КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706129 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124655

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Пылающая Эмбер [Дерби Брайа] (fb2) читать онлайн

Книга 420391 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дерби Брайа Предвестники Хаоса «Пылающая Эмбер»

Пролог

Когда ваша жизнь сгорает у вас на глазах, превращаясь в пепел, трудно найти надежду среди оставшихся от нее угольков.

Июль 2008


Мой нос заполнен непереносимым запахом бензина. Вонь исходит от моей одежды и кожи, блокируя запах пылающего передо мной огненного ада. Жар лижет каждый открытый участок моего тела, а в моих глазах становится также сухо, как в пустыне Мохаве.

Тем не менее, от этого невозможно отвести взгляд.

Мало того, что контраст оранжево-желтого пламени на фоне полуночного неба завораживает, так я, помимо прочего, отчаянно пытаюсь охватить взглядом каждый дюйм горящего подвала. С каждой секундой доказательство насилия, которое я пережила, превращается в угольки, и часть его мира рушится, даря мне покой.

Мощный вой сирены пожарной машины становится громче, сообщая мне о том, что время вышло. Несмотря на то, что пепел падает на меня как дождь, укрывая под покровом ночи, этого недостаточно. Мне нужно исчезнуть, прежде чем они поймают меня здесь. Прежде чем они узнают, что я сделала. Прежде чем он обнаружит, что я всё ещё жива.

Отступив в тень, я поднимаю капюшон, опасаясь, что мои волосы привлекут нежелательное внимание даже в темноте. Но, как только я опускаю руки, пульсирующая боль в моих запястьях дает о себе знать. Рваные раны на каждом из них сейчас кричат, взывая о внимании. Опускаю взгляд, и меня накрывает волна понимания.

Нет. Боже, нет.

Мои внутренности скручиваются в узел.

Я так увязла в этом оцепенелом состоянии, что не поняла, как оставила доказательства своего побега на каждой травинке.

Вой сирен в моих барабанных перепонках вопит: «Уходи! Сейчас же! Пока еще не поздно».

Судорожно вздохнув, я молюсь, чтобы у меня хватило времени выбраться из города, а может быть, даже из самого штата.

В последний раз взглянув на возрастающую силу огня, я закидываю свою спортивную сумку на плечо, обхватываю себя руками и ухожу.

Жар огня исчезает, и мои конечности покрываются мурашками, когда меня настигает прохладный бриз океана. На какое-то мгновение воздух, которым я дышу, наполняют ароматы тропических цветов и соленой воды. Но очень скоро они улетучиваются, снова уступая место едкому запаху бензина.

Мое сердце тяжело бьется у меня в груди, когда я прощаюсь с солнечным местом, которое всегда звала домом. Я буду скучать по нему. Буду скучать по пляжу, заливу, центру города. Буду скучать по океану и солнцу, всегда согревающему мою кожу. Мысль, что я никогда сюда не вернусь, причиняет мне физическую боль.

Как же я до такого дошла? Как я позволила ему шаг за шагом лишить меня всего самого важного? Моего дома? Моей семьи? Моей свободы?

Я миллион раз спрашивала себя, могла ли я все это предотвратить. Не упустила ли я какие-либо предупреждающие знаки в самом начале? Намеки на то, что в том ангеле, которым он предстал передо мной, притаился монстр.

Подсказки должны были быть. Тем не менее, я проигнорировала и упустила каждую из них.

Как бы то ни было, этого больше не повториться. Меня больше не введет в заблуждение смазливое личико и благородный внешний вид. И я чертовски уверена, что не позволю никому себя контролировать, как контролировал меня он. Остальные дни своей жизни, сколько бы мне их не было отпущено, я буду свободна, и никак иначе.

Я больше ни одной секунды своей жизни не проведу взаперти.

Больше. Ни. Одной. Секунды.

Я не могу и дальше оставаться святой, но, по крайней мере, я выжила. 

Глава 1

Самый гнусный поступок из всех — воспользоваться отчаянием другого человека.

Август 2008


Что-то тяжелое падает на меня сверху, выбивая воздух из легких, и я широко распахиваю глаза. На мгновение впадаю в ступор, не понимая, то ли я еще сплю, то ли уже бодрствую.

Неясная, размытая фигура нависает надо мной в темноте. У меня уходит секунда на то, чтобы понять, что мускусный, приторный запах, вторгающийся мне в нос — это запах пота. Что кислое зловоние, бьющее мне в лицо, — чье-то дыхание, а вес, давящий на меня сверху, — это мужчина.

Легкие наполняются кислородом, когда я втягиваю воздух, чтобы закричать. Но прежде, чем могу подать голос, большая потная ладонь накрывает мой рот и пальцы впиваются мне в щеки. Паника и адреналин наполняют мое тело, пока я извиваюсь, пинаюсь и толкаюсь. Мужик, придавивший меня, рычит от недовольства, но я не останавливаюсь. Я царапаю ногтями его кожу, везде и всюду. Упершись пятками в матрас, я толкаю бедра вверх, пытаясь спихнуть с себя его тело, но с его весом в два раза больше моего, он едва сдвигается. Он — чертова наковальня, придавившая меня сверху.

Его пальцы возятся с кнопкой на моих шортах всего лишь секунду, прежде чем он яростно дергает их вниз, стаскивая с моих бедер.

Мысль о том, что это мерзкое существо проникнет в мое тело, вызывает тошноту, которая медленно поднимается вверх по моему горлу, да к тому же открывает в моей голове железный ящик, заполненный давно запертыми в нем воспоминаниями. Воспоминаниями о моей жизни с Уорнером. Они напоминают мне о том, что борьба с моим похитителем приводила лишь к более жестокому… более болезненному сексу. Который всегда оставлял на мне шрамы.

Чем больше ты будешь сопротивляться мне, тем больнее тебе будет. Впусти меня, Эм. Впусти меня.

Я крепко зажмуриваюсь, когда мой насильник рвет на мне нижнее белье, и пытаюсь найти укромный уголок в своем сознании. Потайной уголок, где никто и ничто не сможет меня найти и причинить боль.

Но как только я сбегаю от реальности, насильник прекращает свои действия… и затихает. Я тяжело дышу, и мой нос тут же заполняет исходящий от него кислый смрад. Открыв глаза, я вижу его вздымающуюся и опадающую при дыхании грудь, но в остальном его тело замерло надо мной.

— Отвали от нее, скотина, или я разрежу тебя как чертову дыню, — шипит юный женский голос.

Мне в глаза бросается отблеск ножа, прижатого к горлу моего насильника. Мужик поворачивает голову, его глаза мгновенно распахиваются в удивлении, и он резко дергается назад.

— Не вздумай, — рявкает голос.

Он колеблется, как будто просчитывает свои шансы. А может, он решает, что предпочтительнее: умереть или изнасиловать меня. Через секунду он, матерясь, сползает с меня. Его рука мгновенно устремляется к шее и сквозь пальцы просачивается темная жидкость. Ковыляя прочь, он бормочет себе под нос что-то невнятное.

Мое сердце бешено колотится, и я отчаянно сопротивляюсь начинающим наворачиваться на глаза обжигающим слезам.

Я не заплачу.

— Не смей. Ты в порядке. Жива. Дышишь. Свободна, — шиплю я себе под нос. Затем заглатываю огромную порцию воздуха, которая устремляется к моим легким, чтобы заполнить их, пока надеваю и застегиваю шорты. Я дергаю за молнию, но она не сходится, потому что сломана.

Проклятье.

Я поднимаю взгляд и концентрирую внимание на маленькой фигурке, стоящей не более чем в двух футах от меня. Ее черная одежда сливается с темной комнатой. Она смахивает на эльфа со своими короткими темными волосами длиной до подбородка, тонкими ножками и маленькими ручками. Словно фея Динь-Динь в человеческом обличье. Только эта фея держит нож.

Между нами повисает жуткая тишина. Когда я снова открываю рот, мой голос звучит громче, чем я рассчитывала.

— Поверить не могу в то, что… спасибо, — я сглатываю образовавшийся в горле комок. — Я думала, эта комната только для женщин.

Не говоря ни слова, фея Динь-Динь разворачивается и забирается на верхнюю койку, которая находится рядом с моей. Следя за ней взглядом, я жду ответа. Только вот его все нет и нет.

Сев на койку и притянув колени к груди, я сканирую спальное помещение и обнаруживаю на себе взгляды многих его обитательниц, наблюдающих за мной, и тогда я спрашиваю себя… каким образом эта девчонка, еще более миниатюрная, чем я, оказалась единственной, у кого хватило духу что-то сделать? Почему мне не помог кто-то другой?

Проходит несколько минут, мои глаза улавливают каждое движение или звук. Тридцать восемь дней на улице, и все это время я была в относительной безопасности. Но здесь я не чувствую себя в безопасности. Больше нет.

Если бы не обещанные еда и душ, я бы схватила сумку и ушла. Кроме того, по-прежнему идет дождь, который, в основном, и заставил меня здесь остаться, поскольку ливни в Нью-Мексико во многом похожи на маленькие цунами. Честно говоря, если бы я знала, то сразу же двинулась в Техас, как первоначально планировала. Но сейчас, билет на автобус, чтобы выбраться отсюда, стоил гораздо больше, чем я могла себе позволить потратить.

Проходят часы. Солнце постепенно просачивается сквозь окна, вынуждая временных обитателей пошевеливаться, просыпаться, создавая суматоху и поднимая неизменный гул голосов в чрезмерно переполненной комнате.

Закрыв глаза, я очищаю свой разум и мысленно готовлюсь начать новый день, подбадривая себя положительными лозунгами, которые мне нужно услышать. Все наладится. Ты сильнее, чем думаешь. Впереди тебя ждет лучшая жизнь. Но я слышу лишь голос моей матери, а не свой собственный.

Поднявшись, я кручусь из стороны в сторону, разминая свою затекшую спину. У меня возникает чувство, что за мной наблюдают, и я опускаю руки.

— Впервые здесь?

Я смотрю вправо и вижу стоящую там пожилую женщину. Она поглядывает на меня через завесу темных волос с сильной проседью.

— Так заметно?

Она пожимает плечами.

— Понадобится время, чтобы привыкнуть к хаосу, царящему в этом месте. Удалось выспаться?

Я смотрю на свою койку и на мгновение вновь возвращаюсь к событиям минувшей ночи. Меня сотрясает мелкая дрожь. Затем я вновь обращаю свой взгляд на нее и отвечаю:

— Нет, не удалось.

— Подожди немного. Ты привыкнешь.

Мммм… Я бы не была так уверена.

Она задает мне вопросы, пока сворачивает одеяло:

— Ты собираешься в душ? Горячая вода скоро закончиться, если не поспешить.

Опустив взгляд на свои руки, я вижу грязь под ногтями, которая, без сомнения, включает в себя его кожу и кровь.

— Да… Я бы помылась.

Она кивает.

— Ты непротив приглядеть за моей сумкой, пока я схожу? Некоторым людям «здесь» нельзя доверять, — её взгляд перемещается на группу женщин в дальнем углу, которые пристально наблюдают за нашим общением. — Я в своё время обзавелась несколькими врагами, — говорит она, — и предпочла бы не оставлять свои вещи на виду. Если хочешь, я могу потом присмотреть за твоими вещами.

Когда я затрудняюсь с ответом, она добавляет:

— Ты быстро усвоишь, что сначала нужно заслужить доверие, прежде чем люди ответят тебе тем же.

— Я понимаю.

И я доверюсь. Если тебе что-то от кого-то нужно, ты должна дать что-нибудь взамен. Это реальность, которую я усвоила с юных лет.

Кроме того, скрываться и переезжать с места на место — все равно, что влачить одинокое и жалкое существование. Было бы неплохо обзавестись другом или же кем-то, кто даст мне совет.

Справа от меня раздается тяжёлый глухой звук. Я поворачиваюсь, и мой взгляд натыкается на глаза цвета зелёной листвы. Они принадлежат девушке. Девушке из прошлой ночи. Она ростом около пяти футов и трёх или четырёх дюймов. Сложение тела почти как у ребёнка. Если бы мне нужно было определить ее возраст, я бы сказала, что ей не больше шестнадцати лет. Но это не так, поскольку ей должно быть восемнадцать, чтобы ее допустили в ночлежку. Хотя, мне начинает казаться, что управляющий этого места не является приверженцем соблюдения правил. Мужчины и женщины должны быть размещены отдельно друг от друга, а это не так, если учитывать произошедшее минувшей ночью.

У девушки овальное личико, высокие скулы и большие глаза, щедро покрытые тенями под темными бровями. У неё чёрные как смоль, короткие, всклокоченные волосы, которые ярко выделяются на фоне кожи цвета слоновой кости. Она одета немного готически на мой вкус, в чёрные майку, шорты и высокие кожаные сапоги, а половину её предплечья покрывают резиновые браслеты.

В конце концов, не так уж много сходства с феей Динь-Динь, она больше похожа на юную Джоан Джетт (прим. Джо́ан Джетт (настоящее имя Джоан Мэри Ларкин; род. 22 сентября 1958, Филадельфия, Пенсильвания) — американская гитаристка, вокалистка, продюсер и автор песен, актриса).

Её агрессивный внешний вид кажется попыткой оттолкнуть от себя весь мир. Но тогда почему приблизительно из двух сотен обитателей ночлежки, она была единственной, кто пришёл мне на помощь?

— Воу, воу, успокойся, Рыжая. Я не собираюсь перерезать тебе горло или что-то типа того.

Рыжая. Меня звали и похуже. «Рыжеволосая», «Рыжуха», и самые мною не любимые «Огненная щелка» и «Веснушчатый монстр». Хотя в последние годы меня не называли ни одним из этих прозвищ.

Мини-версия Джоан Джетт поворачивается к старухе, черты её лица искажаются и она морщит нос. Из неё вырывается шипение, пальцы сжимаются в кулаки, подтверждая мою теорию о том, что она подросток.

— Соплячка, — насмехается над ней старуха, и я озадачена её внезапной враждебностью.

— Хельга.

— Шлюха.

