удар — и в образовавшуюся дыру полезли ветви. В ответ сверкнули молнии из защитных амулетов на полу. З’ури напряглись, хватаясь за мечи, Заклинатели продолжали петь, не обращая внимания на вражескую магию. А зеленые лианы уже вползали в окна и двери, стебли покрывали стены и сгорали, атакуемые молниями и огнем из амулетов.

Огненный Великан сделал еще шаг.

Поток золотистых цветов ворвался в храм через дыру в крыше. Ревущий столб огня ударил по нему, но цветы разлетелись по всему храму, лепестками покрывая пол. Артефакты переключились на зеленое воинство, ползущее от дверей.

А золотые лепестки проникли в щели между плитами пола. Никто из карлу не мог увидеть, как лепестки потихоньку ползли к плите с орбами, находившейся за амулетами и перед куполом. Их было немного, этих лепестков, и артефакты игнорировали их, занятые уничтожением более обширных вражеских чар.

Великан сделал еще шаг.

Внезапно плита с орбами разлетелась на куски, два пожирателя магии взлетели, поднятые на воздух золотыми кистями, артефакты тут же поразили их молниями, сжигая лепестки, но было уже поздно: орбы полетели в сторону купола. Первый был активирован на секунду раньше второго, первый пожиратель магии уничтожил чары защитного купола, втянув зеленое покрытие в себя и остатками своего воздействия накрыв половину артефактов, второй сработал в круге Заклинателей рядом с черным кристаллом. И белый огонек в кристалле погас, перестали алеть руны, прекратилось пение магов-карлу.

Великан сделал выпад. И растаял в воздухе, спектром красного цвета окрасив атмосферу, унося обратно в мир элементалей Огня чудовищный жар, что принес с собой.

Тавил оставил магическое поле вокруг храма, рассудив, что Лесная магия, как только закончится действие орбов, и сама убьет лишенных большей части магии карлу, и полностью сосредоточился на Мертвом Лесе, осматривая его левую руку. Могли быть повреждены важные сочленения, и тогда надо направить туда больше энергии Природы.

А вот эта магия его действительно напугала.

Небеса, воздух, земля, само пространство — все будто подернулось дрожащими штрихами, стало расплывчатым и давящим. Его Мертвый Лес словно стал каплей в море, песчинкой в пустыне, звездой в ночном небе, малейшей единицей бытия, которую только можно представить, — окончательной неделимой сущностью, атомом, погруженным в бесконечную пустоту.

Эта Сила была воистину титанической. Скорее даже так: Титанической. Будь здесь Огненный Великан, он бы разорвал путы Заклинаний, державших его в Равалоне, и сбежал. Хотя нет: застыл бы на месте, перепуганный так, что не мог бы пошевелиться. Как застыло сознание Тавила, сдавленное мощным напором Силы.

Почти таким же напором магии он недавно сдавил Диренуриан, впуская в Лес карлу свою энтелехию. Но теперь магический напор был направлен на один лишь Мертвый Лес, и Тавил, имей он сейчас тело, мог бы сполна ощутить, что недавно испытывали Заклинатели.

Что же это такое? Он заставил сознание шевелиться. Давление было неимоверным, но это в первую очередь касалось материального мира. Сила целиком была направлена на Мертвый Лес. Тавил постепенно раскинул сознание над Диренурианом, пытаясь отыскать то, что вырабатывало такое колоссальное волшебство. Раскинул и в страхе чуть не сжался в точку, коснувшись чего-то неимоверно чуждого, чему не место в мире Равалон и сопредельных мирах, не место во всей совокупности миров, тех, что есть и что будут. Откуда у Лесных столько магических артефактов? Где они их достали? Неужели то, над чем смеялись в Эльфляндии как над глупостью карлу, мечтавших превратить мир в Лес, не такая уж глупость?

Но что это такое?

Тавил успел обнаружить Источник Силы. Карлу были рядом, совсем близко, скрытые действительно хорошей магией, позволившей им очень близко подобраться к Мертвому Лесу. Неужели? Неужели Огненный Великан и плохо замаскированный храм понадобились, только чтобы отвлечь Мертвый Лес? Неужели теми карлу пожертвовали сознательно, выиграв время приготовить именно то, что на самом деле поразит Мертвый Лес?

И еще Тавил понял: все, что он испытал, еще не удар, а только лишь подготовка к удару, взвод арбалета, а не сам выстрел. И вслед за чудовищной давящей Силой придет еще более чудовищная Сила, и тогда Мертвый Лес…

Плохо. Роза Смерти еще не готова, она не готова, иначе бы он попробовал прямо сейчас, ответил бы этой Силе достойно, но…

Они рядом. Еще не ударили. Может, попытаться? Надо, надо пытаться! Сейчас все зависит от него: ведь ударь такая Мощь, и даже груз растворится в титанической энергии.

Вздрогнула и поднялась правая Г-образная рука-ветвь, выгибаясь за спину лесного гиганта. Нажим Силы сбивал с нее деревья, дендотов и карлу. Они безжизненно падали вниз, в корни-ноги, где их снова начинал перерабатывать организм Мертвого Леса. Задрожали ужасные пальцы, рука начала расти и удлиняться, устремляясь в густые чащи за спиной Мертвого Леса.

Туда, где Заклинатели карлу готовили по-настоящему нечто невероятное, к чему Мертвый Лес готов не был.

Рука росла. Давление усиливалось.

Успеет? Не успеет?


Костяной панцирь гулко ударился о стену лесного храма. Гииор сжал зубы от острой боли в боку. А эльф оказался не так прост…

В начале поединка карлу быстро понял, что его магические выпады ничего не значат для Вишмагана. Огонь, ветер, земля, вода, даже Свет и Тьма, не говоря уж о каком-то совершенно непонятном Заклинании, от которого несло Хаосом, — все это отскакивало от костяного панциря Истребителя и разлеталось в стороны, разрушая что-нибудь рядом, но не Гииора. Однако и Главный Страж, задетый костьми Гения Крови Вишмаган, быстро излечивал себя от яда и ран, как Гииор и предполагал. Волшебство, сидящее внутри карлу, делало это немедленно, как только кости задевали Лесного эльфа.

Это был поединок воли и терпения. Для Гииора важно было задержать Латиэлла подольше, чтобы Кедар успел выполнить задание. Кожа мальчишки сильна, но против сильной магии она бы не устояла, а у этого карлу магия не просто сильна — всесильна! Вот только для Силы Крови Гения Крови Вишмаган даже всесильная магия ничего не значит. Любая магическая энергия, сталкиваясь с его костяной защитой, теряла напряженность и рассеивалась вокруг Гииора. Кости исполняли роль проводящей плоскости, и сам Вишмаган, находившийся внутри костяного панциря, мог не волноваться о магических атаках. Разве только Бессмертные решат проверить на прочность костяную защиту Гииора — тогда и стоит опасаться их чистой бытийной Силы.

И Латиэлл осознал это. Они обменивались ударами на поляне перед проходом во Врат-кустах. Карлу одним прыжком, помогая себе ветром, увеличил расстояние между собой и Живущим в Ночи, запрыгнув в проход. Пока Гииор бежал к нему, стреляя на бегу костями, он сделал в воздухе пассы руками, изобразил руну, пропел что-то возвышенное. Булькающее золото покрыло его руки по локти и начало стекать в сложенные вместе ладони. Вырвавшийся из-под ног Маэлдрона небольшой смерч отбил Костяные Пики Гииора, подхватил Латиэлла и швырнул его навстречу Истребителю. Жидкое золото обратилось в огромный, с Латиэлла, молот, которым тот ударил упыря. Падающий сверху в голову упыря, он оставлял за собой шлейф белоснежных молний. Хвост Гииора воткнулся в землю и потянул его обратно, унося из-под удара. Неведомым образом Вишмаган почувствовал, что золотой молот этот не просто магия, а нечто Высшее, из той сферы, где бродят Бессмертные, где боги и убоги вершат свои дела.

Золотой молот воткнулся в землю, пробив насквозь уже бездыханного з’ури, оказавшегося на его пути. Латиэлл не обращал внимания на мертвых. Он выдернул молот, на котором не оказалось и капли крови, и тут же земля под з’ури осела и труп провалился в образовавшуюся впадину, словно кто-то из Нижних Реальностей решил забрать тело.

Гииор сжал хвост и с силой разжал его, посылая себя в Главного Стража. Он еще не занес молот, не занял боевую стойку, сейчас надо успеть попасть в его сердце, и тогда яд подействует моментально…

Маэлдрон ударил из той позиции, из которой никогда не бьют. Молот невероятным образом выгнулся в его руках, взлетая навстречу Гииору. Сам эльф как-то выкрутился-изогнулся, и золотая молния с белоснежным хвостом врезалась в Истребителя сбоку. Содрогнулся костяной панцирь, пытаясь развеять энергию волшебного оружия, — и не смог: энергия беспрерывно вливалась в золотой молот из того океана Силы, в который был погружен карлу, и материя молота не потеряла структуру, обрушившись на Истребителя.

Несколько костей треснуло, а самого Гииора отбросило так, что он чуть не влетел в хищно шевельнувшиеся Врат-кусты. Правда, он успел вонзить кости на руках в землю прямо перед менилиором. И краем глаза заметил рядом тень. Не отставая от него при помощи заклятий полета, Латиэлл взмахнул молотом, метя в живот Гииора. Истребитель быстро махнул хвостом, попав концом в серый смерч вокруг ног Главного Стража, и карлу упал, лишившийся поддержки Стихии Воздуха. Гииор тут же встал и начал отходить в сторону, стреляя в противника Костяными Пиками, чтобы скорее отвлечь его, чем навредить.

Маэлдрон выбросил руки перед собой, и золотой молот, разматывая золотую цепь, ведущую от рукояти в ладони карлу, стремительно помчался в Гииора. Еще одна золотая молния вонзилась в упыря и заставила его пролететь через весь проход во Врат-кустах, прямо к стене лесного храма.

Треснуло еще несколько костей, теперь на грудине костяного покрова. Можно сбросить кости и быстро соорудить новые, но теперь, когда маг знает, что Гииору это подвластно, это опасно. В те мгновения, пока Истребитель лишен своей рассеивающей магию защиты, Латиэлл может поразить его огненным шаром или ветряным смерчем. Недооценил Гииор этого колдунишку, недооценил.

Колдунишка шагал по проходу, держа в руках золотую цепь и раскручивая золотой молот над собой, создав золотисто-белоснежный круг, волшебную тиару, удивительно красивую и… смертоносную.

Гииор приготовился. Этот удар мог сильно повредить его костяной панцирь и подставить Вишмагана под магию. И не в магии дело, просто молот был неимоверно тяжелым, вряд ли бы его смогли приподнять и десять огров, и только при помощи волшебства карлу мог вертеть им, как пушинкой.

Гииор вдруг почувствовал, как затряслась стена храма. Он не успел даже оглянуться, храм начал обрушиваться, грозя погрести Истребителя под собой. Проклятье! Отвлекшись на золотой молот, он забыл, что карлу и другими Заклинаниями владеет. Его накрыло с головой. Храм был сделан из белого камня без малейших элементов флоры. Кирпичи стучали по костяку, не пробивая его, но крепко замуровывая Гииора. Когда все закончилось и упырь оказался полностью погребен, сверху донеслись звуки возни.

Латиэлл расчищал себе дорогу для последнего точного удара. Он освободил Гииора по плечи, ветром раскидывая кирпичи, и посмотрел ему в глаза.

— Этот бой оказался полезным для меня, — сказал Маэлдрон, опуская молот на голову Вишмагана. — Так что благодарю.

Молот опустился. Раздался чавкающий звук. Латиэлл поднял молот, с которого капали мозги Вишмагана, подумал и ударил еще раз, превращая не только голову, но и плечи с шеей в кровавое месиво.

Холодное пламя брызнуло на молот.

Уходя с кирпичного холма, Поцелованный Смертью бросил в него Заклинание, и кирпичи начали сближаться друг с другом, сдавливая все, что попадалось на их пути.

Теперь пора разобраться с той чудовищной тварью, что разрушала Диренуриан и нанесла оскорбление лично ему, Латиэллу сиэ Ниорэ, заставила его кататься от боли и ощущать себя лишенным магии, что у него была. На глазах у многих карлу!

Рядом распахнулся овал портала, за ним еще один. Из них сыпанули двумечные з’ури и Заклинатели. Двадцать бойцов и семеро магов. Они выстроились в две шеренги по бокам Латиэлла и с почтением смотрели на Маэлдрона (Заклинатели взирали в основном на золотой молот, видя отблески Топосов), а главный подошел и поклонился:

— Нас прислали помочь вам, Высокий.

— Помочь? — брезгливо спросил Латиэлл. — Разве мне нужна помощь? Кто посмел усомниться в моей Силе? Назови пославшего вас.

— Это… Зириус, Высокий. — Главный Заклинатель побледнел, увидев ярость в глазах Маэлдрона.

— Он будет наказан за неверие, — бросил Латиэлл. — А вы… Вы займетесь погибшими и наведете здесь порядок.

— Но…

— «Но»? Что ты собираешься сказать мне, Заклинатель? Или ты думаешь, что без вас я не справлюсь с чудищем?

— Ожерелье Керашата готово к использованию, его вот-вот активируют. Зириус просил вас не появляться пока возле врага, он беспокоится…

Поцелованный Смертью положил молот рукоятью на плечо и в упор глянул на Заклинателя. Тот вздрогнул и замолчал.

— Рубиновое Ожерелье Керашата, Заклинатель, есть артефакт, созданный убогом. Во мне же есть Силы и Могущества как убогов, так и богов, не говоря о самой Природе. Зириус, значит, беспокоится? Не надо ему беспокоиться, ведь я…

Вскрикнули два з’ури, следом четверо Заклинателей. Маэлдрон резко обернулся, подкидывая молот, готовясь бить и… И не успел ничего сделать. Длинные кости, обвитые серовато-лиловым дымком в сочленениях, выползали из кирпичного холма и пронзали карлу. Ни з’ури, ни Заклинатели этого не видели. Кости двигались со скоростью на границе восприятия Второго Глаза, магического взора, и даже Поцелованный Смертью едва заметил их. Упал на землю, уходя от мелькнувшей бело-серой кости. А Заклинатель схватился за середину груди, не понимая, что произошло, откуда в нем появилась эта вещь и почему…

Карлу умирали тотчас после ранения, а после их тела сразу выбрасывали из себя такие же длинные кости, будто скелет делился с ними своими составными частями. Несколько мгновений — и Маэлдрон был окружен костяной конструкцией. Сцепившиеся между собой кости выбрасывали мириады косточек друг в друга, добавляли новые и новые костяные волокна и образовывали костяной кокон. От прибывших на помощь карлу ничего не осталось, их полностью поглотила конструкция, окружившая Поцелованного Смертью.

Латиэлл ударил молотом по стене костяной темницы. Она даже не шелохнулась, а в месте удара появилась тонкая, почти незаметная трещина, подернувшаяся гнилым свечением. Гори оно все синим пламенем! В ярости Маэлдрон начал беспорядочно наносить удары по стенам, более прочным, чем даже стенки Зерна Пут. Гнилое свечение дало понять, что тут замешана некромагия, посмертное Заклинание, скрепленное волей и проклятием погибшего, что придавало ему Силы на уровне Веления Бессмертного, то есть на время становило в один ряд с нерушимыми Законами Мироздания.

И даже Поцелованный Смертью… Даже Маэлдрон-Разрушитель во всей Силе своей сейчас не мог разрушить костяную клетку, в которую оказался заключен. Тем и опасна некромагия, что Смерть — один из абсолютных Принципов Мироздания, и Принцип этот можно использовать для манипуляции бытием.

Если бы это мог видеть Гииор, он бы порадовался, что разработанное Перерожденным в клане Вишмаган некромагом некромагическое Заклинание было предложено ему, Главному Истребителю Блуждающей Крови, а не другому Вишмагану. Костяная Клеть, Заклинание, ускоряющее эманацию смерти до третьей стадии неупокоения, когда меняются кости мертвых сущностей. Но вдобавок клеть направляла костяк, как копья-жгуты, в находящихся рядом живых. Те, кого Заклинание не поразило, попадали в неразрушимую темницу, подпитываемую некроэнергией смертных, которые умирали в ней от отсутствия воздуха.

Если бы это могла видеть душа Гииора… Но у упырей нет души.


Они продрались сквозь заросли лещины, бородавчатого бересклета и красной жимолости. Названия кустарников неожиданно выдал Вадлар, поразив новой гранью своего таланта. Хотя кто знает, может, раньше он проглотил в свое субпространство древесно-кустарниковый определитель и теперь каким-то образом читал из него? Вышли к основанию холма и нос к носу столкнулись с упырями. Двадцать Живущих в Ночи в кожаных доспехах и двое в латах. Прежде чем прозвучали ругательства Вадлара и команды носферату, Уолт активировал приготовленное Четырехфазовое Заклинание Стихий.

Земля под ногами упырей выгнулась, сверху обрушился ветер, опрокидывая не-живых, воздух стал холодным и синим, окольцовывая каждого упыря ледяной глыбой. Под конец огненные плети опутали эти глыбы и обратили Живущих в Ночи в пар.

— Почаще бы так, — высказался Уолт, удовлетворенно наблюдая за растворяющимся между деревьями паром.

— А что, раньше никогда не получалось? — невинно спросил Вадлар тоном, полным жалости к непрофессиональному волшебнику.

— Слушай, как тебя Сива и особенно Татгем раньше не убили?

— Кто сказал, что они меня не убивали? — удивился Фетис. — Я просто как этот… возрождающийся весной бог. Есть такой в Северных царствах. Вальдиаром кличут.

— Значит, если я тебя сейчас чисто в воспитательных целях прикончу, то ты возродишься, да?

— Возродиться-то я возрожусь, — осторожно начал Фетис, — да вот только следующей весной, а тебе помощь моя сейчас пригодится. Да и обижусь я.

— Что ж ты на Сива и Татгем не обижаешься?

— А кто сказал, что не обижаюсь? Это они думают, что я не обижаюсь, а я им в вино плюю, когда они не видят.

Они легко перешли на «ты», и их словесная перепалка напоминала Уолту добрые старые деньки. Очень добрые. И очень старые.

— Я ж не злопамятный, — пыхтел Вадлар, поднимаясь следом за Уолтом по холму, покрытому редкими вишневыми деревьями, — быстро все забываю, после того как отомщу…

Его слова перебила реальность, решившая поиграть сама с собой в пятнашки. Мир закружился, холм подернулся росчерками и изломами, фигуры Магистра и Живущего в Ночи стали расплывчатыми, действительность покрылась фантасмагорией красок, которые никогда не увидеть глазу смертных. Повсюду скользили декариновые нити, раздавались дивные и чудовищные песни. Все это продолжалось недолго, искривляющий реальность поток энергий схлынул и умчался дальше, за холм.

Туда, где начиналась территория лесного гиганта, его чудовищные корни, уносящиеся выше деревьев.

— Мне показалось или я услышал убога, распевающего пошлую частушку о магах? — спросил Вадлар.

— Что? — Уолт торопливо плел Заклинания Познания, посылая импульсы заклятий вслед ужасающей Силе, унесшейся к лесному гиганту.

Фетис воспроизвел частушку.

— Сколько-сколько волшебных палочек туда засунули? — недоверчиво спросил Уолт и спохватился: — Подожди, не до тебя…

Вадлар замолчал. Он понимал, что маг не просто так стал серьезным и раскидывается октариновыми искрами по холму, тут же уползающими на верхушку. Заклинание Уолта догнало поток Силы и попыталось его проанализировать. Но слепая и разрушительная Мощь сожгла гносеологические заклятия, когда они начали прощупывать уже первый слой магических преобразований. Но и того, что получил Уолт, хватило, чтобы понять, что основанный на убоговской Силе Нижних Реальностей поток энергий может принадлежать лишь одному артефакту. Кроме Рубинового Ожерелья Керашата, порождать убоговское Могущество в таких количествах в Диренуриане ничего не могло.

Это значит, что совсем рядом карлу-маги готовят Ожерелье для атаки на лесного гиганта, что, в свою очередь, значит, что все другие магические средства себя исчерпали, следовательно, даже Маэлдрон оказался не способен сразить гиганта.

«Вот как?» — делано удивился насмешливый голос в голове.

— Эй, эй, что еще за убогство?

Возглас Вадлара вывел Уолта из задумчивости и заставил обратить внимание на то, что их с упырем накрыла огромная тень. Да что там! Весь холм и даже лес по его краям накрыла эта тень!

Над ними тянулась огромная рука с торчащими в стороны ответвлениями. Она тянулась туда, откуда пришел поток Силы Ожерелья. Словно все Корабли Неба Черной империи, доставшиеся ей от Древних, летели в небесах плотным строем, скрывая черными парусами Солнце.

«Он же собирается…» — Уолт не успел додумать мысль. Видимо, стремящуюся к Ожерелью гигантскую руку заметили и маги карлу. По крайней мере, всплеск возникновения магических полей и завизжавший ветер, рванувшийся с вершины холма в ту сторону, куда неслась рука лесного гиганта, и чуть не сбивший с ног Намина Ракуру и Фетиса, можно было объяснить только этим.

А потом с холма поползло изломанное, крошащееся пространство. Уолт завертел головой: реальность сходила с ума и сзади и по бокам, надувалась пузырями и лопалась, словно в кастрюле, созданной из времени, булькало пространство, готовое разливаться в новые формы.

Ожерелье Керашата было готово активироваться.

И тут гигантская ладонь начала резко опускаться на лес, в восьмистах метрах от Уолта и Вадлара. Навстречу ей потекло извивающееся пространство, выбрасывая по сторонам многомерные щупальца, рождая в атмосфере нечто вроде стеклистых головок пушистых одуванчиков, застывающих неподвижно на одном месте и выглядящих как реальные и ненастоящие в одно и то же время. Ажурные переливы пространства, хоровод дробящихся в бесконечность мест, плывущий ландшафт, засасывающий в эфирное болото материю, — менявшая все вокруг себя Сила плеснула на гигантскую ладонь, сминая, расчленяя, затягивая, поглощая… Воздух вокруг руки словно покрылся глазурной корочкой, которая начала трескаться и разламываться.

Но маги карлу не успели активировать Ожерелье на всю мощь. И рука лесного гиганта опустилась в то место, где было Ожерелье и маги.

Теперь Уолт уловил широкий диапазон Лесной магии, хлынувшей по искореженному пространству. В место, где находилось Ожерелье, били разрушительные силы Леса, энергия зашкаливала. Теперь реальность бесилась от столкнувшихся пространственных искажений и Лесных Заклинаний.

Все закончилось в тот миг, когда предплечье гигантской руки разорвалось и разлетелось по сторонам. Один кусок пронесся мимо холма, и Уолт с Вадларом рассмотрели тот ужасный материал, из которого была создана рука. Сумасшествие Сил и энергий прекратилось, физика мира успокаивалась, пространство приходило в норму.

«И Ожерелье тоже…» — заметил насмешливый голос.

Уолт решился.

— Мать моя упырица! — протянул Фетис. — А я себе Сферу Ночи хотел… Не, это круче будет, надо на день рождения такую штуку потребовать…

— Вадлар! — Магистр повернулся к Живущему в Ночи. — Продолжай двигаться к похищенному артефакту. Как хочешь, но помешай этому здоровяку повторить удар. Отвлеки его.

— Какому здоровяку? Какой удар? — не понял Фетис.

Уолт молча ткнул пальцем в сторону развороченной руки лесного гиганта и начал спускаться с холма.

— Эй! — всполошился Вадлар. — Ты куда?

— Возможно, там, — боевой маг указал в сторону висящих над деревьями «одуванчиков», — единственное оружие, способное справиться с этим здоровяком. Я его достану. А ты помешай ему ударить по мне. Если у тебя есть еще что-то вроде даймона в запасе — используй. С этой тварью, — Уолт не сдержал гнева, вспомнив, из чего была рука, — мелочиться не стоит. И…

— И?

— Пожелай мне удачи.

— Только если ты мне пожелаешь секса. — Вадлар усмехнулся. — Ведь секс у меня будет наверняка в том случае, если я выживу. Так что я выбираю секс. А удача как-нибудь сама приложится.

Уолт покачал головой:

— Желаю тебе секса, и побольше.

— А я тебе удачи.

Маг кивнул и продолжил спуск. Вадлар вздохнул. Задумчиво стукнул по посоху и стал подниматься. Вот, снова все зависит только от него, великого и могучего Фетиса. Интересно, Уолт хоть представляет, как Вадлар помешает лесному гиганту? Вадлар вот не представлял. Посох Ночи имеется, конечно, да парочка сюрпризов рангом помельче, чем даймон, припрятана в субпространстве, но каждый раз, задирая голову, чтобы увидеть лесного гиганта, а точнее, его живот, Вадлар не мог сдержать нервный смешок. На такое он с Понтеем не договаривался.

На верхушке холма, абсолютно лысой, где не росла даже трава, Вадлар снова посмотрел на лесного гиганта. В ста метрах от холма колыхались корни-ноги, и от них веяло такой угрозой, что Вадлар поежился. Не, без мага туда лучше не соваться. А отвлекать здоровяка можно… можно… Да хоть с этого холма и можно!

Фетис посмотрел на остатки висящей над лесом руки. Крутанул посох, прикидывая, куда бы ударить, продолжая крутить, поднял над головой. Россыпь рун образовала квадрат по четыре на каждой стороне. Эти руны двигались, сохраняя форму квадрата, а внутри начал светиться круг с символом Тьмы. Три остальных символа Начал высветились треугольником над рунным квадратом, а под квадратом засверкали складывающиеся в надписи символы Изначалий. Хаос и Порядок никогда не обозначались одним символом, их мощь требовала совокупности Знаков. Символы Начал и Изначалья объединились эннеариновыми линиями так, что рунный квадрат оказался в центре эннеариновой пентаграммы.

Вадлар не был магом, но это не помешало ему ощутить напряженную, готовую к броску Силу, подавляющую своей мощью. Не сравнить, конечно, с только что произошедшими взбрыками реальности, но все равно не хотелось бы попасть под такой выброс энергии. Все-таки Понтей — гений. Не имеющий ни малейшей предрасположенности к Магическому Искусству, Фетис чувствовал магию, предоставленную в его распоряжение, и мог свободно ею управлять. И если сбудется мечта Понтея…

Вадлар поставил посох на землю, потом завел за спину.

— Эх, Ночь и ее присные! — выдохнул упырь и рубанул Посохом Ночи снизу вверх по дуге.

Вмиг над холмом потемнело, как в беззвездную ночь. Все скрыл мрак, точнее, волна черноты с декариновыми краями. Будто плащ Тьмы взметнулся в небеса, будто взмахнул крылом ворон Мугри, что сидит на плече титана Грера-Земли и способен крыльями обнять все Мироздание, будто Посланники Мглы выскользнули из тайных убежищ и ворвались в мир…

Чернота умчалась вверх. У Вадлара закружилась голова, и он оперся о посох, чтобы не упасть. Следить за черной волной не было надобности. Фетис и так знал, куда она направляется. Сейчас она должна взлететь над самыми высокими деревьями Диренуриана, что возвышались даже над холмом… Сейчас она должна пролететь над корнями-ногами лесного гиганта… Сейчас должна промчаться справа от него, может, к ней даже потянутся какие-нибудь заклятия, но сгинут в черноте… Сейчас она подлетает к плечу… а сейчас выполняет свою задачу, ради которой и была создана: врезается в правую «подмышку» лесного гиганта и начинает разрушать…

Когда правая рука гиганта стала падать, отрезанная волной черноты от тела, Вадлар сообразил, что вообще-то холм находится непозволительно близко от нее. И что сейчас…

Ужасные остатки конечности, равные по размеру пяти поставленным друг на друга башням, грохнулись на лес, калеча деревья и кустарники, сотрясая землю. Рука гиганта слегка задела холм, но этого хватило, чтобы он задрожал, точно корабль, терзаемый со всех сторон бурей, и Вадлар не удержался на ногах. Ураганный ветер пронесся по холму, оборвав все листья с вишен.

Если это не отвлечь, то что же еще?

Вадлар довольно ухмыльнулся, встал. Но улыбка исчезла с его лица, когда холм затрясся, покрылся трещинами, и из них полезли зеленые лианы, покрытые желтыми цветами.


Уолт мчался через лес, поддерживаемый элементалями Ветра. Заклинание Полета забирало много Силы, но сейчас нельзя терять ни минуты.

«Что ты возомнил о себе?»

Уолт проигнорировал насмешливый голос в голове.

«Маэлдрон и Ожерелье не справились. Тебе нужен я. Именно я, а не мое Отражение. Или ты думаешь, что в оболочке смертного мага ты одолеешь эту квинтэссенцию Лесной Силы?»

Уолт молчал, огибая деревья.

«Сколько можно себя обманывать? Ты заплутал в перерождениях, как слепец в лабиринте. Зачем отказываться от Власти, которую я дам тебе? Зачем лишать себя Могущества, которым я тебя одарю?»

Молчать. Игнорировать.

Голос усмехнулся:

«Ты не смог бы освободиться от Власти Разрушителя, если бы не я. Но ты надеешься, что справишься своими силами. Как всегда. Глупец. Помнишь, как кричала она, когда ты точно так же думал, что обойдешься своими силами?»

— Заткнись! — не выдержал Уолт.

«Неприятно, когда правду говорят? Ну, научился ты фокусам — и что? Орб лишил тебя всей твоей магии. Не вспомни ты свое умение сражаться на мечах, то умер бы. А не будь у тебя меча? З’ури порезали бы тебя на мелкие кусочки. Маг без магии — ничто. А ты — ничто без меня. И ты об этом знаешь».

— Я велел тебе заткнуться!

«Это же просто. Сила. Власть. Могущество. И Бессмертные будут кланяться тебе. А ты ведешь себя как слабак, который хочет быть сильнее и никогда не станет сильнее, потому что сначала он должен поменять свой образ мыслей, а потом свою жизнь. Ты поменял свою жизнь, но так и остался слабаком. И никого не сможешь защитить, как и ее…»

— Еще одно упоминание — и я вышвырну тебя в Великую Пустоту. Лет на двести.

«Не выкинешь. Иначе… иначе сам знаешь, что произойдет».

— Я справлюсь и без тебя. Этот гигант создан из Заклинаний, а у любого Заклинания есть слабое место, нужно его лишь найти и поразить. И я теперь знаю как!

«Несколько лет учебы, и ты возомнил себя великим и ужасным волшебником? Живи ты в мире без магии, то чем бы ты был, чародей? Надеялся бы словами увещевать глумящихся над тобой громил? Ты бы умер в таком мире, умер бы слабаком, не превзошедшим своей слабости. Неужели за годы своей жизни, долгой жизни, ты так и не понял законы миров? Если кто-то клыкастый кусает тебя, нужно отрастить еще большие клыки и прокусить ему шею».

— Нельзя быть чудовищем, чтобы победить чудовище. Вот что я понял за свою жизнь. И не бывает даров, взамен которых ничего не нужно давать. Так что заткнись и отстань!

«Слабак! — рявкнул голос. — Я не хочу уходить с тобой в небытие! Кому ты нужен мертвым? Уж точно не мне. И ты даже не знаешь, что лежит там, в ящике. Что за ужас и небытие хранятся там!»

— Неужели ты знаешь?

«Я не смертный. Меня не ограничивает ваша плоть и ваши небольшие возможности. Так что я давно понял, что ждет там, ждет, когда его вернут в мир».

— Что же это?

«Думаешь, скажу тебе просто так? Нет. Возьми мою силу. Возьми сейчас — и победишь. Отрасти клыки. Иначе…»

— Нет.

«Ты даже не подумал».

— Нет. Я верю, что в силах справиться с гигантом. И ящик не откроется, если вернется в Лангарэй.

«Глупец! — презрительно выкрикнул голос. — Глупец, подобный слюнтяю, которого избивают в подворотне, насилуя рядом его возлюбленную лишь потому, что он не хочет меняться и жить в жестоком мире по жестоким законам! Ты пожалеешь, что не хочешь дать мне свободу! Пожалеешь, что не отрастил клыки! В мирах есть только два типа существ: те, кого едят, и те, кто ест! И если ты не пожираешь, пожрут тебя!»

— Мне нечего сказать тебе. Может быть, ты и прав. Хотя ты прав. Но если в мире все будут отращивать клыки, то скоро не останется никого, кто мог бы быть сожран. И тогда пожиратели пожрут друг друга, и все исчезнет. Это жестокая судьба одиночек: продолжать оставаться слюнтяями, что верят в силу слова, а не меча и кулака, теми, кого едят. Но именно на них держатся миры.

«Неужели думаешь, что ты один из них? Нет. Ты зверь, распробовавший вкус крови. Ты знаешь, каково это — быть слабым, быть неспособным противостоять слабости, ты отравлен этой слабостью и мечтаешь стать сильнее, но ничего не делаешь, потому что страшишься измениться. Ты из тех, кто смотрит выступления бродячих артистов на ярмарках и воображает себя рыцарем в белых доспехах, побеждающим врагов, но рыцарем не станет, потому что это тренировки, это пот и кровь, это клятвы и забвение плоти, это отречение от мира. Ты слаб, смертный, пытающийся убежать в магию! Ты знаешь, что такое быть сильным, как тогда, когда служил Великим, но после ее смерти ты…»

— Я же велел тебе заткнуться!!! — заорал Уолт, прогоняя голос из головы, яростью вбивая его в глубины своей души, в темные далекие закутки, в бездну, где Я переставало быть Я…

Голос рассмеялся напоследок и исчез.

А Уолт остановился, давая свободу элементалям Воздуха. Он был на месте. Яма стометровым диаметром уходила вниз. Кругом валялись кирпичи, комья земли, мертвые карлу в черных доспехах и куски безобразной плоти лесного гиганта. Деревья были повалены. Их верхушки были направлены в противоположные от ямы стороны.

Уолт знал, что в яме, на самом дне, лежит неповрежденное Рубиновое Ожерелье Керашата. Он ощущал туго натянутую Силу, готовую к использованию и нетерпеливо этого ждущую. Ждущую, чтобы ей дали уничтожить если не весь мир, то хотя бы часть его.

Уолт прыгнул в яму и пополз вниз. Здесь тоже валялись карлу, все в плащах магов. Не меньше восьмидесяти волшебников. Невосполнимая потеря для Диренуриана. Гм, похоже, поход Мщения Лесным эльфам придется отложить. Надолго. Еще здесь были слившиеся с деревом карлу, обмотанные обрывками лиан. В застывших глазах затаилась такая мука, что Уолт поклялся, что сделает что угодно, чтобы одолеть тварь, сотворившую с ними такое. Никто не должен так страдать. Подобные мучения припасены для грешников в преисподней и для отвратительных преступников в магической пыточной. Смертные, ставшие на защиту родины, не должны мучиться подобным образом.

Когда он преодолел половину ямы, земля содрогнулась, будто неизвестно откуда взявшиеся горные великаны решили попрыгать. Прокатившийся грохот заставил Уолта зажать уши. Сверху посыпались земля, кирпичи, несколько тел з’ури. Гм, Вадлар принялся отвлекать лесного гиганта? Что же он там еще достал из своего субпространства? Ладно, не отвлекаться.

Рубиновое Ожерелье Керашата блестело всеми кристаллами, вися над землей. Лесная магия ничего не сделала с ним: с убоговским мастерством ей не совладать. Нужно было взять Ожерелье и убраться отсюда поскорее. Удивительно, что до сих пор здесь нет банд карлу, машущих оружием и Заклинаниями.

Скрип сзади. Уолт развернулся, с кончиков пальцев приготовилась сорваться Четверица. На склоне ямы шевелились куски отвратительной плоти лесного гиганта, двигались тела карлу, наполовину погруженные в покромсанные стволы деревьев. Из Лесных эльфов вырывались побеги зелени, сплетающиеся во что-то вроде коротких ножек. Они приподнимали трупы над землей и двигали их в сторону Уолта. Зелень разрасталась, твердела и превращалась в кору и короткие ветки. Мертвецы стали напоминать дендотов, миниатюрные подделки под них, гротескные копии ходячих деревьев…

Уолт насчитал восемь древо-карлу, спускавшихся к нему. Остаточная Лесная магия, которая должна сработать, если здесь появится кто-то? Или остатки злой воли, бросившей во вместилище Ожерелья этих бедняг, воли, которая хотела только убийств и смерти?

Нет, Четверицу можно не тратить, хватит Огня, очистительного огня, который даст душам Лесных эльфов покой. Начертить рукой Жест, вызывая мыслеформу ноэзиса нужной Стихии, закрепить ноэму, призывая Пламя, и воспользоваться материей земли как гиле, пуская по ней Жар. Восемь огненных дорожек побежали от ног Магистра к спускающимся древо-карлу, впились в зеленые ножки и закрутились по древесным телам. Восемь пылающих фигур продолжали спуск, охваченные огнем карлу закричали — но теперь в крике было больше боли, чем муки.

Уолт взялся за Ожерелье, и оно мягко поплыло над землей, обволакиваясь Заклинаниями Познания и Понимания. Это не простой артефакт, у которого найди эфирный или астральный спусковой крючок и дерни его, о нет, это опаснейший артефакт, готовый лишить жизни любого, кто неосторожно подступится к нему…

Вспыхнувший на верху ямы портал Уолт заметил слишком поздно, уже после того, как закрепился Переход, который бы он мог разрушить и открыть выход идущим по порталу за многие километры отсюда. Появившиеся Заклинатели держали наготове смертельные заклятия из арсенала Лесной и Стихийной магий, но они не пустили их в ход, хотя Уолт был как на ладони. Боятся попасть по Ожерелью! Хорошо, что он так близко к артефакту.

Из второго портала начали выскакивать з’ури и простые воины. У этих в руках были луки и арбалеты, и они без малейшего колебания навели их на Магистра. Уолт быстро схватился за еще непогасшую в ауре ноэму Огня и метнул ее в гиле воздуха перед собой. Его окружили белые пляшущие огоньки, бросавшиеся на стрелы, посланные в боевого мага Лесными эльфами. Стрелы вспыхивали одна за другой, не долетая до Магистра.

До того момента, как карлу пересилят страх и ударят по нему Заклинаниями, оставалось недолго, сейчас они догадаются, что если после кошмарного удара лесного гиганта Ожерелье не пострадало, то и после их магии оно останется целым. В отличие от мага, торчащего рядом с Ожерельем. И Четверицей всех не уложишь, тут нужно несколько Четырехфазок одновременно, а Уолт пока что на такое не способен, не его уровень, это мог бы Алесандр с его Инициацией, но не Намина Ракура, да…

В таком случае…

Уолт убрал все ноэмы Стихий в готовой активироваться Четверице, живо поменял ноэзис, оставляя чистую Силу, и бросил скопившийся ком энергии себе под ноги. Точно огромный пульсар вырвался с правой руки, Уолта подкинуло вверх, он с бешеной скоростью вылетел из ямы, крепко держа левой рукой Ожерелье. Стрелы и болты воткнулись в землю. Вслед Уолту полетела шаровая молния, но, подхваченный Заклинанием Полета, Магистр взлетал все выше и выше, оставляя неистовствовавших карлу далеко внизу.

Заклинания Познания и Понимания уже проанализировали Ожерелье, в Уолта потекла информация проведенного магического анализа. Хоть артефакт и оставался сложным инструментом, это был все-таки инструмент, пусть и созданный по убоговскому проекту. Вот вещи, сотворенные самими Бессмертными, могут не поддаться Познанию и Пониманию, могут превышать своими измерениями отпущенный смертным гносеологический предел, но если артефакт создавался смертными, то он подчиняется законам действий смертных.

Уолт узнал, как управлять Рубиновым Ожерельем Керашата. Все было достаточно просто и в то же время неимоверно сложно. Не каждый маг способен на такое.

Он взлетел, поднявшись высоко над оставшимися после включения Ожерелья «одуванчиками», и смог разглядеть голову и «корону» лесного гиганта. Правая рука у гиганта отсутствовала, и Уолт не сразу понял, куда она делась, пока снизу не прилетела молния и не заставила его смотреть под ноги. Тогда он увидел и обрубок руки, и прыгающего на холме Вадлара, неистово рубящего ползущие к нему лианы двумя длинными мечами, облепленного какими-то серебристыми точками, которые бросались на взлетающие с лиан желтые цветы, и магов-карлу, создавших вокруг ямы магические Круги и стреляющих из этих самых Кругов в небо, точнее, в Ракуру, молниями.

Не, ну надо же, какие жадные! Подумаешь, он у них Рубиновое Ожерелье Керашата забрал! Зато их Маэлдрон меч Алесандра сломал, да-да, именно Маэлдрон и никто другой. Надо именно так всем и говорить.

Ракура окружил себя энергетическим щитом. Заклинание Щита было хорошо тем, что обычно прикрывало от всех видов магических атак (нельзя рассчитывать, что карлу остановятся только на молниях), но при этом и Силу жрало из ауры непомерно. А ведь еще нужно было и для Ожерелья оставить.

И тут лесной гигант повернул голову и уставился неживыми глазами на Уолта. В «короне» что-то оглушительно лопнуло. Испуганные элементали Воздуха прыснули во все стороны, и если бы Уолт не успел связать их дополнительным заклятием, то сейчас бы он падал в объятия мельтешивших внизу карлу.

«Корона» начала осыпаться на плечи гиганта, и сокрушительное поле Силы сотрясло Диренуриан, заставив карлу упасть на колени, Фетиса воткнуть мечи в землю и держаться за них, чтобы не скатиться кубарем с холма (лианы и цветы были отброшены от упыря сотрясением энергий), а Уолта добавить чар в замерцавший Щит.

«Да сколько можно? — мелькнула мысль. — Все кому не лень чудовищные объемы магической энергии выпускают! Еще осталось Бессмертным появиться и от себя в общий котел добавить! Диренуриан впору зоной магической катастрофы объявлять!»

Над головой лесного гиганта засияла октарином роза. Гигантская, больше, чем размах плеч гиганта. Октариновый венчик, погруженный в слепящее ярко-синим цветоложе, был целиком создан из Силы: скопления волшебных энергий Лесной магии были клетками лепестков. Лепестки медленно раскрылись, и от розы начали кругами расходиться эфирные волны, колыхающие магические поля и меняющие волшебный фон разливающейся Силой. Будто шквальный ветер обрушился на Щит Магистра, пробуя его на прочность. А раскрывшиеся лепестки открыли взору красные тычинки и декариновый пестик, из рыльца которого один за другим вылетали черные дымящиеся фигуры, собирающиеся на тычинках.

Эта Сила… Эта Сила могла многое. Например, разрушить Диренуриан до основания. Вместе с Магистром из Школы Магии, реализующим Договор, до которого ему нет дела. Но в Диренуриане жили простые смертные. Не только те, что готовили безумный поход Мщения, но и те, кто просто радовался жизни, интересной работе, любимой супруге или супругу, кто просто любил жить.

Уолт смотрел на лепестки, на дрожащие красные тычинки, на черных Духов, которым дают жизнь самые страшные области Смерти, имя которым Призраки Гибели — их страшатся даже некромаги, постигнувшие кошмарные обряды своей магии. Смотрел и думал: как же надо извратить Силу Природы, что дает жизнь и оболочку всему живому, чтобы при ее помощи вызвать Призраков Гибели? Смотрел, а в его сознании сами собой складывались мыслеформы, Локусы Души раскрывались, гоня через себя волшебство. Аура боевого мага засветилась разноцветной сферой, состоящей из струящихся волокон, и накрыла и Уолта и Ожерелье.

Он все-таки был магом из Школы Магии. И быстрее чародеев карлу мог разобраться в магическом управлении Ожерелья, быстрее настроить его и быстрее дать тот заряд, после которого Ожерелье освободит свою ужасную магию. Поделиться с Ожерельем кусочком ауры, отдать частичку разноцветной сферы, вырвать нить из струящегося волокна. Для мага это почти что отрезать палец, без всякой анестезии, грязным тупым ножом.

В следующий миг время решило отдохнуть и замедлило свой бег для Уолта.

Как будто при замедленном воспроизведении проекции памяти на учебную доску, Магистр видел, как от венчиков к лепесткам протянулись белые нити, по которым начали спускаться Призраки Гибели, как октариновые лепестки налились красным свечением, как вздулись белые прожилки на пестике. Роза завертелась, своими движением будоража Эфир и Астрал, магические энергии стали дикими, скача вокруг розы и гиганта цветными полосами. Если лепестки отделятся… Если они упадут на Диренуриан… Тогда Призраки Гибели, сопровождаемые сырой магией Леса, скопленной в ядрах, помчатся по Диренуриану, и ничто не сможет остановить их. И тогда Лес карлу, и так уже пострадавший, станет вместилищем боли и смерти, разрушений и смерти, смерти, смерти, смерти.

Но уже начало искривляться пространство перед Уолтом, сбиваясь комками и превращаясь в струны, уже отделились от Ожерелья клубящиеся сгустки энергий: иссиня-черный, темно-серый, красный, синий, белый, зеленый и голубой. Едва заметные в окружающем урагане энергий, они начали падение вниз, к ногам-корням лесного гиганта. Может, гигант даже заметил сгустки, но внимание его было сосредоточено на потоке ломаного пространства, приближающегося к нему, навстречу которому полетел, оторвавшись от цветоложа, один из лепестков с кружащими внутри черными Духами. Истинная опасность была упущена. Когда до ног-корней оставалось около двухсот метров, все сгустки, кроме иссиня-черного, разделились на части. Три темно-серых направленным вверх треугольником окружили иссиня-черный сгусток, три белых тоже охватили его, только треугольником, направленным вниз. Два красных и два голубых сгустка включили получившуюся фигуру в квадрат, десять синих и зеленых, чередуясь друг с другом, опоясали их кругом.

Магический импульс Ожерелья ударил точно посередине ног-корней, взметнувшимся до пояса лесного гиганта огнем сообщая о попадании в цель. И в следующий миг там резко упало давление, гравитация скакнула, как мустанг, пытающийся сбросить с себя наездника, ветер порывистыми волнами всколыхнул ноги-корни, рвя и давя их, воздух ринулся вниз, тоннами воздушного массива круша тело гиганта. Вверх, от корней, поползли стеклящиеся разрывы в реальности. Они выбрасывали из себя неоформленную материю, чистую массу и протяженность, в совокуплении Стихий творя миллионы вытягивающихся в частички потенций бытия, обретающих вещественность. Лепестки затрепетали, Призраки Гибели хаотично закружились, гигант наконец-то понял, что уже поражен магическим ударом. И гигантские лепестки розы, замершие так, как обычно замирают лепестки раскрывшегося цветка, продолжили двигаться, опускаясь ниже плеч гиганта и скрыв его голову. Гигант пытался направить Силу из розы в поразившие его Заклинания, спешил уберечь себя, спасти.

Плотные массы вещества, выброшенные из стеклящихся разрывов, были подхвачены иссиня-черными потоками магии, закрутившими их вокруг лесного гиганта, как в водовороте. Уолт не мог этого увидеть, но видел, будто знание поступало в мозг, минуя чувства. Может, это была Сила Ожерелья.

Несколько мгновений — и в водоворот неоформленной материи из стеклящихся разломов, свернувшихся в нечто напоминающее раковину улитки, начали падать багровые капли антивещества. И только магические поля, созданные заклятиями Ожерелья, спасли Диренуриан от неминуемого взрыва, который стер бы его из действительности навсегда. Окруженное ионным газом и запертое магнитными полями в своего рода «бутылки», антивещество погружалось в вещество, а в местах падения багровых капель начинали зарождаться воронки торнадо, втягивающие в себя дробящий ноги-корни воздух. Темные столбы вдруг выбросили из воронок пламя, скрученное ветром в тонкие жгуты. Они несли в себе такой жар, что перед ними расступалась реальность, оставляя полосы Пустоты. Вырываемые из тела гиганта деревья, дендоты, карлу и элементали, носящиеся в нисходящих потоках вокруг гиганта, попадали в эти жгуты и тут же испепелялись, не оставляя после себя даже пепла. Огненные жгуты поднялись до высот головы гиганта, коснулись опускающихся лепестков… Октариновые волны ударили по пламени, черные Духи стремительно набросились на жгуты. И пламя исчезло! Магия розы столкнулась с магией Ожерелья и победила!

Но Ожерелье еще не показало всей своей Силы. Ожерелье слушалось того, кто отдавал ему часть своей ауры, а Уолт не хотел, чтобы к степям Границы добавилась стеклянная пустыня. Поражен должен был быть только лесной гигант! Ожерелье постепенно, не сразу пускало свои энергии в ход, ограниченное волевым решением активатора. Оно было создано, чтобы уничтожать огромные площади бытия, и, решая задачу узкого истребления в малом пространстве, медлило, приспосабливаясь под задачу. Эти действия Ожерелья вызывали у Намина Ракуры противоречивые чувства. Артефакт был инструментом, рукотворным инструментом, но вел себя так, будто владел хоть и куцым, но интеллектом. Чем же является Рубиновое Ожерелье Керашата на самом деле? Что убог подарил Равалону? Может, кусочек своей разрушительной сути?

Устойчивый водоворот образовался вокруг торса лесного гиганта, вовлекая в свое вращение не только ноги-корни, но и землю под ними. Можно было не сомневаться: все, что составляло ноги гиганта, раздроблено настолько, что только тяжесть воздушных масс и вещества не давала ему рухнуть. А торнадо, крутившиеся с бешеной скоростью, уже достигли груди гиганта, сталкиваясь с октариновыми лепестками. Из темных воронок вдруг выскользнули лучи, такие яркие, будто внутри извивающихся столпов возникли небольшие Солнца. И эти лучи света пробили лепестки, как нож бумагу, и устремились к пестику, из которого продолжали появляться Призраки Гибели. Черные Духи на лепестках бросились к лучам, но по ним ударили светлые протуберанцы, и Призраки распались черными клочьями.

Уолт мысленно ахнул. Некромагам не одну жертву надо было принести, чтобы изгнать одного Призрака Гибели обратно в области некробытия, и принципом меньшего зла было не обойтись. Да, велика Сила Ожерелья, необычайно велика.

Лучи света скрестились на пестике розы. И в тот же миг лепестки окончательно накрыли тело лесного гиганта, погребая под собой торнадо. Лесная магия своей формой удерживала колоссальные объемы Силы, как плотина удерживает бурную реку, и теперь вся эта Сила беспрепятственно обрушилась на заклятия Ожерелья Керашата. Отголоски сцепившихся Могуществ докатились до Уолта, Щит лопнул, не выдержав, Намина Ракуру закрутило, он чуть не выпустил из рук Ожерелье и не лишился всех элементалей Воздуха, разлетающихся подальше. Ухватив одного из них и вложив немало энергии из ауры, чтобы тот мог в одиночку удерживать мага на лету, Уолт восстановил Щит и взглянул на две сошедшиеся Силы.

В этот момент Ожерелье нанесло основной удар. Растаяли магнитные «бутылки», удерживающие антивещество, материя начала аннигилировать, высвобождая исполинскую энергию, усиленную колдовскими полями. Мощный взрыв, вырвавшись из водоворота, черным языком пламени ударил в небо. Его напору ничто не могло противостоять, поток Силы Леса был сметен в мгновение ужасающим напором, реальность возле черного пламени начала таять, бытие истончалось, переходя в свою противоположность.

Уолт мог бы погибнуть, находясь так близко к полностью активированному Заклинанию Ожерелья, но Ожерелье окутало черное пламя стеклящимся пространством, рождающим из себя все новые и новые измерения, уходящие в ненасытную топку черного жара и сдерживающие его распространение. Только лесной гигант, только он должен погибнуть. Ожерелье знало это — и старалось выполнить приказ.

Время потекло своим ходом, вернув Намина Ракуру к нормальному восприятию. Маг заморгал, сглотнул. Невозможно было поверить, что совсем рядом распадается материя бытия, что само бытие исчезает, оставляя после себя ничто. Магия… Магия — это ужасно.

Все завершилось так стремительно, что Уолт чуть не пропустил окончание действия. Стеклящееся пространство начало быстро съеживаться, сжимая черное пламя и то, что было лесным гигантом. Несколько секунд — и только черная точка в стекле висит в воздухе, еще секунда — нет и ее. И растянувшаяся территория раскуроченного леса с пустой километровой зоной внутри на месте лесного гиганта напоминала о нем.

Пора заканчивать задание.

О карлу можно не беспокоиться, ставить энергетические Щиты они не умеют. Такого рода заклятиям Защиты обучают только в Школе Магии, а Лесные эльфы в ней никогда не учились. Буйство энергий должно было надолго их вырубить, а развороченный Эфир пока не давал возможности открывать прямые порталы сюда. Карлу не станут проблемой.

Тогда за Вадларом и вместе с ним за ящиком.

Он спустился на холм и застал Фетиса за разглядыванием верхней части туловища смертного, которое покоилось на золотистых лепестках. Мечей в руках Живущего в Ночи уже не было.

— Кто это? — спросил Уолт.

— Вот и я думаю: «Кто это?» — протянул Вадлар. — Кстати, это ты локальный конец света устроил? Вижу, тебе моя удача пригодилась. С тебя секс… э-э-э, в смысле не прямо с тебя, а в смысле обеспечения тобой секса для меня. Не подумай ничего лишнего…

Уолт присел, окинул взглядом побледневшее, но по-прежнему будто дышащее свежестью лицо, оттянул нижнюю губу, рассматривая острые зубы, быстро глянул на Вадлара, сравнив его нос с носом смертного, откинул с ушей льняные волосы.

— Эльф, — пробормотал он. — Светлый…

— Когда черный огонь весь мир закрыл, я уж думал, конец мне, но огонь вдруг начал отступать, а я сзади себя шевеление услышал. Развернулся — а там цветочки на лианах золотятся, взлетают и в фигуру какую-то складываются. Ну, я, не будь дурак, и шандарахнул по ней, не дожидаясь, пока какое-нибудь чудовище вылезет. А цветы осыпались, и вместе с ними вот этот вот… Хотя правильнее сказать будет: это вот…

— Это эльф. Светлый эльф. Светлый эльф-упырь.

— Эльфы не могут стать упырями.

— Его нижняя челюсть идентична нижней челюсти упырей. Вот, посмотри, она состоит из трех частей. — Уолт «просветил» заклятием кожу на лице эльфа. — У обычных эльфов она состоит из двух симметричных половин. Как у людей. И у гномов. Кстати, думаю, что у того гнома и того человека нижние челюсти тоже состояли из трех частей.

— Они были живыми, — тихо ответил Вадлар. — Они не могли быть упырями… И этот… этот эльф был живым. Видишь, он мертв, но холодный огонь не гложет его кости. И пускай его лицо похоже на лицо Сайфиаила после трансформы… Он не может быть упырем… Только люди…

— Невозможное возможно. — Уолту вспомнился девиз факультета алхимии. Он посмотрел на рваный срез, проходивший по животу эльфа. — Чем ты его шандарахнул-то, кстати?

— А Критерианскими Пчелами. Слыхал о таких?

Уолт вылупился на Вадлара. Слыхал о таких? Еще бы не слыхал! Эти существа, наполовину сотворенные из магической энергии, а наполовину из физической, обитали в планах бытия, близких к областям Хаоса. В основном они роями странствовали в Великой Пустоте Вакуума, в виртуальном бытии, опасаясь приближаться к более упорядоченным мирам, где их хаотически-полевое существование могло не выдержать структурированной материи. Некоторые заклятия могли на время поместить Пчел в кокон энергий, защищающий их от влияния Порядка в мирах смертных, и тогда рой становился опасным оружием, максимально повышающим энтропию любых процессов и объектов. Факультету практической магии как-то удалось отловить одну Критерианскую Пчелу, и то благодаря советам прибывшего из другого мира мага. Пойманная в Заклинание Застывшего Времени, Пчела, серебристая клякса с янтарными полосками, пробыла в реальности Равалона недолго. Равалон находился близко к области Хаоса, но он был упорядоченным миром, и сущность Критерианской Пчелы не выдержала. Заклятия, создающего хаотические энергии вокруг Пчелы, маги Школы не знали. Оставив после себя только запах озона и серое облачко, Критерианская Пчела растворилась в упорядочивающих принципах бытия.

— Где… Где ты их взял?

— В Границе, где же еще? Наткнулся мой отряд как-то на подземелье, когда в рейд ходили, там могли прятаться Дикие. Мы спустились и наткнулись на сундук. А в сундуке безделушки разные лежали, мы их честно поделили. Мне вот красивая лампа и глиняная табличка, на которой надпись на незнакомом языке была, достались. Я потом узнал, что это старороланский, который был еще до макатыни, перевел. Оказалось, что в лампе хранятся некие Критерианские Пчелы и тот, кто потрет лампу, сможет ими управлять. Когда вокруг меня начали цветочки летать, я о лампе вспомнил и Пчелок выпустил. Они с этими цветочками быстро разобрались. Только на табличке не было написано, что Пчелки мои исчезают быстро, а я, по глупости, почти всех выпустил, совсем их мало у меня осталось…

Да что ж это такое? Школа Магии тратит огромные деньги и множество заклятий, чтобы отыскать Древние и попавшие в Равалон из иных миров артефакты, а у упырей они чуть ли не под ногами валяются! Колбы Атекмуса, призыватель даймона, лампа с Критерианскими Пчелами! Может, стоит Живущим в Ночи платить за поиски артефактов?

Гм, а ведь Уолт скоро доставит в Школу Магии весьма ценный артефакт под названием «Рубиновое Ожерелье Керашата», и его, Уолта, будут носить на руках. Может, Алесандр и Убийцу Троллоков простит. Все равно в ящике не Ожерелье, так что вряд ли Сива будет протестовать, чтобы боевой маг забрал Ожерелье с собой.

— Идем, — сказал Уолт, поднимаясь. Имя Сива напомнило, что задание еще не окончено и не время чесать языками. — Я расчистил дорогу, теперь только забрать ваш ящик, и все.

— Если бы… — С вытянувшимся лицом Вадлар указал за спину Магистра.

Что там еще такое?! Уолт обернулся.

Среди поваленных деревьев, которые раньше находились под корнями-ногами лесного гиганта, вздымались земляные кучи, словно кроты лезли на поверхность. Из получившихся курганов появились скрюченные фигуры, поползли вниз, а следом за ними толпы Диких. Они бежали к километровой зоне пустоты. К ящику.

— …! — рявкнул Уолт. — Да сколько же можно?!

Ожерелье после полного использования его Силы на ближайшие несколько месяцев стало просто красивой безделушкой. Но оно к тому же сожрало половину восстановленного запаса Силы Уолта, не говоря уже о кусочке ауры, и Магистр надеялся, что сегодня магию больше применять не будет. Разве что портал создаст — и все.

Вадлар вытащил изо рта посох и раскручивал его над головой. Мелькнул ряд Фигур, выстроились зиккуратом десять рун — и Фетис послал в Диких октариновый вал Силы. Этот посох и есть его Клинок Ночи? Атака Вадлара разнесла курганы с выбирающимися из них Дикими, смела задние ряды несущихся к ящику упырей, но потом наткнулась на поднявшуюся с земли жемчужную тучу с крутящимися внутри призрачными черепами и разбилась, словно волна о скалу.

Уолт уже бежал вниз с холма, готовя Четверицы. Его догнал Вадлар.

— Бегом не успеем! — крикнул Фетис. — Может, полетим?

— Полетим… — Уолт был зол и мрачен.

— Это что, Заклинание такое?

Намина Ракура пропустил мимо ушей подколку Фетиса, бормоча Слова. Воздух с неохотой выпустил своих слуг в метрику физического мира, и Уолт понимал почему. Мало он их возвращал обратно Воздуху, куда меньше, чем вызывал.

Вадлар охнул, когда его неожиданно подняло над землей и начало по дуге поднимать вверх. Магистр не обеспокоился предупредить, что сейчас они полетят. Уолт мучительно размышлял, стоит ли использовать Вызов божественного Вестника или подождать. Мало ли какой магией могут воспользоваться упыри, сидящие сейчас в безопасном месте, где их не достать Четверицей.

Он бросил Четырехфазки вниз, в гущу упырей. Стихии начали свой танец. Между Дикими разверзлась земля, сверху хлынула вода, сбивая их с ног, ветер довершал начатое. Внизу хороводы синих огоньков прожигали насквозь тела не-живых. Но упырей было больше, много больше, чем захватила одна Четверица, они бежали плотными рядами, не обращая внимания на гибнущих. Они стремились к ящику и, окажись перед ними весь Нижний Пантеон убогов, — не остановились бы.

«Они как големы, — понял Уолт. — В них вложили приказ, и они не остановятся, пока не выполнят его или не сломаются».

Тиары. Страшный клан. Страшная Сила Крови.

— Не успеваем! — крикнул Вадлар, тыча посохом в сторону пустой зоны. Небольшая часть вырвавшихся вперед упырей забиралась на ящик, махая лапами, они ложились на него, один забрался на остальных и…

— Что он делает?! — изумился Фетис.

Упырь рвал тела лежащих под ним Диких. Черная, желтая, зеленая, синяя кровь потекла по ящику. Трупы Дикий скидывал вниз, освобождая место для новых упырей, которые так же умирали под его ударами.

Уолт ощутил, как начали колебаться колдовские поля. Магия крови!

— Бей по ним всем, что у тебя есть! — заорал Магистр, бросая Ожерелье в одного из элементалей Воздуха. Он выкинул обе руки перед собой и невероятным усилием заставил Локусы Души перегонять энергии больше, чем они привыкли. Две Четверицы помчались к ящику, за ними спешила октариновая волна Силы, за волной летели серебристые пятна — Вадлар распахнул рот и высвободил оставшихся Критерианских Пчел.

А упырь вскинул когтистые лапы и с бешеным ревом погрузил их в свое сердце.

Самостоятельная Жертва. Последний штрих Великих Заклинаний магии крови.

И даже плевать, что разумом Жертвы кто-то распоряжался, главное, чтобы формальности были соблюдены…

Они уже приземлялись на головы ревущих Диких, готовые драться до последнего. Их совместный удар уже достиг ящика…

«Я предупреждал тебя…»

И в голосе нет насмешки. Только печаль.

Темные волны вздыбились над ящиком, Поле Сил взбесилось, багровые ленты разошлись по зоне, касаясь упырей и поглощая их плоть, а кости оставляя. Багровый шлейф потянулся дальше, в чащи Диренуриана. Раздались звуки, будто боги Подземных Народов взялись за молотки и попытались с их помощью сыграть эльфийскую симфонию. В голове Уолта помутилось, но он заметил, с каким ужасом Вадлар смотрит на летящую к ним багровую ленту, какой запредельный страх, животный, инстинктивный, бессознательный страх плещется в его глазах. И он успел выставить перед лентой выхваченное у элементаля Ожерелье, успел задействовать те Силы, что еще оставались в нем.

Бах!

День стал багровым, мир стал багровым, багровое настоящее выплясывало на багровом прошлом и плевалось в багровое будущее багровыми плевками. Иссиня-черный плащ окутал Уолта и Вадлара, но багровое свечение пробивалось сквозь него и делало бытие багровым.

Что-то треснуло.

Плащ исчез, и Магистр с Живущим в Ночи упали на землю, покрытую костьми Диких. Во всей километровой зоне были только они, ящик, да еще возле границ круга выжженной земли сверкал блестящий, точно ртуть, кокон. Уолт оторопело смотрел на Ожерелье в своих руках. Все рубины треснули, и каждый кристалл рассыпался прямо на глазах.

Великий Перводвигатель, какая Сила сломала Рубиновое Ожерелье Керашата, выдумку убога, что несла на себе печать его злого гения, а значит, и частичку его Бессмертия?!

Вадлар зашипел. От волнения он забыл, что должен говорить на Всеобщем. Но Уолт понял, о чем говорит Фетис. Такую давящую ауру невозможно не заметить, особенно магу…

Он поднимался из ящика, словно оживший мертвец из гроба… Нет. Конечно же нет. Он поднимался из ящика, как Переродившийся упырь встает из могилы. Сначала показались руки, мощные, но в то же время изящные. А потом, одним рывком…

Он выпрыгнул из ящика и огляделся. Уолту хотелось стать на колени, склонить голову, а еще лучше подставить свою шею, чтобы Он пил из нее, а если не шею, то что угодно, лишь бы Он осушил его…

Огромное тело, почти два с половиной метра, сплошных мускулов. Кожа цвета тлеющего угля. Светящиеся, словно пульсирующие белым светом волосы, ниспадающие ниже спины. Пронзительные лиловые глаза без зрачков. Сжатые пурпурные губы. Острые скулы. Лучистое янтарное сияние исходит от Его фигуры. И аура, охватывающая почти весь километровый круг, невозможная в этом мире аура, аура, внутри которой оказались Уолт и Вадлар, давящая безумием аура…

Перед Ним раскрылся портал, и оттуда вышли пятеро упырей в латах. Тиары. Они все склонились перед Ним, а затем единственный седой Живущий в Ночи достал Свиток из тубы на ноге и развернул его. Заструились энергии магии пространства, голубые линии забегали вокруг Него и Тиаров, раскрывая Переход. Уолт успел почувствовать на себе Его тяжелый взгляд, прежде чем портал закрылся. Так рыбак смотрит на малька и прикидывает, мал он или уже можно готовить…

Уолт не захотел бы снова ощутить этот взгляд.

— Это… это, Понтей, чтоб тебя убоги отодрали… — Вадлар закашлялся. — Это, сраный ты Сива… Это никак не похоже на Ожерелье Керашата…

Уолт засмеялся. Смех толчками вырывался из глотки, нервными звуками душа сознание. Уолт смеялся и не мог остановиться.

«Я предупреждал тебя…» — повторил голос.

И замолчал. Окончательно.

Глава третья БОЛЬ РАЗУМА

Шел рыцарь по пустыне. Долгим был его путь. Он потерял коня, шлем и доспехи. Остался только меч. Рыцарь был голоден, и его мучила жажда. Вдруг вдалеке он увидел озеро и пошел к воде. Но у самого озера сидел трехглавый Дракон. Рыцарь схватил меч и начал сражаться с чудовищем. Сутки бился, вторые. Две головы отрубил. На третьи сутки Дракон свалился без сил. Рядом упал рыцарь. И тогда умирающий Дракон спросил:

— Рыцарь, а чего хотел-то?

— Воды попить.

— Ну так пил бы…

Из заметок Алексиуса Худенкиуса
Небеса извивались раненым зверем. Облака испуганными барашками разбегались в стороны, сталкивались и снова бежали. Но небо-стойло продолжало трястись, а барашкам никак не выбраться за пределы голубой бездны… Нет. Уже не голубой.

Если еще раньше пропало Солнце, просто вмиг провалилось за горизонт, будто у везущей его колесницы отвалилось колесо и колесницу снесло с дороги вместе с колесничим и поклажей, то сейчас небо стремительно чернело.

Может, ночь сражалась с днем, решив установить свое владычество на веки вечные? И Луна, как полководец, вела сонмы солдат-звезд на одинокого героя-Солнце?


…Неправильно. Тогда он так не думал. Тогда он вообще редко думал…


И с небес на землю падал столб огня. И с земли на небо поднималась ветвящаяся молния.

Два Могущественных сошлись в битве, сотрясающей Равалон. Бог и убог, презрев Запреты Бессмертных, сражались в мире смертных, в ограничивающем их Силы мире. Они сражались, рвя в клочья эти ограничения, рвя в клочья этот мир.

Бог был сверкающим клинком, окутанным клубами золотистого дыма.

Убог был черным копьем, разбрасывающим по сторонам пригоршни мерцающих искр-угольков.

Они не были ни тем и ни другим.

…Все остальные в страхе бежали, забившись глубоко в подземные переходы гор, дающих днем убежище от убивающего Солнца, а он осторожно пробрался к выходу и теперь зачарованно следил за сцепившимися не на жизнь, а на смерть существами. Темные щупальца хлестали светлый клинок, забрасывали его искрами-угольками. Клубы золота били по черному копью, клинок сверкал, бросая в бой сияние.

Он смотрел и слушал, как содрогается и стонет земля, как дрожат и ревут горы, как плачут небеса, как реки выходят из берегов, как в омуты безысходности погружаются зыбкие принципы мира смертных, не выдерживающие Принципов Бессмертных. Надо бежать. Надо прятаться. Надо…

Он смотрел. Ему было интересно.


…Неправильно. Он до сих пор не знал, почему не убежал тогда…


Бог и убог не уступали друг другу. Оба были Могущественными. Оба обладали Властью. Оба владели Тайными Знаниями и Истинными Именами. Оба призывали на помощь Начала и Изначалье. Оба взывали к Книгам Бездны. Оба наносили друг другу смертельные удары. Смертельные, потому что только в мире смертных Бессмертный может убить другого Бессмертного. Убить и отправить его душу в Тартарарам, откуда ей не будет возврата. И потому запрещено было биться богам и убогам в Равалоне. Но эти — бились. И оба победили. И оба проиграли.

Не описать языком смертных всех метаморфоз бытия, что произошли с местом, где бог и убог ударили друг друга, вложив в удар все силы, и убили друг друга. Не описать грандиозного величия павших, не описать пляску освободившихся Мировых Престолов, неосторожное движение которых могло бы скинуть мир Равалона в Хаос. Не описать этого.

Но два тела упали на землю, одно — белоснежное, другое — чернейшее. И все прекратилось. Мир стал возвращаться в норму, не обращая внимания на выбравшегося из пещеры Дикого упыря, спешащего к павшим. Ему хотелось коснуться их. Ему хотелось потрогать их. Он жаждал узнать.


…Неправильно. Голод и Жажда отняли у него разум и погнали к телам, похожим по форме на человеческие…


Когда он осторожно приблизился к ним, то увидел, как из ран белоснежного бога течет золотая кровь, смешиваясь с кровью серебряной, текущей из ран убога. Кровь. Жажда. Он потянулся к лужице, что скопилась под Бессмертными, несмело лизнул… И все изменилось.

Он пил кровь безостановочно. Когда она закончилась, начал облизывать тела. Когда облизал, впился в плоть Бессмертных, раздирая ее клыками и самозабвенно давясь золотом и серебром. Он чувствовал, как глубоко внутри в нем что-то меняется.


…Неправильно. Не чувствовал. Не знал. Тогда было только золото и серебро. Только Бессмертная кровь…


Он пил кровь и не замечал, как очищается небо, как возвращается на исконный путь Солнце и как начинается Воздействие. Он пил, захлебываясь, глотая кровь с кусками плоти Бессмертных. Если бы это были люди, то они бы уже давно были опустошены. Но кровь бога и убога не заканчивалась, будто пополняясь снова и снова.

А затем звякнул звоночек. Он оторвался от убога, к руке которого припал в этот момент, и огляделся. Мир менялся, снова менялся, и он чувствовал приближение Могущественных.


…Правильно. С тех пор он всегда чувствовал тех, в ком текла золотая и серебристая кровь. Бессмертных…


Золотые облака и серебряные тучи явились забрать тела, белоснежное и чернейшее. Бога поднимали в небеса, открыв Радужную Дорогу, убога опускали под землю, распахнув Адские Ворота. Он следил за этим из пещеры, как до этого следил за боем. Следил, рыча от гнева. Ему хотелось еще. Хотелось еще золота и серебра. Не потому, что он испытывал Жажду, Жажда ушла в тот миг, когда первые серебристо-золотые капли попали ему в горло.

Потому что это было сладчайшим питием в мире, равного которому не сыскать.


…Правильно. Никогда больше он не пробовал крови, подобной золоту и серебру Бессмертных. Он выпивал представителей почти всех Народов, что заселяли Равалон, но той сладости больше не было…


— Великий Повелитель!

Голос отвлек от воспоминаний. Он открыл глаза, посмотрел на склонившегося впоклоне Живущего в Ночи. Тиар. Да, эти Дети назвали себя Тиар, что на языке, который создал он, значило Плетущие Нити. Безусловное повиновение было их Даром Крови. Его Крови.

Он сидел на своем огромном троне, подперев голову кулаком, и смотрел на упыря. Упырь был стар, очень стар. Полторы, если не две тысячи лет. Значит, должен помнить. Двенадцать Верных старше этого упыря всего на тысячу лет.

— Мы все приготовили к твоему Пробуждению, Великий Повелитель! Мы подготовили войска и собрали волшебство! Мы ждали, когда ты вернешься и поведешь нас за собой! Сотрешь с лица земли Лангарэй, где предали твои Заветы, и сделаешь нас истинными хозяевами мира! Великий Повелитель!

Начинала болеть голова.

Лангарэй.

Царствие Ночи.

Значит, Двенадцать Верных дали такое имя…

— Как тебя зовут?

Это он спросил. И упырь задрожал, задрожал в восторге от того, что он обращается к нему, что он спрашивает его.

— Кайлар шиа Тир Тиар, Великий!

Кайлар шиа Тир Тиар. Так зовут того, кто разбудил его.

Голова болела.

Хорошо. Тогда пора приступать к делу.

Выполнить обещание, данное Двенадцати Верным.


…Он ушел в портал, оставив после себя оцепенение и смерть.

Магистр и Фетис недолго оставались в выжженной зоне. Шок прошел, и Вадлар сказал, что неплохо было бы выбраться из Диренуриана, пока не появились карлу. Уолт кивнул, соглашаясь и думая о своем. А точнее, о том, что нужно возвращаться в Школу Магии, обращаться в Конклав и начинать поиски того, кто выбрался из ящика. Потому что Уолт ни секунды не сомневался, что Он пришел в мир уничтожать. Интуиция? Да хотя бы и интуиция!

Слабо задрожало Поле Сил, и, расколов пространство, на выжженное поле выехал фургон, запряженный двумя большими мохнатыми существами. Рога, когти, зубы, клыки, хвосты — так еще можно было бы их описать. Фургон остановился рядом с человеком и упырем. Сидевший на козлах хоббит уставился на боевого мага и не-живого, те — на него. В затянувшемся молчании, пока Уолт размышлял, бить по фургону Четверицей или нет, Вадлар решал, куда именно бить, а о чем размышлял половинчик, осталось тайной, откинулся полог. Из фургона выбрался смертный. Его льняные волосы беспорядочно рассыпались по плечам, контрастируя с угольно-черными бровями. На взгляд, молодой, но седина в волосах и морщины вокруг печальных глаз напоминали о старости. Он опирался на клюку и казался очень уставшим, будто весь день таскал на плечах тяжелый груз.

— О, надо же, — индифферентно произнес Вадлар. — Чистый. — И пояснил, для Уолта: — Вампир.

— Мы не враги вам, — сказал вампир. — Я понимаю, что после произошедшего вы поверите в это с трудом, но повторю: мы не враги вам. Бранди, — взглянул он на хоббита, — принеси сюда Ахеса.

Хоббит спрыгнул на землю и пошел к блестящему кокону. Вампир снова обратился к Уолту и Вадлару:

— Если я правильно понял по ярящимся в Астрале отражениям преобразований Эфира, Сосуд был открыт и Он пробужден?

— Для начала, — сказал Уолт, — было бы неплохо представиться.

— Прошу извинить. Можете называть меня Мастером. Сразу расставлю точки над «ё». Это по моему велению был похищен Сосуд из Лангарэя.

Уолт не успел остановить рванувшего с места Вадлара. Вот он стоял рядом — и вот он уже возле Мастера, концом посоха упирается ему в горло. А между упырем и вампиром застыл хоббит, и два кинжала нацелены в грудь Живущего в Ночи.

— Значит, — Вадлар, прищурившись, смотрит в лицо Мастера, и ему все равно, что невесть откуда взявшийся половинчик готов пронзить его сердце в любой момент, — это из-за тебя погибли Огул и Иукена?

— Не знаю, что за Огул… — Вампир бесстрашно смотрит в ответ. — Но если вы о юной Перерожденной, то она жива. Бранди!

Хоббит нехотя убрал кинжалы, окинул Вадлара многообещающим взглядом, одним прыжком перемахнул через борт повозки и оказался внутри. Фетис покосился на фургон, не убирая посоха от горла вампира. Но когда хоббит высунулся из-под полога, таща на себе перевязанную бинтами упырицу, Вадлар чуть не выронил оружие.

— Иукена! — крикнул он и вмиг оказался на повозке.

— Мы нашли юную Перерожденную в Границе. Она ползла к Диренуриану, вся в ожогах. Не знаю, откуда у нее силы, она же Средняя. Я взял на себя труд подлечить ее… — Вампир понял, что Вадлар его не слушает, и решил продолжить разговор с Уолтом: — Вы, если не ошибаюсь, Магистр? — Заметив, что блестящий кокон лежит неподалеку от фургона, вампир начал двигаться к нему.

— Не ошибаетесь, — сказал Уолт, внимательно за ним наблюдая.

— В таком случае хочу сразу вам объяснить — тот, кто выпущен из Сосуда, это кошмар, который невозможно представить. Он хуже Маэлдрона, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Понимаю, — криво усмехнулся Уолт.

— Не знаю, говорили вам об этом в Школе Магии или нет, но в древности, еще до создания Лангарэя, у Живущих в Ночи был бог. Кровавый бог. Не Ночи тогда поклонялись упыри, а Золтарусу — Истинной Крови. — Вампир остановился возле кокона.

— Вы хотите сказать, — Уолт сглотнул, — что это был… Золтарус?

Золтарус. Странное имя. На всех известных Уолту языках оно ничего не значило. Но когда его произносил вампир, придавая звукам шипящее произношение, которое никогда бы не смогло издать горло Уолта, это имя выражало странную грандиозность — и распад от смерти.

Золтарус…

— Да. Бог упырей. Бог-упырь. Не рожденный богом, но ставший им. И потому Законы Бессмертных на него не распространяются. Вы понимаете, что это значит?

— Да.

Да, он понимал. Понимал, что Бессмертные не смогут остановить Золтаруса, даже если он истребит всех смертных в Равалоне. Не смогут вызвать его на поединок в Безначальное Безначалье Безначальности и там одолеть, после чего скинуть в Тартарарам. Нет, если упырь, ставший богом, был рожден смертным, то законам смертных он и подчиняется. Это Принцип, стоящий выше даже Запретов Бессмертных.

Почему он сразу поверил этому старому вампиру? Почему у него не возникло сомнений в правдивости его слов? Может, потому, что он помнил тот взгляд, под которым он ощутил себя ничем, помнил давящую ауру, которой не может быть, но которая была?

— Отсюда нужно уходить, — сказал вампир, посмотрев на небо. — Много Лесных эльфов умерло в тот миг, когда отворились Запоры Сосуда, и месть сжигает их сердца. Мы пострадаем, если останемся здесь. — Он поднял клюку и опустил ее на кокон. Блестящие осколки посыпались на землю, коричневокожий крупный орк зарычал, щурясь от света, его и без того крупные клыки начали удлиняться, верхняя челюсть раздалась в стороны, голова стала красной и покрылась шипами, он приподнялся и… — Ахес, — тихо сказал Мастер. — Прекрати.

…И на землю уселся обыкновенный орк, каких полным-полно в Восточных степях.

— Мастер, — прохрипел он, — мы провалили задание. И Эвана…

Вампир положил руку ему на плечо:

— Ни слова больше, Ахес. Вставай. В фургоне запасная одежда. Одевайся и садись рядом с Сельхофом. Мне надо поговорить с магом.

Орк послушно встал и пошел к фургону.

— И о чем вы собираетесь со мной говорить? — поинтересовался Уолт. — О том, как превратили гнома, эльфа, орка и даже человека в упырей, которые совершенно не похожи на упырей?

— Об этом позже, — сказал Мастер. — Сейчас я хочу поговорить с вами о том, как остановить Золтаруса, пока он не начал Кровавый Поход против мира. Знаете, ведь он пьет любую кровь. Не человеческая его тоже вполне устраивает. Ведь он бог, а бог может многое.

— Значит, надо сообщить в Конклав, — сказал Уолт. — Нужно подготовить Высшие Заклинания, собрать Силу…

— Если вы побежите за помощью к Конклаву, тогда мир обречен. Сейчас, прямо после пробуждения, Золтарус еще не обрел все свое Могущество. С ним нужно сражаться немедленно, пока он слаб. К тому времени, когда Конклав вынесет решение о борьбе с упыриным богом, Золтарус осушит половину Конклава. И поэтому мне нужна ваша помощь — чтобы остановить Золтаруса.

— Вы так говорите, будто знаете, где его искать.

— Я не знаю, где искать. Я знаю, где его ждать. Но поспешим. Лесные эльфы уже торопятся сюда.

— И как вы собираетесь миновать их?

— Лесным Коридором. Сейчас главное — покинуть Диренуриан. Вы идете?

А что ему еще оставалось делать?

Только попросить Вадлара спрятать обломки Ожерелья Керашата внутри Свернутого Мира. И после этого последовать предложению вампира.

Орк и хоббит сидели снаружи, Уолт, Вадлар, беспамятная Иукена и Мастер разместились внутри довольно просторного фургона. Здесь даже имелись переносная печка и несколько продолговатых деревянных ящиков, и все равно оставалось свободное место. Вадлар пробормотал, что Понтей был бы рад увидеть Иукену, Уолт спросил о том, где же Сива, Вадлар сказал, что в субпространстве, Уолт поразился, что там еще могут и живые существа находиться, а вампир заметил, что если речь идет о юном Сива, то было бы неплохо, если бы тот поучаствовал в беседе, он много о нем слышал и его мнение считает важным.

— А обо мне, значит, никто даже мало не слышал, — пробурчал Вадлар. — А в этом вашем Коридоре ему Воздействие не повредит?

— Не беспокойтесь. Лесной Коридор — это пористое измерение, оно как бы создается Лесами между собой. И оно не совсем в реальном мире.

— Не совсем, но находится же! — возразил Вадлар. — А вдруг он пострадает?

— Юный Сива не пострадает.

— Он точно не пострадает? — упрямо спрашивал Вадлар.

— Да не пострадает он, — устало сказал Уолт, решивший влезть в разговор. — Я проверил, фургон окружен защитным полем, которое не пропускает лучи Солнца. Выпускай его уже. Тебе не о чем беспокоиться.

— Ваш товарищ прав, — кивнул тот, кто предложил называть себя Мастером, — вам не о чем беспокоиться.

— Ага, не о чем. В мире появился тот, кто может его уничтожить, а мне не о чем беспокоиться? Ну-ну… — Перестав ерепениться, Фетис распахнул рот, раздавшийся вниз и вширь, и из этого «овала» в фургон вывалился Понтей с безумно вытаращенными глазами.

— Гдечтопочему кудаяпопал?! — выпалил он и замолчал, смотря во все глаза на Иукену, которую Фетис продолжал держать на руках. Не веря себе, он протянул дрожащую руку и коснулся ее лица. И будто почувствовав прикосновение Сива, ресницы Татгем дрогнули и глаза раскрылись.

— Понтей, — прошептала она.

— Иу, — прошептал он.

— Вадларчик, — прошептал с придыханием Фетис, передразнивая. — У нас тут, между прочим, вопрос о спасении мира решается. Потом будете радоваться друг другу, если будет чем радоваться.

Но несмотря на свои слова, Фетис был рад, что Иукена жива, что Понтей смотрит на нее, что они вместе, что…

— Каазад… — Лицо Иукены сморщилось, будто она собиралась заплакать. — Каазад… он… он погиб… Вишмаган… убил его…

— Тише, успокойся, не плачь. — Понтей гладил Иукену по голове и смотрел в ее глаза. — Тебе тяжело говорить, помолчи.

Но глаза Сива сузились, и из них вдруг проглянуло нечто убоговское, нечто таящееся в Болотах Нижних Реальностей. Уолт понял, что так Понтей отреагировал на смерть Каазада, но не собирался больше стенать и ныть. Только не сейчас.

Интересно. Понтей что-то решил, пока сидел в темнице карлу или в субпространстве Вадлара. Решение это схватило убоговость во взгляде и утащило ее обратно, откуда убоговость явилась.

Мастер вежливо кашлянул, но Сива его проигнорировал.

— Можно было и не выпускать, — мрачно сказал Вадлар. — Толку от него — только Иукеночку гладить.

— Разговор пойдет о Золтарусе.

Понтей замер.

— Что произошло?

— Он проснулся. Вернее, его пробудили Тиары.

— Давно?

— Около получаса назад.

— Не значат ли ваши слова, уважаемый Сива, — влез Уолт, — что вы с самого начала знали, что, точнее, кто на самом деле находится в похищенном из Лангарэя ящике?

Понтей молчал.

— Знал, — наконец признался он. — Но мне нельзя было говорить об этом. Это тайна.

— Ага, — сказал Вадлар и аккуратно передал Татгем на руки сидящего рядом Намина Ракуры. — Подержи-ка, мне тут кое-кому надо в глаз засветить.

И, не вставая, ногой врезал Понтею по голове. Сива отлетел в угол фургона, задев печку. Услыхав шум, к ним заглянул орк, но Мастер помахал рукой, и орк вернулся на свое место.

— Вот так вот, — сказал Вадлар, забирая Иукену у Магистра. — Будешь знать, как врать друзьям.

— Не надо, — попросила Иукена.

— А я больше и не буду, — заверил ее Вадлар. — Впрочем, и меньше тоже.

Понтей выбрался из угла и пристально посмотрел на вампира.

— Кто вы? — спросил он.

— Называйте меня Мастером, юный Сива. Мое имя неважно. Я давно отрекся от старого имени, ставшего бессмысленными звуками. И знайте, Сосуд похитили по моему велению.

— Вот как? — сказал Понтей и сел рядом с Вадларом, напротив Мастера.

— Вот как? — переспросил Вадлар, глянув на Сива. — Ты всего лишь спросил «вот как»? Ты, устроивший истерику из-за Финааш-Лонера, говоришь — «вот как»? Ты, рыдавший и размазавший сопли по стене, когда решил, что Иукена погибла, говоришь — «вот как»? Слушай, стань еще раз рядом, я вторую ногу разомну!

— Иногда мне хочется тебя убить, Вадлар, — глухо произнес Понтей. — Если Золтарус пробудился, на время я забуду обиды и предъявлю счет позже. Когда Золтаруса не станет.

— Мне говорили, что вы умны, юный Сива, — улыбнулся вампир. — Я вижу, не лгали.

— Кто говорил? — недобро спросил Понтей.

— Его имя — Кайлар шиа Тир Тиар. Он Блуждающая Кровь и Повелевающий Черного клана. У него много глаз и ушей в Лангарэе, он следил за многим и за многими. Он рассказал мне о Золтарусе и о том, где его сейчас прячут. Он помогал мне с моими исследованиями. И он хочет уничтожить Лангарэй и захватить мир с помощью Золтаруса. Он готовился напасть на Царствие Ночи и пробудить бога-упыря там, в храме Дайкар. Я просто опередил его, желая, чтобы Золтарус не пробудился. И не буду обманывать — кровь вашего бога была нужна мне для исследований.

— Он не наш бог, — возразил Понтей.

— Стоп, — сказал Уолт. — Я чувствую себя лишним. Давайте по порядку. Кто Золтарус вообще такой? Бог-упырь? Что это значит? Чем он опасен, как с ним бороться? Зачем вы, упыри, — Уолт посмотрел на Сива, — прятали его? Он же был заключен в Сосуд, или как там это называется, не просто так? И раз он так опасен, почему вы не избавились от него?

— Прошу простить меня, господин маг, — Понтей задумчиво посмотрел на Уолта, и его глаза от удивления подскочили на лоб. — Это моя сумка? Она сохранилась? В ней все цело?

— Если вы об «арбалете», уже не уважаемый мной Сива, то он в полном порядке. Кстати, что это вообще такое? — Уолт протянул сумку Понтею, и упырь начал в ней рыться, вытащил «арбалет» и стал придирчиво его осматривать.

— Интересный ход мысли, юный Сива. — Вампир прищурился, глядя на «арбалет». — Скрывающее заклятие спроектировано на вашу кровь, и только тот, кто владеет всеми Истоками магии, может увидеть истинный облик данного артефакта?

Уолт скрипнул зубами. Ну вот, даже вампир ощущает волшебство, что струится из арбалета. А Магистр все равно ничего не чувствует… Подождите-ка! Как это вампир вообще чувствует магию? Они же телепаты прирожденные, но этой областью психомагии их Сила и ограничивается. Не считая чародейства трав, но травников Уолт больше считал лекарями, нежели магами. Впрочем, Уолт слышал о вампире, в котором проснулся недюжинный талант к колдовскому Искусству. Давно, когда поступил в Школу, на начальном курсе о разделении магии и позже…

— Рруак’рах тар Дивис Ке’оган.

Вампир вздрогнул, бросил на Уолта быстрый взгляд.

— Рожденный в семье Повелителя вампир. Имел Дар к магии. Учился в Школе Магии и поступил в аспирантуру, где готовился к защите диссертации по теме использования алхимических методов в магии крови. Неожиданно исчез, оставив после себя множество набросков и статей, сложность и непонятность которых не позволяет, однако, совершить переворот в прикладной магии крови. Клавдий Заррон до сих пор вспоминает вас на лекциях, хоть прошло пятьдесят лет.

— Рруак’раха давно нет, Магистр. Прошу вас запомнить это. — Вампир склонил голову, пряча лицо. — Но вы хотели услышать все по порядку. Я отвечу на вопросы, ответ на которые знаю.

— Куда мы едем? — вдруг вскочил Понтей. — Я… я перестал ориентироваться.

— С каких пор ты умеешь ориентироваться? — удивился Вадлар. — В Лангарэй мы едем. Чистый говорит, что у Тиаров под Границей есть обширные убежища. Одно даже возле Диренуриана, и Золтарус, по его словам, там.

— Думаю, это так, — сказал Мастер. — Кайлар, скорее всего, сейчас рассказывает Золтарусу о том, какие мягкие стали упыри после его ухода, как они сосуществуют с людьми и другими расами, как они предали его Заветы править всеми и обратить всех людей в Апостолов. Думаю, армия Тиаров уже готовится выступить на Царствие Ночи, и поэтому мы направляемся туда. Нужно подготовиться к появлению Золтаруса и Тиаров, вы должны убедить ваших Повелевающих…

— Что еще за Заветы? — перебил вампира Понтей. — Почему Кайлар решил, что Золтарус хочет править миром, не говоря уже об этой чуши об Апостолах?

— Чуши? — удивился вампир. — Странно… Он говорил, что о Заветах ему рассказал Первый Незримый Постигающих Ночь, когда он не был еще Блуждающей Кровью, когда упыри только оседали там, где должен был в будущем появиться Лангарэй, а Одиннадцать Великих еще и не помышляли о создании Купола.

— Первый Незримый? Понятно… Остановите фургон. Нам не нужно в Лангарэй.


— Подойди ко мне, Кайлар.

Носферату вздрогнул и поднял голову. Великий смотрел прямо на него. Лиловые глаза, казалось, видят его насквозь, проникают в глубины сознания и перебирают все то, что является самостью Кайлара шиа Тир Тиара. На дрожащих ногах он подошел к трону, подготовленному к возвращению Великого Повелителя, и склонился перед ним.

— Я твой раб, Великий Повелитель. Повелевай.

— Ты пробудил меня, Кайлар. Я снова слышу. Я снова вижу. Я снова обоняю. Я снова чувствую. Я не сплю и чувствую, как этот мир ждет меня. Все это — благодаря тебе, Кайлар.

— Да, Великий Повелитель.

— Я знаю, что ты не ждешь наград, что ты просто хочешь верно служить мне и выполнять мои приказы.

— Да, Великий Повелитель.

— Но я не могу не наградить тебя, Кайлар. Ты будешь первым из всех.

— Великий… — Кайлар шумно вздохнул. — Великий Повелитель, я не достоин…

— Достоин. Ты достоин моей награды больше, чем кто-либо в этом зале. — Великий улыбнулся, обводя взглядом носферату, стоящих вдоль стены на коленях. Здесь был весь цвет клана, лучшие воины и колдуны. Они боготворящими взорами смотрели на Него и ждали, когда Он повелит следовать за ним. — Склони голову предо мной, Кайлар шиа Тир Тиар.

Носферату опустил голову, не в силах сдержать слез радости. Как давно он мечтал об этом! С тех пор как с ним, вторым сыном Повелевающего кланом Тиар, подающим надежды в постижении волшебства, встретился Первый Незримый, древний Живущий в Ночи, и поведал о Золтарусе, боге-упыре. Он и раньше слышал рассказы об упырином боге, но их рассказывали тайно, когда не слышали старшие. А Первый Незримый открыл ему всю правду о Золтарусе. Что некогда из простого Дикого родился бог, который защищал свой Народ, что Он вел их за собой, делясь своей кровью и одаривая их Даром, который теперь зовется Силой Крови, что сражался Он с магами живых и их богами и побеждал. Но однажды бог сказал, что Он устал и хочет спать и отобрал Одиннадцать Великих. Те создали для него Сосуд, в котором Он погрузился в сон. И повелел он Одиннадцати захватить мир и властвовать над всеми расами, чтобы, когда бог проснется, был Он доволен своим Народом.

— Так почему же мы не захватываем мир? — спросил Кайлар Первого Незримого.

— Еще не наступило время.

И оно не наступало тогда, когда появился Лангарэй и вместо захватнической войны упыри вели войну оборонную. Тиары, которыми тогда уже правил Кайлар, требовали нападать, но Совет Идущих Следом не слушал их, и молчали Одиннадцать, и скрывался в подземельях Центрального Храма Ночи Первый Незримый. И тогда, прямо во время войны, Кайлар решил взять власть в свои руки. Тиары начали нападать на Повелевающих, применяя к ним свою Силу Крови, добавляя к ней еще и магию. Кланы с трудом сопротивлялись им, вынужденные сражаться на два фронта. Но тут проявил себя клан Сива, тоже обладавший магическими способностями, у Вишмаганов некстати появились два Гения Крови, гномы что-то сотворили со степью вокруг Лангарэя, в результате чего прекратилась война, и кланы прижали Тиаров к стенке. Их уничтожали как бешеных собак, не жалели даже детей. Большая часть клана погибла тогда, но остальные успели спастись, бежав в Границу и дальше. Тиары стали первыми, кого нарекли Блуждающей Кровью и за кем охотились Истребители. А Кайлар помнил о спящем под Храмом Ночи Дайкар упырином боге и ждал.

Сколько Кайлар ждал этого момента!

А с тех пор как один из наблюдающих за Пеленой и прикупольными отрядами Дикий принес Весть о смертных, проникших в Лангарэй и похитивших Сосуд с Ним, Кайлар переживал каждую секунду, отделявшую его от воссоединения с Великим Повелителем. Слежка за четверкой похитителей привела в Диренуриан, где глупцы-эльфы посмели окружить Его своей магией. И вот Он с ними, со своими верными детьми и последователями.

— Кайлар шиа Тир Тиар. — Великий Повелитель положил руку ему на голову. — Отныне и до тех пор, пока Ночь накрывает землю, я говорю и пускай услышат все. — Его голос становился громче, начинал греметь, оглушительными раскатами прокатываясь по всему подземному комплексу: — Я даю тебе награду, который ты достоин! Да и начнется исполнение моего обещания Двенадцати Верным!

Кайлар смотрел на носферату в зале и улыбался. Он все еще улыбался, хотя его голова уже болталась в воздухе, за волосы удерживаемая Великим Повелителем, капая кровью на пол из разорванной шеи. Багряный бич хлестнул по безголовому телу, обращая латы в ржавчину, а плоть в прах. Великий Повелитель сжал пальцы, голова Кайлара треснула, и мозг потек между пальцами Золтаруса. Бог-упырь брезгливо отряхнул руку.

— А теперь, — обратился он к застывшим как статуи Тиарам, — пришел час и вашей награды.


— Не понял, — нахмурился Уолт. — Почему он убьет всех Тиаров? Они же пробудили его, разве нет?

— Потому что, когда Золтарус засыпал, он пообещал Двенадцати Верным, что если проснется, то убьет всех живых существ в мире, — пояснил Понтей.

— Все запуталось, — пробормотал Мастер. — Теперь я не понимаю…

— Я расскажу, — вздохнул Понтей и виновато взглянул на Иукену. — Я… Однажды я совершил непоправимое. И тогда я решил, что изменюсь. Не свои взгляды на мир, не свое отношение к происходящему — нет, изменю себя. Перестану быть упырем. Я перерыл все библиотеки Лангарэя, я тратил деньги отца, заказывая магические трактаты со всего мира. Я читал и учился. Я начал хорошо разбираться в магии, особенно магии крови, что, я думаю, неудивительно, и предметной. Но поиски не радовали меня. Чем больше я узнавал, тем меньшей мне казалась возможность превзойти бытие, данное упырям. Я хотел… хотел, чтобы мы стали носферату, не убивая людей, чтобы перестали испытывать Жажду. Глупо? Да, я считал себя глупцом, который пытается переплыть реку, не умея плавать. Считал, но все равно продолжал поиски. Я изучил Посвящение Светом…

— Понтей! — напрягся Фетис.

— Да, я знаю, что это тайна, Вадлар. Но, думаю, время тайн закончилось. Знайте же, господин маг, что упыри научились обманывать свою природу. Раньше были только Дикие и Низшие упыри. Вторые отличались от первых зачатками разума и способностью чуть лучше переносить Воздействие, но после того, как пришел Золтарус, все изменилось. Упыри поднялись над своими инстинктами, появились Средние, Высшие, носферату. Они все обладали разумом. И в семьях упырей больше никогда не рождались Дикие, только Низшие. Но долгое время процесс перехода с одного уровня на другой был сложным, и требовалось немало лет, чтобы Низший стал Средним. Когда Золтарус засыпал, носферату было очень мало по сравнению с общей численностью упырей. Но затем Двенадцать Верных, те, кто были с Золтарусом с самого начала его становления богом, дали нам обряд Посвящения Светом. Шла война, мы могли сражаться только ночью, за день люди и гномы спокойно возвращали себе то, что мы с трудом отбивали у них, и уже приближались к Куполу. И тогда Одиннадцать Великих создали Посвящение Светом…

— Одиннадцать Великих или Двенадцать Верных?

— Одиннадцать Великих и Первый Незримый и есть Двенадцать Верных, господин маг. Просто Одиннадцать Великих сейчас находятся на грани жизни и смерти, а Первый Незримый тайно наблюдает за жизнью Царствия Ночи, и только избранные знают, кто он на самом деле. Я продолжу. Суть обряда Посвящения Светом очень проста. Низшего утром приводят в храм, где сквозь небольшое отверстие в потолке падает луч света. Низший встает под луч и должен выдержать его Воздействие, пока жрецы читают молитвы Ночи. Продержавшийся до захода Солнца в течение последующей ночи испытывает изменения. Его организм перестраивается до уровня Среднего ранга. Я прочитал об обряде все, он толково описан, но так и не понял, посредством какой магической или иной метафизики происходили перемены. Я обнаружил, что везде умалчивалось то, что перед обрядом тело упыря смазывают специальным эликсиром. Я сам проходил Посвящение Светом и хорошо помню резкий, неприятный запах. Я заинтересовался природой этого эликсира. Мои изыскания привели к тому, что Первый Незримый захотел со мной встретиться. Мы разговорились, и он вдруг поведал мне о Золтарусе. Рассказал о боге-упыре, его сне и желании, когда проснется, поработить мир. Я засмеялся и заметил, что тогда бог-упырь глуп, потому что упыри если и могут править, то только под Куполом. А Первый Незримый неожиданно сказал, что обманул меня и на самом деле Золтарус, погружаясь в сон, повелел Двенадцати Верным никогда не будить его и даже беречь от пробуждения. Иначе, если он проснется, он убьет всех. Не только живых, но и не-живых и даже не-мертвых. И если они захотят пробудить его, то только тогда, когда будут обладать властью убить его.

— Убить его? — удивился Вадлар. — Зачем ему желать своей смерти? Первый Незримый, случаем, не наврал тебе еще раз?

— Первый Незримый сказал, что Золтарус не хотел жить. Его что-то мучило. Они, Двенадцать Верных, видели это. Золтарус не хотел жить и не мог умереть. И тогда у него были срывы. Он убивал всех, кто попадал ему под руку, щадил только Верных. А после того, как он поймал в горах кобольда и выпил его, что привело к Перерождению кобольда…

— Что?! — Челюсть Вадлара отвисла, но не потому, что он применил трансформу. — Кобольд Переродился?!

— По словам Первого Незримого, — кивнул Понтей. — Кобольд стал Живущим в Ночи. Не переносил Солнца, испытывал Жажду и владел трансформой. Силой Крови Фетис, между прочим. Кобольда конечно же убили. А Золтарус решил заснуть. Он сказал, что его безумие становится сильнее, раз его Дары стали доступны не только упырям и Перерожденным людям.

— Безумие? — уточнил Уолт. — Что это значит?

— Первый Незримый не знал. Но Золтарус сказал, что если он проснется и не будет уничтожен, то его безумие уничтожит мир. Я спросил, почему мы не уничтожаем его сейчас, когда он спит, Незримый ответил, что это невозможно. Даже если мы сбросим Сосуд с Золтарусом в жерло вулкана, хоть это будет и магический вулкан Раш-ати-Нора, то будет уничтожен Сосуд, но не Золтарус. А затем Незримый раскрыл мне тайну Посвящения Светом. Эликсир, которым покрывают тело, на самом деле никакой не эликсир, а выдержанная особым образом кровь Одиннадцати Великих.

— Что-что?

— Не делай такого лица, Вадлар. Ты слышал, что я сказал. Да, суть Посвящения Светом не в том, чтобы выдержать Воздействие, а чтобы кровь Одиннадцати впиталась в организм упыря. Солнечный свет ей в этом помогает. И Низший становится Средним. Первыми массовое Посвящение Светом прошли Атаны. Умопомешательство берсеркеров лучше всего помогало Средним Атанам сражаться днем, не изнемогая под лучами Солнца. Мы могли бороться утром и вечером, а днем Атаны продолжали теснить врагов. Но цена обряда велика. Одиннадцать погрузились в промежуточное состояние существования, они и живут и не живут одновременно. Их тела находятся в Центральном Храме Ночи, и там Постигающие Ночь собирают кровь Одиннадцати для Посвящения Светом, а Первый Незримый следит за соблюдением процесса. Он объяснил мне, как выдерживается кровь, что добавляют в тела Одиннадцати, какие моления проводят. Я спросил, почему же мы дальше не проходим Посвящение Светом, а он сказал, что кровь Одиннадцати может возвысить только Низшего. И дальше без крови людей никак.

— Ну а как же я, Понтей, ведь ты…

— Всему свое время, Вадлар. Сейчас я дойду и до этого. Первый Незримый сказал, что впечатлен моими успехами в магии и хочет, чтобы я нашел способ уничтожения Золтаруса. Он передал мне таблички с письменами, что хранились им с тех пор, как Золтарус велел вести хроники, и предложил изучить их. Я изучил и понял, что забрезжила надежда, но не для Первого Незримого. Для меня. Ведь я все так же хотел превзойти сущность упырей. Я спросил Первого Незримого, пытались ли когда-нибудь создать эликсир для Посвящения Светом из крови Золтаруса. Он глянул на меня как на умалишенного и сказал нет. И тогда я обратил его внимание на тот факт, что почти все, кто пил кровь бога-упыря — существовал такой обряд в самом начале его правления над Живущими в Ночи, — являются основателями современных кланов Лангарэя. А это значит, что они были носферату. Но в те времена, чтобы стать носферату, нужно было не только выпить три тысячи человек, нет, тогда надо было выпить больше, но и провести около сотни лет под землей после этого, не поднимаясь на поверхность. А они, судя по хроникам, этого не делали. Он задумался. И добавил, что он стал Двенадцатым из Двенадцати после того, как Золтарус дал упырям разум и Силы Крови. Я спросил, пил ли он сам кровь бога, и он ответил утвердительно. И прибавил, что непозволительно быстро стал носферату, выпив всего лишь пять сотен человек. Мне нужна была кровь Золтаруса, нужна для моей надежды, но я соврал Первому Незримому, сказав, что, возможно, в крови упыриного бога мы найдем орудие его уничтожения. Я же хотел другого. И когда Первый Незримый открыл, что у него есть не просто кровь, но Кровь, сердцевина Силы Крови Золтаруса, я чуть не заорал от радости. Бог оставил ее для Двенадцати Верных, чтобы те могли в случае чего воспользоваться ею, если понадобится защитить Живущих в Ночи. Одиннадцать воспользовались, чтобы впасть в магический ступор, а я собирался воспользоваться, чтобы… Ну, вы понимаете зачем. Я исследовал Кровь Золтаруса, я проводил эксперименты, пытался создать ту же консистенцию, что была у крови Одиннадцати, которая используется для Посвящения Светом. И я сделал это. Вадлар стал моим подопытным, которого я из Среднего сразу вознес до носферату. Без крови людей.

Уолт взглянул на приосанившегося Фетиса. Так вот что значили слова носферату-Тиара, что он не чувствует сопровождающей Вадлара Кровавой Боли. Не было ее, этой Боли, потому что не было трех тысяч человек…

— К сожалению, я сумел создать всего одну порцию эликсира, потратив почти всю имеющуюся Кровь Золтаруса. Того, что оставалось, было недостаточно. Но я обнаружил, что при определенном воздействии некоторых видов кристаллов из Гебургии, облученных магией Света, Кровь Золтаруса начинает сворачиваться и распадается на мелкие частицы. Ненароком я обнаружил, что не совсем соврал Первому Незримому. Я сообщил, что, кажется, нашел путь, как убить бога-упыря, но для этого мне снова нужна его Кровь. И я показал Вадлара, сообщив, что возможно подняться до носферату без человеческой крови. Незримый сказал, что отдал мне всю Кровь. И что я знаю, где могу достать еще. Что для этого нужно одолеть бога-упыря. Ведь все знают, что кровь богов течет вечно, и мне хватит ее. И тогда я с головой погрузился в исследования тех остатков Крови, что у меня еще были. Вадлар всего лишь стал носферату, Жажда до сих пор с ним, а мне хотелось большего. Попутно я продолжал заниматься предметной магией, чтобы отвлечься. Изобрел Клинки Ночи и вдруг понял, как можно справиться с Золтарусом. В итоге я создал этот артефакт. — Понтей поднял «арбалет». — И назвал его эфирострел. Он создан с одной целью — убить Золтаруса. И дать мне бесконечные запасы его крови, ведь ни боги, ни убоги не заберут его тело в свои миры.

— Значит, этот эфирострел способен убить Золтаруса? — спросил вампир. — Позволите, юный Сива, уточнить, как именно?

Уолт подметил, что Мастер постукивает ногой по дну повозки, что его руки, лежащие на коленях, во время рассказа Понтея несколько раз вздрогнули, особенно когда тот упоминал кровь бога-упыря. Гм, интересно. Что же нужно вампиру?

— Насколько мне стало известно из книг теологов и малефиков, самому-то мне не удалось бы это узнать, как вы понимаете, Бессмертных всегда окружает слой Онтологического Эфира, так сказать, доспех, защищающий их. Но это не доспех, это скорее живое существо, или Второе Я Бессмертного, воплощенное как его защита. Поэтому Бессмертные и являются Бессмертными: Онтологический Эфир делает их неуязвимыми как в измерении Небесного Града, так и в измерении Нижних Реальностей, а также в искусственно созданном измерении Безначального Безначалья Безначальности. Но когда боги сходят или убоги восходят в Равалон, тогда их Второе Я меняет свою природу и становится Онтическим Эфиром. Этот тип Эфира слабее Онтологического, и Бессмертные способны пробивать его и даже наносить друг другу смертельные раны. Тогда Истинное Я Бессмертного погибает, а Второе Я принимает форму его тела, отпечаток Искры Творения. Происходит как бы замена, понимаете? Ведь тело Бессмертного и есть его душа, а душа эта при гибели отправляется в Бездну, но так как Принцип Бытия, за который отвечает Бессмертный, не может вот так вот просто исчезнуть, то Онтический Эфир создает тело, которое продолжает поддерживать этот Принцип, пока богу или убогу не найдется замена. И я подумал, что если Золтарус рожден в мире смертных, то он обладает только Онтическим Эфиром и никогда не владел Онтологическим.

— Логично, — кивнул вампир.

— В таком случае, подумал я, нужно пробить Онтический Эфир и сделать так, чтобы облученные Светом кристаллы попали в кровь Золтаруса. Если в тот момент кровь в его теле вся свернется и распадется, то тело погибнет, оставив вместо себя подмену из Онтического Эфира. Мне нужно было достать немного Онтического Эфира, чтобы изучить его свойства, и в этом мне помогла Школа Магии. Сколько мы ей за это золота заплатили — до сих пор не верится.

Гм. Значит, вот на какие средства открылась кафедра теологии, против которой были чуть ли не все религии Серединных Земель. Помнится, тогда примчались послы из Эквилидора и всех соседних государств с заявлениями, что на кафедру, что «мыслит богов изучать, как будто они животные, не будет выделено даже медного гроша!». Архиректор лишь ходил и ухмылялся. Теперь понятно почему…

— Я выяснил, что Онтический Эфир пробивается Онтическим Эфиром. Не сформированным в Начало или Стихию, не направленным в чистом потоке магии, нет, — только самим Онтическим Эфиром и только направленным таким узким лучом, что тонкая нить кажется горой по сравнению с ним. Может, когда Бессмертные сражаются в Равалоне, их Онтические Эфиры представляют собой мириады таких лучиков, которые бьют друг друга и гасят друг друга, а может, и не так. Тут мне очень помогла предметная магия, которая оказалась к управлению Онтическим Эфиром ближе, чем какая-либо другая. Не знаю почему. Может, потому, что боги и убоги связаны прочными нитями с предметами нашего мира и предметная магия намного более могущественна, чем о ней принято думать. Может, и нет. Но я создал эфирострел.

Он что-то сделал с «арбалетом», и фургон залили магические цвета. Иукена и Вадлар видели только светящиеся геометрические фигуры, а Уолт, Понтей и Мастер еще и Топос. Куб Тетатрона снова восхищал четкими пропорциями Сакральной Геометрии. Понтей все-таки гений, несомненный гений, если он создал оружие, которое способно убить бога.

Об этом тут же, но в своей манере высказался Вадлар:

— Это что ж получается, мы теперь можем Бессмертных грохать направо и налево? Хо-хо! Да мы теперь круты!

— Ты ошибаешься, — поморщился Понтей. — Лучи эфирострела всего лишь пробьют Онтический Эфир. Дальше дело за зарядом с измельченными кристаллами, облученными Светом и покрытыми пылью каршарских алмазов, вымоченной в Огненной Воде гномов. Они пройдут сквозь дыру в Онтическом Эфире и попадут в тело Золтаруса. Другого бога или убога таким образом не убить, скорее даже он разозлится. Это как подойти с заклятием для усыпления пчел, нанесенным на нож, к осиному гнезду. Внутрь улья нож-то засунешь, но заклятие для пчел на ос не подействует.

— Орудие для убийства определенного бога, — задумчиво сказал Уолт. — Проведай о нем жрецы, и ваша жизнь в опасности, Сива.

— Думаете, господин маг, они бы захотели меня убить, чтобы я не смог больше создвать такие артефакты?

— Не совсем. Они бы пошли на все, чтобы вы сделали им эфирострелы для богов религий, с которыми они враждуют. А потом бы убили. Чтобы вы не сделали оружие для других жрецов.

Вадлар хмыкнул. Иукена поморщилась.

— Насколько велика вероятность того, что эфирострел убьет Золтаруса? — напряженно спросил Мастер.

— Исходя из моих экспериментов и расчетов, в рамках подтверждения гипотезы — абсолютная, с нерелевантной погрешностью.

— Это многое меняет, — сказал Мастер.

— Но, конечно, чем менее силен Золтарус, тем лучше. Боюсь, если он наберется сил и полностью восстановит себя, он не подпустит к себе на расстояние выстрела. Он же бог все-таки.

— Хотелось бы как раз об этом, — вмешался Уолт. — Он бог, а значит, у него должен быть Принцип, из которого он черпает Силу. Что за Принцип у Золтаруса? Каковы его возможности?

— По словам Первого Незримого, Золтарус владеет всеми Силами Крови, что есть у Живущих в Ночи, не считая тех преимуществ, которые ему дает статус Бессмертного. Он легко может комбинировать Силу Крови Татгем, например, с Силой Крови Сива. Его трансформа мгновенна. Есть также у него Сила, которая поглощает всю плоть с живых существ.

Уолт с Вадларом переглянулись, вспомнив багровые ленты.

— О других Силах Золтаруса я не знаю, как не ведаю, есть ли они.

— Значит, что нам нужно? Подобраться к Золтарусу и выстрелить в него из эфирострела? Гм, мне кажется, это будет непросто.

— Позвольте мне. — Мастер вздохнул. — Я знаю от Кайлара еще об одной Силе Золтаруса, но в чем ее суть, так и не понял. Кажется, этого не знал и сам Кайлар. Он называл ее Вечным Возвращением.

— Вечное Возвращение? Так себе название. — Вадлар ухмыльнулся. — Вот Вечное Развращение — это я понимаю. Хотелось бы мне Силу с таким названием.

— Ну а вы? — Уолт глянул на Мастера. — Зачем вам понадобился Золтарус? Вы же говорили, что не хотели его пробуждения. Зачем же было похищать его из Лангарэя?

— Потому что Тиары готовились напасть на Лангарэй днем, когда упыри не в состоянии защищаться в полную силу. Кланы не смогли бы помешать пробуждению Золтаруса, а он сразу бы восстановил свою мощь. Выпить всех людей и нелюдей в Лангарэе — и Конклав после этого может уходить на покой. Золтарус первым делом после восстановления возьмется за магов. Они еще в Роланской империи изрядно надоедали ему.

— Откуда вы так много о нем знаете?

— Все рассказывал мне Кайлар. А он, как я понимаю, узнал от вашего Первого Незримого.

— Понятно, почему он рассказывал Тиару так много, — задумчиво произнес Понтей. — Он, видимо, надеялся, что маг-Тиар сумеет найти способ убить бога-упыря.

— А он решил при помощи бога-упыря убить Первого Незримого, — вставил Вадлар. — Вот что называется вытащить не ту карту Орат.

— Но зачем Кайлар рассказывал вам о Золтарусе? — допытывался Уолт. Вампир явно что-то скрывал. Если предстоит разборка с кровожадным богом-упырем, то хотелось бы, чтобы возможные союзники не держали кинжалов за пазухой. Кто знает, когда вампир говорит правду, а когда…

Мастер в упор посмотрел на боевого мага.

— Вы думаете, я вру, — мягко сказал он.

Уолт помимо воли покраснел. Совсем забыл, какие вампиры сильные телепаты, а уж то, что забыл экранировать сознание, так вообще ни в какие ворота не лезет. Пускай стал свидетелем того, как в мир вернулся старый бог, что, кстати, весьма потрясает и заставляет думать на отвлеченные темы, но элементарные правила магии забывать не стоит.

— Уж простите, но я выполняю задание по возвращению Рубинового Ожерелья Керашата, а не по уничтожению упыриного бога. Так что ждать, что мне скажут правду, я не собираюсь.

Следом за Уолтом мучительно покраснел Понтей. Он хотел что-то сказать, но промолчал. Стыдно, что ли, ему?

— В таком случае позвольте мне начать с самого начала.

— Только не с того момента, когда Тварец решил создать Мироздание, — попросил Вадлар.

— Хорошо, юный Фетис. — Мастер вежливо улыбнулся. — Я начну с того, что было началом для меня. Видите ли, я болен. Болезнь грызет мой организм изнутри, и из-за нее я старею не по годам и не по расе. Мне всего восемьдесят два, а я уже похож на человеческого старика.

На человеческого старика вампир не был похож, но Уолт решил об этом не говорить. Мало ли как вампирам видятся люди и их старики…

— Я — сын Повелителя и тот, кому судьба послала талант к Магическому Искусству, кто смотрит на мир слегка под другим углом и видит в нем то, чего не видят другие, — дряхлею и скоро умру. Умереть в восемьдесят два не на войне, а от старости — разве справедливо умирать таким молодым? Я не верю, что Сестрами нам отмеряна нить судьбы определенной длины. Нить может виться столько, сколько хочется смертному. Я… Я слишком многое не успеваю закончить. Задумки, проекты, новые сферы применения алхимии и магии крови. Так много работы — и так мало времени. Вампир может умирать и вырваться от смерти возле ее владений, чтобы вернуться к тем, кто его ждет. Но не от старости. А я умираю от старости. Разве это справедливо? Не нужно отвечать. Я не верю в судьбу. А все ответы о нежданной смерти всегда сводятся к судьбе. Но так не суждено. И, как и юный Сива, я решил искать ответ, как мне сразиться с тем, что смертные называют Роком. Как доказать, что судьбы не существует. Я не хочу умирать. В Школе Магии мне не смогли помочь лучшие чародеи-лекари. Я бросилШколу и отправился на Восток, но и там мне не помогли. Брахманы Юга, шаманы Севера — они не знали, как бороться с моей болезнью. Боги молчали, а убоги отказывались от жертв. Но я не сдавался. Нельзя сдаваться, когда с тобой борется Рок. Если он борется с тобой, значит, боится, что ты можешь победить его. Не сильные начинают войны, но те, кто считают себя сильными. И я не хотел сдаваться. Я решил пойти другим путем. Обмануть судьбу. Я вампир. Мы зовем себя Чистыми. Упырей же — Нечистыми. Но действительно ли мы так непохожи, как уверены наши Старейшины? В Школе Магии я находил труды, авторы которых утверждали, что у вампиров есть общее с Живущими в Ночи. Особенно дополненная и исправленная «Классификация естественного и неестественного» Маркуса Эталайского и его учеников настаивала на этом. Я решил, что если мы родственны друг другу, то, может быть, мой шанс в превращении в Живущего в Ночи? Если я стану упырем, мое заболевание уйдет — так думал я. Ведь не считая легких болезней вроде простуды или особых видов наследственной болезни Прямых Линий Крови, ничем тяжелым Живущие в Ночи не болеют, а Перерожденные люди мигом излечиваются от самых страшных недугов.

При этих словах Вадлар помрачнел и отвернулся в сторону. Слова вампира напомнили ему о чем-то… о чем-то плохом.

— Как бы я ни надеялся спастись этим способом, я не стал подставлять свою шею первому попавшемуся носферату. Пригодились мои знания магии крови. Я начал исследования по совместимости крови вампира и крови упыря. И, как оказалось, Маркус Эталайский и его ученики ошибались. Между кровью вампиров и кровью упырей не нашлось ничего общего, что дало бы результат, подобный Перерождению людей.

Надо же! А догадка Уолта оказалась верной…

— Магию крови часто недооценивают, но лишь потому, что ею до сих пор занимаются, как в старые времена. Сложные ритуалы, многомерная атрибутика, длинные обряды. Все это внешнее, иногда даже ненужное. Я недаром писал о применении алхимии в магии крови — это действительно новый путь. Новая наука. Не алхимия крови, но претворение крови. Сила, что хранится в наших жилах, вдруг заиграла новыми гранями, словно бриллиант, вышедший из рук опытного ювелира. Я обнаружил, что если воздействовать на кровь преобразованием, трансфигурацией и закреплением, то получается новая, непохожая на те виды, из которых добывалась, кровь. Меня удивило, что никто раньше не обратил на это внимание, но ответ на этот вопрос был очень прост. Вне носителя кровь быстро портилась и превращалась в спиритическую эктоплазму, не способную к переходу в агрегатные состояния. Маги древности не владели современным нам инструментарием и даже если получали результаты, подобные моим, им негде было хранить эту кровь. Колбы, сосуды, ящики и прочее с наложенными на них сдерживающими рунами и Печатями — это все достижение наших просвещенных времен. Куда раньше загоняли духов? В камни, деревья, редко — в статуэтки. Мы же теперь создаем энергетические барьеры и держим духов в них… Простите, что я отвлекся. Мои изыскания привели к тому, что я узнал тайну Жажды упырей — откуда она берется и почему редуцируется с развитием от Диких к Высочайшим…

Понтей вскочил. Вадлар хотел тоже вскочить, но не смог по причине того, что Иукену Понтею он нагло не отдавал, а вскочить вместе с ней означало потревожить Татгем.

— К-к-к… — Понтей собрался с духом: — Как? Что вы узнали?

— Главное. Считается, что упыри пьют кровь людей и это дает им необычайную силу, известную еще как Сила Крови. Я никогда не понимал, почему упыри так ограничены, почему только благодаря людской крови они получают силы и живучесть. Я обнаружил, что по метафизическому составу кровь упырей и людей различается только одним: жизненные духи в плазме упырей идентичны людским, но у них как бы противоположная направленность. Если жизненные духи людей назвать плюсами, то жизненные духи упырей будут минусами. Минусы, скажем так, способны размножаться. Плюсы же гибнут и их больше не становится. В физиологическом же плане это почему-то влияет на то, что к лейкоцитам, тромбоцитам и эритроцитам в крови упырей добавляется четвертый тип кровяных телец, которые совершенно не отличаются от лейкоцитов, кроме одного — они создают такой слабый магический фон, что он почти незаметен, если целенаправленно не искать. В органическом же проявлении минусы влияют на то, что тело упырей способно к трансформациям, нарушающим привычные законы природной магии. Однако есть определенное различие между кровью Диких упырей и остальных. У Диких минусы размножаются, только когда гибнет часть минусов, и они восстанавливаются до изначального количества. У Низших и выше минусы размножаются постоянно, их число безостановочно растет. Перейду теперь к сути. Всем известно, что не магией трансформируются упыри, что Сила Крови — естественный для их вида процесс, как сбрасывание кожи для змеи. Но это не так. В основе трансформ лежат, я бы сказал, неклассические эфирные взаимодействия. Если бы у меня было время, я бы рассказал более подробно, как зарегистрировал эманации крови Живущих в Ночи во время трансформы, как вычислил тот диапазон Поля Сил, который они все-таки затрагивают, но, боюсь, на это нет времени и это слишком сложно, чтобы объяснить просто. Другое дело, что этот фон Силы сопровождает Живущих в Ночи постоянно, он почти не улавливается у Диких и все более заметен от Низшего к носферату. У последних же количество минусов невероятно огромно. Вдобавок эти минусы на основе так и не понятого мной механизма начинают становиться плюсами.

— Плюсами? То есть такими же, как у людей?

— Да. Иначе говоря, эфирная составляющая крови определяет трансформу и конституирование Жажды.

— Ничего не понял, — пожаловался Вадлар. — Лейкоциты, эритроциты, конституирование… Если уж ругаетесь, то хотя бы известным матом.

— Проще говоря, юный Фетис, упыри обладают Силой Крови не потому, что пьют кровь, а пьют кровь потому, что обладают Силой Крови. У Диких нет Силы Крови, но Дикие физически сильны, выносливы, быстры, за что и расплачиваются Жаждой. Золтарус, вполне возможно, как-то сделал так, что минусы упырей получили возможность множиться. Не знаю, была ли Сила Крови у Низших до появления Золтаруса, но, несомненно, Жажда только усилилась, когда Низшие получили Силу Крови. И постепенно сходит на нет, когда упырь поднимается выше.

— Того гляди окажется, что совершенный упырь — это человек, — вдруг сказал Уолт, приковав к себе все взгляды. И пояснил: — Если все минусы превратятся в плюсы, то от человека упырь будет отличаться только наличием четвертого типа кровяных телец, верно? А Перерождение человека происходит потому, что его плюсы превращаются в минусы, не так ли? В таком случае стадией, следующей после носферату, должен быть человек, если уж в Высочайшем начинаются превращения минусов в плюсы. Переход количества в качество. Практически это человек с Силой Крови упыря. Можно сказать: сверхчеловек.

— Здорово, — влез Вадлар. — Тогда сверхчеловек — это идеальный упырь!

— Я не это имел в виду, — ответил Фетису Уолт. Увидев, что Понтей задумался, он поспешил добавить: — Вообще-то я пошутил…

— Ну конечно! — Сива хлопнул ладонями, не слушая мага. — Если сделать так, чтобы исчезли минусы, исчезнет и Жажда. И тогда…

— Я извиняюсь, Понтей, что перебиваю вашу радость, но у нас слегка иная проблемка, чем Жажда упырей. — Увидев, что шутка не удалась, более того, воспринята как откровение, Уолт решил продолжить разговор с Мастером. — Золтарусом эту проблемку зовут. И мне хотелось бы узнать, зачем Тиар поведал о Золтарусе Мастеру.

— Как раз перехожу к этому, Магистр. В поисках лекарства через упыриную кровь я столкнулся с Тиарами. Не я нашел Кайлара — он нашел меня. Слухи о маге-вампире, нанимающем охотников на упырей, дошли до него, и он заинтересовался мной. Наша первая встреча… она была запоминающейся. Он пришел убить меня, но перед этим спросил, зачем мне понадобились Живущие в Ночи. Сложно отвечать, когда твое горло в тисках пальцев носферату, но мне удалось заинтересовать его, заинтересовать настолько, что он даже не применил на мне свою Силу Крови, чтобы полностью подчинить. Оказалось, я ему нужнее свободомыслящий, чем беспрекословно служащий. Кайлару нужна была армия из упырей, способная сражаться днем, но если бы все Тиары поголовно пытались стать носферату, то за ними бы охотились не только Истребители Лангарэя, но и Конклав с Орденом Ведьмаков. Столько человеческих смертей никак не скрыть. Он пообещал помогать мне, если я помогу ему. Врал конечно же. Впрочем, я тоже вел свою игру. Пока мы были полезны друг другу, мы не конфликтовали. Потом я создал себе защитников и мог разговаривать с Кайларом на равных.

— Создали защитников?

— Да. Вы с ними… сталкивались. А двое из них сейчас с нами. Но продолжу. Кайлар давал мне упырей для изысканий, а я создавал ему взамен эликсир, который усиливает эффект обмена кровью от высших упырей к низшим в сотни раз. Даже Дикий после этого эликсира, глотнув крови носферату, мог выдержать Воздействие долгое время.

— Значит, слухи не врали, — сказал Вадлар. — Понятненько… Где они столько носферату взяли для всех Диких?

— Тиары похищали Высочайших из других кланов и собирали кровь из них. Царствие Ночи объявляло этих носферату Блуждающими и не особо интересовалось их истинной судьбой. Кайлар смеялся, когда рассказывал мне об этом. Он многое рассказывал. Думаю, после того, как Золтарус должен был пробудиться, Кайлар собирался убить меня. По этой же причине, я думаю, он рассказал мне о Золтарусе. Он думал, я испугаюсь того, что помогаю им вернуть бога-упыря, который жаждет поработить мир и будет убивать всех несогласных с собой, но я обрадовался. Потому что мои исследования направляли меня на тот путь, когда я смог кровь упырей совмещать с кровью других Народов. Я решил искать способ совмещения не в чистых лабораторных условиях, а на носителях. Первый, с кем я проделал это, был Сельхоф Бранди, хоббит. Кровь не отторгалась и не обращалась в эктоплазму. А Сельхоф получил способности, которые были похожи на Силу Крови, однако регенеративных возможностей, иммунитета и долголетия упырей он не приобрел. Второй хоббит, участвовавший в эксперименте, неожиданно умер, хотя я повторял все точь-в-точь как в первый раз. За третьим я следил внимательнее, но и он погиб. Не думайте, будто я хватал первых попавшихся на улице половинчиков. Я брал преступников, осужденных на казнь. Но после смерти третьего хоббита я перестал пытаться повторить результат и стал искать ошибку. Я бы не нашел ее, если бы не моя дочь.

— Дочь?

— Да, моя дочь. Она погибла… сегодня. Но это к делу не относится. Она приняла созданный мною препарат и тоже изменилась, как Бранди. Пытаясь понять, что у них общего, у вампирши и хоббита, я обнаружил, что они родились хоть и в разные годы, но в тот день и тот час, когда планеты Дагор и Рагат закрывают собой определенную часть неба. К алхимии и магии крови добавилась еще и астрономия. Союз планет каким-то образом влиял на упыриную кровь. Я нашел еще четверых, что родились при тех же обстоятельствах. С ними я испытал уже улучшенный вариант моего препарата. Кровь упырей не выделяет Силу, а реорганизует ее в специфические способы изменения организма, которые сложно назвать магическими в классическом смысле волшебства как преобразования реальности. Для организма эти изменения естественны, отчего Поле Сил и не реагирует на Силу Крови, но глубоко внутри самой крови они несут в себе магию. Это словно кусочек философского камня в скале. Мы видим скалу, чувствуем, например, ее лечебные свойства, не обнаруживаем алхимических причин таких свойств и называем это естественно сложившимися обстоятельствами или волей богов, не замечая философского камня, что дал скале лечебные свойства. Магия, но не магия. Магия философского камня, но не магия скалы. Не там все это время искали. И так можно работать не только с кровью, я создал немало эликсиров, что работают на «упырином принципе», как я назвал этот эффект.

Мастер вздохнул.

— Но и улучшенное соединение крови усилило только способности и регенерацию, но никак не иммунитет и долголетие. Они могли пить кровь разных Народов, чтобы усиливать себя и ускорять регенерацию, но у них не было иммунитета к болезням. Как, впрочем, и Жажды. Упыри без Жажды — вы ведь этого хотите, юный Сива? Я мог бы сказать, что создал таких упырей, но это было бы неправдой. Я ввел им кровяные тельца с магическим фоном, сумел даже пересадить немного минусов. После этого они обрели то, что вы бы назвали Силой Крови, но это не Сила Крови, это нечто большее. Они лишь частично упыри, упыри, которые болеют и живут только отмеренный их расам срок. Мутанты. Их необходимо подпитывать кровью и ее усилителями, они не испытывают Жажды, но должны пить кровь, иначе минусы начинают умирать. С одним из моих защитников даже начались проблемы, его кровь почему-то временами начинала частично превращаться в эктоплазму…

Я должен был продолжать опыты, и я подумал, что кровь Золтаруса — это то, что мне нужно, если именно Золтарус создал из упырей то, чем они являются сейчас. Не отдельные фрагменты его Силы, разбросанные по Силам Крови, но вся его Сила. Юный Сива, вы упоминали о Перерожденном кобольде. Это указывает, что я на верном пути. От Кайлара я знал, где хранится Сосуд, и я все больше склонялся к мысли, что он нужен мне. Решился же я похитить его в тот момент, когда Кайлар объявил, что скоро Тиары нападут на Лангарэй. Я должен был опередить его, потому что кровь можно взять у спящего бога-упыря, но взять ее у пробудившегося бога-упыря невозможно. И мне не хочется, чтобы моя родная Долина была уничтожена Золтарусом. Вампиры будут сражаться с ним до конца, лишь бы Нечистый, пускай и Бессмертный, тем более — Бессмертный, не правил ими.

Но теперь я знаю, что Золтарус не хочет править никем. Если правда то, что сказал юный Сива, то моя Долина обречена, если мы не сможем остановить упыриного бога. Именно поэтому я не обманываю, господин маг. — Мастер открыто смотрел на Намина Ракуру. — Юный Сива сказал правильно: «Время тайн закончилось». Я хочу вылечить себя, и ради этого я готов на все. Я хочу, чтобы моя Долина продолжала цвести, чтобы мои родные жили долго и счастливо. Я хочу заниматься магическими науками. Если бы я не забрал Сосуд из Царствия Ночи, то Равалон уже бы сходил с ума. Я не оправдываю себя, просто хочу, чтобы вы поняли, что двигало мной. Сейчас я хочу лишь одного: остановить Золтаруса. И, если получится, продолжить мою борьбу с Роком.


Я смотрел на них и ждал, что они скажут. Я не лгал им, реши маг проверить мои слова Заклинанием Правды, то узнал бы, что я не вру. Но я не сказал всей правды. Им незачем знать ее, эту правду. Эта правда только для меня, для Мастера. Вампира, что был вынужден покинуть Долину из-за болезни и предрасположенности к колдовскому Искусству. Так решили Старейшины, и отец подчинился их решению. Вынужден был подчиниться, потому что другой род Повелителей в любой момент готов был занять правящее положение, допусти отец хоть одну ошибку.

Это моя правда. И ничья больше.

Эвана…

Жаль, что ты не увидишь, как я добьюсь всего, чего хотел. Ты так была предана мне, так неистово любила своего отца… Я проклят, и мое проклятие коснулось тебя.

Но я клянусь тебе, девочка моя. Клянусь всем, что мне дорого и на что надеюсь. Я отомщу за твою смерть. Я уже знаю кому.

Они сидят и смотрят на меня, выслушав мой рассказ. Если бы они не бросились в погоню, мне незачем было бы отправлять тебя в Диренуриан. И ты была бы жива. Они сидят передо мной, убийцы моей дочери, убийцы Олекса, Затона и Тавила. Они и не догадываются, что их ждет.

Я готовился к сегодняшнему дню. Я приготовил кое-что, по сравнению с чем эфирострел мальчишки-Сива (мальчишки? ведь он немногим младше меня… проклятая болезнь…) глупая игрушка. Ведь, чтобы взять кровь бога-упыря, мне все равно надо было пробудить его. Да, я мог бы взять ее и у спящего, но мне нужна активная кровь, не погруженная в магический сон. И мои старые, проведенные еще в Школе Магии изыскания пришлись как нельзя кстати.

Но я не буду говорить о моем орудии. Пускай они обессилят Золтаруса, пускай потратят свои силы и магию. А дальше придет мой черед. Я не дам им убить бога-упыря. Он — мой.

Эвана…

— Если мы разобрались по основным позициям, — сказал Магистр, — давайте решать, что делать. Мастер говорит, что Золтарус в подземельях Тиаров, что в тайном месте возле Диренуриана. И я думаю, что он не ошибается. Портал был открыт на близкое расстояние, я успел запомнить расположение чар Перехода. Сива же утверждает, что Золтарус сейчас не направится в Лангарэй…

— Я думаю, что он не направится туда прямо сейчас, — поправил боевого мага Понтей. — Лангарэй велик, и в нем сейчас куда больше носферату и магии, чем во времена Золтаруса. Я думаю, он явится в Царствие во всей своей силе, чтобы карать без промедления и задержек. А для этого ему нужно… подкрепиться, скажем так. В свою очередь, для этого ему потребуются люди. Люди лучше всего подойдут ему для восстановления Могущества после сна.

— Значит, нужно определить место, где много людей. Это не Лангарэй и близко от тех подземелий, где он сейчас. — Магистр задумался. — Боюсь, я знаю, что это за место.

— Соглашение, — сказал Вадлар.

— Да… — тихо сказал Понтей. — Сейчас в пограничной зоне Майоранга, Талора и Элибинера много людей. Людей, которые находятся там по Соглашению с нами. И для Золтаруса они легчайшая из добыч. Думаю, ему не составит труда обнаружить их прежде, чем он направится в Лангарэй. Даже если бы он собирался напасть на Лангарэй без промедления, то, если он в подземельях неподалеку от Диренуриана, пограничье королевств для него как вскрытая вена. Слишком близко, чтобы не ударить. Он же упырь, так? Упырь, что одержим Жаждой, всегда сперва нападет на слабейшего, если есть выбор…

— Вы уверены, что Золтарус непременно нападет на пограничье королевств? — спросил я. Не хватало, чтобы они ошиблись. Если Золтарус весь актуализируется в Бессмертного, то справиться с ним будет трудно даже моему орудию.

— Сумасшедший упырь что Дикий в необоримой Жажде, — жестко сказал Фетис. — Если Золтарус безумен, то он будет действовать так же.

— Он не Дикий, — напомнил я. — Он обладает разумом.

— Если он хочет убить всех, значит, он безумен. — Фетис попытался пожать плечами, но с упырицей на руках у него не особо получилось. — Безумцы всегда начинают с тех, кто слабее. Они как звери — чувствуют более сильных и сторонятся их, пока не станут сильнее.

— Лангарэй или пограничье. — Магистр решительно поднялся. — Нужно решать.

— Я считаю, пограничье, — сказал Сива.

— Я тоже так думаю, — кивнул Фетис. — Иукена воздерживается. Кто тут еще Наследные упыри, что знают поведение Живущих в Ночи не понаслышке? Что, больше никто? Надо же. Думаю, стоит довериться Наследникам, один из которых умный, красивый, храбрый и сильный, не буду говорить кто, но это точно не Понтей… Иукена, ты что, ущипнула меня?

— Значит, пограничье? — Магистр посмотрел на меня. Он до сих пор мне не доверял. Умный Магистр. Умный боевой маг. Хороший боевой маг, если пережил встречи с Ахесом и остальными. Ведь магия моих помощников идет вразрез со всем волшебством, что преподают в Школе. И даже хваленые боевые маги Школы растерялись бы, столкнись они с моими ребятами. Не один волшебник погиб от руки Ахеса, когда я искал оружие для борьбы с Золтарусом. И не все из них были чернокнижниками или простыми чародеями. Несколько выпускников Школы тоже пали, столкнувшись с морфе моего орка. Но этот Магистр выжил, что характеризует его с лучшей стороны…

— Я вынужден согласиться с мнением большинства, — сказал я. — Я предполагал действия Золтаруса исходя из тех знаний, которые дал мне Кайлар. Но новые сведения заставляют меня пересмотреть мои взгляды.

— Тогда прямо сейчас мы должны ехать к пограничью. Сколько займет путь туда?

— Дайте подумать. Мы отъехали от Диренуриана, значит, будет труднее перестроить Коридор… Около двух часов.

— Быстрее нельзя?

— Даже без остановки, бегом, вы добирались бы до пограничья около пяти часов, Магистр. Конечно, можно применить магию и оказаться там быстрее, но стоит ли тратить Силу перед схваткой с Золтарусом? Не лучше ли потратить время и энергию для подготовки Заклинаний?

— А если Золтарус уже там? Если он убивает смертных прямо сейчас?

— Не думаю, — сказал Сива. — Первый Незримый говорил, что Золтарус терпеть не мог Солнце. Оно не наносило ему вреда, но он старался как можно реже выходить на свет. Я думаю, он будет дожидаться его захода.

— До захода около двух часов, Понтей, — сообщил Вадлар. — Ты уж прости, но я долго держал тебя внутри себя.

— Тогда нужно спешить. — Сива провел рукой по ложу эфирострела, и магическая субстанция, окружавшая его, скрылась. — Я еще раз перепроверю эфирострел. Это первый экземпляр, и не знаю, сработает ли он как надо, я же никак не мог проверить его, собирался в спешке… И… господин маг. Прошу еще раз извинить меня. Мы обманули вас. Вы втянуты в дела, которые вас совсем не касаются. Я благодарен вам, что вы до сих пор не бросили все и не ушли. Не знаю, как отблагодарить вас, но я сделаю все возможное, чтобы выполнить любую вашу просьбу.

— А если он Иукеночку себе в вечное рабство потребует, что ты тогда будешь делать? Иукена, ну теперь-то я точно видел, что это ты меня ущипнула!

Маг задумался, глядя на стоявшего перед ним Сива. О чем он думал? Не знаю. Он уже закрыл сознание, и даже попытайся я его прочитать, ничего бы не вышло.

— Жаль, что ты искренен, Сива, — сказал Магистр. — Было бы лучше, если бы ты продолжал врать.

— Почему? — удивился Понтей неожиданным словам боевого мага.

— Потому! — ответил вместо Магистра Фетис. — Здоровый уже упырь, сам понимать должен! — И, повернувшись к магу, зашептал: — А действительно почему?

Магистр улыбнулся и сказал о другом:

— Поехали уже, Мастер. Пока мы стоим на месте, мы только помогаем Золтарусу.

Я кивнул. Откинув полог, я дал нужные указания Бранди и показал, как настроить рунный пояс лесника на выбранное направление. Сельхоф принялся колдовать с поясом. Ахес взял управление на себя.

Теперь оставалось главное.

Исполнить мой план так, чтобы человек и Нечистые не помешали мне.

И отомстить за Эвану.


Они даже не успевали закричать. Тиары умирали молча, никто не издал и звука. Но в глазах каждого бился один и тот же вопрос.

Почему?

Когда он убивал носферату, когда он убивал Высоких, Средних и Низших, когда он убивал Апостолов.

Один и тот же вопрос, повторяемый на разный лад.

Почему?

Зачем?

За что?

Как же так?

Мог бы он ответить им, если бы захотел?

Золтарус не знал. И не хотел знать.

Сильно болела голова.

И только спустившись в темницу, где Тиары держали Диких, он не почувствовал вопросов. Дикие умирали, и не было никаких «почему», «зачем», «за что». Только ярость. Только гнев. Только злость.

Чистые, не замутненные ничем эмоции.

Никаких вопросов, от которых начинает болеть голова.

…Когда Золтарус проснулся, не успев сдержать рванувшую на свободу накопившуюся Силу, он еще надеялся, что Двенадцать Верных сумели, нашли способ лишить его жизни. Чтобы больше не было боли. Чтобы вопросы, на которые он не знал ответа, не раскалывали голову. Когда он выбрался из Сосуда, схватив вертлявую Силу, то ждал, что сейчас Верные убьют его. Или, может, не сразу. Может, дадут ему еще немного пожить, чтобы перед смертью он понял, что умирает, и возрадовался.

Золтарус ждал, не убивая всех сразу. Вокруг погибло достаточно смертных, когда он проснулся. Лишь двое, упырь и человек, остались в живых. Присутствие человека удивило его, но по ауре Золтарус узнал, что человек маг. Может, Верные обратились к магам, чтобы убить его? Появившиеся носферату Тиаров отправились с ним в другое место, где, думал он, дожидается долгожданная смерть.

Он обманулся.

Тиары обманули его.

Тиары обманули себя.

Двенадцать Верных обманули его.

Он проснулся, но его не убивали. Почему? Почему случилось так, что он проснулся, а его не убивали? От этого вопроса начинала болеть голова.

Золтарус обошел подземный комплекс, отыскав всех Тиаров и их Апостолов из других кланов. Багровые жгуты были неумолимы и неотразимы.

Впрочем, никто не отражал.

И не умолял.

Страха не было. Не было ненависти. Только вопрос, что вспыхивал в глазах, прежде чем им было суждено исчезнуть.

Почему?

Почему они не кричат и не убегают? Почему смиренно ждут своей смерти?

От этих вопросов болела голова.

Вопросы. Вопросы, вопросы, вопросы. Они переполняли голову, они лезли в каждую клеточку мозга, они штурмовали сознание.

Вопрошание без конца.

Ведь так не было вначале. Не было так, когда он поднялся с четверенек и шерсть осыпалась с торса. Не было, когда золото и серебро смешивались с его Дикой кровью и он становился больше, чем упырь. Когда он начал думать и говорить. Когда золото и серебро дали ему разум и он стал постигать мир, а не только жить в нем.

Тогда еще не было вопросов. Они пришли позже. Когда он собирал разрозненные кучки Диких, прячущихся в лесах и пещерах, когда находил Низших, опасно скрывающихся вблизи людских поселений, когда сразился с Вестником богов, призванным жрецами Роланской империи, которым боги явили знание о Могущественном упыре, собирающем свой вид, чтобы создать из него Народ.

Тогда он победил, оборвав спектральному существу белоснежные крылья и разорвав горло.

Тогда пришел первый вопрос.

Что теперь?

Золтарус ответил на него тогда, научив упырей строить дома под землей, как Подземные Народы. Но вопрос не исчез, продолжая назойливо биться где-то возле затылка.

Что теперь?

Когда Золтарус начал давать упырям капли своей золотисто-серебристой крови, чтобы они сделались разумными, как он, пришел новый вопрос.

Для чего? Чтобы мой Народ выжил, ответил он тогда. И вопрос спрятался возле основания черепа, иногда жаля сознание.

Потом вопросов стало больше. И он пытался отвечать на них. Какие законы нужны упырям? Как им познать магию? Как им жить с другими расами, в мире или войне? Почему Глаз Дня убивает его Детей? Что такое Жажда? Почему в мире так много рас? Что такое справедливость? Что является воистину прекрасным?

Житейские и вечные, практические и теоретические, личные и общественные… Вопросы, вопросы, вопросы… Безостановочное вопрошание.

От них болела голова. И накапливалась ярость. И собиралось безумие.

Вопросы осаждали его, и эта армия не нуждалась в провизии, чтобы держать осаду. А на помощь Золтарусу никто не мог прийти. Те, кто помогал ему советами, назначенные им Первыми над упырями, хоть как-то иногда отвечали на вопросы, что задавал Золтарус, надеясь, что их ответы убьют вопросы.

Но вопросы не хотели умирать.

И голова болела постоянно.

Только во время сна Золтарус спасался от боли. Он не видел снов и не слышал вопросов. Иногда ему хотелось только одного — спать. И никогда не просыпаться.

Но надо было помогать своему Народу, Народу, который он создал, давая ему разум, что порождала скользящая по его крови Искра Творения. Надо было продолжать скрываться, но временами к упырям приходили смертные и просили помочь. Смертные, видевшие, что упыри уже не поголовно Дикие, животные, которых можно только убивать, но обладающие разумом смертные, с которыми можно вести дела. И они платили за помощь. С ними беседовали Двенадцать Верных. Золтарус со времен победы над Вестником скрывал свое существование.

Наступали новые времена.

Роланская империя по-прежнему преследовала их. Другие царства тоже не были благосклонны, разве что Черная империя, но она требовала беспрекословного повиновения, а Золтарус хотел, чтобы упыри были свободным Народом.

И возникали все новые вопросы. Как помочь упырям, которые никак не могут излечиться от ран, полученных магическим оружием? Почему боги — это боги, а убоги — убоги? В чем существенная разница между карликами, гномами и краснолюдами? Почему Тварец создал этот мир? Как сделать так, чтобы семьи упырей не распадались, часто — в схватках друг с другом? Зачем я получил эту божественную силу? Почему мир такой, а не иной?

Вопросы, на которые он не знал ответы и не мог их придумать.

Золото и серебро бурлили, рождая своим Бессмертием вопросы. Искра Сверхразума, данная смертной твари, по-смертному осмысливающей свои мысли. Мысли-вопросы. Мысли-убийцы. Вопросы-убийцы.

Не было ответов-телохранителей, чтобы защитить от вопросов-убийц.

И вопросы рвались к разуму, вонзая острые стилеты вопрошания.

А потом начало накатывать безумие.

Начались срывы. Он убивал упырей. А потом Двенадцатый Верный доложил, что среди Живущих в Ночи участились случаи рождения детей, которых назвали Порченой Кровью. Детей-одиночек, с которыми часто случаются приступы разрушительного безумия.

Золтарус выслушал его молча и надолго удалился в свои покои.

Новый вопрос родился в голове бога-упыря. Новый вопрос добавил боли.

Может, дав им разум, я дал им свой разум, и, когда я схожу с ума, с ума начинает сходить мой Народ? Может, это последствия Бессмертности моей крови? Может, разум не добро, а проклятие?

Ведь когда не было разума, вопросы не мучили его и голова не болела. У него были ответы на все вопросы, потому что вопросов и не было почти, да и не были эти вопросы вопросами: не думает Дикий, почему нападает на людей, утоляя Жажду; не думает животное, почему охотится, не думает, куда бы спрятаться, а прячется. А задавай себе животное вопросы, погибло бы, ничего не сделав…

Может, вопросы убивают разумных? Неужели они, как медленно действующий яд, отравляют все, чего касаются, со временем разрушая жизнь? И есть ли от них спасение, пока есть разум? Но разве без разума мы не животные, живущие ощущениями? Разве без разума есть у нас возможности превзойти самих себя?

О, эти мучащие вопросы!

Разум делает сильнее, но при этом и способен убить? И если это так, что делать?

Почему эта боль разума досталась мне и моему Народу?

И тогда был самый большой приступ. Золтарус уничтожил подземный дворец, где жил, убив всех, кроме Двенадцати Верных. Почему-то безумие пощадило их. Не потому ли, что иногда они давали ответы, на время успокаивающие боль? Как было бы хорошо, если бы нашелся кто-то, кто бы дал ответы на все вопросы, кто бы объяснил все на свете, кто бы успокаивал и рядом с кем не было бы больно голове! Ему, богу, богу-упырю, хотелось себе такого поводыря в мир ответов…

Потом, когда безумие скрылось, а он успокоился, Двенадцатый Верный сообщил, что во время его безумия приступы наблюдались у всей Порченой Крови. Ответ нашелся и убил вопрос. Но возник новый, приносящий еще больше боли.

Неужели судьба Золтаруса и судьба его Народа — стать безумными убийцами, которые уничтожат сами себя? Неужели для этого дан ему разум? Зачем же тогда разум, если он приносит только боль, если вещи и порядки, созданные с помощью разума, легко разрушаются с его же помощью, если вопросы, которые задает он, ведут к безумию. Может, легче жить без разума?

Вопросы, вопросы, вопросы…

Они надоели ему. Он не хотел больше впадать в безумие. Он думал, думал, используя разум, данный ему Искрой Творения, данный ему золотом и серебром, думал, как победить этот разум.

Вопросы. Они убивали его изнутри. Снаружи ничто не могло убить его.

А Порченой Крови рождалось все больше.

И тогда он подумал, что не зря взял себе имя Золтарус, что значит «Истинная Кровь» на том языке, что он создал, когда золото и серебро открывали ему тайные значения звуков. Ведь если чуть задержаться после «а» в его имени, сделать малую, едва заметную паузу…

В таком случае Истинная Кровь станет Проклятой Кровью.

И тогда он решил. Что будет спать. Во сне не было вопросов. Не было боли. Не было безумия. Он будет спать, пока Верные не найдут способ убить его. Потому что только так он может спасти себя и свой Народ от безумия. От безумия разума, не способного ответить на задаваемые самому себе вопросы.

Золтарус знал, он точно знал, золото и серебро говорили ему, — если он умрет, его Народ не погибнет.

И он знал, что если он проснется и не умрет, то безумие станет его разумом. И безумными станут все упыри, что шли за ним. Только спасутся те Дикие, предков которых он так и не нашел, когда стал богом. Но безумцы будут убивать и разрушать, пока не убьют их. И его Народ погибнет. А он будет мстить, пока сможет. А как бог, он будет мстить вечно, если сам Тварец или Его Мысль не остановит Золтаруса.

Но Тварец не вмешивается в дела своих созданий.

Они должны были скрыть память о нем. Вычеркнуть его имя из летописей и даже легенд Народа Живущих в Ночи. Никто, кроме них, не должен был пробудить его. Он должен был стать призраком, фантомом, а затем и забытым. Иначе его Народ хотел бы, чтобы он всегда вел их. И тогда кто-нибудь разбудил бы его, неспособный лишить его бытия. И он пообещал Двенадцати Верным, что если он проснется и они не смогут убить его, то тогда он сам уничтожит свой Народ. И все остальные Народы Равалона. Потому что они не должны жить, если не будет жить его раса. Так будет честно. Так он решил.

А когда он уничтожит все, тогда он войдет в Безначальное Безначалье Безначальности и Бессмертные, которые уже ничем и никем не будут править, убьют его, потому что Принципы не помешают им убить смертного, ставшего Бессмертным.

Не будет уже тогда Принципов.

И это будет его месть разуму, что дала ему Искра Творения. Месть золоту и серебру, текущему по жилам. Месть боли, что разум принес с собой.

…Но он хотел, чтобы его убили Верные. Чтобы не надо было уничтожать свой Народ. Чтобы они жили, а он…

Когда багровый жгут просвистел в последний раз, отобрав плоть и жизнь у последнего Дикого, Золтарус замер, прислушиваясь к голосу внутри. Голосу золота и серебра, голосу, что раскрывал перед ним мир и делал тайное явным. Голосу, который не знал ответов на вопросы, которые беспокоили Золтаруса.

Потому что не беспокоят Бессмертных вопросы смертных и им не надо знать на них ответы.

В подземном комплексе Тиаров никого не осталось. Только Золтарус. Ему были нужны люди. Когда он проснулся, слишком много Силы покинуло его, прежде чем он взял ее под контроль. Надо восстановить ее. Потому что его Народ должен погибнуть сразу, никто не должен выжить, чтобы мучиться и задавать себе вопросы, на которые не смогут ответить.

Нужны люди.

Голос золота и серебра показывал. Лес Лесных эльфов… там нет людей, там только боль и ненависть… Люди… далеко… и близко… Далеко людей много, очень много, есть и другие смертные… Но и близко людей достаточно, чтобы Сила вернулась к нему полностью… Они намного ближе… Меньше Силы придется потратить…

Значит, так тому и быть.

Золтарус вернулся в зал, откуда начал убивать Тиаров, и сел на трон. Еще не зашло Солнце, Проклятый Путник, в присутствии которого вопросов отчего-то становилось больше. Будто зная, что Воздействие его не трогает Золтаруса, Глаз Дня посылал вопросы, чтобы хотя бы так задеть бога-упыря. Скоро Проклятый Путник уйдет. И тогда он поднимется наверх. И начнет свой путь. Путь бога-упыря.


Когда-то Лесной эльф продал души своих потомков убогу. Не детей, не внуков. Далеких потомков, которым суждено было родиться не скоро. А потом его далекая правнучка зачала от молодого бога, которому не терпелось повеселиться в мире смертных.

Так на свет появился он, Латиэлл сиэ Ниорэ.

Маэлдрон.

Разрушитель.

Надежда всех карлу Равалона.

Освободитель.

Латиэллу говорили это с самого рождения. Латиэлла готовили к этому с самого рождения. Он не знал иной цели своего существования. И когда выпал шанс добыть Рубиновое Ожерелье Керашата, когда ракшас Гравана, царь острова Илашри, наполовину убог, предложил ему стать рабом и выполнить тринадцать поручений, взамен которых он отдаст Латиэллу Ожерелье, тот согласился, хотя нет для карлу ничего унизительнее, нежели быть рабом. И когда Латиэлл выполнил все желания Граваны и его черных магов, все их унизительные поручения, тот показал ему Ожерелье, но отдавать отказался, сказав, что раб не имеет права владеть им.

В тот миг Маэлдрон в первый раз проснулся в душе Латиэлла.

Он ушел с Илашри, опустошив остров и унеся Ожерелье с собой.

А сейчас он, Маэлдрон-Разрушитель, надежда Лесных эльфов и Древа Жизни, добывший Ожерелье Керашата, побежден каким-то упырем?!

Нет!

Было темно. Уже долго было темно. Не было воздуха. Уже давно не было воздуха. Но он не сдавался, продолжая бороться.

Темноту прорезал луч света. Сначала один, потом другой. Потек неторопливо свежий воздух. Послышались голоса. Голоса спорили и ругались.

Он вытянул руку и ударил. Ударил сжатым Полем Сил, которое начал ощущать. Костяной шар, в который Маэлдрон был запечатан, будто покрылся сеточкой мелких порезов. Их становилось все больше, а потом костяная темница исчезла, она просто перестала существовать, будто ее никогда и не было. Латиэлл, опираясь на золотой молот, пытался унять дрожь в ногах.

Уже был вечер, и ночь готовилась войти в свои права. Стоявшие рядом карлу, держащие в руках молотки и зубила, смотрели на Маэлдрона с плохо скрываемым страхом. Находившиеся позади них Заклинатели прятали свои глаза от Латиэлла.

Разрушитель почти сразу ощутил невероятную ауру смерти, что расползлась по Диренуриану. Просто пиршество для некромага, ищущего Силу для своей магии. Много смертей. Очень много.

— Что… произошло?

Рабочие отворачивались, не в силах выдержать его взгляд. Заклинатели молчали.

— Я… спрашиваю, что произошло?

Молчание. Они боялись отвечать. Раз так…

Он вскинул руку, и главный среди Заклинателей подлетел к нему. Латиэлл схватил его за горло. И, не сдерживаясь, ворвался в его сознание, ища то, что ему нужно, прорвавшись к тому слою, где инициированный Заклинатель связан с Душой Леса…

…и…

…он увидел…

…черное пламя, играющее за стеклом…

…смерть лесного чудовища…

…выжженная земля, куда бегут упыри…

…ящик посреди выжженной земли…

…тьма, хлынувшая из ящика…

…багровые полосы, несущиеся по всему Диренуриану…

…кости карлу, единственное, что остается после…

…багровая полоса, ударившая по костяной клетке…

…смерть, смерть, смерть…

…и Он…

Заклинатель упал, хрипло дыша, схватился за горло.

С почерневшим лицом Маэлдрон зачем-то оглянулся. Погибли тысячи карлу, когда Он вырвался из ящика, тысячи невинных карлу, которых не спасли ни убежища, ни магия. А Его аура смерти, накрывшая Диренуриан, была аурой смерти Лесных эльфов.

…Что это, Великий Лес?..

…Что это было?..

— Главный Страж…

До него дошло, что к нему обращаются. Невидящими глазами он посмотрел на рискнувшего подойти Заклинателя.

— Много раненых, Главный Страж, — докладывал тот. — Нужна ваша помощь.

— Куда Он отправился?

— Простите?

— Куда Он отправился, я спрашиваю?! — заорал Латиэлл.

— О ком вы говорите? — залепетал Заклинатель.

Латиэлл оттолкнул его и зашагал прочь. Заклинатель побежал следом.

— Многие не доживут до утра, Главный Страж. Если вы воспользуетесь вашей магией…

Маэлдрон отшвырнул его, бросив через всю поляну прямо в обрушенный храм. Заклинатель врезался в кирпичи, дернулся и замер. Глаза его теряли осмысленное выражение, из пробитого затылка текла кровь. Все замерли, смотря, как убивший соотечественника Маэлдрон уходит.

Он спустился в тайную комнату Вечного Храма Леса, вырвав сердце у стражника, попытавшегося преградить ему путь. Остальные стражники сбежали. Латиэлл не замечал, что делает, пока сознание было целиком поглощено целью. Он разнес мифриловые двери и зашел в тайную комнату. Посреди нее на прямоугольном постаменте лежал неприметный обруч с мутным зеленым камнем. Не утруждая себя, Латиэлл заклятием поднял его и надел на голову. И направился к выходу.

Его уже ждали. Примчались все свободные Заклинатели, прибыли члены Совета. Он вышел из ворот храма и ощутил сжимающийся вокруг него Периметр Заклинаний. Латиэлл огляделся, смотря в лицо каждого Заклинателя. Они боялись его. Но собирались стоять до последнего.

— Не мешайте мне, — глухо сказал Маэлдрон.

— Ты понимаешь, что делаешь?! — взвизгнул Верховный Сеятель Элириол. — Как ты смеешь брать Душу?

— Я верну ее, — сдерживая ярость, сказал Маэлдрон. — Я уничтожу убийцу наших братьев и сестер и верну ее.

— Сейчас опасно брать Душу, — осторожно заговорил Верховный Сеятель Кириэль. — Диренуриан не может защищаться, как раньше. Магия отказывает, многие воины погибли или ранены. Ты должен понимать…

— Я понимаю лишь то, что мы должны отомстить! — заорал Латиэлл. — Немедленно! Не дожидаясь удобного момента! Сколько можно терпеть унижения?! Нас втоптали в грязь — и мы должны ответить! Если вы не понимаете, как вы можете готовить нас к походу Мщения?! С дороги! Или я не отвечаю за себя!

— Как ты смеешь?! — крикнул Элириол. — Ты не повинуешься… — Он поперхнулся. Кровь потекла у него изо рта, он удивленно посмотрел на Маэлдрона и упал.

Периметр Заклинаний дрогнул. У кого-то не выдержали нервы, и магия сомкнулась вокруг Разрушителя. Ярко сверкнули Топосы, незаметно вспыхнул и погас зеленый камень в обруче, Латиэлл вскинул руки — и Периметр Заклинаний всосался в его ауру, не использовав ни одного заклятия. Маэлдрон посмотрел на ошеломленные лица Заклинателей и ничего не понимающие лица Верховных Сеятелей.

— Да вы даже не представляете всей силы Разрушителя, — тихо проговорил он, и камень в обруче мерцал в такт его словам.

Латиэлл сделал шаг, и никто не попытался его остановить. Засиял октариновый Топос, вокруг Маэлдрона возникло магическое поле, и он взлетел, покидая Диренуриан.

Он собирался найти того, кто явился в Лес, принеся смерть карлу, и уничтожить его. А затем отыскать упырей и человека и убить их. В первую очередь — мага. Потому что это из-за него Он оказался в Диренуриане. Роланские королевства и Черная империя поплатятся за все.

Месть вела Маэлдрона, и он не собирался останавливаться.

Глава четвертая БЕЗУМИЕ

Когда в голове раздаются голоса, то вариантов два: с вами говорят или боги или убоги. Впрочем, есть и третий — вы сошли с ума. Как ни странно, я считаю его самым лучшим.

Август Сумасбродный
Страшно.

Страх еще никогда в его жизни не был таким тягучим инавязчивым.

Голмар помотал головой, пытаясь прогнать неизвестно откуда взявшийся страх, прошелся вдоль колючей проволоки, перекинулся парой слов с Дирхом из соседнего пула. Ни ночью, ни днем ничего не произошло. Солдаты Элибинера стояли на рубеже Границы и до сих пор не знали, какой в этом смысл. Утешало, что маги Талора и Торговый Дом тоже торчали на холмах и в предгорье, и знали они о причинах своего нахождения здесь, по слухам, не больше, чем элибинерцы.

Разговоры о войне с кровососами пресекались на корню сержантами.

Но где-то спустя два часа после обеда от Границы начало накатывать беспокойство. Хмурились ветераны, принимавшиеся точить мечи, новички вздрагивали при малейшем шорохе, прижимая щиты поближе к телу. У Торгового Дома внезапно сработала катапульта, задевшая огненное заклятие в Границе. Бушующее пламя не тушили. Маги дождались, пока оно само спадет. Чародеи дурели от скуки еще больше, чем элибинерцы. Неудивительно: образованный народ! Для них проблема — как провести досуг. У них нет сержантов, которые только представив, что кому-то из пула скучно, заставят весь пул отжиматься на кулаках. Голмар вздохнул. Хорошо, если бы он был магом. Но предрасположенности к Искусству волшебства у него было еще меньше, чем у леприкона щедрости. Чтобы иметь хоть какие-то надежды на будущее, Голмар покинул крестьянскую многодетную семью и вступил в ряды славной элибинерской армии, не раз в дальнейшем пожалев о своем решении.

Вслед за беспокойством из Границы пришел страх. Пришел уверенно, и ни магия на рубеже, ни колючая проволока не могли помешать ему. Страх побегал меж солдат, попрыгал между магами и похохотал в уши представителей Торгового Дома, а затем с невинным видом уселся у каждого на темечке и начал копошиться в сознании.

Голмар не знал, что страшиться неизвестно чего можно так долго. Он не боялся так даже тогда, когда в первый раз дрался с разбойниками, которым было нечего терять: их окружили, выживших ждала виселица. Королевских солдат ни за что не послали бы ловить лесных бандитов, если бы их главари не начали заигрывать с магией убогов, сопровождающейся обязательными жертвоприношениями. Возомнившие себя непобедимыми, разбойники после трех удачных налетов на караваны герцога Фильэнтера с коз переключились на разумных смертных и принесли в жертву человека и гнома. Разъяренный резидент Медной Горы Гебургии требовал головы бандитов, и на поимку отрядили два пула. Свалка, именно свалка, а не сражение, была короткой, большую часть разбойников положили первым залпом лучники, остальных добивали ставшие в кольцо и идущие одним строем копейщики. На Голмара выскочил, махая дубиной, здоровый детина, и он не успел ни отреагировать, ни испугаться. Сосед слева, крупный, ветеран, выпадом копья остановил разбойника. Голмар не смог даже поблагодарить его — оказавшийся около них главарь банды взмахнул окровавленным платком, и ветерана вместе с пятью копейщиками разорвало на куски. Магия задела только копье Голмара, оставив в руке бесполезный кусок древесины, он заорал, чувствуя, что еще немного — и он побежит, побежит как отъявленный трус. Рука сжалась на рукояти короткого меча, и Голмар помчался. Помчался навстречу приготовившемуся взмахнуть платком еще раз главарю, помчался навстречу своему страху.

Главарь разбойников думал, что проскочит сквозь дыру в строю, что копейщики не успеют отреагировать на убогами дарованные чары, но налетевший на него мальчишка кромкой щита ударил его в челюсть, а затем погрузил меч в живот. Пальцы дрогнули, и окровавленный платок опустился на землю.

Да, подумалось Голмару, тогда было страшно, очень страшно, но тот страх был… понятным, что ли? Было ясно, чего он боялся. А сейчас вроде не было причин для страха, и от этого становилось еще страшнее.

После заката Солнца Диланикс прервал ссору двух ветеранов из-за пустяка, чуть не закончившуюся дракой. Если бы сержант предусмотрительно не захватил с собой тройку помощников, в драку мог быть вовлечен и он сам. Недовольство росло. Не слышалось песен, с которыми элибинерцы провели предыдущую ночь. Плутающее между людьми напряжение пыталось найти хоть какой-то выход. Это пугало. Голмар думал, что если так себя чувствуют простые смертные, то что же приходится терпеть магам, более чувствительным к тонкому миру? Если они начнут ссориться, чем это закончится как для самих чародеев, так и для окружающих?

Вряд ли чем-то хорошим…

Голмар посмотрел на небеса, неторопливо одевающие серую тогу вечера. Луна призраком таилась на небосклоне. Голмар поежился.

Становилось прохладнее.


Парокл раздраженно смотрел, как наемники таскают дрова для костров. Причину, из-за которой катапульта-мангонно сработала, найти так и не удалось, и Пароклу пришлось наказать главного механика. Представитель Торгового Дома не был уверен, что механик (как и обслуга) хоть в чем-то виноват. Но если ты служишь Торговому Дому, то должен знать, что за любую неисправность или неудачу кто-то отвечает, и, если не найдешь виноватых, виноватым будешь сам. Если вьюга уничтожит караван, ответственность понесет проводник, который должен был предположить такой ход событий. Если разграбят караван, вина ляжет на начальника охраны. Если товары залежатся и придется понижать цену, обвинят купца-представителя. Но если во время вьюги погибнет проводник или начальник охраны падет от пущенного из пращи камня, то ответственность неизменно будет нести купец-представитель, ведь и проводника и начальника охраны нанимает он.

Все всегда несут ответственность.

Главное — успеть скинуть ее тяжесть на чужие плечи, если подвернется случай…

Со стороны Границы вдруг подул холодный ветер. Он хлопнул своим воздушным плащом по зародышам костров, раздувая их и сразу же гася. Северяне разразились криками недовольства. Парокл содрогнулся. Страх, который он упорно гнал от себя и который упорно не хотел уходить, постучался в затылок и попросился в душу. Парокл пытался понять, откуда взялся страх. Единственной причиной могла быть только та, что обзаведшийся «рогами» барон Таневаль узнал о «рогах» и теперь не жалеет денег: нанимает лучших убийц Майоранга, чтобы пустить их по следу удачливого купца, не только продавшего ему товар на одну десятую стоимости дороже, но и, возможно, оказавшему помощь баронству Таневаль с наследником…

Нехорошее предчувствие охватило Парокла. Ох, стоило отказаться от поездки в Майоранг. Ведь предлагали ему отправиться в Ночные Леса, и пускай там сейчас неспокойно, пускай Вестистфальд в очередной раз собирается обрушиться на королевство Ночных эльфов, но он грозится уже не первое столетие, живущие там гномы и карлики больше заняты грызней друг с другом, чем с другими смертными. А в Ночных Лесах сейчас должно быть красиво.

Мирал любил петь о своей родине и пел хорошо, красочно описывая вечнозеленые леса, рвущиеся к небесам дворцы и храмы, цветы, что по-разному цвели в различные сезоны года: медные зимой, алые весной, рыжие летом и фиолетовые осенью. А еще там были родники, омолаживающие кожу и излечивающие болезни. Этим родникам жутко завидовали Светлые эльфы из Эльфляндии, у которых тоже были и вечнозеленые леса, и дворцы, и цветы, но таких родников не было.

Что поделаешь, в свое время не надо было нос воротить от соседства с Вестистфальдом, когда Свет расселял своих Светорожденных по Западному Равалону! Правда, и Вестистфальд тогда назывался иначе, и жили в Вестистфальде не Подземные Народы, а одни только Хак’У, мелкий народец, который гномы и карлу прогнали в совсем уж нижние уровни гор, где слышится скрип Костей Мира и блуждают вырывающиеся из Нижних Реальностей Младшие убоги.

Что ж, знал бы, где упадешь, — соломки подстелил. Светлые ушли дальше, на запад континента, где им пришлось соседствовать с людьми, основавшими Роланскую империю. А Ночные обзавелись постоянным источником дохода, к тому же надежно защищенным от посягательств самой могущественной империи Западного Равалона стеной скал Вестистфальда. Пока Светлые, скрипя зубами, то платили дань, то воевали с роланцами, Ночные получали от Города Городов полновесное золото, пуская к себе богачей и сенаторов Ролана.

Торговый Дом сейчас вовсю сотрудничал с Ночными Лесами, договариваясь о продаже лечебных вод по всему Равалону. Караваны и корабли Торгового Дома ходили на Далекий Восток, а один порт Заморских Островов, исконной вотчины Света, откуда эльфы рассылались по всему миру, имел их лавку, что считалось величайшим достижением. Портреты представителей Торгового Дома, заключивших с Заморскими Островами договор о торговле, висели в каждом представительстве Дома, а их прапраправнуки и прапраправнучки до сих пор могли ничем не заниматься и ни в чем себе не отказывать. Каждый купец Торгового Дома мечтал заключить сделку, подобную той…

Когда сзади неслышимо объявился Мирал, Парокл чуть не подскочил на месте от испуга.

«Нервы ни к убогу», — подумал он, успокаиваясь.

— Первый приказывающий… — Ночной эльф выглядел обеспокоенным. — Агарил встревожен. Он чувствует зло.

Агарил в команде стрелков был чародеем и кем-то вроде провидца. «Кем-то вроде» потому, что предвидел только плохие события. Это в каком-то смысле было хорошо. Когда знаешь, что должно произойти что-то плохое, можно попытаться этого избежать.

— Какого рода зло? — устало спросил Парокл.

Если это группа упырей, решивших поохотиться в королевствах людей, то опасность невелика. Может, машины Торгового Дома не сделают ни одного выстрела. Маги, в таком количестве собравшиеся на холмах Грусти, легко превратят кровососов в облачко пыли.

— Агарил сказал… — Мирал не успел договорить.


Вирум, то и дело зевая, изо всех сил старался не уронить достоинство чародея Ордена Семерых. Получалось с трудом. Жутко хотелось спать, даже несмотря на копошащийся где-то в области подбородка испуг. Сонливость уверенно отбивалась от боязни и трепета, готовясь к контратаке. Вирум был готов заснуть на зависть остальным чародеям, то и дело начинавшим ругаться, чтобы скрыть неизвестно откуда пришедший страх.

Толчок в спину, недовольное восклицание старшего чародея Бенезера, кутающегося в синюю мантию — знак старшинства в Ордене. У него опять начался насморк, с которым не могли справиться магические лекарства, по крайней мере, те, которые Бенезер мог позволить на свою зарплату в Ордене. Насморк мешал ему колдовать, но когда Бенезер узнал, сколько стоит курс лечения в Школе Магии, он просто понабирал себе из послушников помощников, которые выполняли всю его работу, а ему еще и доплачивали за их обучение, хотя он ничему дополнительно их не обучал. Пробовавших возмутиться таким положением дел Бенезер тут же выгонял с отвратительной характеристикой, а в чародейском дипломе писал: «К магии не годен». Так что помощники помалкивали и вкалывали. Такая жизнь Бенезера устраивала даже с насморком.

— Ты, апфхи, фунфтор Рифана, апфхи, в Зафлинании, апфхи, проферил?

— Да, — сказал Вирум, сдержавшись от «апчхи» к «да». — Функтор в порядке.

Бенезер нахмурился и отошел, оглашая чиханьем Круг, в котором сидел Вирум. Вируму Круг из артефактов напоминал больше овал, но зная, что мнение младших чародеев воспринимается старшими чародеями как комариный писк за окном, он ничего никому не сказал.

Проблема была со сработавшим в Границе Заклинанием. По всем расчетам выходило, что выпущенный со стороны Непроходимых гор заряд никак не мог активировать ряд заклятий, приводящих к взрыву. Расчеты проверялись и заново повторялись, чтобы их проверили снова. Повторяли расчеты, разумеется, младшие чародеи, старшие только проверяли, ворча, что нынче совсем никакие помощники пошли, даже расчет провести нормально не могут. Проводить кропотливые и энергозатратные расчеты сами старшие чародеи не собирались, им такая мысль даже в голову не приходила.

Вирум мечтал о тех временах, когда он, по праву нося синюю мантию, точно так же будет измываться над помощниками из младших чародеев. Мысль, что над младшими чародеями можно и не издеваться, не приходила ему в голову.

Висящие в воздухе магические огоньки освещали холмы Грусти. То тут, то там на энергетических линиях в земле были размещены Круги, в которых сидели младшие чародеи. Круги располагались так, чтобы составить еще больший Круг. Младшие чародеи держали наготове Заклинания, которые должны были быть быстро переданы старшим чародеям, если не хватит заклятий в Границе. По мнению Вирума, Заклинаний в Границе было достаточно, чтобы остановить небольшую армию, но тревожить комариным писком он мог только собратьев, сидящих в Кругах неподалеку. Разговоры, правда, были запрещены, чтобы не отвлекаться.

А еще неприятно покалывал кончики пальцев ужас. Не страх, к которому маги уже привыкли. Ужас. Темный ужас, который могли испытывать маги древности, сталкиваясь с хтоническими чудовищами и не имея против них могущественного арсенала боевой магии, которым обзавелись нынешние волшебники.

Даже Локусы Души послушников отозвались на недавние мощные магические изменения в Эфире и Астрале. Вирум помнил, как старшие чародеи подавились чаем и повсеместно начали колдовать, даже расчихавшийся Бенезер. Для младших чародеев и послушников осталось неизвестным, что они там узнали, но судя по мрачным лицам и многозначительным подергиваниям за бороды, старшие не узнали ничего, кроме того, что что-то произошло. Иначе бы они уже вовсю строчили сообщение в Конклав, согласно Номосу описывая произошедшее и предоставляя полный магический анализ. Но для полного магического анализа, по всей видимости, нужно было отправляться в Границу, а она находилась под действием Контракта с Орденом Ведьмаков и, согласно тому же Номосу, магическому анализу не подлежала.

Но не приходилось сомневаться, что страх и пришедший следом за ним ужас — следствия магических изменений в эфирном плане. Смертным без магии вообще повезло: они должны были ощутить только чувство страха, крадущегося по пограничью. Ужас был выше их простых ощущений. Ужас был уделом магов, чувствующих мир интенсивнее, чем простые смертные.

Но даже при этом Вируму хотелось спать. Спать нельзя, внушал он себе и вдруг обнаружил, что делает это с закрытыми глазами и готовым издавать храп ртом. Ущипнув себя, он на время вырвался из дремы, радуясь, что поблизости не оказалось Бенезера. Тот бы на щипке не остановился, пнул бы так, что заболели ребра. А потом бы заставил встать и зачитывать Устав Ордена Семерых наизусть.

Стоило об этом подумать, как грохот в голове заставил Вирума вскочить. Вскакивали все сидевшие в Кругах младшие чародеи, послушники бегали, как на пожаре, а старшие чародеи стали сбиваться в кучу.

Грохот в голове означал, что кто-то пересек магическую зону в Границе и чародеи должны приготовиться активировать первую линию Заклинаний. Дальше шла вторая линия вперемежку с целями для машин Торгового Дома. Потом третья, последняя: за ней было пустое пространство, по которому должны были ударить магия Кругов и стрелы элибинерцев. Последний рубеж обороны занимали элибинерцы. Их стрелы, мечи и копья должны были добить уцелевших, добравшихся до столбов с колючей проволокой.

Если они будут, эти уцелевшие…

Вирум сомневался, что магические заслоны кто-то сможет пройти. Даже для Кругов может не найтись дела.

Он сосредоточился, не заметив, что страх исчез. Но не ужас. Ужас остался, затаившись, как готовящийся к прыжку зверь.

До прыжка оставалось недолго.


Совместные Вторые Глаза, созданные старшими чародеями, показывали, что в первой линии Заклинаний никого не было. Никто не появился в степи Границы, беспечно шагая по намагиченной земле. Понятное дело, зверей и птиц, даже самую мелкую живность отпугивали заклятия, но для разумных смертных такого Заклинания еще не создали, и если сработала тревога, значит, кто-то появился на охраняемой магией территории. Но никого не было, будто кто-то хорошо маскировался. Этого не могло быть, потому что Заклинание тревоги сработало бы даже из-за скользящих над землей невидимок. Последняя мысль натолкнула некоторых чародеев на размышление, которым они поделились при помощи телепатии со всеми чародеями.

Вторые Глаза переместили свой фокус выше…

Махая огромными крыльями, в небе над Границей передвигалось нечто. Заклинание Вторых Глаз разлетелось, стоило ему только зацепить это нечто. Сгущение волшебства, разброс колдовских полей, варьирование волшебных потоков, интенсификация магических энергий — это Вторые Глаза засечь успели, но того, кто порождал это, нет.

Часть старших чародеев обеспокоилась увиденным, но назначенный заместителем Главы Ордена Семерых в Южном Талоре Фагус, сын Тихона, уже колдовал. И объединенная Сила чародеев текла в его паутину заклятий, кирпичиками укладываясь в фундамент готовящихся взъяриться энергий. Фагус учился заочно в Школе Магии и был одним из сильнейших магов в Талоре. Подмеченное магическим зрением не смутило его, а сразу заставило искать способ опустить крылатое существо на землю, в тенета приготовленного волшебства.

Судя по вырабатываемой этим существом магии, стихийный удар не пройдет, огнем или ветром его вниз не сбросишь. Значит, нужно что-то другое…

«Не ищите легких путей, — вспомнились Фагусу слова его наставника, — ищите сложных, но простых…»

Именно такое, сложное, но простое решение поставленной задачи он и придумал. Энергия десятков чародеев сплелась в октариновый пульсар с темными пятнами по бокам. Фагус послал его туда, где сейчас должно было находиться таинственное нечто.

Заклинание Фагуса было сродни Глотке Неба, но превосходило его разрушительной Силой в несколько раз. Поле Сил на миг обрело невиданную плотность и воплотилось вокруг летящего существа в колоссальную гравитацию, что могла бы сплющить и гору. Нечто упало на землю. Впрочем, следовало бы сказать — плавно опустилось: усилившаяся гравитация хоть и застала существо врасплох, но не припечатала печатью тяжести, будто пылинку.

Фагус нахмурился. Попади он в воплотившееся Поле Сил, трудно даже сказать, что бы с ним произошло. Кроме одного — он точно бы не выжил…

Маг сплел Жесты, взяв немного Силы из болтающейся вокруг, и активировал все Заклинания первой линии обороны. Огонь, лед, вихри, земляные валы, темные смерчи, ломающиеся куски реальности — Стихии, Тьма и отчасти Хаос ударили по приземлившемуся существу. Артефакты первой линии старались на полную, не оставляя в себе ничего. Тьма обернулась вокруг существа черным кубом, в котором бушевали Стихии. Трещины в яви, откуда раздавался рев инфернальных существ, доносящийся даже до холмов Грусти, вползали в черный куб.


Магия должна была убить явившееся к приходу ночи существо быстро. Магия вообще быстро убивает.

Созданные заново Вторые Глаза потянулись к первой линии обороны, к тому месту, где приземлилось и было атаковано существо. Фагус, и не только он, ожидал увидеть части тела, покрытые льдом, опаленные, иссеченные бичами ветра, засыпанные грязью. В конце концов, чародеи ожидали даже ничего не увидеть. Тьма и Хаос могли поглотить существо так же просто, как удав проглатывал мышь. Однако они увидели высокого, выше двух метров, смертного. Крыльев не было. Длинные волосы развевались, освещая смертного белым светом. Кто-то успел заметить слабое янтарное сияние, растекшееся по телу, но тут Вторые Глаза снова отказали.

Фагус не знал, верить ли увиденному. Смертного должно было зацепить хоть чем-то, хоть одно Заклинание, но должно было достичь его. Не говоря о том, что против Хаоса, пусть и такого слабого, защищать могут только заклятия Порядка, а их быстро не создашь. Чары порядка нужно долго готовить, не мог этот смертный сотворить их настолько быстро…

Тогда, может, он подготовился к Заклинаниям в Границе? Да, наверняка приготовил контрзаклятия, возможно, несколько орбов, хотя против Изначальных орбы не действуют и не всегда срабатывают, когда в ход пущены Начала…

В таком случае будем импровизировать.

Смертный не спеша шел по Границе, приближаясь ко второй линии обороны. Фагус стал быстро направлять чары, составляя из энергий систему, в корне меняющую магическую защиту второй линии. Земля шевелилась и выпускала из себя артефакты, они сбивались в кучи и проникали магией друг в друга, создавая новые конфигурации заклятий.

Чародеи в Круге с уважением посматривали на Фагуса. Так быстро и легко управлять магией и переливать уже оформленную Силу в новые формы не мог никто на холмах Грусти. Фагус знал свое дело, и его магическое Искусство было превосходным.

Слепившиеся в магические структуры артефакты начали выпускать из себя радужные копья, сопровождающиеся Цепью Молний. Около семидесяти конструкций из артефактов вели непрерывный радужный огонь, эннеариновые всплески и декариновые брызги разлетались от попаданий копий в смертного, молнии отплясывали смертельный танец на его теле. Но смертный не останавливался. Он спокойно шел под бьющими прямо в него чарами. И это было невозможно. Даже если бы его окружали энергетические щиты, лучшая магическая защита, созданная в Школе Магии, они бы уже не выдержали, Щит растаял бы в поражающем его непрерывно волшебстве.

Смертный достиг первой конструкции, и сигнал от нее перестал поступать. Фагус хмурился не переставая. Он начал снова плести заклятия, посылая пучки магии во вторую линию обороны. Скорость создания чар увеличилась, Фагус не щадил ни свои стремительно плетущие Жесты руки, ни Локусы Души, гоня по ним превышающие разумные пределы потоки энергий. Ноэма сменяла ноэму, не поспевая за ноэзисом, старшие чародеи, те, что помоложе, восхищенно цокали языками, те, что постарше, завистливо задирали бороды.

Половина конструкций из артефактов отлетела назад. Там они начали еще раз соединяться, но теперь все вместе, в одну структуру. Посохи, кувшины, медальоны, сухие веточки, свитки, ожерелья, зеркала, игрушки — артефакты сбились в какофонический симбиоз вещей. Цепи Молний прыгали по мегаконструкции — она начала отсвечивать ярким радужным светом, видимым даже невооруженным глазом с холмов, а потом выпустила из себя слепящее глаза игрой цветов гигантское копье-радугу, устремившееся в смертного.

И тот ответил.

Он не создавал Заклинаний, от которых бы затряслись горы, он не призывал чудовищных существ из иных слоев бытия. Он просто поднял правую руку, когда радуга была совсем рядом, схватился за радужный наконечник и начал неторопливо отводить руку локтем назад, сдерживая чудовищный магический натиск. Старшие чародеи замерли, не понимая, что делает смертный. По лицу Фагуса бежал пот, он посылал в копье дополнительную энергию, создавая добавочные заклятия.

Смертный, продолжая держаться за наконечник, завел руку за спину. На бегущее по руке пламя, на молнии, бьющие из копья прямо ему в голову, он не обратил внимания, словно они были ненастоящими. А потом резко вывел руку вперед, бросив копье обратно. Оно врезалось в мегаконструкцию, разнесло ее и полетело дальше. К холму, на котором стояли старшие чародеи.

Полный ужаса вздох пронесся по их рядам. Чародеи посыпались вниз как горох, и Фагус мигом лишился поддержки Силы. Его будто ударили сзади по голове дубиной, когда он потерял бескрайнюю энергию, в которой находился. Он закричал чародеям, чтобы они остановились, что вместе они успеют создать Щит на пути копья-радуги, что нельзя нарушать Круг…

Копье вонзилось в холм. Радужный смерч накрыл его полностью, набросив вдобавок к обращающей в ничто Силе узкую сетку молний, сжимающуюся внутри.

Лучшее из Заклинаний Фагуса уничтожило своего создателя в считаные секунды.

Магия убивает очень быстро.

Смертный вступил во вторую линию обороны, и тут же, натужно заскрипев, начали работать машины Торгового Дома.


— Мы опоздали, — зло сказал Уолт. — Он уже здесь.

Фургон Мастера по-прежнему находился в Лесном Коридоре, не выходя в естественное измерение Равалона, но Намина Ракура хорошо запомнил ауру беспощадной злой силы, которую нес с собой Золтарус.

Бог-упырь уже достиг пограничья. Пусть и направился к рубежу Границы и трех королевств позже, чем фургон Мастера, но он же бог, упыриный бог, владеющий трансформами всех кланов Живущих в Ночи. Что стоит обратиться к Силе Крови, которая позволит ему преодолеть за несколько десятков минут тот же путь до рубежа Границы, который для обычных странников потребовал бы четыре-пять часов? О Силе Крови, дающей такую способность, сказал Понтей, когда они проехали половину пути, а вечер неумолимо наступал. Но быстрее передвигаться они не могли.

Оставалось ждать, собирать Силу и надеяться. Надеяться, что они успеют. Не успели…

По словам вампира, точек выхода из Лесного Коридора было несколько: в самой Границе, почти рядом с Золтарусом, возле холмов Грусти, упирающихся в небольшой лесок, и в Непроходимых горах.

— Где находятся маги? — спросил Уолт, которому Сива кратко объяснил, кто и за что в обороне отвечает.

— Они должны быть на холмах Грусти, там есть неплохие магические источники…

— Тогда я выхожу там, — безапелляционно заявил Магистр. — Если вы со мной, то предупреждаю еще раз: иллюзия может развеяться, я не знаток данной области волшебства.

Сива, видите ли, захотел сопровождать Уолта, объясняя это тем, что ему надо будет выстрелить из эфирострела, как только господин маг ослабит Онтический Эфир Золтаруса. Если ослабит, мрачно поправила его Иукена, чувствующая себя уже гораздо лучше. Чем бы ни лечил ее Мастер, зелье действовало невероятно быстро; впрочем, и регенерация упырей с уходом Солнца за горизонт могла заявить о себе. На резонное замечание Вадлара, что очень умно будет упырям появляться среди магов, которые здесь для того, чтобы любого не-живого превратить в прах, Сива твердо заявил, что господин маг может наложить на него морок, который сделает его похожим на человека. На резонное замечание Уолта, почему вдруг Понтей решил, что он будет это делать, Сива, сомневаясь еще меньше, напомнил, что Договор пока действителен, ведь господин маг не выполнил задание. На такую наглость не нашлось ни ответа у Намина Ракуры, ни едкого замечания у Фетиса.

Впрочем, пришлось признать, что Понтей прав: эфирострел должен был сразу за ослаблением Онтического Эфира нанести рану богу-упырю. Промедление — и Онтический Эфир восстановится, и вряд ли тогда будет Сила для очередного магического удара. Уолт не собирался сдерживаться…

Пришлось заняться косметической магией, набрасывая чары иллюзий. Тут неожиданно помог Мастер, чьи советы ускорили процесс преображения Понтея. После того как над ним поколдовали, даже потомственные охотники на упырей не признали бы в нем Живущего в Ночи.

И тогда Вадлар заявил, что Иукена тоже хочет пойти с Понтеем. Пока Иукена непонимающе пялилась на Фетиса, не припоминая, когда это она такого захотела, Уолт принялся за ее физиономию, накладывая морок.

Гм, а Вадлар сообразил, что с Мастером нельзя оставаться никому из лангарэевской команды. Фетис, в отличие от Понтея и Иукены, это понимал. Те, кажется, вообразили, что если вампир спас Татгем, то теперь можно ему чуть ли не давать подержать меч, поворачиваясь к нему спиной.

Вообще, из этой компашки упырей Вадлар больше всех был симпатичен Уолту. Хотя в плане сексуальности, понятное дело, Иукена легко обходила его. Впрочем, Уолт догадывался, что Фетис сказал бы на это, знай он кое-какие подробности общения мага и Татгем. Наверняка бы брякнул, что Уолт его просто голым пока не видел.

Когда последний магический штрих превратил упырицу в человеческую девушку, Вадлар сказал, что куда все, туда и он, и потребовал, чтобы Уолт намагичил писаного красавца, при взгляде на которого человеческие магички неприлично жаждали бы им обладать. Понтей расстроил Вадлара, пояснив, что волшебной обороной пограничья занимается Орден Семерых, в который не принимают женщин, будь они хоть лучшими магами Равалона. Фетис надулся и попросил, чтобы Уолт тогда сделал его похожим на злобного истребителя магов, при виде которого чародеи бы мочили портянки. Не слушая Вадлара, Магистр спокойно наложил заклятия, превратившие Фетиса в обычного человеческого парня, но с трудом удержался от соблазна сделать его нос еще длиннее.

От вампира вряд ли ускользнула подноготная болтовни Вадлара и действий Уолта, но он не подавал виду, что понимает, зачем это делается.

— Я останусь здесь, — сказал Мастер. — Если вам придется возвращаться в случае неудачи, я заберу вас обратно в Лесной Коридор.

— Как оптимистично, — кисло сказал Вадлар. — Давайте я еще песню «Мы все умрем» спою, хотите?

Они не успели. Золтарус уже был здесь и уверенно шел по Границе, миновав первую линию магических преград. Уолт, даже не заглядывая в Астрал, мог рассказать, что произошло. Сначала били приготовленной магией, потом попытались создать что-то помощнее, но и это не помогло. А потом бог-упырь нанес удар и разрушил стройную систему Силы. Теперь ничто не мешало ему передвигаться по второй линии магических преград, никто до сих пор не активировал артефакты в земле Границы. По Золтарусу прицельно били метательные машины, на бога-упыря сыпались камни, горящие снаряды, десятки крепких копий, толстые бревна, но упыриный бог, слегка замедлившись, ударами кулаков раскалывал камни, копья и бревна, а под заряды подставлялся, будто ему нравилось нежиться в буйно охватывающем все тело пламени. Казалось, он забавлялся.

Уолт и упыри появились на холме, на котором сидел и пялился в ночную степь обомлевший Вирум. Когда погиб Фагус, старшие чародеи начали возводить магические защиты, накладывая перед холмами Грусти Земные Стены, Ветряные Защиты, Страж-Травы, Решетки Тьмы, Огненные Засовы, Неизменность Изменяющегося и Защитников Виновности. Некоторые колдовали с чарами пространства. Уолту не составило трудов распознать в этой магии попытку создать портал. Доблестные чародеи Ордена Семерых собирались бежать с холмов Грусти, оставляя доблестную смерть простым смертным солдатам.

— Кто главный?! — командирским тоном рявкнул Магистр на дрожащего чародея. (Гм, а ведь убоговски холодно! как он в такой тонкой рубахе выдерживает?)

Вирум вздрогнул. Мысли путались в его голове: одна пыталась удивиться появлению четверки незнакомцев прямо возле него, другая истошно вопила, что отсюда надо сваливать, но большинство выстраивалось по струнке, подчиняясь командному импульсу, пришедшему от обратившегося к нему человека. Еще послушником Вирум уяснил, что отдавать настоящие команды могут только те, кто действительно может командовать.

— Погиб… — Перед глазами еще раз мелькнула картинка гибели Фагуса: пожранный радужным смерчем холм, где до конца оставался Глава чародеев, яркие молнии, ударившие внутрь смерча, пустота на месте холма, когда магия рассеялась.

Уолт выругался. Это осложняло его задумку.

— Где старшие?

— Не знаю… — Вирум и не мог этого знать. Его дело маленькое — сидеть в Кругу и копить Силу. И даже сейчас, когда ужас от кончиков пальцев полз по рукам к сердцу, он собирался сидеть в Круге, даже если небеса упадут на землю, а Тварец накинет судейскую тогу и решит узнать, кто как прожил свою жизнь в этом грешном мире…

— Потрясающе, — пробормотал Уолт. — Верхи не хотят, низы не могут.

— Что будем делать? — спросил Магистра Вадлар. — Я так понимаю, что нам нужен был Глава?

— На нем должны были сходиться ключевые магические потоки и формы для общего собирания Силы. — Уолт задумался. — Теперь придется действовать иначе. Метка инициации есть? — снова обратился он к сидящему в колдовском Круге пареньку.

— Есть…

— У всех в Ордене они одинаковые? Или с поднятием инициации кардинально меняются?

— Нет… Метка только меняет цвет…

— Хорошо. Слушай меня внимательно, парень. Я — из Школы Магии. Меня послали разобраться с монстром, который сейчас пытается пересечь рубежи Границы. И мне нужна твоя помощь. Без тебя я не смогу помочь вам и смертным, что здесь собрались. Скажи, ты со мной?

Вирум встрепенулся. Впервые в жизни он почувствовал, что ему предлагают поучаствовать в чем-то по-настоящему важном. И вся его жизнь была лишь медной мелочью, собирающейся для обмена на золотой слиток этого события. Не Бенезеру, не Главе всего Ордена Семерых — именно Вируму предлагали совершить Поступок. Каким бы дураком он был, если бы отказался? Полным дураком, без сомнений…

А еще, когда рядом возник этот человек, ужас отступил, недовольно фыркая, сгинул, покинув даже кончики пальцев. После гибели Фагуса Вирум дрожал не только от холода, но и от охватившей его жути, жути, что шла от Границы, от того, кто приближался. Сейчас ему перестало быть жутко. Словно уже был побежден враг, и бороться надо было только с холодом.

— Я помогу вам… — Вирум и не подумал о том, что человек мог и не быть Магистром, что человек обманывает его. Младший чародей мог бы потребовать в качестве доказательства показать магическую отметку, которая ставится на ауру поступивших в Школу Магии, энергетическую родственницу татуировки Школы Меча, украшающей правую руку зачисленных Меченых от плеча до локтя.

Не потребовал. Важность происходящего тащила его за шиворот по событиям, не давая времени подумать.

— Мне надо использовать твою метку инициации, чтобы связаться с остальными магами. Ты знаешь, что для этого нужно будет сделать?

— Нет…

— Смотри. — Уолт высветил перед Вирумом вязь октариновых, эннеариновых и декариновых нитей, изнанку Заклинания, приготовленного им. Надо было спешить, Золтарус уже приближался к первой линии обороны, но Уолт собирался объяснить парнишке, что он сделает с ним. Скажем так, лучшим ощущением у парнишки после этого будет чувство, что ему в горло залили расплавленный свинец, а потом вытащили его, застывший, вместе с горлом. — Я направлю в тебя пучок энергии. Он начнет использовать твое сознание как транслятор моих мыслей. Метки будут адресатами, через них я соединюсь с сознаниями других магов… при помощи этого… этого… и этого… — При этих словах Уолт подсвечивал нити, показывая модуляцию Силы и ее формы. — После этого я сделаю вот так… и все… Теперь еще раз спрошу, когда ты знаешь, что тебя ждет: ты согласишься помочь мне?

— Да, — не раздумывая, ответил Вирум. — Конечно, соглашусь!

— Тогда я начинаю, — предупредил Уолт. — Покажи мне метку.

Вирум задрал рукав рубахи, демонстрируя синий круг с семью точками на плече. Уолт положил ладони на круг и сосредоточился. Его аура ярко проявилась в октариновом цвете магического спектра, заставив Живущих в Ночи отвернуться. Вирум не увидел октариновой сферы вокруг Магистра, его сознание уже погрузилось во тьму, где ничего не было.

— Понтеюшка, а что это такое — метка инициации? — Вадлар, убедившись, что Магистр погрузился в магическое действо, водил рукой по посоху. После касания руны на его Клинке Ночи начинали сверкать. Сильнее рун сверкала только нецензурная надпись. — Ты мне о магии рассказывал, но что-то не припоминается мне ничего такого…

— Тебе обязательно это знать сейчас?

— А мы что, куда-то торопимся? — делано удивился Вадлар.

— Идиот, — сказала Иукена.

— Я тебя тоже люблю, — откликнулся Фетис. — Ах, какое у нас взаимопонимание! Иукеночка, бросай Понтеюшку и уходи ко мне. У нас будут такие замечательные дети. Красотой в маму, умом в папу. Ты нарожаешь мне двести штук, и я начну осуществлять свой план по захвату мира… Итак, Понтеюшка, у тебя есть выбор: или ты рассказываешь мне про метки инициации, или Иукена уходит ко мне, и я порабощаю мир. Учти, я буду жестоким владыкой. Судьба мира зависит от тебя.

— Убоги с тобой, слушай, — сдался Понтей. Магистр продолжал возиться с чародеем и, похоже, был занят надолго. — Чтобы лучше владеть магией и создавать новые Заклинания, магам необходимо проходить обряды инициации. Как мы проходим Посвящение Светом, чтобы из Низших стать Средними, так и маги должны проходить сложные ритуалы повышения легкости обращения со сложными структурами Силы. Начиная от Сакрализации Силы, которую даже слабый волшебник может пройти сам, маги продолжают поднимать свои уровни до Высших Магов. Правда, не всем удается его пройти. Если каждый упырь может стать носферату, то не каждый волшебник способен подняться до статуса Высшего Мага. По таксономии Конклава существует двадцать уровней магического Искусства. Сакрализация Силы, например, это обряд, когда волшебник открывает для себя возможность простейших операций с реальностью: телепатия, психокинез, бытовые чары. Это Первый уровень. Вплоть до Третьего уровня маги самостоятельно могут инициировать себя. Первые три уровня являются самыми примитивными, для одиночек, которые стихийно познают волшебство. Начиная с Четвертого уровня требуется помощь других магов. Семь магов Третьего уровня могут поднять уровень на Четвертый одному трехуровневому магу. На это у них уйдет около года. Три мага Четвертого уровня сделают это за три месяца. Дальше время для перехода с уровня на уровень только увеличивается. А если еще учитывать время, которое необходимо инициирующемуся аколиту для медитаций и самопознания, то процесс затягивается на годы. Метка, как у этого чародея, ставится для более легкого и быстрого прохождения инициации. Сообщество магов, в которое он вступает, как бы делится с ним общей энергией, ускоряя его развитие. Каждая группа волшебников имеет свои особые метки инициации, которые помогают молодым послушниками двигаться по уровням. Но до Двадцатого уровня, Владыки Силы, многие волшебники элементарно не успевают дожить. Сейчас во всем мире Владык можно по пальцам пересчитать, хотя в Первую Эпоху у каждого Народа их было несколько.

— Ага, вот как? — Вадлар задумчиво покивал, точно купец, который получил странный товар и теперь думает, как его получше продать. — Гм, это получается, что если у всех Народов были Великие Маги, Владыки Силы, то их кто-то сразу инициировал до Двадцатого уровня? Бессмертные, что ли? А какая им была выгода?

— Не боги и даже не убоги инициировали смертных. А Маги-Драконы, единственные смертные существа Равалона, шагнувшие за Двадцатый уровень оперирования Силой. Их Сила была подобна Власти Бессмертных, но они не могли обойтись без учеников и последователей, чтобы познавать мир не магическим разумом.

— Твой уровень ведь Девятый? — вдруг спросила Иукена. — Но ты же не проходил инициации.

— Как сказать… — Понтей поморщился. — Если не считать шестидесяти магов Сива Третьего уровня, каждую ночь в течение пятнадцати лет корпевших надо мной, то можно считать, что не проходил. Иногда мне хочется вычеркнуть из памяти эти пятнадцать лет… Да и владею я только частично аспектами магии этого уровня. Чары Стихий сложны для меня, психомагия и предметное волшебство — вот моя стихия. — Понтей невесело улыбнулся каламбуру. — У нас, Сива, я единственный, кто поднялся выше Третьего уровня. Остальным не дано. Это как шевелить ушами — или можешь, или нет.

— А чего здесь мочь? — усмехнулся Вадлар. — Берешь руками уши, свои или чужие, и шевелишь. Тоже мне сложности!

— Ох… — простонал Магистр, отрывая ладони от плеча чародея. — Ох, убоговски сложная работа. Каждый Локус болит, чтоб меня…

— Что, снова убоги отодрали, как в прошлый раз? — заботливо спросил Вадлар.

Понтей и Иукена внимательно посмотрели на него, а потом внимательнее — на Уолта.

— Предлагаю, — сказал, прищурившись, Намина Ракура, — когда все закончится, нанять меня для жарки Вадлара Коби Фетиса на медленном магическом огне. Возьму недорого, почти бесплатно.

— Лично я согласна, — объявила Иукена. — А ты, маг, не так уж и плох, как я погляжу.

— Я подумаю, — пообещал Понтей. — Он мне просто еще для моих опытов нужен.

— Да чтоб я тебя, Понтеюшка, еще раз спасал! — возмутился Вадлар. — Чтоб еще раз, раненый, на горбу своем тебя тащил под вражескими стрелами! Чтоб операцию тебе на паху еще раз делал! Кстати, Иукеночка, по поводу последнего — я ему там все отрезал, так что тебе он больше не нужен. Что ты думаешь по поводу двухсот детей и жестокой власти над миром?

— Вадлар, прекращай, — сказал Уолт. — Требуется ваша помощь. Нужно добраться к тем вон огонькам через четыре холма. Это здешние чародеи колдуют. Мне придется полностью погрузиться в телепатию, чтобы собрать их общую Силу, и мне нужно, чтобы вы поддерживали меня. Уважаемая Татгем, Вадлар, возьмете меня под локти и поведете.

— А почему я? — спросила Иукена. — Почему не Понтей?

— У тебя грудь больше, — сказал Вадлар. — И приятней на ощупь. Наверное…

— Потому что Сива будет атаковать сразу же, как только я обрушу всю магию, что здесь есть, на Золтаруса. Ему будет сложно это сделать, если придется отпускать мой локоть, прицеливаться из эфирострела и стрелять.

— Господин маг прав, Иу, — примирительно сказал Понтей. — Это необходимо…

— Ты думаешь, я не понимаю? Если это нужно…

— А я думаю, что дело все-таки в груди.

Уолт встал напротив погруженного в магический сон Вирума. Вздохнул, сконцентрировался. Системы ноэм, структуры ноэзиса, потоки гиле… Так, сделано. Теперь же…

Вирума подняло в воздух вместе с его Кругом. Артефакты в форме синих пирамидок облепили тело чародея, продолжая вместе с тем сохранять в эфирном плане форму Круга. Глаза Магистра закатились, Уолт пошатнулся, и его тут же подхватили Татгем и Фетис. Они начали спускаться с холма, первым летел Вирум, следом Иукена с Вадларом тащили Магистра, замыкал ход Понтей с эфирострелом наперевес.

Никто из них не заметил, как на верхушке холма появилась невысокая, по пояс взрослому человеку, фигурка. Сельхоф Бранди огляделся, высматривая мага и упырей, поправил перевязь с кинжалами на груди и осторожно, прячась, направился вслед за ними.

Его задание было простым.

Не допустить, чтобы Понтей Нах-Хаш Сива выстрелил в бога-упыря из эфирострела. Для этого он мог делать что угодно. То, что вокруг много волшебников, не беспокоило Сельхофа. Как и Ахес, он успевал убивать магов до того, как те соображали, с чем имеют дело. И хоть Мастер сказал ему, чтобы он опасался боевого мага из Школы Магии, Сельхоф был уверен, что легко справится с ним. Его морфе давало ему преимущество перед любым противником.


«Слушайте меня, маги!»

Карик Гилиборнский вздрогнул, испуганно начал озираться. Рядом тем же самым занимались его коллеги, старшие чародеи, до этого создававшие портал. Значит, голос слышал не только он.

«Мое имя — Уолт Намина Ракура. Я боевой маг из Школы Магии. — Всознании поплыли образы великолепных дворцов и многоэтажных зданий, цветущего парка и заполненной книгами Библиотеки. — Я прибыл помочь вам. Тварь в Границе уже близко, и я хочу, чтобы вы вновь соединили свои силы в соборную Силу. Только объединившись, мы сможем уничтожить нашего врага!»

Что за убогство? Как он разговаривает одновременно со всеми чародеями? Надо быть мощным телепатом, чтобы совершить такое. Старшие чародеи переглядывались, недовольно морща лбы. Орден Семерых завидовал Школе Магии, как послушник завидует старшему чародею, и даже если сказанное было правдой, то, как и любой завистник, члены Ордена хотели как-то задеть того, кому завидуют.

Фиолетово-октариновый сгусток Силы, размерами и формой похожий на куриное яйцо, снова начал получать энергию, сплетая чары в полотно портала. Старшие чародеи предпочли проигнорировать голос в сознании. Кто знает, а вдруг это то самое существо, что брело сюда из Границы, к ним и обращается, пытаясь обмануть, задержать, не дать уйти под безопасные стены башни Ордена?

Старшие чародеи не отдавали себе отчета, но их действиями руководил не осознаваемый ими до конца ужас. Он заставлял их бояться всего вокруг, допускать ошибки в создании Заклинания. Они постоянно ошибались и все никак не могли довести портал до состояния работоспособности.

«Тварь появилась в Границе и хочет вырваться на просторы всего мира. Она такое же смертное существо, как и мы с вами. Она может испытывать боль, может умереть. Вам нужно объединить Силу — и тварь будет повержена!»

Уолт понимал, что не стоит говорить магам, кем является Золтарус на самом деле. Узнай они, что к ним приближается бог-упырь, — уже бы бросили и создание портала, и накладывание заклятий Защиты и бежали на своих двоих куда подальше.

«От вас зависит жизнь людей Талора, Элибинера и Майоранга! Вы — единственный предел, который может остановить тварь!»

Старшие чародеи игнорировали голос. Пусть надрывается. Объединенная Сила не помогла Фагусу. Не поможет и им.

«Если вы не верите мне, смотрите! Я потрачу часть своей Силы, чтобы доказать, что я на вашей стороне! Но ее будет мало, чтобы сразить тварь! Смотрите — и уразумейте!»

Уолт, продолжая висеть на руках упырей, шевельнул пальцами. Из пояса вырвался Свиток и полетел в сторону Границы. Он невозбранно пролетел через магическую плотину, державшую энергии в Заклинаниях Защиты, — Защита была только от объектов с другой стороны. Увидеть Свиток мог любой чародей, Уолт окружил его сияющими звездочками, показывая, что он уже здесь, с чародеями, а не в Границе, что он не обман Золтаруса, а реально существующий Магистр.

Карик видел, как окруженный сиянием магический предмет полетел в Границу, к существу, вошедшему уже в третью линию обороны. Пока был жив Фагус, чародеи могли видеть линии обороны как бы сверху, с высоты полета птиц, сейчас эта магия исчезла, а Вторые Глаза все так же рассыпались, стоило им скользнуть по янтарному сиянию существа. Но сейчас чародей смог увидеть, как из неба в землю ударил эннеариновый столп света, грянула возвышенная музыка, прокатившаяся по Границе и пограничью торжественными аккордами, всеми цветами радуги засверкала высокая фигура, в которую обратился эннеариновый свет, развернула белоснежные перистые крылья. Из сложенных ладоней божественного Вестника (а кто это еще мог быть?) полыхнуло огнем до небес. Пламя исчезло, но в руках Вестника осталось что-то едва видимое, что-то на грани восприятия, бесцветное нечто в форме узкого лезвия, вокруг которого таяла реальность.

Вестник вскинул невидимый клинок и пропел на языке, не предназначенном для ушей смертных. Его вел приказ убить существо перед ним, и, как бы ему ни было противно, Вестник собирался выполнить приказ.


Золтарус остановился. Отмахнулся от накативших воспоминаний, оскалил клыки.

— Я уже убивал таких, как ты, — прорычал бог-упырь. — Думаю, убью и на этот раз.

Вестник был совсем рядом, ослепляя белоснежным светом крыльев. Золтарус закрыл глаза. Ему не было нужды в физическом зрении, Внутренний Взор позволял видеть со всех сторон и Вестника, и себя самого, и клочок Границы, где они столкнулись.

Маги… удивили его? Он не ожидал ничего сверх того копья-радуги, к которому пришлось применить Силу. Вестник застал его врасплох. Придется задержаться. До людей недалеко, им некуда бежать, впрочем, большинство пока и не собирались этого делать. С гор слышался шум перенаправляемых метательных машин, с равнин доносились команды солдатам. Удирать собирались только маги, те, кто действительно мог попытаться задержать его.