— Ведьма, — Джоан смотрит на потолок и обводит его взглядом. — Вот бы нашёлся дом, который бы на тебя обрушился.

Старуха закатывает глаза.

Джоан скрещивает руки на груди, смотрит мне в лицо и резко спрашивает:

— Кто ты? Какая у тебя история?

— Э-э… — я не называю своё настоящее имя. Никогда. — Рыжая, как ты уже догадалась. Эм… это моя первая ночь, — я засовываю руки в задние карманы. — Спасибо за…

Она качает головой.

— Просто в следующий раз прикрывай свою спину, чтобы мне не пришлось этого делать. В этом лесу бродит не один волк. Если ты понимаешь, о чем я, — и вот я вновь впадаю в ступор, когда она делает ложный выпад в сторону старухи, от чего та вздрагивает. Джоан довольно хмыкает, поворачивается и уходит, пиная предметы, разбросанные на полу и по несчастью вставшие на её пути, оставляя о себе впечатление как о маленьком торнадо.

Эта мысль вызывает лёгкую улыбку на моём лице. Ей не занимать дерзости, как и кое-кому ещё, кого я знаю и по кому скучаю.

Хельга, как назвала её Маленькая Джоан, не особо удивлена. На самом деле, она выглядит испуганной, бормоча себе что-то под нос.

Между нами повисает неловкое молчание. Затем она бормочет:

— Не обращай внимания на Айви. Эта девчонка — неблагодарное дерьмо.

Имя этой девушки Айви (прим. Ivy (англ.) — плющ)?

Не поворачиваясь ко мне лицом, она продолжает:

— Знаешь, внешне ты похожа на ирландку. Рыжие волосы, веснушки. Но вместо зеленых — голубые глаза.

Они на самом деле голубовато-зеленые, но я не исправляю ее.

— Может, сходство и есть, но удачей я точно обделена.

— M-мммм, — она бросает сумку к моим ногам. — Возможно, тебе нужно узнать, как обрести свою собственную удачу. Я скоро вернусь. Не спускай с сумки глаз.

— Конечно, — я киваю и снова сажусь на свою койку, когда она уходит.

Несколько мгновений спустя, пока я избавляюсь от колтунов в волосах, меня накрывает чувство меланхолии. Оно накатывает на меня каждый день, примерно в одно и то же время. Я вытаскиваю свой альбом для вырезок и пролистываю страницы, пробегая глазами по фотографиям, а затем по рисункам, сделанным пятилетним ребёнком. Единственные вещи, облегчающие тоску по дому, которую я ощущаю где-то глубоко внутри.

Довольно скоро возвращается Хельга с мокрыми волосами и чистой кожей, правда, в той же самой рваной одежде.

— Твоя очередь.

Я достаю из сумки свой шампунь и кондиционер. Но она останавливает меня, накрыв своей рукой мою руку.

— Не трать впустую свои запасы. У них в душевой есть все необходимое. Дядя Сэм может расщедриться и выручить тебя.

— Ох… точно… спасибо, — я запихиваю шампунь, кондиционер и альбом с вырезками в свою сумку, после чего закрываю на ней молнию.

Захватив сменную одежду, я направляюсь к душевым, пребывая в подавленном состоянии, потому что теперь основа моего существования — это сносная еда и душ.

Да уж… это, конечно, не то, какой я представляла свою дальнейшую жизнь.

Вода не ледяная, но и не горячая. Вполне терпимая. По крайней мере, она позволит мне очиститься от видимой и невидимой грязи, покрывающей моё тело. Я быстро брею мои покрытые мурашками ноги и мою волосы, радуясь, что старуха уговорила меня воспользоваться имеющимися здесь шампунем и кондиционером. Я не могу позволить себе тратить впустую предметы первой необходимости, которые у меня остались.

Высушив полотенцем волосы, я расчесываю их и заплетаю в косу. Если я не хочу, чтобы они вились, это мой единственный вариант, помимо пучка. Я натягиваю на себя другие джинсовые шорты, белую майку, более-менее чистую бело-голубую клетчатую рубашку, и надеваю свои кроссовки.

На обратном пути я прохожу мимо столовой и вижу, как волонтеры стоят за столами, раздавая пищу. Только одна мысль о еде наполняет мой рот слюной. Но мне нужна моя сумка, прежде чем я смогу встать в очередь, так что я держу путь в комнату, отведенную для женщин.

Раскладушки уже сложены и убраны. Двухъярусные койки сдвинуты к стенам. Большинство женщин ушли, оставив середину комнаты пустой.

Мне становится дурно, когда я нигде не вижу ни старуху, ни свою сумку.

Моя сумка, та в которой находятся все мои пожитки, в настоящее время бесследно исчезла. Как и мой бумажник. Моя сменная одежда. Мои деньги… Мой альбом. Тот, который я сама сделала, в котором только фотографии Уиллоу (прим. Willow (англ.) — ива) и рисунки, которые она рисовала для меня на протяжении нескольких лет. Вещи, без которых я определённо не смогу жить.

Я дважды просматриваю каждый дюйм комнаты, трижды — в надежде, что я неправа, и она где-то здесь.

Я в панике кружу по комнате и начинаю обыскивать каждый дюйм ночлежки. На меня таращатся люди. И это лишь ещё больше меня раздражает. Они молча насмехаются надо мной? Они все это время знали, что было на уме у старухи?

Как она могла так со мной поступить?

К шее и лицу приливает жар. Я скриплю зубами и сжимаю кулаки, готовая ударить кого-нибудь или что-нибудь.

Почему я доверяю не тем людям? Почему я не вижу их такими, какими они являются на самом деле? Моя мама. Сандаун. Уорнер. Скольким людям я позволю обманывать себя, прежде чем поумнею?

Прислонившись спиной к стене, я закрывают лицо руками. Затем надавливаю пальцами на веки, физически и мысленно сопротивляясь желанию заплакать. Я не могу сейчас позволить боли разорвать меня на части. Я не могу сломаться. Я знаю это, и все же медленно скольжу вниз по стенке и подтягиваю колени к груди так, чтобы скрыть своё лицо.

По линолеуму раздаются шаги. Они замирают прямо передо мной.

— Ты в порядке, Рыжая? Ты выглядела так, словно пыталась выдавить собственные глаза.

Я отвечаю рассерженным голосом:

— Потому что так оно и было.

Айви протяжно выдыхает.

— Я пыталась предупредить тебя, — ее голос звучит близко, как будто она стоит надо мной.

Она пыталась предупредить меня? Как? В этом лесу бродит не один волк? Серьёзно? А она не могла сказать ещё более завуалировано?

— Не могла бы ты, пожалуйста, просто… оставить меня в покое? — мои слова выходят приглушёнными. — Или я «здесь» о многом прошу? — я намеренно подражаю голосу старухи и вкладываю в свои слова столько сарказма, сколько могу.

Я сейчас сама не своя. В такие моменты, как правило, проявляются худшие черты моего характера. Я пытаюсь прикусить язык. Но надолго меня не хватает, особенно, когда следующее, что я слышу — её смех.

Я приподнимают голову. Она реально только что смеялась? Так, значит, ей смешно?

В поле моего зрения предстают чёрные сапоги с синими змеями, нарисованными на пальцах ног. Меня трясет. Без сомнения, мои щеки ярко пылают. Я чувствую, как наружу рвутся слова и понимаю, что вот-вот сорвусь и сделаю то, что моя мать всегда называла не иначе как «плевки ядом». Вполне уместно, раз уж эта девчонка любит змей.

— КОГДА? Когда ты пыталась предупредить меня? Может, ты подошла и сказала: «Эй, будь начеку, эта старуха собирается украсть твои вещи?» Или я должна была догадаться по какой-то нелепой отсылке к Красной Шапочке?

— Чёрт, Рыжая, остынь. Ни к чему так заводиться. Это не конец света или что-то в этом роде. По крайней мере, не сегодня.

Я ударяюсь головой о стену позади себя.

— Просто уходи, — мой голос падает до поверженного шепота. — Ты не понимаешь. Она забрала всё.

— Да неужели, Шерлок?

Грозно зыркнув на неё снизу вверх, я огрызаюсь:

— Серьёзно? Просто уходи.

Вместо того чтобы уйти, она сползает вниз по стене и устраивается рядом со мной.

— Блин, получается, правду говорят о рыжеволосых, а? — через минуту она добавляет: — По крайней мере, в случае с Хельгой, ты, в конечном итоге, вернешь часть своего скарба, — она стучит пальцем по своим губам. — Может быть… Вероятно… Скорее всего, одежду, но не деньги. Деньги — есть деньги, считай, их уже не вернуть.

— Где мне ее найти?

Айви скрестила ноги по-индийски.

— Она вернётся сюда через несколько дней. Знает, что ты будешь её искать. К сожалению, эта женщина живёт на этих улицах дольше, чем я на белом свете, так что она знает в здешнем городке все пути и дороги. Лучше дождаться ещё одного дождливого дня. Тогда ты сможешь её здесь поймать.

Я резко втягиваю в лёгкие воздух. У меня кишки скручивает от страха.

— Что я буду делать до тех пор? — я протяжно выдыхаю и смотрю на девушку, сидящую рядом со мной. Я вновь поражаюсь её юности и уникальному цвету глаз. Она довольно симпатичная, но станет ещё краше, когда подрастет.

Айви пожимает плечами.

— Могло быть хуже, верно? Тебя мог изнасиловать прошлой ночью Крэк Джо (прим. Crack Joe (англ.) — обычный наркоман).

Я невольно перестаю хмуриться.

— Да. Ты права.

— Другие люди всегда будут стараться сломить тебя, но они проиграют, если ты будешь давать отпор и бороться до конца. Мне раньше говорил об этом мой отец. А ещё он говорил: «Дождь не может идти вечно». Он не был поэтом, хотя считал себя таковым. Это была фраза из его любимого фильма «Ворон» (прим. «Ворон» (англ. «The Crow») — художественный фильм, экранизация одноимённого чёрно-белого комикса Джеймса О’Барра. У фильма есть три сиквела, также имеется телесериал с Марком Дакаскосом, показывающий альтернативную версию сюжета фильма. Популярные слоганы: «Темнее, чем у летучей мыши» и «Дождь не может идти вечно»).

Ворон. Мой разум тут же заполонили мрачные мысли, но я отогнала их прочь.

— Он всегда разбрасывался подобными фразами. Все время вешал мне какую-нибудь лапшу на уши, — она тихонько посмеивается.

Я наблюдаю за ней и замечаю, как её губы искривляет лёгкая ухмылка.

— Знаешь, какие последние слова он сказал мне, прежде чем… — она качает головой. Когда Айви говорит, в её голосе проскальзывают нотки фальши и наигранной радости, как будто она изо всех сил старается скрыть свои чувства. — Он сказал: «Найди свой идеал и не отпускай его».

Я поднимаю бровь.

— Свой идеал?

— Да, знаешь, он для каждого свой. Может быть — семья, дом с оградкой. Может быть — парень или девушка, смотря кто ты. Работа. Школа. В зависимости от того, что сделает тебя счастливой.

Мои мысли сразу же уносятся туда, где им не место. Не здесь. Не сейчас.

— Сколько тебе лет?

Уголки ее губ ползут вверх.

— Достаточно взрослая.

Внезапно ее рука ударяет по моей руке, и я опускаю взгляд вниз. В ее ладони лежит пятидолларовая банкнота.

В моей груди зарождается искра надежды

— Не так много, но это всё, что я могу сделать. Я должна была лучше тебя предупредить о том, что она собиралась сделать. Я просто… плохо сплю, когда остаюсь здесь и, ну, думаю, что встала этим утром не с той ноги.

— Ты не должна…

— Нет, должна. Мой отец учил меня приглядывать за теми, кто нуждается, а у девчонок вроде нас не так много вариантов. Я не имею в виду, что ты девчонка, потому что ты немного старше меня, а… короче… возьми их, — она отворачивается от меня и играет с браслетами на запястье. — Найди способ заработать деньги, Рыжая, прежде чем способ найдет тебя. Купи себе какое-нибудь средство защиты. Последнее, что тебе нужно, так это попасть в неприятности или залететь от какого-нибудь Джо.

— Айви, я не могу их принять.

Она опускает голову и улыбается, но это грустная улыбка.

— Ага, и я надеюсь, что не примешь. Но здесь ты не найдешь другие варианты заработать деньги по-быстрому, не используя при этом свое тело. Поверь, я пробовала.

Я пытаюсь вернуть ей деньги.

— Нет, тебе они нужны больше, чем мне. Кроме того, я знаю, где можно раздобыть больше.

В ее словах есть смысл. Она встает и делает два шага, а затем говорит:

— Впрочем, вот что я тебе скажу. Однажды, когда выиграешь в лотерею, найди меня, хорошо? Отплатишь услугой за услугу. Считай, что это — долговая расписка.

— Айви…

— Успокойся, Рыжая, и прикрывай спину, потому что никто не прикроет ее за тебя. Даже если они уверяют в обратном, прикрывай ее в любом случае, потому что люди лгут.

На этих словах она уходит.

Я смотрю ей вслед до тех пор, пока она не исчезает из вида, и зажимаю в кулаке деньги.

Айви права в том, что в жизни существуют вещи, за которые стоит бороться. Вот та причина, по которой я не осталась с Уорнером в ожидании следующего наказания, которое он, несомненно, уготовил бы мне.

Я хотела большего. Нуждалась в большем. Заслуживала большего.

Я представила в своем воображении картину будущего, которое меня ждет. Ничего фееричного, просто нормальное, безопасное, надежное будущее, какого у меня никогда не было.

Айви назвала это — мой идеал. Но после той борьбы, которую я вела на протяжении последних нескольких лет, чтобы пробиться через этот лабиринт терний и шипов, возможно, было бы уместнее назвать это моим таинственным садом.

Единственная стоящая вещь в этой жизни, ради которой я сделаю все, что угодно.

Глава 2

Иногда из всего разнообразия представленных вариантов остаётся лишь худший. Разница того, насколько он хуже остальных, определяется тем, как низко мы падем…

Мой взгляд мечется туда-сюда: от кулона с тыквой в левой руке к коробке презервативов в правой руке.

Кулон, привлекший моё внимание, напомнил о том, что у меня есть ещё один вариант. Я могу потратить деньги и позвонить моей сестре Сандаун (прим. Sundown (англ.) — закат). Но, стоит мне опустить взгляд на свисающую с серебряной цепочки подвеску в виде маленькой тыквы с прорезями для глаз, носа и рта, со счастливым лицом вместо устрашающего, я понимаю, что не смогу это сделать.

Не смогу позвонить.

Взять те гроши, которые Санни зарабатывает официанткой и получает от государства на содержание моей племянницы Уиллоу — не вариант, независимо от того, какой в каком отчаянии я нахожусь. Плюс ко всему, я никоим образом не хочу, связавшись с ними, подвергнуть их опасности.

Уилл — единственный человек в мире, которого я люблю всем сердцем, безгранично. Я никогда не поставлю её жизнь под угрозу.

Сейчас середина августа, а это значит, что со дня на день она начнёт учиться. Её первый день в детском саду… Держу пари, что она нервничает, а в дополнение к этому еще и приятно взволнована. Представляю, как она будет с важным видом носить этот кулон, словно какой-то знак почёта, с гордостью рассказывая своим маленьким друзьям, что его ей подарила родная тётя. Подарила бы, если бы была дома.

Меня подташнивает, когда я думаю обо всех тех днях её жизни, которые я пропустила.

И пропущу.

Но мне лучше гнать эти мысли прочь. Сейчас они мне не помогут. Я не могу продолжать зацикливаться на прошлом, когда должна беспокоиться о своём ближайшем будущем.

У меня всего пять баксов за душой. То есть моё пропитание на два, может быть, на три дня, если повезёт. Но что потом?

Я вновь устремляю взгляд на презервативы.

Смогу ли я на самом деле сделать то, что предложила Айви? Продать себя? Удовлетворяя какого-нибудь незнакомца за деньги?

Я не хочу этого делать. После всего, что я пережила, я даже не знаю, смогу ли.

Я весь день ходила от магазина к магазину. В течение нескольких прошедших недель я пыталась найти работу, практически вымаливая её. Но без удостоверения личности и подобающего внешнего вида никто меня не наймет. К тому же, я не могу нигде работать, поскольку не должна светиться.

Отец Уорнера, его знакомые и половина мира, несомненно, ищут меня сейчас, после сообщения в средствах массовой информации о пожаре и моём исчезновении. Я знала, что «благодаря» отцу Уорнера, который был сенатором штата, эта новость, скорее всего, станет самой обсуждаемой в местных новостях, но я не знала, что она выйдет за пределы Калифорнии.

Три недели назад, когда я скрывалась от летнего зноя внутри гипермаркета, я замерла на месте как вкопанная. На одном из огромных экранов телевизоров с высокой четкостью возникло лицо Уорнера. Он стоял за трибуной и умолял общественность позвонить по номеру 800, указанному в нижней части экрана, если они располагали какой-либо информацией о моём местонахождении. Я с ужасом наблюдала за тем, как на экране появилась наша фотография. На фото я улыбалась, а значит, она была сделана несколько месяцев назад, когда мы только начали встречаться. Когда я находилась в блаженном неведении относительно того, кем он был на самом деле. Камера, наведенная на него, делала особый акцент на его искренних, покрасневших от слез глазах и расстроенном выражении лица. Стопроцентное притворство. Затем дрожащим голосом, от которого у меня побежал мороз по коже, он произнес: «Эм, я люблю тебя. Если ты меня слышишь, возвращайся домой». Он покачал головой, словно ему внезапно стало тяжело говорить, и наклонился вперёд. Тихим голосом он прошептал: «Пожалуйста, помогите мне вернуть мою любимую домой. Спасибо».

Не знаю, почему меня удивляло, что он по-прежнему на свободе и не подозревается в моем исчезновении, несмотря на кровь, которая повсюду была на месте преступления. И почему не было упомянуто о его извращенных и нездоровых наклонностях. Его отец, наверняка, не пожалел денег и заплатил всем за молчание, чего я и боялась. Именно по этой причине я не обратилась к властям. Уорнер всегда хвастался тем, что его отец был неприкосновенной персоной; он держал в руках полицейских, адвокатов и даже судью.

Не хватало, чтобы кто-то узнал меня и вызвал копов.

У них нет ордера на мой арест. Но я требовалась для допроса по поводу пожара. Впрочем, это могло оказаться простой уловкой, которая вынудит меня сдаться, чтобы они могли схватить меня, запереть в камере или вернуть Уорнеру. И если я окажусь во власти Уорнера, вне всяких сомнений, я дорого заплачу за поджог его дома и привлечения внимания общественности к нему и его отцу.

Я выдыхаю и заправляю прядь волос за ухо.

Как ни странно, разница между тем, чтобы продать себя, и тем, через что он заставил меня пройти, — не такая уж и большая. Единственное существенное отличие в том, что после того, как мной попользуются, я уйду с деньгами, а не с воспаленными конечностями, синяками и ушибами.

Даже в мыслях это звучит слишком жестоко. Кем я стала? Бездушной, озлобленной девчонкой? В кого он превратил меня? В того, кому уже наплевать на любовь или мечты о жизни с тем самым единственным мужчиной, который будет любить меня такой, какая я есть до конца моих дней? А ведь именно об этом я мечтала. До Уорнера.

— Прости, милая. Ты не возражаешь?

Я оборачиваюсь и вижу с любопытством наблюдающую за мной женщину. Сногсшибательную женщину. У неё на лице минимум макияжа, красивые, голубые глаза и губы, как у Анджелины Джоли. Она — своего рода помесь королевы красоты и фанатки рок-группы с самыми удивительными каштановыми волосами. Они великолепные, густые и блестящие, как в тех роликах, рекламирующих средства по уходу за волосами. Она одета с шиком: на ней дизайнерские обтягивающие джинсы, чёрные обалденные туфли и черно-красная рубашка, демонстрирующая шикарное декольте.

Мея тут же захлестнула зависть к её природной красоте и чистой, модной одежде, поскольку очевидно, что эта женщина, в отличие от меня, не живет в ситуации, когда нет возможности свести концы с концами. В миллионный раз я задаюсь вопросом, что было бы, если бы мне не приходилось постоянно мириться с отсутствием денег.

Не сразу, но мне все же удаётся избавиться от восставшего внутри зелёного монстра. Ненавижу зависть. Терпеть не могу ни видеть её, ни чувствовать. Она как болезнь, которая разъедает тебя изнутри, если ты ее подкармливаешь, так что я пресекаю это на корню. Я давно поняла, что должна принимать себя такой, какая я есть, а не взращивать в себе болезни, завидуя другим.

Огромный подвиг, если учесть, что я выросла с Сандаун, которая похожа на современную версию Покахонтас с голубыми глазами.

— Ты не возражаешь, если я… потесню тебя, Тыковка?

Женщина одаривает меня тёплой улыбкой и указывает вперёд.

— Тыковка?

Через пару секунд неловкого молчания, она снова указывает на мою руку.

— А, точно, — говорю я.

— Мило. Для твоей дочери?

По какой-то необъяснимой причине я прячу кулон за спину.

— Нет. Я… Он для меня.

Её улыбка чуть заметно никнет, словно она чувствует ложь. Девушка поправляет ремешок сумочки на своём плече и с интересом меня разглядывает. Наши взгляды снова встречаются, когда она спрашивает:

— Ты в порядке?

На этот раз я хочу сказать ей правду. Но я не делаю этого. Я киваю и говорю:

— Да, я в порядке, — затем, понимая, что по-прежнему стою на её пути, я отхожу в сторону. — Извини… Я просто…

Она отмахивается.

— Не беспокойся.

Она подходит и изучает презервативы. Подобно радиомаячку мои глаза впиваются в коробки, которые она вертит в своих руках, а затем практически выскакивают из орбит, когда она кидает в свою корзину не одну или две, а целых пять больших коробок презервативов.

Различных видов и размеров.

У меня ком встаёт в горле, словно его набили ватой.

Заметив выражение моего лица, она объясняет:

— Гм… они не все для меня. Мои эм… друзья хотели, чтобы я захватила немного и для них тоже.

— Ох. Конечно.

Но даже я уловила сомнение в своём голосе.

После затянувшейся паузы, во время которой ее глаза с интересом меня изучают, она указывает большим пальцем себе за плечо.

— Ладно, я лучше пойду.

— Конечно, я тоже.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Я киваю.

Затем я просто стою и смотрю, как она уходит. В конце прохода она оборачивается, снова одаривает меня своей улыбкой и нерешительно машет рукой на прощание.

После того, как она скрывается из виду, я вздыхаю и бреду в противоположном направлении.

На мгновение я погружаясь в свои мысли и задаюсь вопросом «а что, если». Что, если бы моя мать не уехала? Что, если бы Сандаун сама могла обеспечивать Уилл? Что, если бы я закончила школу? Что, если бы я не так отчаянно нуждалась в помощи? Влюбилась бы я в Уорнера? Или это было предначертано изначально?

Я ни на секунду не жалею о рождении Уилл, я счастлива быть частью её жизни. Я горжусь тем, что помогала растить её. Обеспечивать её. Пробыв там чертовски долго, я стала вести себя как её мать. Но я до сих пор задаюсь вопросом, могло ли все сложиться иначе? Где я приняла неправильное решение?

Я слышу чей-то оклик за мгновение до того, как врезаюсь на всем ходу в мускулистую грудь. Мой взгляд скользит вверх по чёрной униформе, плотно обтягивающей торс, и я тут же замечаю значки и нашивки на его руке.

Страх сбивает меня как товарный поезд.

Коп. Городской полицейский. Но, тем не менее, коп.

На несколько секунд меня парализует.

— Воу, красавица. Смотри куда идёшь. Ты могла кого-нибудь зашибить.

Я ловлю на себе его взгляд, который фокусируется на моём лице. Уголок его рта приподнимается в вежливой улыбке.

На его именной нашивке написано «Офицер Дэвис». У него серовато-каштановые волосы, подстриженные под ёжик, и немного оттопыренные уши. Он похож на рядового сержанта. Он, конечно, не красавец, но выглядит весьма неплохо. Его форма безупречно выглажена. Я так близко стою рядом с ним, что чувствую исходящий от его рубашки запах крахмала.

По крайней мере, до тех пор, пока он не приседает и не поднимает что-то. Он встаёт и протягивает мне коробку презервативов. Только тогда я понимаю, что уронила их.

— Э-э… спасибо.

Я быстро хватаю коробку и прячу её себе за спину. Я пытаюсь прошмыгнуть мимо него, но он ловит меня за локоть и останавливает.

Моё тело пронзает страх. Нет. Пожалуйста, нет.

Скольжу взглядом по его поясу и натыкаюсь на наручники. Воспоминания проносятся в моей голове как кадры кинофильма. Потребовалось несколько часов, чтобы освободиться от последних наручников, которые сковывали мои запястья. Сомневаюсь, что мне удастся это повторить.

— Ты кажешься мне знакомой. Я тебя знаю?

Он изучает моё лицо.

Мой завтрак повторно угрожает вырваться наружу.

Хватит пялиться на него, — ругаю я себя. Мне нужно, чтобы он как можно скорее забыл обо мне. Отпустил меня и стер из своей памяти моё лицо. Потупив взгляд, я отвечаю:

— Нет, я так не думаю.

По напольному покрытию раздается стук каблуков.

— Вот ты где. Я как чувствовала, что найду тебя в этом проходе.

Девушка-фанатка рок-группы берет меня под руку, притягивает ближе к себе и отодвигает подальше от полицейского.

А? Я недоуменно пялюсь на неё.

У меня возникает такое чувство, что она пытается что-то сказать своим выразительным взглядом и натянутой улыбкой. Но я понятия не имею что именно.

Затем она переводит взгляд на полицейского.

— Дэвис. Что ты здесь делаешь? Почему привязался к моей кузине?

Её слова источают неприкрытое раздражение.

— Лили (прим. Lily (англ.) — лилия, кувшинка)… Давно не виделись.

Положив другую руку себе на бедро, она говорит:

— Ты не ответил на мой вопрос.

Он пожимает плечами:

— Нет закона, запрещающего ходить в продуктовые магазины. По крайней мере, не те, что мне известны, — он протягивает руку, хватает упаковку лекарств с полки и удерживает её, чтобы она видела. — Но раз уж я столкнулся с тобой… Я, пожалуй, спрошу… Ты не передумала?

Она делает глубокий вдох и несколько раз медленно качает головой.

— Не-а. И не передумаю. Но я дам клубу знать, что мы столкнулись друг с другом. Не где-нибудь, а именно здесь. Гусу (прим. Goose (англ.) — гусь, простак) будет очень интересно узнать, что ты по-прежнему выслеживаешь меня. По-прежнему беспокоишь меня.

— Удачное совпадение, не более того.

— Конечно, — дерзко отвечает она.

Кивнув подбородком в мою сторону, он спрашивает:

— Кузина, да?

Он смотрит на неё с сомнением.

Не глядя на меня, она отвечает:

— Да. Это Тыковка. Она приехала из Джорджии.

Я стараюсь не съежиться при имени «Тыковка» и подыграть той лжи, которую она ему наплела.

Продев большие пальцы за свой пояс, он спрашивает:

— Правда…? И ты встречаешь ее в продуктивном магазине.

— Откуда тебе знать, что я встречаю её здесь, если только ты не следишь за мной?

— Просто предположение.

Он усмехается и подмигивает мне.

Она чуть ощутимо дергает меня за руку.

— Давай же, Тыковка. Я сказала Гусу, что вернусь в клуб через час. Не могу дождаться, когда познакомлю тебя с парнями. Дэвис, давай, по возможности, избегать таких встреч.

Мы на полпути к выходу из прохода, когда он кричит мне вслед.

— Эй, Тыковка?

Мы обе напрягаемся. Я зажмуриваюсь, но понимаю, что это не плод моего воображения. Он повторяет моё прозвище.

— Ты ведь Тыковка, верно?

Мой пульс учащается, а руки начинают дрожать.