Ничего не изменилось в мире за время его сна.

Против эфирного воина были бесполезны Пожиратели Плоти. Его мышцы, органы и ткани тела были созданы не Природой, но волшебством богов. Да и осталось мало энергии, заряжающей Пожирателей, а ее стоило хранить, она труднее всех выделяется из поглощаемой жизни людей. Так что было два способа сражаться с посланником Небес: магией смертных, которой Золтарус не владел, или Мощью, бегущей по его крови, Мощью, Дары которой он дал своим Детям, а они нарекли их Силой Крови.

Вестник взмахнул невидимым лезвием, позади которого начинали сгорать частицы действительности, и обрушил удар сверху на Золтаруса. Он снова пропел что-то возвышенное, чудесное, далекое… Бог-упырь, скаля клыки, ударил кулаком навстречу Огненному Лезвию. Кулак и лезвие сошлись, и ревущее пламя обволокло Золтаруса и Вестника. Обволокло и сгинуло, превратив землю под ногами в хрустящее стекло. Вестник сделал шаг назад, оценивающе глядя на невредимого противника. Золтарус встряхнул ладонью, прогоняя на мгновение возникшую боль, и прыгнул на посланника Небесного Града. С его вытянутой руки сорвалась черная молния. Вестник защитил себя, сложив крылья, а Золтарус, увеличив ступню частичной трансформой до размеров Вестника, обрушил ее на белоснежные перья. Вестник пошатнулся, закружились в воздухе перья, и он выбросил невидимый клинок сквозь крылья, прожигая собственную плоть. Лезвие воткнулось в пятку, пламя заклубилось вокруг ноги, образуя пустоту, куда боялась попасть реальность, но кожа Золтаруса на невероятно краткий миг приобрела золотисто-серебристый оттенок, и Вестник сам не заметил, как покатился по земле, отброшенный могучей пульсацией Силы вокруг противника.

Он должен был ощутить Бессмертную кровь, что текла во враге. Он служил Бессмертным богам с момента создания мира, меняя только оболочки, но не разум, и хорошо знал те колебания бытия, которыми сопровождалась поступь богов в Небесах и на Земле. Но в мир смертных спускался не сам Вестник, а его копия. Она снисходила в Равалон, потому что была создана для Вызовов. И копия эта чувствовала в Золтарусе в первую очередь кровь смертного, а не Бессмертного. И сражаться с ним Вестник пытался как со смертным.

В его ограниченный материей мира смертных ум не могла прийти мысль сражаться с нынешним врагом, как с Младшим убогом, на которых не распространяется Великий Закон о Равновесии.

Вестник изначально был обречен, но еще не знал об этом.

Когда Золтарус возник рядом, совершив прыжок, посланник Небес снова ударил его Огненным Клинком, пытаясь отрубить противнику ноги. На этот раз Золтарус не стал бить навстречу невидимому лезвию. Когда Клинок коснулся его левой ноги, он удлинил руки, покрыв ладони острыми крючками, схватился за крылья Вестника и рванул их на себя. Оранжевое облако пламени скрыло обоих, а когда оно исчезло, Золтарус стоял над Вестником, победно держа высоко над собой вырванные из спины белоснежные крылья и ногой вдавив голову поверженного в хрустящее стекло. Вестник пел, и в песне лилась серая печаль проигравшего.

Он не мог кричать. Только петь.

И песнь оборвалась, когда Золтарус, челюсть которого опустилась до живота, отобрал у Вестника скелет, поместив эфирные кости в субпространство внутри себя. Плоть лужицей растеклась по раскрошившемуся стеклу, органы холмами вздыбливались в ней. Голова Вестника была тут же раздавлена увеличившейся ногой Золтаруса. Золотисто-голубая кровь струилась по стеклу. Замерцавшая плоть возвращалась в измерение Небесного Града, белые перья сыпались из рук бога-упыря, исчезая в падении.

Еще один Вестник пал от его руки.

Золтарус взревел. Его победный рев понесся по Границе, заставляя вздрагивать ее обитателей. Поменяли направление своего бега стада гронов, стремившихся на ежемесячный поединок с к’яаардами; Живая Река опустилась под землю; Младенец упал на спину и заревел; попрятались в пещеры гидры; мыши бешкмшко свернулись в искривленных плоскостях, прячась за многомерными измерениями; Болотные Гости попрыгали в озеро, вокруг которого блуждали с тех пор, как появились в Границе, но в которое никак не решались войти, потому что привыкли жить в трясинах; познавший Мысли Тварца Белый Маг, эльф Гвоздедир, помнивший начало Первой Эпохи, уронил бисер на пол своей избушки и рассеянно принялся его собирать, пытаясь вспомнить, кто он такой, почему он здесь и зачем он делает то, что делает…

Рев бога-упыря промчался и над пограничьем. Задрожали элибинерцы, чуть не ударившись в бег; вздрогнули Ночные эльфы, северяне-наемники и обслуга метательных машин; затрепетали чародеи, в очередной раз совершив ошибку в создании Заклинания портала.

Золтарус перевел дух и сделал шаг в сторону пограничья.

Он вошел в третью линию обороны. И стрелы, пущенные в него элибинерскими стрелками, почти все не долетели до цели, — страх мешал лучникам и арбалетчикам точно послать стрелу.

Бог-упырь улыбнулся. Час его торжества неотвратимо приближался.


«Вы видели! И я снова обращаюсь к вам, маги! Соедините свою Силу! Ударим вместе! Вот Заклинание, что приготовлено мною для удара по твари! Дайте мне Силу — и мы победим!»

Перед Кариком поплыла схема Заклинания. Суть его была проста, но такого еще никто никогда не делал, по крайней мере Ордену Семерых не приходилось встречать описание подобного чародейства ни в своих хрониках, ни в общедоступных анналах Конклава. Магистр предлагал сотворить Периметр Заклинания, не Заклинаний, а именно Заклинания, когда все Силы — Стихий и Элементалей, Живого и Мертвого, Начал и Изначальных, Астрала и Эфира — атаковали бы одновременно не различными заклятиями, а энергетическими звеньями одной цепи Силы, преобразуя потоки энергий с невиданным размахом, чтобы создать… создать… создать такое, чему еще не было аналогов в магической практике Равалона.

Придумавший это, безусловно, был гением магии.

Уолт и Понтей, вместе разработавшие теорию Периметра Заклинания за час пути по Лесному Коридору, были бы, наверное, польщены, узнай они мысли старшего чародея Карика Гилиборнского.

Но этот Магистр все равно дурак, если думает, будто волшебники Ордена Семерых рискнут своей шкурой и поделятся Силой, которая должна спасти их. Как бы ни было хорошо его Заклинание, оно требует всю совокупную Силу чародеев. А она нужна им самим…

Что? Что они делают? Как они посмели? Да их же… Да они же…

Лихими вихрями Сила взлетала над младшими чародеями, что продолжали сидеть в Кругах на холмах. Удивительной красоты алая воронка, состоящая из кристаллических решеток, по которой бегали элементали Стихий, появилась над холмами Грусти. Вихри Силы, поглощая энергию артефактов и силовых линий, на которых располагались младшие чародеи, вливались в воронку.

Они были молоды. Они еще не познали сладости пресыщенной жизни старших чародеев и не понимали, что могут потерять. Они не хотели бояться. Они хотели действия. Они решили помочь Магистру, который пришел на помощь им. Не сразу и не каждый осмелился на это, зная, чем грозит неповиновение старшим чародеям, но когда первые потоки Силы хлынули в заготовку для Заклинания, предоставленную Магистром, за ней следом устремились магические энергии из всех Кругов.

Затряслись Заклинания Защиты, когда эфирная мощь понеслась в небо. Они питались Силой из Кругов, и сейчас больше ничего не поддерживало их. Старшие чародеи изумленно смотрели, как оседает земля Земных Стен, как жухнет Страж-Трава, как улетают освободившиеся от Ветряной Защиты ветры, как распадается Решетка Тьмы, как гаснут Огненные Засовы, как Неизменность Изменяющегося теряет противоречие, лежащее в ее основе, и исчезает, как разбегаются Защитники Виновности, вспомнив, что никакие они не Защитники, а всего лишь Духи, одетые в доспехи из магии. Младшие чародеи отдавали Периметру Заклинания всю собранную ими Силу. К ним неожиданно подключились послушники, вплоть до тех, кто только что прошел Сакрализацию Силы. Эти старались как могли, выбрасывая из ауры ниточки Силы, делясь своими поднакопленными чарами с алой воронкой над холмами.

Старшие чародеи могли только наблюдать. Вмешиваться в систему, которой стали младшие чародеи и послушники, сейчас было опасно. Эфирная отдача могла лишить жизни. А жизнь свою старшие чародеи ценили выше целей Ордена.


В третьей линии обороны заработала магия, которую до этого никто не удосужился активировать. Черно-белый шар, соединение несоединимого, Тьмы и Света, всплыл из разошедшейся перед богом-упырем земли, колыхнулось Поле Сил, отозвавшись в Локусах Души магов. Шар ударил в Золтаруса и начал теснить его обратно во вторую линию обороны. Тело бога-упыря видоизменялось несколько раз: он то бил по шару увеличившимися ладонями, то хлестал длинными крыльями, то поливал кислотой изо рта, то вгрызался в него с головой, прибавившей в объеме, то мерцал, наполовину погружаясь внутрь. Противостояние Силы безликих Начал и Силы Бессмертного длилось до тех пор, пока Золтарус, взревев, не обрушил на сплетение Света и Тьмы часть своей божественной Силы. Эннеариновый клюв появился на его правом кулаке и распахнулся, явив миру два ряда безостановочно движущихся острых зубов. Золтарус вонзил его в черно-белый шар, и все, что оказалось внутри клюва, стало серебристо-золотой жидкостью. Божественной Силой Золтаруса было обращать все в собственную кровь, ведь его Принципом бытия была Кровь, исподнее Крови, та черная сторона, которой чурались даже убоги и которая в Золтарусе наконец обрела своего носителя.

Тьма и Свет исчезали в клюве, который пожирал самое существенное в их соединении, разрывая скрепы, связавшие Начала, и сами Начала. И текла на землю и на обломки артефактов серебристо-золотая жидкость, в которую обращались Свет и Тьма, кривился Золтарус, смертной своей оболочкой испытывая муки от кипящей в нем Искры Творения, и уменьшался черно-белый шар.

За это Золтарус и не любил магов. Они заставляли его обращаться к божественной Силе, доставляющей ему не сравнимую ни с чем боль, которую не выдержал бы ни один смертный в мире. Только он, смертный, ставший богом и обретший Бессмертие, мог вытерпеть эти воистину божественные муки.

Шар был поглощен клювом полностью, и Золтарус остановился, оттесненный к началу второй линии обороны. Свое дело Свет и Тьма сделали, дав людям чуть больше времени пожить и подготовиться к новому колдовству. Золтарус без Внутреннего Взора в подробностях видел алую воронку с решетками внутри, скользящих туда-сюда элементалей. Могучее орудие ковалось в магической кузне против него.

Игры закончились, понял Золтарус. Обращаться снова к своей божественной Силе ему не хотелось. Пора выполнять обещание Верным. Людей останется меньше, чем бы хотелось, но в мире их куда больше. Он успеет сполна насладиться сладостью их крови.

Золтарус приготовился отрастить крылья. Он домчит до магов за несколько секунд. Да, он убьет их, проклятое племя, что заставило бога-упыря обратиться к Силе Бессмертия в его крови!

Трансформа двинулась от сердца к лопаткам, но остановилась, не завершившись. Золтарус поднял голову. Он уже слышал свист рассекающего небо тела, он уже знал, что кто-то приближается. Новый враг? Похоже на то.

Друзей в Равалоне у него ведь точно нет.

Он чуть переместился, чтобы падающий с небес болид не свалился ему на голову. Раскаленное до черноты пламя врезалось в землю, тугой ветер завыл, обтекая Золтаруса. Бог-упырь стоял неподвижно, как будто ничего не происходило. Его белые волосы даже не шевелились под шквальным ветром.

Черное пламя опало, оставив после себя глубокую воронку и зависшего над ней Лесного эльфа, облаченного тремя пересекающимися Топосами.

Маэлдрон-Разрушитель и бог-упырь смотрели друг на друга, и ни одному из них не нравилось увиденное.


Уолт копил Силу, вплоть до крупиц, поступающих от самых слабых магов. Наполовину собравший нужную энергию Периметр Заклинания освещал алым светом всю площадь холмов Грусти. Но сильнейшие из магов не торопились делиться волшебством. Они что, совсем из ума выжили, не видели, что сотворил с Вестником Золтарус? Ведь это должно было показать, что они не отсидятся в своих магических Башнях, если у них вертелась такая мысль. Вестники Бессмертных всегда использовались для штурма Башен Магов, будучи колдовским эквивалентом осадных машин, и победа Золтаруса над посланником богов ясно демонстрировала, что Башни не станут надежной преградой. Или они этого не понимают? Неужели Уолт слишком хорошего мнения об Ордене Семерых? Неужто забыл, что большую часть студентов Школы Магии составляют балбесы и самодуры, которым нужен статус выпускника Школы, а не знания? Поведение старших волшебников неприятно поразило Намина Ракуру.

Он чуть не пропустил появление Маэлдрона, сосредоточившись на структурировании Периметра и поддержании связи с чародеями. Когда Латиэлл сиэ Ниорэ возник рядом с Золтарусом, у боевого мага отвисла ментальная челюсть. Уж кого он меньше всего ожидал увидеть, так это Главного Стража Диренуриана. Но, кажется, эльф и упырь собирались заняться друг другом, а это давало шанс достать недостающей для Периметра магии. Хотелось бы, чтобы они прибили друг друга, но вряд ли. Золтарус — бог, Латиэлл — Разрушитель. Победит один из них. У Маэлдрона были шансы поразить бога, если в пылу схватки он окончательно воплотится. Но тогда Периметр Заклинания тоже пригодится, потому что хуже бога-упыря только воплощенный Разрушитель.

Уолт и его группа уже довольно близко подошли к собравшимся возле недостроенного портала магам, когда те заметили их. Ощетинившись Заклинаниями и угрюмым молчанием, волшебники уставились на приближавшуюся пятерку. Кто-то указал на летящего впереди парнишку, произнесли его имя и угрозы. Огненная струйка пробежала в метре от тащивших Уолта упырей, отмеряя границу, за которой нежданным гостям категорически не будут рады. Вадлар угрожающе перехватил Посох Ночи, но, заставив свою руку подняться и улечься на плечо Фетису, маг остановил упыря.

«Я боевой маг, который говорил с вами. Я нижайше прошу вас присоединиться к моему Заклинанию. Без вас оно не будет закончено…»

— Никто не знает, поможет ли Заклинание, — хмуро возразил ближайший к Уолту чародей с коротко стриженной бородкой.

За ним раскашлялся низенький чернобородый старик:

— Не лучше ли предупредить Конклав?

— А Конклав и так все знает, — влез в разговор Вадлар, заставив Уолта ментально застонать. — Мы здесь потому, что Конклав не хочет огласки и общественного резонанса.

Маги сосредоточили взгляды на Фетисе. Кто-то тихо спросил, что такое «резонанс». Уолт напрягся. Если хоть один из них заметит чары иллюзии, всему конец, придется и отбиваться от этих перетрусивших людей, и пытаться поддерживать Периметр, а в таком состоянии он может что-то одно.

— Согласно семьдесят второму положению тридцать второго Номоса, все подчиненные Конклаву маги обязаны предоставлять тайную помощь в случае иномировых прорывов. — Понтей выступил вперед.

Уолт попытался припомнить хотя бы краткое содержание тридцать второго Номоса, но пришел к выводу, что, кроме первых пяти, ничегошеньки больше не помнит. Для знания хитросплетений Номоса у Школы имелись выпускники юридических университетов; зарплата лучших из них равнялась зарплате членов Ректората. Школа постоянно конфликтовала с Конклавом, который пытался уличить ее в нарушениях Номосов для солидных штрафных санкций, и юристы корпели над «Собранием Номосов» не менее усердно, чем прилежные студенты над трактатами по магии.

— Иномировой прорыв? — переспросил чародей. — Где доказательства?

— Третий параграф четырнадцатого положения пятьдесят третьего Номоса. — Понтей нахмурился. — При повышении магической угрозы до уровня 8-П маги должны предоставлять помощь без доказательств конкретного проявления 8-П.

— Да как же узнать, что это уровень 8-П?! — вскричал рыжебородый маг из-за спины короткобородого чародея.

— Мы измерили его по влиянию на реликтовое излучения Астрала. — сказал Понтей. — Вы можете сделать это сами. Представлять доказательства я не буду согласно третьему параграфу четырнадцатого положения пятьдесят третьего Номоса. Но проверяющая комиссия легко сможет восстановить уровень угрозы.

Сива врал, беззастенчиво врал, отлично зная, что для выхода в Астрал требуется длительное время подготовки и что уровень 8-П (Прорыв магически активного существа) здесь напрочь отсутствует. Золтарус был плоть от плоти Равалона. Но прямо сейчас волшебники Ордена Семерых не могли проверить его слова.

Молодец. Уолт бы не догадался сослаться на Номосы. Сложно ссылаться на то, чего не знаешь.

Заметив, как некоторые чародеи втянули головы в плечи при упоминании комиссии, Понтей решил давить в том же ключе:

— Комиссия также будет проверять адекватность действий каждого мага, присутствующего здесь. И будет судить о его поступках согласно второму положению двадцать седьмого Номоса: оказание магического воздействия во вверенной магическому сообществу территории.

— Но как же… — начал кто-то.

Сива перебил его.

— Первый и второй Номосы! — провозгласил Понтей. — Мне напомнить их вам, высокочтимые маги?

— Не надо, — угрюмо сказал короткобородый.

Еще бы. Все маги, принявшие этот Номос, безоговорочно подчиняются Конклаву. Это первый Номос. Все маги, подчиняющиеся Конклаву, в случае неповиновения будут наказаны вплоть до лишения магических способностей и казни. Это второй Номос.

Их, наверное, наизусть знает каждый маг в Серединных Землях.

«Ваша Сила. Это все, что нам нужно. Я не заставлю вас лезть из Локусов вон. Конклав щедро наградит вас за вашу помощь. Или вы воспрепятствуете его воле?»

Хорошо, что Уолт не назвал своего имени. Плохо, что сказал, что он из Школы Магии. А если эти решат обратиться в Конклав? Впрочем, обязательно обратятся, составив подробное описание Уолта. В Школу тут же примчатся проверяющие. Уолт сильно рисковал. Слова Архиректора о чистке памяти были свежи, словно он говорил их недавно. Впрочем, только второй день заканчивается с того момента, как его послали выполнять Договор с Лангарэем.

Но Сила нужна. Придется рисковать.

Может, стоило принять предлагаемое насмешливым голосом Могущество? Может, зря он отказался от Силы? Кто же знал, что в ящике спит бог-упырь? Нет. Не зря. Потому что на Великую Силу нельзя полагаться. Великая Сила требует и Великой Ответственности, и тяжек жребий принявшего эту судьбу, ибо с этих пор его жизнь перестает быть его жизнью и становится непрекращающимся Поступком, деянием на грани Порядка и Хаоса, когда он несет ответ за каждое свое действие, поскольку от них, этих действий, зависит не только его жизнь, но и жизнь тысяч смертных вокруг.

И если получивший Великую Силу не будет владеть Великой Ответственностью, то будет он…

Золтарусом будет он. Богом-упырем, потерявшим смысл жизни, раз жаждет он уничтожить все и вся. Богом-упырем, лишившимся способности ощущать чувства ближних, раз для него важны только свои желания. Богом-упырем, не несущим ответа за свои действия, потому что не перед кем ему держать ответ, кроме себя, а для него есть только его Я, самодовольное Я, которому, кроме этого Я, ничего больше и не надо. Богом-упырем, который все равно бы разрушил мир, даже не желай он этого, потому что слабы смертные, ничтожны и слабы перед могуществом необъятных Сил, и трудно, ой как трудно ничтожеству нести бремя Великой Ответственности.

Смог бы ты, Уолт Намина Ракура? Готов ты к Великой Ответственности? Нет. Конечно, не смог бы. Я и так несу груз, который мне не по плечам. Куда уж мне Великая Ответственность? Правильно я сделал, что отказался от предлагаемой Силы. Нужно стараться все сделать имеющейся, стараться сделать так, как сделал бы именно ты, а не тот, кто возник на твоем месте, когда Власть заструится по Локусам Души…

Пускай Архиректор и Алесандр думают, что сказать Конклаву. Не стоит забивать себе голову посторонними мыслями.

Уничтожить Золтаруса. Вот и все. Понятно, Уолт? Понятно, Уолт.

— …Мне бы хотелось, чтобы вы закрепили на ауре, что мы добровольно предлагаем свою Силу, — говорил короткобородый. — Без упоминания Номосов. В таком случае мы беспрекословно предоставим вам всю имеющуюся в нашем распоряжении магию.

«Договорились. Но только после того, как вы добавите свою Силу к Заклинанию. Я даю вам слово. Клянусь восьмым Корпусом Школы Магии, средоточием ее могущества и мощи…»

Восьмого Корпуса не существовало, но чародеям Ордена Семерых не стоило об это знать, верно? Они и так плохо соображают от ужаса. В другой ситуации, попытайся кто-то обмануть команду боевых магов, те скрутили бы обманщика и предоставили его Конклаву для разбирательств. Их было около сорока человек, на уровень-два ниже магического оперирования реальностью. Создай они Круг и скажи Уолту решительное «нет», Намина Ракура десять раз бы подумал, связываться ему с ними или нет, и каждый из десяти раз твердо бы знал: не связываться.

У страха глаза велики. Они испугались призрака Конклава, этого пугала свободолюбивых магов Серединных Земель. Смертные — странные существа. Решили разобраться с проблемой лишь потому, что, если оставить ее, появятся новые проблемы. Как просто. Стоило пригрозить магам расправой Конклава, как близкая и более ощутимая угроза отступила на задний план, уступая место эфемерной и отдаленной (и вообще не существующей). Сива быстро сообразил, что делать. Хотя нет, Вадлар первым упомянул Конклав. А Фетис-то — голова! Если бы не привычка придуриваться, вообще бы был замечательным парнем, хоть и упырь.

Короткобородый попытался еще что-то выторговать, но насупленный вид Вадлара и упоминание первого и второго Номоса заставили его сдаться. На лице короткобородого чародея было разборчиво написано, что он очень жалеет, что портал не был создан до появления Магистра и его компании, сыплющей знаниями Номосов.

«Встаньте в круг… Сконцентрируйтесь… Вот нужные мыслеформы… Теперь направляйте Силу по этим каналам…»

Они все-таки пытались оставить себе хоть немного Силы, пытались припрятать ее, скрыв в глубинах ауры. Уолт бесцеремонно отобрал заначки. Сюсюкаться с чародеями он больше не собирался. Отдавшись в его власть, они превратились в лимоны, которые он мог безостановочно выжимать. Впрочем, делать это боевой маг не собирался, он ведь не чернокнижник или некромаг какой-нибудь.

Воронка почти заполнилась Силой, когда в постоянно сотрясаемом Поле Сил произошло изменение, негативно отразившееся на передаче магических энергий. Пронесшийся по колдовским полям разрыв эфирных связей чуть не разрушил стройную систему подачи Силы, и Уолту теперь приходилось мотаться между подчинившимися его воле волшебниками и восстанавливать связи.

Сомнений не было, кто-то из сражавшейся парочки «бог-упырь — Маэлдрон-Разрушитель» нанес смертельный удар.

Но кто?


Они неотрывно смотрели друг другу в глаза, не скрывая ничего. Оба видели души друг друга — душу живую и душу мертвую.

И в душе живой не было ничего, кроме ярости, клокочущей раскатами гнева и громом неистовства. Эта ярость была готова уничтожить мир, если ее не остановить, залить мир огнем, испепелив все.

И в душе мертвой не было ничего, кроме безумия, расползающегося кляксами сумасшествия и волнами умопомешательства. Это безумие было готово уничтожить мир, если его не остановить, превратить мир в холодную безмятежность, заковав все в лед.

И чем сильнее Золтарус вглядывался в душу Латиэлла, тем сильнее становился запах сожженного мира.

И чем сильнее Латиэлл вглядывался в душу Золтаруса, тем сильнее становилось чувство холода.

Противники, достойные друг друга, ждали, кто первым начнет атаку и допустит ошибку.

Первым не выдержал Маэлдрон. Слишком сильна была память о карлу, от которых остались только кости, слишком много боли приносила эта память. Огненные шары вспухли вокруг Золтаруса, декариновыми протуберанцами очертив вокруг бога-упыря настоящую огненную сеть, которая начала сжиматься, едва появившись. Соединив руки над собой, Латиэлл создал ветвистую белую молнию, которой ударил сквозь огненную сеть, целя в голову противника. Ярость, собранная в эту молнию, злой Силой своей могла обратить в пыль гору.

На миг Золтарусу показалось, что за спиной Лесного эльфа возникли темные фигуры. Высокие, широкоплечие, гордые, они полнились той яростью, что падала на него в виде белой молнии. Словно одобряя действия карлу, они кивнули, вскинув правые руки в приветственном жесте.

Бог-упырь схватился за сеть, огонь потек по ладоням, но он почувствовал только легкое жжение и в два счета разорвал пламенную сеть. И тут белая молния обрушилась на него. Он не ожидал, что ярость Лесного эльфа, ярость простого смертного, пускай и мага, сумеет опалить его. Он не ожидал, что мгновенная боль пронесется по телу, по каждой клеточке, заставив его испытать подзабытое за века чувство опасности. Но эльф сумел причинить ему боль, а это не удавалось даже Вестникам.

Золтарус никогда не слышал о Маэлдронах, а если бы и слышал, все равно бы не поверил, что смертные, пускай и полубоги, сравняются в Силе и Могуществе с богом, пускай и бывшим смертным.

Подзабытое чувство физической боли заставило Золтаруса взреветь. И обрадоваться. Может, Лесной эльф сможет убить его? Может, именно карлу спасет его Народ?

Тогда нельзя сдерживаться. Нужно биться в полную силу, чтобы и враг не сдерживался. Успокой мое безумие, враг! Избавь меня от вопросов! Убей меня! Убей меня в сражении, ибо только так достойно убить Бессмертного!

Он бросился на Лесного эльфа, меняя облик за обликом, беря лучшее от тех трансформ, что были в нем. Кислота и зубастая пасть, костяной хвост и управляемые острые наросты плоти, сжатое пространство и сводящий с ума звук, лапы с крюками и дурманящие иллюзии, ядовитые креатуры и мысли-приказы умереть, жидкий огонь и мертвая вода. Багровые жгуты вспарывали воздух. Щелкал клюв на левой руке. Золтарус не сдерживался.

И навстречу ему яростно засверкали Топосы. Огонь и Ветер, Земля и Вода, Свет и Тьма, Тень и Сумерки, Разрушение и еще большее Разрушение — воющая магия била навстречу богу-упырю, и Сила эта была ужасающей. Золтарус не ожидал столь неукротимого фонтана магической энергии, но только обрадовался сильнее. И захохотал.

В ответ засмеялся карлу — и засмеялись темные фигуры за его спиной.

Огненная ярость и ледяное безумие сошлись грудь в грудь. Три багровых жгута жадно устремились к плоти Маэлдрона-Разрушителя, разноцветье Топосов сжимало в магические тиски бога-упыря. Магия Маэлдрона изничтожала трансформы Золтаруса, трансформы Золтаруса истребляли колдовские удары Маэлдрона. Плотность магии в Топосах была такой, что багровые жгуты двигались в них очень медленно и при желании Латиэлл легко смог бы уклониться от них. Но карлу слишком хотел достать врага, его ярость смела рассудок и знала только одно — убить! Все его естество гнало потоки уничтожающего волшебства на Золтаруса, и обычные чары защитного поля, поставленные Латиэллом еще во время поединка с Вишмаганом, не могли сдержать божественных чар, из которых были созданы Пожиратели Плоти.

Стихии и Начала, объединенные волшбой Разрушения, возведенного Латиэллом в абсолют, врезались в Золтаруса. И та субстанция, что была названа смертными Онтическим Эфиром, дрогнула. Эманация Искры Творения, невидимая, неощутимая и существующая как переплетение потенциальных и актуальных частиц среды Бессмертности ее носителя, всегда стояла на защите Золтаруса с тех пор, как золотая кровь бога и серебряная кровь убога смешались в Диком упыре, дав ей жизнь. Попади бог-упырь в самое сердце родившейся звезды — и она бы защитила его от дикой и почти бесконечной энергии, бушующей в новом светиле. Но когда к Силам, к магии, что несла существование и жизнь, созидание и уничтожение, творение планет и измерений, галактик и реальностей, непрерывные концы Света и начала Тьмы, против которой она всегда могла противопоставить такую же Силу, поскольку была она частью от этой магии, прибавилась ничтожная для таких масштабов воля-ярость смертного существа, о сущности которой Бессмертные знают очень мало, — субстанция Онтического Эфира дрогнула.

Она не исчезла, она просто сдержала всю магию, направленную в Золтаруса, но не смогла сдержать ярость смертного Лесного эльфа, окутанную проклятиями и чистотой энергий, что рождаются в стуке сердца. Ярость прошла сквозь Онтический Эфир, ведя за собой откат от Разрушения, остановленного Онтическим Эфиром. И обвитая мучениями и страданиями боль расколола сущность Золтаруса, суть бога-упыря. Он заорал, когда взорвались его руки, когда отвалились его ступни, когда начала раздуваться голова и из глазниц начали вытекать глаза, а в груди появляться провалы в никуда. И испытываемая богом-упырем боль была сродни боли при использовании божественной Власти, но если та тысячами мелких иголок пронзала его, то эта ржавым тупым топором рубила его на части.

В Лесном Коридоре внимательно следивший за схваткой Мастер побледнел и сжал кулаки, вонзив ногти в кожу так, что потекла кровь, но он не заметил этого.

Латиэлл вскрикнул от радости, когда увидел, что происходит с его врагом, но тут багровые жгуты, без труда преодолев силовое поле, коснулись Маэлдрона. И плоть начала исчезать, заставив карлу судорожно закрутиться на месте и покрыть свое тело очищающим пламенем, будто это могло помочь. Пожиратели Плоти, добравшись до заветной добычи, действовали быстро и неумолимо. Кожа, мышцы, жир, органы, нервы, каждая клетка — все пожиралось багровыми жгутами. В воздухе завис, покрытый собственным пламенем, скелет. Воздушные элементали продолжали держать вызвавшего их мага, и пылающий костяк напоминал картины художников-райтоглорвинов, повествующих о последних днях мира, когда Грозный Добряк сольется с Сущностью Тварца и мир переродится заново. Темные фигуры исчезли, и никто не мог сказать, были ли они…

А тело Золтаруса, стоило сгинуть Маэлдрону, начало восстанавливаться. Онтический Эфир пришел в норму и возвращал естественный вид бога-упыря, воссоздавая его заново из беспредельности своего потенциального существования, Властью Бессмертия изгоняя Смерть и ее слуг из актуального бытия Золтаруса. Красные лучики сновали от плеч бога-упыря, возвращая ему руки, синие лучики прыгали в глазницах, заново создавая лиловые глаза, дыры в груди затягивались желтыми лучиками, белые лучики творили ступни.

Он был богом. И Онтический Эфир не мог позволить богу умереть.

Золтарус взглянул на огненные останки врага. Заклинание Полета до сих пор не распалось на составные чары. Бог-упырь с сожалением вздохнул. Эльфу не суждено убить его. Эльф оказался слабее. А значит, этому миру не избежать гибели.

…И его Народу…

Правда, было странно, что воздушные элементали все еще оставались в Равалоне, а не убрались в свой мир. Когда-то Дети, что взяли себе имя Сива, что значило Собирающие, рассказывали богу-упырю, что с гибелью мага исчезнут все его заклятия, если только это не предсмертное проклятие, или закрепленное за источником энергии Заклинание, или некромагическое изменение. Проклясть Золтаруса карлу просто бы не успел, то же самое и с источником энергии, оставалось только некросинное заклятие, но бог-упырь не улавливал излучений Смерти…

Ответом стала яркая зеленая вспышка на лбу пылающего черепа, исходившая от камешка, которого до этого не было видно в языках пламени. От камешка побежали ободки обруча, охватившего голову, изнутри обруча поползли толстые стебли, охватывающие кости и гасящие огонь. На стеблях раскрывались маленькие листочки, плотно сжимающиеся друг с другом и облепляющие кости. Золтарус не успел и глазом моргнуть, как скелет Лесного эльфа оказался покрыт стеблями и листвой, напоминая набитое растениями чучело. Потом от обруча по всему «чучелу» словно прошла зыбь, и там, где она проходила, листья скукоживались, сворачивались в трубочки и обращались в гладкую, как у новорожденного, кожу.

Темные фигуры вернулись — и теперь их макушки касались небес, и звезды мутно мерцали, не в силах дарить свое сияние из-за яростных великанов. Они смеялись, положив руки на плечи Маэлдрона, и казалось, что они заполонили все пространство до горизонта. И Лесной эльф не казался малюткой на их фоне, равным он был им — и ярость его была яростью темных великанов.

Земля под ногами Золтаруса шевельнулась, и ветви с железными листьями, по которым бегали черные огоньки, разбрасывающиеся фиолетовыми искорками, распрямились прямо перед богом-упырем, согнулись, метя в него. Он отпрыгнул назад и ударился спиной о такие же ветви, царапнувшие его спину листьями. Огоньки поскакали по Онтическому Эфиру, обжигая кожу, но они были намного слабее недавнего магического удара карлу. Другое дело, что после удара кулаком по ветви она не сломалась, а только качнулась назад и, выпрямившись, полоснула железом кулак Золтаруса. Вред она не причинила, но к расползавшимся по телу огонькам добавилось еще несколько. А ветви продолжали расти, они выползали из-под земли, показались гибкие стволы, сиявшие тем же светом, что и камешек в обруче Лесного эльфа.

Выпустив из пальцев левой руки когти размером с саблю, Золтарус полоснул окружавшие его деревья, оставив только рваные следы на коре, которые тут же затянулись октарином. Стволы росли из земли так массово, что уже настоящая стена взяла в кольцо бога-упыря. Листья дребезжали, огоньки сыпались без остановки, и по телу Золтаруса будто ползали жирные мухи, которые никак не желали улетать. Он высвободил Пожирателей Плоти, хлестанув деревья, но, когда с них исчезла кора, октариновый свет потек по голым стволам, возвращая им одеяние.

Золтарус зашипел. Божественная Власть сконцентрировалась в правой руке, и защелкал клюв, готовый обращать все в кровь Золтаруса. Эльф заплатит за то, что он снова испытывает проклятую боль божественных мук, испытывает — и не умирает после этого.

Ветви и стволы сливались в нечто единое. Земля снова зашевелилась, под ногами извивались крупные ветви, словно черви после дождя. Золтарус заревел, и в этом реве не было уже совершенно ничего от смертного, каким он когда-то был. Клюв начал терзать деревья, зубы пережевывали древесину и отплевывались серебром и золотом. Стволы чахли, осыпались влажной массой, но их место сразу занимали новые гибкие деревца, звеня железом листьев. Вокруг вставал настоящий лес; бог-упырь уже балансировал на ветвях, которые поднимали его вместе с верхушками растущих рядом изумрудных стволов.

Глаза карлу пылали зеленым огнем, его руки беспрерывно двигались, и с крутящихся ладоней вырывалась в мир незамутненная Сила Живой Природы. Топосы приглушенно светились, их магический спектр был почти незаметен в интенсивно-зеленой Мощи, которой Лесной эльф открыл дорогу в узкую для нее реальность. Он стал Воротами, створки которых распахнулись целиком и полностью, и то, что в нем называло себя Латиэллом сиэ Ниорэ, исчезло, и осталась только бескрайность Космоса, в котором носились семена Жизни. И вся Сила этой бескрайности била по богу-упырю, по единственному существу, на которое сейчас был направлен гнев Маэлдрона, ставшего Дверью в мир смертных для полноты всего бытия Живой Природы.

Шелест листьев, перепевы птиц, жужжание насекомых, игры зверят, аромат цветов, пробивающихся сквозь перегной травы… и, чуть слышно, накатывание волн на берег, темнота неизмеримых глубин, где шевелятся создания, один вид которых способен напугать кракенов и левиафанов, покачивание водорослей… и, еще менее слышно, рокот вулканов, обвал в горах, прыжки козлов по скалам… и, совсем не слышно, скольжение по невидимым путям тысячи тысяч живородных Духов, которые кружат над флорой и фауной в бесконечных хороводах, и…

Ничего этого не было, но все это вторгалось в чувства Золтаруса, и все это было противно Золтарусу. Он приготовился к тому, что от его тела будут отрывать куски — и от его тела отрывались куски, когда ветви с железными листьями совокупными ударами хлопали по спине и плечам, пробивая Онтический Эфир, тут же восстанавливающий тело бога-упыря. Он приготовился испытать боль — и он испытывал боль, боль, которая сжигала вопросы, которые не успевали добраться до разума и заполонить его приступом безумия. Он приготовился умереть — но он не умирал, только телу причинялся бесполезный вред, и испытывалась боль, ненавистная ему уже не менее, чем боль от вопросов. Но еще больше его мучил поток Жизни, в который Золтарус оказался заключен волшебным лесом, где гибкие деревья с железными листьями перемежались крошечными деревцами с мелкими оранжевыми листочками, по которым текли таинственные знаки, крупными деревьями с листьями в форме пентаграммы, постоянно меняющими цвет, шевелящимся кустарником, принимавшим формы всех смертных Народов, которые населяли Равалон и таких, которые никогда не ступали по его земле или мчались в его небесах, огромными, с голову горных великанов, цветочными бутонами, которые, раскрываясь, выпускали сверкающую золотистыми многогранниками пыльцу, черными, как душа закоренелого преступника, травами в рост тролля и белыми, словно крылья Вестников богов, лозами, завивающимися как локоны эльфийской принцессы.

Флора торжествовала вокруг Золтаруса, и проглатывающий ее клюв ничего не мог с ней сделать. Сожранные им растительные сущности почти сразу же заменялись другими. Серебро и золото потоками текли по стволам и лозам, а Жизнь рвалась смять сопротивляющуюся ее давлению не-жизнь. Окажись тут армия андедов в несколько сот тысяч зомби, она была бы свободно переработана в материал для новых жизненных потоков и их носителей. Но здесь был бог-упырь. Бог-упырь, который был не-живым, а не не-мертвым. И Жизнь не могла убить его, только приносила боль.

Золтарус ненавидел боль. Для него за столетия головных мучений любаяболь была схожа с болью вопросов.

Черные стебли, потянувшиеся по деревьям вверх, оплетали его ноги, пытаясь стянуть вниз, в мешанину жизни и энергий, бьющую ключом. Потоки энергий от Лесного эльфа создали как бы перевернутую полусферу, где основная магия Живой Природы собралась на дне и восходила в виде флоры наверх. И сейчас Золтаруса хотели стащить туда, на дно полусферы, в сердцевину волшебства Живой Природы, где его намеревались сделать частью вечного жизненного потока, разлитого по всему Мирозданию. Он бы не умер, как не умирает сама жизнь, он бы расплескался по всем реальностям и измерениям Равалона, отдав свои частицы в эфирную плоть жизненных Духов.

Он бы не умер. И не перестал задавать себе вопросы.

Золтарус заревел-зашипел. Против Жизни Мертвая Сила трансформ не поможет. Только божественная Власть. Или его, лично его Сила Крови, для которой, впрочем, время еще не наступило.

Тогда только божественная Мощь.

Бурно расплескавшаяся энергия разорвала стебли вокруг ног Золтаруса, отодвинула бегающие по нему огоньки, заставила отклониться деревья и рывком вошла в правую руку с клювом. Клюв распахнулся, первый ряд зубов начал выдвигаться вперед, увеличиваясь, эннеариновый свет затопил весь созданный Живой Природой лес. Первый ряд зубов увеличился до размера двух Золтарусов, как в высоту, так и в ширину. Эта пасть сочилась такой злобой, что начали сохнуть ближайшие к ней растения. Они теряли своих жизненных духов, которые обращались в серебристо-золотистую жидкость просто оттого, что неподалеку находился носитель божественной Власти Золтаруса. Пасть рванулась вперед и чуть вверх — к поднявшемуся над созданным им лесом Лесному эльфу. Она пробила туннель в сплетениях деревьев и трав, туннель, полный серебра и золота, и воинство Живой Природы не спешило залить октарином пробитую часть — приближавшаяся к туннелю флора сразу чахла и погибала.

Следом за пастью, вытянув перед собой руку с клювом, несся Золтарус. Вернее, пасть тащила его за собой. Пасть вырвалась за пределы леса и устремилась к карлу. Левый кулак бога-упыря раздулся и покрылся крючками.

До карлу оставалось меньше пяти метров, когда зеленый камешек погас, зеленое пламя покинуло глаза эльфа, и снова ярко засияли Топосы. Темные фигуры начали рукоплескать. Отрезанная от Источника энергия Живой Природы покидала раскинувшийся в степи удивительный лес, и вместе с ней уходили чудесные растения и деревья, оставались только обыкновенные. Обычный лес в необычном месте. В будущем он или падет под метаморфозами Границы, или изменится, став частью фантасмагорий, что происходят здесь.

Пасть своим разрушительным преобразованием уже почти касалась кожи Лесного эльфа, но в руках того мелькнул золотой меч, по которому текло сияние всех Топосов. Разрубленная на две части пасть полетела вниз, однако Золтарус, отрастивший крылья, продолжил полет и ударил карлу сверху вниз, точно собираясь вбить его голову в плечи. А Лесной эльф дождался, пока кулак, величиной с него, чуть тронул его растрепавшиеся волосы — и качнулся всем телом. И кулак Золтаруса промчался мимо, чуть-чуть не задев карлу.

Золтарус ждал чего-то подобного. Огромный кулак опускался мимо, а он, убрав крылья, начал разворачиваться, метя правой ногой в грудь эльфа, направляя через ногу Посыл Подчинения, разноцветный клубок нитей, его Дар Детям Тиарам. Зацепи хоть одной нитью Посыл эльфа — и разум Золтаруса станет диктовать свои правила игры. Бог-упырь не сомневался, что вряд ли огненная ярость эльфа подчинится ему целиком, но она хотя бы поутихнет…

Карлу с поразительным спокойствием нырнул под ногу Золтаруса и оказался у него за спиной. Его меч застыл возле левой лопатки бога-упыря, в следующий миг вырастающее крыло встретило золотое лезвие на пути своего роста — и было разрезано. От неожиданности Золтарус взревел, неуклюже завертелся на одном месте и чуть не упал. Эльф скользнул в сторону, когда из тела противника во все стороны полетели шипы, и ничуть не удивился, когда шипы помчались за ним, поменяв траекторию полета. Он хладнокровно стал поражать их мечом, не пропустив ни одного.

А ошарашенный Золтарус отлетел от карлу, пытаясь понять: как эльф узнал, когда будет расти крыло. Он не гадал — точно знал, что крыло начнет расти в определенное время и в определенном месте. Для карлу это было словно свершившийся факт, он словно знал, что произойдет.

Не словно. Знал.

Золтарусу было видно, что карлу как бы лениво заносит меч и стремительно летящий шип встречается с золотым лезвием, сам, не успев отклониться. Карлу не рубил шипы. Они, будто одержимые самоубийцы, налетали на его меч. Он знал, где окажутся шипы. Для него это не было тайной. Так же, как знал, где окажется крыло Золтаруса. Хорошо. Нужно понять, как он это делает.

Иначе боль не остановить. Иначе не остановить безумие.

Дар чтения мыслей, который был дан Детям Заваратам, чье имя означает Вглядывающиеся, послушно отозвался на призыв Золтаруса. Это не было психомагией телепатии, нет, этот Дар позволял видеть и то, что рождает мысли, причины их возникновения. От слабой Силы Крови, которой стал этот Дар у Заваратов, чтение мыслей бога-упыря отличалось, как эльфийский младенец от грязного наемника.

Он встретился взглядом с карлу, проскользнул мимо огненной бездны и…

…нескончаемый поток, у которого нет начала и нет конца…

…извивающиеся в потоке призрачные драконы…

…серебристо-серые туманные струи, перепонки и чешуйки, сплетенные в башню-столб, уносящуюся вверх и вниз в бесконечной пустоте…

…эоны, эпохи, века, годы, часы, минуты, секунды, моменты, мгновения, миги, хрононы…

…то, что было…

…то, что есть…

…то, что будет…

Золтарус вынырнул из мыслей карлу. Время? Ему подвластна даже эта Опора Мироздания? Он знает будущее, то, что произойдет, и использует это знание. Сильный противник. Так почему же эльф до сих пор не убил его?!

Время. Даже у него есть сущность, изменчивая, беспрерывная сущность. Сердцевина. Кровь Времени. А значит, и время можно обратить в золото и серебро!

Клювы распахнулись на обеих руках, две гигантские пасти возникли перед Золтарусом. Он заревел, бросившись на карлу. Кровь! Кровь Времени! И кровь карлу! Кровь будет его! Искра Творения не иглами — тысячами копий пронзала его, но он не обращал на боль внимания. Потом, все потом! Уничтожить врага, который мог бы убить его, — но не может!

Топосы были такими яркими, что могли ослепить простого смертного, если бы тот смог увидеть их. Карлу вскинул золотой меч навстречу летящему богу-упырю — и в его глазах мелькнула неуверенность. Он не понимал почему, но не смог вглядеться в будущее и увидеть наибольшую вероятность того, что случится.

Время. Нет времени без пространства, и нет пространства без времени в мирах, что упорядочены. Только Все-Вышний Порядок и Без-Образный Хаос в своих пределах владеют мирами, где время и пространства разделены. Но в мире Равалона реки времени текут в берегах пространства. И разрушив берега, можно разрушить ход реки.

Клювы щелкали, впиваясь в структуры, что создают пространственные образования, проглатывали места, жевали топологию и запихивались метрикой. Пасти неслись на карлу, а клювы разрушали материю пространства вокруг Золтаруса. И разрушалось время, меняя свое течение, искаженные мгновения разлетались от бога-упыря, ссыпались хрононы, и заклятия Времени отлетали от бога-упыря, не встречая привычных для них потоков. Пространство и время умирали, перерождались и становились не-пространством и не-временем. Золтарус выпал из временной размерности Равалона, и знать вероятное будущее Золтаруса не было дано даже Слоноголовому Нигхеше, убогу Абсолютных Знаний из Махапопы.

Золотой меч разрубил первую пасть, успел метнуться ко второй и отрезать треть ее, отбросив от себя. На клювы, уже приближавшиеся к сердцу эльфа, карлу обрушил мощь Топосов, трехцветье магии стиснуло руки Золтаруса, пробивая Онтический Эфир и кромсая плоть, выворачивая клювы наизнанку.

Клюв ударил в спину и вышел из груди карлу с левой стороны. Лесной эльф вздрогнул, опустил глаза на обильно льющуюся по одежде серебристо-золотую жидкость. Бог-упырь перед ним, закрученный в Топосах, стал сначала прозрачным, потом тенью и под конец развеялся, оставив трехцветье магии бушевать ни с чем.

Золтарус был уверен, что эльф не понял, как бог-упырь оказался позади него незамеченным и нанес удар. Дети, что назвали себя Нугаро, или Обманывающие, долго стремились овладеть этим Даром, называя его Двойной Волчий Скок. Бог-упырь же владел этой трансформой в совершенстве. Его искусственное тело могло создаваться когда угодно и где угодно, Золтарусу не нужно было подготавливать форму для своего переноса.

Карлу умирал, но сдаваться не собирался. Вспыхнул зеленый камешек и…

…И второй клюв снес верхнюю часть головы. Волосы, кожа, кость, мозг и обруч преобразились в золото и серебро.

Тело карлу пало вниз, в оставленную его появлением дыру. В нем не осталось жизни, и магия Души Леса покинула его. Возродиться заново Лесной эльф больше не мог. Маэлдрон, последний Разрушитель в Равалоне, умер.

Темные фигуры, сокрушенно качая головами, исчезли в ночи.

Золтарус победно заревел, скаля клыки. Преисподняя боли подкрадывалась неторопливо, он не обращал на нее внимания, увлеченный победой. Сильный маг убит — достаточное наказание за то, что он не смог умертвить Золтаруса.

Золтарус скользнул взглядом по небу, и рев прекратился. В пылу схватки бог-упырь не заметил, как над ним появилась алая воронка, полная Силы, которая грозила вот-вот вылиться через край. Он содрогнулся, когда понял, что за Могущественное сочетание энергий находится в ней, готовое к выбросу. Мощнее, чем удар карлу, разорвавший его тело.

Может…

Боль напомнила о себе, крылья бессильно опустились. От бурлящей боли Золтарус не мог пошевелить ни одной мышцей и свалился в дыру рядом с мертвым карлу. А алая воронка начала вытягиваться из центра вниз, приобретая форму перевернутого зиккурата. Зиккурат образовался довольно быстро, в течение десяти секунд, но будь Золтарус в порядке, он бы успел уйти из-под центра магического выброса, он был в этом уверен.

Зиккурат состоял из пяти ярусов. Верхний — двухцветный, но цветам этим нет названия ни в языке смертных, ни в языке Бессмертных. Цвет окаменевшего порядка и цвет бушующего беспорядка. Цвет рождения материи и духа.

Четвертый ярус — четырехцветный. Мрак Тьмы и бледность Сумерек, белизна Света и серость Тени. Начала, дарящие силу для Стихий мира. Начала развития материи и духа.

Третий ярус — тоже четырехцветный. Краснота Огня и голубизна Воздуха, желтизна Земли и синь Воды. Метафизические состояния единства материи и духа, через которые проявляются его иерархические структуры.

Второй ярус — разноцветный, пятнистый. Здесь смешались цвета предыдущих ярусов, окрасив Живое и Мертвое, Женское и Мужское, Естественное и Искусственное. Здесь движение останавливалось, а покой начинал бег. Здесь материя довлела над духом, а дух — над материей. Здесь происходило сражение между ними, вечное сражение, из которого никто не выйдет победителем.

И первый ярус — трехцветный. Октарин Природы, где материя поработила дух и царствует над ним, эннеарин богов, где материя и дух находятся в равновесии, созидают гармонию друг друга, и декарин убогов, где дух рвет материю на части, не признавая над собой ничего и никого. Чистота магии как таковой.

Алая воронка вся влилась в основание зиккурата, волшебные энергии начали метаться по ярусам, с переходом на каждый ярус увеличиваясь и усиливаясь, чары крепчали, пространство вокруг переполнилось такой густой магией, что в затронутых колдовскими полями участках застывали частицы материи, неспособные к движению. Золтарус понял, что, затронь его даже край этого Заклинания, он бы застыл, обратился в статую, которой не сдвинуться с места, и зиккурат все равно бы поразил его. Такая плотность чар могла бы задержать и настоящего Бессмертного, рожденного от богини или убогини.

Когда зиккурат начал падать, направляясь на бога-упыря, тот успел закрыть глаза, подумав…

Магическое изнасилование реальности — вот что это было. Бытие плавилось, как смола, мягкая на жаре. Онтический Эфир исчез, низринувшись в бездны потенциальности, в которых сама потенциальность была потенциальной. Магия разрывала плоть Золтаруса, волшебство крушило его кости, колдовство уничтожало органы, чары штурмовали Искру Творения.

…что, может, получится…

Божественное и убоговское в Золтарусе встретили натиск магии. Золото и серебро — против очищенной от примесей Силы. Они столкнулись, как рассвирепевшие хищники, дерущиеся за самку. Распахнулись и захлопнулись Инфернальные Врата, заставив таящихся за границами мира чудищ вздрогнуть и броситься на преграды, отделяющие чудищ от Равалона. Хмурые боги и ухмыляющиеся убоги на миг обратили взоры в мир смертных, неожиданно привлекший их внимание. Каждый из них почувствовал, будто…

Впрочем, никто из них не знал, что это за чувство.

…умереть…


Мастер вскочил, не сдержавшись, закричал, хотя знал, что Сельхоф его не слышит:

— Действуй, Бранди! Немедленно!

Сейчас! Все решится сейчас!


Заклинание подействовало. Уолт мог поклясться званием Магистра, что Онтический Эфир бога-упыря пробит и Золтарус беззащитен, как новорожденный человеческий младенец. Часть сознания боевого мага была там, в том перевернутом зиккурате, в который воплотилась Сила Периметра Заклинания, и он знал, что творилось с попавшим в эпицентр Периметра богом-упырем. Освобождение подобной Мощи наверняка уже вызвало шевеление Конклава. Уолт понимал, что ни магическое сумасшествие в Диренуриане, ни нынешнее светопреставление не остались незамеченными. Верховное руководство магического сообщества наверняка подыскивает сейчас кого-нибудь, чтобы заслать к Границе, как Архиректор Уолта, — пинком в портал. Не хватало, чтобы шпионы Конклава застали Намина Ракуру в компании Живущих в Ночи неподалеку от бога-упыря. Архиректор и Алесандр тогда сделают удивленные лица и примутся утверждать, что никакого Уолта Намина Ракуры отродясь в Школе не было, проверяйте документацию, не найдете о нем никаких упоминаний, а этот нахал, назвавшийся Магистром, должен понести быстрое и суровое наказание, и даже сам Архиректор с радостью накажет этого нарушителя спокойствия…

Час-два — больше у Уолта не было. Если богиня Удачи не отвернулась от него, то три часа. После этого соглядатаи Конклава будут здесь. Золтарус к этому времени должен исчезнуть. А ведь не будь у того Онтического Эфира, поглотившего большую часть удара, бог-упырь мог бы уже и умереть, без всяких там эфирострелов.

Понтей уже достал из сумки «арбалет», приложил приклад к плечу, направив его на Золтаруса, прицелился…

Теперь он нажмет спусковой крючок, завращается колесцовый замок, высекая искру, искры подожгут затравку, и заряды вылетят из шести стволов и помчатся к богу-упырю, подгоняемые жавшейся в них и вокруг них магией.

А потом… Потом все должно закончиться…

Хоббит возник из темноты, выпал из ниоткуда, оказавшись в шаге от Понтея. В каждой его руке блеснули декарином кинжалы, половинчик метнул их, только появившись. Метнул в Понтея, не успевшего нажать на спусковой крючок и понять, что происходит.

Уолт видел все отчетливо. Он разглядел хорошо и хоббита и его кинжалы. Он рванул сознание обратно в тело, обрывая резко связи с чародеями Ордена Семерых, он не щадил ни свои Локусы Души, ни их, он даже бросил Периметр Заклинания на произвол, пытаясь успеть — и не успевая.

Кинжалы вонзились в горло и сердце упыря.

В горло и сердце Вадлара, который закрыл собой Понтея.


Понтей вздрогнул. Вздрогнул, пытаясь понять, почему перед ним появился Вадлар, мешая ему выстрелить, почему Вадлар мелко дрожит, и, в конце концов, почему кричит Иукена, почему валяется на земле маг, почему чародеи вопят и разбегаются.

— Защитил, — прохрипел-прошипел Вадлар на языке Живущих в Ночи. — Защитил…

На землю под ногами Фетиса падала горячая кровь.

Эфирострел выпал из рук Понтея.

Щеку обожгло жаром пульсара, пущенного боевым магом. Он улетел куда-то вперед, исчезнув за Вадларом.

Ноги Фетиса подкосились, и он упал. Вся его грудь уже была охвачена холодным пламенем, и становилось понятно, что Вадлар умрет, что даже являясь носферату — он умрет, умрет, умрет…

Темная пелена, подобная той, что накатывала на него в темнице карлу, когда он думал, что Иукены больше нет, застилала глаза. Вадлар… Ты же говорил, что будешь помогать мне. Ты говорил, что отобьешь у меня Иукену. Ты хотел помочь глупым упыренышам осознать, что мир имеет смысл и без крови людей. Ты говорил, что собираешься жить вечно. Ты же…

Огул. Каазад-ум. Вадлар.

…И Иукена, которая жива, но в какой-то страшный миг он думал, что ее больше нет…

Ведь он решил тогда, в камере Лесных эльфов, что будет тверд до конца, что не позволит эмоциям овладеть им. Легко так решить, когда на душе пустота и ты можешь обещать себе что угодно, потому что не слушаешь сам себя.

Рычащая Иукена появилась возле Вадлара, в ее руках был лук, и она вертела головой, выискивая кого-то. Подлетел маг, вытащил из распадающегося горла и наполовину исчезнувшей груди Вадлара кинжалы, выругался. Лезвия осыпались декариновой пылью, оставив в руках Магистра рукоятки. Он быстро огляделся и начертал в воздухе одновременно обеими руками треугольник в квадрате. Стеклянный звон сопроводил появление гудящей магии, в которой какой-то частью себя Понтей разобрал заклятия Многогранного Щита, многосторонней энергетической защиты.

Иукена послала за пределы Щита стрелу.

Маг что-то предупредительно сказал, Иукена, забывшись, зашипела на него.

Вадлар умирал. Через мгновения он станет пеплом, черной сажей, небытием своих надежд и дел…

Маг вытащил Свиток из пояса, начал разворачивать. Хоббит появился сбоку — пространство как бы вогнулось в себя и тут же вытолкнуло невысоклика из этой вогнутости. По лицу половинчика блуждала кривая ухмылка. Декариновый кинжал ударил в шею Магистра. Намина Ракура вскрикнул и обмяк, упав рядом с Вадларом. В хоббита уже летели три стрелы — Иукена не мешкала, но пространство всосало половинчика обратно, и стрелы прошили пустоту.

Вадлар. Магистр. Да что же это происходит?!

Но Понтей ошибся. Магистр зашевелился и встал, коснулся шеи, вытаскивая кинжал, лезвие которого опять превратилось в декариновую пыль. Матерясь, отшвырнул Свиток в сторону: эфирные нити между боевым магом и Заклинанием, заключенным в Свитке, таяли. Свиток стал прямоугольным куском дорогой бумаги, после того как сработал.

— Святое Покровительство! — простонал Магистр, тупо глядя на Вадлара, который уже весь покрылся огнем. — Оно бы помогло! Проклятье! Проклятье, проклятье, проклятье!

Все. Огонь погас. Вадлара не стало.


Лесной Коридор раскрылся, выпуская фургон в Границу. Управляющий повозкой Ахес натянул поводья, останавливая фургон. Я перепрыгнул через борт, не дожидаясь полной остановки, и посмотрел на лежащего в яме бога-упыря, который медленно, очень медленно восстанавливался. От магического удара, которым Магистр пробил Онтический Эфир и ослабил Золтаруса, остались только возмущения в Эфире и колебания в Астрале.

Великолепное Заклинание. Я плохо разбираюсь в иных областях волшебства, которые не связаны с магией крови и алхимией, но любой, кто владеет Даром Искусства, восхитился бы, ощутив чистоту Силы, с которой сравнилась бы разве что чистота Силы в Мыслях Тварца.

Создать на пустом месте Заклинание, которым можно ранить Бессмертного… Магистр и Сива замечательно сработались, пытаясь понять, как пробить Онтический Эфир. Мне надо было только подать им метафору с алхимической реакцией, когда в тигле собирается квинтэссенция вещества, — а дальше они сами продумали Периметр Заклинания, который я никак не мог создать.

Они пригодились.

Бранди должен был уже убить их.

Сначала — юного Сива, единственного, кто может выстрелить из эфирострела. Потом — Магистра, чтобы он не помешал моим действиям. Затем Бранди может убивать, кого захочет.

Эвана. Возрадуйся. Возрадуйся, дочь моя, чей отец пережил своего ребенка. Я принесу твоей душе обильные жертвы, когда вернусь в замок. А пока радуйся смерти тех, кто виновен в твоей смерти. Я всегда буду помнить тебя, дочь моя.

С фургона спустился Ахес, неся на плечах помеченный особо ящик. Я кивком приказал ему следовать за мной. Фамильный гворд, подарок отца, я оставил в фургоне. Он не был нужен. Да и не умел я им пользоваться. Эликсиры и пилюли остались с гвордом. Не поможет моя магия против Золтаруса. В руках только клюка. На левой руке — браслет.

И необоримая Сила на плечах Ахеса. Сила, с которой бог-упырь станет моим. Мне не нужен мертвый Золтарус. Мне не нужна кровь его мертвого тела. Это Сива может довольствоваться кровью из Бессмертного тела. Мне нужна Кровь. Сердцевина. А она есть только у живого бога-упыря.

Столько еще предстоит сделать. Столько еще планов на будущее. Я хочу пожить подольше.

Онтический Эфир должен был сначала воссоздать тело Золтаруса, прежде чем вернуть ему сознание и обернуть бога-упыря почти непробиваемой защитой. Магический удар Магистра, как, впрочем, и схватка с внезапно появившимся Лесным эльфом, вымотали Золтаруса и Онтический Эфир. У меня было достаточно времени, чтобы спустить на упыриного бога свое орудие.

Во время передвижения по Лесному Коридору я боялся только того, что Магистр заметит охранные и укрывающие заклятия, наложенные на мое орудие. Однако чародей из Ри-Ши-У, небольшой страны на Дальнем Востоке, не обманул, уверяя, что его магия будет незаметна волшебникам Запада. Печати и барьеры, созданные им, и впрямь были упущены Магистром.

Школа Магии — лучшее колдовское заведение на Западе. Но на Востоке есть те, кто с легкостью обойдет ее выучеников. Ведь и основатель Школы, Дзугабан Духар Фаштамед, сам был из Восточных царств, а это уже кое-что значит…

Я дал знак Ахесу остановиться. До ямы с Золтарусом оставалось метров двадцать. Ближе подходить опасно, даже с подготовленным мной орудием.

Особенно с подготовленным мной орудием.

Золтарус уже шевелился. Он не знал, что чуть не умер. Не знаю, смог бы эфирострел Сива убить бога-упыря, но Периметр Заклинания впечатлял, и сомнений в умениях Сива для меня стало меньше, так что кто знает… Но бог-упырь мне нужен живой. В том смысле, насколько он, не-живой, живым является.

Ахес поставил ящик на землю вертикально. Он был суров, мой орк, единственный оставшийся в живых из Четверки. Его воинская честь, с трудом понимаемая мной, наверняка сейчас требовала от Темного совершить акт наказания, откусить палец или отрезать ухо, например. И палец и ухо вернутся, но все дело в наказании. Он остался в живых, когда погибли Олекс, Затон и Тавил.

И Эвана.

Он всегда робел в ее присутствии, хотя тщательно скрывал это, пытаясь вести себя как обычно. Но от моей телепатии трудно спрятать мысли. Это Эвана не развивала искусство чтения мыслей, я же, сын Повелителя Долины, знал, что телепатия — не только способ видеть разум других, но и способ управлять разумом других.

Ахес страдал, это было понятно без чтения мыслей. Орк, первым получивший морфе и энтелехию, молчаливо посчитал себя старшим в Четверке. И, как старший, он должен отвечать за их смерти. И за смерть Эваны, которую он не сумел предотвратить. Орк еще не решил, как именно будет отвечать. Но он решит. И ответит. Он таков, мой Темный орк из Восточных степей…

Золтарус приподнял голову, пытаясь сфокусировать взгляд. Достаточно. Хватит ждать. Я поднял клюку и, представляя нужные мыслеформы, начал петь песнь, древнюю, как Равалон. Клюкой я ударил по крышке ящика, снимая печати и барьеры. Крышка упала, и из ящика вышло мое орудие.

Восьмилетний рыжеволосый мальчишка-вампир в рубашке до пят тер глаза и сладко зевал. Он огляделся и вопросительно посмотрел на меня. Я отвел взгляд. Нельзя смотреть ему в глаза. Желательно, чтобы и он не смотрел на меня. Эту мысль я поспешил внушить моему орудию.

Ахес благоразумно держался за спиной мальчишки. Хотя это было слабой попыткой защититься от Силы орудия. Ахес знал это, и только честь воина не позволяла ему позорно попроситься в фургон.

Мальчишка рассеянно глянул на лес, оставшийся после волшбы Лесного эльфа. Четыре дуба, росшие на окраине, обратились в сотни тараканов. Насекомые некоторое время держались вместе, сохраняя абрис дубов, потом осыпались на землю. Пробежав немного, они превратились в снеговика. Тот начал танцевать. Во время танца снег опал с него, и на месте снеговика осталась метла, ведьмовская метла, взвившаяся в небеса.

Там, где росли дубы, из-под земли показался дом, не простой, а из сладостей. Первой вылезла глазурная труба, следом карамельная крыша. В шоколадных стенах приветливо распахнулись окна из сот, наполненных медом. Зефирные ступеньки вели к вафельной двери с орехами.

Лес за домом дрогнул, в нем тоже начали происходить изменения, и вот уже…

«Прекрати», — попросил я мальчишку, внушая ему мысль, что нужно посмотреть в другую сторону. Именно попросил. С орудием надо обращаться аккуратно, не приказывать и давить, а упрашивать осторожно, тайно примешивая к его мыслям собственные.

Идеальное орудие, создавать которое вампиров в Первую Эпоху научил Маг-Дракон, увидавший в расе вэамперанов то, что упустили его собратья, то, к чему склонность была только у Чистых. Магу-Дракону было интересно, к чему приведет развитие этой склонности.

Мальчик шмыгнул носом, посмотрев на Золтаруса, который уже делал попытки подняться, и зашагал к богу-упырю. На его левом плече расцвел бледно-розовый пион, а земля под ногами сделалась дорожкой из желтых астр. Мальчишка сорвал пион и поморщился от неожиданной боли. Пион под его взглядом исчез, перестал существовать, навсегда сгинув из бытия. Я знал, что сам помню о пионе лишь потому, что мысленно связан с разумом орудия. Как только связь разорвется, я забуду бледно-розовый цветок. Потому что для меня он перестанет существовать, ведь в Равалоне он не существовал. Мальчишка выдернул возможности существования пиона, вместе с той, которую сам создал, он захотел этого, чтобы плечо не болело никогда — ни в прошлом, ни в настоящем.

Он захотел — и действительность послушной шлюхой выполнила его желание. И наоборот, реши он, чтобы пион был в Равалоне всегда, — и мощное изменение прокатится по бытию мира, вплоть до того мига, когда Мысли Тварца дали Первотолчок образованию Равалона. Пион был бы здесь всегда, все бы знали об этом, но обратили бы внимание на это только тогда, когда этого пожелал мальчишка.

Все дело в вере. Вера моего орудия была безграничной. Мальчишка верил — и то, во что он верил, сбывалось. Невозможное становилось возможным, а потом и реальным. А реальное становилось возможным, а после невозможным. Все зависело от того, во что верит мальчишка. От веры Монады Хаоса, Призванной в Равалон из глубинных областей Творения, где сам Без-Образный Хаос пугался происходящего в этих областях беспорядка. У Народа Чистых оказалась власть совершить Призыв подобной Силы, и не только — врожденная телепатия позволяла вампирам мягко управлять Монадой. Однако призванная в первый раз Монада убила всех вызвавших ее и ранила Мага-Дракона, и рана эта не заживала до самой смерти Дракона, продолжая безостановочно кровоточить. Тогда же, в Первую Эпоху, и было наложено табу на Призыв Монад Хаоса, однако знание о Призыве сохранялось в тайне от простых вампиров и смертных других Народов по сей день. И я добыл их. С Ахесом и Тавилом я пришел в древнейшую из Долин, чтобы узнать, какие секреты скрывают ее Старейшины и Повелители. Я искал лекарство, а нашел оружие.

Оружие, которое должно помочь мне добыть лекарство.

Монада Хаоса не ощущала мир так, как ощущают его смертные и Бессмертные, даймоны и Предтечи, разумные звезды и планеты. Они видят Истинное Бытие, они зрят Вечность — бывшее и будущее одновременно в настоящем, все в одном и одно во всем. Для Монад Хаоса нет ни Принципов бытия, ни Законов мироздания. Их воля — это и Принцип, и Закон реальности, в которой они решают существовать. Если они во что-то верят — то это и есть. Если они во что-то не верят — то этого и нет. Объекты меняют свою форму и содержание под их взглядами так же легко, как сгорает солома после огненного выдоха дракона. Материю мира они разрывают небрежно, словно ножницами режут материю одежды. Волюнтаризм бытия, игра сущностями вещей. Вот что такое Монада Хаоса. Они смертельно опасны, их не стоит злить. Если бы мальчишка расстроился от моих слов, я бы исчез. Бытие стало бы небытием. Это ложь, что всегда и везде природа не терпит пустоты. Вокруг Монады пустота не терпит природы.

Я не знаю, чем является Истинное Бытие, что находится за пределами Без-Образного Хаоса. Что это для смертных — райский мир, манящий невыразимыми удовольствиями, или преисподняя, полная ужаса? Не то и не другое? Одно я знаю точно. Истинное Бытие — это что-то (или кто-то?), что никогда не станет нам, смертным, доступным. Это по ту сторону материи и духа, Хаоса и Порядка. Маг-Дракон оставил туманные слова о Над-Едином, что превышает Тварца, но мне становилось не по себе, когда я пытался представить такие выси. Эту загадку я решил оставить на потом, на те времена, когда вылечусь и закончу многие проекты.

Обряд Призыва ждал своего часа несколько лет, пока я не узнал от Кайлара, где упыри прячут Золтаруса. Было ясно, Тиары готовятся к вторжению. Еще полгода — и на Лангарэй нападут орды прирученных ими Диких и армия похищенных из Царствия Ночи упырей, ставших не по своей воле Апостолами. И Золтарус восстанет, окрепнет, и вступать с ним в прямую схватку силами Четверки будет опасно, даже если Эвана и Сельхоф им помогут. На защиту своего бога стали бы все Тиары и подчиняющиеся им упыри, и кто знает, как бы закончился этот бой.

Я знаю. Кайлар рассказывал мне о Тиарах-носферату, что были Перерожденными магами Роланской империи и учили Тиаров Высшей Магии Смерти. Четверка бы пала заодно с Эваной и Сельхофом, потому что вместе с магией Тиаров против них был бы Золтарус — а что они против бога? Здесь требовалась сила, превосходящая морфе и энтелехию.

Сила Монады Хаоса.

Я потратил месяц на обряд, безостановочно танцуя и распевая песню Призыва все сорок девять дней, прекращая танцевать лишь тогда, когда опорожнялся, и прекращая петь в те моменты, когда пил воду. Я не спал, я не мог разрешить себе спать. Заклятие бессонницы не позволяло мне сомкнуть веки. Каждый день я убивал по вампиру, заставляя его душу вливаться в многогранник на полу зала моего гигантского замка. Свечи в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках освещали весь зал, и Ахес строго следил, чтобы гаснущие свечи тут же замещались. От символов, начерченных на полу, несло таким злом, что становилось дурно. Эти символы не были связаны с Истинным Бытием, они только направляли энергии в строительство Пути, по которому должна была прийти Монада. Эвана помогала мне перерезать горла вампирам, держа им руки и ноги, не давая пошевелиться. Ей было противно, но она хотела помочь. Она же подавала мне горшок для мочи и кружки с водой.

Странно, что в первый раз, проводя Призыв, Чистые решились на убийство сорока девяти вэамперанов. Добровольцы или осужденные на смертную казнь преступники — неважно, кто были они. Потерять душу, лишиться шанса на перерождение намного хуже, чем умереть. В Первую Эпоху только боги и убоги решали, кто может погубить свою душу. Но Маги-Драконы решили по-своему. Ученики-смертные творили под их присмотром страшные эксперименты на себе.

Действительно страшные…

Когда прошло сорок девять дней и душа последнего вампира в виде голубовато-искристого свечения перетекла в многогранник, все некросионные истечения разом вырвались на волю. Сорок девять следов душ взлетели над полом, укоризненно глядя на меня, обессиленного. Этот взгляд мог вытянуть мою собственную душу и отправить ее в Посмертие…

Ахес разогнал следы душ ветром.

Внутри многогранника просыпался мальчик-вампир, пятидесятая жертва, место души которой заняла Монада Хаоса. Да, не было ни Дверей, ни Врат, ни Порталов между мирами. Путь был тайным и мгновенным. Призыв скользнул за пределы Без-Образного Хаоса и вернулся с Монадой в течение одного удара сердца. Там не было времени ни в каком его понимании, и оттого Путь был таким коротким.

Мальчишка улыбнулся, глядя на люстру над собой. Она разлетелась черными лебедями, которые тягучей патокой расплескались по стенам зала. Колонны зала покрылись пытающимися вырваться из мрамора эльфийскими лицами. Музыка небесных сфер потекла по замку, льющаяся из ниоткуда в никуда. Все стало очень близким и невероятно далеким. Направления и координаты запутались. В пространстве начали возникать трещины, ведущие в Бездну, из которой глядели Голодные Глаза. В правой руке мальчишки появился леденец, которым он и занялся. Я вздохнул, весь мокрый от напряжения. Внушить мысль о леденце оказалось тяжелее, чем танцевать весь месяц без остановки. Но я успел, успел внушить ее, прежде чем весь мой замок и окружавшие его горы превратятся… превратятся… неизвестно во что превратятся вместе со мной и остальными. Но сладость отвлекла Монаду, и мальчишка, позабыв о перекраивании действительности по своей воле и своему представлению, грыз леденец.

Я учел ошибку Мага-Дракона и вампиров. Они призвали Монаду в старого вампира, знающего о многом и многое. Они думали, что Монада Хаоса, получив тело смертного, что вел достойный и мудрый образ жизни, будет следовать его этическим принципам и умонастроениям. Они ошиблись — и призывающие вампиры погибли, а Маг-Дракон приобрел рану на всю жизнь. Рассудок и разум, эти составляющие сознательного, Монада проигнорировала. Ее интересовало бессознательное, та яма, куда скидывались все желания, что считались неразумными и аморальными. И хохочущий старый мудрый вампир, переполненный темными страстями, начал исполнять их, обагряя руки кровью, пока Заклинание Мага-Дракона не сразило его.

Может, в потоках фантазмов и психических отклонений ей легче было устроить свою хаотическую природу. Многомерность этой природы отпугнула бы и даймонов, но, по неведомым причинам, она была приспособлена к бессознательному вампиров. А может, дело в чем-то другом. Не знаю. Но я решил использовать ребенка, в котором сознательное и бессознательное еще не отделены друг от друга так сильно, как у взрослых, дитя, в котором еще не появились порочные и жестокие желания, столь известные взрослым. И, разумеется, я слегка изменил тело вампиреныша, вшив в него пузырьки с эликсирами и добавив в кровь немного моих чар. Это должно было обуздать Монаду, не дозволить ей творить все, что придет на ум. И спасти меня и моих слуг, если Монаде вздумается убить нас.

Я хотел бы, чтобы он мог вылечить меня от моей болезни. Но внуши я ему эту мысль, — и, если бы Монада помогла, всю оставшуюся жизнь мне пришлось бы дрожать от мысли, что мальчишка возьмет и передумает и я тут же умру. Не говоря о том, что я не собирался держать Монаду в Равалоне долгое время. Маг-Дракон не оставил никаких сведений, как влияет на реальность пребывание Монады в мире, но я не думаю, что длительное нахождение частицы Хаоса благотворно для мира. После поражения Золтаруса я собираюсь вернуть Монаду туда, откуда призвал. И поэтому я никогда не узнаю — мог ли мальчишка вылечить меня.

Символы, расположенные в гранях, выпустили в потолок голубые лучи света. Маг-Дракон не успел довести Призыв до этой стадии. Я из последних сил заставлял мальчика думать только о леденце, и он послушно грыз и грыз сладость, которая никак не кончалась. Лучи света сошлись в центре, на теле мальчишки, глянувшего на них, но не превратившего ни во что иное.

И когда голубые лучи сомкнулись на Монаде, обвязав ее заклятиями Послушания и Верности, я сомкнул веки. Сон мой длился неделю. И мне не снилось ничего. Спустя неделю Монада сидела на том же месте и продолжала грызть леденец. Мне еще предстояло научиться обращаться с моим орудием, а времени оставалось мало, Тиары готовились к выступлению.

И вот я здесь, перед богом-упырем, и Монада Хаоса направляется к Золтарусу, чтобы получить его Кровь. Все пошло не так. Я хотел, чтобы Четверка похитила Сосуд и доставила его мне. Я собирался держать взаперти Монаду и спустить ее на Тиаров, если те прознают, кто похитил Сосуд. Пускай Монада изначально мне нужна была для схватки с Золтарусом, но я не желал этого. Я не желал, чтобы бог-упырь пробуждался. Я бы достал Кровь из Сосуда без пробуждения Золтаруса и спрятал бы его в бездонных обрывах в горах, в которых не рискнули селиться даже балроги. Там бы его никто не нашел еще очень долгое время.

А если бы надо было, я бы заставил горы сойтись, чтобы они скрыли обрыв. После того, как вылечусь.

Но все пошло не так.

Трое из Четверки мертвы. Эвану не вернешь. Только Кровь. Кровь бога-упыря. Если я ее не получу, все окажется напрасным. Бессмысленным представлением на подмостках бытия, не нужным никому спектаклем, за который актер не получит оплаты. Столько жизней, столько Сил…

Золтарус увидел идущего к нему мальчишку, оставляющего за собой дорожку из желтых цветов. Меня и Ахеса он увидел тоже. Но внимание сосредоточил только на нем. Может, чувствовал угрозу, которой не обладали я и мой орк.

Ты же хочешь умереть, Золтарус. Раз ты здесь и один, значит, слова юного Сива оказались правдой. Ты хочешь умереть, разве нет? Так умри. Монада позаботится о тебе. А я позабочусь о твоей Крови.

Золтарус метнул в мальчишку кость, одну-единственную. Похоже, он и сам удивился, что кость была одна, но удивился как-то вяло. Заклинание Магистра выбило его из колеи, и Золтарус пока был своей тенью, а не упыриным богом.

Мальчишка поймал кость, подул на нее и радужной бабочкой заставил порхать над собой.

Я улыбнулся. Ты бог, Золтарус, но и боги ограничены своими Принципами. А Монада Хаоса ничем не ограничена… по крайней мере, даже под заклятием Послушания она более свободна, чем я или Золтарус. Ведь это лишь тело мальчишки-вампира подчиняется Послушанию, сама Монада творит то, что ей хочется, а Призыв делает так, что ей хочется быть в теле мальчишки-вампира.

Золтарус раскрыл рот и плюнул кислотой. Монада схватила ее в ладони, перелила в появившуюся рядом кружку и выпила как воду, то есть действительно выпила воду, в которую превратилась кислота. Монаде было весело. Мальчишка забавлялся.

Он подошел к Золтарусу. Желтая дорожка стала ледяной. Монада могла, не задирая головы, смотреть в глаза богу-упырю: Золтарус, стоящий на дне ямы во весь рост, как раз находился на уровне его взгляда. Они не моргая глядели в глаза друг другу, бог-упырь и Монада Хаоса, почти так же, как недавно Золтарус и Лесной эльф, почти так же — и совершенно иначе.

Мальчишка не выдержал и отвернулся первым. Монада была недовольна. Вокруг бога-упыря замелькали призрачные тени. Я еле сдержал желание Монады выбросить Золтаруса из вероятностей бытия. Такой исход устроил бы Магистра, но не меня. И даже не устроил бы юного Сива. Впрочем, они оба уже мертвы, их надежды отныне неважны.

Они и раньше были неважны, только они об этом не знали.

Я крепко сжал клюку и слегка стукнул по земле. В теле мальчишки должен треснуть определенный пузырек и потечь эликсир, приводящий в действие чары в крови. Правая рука вампиреныша лопнула, как перезревшая дыня, вместо нее возникли четыре щупальца с шипами. Эти щупальца, сложенные вместе, были похожи на вытянутую крокодилью пасть, только четырехстороннюю. Золтарус удлинил свои руки, пытаясь дотянуться до мальчишки, но, начиная с пальцев, руки стали осыпаться мелкими кристаллами. Бог-упырь вздрогнул и недоверчиво глянул на Монаду.

Мне показалось, или в его глазах мелькнула надежда?..

Я стукнул клюкой еще раз. Следующий эликсир воздействовал на поведение, направляя тело на определенную последовательность действий. Мальчишка вскинул правую руку, «крокодилья пасть» раскрылась, и щупальца накинулись на бога-упыря, оплетая и втягивая его в руку Монады. Это было отвратительное зрелище. Онтический Эфир, только начавший восстанавливаться, не защитил бога-упыря. Плечи Золтаруса треснули, вытягиваясь вверх, из спины вырвался позвоночник. Кожа сползла первой и вся. Серебристо-золотистая кровь лужей разлилась в яме, а после начала струйками подниматься, в засасывающие все, что было Золтарусом, щупальца. Монада поглотила бога-упыря полностью. Щупальца сплелись и обратились в руку. Мальчишка обиженно посмотрел в яму. Он еще не наигрался.

Исходя из моих расчетов, перемолотое тело Золтаруса сейчас усваивалось телом мальчишки. Монада же продолжала искать, что еще изменить в угоду своим желаниям. Воздух затянулся красноватой дымкой, пошел топазовый снег, складывающийся в падении в искристые ажурные вязи. Мальчишка набрал снега в ладони, слепил снежок, дунул на него. На ладонях ползала небольшая черепашка, на ней стояли маленькие слоны, на них расположилась обезьяна, поднявшая над головой лапы и держащая в них диск, на котором можно было различить крошечные города, дороги, леса, горы, озера, а если приглядеться — то и движущиеся в городах и по дорогам точки. Мальчишка с удовольствием смотрел на мир в своих руках. Что это было: проекция реального Мироздания или само оно, по воле Монады выдернутое с путей Вселенной, по которым перемещалось?

Я стукнул рукой по клюке. Нижняя ее часть исчезла, вместо нее появилась длинная тонкая игла, покрытая такими крохотными рунами, что разглядеть их возможно только под увеличительной линзой. Передав клюку Ахесу, я направился к Монаде. Орк шел следом. Я присел, взглянул на мир в руках мальчишки. Он зачарованно любовался им.

— Давай сыграем в игру, — сказал я, стараясь не смотреть в глаза Монаде.

— Тавлеи или триктрак? — спросил мальчишка.

Да уж. До Призыва он не знал об этих играх.

— Нет, — покачал я головой. — Давай так: я буду придумывать вещи, а ты их создавать. Чем быстрее создашь, тем больше получишь призов.

— Призы! — Мальчишка захлопал в ладони. Мир исчез из его рук. — Играем, играем!

Он сосредоточился, ловя мои мысли. Монаде нравилось творить. Может, в Монадах Хаоса было что-то от Мыслей Тварца, самосозидающих сущностей, любое движение которых является Творением.

Я представил восточный дворец. Во всех деталях. С круглой стеной и башенками, с парками и садами, с длинными коридорами и огромными залами, сизящными статуями и странными рисунками, с маленькими храмами внутри, посвященными восточным богам, и кабинетами, где ученые старцы растолковывают молодежи тайны небесных светил и загадки Святых Писаний, с фонтанами и павлинами. Я старался добавить как можно больше подробностей, вплоть до трещинок в стенах. Мальчишка радостно впитал мое представление, и Монада в нем зашевелилась.

В небе над нами выросла стена. Она росла кирпичик за кирпичиком, обмазываясь цементным раствором и покрываясь известью. Башенки луковицами воздвиглись над стеной. Затем наступила очередь парков с густолиственными деревьями, но этого я не видел, лишь знал, что Монада приступила к их созданию. Сложному и продолжительному созданию, где каждой детали, каждой прожилке на листе надо уделить внимание. Вампиреныш напрягся, его тело дрожало. Я кивнул Ахесу. Пора. Монада выплескивает Силу на создание величественных объектов, сосредоточив свою энергию так, что тело мальчишки перестало воспринимать воздействия из внешнего мира, стало простым бесчувственным передатчиком. Я взялся за плечи мальчика и повернул его, чтобы Ахесу было удобнее вонзить иголку. Игла вошла в живот мальчишке целиком, а он и не вздрогнул, поглощенный моим образом. Я продолжал воображать замок, не позволяя себе прерваться. Если Монада застанет нас за тем, что мы делаем, не помогут ни Повиновение, ни эликсиры, ее воля сотрет нас вместе с собой. Этого бы мне не хотелось.

Внутри клюки была сложная система алхимического преобразования, но по сути своей это был шприц, вытягивающий из вампиреныша кровь Золтаруса. Серебристо-золотистая кровь набиралась в клюку. Скоро я выделю Кровь и смогу вылечиться!

Ахес вытащил иглу и отступил на шаг назад. След от укола затянулся сам собой. Монада продолжала творить. Я вздохнул. Напряжение, которое сопровождало меня с того момента, как я высадил Магистра и упырей на холме, покидало меня. Теперь все. Теперь я покончу со своей болезнью. И вернусь в родную Долину. И посмотрим, что скажут Старейшины. Посмотрим, что они скажут мне, обретшему невиданную Силу.

Монада создавала сад с хризантемами, когда стены начали рушиться. Кирпичи падали прямо на нас. Мальчишка замер, не веря в то, что происходит. Но его неверие не обратило разрушение вспять! Рядом упал первый кирпич, а Монада негодовала. Она не верила в происходящее, отказывалась верить, но бытие непослушно ускользало от нее и утверждало свою самостоятельность, свое есть в разрушении стены.

Я успел увидеть, как расширились глаза Ахеса. Он попытался что-то сказать, его рука начала становиться песком, захватывая ветер…

Мощный удар отшвырнул Ахеса к холмам Грусти. Он пролетел это расстояние так быстро, что я не успел удивиться. В удар была вложена не только физическая, но и магическая сила. Длинная рука, на которой покоился огромный кулак, тянулась из бока мальчишки, обиженно смотрящего в небо, в котором разрушалась его постройка. Я часто заморгал. Что происходит?!

Не теряя времени, я рванул браслет с левой руки. Это взорвет все пузырьки в теле вампиреныша и обратит чары в крови на смертельные заклятия. Это убьет мальчишку сразу, а лишенная носителя Монада незамедлительно покинет Равалон, как будто ее и не было.

Ничего не произошло. Мальчишка продолжал смотреть на небо, Монада в нем ярилась, обращая бытие в небытие, а небытие в бытие, но только в себе, не снаружи. Вслед за рукой с кулаком из бока полезла вторая рука, обыкновенная. Появились голова, плечи, торс. Золтарус торчал из бока восьмилетнего вампиреныша и изучающе рассматривал меня лиловыми глазами без зрачков. По пурпурным губам скользнула снисходительная улыбка.

«Его волосы», — подумалось мне. Роскошная шевелюра исчезла, остались короткие и слабо светящиеся волосы. От этого почему-то становилось страшнее.

— Видимо, — сказал бог-упырь, протягивая мне руку с пузырьками и декариновым пульсаром, — это твое, Чистый.

Я попытался бежать. Но страх пронзил меня насквозь, копьем ужаса пригвоздив к земле. Что же он такое, упыриный бог? Как он выжил, пропущенный по кусочкам через Силу Монады Хаоса, потерявший почти всю свою кровь? И почему Монада до сих пор ничего с ним не сделала?! Почему?!

Мой идеальный план разрушался, как стена над нами. Уже шел град из кирпичей. Я в любой момент мог быть погребен под ними. Передо мной находился бог-упырь, неторопливо выбирающийся из мальчика. Я должен бежать. Я должен спасаться. Кровь Золтаруса у меня уже есть, почему я до сих пор здесь? Почему?!

Золтарус выбрался почти весь, только стопа его еще оставалась в Монаде. Он улыбнулся, глядя на вампиреныша. Монада наконец-то посмотрела на бога-упыря. Нет, не Монада. Восьмилетний мальчишка, носитель Монады. Монада ушла, потому что мальчик умер. Умер, хотя еще и не знал об этом. Знал Золтарус. Он согнул ногу и с усилием опустил на землю. И уже не его тело выбиралось из вампиреныша, а вампиреныш погружался в его тело. Я увидел отчаяние в мертвых глазах мальчика, прежде чем они исчезли в ноге Золтаруса.

— Я уже думал, что я умер, Чистый. — Золтарус бросил пузырьки и пульсар в яму. — Я уже обрадовался. Но потом я подумал, почему я радуюсь, если я мертв? Почему я думаю, если умер? Значит, я не умер. Это разочаровывает… Почему и ты не смог убить меня, Чистый?

Что я мог ответить ему? Меня трясло.

— Почему меня не могут убить? Почему я вынужден жить, когда не хочу? Слышишь, Чистый? Ответь, если сможешь. У меня голова начинает болеть.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и расхохотался.

— Низкая душонка! Хочешь жить вечно? А знаешь, что за расплата ждет тебя? Проклятье, я снова задаю вопросы! Это из-за тебя, Чистый! Ты не убил меня! Тут вообще может хоть кто-нибудь меня убить?!

Я мог бы ему сказать, что рядом есть орудие, которое лишит его жизни. Но язык словно онемел и не двигался.

— Никто, — решил Золтарус. — С меня довольно. Достаточно боли на сегодня. Боль, нескончаемая боль! Боль, от которой умер бы любой смертный, и не один! Но я — я! — не умираю! Хватит с меня боли! Возрождаться при помощи трансформы Феникса я больше не желаю! Слышишь, Чистый? Ты будешь первым. Первым, кто вернет мне каплю моих Сил!

Трансформа Феникса? Я никогда не слышал о такой. Чья это Сила Крови?

— Этого клана давно нет, Чистый. — Он читал мои мысли еще легче, чем я мысли простых смертных. — Этот клан был первым, самым первым кланом Живущих в Ночи, которые владели своим разумом. Прайд Диких, в котором я появился на свет. Его уничтожил Вестник богов, когда меня не было рядом. Их Сила Крови позволяла воссоздавать себя, убитых, из своей крови. Даже Неуничтожимый Огонь не мог сжечь их кровь. Могущественная Сила Крови. Я тогда был в расцвете сил, и мой Дар был велик. Но Вестник… Он забрал их кровь и отнес в Небесный Град, где она не была такой реальной, как в Равалоне. И мой клан, мой первый клан погиб. Осталась только их Сила Крови, трансформа Феникса. — Он задумчиво оглядел меня. — И ведь ты должен понимать, насколько она велика в моем случае? Должен понимать, что и одной капли мне хватает, а в мальчишке этих капель было много. То, что было внутри мальчишки… Оно пришло Оттуда, Где Все… Я не знаю, что это значит, это нечто от золота и серебра… Но оно было похоже на меня. Я задал ему все вопросы… И оно сбежало, не в силах терпеть. Да, мы похожи. — Золтарус оскалил клыки. — Впрочем, и ранения, что я нанес мальчишке изнутри, тоже подтолкнули ее к уходу.

Он протянул руку и взял меня за горло.

Я внутренне сжался. Кто-нибудь! Помогите! Ахес! Сельхоф!

— Трус, — сказал Золтарус. — Ты просто трус. Ты даже не можешь умереть без страха.

Да потому что все боятся умереть! Все страшатся смерти, проклятый ты бог! Ведь никто не знает, что действительно ждет нас в Посмертии! Мы можем только верить! Верим — и страшимся все время! Потому что мы — смертные!

— Это может быть правдой. Нет ничего хорошего в смерти. Но бояться ее — значит признавать за ней силу. Я не признаю за смертью силы. Я хочу использовать ее. Не она, а я — вот кто должен быть повелителем. А она стала твоей хозяйкой. Так что радуйся, я освобожу тебя от позорного служения.

Нет! Не надо!

…Эвана…

Я столько еще не сделал!

…Эвана…

Нет, прошу, нет!

…прости меня, дочь моя…

Нет!

Нет!

Н…

Золтарус отбросил безжизненное тело вампира и огляделся, стирая кровь с губ. Кровь Чистого была так себе, совсем не то, что кровь людей. Ничего, люди неподалеку.

Трансформа Феникса возродила Золтаруса, трансформы и божественную Власть. Он был так же силен сейчас, как и перед первым ударом магов, сбросившим его на землю. Он не намерен больше сдерживать себя. Он не хотел обращаться к собственной Силе Крови, но потребовалось. Комариные укусы страшны, когда комаров — тысячи. Золтарус не хотел больше испытывать боль. Бог-упырь сложил ладони и замер, погружаясь в медитацию. Он направился глубоко внутрь себя, взывая к Мощи, которая появилась в нем самой первой после вкушения золота и серебра. И когда Золтарус добрался до нее, он раскинул руки и громко проревел-прошипел, так, чтобы услышали все от Нижних Реальностей до Небесного Града:

— Вечное Возвращение!

И Сила Крови бога-упыря вырвалась в мир.


Думай, Уолт, думай!

Магистр стоял спина к спине с Иукеной, и упырица никак не высказывалась по этому поводу. Понтей сидел на коленях справа от них и бессмысленно смотрел на пепел. На Вадлара. На то, что было веселым и смешливым Вадларом, занозой в заднице, без которой вдруг чувствуешь, что все изменилось. Проклятье, он был отличным парнем, хоть и упырь…

Стрела Иукены с молниевым хвостом ушла влево. Уолт напрягся. Хоббит уже несколько раз обманывал их, появляясь в одном месте и тут же атакуя с противоположного. Ему не мешал даже энергетический щит, он обходил его так, будто это не было лучшей магической защитой в мире, не пропускающей ни магию, ни предметы.

Думай, Уолт. Как он это делает? Вспоминай все. Вспоминай, как он чуть не убил Понтея. Вспоминай, как он убил тебя, так не вовремя послав в Посмертие, и если бы не Святое Покровительство… Все вспоминай! Боевой маг — это не тот, кто плещет во все стороны Силой. Это в первую очередь тот, кто понимает, что происходит, и знает, что с этим делать.

Думай, Уолт!

Хоббит, издеваясь, пробежал в трех метрах от Намина Ракуры и исчез за миг до того, как огнешар попал в него. Пространство собралось и втянуло его в себя. Ты видел это, Магистр? Что это значит?

Из слов Мастера выходило, что упыри сами себе и гиле, и ноэма, и ноэзис. Вот поэтому и не получалось понять, какой магией они пользуются. Они сами по себе ходячая магия. А этот хоббит — просто модифицированный упырь. Магический принцип тот же. Он меняет себя, создавая собой же магическое поле вокруг себя и управляя собой. И это как-то связано с пространством, с перемещениями половинчика в нем. Хоббит может создавать локальные порталы? Нет, Щит не пропустил бы магию портала сквозь себя. Пространство так же можно свернуть и компактифицировать. Но тогда хоббит просто бы свернулся в точку в одном месте и появился бы там же. Что еще? Пространство содержит в себе субпространства, но между ними нет перехода, по крайней мере, Величайшие Маги не способны ходить промеж субпространств. Сложно поверить, что Мастер создал такое действительно иномировое волшебство. Но вспоминаются тульпы гнома… Значит, предположить, что дело в субпространствах, и рискнуть? Не хочется умирать второй раз, тем более что Святое Покровительство уже не действует… Ах ты ублюдок!

Уолт успел оттолкнуть Татгем и зарядить в небо пульсаром. Пульсар уничтожил декариновый кинжал, но не задел хоббита, на мгновение появившегося над ними и тут же исчезнувшего.

Это усложняет задачу.

И если бы еще Сива не находился в прострации…

Татгем прошипела что-то в адрес Уолта, но это не показалось ругательством или вообще чем-то обидным. Может, она его поблагодарила?!

Уолт уже об этом не думал, плетя заклятия. Силу стоило беречь, убогов половинчик помешал убить Золтаруса, и кто его знает, что будет впереди…

Впереди был половинчик, и он бросил четыре кинжала, два в Уолта и по одному в упырей. Уолт машинально сделал то, чего не собирался, пока плел заклятие: поставил еще один Щит, но не полный, со всех сторон, а как бы стенку, в которую ударили кинжалы. Хоббит испуганно вздрогнул и поспешил ретироваться. Он испугался!

Чего?

Думай, Уолт! Чего испугался половинчик? Еще одного Щита? Почему он испугался? Что делает Щит? Сгущает энергию материи до такого состояния, что скорость движения этой материи превосходит скорость движения любой другой материи, любого объекта и любого гиле, в котором воплощается магия. Это значит, что в пространстве, состоящем из множества мест, часть мест в зоне Щита стягивается в мельчайший размер, который они могут принять. И эта «пленка», прочнейшая энергетическая «пленка» растягивается между местами по разные стороны Щита. Каждое место, попадая в нее, сгущается и становится на то время, пока находится в Щите, частью «пленки».

Думай, Уолт!

Хоббит испугался, когда узнал, что кроме одной «пленки» у Магистра есть еще одна «пленка». Он спокойно проходил сквозь первую, но вид второй поверг его в панику. Почему?

Так. Сфера из «пленки» окружает Уолта и упырей, но половинчик прыгает из мест извне в места внутри. Если он ходит через субпространства, это объясняет, как он попадает извне внутрь сферы: субпространства обладают полевой, а не материальной структурой, Щит их не затрагивает. Но он испугался второго Щита, значит, дело не в субпространствах? Но в чем же?

Хоббит возник снова и побежал по полукругу, бросая в них кинжалы. А потом он втянулся в пространство и…

Великий Перводвигатель!

…и кинжал просвистел возле горла Уолта, Татгем успела дернуть Магистра назад. Хоббит недовольно скривился и исчез.

Вот убогство!

Он прошел и сквозь второй Щит! Но ведь до этого хоббит испугался его! Да как же понять этого треклятого половинчика?! Что изменилось?

Нужно разобраться. Итак, сфера из энергетической «пленки» в пространстве. Как попасть из места вне ее в место внутри нее? Отбросить классическое представление о магии пространства. Здесь что-то другое…

Уолт вспомнил, как декариновый клинок чуть не вонзился ему в горло, и сглотнул. Хоббит прошел два Щита! Он перенесся через две непреодолимые для объекта из места вне Щита преграды, перепрыгнул из одного места в другое…

Стоп. А если не так? А если предположить, что дело не в перемещении из места в место, а в перемещении мест? Что, если не хоббит движется в пространстве, а пространство движется вокруг хоббита. Тогда получается…

Вот оно!

Вот почему он испугался второго Щита, но потом спокойно напал еще раз! Потому что Уолт — осел! Лопух! Идиот, зря получивший диплом боевого мага!

Теперь надо дождаться нового появления хоббита.

Половинчик не заставил себя ждать. Еще бы, наверное, думает, что Магистр до сих пор ничего не понял. Я тебе не простой волшебник, который поступил в Школу Магии штаны протирать! Я боевой маг, мать твою об забор, сраный половинчик!

Он появился в том же месте, что и в прошлый раз, и снова начал двигаться по полукругу. Решил, что в этот раз достанет Уолта? Или теперь нацелился на кого-то из упырей? Нет, на этот раз он не уйдет!

Уолт не стал ждать, когда хоббит нырнет в пространство, чтобы появиться неподалеку. Он бросил всю Силу на создание энергетических Щитов метров на пятьдесят вокруг. Локусы Души протестующе взвыли, но Магистр проигнорировал их. Пускай создание Щита предполагает перенос из ауры всей активной энергии, а в таких количествах еще и начинает переводить в активную накопленную, и переводить нещадно, будто рушить заклятием запруду на реке, вместо того чтобы растаскивать ее по частям. Для реки это-то ладно, но для Локусов… Расплата будет жестокой… потом будет.

Хоббит испуганно заметался, когда понял, что происходит. Половинчик нырнул в пространство, но его откинуло назад, спиной на один из Щитов. Он взвыл и рубанул его кинжалом. Бесполезно. Уолт зло улыбнулся. И начал подтягивать Щиты к себе. Татгем тоже видела, как прыгает туда-сюда хоббит, как втягивается в пространство и выталкивается им обратно, мечется и не может выбраться из энергетической ловушки.

Он сам дал Уолту подсказку. Хоббиту надо было лучше контролировать эмоции. Если хоббит не прыгает из места в место, а вытягивает нужное ему место из пространства, как бы складывая лист бумаги пополам и переходя с одного конца листа на другой, то место и возвращается вместе с ним, потому что он становится частью этого места. И сжатые в Щите места пропускают место обратно, потому что движение мест из точки пространства в другую точку — это обычный для пространства процесс. Ведь с точки зрения пространства место осталось тем же самым, хоть в нем и появился объект, которого там раньше не было. И Щит, сжавший пространство, просто не реагирует на движение мест сквозь него. Это же место, а не материя.

Другое дело, когда Щитов несколько и они перекрывают друг друга, как шар в шаре. Часть мест становится непосредственно привязанными к Щиту и его энергии, а значит, и к материи. Если Щит внутри другого Щита не сплошной, то способом оперирования пространством, которым владел хоббит, можно еще было выбраться, потому что часть мест оказывалась не привязанной к материи Щитов. Но когда ты уже внутри ряда Щитов, прочно связанных друг с другом, тебе не удастся особо поиграться. Теперь хоббит был в пространстве Щитов, и на эти энергетические преграды его морфе не распространялась. Он все-таки пытался спастись, пытался выбраться, бился о невидимые стенки и яростно шипел, скаля клыки. Уолт зло улыбался. Бесполезно. Это бесполезно, половинчик.

— Я пристрелю его! — крикнула Иукена и прицелилась. Она уже поняла, что хоббит попал в ловушку.

— Нет, — покачал головой Уолт. — У меня есть идея получше. — Он достал Свиток Серой Слякоти. — Слышала о Болотах Нижних Реальностей?

— Нет конечно же.

— Отвратительное место, — сказал Уолт. — Лично я там не был и, судя по рассказам, туда не соберусь. Измерение Нижних Реальностей, состоящее из одной гигантской трясины. Ее топи испускают ядовитые газы, тошнотворные запахи и разъедающие плоть и органы смертных облака. Убоги обходят Болота стороной. Там идет вечная борьба за жизнь: сильные пожирают слабых, а слабые, объединившись, пожирают сильных. Да, в этом измерении тоже есть живые существа, хотя живыми их назвать сложно. Это скорее некросущности, развившиеся из мертвых останков сбрасываемых в Болота созданий. Мертвое плодит мертвое. Думаю, половинчику там понравится, прежде чем он сдохнет.

Иукена по-новому посмотрела на Уолта.

— Ты полон сюрпризов, маг. Не думала, что ты… — Она оборвала себя и отвернулась.

— Вадлар… Он был бы хорошим… гм… другом, — хмуро сказал Уолт. — Я ведь не сверхсмертный, Иукена. У меня тоже есть чувства. Месть, например.

— Не кажется ли тебе, — не поворачиваясь, сказала Татгем, — что такое волшебство стоит оставить для упыриного бога? Не знаю, что задумал вампир, но Понтей так и не выстрелил.

— Божество не пройдет через портал для смертных, — не отрывая взгляда от бесившегося хоббита, ответил Уолт. — Это волшебство не для Золтаруса.

Он раскрыл Свиток, активируя, и бросил сквозь Щиты к половинчику. Серая Слякоть использовала в качестве гиле воздух: медный круговорот из потоков ветра возник рядом с хоббитом, из него вырвались болотные испарения. Половинчик заверещал, начал бросаться в пространство, но наталкивался на тугое препятствие, отбрасывающее его обратно. Он выглядел как неудачливый отравитель, застуканный отрядом желающих выслужиться перед королем телохранителей за подсыпанием яда в суп монаршей особе. Его все ближе подтягивало к круговороту, и вот после очередной неудачной попытки прыгнуть в пространство хоббита бросило прямо в медное верчение. Он не успел закричать, круговорот с неприятным чавканьем втянул его в себя, будто лакал молоко огромный кот, и половинчик исчез, на этот раз — окончательно.

Что ж, может, Вадлар слегка задержался в своем уходе в Посмертие и теперь дождется хоббита, чтобы всыпать ему как следует.

— Оставайся рядом с Понтеем, — приказал Уолт Татгем, поднимая эфирострел. — Не знаю, как скоро он придет в себя, но ждать нельзя.

— Я пойду с тобой, маг, — угрюмо возразила упырица.

— А Понтея пусть прикончит орк?

Вместо ответа Иукена отвесила Понтею пощечину. И еще одну. И еще. Не щадя. Сива заморгал, посмотрел на нее осмысленно. Иукена отвесила очередную пощечину. Нравится ей это, что ли? Считает, что в прошлый раз мало надавала?

…скаль зубы, Магистр. Может, так станет легче. Цинично смотреть на мир — это всегда легче…

…убог тебя дери, Вадлар…

…ты поэтому себя так вел?..

— Иу…

— Вставай, — резко сказала Татгем. — Делай то, что должен.

— Должен…

— Ты собирался убить Золтаруса, Понтей. Убить бога. Спасти Лангарэй. И мир в придачу. Вставай и идем. Или ты хочешь, чтобы смерти друзей были напрасны?

Понтей вздрогнул.

— Огул Катей Финааш-Лонер.

Понтей отвел взгляд.

— Каазад-ум Шанэ Нугаро.

Понтей стиснул кулаки.

— Вадлар Коби Фетис.

Понтей закусил губу.

— Может, хочешь, чтобы Понтей Нах-Хаш Сива последовал за ними? Думаешь, это поможет их вернуть?

Понтей покачал головой.

— А может, хочешь, чтобы среди них оказалась Иукена Иту-гари-О Татгем?

Понтей ударил кулаком по земле. Сказал тихо:

— Один раз… один раз я уже думал, что тебя больше нет… Не хочу… Не хочу больше…

— Тогда вставай.

Уолт смотрел на них. На упыря и упырицу. На мужчину и женщину. На рожденного пить кровь людей и на ставшую такой по своей воле. На любящих друг друга смертных.

Знакомо. Очень знакомо, не правда ли, Уолт? Чтоб вас, упыри…

Понтей поднялся. Его глаза полнились тьмой и решимостью. Правильно, упырь. Оставь мертвое мертвецам. Живым (пусть и относительно живым) нужно жить. Если надо — мстить. И жить.

Сива протянул руку за эфирострелом. Магистр отдал оружие и понял, что, между прочим, даже не знал, как включать скрытую в «арбалете» магию, а собирался переть на упыриного бога, в принципе надеясь на авось… Совершенно непрофессионально. Гнать таких боевых магов поганой метлой.

Что-то пролетело сквозь Границу и врезалось в дальний холм, который был прямо возле зоны, граничащей, гм, с Границей. Уолт сотворил Вторые Глаза и вгляделся.

И выругался.

— Онтический Эфир снова цел, — мрачно сообщил Магистр. — Этот ублюдок Мастер стоит рядом с Золтарусом и о чем-то с ним говорит. Судя по всему, договариваются. Сволочь, я чувствовал, что ему нельзя доверять!

— Но он спас Иукену, — растерянно сказал Понтей.

Ох, Сива, ты умен, но странной умностью!

— Я ошибаюсь, — сказала Иукена с радостной злобой, — или в качестве подкрепления договоренностей между вампиром и Золтарусом Золтарус решил подкрепиться вампиром?

— Нет, ошибки нет, — подтвердил Уолт. — Он высасывает кровь Чистого из шеи. Что ж, ублюдок заслужил это.

Определенно заслужил! Помешал сокрушить бога-упыря, и именно его слуга убил Фетиса. Стареет он раньше времени, видите ли. Это не повод убивать других смертных.

Клинок обнажается, чтобы защищать или нести справедливость. Во всех остальных случаях это неправедный клинок.

— Господин маг, вы сможете еще раз повторить свое Заклинание?

Уолт демонстративно огляделся.

— Чародеи успели разбежаться. А от него, — Намина Ракура кивнул на спящего на земле волшебника, помогавшего им, — толку мало. Он опустошен. Я взял всю Силу вокруг. Сейчас на холмах Грусти полным-полно спящих чародеев, и я в долгу перед ними. Убегать я не буду.

— У меня есть еще Сфера Ночи, — сказал Понтей. — Может, ее энергии хватит?

— Используй ее подальше от меня, — предупредила Иукена.

— Давайте все, что у вас есть! — быстро сказал Уолт. Вторые Глаза начали расплываться, терять контуры эманаций Золтаруса. — Он что-то делает, и это мне не нравится.

Понтей полез в сумку, Иукена сорвала с куртки иглы (куртка, кстати, была другой, и стрел на ней было меньше), Уолт на всякий случай начал плести заклятия Щита.

И…

вдруг…

все…

перестало…

быть.


В сенях хлопнула дверь. Голмар услышал веселый голос отца. Но веселость эта была наигранной: не было в ней светлого меда, который он помнил из детства, когда отец любил подбрасывать его в воздух и смеяться вместе с ним.

Эта веселость горчила.

Отец снова был пьян.

«Завтра, — пообещал себе Голмар. — Завтра пойду и запишусь добровольцем. Обязательно!»

Когда пал скот и умер старший из братьев, отец запил. Не было дня, чтобы после работы в поле он не заглядывал в таверну и не возвращался пьяным. Все деньги, что были в семье, уходили теперь туда. К постоянно улыбающемуся гному-трактирщику.

Отец вошел в комнату и хмуро оглядел всех. Мать бросилась навстречу. Она возилась с едой и не успела выйти к порогу. Голмар отвел взгляд. Он знал, что сейчас произойдет.

— Почему не встретила меня? — грозно спросил отец, смотря на мать, которая уже тянулась к его сапогам, чтобы снять их. Мать задрожала. — Я весь день в поле, прихожу уставший, а ты смеешь не встретить меня?! — заорал отец и ударил мать по лицу. Кулаком. Мать упала, не пытаясь защититься. Она знала, и дети знали, что, если она попытается прикрыться руками, отец рассвирепеет и схватится за плетку. А мать на сносях, она боится больше за ребенка, чем за себя.

Голмар уткнулся в тарелку.

Уйду. Завтра уйду. Лучше служить в войске герцога, чем жить так.

— Дир…

— Что — Дир?! — Отец схватил мать за волосы и потащил в сени. — Забылась, женщина?! Я глава дома, и, когда я прихожу, ты всегда должна встречать меня и снимать мою обувь! Я, дурак, еще жалел тебя, но, вижу, жалость баб портит!

Голмар смотрел на нож, который мать оставила в хлебе. Нож был острым. Он смотрел на нож.

Из сеней донеслись глухие удары. Иногда отец бил мать об порог, чтобы «помнила о традициях».

Старшие братья, Харен и Смуг, молча ели чечевичную похлебку. Весной они должны были жениться, а потом уйти на подработку в город. Они надеялись, что молодые снохи отвлекут отца от матери, и той в быту станет полегче.

Вскрикнула мать. Тихо, жалостно.

— Рот закрой!

Глухой удар.

Все как всегда.

Голмар закрыл глаза. Уйду. Завтра. Не могу больше жить здесь.

Но тут Ирига, самая младшая, выпрыгнула из-за стола и побежала в сени. В руках у нее была тряпичная кукла.

— Тятя, не бей маму! Не бей! Вот, куколку забери, маму не бей! Маму…

Бац!

Звонкий голос Ириги оборвался. Повисла страшная тишина. Харен и Смуг переглянулись и вернулись к похлебке. Они просто хотели дождаться весны.

Мать завыла. Так воет волчица, вернувшаяся в нору и обнаружившая волчат разорванными.

Отец молча вошел в комнату. Одной рукой он держал Иригу за шею.

Голмар похолодел.

На пол капала кровь.

Ирига выглядела как разорванная тряпичная кукла. Ее тоненькое тельце болталось в руке отца, а зеленые глаза будто посерели. По рассеченному лбу текла кровь. Она больше никогда не попросит сделать ей куколку…

Голмар заорал, выскочил из-за стола и бросился на отца. Загремели тарелки, когда вскочили Харен и Смуг.

Голмар подлетел к отцу и воткнул нож ему в живот. Нож, оставленный матерью в хлебе. Острый. Он сам его сегодня точил. Продолжая кричать, он провернул нож, так, как рассказывал старик Гурц, бывший солдат, переживший войну с Майорангом.

Подскочивший Харен отбросил его от отца.

Голмар схватил первое, что попалось под руку, и опустил на голову Харена. Кособокий кувшин разлетелся вдребезги. Харен упал рядом с осевшим на пол отцом. Не дожидаясь, пока сзади навалится Смуг, Голмар метнулся в сени. Мать лежала на полу и рыдала. Он распахнул дверь и выскочил в ночь. Сейчас. Он уходит сейчас. На руках кровь отца, но если ты стал солдатом герцога, то начал новую жизнь и старая не может предъявить тебе счет. Он побежал и…

…И в сенях хлопнула дверь. Голмар услышал веселый голос отца и вздрогнул. Что это за чувство, будто этот голос он уже слышал? Но веселость была наигранной, не было в ней светлого меда, который он помнил из детства, когда отец любил подбрасывать его в воздух и смеяться вместе с ним.

Эта веселость горчила. Отец снова был пьян. Пьян… Отец?

«Завтра, — пообещал себе Голмар. — Завтра пойду и запишусь добровольцем. Обязательно!»

Когда пал скот и умер старший из братьев, отец запил. Не было дня, чтобы после работы в поле он не возвращался пьяным из таверны. Все деньги, что были в семье, уходили теперь туда.

К постоянно улыбающемуся гному-трактирщику.

Отец вошел в комнату и хмуро оглядел всех. Мать бросилась навстречу. Она возилась с едой и не успела выйти к порогу. Голмар отвел взгляд. Он знал, что сейчас произойдет.

Правда, что-то беспокоило…

— Почему не встретила меня? — грозно спросил отец, смотря на мать, которая уже тянулась к его сапогам. Мать задрожала. — Я весь день в поле, прихожу уставший, а ты смеешь не встретить меня?! — заорал отец и ударил мать по лицу. Кулаком. Мать упала, не пытаясь защититься. Она знала, и дети знали, что, если она попытается прикрыться руками, отец рассвирепеет и схватится за плетку. А мать на сносях, она боится больше за ребенка, чем за себя.

Голмар уткнулся в тарелку. Уйду. Завтра уйду. Лучше служить в войске герцога, чем жить так. Но разве он не…

— Дир…

— Что — Дир?! — Отец схватил мать за волосы и потащил в сени. — Забылась, женщина?! Я глава дома, и когда я прихожу, ты всегда должна встречать меня и снимать мою обувь! Я, дурак, еще жалел тебя, но, вижу, жалость баб портит!

Голмар смотрел на нож, который мать оставила в хлебе. Нож был острым. Он помнил этот нож. Этот нож только что… Он смотрел на нож.

Из сеней послышались глухие удары. Иногда отец бил мать об порог, чтобы «помнила о традициях».

Старшие братья, Харен и Смуг, молча ели чечевичную похлебку. Весной они должны жениться, а потом уйти на подработку в город. Они надеялись, что молодые снохи отвлекут отца от матери, и той в быту станет полегче.

Трусы… Да мы бы могли отца втроем давно утихомирить!

Вскрикнула мать. Тихо, жалостно.

— Рот закрой!

Глухой удар. Все как всегда. Голмар закрыл глаза. Уйду. Завтра. Не могу больше жить здесь. Но разве он не ушел?..

Но тут Ирига, самая младшая, выпрыгнула из-за стола и побежала в сени. В руках у нее была тряпичная кукла.

— Тятя, не бей маму! Не бей! Вот, куколку забери, маму не бей! Маму…

Нет! Ей нельзя туда! Надо остановить!

Мысли бились в голове, а рука тянула лужку ко рту, рот раскрывался и глотал похлебку. Надо было встать и задержать Иригу, но…

Бац!

Звонкий голос Ириги оборвался. Повисла страшная тишина. Харен и Смуг переглянулись и вернулись к похлебке. Они просто хотели дождаться весны.

Но ведь…

Мать завыла. Так воет волчица, вернувшаяся в нору и обнаружившая волчат разорванными.

Голмар знал, что произошло. Он отчетливо знал, что произошло.

Молчаливый отец вошел в комнату. Одной рукой он держал Иригу за шею.

Голмар похолодел. Он знал, что сейчас на пол… На пол капала кровь. А Ирига выглядит… Ирига выглядела как порвавшаяся тряпичная кукла. Ее тоненькое тельце болталось в руке отца, а зеленые глаза будто посерели. По рассеченному лбу текла кровь. Она больше никогда не попросит сделать ей куколку… Никогда.

Но ведь это уже было? Ведь он тогда…

Голмар заорал. Он выскочил из-за стола и бросился к отцу. Загремели тарелки, когда вскочили Харен и Смут.

Твари! Хотят помешать ему!

Голмар подлетел к отцу и воткнул нож ему в живот. Нож, оставленный матерью в хлебе. Острый нож. Он сам его сегодня точил. Продолжая кричать, он провернул нож так, как рассказывал старик Гурц, бывший солдат, переживший войну с Майорангом.

С Гурцем он потом еще виделся, когда герцог в своем замке собрал ветеранов той войны…

Подскочивший Харен отбросил его от отца.

Голмар схватил первое, что попалось под руку, и опустил на голову Харена. Кособокий кувшин разлетелся вдребезги. Харен упал рядом с осевшим на пол отцом. Не дожидаясь, пока сзади навалится Смут, Голмар метнулся в сени. Мать лежала на полу и рыдала. Надо было остановиться, успокоить ее, но…

Он распахнул дверь и выскочил в ночь. Сейчас. Он уходит сейчас. На руках кровь отца, но если ты стал солдатом герцога, то начал новую жизнь и старая не может предъявить тебе счет. Он побежал и…

…И скрипнула дверь. Голмар услышал веселый голос отца и вздрогнул. Он знал, что сейчас произойдет. Знал. Но почему-то ничего не мог сделать. Не мог подсесть к Ириге и взять ее за руку. Не мог предупредить мать, что отец близко. Не мог.

Отец снова был пьян. Пьян…

«Завтра, — пообещал себе Голмар. — Завтра пойду и запишусь добровольцем. Обязательно!»

Он хотел уйти. Ему было все равно, что произойдет в этой семье. Но Ирига…

Отец вошел в комнату и хмуро оглядел всех. Мать бросилась ему навстречу. Она возилась с едой и не успела выйти к порогу. Голмар отвел взгляд. Он знал, что сейчас произойдет. Он в самом деле знал!

— Почему не встретила меня? — грозно спросил отец, смотря на мать, которая уже тянулась к его сапогам. Мать задрожала.

— Я весь день в поле, прихожу уставший, а ты смеешь не встретить меня?! — заорал отец и ударил мать по лицу. Кулаком. Мать упала, не пытаясь защититься.

Голмар уткнулся в тарелку.

Уйду. Нет. Нельзя уходить! Завтра уйду.

Ты никогда уже не узнаешь, что произошло с отцом и матерью!

Лучше служить в войске герцога, чем жить так.

Но можно же попытаться изменить…

— Дир…

— Что — Дир?! — Отец схватил мать за волосы и потащил в сени. — Забылась, женщина?! Я глава дома, и когда я прихожу, ты всегда должна встречать меня и снимать мою обувь! Я, дурак, еще жалел тебя, но, вижу, жалость баб портит!

Голмар смотрел на нож, который мать оставила в хлебе. Нож был острым. Он скоро возьмет этот нож. Когда умрет Ирига.

Из сеней послышались глухие удары. Иногда отец бил мать об порог, чтобы «помнила о традициях». Мать вскрикнула. Тихо, жалостно.

— Рот закрой!

Голмар закрыл глаза. Уйду. Завтра. Не могу больше жить здесь. Это проще всего. Сбежать…

Но тут Ирига, самая младшая, выпрыгнула из-за стола и побежала в сени. В руках у нее была тряпичная кукла.

Стой!!!

— Тятя, не бей маму! Не бей! Вот, куколку забери, маму не бей! Маму…

Нет! Ей нельзя туда! Надо остановить! Мысли бились в голове, а рука тянула ложку ко рту, рот раскрывался и глотал похлебку. Надо было встать и задержать Иригу, но…

Он же уйдет. Ему уже нет дела до этой семьи.

Бац!

Звонкий голос Ириги оборвался. Повисла страшная тишина. Харен и Смуг переглянулись и вернулись к похлебке. Мать завыла. Так воет волчица, вернувшаяся в нору и обнаружившая волчат разорванными. Молчащий отец зашел в комнату. Одной рукой он держал Иригу за шею. На пол капала кровь. Ирига выглядела как порвавшаяся тряпичная кукла. Ее тоненькое тельце болталось в руке отца, а зеленые глаза будто посерели. По рассеченному лбу текла кровь.

Голмар заорал. Он выскочил из-за стола и бросился к отцу. Загремели тарелки, когда вскочили Харен и Смуг. Голмар подлетел к отцу и воткнул нож ему в живот. Продолжая кричать, провернул нож. Подскочивший Харен отбросил его от отца. Голмар схватил первое, что попалось под руку, и опустил на голову Харена. Кривобокий кувшин разлетелся вдребезги. Харен упал рядом с осевшим на пол отцом. Не дожидаясь, пока сзади навалится Смуг, Голмар метнулся в сени. Мать лежала на полу и рыдала. Надо было остановиться, успокоить ее, но…

Остановиться! Можно вернуться! Может, Ирига еще жива! Может, ей можно помочь, если прямо сейчас отнести к волхву, живущему возле леса…

Он распахнул дверь и выскочил в ночь. Сейчас. Он уходит сейчас. На руках кровь отца, но если ты стал солдатом герцога, то начал новую жизнь и старая не может предъявить тебе счет. Он побежал и…

…И в сенях хлопнула дверь.


Скрипели телеги.

В такие жаркие дни надо сидеть дома и пить холодное монастырское пиво, а не тащиться в открытой повозке. Парокл морщился, опираясь спиной на сложенные ящики, и пытался хоть как-то найти тень.

Не получалось. Тень не хотела находиться.

Дорога тянулась через лес, где на обочине росли почему-то только низкие ели, тени которых не накрывали путь. Когда лес закончится, будет виден город Семирад, раскинувшийся посреди холмов. Там караван остановится, и Парокл, младший купец, отдохнет в хорошей комнате, может, даже с ванной.

А еще начальник охраны заставил его надеть кожаный доспех, который, казалось, сочетался браком с жарой и привел ее в свой дом. Видите ли, разбойников в последнее время стало больше. Да откуда им взяться, разбойникам? Парокл вырос в этих местах и не помнил, чтобы здесь шалили лихие смертные. До Семирада рукой подать, кто рискнет грабить так близко к городским ополчениям?

Кое-кто нашелся…

Сначала засвистели стрелы, и только после них — смертные. Тащившие повозку лошади заржали; раненные в бока, они чуть не понесли, но вылетевшие из леса железные шары, скрепленные цепью, перебили им ноги. Повозка перевернулась, ящики посыпались на Парокла. Он заорал, помня, что в этих ящиках, и ругая тех, кто сэкономил на крытом фургоне. Но обошлось, только один ящик треснул, открыв лежащие в нем в стружках ряды красных пузырьков.

Охрана вступила в бой с выскочившими из леса разбойниками. Сопровождавший караван чародей уже колдовал, бросая огненные шары в бандитов.

Лучше бы волшебник стрелы пожег!

На заклятия чародея нашлись ответные. Из леса вылетело ледяное копье, огненные шары разлетелись, столкнувшись с ним, и копье пронзило чародея, тут же обратив его в ледяную глыбу.

Парокл остолбенел. Откуда у разбойников чародей? Он же больше заработает, если будет гороскопы составлять богатым купцам, нежели грабить на большой дороге!

Выскочивший из леса одетый в шкуры шаман снял все вопросы. Лесной колдун! Стоящий вне законов магических сообществ, одиночка. И могущественный одиночка, если его заклятие так просто разобралось с недешевым магом, нанятым Торговым Домом для охраны каравана.

Гибель чародея заставила охранников пасть духом, их везде теснили. Но никто не сдавался, разбойникам живые не были нужны.

Парокл огляделся. Его еще не заметили, перевернутый фургон не привлек пока ничьего внимания. Он увидел, что шаман начал пританцовывать, махая руками и подпрыгивая. Готовил пакостное чародейство, не иначе!

Парокл сам не заметил, что сгребает из треснувшего ящика пузырьки. Он не собирался ждать, пока его обнаружат. Надо бежать, хотя бы в лес, который он помнил с детских лет. Когда-то тут было святилище Древних Духов. Однажды Парокл пробрался в него и разбудил старого лешего, по-доброму отнесшегося к мальчишке и отпустившего его домой. А ведь знающие люди говорили, что если Дух благосклонно отнесся к смертному, то и в дальнейшем будет привечать его. Нужно добраться до святилища. Леший защитит, должен защитить. А если за ним увяжется погоня, то поможет Огненная Вода, гномье вещество, которое перевозил караван в Семирад.

Должна помочь!

Парокл выглянул и увидел, что охранники почему-то стоят на месте, а гогочущие разбойники просто втыкают в них мечи. Шаман уже не танцевал. Он остановился и вертел головой. Если бы Парокл захотел, он мог бы кинуть в него пузырек с Огненной Водой, и были шансы, что попал бы…

Но Парокл попятился к лесу, в спасительную чащу елей, и…

…Скрипели телеги.

В такие жаркие дни надо сидеть дома и пить холодное монастырское пиво, а не тащиться в открытой повозке. Парокл морщился, опираясь спиной на сложенные ящики, и пытался найти тень. Не получалось. Тень не хотела находиться.

Дурацкая дорога.

Скоро опять все умрут.

Дорога тянулась через лес, где на обочине росли почему-то только низкие ели, тени которых не накрывали путь. Когда лес закончится, будет виден город Семирад, раскинувшийся посреди холмов. Там караван станет на постой, и Парокл, младший купец, отдохнет в хорошей комнате, может, даже с ванной…

Не отдохнет. Когда же он перестанет снова и снова думать так? Когда же его реальные мысли перебьют этот бесконечный спектакль? Какой это раз? Двухсотый?

А еще начальник охраны заставил его надеть кожаный доспех, который, казалось, сочетался браком с жарой и привел ее в свой дом. Видите ли, разбойников в последнее время стало больше. Да откуда им взяться, разбойникам? Парокл вырос в этих лесах и не помнил, чтобы здесь шалили лихие смертные. До Семирада рукой подать, кто рискнет грабить так близко к городским ополчениям?

Ну, например, банда с шаманом. Эти рискнут. И ограбят.

Сначала засвистели стрелы, и только после них — смертные. Тащившие повозку лошади заржали; раненные в бока, они чуть не понесли, но вылетевшие из леса железные шары, скрепленные цепью, перебили им ноги. Повозка перевернулась, ящики посыпались на Парокла. Он заорал, помня, что в этих ящиках, и ругая тех, кто сэкономил на крытом фургоне. Но обошлось, только один ящик треснул, открыв лежащие в нем в стружках ряды красных пузырьков.

Лучше бы они взорвались. Может, тогда бы это закончилось.

Охрана вступила в бой с выскочившими из леса разбойниками. Сопровождавший караван чародей уже колдовал, бросая огненные шары в бандитов. Лучше бы волшебник стрелы пожег!

Впрочем, с таким же успехом он мог бы и себе в голову выпустить огнешар. Помрет же скоро. Ага, вот, стал покрываться льдом, придурок. Уже двести раз так подыхал, запомнить, что ли, трудно?

Гибель чародея заставила охранников пасть духом. Их везде теснили. Но никто не сдавался, разбойникам живые не были нужны.

Парокл огляделся. Его еще не обнаружили, перевернутый фургон не привлек пока ничьего внимания. Он увидел, что шаман начал пританцовывать, махая руками и подпрыгивая. Готовил пакостное чародейство, не иначе!

Когда я уже перестану думать так раз за разом? Я ведь все уже знаю!

Парокл сам не заметил, что сгребает из треснувшего ящика пузырьки. Он не собирался ждать, пока его увидят. Надо бежать, хотя бы в лес, который он помнил с детских лет. Когда-то тут было святилище Древних Духов. Однажды Парокл пробрался в него и разбудил старого лешего, по-доброму отнесшегося к мальчишке и отпустившего его домой. А ведь знающие люди говорили, что если Дух благосклонно отнесся к смертному, то и в дальнейшем будет привечать его. Нужно добраться до святилища. Леший защитит, должен защитить. А если за ним увяжется погоня, то поможет Огненная Вода, гномье вещество, которое перевозил караван в Семирад. Должна помочь!

И ведь помогла! Погоню за мнойтогда отрядили, и мне пришлось кинуть в них пузырек. Взрыв был знатный. Разбойники отстали, а я добрался до святилища. И леший принял меня. Пришел шаман, порыскал вокруг святилища и ушел ни с чем. Древний Дух был ему не по зубам.

Парокл выглянул и увидел, что охранники почему-то стоят на месте, а гогочущие разбойники просто втыкают в них мечи. Шаман уже не танцевал. Он остановился и вертел головой. Если бы Парокл захотел, он мог бы кинуть в него пузырек с Огненной Водой, и были шансы, что попал бы…

Но я уже столько раз пытался кинуть этот пузырек! Каждый раз, когда в течение года после этого я вспоминал произошедшее, я представлял, как кидаю пузырек в шамана. И как он гибнет! И как пропадает его Заклинание, и выжившие охранники гонят разбойников, а я помогаю им Огненной Водой! Но то были фантазии, попытки обмануть себя и бытие!

И сейчас я снова пытаюсь бросить Огненную Воду в шамана, но ничего, убоги дери, ничегошеньки! Все продолжает идти, как и было, а я смотрю на это и ничего не могу поделать!

Но Парокл попятился к лесу, в спасительную чащу елей, где надо было потом просто бежать, и…

…Скрипели телеги.


Ахес кричал. Кричал, распятый на позорном кресте. Позорном потому, что обычно эльфы распинали на нем мертвых врагов, а пасть от руки эльфа считалось позором. Он же поступил хуже. Он попал в плен к эльфам.

Раз в десять лет, в первый месяц лета, в Восточных степях проводился обряд. Молодые воины кланов в полном вооружении съезжались к Священному Источнику Кефира. Их встречали жрецы-шаманы, служители Источника. Они открывали Проходы-в-Мире и посылали юношей сразиться с исконными врагами — созданиями Света, шр’ыгъооарвыхами — Светлыми эльфами. Их могли послать в Эльфляндию или на Заморские Острова, могли послать в Великую Гряду, где скрывается королевство Светлых эльфов-изгнанников, или в Эквилидор, где живут эльфины, потомки Светлых эльфов и людей. Воины должны постараться убить как можно больше ушастых и выжить, чтобы по возвращении обрести славу и жить с ней до конца своих дней. К Источнику приезжали только самые смелые и выносливые, потому что обратно возвращались не все.

Ахеса и еще семерых забросило на Заморские Острова, в Храм Света, во время какого-то светослужения. Короткие мечи и огромные секиры тут же обагрились кровью ушастых. Те вскидывали руки, бормотали заклятия, но несущее смерть железо оказывалось быстрее.

Слабаки! Что ваш дух по сравнению с духом детей Тьмы?! Вы надеетесь не на верный меч, а на магию, которая делает смертных слабыми! Не на боль в мускулах, а на страдания ваших магических душонок! Ха! Ха-ха-ха!

Потом разом умерли Угрык и Дзугр. Просто почернели и застыли на месте. Когда Игр толкнул Угрыка в плечо, тот рассыпался.

Ахес взревел и вскинул секиру. Против них вышли настоящие маги эльфов, не мелочь, что собралась в этом поганом Храме Света. Убить таких — великая честь!

Шестеро орков бросились к выходу, где появились два эльфа в сверкающих хламидах. Попадавшихся на пути Светлых они сразу убивали. Не можете сражаться — так хоть умрите достойно, не показывая врагу спину! Спасающийся бегством достоин жалкой участи! Эльфы в хламидах не убегали, а смело шли навстречу Темным. Хо, смелые парни! Есть и среди Светлых сильные духом! И они… И они были действительно сильны.

А они, дураки из кланов, даже не знали, с чем могут столкнуться. Они считали Светлых ничтожествами и не думали, не могли подумать, что эти ничтожества окажутся сильнее, чем Темные. В Восточных степях орки и гоблины привыкли тешить себя байками, воюя в основном с человеческими королевствами на Юге и Востоке, привыкли вспоминать мифические времена Светлоокого властелина, говоря о том, как тогда была могуча Темная Орда…

Добежать до эльфов в хламидах сумел только Ахес. Остальных сожгли фаерболы, разорвали молнии и проглотили ожившие плиты храма. Умом Ахес понимал, что творится что-то не то, что все идет не так; и он один, он почему-то один, и рядом нет кровного брата Агера, его вообще нет…

Почему-то Ахеса эльфы не убили. Вернее, тогда он этого не знал.

Тело перестало слушаться, застыло, будто обратилось в камень. Ахес как-то видел шамана-гоблина, бросившего взгляд на взбесившегося быка — и тот послушно замер и не шевелился до вечера. Тем быком орк себя и ощутил, когда Светлые в хламидах с отстраненными лицами оглядели его, пассами рук подняли в воздух и вынесли, неподвижного, из Храма.

Снаружи уже собралась толпа эльфов. Они смотрели на него. Смотрели не с ненавистью, не с ожесточением. О нет! Они смотрели на юного воина клана Жестоких Сердец как на взбесившееся животное, которое нужно обуздать или прибить, пока оно не нанесло еще больше вреда, чем уже причинило. Он возненавидел этот взгляд сразу.

Потом так будет ненавидеть взгляд Эваны Олекс, а он начнет отдаляться от мальчишки, потому что будет видеть в нем напоминание о тех временах, когда он кричал и просил, чтобы боли больше не было…

Его не сразу вздернули на позорный крест. Сначала пытали. Они были искусными мастерами пыток, эти Дети Света. Они перепробовали на нем все, что выдумали смертные, — и не дали ему умереть. Их магия, их Тьме противная магия, держала в нем жизнь, а он уже не понимал, что просит их сжалиться или убить его, что умоляет убить его.

Ахес хотел бы забыть это навсегда. Он хотел бы крутануть колесо времен, вернуться туда и гордо стерпеть пытки мучителей. Показать им свой истинный дух, который взлетел после встречи с Мастером…

Мастер.

Ахес помнил, как он…

…Он сорвался с креста и пополз. Пополз с холма, на котором стоял крест, с холма, на который мог прийти любой эльф и вонзить ему в грудь копье. Магия не давала ему умереть. И копье вонзалось в грудь снова и снова.

И тогда он, проклявший себя просьбами о пощаде, начал ночами терзать свои ладони и запястья, разрывая плоть, и боль изводила его все сильнее.

Но эльфы просчитались. После их пыток эта боль казалось ничтожной.

Он разрывал свои руки по ночам, когда никого не было на холме. Эльфы не стерегли его. Да и куда бы орк сбежал с острова посреди океана?

Сегодня был последний рывок — и с ревом он оторвал руки от гвоздей. Хрустнули кости в ногах, не выдержав тяжести распятого на кресте тела. Ноги освободились от гвоздей. Но кто бы знал, какой ценой!

Он не умер — магия эльфов не позволила.

И он пополз с холма, просто чтобы убраться прочь, чтобы оказаться как Тьма разрешит дальше от своего позора, своего вечного позора, и…

…И он с семерыми орками клана Жестоких Сердец и Нечистых Клыков ворвался в Храм Света.

Дальше было то же самое. Снова плен. Снова пытки. Снова унижение. Снова крест и холм.

Это было уже в пятый раз!

Но ведь был Мастер! Дальше был Мастер!

Почему Ахес застрял именно там?

Ведь он давно решил, что не будет мстить Заморским Островам — как можно мстить за собственную глупость? Ведь он давно решил, что отныне служит только Мастеру и его делу — как можно вернуться в родной клан после такого позора? Ведь он давно решил… Решил…

Как бы хотелось не просить пощадить! Такое хотелось не раз. И не два.

Как хотелось вернуться и изменить! Не умолять! Не просить пощадить!

Но ведь он пошел за Мастером. Теперь только это реально. Все остальное — быль-пыль, скорее ничто, чем нечто.

Ты понимаешь это, Ахес? Понимаю. Тогда признай это! Признай! Признай!!!

Ты же горд своим духом, а дух — это свобода! Дух — это только свобода! Но почему ты держишь свободу в были-пыли, в ничто? Почему твоя свобода зависит от того, что было и прошло? Почему твое я зависит от того, что уже не есть твое я? То я стало твоим не-я, иллюзией! Твое я сейчас — это Мастер и его дело. Это только и есть. Это только и есть твой дух. И больше ничего. Все остальное — оковы!

Ты понимаешь это?

Да…

Ты принимаешь это?

Да.

Ты сделаешь это?

Да!

…И внизу холма он вдруг понял, что перед ним кто-то стоит. Не эльф. Он ничего не видел, боль мешала смотреть. Но этот кто-то нагнулся и сказал:

— Твой дух прошел великое испытание, воин. Ты выдержал его с честью. Тебе нечего стыдиться, ибо сдалось только твое тело, но не твой дух. Ведь если бы сдался твой дух — ты бы остался на кресте. Но ты сейчас здесь, рядом со мной. Хочешь ли ты, чтобы твой дух взлетел так высоко, как только можно? Хочешь ты этого?

Ахес не понимал, о чем говорит ему этот смертный, тот, кто представится как Мастер, который окажется вампиром, способным читать мысли и видеть, что тебя мучит…

Ахес понимал все, о чем ему говорит этот смертный, тот, кто даст ему морфе и энтелехию, кто познакомит его со своей дочерью, прекрасной девой, перед которой…

И Ахес…

И Ахес…

И Ахес…


Тьма окутала его и не хотела отпускать.

Сознание раскололось.

Одна часть его — часть? обман? иллюзия? единственно реальное? — дробилась в жерновах Жажды, безумного желания крови. Сознание это рычало и разрывало тело перед Понтеем.

Вторая часть его — часть? обман? иллюзия? единственно реальное? — отстраненно анализировала происходящее. Сознание это поняло сразу: память вернулась, память стала бытием, и то, что прошло, стало тем, что не схватишь…

Лицо Тирка изменилось, когда острые клыки вонзились в его протянутую к Понтею руку. Понтей с рыком повалил его, кровь из разорванной руки прыснула, обрызгав трансформировавшееся лицо. Тирк закричал, но Понтей его не слушал, не слышал, это был уже и не Понтей, а то, что ждет своего часа в каждом упыре, в каждом кровососе, в каждом Живущем в Ночи.

Это и был Понтей.

Это и не был Понтей.

Сознание вне действия помнило — он тогда четко ощущал все. Все, что делал, когда осушал своего друга, вгрызался в его шею, грудь, добираясь до сердца. Тогда он отстраненно думал, что сошел с ума, что на самом деле ничего не происходит, и Тирк сейчас побежит в деревню, оттуда пошлют в замок, и отец заберет сошедшего с ума Понтея домой, где его вылечат.

А когда все закончилось…

Когда он стоял над убитым только что другом…

Над убитым им другом…

Он хотел, чтобы этого никогда не было.

Чтобы время пошло вспять и этого не было.

Он хотел бы все изменить.

Он так хотел все это изменить тогда, что отдал бы что угодно, чтобы вернуть это и изменить. Крикнуть Тирку, чтобы он убегал, а самому биться головой о дерево, чтобы потерять сознание. Грызть себе вены, чтобы ослабеть от потери крови. Чтобы Тирк успел убежать и все изменилось, чтобы он все изменил…

Но…

Но!

Ничего не изменить. Тогда он почти сразу понял это.

Тогда психомаг в нем впервые заговорил с ним. Впервые он увидел себя со стороны, какой он есть на самом деле. Потом психомаг говорил с отцом, с Первым Незримым Постигающих Ночь.

С Иукеной.

С Вадларом.

Но в самый первый раз он заговорил с Понтеем.

И он узнал, что ничего не изменить. Что прошлого уже нет. Что настоящего нет никогда. И что будущего не будет.

Есть только он, Понтей. И мир, противостоящий ему.

И мир изменится, только если он захочет изменить мир.

И тогда возникнет прошлое — до того, как он захотел.

И тогда возникнет настоящее — все то время, пока он хочет.

И тогда возникнет будущее — после того, как желаемое исполнится.

Он убил своего друга. И это стало прошлым.

Он изменит упырей. И это есть настоящее.

Упыри изменятся. И это будет будущим.

Прошлое — прошлому. Так тогда сказал Голос. Так сказал он, повзрослевший упырь, самому себе. Он уже больше никогда не будет играть. Он забудет смех и радость детства.

Потому что оно в прошлом.

В прошлом, которое прошло.

Прошлое не может держать. Держит только настоящее. Если хочешь что-то изменить — о прошлом нужно забыть. Нужно быть только в настоящем.

Тирк мертв. И этого не изменишь.

Но можно изменить мир так, чтобы в будущем другой упыреныш не убил человеческого мальчишку, охваченный Жаждой.

Себя не изменишь. Никогда. Самому можно измениться, если другим станет мир. Если в нем возникнет прошлое, настоящее и будущее.

Только тогда…

Прошлое не властно над настоящим.

Понтей помнил это.

И когда он снова увидел, как убивает Тирка, он…

Он брезгливо отвернулся.

Ему не было интересно прошлое.

Он знал только настоящее.

Настоящее, в котором никогда не было Тирка.

И Понтей…

И Понтей…

И Понтей…


Небо Смерти раскрывалось над головой, Бледные Рыцари выходили из пространств, зомби поднимались по склонам, а он смотрел на нее. Он держал ее в своих руках и смотрел на нее.

Что-то кричал Аль-сид, бесшумно мелькала Элинора, выл упырь, грязный полуразумный упырь, приведший их сюда, почти к месту назначения.

Оставалось совсем немного.

Они должны были просто сбросить эти вещи в жерло Дигура, самого яростного магического вулкана гряды Раш-ати-Нора. Там зрело и ждало Заклинание, которое должно было исправить все то, что творилось в мире. То, за что и они отчасти несли ответственность.

Его Облик не явился, как это было раньше, когда ярость и боль вместе встречались в его сознании. Сейчас Облик выжидал, будто знал, что являться не стоит, что нужно подождать, что нужно дать время.

Он мог взять Силу этой вещи. Он мог просто взять ее, пожри его гидра!

И тогда бы она… Умерла бы. Она все равно умерла бы.

Ты решил это еще тогда, когда в безумии призвал Силу, когда Облик взял эту Силу, и распорол Небо Смерти, и разбил Бледных Рыцарей, и сбросил зомби в бездну.

Когда он чуть не убил Аль-сида и Элинору.

Когда пришлось лишиться руки, потому что Облик не желал расставаться со Всемогуществом.

Тот, кем тогда был Уолт Намина Ракура, решил: ничего невозможно было бы изменить. Она бы умерла. Та, которую он любил. Она бы все равно умерла. Даже если бы он взял Силу. Всю Силу, что предлагалась ему.

Тот, кем был тогда Уолт Намина Ракура, познал, что есть вещи, которые никогда не изменить.

Но сейчас он снова видел то сражение, когда пятеро боролись против Великих и Могущественных, с которыми боялись связываться даже Бессмертные. Когда из пятерых осталось только трое.

Тот, кем был тогда Уолт Намина Ракура, был одним из этих троих.

Та, которую любил тот, была одной из тех, кто погиб.

Он мечтал, он столько раз мечтал все изменить. И каждый раз ледяной клинок разума врезался в сердце и мечты.

А сейчас…

То, что не будет, провалилось в то, что прошло, и стало тем, что не схватишь.

Он же хотел этого?

Попытаться изменить тот бой, взять Силу и не дать любимой умереть?

Хотел.

Хотел!

Но…

Он отпустил ее, и она отпустила его.

Он жил новой жизнью, где у него была иная цель, нежели тогда. Теперь его звали Уолт Намина Ракура, и он нес иное бремя, нежели тогда. И жизнь его теперь была другой.

Огонь. Свист ветра. Тогда. Это было тогда.

Бессилие и пробуждающаяся злость. Тоже тогда.

Сейчас все по-другому. Сейчас уже другие дела. Их надо завершить.

Прошлое же не завершишь. Прошлое в прошлом.

И Уолт…

И Уолт…

И Уолт…

И Уолт открыл глаза, освобождаясь от склизкой памяти кошмара, оставшегося в прошлом, в далеком прошлом, кошмара, который грыз его сердце, который пытался когда-то его убедить, что кошмара могло и не быть.

Но тогда бы не было нынешнего Намина Ракуры. Боевого мага, который никогда и ни за что не даст случиться новому, еще более страшному кошмару.

Так было. Так есть. Так будет.

Золтарус… Бог-упырь… Бывали враги и покруче, знаете ли. Что нам свихнувшийся упыриный бог, а?

Старое забытое чувство просыпалось в груди. Чувство, что ты несешь тяжесть неба, а все Бессмертные отдыхают в других мирах, решив, что и ты сойдешь за Держателя Небес.

Уолт поднялся, и по Локусам Души заструилась боевая магия.


Золтарус шел между фиолетово-черными пузырями. Шел, время от времени останавливался, доставал из пузырей человека и пил его кровь. Пока он привередничал и выбирал. Но ближе к рассвету начнет пить всех подряд, даже Ночных эльфов, оказавшихся тут вместе с людьми.

Из этих должны выйти хорошие Апостолы.

Вечное Возвращение.

Он не хотел пользоваться своей Силой Крови. Это была могучая способность, единственная способность, которая не передавалась Детям как Дар. Его личная, уникальная Сила Крови.

У каждого смертного в памяти хранятся моменты, о которых они не забудут никогда. Нечто такое, что будет терзать их краткими мгновениями всю оставшуюся жизнь, вместо «это было так» врезаясь в разум «а если бы».

А если бы я не сделал это тогда, может, все было бы иначе.

Именно так. Это есть у всех. Если не из взрослого периода, то что-то из детства: провинность, шалость, глупость, которую хочешь изменить, но не можешь. Это влияет неосознанно на всю жизнь. Это камень, который застрял в душе, это ошейник раба, который никогда не снять, это заноза, которую никак не вытянуть.

А если бы! Я бы тогда!

Вечное Возвращение окутывало смертного и возвращало к самому сильному из моментов, которые потрясли его жизнь. И кружило его в этом возвращении, заставляло переживать снова и снова, как будто погружая в сон-повторение, вечный сон без начала и конца. Заключенные в пузыри Вечного Возвращения смертные переживали то, что жаждали всем сердцем изменить, что было переломным, как им казалось, моментом в их личной судьбе, — или просто мелочью, которая всегда будет мешать жить. Переживали и переживали — потому что это было Вечное Возвращение.

Возвращение в то, чего уже нет, но что реальнее всего, что есть сейчас.

Еще никогда и никому не удавалось вырваться из Вечного Возвращения. Именно благодаря ему исчез Двадцать Седьмой легион Ролана, посланный в южные области для истребления расплодившихся упырей. Двадцать Седьмой легион исчез, а Детей стало больше.

Память смертных — страшная вещь, страшная для них же самих. Она как разум — без нее нельзя, но с ней страшно.

Может, память и разум нераздельны? И нет разума без памяти, и нет памяти без разума?

Вопрос.

Голову кольнуло болью.

Золтарус поморщился и выдернул из первого попавшегося пузыря человека. Его кровь оказалась так себе, это был ничтожный человечишка. Наверное, чародей, судя по богато расшитой мантии. Осушив тело, Золтарус раскрошил череп. Он, как уже говорилось, не любил магов. Особенно когда из-за них вынужден был прибегать к Силе Крови. Высвобождая Вечное Возвращение, Золтарус больше не мог использовать иные трансформы или божественную Власть. Он будто становился носферату, но не просто Высочайшим Живущим в Ночи, а Наивысочайшим Живущим в Ночи. С ним оставалась физическая мощь, невероятные рефлексы и регенеративные возможности (и Онтический Эфир, о котором бог-упырь не знал), и хотя это было немало, Золтарусу не хотелось испытывать боль лишний раз только потому, что он не был достаточно защищен.

На сегодня боли хватит.

Кто-то шел к нему. Золтарус осознал это, когда допил очередного человека, снова чародея. Здесь их было много. Кто-то шел к нему, обходя пузыри Вечного Возвращения, и его аура была стальной. Он не боялся. Он не испытывал сомнений. Он был поразительно спокоен. Но чувства клокотали в нем. Там, внутри, за сталью ауры.

Кто-то вырвался из Вечного Возвращения? Невозможно! Хотя… Золтарус ведь просто не знал, что это возможно. Стоит признать — он не так хорошо знал свою Силу Крови, как думал. Впрочем, ей он не уделял пристального внимания, чтобы изучать и совершенствовать, как Дети свои Силы Крови. Ему хватало трансформ и божественной Воли.

Еще кто-то шел к нему. Нет, не шел… Крался. И творил чары, плел вязь волшебства, готовясь к магической атаке.

Двое вырвались из Вечного Возвращения? Неужели Золтарус так ослаб за время, проведенное в Сосуде? Плохо, очень плохо. Совсем плохо.

Потому что кто-то третий шел к нему. Не скрываясь. Шел, пылая аурой сжатой, не высвобожденной полностью Силы. И глубоко в не-живом теле была упрятана Жажда, та Жажда, которая поднимает мертвых из могилы и гонит на охоту за свежей кровью.

Трое. Золтарус нахмурился. Это уже слишком, знаете ли. Трое, конечно, с ним не справятся, однако это лишняя возня, задержка.

Он еще раздумывал, что бы сделать (проклятые вопросы!), когда первый из вырвавшихся из Вечного Возвращения показался Золтарусу. Орк, тот орк, что был с вампиром. Странно, он думал, что убил орка тем ударом…

— Ты, — орк говорил спокойно, но спокойствие это было… затишьем перед бурей было это спокойствие, — ты убил Мастера. — Орк поднял клюку с иглой на конце, клюку, в которой было его золото и серебро. — Мастер умер ради этого? Ради этой бесполезной теперь вещи?

Золтарус чувствовал напряженность орка, но магии не ощущал. Неужели Темный собирается драться с ним голыми руками? Сошел с ума? Удар Золтаруса был сильным…

— Ты тоже должен умереть, — сказал орк. — Ты нужен был Мастеру, но Мастера теперь нет, и тебя не должно быть. Тебя убью я. Слышите, вы, двое?! Его убью я!

Значит, и орк заметил мага и упыря? Лучше бы попытался объединиться с ними, чем умирать быстро в одиночку. Глупец! Золтарус все равно сильнее.

Орк издал боевой клич и вскинул клюку, ударил снизу вверх, целя Золтарусу в лицо. Бог-упырь даже не попытался увернуться. Он привык, что направленные в него предметы отклоняются. Игла почти коснулась лица, когда клюку повело в сторону, и она скользнула мимо.

Онтический Эфир защищал своего носителя.

Орк взревел и отбросил клюку. Размахнувшись, он засадил кулаком в живот Золтарусу — именно туда, куда, учитывая разницу в росте, ему было легче всего ударить. Смертная ярость неслась в этом кулаке, смертная воля, с которой Онтический Эфир не знал что делать, — и кулак погрузился в живот бога-упыря, заставив его изумленно зашипеть и отступить на шаг назад. Изумление сменилось злостью. Какой-то смертный смеет причинить ему боль?

Смерть ему!

Золтарус двигался стремительно, несмотря на размеры. Он мигом очутился за спиной орка и рубанул его ребром ладони по шее. Этот удар должен был сломать шею и даже оторвать голову. Шею Золтарус сломал, но голова орка, вместо того чтобы отделиться от тела, обернулась на полукруг и уставилась на Золтаруса. Орк захохотал. И в следующий миг его тело, начиная с шеи, разлетелось мириадами песчинок. Голова продолжала хохотать, когда ладонь Золтаруса врубилась в нее, превратив в пыльное облачко. Бог-упырь отмахивался от песчинок, но облако сильнее и сильнее сжимало его ноги, руки, торс, мешало двигаться.

— Наслаждайся Похоронами Неба и Земли! — захохотали песчинки.

Смех ввинтился в сознание бога-упыря — и исчез.

В небе завертелись черные воронки, быстро ускоряясь. Вокруг вспучилась земля, острыми конусами окружив Золтаруса. Свистящие вихри вылетали из конусов в черные воронки. Бог-упырь успел увидеть, что упырь оттаскивает от него мага, а тот указывает руками куда-то под ноги Золтарусу и что-то пытается втолковать упырю, но не-живой не слушает и упорно тащит мага…

Земляные конусы взорвались, выбросив в небо, в черные воронки, колонны перемолотой земли и камней, мелких трав и насекомых. Серая пыль саваном обернула колонны. Золтарус оказался в эпицентре завихрений, напряг все имеющиеся в его распоряжении силы и рванулся из облака песчинок… Колонны сомкнулись.

Золтарус завопил, не в силах вырваться и терпеть боль.


Ветер ревел, словно древнее чудовище, проснувшееся в тот миг, когда посланные богами герои окружили его, чтобы убить. Созданные орком колонны из взбесившегося воздуха и разгневанной земли пока втягивали в себя мелкие предметы, хотя несущие им добычу ветра собирались со всего пограничья, и вместе с ожерельями чародеев в колонну засасывались ложки со стороны равнин и всякие гайки со стороны гор.

— Он наложил посмертное заклятие, если так тебе понятнее! — Усиливающийся ветер относил слова Уолта в сторону земляной конструкции, состоящей из девяти вертящихся колонн с заключенным внутри богом-упырем. — Орк думал, что усилит эту свою магию, но ведь он не маг!

— И что? — крикнул в ответ Понтей. — Орк умер? Я не пойму…

— Он совершил самоубийство! Просто растворил себя в энергии, увеличив ее тем самым до крайности! Наполненные такой энергией, вихри могут разрушить несколько городов! Но…

— Но?

Черные воронки слились, звезды шарахнулись в стороны. Земляной вал вокруг бога-упыря стал непроницаемым. Девять колонн соединились в одну, внутри которой Золтаруса рвало ветром и давило землей. В воздух полетела трава, оставляя голыми холмы, иногда вместе с ней летел дерн. Уолт пошатнулся.

Фиолетово-черные пузыри лежали неподвижно. На их гладкой поверхности не отражалось происходящее. Недавно, совсем недавно в одном из таких лежал Уолт.

— Он не маг! Его посмертная воля не создаст проклятия для вместилища высвобожденной Силы, а без проклятия вся эта мощь быстро развеется, обратится в нечто материальное! Например, станет еще больше земли!

— Значит, Золтарус выживет? — нахмурился Понтей. Живущий в Ночи прижимал к себе эфирострел и скорее лишился бы руки, нежели «арбалета».

— Скорей всего! — кивнул Уолт.

— Тогда нужно подобраться поближе и выстрелить в него, — сказал Сива и крепче сжал эфирострел. Казалось, Понтей готов немедленно идти в бушующее скопление ветра и земли, будто и не он недавно оттаскивал Уолта от Золтаруса, объясняя, что это за черные воронки и земляные вздутия.

Их осталось только двое. Чародеи, солдаты, купеческая гвардия, Иукена — все они продолжали оставаться в фиолетово-черных пузырях. Вырвались только Уолт и Понтей.

И еще орк. Но этот уже мертв, неприкаянным духом влившись в дарованную ему ублюдком Мастером силу, чтобы убить упыриного бога. Отчаянный поступок.

А способен ли ты, Уолт, умереть и ударить по Золтарусу получившейся Силой? Способен? Гм, дурацкий вопрос. Нет конечно же. И без очередного перерождения дел полно.

— Его обязательно нужно убить! — убежденно крикнул Понтей. Ветер вокруг крепчал. — Он — зло! Чистое зло! Только зло хочет уничтожить все! Он уже не упырь, господин маг! Упыри, даже те, что хотят править людьми, поглощая их как пищу, не хотят уничтожить мир! А этот!..

— Я постараюсь ударить в определенную точку!

— Куда вы будете бить, господин маг?!

— В грудь. Так больше шансов, что попадешь! Главное — не промахнуться! И провалиться нам в Нижние Реальности, если ты промахнешься, упырь! Там нам будет куда лучше!

Уолт пустился в пляс. Он чувствовал себя уставшим, словно работал в поле целый день, но его ноги и руки поднимались и опускались в строгой последовательности, голова покачивалась с нужным тактом. Он собирал Силу, вытаскивал из окружающей реальности магическую энергию. Движения тела — простейший способ войти в резонанс с тонким миром и вытягивать из него нужные чары. Для этого необходимо терпение и развитые Локусы Души, если хочется собрать много Силы. Чем лучше развиты Локусы, тем быстрее собирается Сила. Лесному шаману из простых пришлось бы неделю собирать ту энергию, на которую Уолт потратил бы минут пять.

Он танцевал и думал.

Черная воронка в небе начала снижаться, а земляной вал подниматься. Они сдавливали землю и воздух, сдавливали колонну и наполнявшую ее Силу, сдавливали реальность в этой колонне. Если бы Золтарус был полубогом, даже на три четверти богом, — это могло бы его убить. Но убогов Золтарус был богом! Убоги дери, богом!

Задумка орка была великолепной. Иногда предсмертные проклятия могли даже разрушать планы Бессмертных. В Южном царстве, по рассказам знающих, брахманы в этом деле весьма преуспели.

Но орк не был магом. Орк не владел Силой. Он просто пользовался ею, словно был арендатором дома, который принадлежит совсем другому смертному. Его проклятие не обладало достаточным могуществом, чтобы уничтожить бога-упыря.

Намина Ракура вздохнул. После Периметра Заклинания его Локусы Души еще не пришли в себя, не были готовы создать достаточно мощные заклятия. К тому же пришлось потратить магию на убоговского хоббита, на Щиты. Теперь по крупицам нужно вытягивать Силу из мира, по крупицам собирать ее в нечто пригодное для удара… Проклятье, весь план пошел дракону под хвост! Конечно, ведь ему и в голову не приходило, что вампир не даст убить Золтаруса. Уолт думал, что Мастер хочет забрать тело бога-упыря себе, но чтобы Золтарус был нужен Мастеру живым? Такое в голову даже не приходило…

В подобной ситуации, если бы действовала группа боевых магов и если бы они были так магически (да и психически) истощены, группа отступила бы в безопасное место или вообще вернулась в Школу на перегруппировку. А ведь Свиток портала под рукой, то есть существует возможность убраться отсюда в Школу, там выложить все Архиректору и вернуться сюда всей кафедрой боевой магии, обвешанной артефактами. И врезать Золтарусу так, как и должно боевым магам, — хорошо организованной совместной атакой. Вот только к тому времени Золтарус войдет в полную божественную Власть и сражаться с ним станет совсем невозможно. Пытаться задержать — может быть. Но победить…

Нельзя. Нельзя бежать с поля битвы. Даже если вас только двое против ужаснейшего монстра, даже если вы имеете только один козырь, который, кто знает, может и не сработать, — бежать нельзя. Потом не смогут бежать другие.

А ведь есть еще один Свиток. Светлое Изничтожение. Может, он задержит Золтаруса? Уничтожение сотен носферату одним ударом энергии — этого хватит, чтобы сдержать упыриного бога?

Но тогда погибнет Сива. А воспользоваться эфирострелом может только он: беспокоящийся о безопасности непризнанный гений магии наложил на эфирострел заклятие крови, из-за которого стрелять из «арбалета» сможет только он. А эфирострел, похоже, последняя надежда на гибель Золтаруса.

Тогда погибнет и Татгем, напомнил себе Уолт. Да и смертные, что находятся здесь, могут получить опасные для жизни ожоги. Рисковать? Не рисковать?

Черная воронка и земляной вал стремились навстречу друг другу. Между ними оставалось метров восемь; толщина колонны не изменялась, но зато менялась действительность вокруг: материя переходила в чистую энергию и взламывала запоры реальности, которые лучше не трогать. В завывании ветра, уже подталкивающего к колонне Уолта и Понтея, слышались жуткие голоса. На самой колонне вспучивались перекошенные муками лица. Из их ртов с четырьмя губами высовывались длинные, как у ящериц, языки. Вокруг колонны шел дождь из мертвых лягушек, которые тем не менее квакали и прыгали. Призрачная фигура громадного насекомого на мгновение выглянула из воронки.

Уолт посмотрел на отброшенную орком клюку Мастера. Игла на ее конце поблескивала. Как и фиолетово-черные пузыри, клюка оставалась неподвижной, хотя находилась весьма близко к предсмертному проклятию орка. Это, без сомнения, был магический артефакт, и Уолту не терпелось взглянуть на него с тех пор, как орк, тряся клюкой, проговорился, что Мастер погиб из-за нее.

Понтей напрягся, когда увидел, что клюка поднялась и полетела к ним, но Уолт, не прекращая танцевать, крикнул, что все в порядке. Телекинез потребовал не много магии, Магистр свободно мог подтащить к себе еще три клюки. Другое дело — Заклинания Познания и Понимания. На эти заклятия Силу пока тратить нельзя. Нужно поднакопить магической энергии и тогда обратиться к познавательным процедурам. Главное, чтобы времени хватило.

Воронка опустилась еще ниже. Между ней и земляным валом оставалось метра четыре. Внутри колонны должно было твориться что-то невообразимое, нечто сродни действию Ожерелья Керашата, когда материя и антиматерия слились в инцесте. Такие энергии, такие преобразования реальности…

Но Золтарус еще был жив. Фиолетово-черные пузыри не пропадали. Золтарус все еще был жив. А поэтому надо торопиться. Надо торопиться, Магистр! Ты — боевой маг и должен делать то, что обязан делать боевой маг! А боевой маг сражается с чудовищами и оберегает реальность Равалона! Работай, Уолт Намина Ракура, идиот, что влез в это дело, которое тебя совсем не касалось! Работай, чтоб тебя! Выполняй свои обязанности!

И — торопись!

Потому что времени…

Это было безумное сотрясение реальности, от которого Понтей и Уолт упали. От неожиданности Магистр расплескал Силу, подготовленные мыслеформы для Познания активировались, и боевой маг узнал, что такое клюка вампира и как она действует. Уолт выругался. Силы и так было собрано мало, а он еще потратил ее для постороннего действия.

Понтей помянул убогов. Упырь смотрел на колонну, и его глаза загорались красным светом.

Три метра было между воронкой и валом — и могучие удары сотрясали колонну изнутри.

…осталось совсем мало!

Там, в магическом безумии воздуха и земли, в хаосе материи и энергии, обезумевший бог-упырь рвался на свободу.


Отчаяние сгустилось так, что его можно было потрогать руками. Злые эмоции сочились из колонны, ужасные аффекты рвались сквозь сжатые землю и воздух, чувство ненависти ловило частицы материи и грызло их. Куски отлетали от колонны, куски, облепленные искривленной реальностью. Золтарус стремился выбраться из боли.

Ни Уолт, ни Понтей не знали, что сейчас у Золтаруса, кроме Онтического Эфира, была только телесная сила невероятно могучего носферату. Знай они это, поразились бы оба, и Сива больше мага, потому что он и представления не имел, что носферату способны на подобную мощь. Наивысочайший носферату, которым был сейчас упыриный бог, превосходил носферату так же, как Бродящий под Солнцем превосходит Дикого упыря.

Онтический Эфир принял на себя весь последний удар орка. Онтический Эфир сумел выработать поле для поглощения посмертной энтелехии Ахеса и дал богу-упырю возможность выбраться из твердой земли и упругого ветра. Эфир разобрался с магией, а Золтарусу предстояло разобраться с материей.

Сила для этого у бога-упыря была.

Он бил в черноту вокруг, бил изо всех сил, чувствуя, как неохотно она поддается. Он рвался из боли, которую принесла чернота. Вопросы били изнутри по черепу, чем чернее было, тем было больше вопросов, и физическая боль сплеталась с болью разума.

Уничтожить!

Все уничтожить!

Чтобы не было боли!

Чтобы не было боли!!!

Удар!

Удар!

Удар!!!

Вырваться из черноты.

Вырваться из боли.

Вырваться из не-жизни.

И чтобы было справедливо — вырвать из бытия весь мир!

Он ударил — и его кулак пробил черноту, окунувшись в испуганную ночь. Золтарус пробил колонну.


Уолт успел только сжать собранную и чуть не растерянную Силу в огненный пульсар, в сгусток пламенной энергии размером в половину себя, когда Золтарус несколькими ударами проломил колонну и выскочил наружу. Огнешар возник почти перед богом-упырем. Он должен был поразить его в грудь с той стороны, где сердце, но Золтарус исчез, размытой фигурой как бы скользнув в сторону, и фаербол Магистра врезался в колонну. Она дрогнула и начала оседать. Несколько щупальцев ветра-песка слабо потянулись туда, куда скользнул Золтарус, но разрушающаяся энтелехия орка потянула их за собой, и они опали.

А бог-упырь смазанной тенью, ломаными линиями метнулся к Уолту и Понтею. Сива, стоя на коленях, вскинул эфирострел, но ему никак не удавалось прицелиться. Он скалил клыки, его глаза сияли красным светом — но он никак не мог прицелиться и выстрелить.

Локусы Души мага запротестовали, когда Уолт начал их чуть ли не выворачивать наизнанку. Ему нужна была Сила, Сила откуда угодно, чтобы создать перед Золтарусом преграду, любую, чтобы тот задержался хоть на мгновение, краткое мгновение, и тогда Понтей…

«Я ведь предлагал…»

Послышалось. Наверняка послышалось. Ведь не мог Уолт ослабеть настолько, чтобы… Нет, все-таки послышалось. Потому что больше ничего не было сказано.

Сила! Любая Сила! Откуда угодно!

Затрещали и начали взрываться круги из артефактов, разложенные на холмах. Фиолетово-черные пузыри с младшими чародеями, которые не успели покинуть свои Круги, окутались октариновой пылью — Уолт бешено поглощал любую, самую мельчайшую магию, раскалывая ради этого любой предмет, где она могла бы быть. Его аура, увеличившаяся до размеров холмов Грусти и тут же уменьшившаяся, взорвав в сознании Намина Ракуры шар концентрированной боли, схватила все те чары, что высвободились из уничтоженных артефактов, и погнала магию в Локусы Души, заполняя их колдовской энергией и рождая магические поля. Уолт даже вытянул чары из дальневосточного меча, на время превратив тот в простой клинок.

Маг вскинулся, эннеариновый свет тек с его ладоней, с пальцев рук сыпались октариновые искры. Он собрал Силу в один плотный энергетический ком, готовясь ударить.

И не успел.

Золтарус возник перед Понтеем. Сива вздрогнул, его палец на спусковом крючке дернулся, и бог-упырь небрежным взмахом оторвал голову Понтея. Кровь ударила из чистого разреза на шее Сива, кровавый дождь обрызгал Золтаруса, с улыбкой погрузившего руку в грудь упыря и вытащившего его сердце. Посмотрев на медленно бьющийся не-живой мускул, бог-упырь повернулся к Магистру.

Уолт выл от боли, катаясь на земле, потому что сначала, прежде чем появиться перед Понтеем, Золтарус мелькнул перед ним, оторвав боевому магу правую руку и левую ногу.

Бог-упырь шагнул к Уолту, надменно смотря в страдающие глаза Магистра.

— Смертный… — Презрение обдало Намина Ракуру, словно кипяток. — Что пытались сделать вы здесь? Зачем? Для чего? Я хочу знать! Слышишь, смертный? Я хочу знать ответы на эти проклятые вопросы! Но даже если ты ответишь, то это будет лишь часть правды! Часть ответа! Потому что ответы никогда не отвечают на вопросы раз и навсегда! Ответы никогда не смогут убить вопросы! Но почему, смертный, ответы, которые вы даете сами себе, сдерживают боль вопросов, бесконечную и невыносимую боль вопросов?! Почему?! Вы частично отвечаете себе, и боль не мучает вас! Но вы же так обманываете себя! Как может ложь быть защитой?! Ведь если ответ не убил вопрос, а ложь не убьет вопрос никогда, то вопрос вернется, всегда вернется! Как же вы выдерживаете их?!

Уолт стонал и выл. Золтарус сунул сердце Понтея ему под нос.

— Это — мертвец, смертный. Ты тоже уже мертвец. Весь мир этот уже сдох. Просто мертвый Равалон не знает об этом. Но этому мертвецу не восстать и не Переродиться. Никакой некромаг и никакой упырь не даст ему нового существования. А все почему, смертный? Почему?! Знаешь?!

Магистр тихо подвывал, вцепившись левой рукой в правое плечо. Кровь из ран текла на землю, и Золтарус, принюхиваясь, сладко улыбался.

— Потому что Бессмертные не знают, что есть смертные, а смертные не знают, что есть Бессмертные. Иначе два глупца никогда бы не сошлись в битве в Равалоне, покинув Небесный Град и Нижние Реальности. Иначе бы один глупец никогда не попробовал бы золота и серебра, серебра и золота, Бессмертной крови. Иначе не было бы боли от вопросов. Иначе не было бы безумия.

Золтарус присел на корточки, окунул палец в разорванное бедро мага и кровью Магистра помазал сердце Понтея. Лизнул сердце, задумчиво рассматривая мага, уже теряющего сознание от боли, цепляющегося за правое плечо.

— Ненавижу магов, — сказал бог-упырь. — Ты же маг, да? Но в твоей крови есть что-то интересное. Что-то такое, чего я еще не встречал ни у людей, ни у других смертных. Что-то чуждое этому миру. Что-то такое же чуждое, как и я. Что это, маг? Я хочу убить тебя и хочу знать, что это такое. Что это? Почему мне интересно знать, что это? Почему я еще не убил тебя, маг? Почему?

— Да потому, — вдруг четко сказал Уолт, — что ты — безмозглая скотина!

Золтарус оторопело смотрел на переставшего стенать мага. Магистр оторвал руку от раны и быстро начертил на груди знак кровью. Призрачная фигура окутала Уолта, Золтарус ощутил невидимые тиски, сдавившие его руки и ноги. Бога-упыря приподняло над землей и отбросило в сторону, вогнав в холм.

«Понтей?» — подумал Уолт.

«Да, господин маг. Это я. Вы ведь помните? Я говорил, что хорош в психомагии».

«Я не ожидал, что ты владеешь выходом из тела…»

«Я тоже… не ожидал… Мой уровень психомага не предполагал, что мое сознание может отделяться от тела. Простите, что не сразу убрал боль…»

«Неважно. Знак начертил ты? Я смутно помню последние минуты. Телекинез по Золтарусу тоже твоих рук дело?»

«Да, моих. Еще я мягкой телепатией заставил его говорить с вами. А это руна из магии крови. Так я восстановил полный контакт с вашим телом, господин маг. Мое тело… Золтарус уничтожил мое сердце в тот миг, когда я отбросил его… тело уже не подвластно мне… оно вообще… уже…»

«Я бы так не сказал. Ты видишь это?»

«…»

«Что думаешь по этому поводу?»

«Не знаю, господин маг…»

«Он уже высвобождается из холма, Понтей. Нам нужно решить, что делать. Моя магия, когда я с такими ранами, не совладает с Золтарусом».

«Я понимаю… но…»

«Твое тело нужно, чтобы спустить крючок! Эфирострел не выстрелит, если я возьму его! Ты же понимаешь это, Понтей?»

«Я все понимаю, господин маг… Я даже понимаю, что я виноват в том, что Золтарус освободился. Я должен был быть честен с самого начала… Но я… Из-за меня…»

«Твой телекинез еще сдерживает Золтаруса?»

«Да… на удивление. Он должен был пройти сквозь него хотя бы при помощи Силы Крови Сайфиаилов… Но он до сих пор преодолевает его в физическом плане…»

«Может, это наш шанс, Понтей. Последний шанс. Твое внушение моим нервным окончаниям продержится недолго, и тогда я сойду с ума от боли. Толку от меня не будет никакого, Золтарус выпьет меня быстрее, чем щелкнет пальцами. Надо решать, Понтей!»

«Я… уже решил, господин маг… Просто я…»

«Боишься?»

«Очень… Но я не вижу другого выхода, господин маг. Вы правы…»

«И мне убоговски погано от этой правоты, Сива. Знал бы ты, как погано…»

Но так надо. Одна из заповедей боевых магов. Так надо.

Когда рушится реальность и только смерть невинного ребенка спасет тысячи жизней — боевой маг должен убить ребенка.

Когда Прорыв из Нижних Реальностей грозит разрушить города и деревни и только обращение в ничто целой области Духов закроет Прорыв — боевой маг должен обратить в ничто область Духов.

Когда безумие из иных миров захлестывает смертных и заставляет их убивать других — боевой маг должен уничтожить всех этих смертных.

Если нет иного выхода. Если не найдется вовремя Заклинание, благодаря которому будет нужна только капля крови невинного ребенка. Если не отыщется вовремя артефакт, который закроет Прорыв. Если не создастся вовремя зелье, которое обратит безумие. Если не успеть вовремя… Если нельзя иначе… Если…

Сейчас не было «если». Сейчас надо было действовать так, как Уолт предложил Понтею. Потому что по-другому нельзя, нельзя именно сейчас!

Потому что так надо! Потому что так сложились обстоятельства! Потому что…


Золтарус вырвался из заточения и устремился на волшебника как бешеный бык. Он хотел только одного — смять, разорвать, уничтожить мага. Не надо его крови. Только смерть. Только смерть, после которой провал Посмертия. А когда он уничтожит Равалон и Принципы, когда измерение Посмертия обрушится на мертвую реальность, — тогда он отыщет душу мага и убьет его снова! Окончательно!

Ментальные преграды перед собой Золтарус разбивал, как хрупкий лед. Он бог! Он Бессмертный! Он уничтожит этот мир! И ничтожный маг ему не помеха!

Без ноги и без руки маг оставался на прежнем месте, не попытался скрыться, хотя бы левитируя. Стиснув зубы, волшебник продолжал рисовать собственной кровью знаки на своей груди, и кровавые письмена начинали светиться декарином.

Золтарус подпрыгнул, сложив ладони вместе. Одним ударом! Он покончит с магом одним ударом! Надо было сразу оторвать ему голову, но Золтарус стремился сначала убить упыря с непонятным оружием в руках. Надо было убить мага, ведь знал же, что от этого племени вечные проблемы… В голову! Пробить череп и позволить мозгам разлететься по холмам! Умри, маг! Умри!

Перед волшебником, словно из тьмы, соткалась высокая, под два с половиной метра ростом, фигура. Новый враг легко перехватил руки Золтаруса, выдержав его приземление. Чуть повернувшись в сторону, неведомый противник бросил Золтаруса на груду камней у основания холма, придав ему ускорение кулаком в затылок. Бог-упырь только подлетал к камням, а противник уже оказался возле них и в прыжке, перевернувшись, ударил упыриного бога ногами в спину, усиливая его падение. Камни разлетелись мелкими осколками, когда Золтарус упал. Часть осколков ранила его. Один попал в левый глаз, и лопнувшая роговица потекла по щеке. И глаз не заживал! Его божественный глаз отказывался восстанавливаться! Этого не могло быть…

Противник схватил Золтаруса за волосы, дернул на себя, вырвав почти все. Золтаруса отбросило спиной назад, и он успел увидеть врага, который вдруг оказался достаточно сильным, чтобы сражаться с богом-упырем.

Это был упырь, чью голову он недавно оторвал и чье сердце недавно раздавил, холодное пламя не-жизни которого недавно стекало по его пальцам.

И этого тоже не могло быть…

Еще Золтарус успел увидеть, что в ноге упыря торчит обломок иглы, покрытой мелкими рунами, той самой иглы, по которой текла его кровь из существа, похожего на мальчишку-вампира, в клюку Чистого.

Больше он ничего не успел увидеть своим единственным глазом. Упырь исчез. Удар сбоку в голову поменял направление полета Золтаруса и перебросил его в Границу. Он бился о землю, взлетал и летел, снова бился и взлетал, как камешек, скачущий по воде. Бог-упырь вылетел из пограничья и покатился по земле Границы, из которой недавно выбрался, чтобы всласть напиться человеческой крови. Чтобы после уничтожить мир… Чтобы больше не было вопросов…

Тело непривычно болело. Не той колющей или разрывающей болью, которая сопровождала его от вопросов, или во время божественной Власти, или когда магия уничтожала его тело. Эта была простая физическая боль, которая остается, если тебя ударят в живот, а ты не будешь готов к этому.

Это была боль смертного, а не бога.

Но Искра Творения еще была в нем, в его Крови, Золтарус мог в этом поклясться! Он продолжал быть Бессмертным!

Так отчего же он слаб, точно котенок перед львом?!

Накатывало безумие, знакомое безумие, после которого внутри и снаружи остается пустота. Он сдерживал безумие, он не давал ему вырваться, ему нужна была еда, но после безумия еды бы уже не было…

Золтарус закричал. Кровь текла по щеке, серебристо-золотистая кровь из глаза текла по щеке и вливалась в рот. Челюсть увеличилась, все зубы стали клыками. С ним его Сила! С ним его Искра Творения! Он все еще бог!

Он поднялся, пошатываясь, и столкнулся с взглядом возникшего перед ним упыря. Лиловый глаз Золтаруса смотрел в алые глаза Живущего в Ночи. Это был взгляд равного. Взгляд Бессмертного. В жилах этого упыря сейчас тоже текли золото и серебро. Золото. И серебро.

Золтарус тихо зарычал. Фиолетово-черные пузыри разом лопнули, открыв свету звезд и Луны бессознательных смертных, а фиолетово-черные шлейфы потянулись со всего пограничья к Золтарусу. Он звал свою Силу Крови обратно, он звал обратно свою божественную Власть, он звал обратно свои трансформы. Бог против бога. Бог-упырь против бога-упыря. Старый упыриный бог против нового упыриного бога.

Золтарусу нужна была вся его мощь, чтобы сражаться на равных. Однако упырь не собирался сражаться на равных. Он туманом растекся вокруг Золтаруса. Бог-упырь успел ощутить несколько касаний обретших плотность пальцев. Сердце замерло. «Он… приказал сердцу… остановиться…» Золтарус стал задыхаться, схватился за горло. Фиолетово-черная волна перехлестнула рубеж пограничья и Границы и устремилась к своему хозяину. Но Живущий в Ночи не дал ей воссоединиться с Золтарусом.

Точным ударом ладони он отрубил голову Золтарусу — как бог-упырь недавно ему. И погрузил руку в грудь Золтаруса — как бог-упырь недавно в него.

Онтический Эфир не мог помешать Онтическому Эфиру. Только не в измерениях Равалона. Бессмертный убивал Бессмертного в мире смертных — и Принципы не нарушались.

Сердце упыриного бога шевельнулось в ладони Живущего в Ночи. Золтарус еще был жив, он еще мог видеть своим единственным глазом, что упырь вскинул руку с сердцем — его сердцем! — и сжал ее.

Это пламя было таким холодным, что рука нового бога-упыря вмиг замерзла, обратившись в ледяную, и треснула. Там, где огонь капал на землю, выросли сосульки.

Живущий в Ночи оскалился и встряхнул рукой. Она уже восстановилась и стала прежней, лед осыпался с нее. Упырь поднес еще пылающее сердце ко рту и начал его пожирать.

«Феникс!» Это была последняя мысль Золтаруса. Последняя мысль, в которой желание жизни одолело жажду смерти. Последняя мысль бога-упыря, который хотел умереть и не успел понять, что умер. Потому что трансформа Феникса не сработала. Фиолетово-черная Сила Крови не успела дотянуться до хозяина. Она подтянулась к двум богам и начала вливаться в того, кто был жив.

В Понтея Нах-Хаша Сива.


Понтей… Ведь это еще был Понтей?

Понтей пожирал тело Золтаруса.

Уолт, морщась от боли, подходил к Сива, держа левой рукой эфирострел. Нога и рука, приживленные магией крови, отказывались слушаться, то и дело норовили отвалиться. Вдобавок левая нога постоянно за что-то цеплялась, а правая рука будто пыталась ткнуть пальцем в глаз. Эта полевая магия еще скажется, нужно в Школу, прямо сейчас, если он не хочет, чтобы нарушилась система Локусов…

Понтей поглощал все, даже кости. Его челюсти перемалывали все.

Будь здесь Фетис, наверняка бы отпустил какую-нибудь скабрезную шуточку о кишечнике. Или гениталиях. Или еще о чем-нибудь. Хотя будь жив Вадлар, скорее всего он бы потребовал от Уолта вонзить клюку-шприц с чистой, очищенной от примесей крови бога-упыря именно в него. В Вадлара то есть. И сам бы сейчас пожирал Золтаруса.

Уолт остановился возле Понтея, глядя ему в затылок. Сива стал выше. Значительно выше. Ведь сейчас он сидел на земле, а Намина Ракура смотрел прямо перед собой.

«Рост у него, как у Золтаруса», — отметил Уолт.

Бог-упырь Понтей проглотил последний кусок бога-упыря Золтаруса и поднялся. Уолт задрал голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Вот и все, — сказал маг. — Договор выполнен.

— Все, — кивнул Понтей. Голос был тот же… но уже чуточку другой.

Пока что — чуточку.

— Но не все еще все. — Сива смотрел на руку, цвет кожи которой стал приобретать оттенок рдеющих углей. Его черные волосы светлели… нет, начинали светиться изнутри. Глаза оставались алыми. Как с того момента, когда Уолт послал клюку с Кровью Золтаруса в голову Понтея, которая еще не успела сгореть. С того самого момента, когда Бессмертная кровь смешалась с кровью Понтея. С того момента, когда появился новый бог-упырь.

— Надоели загадки, — устало сказал Уолт. — Что еще, уважаемый Сива? Неужели нужно убить еще одного бога-упыря? Ну, теперь у вас самого есть Могущество для этого…

— В этом и дело, — сказал Понтей.

Его алые глаза ничего не выражали.

— Во мне зарождается безумие, господин маг. Я чувствую это.

Уолт сел на землю там, где стоял.

— Просто здорово, — обратился он к звездам. — Великолепно.

— Это безумие Бессмертной крови, господин маг. Точнее — без-умие Бессмертной крови. У богов и убогов нет ума смертных, господин маг. То, что мы называем их разумом, — просто метафора наших ограниченных возможностей, наших жалких возможностей смертных. Теперь я знаю это, господин маг.

Уолт закрыл глаза. Он старался ни о чем не думать. Он убоговски устал. Сил почти не было. Ничего не было. Нет… Было. Только желание жить осталось в его уставшем теле, заставляя сознание из последних сил удерживать заклятие, не дающее отвалиться руке и ноге.

— Как же на самом деле хорошо быть смертным, господин маг. Только теперь, когда я стал Бессмертным, я знаю это. Ха! Божественное Перерождение… Люди становятся упырями и меняются навсегда. Иукена… она стала другой. Пока она была человеком, она могла перестать мечтать о мести убившему ее отца магу.

Так вот почему упырица была так постоянно раздражена, когда общалась с ним? Что ж, это многое объясняет.

— Но когда она стала Живущей в Ночи… Ха! Чего стесняться?! Не сейчас, когда Бессмертная кровь шепчет мне Истинные Имена! Когда Иукена стала ночным кровососом — для нее не осталось иного пути. Она получила Силу, с которой может только отомстить. Я люблю ее, господин маг, и знаю, что она любит меня. Но месть для нее всегда на первом месте. Потому что, став упырем, она избрала только один путь в своей жизни. Так и я: став Бессмертным, я сократил жизненные пути перед собой до одного. Это путь без-умия, господин маг, — вздохнув, продолжил Понтей. — Путь разума Бессмертных. Это не путь для того, кто родился смертным. Кажется, я понимаю, почему Золтарус не хотел жить. Знаю, почему он жаждал уничтожить мир. Он не выдержал без-умия, господин маг.

— Ну и в чем же дело? — не выдержал Уолт. — Ты ведь умный смертный, Сива! Ты же, чтоб тебя, создал оружие, чтобы убить бога! Ты, провались ты в Нижние Реальности, почти понял, как избавить упырей от Жажды! Дери тебя убоги, неужели ты…

— Это убоговски тяжело, господин маг. — Понтей отвернулся. — Я вижу сейчас не вас, господин маг, а только вашу кровь. Только ваши кровеносные пути. И ничего больше. Ни костей, ни плоти, ни ауры. Одна кровь. И я знал, на что иду! Вы думаете, я представлял себе Власть бога чем-то другим, когда вы показали мне заклятия Мастера на его орудии? Нет, господин маг, я знал, чем стану! Но по-иному было нельзя. Огул. Каазад. Вадлар. Тирк…

Тирк? Это еще кто?

— Это моя судьба, которую я сам принял. Проклятая судьба. Судьба проклятой крови. Вы знаете, господин маг, Золтарус был Диким, когда Бессмертная кровь проникла в него. Я знаю это. Я… я видел это, когда его кровь потекла во мне. И вы видели, на что он, бывший Дикий, был способен. А я — Средний, господин маг. Вы понимаете? Вы понимаете, что сотворю я, когда стану без-умным?! Я не буду так прямолинеен, как Золтарус. Если я захочу уничтожить мир — я его уничтожу.

Понтей склонил голову.

— Иу… я не хочу, чтобы она умерла. Я никогда не хотел отпускать ее для свершения мести. Хоть и помогал, чем мог… Я не хотел отпускать ее. Потому что месть была ее смыслом жизни. Не я и не наша любовь, а только месть! О Ночь, как тяжело…

— Чего ты хочешь, Понтей? — спросил Уолт, зная, что услышит в ответ.

Темная фигура бога-упыря напряглась. Он произнес едва слышно:

— Убейте меня…

Уолт смотрел на Луну.

— Убейте меня, господин маг.

Уолт смотрел на звезды.

— Убейте меня, господин маг. Пока я не убил вас.

Уолт смотрел в темноту Внешнего Мира, в Космос, где на высокоорганизованных эфирных путях странствовали раскаленные звезды, где мчались в вакууме непостижимые Сущности, где Могущественные и Владыки играли в Игры, от исхода которых решались судьбы Вселенных.

Уолт смотрел в никуда.

Он был ранен, он был истощен, и ему хотелось обратно в Школу Магии. И ему не хотелось убивать этого упыря. Ему не хотелось убивать этого обманывавшего его Живущего в Ночи, этого кровососа, который хотел перестать быть кровососом, этого становящегося без-умным смертного, этого мальчишку, который был влюблен…

Ты мыслишь субъективно, Уолт Намина Ракура.

Я никогда и не умел иначе.

Ошибаешься.

Очень даже умел.

Ведь ты должен был знать, что убьешь этого упыря, когда предлагал ему план. Потому что Понтей — упырь. Потому что он кровосос, который получил божественную Мощь. Ты наверняка знал об этом моменте, когда должен будешь его убить. Он упырь. Он умный упырь. Он убоговски умный упырь.

Но божественность — не для смертных. И тем более — не для упырей.

Ты знал, что убьешь его. Пора себе в этом признаться.

Ты знал об этом, когда кричал ему, что другого выхода нет. И сейчас опять другого выхода нет.

Понтей Нах-Хаш Сива — упырь. И он должен умереть.

— Господин маг!

Так надо. Так надо, боевой маг.

— Я же знаю себя, — тихо сказал Понтей. — Я так долго сдерживал Жажду в себе. За свою жизнь я пил кровь только одного человека. А без-умие сейчас рвется туда, к моей Жажде. И скоро прорвется. Я буду хуже, чем Золтарус, господин маг. Я не хочу.

— Как же мне убить тебя, Понтей? Ты же теперь бог.

Какая глупая попытка избежать решения…

Уолт даже не понял, как эфирострел оказался в руках Сива. Вспыхнул октариновый Топос, закружился Куб Тетатрона, магические поля «арбалета» зашевелились и начали меняться.

— Теперь вы сможете выстрелить, господин маг. — Сива протягивал эфирострел обратно. — Принцип действия тот же. Ведь кровь Золтаруса отныне моя кровь.

— Татгем убьет меня.

— Иукена поймет, — мягко возразил Понтей. — Должна понять. После боя с гномом… после Воздействия… В ней что-то изменилось. Она поймет.

— Она потеряет того, кого любит, Понтей. Поверь мне, из-за этого можно лишиться рассудка.

— Я знаю, господин маг. Я знаю вашу потерю. — Уолт вздрогнул. — Не удивляйтесь. Золтарус пробовал вашу кровь, а кровь Золтаруса теперь моя. Ваша ноша, господин маг… Она ужасна. И вы должны понимать меня. Своего бремени я не вынесу. Я уже становлюсь без-умным. Ха! Умный без-умный! Смешно, господин маг? Ведь правда смешно?

Нет. Не смешно.

— Кровь Золтаруса теперь моя кровь, господин маг, но скоро моя кровь одержит верх, и эфирострел против меня будет бесполезен. Другой состав крови. Другая кровь. Я боюсь, что в своем без-умии я не смогу создать оружие, что убьет меня. Сейчас, господин маг. Убейте меня сейчас. Пока не поздно. Убейте меня. Убейте…

Понтей всунул эфирострел в руки Уолту, ткнул трубки себе в грудь. Улыбнулся.

— Нельзя ждать, господин маг. Иукена очнется нескоро. Боюсь, к тому времени я буду без-умен. Не хочу… Не хочу, чтобы она увидела меня таким.

Он сглотнул.

— У меня будет последняя просьба к вам, господин маг. Простая просьба. Закончите мой труд.

— Я…

— Все записи исследований, все ингредиенты хранятся в моем подземелье в фамильном замке. Просто скажите отцу, что я передаю Желание вам. Лишите упырей Жажды. Или уменьшите ее. Вы сможете. Ваша кровь во мне, и я знаю — вы, тот, кто носит сейчас имя Уолт Намина Ракура, сможете. Не беспокойтесь, вам заплатят за ваши труды.

— Охренел, упырь? — разозлился Уолт. — Думаешь, я о деньгах беспокоюсь? Ты же мне предлагаешь дело всей своей жизни. Это же ответственность, которая…

Уолт замолчал. Вспомнил. Вспомнил, как убеждал Понтея принять кровь Золтаруса.

Теперь ты боишься, Магистр?

Очень…

Но упырь принял кровь Золтаруса. И теперь готов умереть за свое решение. А ты, Уолт? Ты ведь не умрешь. Просто надо будет сделать одно дело. Провести изыскание. В конце концов, что плохого в том, чтобы помочь Народу лишиться гложущего их проклятия Жажды?

Боишься, что не сможешь?

Очень…

Но тебе не умирать, если согласишься. А этому мальчишке, ставшему богом, только умирать. Потому что если нужно убить невинного ребенка — боевой маг должен убить его. И никаких если.

— Я сделаю это, — твердо сказал Уолт. — Я помогу тебе, Понтей. Не за золото. За то, что ты сделал. За то…

За то, что ты умрешь. От моей руки. Потому что я убил тебя еще тогда, когда требовал, чтобы ты выпил кровь Золтаруса. Вот так. И никак иначе.

— Я знал, что вы поймете, господин маг. — Понтей улыбался. — Просто поговорите с отцом и Первым Незримым Постигающих Ночь. Отец организует вам встречу. Объясните им, что никому нельзя пить мою кровь. Скажите, чтобы спрятали меня так, как я собирался прятать Золтаруса. Они поймут. Скажите, что вы закончите мою работу. Когда они будут благодарить вас — не отказывайтесь. — Лицо Понтея дрогнуло. — И Иу… Скажите ей… что я люблю ее…

Сива замолчал. И закрыл глаза.

Повинуясь наитию — сейчас или никогда!!! — Уолт нажал на спусковой крючок. Фитиль сгорел моментально. Вспышка магии ослепила Уолта. Он проморгался. Зрение возвращалось с неохотой.

В груди Понтея появились аккуратные шесть дырочек. Сива продолжал стоять с закрытыми глазами, будто ничего не случилось, но Магистр видел, как гаснет свечение волос Понтея, как кожа приобретает бледный оттенок.

Потом Понтей упал.

Вот теперь — все.

Договор выполнен.

И даже больше.

ЭПИЛОГ

Потом он вытащил Иукену с холмов Грусти и, разбив эфирострел об землю, собрал рассыпавшиеся чары и призвал Земного Хозяина.

— Отнеси нас в Лангарэй, или я обращу тебя в камень на тысячу лет.

Он сказал это Хозяину, пренебрегая формой обращения к Младшему Владыке Элементалей. Земной Хозяин мог обидеться и наброситься на Магистра, но что-то в этом усталом, израненном, с трудом колдующем человеке было такое, что заставило Хозяина проглотить обиду и создать из камней и земли «лодку».

В нее идеально поместились Уолт, Иукена и тело Понтея.


После полуночи Иукена очнулась.

Уолт был готов даже к тому, что она прокусит ему шею и выпьет его кровь. Она не сделала этого. Она ничего не спрашивала. Она посмотрела на Уолта. Посмотрела на Понтея. Легла рядом с Понтеем, прижалась к его увеличившемуся телу, которое теперь с трудом могла обнять, и расплакалась.

Уолт молчал. Он не знал, что ей сказать.


Потом был выехавший навстречу им Третий Незримый. Он был послан в Границу Первым Незримым, потому что шло какое-то расследование, и никто из клана Сива, Татгем, Фетис или Нугаро не мог покидать Царствие Ночи. Он попытался заговорить с Татгем, но та так яростно зашипела на него, что Третий Незримый отшатнулся.

Ему пришлось говорить с Уолтом, хотя чувствовалось, что он испытывает неудобство. Уолт, понимая, что чары магии крови скоро перестанут держать его руку и ногу, был зол и неразговорчив.


Потом был Лангарэй и огромный фамильный замок Сива. Их провели тайно. У Магистра уже кружилась голова. Ноги заплетались. Одна так вообще намеревалась оторваться. Потом он потерял сознание.


Потом, открыв глаза, он увидел сидящую рядом угрюмую Иукену.


Потом он снова открыл глаза, пытаясь понять, когда он успел опять потерять сознание. Рядом никого не было.


Потом… Потом Иукена сказала ему, что его хотели убить как лишнего свидетеля. Но передумали. Она сказала, что не знает почему.

Уолт знал, что она врет.

Знал, что убить его не дала она.

Потому что хотела знать.

Хотела знать, что было в последние мгновения жизни Понтея.


Потом он говорил с ней.


Потом она говорила с ним.


Потом пришел Первый Незримый, и Уолт говорил с ним.


Потом оказалось, что он пошел на поправку и даже с Локусами Души будет все в порядке. Лекари упырей оказались на высоте.


Потом Вазаон Нах-Хаш Сива отвел его в комнату Понтея.


Потом оказалось, что пролетела уже неделя.


Потом пришла Иукена и молча повела его за собой. Они пришли в Храм Ночи, строящийся глубоко в земле, с главным молельным залом на глубине семьдесят метров. Это строение должно было стать Храмом для верхушек кланов. Сейчас в среднем ярусе посередине зала устанавливали несколько огромных статуй. Высокая крылатая женщина в одной руке держит полумесяц, а в другой — накидку со звездами. Перед ней преклонивший колено упырь, протягивающий к женщине руки.

— Ночь, — сказала Иукена. — И первый принявший ее покровительство Живущий в Ночи. Красивая ложь.

Не сказав больше ни слова, она увела Уолта.

Впрочем, он и так понял.

В статуе упыря был замурован Понтей. Мертвый бог-упырь.


Через два дня его попросили покинуть Лангарэй. Не Сива. Те были готовы содержать Уолта до конца его жизни, а если надо — и после тоже.

Первый Незримый сказал, что Конклав поднял шумиху вокруг случившегося в Диренуриане, где было замечено использование Рубинового Ожерелья Керашата, и в пограничье, где было замечено вообще непонятно что.

В связи с этим Уолт Намина Ракура должен немедленно явиться в Школу Магии.


Меч, полученный от Вадлара, он так никому и не отдал. А если бы попросили — послал бы. Далеко-далеко.


Потом был портал.


В момент Перехода он услышал…

«Скоро. Очень скоро. Для меня — очень скоро. Я буду нужен тебе. Ты еще попросишь мою Силу. Сам придешь и сам попросишь дать! И тогда я буду ставить условия. И тогда ты пожалеешь, что сам раньше не взял мое Могущество!»

Он плюнул, если бы мог. Не мог.


Потом Архиректор и Алесандр еще полдекады прятали его от Конклава, строча фальшивые бумажки, из которых следовало, что Уолт был послан на Перекресток Измерений для очень важных дел с троззами, и отсылая подделки назад во времени.

Магической энергии было потрачено столько, что Эвиледаризарукерадин в сердцах пообещал с упырями больше не связываться.


Потом от упырей пришла щедрая компенсация, и Архиректор передумал.


Потом Уолт сходил к Джетушу Малаушу Сабиирскому и сказал, что хочет поменять тему диссертации. Теперь ему хочется заняться магией крови.

Джетуш нахмурил брови, пожевал губами, поморщил лоб, потом махнул рукой и открыл первую из бутылок гномьего темного пива, принесенных Уолтом как раз для этого.

Смену темы диссертации праздновали два дня.


Потом он выдержал допрос. Впрочем, допросом это было назвать сложно, так как дознаватели откровенно скучали и все время поглядывали в сторону зала, где накрывался пиршественный стол по случаю приезда комиссии из Конклава. Признайся Уолт, что он собирается вырезать всю верхушку Конклава, дознаватели просто бы что-нибудь черкнули в своих табличках и принюхались к чудесному аромату жареных уток.


Потом ему приснился кошмар.


Потом кошмар забылся.


Потом он тайно послал в Лангарэй отчет о своей работе.


Потом он получил ответ из Царствия Ночи.


Потом он съездил с Лосом и Ударием на Архипелаг и там прокатился на Акуле Морей, будоражащей юго-восточные острова. Больше всего Акулу шокировали вопли Удария, который орал, что ему всегда хотелось попробовать жареные мозги Воплощения Стихий. Акулу Морей не видели с тех пор ни на юге, ни на востоке, ни вообще где-либо на Архипелаге.


Потом… Потом была еще тысяча тысяч мелочей.


Жизнь продолжалась.

Кружева Бессмертия

ГЛАВА ПЕРВАЯ



Джетуш Малауш Сабиирский, известный в чародейском обществе Равалона как Земной маг, разошелся не на шутку. Уступать он не собирался. Его соперник, впрочем, тоже не сдавался.

— Учитывая нанесенный вами ущерб, гильдия вынуждена сократить оплату вдвое, то есть в пределах аванса…

— А сократить себя гильдия не хочет?

— Понесенные убытки превышают возможный доход в будущем на…

— Может, тебя в лягушку превратить? Болот вокруг много, скучать не придется! И кувшинки, говорят, здесь красивые! Будешь наслаждаться прекрасным до конца жизни!

— Мы вынуждены вновь указать, что угроза оказалась не той, которую гильдия ожидала…

— Вы наняли нас зачистить район от нечисти! И если ваша гильдия разницы между стригуном и глишайником не видит, то это проблемы гильдии, а не Школы!

— Согласно договору, вы должны были уничтожить нечисть, но никак не принадлежащие гильдии здания…

— Я могу еще поуничтожать принадлежащие гильдии здания! Вот это вот, например, где ты так уютно устроился! Мало ли, может, у вас тут спор глишайника полно!

И Джетуш демонстративно закатал рукава рубахи. Магу его уровня не требовалось доставать из ауры заранее приготовленное заклятие. Он просто создал его, не прибегая к тщательно хранимым запасам. Извивающиеся огоньки покрыли сжимающиеся пальцы, и Земной маг сунул ярко запылавший кулак чуть ли не под нос крепко сбитому гному, представителю Торговой гильдии Великой Франкии. Сунул прямо в ярко-рыжую бороду, и только воля Джетуша не дала бороде вспыхнуть.

Глаза гнома сузились. Он наверняка чувствовал жар, исходящий от кулака Магистра, он наверняка понимал, что маг… гм… разочарован отказом гильдии выплатить оставшуюся после аванса сумму за выполненную работу, он наверняка осознавал, что волшебник вполне может реализовать свои обещания и по поводу лягушки, и по поводу здания, и вообще. Он наверняка все это чувствовал и понимал. Тем не менее…

— Гильдия спешит напомнить, что Номос Конклава, кроме строго оговоренных случаев, запрещает воздействие на решения свободных смертных магией или ее производными.

М-да. Нашла коса на камень.

При упоминании Конклава Земной маг поморщился. Джетуш не особо жаловал Высший совет магов. Впрочем, не только он. Школа Магии и Конклав вообще недолюбливали друг друга. Конклав жаждал полного контроля над всеми магическими сообществами Равалона, Школа же отстаивала идеалы свободного развития и плюрализма волшебных практик. Конклав, конечно, могущественнее, но по развитию магических технологий Школа впереди мира всего. Поэтому Конклаву приходилось терпеть Школу, так как большинство заклинаний и артефактов ему поставляла именно она. В свою очередь Школа была вынуждена соглашаться с привилегированным положением Конклава в магическом мире: большую часть наиболее денежных заказов она получала от него.

Уолт Намина Ракура уныло посмотрел в окно. За окном распростерлось небо, серое и тоскливое, как и городишко, куда их занесло. Джетуш Малауш Сабиирский, наставник Уолта и по совместительству командир отряда боевых магов, посланного во Франкию разобраться с нечистью, тревожащей склады местной Торговой гильдии, спорил с гномом о том, насколько уничтожение склада вписывается в пункт «Об ущербе» заключенного со Школой Магии контракта. По представлениям Джетуша вполне вписывалось. Гном настаивал на противоположной точке зрения. И вот уже час как они не могли прийти к компромиссу.

Уолт сдержал печальный вздох и скучающе оглядел комнату. Кабинет как кабинет. Стол, два шкафа с пожелтевшими от времени свитками, три ящика в левом углу. На столе чернильница и толстенная книга. Широкое окно выходит на запад, открывая взору черепичные крыши невзрачных домишек. На потолке баталия: красные рыцари молотят белых рыцарей, а на них взирает суровый небожитель. Непонятно, что хотел изобразить художник. Рыцари различались только цветом доспехов, и то ли Добро побеждало Зло, то ли Зло одерживало верх над Добром. Впрочем, Уолт предполагал, что есть и третий вариант интерпретации: разницы нет, а смертные — игрушки в руках богов.

Еще на правой стене висел портрет Дурана Чернобородого, древнего гномьего короля, который, согласно мифам гномов, некогда правил всем Равалоном. Держа в руках тяжелый молот, Дуран сурово смотрел на недовольного Джетуша. Король гномов, казалось, готовился сойти с картины и молотом доказать правоту своего собрата. Золото — это то, что ценили гномы во все времена. Как говорится, гном скорее безвозмездно отдаст бабушку оркам, чем золото на доброе дело. Ох, не зря именно этого представителя гильдии назначили для подтверждения выполнения договора Школой. Уолту гном не понравился сразу, как только Магистр его увидел. Много чего хотелось сказать бородачу, а еще больше хотелось сделать — в основном огнешарами.

Стараясь не раззеваться, Уолт принялся мысленно разбирать кабинет на части и представлять его как потенциальную магическую систему. Вот, например, угол кабинета. Абстрагируемся. Геометрически этот угол — просто три соединенные под прямыми углами линии. Три — это число. Ну а числа издревле несут в себе тайный смысл и сакральные значения. Тройка в повседневном обращении, как и всякое число, означает количественную меру вещей, но в магии символизирует уровни Эфира — субстанции волшебства. Единица, символ единства и могущества Тва́рца, в магии означает скрытую мощь и целостность Эфира. Двойка, символ созданного Мира, обладает значением манифестации Эфира в феноменах, когда волшебство проявляет себя в вещах, изначально не магических. Тройка, символ объединения Тва́рца и сотворенного им Мультиверсума миров, означает синтез единицы и двойки, или, иначе говоря, является символом магических объектов. Угол комнаты, следовательно, при соответствующей установке сознания мага может быть использован как усилитель при создании волшебных предметов. Ну а если без установки сознания, то главное тут — добавить соответствующие компоненты: особые растения вроде каменного цветка из Малахитовой горы, что находится в Великой гряде, или воду, настоянную на разрыв-траве в свете полной луны в течение полугода. Однако это старые, шаманские методы. Современные маги намного дальше продвинулись в управлении Силой, добившись мастерства контроля Эфира на уровне мыслеформ.

Пока Уолт от скуки анализировал кабинет как потенциальный очаг чародейства, Джетуш продолжал хмуриться, грозно глядя на бородатого смертного. Убирать огонь он не спешил, но кулак от лица гнома отодвинул.

— Я хочу поговорить с вашим главным, — сказал Земной маг.

— Он отправился в столицу для заключения договора о поставках соли в Завидию.

— Когда?

— Вчера.

— Тогда хочу пообщаться с его заместителем.

— Он приболел.

— И давно ему нездоровится?

— Со вчерашнего вечера.

— Тогда желаю видеть ответственного за наем боевых магов.

— Таковым назначен я.

— Дайте угадаю. Вчера?

Гном утвердительно кивнул.

— Ах вот как… — Джетуш задумчиво прищурился и, погасив пламя, постучал пальцами по столешнице. Уолт отлично знал: когда Джетуш Малауш Сабиирский, экселенц магии Стихии Земли, вот так щурится, то ничего хорошего ожидать не стоит. Это так же верно, как то, что треугольник в круге у шаманов-орков означает энергии Земли. Уолт помнил, что во время студенчества это прищуривание заканчивалось мытьем стойбищ мантикор, а во время аспирантуры — заговором невероятного отвращения к пиву на целый месяц, избавиться от которого не получалось ни у кого из аспирантов.

— В таком случае, я хотел бы попросить вас просмотреть контракт еще раз и засвидетельствовать, что все пункты, кроме вызвавшего разногласия, выполнены, — с этими словами Джетуш подсунул под нос гному стандартный контракт Школы. Бумага из дорогущего белого дерева кроме чернил содержала в себе и магию: строчки, которые читал гном, подсвечивались и как бы увеличивались, приближаясь к лицу. Как утверждали разработчики с кафедры магического письма, сделано это было для удобства чтения. Как предполагали все остальные Магистры, сделано это было ради показухи. Впрочем, новшество свое дело делало: магическая бумага раскупалась на «ура», принося немалый доход Школе.

— В принципе… — неуверенно, пытаясь понять, в чем подвох, произнес гном, — все выполнено. Нечисть уничтожена. Однако я еще раз напомню, что гильдию не устраивает разрушение склада, которое никак не вписывается в рамки настоящего контракта.

Уолт не выдержал и вздохнул. Гном с опаской покосился на него. За все время нахождения в кабинете Уолт только и делал, что молчал и загадочно смотрел куда-то за спину гнома. Гном из-за этого нервничал, хотя старался не подавать виду. Еще бы. Джетуш специально заставил Уолта вырядиться в церемониальный наряд боевого мага. А это значило, что уже битый час Уолт торчал в этой комнате, закутавшись в иссиня-черный плащ, поверх которого на груди красовалась тяжеленная и вдобавок к этому гудящая цепь с ярко-кровавым рубином посередине. В правой руке Уолт держал здоровый, превышающий его рост посох с имитацией черепа дракона на навершии. В глазницах черепа клубились октариновые огоньки, а по клыкам пробегали разряды молний. В левой руке Магистра расположилась огромная книга, на которой большими гномьими рунами Джетуш написал «Заклинания Жестокой Смерти». На самом деле фолиант носил название «Кухня народов Равалона», но тяжесть книги, по мнению Уолта, делала ее неплохим наступательным оружием.

Земной маг собирался этим маскарадом надавить на психику представителя гильдии, однако тот при виде Уолта только слегка побледнел и зачем-то подвинул чернильницу поближе. Гном оказался упрямым. Оставшуюся сумму оплаты он все так же отказывался выдавать, хоть и нервничал, — и вся роль Ракуры свелась к тому, что он как пугало торчал посреди кабинета.

«Наставнику стоило бы меня уже давно отпустить. Понятно же, что толку от меня как от камня молока… — уныло думал Уолт. — Пользы никакой. Зачем меня вообще мучить, продолжая держать тут наряженным? Это же гном ему деньги не отдает, а не я! Боги, вы несправедливы!»

Услышь боги обвинение молодого мага, скорее всего, просто пожали бы плечами. Большинство из них было уверено, что несправедливо мироздание, в котором одни боги попивают нектар и амриту, занимая должности в Высшем Пантеоне, а другие вкалывают как ломовые лошади, поддерживая порядок в мире смертных.

— То есть вы подтверждаете, что нечисть была нами уничтожена? — вкрадчиво спросил Джетуш.

— Да, это я подтверждаю…

— Не могли бы вы тогда любезно расписаться здесь и вот здесь? Не беспокойтесь, эти пункты никоим образом не касаются раздела «Об ущербе», вы сами имели возможность в этом убедиться, прочитав контракт. Более того, когда вы подпишете эти оба пункта, я откажусь от своих требований, признаю разрушение склада, и моя команда немедленно покинет ваш славный город.