Я оборачиваюсь.

— Да. Меня так зовут из-за цвета волос.

Я заправляю выбившуюся прядь за ухо.

Его тёмные глаза прищуриваются при взгляде на моё лицо.

— В следующий раз смотри, куда идёшь, ладно? Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь получил травму, не так ли?

Я улавливаю изменения в его голосе и замечаю, что его правая рука лежит на пистолете. Его дерзкая улыбка превращается в коварную ухмылку.

Рука Лили напряженно сжимает мою руку, и она тянет меня дальше по проходу.

— Козёл продажный, — бормочет она себе под нос, пока мы увеличиваем расстояние между нами и копом.

Я сопротивляюсь приступу головокружения и подступающей тошноте. Мне нужно добраться до какого-нибудь тихого местечка, где я смогу взять себя в руки.

Через пару секунд я выдавливаю:

— Мне нужно найти уборную. Кажется, меня сейчас стошнит.

— Хорошо, дорогая. Тебе туда, — она указывает направо. С потолка свисает знак, подтверждая информацию о том, куда мне следует идти. — Я пока найду своего друга Рига (прим. Rigor (англ.) — суровость, безжалостность), чтоб он удостоверился, что офицер Дэвис соблюдает дистанцию. Хорошо?

— Хорошо.

Она протягивает руку.

— Дай мне их, я за них заплачу.

Я отдаю ей все, что у меня в руках и поворачиваюсь, но девушка останавливает меня, положив руку мне на плечо.

— Слушай, если тебе нужно скрыться или место, чтобы перекантоваться какое-то время, я могу забрать тебя туда, где Дэвис не сможет тебя достать, — я энергично киваю. Она смотрит на длинные очереди у касс, хмурится и говорит: — Возможно, я немного задержусь, но я очень скоро найду тебя, хорошо?

Я бегу в уборную.

Распахнув дверь туалета, я устремляюсь к ближайшей кабинке и делаю это как раз вовремя. Колени скользят по холодной твёрдой плитке пола, лицо зависает над унитазом всего лишь на мгновение, после чего меня начинает выворачивать наизнанку. Я опираюсь ладонью о стену для равновесия, хотя, если честно, сейчас я совершенно точно неуравновешенна.

Слишком близко.

Это было чертовски близко. И дело не только в моём безумном забеге до туалета.

Выражение лица Дэвиса. Он узнал меня. Может быть, он ещё не успел сложить два плюс два, но я не сомневаюсь, что сложит… всему своё время.

Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь избавиться от тошноты и картинок в голове. На которых я закована в наручники. На которых я гляжу из-за решётки. На которых я одета в оранжевый комбинезон.

С моей свободой покончено. Мой таинственный сад заменен на железную клетку, и лишь Бог знает, как долго я в ней просижу.

Я глубоко вздыхаю и заставляю себя успокоиться, чтобы остановить тошноту. Затем беру туалетную бумагу и вытираю лицо.

Среди ряда умывальников я выбираю последний и плескаю холодной водой себе на лицо. Это помогает. Немного. Я смотрю в зеркало, пока капли воды стекают с моего подбородка. Устремляю взгляд к закрытой двери, и в животе все скручивается в узел. Внезапно комната туалета кажется меньше, бежевые стены словно приближаются, а закрытая металлическая дверь становится больше, чем несколько минут назад. Я зажмуриваюсь. Не думай об этом.

Когда я снова открываю глаза, я стараюсь не фокусироваться на комнате. Вместо этого, я опускаю взгляд на ужасные шрамы на своих запястьях. Они неровные и, хотя вызваны одной конкретной причиной, они отличаются друг от друга. Небольшая травма, которую мне нанес Уорнер.

Позади меня со скрипом открывается дверь. В комнату врываются шумы переполненного покупателями магазина. Мой взгляд перемещается, я смотрю мимо своего зеркального отражения. По моей спине пробегает неприятная дрожь, и каждая мышца в моём теле напрягается.

— Эмбер Ди Пирс (прим. Ember (англ.) — уголек), — срывается с губ офицера Дэвиса моёимя. То самое, которое указано в моём свидетельстве о рождении. Щелчок замка звучит как выстрел оружия, когда он открывает кобуру, а затем раздается глухой топот ботинок о кафельный пол, когда он шагает ко мне.

Я сканирую окружающее меня пространство. Все чувства обостряются, и я ищу любую возможность сбежать или спрятаться. Только вот некуда. Заключенная в тесное пространство, загнанная в угол надвигающимся на меня хищником — не то, что я хотела бы испытать вновь.

В мгновение ока мужчина оказывается у меня за спиной, его карие глаза встречаются с моими глазами в зеркале. Светильник над зеркалом освещает пот под линией волос на его лбу.

— Департамент полиции Сан-Диего давно тебя ищет. Уверен, они были бы рады узнать, что ты цела и невредима, живёшь с Лили и её бандой преступников.

Я крепко стискиваю зубы и цепляюсь за край столешницы так, словно моя жизнь зависит от неё. Я могла бы убежать, но не делаю этого. Я быстрая. Но не настолько.

Злобно брошенные им последние слова наводят меня на мысль, что, возможно, у него какие-то тёрки с парнями, с которыми связалась Лили. Отрицание моей связи с ними может стать самым умным принятым мной решением.

— Я… Я не её кузина. Я только что познакомилась с ней. Я не связана ни с ней, ни с ними.

Он внимательно разглядывает моё лицо.

— Она вернётся за тобой?

Я подавляю панику. Не понимаю, какое это имеет отношение к ней.

— Она сказала, что вернётся, — затем я задаю самый важный вопрос. — Ты… арестуешь меня?

Такое чувство, что проходит вечность, прежде чем он отвечает.

— Возможно, нам удастся прийти к соглашению.

Крошечные волоски на моей шее встают дыбом.

— Что ты имеешь в виду? — вокруг его рта появляются морщинки, когда он улыбается, и меня пробирает нервная дрожь. Живот сводит от спазма. — Что? Секс?

Он качает головой. Уголок его рта приподнимается в зловещей ухмылке.

— Не то, чтобы я не заинтересован, но мне нужно нечто большее, чем минет или быстрый перепих, милая.

Меня накрывает волной облегчения. Затем я понимаю, что мне нечего ему дать, и я признаюсь ему в этом.

— Мне больше нечего тебе предложить.

— Не совсем так. Если Лили возьмёт тебя с собой, ты можешь оказаться для меня очень полезной.

Я не понимаю его замысла.

— Куда, по-твоему мнению, она меня возьмёт?

— Когда-нибудь слышала о «Предвестниках Хаоса»?

— Где это? — спрашиваю я.

— Не где, а кто, — он отводит волосы с моего плеча, и я вздрагиваю от его прикосновения. — Они — байкеры. Их притон не так далеко отсюда, — коп указывает в сторону двери. — Парень Лили состоит в их рядах. Настоящий отморозок, как и все остальные. Мы говорим об убийцах, наркоторговцах и контрабандистах. Они отмывают деньги в местном казино. Только предложи, и если это незаконно, они берутся за дело. Они считают, что владеют всем и всеми. Они не церемонятся с людьми, которые переходят им дорогу.

На его челюсти дергается мышца.

В глубине моего живота, как неподъёмный груз, оседает страх.

— Каким боком это относится ко мне?

— Мне нужно, чтобы ты добыла для меня то, что я смогу использовать, чтобы засадить этих ребят навсегда.

Это безумие. То, что он просит меня сделать.

— Как…

— Будь милой. Делай всё, что должна. Добейся, чтобы они оставили тебя в клубе, после чего держи ушки на макушке и снабжай меня всей информацией, что услышишь, такой, что я смогу использовать.

Делай всё, что должна? Иначе говоря… позволить одному из них, или всем, меня трахать? Стать его стукачом? Доносить. На. Мотоклуб.

Он сумасшедший?

Нет. Ни за что, чёрт возьми.

— Не сомневаюсь, эти грязные ублюдки тебя полюбят.

Он проводит пальцами по моей руке, и я отшатываюсь.

— А что, если они не захотят меня принять?

— Тогда, я полагаю, мы будем гораздо чаще видеть друг друга в ожидании полицейского управления Сан-Диего, которое приедет, чтобы забрать тебя. Но ты не волнуйся. Я могу придумать массу вещей, которыми мы сможем заняться, чтобы скоротать время. Хотя мне бы не хотелось видеть такую красавицу, как ты, за решеткой. Но ведь ты знаешь, что поджог — чертовски серьёзное преступление. Как думаешь, какой срок тебе светит? Десять, пятнадцать, двадцать лет?

Если бы меня до этого не стошнило, то я бы блеванула прямо сейчас.

Я не понаслышке знаю о мотоклубах. Правда, я не эксперт. Я не разбираюсь во всех тонкостях, но знаю достаточно. Я знаю, что необходимо соблюдать дистанцию. Я знаю, что они — проблема, худшая из возможных. Я знаю, что большинство этих парней чертовски пугающие, упиваются ездой на двух колесах, трахают огромное количество женщин, бухают, ширяются, развлекаются и прилагают все свои усилия к тому, чтобы принимать участие в таких вещах как можно чаще.

Они похожи на парней с плакатов о семи смертных грехах.

Как бы там ни было, мне по личному опыту был известен лишь один конкретный байкер. Само собой, он оставил после себя неизгладимое впечатление, как и немыслимое чувство страха. Уже второй раз за сегодняшний день я вспоминала о нем.

«Ворон» — как его окрестила моя сестра — посетил наш дом, когда мне было примерно семь лет, а затем остановился у нас примерно четыре года спустя. У него были длинные чёрные волосы, которые он собирал в хвост, они доходили ему до середины спины. У него был смуглый цвет кожи и волевые черты лица. Я только потом поняла, что такие особенности были присущи североамериканским индейцам. Обычно во время его визитов меня отправляли к соседке или поспешно прятали в чулан, так что я только мельком видела его через щели двери чулана. Но я была любознательным ребёнком, а он был интересным персонажем, в отличие от других залетных, коренастый бойфрендом моей матери. Несмотря на то, что я была мала, мне казалось, что Ворон был больше заинтересован в моей сестре, чем в моей матери — блондинке с рыжеватым цветом волос. Его присутствие в нашем доме всегда было своего рода загадкой. Не только потому, что Сандаун уходила в себя на несколько дней после его визитов, но и потому, что он имел привычку оставлять на столе конверт, набитый деньгами.

Я научилась не задавать Санни вопросов о нем. Ни к чему хорошему это не приводило. Только немного погодя я пришла к своим собственным выводам и решила, что лучше вести себя так, будто он вовсе не существовал.

С тех пор единственные байкеры, с которыми я пересекалась, были членами мотоклуба, пользующегося дурной славой. Они владели зданием в нескольких кварталах от жилого комплекса, в котором я росла. Никаких безумств, они просто заглядывали в продуктовый магазин, гуляли по улице или проносились мимо, пока не выбирались на шоссе. По большей части, они занимались своим делом, а я своим.

Моя мать любила говорить: «Если ты не беспокоишь их, они не беспокоят тебя. Во многом напоминает улей пчел-убийц».

Что я знаю наверняка, так это то, что они — шайка личностей, с которыми шутки плохи.

Мне хочется сказать офицеру Дэвису, чтоб катился к чертовой матери. Я не собираюсь наживать врага в лице банды головорезов. Я на грани того, чтобы послать его. Но держу язык за зубами. Если я скажу ему пару ласковых, не сомневаюсь, что он прямо здесь наденет на меня наручники и заберет в участок. Если я соглашусь с его планом, или, по крайней мере, буду вести себя так, будто я в деле, может быть, я смогу выкроить для себя время, чтобы найти выход из этой ситуации.

Его рука сжимает моё плечо.

— Что будем делать?

Я тяжело выдыхаю:

— Они не раскроют мне свои секреты только потому, что я предложу им себя.

Его рука передвигается влево, он хватает меня сзади за шею и толкает вперёд, пока моё лицо не прижимается к зеркалу. Он рычит:

— Высоси или вытрахай это из них, если придётся. Мне насрать. Но тебе лучше найти способ раздобыть то, что мне нужно, или именно ты окажешься за решеткой, а не эти грязные ублюдки, ты меня слышишь? И мне нужно что-то стоящее. Не какие-то дерьмовые сплетни о том, как они изменяют своим женам, старухам или другим сукам, как бы они их ни называли. Я хочу знать об их торговых сделках, поездках, деловых контактах и других клубах, с которыми их связывают поставки и наркота. Ты поняла? Даже не пытайся меня кинуть. Проговоришься им о нашей маленькой сделке, я запру тебя так быстро, что голова закружится. Попытаешься сбежать из города, я расскажу несколько историй, и тогда твоё лицо будет украшать каждый полицейский участок, каждый телевизор и каждую газету. Больше не останется мест, куда ты сможешь податься, где тебя не узнают и не вызовут копов.

Сукин сын… К моей шее и лицу приливает краска. Внутри меня клокочет ярость.

— Разве двадцать лет твоей жизни не стоят того, чтобы развязать языки каким-то там байкерам?

Я цежу сквозь стиснутые зубы:

— Хорошо. Я сделаю это.

Он сильнее вдавливает моё лицо в стекло.

— Что ты сказала? Я не расслышал тебя.

— Я сказала, что сделаю это.

Его рука тут же отпускает меня.

— Хорошая девочка.

Я хмуро гляжу на его отражение.

— Они не доверятся мне за одну ночь.

Он ухмыляется.

— Я дам тебе две недели. Две недели свободы за каждый стоящий кусок информации, который ты для меня раздобудешь. У тебя есть киска. Я предлагаю тебе использовать её и использовать с толком.

Неужели он только что всерьёз сказал это? Господи, что он за коп такой?

Неспешно дойдя до выхода, он открывает дверь, выглядывает и оставляет меня одну в туалете.

Я отталкиваюсь от мойки и позволяю волне гнева и ярости захлестнуть меня с головой.

— Чтоб тебя!

Я выбрасываю кулак вперёд и кричу, когда мои костяшки ударяются о стекло. Оно не разбивается, но мою руку простреливает жгучая боль от костяшек до предплечья.

— Ой! Чёрт! Дерьмо!

Я качаю свою руку, словно в колыбели.

Через несколько минут дверь распахивается снова. На этот раз я вижу в зеркальном отражении Лили, стоящую в дверном проёме.

— Ты все ещё хочешь пойти со мной?

Нет. Но выбор от меня больше не зависит.

Глава 3

Логово дьявола — не место для невинных.

Лили помогла мне найти выход из затруднительного положения. Вот только она понятия не имеет, отчего моя жизнь стала такой сложной. Мы перекинулись парой слов после того, как сели в машину. Она пояснила, куда везла меня и что меня там ожидает. Место, где можно спрятаться, но кое-что идет в комплекте с ним. А именно, байкерами и целой оравой людей, ведущих праздный образ жизни.

Я не задавала вопросов. Я только кивала. Я прекрасно понимала, во что ввязывалась.

Мы мчимся по автостраде в чёрном двухдверном бумере Лили, направляясь на юг, за пределы Альбукерки, пока из динамиков тихо доносится композиция Hinder’s «Lips of an Angel». В боковом зеркале я замечаю молодого байкера, Ригора, следующего за нами на своём мотоцикле. А также два автомобиля позади него и патрульную полицейскую машину. Та же самая патрульная машина, которая преследовала нас с того момента, как мы вышли из продуктового магазина.

Я сижу на пассажирском кресле, глядя в окно, используя пейзаж как отвлечение. Но как бы сильно я ни старалась, я не могу игнорировать спазмы, от которых мой живот с каждой милей скручивает все сильнее и сильнее.

Частично от голода. Частично от нарастающей паники.

Я чувствую на себе взгляд Лили за секунду до того, как она произносит:

— Ты в порядке? Ты выглядишь бледной. Может, мне остановиться?

— Э-э… нет, — я тут же бросаю на нее взгляд. — Но ты не возражаешь, если я открою окно? Меня иногда укачивает в транспорте. Думаю, мне просто нужно немного подышать свежим воздухом.

Мой ответ довольно близок к истине, если учесть, что я не могу слишком долго находиться в замкнутом пространстве. Такое чувство, будто я медленно задыхаюсь в этой металлической коробке. До Уорнера я страдала от легкой формы клаустрофобии, сейчас дело обстояло гораздо хуже.

— Конечно. Всё, что тебе нужно.

Открыв окно на три дюйма, я позволяю ветру ударить меня по лицу, вдыхаю свежий воздух и даю ему заполнить мои лёгкие.

Гораздо лучше.

— Клянусь тебе, это лучше, чем проституция. В каком-то роде, это больше напоминает дом братства, только…

— Хуже?

Она пожимает плечами.

— В некоторых случаях. Зато лучше в других. Огромное количество вечеринок, но этим парням не чужда и серьезность. По отношению к поездкам. По отношению к клубу. Они заботятся о бизнесе, а когда заканчивают с работой, любят отрываться. Но дело не только в этом. Они как семья. Конечно, они любят своих женщин, алкоголь и другие вещи. Но это больше, чем братство, это семья, которая не живёт по стандартам общества. Такая жизнь не для всех. И если это не твоё, ты вольна уйти… в любой момент.

— Как ты узнала? Как поняла… о том, что я планировала сделать?

Одарив меня мимолетным взглядом, она говорит:

— Я знаю, на что похоже отчаяние.

— Почему ты это делаешь? Почему помогаешь мне?

Она сдвигает очки от «Гуччи» на макушку. Всего на мгновение она переводит свой взгляд на меня. Ещё раз быстро пожав плечами, она отвечает:

— Возможно, сейчас я выгляжу по-другому, но я была на твоём месте. Это было несколько лет назад, но я прекрасно все помню. Я видела в твоих глазах то же самое выражение, которое раньше видела в своих собственных глазах.

Я изучаю ее лицо. На минуту мне кажется, что это — единственное объяснение, которое я получу, но затем она продолжает.

— Я сбежала из дома, когда мне было четырнадцать лет. В то время я думала, что нет ничего хуже того, через что я прошла. Конечно же, я была неправа, но к тому времени, когда я поняла, в какой ситуации оказалась, то уже не могла из нее выбраться. Пару лет назад кое-кто проявил ко мне интерес и вытащил меня из этого. Они изменили меня. Дали мне место, чтобы остаться, и несколько милых вещиц, чтобы я обзавелась своим личным скарбом. Дали мне семью. Дали мне второй шанс на жизнь. Тогда это многое значило для меня. Сейчас значит еще больше.

Быстро взглянув в боковое окно, она добавляет:

— Это мой способ отплатить за заботу, вернуть должок или что-то типа того. Там, с Дэвисом, я могла поклясться, что тебе нужна помощь. Честно говоря, я даже не знаю, почему я вернулась. Я не знаю, от чего ты бежишь; от закона или чего-то еще, но я почувствовала это, — она прикладывает руку к своей груди. — Я не знаю, это… чувство, словно мне нужно что-то сделать, — очередное пожатие плечами, — поэтому я сделала то, что посчитала нужным. Плюс ко всему, ты очень похожа…

Мой пульс учащается.

Она смотрит на меня, потом похлопывает по руке.

— Неважно. Забудь, что я сказала.

Улыбка Лили слегка увядает, и девушка мгновенно концентрирует все своё внимание на дороге. Потерявшись в своих мыслях. А, возможно, она задается вопросом, правильно ли поступила. Я выпрямляюсь на своём сидении и смотрю в окно. Боже, надеюсь, она не передумала, и все же часть меня хочет, чтобы она остановила машину, и я могла выйти прежде, чем мы доберемся до места.

Понятия не имею, как мне справиться с этим.

Что, если байкеры увидят меня насквозь? Что, если не увидят и позволят мне остаться? Мне придётся играть свою роль. Вести себя так, словно я хочу там остаться. Позволить им прикасаться ко мне и делать со мной Бог знает что. Готова ли я к этому?

Тоненький голосок в моей голове кричит… нет.

Но, к сожалению, я должна это сделать. В очередной раз я скрываю свои чувства и свою боль. Обещание, которое я себе дала, что полюблю следующего мужчину, с которым разделю постель, придётся нарушить.

Лили устремляется к следующему съезду. Мы минуем большое казино, сворачиваем направо и выезжаем на дорогу с четырехполосным движением.

— Кстати, люди в клубе не зовут меня Лили. Они зовут меня Птичка, или просто Лил.

Я киваю в знак согласия и вытираю руки о свои джинсовые шорты. На моих ладонях обильно выступают капельки пота, но они не имеют никакого отношения к погоде.

Через несколько минут Лили подъезжает к частной территории окруженной забором и останавливается. На заборе висит черно-оранжевый знак «БЕРЕГИТЕСЬ СОБАКИ». Только слово «СОБАКИ» зачеркнуто, а поверх него ужасным почерком нацарапано «ПРЕДВЕСТНИКОВ ХАОСА». В боковом зеркале с моей стороны я вижу, как Ригор слезает со своего байка, а офицер Дэвис паркует свою патрульную машину неподалеку.

Ригор тащится к воротам и открывает панель управления. Через несколько секунд ворота автоматически разъезжаются в стороны.

В некотором роде привлекательность Ригору придает образ молчаливого плохиша. У него сурово поджаты губы, стройное телосложение, длинные темные волосы, собранные в конский хвост, а глаза прикрывают темные «авиаторы».

Лили опускает окно и кричит ему:

— Риг, это останется между нами. Хорошо? Никто не пострадал. Ему не нужен стресс.

— Этот коп ходит за тобой по пятам. Он всю дорогу следовал за нами. Он припарковался неподалеку на этой чертовой дороге. Ты не видишь в этом проблемы?

— Он уедет. Он всегда уезжает.

Ригор отвечает не сразу, но затем трясет головой.

— Риг!

Вскинув руки, он говорит:

— Черт, Пташка. Он все равно надерет мне задницу.

— Нет, не надерет. Потому что ему ни к чему знать о случившемся дерьме.

— Отлично, я не скажу о дерьме. Но в ближайшие дни все проявится на наших гребаных лицах. И в его власти окажутся обе наши задницы. Теперь проезжай, — возвращаясь к своему байку, он бормочет: — За минувший час он мне названивал без гребаной остановки. Подкаблучный мудак.

Лили протяжно выдыхает и закрывает окно, когда въезжает на территорию. Затем она объясняет:

— Моему старику не нужно знать о нашей стычке с Дэвисом. Это просто выбесит его, и он сделает какую-нибудь глупость. Да, к тому же, он плохо справляется со стрессом. Так что говорить ему о Дэвисе — не лучшая идея. Мы сохраним это в тайне. Хорошо? Кроме того, если кто-нибудь спросит, тебя уже осмотрел доктор Алистер, перед тем как мы сюда приехали.

Я моргаю и порываюсь спросить почему, когда она вдруг произносит:

— Поверь мне, у меня есть план. Я знаю, как действуют эти ребята. Просто… позволь мне вести разговор.

— Хорошо.

Она паркует автомобиль. Территория парковки размером примерно с футбольное поле. В настоящее время она заполнена шестью автомобилями, пикапами и приблизительно стольким же количеством людей, в том числе двумя байкерами в кожаных куртках.

Частный забор окружает сравнительно небольшой участок земли и три здания. Первое из них — серое шлакобетонное здание с массивным измазанным краской металлическим знаком, висящим над дверьми и извещающим о том, что это «Дом Мотоклуба «ПРЕДВЕСТНИКИ ХАОСА», Главный филиал». Нижняя строка гласит «ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ». В центре их эмблемы взъерошенные крылья, безумный череп с кровью, капающей изо рта, и символ, который выглядит как глаз на лбу. Хаотичные стрелки на заднем фоне основного дизайна указывают на разные направления, а также когти, вцепившиеся в баннер, который гласит: «Упивайся хаосом. Ни о чем не жалей».

Я тяжело сглатываю и глубоко вздыхаю.

Ригор проходит мимо автомобиля Лили и заходит, как мне кажется, в здание клуба. На его куртке нет эмблемы, как у других байкеров. В нижней части белая нашивка с черными буквами, которая гласит «КАНДИДАТ» вместо «НЬЮ-МЕКСИКО», как у них. Полагаю, это значит, что он пока не является полноправным членом клуба, но пытается им стать.

Лили поворачивается на своем сидении и кладет свою руку на мою.

— Есть несколько правил. Нюансы, которые тебе нужно знать, прежде чем мы туда войдем, — она загибает пальцы. — Правило номер один — уважать членов клуба и их старух. Не болтать лишнего и не грубить. Во-вторых, то, что байкер делает в клубе, — это его личное дело. Это не твой дом, чтобы высказывать что-то его старухе. Некоторые из этих парней под запретом, уже с кем-нибудь связаны, другие нет. Просто будь начеку и ты быстро поймешь, что к чему, — она поднимает третий палец и говорит: — Уважай клуб и все, что он собой представляет. Не высмеивай жизнь, пока не узнаешь, какие у нее на тебя планы, — четвертый палец. — Не прикасайся к байкам, если не получила на это разрешения. Большинство из этих парней любят свои поездки больше, чем саму жизнь, — пятый палец. — Не устраивай никаких драк с другими клубными девушками, даже если они усложняют тебе жизнь. Мой тебе совет — улаживай распри в частном порядке. Последнее правило — держи нос в чистоте. Тяжелые наркотики в здании клуба не допускаются. Вообще. Поняла?

Я моргаю, немного озадаченная последним правилом. Но я не ставлю его под сомнение и киваю.

— Да, я поняла.

— Хорошо. Думаю, что ты прекрасно справишься. Ты немного застенчива, но некоторым парням нравится такая деталь.

Великолепно. Мои кишки скручивает еще сильнее. Словно выжимаешь кухонное полотенце.

Она тяжело выдыхает. Затем снова похлопывает меня по руке и одаривает небольшой улыбкой.

— Я буду присматривать за тобой. Просто держись поближе ко мне. И помни, позволь мне вести разговор.

Нет проблем.

— Ты готова?

Голос разума в моей голове выкрикивает оглушительное «НЕТ»! Моё сердцебиение бешено стучит у меня в ушах. Я привожу дыхание в норму.

— Готова как никогда.

Открыв дверь, я выхожу из автомобиля и делаю все возможное, чтобы стереть нервное выражение со своего лица. Мне нужно быть уверенной. Сильной. Бесстрашной. В противном случае, эти байкеры съедят меня живьем.

* * *
Войдя в клуб и сделав три шага, Лили останавливается, и я чуть не налетаю на нее.

Моим глазам требуется минута, чтобы приспособиться к тускло освещенной комнате. Но так только они привыкают к потемкам, я вдыхаю смесь дыма, одеколона и пота, и впитываю в себя устойчивый ритм проникновенной музыки, когда она начинает пульсировать вокруг меня. Громкость композиции практически заглушает гул разговоров и девичье хихиканье, но не полностью.

Помещение просторное, с темными стенами и простоватыми потертыми деревянными полами. Справа от меня длинный бар, позади которого полки с алкогольными напитками и широкое зеркало, которое простирается по всей длине бара. Остальные стены украшены байкерскими памятными вещами, фотографиями, дощечками и предметами патриотического характера.

В углу комнаты, в нескольких футах от двери, с потолка свисает самый настоящий мотоцикл, подвешенный толстыми цепями. Он располагается на металлической платформе с ромбовидным рисунком. Бензобак представляет собой смесь цветов от бледно-желтого до темно-оранжевого, который переходит в глубокий коричнево-красный цвет. Все краски огня и самородной серы, если я не ошибаюсь.

Большинство мужчин облачены в кожу и рассредоточены по всей комнате. Они либо у бара, сидят за одним из многочисленных столов, либо обосновались на одном из расположенных вдоль стен диванов. Небольшая группа собралась вокруг бильярдного стола в дальнем конце комнаты с бильярдными киями в руках. Один из мужчин, красивый блондин, прижимает брюнетку к бильярдному столу. Мой взгляд скользит по нему, подмечая каждую деталь, пока я не замечаю как он, потянув футболку девушки вниз и наклонившись вперед, всасывает в рот ее сосок. Она хихикает, и тогда я понимаю, откуда исходят эти громкие смешки. Мужчина замечает мой пристальный взгляд и выпрямляется. На его лице расцветает ослепительная улыбка, и он шевелит бровями, глядя на меня.