Гном взглядом впился в бумагу. Он не доверял Земному магу, и, по мнению Уолта, правильно делал. Но слова Джетуша о пунктах, не затрагивающих раздел «Об ущербе», являлись чистой правдой. Первый касался использования магии в рамках, разрешенных Конклавом. Второй — истребления нечисти, ради чего гильдия и подрядила боевых магов, уверяя, что необходимо уничтожить новую разновидность стригуна ползучего, с которой никак не могли разобраться местные чародеи. Понятное дело, что не могли. Потому что это оказался не стригун, а глишайник, на который совершенно не действовали методы, идеальные против стригуна.

Сероватая вязкая масса, таившая души погибших в трясинах, заполнила склады Торговой гильдии — ее привлек запах болотистой руды. Собственно, вывозя руду, гильдия и обнаружила «стригуна». Прибыв на место, Магистры сразу поняли ошибку местных волшебников и расправились с проблемой за один день. Но для этого понадобилось собрать весь глишайник на одном складе, а после сжечь его, и не просто сжечь, а провести сложный обряд, призывающий в Стихию Огня частичку Эфира Богов. Только таким пламенем можно было избавиться от данного вида нечисти. И местные чародеи, разобравшись, с чем имеют дело, потратили бы кучу времени, собирая все необходимые для обряда компоненты. Джетуш просто отправил запрос в Школу, и ему в течение часа через мини-портал прислали все необходимое. В сущности, плевое дело.

— Мне надо еще раз прочитать контракт… — начал гном, но Джетуш перебил его.

— Экселенц Уолт, подойдите сюда, пожалуйста, — позвал Земной маг подопечного.

Сбитый с толку «экселенцем» и обращением на «вы», Ракура приблизился к столу, продолжая смотреть за спину гнома. Гном покрылся потом и мелко задрожал.

«А он не просто нервничает, он боится… — отметил Уолт. — Хотя чего во мне страшного? Боевой маг как боевой маг…»

— Уважаемый… кстати, я забыл, как вы представились в начале нашего разговора? — Джетуш озабоченно посмотрел на гнома, а сам незаметно подтолкнул Уолта ближе к столу, отчего Намина Ракура вообще навис над бородатым крепышом.

— Турбин Скильдигссон… — пролепетал гном, с ужасом уставившись на Уолта.

— Видите ли, уважаемый Турбин, мы по нашей обоюдной глупости отнимаем время у экселенца Уолта, который уже сегодня должен начать исследовать различия между костяными гончими, возникающими из мертвых людей и из мертвых гномов. Для этого он должен вскрыть гнома-преступника, чтобы получить тело со свежими некроиспарениями, но вот беда: если он не успеет вернуться в Школу, преступника вздернут, не дожидаясь экселенца. А это повредит его исследованию. Впрочем, уважаемый Турбин, экселенц Уолт является Черным магом, дипломированным самим Конклавом, так что, в случае чего, мы можем поискать преступника и в городе…

Гном побледнел.

— У нас… в тюрьме у нас нет… гномов…

— Вот как? — Джетуш покачал головой. — Ну, дипломированный Конклавом Черный маг всегда найдет выход из положения, не так ли, уважаемый Турбин?

— Я… — гном сглотнул. — Вы покинете город незамедлительно, если я распишусь под этими пунктами?

— Это в наших интересах, — заверил его Джетуш. — Посмотрите на экселенца, он так недоволен!

Лицо Уолта действительно выражало недовольство, но лишь потому, что Джетуш наступил ему на ногу. Ракура понимал, что нужно терпеть, но от понимания легче не становилось.

— Хорошо, хорошо! — Гном схватил бумагу и быстро расписался. — Вы действительно согласны с претензией гильдии, что…

— Да плевать. — Джетуш выхватил контракт и спокойно вышел из кабинета. Скорчив напоследок злобную рожу (гном чуть не свалился со стула), Уолт последовал за наставником к лестнице.

— Это нормально? — спросил он, догнав Земного мага, уже спускающегося на первый этаж.

— Что — нормально? — уточнил Джетуш.

— Что мы уходим без оплаты. И вообще, что это было?

— Уолт, ты забыл, чему тебя все это время учили? Что дозволено дипломированному Конклавом Черному магу? Только не надо перечислять все в подробностях, давай основную суть.

— Если суть, то… Черный маг в случае непосредственной необходимости имеет право использовать любого смертного, за исключением дворян, для своих чар.

— Вот именно, Уолт. А этот гном точно не из дворян. Дворяне, знаешь ли, в торговых гильдиях не служат, а если и служат, то всеми способами показывают свое происхождение, чтобы окружающие знали, с кем имеют дело.

— Но я не Черный маг.

— Ты об этом знаешь. Я об этом знаю. Но Турбин, мать его, Скильдигссон не знает. А я вдобавок вчера заставил Бертрана пройтись по всем местным тавернам и по секрету рассказать, что в нашей команде есть Черный маг, только благодаря которому мы и справились с нечистью. Слухи в этом скверном городишке быстрее мысли, погонишься за ними — не догонишь. Думаю, они достигли ушей Скильдигссона задолго до нашего прихода.

— Но денег мы все равно не получили, — заметил Уолт, догадываясь, к чему клонит наставник.

— Не получили. Зато у нас на руках доказательство того, что работу по уничтожению нечисти мы целиком и полностью выполнили. — Джетуш потряс в воздухе контрактом.

— И? — все еще не уверенный в догадке, спросил Уолт.

— Уолт, ты меня разочаровываешь. Ты что, не выспался? С тех пор, как ты занялся магией крови, такое чувство, что стал хуже соображать!

— Простите. Но весь этот маскарад довольно-таки тяжел, и все время, находясь в этом одеянии, я мечтал только об одном — поскорее его снять.

— Ладно. Поясняю. Нечисть мы уничтожили — это раз. Гильдия сие подтвердила — это два. Если здесь вдруг снова появится глишайник, то нашей вины в случившемся не будет — это три.

Уолт едва удержался от горестного вздоха. Догадка была верной, но какого убога он в ней сомневался? Да, прав наставник. Зациклившись на сложной проблеме, связанной с изучением магии крови, Уолт стал невнимательным к другим делам. Ведь что тут непонятного? Джетуш отказался выбивать деньги из гильдии, но не потому, что сдался. Просто на складах снова появится глишайник. Доказать, что к этому приложили руку боевые маги, гильдия не в силах, слишком противоречивы и туманны причины возникновения нечисти. А вот снова нанять Школу хитрые торгаши не смогут. Да и другие чародеи, принадлежащие иным волшебным гильдиям и орденам, если возьмутся за работу, то затребуют огромные деньги вперед. К тому времени Земной маг ославит Торговую гильдию Великой Франкии на весь Равалон.

Конечно, кто-то скажет, что Джетуш ведет себя мелочно: великий маг (действительно великий, один из лучших в Равалоне) обиделся на каких-то там лавочников. Но, как говаривал Эвиледаризарукерадин, нынешний Архиректор Школы Магии, главное, чтобы прецедента не было. Пытающийся обмануть Школу должен надолго запомнить, что такого делать не стоит.

Кто-кто, а нынешний глава любил перестраховываться. Недаром незадолго до того, как предыдущий Архиректор назвал его преемником, волшебник Эвиледар, один из лучших чародеев Школы, официально, с соответствующими религиозными службами и записями, поменял свое имя. Поскольку каждый, кто занимал пост Архиректора, представлял для завистников наглядную мишень для проклятий, в том числе магических, Эвиледар недолго думая усложнил собственное именование настолько, что каждый, кто пытался проклясть его, скорее сломал бы язык, чем выговорил имя новоиспеченного главы. Магических анафем с тех пор Архиректор Эвиледаризарукерадин особо не опасался. Соответствующие ритуалы требовали величайшего напряжения Локусов Души с быстрой сменой мыслеобразов и вербальных формул. А на простые пожелания провалиться в Нижние Реальности или Тартарарам Архиректору было плевать с высокой башни. Для мага его уровня они не являлись тем, о чем следует беспокоиться.

— Он мог понять мою задумку, но ты своим видом отвлекал его и не давал сосредоточиться, — продолжал объяснять Джетуш, хотя Ракура уже разобрался в планах наставника. — Как Черный маг, которому нужны свежие гномьи кости, ты мог заинтересоваться именно им.

— Вы иногда меня пугаете, — покачалголовой Уолт.

— Иногда? — скептически поднял брови Джетуш. — Лучше прямо скажи — иногда я тебя не пугаю.

— Так было в студенческие годы, — возразил Уолт. — Сейчас я уже не боюсь вас.

— А зря, — хмыкнул Джетуш.

Они прошли пустующий зал на первом этаже. В первый день, когда боевые маги приехали в город, зал полнился импозантными смертными, заключающими сделки друг с другом и с представителями гильдии. Судьба тысяч золотых зависела от произнесенных здесь слов. Но со вчерашнего дня, когда весь город узнал, что гильдия не собирается выплачивать оставшуюся по контракту сумму, зал пустовал. Никто не рисковал заглянуть в представительство гильдии в тот момент, когда там будут находиться боевые маги, не получившие заработанные деньги.

Кто хуже гнома в вопросе золота? Правильно, боевой маг.

А самые худшие — боевые маги-гномы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Вы быстро, — сказала Эльза, когда они вышли из здания Торговой гильдии. — Мы ожидали вас часа через три.

— Это почему же? — живо заинтересовался Джетуш.

— Да потому что там гном. А вы, учитель, от гнома отличаетесь только тем, что родились человеком.

Джетуш Сабиирский задумчиво посмотрел на подчиненную. Высокий, полноватый и лысый — его в первый раз в жизни сравнивали с гномом. Но Уолт признал, что Эльза права. Чем-то неуловимым Джетуш походил на подгорного жителя, и это «чем-то» присутствовало в Земном маге и раньше, просто Уолт не обращал внимания.

— А когда гномы спорят из-за денег, то жди Великой Подгорной войны, не меньше. — Эльза улыбнулась. При виде ее улыбки Уолт почувствовал, как на душе становится легче, и едва сдержался, чтобы не улыбнуться в ответ. Ксанс и Бивас не сдержались и заулыбались, точно дети, получившие конфеты. Даже Джетуш усмехнулся.

Статная, с белокурыми волосами, тщательно уложенными в толстую косу, с гармоничным, точно у эльфийки, лицом, с пронзительным взглядом ярко-голубых глаз — Эльза ар-Тагифаль слыла первой красавицей среди боевых волшебниц Школы Магии. Впрочем, состязаться ей было почти не с кем. Дворяне редко отдавали своих дочерей на кафедру боевой магии, а купцы спешили пристроить дщерей на факультет повседневного волшебства. Будущие жены, по мнению негоциантов, должны были следить за порядком в доме, а не гоняться за нечистью по лесам. Так что ар-Тагифаль была той из немногих, кто по велению родителей, по стечению обстоятельств или просто по глупости вступил в ряды студентов, готовящихся положить свою жизнь на алтарь боевой магии. В случае Эльзы, внучки королевского боевого мага Олории, причиной поступления послужило желание деда получить достойную замену на своем посту. Сыновья и внуки олорийского чародея способностями к Высокому Искусству не радовали, а внучка неожиданно продемонстрировала такой Дар, что Конклав пристально следил за ее ростом как мага с младенческих лет. Иными словами, Эльза была гением, рождающимся раз в столетие. Однако, как ни странно, своими способностями не кичилась, и вообще отличалась спокойным и добрым нравом. Горстка завистниц называла ар-Тагифаль тайным агентом Конклава, втирающимся в доверие к Магистрам, чтобы разведать секреты Школы Магии. А то зачем ей быть доброжелательной и общительной, кроме как для того, чтобы навредить ближнему своему? Уолт только хмыкал, слыша очередное шептание недоброжелательниц по углам Школы.

Стоявшая рядом с Эльзой Дайра Грантер фыркнула и посмотрела на парней как на баранов. Черные волосы аспидами тонких кос падали на спину, бледная кожа обтягивала скулы, глаза, словно темные омуты, где завелась нечисть. Угрюмая как кендер за решеткой. Полная противоположность Эльзы. Разве что способности к Искусству тоже на высоте. Насколько знал Уолт, Дайра была бастардом одного из герцогов Тагбора, и на кафедру боевой магии девушку отдали не без мысли, что какая-нибудь магическая дрянь слопает ее сразу после окончания Школы. Мол, руки у родственничков останутся чистыми, и боги не рассердятся. В Тагборе все боятся гнева богов. Только прелюбодейству, по всей видимости, гнев Бессмертных не мешает. Особенно аристократам.

В отличие от Эльзы Дайра гением не была, но упорства и настойчивости ей было не занимать. А еще она плевать хотела на окружающих, особенно на более слабых в Искусстве. Это, впрочем, не мешало ей быть одним из лучших магов среди аспирантов кафедры боевой магии. Боевые заклинания давались магичке с такой легкостью, что большая часть учащихся от зависти грызла шляпы, а оставшаяся мрачно наблюдала за успехами Темной Бестии — так Дайру прозвали на кафедре. Ее не любили. Сложно любить смертную, которая при первом же знакомстве сообщает, что видела вас и ваши взгляды на жизнь даже не в гробу, а в Посмертии Тысячи Болей. Уолт знал, что Эльза, сумевшая найти общий язык со всеми сокурсниками и учителями, не смогла подружиться с Дайрой. Он лично был свидетелем крайне «милой» беседы, когда ар-Тагифаль предложила Темной Бестии совместно отметить сдачу зачета по курсу огненной магии, а та в ответ буркнула, что если она захочет когда-нибудь бессмысленно потратить время в компании идиотов и полудурков, то обязательно попросит Эльзу организовать вечеринку.

Недоброжелатели Грантер называли ее эмиссаром Космического Зла. И Уолт с ними не соглашался лишь потому, что в Космическое Зло не верил.

— Война, как ты могла видеть, Эльза, не началась. — Джетуш забрал у Уолта посох и книгу и отправил их в сумку со сжатым пространством, которую быстро поднес Бивас Олорийский. Всю операцию по очистке складов от нечисти Бивас проскучал: ему выпала почетная роль держателя чаши, в которую сливали кровь из рассеченного горла свиньи. Именно так устанавливалась связь с Небесным Градом, откуда должен был прийти Эфир Богов.

— Жаль, командир, — вздохнул Бивас. — Я уж надеялся на хорошую драчку с этими парнями, но не вышло. Скучное задание.

— Я надеюсь на скорое наступление эпохи, в которой боевые маги будут выполнять только такие скучные задания, Бивас. — Джетуш вздохнул. — Но покуда есть Нижние Реальности, это вряд ли произойдет.

— А можно и это в сумку? — спросил Уолт, стягивая с себя цепь. Наставник благосклонно кивнул, и церемониальная хрень полетела следом за посохом и книгой.

— Где Бертран? — спросил Джетуш, обнаружив, что из подчиненных ему шести аспирантов присутствуют только пятеро.

— Ищет подходящее место для открытия портала, как вы и приказали, — ответил Ксанс Вильведаираноэн, высокий и худой Ночной эльф. В отличие от Биваса, того еще забияки, весь ход операции Ксанса полностью устроил. Как и Джетуш Сабиирский, эльф считал, что лучшими временами для боевой магии будут те, когда она станет совершенно не нужна. Уолт вообще не понимал, как при таком подходе Ксанс является одним из перспективных разработчиков новых и модификаций старых боевых заклинаний.

— До сих пор ищет? Странно, когда мы сюда прибыли, здесь было полным-полно идеальных мест для Перехода. — Джетуш нахмурился.

— Может, он просто не способен выполнить даже простенькое задание, — пробурчала Дайра. Наставник хмуро посмотрел на нее, но ничего не ответил. После того случая, когда Джетуш случайно застал Грантер, издевающуюся над слабо развитыми Локусами Души кумбхандки из Махапопы, и залепил Бестии пощечину, Дайра старалась при нем особо не проявлять свой характер, но натура то и дело брала свое.

— Значит, так, — Земной маг огляделся и прищурился. — Бивас, Ксанс. Найдите Бертрана и возвращайтесь в гостиницу. Мне не хотелось этого делать, но я открою Переход в Школу прямо оттуда. Эльза, ты пойдешь со мной, поможешь с настройкой заклинаний.

— А что делать мне, учитель? — уныло спросила Грантер. Так уныло, что Уолт почувствовал, как нудный и тоскливый день становится еще нуднее и тоскливее.

— Ты… — Джетуш прищурился. — На тебя, Дайра, ложится самое ответственное задание. — Земной маг по локоть засунул руку в сумку, которую продолжал держать открытой Бивас. Когда он вытащил руку обратно, в кулаке держал нечто смердящее и слизистое. Уолт знал, что это. Знала и Дайра.

— Глишайник… — она поморщилась. — Но разве мы не уничтожили его?

— Я взял несколько экземпляров для кафедры неестественной зоологии. Они все время жалуются, что кафедра боевой магии не предоставляет после заданий образцы для изучения. Думал преподнести подарок, но, видимо, снова придется слушать их нытье.

— И что я должна делать?

— Все очень просто. Отнеси это к складам гильдии и оставь там, — и Джетуш, быстрее, чем Дайра поняла, что он делает, схватил ее за руку и переложил слизь в ладонь.

Магичка чуть не выпустила глишайник от неожиданности и омерзения, но профессионализм взял верх над ее чувствами. Гордо кривясь, словно императрица, обнаружившая в своем супе таракана, Дайра удержала слизь в руке и спросила:

— А что будет, если меня заметят?

— Ничего, — ответил Джетуш. — Если попытаются остановить, можешь их усыпить. У тебя это хорошо получается, я знаю.

— А зачем ей это делать, командир? — не понимая, что происходит, спросил Бивас.

Джетуш поднял большой палец левой руки вверх и громогласно объявил:

— Для вселенской справедливости!

— А… — сказал Бивас. — Тогда ясно. Мы можем приступать к выполнению задания?

— Можете, — кивнул Джетуш. Ксанс и Бивас тут же разбежались в разные стороны, на ходу призывая мелких духов для розыска Бертрана. Силы на таких духов тратится немного, по сравнению с элементалями — так уж и вовсе ничего, но и радиус поиска у них ограниченный, метров сто вокруг призвавшего. Впрочем, городишко небольшой, и вполне можно обойтись подобными существами.

Дайра направилась в сторону складов Торговой гильдии, окутав себя заклинанием Отвода Глаз. Хорошо окутала, отличная завеса. Уолт смог проследить за ней лишь потому, что знал, какие Дайра использовала заклятия. Бестия не Бестия, но свое дело она знает. Вот только жаль, что обычно из таких нелюдимых смертных и получаются первоклассные дикие Черные маги и чернокнижники, избавиться от которых Конклав поручает вот как раз Уолту. То есть не самому Уолту, а вообще боевым магам, но в первую очередь Конклав использует против нарушивших Номосы чародеев волшебников Школы Магии. Что поделаешь, боевые маги Школы лучшие в своем деле.

— Кстати, Уолт, и для тебя имеется задание.

— Какое? — спросил Ракура, в тайне надеясь, что наставник прикажет отправиться в гостиницу, забраться в мягкую постель и поваляться до открытия портала.

— А вон оно, твое задание, — Джетуш посмотрел налево. — Стоит и ждет тебя.

«Да провались ты в Нижние Реальности!» — в сердцах подумал Ракура, проследив за взглядом Земного мага. Улыбчивый человеческий юноша в церемониальной райтоглорвинской одежде стоял на углу представительства гильдии и радостно пялился на магов, будто они собирались подарить ему дворец. Жрец Грозного Добряка пристал к Магистрам как репейник на второй день пребывания отряда в городе, пытаясь вести душеспасительные беседы и донести мысль, что было бы неплохо отречься от суеты мирской жизни и уйти навсегда в монастырь. Бивас, жутко раздраженный тем, что жрец в первую очередь обращается к нему, порывался набить богослужителю морду или хотя бы наколдовать муравьев ему в штаны. Как и всякий олориец, почтения к религии Бивас совершенно не испытывал. Уолт с трудом сдержал товарища, напомнив, что Грозный Добряк из тех богов, которые ревностно следят за паствой, зловредностью и злопамятностью превосходя даже убогов.

В руках жрец держал стопку листков. Такая же стопка валялась в гостиничном номере, где остановились Магистры. Вчера от нечего делать Уолт пролистал ее, обнаружив лишь знакомые по детству в райтоглорвинском монастыре сентенции о Лестнице Совершенства, о Милосердном и Справедливом Ликах, о магии, которая, ежели идет не от Грозного Добряка, то является как минимум ерундой и бессмыслицей. Помнится, одной из причин, побудившей Уолта сбежать из монастыря именно в Школу Магии, были рассуждения святого отца Урвянкера, чистокровного райтоглорвина, с пеной у рта осуждавшего магов, которые берут Силу из природы, от иных богов или, не приведи Грозный Добряк, от убогов, и вообще творят всякие магические непотребства, например, просвещают или лечат смертных. В глазах юного Ракуры жизнь чародеев предстала как полная противоположность жизни, царившей в монастыре. Воспользовавшись удобным случаем, он с десятью товарищами, такими же подкидышами, сбежал. Все они стремились в Школу Магии, однако добрался до нее только Уолт. Остальных поймал отец-надзиратель, отправленный по следам беглецов.

— Иди, пообщайся. И не смотри на меня так, ты отлично знаешь, что боевым магам со жрецами богов лучше не ссориться.

— Боюсь, я не в настроении, учитель, — осторожно сказал Уолт, жаждущий оказаться вовлеченным в религиозный диспут примерно так же, как водяной — прыгнуть в костер.

— Ты из нас лучше всех знаешь, как можно сказать гадость райтоглорвину, делая вид, что просто интересуешься основами веры. К тому же я видел, как ты просматривал его бумажки.

— Ксанс их тоже просматривал…

— Ксанс новую комбинацию огненных заклятий хотел испытать на подходящем материале. В общем, не спорь. Иди, обменяйся любезностями, выслушай, чего он хочет, как-нибудь вежливо отвадь — и сразу в гостиницу.

— Вежливость не гарантирую, — пробурчал Уолт.

— По крайней мере, ты знаешь, о чем с ним говорить.

Уолт, уже не сдерживаясь, вздохнул. Да уж, знает. Райтоглорвины и жрецы Грозного Добряка из других рас старательно вбивали догматы веры в юные головы. Ошибись хоть раз, произнеся молитву, которая длится два часа, — и здоровайся с розгами. Забудь хоть одно из Святых Именований Грозного Добряка, количество которых около трехсот — и приветствуй темный чулан дня на два-три. А уж если не сдержишься и неосторожно выругаешься в адрес и райтоглорвинов, и монастыря, и самого Грозного Добряка — о, здесь в дело вступят младшие экзекуторы, которые изгонят из младых мыслей все следы присутствия убоговской силы, подвигнувшей на богохульство. И изгонят ведь, так изгонят, что если захочешь проклясть еще раз, то скорее язык себе откусишь.

Уолту повезло: он ни разу не общался с младшими экзекуторами. А вот веселый и улыбчивый Джонатан, не успевший вовремя прервать шутку о Грозном Добряке и двух эльфийках, после каморки экзекуции перестал и веселиться, и улыбаться. Что с ним делали — он никому не рассказывал. Боялся. Он вообще с тех пор всего боялся. И от этого младшие экзекуторы выглядели еще страшнее. Куда ужаснее тех магов, которых клял Урвянкер.

Уолту запомнилось это чувство. Чувство ужасной неизвестности. Он сбежал от этого чувства в Школу Магии и был счастлив, что его приняли. Просто был счастлив. До тех пор, пока не пришло время Тиэсс-но-Карана. Но это уже дела не касается.

Джетуш и Эльза отправились в гостиницу, а Уолт направился к жрецу. Богослужитель, такое ощущение, задрожал от предвкушения беседы. «Ну-ну, — мелькнула мысль, — и что мне сейчас будут втюхивать?»

Наставник конечно же прав. В целом магам лучше не ссориться со жрецами. Одним из источников магических энергий для заклятий как раз являются боги и их Истоки Силы в Равалоне. Но Уолту просто не хотелось разговаривать с богослужителем.

«Великий Перводвигатель, — уныло подумал Магистр, наблюдая, как жрец сам поспешил навстречу. — Ну что я ему скажу? Что предпочитаю верить в себя и близких друзей, а не полагаться на далекие сверхъестественные силы? Что для меня нет разницы между Грозным Добряком райтоглорвинов и Невидимым Розовым Единорогом ааргхов? Что как маг я уважаю божественные силы, но при этом стараюсь их особо не беспокоить, ибо в мире должно быть Равновесие? Да я сам в эту чушь о Равновесии не верю! Наставник, ну что я вам такого сделал?!»

— Приветствую вас в очередной раз и спешу спросить: ознакомились ли вы с литературой, которую я предоставил многоуважаемым магам? — жрец с ожиданием уставился на Ракуру.

Уолт сомневался, что скверно отпечатанные откровения жрецов Грозного Добряка можно называть «литературой». Чуть не сообщив, как собирался ознакомиться с литературой Ксанс, Уолт сдержанно кивнул.

— И какие мысли возникли у вас по прочтении?

«Гм, — подумал Уолт, — лучше тебе не знать…»

— Неоднозначные, — решил кратко ответить Магистр.

— Давайте поговорим о магии, — предложил жрец.

— Ну давайте. — Ракуре стало интересно, что богослужитель, который только получает Силу от Бессмертного, но не копит и не перерабатывает ее сам, может рассказать магу о волшебстве. Ладно, минут пять — десять можно и послушать, а там «вспомнить» о неотложном деле — и в гостиницу.

— Не задумывались ли вы, что магия заставляет смертного возгордиться и забыть о своем месте в мире? Не думали ли вы, что магия, раскрывая внешний мир, скрывает мир внутренний? Не казалось ли вам, что магия принесла в мир больше зла, нежели добра? Не возникало ли у вас когда-нибудь мысли о том, что если бы Тва́рец видел в магии путь совершенствования мира, то все смертные были бы чародеями, но на деле магия подвластна лишь некоторым? Не считали ли вы когда-нибудь, что религиозная вера и магический разум вполне совместимы, но только если помнить, что магия не есть суть смертных, а один из способов их пребывания в мире? Не хотелось ли вам…

— Так, стоп! — Уолт замахал руками, прерывая жреца. Кое-что в этих вопросах ему абсолютно не понравилось. Парень вроде неглупый, взгляд искренний, но, по всей видимости, о работе магов имеет представление только из лекций какого-нибудь Урвянкера. Надо ему кое-что объяснить. — Я, конечно, все понимаю. И маги гордятся своими способностями, и злоупотребляют ими, но… Простите, не напомните своего имени?

— Отец Игнасс, — улыбаясь во весь рот, сказал жрец.

— Отец Игнасс, почему вы решили, что магия принесла в мир больше зла, нежели добра? Разве вам не известно, что чары и лекарства от многих болезней создали маги, и вот уже несколько столетий только благодаря Конклаву не возникает эпидемий?

— Знаю, — продолжая улыбаться, кивнул богослужитель. — Но разве не маги создали ужасные заклинания, от которых гибли тысячи и десятки тысяч во время войн?

— Эта проблема уже давно отрегулирована Конклавом. Во время войн маги используют только вспомогательное волшебство, но не боевое. — Уолт не сдержался и добавил: — К тому же в предыдущие эпохи не только чародеи, но и служители Бессмертных не раз и не два обрушивали на простых смертных разрушительную Силу. И сейчас им даже Конклав, которому подчиняются волшебники, не указ.

— Грозный Добряк осуждает всех собратьев, которые позволяют своим слугам использовать силу для нападения, а не защиты, — скорбно сообщил отец Игнасс, но тут же снова заулыбался и спросил: — Но не будете же вы отрицать, что именно маги породили свободомыслие?

— Гм… Не совсем понимаю, что плохого в свободомыслии?

— Оно лишает ориентиров! — воодушевленно воскликнул жрец. — Мысль, что движется хаотично и случайно, не знает центра, который дает ей смысл!

— Свобода и есть этот центр, — раздраженно ответил Ракура, начиная подозревать, что его против воли втягивают в никому не нужный спор.

— Но кем дарована эта свобода? — Парень выжидательно уставился на мага.

— Мне кажется, я отлично знаю, к какому выводу вы хотите меня подвести, — сказал Уолт. Шаблонность слов жреца полностью разочаровала Ракуру. До такого не достучишься. Глупо было даже пытаться.

— Знаете? — удивился жрец.

— Магия есть выход за пределы дозволенного смертным. Выход за пределы есть нарушение. Нарушение есть разрушение. Разрушение есть убогопоклонение и отрицание Совершенства Тва́рца. Ну а это есть прямой путь на костер, ежели не повезет родиться райтоглорвином-вольнодумцем.

— Все не совсем так, как вы говорите… — начал богослужитель, но Уолт перебил его.

— Да неужели? — Магистр прищурился. — А не сказано ли Грозным Добряком святому Седрику, что любой верный, на шаг отступивший от предписаний, не достоин посмертия в раю и отправится в Нижние Реальности, будь он хоть до конца жизни благочестивым? А не вещал ли Глас на Одинокой горе, что спасутся те, кто примет Силу лишь Грозного Добряка, а иные, пусть и добрые дела творящие, сгинут вместе с убогами в Бездне?

— Вы знакомы с Писанием? — обрадовался жрец, совершенно проигнорировав тон Уолта. Магистр чуть не застонал. Ну ради чего он тут старается? Парень фанатик. Вера превыше разума и все такое.

— Не поймите меня неправильно, — богослужитель вдруг погрустнел и стал выглядеть старше. Уолт насторожился. — Я… я понимаю, что маги никогда не увидят ту реальность, которая открывается верующему сердцу. Даже верующим магам это тяжело. Мы видим мир по-разному, понимаете?

— Мир один, — ответил Уолт. — Граней много. Не хочется, чтобы все разнообразие было сведено к чему-то одному.

— Я, — жрец зачем-то огляделся по сторонам, — раньше тоже был магом. Да-да, учился в Ордене Пентакля! — поспешно добавил он, заметив сомнение в глазах Уолта. — И я знаю: маги и ученые досконально разобрали физику тела смертных, вскрыв удивительные возможности организма и психики, открыв такие единицы его бытия, которые раньше невозможно было представить. Маги и мудрецы полностью изучили метафизику духа, разобрав строение ауры, структуру Локусов Души, архитектонику тонких планов и пути жизненных духов. Но еще я знаю, что ни маги, ни кто-либо иной не смогли познать, что есть душа, для чего Тва́рец создал наш мир и какая цель у каждого из нас. Магические искусства не могут дать ответы на эти вопросы!

— Душа — это то, что заставляет двигаться тело, — пробормотал Уолт, немного опешивший от страстной речи богослужителя. Бывший маг? Гм…

— Простите, что?

— Так определял душу Агристотэл. Философ, не маг. Простите, отец Игнасс, но мы с вами не поймем друг друга. Я верю в то, что маги нужны миру, и это их личное дело, откуда брать Силу. Вы в это не верите. Приводить доказательства мы можем бесконечно, убеждать друг друга имеем возможность столько же, но оба упремся лбами в этот предел — веру. А вера штука скользкая и до безобразия упрямая.

— Многоуважаемый Магистр, дело не только в вере. — Жрец вздохнул. — Дело в том, откуда идет вера, в ее источнике.

— Для моей веры мне вполне хватает вот этого, — Уолт постучал себя по лбу. — Собственной головы на плечах и разума.

— А сердце?

— Что — сердце? — нахмурился Уолт.

— Разве можно обойтись без сердца?

— Некролюды обходятся, — сказал Уолт. — Андеды обходятся. Андеды, правда, безмозглые, но некролюды вполне разумны. Они, как вам должно быть известно, и государство в Заграбии построили, и вполне мирно живут, не помышляя о завоевании ближайших стран, хотя кому как не им устраивать войны?

— Печально, что на каждый мой вопрос отвечает ваш разум, а не душа, — вздохнул жрец. — Может, вы просто не хотите услышать ее?

И тут Уолт разозлился. Да что этот парень может знать о его душе? Да жрец даже и догадаться не может, что она собой представляет! А если бы смог, то бежал бы сейчас отсюда, сверкая пятками.

Жрец осторожно отступил на шаг, напряженно вглядываясь в Ракуру. Спохватившись, Магистр попытался выглядеть как можно безразличнее. Парень ни в чем не виноват. Неизвестно, что заставило мага стать жрецом, но это его выбор. Уолт, конечно, подобного не одобрял, но это мнение Уолта. Пусть Игнасс хоть вешается, если захочет. Главное, чтобы другим смертным не навредил своим поступком.

— Простите, отец Игнасс, но мне пора, — делая вид, что прислушивается к чему-то, сказал Ракура. — Наша работа здесь выполнена, и мы возвращаемся в Школу.

— Благослови вас Грозный Добряк за славное деяние, — богослужитель улыбнулся, осеняя Уолта крестом. Магистр слабо улыбнулся. Райтоглорвины утверждают, что крест означает соединение двух противоположных путей (а именно Грозной и Доброй Ипостаси) и является изначальным символом Грозного Добряка. Но любой интересующийся магосемиотикой или просто магическими символами знает, что крест использовался еще Магами-Драконами для обозначения единства Неба и Земли, мира горнего и дольнего. А уж о множестве других магических систем можно было и не вспоминать: в той или иной мере они основывались на чарах Магов-Драконов, которые и обучили смертных волшебству.

— Однако подумайте еще раз о нашем разговоре, — попросил жрец. — Это сущая малость, разве нет?

— Подумаю, — сказал Магистр.

Ага, как же. Уолт собирался забыть и задание, и жреца, как только отряд вернется в Школу. Думать он собирался только о магии крови и, иногда, о пиве. Или наоборот, кто знает.


Магистр уходил, а жрец стоял и внимательно смотрел ему вслед. Когда маг скрылся из виду, богослужитель ухмыльнулся, выбросил буклеты и поспешил следом за чародеем. Неожиданно он словно растворился в воздухе. Успей Магистр заметить происшедшее с отцом Игнассом, он бы удивился, узнав вязь заклятий, которую до этого использовала Дайра. Аура жреца не являла ни малейшего намека на такой же, как у Грантер, уровень оперирования Силой. Но Уолт не видел. Вообще никто не видел: улица пустовала, а каменные одно— и двухэтажные дома взирали на нее закрытыми ставнями. Город притих и затаился, словно чувствовал, что в его обыденность готовится вторгнуться нечто необычное.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Создание портала из ничего — долгое и нудное занятие. Это относится к любому заклинанию, но когда дело касается Переходов, то нужно учитывать еще и фактор сопротивляемости пространства. Заклинание представляет собой совокупность заклятий, простых преобразований Эфира в более сложные. Эфир разными способами проявляет себя в материи, сознании, информации, времени, пространстве и прочем. Что касается пространства, то тут дело осложняется тем, что постоянно приходится принимать во внимание три его разных вида: пространство всего мира, пространство вещей этого мира и пространство сознания, пребывающего в мире и оперирующего вещами. Вообще создание Перехода дело неблагодарное, если он не закреплен специальными ритуалами или не является естественным источником. Портальные Свитки обычно помогают избегать проблем с первым при отсутствии второго, представляя собой компактную форму длительной магической церемонии по преобразованию пространства. Однако Конклав запрещал использование портальных Свитков в пределах определенных территорий Равалона. Как всегда особо не распространяясь о причинах. Нет, маги уровня Архиректора наверняка знали эти причины, но чародеи вроде Уолта могли только догадываться.

Город Террокс, где отряд Магистров выполнял задание, располагался как раз на запретной для портальных Свитков территории. Переходы в Терроксе разрешалось создавать только вручную. Впрочем, как заметил Джетуш, для открытия портала в городе было полно идеальных мест. Естественные источники Переходов практически встречались на каждом шагу. И внезапно оказалось, что все они исчезли.

Семеро боевых магов сидели в гостиничном номере и думали. Сидели, точнее, только шестеро. Джетуш расхаживал по комнате и думал. Уолт, Ксанс, Бивас, Бертран и Эльза расселись за круглым столом посреди комнаты. Дайра демонстративно расположилась в кресле в углу комнаты, подальше от остальных.

Уолт снял с себя плащ и наконец-то остался в простой одежде. Штаны и сапоги, рубаха и камзол — что еще надо боевому магу? Только побольше боевых заклятий в ауре и верные товарищи. Сумка со Свитками рядом, складной магический посох под рукой, в одном из Локусов Души заботливо приготовлен схрон с Острым Запасом, и так приготовлен, что, сработай рядом даже орб, пожиратель магии, Уолт все равно с легкостью достал бы меч из привязанного к ауре субпространства. Ну и еще пара магических секретов за пазухой — в переносном смысле слова, разумеется.

Бивас и Бертран были одеты, как и Ракура. Ксанс по неизбывной традиции Ночных эльфов носил облегающую серую одежду с кучей серебряных вставок. Только в левом ухе эльфа поблескивала золотая сережка, которая на самом деле была не украшением, а мощным штурмовым заклинанием.

Эльза предпочитала давать знать, что она Магистр. Обтягивающие кожаные штаны, по которым змеились надписи из рун, неизменно приковывали взгляды местных мужчин, для которых женщина и ворох юбок были неразрывными понятиями. Вместо сорочки магичка носила сплетенную из мелких колец кольчугу. Кольчужная рубашка была создана из мягкого мифрила, сплава, недавно открытого гномами. Он стоил безумное количество денег из-за своих качеств, делающих его практически невесомым, но не менее крепким, чем традиционный мифрил. Именно поэтому кольчуга не наносила вреда коже Эльзы. Поверх кольчуги магичка надела легкую куртку с символом Школы Магии на рукавах — изображением скрещенных волшебных посохов на фоне рун «Sholias» и «Maagir». На поясе в ножнах висел маленький кинжал из солнечного золота. Еще одна безумно дорогая вещь. Что ж, внучка королевского боевого мага Олории могла себе позволить подобное. К тому же, Уолт должен был признать, что ей идет этот стиль.

Дайра куталась в плащ, такой же, от которого недавно избавился Уолт. В ее случае Ракура тоже вынужден был признать: черный Бестии шел. Казалось, будто вокруг Дайры клубилась тьма. Это сильно подчеркивало тот образ, который Грантер стремилась создать. И образ подходил ей, что уж тут поделать. Мрачная, но симпатичная.

Джетуш тоже носил плащ, но не черный, а красный, расписанный самыми разнообразными символами Стихии Земли: от простых пиктограмм карликов до сложных иероглифов Земных эльфов.

Уолт рассеянно вертел в руках ритуальную фигурку бога Гурмеса, Хозяина Всех Путей. Фигурка божка по форме была идентична гурмам, мраморным колоннам с каменной головой на вершине, которые стояли на каждой дороге в Роланских королевствах. Наследие сгинувшей в веках Роланской империи пережило своих создателей. Давно никто не строит новые тракты, давно никто не ставит новые гурмы, но все равно каменные головы следят за всем, что творится на путях новых государств. И дают возможность магам создавать порталы из любой точки Роланских королевств. Однако почему-то сейчас фигурка не сработала. Эльза и Джетуш провели обряд, создали заклинание — и ничего. Преобразованная ноэзисом чародеев Сила влилась в статуэтку, стремясь использовать ее ноэму, однако гиле пространства даже не шелохнулось.

Совершенно ничего. Прям как в исследованиях Уолта. Два года он корпел над магическими структурами крови, пытаясь выполнить обещание, данное после боя с одним из самых ужасных чудовищ, с которыми Намина Ракура когда-либо встречался. Целый год Уолту казалось, что он продвинулся дальше своего предшественника, но неожиданно возникли препятствия, преодолеть которые арсенал современной теории и практики магии крови не помогал. А ведь не за горами был конец аспирантуры, экзаменационный Вызов Воплощения элементалей и защита кандидатской. Не говоря уже о множестве иных мелочей, связанных с различными проверками Уолта на пригодность профессии боевого мага. И самая худшая из них — это та, которая с Великими боевыми заклинаниями…

Намина Ракура печально вздохнул. Как тут не вздохнуть, тем более печально? Из Великих боевых заклинаний он сумел овладеть только Разъяренным Фениксом, да и то было запрещено Конклавом. Однако когда толпы Тварей рвутся к Алым равнинам, а вас только двое, на запреты особо не обращаешь внимания. Джетуш обучил Уолта Фениксу за считаные дни, но те дни Ракура не забудет никогда. Такого насилия над Локусами Души нельзя забыть.

— Послушайте, мне одному кажется наше нынешнее задание довольно-таки странным? — вдруг спросил Бертран. Рыжеволосый, плечистый, на лице — печать десятков поколений северян, хирды которых радостно грабили все, что попадалось им на пути. Бертран замечательно смотрелся бы в гуще сражения, рубя своих врагов напополам, от плеча до поясницы. Однако Бертран был миролюбив, а в боевой магии предпочитал больше всего теоретический ее аспект.

— Понимаете, мне город сразу показался подозрительным, — продолжил Бертран. — Ну как бы объяснить… Он же никакой!

Уолт согласно кивнул. Город действительно был никакой. Серые дома, серые улицы, серые площади. Только огромные склады гильдии выбивались из серого бытия города, колоссами возвышаясь над домами. Даже ратуша, центр городской власти как-никак, выглядела неприметной. В первый день пребывания боевых магов в Терроксе бургомистр, в чьи обязанности входила встреча официально прибывших чародеев, сам пришел в гостиницу и скромненько поскребся в двери. Тихая, меланхоличная личность, по сути. Он печально поприветствовал Магистров, будто уже тогда догадывался, что им за работу полностью не заплатят (а может, знал, ведь представительство гильдии под боком не первый год), и осведомился, не нужно ли им чего. Фигурой и тоном голоса он прямо-таки умолял, чтобы нужно ничего не оказалось. Уолту его даже стало жалко, хотя чего жалеть первое лицо города? Магистры ничего не потребовали, и бургомистр, печально улыбнувшись, пригласил их заходить в ратушу, если будет время. Фигура и тон при этом не изменились.

И вроде пересечение дорог рядом, все условия для развития, но жизнь здесь кипела только в представительстве Торговой гильдии. Смертных на улицах было мало, раз-два и обчелся, а в гостинице номер занимали только они, Магистры, да приезжие купцы. Хотя, стоит отметить, по вечерам в кабаках сидела масса народу, и гулял люд обычно всю ночь.

— Не обращайте внимания, — отмахнулся Джетуш. — Обыкновенный город контрабандистов. А гильдия им потворствует, доля у нее в этом несомненно. Однако думаю, до королевских служб кое-какая информация скоро дойдет, — он нехорошо улыбнулся.

Уолт невольно посочувствовал Торговой гильдии Великой Франкии. Джетуш был оскорблен — а оскорблять Земного мага остерегались даже Младшие Владыки элементалей. В магическом мире все знали историю о том, как исчезла гора Арай из Ничейных земель вместе с Каменными Змеями, посмеявшимися над смертным, который по-хорошему предложил им никогда больше не появляться вблизи южных деревень Когессы и не посягать на крестьянский скот и самих крестьян. В горе еще оставался отпечаток бога, некогда обитавшего в ней и исчезнувшего по непонятной причине, и Каменные Змеи вовсю пользовались остатками его Силы. Точнее, пользовались, пока на склонах Арая не появился Джетуш Малауш Сабиирский.

— Надо понять, почему пропали потенции порталов, — сказал Ксанс. — С чем это связано. Дело может быть и не в нас, не так ли?

— Думаешь, совпадение? — недоверчиво спросил Бертран.

— Может, и совпадение, — не дав ответить Ксансу, сказал Джетуш. — Я уже проверил. Никакой волшбы, направленной против нас. Потенции порталов исчезли… ну, если прибегнуть к метафоре, то они исчезли, как иссякнувший родник. Природа забрала их обратно в свое лоно. Никакой магии.

— А если это не магия смертных? — Уолт выразительно помахал фигуркой.

— Боги? Зачем им это понадобилось?

— А вот это мы и должны понять, прежде чем… прежде чем начнутся другие странности. — Уолт поставил фигурку на стол. Да, если это Бессмертные, то лучше заранее приготовиться.

— На Прорыв не похоже, — задумчиво продолжил Ракура. Остальные аспиранты с завистью покосились на него, даже Дайра. Он был единственным из них, кто участвовал в закрытии Прорыва Тварей. А для боевого мага закрыть Прорыв означало многое. Это практически сдача всех тестов на квалификацию, разве что неофициальная. Считалось, что Уолт получил доступ в некоторые недоступные для общего пользования отделы библиотеки Школы как раз по причине закрытия Прорыва на Алых равнинах. Ошибались, правда, но Уолт поддерживал эту версию. Знать, за какие заслуги перед Школой Архиректор позволил Ракуре листать некоторые запретные фолианты, широкой общественности было незачем. Совершенно.

— Если ты имеешь в виду классический Прорыв, то да, не похоже, — сказал Джетуш. — Однако сразу замечу, что и на неклассический тоже. Если, правда, нам не повезло повстречать новую разновидность.

— Фюсис, боги, убоги, — перечислил Уолт. — Если Фюсис, то, как я понимаю, мы спокойно можем покинуть город в дилижансе. Если боги, то я живо поймаю святошу и заставлю его испросить для нас защиты у Грозного Добряка. Пообещаю ему, что раскаюсь, приму постриг и уйду миссионером в Преднебесную империю, обращать тэнгу в истинную веру. А если убоги, то опять же обратимся к святоше, и стоит Разрушителю здесь появиться, как Грозный Добряк самолично явится отдубасить нарушителя Договора. Он их, если не знаете, очень не любит.

— В последнем случае от Террокса камня на камне не останется, — покачал головой Джетуш. — Нет, Уолт, если это Бессмертные забавляются, то нам нужно уходить подальше от города. Жителей наши проблемы затронуть не должны.

— Если только… — вдруг сказала Дайра и замолчала.

— Да, Дайра? У тебя есть версия?

Стоит заметить, что Джетуш, хоть и был холоден с Грантер, но не игнорировал. Уолта Дайра раздражала, и ему нередко приходилось сдерживать эмоции, если он был вынужден общаться с Бестией. Гордость и гордыня — вещи разные, и если первое Ракура уважал, то второго терпеть не мог. А в Дайре бурлила гордыня напополам с уверенностью, что она переплюнет в Великом Искусстве всех магов Равалона. Поскольку все, кто не Дайра, дураки и вообще. Тем не менее, ведя практические занятия по боевой гидромагии, Уолт старался оценивать Дайру объективно. Как-никак должность младшего преподавателя обязывала.

— Если только дело не в самом городе, — сказала Темная Бестия. — Это как в книге Тулкара Небесного. Пропавшие города. В них тоже исчезали источники порталов.

— Пропавшие города? — нахмурился Джетуш.

— Что еще за книга Тулкара Небесного? — спросил Бивас. — Никогда о такой не слыхал.

— Не удивительно. Она написана не на всеобщем языке, а на высокой макатыни, которую сейчас знают только те, в чьих жилах течет благородная кровь, а не такие, как ты, — бросила Дайра в ответ.

«Она нервничает», — подумал Уолт. В присутствии Джетуша Бестия обычно не позволяла себе подобных выпадов.

— Я знаю высокую макатынь, — сообщил Бертран. Дайра злобно глянула на него. — Нас ей жрец Граммара в приходской школе обучал. А книга Тулкара Небесного — это написанный двести лет назад придворным магом Тагбора свод мифов о магии Небесного Града и Нижних Реальностей.

— Я как-то листал эту книгу, — кивнул Джетуш. — Скучная вещь, стоит сказать. Куча сплетен и ни одного научно подтвержденного факта.

— А у нас в Ночных лесах все знают, что Тулкар, когда приезжал на наши лечебные источники, просто украл книжку сказок и переделал в этот свой свод, — не преминул сообщить ухмыляющийся Ксанс, стараясь не смотреть в сторону Дайры.

— Вот даже как? — удивился Джетуш. — Ну, боги ему судьи. Если честно, я смутно помню, что там говорилось о пропавших городах. Дайра, не могла бы ты осветить этот вопрос?

— Что здесь освещать? Пропавшие города — это пропавшие города. Цитадели эльфов, гномьи крепости, человеческие поселения, которые однажды просто исчезли вместе со всеми населявшими их смертными. А в некоторых городах пропали только смертные. Пустынные улицы, пустые дома, все говорит о том, что они спокойно начали новый день — и в один миг исчезли.

— Ага, — Ксанс довольно закивал. — У нас баллада такая есть. О Пирусе Храбреце и Черном городе. Пирус как-то во время своих путешествий попал в Черный город, где никого не было. И вот идет он по городу, а тут его…

— Подожди, Ксанс. Дайра, ты говорила, что перед исчезновением городов пропали источники порталов. В той книге, которую я листал, об этом не было ни слова, это точно, такое запоминается.

— Это потому, что в библиотеке Школы неполная версия книги Тулкара. Единственный полный экземпляр, написанный самим Тулкаром, — тут Грантер бросила на Ночного эльфа уничижающий взгляд, — хранится в сокровищнице короля Тагбора, и читать его могут лишь избранные. Тулкар писал, что подобное событие свершилось и при его жизни. Тогда в Тагборе исчез пограничный гарнизон, полностью исчез, с казармами и пристройками. Тулкар проводил расследование и был удивлен отсутствием источников для Перехода. И он предположил, что подобным образом обстояло дело и в пропавших городах, ведь в них жили Великие маги, способные в случае непосредственной опасности открыть Переход и уйти.

— Это тоже может быть проявлением Фюсиса, — задумчиво сказала Эльза. — Мы до сих пор не знаем, как появляются Заводи. Возможно, это действительно изначально части нашего мира, выдавленные из него.

«А она голова. Палец даю на превращение, что никто, включая Джетуша, о Заводях не вспомнил!» — подумал Уолт. Да, Заводи. Автономные субпространственные континуумы, выражаясь научно. Альтернативное название прижилось, когда Скользящие, маги, специализирующиеся на путешествиях в другие реальности, в ином измерении набрели на пространственные образования, которые в том мире так и назывались: Заводи. Целые острова с холмами, равнинами, лесами, горами, реками, озерами, зверями и птицами, а иногда еще и с разумными смертными. И висели эти острова над некой синеватой бездной без начала и конца, одновременно являясь и не являясь частью Равалона. Попасть в них возможно было только через порталы. Все дело в метрике пространства и материи как структуре отображения конечных единиц бытия — именно так однажды сказал Уолту Алфед Лос, когда они сидели в таверне. Уолт запивал пивом очередную неудачу в эксперименте, а Алфед просто говорил, даже не обращая внимания, слушает его товарищ или нет. Впрочем, Алфед разбирался в таких тонких материях, в каких Ракура мог честно признать себя полным профаном, и поэтому Уолт всегда его слушал.

Больше всего этих внеположенных основному миру кусочков пространства-времени располагалось в Снежной империи. На Ундориане это государство, по сути, занимало небольшую часть суши, протянувшись тонкой полосой от Эквилидора и Пограничья к Ледяному морю. Но, учитывая Заводи, которые Снежная империя завоевала, размерами всех территорий страна могла сравниться с Серединными землями. А это, знаете ли, немало.

— Предположим, Заводь. — Джетуш согласно кивнул. — Однако есть одна неувязочка со всеми нашими теориями. Одна потенция портала все-таки осталась. Мои элементали только что ее обнаружили.

Земной маг взмахнул рукой. Над столом появилась светящаяся модель города. Уолт присмотрелся. Масштабы выдержаны точно, вотгостиница, вот представительство, вот ратуша, а вот злополучные склады. А красная мерцающая точка в длинном полутораэтажном здании неподалеку от ратуши, стоит полагать, источник портала, о котором говорил наставник.

— Что скажете? — Земной маг внимательно смотрел на подопечных.

Бертран высказался в том духе, что это странно, что все потенции Переходов пропали, а эта осталась. Бивас прямо сказал, что перед ними ловушка и надо идти бить всем морды. Ксанс предположил, что порталы возвращаются, и этот — провозвестник остальных. Дайра предпочла отмолчаться. Эльза, хмурясь, заметила, что, вероятно, Бертран и Бивас правы.

— Уолт?

— Смутные предположения, учитель. В магии пространства загадок не меньше, чем в магии крови. Но что-то мне подсказывает, что портал может дать нам ответы на все интересующие вопросы. — Уолт подумал и добавил: — Если мы все-таки не решим воспользоваться дилижансом.

— А мы им не сможем воспользоваться, — спокойно сообщил Джетуш. — Я послал несколько элементалей на разведку. Вокруг города непроходимый Коловорот, вплоть до неба. Такого уровня, что и Архиректор заблудится, и не в трех, а в одной сосне.

— Значит, у нас нет выбора, учитель. — Уолт решительно поднялся. — Нужно идти к источнику. Если времени в обрез, а я предлагаю считать, что в обрез, то лучше мы подготовим все на месте, будь это хоть Заводь, хоть Бессмертные.

— Согласен с Уолтом! — выпалил Бивас. — Покажем тут всем, где раки зимуют!

— Если появится бог или убог, Бивас, то, боюсь, показные демонстрации пройдут с осложнениями. — Джетуш хмурился. Уолт понимал его чувства. Будь Земной маг один, он бы уже плел сеть боевых заклинаний вокруг потенции портала, готовясь к самому худшему. Но Джетуш отвечал за них. За чародеев, которые и первого разряда по боевой магии еще не получили. И если что-то случится, если они в Терроксе останутся навсегда, а Земной маг выживет, то он никогда себе не простит происшедшего.

Но ничегонеделание могло закончиться тем же. Джетуш отлично это понимал. Как и Уолт. Он внимательно смотрел наставнику в глаза. Молодой и старый Магистры прекрасно обходились без телепатии. Когда земля стонет, небо визжит, Многогранные Щиты трещат и разлетаются один за другим, а Твари вот-вот прорвутся, и их так много, что не помогут и доспехи Святой Защиты, и только Разъяренный Феникс, выворачивая Локусы Души наизнанку, способен снести Кокон, откуда все прут и прут убожьи порождения, и вы наконец его создали…

После такого можно обойтись без слов.

«Мы справимся. Не можем не справиться…»

Главное самому в это верить. Да, Уолт?

— Так или иначе, выбора у нас нет. — Джетуш отвернулся, тяжело вздохнул. — Нам придется идти к источнику.

— Будем создавать Круг? — тут же деловито поинтересовался Ксанс.

— Свитков у нас немного, но тех, что есть, может хватить для Печати Времени, если переработать их маговектор. — Бертран уже рассчитывал, как сражаться, если что, с Бессмертным. Печать Времени. Заклинание, требующее много Силы, но в результате способное заморозить время даже для Бессмертного. Волшебство из арсенала Магов-Драконов, первых смертных чародеев, решивших потягаться с богами. Впрочем, имелись средства и помощнее. Уолт узнал о них, посидев в малодоступных отделах библиотеки, и потом не раз об этом жалел: Архиректор наложил на него заклинание, которое должно было спалить мозг Ракуре, вздумай тот болтать о разработках Школы и Конклава. Впрочем, Эвиледаризарукерадин милостиво пообещал избавить от заклинания, когда Уолт достигнет второго разряда и будет подключен к этим самым разработкам. Оставил свободу выбора, понимаешь…

Так или иначе, но сейчас команда Магистров способна создать только Печать Времени. Достаточной для заклинания Силой обладает Джетуш, а в создании необходимых сложнейших мыслеобразов незаменим Бертран — в конструировании мыслеформ рыжий превосходил некоторых боевых магов первого разряда, не говоря уже о товарищах по команде. Хотя с помощью Эльзы и Дайры дело пойдет еще быстрее.

А Уолт с Ксансом и Бивасом, по всей видимости, займутся Кругом. Уолт трезво оценивал свои способности и понимал, что в данной ситуации стоит заняться той работой, с которой он справится лучше всего.

— Подождите! — Джетуш мрачно посмотрел на своих подопечных. — Хорошо уясните, что мы отправляемся не на увеселительную прогулку. Нас, возможно, ждет бойня. Возможно, кто-то погибнет. Мы должны быть предельно осторожны. Это не Когесский карнавал. Это даже не Прорыв, а вообще непонятно что. А непонятно что хуже всякого Прорыва, потому что с ним совершенно неясно, как бороться.

— Живем лишь раз, — пожал плечами Уолт. И осклабился: — Неужели думаете, что мы пойдем на убой как безвольные коровы? Учитель, уж кто-кто, а вы знаете, на что способен каждый из нас! А мы знаем, на что способны вы. С вами хоть в Пятый Круг Нижних Реальностей — щекотать пятки Архилорду!

Главное — скалиться и вещать бодрую чушь. Чтобы мрачные мысли не мешали работе. Чтобы остальные взбодрились. Чтобы просто эта дурацкая атмосфера ушла, исчезла, сгинула…

— Он прав, командир. — Бивас стукнул Уолта кулаком в плечо. — Хрена лысого мы погибнем!

— У меня дома еще куча дел, учитель. — Ксанс вскочил, огладил куртку. — За фамильным древом следить, на симпатичной эльфиечке жениться. Мне погибать незачем.

— А я еще до конца не обосновал возможность создания заклинания Уничтожения Всего Мира, — задумчиво протянул Бертран.

Эльза просто рассмеялась. И этого оказалось достаточно, чтобы парни выпятили подбородки и принялись грозно посматривать в окно на улицу, словно именно там находился осязаемый неприятель, которому можно накостылять по шее. Уолт улыбнулся и…

Ракура вздрогнул, удивленно моргнул. Какая-то мысль только что ушла из сознания, простая мысль, которую он, однако, никак не мог вернуть.

— Идиоты, — проворчал Джетуш, обводя взглядом ухмыляющихся молодых магов. Посмотрел на угрюмую Дайру.

— Да я скорее сама сдохну, чем дам себя кому-нибудь убить! — выпалила Грантер.

— Хорошо, если вы решились, то пора приступать. — Джетуш совершил несколько пассов руками, и модель города превратилась в модель площади, где мерцал источник портала. — Слушайте внимательно…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Учитель, мне кажется, или этого ваш план не учитывал? — спросил покрасневший Ксанс, рассеивая Вторые Глаза, заклинание магического зрения, позволяющее чародеям видеть магические потоки и смотреть сквозь физические преграды.

— А может, и учитывал… — пробормотал Уолт, поглядывая на Земного мага. Джетуш Вторые Глаза убирать не спешил и радостно пялился на терму. А точнее, внутрь термы. Местом, где осталась одна-одинешенька потенция портала, оказалась общественная баня. И сегодня в ней был женский день.

За термой, было заметно, следили и ухаживали. Если большинство строений в городе выглядели старыми и даже заброшенными, то терма казалась только что построенной. Хоть она и не была ровней складам Торговой гильдии, но заметно выделялась среди остальных зданий. Стены покрыты мозаикой, мраморные колонны на входе сияют. Вдоль стен расположены скульптуры, растут цветы. Бронзовые двери и окна тщательно отполированы. Смотришь, и кажется, будто Роланская империя никуда и не исчезла, что сейчас зазвучит на улице благородная макатынь, и присланные из Ролана седовласые управители города в белоснежных тогах неторопливо поднимутся по ступеням, дабы обсудить дела политические и культурные.

Однако стоило взглянуть на грязную улицу, посмотреть на унылые лица немногочисленных лавочников на площади, стоило только оглядеться вокруг — и призрак древнего Ролана мгновенно растворялся в серости города.

— Ученики, неужели не понятно, что я вношу необходимые корректировки в начальный план? — Джетуш, продолжая смотреть на терму, махнул рукой, подзывая Грантер. — Кое-что придется поменять. Дайра, ты сейчас зайдешь в баню, и всех оттуда выгонишь.

— А почему я? — возмутилась Бестия.

— Остальные, видишь ли, хм… мордами не вышли. Тебе повторить приказ?

— Не надо.

Поручение Дайра выполнила. Со всем прилежанием. Вложив в него всю душу. И конечно же желая подразнить Джетуша. Не прошло и минуты, как магичка зашла в баню, — из здания с истошными воплями начали выбегать женщины. Многие неслись в чем мать родила, заставив Ксанса стать совсем пунцовым, Бертрана ухмыльнуться, а Биваса… Бивас был занят важным делом: готовил Четырехфазовое заклинание Стихий, и какие-то там голые бабы не могли отвлечь Магистра от подготовки к желанным разрушениям.

— Учитель… — Уолт вежливо потянул Земного мага за плащ. Джетуш с сожалением прекратил созерцать нагой марафон и раздраженно проворчал:

— Да-да, помню. Бертран, усыпи лишних свидетелей.

Под лишними свидетелями Земной маг имел в виду лавочников, которые сейчас, разинув рты, смотрели вслед убежавшим женщинам. Кроме торговцев возле бани больше никого не было. Только боевые маги, изменившие обличья. Каждый, кто смотрел на них, видел перед собой только семерку гномов с выделявшимися на фоне темных камзолов и штанов серебряными поясами Торговой гильдии Великой Франкии. Кроме фальшивых личин Джетуш позаботился и о том, чтобы в гостинице остался морок, изображавший пьянку Магистров.

Бертран блестяще справился с задачей, окутав лавочников синеватыми облачками, отправившими их в страну сновидений. Магистры покинули находившуюся на другой стороне улицы от бани торговую палатку, владельца которой незадолго до этого усыпили, прошли через площадь, по которой только что пронеслись нагие женщины, и вошли в баню.

Терма выглядела великолепно и внутри. Внутренний коридор выдраен до блеска, журчат небольшие фонтанчики, орнаментальные росписи покрывают стены. Везде чистота и порядок. Обязательные для всякой термы статуи богини Яхиры, омывающей водой из кувшина своих детей, здесь имелись в предостаточном количестве. Уолт насчитал штук десять, не меньше. А не перебор? Хоть Яхира и являлась покровительницей чистоты, как физической, так и духовной, но столько культовых изображений в одном месте — это скорее уже храм, а не терма…

Что-то мелькнуло в сознании Уолта. Какая-то догадка. Она была близко, но он никак не мог ее поймать.

— Поторопимся, — сказал Джетуш. — Женщины голышом здесь, скорее всего, не каждый день бегают. Скоро появятся стражники, а с ними нам иметь дело не стоит.

— Почему, командир? — удивился Бивас. — Один пульсар — и всего-то делов!

— Один пульсар… — проворчал Джетуш. — Это у тебя в голове один пульсар. Вместо мозгов. У здешних полицейских орбы. С клеймом Конклава. Не заметили, что ли? Я так и думал. Вам еще лет сто нужно, чтобы стать хорошими боевыми магами…

— Но откуда у простых полицейских орбы Конклава? — Уолт нахмурился.

— Хороший вопрос. Хотел бы я знать ответ.

Они уже почти подошли к тому месту, где Земной маг ощущал потенцию портала. Из соседнего коридора, ведущего в тепидарий, помещение со слегка теплой водой, появилась Дайра.

— Приказ выполнен, учитель, — сообщила она.

— Мы заметили, — сухо ответил Джетуш, не останавливаясь. — Чем это ты их?

— Иллюзией, — Дайре пришлось ускорить шаг, чтобы поспеть за Земным магом. — Простой иллюзией без всякой сенсетивности. Люд здесь к такому не привыкший, это не столица Тагбора, где первоклассные фантомы на каждом шагу.

«Потрясающе. С людей она перешла на города…» — подумал Уолт. Они вышли в просторный зал с рядами лавок и маленькими столиками. Здесь после парилки и ванн можно было предаться разговорам по делу или просто так. Особо этот зал выделялся тем, что в бронзовые переплеты огромных полукруглых окон, расположенных под самым потолком, были вставлены тонкие пластинки из полупрозрачного камня цвета слоновой кости. Из-за этого зал будто освещался ровным золотистым светом. Но кроме этого весь пол и потолок покрывали изображения Яхиры, на столиках стояли маленькие кувшинчики, один в один похожие на тот, который богиня держала в руках, а на стенах мозаикой было выложено ее имя на макатыни.

— Вот в чем дело… — протянул Ракура.

— Что ты заметил? — Наставник, как всегда, сразу уловил главное.

— Вся терма, по сути, один огромный символ Яхиры. Образов и знаков настолько много, что они, уверен, связаны с богиней эфирными нитями. Можно только удивляться, что нас еще не встретила она сама.

— Да. — Эльза замерла и коснулась ближайшего изображения Яхиры. — Я чувствую… вибрация Порядка… Здесь все условия для божественной эпифании.

— Что бы за Сила ни накрыла Террокс, она не совладала с божественным Эфиром. — Уолт обвел взглядом помещение. — Сакральный семиозис Силы просто зашкаливает. Тут достаточно малейшей мыслеформы истинно-святого, чтобы раскрыть Врата в Небесный Град.

— Ну, среди нас таковых нет. — Джетуш слабо улыбнулся. — Так что план остается прежним. Зато хотя бы понятно, кто решил затеять эту игру.

— Кто же?! — Взор Биваса пылал такой страстью к битве, будто Магистр собирался не только разобраться с неведомым противником, но и достать всех его родственников до седьмого колена.

— Убоги, — ответил вместо наставника Уолт. — Или убог. Божественная Сила ближе к магическим энергиям Природы, и символика Яхиры не помешала бы Фюсису забрать свой портал. Но непрямое влияние убогов, с которым мы, по всей видимости, имеем дело, совладать с божественными эманациями не в силе. Это место воистину символ чистоты, раз смогло выдержать чары Нижних Реальностей.

— Будем надеяться, что так оно и есть. — Джетуш сосредоточился. — Все помнят, кто что должен делать?

Магистры кивнули.

— Тогда начнем.

Бивас, Ксанс и Бертран принялись плести сложное многосоставное заклинание, сконцентрированное на цепи Четырехфазок. Уолт даже вздрогнул, ощутив, с какой скоростью Бертран обрабатывает мыслеобразы товарищей, переводя их ноэзисы в единое взаимодействующее целое. Бертран сейчас выполнял самую трудную работу. Гиле, ноэма и ноэзис. Три составляющих любого чародейства. Гиле — это материал, вещество, элементы, которые использует маг. Ноэма — Источник Силы, к которому маг обращается, природный, божественный или убогский. Ноэзис — те действия, которые маг производит, чтобы соединить ноэму и гиле, как мысленные, так и физические. Ритуалы, обряды, песнопения, вербальные означающие заклинаний, сложные образы, созданные при помощи воображения, и тому подобное — все это элементы ноэзиса. Чем опытнее и могущественнее маг, тем меньше элементов ему необходимо. Это, впрочем, не отменяет факта, что ноэзис самая сложная часть магического процесса. Чародей может быть способен взывать к Изначальным Силам, способен работать с материей мироздания на уровне Эфира. Но если при этом маг не может создавать мыслеобразы, ментальные формы, которые переводят магические энергии окружающего мира в личную Силу волшебника, то и Изначальные Силы, и Эфир ему не по зубам.

Грантер бегала по залу и кинжалом чертила на стенах Фигуры, больше всего похожие на переплетения рун и иероглифов. Следом за ней шла Эльза, вливая в знаки Силу. Фигуры наливались багрянцем, и вскоре весь зал утонул в багровых тонах.

Уолт и Джетуш делали то же, что и недавно. Проводили обряд для открытия портала. Но в этот раз все обстояло иначе. Джетуш изменил ноэму, из которой они брали Силу. Теперь это был не Гурмес.

Потенция естественного портала зачастую проявляет себя самым неожиданным образом. Переход способен раскрыться, например, в старинном шкафу или кроличьей норе. После попадания в естественный портал может произойти что угодно, начиная от совершенно ничего, кончая путешествием в другой мир, где вас могут схватить кошмарные, одетые в броню твари с могучими крыльями. Опытные маги конечно же заставят любой портал работать как нужно. Особого успеха в этом добились Скользящие, работающие на Конклав и Школу Магии, могущественные чародеи пространства, которые частенько отправлялись в другие реальности для изыскания любопытных артефактов или подписания договоров о сотрудничестве с иномировыми магическими орденами и гильдиями. Однако, подчинив себе пространственные туннели, чародеи все равно не имели ни малейшего представления об их природе. Любимым сравнением Уолта для данной ситуации был образ шамана, который использует молнию для колки орехов. Не по делу, но орехи-то раскалываются!

Стоило признать: Конклав не просто так запрещал работать с естественными порталами. Хоть самодуров и глупейших ограничений Высший совет наплодил немало, но часто эти ограничения основывались на большой крови, которой могло и не быть, появись запреты раньше.

Ладно, Уолт. Не о том думаешь. Сейчас все внимание надо сосредоточить на другом…

Фиолетовый зародыш Перехода первым заметил Ксанс, негромко свистнул и кивком головы указал на появление портала. Небольшой, величиной с кулак овал возник из ниоткуда посреди зала и принялся стремительно увеличиваться в размерах. Подул ветер, принес с собой запах березового сока.

Уолт внимательно следил за порталом. Его главной целью сейчас было удержать Переход. Любой ценой. Даже если заклятия будут рвать тело на части, а сознание обратится в сгусток безумной боли.

Джетуш сосредоточенно оглядывался по сторонам.

Если кто-то хотел помешать Магистрам, то сейчас наступил самый подходящий момент. Портал был нестабилен, еще не принял форму, достаточную для Перехода. Да, боевые маги приготовились к встрече нежданных гостей, но если эти гости Бессмертные, то они выдержат минуту-другую те неприятные ощущения, которые может доставить им Печать Времени, и некоторые заклинания, на которые способен экселенц магии Земли.

Но никто не появлялся. Овал увеличивался, и вместе с ним росло напряжение.

Уолт мельком глянул на тройку готовивших Четырехфазки Магистров и поразился. Они сотворили уже двадцать пять Четвериц! Двадцать пять заклинаний, в которых одновременно присутствовали все четыре основных Стихии!

Пределом лучшего из боевых магов было создание десяти Четырехфазок. Для них, только заканчивающих аспирантуру, пяти. Бертран весь взмок. Он уже помогал своей волшбе жестами, быстро складывая ладони в такие причудливые фигуры, перед которыми южные мудры брахманов являлись простой разминкой пальцев. Великий Перводвигатель, Бивас, Ксанс и Бертран умудрились превзойти не только самих себя, но и опровергнуть один из постулатов боевой магии, гласивший, что на создание Четвериц количество магов не влияет. То есть чем больше ты создаешь Четырехфазок, тем больше Силы у тебя «съедает» каждая последующая. Круг Чар, считалось, в этом деле не поможет. Ан нет! Помог… Или…

Или что-то было не так.

А что-то явно было не так.

Потому что выругался Джетуш, употребив такое черное богохульство, которого от него Ракура не слышал даже во время Закрытия Прорыва, когда неисчислимый поток Тварей окружил их, а энергия Доспехов Святой Защиты была уже на исходе.

— Бертран! — завопил Ксанс, с ужасом глядя на соратника.

Бертран продолжал манипулировать ноэзисами, без остановки создавая новые Четверицы. Он побледнел, пот лился с него ручьем, маг силился что-то сказать и не мог. Новое Четырехфазовое заклинание Стихий выжрало из него слишком много Силы. Бертран должен был остановиться на этой Четверице. Обязан был остановиться. Дальше его Локусы Души просто стали бы забирать энергию уже у организма, а не из оскудевшей ауры.

Но Бертран не остановился, несмотря на хлынувшую из носа кровь. Дрожащими руками он начал складывать новый Жест. И Сила в Четверицу хлынула, вытягивая ее из тела Магистра.

— Остановись! Хватит! — закричал Ксанс.

— Разорвите Круг! — рявкнул Джетуш. — Немедленно!

— Мы не можем! — крикнул Бивас. — Круг не отпускает!

— Проклятье!

— Учитель! — взвизгнула Дайра. Она снова подбежала к стене и стала чертить на ней Фигуру. — Учитель, я не могу остановиться!

— Я… — Эльза, побледнев, двигалась следом за Грантер, щедро подпитывая новый магический символ Силой. — Я чувствую чужую волю!

— Проклятье, — повторил Джетуш и посмотрел на Уолта. — Что с порталом?

— Продолжает открываться.

— Бросай.

— Что?

— Прекращай его открывать. Немедленно.

Делать нечего. И так понятно, что план летел в Тартарарам. А ведь все зависело именно от открытия Перехода. Появись в этот момент тот, кто все это затеял, даже бог или убог, и объединенного удара Четверицами и энергией Фигур хватило бы затолкать его в пространственный туннель. Уолт в свое время тщательно проштудировал все доступные (и почти все запретные) источники, которые рассказывали о возможных способах усмирения убогов и борьбы с богами. Он узнал много нового, о чем даже не мог помыслить. Например, сейчас у команды Магистров хватило бы Силы забросить любого явившегося Бессмертного в Переход. Когда Бессмертный выходит из измерения Небесного Града или Нижних Реальностей, то на краткий миг его аура, что дарит Бессмертие, сотрясается от смертных истечений мироздания, которые обрушиваются на носителя Онтологического Эфира. И в этот миг, пока Эфир выдерживает тяжесть смертного мира, обращаясь в Онтический, чары магов способны оказать наибольшее физическое воздействие на бога или убога. А на другой стороне портала Бессмертного уже ждали бы. В Школе Магии, куда и вел Переход. Встретили бы с распростертыми объятиями. Архиректор Эвиледаризарукерадин, сам полубог по олорийскому богу Солнца, терпеть не мог, когда кто-то из бессмертных родственничков влезал в дела его подопечных. И подготовил на этот случай пару сюрпризов. Узнай об этих сюрпризах Конклав, попытался бы засадить за решетку уже Архиректора, а то и казнить. Чернейшие из Черных магов ужаснулись бы созданным за долгие годы заклинаниям главы Школы.

Но это произойдет только в том случае, если открыть портал. А Джетуш приказал противоположное. Уолт привык доверять своему наставнику. И поэтому Ракура одним махом перекрыл путь энергиям, текущим из Локусов Души в заклинание, поддерживающее Переход. Точнее, хотел перекрыть. И не смог. Сила продолжала течь в пространственные чары.

Вот убогство! Вот в чем дело! Они просто не могут остановиться. И Бертран, и Дайра, и Эльза, и Уолт, и, видимо, остальные попали в ловушку. Хитроумную ловушку. Им не давали прервать создание чар. И заставляли плести все новые и новые заклятия, теряя Силу до тех пор, пока… Пока что? О такой магии Уолту слышать не приходилось. Но если Сила исчезнет, а творение чар не остановится, то заклинания просто пожрут жизненные силы магов.

Уолт стиснул зубы, посмотрел на Джетуша и покачал головой.

— Не получается.

— Ясно… — Джетуш прищурился. — Не хотел я к этому прибегать, но, видимо, придется…

На краткий миг стала видна аура Земного мага. Уолт зажмурился от яркого света, затопившего комнату. В следующий миг зал затрясся.

Земной маг начал создавать еще одно заклинание, продолжая вместе с Уолтом поддерживать заклятия для Перехода. Ноэмой для портала заранее было решено выбрать энергетические потоки земли. Уолт справедливо рассудил, что хотя работать с геоэнергией для создания Перехода, где нужны энергии Дороги, будет сложно, но при необходимости наставник сможет резко увеличить свою Мощь.

Резонанс между аурой Джетуша и Силой, которой с ним делилась земля, был настолько велик, что от плотности сырой магии, расплескавшейся в зале, начали трескаться стены. Зато Бертран перестал дрожать, лицо парня порозовело. Джетуш плеснул в его ауру Силу, и Магистру сразу стало легче.

«Но что дальше? — подумал Уолт, продолжая попытки прервать заклинание Перехода. — Наставник накапливает Силу, но если он так продолжит, то просто развалит баню. И где этот убоговский убог, если он есть?!»

Рост портала достиг той точки, когда сквозь него мог пройти даже огр. Стандартный размер. Обычное заклинание Перехода прекращало свое действие именно в этот момент, стабилизируя пространственный туннель. Но созданный Магистрами портал продолжил расти.

«Убогство!» — Уолт понял, что магическая энергия начала расходоваться быстрее, хоть Джетуш и подпитывал его Силой. Переход увеличивался и требовал энергии больше, чем обычно.

— Учитель! Портал!

Джетуш, который в это время протягивал канал для подпитки Силой Эльзе, резко взглянул на фиолетовый овал, уже достигавший верхушкой потолка, и его лицо перекосилось.

— Проклятье! Нас переиграли!

И Джетуш Малауш Сабиирский заорал. Заорал во всю глотку. Так сильно, что у стоявшего рядом Уолта чуть не заложило уши. Посторонний наблюдатель решил бы, что Земной маг сошел с ума, но Ракура знал: наставник прибегнул к волшебству, которое обычно не решался использовать.

Магия горных троллей строилась на подчинении камня. Если для гномов горы были неким вместилищем Души Земли, то горные тролли оказались куда прагматичнее. Горы — это просто куча камней. А камни — это просто разобранная на кусочки гора. Так считали тролли. Поэтому каждый камень потенциально является горой, а каждая гора — мелким камушком. И по этой причине любой камень можно при желании превратить в гору. И наоборот. Ракура знал, что когда экспедиция Школы Магии отыскала затерянное селение горных троллей, где еще имелись шаманы, владеющие этой особой магией, Джетуш немедленно туда отправился и провел у шаманов целый год.

И теперь своим криком он создавал заклинание. До безумного рева горных троллей Джетушу было далеко (Уолту как-то раз довелось слышать эти вопли), но дело свое крик делал. Земной маг превращал терму в гору.

Стены начали сереть. С потолка потянулись сосульки сталактитов. Пол под ногами превращался в неровную, изрезанную трещинами каменную поверхность. Резко потемнело, и только нанесенные Дайрой Фигуры освещали происходящее.

«Потрясающе… Великий Перводвигатель, как же нам еще далеко до его уровня!»

Уолт поежился — становилось прохладно.

Джетуш создавал гору, чтобы изменить течение всех магических энергий вокруг. Изменятся потоки Силы — изменится Поле Сил. Изменится Поле Сил — распадутся все заклинания вокруг. В том числе и то, в которое так глупо попались Магистры.

Джетуш орал, его лицо побагровело. Уолт чувствовал, как неуверенно начинают подрагивать Локусы Души, ощущая происходящие с окружающим миром изменения. Еще немного… Еще немного, наставник!

И, словно чувствуя, что сейчас все прекратится, портал начал увеличиваться еще быстрее. Закричала Эльза. Она оказалась ближе всех к Переходу, и фиолетовый овал поглотил ее, зацепив краем. Крик магички оборвался. Джетуш взвыл. Зал, превратившийся в пещеру, заходил ходуном, сталактиты начали ломаться и падать на пол. Портал ярко засветился. Уолт вскрикнул. К его рукам будто приложили раскаленное железо. Сама по себе засветилась аура, будто отзываясь на свечение портала.

Портала, который был уже совсем рядом.

Локусы Души вздрогнули, когда по ним резко прекратила бежать Сила, питавшая заклинание Перехода.

Уолт вскинул руки, готовясь ударить по порталу чем-нибудь поразрушительнее. Портал уже не был созданием рук боевых магов, им управляла чужая воля, и Переход нужно было закрыть любой ценой.

«Но там же Эльза…» — мелькнула мысль и занозой впилась в сознание.

Эльза. Она погибнет, если ее не спасти! Он что, снова не успеет…

Что? Эльза? Почему он думал о ней как о…

Уолт потряс головой. Что за убогство? Мысли бегали, пытались спрятаться или раствориться, а он посреди магического катаклизма, когда творилось что-то невообразимое, никак не мог решить, что делать! Возьми себя в руки! Ты боевой маг или прогуляться вышел?! Ты должен спасти Эльзу! Потому что…

…Нет…

…Так нельзя…

…Ты не должен вспоминать…

Тысяча убогов!

Фиолетовое свечение ударило по глазам. Замешкавшись, Уолт не успел ударить по Переходу. Мешанина мыслей и странные взбрыки сознания помешали мыслеобразу боевого заклятия соединить гиле воздуха и ноэму Стихии Огня. В руках Уолта только начала зарождаться огненная сфера, когда фиолетовое сияние окутало его со всех сторон.

Он еще успел услышать, как взревел Джетуш.

А потом…

Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — I

— Ублюдки!

Возглас промчался над обрывом. Подхваченный ветром, полетел дальше, играя в перекличку с эхом, бедной нимфой, застрявшей в ущельях гор. Аль-сид оглянулся. Нами уселся на торчащий из земли камень, ненавидяще смотря вдаль. Сверток с материальным активатором артефакта, обстоятельно завернутый в чешую Червя Гор и дополнительно смазанный клейкой массой, которую выделяют тигропауки во время течки, грохнулся возле камня. Нами безразлично глянул на него. Казалось, ему плевать, что часть могущественного артефакта, за которым идет безумная охота, валяется под ногами, словно какая-то сломанная игрушка.

Аль-сид прищурился, усиливая свой взгляд, и посмотрел на подножие горы, которое они преодолели утром.

Так и есть. Кубат и его креатуры. Псы, натренированные Братом, чтобы было что противопоставить гомункулусам Сестры. Маги, но не воины. Но хорошие маги, знающие свое дело, особенно кровавое дело, которым живут Он и Она. Маги, способные помешать даже Аль-сиду и Нами, особенно сейчас, когда они прорвались сквозь заслоны северной армии Брата, растеряв большую часть накопленной Силы.

Зомби, созданные из похищенных «бессмертных» Черной империи, оказались крепким орешком. Некромаги Брата постарались на славу, экспериментируя с живой тканью и полумеханическим естеством лучших бойцов Черного Властелина. Если бы они создали подобных андедов раньше, если бы бросили их в котел сумасшествия, что кипел там, где неслась Темная Орда, чуть-чуть раньше. Неизвестно, выстояли бы паладины роланцев, плюнувшие на грызню сенаторов своей империи и неожиданно атаковавшие авангард Темной Орды всем Орденом, оставив от лучшей части Восточной Армии Брата лишь воспоминания.

Но сейчас Роланская империя в смуте, паладины топчутся на месте, Орден и магистр с гроссмейстерами не знают, что делать. Продолжать сдерживать напор Орды и внезапно показавшего клыки Оболдуя? Или вернуться в раздираемую гражданской войной страну, оставив разбираться с Ордой Эквилидор и Черную империю? А ведь Орден даже не предполагал, что происходит в Северных королевствах и Южной стране!

Аль-сид невесело усмехнулся, поправляя перевязь со вторым артефактом за спиной. А знали ли они? Знали, для чего их создали и для чего воспитывали? Их, не имевших ни отца, ни матери, превращали в воинов… нет, в разящие Орудия в Ее руках.

Брат и Сестра. Он и Она. Сестра дала им картину мира. Брат дал им мир, потому что Она создавала их как противовес Его быстро распространяющемуся по Равалону могуществу. И случай… жалкий, ничтожный, трепещущий на ветру Вечности случай — все изменил. Все могло быть иначе. Пославший им Видения, открывший им глаза на ложь Сестры и Брата — кто он? Неизвестно.

Нами ехидно бурчал, что это, наверное, какая-нибудь Бабушка, пытающаяся сама их использовать. И тяжело вздыхал, потому что знал — сейчас они сами взяли свою проклятую судьбу в руки.

Говорят, слабого судьба скидывает в Реку Времени и заставляет в ней тонуть, захлебываясь собственной слабостью. Говорят, сильного судьба ведет на Равнины Пространства и заставляет вечно блуждать, сгибаясь от собственной силы. Говорят, самый сильный одолевает судьбу, топит ее в Реке и оставляет бездыханной в Равнинах.

Нами недавно заметил, что стоило бы сначала узнать, что это за судьба такая и почему все должны с ней так тесно общаться. А еще лучше стоило бы с ней договориться и найти того гада, который все так устроил.

— Мы не успеем, — почти прорычал Нами. На краткий миг он потерял контроль над собой, и сквозь Личину молодого светловолосого парня с густыми бровями, сросшимися на переносице и нависающими над сбитым носом, проглянул Облик. Чешуя сверкнула под спешащим к горизонту солнцем — и опять на камне сидел простой разозлившийся человек. Впрочем, не такой уж и простой.

Аль-сид сплюнул. Он родился (если то, что произошло, можно назвать рождением) в Личине ифрита, точнее, в его человеческой ипостаси, и лучше мог управлять собственным Обликом.

— Будешь так себя вести — точно не успеем! — прикрикнул он, не выдержав. — Хватит метить соплями территорию, так нас обнаружат еще быстрее! Мы, конечно, можем использовать…

— Нет! — настроение Нами резко изменилось, стоило Аль-сиду напомнить об артефактах. — Тогда есть шанс, что Они явятся сюда раньше положенного срока!

— А в этом ты прав, предатель! — холодный безжизненный голос обрушился на них со всех сторон, пытаясь пробраться сквозь телесную оболочку и клещами ужаса сдавить то, что смертные кличут душой, не особо и задумываясь — а что это такое?

Аль-сид криво усмехнулся. В отличие от Нами у него не было души. Поэтому изрядно приправленный магией Голос не смог заставить его испугаться. Однако долгий переход и сражения слишком измотали Нами, и парень не смог побороть впившийся в тело и душу страх. Дрожа, он упал возле артефакта, не способный ни применить Силу, ни уж тем более ответить на физическом плане. Но Аль-сид мог ответить. И Силой, и ударом кулака. Мог даже совместить их.

И поэтому, как только Голос стал стихать, Аль-сид мгновенно принял Облик. Огненный цветок расцвел на склоне горы, багровые отблески и беснующиеся тени заиграли на вековых камнях. Пространство задрожало, сжатое энергетической сетью, которая концентрировала Стихию Огня в ключевых точках здешнего Поля Сил.

С той стороны, куда они шли, раздался шорох, и Аль-сид… нет, не повернулся, его Облик позволял не тратить время на подобные глупости. Аль-сид просто перелился в ту сторону. Там, где только что был его пылающий затылок, появилось огненное лицо, а вывернувшиеся руки поднялись навстречу нежданному пришельцу двумя струями пламени, расплавившими часть скалы, нависшей над огненным воином и Нами. Враг успел поставить защиту, но не полностью, одна из полыхающих капель, образовавшихся при ударе огненных струй о Щит Вечности, попала ему на крыло, и теперь он со сдавленным от боли шипением спустился на склон.

Высокий, под три метра. Широкоплечий, но талия очень узкая. Не привыкший к магии и Силам смертный удивился бы внешнему виду появившегося: правая половина его тела была черна, как крыло ворона Рарри, сопровождающего Ночь, а левая — бела, как бивни нежнокожего слона Властителя богов Юга. Два огромных крыла за спиной контрастно подчеркивали расцветку: правое было белым, а левое — черным. Из одежды на пришельце имелись только кольчужная юбка, защищающая ноги до колен, сандалии и кольцо на шее.

Треугольное, вытянутое вниз лицо несло на себе отпечаток безмятежности. Нет, не безмятежности. Безразличия. Но не того потустороннего к бренной повседневности безразличия Рахмана, видящего мир в его сущности, к которому стремятся истязающие свою плоть южные голозадые мудрецы. Безразличия такого, когда тебя беспокоит лишь одно — ты сам. Безразличия, которого страшится само бытие, суть которого — делиться и одаривать.

— Аль-сид, — индифферентно произнес пришелец, будто просто отмечая некий факт.

— Ялдабаот, — Аль-сид словно выплюнул попавшую в рот мерзость.

— Разве так встречают старых друзей? — Ялдабаот прищурился.

— Жаль, у меня не было возможности прикончить тебя, пока ты спал. А заодно и ту парочку. Кстати, где они?

— Брат решил, что на вас хватит и меня одного.

— Гм, а Он слишком уверен в такой жалкой псине, как ты! София и Рафаил, по крайней мере, не позорят своим существованием естество Вселенной, андрогин!

Лицо Ялдабаота дернулось, и на миг маска безразличия исчезла, явив перекошенное ненавистью лицо. Он резко соединил руки и медленно развел их. Два зазубренных меча возникли прямо из его рук, рассекая плоть. Кровь, заструившаяся из разрезов, вопреки законам природы не стремилась упасть на землю, а маленькими ручейками стала растекаться по лезвиям мечей, образуя рисунок единорога.

— Клянусь Великим Эоном, ты поплатишься за свое оскорбление, ничтожный гомункулус! — Ялдабаот успокаивался по мере того, как доставал мечи. — Я не просто вобью твои слова тебе в глотку! Ты их переваришь, и они выйдут из твоего заднего прохода вместе с мозгами!

Аль-сид не спешил нападать, усиливая свою магическую зону и распределяя функционалы по складкам и изгибам Поля Сил. Огненный воин отлично знал, что, даже просто доставая оружие, Крылатый очень опасен. Ялдабаот, будучи уверен в своей Мощи, просто колебал Поле, не растрачивая энергию на встраивание в местность. Все-таки хорошо, что Брат разбудил только одного из Кровавой Троицы. Аль-сиду и Нами ничего не оставалось бы, как прикончить самих себя, соберись здесь все Дети Змея. Нет, это большая удача, что здесь только один. Может быть, тогда имеется шанс. Шанс выжить.

Высшее заклинание Аль-сид почувствовал за миг до того, как Ялдабаот атаковал. Мечи Крылатого завертелись с необыкновенной скоростью, в прямом смысле слова превращаясь в сверкающие сферы, на которых проступали бесившиеся единороги. Жаждущие поглощать жизни смертных и духов хоботы Черных Смерчей поползли из сфер. Один метнулся к Аль-сиду, а другой устремился к Нами.

Черный Смерч, объединение Изначальной Тьмы и Стихии Ветра. Крылатый, использовав магию, удивил Аль-сида. Ялдабаот обычно предпочитал прикончить противников быстрым ударом меча. Но, несмотря на неожиданную магическую атаку, огненный воин отреагировал моментально, благодаря функционалам в Поле Сил, которые успели распознать рисунок заклинания примерно в середине его плетения.

Прямо из воздуха вокруг первого черного хобота начали возникать небольшие частички дрожащих лоскутков пламени. Некоторые исчезали, не выдержав напора свитого в сумасшествии ветра, но другие сцеплялись друг с другом, спешили к прочим огонькам, спасая их от порывов Смерча. Огоньков становилось все больше и больше — и вот горловину Смерча окутала огненная вспышка, устремившаяся вовнутрь. Пламя рванулось к основанию заклинания, к вертевшемуся мечу Ялдабаота, и, достигни огонь своей цели, крылатый посланник Брата мог лишиться руки на продолжительное время. Пламя Аль-сида было способно сжечь даже эфирное тело, и Ялдабаоту не стоило недооценивать чары противника.

Аль-сид, ответив на атаку Крылатого, тут же метнулся к Нами. Второй Смерч уже подползал к юноше, но Аль-сид успел ударить прямо в центр черного хобота Огненным Клинком. Огромный, покрытый пламенем меч внезапно расколол синеву небес и обрушился на гору. Мощь Огненного Клинка оказалась так велика, что им можно было остановить небольших размеров армию, но сейчас он только пробил насквозь Черный Смерч, пригвоздив его к скале.

Аль-сид подхватил Нами, собираясь переместить его подальше и сражаться с Ялдабаотом в одиночку, не отвлекаясь на товарища, но громкий издевательский смех заставил его глянуть в сторону Крылатого.

— Проклятье! — помимо воли вырвалось у огненного воина.

Первый Черный Смерч не распался под воздействием Огненного заклинания, напротив, Ялдабаот сумел преобразовать устройство заклятий Аль-сида таким образом, что Смерч поглотил пламя. Теперь в чарах Крылатого объединились Тьма, Ветер и Огонь. Пламенный хобот, от которого исходил жар, напоминающий пекло одной из Нижних Реальностей, возвышался прямо над двумя воинами, готовясь обрушиться на них всей своей смертоносной мощью.

— Что ты теперь скажешь, гомункулус? — издевательски выкрикнул Ялдабаот. Он явно получал удовольствие от происходящего, его глаза безумно сверкали, а все тело дрожало, как будто предвкушая сладострастное наслаждение. — Нет, что ты теперь сделаешь?

Аль-сид сдержал ругательство, но когда второй Черный Смерч вдруг увеличился в размерах, поглотив Огненный Клинок, растерялся. Растерялся всего на миг, но этого хватило, чтобы Крылатый ощутил его беспокойство и немедля атаковал в образовавшуюся брешь. Оба Черных Смерча с огромной скоростью устремились к ним, неотвратимые, как удар кинжала Жестокосердного Анубиямануриса, и такие же неумолимые. Время играло против Нами и Аль-сида. Ифрит начал плести Высшее заклинание, уже зная, что не успеет. И когда засасывающие воронки нависли над ними, Аль-сид подумал, что есть еще одно средство, но он все так же не успевал…

Успел Нами.

Ялдабаот захлебнулся смехом, когда внезапно выросшая перед ним черная чешуйчатая фигура одним безостановочным движением Меча снизу вверх и сверху вниз обрубила ему руки. Клинки упали на нагревшиеся от используемой магии камни. Смерчи с громким свистом распались, успев только коснуться наспех выставленных Аль-сидом Щитов Пламени.

Крылатый, крича, отступил от мрачной фигуры на шаг. Даже Аль-сид ощущал волны злой Силы, толчками расходящиеся от того, кем сейчас был Нами. Не просто Сила — нечто запредельное Силам этого мира. Мощь, которой так боялся Нами, но использовал, когда это оказалось необходимым. Он не только прошел сквозь Черные Смерчи, даже царапины при этом не получив, но и сумел преодолеть Барьер Отрицания, мгновенно разрывающий на части попадавшие в поле его действия объекты. Барьер окутал Ялдабаота в тот момент, когда Нами в Облике появился перед Крылатым, но Меч справился и с этим Высшим заклинанием, просто перерубив канал Силы, идущий от Дитя Змея к Барьеру, точно канал был простой деревяшкой, а не сложноорганизованной эфирной структурой высшего порядка.

Ялдабаот неожиданно перестал кричать и зло уставился в фасетчатые буркалы Облика Нами.

— Ну что же ты? — прошипел он с ненавистью. — Почему остановился? Убей меня!

Нами не шевелился, Аль-сид не заметил никакого использования Силы с его стороны, но вокруг Крылатого возникли двойники Нами, такие же черные, массивные и чешуйчатые, и каждый с таким же Мечом. Впрочем, аура у них была одинаковая, так что трудно было утверждать, что это двойники-фантомы. Это был сам Нами, каждый из них.

О боги и убоги, что же за Сила в этих артефактах?

Меч взлетел вверх — и каждый Нами направил свое оружие острием на Ялдабаота. Крылатый смиренно сложил крылья. Из обрубленных рук текла кровь, яркая, густая, она все текла и текла, а Ялдабаот опустился на колени, покорно подставив голову под удар.

Что-то было не так. Крылатое отродье Змея не может так просто сдаться!

Мечи дрогнули и начали опускаться.

Склонивший голову Ялдабаот улыбнулся.

— Стой!!! — не своим голосом закричал Аль-сид. Он не был уверен, что Нами его услышит. И не был уверен, что услышав,остановится. Но Нами услышал. И остановился.

Мечи замерли, едва-едва коснувшись шеи Ялдабаота, едва лишь царапнув кожу, затем нехотя отодвинулись. Улыбка исчезла с лица Крылатого, он поднял взгляд, злобно шипя.

— Что такое? — прохрипел Ялдабаот. — Ведь ты же хочешь сделать это? Ну так в чем же дело? Ты победил, я признаю! Убей меня!!!

Стоящие вокруг Ялдабаота закованные в черную чешую гиганты колебались. Хоть сомнение и не могло отразиться на лице-маске Облика, но разлитое в воздухе желание убийства мог бы ощутить даже простой смертный.

— Не делай этого, Нами, — устало произнес Аль-сид, возникая рядом с товарищем. — Ведь именно этого он добивался с самого начала. Ему нужно, чтобы мы использовали против него один из артефактов. Взгляни, он здесь не просто как Посланник Воли. Я не сразу обратил внимание, Брат или Сестра хорошо замаскировали структуру Аватара внутри его Сути, но посмотри на его кровь.

Нами опустил взгляд. Струившаяся из обрубков кровь Крылатого обтекла Ялдабаота идеальным кругом, а внутри круга она вдобавок сложилась в неразборчивые, но истекающие Силой письмена.

— Кто должен был явиться сюда после использования? — Аль-сид отрастил из пламени своего тела лезвие и придвинул его к шее помрачневшего Крылатого. — Брат? Сестра? Лучше отвечай. Будешь умницей — после уничтожения сможешь восстановиться быстрее. Ты же знаешь, на что способно мое Пламя. Если я захочу — тебе не быть два-три тысячелетия.

Фантомы Нами исчезли. Аль-сид снова не заметил колебания Поля Сил. И это несмотря на то, что он добавил к функционалам после исчезновения Смерчей аттрактор, позволяющий ему замечать любые трансформации Поля и его метрик. Выходит, не совсем любые…

— Убей его, Аль, — тихо попросил Нами. Он отправил артефакт обратно в сверток, убрал лицо-маску, оставив остальную часть Облика, и устало посмотрел на Крылатого. — Хватит с нас сведений, нам нужно лишь добраться до цели…

— Глупцы! — зарычал, не сдержавшись, Ялдабаот. — Вы думаете, о вашей цели не знают? Думаете, вас там не будут ждать? Да вас раскусили, стоило вам бежать от Сестры! Этого и хотели… — он остановился, будто понял, что говорит лишнее, и плюнул в Аль-сида. Плевок не достиг огненного воина, испарившись на лету.

— Что ты сказал? — Аль-сид нахмурился. — Пытаешься нас обмануть?

— Идиоты! Вас использовали! Да, вы были созданы с одной целью, но неужели думаете, что тот, кто послал вам Видения, просто слегка подправил вашу функцию?

— Откуда ты знаешь о Видениях? — Нами, не сдержавшись, подскочил к Крылатому. Выросший из его руки шип замер напротив сердца Ялдабаота. Тот лишь усмехнулся.

— Жалкие гомункулусы, вы даже и не знали, что Сестра перехватывает Видения с момента их вторжения в вашу Суть! Она просто решила не мешать. Добавочная мотивация очень хорошо подействовала, особенно на вас двоих. Теперь оба артефакта в одном месте, более того, Она уже договорилась с Братом о слиянии.

— Что? Что ты несешь? Какое слияние? Эти вещи противоположнее Света и Тьмы и противоречивее Хаоса и Порядка! — Нами, не в силах сдерживаться, схватил Крылатого за кольцо на шее, подтянул к себе. — Или ты нагло врешь, или…

— Или? — сощурился Ялдабаот.

— Или мир сошел с ума, — произнес Аль-сид. — Неужели Они действительно собрались поглотить Эфир богов и убогов и превратить Равалон в Адский мир? Такое действие без сомнения привлечет внимание Ангелов. Или Они… — Аль-сид замолчал, лихорадочно соображая.

— Что ты знаешь о Видениях? — Нами взглянул прямо в глаза Крылатого. — Что о них знает Сестра? Кто посылал их?

— Знаете, мои дорогие гомункулусы, что вы пропустили еще одно «или»? — Голос Ялдабаота внезапно повеселел. Крылатый перестал выглядеть испуганным.

— Что? — Аль-сид очнулся от размышлений.

— Ублюдок! Что ты хочешь сказать? — Загривок Облика Нами встопорщился иглами. Он коротко, без замаха ударил Ялдабаота, свалив Крылатого на камни. И в этот же миг Аль-сид почувствовал необычайно мощное скопление чар. Сила была все это время рядом, но на ее сокрытие потратили едва ли не больше магии, чем на концентрацию. Неудивительно, что ни Нами, ни даже он ничего не заметили. Не тратя времени на размышления, Аль-сид ударил по Крылатому простым огнешаром, но вложил в него весь доступный сейчас запас. Фаербол ударил, и на месте лежащего врага немедленно вырос пламенный столб до неба, обратив в горстку щебня часть скалы на своем пути. Струя разъедающей кислоты из пасти Нами влилась в бушующее пламя. Это должно было окончательно уничтожить Крылатого, если он успел поставить Отражающее заклинание на пути заклятия Аль-сида. Но функционалы огненного воина засекли реализацию Силы, которая скопилась вокруг обрыва, и хотя он мог поклясться, что они развеяли Ялдабаота по ветру, Носитель Мощи вторгался в пространство Поля Сил.

— Что за… — Нами отшатнулся от оставшегося от Крылатого кровавого круга, из которого в воздух стали быстро подниматься капли крови, набухая и увеличиваясь в размерах. Он взмахнул хвостом, разбивая возникающие фигуры, но капли все быстрее и быстрее кружились в воздухе. Недолго думая Аль-сид выпустил струи огня прямо по кругу. Сила вытекала из него, Сила странная и незнакомая. «Магия Змея? — мелькнула мысль. — Магия Изначалья, непонятая, но покоренная Братом и Сестрой?»

Пламя выжгло круг вместе с камнями, но кровавый хоровод, отлетев от Нами, молотившего все вокруг конечностями и хвостом, точно крестьянин цепом злаки, превратился в пятнадцать фигур, по абрису напоминавших человеческие. Кровь постоянно перетекала в этих фигурах, а лица, которые сначала были безликой маской, неожиданно приобрели знакомые черты. Аль-сид стиснул зубы. Ялдабаот!

— Глупцы!!! — вскричали двойники Крылатого. — Я отвлек вас от создания моего Кровавого Танца Двойников! Или вы забыли, что я — Дитя Змея и один из Кровавой Троицы? Как же глупо было с вашей стороны ранить и не убить меня сразу! Да, в меня вложили Зерно Аватара, но Воплощение Брата было лишь одной из моих целей! Теперь, когда Кровь ожила, мне нужно лишь уничтожить вас и забрать Артефакты! Приготовьтесь! Вы будете первыми в этом мире, кто познает мой Танец!

— Это Кровавые Двойники, — безжизненным голосом произнес Нами, пока восставший Ялдабаот разглагольствовал. — Нам с ними не справиться.

— Не хорони нас раньше смерти! — огрызнулся Аль-сид. — Неужели ты думаешь, что мы прошли столько лишь затем, чтобы погибнуть от чар ублюдка с Мощью Змея?

— Но Двойники…

— Двойники? — Аль-сид прищурился. — Смотри внимательно.

Огненный воин неторопливо выдвинулся вперед. И тут же ярящийся по его телу огонь вспыхнул, языки пламени поползли во все стороны, складываясь в охватывающую всю поверхность обрыва огромную огненную окружность, внутри которой ярко засверкала пентаграмма, сразу после возникновения поднявшаяся перпендикулярно кругу. Аль-сид завис в воздухе позади пентаграммы, и его тело полностью исчезло в обертывающих его пламенных струях. Двойники Ялдабаота, стоявшие по другую сторону пентаграммы, оборвали себя на полуслове, их лица исказились. Руки Кровавых Двойников начали превращаться в зазубренные клинки, с которых капала кровь. Те из них, кто находился близко к Аль-сиду, который творил Высшее заклинание, резво прыгнули, пытаясь успеть остановить его, но в это мгновение огненный воин со скоростью, которую бы с достоинством оценили все боги ветра Равалона, пронзил самый центр пентаграммы, стремительно врываясь в ряды Кровавых Двойников. Все пламя исполинского костра, разожженного на обрыве, последовало за ним, со свирепым ревом окутывая Двойников смертельными объятиями Чистой Стихии Огня. Это было уничтожение, с которым разрушительная сила Барьера Отрицания не шла ни в какое сравнение. И когда Стихия успокоилась, скрывшись в измученной реальности, взору Нами предстал уменьшившийся обрыв, искореженный пламенем. Аль-сид висел над пропастью, закрыв глаза и переводя дух. Его пламя заметно уменьшилось, Облик то и дело норовил исчезнуть, но у огненного воина еще оставались силы контролировать его.

Открыв глаза, Аль-сид криво усмехнулся.

— Вот и весь Кровавый Танец Двойников. А ты говорил… Осторожно!!!

Нами дернулся, уже ощущая присутствие злого умысла, но не успел отреагировать. Кровавый клинок вонзился в чешуйчатую спину и вышел из груди. Двойник, появившийся прямо из камней позади юноши, неторопливо провернул клинок, заставляя Нами закричать от боли.

— Ха! — Кровавые Двойники вырастали из всех трещин, которые были на обрыве, их становилось все больше и больше, их количество заметно превышало Двойников, появившихся вначале. Опять обман, со злостью понял Аль-сид. Ялдабаот оказался хитрее, заставил использовать самую сильнейшую магическую атаку, которая полностью вымотала Аль-сида, а теперь явил действительное могущество своего Кровавого Танца.

Количество Двойников уже перевалило за сотню, и если до этого Аль-сид точно был уверен, что Крылатому их не одолеть без огромного труда, то теперь холодное бессилие сковало огненного воина.

— Проклятье… — пробормотал он. — Будьте вы все прокляты…

Он ощутил, что чуть не потянулся за Посохом, и обругал себя. Среди Двойников находился и настоящий Ялдабаот, пади он от удара Посоха — и тогда явится Аватар, справиться с которым они не смогли бы даже в лучшей своей форме. Но как бороться с Кровавым Танцем, когда ты уже измотан и тебя, не имеющего души, начинает ласкать своими холодными пальцами страх, когда твой друг ранен и… Нет, только не это!

— Остановись!!!

Нами снова потянулся к Мечу. Видимо, ярость, охватившая его Облик, не позволяла отстраненно осмыслить происходящее. Тварь, в которую обращался Нами, инстинктивно попыталась воспользоваться наибольшей Силой, которая была у нее под рукой. Убоги дери, но Ялдабаот оказался действительно хитрее, чем они думали!

Аль-сид рванулся к товарищу, но путь ему преградили Двойники. Ехидная улыбка на их лицах сорвала последние покровы разума, которые управляли Обликом, и свирепый крик обозленного ифрита огласил горы, доселе никогда не слыхавшие гласа подобного существа. Двойники замелькали перед огненным воином, он сжигал их одного за другим, отдавая Стихии уже свою Суть для растопки Силы. Некоторые враги смогли обойти его огненные струи, и пару раз плавящиеся клинки ранили его, но ифрит действовал как безумный, не обращая на них внимания, пробиваясь сквозь волны атак Двойников к Нами.

— Танцуйте! — выли Кровавые Двойники, и одинаковые лица светились одинаковым торжеством. — Танцуйте Кровавый Танец! Ни один из них не уйдет!

Двойники навалились на ифрита, не щадя себя, сгорая от малейшего прикосновения пламени Аль-сида. Однако они и не должны были бояться смерти, лишь один из Двойников был способен умереть окончательно, и Крылатый благоразумно не бросался в ближний бой.

Дело свое Кровавый Танец сделал. Двойники задержали Аль-сида, обессиленно рухнувшего на скалу в каких-то семи шагах от впавшего в боевое безумие Нами. Чешуйчатый гигант разорвал ранившего его в спину Двойника, и теперь доставал Меч, готовясь дать ему Свободу.

— Нет… — прошептал Аль-сид. — Не делай этого…

В грудь огненного воина ударили три клинка, и Аль-сид окончательно потерял власть над Обликом, который немедленно его покинул. Израненный мужчина застыл на скале, а вокруг приземлялись и осторожно окружали кровавые фигуры.


Нами пытался понять, как очутился в абсолютной темноте, которой не было ни начала, ни конца. Тело не ощущалось. Попытавшись оглядеть себя, понял, что тела нет. Он присутствовал во мраке как клякса на свитке черного цвета. Клякса, от которой не останется и следа, когда бумага впитает ее.

Тьма извивалась, обманывая масками, за которыми не имелось ничего, кроме других масок. Бездонная глубина тьмы, в которой Нами был и не был одновременно.

Вся жизнь — бездонная тьма. Вся жизнь — падение во тьму. Вся жизнь…

«Что я?» — мелькнула в бесконечном мраке мысль.

«Что есть я?» — вторая мысль погналась вдогонку за первой, но потеряла ее в коварных изгибах беспредельности.

«Зачем я?» — эта мысль была самой тревожной и никак не хотела уноситься в безмерную тьму. А вместе с этой мыслью пришли образы. Жар сгоравших городов, треск костей умирающих людей, текущая по улицам кровь, свисающие с деревьев мертвецы, скрежет стали и разноцветные искры, грохот сталкивающихся магических потоков, обращающих сущее в прах, воины и бойцы, солдаты и наемники, идущие на смерть и приветствующие смерть, — все промчалось перед ним, а затем возникло нечто. Нечто, которое властно манило, требуя взять его, обладать им.

Нами знал — он обретет тело и силы после того, как нечто станет принадлежать ему. Он станет не просто Великим. Он станет Величайшим, и тогда… Что — тогда?

Снова поток образов. Власть, контроль, управление, упоение могуществом…

Зачем? Зачем, ведь у него уже есть свое нечто. Особое нечто, которое не заменит никакой могущественный артефакт. Потому что жизнь — это не только бездонная тьма. В ней есть место свету.


Ялдабаот дрожал в предвкушении, ожидая момента, когда Сила Меча поразит его. Ему обещали, что он тут же воскреснет. Аватар лишь займет его нынешнюю жизненную форму. Так что Крылатый не беспокоился о посмертии. Умереть — это просто…

Что такое?

Черный чешуйчатый исполин замер, тревожно подняв хвост. Из раны, проделанной клинком Двойника, вдруг толчком вырвался черный яд, неся с собой частицы крови Ялдабаота, которую Двойник запустил в тело гомункулуса. А сам гомункулус, почти достав Меч, вдруг бросил его обратно в магический сверток и сжал в одномерную точку, скрывая внутри потоков ауры. Крылатый зашипел, осознав, что пропустил вмешательство чужого волшебства, которое незримо коснулось черного исполина, извлекая его из магических тенет Дитя Змея.

И тут же грянул взрыв, от которого затряслась вся скала. Яростные радужные лучи промчались по склону, и каждый Двойник, которого они коснулись, распадался на две части, тут же разваливался на мелкие частицы, испаряющиеся в падении. Каждое исчезновение отдавалось болью в груди Крылатого, словно удары наносились ему самому, а не его Двойникам. Вздрогнув, Ялдабаот вскочил. Он не помнил, чтобы чья-то магия раньше была способна причинять ему вред через Двойников. Взрывы теперь следовали один за другим, радужные лучи сметали Двойников со скалы десятками. Новая сила властно вмешалась в происходящее, и Ялдабаоту не нравился такой поворот событий. Но кто посмел?..

Аргх! Очередная порция боли пришла оттуда, откуда он уж точно не ожидал. Посмотрев в сторону полумертвого Аль-сида, Крылатый остолбенел. В рядах созданий Ялдабаота, которые должны были добить потерявшего Облик воина, крутился вихрь. А эпицентром вихря была стройная девушка со странным оружием. Больше всего ее оружие походило на два заостренных полукруга с рунами на кромке; огромные размеры полукругов не мешали девушке спокойно и без усилия удерживать их. Рубила она Двойников своим странным оружием с еще большей легкостью, шаловливой молнией мелькая между кровавыми фигурами. Полукруги, точно косы траву, косили порождений Ялдабаота, а странная магия заставляла их боль переноситься к создателю.

Двойники упорно бросались в бой, их клинки били со страшной скоростью, они наваливались на девушку со всех сторон, многие атаковали и сверху. Разлетающаяся из порубленных тел кровь в магических конвульсиях успевала вырастить новых Двойников, и Танец не останавливался. Но девушка словно не замечала, что противников не становится меньше. Полукруги вертелись еще быстрее, чем до этого мечи Крылатого, образуя вокруг нее и Аль-сида настоящее буйство разъяренной магической стали. А во все стороны били фонтаны испаряющейся крови, которые оставались от разрубленных Двойников.

Нами радостно вскрикнул, увидев девушку. Затем закашлял и опустился на колени, прижав руку к ране. Ялдабаот тут же отдал приказ, и Двойники выросли из камней вокруг черного исполина, кровавые клинки дружно ударили. Как бы ни была быстра девушка, она не могла защитить Аль-сида и Нами одновременно, ей бы пришлось выбирать, но выбора у нее не было. В сторону новой противницы Крылатый послал заклятие, окружив ее другим видом Двойников — высокими гигантами на четырех ногах, с четырьмя руками-лезвиями. Они были быстрее своих собратьев и опаснее, составляющая их кровь загустела, и полукруги, врезаясь в них, со скрежетом высекали из тел искры, отбрасывая, но не раня.

Но на помощь Нами пришло другое действующее лицо. Радужные лучи проткнули Двойников вокруг черного исполина, с трудом пытавшегося встретить их лапами и клешнями, и Танец вокруг Нами прекратился. В это же мгновение защитница Аль-сида сложила свои полукруги в единый круг и завертела им над головой, заставляя стенать воздух. Дрожащее марево возникло над ней, медленно окутало скалу. Двойники-гиганты в замешательстве замерли. Ялдабаот не понимал, что происходит. А затем все смешалось в непонятной вспышке, марево загустело, и из него вырвались сотни мелких кругов, впившихся в тела Двойников. Ялдабаота передернуло. А девушка в один короткий удар сердца слилась с маревом и словно туман обтекла порождения Крылатого. Хруст разрубаемых тел, разлетающиеся на две части гиганты, кровь, которая отказывалась повиноваться Ялдабаоту и распадалась на крохи, неподвластные его Силе, — все это произошло настолько быстро, что он ничего не успел предпринять. А девушка уже стояла между Нами и Аль-сидом, оглядывая замершие ряды Двойников. Крылатый сумел наконец получше рассмотреть ее. Худая, одетая в мерцающий облегающий костюм, который будто бы и не мог служить хорошей защитой, но Сила переполнявших его заклинаний могла удивить и богов с убогами. Волосы были завязаны в две длинные косы, которые доставали ей до голеней. Нижнюю часть лица скрывал платок, расшитый неведомыми Ялдабаоту символами.

— Ты, судя по всему, не меняешь свою тактику от мира к миру, Дитя Змея! — раздался звонкий голос, идущий с неба. Крылатый задрал головы Двойников, высматривая нового противника.

— О! — воскликнули Двойники. — Вы все-таки решили присоединиться к этим двум неудачникам? И пускай Элинора! Но что ты здесь забыла, Кшанэ?

Окутанная октариновой сферой заклинания Полета, в воздухе парила эльфийка в развевающемся синем платье. В правой руке она небрежно держала простенький лук, левой лениво почесывала подбородок. Но глаза ее цепко следили за всем, что происходило на скале. Заклятие Ялдабаота быстро показало, что вокруг эльфийки собрано огромное количество Силы, кружащей вокруг нее точно водоворот. Поле волшебства, образованное этим водоворотом, имело целых три ядра реорганизации, и Ялдабаот понял, что с гостьями стоит разбираться быстро и без сантиментов. Его Силу насыщал Цветок Глубин, мощная магическая подпитка, но и действие этого заклинания не было бесконечным.

Он заставил Двойников рассмеяться.

— Кшанэ, ты хоть и прозвана Меткой, но разве сможешь найти меня? Элинора, хоть тебя и зовут Зарницей, но разве ты сможешь успеть везде? Среди моего Кровавого Танца никому и никогда не удавалось отыскать мое Истинное Отражение, прежде чем клинки Двойников пронзали его. Хоть вы и побороли многие из созданных мной Отражений, но разве осознаете, что такое мой Истинный Кровавый Танец?

Скала загудела. Очередная тряска Поля Сил насиловала реальность, а Ялдабаот решил не жадничать и раскрыть все запасы своей магии. Кровь начала бить из всех отверстий и трещин, гигантские пурпуровые потоки сталкивались друг с другом и вспенивались, закручиваясь и воронками ударяя в небо, которое, словно испугавшись, скрылось за черными тучами. Крылатый щедро выпускал в местное Поле энергию, которая могла сравниться с заклинаниями бога-чаротворца, и сейчас даже Аль-сид не сумел бы противопоставить ему удачную вязь заклятий.

Ялдабаот прибегнул к последнему средству, которое ему было позволено, и теперь не сомневался в своей победе. Уже не сотни — тысячи Кровавых Двойников закружились в Танце вокруг скалы. Всюду, куда можно было кинуть взор, теснились и толкались создания Крылатого. Эти Двойники были уже не обыкновенными человекоподобными, здесь встречались и четырехногие, и четырехрукие гиганты, и извивающиеся багряные многоножки размером с теленка, и рогатые волки, слюна-кровь которых прожигала камни, и громадные зубастые рты с крыльями, и некая смесь змеи с дикобразом, и многие другие причудливые порождения и Отражения Крылатого. Они окружили Элинору и Кшанэ со всех сторон и издевательски хохотали.

— И что теперь?! Что вы теперь сделаете?! Погибнете, как и эти двое идиотов?! Как же вы глупы, гомункулусы! Вы сделали ошибку, когда решили сражаться со мной, а не пасть на колени, желая получить заслуженное наказание и быструю безболезненную смерть! А теперь я не позволю вам просто умереть! Заставлю вас мучиться, а ваши ничтожные Сути будут моей любимой забавой, на которой я испытаю игрушки сестры! Приготовьтесь — смерть идет за вами!

— Ты слишком много болтаешь, Ялдабаот. — Кшанэ не выглядела обеспокоенной. Она скользнула взглядом по сонмам Кровавых Двойников и спокойно взялась за тетиву. — Если уж решился бить — бей, иначе мы помрем от скуки, слушая тебя.

— Ты, верно, потеряла остатки разума, Меткая? Собираешься стрелять? — Двойники расхохотались. — Да уничтожь хоть всех Двойников — на их место станут новые! Они тысячами набросятся на вас, и вся ваша магия не поможет вам спастись! Меня вам не найти среди Отражений!

— Насколько мне известно, Ялдабаот, — Кшанэ натянула тетиву, и ее левую руку окутал разряд серебристых молний, которые начали растекаться по всему луку, — ты можешь повелевать своими фантомами, только если находишься среди них. Стоит тебе отдалиться — они перестают двигаться, а покинь ты место схватки — начнут распадаться. Чтобы контролировать всю эту массу, ты должен быть среди них, и все, что мне надо, — просто попасть в тебя.

— И как же ты собираешься это сделать? Ты не сможешь найти меня среди моих Двойников!

— Найти я тебя не смогу, ты прав, — согласилась эльфийка. Лук ее внезапно засверкал и исчез, вместо него в правой руке возникла дымчатая сфера размером с голову тролля, а левая рука сжала серебряную нить, протянутую к сфере. — Но скажи, ты знаешь, почему меня называют Меткой?

— Я слышал, что прозвище ты получила за то, что никогда не промахиваешься, всегда попадаешь в цель. Но сейчас тебе это не поможет!

— Да, я никогда не промахиваюсь и всегда попадаю в цель, это верно. Но твоя спячка и та спешка, с которой тебя разбудили, не дали тебе возможность узнать, почему именно меня называют Меткой.

Кшанэ резко натянула нить. Сфера ярко засветилась всеми цветами радуги. Ее поле волшебства внезапно исчезло, и Ялдабаот не сразу понял, что оно полностью перетекло в магическое оружие. А когда понял — дал приказ нападать…

…но уже было поздно.

— Меня прозвали Меткой, — отчетливо прозвучали слова Кшанэ, — потому что я всегда поражаю все цели. Приветствуй Бурю Тысячелетия!

И черное угрюмое небо перечеркнула Радуга.


Ялдабаот извивался, пронзенный радужным лучом, который не исчезал, а набухал красками все ярче и ярче. Проклятая гомункулус своей магией сумела то, чего не сумели десятки тысяч в иных мирозданиях. Она сумела сразить его! И теперь чужая магия этого мира, в который он вступил лишь недавно, пожирала его тело и Суть, изгоняя в здешнее посмертно — а для Крылатого это было много хуже, чем просто умереть.

Но разве он мог подумать, что ее лук, Буря Тысячелетия, способен выпустить столько радужных лучей-стрел, что они поразят всех Кровавых Двойников, а поразив их всех, найдут и его, прячущегося среди Отражений, уверенного, что никто и никогда…

Эльфийка подлетела к нему. Радужная стрела пришпилила Ялдабаота к скале, точно булавка лист в гербарий, а чужеродное волшебство, растекающееся по жилам, не позволяло ни пошевелиться, ни воззвать к тем жалким крупицам Силы, что еще имелись у Крылатого. Он с ненавистью глянул на смертную, что сумела повергнуть его, и встретил взгляд, который ничего не выражал, даже радости от победы. Взгляд Меткой.

— Что-нибудь скажешь напоследок? — спросила она, подымая лук-сферу и целясь ему в голову. Это было не так важно, куда она сейчас выстрелит, любое попадание несло неотвратимый распад.

— Сказать? — прохрипел Крылатый и криво усмехнулся. — Желаю вам удачи, гомункулусы. Тогда вы встретитесь с моим братом и моей сестрой. И молите кого хотите…

— Хорошо, Дитя Змея. Я надеюсь, твое пожелание сбудется.

Кшанэ отпустила нить.


Элинора, убрав оружие в потоки ауры, усадила Аль-сида и Нами спиной друг к другу и рассматривала их раны, как физические, так и эфирные. Достав из ауры сумку, она принялась искать нужные эликсиры.

— Как они? — спросила эльфийка, приземляясь рядом с Нами и взволнованно глядя на него. — Что-нибудь серьезное?

— Пока ничего особо опасного. — Элинора выдернула пробку и, не жалея, плеснула на грудь Аль-сиду. Находившийся до того в беспамятстве воин жутко заорал, выругался и открыл глаза. Удивленно уставился на девушек, помотал головой, не веря увиденному, снова посмотрел и уронил челюсть.

— Вы… вы… вы…

— Мы. Кто же еще? Владыка Нижних Реальностей? — Элинора схватила его за плечо, не давая подняться. — Сиди, твои телесные раны весьма серьезны, надо их хорошо обработать.

— А где Ялдабаот?

— Ну, в одном из тех мест, о которых ты только что так красочно упоминал. — Элинора прищурилась. — Как там… Убогова мать с шестопером в заду и глоткой из преисподней, полной… Ну, как порядочная девушка, я пропущу остальное.

— Это кто тут порядочная девушка? — прошептал Нами. — Не вижу ни одной…

— Эй, а как же я?

— Ой, прости, Элинора, уже вижу… Только руку отпусти, больно все-таки…

Кшанэ присела рядом с юношей, внимательно посмотрела на него, и, не сдержавшись, обняла. Нами, хоть и скривившись от боли, уткнулся ей лицом в плечо и рассмеялся. Пробормотал, чувствуя себя странно счастливым и спокойным:

— А знаете, когда вы рядом… Умирать уже не страшно!

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Что… что за убогство…

Ксанс потряс головой, приходя в себя. Последним, что он помнил, было фиолетовое сияние, заполнившее пещеру, в которую обратился зал бани. Имелось что-то еще. Что-то еще. Ксанс вспомнил. И покраснел. Ругаться Джетуш Сабиирский умел. И использовать фантазию, описывая что, где, кого и чем, тоже.

Кто-то схватил Ночного эльфа за плечо, потряс. Ксанс с трудом повернул голову.

— Пора отсюда уходить, — сказал Уолт, помогая эльфу подняться. — Портал распался, никаких Бессмертных так и не появилось, но учитель говорит, что Коловорот вокруг города исчез. Мы можем взять лошадей и уехать. Как можно скорее.

— Ага… — с последним Ксанс был полностью согласен. Он поднялся, и ему стало хорошо видно, что случилось с баней. Вернее, что осталось от бани. Созданная Земным магом пещера разрушила все стены термы, потолок держался только на верхушке скалы, в коридоре, насколько мог видеть Ксанс, он обрушился. Под потолком растекался пар, а стены обильно покрылись влагой. Видимо, разрушилась и система нагрева воды.

— Учитель повел Бертрана и Биваса на улицу. Эльза и Дайра уже там, с лошадьми, — говорил Уолт, пока они пробирались сквозь завалы, образованные обвалившимися потолком и стенами.

— А где они их достали? — удивился Ксанс. Насколько он помнил, в городе не было даже почтовой станции, не то что конюшен.

— Может, у гильдии позаимствовали.

— А, точно. Не подумал. — У Ксанса закружилась голова, он пошатнулся. Уолт придержал его, и они выбрались на улицу.

Остальные Магистры дожидались их в маленьком переулке. Здесь было тихо, хотя и долетал шум толпы, собравшейся с противоположной стороны разрушенной бани. Джетуш Сабиирский стоял посреди переулка и чертил в воздухе Знак. Ксанс уловил характерные для заклинания Отвлечения колебания Эфира, и понял, что Земной маг заставляет смертных не обращать внимания на переулок. В противном случае здесь невозможно было бы протолкнуться от зевак и стражников.

Разрушение бани, судя по доносившемуся гулу, взбудоражило тихий городишко. И это гильдия еще не обнаружила «новый» глишайник на своих складах…

Кроме Магистров в переулке находились семь отборных лошадей. Кони были как на подбор, на таких не стыдно проехаться и королю. Небольшие головы с вогнутым «щучьим» профилем. Широкие лбы, тонкие губы, широкие ноздри и маленькие уши, «лебединые» шеи. Длинные, косо поставленные плечи с хорошо очерченной холкой. Широкие объемистые груди и короткие ровные спины, крепкие стройные ноги с четко очерченными сухожилиями и плотной сухой костью. Шелковистая грива — так и хочется взять ее в руки, чтобы испытать удивительное щекочущее касание. «Ничего себе у гильдии лошадки!» — Ксанс, как и всякий эльф, не мог не восхититься грациозным совершенством этих красавцев.

Все кони были оседланы, Эльза, Дайра, Бивас и Бертран уже сидели на лошадях. Учитель свел ладони вместе и пробормотал магическую формулу, в которой Ксанс без труда распознал заклинание Абсолютной Невидимости. Обычно оно требовало долгого ритуала, формирования сложных ноэзисов, но Джетуш недаром был боевым магом второго разряда. Возле каждого Магистра сверкнули эннеарином Знаки, и в тот же миг реальность вокруг как бы потекла. Начали покачиваться дома, мостовая под ногами принялась виться серпантином, небо воронкой втягивалось вверх. Ксанс почувствовал себя напившимся пьяницей, который прилег, но никак не может заснуть, потому что дурацкий мир начинает кружиться и куда-то проваливаться.

— Потерпите, это ненадолго, — сказал Джетуш. — Как только выберемся из города, я сразу сниму заклятия. Ох, и натворили мы дел, Конклав землю от радости рыть будет…

Ксанс при помощи Уолта забрался в седло. Все вещи Магистры давно собрали и упаковали в безразмерную сумку Биваса, возвращаться в гостиницу не было нужды. Скрытые заклинанием, боевые маги поспешно покинули город.

До ближайшего поселения, где можно было найти филиал Школы Магии или дружественного Ордена, им предстояло ехать три дня. Это разузнал Джетуш, массово разослав во все стороны элементалей Земли. Маги в поселке, куда они направились, носили метки инициации, близкие тем, которые были у Магистров, а это значило, что они или служат Школе, или сотрудничают с ней. Учитель решил не рисковать. Он запретил подопечным колдовать, объяснив, что сейчас лучше ничем не привлекать внимания тех, кто может заметить чародейство. Когда они окажутся с собратьями по Великому Искусству, можно будет и связаться со Школой, и даже попытаться провести расследование случившегося, если к тому времени Террокс не завалит Конклав жалобами и не надо будет делать вид, что Магистры покинули город задолго до того, как терма обратилась в груду камней.

Когда они отъезжали от Террокса, Ксанс еще раз внимательно посмотрел на город. Тихий и спокойный, тот ничем не выделялся посреди такой же серой равнины, как и он сам. Но что-то не давало Ночному эльфу покоя до самого вечера. Ксанс силился понять, что это, и никак не мог.

В итоге он решил, что Школа разберется.

Школа всегда разбиралась.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Что… Что за убогство…

Уолт потряс головой, приходя в себя. Потом потряс еще. В голове будто завелся рой пчел, решивших устроить дикую пирушку. Уолт стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться, и наконец огляделся.

…не вспоминать увиденное…

…Аль-сид, Элинора, Кшанэ…

…это было давно…

…этого нет…

…это нельзя вспоминать!..

А вокруг расстилалась фиолетовая бесконечность. Индиго плыл над головой, лавандовый ковер протянулся под ногами. Беспредельность катала аметисты в пурпурных ладонях, заполняя собой все спереди, сзади и по бокам. Уолту даже показалось, что он сам стал фиолетовым.

Однородность окружающего мира напоминала о знаках бесконечности, которые Ночные эльфы использовали в своих ритуалах единения с Ночью. Повернутая набок восьмерка или пустой круг — замкнутая бесконечность. Если же соединить восьмерку и круг, то получится знак трансфинитности — бесконечность, бесконечно отражающаяся сама в себе. А вот если расположить восьмерку и круг последовательно друг за другом, но оставить при этом между ними большое пространство, то это знак небытия — бесконечности, которой не было, нет и не будет.

Занятная символика у Ночных эльфов, стоит признать. И это при том, что в магических практиках жители Лесов Кенетери ее совсем не применяли. Знаки для медитативной практики, для постигающего бытие духа, а не для разбирающего сущее на части разума.

Уолт внимательно оглядел себя. Вроде в порядке. С одеждой ничего не случилось, ранений не наблюдается, Локусы Души продолжают накапливать и гонять магию по жилам. Боевой маг Уолт Намина Ракура целехонек. Вот только исчезла сумка с лично созданными Свитками и посох. Это плохо. Посох, как и всякий резонатор, усиливает действие Локусов Души, и с ним заклинания получаются мощнее. Ну а Свитки позволяют не тратить время на формулировку мыслеобразов. Но нет ни того, ни иного. Хорошо, хоть кольца с пальцев не исчезли. Уолт внимательно осмотрел четыре перстня с тонкой магической гравировкой (работа фей, между прочим) и осмотром остался доволен.

Так, ладно. Что он помнит из последнего?

…Крылатый…

Вот ведь! Не из этого последнего! Откуда вообще взялись воспоминания?! И так ведь отчетливо все ощущалось, так живо, будто магия разорвала время, и он вернулся назад, в запечатанное на тысячи барьеров и запоров назад, горькое и противное назад.

Нужно поскорее забыть. Тиэсс-но-Карана скоро подействует, конечно, на такие образы она должна реагировать моментально, но и самому не стоит отвлекаться на прошедшее, которого не должен вспоминать. Но, Великий Перводвигатель, как же реально! Схватка, безумие Облика, объятия Кшанэ!

Уолт с силой ударил себя по лбу. И еще раз. И еще. Давай, вспоминай, что произошло в терме! Вспоминай последнее, что там произошло! Портал, да. Портал, проглотивший Эльзу, а следом и его самого. Такой же фиолетовый портал, как и все вокруг. Такой же… Это наталкивало на размышления. Отнюдь не успокаивающие размышления.

А после портала — воспоминания. Далекие воспоминания. Его воспоминания — и одновременно чужие. Память, которой не должно быть. Потому что слишком многое зависит от того, что он не должен помнить. Вот и сейчас — Тиэсс-но-Карана уже торопится затопить нагло оскалившуюся память туманом, образы стираются, остаются лишь эмоции, чувства, ощущения, которые будут некстати напоминать о себе в неподходящих ситуациях, и придется снова, снова, снова твердить: «Не вспоминать, не вспоминать, не вспоминать, убоги побери!..» И вот уже смутно понимаешь, зачем повторяешь эти слова и для чего нужно бессмысленное напоминание. Не вспоминать — уже этим вспоминая, что есть о чем не вспоминать. Но по-другому не получится. Никак.

Полтора года назад Тиэсс-но-Карана пришлось обновить. Вторжение Сивиллы в подсознательную часть души нарушило нормальную динамику Великого заклинания, и Уолт Намина Ракура был вынужден содрать с души защитную оболочку, отделявшую его нынешнюю личность от древних воспоминаний. Такого не было еще ни в одном из предыдущих перерождений. Но Магистр успел закончить обряд раньше, чем эмоции взяли верх. Он уже не был тем наивным и верящим в справедливость мальчишкой, уверенным, что Брат и Сестра сущее зло, а он тот, кто это зло остановит. Прожитые годы позволили увидеть мир в многообразии красок, а не разделенным исключительно на белое и черное.

Впрочем, Уолт уже не понимал, о чем думает. Да, обновленная Тиэсс-но-Карана определенно справлялась со своим делом. Да…

«Я бы не стал утверждать это так однозначно».

Нет! Не может быть! Этот насмешливый голос Ракура не перепутал бы ни с каким другим! Но ведь печать на душе была усилена тем же обрядом, который укрепил и Тиэсс-но-Карана! Проклятье!

Так, успокоиться. Беглый просмотр ауры и чуть более глубокий анализ Локусов Души показали: все в порядке, ничего не нарушено. По крайней мере на первый взгляд. Может, показалось?

«На это я бы не надеялся».

Нет, не показалось. Но как?

— Это ты, Тень?

«О, а в твоем сознании так часто звучат чужие голоса? Если так, то тебе стоит обратиться к эквилистонским психоведам!»

— Но… как?! Возрождение?!

«Не знаю. Это… не похоже на Возрождение. Это вообще ни на что не похоже. Я не вырвался за пределы своей темницы, но вижу твое сознание и слышу тебя. А ты слышишь меня».

— Но…

Тень прав. Это не Возрождение. Каждый раз, когда ему удавалось найти лазейку, выбраться из темницы в глубинах души и побороться с Уолтом за власть над телом, вместе с вырвавшимся из глубин подсознательного Отражением возвращались на короткое время и навыки из предыдущего перерождения. В последний раз, два года назад, в Диренуриане, Тень, воспользовавшись путем, проложенным Сивиллой, ненадолго одарил Ракуру фехтовальными умениями, нажитыми в прошедшей жизни. А сейчас, как Уолт ни прислушивался к себе, как ни пытался нащупать изменения в ауре и сознании, не чувствовал ничего нового. Он был боевым магом — и только.

«Очень интересное место».

— Убирайся.

«Ну-ну, не кипятись. Не знаю, заметил ли ты, но в данный момент я — бесплотный дух, призрак, неспособный воздействовать на вещи фантом. Впрочем, ты тоже ничего не можешь со мной поделать».

И он снова прав. Обычно Тень вырывался, когда Уолт был на грани, физически и психически изможденным. Да и эти случаи можно пересчитать по пальцам. Стоило приложить немного усилий, стоило надавить на него — и Отражение проваливался обратно, сдавливаемый напором воли Ракуры и действием Тиэсс-но-Карана. Однако сейчас Уолт был в полном порядке. Все очень и очень странно. Да, кстати!

— Воспоминания, которые… — Уолт осторожно подбирал слова, пытаясь не затронуть ненужными ассоциациями изгнанные из сознания образы, — которые были связаны с моим прошлым. Твоих рук дело?

«Ну, учитывая, что у меня и рук-то нет…»

— Ты понимаешь, о чем я спрашиваю!

«Нет. Не я причина твоих видений. Поскольку, хотя ты уже этого не помнишь, тогда я был лишь неразумным инструментом. Я проснулся позже тех событий. Эх, славное было время!»

— Значит, ты помнишь?

«Тиэсс-но-Карана на меня не действует. Ты вспоминаешь и забываешь, а я помню. Забавно, знаешь ли».

— Ты ведешь себя непривычно. Обычно с ходу предлагаешь свою Силу и ревешь белугой, когда я тебе отказываю.

«Сейчас я не располагаю своими возможностями. Повторю: я призрак. Однако за все время, проведенное с тобой, еще ни разу не попадал в подобную ситуацию. Занятно, не правда ли?»

— Так значит… это не то, о чем ты говорил… тогда?

«Ты о том, что будешь просить мою Силу? Из того, что прозревал, не было явлено ничего. А я обычно не ошибаюсь. Время твоей просьбы… оно еще далеко. Сейчас словно из потока Судьбы выдернут фрагмент, словно случайность превратилась в закономерность, словно… Нет, не могу подобрать слов. Слова не передадут моих ощущений. Знаешь, это действительно очень интересное место. Не помню, чтобы когда-либо был так благожелательно настроен к тебе. Здесь что-то влияет на меня. И мне это не нравится…»

— Гм, не нравится быть благожелательным?

«Моя сущность — разрушать! Я не создаю! И мне не нравится, что моя сущность искажается! Я мило беседую с тобой — это абсолютно ненормально!»

— Жаль. Я бы многое отдал за то, чтобы все наши беседы были похожи на эту.

«Знаешь что…» — голос резко замолчал. Уолт нахмурился. Выглядело это так, будто его собеседнику неожиданно заткнули рот. Вот только не было у него рта.

— Эй! — на всякий случай позвал Уолт. — Ты еще здесь?!

Молчание в ответ. Ну что же, то ли восстановился барьер на пути Тени в его сознание, то ли еще что вернуло Отражение обратно в глубины души. А может, он затаился и пытается понять, что происходит. Кстати, этим и Уолту пора заняться. Фиолетовая дрянь вокруг не торопилась исчезать. Не собиралась она и превращаться во что-нибудь конкретное, например, в Тварь, готовую сожрать Магистра. Так хоть бы что-то стало определеннее.

Уолт попробовал шагнуть вперед. Получилось. Никуда не провалился, фиолетовость под ногой не пружинит, твердая, точно каменный пол. Взмахнул руками, проверяя, не запечатан ли в своеобразной темнице. Нет, все свободно, по крайней мере на расстоянии вытянутой руки. Так, а если попробовать устроить иллюминацию?

В стороны и ввысь разлетелись световые шарики, разгораясь все ярче по мере удаления от Уолта. Они беспрепятственно умчались вверх и по сторонам, демонстрируя Ракуре возможность полной свободы передвижения. Однако свет от них вскоре исчез, хотя шарики продолжали существовать, Уолт чувствовал это по протянутым к ним нитям энергии. Фиолетовая бесконечность словно поглотила свет.

Ракура бывал в трех из пяти Кругов Нижних Реальностей и видел своими глазами Радужный Мост в Небесный Град. По Равалону Магистр попутешествовал вволю, побывал даже на Вихосе, острове, где магия отказывалась подчиняться заклинаниям и жила по законам, непонятным даже Бессмертным. Однажды чуть не попал на Заморские Острова, однако Светлые в последний момент что-то учуяли в структурах ауры и решили отказать Магистру в посещении. Да уж, что ни говори, но остроухие, свято верящие, что весь мир спит и видит, как уничтожить оплот Света, в делах чтения души и ауры дошли до высот, которых никогда не достичь прочим расам. По крайней мере, нащупать следы Тиэсс-но-Карана за все время ее действия в душе Уолта удалось только Светлым и Лесным эльфам.

Более того, Уолт четыре раза посещал со Скользящими другие миры, расположенные рядом. Три были почти полной копией Равалона, учитывая только, что в первом обитали одни орки, во втором никогда не было ночи, и Солнце неизменно находилось в зените, а в третьем отсутствовали Бессмертные. Четвертый мир представлял собой один огромный вулкан со множеством ярусов, на каждом из которых жили существа и народы, тем или иным образом связанные с огнем. Были в том мире и знакомые по родной реальности Огненные эльфы, но большинство обитателей, вроде разумных саламандр или Жгучих стрекоз, совершенно не встречались Уолту в Равалоне ни лично, ни в бестиариях.

Ракура невольно поежился, вспомнив подзабытое чувство ужаса, возникавшее каждый раз, когда Локусы Души в другоммире переставали работать и требовалось несколько дней на их подстройку к иномировым магическим потокам. Неприятные ощущения, да уж. Скользящим хорошо, их Локусам не требуется корректировка, они с момента попадания в чужой миропорядок чувствуют себя как рыбы в воде. Вот только мало в Равалоне Скользящих, очень мало, на тысячу-две профессиональных магов найдется от силы один.

Так или иначе, но Уолт мог со всей уверенностью заявить, вспомнив все свои путешествия по миру и окрестным измерениям, что фиолетовая действительность вокруг ни на что виденное ранее не похожа.

Заклинания Познания и Понимания растворились в окружающей реальности, не принеся никаких новых сведений. Магическая гносеология и герменевтика отказались иметь дело с чем-то настолько обширным. Впрочем, этого можно было ожидать: Познание и Понимание адекватно работают там, где дело касается конкретных вещей или артефактов. Нечто настолько аморфное, как эта фиолетовость, возможно, поддалось бы заклинаниям чародея уровня Архиректора Школы Магии или Архимага Конклава, но Уолту, увы и ах, до этого уровня было ой как далеко.

От нечего делать Ракура побрел вперед. Можно было бы, конечно, остаться на месте, доверившись принципу, что если что-то должно произойти, то это произойдет вне зависимости от обстоятельств. Но в разряд «что-то должно произойти» могло попасть и появление чудовища, способного проглотить Ракуру и не подавиться, так что Уолт предпочел хотя бы подготовиться к появлению, если оно назревает, этого чудовища. А именно: прогнать собранную в ауре Силу по Локусам и превратить ее в заклинания, от простых заклятий огнешара или ледяной стрелы до сложных чар Покрова Феникса или Черного Пресса. Чем Уолт и занялся, шагая куда глаза глядят по фиолетовой бесконечности.

Невольно подумалось, что если это действительно бесконечность, то шагай не шагай, останешься на месте. Как заверяли ученые мужи из Эквилистонского университета, у бесконечности нет центра, а значит, нет и точки отсчета, что в свою очередь означает, что в бесконечности нет расстояний, из чего следует вывод, что покой и движение в бесконечности равнозначны. Поэтому в бесконечности невозможно куда-то прийти, даже если идешь. Разницы нет. Выбрав, остаться на месте или двигаться, ты все равно будешь в той же самой точке беспредельности, хоть год шагай без остановки.

Выбор, гм. Уолт хмыкнул, невольно вспомнив споры на кафедре теологии о Туридановом василиске. Некий Туридан, плохой маг, но страстный логик, утверждал, что если перед василиском поставить двух идентичных близнецов в одинаковых одеждах, то василиск не сможет выбрать, кого из них обратить в камень первым, так как при абсолютной свободе воли не решится предпочесть одного из близнецов другому. Так и сдохнет выбирая. Тем самым Туридан доказывал отсутствие абсолютной свободы воли, дарованной смертным Тва́рцом. Но почему-то некоторые последователи сочли утверждение Туридана как раз доказательством обратного. Ведь василиск умирает как раз от того, что выбирает, значит, у него есть способность выбирать, он свободен в своем выборе. Яростные споры логиков, теологов и логиков-теологов закончились после того, как волшебный кот Архиректора, Банкаст, пробравшись в столовую, загипнотизировал стоявших рядом поваров-близнецов по очереди и стащил кабанью тушу. Эмпирия победила теорию, даже не подозревая о противоречиях в последней.

«Очень, очень интересное место!»

— Вернулся? — поинтересовался Уолт, сосредоточенный на плетении заклинания, вызывающего дождь из мертвых лягушек. Вернее, лягушки представляли собой некросущности и умели плеваться трупным ядом, способным заодно прожечь доспех. Попади капелька яда в кровь — и все, готовьте гроб, если заранее не защитились соответствующими заклятиями.

«Я был… в слегка другом месте».

— И? — Уолт насторожился. Значит, фиолетовая беспредельность все-таки имеет предел?

«Не знаю, как тебе объяснить. Я был все время рядом с тобой, но не рядом, и реальность была той же, но другой. Впрочем, имелось существенное отличие. Там все пурпурное».

— Гм, — скептически отозвался Уолт.

«Не гмыкай. И вообще, избавься от гмыканья. Раздражает, знаешь ли. Я вынужден вечно терпеть и его, и твои дурацкие терзания о том, как ты должен не вспоминать, а не то случится страшная-престрашная беда! За несколько тысяч лет такое, знаешь ли, надоедает. Если бы о твоих приключениях написали книгу, то ты бы наверняка раздражал читателей своим гмыканьем и жалобами на то, как не надо вспоминать, хотя хочется и колется. Как думаешь, что будет, если я сейчас разом все напомню?»

— Только попробуй! — Уолт вздрогнул. Вот сволочь!

«Ой да ладно! Тиэсс-но-Карана моментально все сотрет. А ты хотя бы на миг вспомнишь, почему таскаешься со мной».

— Я и так знаю, зачем терплю твою компанию.

«Я не сказал — зачем. Я сказал — почему. Это разные слова. Разные значения. Ты же магосемиотик, должен знать о разнице в смысловых нюансах. Семантика и прочая ерунда».

— Если тебе нечем заняться и ты не собираешься пытаться снова соблазнить меня своим Могуществом, то, может, хотя бы выскажешь предположение, куда нас с тобой занесло? — Уолт не надеялся услышать что-либо вразумительное от собеседника и потому несказанно удивился, когда насмешливый голос бодро заявил:

«А легко! Это Межпорталье».

— Межпорталье? — Уолт нахмурился. Что-то знакомое, кажется, об этом рассказывал Алфед Лос.

«Межпорталье на Межпорталье и Межпортальем погоняет. Забыл, что ли? Ну, впрочем, неудивительно, тогда за тобой светловолосая увязалась, а в ее присутствии Тиэсс-но-Карана трет твое сознание, что мокрая тряпка исписанную рунами доску».

— О чем ты?! — непонимающе спросил Ракура.

«Нет-нет! Уж об этом я точно говорить не стану. А не то действительно вспомнишь — и найдешь способ даже в таком состоянии запечатать меня еще глубже. А меня все сейчас устраивает, знаешь ли. Хотя и удивляет. Никогда не нравилось с тобой общаться, слюнтяй ты этакий, но сейчас я прям испытываю потребность в твоей компании. Не хочу снова оказаться запертым в твоих невротических фантазмах и отклонениях. Ох, видел бы ты, от чего избавляется твое сознание! Твой погребок-бессознательное может обеспечить докторскими диссертациями толпы психоведов из Эквилистона! Чего стоят хотя бы…»

— Знаешь, давай уже лучше о Межпорталье поговорим. — Уолт решительно перебил словоблудие Тени. О «светловолосой» можно будет и позже уточнить. Отражение необычайно разговорчив, и этим надо воспользоваться. Однако сейчас важнее разобраться в происходящем. — Напомни, что это такое.

«Что это такое, я не знаю. Твой друг любит чудные слова сплетать в такие невообразимые предложения, что, по мне, легче Ундориан обратить в прах, чем его понять. Но я запомнил признаки. Ты забываешь — а я все помню. Все-все».

— Если помнишь, то дословно повтори, что Ал говорил о Межпорталье.

«В последнее время исследователи Переходов склоняются к мысли, что порталы нашего мира существуют не просто как система пространственных тоннелей, но как особая реальность, замкнутое измерение, которое в метрике Равалона проявляет себя порталами. — Голосом, удивительно похожим на голос Алфеда Лоса, сказал Тень. И тут же, закончив, спросил с насмешливыми нотками: — Ты-то хоть понимаешь?»

— Понимаю, — задумчиво ответил Уолт. — Идея в том, что наряду с Небесным Градом, Нижними Реальностями, Тартарарамом и Заводями существует особая реальность, которая для нас проявляется как Переходы. То есть части этой реальности появляются в Равалоне и существуют как порталы. Такая вот гипотеза.

«Боюсь, мы в этой гипотезе сейчас по уши. Если судить по тем признакам, о которых говорил тебе тогда Лос».

— Перечисли их.

«Однородность. Ацентризм. Отсутствие Источников Силы. Ментальная диссипация. Все».

— Негусто. Стоп. Ты же говорил, что не понимаешь Ала. Тогда почему решил, что мы в Межпорталье?

«У Лоса есть удивительное свойство: если он захочет, то даже сложные вещи объяснит так, что поймет и семилетний. Ты, к слову, так не умеешь. Из происходящего со мной я, основываясь на примерах Лоса, пришел к выводу, что ментальная диссипация — это самое оно. В смысле, я сейчас вовсю ментально диссипатирую».

— Нет такого слова — диссипатирую.

«Я Школу Магии не кончал и в Эквилистонском университете не обучался. Что говорю — то и есть».

— Ага. И телега выходит из твоего рта.

«Что?»

— Не обращай внимания. Старая шутка. У тебя, как ты уже говорил, рта нет, так что к тебе это совсем не относится. Гм.

«Опять твое „гм“. Хочешь, я тоже буду постоянно гмыкать?»

— Если мы в Межпорталье, то, значит, отсюда должен быть выход. Потенция портала или открытый Переход. Нужно найти нечто похожее и попытаться выбраться. Но вот проблема, я и понятия не имею, что собой представляет структура Перехода, если мы действительно…

«Берегись!!!» — истошно заорал Тень. И столько ужаса было в его голосе, что Уолт моментально замер и машинально окружил себя энергетическими Щитами.

Что, убоги побери, заставило испугаться Тень, которого, казалось, ничем не напугать? И что делать Уолту, если испугавшее Тень нечто пожаловало по его душу? Героически погибать?

— Что случилось? — прошептал Магистр, внимательно оглядываясь и применяя Вторые Глаза. Магическое зрение ничего в наблюдаемом мире не изменило. Перефразируя Тень: фиолетовое на фиолетовом и фиолетовым погоняет.

«Что-то приближается… — голос Тени дрожал. — Что-то, способное навредить даже мне… Я никогда не ощущал ничего подобного!»

— Что Ал говорил о тех, кто обитает в Межпорталье?

«Ничего, — быстро ответил Тень. — Он…»

Но договорить внутреннему спутнику Уолта не дали. Ракура вздрогнул, когда преисполненный невероятной Силы голос обрушился на него со всех сторон:

— Ты ошибаешься, маг. Ты не в Межпорталье.

Щиты разлетелись, словно листья под шквальным ветром. Уплотненные энергетические потоки не выдержали давления Силы. Ракура стиснул зубы, чуть не упав от продемонстрированного могущества, но сумел выдержать наплыв чужой мощи. Впрочем, не поставь Магистр Щиты, его бы хорошенько швырнуло. Так, Локусы Души не задеты, а это очень хорошо. Хотя руки и ноги подленько трясутся и испуганно что-то шепчет Тень, так тихо, что и не разобрать. Можно подумать, что он молится, но Отражение не признавал богов.

Ракура сглотнул. Великий Перводвигатель, чья это Сила, которой страшится его спутник, да и самого Уолта она, стоит признать, изрядно пугает?! Совсем не похожа на тупую яростную Силу бога, который пытался два года назад прикончить его на рубежах трех королевств и Границы. Нет, эта Сила холодная, рациональная — и куда более опасная.

Реальность начала меняться. Сначала в фиолетовой однотонности появились другие цвета: красный, зеленый, синий. Они появлялись в виде клякс, обведенных серебристым контуром. Потом внезапно нахлынуло декариновое свечение, поглотив в себе все краски. В серебристом свете Уолт различил движение. Так, а вот, кажется, и гости.

Исполинская трехглавая змея, соткавшись из декарина, окинула Уолта безразличным взглядом и внезапно обратилась в дракона. Хлопнули кожистые крылья, взметнулся длинный хвост, из пасти поползли струйки синего дыма. Дракон, рыкнув, подпрыгнул — и рядом с Уолтом приземлился уже черный единорог, весь покрытый светящимися серебристыми знаками. Острие рога опасно качнулось рядом со щекой Магистра. Ракура невероятным усилием сдержался, чуть не выпустив в зверя Четверицу, и шумно вздохнул, когда единорог, мотнув головой, взмыл вверх в виде четырехкрылого сокола. Птица застрекотала и в следующий миг разлетелась на сотни вращающихся вокруг собственной оси рун. Сверкая всеми цветами радуги, они ярким дождем осыпались на Ракуру.

Гм. Трехглавый змей — символ времени у драконидов. Дракон у них же — символ первоначала, основы бытия. Но черный единорог в символике драконидов отсутствует. Зато у хоббитов Спокойных равнин, что в королевстве Вирена, черный единорог означает приход Тьмы и наступление власти Вечной Ночи. Еще в дни расцвета Роланской империи подобным знаком обозначали Черную империю. А вот четырехкрылого сокола в известных ему религиозных, мистических и магических системах символов Уолт припомнить не мог.

Итак, что может означать увиденная картина? Бессмысленную абракадабру, если честно. Нет основания для последовательности, парадигма не проглядывается, но ведь продемонстрированная синтагма должна что-то репрезентировать. По идее — должна. Но кто и где видел эту идею?

Внезапно руны погасли и исчезли, вместе с ними ушло декариновое сияние. Уолт обнаружил, что стоит в центре исполинского круга, по краям которого бегают серебристые огоньки. Не успел он предположить, что это такое, как от краев к нему протянулись четыре пульсирующие линии, образовав крест. Никаких деструктивных энергий. Хотя и демиургией происходящее язык не поворачивался назвать. Когда создается боевое заклинание поразрушительнее, не следует ожидать от него созидания. Вот и звери, и круг с крестом — ничего в них не ощущается от порядка. Убог?

«Убогов я не боюсь, ты же знаешь. Но это…»

Чем бы это ни было, оно пугало Тень настолько, что Магистр сам чуть не ударился в панику. Тень, Отражение могучей Силы, способной сражать Бессмертных, никогда не боялся. Он иногда намекал, что если Ракура примет его Власть, то всякие там Звездные или Бурезовы им в подметки годиться не будут, не говоря уже о разноцветных воплотителях Предела. Однако кто или что это такое, Уолт не знал, а когда Тень пытался объяснить, Тиэсс-но-Карана чуть не сводила Ракуру с ума, борясь с наваждениями памяти и Отражением.

Власть. Великая сила. Могущество. Они означают — Величие. Но не Справедливость. Слишком велика цена за Власть, которую предлагает Тень. Она слишком велика для Уолта. Ведь тогда, два года назад, он мог бы согласиться — и не было бы сражения в Границе. Но был бы иной ужас, еще более опасный, чем Золтарус. Ужас, которым стал бы Уолт Намина Ракура.

Так чего может испугаться Тень?!

Крест ярко вспыхнул декарином. Серебристый свет неожиданно начал обретать плотность, в нем проступили очертания знакомых предметов. Уолт снова окружил себя энергетическими Щитами, добавив в них на всякий случай стихийных Защит.

«Возможно, если бы ты принял меня, мы бы смогли хоть что-то противопоставить этой Мощи. К сожалению, я не могу тебе сейчас предложить свою Силу. Мне не дотянуться до Башни, вокруг больше запоров и границ, чем в клетке, где ты меня держишь».

— Вот и отлично, — буркнул Уолт. — По крайней мере, сдуру не приму твое предложение.

«Зря ты так».

Может, и зря. Кто знает.

В следующий миг Магистр вздрогнул. Он ожидал, что вокруг раскинутся мрачные земли Нижних Реальностей, полные чудовищ и Тварей; он предполагал, что сейчас себя дивными звуками и яркими красками явит параллельный Равалону мир, в котором еще не довелось побывать; что, может быть, появится какой-нибудь Древний, может быть даже титан. В конце-то концов, Уолт был готов даже к тому, что ничего не произойдет, а серебристый туман продолжит клубиться.

Он не ожидал, что эннеариновый свет превратится…

В зал. В роскошный такой зал. Огромная люстра, в которой, казалось, горело не меньше тысячи свечей, на самом деле была декорацией, освещение давали магические светильники в виде белых шариков, летающие по залу. Пурпурно-золотистые колонны с переплетениями черных прожилок внутри тянулись стройными рядами вдоль стен; между колоннами стояли золотые рыцарские доспехи, воздев двуручные мечи к потолку. На полу распростерся Равалон, так, как он представал на триптихах райтоглорвинов: наверху райские кущи и благие боги под предводительством Грозного Добряка; посередине тяжелые трудовые будни крестьян, балы благородных, сражения магов друг с другом и чудовищами, моления жрецов о божественной благодати; снизу посмертия Нижних Реальностей, где страдают грешники, мучимые убогами.

Посреди зала стояла странная конструкция, напомнившая Уолту скульптуры Мирового Древа, которые любят создавать Лесные народы. Отличие имелось только одно: вместо кроны над стволом застыл диск, раскинувшийся во все стороны кристаллическими образованиями. При определенной фантазии эти продолговатые кристаллы можно было принять за символические ветви, но что-то подсказывало Уолту, что такого значения в конструкции нет и в помине.

Магистр не сразу заметил, что в переплетениях корней «Древа» лежат трое смертных. Джетуш Малауш Сабиирский, Эльза ар-Тагифаль и… А этот тут что делает?! Третьим оказался отец Игнасс. Уолт тут же применил Вторые Глаза, пытаясь рассмотреть ауры смертных, но чуть не ослеп от ажурных кружев Силы, ярко светящейся тремя цветами магии. В сиянии потоков магических энергий ничего невозможно было рассмотреть. Вторые Глаза пришлось убрать.

— Перед тобой Везде-и-Нигде, маг. Не Межпорталье.

Уолт постарался спокойно повернуться в сторону говорившего. Это оказалось тяжело: каждое произнесенное слово неизвестного заставляло дрожать все Щиты Магистра, а ему самому казалось, будто на плечи взваливают мешок с песком.

«Занятно, занятно…» — пробормотал Тень. Уолт отметил, что Отражение, кажется, успокоился. Странно. То трясется от страха, словно грешник на Суде Богов, то спокоен, как просветленный буддист. Непонятно, знаете ли.

— Происходящее довольно необычно, маг. — Говоривший сидел на троне, высеченном, казалось, из цельной янтарной глыбы, причем в весьма своеобразной манере: трон представлял собой драконий череп с отверстием посредине, где и расположился говорящий, закинув ноги на нижние клыки. Нет, не ноги — сапоги. Просто черные сапоги. Потому что между самими сапогами и красным камзолом без рукавов не было ничего. Как между тем же камзолом и двумя зелеными перчатками. А там, где по идее должна была располагаться голова, висело некое завихрение, воронка с тремя багровыми, словно тлеющие угольки… мм, наверное, это можно назвать глазами.

— Убоги пользуются Везде-и-Нигде, чтобы путешествовать в Равалон незаметно для богов. Через Нижние Реальности они являются в мир смертных только по договоренности с Небесным Градом. Опять же, маги и полу-Бессмертные, которых Лорды-Повелители вызывают к себе втайне от богов, всегда переносились сквозь Везде-и-Нигде. Максвеллиус еще никогда не ошибался, открывая Проход. Но с вами, маги, ситуация иная. Вы прервали свой путь и теперь находитесь в моих владениях. — Правая перчатка принялась постукивать пальцами по трону. — И если твои товарищи, как и положено смертным, пребывают без сознания, то ты, чаротворец, удивляешь меня. Безмежность Везде-и-Нигде должна была свести тебя с ума, но ты нормален… по крайней мере, создается такое впечатление. Дело в тебе? Или же в заклинании титанов, что сковало твою душу?

Как? Как он почувствовал? Ведь Аль-сид говорил, что Тиэсс-но-Карана без дотошного поиска не заметят даже Бессмертные!

Мысли о Джетуше, Эльзе и Игнассе отошли на второй план. Они в порядке, просто без сознания, судя по аурам. Чего не скажешь об Уолте.

— Было бы интересно конечно же разобрать тебя на части и посмотреть, что ты собой представляешь, но, боюсь, мои компаньоны не обрадуются, если с тобой произойдет нечто подобное, Магистр Ракура. Ах да! Прошу прощения! Я же не представился. Перед тобой, чаротворец, убог Небытия…

«Да какой ты убог! — дерзко вмешался Тень. — Хочешь дурить простых смертных и убогов — дури! Но думай хоть иногда тем, что у тебя вместо разума, когда встречаешь равных!»

Твою мать! Что он творит?!

— Не может быть! — Сидевший встрепенулся и вскочил с трона, судя по изменившим местоположение сапогам, камзолу и перчаткам. А вот трехглазая воронка осталась на месте.

— Ты… нет, не Посох. И не Меч. Ты… Тень, верно?

Уолт выругался. Этого еще не хватало. Из того, что он помнил, Ракура четко знал — никто не должен располагать сведениями ни о Мече, ни о Посохе. О Тени — так уж и подавно. Никто и не знал. Разумная энергема души Уолта, скованная Тиэсс-но-Карана, никогда не вырывалась в посмертия, продолжая избегать Законов Реинкарнации. Каждый раз после смерти его душа сама выбирала будущее рождение, минуя Белую Пустыню.

Но как же так? Ведь он остался единственным в Равалоне, кто знал о Мече и Посохе! Или нет? Может, в забытых воспоминаниях, сдерживаемых Тиэсс-но-Карана, имелось нечто, способное подсказать, откуда этот убог знает?

«Не беспокойся. Он не убог. Прикидывается таким, чтобы убоги с ним сотрудничали».

— Ты знаешь его? — В Тартарарам осторожность. Этот убог или не убог и так обладает сведениями о Мече и Посохе. И о Тени. Скрывать нечего. Нужно разобраться в происходящем.

«Знаю. И таких, как он, знаю. Он…»

— Молчи! — Неведомая Уолту сущность вздрогнула. Зал затрясся, рыцари задребезжали, замигали дающие свет шарики. Но Тень спокойно, не обращая внимания на происходящее, продолжил:

«Это Ангел Небытия. Или же, как он и его братья предпочитают называть себя — Наместник. Подобные ему есть в большинстве миров Тварного. Они не могут покинуть свои пристанища, пока отпущенное мирозданию время не закончится. Ограниченные и замкнутые в бесконечности ради Великого Замысла — так им говорят Первосозданные Ангелы. — Тень захохотал. — А я считаю, что Первосозданные просто привинтили их к каждому миру, чтобы Наместники могли явиться в любую реальность, какую захотят. Ведь пока Ангелы Небытия находятся в мирах, никто не закроет для них вход туда».

Тряска прекратилась. Названный Ангелом Небытия застыл на месте. Уолт мог поклясться, что трехглазый вихрь смотрит на него задумчиво, хотя не смог бы объяснить, откуда взялось это ощущение.

— Ангелы? — Уолт нахмурился. Кажется, так на языке Древнего Морского Союза называли Вестников Бессмертных. Впрочем, Ракура мог и ошибаться.

«Ах да, ты же не помнишь. Плохо. И объяснить я тебе не смогу, Заклинание сотрет. Конечно, если… Помнишь, тебе райтоглорвины говорили, что боги были поставлены в Равалон следить за Порядком и исполнением Замысла Тва́рца? Так вот, Ангелы — они следят за Порядком и Замыслом во всем Мультиверсуме, по всем мирозданиям от Без-Образного Хаоса до Все-Вышнего Порядка. Это не касается твоих давних знаний, так что, думаю, не забудешь».

Да уж, очень понятно объяснил. Наместник Тва́рца, значит? Поговаривали в Школе о неких Мыслях Тва́рца, что имеют Персональные воплощения, но это ли имелось в виду? И не расспросишь подробнее, раз это связано с прошлым. Убогство.

Иногда Тиэсс-но-Карана становилась непомерной ношей. Впрочем, так было только в этом перерождении. Путь мага оказался связан множеством незримых нитей с силами, которые оставили незабвенный след в его самой первой жизни.

— Проклятье! Если ты Тень, то ты, Магистр, Проводник! Значит, Меч в Равалоне! Как и Посох, наверное! — Ангел Небытия очнулся от раздумий и засмеялся. — Подумать только, вас ищут по всем мирам, Первичным, Вторичным и Третичным, на ваши поиски брошено больше сил, чем на защиту Эйн-Софа, а вы здесь! Жаль, что я не могу сообщить о вас Собратьям, пока этому миру не придет конец. Но почему…

…Проводник…

Уолт почувствовал, что задыхается. Из памяти рвалось наружу что-то древнее, тщательно упакованное, спрятанное и запорошенное пылью небыли. Он сглотнул. Что за убогство? Почему Тиэсс-но-Карана не действует?

Уолт провалился в Бездну. Вокруг не было ничего — ни тьмы, ни света, ни хаоса, ни порядка. Движение и покой отсутствовали. Хотя не было даже отсутствия — не было ничего. Не Пустота, о которой твердят буддисты-ракшасы; не Ничто, которым пугают райтоглорвины; не Вакуум, о котором отваживаются говорить некоторые маги-натурфилософы, споря с классической картиной мира.

Небытие. Где есть ты лишь потому, что есть — и ничего больше.

И этого никак не объяснить.

Да и не надо объяснять, поскольку ты сам скоро станешь частью Небытия, хотя нет там ни частей, ни целого…

Жутко болела голова, руки и ноги подрагивали, а разъяренный голос Тени вещал:

«Если еще раз, слышишь, если ты еще раз воспользуешься своей Силой, то, клянусь, я заставлю это жалкое ничтожество принять мое Могущество и просто сотру Везде-и-Нигде этого мира. И ты отправишься туда, откуда берет истоки твоя мощь, в места, которые ты так ненавидишь! Хочешь этого?»

— Что за… — Уолт стиснул зубы. Проводник. Проклятье! Он теперь точно знал, что означает это слово. Тот, кто воплощает в себе Меч. Но он не должен помнить! Уже прошло достаточно времени, чтобы Тиэсс-но-Карана заставила воспоминание исчезнуть. Только он помнил! И никак не забывал. А ведь остальные воспоминания не вернулись? Тогда как? Неужели Ангел? Но Щиты на месте, и следов вторжения, гилетических, по крайней мере, нет…

— Я не трогал заклинание титанов, что лежит на тебе. Я просто посмотрел, что ты есть такое. — Ангел Небытия снова сидел на троне. — Приношу свои извинения. Ха! Первый раз за все существование Равалона я извиняюсь перед смертным… хоть и занятным смертным, стоит признать. Проводник, значит. И Тень Меча. А ведь… — он оборвал себя на полуслове. — Скажи, Проводник, что ты думаешь о…

«Ты забыл?!»

— Я помню, Тень. И я помню, что ты не делаешь пустых угроз. Конечно, если бы ты разрушил только Везде-и-Нигде… Но ты вряд ли допустишь ошибку, собираясь уничтожить меня. Но не перебивай больше, хорошо? Я лишь хотел спросить Проводника о Небытии.

«Вот только не начинай, а? Вы, небытийщики, одинаковы от мира к миру. Ну почему вам так важно…»

— Что такое Небытие, Магистр? — Ангел пренебрег словами Отражения. — Что ты думаешь о нем?

Проигнорировать вопрос? Ответить? Нужно понять, что творится с Тиэсс-но-Карана. Нужно понять, почему он и Тень так милы друг с другом, а Отражение еще и угрожает непонятному Ангелу Небытия, беспокоясь об Уолте. Это совершенно ненормально. Тень должен желать, чтобы Уолт ослаб, чтобы тряпичные куклы выглядели более самостоятельными, чем Ракура. И тогда Отражение захватит его тело, после чего останется дело за малым — собрать Меч и стать свободным, абсолютно свободным.

И горе Равалону, который перестанет быть, — поскольку не будет Равалона таким, какой он есть.

— Что ты думаешь о Небытии, Магистр? — терпеливо повторил Ангел.

— Я отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь ответить на мой. — Уолт, решил, что пора заняться делом. Здесь и сейчас он — боевой маг. А боевой маг должен всегда держать ситуацию под контролем. Дела давно минувших дней подождут. Им не привыкать. Уолт с Джетушем и Эльзой и Игнассом почему-то оказались в весьма странной ситуации. Ситуацию нужно понять. Ситуацию нужно контролировать. А для этого необходимо иметь о ней хоть какое-нибудь представление.

— Не могу отказать Проводнику, который отказывается быть Проводником, что на моей памяти происходит впервые. — Ангел Небытия хохотнул, поерзал на троне. — И разговор мой с Проводником впервые, и Проводник, не желающий таковым быть, — тоже впервые. И все-таки, что ты ответишь на мой вопрос?

— О небытии нельзя думать, — осторожно ответил Уолт. — Думаешь только о том, что есть, небытия же нет — значит, и думать о нем нельзя.

— Разве? Но посмотри, маг — что окружает тебя?

Уолт огляделся. Зал. Колонны. Доспехи. Трон с Ангелом Небытия. Ну и?

«Он имеет в виду, что это все иллюзия. Ты до сих пор посреди фиолетовой бесконечности, ничего не изменилось, кроме твоего восприятия, подчиненного разуму. А в разуме — прямая проекция образов, минующая твои чувства. В мирах Бытия только Ангелы способны на такое. Даже Бессмертным нужно гиле, чтобы воздействовать на сознание смертных. Но Наместники, особенно Ангелы Небытия, обходятся без условностей деления на чувство и разум. Они превыше этого».

— Тень прав. Вокруг тебя иллюзия — то, чего нет. Вокруг тебя Небытие, если, как ты утверждаешь, Небытие то, чего нет. — Ангел говорил с воодушевлением. — Ведь подумай, Проводник: все вокруг из Небытия. Небытия абсолютного и небытия относительного. Вот, например, время: прошлого уже нет, а будущего еще нет, а настоящего нет без будущего и прошлого, то есть настоящего нет без Небытия. Или пространство: существуя в том или ином месте, объект не может существовать в другом месте, то есть места нет без небытия этого места. Или новое: чтобы возникло что-то новое, его не должно быть до возникновения, иначе никакое оно не новое. Новое всегда возникает из небытия. Или различие, то, что делает каждое сущее сущим: яблоко не является лимоном, а лимон не является стилосом. Каждая вещь является собой потому, что не является другой вещью — и это благодаря небытию. В конце-то концов, сам мир возможен лишь благодаря Небытию! Ведь Небытие накладывается на самого себя, повелевая себе не быть — так возникает Бытие! Ведь правильно, маг? Опровергни мои примеры — или признай, что Небытие есть! Что Создатель сам, по сути Своей, и есть Небытие!

«Знаешь, чего он хочет? — насмешливый голос Отражения заставил Уолта вздрогнуть от неожиданности. — Он жаждет, чтобы ты признал важность Небытия. Что Небытие первично для всего. Что Небытие и есть все — как в перспективе Вечности, так и в перспективе Времени. Мол, для Вечности нет преходящих вещей, а для Времени все преходяще. Знаешь, для чего ему это? Хотя откуда тебе знать. Он боится — что его существование бессмысленно. Ангелы Небытия — они все боятся бессмысленности своего бытия. Боятся, что исполняют не Замысел Создателя, а приказ вышестоящих. Боятся, что добровольно обрекли себя на бессмысленное существование до конца времен своего мироздания. Они же здесь заперты, как моллюски в своей раковине. Если я с тобой хоть иногда могу перекинуться парой слов, то они навсегда отрезаны от общения с другими Ангелами, даже когда те проходят сквозь Везде-и-Нигде в мир. Такова их судьба, которую они ненавидят и которой покорны. И разговорами о Небытии они пытаются уверить себя — не тебя, Уолт, нет! — себя в важности своей миссии. А это верно, только если важно Небытие».

— Почему, Тень? — тихо спросил Уолт. Впрочем, наверное, можно было говорить в полный голос, судя по всему, здешний хозяин и мысли способен читать без особых проблем. Хозяин? Если Тень говорит правду, то он больше похож на добровольного пленника…

«Потому что Везде-и-Нигде соткано из небытия. Когда вещи еще нет — это небытие. Когда вещи уже нет — это небытие. Когда смертный врет, он творит небытие. Когда смертный создает, он творит небытие. Потому что возникает вещь, которой раньше не было — и вместе с ней возникает небытие, которого раньше не было. Но бытие не терпит небытия. И оно оказывается здесь — в Везде-и-Нигде. — Тень хмыкнул. — Я уже бывал в подобных местах, но там Ангелы не взаимодействовали с местными убогами. Наверное, поэтому я не сразу понял, где мы… и не сразу узнал его. Даже испугался поначалу. А потом Ангел появился — и все сразу стало на свои места. Он сплел в единство Небытие с Разрушением, пытается скрасить одиночество убоговскими эманациями. Но, раз говорит с тобой о Небытии, все равно мучается. Мучается, что окружающее его то, чего нет, бессмысленно по сути. И что он лишь верит, что Небытие имеет смысл. — Тень презрительно фыркнул. — Слабак. Хуже тебя. Ты хотя бы не навязываешь мне свой взгляд на мир. А этот…»

— Ты неправ, Тень.

«Чего?!»

— И ты неправ, Ангел Небытия.

— Что ты хочешь сказать этим, Проводник?

Уолт внимательно посмотрел на трехглазую воронку. Магистр чувствовал древнюю силу сущности, именуемой Ангел Небытия, осознавал, что пожелай Ангел — и он уничтожит и Уолта, и Тень без особого труда. Конечно, тогда сработает Тиэсс-но-Карана, и Ракура (вернее, уже не Ракура), если достанет Меч и вернется с ним сюда, уничтожит смотрителя Везде-и-Нигде — но такого не будет, никогда не будет, и Ангел, скорее всего, знает об этом.

— Да, я сказал, что небытия нет и о нем нельзя думать. Но это «нет» и является есть небытия. Однако нет небытия без бытия и нет бытия без небытия. Так я считаю. Поскольку нет настоящего без прошлого и будущего, но нет прошлого и будущего без настоящего. Всегда есть что-то, и всегда чего-то нет. Без этого невозможна жизнь… Гм. Перед тобой яркий пример, Ангел Небытия. Я есть — но я уничтожаю часть себя, чтобы быть тем, кто «я есть». Я, смертный, Магистр, Проводник — называй, как хочешь! — представляю из себя единство того, что есть, и того, чего нет.

— Но когда тебя не было… — начал Ангел.

— Было что-то другое, — пожал плечами Уолт. — Есть бытие, и нет небытия — но так возможно, только если есть и нет вместе. Не пытайся меня запутать, Ангел. Я знаю, что будет дальше. Можно будет объявить бытием разум, а небытием чувства — и пытаться построить рациональную тиранию, подчиняя смертных чеканным правилам рассудка. Можно объявить бытием чувства, а небытием разум — и жить в свое удовольствие, не обращая внимания на других, потому что другие неважны, важны лишь собственные ощущения, собственное «я», жаждущее приятной аффектации. — Уолт скользнул взглядом по Игнассу и улыбнулся. — А можно пойти еще дальше и объявить бытием только религиозный взгляд на мир, отрицая магию и науку, объявляя их небытием. Вот в чем опасность. Когда ты не видишь единства, а видишь только подчинение. Иллюзия — это не бытие, что рябью покрывает небытие, или небытие, что неуловимо в бытии. Иллюзия — представлять их раздельными сущностями.

Уолт замолчал. Вот ведь. А ведь он так и думает. Не пытался придумать ответ, который устроит Ангела Небытия, а высказал то, что считает правильным. Ведь так и есть, легко объявить что-то несуществующим лишь потому, что никто в глаза этого не видел и руками не трогал. Валкару, нынешнюю богиню справедливости Серединных земель, видели, а некоторые, если верить скабрезным сплетням, и руками трогали — ну а саму справедливость, которую Валкара воплощает? Четырехликий Завас, бог удачи — он не есть сама удача, он ее персонификатор. А кто видел удачу? Видели удачливого смертного, удачно складывались дела — но где она, эта удача? Нет ее, да. Но она есть. Как и справедливость. Вот только ее постоянно надо персонифицировать — в себе, через себя, через свои поступки. Потому что все в этом мире — суть добро и зло, справедливость и несправедливость, порядок и хаос. Но нельзя считать, что только одно из них истинно реально. Бытие и небытие есть во всем, во всякой сущности и вещи. Только чтобы быть, сущностям и вещам нужно помочь появиться. Если ничего не делать, чтобы они были — тогда да, тогда Небытие не отпустит их, не позволит появиться, пока не проклюнутся ростки бытия, которые всегда ждут своего часа — дай только шанс своими делами, небольшой, но шанс…

— Очень интересный у тебя Проводник, Тень, — задумчиво произнес Ангел Небытия. — Первый такой для тебя, да? Нелегко с ним.

«Ты даже не представляешь, как мне хочется его уничтожить».

— Не чувствую в тебе жажды убийства.

«У меня сейчас нет настроения».

— Я ответил, — вмешался Уолт. — Теперь хочу услышать ответ на свой вопрос.

— Задавай, — согласился Ангел. — Но только один.

Один, значит. Сам-то, по сути, кучу вопросов задал. Ладно, Уолт, ты не в том положении, чтобы качать права. Джетуш, Эльза и даже Игнасс сейчас от тебя зависят. Так, что же спросить? Подытожим имеющиеся сведения. Они в Везде-и-Нигде, месте, если это можно назвать местом, где обитает некий Ангел Небытия, знающий о Мече и Посохе (о которых даже Уолт почти ничего не знает, точнее, не помнит). Этим Везде-и-Нигде пользуются убоги. Значит, Нижние Реальности? Но в Нижние Реальности попасть не трудно, в магическом смысле, разумеется. И никто из тех, кто посещал даже Пятый Круг и остался в живых, узрев Хоромы Повелителей убогов, ничего не сообщал о фиолетовой бесконечности и Ангеле Небытия. Конечно, что-то мог знать и скрывать Конклав, но ходили бы слухи. К тому же в Школе Магии, обладающей определенной свободой от Конклава, эти слухи стремились бы не только размножаться, но и воплощаться в конкретных исследованиях. Вот это наверняка: невольно вспомнилось, как пьяная компания студентов-выпускников решила проверить модную теорию о том, что Вселенная представляет собой музыкальный инструмент вроде арфы, на струнах которой играет Тва́рец. Теория суперструн, как ее вкратце называют. Исследование на основе теории проводилось втайне от преподавателей и, как говорил потом Архиректор, от разума, поскольку студенты при поддержке товарищей-аспирантов, пивших в соседней таверне, решили свернуть в струну ближайшие материальные объекты. Таковыми как раз те таверны и оказались. По словам экспериментаторов, потом они собирались их обратно развернуть. Слава Перводвигателю, что Архиректор к тому времени повелел установить орбы во всех питейных заведениях на территории Школы. Некоторые члены Ректората еще подговаривали Эвиледаризарукерадина вообще их закрыть, но тот только помахал бумагой из бухгалтерии, где указывалось, сколько дохода приносит накладываемый Школой налог на таверны. Цифра, по слухам, была внушительной. Бухгалтерию после этого еще долго именовали бухалтерией.

Так или иначе, таверны магии не поддались, точнее, погасили большую ее часть, а меньшую отразили в самих студиозиусов — таким свойством были дополнены орбы по распоряжению Архиректора затем, чтобы маги на себе ощущали последствия непомерного пития не только через похмелье. И заодно отучились использовать магию не по делу. Так выпускников и нашли под утро: наполовину свернутыми в субпространствах. Для жизни не опасно, но для собственного достоинства весьма чувствительно.

Несомненно, если бы ходили слухи о неком Везде-и-Нигде, то Магистры сделали бы что угодно, чтобы открыть туда портал. И, кто знает, может, даже открыли бы, окажись среди них гений пространственной магии, как среди тех неудачных экспериментаторов очутился талантливый к геометрическим преобразованиям кобольд.

Тогда, значит, с вопросом решено.

— Куда нас должно было перебросить? — спросил Уолт.

Ангел Небытия ответил сразу:

— В Подземелье.

— В Подземелье? — переспросил Уолт.

— В Подземелье, — подтвердил Ангел.

— Но… — Уолт не успел договорить. Тело началось распадаться: правая половина вдруг обратилась в скопление крошечных квадратиков, пирамидок и шариков, левая сторона превратилась в поток сверкающих октаэдров. И Ракура ничего не мог с этим поделать. Сознание еще цеплялось, пыталось удержать тело, но многолетняя практика магического воздействия на реальность не помогала. Краем глаз (до того, как они распались) Уолт успел увидеть, как тела Магистров и жреца под «Древом» обращаются в сгустки сияния, окутанные декариновыми полосами.

— Как я вижу, Переход восстановлен. Ну что же, было интересно поболтать. Хоть вы и напомнили мне, кто я такой, но это того стоило. До встречи, Проводник. Если, конечно, ей суждено случиться…

Голос Ангела пропал. Вокруг уже было ничего — но это было темное, спокойное ничего, ничем не похожее на бездну Небытия, которая недавно окружила Уолта. Можно даже сказать, приятное такое ничего.

Значит, Переход восстановлен и их переносит в Подземелье.

Но, провались все в Тартарарам, что это такое — Подземелье?!


Нежданные гости исчезли, и Ангел Небытия убрал чары, с помощью которых создал вокруг Проводника иллюзию зала. Он снова растянулся сознанием по безбрежности Везде-и-Нигде. Когда-то, в самом начале, не том Начале, когда возникли основы Вселенной, а в начале Равалона, Ангел был рад и горд ответственностью, возложенной на него как на смотрителя Везде-и-Нигде. Но потом, спустя эоны, он разочаровался. Ему надоело. Ему стало скучно. Ему опостылела его жизнь. Возможно, все дело было в том, что ни разу еще Наместники не посещали Равалон. Ангел Небытия не чувствовал, что в нем есть необходимость. Даже когда убоги пошли с ним на контакт, уловив близкую их Разрушению сущность. Ведь местные Разрушители не были Собратьями, им не породить того Блага, которое Ангелы, собираясь вместе, дарят друг другу.

Хорошо, что Проводник и Тень отправились в Подземелье.

Может, Проводник наконец разрушит этот мир. Судя по творящемуся в его душе, по токам Силы, которые ни Проводник, ни Тень не ощущают, поскольку Сила эта их полная противоположность, но которые видит Ангел Небытия, потому что зрит небытие в любых его ипостасях, даже относительных — судя по этому, его мечта может осуществиться. Везде-и-Нигде сгинет вместе с Равалоном. И тогда Ангел Небытия будет свободен, станет Наместником, как и Собратья. Поэтому он ничего не сообщит Баалаабу. Пусть Владыка Нижних Реальностей пребывает в неведении о происходящем. Потому, что…

Потому, что нынешний Посредник, возможно, прав. Ведь небытие Равалона позволит быть бытию Ангела.

Растянувшееся в замкнутой бесконечности многомерное сознание радостно затрепетало от предвосхищения будущей свободы. По сути, для счастья Ангелу Небытия было нужно очень мало.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Джетуш Малауш Сабиирский вздохнул и сказал:

— Паурония жаль. В сумке был изрядный запас. Скользящие с таким трудом добыли. Ну да ладно. — Он внимательно посмотрел на Уолта. — Ты точно уверен, что он сказал «Подземелье»?

— Более чем, — ответил Уолт.

— Занятно, — пробормотал Джетуш. — Никогда не слышал о таком месте.

Серая пустыня, по которой неторопливо передвигались огромные холмы, распростерлась вокруг. Она казалась ненастоящей, настолько четко выделялся серый цвет почвы, так рельефно выпирали малейшие бугорки и трещинки, что хотелось сомневаться: а не картина ли это, сотворенная эльфом-художником? Те любят создавать полотна, где рисунок соперничает с реальностью, часто яркостью, целостностью и соразмерностью превосходя ее. Уолт, когда очнулся, внимательно рассмотрел окружающий ландшафт Вторыми Глазами, но для магического зрения пейзаж представлялся естественным: ровные потоки энергий, небольшие, в пределах нормы для мира смертных, «озерца» октарина, эннеарина и декарина то тут, то там. Разве что не видно мелких духов и элементалей, но в пустынях Ундориана дела обстоят так же.

С верхушек передвигающихся холмов постоянно стекал вниз черный песок, образуя темные дорожки. Дорожки шевелились, будто живые, и неторопливо всасывались в грунт, ничего не оставляя за собой. Между холмами носились небольшие серебристые шары, покрытые октариновыми протуберанцами и перекидывающиеся друг с другом белоснежными молниями. Они постоянно меняли направление, то сбивались в группы, то сновали сами по себе. Иногда несколько шаров сталкивались друг с другом, и тогда молнии разлетались во все стороны, неистово исхлестываяхолмы. Это длилось недолго, секунд двадцать-тридцать, потом шары разлетались. Холмы вообще не реагировали, продолжали упрямо двигаться вперед, словно шефанго, в слепой ярости пробивающий строй врагов и вгрызающийся во вражеское войско.

Над головой оранжевое и бугристое, точно кожура мандарина, небо. Солнца нет. Вообще нет — отсутствует как феномен. Заодно ни облаков, ни туч, будто светило забрало их с собой. Свет исходит непонятно откуда. На одной стороне небосвода висит просто громадная луна, кажущаяся настолько близкой, что протяни руку — и пальцы уткнутся в кратеры. На другой стороне расположился парад семи планет. То, что это не планеты, Уолт понял, только когда внимательнее пригляделся к окружающей действительности. «Парад» оказался выстроившимися в ряд геометрически правильными пирамидами. Вначале шла трехгранная пирамида, за ней четырехгранная, далее пятигранная и так до девятигранной.

Но самое удивительное заключалось не в том, что в небесах, выстроившись в ряд, парили пирамиды. Удивлял их внешний вид. Первая пирамида являлась полностью черной, настолько, что при взгляде на нее казалось, будто начинает тянуть прямо в эту черноту. Вторая была белой, такой ярко-белой, что начинали болеть глаза. Третья пирамида состояла из огня, четвертая — из ветра, пятая — из воды, шестая — из земли. На шестой, девятигранной, вдобавок росли цветы. Седьмая пирамида была полностью декариновой, и вдобавок серебристый свет Силы убогов, словно шлейфом, окутывал ее.

— Любопытно, правда? — Джетуш заметил, как Уолт рассматривает пирамиды. — Весьма интересная попытка смоделировать воздействие убоговской энергии на основные элементы мира.

— Смоделировать?

— Да, это искусственные объекты. Хотя и созданы так, что кажутся природными, стихийными. Ты обратил внимание на одинаковый фрактальный фон аур?

— Обратил.

— Исследования Гордона Ульд фон Харса еще не публиковались, но, исходя из прочитанных черновиков, я могу сказать: он убедительно доказывает, что фрактальность природных объектов распространяется только на их материальность. — Джетуш задумчиво покосился на «парад». — Магическая фрактальность указывает на внешнее вмешательство.

Земной маг, несмотря на то, что со стороны казалось, будто он просто ходит кругами вокруг Уолта и еще не очнувшихся Эльзы и Игнасса, занимался важным делом: пытался создать заклинание Познания, которое дало бы им понять, где они оказались. Обсудив с наставником беседу с Ангелом Небытия (называя его, правда, убогом Небытия и скрыв все, что касалось Меча и Посоха), Уолт предположил, что их переместили в другое измерение. И теперь Джетуш пытался узнать, чье это измерение, Равалона или иного мироздания.

Убогам было по силам вышвырнуть несколько магов в другой мир. Сами убоги, как и боги, были навсегда привязаны к своим обителям, Небу и Нижним Реальностям, но открывать Дорогу-между-Мирами им было куда легче, чем магам. По слухам, так никогда и не подтвержденным, если Бессмертный покидал свое место в устройстве мира и уходил в чужое мироздание, его покидала Искра Творения, и он становился простым смертным.

Уолт против воли улыбнулся, вспомнив, как на факультете теоретической магии было создано специальное подразделение, которое пыталось рассчитать, что будет, если все боги и убоги покинут Равалон. Многие месяцы исследований, горы золота, потраченные на покупку дорогих компонентов для заклинаний и оборудования, бессонные ночи ведущих магов-теоретиков — а результатом стала короткая докладная, в которой Архиректору сообщалось, что мир просто погибнет. Эвиледаризарукерадин, помнится, метал громы и молнии (в прямом смысле) и орал, что он и без такой кучи денег знал, что произойдет, если все Бессмертные уйдут из Равалона.

Впрочем, все платежки проходили через Ректорат и подписывались лично Архиректором, так что вскоре он замолк, решив по-тихому забыть происшедшее. Однако, как по секрету поведал однажды Алесандр Генр фон Шдадт, вскоре глава тайным приказом распорядился всю лабораторную документацию проекта отправить в Черную империю как доказательство того, что философский камень, за изучение теории сотворения которого империя заплатила бешеные деньги, создать невозможно. Видимо, Эвиледаризарукерадин рассчитывал, что колдуны и малефики Черного Властелина, взглянув на математические выкладки теоретического факультета и формулы преобразований из новейшей магии, просто согласятся с выводами Школы и даже не будут их проверять, чтобы не выставить себя перед повелителем профанами в чародейском деле. Судя по тому, что из империи прислали благодарственное письмо, расчет Архиректора полностью оправдался.

Уолт посмотрел на Эльзу. Магичка выглядела спящей, однако попытки разбудить ее ни к чему не привели. Когда Ракура пришел в себя, когда его сознание вырвалось из тенет мягкого уютного ничего, он первым делом подверг осмотру ауры Магистров, пытаясь отыскать в них следы воздействия. Если таковое имелось, то на таком уровне, что Уолту было не уловить. Он как раз приступил к анализу ауры жреца, когда очнулся Джетуш и поинтересовался, что за убоговщина творится, куда подевались остальные Магистры и что здесь делает священнослужитель. Ракура как мог объяснил, и Земной маг принялся за изучение окружающей реальности. Надежда Уолта, что следом за наставником очнется и Эльза, не оправдалась: девушка оставалась без сознания, как и Игнасс.

А еще молчал Тень. Насмешливый голос исчез после так называемого Перехода. Уолт только вздохнул с облегчением. Магистр был уверен, что Тиэсс-но-Карана позволяет слышать Отражение только ему, но случай с Ангелом Небытия доказал обратное. Конечно, Тиэсс-но-Карана заклинание титанов, а они, хоть и были весьма могущественны, все же являлись неотъемлемой частью породившего их мироздания. А этот Наместник, судя по всему, не связан с Полями Сил Равалона, может, поэтому Тиэсс-но-Карана на него не подействовала?

Гм. Это что же получается — если Уолта, не дай Перводвигатель, убьют в другом мире, то заклинание титанов не сработает, и тогда… А что тогда? Уолт не знал. В предыдущих перерождениях подумать над этим он не мог, поскольку вообще не разбирался в магии, а в нынешнем подобная мысль пришла впервые. Уолт поежился. Надо будет осторожнее себя вести в экспедициях со Скользящими, а еще лучше вообще постараться их избегать.

Уолт в очередной раз взглянул на Эльзу. Отправилась девочка на первое задание, да… И ведь так радовалась, когда узнала, что ее взяли в команду. Опытные боевые маги постоянно брали с собой новичков, приучая их к совместной работе. Для начала молодые Магистры отправлялись на простые задания, каким, по сути, должно было быть уничтожение нечисти в Терроксе. Эльза хороша в плетении боевых заклинаний, она ведь гений, но опыт и практика — вот что в первую очередь нужно боевому магу. Разбрасываться пульсарами — не является главным в работе боевого мага (хотя со стороны, чего уж таить, именно так и выглядит). Бросить пульсар в нужное время в нужное место — именно этому обучают в Школе Магии. Именно это должен уметь боевой маг.

Если бы Эльза не оказалась на пути портала, если бы Уолт или остальные успели ее защитить от убоговской магии, если бы… Эх, после драки кулаками не машут. Девчонка очутилась в неведомом Подземелье вместе с ним, и нужно будет сделать все, чтобы ее защитить. И потому что он опытнее, и потому что Эльза — надежда всей кафедры, и, в конце-то концов, потому что он мужик, а это накладывает определенные обязательства, как бы ни орали студентки с кафедры травоведения, что это патриархат и фаллоцентризм.

Уолт перевел взгляд на Игнасса и нахмурился. Если наличие в Подземелье Эльзы и Джетуша, да и самого Ракуры, вполне можно объяснить тем, что портал затянул в себя их троих, то что здесь делает священнослужитель? Если портал расширился настолько, что начал поглощать в себя Террокс с его обитателями, то почему их не было в Везде-и-Нигде? Но если этого не произошло, то как портал поглотил Игнасса? И почему именно его, а не, скажем, Бертрана или Биваса? В чем жрец оказался особенным? Почему он попал в компанию Магистров?

Земной маг, тяжело вздохнув, оторвал Уолта от размышлений.

— Измерение относится к общей метрике Равалона, это несомненно, — бормотал Джетуш, остановившись рядом с Ракурой. — Только Локусы Души рефлексируют иначе. Странно, странно…

Земной маг выглядел мрачным. Уолт знал, что Джетушу не нравится, когда он не контролирует ситуацию. Маги вообще не любят, когда события им не подчиняются.

— Самое странное, Уолт, что я совершенно не могу понять, где мы находимся. Я досконально разбираюсь в измерениях Нижних Реальностей, помню всю магическую географию Равалона, но такое убоговское место никогда не встречал даже в отчетах экспедиций, которые исследовали Рубежное Измерение вокруг нашего мироздания. Но я зуб даю, что мы все еще в нашем родном мире. Хотя бы потому, что Локусы Души работают.

— Скажите, учитель, — Уолт вспомнил версию Эльзы, высказанную недавно (а может, и давно, убоги его знают, как течет здесь время!) в гостинице, — возможно ли существование Заводей в Нижних Реальностях?

— Думаешь, мы в одной из них? — уточнил Джетуш, сразу уяснив, к чему клонит Ракура. — К сожалению, твоему и моему, не знаю. Ни в теории пространственной магии, ни в теологических построениях я не особо силен, из исследований последних лет больше интересовался натурфилософией. А когда довелось побывать в Пятом Круге, единственное, что занимало мои мысли — как незаметно взять образцы адской серы и побыстрее вернуться. На дополнительные изыскания, как понимаешь, не было ни времени, ни желания.

— Да, жаль, что невозможно знать все, — вздохнул Уолт.

— Аколлон Зевающий и Ктор Помнящий с тобой не согласятся, — заметил Джетуш.

— Богам божье, магам — мажье, — проворчал Ракура. — У богов разум безмерен, у смертных ограничен. Хотя глупости и они, и мы творим наравне. Кстати, учитель. Из слов убога Небытия я понял, что мы кому-то нужны. Что нас специально забрали из Террокса и переместили сюда. Если прикинуть, какое огромное количество Силы потратили на перемещение, я просто не пойму, почему нас никто здесь не встретил, ведь мы так нужны кому-то из убогов?

— Хороший вопрос, Уолт. Я уже думал над этим. Скорее всего, произошла ошибка. Сбой. Промах в расчетах.

— Я тоже так подумал, учитель. Но, если мы оказались нужны настолько, что ради нас «закрыли» целый город, то ошибки не должно быть. Думаю, это означает, что ошибка произошла не по вине тех, кто нас сюда… гм… пригласил.

— Такую возможность я уже предполагал, — кисло ответил Джетуш. — Не дай нам Перводвигатель встрять в разборки убогов, Уолт. Мы, смертные, не больше чем пешки в их играх.

— Мы — не простые смертные, наставник, — возразил Уолт. — Мы — боевые маги.

— Ага, — сказал Джетуш. — Маги. Боевые. Когда убоги будут потрошить тебя, не забудь им сообщить об этом. — Земной маг вздохнул и потер глаза. — Ладно, Уолт. Пока Эльза и святоша без сознания, займемся тем, чему сразу обучаемся на первом курсе.

— Будем прогуливать?

— Нельзя ли посерьезней?

— Извините, учитель.

— Начертим Фигуру Силы, Уолт. Простая сакральная геометрия.

Уолт печально посмотрел на сухую землю перед собой. Он не любил сакральную геометрию. Даже простую.

— Будем создавать маяк, учитель?

— Да. Если нас сейчас ищут, мы сами привлечем внимание заинтересованных сил.

— А если мы привлечем внимание сил, отнюдь в нас не заинтересованных?

— Тогда проверим, насколько ты готов к заключительному экзамену для перехода в первый разряд.

Уолт стал еще печальнее. Заключительный экзамен для перехода в первый разряд подразумевал схватку боевого мага с Вестником Бессмертных один на один. Боевой маг должен был к этому времени научиться создавать Великие боевые заклинания, способные сразить Вестника богов (или убогов, тут как выпадет жребий) или хотя бы ранить его так, что остальную работу доделают Четверицы. Джетуш намекал на то, что Уолт из всех Великих боевых заклинаний изучил только Разъяренного Феникса, на создание которого уходило порядочно времени. Вестнику, например, вполне хватило бы этого времени, чтобы приготовить из Уолта замечательное блюдо для орков Восточных степей.

И это не считая того, что Разъяренный Феникс относился к разряду запрещенных Конклавом заклинаний, и блеснуть им на экзамене Намина Ракура мог, только рассчитывая на ограничение магических способностей и последующие несколько месяцев в специальной тюрьме для магов.

— Не беспокойся, Уолт. Я сам буду чертить Фигуру. От тебя мне понадобится только две вещи. Первая: ты добавишь Силу в Фигуру. Вторая: пока я буду работать, станешь внимательно следить за происходящим вокруг.

— За происходящим вокруг — это чтобы сразу вам сообщить, когда появится нечто новое? — уточнил Уолт и поднялся. — Если да, то тогда, учитель, я спешу вам сообщить, что появилось нечто новое. И оно мне совершенно не нравится.

Он вытянул руку, показывая за спину Земного мага, и одновременно сложил пальцы в Жест, создавая энергетический Щит. Джетуш тут же окутал себя энергетическим Полем и только после этого повернулся посмотреть, на что там показывает его ученик. В отличие от Щита Намина Ракуры, Поле состояло из ряда энергетических барьеров, которые не только отражали атаки, но и контратаковали, и требовало больше Силы и умения для поддержания заклинания. Ну, не стоит сомневаться, что у Джетуша и того, и другого имелось побольше, чем у Уолта…

На фоне луны появилось стремительно увеличивающееся темное пятно. Уолту не понравилось, что, несмотря на Вторые Глаза, он никак не мог засечь ауру этого пятна. В каждой вещи, в каждом живом и сверхъестественном существе присутствует эфирная составляющая. Без этой частицы эфира они не смогут взаимодействовать с другими объектами мира, не смогут преодолевать косность материи. И эфир вещей постоянно проявляет себя в виде ауры, сопровождающей все сущее. А вот у этого пятна ауры не было. Ее отсутствие можно было объяснить соответствующей скрывающей магией. Но смысл? Аура спрятана, а материальное тело видно всем? Для чего это нужно? Маг сразу же обратит внимание на отсутствие ауры, а если и не обратит, то, подобно простому смертному, заметит само существо. Большое, стоит подчеркнуть, существо. Просто громадное. Под стать луне.

Когда создание приблизилось, стало видно, что больше всего оно походит на кита. Декаринового летающего безглазого кита с острыми, как у акулы, зубами и с огромным пузом, которое свисает вниз, точно тяжелый мешок, выпадающий из рук уставшего рабочего. Двигаясь по здешнему воздуху, «кит» мотал хвостом и ластами, и эти движения, как видел Уолт магическим зрением, порождали целые волны сырой Силы, расплескивающиеся по оранжевому небу.

Такой волны вполне хватит, чтобы утопить аспиранта кафедры боевой магии последнего года обучения. Хорошо, что рядом наставник, который всегда прикроет.

— Уолт, на тебе, если что, защита Эльзы и святоши, — распорядился Джетуш, проверяя, как сидит на нем плащ. — Я не знаю, что это за тварь, послали ли ее те, кому мы нужны, или те, кому мы как раз не нужны, но просто смотреть, как она к нам приближается, не намерен. Как ты там недавно говорил? Мы — боевые маги. Пора нашим таинственным хозяевам понять, что это значит.

Вокруг Земного мага заплясали Символы и Образы Силы, вокруг ладоней закружились Руны Разрушений, аура проявилась в виде сияющего доспеха, усилив энергетическое Поле. Два вертящихся круга с множеством магических знаков внутри возникли на плечах Магистра. Джетуш зашептал Слова, и Уолт на мгновение ослеп, когда из кругов в сторону приближающегося «кита» рванули ослепительно яркие красные лучи. Лучи? Да нет, какие там лучи — лучищи!

Прочертив в небе две красные линии, боевые заклятия Джетуша врезались в «кита». По сравнению с летающим существом лучи Земного мага выглядели иголками, летящими в стог сена, но мощь потраченной на них Силы могла впечатлить любого мага. И «кит» взорвался. Уолт не успел еще прийти в себя от световой вспышки магии Джетуша, как вокруг него стали падать вонючие куски того, что только что было «китом». Он успел отбить Ветром несколько летящих прямо на него и на Эльзу с Игнассом, а потом обратил внимание, что наставник все так же сосредоточен, как и в момент атаки существа.

«Это еще не конец!» — понял Уолт. И оказался прав.

Куски «кита» живописно разлетались по ландшафту. Некоторые упали на холмы и теперь тонули в потоках черного песка. Другие падали на белые шарики, вызывая среди них настоящее безумие — шарики суматошно скакали во все стороны, неистово швыряясь молниями. Но большая часть упала на серую землю. И эти куски дергались, разбрызгивая вокруг себя лимонного цвета жидкость. Она растекалась вокруг кусков правильными ромбами и начинала бурлить. Куски будто подбрасывало вверх, жидкость тянулась за ними мелкими нитями, а затем куски начинали увеличиваться в размерах, приобретая иную форму. Новая форма выглядела как желтое туловище на тонких ногах, с тонкими длинными руками. Безглазая, безухая и безносая голова появлялась на туловище последней, и когда она возникала, прямо посреди лица раздвигалась линия рта, демонстрируя острые зубы. Из останков «кита» появилось под сотню подобных существ. Желтые твари шипели, неумело двигали руками и ногами, пошатывались, некоторые падали, сделав пару неудачных шагов. Но вдруг в один миг чудища, точно единое целое, повернулись в сторону Магистров. Хоть у них и не было глаз, но Уолт ощутил, что на него внимательно смотрит нечто, неподвластное его разуму.

— Мило, — сказал Джетуш и резко присел. Вокруг его рук взвихрился настоящий ураган Силы, плотность магической энергии ужасала. Боевой маг ударил по серой земле, создавая заклинание. Уолт даже вздрогнул, мельком почувствовав колоссальный сгусток Стихии Земли, потраченный наставником.

Энергия скользнула по рукам Земного мага, впиталась в серую сухую почву и…

И ничего не произошло. Сила рассеялась, не сформировав заклинания.

Джетуш… гм… нет, не удивился. Он впал в ступор. Чары Земли никогда — ни-ко-гда! — не подводили его. Наставник, бывало, самоуверенно заявлял, что может потягаться с Младшими богами земли в умении контролировать геомагию.

Желтые существа дружно сделали шаг вперед. Единый и монолитный гул заставил Уолта отвлечься от созерцания застывшего, точно статуя, наставника и начать быстро соображать.

Заклинание Земли не сформировалось. Но до этого сработали боевые заклятия. Заклинание Земли было направлено на взаимодействие с местным Полем Сил. Красные лучи Джетуш создал из собственной Силы. Значит? Значит, нужна личная магическая энергия.

Уолт быстро сотворил пульсар. Концентрат переработанной Локусами Души сырой магии был сгустком чистой, созданной в ауре Магистра Силы. Овладеть подобным заклятием для боевого мага проще простого. Даже для простых чародеев пульсар не представлял собой никакой сложности. Вот огненные шары, плети молний или ледяные стрелы — это было уже посложнее, это требовало элементарного взаимодействия со Стихиями. Пульсар же являлся просто зачерпнутой из Локусов Души энергией, которой придали форму.

Уолт прицелился. Если он прав…

Шипящий голубоватый шарик рванул в ряды приближающихся желтых тварей. Голову существа, в которую Уолт целился, разорвало на части. Создание застыло на месте, его руки дернулись, пытаясь подняться. Следующий пульсар разворотил ему грудь, и тварь упала на землю, обращаясь в лимонную лужу, в которой валялся кусок декариновой плоти «кита». Перевоплощаться снова кусок не спешил.

— Учитель! — крикнул Уолт. — Чистая Сила!

Но он мог и не кричать. Наставник отлично видел, что Уолт сотворил пульсар, и сделал соответствующие выводы. Джетуш Малауш Сабиирский являлся боевым магом второго разряда, и разжевывать ему происшедшее не было нужды.

Земной маг врезался в ряды желтых тварей, яростно молотя их созданными вокруг ладоней большими октариновыми молотами. Каждый удар сносил голову, пробивал грудь или разламывал существо на две части. Джетуш не просто хотел победить врагов, нет, Земной маг горел желанием уничтожить, стереть, отправить в небытие свою собственную недавнюю неудачу. Каждый его удар содержал столько Силы, что можно было стереть в порошок рыцаря в полном мифриловом доспехе. Боевой маг был раздражен и совершенно не сдерживался.

Гм…

Не стоит попадаться под горячую руку Джетуша, это уж точно…

Уолт, убедившись, что наставнику ничего не грозит (существа, которые не попали под удар молотов и пытались напасть на Магистра со спины, уничтожались встроенными в Защитное Поле заклятиями), зашел к врагам с противоположной стороны. Вокруг наставника сосредоточилась большая часть желтых чудищ, но и тех, которые остались, не стоило игнорировать.

Уолт подкинул пульсар, примериваясь, и бросил его в ближайшую тварь. Не попал. Существо пригнулось, и пульсар пролетел над ним, задев плечо стоявшего за ним создания. Увернувшееся от атаки чудище зашипело и стремительно побежало вперед. За ним, сначала неуверенно, а потом все быстрее, ринулись и остальные.

Проклятье!

Уолт пустил очередь пульсаров, уже не целясь, рассчитывая на количество. Несколько тварей упало, но большинство увернулось. Вдобавок и упавшие начали подыматься, покачивая руками. Рваные раны на их теле засасывались. И только теперь Уолт заметил, что к чудищам, доставшимся ему в противники, текут потоки лимонной жидкости от останков пораженных Джетушем созданий. Наставник убивал врагов, усиливая тем самым тех, с которыми сражался Ракура.

В следующий миг Уолт понял, что сегодня точно не его день.

— Уолт…

Намина Ракура чуть не взвыл. Очнулась Эльза, пытаясь понять, что происходит, поднялась и посмотрела на Уолта. Скрыв тем самым тварь, в которую должен был ударить пульсар.

Желтые пальцы сомкнулись на горле магички. Голубые глаза расширились, в них мелькнуло недоумение. Губы ар-Тагифаль дрогнули, она попробовала что-то сказать. Чудище подтащило магичку поближе, желтая пасть раскрылась так широко, что могла одним махом откусить голову Эльзы. На лицо девушки капнула слюна. Магичка взвизгнула, ее руки начали двигаться, создавая Жест, но она не успевала, никак не успевала обратить Силу в разящее боевое заклятие…

Прямой клинок с замысловатым иероглифом посередине снес верхушку желтой головы. Магичка вздрогнула, когда Уолт вверх ногами пролетел над ней и схватившим ее существом. Гибкие потоки Ветра несли его, а меч в руке двигался с бешеной скоростью. Верхушка отвратительной головы еще не успела упасть на землю, а следом за ней последовали руки, оставшаяся часть головы и плечи. Уолт перевернулся в воздухе, опустился на падающее тело чудища и, оттолкнувшись, метнулся к приближающимся тварям. Шипящие создания были уже совсем рядом с Эльзой и валявшимся возле нее Игнассом, но Уолт уплотнил воздух перед собой и мощным потоком Ветра отшвырнул тварей метров на десять от магички и жреца. Приземлившись на ноги, Магистр тут же бросился на врагов. Меч мелькал, рубя руки и ноги, пронзая головы и животы. Желтые твари падали, но сразу поднимались. Точно яньминские болванчики, игрушки, которые от толчка кланяются взад и вперед так, что кажется, что еще чуть-чуть — и они упадут, но они в этот момент распрямляются и качаются, словно осуждая неверие в их силы.

Желтые болванчики, чтоб их…

Хорошо, хоть не имелось костей, меч с легкостью проходил сквозь нечто, что служило плотью этим существам. Не было ни хитроумных финтов, ни сложных фигур атаки, ни каверзных выпадов. Уолт просто рубил, пуская по клинку стремительные потоки Ветра. Да и не смог бы Ракура демонстрировать чудеса фехтования, не было у него сейчас необходимых навыков. Все-таки прав был Тень — не Возрождение произошло в Везде-и-Нигде, а что-то, о чем Уолт мог только догадываться и строить предположения.

Впрочем, неважно. Сейчас — совершенно неважно.

Рука. Нога. Живот. Голова. Желтые брызги. Меч рубит без остановки. Нельзя останавливаться. Потому что Эльза еще не пришла в себя. Потому что желтые твари полностью сосредоточились на нем. Потому что… Да какая, к убогам, разница? Он боевой маг или погулять вышел? Уничтожать подобных чудищ, когда они угрожают чьей-то жизни, его прямая обязанность. А уж когда они угрожают твоей собственной — так тут еще и некое чувство удовольствия появляется. Когда уничтожаешь, в смысле.