Я быстро отвожу взгляд.

Здесь, в главной комнате, примерно дюжина мужчин и, по крайней мере, пять женщин. Две девушки одеты как Лили, больше с рокерским шиком, нежели три другие, которые напоминают девушек по вызову, одетых в откровенную одежду, как, например, девушка с высветленными волосами в кожаной мини-юбке и красном бюстгальтере, прикрытым сверху топом в черную сетку. Или другая, похожая на испанку девушка с татуировкой, сидящая на коленях у байкера рядом с баром; ее желтое платье выглядит так, словно могло бы лучше послужить в роли зубной нити.

Стоны вынуждают меня бросить взгляд влево. Громадный мужик со спутанными, подстриженными под ирокез каштановыми волосами сидит на диване. Он крупного телосложения и покрыт татуировками от лица до пальцев рук. Его голова откинута назад, а глаза закрыты. И если бы не стенания и не девушка, раскачивающаяся взад и вперед на его бедрах, и не его мертвая хватка на ее талии, я бы приняла его за спящего.

Ясно, что они занимаются сексом. Однако других обитателей комнаты кажется не беспокоит данный факт.

Это шок для моей системы ценностей. В принципе, я ожидала, что войду в логово секса, дыма и неприятных сцен, но предвидеть это и увидеть собственными глазами — две совершенно разные вещи.

— Кого ты там привела, Птичка? — кричит кто-то с другого конца комнаты. Мои мышцы непроизвольно напрягаются, когда я чувствую тяжесть обращенных на меня пронзительных взглядов. Мое дыхание ускоряется, но я сопротивляюсь инстинкту выживания, требующему от меня бежать туда, откуда я пришла.

— Чертовски вовремя, детка, — кричит привлекательный байкер с проседью в волосах, сидя на высоком стуле у бара. Он вскакивает и пересекает комнату быстрыми и целеустремленными шагами.

Лицо Лили озаряет ликование за мгновение до того, как он заключает ее лицо в свои ладони и требовательно накрывает ее губы своими губами.

Из него вырывается звук, который лучше приберечь, уединившись в спальне. Наполовину рычание, наполовину стон. Его большая рука скользит по ее талии и ощупывает задницу.

Тело Лили тает напротив его тела. Затем, как будто внезапно вспомнив, что я стою и наблюдаю за ними, она шлепает его по руке и пытается выкрутиться из его рук.

— Гус, детка, прекрати!

— Черт, нет, женщина. Ты ушла хрен знает когда.

Он осыпает ее шею легкими поцелуями сверху донизу.

— Перестань. Пожалуйста, детка. Дай мне познакомить тебя с моим новым другом. Ей нужно место, чтобы остаться на несколько дней.

Мужчина ворчит, но не прекращает своей атаки.

— Я привела ее, потому что подумала, что ребятам она понравится. Возможно, она сможет меня заменить. Как думаешь?

При этих словах Гус отводит свой взгляд от ее шеи и пристально смотрит на меня через ее плечо. Его радужная оболочка глаза цвета лазури и, Боже милостивый, он сногсшибательно красив. Его загорелое и обветренное лицо красиво и выгодно выделяется на фоне длинных волос, правда, немного сальных. У него усы, которые спускаются к козлиной бородке, а флюиды, исходящие от этого сурового, сексуального и зрелого мужчины, чертовски притягательны.

Уголок его рта приподнимается, когда он говорит:

— Она очень хороша, детка. Но я уверен, ты в курсе, что это плохая идея. Ты знаешь, как Рики Бой относится к посторонним, особенно к рыжим.

Мое сердце обрывается. Что? Что не так с рыжими? Они не могут выставить меня сейчас. Дэвис снаружи.

— Да ладно, малыш. Было бы неплохо, чтобы в клубе появился кто-то новый и нормальный, не такие как эти… — она отводит руку в сторону, когда старается обвести ею комнату. Приглушенным голосом Лили добавляет: — …использованные тряпки.

Он посмеивается в ответ.

— Мав говорил, что хочет организовать что-то особенное для Эджа (прим. Edge (англ.) — остриё, лезвие, грань, край).

Он ухмыляется и говорит:

— Да, но я не думаю, что он имел в виду рыженькую.

— Малыш, она бы была идеальным подарком по случаю возвращения домой. С вечеринками и всем прочим нам понадобится здесь приток новой крови. Мы не можем устраивать вечеринку только с четырьмя клубными девушками под рукой. Даже пары девчонок из «Вет Типс» (прим.: «Мокрые концы»), которых мы пригласили, по-прежнему будет недостаточно. А нехватка девочек создаст проблему. Поговори с ним. Посмотри, даст ли он ей шанс. Несколько дней. Вот и все.

Она проводит вверх и вниз по его руке.

— Не знаю, Птичка.

— Пожалуйста… Финн.

Она легко касается его губ своими губами.

Он заметно дрожит. Потом на секунду закрывает глаза и снова издает то ли рычание, то ли стон.

Лили обхватывает руками его лицо.

— Если мы заручимся поддержкой парней, Маверик (прим. Maverick (англ.) — одинокий волк) согласится. Ему придётся. Говорю тебе, она отлично впишется. Ребята полюбят её. Я знаю это, малыш.

На мгновение Гус отстраняется и изучает её. Потом качает головой.

— Ты права насчёт того, что мы нуждаемся в новой крови. Но Мав хотел подождать до окончания голосования.

— Но это будет слишком поздно. Пожаааалуйста!

Она наклоняется вперёд и пару секунд шепчет ему что-то на ухо.

Он вздыхает:

— Хорошо, — потом ухмыляется ей. — Ты станешь моей гребаной погибелью.

Хихикая, она обнимает его и дарит один быстрый, глубокий поцелуй в губы. Когда они разрывают контакт, она поворачивается ко мне и подталкивает меня вперед.

— Тыковка, это мой старик Гус. Гус, это Тыковка.

Я внутренне вздрагиваю из-за нового имени, которое мне дали.

Мужчина дергает подбородком.

— Привет, — поворачиваясь к Лили, он продолжает: — Мав не пойдёт на это, но, возможно, если ты поговоришь с Дозером (прим. Dozer (англ.) — бульдозер) и заручишься его поддержкой… Но если Дозер скажет «нет», я ничего не смогу поделать.

— Где Ди?

Гус оборачивается и указывает в дальнюю часть комнаты.

— У бара. Видишь того здорового быка, Тыковка? Он — тот человек, которого ты должна убедить позволить тебе остаться.

Мое беспокойство возрастает, когда я нахожу взглядом Дозера.

В конце бара стоит огромный мужчина. Мужчина, который действительно похож на бульдозер… если бы у бульдозера была плоть, мышцы и сексуально взлохмаченные светлые волосы. Парень ростом около шести с половиной футов. У него слишком широкие плечи, грудные мышцы и крепкие как канат бицепсы, которые растягивают его серую футболку и черный кожаный жилет до максимального предела.

— Это Дозер? Крупный блондин?

Не знаю, зачем я задала эти вопросы.

Лили смеётся.

— Ему подходит, правда?

Ага, подходит.

Дозер стучит костяшками пальцев по барной стойке. Ригор, который сейчас подает напитки, вкладывает пиво ему в руку. Сделав глоток, Дозер осматривает комнату. Его взгляд останавливается на нашей маленькой группе, возможно, потому, что мы все смотрим на него. Он хмурится и слегка склоняет голову на бок. Гус подзывает его взмахом руки. Через секунду на лице Дозера расплывается ухмылка, и он пересекает комнату.

Когда он приближается, я изо всех сил сопротивляюсь своему инстинкту — спасаться бегством.

В мгновение ока Дозер оказывается передо мной. Гигантская стена из мышц и тестостерона.

— Так, так, так, посмотрите, какая птичка к нам залетела.

Я предпринимаю попытку выжать из себя улыбку. Не то, чтобы он не великолепен с его серо-голубыми глазами, чисто выбритым лицом и безупречным телосложением, потому что он именно такой. Просто… меня обычно не привлекают парни, которые возвышаются надо мной, которые могут с лёгкостью меня раздавить. Он, по большему счёту, скорее типаж Санни, нежели мой.

Но мне нравится, что он загораживает обзор остальной части комнаты.

— Как тебя зовут, детка? — спрашивает он.

— Меня зовут хм…

Он так меня напугал, что я чуть не выкладываю ему свое настоящее имя.

К счастью, Лили крепко сжимает мою руку и обрывает меня на полуслове.

— Ди, познакомься с моей подругой Тыковкой.

Он поводит бровью, и его улыбка становится шире.

— Тыковка, да? Что же ты делаешь в таком месте, Тыковка?

Тыковка. Тьфу ты.

Гус слегка хлопает Дозера по руке, привлекая его внимание к себе.

— Она ищет место, где можно остаться на несколько дней. Лил считает, что она станет для нее хорошей заменой. Она хотела знать, позволим ли мы Тыковке задержаться здесь подольше, чтобы посмотреть, сможет ли она вписаться, — он пожимает плечами. — Думаю, парни полюбят ее, и она станет приятным подарком для Эджа по случаю его возвращения.

Глаза Дозера встречаются с моими.

— Подарок для Эджа, да? Не уверен, что я соглашусь с этим. Что, если я захочу оставить её себе?

Волоски на моих руках встают дыбом.

Гус посмеивается.

— Ну-ну, во-первых, мы должны получить согласие Рикки Боя на то, чтобы он позволил ей на какое-то время здесь осесть. Я надеялся, что ты заступишься за нее, — Гус понижает голос и наклоняется ближе к Дозеру. — Переходный период для Лил был тяжеловат. Она нуждается в подруге, пока старухи не прекратят устраивать ей ад и пустят ее в свой маленький круг, — Гус потирает заднюю часть шеи. — Считай, что это ответная услуга за ту услугу, которую ты мне задолжал.

Они глядят друг на друга, и между ними протекает какой-то вид безмолвного общения. Дозер смотрит на Лили.

— Старухи до сих пор тебе продыху не дают?

Лили произносит «нет», но отводит взгляд, поднимает руку и рассматривает свои ногти.

Дозер вздыхает, и его взгляд возвращается ко мне, но в этот раз у меня такое чувство, будто я прохожу какой-то экзамен.

— Это, на самом деле, то место, где ты хочешь быть, красавица?

Я выдавливаю из себя «да».

Его взгляд путешествует вверх и вниз по моему телу. Он делает несколько шагов и обходит меня. Когда он встаёт у меня за спиной, то кладет свои большие руки мне на плечи.

Моя стена из мускулов теперь меня не прикрывает. Я вынуждена любоваться новой окружающей меня обстановкой и обитателями комнаты. Любоваться мужчинами, которых меня послали сюда соблазнить и за которыми я должна шпионить. Я смотрю на других женщин, находящихся в комнате. Они кажутся счастливыми. Они, похоже, наслаждаются жизнью. Никого из них не вынуждают делать что-то против воли.

— Парни, — кричит Дозер. — Познакомьтесь с Тыковкой.

Поворот голов и я сразу же становлюсь центром внимания. Словно тепловая волна, их взгляды достигают меня, и я чувствую, как моё тело опаляет невыносимой жар. Мне становится неудобно в собственной коже. Я чуть заметно отшатываюсь, а потом ругаю себя за то, что демонстрирую такую неуверенность.

Раздаются комментарии, но они летят с разных сторон и так быстро, что я не уверена, кто их произносит. По крайней мере, поначалу.

— Чертовски горяча. Дозер раздобыл себе рыжую закуску.

— Новая киска.

— Аминь, брат.

— Ты принесла мне вишневый пирог (прим. имеется в виду девственница) на десерт, Лил?

— Чур, моя.

— Похоже, эту крошку уже застолбили, придурок.

— Мав придет в ярость. Она выглядит так же, как… ауч, — эта часть сказана красивым белокурым байкером с приятной улыбкой, стоящего у бильярдного стола. Блондин огрызается на байкера, находящегося рядом с ним. — Черт, мужик! На кой хрен это было делать?

Его друг отвечает:

— На тот случай, если Мав услышит, как ты произносишь ее имя и подправит твою гребаную рожу, дебил. Нарвешься же. Не позволяй лакомиться твоим сердцем в качестве угощения. Он ни за что не позволит ей околачиваться поблизости.

Блондин отвечает:

— Этому ублюдку нужно проверить свою гребаную башку. Эта конфетка уже виляет здесь своей попкой. Мне насрать, что он скажет. Мы не купимся на его дерьмо.

Я надеваю на свое лицо маску безразличия, но внутри меня бурлит и вспенивается отвращение. Я всего лишь новый кусок мяса в комнате полной плотоядных животных.

Дозер наклоняется и дышит мне в ухо.

— Если ты думаешь, что хуже быть уже не может, ты не справишься, когда ситуация реально выйдет из-под контроля. Это не шутки.

— Все нормально. Я в порядке, — заверяю я.

— Ты уверена? Ведь эти мужики не доброжелательные, не терпеливые и уж точно не ласковые, — слова Дозера щекочут мне шею. — Они грязные, грубые уроды; и как только ты станешь собственностью «Предвестников Хаоса», они потребуют от тебя все, что только можно. Твое уважение, твое время, твое тело. Твои пот и кровь, — его голос понижается и рокочет. — Это не значит, что ты не получишь чего-то взамен, но мы не даем никаких обещаний. Если ты здесь, ты здесь для нас. Никакой фигни. Никакой драмы. Ты делаешь то, что мы говорим и когда говорим. Не имеет значения, что именно. Ты либо следуешь нашим правилам, либо проваливаешь. Все просто.

Он тянет мой подбородок вверх так, чтобы я всмотрелась в его лицо. Милый Дозер, которого я встретила минуту назад, исчез. На меня пристально смотрит устрашающий мамонт в коже.

— Ты врубаешься?

Его тон намеренно резкий. Его лицо суровое и серьезное.