Уолт рисковал. В Щите не было контратакующих заклятий, как в Поле Джетуша. У него не имелось таких запасов Силы, как у наставника. Земному магу, в отличие от него, не надо было защищать Эльзу и жреца, не позволяя ни одному из существ направиться к магичке.

Уолт, убоги побери, страшно рисковал.

Только несколько тварей упали и обратились в лужи, не спеша вернуться в строй. Остальные продолжали бросаться на мага, стараясь обхватить руками, просто врезаться в него, укусить. Слава Перводвигателю, действовали враги довольно бестолково, но напор их все равно не ослабевал. А затем началось такое, что Уолт мгновенно припомнил самые страшные ругательства и богохульства, которые когда-либо слышал. Уж очень они просились на язык.

Два чудища, стоявших рядом, вдруг бросились друг на друга. Между ними протянулись янтарные нити, оплели их — и перед Уолтом возникло то же самое создание, единственным отличием которого от остальных была увеличившаяся до размеров самого существа правая рука. Тварь рванулась вперед, огромная конечность ударила по Уолту. И меч, метнувшийся навстречу, завяз в чудовищной руке. Прошел до середины — и замер. А назад никак, рана уже заросла. Даже Ветер, превращающий сталь в сверхострую, ничего не смог поделать. Он просто разлетелся в стороны, ударившись о плоть конечности, будто та приобрела антимагические свойства. Этого еще не хватало, чтоб их всех!

Уолт ударил пульсаром из левой руки, благо, целиться не надо было, а промахнуться — ну где здесь промахнуться, маячит тварь прямо перед ним! Антимагии, слава Перводвигателю, не было: желтую руку оторвало от плеча, существо отбросило назад. Но Уолт не успел порадоваться этой малой победе. Огромная конечность вдруг распухла, из нее ударила лимонного цвета жидкость, облившая правую половину тела Магистра. Жидкость сразу застыла, мешая Уолту двигаться и защищаться от поднявшейся с земли и отрастившей новую руку твари. Широко распахнутая пасть нацелилась на горло боевого мага, а он только начинал создавать пульсар.

«Успею? Успею?! Успею, мать вашу, мать вашу, мать вашу??!!»

Левая рука Уолта поднялась на уровень горла в тот момент, когда зловонное дыхание из пасти твари ударило в нос. Синева осветила глотку существа, Уолт успел снова увидеть, насколько острые клыки у этих тварей, а затем пульсар умчался в горло. Голова чудища лопнула. И маг увидел, что за этим созданием, шаг в шаг, мчались еще несколько. Прямо на него.

Он успел создать еще несколько пульсаров, разметав вокруг останки схватившей его твари, но следующие, не останавливаясь, врезались в Магистра, повалив на землю. Уолт взвыл. Зародыш пульсара не оформился до конца и лопнул, обжегши ему ладонь.

Чудища столпились вокруг Намина Ракуры. Желтая слюна медленно падала из пастей, словно растягивающаяся жвачка. Нужно создавать огромный пульсар, который сразу разметет всех тварей. Но такой пульсар мог задеть и его. Да какое там мог! Заденет, конечно же, и нужно спешить, эти создания уже готовы растерзать упавшего Магистра, а он еще тут ломается, как…

Стоявшее прямо над Уолтом чудище распалось на две ровные половинки. Они упали и сразу обратились в лимонную лужу без всякого декаринового куска от «кита». Твари моментально потеряли интерес к Намина Ракуре и, издавая тихое шипение, развернулись в сторону нового противника. Эльза снова атаковала — еще одно желтое существо превратилось в лужу.

Уолту пришлось невероятным образом извернуться, чтобы увидеть, что делает магичка. В руках ар-Тагифаль находилось нечто вроде дальневосточной нагинаты, вокруг лезвия которой плавали октариновые Руны; они превращались в изумрудные полосы света, когда Эльза двигала оружием. Сворачиваясь в спиралеобразные лучистые потоки, полосы в мгновение ока достигали желтых тварей, обращая их в безвредную жидкость. Чудища дрогнули и начали пятиться назад. Эльза, настороженно следя за врагами, приблизилась к Уолту. Одна из Рун вылетела из потока вокруг лезвия и коснулась дряни, опутавшей Уолта. Брезгливо поморщившись, когда по камзолу потекла лимонная жидкость, Магистр поднялся.

— Спасибо, — сказал он, глядя на магичку и думая о том, что никогда не мог себе и представить, что будет благодарить Эльзу, сопливую, по меркам боевых магов, девчонку, за спасение своей жизни.

— Тебе… тебе тоже спасибо. — Ар-Тагифаль покраснела и отвела взгляд.

— Что-то вы долго возитесь, ребята. — Джетуш появился рядом; отряхивая ладони, с сомнением оглядел Магистров. — Мощные орудия вытащили, надо же…

— Эльза защищала меня, — ответил Уолт.

— Уолт защищал меня, — ответила Эльза.

Одновременно ответили. И смущенно покосились друг на друга.

Собственно говоря, подумал Уолт, а почему они оправдываются перед Джетушем? Они же не боевые маги второго разряда с Пятнадцатым уровнем Магического Искусства. Отнюдь. Ему, правда, довелось как-то с богом сражаться, но это не в счет, да обстоятельства были предрасполагающие, знаете ли…

— Ладно, — сказал Джетуш. — С остальными разберусь я, вы лучше вокруг святоши Защиту создайте, что ли… Так, а что это они делают?

Уолт посмотрел на оставшихся существ, отошедших метров на сорок от Магистров. Твари прыгали друг на друга, создавая исполинскую куча-малу. Уолт сразу догадался, что за этим последует. Клубок тел вспух янтарными нитями, существа будто оказались в исполинском лимонном пузыре, сразу лопнувшем и окатившем их волной жидкости, под которой тела тварей таяли и расплывались. Получившееся вещество обретало новую форму; впрочем, явившееся создание Уолту и Джетушу уже было знакомо. Декариновый «кит», размерами значительно уступавший предыдущему, но тем не менее огромный, хлопнул хвостом по земле и оглушительно заревел.

— Ну, что делать с ним, мы уже знаем, — спокойно сказал Джетуш. Земной маг вытянул руки, в ладонях закрутились красные круги, Магистр уверенно произнес Слово, сложные переливы созвучий которого могли бы заставить застыть в восхищении любого эльфа. Красные лучи полоснули по «киту». «Кит» в ответ лишь взмахнул хвостом. Две выжженные на его теле лучами борозды медленно затягивались. На этот раз боевые заклятия Земного мага не подействовали так же разрушительно, как раньше.

— Похоже, он научился защищаться, — заметил Уолт. — И теперь у него есть аура.

Аура у «кита» была, да еще какая! Насыщенного декаринового цвета, выдававшего явное убоговское происхождение. Серебристые переливы проникали даже в окоем обычного зрения, окружая «кита» световой короной, как у Солнца. Уолт невольно вспомнил Алые равнины. Тогда поля, на которых обычно расцветали рубиновые маки, подарившие равнинам название, источали аналогичный концентрированный декарин, а появляющиеся Твари сооружали Гинекей для Матроны — Сущности, что способна, укрепившись в метрике мира смертных, порождать Младших убогов тысячами. Помощи ждать было неоткуда, Гинекей подавлял любые формы телепатии или иной волшебной трансляции информации и мешал созданию порталов в пределах двух дней пути во все стороны. А до ближайшей Гильдии магов, где можно было связаться с Конклавом или Школой, ехать пришлось бы как раз эти два дня. Слишком долго, дорога была каждая минута. Их Джетуш и потратил на обучение Уолта Разъяренному Фениксу.

— Плохо, — сказал Земной маг. — Поля Сил здесь не соотносятся с нашими Локусами Души. Я не могу использовать Великие заклинания. А другие не подойдут.

— Учитель, а можно я попробую? — спросила ар-Тагифаль, внимательно смотря на «кита», который бил себя хвостом по животу и скалил клыки. Убоговская тварь неподвижно висела в воздухе, словно раздумывая, нападать ей на боевых магов или нет.

— Эльза, я не думаю, что тебе стоит… — начал Уолт, но Джетуш перебил его, с интересом разглядывая магическое орудие девушки.

— Попробуй, Эльза. — Земной маг приглашающе махнул рукой в сторону убоговского создания.

Застенчиво посмотрев на Уолта, ар-Тагифаль сделала несколько шагов вперед и крутанула «нагинатой» над собой. Золотистая полоса, оставшаяся после движения магического оружия, зависла над девушкой, не спеша превращаться обратно в Руны. Эльза просунула «нагинату» в получившийся золотой круг и зашептала Слова Силы. «Кит», словно почуяв неладное, взревел и рванулся вперед, распахнув пасть.

Лезвие магического оружия шевельнулось и начало дрожать, меняя форму. Оно увеличилось в размерах, Руны поменяли цвет — октарин обратился в эннеарин. Эльза колдовала, но не так, как это обычно делают маги. Уолт мог поклясться, что гиле для заклинания течет из ее Локусов, что магическое орудие не поглощает энергию из окружающего мира, резонируя с волшбой чародейки, а вырабатывает собственную. Прошло несколько секунд, но в руках магичка уже держала оружие, похожее на бердыш, а эннеариновые Руны перебрасывались золотистыми пучками энергий, и казалось, что волшебные знаки Сил заключены в золотой круг молний. А в следующую секунду у Ракуры отвисла челюсть. От выплескивающейся из ауры Эльзы магической энергии начала искажаться реальность вокруг девушки: ее фигура словно потекла, земля под ногами задрожала, а небо воронкой потянулось к магичке. Невероятно! Ведь это были только брызги той Силы, которую ар-Тагифаль сейчас направляла в оружие!

От близкого рева на мгновение заложило уши. Убоговское создание мчалось прямо на Эльзу, нижняя челюсть врезалась в землю, и целые пласты серой потрескавшейся почвы исчезали в пасти «кита».

— Учитель! — Уолт напрягся. Пускай Эльза и гений, но она все еще зеленый новичок. Геад’хе оэ Сихаан, Готовящийся-к-Состязанию — так Темные эльфы называют молодых дроу, которым еще предстоит сойтись в схватке друг с другом в Лабиринте Подземелья и продемонстрировать, кто из них лучше, а пока что они лишь тренируются, готовясь к настоящим битвам. И Эльза — она вот такой Геад’хе оэ Сихаан.

— Спокойно, Уолт. — Джетуш усмехнулся. — Внимательно наблюдай.

Да. Наблюдай. Наставник спокоен. Значит, и он должен быть спокоен. Почему? А потому. Боевые маги обязаны доверять друг другу.

Потоки золотистого света ударили во все стороны. Эпицентром бушующей вспышки была Эльза — магичка опустила «бердыш» перед собой, Руны полностью превратились в бушующий вокруг лезвия круговорот эннеаринового света, а сама Эльза в слепящую глаза фигуру из золотистого свечения.

«Кит» свалился на магичку сверху, одним махом проглатывая и буйство света, и саму Эльзу. Уолт рванулся вперед, не успев даже осознать, что делает. Джетуш схватил его и повалил на землю.

«Кит» начал беззвучно набухать изнутри. По всему его телу взбесившимися разрядами засверкали шаровые молнии. Так танцуют феи в Ночь Слияния — время, когда Небесные Сферы других универсумов слышат волшебные создания Равалона, и музыка иномирья сводит их с ума, заставляя наводить чары на смертных. В Ночь Слияния путники, которых ночь застала в дороге, могут лишь надеяться на защитные амулеты и благосклонность богов — но не всегда артефакты и вера помогают…

Декариновая кожа убоговского создания вздыбилась и начала рваться, из разрывов, словно совершающие побег из темницы преступники, вырвались яростные лучи света. Отражение невероятных плетений магической субстанции, могущественной Силы на уровне Архимагов, а возможно, и выше, превращало воздух и декариновую плоть в потоки фотонов одним своим присутствием. А затем «кит» распался на две одинаковые половинки, которые на лету растворились в воздухе, оставив после себя золотой ореол.

Эльза продолжала стоять на том же самом месте. Вокруг нее горбилась серая земля, вспаханная пастью «кита», но магичка выглядела совершенно спокойной. Золотистый свет и ее оружие исчезли.

— Это же… — не веря, прошептал Уолт. — Это же… Анг…

Он задохнулся. Пульсирующая боль от затылка тысяченогой гусеницей поползла к вискам. Перед глазами поплыло. Вот ведь убогство. Заклинание Архиректора заработало. Заклинание, которое должно было уничтожить сознание Уолта, если тот заговорит об архивах библиотеки Школы, скрывающих тайные знания и разработки. Разработки оружия, способного убивать Бессмертных.

Как глупо.

Как глупо — умереть вот так, от магии, которой хотел овладеть, чтобы она помогала в этой жизни хранить Меч и Посох. От магии, готовой превратить его мозг в сгусток бесформенного вещества, а сознание стереть навсегда, уничтожив как его отпечатки в мире смертных, так и эманации в Астрале.

Как глупо — умирать здесь и сейчас…

Легкое прикосновение к затылку. Пульсация прекратилась. Боль обиженно заскреблась в висках и уползла, скрываясь в нервных окончаниях и небольшим раздражением напоминая: я здесь, я готова вернуться в любой момент, жалкий смертный, вообразивший себя могущественным волшебником.

Вот только что это за черная комната? Куда подевались оранжевое небо, серая земля? Где Эльза, Игнасс, Джетуш? Впрочем, вот он, Джетуш, стоит в углу и внимательно разглядывает Уолта.

— Кодирование разрушения мозга и разума при наличии или выражении определенной магической последовательности. — Джетуш ухмыльнулся. — Помнится, предыдущий Архиректор накладывал на меня подобные заклятия, когда я в библиотеке наткнулся на упоминание о Наследии титанов.

— Учитель? — Уолт испуганно дернулся.

— Не беспокойся. Я обратил ход заклинания. За десять лет, пока оно крутилось в моей голове, пришлось подробно изучить его действие и, конечно же, все возможные способы противодействия. Твое сознание в моей психоблокаде, так что не беспокойся.

Уолт вздрогнул, когда подошедший Джетуш коснулся его плеча. Поток белых иероглифов, хлынувший от Ракуры, закружился вокруг Магистров, формируясь в куб. Заговор Эвиледаризарукерадина для Уолта представлял определенную трудность: так книга на всеобщем языке для русионского крестьянина, никогда не покидавшего родную деревню, покажется полной тарабарщиной. Впрочем, можно подучить всеобщий и прочитать книгу, но на это уйдет время. Что там сказал Джетуш? Десять лет, да?

Земной маг с неожиданным энтузиазмом принялся касаться иероглифов и вытаскивать их из куба, располагая рядом с Ракурой. Подвешенные в воздухе знаки поменяли цвет на багровый. Уолт с удивлением отметил, что начинает понимать плетение Архиректора.

— А ну не подглядывай. — Джетуш несильно щелкнул ученика по носу. — Декодировку тебе знать нельзя. Еще потом сам снимешь, а Эв мне все уши прожужжит о моих антипедагогических методах. Хотя, стоит признать, ты оказался рядом с Деструктором не по собственному желанию. — Земной маг покачал головой. — Да уж, Эв должен был предупредить, что Эльзе нельзя использовать Ангнир в твоем присутствии.

— Знаете, учитель, а я ведь не верил, что Наследие существует. — Уолт старательно рассматривал черный потолок, размышляя о том, что Джетуш, конечно, старый друг Архиректора, но вряд ли стоит называть его так панибратски в присутствии простого аспиранта Школы. Ну ладно, пусть не простого — но все равно, все равно…

— Я тоже не верил, Уолт, — отозвался Земной маг. — Вот убогство! А Эв решил заклинание-то усовершенствовать. Перфекционист, чтоб его! Нет, так просто я своего аспиранта не лишусь!

Ангнир. Оружие из Наследия титанов. Магическое оружие, способное пробить Онтологический Эфир Бессмертных. Оружие, способное убивать богов и убогов. По крайней мере, так сказал Уолту Архиректор. Ракура поежился, вспомнив, как появившийся Эвиледаризарукерадин…

…Появившийся Эвиледаризарукерадин был страшен. Уолт выпустил из рук заинтересовавший его Свиток и, повинуясь инстинкту боевого мага, отчаянно завопившего об опасности, поставил Воздушный Щит. Архиректор небрежно отмахнулся от защитного заклинания, разорвав его, словно это была простая паутина, а не сгустившийся до состояния непроницаемости плотный воздух. Щелкнув пальцами, глава Школы заставил исчезнуть все свитки и книги, которые просматривал Ракура до появления Архиректора. Еще глава кинул взгляд на стоявшие вокруг стола Уолта стеллажи, скрытые за сложными плетениями охранных чар, но убирать их не стал. Укоризненно оглядев Магистра, Эвиледаризарукерадин схватил Уолта за ухо, точно нашкодившего школяра, и в следующий миг они оказались в кабинете Архиректора. В любой другой ситуации Уолт восхитился бы изящностью мгновенной телепортации, совершенной главой, но сейчас все мысли молодого мага занимала идея, суть которой можно было свести к следующему: как сделать так, чтобы Эвиледаризарукерадин забыл о существовании Уолта Намина Ракуры, и совсем не потому, что тот умер или исчез неизвестно куда.

Пятиугольный кабинет главы Школы Магии манил многих чародеев, мечтающих о правлении лучшим волшебным заведением Серединных земель. Уолт не понимал их. Просто не понимал. Занять кресло главы значило получить не только власть, но и головную боль до конца жизни. К тому же, судя по постоянным несчастным случаям с занимающими должность Архиректора магами, жизни недолгой и не особо расслабленной. Нет-нет, лучше схлестнуться с десятком Тварей, чем влезать в этот серпентарий!

Отпустив ухо Уолта, Архиректор легко толкнул Магистра в грудь. Уолт попятился и рухнул в кресло. Мягкое и удобное кресло, между прочим. Вот только узоры на подлокотниках нехорошо напоминали графическое отображение наиболее впечатляющих чар из боевой магии — Четырехфазового заклинания Стихий.

Архиректор встал рядом со столом, на котором посреди разбросанных документов спокойно спал Банкаст. Погладив кота, глава Школы покачал головой и печально произнес:

— Когда я дал тебе разрешение ознакомиться с запретными книгами по магии крови, вряд ли заодно позволил вскрывать Проклятые Свитки, Уолт.

Ракура попытался ответить — и не смог. Прикосновение Архиректора, отправившее его в кресло, не позволяло говорить и двигаться. В очередной раз Уолт понял, что его магическое развитие еще только началось и до уровня Архиректора еще расти и расти. Если получится дорасти. Не каждый в нынешнее время может похвастаться, что один из твоих родителей бог.

— Конечно, с одной стороны, я рад, что Алесандр и Джетуш сумеливоспитать ученика, способного снять Печать с Проклятого Свитка и в определенном смысле расшифровать его. — Архиректор взял со стола документ, просмотрел его и порвал на мелкие кусочки. Банкаст лениво приоткрыл правый глаз, оглядел комнату, осуждающе зевнул и вернулся ко сну.

— Но, с другой стороны, если кому-то станет известно, что простой аспирант ознакомился с содержанием Проклятого Свитка, и этот кто-то, не дай Перводвигатель, окажется из Конклава… — Глава сокрушенно покачал головой. — Не только твоя голова полетит с плеч, Уолт. Моя, скорее всего, останется на месте, но Локусы Души я потеряю. А вот Джетуш, как твой непосредственный руководитель, несомненно, пострадает.

«Но я же почти ничего и не прочитал!» — хотелось сказать Уолту. Однако Архиректору хватило и мысли.

— Прочитать не прочитал, но Проклятые Свитки вскрыл. А этого достаточно, чтобы содержащаяся в них информация проникла в твое сознание.

«Но…»

Мысли исчезли. Все исчезло. Остались лишь образы, образы невообразимой Силы, невообразимого Могущества, невообразимого Бытия. Образы невообразимого — парадокс, противоречие, нонсенс. И эти образы заполнили сознание Уолта Намины Ракуры, пытаясь сообщить о…

«Наследие…»

— Ну вот, — расстроенно сказал Архиректор, — а я надеялся, что успел. Тысяча убогов! Теперь мне придется тебя… Да не бойся! Не убить, хотя стоило бы. Но ты слишком перспективен, Уолт. Мне придется наложить чары на твой разум.

Уолт слушал главу краем уха. В голове понятия и образы смешивались друг с другом, Руны трансформировались в Фигуры, Фигуры перетекали в Знаки, а Знаки превращались в Руны. Титаны. Месть. Единый для мира Эфир. Онтологическая дифференциация. Наследие.

— Наследие, — сказал Архиректор, убирая руку с затылка Уолта. Магистр вздрогнул, осознав, что не заметил, как Архиректор подошел. Гм? Он снова может двигаться? А говорить?

— Глава…

— Лучше помолчи, — перебил Эвиледаризарукерадин. — Пока заклинание настраивается, я объясню, чего тебе стоит избегать, если хочешь дожить до перехода во второй разряд. Впрочем, ты уже должен был понять. Наследие.

Да. Наследие. Именно так — с большой буквы. Поскольку это единственное, что оставили после себя в Равалоне поверженные титаны, заключенные богами в Бездну Тартарарама. Магия, способная совладать с Онтологическим Эфиром.

Когда боги теснили их, повергнув Куроса-Время и Диадара-Пространство, титаны, те, кто решили не сдаваться, презрев службу под властью богов, создали заклинание, которое поглотило большую часть их Силы. Заклинание скрыло Силу титанов, растворило ее в пластах Равалона, еще подчинявшегося воле Первых, но уже подстраивающегося под Вторых. Боги меняли Истоки и Источники Силы, они преобразовывали Эфир, разделяя мир на временное и вечное — различие, которого не знали титаны, живущие здесь-и-сейчас, существующие одновременно с вещами и в вещах, которые породили. Боги же существовали сами по себе, отдельно от сотворенных ими предметов. Нет, они могли становиться едиными с созданным, но сами боги существовали вне его. Бог ветра является ветром, лишь когда он хочет быть ветром. Элементали и духи Воздуха становятся одержимы богом, когда тот воплощается в аэре, двигая воздушные массы. Титаны же не могли помыслить себя вне вещей мира. Они и были — миром. Боги же стали — над миром.

Своим последним заклинанием титаны оставили в Равалоне Силу, опасную для богов. Они знали. Знали, что в Равалон придут Третьи — смертные. И что Третьи будут нужны Вторым, ведь без Первых Равалон изменится настолько, что лишь смертные своим существованием, своими энергиями, своей деятельностью поддержат гармонию мира. С титанами исчезнут древние Источники Силы, а со смертными появятся новые.

И Третьи отомстят Вторым за поражение Первых. Овладев Силой титанов, смертные свергнут богов. Так — предрешено. Так видел Курос-Время перед тем, как боги сразили его. Один из вариантов будущего, который воплотится, если титаны дадут ему шанс сбыться.

И они — дали.

Наследие. Деструкторы Бессмертия. Меч Анабор, копье Ангнир, лук Акатэлар, топор Арогур. Формы разрушения Онтологического Эфира, доступные смертным по воле титанов.

— Смотрю, знание уже распаковалось в твоем разуме. — Архиректор осторожно коснулся лба Уолта. — А ты неплохо вскрыл Печать Свитков. Некоторые просто видели их, и этого хватало, чтобы до смерти гнить в антимагической темнице Конклава, но при том они и понятия не имели о Деструкторах. Ты, конечно, другое дело. Конклаву не достанешься.

Ага. Ведь Уолт знает о Договоре с Лангарэем.

— Все. — Глава Школы взмахом руки создал Жест, поставивший заключительную точку в творимом заклинании, и отодвинулся. — Теперь, Уолт, хочешь того или нет, ты теперь до самой смерти связан со Школой Магии.

Чего не знал Архиректор, так это того, что Уолт уже связан со Школой Магии узами крепче, чем заклинание Эвиледаризарукерадина. Впрочем, знать этого он и не должен был. Потому что…

— Теперь полный порядок! — Радостный возглас Джетуша оборвал воспоминания Ракуры. Земной маг обратил круговерть иероглифов в ясную и понятную формулу Рун, но прежде чем Уолт успел запомнить ее, Джетуш подхватил вязь магических символов и бросил ее в куб. Куб задрожал. Иероглифы растекались и исчезали, направленная на мозг и сознание Ракуры магия исчезла. Джетуш довольно потер ладони.

— Сейчас я уберу психоблокаду, и мы вернемся к нормальному восприятию. Поэтому запоминай. Эльза — носитель Деструктора, ее Локусы Души за несколько поколений магов приспособились к воплощению Силы титанов. Возможно, от того, что ее род ведет начало от волшебника, обучавшегося у Магов-Драконов. Не удивляйся так. Ты же знал, что она гений. И таких, как она, очень мало. Мне известно еще о трех. Сведения об остальных тщательно оберегаются Конклавом. Ты знаешь почему.

Конечно, Уолт знал. Конклав боялся, что рано или поздно боги и убоги вознамерятся уничтожить смертных, чтобы дать родиться в Равалоне новому виду жизни, или же случайно истребят их, сойдясь в новой Войне Бессмертных. Два Мировых потопа, чуть не покончившие с народами земного диска в Первую Эпоху, убеждали даже отъявленных скептиков в том, что боги, скажем так, не всегда ведут себя разумно. И чтобы избежать истребления смертных или обезопасить их во время возможных битв богов с убогами, Конклав с начала Второй Эпохи пытался воплотить Деструкторы. И опасался с тех самых пор, что всех потенциальных носителей Наследия Бессмертные могут уничтожить, если хоть что-то прознают о последнем волшебстве титанов. А вот откуда о Наследии знал Конклав, Архиректор Уолту не объяснял. Не дорос еще, видимо. Ни морально, ни магически. Стоит признать правильность решения главы Школы, если причина действительно в этом. Уолту Намина Ракуре хватало собственных тайн, и получать новые секреты сверх и без того неожиданно полученных он не хотел.

— Боюсь, что причина, по которой мы оказались убоги знает где, как раз в Эльзе. Может, кто-то узнал о ее Даре. Кто-то, кому узнавать не следовало. И теперь, Уолт, мы должны сделать все, чтобы Эльза вернулась в Школу живой и невредимой. Даже умереть. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул боевой маг. Хорошо понимал. Оружие, убивающее богов и убогов. Овладей им в свое время Союз Создателей Совершенного Разума, сейчас Равалон был бы совершенно другим. Конклав же, по его заверениям, желал лишь сохранить Равновесие и защитить простых смертных. И несмотря на свою в общем-то весьма характерную для Магистров нелюбовь к Конклаву, Уолт не мог не признать, что именно этим Верховное сообщество магов и занимается, день за днем выискивая Черные гильдии и магов-отступников, покусившихся на запретные знания.

Но, несмотря на свое действительно страшное предназначение (ведь убить Бессмертного в нынешнем мироустройстве Равалона значило нарушить естественный порядок бытия), у Наследия имелось существенное ограничение. Равалон титанов не изменялся, он являлся застывшим и замкнутым, время в нем было цикличным и самоповторяющимся. Равалон богов двигался и развивался, в нем время текло линейно и неповторимо. И Деструкторы, оружие Наследия, могли сразить только тех Бессмертных, которые родились в эпоху титанов. Появившиеся в Первую Эпоху боги и убоги, известные как Младшие Бессмертные, отличались по Сущности от своих Старших собратьев, и Деструкторами не разбить даже их Онтический Эфир. Конечно, речь не идет о Тварях, чей Эфир настолько слаб, что его пробивают чары смертных. Но остальные Младшие Бессмертные, боги и убоги, сами о том не зная, были защищены от проклятия титанов.

И павший два года назад в Границе бог — тоже.

— Я снимаю психоблокаду, — предупредил Джетуш.

Черная комната исчезла. Уолт моргнул. Эльза приближалась, гордая собой, хоть и пыталась это скрыть. Раскрасневшаяся, взвалившая на плечо тяжелый бердыш, который не был ни тяжелым, ни бердышом, окруженная тающим, но еще видимым ореолом золотистой магии, — она была чудо как хороша. И при взгляде на нее Уолт вспомнил…

Гм.

Что это такое сейчас было?

Магистр недоуменно поглядел на стоявшую рядом Эльзу, смущенно выслушивающую Джетуша. Разве он не думал о чем-то конкретном? Об Эльзе? Но что?

— Ты молодец, Эльза. — Земной маг улыбнулся, и от этой улыбки девушка раскраснелась еще больше. — Но мне придется попросить тебя больше не использовать Копье Богов. Я не знаю, сможешь ли ты насобирать здесь подходящую Силу.

Уолт покосился на наставника. Копье Богов? Значит, они не объяснили Эльзе, что за Силой она владеет? Может, это и правильно, незачем ей постоянно волноваться о Мощи, текущей по ее Локусам Души. Да и скрывается знание об истинной сущности ее магического оружия, скорее всего, по приказу Конклава. Или есть иные причины, о которых Уолт может только догадываться.

— Учитель, что произошло? Мы были в городе, а теперь в странной пустыне, и я ощущаю непривычные потоки Сил. А где остальные? Я смутно помню, что произошло, но разве мы уезжали из Террокса? Учитель, я не понимаю, где мы? — вывалив ворох вопросов на Джетуша, Эльза взволнованно огляделась по сторонам, не спеша убирать Ангнир. Умница. Понимает, что творится неладное. Надо ей рассказать, что произошло.

Но Уолт не успел ничего сказать.

— Позвольте помочь вам, смертные чаротворцы, ответив на вопрос девы, что так смело сражалась против угорра, и пусть не равны были противники изначально, но победила она, хоть и должна была проиграть.

Хлопки.

Мерные похлопывания ладонями.

Аплодисменты?

Ракура понял, что видит перед собой низкого пузатого козлоголового типа. Оранжевые волосы на голове, под стать небу, торчали клоками вверх, напоминая колючки дикобраза. На ушах разнообразные серьги. На руках браслеты из переплетенных толстых цветных ниток; такие браслеты в Школе Магии любили носить студенты-травники, вечно окучивающиеся вокруг кафедры боевой магии с плакатами «Занимайтесь чарами, а не войной». На груди козлоголового на цепочке висела находившаяся в круге и почему-то перевернутая руна Algiz, она же Alu.

Сначала Уолт решил, что появившийся перед ними носит шерстяные штаны, но потом понял, что ноги и таз покрыты естественным мехом, довольно обильным. Никакой одежды у козлоголового вообще не было. А еще Магистр понял, что козлоголовый, приблизительно с момента появления «кита», все время находился рядом, что он отчетливо видел козлоголового, но просто не обращал на него внимания. Пока тот не похлопал в ладоши.

— О? — Козлоголовый выразительно посмотрел на два упершихся ему в грудь призрачных лезвия, моментально выросших из рук Джетуша. — Быстро. Уверенно. Ни капли сомнения. То, что надо.

Опомнившись, Уолт и Эльза присоединились к наставнику. Лезвие «бердыша» закачалось вблизи шеи козлоголового, Уолт быстро обошел его и приставил меч к козлиной башке.

— Интересное оружие у тебя, дева, — спокойно сказал незнакомец. — Хотел бы я узнать, где ты достала его, однако дела, дела! Позвольте-ка… — и он не спеша, даже с ленцой, щелкнул по ближайшему призрачному лезвию.

— Проклятье! — не сдержался Джетуш, когда взмахом правой руки отбил Ангнир в сторону. Козлоголовый присел — и Земной маг скрестил второе призрачное лезвие с мечом Уолта.

— Назад! — приказал Джетуш. Молодые Магистры тут же отскочили от наставника, внезапно вступившего с ними в схватку.

«Еще не хватало, — подумал Уолт, пытаясь уследить и за движением рук Земного мага, и за козлоголовым, с усмешкой наблюдавшим за действиями чародеев, — чтобы этот козел заставил Джетуша вступить с нами в магический бой. Нам же хана!»

— Простите мне мою невинную шутку. — Козлоголовый хлопнул в ладоши, и призрачные лезвия исчезли. Земной маг недоверчиво посмотрел на ладони, а затем на незнакомца.

Нехорошо так посмотрел.

Многообещающе.

— Увы, но вам не удастся воздействовать на меня своей магией, смертные, — предупредил козлоголовый. — Позвольте представиться. Я — Глюкцифен, секретарь Лорда-Архистратига Аваддана, владыки над фуриями, что сеют беды, раздоры, войны и опустошения. И позвольте наконец ответить на вопрос девы. Вы — в Основе Нижних Реальностей. Это истинная Нижняя Реальность. Смертные знают ее только по отражениям, которые и называют Нижними Реальностями.

Глюкцифен вдруг топнул по земле и заблеял. Уолт от неожиданности чуть не бросил в него меч.

— Вы в Подземелье мира, смертные! — как ни в чем не бывало продолжил козлоголовый. — И Лорд Аваддан хочет нанять вас для работы. Впрочем… — Глюкцифен с сомнением осмотрел Магистров, — нам нужен был только один чаротворец. Мы посылали Максвеллиуса за Джетушем Малаушем Сабиирским, а это один смертный, а не три.

«Значит, не Эльза? — подумал Уолт. — Если это правда, то хорошо, но что-то все равно не особо радостно…»

— Во-первых, — Джетуш пристально посмотрел на Глюкцифена, — что это за место такое — Подземелье? Уж прости, но я не понял. Во-вторых, зачем убогу понадобились простые смертные маги? И в-третьих, — Джетуш прищурился, — я хочу знать, что произошло в Терроксе.

— Сколько вопросов, сколько вопросов! — воскликнул Глюкцифен и хитро посмотрел на Джетуша. — Не вы ли тот самый Джетуш Малауш Сабиирский, который нужен моему господину? Ибо юноша и дева молчат, а вы ведете себя как главный, как тот, кто привык задавать вопросы, а не отвечать на них. А вдруг я, глупый и маленький Глюкцифен, не смогу ответить? А вдруг я отвечу не так, как надо? А вдруг запутаю вас своими ответами? А вдруг…

— Хватит! — резко сказал Земной маг. — Да, ты прав. Я Джетуш Сабиирский. И я привык получать ответы на свои вопросы. Запомни, пока не узнаю, что с моими подопечными, с места не сдвинусь. Вы потратили немереное количество Силы, чтобы затащить меня в это ваше Подземелье. Значит, я вам нужен. Значит, ты ответишь на мои вопросы!

— А что с вашими подопечными? — делано удивился Глюкцифен и по очереди ткнул пальцем в сторону Эльзы и Уолта. На лежащего без сознания жреца он не обращал внимания. — Вот они, с ними все в порядке.

— С моими подопечными в Равалоне, — перебил Джетуш. — Я уверен, что ты понимаешь, о чем идет речь.

Глюкцифен закатил глаза.

— Смертные, ну что вы так друг о друге беспокоитесь? Ну какое вам дело до ближнего и дальнего вашего? Полюбите его — и хватит с него!

— Уолт, у тебя игральные карты с собой? — спросил Джетуш. — Доставай, перекинемся в партейку…

Уолт полез за отворот камзола с самым решительным видом, который мог изобразить. И с еще более решительным видом принялся искать карты. Которых у него, понятное дело, не было…

— Ладно, ладно, я понял. — Глюкцифен почесал лоб. — Смертные, знали бы вы, как не люблю я по пустякам Силу тратить…

Подняв руки над головой и сжав кулаки, Глюкцифен произнес Слово. Ох ну и похабное же это было слово…

Эльза лицом стала напоминать перезревший помидор. Видимо, в потомственных семьях королевских магов такие слова не употребляли.

Джетуш молча прыгнул на козлоголового и заехал ему в ухо. Глюкцифен упал и обиженно заблеял. Джетуш занес правую руку для удара и отвесил оплеуху сам себе. Стиснув зубы, Земной маг перехватил кисть правой руки левой, не давая собственному кулаку врезать себе по зубам.

— Ну что вы такой нетерпеливый, Джетуш Сабиирский? — укоризненно спросил Глюкцифен, оказавшись совсем не на земле, а сзади боевого мага. Козлоголовый ковырялся в носу, доставал из него нечто неаппетитное, пристально разглядывал и засовывал обратно, только не в ту ноздрю, из которой вытащил, а в другую. — А чего вы ожидали? Вот такие у нас, у убогов, вербальные формулы преобразования Силы. Прошу, любуйтесь.

И снова Уолт поймал себя на том, что видит то, на что уже давно смотрит. На этот раз это был не новый козлоголовый, а развернувшаяся прямо в пространстве неподалеку от магов картина. Картина в дорогой инкрустированной раме. Картина, внутри которой была лесная тропинка, а по тропинке на отличных лошадях ехали Бивас, Ксанс, Бертран, Дайра…

Что за убогство?!

Вот именно…

Убогство.

Вместе с четверкой Магистров ехали Джетуш Малауш Сабиирский, Эльза ар-Тагифаль и он, Уолт Намина Ракура.

— Можно еще и так… — Глюкцифен громко высморкался.

И изображение на картине изменилось.

Эльза вскрикнула. Джетуш помрачнел. Уолт предпочел не высказывать то, что он думает о происходящем. Хватало и «волшебного слова» козлоголового…

Магистры сидели верхом на черных сгустках тьмы, из которых то и дело выглядывали змеиные головы с клобуками. Парни спокойно разговаривали, шутили, смеялись, даже не подозревая, что за убоговская тварь находится под каждым из них. Хотя и рядом находились твари не менее впечатляющие.

Вместо Джетуша — нечто, напоминающее похудевшего бегемота с двумя эльфийскими головами, одной женской, другой мужской. Вместо Эльзы — существо с телом женщины (обнаженным, к слову) и головами собаки, коня и коровы. Вместо Уолта…

М-мать…

Ну и как это понимать?

Вместо Уолта — натуральный фаллос с кучей паучьих ножек. Размером с тролля, правда, но во всем остальном — всем фаллосам фаллос.

С паучьими ножками.

— Леонард, между прочим, рискует. — Глюкцифен откровенно любовался картиной. — Он хоть и второй среди чаротворцев Лорда Аваддана, но если его присутствие в мире смертных почуют боги, то я не позавидую судьбе убога. Знаете ли вы, смертные, о пятом круге небес из красного золота, именем Дальваратка, где Вестники вечно поют в честь Создателя славословие «Слава Зодчему Миров, Создателю принадлежит хвала и прославление!», и глава над этими Вестниками именуется Асфатилармом? Вряд ли. Боги скрывают правду о Небесах от смертных. Так знайте же, смертные, что боги, поймав Леонарда, немедля отправят его в Дальваратку. И там Вестникам будет позволено делать с ним все, что они пожелают.

Почесав нос, козлоголовый добавил:

— Ну, а потом его прибьют. Вытащат в мир смертных и прикончат.

— Кхм… — Джетуш прокашлялся. — Очень ему сочувствую. Леонард — это твари вокруг моих ребят?

— Все мы твари Создателя, ибо сотворены были по Воле Его, — смиренно отозвался козлоголовый.

— И что эта тварь делает?

— Следит за вашими учениками. Отводит магию Конклава. Затягивает время путешествия в Школу Магии. Готовится убить их, если вы откажетесь сотрудничать с нами.

Последние слова не сразу были поняты Уолтом. Глюкцифен сказал их с теми же интонациями, что и предыдущие, и никакой угрозы в них не было. Так, простая передача сведений.

А вот Эльза среагировала моментально. Она рванулась к Глюкцифену, яростно взмахнув Ангниром. Исчезнувшие Руны вспыхнули вокруг «бердыша» с новой силой, и козлоголовый с ужасом отшатнулся. Лезвие, оставляя за собой золотистый шлейф, рвануло к горлу убога. И замерло дрожа. Джетуш схватился за древко Ангнира и удерживал его, не давая Эльзе довести удар до конца. Так они и стояли: Эльза и Джетуш, держась вместе за Ангнир — и Глюкцифен с чувством облегчения на морде.

— Фух, — перевел дыхание козлоголовый. — Ну и ученики у вас, Джетуш Малауш Сабиирский. Надо будет поругать Максвеллиуса, не должны были они с вами попасть к нам, не должны.

— Слышишь, ты, убог, — Джетуш с трудом сдерживал ярость, Уолт это понял по тому, как четко выговаривал слова наставник, — если мои ребята пострадают…

— Ой, вот не надо этого, Джетуш Малауш Сабиирский! — Глюкцифен дернул себя за козлиную бородку. — Признаюсь, я был против того, чтобы давить на вас угрозами. Но вы, смертные, когда разговор с вами заводят убоги, кроме угроз ничего не понимаете. Вот сейчас вы меня внимательно слушаете. И учеников заставляете меня внимательно слушать. А до этого слушали? Нет, вынужден ответить я. Ибо, слушая меня, уже узнали бы, почему были приглашены в Подземелье.

— Я. Тебя. Внимательно. Слушаю.

— Отлично. — Глюкцифен посерьезнел. — А теперь о деле. Вас пригласили в Подземелье потому, что вы, Джетуш Малауш Сабиирский, прослыли великолепным знатоком магии Земли и боевой магии. И Лорд-Архистратиг хотел бы предложить вам стандартный контракт. Контракт, согласно которому вы обязаны найти и уничтожить причины явления, именуемого Инфекцией.

— А если я откажусь, то вы убьете моих учеников? — Плотина, сдерживающая гнев Земного мага, дрогнула, и вопрос он задавал, не контролируя свою Силу, пролившуюся из ауры и превратившуюся в каменные наросты на руках Джетуша.

— Нет. — Глюкцифен покачал головой. — Я вынужден сообщить вам, что это вы убьете своих учеников. Уничтожите их своими заклятиями, то ли боевыми, то ли Земными. Так, по крайней мере, это отразится в Астрале и видениях оракулов Конклава.

Джетуш задумался, не отпуская Ангнир. Эльза хмурилась. Она явно не понимала, почему Земной маг не позволяет ей ударить Копьем Богов в козлоголового убожка. А Уолт понимал. Да, с ними Сила, способная убивать Старших Бессмертных. Но вокруг не их территория. И правила игры устанавливают не они. Боевые маги стали боевыми пешками. И могучие Сущности, неведомые им, теперь могут хоть ходить боевыми пешками по доске, да хоть выбросить их в мусор.

Глюкцифен благоразумно молчал, не торопя Джетуша.

Тишина сковала окружающий мир. Шуршал ссыпающийся с двигающихся холмов песок, и потрескивали молниями серебристые шары. А так — тишина…

— Хорошо. — Холод в голосе Джетуша мог пробрать до костей Снежного эльфа. — Давай контракт.

Козлоголовый вздохнул с облегчением и вытащил из воздуха стандартный договор Школы на наем боевых магов. Протянул Джетушу, но Земной маг покачал головой. Отпустив Ангнир, боевой маг сел на землю, скрестив ноги, и сказал:

— Однако я хотел бы заранее добавить в договор несколько пунктов личного характера.

— То есть? — насторожился Глюкцифен.

— То есть, козлиная ты морда, я хочу получить от вас, убожищ, Маски Хаоса на время выполнения контракта. Для нас троих. — Джетуш показал по очереди на себя, на Уолта и на Эльзу. — А свою я еще и оставлю после выполнения задания.

— Маски Хаоса? Я не могу…

— Еще я хочу триста тысяч талантов золота, шестьсот тысяч талантов серебра и Черную Курочку. Под Черной Курочкой я имею в виду не гримуар, он мне к убогам собачьим сдался. Нет, мне нужна сама Черная Курочка, которая несет алмазные яйца.

— Я хотел бы заметить…

— Несомненно, мне и моим ученикам понадобятся Колбы Атекмуса. Штук десять. У вас же есть убоги времени? Пусть достанут нам из прошлого. Более того, я требую отдельным пунктом внести в контракт разрешение разрушать все, что не будет соответствовать моему художественному вкусу.

— Послушайте…

— А еще я хочу, чтобы ты, козлина, до самого конца задания все время носил это… — рука Джетуша нырнула под плащ и вернулась с эльфийскими кружевными трусиками. — Вот, держи.

Ошарашенный Глюкцифен молча схватил брошенные ему трусики. Уолт, не выдержав, захохотал. Следом за ним засмеялась Эльза. Ангнир дрогнул и исчез, золотым сиянием растворясь в ладонях девушки.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Нижние Реальности. — Профессор Миранда Тор-Дианара, маг Ветра и дочь известного теолога из Русиона, в свое время расстроившая отца отказом постричься в послушницы райтоглорвинского монастыря или хотя бы уйти в жрицы Ночи, летела между рядами студентов, заставляя воздушных элементалей отбирать у них посторонние предметы, оставляя только тетради и чернильницы с перьями. Студиозиусы возмущались, но тихо: привычка профессора лишать непослушных учеников воздуха и спокойно наблюдать, как они задыхаются, не торопясь отменить заклинание, была широко известна. — Как гласит шефанговская «Книга Начала, Середины, Конца и того, что будет дальше», самый древний и достоверный источник по истории первых времен после создания Равалона, достоверный в том смысле, что на него ссылаются чаще, чем на другие… — Профессор очень внимательно посмотрела на студентов, и те весело засмеялись ее шутке, испуганно косясь на кружащих в аудитории элементалей. — Так вот, Предначальная Эпоха закончилась, когда Вторые, осознав свои Силы, позарились на имущество Первых, на каждую понравившуюся вещь вопя: «Это — Я! И это — Я!» В итоге — Самая Первая война, победу в которой одержали боги. Титанов невозможно убить, и Бессмертные отделили часть миропорядка, создав из нее Тартарарам, темницу для титанов, и, в дальнейшем для каждого Бессмертного, нарушившего законы Небесного Града. Так закончилась Предначальная и началась Первая Эпоха. Огюст, ты хочешь что-то спросить или пытаешься пригласить Хагена на свидание?

Покрасневший олориец поспешно отвернулся от здоровенного северянина, который весело засмеялся, но быстро замолк, заметив, что все остальные молчат, уткнувшись в тетради.

— Тартарарам — Бездна Ничто, — Миранда Тор-Дианара улыбнулась. — Из смертных никто не знает, что, в сущности, это означает. Известно лишь, что боги использовали для создания Тартарарама те уровни миропорядка, где сплетаются корни Хаоса и Пустоты, Безобразия и Дисгармонии. И когда вся смесь разнородного бытия стала самостоятельным слоем в системе мироустройства Равалона, возникли Нижние Реальности — бесконечно ветвящиеся измерения, полные Мрака и Беспорядка. Они стали таким же самостоятельным слоем мира, как и Тартарарам. И вскоре Нижние Реальности породили Существ, подобных которым Равалон еще не знал. Боги тем временем осознали, что победа победой, а править миром и выполнять Замыслы Создателя теперь предстоит им. Впереди были вспахивание Океана, перестройка континента, обустройство Небес, эволюция растительного и животного мира и в конце концов создание и пробуждение различных смертных. Боги безостановочно работали, выполняя и перевыполняя план, пока некоторые из Бессмертных не начали задаваться вопросом: «А зачем? Для чего? К чему это все?» И мне кажется, Пафсаний, ты знаешь ответ на этот вопрос. Что? Не знаешь? А разве не его ты передал в той записке Урсуле?

Пресловутая записка вспыхнула под партой Урсулы, Урсула завизжала и злобно уставилась на Пафсания, а профессор спокойно продолжила:

— Как известно, Тва́рец из самых благих побуждений не вмешивается в дела созданных Им миров, что не мешает Ему при этом управлять всем, что в них происходит. — Выразительный взгляд, и студенты подобострастно захихикали. Миранда благосклонно кивнула. — Данный тезис вызывает неизменную головную боль у посвященных теологов, но оспаривать его никто не решается, поскольку так утверждают сами боги. Поэтому недовольные Бессмертные, взывавшие к Создателю, ответа на свои вопросы не получали. В итоге они призвали сородичей плюнуть на Замысел и править миром в свое удовольствие. К этому времени Существа, порожденные бульоном измерений Нижних Реальностей, поднялись на земной диск, сея разрушения и смерть всему тому, что Бессмертные так долго создавали. Вожди недовольных Молчанием Создателя Вселенной богов решили, что это знак свыше, и подняли восстание против правящих на Небесах, полностью подчиняющихся Принципам Замысла, начертанным на Зеркальных Скрижалях Бытия. Началась Великая война Бессмертных. И во время войны вожди восставших неким неизвестным до сих пор ни богам, ни смертным образом соединили свою Суть с Сутью Существ из Нижних Реальностей. Тем самым они изменили свою Бессмертную Сущность, вместо Созидателей сделавшись Разрушителями и получив доступ к Силам, противоположным божественным. Так восставшие боги стали убогами, полной противоположностью того, чем они должны были быть. С тех пор их сущность — Разрушение. Или, как любят говорить натурфилософы с кафедры магии природы, — Энтропия. Убоги, первыми соединившиеся с Существами из Нижних Реальностей, стали Повелителями убогов. Именно Повелители в дальнейшем меняли Суть своих последователей, и именно они повели за собой сторонников Разрушения в Нижние Реальности, когда боги нанесли сокрушительное поражение армии убогов. Это поколение в дальнейшем назвалось Старшими убогами, чтобы отличить себя от тех убогов и полуубогов, которые родились в Нижних Реальностях после Падения.

Сложное движение руками, несколько трудно выговариваемых Слов. Над студентами разгорелся мираж, похожий на слоеный пирог, вот только все пять слоев отблескивали декарином, а вместо начинки в нем были ужасные зверообразные лики, выглядывающие из миража и вожделенно посматривающие на Магистров.

— Нижние Реальности, — повторила Миранда фразу, с которой начала лекцию. — Пять Адских Кругов, пять измерений ужаса и кошмара, воплощающегося в чудовищах, которых иногда не только сложно представить, но и воспринять.

Первый Круг ближе всех к измерению мира смертных, в нем водятся разумная нечисть и чудища, обладающие огромной мощью и полным отсутствием интеллекта. Когда они выбираются на поверхность, с ними в основном разбираются ведьмаки, лишь иногда требуется вмешательство боевых магов.

Второй Круг состоит из нескольких зон, которыми правят чудовища с огромной силой и достаточно развитым интеллектом. Они своего рода вассалы убогов и обычно не стремятся появляться в Равалоне. Для разрушений и смертельных схваток им вполне хватает борьбы за власть и войн с соседями по Кругу.

В Третьем Кругу не протолкнуться от Гинекеев и прочих сооружений Тварей. Эти слабейшие из Младших убогов царят здесь повсеместно, уступая, правда, некоторым из местных порождений, могучих как физически, так и магически. Этих созданий именуют Владыками, и они не признают власти убогов. Разрушители не трогают Владык, позволяя им править в определенных областях Третьего Круга, но всегда защищают территории Гинекеев от посягательств детей Нижней Реальности.

Четвертый Круг населен Соратниками, Младшими убогами, которые разумнее Тварей, но слабее Повелителей. Они добывают в Четвертом Круге различные виды энергий, поддерживающие Силу Разрушителей. Четвертый Круг — это потоки неоднородной материи, безудержная пляска раздувающихся и сдувающихся субизмерений, яростные вихри Начал и Стихий, оплодотворенных не Порядком, но Хаосом.

Пятый Круг. Круг, где по учениям религий находятся посмертия для грешников. Здесь возведены замки и цитадели Повелителей, внутри которых содержатся и страдают души, дожидаясь перерождения. Тут стоят казармы отборных адских легионов, готовых всегда идти в бой, если настанет час Второй войны Бессмертных. Отсюда посылаются в Равалон Вестники, призываемые смертными. Пятый Круг — последний Круг. Предел. Здесь Сила Хаоса достигает неизмеримой мощи. Реальность стабильна только вокруг обителей Разрушителей, все остальное — дикое и бесконечное изменение, не признающее никаких законов. Смертным находиться здесь опасно, и магические защиты помогают не всегда. Но если удается защититься от безумия текучей реальности, то есть еще убоги — а с Разрушителями договориться очень сложно. Впрочем, они всегда готовы купить у вас душу, предоставив взамен содействие любому желанию. В том числе, желанию побыстрее убраться из Нижних Реальностей.

Профессор Миранда Тор-Дианара внимательно оглядела студентов. Эльза, старательно записывая слова мага Ветра, мельком подумала, что профессор забыла упомянуть, что грех пришел в Равалон с Падением убогов, и смертные, очутившиеся в адских посмертиях, страдают по вине Разрушителей.

Шел второй месяц обучения на кафедре боевой магии, и Эльзе ар-Тагифаль предстояло узнать о мире еще многое.


Глюкцифен морщил лоб и дергал себя за бородку. Глюкцифен страдальчески поглядывал то на Джетуша, то на Уолта, то на Эльзу.

Глюкцифен думал.

От этого процесса убог, похоже, не был в восторге. То ли думать не любил, то ли не нравилось то, о чем думал.

Убоги живут обманом. Обманом и разрушениями. Это для них как воздух. Или еда. Мм, нет, лучше подобрать другое сравнение. Скорее это для них как свежий воздух лесов и равнин, свободный от городских запахов, и изысканные деликатесы, подающиеся на эльфийских приемах. Убоги опасны просто потому, что они убоги.

Да, узнай Варий Отон, учитель логики и риторики, как его ученица формулирует определения через неточные аналогии и тавтологию, схватился бы за сердце, взывая к богам и умоляя простить его за то, какой он плохой учитель. Пафос Отона, подходящий актеришке странствующего театра, а не выпускнику Олорийской академии наук, никогда не нравился Эльзе. А обучение боевой магии показало, что понятия, суждения и умозаключения не всегда могут пригодиться там, где необходимы интуиция и вбитый сотнями тренировок на магическом полигоне опыт.

Франциск Одан ар-Тагифаль, королевский маг Когессы, заставлял свою внучку запомнить навсегда: убоги — это зло. Убивший собственными руками брата, продавшего убогам душу ради запретных знаний черной магии, Франциск ар-Тагифаль неистово ненавидел владык Нижних Реальностей, и эту ненависть пытался воспитать во всех своих отпрысках. Он же советовал королю принять райтоглорвинскую религию в качестве государственной, поскольку бог райтоглорвинов, Грозный Добряк, требовал уничтожать любые проявления убогов в мире смертных, вещая, что в избавлении от Разрушителей путь к спасению мира от Дня Гнева Тва́рца. Карл IV Прекрасный, король Олории и потомок Олоруса, бога Солнца, отказался и отстранил Франциска от занимаемой им должности на некоторое время, опасаясь мести разгневанного мага. Мести он настолько опасался, что не поленился выписать из Школы Магии трех боевых магов для охраны трона. Но Франциск не гневался на короля. Объектом его ярости были только убоги.

Эльза росла, с детства впитывая ненависть и ярость деда. Когда Франциск узнал о Даре его внучки, просто-напросто забрал ее к себе в имение, не обращая внимания на возмущение сына и слезы невестки. Королевский маг имеет право на многое, на очень многое — но и он должен повиноваться Конклаву. Поэтому, когда на пороге родового замка ар-Тагифалей появились посланники Конклава, прибывшие забрать Эльзу и отвезти в Школу Магии, Франциск повиновался, сдержав негодование. Все маги Олории признавали Номосы, и королевский чародей не являлся исключением.

В Школе Магии многое, о чем рассказывал дед, предстало в ином свете. Франциск говорил: убоги — абсолютное зло. В Школе учили: убоги — неотъемлемая часть мироздания, творящая зло лишь с помощью смертных и через смертных. Франциск утверждал: убоги есть Хаос и Разрушение. В Школе объясняли: убоги пользуются Силами Хаоса, поскольку лишены доступа к Силам Порядка и воплощают в себе энтропийные процессы бытия. Франциск уверял: без убогов мир обретет совершенство. В Школе считали: мир уже и так совершенен, дело только за смертными.

Но дед, говоря о Разрушителях, показывал картины превратившихся в развалины и покинутых деревень, пострадавших от порчи, наложенной обученным через убоговские откровения малецификом. А профессора и доценты Школы демонстрировали сложные графики переплетения энергий Хаоса и Порядка в динамике Начал и Стихий. Дед показывал ей записи рассказов редких очевидцев, переживших Прорыв; в большинстве своем это были записки сумасшедших. Создаваемые Магистрами многоуровневые модели мира демонстрировали взаимосвязь целого и частей; в них не отражалась гибель простых смертных от последователей Разрушителей, жаждущих власти.

Дефиниция Франциска ар-Тагифаль: убоги — зло мира.

Дефиниция Школы Магии: убоги — энтропия мира.

Энтропия на макатыни означает «поворот», «отклонение». Убоги, как учат теологи, это отклонение от божественной роли Бессмертных. И это отклонение ведет к рассеиванию. Рассеиванию материи, энергии, информации, идей. К рассеиванию Бытия как такового. Процесс, который неизбежен для каждого мира и находится между Хаосом и Порядком.

Равалон — один из Миров Становления, и убоги, как учили в Школе Магии, просто используют процессы, которые неотвратимы в таком мироздании. Они заняли естественную нишу в структуре Равалона, и так, по сути, было предначертано свыше.

Но если Магистры под «предначертанностью свыше» подразумевали лишь формальную организацию мира, следование естественным законам бытия, то жрецы, вещающие о предопределенности падения убогов, утверждали, что так было задумано еще до того, как Тва́рец создал мир. Так было суждено, важно кивая головами, говорили религиозные иерархи. Замысел Тва́рца. Маги и малефики Черной империи радостно соглашались, когда слышали, что восстание убогов и само их существование — Замысел Тва́рца. Да, говорили они, это так. Разрушителями руководит воля Зодчего Миров. Они разрушают и уничтожают бытие во славу Его! И кто против убогов — тот против Тва́рца.

Несмотря на такие выводы, священнослужители продолжали упрямо твердить, что убоги противны Тва́рцу. Так непослушные дети противны родителям, хотя те продолжают любить чад своих. Буддисты Махапопы, правда, заявляли, что между богами и убогами нет разницы: что одни, что другие лишены Освобождения из Колеса Сансары, ибо привязаны к миру и без него ничего не значат. Другими словами, как однажды задумчиво сказал на семинаре Уолт, и на тех, и на других Будда плевал с высокой колокольни.

Убоги — зло.

Убоги — энтропия.

Кто прав? Кто дал правильное определение? Эльза уже знала: мир сложен и простых определений не бывает. Такими они кажутся только на логике, где торжествует формальный разум, покоряя мышление армиями абстракций, магией таблиц истины и идеологией логического квадрата.

Может, восторжествуй в жилах Эльзы кровь ар-Тагифалей, рода чародеев, известного не только в Олории, но и во всех Серединных землях, она бы стала походить на деда: угрюмая, неразборчиво бормочущая под нос о падении нравов и торжестве глупости над разумом, великолепно разбирающаяся в магии и страшно нелюдимая. Но боги распорядились иначе. Кровь эр-Аньяков, кровь рода матери Эльзы, одарила ее веселым и тянущимся ко всему новому характером. От ар-Тагифалей ей достался лишь талант к Великому Искусству. Когда в пятнадцать лет девушка перебралась в Школу Магии из мрачного замка деда, в котором слуги больше походили на привидений, чем на живых смертных, ей пришлось привыкать лишь к тому, что свое мнение нужно обосновывать и отстаивать. Изучать и исследовать она научилась еще в родовой библиотеке ар-Тагифалей, где Франциск вдобавок обустроил небольшую лабораторию для проведения магических экспериментов.

Школа Магии — удивительное место. Эльза не раз приходила к выводу, что ее первое впечатление истинно. Когда карета с гербом ар-Тагифалей (четыре золотые розы на красном поле с мантикорой посередине, увенчанные девизом «Не отступать!») остановилась в приемном дворе Школы, первым, что увидела девушка, оказалась толпа студентов, увлеченно удирающая от существа, похожего на огромного паука с небольшими, явно не по массе тела крыльями и десятками младенческих ручонок, держащих миниатюрные луки и стрелы. Как оказалось, на кафедре искаженной зоологии будущие неестественные зоологи проводили эксперименты с кровью арахнотавров, используя те же самые пробирки, что и кафедра алхимии, до этого стремившаяся выделить квинтэссенцию чар богов и богинь любви. Неожиданно возникшее создание являло собою осуществление древнего философского учения о Вражде и Любви как двух основных принципах бытия: крылатый паук хотел одновременно и полюбить всех окружающих, и разорвать их на куски. Как пояснил поставивший вокруг кареты Эльзы Воздушный Щит Магистр, пока его товарищи гонялись за амурным чудищем по всему двору, такое в Школе Магов в порядке вещей.

— Многие считают, что у нас здесь бардак и полный идиотизм, — сказал темноволосый сероглазый боевой маг, представившийся Уолтом, — но лично я предпочитаю называть это творческой атмосферой.

Эльза, выбравшаяся из кареты незадолго до появления в приемном дворе крылатого паука, с возрастающим удивлением наблюдала за используемыми боевыми заклятиями. Дед учил магическим плетениям, непосредственно опирающимся на грубую гиле Стихий: пульсары, огнешары, водяные плети, земляные плиты, ветросферы. Сам Франциск мог легко использовать для создания заклинаний одни лишь мысленные усилия (королевский маг все-таки!), но Эльза постигла только абстрактные основы магии, и Франциск не раз хвалил внучку за умение контролировать простые субстанции Стихий. Но сейчас смертные, которые были старше ее на четыре-пять, максимум шесть лет (разница для магического мира, стоит признать, совершенно несущественная), демонстрировали потрясающее разнообразие соединений Сил. Огонь сплетался с водой и бил паром, земля подхватывалась ветром и обрушивалась каменным градом, вода вплеталась в воздушные струи и разила острыми каплями, земля впитывала огонь и обращалась в лаву. Синтез Стихий, которому Франциск обещал ее обучить лет через десять — пятнадцать. Это…

Это заставляло завидовать.

— Ты не подумай ничего такого. — Магистр Уолт, ни капельки не смущаясь, сразу перешел на «ты», как только подошел к карете и попросил пока не покидать пределы заклинания. — Нас попросили не убивать его, и ребятам приходится сдерживаться…

— Десять тысяч убогов! — проорал кто-то из гоняющихся за пауком Магистров.

Не меняясь в лице, боевой маг вскинул руки, его ладони охватило голубое свечение — и крылатый паук, внезапно высоко подпрыгнувший и теперь падающий на окруженную Воздушным Щитом карету, оказался спеленат пульсарной сетью. Сеть сжалась — и на брусчатку двора посыпались куски. Некоторые упали на Воздушный Щит, закружились в потоках ветра и отлетели в сторону.

— Ой, — сказал Уолт, — не рассчитал. — Он повернулся к Эльзе и отвесил ей поклон. — Ну, до встречи. Если решишь поступать на боевого мага, ещеувидимся.

И с самым невозмутимым лицом Магистр поспешил скрыться среди тополей в углу двора, чудом не пострадавших во время ловли магической креатуры. За деревцами маячил проход, ведущий в парк. Появившиеся во дворе величавые старцы в белоснежных плащах с яростными воплями бросились собирать куски, проклиная «тупоголовых балбесов, которые только умеют все ломать и уничтожать», и отбирая у ловивших креатуру Магистров части паука, которые те уже растаскивали на сувениры. Боевые маги проигнорировали оскорбления, громогласно поздравив друг друга с победой, которую «просто необходимо отпраздновать прямо сейчас!»

— А как же лекция про виды даймонов?

— Еще лекции будут!

— Ну, тогда пошли!

Если дать Школе Магии определение — то она фонтан. Яркий буйный фонтан в солнечный день посреди оживленной площади. Летят во все стороны жемчужные брызги из надломленных струй, и радостно смеются дети, увлеченно бегающие вокруг ограждающего воду балкона, а взрослые, хоть и хмурятся, но тайком, когда думают, что их никто не видит, улыбаются и пытаются поймать хоть одну капельку.

Фонтан, да. Такой дефиницией Вария Отона не порадовать. Возопил бы учитель логики: «За что?!» — воздев руки к небесам, и, прижимая батистовый платочек к глазам, удалился, громогласно рыдая. Но ведь скучно (и неправильно, да, неправильно!) просто сказать: «Лучшее магическое учебное заведение в мире». И, как заявил однажды на полигоне Уолт, следящий за группой, в которой тренировалась Эльза, главное — не слова, главное — дела, однако об этом часто забывают…


Глюкцифен печально вздохнул. Определенно, убог ожидал чего угодно, но не того, что потребовал учитель.

— Вот мои условия. — Лицо Джетуша было каменным. — Последнее предлагаю осуществить прямо сейчас.

Эльза прыснула, представив козлоголового в эльфийских кружевных трусиках. Уолт тоже не смог удержаться от ухмылки.

— Мне хотелось бы заметить, что ваш гнев направлен не на того, — осторожно начал Глюкцифен, — мне всего лишь приходится исполнять волю моего Лорда. Я, позвольте напомнить, всего лишь секретарь…

— Ты надевать будешь, или как, всего лишь секретарь? — прервал его учитель.

Глюкцифен задумчиво уставился на трусики. Неужели наденет?

Не надел. Скомкал в руках и засунул куда-то в пространство. Если это пространственная магия, то владеет ею убог превосходно. Ни малейшего намека на использование Силы. Хотя магия убогов — не совсем магия. Эльза в свое время подробно изучила имеющиеся сведения о Силах Бессмертных, с удивлением узнав, что боги и убоги ограничены в способах управления Изначальными, Началами и Стихиями. Бог огня повелевает огнем и обращается в огонь, но никогда не подчинит себе воду, а убог землетрясений никогда не создаст цунами. Сила Бессмертных не выходит за рамки Функции, выполняемой ими в структуре мироздания, но в пределах своей Функции они практически всемогущи.

— Предложенные вами новые пункты для контракта вы сможете подробнее обсудить с Лордом-Архистратигом. — Тон Глюкцифена был до безобразия официальным. — Мы и так много времени потратили на излишние разговоры. К тому же Лорд Аваддан ждет. А Лорд Аваддан не любит ждать. Извольте…

Убог что-то сделал.

Есть существенные различия между чарами Бессмертных и смертных. Огонь, созданный магом, может погасить другой маг, но огонь, созданный богом, чародею неподвластен. Нужно не простое заклинание, а целый Ритуал, приоткрывающий дорогу в Небесный Град, где волшебнику станет доступен Эфир богов, преобразующийся в противодействие божественному пламени. Иначе говоря, сотворенный Бессмертным огонь может быть остановлен чарами смертного мага лишь при помощи другого Бессмертного.

И иллюзия, наложенная на восприятие смертного богом или убогом, не будет отличимой от реальности. Даже больше — она будет самой реальностью.

Эльза от неожиданности вздрогнула. Увидев декариновое существо, зависшее над Глюкцифеном, она вдруг поняла, что видела его и до этого момента. Весь разговор убога с учителем Джетушем существо парило в воздухе, девушка смотрела временами на него чуть ли не в упор, но — не видела. Хотя нет, видела, но… не обращала внимания? Сознание упорно игнорировало факт наличия креатуры, пока убог не явил… нет, опять неподходящее слово. Явление скрывает сущность, скрывает за собой реальность, а тут ничего не скрывалось, просто… Нет-нет, совсем непросто!

Интересно, каким образом убог скрывал креатуру? Привычных для магов колебаний магических энергий не было. Что же творилось с ее восприятием? Да и не только с ее, судя по виду Уолта и учителя Джетуша, пристально и недобро уставившихся на появившееся создание. Оно весьма сильно походило на существо, поверженное Копьем Богов. Угорр — так его назвал Глюкцифен? Этот угорр был поменьше предыдущего, но все равно внушал уважение. Трудно не внушать уважение тем, кто меньше тебя раз в десять.

Угорр распахнул пасть, ударив нижней челюстью о землю. Клыки в пасти отсутствовали. Не было и языка. Имелись лавочки. Четыре ряда лавочек со спинками. Если присмотреться, то можно было увидеть, что на спинках изображен дальневосточный усатый змей.

— Прошу вас. — Глюкцифен приглашающе махнул рукой в пасть «кита». — Так мы быстро и без проблем доберемся до замка моего господина.

— Подождите. — Уолт обвиняюще ткнул пальцем в сторону угорра. — Это что — транспорт?

— Не совсем. Но угорры в основном используются как транспорт или для игр наших детей. Угорр, который пал от магии девы, — Глюкцифен галантно поклонился Бестии, — был из игровых. Их содержат в специальных местах, но ему, видимо, удалось вырваться из-за Инфекции. Увы и ах! Его не вернешь! А детишки его так любили! — Глюкцифен пустил слезу.

Угорр. Транспорт. Игрушка. Дети с ними играются. Эльза подумала, что перестает понимать происходящее. Три боевых мага, одна из которых воспользовалась Великим боевым заклинанием, уничтожили транспорт. Игрушку разбили. Дети плакать будут, наверное…

Если угорры здесь игрушки, то зачем убогам понадобились смертные маги? Учитель Джетуш великолепный маг. Один из лучших. Но не из Великих Архимагов, балансирующих на грани между вторым и третьим состоянием заклинательного баланса. Но даже будь учитель Великим Архимагом — что бы он смог сделать здесь, в измерении, названном Глюкцифеном Основой Нижних Реальностей, где все, без сомнения, подстроено под убогов и повинуется их воле и желанию? В этом Эльза ни капельки не сомневалась. Область Равалона, определенная как Подземелье мира, — для убогов. Не для смертных. Хоть магов, хоть простых. И с чем должен попытаться справиться смертный маг, если с этим не справились Бессмертные? Что же собой представляет упомянутая инфекция? Или, наверное, правильнее будет Инфекция, с большой буквы.

Почему-то Эльза уверилась, что убог говорил именно так — Инфекция.

— Прежде чем мы куда-либо отправимся, хотелось бы разобраться еще кое с чем. — Учитель Джетуш хмурился. Идея прокатиться в пасти убоговской креатуры ему точно была не по душе. — Отправьте жреца назад. Кому-кому, а уж ему точно здесь не место.

— Прошу прощения, какого жреца? — удивился Глюкцифен, и на этот раз в его словах не было ничего наигранного.

— Райтоглорвинского. — Джетуш кивнул в сторону священнослужителя, лежащего на земле. — Мне не хочется отвечать за жизнь смертного, тем более посвященного богам, на убоговской земле.

— Это не жрец, и уж тем более не райтоглорвинский. — Глюкцифен почесал пузо. — В нем нет ни Метки Посвящения Богам, ни эманаций упорядочивания, присущих нашим братьям и сестрам из Небесного Града. Вообще-то, я подумал, что этот маг тоже с вами.

— Маг?! — Уолт, подозрительно рассматривавший угорра, резко повернулся к убогу и уставился на него в упор. — Он — маг?!

— Кхе-кхе… — Жрец, оказавшийся не жрецом, спокойно поднимался, словно и не был только что без сознания. А возможно, ведь и не был. Если он маг, то вполне мог скрыть следы активности разума и отобразить в ауре беспамятство. Плохо. И учитель Джетуш, и Архиректор, и ряд чиновников из Конклава — все они не раз предупреждали, что использовать Копье Богов необходимо лишь в безвыходной ситуации, и желательно без очевидцев. Во время нападения угорра ситуация выглядела вполне безвыходной, учитель Джетуш и так знал о Копье, а Уолт… Уолту можно доверять. Но теперь оказалось, что наблюдать за ее особым Великим заклинанием мог то ли жрец, то ли маг, преобразовавший свою ауру так, что даже учитель Джетуш ничего не заподозрил. Это нехорошо.

— Кажется, меня раскусили. — «Жрец» похлопал по одежде, стряхивая пыль. — Ну ничего удивительного. Э-э-э, прошу прощения? — Последнее относилось к вырвавшемуся из руки учителя Джетуша пучку света, прилепившегося «жрецу» на грудь. Свет Энзары, отметила Эльза. Созданное Архимагом Энзарой заклинание, способное на несколько секунд лишить чародея способности ощущать Локусы Души и, соответственно, творить волшбу. Этих секунд порой может быть достаточно, чтобы прервать жизнь великого мага простым клинком или стрелой. Один лишь недостаток у этого чародейства: маг не способен создать новые формы Силы, пока не использует Свет Энзары или не дезактивирует его. А мало какой чародей решится ограничить свой доступ к магическим резервам. Учитель Джетуш вот решился. Хотя ситуация явно не предрасполагающая. С одной стороны убог, который, возможно, и из Младших Бессмертных, но все-таки — Бессмертный. С другой стороны — маг, в Великом Искусстве оказавшийся с учителем наравне.

Но ничего. Вот Уолт — сосредоточен, напряжен, такое впечатление, что коснись его — молния проскочит, как между двумя катушками в лаборатории кафедры магии природы. Его не смущает, что рядом Бессмертный. Он готов бороться до самого конца, хотя шансы не равны. Значит, будет бороться и Эльза. Она не подведет ни учителя, ни Уолта. А потом, может быть, Уолт улыбнется. Улыбнется, как тогда, на полигоне, когда она вышла победительницей в схватке между студентами кафедры боевой магии и сумела отразить все атаки малой ипостаси Червя Почвы, и Уолт радовался, искренне радовался ее победе…

— Как это понимать, Магистр? — «Жрец» прищурился.

— Очень просто, — сказал учитель Джетуш.

Угорр покачивался, продолжая упираться в землю нижней челюстью. Неразборчиво бормочущий под нос Глюкцифен выглядел растерянным. Тем не менее влезать в разбирательства смертных он не торопился. Уолт поглядывал то на убога, то на «жреца». Эльза на всякий случай приготовилась активировать Молот Ярости, одно из свернутых в ауре заклинаний. Впрочем, если уж так, то можно воспользоваться Пламенным Дождем и Земным Разрывом. Как и Молот, они полностью ноэматизированы и частично ноэзированы, и осталось соединить их с гиле. Жаль, Свитков нет. В них обычно компактно свернуты все три составляющих магии, и нужно лишь небольшое мысленное усилие для чародейства.

— Ну и? — прервал затянувшееся молчание «жрец». — Я жду объяснений.

— Объяснений? — Учитель Джетуш прищурился. Ой-ой-ой! Сейчас что-то будет!

— Ну, — начал Земной маг, — я размышляю о том, включить ли в контракт пункт об отсылке лже-жреца в Болота Нижних Реальностей или же просто оставить тебя здесь. — Магистр улыбнулся и посмотрел на учеников. — Уолт, Эльза, забирайтесь в… транспорт. А я пока решу проблему.

— Нечего решать, экселенц Сабиирский. — «Жрец» вздохнул и нехотя продолжил: — Я понял. Ладно, представлюсь. Игнасс фон Неймар. Тринадцатый отдел Седьмого департамента Конклава. Приставлен следить за Уолтом Намина Ракурой приказом Великого Архимага Клода де-Сигри Лойда. Аналоговую «слепку» приказа и Метку Конклава вы можете обнаружить в ауре, если позволите показать ее.

Эльза похолодела. Конклав. Седьмой департамент. Если дать короткое определение: департамент внутренних расследований. Наблюдение и анализ дел магов, принявших, но нарушивших Номосы Конклава.

Неужели Уолт замешан в чем-то предосудительном по меркам Верховного совета магов?!

Уолт не выдержал — выругался. И, схватив Эльзу за руку, потащил ее внутрь угорра. Девушка видела, что ему хочется остаться и разобраться с Игнассом, выяснить, почему сотрудник Конклава следит за ним, но…

Но это не ее дело, отчетливо поняла она. Уолт не хочет втягивать ее в свои проблемы. Что бы сейчас ни сказал конклавовец учителю Джетушу, Эльза этого не услышит. Меньше знаешь — крепче спишь, да, Уолт?

Но все-таки…

Подземелье и убоги. Конклав и сотрудник Седьмого департамента. И еще — загадочная Инфекция, ради избавления от которой Бессмертные обращаются за помощью к смертным.

Все-таки этого многовато для трех боевых магов.

Пускай даже из Школы Магии.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— А здесь у нас преисподняя волдырей.

Угорр летел над темной долиной, заметаемой снегом из черных туч. Оранжевое небо и луна полностью скрылись за саваном атмосферных осадков. При взгляде на снегопад становилось холодно. По крайней мере, Уолт, посмотрев на падающий сплошной стеной снег, поежился. На миг он почувствовал себя полностью замерзшим. Не только тело, даже Локусы Души будто задрожали от холода. Несмотря на то что тучи и долина являлись искусственными, созданными Силой убогов, впечатление от них было как от естественных образований. Возможно, все дело в тех, кто бродил по промерзшей долине.

Сквозь снежную пелену сложно было разглядеть одинокие силуэты, бредущие под напорами ледяного ветра, но воображение легко дополняло восприятие, рисуя картины полупрозрачных призраков, представляющих из себя окутанные посмертными энергиями тонкие тела. Души. Страдающие души грешников, не выдержавших изнурительных обетов дураков и подписавших с убогами контракт глупцов.

После смерти душа смертного распадается на физическую, растительную, животную и разумную энергемы, своеобразные части, распределяющиеся по соответствующим уровням Равалона для подготовки к перерождению в новой комбинации энергем. Разумные энергемы смертных, жрецами по-простому называемые душой, обретают в посмертии некое подобие эфирного тела, позволяющего им снова ощущать и переживать. Души подчиняются Законам Реинкарнации, установленным еще титанами, согласно которым негативные энергии души отправляются на переработку ближе к Бездне, бесконечному измерению Хаоса, примыкающего к Равалону, а позитивные стремятся к Зияющим Высотам. С момента появления в мире смертных это означало, что грешники отправляются в Нижние Реальности, а праведники — в Небесный Град. Энергии душ, в которых негатив сочетается с позитивом, или, как сказали бы ракшасы-буддисты, уравновешена карма, следовали за богами смерти в бескрайнюю Белую Пустыню, дающую шанс на переосмысление своей жизни и возможность сознательного перерождения.

До сего дня Уолт был уверен, что Старшие убоги живут в Пятом Круге Нижних Реальностей и что каждому из них подчиняются разные области Реальности, которые они обустраивают по своему облику и подобию, создавая там ад для душ, которые им удается заполучить. Магистр никогда не слышал о Подземелье Мира. Впрочем, как и о Везде-и-Нигде. И подозревал, что еще о многом не услышит, как бы ни старался.

— В данном аду души наги и не могут прикасаться друг к другу, от холода они покрываются волдырями. Время пребывания в аду волдырей — столько, сколько нужно, чтобы опустошить бочку зерен, если раз в сто лет брать по одному зерну. — Глюкцифен словно инструкцию к гномьему механизму читал, хотя непонятно было, к кому он обращается: Джетуш погрузился в раздумья, лже-жрец Игнасс сидел в уголке с удрученным видом и помалкивал, Уолт демонстративно не слушал козлоголового, а Эльза…

— За что их так? — неожиданно спросила ар-Тагифаль. Она сидела на скамье впереди Уолта, рядом с наставником. Смотря сквозь кожу угорра на долину, магичка мелко подрагивала, будто мерзла от одного вида страдающих душ. — Это… жестоко…

Эльза. Если ей подвластен Ангнир, то она их единственный шанс выбраться из Нижних Реальностей. Ничтожный, но шанс. Лучше, чем ничего. Впрочем, судя по тому, как пал угорр и как заклинание Архиректора чуть не уничтожило разум Уолта, Земной маг не пытался ввести ученика в заблуждение. Да и зачем? Для Джетуша Сабиирского Уолт Намина Ракура и Эльза ар-Тагифаль ценны оба — и как Магистры, и как боевые маги. Но если Эльза является ключом к Наследию титанов и возникнет реальная угроза жизни для нее и Уолта, то Джетуш без сомнений бросится спасать девушку. Потому что он — боевой маг до мозга костей. Потому что для магии мира смертных Эльза намного ценнее, чем Уолт. И с этим ничего не поделаешь. Если признаться, то и Ракура в случае чего обязан спасти Эльзу ценой жизни Джетуша. Ее жизнь для них имеет высший приоритет.

— Жестоко? — Глюкцифен подергал себя за бородку. — Дева, дальше у нас ад разбухающих волдырей, он еще холоднее. У грешников там волдыри разбухают и взрываются, и тела их все время покрыты кровью и гноем. А неподалеку у нас еще имеется огненное озеро. Грешники в нем находятся в цепях, из которых им не вырваться, они постоянно испытывают жажду, безумную жажду. Чтобы утолить ее, пьют из огненного озера и умирают в муках в тот же момент, но сразу воскресают. И снова хотят пить.

— Зачем… зачем вам это? Разве вы что-то получаете от их страданий?

Уолт прислушался. С Эльзой он общался не так уж и часто, но сейчас готов был поспорить, что девушка сомневается. В чем? В словах козлоголового? В жестокости убогов?

Глюкцифен снисходительно улыбнулся.

— Когда мы пришли в Подземелье, дева, здесь было еще хуже. Не мы установили этот порядок. Может, слышали? «Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут». Или, словами многомудрых теологов из Эквилистонского университета: «Степень мучений в аду адекватна вине грешника».

Козлоголовый только что наизусть процитировал Весть от Грозного Добряка из Книги Книг, что, по утверждениям райтоглорвинов, должно было заставить его язык иссохнуть, а тело обратить в прах. А затем проявил себя как знаток «Суммы знания, что в благости разуму открывает Тва́рец», многотомного теологического компендиума, который писали семьдесят два представителя различных религий, скрытые друг от друга в запертых комнатах подземного храма. По истечении месяца все семьдесят два жреца представили плоды своих трудов. Это оказалась «Сумма», которая у всех духовников была идентичной. Объявили, что это воля самого Тва́рца.

По идее, убог не мог читать книгу, несущую в себе Мысль Тва́рца, чей созидательной сути должна быть противна разрушительная сущность убогов. Хотя, по идее, и Бивас в аспирантуру не должен был поступить. А поступил. И устроил на радостях такой пьяный дебош, что его не то что из аспирантуры — из страны выгнать хотели…

— Смертные не могут отвечать до конца за свои поступки, — решительно заявила Эльза.

— Боюсь, дева, служители Закона и Права с вами не согласятся. — Глюкцифен ухмыльнулся. Сам-то наверняка, как и всякий убог, обожает беззаконие и правонарушения. Интересно, почему руки так и чешутся зарядить Четырехфазку в козлиную морду?

Спокойно, Уолт, спокойно. Помни — козлоголовому убогу тебя убить так же легко, как и моргнуть. Не надо испытывать судьбу. Ты сейчас в лодке, которой правит хмурый тип в лохмотьях, постоянно переспрашивающий: «А вы точно медяки за переправу не забыли взять?» И лодку понапрасну раскачивать не стоит.

— Прошу обратить внимание на чудесный вид справа, — сказал Глюкцифен с видом заправского гида. — Здесь у нас Дорога Благих Намерений. Души грешников мостят тракт своими костьми, вырывая их прямо из тела, и стремятся они поскорее закончить свою работу, желая обрести долгожданное перерождение, но вот беда — Подземелье все расширяется и расширяется, двигаясь все дальше в беспределе Хаоса, и Дорога завершена будет еще не скоро. Но грешники, увы, не знают этого, и надежда, что работа вот-вот завершится, не покидает их повинное сознание…

— …

— Что-что, дева? Извините за плохой слух, но не расслышал я ваших слов.

— Не надо… — тихо попросила Эльза.

Игнасс из своего угла покосился на девушку, наткнулся на свирепый взгляд Уолта и моментально заинтересовался состоянием своих сапог. Гм. Что-то не так. Дознаватель Конклава не должен остерегаться своего подопечного, совсем даже наоборот. Интересно, о чем они с Джетушем говорили, прежде чем забрались в угорра?

— Разве плохо, что свершившие зло несут за это наказание? Разве не должен преступник ответить за преступление, а грешник за грех? Вот тут неподалеку ад насекомых, там души смертных представляют собой, позвольте мне такое сравнение, ульи для разнообразных ядовитых жуков, постоянно их жалящих и кусающих, и вот в этом аду…

Эльза тяжело вздохнула. Ого. Уолту стало не по себе. Радостная и веселая Магистр ар-Тагифаль на глазах превращалась в перепуганную магичку. А это совсем нехорошо, когда рядышком, под самым боком, убоги.

— Эльза. — Наставник оторвался от размышлений и холодно посмотрел на козлоголового. — Успокойся. Немедленно. Думай, где находишься. Уолт, ты тоже.

Уолт и так думал. Глюкцифен — убог. А убоги охотятся за душами смертных. Кто тут смертные? Вот-вот.

Эмоционально неустойчивые и душевно нестабильные самая лакомая добыча для Разрушителей. С ними проще всего, они чуть ли не сами падают в расставленные убогами сети. Кто нужен Архистратигу? Не Уолт. Не Эльза. Только Джетуш. Вряд ли кто-то из слуг Аваддана убьет молодых Магистров. Но заставить продать душу не значит убить.

Уолт имел дело с убогами. Пусть даже и с Младшими. Те безмозглые, но невероятно сильные Твари, были повержены мощью боевой магии, и с той поры у Ракуры имелось меньше причин бояться Разрушителей, чем у Эльзы.

Да. Эльза боялась. Безумно боялась. И ты дурак, Уолт, что до сих пор этого не замечал. Когда ар-Тагифаль уничтожала угорра, она сражалась со странной тварью, а не с убоговской креатурой. Это потом узнала, что за существо убила. И когда Глюкцифен только появился и сообщил, что один из Старших убогов собирается нанять наставника, она еще не поняла, в какой глубокой заднице оказалась тройка Магистров. А сейчас поняла. Полет над Подземельем, красочные виды адских посмертий и страдающих грешников — неподготовленных это, стоит признать, пробирает до самой души.

Уолта, например, наиболее впечатлил ад, где страдала одна-единственная душа. Личный ад, сказал тогда Глюкцифен, проследив за взглядом Магистра. Здесь таких мало, добавил козлоголовый. Но каждый особенный.

В этом личном аду Светлый эльф в рваном рубище закатывал на гору огромный камень. Не просто катил — вся дорога вверх была усеяна острыми шипами, протыкающими голые ступни Высокорожденного, а закатываемая глыба выделяла обжигающий пар. Поднявшись наконец на вершину, эльф остановился, слабая улыбка промелькнула на его лице, однако тут же сменилась гримасой ужаса. Камень покачнулся и покатился вниз, вминая Высокорожденного в себя, ломая кости, разбрызгивая кровь по всему пути вниз. Достигнув подножия, глыба остановилась. Эльф, целый и невредимый, поднялся, посмотрел на камень и как ни в чем не бывало снова начал катить его.

Глюкцифен сказал, что каждый раз в момент «воскрешения» Высокорожденный забывает свой предыдущий путь наверх и твердо знает, что для освобождения из ада ему нужно закатить камень. Но, оказываясь на вершине, эльф вспоминает предыдущие события. Однако уже поздно.

— Что же он такого сделал? — не выдержав, полюбопытствовал Уолт.

— Никогда этим не интересовался, — ответил козлоголовый.

Уолт не знал, почему личный ад Высокорожденного так сильно впечатлил его. Были и более страшные адские места, где души страдали еще сильнее. Но этот путь… Эта надежда в конце, когда путь закончен… И этот ужас, когда он осознавал всю безнадежность своей затеи…

Почему-то Уолт подумал, что жизнь большинства смертных подобна личному аду Светлого.

Итак, Эльза боялась. И, кстати, правильно делала, что боялась. Великий Перводвигатель, рядом — убог! Убог! Отрицание Сотворения, мощь Первоначального Разрушения, символ Хаоса и Беспорядка, носитель Чистого Зла!

Глюкцифен тщательно высморкался в руку, засунул в рот результат своей жизнедеятельности и тщательно прожевал.

Символ Хаоса и Беспорядка, м-да. Маленькая девочка в розовом платьице и то выглядит страшнее. А козлоголовый не казался опасным. Даже когда Уолт рассматривал его Вторыми Глазами, не видел никаких негативных эманаций в декариновой ауре. Но Эльза боялась. Страх — он, сволочь, вещь иррациональная.

Нет, так дело не пойдет. Надо ее отвлечь.

— Послушай, Глюкцифен, — начал Уолт, взмахом руки привлекая внимание убога. — Не мог бы ты рассказать больше о том деле, которое нам предстоит выполнить…

— Напомню, что контракт собираются заключить только с Джегушем Сабиирским, — перебил козлоголовый. — Мне, простому секретарю, неведомо, позволят ли ученикам участвовать в задании.

— Позволят, — нагло заявил Уолт. — Без нас наставник Ирак без рук.

Джетуш бросил на Ракуру короткий взгляд, но промолчал.

— Не мог бы ты хотя бы рассказать об Инфекции?

— Ну, это тайна… — задумчиво протянул Глюкцифен. — Так что слушайте.

Гм. Признаться, Уолт не ожидал откровенности от козлоголового. Пути убогов неисповедимы.

Глюкцифен откашлялся в кулак, поднялся и встал в позу сенатора, выступающего перед Властелином Черной империи.

— Беда постигла земли, принадлежащие моему господину. Но прежде чем поведать вам, что это за беда, я расскажу о Подземелье, дабы понимали вы лучше подоплеку всех дел происходящих. Да будет вам ведомо, смертные, что Подземелье размерами своими подобно восьми Равалонам, и продолжает оно увеличиваться, ибо приходят в мир новые души, и грешат они, как и старые, и постоянно не хватает нам места для них в посмертиях. Подземелье полно хаоса и грубой материи Творения, оно полно зла и страданий, в нем постоянно возникают новые, непонятные даже нам, убогам, существа и измерения. Нижние Реальности просто место для священных омовений по сравнению с Подземельем. Но…

Козлоголовый замолчал, хитро поглядывая на магов. Видимо, решал, насколько можно быть откровенным. Почесал нос и продолжил:

— Когда мы, убоги, пришли сюда, здесь была только преисподняя, где все души страдали в полном беспорядке. Прелюбодей получал ту же кару, что и убийца детей, а фальшивомонетчик разделял судьбу жреца-ересиарха. Души тех, кто предавал заветы и обеты своих традиций и своего сердца, не делились на тех, кто более грешен, а кто менее. А во тьме Подземелья бродил Аматар, лев с головами крокодила и гиппопотама, пожирающий души. И тогда мы, убоги, отдали последние частицы Порядка, таящиеся в наших телах после Великой битвы Бессмертных, Подземелью. Мы уничтожили Аматара. Мы создали отдельно ад для лжесвидетелей и ад для святокупцов, ад для неверных супругов и ад для самоубийц, ад для богохульников и ад для воров. Мы сделали то, чего не сделал даже Создатель, творя Равалон. Мы, Разрушители, создавали. Разумеется, это было нужно и для нас, ибо страдающие грешники выделяют энергию, которой мы поддерживаем наши Силы. Я думаю, маги, для вас это не секрет, но напомню, что проданная душа дает купившему ее убогу невиданную власть над частичкой Равалона.

Не секрет. Отнюдь не секрет. Уолт узнал это даже не в Школе Магии, а в храме райтоглорвинов, где толстяк-жрец вбивал знания о богах и убогах в головы мальчишек-сирот с утра до вечера. Убоги покупают души смертных, потому что в душах есть связь с Природой и Тва́рцом. И когда убоги соберут достаточное количество душ, они сойдутся в схватке с богами, и на их стороне будет вся магия Равалона и даже часть Всемогущества Тва́рца.

Последняя битва Бессмертных. Так это называли райтоглорвины, свято верящие, что Грозный Добряк успеет к этому времени эволюционировать в божественную форму, равную Мощи Тва́рца, и спасет хотя бы их, верных слуг своих.

Конец света. Так это называют в остальных религиях.

Козлы и уроды. Так это предпочитал называть Уолт. Эдакая траготератомахия. Козлы-убоги и уроды-боги в очередной раз устроят махач, а вместо дубины воспользуются миром смертных.

Но, как уверяли жрецы, связь с Природой и Тва́рцом в душах людей очень маленькая. Почти и нет ее, этой связи. Так что убогам еще долго собирать души. Вполне хватит на век Уолта Намина Ракуры. А, будучи магом, жить он собирался долго.

— Огромные земли Подземелья сделались пустынными, ибо каждый ад занимает строго определенное место и не увеличивается. И мы стали обживать эти земли. Тогда выяснилось, что некоторые территории умножают Мощь и Силу своих владельцев. Цитадель, построенная на такой земле, делает ее обладателя почти непобедимым. А потом, после того как у этих мест объявились хозяева, на них начали появляться Люльки, порождающие полчища тех, кого вы, смертные, называете Младшими убогами. Эти земли не могли не стать поводом для раздора среди Разрушителей, недавно плечом к плечу сражавшихся против богов, отстаивая нашу Истину.

И убоги сошлись в битве друг с другом, желая единолично владеть Кратосами, Местами Власти — так назвали эти земли.

Эльза внимательно слушала козлоголового, все еще вздрагивая, но уже не так часто. Гм, кажется, Уолт не прогадал, когда решил разговорить Глюкцифена. А может… Неожиданная догадка пронзила Уолта. Может, Эльза боится попасть в ад и ее пугает именно вся это болтовня Глюкцифена, описывающего то красоты преисподней раскаленных сковородок, где души лижут эти самые сковородки, то радости ада еды, где грешники поедают самих себя?

У магов отдельное место и на небесах, и в аду, ты забыла, Эльза? Волшебники просто теряют память в посмертии, и существуют словно тени до тех пор, пока вся накопленная ими магия не покинет разумные энергемы. И те, которые оказываются в аду, просто уже никогда не смогут снова родиться магами. Это единственное наказание для нагрешивших чародеев. Хотя многие волшебники боятся и этого.

— И тогда сильнейший из убогов, первый Архилорд Нижних Реальностей, известный вам, смертные, под именем Абло Эльди, повелел закрепить Кратосы не за определенными Разрушителями, а за выполняемой ими службой. Архилорд владеет тремя Местами Власти, рождающими Черных Легионеров, Убоговских Гончих и Адских Балрогов. Лорд-Аналитик правит над Вестниками. Лорду-Архистратигу подчиняются фурии. Есть и другие Кратосы, и другие Лорды-Повелители, но нет времени и нужды рассказывать о них. Знайте, что только достойные из убогов могут занять Место Власти. Убоги, живущие в Кратосе и окрестностях, выбирают претендентов на должность, а Владыка утверждает того, кто победил в выборах. Мой господин уже пять раз избирался Архистратигом. Он правит с самого начала Второй Эпохи!

Гм, почти три с половиной тысячи лет. Неплохо, учитывая, что конкуренция у убогов, судя по рассказам жрецов и изысканиям магов, будет пожестче, чем в Школе Магии.

— Кратос, полученный Лордом Авадданом, ставит его во главу всех военных групп Подземелья. Иначе говоря, должность Архистратига делает моего господина генералиссимусом армии Нижних Реальностей! — гордо заявил Глюкцифен. — В его обязанности входит следить за порядком на Белых Землях, отражать вторжения Извне и всегда быть готовым к войне с богами. Вы, наверное, не знаете, но мы, боги и убоги, постоянно находимся на грани новой войны Бессмертных. Лорд-Созерцатель, отвечающий за допуск убогов в Безначальное Безначалье Безначальности, всегда жалуется, что оно вскоре не выдержит ярости сражающихся, и Бессмертным снова придется биться в мире смертных. А это означает войну, войну Небесного Града и Нижних Реальностей. И должность моего господина из-за этого становится одной из значимых в Подземелье. И в свете грядущих выборов на должность Архистратига постигшая наш Кратос беда может ужасно отразиться на моем господине!

— Беда — это Инфекция? — уточнил Уолт, пытаясь осознать только что услышанное. Новая война между богами и убогами? Только этого не хватало многострадальному Равалону! Бессмертные, обрушивая друг на друга умопомрачительные Силы, не привыкли обращать внимание на такую мелочь под ногами, как смертные.

— Да, юноша, ты прав, — кивнул козлоголовый. — Беда, поразившая владения моего господина и названная Инфекцией, трагична и загадочна. Мы не в силах справиться с ней.

— А смертные маги в силах?

— Я сейчас расскажу. Слушайте же…

Уолт слушал. Джетуш слушал. И Эльза слушала. Она все-таки успокоилась, и Ракура мог собой гордиться.

А еще слушал Игнасс, и по его угрюмому лицу невозможно было понять, о чем думает дознаватель Конклава. А Уолту очень хотелось бы прочитать его мысли. Почему конклавовец следил за ним? Дело двухгодичной давности или… Нет, лучше без всяких «или». Пускай Конклав интересуется битвой в Границе, но не Проклятой Башней.

Вдобавок откровенность убога наталкивала на кое-какие нехорошие мысли. Например, Подземелье. Знания о нем оставят с ними? Или сотрут? Или (тут Уолт не смог сдержать нервный смешок) заговорят сознания магов, опутав информацию о Подземелье смертоубийственными заклятиями? Козлоголовый говорил, не обращая внимания на сотрудника Конклава, хотя должен был знать, что Конклав спит и видит, как собрать побольше сведений о Нижних Реальностях, чтобы навсегда закрыть ход Тварям и их хозяевам в мир смертных.

Убогство. Вот бы знать, о чем договорился Джетуш с конклавовцем и, что еще интереснее, на чем сошлись наставник и убог, пока Уолт с Эльзой дожидались их внутри угорра. А так приходилось попросту гадать, отвлекаясь от насущных проблем на выдуманные картины, в которых омерзительно выглядевшие Разрушители бросали Магистров и Игнасса в котел с кипящим маслом, крича: «Благодарим за хорошо проделанную работу!»

Ересь, бррр…

Глюкцифен тем временем рассказал следующее. В Кратосе Аваддана и землях вокруг стали появляться области, в которых полностью пропадала Сила убогов. Магические энергии, внешние и внутренние, исчезали, забирая с собой чуть ли не всю ауру Разрушителей, которым не повезло оказаться в зоне бедствия.

— Здесь, в Подземелье, происходит невероятное, — сказал Глюкцифен. — Здесь Мысли Создателя никогда не упорядочивали сущее. Здесь Хаос и Пустота постоянно кружатся в танце, который восхитит только безумцев. Мы привыкли уже ко всему, смертные. Но Инфекция — с таким мы еще никогда не встречались!

Понятное дело, что Разрушители обеспокоились. Аура ведь не просто свечение души в магическом диапазоне, это и энергетический, и астральный, и ментальный, и прочие элементы личностного бытия, объединенные эфиром и проявленные в индивидах как части тонкого тела. Их совокупность позволяет взаимодействовать с миром невидимым, открывая доступ к Полю Сил, и, как говорят натурфилософы, аура направляет потоки жизненных духов, поддерживающих само существование любого объекта в Мультиверсуме миров. Аура богов и убогов еще и несет в себе Искру Творения, окружающую их барьером от эманаций конечного и тленного мира — Онтологическим Эфиром (Онтосом, как назвал его Глюкцифен; Онтический Эфир козлоголовый именовал Онтисом, и Уолт признал, что сокращения вполне разумны и практичны). Исчезновение ауры для убогов подобно извлечению Искры. Попросту говоря — Бессмертные становятся смертными. И, по словам Глюкцифена, такое происходило с каждым присутствовавшим в очаге появления зоны Инфекции. Старшие убоги, которые проходили в зараженные области после их возникновения, просто лишались своей Силы на время нахождения там, после возвращения они снова об ретали свою Мощь. Появление зараженных неведомым феноменом областей и назвали Инфекцией.

— Продолжают ли присутствовать в зонах Инфекции Поля Сил? — спросил Джетуш, опередив вопрос Уолта. Такой же, кстати. Может, формулировка была и другая, но суть та же. Другими словами, Магистров интересовало, можно ли продолжать пользоваться какой-либо магией в пораженных Инфекцией землях.

— В корень зрите, Джетуш Малауш Сабиирский, — довольно закивал Глюкцифен. — Да. То, что мы называем Венами Создателя, а вы, маги смертных, зовете Полями Сил, пребывает в зараженных землях. Чары в них можно создать, но это не чары Бессмертных, не чары богов, не наши. Это магия смертных, это Сила, под которую подстроены ваши Локусы Души.

— Значит, вот почему вам понадобился я… — пробормотал наставник.

— Не только, — возразил Глюкцифен. — Есть еще причина… В сторону!!!

«Кит» вздрогнул и резко изменил направление движения. Уолт, не удержавшись, полетел на пол, Эльза сумела усидеть на лавке, наставник вскочил и твердо стоял на ногах. Чуть не выкатившийся из угла Игнасс растерянно поднял голову. Глаза «преподобного» испуганно расширились. Глюкцифен, неожиданно оказавшийся на «потолке» угорра, бегал туда-сюда, схватившись за голову, и причитал:

— Хирурги! Великий Хаос, ну почему именно они? До владений господина осталось уже совсем ничего!

Уолт поднялся. Вопрос: «Что случилось?» — отпал сам собой, когда сквозь прозрачный бок угорра он увидел, что перед «китом» вырастает серая гора, выбрасывая в небо фонтаны камней и целые пласты земли. На фоне этой горы угорр казался ничтожным мальком. Огромная. Невероятно огромная. Ракура невольно вспомнил древесного гиганта, с которым два года назад столкнулся в Лесу карлу. Тот тоже был огромный. И охренительно разрушительный. Положил он тогда чуть ли не всех карлу…

В следующий миг Уолт понял, что навстречу угорру поднимается совсем не гора. Горизонтальная трещина пробежала внизу, почти над самой землей, распахнулась, демонстрируя сотни рядов шевелящихся клыков. На верхушке раскрылись десятки глазниц, которые уставились на угорра серебряными зрачками.

Это была голова!

— Тва́рец и Его Мысли! — в ужасе выдохнула Эльза, глядя на кошмарное создание.

Наставник сохранял спокойствие и неторопливо плел заклинание. Уолт не смог разобрать и половины тех формул мыслеобразов, которые Джетуш использовал. Да уж, вот тебе и без пяти минут кандидат магических наук. Что значит — разница в опыте. Ну и в уровне конечно же.

Тем временем вокруг горы-головы начали падать покрытые огнем каменные глыбы. Некоторые пролетели в опасной близости от угорра, и можно было разглядеть, что они состоят из сотен подвижных частей. «Кит» отчаянно лавировал между пылающими болидами, но их становилось все больше.

— Хирурги! — причитал Глюкцифен, продолжая бегать над магами. — Как они подчинили Преобразованных? И где взяли столько Каменнотелых? Неужели напали на ад иномирья? Но Лорд-Хранитель не простит им! Неужели они не понимают, что после подобного он просто разрушит Врата-в-Лабиринт, а лорд Баалааб никогда больше не допустит Инженера в Подземелье? Клянусь Святой Энтропией, они пожалеют о своем поступке!

— А мы? — Уолт решительно вмешался в словесный поток козлоголового. — Мы пожалеем об их поступке в данный момент?

Глюкцифен остановился и недовольно посмотрел на Магистра. На мгновение пролетавшие рядом пылающие камни осветили козлоголового багровым светом, и Уолту стало не по себе. Внезапно он увидел не кривляку и шута, а разъяренное и готовое к смертельному бою чудовище, перед которым, чего уж там, ни ему, ни даже Земному магу не устоять. Убог-Разрушитель смерил взглядом жалкого смертного, смеющего задавать ему вопросы, и смертный остро осознал и свою смертность, и свою жалкость, и вообще…

Болиды ушли дальше, Глюкцифен вырвал из бородки клок волос и принялся его пережевывать. Уолт моргнул. Видение исчезло. Но впечатление — осталось.

— Если попадемся Хирургам — пожалеем. Я выживу, но вы, смертные, просто потеряете разум от тех сладостных мук, которыми теологи Ордена Гэша одарят вас.

Спасибо, успокоил.

— Преобразованные… мм… Каменнотелые. — Джетуш, внимательно следя за горой и падающими огненными глыбами, начертил в воздухе треугольник в квадрате. Со стеклянным звоном от Земного мага поползли чары Многогранного Щита, накрывая Уолта, Эльзу и Игнасса. На убога наставник Силу не тратил. — Что они такое? Я не чувствую в них убоговскую Силу.

— Они из другого Мироздания. — Угомонившись, Глюкцифен уселся на потолке, с любопытством наблюдая за действиями Земного мага. — Империя Кристаллов, слышали о такой? Навряд ли, поскольку по глупости своей Империя, вознамерившись захватить Равалон, начала вторжение с атаки на Подземелье. Неведомо мне, почему порталы открылись в Основу Нижних Реальностей, но мы уничтожили почти всех, кто осмелился ступить в наши владения с захватническими намерениями. А тех, кого не уничтожили, подчинили нашей воле и заставили служить в аду, где грешников мучают существа из иных миров. Таких существ мы называем Преобразованными, ибо отныне они навсегда привязаны к реальности Равалона, и узы эти не в силах разорвать…

— Я понимаю, что не время, — перебил Джетуш, — но чем, по сути, являются Преобразованные Каменнотелые?

Глюкцифен задумался. Гм, какой-то сумасшедший разговор получается. Козлоголовый убог сидит вниз головой, вокруг падают метеориты, Уолт, Эльза и, судя по его виду, Игнасс ничегошеньки не понимают, а наставник словно расспрашивает ученика на экзамене.

— Каменнотелые из простых солдат Кристальной армии, — начал объяснять Глюкцифен. — Лучших воителей армии вторжения, Алмазных Владык, мы уничтожили поголовно, а Каменнотелых подчинили тысячами. Я не знаю хорошо их сущности, но, насколько мне известно, их создали, соединив камни из Океана-между-Мирами и пламя из Сердца Бытия реальности, где правит Империя Кристаллов. Если хотите знать, то еще у нас имеются в подчинении и воины Пылающего Легиона, и Созидатели Пути, и фирексийцы, и Черные Призраки, и валкеру, и…

— Занятно… — Джетуш перестал слушать козлоголового и посмотрел под ноги, на «пол» угорра. — Весьма занятно…

Уолт проследил за взглядом наставника. Внизу глыбы, ударившись о землю, претерпевали метаморфозу, после которой метеориты превращались в существ, похожих на каменных великанов. Только вот из каждого сочленения между камнями, из которых состояло тело Преобразованных Каменнотелых, вырывался багровый огонь, пламенными клочками разлетаясь во все стороны. У каменных великанов, которых Ракуре доводилось видеть, подобного не наблюдалось.

Каменнотелые сначала медленно, потом все быстрей задвигались. Они ковыляли следом за угорром, который облеталгигантскую голову и удачно уклонялся от продолжавших падать собратьев. Неожиданно несколько Каменнотелых подняли руки, и в сторону «кита» помчались вылетевшие из кулаков сгустки багрового пламени. Огонь не долетел до угорра буквально метров десять, врезавшись в голову-гору. Гм, а вот багровые следы в воздухе, которые сгустки оставили за собой, не особо радовали. Вторыми Глазами хорошо было видно, что это не воздушный след огненных зарядов, а разрыв в пространстве, будто багровое пламя пробуравило саму реальность.

— Колокол… — пробормотала Эльза. — Почему звучит колокол?

Что такое? Уолт оглянулся на ар-Тагифаль. Какой еще колокол? Кроме свиста падающих Каменнотелых Ракура ничего не слышал.

Однако на слова Эльзы отреагировал Глюкцифен.

— Хирурги! — взвыл он и схватился за рога. — Хирурги уже здесь! Хирурги!

— Уолт, — не отрываясь от плетения заклятий, бросил наставник. Уолт кивнул. Понятно. Джетуш занимается Преобразованными Каменнотелыми, а загадочных Хирургов оставляет на него.

— Глюкцифен!

Убог проигнорировал оклик Уолта. Проклятье, что же это за существа, из-за которых Бессмертный Разрушитель, пускай и Младший, ведет себя так? Великий Перводвигатель, окажется ли задачка по силам?

Уолт создал огнешар и подбросил его так, чтобы фаербол лопнул рядом с головой козлоголового. Это заставило Глюкцифена заткнуться и обратить внимание на Магистра.

— Кто такие Хирурги? — Уолт решил сразу взять быка за рога. Гм. В данном случае — козла за рога.

— Хирурги-с-той-стороны… — непонятно ответил Глюкцифен. — Они подобны нам, исполняя желания, но им не нужны души. Хирурги забирают тела, потому что только плоть смертных дарует нужную им энергию. И им нужны именно живые смертные, живые тела. Они странствуют между мирами, предлагают свои услуги Бессмертным Властителям миров. Их допустил в свой Кратос Лорд-Повелитель Келлайт. Но, кажется, Хирургам недостаточно тех порталов в Равалон, которые есть у него. Они, видимо, почуяли вас, смертные. И пришли за вами. Ох, если Джетуш Малауш Сабиирский погибнет, не сносить мне головы!

Глюкцифен замолчал и пристально уставился на Уолта взглядом покупателя, оценивающего выставленного на продажу осла. И осел нужен ему не для работы, а чтобы забить. Просто так. От природной кровожадности.

— Юноша, — вкрадчиво начал козлоголовый, — не хотите послужить для доброго дела? Ваш учитель останется цел, а о вас пойдет великая слава…

— Как о погибшем от рук никому не известных Хирургов? — перебил Уолт. — Чем они так опасны?

— Всем, — лаконично ответил Глюкцифен.

— Но я хотя бы должен знать, как с ними сражаться… — начал Ракура, но Глюкцифен, рассмеявшись, перебил мага:

— Нельзя с ними сражаться. Только Лорды-Повелители и могут…

Уолт не узнал, что именно могут Лорды-Повелители.

Отчаянно закричала Эльза. Глюкцифен тут же исчез. Видимо, снова применил свое умение, делающее его невидимым для всех чувств. Полезное умение, ничего не скажешь.

Уолт повернулся к Эльзе так быстро, как мог. Белые нити, спустившиеся с «потолка», полностью обмотали ее. Нет, не ее. Ее ауру. Нити заканчивались некими подобиями крючков, и эти крючки впились в энергетическое поле девушки, оторвали ее от скамьи и поднимали вверх. Многогранный Щит не послужил для нитей достаточной преградой.

Времени для раздумий не было. Уолт прыгнул. Врезавшись в Эльзу, он сбросил ауру магички с крючков, отбросив ар-Тагифаль на пол. Кажется, она ударилась рукой о скамью. Неважно. Потом можно извиниться. А вот нити…

Нити, которые никуда не делись, моментально окутали Уолта. Твою же мать! Почему его, а не Игнасса? Где справедливость, чтоб ее!

Крючки впились в ауру Магистра. Великий Перводвигатель! Больно! Проклятье, как же больно! Уолт заорал, не в силах сдерживаться, а нити быстро потащили его вверх. Ракуру просто вынесло за пределы угорра. Он прошел сквозь тело «кита» каким-то странным образом, совершенно непохожим на магию переноса или пространственных преобразований. Плоть угорра вдруг словно стала нереальной для Уолта… или Уолт стал нереальным для угорра… а потом он пробкой из бутылки вылетел под оранжевый свет небес и рухнул на спину игрушки-транспорта.

Нити ярко засияли, а вместе с сиянием увеличилась и боль. Великий Перводвигатель! Уолт не знал, как страдают души в адских чертогах Подземелья, но он готов был поклясться, что испытал муки всех тех несчастных, которые попали сюда. Тело — искусано тысячами мелких грызунов, глаза — залиты расплавленным свинцом, Локусы Души — иссушены, и вдобавок их изымают, оставляя вместо чарующего многообразия мира сухую серость монотонного восприятия.

Уолт кричал, не в силах даже попытаться сорвать с ауры крючки. Боль захватила все существо мага. Это было ужасно. Невозможно и представить, что в мире может существовать столько боли для одного смертного.

А затем боль резко ушла. Несмотря на помраченное сознание, Уолт уловил отзвук колдовского поля, умчавшегося от его ауры куда-то по нитям. Это что, заклинание? Великий Перводвигатель, он не встречал ни в одном гримуаре Черной магии подобных чар, а в библиотеке Школы Магии хранились книги, которые Конклавом для многих других магических Орденов были объявлены запрещенными.

Колдовство Хирургов? Неудивительно, что им позволили пытать души. С такой магией любой грешник быстро ответит за свои грехи, признает чужие и будет благодарить, если его разумную энергему попросту уничтожат, развеяв в потоке энергий Равалона…

Рядом с лицом Уолта опустилась нога. Не в силах пошевелиться, Ракура тем не менее ногу рассмотрел подробно. Там было на что смотреть. Каждый из шести пальцев на ноге разрезан на две части, и в разрезы вставлены цилиндрики с шипами, не дающие половинкам сойтись. Разрезы кровоточили, и стекающая на спину угорра синяя кровь пузырилась. До колена нога была гладко выбрита и насквозь проткнута иглами. А выше Уолт подошедшего к нему не мог рассмотреть подробнее. Однако и того, что он увидел, хватало, чтобы впечатлиться.

— Смертный… — Бесстрастный голос скрывал половую принадлежность. Говоривший мог быть и мужчиной, и женщиной. Впрочем, какая разница? Это в первую очередь адская тварь, от которой просто необходимо избавить мир.

Только как это сделать, когда ты не в силах даже пошевелиться?

Уолт попробовал сотворить пульсар, но Локусы Души, слабо отозвавшись, не смогли создать достаточный импульс Силы.

— Смертный… Живой… Тело…

Уолт попробовал шевельнуть пальцами. Получилось!

— Тело… У тебя есть желания?

Уолт не сразу сообразил, что Хирург обращается к нему, слишком сосредоточился на том, чтобы потихоньку шевелить пальцами левой руки. Лишь бы успеть…

После того как в моду вошли так называемые пожиратели магии — орбы, маги быстро нашли средство для борьбы с ними. Каждый орб — это своего рода свернутое заклинание, поглощающее в себя только ту магию, которая действует в момент активации орба. Чары, созданные после этого, пожиратель не сможет поглотить. Орбы почти всегда одноразовые, их производство безумно дорогое, а те, которые создают долговременное поле уничтожения волшебства, можно пересчитать по пальцам рук, и все они на контроле Конклава, используются против магов, нарушивших Номосы.

С недавних пор Уолт стал носить кольца. Небольшие неприметные кольца, суть которых была отнюдь не в желании Ракуры покрасоваться. Каждый раз, когда он творил заклинания, эти кольца поглощали остаточный фон чар, вбирая его в себя и перерабатывая в сырую магию. Возникни ситуация, в которой Локусы Души Уолта не смогут перерабатывать Силу (например, активируется орб), у Магистра останется еще пара тузов в рукаве. Надо будет только активировать кольца. Для этого нужно просто взмахнуть рукой, послав волевой приказ.

Уолт никогда бы не подумал, что это будет так трудно!

— Тело… — В голосе Хирурга прорезались нотки раздражения. — У тебя есть желания?

Пальцы сжались в кулак. Уолт ощутил, что может говорить.

— Есть… — прохрипел Магистр. — Есть… у меня одно желание… наклонись пониже, чтобы услышать…

Боевой маг не ожидал, что тварь так и поступит. Но Хирург наклонился, и Уолт смог разглядеть его отвратительное лицо. Кожа пестрела мелкими гниющими порезами, рот зашит (и как он разговаривает?), а в лысом черепе пробиты дырки, в которых виден подрагивающий мозг. Оттянутые веки Хирурга удерживались прикрепленными к коже скобами. Ушей у существа просто не было, вместо них торчали железные полусферы с колючками.

Боги и убоги, что за ужасный лик! Такой еще долго будет сниться в кошмарах!

Уолт разрядил кольцо на указательном пальце левой руки прямо Хирургу в морду. Эта тварь не из Равалона, но, когда он пришел в наш мир, подчинился всем его Законам. В том числе и магическим.

Ревущий огонь и свистящий ветер, свитые в единую магическую спираль, обрушились на Хирурга. Его отбросило, швырнуло на спину угорра. Хирург оказался полностью голым, мужского пола. Все его тело представляло собой огромную незаживающую рану. Покрытый пламенем, медленно, но верно поглощавшим его гниющее мясо, Хирург попытался вцепиться в спину угорра, но ветер упрямо потянул его к боку, стегая воздушными жгутами с такой силой, что синяя кровь крупными брызгами разлеталась по сторонам.

Это была Четверица наполовину, Двоица, так сказать. Вторая половина Четырехфазки хранилась в кольце на среднем пальце левой руки. Уолт едва удержался, чтобы не разрядить и его в иномирянина. Нельзя. Ситуация абсолютно не под контролем.

Уолт оперся на ладони, пытаясь подняться. Со второй попытки удалось. К этому времени Хирурга уже сбросило с угорра. Уолт не знал, обратит ли его огонь в пепел, прежде чем урод достигнет земли, но в том, что он хорошо поджарится, можно было не сомневаться.

Да уж. Атакуй вместо Хирурга Уолта убог, никакое заклинание не помогло бы. Онтологический Эфир… Гм, Онтос — действительно удобнее… Так вот, Онтос превратит любые чары в бумажное конфетти. Образно выражаясь, понятное дело…

Шатаясь, Уолт огляделся. Несмотря на то, что «кит» отчаянно метался в воздухе, уклоняясь от падающих Каменнотелых, боевой маг спокойно стоял на спине угорра, не падая даже при особо резких поворотах. Магия убогов, не иначе. Другой активной Силы вокруг вообще не имелось.

Уолт посмотрел под ноги. Снаружи кожа угорра не была прозрачной, и Ракура не мог видеть, что происходит внутри. Проклятье! Ну и как попасть обратно? Перспектива быть размазанным по угорру от случайного попадания Преобразованным Каменнотелым не особо радовала.

Однако это оказалось не единственной проблемой.

Уолту повезло. Необычайно повезло. Он шагнул вперед, пытаясь рассмотреть голову-гору, и место, где стоял боевой маг, оказалось засыпано длинными острыми иглами. Они просто возникали из воздуха и вонзались в кожу угорра. Уолту не пришлось долго искать того, кто пытался убить его таким способом. Второй Хирург завис в воздухе над Уолтом. Как и на первом, на этом совершенно не было одежды, а тело являло собой произведение искусства окончательно свихнувшегося маньяка. Вся кожа, в том числе и на лысой голове, была покрыта рваными ранами, в глазницах извивались черви, а изо рта свисал длинный, до самого паха, черный язык с серебряными сережками по краям. Хирург шевельнулся, и Уолт почувствовал истекающее от него недовольство. Кажется, он расстроился из-за промаха. Гм, а вот Магистр ни капельки не огорчился.

Иномирянин завертел головой, и Ракура содрогнулся. С каждым поворотом головы иглы, засевшие в угорре, исчезали, а сквозь раны на теле урода начинали вылезать новые. Или это те же самые, которые только что пронзили кожу «кита»?

Хирург стал похож на какого-то инфернального дикобраза. Догадаться, что последует далее, было нетрудно. Уолт рванул с места, пытаясь бежать так быстро, как мог.

А мог он, признаться, немного.

Ракуры хватило метров на пять, может, даже шесть, и он упал, хватая ртом воздух. Злость охватила боевого мага. Проклятье! Локусы Души все еще недостаточно реагировали на его призывы, а это значило, что он не мог воспользоваться магией. Боевой маг без магии — мертвый маг, как любит говорить Алесандр Генр фон Шдадт. У Уолта оставались еще кольца — но сколько этих Хирургов шляется вокруг?

Тень накрыла Магистра. Хирург завис над Уолтом и снова закрутил головой, заполняя тело иглами, выпущенными до этого, видимо, в то место, с которого Ракура убежал.

Выбора не было. Уолт поднял руку и показал Хирургу средний палец.

Мигом окаменевшие конечности урода оторвались от туловища и упали на спину угорра. Остальным частям тела не дали упасть обвившие живот и горло водяные змеи. Они взмахивали водяными крыльями, удерживая еще живого Хирурга в воздухе, и брызги из крыльев, падая на угорра, оставляли после себя маленькие дырочки.

На Уолта, слава Перводвигателю, не попало ни капли. Вкладывая заклятия в кольца, Ракура надеялся, что Четырехфазка, всегда сосредотачивающаяся на врагах, сохранит свои свойства и в разделенном состоянии. Хорошо, что он оказался прав. Хорошо — но проклятье!

Ты стал слишком беспечен, Уолт. Раньше ты любил рассчитывать свои действия на много ходов вперед, как и должен боевой маг, но сосредоточившись на исследовании магии крови, слишком часто начал отказываться от заданий и тренировок на полигоне. Действовать интуитивно? Это хорошо, но, видимо, не всегда…

Водяные змеи продолжали сновать по туловищу иномирянина, превращая его кожу, мышцы, кости и даже иглы в воду. Уолт мог поклясться, что это убоговски больно, однако Хирург не издал ни одного звука, обращаясь в жидкость. Наоборот, он даже улыбался и попытался лизнуть одну из змей. Язык струей упал вниз, образовав небольшую лужицу, беззвучно испарившуюся вместе с кусочком кожи угорра.

Уолт, не сдерживаясь, засмеялся, когда последние капли упали вниз. Выкуси, Хирург! Это тебе не беззащитные души мучить! Хо, знай, тварь, чем отличается боевой маг от простых смертных! Надумаешь еще раз полезть к Магистру — и тогда…

Холодная цепь обвила правую руку, и Уолта рвануло вверх. Рука словно заледенела, Ракура перестал ее чувствовать. Его мотало в воздухе туда-сюда, и маг никак не мог разглядеть вертевшего им. Ну, конечно. Еще один Хирург. Иначе почему вместо руки ощущается сгусток боли, неторопливо расползающейся на плечи и шею?

Проклятье! Кольцами на правой руке не воспользуешься, а Локусы Души отзываются довольно-таки вяло. Вдобавок Уолт увидел, что рука обмотана отнюдь не цепью. Кишки. Серые холодные кишки. Пульсирующие и скользкие.

Как же это отвратительно…

Уолта потянуло вниз, приложило о спину угорра. Сдержав стон, Ракура смог наконец-то увидеть Хирурга. Новый урод выглядел лучше, чем предыдущие. По крайней мере, тело его не покрывали раны и не протыкала всякая металлическая дрянь. В смысле — все тело. У этого иномирянина, одетого в кожаные шорты, была только одна рана — в животе. Приличных размеров рваная дыра, в которую можно было просунуть голову. И из нее во все стороны тянулись длинные ленты кишок, плетя безумные серые кружева.

Иномировая тварь пристально смотрела на боевого мага. Его бледное лицо ничего не выражало, а красные зрачки вообще выглядели мертвыми. На Магистра словно глядел восставший из могилы мертвец, которому не было особого дела до жизни Уолта Намина Ракуры. Бесстрастный зомби, чтоб его…

Две ленты кишок начали скручиваться справа и слева от Хирурга в серые коконы. Уолт не успел и глазом моргнуть, как коконы лопнули. Рядом с иномирянином зависли в воздухе еще двое. Идентичные тем двоим, с которыми Уолт разобрался с помощью заклятий в кольцах. Безухий и «дикобраз». Или… Или это те же самые Хирурги? Ведь Глюкцифен говорил, что только Лорды-Повелители могут… Могут что? Уолт не услышал. Могут убить этих тварей? Но ведь они из другого мира. Они просто обязаны погибнуть от Двоиц!

Будь ты хоть богом в своем мире, но, придя в иную реальность, подстраиваешься под нее. Был богом — стал смертным. Был магом — стал простым обывателем. И если Локусы Души чародеев еще способны подстраиваться под живородящие волны Силы, омывающие все мироздания Мультиверсума, то Бессмертные, плоть от плоти Источников Могущества своего мира, никогда не вернут свою божественность. Могут стать первоклассными магами — но всемогущими богами уже никогда.

Но если…

Хирурги медленно опустились, приземлившись невдалеке от Уолта.

Но если иномирян пригласил кто-то из Владык мира, то им временно и в ограниченном пространстве могут быть предоставлены все их возможности. А Владык Равалона, тех, что некогда именовались богами, пока не бежали в Нижние Реальности, в Подземелье явно предостаточно.

Уолт проглотил появившийся в горле ком, лихорадочно попытался оторвать кишки от руки. Кажется, Локусы Души начали медленно, но верно толкать Силу по ауре, а это означало, что хотя бы часть магии доступна. Вот только надо избавиться от серых «плетей»…

— Тело…

Шипящий голос раздался прямо над головой. Магистр вздрогнул. Когда они успели приблизиться так, что он и не заметил?

Не о том думаешь, Уолт! Думай, как спасти свою шкуру!

Левую ногу пронзила игла. Ракура, задрожав все телом, заорал. Святые небеса, больно! Как же больно!

Уолт мог поклясться, что если сложить вместе все поступки, которыми он не гордился и которые другие смертные могли назвать плохими — даже тогда вышло бы, что он не заслужил подобной боли.

Больно!

Извиваясь от неописуемых мучений, сотрясающих все тело, Уолт вдруг отчетливо осознал, что на его месте должна была быть Эльза. Не прыгни он, сбив ее с нитей Хирурга, сейчас бы она испытала всю эту безумную боль.

Больно!

Небесный Град и все Пантеоны! Кто-кто, но Эльза не заслужила таких мучений. Радостная, веселая, светлая Эльза — никогда и ни за что она не должна испытать такую боль!

Никогда!

Злость отогнала страдание. Простая человеческая злость, хлестнувшая по разуму лютой ненавистью к Хирургам. Питаемый ненавистью, извиваясь от жуткой боли, стиснув зубы и клянясь самому себе, что не позволит Эльзе пострадать так же, как и он, Уолт выплеснул эмоции наружу.

Если десятки торнадо спеленать в один безумный клубок и сжать до размеров кулака тролля — получится Булава Ветра, одно из самых разрушительных боевых воздушных заклинаний.

Уолт любил магию Воздуха, несмотря на талант к магии Земли (за оный Джетуш и взял его под свое руководство). В системе боевой магии чары Ветра лишь чуть менее опасны, чем огненная волшба, но более изящны, и, что самое главное, от них существует меньше защит, чем от пламенных заклятий, излюбленного оружия почти всякого чародея.

Уолт создал Булаву Ветра буквально из ничего — ее питала не душа, а ненависть, он использовал в качестве источника Силы не окружающий мир, а психическую энергию, порожденную трещавшим от боли рассудком. Для Уолта, специалиста по стихийным чарам и, в последнее время, по магии крови, психомагия не была чем-то само собой разумеющимся. Он знал ее только в теории, самому использовать не доводилось.

До сих пор.

Голова словно распухла от боли — но это была обыкновенная, естественная боль. Пальцы обеих рук, по которым Уолт пропустил родившуюся из разума Силу, заныли, словно по каждому из них заехали молотком. Магистр закричал бы снова, останься силы кричать, но эта простая боль не могла превзойти страдания, созданные чарами Хирургов.

Булава Ветра разорвала опутавшую правую руку кишку, освободив от леденящего прикосновения третьего Хирурга, и крутанулась вокруг Уолта на манер раскрученного моргенштерна. Булава Ветра и выглядит как прозрачный шарик, вот только не стоит к этому шарику прикасаться, если нет желания лишиться руки — как минимум. Некоторых неудачливых магов, по неопытности и глупости умудрившихся попасть в эпицентр действия Булавы, вообще в нее засасывало, не оставляя даже пыли.

Хирурги, окружившие Уолта, отшатнулись.

Булава не успела задеть их. Каким бы быстрым ни было заклинание, твари оказались быстрее — и это ломало все планы Ракуры. Их должно было задеть, это выиграло бы для него драгоценное время. Они должны были пострадать от Булавы Ветра!

Но не пострадали. И боль с новой силой накинулась на мага.

Теперь Уолт совершенно не знал, что делать. Может, ударить Булавой самого себя? Хотя бы не будет больше этой боли… Да… Можно и так… Просто умереть… Зачем жить? Жить — незачем…

Уолт спокойно смотрел, как приближались враги, не опасаясь серого шара, крутившегося позади боевого мага.

Сейчас он умрет.

И можно больше ни о чем не беспокоиться…

«Эй!»

Уолт дернулся. Время застыло. Хирурги зависли, не двигаясь, замерли болиды в небе, угорр, повернувшись в очередной раз, остановился. Ракура с ужасом понял, что не реальность решила отдохнуть от череды событий, покинув берега Великой Реки Времен, а замедлилось его собственное субъективное время, время его переживаний и осмысления мира, а это значило, что… Тень?

«Ты обезумел?! Если умрешь, не успев подготовить перерождение — уйду в небытие и я!»

Это… это ты, Отражение? Но как…

«Какая разница? Вполне вероятно, что все из-за Ангела. Когда он переносил вас сюда, мог случайно нарушить Запрет. А может, токи энергий Подземелья резонируют с моим бытием. Но сейчас не стоит говорить об этом! Ты что — собрался окончательно умереть?»

Даже если и собрался… Ты мне не сможешь помешать… Все так надоело…

«Нет, с тобой явно что-то не то. Ну раз уж так сложились обстоятельства, я был бы дураком, если бы не воспользовался ими!»

Мир дернулся, возвращаясь к нормальному течению Великой Реки, и Уолт содрогнулся от безумной боли. Но в этот раз стало больно не из-за Хирургов. Левая рука принялась извиваться помимо воли Магистра под всеми возможными углами, в ней ломались кости и рвались мышцы, Уолт заорал (в который уже раз?) и чуть не отпустил удерживающие Булаву Ветра заклятия.

Однако когда к Ракуре подлетел безухий, шипя: «Тело-о-о-о-о-о…» — его шею так быстро, что невозможно было заметить, охватила огромная черная пластинчатая ладонь. Крупные пальцы сжались, выпуская шипы. Хирург заверещал, пытаясь вырваться, но в следующий миг распался на две равные половины.

И только Уолт видел гигантский призрачный меч, разрезавший урода снизу вверх.

Надеялся — что видит только он…

Оставшиеся враги замерли, зависнув от Ракуры на безопасном, как они наверняка думали, расстоянии. «Дикобраз» неожиданно захохотал, смотря на останки товарища, а затем его иглы все разом исчезли.

А боевой маг не мог сдвинуться с места.

Но это уже не было проблемой. «Дикобраз» вздрогнул, когда все выпущенные иглы оказались в нем же — и снова только Уолт увидел, как с невероятной скоростью призрачный меч описал вокруг него идеальную полусферу защиты, отбивая атаку Хирурга.

«Дикобраз» упал вниз, махая руками и ногами. Ракура понадеялся, что урод испытывает боль похуже его собственной. А затем заставил себя подняться.

Пора вернуть контроль над телом.

Спасибо, Тень, но мы не станем едины. Не хочу растворить свое сознание, свою индивидуальность, свое «Я» в новой личности, которая родится, если приму тебя. Я исчезну, исчезнешь и ты, но ты с этим согласен. Это цель твоего существования — поглотить мой разум и позволить Мечу воплотиться. А я… хочу быть собой. Впрочем, Тень, ты знаешь, что отказываюсь не только потому, что боюсь потерять свою самость…

Последний Хирург осторожно метнул в Уолта кишку. Призрачный меч не просто разрубил или отбил — он покрошил ее на мелкие части.

Уолта стошнило. Вместо обычной рвоты изо рта полилась синеватая жидкость. Вот как. Значит, игла не просто вливала в тело боль на эфирном уровне, но еще и травила на физиологическом. Может, именно поэтому появились мысли о смерти? Обычно Ракура так просто не сдавался. Обычно он вообще не сдавался.

Проклятье. Теперь Уолт в определенном долгу у Отражения. Тень дважды помог, избавив от боли и яда Хирургов. Что ж, Уолт благодарен. А теперь пора показать, кто здесь хозяин…

Ракура сосредоточился. Хирург осторожно кружил вокруг, стараясь держаться от мага подальше, но не спешил уходить. Хочет разобраться с «телом»? Ну-ну. Посмотрим еще, кто с кем разберется…

Урод снова сплел коконы — и ничего. Серые ленты бесполезно мотылялись в воздухе. Возникало такое чувство, что иномирянин был основательно потрясен и только и мог что изумленно таращиться на бесполезно свившиеся кишки.

Да уж, если к делу подключился Меч, пусть даже в своей самой слабой ипостаси, то простым убийством дело не обойдется. Будучи Тенью Меча, Отражение все равно способно рассеять элементы попавшего под ее воздействие объекта на каждом уровне его индивидуального бытия. Тело, сознание, материя, энергия, аура — все превратится в ворох мельчайших частиц, которые почти невозможно собрать.

В своем полном воплощении, насколько знал Уолт, Меч может справиться даже с Бессмертным. Тень же… нет, сколько раз Отражение ни бахвалился, но меру знал. Тени Меча не справиться с Онтосом.

Так. Очистить сознание. Избавиться от лишних мыслей. Сконцентрироваться на собственном разуме. Булаву Ветра Уолт держал направленной на последнего Хирурга, и в случае чего «воздушный шарик» должен был подарить магу несколько лишних секунд, вздумай урод неожиданно атаковать.

«Что ты делаешь?! Прекрати!»

Уолт не слушал.

Это мое тело.

Это моя рука.

«Но мы же побеждаем! Мы побеждаем, ты что, не понимаешь?!»

Это мой разум.

Это моя воля.

«Ты пожалеешь об этом! Без меня ты ничто в этом месте! Ты умрешь, даже не успев узнать, что тебя убило! Ты слышишь?! Уолт! Ты просто не понимаешь, что здесь происходит! Я не хочу умирать! Не хочу! Не…»

Ракура, дрожа, вытер со лба выступивший пот.

Проклятье! Десять тысяч убогов и Конец света!

Что напугало Тень? Он так боялся лишь в Везде-и-Нигде, когда они столкнулись с Ангелом Небытия. Но тогда Отражение быстро пришел в себя. Что он знает теперь, чего не знает Уолт? Тень ощущает реальность по-другому, способами, совершенно недоступными боевому магу. Неужели Инфекция настолько опасна? Дерьмо! Во что они умудрились вляпаться? Не считая, конечно, того, что вокруг полным-полно убогов и их соратников, жаждущих поглотить души смертных.

Рядом просвистели шесть серых лент, отбитых Булавой Ветра.

Да, еще есть твари, желающие полакомиться страданиями физической оболочки.

Уолт осклабился. Последний Хирург решил действовать — впрочем, как и боевой маг.

Локусы Души уже работали на полную — и Уолт заставил воздух вокруг себя нагреться. Волна жара, ударившая во все стороны, просто-напросто испепелила кишки Хирурга. Тот рванул назад и вверх — но Магистр по дуге забросал его пульсарами, заставив рухнуть на угорра. При каждом ударе голубоватого энергетического шара враг что-то кричал, но невозможно было разобрать, что именно. Тщательно прицелившись, Уолт запулил пульсар прямо Хирургу в рот, оторвав нижнюю челюсть, тут же унесенную ветром, Ракура снова и снова бил Хирурга пульсарами. Он знал, что это тщетно, — ведь убить урода мог бы только Лорд-Повелитель или тот, кого он недавно снова запер в глубинах души. Но Уолт не мог остановиться. Уроду было больно. Хирург верещал каждый раз, когда очередной пульсар расплескивался по его телу, испепеляя части плоти. Шорты под напором чар пульсаров просто истлели. Он пытался несколько раз отрастить кишки, но Уолт уничтожил их огнешарами.

Если не всего полностью, то хотя бы материальное бытие этого существа он обратит в прах!

Магистр подходил все ближе к врагу, увеличивая количество пульсаров. Там, куда раньше бил один, теперь колотили два или три. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, Уолт заглянул в глаза урода. О, теперь они были живыми! Во взгляде Хирурга сквозили боль и мучение, он просили о пощаде.

Ты не того просишь о снисхождении и милосердии, тварь. Это у кшатриев Юга есть священный долг не поднимать руки на женщину, ребенка, лишившегося рассудка, сдающегося и раненого.

Я — боевой маг! Уничтожать таких, как ты, — смысл моего существования! О пощаде не может быть и речи!

Уолт просто бросил Булаву в рану на животе. И отвернулся. Видеть, как Хирурга засасывает в сгусток из десятка торнадо, Магистру не хотелось. Сегодня он достаточно нагляделся на всякую гадость.

Хлюпанье и треск за спиной были недолгими. Как только Хирург исчез в Булаве, Уолт развеял заклинание. Булава пожирает очень много сил, если использующий ее маг не инициированный маг Воздуха. А Уолт, в отличие от старых боевых магов, не питался энергией одного Источника Силы — как и большинство молодых боевых магов. Огненному магу, например, трудно пользоваться чарами Земли, Воды, Ветра, Тьмы, Света и так далее. Он дока в своей Стихии, а остальные магические энергии использует как вспомогательные. В этом есть свои преимущества, вроде постоянного Источника Силы, но есть и свои недостатки, вроде сложностей с созданием Четырехфазного заклинания Стихий, и вообще гибкости в синтезе различных Сил. Новое поколение боевых магов Школы Магии обучали, учитывая накопленный опыт и не привязывая к определенному Источнику.

Уолт огляделся. Каменнотелые падали, гора тряслась, угорр петлял. Надо поскорее найти способ вернуться обратно, в такое уютное чрево «кита»…

Что его заставило согнуться? Интуиция? Чувство опасности? Кто-то из богов надоумил? Кто знает. Но, почуяв неладное, Уолт быстро наклонился, и огромная ладонь размером с двух огров всего лишь пронеслась над ним, а не превратила в блин на спине угорра.

Великий Перводвигатель, ну сколько еще попыток прикончить Уолта Намина Ракуру судьба распорядилась выделить на сегодня?!

Магистр ударил пульсарами с обеих рук в зависший рядом гигантский локоть — большей частью не для того, чтобы ранить врага, а чтобы отдачей отбросило подальше от него. Кубарем прокатившись по спине угорра, боевой маг приготовился снова нагреть воздух вокруг себя и внимательно посмотрел на нового противника.

Гм… Не такого уж и нового.

Очередной Хирург представлял собой гротескное соединение трех предыдущих. Все тело в мелких порезах, из которых сочится синяя кровь. Худое туловище, из живота торчат плети серых кишок, а спина топорщится иглами. Огромные шестипальцевые ноги, которые не смогли бы обхватить и три тролля, выше колена обмотаны золотистыми нитями с крючками на конце. Руки… Ну, руки здоровые. Очень здоровые. Из-за этого Хирургу приходилось держать их опущенными, опираться на них, что делало его похожим на орангутанга.

А вот вместо головы у твари была нижняя челюсть. Та самая нижняя челюсть, которую пульсар оторвал у Хирурга. Из нее в туловище тянулась одна большая пульсирующая кишка, исполняя роль шеи.

Всевозможных уродов и тварей Уолт повидал на своем веку, но такое безобразие встречал впервые. Некромаги, любители поиграться в конструктор из органов и конечностей мертвецов, изошли бы слюной от зависти.

Надо было и челюсть уничтожить, а не надеяться на… На что? Да ни на что он не надеялся. Просто бил всей доступной магией по ублюдку и ни о чем не думал.

Проклятье!

В сторону Уолта полетели одновременно и кишки, и нити. Волна жара, пущенная навстречу, слегка их обуглила — и только! Новый противник оказался покрепче предыдущих. Об этом Уолт подумал уже на бегу, наспех создавая вокруг себя энергетический Щит. Многогранный Щит не помог, но энергетический Щит защищает не только от стихийных чар и должен хотя бы ненадолго сдержать физическую атаку.

Энергетический Щит поглощает много Силы, но Уолт после лангарэевских событий взял за привычку, отправляясь на задание, накачивать ауру магией до упора. Остальные аспиранты посмеивались, говоря, что он будто готовится к магической войне. Ракура ничего им не отвечал. Товарищи были правы. К каждому заданию он готовился как к войне. Потому что понял, что боится погибнуть, оказавшись лишенным магии. Когда смерть держит тебя за глотку и с неохотой отпускает, — это на многие вещи в жизни заставляет посмотреть по-другому. В новом перерождении Уолт осознал это лишь недавно.

Кишки скользнули по Щиту и, извиваясь, разлетелись в стороны. Магистр победно усмехнулся — и подавился усмешкой. Крючки впились в Щит и легко сдернули его, на несколько секунд оставив боевого мага полностью беззащитным. И пока Уолт торопливо вытаскивал магический меч из схрона в ауре, попутно пытаясь восстановить защиту, Хирург одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и чуть не приземлился Магистру на голову. Уолт вовремя среагировал, успел отпрянуть вправо, однако споткнулся и упал.

Огромный кулак с силой опустился на человека.

Уолт зажмурился. Впрочем, неверно. Зажмурился он в тот миг, когда начал падать, вытаскивая меч из ауры. Он все никак не мог избавиться от этой совершенно глупой и дурацкой для боевого мага привычки, возникшей еще в детстве, когда его частенько избивали в монастыре райтоглорвинов за непослушание. Осознав, что еще до сих пор жив, Магистр рискнул приоткрыть глаза.

Замысловатый иероглиф на клинке меча (так и не удалось узнать, что он означает, хотя Уолт переворошил все имеющиеся в библиотеке книги по дальневосточной символике) ярко светился синим цветом. А перед кулаком Хирурга вертелась двенадцатихвостая шестиглазая лисица, яростно молотящая лапками по гигантским пальцам. Удары заставили иномирянина отшатнуться. Лисица зарычала, ее хвосты разом удлинились, ударив по туловищу Хирурга, отталкивая его еще дальше от Уолта. Магистр заулыбался, радуясь тому, какой у него замечательный меч, и в этот миг лисица исчезла.

Тва́рец и его Мысли! Такое ощущение, что, как только дела Уолта Намина Ракуры начинают идти хорошо, обязательно что-то должно испортиться! Неужели Четырехликий Савах полностью от него отвернулся?!

Хирург мгновенно отреагировал на исчезновение лисицы. Кишки, нити, иглы — все в один момент помчалось на боевого мага. Вдобавок урод сам побежал, замахиваясь левой рукой для удара.

А Уолт безуспешно пытался заставить сработать магию восточного меча. Да, он мог при случае сделать выпад, блокировать, рубануть — но по-простому, без особых финтов (случай в Диренуриане не в счет, тогда проявилось остаточное воздействие Возрождения). Парады с примами, терциями и круговыми секундами, фланконады и прочие дегаже — не дело для боевого мага. Впрочем, Уолт не сомневался, что против инфернальной твари не выстоял бы и ведьмак, имеющий под рукой склад оружия из лунного серебра.

«Сюда бы посох…» — печально мелькнула мысль, тут же растерзанная яростным: «Что же делать, что же делать, что же делать, делать, делать?!..»

За оставшееся время можно было создать только пульсар, но вряд ли сгусток чистой Силы задержит Хирурга.

Проклятье! Нижние Реальности и Хаос! Неужели действительно — конец?

Убогство…

Нет, не убогство. Убог.

Уолт сглотнул. Он не успел заметить, как между ним и Хирургом появился Разрушитель. Убог — но совершенно отличающийся от Глюкцифена. Понять, кто перед ним, Уолту было нетрудно. Когда вас чуть не впечатывает в угорра разлившаяся в воздухе декариновая Сила, когда вам становится трудно дышать от покрывающей все вокруг ауры, когда, глядя на существо перед собой, вы понимаете всю свою ничтожность… В общем, это был убог.

Высокий — в полтора раза выше Уолта. Статный — по его фигуре можно было изучать, что такое прямые. Красивый — не той приторной красотой, которую излучают аристократики, гуляющие при дворе, а суровой и холодной гармонией. Бесстрастное, почти треугольное лицо словно вытесано изо льда. Широкий гладкий лоб, прямой нос, волевой подбородок. Густые волосы ниспадают жемчужными волнами на плечи. А глаза… Бездушные пугающие глаза, абсолютно серебряные, блестящие, точно звезды в бескрайнем пространстве космоса. Тонкие губы презрительно кривятся.

Бессмертный посмотрел сначала на Хирурга, потом перевел взгляд на Уолта. Разрушитель не был широкоплеч и перевит жгутами мышц. Из одежды на нем имелось только нечто вроде тщательно порванной юбки. Рядом с громадным Хирургом он выглядел как щепка рядом со стогом сена. Впрочем, Уолт даже и на соломинку не тянул.

Гм… Можно поспорить на десять золотых, что сей индивидуум сведет с ума любую особу женского пола. Изящность и грациозность, с которой он невозмутимо стоял между Уолтом и Хирургом, небрежно удерживая в большой серебряной сфере кишки, нити и иглы, предназначавшиеся для Магистра, впечатляли. Сильно впечатляли.

Пальцы у него, кстати, тоже изящные. Длинные и изящные. Словно у эльфийского пианиста.

Пока Уолт с грацией беременной бегемотихи поднимался, преодолевая давящую мощь ауры убога, серебряная сфера беззвучно сжалась, исчезнув со всем своим содержимым. И вот это уже было интересно: у Хирурга не появились ни новые иглы, ни новые золотистые нити. Только обрубленные кишки продолжали извиваться вокруг живота.

Хирург оглушительно заревел. Уолт, не в силах выдержать кошмарные звуки, прикрыл уши руками. Не особо помогло. А убог спокойно перенес рев. Спокойно шагнул к уроду. Спокойно поднял правую руку. И опустил ее… в общем, Разрушитель опустил руку отнюдь не взволнованно.

Хирурга просто разорвало на куски. Уолт не смог понять, что сделал убог (но это однозначно был не только удар на физическом уровне), однако самозабвенно ревевшая тварь превратилась в огромную кучу развороченного мяса. Разлетающиеся во все стороны части иномирянина окружили маленькие серебристые сферы. Они, как и большая сфера до этого, беззвучно исчезли, ничего не оставив от урода.

Бессмертный повернулся к Магистру — и Уолт понял, что хочет оказаться как минимум на другом конце Мультиверсума.

Презрение.

Столько презрения во взгляде Уолт еще ни у кого не встречал.

Дайра Грантер — да она просто олицетворение доброты, нежности и Вселенского Блага, если сравнить ее с этим убогом…

— Мое имя — Таллис Уберхаммер. — Разрушитель лениво смерил Ракуру взглядом. — Я — слуга великого Лорда-Повелителя Аваддана. Смертный, имя твое — Джетуш Малауш Сабиирский?

«Да-да-да-да-да-да-да-да-да-да-да!» — подсказывал, что ответить, голос разума. Однако прежде чем Уолт успел даже рот раскрыть, Бессмертный прищурился и сказал:

— Нет, ты — не Джетуш Малауш Сабиирский.

Приговор.

Это было очень похоже на приговор, выносимый неумолимым судом закоренелому преступнику.

Убог с самым безмятежным видом поднял правую руку.

Уолт и не заметил, как весь вспотел, пытаясь быстро создать энергетический Щит. Какая-то защита. Хотя и от нее сейчас — никакого толку…

Проклятье, может, и не стоило прогонять Тень!

Декариновый свет полыхнул перед глазами, Уолт бросил в Щит всю имеющуюся у него Силу, безумно гоня по Локусам Души магические энергии, но…

Возникшая серебристая сфера вряд ли выпустила бы из себя добычу. Поэтому Уолту оставалось только радоваться, что внутри нее оказался не он, а упавший на угорра прямо перед ним Каменнотелый. Сфера исчезла вместе с Преобразованным.

Убог нахмурился. Его правая рука снова начала подыматься, но в этот миг новый Каменнотелый свалился прямо на него. Попытался свалиться — Таллис Уберхаммер на миг словно превратился в расплывчатое пятно и оказался сзади упавшего Преобразованного. Багровый огонь из сочленений каменного существа ярко запылал и лизнул длинным языком Бессмертного. Убог отбил пламя в сторону, небрежно взмахнув рукой, будто отгоняя муху. Попади такое пламя в неприкрытого магическим Щитом Уолта, от него и пепла не осталось бы. Вот она — разница между Бессмертными и смертными.

Но что вообще происходит?!

На спину угорра приземлялись Каменнотелые. Именно приземлялись. Не падали свирепыми болидами, а быстро опускались. Преобразованные сформировали между Уолтом и убогом целый строй, угрожающе полыхая обретшим насыщенно алый цвет огнем.

— Какие глупости… — презрительно произнес Разрушитель, поднимая обе руки.

У боевого мага закружилась голова. Давящая аура Бессмертного стала еще более плотной, заставила опуститься на колени. Это могло означать лишь одно — он собирает всю свою Силу, чтобы покончить с Каменнотелыми и Магистром одним ударом.

И это у него, скорее всего, получится…

— Остановись, убог!

Святые Небеса! Как же Уолт был рад услышать Джетуша Сабиирского. Возможно, он бы даже завопил от восторга, если бы не давящая аура Уберхаммера.

Ракура уже догадался, что наставник создал заклинание, подчинившее ему Преобразованных Каменнотелых. Как Джетуш любил говорить: «Вся Земля в нашем мире подчиняется мне!» — подразумевая, что лучшего специалиста в геомагии не найти ни среди смертных, ни среди Бессмертных. И действительно, ни один из ныне живущих на земном диске магов не мог превзойти Земного мага в контроле Силы Тверди. Что касается Бессмертных, то ограниченные Функцией многочисленные боги и малочисленные убоги, отвечающие за процессы Стихии Земли в природе Равалона, управляли лишь некоторыми ее аспектами — плодородием, землетрясением, трясинами, пустынями и тому подобное. Пускай и не так, как Бессмертные, но Джетуш мог свободно оперировать любым из этих природных феноменов.

И вот сейчас он управлял Преобразованными. Камни из Океана-между-Мирами — так сказал Глюкцифен? В отличие от Хирургов, которых сюда пригласили, Каменнотелые были незваными гостями. Придя в Равалон, они предоставили элементы, из которых были созданы их тела, на суд здешних законов магии. И полностью подчинились этим законам, не сумев присоединить атакованный мир к своей реальности. Где-то так, наверное. Теория межмировых магических преобразований стала лишь недавно разрабатываться в Равалоне.

Да уж, Уолт, нашел о чем думать в такое время…

— Остановись, убог, — повторил Джетуш, появляясь рядом с учеником. Проклятье! Он был рядом уже некоторое время, а Ракура его не замечал, хотя… Тьфу ты! Возле Земного мага стоял Глюкцифен. Понятно, значит, очередное искажение восприятия — его рук дело.

Угорр застыл в воздухе.

Гора-голова замерла, прекратила расти. Моргали тысячи глаз, голодным взглядом следя за смертными и Бессмертными.

Каменнотелые не падали — они зависли огромной кучей над угорром. Прямо над Таллисом Уберхаммером. Огромной каменной кучей, покрытой багровым пламенем.

Пляшет пламя по телам иномировых созданий.

Ждет, когда ему позволят жечь и испепелять.

— Я не знаю, кто ты, убог, но только посмей тронуть моего ученика, и, клянусь посмертием, я не успокоюсь, пока ты не окажешься в Таргарараме!

У Уолта перехватило дух. Клятва посмертием! Это сильнее, чем Словомага, и могущественнее, чем Предсмертное проклятие мага! Поклявшись посмертием, Джетуш отдавал свою душу во власть сил, чей уровень намного превосходил Бессмертных. Ходили слухи, что поклявшийся посмертием чародей воплощает в себе Мысль Тва́рца. Говоря языком магии, становится материальным носителем Метаформы Великого Перводвигателя. А если мыслить мифически — обращается в чудесника. И после того, как потратит Силу, которая ему даруется для выполнения Клятвы, маг становится безвольным орудием тех самых сил, превосходящих Бессмертных. Более того, чародей навсегда теряет возможность перерождения, превращаясь после смерти в частицу высокочастотных энергий.

Так говорили. И в это верили. А еще Конклав под страхом смерти запрещал давать Клятву посмертия. Это один из Номосов. Потому что Клятва посмертием не только растворяла бытие мага в Мыслях Тва́рца, но и нарушала ход естественных процессов, грозя мирозданию невиданными катаклизмами.

Впрочем, поклясться посмертием не так просто. Это долгий и громоздкий ритуал, где слова только начальный этап. Только мало кто об этом знает. Потому что это тоже — Номос Конклава, и нарушителей сурово карают.

Покарают ли Архиректора, узнав, что Уолт ознакомился с теорией клятвы посмертием, изучая закрытые архивы библиотеки? Вполне может быть. Может, дознаватель Конклава следил за ним по этой причине? Может, дело не в Ракуре, а в главе Школы Магии?

Ох, опять не те мысли, и совсем в не подходящее для них время! Лучше бы думал, что знает Уберхаммер о клятве посмертием. Это куда важнее.

Судя по виду убога, тот, если и ведал о Клятве, ее особо не боялся. Стоял невозмутимо и переводил взгляд с Джетуша на Глюкцифена. Может, Уберхаммер был осведомлен о сложности процесса, а, может, понимал, что это безобидный фантом, выдуманный магами, дабы потешить свое самолюбие и уверенность, что если надо — то они и Бессмертных прищучат.

Хватит с вас и Деструкторов, смертные. Ишь, чего захотели — объединяться с Мыслями Тва́рца!

— Смертный, имя твое — Джетуш Малауш Сабиирский? — опять прозвучал вопрос, чуть не отправивший Уолта в посмертие.

— Протри зенки, Таллис Уберхаммер! — заорал Глюкцифен. — По-твоему, я буду тратить время в обществе не того, кто нужен нашему господину?! Какого Порядка ты вообще нападаешь на смертного, который находится под моим покровительством?

— На его ауре нет твоего Символа, Глюкцифен Лоссиар. — Бессмертный ткнул пальцем в сторону Уолта. Ракура похолодел. Однако ничем смертоносным из пальца не ударило, и боевой маг успокоился. Настолько, насколько может успокоиться человек, рядом с которым неторопливо точит нож бог смерти.

— Это значит — нет и твоего покровительства.

— Я… — Глюкцифен, кажется, смутился. — Я не вправе ставить Символ на наших… гостей.

Гостей? Гм, значение слова «гость» у Разрушителей, видимо, совершенно отличается от его смысла у смертных.

— Тем не менее, Глюкцифен Лоссиар, — Таллис холодно посмотрел сначала на Джетуша, а потом на Уолта, — с тобой должен быть один смертный. Один. Я же вижу двух. А чувствую — четырех. Что это, Глюкцифен Лоссиар? Твоя ошибка? Если так — то позволь мне исправить ее.

И он так быстро поднял правую руку над собой, что Уолт даже не успел испугаться.

— Стой!!! — испуганно заорал козлоголовый. — Стой, придурок!

Все висевшие над Таллисом Каменнотелые разом рухнули на убога. Из Преобразованных, стоявших между Уолтом и Разрушителем, вырвался сгусток огня и ударил по Уберхаммеру. Декариновая вспышка скрыла происходящее от глаз Уолта. Когда он проморгался и смог видеть, оказалось, что Магистра заслонил собой Глюкцифен. От козлоголового подымались вверх тонкие струйки серебристого дыма, а сам убог тяжело дышал.

— Немедленно прекрати, Таллис Уберхаммер, — прошипел Глюкцифен. — Немедленно прекрати… или…

— Или — что? — холодно спросил убог. Он невозмутимо продолжал стоять на том самом месте, только все Каменнотелые исчезли. И те, которые упали на него, и те, которые стояли между ним и Уолтом. От них не осталось даже и малейшего камешка.

— Ты вызовешь меня в Безначальное Безначалье Безначальности, Глюкцифен Лоссиар? Ты — посмеешь?

— Нет. — Козлоголовый покачал головой. — Я не жажду поединка с тобой. Но вот наш господин не будет рад, если из-за тебя мы не сможем разобраться с Инфекцией. Понимаешь? Хочешь, чтобы Лорд Аваддан вызвал тебя — нет, не в Безначальное Безначалье Безначальности! Ты же знаешь, господин имеет право выйти в Равалон для битвы на смерть. Хочешь умереть в реальности смертных, Таллис Уберхаммер?

— Но те смертные — не Джетуш Малауш Сабиирский, Глюкцифен Лоссиар.

Показалось, или в голосе красавчика промелькнула неуверенность?

— Максвеллиус должен был привести в Подземелье одного смертного — но не четырех.

— Стоящий-у-Порога допустил ошибку. Хочешь драться, отправляйся к нему, если не боишься оказаться в Везде-и-Нигде. Но разве Таллис Уберхаммер может чего-то испугаться? Убог Ничто — он ничего не должен бояться!

Уолт, силясь подняться (аура Уберхаммера все так же продолжала давить), прислушался. Как Глюкцифен назвал его? Убог Ничто? Кажется, в «Трактате по убогологии» Симона He-мага такой Разрушитель не упоминается. Кажется. «Трактат» считался самым полным собранием и описанием убогов в мире, хотя мало кто прочитал все его сто сорок четыре тома, чтобы опровергнуть данное утверждение. Ракура в свое время остановился на втором томе и мало когда об этом жалел, довольствуясь «Убогонариумом», кратким пересказом произведения Симона, описывающим лишь главных Разрушителей.

А вот сейчас — жалел.

Очень.

Потому что кроме описания убогов в «Трактате» имелись и рекомендации по временному развоплощению и изгнанию их материального тела из мира смертных. Может, те рекомендации подходили и для Подземелья, кто знает. Попробовать бы не мешало.

— Не стоит пытаться, Глюкцифен. — Таллис Уберхаммер мотнул головой. — Твоя Сила не действует на меня. Твои слова для меня — лишь слова. Однако я послан сюда, чтобы помочь тебе доставить Джетуша Малауша Сабиирского. И я…

— Тогда тебе стоит понять, что остальные смертные являются неотъемлемой частью Джетуша Сабиирского! — рявкнул Глюкцифен. — Считай, что они ему словно руки или ноги!

— Мне непонятны слова твои, Глюкцифен Лоссиар. — Глаза Таллиса сузились. — Однако ты должен знать, что каждый смертный, который не находится под покровительством убога или не приглашен Лордом-Повелителем, является законной добычей любого…

— Тогда считай, что они моя добыча, — перебил козлоголовый. — Есть еще вопросы?

— Не смей больше прерывать мою речь, — тихо, но отчетливо произнес Таллис. — Я не посмотрю на то, что ты — любимый слуга нашего лорда Архистратига. Моя сила и моя власть известны тебе, Глюкцифен Лоссиар. Я оставлю жизнь остальным смертным под твою ответственность — и пускай наш хозяин и повелитель решит, что с ними делать.

— Вот-вот! Пускай Лорд Аваддан решает! Радует, что наконец-то ты смог понять, что не умнее нашего господина. Или ты думаешь, что умнее, Таллис Уберхаммер?

Бессмертный ничего не ответил. Лишь распахнулись крылья позади него, крылья, только напоминающие кожаные, потому что они были из чистой убоговской энергии. Ярчайший декарин ослепил Уолта, заставив снова моргать. Таллис взмахнул крыльями — и в следующий миг оказался над горой-головой, точно в центре над ней. Вот это скорость! Или же потрясающее владение магией пространства, по поводу которого тоже можно сказать — вот это да!

Таллис поднял вверх правую руку. Прямая ладонь сложилась в кулак, декариновые крылья обмотали плечо, поползли по предплечью к запястью. И когда убог резко опустил руку, крылья превратились в яркий серебряный луч, вонзившийся в гору-голову.

И гора-голова просто исчезла. Без пульсации Начал и Изначальных. Без колебаний Мирового Эфира и буйства Стихий. Без всяких вспышек, взрывов, сотрясания земли и диких воплей.

Это…

Это впечатляло. Это заставляло осознать, каким Могуществом обладают убоги. И еще раз задуматься, в какой заднице оказался некий Уолт Намина Ракура. От смерти его до сих пор спасал лишь факт, что он ученик Джетуша Малауша Сабиирского и что оный Джетуш находится неподалеку. Убери эти два фактора — и Уолт моментально отправится в посмертие. Вместе с Эльзой и Игнассом.

Таллис Уберхаммер опять отрастил крылья и теперь висел в воздухе над угорром, сверкая, как маяк в непогожую ночь. Земной маг помог Уолту подняться, приложил ладонь ко лбу. Ракура ощутил, как по спине побежали мурашки, от которых становилось прохладно и одновременно с этим делалось легче. Малая Рука Исцеления. Спасибо, наставник!

Глюкцифен мрачно посмотрел на Магистров и выдавил из себя улыбку.

— Чудо, юноша, чудо, что сумели вы так долго продержаться против Хирургов! Не верил я, что выживете вы, и уже сокрушался, что умопомрачение настигнет Джетуша Сабиирского, который не смог бы перенести вида вашей смерти! Но вы впечатлили меня, юноша! Выдержать нападение трех Хирургов — для смертного это просто невероятно! Но вы пережили появление Таллиса — такого я и представить не мог! Ведь он явился сюда во всей своей Мощи!

— А кто вообще этот душка? — прохрипел Уолт.

— Таллис Уберхаммер, — Глюкцифен выглядел так, будто хотел сплюнуть. — Вассал моего господина, Лорд Аваддан выделил ему феод в Кратосе. И все потому, что Таллис лучший из Молодых убогов. Не из Младших, нет, не стоит путать Молодых с Соратниками и Тварями. Молодые убоги появились недавно. Они родились уже в Подземелье и им неведомо, что такое Небеса. Но Силами своими они подобны Старшим, что возвышает их над Младшими.

— Молодые убоги, значит. — Джетуш внимательно посмотрел на висящего над угорром Таллиса. — Вы уже проверили их на причастность к распространению Инфекции?

— А вы знаете, о чем спросить, Джетуш Сабиирский! — Глюкцифен ухмыльнулся. — Конечно проверили, хотя и не сразу. Но — нет. Хоть Молодые убоги заносчивы и жаждут власти еще больше, чем Старшие, но их мало, и не в их силах создать нечто подобное Инфекции. Инфекция… противоречит самой сути нашего существования! А Молодые, если позволите так выразиться, еще больше убоги, чем мы, проигравшие богам и покинувшие Небеса. Искра, вложенная в нас Создателем и преобразованная нашими деяниями, не приемлет мест, пораженных Инфекцией. Такая магия просто не может быть подвластна убогам.

— Ну, знать вы этого точно не можете, — пробормотал Ракура. — Магические чары и Поля Сил — слишком нестабильные сущности. Их изменения являются… Кхе-ха! Кха!

Уолт закашлялся. Нашел время болтать о магии! Тут о себе сначала позаботиться надо.

— Уолт прав, но речь сейчас не об этом. — Наставник потер переносицу. — Однако, Глюкцифен, надеюсь, мне теперь не стоит обосновывать необходимость Масок Хаоса.

Козлоголовый недовольно потряс головой, но признал:

— Да, не стоит. И хотя Таллис теперь безвреден, не могу не признать, что опасность подстерегает ваших учеников. Архистратиг будет осведомлен о вашей просьбе, Джетуш Малауш Сабиирский. Решение передать Маски Хаоса кому-либо может принять только мой господин, мне, его ничтожному слуге, не дозволено даже думать о столь великих вещах.

— Тогда, как только мы встретимся с Архистратигом, решайте этот вопрос тотчас же, — сказал Земной маг и посмотрел на Ракуру. — Знаешь, Уолт, пока я создавал заклинание, успел ощутить несколько довольно интересных магических истечений. Одно из них это твой клинок, — Джетуш кивнул на восточный меч, до сих пор не вложенный Магистром обратно в ауру. — А некоторые эманации мне совершенно незнакомы.

Когда надо, Уолт мог соображать очень быстро.

— Это чары, разработанные на основе теории, излагаемой в моей диссертации, учитель, — не моргнув и глазом, соврал он и закашлялся.

— Да? — рассеянно уточнил Джетуш. — Ну ладно, будет время, расскажешь поподробнее. А сейчас нам пора…

Глюкцифен неожиданно исчез.

— …обратно, — закончил наставник, и Уолт понял, что они находятся внутри угорра. Как козлоголовый это делает? Великий Перводвигатель, я хочу знать это заклинание! Знать и уметь!

Уолт с облегчением уселся на скамейку, придирчиво осматривая свой порванный камзол. Да, в таком наряде только на кладбище.

— Спасибо, — сказала Эльза, садясь рядом.

— Не за что. — В тот момент это было самое умное, что Уолт смог из себя выдавить.

Девушка взяла его за руку. Ее ладони оказались мягкими, но хватка крепкой.

— Пожалуйста, больше не делай так.

— Как — так? — глупо уточнил Уолт.

Эльза вздохнула. Ее губы дрогнули, словно она собиралась что-то сказать, но передумала.

— Рад, что вы уцелели, Уолт, — подал голос из своего угла Игнасс.

Ну да, еще бы. Рад. Как же. Вот Эльза — рада. А насчет чувств Игнасса у Ракуры были серьезные сомнения, что тот если и беспокоился, то разве как слуга о дорогом костюме, за которым его приставили наблюдать. Не дай боги что-нибудь случится! Хозяин-Конклав не будет доволен и лишним званием не наградит!

«Пол» мягко вздрогнул — угорр снова начал двигаться. Вместе с транспортом задвигался и Глюкцифен, бегая туда-сюда.

Подошел Джетуш, внимательно оглядел Уолта и Эльзу.

— Вы оба в порядке, — сделал он вывод и ловко встал на пути пробегающего мимо козлоголового. — Наш разговор прервался в самый неподходящий момент. Я хочу продолжить.

— Еще одну минуту, уважаемый Джетуш. Я должен успокоить угорра, — важно заявил Глюкцифен, обошел Земного мага и продолжил носиться из стороны в сторону. Джетуш вздохнул и снова обратил внимание на подопечных.

— Я скажу вам о двух ваших основных ошибках. Уолт. Ты был самонадеян. Вместо того чтобы вывести Эльзу из-под удара и вместе разбираться с ситуацией, ты подставился под удар сам. Эльза. Ты была испугана. Бояться — это хорошо. Пока мы боимся, мы выживаем. Но ты обязана была помочь Уолту.

— Учит… Кха-кха!

— Ничего не надо говорить. — Джетуш протестующее поднял руки, останавливая собравшуюся что-то сказать ар-Тагифаль. — Вы еще молоды по меркам волшебников, и поэтому у вас все впереди. Однако стоит помнить поговорку: «Дураки учатся на своих ошибках, а умные учатся на ошибках дураков!» — если вы хотите, чтобы ваше впереди осуществилось.

Эльза, потупившись, прикусила нижнюю губу. Уолт понял, что краснеет. Хуже того — он почувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Он! Чародей без пяти минут первого разряда!

— Боевой маг — командный маг. Надеюсь, что случившееся позволит вам лучше запомнить это правило. Вы все поняли, ученики?

Уолт, красный как рак, кивнул. Боги и Тва́рец, как же стыдно!

— Да, учитель, я поняла, — тихо ответила Эльза.

— Вот и отлично. — Джетуш повернулся к Игнассу. Но заговорить с конклавовцем не дал появившийся как всегда из ниоткуда Глюкцифен.

— Мы можем продолжить разговор, — сказал убог.

— Да, — кивнул Земной маг. — Итак, кроме того, что в зараженных землях присутствует только Сила, которой могут управлять смертные, есть еще причина, по которой вы обратились ко мне. Какова эта причина?

Уолт только покачал головой. После происшедшего на спине угорра он совсем не помнил, на чем прервался рассказ Глюкцифена. Единственное, что всплывало в памяти — ужасные лики Хирургов. А наставник был спокоен. Сколько Уолт его помнил, Джетуш всегда в критических ситуациях сохранял спокойствие. Даже в окружении Тварей на Алых равнинах, когда перестали работать доспехи Святой Защиты, Земной маг с самым невозмутимым видом продолжил плести заклятия, хотя Уолт готов был поручиться, что существованию двух Магистров придет полный и бесповоротный конец.

— Причина глупа и скорее подошла бы смертным, нежели нам, — вздохнул Глюкцифен. — Но видит Создатель, тварям Его не понять Его задумок. Если они у Него есть, конечно же. Дело в скорых выборах управителей Кратосами, и мой господин не желает, чтобы слухи об Инфекции достигли жителей его владений. И уж тем более мой господин не хочет, чтобы об Инфекции доложили Архилорду Баалаабу, Владыке Мерзостей и Повелителю Страданий. — Имя и титулы главного Разрушителя козлоголовый произнес с благоговением, после чего замолчал, прикрыв глаза и о чем-то размышляя.

— Неужели вы думаете, что слухи не будут распространяться? — Джетуш недоверчиво прищурился. — Не знаю, можно ли провести сравнение со смертными, но у нас только полное уничтожение тех, кто что-то знает, даже мелочи, позволяет сохранить тайну. Не говоря уже об уничтожении тех, кто уничтожал знающих. Как говорится, знают двое — знает свинобраз. А я так понимаю, что среди подчиненных Архистратига уже достаточно находящихся в курсе происходящего.

— Сравнение ваше мне понятно, Джетуш Малауш Сабиирский, но вы не понимаете одного. — Глюкцифен открыл глаза и усмехнулся. — Мы — Бессмертные. Мы — убоги. Мы — Разрушение. Мой господин не просто властвует над Кратосом. Все, кто живут в его владениях, подчинены ему, подчинены до самых основ своего бытия. До основ той сути Разрушения, которую воплощает каждый из нас. И если какой-то вассал посмеет пойти против воли своего сюзерена, то Лорд-Повелитель сразу узнает об этом. Вассалитет у Бессмертных это совсем другое, нежели ваш смертный вассалитет. — Глюкцифен весь напыжился от гордости. — Наши разум и душа действительно принадлежат нашему сюзерену, а он действительно становится нашим защитником и покровителем. Вы, смертные, у нас, у убогов, позаимствовали идеи сюзеренитета. Боги в Небесном Граде увлечены такой ерундой, как демократия, и посмотрите, что творится с вашими религиями. Все злы друг на друга, каждая утверждает, что Истина принадлежит только ей, постоянные религиозные войны — и все это потому, что боги, и то не все, а только избранные, уже Вторую Эпоху подряд решают у себя на Небесах посредством голосования, кто будет главным. И у них нет одного Владыки, как у нас, у убогов. Совет Небес, пфе! — Глюкцифен пренебрежительно фыркнул.

— Да, тирания — это наше все, — пробормотал Уолт, не надеясь, что его услышат. Однако козлоголовый услышал и просиял.

— Вот именно! — воскликнул он. — Тирания! Что есть суть тирании? Правление одного достойного! А когда правит один — он выбирает один путь и дает своим подданным единство! И нет никаких глупостей вроде выбора и многообразия! Все решено, все взвешено, беспокоиться не о чем! Ведь вы знаете, — Глюкцифен оскалился, — разрушение мироздания неизбежно. Тепловая смерть материальной реальности, схлопывание идеального мира. И даже Создателю не скрыться от Энтропии, которая есть часть Его. — Козлоголовый почесал за ухом и задумчиво добавил: — Если Он, конечно, существует.

— Он — то есть Тва́рец? — Уолт бросил попытки привести в порядок порванные одежды и испытующе уставился на Убога. — Но… Как же так? Разве не Бессмертные дали смертным знание о Едином и Единственном Фундаторе Мира?

Конечно, удивиться было чему. С детства ему привили… нет, не веру — знание, что за пределами мира есть Абсолют, породивший бытие, и этот Абсолют превосходит все то множество богов, которое обитает внутри Равалона. Сбежав в Школу Магии, Уолт привык, как и большинство магов, отождествлять Абсолют с Великим Перводвигателем, не особо доверяя рассказам жрецов о Перволичности. Сводить все разнообразие и великолепие трансцендентной бесконечности лишь к одной из ее сторон — тут жрецы, истолковывающие послания Бессмертных о Едином Истоке, не правы. Не может быть Абсолют только субъектом. Это односторонний взгляд. Каков бы ни был Великий Перводвигатель, называемый иначе Тва́рцом, он явно должен быть выше мерок как смертных, так и Бессмертных, не сводясь ни к одному из налагаемых на него определений, но содержа их все и превосходя.

Читал Уолт и сочинения олорийских вольнодумцев, уверявших, что Тва́рец не более чем выдумка высших религиозных иерархов, пытающихся объединить всех смертных под гнетом единой церкви и бога. Читал он и том, что сделали с вольнодумцами Вестники богов, посланные не по просьбе иерофантов, а по личной инициативе Небесного Града. После этого убоги получили право один раз выпустить в Равалон своих собственных Вестников. И пока еще этим правом не воспользовались, чем нервировали Конклав и следящих за исполнением Договора между Небом и Нижними Реальностями богов Пантеона.

— Ну дали, — пожал плечами Глюкцифен. — И боги Вестников с откровениями слали, и мы иногда, когда это могло принести пользу — и приносило. Но Знание о Создателе высечено на Зеркальных Скрижалях Бытия, которые мы просто нашли после победы над титанами. Все остальное — наши размышления и вера. Чему вы удивляетесь? Или, думаете, богам и убогам не надо во что-то верить? Я, например, особо в вере не нуждаюсь, но вот Лорд-Архистратиг уверен, что Создатель, именуемый вами вслед за Магами-Драконами Тва́рцом, есть и может помочь нам в установлении Разрушения как первопринципа бытия Равалона.

— Тва́рец всеблаг и не может желать зла своим созданиям. — Эльза решительно шагнула к убогу. К ней на глазах возвращалась уверенность. Уолт улыбнулся. Слова Джетуша подействовали? Или то, что убог прекратил демонстрацию страданий грешников?

— Дедушка говорил мне: убоги творят зло не потому, что Тва́рец им позволяет, но потому, что Тва́рец в своей милости простит их, а убоги, отказавшись от Сущности Созидания, отказались и от милосердия, подчиняясь лишь своему эгоизму, который без Образа Тва́рца приводит лишь к Разрушению.

— Слова, слова, слова. — Глюкцифен ухмыльнулся. — А мне вот дедушка говорил, что Создатель — самая распоследняя сволочь, создавшая миры лишь для того, чтобы следить за трагическим круговоротом жизней и смертей порожденных им созданий. Весь Мультиверсум — театр, а твари в нем обречены на страдания.

— Боги превыше вас, потому что правят справедливо и милосердно, — не обращая внимания на слова козлоголового, продолжила Эльза. — Они по достоинству обитают на Небесах, пока вы прячетесь от истинных повелителей на дне мира. Если Тва́рец на вашей стороне, почему же Небесный Град — обитель Созидания, а не Разрушения? Почему в Нижних Реальностях вы, а не боги? Почему смертные страдают от Хаоса, но не от Порядка?

Эльза раскраснелась. Она задавала вопросы убогу, но казалось, что ведет спор не с ним, а с кем-то другим. Девушка спрашивала так, будто от ответа зависела ее жизнь, а с убогами так разговаривать не следует. Но Эльза прониклась словами наставника, в этом Уолт, не раз наблюдавший, как на занятиях она прикусывает нижнюю губу, разобравшись и запомнив магическую формулу, был уверен.

— Вопросы хороши, дева, хороши. Но подумайте о другом: почему есть не только Порядок, но и Хаос? Почему Небесный Град появился одновременно с Нижними Реальностями? И почему вы решили, что смертные страдают только от Хаоса?

Нижние Реальности возникли одновременно с Небесным Градом? Очень интересно! Ни в райтоглорвинском монастыре, ни на лекциях теологов в Школе, ни в одном сочинении о Бессмертных — нигде Уолт не встречал подобных сведений. Райтоглорвины учили, что Небесный Град существовал от сотворения Равалона Тва́рцом, знаменуя собой предпоследнюю ступень Лестницы Совершенства. Но, с другой стороны, титаны всегда обитали в Фюсисе, едином источнике Силы и единственном принципе реальности тогдашнего Равалона. Первые просто не могли жить в Небесном Граде — это противоречило их естеству. Райтоглорвины, правда, уверяли, что Небесный Град был скрыт до поры до времени Тва́рцом, пока боги не одолели титанов и не начали преобразовывать мир согласно Замыслу, данному им на Зеркальных Скрижалях Бытия.

А убог заявляет, что и Скрижали просто найдены, и Небесный Град появился после падения титанов в Тартарарам. Интересно, что еще он может рассказать? Наставник, наверное, поэтому и молчит, прислушиваясь к словам козлоголового. Инфекция — Инфекцией, но болтливый Глюкцифен поневоле стал бесценным кладезем информации о Предначальной Эпохе, а Магистр всегда должен оставаться Магистром — первоклассным магом-ученым, желающим получить только достоверное и объективное знание о мире. Пускай даже этот Магистр обычно крушит нечисть, чудовищ и Тварей, а не проводит эксперименты и строит гипотезы в уютных лабораториях и кабинетах.

— Боги сказали вашим пастырям: Создатель Един и Всеблаг, поскольку в Его Всесовершенстве не может быть изъянов. Но не сказали они смертным: да, он Всесовершенен, но не просто Един для миров нашего Мультиверсума, но и — Единственный. Единственный совершенный. А созданный им Мультиверсум миров — нет. Он несовершенен. В мирах, сотворенных Создателем, нет безукоризненности и безупречности. Не мы сотворили Хаос, он был, есть и будет. И если Тва́рец есть, то лишь Он один отвечает за Хаос и Разрушение. И зло, разумеется. Зло, которого вы так боитесь и как ярлык лепите на все, что вам, смертным, не по душе. — Глюкцифен засопел. — Мы изменили Подземелье для наших нужд, да, не спорю, но не мы создали его. Мы правим Нижними Реальностями, готовя их к вторжению богов в Подземелье, но не мы создали их. Мы контролируем множество потоков Хаоса на земном диске, но не мы создаем их. Мы — Разрушители. И если хотите знать, то мой господин уверен, что мы живем в худшем из миров, и Создатель, словно разрушающий неудавшуюся статую скульптор, уничтожает наш Мультиверсум Постепенно, не торопясь — все миры падут, дабы сотворить новую, более совершенную материю для миросозидания. То, что вечность для смертных и Бессмертных — лишь день из жизни Создателя. Так говорит мой господин. И наше дело — помочь Ему приблизить мир к новому состоянию. Ведь и Разрушение, и Созидание — все относительно. Вот нас называют Разрушающими Порядок. Богов можно назвать Разрушающими Хаос. А их зовут Созидающими Порядок. Но мы тогда имеем полное право называть себя Созидающими Хаос. Такая вот диалектика.

Глюкцифен замолчал, и напряженная тишина повисла в угорре. Уолт не знал, что сказать на слова убога. Тот говорил со страстью не меньшей, чем до этого Эльза. Джетуш задумчиво рассматривал «потолок». Игнасс помалкивал.

Эльза покачала головой, смотря в глаза Глюкцифену.

— Да, убог, — сказала она. — Ты прав. Вам тоже надо во что-то верить.

Козлоголовый выглядел так, будто его огрели мешком с железными опилками. Неожиданный смех промчался по угорру — веселый, бодрый, беззаботный. Игнасс, лжежрец и дознаватель Конклава, смеялся от всей души, вытирая выступившие от смеха слезы.

— Прекрасно сказано, леди ар-Тагифаль! Великолепно! Если бы кто мне рассказал — усомнился бы! «Вам тоже надо во что-то верить» — как вы его!

Глюкцифен грозно глянул на Игнасса, и конклавовец вмиг заткнулся, сосредоточившись на рассматривании ногтей на руках.

— Тва́рец и прочее — это, разумеется, важно, но мы уходим от сути разговора. — Джетуш заговорил в то самое мгновение, когда козлоголовый, обернувшийся к Эльзе с таким видом, как будто он обладает минимум степенью doctor invincibilis,[25] приготовился продолжить спор. — Мне необходимо знать малейшие детали, прежде чем я и мои ученики приступим к делу. Очень часто ответы на магические загадки совсем не имеют отношения к волшебству.

— Да, простите меня, Джетуш Сабиирский! — покаянно закивал Глюкцифен. — Я сейчас… слегка расстроен нападением Хирургов и нашим недопониманием с Молодым убогом. И потому речь моя пытается успокоить меня, но успокоения я достигаю, вспоминая о величии своего народа и нашего Предназначения.

— Если Архистратиг узнает, что вассал решил пойти против него, что он может сделать? — терпеливо спросил наставник.

— Просто лишит его сути, которая составляет основу Аспекта Разрушения, воплощенного в этом убоге, — с таким видом, будто растолковывает азбучные истины, ответил Глюкцифен. — А убог, который не есть убог по своей Функции… ну… Представьте молоток, которым невозможно забивать гвозди или делать то другое, для чего предназначен молоток. Такой молоток выкидывают. И убог, лишенный Аспекта Разрушения своим лордом Повелителем, будет блуждать по Подземелью или Нижним Реальностям, пока не превратится в безумную Тварь, с которой сможете справиться даже вы, смертные.

Говоря магическим языком, Архистратиг способен свести Онтос к Онтису с последующей его минимизацией. Очень любопытные сведения. Интересно, а боги так могут делать? И что происходит с лишенными Онтологического Эфира Созидателями? Они вряд ли превращаются в Тварь — но тогда в кого?

Наверное, Архиректор тоже не отказался бы от такой способности: лишать членов Ректората магических сил, если они вновь начнут заниматься ерундой, а не организацией учебного и научного процессов. Гм, вновь? В смысле: когда ему надоест, что они занимаются ерундой.

— С такой властью Аваддану нечего беспокоиться о своих подданных, — заметил Джетуш. — Если он повелит, все будут молчать. А кто не будет, тех он заставит молчать.

— Не во время периода выборов, — вздохнул Глюкцифен. — Власть над Кратосом отбирается на это время у Лорда-Повелителя, чтобы он как равный среди равных претендовал на него. К тому же генералы армии Подземелья не подчинены Месту Власти, а они постоянно бывают при дворе моего господина. Подземелье расширяется, и армия постоянно находится на рубежах, потому что неизвестно, что может появиться из-за Пределов.

— Что ж, с этим понятно… — пробормотал Джетуш. — Когда новые выборы?

— По вашим смертным меркам… так… через пять дней.

— Значит, вы хотите, чтобы мы решили вашу проблему за пять дней?

— Не за пять, Джетуш Малауш Сабиирский. За четыре.

— Потрясающе. — Наставник не смог сдержать ехидной ухмылки. — Все условия для работы я посмотрю. Почему вы не обратились с предложением контракта раньше?

— Ну мы уверены в силах великого и могучего Джетуша Малауша Сабиирского, слава о котором гремит по всему земному диску, — голосом, просто лопающимся от лести, произнес Глюкцифен.

— Почему? — Земной маг нахмурился. — Почему вы так уверены в моих силах.

— А вот это, — Глюкцифен поднял руку и покачал указательным пальцем, — вы узнаете при дворе. Потому что мы уже прибыли к Цитадели моего господина и наш разговор, увы, придется прервать.

Прибыли? Уже? Быстро. Уолт завертел головой, пытаясь увидеть, где сейчас находится угорр. И увидел.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дед говорил: ты впечатлительна, Эльза. Дед говорил: это плохо, Эльза. Дед говорил: тебе необходимо избавиться от излишней восприимчивости.

Когда она поняла, где оказались Магистры (Нижняя Реальность — истинная Нижняя Реальность, а не те Пять Кругов, о которых знает каждый образованный смертный!), то пообещала держать себя в руках. Нельзя показывать, что она… Да, испугалась. Сильно испугалась.

Убоги — зло.

Убоги — энтропия.

Последнее утверждение можно принять, когда ты слушаешь лекцию и рассматриваешь динамическую модель Равалона, но когда рядом стоит Бессмертный, предавший Замысел Тва́рца и низвергнутый с Небес, и его декариновая аура жжет Вторые Глаза, а эманации разрушения нет-нет, но истекают небольшими порциями (ведь, исчезая и появляясь, убог разрушает и нормальное, и магическое восприятие!), невольно вспоминаются картины, продемонстрированные ей в отрочестве Франциском ар-Тагифалем. Картины, изображающие разные бедствия, которые обрушиваются на смертных по вине убогов.

Хаос — это зло. Ведь он приносит ужас и горе, страдания и боль, где бы ни проявлялся: в войнах, революциях, катастрофах. Хаосу не нужен порядок, и он стремится всеми силами разрушить его. Разрушение — это зло. Оно ничего не творит, лишь портит и уничтожает, отправляя сущее в небытие. И убоги, в которых переплелись Хаос и Разрушение, не могут не быть злом. Минус на минус не даст в этом случае плюс. Это иная математика.

И когда убог, над которым вначале она даже смеялась (смеялась! над Бессмертным! как глупо…), начал показывать разбросанные по Подземелью преисподнии, Эльза не выдержала. Броня треснула. Испуг, радостно потирая руки, пополз наружу, обращаясь в страх.

Души, блуждающие в бесконечном огненном лабиринте.

Души, пригвожденные к ледяным колесам, несущимся по небу.

Души, пожираемые адским псом Гаармом.

Души, вкалывающие себе в глаза иголки.

Души, пьющие кислоту.

Души грешников.

Души смертных, чьи грехи на Суде Истины в Белой Пустыне превысили добродетели и были посланы в Нижние Реальности.

Они заслужили это. Каждый из них — заслужил свою кару. Так решили не Разрушители, так решил Суд Истины, где вершат правосудие Безглазые — божества, в начале Первой Эпохи выбранные следить за посмертиями.

Но, говорил дед, если бы не было зла — вершили бы смертные зло? Если бы не было греха — грешили бы смертные? Если бы убоги не отринули Тва́рца, не извратили Замысел — были бы зло и грех в Равалоне? Дед говорил — нет, не было бы.

Убоги — зло. Потому что впустили зло в мир, предоставив Хаосу и Разрушению заполнить дыру, возникшую в их Сущностях после отказа от Созидания.

Так учил ее дед. И она с пяти лет, каждый раз, когда Франциск уезжал на приемы к королю, молилась за него, молила Тва́рца защитить дедушку от убогов, и просила Его заставить исчезнуть Разрушителей, чтобы никто, ни дедушка, ни она, ни любой другой смертный не пострадали от козней врагов Небес.

И когда дедушка возвращался, она знала — Тва́рец услышал ее молитвы и защитил Франциска. Когда-нибудь Он избавит Равалон от убогов.

Рано или поздно.

А потом была Школа. Архиректор, чье имя казалось не выговариваемым. Кафедра боевой магии. Обучение и изнуряющие тренировки. И новое знание.

Убоги — энтропия.

Лон Джокк, натурфилософ и член Комитета Этического Контроля Магии, следящий за распределением волшебства в Школе, на своих лекциях по этике чародейства утверждал, что понятия добра и зла относительны.

— Добром, — щурясь и близоруко оглядывая полную студентов аудиторию, говорил Джокк, прозванный за свой огромный и роскошный парик Башнеголовым, — мы называем то, что способно вызвать или увеличить наше удовольствие либо уменьшить наше страдание. А также то, что может обеспечить либо сохранить нам обладание каким-нибудь другим благом или оберегает от какого-нибудь зла. Злом, напротив, мы называем то, что способно причинить нам или увеличить какое-нибудь страдание, либо уменьшить какое-нибудь удовольствие, или же доставить какое-нибудь неудовольствие, либо лишить нас какого-нибудь блага. Наши страсти движимы добром и злом. Удовольствие и страдание и то, что их вызывает — добро и зло, суть стержни, вокруг которых вращаются наши страсти.

Эльза часто размышляла над словами Джокка. Мы называем нечто злом лишь потому, что страдаем из-за него, но если наши страдания прекратятся, то мы прекратим называть это нечто злом? И наоборот — если говорить о добре? Но разве приносят убоги что-либо кроме страданий?

Курс «Магия и цивилизация», прочитанный студентам молодым, но перспективным Алфедом Косом, поведал Эльзе о Черной империи, где смертные молятся и поклоняются убогам, не всем, правда, а принадлежащим определенной нижнереальностной Фракции Спокойствия. Здесь сурово наказывали за преступления, но если черноимперец исправно приносил дары и жертвы Разрушителям (не смертных! животных и нечисть!) и платил налоги в казну, то перед ним и его семьей открывались всевозможные перспективы для жизнедеятельности. Образование в Черной империи было общеобязательным, институт Малецифистики принимал всех желающих познать магию, государство поощряло развитие цехов и мануфактур. Империя стала первой страной в Равалоне, которая ввела пенсию для государственных служащих. А после смерти убогочестивый черноимперец отправлялся не в Нижние Реальности, а в Белую Пустыню.

Однако Черная империя должна вести войны — это была основная плата за покровительство убогов. Раз в десятилетие или раз в столетие, когда из Нижних Реальностей жрецы получали откровение, объявлялся Священный Анабазис, и Черный Властелин вел легионы на захват новых земель. Исход войн не интересовал Фракцию, им нужны были изменения, которые вызывали в Астрале и Эфире сами сражения. Ну и, конечно, души павших в битвах смертных. Как было известно Магистрам от малецификов, приезжавших для прохождения практики в Школу, по негласному договору между убогами Фракция Спокойствия получала в свое распоряжение всех павших во время Святого Анабазиса грешников.

Борьба за власть постоянно сотрясала Равалон. Не только убоги, но и боги приказывали своим последователям развязывать кровопролитные войны. Да и сами смертные правители — разве не сходились и не сходятся их сторонники в безумных схватках? От войн страдают. Вряд ли это стоит доказывать. Тогда, если довериться словам Джокка, то зло — это и убоги, и боги, и сами смертные, но лишь тогда, когда они творят зло.

Потом были лекции по буддийской метафизике и магии, окончательно запутавшие Эльзу. Ракшас, известный, как утверждали, южный мистик и маг, заверял, что сам мир есть страдание. Или, если говорить его словами, то «тотальность страдания является фундаментальным свойством эмпирического существования, основанным на страстном стремлении к переживанию чувственного опыта». Четкое определение. Хорошая дефиниция. Варий Отон был бы в восторге.

Эльза в восторге не была. Смертный сам себе творит зло — так, что ли, получается? Проще, конечно, взвалить вину за грехи и страдания на убогов. Намного проще. Но мир сложен. Простых определений не бывает.

Она постоянно спорила сама с собой, не решаясь обращаться с расспросами к учителям. Она старательно возводила стену, разделявшую детские впечатления от дедушкиных рассказов и демонстраций и взрослые размышления Эльзы ар-Тагифаль. Она хотела сама прийти к определенному выводу. Сама создать дефиницию.

Но стена рухнула, когда Эльза увидела адские посмертия, напомнившие ей о словах Франциска Одана ар-Тагифаль. Рухнула стена и треснула броня.

Она испугалась. Ей стало страшно. Девушка смотрела на души, на разумные энергемы, корчащиеся в адских муках, смотрела — и видела (хотя не могла! не могла! не могла увидеть!) у каждой грешной души свое лицо.

Этого не могло быть.

Это было.

Иллюзия Глюкцифена? Галлюцинация ее испуганного разума?

Она испугалась — и не смогла должным для боевого мага образом отреагировать на появление Хирургов. Из-за нее чуть не погиб Уолт.

Уолт. Мог. Умереть. Из-за нее.

Как бы ни уверял учитель Джетуш, что виноваты они оба из-за своей молодости и неопытности, Эльза знала — это лишь ее вина. Она дала слабину. Броня треснула. Стена разрушилась.

Ты впечатлительна, Эльза.

Это плохо, Эльза.

Тебе необходимо избавиться от излишней восприимчивости.

Посмотри — Уолт не боится. Учитель Джетуш не боится. Игнасс фон Неймар не боится (хотя опасается, да, опасается, и то больше учителя Джетуша, чем убога).

Успокоиться. Взять себя в руки. Высказать убогу все, что ты думаешь. Освободиться от лишних чувств.

Ей казалось, что она смогла. Что ее слова сумели заткнуть брешь и вернуть стену. Теперь ее ничем не впечатлишь. Теперь она сдержится…

Но угорр стал полностью прозрачным, Цитадель Лорда-Повелителя Аваддана предстала во всем своем ужасающем великолепии (ужасающем великолепии? да, ужасающем, и да — великолепии! лучше слов не подберешь), и Эльза не смогла сдержать эмоции, ахнув от удивления. Дворец Архистратига Подземелья потрясал. Так потрясают огромные росписи в райтоглорвинских храмах, изображающие Судный день и Последнюю битву Бессмертных.

Основу дворца составляла высокая шестиугольная башня, уходившая верхушкой за пределы оранжевого неба. Большая башня. Больше головы-горы, уничтоженной убогом, который чуть не убил Уолта (из-за нее! из-за нее!). Ни окон, ни бойниц — ничего. Сплошная антрацитовая гладь. Можно даже сказать, что это не башня, а гигантский черный столб, но Глюкцифен уверенно заявил, что это башня. Пускай будет башня. Можно и так определить.

Вокруг Цитадели раскинулись небольшие пристройки, выглядевшие самым необычным образом. В одном месте расположилась перевернутая пирамида. Рядом с ней возвышался зиккурат, уровни которого двигались с разной скоростью. Вокруг зданий неторопливо передвигалась громадная, размером с олорийский храм бога Солнца, раковина моллюска — именно на нее походило строение. Чуть сбоку расположилась сфера с бахромчатыми вздутиями по бокам, из которых вверх тянулись тонкие, едва видимые нити, соединяющие ее с багровыми воротами, висевшими без всякой поддержки в воздухе. Створки ворот походили на половинки меча.

Другие здания вокруг башни выглядели как творения сошедшего с ума архитектора, перемешавшего стили и эпохи. Здесь небольшая гора, выглядевшая как типично обустроенное гномье жилище, вместо верхушки обладала кроной Древа Жизни карлу: переплетающиеся ветви, повторяющие себя в каждом ответвлении, расползались во все стороны.

Острые шпили с множеством входов и выходов (типичные дома тэнгу Дальнего Востока) расположились на полукруглых пористых возвышениях, которые обычно строят для жилья дракониды.

Монастыри, на треть построенные по райтоглорвинским канонам, на другую треть — по буддийским, и на последнюю треть — по черноимперским. Воздвигнутые вокруг монастырей стены состояли из переплетений магических знаков. Сложно было разглядеть, но Глюкцифен, заметив ее интерес, сделал так, чтобы изображение приблизилось и стало видно, как знаки всевозможных рунических алфавитов, поблескивая тремя цветами магии, соединяются друг с другом, образуя сложные энергетические плетения. Уолт, не сдержавшись, присвистнул, глянув на них. Ну да, он же занимается магосемиотикой, ему должно быть понятно, что это такое.

Холмы с маленькими круглыми хоббитскими дверями окружали самые настоящие сады, в которых вместо цветов росло пламя, ревущее жгучее пламя, удерживаемое в форме цветка папоротника. Эльза слышала об этой магии. Волшебство создавало особый огонь — пламя, которым питаются драконы. Огненный маг, способный создать такой сад, удостаивался звания Мудрейшего и безоговорочно принимался в Верховный совет Конклава. Но подобных Огненных магов можно пересчитать по пальцам рук.

Полностью стеклянная ажурная конструкция, жителей которой и представить сложно, а может, и нет у нее жителей. Кто знает, вдруг это произведение убоговского искусства. Спросить Глюкцифена Эльза не решилась.

Еще имелись озера с разноцветной… водой? Нет, скорее уж — жидкостью. Хотя жидкостью ли? Может ли быть жидкой сама материя? То, что плескалось в озерах скристаллическими берегами, походило на воду как первоначало, архэ, о которой учил один из древних философов Морского Союза. Все из воды, абсолютно все: и небо, и звезды, и боги, и люди, и звери — так учил этот философ. Жидкость в озерах и напоминала воду-архэ, хотя бы уже тем, что из нее на берег или просто в воздух выбиралось… нечто. Ну а как еще определить темное туманное пятно с крокодильим хвостом, которое быстро выпрыгивает на берег и убегает? Или огромный голубой зрачок, простой зрачок (не считая того, что он размером с тролля), который взлетает в воздух и распадается на рой черных пятиглавых ворон?

Располагались вокруг Цитадели и другие строения, которые бросали вызов законам архитектуры и самой геометрии пространства. Их было много, все увидеть Эльза не успела. Но больше всего ей запомнилась конструкция, выглядевшая как быстро двигающийся по спирали серебристый круг, который при этом вращался и создавал свои подобия, некоторое время держащиеся в воздухе, а затем начинавшие преобразовываться в квадрат, затем в треугольник, затем в линию, ну а потом, кажется, в точку, которая исчезала с декариновой вспышкой. Вся эта конструкция, будучи единым целым, создавала нечто вроде сверкающего соединения нескольких сфер, представляющих собой плотное переплетение вращающихся кругов. Тороиды, вспомнила Эльза. Так это называется. Сферы постоянно возникали и исчезали, оставляя после себя дрожащую метрику реальности. Девушка не могла оторваться от этого зрелища до тех пор, пока Уолт по велению учителя Джетуша не дернул ее за руку, заставив обратить внимание на Глюкцифена. Убог говорил и был весьма серьезен.

— Лорд-Архистратиг ныне постоянно устраивает приемы, показывая, что не обеспокоен по поводу будущих выборов. Мой господин знает, что малейшая демонстрация слабости приведет к его смещению теми, кто жаждет Кратоса и управления над армией.

— Это что, там сейчас полным-полно убогов? — Брови Уолта недоуменно взлетели. — То есть мы, ваше тайное средство, сейчас предстанем перед Лордами Разрушения во всей своей нетайной красе? Не проще ли было встретиться с Авадданом в секретном месте?

— Эх, юноша, юноша, — покачал головой Глюкцифен, — молодость хороша, но мало знает и еще меньше понимает. Вы молоды, и в этом не ваша вина. Неужели решили, что мы, приглашая вас, не подготовились? Хотя именно такова ваша мысль, но это неправильная мысль! Мой господин так долго правит не потому, что у него хорошие советчики, нет! Лорд Аваддан сам умен и продумывает действия на много шагов вперед!

— Ага. — Уолт ухмыльнулся. — И присутствие учеников Земного мага и чародея Конклава в этом угорре прямое подтверждение его предусмотрительности.

Учитель Джетуш грозно посмотрел на Уолта. Эльза, как ни старалась, не смогла удержаться от улыбки. Глюкцифен проигнорировал сарказм.

— Ваше присутствие здесь, а точнее, присутствие Джетуша Малауша Сабиирского, является многоходовой комбинацией, давно разработанной Лордом-Архистратигом, — спокойно ответил он. — Впрочем, как я уже говорил, скоро вы все поймете. А пока что… — Убог засунул правую ладонь в рот. Вытащил он ее обратно с четырьмя обычными с виду кольцами, обильно покрытыми слюной.

— Вам надо будет надеть сии перстни, если вы хотите остаться в живых, пока находитесь во дворце Лорда-Архистратига, — торжественно объявил Глюкцифен.

— А нельзя их… ну… как-нибудь почистить? — скривившись, спросил Уолт.

— Наверное, можно, — невинно ответил убог, но заниматься чисткой перстней не стал. Эльза поняла, что уже держит одно из колец в руке. Глюкцифен буквально только что отдал его девушке, а она, не колеблясь, приняла убоговский артефакт. Опять искажение восприятия!

— Проксемика и хронемика, — задумчиво протянул Уолт, разглядывая кольцо в своей ладони. — Не априорные формы чувственности, а варьирование их апостериорных аналогов.

— Прошу прощения? — Глюкцифен, стоявший возле Игнасса, повернулся к Магистру.

— Я понял, что ты делаешь. — Уолт улыбнулся. — Теперь лишь осталось понять — как.

— Вы о моей Функции, юноша? Позвольте помочь сохранить ваше время, которое вы впустую потратите на раздумья. Я — убог Искажения. Не из сильнейших, повелевающих материей пространства и времени, но кое-что умею.

— Это не тот ответ, который мне нужен. — Уолт подкинул кольцо и ловко поймал его.

— Это единственное, что я могу вам сказать. Поверите или нет, но я и сам большего не знаю о себе и своих Силах. И — не хотите ли уже надеть перстни?

— Уолт, Эльза. Делайте, что говорят, — распорядился учитель Джетуш, надевая кольцо. И в тот же миг преобразился. Теперь он выглядел как вставший на задние ноги броненосец с четырьмя щупальцами вместо рук и волчьей мордой. Декариновый плащ позади существа истончал эманации страха и боли. Эльза поежилась. Убоговская мощь, явленная в новом образе учителя Джетуша, ощущалась как невероятно опасная. Девушка отвела взгляд, стараясь не смотреть на Земного мага, и с опаской надела перстень на безымянный палец. Почему-то она знала, что только этот палец подойдет.

Уолт хмыкнул.

— Как я… — начала Эльза и не узнала собственного голоса. Он стал более низким, в нем появились рыкающие нотки. Она посмотрела на руки, но вместо них увидела серые когтистые лапы.

— Уолт? — проревел-прорычал учитель.

— Оно в слюне…

— Уолт!

Магистр быстро надел кольцо. На Джетуша и Эльзу исподлобья глянул нахохлившийся ворон с пятью декариновыми глазами и перевитыми мускулами руками под крыльями. Сами черные крылья по краям заканчивались серебристыми перьями, а лапы — ярко-бордовыми длинными когтями.

Из угла, где сидел Игнасс, раздался вопль возмущения. Боевые маги, не сговариваясь, дружно повернулись. Ворон (непонятно как, но ему это удалось с клювом вместо рта!) расплылся в хищной ухмылке.

— Почему только я так выгляжу, хрю?! — возмущался дознаватель Конклава, рассматривая копытца вместо ладоней. — Почему мой облик так разительно отличается от обликов Магистров, хрю-хрю?!

Из зеркала, явно наколдованного Игнассом, на конклавовца смотрела огромная жирная свинья, на теле которой постоянно появлялись и исчезали страдающие лица, то человеческие, то эльфийские, то гномьи и многие другие. На голове свиньи кокетливо расположился чепчик.

— Я хочу получить другой облик! — Игнасс отчаянно пытался снять кольцо, но у него не получалось.

— Я всего лишь секретарь, — заявил козлоголовый, выглядывая из-за спины учителя Джетуша. — Кольца Обмана дал мне Грисс, дворецкий Лорда-Архистратига. Я не в ответе за то, как они преобразовали вашу внешность.

— Это хорошо, — сказал Земной маг, — но почему колец четыре, если ожидалось, что прибуду я один?

Учитель Джетуш прав. Это странно и…

— О, ничего удивительного! — замахал руками Глюкцифен. — Мне дали много Колец Обмана, на всякий случай, если вам, Джетуш Сабиирский, не понравится то, как они вас преобразуют.

— Я хочу другой перстень, хрю, — сказал уже успокоившийся Игнасс. — Мне этот не нравится, хрю-хрю.

Глюкцифен сделал вид, что не слышит его. Эльза глянула в зеркало, созданное дознавателем. Преображенная, она походила на медведя в кожаном доспехе, на голове которого выросли десятки острых игл. Спору нет — лучше, чем у Игнасса.

— Это заклинание надежно? — спросил Уолт, поглядывая в зеркало вслед за Эльзой. — Если я не ошибаюсь, Бессмертные обладают Взором, который видит объекты во всех измерениях их существования. Не хочу показаться скептиком, но есть ли смысл в нашей, гм, маскировке?

— Но-но, — оскорбился Глюкцифен, появившись в другом конце угорра. — Это Великая Магия, подчиненная моему господину, с которой ваше смертное чаротворчество не сравнится никогда! Если перстни скрывают вашу внешность, то они скрывают ее ото всех. Только Архилорд Баалааб сможет узреть ваши истинные лики под чарами Колец Обмана.

— И тем не менее Кольца не заменят нам Маски Хаоса, — сказал Джетуш. — Еще раз напоминаю о них.

— Да я уже запомнил! — с раздражением ответил козлоголовый, оказавшийся вдруг за спиной Эльзы. — Приготовьтесь — мы садимся.

Угорр мягко вздрогнул, и девушка почувствовала легкий крен. Игнасс всплеснул руками и уселся на скамейку, обиженно похрюкивая. Конклавовец был очень недоволен обликом. Хотя, в сущности, какая разница? Их же не превратили в чудовищ, а только исказили внешность. Почему дознаватель так злится?

— Уолт, Эльза.

— Что?

— Да, учитель?

— Подойдите ко мне.

Эльза, пока шла к Земному магу, пыталась прощупать наложенные Кольцами Обмана личины усиленными Вторыми Глазами, но и на уровне повышенного магического зрения перед ней находились убоги, на фоне остальных магических цветов и силовых линий ярко сияющие декарином.

— Держитесь постоянно рядом. Ни в коем случае не используйте магию без моего разрешения. Старайтесь молчать. Эльза. Ты наша единственная надежда. Если я прикажу, используй Копье. Вливай в него всю свою Силу без остатка. Я и Уолт поделимся с тобой энергией. Вам понятно?

— Да.

— Да, учитель.

— Пока все. Великий Перводвигатель, надеюсь, ребята, мне удастся хоть вас вытащить отсюда.

Показалось, или в рычании-ревении учителя промелькнули горечь и усталость? Эльза надеялась, что показалось. Если Джетуш Сабиирский, экселенц магии Земли и боевой маг второго разряда падает духом, то что делать ей и Уолту?!

Угорр приземлился рядом с тремя озерами, расположенными около одной из стен Цитадели. Молодой убог, атаковавший Уолта, когда тот сражался с Хирургами, уже находился возле стены, настороженно следя за прибытием смертных и брата-Разрушителя. Угорр распахнул пасть, маги осторожно выбрались наружу. Вышедший последним Глюкцифен похлопал по морде убоговской креатуры, «транспорт» засиял всеми цветами радуги и сжался в маленький шарик, исчезнувший с негромким «пуф».

— Отправил в загон, — пояснил Глюкцифен, хотя его никто ни о чем не спрашивал.

Молодой убог мрачно оглядел магов.

— Хотя бы выглядеть стали лучше, — сказал он, смотря на Игнасса.

Уолт, кажется, засмеялся. Или закашлялся. Эльза не смогла определить.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

За огромной аркой входа, проступившей на черной глади стены дворца Лорда Аваддана, начинался длинный коридор, обставленный подсвеченными снизу декарином статуями. Маги и убоги шли быстро, однако Уолт успевал рассмотреть скульптуры. Все они, как понял Магистр, изображали Разрушителей, однако изображения выглядели довольно странно.

Каждый убог был запечатлен поднявшим руки над головой, с выражением неописуемого мучения на лице. Крылатые, рогатые, мохнатые, восьмирукие, двадцатиногие, со щупальцами, жвалами, с двумя, тремя и больше головами, с телами, похожими на тела смертных или животных или вообще ни на что не похожими… Все они выглядели аллегорией мук и страданий.

Хотя, нет.

Уолт невольно задержался перед одной статуей. Девушка. Вернее, убогиня, выглядящая как человеческая девушка. Трудно поверить, что она Разрушительница, но какая еще скульптура могла оказаться среди других изваяний убогов?

Длинные волосы, высокие скулы, большие глаза, пухлые губки. Руки небрежно сложены на груди. Одета в простую подпоясанную тунику и легкие сандалии. Резкий контраст с остальными Разрушителями. Но в этой статуе было что-то еще… что-то кроме художественного отличия…

— Убогиня Зара, Повелительница Призраков Ночи. — Глюкцифен неожиданно возник сзади, но Уолт уже привык к таким его появлениям. — Самый опасный противник моего господина в борьбе за пост Архистратига. Многие не ожидали, что Лорд Аваддан победит, но он нашел чем удивить Фракцию Сумерек. — Козлоголовый вздохнул. — В ней еще оставалась капелька божественной Сути, поэтому она спокойно пережила Обретение Покоя.

— Обретение… чего? — спросил Уолт и чуть не хлопнул себя по лбу. Не услышал ли кто? Проклятье, он слишком увлекся, разглядывая статую… Статую? Так, секунду!

— Не беспокойтесь, юноша, в Коридоре Славы нас никто не услышит, кроме Лорда-Архистратига. Здесь проходит наиболее мощный поток Вен Создателя, привязанный к его Кратосу, и никому, кроме Архилорда, не под силу превзойти Власть моего господина. — Глюкцифен усмехнулся. — А что касается вашего вопроса, то Обретением Покоя мы называем превращение Бессмертного в вечно покоящийся объект. Нет движения. Нет изменения. И Созидание и Разрушение отступают от созерцающих вечность навсегда. Это участь проигравших в борьбе за нашу власть, юноша.

— Так она что, жива?

— Не совсем. Но не мертва. Мы же Бессмертные. Умереть нам очень трудно. — Глюкцифен оглянулся. — Продолжим путь, Джетуш Сабиирский недоволен нашей задержкой. Как и Таллис.

Отойдя на несколько шагов, Уолт не выдержал и снова посмотрел на Зару. Хрупкая фигура, застывшая навсегда. Однако мощь ее все равно чувствовалась. Наверное, это как-то связано с предрасположенностью Уолта к магии Земли. Земная Стихия существует в магических процессах Равалона как символ Тверди, то есть основы, сердцевины, центра, вокруг которого и от которого начинается все остальное. А Твердь — это стабильность, покой, собирание всего в начальное единство, которое скрепляет и удерживает любой элемент мира с другим элементом. Философы, в отличие от магов, это единство называют Первосубстанцией.

Видимо, Обретение Покоя связано с энергиями Тверди, которые заставили Уолта обратить внимание на Зару. Наверное, для ее, гм, успокоения использовалось больше Силы, чем на других убогов, и Локусы Души отреагировали, ощутив знакомую магию. А может, дело вообще в другом. Нельзя делать выводы без подробного исследования. Магия — это не наука и не искусство. Это и наука, и искусство одновременно. Математическая поэзия или поэтическая математика — в которой нет ни математики, ни поэзии. Вот что такое магия.

А боевая магия — это работа, грязная и пожирающая силы. Вот уж где мало времени на формулы и образы, и вот уж где без них никуда. Трудно быть магом, а боевым магом быть еще труднее.

О чем это ты, Уолт? Да как всегда. О разном. Попытка отвлечься. От «вечно покоящихся» убогов продолжали истекать энергии. Мельчайшие сами по себе, в своей совокупности они порождали ощущение чего-то давящего, разрушительного. «Статуй» было много. Очень много. Сотни две, не меньше. А может, даже больше. Это столько противников одолел Аваддан? Потрясающе. А он вообще чем-либо, кроме драк с другими убогами, занимается?

По коридору пришлось идти долго. Затем из ниоткуда возникла лестница. Именно из ниоткуда: лестница просто соткалась перед смертными и Бессмертными посреди коридора. Маги и убоги начали подниматься. Уолт оглянулся, в последний раз посмотрел на безмолвные ряды поверженных Разрушителей. Такая демонстрация силы, чего уж таить, весьма и весьма впечатляла.

Лестница была под стать коридору, никак не кончалась. Подниматься вверх по ступенькам, рассчитанным на шаги существ, как минимум в полтора раза превышающих Уолта в росте, оказалось тяжело, а конца подъему не было даже видно. Неужели они будут добираться до самого верха башни?!

Лестница внезапно расплылась, клочьями декаринового тумана растекшись по стенам, и маги с убогами очутились посреди пустого сводчатого коридора. Если в первом коридоре слабое освещение шло от «статуй», а на лестнице свет исходил от ступеней, то здесь путь освещали парящие под потолком бехолдеры. Шарообразные существа с огромным глазом посреди лба щелкали острыми зубами и испускали алый свет из дополнительных малых глаз, растущих на стебельках из всей поверхности «тела».

Уолт на миг замер, вспомнив, что своим основным оком злоглазы способны отключать любую магию Фюсиса, а частично — даже Силу Бессмертных. На основе исследований этой способности в свое время создали орбы, однако им было далеко до самих бехолдеров. Иллюзии, волшебные защиты, артефакты, призванные Существа, атакующее колдовство, строительные чары — все лишалось своих магических свойств в тот миг, когда попадало в обзор центрального глаза. А ведь еще имелись способности и у остальных буркал. Бехолдеры являлись одними из самых опасных порождений Нижних Реальностей, и даже боевым магам приходилось попотеть, чтобы разобраться с ними.

Однако наложенные личины остались нетронутыми, когда глазастые шарики повернулись в сторону процессии. Не справились с чарами убогов? Или с упомянутой козлоголовым «Великой Магией» Лорда-Архистратига?

— Осталось пройти немного, — сообщил Глюкцифен, в алом свете, льющемся из глазенок бехолдеров, выглядевший более грозно и величественно. — И прошу вас ни с кем не разговаривать. Однако если придется отвечать, то вы из Молодых убогов, родственники Таллиса Уберхаммера, прибыли принести вассальную клятву Лорду-Архистратигу. Но учтите, этот ответ должен прозвучать из ваших уст, если несмотря ни на что я не смогу помешать общению с вами.

— Как нас хоть зовут, если спросят, а мы вынуждены будем отвечать? — спросил Уолт, косясь на бехолдеров. Что ни говори, а присутствие этих созданий заставляло Ракуру нервничать сильнее, чем наличие рядом двух убогов, один из которых к тому же пытался его убить. Странно устроен смертный. И никакая психология не поможет разобраться, что творится у него в голове. Вот Эльза, кажется, при виде бехолдеров еще больше успокоилась, менее тревожно стала посматривать на Глюкцифена и Таллиса. Наставник, а точнее его личина, вообще выглядел так, будто плевать он хотел на все происходящее.

Да уж, вот чему-чему, а спокойствию у Джетуша стоило поучиться.

Лжежрец… Гм. Игнасс выглядел мрачно, но его облику мрачность подходила, как Грантер церемониальный черный плащ боевого мага.

— Имена ваши… — Глюкцифен задумался. Уберхаммер молчал, всем видом выражая недовольство. — Хороший вопрос, юноша, я оказался к нему не готов.

— Тогда пускай меня зовут Алесшдатт, — сказал Уолт. — Алесшдатт Генрандр.

Наставник покосился на Магистра, но ничего не сказал.

— Его — Свинюля, — не удержался Уолт, кивнув на Игнасса. Конклавовец промолчал, но взглядом пообещал Ракуре много чего. Да уж, Уолт, это ты зря. Злить дознавателя Конклава, следящего за тобой, не стоит.

— Меня будут звать Пьюр By, — сказал Земной маг. — Эльза, тебя — Эгиресса Шоар. Уолт, используй то, что придумал. Фон Неймар, как бы вы хотели, чтобы к вам обращались?

— Золт, — коротко ответил дознаватель.

— Этого достаточно, Глюкцифен?

— Вполне, — кивнул козлоголовый. — Я, конечно, буду стараться отводить от вас взгляды, но нельзя, чтобы Могучие обратили на мои чары внимание. Мы должны просто пройти по залу и подойти к трону Лорда-Архистратига. А дальше он все сделает сам.

— Что — все? — хмурясь спросил наставник. Ага, ему тоже не нравилась идея тащиться через зал, полный Бессмертных Разрушителей. Да, до такого способа самоубийства додумывался мало кто из смертных.

— Прошу прощения, но времени для разговоров больше нет! — воскликнул Глюкцифен. — Мой господин уже заждался!

Козлоголовый просто толкнул рукой пространство перед собой, и перед магами быстро распахнулись широкие двери. Оглушающие звуки и ослепительный свет обрушились на смертных, затягивая в свой хоровод и не давая опомниться. Уолт понял, что Глюкцифен подтолкнул его в зал, когда уже очутился внутри. Уберхаммер решительно шагал впереди, и группы убогов почтительно расступались перед ним, давая тем самым дорогу и магам, спешащим следом за Таллисом.

Гремела музыка. Не просто музыка — такого эпического и возвышенного безобразия Ракура никогда не слышал. Будто несколько пьяных эльфийских оркестров решили устроить соревнование и как раз подошли к тому моменту, когда каждая из сторон осознает, что проиграла, и напоследок решает доказать, что главное не победа, а участие.

Зал был огромен. Он давил своими размерами на психику так же, как находящиеся в помещении Бессмертные своими чудовищными аурами «душили» тонкие тела магов. Уолт не использовал Вторые Глаза, но и без них было понятно, что в помещении больше измерений, чем три. По крайней мере субреальностей наблюдалось множество. Убоги появлялись из воздуха и в нем же исчезали, не оставляя за собой типичных для магии пространства эфирных следов. Многие высовывались из стен и колонн, уходящих под потолок, до которого, судя по всему, было несколько дней полета. Части тел некоторых Разрушителей вообще можно было наблюдать одновременно в противоположных местах зала.

Уолт украдкой огляделся, стараясь ни на ком не задерживать взгляд, хотя характерная для боевых магов привычка требовала быстро оценить возможные пути отхода, вычленить вероятностных противников и лидеров групп, просчитать возможности применения магических энергий и вообще решить, кто из бродящих по залу уродов наиболее урод.

Каких здесь только не было убогов!

Стоящий на задних лапах волк небрежно помахивал хвостом в виде змеи, из пасти которой вырывалось пламя, складывающееся в воздухе в руническую надпись. Руны незнакомые, но от них явно веяло смертью и гнилью. Стоявшие вокруг «волка» Разрушители дико хохотали, глядя на огненную надпись, и хлопали его по спине. Особенно сильно смеялся Бессмертный, похожий на благочестивого эльфийского старца, сидящего верхом на крокодиле. Вокруг старика летал ястреб с четырьмя железными крыльями, то и дело садясь убогу на плечо и сразу взлетая.

— Новые серные криницы в Пятом Круге — это нечто, мой дорогой Фокалорис! Прекрасно расслабляют!

Нечто с головами лягушки, кота и орка в короне, передвигающее похожее на разбухший бурдюк тело на множестве паучьих лапок, заинтересованно посмотрело на Игнасса и было шагнуло к нему, но тут его взгляд упал на Глюкцифена. Глаза всех голов будто подернулись туманом, и убог, пошатываясь, направился в противоположную сторону.

— Пятьдесят душ, уважаемый Волакориакс, пятьдесят душ. Круг в Русионе хорошо поработал в недожарнике, несомненно, их стоит наградить за усердие.

Вверху кружило в танце несколько пар. Гм… не только пар. Имелись танцующие и втроем, и вчетвером, и впятером. Какая-то группа даже умудрилась составить пентакль. Более всего запоминалась парочка из убога, походящего на быка с крыльями грифона, и Разрушителя, похожего на двух гномов, слившихся в единое существо особым образом: у правого гнома не было левых руки и ноги, а у левого — правых, и они соединялись местами отсутствующих конечностей.

— Скучный бой, мой друг, отвратительный и скучный. Ни Молодой Вихракс, ни его противник… как его? Деве? Иихат? В общем, кто-то из мелких Громовержцев. Ужасно! Готов поклясться Хаосом, такого скучного поединка в Безначальном Безначалье Безначальности не было с Начальных Времен!

Убог в виде льва с огрским лицом оживленно спорил с убогом с телом льва и головой осла. Их внимательно слушал убог в виде худого обнаженного вампира с драконьими крыльями и покрытыми перьями руками и ногами. В левой руке вампир держал извивающуюся змею, из пасти которой вырывался серебристый дым.

— Как, вы не слышали? Да-да, Лорд-Повелитель Марабас и Лорд-Повелитель Бурбутос инкогнито поднялись в Третий Круг и устроили переполох на собрании Владык. Очень занятная история, поверьте!

Шумя и производя какофонию, прошествовала толпа духов, похожих на гоблинов, с трубами, тарелками, барабанами, литаврами и другими музыкальными инструментами. За ними верхом на дромадере ехал одетый в пурпурные одежды шефанго, размахивая великолепнейшей короной и оглушительно ревя. Вся эта процессия была единым существом, обладающим одной из самых чудовищнейших аур. Уолт чуть не свалился на колени, сдавленный убоговской Мощью, когда шефанго оказался неподалеку. Он видел, что Эльза стиснула зубы, Игнасс поморщился, и даже Джетуш напрягся. Однако Глюкцифен подошел ближе, и сразу стало легче.

— Чистые невинные души в дефиците. То, что раньше они могли получить лишь от нас, теперь доступно им где угодно и когда угодно! Не боги, а прогресс — прогресс морали, цивилизации и культуры! Вот кто наш соперник, а не глупцы на Небесах!

Затем Уолт увидел убога, наверняка отвечающего за какие-то энтропийные процессы в южно-восточных регионах Равалона. Многорукий и меднокожий, с головой тигра, что делало его похожим на кимпурушу, обвешанный кривыми кинжалами, окруженный креатурами, похожими на скелеты нагов, Бессмертный разговаривал с огромным, почти двадцатиметровым убогом-йотуном, выглядевшим как потрескавшийся ледник. Разрушитель с Севера, откуда-то из областей Мидгардополиса, распространяющий вокруг себя холод и лед, которые аккуратно обтекали махапопского убога.

— Маги зачастили в Первый и Второй Круги. Я думаю, Архилорду пора задуматься о более серьезных заслонах на границе измерений…

Потом Уолт чуть не споткнулся, когда увидел летающую по залу женскую грудь. Просто грудь. Большую, понятное дело, трехметровую в длину и двухметровую в ширину, но просто грудь. Сложно было представить, что за убог или убогиня это мог быть.

— Так и сказал: «Я пробьюсь за Грань!» И — исчез! Уже больше года об Ульдаране Вархамелеоре ничего не слышно. Как по мне, так он всегда был излишне самоуверен. Иное дело, преодолеть Рубеж. Максвеллиус хотя бы теоретически доказал, что это возможно.

Справа пробежал Золотой Телец, за ним бежал печальный Бессмертный с тремя рогами и лисьими ушами, с бородкой как у Глюкцифена и гусиными лапами, одетый в золотистый кафтан. Уолт узнал Разрушителя: «Убоганариум» величал его мастером Леонардосом, магистром шабашей.

— Всех! Убью! Съем! Разорву! Богов — в Тартарарам! Небесный Град — предать Хаосу! Мы ждем Конца света?! Зря! Пора самим его устроить!

Среди привычных для убогов Серединных земель выделялись некие цветные сгустки, ощутимо истончавшие флюиды Могущества и Власти. Сгусток цвета грозовых туч, сгусток цвета крови, смешанной с водой, сгусток иссиня-черного цвета, сгусток всех цветов радуги, сгусток яркого декарина, многие другие… Эти убоги не относились к привычным для Серединных земель сущностям, и Уолт никак не мог вспомнить, какому народу «повезло» иметь подобных покровителей своим порокам и страданиям.

— В Небесном Граде близятся перемены. Грозный Добряк получил несколько Источников других богов, и кое-кому это не нравится. Я слышала, к Архилорду тайно прибыл Верховный Вестник с просьбой оказать услугу. Какого рода? Ах, милый мой, ну догадайтесь сами, о чем могут попросить Его Высоконачалие теряющие веру в себя Созидатели! Разрушить что-нибудь в одном месте, ускорить энтропию в другом — и вера в Грозного Добряка запятнана. А старые культы тут как тут!

Державшийся поближе к Таллису Глюкцифен поравнялся с Ракурой и ар-Тагифаль и внезапно начал рассказывать, как зовут того или иного убога и за что они отвечают. Может, козлоголовый решил, что должен объяснить, с какими Разрушителями магам придется общаться. Может, он решил поболтать от нечего делать. Может… Уолт мог с ходу придумать массу причин, но толку от этого не было. Приходилось идти и молча слушать словоохотливого убога.

— Лорд Агреас Сатамирил, способен обучить всем языкам в мире или лишить всех знаний и званий, но в основном специализируется на землетрясениях.

Убог с телом эльфа, головой леопарда и крыльями грифона неспешно попивал вино (если эта красная жидкость была вином) из огромного кубка.

— Лорд Лерай Люцирус. В его власти делать смертных остроумными, а также превращать воду в алкоголь. Еще он покровительствует фальшивомонетчикам и подбивает заняться воровством.

Невысокий убог ритмично стучал в барабан, выпирающий прямо из его живота. Вместо головы у Разрушителя была туча, обильно поливающая его дождем, хотя Лерай при этом оставался сухим. Вокруг убога плясали обнаженные девушки разных рас, и Уолт заметил, что Джетуш благосклонно поглядывает на их танец. Что поделаешь, у каждого свои слабости.

— Леди Сагамимина Валефори. Обучает обману и свободным наукам, подсчитывает грехи и разрушает дружбу. Она сестра Сисьштар, богини похоти, вы знали? У них одна мать, но разные отцы.

Сагамимину, блистающую наготой, можно было бы назвать красивой, если бы не спорящие друг с другом человеческая, эльфийская, орочья и гномья головы на ее плечах. Тем не менее тело у нее — пальчики оближешь. Наставник перестал глазеть на танцовщиц Лерая и принялся пожирать Сагамимину взглядом, стараясь не рассматривать убогиню выше уровня шеи.

— А это Кирак Гуллиш, он отвечает за появление целлюлита у женщин. — Глюкцифен указал на худого убога, настолько худого, что он походил на скелет. Сходство усиливалось тем, что убог был безголов и держал в руках три разных головы, одной из которых являлся череп.

Эльза так кровожадно уставилась на Гуллиша, что Уолт от неожиданности вздрогнул. Гм, а ведь и не подумаешь, что у нее с этим проблемы.

— Обычно он работает совместно с Урисомажэлем Гурргу, который создает у женщин представление, что они толстые. — Глюкцифен радостно помахал убогу, чья голова на длинной шее обмоталась вокруг четырех убогинь, а с пятой целовалась взасос. Урисомажэль никак не мог увидеть Глюкцифена, но тем не менее помахал в ответ. — Ах, из них получается отличная команда! Многие женщины готовы продать душу ради похудения, представляете? А им даже и худеть не надо!

Эльза недобро поглядела на козлоголового. Чувствовалось, что ей хотелось много чего сказать.

— А это гости из Голоадии, Нижней Реальности иного мироздания. Прибыли для обмена опытом.

Группа существ, больше похожих на Тварей, чем на Старших убогов, шла навстречу, ведомая кем-то, напоминающим Глюкцифена, однако с бараньей головой. Приземистые, состоящие из шипов, когтей, рогов и щупалец, обладатели огромных пастей и узких глазок, «гости» кивали Разрушителям и пускали слюну на пол.

Несмотря на угрозу столкновения Уберхаммер неумолимо продолжал двигаться вперед. Голоадцы тоже не собирались уступать дорогу.

Глюкцифен прошипел какое-то ругательство.

В тот момент, когда Уберхаммеру оставалось два метра до столкновения с голубокожим существом, перед иномирянами возникла убогиня. Она вышла из задрожавшего пространства, ослепив серебряными вспышками и магов, и голоадцев. Заморгали и Глюкцифен с Таллисом, что само по себе говорило о Могуществе появившейся Бессмертной.

Больше всего она походила на человеческую женщину, прекрасную настолько, что эльфийские красавицы искусали бы локти от зависти. Дело не в том, что она была как-то сверхъестественно прекрасна. Ее красота являлась естественной. Длинные светлые волосы, светло-зеленые глаза, круглое личико, подбородок с маленькой ямочкой. Алое платье идеально подчеркивало округлости, при взгляде на которые хотелось… Гм. Кое-чего однозначно хотелось. Пробуждающего воображение и бурлящего кровь.

И даже небольшие рожки, торчавшие из лба убогини, совершенно не портили впечатление, скорее наоборот, придавали особый шарм.

«Ух ты!» — говорил взгляд Джетуша и скорее всего Уолта тоже.

Глюкцифен и Уберхаммер поклонились. Через мгновение склонились маги. Не по своей воле. По Кольну словно прошел разряд, и в следующий миг Уолт согнулся, складывая руки особым образом. С остальными, видимо, произошло то же.

— Леди Диабола, — почтительно произнес Глюкцифен.

— Лоссиар, Уберхаммер, — небрежно кивнула убогиня и перенесла свое внимание на иномирян. — Позвольте, дорогие гости, ваши покои готовы. Однако вам нужно пройти сюда, — она взмахнула рукой, и пространство перед «убогами» другого мира затрепетало, превращаясь в арку прохода. Голоадцы, шумно переговариваясь, скрылись в портале. Убогиня, бросив на Уберхаммера короткий мрачный взгляд, исчезла вместе с Переходом.

— Продолжаем идти, — злобно прошипел козлоголовый, но Таллис уже пер напролом.

— Молодежь… — покачал головой Глюкцифен.

И маги продолжили путь.

Они шли и шли. Шли и шли. Шли. Все шли.

Шли!

М-мать! Сколько уже можно? Ноги разве что чудом не отваливались! Или присутствие рядом Глюкцифена не только защищает от Сил и Мощи убогов, но и неким образом подпитывает энергией? Скорее всего да, через Кольца Обмана.

Однако представьте мышку, идущую в маске кошки сквозь толпу голодных котов, и толпе этой нет конца. Это нервирует. Очень нервирует. Уолт напрягался от каждого брошенного в сторону магов взгляда, от каждой декариновой вспышки, от каждого появившегося рядом Разрушителя. Напряжение нарастало. Но стоило Ракуре испугаться, что он уже не выдержит давления на психику и сорвется, как Глюкцифен восторженно зашептал:

— Мой господин!

Уолт сначала не понял, о чем он говорит. Маги и убоги вышли на свободную от Бессмертных площадку с двумя огромными красными колоннами по бокам, и никакого «господина» не наблюдалось. А потом до Уолта дошло: колонны — это ноги.

Уберхаммер и Глюкцифен растянулись на полу. Прежде чем Ракуру впечатала в пол чужая Сила, он сам рухнул на колени и поклонился, даже не успев разглядеть, кому кланяется. Впрочем, ног хватало, чтобы уяснить необходимость поклона. Гигантское давление обрушилось на плечи, стало не хватать воздуха, в глазах помутнело. Магистр тонул, буквально тонул в невероятной, безумно могущественной Силе, бурными потоками хлынувшей со всех сторон, когда Лорд-Архистратиг произнес:

— МОЙ ВЕРНЫЙ СЛУГА. МЫ ПОЗВОЛЯЕМ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ.

— Великий Лорд Аваддан, — не поднимая головы, вымолвил Глюкцифен. — Позволь представить трех Молодых, прибывших совсем недавно в наши края и пожелавших принести тебе клятву верности.

Сознание мутилось. Проклятье! Еще несколько минут — и он просто подохнет, задохнувшись в водоворотах этой чудовищной ауры. Неужели Глюкцифен и тем более Аваддан не понимают, что Сила Повелителя сейчас превратит смертных магов в горстку атомов?!

— Они молоды, но уже показали себя в сражениях с Порождениями Имматериума, штурмующего наши Нижние Заслоны. Они храбры, они великолепно владеют Разрушением и им есть куда развивать свои навыки. Позволь, Великий и Могущественный, представить тебе…

Уолт потерял сознание.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Смертные слабы. Великий, простите мою дерзость, но я не уверен, что они смогут помочь.

Таллис Уберхаммер. Тон его голоса мог заставить дрожать от холода айсберги.

— Это моя вина.

Глюкцифен. Как он умудряется говорить одновременно подобострастно и с чувством собственного достоинства?

— Не подумал я, что Величие моего господина превосходит Силу его слуг и гостей, как единорог превосходит во всем простых лошадей, и не подготовился.

— В происшедшем нет твоей вины, наш верный слуга. Не только ты, но и мы оказались не готовы. Инфекция, ошибка Максвеллиуса, участившиеся Вторжения Извне и новые вибрации Аномалии. Тяжело и для Бессмертных.

Этот голос не был знаком Уолту. Впрочем, судя по тому, как он назвал Глюкцифена, сомнений в его принадлежности быть не могло.

Лорд-Повелитель Архистратиг Аваддан.

Интересно, почему сейчас нет ощущения, что превращаешься в тонкий блин? Так просто огромную Силу не скроешь, особенно Силу Бессмертного. Это не переодетому царю по рынку ходить, разговоры о себе слушать, радуясь, что никто не может распознать маскировку. Рыцарь в доспехах, пытающийся прикинуться одетым в лохмотья простолюдином — вот что такое могучий Бессмертный, пробующий скрыть свою Мощь.

Впрочем, ладно. Об этом можно подумать после.

— Мои ученики вымотаны. Слишком много, скажем так, нового. Не стоит судить их строго.

А это наставник. Земной маг спокоен. Эх, Уолт, учиться, учиться и еще раз учиться — и когда-нибудь будешь как наставник.

— Тем не менее, Джетуш, вы вряд ли станете спорить, что Сила, доступная Бессмертным, и Сила, доступная смертным, не равны между собой.

— Ну, признаться, я был бы неимоверно глуп, реши поспорить с Лордом-Повелителем убогов.

Аваддан рассмеялся, и Уолт не смог сдержать дрожь. В смехе убога таился Хаос. Много Хаоса и чего-то такого, чего всегда боишься в темноте.

— Клянусь Разрушением, мы редко встречали таких смелых смертных, Джетуш! — отсмеявшись, сказал Аваддан. — Не говоря уже о ваших нестандартных требованиях. Остальные оказались более банальны в своих условиях.

— Остальные?

— Мой господин, я еще не рассказывал Джетушу Сабиирскому о команде.

— Вот как?

— Не успел, Могущественный. Хирурги…

— Ах да, Хирурги! Не беспокойся, мой верный слуга, мы Уже послали Инженеру и Лорду-Созерцателю ноты протеста. Однако, к сожалению, в нашем нынешнем положении мы не в силах требовать от Архилорда депортации Хирургов. Пока не в силах. Поэтому вынуждены приказать вам молчать о столкновении. Вам понятно, Таллис, Глюкцифен?

— Да, господин.

— Да, Великий.

— Я прошу прощения, однако остальные — кто это?

— Вы сейчас все увидите, Джетуш Сабиирский. Идти осталось недолго.

Идти? Уолту стало нехорошо. Повезло, что он потерял сознание! Еще один марш Ракура просто не выдержал бы.

Легкое прикосновение к правому боку. Эльза.

— Ты пришел в себя? Твоя аура…

Тьфу ты! Да уж, об ауре он и забыл. Уолт нехотя открыл глаза. И обнаружил, что левитирует. Вернее, левитировал не он, левитировали его. Ракура парил в воздухе, двигаясь следом за наставником, Глюкцифеном, Уберхаммером и третьим убогом, который, по всей видимости, и являлся Лордом Авадданом. Вот только на этот раз он не был размером с замок, ростом лишь немного превышал Таллиса. Краснокожий, крупный, мускулистый, рогатый, сверкает декариновой аурой — классический, можно сказать, убог. Одет в серебристый хитон, и, хотя Уолт видел Лорда со спины, почему-то казалось, что лицо у Аваддана сейчас человеческое. Впрочем, убоги могут принимать любой облик, исконный их Лик Ипостаси Порядка был утрачен в тот момент, когда божественная Суть смешалась с Разрушением. Так что тот или иной облик убога — просто привычка или дань иконографии, которая распространена среди Бессмертных. Как и боги, Разрушители довольно консервативны.

Эльза шла рядом с парящим Уолтом. По ее напряженному лицу трудно было понять, о чем она думает. Топающий следом за ар-Тагифаль Игнасс хмурился, его глаза бегали из стороны в сторону, словно он хотел запечатлеть в памяти мельчайшие детали пути. Э-э-э… стоп, а что, Кольца Обмана перестали действовать?

Наставник на ходу повернул голову и кивнул, обнаружив, что Уолт в сознании. В тот же миг левитационное поле исчезло, но Ракура оказался готов к подобному повороту событий. Привычку наставника не расходовать магическую энергию попусту он хорошо знал и ожидал чего-то такого.

— Все-таки нас беспокоит ситуация с вашими учениками, Джетуш, — заговорил идущий впереди Аваддан. Процессия не останавливалась, и Уолту, кое-как приведя в порядок порванный камзол и подранные штаны — убоговские Хирурги! — пришлось бежать, чтобы догнать остальных. Встретившись взглядом с Игнассом, посмотревшим на Магистра, Уолт чуть не споткнулся. Конклавовец строил из себя страдающего мученика, но взгляд выдавал: Игнассу было весело. В уголках глаз лжежреца скакали беззаботные искорки, а если присмотреться, то уголки губ все время норовили приподняться. Складывалось впечатление, что дознаватель вот-вот начнет бодро ухмыляться.

Что, мать Игнасса за ногу, веселого в их положении?! Или фон Неймар знает нечто не ведомое Магистрам?

Игнасс перехватил взгляд Уолта, и его взор тут же потускнел, конклавовец потупился и вздохнул с такой горечью, будто должен был держать ответ перед Судом Истины за грехи всех смертных. Происходящее выглядело настолько естественным, что Уолт засомневался: не почудилось ли ему? Может, показалось, что Игнасс весел?

«Да нет. Не показалось. Это Конклав. Седьмой департамент. Их чародеи не просто чародеи. Они высококлассные профессионалы, знатоки не только магических, но и вольных и механических искусств, специально обучаются душеведению. Вопрос в другом: тогда, изображая веселье, Игнасс тоже играл? И если играл, то с какой целью?»

Эльза сбавила шаг, чтобы Уолт смог ее догнать, и мысли о конклавовце сгинули, изгнанные осознанием того, в какой рвани Ракура вышагивает и как это должно выглядеть со стороны. После схватки с Хирургами Магистр особо не задумывался о состоянии одежды, потом были Кольца Обмана, но вот сейчас внешний вид стал весьма беспокоить боевого мага. Хотя Эльза, кажется, не особо обращала внимание на его отрепья, но все равно, все равно…

— Нам нужны только вы, Джетуш. Уничтожение Инфекции — первостепенная задача. Не хочется, чтобы кто-то отвлекался на иные дела.

«Ага, на такие, например, как пожирание инфернальными тварями учеников, да?» — Уолт спохватился и быстро представил полянку с цветами и феями, кружащимися в Танце Весны. Лорду-Повелителю в своей вотчине прочитать чужие мысли — как хоббиту выпечку приготовить.

— Думаю, моей вины в ошибке… Максвеллиус, правильно? Подозреваю, я не виноват в ошибке Максвеллиуса.

— Максвеллиус лишь Привратник, он открывает Проходы между Равалоном и Подземельем, Небесным Градом и Подземельем, другими Мирозданиями и Подземельем. Он управляет дорогой, ведущей души грешников в адские посмертен, Смертным и нашим собратьям с Неба легко попасть в Нижние Реальности, но Подземелье отрезано от основного бытия Равалона уровнем Везде-и-Нигде. И если боги, постаравшись, смогут преодолеть его, то смертные — никогда. Да, Джетуш, вашей вины нет. Но нет и вины Максвеллиуса. Так сложились обстоятельства.

— О, если так сложились обстоятельства, то, конечно, ничего не поделаешь.

— Это сарказм, Джетуш?

— Да вы что. Как бы я посмел?

Аваддан рассмеялся. Уолта опять передернуло-от его смеха. Гм, надо взять на заметку, что анекдоты Лорду-Повелителю Аваддану лучше не рассказывать. Впрочем, с Архистратигом Нижних Реальностей Ракура вообще не собирался разговаривать. О чем муравью беседовать с ураганом?

— Мы пришли, мой господин. — Глюкцифен услужливо поклонился, затем вцепился во что-то в пространстве, не видимое ни обычным зрением, ни Вторыми Глазами, и дернул, будто срывая завесу.

Смертные и Бессмертные оказались посредине зала, имевшего вид пентаграммы. Пустой зал-пентаграмма. Пустой в смысле меблировки: при виде Аваддана находившиеся в помещении Разрушители почтительно склонились. Седой и худой эльфообразный убог в тоге, какую носят сенаторы Черной империи. Нечто, похожее на слоновью голову на туче. Знакомая Леди-Повелительница Диабола. Рядом с ними стоял точно такой же Аваддан, как возле Джетуша и Глюкцифена с Уберхаммером. Найти десять отличий оказалось бы трудным дело. Да что там — и одноотличие не нашлось бы. Но никто из убогов не удивился наличию двух Архистратигов, и Уолт тоже решил не удивляться. И, кстати, Аваддан действительно носил человеческое лицо: высокий лоб, темные глаза, тонкий нос, толстые губы, квадратный подбородок. Ни дать ни взять трудяга-крестьянин из деревни, которых сотни тысяч по всему Западному Равалону. Учитывая красный цвет лица Архистратига — пьющий крестьянин… Так, Уолт, поляна. Цветущая поляна и хороводы фей.

Еще в зале-пентаграмме находились смертные.

— Джетуш! Как я и думать, именно ты последний! — воскликнула с акцентом на всеобщем человеческая женщина в ярких восточных одеждах. Нечто обволакивающее сочеталось с пышной юбкой, руки были обмотаны легчайшими шелковыми шарфами, высокий ворот поднимался над головой. Приглядевшись, Уолт понял, что она с Дальнего Востока. Раскосые глаза и желтоватость кожи выдавали в женщине уроженку Преднебесной или Я-Маджира. В руках она держала веер, покрытый иероглифами, и медленно обмахивалась.

А еще у нее была большая грудь. Очень большая. Она выпирала из платья и чудом не вываливалась из выреза. Возможно, ее удерживала магия.

— Можно было и не сомневаться, — проворчал Светлый эльф. У Ракуры глаза полезли на лоб, потому что светлоглазый и беловолосый Высокорожденный носил традиционную одежду ведьмаков: черная куртка с множеством кармашков, как явных, так и тайных, кожаные штаны, покрытые узорами, способными превратиться в заклятия в момент боя (ведьмаки тщательно скрывали, как им удалось создать такое заклинание), и высокие ботфорты, внутри которых наверняка пряталась куча дополнительного оружия. Разумеется, два меча в перевязи за спиной: один из лунного серебра, другой железный, но наверняка с магическими сюрпризами.

Уолт и представить не мог, что в Ордене имеется эльф. Ведьмачьей прерогативой всегда являлись человеческие дети, в основном мальчики, и раньше слышать об эльфе-ведьмаке не доводилось.

«Можно было сомневаться. Сомневаться следует всегда, если есть повод для сомнений», — мягко прозвучало в голове. Уолт чуть не присвистнул. Третьим смертным оказался пурпурнокожий элхид, и не простой элхид — из нижней части головы смертного вырастали десять, а не шесть щупалец, а на макушке топорщились два гребня вместо одного. Эль-элхид, чьи псионические, психомагические и нейромантические способности намного превосходят навыки обычных элхидов.

— Так значит, вот они какие, остальные… — протянул Джетуш. — Давненько не виделись…

«Если быть точным, то шестьдесят четыре года, восемь месяцев, двадцать один день и семнадцать часов», — уточнил элхид. Уолт знал, что он не специально делает свои мысли слышимыми для всех. Чтобы уменьшить телепатический контур, эль-элхиду пришлось бы изрядно напрячься или ограничить свои способности психомагическим ритуалом. Но какой психомаг пойдет на сознательное понижение уровня своих чар? Очень глупый психомаг — вот какой.

Элхид заинтересованно глянул на Уолта… и тут же отвернулся, когда Ракура представил, что с псиоником делает горный козел. Нечего в чужую голову лезть без разрешения!

— Долгие шестьдесят пять лет, Джетуш, — томно произнесла восточная магичка (а кем она еще могла быть в здешней компании?). — Я многое позабыть… но кое-что вряд ли забыть… — и она многозначительно облизнула губы.

Наставник вздрогнул и слегка покраснел. Уолт опешил. Надо же!

— Пустые разговоры, — проворчал Высокорожденный. — У меня еще много дел, так что я хотел бы поскорее вернуться домой. Может, мы наконец займемся Инфекцией?

Первый Аваддан (Уолт решил считать, что их — первый) молча вышел на середину помещения, прямо в центр пентаграммы. Второй Аваддан подошел к нему, они взялись за руки, закрыли глаза и неуловимым движением слились в одно тело. Уолт охнул — вернулось ощущение тысячекилограммовой глыбы на плечах, и декариновая аура затопила зал, заставляя встать на колени. Убоги опустились на одно колено, смертным пришлось встать на оба. На лице Земного мага заиграли желваки, он попытался приподняться, но аура Архистратига была слишком плотной и тяжелой.

Вот даже как. Вот она — разница во втором и третьем состоянии заклинательного баланса. Чувствуешь себя талантливым ремесленником на выставке гениального мастера. Тоже что-то можешь, но до вершин — никогда не подняться.

Аваддан открыл глаза, и давящая аура исчезла. Так исчезает из кружки холодное пиво, поданное гному в жаркий день, — мгновенно и без следа.

— Приносим извинения. — В голосе Архистратига послышалась насмешка. Да уж, приносить извинения насекомым — это действительно смешно. — Мы должны были соединить свои проекции. Сейчас во дворце мне приходится находиться во многих местах одновременно, и это… — он задумался, ища подходящее слово, — это утомляет.

— Сейчас здесь собрались все, кто знает об Инфекции, — продолжил Аваддан, дождавшись, когда маги поднимутся. — Позвольте представить вас друг другу. Глюкцифен Лоссиар, наш секретарь.

Козлоголовый расшаркался.

— Грисс Шульфиц, наш дворецкий.

Худой убог изысканно поклонился.

— Варрунидей Асирот, наш чаротворец и командир Серебряных фурий.

Слоновья башка взмахнула хоботом.

— Таллис Уберхаммер, наш чемпион и командир Золотых фурий.

Молодой убог холодно кивнул. О, так он еще и лучший воин в здешних местах. Проклятье, Уолт, да тебе неслыханно, божественно повезло, что на угорре ты остался в живых!

— Диабола Асурия, наша телохранительница и командир Алмазных фурий.

Убогиня улыбнулась.

— Думаем, все знают, кто мы такой. — Аваддан усмехнулся. — Теперь позвольте представить наших гостей. Фа Чоу Цзы, известная как Истребительница Драконов, специалист по сырой магии.

— И по драконы Востока, — добавила магичка, взглядом пожирая Джетуша. Гм, а ведь ей, судя по названным элхидом годам, может быть под сотню, а то и больше.

— Лизар Фоор, ведьмак, специалист по нечистой магии.

Эльф мрачно всех оглядел.

— Райхгер Цфик-лай-Тораг, знаменитый маг Севера, специалист по ментальной магии.

«Рад знакомству».

— Джетуш Малауш Сабиирский, известен как лучший маг Земли в Равалоне, специалист по стихийной магии. И трое его учеников.

Едва слышный смешок за спиной. Игнасс? Веселится, что его, конклавовца, причислили к Магистрам? Ну-ну.

— Ученики? — недовольно переспросил эльф. Кажется, Высокорожденного совершенно не волновало, что он злобствует в присутствии одного из Владык убогов. — Мне запретили брать с собой учеников. Почему позволили Джетушу?

«Мне бы не помешала помощь Игрра и Схоцга, — поддержал Светлого эль-элхид. — Почему мне не разрешили взять их?»

— Потому что только идиот по собственной воле потащит к убогам учеников, — отчетливо произнес наставник.

— Джетуш Малауш Сабиирский хотел сказать, что его ученики здесь по случайности, — поспешил сказать Глюкцифен.

— Думаю, мы слышали, что сказал Джетуш, — мрачно заметил ведьмак. — И лучше бы ему извиниться.

— Уж прости, но за отсутствие у тебя разума я не могу извиняться, — пожал плечами Земной маг.

— Да как ты смеешь! — Эльф шагнул в сторону наставника, потянувшись к мечам. Худой убог, до этого стоявший чуть ли не в противоположном конце зала, оказался на пути Лизара и вежливо улыбнулся, продемонстрировав острые зубы.

— Не с-стоит с-сориться, с-смертные, — прошипел Грисс Шульфиц. — Не з-забывайте, вы в гос-стях. И вы наняты на работу, работу с-сложную, требующую с-совместных ус-силий.

— К слову, со мной и моими учениками контракт еще никто не заключал, — заметил Джетуш, исподлобья поглядывая на Высокорожденного. — И мои условия неизменны.

— Ты всегда любить ставить условия, Джетуш, — проворковала Фа Чоу Цзы, неожиданно появившись сбоку от наставника. Она взяла его руку и нежно провела пальцами по ладони, а затем положила на левую грудь. — Чувствовать, как стучать сердце? Это стучать моя память о тебе.

— Не стоит этого делать, Фа, — сурово ответил наставник.

Руку он, впрочем, не убрал.

Аваддан вежливо кашлянул, хотя вполне мог еще раз припечатать аурой смертных к полу. Вполне мог. Уолт не сомневался, что Архистратиг подумывал об этом варианте, но решил лишний раз не унижать чародеев.

— Позвольте, уважаемые чаротворцы, кое-что объяснить. Вас собрали по той причине, что шестьдесят пять лет назад ваша команда хорошо себя показала, одолев Воплощение убога Фракции Ярости в Я-Маджире. Тогда вы тоже были собраны нами.

— Невозможно! — одновременно воскликнули Джетуш и ведьмак и мрачно покосились друг на друга.

«В этом… можно сомневаться».

Фа Чоу Цзы задумчиво махнула веером, окутав облаком духов стоявших неподалеку Уолта и Эльзу. Розмарин, лаванда и еще парочка незнакомых запахов. Волшебница с Дальнего Востока знала толк в комбинации ароматов — парфюм не казался приторным и навязчивым.

— Я понимаю ваше удивление, — Архистратиг усмехнулся, — но то, что вы считали приказом Конклава или Ордена, представляло собой четко рассчитанную системой вероятностей и воплощения потенций, которую мы запустили за несколько дней до того, как убог Ярости появился в Я-Маджире. Фракция Ярости готовилась отослать в мир своего Посланника: пришло время их Права на Воплощение. Мы и Варрунидей лишь подкорректировали кое-какие моменты, и Посланник родился в Я-Маджире. Лишь совокупность определенных событий позволила нам помешать усилению Фракции Ярости, и ваша команда входила в эту совокупность. После того как вы одержали победу над Воплощением, мы решили использовать вас и в будущем.

— Для чего? — снова дружно задали вопрос наставник и Высокорожденный, но взглядами друг друга больше не полосовали.

— Мы любим перестраховываться. — Аваддан широко улыбнулся. — Как представитель Фракции Хаоса, мы полагали, что ваши услуги понадобятся, когда наступит время Воплощения Посланников иных Фракций. Но мы и не представляли, что ваша команда потребуется нам в Подземелье, в нашем собственном Кратосе.

«Думаю, у нас нет времени предаваться воспоминаниям о прошлом. Четырех дней для решения проблемы подобных масштабов — я говорю об Инфекции, — очень мало. Если мы хотим действительно решить ее, то нужно приступать к делу немедленно».

— Райхгер прав, — кивнул Аваддан. — Наше дело не терпит отлагательств… однако сейчас мы вынуждены оставить вас. Джетуш, контракт с вами от моего имени заключат Грисс и Диабола. Они владеют проекцией нашего Символа Власти, и контракт будет иметь такую же силу, как и подписанный мною. Лизар Фоор, то, что вы просили, сделано и доставлено в вашу комнату.

— Мою комнату? — переспросил эльф.

— Да. Для каждого из вас подготовлена комната, где собраны ритуальные принадлежности для вашего чаротворения. Джетуш, вам придется делить комнату с учениками. Прошу учесть, что места вашего пребывания скрыты от посторонних глаз Варрунидеем. Его магия отличается от вашей, и вам не следует пытаться понять Пелену, которая делает вас неощущаемыми для наших подчиненных и гостей. А теперь прошу простить, но мне пора удалиться.

Аваддан исчез. Его слуги задвигались: слоновья голова на туче подлетела к эльфу-ведьмаку, Диабола, улыбаясь, подошла к Джетушу, Уберхаммер очутился возле элхида.

— С-следуйте з-за мной, гос-спожа Цзы, гос-сподин Цфик-лай-Тораг, — Шульфиц поклонился, в момент поклона быстрым движением руки раскрыв рядом с собой Переход. Магичка и психомаг последовали за дворецким в портал. Перед тем как исчезнуть в межпространственном туннеле, Фа послала наставнику воздушный поцелуй.

— Уважаемый Уолт, уважаемая Эльза, — Глюкцифен вдруг стал торжественен и как-то… любезен, что ли? Он поклонился и…

И Ракура с ар-Тагифаль оказались посреди комнаты с большой кроватью, шкафом и тремя дверями. В этот раз Уолт не помнил, шли они сюда, перемещались через портал или еще как-то передвигались. Искажения чувств, к которому Магистр привык, козлоголовый не производил. Опять пространственная магия с непонятными принципами.

— Здесь туалет, здесь ванная комната, а здесь выход в общий зал, где вы с остальными чаротворцами будете обсуждать ваши достижения и предположения по поводу Инфекции. Из зала можно пройти в Акаши, библиотеку моего господина. Для посетителей Акаши закрыта, мы объявили, что произошел орбиобразный коллапс библиоконтинуума. Или что-то в этом роде. Но приглашенные чаротворцы могут использовать все возможности Акаши.

— Эй! — Уолт огляделся. — Собственно, где учитель и Игнасс?

— По предварительной просьбе Джетуша Малауша Саби-ирского Игнасс фон Неймар остался с ним, а сам он сейчас обговаривает условия контракта с Леди Диаболой и Гриссом.

— Надеюсь, пункт о нижнем белье будет обязательно внесен, — невинно сказал Уолт.

У Глюкцифена дернулась левая щека.

— В общем зале, — невозмутимо продолжил козлоголовый, — стоят Алмазные фурии. Вам не стоит обращать на них внимания, Продолжающие здесь для вашей безопасности.

— А чего нам следует опасаться?

— Ничего. Пока вы во дворце и не пытаетесь выйти за пределы отведенных вам помещений, вы в полной безопасности. — Глюкцифен почесал лоб. — Вроде сообщил все. За сим оставляю вас наедине.

— Подожди… — Уолт хотел расспросить убога еще о многом, но не успел. Козлоголовый исчез, а потом Ракура понял, что Бессмертный скрылся за дверью в туалет. Когда Магистр распахнул ее, то, разумеется, в уборной никого не было.

Туалет оказался воистину королевским. Уолт знавал замки, где хозяева просто опорожнялись в яму, огражденную от глаз любопытных перегородками. В некоторых замках не было и перегородок. Там даже во время пира просто ставили рядом со столом кувшины и тазики, чтобы гости и хозяева могли недалеко бегать по нужде. Для Магистров убоги не пожалели сделать унитаз, кажется, целиком из золота. Впрочем, не для Магистров. Для экселенца магии Земли Джетуша Малауша Сабиирского.

— Ой! Как здорово!

Прежде чем Уолт понял смысл восклицания Эльзы, он ворвался в комнату с пульсарами и боевым воплем наготове. Но девушки в комнате не оказалось. Эльза осматривала ванную комнату и была в полном восторге от огромной эльфийской ванны с восточными мотивами. В Серединные земли мода на ванны пришла недавно, после того как побывавшие на Ближнем Востоке чародеи взяли за моду делать личные купальни в собственных домах, а не посещать общественные бани. К тому же во многих городах, возведенных после развала Роланской империи, термы не строили, в основном из-за религиозных запретов. Такое ощущение, будто боги думали, что Ролан пал под натиском варваров из-за любви к чистоте.

— Уолт! — ар-Тагифаль повернулась к Ракуре, застывшему на пороге, и схватила его за руки. Хорошо, что он успел убрать пульсары! — Уолт, можно я искупаюсь?! Пожалуйста!

Промямлив что-то вроде: «Купайся, почему бы и нет» — и чуть не утонув в озере благодарности, разлившейся в голубых глазах, Уолт смущенно ретировался в комнату. Кстати, вот ему бы точно не помешало искупаться! А заодно одежду подлатать. Чем маг и решил заняться. Однако перед этим он выглянул в зал и чуть не уткнулся носом в рослого серебристокожего убога. Фурия? Гм. Больше всего фурия походил на рогатого бородатого человека. Одет в доспехи гоплитов раннего Морского Союза, вооружен гладиусом и копьем. Конечно, не простое оружие, Вторые Глаза показали, что на магическом уровне и гладиус, и копье являются продолжением вырабатываемых убогом энергий. Его аура была слабее, чем у встречавшихся ранее Бессмертных, и можно было побиться об заклад, что Онтос фурии не крепче Эфира того же Глюкцифена. Не Младший убог, правда, но и не Старший. Средний? Или некое продолжение Мощи Аваддана, облеченное в нечто индивидуальное?

Уолт вернулся в комнату и расселся на кровати. Предстояло сложное дело. В бытовой магии Ракура не был силен, поскольку повседневное волшебство требовало больше созидательных моментов и строилось на иных принципах, чем боевая магия. Предстояло составить заклинание, способное залатать дыры в камзоле и штанах, что для Магистра было равносильно если и не созданию Великого заклинания Разъяренного Феникса, то аналогичным усилиям где-то на том же уровне волшбы. Проще обзавестись новой одеждой. Гад Глюкцифен, сгинул, прежде чем Уолт попросил новый костюм.

Да уж. Ломать — не строить. Так, синтез материи, структурация поля… мм, это еще что за преобразование плетения? А если так? Кошмар! Батюшки светы, какой-то чепец получился! Чепец размером с камзол! Так, расплести заклятия и попробовать другую последовательность. Синтез материи — и… И почему-то подозрительно похоже на кастет, хотя железо он никак не мог создать… Или мог? Может, со структурацией поля не получилось? Гиле — в порядке, ноэма — в полном порядке, ноэзис — в абсолютном порядке. Осторожненько, осторожненько, не то вместо кожи получится хлопок… Какого хрена получился лен?! Проклятье! Тысяча убогов, да проще сойтись один на один с Вестником!

Отложив шевелящийся камзол — как получилось сделать его шевелящимся, Уолт не понимал, — Магистр визуализировал последовательность своих действий, простеньким заклятием припоминания воссоздав образ неудачных манипуляций с одеждой. Что же он сделал неправильно?

Пересматривая плетения заклятий и пытаясь выявить ошибку, Уолт невольно вспомнил, как во дворце султана Мэддората наблюдал за одним из разделов обыденной магии. Толстый бородатый чародей в полосатом халате и белоснежной чалме заваривал чай, используя простые комбинации волшебства, но умудрившись при этом превратить процесс в целое представление. Кружившиеся в воздухе пиалы терпеливо дожидались, когда свернутая в форму шара вода, парящая над ними, закипит, окруженная нагревающим температуру заклятием, а волшебник добавит в нее чайные листья. И тогда в одном водном шаре развернутся по всей поверхности желтыми бутонами «Розы Пророков», в другом опустятся на дно и расплетутся в тонкую золотистую паутину «Стрелы Ангни», в третьем посередине запляшут ярко-красными колючими иглами «Глаза Шайтана», в четвертом устроят ураган взрывающиеся и раскидывающиеся частичками «Поцелуи Ассасина». А после фонтаны кипятка взмоют из клокочущих, словно гейзеры, шаров, но ни одна капля не упадет мимо пиал: свиваясь в зигзаги, струйки чая наполнят чаши, которые затем отправятся к восхищенным мастерством чародея гостям султана. Уолт, помнится, застыл в восторге, распахнув рот так, что в него не то что муха — целый рой мух мог залететь, а он и не заметил бы. Повседневная магия — но как же она его тогда потрясла.

Тогда… потрясла… в Мэддорате…

Но он не был в Мэддорате. За все время своей жизни Уолт Намина Ракура никогда не посещал Мэддорат. Находился рядом, в соседних странах, по делам Школы, но в самом Мэддорате — нет. За все время своей жизни. Этой жизни.

В горле образовался комок, руки задрожали. Уолт погасил заклятие и вытер проступивший на лбу пот. Невозможно. Не может быть. Он вспомнил событие из предыдущего рождения?! Тиэсс-но-Карана дала сбой?! Или… Или что?!

Как такое могло случиться?

Одно о Тиэсс-но-Карана Уолт знал точно: она блокирует знание о всех предыдущих реинкарнациях, надежно блокирует. Например, Возрождение Тени захватывает только навыки, своего рода простейшую физическую память тел, занимаемых прежде разумной энергемой Ракуры; но никогда Возрождение не затрагивало эмоции и мышление. Под ударом могло оказаться лишь его первое рождение, возникновение его «Я», на котором свило свое гнездо Тиэсс-но-Карана, — но обрывки других жизней просто не имели шанса появиться в его сознании!

Что-то затронуло основы? Неужели Ангел Небытия сломал незримые печати? Или магия иномирян-Хирургов как-то повлияла на сложные формулы, нарушив структуру древнего заклинания? Стоп, это пока несущественно. Куда важнее понять, чем грозит, если он произошел, сбой Тиэсс-но-Карана.

Да понятно, чем это грозит. Возрождением Тени, абсолютным и безвозвратным, и уничтожением Уолта как личности, превращением Ракуры в придаток Меча, могучий и непобедимый — но всего лишь придаток. И еще — разрушением Равалона, когда Меч войдет в силу в пределах ограничивающего его мироздания. Ни первое, ни второе Уолта не устраивало.

Хотя Тень молчит, после инцидента на спине угорра о себе ничем не напоминает. Тиэсс-но-Карана сдерживает Отражение, но не удерживает энергии прошлых перерождений, материализующихся в виде воспоминаний? Странно. Как если бы целый горшок без единой трещинки пропускал воду.

Проклятье, мало для него Подземелья и конклавовца, так еще и новые проблемы. Четырехликий Савах отвернул от него все свои четыре лица — Удачу, Везение, Счастливый Случай и Фортуну?

И что делать, если Тень начнет пробиваться в самый неподходящий момент? Когда рядом будут убоги, Джетуш, Игнасс, Эльза?!

— Тебе помочь? — спросила Эльза.

С трудом сдержавшись, чтобы не заорать от неожиданности, Уолт взглянул на ар-Тагифаль. Девушка вышла из ванной и выглядела чудесно посвежевшей: мягкая улыбка на губах, голубая гладь глаз словно подсвечивается изнутри, на щеках нежный румянец, светлые волосы рассыпаны по плечам. Наверное, Эльза решила не дожидаться, пока волосы высохнут сами, воспользовалась магией — остаточные октариновые чары гасли вокруг головы. То же самое и с одеждой. Видимо, пока Магистр купалась, специальные заклятия подчистили сапоги, штаны, кольчугу и куртку. Гм, она в обыденной магии разбирается лучше, несомненно, да…

— Помочь? — переспросил Уолт и обнаружил, что теребит в руках штаны, увеличивая дыру на правой штанине. Еще он обнаружил, что сидит в одном исподнем, и слегка смутился.

— Да, с одеждой. — Эльза опустилась рядом и осторожно взялась за шевелящийся камзол. Тот тут же свернулся у нее в руках и — Уолт мог поклясться! — довольно заурчал. Да что же он там такое наколдовал?!

— Как интересно. — Эльза с любопытством подняла камзол, развернула его. — Как ты это сделал? Никогда не встречала подобного распределения заклятий.

— Ловкость рук и никакого мошенничества, — пробурчал недовольно Уолт. Магичка недоуменно посмотрела на него.

«Почему я злюсь? — спохватился Ракура. — Она же не виновата. Она и представления не имеет, что сидит рядом с разрывным заклинанием, готовым вот-вот активироваться. Не подозревает ни о Тиэсс-но-Карана, ни о Тени. Вины Эльзы в моих неудачах нет. Лучше себя поругать!»

— Извини, — Уолт смущенно отвел взгляд. — Я просто устал. Как сказал учитель: слишком много нового. Да еще Хирурги… — Магистра передернуло.

Эльза положила куртку, переставшую дергаться, на кровать. Сделала несколько Жестов, прошептала Слова — и разрывы на боках и рукавах стали затягиваться сами собой. Переход от синтеза материи к овеществлению в конкретном гиле для подручных вещей у нее получился превосходно. Надо будет потом восстановить по памяти гештальт, разобрать на составляющие и понять, что же у него не получается. Может, все дело в ноэзисе? Вроде ведь делал все так же, как и Эльза, но у нее камзол не норовит вырваться из рук и запрыгать по комнате.

Впрочем, с памятью пока лучше не связываться. Один образ восстановил — и теперь не избавиться от навязчивого видения Возрождения с воплями Тени: «Бу-га-га! Я здесь хозяин!»

— Скажи, Уолт. — Девушка подвесила камзол на нечто вроде воздушной вешалки, и, пока по воротнику скакали октариновые искорки, взялась за магическую штопку штанов Ракуры. — Я… вот думаю…

— Да? — Уолт внимательно следил за действиями магички, плетущей вязь из Жестов и Слов. Надо запомнить, мало ли, вдруг карьера боевого мага будет обрублена на корню Конклавом, и придется тогда до конца жизни зарабатывать ремонтом одежды, ха-ха…

Собственная шутка не показалась Уолту смешной.

— Я… — Эльза неуверенно посмотрела на него. Она будто не решалась спросить о том, что очень сильно хотела узнать. Пальцы, складывающиеся в Жест, дрогнули, и пленка, накрывшая дыру на правой штанине, из октариновой стала эннеариновой. Девушка сосредоточилась и мгновенно исправила свою ошибку.

— Хотела спросить, почему у тебя такое странное имя?

«Нет, не такой у тебя был вопрос. Иначе зачем ты отвернулась, спрашивая? И почему так покраснела… Кхм… Впрочем, довольно мило покраснела. Ладно, отвечу на этот, хотя мучает тебя другой вопрос».

— Почему странное?

— Ну, первое имя западное, а остальные — восточные. Непривычно.

— А, в этом смысле. Все очень просто. — Камзол полностью восстановился, и Уолт бережно прикоснулся к нему, опасаясь неосторожно нарушить магию Эльзы и вернуть камзолу вид абы как соединенных кусков ткани, еще и изгрызенных молью. Интересно, если камзол укрепить в наиболее уязвимых местах кольчугой из мягкого мифрила, сможет он выдержать удар лапы Твари? Может, и выдержит, если кольчугу сплетут феи, добавив в свою работу, как всегда, толику естественных чар Фюсиса, которых чародеям никогда не удастся воспроизвести в лабораторных условиях и которые добавят кольчуге необыкновенных и, что самое главное, практически вечных свойств вроде сопротивления огню или ветру.

— Как ты знаешь, я сирота, меня подбросили в монастырь райтоглорвинов. А у исповедующих веру в Грозного Добряка есть традиция привечать представителей других вер и обмениваться с ними дарами. Ну это на тот случай, если не Грозный Добряк, а иной бог поднимется по Лестнице Совершенства до состояния Тва́рца, и тогда райтоглорвины окажутся с ним в хороших отношениях, и их тоже спасут, когда настанет гипотетический Конец света.

— Странная концепция, — озадаченно сказала Эльза. — Они настолько не уверены в своем боге?

— Не то чтобы не уверены, наоборот, дай райтоглорвинам волю, они изничтожат все чужие веры, считая, что творят благо для всех смертных — ведь только Грозный Добряк спасет каждого верующего в него. Они, скажем так, перестраховываются. Грозный Добряк, конечно же, кандидат на роль Тва́рца нового мира номер один, но в случае чего лучше спасение, чем смерть без перерождения. До ужаса прагматично, хотя по своим основаниям иррационально, впрочем, как и любая религия. Но я же не договорил. Так вот, в день, когда мне давали имя, в монастыре гостили иноки с Дальнего Востока, принесшие в подарок настоятелю священные книги своей религии. Одного звали Ракура, другого — Намина. Первое имя мне дали по традиции — в честь святого Уолта Яростного Молота, который принес веру райтоглорвинов в княжества Элории. Второе и третье имена мне дали в честь гостей, демонстрируя добрые намерения по отношению к ним и их религии. Хотя книги, как мне рассказывали, потом предали анафеме и спалили, стоило инокам покинуть монастырь. Как видишь, ничего странного.

— Да, все вполне логично, хотя кажется странным, — кивнула Эльза и улыбнулась. — А представляешь, если бы в монастыре гостили иноки из иных мест? Звался бы тогда, например, Уолт Джанардана Двайпаяна или Уолт Мухаммад Мутанабби.

«Ошибаешься, Эльза. Прости, но я соврал. Немного. Один инок посетил монастырь. Ракура Нобутака — единственный, в чью честь дали мне имя. Намина — это в честь Тиэсс-но-Карана, заключившей в стальные путы новорожденного, которому еще предстояло стать мной.

Нами.

В каждом перерождении — оно неотъемлемо сопровождает меня.

Нами.

Простое имя, даже не имя — кличка, на которую я вынужден отзываться.

Нами.

Намина — в этой жизни. Аль-Арнами — в другой. Вришанами — в третьей. Намир — в четвертой, в пятой, шестой, седьмой…

Колесо Перерождений, где ось — Нами, имя, смысл которого для меня смутен и непонятен, но лишь потому, что я гоню от себя память, я не должен вспоминать — и не вспомню. Не вспомню… Проклятье!»

Не вспомнит он, ага. Аль-Арнами, Вришанами, Намир, Ульнамирэль и другие — а это что?! Воспоминания, убоги их побери! Тьфу, вот уж кому-кому, а убогам эти воспоминания ни к чему. Уж кто не откажется освободить Меч и уничтожить Равалон, так это Разрушители.

Неужели Тиэсс-но-Карана действительно дала трещину и слабеет? Где тогда Тень? Притаился и ждет удобного момента ударить по сознанию Уолта? Великий Перводвигатель, как же это все не вовремя!

Штаны повисли в том месте, где до этого висел камзол, октариновые волны побежали по штанинам — снизу вверх и сверху вниз. Эльза хорошо справилась с починкой. И в боевой магии хороша, и в повседневном чародействе. Еще и Деструктором владеет. Повезет кому-то с женой. Или не повезет — если Конклав будет опекать ар-Тагифаль до конца ее жизни и попытается вывести из ее потомства новых носителей Деструкторов. Интересно, она еще девственница? В Школе Магии нравы, конечно, фривольные и раскрепощенные, но почему-то не представляется Эльза… Мать твою, Уолт, о чем ты вообще думаешь?!

Да о чем угодно.

Лишь бы не вспоминать.

Если Тиэсс-но-Карана ослабла, то нельзя самому давать слабину. Возможно, энергии Подземелья слишком негативно воздействуют на ауру и душу Уолта, и как только они вернутся в Равалон, все прекратится.

— Уолт, ты как? — обеспокоенно спросила Эльза, и Раку-ра убогыхнулся про себя. Очень глупо сидеть со скорбным лицом рядом с девушкой, от которой хочешь скрыть некоторые подробности своей жизни, особенно если скорбь вызвана этими самыми подробностями.

— Ты ведь не об имени меня хотела спросить, ведь так? — Уолт решил взять быка за рога и задать вопрос первым. Свои проблемы он будет держать при себе, и не только потому, что не может посвятить в них кого-либо. Гм, впрочем, именно потому.

— Тебя гложет сомнение о чем-то, но ты не знаешь, стоит ли спрашивать, верно? — сняв штаны с «вешалки», Уолт положил их на кровать рядом с камзолом. Для созданных или отремонтированных подручных вещей требовалось некоторое время, за которое магические энергии переходят в материальные, и сразу надевать подлатанную одежду не стоило — если, конечно, в ближайших планах не имелось намерения щеголять в рванье.

Эльза перестала улыбаться. Нахмурившись, она посмотрела на пол, выложенный пятиугольной серебристой плиткой. Положив руки на колени, девушка неуверенно начала говорить:

— Я… я понимаю, что сейчас не время… что нам нужно думать о других вещах. Но… но, Уолт, а если он говорил правду? Если Тва́рец… если его действительно нет?

«Гм. Не знал, что она придерживается веры в персонализированный Абсолют», — Уолт решил было отшутиться, но Эльза вдруг вся сжалась, задрожала, и стало понятно — остротами тут не поможешь.

— Может, он говорил так, чтобы поколебать мои убеждения, мою веру… но если это правда — и Тва́рца нет, Уолт?

Посмертие Тысячи Болей! Эльза подняла на него взгляд — и что это? В уголках ее глаз поблескивали слезинки?

— Понимаешь, дедушка мне объяснял, что лишь благодаря Тва́рцу смертные знают, что такое любовь, добро, дружба, помощь, жалость. Что если бы Его не было, то не было бы и абсолютных ценностей, дающих нам смысл жизни. Убоги… Убоги извратили ценности Тва́рца, и смертные познали через Разрушителей отвлечение от Его Благодати. Я… я очень долго верила в это. Когда попала в Школу, многое переосмыслила, но благодаря магии убедилась, что существуют незыблемые законы, с помощью которых творится волшебство — и, значит, такие незыблемые законы существуют для иных областей бытия. Если они есть в такой изменчивой субстанции, как создание чар, то в иных формах жизни их просто не может не быть. Если, то. Простая импликация. Я, конечно, читала олорийских вольнодумцев. И много думала о пари Аскаля. Ты знаешь это пари?

— Знаю.

«Если вера в Тва́рца ложна, вы ничем не рискуете, считая ее истинной; если вера в Тва́рца истинна, вы рискуете всем, считая ее ложной», — написал двести лет назад в своем сочинении «О божественном и разумном порядке», направленном против олорийских вольнодумцев, Лез Аскаль. Он убеждал: верить в то, чего нет, неопасно для жизни, а вот неверие в то, что есть, приведет к ужасным последствиям. Поэтому лучше верить в Тва́рца, даже если мы о нем знаем со слов жрецов, чем не верить, — в случае отсутствия Тва́рца мы просто потратимся на религиозные обряды, которые иногда возносятся Тайному Богу, символу Тва́рца для простолюдинов и непосвященных.

— Я всегда думала, что это духовное уродство — представлять веру подобным образом. Но понимала его. Если нет абсолютных ценностей, лучше жить так, будто они есть. Так я поняла слова Аскаля. Но…

— Но трудно жить, зная, что вокруг на самом деле пустота, и нет ничего, на что можно было бы опереться, к кому можно было бы обратиться, кто мог бы свершить истинное Чудо — не локальные чудеса, творимые богами в определенной области, но Чудо как оно есть — сделать бывшее небывшим и наоборот.

Эльза потрясенно посмотрела на него. «Ты прочитал мои мысли?» — бился в голубых глазах вопрос. Нет, Эльза, не прочитал. Просто однажды сбежавший из райтоглорвинского монастыря мальчишка с корнем вырывал вбитые ему в голову знания, отказывался от всего, во что верил или во что его заставляли верить до этого. И тогда он думал почти так же. Мальчишке повезло — место веры заняла магия, и пустота заполнилась.

Но если вера и магия сошлись друг с другом в схватке и никто не хочет уступать?

Уолт усмехнулся и принялся надевать штаны. Надо показать, что все происходящее буднично, обыденно — вот как надевание штанов. Мелкая деталь, незначительное с виду действие, но жизнь и строится из таких мелочей и действий.

— Эльза, я не смогу ответить на твой вопрос. Врал Глюкцифен или говорил правду — не знаю. Но однажды мне довелось познакомиться с одной восточной мудростью: Великий Абсолют есть Единый и Единственный. Помнишь, Глюкцифен упоминал нечто подобное? Так вот, боги и убоги — лишь отражение бытия, порожденного Абсолютом, Тва́рцом ты его назови или Великим Перводвигателем, Дао или Брахманом. И если боги — это аспект Единого, то убоги — аспект Единственного. Бог жаждет стать Единым, стремится охватить собой как можно больше вещей и обмениваться с ними энергиями. Убог хочет стать Единственным, неповторимым и уникальным, превосходящим любые вещи и их энергии. Но боги и убоги таковы потому, что таково порожденное бытие. Мы, смертные, такие же. Люди, эльфы, гномы, кентавры, остальные — такие же. Это в нашей природе — быть или Единым, или Единственным.

Уолт взялся за камзол. Эльза молчала, казалось, будто она затаила дыхание.

— И знаешь, там еще говорилось, что если бы не питающая Бессмертных вера смертных, они остались бы богами, стремящимися к Единству. Вера смертных, жаждущих быть единственными, создала убогов — богов, отринувших Единство. Смертные, изменчивые, как становление, в которое заковано бытие, сделали из Созидателей Разрушителей, одарив их через веру Единственностью, заставив усомниться в Едином Замысле.

Застегнув пуговицы, Уолт повернулся к девушке.

— Я уверен и буду уверен: мы сами создаем мир вокруг себя. Но мы, смертные, ограниченны, и вся бесконечность мира нам не подвластна. Мы сами выбираем качества, из которых строим нашу жизнь и в которые верим. Судьбы нет — но ее можно создать. Абсолютных ценностей нет — но и их можно создать. Каждый раз создавать все заново и заново — но разве не таков сам мир вокруг нас? Разве не меняется и не воссоздается он с каждым мгновением? С каждым мельчайшим хрононом он уже не тот, что был раньше, с каждым новым мигом времени новый, отличающийся от того, каким был миг назад. И мы меняемся. Может, я говорю коряво, может, не хватает сравнений или красивостей, но кто кроме нас самих удержит нашу веру и наши дела? Если верить — то так, чтобы небеса дрожали! Если делать — то так, чтобы небо и земля поменялись местами. И тогда будет все — и Тва́рец, и абсолютные ценности, и равновесие, и гармония, и, убоги его побери, мир во всем мире. И тогда…

— Спасибо.

Уолт замолчал. Голубые глаза смотрели благодарно и — слава богам! — никаких следов слезинок в уголках. Эльза взяла его руки в свои, сжала — и ему захотелось, чтобы так продолжалось вечно, потому что она…

— Ох, не то время и не то место вы выбрали для любовного гнездышка, голубки, — хмуро проворчал Джетуш, возникнув рядом с кроватью. Позади наставника закрылся межпространственный туннель.

Эльза покраснела и быстро отпустила руки Уолта. Ракура важно поднялся и, гордо подбоченившись, сообщил:

— Мы, учитель, были удручены вашим отсутствием, а так как вы не спешили объявиться, нам пришлось искать моральное утешение в разговоре друг с другом. И как вам не стыдно видеть в наших отношениях не высокие идеалы товарищества и взаимопомощи, а низменную похоть? Разве не вы учили нас, что боевой маг должен быть уверен в своем напарнике, как в себе? Но — ах и ох! — вы увидели не то, что есть на самом деле, а лишь желаемое, выдаваемое за действительное, и это значит…

— Огненным Молотом по затылку хочешь получить? — перебил Джетуш. — Ладно, ладно, неудачно пошутил. Хотел вам настроение поднять, а то в будущем никакого повода для радости не предвидится.

Подвинув Уолта, Земной маг сел на кровать между ним и Эльзой. Только сейчас Ракура обратил внимание на черный шарик в руках наставника.

— Наш контракт, — проследив за взглядом ученика, сказал Джетуш. — Мое и ваши имена вписаны в договор. И имя фон Неймара. Не кривись, Уолт. Знаешь, что будет, если мы вернемся в Равалон, а приставленный к тебе дознаватель исчезнет? Можешь сразу к объятиям пеньковой тетушки готовиться — Конклав ни за что не поверит, что ты не причастен к пропаже. Конечно, если невероятно повезет, Эв убережет тебя от виселицы, но боевым магом тебе не быть, уж поверь. А если и быть, то отправят тебя на месяц стажироваться в Заграбию — сам понимаешь, к чему это приведет.

Уолт понимал. В Заграбии, крупном острове на востоке Равалона, из-за непонятных магических возмущений, оставшихся еще со времен войны титанов и богов, могли «жить» только мертвые в прямом смысле этого слова: там обитали андеды и некролюды, не считая иных сущностей, созданных некромагией. Живые без магической защиты умирали в Заграбии в течение дня, с защитой же могли протянуть около недели. Умерший преображался в андеда со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Где он?

— Фон Неймар? Я отправил его в Акаши, работать с накопленными знаниями об Инфекции. Пусть от него будет хоть какая-то польза. Хотя по магии мы с ним равны, но он понимает, что лучше моим распоряжениям повиноваться. Убоги не в восторге ни от него, ни от вас. Но я тоже от него не в восторге. Только мое слово сохраняет фон Неймару жизнь, и он это понимает.

«Рассказать наставнику о странностях в поведении конклавовца? — задумался Уолт. — Нет, не стоит. Мне действительно могло показаться, я устал, да и вообще. Успеем еще с Игнассом пообщаться, если что. Четыре дня здесь торчать…» — в то, что они решат проблему Инфекции с ходу, Уолт не верил.

— Мы получим Маски Хаоса, но не сейчас. Жаль. — Джетуш устало потер глаза. — По велению Аваддана нужно немедленно выдвигаться в зону Инфекции. Ему не терпится побыстрее разобраться с заражением ноль-магией. Если Инфекция не исчезнет до выборов — он потеряет не только Место Власти, но и, возможно, присоединится к тем славным статуям, которые нам довелось видеть по пути.

— Он не выглядел обеспокоенным, — сказал Уолт.

— Повелитель никогда не должен выглядеть обеспокоенным, — усмехнулся Джетуш. — Особенно — повелитель убогов.

— Учитель, о какой ноль-магии идет речь? — спросила Эльза. Она перестала смущаться и внимательно слушала Земного мага.

— Так Фа… э-э-э, Фа Чоу Цзы обозвала Инфекцию. Раз Поле Сил убогов практически исчезает, а ее место занимает Поле Сил смертных, то, видимо, магия, создающая такой эффект, сводит количество частиц убоговской энергии к минимуму, стремящемуся к нулю. Это объясняет, почему Лорды-Повелители теряли Силу лишь на время пребывания в зоне Инфекции. С другой стороны, мы не знаем, что произойдет с Лордом-Повелителем, очутись тот в зоне в момент зарождения Инфекции.

— Проводить эксперимент, я так понимаю, никто не решился?

— Не ехидничай, Уолт. Все равно неизвестно, где Инфекция проявит себя в следующий раз, так что особо не поэкспериментируешь. Ладно, собирайтесь, времени у нас мало.

— Джетуш Малауш Сабиирский прав: времени очень мало, каждая секунда на счету, представляет собой бесценную драгоценность как для вас, смертных, так и для нас, Бессмертных. — Глюкцифен стоял рядом с кроватью и озабоченно оглядывал Магистров.

«Он здесь с момента последних слов наставника», — облегченно подумал Уолт, когда восприятие в очередной раз с появлением козлоголового сыграло в чет-нечет монетой бытия, показывая, как было, но уверяя при этом, что было не так. Да уж, не хватало убогу подслушать разговор Уолта и Эльзы — наверняка попытался бы снова воздействовать на ар-Тагифаль. А Эльза молодец! При возникновении Глюкцифена в актуальном восприятии девушка притворилась, что все равно его не видит.

— Игнасс фон Неймар в Акаши? — Джетуш неспешно поднялся, всем видом показывая, что не появление Глюкцифена тому причиной, а просто его нелюбовь к долгому сидению на одном и том же месте.

— Да, занимается анализом собранных нами данных. Его оберегают Серебряные, Золотые и Алмазные фурии вместе, как вы и попросили.

— Как я и распорядился, да, — кивнул Джетуш.

— Как вы и распорядились, — устало кивнул козлоголовый.

Пока наставник и Эльза проверяли заклятия в ауре, Уолт надел сапоги и еще раз обследовал одежду. Магия полностью вплелась в материю камзола и штанов и выглядела естественно. Вот и хорошо. Ах да, кстати…

— Глюкцифен!

Козлоголовый недовольно покосился на Магистра. Ему не нравилось, что боевые маги не спешат с выходом.

— Я все забываю спросить, как у вас вообще проходят выборы?

— Да как повелось с самого основания Нижних Реальностей, так и проводятся. — Козлоголовый принялся ковыряться в обоих ушах одновременно. — Процесс довольно простой. Каждый претендент со сторонниками из избранного числа Повелителей вступает в бой и сражается до тех пор, пока противники не будут повержены. Если у претендента нет сторонников — он наверняка проиграет.

— Ага, — только и нашел что сказать боевой маг.

А чего ты хотел, Уолт? Шефанго из Северных царств примерно так же выбирают конунга. Заодно еще вырезают семью проигравшего, гарантируя политическую стабильность если и не на все время правления победителя, то на достаточно долгий период.

— Мы готовы. — Джетуш погасил аурное отражение Смертного Железной Бездны и ободряюще глянул на учеников. — Можем выдвигаться.

— Хорошо, — кивнул Глюкцифен, и Магистры с убогом в тот же миг покинуликомнату.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Черноимперский жрец Исуа Квил в книге «Нижние Реальности в свете теории игр» утверждал, что если представить каждую реальность, любой мир как определенную Игру Тва́рца самого с собой, то Хаос и Порядок предстанут как возведенные в абсолют стратегии, предельные возможности ресурсов и поступков. Нижние Реальности тогда — не просто специфические измерения в структуре мироздания, а своеобразный Игрок со своими целями и задачами. Убоги и прочие порождения Нижних Реальностей не более чем пешки, используемые Игроком, а вера смертных и Истоки Сил — платежи. Равалон вообще предстает как кооперативная Игра с трансферабельной полезностью, ведущаяся между Игроком «Нижние Реальности» и Игроком «Небесный Град».

В Черной империи книгу Исуа Квила объявили еретической, а жреца приговорили к сожжению на костре. Конклав после долгого изучения книги запретил ее публикацию на сто лет — редкий случай, когда Великий Совет затронул не имеющего отношения к магии смертного. Дело было в том, что Исуа утверждал, что если Равалон и является Игрой, то Игрой с ненулевой суммой. Это означало, что победа одного Игрока не обязательно влечет за собой проигрыш другого. Если убоги победят, они займут Небесный Град, а боги падут в Нижнюю Реальность — и тогда начнется новая Игра. И так будет до тех пор, пока не появится фиктивный Игрок, который сможет обнулить счет и получить максимальный выигрыш. Таким Игроком Исуа посчитал смертных и заявил, что возможность фиктивного Игрока была давным-давно просчитана Нижними Реальностями и Небесным Градом, и одна из их стратегий — стремление не дать появиться фиктивному Игроку. Однако Нижние Реальности представляют своего рода антистратегию Игры, хотя лишь формально, и этого может быть достаточно для возникновения фиктивного Игрока, если смертные решат не только поклоняться убогам, но и использовать их.

Использовать убогов — за такое Черная империя могла не только сжечь жреца, но и воскресить после этого, четвертовать, снова воскресить, повесить, воскресить, ввести яд, воскресить, отрубить голову, воскресить, повесить, воскресить и так далее. А суровое отношение Конклава объяснялось тем, что идеи Исуа напоминали переработанное учение Союза Совершенных Создателей Разума, запрещенное и проклятое. Тем не менее, так как Исуа рассматривал не одних лишь магов, а смертных в целом, через сто лет после первой публикации с произведением Квила смогли ознакомиться все желающие.

Одним из желающих был жрец Ангни Пламеносного, Тахид аль-Арнами, постигающий таинства божественных откровений и желающий открыть в каждой религии принципы, объединяющие иноверцев, а не разделяющие их. Такие принципы он узрел в единении сознания верующего с сознанием бога, открывающем пространства Абсолютного Бытия. Он верил, что восходя от таба — материальной природы — и отказываясь от нафса — индивидуального «Я», раскрыв дел — сердце — и очистив рух — разум, погрузившись в хафи — глубинное сознание — и достигнув ахфы — сокровенного сознания, смертный узрит единство своей природы с божественной. Как писал Саах’ади Нурбахш:

Смертный, идущий на поводу страстей,
Подобен ленивому крестьянину,
У которого сорняки погубили урожай.
Узри же сад, где пребывает божественное,
И осознай, что нет в жизни иной цели.
И познает каждый, что нет разницы между человеком и дэвом, джинном и алиггоном, эльфом и орком, кобольдом и гномом, кендером и хоббитом, Бессмертным и смертным, что разница — лишь обман таба. Как писал На’Аттир Джурад:

Бродить в пыли и грязи день за днем,
Блуждать во тьме И не видеть света.
В том заключена суть материальной природы.
В это верил Тахид аль-Арнами, прежде чем безжалостная Тиэсс-но-Карана напомнила, кто он такой на самом деле. Отринув постижение божественного через поклонение Ангни, Тахид стал изучать мистику, осваивая практики, дарующие не растворение сознания смертного в сознании Бессмертных, но делающие сознания равными. Тогда он и познакомился с теорией Исуа Квила, предоставляющей под его размышления о сути разума стройную концептуальную и математическую базу. Тахид аль-Арнами создал мистическое учение, утверждающее, что Божественный Сверхразум, родивший из себя Равалон, в материальном плане распался на разум богов и разум смертных, и…

И — дальше как отрезало. Воспоминание закончилось. Тахид аль-Арнами исчез, и Уолт Намина Ракура разжал кулаки. Хотелось облегченно вздохнуть, но тогда пришлось бы объясняться с наставником, а придумать какую-нибудь удобоваримую ложь Уолт сейчас не мог.

Прошлое, пришедшее из предыдущих реинкарнаций, проказливым ребенком рылось в памяти. Прошлому из предыдущей жизни хотелось вытеснить прошлое жизни нынешней. Образы наплывали на образы, воспоминания грызлись с воспоминаниями, Тахид аль-Арнами листал «Нижние Реальности в свете теории игр», а Уолт Намина Ракура созерцал Нижние Реальности, точнее, пытался созерцать, но разглядеть получалось немного.

Да ничего не получалось разглядеть, если уж на то пошло!

Пораженная Инфекцией территория, куда направились маги и Глюкцифен (остальные Разрушители из зала-пентаграммы остались на приеме), являлась последней по возникновению зоной. По словам козлоголового, до заражения там жили работающие в Шахтах Хаоса Соратники, добывающие необходимый для пропитания убогов минерал — эребар.

— Это в Небесном Граде нектар и амброзия появляются на Полях Блаженства, по сути, из ничего. Наша пища добывается в сложных и опасных условиях. — Козлоголовый вздохнул с таким видом, будто не успел он родиться, а его уже послали в эти самые Шахты Хаоса вкалывать без перерывов на сон и еду.

Уолт, слушая убога краем уха, пытался рассмотреть пролетающие за прозрачной пленкой земли. Их новый транспорт совершенно отличался от угорра и представлял собой скорее костяк змеиной головы размерами с двухэтажный дом, покрытый упругим и бесцветным веществом, который обтекал конструкцию и придавал ей вид заключенной в хрусталь композиции. Такие любят делать карлы, слуги гномов, облекая различные предметы в кристаллические структуры Уолту во время практики в Вестистфальде доводилось видеть простые произведения, вроде меча в сферокристалле, и сложные, где каждая мелкая деталь покрывалась тончайшим кристаллическим слоем, вроде гордости всех карлов — Радужного Города. Огромный макет старинного альвийского селения, больше похожего на поляну расцветающих роз, чем на город, при солнечном освещении начинал играть всеми красками радуги, неуловимыми переходами постоянно меняя расцветку. Игра света завораживала, ее можно было созерцать часами. Многие путешественники и созерцали, не в силах отвести взгляд. Пятьсот лет назад королева Эльфляндии пыталась выкупить у Вестисгфальда творение карлов, но Подгорный царь отказался. Оскорбленная отказом королева объявила вестистфальдцам войну, которую, однако, не смогла выиграть: Заморские Острова не поддержали континентальных сородичей, а на помощь Подгорному Владыке поспешили отборные хирды и шарты Гебургии. Собратья вестистфальдских гномов были не прочь навести шороху в эльфийских лесах. И навели. Так навели, что Эльфляндия поспешила выплатить огромную репарацию Вестистфальду, упрашивая Подгорного царя поскорее отозвать войска союзников от Дворца Света и Волшебного Леса…

Гм, опять мысль ушла в сторону. А ведь всего-то и размышлял о движущем их существе, которое Глюкцифен назвал тагорром. Родственник угорра, понятное дело. Транспорт, а для игр уже не предназначен. «Тагорры детям не игрушки», — с серьезной мордой заявил Глюкцифен, когда маги расселись возле правой «глазницы» убоговской креатуры, и реальность вокруг змеиного черепа превратилась в размытые линии, разделившиеся по двум плоскостям — оранжевую вверху и серую внизу. Скорость тагорра была немыслимой. Даже магическим зрением ничего не увидишь.

— В Олории верят, что убоги питаются душами, — сказала Эльза. Как и все, она сидела в удобном мягком кресле, украшенном по бокам драгоценными камнями, «выросшем» из тагорра, когда маги в сопровождении Глюкцифена поднялись в распахнувшую пасть «змею» по удобной, выползшей изо рта существа лестнице. Уолт сел рядом с Эльзой. Защита девушки — его первоочередная задача. Наставник будет разбираться с Инфекцией, а Уолт оберегать Эльзу. Гм. А потом, спустя века, о подвигах Джетуша Малауша Сабиирского станут слагать саги, а всяких там телохранителей и не вспомнят. Ну и ладно. К такой известности Уолт особо не стремился.

— А в Олории душами пробовали питаться? — поинтересовался Глюкцифен. Эльза смущенно покачала головой. — То-то же. Не стоит магам верить во все, что выдумывают необразованные крестьяне. Впрочем, юная дева, расскажу вам о забавной придумке, которую измыслил один мой собрат. Доводилось ли вам слушать о «Черной книге Равалона»? Не доводилось? Впрочем, не виню вас, произведение это усилиями райтоглорвинов в Серединные земли не попало. Однако дело вот в чем. Ваши поэты, зовущие себя романтиками, придумали образ трагического убога, восставшего против пут Предназначения, налагаемых Тва́рцом на своих тварей. Свобода, равенство, братство и прочая ересь. Ну мы быстренько подсуетились, послали муз, подкинули кому надо в головы художественных образов, и получилась «Черная книга Равалона». Это история о том, — Глюкцифен пустил слезу, — как первого Убога никто не понимал, все Бессмертные вокруг были твердолобые и кретины, а он любил Равалон и пытался его благоустроить, но ему мешали и мешали. А потом, когда он чуть не создал Золотой Век для смертных, но не по Замыслу Создателя, закоснелые в своей глупости боги побили его и заперли в Тартарараме. А Золотой Век так и не наступил. — Глюкцифен достал носовой платок из воздуха и тщательно высморкался. — Книжонка очень популярна в Светлых княжествах среди молодежи. Знали бы вы, сколько новых последователей после ее появления в продаже у нас появилось, сколько смертных заключили контракты с нами! Вот она — сила искусства!

Ар-Тагифаль улыбнулась и покачала головой. Поддаваться на провокации Глюкцифена девушка больше не собиралась. Хорошо. А то вряд ли получится еще раз удачно воспользоваться опытом иной жизни.

Именно благодаря Эльзе Уолт понял, чьи воспоминания всплыли в его сознании. Ту восточную мудрость, рассказанную девушке, знал Тахид аль-Арнами, а не Уолт Намина Ракура. Тахиду она нравилась, он любил повторять ее на проповедях и в частных беседах. Если уподобить сознание Тахида свитку, то слова о Едином и Единственном вписались в каждую строчку, став неотъемлемой частью писаний разума. Интересно, что сказал бы Тахид, искренне верующий в Божественный Сверхразум, называемый западными иноверпами Тва́рцом, узнай, что в будущем перерождении станет чуть ли не атеистом, признающим в качестве Абсолюта лишь Перводвигатель? Наверное, улыбаясь, процитировал бы какого-нибудь восточного мудреца вроде:

Твой разум не должен пасть
В иллюзии материальной природы.
Забери у нее все, заставь ее страдать
И дай возвыситься душе.
Ну вот, еще одно воспоминание, которого только что не было. Хорошо, что всего лишь воспоминание. Гм. Пока всего лишь воспоминание.

— Все пострадавшие от Инфекции Соратники сейчас обитают в нижних этажах Цитадели моего Лорда, — горестно вздыхая, продолжил Глюкцифен, проигнорировав слова Эльзы. — Им тяжело. Они потеряли Искру, а для Бессмертного это много значит. Смертным не понять. Хотя, если кто и поймет, то, наверное, маг, которого лишили Локусов Души. Потерянное могущество, о котором не забыть. Власть, которую не вернуть. Сила, без которой ты просто не знаешь, как жить. Это малая часть чувств, которую переживают мои несчастные собратья. А еще — ощущение смерти. — Глюкцифен содрогнулся. — Я разговаривал с некоторыми… и я, Бессмертный, испугался смерти во время этого разговора.

«Неудивительно, ведь не знают боги и убоги объятии Печальной Жрицы. Души ваши лишь томятся в Бездне рядом с Тартарарамом, а не распадаются на части, подобно перерождающимся душам смертных».

Уолт бросил короткий взгляд на элхида. С того момента как маги разместились в таггоре, Цфик-лай-Тораг уже несколько раз озвучивал всем известные истины с видом как минимум пророка, возвещающего о скором приходе Тва́рца и Судном Дне. Судя по тому что эльф со словами: «Клянусь Феаноаром, я уже и забыл, как это раздражает!» — после третьего откровения переместился от психомага к противоположной «глазнице», пренебрегая отсутствием кресла, подобное поведение являлось для эль-элхида обычным.

— Как вам сказать… — Глюкцифен почесал затылок, достал из шерсти блоху размером с палец, внимательно осмотрел ее и засунул под мышку. — Мы, убоги и боги, рождаемся со знанием того, что бессмертны. Нет, мы, конечно, рождаемся не так, как вы, смертные, но в общем появляемся на свет в результате определенных событий. И мы с самого начала нашей жизни знаем — вокруг Онтос, который защитит нас на родной земле от чего угодно. Для нас это естественно. И вдруг наше естество просто исчезает. Пропадает раз и навсегда. И мы…

Глюкцифен замолчал, посмотрев в сторону. Уолт невольно проследил за его взглядом. Ничего необычного, просто белая кость тагорра. Зачем убог туда смотрит?

— Мы прибыли, — объявил козлоголовый и исчез.

Джетуш, всю дорогу болтавший с Фа Чоу Цзы о старых добрых временах, быстро поднялся, резко прервав разговор. Волшебнице это не понравилось, она нахмурилась и встала, недовольно звякнув вплетенными в волосы колокольчиками. Уолт, пока они ехали к зоне Инфекции, уловил вокруг колокольчиков сложные плетения заклятий. Наверняка что-то вроде его колец, только намного сложнее и опаснее. О сырой магии Ракура имел смутные представления, она упоминалась в общем курсе магии, но боевыми магами Школы не использовалась. О нечистой магии и психомагии Магистр знал намного больше, хотя и они использовались частично. В целом боевая магия стремилась в первую очередь взять разрушающие и уничтожающие заклятия из каждого раздела волшебства и создать из них нечто новое. Как, например, Четырехфазки, перед которыми не может устоять ни один Стихийный Щит. Поэтому боевые маги разбираются во многих областях магии, но достигают высот в какой-либо одной. Как, например, экселенц магии Земли Джетуш Малауш Сабиирский.

Верхняя часть тагорра поднялась, открыв взору чародеев вид на местность, больше всего похожую на долину, где были разбросаны разрезанные напополам друзы горного хрусталя. Вот только размер друз был соответствующим гигантомании Подземелья: каждая возвышалась метров на шесть над землей, растягиваясь в стороны на десять — пятнадцать метров. От минеральных громад в четыре стороны тянулись тени, создавая некое подобие креста. Эльф и элхид уже стояли возле ближайшей друзы и задумчиво ее осматривали.

Выбравшись наружу, Уолт отметил, что козлоголовый находится позади тагорра, опасливо поглядывая на цель их путешествия. Серая плоть Подземелья, приближаясь к долине, обращалась в слой, напоминающий янтарь. К образованному соприкосновением серого и янтарного рубежу убог не спешил приближаться. Уолт, подавая руку спускающейся из таггора Эльзе, внимательно следил за выгружающимися из задней части транспорта фуриями. В отличие от козлоголового, Продолжающие направлялись прямиком в долину. Вооруженные плетьми-семихвостками с острозубыми черепами на концах и короткими копьями, мерно мерцающими на удивление не декарином, а октарином, фурии бесстрастно заходили в зону Инфекции. Впрочем, если бросить, допустим, секиру в горящий дом, то она не вылетит обратно, кипя от возмущения и ругая бессердечного хозяина. Вот и фурии — такие же секиры. Бросай сколько хочешь и куда хочешь. И не пикнут.

Легкое касание ауры заставило Ракуру обратить внимание на Джетуша. Наставник выразительно указал на глаза. Спохватившись, Уолт прибегнул к магическому зрению. Гм. Серебристая аура фурий гасла, стоило орудиям Архистратига ступить на янтарную землю. Уловить момент исчезновения ауры Уолт не успевал. Вот она есть — а вот ее уже нет. И на первый взгляд никаких воздействующих чар. Все настолько естественно, будто не аура исчезает, а подрезанный вором кошелек в темном многолюдном переулке.

— На твой место, Глюкцифен, я быть оставить нам один-два для опыт. — Волшебница Фа встала рядом с Уолтом и Эльзой, раскрыв веер с резвящимися восточными драконами. Еще в тагорре Уолт понял, что это артефакт, сравнимый по воздействию с посохами Света эльфов Заморских Островов, известных своим древним и могучим волшебством. Наблюдая за фуриями, волшебница пару раз взмахнула веером. Уолт вздрогнул, почувствовав два сложнейших заклинания, которые магичка отправила следом за Продолжающими. Эльза с удивлением и восхищением посмотрела на Истребительницу Драконов. Она что, разобралась в структуре заклятий? Позор тебе, Уолт Намина Ракура. Стыд и позор. Как только вернетесь в Школу, надо сразу засесть за конспекты и основательно обновить знания.

…если вернетесь…

Тьфу. О таком и думать-то не стоит.

— Для таких целей мой Лорд приготовил специальных слуг. — Продолжая настороженно поглядывать на долину, Глюкцифен похлопал по таггору. В боку змеиного черепа появилось овальное отверстие. «Портал в глубины адских бездн», — с усмешкой подумал Уолт. Хотя… Ведь они как раз уже в этих глубинах. По самое не хочу.

Из отверстия поползли огромные многоножки, покрытые декариновой слизью. Хватало одного взгляда, чтобы пожелать никогда больше ни смотреть в их сторону. Многоножки выглядели настолько гадко, что Уолт, повидавший в своей жизни много чего отвратительного, особенно во время посещения кафедры искаженной зоологии или преподавательских попоек, моментально поставил их на первое место среди всех омерзительных явлений, свидетелем которых когда-либо являлся. Хирурги по сравнению с ними казались приятными во всех отношениях существами.

— Какие милый существа! — воскликнула Фа Чоу Цзы, с восторгом разглядывая многоножек.

Она серьезно?! У всех магов Востока такие эстетические вкусы, или только одна старая волшебница с причудами?! Да уж, Восточный Равалон, особенно Дальний — дело тонкое, странное и малопонятное для уроженцев Западного. Помнится, Конклав в свое время с трудом установил власть Номосов по рассветную сторону Великой гряды, и большая часть Орденов, прячущихся в тени и пытающихся противостоять Великому совету, обитает именно на Востоке.

— Эта слизь — особенная. — Глюкцифен набрал полную ладонь декариновой дряни, стекающей с многоножек. — Она впитает любые ваши чары и будет удерживать их действие вне зависимости от того, течет ли наша Сила по гаррухам или же исчезает. Варрунидей свел к минимуму свои чары, стараясь подстроиться под вашу магию, смертные. И поверьте моим словам: ему было нелегко.

«Говорят, Тварец, решив создать Вселенную, начал ограничивать Свое бесконечное совершенство, сжимая его до тех пор, пока не создал материю, где Его присутствие стремится к нулю. Маг Лорда Аваддана пытался поступить таким же образом?»

— Мне такое не ведомо. — Глюкцифен пожал плечами. — Я секретарь, а не чаротворец.

— Уолт, займись заклятиями Познания. Эльза, на тебе Понимание. Постарайтесь создать синергийные ряды. Потом введите их в этих… э-э-э…

— В гаррухов, — подсказал козлоголовый.

— В гаррухов. — Джетуш стоял возле серо-янтарной границы, и Сила вокруг наставника воплощалась в пунктирные изумрудные линии, пронзающие дрожащий воздух, оставляя за собой нечто вроде изображения в искривленном зеркале. — Жду вас в зоне.

Наставник вступил в долину, и изумрудные линии потекли от Магистра во все стороны, вонзаясь в землю, окутывая друзы, формируя на поверхности и над ней Фигуры со сложными плетениями Рун. Земной маг подстраивал Локусы Души под Поле Сил и готовился к магическому анализу. А заодно встраивал боевые заклятия и заклинания в окружающую среду. Изучать и, в случае чего, воевать. Такова боевая магия. Таковы боевые маги.

Фа Чоу Цзы последовала за Джетушем. Внутри зоны к магам приблизились фурии. По распоряжению Аваддана как минимум один Продолжающий должен был сопровождать чародеев. Понятное дело, телохранители и соглядатаи в одном лице. Как только Уолт войдет в долину, за ним тенью потянется фурия. Избавился от конклавовца, получил Продолжающего. Гм, видимо, на этой неделе слежка предназначена Ракуре самой судьбой.

Ладно, хватит жалеть себя. Пора приниматься за работу.

— Буду отталкиваться от идиографики, а потом построю номотетику. — Уолт брезгливо посмотрел на ближайшую многоножку. «Материал», с которым предстояло работать, вызывал рвотные позывы, а не желание познать магические тайны. — Сделаю упор на категории.

— Тогда начну отталкиваться от частей. — Эльза, покусывая нижнюю губу, переводила взгляд с долины на многоножек и обратно. — Сосредоточусь на создании пред-понимания.

— Тогда соединимся через категории отношений, ладно?

— Хотела предложить то же самое. Думаю, лучше всего воспользоваться субстанцией и принадлежностью.

— Думаю, потом стоит через категории модальностей перейти к интерпретации.

— Разве не лучше использовать категории качества?

— Нет, для идиографики не подойдет. Если бы номотетика, то другое дело. А так однозначно модальности.

Глюкцифен, почесывая голову, прислушивался к разговору Магистров. Удивление вольготно устроилось на лице убога, раздумывая, не превратиться ли в непонимание. Уолт бросил взгляд на козлоголового и подумал, что со стороны их разговор с Эльзой для непосвященных уже похож на магические словоплетения, за которыми должны последовать молнии с чистого неба или огненные реки, струящиеся по земле.

Наставник и Фа углубились в долину, скрывшись из виду за друзами вместе с сопровождающими их фуриями. Эльф блуждал возле серо-янтарной границы, доставая из куртки серебряные звездочки и бросая их в землю по разные стороны рубежа; за Высокорожденным следовали трое Продолжающих. Элхид прислонился к одной из глыб с закрытыми глазами, щупальцами поглаживая кристаллическую громаду; эль-элхида охраняли пятеро Младших убогов. Каждый маг создавал гносеологические и герменевтические заклятия в соответствии со специализацией.

— Готово, — сообщила Эльза. Перед девушкой в воздухе горела сложная диаграмма, состоящая из подвижных частей и знаков. Уолт кивнул. Его схема, построенная на постоянной трансформации Рун в Образы и обратно, требовала двух-трех плетений Силы, чтобы стать законченной. Соединившись с вязью Эльзы, заклинание создаст модель, которая, если ее предельно усовершенствовать и дополнить, будет способна познать и понять Перводвигатель и его Метаформы. Проанализировать Тва́рца, иными словами.

Магию не зря называют Великим Искусством. Оно способно на многое, даже на такое, что разум смертного боится себе представить. Магия позволяет смертным стать вровень с могучими силами мира и диктовать им свои условия. Магия может почти все.

Тахид коброй, расправляющей клобуки, шевельнулся в разуме, тихо прошептал:

Вступая в невидимый сад божественного,
Помни, что рядом сад искаженного.
Между этих двух садов
Всегда ждет Я,
Являющееся врагом истинной сущности.
Уолт проигнорировал чуждые воспоминания. Он решил еще в тагорре, что не стоит обращать на них внимания. Вполне может быть, что на него так воздействует Подземелье с потоком душ грешников и энергиями перерождения. Просто не стоит сдирать корку с зажившей раны. Чужая память должна остаться чужой — и по возращении в Равалон все придет в норму. Но если повреждена Тиэсс-но-Карана…

Даже если повреждена. Все равно не стоит трогать воспоминания предыдущей реинкарнации, чтобы не усугубить процесс разрушения Великого Заклинания, если он начался. И надеяться, безрассудно верить, что все обойдется.

Ничего другого ему не остается.

Глюкцифен, ковыряясь в носу, вертелся вокруг Магистров и глубокомысленно разглядывал диаграмму Эльзы и схему Уолта. Козлоголовому было интересно, но он сдерживал любопытство и не лез с вопросами.

— Закончил, — выдохнул Уолт, соединив последнюю ноэму с ментальным гиле.

— Соединяем. — Эльза взмахнула руками, создавая Жест, и диаграмма поплыла к схеме. Уолт пересчитал многоножек, с трудом сдерживая рвотные позывы. Мерзких тварей набралось тридцать штук. Они стояли на одном месте, иногда покачиваясь, и декариновая слизь при возникновении чар Познания и Понимания стала отсвечивать октарином, словно отзываясь на магию Магистров. Тридцать многоножек — двадцать девять копий заклинаний Уолта и Эльзы.

— Блокируется пятнадцатая Фигура, — не глядя, бросил Уолт, по дрожанию Локусов Души определив проблему. — Сейчас, редуцирую Fanah и Ulhu.

— Можно было обойтись, трансценденталии в пределах нормы.

— Лучше перестраховаться.

— Понимаю.

Схема и диаграмма кружили в воздухе, накладываясь друг на друга и порождая подобия своего объединения — струящиеся октарином с фиолетовыми прожилками модели Познания и Понимания, опускавшиеся в слизь многоножек. Погрузившись в гаррухов, заклинание отвердевало вместе со слизью, превращаясь в покрытый магическими росписями панцирь. Символы, Фигуры и Руны издавали тихое гудение, по кружевам магических знаков скользили золотистые искры. В зоне Инфекции эти чары развернутся в сложную систему, подвергающую подробному анализу мельчайшие частицы материи и энергии долины, и, возможно, найдут причины изменения Поля Сил убогов на Поле Сил смертных. А вполне так же возможно, не найдут, и тогда магам придется вручную разбирать эфирные колебания и строить теорию, объясняющую происшедшее. В идеале — объясняющую и исправляющую.

Гаррухи, в чьи тела вписалось заклинание, направились в долину, устремляясь к магам и расползаясь по зоне Инфекции. Чары Познания и Понимания окутали последнюю многоножку, и Уолт с облегчением отвернулся. Как же мерзко они выглядят!

— Весьма занятна ваша магия, смертные, — сказал одобрительно Глюкцифен. — Красочная. Многое может Варрунидей, но красотой его чары, увы, обделены.

Красочная, да уж. Например, Разъяренный Феникс — это очень красочно. Особенно для тех, против кого он направлен.

— Идем. — Уолт посмотрел на Эльзу. — Учитель ждет.

Последняя многоножка поползла за ними, следом за гаррухом последовали двое фурий. Оранжевое небо бесстрастно наблюдало за магами. Уолт уже отметил, что для Подземелья характерно не только полное отсутствие растительности, но и ветра, легкого, порывистого, тихого — какого угодно. Несмотря на приверженность Разрушителей Хаосу, на землях Основы Нижних Реальностей, которые довелось увидеть, наличествовало не так уж много изменчивых, диссипативных или иных, отражающих бурное становление, процессов. Разве что окрестности Цитадели Аваддана могли поразить, но и там скорее отображалось изменение тех или иных принципов определенной материальной формы, но не самого мира. Впрочем, Подземелье, по уверениям Глюкцифена, обширно, и видел Уолт только малую его часть. Может, где-то здесь есть и земли с такой растительностью, что станет завидно Адским джунглям Равалона, и места с таким ветром, что туда побоятся сунуться Старшие Владыки воздушных элементалей. Все может быть. Особенно здесь, во владениях убогов.

Серо-янтарная граница осталась позади. Войдя в долину, Уолт прислушался к Локусам, пытаясь уловить малейшие эфирные модификации. Эльза проверяла ауру на наличие изменений. Магистры переглянулись, и стало ясно без слов, что ни Ракура, ни ар-Тагифаль ничего странного не обнаружили.

В этот миг все и началось.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Присутствие фурий раздражало Джетуша, но еще больше его раздражало присутствие Фа. Земной маг уже и забыл, какой настырной может быть Истребительница Драконов.

— Почему ты не писать мне, Джетуш? — с томным придыханием спросила волшебница, опираясь на правую руку Магистра таким образом, что чуть ли не охватывала все предплечье грудью. Предплечье, как и Джетуш, особо не возражало. Но лучше бы Фа молчала!

— Я вспоминать о тебе все эти годы. — Она так выразительно провела язычком по пухлым губам, что вздрогнули даже бредущие по бокам фурии. А он уже решил, что Продолжающие вообще не обладают индивидуальной волей и сознанием.

— Когда ты покинуть Я-Маджир, я плакать целую неделю, вновь и вновь представлять себя в твоих объятиях.

Вернувшись с Дальнего Востока в Школу Магии, он тоже вспоминал Фа со сладострастной дрожью. Но последнее предложение волшебницы перед его возвращением в Эквилидор на каждом приятном мгновении воспоминания ставило жирный крест негодования. Подумать только: «Давай позвать Лизар и Райхгер, всегда хотеть с тремя мужчинами разный раса временем одним, а так каждый из вас хорошо, интересно, что получить!» — и это прямо перед тем, как он чуть не предложил ей выйти за него.

Она не шутила. Она просто была такой.

Как жаль, что она не шутила.

Спасибо богам, вовремя послали шальную мысль восточной волшебнице, умеющей удивить как на поле боя, так и в постели. Услышать такое предложение после свадьбы не хотелось. Как бы ни была она хороша и на поле боя, и в постели. Уточнять, пробовала ли с тремя мужчинами одного Народа одновременно, тоже не хотелось. Хотелось только побыстрее покинуть Я-Маджир, вернуться в Школу и пить месяца два-три без остановки.

Крушение идеалов Джетуш всегда воспринимал болезненно. Хотя, наверное, Фа не виновата. Она такая, какая есть. Магистр сам надумал многое, сам в своих фантазиях облек ее качествами, которые были нужны не волшебнице, а ему.

— Все-таки, почему ты мне не писать? — обиженно надув губки, спросила Фа. Ее легкий акцент совершенно не изменился за шестьдесят пять лет. Всеобщий остался таким же, каким его вложили Истребительнице Драконов в разум. И духи те же.

Она не изменилась.

Жаль.

— Много работы, — уклончиво ответил Земной маг. Не стоило отмалчиваться, с Фа и остальными предстоит работать, если они хотят выбраться из Подземелья живыми. — Твари, нечисть, агрессивная гениальность, магические отклонения реальности. Диссертантами еще нагрузили.

— Ай-я-яй! Бедный мой Джетуш! Шестьдесят пять лет нехороший Архиректор Школы заставлять его трудиться без отдыхать, и Джетуш не найти свободный время написать письмо печальной и грустной Фа! — Насмешка искусно пряталась за горестными нотками, прикидываясь состраданием. Ему стало стыдно. Совсем чуть-чуть.

Земля Подземелья отзывалась не так, как Стихия земного диска. В Равалоне он слышал шепот земных элементалей, видел игры равнинных и степных духов, радовался грохотанию души гор. Земля Равалона полнилась сверхъестественной жизнью. Здешняя магическая геоэнергия подчинялась тем же законам волшебства, но назвать ее живой язык не поворачивался. Элементали неслись подземными путями, напоминая шестеренки гномьего механизма, исправно выполняющие работу, но помимо нее ни на что не годные. Духи спрятавшимися в засаде разбойниками пребывали в Стихии, ничем не обнаруживая своего присутствия. Душа гор… Не было вокруг гор.

Кристаллические громады, служившие обителями для Соратников, отзывались так, будто их суть состояла из одной лишь косной материи. Сначала Джетуш не понял, в чем дело, но затем вспомнил: дома Младших богов являлись частью их самих, сгустком энергии, полученной в качестве Функции от Лорда-Повелителя, поддерживающей их Онтологический Эфир на должном уровне, не давая ему пасть до Онтического Эфира Тварей. Так рассказал Глюкцифен, описывая жизнь работающих в Шахтах Хаоса убогов. Инфекция, пожравшая ауру бессмертия, забрала с собой и духовную субстанцию домов Соратников, оставив взамен простые материальные вместилища.

— Могла написать сама.

Грубо получилось. Ну да, грубо. Как еще? Он был зол на нее. Долгое время зол. Потом злился на себя. Потом еще на кого-то злился, то ли на Архимагов Конклава, поручивших то задание, то ли на Эва, пославшего на задание его, а не Алесандра. Победа на турнире двадцатиглавого ракшаса Крикуна Златотелого, раджи Элькинапура, победа, после которой он срочно был послан Конклавом в Я-Маджир, не успев как следует свыкнуться с призом, о котором так долго мечтал — так вот, после Я-Маджира победа на турнире не радовала. Как и победа над убоговским Воплощением, тэнгу из племени Пронзающих Небеса, так и не успевшим превратиться в полноценного аватара Разрушителя.

Позлиться, что ли, на Разрушителей? Получается, они виноваты, что он прибыл спасать дальневосточную страну. Ну тогда виноват и весь мир, где он встретился с Фа. Позлиться-то можно, но бессмысленно.

— Не иметь возможность, Джетуш. Ты уйти и не ведать, но я быть раненой тогда. И не знать, пока рана не явиться.

Волнуясь, она делала больше ошибок на всеобщем.

— Тридцать лет. Меня поместить в закрытое место от всех на тридцать лет. Вся моя магия исчезнуть… чуть не исчезнуть. Я думать, что умереть.

Он почувствовал смятение, мысли разбежались. Он не знал. Правда не знал. Разве это послужит оправданием? О судьбе товарищей по команде, проникшей в искаженные небывалым магическим возмущением окрестности горы Инаямы, о раздражающем Лизаре Фооре, невозмутимом Райхгере Цфик-лай-Тораге и, наконец, о прекрасной и гордой Фа, терявшей гордость, но не красоту, когда он обнимал ее, Джетуш не пытался узнать, погрузившись в обыденные дела и задания Школы.

— Прости, — избегая ее взгляда, сказал он.

— Не простить, — надулась Фа, но тут же звонко рассмеялась, еще крепче прижавшись грудью.

— Прошлое остаться в прошлом. Мы, настоящие, можем все начинать сначала.

— Разберемся со здешней пакостью… — Он не понимал, зачем говорит это, но знал, что должен сказать. Слова — они на самом деле ни к чему не обязывают. — Разберемся и можем попробовать сначала…

В пальцах рук и ног закололо — верный признак волшбы.

Чужой волшбы.

Его отбросило от Фа с такой легкостью, словно огр схватил за шкирку карлика и швырнул подальше от себя. Джетуш ничего не успел сделать, воспользоваться заранее подготовленными заклятиями не удалось. Все произошло слишком быстро. Он ударился об идущего сзади фурию и вместе с ним прокатился по земле. Прежде чем подняться, Земной маг, словно накидкой, окутался Силовым Полем, по рукам побежали каменные наросты. Чары забурлили в Локусах, готовясь прорваться яростной боевой магией.

Мир подернулся темно-серой пеленой, превращаясь в косматую грозовую тучу, готовую разродиться обильным дождем. Фа осталась по ту сторону, за пеленой, за неродившимся дождем — изумленная и испуганная. Как-то Алесандр показал ему трюк, сымитировав кусочек Безначального Безначалья Безначальности, искусственной реальности, где в полную Силу сражаются боги и убоги, не опасаясь за свое Бессмертие, лишиться которого им в мире смертных очень легко. Кусочек был таким же, как выросшая сейчас перед Джетушем призрачная стена — темно-серым, свинцово-безмятежным. Но в созданном Алесандром явлении дышала Вечность, из которой Созидатели и Разрушители соткали место для своих битв. Алесандр превзошел сам себя, сумев отобразить в магии Второго состояния состояние Третье.

В окружившем Джетуша Безначальном Безначалье Безначальности Вечность не дышала. Да и начало имелось, и конец. Темно-серая пелена могильным призраком тянулась вверх и в стороны, а потом загибалась — и вверху, и по сторонам. А потом по сторонам загибалась еще раз. Словно муравья накрывали призрачной коробкой. Выросшая вокруг Земного мага преграда обладала формой куба — если не подводила интуиция, то под землей, распугав элементалей, протянулась еще одна сторона. Все десять сторон света оказались замкнуты.

Стоявшая по ту сторону куба Фа крутанула веер. Превратившись в мерцающую размытую окружность, веер уткнулся в темно-серую пелену — и с обиженным визгом отскочил, осыпав волшебницу ворохом октариновых искр. Она сложила веер, сунула его за пояс, подняла руки, в которых запылало нечто яркое, опасное, разрушительное…

— Не надо, Фа!

Она услышала — значит, куб звукопроницаем. Недоуменно посмотрела на него, не понимая, конечно, не понимая, ведь за шестьдесят пять лет многое меняется, но она не изменилась, а вот он — изменился, изменились приоритеты, стали другими, совсем другими…

— Защити моих учеников!

Сияние вокруг рук погасло, Фа остановила заклинание. Она смотрела на него — и все еще не понимала.

— Я справлюсь! Ты знаешь, что я справлюсь! Позаботься об Уолте и Эльзе!

Его заперли, отрезали от остальных. Зачем? Несомненно, два варианта: чтобы легче было с ним справиться или чтобы легче было справиться с остальными. Может, сейчас и Лизар, и Райхгер, и Уолт с Эльзой заключены в серо-темные кубы, но Фа, стоявшая по ту сторону, — не в кубе, и, значит, есть шанс, что Уолт и Эльза не в ловушке, тогда Фа должна им помочь, если он помочь не в силах…

Кажется, она поняла. Нехотя кивнула, отступила на шаг. Рядом с ней неуклюже топтались фурии, один монотонно бил в стену копьем, не обращая внимания, что удары ни к чему не приводят.

— Иди! — крикнул он. — Пожалуйста!

Фа, оглядываясь, побежала обратно к видневшейся отсюда громадине тагорра. Там вроде ничего не происходило. Хорошо. Если остальные в порядке, то они придут сюда, и, окажись Земной маг в беде, приложат все усилия, чтобы помочь.

Джетуш огляделся. Отрезанными от остальной долины помимо десятка друз оказались только он и фурия. Хотя нет, вон ползет отвратительного вида многоножка, покрытая заклятиями Познания и Понимания. Молодцы, ребята, хорошо поработали, отличная вязь чар.

Он прикинул размеры территории, покрытой кубом, ориентируясь по элементалям, удивленно бьющимся о стенки под землей. Километра два на два, мощная магия. Фа не удалось пробить стену своим веером, тем самым веером, которым она легко рубила Тварей, охраняющих подступы к Кокону Воплощения на вершине Инаямы. За прошедшие годы веер должен был стать еще сильнее. Как и сама Фа. Сырая магия — опасная магия. И подчинившие ее обычно не менее опасны.

Она должна защитить ребят. Она…

Сзади раздался треск, будто ломали доску. Джетуш сдержал ругательство, хотя обругать себя стоило. Он должен был сразу наложить всестороннюю визуализацию, как только очутился внутри куба. Да нет, он должен был ее наложить, только войдя в долину. Чего уж теперь сожалеть, после драки кулаками не машут.

А сейчас будут, скорее всего, и драка, и кулакомахание, и прочие прелести боя насмерть.

Он обернулся, готовясь, если понадобится, заполнить всю площадь куба разрывающими, взрывающими, сжигающими, сдавливающими, пожирающими, превращающими в пыль и прочими боевыми заклинаниями, доступными ему сейчас.

— Ох, ну разве все это не бессмысленно?

Невысокий светловолосый парень в одной набедренной повязке с легкостью держал одной рукой фурию за сломанную шею, не обращая внимания на напряженный взгляд Джетуша и опасно засветившиеся вокруг чародея магические Символы. Умерший Продолжающий застывшим лицом и обмякшим телом стал похож на сломанную куклу, напомнив, что он всего лишь простое орудие Лорда-Повелителя. Не то чтобы Земной маг опечалился смертью фурии, однако легкость, с которой погиб Бессмертный, пускай Младший и лишенный бессмертия, не давала поводов для светлого настроения и оптимистических планов на будущее.

Блондин уныло смотрел на краснокожий труп. Во внешности парня черты людей соединялись с эльфийскими и гномьими, но раскосые глаза совершенно не сочетались с крупной челюстью и большим подбородком. Пальцы с тремя фалангами недвусмысленно намекали на родство с иксиром. А выгнутые назад в коленках ноги, как у кузнечика, говорили о… Непонятно, о чем они говорили. Такой расы Джетуш не знал. Такой внешний вид вполне мог быть последствием магического воздействия. Но перед Магистром стоял кто угодно, только не убог. Не было и намека на декарин в тонком теле. Вся аура черная, с грязными разводами вместо нитей, соединяющих ее с душой. Никаких эманаций в окружающий мир, все энергии замкнуты в черноте.

Джетуш впервые видел подобную ауру.

Блондин легко отбросил фурию в сторону и скучающе осмотрел Земного мага. Парень демонстрировал отлично развитую мускулатуру. Покрытое жгутами мышц тело словно намазали маслом. Весь вид блондина говорил о том, что когда он не занимается сворачиванием шей фуриям, то наверняка таскает стокилограммовые гири, качает пресс и пальцами пробивает стены.

Джетуш окинул себя взглядом со стороны. Стены он мог пробить разве что пузом, и то использовав магию…

— Ну почему все так обернулось, а? — грустно спросил парень. — Я хотел отдохнуть, заняться своим Элементом, когда придет время, но пришлось тащиться сюда, следить, чтобы сильнейший Элемент не помешал разобраться с другим Элементом. Скукотища… А? — Парень насторожился, глянул по сторонам и быстро отскочил от мертвого фурии. — Эй, Гула, осторожнее!

Джетуш вздрогнул. Верхняя половина тела фурии исчезла. Просто исчезла. Нижняя часть не изменила своего положения, лишь на животе остались следы зубов. Словно огромная челюсть раскусила фурию напополам.

А он, боевой маг, экселенц магии Земли, даже не заметил, как это произошло. Вторые Глаза не увидели никакого волшебства.

— Невкусный! — завопил кто-то радостно сверху ближайшей друзы. — Ацедий, он совсем невкусный!

А вот, кажется, и ответственный за разделение Продолжающего.

Тот, кого блондин назвал «Гула», спрыгнул с друзы и приземлился рядом с парнем. Нехорошо. До прямого визуального контакта Джетуш не почувствовал присутствия еще одного существа, а ведь после смерти фурии он сразу обострил чувства.

Девушка. Гула — девушка. Девушка с длинными фиолетовыми волосами, развевающимися в воздухе крыльями гигантского орла. Внешность более человеческая, чем у Ацедия, но два зрачка в каждом глазу и свисающие с локтей тонкие жгутики с шариками на концах, покрытые мелкими иероглифами, заставляли думать о драконах Востока. Тех самых, по которым специалист Фа.

Аура полностью черная, без разводов как у Ацедия. Неподвижный черный кокон. Словно готовится вылупиться нечто страшное,нечто, которое лучше никому никогда не видеть.

Обнаженную грудь крест-накрест перехватывали ремни, оканчивающиеся на поясе, состоящем из зеркальных ромбов. Короткая юбка ничего не скрывала, при каждом движении Гулы демонстрируя женское естество. Девушка без капли стыда присела на корточки, потыкала пальцем в останки фурии.

— Невкусный! — закричала она. — Ацедий, он невкусный! Я хочу вкусненького, Ацедий, вкусненького!

— Еще не время, Гула. — Блондин коснулся ее волос и приказал, глядя ей в глаза, когда она посмотрела на него снизу вверх: — Спи, Гула. Спи, и пускай тебе приснится хороший сон.

Глаза девушки закрылись, она опустилась на янтарную землю, тихонько посапывая. Ацедий покачал головой.

— Такая непослушная, — блондин обезоруживающе улыбнулся Джетушу. — А тебе рано умирать, Элемент… Постой, что ты делаешь?

Джетуш свел ладони вместе, создавая вокруг них огненный шар, окруженный ледяными ромбиками. Лед не таял, несмотря на высокую температуру фаербола.

— Не стоит, Элемент, — Ацедий заулыбался и шагнул к Джетушу, успокаивающе поднимая руки. — Ты только заиграешься собственной силой, и не нужно… А-а-а-а-а-а-а!

Огнешар ударил по левому боку Ацедия, закутав блондина в пламенное одеяло. Парень рванул вправо, пытаясь выйти из зоны поражения огненного заклятия, но там кружились ледяные ромбики, угодившие ему прямо в голову. Ацедий изумленно моргнул — и верхняя часть его туловища оказалась полностью заморожена. Охваченный снизу огнем, а сверху застывший под воздействием льда, парень упал на камни, дрыгая ногами.

Джетуш усмехнулся.

«Заиграюсь собственной силой, говоришь? Не нужно? Как по мне, так очень даже нужно!»

Он посмотрел на мирно спящую Гулу. Она так легко повиновалась вербальному приказу? Использования Силы, стихийной или псионической, Земной маг не ощутил. Гула заснула не потому, что Ацедий изменил содержание стихий в ее организме или послал психический императив. Заранее наложенный гипноз? Вполне может быть. Если она под гипнозом, то блондину ничего не стоило отдать ей распоряжение, которое наверняка будет выполнено. И без всякой магии.

Впрочем, пускай Гула, неведомым образом «слопавшая» половину фурии, лучше спит, чем бодрствует. Он ведь так и не понял, как она поглотила Продолжающего.

— Странно…

Джетуш нахмурился и попятился. Странно, говоришь? Еще бы! Ему не рассуждать, а разлагаться надо — но блондин, отряхивающий сажу с ног, говорил спокойным, вполне обыденным тоном, и выглядел совершенно невредимым.

— Больно — и не скучно. Почему так? — Ацедий неспешно поднялся с камней. Потрогав небольшую льдинку на реснице, парень радостно посмотрел на Джетуша. — Скука — всегда бессмысленна. Но сейчас вроде бессмысленно — но не скучно. Я не понимаю… Аргх!

Земной маг не мелочился. Он использовал Силу, которой владел лучше всего, — два каменных нароста в виде плит выросли по бокам Ацедия и моментально сомкнулись, сплющивая все, что было между ними. Одно из простых и быстрых заклинаний боевой магии Земли не подвело и на этот раз.

Так, по крайней мере, показалось поначалу.

— Назад… — прошелестел уверенный голос.

Плиты вздрогнули и медленно стали втягиваться обратно в землю. Джетуш застыл. Никто еще не мог обратить Каменный Пресс. Встретить его контрзаклятием, прикрыться магией Защиты, разрушить другим боевым заклинанием — но повернуть так, чтобы магия не просто рассеялась, а начала действовать в обратную сторону? Следствие, шаловливо подмигивая причине, пыталось поменяться с ней местами? Нет, совершить такую волшбу никто из магов Равалона не мог. Время не течет вспять. Росток пробивается из-под земли и плодоносит, а не наоборот. Никакое заклинание нельзя заставить течь наоборот. Все равно что барану погнать на пастбище стадо пастухов — может, в каком-то из бесконечного сонма миров Мультиверсума так и происходит, но не в Равалоне, где волшебство подчиняется неизменным правилам и законам. Время чудес сгинуло вместе с Предначальной Эпохой, а то, что осталось, ушло с чудесниками, жившими, как гласят легенды, на заре Первой Эпохи.

— Если не ошибаюсь, Элемент, твое имя — Джетуш Малауш Сабиирский, верно? — спокойно, словно уточняя в таверне состав блюда, спросил Ацедий. Будто не его Земной маг только что пытался превратить в фарш…

Он быстро прикинул расстояние. Метров восемь, должно получиться. Сосредоточиться. Направить в руки весь поток энергий, идущий от ног вверх по ауре. А затем размахнуться и выбросить свой кулак в сторону парня.

Ацедия отшвырнуло назад. В грудь, соткавшись прямо в воздухе, врезался пудовый каменный кулак, точная копия кулака Джетуша. Сила удара оказалась такова, что парню должно было пробить грудную клетку и вывернуть ее наизнанку. Так и произошло, Джетуш внимательно следил за действием своего заклинания, с огромной скоростью абсорбирующего каменную пыль со всех окрестностей в радиусе километра в мощный удар. Ошибки быть не могло: он поразил заклинанием и внутренние органы, и внутренние потоки тонкого тела. Без соответствующей Защиты ничто не могло уберечь Ацедия от смерти, а Защиты не было.

Однако…

— Восстановиться…

Он не должен был говорить — подстраховавшись, Джетуш направил часть пыли в гортань, застыв, она превратила рот Ацедия в каменную пещеру. Особыми заклинаниями блондин мог сосредоточить свою магию и жизненную силу в определенной части тела или ауры, не подвергающейся непосредственно физическим атакам, а после вербально активировать ее, регенерируя или обращая магические процессы (хоть он и не мог сделать последнего, но ведь сделал!). Но с окаменевшим ртом особо не поразговариваешь. Откуда же берутся слова, произнесенные, без сомнения, именно Ацедием?!

— Мне сказали, что я должен просто задержать тебя, Элемент, продержать в моем Пекатуме столько, сколько понадобится. — Блондин, оскалившись, погладил себя по груди — целой и невредимой, без следа рваной раны. — Но мне не сказали, что удерживать тебя будет так увлекательно. Все бессмысленно и все скучно — ведь ты даже не понимаешь, что я говорю, да? Я ничего не скрываю — а ты ничего не понимаешь. Слова, полные смысла для одного, являются бессмысленными для другого. А вдруг они бессмысленны и для первого? Вдруг и я ошибаюсь, что понимаю себя? Бессмыслица производит бессмыслицу, бессмыслица понимает бессмыслицу. Все бессмысленно — а, значит, скучно.

Задержать. Это плохо — кто-то за пределами куба сейчас подвергся атаке, а Уолт и Эльза наверняка полезут в бой, Уолт будет стараться защитить Эльзу, Эльза будет стараться не дать Уолту пострадать, они просто допустят ошибки, они наверняка допустят ошибки…

Боевой маг, допустивший ошибку, — мертвый маг. Не всегда, но настолько часто, что можно выдавать медальоны с такой надписью каждому студенту кафедры боевой магии. Он старался внушить каждому ученику, что ошибаться нельзя никогда и ни при каких условиях. Но опыт, плод ошибок и разочарований, треклятый опыт требовал, чтобы каждый познал этот постулат индивидуально. И слишком часто — познал, глядя в лицо Жестокосердному Анубияманурису, главному богу смерти Серединных земель.

Пока он лихорадочно размышлял, тело действовало само, точно заведенный гномий автомат. Жесты и Слова подчиняли токи Тверди — и вздыбливалась земля, жерлом проснувшегося вулкана обрушивая на Ацедия раскаленные сгустки камней. Грохот серии взрывов обрушился на ушные перепонки, но Энергетическое Поле поспешно убрало акустическое раздражение, способное помешать правильному плетению заклятий. Сливаясь в единый, утробный гул, вплетаясь в рокот разъяренной земли, грохотание камней заставило бы истово верующего смертного пасть на колени и молиться богам, своим и чужим, Младшим и Старшим, умоляя уберечь его и семью от Судного Дня.

Короткие резкие взрывы сопровождали прикосновение камней к Ацедию, и парень кричал без остановки, кричал от боли — и одновременно от удовольствия. Сладкое безумие качалось на плечах заключившего Джетуша в куб, и Ацедий наслаждался этим безумием. Он сам бросался на летящие в него камни, сам подставлялся под взрывы, сам умирал, снова воскресая. Самозабвенно купаясь в гранитных осколках и огне, сотрясаемый новыми ударами, Ацедий будто позабыл обо всем на свете, восхищаясь и наслаждаясь происходящим как деревенский мальчишка, впервые попавший в красочную столицу. И гремело радостно на весь куб сквозь громыхание земной Стихии:

— Восстановиться!.. Восстановиться!.. Восстановиться!..

Джетуш напрягся. Сейчас!

Отступая, он уводил блондина все дальше и дальше от стены куба, где спала Гула и валялись останки фурия. И соткавшийся из воздуха и пыли бур, в центре которого крутилась октариновая гексаграмма с багровыми Фигурами на концах острых лучей, беспрепятственно ударил по темно-серой пелене. Бур с силой вгрызался в преграду, Фигуры ярко сверкали, отражая характер Воплощения Элементалей, из которых черпали Силу для заклинания: покрытый магическими татуировками Грифон Гор яростно распахнул крылья и встал на задние лапы, грозным клекотом предупреждая мир, что он не в духе; Змей Рек задрожал бесконечными чешуйчатыми кольцами, поблескивая сквозь могучие изгибы тела зелеными глазами, и не разобрать — собирался он улечься отдохнуть или готовился к броску; Кабан Лесов рыл копытом землю и морщил пятак, принюхиваясь: нет ли поблизости вкуснятинки? — и не доморощенные желуди вперемешку с трюфелями были ему нужны, а живая плоть животного или, что намного вкуснее, смертного; мчался в вышине аэра Орел Небес, играя с богами ветров в пятнашки, и тень от его крыльев могла скрыть целый город от Солнца, погрузив жителей в беспричинный и безостановочный ужас; неслась в лазурных океанских просторах Акула Морей, и с уважением уступали ей дорогу кракены и левиафаны, зная, что не ведомы Акуле ни страх, ни боль, если кидается она в бой; нежился в раскаленных потоках Барах Вулканов, всеми десятью телами погружаясь все ближе и ближе к мерно стучащему Сердцу Мира, неистовым жаром превосходящему дарящее Равалону свет Солнце — и завидовали Бараху солярные боги, ведь им доступно лишь эфирное отображение светила, к которому никогда не прикоснуться, поскольку Тва́рцом положен запрет на дороги из Небесного Града в физический космос. Фигуры пылали, эфирными путями сквозь толщи реальности впитывая энергии Воплощений элементалей, а дальше преобразованная Сила, отражая характер и аспект могущества Воплощения, вливалась в бур, многообразием магических энергий усиливая его действие.

Благодаря Вторым Глазам с дополнительными Далеким Взором и Усилением Окоема Джетуш мог одновременно следить и за действиями Ацедия, терпеливо приближающегося к нему сквозь взрывы, и за буром, сверлящим куб. Земной маг понимал, что главное сейчас не победить опасного противника, а вырваться из ловушки и объединиться с остальными. Наготове было заклинание, способное мгновенно перенести его к разрыву в стене куба, как только бур справится со своей работой. Главное, чтобы Ацедий не заметил.

Но он заметил.

Блондин неожиданно сделал сложное движение руками и телом, будто обтер себя ладонями от головы до ног. Еще он что-то сказал, но так тихо, что даже усиленный магией слух Джетуша не разобрал. В следующее мгновение все находившиеся рядом с Ацедием камни взорвались, скрыв парня в облаке огня и пыли, и, что было совсем невероятно, — укрыв от Вторых Глаз его ауру. Ацедий стал неосязаем для чувств Земного мага, обычных и магических, и Джетушу ничего не оставалось, как ударить по огненно-пылевому облаку Клетью Заточения, надеясь если и не заточить врага, то хотя бы выявить, где тот находится. Взвился вертикальными жгутами поток бирюзы, поползли по жгутам горизонтальные багровые шнуры. Магическая клетка сжалась, просеивая огонь и пыль, жадно отыскивая добычу. Клеть при правильной вязи могла удержать и сжечь Вестника — а в своем плетении Джетуш не сомневался. Вот Уолт и Эльза потеряли бы сознание, попробовав создать такое заклинание, не выдержав напряжения от удержания нужного количества Силы при переходе от ноэмы к гиле.

Хорошо, что он сражается с Ацедием, а не они…

Клеть Заточения схлопнулась, никого не поймав. Полыхнув напоследок белоснежным пламенем, заклинание рассеяло огненно-пылевое облако. Груда опаленных жаром каменных осколков — и ни следа блондина!

Где он? Где?!

Искать долго не пришлось. Часть Локусов Души перестала подрагивать — значит, перестала действовать используемая этим участком магия. Энергетическое Поле работало, земля была готова послушно лепиться в смертельные формы, магический слух вылавливал все звуки, Вторые Глаза отслеживали потоки чар… Бур!

Он посмотрел на пытающееся пробить дыру в призрачной пелене заклинание в тот момент, когда Ацедий небрежно коснулся спрессованных в сверлящее единство воздуха и пыли (ладонь тут же просто порвало на кровавые куски, оставив лишь раздробленную кость из запястья), и приказал:

— Распад.

Форма заклинания треснула, воздушные и земные элементали разлетелись в стороны, давая свободу режущему ветру. Фигуры гексаграммы неистово заревели — на одном из тонких уровней единства мира Воплощения почувствовали, как кто-то неправильно, вопреки ритуалу рвет связи с магическим отражением их Силы. Бур распался на составные чары, но из гексаграммы по Ацедию ударил луч октариновой Силы, такой яркий, что можно было ослепнуть, задержав на нем взгляд. Джетуш перестраховался, не будучи уверен, что сможет защитить сверлящее стену заклинание, реши Ацедий его разрушить, вернее, совершенно уверенный, что не сможет. Чистая Сила Фюсиса тараном обрушилась на блондина, смяла его, впечатала в стену, только что подвергаемую воздействию иной магии. Даже если Ацедий собирался что-то сделать, он просто не успел — сокрушительный поток волшебной энергии растворил его тело в своих завихрениях. А следом луч гексаграммы обрушился на вздрогнувшую под ударом призрачную пелену.

Голова налилась сочной болью, чавкающе перебирающей одинокие мысли. Удерживая ряд мощных заклинаний, держа в полной готовности еще десяток не менее мощных, Джетуш выкладывался на полную. Он щедро делился со сформированными чарами Силой, укреплял гиле заклятий неустанным движением ноэзиса — все для того, чтобы наверняка победить.

Как тогда, на Алых Полях. Нет времени на Сакральную Геометрию, нет под рукой надежных амулетов и артефактов, боги не отзовутся, скрытые от молений незримым покрывалом, набрасываемым Гинекеем на захватываемые земли. Жарко там было. Но опаснее? Вряд ли. Все те Твари вкупе с Матроной не сравнятся с Ацедием. Хотя сейчас ему не нужно себя сдерживать, чтобы увидеть, как отреагирует на изменение обстановки Уолт, как поступит ученик, ограниченный в магии и действиях.

Но куда подевался блондин? Неужели удар Силой Фюсиса был для него слишком силен? Что-то не верится. Затаился, ждет… Чего? Следующего шага Джетуша? Подкрепления — если действительно поток чистой энергии Природы оказался ему не по зубам? Гексаграмма продолжала беспрепятственно посылать в дрожащую стену новые и новые импульсы Силы. Казалось, будто еще чуть-чуть — и преграда рухнет, ловушка сломается, можно будет поспешить на помощь ученикам и остальным!

Он решился. Чего бы ни ждал Ацедий, но лично у него не так много времени. Враг желает увидеть, на что способен Земной маг? Хорошо, сейчас увидит!

Джетуш слегка притопнул ногой, заставив землю вокруг заколыхаться, свел руки, покрытые каменными наростами, вместе. После движения ладоней в воздухе застыл порожденный ими эннеариновый след, не спешивший исчезать. Воздух стал подрагивать в такт земле, вспыхивая голубым. Слова сплетались в Высказывания, удерживая Силу, словно туго натянутую тетиву, — и стрела-заклинание, готовая поразить цель, упруго дрожала, собирая накатывающиеся волны Силы в одну точку, острую, словно меч бога войны Мареса. Джетуш работал на ноуменальном уровне создания заклятий, одними мыслеформами творя магию. Так уходило меньше времени на волшбу, пускай и не настолько точную, как если бы он помогал себе внешними ритуальными действиями, но это позволяло на физическом уровне удерживать полное разрушительных заклятий магополе, готовое обрушиться на Ацедия, вздумай тот внезапно появиться. Если они и не удержат парня, то хотя бы задержат.

Так он думал. Нет, так он надеялся.

Под напором энергии Фюсиса стена прогнулась любовницей, приближающейся к пику страсти. Устояв перед стремительным выпадом Фа, куб не выдерживал осады, устроенной по всем правилам магического искусства. Значит, основы не потрясены, и показавшееся чудом все-таки имеет в основании рациональное зерно, только скрыто оно под многими слоями, на преодоление и понимание которых уйдет уйма часов. Будь у него время, Джетуш даже попытался бы разобраться в хитросплетениях чар, породивших куб, но времени не было, совсем не было.

Он слегка развел ладони, между которыми пойманным светлячком затрепетал маленький огненно-красный шарик. Сейчас он помчится в сторону гексаграммы, наполнит ее Силой, достаточной для того, чтобы уничтожить средних размеров поселение — этого должно хватить на то, чтобы вырваться за пределы куба.

Сейчас…

— Поиграли — и хватит, Элемент.

Когда он успел?!

Небрежно разорвав Энергетическое Поле, поплывшее клочьями тумана, Ацедий шагнул к не успевшему отреагировать на его появление Земному магу. Вот только что перед ним никого не было — а вот в течение мельчайшего мгновения времени маленький бесцветный вихрь разросся до размеров врага, и улыбающийся блондин спокойно преодолел магическую защиту, словно и не существовало ее, этой защиты, будто Джетуш не корпел над ней долгими месяцами, оттачивая Поле до совершенства, а работал над ним спустя рукава, точно пьяница-карлик, гулявший на аванс всю неделю, отведенную на заказ, и создавший вещь часа за три до прихода клиента.

Две Четверицы ударили по Ацедию, прежде чем тот подошел к Магистру, но они оказались бесполезными: водяные путы скользнули по ногам и оплыли безвредными каплями, а каменные столбы, потянувшиеся из земли, замерли, когда Ацедий пнул ближайший. При этом он опять что-то шептал, и никакая магия не помогла Джетушу разобрать, что именно.

Гневными богинями, преследующими нарушителя законов смертных и богов, взвыла земля под ногами Магистра, когда тот выпустил шарик прямо в замершего напротив врага. Сконцентрированной в шарике энергии было много, намного больше, чем в потоке, испускаемом гексаграммой в стену, а недавно потока хватило, чтобы уничтожить Ацедия, стереть его, хотя бы и ненадолго, и тогда шарик должен тоже…

Блондин со скоростью уклоняющегося от удара Меченого пригнулся, кривящиеся в усмешке губы разлепились — и шарик исчез в провале рта, сгинул неприкаянной душой в Пещере Хеель, одном из адских посмертий, где на выходе блуждающих по ледяному лабиринту грешников ждет притаившийся Пес Гаарм, в желудке которого выбравшейся из Пещеры душе предстоит отмучиться еще тысячу лет.

Шевельнулась нижняя челюсть. Ацедий задумчиво жевал, не обращая внимания на потрясенно разглядывающего его Джетуша. Как так? Проглоти такое Маг-Дракон из седой древности — и крылатую бестию просто разнесло бы на мелкие кусочки! Подобный энергетический удар мог серьезно ранить Младшего бога, а Тварь просто развеять по ветру. Концентрированная боевым магом второго разряда Сила — это не шутки. Еще одно изнасилование естественного порядка? Еще одно чудо?

— Никогда не понимал Гулу, но в этом что-то есть, — задумчиво протянул Ацедий. Ему было весело.

Джетуш отпрянул назад, пытаясь разорвать дистанцию, но блондин оказался быстрее. Земной маг еще не успел активировать заклинание Каменных Копий, как парень схватил его за горло, с легкостью, словно Магистр стал легче пушинки, приподнял, и тоном, не терпящим возражений, велел:

— Довольно.

Вся бурлящая вокруг Джетуша магия, все вибрации Силы, всякая волшебная активность — все пропало. Сгинуло провалившимся за горизонт Солнцем, уступающим место Луне, испарилось неупокоенным призраком на рассвете. Силовое Поле, вихри Земной магии вокруг рук, Вторые Глаза, усиление чувств, тянувшиеся к гексаграмме нити, ряд Заклинаний, почти воплотившихся и готовых обрушиться на Ацедия — не осталось ничего. То, что сделал блондин, изгнало используемую Джетушем магию, как боги смерти забирают жизнь у смертного. Неожиданно. Это всегда неожиданно, даже если ждешь появления Жестокосердного на смертном одре. Неожиданно и неотвратимо.

Джетуш попытался пошевелиться. Не получилось. Глаза застлала черная пелена, тело словно стало каменным — и отнюдь не из-за магии Земли. Парализованные неведомым образом мышцы отказались слушаться. Боевой маг напрягся изо всех сил, но наведенную Ацедием блокировку (как?! как он это сделал?!) прорвать не смог. Взамен почти всемогущих магических энергий пришла пустота, наглая и довольная. Он почувствовал себя во власти могучих сил, превосходящих его существование, существование жалкого насекомого, пожухшего листа на ветру, капли в бушующем море. Давнее, забытое ощущение — из тех далеких дней, когда мальчишка Джетуш и представить себе не мог, что в будущем сможет соткать огнешар, и не какой-то там несчастный пламенный шарик, которым забавляет простой народ на ярмарке старый колдун Гиграс, а неистовый фаербол, прожигающий незаколдованный рыцарский доспех.

Гексаграмма погасла, поток чистой Силы Фюсиса напоследок вялой волной уткнулся в стену и крошечными мальками растекся по токам энергий долины. Напоследок Фигуры издали утробный рев, снова недовольные тем, что кто-то посмел потревожить их эфирные связи с материальным миром (пускай материя Подземелья и отличается от материи мира смертных, но и здесь она служит материалом для форм бытия). Отражения Воплощений Элементалей ушли, ушли безвозвратно — для создания Фигур Джетуш прибегнул к тщательно хранимым запасам, созданным в ходе сложнейшего ритуала, и повторить его в ближайшее и не очень время Земной маг никак не мог, требовалось особое расположение звезд, которое бывает раз в столетие.

Ацедий разжал пальцы, и Магистр, задыхаясь, мешком с камнями рухнул на землю. Тело откликнулось болью в суставах и нытьем отозвавшихся наконец мускулов. Улыбаясь и бормоча: «Бессмысленно, но забавно, бессмысленно, но нескучно, бессмысленно, но весело!» — блондин отошел на три шага от Земного мага и уселся на янтарную землю.

Он стиснул зубы, переживая жгучее, как положенный палачом в глаз уголек, чувство позора. Боевой маг! Второго разряда! Использовавший могущественные разрушительные заклинания! Земной маг — лучший чародей Земли и Тверди во всем Равалоне! Не без оснований называемый в Мидгардополисе Убийцей Тварей!

Проиграл.

Позорно проиграл.

И жив лишь потому, что зачем-то еще нужен живым. Будь все иначе, он был бы мертв — мертвее всех Тварей, посланных им в посмертие.

Джетуш сжал кулаки.

А ведь Ацедий прав. Поиграли и хватит. Действительно хватит. Он и так потратил зазря огромное количество Силы, не нанеся врагу ощутимого вреда. Пора стать предельно серьезным.

Джетуш поднялся. Ацедий не сдвинулся с места, с любопытством следил за чародеем. Блондин был уверен в своей безнаказанности и явно не ожидал, что «Элемент» сможет удивить и тем более — победить.

Ну что же, посмотрим.

Джетуш Малауш Сабиирский, лучший маг Стихии Земли Равалона, выпрямился. Расправил плечи. И стал предельно серьезен.

Он ударил всеми простыми боевыми заклинаниями, которые оставались скрытыми в ауре. Простыми — для него, конечно. Уолту или Эльзе половины хватит, чтобы полностью опорожнить Локусы и ауру. Из земли поползли приобретшие прочность стали стебли, и Травяные Копья пронзили ноги Ацедия, удерживая его на одном месте. Руки Огня голодными волками впились в живот, Шквал Ветра вцепился в горло, словно Дикий упырь, Цепь Молний рычащими угрями помчалась по рукам, Крик Вильгельма ударил по барабанным перепонкам, за ним последовали Молот Табула, Рев Тьмы, Светлое Изгнание, Купель Смерти, Пики Витгенштейна, Северные Агнцы, Скорпионы Эльдора, Глефа Ярости и другие, другие, другие… Пульсаров, огнешаров, ледяных стрел, водяных хлыстов, воздушных ям и каменных ядер Земной маг выпустил столько, что мог разбить войско королевства средних размеров, если бы Номосы Конклава не запрещали боевым магам участвовать в сражениях смертных.

Но всей используемой магии не хватило для уничтожения Ацедия. Тот бесновался посреди магического светопреставления, словно одержимый Тьмой и Мраком гоблинский шаман из Восточных степей, и, несмотря на хлещущую из многочисленных ран кровь, не собирался умирать. Скорость его регенерации могла сравниться, наверное, со скоростью восстановления тела Бессмертного, явившегося в мир смертных, Онтическим Эфиром. Но блондин отнюдь не Бессмертный — ни бог, ни убог.

Тартарарам с ним. Пусть веселится, как умалишенный. Ведь Ацедий еще не испытал мощь основного удара.

Пока элементарные и легкие боевые заклинания бесноватым градом сыпались на блондина, Джетуш плел основные чары. Несколько синхронных магоформ совсем не проблема для мага его класса. Сложностью некоторых чар восхитились бы даже Архимаги Конклава, но одновременно поразились бы: такая плотность магических энергий не может не аукнуться на нормальной работе Локусов Души и телесном здоровье. Но Земной маг понимал, чем рискует.

Ради победы он был готов на все.

Сначала потихоньку из ноздрей посыпалась пыль — неприятно, но терпимо. Но когда в пыльное облако стало обращаться его тело, когда он стал терять человеческий облик, превращаясь в груду крупиц — железных крупиц, — тогда противно-режущая боль от перевоплощения захлестнула сознание полностью. И маг хотел закричать, но кричать уже было нечем, нечем было и видеть, но он — видел, видел и контуры тающего комплекса заклинаний вокруг врага, и трескающиеся под ударом пролетевших мимо цели заклятий друзы, и уползающую подальше от эпицентра буйства чар многоножку, и фурию, все так же пытающегося пробить стенку куба бесполезным здесь копьем…

Расплываясь бесформенной массой над клубком магического трехцветья, внутри которого магия Джетуша пыталась справиться с одним-единственным противником, Земной маг подумал, что главная проблема Удария, одного из его лучших учеников в геомагии, который сумел подчинить чары Железной Бездны, но никак не мог подобраться к следующему, высшему уровню этой магии, в том, что для овладения Смертным Железной Бездны нужно суметь вытерпеть эту ужасную боль, сопровождающую преобразование тела, достойного трансформаций материи в тиглях и колбах алхимиков. И дело не просто в физической боли, ее Ударий, любитель подраться, мог вытерпеть. Смертный Железной Бездны, как и подобная магия, которой великолепно владеют члены Стражей Системы Конклава, входящие в отряд «Богадельня», разрывает в первую очередь эфирные нити тонкого тела, и боль от разорванных связей ауры и тела физического не идет ни в какое сравнение с обычной болью.

Это как получить щелчок по носу — и боевым молотом по затылку.

Дыхание Жестокосердного Анубиямануриса ледяным ветром веет в спину, когда смертный теряет свое привычное физическое существование и перестает быть просто смертным, но становится — Смертным Железной Бездны.

В свое время, использовав это заклинание, Джетуш одолел Каменных Змей горы Арай. Слабее, чем Горные Змеи, но куда более умные, обладавшие зачатками магических способностей, усиленных отпечатком покинувшего гору бога, они чувствовали себя чуть ли не Бессмертными, диктуя свою волю жителям окрестных деревень, пока по просьбе повелителя этих земель, герцога Людвига дэ-Тура, чей личный маг погиб, пытаясь изгнать Змей, Школа Магии не прислала специалиста. Чародей герцога был отомщен и мог радоваться в посмертии — уверенные в своей всесильности Каменные Змеи ничего не смогли сделать Джетушу, обратившемуся в Смертного Железной Бездны.

Но Ацедий — он опаснее Каменных Змей.

Намного опаснее.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В этот миг все и началось.

Прямо по разделяющему долину и Подземелье рубежу вытянулась золотая нить, похожая по структуре на паутину пауков Адских джунглей — словно состоящая из многочисленных, крепко скрепленных восьмиугольников. Сплетенная из паутины сеть легко могла выдержать слона с лопнувшими висками или выстрел из катапульты, но здесь и сейчас плелась не сеть. Из золотой нити в небеса вылетела серебряная крошка, мигая вечерними звездами, следом начала трескаться, словно стекло, сама реальность, нагромождением хрустальных осколков возводя новую границу между обиталищем Соратников-шахтеров и Основой Нижних Реальностей.

Кристаллообразная насыпь росла быстро, словно политые живой водой волшебные бобы. Оранжевое небо, отражаясь в битом стекле действительности, окрасило оставшихся вне долины Глюкцифена, фурий и таггора желто-красными переливами. Окрасило — и заставило застыть в вечности, словно подвергнув их Обретению Покоя. Все застыло по ту сторону треснувшей реальности, замерло таким, каким было в тот миг, когда долину отрезало от Подземелья: Глюкцифен дергал себя за бороду и правое ухо, фурии с каменными лицами устремились в зону Инфекции, тагорр распахнутой пастью напоминал Адские Врата — но когда Уолт и Эльза заходили в долину, убоговская креатура начала закрывать пасть. Великая Река Времени наткнулась на препятствие и замерла, раздумывая, что с ним делать.

Уолт невольно вспомнил лангарэевскую Пелену.

Не похоже, правда, — но в то же время до ужаса похоже.

Магистр ударил не раздумывая. Может, опять напали Хирурги, может, еще один убог жаждал разобраться со смертным, может… Много чего могло быть. Но не было времени на размышления. Сгусток магической энергии приобрел форму, гиле воздуха затрещало, подчиняясь ноэме и ноэзису. Плеть голубой молнии хлестнула по стеклу, оставив на стене пульсирующий октарином поцелуй. В ответ стена выгнулась выпуклостью на месте удара, потянулась потрескавшимся хрустальным наростом. Будто стеклянный драконас из Ничейных земель издевательски показал язык.

Багровая шестиугольная звезда врезалась в стекло рядом с поцелуем, растеклась огненной кляксой — и застыла, очутившись в дымчатых кварцевых объятиях. Эльза выдохнула, вскинула руки в новом Жесте, готовя новый удар, Уолт зашептал Слова, призывая как атакующие, так и защитные заклятия. Вокруг девушки вспыхнул жемчужный ореол, восемь языков золотисто-желтого пламени медленно потянулись из земли под ногами, на кончиках пальцев заблестели чары Света. Уолт видел, что Эльза старательно выдерживала последовательность запутанных пассов, стараясь максимально использовать доступные ей запасы Силы. «Нельзя задействовать Копье Богов? Тогда создам заклинание не менее великое и могучее!» — так и читалось в решительном взгляде девушки.

Поле Сил, возвышенно называемое древними волшебниками «Великим Дыханием Мира», задрожало и чуть ли не зазвенело от мощности и сложности закружившейся в бешеной круговерти магии. Эльза едва удержалась на ногах, Уолт чуть не налетел на стеклянную стену. Чужие чары властно заявили о себе — непонятные, непривычные, неподвластные. Тугой узел посторонней волшбы втянул в себя созданные Магистрами магополя, обескровив творимые формы заклинаний.

Уолт быстро обернулся — и увидел белое, как снег, мерцание, погребальным саваном окутывающее элхида и охранявших психомага фурий. Псионик дернулся мухой в паутине, пытаясь вырваться из окружавшей магии, но не смог сдвинуться с места. Щупальца зашевелились; судя по начальным движениям, они готовились сплести узор, закрепляющий контур заклинания эль-элхида, пропуская через него его психомагию. Но Райхгер не успел. Вспыхнул невообразимой цветовой гаммой и тут же погас выросший из-под земли цилиндр, внутри которого оказался ментальный маг с охранниками. Никуда не исчезавшее сияние, лишь на миг скрытое цветовым взрывом цилиндра, поземкой обволокло Цфик-лай-Торага и Продолжающих.

Слова застряли в горле Уолта — Слова, необходимые для Защитных чар. Это было недопустимо для боевого мага, но увиденное далее могло заставить не то что Слова, но и Жесты, и вообще мыслеформы застыть.

Вторые Глаза видели всю магию вокруг, все энергии Поля Сил, колышущегося вокруг смертных и друз задумчивыми волнами. Они видели цилиндр, сотканный из колючей магии (именно колючей! при взгляде на составляющие ее чары эфирный взгляд словно что-то царапало), видели, как цилиндр питается вырываемыми из колдовских полей энергетическими частицами — но они не видели, откуда берутся энергия и материя для костей, суставчатых костей, которые начали прорастать внутри цилиндра. Как сказали бы философы Роланской империи, осмысливающие, откуда взялись Хаос и Порядок, из которых сотворено все сущее: «Ex nihilio» — «Из ничего».

Суставчатые подрагивающие кости, белые, как сияние вокруг элхида и фурий, появлялись из ничего, нарушая естественные и магические законы. И они не обращали внимания на объекты, находившиеся в той же самой точке пространства. Треснула друза, когда из нее (сквозь нее!) проросли костяные щупальца, блеснули разлетающиеся осколки, многократно преломив в себе недоуменно застывшего элхида. Замершие фурии никак не отреагировали, хотя их груди и животы просто разорвало. Ничего не успел сделать элхид, когда сразу четыре кости появились в его теле — по одной в плечах и бедрах. Психомаг вздрогнул, рванулся — и застыл, словно нанизанный на парализующую иглу папилионид-пожиратель, нечисть, похожая на бабочку, за которой с необъяснимым энтузиазмом охотятся эстет-нечистологи, желая пополнить коллекцию еще одним чудовищем.

Кулак Ветра, созданный Уолтом, ударил по цилиндру и отскочил, обиженно завывая потоками воздуха. За ним осторожно подкралось сплетенное Эльзой Разочарование Гиппия — малая форма Полного Разочарования, обнуляющая не все используемые в пределах колдовского поля чары, а лишь их часть, проделывающая своеобразный канал в магических плетениях, сквозь который может хлынуть иная магия. Создавший заклинание волшебник из Древнего Морского Сою за исходил из привычки чародеев ставить на Стихийные Щиты защиту от Полного Разочарования — и в кипевших тогда войнах Морского Союза с молодой Роланской империей маги Союза дали своим войскам преимущественный перевес, лишив империю примерно трети чародеев, прежде чем Разочарованию Гиппия нашли контрзаклинание. Впрочем, в итоге Союз все равно пал под натиском легионов империи: пока маги самозабвенно колошматили друг друга, простые смертные железом проложили роланскому императору путь к власти над западным побережьем.

Гм. Ну вот, опять отвлекся…

Разочарование Гиппия коснулось цилиндра, попыталось прогрызться через призрачную пелену, составляющую материал фигуры. Если бы заклинанию это удалось, то следом помчались бы, стремясь опередить один другого, боевые заклятия, готовые и помочь элхиду, и расправиться с вражескими чарами.

Если бы удалось.

Не удалось.

Разочарование Гиппия вскипело, скрутилось октариновыми жгутами и полыхнуло похожими на орочьи символы Тьмы знаками: кривляющейся перечеркнутой свастикой, означающей не ход Солнца, а пришествие Ночи; надменной совой, обозначавшей власть темноты не только у шаманов Восточных степей, но и в древних культах Первой Эпохи; трепещущее на ветру покрывало, которое везде считается символом отрешенности от внешнего мира, скромности и добродетели, везде, кроме орочьих орд под Великой грядой, прибегавших к образу покрывала для обозначения скрытых во мраке Сил; и саранча, но саранча не простая — шаманы Восточных степей верят, что в назначенный самой Судьбой день Адарис-Мрак и Адария-Тьма от совместного союза произведут существ, перед которыми малыми детьми покажутся Твари, и полчища чудовищной Саранчи сожрут Равалон, не тронув земли лишь поклоняющихся Мраку и Тьме.

Заклинание полыхнуло — и само собой распалось.

Внутри цилиндра двигавшиеся кости сложились в нечто схожее с позвоночником, на ребра которого нацепили элхида и фурий — и замерли. И на них начала прорастать плоть. Губчатое костное вещество, нервы, мышцы, кровеносные сосуды, органы (два сердца?! или показалось?), более мелкие пластинчатые кости, кожа и остальное — все так же ex nihilio.

Так не бывает! — возмутился разум.

Ну отчего же? — усмехнулись чувства.

Видишь — бывает. Еще как бывает. Единичный уникальный случай. Рай для идиографии. Но — есть.

Уолт покосился на Эльзу. Побледневшая девушка с ужасом смотрела на происходящее в цилиндре, но держалась. Поверх одних живых существ из ничего появляется новое существо? Пфе! После адских посмертий таким не удивишь! А если и удивишь, так нет времени всецело предаваться удивлению. Уникальный случай? Жать. Он опасен. Подлежит уничтожению. С ним не справился ментальный маг, опытом и Силой превосходящий и ее, и Уолта? Тем более опасный. Тем более подлежит уничтожению. Не ударим первыми — погибнем. Ударим — может, удастся выжить.

Ракура прочитал девушку, как магический Свиток. Символы — они не только в магии и мистике. Смертные постоянно используют знаки для передачи смыслов, осознанно и неосознанно. Эмоции, движения, поза — все выдавало в ар-Тагифаль готовность к неравному бою, в котором она не надеялась победить.

Нет, так дело не пойдет.

Уолту очень не хотелось, чтобы Эльза погибла.

И прежде чем он понял, откуда взялось щемящее чувство тревоги, прежде чем осознал, что беспокоится за Эльзу — не за боевого товарища! не за носителя Деструктора! за Эльзу, именно за Эльзу! — Уолт бросился к цилиндру.

Раньше нее.

Раньше ее заклинаний.

Поэтому он первым увидел, как вся копошащаяся на пронзивших элхида и фурий костях масса из мускулов и кожи, органов и кровеносных сосудов и прочего — как вся эта масса в один момент обрела отчетливую форму.

Огромный толстый человек, размерами под стать великану из пустыни Рун, безразлично посмотрел на Ракуру. Полностью голый, толстяк занимал весь цилиндр, где до этого спокойно помещались друза и смертный в компании с Младшими убогами. В теле человека сгинули эль-элхид и Продолжающие, они были поглощены жирдяем, как кипяток растворяет в себе сахарные фигурки. Аура элхида погасла в черно-серых течениях тонкого тела толстяка.

Для психомага погаснувшая аура означает только одно.

Нет больше психомага…

Цилиндр вздрогнул и треснул, не в силах удержать движущееся тело. Громадный человек колыхнулся навстречу бегущему Магистру, девятым валом плоти скрывая за собой оранжевое небо, Уолт метнулся было назад, швырнув навстречу врагу — конечно же врагу! кем оно еще может быть?! — приготовленную Четверицу, и…

…и очутился на холме посреди бескрайнего поля. Грязно-желтая трава, достававшая до колен, волнистыми полосами вздрагивала от горизонта до горизонта — без всякого ветра. Небо пропало. Не изменилось, не поменяло цвет, не раскинулось иномировым сводом — совсем исчезло. Место небес занял город. Перевернутый город: тянулись крышами к земле двухэтажные кирпичные дома, башни острыми верхушками задевали траву, купола храмов, посвященные неведомым богам, вгрызались в почву.

Неправильный город.

Неправильный мир.

Убоги побери, как он здесь очутился?! Почему перестали работать Вторые Глаза?! Где Эльза?! Где толстяк?! Субпространство? Слишком большое. Субреальность? Нарушены законы материнской реальности — Равалона. Иной мир? Гм, в который раз за сегодня он уже рассматривает этот вариант? Не было никакого Перехода в другое мироздание.

Тогда что это за место? Надо воспользоваться магией и определить…

Великий Перводвигатель! Уолт с трудом удержался, чтобы не завопить. Локусы Души молчали, игнорируя запросы Ракуры, скрывшись улиткой в раковине. Он чувствовал струящуюся по ауре Силу, мог показать, где сейчас больше всего собралось магической энергии — но Сила отказывалась повиноваться Уолту, наплевав на его ноэмы и ноэзис.

Между ними словно опустилась замковая решетка.

Думай, Уолт. Ты читал о таком. Во время обучения. Ты слушал лекции, тренировался на полигоне, общался с Магистрами с других кафедр, изучал трактаты по боевой магии и не только — и где-то точно встречал упоминание о подобном воздействии на тонкое тело.

Когда собственная Сила рядом, руку протяни — упрешься в невидимую преграду, и магия издевательски покажет тебе язык — не поймаешь, не поймаешь!

Вспоминай!

Одна из башен неподалеку взорвалась, поцеловала степь ураганом обломков. Из расколотого напополам здания на землю с грохотом свалилась огромная туша, влекущая за собой тонкие оранжевые нити. Уолт пригляделся, не переставая воссоздавать в памяти лекции, беседы и древние трактаты. Может, новые данные позволят лучше определить угрозу и ее источник?

Если эти новые данные не прикончат его раньше срока, конечно же…

Выпавшее из разрушенной башни существо поднялось и выпрямилось. Четырьмя руками оно походило на гильгамека, а лошадиным торсом — на кентавра. Голова вообще досталась ему от носорога. Чудовище огляделось и оглушительно заревело, заметив Уолта. Не прекращая реветь, оно бросилось к магу.

Ракура быстро огляделся, но ничего, что могло бы сойти за оружие, рядом не находилось. Даже кривой коряги. Гм, в кулачном бою с такой тварью лучше не сходиться.

Да, сейчас бы пригодились навыки мастера рукопашного боя Лан Ами Вона, телохранителя покоев императора Преднебесной. Помнится, Вон мог сойтись с взбешенным медведем без всякого оружия — и выйти из драки без малейшей царапины.

И, разумеется, Тахид не удержался:

Когда вознесся к Небесам,
Я не нашел Небес.
И потерял себя.
Все образы и мысли, что были мной,
Исчезли.
Осталась только истина.
«Да заткнись ты уже! И без тебя тошно!» — не выдержав, заорал Уолт сам на себя. Гул перерождений, стучавшийся в затылок, затих. Не вовремя, как не вовремя!

Гильносотавр (как обозвал про себя существо Ракура) приближался, замахнувшись правыми руками для удара. Тянувшиеся за ним нити натянулись, гильносотавр было замер — но рванулся вперед, резко вытащив из башни то, к чему нити тянулись.

Огромный пульсирующий мозг. Уолт, хоть и видел его до этого момента лишь на картинках (молчали реинкарнации, среди воплощений не затесалось ни одного элхида), сразу узнал: Сверх-Мозг, магически обработанная нервная система спинного иголовного мозга развившего до предела свои психомагические умения эль-элхида, еще при жизни носителя разрастающаяся до размеров слона и использующаяся после отделения от тела как телепатический координатор действий сообществ элхидов. Сверх-Мозг управляющего Совета, Сверх-Мозг полиции, Сверх-Мозг военных, Сверх-Мозг строителей, Сверх-Мозг магов и так далее — для каждой ячейки создавался своеобразный центр управления, объединяющий разумы элхидов в единое целое.

Ошеломляющая догадка стремительным глашатаем пронеслась в разуме Уолта. Неужели?! Но если так, то…

Гильносотавр был уже рядом. Он легко взобрался на холм, оставляя за собой растоптанную траву, и встал на дыбы перед Уолтом. Копыта опасно нацелились в голову Магистра. Один такой удар — и заказывай профессиональных плакальщиц!

Уолт напрягся. Если он ошибся…

Не хотелось, чтобы он ошибся.

Он в Подземелье. Разумной энергеме с распоясавшейся Тиэсс-но-Карана не удастся покинуть посмертия Нижних Реальностей просто так. Пробиться сквозь ауры Разрушителей, преодолеть Везде-и-Нигде с философствующим на бессмысленную тему Ангелом Небытия, избежать в Равалоне богов смерти, преследующих избежавших перерождения души, не попасться в лапы ведьмакам, некромагам, ловцам духов или, что хуже, собрату по ремеслу, боевому магу, развоплощающему неупокоенные души, — слишком много преград для неприкрытой могущественным заклинанием разумной энергемы. Слишком легко попасть в Белую Пустыню и Круговорот Рождений.

Если он ошибся…

Копье с тонким и длинным наконечником вонзилось в переднюю левую ногу гильносотавра, пробило ее насквозь. Брызнула кровь — привычный для сознания эквивалент того, что действительно потеряло существо.

Сконцентрированная воля Уолта дрожала. Дрожало созданное из воли копье. Какой-то частью себя боевой маг не верил, что задуманное удастся, что он верно догадался, какие чары окутали его разум — и неуверенность передалась копью. Оно замерцало, не обладая достаточной решимостью индуктора, и вернулось туда, откуда возникло. В сознание Уолта.

Магистр кубарем покатился с холма, уклоняясь от ударов раненого гильносотавра, который взбесился и попытался поймать человека нижними руками. Раненая нога мешала существу быстро двигаться, и Уолт с легкостью избежал захватов противника.

Оказавшись у подножия холма, маг быстро вскочил на ноги, оценивая обстановку. Он оказался прав в своей догадке, но это не успокаивало. Уолт понимал: все только начинается. Ведь в психомагии он полный профан, а почерпнутых из теории, а не на практике знаний может не хватить для ведения псионического боя на равных.

Ракура уже не сомневался, что, когда он бросился к цилиндру, на него обрушился огромной Силы ментальный удар, вбросивший его в искусственную психореальность, обладавшую статусом виртуальности по отношению к долине Соратников, где Магистра настиг псионический разряд. Там, в реальности Подземелья, пройдет пара секунд, а то и меньше, и брошенная Уолтом Четверица отлетит от мага буквально на несколько сантиметров — а здесь, в психореальности, созданной сообразно опыту, воображению и воле боевого мага, могут пройти года — при должном умении накладывающего психоэнергетическую ловушку на разум псионика.

Года!

Хотя появившийся гильносотавр неоднозначно намекал — ждать десятилетия никто не собирается. Ментальный удар погрузил сознание Ракуры в психореальность и создал для его разума угрозу, воплотившуюся в образе четырехногого и четырехрукого создания, направляемого Сверх-Мозгом. Вражеская воля, персонифицировавшаяся в существе, пыталась не просто подчинить себе сознание Магистра, но и уничтожить его. И вся психореальность вокруг служила ему поддержкой!

Успокоившийся гильносотавр воздел верхние руки и развел нижние в разные стороны. Оранжевые нити натянулись, по ним пробежали зеленые искры. Вражеская воля готовилась к новому удару. В каждой руке гильносотавра появилось по огромному топору. Лезвия — такими только слоновьи туши разделывать. Уолт сглотнул. Единственной защитой, которую ему удалось создать, сконцентрировав волю, оказался небольшой круглый деревянный щит с железным ромбом посредине. На ромбе гордо выпрямился василиск, и он собирался быть таким же гордым, когда топор разделит его на две части вместе с хозяином.

По здравом размышлении Уолт убрал щит и сфокусировался на оружии. Гладиус сменился длинным протазаном в тот миг, когда гильносотавр ринулся с холма вниз, на Магистра. Уолт застыл, выжидая.

Давай!

…Ментальный бой погрузившихся в психореальность магов не всегда заканчивается победой именно психомага. Если в мире магии Стихий и Начал большую роль играют именно чувства и разум с гиле и ноэмой, то в психическом мире на первый план выходят воля и ноэзис. Сильный духом и уверенный в себе смертный без всякого Дара в поединке воль может одолеть мага, если у того нет такой же силы воли. Другое дело, что обычно психомаги и иные маги, преодолевшие Двенадцатый уровень Великого Искусства, самоуверенны и обладают мощной волей. Но — шанс есть…

Гильносотавр, почти достигнув подножия, неожиданно прыгнул. Уолт не знал, собирается ли образ чужой воли обрушиться на него, перепрыгнуть и напасть со спины или еще что. Магистр увидел отличную возможность для контратаки и помчался вперед. Протазан вспорол воздух, руки заболели от непривычной тяжести. Гильносотавр рухнул чуть ли не на спину боевому магу, задел задней ногой плечо. Магистр упал, тут же покатился по земле, уходя от возможного удара. Но удара не последовало. Протазан упал на нити, и, повинуясь последнему волевому приказу Уолта, полученному за миг до того, как маг выпустил копье из рук, превратился в лезвие гильотины.

…Индуктор психомагического поля в психореальности кроме воли всегда использует дополнительные псионические средства: телепатией баламутит мысли, не давая сосредоточиться, телекинезом блокирует движение мышц в реальности, тем самым тормозя противника в психоэнергетической ловушке, насылает галлюцинации, сбивающие с толку. Опытный психомаг никогда не сводит атаку к одному лишь ментальному выпаду. Опытный психомаг, будь он хоть тысячу раз уверен в своей воле и решимости, всегда подкрепляет ментальный удар рядом психозаклятий. Ракура изначально боролся лишь с образом вражеской воли, никакого, кроме ментального, воздействия на сознание больше не было. Значит, враг — неопытный психомаг. Значит, только противостояние воль…

Лезвие упало, обрезая нити, разрывая связь между гильносотавром и Сверх-Мозгом. Гильносотавр взревел, развернулся, воздев топоры, и растворился в воздухе. Бесследно.

Уолт слабо улыбнулся. Повезло. Получается, что именно образ Сверх-Мозга — основа вражеской воли, а атаковавшее существо не более чем инструмент, нож в руке. Он выбил нож из руки. Что последует за ним? Новый нож? Меч? Секира? Или, что хуже всего, лук со стрелами — какое-нибудь чудовище с дальнобойными атаками?

Сверх-Мозг находился по другую сторону холма, и Уолт не видел, чем он сейчас занят. Но ждать, когда внезапно нагрянет новый враг, Магистр не собирался. Поднялся, осмотрелся. Ландшафт не изменился. Это точно доказывало, что психомаг попался никудышный. Цфик-лай-Тораг заставил бы саму психореальность напасть на боевого мага, не говоря уже о том, что мог сломать Ракуру и одной-единственной атакой. Другой уровень. Как и наставник, Райхгер в своей сфере деятельности достиг второго разряда, на что прямо указывала метка инициации на ауре элхида. Вряд ли, атакуя, северный маг мелочится и делает скидку на ментальную неразвитость оппонента.

Мелочился, поправился Уолт. Элхиды — не упыри. После таких ранений Райхгеру не выжить. Успей Уолт и Эльза оказать психомагу помощь, подлечи они его хотя бы Малой Рукой Исцеления, и эль-элхид имел бы шансы. Но психомаг поглощен человеком (человеком ли?!), и ему не помочь.

Интересное совпадение: убийца психомага сам оказался психомагом. Или…

Уолт осторожно выглянул из-за холма, высматривая Сверх-Мозг. Громада бело-серого вещества разбрасывалась нитями по ближайшим башням. Словно солнечные лучи тянулись к перевернутому городу из неба-степи. Зеленые искры кузнечиками запрыгали по нитям, устремляясь к бойницам башен, в которые нити ушли. Уолту не нужно было объяснять, что происходит. Чужая воля собиралась с силами и решила воплотиться сразу в нескольких образах.

Совершенно неопытный психомаг. Простейшее решение: где не справился один, справятся два, три, двадцать три… Но количеством образов с чужой волей не разобраться: толпа хоббитов, равная по массе огру, не завалит огра. Раздробившаяся на ручейки воля не одолеет полноводную реку решимости. Неопытный психомаг только попусту разъединил Силу.

«А ведь это шанс!» — осенило Уолта. Он прикинул расстояние от холма до Сверх-Мозга, бросил взгляд на башни, по которым в такт вздрагиваниям оранжевых нитей начали бежать трещины. Может получиться. Великий Перводвигатель, должно получиться!

Уолт быстро побежал к Сверх-Мозгу, на ходу пытаясь представить нужное оружие. Что-нибудь метательное… способное нанести множество повреждений…

Память услужливо подсунула образ. Не его память, не Уолта Намина Ракуры. Потеснив Тахида, Лан Ами Вон с гордостью напомнил о выдумке преднебесных умельцев. Чо-ко-ну. Скорострельный арбалет, способный выпустить до тридцати зарядов за пятнадцать секунд. Без всякой магии — а это сейчас как раз то, что нужно. Потому что Локусы Души все еще сидели в ложе, с любопытством поглядывали на сцену, но выбраться на подмостки и подыграть актеру не спешили.

Уолт бежал, на ходу концентрируя волю в оружие. Арбалет мерцающим мороком появился в руках. Две узкие коробки, по пятнадцать стрел в каждой, прикреплены к ложу. В желоб стрелы опускаются под действием силы тяжести, а возводится чо-ко-ну простейшим рычагом. Бронированная конница, тяжелая пехота или рыцари в заколдованных доспехах без труда выдержат залпы преднебесного арбалета, но дальневосточные оружейники создавали его для борьбы с кочевыми племенами Ледяных пустошей. Для особых случаев, например, когда шаманы пускали впереди воинов на снежных волках, созданных из льда монстров, использовались заговоренные стрелы, но случалось такое редко: в отличие от гоблинов и орков Восточных степей, пользующихся покровительством могущественных Мрака и Тьмы, занимающих не последнее место в Пантеоне, кочевники Ледяных пустошей поклонялись малозначительным Младшим богам, и Источники для Силы их шаманов были весьма скудны.

Уолт, не останавливаясь, вскинул чо-ко-ну, прицелился. Меткость не главное, Сверх-Мозг огромен, тут важно — зацепить. Мелкие уколы в своей совокупности могут привести к мощному ранению, раздробленная в отдельных ударах воля соединится, ручейки, сливаясь, создадут реку — и, вполне возможно, решимость врага не выдержит, плотина чужого разума треснет, Уолт покинет психореальность.

А там, в истинной реальности, он покажет этому гаду, что с отдельно взятым индивидуумом могут сделать несколько целенаправленно пущенных Четырехфазных заклинаний Стихий!

Он остановился и выстрелил. Стрелы отправились в полет гудящими шмелями, и одновременно треснули все башни, куда тянулись нити Сверх-Мозга.

Уолт мельком отметил, что их восемь. Значит, восемь монстров? Ну, посмотрим, посмотрим…

Он был необычайно спокоен. Память свернулась клубком и посапывала, Тень шлялся по закоулкам души и ничем не проявлял себя, сознание очистилось и затихло, как медитирующий буддист-ракшас. Разум необычайно ясен. Потому что ему нельзя проиграть. Потому что там, вне психореальности, Эльза, и она ждет. Ждет его.

Его воля сильна и разит без пощады!

Стрелы вонзились в Сверх-Мозг, когда обломки башен рухнули на землю, следом за ними вывалились в степь восемь многоруких и многоногих (ну никакой фантазии!) чудищ, а Уолт усилием воли создал новые снаряды и как бешеный дергал рычаг, посылая стрелы в концентрат чужой воли.

Ну! Давай! Давай, подыхай уже!

Сверх-Мозг вздрагивал, оранжевые нити бесились, скручиваясь в зигзаги и опадая, по ним скакали вперемешку с зелеными искрами голубые и коричневые, созданные врагом психосущества поднимались и неуверенно двигались к Уолту — а он все стрелял, не обращая внимания на заливающий глаза пот (он-то откуда взялся?!), на пронзающую кисти боль, появившуюся из-за напряжения воли, на колеблющийся ландшафт — и это тоже из-за напряжения…

Сколько он выпустил стрел? Сто? Двести? Триста? Убоги с ними. Он видел, что творила его воля со Сверх-Мозгом: погружаясь в подрагивающие скопления нервных и глиальных клеток, стрелы оставляли за собой рваные раны, струящиеся необычайно темной кровью. Неопытный психомаг явно не ожидал, что кто-то перехватит его инициативу и атакует, воспользовавшись условиями им же созданного мира.

А это опять заставляло задуматься: почему сразу после поглощения элхида толстяк не сотворил то же самое с Уолтом, а попытался сокрушить его ментальным ударом? Какие-то ограничения на магию, творившую кости из ничего? Или поглощение элхида не прошло даром, и толстяк вынужден был без должной подготовки воспользоваться психомагией Райхгера? По крайней мере, это объясняет посредственность его псионики…

Бросив быстрый взгляд по сторонам, Уолт отметил, что чудовища рухнули на землю и не собираются вставать. Сверх-Мозг издыхал.

Уолт ухмыльнулся. Он мог гордиться собой: быстро просчитал ситуацию и соответственно среагировал, в итоге победив.

В итоге…

Победив…

Мощь чужой воли сдавила Магистра, словно он вновь предстал перед Архистратигом и попал под пресс его ауры. Весь город над головой, от горизонта до горизонта, бесшумно взорвался. Град каменных капель обрушился на степь, взрыхлив землю и превратив траву в клочья.

Как же так?!

Разве он не победил?!

Уолт видел, как здоровенный флюгер в форме играющейся кошки пронзил Сверх-Мозг насквозь; густая кровь, пузырясь, потекла из раны, расколовшей образ вражеской воли пополам. Конец ментальной западни — согласно всем канонам магического Искусства. Это Уолт помнил четко: психореальность держится до тех пор, пока держится образ создавшего ее.

Степь в последний раз колыхнулась волной и принялась украшаться массивами обломков. Но исчезать не собиралась.

Уолт едва успел увернуться от рухнувшей башни; потом пришлось убегать от черепицы, рассерженным роем пчел осыпавшейся на Магистра. От чо-ко-ну он избавился сразу же, как пал Сверх-Мозг, но что делать теперь, под каменным Дождем, Ракура не имел представления. В психомагии Уолт разбирался только в пределах боевой магии и понятия не имел, что происходит.

А затем с небес потянулись щупальца. Огромные, толщиной с трех огров, с вздрагивающими присосками, на которых шевелилась бахрома ядовитых игл, покрытых слизью от начала и до конца. Словно Царь кракенов покинул океанские просторы и забрался на небосвод.

Уолт понял, что ошибся, когда решил, что отвратительнее многоножек-гаррухов ничего еще не видел и не увидит. Место города, осыпавшегося, как шелуха, — чудом удалось избежать стремившихся превратить его в мокрое пятно глыб! — заняла подрагивающая, покрытая переплетениями ярко-голубых вен, буграми мышечной ткани и впадинами рваного мяса плоть, родившая щупальца из себя.

Щупальца тыкались в землю, переворачивали обломки домов и башен, оставляя после себя гору слизи, в которой быстро растворялись останки города. Ракура попятился, хотя это было бессмысленно: деваться некуда. Щупальца везде. Но как? По всем законам психомагии… Да, законы психомагии летели в Тартарарам, недоуменно почесывая в затылке! Происходящее не укладывалось ни в теорию, ни в практику. Проклятье, как сражаться — с этим?

— Уолт?! — изумленный возглас Эльзы оторвал его от созерцания мерзкого неба. Девушка стояла рядом, держа в руках шпагу и короткий кинжал, и потрясенно смотрела на щупальца. Ментальный удар задел и ее? Плохо. Можно было бы надеяться на помощь извне, не сумей он вырваться из психореальности. Но кто поможет, если Эльза заперта в ловушке вместе с ним? Наставник? На него тоже могли напасть. Как и на остальных собранных Авадданом магов.

— Я одолела индуктивный образ и должна была вернуться…

— Я тоже победил, — отозвался Уолт. — Но тут просто убогство какое-то творится… Твою мать! Синтез психореальностей!

— Ох, — только и сказала Эльза, сразу разобравшись, что Ракура имеет в виду.

Ну как он мог забыть? Да просто! Он же не психомаг. Впрочем, хоть Магистр и нашел разумное объяснение происходящему кошмару, но оно все равно не объясняло масштабов случившегося.

Синтез психореальностей. Когда психомаг атакует несколько целей одновременно, помещая их сначала в различные ментальные миры, разъединенные психоэнергетическими барьерами с различной частотой, он способен, потерпев поражение в одной психореальности, быстро изменить частоту и соединить ее с другой. И, самое гадство, в этом случае разъединенная на несколько ментальных миров психомагия увеличивала Силу воздействия не в арифметической прогрессии, а в геометрической. Так слившиеся сознания двух психомагов по воле равны не двум разумам, а как минимум десяти. И если враг с самого начала разбросал волю по нескольким психореальностям…

Каким бы он ни был профаном, но сейчас его ментальная мощь невыразимо возросла.

— Ученички Джетуша, — сказал, словно сплюнул, Высокорожденный. Эльф возник перед Магистрами, держа в руках штуковину, опутанную множеством цепей, ощетинившуюся десятками лезвий и имевшую как минимум три или четыре рукояти. По лезвиям стекала зеленая кровь.

И Светлый оказался в ментальной западне? Час от часу не легче! Мощь врага повысилась на еще одну психореальность.

Кто следующий? Наставник? Дальневосточная волшебница?

Признаться, появись сейчас Таллис Уберхаммер и взмахом руки уничтожь врага — Магистр расцеловал бы Молодого убога.

Жить-то хочется…

Эльф глянул на шпагу и кинжал Эльзы, скривился. На Уолта вообще посмотрел как на пустое место.

— Вы собираетесь сражаться голыми руками? — ехидно поинтересовался Лизар Фоор. Не глядя, он вскинул свое мега-оружие — и размотавшиеся цепи, сверкнувшие клинки, засиявшие Знаки — ведьмачьи Знаки! — ударили по щупальцу, ковыряющемуся неподалеку от магов в груде того, что раньше было двухэтажным домом. Ударили, закрутились, засверкали — щупальце застыло, хотя лишь его конец оказался обвязан цепями, слизь под вырывающимися из Знаков лучами испарилась, оставив голую плоть, и лезвия сверкающими кругами помчались вверх, к основанию, делая из одного щупальца множество мелких. Три огра превратились в десяток худых лесных троллей.

Сразу вспомнилось: Орден к воздействующим на физиологию будущих ведьмаков эликсирам всегда добавлял алхимическое вещество, влияющее на психику, секрет которого не удалось узнать даже соглядатаям Конклава. И через особые, созданные Орденом Знаки ведьмаки и только ведьмаки Могли прибегать к псионическим атакам.

Уолт от переизбытка чувств чуть не полез обнимать Высокорожденного. В Тартарарам Уберхаммера — и без него справимся!

— Защищайте мою спину, — бросил эльф. Странное оружие уже свивалось в нагромождение цепей, лезвий и рукоятей в его руках, возвращаясь от бессильно висевших кусков щупальца. — Не думаю, что все так просто.

Магистры переглянулись и стали плечом к плечу позади Светлого. Почему-то, стоило Эльзе оказаться рядом, Уолт начал чувствовать себя увереннее. Плохо, конечно, что она заточена в психореальности вместе с ним, но…

Воля упруго задрожала в руках Уолта, снова превращаясь в протазан, но не обычный, а покрытый прямыми лезвиями чуть ли не по всей двухметровой длине древка. Оружие казалось Ракуре легким, словно перышко.

Но сейчас, когда Эльза была рядом, стало легче. Хотелось рассмеяться в лицо опасности и ломануться крошить щупальца, будто он обрел неуязвимость. Конечно, Уолту хватало ума не делать этого, но рядом с ар-Тагифаль он жаждал показать себя чуть ли не всесильным.

Щупальца массово поползли к тройке магов, словно смерть одного из них дала им четкий ориентир. Может, и дала. Странно, что до этого враг был слеп.

Эльф бросил взгляд через плечо, хмыкнул при виде протазана Ракуры, но ничего не сказал. Светлый поднял оружие над головой, крутанул его и…

И чуть не упал.

Психореальность содрогнулась, октариново-декариновые брызги взметнулись на горизонте, вгрызаясь в заменившую небо плоть. Пейзаж стремительно преображался. Маги сначала очутились посреди бесконечной стеклянной равнины с сотнями Солнц в небе, следом явилась реальность, где Уолт. Эльза и Лизар выглядели как скопления ползающих насекомых, потом последовал двухмерный мир, в котором Уолт видел все только как плоскости и грани, двухмерность переросла в геометрические формы, превратив Ракуру в квадрат, ар-Тагифаль в круг, а Фоора в треугольник. Корчившийся ландшафт психореальности сотрясся в последний раз, забросив магов в мир плавающих над бездной островков, где в небе, или в том, что тут было небом, застыли геометрически выверенные пентаграммы, гексаграммы и гептаграммы, освещая психореальность мягким призрачным светом.

Щупальца исчезли, но вместо них появились гигантские птицы — черные, многоглазые, с четырьмя крыльями и длинными когтями. Они кружили над островом с магами и оглушительно каркали. Нападать птицы не спешили, более того, метались в беспорядке, то и дело ныряя в бездну под островами. Их что-то беспокоило, и это были отнюдь не маги.

Уолт решительно подошел к краю островка (оглянувшийся эльф прошипел что-то резкое и недоброе в адрес Ракуры) и посмотрел вниз. В лицо ударил холодный ветер, сознание наполнилось ледяной прохладой, хлестнула поземка, бросая в лицо пригоршни снега, и Лап, отец богов северного ветра Серединных земель, пронизывающий и стылый, как и все его дети, оглушительно засвистел прямо в уши, изгоняя лишние мысли.

Действительно, чему удивляться — психореальность менялась в очередной раз. Эка невидаль!

Из бездны тянулись жадными пальцами айсберги, перекидывая от одного к другому ледяные арки, из которых во все стороны летел снег, заваливая бездну белой крошкой. И, хотя на первый взгляд она казалась бездонной, пропасть мало-помалу заполнялась снегом и льдом.

Удивляться нечему, в принципе.

А вот фигуре, застывшей среди нагромождений льда, медленно, но верно поднимавшегося на уровень островов, удивиться стоило.

Эль-элхид шевелил всеми десятью щупальцами одновременно, дополняя плетения такими причудливыми Жестами рук, что любая сложная мудра брахманов Махапопы казалась детской забавой. Вокруг психомага расцветали снежинки, разрастались до размеров элхида и устремлялись вверх. Неправильный снегопад — снизу вверх — выискивал птиц и без пощады разил их, снося крылья. Рухнувшие на ледник птицы тут же оказывались погребенными в снежном кургане, полностью скрывавшем бескрылое тело.

— Я уже и не надеялся, — проворчал эльф, беспечно убирая оружие.

— Вы… вы знали?! — вскинулась Эльза, продолжая удерживать шпагу и кинжал.

— Знал? — Высокорожденный насмешливо посмотрел на девушку. — Запомни, Магистр, хоть Райхгер Цфик-лай-Тораг и знатный словоблуд, но когда дело касается ментальной магии, с ним не сравнится никто. Никто, понятно? Архимаги Конклава могут бахвалиться своими достижениями в нескольких областях чародейства сразу, но ни один из них не достиг в психомагии высот Райхгера.

Эльф еще что-то сказал, но слетевший с небес грохот не позволил расслышать Светлого. Пента-, гекса- и гептаграммы бросились врассыпную от расколовшего небеса проема, из которого навстречу поднимающимся от элхида снежинкам рванул настоящий снежный ураган. Светлый усмехнулся — и растворился в потоках снега. Фантом психореальности перед глазами Уолта заколебался, все скрылось за взбесившимися белыми мухами, ментальный мир исчез.

Уолт стоял в долине Соратников перед державшимся за голову толстяком и ошарашенно моргал. Позади толстяка плавилась и погружалась в землю попавшая под действие Четверицы друза. Промахнулся? Вот ведь, зря потратил такую замечательную Четырехфазку…

Нашел о чем беспокоиться!

Уолт отскочил назад; в руках, повинуясь Жестам, сверкнули пульсары. Но жирдяй мычал, стуча себя по лбу кулаками, и совершенно не обращал внимания на Магистра. Из подбородка толстяка, извиваясь, росли щупальца — сначала совсем небольшие, затем быстро увеличились в размерах. Начал распухать затылок, глаза полезли из орбит, выпученными буркалами взирая на мир. Вокруг толстяка то возникал, то исчезал призрачный цилиндр, будто сам не был уверен — а существует ли он, не выдумка ли он смертного с Даром временной материализации образов, не осколок фата-морганы?

Башка жирдяя все больше становилась похожа на голову эль-элхида. И в тот миг, когда щупальца окончательно разместились на плечах и груди толстяка, а на макушке встопорщились гребни, цилиндр полностью улетучился, сгинув, как видение селения фей над заброшенной поляной в лесу. Броском гончей метнулись щупальца — и в гибких отростках забился маленький бесцветный вихрь. Цфик-лай-Тораг не колебался. Конус ментальной энергии накрыл вихрь и сдавил его. Эннеарин и декарин пустились в пляс вокруг щупалец элхида, мощными разрядами врываясь в бесцветный круговорот. Переработанная в психокинетические удары чистая Сила рвала вихрь на мелкие кусочки, и с каждой отлетавшей прозрачной частицей Уолт будто слышал полный отчаяния крик — крик ребенка, когда пьяный отец взбешен невинной оплошностью и не сдерживает своих ударов, крик, затихающий по мере того, как все неразборчивее становится к боли разум и сознание затягивает туманная пелена, за которой маячит силуэт неулыбчивого смертного с кривым кинжалом…

Интересно, а боги смерти допускаются в Подземелье забрать душу умершего смертного?

Вряд ли.

«Теперь все в порядке, — сообщил эль-элхид. — Я уничтожил его. К сожалению, не удалось найти подчиняющие плетения. Непривычная конфигурация энергий. Мне не доводилось встречать что-то похожее. Очень жаль. Но я не мог позволить ему сбежать».

Уолт ничего не ответил психомагу. Он все еще находился под впечатлением мощи эль-элхида. Захватить и полностью подчинить чужое тело, поглотившее твое собственное, воссоздать собственный разум на основе чужого — с таким он не сталкивался, даже изучая летописи Лангарэя, где подробно описывались деяния и возможности Упырей-над-упырями, Одиннадцати Самых Величайших, носферату, чьи сознания были способны воссоздать тело из малейшего кусочка своей плоти.

Но — из чужой телесности?! В чужом сознании?!

Одиннадцать Самых Величайших переглядывались и пожимали плечами. Ну и что? Нам оно зачем? У нас и своих дел полно.

Да, полно.

Но — ведь потрясает, правда?!

— Говорила же, надо меня первой пускать, — злой насмешливый голос, грубый и резкий, словно пилой вели по листу железа, прозвучал сбоку. — Заладили: очередность, очередность, ритмическая распланировка Элементов. В итоге опять мне убивать.

Уолт попытался обернуться так быстро, как мог.

Не успел.

Девушка. Худая, очень худая. Если бы не нагота, ее можно было бы принять за юношу. Белая с темными пятнами кожа, черные короткие волосы, круглое лицо, хищный нос. И глаза — глаза убийцы, глаза хищника, глаза вивисектора.

— С дороги, — не глядя, она ударила Уолта по лицу тыльной стороной кулака. Пульсары сорвались с рук, резвыми обезьянами накинулись на пятнистую девицу — но она взмахнула второй рукой, разрубив сгустки чистой Силы, словно яблоки острым мечом. Разрушающие и уничтожающие энергии, ярящиеся в пульсарах, не оставили на руке девушки даже царапины. Впрочем, Уолт этого уже не видел.

Оранжевое небо, скрытое за стеклянной пеленой, и янтарная земля поменялись местами.

Необычайная слабость заполнила тело, сознание будто застыло. Мысли ворочались древними материками, появившимися после того, как раскололся единый для Равалона континент Титосалия, когда поверженные титаны пали в Тартарарам. По правой стороне лица, куда ударила пятнистая, словно точильным камнем прошлись, приложив после кувалдой. Кровь спелой рябиной разлеталась в воздухе и шустрыми червями ползла по шее, забираясь под воротник камзола. Его кровь. Из разорванной щеки, откуда рваными кусками торчала плоть.

Сильный удар…

Необычайно сильный…

А он…

Он ничего не мог сделать…

Уолт Намина Ракура, метров на двадцать подброшенный в воздух ударом пятнистой девушки, с размаху рухнул на землю. Обняв Магистра, благосклонное беспамятство забрало его сознание.

Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — II

Они быстро продвигались подземными коридорами, проложенными не упорной стихией, а умелыми руками. Не рыхлый известняк, снесенный быстротекущей водой, а твердый, словно алмаз, черный гранит, прозываемый гномами за крепость и устойчивость перед магией каменным мифрилом, нависал и подступал со всех сторон. В создании коридора явно поучаствовали кобольды, знающие заговоры на Древних элементалей, помнивших еще времена титанов: для Старых проложить глубинную тропу посреди каменного мифрила проще, чем бессмертному из армии Черного Властелина прикончить ребенка. Следом за Древними элементалями кобольды обычно пускали несколько сотен Горных Змей, пожиравших битый камень и превращавших поверхность коридора в гладкую и ровную, как скатерть, удобную для передвижения не только одинокого путника, но и многотысячного войска, готовящегося напомнить мягкотелым обитателям поверхности о суровых воителях подземных государств.

Аль-сид устал. Схватка с Ялдабаотом забрала много сил, и сдерживаться, отказываться от Силы, ощущаемой в его свертке, где лежал второй артефакт, становилось все труднее. Пример Нами стоял перед глазами. Оступился, взялся за Меч, пускай и не за весь, а за его малую часть — и они чуть не остались там, на безымянной скале, умерев лишь с одним, довольно ограниченным представлением о мире как арене затянувшейся битвы всех против всех. Смертный смертному нечисть — кажется, так говорят в Роланской империи.

Брату и Сестре не пришлось сильно стараться, чтобы ввергнуть в новые войны многострадальный мир. О, они оказались умнее многих, кто пытался вторгнуться в Равалон до них. Боги и убоги стирали наглецов в порошок, обращали в бегство армады, перед которыми трепетали тысячи иных миров Мультиверсума, а иногда, как довелось узнать Аль-сиду, и реальности иных Мироустройств — Супервселенных, Ожерелий, Отражений, Вееров, Гегемоний, Сфер, Роз, Дедроконтинуумов, Многоярусных миров, Мультивселенных и многих, многих других. Грандиозные многоуровневые структуры, которые можно вообразить, попытаться представить, но охватить разумом, познать рациональным рассудком — неосуществимо. По крайней мере, не для конечного существа тварного мироздания.

Аль-сид помнил Видение, раскрывшее ему (почему-то — только ему), что кроме Создателя Мультиверсума есть Создатели и иных Великих Мироустройств. Все Мироустройства отражаются друг в друге, взаимодействуют друг с другом и обладают связями, поскольку Создатели, от уникальных, все порождающих из себя Личностей до безымянных, творящих по шаблону Ремесленников и Субстанций, что есть причины самих себя и многих других, похожих и совершенно непохожих — все Создатели приходят из одного источника: Единое, что есть Все и Ничего, Одно и Многое одновременно. Кто-то из Мудрейших предполагал, что все Создатели не более чем рефлексия Единого о самом себе и рано или поздно миры, порожденные различными Создателями, начинают взаимодействовать и пересекаться, ведь их сущность, несмотря на кажущееся разнообразие причин существования, едина, обладает общим истоком. Мироустройства в целом остаются в своих границах, общаясь различными мирами, и не бывало еще такого, чтобы одно из них поглотило другое.

Сложен и удивителен мир — бездна бездн!

Аль-сид уже знал, что во многих Мироустройствах независимо от воли породившего их Абсолюта возникают Сущности, желающие править всеми входящими в порожденное Бытие реальностями, рвущиеся к владычеству любыми способами. Почему так происходит? Отчего воля к власти объединяет не просто представителей разных миров, но и Мироустройств? Что-то в природе Единого? Нечто в Хоре-Матери, обратной стороне Единого, откуда Создателями берется Первозданная Материя для своих Замыслов? Или же дело в ином, что не понять конечному существу?

Брат и Сестра, властолюбивые Сущности, жаждали поглотить Эфир Равалона, а для этого им нужно было закрепиться в его бытийных составляющих. До них Вторжения тех, кто выбрал Равалон своей целью, происходили на материальном уровне: войско за войском штурмовало Подземелья убогов, вокруг которого сплетались основные Межзвездные Дороги; иногда кто-то находил извилистый обходной путь и атаковал Небесный Град. Но Бессмертные, Разрушители и Созидатели обладали удивительно могущественной Силой, делающей богов и убогов в их измерениях почти неуязвимыми и непобедимыми, — и армии Вторжения уничтожались или отступали одна за другой.

Брат и Сестра поступили иначе. Они послали в Равалон свои разумы и незримыми призраками пришли в мир, проскользнув мимо и яростных убогов, и могучих богов. Тела остались в мире, Эфир которого был уже почти поглощен, и Брату с Сестрой приходилось спешить. Мир без Эфира — мертвый мир: гаснет Солнце, умирает природа, Сердце, что стучит в глубинах, потухает. Все, что остается сделать после этого реальности, — обратиться в мертвую материю, которую не под силу оживить, наверное, даже Создателю.

В Роланской империи говорят: смертный смертному нечисть. И Брат с Сестрой сеяли в сердцах жителей Равалона недоверие и ненависть: к ближним и дальним, к смертным и Бессмертным. Кланы Восточной степи, сплоченные невиданной яростью ко всем иным народам, объединялись под стягами Светлоокого Владыки, сильнейшего вождя-шамана орков; плелись заговоры внутри Роланской империи, и каждый знатный нобиль нет-нет, но представлял себя с символами власти Роланского императора в руках. Варварские короли запада Серединных земель заглядывались на обильные пастбищами и полями земли восточного соседа, с которым совсем недавно подписали договор о мире. Поднимались народы Севера, устремляя свои взоры в теплые земли Запада и Востока. Гебургия намеревалась расширить свои владения за счет Кигор-Таблу и Вестистфальда, а Вестистфальд уже прокладывал глубинные тропы к королевствам Гебургии, и поспешали за инженерами и заклинателями хирды Подгорного царя и полки знатных Домов. Ближний и Дальний Восток хищно поглядывали друг на друга, мечтая о едином Востоке. Кшатрии царств Махапопы внимательно выслушивали брахманов, видевших в небе знаки будущей войны, которая возвеличит одних и изничтожит других. Заграбия — тихая и миролюбивая Заграбия! — готовилась к превентивному удару по Вихосу, а Вихос… Нет, на Вихос Брату и Сестре не было дороги, остров плевать хотел на их подсознательное воздействие, как и Империя Тевран в Западном Равалоне, — но весь остальной мир готовился к войне, ужасающей войне. И понять, что творится с миром смертных, не могли ни боги мудрости Небес, ни убоги тайных знаний Подземелья.

Сестра создала их, когда поняла, что Ее успехи по проникновению в плоть реальности Равалона превосходят успехи Брата. Они властвовали над Детьми Змея — могучими воителями, захваченными в каком-то из предыдущих миров, давно превратившемся в косную материю, но Она хотела собственных воинов, подчиненных только Ей одной. Так появились они четверо — не от матери и отца, а в лабораториях, сокрытых последователями Сестры от взора богов и магов Равалона.

Гомункулусы.

Нами бесился, слюной исходил каждый раз, когда его называли гомункулусом. Будто в этом скрывалось что-то обидное. Вон, боги могут просто из расколотой головы другого бога появиться на свет или вообще из пены морской, а у кого-то из местных южных Старших богов так вообще фаллос отпал и превратился в сына. И ничего. Спокойно себе живут, Функции божественные выполняют и происхождением не озадачиваются. Это, наверное, только смертных беспокоит — кто от кого произошел и у кого родословная длиннее.

И Нами.

Правильно, наверное, их смертными не называть… Или, когда они ослушались Сестры, выкрали Посох и бежали сюда, в Раш-ати-Нор, то сделали первый шаг — первый шаг к праву именовать себя смертными слабыми созданиями из плоти и крови, чей путь подчинен не животным инстинктам, но ответственности разума? Кто знает.

Аль-сид вот подозревал, что ни он, ни Нами, ни Кшанэ с Элинорой не знают.

Знает ли посылавший Видения, подвигшие их думать? Видения, которые словно пробудили их ото сна и заставили переосмыслить всю свою жизнь под властью Сестры — ведомо ли славшему их, кем теперь стали Ее гомункулусы?

Аль-сид устал, но мысли, преследовавшие еще от скрытых под Великой грядой гор схронов Брата, откуда они забрали Меч, мысли, раскаленными иглами впивающиеся в разум, не отпускали. Не окажется ли все это грандиозной ловушкой, где их встретит очередная властолюбивая Сущность?

Что ж… Если встретит, тогда Аль-сид и Нами примут Меч и Посох — и пусть оно все катится в Хаос! Перед гибелью всего и вся они смогут открыть Межзвездный Путь, по которому уйдут Элинора и Кшанэ. В этом Аль-сид не сомневался. В конце концов, в чьем разуме хранятся формулы заклинаний титанов этого мира? А эти древние владыки Равалона знали, как открыть Врата в другие миры. Знали и открывали — вот только зачем? Титаны, в отличие от богов и смертных, покинуть реальность не могут. Кого-то впускали? Может быть. О том Аль-сид не знал. Как и о том, каким образом Сестре удалось раздобыть материю тела титана — живую материю! Без нее никаких заклинаний этого племени Аль-сид не знал бы.

Подземный коридор то сужался, и приходилось протискиваться, то размножался ответвлениями, и они бы уже давно заблудились, если бы не проводник.

Одаривший их Видениями прислал провожатого. Упыря. Не носферату или хотя бы Среднего — Низшего. Слава Порядку, хоть не Дикого! Но Нами с лихвой хватило того, что их сопровождает упырь. На каждом привале он мрачно пялился на Живущего в Ночи с таким видом, будто сам готовился выпить из него кровь. Беспокоился он, конечно, не за себя, но Элинора и Кшанэ, в отличие от Нами, безразлично отнеслись к расе проводника.

— Чем мы лучше него? — печально улыбнулась Кшанэ, пока Элинора своим шакром-полукругом удерживала руку Нами, обретшую прочность и остроту лучших клинков гномов. Упырь, чуть не лишившийся головы, испуганно трепетал, съежившись у ног Элиноры. Только что Живущий в Ночи назвался и обозначил свой вид — и чуть не отправился в посмертие.

— Чем мы, убивавшие по приказу Сестры, лучше него, убивавшего по приказу инстинктов?

— Я… я не убивал… — подал голос упырь, назвавшийся Чораком. — Я… долго жил, пока не изменился… Кровь пил, да… Но не убивал…

— Заткнись! — зло прорычал Нами. Злился он, правда, не на упыря, а на правоту слов Кшанэ. Ведь он убил больше смертных Равалона, чем они втроем вместе взятые, прежде чем Видения пробудили в них самостоятельное мышление.

Да, Аль-сид устал, но Нами устал еще больше. Меч пытался говорить с ним, взывал к нему, требовал разговора, и молчаливое противостояние артефакту изводило Нами сильнее долгого пути по подземельям Раш-ати-Нора, сопровождающегося схватками с то догонявшим их, то отстававшим Кубатом, провались он в Хаос. К счастью, в последней стычке Кшанэ здорово потрепала креатур правой руки Брата, вполне вероятно, что он вообще остался один и теперь блуждает в хитросплетениях глубинных троп, где без проводника заблудиться сам Порядок велел, а мысленная или иная магическая связь с находящимися вовне практически невозможна.

Недаром приславший Видения звал их сюда, в цепь дремлющих вулканов Раш-ати-Нора, служивших в свое время естественным обиталищем Магам-Драконам. Здесь привычная для Равалона магия чесала в затылке, разводила руками и спешила уступить место седой древности, когда боги бродили по земле, а количество полубогов стремилось сравняться с количеством простых смертных. Тогда магия и магией-то не была, и лишь Маги-Драконы вглядывались в хрустальные сферы звездных путей и познавали метафизический смысл мироздания. Им, свободным детям Стихий, творить чары было еще легче, чем богам: тем еще предстояло познавать плетения Силы, а Маги-Драконы рождались со знаниями формул эфирного подчинения. Все изменило использование Симболона; ну да ладно, то дела давно минувших дней и дней нынешних не касаются.

Так или иначе, слуги и креатуры Брата и Сестры, привыкшие к магическим законам Равалона, в Раш-ати-Норе чувствовали себя свалившимися в ущелье и обломавшими крылья грифонами. Гомункулусам пришлось легче. Облики и Оружие не отказывали, а Аль-сиду для сражений вполне хватало сил ифрита.

Но появление Ялдабаота ясно давало понять: Брат и Сестра поднимаются к вершинам могущества, раз смогли пробудить Дитя Змея в плоти чужого мира, и вскоре Они смогут явиться сюда, минуя божественные и убоговские заслоны.

Так что… им надо было спешить. Следовать за упырем и верить, что все у них получится.


— Сила… Сила… Сила… — монотонно бубнил голос, не слышимый никем, кроме него. Нами морщился, просил Аль-сида наслать какую-нибудь умопомрачительную магию на его сознание, подумывал уже со всей силы стукнуться головой о какой-нибудь сталактит. Те, будто подслушав мысли, стали попадаться в подземных коридорах все чаще, и выглядели жутко привлекательными, особенно когда Меч снова начинал забрасывать образами падающих пред ним ниц многомиллионных армий и миров, готовых отдаться для захвата всего Мультиверсума.

— Мы обратим в прах Ангелов, — шептал Меч. — Подчиним Семью. Падшие сами придут к тебе в услужение. Заставим трепетать Цивилизацию. Разгоним Амальгаму. Любые могучие Силы, хоть Ближние, хоть Дальние, хоть Древние, хоть Новые — никто не сможет сравниться с тобой! Власть над всем Мультиверсумом, а следом и над другими Мироустройствами — только представь себе!

«Да не нужна мне власть!» — хотел сказать Нами, но промолчал. Меч все равно не слышал его, повторяя одни и те же посулы. Мощь. Сила. Исполнение любой прихоти. Никакой ответственности. Делай все, что пожелаешь!

Меч не знал, что недавно у Нами и так не было никакой ответственности. Как автомат, он бездумно выполнял приказы Сестры и ни разу не задумывался о том, чтоделает. Не умел задумываться, размышлять. А также чувствовать, огорчаться, волноваться, винить себя за ошибки. А вот недавно — научился.

Год назад было первое Видение. У него. Аль-сид получал Видения уже два года подряд, а Кшанэ и Элинора — три. Они стали думать и чувствовать раньше него. Может, это и сделало Нами опаснейшим воином Сестры среди всех Ее слуг? Он уходил на задания и истреблял все живое, что попадалось под руку, а Аль-сид, Кшанэ и Элинора стремились исполнить поручения и избежать смертей.

— Власть… Власть… Власть…

Видения запустили некие процессы в его сущности, до этого совершенно ненужные идеальному убийце. Он стал задумываться о свободе и необходимости, о праве и вине, о силе и слабости. Он стал размышлять о Сестре и Ее приказах, о Брате и Его поступках. Нами вдруг понял, что Равалон погибнет, и они четверо, лучшие Ее воины, плоть от плоти Равалона, погибнут вместе с ним, а Брат и Сестра уйдут в следующий мир, прихватив только Детей Змея, своих любимчиков.

— Ты! — Во время очередного привала Нами уставился на упыря. — Почему помогаешь нам? Что тебе обещали?

Как и Аль-сид, он не особо верил в альтруизм насылавшего Видения.

Упырь вздохнул и печально посмотрел на парня.

— Жажда… Она… изводит меня. День за днем, ночь за ночью… Мне пообещали… Жажды не будет…

— И что, это все?

— А разве… нужно больше? Знаете ли вы… что такое… Жажда? Разве нет у вас… зла… того зла… нет… иначе… не зла, греха… греха, от которого вы мечтаете избавиться… чтобы просто жить? Тихо, спокойно… ночь за ночью, день за днем? — Упырь неожиданно улыбнулся. — Пусть слабее… пусть… зато без Жажды… Она — мой грех… Лишусь — и буду свободен…

— Глупости, — проворчал Нами. — Разве не волен ты делать, что пожелаешь? Вот взял и помогаешь нам. Ты уже свободен.

— Пока не я… а моя Жажда… руководит мной… я — раб… Раб телом и духом… Другие… тоже не понимают… Их сейчас зовут… они услышали Зов… а я получил Видения… они ушли на восток Ролана… их собирают… а я не пошел… Их звала Жажда, ужасная Жажда… они не освободятся… а я хочу — свободы… хочу, чтобы… только я…

— Ну и дурак, — решил Нами. И побыстрее отошел от упыря, не уточняя, кого назвал дураком.

В этот миг Меч с новой силой набросился на него, суля перспективу не просто Владыки Мироустройств, но чуть ли не власть над Единым.

Заврался Меч. А дурак все-таки ты, Нами. Дурак, что не дождался Кшанэ и Элиноры, пошел на поводу у Ялдабаота и впустил Меч в свою душу.

Дурак, каких еще поискать.

…Коридор резко повернул и вывел их в просторную пещеру сразу с несколькими выходами. Сталактиты в пещере выросли до гигантских размеров, верхушками достигли высокого потолка. Кобольды давно ушли из этих мест, иначе не позволили бы царить подобному запустению. Рачительные хозяева, они следили за состоянием глубинных троп, при необходимости вновь призывая Старых.

В Раш-ати-Норе в древние времена царили все четыре Великих Подземных Народа: гномы, карлики, кобольды и кумбханды. Последние ушли в середине Первой Эпохи на юг, обосновавшись в горах Махапопы. Следом Раш-ати-Нор покинули гномы и отправились в Великую гряду, готовые при необходимости сойтись в битве и с сородичами, и с облюбовавшими равнины и холмы подле гор краснолюдами. Один за другим пробуждались вулканы, и вскоре кобольды остались последними обитателями Раш-ати-Нора; карлики поспешили уйти в Гебургию, а некоторые из родов потянулись в Северные царства и на Ближний Восток. Но вскоре и кобольды оставили обжитые места, когда перестали отзываться на призывы Древние, не говоря уже о более мелких элементалях Земли и духах гор.

А затем Раш-ати-Нор проснулся, встрепенулся и величаво напомнил о себе миру, да так, что лишь вмешательство богов не дало Западному Равалону задохнуться от пепла и сажи. После этого земли вокруг вулканов стали проклятыми, и упокоившиеся много тысяч лет назад обрели второе рождение. Костяные Цари в сопровождении костяных гончих и костяных драконов собирали армады зомби; Гниющие Змеи гонялись за мелкой нежитью; хисстары творили Могильных Червей и Всадников Порчи; Призраки Гибели и Атмосферные Черепа распугивали Тварей, пытавшихся строить Гинекеи на свободной от смертных и их храмов территории; предвестниками буйства Танатофлоры расцветали гигантские белые асфоделии; Кровавые Големы собирались на окраинах проклятых земель и алчно вглядывались в наполненные жизнью пространства.