Сообщение получено громко и чётко.

— Да.

— Если у тебя остались какие-либо сомнения, то сейчас самое время прислушаться к ним и свалить. Потому что я не собираюсь подставлять из-за тебя свою шею, чтобы ты развернулась и дала деру, когда обстановка накалиться. Это подпортит мою репутацию.

Вот оно. Мой последний шанс уйти, прежде чем все зайдет слишком далеко. Я в последний раз быстро взвешиваю свои варианты. Дэвис или клуб. Тюрьма или свобода. Наручники, тюремное заключение и Уорнер или место в клубе, полном байкеров, что, возможно, означает, что я должна буду отдавать им себя по частям до тех пор, пока не смогу найти выход отсюда, не угодив при этом в лапы Дэвиса.

Я не могу жить запертой в клетке, кто знает, как долго и на чью милость полагаясь. Я не собираюсь в очередной раз терять контроль над своей жизнью. Одна только мысль об этом вызывает дрожь в руках и покрывает мою кожу мурашками, как будто тысячи крошечных муравьёв пляшут на мне, призывая дождь.

Это место позволит мне обрести некоторую свободу и даст мне время выяснить, что делать дальше. Это отсрочка.

Приняв решение, я отвечаю Дозеру:

— Я смогу это сделать. Я хочу остаться. Если ты поможешь мне, то не пожалеешь об этом. Я — труженица. Я буду добросовестно выполнять возложенную на меня работу. Готовить. Убирать. Делать все, что потребует от меня клуб.

На лице Дозера вспыхивает широкая улыбка. Кокетливый Дозер возвращается. Другая его рука сжимает мое бедро.

— Хороший ответ, детка, — он отпускает мой подбородок и поворачивается к Гусу и Лили.

— Отлично. Я заступлюсь за нее. Но я предупреждаю вас заранее, Мудень Рик слетит с катушек, когда увидит ее. Боди прав, она похожа на нее. Будет нелегко.

Гус улыбается и хлопает Дозера по спине.

— Ну, если кто и подожжет его фитиль, то это будешь ты.

Дозер громко ржет и качает головой.

— Думаю, пришла пора ему разобраться со своим дерьмом, так? Мы чертовски долго пускали это на самотек. Черт. Я надеялся, мне не придется быть тем, кто сделает это.

Лили подает голос.

— Прежде чем идти туда, ты должен кое-что узнать, Ди.

Он вздергивает подбородок вверх.

— Да? Что такое?

Лили отстраняется от Гуса и подходит к Дозеру. Она поднимается на носочки и шепчет ему что-то на ухо. В тот же миг взгляд Дозера устремляется ко мне и замирает на моём лице. Его глаза вспыхивают, а его губы расплываются в ленивой усмешке.

Мои брови сходятся вместе.

Что она ему говорит?

Когда Лили отступает назад, Дозер произносит:

— Как я уже говорил, не нравится мне, что она подарок для Эджа, но ты права, Пташка. Он может на это пойти. Джи, меня чертовски пугает то, как работают мозги твоей женщины.

Гус забрасывает свою руку на плечи Лили и притягивает к своему телу. Демонстрация собственничества, насколько я могу судить.

— Думаешь, я этого не знаю, черт подери? Эта женщина играет на мне как на гребаной скрипке.

Большущая рука Дозера обхватывает мои плечи. Он притягивает моё тело к своему боку. Он такой крупный, а его рука такая тяжёлая, что у меня такое чувство, будто я придавлена огромным валуном.

— Пошли, детка. Давай-ка разозлим привратника, а?

Затем он шепчет мне на ухо:

— Сделай мне одолжение, игнорируй все, что я скажу до тех пор, пока не скажу обратное.

Вместе мы пересекаем комнату. Но когда мы проходим мимо бара, Дозер обращается к находящимся там байкерам.

— Похоже, Птичка нашла для Эджа милую спелую вишенку. Не знаю, как вы парни, но я не собираюсь прогонять эту конфетку. По крайней мере, до тех пор, пока сам ее не попробую. Пришло время нам принять в свои ряды новую вкусняшку.

Раздаются одобрения.

Немолодой рыжеволосый байкер с длинной рыжей бородой хлопает Дозера по спине. Он напоминает мне ведущего гитариста ZZ Top.

— Устрой ему ад, Ди. Скажи, что нам надоело обходиться без кисок. Если мы понадобимся, только свистни. Мы всегда тебя прикроем.

Дозер ведет нас по коридору. Он тащит меня к третьей двери справа. Прежде чем постучать, он смотрит на меня сверху вниз. В его взгляде притаилось извинение.

— Должен предупредить тебя, детка. Это будет неприятно, но я все улажу, хорошо?

Я киваю и чувствую, как мои внутренности скручивает в узел. Ей-Богу, насколько ужаснее может стать этот день?

Глава 4

Есть своя прелесть в разбитом сердце и бесспорное очарование в израненной душе. В один миг наши идеалы красоты превращаются в руины и отстраиваются по новой. 

Я лихорадочно вытираю потные ладони о свои шорты, а затем заправляю за ухо выбившуюся прядь волос.

Дыши, Эм, дыши. Все будет хорошо.

Дозер стучит три раза в дверь.

Резкий грубый голос с чуть различимым акцентом огрызается:

— Клянусь Богом, если вы, мудаки, не оставите меня в покое, и я не смогу закончить работу сегодня, я проломлю чью-нибудь башку о гребаную стену.

Удерживающая меня рука Дозера напрягается.

— Все в порядке, детка, он всегда такой. С вечным шилом в заднице. Он будет рвать и метать. Это неизбежно, но я его угомоню, хорошо?

Я киваю и убеждаю себя, что независимо от обстоятельств я не открою рот. Я не позволю этому парню добраться до меня. Мне нужно быть готовой ко всему. Он ведь будет вести себя как козел… это само собой разумеется. Закусив внутреннюю сторону щеки, я мысленно ругаю себя… Не позволяй своему характеру одержать над тобой верх. Или можешь распрощаться со своей свободой.

Дозер убирает руку, которой прижимал меня к себе, открывает дверь и просовывает голову в комнату.

— Мав, нужно поговорить.

Через минуту тот же самый хриплый голос отвечает:

— Входи.

Дозер открывает дверь шире, и мы заходим в небольшой кабинет.

В комнате висит облако дыма. Оно запускает сигнал тревоги в моей голове. Я выросла в доме, который всегда наполняли загадочные облака дыма и, понимая, что сегодня мне необходима ясная голова, я стараюсь не дышать. До тех пор, пока не замечаю, что дым исходит от сигареты, лежащей в переполненной пепельнице на столе.

Мужчина с темными волосами, склонившийся над столом, что-то пишет на большом белом листе бумаги.

Он не поднимает на нас взгляд, не сразу. Но его плечи напряжены, а карандаш в его руке замирает на весу. Через секунду он медленно откидывается на спинку стула, кладет карандаш на стол и тянется к сигарете. Взяв ее, он подносит сигарету к губам. Когда он делает затяжку, его покрытые щетиной щеки втягиваются внутрь. Когда он, наконец, обращает свое внимание на нас, его пронзительный взгляд проходит сквозь Дозера, словно он не стоит передо мной, и останавливается на мне.

Кислород, приютившийся в моих легких, со свистом вырывается наружу. И на бесчисленное количество секунд я лишаюсь дыхания. Замираю.

Очарованная темным и привлекательным байкером, представшим передо мной.

Мой мозг отключается, когда я заглядываю в его янтарные глаза. Того же цвета, что и песок на побережье Тихого океана. Песок, на котором я валялась днями напролет, будучи подростком, и строила замки из песка как маленькая девочка.

Он темный, и больше напоминает мне жаркую летнюю ночь, нежели жаркий летний день. С его черными как смоль, коротко стриженными волосами, густыми ресницами ичерной щетиной на нижней части лица, эта исходящая от него темнота практически синяя. Как океан в ночное время.

От его горящего взгляда мое тело окатывает теплой волной, и в то же время мою кожу покрывают мурашки.

Жар и холод.

Он выпускает облачко дыма в мою сторону. И хотя оно мешает мне разглядеть его лучше, я не могу не отметить, что он прекрасно сложен, явно свирепее, чем секунду назад, и однозначно самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо видела.

Я изучаю его. Его кожаный жилет, испещренный значками и нашивками, идеально сидит на его красивых широких плечах. На шее у него висит серебряная цепь, и мне очень любопытно узнать, что висит на ее конце. Но это скрыто под его облегающей черной футболкой. На нем выцветшие и чертовски сексуальные джинсы. Протертые до дыр, они демонстрируют восхитительные кусочки его загорелой кожи. Рука, покоящаяся на его бедре, огромная и мужественная. Он носит одно кольцо в отличие от большинства байкеров — серебряная Н, переходящая в крылья. У него жилистые руки и одна без татуировок, тогда как другую покрывают красочные изображения.

Тьма окутывает его, как саван, и напряжение в комнате возрастает, как будто оно волнами исходит от его кожи.

Я возвращаюсь к реальности, когда Мав, Маверик, Мудень Рик, Рикки Бой — кем бы он, мать вашу, ни был — тянется вперед и тушит сигарету в пепельнице. Его глаза, которые остаются прикованными к моему лицу, сужаются, на коже вокруг них проступают морщинки, мышцы на его челюсти напрягаются, а затем он стискивает зубы. Еще одно доказательство того, что Гус, Дозер и светловолосый байкер, к которому Дозер обращался не иначе как Боди, были правы. Ему не нравится то, что он видит.

Я кусаю губу и пытаюсь понять, что именно его выводит из себя — мои рыжие волосы или что-то другое во мне.

По какой-то причине он смотрит на меня так, будто я украла его надежды и мечты, и я понятия не имею почему.

Его взгляд отрывается от моего лица и скользит вниз по моему телу, словно нечто живое и дышащее. Он опускает взгляд, касаясь моей груди, как если бы это был палец, медленно продвигающийся вниз по моей ложбинке, моему животу, двумя руками проводящий по моим бедрам.

Болезненное, тянущее ощущение вспыхивает внизу моего живота. То, чего я не чувствовала уже очень давно. То самое ощущение, что присутствовало в начале наших отношений с Уорнером, но уступающее по силе нынешнему. Я боялась, что Уорнер подорвал мое желание к мужчинам, к сексу. Но, по всей видимости, это не так, потому что мое тело пылает от одного вида Мава. Мужчины, которого я только что встретила. Мужчины, который, по какой-то причине, зажег внутри меня огонь. Огонь, который разгорается с каждой частичкой вдыхаемого мной кислорода.

Не нужно быть гением, чтобы понять, этот байкер — последний человек, к которому я должна испытывать влечение. Он, несомненно, опасен для моего здоровья. Потому что он не только смотрит на меня так, словно хочет убить, я нисколько не сомневаюсь в том, что он способен это сделать.

Боже… Я что, сбежала от монстра, только для того, чтобы попасть в логово дьявола?

Громкое «ДА!» вынуждает мое сердце забиться быстрее.

Физически он кажется полной противоположностью Уорнера. Но он столь же красив, просто по-другому.

Уорнер был блондином с голубыми глазами, и сначала я думала, что он — ангел. Он забрал меня из лачуги, в которой я жила с Сандаун и Уилл, и помог мне обеспечить их. Он относился ко мне так, словно я для него целый мир. Он покупал мне вещи и всюду брал меня с собой. Я думала, что он был ответом на мои молитвы. Доказательством того, что Бог действительно заботился обо мне.

Но я еще никогда так сильно не ошибалась.

Вскоре после того, как я переехала к нему, он показал мне монстра, которого скрывал от меня, пока мы встречались. Тьма, которую я не могла укротить, а он не мог сдержать. Та, что вынуждала меня жить с неимоверной дозой страха, протекающей по моим венам каждый день. В ожидании худшего, в мольбе о лучшем.

В глазах Мава бурлит тот же внутренний хаос. Это безошибочно, если только вы знаете на что это похоже. Он заключен в соответствующую восхитительную упаковку. Только он темный, тогда как Уорнер был светлым, и он не скрывает того, кем является на самом деле. Его тьму ясно видно, как божий день. Она не скрыта. Она выставлена на всеобщее обозрение.

Как Люцифер, его присутствие источает враждебность. Сам его внешний вид кричит об ОПАСНОСТИ. Он — необычайно соблазнительный, чарующий образ плохого парня в коже и воплощение греха в лучших его проявлениях. Похититель сердец и душ, без сомнения.

Знаки, предупреждающие об опасности, так и маячат перед моими глазами, и на этот раз я не могу себе позволить проигнорировать их.

МАВЕРИК
По выражению лица Дозера, когда он просовывает голову в мой кабинет, я могу определить, что он собирается еще больше испоганить мой и без того поганый день.

С нечитаемым выражением на лице, он заявляет:

— Мав, нужно поговорить.

Я редко нахожу время в эти дни, чтобы наверстать упущенное в работе. Фактически, я на неделю запаздываю с текущим проектом. И сегодня — первый день, с тех пор как подстрелили Кэпа, когда я не позволю делам клуба превалировать над остальным. Я не позволю этому непрекращающемуся сраному урагану, который, похоже, завис над нашим клубом, отвлечь меня, и не стану откладывать свои обязанности в долгий ящик. Я терпеть не могу разочаровывать клиентов, нарушая свое слово и срывая сроки.

От этого я выгляжу ленивым, никчемным байкером, а мне противно это позорное клеймо.

Так что сегодня, я не Предвестник Хаоса. Я просто Маверик Ганн со своим собственным дерьмом, которое нужно разгрести, прежде чем я вернусь к управлению клубом в отсутствие Кэпа.

Я разозлился еще больше, потому что это Дозер помешал мне. А ведь именно Дозер, как сын Кэпа и вице-президент клуба, до того как ушел в отставку, должен сейчас разбираться с дерьмом клуба. Не я.

Я никогда не стремился стать президентом клуба. Не-а. Я рад быть полноправным членом клуба и собратом-по-оружию, вернее, был рад, пока все не покатилось к чертям собачьим. Я правая рука, тот, кто пачкает свои руки в грязи, а не лидер, который заставляет других делать за него грязную работу.