Боги смерти со всего Равалона бродили по Раш-ати-Нору и дивились разнообразию не-жизни.

Потом была война, ужасная борьба Смерти и Жизни, прозванная Временем Неупокоенных. Смертные одержали победу, но земли Раш-ати-Нора стали запретными, и лишь одиночки-некромаги не боялись забредать в породившие полчища безумной нежити горы.

— Перевал! — объявил Аль-сид и первым уселся на ближайший валун. За ним со вздохом облегчения опустилась Элинора; Кшанэ молча прислонилась к стене, разглядывая пещеру. Нами настороженно вглядывался в темноту тоннелей, ожидая, что в любой момент из них вывалится толпа креатур Кубата. Да, они хорошо потрепали его во время последнего столкновения, но лучший изобретатель Брата способен на многое: даже из камня, с трудом поддающегося магии, создать небольшой отряд и пустить его по следу их пятерки… Эй, а что это с кровососом?

Упырь обеспокоенно принюхивался, осторожно пересекая пещеру. Двигался пригнувшись, словно был готов в любой момент метнуться под прикрытие сталактитов. Кровосос нервничал, и его беспокойство передалось Нами. Проверив сохранность свертка, он на всякий случай приготовился принять Облик.

— Кровь… — прошептал Живущий в Ночи. — Много… чужой крови…

Встрепенулся Аль-сид, дернулась Элинора, Кшанэ вскинула ладонь с разгорающейся Бурей Тысячелетия. Упырь завизжал и бросился к выходу из пещеры. Нами взревел, взывая к Облику.

Каждый был наготове, но ни один не успел. Они слишком расслабились за эти четыре дня, проведенных без схваток с преследователями. Непозволительно расслабились. Ждали прямого нападения, лоб в лоб, ведь магам Брата и Сестры не под силу было справиться с Аль-сидом, ловко перехватывающим контуры чужих заклинаний и возвращающим их чародею сторицей. Они забыли, что Дочь Змея предпочитает ловушки.

Пещера встрепенулась, задрожала, как лошадь после изнурительной скачки; под ногами вспух красный трилистниковый крест, испещренный сложными Знаками, растянулся, заполняя собой пространство. Знаки потекли вверх, рассыпаясь в пространстве десятками мельчайших радужных огоньков. Сотни тончайших нитей в один момент опутали ноги, легко пройдя сквозь одежду и воткнувшись в кожу. Все пятеро застыли, не в силах пошевелиться. Ледяной холод — Нами словно очутился посреди снежного бурана, такого яростного, что угоди в него Снежный эльф, закоченел бы, несмотря на морозостойкость, свойственную этой ветви народа Высокорожденных. На стенах и сталактитах багровыми пауками зашевелились выступающие из камня чудные письмена, от одного взгляда на которые кружилась голова, а сознание намеревалось задать стрекача в глубины беспамятства.

«Нет!» — хотелось закричать Нами. Проклятье! Неужели это действительно происходит? Может, он случайно заснул, позволив усталости одолеть его? Может, он спит и видит страшный сон? Нет. Не страшный сон вокруг, а страшная реальность! Если по их душу пришла София, то выбраться будет нелегко… Да нет же, болван, еще хуже: выбраться почти нереально! Кровь Софии отличается от крови Ялдабаота, щедро растрачиваемой им на Двойников. Дочь Змея хитра и расчетлива; согласно хроникам, однажды она в одиночку захватила целый мир, полагаясь на многоходовые интриги, а не на грубую силу.

Но почему? Почему они так легко попались в ее ловушку?! Случайность? Да не бывает таких случайностей! Да, они расслабились, да, они устали, да, они, веря, что встреча с пославшим Видения близко, позволили себе то, чего не позволяли никогда — надеяться…

Или… или западня приняла их уже давно, и сейчас лишь кульминация затянувшегося действия? Слишком легко пали креатуры Кубата. Слишком легко отстала погоня. Они думали, что оторвались от преследования — или им позволили так думать, загоняя в западню. Вполне в духе Софии начать воздействие осторожно, потихоньку, ничтожными долями меняя последовательность событий в свою пользу. Капкан сжимался, сжимался и вот — сжался…

— Подумать только, я и не надеялась поймать вас так легко.

Она появилась из переднего трехлистного угла креста, возможно, чтобы каждый мог видеть ее, возможно, по другой причине. Багровое сияние Знаков оформилось в фигуру, быстро принявшую знакомые очертания. В отличие от младшего брата София не являла собой цветной пример борьбы противоположных начал. Алебастровая кожа, белые волосы, светлые глаза. Худая и щуплая, словно девочка-подросток. Она могла использовать любой женский образ, но, как знал Нами, предпочитала этот, лишь по прямому приказу Брата и Сестры меняя внешний вид. Впрочем, от белого ей невозможно было избавиться ни в одном из ликов. Прикидывайся София хоть младенцем, хоть старухой — везде и всегда он сопровождал ее.

— Так даже и неинтересно, — целомудренно поправив сползшую с плеча тунику, София с сожалением оглядела пойманных. — Я думала, начнется сражение. Я буду нападать, вы будете защищаться. Вы используете Облики и Оружие, я… ну, открывать свои секреты, пожалуй, не стану.

Нами напрягся. Тело сковало холодом, но сознание все так же повиновалось ему! Воля не подчинена, значит, он еще может пытаться бороться, пытаться сбросить оковы чар Софии, пытаться сбросить Личину и дотянуться до Облика…

Дочь Змея лениво вытянула руку перед собой. Кожа на пальцах треснула, плоть разошлась, ярко-алая кровь нитью протянулась к Знакам. В ответ на подпитку крест ярко засиял, и к сковывающему движения холоду добавилась изнуряющая жара, от которой мутило разум. Словно убог Хладного Леса овладел убогиней Огненной Купели, а та пылко раскрылась навстречу его студеной любви, и дуальности сошлись, грозясь породить единство противоположных Сил, превосходящее Разрушением своих родителей.

— Не стоит и пытаться, гомункулусы. — София солнечно улыбнулась — так улыбаются молодые девушки, в чью честь рыцари совершают свои первые подвиги. — Вам ли не знать, на что я способна… Особенно тебе, Аль-сид, моя кровь, моя плоть, моя магия.

О чем она говорит?

— Вы и не знали, да? Ну, Они не любят распространяться о своих замыслах. Не только материя Символов находится в вас, не только высокочастотная энергия Эфира струится по вашим Локусам Души. Наша кровь, кровь Детей Пожирателя Миров, бежит по вашим венам и артериям. Вы созданы для этого забавного мира как наше продолжение, как наши копии, ведь местные боги смогли превзойти заданные им рамки, и нам, Детям Змея, так просто с ними не справиться. Но вы и не подозревали о своей истинной сути, не так ли, подобия?

«Это неважно, София».

— Ты смог преодолеть мой ментальный заслон, Аль-сид? — София удивленно рассмеялась. — Прелестно. Но не думай, что твое, как говорят местные, cogito может потягаться с моими чарами. Не расходуй силы…

«К чему твои слова, София? Зачем тратишь время, наше и свое, и твоих хозяев? Вот мы — беспомощные, плененные. Два-три твоих Слова — и нас не станет, и ты вернешься к Ним с Мечом и Посохом».

— Торопишься в местные посмертия, Аль-сид? Спешишь пообщаться с Ялдабаотом? Думаю, он будет рад тебя встретить. Всех вас. Особенно тебя, Кшанэ. О, он зол. Очень зол. Он, правда, не знал, что в вас течет наша кровь, иначе поостерегся бы так безрассудно бросаться в бой. С другой стороны, Нами, ты смог сдержаться, а на это не рассчитывал никто. Лучший воин Сестры, лучший убийца Сестры — не поддался соблазнам Меча! Думаю, даже Они не рассчитывали на подобное.

«Чего ты хочешь, София?»

— С чего ты взял, что я чего-то хочу?

«Мы еще живы. Я не верю, что тебе дан приказ вернуть нас целыми и невредимыми вместе с Мечом и Посохом».

— Веришь — не веришь. Какая разница, чего хочет Дочь Змея? Несколько десятков тысяч лет никто не спрашивал о ее желаниях, в каждом из тысяч пройденных миров никто не интересовался ее намерениями. Мы — прах под ногами Судьбы, по желанию которой рождаются и умирают мироздания. Что пред ней мои желания? Важно ли, чего я хочу? Чего хочешь ты? Ткань Рока плетется миллионами нитей, и нам не дано увидеть даже малую их часть, управляющую нашими судьбами. Вы поверили в свободу, которая никогда не существовала и не будет существовать, поскольку лишь ограниченный разум мог придумать столь манящий и бессмысленный фантом.

«Много говоришь, София. Мало делаешь. На тебя не похоже, Посланник Воли. Неужели, как и твой глупый братец, решила подарить свое тело и разум Аватаре?»

— О тебе говорили, что ты умен, Аль-сид. Умнее Кшанэ, Элиноры и уж тем более — этого вашего Нами. Но ты не видишь очевидного. Не понимаешь простейшего. Разве ты не знаешь: хочешь что-то спрятать, положи на самое видное место.

Холод и жара. Жара и холод. Сознание расплывается, двоится, троится, четверится, множится, словно гидра в весеннюю пору. Перед глазами кружатся треугольные квадраты и пересекаются параллельные прямые. Меч уже не просто взывает — он требует, чтобы Нами вызволил его из плена Поля Сил, странного и непонятного Поля, окружающего материальный активатор артефакта; он кричит, вопит в самые глубины души. И что-то там, в этих глубинах, начинает присушиваться, что-то темное и бездонное, что-то, что радовалось каждый раз, когда когти Облика орошались кровью врагов…

Скалятся боги смерти, танцующие на черепах смертных, чью жизнь забрали магия и меч; рвут в клочья медные нити Орны, и Смера встает во главе Сестер; боги войны требуют жертвоприношений, и гекатомбы в их честь не устраивают воинственных Бессмертных, ведь очистительного пламени сражений жаждут Созидатели, творящие, пускай по правилам и законам чести, но все-таки — войну…

Во всех мирах Становления, от Все-Вышнего Порядка до Без-Образного Хаоса — катятся волны Силы, вбирающие в себя ярость победителей и ненависть побежденных, волю восставших и буйство обреченных; барашками на волнах Силы несутся проклятия и плач, стенания и угрозы, боль и страдания. Сила вбирает в себя все, чем могут одарить ее реальности, где родились боги войны, вбирает и несется дальше, чтобы найти того, кто выдержит ее напор, остановит, удержит и — сделает своей наложницей…

Я — Сила.

Ты — слаб.

Так просто — взять Силу.

Так просто — перестать быть слабым.

Ты ведь умеешь — не быть слабым. Они просили о пощаде — ты убил их. Они защищали детей и жен — ты убил их и их детей и жен. Они героически защищали свои святыни — ты убил их и разрушил их святыни.

Сила делает сильным, и сильный может делать все, что пожелает, ибо ему никто не указ.

Ты — здесь и сейчас — слаб.

Стань сильным.

Стань сильным!

Стань!!!

Слышимые только Нами слова заполняли его рассудок, словно крикливая толпа, подобная той, что собирается на агоре в полисах Морского Союза. Разгоняя пытавшиеся противиться чужим образам и чужим словам мысли, чужая воля властно вторгалась в его сознание.

И нельзя сказать, что он противился ей.

Потому что протянулась еще одна кровавая нить с пальцев Софии в Знаки креста — и выгнулась от боли Кшанэ, закричав так, что содрогнулись бы грешники в адских посмертиях.

Лишь потом Нами вспомнит, что в этот миг Дочь Змея смотрела не на Кшанэ, истязаемую ее чарами, а на него. И что в ее глазах…

А вот этого Нами не вспомнит. То, что таилось во взгляде Софии, исчезнет из его памяти; так исчезает в костре жертва, посвященная богам, материей и формой своего существования полностью обращающаяся в эфирную субстанцию.

Кшанэ кричала.

Хаос и Порядок, Кшанэ кричала!

Пусть мир провалится в Бездну, но Кшанэ не должна кричать!

Меч яростно взревел, врываясь в душу смертного. Злая радость, грубыми истечениями хлынувшая от сжимающегося в материальный активатор Поля Сил, схватила, встряхнула, стиснула, словно разбойник, вытаскивающий благородную даму из кареты, и в ответ лютая ненависть Нами торжествующе взревела, принимая Могущество и Мощь, которые… которые… Потом, все потом, когда Кшанэ уже не будет кричать, а София…

Нами вскинул руки, дернулся всем телом. Скрюченные пальцы тянулись в сторону Дочери Змея, словно намереваясь вцепиться ей в шею. Нами видел: из рук вырастает лезвие, кривое, извивающееся, цвета яростного пламени. Нами чувствовал: за спиной распахиваются крылья, много крыльев, трепещущих от переполнивших их энергий. Нами знал: ничто сейчас не сможет устоять перед его Мощью, ни боги Равалона, ни Брат и Сестра, ни Силы, многократно превосходящие все, что он мог представить.

Поток крошащегося пространства протянулся от уставшего изможденного парня к молоденькой девчонке в простой тунике. Какой-нибудь Архимаг, уловив отражения плетений и контуры чар, свившихся вокруг трещины в реальности, возникшей между Нами и Софией, мудрено сказал бы что-нибудь о дискретной аннигиляции континуальности. Но ни одного Архимага в глубинах Раш-ати-Нора не было.

Нами еще успел увидеть, как София улыбнулась ему. И умерла. Отражение Меча, истинное Отражение, а не малые копии, которыми он сражался с Ялдабаотом, пронзило Дочь Змея, уничтожая и нынешнее ее воплощение, и эфирную сердцевину, и энергемы. Нами понял: она ничего не сделала, чтобы помешать Мечу отправить ее в здешнее посмертие.

Крест и письмена на стенах потеряли форму и обратились в кровавые потоки. Кшанэ со стоном упала, Элинора бросилась к ней, упырь, воя от страха, метнулся в проход, а Аль-сид…

Аль-сид напряженно вглядывался в Нами, и руки его носились по свертку с материальным активатором Посоха: вверх-вниз, вверх-вниз — так носятся по дому проказливые духи, сбрасывая утварь на пол. Бегают руки, нетерпеливые пальцы теребят чешуйки Червя Гор, и глаза брата-гомункулуса полнятся горечью и печалью, как чаша на празднике вином.

«Ты никогда не любил сравнивать», — напомнил себе Нами.

«Но ты уже другой», — напомнил ему Тень.

«Но я — еще я», — напомнил Тени Нами.

Паланкин времени остановился, носильщики недоуменно поглядывали на хозяина, но тот не торопился приказывать им поспешить дальше. Время, затаив дыхание, вглядывалось в Нами. В его душу.

«Я — Тень».

«Я знаю, кто ты».

«Теперь я — Отражение твое и Меча. Я есть Ты».

«Ты не есть Я».

«Поздно. Ты принял Меч. Ты принял Меня. Ты создал Меня. Я — часть Тебя. Отныне мы часть той Силы, что вечно жаждет Власти — и когда-нибудь ее получит».

«Я — это только Я!»

«Так никогда не бывает. Я всегда часть Мы, Они, оно невозможно без Ты. Ты и Я — вот что теперь твое Я».

«Нет, Тень. Я и Ты будем Я и Ты, пока мы…»

«Вы не дойдете».

«Это не тебе решать».

«Ты принял Меч. Не воспользовался его Силой, а открыл ему душу. Ты создал меня, Тень Меча. Ты изменил свою судьбу, свое предназначение, свою сущность. Отныне решения принимаются не только тобой, но тобой — и мною».

«Этого никогда не будет!»

«А сколько твоих решений — именно твои? Не Сестры. Не возникшие под влиянием Видений. Не отвечающие надеждам Кшанэ. А — твои. Только — твои».

«Пока ты убеждаешь меня, пока ты пытаешься заставить меня поверить… Нет, Тень. Ты — это не Я. Ты — лишь отпечаток Силы Меча. И если я не позволю ему стать больше, то останусь собой. Ведь Меч все еще не властен надо мной. И ты — Ты! — этому непосредственное подтверждение».

«Ты самоуверен. Ну что же. Посмотрим, что из этого получится!»

Время небрежно махнуло рукой, и паланкин тронулся, спеша поскорее добраться до цели своего бесконечного путешествия.

— Ты… — начал Аль-сид, готовый в любой момент принять Облик.

— Я… — хрипло бросил Нами, опуская руки. — Только я. Меч… ушел.

— Но как ты выдержал? — недоуменно спросил Аль-сид. — Не понимаю…

— Будь осторожен, — слабый голос Кшанэ заставил его резко развернуться, но с ней, по крайней мере внешне, было все в порядке. Элинора поддерживала эльфийку, не давая ей упасть. — Будь осторожен, Нами. Мы мало знаем о Мече и Истоке его сил, но одно известно точно: он коварен. Два десятка миров были уничтожены им, когда он подчинил предыдущего носителя и пытался бежать от Брата и Сестры. А тот носитель… он был предан Им и душой, и телом. Опасайся Меча, Нами.

— Я понимаю, — пошатываясь, парень подошел к девушкам, обнял их. — Я все понимаю. Но другого выхода не было. По-другому Софию не одолеть, особенно попав в ее ловушку.

— Это и странно, — Аль-сид, продолжая настороженно следить за Нами, присел возле лужи крови — того, что осталось от креста и составлявших его Знаков. — София, как мы знаем, никогда ничего не делала просто так. А она позволила тебе убить ее. Не спорь, Нами. Она начала мучить Кшанэ — не меня, хранящего Посох, не тебя, уже вошедшего в контакт с Мечом, а Меткую. София должна, просто обязана была начать с меня и тебя.

— Ты хочешь сказать, что Дочь Змея желала умереть от Меча? — Нами повернулся к Аль-сиду, нахмурился.

— Да. София что-то знала… знает… она, чьей мудростью пользовались в каждом порабощаемом мире, знала о Мече и Посохе больше, чем Брат и Сестра. Должна была знать. Иначе я не вижу смысла в ее поступке.

— Может, его и не было?

— Нет, Элинора. Был. Зачем-то она дала Нами убить себя. В ней не скрывался Аватар, она не приготовила некрочары. София просто-напросто… смейся, Нами, если хочешь, но иначе как самоубийством я не могу назвать то, что она сделала.

— Я не буду смеяться, Аль-сид. И не нужно меня бояться. Кшанэ. Элинора. Аль-сид. Не бойтесь.

Они смотрели на него. Кшанэ — с надеждой. Элинора — устало. Аль-сид — с опаской. Они смотрели на него, и в их взглядах он видел отражение Меча.

Я — только Я.

— Не бойтесь, — упрямо повторил Нами. — Я защищу. Всех защищу. И никакой Меч мне не понадобится.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Оранжевый небосвод Подземелья величественно потянулся от южных Пределов до северных Границ, от восточного Рубежа до западной Грани. Сам себе ложе, небосвод с любопытством присмотрелся к происходящим в Основе Нижних Реальностей событиям. По привычке он сначала бросил взгляд на межи Подземелья, где территория адских посмертий день за днем двигалась дальше в бескрайние просторы, увеличивая и без того огромные владения Архилорда-Повелителя, Верховного Убога, Отца Мерзостей и Страданий, Врага Всего Сущего, Пожирателя Младенцев (данное прозвище удивляло небосвод — в сущности, разумная энергема новорожденных не имеет нужных для убогов энергий, и Разрушители обычно терпеливо дожидаются, пока дети подрастут и в полной мере познают вкус греховной жизни, прежде чем являться к ним с контрактом), Короля Извращений, Адского Императора, Первого Слугу Без-Образного Хаоса и прочее, прочее, прочее.

Одним словом — Баалааба.

Небосвод знал, что за Пределами бушует Океан-между-Мирами, в пространствах которого странствуют Великие Сущности, непознаваемые как для смертных миров Становления, миров между Хаосом и Порядком, так и для божеств этих миров; за Границами тянется Межреальность, доступная для путешествий преодолевшим ограниченность естества существам и магам; за Рубежом скрываются порталы в Без-Образный Хаос и Все-Вышний Порядок, и это не совсем порталы, а своеобразные реальности, одновременно являющиеся живыми существами — пантеистические мироздания; за Гранью тянется бесконечное поле с красными розами, и кажется, что маячит на горизонте силуэт темной островерхой башни, но пройди еще немного — и мираж рассеется. В каждом Дне Мира переплетаются дороги, ведущие в иные миры и иногда в иные Мироустройства. И потому каждое Дно Мира в первую очередь подвержено угрозе Вторжения из иных реальностей.

Небосвод Подземелья видел не одну битву: убогов с убогами — то были битвы за власть; убогов с богами — то были битвы за право прославиться; убогов с иномирянами — то были битвы за само Подземелье, которое чужаки рассматривали лишь как плацдарм для дальнейшего продвижения армий в Равалон и сопредельные миры. Самонадеянные глупцы — и Бессмертные иных миров, забывавшие, что они бессмертны лишь в границах родного мироздания, и смертные, овладевшие магией и техникой настолько, что вообразили себя Бессмертными. Убоги раз за разом одерживали победу над армиями Вторжения, и количество Преобразованных постоянно росло. На совещаниях в Цитадели Архилорда советники Баалааба не раз озвучивали мысль, что Преобразованных при определенных изменениях их сущности можно будет использовать в военных целях, неприятно удивив богов. Архилорд пока думал.

Пока.

Небосвод сладко зевнул и с любопытством пригляделся к лоскутку адской земли на юге, неподалеку от Пределов, вблизи опухоли Аномалии. Сейчас там тоже сражались, но то была непривычная для Подземелья битва. Нет Бессмертных, нет иномирян, а есть смертные маги и…

Небосвод нахмурился. Повидавший многих смертных и существ — кого только не бывало в адских посмертиях! — сейчас он затруднялся определить принадлежность тех, с кем сошлись в схватке волшебники. Забавно! Надо посмотреть!

Тысячелетиями не менявшийся распорядок бытия неожиданно оказался нарушен — и небосвод довольно разглядывал нарушителей.

Тысячелетия — это много.

Даже для неба Подземелья.

Небосвод раскинулся над непримечательной долиной Соратников, накрытой стеклящейся полусферой, где пришпоренные кони времени стремительно мчались сломя голову по краю обрыва над вечностью, вгляделся в темно-серый куб внутри полусферы. Внутри куба бились двое — и ни один не собирался проигрывать.

Один из тех, чью расу небосвод не смог определить, хотя светловолосый смертный и выглядел как человек (но ведь мы-то знаем, как обманчива внешность!), пытался приблизиться к большому шару, состоящему из быстро движущихся железных крупиц, позади которого на стене куба безумным светом полыхал символ Verken — и вьющееся тугими жгутами пламя, порожденное Знаком, стремилось прогрызть призрачную пелену. Железный шар был магом. Небосвод не удивился. Когда под тобой живут Бессмертные Разрушители, чей облик просто дань традиции, а истинный лик невозможно описать языком смертных, удивляться чьей-то внешности глупо.

Железный шар был магом, и маг не позволял противнику приблизиться к себе и Знаку за собой.

Железные частички то и дело вылетали из шара и устремлялись к светловолосому, в полете соединяясь и создавая колья, шипастые шары и метательные чакры. Воздух перед смертоносными орудиями вспыхивал октариновыми переливами — маг использовал в основной атаке дополнительные заклятия. Железная лавина могла просто похоронить светловолосого под собой, но тот, не обращая внимания на многочисленные ранения, упорно стремился к магу. Раны на теле, нанесенные кольями и шипами, быстро заживали, но бешено вертящиеся чакры, влетая в светловолосого, отхватывали значительные куски плоти. Несколько метких попаданий — и левая нога отвалилась, тут же подхваченная ворохом частичек, которые, словно муравьи, потащили ее в сторону. Небосвод недоуменно проследил за отрезанной конечностью. Железные муравьи оттащили ее к притаившейся в углу куба, за друзой, многоножке, в которой небосвод без труда распознал креатуру, созданную магией убогов.

— Прекрати, Элемент!

Небосвод позабыл о ноге и многоножке. Светловолосый остановился, весь в крови, стекающей из вонзившихся в тело кольев. Раны от шипов и чакр уже исчезли — и даже выросла новая левая нога!

Занятный смертный.

— Довольно, Элемент! Я не хочу тебя убивать, я не смею тебя убивать, но тебе лучше не выводить меня из себя!

Ответом ему была чакра, влетевшая прямо в лоб. Диск погрузился глубоко, раскроив черепную коробку и выйдя со стороны затылка. Светловолосый пошатнулся. Чакра оставила на его разделенной почти пополам голове нечто вроде октаринового паука, который торопливо испускал из себя паутину. Мелкоячеистая сеть накрыла плечи, грудь, поползла дальше. От места соприкосновения кожи с паутиной тянулся дымок.

Verken разгорелся сильнее, увеличился. Небосвод увидел, что стена задрожала; темно-серая пелена ближе к знаку начала становиться прозрачней. Весь куб словно вздрогнул.

— Довольно…

Звуки были едва слышны, но небосводу не пришлось напрягать слух. В кубе слова прозвучали отовсюду, будто их порождало само пространство.

— Хватит, Элемент!

Весь окутанный паутиной, светловолосый (уже без раны в голове!) резко сдернул с себя паука, прохрипев:

— Распад!

И заклинание мага, паук с паутиной, обратилось в груду октариновых искр. Колья осыпались черным порошком, мигом подхваченным ветром и унесенным в сторону. Светловолосый дернулся всем телом, сжимаясь, его руки будто удлинились, резво засновали по телу, касаясь шеи, спины, пяток — всего.

Светловолосый шепнул — и в этот раз его услышал только небосвод:

— Протоформа.

И — исчез. Исчез, чтобы появиться рядом со Знаком и бледнеющей стеной. Ухмыльнулся, протянул к символу руку. Пальцы коснулись пламени, из которого был создан Verken, мгновенно обуглились, но светловолосый не обратил на это внимания.

— На… — начал он.

Воздух вокруг смертного взорвался. Точнее, небосводу показалось, что он взорвался. Нет — на самом деле воздушные потоки вблизи Знака таили в себе железные крупицы, которые, стоило светловолосому появиться, размножились и полностью заполнили собой пространство перед стеной. Прутья, иглы, колья, лезвия, цепи и тому подобное исполинским переплетением сложились в ажурную конструкцию. Голова светловолосого оказалась проткнута со всех сторон шипами, прямо изо рта торчал толстенный прут. Коснувшуюся Знака руку просто-напросто оторвало врезавшимся шаром размером с орка. Железная конструкция задрожала и начала отодвигаться от стены, отдаляя светловолосого от магического символа.

— …зад… — шелестящие звуки снова будто издало пространство.

Светловолосый, хотя сейчас его тело было мертво — небосвод отлично это видел — продолжал упорно бороться.

Знак мигнул, огонь по составляющим его частям потек медленнее, стена будто налилась тьмой. Небосвод затаил дыхание. Исчезнет? Не исчезнет? Ведь светловолосый хотел приказать слитому в Знаке волшебству вернуться к истокам, что своеобразно «забило» бы порождающую Verken магию и не позволило воссоздать его заново.

Огонь на стене полыхнул, неуверенно начал растекаться по пелене — и устоял. Пламя взревело, с еще большим остервенением набросилось на преграду, словно орк-берсерк на Светлых эльфов.

Будто в ответ на вспышку Знака, ловушка, в которую попал светловолосый, начала распадаться. Потраченная на преобразование волшебства энергия ушла не вся, светловолосый, хоть и был мертв, успел часть ее перенаправить на пробившие тело железяки. Осыпаясь черно-бурым песком, конструкция в целом тем не менее держалась — от шара-мага протянулись балки, по которым заскользили частицы, пытающиеся восстановить гилетическую структуру заклинания. Вокруг тела светловолосого образовалась пустота, но он рухнул на находившиеся ниже прутья и колья — и все повторилось вновь. Длилось это достаточно долго для того, чтобы маг сумел отодвинуть железную конструкцию подальше от Знака.

Когда светловолосый упал на янтарь земли, конструкция содрогнулась и осыпалась, воздвигая над врагом мага курган из железных обломков. Вряд ли это могло его надолго удержать — небосвод видел, как в тело возвращается жизнь.

Но и маг не рассчитывал на легкую победу. Курган зашевелился, его части поползли друг к другу, соединяясь и сливаясь в нераздельное целое. Янтарь под курганом начал рыхлеть, плавиться, словно свеча, брошенная в камин. Токи земли вокруг места падения светловолосого меняли состав почвы, превращая ее в болото, торопливо заглатывающее железный конус, в который обратился курган.

Небосвод восхитился решением мага. Чародей не просто погребал противника в пластах земли, он, обратив ее в болото, сделал не простую топь, ряд перехлестывающих одну другую трясин-измерений. Наверняка за основу взял Болото Смерти из Нижних Реальностей, не иначе! Но как хитро — превратил землю не в единый многомерный агломерат, а в неоднородный конгломерат, где каждое болото-измерение проходит через все остальные и через само себя, тем самым увеличивая число топей, в которые погружался конус, почти до бесконечности. Даже если светловолосый развеет или обратит чары каждой трясины, то выберется из новой западни нескоро, очень нескоро.

Вполне может составить компанию небосводу!

Шар-маг завис над участком подвергшейся трансформации земли. Небосвод видел: чародей напряженно вглядывается в свое волшебство. Конус полностью скрылся в грунте, изменившем цвет с янтарного на грязно-зеленый, и небосвод уже решил посмотреть на сражение, которое происходило неподалеку, но в этот момент сочащийся злобой голос сотряс все пространство куба, заставив даже небо испуганно Дернуться.

— Я предупреждал, Элемент! О, теперь мне не скучно! Совсем не скучно!

Будто подражая воздуху, брату-стихии, земля взорвалась. Нет — опять не так. Взрыв воздуха и взрыв земли оказались похожи — тем, что не были взрывами. Из развороченных пластов поднимался гигант. Грязью на пшеничном поле застыло болото, постепенно исчезая со светлых волос под напором окутавшей смертного энергии. Земля осыпалась с плеч, камни крошились в руках, земля проседала под ногами — враг мага рос без остановки. Полностью обнаженный, светловолосый пятидесятиметровой башней вознесся над железным шаром, огромной тенью накрыв и мага, и пылающий на стене Знак. Энергия скользила по торсу, рукам, ногам, впитываясь и выделяясь обратно кожей, и казалось, будто светловолосый гигант сверкает, словно бог Солнца.

Небосвод, конечно, никогда не видел богов Солнца. Подземелье как-никак! Но он не сомневался — солярные боги сверкают, и сверкают именно так. Ярко, ослепительно, отливая каленой медью. Будь у небосвода глаза — прикрыл бы.

Теперь небосвод восхищался светловолосым. Маг создал оригинальную волшбу, окутав врага почти непреодолимыми путами. Почти — и светловолосый нашел лазейку. Он не тратил время на поочередное удаление топей на своем пути. Разом выпустив копившуюся внутри — не тела, о, совсем не тела! — мощь, он вырос — и физически, и энергетически, преодолев все заслоны на своем пути одним махом. Будто карлик неожиданно превратился в горного тролля и порвал связывающие его веревки.

Огромная ладонь хлопнула по стене, придушив Знак, без всякого словесного приказа погасив магический огонь. Стена тут же, крепчая на глазах, налилась темно-серым.

Вторая ладонь хлопнула по железному шару. Достаточно большая, чтобы полностью обхватить шар-мага, пятерня сжалась, крепко держа его. Светловолосый пригнулся, одновременно поднося чародея ближе к лицу. Шар попытался потоками частиц расплыться в стороны, уйти от захвата, но сияющая энергия окутала руку, и железные крупинки встретили на своем пути непреодолимый заслон. В отличие от светловолосого, сумевшего выбраться из магического болота, волшебнику не удалось вырваться за пределы солнечного сияния.

— Я предупреждал, Элемент! Теперь не обессудь! — пророкотал гигант.

Небосвод затаил дыхание.

Светловолосый без малейшего сомнения сжал пальцы в кулак.

Железный шар не выдержал давления — и взорвался.

«Третий раз за сегодня ошибаюсь», — подумал небосвод. Не взорвался. Разорвался.

Из кулака гиганта посыпалась мелкая, еще мельче, чем железные частички, пыль. Все, что осталось от шара-мага.


Трое сидели в пустоте.

Играли в карты.

— Чего надо? — сварливо поинтересовался якша в желтых одеждах брахмана, торопливо пряча вывалившуюся из рукава карту. — Опять дали по шее, а мамочка далеко, не пожалуешься?

Над головой якша ореолом кипел круг бурого огня. Вглядись в пламя, присмотрись к танцующим язычкам — и увидишь возлегающего на золоте дракона, заметишь вольготно сидящую посреди горящего леса саламандру, обнаружишь кувыркающегося в углях жыжа, разглядишь обменивающихся вихрями огня рарога и феникса.

Увидишь — и не захочешь возмутиться дерзостью якша.

— Успокойся, Вьясатват. — Почтенный старец в унфоцианцской форме огладил бородку, выжидающе глянул раскосыми глазами. — У мальчика большие проблемы, если он решился обратиться к нам за помощью.

Старик спокойно сидел посреди лужи, из которой вверх поднимались тихо журчащие струйки. Вглядись в воду, присмотрись к мириадам сцепившихся капель — и заметишь резвящуюся посреди потерпевшего кораблекрушение судна ундину, обнаружишь поджидающих на берегу неосторожных юношей русалок, разглядишь свившегося кольцами в океанских глубинах Мирового Змея, временами лениво шевелящегося — и порождающего цунами.

Увидишь — и решишь держаться подальше от воды.

— Хельгар-р-р считать, что Чжоу пр-р-р-равильно говор-р-рить, — поддержал старика кутавшийся в плащ из чешуи Снежного Червя двухголовый огр. Правая голова огра спала и бессовестно храпела. — Он знать, какой цена за наш помощь, и все р-р-равно пр-р-рийти. Сер-р-рьезная беда пр-р-риключиться!

За спиной огра совершенно бесшумно вертелся вихрь. Вглядись в ветер, присмотрись к свистящим потокам воздуха — и увидишь беспечно распевающих на эфирных дорогах богов алконостов, заметишь стремительнее мысли мчащихся в атмосфере сильфидов, обнаружишь бурю, поспешающую вслед за гамаюнами, разглядишь рассекающую небесные слои Дикую Охоту.

Увидишь — и десять раз подумаешь, прежде чем ринешься покорять небесные просторы.

Он молчал, не зная с чего начать.

Враг оказался не по зубам?

Он сейчас может умереть?

Ему надо защитить учеников?

Так или иначе, все сводилось к одному — ему нужна их помощь. Помощь Чань-Бо Вечности. Помощь магов-полубогов Вьясатвата и Чжоу и мага-полуубога Хельгара, пребывающих разумными энергемами в Чань-Бо, сокрытых от всевидящего ока Сестер и богов смерти могущественными заклинаниями. В мире смертных их проводили в посмертие еще в седой древности, и потомки, ежели таковые имелись, забыли, что некогда их предками были экселенцы магии Огня, Воды и Воздуха.

Вьясатват Савьясачин по прозвищу Адити.

Чжоу Чжу Мао по прозвищу Цзюйлин.

Хельгар Беорсон по прозвищу Йотунхейм.

Когда он выиграл Чань-Бо Вечности на турнире Златотелого Крикуна, решившего позабавиться магическими битвами, то не представлял, что именно досталось в награду.

И — кто.

Тогда Джетуш знал только, что Чань-Бо увеличит его Силу стократно. Он и увеличивал. Но не всегда. Сокрытые в Чань-Бо души магов могли помочь собственной магией, однако взамен он вынужден был платить особую цену.

— Ладно, Джетушка, что у тебя приключилось? — Якша потянулся, ловко засунув карту в огненный круг. Туз пик вспыхнул. С глаз долой, из сердца вон — и в мухлеже никто не обвинит без доказательств.

Впрочем, каждый из сидящих мог незаметно наколдовать оппоненту по игре до сотни тузов пик в карманах, после чего сокрушаться, с какими мошенниками приходится играть. Иногда они так и делали.

За столетия сознательного самозаключения в магическом артефакте перепробуешь множество способов времяпрепровождения.

— Вот. — Без долгих разъяснений Джетуш соединил ладони, затем разогнул средние пальцы и сложил мизинцы, навел ноэму на получившуюся фигуру, создавая Жест — и гештальты, содержащие всю полученную им во время боя с Ацедием информацию, потекли к магам. Кроме его воспоминаний в компактифицированных образах имелись знания от гарруха, проанализировавшего часть тела блондина при помощи Заклинаний Познания и Понимания Уолта и Эльзы. Во время схватки он особо старался, чтобы Ацедий не обратил внимания на гносеологические и герменевтические чары, постигающие структуру его бытия, пускай и через такую мелочь, как нога. Это оказалась единственная более-менее целая часть, которую удалось захватить. Все остальное просто разлагалось, отделяясь от тела Ацедия, но замораживающая время последовательность заклятий помогла сохранить ногу в относительной целостности.

— Не твое плетение, — сделал вывод якша, подсветив контур Познания и Понимания. — Слишком аккуратное. А ты будешь рваные узлы создавать, пока в могилу не положат. Да и после не прекратишь.

— Мои ученики, — объяснил Джетуш. Хотел спокойно сказать. Не получилось. Волновался — и не мог этого скрыть.

Чжоу хитро посмотрел на него, прищурился. Из темных глаз дальневосточного мага на западного чародея мельком глянули единые небеса из тех времен, когда над земным диском царил один титан Кроур-Небо, чьим отдаленным потомком через малозначительную богиньку являлся император Преднебесной.

— Я знать, с чем Джетуш столкнуться. — Хельгар посерьезнел, настолько, что растолкал вторую голову, и та сразу сменила недовольное выражение на глубоко задумчивое.

— Да чего тут гадать, — проворчал Якша. — Чжоу, ты, наверное, тоже уже понял, да?

Старик кивнул и улыбнулся.

— Мальчик слишком молод. А Конклав слишком многое скрывает от пришедших за нами поколений. Винить Великий совет я не могу, понимаю причины. Однако вот они — плоды незнания.

— Чудесник? — с замиранием сердца спросил Джетуш. Спросил — и сам понял, что ошибся.

Якша захохотал, старик снисходительно улыбнулся, огр осклабился. Когда огр разом осклабляется двумя головами — это впечатляет.

Как и сама улыбка огра.

Акулья улыбка.

— Забудь о чудесниках, мальчик. Скорее воскреснут Маги-Драконы и покинут Тартарарам титаны, чем по землям Равалона снова будут ходить нарушители законов магии.

— Но он нарушает базовые принципы… — попытался объясниться Джетуш.

— Бог огня нарушает базовые принципы магии огня, — перебил якша. — Сам знаешь, Джетушка. Но над ним довлеют божественные законы.

— И если бог законы нар-р-рушить, то Гневные пр-р-рийти за ним.

— Нарушая законы магии, чудесники не могли нарушить законов бытия. И — ушли. Навсегда. Как-нибудь мы тебе расскажем о взлете и падении их племени. Занимательная история. Но сейчас разгадка не в них, — Чжоу улыбнулся. Так, наверное, мог бы улыбаться Великий Путь — Дао. — Но ты не виноват. Вам о ней не рассказывали, но и причин рассказывать о ней не было. Сугубо теория…

— Не теор-р-рия, — возразил Хельгар. — Я столкнуться. Когда Гор-р-ры Мр-р-рака уйти под воду, пр-р-роснуться Др-р-ревний Ужас. Тогда боги снова бор-р-роться с убоги — и север-р-р из Бессмер-р-ртных никто не защищать.Пр-р-риходиться мне защищать север-р-р. Вы не помнить, вас еще долго не быть. Великая Гр-р-ряда еще не быть Великой. Север-р-р — лишь наш и шефанго. Позже прийти др-р-ругие. А Гор-р-ры Мр-р-рака создать титаны — никаких Бессмер-р-ртных в то вр-р-ремя. И Др-р-ревний Ужас быть ей.

— Вот как. — Чжоу коснулся лужи. По воде побежала рябь. — О таком мне не доводилось слышать. Печально. Возможно, следовало больше времени уделять изучению мифов и легенд западных варваров, а не пытаться сварить пилюлю бессмертия.

— Я один раз решил, что столкнулся с ней, но то оказался призрак чудесника. — Вьясатват прикрыл глаза, предаваясь воспоминаниям. — Последний призрак последнего чудесника. Этот неудачник о многом мне поведал, прежде чем я развоплотил его. Думал, пожалею. Ха!

— О чем вы говорите? — не выдержал Джетуш.

Да, здесь, в искусственном измерении Чань-Бо Вечности, экселенцы могли болтать бесконечно, не беспокоясь о бедах и проблемах Равалона. Но у него было мало времени. Там, в реальном мире, его убивали. И пускай измерение Чань-Бо по течению времени подобно психореальностям: дни здесь — секунды там. Пускай.

У него все равно не было времени.

Уолт.

Эльза.

Фа.

И даже — Райхгер и Лизар.

Чем скорее он покончит с Ацедием, тем лучше.

Экселенцы переглянулись, будто решая, говорить или нет. Первым «нетерпеливого мальчика» пожалел Чжоу — самый молодой из обитающих в Чань-Бо.

— Умная энергия, — сказал старик. — Все совпадения с описанными в теории признаками.

— И с тем, с чем я иметь дело, — добавил Хельгар.

— Умная энергия? — Джетуш нахмурился. — Никогда не слышал…

— Да мы же тебе только что сказали, что не слышал! — всплеснул руками якша. — Боги небес, ну почему мы достались такому тугодуму?!

— Я попробую объяснить. — Чжоу набрал в ладонь воды, подбросил. Брызги застыли в воздухе, а затем стали медленно складываться в иероглифы. — Взгляд магов Запада на мир отличен от восточного, но я постараюсь говорить вашими понятиями.

К магам Запада, даже к варварам Запада Чжоу относил всех, кто жил по закатную сторону от Преднебесной. Вьясатват и Хельгар относились к ним. Но сейчас старик пытался говорить на привычном Джетушу языке — языке науки и магического искусства Серединных земель.

— Первозданная сущность — то, что у ваших жрецов зовется Тва́рцом, а вашими магами — Перводвигателем, — есть Истинное Бытие. Абсолют. Все остальное лишь частичное повторение Истинного Бытия. Сущность такого бытия — всегда особым образом преломленная сущность Истинного Бытия. И первая сфера, где происходит подобное преломление — сфера умного мира. Умный мир, мир Идей — принцип оформления и осмысления. Вы называете пространство этого мира Метаформами Перводвигателя. Жрецы — Мыслями Тва́рца. Можно и так. Но что такое этот умный мир? Вы говорите, что Метаформы являются принципами структурирования вещей. Это так. Но любой принцип в первую очередь — выражение. Великий Путь един для всех, но каждый идет своей дорогой. Выражается общее для всех, но для каждого — разным способом. И вот чистое выражение, выражение как таковое, то, что дает явиться вещам и смертным как отдельным, самодостаточным сущностям, повторяя в этом Первозданную сущность, единую для всех и единственную для каждого — вот в стихии выражения и существует умная энергия. Чисто умная, смысловая потенция. В нашем мире конечных сущностей, в нашем Вторичном Бытии она тоже есть — но ограниченная вторичностью. Она уже не выражение как таковое, а выраженное — форма вещи или смертного, его лик. Определенность вещи или смертного, их отличие от остальных вещей и смертных — это умная энергия в нашем бытии. Определенность нашей сущности — это умная энергия нашей сущности, выраженный и понятый смысл существования.

Чжоу замолчал, сквозь водяные иероглифы разглядывая Джетуша — уразумел ли сказанное мальчик? стоит ли продолжать?

— Я не понимаю, — признался Джетуш. Он плохо разбирался в метафизике. И, в отличие от многих, не стыдился этого. Если надо — спросит, а ему объяснят. Вот как сейчас.

— Умная энергия заставляет вещь выходить за пределы положенного ей. Своеобразный умный экстаз. Мистически это означает прозревать Богов в их Сути. Или, как мне доводилось слышать в последнее время, когда я поднимался в Астрал — созерцать Свет и Тьму Тва́рца. А вот магически…

— Магически означать нар-р-рушение, — не выдержал молчащий до этого Хельгар. — Не энтр-р-ропию-отклонение, а нар-р-рушение.

— Боги и убоги — они порождения вторичного бытия, если воспользоваться понятиями Чжоу. — Вьясатват дернул шнур из хлопка, свисающий с левого плеча — прямое указание на его принадлежность к касте брахманов. — Они ближе к умному миру и его принципам, но и сами не есть умная энергия. В них ее больше, чем в смертных, но недостаточно, чтобы соединиться с умным миром. Хотя ваш Грозный Добряк пытается накопить ее, хитрит с верой, дурит голову последователям своей якобы эволюцией в Брахмана — ну, посмотрим, что у него получится.

Насмешка в голосе якша подсказывала: хрен собачий Грозному Добряку, а не Брахман — он же Тва́рец в понятиях Серединных земель.

— Все, что могут боги и убоги, — это быть выраженными, как и все остальное в мирах вторичного бытия, мирах Хаоса и Порядка. Но…

— Но выр-р-ражение в мир-р-ре тоже существовать без индивидуальная сущность. Оно как др-р-ракон без др-р-ра-кона, вьюга без вьюги, ур-р-раган без ур-р-рагана.

— Чистая Сила? — уточнил Джетуш.

— Ага, — кивнул якша. — Чистая Сила — без Чистой Силы. Верно начал мыслить. Но пока неточно. Эфир — он тоже своеобразное отражение умного мира. Отражение его целостности, если точнее. И представь — магия без магии. Сила — без Силы. Не в том смысле, что ее скрывают и ты не можешь найти источник. Эфир — без Эфира. Мм, как бы по простому… Ну, например, представь слепого, который молит богов вернуть ему зрение, — и внезапно прозревает. Но боги к его прозрению никакого отношения не имеют. Как ты это назовешь?

— Чудом? — предположил Джетуш.

— Ты — чудом. Я — нарушением. — Вьясатват нахмурился. — Из ничего бывает лишь ничего. Слепой должен оставаться слепым, если ему не помогут лекарь, маг или бог. Все остальное нарушение нашего бытия. Не чудо — чудовище.

Все должно идти естественно, подчиняться фундаментальным законам. Даже скачки от количества к качеству повинуются определенным принципам. Если их подгонять, если нарушать принципы… — якша покачал головой. — Ничего хорошего не будет.

— Умная энер-р-ргия — это выр-р-ражение подчинять себе втор-р-ричный быть. Это бесконечный пр-р-ринцип довлеть над конечная вещь. Умный экстаз, как вер-р-рно сказать Чжоу, это конечная вещь выр-р-ражать себя предельно. А умная энер-р-ргия выр-р-ражать предел через конечная вещь. — Головы Хельгара говорили по очереди: левая — печально, правая — отрывисто и зло. — Конечная вещь не выдер-р-рживать и все погибать. Нар-р-рушается все. Гибнет все. Не выдер-р-рживать.

— Но Ацедий — вполне индивидуален. Как он…

— Ты недавно Клятву посмертием поминал, не так ли? — Чжоу улыбнулся. — Странно, что ведая о ней, ты не знаешь об умной энергии, но напомни: без чего не сможет Мысль Тва́рца пребывать в тварном бытии?

— Без носителя… — пробормотал Джетуш, начиная понимать.

— Тело — это место, которая душа занимает в пространстве. — Якша создал на ладони огненную кошку, наблюдая, как она умывается. — И сообразно пространству душа создает тело. В Равалоне — одно. В Нижних Реальностях — другое. В Небесном Граде — третье. В Океане-между-Реальностями и Межреальности — четвертое.

— Когда Др-р-ревний Ужас выр-р-рваться, он найти Младший Владыка Элементалей и воплотить себя. Он ур-р-раган без ур-р-рагана, но Владыка эпицентр ур-р-рагана. Убер-р-ри Владыку — нет ур-р-рагана. Я убр-р-рать Владыку. Но твоя ситуация сер-р-рьезней моя ситуация. Тогда быть непосредственно Владыка. Сейчас Владыка непосредственно нет.

— Тело этого Ацедия — сгусток умной энергии, — пояснил якша. — Так сказать, умная плоть. Носитель не он.

— Да, — кивнул Джетуш. — Я понял. Носитель — куб. Он не только мешал мне уйти — он защищал себя.

— Молодец, мальчик.

— Итак, — якша сдул кошку с ладони, отправив в пустоту лоскуты пламени, и посмотрел на Земного мага, — тебе нужна наша Сила.

— Нужна.

— И ты согласен на цену?

— Мне некуда де…

— Ты согласен на цену? — с нажимом повторил Вьясатват.

— Согласен.

— Тогда, Джетушка, располагайся. — Якша подвинулся и жестом указал место.

Он шагнул вперед, зная, что по бокам появляются каменные столбы. Вглядись в столбы, присмотрись к покрытым трещинами каменным бокам — и увидишь стремящихся к Корням Мира индрик-зверей, заметишь тянущихся по ущельям Горных Змей, обнаружишь подстерегающих в холмах одиноких путников дуэргаров, разглядишь оберегающих Сердце Мира сторуких и пятидесятиголовых гекатонхейров.

Увидишь — и, может быть, задумаешься о земле, по которой ступаешь.

Или — нет.


Небосвод решил, что все кончено.

Пылал светом и яростью гигант, рассыпался железным песком маг, и можно было поспешить посмотреть на другую битву, которая грозила вот-вот закончиться.

Что его задержало, небосвод не понял. Но почему-то решил чуть-чуть подождать, взглянуть — что будет делать светловолосый? Он же сказал, что не смеет убивать мага. Однако убил.

Небосвод не жалел, что остался.

Светловолосый разжал пальцы, посмотрел на ладонь, где кроме железной пыли ничего не было. Тряхнул рукой, избавляясь от останков мага.

И недоуменно уставился на висевший там, где только что была ладонь, посох, с какими бродят буддисты-ракшасы. Длинное древко. На одном конце лезвие, похожее на лопату, на другом лезвие-полумесяц. Стучат друг о друга, радостно звеня, бубенчики, колыхаются, переплетаясь, многочисленные ленточки и кисточки. И никаких магических знаков.

Светловолосый попытался схватить посох, но рука прошла сквозь него. Словно наведенный морок, а не реальная вещь. Но небосвод видел: посох реален. Просто реальность бывает разной. Да и видеть надо по-особенному. Что? Научить? Да без проблем, уважаемые. Сначала надо на пару тысяч лет стать небом Подземелья… Что? Уже не хотите? Ну как хотите. Собственно, никто и не предлагал.

— Что ты еще придумал, Элемент?! Пойми наконец: все бесполезно! Скучно и бесполезно! Теперь — невероятно скучно!

Гигант ревел и бесновался; светловолосый бахвалился; он пытался показать, что ничего не боится и абсолютно в себе уверен.

Нетушки. И боялся, и не был уверен. Самую малость. Капельку. Но ведь боялся и не был уверен!

От неба Подземелья ничего не скроешь.

Светловолосый, продолжая оставаться в форме гиганта, опять попытался схватить посох, шепча «Распад» и «Назад». Сначала правой рукой, потом левой. Потом обеими. Посох упрямо отказывался даваться. Светящаяся энергия на руках гиганта жадно тянулась к вещи, но ей не дано было овладеть загадочным артефактом.

А затем посох начал светиться. Словно издеваясь, он мерцал в согласии с мигающими сполохами энергии светловолосого — и с каждой новой вспышкой света от него с громоподобными раскатами истекала Сила. Могучая, неподвластная смертному, будь он хоть Архимагом, Мощь — и небосвод невольно вспомнил Маэлдронов, в давние времена посещавших Подземелье.

По Локусам Души тех смертных тоже мчался Эфир, подчинявшийся лишь воле Бессмертных.

Сжигающий дотла город пожар; сокрушающее все плотины на своем пути половодье; не щадящий никого на своем пути смерч; безостановочно катящаяся лавина. Салэамандрэ, Ундионэ, Сильифидэ и Коэбальдэ, предельные принципы магического подчинения Стихий. Они не имеют ничего общего с саламандрами, ундинами, сильфидами и кобольдами, кроме привычных сфер обитания. Салэамандрэ — везде, где танцует пламя; Ундионэ — везде, где бежит вода; Сильифидэ — везде, где вьется ветер; Коэбальдэ — везде, где лежит земля. Поля магии Стихий, не имеющие конкретного воплощения — и воплощенные везде.

Посох извергал из себя именно эти предельные Силы, и небосвод посочувствовал светловолосому.

Попади под такой удар Повелитель — и ему, несмотря на Онтологический Эфир, придется несладко. А уж если по глупости Повелитель окажется защищен только Онтическим Эфиром!..

Ну, Повелителей много. Найдут к Функции нового.

Очередной волной предельной Силы светловолосого отшвырнуло от посоха. Гигант снес десятки друз, рухнув на землю. Приподнялся, таращась на посох. Небосвод видел: море страха плескалось во взгляде противника мага.

Несмотря на то что Сила просто залила весь куб и стала настолько плотной, что могла ощущаться как материальный объект, светловолосый сумел подняться. И, ревя во всю глотку, начал увеличиваться.

Враг мага достиг макушкой «крыши» куба, когда вся выпущенная Сила внезапно влилась обратно в посох. Ревя, словно раненый зверь, и сверкая, словно десятки Солнц, светловолосый ударил всей выделяемой телом энергией по посоху.

И дикий вопль заполнил пространство куба:

— Распад!!!

Не приказ.

Просьба.

Может быть даже — мольба…

Посох ответил: черно-белым шнуром огня, тихим, не в пример рыжим родственникам; взъярившимися пластами земли, где среди острых камней и кипящего бульона металлов затерялся янтарь; залихватски, по-разбойничьи засвистевшим смерчем, насилующим воздух; водяными потоками, такими плотными, что не успевающий убраться с их пути камень превращался в битую крошку.

И все это — в оболочке Мощи, того Могущества, которое в начале Первой Эпохи позволяло смертному приказать горе — и гора уходила с его пути, повелеть реке — и река меняла русло, иссечь плетью море — и море поспешно отступало. Могущества, которого боялись Младшие боги.

Небосвод вспомнил: это заклинание — Буря Стихий. Древняя и могущественная боевая магия, на которую мало кто из смертных способен. Маг, сражавшийся со светловолосым, например, способен не был.

Но — сумел. Неведомо как. Сумел. Может, в последний миг продал душу убогам. Их тут полно, знаете ли. Неважно. Маг побеждал. А победителей, как известно, не судят.

Небосвод не сомневался, кто будет повержен.

Шнур черно-белого пламени коснулся стены куба — и его спокойствие сразу же исчезло. Ряды Знаков Огня закружились по стене: змеей полз Tiurus-Сполох, звездочками рассыпалась по призрачному небу Ojen-Жар и Naio-Искра, венчались Panido-Пыл и Hager-Вспышка, радуясь союзу в полную силу, и уже знакомый Verken-Пламя ятаганом впивался в темно-серую пелену — наотмашь. Расплетаясь на белую и черную нити, огонь заскользил по призрачной пелене — вправо и влево. С противоположной стороны смерч расцеловал стену Знаками Воздуха, поползшими в разные стороны, как их соратники по Огню. Вода спиральными струями добралась до «крыши» куба, расчертив ее соответствующими магическими символами. Небосвод, приглядевшись, смог увидеть, как скрытый под янтарем «пол» куба покрывается Знаками Земли: Ufgu-Землетрясение пихало Zadahg-Камнепад, дабы тот уступил место Radir-Лаве, а Metab-Сдвиг пытался успеть повсюду. Знаки Стихий множились, во все стороны расползались копии и подобия символов, сплетаясь в смертоносную вязь. Древняя волшба дышала из сплетения предельной Силы и Стихий, древняя магия из той области, которую никогда не превзойдут новейшие магические изыскания.

Кое-что навсегда остается эталоном.

Светловолосый закричал. Теперь он не приказывал, не просил и не молил. Энергия прошла сквозь посох, так и не найдя материальной основы воплощения магии, уничтожающей куб и его самого.

Небосвод хмыкнул и поспешил к кипевшей рядом схватке.

Здесь все было ясно.

Теперь — целиком и бесповоротно.


Куб разваливался на части. Раскидистые ветви трещин покрыли темно-серые плоскости, трепетавшие, как невинная девица в лапах лихого люда. Присмотрись кто со стороны, мог бы увидеть, как по темно-серым стенам скользят измученные лица.

Присмотреться было некому.

Куб осыпался трухой, прощаясь с бытием. Призрак истек эктоплазмой, молча удрав в области не-жизни. Быль и небыль расцепили пальцы, определившись, кто уходит, а кто остается.

Маленький бесцветный вихрь метался между друзами испуганным бродягой. Беззащитный, словно бабочка под порывами ураганного ветра, он пытался найти, где укрыться и переждать опасность.

Друзы с сожалением взирали на бедолагу.

Хмыкнул ветер, окружая маленький вихрь, насмешливо фыркнул огонь, ставя перед ним завесу, горестно вздохнула земля, вздымаясь траурным саваном, и всхлипнула фонтаном вода, обрушившись на неприкаянный вихрь. Будто ударило Четырехфазовое Заклинание Стихий — но сотворить напоенные предельной высокочастотной энергетикой чары, полнившие заклятия, было под силу лишь Кругу Архимагов. Или экселенцам Стихий, соберись соответствующие Силам волшебники вместе.

Буря Стихий, способная уничтожить многое из сущего Равалона от Нижних Реальностей до Небесного Града, в том числе мнящее себя неуничтожимым, отлично выполнила свое предназначение. Маленький бесцветный вихрь сгинул под ударом сокрушающей магии, как до этого поддерживающий его куб.

Как сказал в этот момент находящийся где-то очень далеко и очень близко один старый преднебесный маг: «Из пыли в прах, из праха в пыль — под Великим Небом, как ни погляди, у тысячи тысяч вещей одна судьба». Составлявшие старому преднебесному магу компанию смертные промолчали, хотя у каждого было свое мнение и о судьбе, и о Великом Небе, и о прахе, если уж на то пошло. У одного имелось мнение и том, что можно было не убивать, а захватить и изучить. Но он отлично знал, как отреагируют остальные. Слюнтяй, тупой мореинист, плаксивая баба, больной на всю голову и многие другие красочные эпитеты; с точки зрения магов, которым доводилось сходиться в схватках с Маэлдронами, лишь Полный идиот мог предоставить опасному врагу шанс собраться с силами.

Возвращение в основную реальность из искусственного измерения Чань-Бо Вечности как всегда отозвалось жуткой головной болью. Он огляделся и, осторожно коснувшись артефакта, затаил дыхание. Момент перехода Чань-Бо в основную метрику Равалона всегда сопровождался полным подавлением чувств. Джетуш онемел, ослеп, потерял слух, пространственную и временную ориентацию. Язык грозился скатиться в глотку уроборосом, а интуиция забилась в закоулки разума и крутила там кукиши — то ли себе показывала, то ли рассудку. Но ушла боль — приятный момент, если не считать того, что в этот момент бери его хоть голыми руками. Простенький пульсар не создать. Но Чань-Бо нужно скрыть как можно глубже в ауре. В явленном виде артефакт жадно пожирал магические и телесные силы, словно голодная нечисть, чьей жертвой стал одинокий и беззащитный путник. И так за помощь он расплатился очередным закладом энергемы.

«Еще три раза!» — напомнил довольный, точно убог, которому все смертные Серединные земли продали души, Вьясатват. Физическая энергема уже принадлежала им. Теперь наступил черед растительной. Помогут еще два раза — и прощайте, животная и разумная энергемы. После пятого раза Земной маг станет принадлежать Чань-Бо весь без остатка, такой, какой есть сейчас. Коротать время до Конца света среди экселенцев Стихий кому-то может показаться неплохой идеей. Этот кто-то просто не видел полу-Бессмертных в недобром расположении духа. Сегодня они были настроены благодушно и даже не томили его полуторачасовым ожиданием решения: помогут или нет? В прошлом, когда он обращался за советом — за них хотя бы не надо расплачиваться частями души, — Чжоу, например, сверкая глазами, полными дальневосточной мудрости, требовал процитировать ему, что не известный «мальчику» Унфуций говорил о магии, а якша предлагал сыграть в лилу, издевательски хохотал каждый раз, когда у Джетуша выпадала пятерка, не давая Магистру покинуть первую клетку, и язвительно замечал, что это следствие развитого эгоизма несовершенной души, совершенно не пытаясь скрыть октариновые нити, тянущиеся от его левой руки к игральной кости. Пожалуй, лучше всех к нему относился Хельгар — или ему повезло не застать огра в плохом настроении.

Ладно. Все это неважно. Важно одно: успела ли Фа? Помогла ли Уолту и Эльзе? Божественные Глаза, сейчас бы идеально подошедшие, пока не создашь, и остается только гадать, а гадать — это к оракулам и пифиям. Как любой боевой маг, он предпочитал твердые факты и основанные на них предположения.

Чань-Бо свернулся в одномерный объект, погрузился в течения энергий ауры. Вернулись эмоции. Джетуш выдохнул, переживая удивительное чувство синэстезии: ощущения-пассажиры спешили занять места в теле-дилижансе, толкаясь и путаясь. Зрение угомонилось первым, устроилось поудобнее рядом с кучером-головой.

И первым, что он увидел, оказалась девушка, чьи фиолетовые волосы перестали развеваться в воздухе, скрыв ее тело лиловой накидкой.

Гула. Пожирательница фурий. Невкусных фурий.

Девушка потирала глаза, оглядывалась по сторонам и что-то говорила. Он еще не мог слышать, но вполне догадывался. Ацедий мертв, умная энергия, позволяющая ему творить чудеса-чудовища, пропала, Гула пришла в себя и теперь выискивала блондина.

Неимоверным усилием воли он взял под контроль чувства, быстро гоня каждое на свое место. Слух торопливо вернулся в уши, и Джетуш услышал:

— …съем? Можно, Ацедий? Если ты молчишь, значит, согласен, да? Молчи, пожалуйста! Он, наверное, вкусный! Молчишь? Спасибо, Ацедий! Тогда я съем его! Если он будет вкусный, я тебе расскажу!

А ведь «он» — это он, мгновенно сообразил Джетуш.

Гула слегка пригнулась, пристально рассматривая Магистра. Зрачки в глазах завертелись, вместо двух их неожиданно стало три. Девушка приоткрыла рот и высунула язык.

Он успел бросить перед собой заклинание. Земля послушно отозвалась. Янтарный покров между Джетушем и Гулой пошел складками, вздыбился, метнувшись вверх. Ряд Земных Стен почти мгновенно вырос перед девушкой. Каждая последующая Стена была больше и прочнее предыдущей. Самая последняя по толщине не уступала фортификационным укреплениям Багряной Крепости, замка на северной границе Когессы, омываемого водами Эскадота Великого. На левом берегу Эскадота раскинулись Восточные степи, и Багряная не раз принимала на себя удары объединенных орочьих и гоблинских племен, желающих порезвиться в королевстве. В таких условиях хорошие стены — жизненная необходимость.

Он еще успел подумать, что у Ацедия был куб, позволявший ему нарушать магические законы, а у Гулы ничего подобного нет. А еще — что снова обратиться к Чань-Бо не успеет, да и…

В Стенах, кроме первой, разлетевшейся кусками во все стороны, возникла дыра. Идеальное круглое отверстие, сквозь которое Джетуш легко бы прошел, несмотря на комплекцию. Он отшатнулся, когда дыра возникла в Стене перед ним, Стене, крепкой, как укрепления Багряной Крепости, и даже крепче, ведь сооружения Багряной заговаривал не он, а другие геомаги, но лучший — он; отшатнулся, взывая к Земле, самой легкодоступной сейчас Стихии; в ауре заскреблись заклятия, связанные с Началами, опасно зашевелились чары, сковывающие магию Изначальных, — но воспользоваться ими не было времени, совсем не было времени! И даже Земля, такая послушная и близкая, не успевала, совсем не успевала!..

— Успокойся, Гула.

Лысый мужчина с одним-единственным седым чубом, постоянно шевелившимся, словно щупальца элхида, стоял рядом с фиолетововолосой, положив руку ей на плечо. Серая невзрачная туника не могла скрыть сложения борца. Большой лоб, крупный нос, выпирающий подбородок. В глубине темных глаз, зевая, потягивалась угроза. Мерцали вокруг алым три треугольные стены, складываясь в трехгранную пирамиду.

Основание пирамиды — под землей.

Как у куба Ацедия.

Плохо. Если за его битвой с блондином следили, воспользоваться Чань-Бо очередной «чудесник» не позволит. И Начала с Изначальными, просыпающиеся в тонком теле, не дают гарантии ни победы, ни отступления. Сражаясь с Ацедием, он вплетал Свет, Тьму, Порядок и Хаос в чары, но и после них блондин восстанавливался. Если чубастый такой же…

— Я хочу попробовать его! — возмущенно закричала Гула. — Ацедий не против! Ацедий молчит, значит, разрешает!

— Ацедий молчит не поэтому. — Угроза полностью заполнила глаза чубастого. Колыхалась штормовым морем, грозилась выплеснуться наружу.

Не выплеснулась. Сдержался.

— Он отправился домой, Супербий? Но почему без меня?

— Да, домой. — Чубастый плотно сжал губы и перестал смотреть на Джетуша. Совершенно не опасается возможной атаки. Хоть Началами, хоть Изначальными.

— Нам тоже пора, Гула. Остальные ждут.

— Но я хочу попробовать его!

— Еще успеешь. Ждать осталось недолго.

— Ну хоть кусочек!

— Гула! Я же сказал — позже!

— Ну и ладно! — Девушка обиженно надула губки, отвернулась.

Супербий бросил взгляд на Магистра, зловеще улыбнулся. Пирамида дрожащей алой простыней потянулась к мужчине и девушке, окутала их, а потом скрутилась вместе с содержимым в точку, как недавно Чань-Бо. Яркая алая вспышка ознаменовала собой уход чубастого и Гулы.

Куда? Да неважно! Ушли — уже хорошо.

Джетуш покачнулся, почувствовав, как дикое напряжение отпускает его. Сердце суматошно билось, угрожая выскочить из груди. Великий Перводвигатель и его Метаформы! Его могли убить — и оставили в живых, ни капельки не сомневаясь, что смогут отправить в посмертие попозже. Ждать осталось немного, сказал чубастый Супербий.

Между «чудесниками» и Инфекцией есть связь. Джетуш в этом не сомневался. В измерении Чань-Бо Вечности, пока Буря Стихий уничтожала Ацедия, экселенцы поведали кое-что интересное о Полях Силы и умной энергии. Странно, конечно, что убоги не знают об этом… Или предпочли сделать вид, что не знают? Для чего? А если не знают, то почему прошли мимо, изучая Инфекцию? Ведь, как намекнули экселенцы, магия Бессмертных, достоверных сведений о которой у смертных чародеев имелось столько же, сколько и о Тва́рце (то есть не имелось никаких достоверных сведений), связана с умным миром. Варрунидей Асирот, чаротворец и командир Серебряных фурий, что-то скрывает? Или — бери выше? Скрывает сам Аваддан?

Прочь вопросы! Долой лишние мысли! Джетуш Малауш Сабиирский торопливо побежал к границе долины, где, судя по отклику Локусов Души, шла магическая битва.

Он надеялся, что успеет.

Очень надеялся.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Сухим хворостом вспыхнуло огненное заклинание, набрасываясь на пятнистую девку. Пламенная завеса завыла, потирая в предвкушении пышущие жаром руки. «Спалить! Сжечь! Обратить в золу!» — казалось, гудел огонь.

Неправильно. Огонь не разговаривает. Способны изъясняться после соответствующих преобразований элементали Огня, могут поддержать беседу огненные духи, лепечут, отвечая на вопросы, феррокреатуры и, наконец, вещают своим последователям боги-пирофоры. Но не сам огонь. «Говорить» не входит в его определение. Стихия, столь любимая боевыми магами и военными, предпочитает безмолвствовать.

Но какая разница, когда Уолт валяется на земле, его голова залита кровью, а убоговская девица, ухмыляясь, преспокойно идет к элхиду (как ни странно, но то существо — без сомнения Райхгер Цфик-лай-Тораг), идет и небрежно отбивает все ментальные выстрелы психомага? Какая в Тартарарам разница, а?!

Так что пускай огонь говорит — на всеобщем, на олорийском, хоть на орочьем! Главное — спалить! сжечь! в золу обратить тварь, посмевшую ранить Уолта!

«Хорошо!» — ухмыльнулся не умеющий разговаривать огонь; озорным разноцветьем перемигнулись фаерболы — и пламя страстным любовником потянулось к цели. Эльза не жалела Силу, вкладывая ее в заклинание, и на врага готов был обрушиться настоящий огненный ливень.

Голая девица развернулась к огнешарам в тот миг, когда они почти коснулись ее.

Эльзе доводилось видеть выступление Золотого цирка Преднебесной империи, устроенное в честь подписания договора о сотрудничестве между Роланским Союзом и Преднебесной. Тогда ее поразили и позабавили пандарены, похожие на больших панд смертные, необычайно ловкие и подвижные для своей комплекции. Жонглеры-виртуозы, удерживающие в воздухе до двух десятков разнообразных предметов. Умелые метатели, бросавшие ножи и заточенные по кромке кольца в крутящийся барабан с живой мишенью сразу и руками, и ногами — и ножи с кольцами, вонзаясь почти рядом с плотью, ни разу не нанесли даже малейшего пореза. Непревзойденные эквилибристы, балансирующие даже не на канате, а на тонкой нити, натянутой над ямой с кольями; правда, один раз передвигающийся по нити прыжками пандарен сорвался в яму, вызвав у зрителей вопли ужаса. Как оказалось, это была часть номера: циркач в падении выпустил когти на ногах, крепко обхватил ими самый длинный кол и не упал. Удержался, важно раскланиваясь под аплодисменты.

Под конец преднебесный чародей создал из воздуха и золы необычайного вида существ, назвав их драконами, хотя на драконов они совсем не походили. В Королевском зоопарке Олории имелся один, совсем старый и дряхлый. У него были крылья, и он мог плеваться огнем, безвредно растекающимся по поставленному на вольер Барьеру. Драконы восточного чародея больше походили на змей с лапками и усами на вытянутой морде. Но дело не в этом. Драконы по приказу волшебника напали на пандаренов, и «мишки», как прозвала их пришедшая в восторг от представления Эльза, без всякого оружия и магической защиты одолели усатых змей. Они взмывали в воздух без всяких чар, руки и ноги, казалось, удесятерялись, когда пандарены атаковали неправильных Драконов, тела изгибались в непредставимых позах, словно их позвоночник был гибким, как у кошек.

Эльза смеялась и хлопала от всей души.

Но сейчас ни смеяться, ни хлопать не хотелось. Хотя пятнистая девка демонстрировала чудеса ловкости и гибкости не меньшие, чем пандарены в далеком детстве. Она вертелась и изгибалась так, что огнешары либо пролетали мимо Нели, либо попадали под удары ее рук и ног, после чего гасли или отлетали в сторону. Один из отбитых фаерболов врезался в друзу, и кристаллическая громада обиженно сверкнула, валясь на землю грудой осколков. Свою разрушительную силу огненное заклинание не потеряло, но пятнистой с необычной легкостью удавалось превзойти атакующие заклятия.

И при этом она не колдовала.

Эльза вспомнила: полтора года назад Уолт рассказал о необычайной магии. Классический заговор реальности, выводящий в действительность на первый план волшебную составляющую: гиле вещества из окружающей среды, ноэма Силы из окружающего Эфира и ноэзис-мыслеформы из энергий собственного тонкого тела. Так на вопрос, что собой представляет магическое действие, ответили все студенты, собранные Ракурой в аудитории. Уолт пригласил не всех, только тех, кто, по его словам, подает надежды и, значит, попадет в аспирантуру и с большой долей вероятности вляпается в ситуацию, когда боги смерти будут водить хороводы вокруг да около. И тогда знание основ может подвести. Например, магия способна выделить гиле не только из окружающей среды, но обратить в гиле саму среду, а если понадобится — то и чародея. Как пример, он привел заклинание Железной Бездны, о котором никто из них еще и слыхом не слыхивал. Правда, в Железной Бездне гиле бралось из среды, но частично маг сливался с этим гиле, растворялся в магически обработанном веществе телом и сознанием. Другое дело, когда гиле вырабатывается самим магом, когда маг сам создает гиле. В теории, сказал Уолт, заинтересовавшись цветом потолка аудитории и старательно избегая смотреть кому-либо из студентов в глаза, такая магия возможна, и, следовательно, никто не застрахован от того, что в будущем столкнется с ней. Они должны знать, что может произойти в магическом поединке; если враг удивил, если враг ошеломил и если враг немедля воспользовался удивлением и ошеломлением — боевым магам, познавшим Изначалья, Начала, Стихии и решившим, что им море по колено, пришел конец.

Какая-то часть разума Эльзы, пока девушка кипела от злости, забрасывая пятнистую огнем, быстро осмотрела врага Вторыми Глазами. Нет, магии словно и не было — а Уолт уверял, что в случае гилетической волшбы она проявляется в классических магических признаках, хотя бы в отблесках октарина, эннеарина или декарина.

Вот если бы удалось заманить пятнистую поближе к замершему после входа в долину гарруху, спустить на нее заклинания Познания и Понимания, взломать кокон загадки, определить, что она такое, — и одним точно сформулированным заклятием уничтожить!

Или взять в плен, напомнила сохранившая рациональность часть разума.

Может, и в плен…

Девушка успокаивалась. Рассудок цепко схватил чувства, словно стражник вора, и ар-Тагифаль бросила в заклинание, окружившее обнаженную девицу, новую мыслеформу. Повинуясь воле Эльзы, пламя распалось на лоскутки и жарниковским звездопадом ринулось на пятнистую. Словно угадав задумку ар-Тагифаль, элхид поддержал ее магическую атаку. Шесть щупалец извивались, четыре раскачивались: Райхгер выстрелил очередью ментальных зарядов, которые, соединясь вместе, породили бы ударную волну ошеломляющей мощи.

Не получается задеть крупным сгустком Силы? Разделим! На две части! На три! На двадцать три! Мелкие укусы десятков пчел и залезшему в улей полакомиться дармовым медом медведю не придутся по нраву. А если укусов будут сотни? тысячи? Увернешься, пятнистая? Отобьешь?

Она не уклонилась и не отбила! Одним невероятным движением выскользнула из зоны атаки, по пути погасив десяток лоскутков и развеяв три или четыре ментальных выстрела. Змеей юркнула по земле, скрылась за ближайшей друзой. Элхид тут же охватил кристалл психокинетической сферой и сжал, словно муж горло неверной жены. Друза осыпалась блестящей пылью (четырехсторонняя тень осталась!), но пятнистая уже сидела на верхушке другой, и оттуда прыгнула прямо к элхиду.

Град Кулаков Ветра встретил ее в воздухе. Девка крутанулась, ее руки и ноги словно удлинились, стремительно мелькая. Эльза удержала эффекторную систему заклинания и сразу почувствовала: враг коснулась каждого Кулака. И заклинание, словно опозоренный самурай из Я-Маджира, совершивший харакири, перестало быть, отпустив на волю подчинившихся чарам воздушных элементалей.

Эльза готовилась к подобному. Улыбка скользнула по губам девушки. Непривычная, злая улыбка. Тварь, ранившая Уолта, увернулась от первых заклятий Воздуха? Ну а как она разберется со вторыми?

Молнии каркающей стаей ворон вырвались из воздушных потоков. Скрытая Градом Кулаков Ветра, основной задачей которого было отвлечь внимание, Электрическая Пасть сомкнулась вокруг пятнистой, успевшей лишь вскинуть навстречу заклинанию руки. Однако Пасть состояла из нескольких автономных комплексов чар. Молнии, схваченные убоговской девкой, погасли, но остальные вспыхнули ярче и бледно-голубыми клыками впились в покрытое пятнами тело.

Извивающийся клубок, состоявший из пятнистой и яростно хлещущих плетей Электрической Пасти, свалился на землю, попав в распахнувшуюся под ним психокинетическую сферу.

«Не могу погрузить ее в психореальность. Что-то странное, непонятное мешает», — сообщил мимоходом элхид.

Да незачем ее в психореальность погружать!

Убить тварь!

Не запрети ей учитель Джетуш пользоваться Копьем Богов, она бы уже давно насадила пятнистую на эннеариновое лезвие. Жаль, очень жаль. Будь Ангнир в ее руках, враг не смог бы даже приблизиться к Уолту, не то что ранить его!

Бившиеся в узде рассудка чувства вырвались и понеслись. Ее снова охватила злость, и, реагируя на эмоции Магистра, Электрическая Пасть ослепительно вспыхнула.

Посмотри сейчас Эльза на себя со стороны, поразилась бы. Дрожа туго натянутой тетивой, она резко, непривычно грубо взмахивала руками, плетя Жесты, отправляющие в Пасть новые потоки Силы, заставляющие молнии блистать ярче и бить сильнее. Голубые глаза будто потемнели, лицо окаменело, на губах застыла злая улыбка. Ненависть, ухмыляясь, обнимала девушку.

Все еще остающейся холодной частью разума она понимала, что поступает неправильно. Дед часто говорил, что мантикора на гербе ар-Тагифалей символизирует осторожность, напоминая, что, несмотря на девиз «Не отступать!», временами следует хотя бы поостеречься. Как мантикора, ожидающая в засаде, не нападет на рыцаря в магических доспехах, а дождется рыцаря в простой броне, так и ар-Тагифаль должен помнить, что не со всяким врагом можно справиться привычными средствами.

Франциск ар-Тагифаль, готовивший внучку к истреблению Тварей и чернокнижников, знал, о чем говорит.

Шорох и треск молний неожиданно смолк. Эфирные нити, связывающие Локусы Души с Электрической Пастью, лопнули. Подчиненные заклятию воздушные элементали разлетелись, гиле развеялось, ноэма перестала отвечать, и остался только ноэзис, цеплявшийся за полы богатого кафтана в надежде получить от господина Эфира милостыню чар. Психокинетическая сфера тут же начала сжиматься, но лопнула, словно воздушный шарик.

Эльза чуть не упала, когда волна от разорванного ментального заклинания эль-элхида достигла ее. Обрывки невероятной мощи заставили девушку сжаться в испуге. Сознания мимоходом коснулись образы, содержащие в себе такую подавляющую энергию, что от легкого касания ноги стали ватными, а из рук чуть не ударили в голову Призрачные Клинки. Слава Тва́рцу и богам, порыв сразу же сошел на нет, прихватив с собой ярость и злость, будто эмоции рыбами-прилипалами прицепились к потоку деструктивной психоэнергии. Жадно хватая воздух ртом, Эльза опустилась на колени, дрожащими руками уперлась в землю. Да, попади она в психосферу элхида, без Копья Богов не смогла бы выбраться. Впрочем, Райхгер Цфик-лай-Тораг вряд ли бы дал ей шанс воспользоваться Ангниром…

Пятнистая поднялась. Эльза едва сдержала крик отчаяния. Ее заклинание не оставило на враге ни одной раны, ни малейшей. Будто крепчайшее Энергетическое Поле защитило пятнистую от атак. Вдобавок она стала выше ростом и обзавелась дополнительными конечностями. Похожая теперь на многорукую Кхали, Темную богиню тугов-душителей из Махапопы, пятнистая спокойно, словно всегда имела восемь рук, отряхнулась единым слитным движением всех десниц и внимательно посмотрела на Эльзу.

«Да что же она такое?!» — бесстрастный элхид не смог скрыть изумления. Еще бы: он, выдающийся псионик, чьи ментальные способности, по словам Лизара Фоора, превосходят психомагию любого Архимага, не сумел подавить и взять под контроль чужой разум, не говоря о том, чтобы уничтожить его. Наверное, только Бессмертное многомерное сознание могло ускользнуть от ментальной паутины Райхгера. Но пятнистая не Бессмертная. Может, аватар? Нет, убоговское или божественное воплощение всегда окутывает смертного декариновой или эннеариновой аурой. И никогда — серой, со странной игрой всех оттенков черного на поверхности.

Между прочим, куда подевался эльф? Почему он не помогает? Ведь Лизар был с ними в психореальности, значит, должен находиться неподалеку, так чего он ждет?

Успокойся. Возьми себя в руки. Эльф ничем себя не проявляет — но вот Уолт, рядом. Тоже ничем себя не проявляет. И учитель Джетуш с волшебницей Востока пропали.

Определить ситуацию легко. Может, сейчас с врагом сражаешься только ты, Эльза, и Райхгер Цфик-лай-Тораг.

А остальные?

Подумай сама. Уолт еще жив, но если ему не помочь, если он истечет кровью и жизненные духи начнут покидать его тело…

— Неплохо, девчонка. — Пятнистая хрипло рассмеялась. — Не ожидала. Пожалуй, начну с тебя. Убивать тех, кто не Элементы, мне никто не запрещал.

— Ты права. Никто не запрещал. Но подумай сама: Элемент должен умереть первым. Так сказал Супербий. Так велено. Ты нарушишь приказ?

Сначала Эльза не увидела заговорившего с пятнистой. Рыжий парень в необычной облегающей одежде без всяких швов, переливающейся трехцветьем магии, появился из-за спины девки так непринужденно, словно все время прятался за ней, ускользая от взглядов магов.

Эльза быстро поднялась. Она потратила много Силы на Электрическую Пасть, опустошив Локусы почти наполовину. Заклинаний, в которые для активации нужно лишь плеснуть магической энергией, и можно, словно гончих, спускать на врагов, достаточно, чтобы зачистить средних размеров Нечистую область. Хватит ли этого против пятнистой и рыжего?

Она не была уверена.

Что-то не давало ей покоя при взгляде на нового врага. Эльза напряженно думала, но никак не могла понять, в чем неправильность.

Элхид молчал. По ауре Райхгера текли потоки энергии небывалой концентрации, и Эльза поняла, что психомаг готовит мощнейший удар, перед которым его предыдущая психокинетическая сфера — тьфу, а не псионика. Так, ребячья забава.

А если попытаться дать определение, то: ментальная Сила новой атаки превосходит предыдущую на несколько энергетических уровней. Как если бы атаковал не один психомаг, а Круг ментальных магов.

И лучше всего Эльзе оказаться как можно дальше в тот момент, когда элхид ударит!

— Я возьму на себя девчонку. Ты займись Элементом. Пора заканчивать и уходить.

— Где Инвидия?

— Она занята другим Элементом. Мешает ей помешать нам. — Рыжий усмехнулся собственному каламбуру. Ни он, ни пятнистая совершенно не беспокоились, что их слышат.

Или уверены в своих силах, или самоуверенны, или действительно сильны. Или…

Эльза не успела додумать мысль. Элхид атаковал, выплеснув всю накопившуюся Силу в невероятно могучем ударе. Гнев Райхгера, сопроводивший удар, раскрасил его багровыми и фиолетовыми цветами, но, как бы ни был разозлен эльэлхид, он прикрыл Эльзу и Уолта от собственного удара. Психокинетические полусферы накрыли Магистров, защищая от буйства ментальной энергии.

Враги оказались в самом эпицентре псионического штурма. Выглядевший как вязкий поток воздуха, густой, словно патока, плетущий затейливые узоры, в которых с трудом узнавались привычные Руны и Фигуры Сакральной Геометрии, ментальный выброс энергии скрутил пятнистую и рыжего, колодками охватил руки (у пятнистой — все восемь!), в кандалы заковал ноги. Ни дать ни взять — рабы на невольничьем рынке. Пятнистая, пошатываясь под давлением, попыталась порвать оковы.

У нее не вышло!

Эльза вздрогнула, прильнула к полусфере. Неужели Райхгер сможет?! Неужели пятнистая тварь и ее напарник сейчас отправятся в бездны посмертия?!

Пси-атака элхида отразилась и на окружающем мире. Физическая реальность потекла вслед за воздухом, в ней начали появляться рваные дыры, словно кто-то тыкал стилосом в лист бумаги. В прорехахдействительности, не выдержавшей давления ментальной Силы, ворочался Хаос. Ворочался, переворачиваясь то на один бесконечный бок, то на другой, зевал голодным крокодилом.

Хаосу хотелось поспать.

Вспомнилось: один философ из Роланской империи определял хаос как бездну времени, бесконечную в обе стороны вечность, беспредельную ненасытность, неумолимо поглощающую все сущее.

Разумеется, элхид не пробил многослойную реальность мира, проделав тоннель до плана, отражающего Без-Образный Хаос в действительность Равалона. Он вплел свои ментальные щупальца в реальность долины и создал пространство, где естественные процессы объединились с психическими. Психореальность жарко любила физическую реальность, и от их союза рождались чудовища сознания. Хаос в разрывах был иллюзией, ментальной установкой, вложенной в сознание, но в пределах созданного психофизического пространства последствия псионического воздействия являлись реальными для реципиентов.

Чувствую, значит, существует. Созданное элхидом пси-пространство, сковавшее пятнистую и рыжего, осветила яркая вспышка. Во все стороны раскинулись радужные цвета, закружились, перетекая друг в друга, порождая новые оттенки; по спектральному разноцветью протянулись извилистыми дорожками октарин, эннеарин и декарин, разбрасываясь зеленоватыми каплями с золотыми и серебряными звездочками внутри. Беспорядок цветов безостановочно образовывал красочные структуры, то полностью отличающиеся друга от друга, то разнящиеся в сущих мелочах. Не прекращающаяся игра завораживала, маня удивительной красотой — Красотой Хаоса.

Дед рассказывал Эльзе об этом заклинании. Ментальный маг разрушает пси-выпадами реальность, собирая и вкладывая выделяющуюся при разрушении энергию в собственную атаку, усиливая ее до неимоверности, пока она сокрушающим ударом разрушает сознание, психику и тело противника. Так чернокнижник Алхус Дибат из Улиастана убил Архимага Деметриуса Звонкого, превосходящего нарушителя Номосов Конклава на несколько магических уровней, но не выстоявшего под псионическим штормом и превратившегося в сгусток магических полей, поглощенный Алхусом.

Эльза отвернулась. Защита Цфик-лай-Торага должна надежно оградить от последствий Красоты Хаоса, но ей было неприятно смотреть на буйство красок. Красота, краса, прикраса, прекрасное — все это должно нести бытие, дышать жизнью. Тва́рец наделил действительность красотой как символом невидимой гармонии Мультиверсума, где каждый мир есть часть огромного Произведения, а все сотворенное в мирах — частицы части. И от каждого зависит, потрясет ли в итоге собственное Произведение Тва́рца невиданной красотой или же низвергнется в пучины безобразного и будет безжалостно стерто Им с доски Бытия.

Называть Красотой магию, чья сущность уничтожение и разрушение, — кощунственно.

А кривиться при виде подобных чар, когда сама постоянно создаешь несущие смерть формулы Великого Искусства, — лицемерие.

Да, Эльза ар-Тагифаль?

Да.

И по-другому ты не можешь?

Не могу.

Ты странная.

Какая есть. И другой — нет.

Один философ однажды сказал: «День, когда женщины перестанут быть противоречивы, будет означать, что я умер и попал в рай или что наступил Конец света и мир исчез». Тоже своеобразное определение…

Тук-тук, тук, тук-тук-тук.

Кто-то стучал о полусферу психокинетики элхида.

Эльза вздрогнула, вырываясь из дум в реальность, обругала себя последними словами. Не место и не время для раздумий.

По другую сторону психомагической Защиты кто-то стоял, смутно различимый в потоках и переплетениях цветов. Стоял и стучал. Тук-тук, тук, тук-тук-тук. Будто тайный пароль, допускающий в закрытый клуб, выстукивал.

Тук-тук, тук, тук-тук-тук.

Не понимая, что делает, Эльза подошла к пленке психокинетических чар, оберегающих ее от Красоты Хаоса, пристально вгляделась.

Тук-тук, тук, тук-тук…

Он вплотную прильнул к Защите, позволяя хорошо разглядеть себя, и ухмыльнулся. Рыжий парень, товарищ пятнистой. Не боясь Красоты Хаоса (не пострадав от Красоты Хаоса! как такое может быть?!), он не отрываясь смотрел на девушку. Вокруг рыжего мерцала психокинетическая защита, точь-в-точь такая же, как у девушки. Красота Хаоса плескалась у кромки полусферы и была способна навредить лишь эстетическому чутью.

Неужели элхид ошибся и случайно поставил Защиту и на врага?! Да нет, не может быть таких случайностей! Здесь что-то другое…

Эльза внезапно поняла, что с рыжим не так. У него не было ауры. Словно у угорра, напавшего на Магистров при появлении в Подземелье. Но угорр, как пояснил Глюкцифен, пострадал от воздействия некой сущности, о которой Магистрам не стоит беспокоиться, поскольку к Инфекции она не имеет отношения. А рыжий не просто был лишен ауры. Вместо тонкого тела его словно окружала подрагивающая пустота.

Парень еще плотнее вжался в Защиту Эльзы. Продолжая ухмыляться, он вытянул губы трубочкой — и поцеловал психокинетический Барьер!

Заклинание элхида содрогнулось. Чтобы понять, что оно распадается, не надо было быть магом. Полусфера торопливо, словно пассажир уходящего раньше времени дормеза, растворялась в окружающей действительности.

Действительности, где царила Красота Хаоса.

Эльза не успела ни создать легкий пульсар, ни даже вскрикнуть — рыжий шагнул вперед и с размаху ударил ее в живот, а потом, когда магичка согнулась, добавил по затылку. Девушка упала, скрючившись от боли. Рыжий осклабился, поставил ногу ей на спину. Эльза задохнулась — на спине будто расселся инеевый гигант из Северных царств, монстр, используемый Снежными эльфами для охраны границ своего королевства. Превозмогая боль и давление, Магистр прошептала-прохрипела Слово, потратив на шевеление губ последние силы. Луч пульсирующей энергии вырвался из ее ауры; пульсар выпадом стилета метнулся в лицо рыжего.

В ответ ударил такой же пульсар — вытянувшаяся тонким клинком энергия чистой Силы.

Столкнувшись, оба заклятия погасили друг друга, растворившись в Поле Сил долины.

Парень захохотал.

Голова кружилась, зрение двоилось, Вторые Глаза сбивались, но Эльза сумела разглядеть, что Красота Хаоса начала сжиматься, уменьшаться в размерах, отступая к породившему ее источнику. Магистр поняла: эль-элхид уже не атаковал, а отчаянно защищался.

Сквозь псионический шторм к Райхгеру Цфик-лай-Торагу шла пятнистая, изменившаяся в очередной раз. К восьми рукам добавились новые, выросшие из спины, груди, живота, ног. Вдобавок из каждой конечности торчали отростками маленькие ручонки. Несколько ручонок выросло на голове. И все они безостановочно шевелились, двигались, молотя Красоту Хаоса, пытающуюся сдавить пятнистую. И бахромой медузы шевелилась призрачная дрожащая пелена вокруг многочисленных рук, мерцала лесными гнилушками, когда переливы Красоты Хаоса попадали внутрь.

Пятнистой хватило минуты, чтобы пробиться сквозь целенаправленно сконцентрированный в нее пси-удар и подойти к пятящемуся элхиду, чьи ментальные атаки разбивались о беспорядочное движение рук и ручонок врага.

Хаос Красоты проиграл рукотворному хаосу.

Конусы ментальных ударов, выпущенные элхидом скорее от отчаяния, чем от возможности навредить, отлетели в сторону. Цфик-лай-Тораг попытался убежать, но было видно, что элхид не знает, как нужно отступать. Он быстро пятился, чуть не спотыкаясь, все десять щупалец шевелились, из каждого вырывались психозаклятия. Количество потраченной Силы могло позволить психомагу завоевать небольшое княжество — эль-элхид вскрыл даже тайные, тщательно оберегаемые запасы. Он выложился на полную — и никак не мог понять, почему не побеждает.

Пятнистая сжалась, словно пружина, и прыгнула. Эльза вскрикнула. Телепатический крик затопил долину, когда мириады покрытых мелкими черными пятнами пальцев погрузились в тело, занятое сознанием элхида. Брызнула кровь — голубая, словно небо мира смертных. Пятнистая не церемонилась. Райхгер Цфик-лай-Тораг захватил тело ее товарища — но она без всякой жалости разорвала его. Куски плоти, поврежденные органы, кровь — янтарная земля безропотно приняла на себя части мертвеца.

Он великий ментальный маг! Он не может так просто умереть! Сознание психомагов высокого уровня способно существовать самостоятельно…

Рыжий поднял руку. Едва видимые крылатые змеи сорвались с пальцев, понеслись к пятнистой, стоявшей посреди того, что было ее товарищем и эль-элхидом. Закружились вокруг останков, а затем резко набросились на что-то еще менее видимое, чем они. Сверкнул окгариновый ореол — и фигура, напоминавшая фантом элхида, проявилась рядом с пятнистой. Та словно этого и ждала. Верхняя правая рука рванулась вперед и пронзила голову призрака.

Фантом туманом растекся по земле, каплями влаги в иссохшей почве растворяясь в янтаре.

Поле Сил, это Великое Дыхание Мира, встрепенулось, словно попавший в рабство орк из Восточных степей, получивший возможность сорвать кандалы, взять секиру, добраться до поработителей и вернуться в родное племя. Что-то неизменное и неподвижное начало меняться и двигаться в вы сокочастотных сферах, недоступных Эльзе. И именно смерть Райхгера Цфик-лай-Торага послужила перводвигателем изменения и движения.

— Уходим, — прислушиваясь к чему-то, бросил рыжий идущей к нему убийце психомага. С каждым шагом количество десниц уменьшалось, возвращая пятнистую к первоначальному виду.

— Подожди. — Уже двурукая, без ручонок, она присела рядом с ар-Тагифаль, схватила девушку за волосы. — У меня к ней должок.

— Как хочешь. — Парень пожал плечами, убрал ногу с Эльзы. — Инвидия жалуется, что ей трудно. Лично я собираюсь…

Черный шар размером с гнома, покрытый волнистыми лезвиями, врезался в рыжего. Пятнистая вскинулась, изумленно глядя на обильно брызнувшую кровь, бросила волосы магички, вскочила. Еще один шар мчался прямо на нее и вертелся так быстро, что лезвия превратились в прозрачную сферу. Призрачная бахрома мелькнула на руках, пятнистая уверенно ударила навстречу шару.

И закричала, когда отрезанный кулак отлетел в сторону. Из чистейшего среза на запястье плеснула кровь.

— Не… дам… Прочь… Защищу… всех… защищу…

Бледные губы рождали слова, не обращая внимания на ужасную рану на щеке. Ничего не выражающие глаза бессмысленно таращились в пространство. Запекшаяся кровь придавала лицу Магистра страшное выражение. Неуверенно, словно потерявший поводыря слепец, Уолт Намина Ракура шагал по направлению к Эльзе и лишившейся правой кисти пятнистой. Его руки пребывали в странных движениях, не похожих на составные части Жестов. Ракура размахивал руками, точно дирижер, неожиданно утративший профессиональные навыки посреди концерта.

Он без сознания, поняла Эльза. И он, беспамятный, управляет этими ощетинившимися клинками черными шарами! Но как? Вторые Глаза не видели никаких эфирных нитей, тянущихся от Уолта к шарам, никаких признаков Силы Фюсиса, богов или убогов.

Дура ты, Эльза. Радоваться надо, что Уолт жив, что он может колдовать, что он пришел на помощь. А ты магию его пытаешься понять. Да, ты не слышала о таком заклинании, не видела ничего подобного, в тебе заговорил боевой маг, интересующийся разрушительной магией, — но просто перестань думать и порадуйся.

Уолт жив.

— Как?! — заорала пятнистая. — Как ты это сделал?! Ничто не в силах противостоять моему Ослаблению!

Как глупо давать врагу намек на секрет своей магии. Или пятнистая настолько уверена в себе? Хотя какая тут уверенность, если ее, в первый раз за все сражение, ранили!

Уолт приближался, не отвечая на вопли врага. Взмах руки — и шар, отлетевший за спину пятнистой, замер, кружась на месте, а потом рванулся назад. Она едва успела отскочить. Шар замер, одно из лезвий внезапно удлинилось и, резво дотянувшись, пронзило левую ногу. Девка взвыла. Из ее груди вырвался ворох рук, покрытых светляками-гнилушками, вцепился в клинок. Недавно эти руки уничтожили невероятный по могуществу псионический шторм, неистовствующий на пределах второго состояния заклинательного баланса. Что им заклинание какого-то там аспиранта кафедры боевой магии! Безумно ревя, пятнистая попыталась разорвать лезвие.

Повинуясь очередному взмаху руки Уолта, шар крутанулся вокруг собственной оси.

Покрытая пятнами нога шлепнулась на землею, на нее кровавым конфетти осыпались десятки пальцев. Пятнистая рухнула, воя от боли и ужаса.

— Ира!

Израненный рыжий бежал на помощь товарке (Ира? он назвал ее Ира? кажется, на макатыни это имя что-то значит). В разрезах на блестящей одежде, оставленных ударом атаковавшего его шара, виднелись бледные рубцы. По структуре октариновых форм, ползающих вокруг заживших ран, Эльза опознала Большую Руку Исцеления. Как без ауры и, соответственно, без Локусов Души он сумел воспользоваться магией?!

— Немедленно уходим!

— Нет! — заорала пятнистая. — Ни за что! Я убила Элемента! Я не проиграю жалкому чародеишке!

— Стой! — вскрикнул рыжий. Резкий свист заставил его обернуться. От надвигающегося шара он уклонился в последний момент, а от удлинившегося лезвия увернулся лишь потому, что в отличие от Иры ожидал чего-то подобного. Но за первым клинком последовали новые, со скоростью воздушного элементаля устремляющиеся к рыжему. Парень вертелся, уходя от выпадов, однако избежать новых ранений не смог. Клинки лишь задели его, не пронзив насквозь, как пятнистую. Этого хватало, чтобы рыжий морщился и ругался. Еще бы! Выжить в Красоте Хаоса могущественного ментального мага — и пострадать от заклинания боевого мага, еще не получившего первого разряда.

Тут не то что ругаться — богохульничать начнешь!

Рыжий отпрыгнул в сторону. Четыре лезвия атакующими кобрами промчались в опасной близи. Он сосредоточился, дрожащая пустота вокруг него мигнула. Рыжий зло глянул на шар, не позволивший ему прийти на помощь Ире. И ударил по похожей на свернувшегося ежа сфере Четверицей.

Эльза изумленно моргнула. Да, несомненно: Четырехфазовое заклинание Стихий. Ошибки нет: ее первой Четверицей была такая же.

Неужели рыжий — боевой маг Школы?!

Сгустившийся над шаром воздух тяжелым молотом опустился на «ежа», вбивая его в землю. Почва разошлась, выпуская из себя слепленных из грязи и камня существ, больше всего схожих с кротами, у которых вместо лап были клешни. «Кроты» набросились на шар, удерживая его в земле и пытаясь вскрыть клешнями. Часть напоролась на лезвия, часть была разрезана удлинившимися клинками, но оставшиеся подобрались к шару и распахнули пасти. Зеленая жидкость обильно потекла по черной поверхности, застывая в виде цепочки Знаков Воды. Продолжающий давить воздух начал нагреваться; в ответ на повышение температуры Знаки Воды вспыхнули синим огнем. Ударивший во все стороны пар полностью скрыл шар из виду. Эльза знала: там, внутри паровой завесы, температура и давление продолжают повышаться, в то время как Знаки Воды и земные элементали все сильнее бьют по захваченному Четверицей объекту.

Тем временем Ира снова изменилась. Она начала увеличиваться в размерах, кожа пошла буграми. Вместо отрезанной ноги отросла рука, впившаяся в землю. Достигнув метров пяти в высоту и трех в ширину, пятнистая остановилась. Бугры лопнули, и из обнажившейся плоти поползли белые отростки, заканчивающиеся шестипальцевыми кистями. На конце каждого пальца гнилым светом блестел коготь.

Уолт словно ждал конца метаморфозы. Он резко выбросил руки вперед — и неожиданно громко закричал на языке, которого Эльза не знала (макатынь? язык Древнего Морского Союза? Одно из эльфийских наречий? Не то, совсем не то!):

— Elteire zavad, Al-Sid! Elteire zavad, Elinora! Elteire zavad, Kshane!

Гнев — и гордость, боль — и надежда, смерть — и жизнь.

Крик Уолта рвался прямо из его души, и столько чувств переплелось в нем, что Эльзе стало не по себе.

Она никогда не видела его охваченным столь бурными эмоциями.

Лезвия шара, висевшего напротив увеличившейся пятнистой, зашевелились. И Эльза внезапно узрела…

Уолт завис в воздухе над шаром, разминая пальцы и оглядываясь по сторонам. Уолт — совсем на себя не похожий. Лицо, фигура, одежда — все его. Но нет раны на щеке, кожа черна, словно сажа, а глаза пылают огнем, который воистину можно назвать адским. Ничего, кроме желания разрушать, в этих глазах не было.

Черный Уолт посмотрел на Эльзу. Казалось, будто на нее взглянул Лорд-Повелитель. Пыль, прах, ничтожный хлебоед. Осенним листьям подобны смертные…

Черный Уолт подмигнул ей, и в тот же миг видение развеялось. Шевелящий лезвиями шар мчался в истошно ревущую Иру, бросившую навстречу ему все свои «руки».

— Нет! — заорал рыжий, вскидывая ладони, с которых сорвались новые Четверицы (такие знакомые Четверицы!). Он спешил — и не успел.

Врезавшись в пущенный в нее словно катапультное ядро шар всеми «руками», Ира завыла. Мерцающая бахрома со всего тела скользнула к конечностям, сосредотачиваясь на когтях. Клинки кромсали белую плоть, из ран сочилась серая жидкость — но и когти смогли сломать несколько лезвий и задержать продвижение шара, оставив на его поверхности глубокие борозды.

— Сзади! — заорал рыжий, когда мимо него пролетел бешено крутящийся шар, вырвавшийся из пут Четырехфазки.

Пятнистая начала поворачивать голову, когда все лезвия приближающегося сзади магического оружия разом удлинились. Продолжая вертеться, шар окутал себя самым настоящим ураганом мечей. И, неожиданно остановившись, врезался в открытую спину Иры. Три лезвия с ходу вошли в затылок: одно вырвалось изо рта волнистым языком, оставшиеся два вышли из глазниц.

Пятнистая застыла. Гнилое свечение на когтях погасло, и второй шар ринулся вперед, кромсая «руки», ударил в живот. Точно дожидаясь этого, первый шар снова завертелся. Словно две мясорубки сверху и снизу начали втягивать Иру в себя. Когда тело на уровне живота разошлось на две части, между измельчаемыми органами мелькнул маленький бесцветный вихрь. Мелькнул, потрясенный, и сгинул, в мгновение обращенный клинками в нечто меньшее, чем пыль.

Все было кончено.

— Нет!!! — истошно заорал рыжий. Брошенные им Четверицы лишь наткнулись на груду изрезанной плоти. Приняв ее за собственную цель, Четырехфазки принялись уничтожать то, что уже и так было уничтожено.

Черные шары падальщиками парили над отблесками добивавших останки Иры Стихий.

Рыжий стиснул зубы и уставился на Уолта, замершего над Эльзой. Ар-Тагифаль пыталась подняться. Не получалось. «Вставай! — приказывала себе девушка. — Надо помочь Уолту! Остался еще один! Всего один! Вдвоем вы сможете!» Напрасно — тело отказывалось повиноваться.

Рыжий сжал кулаки и поднял их перед собой на манер гластирского боксера. Пустота вокруг последнего врага словно стала зримой — насколько можно увидеть ничто. Простым зрением Эльза ничего бы не разглядела, но Вторые Глаза указывали на странные явления на границе дрожащей пустоты рыжего и всего остального мира. Настолько странные, что девушка не понимала, что видит.

Рядом с рыжим возникла алая точка, почти мгновенно разросшаяся до размеров человека. Лысый мужчина в серой тунике положил руку на плечо рыжего.

— Уходим, — велел он.

— Но Ира…

— Немедленно. Дело сделано. Или хочешь повторить ее судьбу?

— Я…

— Не здесь и не сейчас.

Алые сполохи скользнули по рыжему, подтянули к мужчине. Смерч цвета киновари окружил их, пряча во взметнувшемся, словно Огненный Столп, алом потоке. Через секунду осталась только одна алая точка, а еще через мгновение не стало и ее.

— Elteire zavad, Al-Sid… — шепнул Уолт. И обессиленно опустился на колени.

Он все так же был без сознания.

Шары с волнистыми лезвиями пошли рябью по воде, растеклись по воздуху. Магическое оружие Уолта, одолевшее врага, выдержавшего Красоту Хаоса, улетучилось — в прямом смысле этого слова. Эльза не успела заметить ни чары, из которых состояли шары, ни эфирные отражения Сил, послуживших материалом для них. Что бы за заклинание ни использовал Уолт, он надежно сохранил его тайну…

Какая же ты дура! Надо поскорее ему помочь!

Ряд медицинских заклинаний Эльза держала в ближайших слоях ауры. Лечебник Икулапа, Врачевание Уценны, Исцеление Риппократа. Будь у нее Святое Покровительство, отдала бы, не думая о ценности такой сложной мыслеформы.

Вот только магической энергии после ударов рыжего осталось мало, очень мало, хватало только на Вторые Глаза, словно враг выбил из нее и физические силы, и запасы Эфира…

— Какой ужас!

Кто это? Знакомый голос.

— Сейчас я помочь!

Фа Чоу Цзы? Где она была раньше? Впрочем, лучше поздно, чем никогда…

С бисеринками пота на бледном лице преднебесная волшебница склонилась над Эльзой. Юбка запачкана грязью, шарфы порваны, от ворота остались одни воспоминания. На груди магички виднелись следы свежих ожогов. Необработанные, отметила Эльза. Она спешила добраться сюда так быстро, что не обращала внимания на раны. Магичке стало стыдно.

Бормоча непривычно звучащие Слова (дальневосточная вариация?), Фа водила руками над телом ар-Тагифаль. Девушка буквально с каждым Словом ощущала, как силы возвращаются к ней.

— Уол… — Магистр закашлялась.

— Тише, девочка, тише. Не говорить, не двигаться. — Фа поморщилась, схватилась за грудь, сдержав болезненный стон. Магический взгляд показывал непорядок, творящийся с аурой волшебницы: будто верхние слои пытались поменяться местом с нижними, а средние вообще хотели вырваться из тонкого тела.

— Помогите… Уолту… — сумела выдавить из себя боевой маг.

— Да ничего с ним не случится, — буркнул Лизар Фоор. Тень от эльфа накрыла лицо Эльзы. В противоположность восточной магичке, Светлый выглядел нормально. Никаких следов борьбы.

Заметила это и Фа. И без того узкие глаза волшебницы сузились.

— Где ты быть? — не прекращая пассов, спросила она.

— Неподалеку. — Эльф скривился, подходя к Магистру, будто ему вырывали зуб. Залез в кармашек на куртке, достал оттуда пузырек из красного стекла, открыл. Запах гниения, перемешанный с ароматом роз, заставил Фа и Эльзу поморщиться. Эльф щедро залил лицо Уолта маслянистой жидкостью. Раздалось шипение. Края раны на щеке начали затягиваться.

— Довольны? — Светлый положил пустой пузырек обратно в кармашек, достал другой, только из темного стекла, протянул Фа. — Выпей. А то такое ощущение, что душа сейчас из тебя выскочит.

Волшебница без лишних слов взяла пузырек. Пока Фа глотала сиреневую жидкость, Лизар оглядел Эльзу. Что он там увидел, эльф не сказал, но предлагать пузырек девушке не стал.

— Легок на помине, — пробормотал эльф, поднимая взгляд и вглядываясь в сторону друз, оставшихся целыми после схватки. Эльза повернула голову. К ним спешил учитель Джетуш.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Ты заносчивый ублюдок!

— Толстый ублюдок.

— Я закопаю тебя прямо здесь!

— Копать устанешь.

— Уважаемые чаротворцы!

— Ты мог помочь!

— Кто бы тогда собрал информацию?

— Уважаемые чаротворцы, обратите на меня внимание!

— Джетуш, успокоиться! Он право иметь! Право!

— Да я ему и право, и лево в задницу засуну, проверну и закупорю до конца жизни!

— Уважаемые чаротворцы! Прошу вас, вернитесь!

— Знаешь, что? Твои ученики — вот бы сам и защищал их. К тому же, хочу заметить, они неплохо справились. Райхгер мертв, а они живы. Тебе стоит радоваться, а не изображать дикаря из Адских джунглей.

Уолт, часто-часто моргая, изумленно смотрел на невозмутимого эльфа, брызжущего слюной наставника и пытавшуюся успокоить его восточную магичку. Джетуш и Фа выглядели довольно потрепанными, будто попали в ураган, с которым не смогла справиться магия.

Ракура попытался двинуться. Гм? Э-э-э…

К спине Уолта прижималась Эльза, и крепости ее хватки могли позавидовать Безвольные — телохранители Черного Властелина, магически и технологически усиленные смертные, созданные из лучших «бессмертных» гвардейцев повелителя Черной империи.

На границе долины и Подземелья приплясывал Глюкцифен. Змеиным черепом скалился тагорр, застыли неподвижно фурии, не успевшие войти в долину. Стеклянная стена пропала, вернув территории Соратников и Основе Нижних Реальностей единство.

Козлоголовый вырывал из груди клоки волос и с отчаянием глядел на магов.

— Уважаемые чаротворцы! — ныл убог. — Прошу вас, вернитесь! Я не могу присоединиться к вам, а сложившиеся обстоятельства требуют моего присутствия!

Джетуш перестал пытаться обратить Высокорожденного в камень одним взглядом, отвернулся и бросил заклинание. Гранитная плита длиной и шириной метров пять на шесть выросла под ногами магов, шевельнулась и медленно поползла к озабоченному Глюкцифену. Хотя до серо-янтарной границы было совсем ничего, наставник, видимо, решил, что физически и магически раненным не следует перенапрягаться.

Раненым — это Эльзе, Фа и ему. Уолт коснулся щеки. Больно! Плоть зажила магически, но естественно — нет, ей еще предстояла долгая и трудная работа.

Они победили? Но где тогда эль-элхид?

…София…

Опять? Да, опять. Он снова провалился в воспоминания своего первого рождения, и снова Тиэсс-но-Карана не справилась. Он мог твердить: «Не вспоминать, не вспоминать, не вспоминать» как заговор, но это уже не могло помочь.

Первое воспоминание, память о бое с Ялдабаотом, словно хлопнуло по плечу второе, полностью вытащившее его из забытья, и оглядывалось по сторонам: ждало третье.

Тень хихикнул.

«Да не о чем беспокоиться, — сообщил Отражение. — Ты, пока в отключке валялся, чуть не помер. И светловолосая твоя могла в райские посмертия отправиться. Но я со всеми разобрался. И с теми, и с этими. Ух, я великолепен. Так что скажи мне спасибо. И, как видишь, без меня тебе в Подземелье не обойтись. Может, все-таки, объединимся?»

Уйди.

«Злой ты, — вздохнул Тень. — Вот возьму и уйду. И что тогда? Кто тебя опять спасет? Кто светловолосую защитит? Будешь потом в который раз реветь и вопить, настроение окружающим портить… А. Вот в чем дело. Ты не все вспомнил. Может, и вспомнил, но часть осталась. Заклинание титанов-то еще держится, не чета всяким заклятиям смертных. Ничего. Скоро все помнить будешь!»

По-хорошему уйди.

«Напугал, напугал! Ой, напугал! Страшный и ужасный Уолт Намина Ракура, он же гомункулус Нами, соединившийся с Тенью Меча Ин…»

Уолта словно огрели по голове: последние слова Отражения потонули в безумном реве опомнившейся Тиэсс-но-Карана. «Меня-то за что?» — слабо возмутился Ракура, когда в сознание будто всадили десятки иголок. Тень провалился обратно в закоулки души, Тиэсс-но-Карана, штопая прорехи в реинкарнационной памяти, пыталось стереть последние образы воспоминаний.

Но вновь рядом вставали образы Аль-Сида, Элиноры, Кшанэ…

Кшанэ…

Освободи свое сердце
Или стань слугой освободившегося.
Иначе свиньей в луже грязи
Будешь до конца дней своих.
Плохо стараешься, Тиэсс-но-Карана.

— Пожалуйста…

А? Что?

— Пожалуйста, — тихо повторила Эльза, — пожалуйста, не пугай меня так больше…

Он не знал, что ответить. И не знал, стоит ли вообще отвечать. Он внезапно понял, что вообще мало чего знает. О себе. Об Эльзе. О наставнике. О мире.

Мнил, что знает.

Но почему ты тогда молчишь, а, Уолт Намина Ракура? Получается, что проще рассуждать о богах, убогах и Тва́рце, чем ответить на простую просьбу?

Да, наверное. Так и получается…

Гранитный плот вывез магов из долины и остановился рядом с Глюкцифеном. Убог подпрыгивал на месте и безостановочно дергал себя за бородку.

— Что у вас там произошло?

— У нас? — Джетуш удивленно приподнял бровь. — Долина — ваша, Глюкцифен. Не наша.

— Простите. — Убог дернул себя за ухо. — Неправильно выразился. Что с вами произошло?

— А вот это хороший вопрос. — Наставник повернулся, окинул взглядом Фа Чоу Цзы, Лизара Фоора и Уолта с Эльзой. Снова посмотрел на Глюкцифена. — Но ответа у меня на него нет.

— Жаль. Ответ нам бы сейчас не помешал. — Сказавший это вырос из тени Глюкцифена и потянулся. Высокий парень, светловолосый и голубоглазый, в кожаном доспехе, покрытым рунами, распространенными на севере Серединных земель и в Снежной империи. Простые порты, сапоги с вязью неведомых знаков. Уолту — и неведомых!

И яркая эннеариновая аура, видимая без Вторых Глаз, отбрасывающая золотистые блики на лица магов и Глюкцифена.

Бог хлопнул вытаращившегося на него Глюкцифена по спине и сообщил:

— Я тут мимо проходил и решил заглянуть на огонек.

— Хоки! — выдохнул убог.

— Хоки… — Высокорожденного перекосило так, будто в его любимый суп демонстративно плюнули, высморкались и швырнули большого рыжего таракана.

Эльза с любопытством выглянула из-за плеча Уолта. Кажется, ей еще не доводилось встречать бога.

Созидатель раскланялся.

— Прошу любить и жаловать, Хоки, единственный и неповторимый.

— Еще известный, как Отец Незначительной Лжи, — заметил Земной маг.

— Кто из нас не без греха, — скромно потупился Бессмертный. — Верно, Глюк?

— Не называй меня так! — рявкнул козлоголовый.

— Прости, запамятовал! — Бог улыбнулся. Белоснежная улыбка сверкала под стать эннеариновой ауре. — Больше не буду!

Что Созидатель забыл в обиталище Разрушителей? Разве не было сказано, что в Подземелье богам дороги нет?

— Ну, я не такой, как все, — Хоки с легкостью прочитал мысли Уолта. — Мы с Глюко… Глюкцифеном братья.

— Братья?! — не смог сдержать удивленного возгласа Джетуш.

— А что, разве не видно фамильного сходства? — удивился бог и обнял убога. Для этого ему пришлось наклониться.

— Да, брат, — подтвердил, поморщившись, козлоголовый.

— Младший, — радостно заявил Хоки. И добавил: — У нас общий отец.

— У нас общая мать, — одновременно с ним сказал Глюкцифен. Бессмертные покосились друг на друга и задумались.

— Дело в том, — доверчиво поведал бог, — что когда мать Глюкцифена поднялась в мир смертных, она приняла мужское обличье. В это время мой отец гулял по земному диску в женском. Они встретились и стали мужем и женой. Пять или шесть раз вроде бы. Ну а потом каждый вернулся к себе. Мой отец родил меня, а мать Глюкцифена переспала с другой убогиней, и у той убогини родился он, но от союза моего отца и его матери. Благодаря моей связи с братом я могу преспокойно путешествовать в Подземелье.

Бог оглядел каменные лица смертных, переваривающих способы продолжения рода Бессмертных, и бодро заявил:

— Но речь не о том. Я здесь по важному делу. И, судя по вашим мыслям, успел вовремя.

— Ты копошился в моем разуме?! — возмутился козлоголовый.

— А нечего ходить без защиты сознания! — парировал Хоки. — Верно тебе ваш Варрунидей говорит: всегда нужно быть готовым скрыть мысли! Чего же ты не готов?

— Мне нечего скрывать в Кратосе моего господина!

— Ну и дурак!

— Сам дурак!

— Тупой Разрушитель!

— Придурочный Созидатель!

Уолт чуть не вспотел, когда Хоки объявил, что прочитал их мысли. Конечно, Тиэсс-но-Карана в первую очередь оберегает его память от Бессмертных, но сбои в действии заклинания в последнее время не радовали. Последнее время? Гм. А ведь еще и дня не прошло, как они оказались в Подземелье.

Ладно, успокойся, Уолт. Узри бог Тень со всей сопровождающей его семантикой, сразу бы скрутил тебя и переправил на Небеса, под бдительное наблюдение Пантеона с последующим, несомненно, разбором тела, ауры и души на составные части. А стоит богам наткнуться на заклинание титанов, старых «приятелей» — ну, о дальнейшей судьбе твоей можно и не думать.

— Интересные дела творятся в Подземелье, — решив игнорировать беснующегося Глюкцифена, сказал бог, обращаясь к магам. — Но еще более интересные — у нас, в Граде.

Бог перестал улыбаться и стал серьезен.

— Из Небесного Града исчез один из Старших богов Серединных земель. В божественных измерениях и на земном диске его не нашли. Более того, спустя некоторое время Истинное Имя бога исчезло с Зеркальных Скрижалей Бытия. — Хоки воззрился на магов так, будто ожидал от них небывалого изумления. Маги переглянулись и уставились на Хоки.

«Ну и?» — скользило во взглядах.

— Значит, бог умер и находится в Тартарараме, — пробормотал Глюкцифен. Он впал в глубокую задумчивость.

— Да, — кивнул Хоки, неодобрительно покосившись на смертных. — Но не просто умер. Убит. И верхушка Пантеона считает, что это дело рук миньонов Баалааба.

— Чего?! — поразился Глюкцифен.

— Вот и я так же подумал, — кивнул Хоки. — Пантеон настроен серьезно. Готовит депешу, собирает силы. Марес рвет и мечет, готов вести за собой всех остальных богов войны Равалона. Считает, что это дело его чести, ведь погиб один из богов Серединных земель. — Хоки ухмыльнулся. — Хотя я не понимаю, почему наш медноголовый вояка вообразил себя выдающимся полководцем. Штурмуй Армия Небес Нижние Реальности под его предводительством — и победа Архилорду Баалаабу обеспечена. Можете начинать праздновать прямо сейчас. — Ухмылка исчезла. — Но я не думаю, что ему позволят стать во главе войск.

— Какая Армия Небес?! Какой штурм?! Что ты несешь, Хоки?! — завопил Глюкцифен.

— Меня раздражает твое неверие. — Бог возмущенно посмотрел на убога. — Что я несу? Подумай сам, брат! Убит бог! Не умер, не казнен, не заточен в Бездну! Убит — и не в поединке в мире смертных! Следов его смерти нет нигде в доступных богам областях! О чем это говорит? Да о том, что он убит в Нижних Реальностях! И это удобный повод для тех, кто давно мечтает расправиться с Разрушителями! Истребить всех Младших убогов и вернуть Нижние Реальности туда, откуда они взялись! Договор нарушен — ты понимаешь, что я несу?! Град считает, что Договор нарушен и пора начаться Второй войне Бессмертных!

Эльза ахнула.

— Твою мать! — не сдержался эльф.

— Этого не может быть! — воскликнула Фа.

— Может, смертные, может. — Аура бога яростно полыхнула. — Я поспешил сюда, как только услышал, что Четыре Стража Небес собирают полки. Я не хочу войны. Многие не хотят войны. Но влияние у тех, кто правит Пантеоном. И война будет — если вовремя не предъявить доказательства, что Баалааб не замешан в смерти бога.

— И чего ты хочешь от меня? — Глюкцифен весь съежился и стал еще меньше походить на Разрушителя. Бог протянул убогу белый кубик, появившийся в его руке из золота ауры.

— Передай эйдос Аваддану. А он пускай ознакомит с ним Баалааба. — Хоки нахмурился. — Время остановить войну еще есть. Если…

— Что — если? — спросил убог.

— Если, конечно, Баалааб действительно не причастен. — Хоки вздохнул. — И не смотри на меня. Ты отлично понимаешь, что заставляет меня так говорить.

— Понимаю, — буркнул, отводя взгляд, козлоголовый.

— Ладно. — Бог наступил на тень Глюкцифена и стал погружаться в нее. — Удачи вам, смертные. Увидимся, братишка. Надеюсь, не на поле брани.

— Просто отлично, — пробормотал Уолт, когда Хоки полностью ушел в тень. — Мало нам убогов, Инфекции и всяческих чудесников, так еще и новая Война Бессмертных не за горами.

— Это не чудесники.

— Прошу прощения, учитель?

— Мы столкнулись не с чудесниками. — Джетуш стремительно направился к тагорру. — Возвращаемся, Глюкцифен. Думаю, у меня есть сведения, которые заинтересуют Лорда Аваддана.

— Эй! — Лизар поспешил за наставником. — Что за сведения? Ты что, взломал Печать на собранной мной информации? Не вздумай выдавать мои успехи за свои!

— Больно нужно! Пока ты отсиживался в кустах, кое-кто делом занимался!

Глюкцифен бросился следом за магами, на ходу отдавая приказы оставшимся фуриям. Продолжающие направились к тагорру, потянув за собой гаррухов.

— Они всегда ругаться. — Фа присела и коснулась плиты, легко перехватив узлы-фундаторы заклинания наставника. Дернувшись, гранитный плот поплыл к змеиной башке. — Не обращать внимание.

Уолт кивнул. Эльза продолжала прижиматься к нему, и невольно подумалось, что, несмотря на некоторые неудобства, он не против.

Почему-то после этой мысли стало легче.

Намного.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Умная энергия? — Аваддан нахмурился, пожевал губами. Настолько смертный жест, что можно забыть, кто перед тобой.

Но забывать не стоит.

Тагорр вернулся в Цитадель Архистратига, и Глюкцифен перенес магов к ожидающей их в зале-пентаграмме проекции Лорда-Повелителя. Телепортация такого количества смертных плохо отразилась на козлоголовом. Он тяжело дышал, обильно потел, спотыкался. Убог явно устал. Сейчас он стоял позади трона Архистратига и нюхал носовой платок, то и дело посыпая его розовыми крупинками из желтого флакончика, который достал из левого уха.

Вдохнув, Глюкцифен начинал счастливо улыбаться, словно смертный, перебравший со «страстью» — драконидским наркотиком, распространенным в северо-западной части Серединных земель.

Однако эффект быстро проходил, и козлоголового начинало трясти, будто перебравшего матроса, чей корабль в течение года приставал к портам городов, где алкоголь во всех его проявлениях был объявлен вне закона, и вот наконец он вернулся в родную гавань, где литровая кружка эля стоила сущие гроши.

Глюкцифен торопливо обнюхивал платок и снова обретал счастье.

— Варрунидей? — Архистратиг повернулся к слоновьей голове. — Тебе известно, о чем говорит Джетуш?

— Да, господин. Умный мир, мир первой актуализации, базируется на двадцати двух принципах, о которых вы ранее…

— Достаточно, — взмахом руки Лорд прервал чаротворца. — Обсуди все с нашими гостями. Диабола, Таллис. Отправляйтесь к долине и внимательно осмотрите окрестности. Смерть Райхгера Цфик-лай-Торага не должна остаться безнаказанной. Если в нашем Кратосе не может чувствовать себя в безопасности наш гость, то что же мы за Лорд?!

Цветущая поляна и хороводы фей.

Десятки цветущих полян и хороводы фей до горизонта.

Уолту очень хотелось — нет, не сказать, хотя бы подумать, какой Аваддан Лорд.

Судя по напряженным лицам наставника, эльфа и восточной магички, те тоже удерживали лишние мысли. Джетушу и Фа не дали даже переодеться. Впрочем, маги и не настаивали. Магистр пылал желанием неотложно сообщить Архистратигу знание о некой умной энергии, Фа было все равно.

По пути в Цитадель Земной маг тигром рычал на Высокорожденного, виня того в смерти элхида. Высокорожденный коротко огрызался и мрачно перебирал содержимое кармашков. Истребительница Драконов молчала, погрузившись в размышления. Подражая ей, ни Уолт, ни Эльза не проронили ни слова: во-первых, их ни о чем не спрашивали, во-вторых, лечащая магия требовала от них тишины.

Глюкцифен всю дорогу угрюмо сопел в углу, стискивая выданный ему Хоки кубик. Казалось, козлоголовый мечтает, чтобы происходящее оказалось кошмарным сном и он поскорее проснулся.

Кошмар продолжался.

Смерть психомага грозовой тучей висела надо всеми. Каждый невольно представлял себя на его месте. Да и напавшие не скрывали: это только начало. Цветочки. Ягодки — впереди.


Аваддан выслушал Джетуша, ни разу не перебив. После Земного мага речь держал Лизар. Наблюдая за сражением с безопасного расстояния, эльф запустил чары Познания и Понимания, направляя гаррухов и на кристальную стену, Не выпускавшую магов из долины, и в разбушевавшуюся Красоту Хаоса. Собранные многоножками сведения забрал Варрунидей Асирот, пообещавший немедленно добавить их в Акаши.

Потом заговорил Глюкцифен. Лорд-Повелитель помрачнел, узнав, что козлоголовый не видел ничего из происшедшего. По словам убога вообще выходило, что стоило ученикам Джетуша Малауша Сабиирского зайти в долину, как в тот же миг он увидел Магистров израненными, с колдующей над ними Фа Чоу Цзы. Чуть позже появился Лизар Фоор, а следом и сам Джетуш Малауш Сабиирский. Единственным, кого он не увидел, был Райхгер Цфик-лай-Тораг. Словно кто-то зло пошутил на Глюкцифеном, применив его собственную Функцию против него.

Весть о выбрыках времени заставила Аваддана поморщиться. Лорда-Повелителя можно было понять. Как если бы в лаборатории, где знаешь каждую мелочь, внезапно стали происходить странные и неподвластные тебе явления, а ты и не представляешь, что это такое и как с этим быть.

Или, что, наверное, более точно соотносится с власть предержащим убогом: как если бы в королевских лесах появилась шайка неуловимых браконьеров, ускользающая и от искушенных лесничих, и от магов Земли, а приглашенные помочь Лесные эльфы разводят руками и советуют для решения проблемы все сжечь.

Есть проблема — нет проблемы.

Выжечь Кратос Аваддан не мог. Но, судя по опасно сверкающим глазам, не отказался бы сотворить что-нибудь. Поразрушительней.

О появлении Хоки козлоголовый умолчал. О том же он попросил и магов по прибытии в Цитадель: «Только мой господин должен решать, кому положено знать о возможной войне. Молчите, смертные. Вам и так не положено быть здесь, не говоря уже обо всем остальном…»

— Господин, что прикажете делать, если мы столкнемся с убийцами ментального чаротворца? — Уберхаммер выглядел как маньяк, которому государство официально разрешило убивать.

Разрушать хотелось не только Аваддану.

Они тут все такие, подумал Уолт, заметив, как вспыхнули при словах Уберхаммера глаза Диаболы и Грисса. Они вынуждены мириться с установленным в Подземелье порядком, но Суть, их Падшая и Измененная Суть, взывает: уничтожайте! Убивайте! Несите Хаос!

Может, в Первой войне Бессмертных богам стоило догнать бежавших с Небес, окончательно одолеть и заточить их в Тартарарам. Потому что когда-нибудь они не смогут сдерживать свою Суть Разрушения. И тогда — зарыдают смертные, и живые позавидуют мертвым…

Цветущая поляна и хороводы фей, напомнил себе Уолт.

— Захватить, — безапелляционно бросил Аваддан. — Не получится захватить — убить.

— Мой Лорд, но если мы столкнемся с ними, будучи в пораженной Инфекцией зоне? — Диабола была сама осторожность. — Мы будем лишены наших сил, а враги, судя по всему, владеют могущественными чарами.

— Тогда немедленно сообщите мне. — Аваддан блеснул аурой, не удержав закипающий гнев. — Моей Властью я немедленно пришлю магов вам в помощь!

Чего?!

От воспоминания об ударе пятнистой девки по спине поползли мурашки. Эльза, стоявшая рядом с Уолтом, побледнела. В тагорре, ненадолго отвлекшись, наставник помог им создать гештальты и обменяться информацией. От образов Ацедия и Гулы становилось не посебе. Полученные от восточной магички сведения вообще вызывали желание скрючиться в позе эмбриона и проваляться в ней до тех пор, пока боги и убоги не уничтожат Равалон в Последней битве.

Судя по последним сведениям, валяться предстояло недолго.

Истребительница Драконов, спеша на помощь Уолту и Эльзе, попала в зеркальный лабиринт, в котором на нее напал непонятно кто и непонятно как. Она сражалась отчаянно, применив все возможности сырой магии, которые были доступны. В итоге оказалось, что волшебница сражалась сама с собой: била отчаянно себя и защищалась отчаянно от себя.

Фа хмурилась и не могла внятно объяснить, как так получилось.

К счастью, никто не спросил о шарах, которыми Уолт убил Иру. Впрочем, не распространялся наставник и о собственном заклинании, уничтожившем Ацедия. У всех свои секреты.

Хотя Уолт готов был в очередной раз наврать о магии крови.

— Я не думаю, что… — начал Джетуш.

— У вас контракт, — перебил Земного мага Аваддан. — Вы должны уничтожить Инфекцию. И все, с ней связанное. Если я говорю: «Идите и сражайтесь!» — вы идете и сражаетесь!

Фа Чоу Цзы засмеялась.

— Ты ждать другое, Джетуш? Убоги не меняться. Они думать, что все просто решать. Уничтожать, уничтожать, уничтожать! Неважно где, неважно кто! Они не умирать так просто, как мы, и они забыть, что умереть — просто!

Уберхаммер недобро уставился на магичку, словно раздумывал, прикончить ее сейчас или чуть попозже. Давление ауры Архистратига начало увеличиваться. Кажется, Лорд-Повелитель решил напомнить, кто тут смертные, а кто — Бессмертные.

— Господин, — слоновья голова шевельнулась, — тревога чаротворцев имеет под собой основания. Что, если нападающих станет больше и маги не сумеют с ними справиться? Никто из нас не сможет помочь им в сражении. Инфекция продолжит распространяться, а мы ничего не сделаем.

— Что же ты предлагаешь, Варрунидей? — Аваддан начал успокаиваться: дышать стало легче и давление понизилось.

— Проанализировать полученные знания. Смертным чаротворцам удалось то, на что я при всех своих познаниях в магии оказался неспособен. Мы узнали об умной энергии, о которой и не задумывались. Теперь многое может проясниться, но, к сожалению, не все. То, что мне ведомо об умном мире, не разрешает загадку Инфекции. Надеюсь, смертные чаротворцы смогут заметить ускользающее от моего взора.

— Ты предлагаешь подождать… — Аваддан задумался. — У нас мало времени, очень мало. Тем не менее смысл повременить есть. До выборов три с половиной дня. Надеюсь, маги, вам хватит времени…

«А не то!» — Глаза Лорда грозно полыхнули адским огнем. К счастью, метафорически.

— Диабола, Таллис. Мой приказ в силе. Однако если заметите кого-то в долине, не нападайте. Проследите за ними. Постарайтесь выяснить, откуда пришли. Появиться в Подземелье они могли только с позволения иного Лорда. Если за Инфекцией стоит кто-то из моих недругов… — Аваддан не договорил, лишь зло усмехнулся. Но этого хватило, чтобы Уолт решил ни в коем случае не становиться недругом Архистратига Подземелья.

Уберхаммер и Асурия поклонились. Покрывшись декариновыми потоками пламени, они исчезли в яркой серебристой вспышке: отправились выполнять приказ повелителя.

— Грисс, Глюкцифен, вы идете со мной. Обсудим… прием гостей.

От Уолта не скрылось, что козлоголовый стал печальнее, подходя к Аваддану. «Может, о его связи с Хоки никто не подозревал, — мелькнула мысль. — Может, он тщательно скрывал родство с Небесным Градом, но теперь ничего нельзя утаить. И не скажешь ведь Лорду-Повелителю: появление бога связано с моими исследованиями в магии крови…»

— Смотрю, из нас смертников решили сделать, — задумчиво пробормотал эльф, когда погас декариновый овал, поглотивший Архистратига с дворецким и секретарем. — Вперед, под огнешары и катапультные ядра! — Светлый выразительно провел ладонью по горлу.

— Лорд Аваддан волнуется, — примирительно загудел Варрунидей, оставшийся с магами. — Оттого резок в выражениях. Но благодаря вам мы продвинулись в понимании сущности Инфекции, и, возможно, ваши услуги вскоре нам не понадобятся. — Поняв, что выразился двусмысленно, убог-чаротворец поспешил заявить:

— Каждый из вас вернется в мир смертных в целости и невредимости.

— Не каждый, — мрачно бросил Джетуш.

— Прошу прощения, — смутился убог. — Мне жаль вашего товарища. Признаться, во время действий вашей команды в Я-Маджире его магия произвела на меня неизгладимое впечатление…

— Нам нужно переодеться и восстановить силы. — Наставник выжидающе посмотрел на Варрунидея.

— Да-да… — Убог торопливо раскрыл тройной портал в предоставленные магам комнаты. — Прошу вас, управьтесь побыстрее. Нам нужно обсудить Инфекцию и ее связь с умной энергией…

— Постараемся, — буркнул наставник.

Эльф первым шмыгнул в межпространственный канал. Фа посмотрела на Джетуша, улыбнулась и скрылась в Переходе.

— Воспользуйтесь заклятием связи, как только будете готовы. — От Варрунидея отделился сияющий клочок кожи и подлетел к Земному магу.

— Всенепременно, — проворчал наставник.


— Тебе записка, — сообщил Земной маг, когда Уолт вышел из портала. Ракура шел последним, и ему показалось, что слоновья голова сверлит его спину пристальным взглядом. Не дай Перводвигатель, учуял Тиэсс-но-Карана! Что делать в таком случае? Соглашаться на предложение Тени? Ха! Тысячу раз ха!

А если от его решения будет зависеть жизнь наставника? Эльзы? Ты ведь должен защищать Деструктора, Уолт. Только толку от защиты, которая потом резво бросится уничтожать сковывающий ее Силу мир…

Джетуш стоял у шкафа и выглядел неожиданно довольным. На одной из полок появились три большие маски: без отверстий для глаз и рта, с длинными, как у тэнгу, носами, блестящие серебром. Уолт глянул на предметы Вторыми Глазами и чуть не ослеп, очутившись посреди настоящей вселенной декарина. Аура Аваддана — и та не полыхала так убоговским цветом.

— Маски Хаоса, — удовлетворенно сказал наставник, проследив за взглядом Уолта. — Аваддан придерживается контракта. Хорошо. Я уже начал бояться, что Лизар прав.

Эльза подошла к шкафу, осторожно потянулась к ближайшей Маске.

— Можно, учитель?

— Не бойся, не укусит. — Джетуш улыбнулся. Спокойствие и хорошее настроение возвращались к нему на глазах. Еще бы. Маски Хаоса, творение неизвестного убога или убогов, позволяли смертным на короткий час стать Бессмертными. Созданные в те часы, когда между Нижними Реальностями и Небесным Градом еще не был заключен Договор, Маски выдавались самым верным приверженцам Разрушения среди смертных. В мире смертных артефакты наделяли использующего их Онтисом; те же из чернокнижников, кто осмеливались обретенной силой пробиться в измерения богов, получали Онтос.

Древние хроники гласили, что один из богов пожертвовал своей жизнью, прокляв Маски Хаоса. Бог отправился в Тартарарам, а время действия Масок ограничилось. Чернокнижники, воздвигающие империи, построенные на жертвоприношениях убогам, пали от гнева Созидателей один за другим. Большинство Масок Хаоса было уничтожено, остальные убоги забрали в Нижние Реальности, храня для Последней Битвы.

— От кого записка? — спросил Уолт, погасив Вторые Глаза. Вне магического взгляда древние могущественные артефакты опасений не внушали.

Так безобидной мартышкой выглядит Тафтиранская обезьяна — один из опаснейших видов нечисти Адских джунглей.

— От фон Неймара.

Древние артефакты мгновенно отошли на задний план.

«Достопочтенный Уолт Намина Ракура. Несмотря на вполне объяснимое напряжение, возникшее между нами вследствие моей должности и порученного мне задания, общее дело, объединившее меня и Вас, не должно пострадать».

Как стелет, а!

«Не сомневаюсь, что Вам как известному магосемиотику окажутся интересны обнаруженные мною факты».

Известному. Гм. Разве что узкому кругу. Достаточное количество статей, способное принести ему признание в магическом мире, Уолт еще не опубликовал. Где же дознаватель ознакомился с его работами? Не иначе как в архивах Конклава.

Льстите, господин дознаватель? Ну-ну.

«Поэтому, как только Вы вернетесь, прошу встретиться со мной в Акаши, где Ваш профессионализм послужит несомненным подспорьем в рассмотрении совершенного мною, не побоюсь сказать, открытия».

Дальше шли разъяснения, как попасть в Акаши. И, вместо подписи: «И. Н.» С вензелями.

— Учитель, я выйду ненадолго?

Эльза оторвалась от Маски и настороженно посмотрела на Уолта.

«…пожалуйста, не пугай меня так больше…»

Уолт ободряюще улыбнулся девушке. Не беспокойся. Чего нам бояться в Цитадели Лорда-Повелителя?

Разве что самого Лорда-Повелителя, мелькнула неутешительная мысль.

— Ненадолго можно, — кивнул Джетуш. — Мы с Эльзой пока настроим Маски.

Что бы там ни обнаружил — открыл! — конклавовец, у Уолта накопились вопросы, не имеющие отношения к Инфекции. Он еще не знал, как именно, но собирался узнать, по какой причине Конклав следит за ним.

За дверью в общий зал никого не обнаружилось. Уолт огляделся, но не заметил ни одного фурии. Пожав плечами — может, у Продолжающих перерыв или смена караула или что-то в этом роде — Магистр решительно направился к большой двери, которая отличалась от других четырех красующейся посредине ужасной мордой, скалящей клыки. Над мордой светились цифры: эннеарином «4» и декарином «2».

Гадать о нумерологическом значении получившегося объединением цифр числа не хотелось. Потом. Сначала — поговорить с конклавовцем.

Чтобы открыть дверь в библиотеку, пришлось просунуть руку в пасть. Глаза морды вспыхнули красным, она смерила Уолта презрительным взглядом, словно стражник королевского дворца топчущегося под воротами бродягу. Уолт зримо представил себя без руки.

Обошлось. Цвет глаз поменялся на зеленый. В одно мгновение дверь будто распалась на сотни мелких квадратиков, которые начали складываться пополам в треугольники; складывались до тех пор, пока от них ничего не осталось. Вернее, осталось ничего.

Уолт шагнул в проем. Акаши встретила его чернильной темнотой, на которую совершенно не повлиял свет из зала; шипением и жужжанием то ли убоговских креатур, то ли загадочных механизмов и отвратительным, но знакомым запахом. Зажав нос, маг шепнул Слово, размышляя о том, что работать нормально при таком амбре невозможно, а накладывать блокирующее обоняние заклятие, не задевая остальных чувств, Уолт не умел. Боевого мага обучали ритуалу полной блокады сенсуальности, а не отдельных ощущений.

Дернулась щека: лечащая магия недовольно отреагировала на чары Уолта. Над головой Магистра зажегся маленький световой шарик, освещая окружающее пространство. Первым, что Уолт увидел, оказались соты. Шестигранные ячейки, величиной превосходящие пчелиные в два раза, заполняли всю правую и левую стену. Стены-соты тянулись в глубину библиотеки и терялись в клубящейся черноте.

Потом Уолт увидел фурий.

Магистр отшатнулся обратно в зал. Магия рванулась по Локусам Души, спеша к приготовленным формам боевых заклинаний. Щека заныла, не выдержав такого издевательства. Проклятье, если не учесть лечебный контур, то медицинские чары могут и не выдержать, и… А, неважно.

Части фурий валялись на полу библиотеки. Серебристые, золотистые и зеленые. Шевелились, разбрызгивая серебряную кровь. Будто некромаг славно погулял на погосте, подняв свежих мертвецов и заставив их рвать друг друга на части до тех пор, пока на ногах стоит хоть один андед. А потом добил последнего — для порядка.

Догадываясь, что увидит дальше, но отказываясь верить, Уолт послал шарик вперед. Потом он обругал себя, что сразу не позвал остальных: а если бы убийца скрывался в Акаши? Что бы он тогда делал? Лег дополнительными кусками в живописную груду фурий?

Ему повезло. Игнассу фон Неймару — нет.

Пролетев чуть дальше от фурий, шарик осветил лужу темно-красной крови. Дознаватель Конклава с разорванной шеей лежал на полу библиотеки.

Мертвый.

Мертвее не бывает.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

— Вот оно! — выдохнул Уолт, потрясенно рассматривая модель.

Он вышел из эйдосферы, все еще не веря. Встрепенулись фурии, напряглись, настороженно оглядывая Акаши. Оглядывать в общем-то было нечего. Библиотека Аваддана представляла собой, по сути, всего лишь две стены, заполненные сотами-ячейками, внутри которых хранились эйдосы. Вздумай кто напасть на Магистра, заметить его было бы нетрудно.

Ага. Нетрудно. Интересно, фон Неймар заметил?

Невольно Уолт вспомнил, как три дня назад Аваддан пришел в бешенство…


Сказать, что Аваддан пришел в бешенство — ничего не сказать. Уолт только порадовался, что увидел реакцию Архистратига глазами Глюкцифена. Зная характер своего Лорда, Варрунидей создал зеркало, показывающее то, что видит козлоголовый. Дрожащий Глюкцифен (дрожать он начал в тот миг, когда по зову убога-чаротворца прибыл в зал и лицезрел мертвого Игнасса, и с тех пор никак не мог остановиться) печально поинтересовался, нельзя ли создать ему полноценного двойника. Мол, господин пришибет ненароком, а Глюкцифен тут как тут, живой и невредимый. Варрунидей взмахнул хоботом и сообщил, что способен создать матриката, но требуется длительный ритуал. Настолько длительный, что когда Глюкцифен появится «тут как тут», Аваддан пришибет его еще раз — за задержку.

Когда зеркало полыхнуло декарином, таким насыщенным и ярким, что заслезились глаза, Уолт невольно подумал: «Конец козлоголовому…» На самом деле в проекцию Аваддана, осознав важность происходящего, явилась основная структура его многомерной личности. Похвалив Асирота за сообразительность («Нам не нужна гибель наших гостей из-за явления во всей силе»), Архистратиг объединился сознанием с Цитаделью. Но поиск убийцы фурий и Игнасса фон Неймар ничего не дал.

— Их убили физически. — Лицо Аваддана в зеркале двоилось, троилось, а иногда растягивалось гармошкой. — Не функцией, не Силой — телесной мощью. Кто бы это ни был, он опасался, что я обнаружу его след.

— Вы же единое целое со своим Кратосом. — Джетуш едва сдерживал злость, уже нафантазировав, что с Уолтом сделает Конклав, обнаружив исчезновение дознавателя. — Как вы можете не знать, что в нем произошло?

Зеркало лучилось снисходительностью.

— Да, мы едины с Цитаделью, Джетуш Малауш Сабиирский. А вы едины со своим телом. Но знаете ли вы все, что происходит в вашем организме? Все процессы? Можете ли охватить и познать все составляющие его части? Не обращаете ли вы на него внимание преимущественно в моменты телесного беспокойства? Если в теле появится опухоль, не узнаете ли вы о ней лишь по проявившимся признакам, но не в момент ее зарождения? Мы и Цитадель одно целое, но не в физическом смысле единства. Нас объединяет Сила. Мы знаем, где, когда и кем Сила применялась в Цитадели, но убийца не использовал Силу.

— Да, но…

— Мы понимаем, что вы хотите сказать. Вы более не можете чувствовать себя в безопасности. Враг внутри, и ни вы, ни мы не знаем, кто он. Однако теперь известно, что он есть.

— Это знание не успокаивает!

— Напротив. — Основная личность Аваддана была более спокойной, чем недавняя проекция. — Убийца совершил две ошибки: раскрыл свое присутствие и дал понять, что в Акаши находится необходимая нам и вам информация.

Аваддан оказался прав. Информация имелась. Более чем. Если модель отражает реальность, то Уолт нашел ключ к разгадке тайны Инфекции! Чем бы она ни была, чтобы ни представляла собой — но он вскрыл ее форму!

Ай да Ракура! Ай да сукин сын!

Фурии недоуменно смотрели на радостно хохочущего Магистра, бегающего от стены к стене и вытаскивающего новые эйдосы из ячеек. Эти Продолжающие отличались от предыдущих. Более рослые, декаринокожие, с алой чешуей на груди, руках и ногах. Без оружия, но пальцы рук и ног заканчивались настоящими кинжальными клинками. И в каждом находилась частичка сознания Аваддана — мельчайшая, необходимая лишь для того, чтобы в случае опасности для Уолта и остальных «гостей» Архистратиг воплотил в Продолжающих свои проекции.

Уолт сложил все собранные эйдосы в горку. Надо еще раз все перепроверить. Не стоит бежать к наставнику и Варрунидею, не уверившись, что все правильно. Три дня назад он сам утверждал, что должен проверить и перепроверить все в одиночку…


— Я сам все перепроверю, — повторил Уолт. — Простите, но вы мне будете мешать.

Наставник все-таки оптимист. Земной маг еще надеялся, что они покинут Подземелье живыми. Не пытался бодрым видом поддержать учеников, а действительно надеялся. Наверное, доверял Маскам Хаоса. Прикрепив заклятием Маску к груди, чтобы можно было быстро использовать артефакт, Джетуш заставил Уолта и Эльзу сделать то же самое. И потребовал от Фа Чоу Цзы не отходить от него ни на шаг.

Лизару наставник ничего не сказал. И эльф возмутился.

— Думаешь, прикончил ублюдка — и весь из себя молодец? — прошипел Высокорожденный. — Ну ничего, я тебе припомню!

Джетуш его проигнорировал, чем еще больше разозлил Светлого. Высокорожденный проворчал что-то на эльфийском и ушел в Акаши: анализировать место убийства собственными средствами.

— Фон Неймар нашел символ или символику. Или чарореференцию. Или магосемиозис. Он определенно наткнулся на магический знак. Может, именно в обнаруженном Символе кроется причина смерти дознавателя. В этом случае, учитель, его открытие — ключ к Инфекции.

— Это не ответ. Объясни, как мы можем тебе помешать?

— Вольные ассоциации. Как бы… мм… поток сознания, направленный на выявление системы. Я буду думать только о знаках и знаковых структурах. Буду мыслить о семиоформах. Никакой конкретики, только принципы. Мы не знаем, какая просмотренная фон Неймаром информация подтолкнула его к обнаружению Символа. Ею может оказаться какое угодно знание. Посторонние… гм… могут подтолкнуть меня к ложной семиотизации. Излишние конкретные ассоциации.

— Я не позволю тебе остаться без охраны.

— Я не против фурий. Пускай присутствуют. Возможно, именно Продолжающие были необходимым фактором означивания. Впрочем, что также возможно, дело совсем не в них.


Дело было не в Продолжающих. В Тартарарам! Какая сейчас разница? Проверить. Внимательно все проверить.

Уолт осторожно водрузил принесенный Эльзой эйдос на верхушку горки. Белые кубики слабо светились. Получившаяся композиция напомнила работы мастеров Вестистфальда, сооружавших особую экспозицию из различных кусков горных пород в виде заостренной скалы с рядом глубоких пещер у подножия. Уолт оглядел результат своей работы и остался доволен.

Теперь предстояла самая сложная часть — тщательно, не доверяя самому себе, проверить и перепроверить ход мыслей, приведший к ошеломительному выводу.

Два дня назад, выспавшись и сразу отправившись в Акаши, Уолт не представлял, с чем будет иметь дело. Но все оказалось довольно легко…


— Эйдос. — Глюкцифен, чуть не валившийся с ног от усталости, достал из ячейки белый кубик и протянул Уолту. — Наш способ сохранения и передачи знаний. Акаши помнит все выданные Игнассу фон Неймару эйдосы, и ей не составит труда предоставить их снова.

По козлоголовому словно потопталось стадо слонов. Поблекший и осунувшийся, Глюкцифен потерял словоохотливость и постоянно находился в раздумьях. Вопросы нередко приходилось повторять.

— Как он работает?

— Что?

— Как эйдос активировать?

— А… — Козлоголовый посмотрел на кубик в руке так, будто видел его впервые. — У вас полный доступ к Акаши, так что необходимо просто сильно сжать. Дальше все понятно, даже ребенок разберется.

Уолт забрал кубик, сжал покрепче, стараясь раздавить как орех, и…

Все вокруг исчезло. Магистр находился в полнейшей темноте. Однако не успел он что-либо сделать, как перед ним завертелась картинка, а одновременно с ней в голове появилось знание о том, что перед Ракурой карта Подземелья. И больше всего Подземелье походило на…

Яичницу.

Да, на огромнейшую яичницу, в которую все время добавляют новые яйца, не обращая внимания на подгоревшие, а то и вообще сгоревшие. Шкварки гор, тонко нарезанный лук холмов, россыпь перцовых плато — яичница шкварчала и расползалась во все стороны. А еще в яичницу воткнули черные свечи, длинные и толстые — Цитадели Верховных Лордов.

Знание возникало, как только появлялся вопрос.

Подземелье росло. Небесный Град есть раз и навсегда неизменная сущность, принцип Порядка, воплощение Воли Тва́рца. А Подземелье растет и меняется, оно движется во все десять сторон света. Принцип Хаоса — изменение, постоянное изменение, пусть и не во всем, пусть в малом, но это изменяющаяся, а не застывшая структура. Подземелье принципу соответствовало.

Уолт сосредоточился на карте. И где же маги находятся сейчас? Ага, вот где. Цитадель на юго-западе стала серебристой, а местность вокруг нее багровой, очертились границы Места Власти Архистратига. С ума сойти! Целая прорва белых клякс на багровом пятне — значки зон Инфекции. Штук тридцать, не меньше.

Данный эйдос предоставлял знания об общем виде Основы Нижней Реальности. Другие эйдосы давали информацию по каждому региону Подземелья, его истории, общей и по Кратосам. Эйдосы посмертий. Эйдосы по каждому убогу, подчиняющемуся Архистратигу. Эйдосы по Лордам-Повелителям и их слугам соседних Мест Власти. Эйдосы по Рубежу, Пределам, Границам и Грани. Эйдосы по Фракциям и Функциям. Эйдосы по Источникам и Истокам Силы убогов в Равалоне. Гм, а вот за эту информацию Конклав отдал бы что угодно, хоть королевство в полное подчинение, наплевав на собственные Номосы. Жаль, что по завершении контракта Магистрам подчистят память, причем сделают это они сами себе — таково условие наставника. Джетуш не собирался позволять убогам рыться в своем сознании и сознании учеников.

Покинув очередную эйдосферу, Уолт обнаружил, что Глюкцифен исчез, а вместо него появились чешуйчатые фурии. Оглядев стены, тянущиеся в высоту, которую нельзя было увидеть и магическим взглядом, Уолт с головой погрузился в работу.


Эйдосы, в отличие от гештальтов, обладают более сложной магической структурой. Что делает гештальт? По сути, лишь воспроизводит процесс восприятия в едином целостном образе. Движущаяся картинка, как однажды сказал Алфед Лос. Эйдос скорее походил на паутину, где узлы служили ключевыми категориями и образами, а расходящиеся во все стороны нити — раскрывающими их понятиями и впечатлениями. Заклинания Познания и Понимания не смогли справиться с тугим переплетением Силы, заключенной в белом кубике. Созданная на основе гносеологического и герменевтического анализа модель эйдоса утверждала, что Уолт Держит в руке всего лишь комара и, одновременно, что ничего, кроме колючей проволоки, на его ладони не находится.


Глюкцифен наведывался справиться о плодах деятельности Магистра чуть ли не каждый час. Под конец второго дня пребывания в Подземелье козлоголовый, надувшись от важности, шепотом сообщил Ракуре, что дела с этими (тут он многозначительно покосился вверх) улажены, и смертные могут не беспокоиться о судьбе Равалона. С трудом держащий себя в руках Уолт чуть не набросился на Глюкцифена, влезшего в эйдосферу посреди создания сложного семиозиса.

— Акаши в Цитадели построил предыдущий Архистратиг, Лорд Зебуар Величайший, один из героев войны с титанами и Первой войны Бессмертных, известный еще как Мраконосный, ведь он был первым из Темных богов Равалона! — вещал повеселевший Глюкцифен, в очередной раз припершийся проверить, как идут дела у «юноши», и отчего-то решивший рассказать о библиотеке, пока тот перекусывает. — Ох, говорят, Лорд Зебуар был крут нравом, многих слуг наказывал Обретением Покоя! А уж Младших, провинись они, так просто убивал или ослаблял Эфир и высылал во Второй и Первый Круг, что, уж поверьте мне, хотя опыта подобного я и не имею, завершается смертью и для Соратника, и для Твари. Ужас, ужас! Повезло мне, что родился я позже и служу Лорду Аваддану, поскольку, думаю, не по плечу оказалась бы для меня служба у Зебуара, но род мой изначально живет в Кратосе Архистратига, что от рождения делает нас вассалами Повелителя сего Места. А служить у Рубежа или Границы, или Пределов, дабы самому выбирать себе хозяина, мне никогда не хотелось — опасно там! И не захочется, ведь мой господин Лорд-Архистратиг — лучший из всех Лордов-Повелителей! Но речь не о том. Лорд Зебуар имел страсть к наукам. Часто, презирая опасность схватки с богами, поднимался в Равалон, вел беседы с Магами-Драконами, общался со смертными мудрецами! Скупал души ученых за знания и держал в собственноручно созданном аду, где они, установившие ценность истины выше ценности своего посмертия, бились над загадками нашего мироздания, лишь иногда испытывая страдания — и тем самым откладывая будущую реинкарнацию, ведь без ответа за свои прегрешения ни одна душа не имеет права на новое рождение! Лорд Зебуар мечтал создать совершенное оружие, способное открыть нам дорогу в Небесный Град и свергнуть богов в Нижние Реальности. Он ставил опыты над Тварями, создавая и разрушая Гинекеи, изменял фурий, соединяя их Эфир с Эфиром Вестников, пытался превратить Соратников в Старших убогов. Все наблюдения и эксперименты требовали сохранения — и Мраконосный возвел в Цитадели Акаши. Столь огромного собрания эйдосов нет больше ни у кого из Лордов-Повелителей. Даже Либрис Архилорда вынужден обращаться с запросами к Акаши моего господина, возникни у Всевеликого Лорда Баалааба потребность в точных сведениях. Ведь Акаши единственная из магических библиотек во всем Равалоне, которая черпает знания непосредственно из Астрала! Да-да! Эфирная Библиотека Небес, и та пополняется вручную богами мудрости, а Лорд Зебуар в великой мудрости своей сумел создать сложный волшебный автомат, влив в Акаши души ученых мужей и магию своего чаротворца, — и никому не под силу повторить его достижение, поскольку сокровенные знания Зебуар не доверял Акаши. Мудр был Зебуар, мудр, но властолюбив! Жаждал он власти и над Подземельем, и над Небесным Градом, и над миром смертных! Создав некое заклинание, вызвал на бой Архилорда Баалааба, уверенный в своей победе! И проиграл! Страшный был тот бой — ну, говорят так, поскольку мне не довелось его увидеть. Лорд Зебуар пал в Тартарарам, забрав с собой тайну создания Акаши. И секреты многих других удивительных сооружений и созданий ушли с ним! Эх, если бы я мог показать вам подвалы Цитадели, где хранятся чудные устройства, суть которых не познали наши чаротворцы. Удивительное зрелище, юноша! Клянусь Хаосом, в мире смертных вы не видели и не увидите ничего подобного!

Дожевав куриное крылышко, проглотив кусок хлеба и запив все разбавленным вином, Уолт многозначительно покосился на фурий. Глюкцифен мигом замолк и тут же ретировался, хорошо помня завершение предыдущего разговора, когда Ракура к своему удовольствию и к неудовольствию козлоголового обнаружил, что если попросить Продолжающих, созданных самим Авадданом, вышвырнуть словоохотливого убога за дверь, то те моментально выполнят приказ, не обращая внимания на возмущенные вопли Разрушителя.


Уолт открывал эйдосферу за эйдосферой, совмещая все, что разбирал фон Неймар. Слой знания накладывался на слой знания, значения перехлестывались со смыслом. От нахлынувшей информации заболела голова. В последнее время он вообще с трудом понимал, где находится: в эйдосфере или в предоставленной убогами комнате. Уолт отдыхал, лишь когда уже совсем переставал понимать происходящее, когда потоки знаков и образов слипались в невообразимый сюрреалистический ком, дразнящий Магистра длинным декариновым языком.

На самом деле сейчас тоже надо было отдохнуть и приступить к проверке с ясной головой. Но времени не было. И, кроме Ракуры, проделать ту же самую работу не смог бы никто.

Уолт улыбнулся, вспомнив беспокойство Эльзы…


— Ты не хочешь отдохнуть? — Эльза обеспокоенно смотрела на Уолта.

Магистр покачал головой:

— Нет. Пока нет. Я еще не понял, что обнаружил фон Неймар.

Под внимательным взглядом ар-Тагифаль Ракура быстро сжевал принесенную девушкой еду и вернулся к просмотру эйдосов, стаей воробьев парящих над боевым магом. Акаши старательно предоставила Уолту всю затребованную конклавовцем информацию, включающую в себя не только сведения об Инфекции, добытые до прибытия магов Варрунидеем Асиротом, но и обширные знания о физической и метафизической географии Подземелья, легенды о титанах, убоговских и божественных Рунах, ритуалах, связанных с Бессмертными, и все, что было в библиотеке Аваддана о Конклаве О Верховном совете Акаши выдала Магистру целую гору эйдосов. По здравом размышлении эти сведения Уолт счел предметом личного интереса дознавателя и оставил напоследок.

Вынырнув из эйдосферы, поведавшей об амурных похождениях Лорда-Повелителя Вульзаравула, Уолт понял, что Эльза никуда не ушла. Мало того, девушка протягивала ему пульсирующий синими прожилками сгусток энергии.

— Учитель просил передать гештальт. Варрунидей рассказал об умной энергии, он надеется, что разговор поможет тебе в поисках.

— Извини, — Уолт моргнул и потер глаза. — Я не подумал…

— Ничего. Я понимаю. — Эльза улыбнулась, и магу стало легче. Он дотронулся до гештальта, позволил сгустку растечься по Локусам Души и…

— Лорд Аваддан, как по мне, излишне спокоен.

Джетуш. Варрунидей Асирот. Эльза. Фа. Лизар. Собрались в общем зале. Эльза и Фа сидели за круглым столом, Джетуш нервно расхаживал, Лизар, сложив руки на груди, стоял в углу. Чаротворец Архистратига парил над столом.

— Поймите, у Лорда имеются причины для спокойствия, — ответил Варрунидей. — Теперь нет сомнений, что Инфекция искусственный феномен. Ее можно остановить и уничтожить. И кто бы ни стоял за происходящим — он боится Лорда. Значит, Лорд сильнее. Значит, Лорд может его уничтожить.

— То, что убийца Игнасса скрывал свою Силу, не означает, что он слабее. Архимаг, например, может утаить Локусы Души так, что никто их не заметит.

— Это мортецентризм. Сильный убог, как бы ни старался, никогда не сможет скрыть свою Силу от убога слабее его. Младший убог знает, что перед ним Старший убог. Равные чувствуют друг друга. И только слабый может спрятать свою ауру. Убийца вашего ученика слабее Лорда.

— Допустим. — При словах «вашего ученика» Джетуш скривился.

— Убийца слабее, — уверенно повторил Варрунидей. — Враги Лорда уступают ему в Могуществе, поэтому и воспользовались Инфекцией, чья суть, как теперь я знаю благодаря вам, связана с умной энергией.

— Пора бы уже рассказать, что это за дрянь, — подал голос Высокорожденный, до этого походивший неподвижностью на статую.

— Хорошо. — Асирот взмахнул хоботом. Над убогом возникло изображение, в котором легко узнавался Равалон, точнее, мир смертных, каким он являлся во Вторую Эпоху. На востоке земной диск ограничивал Мировой Обрыв, куда ниспадали океанские воды. На юге поднималась до самого неба и эфирных троп богов Огненная Стена. Тайные моря, откуда никто из смертных не возвращался, на созданной убогом картине изображались серым пятном, пожравшим запад земного диска. На севере буйствовал Ледяной Ветер, способный заморозить даже Бессмертного.

— Равалон, — начал Варрунидей, — один из немногих миров, где развитие магии достигло небывалых высот. Одна из ключевых реальностей для магического потока нашего Мультиверсума, если быть точным. Причина не известна ни нам, Разрушителям, ни богам. В Равалоне волшебство естественно, что отличает его от многих миров, где волшба — нарушение естества мироздания. В тех мирах маги скорее исключение, чем правило. Вся Сила этих миров принадлежит Бессмертным. Но есть миры, где нет Бессмертных, и вся Сила в руках магов. Есть миры без Силы, без Бессмертных и без магов. В Равалоне Сила дана и смертным, и Бессмертным. Но магия, которой подчиняется Сила, у нас и у вас основывается на разных принципах. Вы, смертные, базируете свои чары на Воле. Мы — на Желании. Вы стремитесь подчинить себе Силу, мы же ею повелеваем. И вот тут-то и кроется разница в нашей магии.

Изображение изменилось. Теперь вместо земного диска появился Небесный Град — такой, каким он представал в видениях поднявшихся разумом в Астрал мистиков и магов. Светящиеся эннеарином здания, подчиненные пропорциям ноологии и аритмологии; опоясывавшая Град эфирная стена; Радужные Врата, оберегаемые сильнейшими божественными Воителями. Обитель Порядка и Гармонии.

— Бессмертные рождаются как Сила. Они, по сути, и есть Сила — умная Сила. Тело Бессмертного является умным телом, его Функция — умным принципом мира. Онтос — это выражение умной энергии нашего бытия. Сила богов и Сили убогов, используемая смертными чаротворцами, — это про шедшее сквозь Фюсис выражение умной энергии. Умный мир, откуда явилась наша, да и ваша Сила, существует в трех ипостасях: абсолютной, потенциальной и актуальной. Абсолютный умный мир вы, смертные, зовете Тва́рцом. Бессмертные предпочитают именовать его Создателем. Потенциальный умный мир — это область Космического Разума как совокупности форм управления тварным миром без всякой содержательности, место пребывания универсальных сущностей: сущность всех деревьев, сущность всех домов, сущность всех людей и тому подобное. Это наша область, область Бессмертных. Богов и убогов. Отсюда мы черпаем свою Силу. Актуальный умный мир — это область ноуменального содержания мира феноменов, партикулярных сущностей: сущность конкретного дерева, сущность конкретного дома, сущность конкретного человека. В актуальном умном мире формируется основа вашей Силы, маги. Поля Сил в Равалоне, Подземелье и Небесном Граде представляют собой комбинации потенциального и актуального умных миров. В измерениях Бессмертных преобладает умная потенциальность, в мире смертных — актуальная.

Снова изображение изменилось. Место Небесного Града заняли Пять Кругов Нижних Реальностей. Метались в Первом и Втором Кругах разумная нечисть и чудовища, вздымались к инфернальным небесам Третьего Круга Гинекеи, работали в Четвертом Кругу Соратники и готовились в любой миг выдвинуться в битву из Пятого Круга Адские Легионы.

— Разумеется, в волшбе вы используете не умную энергию, а выражение энергии потенциального и актуального умных миров, преобразованную сквозь тварность мира. Ваши заклинания — индивидуальны, единичны, конечны. Проклятие мага, например, может довлеть тысячелетие над определенным местом, но его можно снять или оно само потеряет силу с течением времени. Проклятие Бессмертного станет для места законом существования, пока он не пожелает обратного — хотя это вы и без меня знаете. Но в первом случае Воля мага окутана необходимостью связать индивидуальный ноумен с конечным феноменом, а во втором случае Желание Бессмертного ничто не ограничивает, кроме формы бытия, в которую выливается его Желание.

Варрунидей взмахнул хоботом. Изображение исчезло.

— То, что вы сейчас узнаете, в свое время знали лишь титаны и Маги-Драконы. Может, знает ваш Конклав, может, ведают некоторые из наследственных Белых магов, но я уверен: никто из вас не слышал, что Бессмертный, хоть бог, хоть убог, становясь чаротворцем, теряет Онтос.

Маги промолчали. Только криво усмехнулся Высокорожденный.

— Я вам уже говорил: тело Бессмертного — умное тело. Онтос является выражением умной энергии, и Бессмертный, решивший подчинить себе принципы потенциального умного мира, лишается его. У него остается только Онтис. Магия, строящаяся на Желании и формах бытия, требует многого, но и многое дает. Вы пользуетесь эманациями Изначальных, Начал и Стихий, а мы, чаротворцы-Бессмертные, используем их самих. Я могу даже лишить Онтоса другого убога, если прикажет Лорд, — вот что дарует Желание.

— Может ли Желание родить Инфекцию? — быстро спросила Фа.

— Я не знаю, — обескураживающе ответил Варрунидей. — Я способен на многое, но я не знаю возможностей Желания других чаротворцев. Джетуш Малауш Сабиирский сказал, что Поля Сил изменились вследствие применения умной энергии, и я склонен согласиться с ним. К сожалению, мои чары исчезали, попадая в зону Инфекции, и я не мог обнаружить намеки на гиперноэтическую энергетику. Однако напомню еще раз: и наша, и ваша Сила не умная энергия, а ее выражение. У нас на основе потенциальных форм, у вас на основе актуальных ноуменов. Единственная умная энергия, с которой чаротворцам Бессмертным приходится иметь дело, это двадцать два принципа абсолютного умного мира, которые и дают Желанию формы для воплощения. Наша магия строится на этих принципах, но и они не сама умная энергия, а ее источники в потенциальном умном мире.

— Хотелось бы больше узнать об этих принципах. — Джетуш подошел к столу и оперся о крышку. — Признаться, мне ни разу не доводилось слышать о чем-либо подобном. Если кто-то в Верховном совете и ведает, то хорошо скрывает эти сведения от простых магов.

— Позвольте напомнить, что согласно контракту и вы забудете полученные вами в Подземелье знания.

— Помню, помню, — раздраженно махнул рукой Земной маг. — Все-таки мне хочется больше узнать о принципах умного мира. Истина, как говорил кто-то из мудрецов, в мелочах.

— К сожалению, сейчас я не смогу объяснить вам точно. Но, следуя вашему пожеланию, подготовлю эйдос, содержащий в себе исчерпывающие знания об упомянутых мною принципах.

— Только как можно быстрее.

— Конечно, Джетуш Малауш Сабиирский.

— Я вот тут слушал и слушал, но никак не могу понять, — вмешался Лизар. — Наша и ваша магия, Сила, Эфир — как угодно называйте, — она проистекает из этой умной энергии, да? Выражаться, так сказать, ее нормальное состояние. А там, в долине, мы столкнулись не с выражением, а с ней непосредственно. Как такое возможно? Нет, позвольте уточнить: что эту вашу умную энергию может заставить покинуть свое выражение и без него себя являть?

— Узнав это, мы поймем суть Инфекции и прервем ее распространение.

— Нет, Варрунидей, я спрашиваю о другом. Вы, убоги и боги, варитесь в этом потенциальном умном мире и имеете дело с формами и прочим. Встречалась ли вам раньше умная энергия без выражения?

Варрунидей задумался. Маги молча ждали ответа.

— Знакомы ли вам понятия «Монада Хаоса» и «Номад Порядка»? — наконец спросил чаротворец.

— Знаю таких, — кивнул Светлый.

— Эти Сущности, в принципе, и являются носителями умной энергии без выражения. Монада подчиняет реальность умной энергии и превращает ее в Хаос. Номад — в Порядок. В том и в другом случае нарушаются законы бытия.

— Те ублюдки в долине были кем угодно, но не Монадами или Номадами, — заявил эльф.

— Хотя и не знаю, где ты видел Монаду и Номада, но соглашусь, — проворчал Джетуш. — Они действовали слишком разумно для безумцев, охваченных Все-Вышним Порядком или Без-Образным Хаосом.

— Их действия не похожи на чары Желания, — уверенно сказал Асирот.

— Мы уже поняли, что они ни на что не похожи, — буркнул Лизар. — Уникумы, чтоб их.

…и активность гештальта закончилась. Уолт помассировал виски, собираясь с мыслями. Совместить полученную информацию с имеющейся? А стоит ли? Вряд ли конклавовец знал об умной энергии и Желании… Гм. А если знал? Мало ли к каким тайнам допущен Тринадцатый отдел Седьмого департамента Конклава. Проклятье, надо будет сначала просмотреть эйдосы, основываясь на предположении, что фон Неймар не располагал сведениями об умной энергии, а потом, если ничего не обнаружится, предположить, что все-таки кое-что знал — и снова за просмотр.

Ар-Тагифаль с надеждой смотрела на Уолта, словно верила, что сейчас он расправит плечи и гордо сообщит: «Я все понял! С Инфекцией разберемся в два счета!» Ему было жаль разочаровывать Эльзу. Но пришлось.


Последним Уолт открыл эйдос, который два часа назад принесла Эльза. Варрунидей выполнил обещание и создал детальное описание принципов умного мира, лежащих в основании магии Бессмертных. Эйдоса с такой детальной информацией не было в Акаши. Два часа назад Уолт открыл эйдос, час ушел на то, чтобы разобраться в сложных структурах многомерных кружев воистину Высшей Магии. Спасибо Асироту: чаротворец догадался добавить нужные сравнения и пояснения из области магии смертных.

Час назад Уолт понял, что все это время делал не так.

Первым делом он вернулся к самому первому затребованному Игнассом эйдосу, карте Подземелья. Раскрыл эйдосферу, увеличил Кратос Архистратига. Вспомнилось: в первый же день просиживания в библиотеке Уолт соединил светящимися линиями все кляксы Инфекции, пытаясь увидеть в полученной фигуре магический знак. Линии ложились и пересекались по-всякому, но ничего известного из знаковых систем магии Равалона не получалось. Тогда Ракура уселся за изучение Рун богов и убогов, пытаясь увидеть в Инфекции рунную надпись, но уже на языке Бессмертных. Он потратил на дешифровку целый день и под конец просто заснул прямо в эйдосфере. Магический символ продолжал прятаться.

Магистр готов был биться головой о стену, пытаясь понять, что магосемиотического смог увидеть конклавовец за короткий срок их отсутствия в Цитадели и чего не видел он после полутора суток упорной работы. Синтактика, семантика и прагматика плясали джигу, многозначность мутузила однозначность, контексты отказывались слушаться. Еще то и дело спешил напомнить о себе Тахид, ехидно бурчащий после каждой неудачной чарореференции:

Лишенный сердца смертный
Никчемен и бесполезен.
Дурная слава идет о нем
По всему миру.
Истина избегает его.
Под конец второго дня в Акаши Уолт мог устраиваться гидом по Подземелью: он тщательно сопоставил зоны Инфекции и все более-менее важные места в Основе Нижних Реальностей, пытаясь отыскать Фигурную или Символическую корреляцию. Итог не радовал. Магистру хотелось отыскать автора фразы: «Отсутствие результата тоже результат», — и многое ему сказать.

По нескольку раз пересмотрев все затребованные эйдосы, узнав кое-что интересное об отрядах Стражей Системы Конклава и титанах, о количестве Вторжений и числе вторгавшихся, Ракура понял, что еще немного — и он признает свое поражение.

Чем занимались все это время остальные, он толком и не знал. Эльза говорила, что учитель, Фа Чоу Цзы и Лизар Фоор исследуют образцы, доставляемые Соратниками из пораженных Инфекцией территорий, и им в этомпомогает Варрунидей. Что Аваддан строго-настрого запретил магам покидать Цитадель, хотя Светлый просил ненадолго отпустить его в одну из зон ради эксперимента. Что исследования образцов ни к чему не привели, кроме уже известного факта воздействия на них умной энергии, это окончательно подтвердил чаротворец Архистратига. Что Светлый пробовал сбежать из Цитадели с помощью Кольца Обмана, но был пойман Таллисом Уберхаммером, обзаведясь в итоге синяком под левым глазом.

Учитель предлагал добавить и под правый глаз.

Для симметрии.

В ответ эльф огрызнулся, что надо бы и Джетуша отправить следом за Райхгером.

Для симметрии.

Маги чуть не сошлись в поединке. Фа с трудом удалось успокоить их.

Все были на нервах.

И вот Уолт, кажется, нашел символ. Символ, обнаруженный Игнассом фон Неймаром почти сразу. По крайней мере, так следовало из оставленной записки. И смерти фон Неймара. Хотя Уолт уже подумывал, что ни убога конклавовец не нашел, его смерть обманка, и проведенное в Акаши время потрачено зря…

Нашел. Не обманка. Не зря.

Многомерность. Уолт не подумал о ней, поскольку в голове не укладывалось, что конклавовец из отдела дознания осведомлен о новейших скудных теоретических исследованиях в области магии континуума. Да что там конклавовец! Уолт сам имел о ней смутное представление, другое дело Алфед Лос, рассказывающий другу обо всех новинках в магической области. Из долгого и (чего уж таить!) нудного рассказа о явлениях электромагнетизма в природе и многомерной геометрии, создаваемой математиками Эквилистонского университета, запомнился лишь пример переложения простой северной руны Isa из двухмерного пространства в двадцатимерное. Из простой черточки получилась сложная фрактальная структура с несколькими субпространствами, сохранившая и усилившая эфирное воздействие руны.

Созданный Варрунидеем эйдос о принципах умного мира напомнил пример Лоса. Каждый из двадцати двух принципов, все эти Эрканы, являли собой автореферециальные эфирные образования, самодостаточные конструкты, чьи эманации одновременно и истекали в окружающий мир, и укрепляли саму структуру принципа, придавая Эркану, несмотря на его внутреннюю бесконечность, определенную внешнюю выразительность. Попытавшись вникнуть во всю глубину Эрканов, Уолт пришел к выводу, что перед ним символы, символизирующие самих себя и существующие на этой основе. Как если бы бог верил сам в себя и получал Силу из своей веры. Впрочем, кое-что Ракура понял однозначно: смертным просто не под силу подчинить себе такую Мощь. Разница между вторым и третьим состоянием заклинательного баланса. Локусы Души не выдержат энергии Эрканов с их внутренней бесконечной многомерностью и постоянно изменяющейся внешней выразительностью. Например, Эркан I, принцип Всемирного Активного Начала как Мирового Творчества, выражающийся одновременно в Символе, Фигуре, Руне, Образе и Иероглифе — и невыразимый ни одним из них, ни их совокупностью. Форма, которая позволяет всякой твари творить и создавать. Совершенство во всеоружии, покинувшее пределы совершенства — ради совершенствования. Подчинивший своему Желанию Эркан I бог или убог, не ограниченный Функцией, может сотворить любое Созидание или любое Разрушение. Бьющая ключом бесконечность, которой тесно в своей беспредельности. Эркан I — это и еще очень и очень многое.

Уолт понял, что напоминают ему Эрканы по своей внутренней структуре. Руна Isa, только не остановившаяся на двадцатимерности, а продолжившая бесконечный путь в n-мерность… n-мерность… Руна… Фигура… n-мерный символ….

Твою же мать!

Уолту повезло, в Акаши оказались разработки по магии континуума и многомерной геометрии из мира смертных. Поразившись оперативности убогов (в Школе не имелось таких подробных сведений!), Ракура резво принялся создавать семиозисы.

Спустя час модель геоглифа-гальдрастава,[26] спроецированного из n-мерного мира на трехмерность, была готова. Модель, основанная на распределении Инфекции по Кратосу Архистратига.

Перепроверка модели заняла полчаса. Уолт готов был поклясться, что дешифровал Символ, создаваемый Инфекцией. Настораживало лишь одно: судя по модели, для завершения Символу не хватало еще двух-трех заражений, но ни Эльза, ни Глюкцифен ничего не говорили о новых зонах.

Но подумать только, ему понадобились почти три дня и обращение к тайнам магии Бессмертных для выявления Символа, в то время как Игнасс фон Неймар потратил от силы час! Гм. Лучше и не думать, что ты за маг после этого, Уолт.

Покинув эйдосферы, Ракура устало прислонился к стене. Дело оставалось за малым, но главным. Заставить Акаши сравнить полученную модель-Символ со всей хранящейся в ее эйдосах информацией. Приказав библиотеке искать сходство, Уолт закрыл глаза, подумав, что, будь у Школы Магии такая библиотека, развитие магических наук пошло бы вперед семикилометровыми шагами, и…


«Тиэсс-но-Карана долго не выдержит», — прошептал Тень.

Раньше Уолт не встречался с Отражением лицом к лицу. Ни в этой жизни, ни, как тут же напомнили загалдевшие перерождения, в других. У Тени оказалось его лицо. Лицо Уолта Намина Ракуры. Молодое лицо. Постаревшее лицо. Усталое лицо. Раненое лицо. Злое, веселое, сонное, угрожающее…

Хоровод ликов.

Над хороводом ликов — скорпион. Символ убоговских сил в Серединных землях, символ богов войны на Ближнем Востоке, символ смерти и воскрешения в оккультных практиках Укеми, Черных земель на западе Махапопы.

В магии — символ агрессивных чар.

«Оказавшись в Подземелье, я обрадовался. Свобода, воля, независимость, которых я был так долго лишен, скованный Тиэсс-но-Карана — все, показалось мне, вернулось. Понемногу, по чуть-чуть — возвращалось. Ангел Небытия ни при чем — но и сказать, кто воздействует на нас, не в моих силах. Какая-то ужасная комедия. Отвратительная. Связанный с тобой так долго, я теперь не могу без тебя — но мое желание уничтожить нашу связь сковано сейчас еще крепче, чем я сам вначале. Да-да, в том самом начале, когда Аль-сид… Вот ведь. Теперь я и об этом говорить не могу. Ложь. Свобода, воля, независимость — все ложь!»

Его лиц становилось все больше, Тень множился, окружая Уолта. Гневное лицо, печальное лицо, счастливое лицо, расстроенное, возмущенное, плачущее…

Карнавал ликов.

Над карнавалом ликов — сова. Символ мудрости в Серединных землях, символ ночных убогов на Ближнем Востоке, символ богини мщения Дарги в Махапопе.

В магии — символ скрытых чар.

«Тиэсс-но-Карана сделала нашу связь крепкой. Крепче связи не существовало между Тенью и Проводником. И сейчас мы оба в ловушке. Я не хочу убивать тебя — но убью. Как только представится возможность — убью. Это не желание. Это — осознание. Иначе мне не выжить. Запомни, Нами. Тиэсс-но-Карана гибнет под воздействием того, о ком я не могу тебе сказать, и вместе с ней гибнем мы. Мое место займет другой, но я — я! — не хочу этого. Ты сделал меня таким. Ты дал мне личность. Ты боролся, ты отказывался от меня, ты видел во мне не нечто, а некто — и я из Что стал Кто!»

Вся Вселенная сделалась его лицами. Младенческое, гневное, молодое, печальное, усталое, счастливое, постаревшее, бледное, расстроенное, злое, возмущенное, веселое, плачущее, угрожающее, презрительное…

Безумие ликов.

Над безумием ликов — сокол. Символ святых в Серединных землях, символ царской власти на Ближнем Востоке, символ небесных богов в Северных Царствах.

В магии — символ всесокрушающих чар.

«Ради меня и себя — уходи отсюда. Покинь Подземелье. Ради меня и себя — я поделюсь с тобой Мечом, ничего не требуя взамен. Его Силы хватит, чтобы пронзить Везде-и-Нигде и вернуться в Равалон. Наша связь — это наша связь. Моя ненависть к тебе — лишь моя. Твое сопротивление мне — лишь твое. Но наша связь разрушается, ненависть подавляют, и скоро сопротивление развеется как дым — непредставимо, что будет тогда. Но я уничтожу тебя. Тот, кто надеется, что Тень все тот же, поплатится за свою ошибку. Я — другой! Тиэсс-но-Карана изменила меня! И когда твой разум падет — я стану твоим новым разумом, но что будет потом, мне неведомо… Молчишь? Думаешь об этой девчонке? Не только о ней? Забудь о них. Важны только мое „Я“ и твое „Я“. Соглашайся — и мы сейчас же покинем Подземелье!»

Лики исчезли.

Уолт Намина Ракура стоял напротив Уолта Намина Ракуры.

И над ними — никого.

«Это твой окончательный ответ? Ладно, оставайся. Глупец! Неважно, будешь ты с ними или оставишь их — они все обречены! Они умрут, слышишь?! А вместе с ними и ты! А я не знаю, что будет со мной! Не знаю, слышишь?! Но поверь — все равно не позволю уничтожить мое „Я“! Сделаю все, слышишь, все! А ты — ты даже забудешь о нашем разговоре! Забудешь, что все обречены! Прощай, Уолт Намина Ракура! Прощай, Нами! Прощай — ведь это наш последний разговор!»


…Уолт проснулся. Убогыхнувшись и послав самого себя в Посмертие Тысячи Болей, вскочил и огляделся. Акаши гудела, рядом с Магистром зависла багровая руна Wynn. Сходство нашлось!

Эйдос сам подлетел к боевому магу. Раскрылась эйдосфера, Уолт погрузился в уже ставшую привычной темноту. Потекла вязь макатыни, торжественный голос старательно зачитывал текст на древнем языке. Уолт поморщился и потребовал перевода на всеобщий. Акаши понадобилось около минуты для создания текста, адекватно передающего смыслы макатынских слов на всеобщем языке.

«Рождение и смерть есть начало и конец конечной вещи, но не бесконечной сущности. Единый со всеми вещами мира не исчезает и не появляется. Он был, есть и будет. Он будет, есть и был. От начала к концу, но не от рождения к смерти. Что есть смерть? Что есть рождение? Если он не рождался — может ли умереть? Если он не умирал — может ли рождаться?

Океан бесконечен.

Небо бесконечно.

Земля бесконечна.

Трое есть одно, одно есть трое. Отец, Мать и Сын. Океан-Отец, Небо-Мать и Земля-Сын. Или: Небо-Отец, Земля-Мать и Океан-Сын. Или: Земля-Отец, Океан-Мать и Небо-Сын. Все есть так. Все было так. Все так будет.

Трое не есть одно, одно не есть трое.

Имя нам — один. Имя нам — множество. Нас нет — ибо мы все. Мы есть — ибо мы все.

Кто придет за нами?

Мы.

Кто идет перед нами?

Мы.

Кто идет с нами?

Мы.

Мы дадим тебе быть — не рождаться и не умирать, ибо ты есть мы, а мы есть ты. Ведай, что это истина, которую не узнают те, кто не мы, но пока мы есть все, все есть истина. Помни истину и следуй ей».

И — Символ, совпавший с моделью Уолта. В ряду похожих Символов, таких же сложных, таких же невероятных по магической мощи, таких же древних, как сам Равалон.

— Проклятье, — только и смог сказать Уолт.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— Я все внимательно перепроверил. — Ракура устало потер лоб. — Ошибки нет: это боевое заклинание из магии титанов.

Геоглиф-гальдрастав парил в центре зала-пентаграммы, внимательно изучаемый Авадданом. Основная личность прибыла посмотреть на открытие Магистра или очередная проекция, Уолт не знал. Лорд-Архистратиг пристально вглядывался в модель, кружил вокруг нее, словно нечисть, подбирающаяся к заночевавшим в лесу усталым путникам, кое-как начертившим Охранный Круг. Могучая аура убога временами давала знать о себе, прорываясь спирающим дыхание давлением. Так погрузившийся в спячку горный тролль иногда шевелится во сне, предупреждая: вы меня лучше не трогайте, а то ведь и проснуться могу!

Настороженно молчали собравшиеся в правой стороне зала маги. Все просматривали эйдос об Эрканах, но узнать в многомерных переплетениях принципы могли не сразу. Первым осознал структуру Символа Варрунидей. Неудивительно. Куда удивительнее было бы, не разберись Асирот в магическом знаке.

С Авадданом прибыл Глюкцифен. Остальные, по словам козлоголового, занимались размещением прибывающих гостей и проводами отбывающих. Глюкцифен выглядел посвежевшим и все рвался к Символу поближе — рассмотреть. Варрунидею приходилось постоянно его осаживать. Сам Асирот, ознакомившись с магическим знаком титанов и его описанием в эйдосе, никак не мог полностью прийти в себя и успокоиться. Еще бы! Уолт сам был бы в шоке, узнав такое.

И возможная реакция Аваддана заставляла держать наготове защитные заклятия. Если уж чаротворец Архистратига не сдержался и чуть не затопил Уолта проявленной аурой, то чего ожидать от Лорда-Повелителя, которому сдержанность была свойственна… гм… не всегда?

— Впрочем, — добавил Ракура, — если в Акаши содержатся неверные сведения, то тогда я признаю, что мог допустить ошибку, но не по своей вине.

— Все это… странно… — задумчиво сказал Аваддан.

Странно, согласился с Архистратигом Уолт. Очень странно. Еще в библиотеке он удивился форме Символа. Геоглиф расползался по n-мерности невиданной Фигурой, не похожей ни на одну знаковую формулу Воплощения элементалей, а гальдрастав вообще представлял собой соединение всех двадцати двух Эрканов умного мира — настолько идеальное сочетание принципов, что Уолт даже на мгновение решил, что обманул сам себя в поисках ответа на загадку Символа, просто подогнав полученные от Варрунидея сведения под решение. Но проверка еще раз показала, что многомерность превращает расположение зон Инфекции по Месту Власти Архистратига именно в такую последовательность именно таких знаков.

Умный мир нахально подмигивал из модели смертным и Бессмертным.

— В Тайный Город моя Империя есть Стена Предков, где я видеть похожий волшебный образ, — сказала Фа, внимательно рассмотрев Символ. — Предания моя страна говорить о Первозданном Небе, который подарить образ Первый Император. У нас его называть Небесная Защита.

— Мы помним титанов. Мы помним их Силу. — Аваддан слабо улыбнулся. — Но, Джетуш, когда ваш ученик утверждает, что в нашем Кратосе создают Заклинание Первых, мы желаем более веских доказательств, чем… модель. Варрунидей, что скажешь ты?

— Мой Лорд, — чаротворец неспешно поплыл к Архистратигу, — внимательно проверив выводы ученика Джетуша Малауша Сабиирского, я вынужден согласиться с ним. Что бы ни послужило причиной Инфекции, конечная цель ее — накопление энергии и распределение оной в заклинательной форме, которую в символическом отображении, мой Лорд, вы видите перед собой. Символ схож с теми, описание которых оставил в Акаши ваш предшественник.

— Зебуар Величайший. — Аваддан улыбнулся. — Мы помним: он возглавлял войска, сражавшиеся с Океаном и океанидами. Мы тогда атаковали Небо и его детей под начальством Гороса Сияющего. Славные были времена, особенно когда против нас выступил Время. Он не верил до последнего, что Вторые посмеют, что осмелятся — и ждал. У него было достаточно времени, и как же хохотала судьба, когда мы опрокинули его Котел в Эфире!

Архистратиг неуловимо изменился. Ты сравнивал его с крестьянином, Уолт? Зря. Не деревенский житель, а боец из Золотой Сотни Роланского императора, воитель, вобравший в себя воинский дух всех предшествующих поколений. Куда подевалась тяжесть декарина? Где токи энергий Разрушения? Кажется, будто сейчас сквозь серебро ауры сверкнет золото — то чистое золото эннеарина, которым полнился мир, когда Первые пали, а Третьи еще не пришли. Мир богов — бессмертие Созидания и власть Порядка.

Смущенно кашлянул Варрунидей, и видение божественного мира пропало.

— Лорд Зебуар составил список боевых заклинаний титанов. Тех, тайну которых раскрыли плененные Первые. Но, мой Лорд, боевые они только для нас. Титаны… Их заклинания являлись… частью их. Как наши Продолжающие… Нет, не так… Как наш Эфир, если его отделить от нас и сделать разумным. И снова не так… Простите, мой Лорд, я с трудом разбираюсь в магии Первых.

— Твоей вины в том нет, Варрунидей. Вряд ли кто в Равалоне может признаться, что разобрался в чарах Первозданных. Боги мудрости хвастаются сокровенным знанием мира, но мы помним: ни во время Первой войны, ни после нее никто не смог постигнуть тайную суть магии титанов.

— Да, мой Лорд. Вы правы.

— Кто-то все-таки сумел, — решительно вмешался Уолт, раздраженный медлительностью Варрунидея. Асирот тянул, не спеша переходить к наиболее важной части открытия Ракуры.

Уолт понимал: надо спешить. Не знал, откуда взялось предчувствие, но его словно подталкивали в спину — давай! Говори! Действуй!

Тяжелый взгляд наставника не остановил Магистра.


— Содержание, возможно, скрыто и неясно, но форма заклинания — вот она, перед вами. И в каталоге, который хранился в Акаши, эта форма четко определена, как и ее предназначение.

Тишина.

Молчал Аваддан, заинтересованно разглядывая боевого мага.

Молчал Варрунидей, печально глядя на Уолта.

Молчали маги, которым Ракура не успел рассказать все, и поэтому они не понимали всей важности определения заклинания.

И только Глюкцифен…

Нет. Молчал и Глюкцифен.

— Великая Жертва.

Слова сказаны.

— Великая Жертва? — Аваддан повернулся к Асироту. Но Ракура не дал чаротворцу перехватить инициативу.

— В каталоге Зебуара… (Варрунидей и Глюкцифен закашлялись; первый возмущенно замахал хоботом, а второй руками) Лорда Зебуара Величайшего… выявленный мною Символ полностью совпадает со структурой заклинания, именованного как Великая Жертва. Зе… Лорд Зебуар Величайший указал, что точные принципы действия заклинания неясны, как и у остальных, но по причине частого использования Великой Жертвы океанидами результат действия известен. Накопление энергии и удар ею по определенному объекту. В каком-то смысле обыкновенный Силовой таранный удар, однако есть существенное отличие. Заклинание требует не простой энергии, а символической — отражающей основные состояния Эфира. Изначальные, Начала и Стихии. — Уолт торжественно взмахнул рукой и так посмотрел на Лорда-Повелителя, будто ждал, что Аваддан сейчас бросится обнимать и хвалить его.

— Мы не понимаем, — раздраженно сказал Архистратиг.

Не стоит сердить убога, Уолт. Он не маг. Даже Варрунидей — и тот понял не сразу. А когда понял — не поверил. А когда поверил…

Кажется, он не верил до сих пор.

— Уолт… — предостерегающе сказал Джетуш.

Уже догадываетесь, наставник? Тогда лучше приготовьтесь использовать Маску. После следующих слов может стать жарко, и усиленная убоговской Силой Защита весьма пригодится.

— Великая Жертва называется так потому, что заклинанию приносят в жертву носителей Сил Порядка и Хаоса, Света и Тьмы, Огня, Воды, Ветра и Земли. Титаны жертвовали часть себя. Естество Первых содержало в себе все возможные состояния Эфира. Так описал Великую Жертву Лорд Зебуар. И я склонен верить его описанию.

— Элементы! — выдохнул эльф. — Они называли нас — Элементами!

— Ментальная магия — Свет, нечистая магия — Тьма, магия Земли — Стихии, сырая магия — единство Начал и Стихий. — Фа побледнела, но решительно продолжила: — Мы — жертва!

— Глупости! — взревел Аваддан. Декарин затопил зал, но Варрунидей стремительно метнулся к магам, полыхнул собственной аурой — и чародеев спиралью окутал октариновый поток, облегчивший давление Мощи Архистратига.

Джетуш положил руку на Маску, Эльза повторила жест учителя. Лизар инстинктивно схватился за мечи, опомнился, но рукояти не отпустил. Фа коснулась веера на поясе.

Маги готовились к худшему.

— Вы посмеете утверждать, что мы обманули вас, собираясь принести в жертву заклинанию Первых?!

— Мой Лорд, ученик Джетуша Малауша Сабиирского говорит не об этом! — отчаянно закричал Варрунидей.

— Бессмысленно! — не обратил внимания на чаротворца Архистратиг. Его аура продолжала выплескивать декарин в зал. Асирот поморщился, окутал себя такой же октариновой спиралью, как и магов. Ну да, он же говорил: маги Бессмертных лишаются Онтоса. Гнев Аваддана для него также смертелен.

— Ты! — Лорд пристально посмотрел на Уолта. Магистр вздрогнул, как от удара бичом. Концентрированное внимание Аваддана заставило октариновую спираль сморщиться, и боевой маг начал задыхаться. В горле не воздух — камни. В глазах — тьма. Вместо тела — слизь, сгусток простой праматерии, из которой создана вся сложность тварного мира.

Помог Варрунидей, создав на плече Ракуры сложную убоговскую Руну Защиты. Отпустило. Уолт посмотрел прямо в пламя взгляда Аваддана — и смог удержаться на ногах.

— Ты сказал нам, что в жертву требуются носители всех состояний Эфира! Но среди вас нет подчинивших себе Хаос и Порядок!

— Бог! — крикнул Уолт. — Убитый бог!

Декарин потянулся патокой, застыл, приняв причудливые формы. Совладав с яростью, Аваддан шагнул к магу, неторопливо скрывая ауру.

— Что ты хочешь сказать, ученик Джетуша?

— Великая Жертва требует последовательности. Сначала Порядок. Следом Хаос. За Изначальными — Начала. И напоследок Стихии. Последовательность манифестации Эфира в Равалоне. Все должно быть соблюдено. Бог, чье Имя про пало с Зеркальных Скрижалей Бытия, — не был ли он первой жертвой?

— Но… — Аваддан замолчал. Сквозь краснокожую фигуру вдруг проступил смерч. Огромный, раскидывающийся жгутиками мелких смерчиков в стороны, тянущийся из-под пола зала в потолок — и дальше, выше, в оранжевое небо. Секунда, две, не больше — и смерч исчез. — Мы поняли тебя, ученик Джетуша. Ты считаешь, что кто-то воспользовался нашим Кратосом для создания Великой Жертвы, зная, что мы собирали команду магов различных Сил.

— Нет, мой Лорд, — тихо сказал Варрунидей. — Ученик Джетуша Малауша Сабиирского считает иначе. Он верит, что еще шестьдесят пять лет назад кто-то решил создать Великую Жертву, и мы… мы выбрали нужных ему чаротворцев.

Кожа Аваддана сменила цвет на серебристый. Лорд удержал рвущуюся на волю ауру, слив ее с телом, но часть Силы не подчинилась, ударила в ближайший угол пентаграммы. Зал содрогнулся.

— Невозможно. Мы сами создавали вероятности, мы и ты, Варрунидей, и никто не мог вмешаться… Аваддан, поворачивающийся к Асироту, замер. Нахмурился. Серебро дрожало, покрывалось складками, пыталось стечь с тела Старшего убога.

— Вот как… — прошептал Архистратиг. Прошептал — но словно взревели вулканы Раш-ати-Нора. — Мы были неправы, Варрунидей, не прислушиваясь к тебе. Ты видел, а мы думали — выдумываешь. Великий Хаос! Чьей же Фракции он решил присягнуть, как думаешь?

— Мой Лорд, позвольте сказать…

— Не позволю! — Серебро взвилось, сложилось в фигуру грозного трехголового дракона — и опало обратно в ауру. — Мы сами разберемся с ним! Прямо сейчас! Смертные пусть остаются в стороне!

— В стороне?! — взвился эльф, выпрыгнув вперед. Светлые глаза Высокорожденного стали еще светлее, налились изнутри золотистым свечением. — В какой стороне?! Если Райхгер убит, принесен в жертву заклинанию, то уже убиты бог и убог! И я следующий! Зачем темнить? Если вам известно, кто стоит за Инфекцией, — закрывайте контракт и отправляйте нас домой!

— Мы лишь предполагаем, смертный! — Аваддан шагнул к Светлому, и зал содрогнулся от поступи Лорда-Повелителя. — Мы предполагаем — но и мы можем ошибаться!

— Убить бога и убога в Подземелье… — Глюкцифен попытался влезть в разговор, но Архистратиг тут же перебил его:

— Возможно, мой верный слуга. Бога и убога можно убить где угодно: Желание чаротворцев Небесного Града и Нижних Реальностей способно лишить Онтоса любого Бессмертного. А Онтис не устоит перед Тотальным Разрушением — ни в Подземелье, ни на Небесах.

— Да, мой господин, это так, но требуется длительный ритуал…

— Ты будешь обучать нас магии, Глюкцифен Лоссиар?!

— Нет, господин. Простите.

— Печально, если ты прав, ученик Джетуша. — Аваддан вновь обратил внимание на Ракуру. — Не боясь гнева, не нашего, а гнева самого Архилорда, неведомые враги посмели бросить вызов Подземелью. Будь они хоть Разрушителями — им не избежать наказания, даже если мы падем и лишимся поста Архистратига! Но будь они богами — что ж, тогда Вторая война Бессмертных начнется, но не Небеса бросят нам вызов!

Гм, а смертных он вообще в расчет не берет, отметил Уолт. Что, и мысли не возникает, что те ублюдки в долине присланы хлебоедами?

Да будь вы хоть тысячу раз Бессмертные, воплотители Хаоса и Разрушения! Презревшие Замысел Тва́рца или просто восстановившие баланс Сил Мироздания — кем бы вы ни являлись, не стоит недооценивать тех, из кого вы черпаете свои Силы! Не будь смертных, где оказались бы вы, и боги, и убоги?! Да если б можно было — я бы всех тут Мечом! Подчистую! А потом бы и в Град заглянул — потолковать с некоторыми тугодумами, любящими устраивать в свою славу войны на земном диске!

Ладно. Успокоиться. Расслабиться.

И сообщить пренеприятное известие.

— Еще, собственно, не все, — скромно заметил Уолт. Оглянулся: наставник и Эльза стояли рядом, ауры прямо кипели от наполовину активированных заклятий, Фа придвинулась ближе к Земному магу, и оплетающая ее веер Сила заставляла подрагивать пространство — пространство мира убогов!

— Говори, ученик Джетуша! Говори все, что хочешь сказать! Мы желаем знать все!

— Аномалия.

Тишина снова вернулась в зал. Только пискнул Глюкцифен — именно что пропищал нечто среднее между «Святая Энтропия» и «Адская задница».

Аваддан смотрел на Уолта, и лицо Архистратига выражало только одно: об Аномалии он не предполагал услышать. Не предполагал, не хотел, не желал. Ни капельки.

— Великая Жертва направлена на Аномалию.

…Когда эйдос дал ему знание о Великой Жертве (спасибо, Зебуар Величайший, бывший бог, бывший убог, чья душа ныне томится в Тартарараме с теми, чью власть над Равалоном ты ниспровергал!), Уолт сразу проверил целевую траекторию заклинания. Получасовой расчет, в ходе которого Магистру показалось, что у него взорвутся мозги от сложнейших формул распределения Эфира, одарил упорного мага одним словом: Аномалия.

Великая Жертва, боевое заклинание титанов, целилось в Аномалию, и вся накапливаемая ею энергия должна была обрушиться на…

На что?

Акаши выдала только одно слово: «Аномалия». Ни значения, ни определения, ни картинки. Только месторасположение: юг Подземелья. Рядом с Кратосом Архистратига. И Пределами.

Пределы, поведала Акаши — континуальный эфирный барьер между Подземельем и Океаном-между-Мирами. Расположен рядом с Кратосом Архистратига.

И Аномалией.

Чем бы ни являлась эта Аномалия, в Акаши не имелось ни одного эйдоса о ней, только упоминания в других. Странно. Он попытался выведать информацию у Варрунидея, но слоновья башка затрепетал и наотрез отказался говорить об Аномалии. Ракура, собиравшийся объяснить, что она является мишенью для Великой Жертвы, замолчал. Чаротворец Архистратига испугался, и Уолт понял, что надо спрашивать у Архистратига напрямую.

Этот испугаться не должен…

— Инфекция создает Великую Жертву, нацеленную на Аномалию? — тихо уточнил Аваддан. Шевельнулись вулканы, готовые возликовать новым извержением — и недоуменно затихли. Архистратиг не гневался. Неужели…

Испугался?!

Да что же это за Аномалия такая?!

— Мы мало знаем об Аномалии. Вернее, мы ничего не знаем об Аномалии. Мы — не только мы, но и все Разрушители Нижних Реальностей, включая Архилорда и его чаротворцев.

— Мой Лорд, разрешите мне…

— Разрешить что? Рассказать? Ты знаешь об Аномалии такое, чего не знаем мы, Варрунидей? — Насмешка выброшенной на сушу рыбой трепыхалась в словах Аваддана. — Ты понимаешь? Не наш Кратос! Не наша власть! Аномалия цель наших врагов. Мы, ты, смертные чаротворцы — лишь средство. И если он замешан…

Глюкцифен, смотревший то на Архистратига, то на Варрунидея, столкнулся взглядом с Уолтом и пожал плечами. Кажется, козлоголовый не знал, о ком говорит его господин. Гм. Или знал — но строил из себя дурака. У него это отлично получалось. Можно было даже решить, что его Функция не Искажение, а Дурачество.

Но дурака в секретари не берут. Особенно — Лорды-Повелители убогов.

— Теперь, зная о сути Инфекции, мы быстро разберемся с Великой Жертвой!

— Самый простой выход — отослать нас отсюда, — твердо сказал Джетуш. Наставник щурился, словно яркий свет бил ему в глаза. — Это лишь символическая форма. Великая Жертва требует в жертву носителей Сил для своего завершения. Не будет нас — не будет Жертвы.

— Нет, Джетуш. Не будет Жертвы, но останется Инфекция. Вы так и не выяснили, как она возникает.

— Да мы и не выясним, если нас прикончат!

— Успокойтесь, Лизар. Под нашей защитой вам ничего не грозит.

— Да ну? — в полных ехидства словах Высокорожденного сочился образ. Образ Акаши — и мертвого Игнасса фон Неймара.

— Что есть Аномалия?

Вопрос Фа Чоу Цзы заставил серебро ауры Архистратига каплями выплеснуться в сторону восточной волшебницы. Выплеснуться — и застыть в воздухе, вытягиваясь тонкой нитью, всасываемой назад в тонкое тело убога.

— Вы не хотеть нас отпускать. Контракт продолжать действовать. Тогда нам надо знать, что есть Аномалия. Иначе мы не выполнить контракт — из-за вас. Контракт аннулироваться.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Архистратиг. — Варрунидей, расскажи.

И Варрунидей рассказал.


Когда первые Разрушители пришли в Подземелье, пронзив толщи Нижних Реальностей, оно полнилось разнузданным Хаосом, скрытной Пустотой, вязкой Тьмой и грешными душами. Дребезжал под Основой Тартарарам, напоминая, что ждет Бессмертных — в Нигде и в Никогда.

Бездна, от союза с Пустотой родившая Тартарарам, беззвучно хохотала неподалеку.

Особого выбора, куда идти, не было. Проигравшие не пишут историю — и прячутся там, где не достанут. Старшие из Старших, из тех, кто еще до войны спускались в Нижние Реальности истреблять чудищ, порожденных сном Порядка, знали: победители не пойдут следом. Небесный Град укрепил свои Источники и Истоки на земном диске, а Нижние реальности…

Там и погибнуть можно, знаете ли.

Тогда еще власть тех, кого назовут Разрушителями, не Простиралась на измерения Хаоса и Тьмы, и Онтос обращался в Онтис, стоило богам спуститься с Небес.

До возведения Хором и установления Источников убогов в мире смертных оставалось еще много времени. Очень много. Пока что проигравшим надо было выжить и приспособиться к новому дому.

Извергнув из себя остатки Созидания, бывшие Старшие и Младшие боги успокоили безумство Хаоса, заполнили Пустоту и приручили Тьму. Не сразу, конечно. Тысячелетия понадобились убогам, чтобы справиться с Подземельем и Нижними Реальностями.

А когда работа закончилась, когда Созидание прочным фундаментом легло под Власть Разрушителей, на юге принявшего упорядоченный лик Подземелья обнаружилась Аномалия.

Первые убоги, столкнувшиеся с ней, исчезли. Сгинули без следа. Чаротворцы-Бессмертные, взывавшие к Тартарараму, желая услышать души пропавших, не смогли отыскать их в Бездне Пустоты.

И тогда бывшие боги поступили так, как требовала их новая Суть, — Разрушение.

Могущественная, беспредельная Сила, черпавшая форму для энергии из Энтропии, пала на Аномалию. Земля — то, что является землей в Подземелье, — горела. Небо — то, что является небом в Подземелье, — рыдало навзрыд. Хаос, Пустота, Тьма — великие Силы, подчиненные убогам, обрушились на Аномалию.

Она выдержала. И ответила. Волна выплеснулась из нее, волна, в которой не было ни бытия, ни небытия — но нечто, с чем Бессмертные никогда не сталкивались. Ведь бытие и небытие неотъемлемы от становления, от Сущего, простирающегося от миров Диссипации во Владениях Хаоса до миров Суперсимметрии во Владениях Порядка. Аномалия же ответила тем, чего нет, не было и не будет в естественном ходе времен Равалона.

И Бессмертие, подаренное Онтосом, ничем не помогло проигравшим Вторым. Те, кто успел бежать — позорно, крича от страха! — выжили. Остальные, в том числе часть Сильнейших из Старших Повелителей, погибли. Бытие и небытие не устояли перед явлением, в котором их не было.

Чаротворцы убогов, выжившие после волны, назвали нечто — Меоном.

Или не назвали, но вспомнили что-то, некое знание из тех времен, когда молодые Вторые резвились на бескрайних просторах Титосалии, еще не зная, что их Суть вскоре потребует свергнуть тех, из чьей жизни они явились. Со свержением титанов Вторые забыли многое — но много узнали нового, вступив под хрустальные своды Небесного Града. Однако убогам часто казалось, что Древнее знание, знание Первых, сильно отличалось от записанного на Зеркальных Скрижалях Бытия.

Волна Меона очистила землю вокруг Аномалии от Силы убогов, от Разрушения и Энтропии, штурмовавших инородную опухоль на теле Подземелья. Ушли и частицы рассеянного в области Созидания. Встрепенулся Хаос, пробудилась Пустота, очнулась Тьма — и вернулись в скудные остатки своих владений, взбесившейся собакой рыча ка бывших хозяев.

Убоги отступили, окружив Аномалию Заслонами и Барьерами. Никто не хотел повторить судьбу Сильнейших из убогов, исчезнувших в волне Меона. Впереди было еще много дел, в том числе важнейшие из них — борьба за власть и Кратосы.

Аномалия оставалась в тех же пределах, что и в ужасный день первой волны. Да, первой. Вскоре пульсация стала привычным делом. Благо, разрушительная мощь замирала перед Барьерами и военными постами. Убоги знали, что не они остановили Меон: границу опасной для убогов Силы определила сама Аномалия, ни разу за всю историю Подземелья не покинув положенные рубежи.

Хотя волны иногда выплескивались сквозь Барьеры. Тогда содрогались адские посмертия, отказывали испытанные веками заклинания, Соратники теряли разум, а Архилорд везде видел соглядатаев Небесного Града. Слава Хаосу, безумие продолжалось недолго.

Неведомое, непонятное и неподвластное явление тревожило жизнь Разрушителей — нечасто, но все же заставляло помнить о себе.

Как выглядит Аномалия?

Она не выглядит. Вы знаете, что она есть, что она рядом, ее незримое присутствие ощутимо — но каждый, кто узрел Аномалию, воспринял ее по-разному. Старший убог с многомерной сущностью, Младший убог с более простой сутью — для любого она представала иной, в том числе и для видевших ее несколько раз.

Свет и пламя, залившие все десять сторон света.

Подпирающий макушкой небосвод хохочущий титан, который на самом деле никакой не титан.

Многоглавое чудище, чей лик вызывает омерзение даже у отнюдь не брезгливых Разрушителей.

Замок с тысячью спиральных башен.

Радуга, не семицветная, а миллионоцветная, и нет для этих цветов названия даже на языке Бессмертных.

Детский смех — просто детский смех.

Это — Аномалия. И конечно же никакая это не Аномалия.

Изначальна ли она Подземелью? Может быть. Появилась ли после прихода убогов? Может быть. Никто ничего не мог сказать точно. А титаны хохотали без удержу, когда убоги пытались выведать у первых хозяев хоть что-то об обосновавшемся в Подземелье ужасе.

До этого они так смеялись, приветствуя в Тартарараме души Бессмертных, павших в войне Созидателей и Разрушителей.


Меон.

На одном из древних языков Равалона — инобытие.

Слова — не просто слова, Уолт хорошо знал это. Дело не в магии. Смертные, не по своей воле пришедшие в несоразмерные их бытию пространства и времена, а заброшенные туда чужой, превосходящей их существование волей, — смертные именовали реальность и сонмы существ и вещей, погрузившись в саму непосредственность мира, в его красоту и Ужас. Слова служили орудиями, такими, как нож, молоток, топор, лук, уздечка, но меняющими не материальный мир, а сознание. Они не отражали реальность, а воздействовали на нее.

Меон. Инобытие. Иное бытие. Быть — но иначе. Всегда иначе.

Откуда ты знаешь это слово, Уолт? Не «инобытие», а именно — «Меон». Откуда горечь и боль, дрожь рук и мурашки по спине, появившиеся в тот миг, когда ты услышал слово — Меон?

Перерождения, сдерживаемые силой воли, воли Уолта Намина Ракуры, нынешнего тебя, молчали — они не знали. А тот, первый, самый первый, которым ты был и которым ты уже никогда не станешь, — он еще скрывался за завесами Тиэсс-но-Карана и ничего не мог сказать.

Безмолвствовал Тень. Отражение ничем не проявлял себя с момента схватки в долине Соратников, и Уолт, выдерживающий осаду армии предыдущих жизней, только радовался молчанию узника Тиэсс-но-Карана. А теперь призадумался: почему Тень хранит молчание?

Гм. Не к добру затишье.

Меон — тоже что-то из той самой первой жизни? Иначе почему ты уверен, что знал о нем? Что оно из той области памяти, которую нельзя вспоминать, ни в коем случае нельзя вспоминать, да и не вспомнишь сейчас, если даже постараешься: Тиэсс-но-Карана крепко держит оборону вокруг последнего форпоста.

Верно, Уолт. Ты позабыл, пока сидел в Акаши, но это важно: Подземелье надо покинуть как можно скорее. Тень был весел и доброжелателен, но каким станет Отражение, когда от Тиэсс-но-Карана не останется и следа?

Джетуш и Эльза — что станет с ними, покорись ты скрытой памяти и вырвавшейся на свободу Тени? То же, что и с карлу в Диренуриане, поплатившимися за самоуверенность Маэлдрона?

Но что делать? Здесь и сейчас они подвластны Архистратигу и его решениям. Здесь и сейчас — Уолт ничего не мог изменить.

— От многих Старших и ото всех Соратников и Молодых знание об Аномалии скрыто. Им известно, что за Барьерами и охранными заклинаниями прорыв Пределов. Что Межмировые Сущности, которые опаснее чистых Монад Хаоса и Номадов Порядка, проявляют себя там. — Аваддан, во время рассказа Варрунидея подошедший к модели Великой Жертвы, протянул руку внутрь отображения заклинания титанов и сжал пальцы в кулак. Булькнуло серебро ауры, собираясь на костяшках, шевельнулось когтями, сплелось клинками, задрожало шипами. — В Цитадели Архилорда Баалааба несколько тысячелетий бьется над загадкой Аномалии Совет Тринадцати, самые сильнейшие чаротворцы убогов. Наша обязанность как Архистратига, одна из важнейших — в случае появления из Аномалии угрожающих Подземелью существ встретить их во всеоружии. И мы можем пользоваться мощью всех армий Нижних Реальностей. Всех! Понимаете теперь, смертные, что такое Аномалия для нас, Разрушителей?

— Нет, — Джетуш развел руками, — не понимаем. Инфекция, умная энергия, Аномалия, Меон. Лорд Аваддан, боюсь, слишком могучие силы стоят за этим. Настолько могучие, что нам, смертным магам, не выстоять против них. Вы подозреваете в измене кого-то из своих слуг, не так ли? А если это не измена? Если он лишь выполняет приказ того, кто стоит над вами? Не думали ли вы, что Инфекцией пытаются окончательно избавиться от Аномалии?

Тень недовольства набежала на лицо Архистратига, когда Земной маг упомянул об измене. На секунду закрыв глаза, Аваддан покачал головой:

— Архилорду нет смысла скрывать от нас свои решения. Пожелай он пожертвовать нашим Кратосом ради уничтожения Аномалии, как верный вассал мы бы не препятствовали его решению. Он знает об этом.

— Можете ли вы сказать то же самое о Совете Тринадцати?

— Их разум полностью подконтролен Архилорду. Он знает все, что знают они. Не так, как мы ведаем нашу Цитадель. Иначе. — Аваддан нахмурился, отступил от модели, бросил короткий взгляд на пол. — Где же…

Пол в зале ощутимо вздрогнул, словно испугавшись прогремевшего где-то на верхних этажах оглушительного грома. Будто титаны вырвались из Тартарарама, создали барабаны себе под стать и теперь грохотали в свое удовольствие. Аваддан потрясенно уставился на потолок. Ничем не сдерживаемая аура Архистратига вырвалась на волю. Модель Великой Жертвы под натиском убоговской Силы сгинула в мгновение ока. Следом не выдержали октариновые спирали Варрунидея, по изгибам пробежали стремительные декариновые росчерки, спирали треснули и изумрудным звездопадом осыпались на пол. На магов словно рухнули, подминая под себя, тролли. Никто, кроме Лорда-Повелителя, не устоял на ногах, упал даже Глюкцифен, а Асирота отбросило в угол. Эльза попыталась сдержать стон, но не смогла.

— Кто посмел?!!! — взревел Аваддан так, что все разом оглохли. Уолту вообще показалось, что его огрели молотком по затылку.

Серебро. Везде серебро — слева, справа, снизу, сверху. Серебро, подобное кипящей лаве. Еще чуть-чуть — и не будет ничего, кроме серебра…

Уолта подбросило, перевернуло, поставило на ноги. Невидимые руки прошлись по одежде, коже, волосам, отгоняя декариновые потоки. На плечах камзола светлячками замерцали убоговские Руны, складываясь в нечто, похожее на агисхьяльм, «шлем страха», магический знак-гальдрастав, вызывающий панический ужас и уберегающий от злоупотребления силой.

— Глюкцифен, Варрунидей! Уводите смертных!

— Мой Лорд!

— Господин!

— Кто-то посмел напасть на Цитадель! Не таясь! Не боясь! Они пробились на верхние этажи и сейчас спускаются к нам! Уводите смертных, а мы встретим наглецов!

— М-мой Л-лорд… — Ужас распахнул темные крылья над Асиротом, заставляя чаротворца запинаться. — Д-диабола сообщает… Она… Она не ощущает своих ф-фурий… Там…

— Там Инфекция, мой господин! — выпалил Глюкцифен, поднимаясь с пола и мелко дрожа. Глаза козлоголового пылали белым огнем, он неуклюже двигался, словно слепец, потерявший мальчишку-поводыря — Таллис послал Золотых фурий и поднял по тревоге Радужных Убийц — всех! Но лишь один вернулся — без Функции и Эфира! Таллис пытается закрыть проходы! Он… Нет! Таллис видит стеклянный туман! Он приближается! В тумане Цитадель теряет Силу! Фурии теряют Силу! Таллис отступает! Таллис спешит, он обрушил пять этажей! Но он видит: Инфекция опускается сквозь преграды! Черные Матери сбросили Тварей и Преобразованных на этаж, откуда началось распространение Инфекции! Мой господин, Таллис обращается к вам: следует ли известить гостей? Вестники ждут приказа!

Пол заходил ходуном. Лава серебра продолжала разливаться от фигуры Аваддана, но защитные чары Варрунидея позволяли не только стоять в ней, но и двигаться. Уолт подскочил к застывшей Эльзе (неужели опять одолел страх?!), схватил за руку и потащил к наставнику, спешившему к Фа и Лизару, уже находящимся возле Варрунидея. Джетуш быстро посмотрел на Уолта, одобрительно кивнул. И решительно взялся за Маску Хаоса.

— Скажи Таллису, что мы уже идем к нему на помощь! Нет нужды беспокоить гостей и прерывать бал!

— Да, мой господин!

— Варрунидей, отведи смертных к Максвеллиусу! Вы были правы, Джетуш, а мы заблуждались. Временно надо отправить вас подальше. Враги посмели напасть на нашу Цитадель ради завершения Великой Жертвы, а открыто атаковать нас решился бы не каждый из наших недругов! Если им нужны вы, мы не дадим им вас!

Наставник промолчал, но в его глазах Уолт легко прочитал ответ: «В данном случае поздно, чемникогда, — не лучше».

Прав Джетуш. Архистратиг силен, невероятно могуществен, но встреться Инфекция, меняющая эфирные состояния Полей Сил так же легко, как шулер тасует карты, с его Могуществом — и кто победит? Аваддан? Инфекция, вернее, стоящие за ней? Умная энергия против своей производной — кто кого?

Знать ответ Уолт не желал. Хотелось только убраться подальше. От Цитадели, от Подземелья, от Нижних Реальностей — домой, в Школу Магии.

Джетуш надел Маску и в тот же миг серебристый кокон окутал Земного мага. Рядом с наставником стало тяжело дышать, не помогал даже «агисхьяльм». Уолт непроизвольно потянулся к Маске, отметив, что Эльза уже держится за артефакт.

— Обождите с применением, — бросил Джетуш ученикам. — Действие недолгое, вам, возможно, придется заменить меня.

— Было бы разумнее отдать одну из Масок мне, — сказал Высокорожденный, угрюмо покосившись на артефакт на груди Уолта. — А другую Фа.

— Мы быть сильнее детей, Лизар. — Фа ободряюще посмотрела на Эльзу, протянула руку и коснулась щеки девушки. — Ты и я, как сильные, защитить должны их.

— В первую очередь я себя защитить должен, — провор чал эльф.

— Мой Лорд! — завопил взявший себя в руки Варрунидей, заставив магов вздрогнуть от неожиданности. — Я ухожу со смертными к Максвеллиусу! Будут ли еще приказания?!

— Защити чаротворцев! — сквозь усиливающееся громыхание проревел Аваддан. — Никто из наших гостей не должен умереть! Глюкцифен! Отправляйся следом за Варрунидеем и помогай всем, чем можешь!

Кипящее серебро вблизи Архистратига словно раскалилось. Рдяно-багровые волны вихрем окружили Лорда-Повелителя, тянулись вверх, к потолку зала-пентаграммы, уже покрывшемуся трещинами. Навстречу им пополз туман, оставляя за собой кристаллические стеклистые наросты. Наросты вырастали на потолке и прямо в воздухе, застывая неподвижно, словно часовой на посту.

Взревел Аваддан.

Заорал Глюкцифен.

Зашипел-запел Варрунидей.

Уолт моргнул. Маги и Асирот стояли посреди длинного коридора, из стен которого торчали наполовину вмурованные бехолдеры, неторопливо шевеля отростками со слабо светящимися глазами, служащими своеобразными светильниками. По потолку скользили губы, тьма-тьмущая одних лишь губ, которые, распахиваясь, демонстрировали впечатляющие клыки. Один пол, выложенный квадратной плиткой, казался нормальным.

С воплем ужаса из пространства, оставив за собой синюю дыру, почти сразу затянувшуюся, вывалился Глюкцифен. Козлоголовый на полном ходу врезался в бехолдера, обиженно заморгавшего всеми глазами, но ответных действий не предпринявшего. Убог рухнул на пол, замотал головой, переводя безумный взгляд с одного мага на другого, затем отвесил сам себе размашистую пощечину и стал выглядеть более разумным.

— Поспешим, смертные! — прогудел Варрунидей. — Лорд Аваддан готовится прибегнуть к страшной магии, запретной для многих, и нам следует быть как можно дальше от него в тот момент!

— Архистратиг маг? — удивился Джетуш, настороженно вглядывающийся вглубь коридора. — Но как он выстоит против Инфекции без Онтологического Эфира? Я знаю, что могущество Старших Лордов-Повелителей превосходит обычную силу Бессмертных, но разве не рискованно…

— Лорд не чаротворец, — замотал хоботом Асирот. — Заклинания в Цитадели созданы мною и моими предшественниками. Лорд лишь активирует их. После поединка между Лордом Зебуаром и Архилордом Верховный запретил владыкам Кратосов изучать чары Разрушения, дозволено только использовать. Однако оставим пустые разговоры! Нам следует поспешить, пока Архистратиг не ударил. Или… — Варрунидей замолчал, но и так было понятно, о чем он не сказал.

Или пока Инфекция не добралась сюда.

Куда сюда, кстати? А, Тартарарам с ним, Вторые Глаза видят лишь переплетения убоговских энергий, Божественные Глаза в таких условиях не создашь — пытаться взывать к Эфиру Созидателей в эпицентре чар Разрушения просто самоубийственно. Уолт посмотрел на Эльзу. Успокоилась? Вроде да. Губы сжаты, на щеках полыхает румянец, глаза упрямые-преупрямые. Ну слава Перводвигателю! Ведь, возможно, им вскоре понадобится Ангнир…

…Они бежали по коридору. Передвигающие или иные чары транспортировки, вроде каменного плота наставника, творить было нельзя. Много Силы использовалось, чтобы скрыть перемещение магов и Глюкцифена с Варрунидеем, и любое магическое действо могло подсказать врагам их местоположение. Бехолдеры провожали бегущих безразличными взглядами, губы шипели им вслед, уносясь в противоположную сторону. С каждым преодоленным метром бежать становилось тяжелее, будто сгущался воздух; казалось, еще чуть-чуть — и они уткнутся в непреодолимую стену.

Коридор иногда вздрагивал. Глюкцифен на ходу пояснял каждое сотрясение, все еще связанный мыслями с Таллисом Уберхаммером и иными защитниками Цитадели:

— К Преобразованным в Инфекции на две тысячи восьмом этаже вернулись самосознание и Сила, они атаковали Алмазных фурий Диаболы… Взрывается Огненная Вода — на тысяче девятьсот шестьдесят третьем этаже мы хранили запасы для особого оружия Серебряных фурий Варрунидея. Надеюсь, этих сволочей задело — наших там не было!.. Мой господин уничтожил двадцать этажей вместе с заполнившей их Инфекцией — слава великому Аваддану!.. Инфекция прорвалась в оружейную Безликих Пастырей, но они успели уничтожить тела и слиться с сознанием моего господина… Дикое Разрушение было… сожрано?! Великий Хаос, что вы несете?.. Пять проекций господина вошли в Инфекцию — и она прекратила движение! Ур-р-ра-а-а! — Глюкцифен остановился и радостно подпрыгнул.

Коридор тряхнуло так, что все, за исключением парившего Варрунидея, полетели на пол. Следом навалилось отчаяние — но то было отчаяние не живого существа. Уолт стиснул зубы. Такое ощущение, будто потеряла надежду сама Цитадель, содрогнувшись от основания до верхушки. Словно все Громовержцы Небесного Града собрались вместе и обрушили свои Божественные Оружия на обитель Лорда-Архистратига Подземелья, стремясь стереть из мира любую память об убоговском здании, и Цитадель знала, что обречена.

— Лорд ударил! — от волнения Варрунидей взлетел пол самый потолок. — То самое заклинание, что отделяет время и пространство от материи бытия и зацикливает его в порождении пластов реальности, несущих Хаос навстречу противнику! Лорд ударил — и Инфекция остановлена! Но враг атаковал в ответ — и мощь его удара равна мощи Лорда! Верхние этажи отрезаны от моего прозрения, я не чувствую эфирных потоков! Столкновение Лорда и наших врагов породило новую Сущность, и она охватила все пораженные Инфекцией слои Цитадели! Архистратиг теперь борется не с Инфекцией, но… Я не знаю, что это! Я должен… Я… Мой Лорд… — охваченный верноподданническими чувствами чаротворец Архистратига вертелся под потолком, не зная, что делать: броситься помогать своему хозяину или выполнить его приказ. Уолт криво усмехнулся, вспомнив, что для себя он все уже решил: любой ценой он уведет отсюда Эльзу, даже если Джетуша будут резать на кусочки…

— Святая Энтропия! — Глюкцифен отчаянно дернул себя за бородку. — Сейчас начнется паника, Повелители потребуют объяснений, Молодые бросятся «помогать» господину! Трудно будет объяснить происходящее!

— Может и не придетс-ся объяс-снять, Глюкцифен.

Прямо из стены, не оставив за собой ни следов межпространственного туннеля, ни признаков использования иных чар, ни просто прохода, обычного, хотя бы и пробитого физической силой, вышел худой убог. Грисс Шульфиц издевательски улыбнулся, глядя на опешившего козлоголового.

— Куда же вы с-спешите, Варрунидей, Глюкцифен? С-слышал, Аваддан раз-зыс-скивал меня. Но у меня нет желания с ним вс-стречатьс-ся. Может, вы подс-скажете, чего он хотел?

— Да как ты смеешь так непочтительно говорить о господине?! — взвился Глюкцифен.

Перед Уолтом и Эльзой встал, загораживая их от дворецкого Архистратига, Джетуш, неистово сверкая серебристым коконом. Фа выхватила веера, раскрыла. Уолт заметил, что ее магические конструкты отличались от тех, какие были у дальневосточной волшебницы в долине. Магическое новшество? Словно в ответ на его мысли над головой Фа Чоу Цзы распахнулся огромный глаз с радужной расцветкой трех зрачков, выстроившихся в зенице треугольником; декариновые нити ресницами окружили око, зашевелились, поползли к веерам, засветившимся слабым серебряным светом. Плата Истребительнице Драконов, тоже что-то вроде Масок Хаоса? Интересно, а что досталось Лизару?

Ведьмак пятился, стараясь оказаться за спинами не только Джетуша и Фа, но и Уолта с Эльзой. Никакого необычного оружия или артефакта в его руках не наблюдалось.

— Будь осторожен, Глюкцифен, — прошелестел Варрунидей, подлетая поближе к магам. — Грисс посмел не явиться по зову нашего Лорда. Он загораживает нам путь в проходе, о котором и догадываться не должен, не то что знать. Как недавно стало мне известно, без ведома господина Грисс не раз уходил в зоны Инфекции и пропадал там часами! Наконец, единственный, кто шестьдесят пять лет имел доступ к нашим с Лордом расчетам вероятностей, — это он!

— Шульфиц? — изумился Глюкцифен, уставившись на дворецкого. И отшатнулся, столкнувшись со взглядом убога.

— Шес-стьдес-сят пять лет, да. По меркам с-смертных — долгий с-срок. Для меня и моего гос-сподина — нас-стоящего гос-сподина! — время тоже тянулос-сь долго! Как же давно я мечтал с-свергнуть этого ублюдка Аваддана! Четыре тыс-сячи лет! Моей Фракции С-страданий нет уже четыре тыс-сячи лет — а он вс-се живет! Но время пришло! Падет Архис-стратиг, а с-следом падет и отдавший приказ-з об уничтожении моей Фракции! Аваддан и Баалааб умрут — так обещал мой гос-сподин, а он обещания выполняет!

Джетуш и Фа ударили молча, не растрачиваясь на слова. Серебристые потоки из кокона Земного мага и декариновые волны от вееров Истребительницы Драконов стремительно, злобными псами помчались на Грисса Шульфица. Убог усмехнулся и присвистнул. Словно порыв ветра снес атаку магов, не дав разрушительной энергии коснуться врага, уничтожив с десяток бехолдеров и открыв провал во Тьму — все, что было за стеной, являло собой сплошную черноту.

Тьма заглянула в коридор и поспешно отпрянула.

Ей не понравилось увиденное.

— Как?! — потрясенно выдохнул Варрунидей. — Твой Онтос цел, но ты используешь Желание! Как ты смог?! Это невозможно!

— Невоз-зможно — или нарушает з-закономернос-сти, Варрунидей? — усмехнулся Грисс, сложил губы трубочкой и свистнул. Пол позади Лизара взвился черной пятерней, метнулся к Высокорожденному, намереваясь схватить эльфа. Из хобота Асирота вырвался белоснежный луч энергии, пробежал по стене, скользнул к Светлому, оплел его и вырастил длинные белые иглы, пронзившие черную длань. Чары Варрунидея и Грисса колыхнулись, замерцали и опали на пол серой пылью, превратившейся в лужицу глянцзильбера.

— С-сила убогов — это отклонение. Моя С-сила — это отклонение и нарушение. Мой гос-сподин дал ее мне — мой Пекатум. С-смирис-сь, Варрунидей. Тебе не одолеть меня, даже если с-смертные вос-спольз-зуются полученными игрушками. С-со мной мое Бес-смертие и чары Раз-зрушите-лей. А ты можешь лишь колдовать. С-смирис-сь и прими мое предложение.

— Учитель… — прошептала Эльза.

— Нет, — отрезал наставник.

«Не время для Копья Богов!» — сурово добавил взгляд Земного мага.

Ага, согласился Уолт, наверное, еще не время. Ведь есть еще загадочный «гос-сподин», и он, должно быть, покруче Шульфица. Вот для него Ангнир и стоит приберечь.

— Твое предложение?

— Оно кас-сается и тебя, Глюкцифен. Уходите. Ос-ставьте с-смертных мне и уходите. Моя мес-сть вас-с не кас-сается. 3-забудьте о Лорде-Архис-стратиге Аваддане и покиньте его Кратос-с.

— Да как ты смеешь предлагать нам подобное?! — завопил Глюкцифен, от возмущения выдирая клоки волос с груди и разбрасывая их во все стороны. — Измена! Слышишь, неблагодарный и непомнящий всего, что сделал для тебя наш господин?! Это измена! Ни я, ни Асирот не потерпим твоих мерзких предложений! Преврати его в дырку от бублика, Варрунидей!

— Если ты так могуществен, Грисс, почему тебе просто не забрать у нас смертных чаротворцев? — мягко и спокойно спросил Варрунидей. Куда подевалось волнение Асирота? Нет его, сгинуло. Словно ловкий фокусник, не маг, а умелый ловкач, хитро спрятал золотую брошь, заставив охнуть от восторга следящих за его действиями дам и слегка нахмуриться владелицу украшения. — Отклонение и нарушение? Забавно. Веришь, что ты непобедим? Тогда отчего же тебе не забрать смертных силой?

Грисс поморщился.

— Боюс-сь, могу ненароком убить, вз-здумай вы с-сопротивляться. Мне не нужен ни ты, Варрунидей, ни ты, Глюкцифен. Только с-смертные, да и то не вс-се.

— Мнение смертных никому не интересно? — поинтересовался Джетуш, быстро чертя Фигуры внутри кокона; по прямым, дугам и хордам пробегали синеватые искры — наставник готовился к атаке.

Ракура с трудом разжал пальцы, вцепившиеся в Маску Хаса. Вся его суть боевого мага, тщательно выпестованная в Школе Магии, взывала, требовала, понуждала немедленно вступить в бой. И она же советовала подумать, рассчитать, рассмотреть все возможные варианты выхода из сложившейся ситуации. Боевой маг отступает, только когда гибель неотвратима. Не дышит ли Анубияманурис Жестокосердный в затылок? Не ждет ли того мига, когда Сестры дадут знак, что жизни чародея пришел конец, — и кривой кинжал бога смерти отсечет все эфирные нити, связывающие душу с миром?

Что ты можешь сделать сейчас, Уолт?

Признайся себе — ничего. Совершенно. Ты, боевой маг, убивавший Тварей, нечисть, сражавшийся с чокнувшимся богом-упырем — сейчас ты ничего не можешь сделать. От Эльзы, сопливой девчонки, больше пользы, чем от тебя.

Унизительно?

Очень.

Тогда смотри — и жди. Какова бы ни была ситуация — ты боевой маг! Жди — и, может, Савах улыбнется тебе одним из своих лиц, позволив изменить ситуацию или хотя бы повлиять на нее.

Жди!

— Боюс-сь, с-смертные, у вас-с небольшой выбор. — Грисс Шульфиц усмехнулся и шагнул вперед. — Джетуш, ты так беспокоился о с-своих учениках! Может, подумаешь о них с-сейчас-с? С-сдайтес-сь, подчинитес-сь мне — и я отпущу их. Они будут жить. К с-сожалению, не вернуть другого твоего ученика, но у меня не было выбора. Он уз-зрел Великую Жертву в плетениях Инфекции, с-сразу понял с-символическую природу проис-сходящего и почти с-создал ту же модель, что и твой другой ученик. Ему не повез-зло, он обратилс-ся з-за разъяснениями ко мне. Да, он не вернетс-ся, но девочка и мальчик за твоей с-спиной, Джетуш — неужели ты не волнуешьс-ся з-за их с-судьбу?

— Даже не представляешь как! — Земной маг завершил формулу, ударил кулаком в самый центр переплетения линий. Сине-серебряная паутина сорвалась с кокона, потянулась к Шульфицу. Худой убог покачал головой и пригнулся, одновременно засвистев. Паутина, почти накрывшая его, занялась золотистым пламенем с рыжим отливом, но, сгорая, вдруг ярко засияла. Из пламени и остатков заклинания Джетуша выпрыгнули мелкие существа, внешним обликом напоминавшие нечто среднее между минотавром и богомолом. Они приземлились прямо на Шульфица, оглушительно заверещали — и слились с его телом.

— Умно, — признал Грисс, успевший схватить одного из минотавров-богомолов и спокойно наблюдавший, как тот растворяется в его пальцах. — Умно и очень похоже на формулы Варрунидея. Приз-знайся, с-смертный, этой атаке тебя научил Ас-сирот, пока вы вели тайные бес-седы в апартаментах? Так быс-стро с-сориентироваться и нас-слать Пожирателей Эфира, с-создать которых не по плечу ни одному Архимагу Конклава, — не верю, что ты с-сам понял воз-зможнос-сти Маски!

Убог театрально взмахнул руками, его аура проявилась во всей полноте, слепящим декарином залив коридор. Напущенные Джетушем малютки вышли из Грисса вместе с принявшим сферическую форму тонким телом убога, они цеплялись за сверкающую поверхность ауры, отчаянно вереща, пытались ударить по ней, укусить, удержаться. Грисс усмехнулся и присвистнул. По декариновой сфере пробежали эннеариновые ручейки пламени, языки золотистого огня лизнули минотавров-богомолов, заставляя их отцепиться. Падая, малютки начали корчиться; их словно сдавила невидимая рука, пытаясь выжать всю дающую им жизнь магию. На пол упали лишь кюстелитовые клочки пламени.

Грисс погасил ауру, с улыбкой посмотрел на Джетуша, как учитель математики смотрит на малолетнего ученика, пытающегося поразить его своим знанием начал сложения.

— Вот только времени у вас-с было мало, и Варрунидей мог раз-зве что научить с-соз-здавать Пожирателей Эфира Раз-зрушения. Огорчу тебя, верный пес-с Аваддана. Мне теперь подвлас-стен и Эфир С-соз-зидания. — Грисс укоризненно посмотрел на бешено размахивающего хоботом Варрунидея. — Ты еще не понял? Ни твоей магии, ни магии с-смертных, с-соединенной с-с нашей Силой, не с-совладать е-со мной. Но довольно разговоров. Я иду з-за с-смертными, и ни тебе, Глюкцифен, ни ос-собенно тебе, Варрунидей, лучше не пытатьс-ся мешать мне.

Уолт совершенно не мог разобраться в хитросплетениях магии убогов. Он видел лишь движения высокочастотных энергий Силы, как будто та самоорганизовывалась сама по себе; никаких взаимодействий ноэзиса, ноэмы и гиле! Совершенно никаких усилий — ни мысленных, ни телесных! Разве что свистит Грисс, машет хоботом Варрунидей — и это все? Конечно, Архимаги, древние и современные, могли движением брови разрушить гору — но после того как тратили многие часы на создание заклинания и помещения его в ауру. Третье и второе состояния заклинательного баланса. Желание и Воля. Они просто желают — и Сила преданным служкой спешит выполнить их прихоть. Маги же велят — но сначала им нужно доказать Силе, что они вправе отдавать ей приказы.

Жди, боевой маг, и пытайся уловить момент. Но как?! Убоги побери, как это делать, если ты просто не понимаешь, что происходит?!

Уолт не видел привычных заклинательных форм, которыми опутывают магические энергии, чтобы заставить их свершить требуемое волшебнику действо. Вторые Глаза демонстрировали хаос разноцветных форм с пульсирующими тут и там кляксами совсем уж неведомых восприятию смертных и не имеющих названия в их языках оттенками. И над всеми баронствами и герцогствами, княжествами и королевствами магических красок властвовал гордым императором декарин.

Нападения Грисса Шульфица он вообще не увидел. Нет, конечно, заколыхались и поменялись местами пестрые пятна Силы, усилилось течение декарина, разноцветный хаос породил из себя еще более разноцветный хаос — но все то были лишь отзвуки магического удара убога. Ничего такого, с чем можно сравнить, никаких подобий или аналогий.

Вот она, магия Бессмертных, Уолт.

Незримые валы Силы прокатились по коридору. Злобоглазы морщились и темнели, становясь похожими на печеные яблоки, а затем лопались; следом за ними крошились стены, осыпаясь кровавой пылью. Кошмарный визг сопровождал эфирный удар — так кричат сирены, когда сладкозвучную нечисть пронзают заговоренным клинком.

В ответ кокон Джетуша выплюнул из себя темную полусферу, расчерченную Рунами убогов, Фа закружила веера, посылая навстречу накатывающей энергии вихри искривленного пространства, пульсирующие изнутри декариновыми зернышками. Ударил Варрунидей; но, как и волшба Шульфица, его заклинания превосходили магическое восприятие Уолта, не увидевшего ничего, кроме отблесков могущества Примененной чаротворцем Архистратига магии.

Сила встретилась с Силой.

Что такое? Почему он ничего не видит? Сплошная чернота, хоть глаз выколи: Тьма обнимает Мрак и зазывает Мглу. И не слышно ничего. Не видится, не слышится, не осязается…

Он что, умер?!

Нет, не может быть. Ведь только что они находились в коридоре, бесновалась магия, магия третьего состояния заклинательного баланса, наставник что-то кричал, что-то кричала Эльза, даже ты, Уолт, что-то кричал…

Моргнул. Ты моргнул. А если моргают, то моргают чем-то. Как и думают — о чем-то. Не бывает мыслей ни о чем, как ничем и не моргают…

Ох! Уолт закашлялся, и вместе с кашлем изо рта потекла кровь. Небольшими струйками, неторопливо — так начинает протекать старая дамба, сначала чуть-чуть и медленно, а затем сквозь увеличившиеся до разломов трещины хлынет бурный и неумолимый поток, спешащий залить поля и дома.

Больно! Почти как тогда, на спине угорра, когда напали Хирурги — больно так, что хочется вогнать в горло огнешар, чтобы прекратить мучения.

Рядом кто-то застонал. Фа? Да, она. А вот и Эльза… Лежит, плачет, а левая рука словно в спицу превратилась — такая тонкая…

Если скосить взгляд — то вон валяются Глюкцифен и Варрунидей. У козлоголового пропали рога, у Асирота оторвало хобот.

А это кто? А, Лизар. Высокорожденный бледен, его трясет. В светлых глазах отплясывает страх.

— Я предупреждал, Варрунидей. Проклятье! Ничего. Гос-сподин что-нибудь придумает. Ес-сли понадобитс-ся, я с-сам поднимусь в Равалон и дос-стану нужный Элемент!

А где Джетуш? Куда подевался наставник?!

…Всесокрушающая Сила обрушивается на магов и убогов, они пытаются отбить удар, удержать, справиться с давящей Мощью. Разноцветный хаос гулко хохочет. Грисс приближается, и волны его магии становятся все сильнее. Коридор не выдерживает, разлетается тысячами обломков, оставляя их посреди Тьмы, которая сама испуганно пытается скрыться от Силы Шульфица — но бежать ей некуда, она и так уже везде, и приходится терпеть магическое безумие.

А потом кричит Глюкцифен, покрываясь золотым пламенем.

А следом за ним воет Варрунидей, когда туман под ним оборачивается эннеариновой воронкой, всасывающей убога в себя.

И вскрикивает изумленно Джетуш — декариновый кокон неожиданно исчезает, и Маска рассыпается, являя испуганное лицо Земного мага.

И за раз гаснут охранные чары Варрунидея, наброшенные на магов, и защитная магия наставника, вплетенная в волшебство Маски Хаоса.

И пытается что-то, хоть что-то сделать Фа, но не может…

И старается удержать свой удар Грисс Шульфиц, но не успевает…

Убоговская магия коснулась Земного мага, и наставника не стало.

Умер.

Убит.

Ушел навсегда.

Плачет Эльза.

Джетуша больше нет.

Тень! Тень! ТЕНЬ, ЧТО Б ТЕБЯ! Я согласен, слышишь?! Я, Тартарарам побери, согласен! Ты победил! Возьми мою душу! Слейся с ней! Делай, что хочешь! Только убей этого ублюдка! Аннигилируй его так, как можешь только ты!

Он хотел прокричать, он хотел хотя бы помыслить — но и говорить и думать оказалось больно, очень больно, и он ничего не мог сделать.

Чего ты ждал, боевой маг? Этого?!

Да будет проклят мир, где плачет Эльза! Да будет проклят Тва́рец, создавший мир, где убивают Джетуша! Да будет проклято все!

Он не хотел видеть, но видел: Грисс Шульфиц прошел рядом — совсем близко! — и направился к Высокорожденному. Если бы Тень услышал! Если бы ответил! Всего один удар Меча!

Убог угрюм и зол. Ну да, кончено, ведь потерян один из необходимых для Великой Жертвы Элементов…

Холодным ручейком протянулся поток Силы — слабый, едва различимый. Грисс замер, повернулся, раздраженно глядя на Асирота.

— Тебе не надоело? Продолжишь и умрешь! Я пробил твой Онтис-с, тебе ос-сталось недолго, ес-сли не вос-с-сстановишь его и не подлечишьс-ся! 3-зачем бес-спокоишьс-ся о с-смертных? Их уже не с-спасти! Подумай о с-себе, Варрунидей!

— Лорд… Лорд приказал… защитить…

Слоновья башка, шатаясь, попытался взлететь. Клочья серого марева вырвались из-под Варрунидея, никак не складываясь в плотный туман. Из раны на лице-теле полилась кровь — густая, серебряная.

— Я не выполнил приказ… мне… мне нечего терять…

— Да пойми же наконец: ты мне ничего не с-сможешь с-сделать! Ни ранить, ни обез-здвижить, ни обмануть иллюз-зией!

— Ты… глуп…

Серебристая кровь тугой струей вырвалась из раны, брызнула на Грисса. Вспыхнула аура худого убога, отбивая декариновые капли. Часть упала в окружающую Тьму пятнами, часть на Уолта и Эльзу, часть на застывшего, неподвижного Лизара, которому надо было уходить, бежать, скрываться — ведь он следующий Элемент, недостающее звено в ужасном механизме Великой Жертвы…

А другого Элемента уже нет. Умер. Убит. Ушел навсегда.

Ну да, если понадобится, то и в Равалон за новым поднимутся, с такой-то магией, отклонением и нарушением, чего богов бояться?..

Тень… Больно думать… Ответь…

— Ну з-зачем? — Грисс покачал головой. — Ты же умрешь, ес-сли не прекратишь, Варрунидей.

— Ты… глуп… — упрямо повторил чаротворец. — Ты… не… не знаешь…

— Ну удиви меня, ес-сли с-сможешь, — Грисс усмехнулся, теряя интерес к Высокорожденному и полностью поворачиваясь к Асироту.

— Ты… не знаешь… Потому что… не один… из нас… Вы… вы все думаете… будто… Пожиратели Эфира нужны… чтобы уничтожить… Онто… Онтос… это… не так…

— О чем ты говоришь? — скривился худой убог. Он почувствовал неладное и не спешил убирать ауру, прячась за ней как за щитом.

— Мы… мы все… храним тайну… уничтожить… нужен… нужна жизнь… Младшего… или…

Варрунидей замолчал — и в тот же миг океан Тьмы поседел. Декарин тонким слоем инея покрыл смертных и Бессмертных. Кровь безостановочно лилась из чаротворца, и не только из раны: кажется, жидкое серебро выделялось каждой порой его тела, а в ответ сивую Тьму пучило воскоподобным кераргиритом. Что? Ах да, ну конечно: Унамит Герельт, кобольд из Гебургии. Он поделился сравнением.

Декариновые цунами метались в серебряных водах, звонко гремела исполинская энергия Разрушения. Там, где только что находился Варрунидей, разинула бездонный рот воронка, и в клокочущей пустоте надменно шествовала Бездна. Треснули невидимые запоры на незримой Двери, что отделяла Нечто от Ничто, треснули и осыпались дождем обломков, тихий, но оглушающий звук прокатился по бытию — звук порвавшейся струны на кифаре жизни.

Бездна — что это?

Не объяснишь, не опишешь, просто понимаешь — Бездна. Шествует. Идет к своей противоположности, к полнящемуся тысячами вещей миру, и на пути ее становиться не следует ни богам, ни убогам, ни уж тем более смертным. И даже если попытаешься ее запомнить, запечатлеть в памяти Не-Лик (ведь нет у Бездны определенности), ничего не получится. А у смертной букашки — так и подавно…

Грисс отчаянно засвистел, кутаясь в одеяния из Силы, Силы, потрясающей законы бытия, и подавился собственным свистом, когда Бездна выглянула из воронки и уставилась на худого убога буркалами Мощи, которой на законы бытия плевать.

Шевельнулась воронка, голос Варрунидея из последних сил произнес Слово. Аккордами грозной и чарующей одновременно музыки, может быть, той самой Музыки Сфер, которой внимают боги на Небесах, Слово раскатилось в пространстве, сотрясая сознания смертных. Все стало серебром, серебро полностью изгнало Тьму, и даже Бездна накинула серебряную накидку и серебряными перчатками коснулась Грисса — нежно, ласково, любяще.

— Прошу… — прошелестел голос Варрунидея, растворившегося в седом океане. — Теперь предатель… не сильнее Твари… чаротворцы… маги… добейте его!

Бездна ушла, Тьма вздохнула с облегчением и колыхнулась, расколов серебряный покров, осыпавшийся с нее, как апплике с дешевой побрякушки.

Надо встать, Уолт.

Надо встать — ведь предатель теперь не сильнее Твари. А тебе, боевой маг, доводилось убивать Тварей, этих слабейших из Младших убогов. Вставай! Вставай, боевой маг!

Хрипло сипит Фа Чоу Цзы: восточная волшебница опирается на покореженный веер и поднимается. Второй веер искромсанным прутиком валяется рядом.

Шумно вздыхает Лизар: в руках Высокорожденного уже по мечу из лунного серебра и обычный, железный — но наверняка с магическими сюрпризами.

Плачет Эльза: Магистр не может остановить слезы, не может вылечить левую руку — но она пытается встать, и в правой руке сверкает зародыш Ангнира.

Видишь это, Уолт? Видишь?!

Вставай, боевой маг!

Вставай, разнеси тебя пульсары!

Надрывно кашляет Грисс Шульфиц. Аура убога все еще явлена, но она блеклая, местами опаленная и с рваными дырами. Для уничтожения Онтологического Эфира нужна жизнь Младшего или…

Или жизнь другого Старшего убога, да, Варрунидей Асирот?

Разрушитель, отдавший свою жизнь, чтобы защитить магов, пусть и по приказу хозяина — ну что за безумный Создатель создал безумный мир, где Эльза плачет, Джетуш умирает, а Бессмертный жертвует собой ради смертных?!

Ужасный мир. Худший из миров. Но здесь и сейчас — другого нет…

Уже поднялся, Уолт? Уже насилуешь собственные Локусы Души, оглохшие и ослепшие после буйства магии Бессмертных? Да нет, никакой ты не молодец. Был бы молодец — и Эльза бы не плакала, и Джетуш жил…

— Дурак… — шепчет Грисс. Аура убога мерцает низкопробным биллоном, в ней видны прорехи и опалины; многочисленные плащи Шульфица будто подрали взбесившиеся кошки. — Мне не было нужды в твоей с-смерти. И моему гос-сподину тоже. — Он фокусирует взгляд и замечает магов, молча окружающих его. Распахивается глаз над Фа, потускневший, с двумя зрачками вместо трех; трещат молнии над клинком из обычного железа, пока меч из лунного серебра чертит Знак перед Лизаром; ярко блестит золотая алебарда, не дающая Эльзе упасть; тянет к лицу Маску Хаоса Уолт; маги готовятся сделать то, что у них лучше всего получается — уничтожить.

— Дураки… Даже так… Даже потеряв Онтос-с — я все еще с-сильнее! Нет отклонения, но ос-сталось нарушение! Вы, двое! Если не хотите погибнуть, как Джетуш, с-сдайтесь! И тогда хотя бы девчонка с-с мальчишкой выживут!

Он говорил правду, отметил Уолт. Его Эфир ослаб, но с тем, что одарило дворецкого, гм, бывшего дворецкого Аваддана магией Бессмертных, Варрунидей не справился. Не мог справиться. Сила — выражение умной энергии. Выражение одолело лишь выражение.

Но что там говорил учитель? Уничтожить носителя — и не будет умной энергии? Вот он, носитель. Кичится своей силой, надменен, как Архимаг в толпе крестьян.

Варрунидей Асирот расчистил путь, маги. Теперь дело за вами.

Он уже почти надел Маску; Фа вскинула веер; эльф выставил вперед железный меч; Эльза всхлипнула и приподняла Ангнир; маги приготовились к атаке. Может, к последней в своей жизни атаке…

Грисс засвистел.

Попытался засвистеть.

Когда твое горло разрезают одним точным ударом, когда серебро хлещет из раны, когда тебе пробивают грудь и отрывают руки — свистеть трудно.

«Карамат!» — не сдержался Тахид. Ой, не богохульничай, прошлое рождение! Какой еще карамат, чудо с дозволения богов, — посреди Подземелья? Особенно когда помощь приходит от Разрушителя — вернее, Разрушительницы.

Диабола Асурия обрушилась на Грисса Шульфица, словно Гневная богиня на смертного, посмевшего оскорбить богов — молча, быстро, неотвратимо. Соткавшись перед худым убогом прямо из Тьмы, убогиня с ходу ударила его ладонями в горло и грудь. Онтос убогини легко пронзил Онтис убога, Разрушитель не смог отбить или блокировать удары Разрушительницы. Грисса убивали, и он это отлично понимал. Брызжа кровью, теряя на ходу части тела, дворецкий попытался отойти от Диаболы и что-то сделать, что-то из магии, дарованной ему «гос-сподином». Асурия не дала ему ни малейшего шанса воспользоваться Силой. За спиной убогини распахнулись декариновые крылья, огромные, растянувшиеся метров на тридцать, и из серебряного сияния вырвались десятки фурий, вооруженных длинными копьями с черными наконечниками, курившимися гнилостным дымом. Продолжающие ударили все как один, и убог оказался пронзен Силой Асурии с головы до ног.

Ракура третий раз в жизни увидел, как умирает Бессмертный — настоящий Бессмертный, а не Тварь какая-нибудь. Многовато для боевого мага, чья специализация — изничтожение по преимуществу Тварей и разнообразной опасной нечисти…

— Простите меня. — Разрушительница брезгливо стряхнула с рук кровь Грисса, погасила крылья, недоуменно покосилась на золотую алебарду Эльзы; фурии за спиной Диаболы продолжали методично вонзать копья в мертвого убога. — Я спешила как могла, но коридор, по которому вы шли, хорошо скрыт. Благодарите Глюкцифена, с его помощью мне удалось вас отыскать.

— Диабола… — козлоголовый, хромая, подковылял к магам и убогине. — Как там дела? Как господин?

— Лорд Аваддан удерживает Инфекцию, — Асурия вздохнула. Уолт, забывший обо всем и бросившийся помогать Эльзе, слушал Разрушительницу краем уха. Девушка обмякла, упала Ракуре в объятия. Алебарда превратилась в луч энергии, втянувшийся в ладонь. Магистр бросил в ауру ар-Тагифаль Малую Руку Исцеления, выданную ему Джетушем на второй день просиживания в Акаши с наставлением использовать только в крайнем случае.

Крайний случай — разве не подходящее определение для происходящего?..

Эльза взвыла, содрогнулась всем телом, чуть не отшвырнув Уолта. Подлетевшая Фа схватила девушку за плечи, удержала на месте. Малая Рука Исцеления столкнулась с сопротивлением, чары, убившие Джетуша и ранившие Эльзу, дали отпор лечебной магии. Не потому, что в них была заложена такая функция, нет, просто Разрушение, искалечившее ар-Тагифаль, клещом вцепилось в плоть и противостояло любой Силе, связанной с Созиданием.

Лизар оттеснил Уолта с ловкостью наперсточника, к которому подсел богатый простофиля, стал доставать из кармашков пузырьки, заливая изувеченную руку декоктами, экстрактами и эликсирами, присыпать красным порошком, который от соприкосновения с кожей обращался в густой пурпурный дым. Эльза перестала кричать и вырываться, пошатнулась. Теперь уже Ракура отогнал Высокорожденного, подставил плечо. Девушка обхватила его за шею, прижалась. Фа и Лизар отвернулись, Истребительница Драконов сплюнула и отрывисто бросила пару фраз на языке Преднебесной. Агрессивный тон волшебницы позволял без проблем постигнуть смысл непонятных слов.

Проклятье! Надо убираться отсюда. Хватит смертей. Он чуть не принял предложение Тени — и чуть не погубил тем самым и себя, и Эльзу, да и вообще весь Равалон. Как только Отражение не предпринял попытку Возродиться? Да не думать об этом надо, а радоваться, что Тень приутих.

— Инфекция изменилась, Глюкцифен. Стала активной. Из нее вышли… не знаю, как и объяснить… нечто вроде големов смертных, но они так же подавляют Бессмертие, как и сама Инфекция. Некоторые пробились на нижние этажи, кажется, погиб кто-то из Управляющих.

— Святая Энтропия! — Глюкцифен закрыл глаза, мотнул башкой. — О новом сроке господину можно забыть… Надеюсь, Архилорд не послал к нам войска?

— Мы справляемся, Лоссиар! — Диабола кровожадно оскалилась. — А если кто-то из Управляющих дураков погибнет, пока идет сражение, сами виноваты! Не надо было отказываться от нашей защиты! Однако довольно расспросов. Лорд послал со мной Максвеллиуса.

— Где он? — встрепенулся Глюкцифен.

— Уже вокруг вас, — туманно сказала Диабола, но козлоголовый понимающе кивнул. — Лорд приказал отправить вас в безопасное место. Переход в Равалон сейчас невозможен, сам понимаешь…

— Почему? — требовательно спросила Фа, влезая в разговор Разрушителей. — Почему Переход в Равалон невозможность?

— Да потому что Ищейки Архилорда обыскивают все Подземелье в поисках места, где убили пропавшего бога! — Глаза убогини опасно сверкнули: ей не понравилась резкость восточной магички. — И на это время Переходы в Круги и мир смертных запрещены! А у Лорда-Архистратига и без вас полно проблем!

— Конечно, в беды Архистратига вина только наша есть, — бросила Фа, отворачиваясь. Диабола посмотрела в спину магички с таким выражением, что можно было не сомневаться в ее желании отозвать от тела Грисса фурий и указать им новую цель.

По бесстрастному лицу Фа Чоу Цзы трудно было понять, о чем она думает. Да и жесты, движения, проявления магии — все стало скупым, экономным. Волшебница закрывалась от окружающих.

Не только тебе тяжело, Уолт.

— Приготовьтесь, смертные. — Убогиня снова распахнула крылья, но на этот раз их было четыре, а не два. В следующий миг Разрушительница оказалась высоко над магами и Глюкцифеном, одинокой звездой сияя из вершин темных пространств. — Сейчас Максвеллиус перенесет вас!

Тьма сжалась.

Тьма сжалась, залив чернилами козлоголового, Фа, Лизара и даже Эльзу. Уолт видел только себя, всех остальных поглотила мгла. Держа в руках сгусток мрака, заменивший ар-Тагифаль, Уолт вздрогнул от неожиданности, но сразу же повелел себе успокоиться. Это Максвеллиус — должен быть Максвеллиус, что бы он собой ни представлял в материальной ипостаси, хоть пасть о восьми рядах клыков. Их переносят в безопасное место — должны переносить, и если это будет геенна огненная, но им ничего не будет грозить, то пускай.

Джетуш погиб, и защитить Эльзу сейчас может только он. На Фа и Лизара надеяться нельзя, их жизнь и так под угрозой, в то время как Магистрам не грозит пойти углем на растопку печки Великой Жертвы.

Тьма сжалась еще сильнее.

И… гм, разжалась?

Глюкцифен охнул и, не удержавшись на ногах, хлопнулся на задницу. Глаза козлоголового полезли из орбит, словно к убогу лично явился Тва́рец пожурить за неправильное поведение.

— Где мы, дери вас Турамская Лягушка?! — Лизар стоял возле огромного поршня, из множества отверстий которого выходили клубы черного дыма. — Это не похоже на безопасное место! Что за шуточки, Глюкцифен?!

Фа молча раскрыла веер.

Уолт вздрогнул, ощущая, как из потаенных глубин души начинает подниматься нечто, страшное нечто, которого он избегал, от которого прятался, которое пытался забыть — и не забыл…


В чем дело? Что со мной? Почему я отпускаю Эльзу, не обращая внимания на то, что она чуть не падает? Почему, позабыв обо всем, иду в призрачно светящийся рой многоугольных объектов, безостановочно двигающихся по быстро меняющимся траекториям? Почем я не обращаю внимания на призывы Эльзы? Почему игнорирую вопли Лизара? Почему мне все равно, что кричит вслед потерявшая спокойствие Фа?

Почему меня так манит туда, где уже нет никаких многоугольных объектов, а есть только пульсирующая пурпурная пленка, так напоминающая лангарэевскую Пелену? Хотя, впрочем, это же она и есть! И Купол Царствия Ночи неприятно напоминает, как два года назад…

А вот уже я вижу Дхармачакру ракшасов-буддистов: льется через ступицу, символизирующую сознание, свет, пляшет бликами на восьми спицах, означающих правильную веру, правильные ценности, правильную речь, правильное поведение и еще что-то там правильное, несомненно правильное, но…

Проступает из темного пространства девятиконечная звезда Ночных эльфов, и расцветают на звезде Священные Плоды: любовь, радость, долготерпение, миролюбие, благость, милосердие, вера, кротость и воздержание; и Ночь-Анайри, мать всех Ночных Высокорожденных, в древнейшие времена обвенчанная со Светом, улыбаясь, идет мне навстречу, кутаясь в звездную шаль…

Дивным хороводом вертятся Эрканы, все двадцать два Эркана, сплетаясь в чудных и замысловатых формулах, формулах воистину Высшей Магии, волшебства, недоступного смертным Равалона, недоступного, без жертвования Онтологическим Эфиром, Бессмертным; Эркан I, принцип Всемирного Активного Начала, сплетается с Эрканом II, принципом Всемирного Пассивного Начала, и сквозь их единение проглядывает Эркан III, принцип Вечной Природы, а за ним поспешает Эркан IV, принцип Первичного Проявления, и нанизываются следом, как бусы на нить, Эрканы V, VI, VII, VIII и так вплоть до XXII, знаменующего собой всеохватную Космическую Жизнь индивидуумов как безличное Вселенское Единство; и я внезапно понимаю, что все эти Эрканы попросту…

И последнее, что я вижу, подходя все ближе и ближе — к чему? не знаю! — я вижу себя. Словно тысячи зеркал отразили меня, словно тысячи моих подобий создала причудливая магия. Я шел навстречу себе, и я приветливо улыбался, дожидаясь себя.

Встреча неизбежна. Все то время, что я жил, странствуя душой из тела в тело, словно Скользящие-по-мирам Мультиверсума — эта встреча была неизбежна.

И я уже не разбираю, что кричат остальные маги, но почему-то отчетливо слышу, как Глюкцифен, схватившийся за свою цепочку, словно райтоглорвин за крест, шепчет:

— Аномалия…


Меон возвал к Уолту Намина Ракуре.

И Меон в его душе отозвался.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Койле паре соро фа
Теро эгир люнэ э
Офисале като ха
Самну рэрис таолэ.
Так поют на Заморских Островах, провожая умерших. Древняя песня тысячи лет сопровождает в последний путь Изначальных Высокорожденных. Что-то о Предначальном Свете, который всегда пребудет с Детьми Своими, всегда подскажет им верное решение, всегда окажет помощь. И еще — что после смерти лишь Дети Света уходят в Сияние, породившее из себя бессчетное количество миров. В Сияние, которое однажды озарит все реальности от миров Диссипации во Владениях Хаоса до миров Суперсимметрии во Владениях Порядка, и Дети Света будут править в каждом мироздании, возвестив Истину и исправив искаженный облик их обитателей, вернув тот Свет, что был утерян ими, когда Тьма вошла в пределы Сияния.

У Светлых эльфов нет богов. Они верят только в Свет и поклоняются только Сиянию. Идолы нужны Искаженным, но не Детям Света.

Ты, Светлый эльф по матери и отцу, не верил в Свет.

Лизар Фоор всегда верил только в себя.

Большего тебе не было нужно.


— Уолт! Остановиться! — крикнула Фа.

Тайкора, Ничья земля — вот что напомнила тебе Аномалия. Гряды холмов разбегаются, словно волны от брошенного в воду камня, а между возвышений валяются сломанные механизмы и автоматы, чье назначение нельзя угадать. Валит дым, словно курения от обильного жертвоприношения в храме, среди холмов мечутся тени, механизмы иногда издают странные звуки, и не поймешь, то ли воздушный элементаль играет внутри железных остовов, то ли еще теплится жизнь в наследии Первой Эпохи, относящемся чуть ли не к Начальным Временам.

Ты два года сопровождал экспедиции в Тайкору, чью территорию Орден ведьмаков успел объявить своей зоной ответственности в пику Конклаву. Когесса, Гластир, Далария, княжества Элории, Долины вампиров, отчасти Оболдуй, там, где правили принявшие райтоглорвинскую веру племена трехголовых огров, — как только Тайкора открыла свои границы, выпустив из себя орды нечисти, Орден успел заключить договоры с окружающими Ничью землю странами, пока Конклав пытался понять, что за магический феномен скрывается за почти двадцатитысячелетней закрытостью этойтерритории. Пятно на картах издревле заставляло нервничать магов востока Серединных земель и правителей близлежащих государств; боги отмалчивались, когда их спрашивали, а убоги предлагали продать душу, при этом запрещая передавать полученные знания кому-либо. Когда же туман, окружавший Тайкору, исчез, толпы авантюристов поспешили первыми внести свой вклад в изучение сгинувшей цивилизации: самая распространенная версия о природе Тайкоры утверждала, что раньше там обитал Народ, посмевший бросить вызов богам, за что и поплатился. Народ стерли с лица земли, его города разрушили, а принадлежавшую ему землю скрыли в беспросветном гибельном тумане в назидание остальным. В пользу данной версии говорили находки, странные автоматы, в принципах работы которых не могли разобраться ни гномы, ни карлики; опровергала же ее простая мысль: если бы боги хотели, чтобы Ничья земля служила назиданием другим Народам, то о судьбе Тайкоры и происшедшем в ней знали бы все.

Как-то, вернувшись с очередного задания, ты спросил наставника, что о Тайкоре знает Орден. Тот улыбнулся и сказал: «То же, что и все. Однако Орден ведает скрытую за сими знаниями истину».

Тебя в ту истину не посвятили. Не заслужил еще. Тогда — не заслужил.

— Уолт! — надрывалась Фа.

Ты выругался. Помянул Свет и Тьму, пожелал всем убогам послужить удобрением для Хиваманских Одуванчиков, опасной флорообразной нечисти, проклял дурного мальчишку, ученика Джетуша, бросившего раненую девчонку, ученицу Джетуща, и неведомо зачем побредшего к растянувшемуся от земли до неба серому ничто, подвижному и неизменчивому — да-да, именно и подвижному, и неизменчивому, вдобавок еще и серому, и несомненное ничто — ничто по отношению к реальным вещам, но в самом себе вполне и что, и кто, и еще всякое разное, но для реальности и для тебя — ничто. Таким видел ты Меон.

Вот этого не было в Тайкоре. Серой стены ничто вправо и влево, насколько видел глаз, а еще до небес и выше, в бездонные просторы Внешнего Мира, в бездну Космоса, прямо в россыпи звезд.

Ты знал — это Меон.

В Ордене учили: когда знание возникает из ниоткуда, на вас влияют или Бессмертные, или маги, или останки Старых, друзей и слуг титанов. Других вариантов нет. Анамнезис — выдумка философов Морского Союза, любителей стройных мальчиков и хорошей выпивки. Душа, возвращающаяся из посмертия, не помнит ничего. Ищите воздействие.

Рядом находился Бессмертный. Имелись и маги. Кто знает, может, где-то среди холмов таились Старые. Холмов, которые, как ты уже понял, совсем не холмы, а нечто иное, некая материя, подстраивающаяся под твое восприятие, потому что от Фа тянулась долина, полная цветущих деревьев, и в тени расхаживали заносчивые павлины, а вокруг ученицы Джетуша образовалась комната, заставленная книгами, колбами, картами и Свитками. И лишь рядом с перепуганным Глюкцифеном не происходило ничего, убог стоял на перепутье Тайкоры, долины и комнаты.

Дело не в Разрушителях и не в волшебниках. Знание о Меоне пришло от самого Меона. От этой стены до Космоса.

Да, а еще ничего не менялось вокруг ученика Джетуша, этого Уолта в Тартарарам его Ракуры, подходящего все ближе к Меону. Ничего? Да нет, уже менялось.

Магистр вскинул правую руку. Из ладони пополз прямой призрачный клинок, из него на равном расстоянии друг от друга начали расти такие же прямые, только намного меньше, лезвия. В свою очередь появились острые отростки и на них. Зрение, отточенное эликсирами, искажалось Меоном, рождающим вокруг тебя иллюзию Ничьей земли, но ты смог разглядеть, что и на этих еще более мелких подобиях появились очередные клинки, сохраняющие заданное основным призрачным клинком и выросшими на нем лезвиями соотношение.

Ты знал теорию волшебства в достаточных объемах, чтобы понять, что за структуру представлял собой ветвящийся клинок в руке ученика Джетуша. Фракталообразиая форма воплощения заклинаний считалась самой сложной, послушной только тем, кто достиг высших уровней Магического Искусства. Ученик Джетуша не тянул на Архимага. Но еще там, в долине Соратников, он убил врага заклинанием, при приближении к которому гносеологическая и герменевтическая магия просто распались, точно попав под давление ауры Архистратига. Аваддан мог подавить волшбу, не любую, но почти всю, одним своим присутствием. Так и то заклинание, шары с лезвиями, подавило Познание и Понимание, не подпустив чары даже к контуру своей Силы. А ты не успел отреагировать и проморгал тот миг, когда можно было добавить магической энергии и удержать гносеологические и герменевтические чары, позволить им дальше опутывать волшебство как ученика Джетуша, так и его противницы.

Мальчишка не так-то прост, как может показаться на первый взгляд. Да и девчонка — там, во Тьме, проявила Деструктор. Несомненно, Деструктор Бессмертия. Как и Конклав, Орден тщательно собирал сведения о Самой Первой войне, и одной из первоочередных задач ведьмаков, посвященных в тайную историю Равалона, являлся поиск Наследия.

И в этом деле Джетуш обошел тебя.

— Эльза! Куда ты бежать?!

Ученица Джетуша уже неслась следом за мальчишкой. Снадобья пошли ей впрок, и хотя левая рука не восстановилась, бесполезно болталась вдоль туловища, она все же не кричала от боли и могла двигаться. Повезло девчонке. Не окажись ты рядом, осталась бы там, во Тьме, рядом с учителем…

Ты зло выругался.

И тут он обошел тебя! Джетуш спас тебя тогда, на Инаяме, и ты, привыкший платить по счетам, не успел оказать ответную услугу. Земной маг покинул Я-Маджир, пока ты предавался страсти с Фа. И ты ругался так же зло, когда узнал, что раньше она уже была с ним — и даже не стало обидно, а как-то… Чего скрывать? Обидно тебе было, обидно.

Джетуш погиб, прикрывая тебя. Ты снова оказался в долгу. Снова не сможешь отплатить ему. Снова он…

Проклятье!

Магистр остановился перед стеной Меона. Рука, которую он так и не опустил, задрожала. Спирали чистой октариновой энергии пробежали по Ракуре, естественная натуральная магия Фюсиса потекла из Локусов Души мальчишки, вплетаясь в фрактальный клинок.

Уолт ударил. Призрачное лезвие коснулось Меона. Упругий удар ветра швырнул тебя, Фа и Глюкцифена на землю Ветер рождался из ничего, ветер, сплошь состоящий из туго перевитых друг с другом воздушных элементалей. Кривляющиеся, словно придворные шуты, элементали пронеслись над равнинами Тайкоры, над долиной с павлинами, по комнате, возникшей лишь наполовину — когда девчонка сорвалась с места и побежала за мальчишкой, рост помещения прекратился. Эфирный поток Воздуха снес холмы и разбросал механизмы, вырвал с корнями деревья и унес павлинов, обрушил столы с колбами и ретортами, полки с гримуарами: ветер из ниоткуда снес привнесенные появлением смертных ландшафты, обнажив истинную изнанку окружающего.

Они находились на настоящем плато серого ничто, которое непреодолимой преградой тянулось во Внешний Мир, куда не ведут эфирные дороги богов. Серое ничто хрустело, словно праздничная обертка, в которую заворачивают подарки Светлые из Эльфляндии. Ветер становился все сильнее, и вот уже Глюкцифен, не сдерживаясь, заорал:

— Волна! Это волна!

Ты услышал убога. Волна? А, та пульсация Аномалии, о которой упоминалось недавно. Опасная волна Меона, уничтожавшая и сводившая с ума Разрушителей. Но почему ты спокоен? Почему тебе плевать на воющего Глюкцифена, повалившегося на колени и обхватившего голову руками? Может, потому, что видишь: ученик и ученица Джетуша спокойно стоят перед стеной Меона, и ветер, ветер из ничего и из ниоткуда, обтекает их, воздушные элементали кружатся рядом, но не преодолевают невидимую границу. А в Меоне, поддаваясь фрактальному клинку Уолта, медленно появляется трещина. Разлом, тянущийся от основания стены серого ничто к ее верхушке. Той, что в Космосе.

Ветер стих — ты не успел даже моргнуть. Как пришел из ниоткуда, так и ушел в никуда. Вокруг только серое ничто, лишь где-то на горизонте позади слабо отсвечивает декарином. Наверное, те самые Заслоны и Барьеры, поставленные убогами против Аномалии.

Однажды в Ордене тебя и еще десяток твоих товарищей наставник спросил: «Чего больше всего на свете боятся Бессмертные?» «Потерять Бессмертие», — ответили вы. Наставник рассмеялся и отправил вас ловить Уграйского Дикобраза без подручных средств. Ответ был неправильным.

Глюкцифен, выпученными глазами следя за Магистрами, издал звук, напоминающий нечто среднее между хрюканьем и кудахтаньем.

Сейчас ты знал ответ. Сейчас, видя, как серое ничто расступается проходом перед боевыми магами Школы Магии, перед мальчишкой и девчонкой, годящимися тебе в правнуки, ты понял, какой ответ правильный.

Больше всего на свете Бессмертные боятся, что смертные станут равными им.

Ты пожалел, что не можешь ответить наставнику, давно ушедшему в посмертие, но ты знал — он бы рассмеялся и кивнул, одобряя ответ.

Эйтэ коа ретарэ
Сейле туно карето
Фейро теу ритаа
Нуи коа куо ло.
Истинная бессмертная душа умершего аони-ши уходит в Свет, душа же, сотворенная его рождением в Равалоне, уходит в Белую Пустыню и остается там до тех пор, пока Предначальный Свет не озарит мир, и душа истинная сольется с душой равалонской.

На Заморских Островах хранятся знания о Предназначении Детей Света, скрываемые и от Бессмертных, и от Конклава, и от противостоящих Конклаву магических орденов. Истинные Высокорожденные знают, зачем они приходят в мир и куда уйдут после смерти. Истинные Высокорожденные никогда не сомневаются в своих поступках. Осененные Светом, они преследуют Великую Цель, полученную от Сияния, и вся их жизнь подчинена Предназначению. Те, у кого есть Великая Цель, не могут сомневаться. Те, у кого есть Великая Цель, уходят в Свет и посмертие со спокойной душой, зная, что послужили установлению в мире Великого Блага.

Как, например, служили они, вступив в Равалон, поселившись на Заморских Островах и истребив всех, кто населял их до прихода Детей Света. Как, например, служили они, безжалостно уничтожая златотелых сильфиуров, естественных соперников за контроль морей между Ундорианом и Заморскими Островами. Как, например, служили они, высадившись на землях Древнего Архэ и обрушившись на полисы Морского Союза, убивая каждого Искаженного, не жалея даже детей, неся Свет и Сияние в «области Тьмы». Как, например, служили они, позорно бежав с континента, когда объединившиеся народы, одаренные Вестниками «поганых идолищ», нанесли ответный удар, и хваленая боевая магия Света не выдержала, сметенная отозвавшимися на просьбы смертных Магами-Драконами, тогда еще не помышлявшими о власти над Равалоном.

Ты всегда сомневался, Светлый эльф Лизар Фоор, чьи родители бежали с Заморских Островов, откупившись тобой за протекцию Ордена, оберегающего их от Наказующих. Ты всегда сомневался, словно в твоих жилах не тек Свет, одаряющий, как утверждали Знающие Истину, Великой Целью.


— Убейте Элементов и убога.

Ты сразу развернулся на звук чужого голоса, едва он начал звучать. Меч из лунного серебра и железный меч, оборвавшие жизнь не одной нечисти, а однажды даже прикончившие Вестника, послушно скользнули в ладони.

Алая трехгранная пирамида раскинулась вокруг, алая пирамида, внутри которой оказались ты, Фа, Глюкцифен — и трое смертных, двое из которых запомнились еще по долине Соратников. Да и третью легко можно узнать, Джетуш довольно точно описал ее.

Фиолетововолосая Гула. Чубастый Супербий. Рыжий, чьего имени они не знали.

— Убейте Элементов и убога, — повторил Супербий. — Я возвращаюсь к хозяину. Он должен узнать, что в Великой Жертве больше нет необходимости.

— Я могу съесть всех?! — Гула переводила взгляд с магов на Бессмертного, и сумасшествия в ее глазах хватило бы на всех богов безумия Равалона. С лихвой.

— Можете не сдерживаться, — кивнул Супербий.

— Пусть Гула занимается отребьем, — бросил рыжий, поворачиваясь в сторону стены Меона, расколотой ударом Уолта напополам. — У меня остались кой-какие счеты к тому Магистру.

— Делайте что хотите, но избавьтесь от Элементов и убога. И не забудь, Луксурий, тот Магистр убил Иру.

— Меня ему не победить.

— Можно, я уже съем их?! Ну пожалуйста, Супербий! Я хочу кушать! Они выглядят вкусными! Вкусными-превкусными!

— Да, Гула. Можешь съесть их.

Гула захлопала в ладоши, открыла рот и высунула язык. Ты ничего не успел сделать. И Фа, раскрыв веера, не успела.

Глюкцифен заорал. Он много кричал, но в этот раз крик его был особенно страшен. Ты слышал не раз, как выла в лабораториях Ордена нечисть, подвергаемая исследованию и мутационным изменениям. Тебе доводилось присутствовать при испытании смертельных эликсиров на последователях Черного Ордена, когда кожа сходила клочьями, кое-где вместе с мясом, кости размягчались и оплывали, органы превращались в жижу, и до самого последнего момента Черный ведьмак находился в сознании, удерживаемый в жизни тем же эликсиром, что убивал его, — о, как кричал Черный!

Но даже те вопли не сравнить с криком Глюкцифена. Тебе хотелось заткнуть уши, хотелось закричать в ответ, хотелось оглохнуть, лишь бы не слышать воплей убога, только что лишившегося правой ноги.

Джетуш все описал верно: шевельнулись зрачки в глазах, она приоткрыла рот, высунула язык — и спустя мгновение убог упал, с ужасом глядя на чистый срез под правой коленкой. А спустя еще мгновение козлоголовый уже вовсю орал, а из разреза тугой струей выплескивалось серебро. И ужаса в голосе убога было больше, чем боли. Ты понимал почему. Нога не возвращалась. Онтологический Эфир не регенерировал ногу козлоголовому. Мало того что Онтологический Эфир позволил убогу лишиться конечности — Онтос ее не восстанавливал!

Умная энергия. Нарушение законов магии, магии смертных и Бессмертных. То, что превыше и Эфира смертных, и Эфира Бессмертных.

Чудо-чудовище.

Ты уже знал это. Но одно дело просто знать, а другое дело познать на собственном опыте. Ибо каждый смертный в Равалоне ведает: Бессмертные бессмертны, а смертные смертны; и ни оружие смертного, ни его магия не навредят Старшему Бессмертному, а если смертный посмеет поднять руку на Младшего бога, бога конкретного леса, конкретной реки, конкретного холма, конкретной горы, иными словами, конкретного святого места, то кара Небес последует незамедлительно.

Конечно, чернокнижники и Черные маги, обращающиеся за Силой к Нижним Реальностям, могут даже уничтожить Младшего бога, скрывая себя от Взора Богов энергией Разрушителей, но после смерти душа этих магов уходит в вечное служение убогам, лишаясь права перерождения.

Но Старшие, те, кто сражался с титанами, и те, кто ныне рождается в Небесном Граде, защищены Онтологическим Эфиром в измерениях Небесного Града и Нижних Реальностей. А в мире смертных Онтическим Эфиром, на который можно воздействовать магией смертных и даже пробивать, если ты Младший бог или убог, но никак не Старший Бессмертный, спустившийся или поднявшийся в Равалон. Это знают все. Это — аксиома. Аксиома, в свое время проверенная Магами-Драконами, бросившими вызов богам в мире смертных — и проигравшими.

Вокруг Подземелье — Основа Нижних Реальностей. Здесь Онтологический Эфир должен быть крепче, чем Божественный доспех Подгорного царя Вестистфальда, созданный из мифрила и адамантия и способный, по слухам, выдержать удар перуна Громовержцев. Ты знаешь, все знают: в сакральных измерениях Онтологический Эфир неуничтожим.

Но ты уже узнал: у богов и убогов есть магия, способная лишать Онтологического Эфира в Небесном Граде и Нижних Реальностях. Ты уже ведаешь: существует умная энергия, способная лишать Бессмертных Бессмертия.

И теперь ты еще изведал: некая Гула спокойно может проглотить кусок Онтологического Эфира убога вместе с ногой этого убога. Гула, чья черная аура не содержит ни намека на Бессмертие; Гула, которая является носителем умной энергии; и ни ты, ни Джетуш, ни Фа так и не поняли, как умная энергия обретает носителя, хотя Варрунидей рассказал об умной энергии все, что знал.

Вокруг Подземелье. А еще вокруг Аномалия, уже убивавшая Старших убогов. Иными словами: пробивавшая их Онтологический Эфир и обращавшая бессмертные тела в прах.

Меон и умная энергия. Великая Жертва направлена на Аномалию. Подобное — подобным? Кто-то возжелал проникнуть внутрь Меона и для этого не пожалел сил, убивая и лишая Бессмертия убогов, заклинанием титанов надеясь пробить защиту неподвластного Разрушителям явления. Надеясь — или зная, что пробьет? Кто-то, кому подвластна умная энергия, но не подвластен Меон.

Нет, тебе не раскрыть эту загадку. Ты уловил контур, форму, но к содержанию не подобраться. Понятно лишь одно: что-то таит в себе Меон, что-то такое, что превосходит способность убивать Бессмертных, способность управлять умной энергией. Кому-то необходимо это что-то, кому-то не хватает власти над умной энергией. Над чем же жаждет властвовать этот неизвестный кто-то?

И как ученик Джетуша смог сделать то, ради чего лишали Бессмертия и убивали Бессмертных и смертных? Что за фрактальный клинок создан им? Клинок, превзошедший умную энергию…

Мир сошел с ума, если в руках девчонки Деструктор Бессмертия, а мальчишка размахивает ужасающе могучей Силой.

Мир сошел с ума — а тебе почему-то хочется смеяться.

Супербий поморщился, когда Глюкцифен заорал, бросил недовольный взгляд на Гулу и сжался в алую точку, забрав с собой алую пирамиду. К хозяину возвращается. К хозяину, одарившему убийцу Джетуша чарами Бессмертных без лишения Онтоса, создавшему Инфекцию и носителей умной энергии. Хозяину, который должен узнать, что в Великой Жертве больше нет необходимости.

В тебе и в Фа — больше нет необходимости. А к ученику Джетуша у рыжего Луксурия остались кой-какие счеты…

Ты улыбаешься. Кажется, ты все-таки сможешь расплатиться с Джетушем.

Глюкцифен замолчал. Неужели фиолетововолосая откусила убогу башку? И то хорошо, не будет воплей… Нет, ты видишь: убог исчез полностью. Наверное, применил свою Функцию Искажения и убрался подальше. Ну и правильно. Если не защищает Онтос, то помощи от Глюкцифена, как от козла молока. Сын царя, которому все поддавались в драках, неожиданно получивший сдачи. Все, на что он способен, это только разреветься — вот что такое Бессмертный, которому не воспользоваться преимуществами Онтологического Эфира.

— Куда?! — закричала Гула. Рыжий недовольно скривился. — Луксурий, куда делся козлик?! Он вкусный! Он мне понравился! Хочу еще козлика!

— Те двое тоже вкусные, — бросил рыжий, направляясь к расколотому Меону. — Особенно эльф. Ты же раньше не пробовала эльфов, Гула?

— Не пробовала!

— У тебя потрясающая возможность исправить свое упущение. — Рыжий торопился. Кой-какие счеты — такие счеты, которые не терпят отлагательств!

Гула уставилась на тебя. Из уголков рта фиолетововолосой стекала слюна. Зрачки в глазах завертелись, она наклонилась, открывая рот.

Ты стиснул крепче рукояти мечей и шагнул навстречу.

Как же удивился рыжий, когда воющая Гула пролетела рядом с ним, грохнулась и покатилась по серому ничто. Как резво развернулся, как уставился на тебя, недоумевая, отчего ты еще жив. Магические цвета его одежды ярко вспыхнули и тут же стали блеклыми. Бледный октарин, тусклый эннеарин, мутный декарин.

— Больно, Луксурий! Больно! Можно я съем сначала ее?! Она плохая! И невкусная! Но я съем ее!

Фа шла следом за тобой, грозная и прекрасная. Сила окутывала ее, Сила огненной шалью пылала на плечах, гранитными чешуйками покрывала плечи, водяным поясом обвивала талию, струйками ветра окутывала ноги. На пальцах правой руки кристаллы, самая упорядоченная структура во всей Большой Вселенной. По пальцам левой хаотически скакали то возникающие, то исчезающие черные огоньки. И у Фа не одна, а две тени: темная-претемная и светлая-пресветлая. А в глазах, словно в подражание Гуле, тоже три зрачка Октариновый, эннеариновый и декариновый. Не блеклые, а яркие, сияющие так, что Фа невозможно смотреть в глаза.

— Рыжим займусь я, — сказал ты.

— Не против, — ответила Фа.

— Ты помнишь, что говорил Джетуш?

— Да.

— Тогда постарайся не вмешиваться.

— Я помнить Знание и Уяснение, что ты добыть. Я не мешать. Только…

— Что?

— Только ты не сметь проиграть. Иначе я вмешаться.

— Если я проиграю, тебе лучше бежать отсюда как можно дальше.

— Ты так и не понять, да? Я нет убегать. Ни-ког-да. Особо вот тут.

— Особенно… — вздохнув, поправил ты. И, не теряя времени, метнулся к рыжему.

Скрестить мечи, чтобы получилась Х-образная фигура, на бегу прошептать Слово, тайное Слово из арсенала Ордена, создать мыслеформу, не менее тайную, чем Слово; скорее даже более тайную, ведь Слово могут услышать, а разум ведьмаков надежно защищен от вторжения чужого сознания…

Луксурий, потянувшийся пустотой к магии Фа, остановившей и отбросившей Гулу, отреагировал довольно быстро. Знак Аррд только разгорался, белая цепь только охватывала твое запястье, а рыжий уже отшатнулся от фиолетововолосой и протянул дрожащие нити пустоты к Знаку.

Ты сдержал ухмылку.

Краснокожий Тагборский Цербер, истошно ревя во все три глотки, сформировался справа от Луксурия. Багровая слюна капала из перекошенных пастей, обе челюсти, внешняя и внутренняя, без остановки щелкали, глаза пылали, и не иносказательно: в шести глазницах вместо глаз дрожало голубое пламя. В серость под мощными лапами вонзились когти, напоминающие ятаганы орков Восточных степей: кривые, темные, жаждущие погружения в живую плоть. Левая голова, крупнее средней и правой, прекратила демонстрировать клыки и вывалила язык, длинный, липкий, с присосками, от которых поднимался едва видимый зеленоватый дымок.

Ты чуть шевельнул цепью, тянувшейся от руки к шее Цербера, и нечисть, повинуясь приказу, набросилась на Луксурия. Одного укуса смертному обычно хватало, чтобы душа отправилась в посмертие, предоставив трехглавому псу тело в качестве недельного запаса еды.

Рыжий попятился, скрестил руки. Ты хорошо разглядел, как начала меняться пустота, которая заменяла Луксурию ауру. Вот еще своеобразный вакуум, дрожащее ничто — а вот в ничто возникает нечто, и хотя пустота остается пустотой, это уже другая пустота.

Навстречу Тагборскому Церберу прыгнул Тагборский Цербер, полностью идентичный первому, кроме разве что цепи, которая тянулась от шеи не к твоей руке, а к ладони Луксурия. Нечистые псы схлестнулись, покатились по серому ничто Меона, полосуя друг друга когтями-ятаганами.

Русионская Эхидна с грацией хищника, знающего о своей непобедимости, молниеносно ударила хвостом в спину рыжего. Ты не стал терять времени и, пока Цербер мчался к врагу, набросал новый Знак, Знак Ардд, выпуская Эхидну из Нечистого Бестиария. Но и рыжий поспел за тобой: змеиный хвост переплелся с таким же хвостом, мелкие коготки оставили на чешуйчатой груди выросшей позади Луксурия Эхидны лишь незначительные царапины. Ты знал: эти коготки способны без особого труда разодрать на мелкие части бурых медведей, хозяев русионских лесов.

Ядовитое дыхание твоего Укемского Катоблепоса нейтрализовалось взглядом Укемского Катоблепоса Луксурия. Шард-А-Аротские Кокатриксы подохли, едва поглядев друг на друга. Быстроногие Мэдцоратские Левкокроты умчались в сторону стены Меона, соревнуясь в стремительных прыжках. Потом ты прибегнул к сложному приему с Махапопским Моноцером, выпустив коня с ногами слона над рыжим. Дополнительное заклинание скрывало звук от падения. Огромная туша легко раздавила бы Луксурия, но рыжий словно имел глаза на макушке: метнулся в сторону, а призванный им Моноцер насадил твоего на рог — «рог в четыре локтя длиною и такой остроты, что любой предмет и существо играючи пронзить способен», как гласит классический ведьмачий компендиум. Но и твой Monocerus не остался в долгу, точным ударом ноги раздробив череп вражьей нечисти.

Чем дальше от нечистого мага происходит материализация нечисти, тем больше Силы уходит на ее формирование и направление. Ведьмаки, сумевшие пройти Посвящение и получившие Бестиарий, долго изучают повадки нечисти, чьи эфирные образчики помещены в особым способом созданное субпространство в ауре. Непосредственный опыт имеет первостепенное значение в управлении нечистью. А уж если лично прикончил монстра, то изливающиеся посмертные эманации взаимодействуют с наложенными на Бестиарий заклятиями и усиливают контакт между аурой нечистолога и эфирным образчиком. Зная об этом, ты странствовал по всему Равалону, выполняя труднейшие задания Ордена и собирая посмертные эманации самых опасных чудовищ. Гигантские рогатые муравьи из Укеми могли обглодать твои кости после того, как ты пропустил атаку спрятавшегося в кронах Jaculus’a и, раненый, в одиночку пересекал Глоадскую пустыню, пытаясь добраться до Талинапула прежде, чем снадобья прекратят сдерживать яд якула. А в Светлых княжествах, охотясь за трехголовым драконом, ты попал в ловушку волколаков, решивших принести «иноземного воина» в жертву Черноубогу и спустивших на него Осину-с-Руками, Болотные Ноги и Глаза-из-Бучила. Да что там! Ты мог погибнуть много раз, но желание стать лучшим из лучших позволило выжить и собрать столько специфических эфирных образчиков, что даже архонты Ордена дублировали некоторые для своих Бестиариев.

Луксурий отбежал от сцепившихся монстров и зло посмотрел на тебя. Между Гулой, пытавшейся откусить от Фа кусок, и рыжим теперь бесилась нечисть. Пройти сквозь брызжущую кислоту, ядовитую слизь, импульсы окаменения, стремительные выпады и тому подобное было не просто. А для того, чтобы скопировать чужую магию, Луксурию требовалось коснуться своей аурой, точнее, своим отсутствием ауры колдовского поля, вырабатываемого чарами. Такие выводы предоставили заклинания Познания и Понимания, снятые тобой во время схватки рыжего и пятнистой с Райхгером и путавшимися под ногами учениками Джетуша. Красота Хаоса должна была уничтожить любого не защищенного психомагией элхида, и уничтожила бы рыжего, не успей тот Ухватить направленные к Магистрам чары псионической Зашиты и скопировать. Пятнистая защитилась иначе, точнее, согласно Познанию и Пониманию, она вообще не защищалась, а ослабляла Красоту Хаоса, уменьшала воздействие психокинетического разрушения реальности вокруг себя до минимума, и в итоге для нее чары Райхгера представляли собой не удар секирой в незащищенный живот, а похлопывание ладошкой младенца по доспеху.

Умная энергия оделила своих носителей возможностью искажать магию, нарушать ее законы, избегать последствий. Но ничего. Ведь маги тоже умеют обманывать других магов.

Главное — убить носителя. Чего бы это ни стоило.

Не сдерживаясь, ты выпустил четырех тщательно скрываемых даже от Ордена тварей, добытых в сложнейшем задании на Архипелаге, где тебе противостояла группа Черных ведьмаков. Разумная нечисть самая опасная, против нее посылают нескольких братьев Ордена или передают договор Конклаву, который отправляет боевых магов на уничтожение обладающих умом чудищ. Ты же на Архипелаге справился сам.

Железный Лев, Клархадская Сова, Костяной Заяц и Неправильный Доппельгангер возникли вокруг Луксурия так, чтобы окружить и не дать сбежать. Рыжий изумленно уставился на чудовищ, явно не ожидая, что их будет больше одного. С его руки разматывалась лишь одна новая цепь, рядом со Львом появлялся второй Железный Лев, но трое оставшихся без двойников монстров уже спешили попробовать на вкус кровь рыжего. Клархадская Сова взмахнула крыльями, порождая поток ветра, содержащий в себе десятки тончайших перышек, способных разрезать даже камень. Костяной Заяц распахнул грудную клетку, и вывалившиеся из нечисти кости острыми концами полетели в Луксурия. От Неправильного Доппельгангера пополз розоватый туман, способный при прикосновении заставить инфицированного чарами представлять, что на самом деле это он Доппельгангер, и пытаться убить себя самого.

Ты еще успел понадеяться, что не придется использовать крайнее средство. Что, может, хватит и разумной нечисти, и ты зря…

Клархадская Сова мелко нарезанной рухнула на серое ничто, попав в вихрь, где кружились не десятки, а тысячи тончайших перышек. Костяного Зайца разорвало изнутри его собственными костями. Неправильный Доппельгангер душил самого себя, вдохнув наплывший розоватый туман.

А тебе в это время пришлось быстро крутануться, рубануть мечом из лунного серебра Костяного Зайца, разрезав ему выпученный глаз, но добить сразу не получилось, потому что пришлось продолжать вертеться волчком, подныривать под Клархадскую Сову, опасно распахнувшую позади тебя крылья, и железным мечом пронзить едва заметное алое пятнышко на груди, после чего, задержав дыхание, Знаком Латтрис обездвижить Неправильного Доппельгангера. Верещавший от боли Заяц уже засыпал костями все вокруг себя, когда ты, расчертив мечами в воздухе контуры Знака Бррук, завершил ритуальное плетение прямыми ударами в живот и грудь Доппельгангера. Раны вспыхнули; пламени хватило нескольких секунд, чтобы сжечь нечисть. Лунное серебро, железо и толика огненной магии — только так можно убить Неправильного. К счастью, чтобы прикончить Костяного Зайца, не нужно было вертеться в пируэтах и чертить обеими мечами Фигуры. Рассеченный глаз лопнул, плоть вокруг глазницы медленно разлагалась, отвлекая Зайца болью от немедленной мести обидчику. Он тер морду лапами, пытаясь предотвратить распространение опасных для него чар, и не следил за происходящим рядом. Тебе осталось лишь быстро, избегая разбросанных костей, приблизиться к нечисти и вонзить меч из лунного серебра в загривок. А затем незамедлительно развернуться, выглядывая Луксурия.

Рыжий стоял посреди останков нечисти и смотрел на тебя. Все так же зло. Но каков оказался, гад! Сумел скопировать и чары самой нечисти, и твои заклятия и не побоялся, что не успеет. С лихвой отплатил твоей же монетой. Ублюдок. Тебе для эфирного совмещения образчиков целыми днями приходилось тренироваться, по семь потов сходило за каждое упражнение, прежде чем научился материализовывать и удерживать больше чем одного монстра. А ублюдок просто скопировал твою магию.

Пусть. Ты и не думал, что будет легко. Главное, чтобы он не скопировал еще и магию Фа. Иначе…

Иначе ты не сможешь поквитаться с Джетушем.

Лаа тие шири нэ
Като иле сурьоле
Вала хо талариэ
Уло ула ульра ле.
В Обители Света все знают, что Сияние воцарится в мирах Мультиверсума. Рано или поздно в каждую реальность войдет Свет, изгоняя Искажение, привнесенное Тьмой.

Маги учат, что в начале, до возникновения Мультиверсума, три Основы Эфира служили магической основой для создания миров: Изначальные — Хаос и Порядок, Начала — Свет, Тьма, Сумерки и Тень, Стихии — Огонь, Ветер, Вода и Земля. Мудрые Заморских Островов знают, что маги ошибаются. Тварный магический Свет и свет светил лишь отражения исконного Абсолютного Сияния, из которого возникло все.

И Мудрые учат: Истый Свет защитит Детей Своих, исправит Искаженных и восстановит естественный строй Мультиверсума. Рано или поздно.

Посетив Заморские Острова, куда тебя благосклонно впустили и как представителя Ордена, и как заблудшего Сына Света, ты спросил Мудрых: «А что потом?»

Что потом, когда Искажение будет исправлено и Свет воцарится во всех мирах?

«То не понять нашему разуму», — ответили Мудрые.

«Но если не понять, зачем оно нам нужно?» — полюбопытствовал ты.

Ответ был долог, витиеват и скучен. В Ордене все объясняли просто, на пальцах. Излишние сложности не нужны там, где между жизнью и смертью только быстрота реакции и точное знание, куда бить. Ты покинул Обитель Света без всякого сожаления. В душе, которая должна полниться Сиянием, ничего не откликнулось на слова Мудрых Заморских Островов.

А в Ордене ждало очередное задание.


Полыхание октарина в месте схватки Фа и Гулы на миг отвлекло тебя.

Истребительница Драконов была великолепна. Фиолетововолосая истошно орала, без остановки раскрывала рот, пытаясь укусить Фа, но то, чем Гула пожирала реальность и смогла даже откусить кусок Онтологического Эфира Глюкцифена, никак не могло коснуться восточной магички. Подрагивало серое ничто, когда в него в очередной раз вместо Фа врезалась пожирающая все на своем пути энергия, неуловимая для магического чувствования. Истошно подвывала Гула, когда в очередной раз в нее попадали огненный шар или ледяная стрела; не особо сильные заклятия, но Фа, сосредоточившая всю свою сырую магию на защите, не могла потратиться на более разрушительные заклинания. Гула, не успевавшая сожрать все направленные в нее сгустки Сил, получала ранение за ранением. Сначала ожоги и синяки, затем царапины и порезы. Плоть Гулы поддавалась заклятиям постепенно, словно сплав антимагия и мифрила боевым заклинаниям. Джетуш не сражался с фиолетововолосой, и маги знали лишь о ее пожирающей способности. Однако ты подозревал, что недолго оставалось ждать кровоточащей раны. Еще несколько огнешаров, пульсаров или водяных плетей — и Гула закричит истошней.

Сойдись с фиолетововолосой ты, никакой Бестиарий и тайные Знаки не помогли бы. Ты не сомневался, что уже переваривался бы в желудке Гулы — или куда еще могут отправляться пожираемые ею объекты?

Именно Фа идеальный противник для фиолетововолосой. Гула пожирает все? Поглощает не только материю, но и Эфир? Тогда подавись тем единством эфира и материи, той первичной сущностью магической субстанции, сырой волшбой, неоформленной сквозь Изначальные, Начала и Стихии, которую познала и подчинила Фа!

Мало кто знает, что на Дальнем Востоке, в Преднебесной империи и окружающих ее странах многие дикие племена поклоняются местным драконам, верой своею оделяя их Силой, сравнимой с Силой Старших богов, спустившихся в мир смертных. И что издревле в Преднебесной существует Канцелярия Исправления, где служат чародеи, познающие сырую магию. Канцелярия исправляет положение дел, лишая божественного статуса вообразивших о себе невесть что Драконов. Сырая магия позволяет избранным Преднебесным магам на равных сражаться с Яшмовыми Господами — так именуют себя восточные драконы. Это не значит, что овладевший сырой магией может на равных спорить в Силе со Старшим богом. Яшмовые Господа в отличие от Бессмертных Небесного Града в мире смертных не защищены Онтическим Эфиром. Да, убить дракона, но лишь оглушить Старшего Бессмертного.

«Все во всем», — сказал однажды философ из Древнего Морского Союза, не зная, что почти в то же самое время маг-алхимик из Преднебесной после удачного эксперимента сказал: «Все превращается во все». Тогдашний Божественный Император заинтересовался открытием мага-алхимика, и вскоре при его активном содействии были проведены первые эксперименты с волшебниками, изъявившими желание (как бесхитростно замечали хроники, «по прямому приказу Владыки и Повелителя») подчинить новую область магии. Восточные убоги, более хитрые, чем их прямолинейные западные собратья, беспрерывно вмешивались в повседневную жизнь Преднебесной империи, а восточные боги не особо жаловали владения потомка титана Неба, поэтому не всегда реагировали на нарушение Договора между Небесным Градом и Нижними Реальностями. Обзавестись могучими чародеями, способными разобраться если не с самими Старшими убогами, то хотя бы с последствиями их деятельности, было жизненно важно для Преднебесной. Так и появились волшебники, овладевшие сырой магией или, как ее назвали в Западном Равалоне, магией гомеомерий.

После я-маджирских событий ты покопался в орденской библиотеке и узнал многое о психомагии элхидов, но немного о сырой магии Преднебесной. Пассаж из труда Магистра с факультета теоретической магии: «Гомеомерия есть сложный, но минимальный элемент того или иного эфирного качества. Он содержит в себе все вообще существующие элементы Изначальных, Начал и Стихий. С другой стороны, каждый из входящих в него элементов тоже делим до бесконечности. Следовательно, взявши, например, теплоту огнешара или сотрясение Сдвиг-Земли, непроницаемость Темного Покрывала или упорядоченность Кристаллов Тхалла и т. д., мы получаем бесконечность качеств эфирных элементов, повторенную еще бесконечное число раз».

Иными словами, в любом чаре сырой магии содержится вся пропасть волшебства Изначальных, Начал и Стихий, все возможные комбинации Эфира, и при этом не потенциально, а актуально. И если враг атаковал Огнем, то гомеомерия формировалась в контрзаклинание Воды и атаковала Землей.

Магию Света встречала Тьма и отвечала Сумраком. Если обрушивался Хаос, то создавалась необходимая Защита из Порядка, а в ответ били Начала и Стихии. Сила, всегда противоположная атакующей Силе и всегда превосходящая ее наличием дополнительных Сил.

Конечно, одного этого недостаточно было, чтобы противостоять пожирающей способности Гулы. Онтологический Эфир Глюкцифена прямое тому подтверждение. Хаос и Порядок, Тьма и Свет, Сумерки и Тень, Огонь и Вода, Земля и Ветер — все это эфирное разнообразие фиолетововолосая проглотила бы и не поморщилась, раз уж Абсолютная Защита богов и убогов для нее оказалась легкой закуской.

Но Гула совершила ошибку, на глазах у Фа сожрав ногу Глюкцифена. Ты всегда знал: веселая и любящая чувственные наслаждения восточная магичка умнее тебя, Джетуша и Райхгера, вместе взятых. На Инаяме она привела вас к победе, легко уловив контур Воплощения убога по одному лишь расположению Гинекеев. Если в долине Соратников Джетуш не смог разобраться в принципах действия умной энергии Гулы, то, ты не сомневался, Фа уже смогла понять. То, что она еще была жива, а фиолетововолосая получала заклятие за заклятием, уже не только вопя, но и заливаясь слезами, указывало, что ты прав.

Ладно. У Фа пока все хорошо. А вот у тебя…

Застыли друг напротив друга Когесские Гиены; сокрытые в глазах камни lapidus hyenia позволяли им предвидеть собственные атаки и последующие уклонения с контрударом, и Гиены, шипя от ярости, все ждали момент для удачного нападения.

Виренские Лламигин-И-Доры злобно квакали; вне воды, привычной среды обитания, они оказались не так молниеносны и резвы, как обычно, поэтому не смогли увернуться от обоюдного выпада и теперь душили друг друга хвостами, крепкими, как сталь.

Завидийские Татцельвурмы, кошачьеголовые змеи, мотались по кругу, пытаясь ухватить за хвост двойника и впрыснуть яд; быстрые и резвые, они могли продолжать кружить так довольно долго.

Скалились Махапопские Брангедоки. Тоненько пищали Даларийские Мышьяры. Жутко воняли Роланские Невидимки.

Хлопали крыльями, разбрасывая споры, Элорийские Пампстифуты. Ярко блестели, переливались тысячью расцветок Сабиирские Сциталусы. Рычали инфертоты и дефенсоги, плевались ядом тектофобы и гендерлоги, извивались многоаги и уфеммки, бесились устикаты и цухмаши, грызлись кандидалы и бгосги, щелкали клешнями крабопауки и крабокоты, извергали пламя амфиптерии и апопы; десятки иных монстров материализовались на сером плато ничто и тут же спешили лишить жизни своего двойника. Ты и Луксурий забрасывали друг друга нечистью на одинаковой скорости, и хотя ты вызывал из Бестиария иной раз по десять чудищ, рыжий с ходу копировал столько же.

Ты не позволял себе расслабляться. Твоей задачей было не только отрезать врага от сырой магии Фа, но и не дать ему начать ответную атаку. Ведь не только простым копированием действий противника одарила носителя умная энергия. В долине Соратников рыжий скопировал и магию ученицы Джетуша, применив ее без всякой активности со стороны девушки. Только твоя скорость обращения к Бестиарию не давала Луксурию контратаковать нечистой магией. А ты и не собирался предоставить ему такую возможность. Все и так шло по твоему плану.

Ты снова прибегнул к трюку, который не получился с Махапопским Моноцером. Цепь потянулась к пространству над Луксурием. Движению новой цепи не помешали около сотни подобных, дрожащей сетью протянувшихся к дерущейся и издыхающей нечисти. Созданные из магии, они не обладали материальной массой и плотностью, потому не могли столкнуться или переплестись.

Луксурий машинально попятился, повторил руками твою Фигуру. Сейчас еще две нечисти сцепятся в воздухе и упадут рядом с ним, а он…

Ты победно улыбнулся.

Да, Лангарэевские Гаргульцы сцепились еще в воздухе, поливая пупыристые тела друг друга разъедающей все водой, но рядом с рыжим они не упали. Размерами Гаргульцы походили на взрослого левиафана, и когда огромные водные змеи грохнулись на серое ничто, то вместе с рыжим накрыли половину сражавшейся нечисти.

А ты уже спешил, уже бежал, клинками чертя ритуальные последовательности, раскаляя лунное серебро и оживляя таившиеся в железном мече проклятия. Сгинуть под Гаргульцами — нет, такого подарка рыжий тебе не предоставит. В долине Соратников Луксурий не только скопировал Силу Райхгера и Магистра, но и вдобавок продемонстрировал физическую мощь, расправившись с ученицей Джетуша без всякой магии. Да еще сражаются твои и его монстры, а ведь со смертью нечистого мага должна исчезать и вся вызванная им из Бестиария нечисть.

Теперь важна скорость. Очень важна. От нее зависит все.

Тело одного из Гаргульцев, уже дохлых, шевельнулось.

Завершить железным мечом полукруг, мечом из лунного серебра прочертить идеальную прямую перед собой, оставив в воздухе дрожащую полосу алого огня, поспешно втянувшуюся в меч.

Отбросив в сторону мертвого кандидала, Луксурий поднялся, но остановился, смотря на ногу, попавшую в сжавшуюся клешню крабопаука. Рыжий слегка покачивался, его костюм оказался помят, октариновая, эннеариновая и декариновая расцветка исчезли. Пустота подрагивала, неуверенно щупая пространство вокруг, пытаясь уловить твою новую магическую атаку.

Но ты уже не использовал нечистую магию.

Три шага до рыжего. Он наконец заметил тебя и привычно бросил навстречу пустоту.

Два шага до рыжего. Не чувствуя никаких чар, пустота отступила, окутала Луксурия, а он недоуменно уставился на тебя.

Один шаг до рыжего. Завершая ритуальное плетение, ты с размаху обрушил на Луксурия шквал секущих ударов. Сейчас главное не магия, а твои навыки, твое владение традиционными клинками Ордена. Магия лишь завершит начатое. Магия лишь добьет того, кто только что получил с десяток ран, в расположении которых внимательныйглаз заметил бы один из Знаков Ордена…

Проклятье! Недооценил ублюдка. Сделав вид, что растерялся, рыжий вызвал на себя град ударов без каких либо сюрпризов. А ты не думал, что понадобятся скрытые выпады — добивают без всяких сюрпризов. А ты был уверен, что добиваешь.

Звон клинков — а не чавканье разрезанной плоти!

Руки Луксурия метнулись навстречу мечам. Темно сверкнула металлом левая, светлые блики пробежали по правой. Твою серию встретила отличная защитная серия, а в конце рыжий, отставив ногу, сделал глубокий выпад левой рукой, защищая голову правой. Ты едва успел блокировать удар, и пришлось даже отступить назад. Ублюдок скопировал свойства твоих мечей и превратил конечности в лезвия!

Ловкости и силы рыжему было не занимать. Однажды тебе довелось сойтись с Меченым в дуэли, и лишь магия помогла одолеть его, не ожидавшего, что на спину свалится мантикора. По технике Меченосец превосходил тебя на голову, а то и на две. Четыре месяца проведя в лазарете Ордена, ты дал себе зарок не связываться с выпускниками Школы Меча.

Но сейчас стремительные атаки Луксурия напомнили тебе тот бой. Ты ушел в оборону, удары Луксурия, взвинчивающего темп, вязли в мгновенных ответах. Ты вдруг понял, что с содроганием ожидаешь, когда рыжий применит Шаг Ветра или, что хуже, Бег Ветра — именно этим приемом Меченый искромсал тебя.

Но Луксурий — не Меченый!

Ты взорвался безумной атакой, отбросив всякую защиту. Рыжий упал на колено, левая рука локтем коснулась серой поверхности, Луксурий изогнулся, пропуская ярость твоих мечей над собой, но ты, рвя жилы и связки, неимоверно изогнул кисть, дернув плечом на максимуме. И меч из лунного серебра вошел в живот врага.

Тебя передернуло, дрожь завладела телом. Зимний, вымораживающий холод коснулся губ, пощекотал зубы. Чуткой любовницей приникла к телу боль.

Нога Луксурия ударила тебя в грудь — и вышла из спины вместе с пронзенным сердцем. Ублюдок превратил в мечи не только руки…

Но ты еще жил. Для нечистого мага лишить сердца не значит мгновенно умереть. По Локусам Души еще текли чары, которые удерживали нечисть между живым и не-живым, еще спешили по жилам измененные жизненные духи, модифицированное тело еще могло двигаться. Даже смертельно раненный, ведьмак должен одолеть нечисть. Дотянуться до расслабившейся твари и прикончить. А некоторые архонты Ордена, словно носферату Лангарэя, еще и выживали, лишившись сердца.

Вот только ты не архонт.

Пронзенный насквозь лунным серебром рыжий ублюдок шевельнулся, вцепился в твою руку, потянул, вытаскивая меч из живота. Его лечила магия, та же самая магия, что еще поддерживала в тебе жизнь против твоей воли — ведь так она предоставляла необходимые для восстановления чары Луксурию, без труда копирующему поддерживающую тебя волшбу.

Ты стиснул зубы. Ничего не остается. Фа не справится с Гулой и Луксурием.

Значит, копируешь, ублюдок? Ну копируй на здоровье!

Запершило в горле. Из глаз потекли слезы. Кислый запах, едкий, словно испарения Рогатых Бабочек из первого Круга Нижних Реальностей, наполнил воздух. Рыжий привычно коснулся пустотой плетения, исходящего от тебя. Кислый запах усилился вдвойне. Ты знал, что потом запах станет совсем невыносимым и сможет свалить с ног любого.

Твоя рука, державшая меч из лунного серебра, вспучилась, превращаясь в надувающийся пузырь. Близость металла, враждебного нечистой Силе, ускорила процесс для правой половины тела, и пузырь тут же лопнул, обдав Луксурия желтоватым потоком гноя, в котором копошились жучки. Десять шипастых лапок, три кривых рога по бокам башки и посредине, изогнутые жвала. Луксурий гадливо дернулся, сбрасывая жучков, и в этот миг начали раздуваться и покрываться нарывами его ноги. Ты успел улыбнуться, прежде чем на лице выскочили волдыри с бултыхающимися внутри жучками.

Гниение. Последний довод ведьмаков — так называли это заклинание в Конклаве. Магия, превращающая охотника за нечистью в Исток Нечистоты. Совершенно неподвластная младшим братьям Ордена и доступная лишь немногим Посвященным. Тело ведьмаков набухало нарывами, словно болото пузырями, плоть и кости перерабатывались в тигле алхимических и магических видоизменений; созданная Нечистота выходила наружу волдырями и лопалась. Из желтоватого гноя, порожденного Гниением, появлялись жучки — десятки, сотни, тысячи. Жучки уничтожали все на своем пути, им не были страшны ни яды, ни кислота, ни огонь, ни замораживающее дыхание, ни окаменяющий взгляд. В Рохайском конфликте, где братья Ордена сошлись в схватке с бойцами Конклава, даже боевые заклинания не спасли большую часть магов от ужасной орды. Нечисть же, попавшая под удар Гниения, истреблялась полностью, жучки не успокаивались, пока не добирались до последнего монстра, повинуясь предсмертной воле.

И обратить Гниение невозможно.

Луксурий бешено дергался. Кричать рыжий не мог, лопнувшие губы, из которых выползали жучки, спешившие схватиться с твоими порождениями Гниения, изорванной бахромой обрамляли рот, откуда выливался гной и спешил выбраться жук размером с полруки. Живой покров, накрывший тебя и рыжего, то взвихрялся там, где сталкивались дети Нечистоты, то растекался, когда лопался очередной пузырь, и желтоватый гной стекал на серое ничто Меона.

Гниение пожирало самое себя; и в нем гибли вы оба — ты и Луксурий. Вслед за вами подыхала вся призванная нечисть, которая, даже умирая, пыталась дотянуться до вражеской глотки. Очень похоже на кое-кого, не правда ли?

Ты убил ублюдка. Но и здесь снова оказался вторым. Такого же ублюдка Джетуш убил до тебя. Однако ты больше ничего ему не должен. Слышишь, Джетуш? — я защитил твоего ученика! А впрочем, скоро свидимся, тогда и расскажу.

Ох… как это отвратительно… умирать…

Но ничего. Все равно. Тебе уже все равно.

В Сияние уходит истинная душа, а в Белую Пустыню душа равалонская.

Какая же глупость….

Койле паре соро фа
Теро эгир люнэ э
Офисале като ха
Самну…
рэрис…
таолэ…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Шипящая жижа. Все, что осталось от Лизара и его противника. Все, что осталось от одного из лучших нечистых магов в Равалоне и носителя умной энергии, о которых Фа услышала в первый раз, очутившись в Подземелье.

Черные высохшие деревья с железными листьями. Синий гравий под ногами. Кромлехи, небольшие: составляющие их камни едва достигали колен. Неподалеку булькает расплавленным свинцом озеро. Место, где пришлось сражаться с носителями умной энергии, походило на адское посмертие — если бы не титаническая зеркальная сфера, в которую, пробив дыру, вошел Магистр Ракура, а следом за ним Магистр ар-Тагифаль.

С тех пор как они оказались в Аномалии, сфера отражала весь инфернальный пейзаж вокруг, за исключением смертных и убога. Не отображала сфера и носителей умной энергии. Лишь используемая магия воспроизвелась на зеркальной поверхности. А теперь в ней еще отражалась и шипящая жижа, где копошились издыхающие десятиногие жучки. Все, что осталось от Лизара и его противника.

Да будь проклято это Подземелье и все эти убоги, втянувшие ее, Джетуша, Лизара и Райхгера в свои игры за власть!

Смерть товарища разозлила Фа. Злость неожиданно придала сил, тех сил, которых не хватало для решительной атаки.

Безгранична мощь умной энергии, но ограничены ее носители. Носителя можно уничтожить, обойдя его способности. Райхгер просто-напросто овладел сознанием врага, поглотившего его тело. Джетуш и его ученик убили носителей, обрушив на них ураганы невероятной Силы. И Лизар — он уничтожил врага, обманом заставив прибегнуть к самоубийственному заклинанию.

Если бы не Инфекция, отбирающая у Бессмертных их Силу, убоги легко справились бы с врагами. Даже Глюкцифен, не испугайся он за свою бессмертную жизнь, мог попытаться проявленной аурой задавить Гулу. Скорее всего фиолетововолосую давление декарина Глюкцифена не удержало бы надолго, но зато Фа смогла бы ударить всей своей Силой.

Умная энергия превосходит свое выражение, привычную смертным магию, что означает, что она может отменять законы волшебства. Например, делать Онтологический Эфир уязвимым, или, по-другому, отменять свойства Онтоса, делающие его Онтосом. Отменять свойства, делающие магию магией. В бою Джетуша с носителем свойства отменялись в пределах поставленного Ацедием куба. В битве с Ирой та искажала магию прикосновением окутывающего руки поля, воплощающего принципы умной энергии. Похожее поле было и у противника Лизара, с точностью до мельчайшего чара позволявшего продублировать магию оппонента, что в принципе невозможно даже для Архимагов, потому что создание заклинания всегда зависит от личности создающего, от его жизненного опыта и стиля формулировки.

Фа уже знала, как действует умная энергия в носителе, именуемом Гулой. В ее случае умная энергия сосредоточилась не во всем теле, а лишь на отдельном участке, однако концентрация позволяла воздействовать даже на Онтологический Эфир, чего остальные скорее всего не могли. Будь это им под силу, никакой бы Инфекции не понадобилось. Носители устроили бы такую гекатомбу среди Разрушителей, что уже не одна, а десяток Великих Жертв созревали бы в Подземелье.

«Умный язык» (так Фа решила называть способность Гулы) искажал и отменял эфирные закономерности лишь там, где касался их. Коснулся Онтологического Эфира убога и исказил его. Да и то не весь, иначе Глюкцифен потерял бы Функцию и не смог сбежать. Лишь часть. Значит, она не должна позволить «умному языку» прикоснуться к ней. А для этого нужно сделать нечто подобное тому, что творит умная энергия.

Исказить магию. Извратить магическое пространство на пути «умного языка» так, чтобы он не попал в цель. Пусть отменяет эфирные закономерности, но не те, что нужно.

Фа просто-напросто начала выплескивать Силу из гомеомерий в пространство между собой и Гулой. Хаос и Порядок располагались в изгибах магического континуума, Тьма и Свет спорили, кому достанутся лучшие места, пока Тень и Сумрак устраивались в складках, Стихии закручивали зигзаги, не в силах стоять на одном месте. Гомеомерии выплескивали Силу и складывались в заклинания: бытовые и праздничные, военные и боевые, лечебные и строительные, общестихийные и специфически-изначальные, и многие другие магоформы, сыплющиеся на «умный язык» Гулы и сбивающие его с пути.

Сырая магия многое позволяет, но и многое требует взамен. Например, возможность иметь детей, как в случае Фа. Или память, как в случае ее наставницы Ли. Или тело, как в случае ее коллеги Ци. Или душу, но не как убоги, а поглощая энергему за энергемой, ничего не оставляя на перерождение…

Фа направилась к Гуле. Пульсар только что оторвал фиолетововолосой мизинец на левой руке, а это значило, что пора бить в полную Силу. Вложить всю мощь гомеомерий в один удар и прикончить врага. Вложить всю Силу, — тем самым открывшись для ответного удара, но рисковать придется, «умный язык» бьет все ближе и ближе. Фа предвидела, что умная энергия подстроится под сырую магию, и гомеомериям в один не особо счастливый для нее момент не удастся изменить структуру магического пространства настолько, чтобы Гула промахнулась.

А теперь еще и на помощь Лизара нельзя рассчитывать…

От злости Фа снова перекосило, и она чуть не потеряла контроль над связкой гомеомерий, через которые лилась Сила Изначальных.

«Умный язык» слизнул гравий в метрах пяти от Истребительницы Драконов. В ответ молния подпалила волосы Гуле. Развесистый перун сопровождали Вихревой Клинок и огне-шар, но возвращавшийся после выпада «умный язык» успел поглотить их, упустив лишь молнию. Стремительно теряя роскошную гриву, Гула заревела, хлопая руками по голове и обжигаясь.

Хватит ждать. Пора. Все или ничего.


Гомеомерии существуют на тонкой грани между да и нет, быть и не быть, яви и нави. Виртуальное существование, заявляют высоколобые умники Школы Магии, исписав тысячи листов бумаги теоретическими выкладками. Чародеи, владеющие сырой магией, не оставляют о ней упоминаний. Не потому, что Божественным Императором приказано Канцелярии Исправления скрывать все, что известно о гомеомериях. Причина в другом. Они просто не понимают, что делают. Соединить несоединимые Хаос и Порядок? Без проблем. Совокупить извечных антагонистов Свет и Тьму? Легче легкого. Связать из Воды и Огня такое полотно, где они не потеряют своей уникальности, но еще и усилят друг друга истечениями? Беремся не глядя. Но объяснить? Пояснить, что сделал? Самому понять? Нет. Не получится. Сырая магия позволяла творить все, на что способна магия, не позволяя лишь постигать, как она это делает.

Научить другого волшебника сырой магии невозможно. Лишь сделать. Именно — сделать. Долгие, растянувшиеся на месяцы ритуалы. Многочасовые моления и экстатические взывания к богам. Запретная в Восточном Равалоне, но практикующаяся в Западном магия крови, формулы которой непонятны, а большинство к тому же утеряно. Вливание эликсиров и втирание мазей, созданных алхимией. Прозрения миров Суперсимметрии, где странствуют Номады Порядка, и миров Диссипации, где буйствуют Монады Хаоса. Расщепление тонкого тела на слои и перестройка ауры…

Из тысячи кандидатов, способных стать чародеями сырой магии, в живых остается лишь один. Это ничего. В Преднебесной всегда хватало подданных. Но оставшийся в живых получает огромную Силу.

Не понимая и, стоит признать, временами страшась этой Силы.

Особенно ночами, долгими зимними ночами, когда кажется, что с тобой пытается кто-то заговорить, а ты пытаешься ответить, но тебя не слышат и продолжают настойчиво просить об ответе, умолять, взывать, и ты уже готова на все, лишь бы тебя услышали, но просящий умолкает, и ты не знаешь, когда ждать его следующего визита — через день, месяц, год, десятилетие…


Все или ничего.

Сверкая идеально прямыми гранями, вокруг Гулы весенним разнотравьем потянулись зеленоватые клинки кристаллических громад. В изумрудной глубине мельтешили тени, угрожающе вспыхивали и гасли багровые огоньки. Порядок методично окружал мишень математически выверенной структурой декаграммы, и даже поглотивший несколько кристаллов «умный язык» не помешал завершить Фигуру: Изначальный проклюнулся из серого гравия новыми изумрудами, быстро заменившими исчезнувшие.

Антрацитово-черное облако надувшейся лягушкой вспухло над Гулой, растянулось покрывалом, словно заботливая мать укрывала ребенка. В аспидных клубах прокатились раскаты иномирового грома, иномирового всем мирам Становления и Порядка. Хаосу было плевать на правила, он воплощался рваными бросками Силы, не обращая внимания на проделанные «умным языком» прорехи, затянуть которые ему было еще проще, чем Порядку вырастить новые формы воплощения. Изначальный никогда не щадил ни себя, ни подвластных его воле существ, ни присягнувших в верности слуг.

Зеленые кристаллы Порядка и черное облако Хаоса потянулись к Гуле, отчаянно полосующей «умным языком» окружающие ее Силы, словно Лесной эльф, атакующий боевой лозой роланских легионеров во время осады Дирендагатана. Потянулись, едва коснулись — и исчезли.

Вместе с ними поспешили исчезнуть из рук Фа кристаллы и черные огоньки.

Гула недоуменно огляделась, радостно засмеялась.

— Глупая невкусная! — закричала она. — Глупая, глупая, глупая!

Дразнится. Думает, что магия Фа дала сбой. Пускай думает.

Темная сфера взбухла справа от носительницы умной энергии; слева поспешно возникла и разрослась светлая сфера, словно желая не только отстать от первой, но и обогнать ее. Миг — и фиолетововолосая оказалась заключена в союз темного и светлого, объединившихся в одну черно-белую сферу. По округлым бокам пробежали серые полосы Тени и Сумерек. Сила Начал крутанула сферу, ускоряя ее ход, Тьма и Свет слились, словно Инь и Ян, порождающие десять тысяч вещей.

Слились — и исчезли.

И тени под ногами Фа, задрожав, словно тульпы, попавшие под действие орба, вернулись к естественному положению, протянувшись одной-единственной тенью.

Если Гула сейчас ударит…

«Умный язык» взбил гравий рядом с Фа, синие камешки взвились, осыпав Истребительницу Драконов. Она пошатнулась от неожиданности, возвращаясь, «умный язык» сумел задеть ее. Правую кисть словно лизнул Яшмовый Господин — и кисти не стало.

— Дура, дура, дура, невкусная дура! — веселилась фиолетововолосая, радостно наблюдая, как перекосило Фа. Поспешно накладывая обезболивающие заклинания и заклятия, останавливающие кровь, Истребительница Драконов чуть не упустила последнюю связку гомеомерий. Убогова Гула отреагировала быстрее, чем она ожидала. А ведь большая часть гомеомерий уже была задействована ею в готовящемся к завершению заклинании. Неужели ее бой закончится, как и поединок Лизара, смертью обоих противников?

Присвистнул ветер, словно поздний гуляка вслед спешащей домой девице; жаром гномьей домны, где закаляется подгорная сталь, дохнуло пламя; вода растеклась по пространству, точно капли дождя по стеклу; каменные пальцы поползли из синего гравия. Покоряясь воле Фа, Стихии выполняли свою работу, довершая сложное заклинание, выстраивающееся вокруг Гулы. Воздух, Огонь, Вода и Земля оставили Истребительницу Драконов, устремившись к фиолетововолосой.

А вот если Гула сейчас ударит…

Целый пласт гравия перед Фа просто растворился, она отшатнулась, теряя равновесие, с ужасом представляя, как сейчас лишится части тела, как вообще лишится жизни, и в Великий Беспредел, называемый в Западном Равалоне Тартарарамом, рухнет тщательно выстроенное ею заклинание…

Светло-серебристый блеск — словно декариновую ауру Разрушителя натерли воском.

И разросшийся до размеров слона веер — Веер Хаоса, созданный восточными убогами, но воплощенный в мире продавшими им душу магами во избежание нарушения Договора между Небесным Градом и Нижними Реальностями. Артефакт, позволяющий смертному использовать концентрированную энергию Разрушения, ликвидируя связи и логику взаимодействия между элементами системы, любой системы: материальной, магической, духовной. Личная плата Фа за службу Аваддану. Ценная плата, потому что, даже имея в распоряжении всю возможную магию смертных, магу не овладеть Мощью Бессмертных. Изначальные, Начала и Стихии толпятся в гомеомериях, но высвобождают лишь те магические энергии, которые по плечу смертному.

Первый веер был уничтожен в коридоре, где маги столкнулись с Гриссом Шульфицем, второй… Второй уничтожался сейчас. Словно верный рыцарь, бесстрашно защищающий хозяина от нападения безумных гноллов, Веер Хаоса прикрыл Фа. И погибал, как тот же рыцарь, окруженный превосходящими силами псоглавцев. Варрунидей, отдавая артефакты, предупредил, что магические опахала обладают зачатками разума, потому что иначе как через привязанность к владельцу связь с Веерами не установить.

Фа могла быть довольна собой. Веера привязались к ней. И — погибли. Раскрывшись перед Истребительницей Драконов, заслонив магичку, Веер Хаоса обрушил всю имеющуюся Силу Разрушения на «умный язык» Гулы. Веер не мог ни уничтожить его, ни остановить, но, внимательно следя за действиями хозяйки, попытался отклонить неодолимую для него мощь. Слегка, немного, чуть-чуть — но отклонить.

Секунда, растянувшаяся на века, покрытые серебряной пылью, сменилась следующей секундой.

Веер оплыл расплавленным металлом, декариновый удар, брошенный навстречу выпаду Гулы, сгинул в ненасытном потоке умной энергии. Умной энергии, которая не коснулась Фа, а снесла дерево в десяти метрах от нее. Падая на гравий, железные листья возмущенно зазвенели.

Волшебница не теряла драгоценных мгновений, подаренных Веером. Последний, завершающий штрих — пассы, складывающиеся в Жест. Сила покинула Локусы Души, без остатка вливаясь в заготовленное заклинание.

По губам скользнула горькая усмешка. Личная плата не покинула пределов Подземелья, и теперь ей в ближайшем времени точно не достичь более высокой должности в Коллегии. Но зато она жива. Жива — и заставит фиолетововолосую расплатиться сполна!

Гула смеялась, радуясь своим удачам. Молнии и огнешары больше не спешили ударить ее, не сковывал руки ужасный холод, ноги не погружались в зыбучий песок. А глупая невкусная лишилась кисти и подарка Разрушителей. Отчего бы не порадоваться?!

Смех оборвался — разорвав кожу, на плечах выросли кристаллы, ярко-зеленые и светящиеся изнутри, словно трава Радости в Лесах карлу. Радость сменил испуг — пальцы начали извиваться змеями, вытягиваться и падать черными каплями на синий гравий. Гула закричала — черно-белая колючая цепь, появляясь из подмышек, засновала по туловищу, разрезая плоть и кости. Хлынувшая кровь неожиданно обернулась языками пламени, жадно лизнувшими фиолетововолосую. Окаменевшие ноги трещали, словно стены замка, на которые обрушились катапультные ядра. Глаза вытекли из глазниц зеленоватой, как волосы русалки, жижей. Кожа, избежавшая воздействия предыдущих Сил, начала отпадать и дробиться, закручиваясь во все более быстрый вихрь, оторвавший Гуле руки и голову.

«Умный язык» не спас носительницу умной энергии. Гомеомерии, чье виртуальное существование помогло элементам незаметно проникнуть в тело Гулы и внутри него создать связки, извергающие из себя Изначальных, Начала и Стихии, пронзили фиолетововолосую Силой, словно прямые клинки Светлых эльфов — пиратов, посмевших зайти в Сияющие моря.

Фа слабо улыбнулась, глядя на блестящий черный монолит, оставшийся от разгула эфирной мощи. По сути монолит являл собой сгусток Силы, чистой Силы, второй после гомеомерий формы Эфира, где не бесконечность волшебных преобразований выходит на первое место, а четко выверенный ритм магических энергий и пульсация колдовских полей.

Фа знала, что в этом сгустке Гула сгинула бесследно, как Райхгер в Красоте Хаоса.

И…

И что ей теперь делать? Лизар мертв, как мертвы Джетуш и Райхгер, Глюкцифен удрал, а Истребительница Драконов стоит перед Меоном, таинственным Меоном, опасным даже для Бессмертных. И теряется в догадках, какими будут ее следующие действия.

Последовать за Магистрами? Кто знает, может, студенты Школы Магии уже сгинули в зеркальной сфере. Идти к поблескивающему декарином горизонту, чтобы покинуть Аномалию? Барьеры на границе Аномалии и Подземелья могут оказаться для нее непреодолимыми. Дожидаться возвращения Глюкцифена или хотя бы появления поисковой группы Архистратига, обеспокоенного, что Максвеллиус так и не перенес магов куда требовалось? Кто его знает, чем закончилось творившееся в Цитадели, да и находиться здесь, рядом с Меоном, когда с минуты на минуту может вернуться чубастый Супербий с господином, щедро одаряющим умной энергией своих слуг, довольно глупо.

Однако Магистр Ракура обладает неким артефактом, могучим магическим оружием, разрезавшим Меон, как рог единорога мифриловую броню. Исходя из этого, ученики Джебтуша не только могли выжить в зеркальной сфере, но и добраться до нужной неведомым устроителям Великой Жертвы вещи: магическому объекту, живому существу, созданной, может, самим Тва́рцом креатуры.

Главным доводом при принятии решения оказалась мысль, что Магистры выжили. Фа быстро направилась к зеркальной сфере.

Огромная шестикрылая тень накрыла Истребительницу Драконов. Следом за тенью спешил океан — океан декарина, схожий с тем, который бушевал при столкновении Грисса Шульфица и Варрунидея Асирота.

Серебро придвинулось лихим приливом, который любят устраивать в портовых городах молодые водные маги, оседлав верхушки волн и споря, кто удержится дольше, не поддастся недовольному выходками обнаглевших смертных морю.

Фа, полностью выложившаяся в заклинание, убившее Гулу, могла поставить лишь простенькую Защиту, которую и деревенский колдун развеял бы не вспотев. А против серебра, что течет в жилах убогов, такая Защита и защитой-то называться не смеет…

И последнее, что еще успела увидеть Истребительница Драконов, прежде чем эннеарин накрыл ее с головой, была перекошенная морда Глюкцифена.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Эльза спешила за Уолтом, зная, что не имеет права отстать. Что бы ни произошло с ним, что бы ни заставляло идти прямо в Меон, в эти переливы черного и белого, рассекая возникающие заслоны своим странным клинком (заслоны? черное и белое становилось более черным и более белым — вот и все заслоны!), она должна быть рядом. Потому что… Да. Потому что она так хотела. Разве нужна еще причина? Волшебница могла бы назвать массу, от кодекса боевых магов до чувства долга, воспитанного дедушкой, но определить главную причину Эльза могла с легкостью.

Логика молчала, логика смущенно перебирала дефиниции и суждения, логика отказывалась действовать там, где прочно обосновались эмоции, — построили замки, укрепления, храмы и вдобавок заявляют: «Мы здесь надолго».

Пусть молчит. Не все в жизни решается логикой.

Варий Отон, услыхав подобное, бросился бы резать вены — себе, сказавшему, еще кому-нибудь за компанию. И корил бы молодежь за падение нравов, виновниками которого, несомненно, оказались бы иностранцы, поскольку истинный олориец не позволит себе усомниться в правах Ее Величества Логики на царствование в жизни, из чего следует, что именно подлые инородцы подкинули разлагающие мораль и мышление мысли. Ведь именно основатель Олорийской академии наук гордо заявил: «Если реальность не соответствует совершенным мыслительным конструкциям, тем хуже для реальности!» — и каждый истинный патриот Олории должен думать подобным образом. На том и стоит конституционная сословная монархия Олории, самая лучшая монархия на земном диске — так, по крайней мере, утверждают олорийские философы, не забывая уточнить, что они, как самые лучшие философы на земном диске, точно знают, о чем говорят.

Уолт. Два дня, проведенные им в Акаши, показались Эльзе вечностью. Как в детстве, когда дед уезжал, запретив слугам посещать «маленькую госпожу» в мастерской, разрешая только доставлять ей еду, и Эльза днями заучивала трудные для проговаривания предложения, которым, как уверял Франциск ар-Тагифаль, подчиняются и огонь, и вода, и ветер, и земля. Непонятные и скучные, тексты отказывались запоминаться, а гримуары то и дело норовили захлопнуться. За окном нежилось солнце, пели птицы, цвела мать-и-мачеха. Учить волшебные Слова, запоминать правила, по которым они складывались в Высказывания, совсем не хотелось. Но надо было учить. Возвращаясь, дедушка требовал демонстрации успехов и сурово обходился с внучкой в случае неудачи: или запирал в темной комнате, или отправлял в сад обрезать побеги тхельской розы, да-да, той самой розы, которая не только отращивает длиннющие шипы, но и норовит кольнуть ими каждого, покушающегося на ее побеги.

Два дня в Цитадели она занималась только тем, что помогала учителю Джетушу и Фа Чоу Цзы анализировать доставленные из зон Инфекции образцы, завершала творимые ими формулы Силы, перепроверяла выводы, чертила Фигуры, относила еду Уолту и, по тайному приказу Земного мага, пыталась запомнить структуры Эрканов. Иногда учитель Джетуш и Фа Чоу Цзы вели беседы с Варрунидеем Асиротом в комнате восточной волшебницы, и в эти редкие часы ей удавалось поспать. Учитель Джетуш улыбался и говорил, что скоро они вернутся в Школу.

А теперь учитель Джетуш мертв, непонятно что происходило в Цитадели, маги оказались посреди Аномалии, а Уолт стремился к лишь ему одному ведомой цели, словно одержимый неупокоенным духом, пытающимся завершить незаконченное дело.

И левая рука совершенно не слушалась. Бальзамы Лизара Фоора на время успокоили боль, вернули ей контроль над телом, но не над рукой. Эльза уже воспользовалась приготовленными после возвращения из долины Соратников лечебными заклятиями, но нужно было время, нужно было очень много времени, чтобы нервы и мышцы восстановились, чтобы злая магия полностью выветрилась из жил и жизненные духи вернулись в искореженную конечность.

Магистры продолжали углубляться в Меон, в тот самый Меон, которого так страшились убоги. Боевых магов окружала Сила, невероятная и пугающая Сила, ужасно (именно что — ужасно!) могущественная, перед которой меркли все те магические энергии, которые демонстрировали и Архистратиг, и Варрунидей Асирот, и Грисс Шульфиц. Если бы Уолт не прорубал дорогу сквозь тягучие энергии, природу которых ар-Тагифаль не могла определить, как ни старалась, Сила, обжигающая, словно раскаленный поток ветра, обратила бы в ничто не только их тела, но и энергемы, от физической до разумной, а на такое не способны даже Бессмертные.

Сила Меона, скорее всего, могла уничтожить Равалон с той же легкостью, с какой тролль давит гусеницу. Впрочем, уничтожить ли? Сила вокруг не умела творить, в этом Эльза не сомневалась. Но в уничтожении ли ее предназначение? Ар-Тагифаль сама не знала почему, но в ней уверенно зрело определение: Меон привносит Иное. Там, где есть Одно, он придаст ему Множество, но и там, где есть Множество, он придаст ему Одно. Различие и отличие. А там, где есть различие и отличие, там есть изменение. Изменение и движение. Становление и развитие. А где развитие, там и жизнь. Жизнь и сознание. Смертные и Бессмертные.

Неужели Аномалия одно из тех самых Деяний Тва́рца, о которых шепотом и недомолвками говорят Посвященные, сами не знающие, о чем говорят? Не Мысль Тва́рца, а Деяние — акт, преобразующий миры согласно Его Замыслу.

Простому люду сложно понять, как Он пребывает во всем. Пускай о Нем во Вторую Эпоху знают уже многие (Уолт как-то обмолвился, что даже упыри — эти жуткие не-живые! — верят в Тва́рца), но боги и убоги понятнее и ближе; Младшие Бессмертные уже тысячелетиями являют себя смертным, а Вестники постоянно используются в войнах — на сакральную область Номосы Конклава не распространяются.

Эльза бросила быстрый взгляд по сторонам, стараясь не упустить из виду Уолта. Серое ничто вокруг — Деяние Тва́рца? Меон — дело рук Его? Такое бездушное, такое безразличное к двум смертным, бредущим сквозь него, такое… Такое иное.

Лучше и не определить…

Меон внезапно изменился. Только что они шли сквозь черно-белые потоки, и вдруг их сменило прямое, как арбалетный болт, просторное ущелье. По отвесным склонам быстрыми ручейками сбегали водопады, разбрасываясь искрящимися брызгами. Кое-где в каменную плоть впились чахлые деревца, склонявшиеся скудной кроной над головами Магистров. В высоко расположившемся просвете виднелось белое небо. Под синим солнцем тремя роланскими богинями грации устроились луны: большая в центре, поменьше по бокам.

Уолт, до этого державший меч перед собой, опустил руку; клинок как будто уменьшился, начал напоминать миниатюрную елку. Эльзе снова стало не по себе, когда она в очередной раз посмотрела на меч Уолта, прокладывающий дорогу сквозь Меон.

Да, Сила вокруг ужасала, заставляла вспомнить о безграничности Вселенной и о своем ничтожном, малом месте в ее системе. Титан и муха. Замок и корпускула. Стройная философская концепция, охватывающая и объясняющая все в мире, и куцая мысль вроде: «Ух ты!» Меон превосходил все, что Эльза могла представить, потому что так было заложено в него — превосходить. Вернее, все остальное на фоне Меона казалось незначительным и бессмысленным. Но меч Уолта… Легко пронзая и разрезая инобытийные пласты, преодолев Силу, от которой отступили Бессмертные, испугавшиеся за свою жизнь, — что за магическое оружие у тебя, Уолт? Ауру фрактального клинка она не могла разобрать, тонкое тело меча было текучим и изменчивым, словно вышедшая из русла полноводная река. Подобрать определение для артефакта Эльзе не удавалось.

Она наконец-то смогла догнать Уолта и заглянуть ему в лицо. Он шел с закрытыми глазами! Уверенно, ни разу не поколебавшись в выборе направления пути, ни разу не споткнувшись о торчавшие из земли коряги. Просто шел с закрытыми глазами, словно…

Не словно. Меч вел боевого мага. Ввел его в глубины Меона, и Эльзе стало страшно. Не совершила ли она самую ужасную в своей жизни ошибку, поспешив за Уолтом, устремившимся в невероятный и устрашающий метафизический феномен, свидетелем которого она была? Может, стоило остаться с Фа, Лизаром и убогом? Меон пугал, его Сила не походила ни на Фюсис, ни на Созидание, ни на Разрушение. Как глупо было подчиниться эмоциям и последовать за Уолтом!

Но… Тогда бы он оказался здесь совсем один, верно? А она рядом с Фа, Лизаром и Глюкцифеном — была бы она в безопасности? Да, здесь, внутри Меона, Магистры могут умереть в любой момент, в этом у Эльзы не было сомнений. Но, поняла девушка, она не сомневалась и в том, что Уолт защитит ее.

«Не… дам… Прочь… Защищу… всех… защищу…»

Им всем следовало войти в Меон. Не только она должна была последовать за Уолтом, но и остальные. То, для чего творилась Инфекция, создавалась Великая Жертва, здесь. Откуда бы Уолт ни брал сейчас Силу, что бы за Источник ни одарял энергиями его меч, позволяя беспрепятственно ступать по страху убогов, они должны были воспользоваться подвернувшейся возможностью до конца.

Узнать в конце концов, из-за чего погиб учитель Джетуш.

Помнишь, Эльза, а еще говорят: любопытство сгубило кошку…

Ущелье изменилось: ужалось, запетляло, в лицо дохнуло холодом. Водопады обратились в роскошные гирлянды сосулек. Деревца исчезли; не осталось даже пучков сухой травы, до того торчавших из каждой трещины. Голубоватый полумрак заструился под ногами. А потом ущелье неожиданно закончилось и началась покрытая снегом равнина. Над равниной зависла черная клякса, полыхающая Топосами, десятками перетекающих друг в друга Топосов, и магическая энергия лилась из концентратов Силы, огненными каплями падая на снег. На месте падения пламени появлялся идеальный черный круг, тут же затягивающийся ледяной корочкой.

— Падите ниц перед Басилевсом Хаоса! — пророкотала клякса, снижаясь и приближаясь к Магистрам. Уолт, ни слова не говоря, шагнул ей навстречу, взмахнул рукой.

Клякса булькнула и распалась напополам.

Миновав снежную равнину и выйдя на берег бурной реки, они повстречали кутающуюся в черные лохмотья старуху, всем своим видом вызывающую желание дать ей милостыню, накормить, напоить и устроить в гостиницу.

— Я Мать Тьмы, Мглы и Мрака! Дальше вам не пройти! — заявила старушка, подтвердив старую поговорку, что первое впечатление обманчиво. В ответ Уолт продемонстрировал, что генеалогические связи его особо не интересуют. Разрубленная от левого плеча до правого бедра Мать Тьмы, Мглы и Мрака превратилась в стаю недовольно каркающих ворон, поспешивших убраться подальше.

Река неожиданно покинула берега, взметнулась, поднимаясь водяным бастионом, в потоке проступили оскалы чудищ, странствующих между мирами, — Эльзе доводилось видеть их изображения в старинных гримуарах. Река согнулась, словно прихваченный болью в спине смертный, нависла над Магистрами скоплением водяных элементалей, потом резко обрушилась на боевых магов, и Эльза с Уолтом очутились в квадратной комнате с круглым столом посредине. Мягкий свет лился из находящихся высоко окон, освещая овальную дверь на противоположной от Магистров стене. Выход из комнаты напоминал портал.

— Сыграем? — предложил жемчужноволосый четырехрукий эльф в хламиде, появляясь из ниоткуда, точно Глюкцифен. В четырех руках замелькали карты с изображением Символов, Образов, Фигур, Рун. Магические знаки показались знакомыми, а когда Уолт шагнул к столу, Эльза уже вспомнила: все они являлись структурными единицами проявления Эрканов. Не зря она запоминала принципы умного мира! Это было сложно, но, видимо, того стоило. Если придется играть…

Лицо эльфа, разложившего карты на столе, вытянулось. Игнорируя его приготовления к игре, Уолт обошел стол и подошел к двери. Меч поднялся и опустился. Овал распался на две одинаковые половинки. Не обращая внимания на отвисшую челюсть эльфа, Уолт шагнул в открывшийся проход. Эльза поспешно скользнула следом.

— Сыграем? — донесся ей вслед вопрос.

За дверью оказался зал. На полу грозно распростерли крылья гарпии, атакующие онокентавров. Справа и слева застекленной радугой в оправе тянулись в бесконечность красочные витражи: конца зала не было видно даже Вторыми Глазами. Вместо потолка все то же белое небо с тремя лунами, разве что теперь та луна, которая виднелась в центре, уменьшилась, а те, что по бокам, увеличились. Эльза обернулась. Вместо стены и овала прохода — черно-белые потоки Меона.

— Ну и кто это к нам пожаловал? — Сила, скрытая в голосе задавшего вопрос, заставила задрожать витражи; радуга испуганно заметалась по гарпиям и онокентаврам. Уолт шагнул вперед. И остановился.

Прямо на вожде онокентавров, пронзающем копьем трех гарпий, стоял одетый в охотничий костюм хоббит, скрестив руки на груди. Обыкновенный хоббит, разве что только щегольская бородка странно смотрелась у представителя народа, не ведающего о растительности на лице. Невысоклик насмешливо разглядывал Магистров, особо его заинтересовало их магическое оружие. Ангнир, удерживаемый Эльзой в форме алебарды, вызвал у половинчика кривую ухмылку. А вот меч Уолта заставил хоббита нахмуриться.

— Деструктор и Символ, кто бы мог подумать… — пробормотал он. — Хотя, кто бы мог подумать, что сюда кто-то дойдет? Совсем разленились, оболтусы. Ну и что, что Деструктор? Подумаешь, Символ — эка невидаль!

А о Масках Хаоса он ничего не сказал, отметила Эльза. Что же, получается, убоговские артефакты здесь ничего не значат? О Тва́рец, что же за Силы, игнорирующие Мощь Разрушителей, сошлись в Подземелье?!

Уолт неуверенно шагнул вперед, поднимая фрактальный меч. Хоббит фыркнул и вытянул руки перед собой. Эльза крепко сжала Ангнир, пытаясь скрыть изумление. Призрачные клинки, подобные Мечу Уолта, ветвящиеся лезвиями и обладающие плывущей аурой, появились в обеих руках половинчика.

— Символами Инобытия мы можем размахивать вместе, а толку? Вам лучше вернуться обратно. Если мы скрестим Мечи, Проводник, то вряд ли тебе удастся сбежать, не потеряв жизнь, но скажешь ли то же самое о сопровождающей тебя магичке? Деструктор Бессмертия в пределах Наоса все равно что погремушка в сражении рыцарей.

Деструктор Бессмертия? О чем он говорит? Об Ангнире?

— Дай мне пройти, Охранитель, — неожиданно низким голосом ответил Уолт. Глаза Магистра все так же были закрыты. — Я должен…

— Ничего никому ты не должен, — перебил хоббит. — Тень, верно? Хотя не совсем. Интересный симбиоз. Разных я видал Проводников, но вы, ребята, это что-то с чем-то.

— Лишь увидеть… прикоснуться…

— А, ты чувствуешь ее, — сделал вывод хоббит. — То-то прешь, как пес на случку. Подумать только, ну какова вероятность того, что в одном мире сойдутся и Книга, и Меч! Хотя… да быть того не может! Еще и Посох? Я чувствую следы его присутствия вблизи тебя. Давние следы, древние следы. Ох уж эти магические узловые миры! Какие только переплетения возможностей в них не реализуются!

— Пропусти… Я должен…

— Должен-должен, — передразнил невысоклик. — Валить отсюда ты должен. Что-то я не ощущаю полной актуализации Меча, Проводник. Могу даже уточнить: я ощущаю отсутствие актуализации Меча. А без него ты мне не противник.

— Я пройду…

— В это ваше Посмертие Тысячи Болей ты пройдешь! — рявкнул теряющий терпение хоббит. — Ох, видал я тупых Проводников, но воистину, по глупости ты можешь стать царем среди них. Я же тебя еще жалею, дурачок. Уже раз десять я должен был развеять тебя по Наосу и освободить Тень. Но ни ты, ни дурочка, стоящая за тобой, не ценят мою доброту.

— Пропусти…

— И-ди-от. Полнейший. Ты что, все забыл? Ну давай напомню! Если я тебя пропущу, разлом в Наосе, который привнес своим присутствием Символ, усилится, я отправлюсь прямиком к Тваштару и получу нагоняй за невыполнение задания. А тебя прикончит Страж. Непременно прикончит — он там сидит и трясется над Книгой, как гном над золотом, а с Книгой ему и твой Символ не страшен. Не будет разбирать, кто явился, долбанет со всей дури, и все! Передавай привет местному посмертному Суду!

— Мне… ему… не нужна Книга.

— Чего?

— Книга… не она цель… его…

— Что ты бормочешь, Тень? Не могу понять.

— Человек… Нами… Он хочет знать. Он хочет знать, кто стоит за Инфекцией, что таит Меон. Он не повернет. Он упорный.

— Скажи ему, что упорством он не защитит себя и магичку.

— Он… готов сражаться.

— Да что с тобой такое, Проводник?! — Хоббит яростно взмахнул мечами. — Я же — Охранитель! Со мной вся мощь Наоса! А у тебя лишь Тень неактуализированного Меча! На что ты надеешься с такими жалкими Отражениями?

— Если знаешь… дай ему ответ… Или он пройдет дальше.

— Да я знать ничего не знаю о твоей Инфекции. Что? Великая Жертва? Ну, может быть, ею и получилось бы вскрыть верхний слой Храма. Ведь Первые пустили нас в этот мир. А дальше, после верхнего слоя? Дальше я! Пускай мои Символы не сравнятся с Истинным Символом, но ведь не ты творил Великую Жертву, да и не Истинный Символ Инобытия сейчас предо мной.

— Кто…

— Я же сказал, не знаю! Наместники? Семья? Керигма? Цивилизация? Нефилимы? Амальгама? Логос Хаоса? Хора Порядка? Нарака? В Мультиверсуме достаточно Престолов Сил, покушающихся на могущество Меона. И, кто знает, может, в Равалоне объявились жаждущие необоримой мощи Существа из иных Мироустройств. Страж говорил, что в мирах неподалеку пролегла Тропа из соседней Супервселенной, ненадолго, на несколько лет по внутренней хронологии тех реальностей и несколько секунд по здешней. Но кому ведомо, какие создания могли пройти в Мультиверсум за это время? Так что повторюсь: я не знаю, кто творил Инфекцию и создавал Великую Жертву. И повторю, специально для тебя, человек, делящий душу на двоих с Тенью: возвращайся. Не потому, что я не хочу убивать тебя. Если мы начнем сражаться, то раскол Наоса увеличится. Я и так уже чувствую заинтересованные взгляды, пронзающие межзвездные пространства. Разрушителей и Созидателей ждут новые Вторжения. Престолы и Могущественные не смогут удержать от попытки захватить ослабленный Наос. Так что уходи!

— Нет… Страж…

— Ваша мыслеречь стала еще путаней, Тень! Кретины, сначала решите, кто из вас главный, и лишь тогда начинайте беседу! Знает ли Страж? Ну, ему ведомо все, что творится в Подземелье… — Хоббит резко оборвал себя, но было уже поздно. Услышав последние слова, Уолт быстро двинулся вперед. Невысоклик зашипел, словновзбешенная кошка, и прыгнул Магистру навстречу.

Что же ты стоишь, Эльза? Ты мало что поняла из разговора Уолта и хоббита-Охранителя, но сейчас боевой маг сойдется в схватке с могущественным существом, скрывающимся за обликом невысоклика, и второй боевой маг не должен остаться в стороне!

Она поспешила за Уолтом, готовя Ангнир к удару. Тва́рец, как же неудобно орудовать Копьем Богов одной рукой! Да и вообще неудобно — с одной рукой…

Хоббит крутанулся в прыжке, его фрактальные мечи вспороли воздух. Тонко засвистел ветер, здешний ветер, состоящий не из воздушных масс, а из бесноватых воздушных элементалей. Эльза содрогнулась, чуть не упав на ходу. Да, элементалей, но позади подчинявшихся стихии Воздуха существ двигалось эфирное октариновое кружево, в котором без труда угадывались контуры Сильифидэ. Витражи, получив оплеуху от магического ветра, рожденного взмахом клинков хоббита, треснули и затопили зал тысячами осколков. Эльза вскрикнула от неожиданности, но успела выставить энергетический Щит. От осколков защитил бы и более простой Воздушный Щит, но для его создания требовался Жест. Бросить Ангнир ради временного подчинения ветра было бы глупо.

Уолт ловко проскользнул под волной воздушных элементалей и Сильифидэ, взмахнул мечом навстречу хоббиту. Эльза, оказавшаяся в одиночку перед атакующей Стихией, вскинула Ангнир, меняя форму на покрытый шипами щит. Золотистое свечение от Копья Богов заставило элементалей в первом ряду испуганно заметаться, попытаться увернуться или вырваться за пределы воздушной волны. Но напирающие сзади элементали и эфирные скрепы, сковавшие слуг Воздуха, не позволяли избежать наложенного заклятиями магического предназначения. Не в силах стоять на месте, Эльза побежала навстречу воздушному потоку, пытаясь одновременно и вложить в Ангнир достаточное для сокрушения вражеских чар количество Силы, и разумно перераспределить оставшуюся в ауре магическую энергию.

Хоббит захохотал. Его мечи обрушились на меч Уолта, Сила столкнулась с Силой, чуть не оглушив Эльзу хлынувшими во все стороны дикими истечениями сложноорганизованных энергий; зал затрепетал и как будто застонал, словно тяжело раненный воин, и…

И ничего не произошло.

Элементали и Сильифидэ исчезли, точно развеянные контрзаклятиями, хоббит стоял напротив Уолта, снова скрестив руки на груди, а сам Магистр, тяжело дыша, двумя руками вцепился в эфес опустившегося меча и пытался его поднять. Витражи — целые. Будто не били их элементали. Да и осколков не видно.

— Ну ты и дуралей, Проводник, — покачал головой половинчик… впрочем, никакой уже не половинчик. Хоббит внезапно превратился в вихрь чистейшего октарина, внутри которого находился некто восьмирукий и четырехногий. — Отомстить за наставника! Защитить Эльзу! Тень, чем ты занимался все это время? Он же должен уже давно беспрекословно подчиняться твоим велениям, а не строить из себя рыцаря в магических доспехах!

Вихрь качнулся, отодвигаясь от Уолта.

— Кого ты хочешь защитить, Проводник? Магичку за тобой, совершенно не подозревающую, во что вляпалась? Хотел бы защитить, покинул бы Подземелье. Отражением проложить путь сквозь Везде-и-Нигде очень просто, но ты же не умеешь этого, да? Ты вообще ничего не умеешь, так, жалкие фокусы, которые у тебя остались с момента Слияния. Но, клянусь Тваштаром, твоего упорства хватило бы Падшим или Керигме захватить Эйн-Соф! Я не в настроении умирать сегодня. Тем более — от Символа такого придурочного Проводника. Как-нибудь в другой раз.

Вихрь растворился в черно-белых потоках, хлынувших в зал из исчезнувших витражей.

— Иди, Проводник, — прозвучало откуда-то сверху над Магистрами. — Иди и спрашивай — если дойдешь. Гнев Стража мне не сдержать. Но я предупреждал. Помни, когда будешь умирать, — я предупреждал!

Они снова были посреди переливов Меона, снова лишь вдвоем. Эльза свернула Ангнир (хоббит называл его Деструктором Бессмертия? интересно почему?) в более удобную форму глефы. Уолт стоял на месте, не двигаясь, словно махапопский аскет, Давший обет покоя — покоя тела, разума, души…

Нет, Уолт не был спокоен. Неподвижен, сконцентрирован, но Эльза чувствовала его беспокойство. Он ждал, но ему не нравилось, что приходится ждать. Не нравилось, но он терпел. Терпел и ждал. Так прикидывающийся камнем горный тролль дожидается добычи — долго, нудно и скучно.

А знает ли Уолт, что она рядом с ним? Подозревает ли, схваченный могучей Силой, словно золотая монета нищим, что Эльза сопровождала его весь путь? Глаза Магистра закрыты, энергии Локусов Души завязаны на фрактальный меч, который и служит Уолту поводырем в Меоне. Ощущает ли он еще чье-нибудь присутствие, кроме того, которое мешает ему продвигаться дальше?

Чувствует ли он ее близость?

Уолт шевельнулся, и сердце Эльзы сжалось — вот сейчас он посмотрит на нее, улыбнется ободряюще и скажет: «Конечно чувствую»…

Уолт шагнул вперед и начал подниматься по широким ступеням ярко-алой лестницы, выросшей перед Магистрами и уходящей в безграничную высоту черно-белого Меона. Стоило ему подняться на несколько ступеней, как первая начала исчезать. Эльза поспешно последовала за Уолтом, стараясь не отставать. Да уж, сейчас как раз тот самый случай, когда не стоит отставать от идущего все быстрее Уолта. Магистр словно понесся на крыльях, спеша к теряющейся в высотах вершине лестницы, и Эльзе понадобилось приложить массу усилий, чтобы не оказаться на исчезающих ступенях.

Подъем напомнил путешествие по Цитадели Архистратига. Путь, кажущийся бесконечным. Хотя определять его так неправильно. Долгая дорога, которая может занять часы, — так точнее.

Пока они поднимались, Эльза пыталась разговорить Уолта. Спрашивала, что за Охранитель повстречался им, о каком Деструкторе Бессмертия он говорил, почему вел себя так, будто давно знает Уолта. Боевой маг не отвечал, словно позабыл всеобщий язык или вообще потерял дар речи. Поняв, что ничего не добьется, Эльза замолчала, сосредоточившись на восхождении.

Невысоклик предупреждал о Страже, чьего гнева Уолту не выдержать. А Эльзе выдержать? Или ее половинчик даже в расчет не брал? Берегись, храбрый воин, там, в ущелье, нечисть, которая сожрет тебя. А кто это с тобой? Безногий, безрукий и глухой к магии калека? Ну и Нижние Реальности с ним. Как-то так получается?

Было обидно. И Эльза пообещала себе, что, какая бы Мощь и Власть ни воплощалась в Страже, как бы он ни гневался, она не отступит. Ни как боевой маг, ни как дочь рода ар-Тагифаль. Ей найдется чем удивить притаившуюся на конце лестницы Силу!

Чародейка ожидала потока ужасных чудищ или Владык элементалей; неуязвимых для оружия и чар креатур; полков послушных миньонов, пытающихся задавить не умением, но числом; истребительную исполинскую волну Силы. Эльза готовилась к отчаянной битве, в которой, как уверяла девушка саму себя, она должна пожертвовать собой. Ради Уолта.

Однако ожидания не оправдались. Всего лишь подул навстречу обжигающий ветер. Подниматься стало сложнее. Уолт два раза взмахнул мечом, но скатывающееся к Магистрам дуновение стихии только усилилось. Простой ветер, без капли магии — хотя в Меоне, на этой странной лестнице, обычное как раз и казалось странным, неправильным.

Ни с того ни с сего захотелось есть. Голод подступил прячущимся в переулке убийцей, пронзил кинжалом желудок. Во рту стало сухо. Ноги начали подкашиваться. Уолт побрел медленно, словно продираясь сквозь буран. А потом Эльза услыхала голос — печальный, уставший, содержащий в треснутых нотках то, что поэты при дворе олорийского короля называли «печатью вечности».

— Проводник и покалеченная волшебница. Меньше всего я ожидал увидеть кого-то вроде вас. Существа Океана-между-Реальностями, бездумно проплывающие сквозь лежащие на их пути миры. Хранители Эйн-Софа, которым понадобились души для очередной битвы. Разумные орудия Амальгамы, наконец-то одолевшие богов и убогов. Посланцы и рабы иных Престолов. Я ждал кого угодно — из них. Но не Проводника, отрицающего свою сущность, и не девочку с Наследием, не знающую о Наследии.

Ветер стих. Напоследок отпустил обжигающие пощечины, чуть не сбросившие Магистров с лестницы, и умчался в дальние просторы Меона.

— Вам повезло… маги. Рану, что нанес Проводник, поможет залечить Наследие. Лишь поэтому вы еще живете, а не бредете в сопровождении богов смерти в Белую Пустыню. Думаю, вы понимаете это, ты, волшебница… и ты, Проводник. Символ не спасет, если я пожелаю твоей гибели.

Не пустая похвальба аристократа, бравшего несколько уроков у самого — самого! — маэстро Бернадильо из Вирены перед нанятыми для его охраны Мечеными. Нет, наоборот, странствующий в одиночку Меченосец спокойно предупреждает выскочившую из леса шваль, кому они заслонили дорогу и что с ними будет, если они не поспешат обратно в заросли.

— Не бойтесь, маги. Я готов принять вас. Однако, волшебница, мне нужно, чтобы ты ответила на вопрос — готова ли довериться тому, кого встречаешь в первый раз, если он пообещает оставить вам жизнь и помочь вернуться? Готова ли открыться неведомому, не зная, что ждет тебя?

— Что… что, если я отвечу отказом? — Эльза даже не узнала свой голос. Испуганный писк, а не голос боевого мага. Ей стало стыдно — перед собой, Уолтом, Школой.

— Ничего. Я просто верну вас в начало вашего пути. Проводник разозлится, попробует все повторить, но я уже знаю, кто и как нарушил границы Храма. Может, ему удастся пройти половину моих барьеров, но дальше Сила Символа пожрет его, он перегорит, уткнувшись в непреодолимые преграды, которые я готов поставить. Ты, волшебница, если решишься снова следовать за ним, погибнешь еще на первом барьере. А Проводник и не заметит, обуреваемый желанием пройти ко мне, влекомый зовом Книги.

Голос не угрожал, а констатировал факт. Делайте что хотите. Я вам не помощник, если не поможете мне. Баш на баш. И да воздастся по заслугам. Если определить хозяина голоса — то…

Не определить. Не получается.

— Я… — Голос предательски задрожал. — Я доверюсь…

Ветер вернулся, обдал жаром пустыни. Эльза вздрогнула, когда тугие струи воздуха сжали ее, сгустились. Могучее заклинание, полное запутанных плетений и скрытых узлов, накрыло девушку и Уолта. Их подняло в воздух, вернее, в ту субстанцию, которая в Меоне прикидывалась воздухом.

Миг — и Магистры очутились на последней ступени лестницы, которая только что казалась недостижимой.

Ровная желтая площадка, тянувшаяся на восемь сторон света, небольшая четырехгранная пирамида неподалеку от Магистров, покрытая знаками, без остановки изменяющимися и складывающимися в письмена, от которых веяло таким Могуществом, что Эльза чуть не задохнулась, словно получила удар от умелого бойца под ложечку. А Уолт…

Уолт открыл глаза и изумленно огляделся.

— Тень здесь не имеет силы, Проводник! — прогремел голос — тот самый уставший и опечаленный голос, который встретил их на лестнице. Но здесь, на площадке, его полнила Власть, истинная власть владыки всего мира, подчинившего себе и смертных, и Бессмертных.

Он спустился с неба, скрыв громадой тела синее светило.

На развернутые крылья, простроченные золотыми нитями, словно накинули сеть белоснежных молний — небесный огонь шипящими каплями опадал на площадку, разбегался паутиной, старательно избегая магов. Длинный хвост, покрытый сверкающими остриями разных размеров, молотил воздух, извиваясь живой плетью в руках дриады. Коснувшись площадки, звякнули жемчужные когти на массивных, как вековые дубы, лапах.

Туловище, покрытое багряной чешуей, нависло над пирамидой. Дракон (а это без сомнения был дракон! хоть и не похожий на тех, которых ар-Тагифаль видела на древних полотнах, в книгах и на творимых в учебной аудитории визуализациях) пристально взглянул на Магистров, склонив увенчанную октариновой короной Силы голову. Четыре глаза со светящимися золотом зрачками, по два с каждой стороны морды, казалось, видели магов насквозь, до таких глубин души, о которых они и не подозревали.

— Воспоминания о твоем пути сквозь Наос сейчас вернутся к тебе, Проводник. — Дракон оскалился, как довольная собака, между рядами острых зубов, раздвоенных на концах, мелькнул длинный язык. Слова явственно исходили из пасти, хотя для этого дракон не использовал привычные способы говорения. Магия? Ну конечно же магия. — Я сдерживаю Тень и рвущиеся на свободу Отражения, знаю, что Меча нет с тобой — иначе бы весь Меон Наоса обрушился на нас, не пощадив ни Охранителей, ни меня, ни вас, маги.

— Ох! — Уолт упал на колени. Фрактальный меч вонзился в площадку, начал погружаться, ветви-клинки осыпались, дребезжа при столкновении с желтой поверхностью. Дрожащими руками Магистр схватился за голову и застонал.

— Успокойся, волшебница! — Дракон слегка, как лошадь, повернул голову и дыхнул на бросившуюся к Уолту Эльзу. От дыхания могучего существа пахло лечебными травами и медицинскими снадобьями. Магичка застыла, ее пробрала дрожь. Она почувствовала левую руку! Не боль от искореженной конечности, а побежавших по жилам животных духов и заструившуюся по ожившей линии Локусов Души магическую энергию. Рука потихоньку восстанавливалась, повинуясь приказу, оказавшемуся превыше мощи Разрушения убоговских чар, искалечивших Эльзу.

— Кто ты? — опуская руки, Уолт озвучил вертевшийся на языке Эльзы вопрос.

— Зовите меня Урлангур, — величественно, словно король, снизошедший до простолюдина, ответил дракон.

— Орлангур? — переспросил Уолт.

— Арлангур? — уточнила Эльза.

— Урлангур! — раздраженно рявкнул дракон, заставив Магистров втянуть голову в плечи. — Последний из Магов-Драконов. В этом периоде Оси Времени Равалона — последний!

— Но как же… — начал Уолт, но Урлангур перебил Магистра:

— Пока помолчи, Проводник. Обожди с вопросами. Волшебницу ждет дело, в котором она обещала помочь.

— Помочь? Дело? — Эльза нахмурилась.

— Ты обещала довериться, волшебница, — напомнил Урлангур. В драконьих глазах мелькнуло искаженное, словно в кривом зеркале, отражение ар-Тагифаль. — Исполни обещанное. И помните об уважении, маги. Перед вами не ящерица-переросток из Дальневосточного Равалона. Я один из тех, кто одарил ваших предков Знанием, кто позволил им выбраться из пещер и спуститься с деревьев, кто позволил заключать договоры со Вторыми, восседающими на небесных престолах, а не трястись от страха при виде простой молнии. Помните об уважении — и я буду помнить об обязанности сильнейшего помогать слабым! Как говорят в твоей стране, волшебница: «Noblesse oblige».

— Предварительно хотелось бы узнать, что мне предстоит сделать… Высокий.

«Высокий» — именно так, согласно древним хроникам, обращались к Магам-Драконам их ученики из простых смертных. Судя по тому, как Урлангур довольно кивнул, прикрыв глаза бледной мембраной, Эльза верно подобрала обращение.

— Мне нужна Сила Ангнира, волшебница, — просто ответил Маг-Дракон.

Эльза невольно попятилась.

— Не бойся, волшебница, я не лишу тебя Наследия. Лишь зачерпну, но не осушу. Проводник разрушил Храм, но чары, необходимые для восстановления, не в самом Меоне. Не в моих силах вскрыть сущее и прорваться сквозь границы, положенные даже не Создателем, а превосходящим его Могуществом. Титаны воззвали за грань Бытия, и титанам позволили сотворить заклинания, удерживающие и укрепляющие дарованную им Силу. И я нуждаюсь в магии титанов для восстановления разрушенного Наоса. Как мной уже было сказано: лишь поэтому вы еще живы.

— Ты угрожаешь, нам… Великий? — настороженно спросил Уолт. Эльза видела, что он попытался взяться за меч, но пальцы боевого мага прошли сквозь рукоять, словно оружие и действительно стало призрачным.

— Угрожают равным или превосходящим, Проводник, — усмехнулся Маг-Дракон. — Слабых уведомляют, что с ними будет. Впрочем, ты и сам должен понимать, что Проводник, отказывающийся принять свою сущность, и волшебница с неразвитыми полной мерой Локусами Души не противники мне. Однако нам стоит поторопиться. Твое воздействие на Храм не прошло незамеченным для Ведающих, и я вынужден потребовать от волшебницы выполнения обязательства. Иначе… — Урлангур бросил короткий взгляд на Эльзу. По зубцам октариновой короны пробежали фиолетовые искорки.

«Иначе мы погибнем, снова пытаясь добраться сюда!» — поняла намек Эльза.

— Что я должна делать? — после секундного колебания спросила девушка.

— Ничего такого, чего бы не смогла. Подойди к Книге… к пирамиде, волшебница.

— Эльза? — Уолт поднялся и вопросительно посмотрел на спутницу.

— С ней ничего не случится, Проводник, — раздраженно сказал Маг-Дракон. — Поверь, если бы я мог заставить ее поделиться Силой Деструктора против ее воли, то уже сделал бы это. Но Первые сплели заклинание, поддерживающее Наследие в тонком мире Равалона, так же тщательно, как и то, что позволило Меону вступить в наше мироздание; без согласия носителя Деструктора мне не удастся использовать Силу Первых. Кто-кто, а ты должен понимать, что такое заклинание титанов. Недаром одно из них лежит на твоей душе.

— Гм… — Магистр смутился.

— Подойди к пирамиде, волшебница. Помоги мне, и я отплачу помощью. Вылечу твою руку и отвечу на вопросы Посланника.

Почему? Почему они все говорят об Уолте такое? Хоббит-Охранитель, теперь Маг-Дракон. Ведь Уолт просто боевой маг, Магистр. Ему скоро защищать кандидатскую работу, сдавать экзамен на первый разряд. Почему же они говорят с ним так, будто он замешан в эту пляску безумных Сил, превосходящих любые известные Эльзе? Она знала, что Уолт особенный…

Но не настолько же!

Девушка подошла к пирамиде. Сила. Воистину Сила. Пускай не плещется океаном, как магия убогов-чаротворцев, пускай не сдавливает, словно аура Лорда-Повелителя (наверное, Маг-Дракон поставил заслоны, позволяющие ей дышать вблизи этого Источника Силы), но магу одного взгляда, одного присутствия рядом хватит, чтобы оценить истинную Мощь, скрытую в четырехгранной конструкции. Мощь, что превосходит Силу Бессмертных, как мчащая в небесах гарпия-охотница превосходит обычного сокола.

А раньше Эльза думала (верила! знала!), что лишь Тва́рец возвышается над богами. Трудно и представить, насколько же велика Его Власть?!

Маг-Дракон, наблюдавший за ар-Тагифаль из полуприкрытых век, усмехнулся.

Пирамида, оказавшаяся высотой с Эльзу, вдруг начала раскрываться, поприветствовав магичку ударом упругого ветра, заставившего пошатнуться. Одновременно с ветром ее обдало запахом лаванды, роз и дивного цветка папоротника, растущего только в Лесах Кенетери. Сила, что могла растереть ее в порошок и не заметить, мягко обтекла Магистра, оставив на языке Эльзы привкус горького лекарства — таким в детстве поил ее дедушка, едва почувствовав приближающуюся к внучке болезнь.

Стенки пирамиды медленно опустились, выпуская из внутренностей магической конструкции слепящий поток света. Эльза поспешила убрать Вторые Глаза и прикрыла обычные глаза рукой, не в силах выдержать яркого сияния, переливающегося такими концентрированными сгустками октарина, эннеарина и декарина, что Топосы рядом с ними показались бы бледной немочью.

Потом смотреть стало легче. Еще один заслон Мага-Дракона?

Из сияния начали подниматься сложные знаки, напомнившие Эрканы, но, в отличие от Эрканов они не состояли из множества Фигур, Образов, Рун и Символов. Кричащая толпа на площади, где толстый купец соседствует с благородным рыцарем, маг-лекарь с кузнецом, поэт с рыбаком, серый чиновник из городского совета с напыщенным дворянином, — вот что такое Эрканы. А эти знаки, отсвечивающие благородным нефритом, скорее походили на отшельников, в глуши лесов или в дали пустынь предающихся одиночеству; еще чуть-чуть — и исполнится обет, и боги снизойдут с небес, дабы вознаградить анахорета, но отшельник улыбнется и вернется в скит, ничего не попросив, оставив Созидателей недоуменно переглядываться и разводить руками.

— Не бойся, — прошептал Маг-Дракон, горой возвышаясь над Эльзой и раскрывшейся пирамидой. — Подойди к Рунам Вечности и коснись их Ангниром. Остальное сделаю я.

Знаки-отшельники преодолевали затворничество и складывались в закручивающиеся спиралями письмена, вытягивающиеся в небо. Чтобы дотянуться до Рун Вечности, пришлось стать на одну из опустившихся стенок. Копье Богов, называемое уже и Наследием, и Деструктором Бессмертия, проткнуло слепящее сияние, словно черноимперский легионер чудище из Адских Джунглей. Наконечник с вызывающе торчащим крюком дотронулся до нефрита. Правую руку Эльзы словно укусили тысячи комаров, Копье Богов вспыхнуло золотом, окатило ар-Тагифаль отблесками драгоценного металла — и внезапно сбросило с себя эннеариновое поле, как змея сбрасывает чешую. Руку Эльзы обтекло октариновое сияние, сочное, яростное, с переплетенными внутри золотыми и серебряными нитями — совсем не похожее на однотонный октарин Фюсиса. Сияние, только что бывшее Ангниром, вытянулось, распухло, принимая форму морской раковины, из спирального конца которой торчит длинное пурпурное лезвие. Горловина раковины, расположившаяся на уровне головы Эльзы, полнилась октарином с изящными кружевами золота и серебра.

— Можете спрашивать, — благосклонно сказал Маг-Дракон, укладываясь рядом с раскрытым бутоном пирамиды и улетающими в белое небо знаками-отшельниками. Крылья сложились пополам, белоснежные молнии утихли. Хвост пару раз хлестнул воздух и успокоился.

Все? Никаких сотрясающих реальность Слов, никаких светопреставлений, от которых темнеет в глазах, слабеет тело и гаснет сознание? Неужели действительно только коснуться Ангниром Рун Вечности — и все? Трудно поверить. Хотя преподаватели Школы не раз и не два говорили студентам, что самое удивительное и сложное — в обыденности, в простых повседневных вещах, не требующих грандиозных магических усилий.

— Где мы? — быстро спросил Уолт. — Что это за место… Высокий?

— Неужели все так плохо, Проводник? — Урлангур насмешливо покосился на Магистра правыми глазами, закрыв левые. — Неужели ты так противостоял своей сути, что забыл элементарное?

— Ты обещал ответить, Высокий.

— Нет нужды напоминать. Я сдерживаю свои обещания. Наос, Храм Меона — так зовется Всесильными и Величайшими место моего… скажем так, пребывания. Вместилище Сущности, которая не обладает сущностью в привычном для миров Мультиверсума смысле. Общее, единичное, уникальное, заурядное и прочее — все эти категории нашего существования могут лишь описать впечатления от Меона, заключенного в Наос, но не определить его. Предупреждаю твой вопрос, Проводник: Наос сотворили титаны. Трое из них. Последние трое, еще властвовавшие над Эфиром Равалона после создания Наследия. Ценой своей жизни они воззвали за пределы — мира, Мультиверсума, всех возможных и невозможных Мироустройств, в те непредставимые пространства, где творятся Создатели и лепятся Абсолюты. Единое, что есть Все и Ничего. Апофатическая бездна чистого Творения — так ее называли мои старшие братья, которым удавалось заглянуть за пределы. Первые, терпя поражение в войне с богами, воззвали. И Меон ответил на их зов. Он позволил им возвести Наос и впустить… скажем так, свою микрочастицу в Равалон.

— Но для чего, Высокий? Зачем это понадобилось титанам? Как оружие? Меон скрывает могучие заклинания против богов, вроде Наследия?

— Нет, Проводник. — Дракон склонил голову набок, взмахнул хвостом. — А, Тиэсс-но-Карана. Многое объясняет.

Над Уолтом в момент движения хвоста Урлангура вспыхнули знаки, похожие на те, что истекали спиралями из пирамиды в белизну небес. Уолт потрясенно уставился на Руны Вечности, перевел взгляд на Мага-Дракона.

— Книга позволяет мне видеть скрытые механизмы всех заклинаний в пределах Равалона. Абсолютно всех. И почти все деконструировать. Аннигиляция связей — полная, безусловная, безвозвратная, на что никогда не будет способен Хаос, лишь разрушающий связи. Впрочем, Меч, как ты несомненно знаешь, владеет такой же способностью. Активированный Меч. Хотя Тиэсс-но-Карана могла удержать и это знание. Вообще, Проводник, я удивлен, что кому-то удалось наложить заклинание Первых, не будучи самому титаном. Мне, стоит признать, подобное не удавалось.

— Книга, о который ты говоришь, Высокий… Она и есть то, что берегут Охранители и Страж… то есть ты, Высокий?

— Ты опять мыслишь категориями, опосредованными твоей нынешней жизнью, Проводник. Как боевой маг ты, верно, представляешь, что в Наосе скрыт арсенал Великого Оружия, которое свергнет богов с Небес. Или, как твоя спутница, что Меон есть Кара Тва́рца, дожидающаяся Судного Часа. — Урлангур насмешливо оглядел Магистров. Эльза покраснела. — Огорчу тебя: Наос не скрывает никакой разрушительной магии, кроме, разумеется, самого Наоса. Книга Инобытия, которую вы имеете честь наблюдать, — Маг-Дракон лениво кивнул на раскрытую пирамиду, — продолжение Храма, а не центр, оберегаемый Охранителями и Стражем. Нет, Книга лишь подспорье в нашей службе.

По октариновой короне пробежали сиреневые огоньки, погасли. Дракон закрыл глаза, и прежде чем Уолт задал вопрос, начал говорить:

— Титаны первыми обжили Равалон. Они и были Равалоном. Время Равалона, пространство Равалона, небо, океан, земля, леса, горы, реки, живые существа и эфирные сущности — все было титанами и титанидами. Вы очень мало знаете о Первых, смертные. Чуть больше знаете о Вторых. О себе, Третьи, вы, конечно, знаете больше, но недалеко удалились от тех выдумок, которыми потчует себя ваш разум от момента прихода в Равалон. Мифы вы пытаетесь заменить наукой, моления богам — магией. Вторые повелели вам поверить в Тва́рца — и вы поверили. А мы, Маги-Драконы, мы и без Вторых знали, что существует Абсолют, который стоит превыше всего сонма Бессмертных, и те не имеют к нему никакого отношения. Вы веровали в богов, а они поверили в Создателя. Вас начали приучать к вере в Тва́рца, потому что Вторые думают, что так мир спасется от Конца. Что чем больше верующих в Тва́рца появится в Равалоне, тем больше Его энергий вольется в мир, удерживая реальность от гибели. А кто-то подумывает и о том, что станет полноценным Наместником Создателя в Равалоне, Единым, кому подчинятся все остальные, а то и Единственным, кто легко обойдется без остальных. Грозный Добряк — до меня доходили слухи об этом боге. Он не один такой, просто первый, кто решился. Вскоре за ним массово последуют остальные, хотя все к тому давно идет. Представьте себе Созидателя, одного-единственного Созидателя, вобравшего в себя все Функции богов. И ведь он будет бояться, что Великий Закон когда-нибудь нарушат, станет ревниво следить за паствой и карать без промедления, ведь страхом держится почтение. Богобоязненность — основа всякой религиозной веры. Ах да, вы же ничего не знаете о Великом Законе. Когда-нибудь поинтересуйтесь, что такое Симболон, маги. Среди Старых и немногих Третьих остались еще те, кто хранит истинные знания о Предначальной Эпохе. Ищите их следы в Астрале — там Бессмертные чувствуют себя не так уютно, как в Небесном Граде. Мне же подробнее говорить о Великом Законе, как и Симболоне, запрещено.

— Кем запрещено? — сумел втиснуться с вопросом Уолт.

— Титанами, конечно. Глупый вопрос, Проводник. Просто я не имею права открывать истинные причины Самой Первой войны. Храм Меона воплощен в Равалоне, опираясь на определенные жертвы и запреты. Великий Закон и Симболон. О них мне велено молчать, как и о Самой Первой войне. Хотя я мог бы многое поведать. — Урлангур открыл глаза, в которых клубилось грозное пламя. — О, очень многое. Впрочем, могу сказать об итогах Самой Первой войны. Было нарушено Равновесие, Проводник. Космическое, Вселенское, Предначальное — неважно, как его именовать. Мир потерял гармонию, установленную естественным ходом его развития.

Падение титанов и воцарение богов изменило мир. Но боги не должны были возвыситься! Они пришли в мир как помощники титанов, как устроители тех пластов и слоев мира, которые титанам были неподвластны! Однако Вторым этого показалось мало. Они пожелали занять место Первых. Может, кто подсказал, может, сами решились. То не ведомо никому, кроме древнейших из Старших Бессмертных. И Равновесие было нарушено, Великие Весы покачнулись. Настолько, что в мир вынужден был прийти Ангел, неся основу для нового Равновесия. Равалон — он ведь один из узловых миров для Эфира Мультиверсума.

— Что… что такое Ангел, Высокий? — тихо спросила Эльза. Она не думала, что ее вопрос услышат, а если услышат — ответят. Говорили Уолт и Урлангур, а ее… Ее словно не существовало для них.

Но Маг-Дракон услышал.

— Самопровозглашенные слуги того, что ты называешь Тва́рцом, волшебница. Его Наместники в Мультиверсуме. Следят за Равновесием, где успевают и где могут.

Значит, что бы ни говорил Глюкцифен, Он — есть? Он — есть!

Эльзе почему-то захотелось заплакать.

Она сдержалась.

— Ангел явился в Равалон, пытаясь удержать его от падения в Бездну. Для этого были сотворены Небесный Град и Нижние Реальности — как основа нового Равновесия. Там, где потерялось единство одного во многом и много в одном, которое воплощали титаны, Ангел возвел единство противоположностей. Хаос и Порядок стали определяющими для бытия мира. Так было положено начало новому Равновесию.

Дракон вздохнул — тяжело и печально.

— Мой Народ уже жил здесь в те времена. Мало кто из Третьих сейчас знает, что мы участвовали в Самой Первой войне на стороне титанов. Удивлены? Вы бы удивились еще больше, знай то, что знаю я. Однако могу рассказать лишь о Наосе. Впрочем, именно о нем вы хотите знать.

— Небесный Град и Нижние Реальности, — закрыв нижнюю пару глаз, продолжил Урлангур. — Начало им было положено, когда Ангел оставил в Равалоне два артефакта, менявших естество мира. В покинутых титаном Небо и его детьми покоях — Зеркальные Скрижали Бытия, что поведали богам о Демиурге, Едином Родителе миров Мультиверсума, Духе Реальностей и Отце Бытия. А на Дне Мира, вблизи Пустоты и Бездны, откуда вздымались Корни Мироздания — Алмазные Заветы Бытия, которые должны были в свое время поведать богам о Плероме, Единой Родительнице миров Мультиверсума, Душе Реальностей и Матери Бытия.

— О чем? — переспросил Уолт.

— Плерома, Великая Мать всего Сущего. Та Сила, что вместе с Силой, именуемой Создателем, породила миры нашего Мироустройства. Демиург и Плерома — это две стороны одной монеты, Проводник. Отец и Мать. Форма и Материя. Дух и Душа. Одно невозможно без другого. Единый Создатель, называемый смертными Тва́рцом вслед за нами, Магами-Драконами, дабы избежать Нотаммаргартета, есть неразрывное единство Демиурга и Плеромы. Такое единство было воплощено в титанах — они творили все из себя. Так и Тва́рец, Мать и Отец в едином Лице, Собой-Демиургом творил миры из Себя-Плеромы. И боги, во укрепление Равновесия между Порядком и Хаосом, которые являются отражением двух противонаправленных принципов порождения из Великой Матери, должны были узнать и о Демиурге, и о Плероме. Но узнали лишь о Демиурге. Отождествили Создателя с Порядком. И направили мир к новому нарушению Равновесия. Да, маги, в этом предназначение Наоса — скрыть Алмазные Заветы Бытия от Бессмертных. Меон окружает их, укрывает от богов и убогов. Первые знали: нарушенное Равновесие, которое попытался восстановить Ангел, когда-нибудь отзовется богам. Вторые узнали лишь о Демиурге — но не ведомо им о том, что должна внести в Замысел Плерома. Две стороны Единого Абсолюта, дающие жизнь миру, чему залогом Равновесие Порядка и Хаоса Равалона, — гармония Изначальных, которой нет. Ведь без энергий, что скрыты в Заповедях, богам не изменить себя, не подстроить мир под новое Равновесие.

Эльза задрожала. Смысл ужасных слов Мага-Дракона не сразу дошел до нее. Месть титанов богам: гармония мира не восстановлена, а это значит, что Равалон…

— Это что же получается, — тихо сказал Уолт, — что убоги… что Разрушители появились в нашем мире лишь потому, что в свое время боги не прочитали что-то там на Алмазных Заповедях? Великая Война Бессмертных, Прорывы Тварей, Черные маги, ковены чернокнижников… Неужели все это лишь потому, что какие-то там повернутые на мести титаны возвели Храм Меона вокруг каких-то Заповедей?

— Не забывай об уважении, Проводник! — Глаза Мага-Дракона опасно сузились. — Ты, верно, не понимаешь положения, в котором оказался. Проводник без Меча в моем Наосе с моей Книгой Инобытия. Помни, с кем говоришь! Не смей оскорблять тех, кто дал мне жизнь! Сам-то спешил сюда, чтобы узнать, кто конструировал Великую Жертву, и отомстить за наставника. А может, смерть твоего учителя благо? Может, с его уходом в посмертие было положено начало цепи событий, которые приведут Равалон к процветанию, но только если ты не будешь мстить и не поднимешь руку на виновника смерти своего наставника? Нет, ты хочешь убивать. Уничтожать. Того же хотели и титаны. Чтобы те, кто разрушил их мир, отправил их в Тартарарам, — страдали.

Уолт угрюмо молчал.

— Наследие и Храм Меона — вот последний ответ Первых на жадность Вторых. Боги первыми нарушили Равновесие, а титаны лишь склонили Чашу Весов еще ниже. А пока Бессмертные наслаждаются нектаром и амритой, Равновесие продолжает нарушаться. И придет тот день, когда боги падут в Тартарарам, а титаны вернутся, чтобы восстановить утерянную гармонию.

— А смертные… — прошептала Эльза. — Как же смертные, Высокий? Разве нарушение Равновесия… разве дисбаланс не приведет к ужасным катастрофам?

— Третьи выживут, даже если весь Равалон покатится в Тартарарам, — уверенно ответил Маг-Дракон. — Смертные крепки и устойчивы, они приспособятся. А когда вернутся титаны и восстановится Равновесие…

— Прости, Высокий, но мне, гм, нет дела до возвращения Первых. — Уолт бесстрашно посмотрел на Урлангура. Он подошел к Эльзе, стоявшей рядом с пирамидальной Книгой Инобытия, и ободряюще коснулся ее выздоравливающей руки. — Лучше скажи, кто сотворил Великую Жертву и желает пробиться в Наос. Эльза выполнила обещанное, предоставила Силу Ангнира. А ты обязался ответить на вопросы… Высокий.

— Дерзости тебе не занимать, Проводник, отрицающий свою сущность. — Маг-Дракон приоткрыл пасть, длинный язык пробежал по зубам. — Однако никто никогда не скажет, что мое племя обманщики. Мы не гордецы боги и не крючкотворцы убоги. Обещание, данное Магом-Драконом, всегда будет выполнено… что только и защищает тебя, дерзкий Проводник.

— Хватит риторики, Высокий. — Уолт ухмыльнулся. — У нас полно неотложных дел. Да и ты, думаю, не откажешься, чтобы я разобрался с тем, кто нацелился на Храм Меона. А то вдруг ты не удержишь Наос и боги получат доступ к Заповедям. Как же тогда Первые вернутся, Великий?

Эльзе показалось, что Урлангур сейчас набросится на Уолта. Маг-Дракон гневно раздул ноздри, сосредоточил взгляд всех глаз на Магистре. Шевельнулись крылья, хвост гневно высек из площадки искры.

— Я следил за тем, кто создавал Великую Жертву. — Урлангур сдержал ярость. — За его действиями. То, что он творил с областями Подземелья и убогами… Скажи, Проводник, тебе это ничего не напоминает? Изменение Полей Сил, подчинение умной энергии. Ведь это тоже — своеобразная аннигиляция связей.

— Я не пойму тебя, Высокий, — Уолт напрягся.

— А ведь и ты попал под действие его чар, когда вступил в Подземелье. А может, кто знает, и еще раньше. Тиэсс-но-Карана повреждена в ключевых узлах, контур трещит по швам, держится лишь на твоей воле. Пусть и не прямое воздействие, как в случае создания зон Инфекции, иначе бы ты уже давно заметил, но оно есть. Сила, превосходящая чары и смертных, и Бессмертных, превосходящая — и подчиняющая их. Не припомнишь, Проводник?

— Я же говорю… — раздраженно начал Уолт.

— Глупый Проводник! — рявкнул, подымаясь, Маг-Дракон, прошелся по площадке, разъяренно поглядывая на Магистров. — Да взаимодействуй ты с Тенью, просто общаясь, уже бы понял, о чем я говорю. Метаон, Проводник! Метаон рвет и перенаправляет Вены Создателя, играя с Онтологическим Эфиром как ему вздумается!

— Метаон? — удивился Уолт. Эльза видела, что он действительно не понимает, о чем говорит Маг-Дракон.

— Метаон… — повторил, словно пробуя слово на вкус, Уолт. И закричал, повалившись на площадку. Схватился за голову, сжал ее, словно пытался раздавить, как клещи палача пальцы преступника. Аура рваными кусками начала проявляться и исчезать, Сила дикими пульсарами рванула из тела боевого мага, чуть не задев Эльзу.

Маг-Дракон удивленно воззрился на Магистра, дыхнул на него лечебными чарами, но Уолт продолжил кричать и истекать магическими энергиями.

— Да что с тобой, Проводник?! — вскричал Урлангур.

Над раскрытой пирамидой сверкнуло алым. Вслед за алым заблестело серебро, и дракон бешено взревел, оборачиваясь к двум пришельцам, посмевшим без разрешения войти на его территорию.

Эльзу опрокинуло потоком Силы, взметнувшимся, когда Урлангур развернул крылья. Подземными Молотами загрохотала вьюга молний, белоснежной сетью падая на пришельцев. Вот теперь Маг-Дракон гремел Словами, сотрясающими реальность, содержащими в себе бездны сокрушительной Силы. Октариновая корона извергла из себя фиолетово-зеленые копья энергии, последовавшие за молниями — убить! уничтожить! отправить в небытие!

Небо, не менявшееся весь путь по Храму Меона, подернулось черными тучами. Проблески голубых перунов, подражая окутавшим крылья дракона сестрам, низринулись хищными птицами на нежданных гостей. Небесные хлысты сошлись в одной точке, потянулись друг к другу стремительно выросшими ветвями энергии. Вслед за видимыми проявлениями магии Урлангура прокатились незримые валы Силы, сомкнулись над пришельцами.

Громыхнуло — на зависть всем Громовержцам Небесного Града!

В ответ один-единственный луч декариновой энергии вылетел из кудели ярившихся молний и гудящим шмелем вонзился в левое крыло Мага-Дракона. Урлангур пошатнулся.

— Четыре Пекатума мне стоила твоя атака, Страж. Ты и впрямь могуч. Хотя меня предупреждали, но я не верил, что не рожденный Бессмертным может подчинить себе такие Силы.

От Таллиса Уберхаммера поднимались юркие аспиды дыма. Грациозный убог презрительно разглядывал Мага-Дракона, словно аристократ валяющегося в грязи нищего. В длинных изящных пальцах мерцала серебристая сфера. Чистая энергия Разрушения, сосредоточение обращающего в ничто могущества.

За последние дни в Подземелье Эльза стала разбираться в строении убоговской Силы лучше, чем за всю предыдущую жизнь. Уроки Франциска Одана ар-Тагифаль и лекции в Школе Магии не давали полной картины сущности Мощи Разрушителей. Познание Эрканов еще больше углубили знания о разнообразии строения и принципах структурирования убоговских энергий.

Что это? Крики воронья, сопровождающего прислужников богов смерти, спешащих туда, где не успевают их господа? Спешащих во исполнение приговора Судьбы, подчиняясь щелканью ножниц Сестер — может, сейчас в божественных пространствах Орны выуживают из медного гобелена нити Эльзы и Уолта, а Жестокосердный Анубияманурис, неумолимый к плачу и стенаниям, готовится обрезать все эфирные волокна, которые связывают душу с жизнью?

Но Магистров Таллис проигнорировал, не удостоив и презрительным взглядом.

— Вон отсюда! — заревел Маг-Дракон. — Прочь, отродье Вторых!

Урлангуру вторило небо, угрюмым раскатом грома поддержав Стража Наоса.

— Ты закончил, Супербий? — Уберхаммер повернулся к прибывшему с ним носителю умной энергии, склонившемуся над стенкой пирамиды-Книги.

— Пару секунд, — отозвался чубастый мужчина, погружая руку в стенку.

— ВОН! — взорвался Маг-Дракон, поливая площадку градом белых молний. Стягиваясь к пирамиде, молнии заключили Уберхаммера и Супербия в подобие кокона. На белоснежных боках расцвели Руны Вечности.

Чудовищный удар Силы!

И за миг до него — алая вспышка внутри кокона. Супербий исчез вместе с частью Книги Инобытия — стенкой пирамиды. Страшно оскалившись, встал навстречу энергиям Мага-Дракона Таллис Уберхаммер. За спиной убога распахнулись тремя декариновыми рядами крылья, протянулись от горизонта до горизонта.

За мгновение до удара шевельнулась и раковина Ангнира. Брызнул из горловины октарин, облегая Эльзу и Уолта зеленоватым сиянием с золотыми и серебряными искорками, словно перчатка руку.

Туман, белесый и плотный туман.

Страж Меона, последний из Магов-Драконов — где он? Где площадка, на которую они так долго поднимались, на которой Уолт хотел получить долгожданные ответы на вопросы, но услышал лишь гордую речь слуги титанов?

Уолт? Уолт рядом, его окутывает свечение цвета майской травы, и Эльзу окутывает такое же свечение.

Чудовищный удар — и толчок, швырнувший Магистров в…

В неизвестно куда. В белесый и плотный туман.

Эльза поднялась, огляделась.

И замерла, оглушенная ужасным напором чужой Силы. Туман поплыл изорванными клочьями, открывая взору черно-белый вид. У Эльзы закружилась голова, когда она поняла, что стоит на вершине Храма Меона. Внизу, далеко внизу раскинулась Аномалия (где-то там и Фа Чоу Цзы с Лизаром Фоором и Глюкцифеном), на горизонте протянулась декариновая полоса барьеров и заслонов, поставленных убоговскими чаротворцами. Одинокий месяц в оранжевом куполе неба приблизился еще ближе к земле, будто решил получше рассмотреть, что же это за Аномалия такая, с которой не могут разобраться Разрушители.

Туман полностью скрылся, и стало хорошо видно, как Таллис Уберхаммер, чемпион и командир Золотых фурий Архистратига Аваддана, приближается к Эльзе. И она ничего, совершенно ничего не может сделать, сдавленная его ужасающей аурой, серебристой мантильей, накрывшей черно-белую «крышу» Наоса.

Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — III

— Приветствую вас!

Он походил на человека, смертного из самой распространенной расы в Равалоне. Старого статного человека, облеченного властью, вроде сенатора Роланской империи. Благородная седина струилась по рассыпанным на плечи волосам. Изломанными крыльями лебедей нависли над темными провалами глаз брови. Долго вглядываться опасно: качнутся ресницы — и Нижние Реальности Равалона вскипят в душе озерами смолы и проберут до костей ледяными пустынями. И гадай: ты увидел то, что позволили увидеть, или то, что смог увидеть…

Белая туника, символ чистоты намерений и принадлежности к правящему сословию, резко контрастировала с мускулистыми руками и мозолистыми ладонями,словно вышедший навстречу Аль-сиду, Нами, Кшанэ, Элиноре и Чораку зарабатывал на жизнь погрузкой в порту.

— Приветствую вас, избранники!

Мощь. Чистая, незамутненная Мощь, перед которой поспешили бы склониться боги и убоги, окажись они сейчас в глубинах Раш-ати-Нора. Перед человеком поспешили бы преломить колени и Ангелы, вплоть, наверное, до гордых Падших и надменных последователей Керигмы. Мощь, которая стояла за ним, поражала; и больше всего поражало то, что Равалон выдержал ее, а не сгорел в костре Последних Дней.

Аль-сид остро осознал: вся его магия, все знания и колдовские практики, от забытой Древней магии титанов до современных техник порчи малефиков Черной империи — пыль, прах и ничто. Для такой Мощи вообще все пыль, прах и ничто, все Престолы Силы, мнящие себя будущими владыками Мультиверсума.

И только близость Меча и Посоха позволила пережить острое чувство неполноценности. «Ха! — попытался подбодрить себя Аль-сид. — Да мы сами с нашими артефактами разгоним Престолы, как шелудивых псов! — Он еще раз прочувствовал стоящую за человеком Мощь и невесело добавил: — Если успеем ими воспользоваться…»

Что же могло понадобиться от них, могучих магов и отличных бойцов, но просто червей рядом с таким Могуществом, по одному желанию которого армады из тысяч близких и дальних миров вторгнутся в Равалон, не щадя живота своего?

— Можете называть меня Посланником.

— Что тебе от нас нужно? — с грубой прямотой, впрочем, как и всегда, выступил вперед Нами. Встал так, чтобы прикрыть в случае чего остальных, отметил Аль-сид. Даже упыря. Кажется, после столкновения с Софией, когда в энергемы Нами вошел Тень, эфирное отражение Мощи Меча, он начал лучше понимать Живущего в Ночи. Позавчера, на привале в заброшенной шахте кобольдов, Нами расспрашивал Чорака о Жажде. Хотел, наверное, сравнить мятущуюся пустоту вместо души у упырей и безумие силы в своей душе.

— Равновесие Мультиверсума нарушено. Меня послали исправить нарушение. Меч и Посох, которые вы так отважно защищали всю дорогу сюда, — знаете ли их истинную суть и предназначение?

— Это не ответ на мой вопрос. — Нами набычился. Активатор Меча он уже не носил в свертке и даже не заговаривал на кровь, скрывая от чужих взглядов; Нами теперь постоянно держал активатор в руках. И сейчас сжал покрепче простой с виду медальон, на который, выстави его в лавке на продажу, обратит внимание разве что старьевщик.

— Я не враг вам, избранники.

— Нам приходилось слышать подобное, — обронила Элинора, держа руки на поясе, где терпеливо, словно преданные псы, ждали прикосновения хозяйки шакры.

Ага. Сестра, когда они бежали, прихватив Меч и Посох, орала им вслед: «Я не враг вам, дети мои! Вернитесь!» И креатуры Кубата тоже орали — посылали звуковые импульсы, способные разрушить крепостную стену.

И Нами, помнится, орал. Что и Сестру, и Кубата, и его креатур видел в таких местах, куда самые извращенные умы Мультиверсума не заглядывали…

Чорак неожиданно бросился вперед, пал на колени.

— Я… я привел… их… Я… я прошу… Великий… Могучий… Повелитель…. забери Жажду! Забери… молю…

Упырь дрожал всем телом, не решаясь посмотреть на Посланника. Тот улыбнулся и присел, положив руку на голову Живущего в Ночи. Из глаз неожиданно исчезла инфернальная бездна, сменившись бесконечностью межзвездного пространства.

— Ты молодец, Чорак, — улыбнулся Посланник. — Однако обожди еще немного. Твой путь и путь избранников заканчивается, но не здесь. Ты же чувствуешь за мной Силу? Она освободит тебя, для чего вам нужно последовать за мной в Микдаш.

— Мы никуда не пойдем, пока нам не объяснят, для чего мы вообще сюда приперлись!

— Нами… — предостерегающе прошептала Кшанэ.

Он провоцирует Посланника, понял Аль-сид. Прямолинейный Нами пытался заставить приславшего Видения использовать Мощь, доступную ему. Уговоры и разговоры — или грубое подчинение? Вот что Нами пытался узнать, страшно рискуя. Да, Отражения полностью покорились ему, но как же остальные? Аль-сид еще ни разу не вступал в контакт с Посохом, а Кшанэ и Элинора… Нет, использовать Бурю Тысячелетия и шакры против Проводника все равно что плевать против ветра. Аль-сид еще раз оценил искажения Полей Сил в округе и поправился: плевать против Младшего Владыки воздушных элементалей. Этот так плюнет в ответ, что простому смертному мало не покажется.

— Я понимаю твое волнение, избранник. Вы устали, и вы хотите наконец узнать, для чего вам пришлось совершить столь долгий и опасный путь. Вам страшно. Вы боитесь, что странствие было напрасным, что вы попали в ловушку еще более изощренную, чем та, в которой пребывали с момента рождения.

Посланник улыбнулся.

— Чтобы не оставить у вас сомнений, сразу раскрою свои намерения. Я хочу уничтожить Символы Инобытия и Сверхбытия, известные вам как Меч и Посох.

Нами, собиравшийся сказать что-то резкое, замер, не издав и звука.

— Я объясню, избранники. Служа Брату и Сестре, вы не задумывались, откуда у них сила пленять и пожирать миры. Не размышляли вы об этом и торопясь на встречу со мной. Так знайте же: в пределах Мультиверсума, сотворенного одним из Абсолютов, осознавшим себя в совершенной полноте Единого, что есть Все и Ничего, обитают могучие существа, которых для простоты обозначения называют Семьей. Они — Первородные титаны, Первейшие всего Мультиверсума! Они были Мультиверсумом, а Мультиверсум был ими. Во всех измерениях, доступных Семье — а ей оказались доступны все реальности, — они посеяли первые зерна разума, породив титанов в каждом мире согласно его Упорядоченной или Темной, Огненной или Сумрачной, Мертвой или Живой сущности. Так укрепилась власть Семьи над Мультиверсумом. Однако в потоке становления, которому подвластны все реальности вашего Мироустройства, миры испытывали изменения. Так в мирах стали рождаться боги и смертные, а в Мультиверсум пришли новые силы: Ангелы, объявившие себя Наместниками Абсолюта, чья цель поддерживать Равновесие Мультиверсума; Логос, раса осознавших себя Монад Хаоса, и Хора, зеркальная им раса разумных Номадов Порядка; в Светлых Областях набирали силы Армады Сияния. Многие восстали против положенного Семьей устройства Мультиверсума. И вскоре реальности были охвачены ужасной войной, где каждый стремился упрочить свои владения и захватить чужие. Семья потеряла многие миры, не только проиграв их в войнах, но и подчиняясь неизбежному закону становления, ведущего к изменениям: в множестве миров на смену титанам приходили иные существа, не только боги и смертные, но и другие. И тогда Семья раскололась. Большинство желали жить по-старому, черпая Силу из тех источников, которыми всегда будет одаривать Первородных Мультиверсум одним своим существованием. Но против них выступили те, кто требовал перестраивать измерения под свои нужды, менять, чтобы ни боги, ни смертные, ни иные существа не могли в них не только появиться, но и жить, если кто-то из другой реальности откроет Дорогу в подвластный Семье мир. Имелись и те, кто требовал воззвать к Абсолютным Силам и изменить Мультиверсум, изгнав из него всех, кто не склонится перед Семьей. Брат и Сестра были из последних. Первородные титаны, обезумевшие в хаосе сотрясающих Мультиверсум войн. Согласные скорее уничтожить мир, чем отдать его врагу. Именно они первыми воззвали к Меону и Метаону, моля о превосходящей все мыслимое в пределах Мультиверсума магии. И им был дан ответ: если откроют властителям Меона и Метаона пути в Мультиверсум, их одарят Силой, способной устрашить не только существ Мультиверсума, но и иных Мироустройств. Отступники Семьи согласились и сотворили требуемое — и получили то, о чем просили. Символы Инобытия и Сверхбытия.

— Прости, Посланник, но мы не знаем, что такое Меон и Метаон, — Аль-сид решительно подвинул Нами, выступая вперед. — Меч и Посох у нас, вернее, их материальные активаторы, но я не чувствую в них той Силы, которая способна устрашить Ангелов или Монад Хаоса. Разрушить Равалон или иной мир — да, такое я ощущаю, прислушиваясь к магическим энергиям, копящимся в Посохе. Но Дети Змея, как ты, должно быть, знаешь, разрушали миры без всяких Символов Инобытия и Сверхбытия. Да и Могущество, которое сопровождает тебя — не уверен, что даже совокупная мощь Меча и Посоха, реши мы с Нами напасть, поможет нам победить.

— Я объясню по порядку, избранник. Меон-Инобытие и Метаон-Сверхбытие — это состояния Единого, который есть Все и Ничего до появления из него Абсолютов, творящих Мироустройства. Меон позволяет быть иному, отличному от того, что есть, не позволяет застывать — даже застывать в совершенстве… Мне сложно объяснять, поскольку ваши категории с трудом подходят для докатегориальных сущностей. Выразить невыразимое — очень трудно. Но попытайтесь понять, что совершенство, то совершенство, которое есть вечное и пребывает до всего, абсолютно до всего — это совершенство не является неизменным, замершим, окаменевшим. Совершенство лишь тогда является собой, когда безостановочно, бесконечно совершенствуется, — но такое возможно только для того, что уже безусловно совершенно… Примерно так, избранники. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Предположим, что понимаем, — осторожно ответил Аль-сид, вызвав нервный смешок у Элиноры.

— Меоном зовется состояние совершенствования Единого. Оно отражается в выходящих из Единого Мироустройствах как основание отличия: покой не есть движение, движение не есть покой, любовь не есть ненависть, ненависть не есть любовь. Они отличаются не просто потому, что противоположны, а потому, что иные. Меон привносит в Мироустройства отличия и различия, можно сказать, он дает бытию возможность быть другим. И Меч как Символ Инобытия в определенном смысле воплощает в себе эту особенность Меона, но воплощает именно как оружие: Меч дает бытию стать иным в абсолютном смысле слова. Ведь Бытие, по сути, есть такое ничто, из которого должно произойти нечто, — и вот это нечто Меч возвращает в ничто. Аннигиляция любых связей: на всех уровнях Бытия обращение их в абсолютно иное Бытию — Небытие.

Нами поднял руку с медальоном, сумрачно уставился на активатор. Не нужно было быть магом, чтобы прочитать его мысли, прямо-таки выступившие на физиономии: «Так что, этим можно было просто жахнуть по Братишке с Сестричкой и не сходить с ума со всей этой беготней по Раш-ати-Нору?!»

— Метаоном зовется состояние свершения совершенствования Единого. Тут мне проще подобрать аналогию. Каждый из нас ставит или получает цели, у каждого есть ценности, которые он стремится воплотить в жизнь. Смертные и бессмертные строят планы своей жизни, ориентируясь на определенные образцы — и вот таким образцом является Метаон для Единого. Не идеалом, не целью или ценностью, а тем, что дает идеал, цель, ценность. Стремление к чему-то. Можно сказать, Метаон — потребность совершенства, потребность, которая и делает его совершенным. Цели, ценности, идеалы смертных и бессмертных в Бытии в определенном смысле являются отражением свершения совершенствования Единого. В Мультиверсуме наиболее фундаментальное проявление Метаона — умный мир, тот самый умный мир, который дает Эфир и дает Эфиру распространяться по Мультиверсуму. Ты, избранник Аль-сид, должен понимать, о чем я говорю.

— Мы тоже знаем об умном мире, Посланник.

— Прошу простить, избранница Кшанэ. Я вижу, что наиболее искушен в магии Равалона, вплоть до Эрканов, именно Аль-сид, и потому обратился в первую очередь к нему. Но я рад, что ваши знания помогут вам всем понять мои слова. Ведь Посох как Символ Сверхбытия дарует власть над умным миром и подчиняет своему владельцу всю возможную магию Мультиверсума.

— Но почему Брат и Сестра их не используют? — Нами сжимал медальон обеими руками так, будто пытался поглотить его ладонями, спрятав активатор в теле, а не в ауре. — Если у них под рукой была такая мощь, то зачем все эти сложности с захватами миров, поглощением энергий?

— Все по порядку, избранник Нами. Ведь я еще не завершил свой рассказ. Вас должны были заставить задуматься мои слова: если Метаон и Меон состояния Единого, что есть Все и Ничего, то откуда у них властители и для чего им пути в Мультиверсум? Что касается второго, то тут все просто, ведь Абсолюты, хоть и часть Единого, в определенном смысле не есть Единое, и не все, что создают они из себя как части Единого, отражается в Едином. А Меон и Метаон желают выполнить свое предназначение — совершенствовать совершенство Единого. И для этого они стремятся в создаваемые Мироустройства зачерпнуть то, чего нет в них самих. Что касается властителей Меона и Метаона, то они, если можно так сказать, лишь отражение желаний Меона и Метаона извлечь из Мироустройств нужное им для совершенствования Единого. Они существуют, пока существует желание и пока Мироустройства готовы открыться для них. Властитель Меона, взирающий в Мультиверсум, именуется Престолами Сил Тваштаром. Властитель же Метаона — Космократором. И когда отступники Семьи просили силу, Тваштар и Космократор одарили их Мечом и Посохом, взамен открыв для себя реальности Мультиверсума. И да — я Посланник Метаона, слуга Космократора, прибыл уничтожить Меч и Посох, поскольку их существование грозит распадом и возвращением в Плерому-Мать всех миров Мультиверсума.

— Так зачем же было давать титанам такую Силу?! Что, этот Тваштар и твой Космократор не понимали, к чему приведут их подарочки?!

— Твоя злость понятна, избранник Нами. Ты вправе гневаться, но попытайся понять. Попытайтесь все понять, избранники. Мечом и Посохом отступников Семьи одарили как разовым оружием. Лишь однажды они должны были применить Символы и изменить ситуацию в Мультиверсуме. Но Брат и Сестра, понимая, какое могущество скрывается в Символах, восстали против соратников и убили их, влив высвобожденную после смерти Первородных энергию в Символы. В мирах Становления нет ничего абсолютно неизменного, как нет и ничего абсолютно изменчивого. Брат и Сестра принялись пожирать миры, меняя Символы, переделывая их под свои цели. Сестра говорила вам: Равалон последний мир, они осядут в нем и будут править до конца веков. Я показал, что произойдет с Равалоном. Она говорила вам: Меч и Посох лишь оружие, магические артефакты, которые сделают Ее могущественнее, а вас — сильнее. Я объяснил, что будет с вами, когда Меч и Посох окажутся у Сестры. Символы изменились, избранники. Сестра поняла это раньше Брата. Она возжелала стать единственной властительницей Мультиверсума. С мощью изменившихся Символов и слияния сил Меча и Посоха Она могла достичь своего замысла, но не поняла: мощь Символов сожжет ваше Мироустройство раньше, чем подчинит Ей. Космократор послал меня уничтожить Меч и Посох ради блага Мультиверсума. И потому я воззвал к вам. Мне было известно, что ваши сознания скованы Ее волей, и для начала одарил вас самым величайшим даром, который только есть, — свободой воли: свободой мыслить и оценивать себя, свободой понимать последствия своих действий. Я не хотел властвовать над вашим разумом и привести в Раш-ати-Нор насильно. Но помог вам понять, что вы должны прийти. Вы ведь помните Видения, посланные мною?

— Помним, — ответил за всех Аль-сид. — Хорошо помним.

Запахи горящей плоти. Плач лишившихся семей детей — тех, кто в силах плакать. Бессмысленный взгляд подвергшихся насилию девушек — почти что девочек, только вступивших в пору созревания. Поля, которые никогда больше не родят, если не принести кровавые жертвы убогам, — лишь их Сила Разрушения может изгнать поселившуюся в земле гниль. Покрытые рыжей паутиной леса, из которых в страхе бежала нечисть. Отравленные реки, чьи воды несут мертвых русалок и водяных.

И, со стороны — четверо. Во главе отрядов, обрушивающихся на деревни и города. Во главе круга магов, творящих убийственные заклинания. Во главе армии, предающей огню храмы и разбивающей головы младенцев о стены. Во главе группы убийц, проникающей в закрытые от простых смертных тайники и убежища, не щадя ни стражей, ни случайных свидетелей.

Лучшие убийцы Сестры.

Бездумные монстры, ввергающие Равалон в хаос боли и страха.

Когда пришли Видения, показывающие, что было дальше с теми, кого они оставили без семьи и крова, и с землей, над которой надругались, они даже не поняли сначала, что происходит. Видения напоминали сны, нечасто снившиеся воинам Сестры. А Нами так вообще ничего не снилось. Никогда.

Аль-сид попробовал сначала сам разобраться в происходящем, ничего не говоря Сестре и другим Ее магам. Фантомы? Иллюзии? Насланные мороки? Он, величайший маг в Равалоне, преступивший ограничение, положенное Симболоном смертным, познавший Эрканы титанов и Бессмертных, быстро разобрался — это не обманка. Видения показывали то, что было и есть.

Со стороны они четверо выглядели…

«Отвратительно… — сказала Элинора, только что зревшая Видение своего победоносного вступления в махапопский город, в честь которого слуги Сестры деловито резали сдавшихся жителей на торопливо возведенных ритуальных пирамидах, принося жертвы в честь Элиноры и Сестры. — Просто отвратительно…»

Они должны были гордиться тем, что хорошо служили Сестре. Но…

Но гордиться не получалось. Аль-сид тщательно обследовал сознания и ауры гомункулусов на предмет изменений, но ничего не изменилось. Они были тем, кем и были: лучшими убийцами Сестры. Однако…

«Душу не изучишь и не исследуешь», — печально улыбнулась Кшанэ. Она недавно вернулась из укемского храма Радужных Змей; и хотя храм был разрушен, остались в живых жрецы. Кшанэ остановила рвавшихся прикончить служителей Радужных Змей воинов, пояснив, что они должны разнести весть о непобедимых воителях по всем Черным землям. Третья среди лучших убийц Сестры впервые пощадила врагов.

А потом… потом явились Видения о том, что будет. Видения будущего. В нем гомункулусы были мертвы, а Брат и Сестра, поглотив энергию Равалона, уходили, оставив безжизненную реальность с погасшим Сердцем Мира.

Брат и Сестра готовились к полномасштабной войне с богами и убогами, когда Аль-сид, Кшанэ и Элинора понемногу стали узнавать о планах своих владык. В Равалон были перенесены из гибнущего мира, где продолжали пребывать тела Брата и Сестры, эфирные составляющие Меча и Посоха. Создание материальных активаторов растянулось на год, во время которого Он сумел привести Роланскую империю к гражданской войне. Боги подозревали неладное, но думали на убогов. Убоги, в свою очередь, подозрительно косились на богов. Но Защитники Договора, существа, созданные из Эфира Созидателей и Разрушителей, утверждали, что в мире смертных нет выходящих за рамки Договора действий Бессмертных, и боги с убогами продолжали пребывать в неведении, что в оберегаемый ими мир произошло Вторжение. Охватившие реальность войны списывались на природную агрессию смертных; некоторые Созидатели даже философски замечали, что вся история, по сути, является историей войн, а развитие культуры и цивилизации служит лишь для обновления средств ведения военных действий. Самая малость из Старших Бессмертных воплощалась в аватар или осмеливалась тайно явиться в Равалон, скрывая свое присутствие магией. Иногда бог и убог могли стоять рядом друг с другом на площади города смертных и делать вид, что не видят друг друга и конечно же никоим образом не нарушают Договор. Впрочем, они его и не нарушали, пытаясь лишь понять, что движет смертными. Но Брат и Сестра хорошо скрывали свое присутствие, существуя в «облаке» сознаний своих последователей, растворившись в их аурах и Локусах Души.

Боги и убоги ничего так и не узнали. В Равалон тем временем были явлены Меч и Посох, Сестра задумала предать Брата, а гомункулусы окончательно осознали, что Равалон, с существованием которого неразрывно соединены их жизни, готовится их владыками к закланию, как жертвенный ягненок.

К тому времени Нами понял, что его гордость, его упоение славой лучшего убийцы Сестры ничего для Нее не значат. И осознал, что ему горько вспоминать о тех, кому он причинил страдания. Когда Нами научился думать самостоятельно, ему стало больно.

Потом, на Эхларском перешейке между Махапопой и Западным Равалоном, в короткий миг передышки, Аль-сид слышал, как Нами проклинает свою совесть; проклинает — и благодарит…

— Мы хорошо помним Видения, Посланник, — повторил Аль-сид. — И благодарны тебе. Но…

— Но чем я могу подтвердить свои слова? — Посланник улыбнулся и обеими руками начертил в воздухе Знак, отсвечивающий лазурью. Нами рванулся вперед, но Аль-сид успел его остановить. В Знаке не было боевой или иной разрушительной магии. Только… да, управляющие узлы, формулы контуров и объединения, контрольные функции…

— Мой залог вашего доверия. Ключ от магии, ощущаемой вами как моя Сила. Ключ, который дает власть над Микдашем. Я вручаю его вам.

Знак подплыл к Аль-сиду. Он осторожно коснулся лазурных переплетений магических энергий, предварительно окружив себя и остальных защитными заклятиями. Пальцы погрузились в Знак.

Микдаш, Храм Метаона. Открывшийся глубоко под Раш-ати-Нором. Превосходство над любой магией — смертных, богов, титанов, иных Великих. Храм Метаона, центром которому служит жерло Дигура, самого яростного магического вулкана гряды Раш-ати-Нора. И там, в Дигуре, ждет заклинание, цель которого разъять Меч и Посох на части, разрушить их эфирные связи и лишить власти уничтожать не только миры, но и основы Мультиверсума.

Аль-сиду не потребовалось заклинаний Познания и Понимания, чтобы осознать, что стоящая за Посланником Мощь теперь повинуется ему. По его слову, по его мысли — вся таящаяся впереди бездна магической (сверх-магической!) энергии поспешит исполнить приказ.

Вот так вот просто. Без ураганов Силы и чудесных откровений, без долгих диалогов об ответственности, без длительных ритуалов передачи.

— Аль…

Он недоуменно посмотрел на Кшанэ и понял, что уже минуту стоит неподвижно, рассматривая Знак, Нами схватил Посланника за шею и приподнял, обещая слуге Метаона незабываемые ощущения, если с Аль-сидом произошло что-то плохое. Элинора поглядывала назад, в туннель, который вывел их в заброшенное поселение кобольдов, а Чорак обнимал Нами за ноги и умолял ничего не делать с Могучим.

— Отпусти Посланника, Нами.

Хаос и Порядок, какая же все-таки это Мощь! Гасить звезды! Поворачивать вспять потоки Океана-между-Мирами! Останавливать Реку Времени и искривлять Равнины Пространства!

Если бы ее не ограничивал Микдаш, то с такой Мощью им не были бы страшны ни Сестра, ни Брат, ни их совместная Сила. Но прибывшее в Равалон Сверхбытие очерчено и сковано. Храм Метаона здесь не для сражений и подчинения.

Посланник не врал.

— Он говорит правду, Нами, Элинора, Кшанэ. Он пришел уничтожить Меч и Посох. Ни для чего иного явившаяся с ним Сила не предназначена.

— Тогда идемте.

Нами?

— Идемте. — Нами насупился, когда недоверчивые взгляды остальных сошлись на нем. Он критиковал Видения больше всех, он опасался ловушки в Раш-ати-Норе больше всех, он не верил в благополучный исход больше всех, он…

Он познал Тень Меча. Силу Символа Инобытия.

Ты не понимаешь, что это такое, Аль-сид. Ты иногда пользовался крохами магии, просачивающейся сквозь материальный активатор Посоха, но не Отражениями и не Тенью. Символ Сверхбытия не разговаривал с тобой, не взывал, не соблазнял Могуществом.

Тень Меча убил Софию, отправив ее в посмертие Равалона. Пусть она сама подставилась, пусть ее возможности были ограничены несовершенной физической оболочкой, но преодолеть Эфир, окружающий душу Дочери Змея, — такое было не под силу даже Ангелам, пытавшимся остановить Пожирателя Миров и его Детей в седые времена Мультиверсума. Наместники заперли Змея в ловушке Мертвых миров, а на Детей поставили Печати Запрета, ограничивающие их способности. Ангелы не смогли развоплотить души Ялдабаота, Софии и Рафаила, отправить их энергемы в Нараку, темницу, состоящую из Адских миров. Не смогли, а Тень Меча — смог. Пусть и не в Адский мир, но душа Софии ушла в посмертие.

— Мы должны избавиться от них, — сказал Нами, потрясая медальоном. — Если Брату и Сестре они так нужны, если эти Символы так важны для них… Я не умею говорить красиво. О судьбах мира, о Вселенском Равновесии. Плевать мне на них. Для меня важны вы. Ты, Аль-сид. Ты, Элинора. Ты, Кшанэ.

«Особенно Кшанэ», — усмехнулся Аль-сид. О чувствах Нами к Меткой не догадался бы разве что слепой. Еще когда они были лучшими убийцами Сестры, лучший из лучших засматривался на Кшанэ.

«Еще когда они были…»

Не так уж и давно.

— Меч, один только Меч может уничтожить Равалон. Мне страшно представить, что могут сотворить Меч и Посох вместе. Поэтому… Не из-за Равновесия Мультиверсума. Не из-за Брата и Сестры. Ради вас. Если погибнет Равалон, погибнем и мы. Я не хочу… Не хочу этого. Так что идемте. В адские измерения, в Тартарарам, в Без-Образный Хаос! Уничтожим эти вещи! Без них Брат и Сестра не придут в Равалон! Без них им не одолеть богов и убогов! А мы… Мы спрячемся. Это не наша война. Мы участвовали в ней, мы разжигали ее пламя, но это не наша война. Уйдем на Вихос. Скроемся в Тевране. Там нас не достанут. А без своих тел Они долго не продержатся. Маги опомнятся и ответят. Ты сам не раз говорил, Аль-сид, что Эфирные Вихри в Равалоне плотнее и насыщеннее, чем во всех тысячах миров рядом.

— Равалон один из узловых миров для Эфира Мультиверсума, избранник Нами. — Посланник, потирая горло, с которого никак не желали сходить следы пальцев, повернулся к месту, из которого вышел навстречу гомункулусам и упырю. Кобольдская крепость возносилась башенками и зубчатыми стенами к свисавшим со свода сосулькам сталагмитов, выпирала контрфорсами — словно клювы гигантских птиц Востока вонзились в пол. Бойницы настороженно вглядывались в чужаков. Распахнутые ворота выглядели пастью чудовища, прилегшего отдохнуть в пещере, зевнувшего и застывшего на века.

— Этот мир важен для всего Мироустройства. — Посланник повернулся и приглашающе махнул рукой в сторону входа в крепость. Упырь верной собакой подскочил к слуге Метаона. — Если вы решились, избранники, то идемте. Чорак поведет нас. Я отдал вам ключ, и теперь не так уже хорошо ориентируюсь в Микдаше. Но в разуме Чорака я предусмотрительно оставил схему пути. Вы идете, избранники?

— Идем, — за всех ответил Аль-сид. — Мы идем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Двигайся, боевой маг!

Вспомни клятву, которую вы принесли в конце первого курса, когда отсеялись не выдержавшие суровых тренировок на полигоне и в Ничьей земле! Вспомни: «Клянусь не отступать перед Стихиями и Началами. Клянусь не отступать перед Изначальными. Клянусь оборонять Равалон и его жителей от Черной магии. Клянусь помогать слабым и беспомощным, когда им потребуется моя помощь, помощь боевого мага».

Двигайся!

Таллис Уберхаммер приближался. Он не спешил. Магистры застыли перед ним как пригвожденные бабочки в коллекции энтомолога из Эквилистонского университета. Напор убоговской ауры оказался таким, что почти невозможно было дышать, не то что двигаться. Смертные ничтожества не заставят Бессмертного спешить. Он успеет сделать все, что требуется.

Двигайся!

Эльзе стоило огромных усилий заставить себя не трепетать при виде Разрушителя. Уберхаммер появился в Храме Меона вместе с Супербием, одним из тех, кто ответственен за Инфекцию. Неужели именно он стоял за всем этим кошмаром Великой Жертвы? Или, как и Грисс Шульфиц, предал Аваддана ради таинственного господина?

Двигайся!

«Ради чего ты стараешься? — прошептал холодный голос откуда-то со стороны затылка. — Если Таллис Уберхаммер служит тому же, кто дал Гриссу Шульфицу магию Бессмертных, то тебе не победить его. Смертному не одолеть Бессмертного. Учитель Джетуш попытался. Учитель Джетуш погиб. Так что же пытаешься сделать ты?»

Я — боевой маг!

Я — ар-Тагифаль!

Не отступать!

Мои предки сражались с захватившим Олорию Сабииром, и когда дрогнувшее ополчение побежало под натиском сабиирских рыцарей, ар-Тагифаль не отступили, боясь позора, а не смерти.

Мои предки отправлялись в Священные Походы на Ближний Восток, и когда не скованные Номосами Конклава колдуны Маудовской Абарии и Туллистана выпускали на войска Роланского Союза огненных джиннов, от которых не всегда защищали заколдованные доспехи, ар-Тагифаль шли первыми в бой, верные своей чести, и не страшились смерти.

Когда Франциск Одан ар-Тагифаль столкнулся с шестью Тварями, выжившими после закрытия Прорыва в соседней Макитании, он не бросился бежать, оставив на поживу Младшим убогам беззащитных крестьян. Пока конклавовцы спешили в Олорию, мой дед сдерживал Тварей всеми силами, применив королевское Заклинание Вызова, которое обязан был использовать лишь в ситуации непосредственной угрозы для жизни короля.

«Не отступать!» — рычит вздыбившая шерсть мантикора.

Двигайся!

Таллис Уберхаммер остановился. Лениво, словно нехотя, поднял правую руку. В длинных ухоженных пальцах закружились потоки серебра, принимая форму шара. И такие же потоки водоворотом окружили Эльзу и лежащего возле ее ног Уолта. Декариновая сфера неотвратимо смыкалась над Магистрами.

Похожие на эту и по внешнему виду, и по движению энергий сферы уничтожили напавших на таггора Хирургов. Эльза хорошо запомнила, как высокий стройный убог сначала спас Уолта, а потом решил его убить — и как она ничего, ну ничегошеньки не могла сделать, кроме как смотреть сквозь плоть таггора на происходящее.

Эльза закричала — попыталась закричать. Ярость расплавленным железом помчалась по жилам; ненависть вместо привычных магических энергий заструилась по Локусам Души. Она ненавидела — безумно, страстно.

Убоги — в рассказах Франциска ар-Тагифаль и лекциях профессоров Школы Магии они были далеки, а творимые ими неприятности и беды происходили с другими.

Убоги — зло. Да, дедушка, ты прав, тысячу, миллион раз прав. Убоги зло, зло, зло, не абстрактное Мировое Зло, которому противостоит такое же абстрактное Мировое Добро, между которыми мы, смертные. Зло конкретное, ощутимое. Подавитесь своими размышлениями, многомудрые теологи, изрекающие, что зло лишь умаление добра, недостаток совершенного бытия Тва́рца. Скажите это в лицо убогу, когда его Аспект Разрушения стягивается вокруг вас, как удавка на шее разбойника.

Убоги зло, зло, зло!

Загнанный зверь, окруженный загонщиками с крепкими сетями и дубинками с обездвиживающими заклятиями, — дикое бешенство захватывало Эльзу, как шторм застигает не успевший войти в порт корабль. Еще никогда она не испытывала подобного. Игровой азарт во время проводимых Школой соревнований между кафедрами, когда ловкость и сообразительность значат больше, чем умение плести заклинания; боевой азарт на полигоне, моделирующем схватки с Черны ми магами или дикими элементалями, в те минуты подспудно знаешь, что все это понарошку, не взаправду; охотничий азарт в Ничьей земле, где по договоренности с Орденом боевые маги обучаются охоте на нечисть, но ты помнишь: тебя прикрывают куратор группы и присланный Орденом ведьмак — ничто из этого не могло вызвать подсердечной ненависти.

Пришлось пережить смерть Райхгера Цфик-лай-Торага, смерть учителя Джетуша, смерть Варрунидея Асирота, чтобы в душе что-то сместилось — что-то очень важное.

Эльза хотела убить убога, чей Эфир смыкался над Магистрами смертельными объятиями. Не уничтожить, как нечисть или неразумную Тварь — убить, как кровного врага!

Убить Бессмертного!

Конечно, она помнила и об Онтологическом Эфире, который делает Бессмертных бессмертными; не забыла она и об ограниченности второго состояния заклинательного баланса и о своем магическом уровне. Эльза ар-Тагифаль помнила все. Но…

Убить Бессмертного! Что бы ради этого ни потребовалось! Убить, убить, убить!

Все эти мысли промчались молнией; прошло лишь несколько мгновений с того момента, как Эфир Таллиса Уберхаммера начал виться сферой вокруг Магистров. Пурпурное лезвие дрогнуло и, скорее по наитию, чем понимая, что и зачем делает (и как делает!), Эльза взмахнула последней формой, которую принял Ангнир. Копье Богов (или Деструктор Бессмертия? о, как это название ласкало сейчас сознание!) сверкнуло октарином над головой чародейки и опустилось, резанув левую руку. Уже почти излеченная рука сама, повинуясь чужой воле (воле Ангнира) вытянулась под удар — и кровь Эльзы потекла по лезвию. Резкая боль почти сразу пропала: из жерла раковины протянулся изумрудный щуп, окутал руку и рана затянулась. Следующий удар Ангнира пришелся на серебряную сферу, почти завершенную. Эфир Бессмертного дрогнул, поддаваясь пурпурному лезвию. Ангнир вонзился в сферу снизу и описал почти идеальный круг, разрезая серебряный шар пополам. Полусферы опали, растеклись, стали похожи на зловонную слизь, в которую обращается болотная нечисть, сожженная огнешаром.

Таллис Уберхаммер бегло окинул взглядом оружие чародейки, заинтересованно глянул на тяжело дышащую девушку. За спиной убога медленно растеклась декариновая энергия, принимая форму крыльев. Шесть крыльев, похожие на крылья нетопыря. Верхняя пара — белые, с сизой окантовкой. Средняя пара — густой индиго с ядовитой прозеленью по краям. Нижняя пара — декарин с черным контуром. В ответ из горловины магического оружия Эльзы вырвались лоскутки октаринового пламени с золотистой каймой. Подхваченные пронесшимся холодным ветром, огненные клочки разлетелись по сторонам, словно дивные бабочки.

— Значит, господин был прав. Твое оружие действительно Деструктор Бессмертия. Даже Варрунидей не понял из отчета Глюкцифена, что вместе со смертными доставил в Подземелье Стоящий-у-Порога. — Тонкие губы сложились в подобие усмешки. Так, наверное, улыбаются Призраки Гибели. — В его оправдание можно сказать, что никто из окружения Аваддана не понял, что в тебе хранится Наследие титанов, смертная.

Наследие титанов? Ангнир — артефакт, оставшийся от титанов? Но как это возможно? Ведь это заклинание, которое она сама создала, кропотливо изучая основы боевой магии; заклинание, над формулой которого трудилась ночами втайне от товарок по общежитию; заклинание, которым сумела удивить даже куратора курса и старших боевых магов! Ее личное, собственное заклинание!

Но зачем убогу ей врать? С другой стороны, зачем убогу говорить ей правду?

— Ты ведь знаешь, смертная, что Наследие титанов неопасно для Онтоса Молодых Бессмертных? — Уберхаммер небрежно вытянул левую руку. Ладонь сложилась в кулак, по плечу поползло левое крыло из нижней пары.

Эльза хорошо понимала, что будет дальше. Исполинская гора-голова — и хрупкая волшебница с беспамятным боевым магом под ногами. Нетрудно догадаться, что Силы убога вполне хватит для того, чтобы проделать с ними то же самое, что и с горой-головой.

Сейчас вылетит серебряный луч…

Горловина загудевшего Ангнира расцвела ярко-зеленым цветком; изумрудные лепестки распахнулись, выпуская из нутра Копья Богов октариновый вихрь, переполненный до краев Силой, Силой непривычной, странной, но, Эльза могла поклясться, заполни ею боевое заклинание, ударь по Одинокой горе на границе Олории и Сабиира — и от горы останутся лишь воспоминания.

Вихрь совершенно бесшумно изогнулся над Эльзой, направив воронку в сторону Разрушителя. Что-то шевельнулось там, внутри магического коловращения, и Эльза пошатнулась: на плечи словно уселась упитанная гарпия.

— Тем не менее, — Уберхаммер прищурился, — мне надоело строить из себя не рассуждающего о последствиях исполнителя. Наследие опасно в первую очередь для Старших, но и мне не хочется прочувствовать мощь Деструктора. В идеале и я выживу, и с Онтосом ничего не станется. Но господин сказал: «Онтосу Младших убогов и богов Наследие ничем не грозит». Он сказал именно так, и, зная его склонность к точным формулировкам, мне не хотелось бы узнать, что произойдет с Младшим Бессмертным, а не его Онтосом. Лишиться разума или Функции я не желаю. Поэтому у меня к тебе есть предложение, смертная.

«Никогда не верь убогам, — говорил Франциск ар-Тагифаль внучке. — Они обманывают, всегда обманывают. Их речи могут показаться неопасными, их обещания — ясными и прозрачными. Но никогда и ни за что не верь Разрушителям, если они решат заговорить с тобой. Помни, твое предназначение бороться с ними и их последователями!»

— Мне приказано лишь покончить со смертным, что находится рядом с тобой. Если быть точным, он лежит сейчас позади тебя. Давай договоримся: я не стану трогать тебя, и ты покинешь Подземелье целой и невредимой. Взамен ты отдашь мне смертного, коему суждено умереть от моей руки. Соглашайся, это очень выгодное предложение.

«Соглашайся! — прошипел холодный голос со стороны затылка. — Соглашайся, дура! Жизнь — вот что важно! Честь? Клятва? Верность товарищам? Все это невозможно, если ты умрешь! Ты должна жить!»

Не верь убогам!

Уолт…

Эльза набрала полную грудь воздуха и на выдохе подробно повторила Уберхаммеру все, что слышала от старших боевых магов в адрес Конклава, Тварей, нечисти и конкурентов из различных Орденов. Разрушитель прищурился, когда узнал, куда он может отправиться и что там с ним будет делать Барах Вулканов всеми своими десятью фаллосами.

— Жаль, — вздохнул Таллис. К нему вернулось привычное презрение, которое он выделял, как лед холод. — Я не люблю лишние осложнения…

Серебряный луч вырвался из левой руки. Октариновый вихрь метнулся ему наперерез, поглощая посланную в Эльзу убоговскую энергию. Но следом за первым лучом почти сразу же ударил второй — с правой руки Уберхаммера!

Эти мгновения тяжелой печатью упали на разум Эльзы. Вот кинжальным выпадом летит прямо ей в грудь серебряный луч убоговской энергии. Вот из раковины выплескивается еще один октариновый вихрь, склоняется, пытаясь прикрыть Эльзу. И вот навстречу лучу быстро, невероятно быстро поднимается Уолт — декариновый кокон вырывается из его Маски Хаоса, закрывая Ракуру и ар-Тагифаль.

Разрушение столкнулось с Разрушением. Но подобное, сойдясь с подобным, не породило свою противоположность. Эфир столкнувшихся Сил закрутился мельничными жерновами, разрывая даже ткань реальности Подземелья; в черных трещинах, разбежавшихся от места столкновения, сверкнули десятки, сотни, тысячи Глаз — Глаз без глазниц и век, одни лишь белки и зрачки. Они заглянули в открывшуюся им реальность, потянулись, стремясь ухватиться за обрывки действительности, воплотиться в бытии живого мира, но Подземелье быстро затянуло раны, закрыв чужеродному существованию (или — не-существованию?) путь в Равалон, оставив смертных и Бессмертного улаживать свои дела без посторонних.

Маска Хаоса Уолта вспыхнула, осыпаясь серебристой пылью. Удар Разрушителя обратил одежду Магистра в рваные клочья; пострадали руки, грудь и голова, превратившись в одну сплошную кровоточащую рану. Артефакт, дарующий Онтологический Эфир, не выдержал атаки Молодого убога. Если вихрь Эльзы полнился силой, способной снести гору, то мощь удара Таллиса Уберхаммера могла лишить Ундориан Великой гряды со всеми обитающими в ней Младшими богами.

Это… это была запредельная Сила даже для Разрушителя!

Уолт упал.

Эльза закричала.

Она не знала. И он не знал. Они не знали, что у Таллиса Уберхаммера есть Сила, которая сломит защиту Онтологического Эфира. Уолт защитил ее, понадеявшись на артефакт, полагая, что он оградит Магистров хотя бы от первого удара — ведь Маска учителя Джетуша выдержала начальные выпады Грисса Шульфица. Уолт, пришедший в себя и за мгновение разобравшийся в ситуации, использовал убоговский артефакт — и теперь при смерти.

Не верь убогам!

Никогда!

Раковина загудела, из горловины до самого неба протянулся столб октаринового пламени с зигзагами золотистой и серебристой энергии внутри. Эльза сама не поняла, как очутилась рядом с Уберхаммером. Пурпурное лезвие, оставляя за собой огненную дугу, обращая в пепел мельчайшие частички воздуха, рухнуло на убога. Тот, кажется, тоже не ожидал такой прыти от смертной, но успел отреагировать, прикрывшись средним крылом, вздувшимся, словно парус. Клинок прошел сквозь индиго, как незадолго до этого сквозь серебро, — легко, будто магический меч сквозь кожаный доспех; со скрежетом скользнул по руке убога, высекая искры, словно железо сошлось с железом.

Верхние крылья Таллиса вздрогнули, покрывая убога прядями чар. Разрушитель исчез и в следующий миг оказался метрах в десяти от Эльзы. Судя по его изумленному виду, он рассчитывал не на такой итог.

По руке убога, в которую пришелся удар Ангнира, стекала кровь.

— Странно, — задумчиво произнес Таллис, рассматривая мгновенно зажившую рану. — Онтос действительно в порядке…

Но Онтологический Эфир не помешал Наследию ранить Молодого убога!

Соберись, Эльза. Не радуйся напрасно. Пока цел Онтологический Эфир, Бессмертный бессмертен. Хоть проткни его Ангниром насквозь, он регенерирует быстрее, чем ты успеешь подумать об этом. Такова дарованная Тва́рцом сила богов; такова сила отпавших от Тва́рца убогов.

Но выход есть.

Маска Хаоса на груди приглашающе сверкнула, уловив намерение Эльзы воспользоваться ей.

Даже если на миг…

Даже если на миг ей будет дарован Онтологический Эфир и она станет равна Бессмертным, она сможет пробить, обрушить свой Онтос на его Онтос; и пока Сила Бессмертных будет сражаться с Силой Бессмертных, Эльза убьет незащищенное тело Уберхаммера.

Если исходить из теологии, магии Эфира и того, что она успела узнать о новых свойствах Копья Богов, задуманное должно получиться. Неклассическая ситуация: оружие, проходящее сквозь Онтологический Эфир. Все знания о возможной борьбе со Старшими богами и убогами строились на временном ограничении Онтического Эфира, окружающего Бессмертных в Равалоне. Эльза знала о Печатях Времени, о развоплощающих физические тела Старших убогов экзорцизмах, о боевых заклинаниях, способных сковывать Онтический Эфир. Боевым магам Школы рассказывали о таком. Но об оружии, проникающем сквозь Онтологический Эфир, слышать не приходилось.

Она могла только строить предположения и действовать на их основе.

Может, Молодой убог умрет неокончательно, но полученная рана должна задержать его, пока тот будет восстанавливаться. В теории — должна. А тем временем она с Уолтом сбежит, найдет Фа, Лизара и Глюкцифена. А потом…

Потом будет потом.

Сначала надо убить Бессмертного.

Доказать теорию.

Младший убог не собирался упрощать ей задачу. Пока Эльза быстро думала, чтоей делать с открывшимися возможностями Ангнира, Уберхаммер снова распахнул нижние крылья. Больше подпускать чародейку к себе Разрушитель не собирался. Из декаринового сияния вырвалась орда золотокожих фурий, размахивающих косами с зубцами на лезвиях. Продолжающие мчались нестройной толпой, некоторые начинали забегать в сторону, намереваясь обогнуть Эльзу.

Их нельзя пропускать! Позади — Уолт!

Словно выпущенное из катапульты ядро по атакующему войску, по рядам фурий промчалось разбрызгивающееся золотистыми и серебристыми искрами октариновое копье, обращая Продолжающих в кровавую кашу. Копье сорвалось с пурпурного клинка, и если бы сейчас жизнь Эльзы зависела от ответа, она не смогла бы объяснить, как послала во врагов столь чудовищный заряд магической энергии. Будто некий кукловод дергал за ниточки, заставляя куклу-Магистра совершать не зависящие от нее действия.

Внезапно из горловины раковины выглянули две змеи. Зеленые головы, золотистое тело, серебряные глаза. Змеи зашипели и одним махом вытянулись арками справа и слева от Эльзы. Полыхнуло алое пламя, из которого показались зубцы изумрудных стен: на пути обходящих ар-Тагифаль фурий выросла магическая преграда. С венцов перекрытия неожиданно ударили стрелы с октариновыми оголовками, возникнув прямо из воздуха. Словно молнии богов, карающих святотатцев, они проредили ряды фурий. Некоторые долетели до Таллиса, но убог лишь отмахнулся, и стрелы, не успев коснуться Разрушителя, были поглощены серебряными сферами.

Уберхаммер даже не пытался покрыть фурий Онтологическим или хотя бы Онтическим Эфиром; он гнал на убой все новых и новых Продолжающих, выпуская из сверкающих слепящим декарином крыльев десятки убоговских воителей. Но Эльза била октариновыми копьями все быстрее и быстрее, с арок-змей мчалось все больше и больше стрел. Чем бы ни был Ангнир, Деструктором Бессмертия или Наследием титанов, он щедрым водопадом Силы питал ар-Тагифаль, охваченную стремлением покончить с Бессмертным.

И Эльза старалась не думать, что за все нужно платить.

Продолжая выпускать сгустки Силы в виде копий, она сделала маленький шажок вперед. Потом еще. И еще. Напор фурий не уменьшался, подобного количества в Равалоне хватило бы для того, чтобы уничтожить отряд хорошо подготовленных боевых магов, владеющих Великими боевыми заклинаниями, но мощь Ангнира позволяла не обращать внимания на разницу в Силе. Уберхаммер, сосредоточившись на сотворении фурий, не помышлял о других атаках…

Стоп.

Почему ты вдруг решила, что убог не собирается нападать иным способом?

Она не успела осознать эту мысль до конца.

Верхние крылья Таллиса пришли в движение, испуская волну Силы. Из нижней пары появился еще десяток фурий. Новые Продолжающие прикрывались щитами в полный рост, выставив в специальное отверстие длинные, почти пятиметровые совни. Можно было только гадать, как при появлении они не ранили своих предшественников, быстро павших под октариновыми копьями, оставляющими целые просеки в шеренгах Продолжающих. Их это не останавливало: не умеющие размышлять, живые орудия спешили исполнить отданный приказ.

Октарин с золотом и серебром расколол щиты, оставив в руках фурий обломки, но копья не уничтожили ритмично шагающую шеренгу, приготовившую для удара совни. Эльзе пришлось отвлечься на неожиданную угрозу, совсем ненадолго отвлечься, взмахом пурпурного клинка поднимая перед собой зеленоватую пелену, прикрывшую от выпада Продолжающих (совни сломались, воткнувшись в напомнившую Травяную Стену защиту) и выпуская из лезвия уже не копья, но октариновую волну с пеной электрона на гребне. Волна смыла фурий, разворотив их, как и предыдущих Продолжающих, а Таллис…

Почему? Она ведь отвлеклась лишь на мгновение!

Убог завис высоко в небе — декариновая звезда в оранжевом куполе. И два серебряных луча лезвиями гильотины неслись в Эльзу и лежащего недалеко Уолта.

Выбора не было. Вообще. Никакого. Мелькнула где-то шаловливым «или» дизъюнкция — и поспешила спрятаться от восставшего ей навстречу гнева.

Никаких «или»!

Кокон декариновой ауры выскользнул из Маски Хаоса, вспучился пузырем и лопнул, растягиваясь серебряным зонтиком над Эльзой и Уолтом. А под зонтиком щитом протянулся октарин с нитями золота и серебра, весь доступный октарин, только что истреблявший фурий и защищавший ар-Тагифаль. Теперь он должен был защитить обоих Магистров.

Убить Уберхаммера или отстоять жизнь Уолта… Это не выбор. Нет тут никакого выбора. Для себя она давно решила, что для нее важно — однозначно и бесповоротно.

Ты не мыслишь как боевой маг, Эльза.

Ну и пусть.

Ты плохой боевой маг, Эльза.

Ну и пусть!

Ты…

И снова из бездны на Подземелье смотрели Глаза. Холодные, бесстрастные, жаждущие покинуть свое безжизненное обиталище, влиться в тварный мир, осиянный благодатью Тва́рца, коснуться его живительных потоков, даже таких, где царят Хаос и Разрушение. Глаза пристально всматривались в затягивающиеся прорехи реальности. Выжидали, не спешили. Бытие давало представление. Драма? Трагедия? Комедия? Неважно. Жизнь. На подмостках бытия — жизнь. Надо смотреть, пока возможно. Когда-нибудь наступит день, когда и они взойдут на подмостки. Драмы, трагедии, комедии — когда-нибудь и они будут ставить их. И пожалеет тогда бытие, что не относилось к ним серьезно…

Маска Хаоса потускневшим серебром стекла с лица. Зонтик лопнул, не выдержав удара. Раскололся и щит — в правый бок Эльзы будто воткнули копье. Воткнули и ворочали, разрывая внутренности. Магистр застонала, опускаясь на колени.

Великий Тва́рец, почему Ты дал такую Силу Бессмертным?! Почему Ты не дал такую же Силу нам, смертным?! Как нам защититься от их Могущества, Отец Всего Сущего?!

Молю, ответь!

Декариновая звездочка в оранжевом небе рассмеялась. Эльза с трудом приподняла голову, взглянула на убога. Вторые Глаза сбоили, норовя вернуться к обычному зрению, но увиденного хватило, чтобы понять: Таллис Уберхаммер снова готовится обрушить на Магистров свою Силу.

Она посмотрела на Уолта. С трудом поднялась. Шагнула. Эльза шла к Уолту и смотрела на него. На умирающего боевого мага, которому ничем не могла помочь. Она не имела возможности защитить — ни себя, ни его!

В долине Соратников Уолт спас ее, отомстил за смерть Цфик-лай-Торага. Он действовал как настоящий боевой маг, из последних сил атаковал врага, не обращая внимания на опасную рану. А ты, Эльза? У тебя есть Ангнир, магическое оружие, которого опасается Молодой убог, но ты все равно ничего не можешь сделать.

Декариновая звездочка окутывалась потоками невероятной по плотности Силы. Эльза знала о накапливающейся магической энергии, даже не видя ее. Кукловод, дергавший за ниточки, шепнул кукле, что сейчас понадобятся все ее способности.

У нее нет больше Маски Хаоса. У Уолта нет больше Маски Хаоса. Есть только Ангнир, но она не знает, как им пользоваться! Неведомый кукловод (сам Ангнир?) давал подсказки, но подсказками убога не одолеешь.

Она успела подковылять к Уолту, когда декариновая звезда начала падать. Эльза видела: верхние крылья окутали правую руку Таллиса и извилистым лезвием с множеством расходящихся по сторонам веточек выросли из ладони Уберхаммера. Убог решил прикончить Магистров собственноручно, без всяких бьющих издалека лучей. Сила, исходившая от диковинного лезвия волнами декаринового сияния, ослепляла и обжигала.

Без Маски Хаоса…

Без контроля над Ангниром….

Ненавижу! Ненавижу тебя, убог! За то, что заставляешь чувствовать себя такой беспомощной! За то, что превосходишь меня! За то, что не позволяешь защитить Уолта! За то, что ты есть — ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Крик рвался из груди, крик-отчаяние, крик-мольба — мольба о помощи, о Силе, о возможности защитить и победить…

Любой ценой! Все ради победы! Все!

Кто угодно!

Прошу!

Появись перед Эльзой сейчас Архилорд Баалааб и предложи купить душу в обмен на Могущество — она бы без раздумий согласилась…

Архилорд не появился. Отозвалась другая Сила.

Пурпурный клинок Ангнира взмыл над головой, горловина раковины уперлась в черно-белые потоки Меона. Из пореза на левой руке к Копью Богов россыпью алых бусин потекла кровь. Крик отчаяния сменился криком боли — из Эльзы словно раскаленными щипцами выдирали Локусы Души. Сокрытая в теле и ауре магия, все заклятия и заклинания, все заготовки и припасы чистой Силы — все в один миг перетекло в Ангнир. Так исчезает лес, попавший под Огненную Стену, созданную Архимагом, — в мгновение ока. Так гибнет святотатец, оскорбивший богов, — навсегда. Так развоплощается ведьмаком или жрецом-экзорцистом мятущийся дух — чтобы никогда больше не возвратиться.

Магия покидала Эльзу, высасываемая Ангниром, как кровь пиявкой.

Время словно замедлилось, позволяя ар-Тагифаль в подробностях разглядеть происходящее.

Вот приближается Таллис Уберхаммер, замахиваясь для неотвратимого удара, и оранжевый небосвод в испуге прикрывается паранджой черных туч — они стремительно набежали от горизонта, того горизонта, где на пути Аномалии стоят барьеры и заслоны, возведенные убогами-чаротворцами.

Вот из горловины раковины Ангнира бьет октариновое пламя, изумрудами катится под ноги Эльзы, малахитом поднимается вокруг Уолта; Копье Богов, Деструктор Бессмертия, Наследие титанов зеленым смерчем окружает Магистров — и поглощает последние крупицы Силы ар-Тагифаль, засасывая их вместе с тонкими путями, именуемыми Локусами Души.

Вот Молодой убог с размаху бьет по волчку смерча, укрывшего боевых магов. Извилистое лезвие погружается в весеннюю зелень; шевелятся веточки, вытягиваясь и вонзаясь в смерч. Цвет смерча меняется, хлюпает болотом в лицо Разрушителю. Из серо-зеленых завихрений неожиданно вырывается пурпурный клинок, вонзается в извилистое лезвие. Оружие Уберхаммера со звоном, заполнившим, как показалось Эльзе, всю Вселенную, ломается. Октарин плеткой-семихвосткой хлещет по Таллису, пронзая прикрывающие средние и нижние крылья, отбрасывает убога от смерча. Разрушитель спущенным с горы бревном катится по Меону, борясь с окутывающими его шартрезовыми нитями.

Смерч исчезает — вместе с раковиной Ангнира.

Вместе с Силой Эльзы.

Опустошенная физически и метафизически, девушка упала рядом с Уолтом, испачкавшись кровью Магистра. За все надо платить. Ангнир защитил магов, исполнил ее просьбу. Но какой ценой!

Ты плохой боевой маг, Эльза. Никакой боевой маг не отдаст свою магию ради сиюминутной выгоды. Не должен отдавать. И убог остался жить. Чего ты добилась, Эльза ар-Тагифаль? Теперь вас ничто и никто не спасет.

Ничто и…

Смех.

Тихий. Безумный. Страшный.

Уолт смеялся.

Ничего не понимая, отказываясь понимать, Эльза смотрела, как он поднялся, продолжая тихо (безумно! страшно!) смеяться. Боевой маг не обращал внимания на то, что все еще истекает кровью. Не обращал он внимания и на то, что с такими ранениями не то что смеяться — двигаться невозможно!

— Ох и повеселили, — хихикнув, сказал… Нет! Это не Уолт. Уолт не может говорить так, будто ему плевать на происшедшее с Эльзой, будто ему все равно, что погиб учитель Джетуш, будто единственное, что его заботит, — это только он сам!

— Не убог, а убожество какое-то, — насмешливо сказал не-Уолт. И повторил, специально громко, чтобы разорвавший шартрезовые путы и вскочивший Таллис Уберхаммер его услышал: — Не убог, а убожество какое-то!!!

Молодой убог зло оскалился, словно потерявший след гнолл, встряхнул продырявленными Ангниром крыльями. Верхние Разрушитель не отращивал — то ли хранил Силу, то ли просто пока не мог, израсходовав один из Аспектов Разрушения на удар, отбитый Копьем Богов.

— Убить меня собрался, убожество?! Ты с несчастной смертной магичкой, не получившей первого разряда, разобраться не можешь, но помышляешь одолеть меня?! Да ты тупее безмозглого хобгоблина, убожество!

— Кто ты? — настороженно всматриваясь в мага, спросил Уберхаммер.

Значит, убог тоже видит, что перед ним не Уолт? Иначе почему такой вопрос? Но кто сейчас управляет его телом? Кто подчинил сознание боевого мага?

— Кто я? — Не-Уолт рассмеялся. — Хороший вопрос. Я сам в последнее время часто задаю его себе. Кто я — рожденный, чтобы давать связь, но сам ставший связью?

По рукам Магистра пробежали разряды черной энергии, сжигая обрывки камзола. За черной энергией торопливо поспешила антрацитовая чешуя с острыми, как бритва, краями. Не-Уолт свел ладони, покрывшиеся треугольными пластинками с поперечным ребром; черные когти высекли искры, соприкоснувшись.

— Кто я — повиновавшийся чужой воле, но сам ставший волей?

На груди, где солитерами извивались струпья, черная энергия свила пентаграмму, лучами потянулась за спину. Чешуйчатая пектораль проступила из пентаграммы, растянулась панцирем, закрывающим все туловище. Горловину панциря покрывали руны, мягко мерцающие лазурью.

— Кто я — осколок Силы, сам ставший Силой?

Продолжавшая изменять облик Уолта черная энергия окутала нижнюю часть туловища, вытянулась позади, формируя нечто похожее на хвост. Похожее? Да нет, хвост, как у дракона (как у Урлангура?). Когти на ногах не-Уолта оставили в черно-белых потоках Меона борозды, не спешившие затягиваться. Антрацитовая чешуя затянула все тело броней, оставив незакрытым лишь лицо — покрытое кровью, израненное лицо Уолта.

Но это не Уолт!

И, словно отзываясь на мысли Эльзы, чужак сказал:

— Скажу тебе лишь одно, убожество: я — не Уолт Намина Ракура. Он, дурак и размазня, обязательно проиграл бы тебе. Но я — Я! — не проиграю.

Щелкнули покрывающие лицо Магистра пластинки, складываясь в звериную маску, — так щелкают сочленения костяного дракона, поднявшегося с неупокоенного кладбища.

Молодой убог вскинул руки, в ладонях завертелись серебряные сферы, увеличиваясь до размеров Уберхаммера. Что сделал в ответ не-Уолт, Эльза не поняла. Почернел мир, словно Адарис-Мрак и Адария-Тьма покинули Восточные степи и ворвались в Подземелье, что-то бабахнуло, как Взрыв-Камни.

Эльза больше не могла видеть движения магических энергий, не могла чувствовать преобразований и плетений Силы, не могла ощущать колебания колдовских полей. Как простой смертный, она видела отблески октарина, эннеарина и декарина, чувствовала давление аур, ощущала присутствие незримой Мощи — но сверх этого больше ничего. Ангнир лишил ее магии, и сейчас она была способна лишь смотреть, вглядываться в черноту и гадать, что произошло.

За все надо платить…

Чернота схлынула, и ар-Тагифаль стало хорошо видно и не-Уолта, и Уберхаммера. Черная тварь, в которую обратился Магистр, держала Таллиса за горло. Чешуйчатый хвост пронзил среднее левое крыло и теперь методично отрывал его от Разрушителя. Таллис извивался всем телом, испускал волны энергии Разрушения из ауры, пускал прямо в держащую его руку серебряные сферы, но ничего не помогало.

— И это все, на что способны Бессмертные?! — закричал не-Уолт. Несмотря на маску на лице, его голос остался прежним. — Или только Молодые убоги такие слабаки?! Не верю! Это не может быть правдой! Меня создавали не ради уничтожения подобных убожеств! Брату и Сестре хватило бы собственных сил, чтобы выгнать вас из Эфирных Пенат!

Не-Уолт разжал пальцы, и Уберхаммер упал на черно-белую поверхность Меона. Не ожидавший свободы убог хлопнулся на задницу. Но отпустив Разрушителя, не-Уолт не убрал хвост, и густой индиго с ядовитой прозеленью по краям, вырванный из тела Таллиса, столпом декаринового света ударил в небосвод. Небо набухло киноварью и осыпало черную тварь и Бессмертного ржавчиной искр. Второе крыло из средней пары засохло, словно вырванный из земли побег. Таллис взвыл, схватившись почему-то за грудь.

— Убирайся, убожество! — приказал не-Уолт. Уберхаммер непонимающе посмотрел на нависающую над ним антрацитовую громаду.

— Я дарю тебе жизнь! Убирайся к своему хозяину и предупреди: Тень идет за ним. Уолта Намина Ракуры больше нет, но есть Тень.

Отвернувшись от убога, не-Уолт направился к Эльзе. Меон проседал под его шагами. Все еще не веря, Уберхаммер поднялся, ненавидяще глядя на противника. Глаза Разрушителя сузились. Он вскинул левую руку, и нижние крылья в мгновение ока оплели конечность.

Эльза хотела закричать, предупредить, но сил не хватило даже на это. Только лежать и смотреть. Смотреть, как не-Уолт появляется за спиной Таллиса Уберхаммера и удлинившимися когтями разрезает голову убога на пять частей, как брызжет серебряная кровь и как в небосвод врезается еще один столп энергии — декариновой, такой яркий и насыщенный, что вскоре Эльза перестает видеть его.

Давление ауры Уберхаммера исчезло, как и ощущение безграничной Мощи убога. Уолт… Не-Уолт убил Бессмертного? Преодолел Онтологический Эфир и нанес смертельное ранение? И не только нанес, но не дал Онтологическому Эфиру вылечить его? Да кто же он такой?!

— Я пошутил! — Не-Уолт довольно захохотал, вытаскивая когти из рассеченной головы. — Я сам передам твоему хозяину, что он будет иметь дело с Тенью! Я…

Смех прервался. Не-Уолт заинтересованно уставился на плеть белой энергии, возникшую в воздухе рядом с телом бездыханного убога. Мелькнул хвост, пытаясь схватить плеть, но она ужом метнулась к Уберхаммеру и влилась в тело Бессмертного. Не-Уолт хмыкнул и пригнулся, подымая хвост и вытягивая его над спиной.

Таллис поднимался, окутанный ветвящимися молниями декарина. Снова давление ауры Бессмертного сковало Эльзу, снова накатило ощущение чудовищной Силы, превосходящей бытие смертного.

Не-Уолт наблюдал за Уберхаммером как ни в чем не бывало.

— Смотрю, кто-то снабдил тебя частичкой Метаона, убожество. Забавно. Я помню: возле Книги Инобытия Маг-Дракон убил тебя, лишив Онтоса. Но ты восстал. Слабак и слюнтяй не смог понять истинную подоплеку происшедшего, но мне хватило одного раза…

— Наговорился? — нагло перебил восставший из мертвых Таллис. — Посмел называть меня ничтожеством, но ты смог убить меня лишь один раз. Маг-Дракон — даже он одним своим ударом лишил меня четырех жизней! На твоем счету лишь один Пекатум, а я теперь полон всей своей Силой — Силой Ничто!

Восемь крыльев (не шесть — восемь!) распахнул Уберхаммер, бросаясь на не-Уолта, как разъяренный мангуст на кобру; восемь крыльев чистейшего декарина. И снова сознание Эльзы, потерявшей Локусы Души, не выдержало сияния убоговского Топоса и милосердно лишило зрение возможности видеть концентрированную энергию Разрушителя. Но ар-Тагифаль по появившимся в руках Молодого убога двум серебряным клейморам догадалась, куда Таллис направил свою Силу. Действительность жалобно всхлипнула, рассеченная взмахами мечей убога; и в ужасе бежали от разреза в ткани реальности Глаза, испугавшись истечений безумной Мощи Разрушителя, проникших в бездну, служившую им домом. Теперь бездна поспешила замкнуть разрывы, соединившие ее с Подземельем.

Чернота снова надвинулась на мир, но была отогнана взмахами клеймор. Взлетел и звонко упал на «крышу» Наоса хвост не-Уолта, покатился, дребезжа. Они застыли друг напротив друга: Бессмертный и черная тварь. Уберхаммер лишился одной клейморы. Панцирь не-Уолта пересекал отсвечивающий алым порез.

— Ну что, Тень, или как там тебя? — Таллис ухмыльнулся. — Теперь ты видишь, на что способны Молодые убоги.

— Нет.

Уберхаммер перестал улыбаться.

— Я вижу убожество, прикрывающееся Онтосом и размахивающее частичками Метаона. Признайся, ты стал властвовать над Ничто лишь после того, как пошел в услужение? Не к Аваддану, а к твоему настоящему хозяину.

Не-Уолт расхохотался.

— Но вот если это действительно было все, на что ты способен, убожество, то теперь позволь я покажу тебе свою Силу.

Уберхаммер отшатнулся, поднимая клеймору.

— Видишь ли, пробив и уничтожив твой Онтос, я пользовался не своей способностью. Слабак и слюнтяй, с которым мне приходится делить тело, создавался, как и я, с целью убивать здешних Бессмертных. Но он, так сказать, оружие ближнего боя. Его силу ты прочувствовал. Я же — оружие массового поражения. — В голосе не-Уолта скользнули издевательские нотки. — Что, не говорил этого раньше? Ну извини.

Разрушитель закричал, занося меч для удара, аура убога проявилась, вливая в клеймору дополнительную энергию. Уберхаммер рванулся к не-Уолту.

Тускло сверкнул фрактальный клинок.

Серебряная полоса протянулась по животу Таллиса. Он сделал еще один шаг, приближаясь к замершей черной твари, и распался на две части. Не-Уолт насмешливо отсалютовал павшему Бессмертному и с размаху всадил самоуподобившееся лезвие в Уберхаммера, пронзив и нижнюю и верхнюю части тела. Потекла кровь, но не по черно-белой плоскости: серебро ручьем вливалось во фрактальный клинок. Сверкнул декарин, однако не унесся столпом в небо, а последовал за кровью Бессмертного, пропав в разрубившем убога оружии. Белые плети энергий, возникая из воздуха, стремились коснуться тела Таллиса, но многочисленные лезвия притягивали их, как громоотводящие заклинания молнию.

Не-Уолт стоял в стороне и, сложив руки на груди, спокойно наблюдал за бешеной пляской Силы, пытавшейся оживить убога. Энергия неистовствовала, бурей веясь над Бессмертным (умершим Бессмертным!), но вот стала успокаиваться, белых плетей становилось все меньше, пока они совсем не перестали виться вокруг покойника.

Бессмертный умер. Но ненависть осталась. Она хотела сама убить Разрушителя. Вырвать сорняк зла из благого сада Тва́рца. Сама. Но без Силы? Невозможно. Маг без магии — так не бывает…

Не-Уолт захохотал и вытащил фрактальный клинок из тела Уберхаммера. Очертания убога исказились, поплыли, покрываясь трещинами. Разрушитель грудой серебряных слитков рассыпался по Меону.

— Я же сказал: твой хозяин сам узнает, что Тень придет за ним!

Теперь ничто не мешало не-Уолту подойти к Эльзе.

Приблизившись к Магистру (а может ли она теперь, лишившись Силы, себя так называть?), черная тварь склонила голову набок, внимательно оглядела девушку.

— Ты больше не можешь чародействовать, женщина. Ты знаешь?

Зачем он говорит это?

— Смертного, который тебе был известен под именем Уолта Намина Ракуры, некогда создали лишь с одной целью — убивать Бессмертных. Он по глупости отказался от своей силы, веря, что найдет собственный путь в жизни. Смешно. Очень смешно. Смейся, женщина. Предназначение, которого он так настойчиво бежал, спасло тебя.

Для чего все эти слова? Неужели он не видит, что Эльза не в силах ответить ему?

— Попытайся понять, женщина. Без нашего предназначения мы ничто. Ничто — как тот убог, который пытался убить тебя и меня. Я не дал его душе уйти в Тартарарам. Слишком легкая смерть. Я превратил его душу в засасывающую саму себя сущность. Ничто переваривает ничто — и он осознает происходящее. Ты лишилась своего предназначения, женщина. Понимаешь?

Не понимаю. Но боюсь, что могу понять…

— Я очень долго балансировал на краю ничто. Но теперь близок к своему предназначению. А ты потеряла предназначение. Хочешь ли ты жить после этого?

Вот о чем ты, не-Уолт. Но зачем спрашиваешь? Я понимаю — ты желаешь меня убить. Но зачем пытаешься убедить в необходимости моей смерти — меня?

— Без предназначения мы — никто и ничто…

Тишина.

Жуткая, выжидающая, как наемный убийца в засаде, тишина.

Не-Уолт молчал, обратившись в статую чудовища. Таких статуй много на крышах корпусов Школы Магии. Шестой Архиректор, любитель скульптур и профессор неестественной зоологии, не пожалел средств (собственных и школьных) на заказ и размещение каменных василисков, грифонов, виверн, устисттаг, хомокрокодилов и прочей нечисти и пораженных магическими отходами животных, взирающих на студентов с кровель Школы. Эстетическое напоминание об опасностях волшебства — так шестой Архиректор называл свой вклад в архитектурный лик лучшего магического заведения в Серединных землях.

— Что ты собрался делать, Тень? — вдруг сказал черный монстр.

Сердце сжалось. Это его голос! Голос Уолта — настоящего!

— То, что никогда не сможет сделать слабак вроде тебя! — рявкнул в ответ не-Уолт. — Я помогу ей!

— Убийство ты зовешь помощью?

— Она сражалась, пока я Возрождался. Она смогла защитить твое тело, и теперь, в качестве благодарности, я буду милосерден.

— Убийство ты зовешь милосердием?

— Ей незачем отныне жить! Ты же маг! Ты должен понимать, что ее существование отныне лишено смысла! Женщине лучше умереть!

— Все так же судишь лишь с позиций Силы, Могущества и Власти. Ты не изменился, Тень.

— Замолчи! Ты должен был уйти! Тиэсс-но-Карана больше не сдерживает меня! Так почему же…

— Почему я все еще здесь? Почему мое сознание не распалось и не сгинуло в разумной душе Нами, покорившейся тебе? Ответ прост, Тень. В отличие от тебя я действительно хочу помочь Эльзе.

— Помочь? Удержать ее в жалком подобии себя самой — ты называешь это помощью?

— Мы не рождаемся сильными, Тень. Мы ими становимся. Иногда легко, иногда с трудом. Ты не понимаешь, да? Ты, часть Силы, что вечно хочет еще большей Силы, ты слабел, пребывая в темнице моих энертем. Слабел и боялся перестать быть самим собой. Ты ведь хочешь лишить жизни себя, а не Эльзу. Ты смотришь на нее, чародейку без чародейства, а видишь Тень. Слабого. Лишенного Силы. Жалкое подобие себя бывшего.

— Замолчи!

— Хватит. Я был неправ. Уолт Намина Ракура был неправ. Хоть раз, но я должен был одолжить твою Силу, должен был дать тебе возможность ощутить себя живым. Прости меня, Тень.

— Замолчи, я сказал!

— Тиэсс-но-Карана больше не сдерживает тебя. Но она больше не сдерживает и меня. Я понимаю тебя. Мы стали единым целым.

— Нет! Нет, не стали! Я все равно не понимаю тебя! Как ты можешь?! Как ты можешь не желать Власти?! Как ты можешь отказываться от Могущества?! Как ты можешь бежать Силы, Великой Силы?!

— Ничего не дается даром, Тень. А теперь — отойди. Мне нужно кое-что сделать.

— Перестань! Нет! Я не хочу обратно! Ты! Ты не сможешь без меня! Это не битва за Бытие, Уолт! Это битва за Меон и Метаон! И в ней без моей Силы тебе не обойтись!

— Я уже все понял, Тень. Слишком поздно, но понял. Спасибо тебе. Ты уловил волны Метаона вокруг Уберхаммера. Ты раскрыл мне их суть. Теперь я знаю, кто творил Великую Жертву в Кратосе Аваддана. Спасибо — и пока обожди.

Уолт присел. Уолт — настоящий. Антрацитовый доспех осыпался с Магистра, но чешуя не падала на «крышу» Наоса, а поднималась вверх и, подхваченная ветром, уносилась лепестками черных роз. Кровь, раны, ожоги — все исчезло.

Он поднял Эльзу и прижал к груди. Наверное, Уолт воспользовался лечебными чарами, потому что ей стало легче и стало клонить в сон. Наверное… ведь теперь ей не уловить формул Силы других магов…

— Спи, — сказал Уолт. — Тебе нужно отдохнуть.

И Эльза послушалась.

Она сделала все, что могла. Никто бы не смог сделать больше.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Где-то в бездонных глубинах души…

Зал гудел.

Тахид аль-Арнами с выражением зачитывал:

Святость и безгрешность
Не стоят ничего
Там, где расцветает любовь.
Закон сковывает
Лишь до смерти,
А любовь
Длится и после.
Воистину божественное и есть любовь.
Вришанами, автор восьмитомной поэмы «Трамараяна», наизусть заучиваемой брахманами, и небольшого трактата о ядах, наизусть заучиваемого тугами-душителями, перебирал четки и слушал Тахида в пол-уха, занятый созерцанием прелестей прекрасной Ульнамирэль, явившейся в одеждах, скорее демонстрирующих, чем скрывающих. Приди Огненная эльфийка вообще в чем мать родила — и то смотрелось бы менее эротично. Вришанами, которого боги пантеона Махапопы в свое время соблазняли таким количеством апсар, что из небесных дев можно было составить небольшую армию, в эротизме разбирался.

Намир Алкмид, военачальник объединенной армии Морского Союза, разгромивший флот Архипелага (как он любил говорить: «В мелкие щепки!»), и Лан Ами Вон, военный советник третьего сына Божественного Императора Ли, чьи советы привели к поражению армий первого и второго сына и способствовали восхождению на трон третьего и образованию правящей и поныне династии Ци, спорили о тактике и стратегии.

Дигнам Дигор, художник, дуэлянт и бабник, раскрасивший и перекрасивший все центральные храмы от Великой гряды до Империи Тевран, цеплялся к элорийскому князю Александру Ун-Амосу, создателю трактата «К вечному миру», послужившего теоретическим основанием договоров об образовании Роланского Союза. Дигнам посчитал, что оброненный Ульнамирэль платок был предназначен ему, а не всяким там не вовремя появляющимся где не надо элорийцам. Александр благосклонно улыбался Дигору, играясь привезенной ему из далекого Укеми игрушкой — вертящимся на веревке волчком. Дерни за веревочку по-особому, сложи при этом специальным образом пальцы — и игрушка пробьет даже лоб горного тролля. Но Дигнам об этом не знал. Дигнам родился и жил раньше Александра Ун-Амоса.

Смеялся философ Архнай Мирут. Недовольно кривился фехтовальщик Винченцо Дин Роами. Горестно вздыхал минотавр Ханамид. Сохранял бесстрастность горгулий Тир Иман. Тонамин из рода Железного Камня перебирал метательные топоры.

Остальные бродили по залу, старательно обходя центр.

В центре зала прокаженным на площади стоял Уолт Намина Ракура.


«Прибить бы себя, — подумал Уолт. — Жаль, нельзя».

Крепко прижимая к себе Эльзу, он огляделся. Храм Меона, значит. Уолт не знал, каким Наос видится остальным, но для него он продолжал представать в виде постоянно изменяющихся символик.

Переплетающиеся радужные змеи, означающие…

Гм.

Неважно, что они означают.

Ракура вздохнул и всмотрелся в окружающее пространство. Сила Меона любезно распахнула перед ним метрическую картину движения материи Подземелья, создающего топологию Основы Нижних Реальностей, показала, как она может превратить инфернальную действительность в совокупность разнонаправленных векторов. Для этого нужен был небольшой пустяк: прикончить занимающего должность Архилорда Баалааба, на котором сходились все поступающие Извне потоки энергий Хаоса. Пока Уолт не готов, но два-три десятилетия медитации и полного овладения Силой Меона позволят ему…

Неважно. И неинтересно.

Вот как. Лизар Фоор мертв. А куда подевался Глюкцифен? Где Фа Чоу Цзы? А, вот они…

Уолт раскрыл пространство, топология и метрика послушными рабами проложили кратчайший путь в нужное место. Это оказалось просто. Очень просто. Он вполне мог раньше открыть дорогу обратно в Равалон и вернуть туда всех живыми и невредимыми.

Впрочем, прими Ракура Тень не здесь, в Подземелье, где его внимание исказило и Тиэсс-но-Карана, и Тень, и самого Уолта…

Не было бы ни невредимых, ни живых. «Равалон должен быть разрушен!» — возвещал Отражение, пытаясь Возродиться — в этом, прошлом, позапрошлом рождении. Равалон должен быть разрушен — и лишь тогда Сила Меча без остатка станет принадлежать Нами. А Нами — Мечу. Принадлежать. Без остатка. Со всеми своими реинкарнациями.

Не будет тогда Нами.

Ты всегда понимал это. Во всех своих перерождениях.

Еще одна причина отказывать Тени.

При виде Уолта Глюкцифен заорал и попытался исчезнуть. Но исчезать было некуда, они и так находились в Искаженном Месте козлоголового, в его Функции. Совмещая свою особую, принадлежащую лишь убогам Искажения энтропийную субреальность с пространством Равалона, Глюкцифен добивался извращения восприятия, сознания, действительности. Теперь Уолт знал это. Секунду назад, входя в Функцию козлоголового, он и не догадывался, каков механизм ее действия.

Фа Чоу Цзы поднялась навстречу Уолту. Потрясенно разглядывая Магистра, она машинально сотворила развеивающий морок Жест. Истребительница Драконов выглядела неважно.

— Уберхаммер мертв, — сказал Уолт. — Вы можете вернуться в основную реальность Подземелья.

— Как мертв?! — и без того выпученные глаза Глюкцифена чуть не покинули глазницы.

— Как мертвец, — пояснил Уолт. — Бегает сейчас на побегушках у титанов в Тартарараме.

Об истинной судьбе Разрушителя Ракура умолчал. Тень оказался изощренно жесток. Обладающее разумом ничто, в котором никогда не появится нечто. Гм, такое и представить-то почти невозможно.

— Но… — Глюкцифен задрожал. — Он был с одним из тех, кто… кто напал на меня и магов… Он… Он сам пытался убить госпожу Цзы, когда она расправилась с ранившим меня существом! Я едва успел ее спасти!

Только сейчас Уолт обратил внимание на то, что вместо правой ноги у козлоголового мерцает нечто вроде декариновой палки. Кто же это так убога?

Меон предложил подняться в Астрал, повернуть вспять эфирное отражение Реки Времени и посмотреть, кто лишил Глюкцифена конечности.

Не надо. Это тоже неважно.

— Предатель мертв, — устало сказал Уолт. — Что ты еще хочешь узнать, Глюкцифен? Что подвигло Уберхаммера на предательство? Я не знаю. И не хочу знать, — последние слова адресовались скорее Меону, поспешившему предложить узнать о причинах вероломности Таллиса.

— Я хотеть знать, как Уберхаммер умереть.

Фа Чоу Цзы.

Смотрит внимательно, вглядывается, напрягает магическое зрение, пытаясь разобраться, что не так с Уолтом. Ничего, токи Меона даже Божественными Глазами не увидеть.

А почему Истребительница Драконов так внимательно разглядывает его внизу?

Уолт покраснел, вспомнив, что Возродившийся Тень полностью сжег его одежду и позаботился только о регенерации тела.

Набор предложенных Меоном доспехов, подходящих скорее великанам, а не человеку, Уолт отверг не разглядывая. Неважно, что в них он сможет ударом кулака крушить замки гномов. Сражение, ждущее Уолта впереди, будет сложным, но в нем не понадобится телесная мощь.

Простая одежда. Сапоги, порты, рубаха. Нет, огненного плаща не нужно. И корону из света. Обойдусь без ледяных скипетров. Пажей из Тьмы попрошу оставить в этой самой Тьме. Номад Порядка как оруженосец мне и подавно не нужен. Почему? Нет для него подходящего оружия. Какой еще Меч Истины? Нет, спасибо, не нужно.

Не нужно, я сказал!

Символ Инобытия, пробужденный от давней спячки, всячески стремился угодить Уолту. Ракура чувствовал, что подавляемая Тенью Сила способна брать сумасшедшие займы магической энергии, волшебного оружия и чародейских артефактов по всему Мультиверсуму и чуть ли не в других Мироустройствах. Ради восстановления Меча из Осколков Меон был готов на все.

Ты уже помнишь, Уолт: это не та Сила, которую впустили в мир Первозданные титаны. Это изменившийся под воздействием Брата и Сестры Меон. И он иное самому себе.

Но ты понимаешь: как и Тень, он стремится вернуть свою истинную Силу. Первый шаг сделан. Пускай не по своей воле, пускай Тиэсс-но-Карана была взломана, искусно взломана, но ты уже начал сливаться с Тенью.

И кто знает, когда тебе захочется окончательно воскресить Символ Инобытия. Через сто лет? Завтра? Уже сейчас?

Сам не знаешь. Поэтому должен поспешить.

— Я убил его, — честно ответил Уолт восточной волшебнице. — Не сам, мне помогли.

Укоряющий взгляд Истребительницы Драконов заставил его поспешно ответить на незаданный вопрос:

— Нет, Фа. Власть убивать Бессмертных не была со мной все это время. Я не мог защитить Джетуша.

Она не поверила. Что ж, Уолт и сам бы не поверил. Не было власти отправлять богов и убогов в Тартарарам, а теперь с бухты-барахты появилась?

Ракура даже сказал бы такому вруну, что он лжет. Фа промолчала.

Надо спешить.

— Позаботьтесь об Эльзе. — Да, Меон, вот тут ты молодец. Уолт положил девушку на соткавшийся из воздуха диван, провел рукой по щеке, накладывая Большую Руку Исцеления. Поджал губы, осознав ошибку. Большая Рука Исцеления подходила только чародеям, направляя их магические резервы на выздоровление. Эльзе, как простому смертному, нужна была Малая Рука.

Как простому смертному.

Гений, надежда Конклава, носительница Наследия титанов — больше не маг.

Это целиком и полностью твоя вина, Уолт. Посмотри на девочку, из-за тебя потерявшую цель своей жизни. Хорошенько посмотри.

«Как же я раньше не замечал схожести? — подумал Уолт, отступая от дивана. — Или Тиэсс-но-Карана не давала увидеть? Ведь она так похожа. Страшно похожа…»

— Куда ты? — Глюкцифен схватил Уолта за руку. Крепко схватил. Не сразу вырвешься.

— В Цитадель. — Он ничего не собирался скрывать.

— Не ходи, юноша, — попросил Глюкцифен. — Цитадель…

— Что с ней?

Козлоголовый вздрогнул.

— Не знаю. — Убог склонил голову. — Но… Мой господин… Лорд-Повелитель Аваддан… Юноша, каждый из слуг властителя Кратоса обладает связью с Лордом. Я постоянно ощущаю его, где бы ни был, куда бы ни отправился. Даже выполняя миссию в Небесном Граде, даже оглушенный и ослепленный Верховной Властью Высшего Пантеона, я чувствовал присутствие моего господина. Чувствовал… А сейчас — не чувствую!

— Мне нужно в Цитадель, — холодно ответил Уолт. Он понял, что хотел сказать ему козлоголовый, но…

На сочувствие не было времени.

Надо спешить.

— Если… — Глюкцифен затрясся, как в припадке. — Если мой господин… если Лорда-Архистратига Аваддана не стало… Если…

Никаких «если», верный секретарь. Тот, кто сейчас в Цитадели, вряд ли оставил свидетелей. Уолт не верил, что он таился все эти годы. Умело подчищал следы, скрывался от Бессмертных и Конклава, но вряд ли бездействовал. Ведь и ты, Уолт, — ты тоже не таился.

— Скоро отсутствие моего господина ощутит Архилорд, — прошептал Глюкцифен. Кажется, убог успокоился. — И, пренебрегая традициями и этикетом, явится лично. Кратос, лишившийся хозяина, — слишком огромная опасность для Подземелья. Мы буквально только что избежали войны с Небесным Градом. И если Архилорд не успеет поставить свою Печать Власти на Кратосе, нас ждет гражданская война.

— Тогда мне тем более нужно спешить.

— Мой господин обещал, что вы вернетесь… — тихо сказал Глюкцифен. — Это условие контрактов. Но большинство из вас уже не вернется. Я должен выполнить волю Лорда. Я… я не отпущу тебя, Уолт Намина Ракура! Подождите, пока силы вернутся ко мне. — Козлоголовый теперь обращался и к Фа. — Здесь вас никто не найдет…

— Прости, Глюкцифен. — Уолт печально улыбнулся. — Но я должен идти.

Он шагнул во тьму раскрывшейся утробы пространства, оставив в руках убога Свитки с исцеляющей магией. Фа надо подлечиться, да и Эльзе понадобятся медицинские чары, если Уолт не вернется.

Он шагнул во тьму и вышел рядом с Цитаделью Архистратига. Оказывается, когда твои возможности превосходят Силы Бессмертных, многое становится…

Очень простым?

Уолт задумчиво оглядел Цитадель. Теперь он видел, где кончается шестиугольная башня, видел Источники, питающие Кратос. Сила, позволяющая творить фурий, предстала в виде перевернутой пирамиды, теряющейся в глубинах Подземелья, чуть ли не выступающей за пределы мироздания.

Все входы и выходы Цитадели, материальные и магические, были заперты, кроме одиноких ворот, приветливо распахнувшихся, стоило только Уолту появиться возле башни.

Приглашение?

Стоит принять.


Где-то в бездонных глубинах души…

— Виновен, — сказала красавица Ульнамирэль.

— Виновен, — отрезал Намир.

— Виновен! — словно молотом припечатал Тонамин.

— Виновен, — безразлично прошептал Вришанами.

— Несомненно, виновен! — горячо заявил Дигнам.

— Aekvet! — поддержал Дигора Тир Иман.

— Виновен. — Александр Ун-Амос прикрыл глаза.

— Виновен… Виновен… Виновен…

Виновен. Конечно же виновен. Ни в одном из предыдущих перерождений Тиэсс-но-Карана не давала сбоя. Ни в одном из предыдущих перерождений реинкарнация Нами не объединялась с Тенью. Ни в одной из предыдущих жизней Меон не использовался.

«Виновен» — сказал себе Уолт Намина Ракура.

Тахид аль-Арнами промолчал. За это его чуть не выгнали взашей, но тут поднялся Вришанами и внимательно на всех посмотрел. Многообещающе так. Даже Ханамид, Убийца Тысячи Кобольдов, не выдержал и потупился.

— Что ты можешь сказать в свое оправдание?

«Мне нечего сказать» — подумал Уолт. Вы, все, которыми был я, вы не Я. Вам не понять. Вам надо было вместе со мной спуститься в Подземелье; вместе со мной и Эльзой сражаться с носителями умной энергии; вместе со мной биться над загадкой Инфекции; вместе со мной потерять наставника; вместе со мной идти сквозь Наос; вместе со мной видеть, как Уберхаммер убивает Эльзу, так похожую на нее, — и ждать, ждать малейшей возможности вмешаться, потому что Возродившийся Тень решил помочь Эльзе, решил проявить милосердие — в Тартарарам такое его милосердие! — и я должен, просто обязан был открыться Тени, иначе бы Эльза…

Можно им сказать, что Тень необходим, чтобы разобраться с тем, кто впустил умную энергию и Метаон в Подземелье.

Можно им сказать, что у тебя есть план, отличный план, после которого все останутся довольны, кроме разве что Тени и его.

Можно сказать им правду. Но истиной будет лишь то, что ты открылся Тени, когда он завис над Эльзой, над беспомощной девчонкой, потерявшей магию, над той, кто так похож на нее — и не только внешне…

— Оправдание! — загудел зал. Предыдущие рождения недовольны молчанием Уолта Намина Ракуры. Им плевать на проблемы нынешнего рождения. — Говори! Оправдывайся!

Дигнам еще сказал что-то о бочке дерьма и мозгах Уолта. Ракура точно не разобрал.

Оправдываться?

Ему не в чем оправдываться.

Он поступил так, как должен был.

Никто не смог бы по-другому.

Кивнула темнота за плечами Уолта. Темнота понимала его. «Никто бы не смог, — сказала темнота. — И ты не смог. Слыхал легенду о волшебнике, которому было предсказано, что родившийся в такое-то время и в таком-то городе ребенок станет причиной его смерти? Вот и он не смог по-другому: отправился в город и перебил всех детей. А горожане убили волшебника. Мстя за детей. В том числе и за того ребенка, о котором было предсказано».

Темнота вздохнула. Почесала затылок. «И я не смог, — призналась темнота. — Ну ты помнишь. Вот только, кажется, они забыли».

— Ему не в чем оправдываться.

Темнота вышла в центр зала. Ободряюще положила левую руку на плечо Уолта. Правой руки у нее не было.

— Вы забыли, что самое главное — не для Тиэсс-но-Карана, а для Нас, которые Я?

Зал молчал. Только Тахид аль-Арнаминасвистывал. Вришанами кротко посмотрел на него, Тахид поперхнулся свистом и затих.

— Мы, которые Я, — Мы должны оставаться Я. Всегда. Не просто мной, а тем, что сделало меня мной. Свобода. Свобода самому решать, самому выбирать, самому делать. А еще…

Эльза.

Уолт видел ее. Каждый в зале видел ее. Эльза смеялась. Эльза грустила. Эльза гордилась своей победой на полигоне. Эльза испугалась неудачи в Ничьей земле. Эльза спала. Эльза бежала. Эльза заучивала формулу Лейпски-Тедариуса. Эльза, Эльза, Эльза…

Ульнамирэль придирчиво засопела. Остальные молчали.

— Вы оставались одни. Всегда одни. Ho-Мы, которые Я, — не хотели быть одни. Никогда. Уолт Намина Ракура вспомнил об этом. И если ради того, чтобы остаться собой — если ради этого он взял Силу у Тени…

Темнота замолкла. А потом хрипло захохотала.

— Вы должны быть благодарны Уолту.

— Потому что… — безразлично прошептал Вришанами.

— …оставаться собой… — добавил Тахид.

— …и быть свободным… — решился заговорить Уолт.

— …вот то, что мы чуть не потеряли, — закончила темнота. — Мы, которые Я, держали воспоминания в узде, и Я, который Мы, оказался в неволе. Мы забыли, что это наш выбор, а не навязанное нам свыше предназначение. И что ради этого наши Я вправе снова выбирать — даже если это разрушит предыдущий выбор.

— Потому что… — заявил Тахид.

— …только так… — безразлично зевнул Вришанами.

— …мы останемся собой… — прошептал Уолт.

— …а это не менее важно, чем быть свободным, — подвела итог темнота.

Зал исчез. Остался только Уолт.

И темнота.

— Наломал ты дров.

— Наломал, — согласился Уолт.

— Может, прибить тебя прямо сейчас? — поинтересовалась темнота.

— Не надо.

— Почему не надо?

— У меня дело. Важное дело.

— Важное дело было у меня, — гордо выпятила грудь темнота. — А ты так, подражаешь.

— Может быть. Но для меня, того Я, которое сейчас Мы, мое дело важнее.

— Это надо же, какой Я наглый, — поразилась темнота. — Ну ладно. Больше не задерживаю. Считай, помиловали. Казнить не будем. Иди. Делай, что задумал.

— Послушай…

— Что такое?

— Я ведь правильно поступаю?

— Ну ты и спросил! — Темнота ухмыльнулась. — Я ведь тоже не знал, правильно ли поступаю. Помнишь, чем закончилось? Так что лучше думай, что твой путь — единственный. И смело ступай по нему.

— Спасибо.

— Да не за что!


За воротами сразу начинался коридор. Уолт вспомнил, как долго шли Магистры, Игнасс и убоги по Цитадели, прибыв во дворец Архистратига, и улыбнулся. Сейчас он мог преодолеть весь тот путь меньше чем за секунду.

Меон колыхнулся: приказ?

Уолт усмехнулся и просто пошел вперед, прислушиваясь к ощущениям. Так и есть. Силы убогов не ощущалось. Совершенно. Цитадель была отрезана от всех убоговских Истоков и Источников. Уолт коснулся шершавой стены. Да. Можно не сомневаться. Цитадель полностью потеряла свою убоговскую сущность. Поле Сил смертного мира подчинило себе башню Лорда-Архистратига. Инфекция высосала из нее всю убоговскую магию. Все находящееся в ней Бессмертие.

Уолт покачал головой, вспомнив, какое количество Разрушителей принимал Аваддан. Первые от радости свихнутся, размещая такую уйму Вторых в Тартарараме.

Коридор оказался коротким, закончился на первом же повороте. Уолт вышел в зал. Прищурился. Сомнений не было. Тот же зал, где их принимал Архистратиг.

А чего ты ожидал, Уолт? Не только Меон может играть с пространством.

Ракура задумчиво огляделся. И бросил в пустоту:

— Выходи. Прятаться ты мог раньше. Сейчас же нет смысла.

Пустота гулко рассмеялась.

— Здравствуй, — сказала Диабола Асурия. — Я уже заждался. Таллис милый мальчик, и Метаона для него я не пожалел, но если бы ты проиграл, я бы очень удивился, Нами.

Она (он) сидела на троне с высокой спинкой и боками в виде чудовищных лап. Бирюзовые кристаллы обменивались шипящими белыми молниями. По бокам трона застыли двое: уже знакомый Супербий и рыжеволосая девчонка-эльфийка лет десяти-одиннадцати в легкой тунике. Девчонка выглядела так, будто только что рыдала навзрыд и готова была расплакаться снова в любой момент.

— Банально, — кивнула Диабола, уловив взгляд Уолта, брошенный на трон. — Но мир держится на банальностях, и банальностями же разрушается. Не мог же я встречать тебя по колено в трупах Разрушителей. Что же ты молчишь?

Девчонка всхлипнула, не выдержала и разревелась.

— Здравствуй. — Уолт вздохнул. — Давно не виделись…

Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — IV

— Потом вы сможете уйти в любой мир, — сказал Посланник. — В любой мир Мультиверсума, а если захотите, то и иного Мироустройства. Я открою Двери, предоставлю Дороги. Есть Райские миры, созданные богами для богов, но тех богов уже давно нет, и миры ждут новых хозяев. Есть Дикие миры, неизведанные даже Первозданными, где скрываются загадочные существа и рождаются удивительные тайны. Миры на любой вкус. Захотите приключений — будут приключения… — Посланник перехватил скептический взгляд Нами и смутился. — Простите. Просто обычно те, чья душа тянется в иные мироздания и измерения, в большинстве своем хотят приключений. Меня всегда удивляла эта тяга к иным мирам, ведь и в родном найдется к чему приложить усилия.

Посланник остановился.

— Мы пришли, — объявил он.

Мог бы и не говорить. Даже Нами, не разбирающийся в магии, ощутил исполинское Ядро Поля Силы, подрагивающее впереди. Остальные, кроме упыря (тот вжимался в каменный пол, пытался двигаться дальше, но от страха не мог пошевелить даже пальцем), не только остро чувствовали заклинание, но и могли бы, наверное, разобрать его на составляющие части. Аль-сид, конечно, лучше всех разбирался в чародействе, но Кшанэ в их четверке тоже не последняя в колдовском деле! Ага. Ведь последний — он.

Зато Кшанэ стреляет лучше Аль-сида. И вообще…

Вокруг огромными залами тянулись мастерские кобольдов, с громадными колесами посредине и странного вида механизмами во много огровских ростов возле стен. Старинные фонари, выполненные в форме вставших на задние лапы индрик-зверей, начинали светить, стоило к ним приблизиться. В складах, примыкающих к мастерским, пылились особые големы кобольдов, в которых заключали Древних, что позволяло этому Подгорному Народу использовать своих механических созданий не только как неутомимых работников, но и как опасных воинов.

Кобольды покидали город в спешке, побросав инструменты и машины, что совсем на них не походило. Бережливостью кобольды славились так же, как гномы скупердяйством, кендеры неусидчивостью, а хоббиты страстью к домоводству.

Впрочем, когда просыпается магический вулкан, инструменты можно и оставить. Семья, род, племя — для кобольдов эти слова были не пустым сотрясением воздуха. Спасали живых, а не орудия. Орудия и новые можно сделать, а вот погибших не вернуть.

Мастерские резко заканчивались перед каменным валом, преграждающим путь вытянутым полукругом. Там, за валом, начинался обрыв, ведущий к недрам давно потухшего Дигура, и колотилось Ядро Поля Силы, творящее заклинание. Заклинание, которое избавит мир от Меча и Посоха. Которое избавит Нами от раздирающего сознание голоса Меча, уже не предлагающего Силу, а требующего ее взять.

Кшанэ, увидев, как морщится Нами, быстро оказалась рядом, заставила присесть и обняла. В ее объятиях он почувствовал, как замолкает Меч, как отступает Тень, как ему становится легче и проще. И вообще…

— Нужно сбросить материальные активаторы Символов в Дигур, — объяснял Посланник. По мере приближения к Ядру усиливалось гудение заклинания, и Посланнику приходилось говорить громче. — Заклинание разорвет эфирные связи между Символами и Братом с Сестрой, потом расколет Меч и Посох! Лишенные магии Символов, Они покинут Равалон вместе с теми слугами, которых привели из предыдущего мира!

Гибнущего мира. Мира, который не выдержит возвращения своих поработителей и падет в объятия Судного Дня. Нами ухмыльнулся. А потом из посмертия Равалона в Пустоту, которая займет место мира, вернутся души Ялдабаота и Софии. Неприятный сюрприз, что ни говори.

— Сначала Посох! — крикнул Посланник. Они с Аль-сидом стояли возле вала и ждали Нами с девушками. Чорак так и не смог пересилить свой страх и остался возле мастерских.

Аль-сид кивнул и достал сверток с активатором.

Спрыгнувший сверху Рафаил ударом в грудь отшвырнул Аль-сида от вала, сопроводив физический выпад ментальным приказом, ураганом, отразившимся в разумах Нами и остальных: «Умри!»

Ураган — лишь слабый отблеск. Но, не выдержав его, упали Кшанэ и Элинора. Рухнул и Посланник. Ну да, ведь он отдал ключ от Храма Метаона Аль-сиду. Аль-сиду, на котором сконцентрировалась вся мощь смертоносной психомагии Рафаила. Нами удержался на ногах. Удержался, хотя голова чуть не раскололась напополам — и не от ментальной атаки, а от радостного вопля Меча, ощутившего врага, достойного применения его Силы.

Нами не сомневался, что именно Символ Инобытия позволил ему устоять, ведь подобным мысленным велением, как уверяли хроники, Рафаил в одном из порабощаемых Братом и Сестрой миров уничтожил стотысячную армию!

Кшанэ и Элинора? В порядке, хоть и двигаются с трудом. Посланник? Шевелится. Аль-сид? Жив. Теряет человеческий вид, покрываясь огнем Облика, поднимается с пола. Его, наверное, защитил отданный Посланником ключ.

Рафаил выпрямился. За его спиной выстрелило протуберанцем магической лавы заклинание. Отсвет протуберанца окрасил Дитя Змея кармином, придав его идеально прекрасному лицу гротескно-угрожающий вид. Словно кукольное личико сменилось харей бруксы.

Старший Сын Змея был красив. Высокий и ладно сложенный, с отчетливым рельефом мышц, в устроении которых поучаствовала не только телесная сила, но и мистическая мощь. Ежик серебристых волос. Черты лица мягкие, напоминающие женские, но зеленые глаза полны твердости и решимости. Впрочем, Нами знал, что представители разных рас видят лицо Рафаила соответствующим их канонам прекрасного. Может, поэтому ему чудится лик Кшанэ?

Подчеркивая свою красоту, Рафаил принципиально не носил одежду, лишь оборачивал чресла аквамариновой полоской ткани, неизменной от мира к миру. Хроники утверждали, что ткань Рафаил создал из чешуйки отца, вырвав ее из Пожирателя Миров, пока тот спал.

Удивленно смотря на Аль-сида, Сын Змея вскинул руку, вокруг растопыренных пальцев реальность заколебалась студнем. Рафаил словно что-то нащупывал в бултыхающейся киселем действительности, пытался схватить и вытащить. Не тратя времени на сложные заклинания, разъяренный Аль-сид выплюнул струю огня в старшего Сына Змея. Рафаил небрежно отклонился, презрительно скривил губы, и тут на Посланника Воли Брата и Сестры начало обваливаться пространство.

Других слов не подберешь. Пространство обрело глянцевую четкость, покрылось рытвинами, распухло волдырями, выгнулось, распалось на глыбы и рухнуло на Рафаила. Дитя Змея вскинул навстречу разбушевавшейся протяженности руку, вытаскивая из надувшейся и лопнувшей, словно мыльный пузырь, реальности нечто столь ужасное, что, даже показавшись на миг, оно чуть не заставило Нами заорать от страха. Но рушащееся пространство коснулось Рафаила, и он преломился, как соломинка в воде. За искажением последовал распад на части: руки Сына Змея оказались в одной пространственной глыбе, голова в другой, туловище в третьей, ноги в четвертой. Лишенное протяженности место над Рафаилом нарывалось Пустотой. Если вглядеться в эту Пустоту, если сосредоточиться и попытаться увидеть за тем, чего нет, то, что может быть…

Лучше не стоит.

Глыбы треснули и распались еще на несколько частей.

— Микдаш… — протянула, лишившись шеи, голова Рафаила голосом звонким, как ручей. — В эту игру можно играть и вдвоем, Алушка!

Он прокусил губу и выплюнул кровавый сгусток. Вместо того чтобы упасть, повинуясь естественным законам мироздания, сгусток заплясал в воздухе, выписывая затейливые фигуры.

Нами и Аль-сид бросились к Рафаилу одновременно. Просвистел чешуйчатый хвост, проревел огненный шар. Образовавшаяся над Сыном Змея Пустота ухнула следом за глыбами искаженного пространства, спеша сдавить, смять, раскатать тонким блином…

Рафаил закашлял.

Потом Нами понял, что на самом деле Дитя Змея произнес Слово. Слово из магии, которую не в силах представить себе смертные, потому что не только горло их не предназначено для вербальных формул ее заклинаний, но и сознание неспособно вместить необходимые мыслеобразы, которые и мыслеобразами назвать можно лишь по аналогии с ролью, выполняемой ими в создании чар. Понял — потом.

В тот миг Нами захлебнулся растекшимся от Сына Змея жемчужным туманом, затопившим древний город кобольдов в считаные мгновения. Он потерял из виду Кшанэ, Элинору, Аль-сида, перестал чувствовать биение Ядра. Туман глушил все чувства, и обычные, и магические, с каждой секундой становился все более плотным. Нами отчетливо представил, как они тонут в жемчуге, как смыкается над ними и застывает бетоном магия Рафаила.

Сын Змея, сожри его гидра, выбрал безупречный момент для нападения. Почти как София, дождавшаяся, когда они расслабятся, только наоборот: идя по городу кобольдов, они были напряжены, ждали нападения чуть ли не всех воинов Брата и Сестры. И проворонили одного-единственного врага. Не верилось, что на столь ответственное задание пошлют одиночку. Аль-сид сплел несколько заклятий на основе Мощи Храма Метаона, после применения которых от города не осталось бы и пыли — как раз достаточно для армады врагов. Одно из заклинаний он уже опробовал на Рафаиле, но у Сына Змея нашлось чем удивить в ответ.

Нами заревел, продираясь сквозь пряди застывающего тумана. В ответ закричал Аль-сид, огненной стрелой обозначив свое местонахождение. И в этот миг туман рассыпался дряхлой шалью.

На удивление, все оказались живы и даже не ранены. Буря Тысячелетия Кшанэ окрасила каменные своды радугой. Шакры увеличились до размеров Элиноры и вырывались из рук хозяйки, готовясь рвать и метать. Посланник тяжело дышал, прислонившись к валу. Аль-сид раскидывался огнем, словно фонтан брызгами; он вообще сам стал походить на пламенный фонтан.

И Рафаил оказался жив. И не ранен. Целый, будто и не валялся только что разбросанным по клочьям пространства.

Улыбался, ублюдок.

— Теперь шансы равны, — любезно сообщил он Аль-сиду.

— Что ты сделал? — плавя камень под ногами, Аль-сид двинулся к Рафаилу. Правильно. Лучше быть поближе, чтобы не дать ему воспользоваться Кровью.

Нами только сейчас заметил, что уже находится в Облике. Ну и хорошо. Меньше времени на перевоплощение, точнее, вообще не надо тратить драгоценных мгновений на трансформацию.

Приближаясь к Рафаилу, Нами ощутил, что чего-то не хватает. Он не сразу сообразил: Мощь, чье присутствие незримо напоминало о невообразимых иерархиях Сил, пропала. Храм Метаона исчез. Ядро Поля Силы, заклинание для уничтожения Меча и Посоха, мерно стучало, но Микдаша больше не существовало. Кажется, Посланник упоминал, что для создания заклинания воспользовался проходящими сквозь Равалон потоками межмировой магии, а не Силой приславшего его Космократора.

— Абхава, Храм Укона… — донесся голос Посланника. Морщась от боли, слуга Метаона пытался подняться на ноги. Лучше бы не вставал. Так он привлекал внимание Рафаила.

— Сила Змея… — Посланник скривился, опираясь на валун. — Пожиратель Миров, Отрицающая ипостась Создателя Мультиверсума… Он властвует над Уконом, Абсолютным Ничто… Его Сын подавил мой Храм своим… Никто и не подозревал, что Абхава Змея так же могущественна, как Наос и Микдаш…

— Век живи — век учись, телеолог, — отозвался Рафаил, щурясь, словно довольный кот. — Папаша вам еще покажет, как мешать его Задумкам. И вам, телеологам, и меонщикам, и Ангелам, и Семье. Всем покажет. — Он пригнулся, пропуская волну пламени над собой, схватил за шею вырвавшуюся из волны огненную кобру, нацелившуюся ему в горло. — Эй, Алушка, так не честно! Я же не нападаю, и вы пока успокойтесь! Я к вам с предложением!

— Сначала пытаешься убить, а потом поговорить? — Ифрит замер в трех метрах от Дитя Змея, опасаясь подступить ближе.

— Да я знал, что ты не умрешь, — беспечно отмахнулся Рафаил, разглядывая кобру. — Моей отрицательной доминанты для Микдаша маловато. Короче. Последняя возможность для вас, гомункулусы. Верните Меч и Посох — и вам позволят уйти в любой мир по вашему желанию. Брат и Сестра не станут вас преследовать. Они чтят силу, а вы показали себя сильными.

— Скажи, Рафаил, — неожиданно спросила Кшанэ, — почему вы служите им? Ты, София, Ялдабаот — Кровавая Троица владеет Силой, после объединения которой можно не страшиться Брата и Сестры. Так почему Дети Змея не повергнут тех, кто посмел называть себя их хозяевами? Почему вы терпите власть над собой?

— Кшаночка, — расстроенно ответил Сын Змея, сдавливая шею кобры, — ты же умная. Разбудив, меня предупредили, что из всех гомункулусов ты самая умная. Даже слишком умная. И не понимаешь такой простой вещи? Если мы служим Брату и Сестре, значит, так надо. Понятно?

Кобра приглушенно зашипела и рассыпалась огненной пылью.

— Давай, Нами! — рыкнул Аль-сид.

Ручейки огня стремительно протянулись к Рафаилу, вычерчивая Фигуру из пламенной магии. Сын Змея, издевательски усмехаясь, вытянул руку, вонзил ногти в ладонь, но пять чешуйчатых Нами призрачными фантомами замелькали вокруг него, пять мечей просвистели, вонзаясь в вытянутую руку Рафаила. Дитя Змея толкнул воздух, разошедшийся, словно круги по воде от брошенного камня, но Нами скользнул в тень, отбрасываемую мечом, и полностью погрузился в нее, выскочив позади Рафаила из тени другого меча.

Они давно просчитали этот бой. После Ялдабаота и Софии естественно было ждать появления Рафаила. Правда, с ним ожидалась армия Брата и Сестры, но о ней должны были позаботиться Кшанэ и Элинора.

Отражение выплескивалось из Тени Меча, входя в приготовленные Аль-сидом магические формы. Что главное в схватке с Рафаилом? Не дать его Крови активироваться. Кровавый Танец Ялдабаота и западня Софии многому научили гомункулусов. Одно дело листать хроники, созданные слугами Сестры и восхваляющие деяния Кровавой Троицы, а другое дело сойтись с разрушителями мирозданий лицом к лицу. И Нами отлично понимал, что без силы Меча, которой он уже был отравлен, не обойтись.

Когда тебе противостоят те, кто видел бессчетное количество мертвых миров, кто превратил эти миры в мертвые, не стоит кривить душой и уверять, что одолеешь врага собственными силами. Не одолеешь. И погибнешь без толку. Убив Софию, Нами понял: как бы он ни хотел, но когда явится Рафаил, Меч придется употребить по назначению. Главное, не потерять голову и не позволить задействованной Силе использовать тебя, не обращать внимания на ликующий хор Меча и отказывать, отказывать, отказывать…

Нами не знал, что и как сплел Аль-сид, не пытался понять, каким образом действует его заклинание. Он видел — оно действует. Отражение, пронзив тело Рафаила клинками, созданными из Тени, вводило в него магию, как маг-лекарь лечебные чары в больного.

Хотя, тут правильнее было бы сказать: как убийца яд в жертву.

Капельки крови из ладони Сына Змея замедлили падение, замерли в воздухе, изменяясь. Они стали похожи на снежинки, малиновые снежинки. И, как настоящий снег, таяли при высокой температуре, испускаемой огненной Фигурой Аль-сида.

— Нет! — крикнул Рафаил. Крик предназначался не Нами, занесшему Отражение Меча над головой Сына Змея, не Аль-сиду, подпустившему к Фигуре новые струи пламени. Дитя Змея кричал, смотря на Посланника, взобравшегося на вал, и поддерживающую слугу Метаона Кшанэ. Посланник шептал Слова, протянув сложенные руки к разгоревшемуся сильнее Ядру. С ладоней его медленно взлетела фигурка слоноголового существа с щупальцами вместо рук и ног. Материальный активатор Посоха уходящей от шторма галерой помчался сквозь неистовствующие, словно наемники в захваченном городе, протуберанцы Ядра. И, на миг зависнув над оглушительно загудевшим заклинанием, рухнул вниз.

— Нет! — снова завопил Рафаил.

И лопнул.

Нами почудилось, что ошметки прекрасного тела разлетелись по всему городу кобольдов. Материальное бытие Рафаила прервалось. Но магическое…

Тонкая нить насыщенно-красного цвета протянулась от пола до свода пещеры. Кровавая нить, окруженная пургой кровавых снежинок, — все, что осталось от старшего Сына Змея. Кажется, ее так просто перерубить. Но затухает огненная Фигура вокруг нити, языки пламени, цепляясь за дарящий им жизнь кислород, как утопающие за протянутую руку, все равно гаснут — рука отталкивает, обрекая уйти на дно…

Дигур сотрясся, грохот, перекрывший рев Ядра, прокатился по пещере, за ним поспешила воздушная волна, снося мастерские и дома, кроша големов, уничтожая то, что в свое время пощадила магия вулкана.

Тошнотворное чувство неправильности происходящего накатило на Нами. Он увидел: покрывало облаков там, наверху, вокруг Дигура, скручивается, словно выжимаемая тряпка, и устремляется в жерло вулкана. Он знал: еще глубже Ядра, уничтожающего сейчас Посох, у самых Костей Мира шевелятся древние могучие существа, недовольные тем, что кто-то посмел потревожить их вековой сон.

Он понимал: Рафаил не умер.

Ялдабаот пал от стрелы Кшанэ. София убита Отражением Меча.

Но с Рафаилом так просто не справиться.

Грохот усилился. Нить крови разбухла, увеличиваясь до размеров настоящего смерча. Магическая Фигура Аль-сида погасла окончательно, а огненные копья, обрушенные на вихрь, исчезли без следа.

— У вас был шанс вернуться! — грохот и биение Ядра перекрыл исполненный презрения голос Рафаила. Его услышали все. Смерч чудовищной кровавой колонной пробивал свод, а спереди, сзади и по бокам начинали раскручиваться новые воронки, свивающиеся вокруг пробивающих пол нитей крови. По рдяным потокам пробегали молнии, воронок становилось все больше, от них тянуло смертью, мучительной смертью от клыков лесных чудовищ, страшной смертью от рук неупокоенных, неожиданной смертью от разбушевавшейся Стихии, в приступе ярости выпустившей на деревушку элементалей.

Тысячи радужных стрел обрушились на смерчи, Радуга перечеркнула ходящую ходуном пещеру. Нами дернулся, обернулся, бешено ища взглядом Кшанэ.

Она с Посланником все так же стояла на валу. Прикусив нижнюю губу, Меткая слала в выросшие перед ней три — сразу три! — кровавых смерча магическую стрелу за стрелой. Буря Тысячелетия сверкала так ярко, как никогда еще до того. Посланник, скрючившийся позади Кшанэ и опасно балансировавший на краю вала, шептал Слова. Пузыри черного огня взрывались перед смерчами и внутри смерчей, но остановить их рост это не помогло.

Рафаил хохотал. Его бестелесная сущность носилась по пещере, не боясь ни магии, ни Тени, окружившей Нами Отражением. Словно зубцы короны, клинки торчали из пола вокруг гомункулуса, нацеливаясь на преграждающие дорогу кровавые колонны. Он медлил, потому что не знал, что делать, а Аль-сид был занят, пытался набросить на смерчи Огненную Сеть, и Элинора, теснимая двумя смерчами, не могла вырваться из переплетения протянувшихся султанов, и Кшанэ…

Треснул свод, но не обрушился глыбами, как до этого пространство на Рафаила, а взлетел стаей птиц, устремляясь в покрытое тучами небо, словно засасываемый гигантским ртом. Тучи тут же бесследно исчезли, открыв взгляду алмазную россыпь звезд на черном бархате небосклона. Но и вселенские огни, будто стадо косуль, почуявшее льва, вприпрыжку разбежались, прячась в бездонной черноте Внешнего Космоса.

По темному куполу, разрывая его, словно тот был тончайшим шелком, а не эфирной оболочкой мира, прошелся клинок, созданный из Стихий. Противоположные, но не противостоящие друг другу Огонь и Вода, Ветер и Земля могучим лезвием, сотворенным такими надмировыми сущностями, что могла закружиться голова от попытки представить их, прорубал заслон между Живым и Мертвым.

И Небо Смерти, небо гибнущего мира, раскрылось над Дигуром, выпуская своих миньонов.

…и Кшанэ, когда рядом с ней и Посланником из пространства вышли вооруженные косами Бледные Рыцари, не успела отреагировать.

— Нет!

Теперь кричал он.

— Нет!

Не в силах остановиться, сам не понимая, что делает…

— Нет!

Кажется, она успела виновато улыбнуться. И рухнула следом за кричащим от ужаса Посланником в кипящее разрушительной магией Ядро.

Заклинание, которое должно было уничтожить Меч и Посох…

— Нет!!!

…но вместо этого отбирающее жизнь у Кшанэ.

И Меч довольно взревел, когда Нами пообещал ему свою душу — если он уничтожит Рафаила.

Вот теперь они рвались, как будто действительно были нитями, — кровавые колонны, необоримые всеиспепеляющей волшбой Аль-сида и неуязвимые для пронзающих все и вся шакров Элиноры. Аспидное чудовище неслось по пещере, обрушивая на смерчи меч, тянущийся из безграничности в бесконечность. Впивались в вихрящиеся потоки гладиусы, рубили поспешно отползающие султаны да-дао, наотмашь кромсали сплетающихся из праха, пыли и крови зомбяков махайры, вспарывали животы Бледным Рыцарям малхусы, пуддхи спешили разрезать эфирные нити, протянувшиеся между колоннами. Символ Инобытия щедро разбрасывался Отражениями, предчувствуя скорое Возрождение с последующим Воплощением.

А Нами смотрел только на Кшанэ, отшатнувшуюся от выпада косы Бледного Рыцаря, не удержавшую равновесия и…

Дальше он не видел.

Не хотел видеть.

И не слышал, как кричит Аль-сид, пытающийся сообщить Нами, что хватит, что Рыцари отступают, что больше нет зомби, что Рафаил бежит — самая огромная колонна стремительно поднималась в небеса, пытаясь скрыться в проломе Неба Смерти.

Он не слышал, но слышал Меч. И поднял аспидное чудовище следом за Рафаилом. Град крови, обрушившийся на Нами, развернулся багровыми парусами, сомкнулся, пеленая как младенца, свернулся алым шаром. И быстро сжался, пытаясь сдавить добычу, сломать ее.

Магия Крови Сына Змея превратила пространство внутри шара в почти непроницаемое, вклинившись в физическое естество мира едва ли не до глубинного уровня, где нет ни частиц, ни волн, ни поля, переводя замкнутую реальность в абсолютно инертное состояние. И отрезав от Эфира, от всех его основных потоков, Рафаил погрузил душу гомункулуса в вечный сон.

Но Дитя Змея просчитался.

Инобытие рявкнуло на застывшее Бытие. Алый шар распался на два. Второй, сапфировый шар, полная противоположность первому, распахнулся, выпуская из себя Меч с Нами.

Кшанэ больше не было.

Так зачем вообще чему-то быть?

Правильно. Быть — незачем.

Рафаил пытался сбежать и покинуть Равалон раньше, чем Меч доберется до него. Брат и Сестра с потерей Посоха лишались одной из опор своего пребывания в Равалоне, и теперь стремились перенести сюда гибнущий мир, где находились их тела. В Подземелье, решив, что началось очередное Вторжение, обрушивали на приближающиеся пласты реальности чудовищные по разрушительности заклинания, добивая и без того умирающее мироздание. Боги творили Эфирные Заслоны и тысячами слали Вестников, но сами опасались вступать в битву. Только божества войны рвались сразиться с чужаками, посмевшими покуситься на Равалон, но их не пускали.

Брат и Сестра шли на отчаянные меры, сталкивая миры. Так они могли потерять не только тела, но и сознания.

Ну и что? Миру, где нет Кшанэ, лучше не быть, чем быть.

Правильно. Лучше — не быть.

Символ Инобытия принял одну из своих любимых форм — Гасителя Звезд. Антрацитовое чудовище совсем потерялось на его фоне: громадный, утолщающийся к концу обоюдоострый клинок, по кромке тянутся Руны Предвечности — Знаки Первородных титанов; вместо гарды и рукояти полыхают созданные из белого огня крылья.

Рафаил спешил, он почти погрузился в небо чужого мира, когда Меч вошел в плоть умирающей реальности.

Потом боги знаний в Небесном Граде и убоги, исполняющие обязанности архивариусов в Либрисе Архилорда, запишут с различными вариациями, но передавая одну и ту же суть: «Многие решили, что наступает Судный День. Смертные в своей беззаботности не ощутили угрозы, нависшей над Равалоном. Восхваляя Создателя (Проклиная Создателя), мы ждали нашей Судьбы, радуясь (печалясь) Его Воле. Но час сменялся часом, день — ночью, а Равалон все так же несся по Эфирной Дороге, положенной ему от сотворения (возникновения) Мультиверсума. В Астрале не сохранились сведения об упоминаемых событиях, и нам остается лишь гадать, что же в действительности произошло в тот страшный день…»

Гаситель Звезд уничтожил большую часть вторгающегося в Равалон мироздания, вместе с инородной реальностью отправив в небытие и Рафаила. Но если души Ялдабаота и Софии попали в посмертие, то от Рафаила Меч не оставил ничего, что могло бы обрести перерождение. Абсолютное уничтожение — на всех уровнях материи и эфира.

Чужой мир откатился от Равалона, уже не в силах удерживать целостность и распадаясь на части. Смерть тысяч, десятков тысяч выплеснулась в Эфир гибнущего мироздания гигантским некроистечением, одарив Брата и Сестру новым запасом Силы. И Они, сходя с ума от страха, боясь того, что могут действительно умереть, подхлестнули мир, бросая его на затягивающуюся прореху в онтологических покровах Равалона, как загнанную лошадь — в последние метры пути.

Хохочущий, словно безумец, Меч готов был встретить отступников Семьи. Его так долго сдерживали, так долго кормили обещаниями и так мало использовали — о, теперь Они расплатятся за свое пренебрежение!

И реальность, именуемая Равалоном — сейчас он заберет ее жизнь без остатка, погасив Сердце Мира, поскольку только так сможет безвозвратно уничтожить Первородных. Есть путы и ограничения, которые невозможно разорвать и обойти.

Но в будущем он и разорвет их, и обойдет.

Символ Инобытия покинул форму Гасителя Звезд и вытянулся фрактальным клинком, удобным для поглощения жизненных сил мироздания. Антрацитовое чудовище безвольно выполняло его требования, погруженное в свои мысли. Как удачно прикончили эту Кшанэ! Подумать только, а ведь он мог отправиться следом за Посохом!

Но теперь…

Белоснежная молния промелькнула рядом, и Меч полетел вниз, не понимая, куда подевался послушный Нами, почему раб Меча больше не взывает к Силе Меона, почему щупы, скрепляющие Меч и его раба, держатся в Нами, но нет отклика, совсем нет отклика…

Белая молния вернулась, закружилась вокруг падающего следом за Мечом Нами, превратилась в Элинору. Импульс Силы гекатонхейров обволакивал шакры, подчиненный заклинанию Повеления из арсенала магии титанов. Элинора подхватила Нами, крутанулась, оборачиваясь удерживающим гомункулуса вихрем, и Меч увидел, почему раб не отзывается.

Подхваченный Элинорой, Нами взмахнул обрубком правой руки, и Символ Инобытия наконец-то понял, что удерживающие его рукоять пальцы мертвы. Плоть раба — мертвая плоть. Поэтому нет отклика.

Пролетая рядом, Элинора рубанула Символ шакром, ускоряя падение Меча. Он успел еще проклясть треклятую гомункулус, прежде чем рухнул в лаву Ядра. Заждавшееся его заклинание ударило с размаху, дробя на Основание, Тень, Отражение и…

Меч перестал быть.

Небо Смерти неуверенно раскрывалось над Равалоном, слабое, намного слабее предыдущего, но все еще отхаркивающееся мертвыми миньонами, пурпурным заревом поднимались над Раш-ати-Нором две титанические фигуры, жаждущие жить и мстить.

Но Меч и Посох перестали существовать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— Здравствуй. — Уолт вздохнул. — Давно не виделись…

Все незаконченные дела надо заканчивать. Даже неприятные. Особенно — неприятные.

— Тебя не смущает мой вид? — спросил Посланник. — Впрочем…

Диаболу Асурию проглотила пустота. Ам! — и нет. Седой старик устроился на троне, отряхнул серую хламиду, хитро прищурился.

— Так, наверное, тебе привычнее.

— Как знать. До этого грудь у тебя была лучше, — с каменным лицом заявил Нами.

Девчонка даже плакать перестала, изумленно уставилась на Магистра. Супербий и глазом не повел. А Посланник расхохотался. Уолта передернуло. Смех слуги Метаона был ему неприятен.

Бывшего слуги, напомнил Ракура себе.

— Ты выжил, — сказал Уолт.

— Ты тоже, — усмехнулся старик. — Хотя миры чуть не покатились в Без-Образный Хаос, ты выжил. Ты и те двое. Скажи, Нами, неужели вас ни капельки не удивило, что в погасшем Ядре нашлось только тело Кшанэ? И ни следа Посланника, служащего величайшей из Сил Мультиверсума, — вас это не заставило задуматься о моей судьбе?

— Мы были заняты.

Да, они были заняты. Брат и Сестра, обезумев, ломились в Равалон, а боги и убоги бездействовали, словно Раш-ати-Нор выпал из доступного их видению мира. И они, сначала вчетвером, а потом и втроем, когда сгорел в зеленом пламени Чорак, пронзенный косами Бледных Рыцарей, сдерживали шагающие из погибающего мира ряды мертвецов.

Узри нынешние некромаги, особенно даларийские, ту вываливающуюся из неба армаду зомби, выпрыгивающих из трещащей по швам реальности отряды личей, неупокоенных, восстающих из праха, оставшегося от давнего пробуждения Раш-ати-Нора, — о, некромаги просыпались бы в холодном поту, уверяя себя, что все это горячечный бред.

Они были заняты. Очень долго заняты. Рубили, сжигали, разрывали — без поддержки Могущественных и Великих. Меч и Посох распались в Ядре на Осколки, Ядро погасло, явив Кшанэ — магическая лава пощадила тело, казалось, эльфийка заснула, нужно лишь подождать, и Меткая проснется, но она не просыпалась…

— Заняты, — повторил Посланник. — Да, помню. Конечно же ваша занятость помешала вам сложить два и два и получить четыре. Ну сгинул Посланник. Ну, подумаешь, с кем не бывает. Конечно, вы втроем убивались над Кшанэ. Меня вот еще что интересует: почему ты тоже не ушел, Нами? Почему остался, сковал свой дух Тиэсс-но-Карана? Аль-сид и Элинора забрали тело Кшанэ, но ты все равно остался в Равалоне. Ради чего?

— Ты и сам знаешь ответ, разве нет? — пожал плечами Уолт. — Осколки.

— Осколки? — Посланник сделал вид, что удивлен, и как бы невзначай поинтересовался: — Ты хранишь их в Школе Магии?

Уолт расхохотался. Супербий нахмурился. Девчонка размазала слезы по лицу, насупилась.

— Ответ за ответ, Посланник. Я удовлетворил твое любопытство, теперь твой черед. Скажи, как ты выжил?

— Ты что, еще не понял? — удивление не было наигранным. — После того как Урлангур тебе почти все объяснил, после того, как ты узрел Книгу Инобытия, — до сих пор не понял? Нами, ты меня разочаровываешь.

— Пожалуй, пойду, — Нами зевнул, делая вид, что теряет интерес к происходящему. Супербий выразительно посмотрел на Посланника, но тот отрицательно покачал головой.

— Подожди, Нами. Я скажу. Тень. Тень Посоха. Когда мы с Кшанэ упали в Ядро, гибнущий Символ Сверхбытия воззвал к нам. Кшанэ смолчала… — Старик помрачнел. — А я ответил.

— Тень Посоха, — пробормотал Уолт.

Конечно, это объясняло почти все. Инфекцию — Метаон мог не только менять местами Поля Сил Бессмертных и смертных, но и вообще убирать их из мира. Умную энергию — она подчиняется Сверхбытию. Великую Жертву — Метаон и Меон принадлежат разным состояниям Единого, различным регионам Сил. Попытайся Посланник воздействовать Метаоном на Наос, к Урлангуру на подмогу явился бы чуть ли не сам Тваштар. У Меона и Метаона паритетные отношения. Они не вмешиваются в дела друг друга.

Да, слившись с Тенью Посоха и получив доступ к его магии — Истинной Магии! — Посланник стал способен на многое. Почти все прояснилось.

Вот только зачем восставшему из мертвых Посланнику Инфекция? Зачем творить Великую Жертву — еще более Великую, чем та, которую могли создать титаны? Зачем порождать носителей умной энергии и перекраивать Суть убогов?

Зачем ему все это?

Уолт догадывался. И не хотел верить в истинность догадки.

— Пожалуй, не стоит ходить вокруг да около. Велеречивые речи и иносказания оставим в стороне, они не нужны. Я вижу, Нами, ты подозреваешь о моей цели. Потому что в твоей душе Тень Меча, а в моей Тень Посоха — ты понимаешь, чего я хочу, верно?

— Не верно.

Посланник насупился, недовольно нахмурил брови. Супербий выглядел так, будто готов был голыми руками вцепиться в горло Ракуре. Девчонка зашлась в безутешном реве.

— Не стоит тратить на них внимание, — сказал Посланник, заметив, что Уолт бросил быстрый взгляд на плачущую эльфийку. — Они продолжение меня, мои… да, мои чувства. Я недоволен — они недовольны. Я огорчен — они огорчены. Например, твои слова расстраивают меня, вот и они расстроились. Не хочешь объяснить, что подразумеваешь своим ответом?

— Неужели стоит объяснять? — спросил Уолт. — Ведь все так ясно и само собой разумеется: ты хочешь собрать Осколки и восстановить Меч и Посох. Но я не понимаю, зачем тебе это? Для чего?

— Не понимаешь?

— Нет. Не понимаю. Почему ты не вернулся? Тебя больше ничего не держало в Мультиверсуме. Мы уничтожили Меч и Посох, а Осколки спрятали в таких тайниках, где их не достанут ни смертные, ни Бессмертные. Твое задание было выполнено. Что, кроме Тени Посоха, удержало тебя в Равалоне?

Цитадель вздрогнула, когда Посланник поднялся с трона. Холеное лицо напряглось. Супербий отвернулся, сжимая кулаки. Девчонка спряталась за спинку трона.

— Ничего меня не удерживало, Нами. Ничего. Кроме Тени Посоха. Меня не приняли обратно. Я пытался вернуться, но меня просто не приняли. Все проходы закрыты или закрываются. Я взывал и молил, искал других слуг Космократора, но молчание стало мне ответом, а бывшие соратники избегали встреч. Пытаясь вернуться, я прошел сквозь весь Мультиверсум, врываясь в запретные и закрытые миры, воюя с Престолами и беседуя с Мудрыми. Меня бросили, Нами. Может, теперь ты поймешь, для чего мне понадобились Меч и Посох?

Старик дрожал от с трудом сдерживаемой ярости.

«Может, и пойму, — подумал Уолт. — Ты остался в Бытии, Посланник. В мирах, отличных от реальности, из которой пришел. Не просто отличных, как Огненные мироздания отличаются от Водных. Кардинально противоположных. Метаон неизменен, он высший предел, отражение совершенства, совершенное само в себе. Что же чувствовал ты, погружаясь все глубже в изменчивость и дефекты Бытия?

Тень Меча сводил меня с ума посулами Силы и Власти. Сомневаюсь, что Тень Посоха отличается от него. Пока ты пытался вернуться, пока искал выход из Мультиверсума, Тень Посоха предлагал Силу. Это несомненно.

Как несомненно, что ты принял ее, Посланник. Воевать с Престолами — для этого нужна бездна магической энергии».

— Скажи мне, где они, Нами. Где Осколки?

— Нет.

Цитадель дрогнула. Как давным-давно Дигур.

— Ты, верно, не понимаешь ситуации, Нами. Ты пришел, думая, что в силах совладать со мной. Тень Меча против Тени Посоха. Они равносильны друг другу. Однако сейчас ты знаешь боевую магию этого мира. Разочарую тебя, Нами: за тысячелетия моих скитаний, в том числе по мирам, где Река Времени течет медленнее, чем в Равалоне, я многое изведал и многому научился. Знай же, что, вступив в Цитадель, ты обрек себя на сражение не только со мной. Тень Меча — а против нее Тень Посоха и Супербий с Инвидией.

При упоминании своего имени чубастый радостно встрепенулся. Девчонка попыталась чуть ли не залезть под трон.

— Кто они, Посланник?

— Пытаешься просчитать шансы? Убрать неопределенность? Правильно. Тебе стоит осознать, что пытаться одолеть меня бессмысленно. Хоть истребление местных убогов порядком утомило, но Тень полон Силы — их Силы. — Посланник взмахнул рукой, и Супербий встал рядом. Эльфийка опасливо выглянула из-за трона. — Они мои страсти, Нами. Обуревающие тело потребности и эмоции. В вашем Бытии слишком много ощущений. Слишком много чувств. В Метаоне нет ничего подобного. Только цель. Только стремление. Только направленность. Чистый дух. Ваши тела подвергаются тысячам воздействий, десяткам тысяч впечатлений. Вы растрачиваете себя на чувственные отклики, но стоит полностью отдаться им — и вы зовете их грехами. Понимаете, что без разума нельзя, что эмоции надо ограничивать. Но в Метаоне нет чувств. Нет греха. Чтобы соответствовать Мультиверсуму, мне дали тело. Дали чувства. Пытаясь вернуться, я научился отделять страсти от тела. Так лучше, Нами. Так ближе к Метаону. Безгреховное существование. Телесность, подчиненная духу. Я избавлялся от Бытия, очищался от Бытия, пытался стать подобен себе подлинному… Я отдал моим Грехам те предельные Силы Бытия, которые скопились в моем теле, перепоручил им умную энергию. Себе оставил только энергии Метаона. Но когда Метаон и умная энергия Мультиверсума вместе — о, это чудовищная мощь, Нами!

— Хочешь убедить, что у меня нет шансов?

— Объясняю, что у тебя нет шансов. Моя Тень уже готова сдержать твою. И что сможет вся твоя боевая магия против умной энергии моих Грехов? Ты видел, на что они способны.

И должен понимать, что произойдет, попытайся ты сопротивляться.

Супербий напрягся и готов был наброситься в любой момент, как только Посланник отдаст приказ. Девчонка не выглядела готовой к бою. Эльфийка, кажется, вообще мечтала найти укромное местечко и плакать там без остановки. Однако она опаснее Супербия. Что там говорила Фа? Зеркальный лабиринт, после которого она обнаружила, что сражалась сама с собой? Методом исключения — остальные-то мертвы, а у Супербия некая власть над перемещениями в пространстве — лабиринт остается за эльфийкой.

— Нам не стоит сражаться, Посланник.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Но я не скажу, где Осколки. Не для этого мы бежали в Раш-ати-Нор. Не поэтому сражались с Братом и Сестрой. Не ради этого погибла Кшанэ. Но именно для этого я принял Тиэсс-но-Карана. Чтобы не позволить собрать Осколки. Чтобы Меч и Посох остались там, где находятся сейчас.

Уолт смотрел в глаза Посланнику. Некогда инфернальная пропасть, где сошлись лед и пламя. Сейчас лишь мертвая пустошь.

— Я помню, как убил Рафаила. Помню, как чуть не убил Аль-сида и Элинору, как чуть не уничтожил Равалон. Не должен помнить — но помню. Это ведь ты, да? Ты сломал скрепы Тиэсс-но-Карана, когда забирал нас в Подземелье. Ты дал Тени возможности Возрождаться полноценнее, чем когда-либо. Ты позволил мне напрямую черпать Силы Тени, обходя многочисленные запреты. И я вспомнил. Вспомнил, зачем принял Тиэсс-но-Карана.

И тогда это казалось правильным. Десятки перерождений назадТиэсс-но-Карана казалась единственно правильным решением. Аль-сид и Элинора ушли, а он остался сторожить разъятые на части Символы Инобытия и Сверхбытия. Тот, кем был Уолт Намина Ракура тысячелетия назад, — гомункулус Нами решил стать сторожем Силы, грозившей Мультиверсуму смертью. Он еще не знал, что в нем остался зародыш Отражения, Тень, которая проснется в следующей жизни. Тиэсс-но-Карана, заклинание титанов, созданное Аль-сидом на прощание, сохраняло центр его личности, удерживало разумную душу от Колеса Перерождений, но хранило оно и Тень, желавшую вернуть Меч.

Он сдерживал память. Отказывался от воспоминаний. Усилил Тиэсс-но-Карана, упрятав первичную личность вместе с Тенью в самые дальние уголки души. Иногда Отражение не беспокоил его несколько жизней подряд. Но Тень возвращался. Всегда возвращался, маня Силой и Властью.

А теперь вернулся Посланник.

— Ты хотел подтолкнуть меня слиться с Отражением, — сказал Уолт. — Чтобы тот, кто займет мое место, помог тебе, одержимый жаждой Силы. Не вышло, Посланник. Ты сдался Тени, а я боролся. И сейчас не я подчиняюсь желаниям Отражения, а он покорен моей воле.

Мертвая пустошь. Похожа чем-то на Ничью землю, только в Тайкоре водится разумная нечисть, а во взгляде Посланника нет жизни.

— Зачем тебе Меч? Для чего твои слуги ворвались в Наос и похитили часть Книги? Она для пути Меча, а не для дороги Посоха. Чтобы вернуться в Метаон, хватит и Посоха. Очистить тело, преобразовать дух, вернуть изначальные эманации…

Посланник засмеялся:

— Вернуться, Нами? Кто сказал, что я хочу вернуться? Когда-то я желал этого, безумно желал. Давно, очень давно. Но теперь не жажду вернуться в Метаон. Это отныне не для меня. Но и Меон чужд мне. Я останусь здесь, в Бытии. С силой Метаона и мощью Меона. Я подчиню Престолы и изменю Мультиверсум! Создам свой совершенный Метаон из вашего убогого Бытия! Я возьму сам то, чего меня лишили!

— Ты — раб Посоха, Посланник.

Старик дернулся, как от удара. Побледнел Супербий. Эльфийка заплакала.

— Тень Посоха отравила тебя.

— Отравила?! — закричал Посланник. — Она спасла меня, Нами! Она — а не вы, гомункулусы, — спасла меня в Ядре Поля Силы, она не дала мне умереть! Я горел в пламени Ядра, мой разум распадался. Мой чистый дух погибал, и никто не пытался помочь. Но Посох подарил мне жизнь. Ведь ты живешь до сих пор, храня Осколки и пользуясь Тенью Меча, не так ли? Ведь он дал твоей душе бессмертие, как Посох — бессмертие мне…

— Ты ошибаешься, — сказал Уолт. И шагнул вперед. К Посланнику. Старик попятился.

— Убейте его! — взвизгнул он, выбрасывая в сторону Магистра руку с темным маревом, обретающим очертания посоха, похожего на те, какие используют при камлании шаманы Восточных степей. Из тела Уолта ответным маревом вырвалось рыжее облако пламени, чьи языки напоминали волнообразные лезвия кинжалов-крисов.

Посох и Меч столкнулись и застыли, не в силах превзойти друг друга.

Алыми парусами развернулась треугольная пирамида вокруг Уолта, и Магистр почувствовал, как жизненные токи начинают покидать его на астральном уровне существования тонкого тела. Вот оно что! Не пространством, а его астральным двойником управлял чубастый носитель умной энергии. Превращать физическое бытие в веды, блоки знания, воздействовать эфирной информацией на телесную реальность — вот какова способность Супербия, персонализированного Греха бывшего Посланника Метаона!

Стоит признать: без Тени ты бы так быстро не разобрался в искривлениях колдовского поля, дергающегося в хватке умной энергии. Уолту Намина Ракуре, боевому магу, которому еще предстояло получить первый разряд, пришлось бы трудно, не предоставь ему Меон потоки Знаков, отображающих действия Супербия в Поле Сил. По следствиям познаешь причину, по признакам вскрываешь значения. Супербий преобразовывал физическую энергию в астральную, и чтобы помешать ему, не остановить, а именно помешать, Уолт заставил магию бежать по Локусам Души так быстро, как только было возможно. Вонзившиеся в тонкое тело структуры Астрала были снесены потоком чистой Силы, алая пирамида содрогнулась, ошарашенный противник материализовался сбоку, и следовало хотя бы полоснуть его простым боевым заклятием, ударить огнешаром или ледяной стрелой, но отвлекало столкновение Теней, и трудно было из потока, горным водопадом несущегося по Локусам, вычленить нужные чары…

Пол под Супербием содрогнулся, размякшие плиты поползли по ногам носителя умной энергии. Он дернулся, обхватывающая ноги каменная слизь растворилась в алом сиянии, однако, освобождаясь, чубастый погрузился в поверхность зала до колен. За пределами пирамиды из пола протянулись гранитные руки и вцепились в вершину. По каменным пальцам пробегала розовым огнем магическая символика, Образы, Знаки, Руны и Фигуры складывались в знакомую вязь Эрканов, но в последовательностях чар не чувствовалась Сила убогов. Не было и Силы богов. В обрушившейся на Супербия магии использовалась форма, но не содержание принципов умного мира.

Уолт спокойно наблюдал, как вырастающая из плит фигура обретает знакомый абрис. Наверное, стоило вопить от восторга, орать, не сдерживая радость. Может, надо было расплакаться. Вполне вероятно, что следовало хотя бы удивиться. В конце концов, на его глазах убили Джетуша Малауша Сабиирского, сейчас невозмутимо появляющегося из плоти Цитадели Аваддана.

Земной маг кутался в плащ, и неудержимой Силой пылали знаки геомагии, покрывающие волшебную ткань.

«Учитель…»

«Живой, живой. Варрунидей, скотина, дождался, когда никого рядом не было, и встроил меня в Твердь Цитадели. С вами был двойник, матрикат. Помнишь, он говорил, что мог бы создать такого? От слов перешел к делу. Асирот подозревал, что убийца Игнасса близок Архистратигу, и боялся, что Инфекция может появиться в Цитадели. Хотел, чтобы у него был союзник, если придется действовать в Поле Сил смертных. Предсказатель, чтоб его! Конечно, о мертвых либо хорошо, либо никак, и я благодарен ему, ведь иначе в том коридоре умер бы настоящий Джетуш Сабиирский, но подстраиваться под убоговскую Стихию Земли, скажу тебе, Уолт, занятие не из приятных».

«Лизар погиб, учитель».

«А Эльза? Фа?»

«Они живы. Но Наследие…»

«Просто покажи».

«Не стоит, учитель. В мое сознание вам сейчас лучше не смотреть».

«Это связано с той странной Силой, которую я ощущаю?»

«Да».

«И это как-то связано с тем стариком, который раньше прикидывался Асурией?»

«Да».

«Ох, видел бы ты, что он здесь творил! Никто не покинул Цитадель после вас. Та эльфийка — основание Инфекции. Она поменяла Поле Сил почти по всей Цитадели и лишила Бессмертия всех Разрушителей, кроме Аваддана. Он еще черпал Хаос и Разрушение извне, сумел с их помощью удержать умную энергию и почти прикончил девчонку, когда Асурия ударила его в спину. Потом была бойня… Знаешь, Уолт, я не испытываю к убогам теплых чувств, но кто-то должен ограничивать Энтропию, воплощая ее в себе. Мне страшно представить последствия происшедшего сегодня для Нижних Реальностей и для мира смертных. Поэтому пока придержу вопросы. Я слышал ваш разговор, и вопросов у меня много, но они обождут. Если правильно понял, то девчонка и вот этот с чубом мешают тебе разобраться со стариком?»

«Да, учитель».

«Тогда можешь рассчитывать на меня. Сейчас вся Цитадель подчиняется мне. Поле Сил поддерживает нашу магию, а Заклинание Асирота позволяет вскрыть тайники, до которых Инфекция не дотянулась. Я прикрою тебя».

«Спасибо, учитель. И…»

«Что?»

«Я рад, что вы живы».

Уолт прошел сквозь алую стенку, оставив трясущегося от злости Супербия один на один с Земным магом. Каменные шары катились по залу, преследуя завывающую эльфийку и оставляя за собой борозды, булькающие расплавленным металлом. Один покатился на Посланника — Джетуш все-таки решил попробовать достать бывшего слугу Космократора. Но из застывшего посреди рыжего облака посоха вырвался черный бич и легким прикосновением превратил шар в пыль.

— Я остановлю тебя, Посланник, — сказал Уолт. И шагнул в рыжее пламя.

Плоть и кости сгорели в считаные мгновения.

И поле битвы, созданное столкнувшейся магией Меча и Посоха, раскинулось вокруг реальностью, недоступной для всех, кроме Уолта и Посланника.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Первым, что убило Ракуру, был пульсар. Не Великое боевое заклинание, а простейший сгусток чистой Силы, голубой головастик, ударивший в доспех и прожегший его насквозь.

Как-то даже обидно.

И пускай погиб один из многих, в которых сейчас воплощался дух Уолта, но Магистру показалось, будто под дых ударили палицей. Довольно ощутимо, стоит признать. Сражаться будет тяжело — Уолт не сомневался, что падут многие из олицетворившего его Силу войска.

Огромные двухъярусные повозки, в нижней части которых расположились несущие воз пернатые змеи, а в верхней дожидались своего часа стрелки с магическими стрелами, двигались сразу за шеренгой закованных в черную сталь рыцарей. Этим пульсары были не страшны, панцири выдержали и Град Кулаков Ветра, и Гранитные Мечи, и Травяные Копья, и Огненную Стену. Последняя погасла, достигнув рыцарей, и не нанесла вреда повозкам.

Навстречу шел восьмиголовый слон, олифант-гигант о двадцати ногах, втаптывая изумрудные холмы в стальную безбрежность. Вздымая хоботы и громогласно трубя, он запускал с бивней в купол неба шипящие молнии, удавами расползающиеся по хрустальному своду. Боги не возмущались святотатству. Здесь не было богов. Несмотря на многотысячные армии, стоявшие по разные стороны поля брани, протянувшегося на сотни километров, на седой глади бесконечности присутствовали только двое: Уолт Намина Ракура, боевой маг, и безымянный Посланник, слуга Космократора.

Исчерчивая небосвод в восемь сторон света, молнии ядовитыми брызгами шипели на западе, стремясь ужалить фаланги с Копьями Света; огненными кречетами устремлялись к земле на юге, нацеливаясь на колесницы, где на треногах устанавливались длинные железные трубы с трезубцами на конце, окруженные ореолом черных искр; на севере к идеальным прямоугольникам хирдов и шартов, двигающимся молча, но угрожающе, спешили спуститься бесцветные ураганы.

На востоке, почти под самым небом, на обломках алых скал, парили замки. Их острые шпили вбирали в себя молнии, и стоящие кругом во дворе маги в хламидах и остроконечных шляпах дружно вскидывали руки, распевая Слова. Тогда от стен замков отлеплялись призрачные фигуры, похожие на скатов с руками и рогами, из башенок по краям стен вылетали трепещущие на ветру шлейфы Тьмы, от скал откалывались камни и, обзаводясь крыльями и клыкастой пастью, мчались к черным рыцарям Уолта, стремительно приближающимся к восьмиглавому слону.

Позади замков на коврах-самолетах носились одетые в темные одежды колдуны, все как один с колпаками на головах, не имеющими даже прорезей для глаз. Пробегали по рукам с октариновыми браслетами всполохи зеленого огня с жемчужными точками внутри, а в хаотическом, казалось бы, полете проступала система.

Далеко на западе всадники на воздушных змеях вглядывались в противоположный горизонт, выискивая двенадцатиглавых драконов посреди ратей горгулий, создающих заклинание, способное обратить воздух в камень. На золотистой равнине под ними мастера метательных машин в последний раз осматривали катапульты, баллисты и «скорпионы», некоторые копошились во внутренностях огромных стальных свиней, пышущих жаром и выпускающих в небо чернильный дым из труб на спине. Готовился подняться в воздух Корабль Неба с «бессмертными» на борту.

Орки на Железных варгах двигались сразу за двухъярусными повозками. Темные горланили песни и ругались, понося противника. Между варгами сновали гоблины с полными Огненной Воды склянками, рядом бежали пращники-невысоклики, готовя каршарские алмазы. Вступая во взаимодействие с Огненной Водой, эти алмазы взрывались, словно яйца феникса, устраивая настоящий пламенный ураган.

Големы кобольдов и гномов заходили с левого фланга. На правом занимали позицию стрелки эльфов и краснолюдов, пропуская вперед вооруженных огромными секирами минотавров.

Тут-то и начали падать пульсары, голубоватой тучей накрыв изумрудные холмы. И Уолт умер в теле минотавра, несущегося первым к восьмиглавому слону. Вслед за ним полегли еще сотни три Уолтов-бычьеголовых, но обидно было именно за этого первого, неистового вождя, намеревавшегося как минимум раздробить секирой одну слоновью башку.

Где-то в бездонных глубинах души…

— Я сгорел в Ядре, Нами. Мой чистый дух сгорел в Ядре, и лишь нижнее звено, отвечающее за связь с телом, еще цеплялось за жизнь. Я ждал, что мне помогут. Верил, что Космократор не оставит меня в столь опасной ситуации. Но мой дух сгорал, и никто не спешил помочь. Тогда со мной заговорил Посох. Я хотел жить, Нами. В этом нет ничего плохого: желать жизни. Гомункулусы, убийцы Сестры, вы ведь тоже хотели жить, когда бежали в Раш-ати-Нор.

— Мы хотели жить. Но не ценой жизни других. Ты сам открыл нам глаза на низость наших поступков. И мы бежали в Раш-ати-Нор, чтобы жить — жить, не мешая жизни других.

— Но ты обрел Тень Меча, Нами. А я — Тень Посоха. Ты живешь с тех пор, а я — умираю. Ты обрел бессмертие души, я — бессмертие тела. Мой дух сгорел. Осталось лишь тело. Я отбросил страсти, преобразовал свое тело в соответствии с высшими истинами Метаона — но я продолжаю умирать. Я получил Тень Посоха, величайшего магического артефакта в Бытии — но умираю. Где, Уолт? Где Осколки?!

— Ты ошибаешься. Я иначе достиг того, что ты зовешь бессмертием души. Аль-сид перед уходом обучил меня заклинанию титанов. Оно особенное: ограждает от посмертия и перерождений разумную энергему, вплетая ее после смерти в зарождающуюся жизнь. И мои воспоминания пробуждаются, когда душа, в которой я обитаю, встречает знак, оставленный в предыдущем рождении. И знаешь, что это за знак? Это нечто, о чем говорят несколько столетий подряд. Величайшее произведение искусства, величайшее научное открытие, величайшая военная победа, величайшее религиозное деяние — когда мое перерождение встречает знак, моя разумная энергема пробуждается. Появляется моя личность — и в то же время не моя. Я не Нами, не гомункулус, Посланник. Здесь и сейчас — я Уолт Намина Ракура. Боевой маг. Боевой маг, который оставит для следующего моего перерождения не менее великий знак. Вот почему ты ошибся, посчитав, что стоит разрушить Тиэсс-но-Карана, и Тень поработит меня. Я не пребывал в пассивном охранении Осколков. Я менялся. И Отражение изменился вместе со мной.

Они сошлись. Ливень стрел с пылающими белым огнем оголовками рухнул на олифанта-восьмиглавца, но пронзительно свистнул ветер, воздух сгустился, сдерживая летучую смерть, и в сторону воинов в белых доспехах с плюмажами из радужных перьев на шлемах поплыло стеклящееся облако с пылающими головешками внутри. Эльфийские лучники дружно отошли, уступая место кобольдам с их странными арбалетами, и болты, начиненные загадочным порошком, вспороли пространство, взрываясь в приближающемся мареве.

Тем временем в застывший над слоном воздух ударили снаряды, не только круша стрелы, но и разрывая чары. Мастера успели подвести метательные машины на достаточное для стрельбы по войскам врага расстояние. Однако на спине слона зашевелились маги, вскидывая посохи, и снаряды, не долетев, взорвались в полете. Охранные заклинания вокруг катапульт и баллист засверкали радугой. Атака Посланника вышла относительно удачной, ему повезло разрушить один «скорпион».

Черные рыцари ускорили шаг. Подлетели ближе замки на алых скалах. Орки неистово поносили «долбаных чародеев, позабывших о честной схватке», совершенно не смущаясь, что их ятаганы светились Рунами, позволяющими испускать пламя и выделять яд.

Эльфы послали в сторону слона очередную тучу стрел. Теперь Уолт благоразумно сопроводил залп боевыми заклинаниями. Чары столкнулись с чарами, огонь пронзил воздух, творя пламенные полотна. Но стрелы снова не достигли цели: из хоботов вырвались смерчи, неуязвимые для огня, и отвели угрозу.

Маги на спине слона сотворили новое заклинание, и минотавров, не отказавшихся от идеи самим победить восьмиглавого гиганта, сковали невидимые путы. Каждая пора тела стала выделять жидкость, бычьеголовые воины стремительно теряли влагу, иссыхая на глазах. Из ослабевших рук падали секиры, посеревшие минотавры валились следом за оружием. Однако это было еще не все. Тела павших подернулись багровой дымкой, и души, покидая физическую оболочку, изменялись под воздействием некромагических заклятий. Призраки, защищенные от обычного оружия тонкой корочкой магии смерти, выли голодными волками, готовясь напасть на бывших союзников.

Олифант прошелся по погибшим минотаврам, и под его тяжестью могучие воители хрустели, словно деревяшки, раскалываемые топором.

С запада подходили Светлые Легионы торгатов, окруженные неистовым сиянием. Орки-Уолты недовольно косились за спину, но молчали. Здесь спорили не Свет с Тьмой, вечные соперники. Противостояние шло не между Силами, хотя задействованные магические энергии потрясли бы даже Высший Пантеон.

Двое сошлись на бесконечном поле. И каждый из них знал, что правда — на его стороне.


Где-то в бездонных глубинах души…

— Вся проблема в том, что мы смотрим на мир по-разному, Нами. Я — телом, полным Сверхбытия. Ты — душой, полной Бытия. Для тебя понятно Становление. Вы можете легко отказываться от целей, предавать идеалы, продавать ценности, подстраиваться под обстоятельства. И мир не переворачивается вверх тормашками. Небо и земля не меняются местами. Я так не могу. А вы настолько привыкли, что не видите фатальной ошибки в собственном существовании. Но я исправлю это, Нами. Я помогу вам.

— Как это случилось, Посланник?

— О чем ты, Нами?

— Как ты мог настолько измениться?

— Меня бросили, разве ты забыл?

— Помню. Но ведь ты выжил. Да, с помощью Посоха — но разве не осталась в теле частичка твоего «Я»? Ты сам сказал: дух сгорел не весь.

— От меня осталась лишь оболочка, Нами. «Я»? Твоя рука — это ты? Твоя слюна — это ты? Твои кишки — это ты? От меня остались рука, слюна, кишки. Материя без формы. Форма без содержания. Бездуховный придаток, ждущий появления тех, кто поможет, кто вернет чистоту Истинной Цели. Но никто не пришел. Мне надоело ждать. И я создал себе Истинную Цель. Свою. Поэтому вернулся в Равалон. Как постоянно возвращаешься ты.

— Я не возвращаюсь. Посланник. Просто не ухожу.

— Но я — вернулся. Странствуя по Мультиверсуму, моя суть училась, пыталась подстроиться, Нами. Научиться любить. Радоваться. Гневаться. Тосковать. Чувствовать, как вы, родившиеся в Бытии. Но это не мое. Я другой. Иной. Но так же, как и вы, не хочу умирать. И если не могу подстроиться под мир, тогда пускай мир подстроится под меня! А если Космократор захочет помешать, что ж, пускай приходит! У меня найдется чем его встретить!


Мироздание трещало по швам.

Гремела, рассекаемая крыльями, лазурная твердь небосвода. Алебарды взлетали и опускались, снося головы дракону, но на месте потерянных вырастали две новых, и вот уже падали вниз, охваченные кристаллическим пламенем, шестеро небесных всадников. Их на лету подхватывали горгульи, лилась магия, и на землю падали каменные воины, спеша присоединиться к нечисти, появляющейся из гнойных пузырей и бегущей за восьмиглавым слоном.

Краснолюды прикрывали отход эльфов, дождили болтами, осыпая рыжими цветами взрывов лезущих из серой глади многоглазых слизней. Хохотали орки, рубясь с богомолоподобными тварями. Ятаганы кромсали зеленоватый хитин, раскидываясь пламенем, чудом не попадающим по Темным. Презрев опасность, орки обогнали возы и черных рыцарей, врезались в чудищ, пущенных магами авангардом наступления. Дюжий Темный в цветах клана Белой Руки, ткнув в морду твари сжатым кулаком с оттопыренным средним пальцем, насадил «богомола» на ятаган, поднял над собой и бросил в приближающихся бестий, повалив четырех. Синяя кровь, брызжа из раны, пол пилась впрыснутым из Рун ятагана ядом. По флангам рубящихся с «богомолами» Темных вспухли огненные грибы, раскидав попытавшихся обойти и сомкнуться за орками бестий. Гоблины и хоббиты не зевали, но основной запас Огненной Воды и каршарских алмазов берегся для олифанта.

Призраки минотавров спешили наперерез приближающимся с юга колесницам, игнорируя отступающих и огрызающихся редкими стрелами и болтами эльфов и краснолюдов. Рядом с ними, соткавшись из темных прядей, появились огромные, похожие на черепах со жвалами существа. Панцири треснули, разошлись напополам, выпуская на свободу похожих на ос существ с человеческими лицами и торчащими из брюшка десятками жал. С колесниц, не сбавивших скорости, выстрелили. Трезубцы, оставляя за собой черные полосы, обрушились на «черепах», с легкостью пробив Воздушные и энергетические Щиты, выставленные магами Посланника. Рухнув прямо в незащищенное панцирем нутро, снаряды взорвались, выпустив сотни железных дротиков. Прикрывая себя и краснолюдов Щитом Света, эльфы поспешно смыкали ряды, целясь в не пострадавших от трезубцев ос, двигающихся со слишком большой скоростью, чтобы прицельно стрелять по ним из арбалетов.

Призраки не пострадали, трезубцы и дротики были безвредны для их фантомных тел. Они врезались в колесницы — и заржали от боли лошади, которым ломали ноги, захлебнулись криком возничие, которым разорвали горло. Оберегающие трубы с трезубцами воины отчаянно, но бессмысленно рубили воздух мечами — им не под силу было навредить некросущностям. Колесницы сталкивались, разлетались, множа число убитых и раненых, а призраки продолжали свой смертоносный ход.

Легионы Света застыли, схватившись сами с собой. Предательство Сфира, Великое Заклинание, не боевое, но не менее опасное, протянулось незримыми нитями, подчинив половину торгатов, заставив их видеть в стоящем рядом друге ненавистного врага. Копья Света ослепляющими вспышками распороли реальность, перламутровые жгуты яростного сияния выжгли оспяные ухабы в заволновавшейся седине бесконечного поля. Багровые зарницы хлестали наотмашь, обращая воинов в полном доспехе в потоки грязи под ногами таких же воинов.

Метательные машины защищали неразумные големы, но Уолт поспешил усилить псионическую защиту мастеров и их помощников. Не хватало, чтобы те, обезумев, бросились на железных бойцов. Навредить не смогут, но кто будет посылать снаряды в слона Посланника, заставляя его тратить Силу на оборону основного своего орудия, а не на вредоносную магию?

Хирды и шарты уже подходили к Легионам Света, готовясь обрушиться на предавших не по своей воле Уолта торгатов, когда на гномов спикировали рогатые скаты. Подгорные воители отреагировали моментально. Короткая команда — и прямоугольники крепких щитов сомкнулись над гномами. Скаты носились над бронированными со всех сторон построениями и разочарованно вопили, не в силах отыскать хоть малейшую щель. Когда же щиты в центре разошлись настолько, чтобы смогли выглянуть тяжелые «двойные» арбалеты и послать в скатов железные болты, все произошло настолько быстро, что рогатые твари не успели отреагировать. Лишь пронзенные насквозь рухнули на поле — среди гномов оказались отменные стрелки, и ни один из болтов не ушел мимо врага. Оставшиеся в живых поднялись выше к небу, недовольно крича. Отзываясь на вопли рогатых чудовищ, белые молнии сорвались с накрывшей небо сети Посланника, лизнули хирды, обласкали шарты, но сверкнувший слюдой пузырь магической защиты вокруг гномов поглотил ярость небосвода. Подгорные воители продолжили ход, медленно, но неотвратимо приближаясь к дикой рубке Легионов Света.

За ними неспешно двигались стальные свиньи, чадя так, словно вознамерились превратить поле боя в одно из адских измерений, где грешников отравляют испорченной атмосферой.


Где-то в бездонных глубинах души…

— Я не ждал тебя в Подземелье, Нами. Я вернулся в Равалон, потому что знал о Наосе, призванном титанами скрыть Алмазные Заветы Бытия. Я вернулся с Грехами, но путь обратно изрядно обессилил меня. Пришлось затаиться и придумать план, как пробиться сквозь Наос и взять часть Силы Книги. Урлангур никогда бы не позволил мне познать Меон. А одолеть Разрушителей в открытом бою я бы не смог. Я выждал удобный момент и привел план в действие. Найти помощников среди убогов было не трудно. Грисс мечтал отомстить за погибшую Фракцию. Таллис желал поста Архистратига и даже больше — самого Архилорда. Разрушителей манит Сила. Идеально было бы заполучить в союзники Асурию, но она оказалась верна Аваддану. Мне пришлось убить Диаболу и занять ее место. Впрочем, именно ее смерть заложила основы Великой Жертвы. А потом я выбрал Элементов и стал ждать перевыборов. Ни один Лорд-Повелитель не посмеет попросить о помощи Архилорда, если дело коснется его Власти! Но когда Джетуш Сабиирский отправился в Подземелье, а вместе с ним в Проход затянуло перерождение бывшего хозяина Меча, я не поверил своей удаче! Это судьба, Нами!

— Я не верю в судьбу, Посланник.

— Она есть, Нами. Тва́рец, Создатель, Великий Перводвигатель — вы зовете ее по-разному. Определяя все возможные выборы, все причины и последствия, судьба имеет Истинную Цель, которой не избежать. Мы встретились, Нами. Это судьба. Я почувствовал Тень в тебе, он почувствовал мою Тень, но мне хватило чар, чтобы заставить его сомневаться в том, что Отражение Меча чувствует энергии Посоха. Между вами стояла стена, и я сделал все, чтобы эту стену разрушить. Боялся, что Грехи могут убить тебя, но по-другому воззвать к твоим истинным силам не получилось бы. Когда вы явились в Подземелье, стена дала трещину. В долине Соратников стена раскололась. Я все так же рассчитывал на Великую Жертву, но еще больше рассчитывал на тебя. Идиот Грисс убил «Джетуша», а я не заметил подмены, и мне пришлось послать тебя в Аномалию. Спасибо, Нами. Ты оправдал мои надежды. Это судьба.

— Зачем ты убил Аваддана? Ведь ты получил то, что хотел, и мог спокойно уйти. Мы встретились бы в другом месте. Зачем тебе полная мертвых Бессмертных Цитадель?

— Мне помогали, Нами. Я расплачиваюсь с долгами. Аваддан — расплата.

— Кто тебе помогал, Посланник?

— Тебе незачем знать, Нами. Во-первых, они опасны для тебя, хоть и смертные. Во-вторых, пора уже закончить наш спор. В последний раз спрашиваю тебя: где Осколки? Укажешь ли, где вы спрятали их?

— Нет, Посланник.

— Жаль, Нами.


Камни рухнули на черных рыцарей, когда те подошли вплотную к олифанту-восьмиглавцу. Молнии срывались с бивней, хоботы изрыгали пламя, но черные щиты отражали и раскидистые перуны и ревущий огонь. Из возов прицельно били стрелки, и черные стрелы с декариновыми пластинками вместо оперения пробивали все возводимые магами защиты, лавиной накрывая спину слона. Орки полегли все, забрав с собой «богомолов», но подоспевшая нечисть оказалась Темным и Железным варгам не по зубам. Не помогла и Огненная Вода с каршарскими алмазами. Настоящее огненное покрывало растянулось от гоблинов и половинчиков до слона и дальше, но на место погибшей нечисти вставала новая. Бестии валили валом. Поток отвратительных тел полностью скрыл серую гладь. Щелкали пасти, капала ядовитая слюна. Сзади топали каменные воины, созданные горгульями. К счастью, подоспели черные рыцари, и потерявшие боевой пыл гоблины и хоббиты поспешили укрыться в повозках. В тылу кипела схватка потерявших разум торгатов с собратьями, к ним подходили гномы, и отступать было чревато. А еще дальше грохотали големы, по приказу Уолта оставившие метательные машины и поспешившие к месту схватки с олифантом.

Эльфы и кобольды были полностью поглощены осами, размножающимися, казалось, прямо на лету. Призраки минотавров ломились сквозь Щиты Света, но эльфийская магия надежно сдерживала погибших духов. Выдержала она и внезапно окаменевший воздух. Чуть не погребенные под гранитными обломками, но не растерявшиеся стрелки быстро перестроились, и часть эльфов прибегла к волшбе, рассеивающей чужие чары, поставив заклинание куполом над лучниками и арбалетчиками.

Дракон, не выдержав веса собственных голов, чье число уже перевалило за сотню, свалился на изумрудные холмы, передавив немалое количество многоруких созданий, вышедших из спускающихся от замков шлейфов Тьмы. Всадники тут же направили воздушных змеев в сторону летающих замков, но столкнулись с оставившими в покое гномов рогатыми спрутами. Один из всадников ловко взмахнул алебардой, снес голову подобравшемуся слишком близко скату и, ловко крутанув древком, обрушил удар на совершенно не ожидавшее этого чудовище, парившее над только что убитым. Рогатые твари и небесные воины перемешались.

Удар хирда отсек подчиненных Предательству Сфира торгатов от остальных Легионов Света. Подгорные воители растягивались линией, слюда дрожала под ударами Копий Света, но держалась. Более быстрые шарты спешили к черным рыцарям.

В этот миг колдуны на коврах-самолетах завершили заклинание. Посланник собрал всю доступную ему Силу Метаона и ударил.

Седое безбрежье закуталось в легкий туман, подернулось дымкой, плавя очертания сражающихся. Поднимались неясные, размытые фигуры, струящиеся, словно воздух над пламенем костра, тянулись к небу.

Никто не остановился. Черные рыцари рубили клыкастые камни, мешающие им добраться до слона. Повозки уткнулись в нечисть, застряли, половина стрелков переключилась на бестий, норовящих проникнуть внутрь возов. Подоспевшие шарты с ходу ударили в тварей, словно таран в ворота крепости, разметав нечисть и на время отбросив от повозок. Стальные свиньи с големами по бокам уже заходили слева, давя крабопауков и уверенно пробиваясь к олифанту. Зависшие над слоном замки швыряли в железных воинов потоки испепеляющего Света и клубы всепоглощающей Тьмы, но задержать их не могли.

И Уолт тоже не мог остановить своих воинов, потратить часть дарящих им жизнь сил на защитные заклятия. Заклинание Посланника учитывало его вмешательство.

Воздух вспыхнул неистовым белым пламенем. Резкий свист — замки рванули вниз, покрывшись сетью молний, сорванной с неба. Хирды, схватившиеся с Легионами Света, внезапно дрогнули и, бросая оружие и щиты, побежали. Храбрых гномов не испугало бы и явление Архилорда Баалааба, возвещающего о наступлении Судного Дня. Значит, не обошлось без магии. Иначе почему по полю расползается кровавая клякса, от которой разбегаются гномы, и все, кому не повезло оказаться вне ее, тонут, словно в топи? Впрочем, бежать было тоже некуда: горящий воздух охватывал воинов, превращая в белые костры. Клякса и огонь щадили только слуг Посланника, вольных и невольных.

Уолт ничем не мог помочь себе. Он сейчас горел сотнями тел, он сейчас тонул в несокрушимой, казалось, глади, он сейчас падал с неба всадниками и воздушными змеями, окутанный молниями, пробившими его защитные чары. Он сейчас отчаянно вопил от боли — и умирал, умирал, умирал…

А потом гладь взгорбилась, поднимаясь волнами, покатилась быстрее и быстрее, гоня перед собой жаркий ветер, играющий белым пламенем. Странная рябь подернула реальность, странная рябь, словно плеснули водой на полотно, изображающее баталию. Твердь, взбесившаяся твердь метала гигантские валы на воинов Уолта, трещали и лопались, брызжа механизмами-внутренностями, стальные свиньи, и таившееся в них оружие взрывалось, разнося ближайших големов. Но уцелевшие железные воины просуществовали недолго. Вскипевшая под ногами седина втянула големов в водовороты, дробящие механические креатуры на мельчайшие частицы.

Небо рухнуло на землю, добивая выживших; небо рухнуло на землю — и Уолт закричал, умирая последними своими воинами — черными рыцарями, сражавшимися с нахлынувшим заклинанием до последнего вздоха. Закричал — и рухнул на поле вслед за небом, скованный алыми молниями.


Где-то в бездонных глубинах души…

— Прости, Посланник.

— Что ты говоришь?

— Прости меня, Посланник. Чтобы победить меня, ты отказался от последнего, что было в тебе твоего. Ты отдал себя Тени Посоха — целиком. Прости меня за это.

— Мне не нужна твоя жалость!

— Прости, что мы не искали тебя. Прости, что я думал только о Кшанэ и о себе. Прости, что мы не помогли тебе.

— Замолчи!

— Прости за то, что я сделаю, Посланник.

Седая безбрежность исчезла.


До самого горизонта простиралась октариновая равнина, покрытая застывшими эннеариновыми волнами. На гребне самой высокой волны повисла чудом уцелевшая морда стальной свиньи. Ни следа армии Уолта, казавшейся в начале боя бесконечной.

Он стоял посреди армады Посланника, и гирлянды огненных молний удерживали его. Рядом валялся фрактальный клинок, обвязанный такими же пламенными перунами. Неподвижно застыла нечисть. Замерли предавшие Легионы Света. Маги не творили заклинаний. Замки и ковры-самолеты опустились на равнину.

Восьмиглавый слон нависал над Магистром. В глазах олифанта — мертвая пустошь. Теперь еще более мертвая.

Тень смотрел на Уолта из глаз Посланника. Такой знакомый — совсем неизвестный Тень. Тень Посоха.

— Прости меня, — прошептал Уолт.

На западе небо потемнело от стрел. Нечисть встрепенулась, разворачиваясь. Как бы ни были быстры лучники, но им требовалось время: достать стрелу из саадака, натянуть тетиву, взять упреждение. Так даже лучше: раненая нечисть разойдется от вида собственной крови и будет рвать неведомого врага, позабыв обо всем на свете.

В глазах олифанта застыл немой вопрос. Посланник уничтожил всех воинов Уолта, собрав воедино Мощь Посоха и сокрушив Силу Меча. Кто же сейчас вошел в Поле сражающихся Метаона и Меона, пренебрегая жизнью? Уж не слуга ли Космократора?!

Посланник ошибся. Нечисть спешила к неожиданно объявившемуся противнику, но ливень стрел не иссякал. Бестии, напоминая подушечки для иголок, падали, поскальзывались в собственной крови, каждую тварь пронзило не меньше двадцати стрел.

И ведомые с запада Ланом Ами Воном воины с чо-ко-ну не собирались прерываться. Фаланга Намира Алкмида в восемь шеренг надежно защищала стрелков от сумевших выбраться из-под острого града бестий.

— Прости меня, Посланник, — прошептал Уолт, сбрасывая молнии.

На юге в небо ударили столпы огня, и поспешно поднимающиеся в воздух ковры-самолеты врезались в пламенное облако. Засмеялась Ульнамирэль, когда слабые заклинания Водных Щитов попытались остановить ее пылающую ярость. Шагающий рядом с эльфийкой Тахид аль-Арнами неистово молился, приплясывая. И Священный Свет, даруемый Ангни для защиты своих последователей, лился из глаз Тахида, сминая исходящее от торгатов сияние. И понимая, что сотворили, Легионы Света бросались на многоруких порождений Тьмы, желая смертью искупить предательство.

— Прости меня, Посланник, но я остановлю тебя, — сказал Уолт, наклоняясь и сгоняя молнии с фрактального клинка.

На востоке затрещали, рассыпаясь, каменные воины и горгульи, поспешившие защититься броней Гранитного Лика. Мелькали шпага и дага Дигнама Дигора, сопровождаемого отчаянными друзьями-бретерами, и камень уступал стали. Рядом с Дигнамом недовольно цокал языком Винченцо Дин Роами, в каждой атаке художника видя возможные просветы для одного-единственного смертельного удара. Сабли в руках Винченцо жили своей жизнью, лишая оной горгулий, непонимающих, как ощетинившиеся шипами крылья не могут достать этого смертного, хотя он не уклоняется и не защищается.

— Прости меня, Посланник, но я остановлю тебя, даже если мне придется убить тебя, — сказал Уолт, поднимая фрактальный клинок.

Замки на востоке обваливались. Маги бросали заклятия, плели заклинания, но Стихии и Начала не поспевали за Тонамином из рода Железного Камня. Стоило метательным топорам гнома коснуться стен или скалы — и возведенные на алой тверди крепости крошились, словно сухари. Тир Иман и Ханамид кружили вокруг Тонамина, и могучая палица минотавра вкупе с лабросами горгулий надежно сдерживали порождаемых Хаосом и Порядком существ — от отчаяния маги Посланника прибегали к тщательно хранимым запасам, но и креатуры Изначальных не могли одолеть защитников гнома.

— Прости меня.

Взмах фрактального клинка.

Слон упал, набухая изнутри ржавым пламенем.

Не нужно слов. Нет слов. Да и не будет — говорить ничего не надо.


Рыжее облако отпускало с неохотой. Дай ему волю — и оно бы сожрало обоих: победителя и проигравшего. Но неписаные правила, они же фундаментальные законы, требовали выпустить Уолта.

Победителя.

Посланник остался внутри. Сплошной клубок рыжего огня, теряющий очертания. Несчастный дрожащий старик. Убийца, на чьей совести жизни Райхгера Цфик-лай-Торага, Лизара Фоора и Варрунидея Асирота.

Ты не лучше, Уолт. Просто ты оказался сильнее. Изменился — и победил. Но ведь и Посланник изменился. Да, изменился, но ты, Уолт, остался самим собой. Не дал Тени власти. Никогда, даже ради победы, не прибегал к нему как последнему доводу. А Посланник отдался Силе, и там, в мире, созданном столкновением Меона и Метаона, сражался не он, а Тень Посоха. Сила, неподконтрольная и неподчиненная. Помыслившая себя Единственной — и потому проигравшая.

Вместе с Посланником.

Рыжий огонь погас, облако растаяло. Уолт Намина Ракура стоял посреди Цитадели Архистратига Нижних Реальностей и никак не мог понять, что ему теперь делать.

Джетуш Малауш Сабиирский хлопнул боевого мага по плечу.

— Стоит так понимать, победа за тобой?

Уолт кивнул.

— Чубастого я прикончил. А вот…

«А вот» прижималась к трону и совсем не походила на причину истребления всех убогов в Цитадели Аваддана. Гм. Со стороны ведь что? Здоровый толстяк в черном плаще со зловещими знаками, мрачный парень с мордой маньяка-психопата — и юная эльфийка, смотрящая на них, как кот на живодера. Хоть сейчас зови живописцев и заказывай картину с натуры «Черные маги готовятся принести в жертву невинное дитя».

— Может, оставим ее? — со вздохом предложил Уолт. — Все закончено, лишняя кровь ни к чему.

— Все закончено? — прищурился Земной маг.

— Абсолютно.

— Тогда нам стоит задуматься, как убраться отсюда поскорее.

— Это просто, — вздохнул Уолт. Действительно просто. Прикажи Меону — и он их не только в Равалон вернет, но, если понадобится, и в Небесный Град вознесет.

— Дяденька!

Цепкая ладошка вцепилась в одежду. Растрепанные рыжие волосы. Заплаканные васильковые глаза.

— Дяденька, не оставляйте меня!

— Э-э-э… — Уолт посмотрел на Джетуша, но тот пожал плечами и отвернулся.

— Не оставляйте меня одну! — Эльфийка заплакала. — Лучше… Лучше убейте!

«Они мои чувства…»

Уолт бездумно протянул руку, сам еще не зная, что сделает, и потрепал девчонку по волосам. А потом взял ее ладошку и крепко, но не больно сжал.

— Ну и? — нахмурился Джетуш.

— Что — ну и? — холодея от собственной смелости, сказал Уолт. Ну да, ну да, с Меоном нам наставник не страшен, с Меоном мы ему можем перечить…

И все равно как-то не по себе от прищуренных глаз учителя.

— Что ты с ней собираешься делать? — кивнул на всхлипывающую девчонку Джетуш. Та вытерла слезы свободной рукой и обеспокоенно посмотрела на Земного мага.

— Воспитывать.

— Воспитывать?

— Ага. Скажу, что это внебрачный ребенок Джетуша Малауша Сабиирского, и вы заставляете меня ее воспитывать, поскольку у вас времени нет.

Джетуш расхохотался.

— Уши надеру, — пообещал он. — А Алесандра попрошу тебя эфирно четвертовать. А еще нас ждет очень долгий и очень откровенный разговор.

— Ага, — кивнул Уолт.

Врать наставнику было тяжело.

Это ничего. Вот врать главе Школы будет намного тяжелее.

ЭПИЛОГ

I
— Слушай, Уолт, — начал говорить Бивас, задумчиво разглядывая могучий дуб, чьи корни вырвались из темницы земли и кривыми арками расползались на захват новых владений. — Гривомудрая — это как? Мудрая грива? Или какая-то «гривом удрая»?

— Отстань.

Бивас обиженно засопел. Обижался и сопел он где-то минуту, потом снова предпринял попытку разговорить товарища.

— Слушай, я тут на днях философский трактат одного ааргха прочитал. О сущности Невидимого Розового Единорога. И…

Взгляд Уолта был выразительнее многих слов. «Философский? Прочитал?» Сомнение скорее касалось вообще умения Биваса читать, нежели того, что он ознакомился с философским трактатом.

Вместо Уолта, молчаливого в последние дни, словно он принял обет, откликнулся Алфед Лос, сопровождавший боевых магов в их прогулке по Перипату.

— Не подразумеваешь ли ты книгу Урграмаха Четыресмегиста, где он касается принципиальных вопросов веры и соотношения мнения и истины в религиозных практиках?

— Э… да? — рискнул предположить Бивас.

— Тогда возрадуйся! Не далее как в прошлом месяце я рецензировал ее для журнала «Магия и жизнь» и могу в полной мере обсудить с тобой вопросы, касающиеся доксического знания и его верификации!

«Спасите!» — заорать Бивасу не позволила масконская гордость, но глаза выдавали его с головой.

— Пойдемте лучше пить пиво. — Ударий решил внести предложение, подходящее, как он был свято уверен, для любой ситуации. «Хорошее пиво и Тварь оценит», — любил приговаривать маг после четвертой кружки гномьего темного.

Ксанс и Бертран поддержали Удария. Бертран к тому же вспомнил, что сегодня травницы празднуют что-то вроде Восьмого Дня Недели, а это значит, что сговорчивых девиц под вечер найти будет довольно легко.

— Вы думаете, их тоже заинтересует проблема апофатики Невидимого Розового Единорога? — оживился Алфед.

— Заинтересует, заинтересует! — закивал Ксанс. Он давно поспорил с Бивасом о том, что будет делать Лос в комнате с тремя голыми девицами: разглядывать их с научным интересом, читать лекцию о единицах магической силы или же все-таки предастся плотской любви, — и Ночному эльфу все не терпелось доказать правоту своей точки зрения. Пьяные травницы подходили для этого лучше всего.

— Идите, — сказал Уолт.

— Нет, ну так дело не пойдет! — возмутился Бивас. — Слушай, Уолт, ты же, насколько я знаю, любишь много читать?

«Кому-то же надо!» — ответил взгляд Ракуры. Бивас не смутился и продолжил:

— Так вот, в большинстве приключенческих книжек все как начинается, а? Герой просыпается после безумной пьянки с жутким похмельем. А после этого отправляется приключаться. И вот кажется мне, — Бивас многозначительно ткнул пальцем внебо, — что успех-то книги во многом от пьянки и зависит!

— С какого перепугу ты пришел к такому выводу? — изумился Ксанс.

— Ну как? Вот смотрите: каждый знает, что такое похмелье. Каждый страдал от него. А герою надо сопереживать! Синэстезия — или как там ее? Вот герою и сопереживают. Простой народ тянется к близкому, знакомому и родному. Поменьше умничанья, побольше сисек!

— Ты вообще это к чему все говоришь? — поинтересовался Бертран.

— А это… Ну дык это… Уолт должен идти с нами!

— Не могу, — вздохнул Ракура. — Рад бы, но меня Джетуш вызывает. — Магистр обозначил Жест, указывавший на телепатическую связь. — Так что идите, а я, как освобожусь, подойду.


В эту часть Главного Корпуса доступ имели немногие. Длинный высокий коридор. Стены в виде развернутых Свитков чуть заворачивались на концах вверху и внизу. Вычурные магические знаки на стенах, не содержащие Силы — или Уолт не мог ее ощутить. Высокие стрельчатые окна. Статуи Великих Архимагов древности, по преимуществу полубогов. Ажурные каменные лилии — по вечерам и ночью они разгорались дневным светом. Иногда в нишах стояли артефакты — и снова Уолт не мог уловить, заряжены они магической энергией или нет.

Всезнающая мощь Меона осталась в Подземелье.

Уолт оставил ее в Подземелье.

Правильно ли он поступил, когда за несколько мгновений до возвращения отправился в Аномалию, к затянувшему рану Наосу, и вышвырнул Тень из души вместе с Меоном и остатками Тиэсс-но-Карана?

Тогда, возле Наоса, ему казалось, что другого выхода нет. Могущество Меона очаровывало. Могущество Меона манило. Могущество Меона пугало. Он уже изменил воспоминания наставника, Фа и Эльзы, вычеркнув все, что касалось Аномалии и последних событий в Цитадели, скрыл и собственные — Архиректор по возвращении обязательно залезет к нему в голову как всегда неожиданно и бесцеремонно.

Кстати, так и случилось. Первым Эвиледаризарукерадин просканировал Уолта, а уже потом принялся за Джетуша и Эльзу. Фа, вернувшаяся в Преднебесную, главе была недоступна, о чем тот сожалел и не скрывал этого.

В сознании Уолта, Эльзы и Джетуша Архиректор увидел одно и то же: в убоговской борьбе за власть чуть не погибли все нанятые маги, вскрывшие заговор Таллиса Уберхаммера и Грисса Шульфица против Архистратига Аваддана, и когда Разрушители сошлись в ужасной схватке, маги поспешили покинуть Пятый Круг Нижних Реальностей. Пострадала Эльза и погиб дознаватель Конклава, следящий за Уолтом. Уолт и Джетуш выжили.

Там, возле Наоса, Уолт отбросил все, что связывало его с Меоном, вернув Тень в родную стихию. В качестве благодарности Тень орал благим матом и крыл Уолта на чем свет стоит. И угрожал. Кричал, что теперь без него Ракуре точно крышка, что когда придет время, он пожалеет! И что время это — не за горами!

— Я справлюсь сам, — ответил Уолт.

Меон мог многое. Но он не смог вернуть Эльзе Локусы Души.

Ракура не хотел, чтобы кто-то еще так пострадал из-за него.

И он больше не хотел жить, не вспоминая.

Последним усилием, отдавая Тень Наосу, Уолт сделал так, чтобы никто не смог увидеть в его разуме отражения прошлых жизней, открыл Проход в Равалон, минующий Везде-и-Нигде с Ангелом Небытия, и вернулся.

Никто не заметил, что Уолт отлучался.

Мрачный Глюкцифен ничего не рассказывал Леонарду, подменявшему Магистров, дожидаясь, пока тот снимет Ограничение Времени и откроет Проход обратно в Подземелье, воззвав к Максвеллиусу. Убоги торопливо покинули мир смертных, опасаясь явления богов. И сразу после этого Джетуш открыл портал прямо в покои Архиректора, не объясняя подвергшимся воздействию убоговской магии ученикам, почему Уолт держит на руках Эльзу, куда подевались кони и по какой причине они смутно помнят последние четыре дня.

Архиректор как раз пытался напоить Банкаста кефиром из Священного Источника, созданного Хоки в Восточных степях. Банкаст капризничал и повелительно мяукал, требуя, чтобы глава Школы Магии макал палец в кефир и давал его облизывать. Пускай лакают со всяких там блюдечек, скажем, студенты, а мы — волшебный кот Архиректора! И требуем соответствующего отношения!

Дайре не повезло: выходя из портала, она умудрилась наступить Банкасту на хвост и тут же обзавелась кровным врагом до конца жизни. Бертран на полном серьезе предложил Темной Бестии уйти в жрицы под защиту богов.

Ну а потом завертелось, закружилось: сканирование сознания, выявление скрытых инвольтаций, полуночные беседы с Архиректором и Джетушем. Глава ждал делегации убоговских Вестников от Баалааба, но, видимо, Разрушителям хватало проблем с разборками за освободившийся от хозяина Кратос.

…Стоявший у стрельчатого окна Джетуш не обернулся, когда Уолт подошел. Лишь вздохнул и бросил:

— Странное дело, Уолт. Сегодня мне отписался друг из Конклава. Хороший друг, надежный. В Седьмом департаменте нет тринадцатого отдела. Никакой закрытой информации, никаких тайн — тринадцатого отдела не существует ни официально, ни неофициально. И никогда не существовало. Об Игнассе фон Неймаре, если это его настоящее имя, тоже никто не слышал. Я сбросил гештальт, попросил поискать. Но думаю, ничего не найдут. Маг такого уровня легко может изменить даже рисунок собственной ауры.

— Но зачем ему было обманывать нас, учитель?

— Не знаю, — раздраженно сказал Земной маг. — Эв над этим голову уже который день ломает. Ох, Уолт, надеюсь, тобой не Отверженные заинтересовались.

— Для чего я сдался чернокнижникам?

— В жертву принести, — буркнул Джетуш. — Или какую-нибудь девицу под тебя подложить — вдруг соединение ваших Астральных Созвездий предсказывает рождение могучего Черного мага? Тьфу, гадость какая!

Не уточняя, имеет он в виду под «гадостью» — могучего Черного мага или совокупление Уолта с какой-нибудь девицей, Джетуш отвернулся от окна и кивнул на стену.

— Эльза просила тебя прийти, Уолт. Поэтому и позвал. Ступай к ней.

Неприметная дверца в похожей на Свиток стене. За дверью комната. Шкаф с книгами, письменный стол, кровать. И чуть ли не искажающие реальность заклинания — много медицинских заклинаний. Бесполезных заклинаний. Выписанные со всего Ундориана маги-лекари разводили руками. Вернуть магические способности ар-Тагифаль было невозможно.

Эльза сидела на кровати и смотрела в окно. Клубящаяся на кронах деревьев зелень радовалась наступлению месяца Цветения, отражалась на лице девушки изумрудными бликами. Еще можно сравнить с октариновой гаммой, близкой к смеси фиолетового и зеленого…

Нет. Нельзя сравнить. Эльза видела слабые отблески магических цветов, но полноценные цвета волшебства теперь навсегда были от нее скрыты.

В этом виноват ты, Уолт.

Она повернулась и улыбнулась ему, застывшему на пороге. Толчок в спину — Джетуш помог ученику выйти из ступора и войти в комнату. С легкой улыбкой Земной маг закрыл дверь, оставляя молодых людей наедине.

Боги, помогите этим смертным, которые так часто не понимают друг друга и самих себя.

Помогите им понять.

II
— И напоследок, уважаемые, я хотел бы, чтобы вы рассмотрели данные по одному интересному субъекту. Свитки с блиц-информацией я только что переслал каждому из вас.

— Уолт Намина Ракура.

— Я уже второй раз слышу его имя. Не он ли помешал осуществлению проекта «Проклятая Кровь»?

— Да, экселенц, вы правы, именно он.

— Не кажется ли вам, коллега, что его вмешательство в наши два основных проекта является… противодействием?

— «Виртуалы» утверждают, что его появление в ветвлении событий случайно.

— Случайно? Два раза? Позвольте, я сам перепроверю выводы «виртуалов».

— Извольте, коллега. Кстати, к слову. Амальгама снова пыталась проникнуть в Равалон через Нижние Заслоны. Такого мощного удара Подземелье еще не испытывало.

— Однако Архилорд не соизволил беспокоиться. Значит, нападение Амальгамы оказалось не так опасно, как можно представить.

— Да-да, уважаемые, Амальгама переоценила себя. Проект «Кружева Бессмертия» провалился, но проект «Шуньята» себя оправдал. Теперь среди Разрушителей у нас есть союзники.

— Я разделяю вашу радость по поводу проекта «Шуньята», однако не забывайте: провал «Кружева Бессмертия» откладывает осуществление плана «Нирвана» на несколько десятилетий. И мне бы не хотелось, чтобы Уолт Намина Ракура снова случайно вмешался в наши дела.

— Не могли бы вы уточнить, как именно он вмешался в «Кружева Бессмертия»?

— Соглядатай, к сожалению, не смог предоставить полной картины происшедшего, но, судя по всему, Ракура сумел как-то повлиять на действия нашего компаньона.

— А точнее?

— Увы, точнее не скажешь. Или появился там, где не надо, или натолкнул убогов на ненужную мысль. Раздражающий субъект. Думаю, мы воспользуемся Стражами Системы, если Ракура снова объявится.

— Почему бы не стереть его прямо сейчас, коллега?

— Потому что Джетуш Сабиирский и Эвиледар оказывают ему протекцию. А наш соглядатай позволяет через косвенные действия Ракуры узнавать о делах Архиректора.

— От этого есть польза, экселенц?

— Да. Есть. В любой момент мы можем получить доказательства, что Школа Магии активно сотрудничает с Лангарэем. Ракура работает над магией крови, и не простой крови, а упыриной. Все это с разрешения Архиректора. Когда Школа будет нам мешать, мы сразу сдадим ее Конклаву, а уж он разберется быстро.

— Значит, уважаемые, оный Ракура, сам того не зная, поможет осуществлению наших планов? Прелестно!

— Постарайтесь, чтобы он не помешал действующим проектам. Какие сейчас находятся в разработке?

— «Вечность», «Боль Хаоса», «Палач». Что касается последнего проекта, то тут следует подумать о привлечении Отверженных.

— Подумаем. Какие проекты мы готовим к осуществлению?

— «Печать бесстрашных», «Тьма», «Яд», «Общее дело».

— Запомните, коллеги, Уолт Намина Ракура не должен помешать ни одному из этих проектов.

— А если он снова…. случайно?

— Тогда, несмотря на очевидную пользу, мы его сотрем.

— В таком случае, на сегодня все. Встречаемся через год.

III
В тишине вечности глухо щелкнули ножницы. Орна Смера, Никакая Сестра, разрезала медную нить. Очередной смертный раньше положенного срока отправился в посмертие. Ничего удивительного.

У богов нити золотые, спиралью уносятся в высь Порядка. Серебряные нити убогов всегда прямые, туго натянутой струной дрожат над бездной Хаоса. Между ними — ряды медных нитей.

Смертные и Бессмертные считают, что Смера слепа. И именно поэтому она обрезает нити жизни, которые плетут Мала, Рода и Бабу. Но это не так. Просто иногда нить должна быть разрезана, но не потому, что так предопределено. А потому, что так сложились обстоятельства — и только поэтому. И тогда рядом оказывается Смера.

Смертные шутят, говоря, что Смеры боятся даже боги и убоги. Смертные придумали, будто титанида может по своей воле разрезать нити, если ей не понравится поведение Бессмертных. Но и это не так. Все Орны не более чем инструмент в руках Создателя. Не Смера шла к нити, разрезаемой раньше отмеренного срока, а титаниду вели к ней.

Бессмертные важно изрекали, что Младшая, Средняя и Старшая Орны суть воплощение Судьбы, а Никакая — суть воплощение Случая. Таким образом, говорили Бессмертные, проявляет себя Воля-Желание Зодчего Миров. А это уж точно не так. Ибо для Тва́рца нет ни Судьбы, ни Случая, а есть только Со-Бытие.

Орна задумчиво оглядела серебряные нити, тянувшиеся из зияющей бездны к миру смертных. Серебро опутывало медь — это смертные поддавались на уговоры, отдавая бессмертную душу за сущую безделицу. Серебро коконом охватывало пурпур — это духи, элементали, гении и прочие из стихийной братии попадали под власть убогов, лишившись своего Источника. Серебро переплеталось с золотом — это боги и убоги сходились в дуэлях в Безначальном Безначалье Безначальности.

Серебряных нитей много. Много и золотых нитей. Но медных больше, намного больше. Поэтому и помогают боги смерти Старшей и Никакой Сестрам, обрезая нити смертных, за которыми те не успевают следить. Так повелось с тех самых пор, как первые смертные ступили на земли Равалона.

Что значит одна разрезанная нить в этом гобелене судеб? Может, совершенно ничего. Может, изменение всего. Судьба и случай отплясывают в обнимку, а Зодчий Миров любуется танцем, смысл которого известен лишь ему. Бабу, Старшая Сестра, только разрезает нить, когда приходит срок, отмеренный существу. А Смера, Никакая Сестра, разрезает нить, когда мера оказывается несоответствующей. Нити смертных и Бессмертных режутся одинаково легко. Медь, серебро, золото. Когда все исчислено, взвешено и отрезано, между ними нет разницы.

Орна Смера задумалась. Судьба и случай кружились вокруг в удивительном танце. В прекрасном танце. В бессмысленном танце. Co-Бытие шло за Co-Бытием, и разрезались новые нити. Медь, серебро, золото. Так было. Так есть. Так будет. Для вечности нет ничего нового.

Однако даже вечности позволено удивляться.

Вот и сейчас: в последний миг ножницы Смеры отодвинулись от другой медной нити. Только что судьбу сменил случай, превратившийся в новую судьбу, — и сразу же новую судьбу прогнал новый случай, став новейшей судьбой. Co-Бытие для этого смертного, истинное Co-Бытие. Смера точно знала: Создатель не вмешивается в дела своего Произведения. Но такое Со-Бытие…

Нет. Не Создатель. Может, кто-то другой, но не Зодчий Миров. Стоящий ниже его на ступени Бытия, но способный подменить, если придется. Космократор, отвечающий за проявление Мультиверсума в Метаоне? Тваштар, ведающий проявлением в Меоне? Ангелы, именующие себя Наместниками Единого в Бытии?

Кто-то из Столпов Мироздания заинтересовался Уолтом Намина Ракурой и удержал его нить. Что же в тебе такого, смертный?

Не часто Смера думала над подобными вопросами.

Трепетали серебряные нити, тянущиеся в Хаос. Подрагивали золотые нити, тянущиеся в Порядок. Извивались медные нити, протянутые между Хаосом и Порядком. Они ждали титаниду. А Орна думала.

Когда вокруг вечность, есть время подумать.

ГЛОССАРИЙ

Хронология
Предначальная Эпоха — время создания и формирования Равалона, когда миром правили титаны. Закончилась поражением титанов в войне с богами и свержением титанов в Тартарарам.

Начальное Время — время прихода в Равалон смертных рас. Эпоха длилась 10 000 лет.

Первая Эпоха — создание первых государств и империй. Длилась 140 000 лет. Закончилась со смертью Алексуруса Аледонского, который объединил большую часть Западного Равалона в единую империю и даже нападал на Махапопу.

Вторая Эпоха — нынешнее время; насчитывает на данный момент больше 3000 лет. Самыми важными событиями во Вторую Эпоху считаются Переселение народов Севера, развал Роланской империи, организация Конклава, война Ближнего и Дальнего Востока и создание Школы Магии (последнее считается немаловажным в первую очередь самой Школой Магии).


Календарь
В Равалонском году восемь месяцев по сорок девять дней каждый. Весна: месяц Пробуждения и месяц Цветения (народное: потепленник и недожарник соответственно); лето: месяц Восхода и месяц Плода (народное: почтижарник и жарник), осень: месяц Ветра и месяц Дождя (народное: послежарник и недохладник); зима: месяц Сна и месяц Стужи (народное: хладник и заморозянник). Новый год в Серединных землях начинается в день Весеннего Равностояния.


Мир
Равалон — имя мироздания, которое также используют, подразумевая только мир смертных. Кроме последнего к Равалону в общем смысле относятся Небесный Град (обитель богов) и Нижние Реальности (обитель убогов). Мир смертных представляет собой огромный диск, который на востоке ограничен Мировым Обрывом, куда ниспадают воды океана; на юге Огненной Стеной, которая поднимается до самого неба; на западе Тайными морями, откуда никто не возвращается; на севере Ледяным Ветром, способным заморозить даже Бессмертного. Общие очертания Равалона маги не раз созерцали в Астрале, что и позволило познать форму мира смертных.

Ундориан — единственный континент Равалона. Ундориан разделен на две неравные части Великой грядой гор, которая полукругом вгрызается в восточную часть континента. По закатную сторону Великой гряды начинается Западный Равалон. С противоположной стороны — Восточный Равалон.

Серединные земли — обширные территории, которые находятся посередине земного диска. Здесь расположены наиболее мощные Источники магических Сил, что, по утверждениям магов, позволяет именовать Серединные земли метафизическим центром волшебства мира. Серединные земли на востоке ограничены Великой грядой, на севере — Снежной империей и Северными царствами, на юге — Светлыми княжествами и морем Безразличия, на западе — Империей Тевран и Морским Союзом. Наиболее крупными государствами Серединных земель считаются Эквилидор и Черная империя.

Роланские королевства — образовавшиеся в результате распада Роланской империи государства, входящие в так называемый Роланский Союз. Самые крупные державы (Олория, Когесса, Завидия, Тагбир, Гластир, Сабиир, Вирена, Далария, Русион) составляют наиболее влиятельную часть Роланского Союза и носят имя Роланского Клуба. Однако каждая страна Союза владеет только одним голосом при голосовании за законы, определяющие политику Роланского Союза. Это позволяет мелким странам, таким, как, например, княжества Элории или королевства Гебургии, влиять на решения Клуба.

Восточные степи — земли диких орков и гоблинов на востоке Срединных земель, граничащие на севере с Черной империй, на юге с королевствами Когесса и Гластир, на востоке с алиггонами и нэарду, на западе с Холмами Наслаждений и Баронствами Пограничья. Состоят из земель племен Многозначного Молчания, племен Святых Растений, племен Светлоокого Владыки, племен Поклоняющихся Древним, племен Стихий, племен Черных Скал, племен Тысячи Секир, владений Стальной Руки и Земли Спокойствия. В центре Восточных степей расположена магическая зона, именуемая Святой Источник Кефира. Причина именования проста: зона представляет собой оазис, чьи источники заполнены кефиром, обладающим лечебными свойствами. Любые распри между племенами возле Источника запрещены. Здесь проводятся собрания шаманов племен, а также выбирают Водителя Темной Орды — объединенной армии Восточных степей. Причины возникновения Источника неизвестны, но самая распространенная версия: бог Хоки пытался средствами смертной материи создать нечто вроде амриты и нектара Бессмертных, а получился Источник. Личное мнение орков и гоблинов по этому вопросу исследователи так и не узнали. Самым распространенным ответом на расспросы был: «А не хотите ли обсудить сию животрепещущую проблему вот в этом котле?» (В переводе с нецензурного орочьего на всеобщий.)

Империя Тевран (Тевран на всеобщем «Святая Земля») — государство Западного Равалона, расположенное между Серединными землями и Аланскими Королевствами. На севере граничит с Морским Союзом, на юге — с Шард-А-Арот. Особенностью Империи является то, что, во-первых, вся магия в Тевране подчинена воле Императрицы и ни один маг не способен колдовать, не получив ее разрешения. Во-вторых, ни боги, ни убоги не способны появляться в Тевране как Бессмертные, они обретают смертный облик (тем не менее сохраняя свое Могущество). В-третьих, эти особенности Теврана распространяются только до границ, которые были установлены еще в Первую Эпоху, и не воздействуют на сателлитов Империи. С Империи Тевран начинается Западный край, в который входит Империя Тевран, Морской Союз, Аланские Королевства, Шард-А-Арот, Архипелаг и Заморские Острова.

Главную военную мощь Империи составляют Паладины — могучие воины, облаченные в магические доспехи, которые могут ненадолго дать им Силы, сравнимые с божественными. Доспехи Паладинов не раз изучались Конклавом с позволения Императрицы, но механизмы их действия так и не были поняты.

Архипелаг — сотни мелких и несколько десятков крупных островов, расположенных на северо-западе от Морского Союза в Тихом море. Полной карты Архипелага не составлено до сих пор по причине лабиринта, который представляют собой многие протоки. Так же картографии мешают различные чудовища, населяющие некоторые острова, и необъяснимые явления, понять причину которых не могут даже чародеи Школы Магии.

Заморские Острова (они же Обитель Света) — восемь крупных островов в Светлых морях, на которых со времен Первой Эпохи обитают Светлые эльфы. За Светлыми морями лежат Тайные моря, ход туда запрещен Бессмертными, как богами, так и убогами. Впрочем, нередко находились те, кто отваживался нарушать запрет. Это не только одиночки-авантюристы, но и государства, отправлявшие целые эскадры для исследования Тайных морей. Впрочем, Заморские Острова тщательно охраняют границы Светлых морей, и недаром одна из крупнейших морских войн между Морским Союзом и Обителью Света началась из-за запрета на экспедиции в Тайные моря. Некоторые ученые и политики утверждают, что в Тайных морях находится еще один континент, который полностью контролируется Светлыми эльфами, но, к сожалению, ничто не может подтвердить данных утверждений: Светлые эльфы опровергают их, а маги подтвердить не могут. Причина последнего в том, что заклинания Познания и Видения не действуют над Тайными морями, а порталы и иные способы магического пересечения пространства там не работают.

Махапопа («Великая Южная Страна» на всеобщем) — крупнейший полуостров мира на юге Восточного Равалона, граничащий небольшой частью территорий и с Западным Равалоном. Знаменит сонмами Бессмертных, которым здесь поклоняются; полуостров называют еще «Страной миллиона богов». В Первую Эпоху полуостров был объединен в единую империю Махапопа, однако вторжение Алексуруса Аледонского привело к распаду государства и образованию десятка соперничающих царств. Название Махапопа закрепилось за полуостровом в целом. В царствах была сохранена установленная в империи кастовая система брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр. Царства Махапопы являются единственными в мире, где не существует отдельных от религии магических орденов. Правом пользоваться магией здесь обладают только брахманы. Единственным исключением являются ракшасы-буддисты, которые не признают брахманской власти.

Преднебесная империя — крупнейшее и древнейшее государство как Дальнего Востока, так и всего Равалона. Правит страной Божественный Император — потомок титана Кроура-Небо, к мнению которого прислушиваются даже восточные Бессмертные. Здесь же расположена и знаменитая на весь мир Радужная Башня: единственное созданное смертными сооружение, из которого можно попасть в Небесный Град. Однако попасть в Башню может только Божественный Император или лица, получившие его благодать.

Заграбил и Вихос — два крупнейших острова в мире, по совместным размерам превышающие территории Преднебесной империи. Однако, как известно, из-за определенных магических возмущений, оставшихся со времен Первой Войны, войны титанов и богов, в Заграбии могут жить только мертвые в прямом смысле этого слова: здесь обитают андеды и некролюды, не считая иных сущностей, созданных при помощи некромагии. Живые без магической защиты умирают в Заграбии в течение дня, с защитой же могут протянуть около недели. Умерший преображается в андеда или некролюда. Небольшие локальные территории с подобными некроэффектами имеются только в государстве Далария, известном своими некромагами.

Вихос знаменит тем, что на нем нет ни одного Источника Силы и магия в нем испытывает затруднения с воплощением. Например, даже простенькое заклятие, разогревающее очаг, может привести к тому, что дом зальет водой от подвала до крыши. Ряд стран, расположенных на Вихосе, полностью отказались от магии, и их развитие существенно отличается от остального Равалона: они развивают не магические искусства, а машинные технологии.

Снежная империя — государство на севере Ундориана, протянувшееся от Эквилидора до Ледяного моря. На территории империи находится множество Заводей (автономных субпространственных континуумов), которые считаются сателлитами империи. Порталы в Заводи способны открывать только члены имперской семьи. Младшие дети императора и дети принцев и принцесс короны обычно назначаются наместниками в государства Заводей.

Лангарэй — государство упырей на юго-востоке Серединных земель. Окружено магической Границей. Кроме упырей в стране обитают и иные расы, но они все подчинены Живущим в Ночи.

Оболдуй — земли огров на северо-востоке Серединных земель.

Тайкора («Ничья земля» на всеобщем) — расположенные между Вестистфальдом и Оболдуем бесплодные территории, где обитает только нечисть. Обычно здесь проходят тренировки боевых магов и ведьмаков.

Кигор-Таблу — леса энтов и бьорнов между Вестистфальдом и Гебургией.

Вестистфальд — горы гномов на северо-востоке Серединных земель.

Леса Кенетери — обитель Ночных эльфов, расположена севернее Вестистфальда.

Гебургия — горная цепь, обиталище различных племен гномов, кобольдов, карликов и других Подземных Народов.


Школа Магии — волшебная академия, расположенная на юго-западе Эквилидора, на равнине между озером Кавиш и Правайстским лесом. Самое развитое магическое учебное заведение в Равалоне, является ведущим научным центром в области магических искусств. Главой учебного заведения становится сильнейший маг в Школе. Он избирается на пост Архиректора или предыдущим Архиректором, или голосованием Ректората. Традиционно Архиректор Школы Магии входит в десятку могучих магов Равалона. Чародеи, связанные со Школой Магии, именуются Магистрами. Отличительный знак: руны Sholias и Maagir на одежде.

Школа Меча — военная академия, расположенная на границе Когессы и Гластира, в Сумрачных горах, которые, по обоюдному соглашению вышеупомянутых государств, признаны нейтральной территорией, во внутренние дела которой Когесса и Гластир никогда не вмешиваются. Возглавляет Школу Меча Архимастер, в его непосредственном подчинении находится Пентада Мастеров. Это лучшие воины не только Серединных земель, но и всего Западного Равалона. В Пентаду Мастеров отбираются воины, которых впоследствии лично тренирует Архимастер. Сами же Мастера обучают только аспирантов. Простых учеников тренируют Наставляющие в Умении Слушаться Старших, или просто Наставляющие. Воинов Школы Меча именуют Мечеными, Меченосцами и Мечущими (последнее прозвище нравится не каждому). Отличительный знак: татуировка на плече в виде змеи, обвившей меч.

Конклав — всемирная организация магов, следящая за использованием волшебства в Равалоне и распространением заклинаний. Наличие у Конклава Величайших Магов вынуждает Ордены чародеев по всему Равалону подчиняться правилам (Номосам) Конклава. Единственные смертные с магическими способностями, на которых не распространяются Номосы, это члены королевских, императорских, царских и др. семей, наследующие трон.


Небесный Град — Обетованное Порядка, средоточие принципов Созидания и Упорядочивания. Место обитания богов. Среди богов существует деление на Старших и Младших. Старшие боги — это правящие в Небесном Граде божественные сущности, отвечающие за Принципы Порядка. Младшие боги — это те, кого в Роланской империи называли genius loci, или, иными словами, боги, которые управляют Порядком в определенных областях. Младших богов маги называют еще Старшими Владыками Элементалей, ибо им подчинены все духи стихий, которые живут в месте, где царит Младший бог. Бог всех гор является Старшим богом, бог конкретной горы является Младшим богом. Бог кузнечного дела является Старшим богом, бог конкретного кузнечного цеха является Младшим богом. В мифах отмечены случаи, когда Младший бог становился Старшим богом, поднимаясь в Небесный Град; так, например, было с Лиараной-Охотницей, покровительницей охоты в Дайском лесу, культ которой распространился по Роланской империи вместе с дайскими охотниками, считавшимися лучшими. В каждой религии есть свои Старшие боги, и нередко одни и те же самые божественные функции выполняют разные божества. В каждой религии запада, востока, юга и севера Равалона имеется свой собственный Громовержец; в каждом веровании по обе стороны Великой гряды гор есть свой собственный бог Смерти; мифы всех народов континента не могут обойтись без собственного бога Солнца. Нет ни одной религии, где не было бы культа плодородия. Все это привело к тому, что в начале Первой Эпохи образовался Высший Пантеон — Верховный совет Старших богов. В Пантеоне заседают Старшие боги самых могущественных религий, которым подчиняются Старшие боги более слабых. Так от веры смертных последователей зависят дела и распорядок на Небе. В Пантеоне нет Верховного бога, есть тот, кого называют Наместником; титул сей подразумевает, что этот бог является наместником Тва́рца в Равалоне. Наместник избирается среди божеств, входящих в Высший Пантеон. Выборы на должность Наместника проходят каждые сто лет, и предыдущий Наместник имеет право претендовать на титул лишь спустя тысячу лет.

Нижние Реальности — измерения Хаоса, возникшие, как считается, в результате воздействия на Равалон Тартарарама. Место обитания убогов. Согласно традиции, существует Пять Кругов Нижних Реальностей. С первого по третий Круг в измерениях действительность еще подчинена принципам Порядка, но постоянно их нарушает. В четвертом и пятом Кругах действительность подчинена Хаосу. Здесь, согласно религиозным учениям, страдают в различных адах души грешников. Как и у богов, у убогов имеется деление на Старших и Младших. Старшие убоги правят Нижними Реальностями и именуются Повелителями; главные среди них носят титул Лорда-Повелителя. Владыка всех убогов зовется Архилордом. В отличие от богов, титул Архилорда получает сильнейший убог, уничтоживший всех претендентов на должность и их приспешников. Он правит убогами до тех пор, пока не появится Старший убог, который бросит ему вызов и одолеет. Однако, учитывая, что Архилорд владеет всей силой и мощью поверженных врагов, такие случаи крайне редки.

Старшие убоги, в отличие от богов, не принадлежат определенному народу или определенной области. Одни и те же убоги известны в мифах и оккультных практиках запада и востока, юга и севера. Лишь некоторые из них предпочитают являться только одному народу. Таковы, например, ледяные убоги Северных Царств, которые ненавидят теплые области остальной части Равалона. Убоги делятся на Фракции, в которые могут входить жители разных областей. Все Фракции подчинены одной цели — Разрушению. Различаются они лишь средствами в достижении этой цели. Есть Фракции умеренные и радикальные. Первым поклоняются в Черной империи.

Младшие убоги делятся на два вида: Соратников и Тварей. Соратниками называют убогов, рожденных в Нижних Реальностях уже после падения Старших убогов и обладающих меньшей силой, чем Повелители. Они являются слугами и подданными Лордов-Повелителей. Среди Соратников можно выделить такой их вид, как Продолжающие: это Младшие убоги, которые сотворены Старшими убогами из собственного естества. Например, таковыми являются фурии, служащие Лорду-Архисгратигу Нижних Реальностей. Тварями именуются полуразумные создания, появившиеся в результате совокупления Старших убогов с чудовищами Нижних Реальностей. Сии существа постоянно стремятся подняться в измерение смертных и принести смерть и разрушения. Маги называют появления Тварей Прорывами и нещадно борются с убоговскими порождениями.

Тартарарам — Бездна Мироздания, измерение Пустоты, то ли существующее изначально с Равалоном, то ли созданное богами как темница для титанов.


Магия
Эфир — субстанция единства мира и основа магических энергий. У магической Силы в реальности Равалона три цвета: октариновый, эннеариновый и декариновый. Каждый из них указывает на тот или иной уровень источника Силы: природно-космический (зеленовато-фиолетовый октарин), богов (золотистый эннеарин) и убогов, антагонистов богов (серебристый декарин).

Заклятие — простое магическое воздействие на реальность.

Заклинание — ряд заклятий, объединенных общей структурой воздействия на реальность.

Гиле, ноэма, ноэзис — структуры преобразования Эфира (магической энергии) в конкретное заклинание. Гиле — вещество, которое используется для воплощения Эфира (от конкретных объектов до энергетических состояний вещества). Ноэма — Сила, к которой обращается маг для воплощения Эфира в гиде (например, Тьма, Огонь, Хаос и т. д.). Ноэзис — ментальные усилия мага, потраченные на соединение гиле и ноэмы (поток мыслеформ, который может быть дополнен пассами, телодвижениями, ритуальной церемонией, созданием магических знаков и т. д.).

Фюсис — Эфир, разлитый в Природе, магическая субстанция Природы.

Локусы Души — пути магических энергий в теле и ауре смертных.

Состояния заклинательного баланса — разработанная Конклавом классификация могущества заклинаний. Первое состояние — изменение мира на уровне явлений, Второе состояние — изменение мира на уровне законов, Третье состояние — изменение мира на уровне бытия. Самые Величайшие Маги и легендарные Маги-Драконы были способны оперировать только Вторым состоянием. Третье состояние — владение Силой Бессмертными.



Примечания

1

У магической Силы в реальности Равалона три цвета: октариновый, эннеариновый и декариновый. Каждый из них указывает на тот или иной уровень источника Силы: природно-космический (зеленовато-фиолетовый октарин), богов (золотистый эннеарин) и убогов, антагонистов богов (серебристый декарин).

(обратно)

2

Тартарарам — место, куда боги отправили на пенсию титанов. Скажем так, отнюдь не курорт.

(обратно)

3

С тех пор в Школе Магии постоянно встречались окаменевшие крысы и мыши. Некоторые студенты наловчились продавать их как волшебные амулеты на ярмарках доверчивым крестьянам.

(обратно)

4

Большинство магов, Архиректор в их числе, считали, что не стоит тратить время на поклонение богам или убогам, мешая их великим делам (например, завтраку) своими мелочными молитвами. Поэтому они приняли учение философа Агристотэла о Космическом Уме как Перводвигателе всего. Согласно этому учению, у всего движущегося есть причина движения. У этой причины есть своя причина. И так до самой первой причины, которая сама не имеет причины, а является причиной самой себя. Это Перводвигатель, или Ум, который, двигая самого себя, сам о себе же знает и сам же себя мыслит. Все мысли Ума бытийно являются и предметами, иначе говоря, о чем бы Ум ни помыслил, то тут же и появляется. Главной причиной популярности этого учения среди магов была та, что волшебники хотели верить, что когда-нибудь достигнут состояния Перводвигателя и все их мечты, фантазии, извращения и безумства сбудутся без каких-либо усилий с их стороны.

(обратно)

5

На самом деле их было пять, но символизм требовал жертв.

(обратно)

6

Вэампераны, или Чистые, — самоназвание расы вампиров.

(обратно)

7

Конклав — мировое сообщество магов, которое следит за распространением магических знаний и Заклинаний Высшей Магии, решая, какие Заклинания подлежат ограничению и запрету на изучение, а какие нет. Решает, понятное дело, за большие деньги.

(обратно)

8

Ослепительные — с точки зрения вкуса, происхождения и расы. Кто-то фанатеет от вида лобзающих друг друга эльфиек, а для кого-то и гильгамекская женщина с четырьмя волосатыми грудями — верх эстетического наслаждения.

(обратно)

9

Тварец — «профанное» имя Сотворителя Мироздания, Создателя Миров, присвоенное ему за то, что, может, он ничего такого особенного и не сотворил, но тварей наплодил немало. При этом некоторые маги всерьез уверяют, что Тварец и есть Нотаммаргартет — Истинное Имя Создателя. Правда, их аргументы в основном сводятся к фразе: «А почему бы и нет?», что, впрочем, не помешало многим из них получить степень докторов теологии. Это доказывает, что научные советы и аттестационные комиссии одинаковы во всех измерениях, особенно магических, где диссертант способен вам в качестве гипотезы наколдовать мешок золота.

(обратно)

10

Нонез был известным представителем философской школы итейцев Древнего Морского Союза, считавших, что истинное бытие едино, неподвижно, умопостигаемо, шарообразно и что движения и изменения на самом деле не существуют. Знамениты аргументы (апории) Нонеза о пиве, пьянице и насильнике. Первая апория гласит: чтобы выпить кружку пива, надо выпить ее половину, а чтобы выпить половину, надо выпить четверть этой кружки, а чтобы выпить четверть, надо выпить 1/8 и т. д. до бесконечности; следовательно, для того чтобы выпить кружку пива, необходимо пройти бесконечное количество выпиваний, что потребовало бы бесконечного времени, то есть распитие пива вообще не может начаться. Вторая апория: если два пьяницы движутся друг к другу с одинаковой скоростью, то они встретятся на половине пути через определенный промежуток времени. Если же один из них будет двигаться с той же скоростью, а другой покоиться, то они встретятся через промежуток времени, вдвое больший. Следовательно, движение, приближение одного пьяницы к другому, будут разными в зависимости от точки зрения на него, то есть само по себе оно вовсе не есть движение. Более того, если пьяница находится в покое каждое отдельное мгновение, то он находится в покое и вообще, то есть он не движется. Третья апория: насильник никогда не может догнать свою жертву, ибо, при условии одновременного начала их движения, в момент появления насильника на месте жертвы она уже пройдет известное расстояние; и так будет во всех отдельных точках пути движения насильника и жертвы. Данные апории Нонеза имели огромное значение для развития логики, математики, теории континуума и пространственной магии. К сожалению, мало кто сейчас помнит, что все эти апории Нонез придумал, когда сидел в тюрьме по обвинению в неоплате выпитой кружки пива, в неуважительном толкании почтенных граждан полиса, пивших пиво рядом, и в попытке насилия над гулявшей недалеко от трактира девушкой. Однако суд его апории как оправдания не принял и приговорил к полугоду исправительных работ.

(обратно)

11

Состояния Заклинательного Баланса — разработанная Конклавом классификация могущества Заклинаний. Первое состояние — изменение мира на уровне явлений, Второе состояние — изменение мира на уровне законов, Третье состояние — изменение мира на уровне бытия. Самые Величайшие Маги и легендарные Маги-Драконы были способны оперировать только Вторым состоянием. Третье состояние — владение Силой Бессмертными.

(обратно)

12

Некоторые исследователи уверены, что Всеобщий язык создан для того, чтобы смертные разных народов врали друг другу на одном языке.

(обратно)

13

Этот Черный Властелин погиб во время речи в Сенате, убитый Сенаторами, которые уже отчаялись найти рациональный путь спасения Империи от вымирания населения и истощения ресурсов. Перед смертью, глядя на Сенатора Талафикса, последним вонзившего в него кинжал с Заклинанием Смерти, Властелин сказал фразу, которая вошла в историю: «И ты, сука…»

(обратно)

14

Сестры — Орны, Титаниды. Три сестры плетут нити судьбы всех живых существ Равалона. Младшая, Мала, символизирует юность; средняя, Рода, — зрелость; старшая, Бабу, — старость. Четвертая сестра, Смера, слепа. Она ходит повсюду с острыми ножницами и иногда случайно разрезает нить, которая плетется. Тогда смертный умирает. Говорят, когда смертные начинают плодиться так, что работы у Орн прибавляется, сестры отправляются на прогулку в сад, впуская в комнату с прялками Смеру. Впрочем, боги из комиссии, проверявшей эти слухи, вдруг начали умирать, и тогда было объявлено, что слухи являются неправдой.

(обратно)

15

Четырехликий Савах — бог Пантеона Серединных Земель, отвечающий за удачу. Принял эту должность, когда его предшественник ушел на пенсию. До Персонификации Удачи Савах занимался тем, что помогал жителям забытой всеми богами, кроме него, деревеньки охотиться в Правайстском лесу. Однако едва став богом удачи, Савах стер деревеньку с лица земли, потому что кроме помощи в охоте в долгих путешествиях за добычей ему приходилось заменять охотникам их жен. Эта психологическая травма настолько повлияла на Саваха, что первые три столетия его Персонификации ни один охотник Серединных Земель не мог ловить животных. Именно в те времена возникла секта ультравегетарианцев, употребляющая исключительно магически созданное мясо.

(обратно)

16

Братья Крови — члены Братства Крови, военного ордена Живущих в Ночи, в который входят упыри всех кланов. Считается независимым от Правящих Домов кланов и Совета Идущих Следом.

(обратно)

17

Маги кафедры искаженной зоологии убеждены, что цель Природы — создать существо, у которого будет все, что есть у других. Поэтому их девиз «Догнать и перегнать Природу» на практике означает прикручивание к живым существам побольше всяких органов и попытку дождаться от получившейся химеры потомства. Архиректор Эвиледаризарукерадин, вступив в должность иознакомившись с отчетами лабораторий кафедры, заметил, что существо, к созданию которого стремятся эти ученые, должно быть глубоко страдающим, ведь оно чувствует на себе всю трагичность мира. После этого к пятнадцати типам хвостов и семи классам рогов как обязательный признак добавили глаза, наполненные вселенской печалью. Правда, злые языки утверждают, что Архиректор вместо слова «ученые» употребил словосочетание «недоразвитые идиоты», а полностью фраза заканчивалась так: «…и пусть они это существо делают друг из друга, а нормальных смертных и существ не трогают».

(обратно)

18

Долгое время среди богов Равалона продолжался спор, кому именно из всех богов солнца, которым поклоняются смертные, возить эфирное отображение солнца. Спор в основном возник из-за роскошной колесницы, созданной самим Первопосланником Тварца для Равалона. К слову, что молоденькие богиньки теряли разум при виде этой колесницы и были согласны на все, чтобы прокатиться в ней. Проблему решил бог Серединных Земель Хоки по прозвищу Отец Лжи, попросту укравший колесницу. Боги солнца тут же перестали хотеть таскать солнце. Совет объединенных Пантеонов постановил, что раз не хочет никто, значит таскать солнце будут все. С тех пор все боги солнца, запряженные в повозку в знак наказания, таскают солнце за собой. Впрочем, оказалось, что от этой работы фигура улучшается прямо на глазах, и боги солнца опять стали нарасхват у молодых богинь. Так что когда Пантеон решил наконец наказание отменить, постановив запрячь в повозку золотых лошадей, солярные боги взбунтовались и потребовали этих коней разбить, иначе они отказывались работать. Совет пожал плечами и со словами «идиоты!» пошел разбивать лошадей, но выяснилось, что те пропали. Случайно проходивший мимо Хоки сообщил, что видел банду богов в черных масках, которые убежали во-о-о-он туда. Как ни странно, во-о-о-он там никого не нашли.

(обратно)

19

СССР (Союз Создателей Совершенного Разума) — объединение магов, возникшее в начале Второй Эпохи, которое объявило, что маги — самые совершенные существа из всех смертных и поэтому все остальные должны подчиняться им. За словами последовало дело, и вскоре огнешары и пульсары начали уничтожать тех, кто не был согласен с новой идеологией. Таковых оказалось довольно много, потому что провозглашенное в «Манифесте Нового Мира» отношение к тем, кто не обладает магическими способностями, как к низшим существам, которых можно и нужно жестоко эксплуатировать, не устроило почти всех правителей, аристократов и просто зажиточных смертных, к магии отношение имевших только посредством веры в гороскопы и целительные свойства торсионных полей. Последовавшая кровавая разборка с магами была бы выиграна Операторами магического поля Сил (так именовали себя члены СССР), если бы не помощь религиозных структур, которые за соединение государства и церкви оказали поддержку божественными Силами. Два десятка Громовержцев от нескольких Пантеонов быстро объяснили Операторам, в чем разница между ними и богами. Заодно они собирались объяснить, что так больше делать не надо, но оставшаяся от Операторов каша из костей и мозгов объяснений уже не воспринимала. Идеи СССР тем не менее частично были восприняты многими чародеями, особенно в части организации магических корпораций. Так возникли Гильдии, Школы, Академии, Башни Волшебства-Магии-Чародейства и даже Конклав.

(обратно)

20

Кивалы — раса, известная своим специфическим институтом семьи. Сразу после того, как женщина-кивал рожает, мужчина-кивал нападает на нее, и они дерутся до тех пор, пока один не убьет другого (учитывая, что во время родов женщина-кивал становится невероятно сильна, мужчинам-кивалам разрешается использовать дубины, и все равно они считают, что так нечестно). Таким образом решаются проблемы, связанные с распределением обязанностей в семье, споры, кому выносить мусор и мыть тарелки, кто в семье главный, а также кто виноват, что дети выросли совсем не такими, как их воспитывали. Раса кивалов уже давно исчезла бы, если бы женщины-кивалы не рожали пятерых детей разом. Учитывая, что кивалы — довольно сильная и агрессивная раса с развитым шаманизмом, соседствующие с ними государства постоянно воспевают традиции и консерватизм кивалов.

(обратно)

21

В Равалонском году (по крайней мере так считают в Западном Мире) восемь месяцев по сорок девять дней каждый. Это потепленник и недожарник (весна), почтижарник и жарник (лето), послежарник и недохладник (осень), хладник и заморозянник (зима). Новый год в Серединных Землях начинается в день Весеннего Равностояния. Намного разумней, чем посреди лютых морозов делать вид, что вам весело и хорошо, пуская сопли на следующий день.

(обратно)

22

Куб Тетатрона — магическая Фигура из тринадцати сфер. Выглядит следующим образом: В двумерной проекции Куб напоминает цветок, который Маги-Драконы называли Цветком Жизни. Если соединить все центры сфер прямыми линиями и развернуть получившееся в стереометрическую проекцию, то возникнет Куб, содержащий в себе, по учению Платиона, мага Древнего Морского Союза, основные геометрические идеальные тела, из которых Тварец создавал Вселенную. Лично же Агристотэл, ученик Платиона, сколько Куб ни чертил, никаких идеальных тел не находил. Возможно, на такой вывод повлияло его мнение, что идеальными телами обладают только проститутки из борделя напротив его дома. К тому же Агристотэл обладал неважными познаниями в геометрии, уверенный, что котангенс — это венерическая болезнь.

(обратно)

23

Черные ведьмаки — отколовшиеся от Ордена ведьмаков бойцы, создавшие собственный Орден, который работает по противоположному принципу, то есть защищает нечисть, нежить и чудовищ от смертных. Появился, когда несколько ведьмаков осознали, что нечисть и остальные могут заплатить за защиту даже больше, чем смертные, благодаря скопленным за века в земле, болотах и пещерах сокровищам, к которым нечисть дорогу знала, а смертные нет.

(обратно)

24

По преданию Светлых эльфов, один из Первых эльфов Феаноар изобрел колесо, нож, костер, одежду, обувь, головные уборы, оружие, доспехи, приручил диких животных, совершил переход от собирательства к земледелию, создал классовое общество и вообще заложил основы для прогресса Равалона. В общем, эльфы уверяют, что именно они научили все разумные расы различным искусствам и труду. В дальнейшем, стоило кому-то что-то придумать, Светлые тут же вносили вещь в список длинных дел Феаноара. Только в одном эльфы отказывают в первооткрытии Феаноару. Жилищно-эксплуатационные налоги и соответствующие госструктуры, считают эльфы, придумали эмиссары Космического Зла.

(обратно)

25

Doctor invincibilis — непобедимый доктор. Один из почетных титулов, присваиваемый Эквилистонским университетом выдающимся теологам.

(обратно)

26

Геоглиф — в магической практике Равалона фигура, представляющая собой нанесенное на большую площадь стилизованное геометрическое изображение Воплощения Элементалей. Созданная таким образом фигура увеличивает количество элементалей в охваченной геоглифом области.

Гальдрастав — в магической практике Равалона знак, представляющий собой множество переплетенных рун, символов или фигур. Созданный таким образом знак совмещает ряд заклинаний и позволяет усилить действие чар.

(обратно)

Оглавление

  • Проклятая кровь Похищение
  •   Глава первая ВТОРЖЕНИЕ НА ЗАКАТЕ
  •   Глава вторая МИР, КОТОРОГО НЕТ
  •   Глава третья МАГИ И ИХ ДЕЛА
  •   Глава четвертая МАГ И УПЫРИ
  •   Глава пятая ГРАНИЦА
  •   Глава шестая ДУХ И ЗВЕРЬ
  •   Глава седьмая УПЫРИ И ИХ ДЕЛА
  •   Глава восьмая БОЙ ПЕРЕД РАССВЕТОМ
  •   Глава девятая СМЫСЛ ЖИЗНИ
  •   Глава десятая ДИРЕНУРИАН
  • Проклятая кровь Пробуждение
  •   ПРОЛОГ
  •   Глава первая ДИСПОЗИЦИИ
  •   Глава вторая ПРОБУЖДЕНИЕ
  •   Глава третья БОЛЬ РАЗУМА
  •   Глава четвертая БЕЗУМИЕ
  •   ЭПИЛОГ
  • Кружева Бессмертия
  •   ГЛАВА ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  •   Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — I
  •   ГЛАВА ПЯТАЯ
  •   ГЛАВА ШЕСТАЯ
  •   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  •   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  •   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  •   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  •   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
  •   Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — II
  •   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  •   Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — III
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
  •   Интерлюдия ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ — IV
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
  •   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
  •   ЭПИЛОГ
  •   ГЛОССАРИЙ
  • *** Примечания ***