Жду не дождусь освобождения Эджа. Тогда мы проведем голосование и выберем нового президента. Которым должен стать Эдж. Тем не менее, некоторые члены хотят, чтобы Гриз (прим.: Griz, Grizzly (англ.) — медведь-гризли) взял на себя бразды правления. Хотя сам Гриз не является одним из них. Но только мы с Кэпом знаем почему.

Меня все еще беспокоит возвращение Эджа. Я дерьмово сплю в последнее время. Я не знаю, сможет ли он так легко простить то, что произошло. Поскольку мои действия, мои решения украли пять лет его жизни. Хотя он клянется, что не держит зла. Всякий раз, когда я посещал его в тюрьме, он говорил, что мне нужно отпустить это дерьмо. Двигаться дальше.

Но я не могу.

Я не могу двигаться дальше, пока не искуплю свою вину. Может потребоваться больше пяти гребаных лет или вся моя проклятая жизнь, но я, так или иначе, сделаю это.

Я надеюсь, что Дозер здесь, потому что изменил свое решение и готов стать человеком, который отложит в сторону свою гордость и поможет мне решить вопросы по бизнесу.

Не поднимая головы от заметок, я разрешаю ему войти.

Он входит, и боковым зрением я замечаю рядом с ним темно-красный цвет. От этого цвета моя кровь стынет в жилах. Мою грудь мгновенно пронзает боль. Цвет чего-то… кого-то… кого я никогда не хочу больше видеть. Опустив взгляд, я замечаю пару женских ног и убеждаюсь, что это она.

Женщина, которую я ненавижу каждым ударом своего почерневшего и искалеченного сердца.

Меня переполняет раскаленный добела гнев, который бежит по моему телу как вода по реке, заполняя каждую частичку. Куча эмоций, которым я долго не давал выхода наружу, грозят снести дамбу, которую я выстроил, дабы удерживать их взаперти. На протяжении последних пяти лет не унимающаяся, постоянная боль в груди, которая время от времени изводила и мучила меня, теперь пульсирует и кричит, требуя обратить на нее внимание.

Я представляю, как срываюсь со своего места и подлетаю к ней, начиная душить голыми руками. Или воспользовавшись ножом со своего пояса, кромсаю ее белоснежную кожу.

Я тянусь к своей сигарете, зная, что это поможет мне, мать вашу, успокоиться.

Как она смеет, черт подери, приходить сюда? Как она смеет показывать свое лицо и дышать тем же воздухом, что и я? После того, что она украла у меня. У Эджа.

Достаточно лишь подумать об этом, как в моей голове с дикой скоростью проносится еще больше мыслей об убийстве. Разве она не понимает, что я тысячу раз фантазировал о всевозможных вариантах ее смерти? Что я задушил и закопал ее в своих мечтах? Бросил землю на ее холодное, мертвое тело? Последние пять лет каждая секунда моей жизни была отравлена этой сукой. Теперь она здесь. Зачем? Чтобы растоптать те крохи, что остались от моего сердца? Чтобы разрушить и уничтожить то, что осталось от моей души? Чтобы снова отправить Эджа обратно в тюрьму, когда он выйдет?

Медленно, пытаясь сдержать свою ярость, я чувствую, как выпрямляюсь, поворачиваюсь и смотрю ей в лицо. Только вот мои глаза натыкаются на слегка загорелую и веснушчатую кожу, а не на белоснежную. Мой взгляд встречается с глазами цвета моря, а не темно-карими, которые я ожидал увидеть. Симпатичное лицо без макияжа.

Боль в груди на мгновение утихает.

Кто это, черт возьми?

С переполняющим меня замешательством я всматриваюсь в девчонку, стоящую рядом с Дозером. Она не Дана, но сходство есть. Во-первых, волосы. Во-вторых, состояние отчаяния.

Впрочем, ненависть к Дане — все, что я чувствую, и я не могу не съежиться при виде этой девушки. Напоминающей обо всем том, что я потерял. О том, кем я был и кем стал. Все из-за одной гребаной рыжеволосой девчонки.

Я ничего не могу поделать с тем, что каждая женщина с огненными волосами для меня словно скрытый под маской ядовитый плющ. Болезнь. Пусковой механизм. Чума, которая уничтожает все, к чему прикасается. То, что я не хочу видеть в пределах десяти футов от себя.

Когда мои глаза путешествует по ее телу, я отмечаю ее дешевую и рваную одежду. Девчонка невысокая и худая, но загорелая для рыжей. Я не могу отрицать, что она привлекательна. Она все то, что меня всегда привлекало: длинные рыжие волосы, стройное миниатюрное тело, красивое невинное личико и несколько соблазнительных изгибов.

Только вот теперь, некоторые из этих составляющих я презираю.

Девушка молода, возможно, около двадцати лет или чуть за двадцать. То, как она одета… напоминает мне о… Я даже думать не могу об этом слишком долго, иначе то, что осталось от меня может разбиться на миллион гребаных осколков.

Девушка выглядит так, словно живёт на улицах. Истощенная. Грязная. Отчаявшаяся. Красные глаза и впалые щеки. Наркоманка?

Я ненавижу наркоманов. Они похожи на зомби. Недоедающие и одержимые тем, что страстно желают. И они причинят боль любому, лишь бы обуздать свою жажду. В такие моменты они показывают себя с худшей стороны. Я не уверен на сто процентов, что она такая. Но я не уверен на сто процентов, что она другая.

Единственное, в чем я уверен, она — определённо бездомная. Как Дана.

Очевидно, что она нуждается в помощи. Что-то в ней кричит об этом. И инстинкт пещерного человека внутри меня пытается поднять свою уродливую башку и напомнить мне, что я тот самый сильный мужик, который должен позаботиться о ней. Помыть. Накормить. Уложить в кровать. Заклеймить.

Да ну, нахрен.

Проходили. Знаем. Гребаный-урок-усвоен-поскольку-одна-сука-уже-разорвала-мое-сердце-в-клочья.

Погасив чувство влечения, которое я сам же и раздул, я закрываю непроницаемые ворота перед этим инстинктом и советую ему искать другого идиота, который последует его указаниям.

Но притяжение никуда не делось. Оно кипит на медленном огне.

По какой-то причине, эта бездомная кошка с огненной копной волос и кожей, усыпанной светло-коричневыми веснушками, оказывает на меня особый эффект.

Снова подняв взгляд на ее лицо, я замечаю, что она кусает губу. Она тоже изучает меня. Да, детка, я услада для глаз, верно? Девушки любят татуировки. Любят грубость. Любят парней, которые выглядят так, словно будут относиться к ним как к дерьму и смогут затрахать их до потери пульса.

Но я, определённо, не хочу, чтобы эта девчонка смотрела на меня так, словно хочет оказаться в моей постели.

Мой член дергается, как будто по мне скользит не только её взгляд, но и её рука. Это меня бесит… моё тело пробуждается к жизни. Воскресает из-за неё. Эта девушка напоминает мне о том, что я потерял и как низко я пал.

Я гашу сигарету в пепельнице на моем столе и решаю сделать все, что в моих силах, чтобы убрать эту девку как можно дальше от себя. Мне нужно убрать ее из моего кабинета. Из моего клуба. Черт. Желательно из этого города.

И, похоже, чтобы сделать это, я встану перед необходимостью вступить в рукопашку с другом.

— Что это? Гребаная драная кошка, Ди? Мы сегодня не подбираем бродяжек, брат.

Девчонка съеживается. На ее лице отражаются боль и страх. Но она тут же их скрывает и старается не показывать, как ее задевают мои оскорбления. Я следую взглядом по линии ее плеч и вижу, как сжимаются ее маленькие кулачки, а потом я замечаю рубцы, шрамы на ее запястьях.

Отлично… она чертова самоубийца. Конечно, самоубийца. А что еще я ожидал?

Какой бы ни была причина, побудившая ее принимать наркотики, вероятно, именно из-за нее она пыталась покончить с собой. Она просто ищет очередную дозу и думает, что у группы байкеров куча наркоты, которой она сможет поживиться. Ну, она глубоко, черт подери, заблуждается.

Моя работа — защитить клуб. И этому клубу не нужно больше проблем, чем у него уже имеется.

— Что ты ищешь, куколка, свою очередную дозу? Думаешь, у нас здесь есть необходимый товар? Так? — я качаю головой и добавляю: — Ты здесь не найдешь этого дерьма. Так что разворачивай свою задницу и проваливай отсюда.

Наркотики разрушают жизни. Ослабляют клубы и преданность их членов. Ты никому не можешь быть верен, ни брату, ни кодексу, ни клубу, когда единственное, что тебя заботит — это словить кайф.

Вот причина, по которой я присоединился к этому клубу, а не к какому-то другому. Мы не допускаем тяжелые наркотики в здание клуба. Да, мы упиваемся хаосом. Всегда. Мы промышляем травкой, оружием и отмыванием денег, которые являются нашим главным источником дохода. Но мы не тащим проблемы и хаос ни в дом, ни в здание клуба, ни в наши семьи. Ни при каких обстоятельствах, если это зависит от нас.

Дозер выдает какое-то дерьмо о том, что я — мудак, что она — друг Лил, и что он уже разрешил ей остаться.

Моя гребаная кровь закипает. Конечно, разрешил. Он хочет власти, но не долбаных обязательств.

— Не тебе принимать чертовы решения, брат. А мне. Ни за что, мать твою, этой, — я указываю на нее, — здесь рады не будут.

Я не собираюсь вновь пережить свое прошлое. Я вообще не хочу ни одного напоминания о нем.

Гус, стоящий позади Ди, бормочет:

— Черт. Ну, началось.

— Ты хочешь поспорить с этим? — огрызается Дозер.

— Я просто констатирую факт. Ты потерял долбаное право голоса в том, кто здесь, мать твою, остается, а кто проваливает нахрен, когда сорвал свою нашивку и оставил меня разбираться со всем этим дерьмом в одиночку.

— Пошел ты.

— Выкинь ее к чертовой матери, Ди. Когда я сказал — никаких посторонних, я не шутил. Мы и так уже разгребаем достаточное количество своего собственного дерьма. Я не хочу видеть в здании клуба никого, кроме братьев и клубных девиц. Она может оказаться осведомителем. «Гринбеки» (прим.: Greenbacks (англ.) — доллары США, банкноты) дышат нам в затылок. Мне остается лишь удерживать их как можно дольше, прежде чем они перейдут к действиям. Не исключено, что они могли подослать к нам киску, которая будет их глазами и ушами.

Я беру карандаш и возвращаюсь к работе, потому что если я этого не сделаю, то стану свидетелем обострения ситуации и нашей драки.

Это правда. Мы уже какое-то время подозревали, что «Гринбеки», другой мотоклуб с которым мы были давними союзниками, собирается нас кинуть. Возможно, даже попытаться проникнуть в наш клуб. Они ждали новостей о том, позволим ли мы им разместить филиал в Альбукерке. Проблема в том, что они не просто хотят открыть здесь филиал. Они хотят подмять под себя оружие, кисок и наркобизнес в Нью-Мексико, толкать свои товары в Техасе и других соседних штатах. Они не просто хотят контролировать юго-запад. Этого им уже недостаточно. Они хотят завладеть всем Средним Западом.

Но если позволить им создать здесь филиал, они будут провозить свое дерьмо прямо через нашу территорию, не говоря уже о разжигании войны за сферы влияния с «Тринадцатью Дьяволами», которые в настоящее время монополизировали весь этот бизнес. И наше согласие с переездом «Гринбеков» в Нью-Мексико приведет к расторжению нашего перемирия с «Тринадцатью Дьяволами».

Мы могли начать войну при любом раскладе, независимо от итогов голосования.

На протяжении многих лет из-за их давней дружбы, Пэппи и Смоук, президент и вице-президент «Гринбеков», уважали решение нашего президента Кэпа оставаться каждому на своей территории, если только мы не наносим дружественный визит. Но времена меняются. «Гринбеки» растут, плодятся и множатся как тараканы. И сейчас, поскольку Кэп отчасти выбыл из игры, чувствуется всеобщая обеспокоенность.

У нового президента «Предвестников Хаоса» будет огромное влияние, когда дело дойдет до того, чтобы решать, на чью сторону мы встанем. Без сомнения, «Гринбеки» захотят узнать, кто это будет и позволят ли им обосноваться в Нью-Мексико.

«Гринбеки» могут оказать давление и форсировать события. Но вряд ли они захотят начать войну со своими самыми сильными союзниками, а также людьми, которые отмывают их грязные деньги. Если только они не изменили свое решение. Кроме того, если какое-нибудь дерьмо все-таки пойдет на юг с их поставщиком Картелем Эскарра, они будут нуждаться в том, чтобы мы прикрыли их спины, поскольку не смогут воспользоваться своими ирландскими связями за пределами родины.

Насколько мне известно, наши жизненные ценности отличаются. Наши представления о будущем тоже. Мы не святые. Мы — неугомонные грешники с каплей совести. Но мы знаем, что важно. Наше братство, наши семьи и наша свобода. Проще некуда. Зачем все усложнять, разрешив «Гринбекам» нарушить наши границы?

Да и какой идиот захочет пригласить тараканов в свой дом? Позволить им приехать сюда — все равно, что сказать: «Ага. Валяйте. Приезжайте. Эй, и заодно, почему бы вам не свалить весь свой мусор на моем пороге».

Мне плевать, сколько зелени они нам подбрасывают; это не стоит гребаных мучений, которые они нам в итоге подкинут. И что, черт возьми, мне делать с кучей бабла? То же самое, что я делаю сейчас. Ничего. Но в любом случае я буду участвовать в голосовании и подчинюсь любому принятому клубом решению.

Я отбрасываю свои мысли в сторону, когда Дозер склоняется над моим столом. Практически впечатываясь в мою физиономию. Касается моих расчетов и отшвыривает их в сторону. Ублюдок. Мои глаза заволакивает красной пеленой, и нет, на этот раз не из-за волос девчонки. Мы смотрим друг другу в лицо, и я сжимаю кулаки.

— Она для Эджа. Вот почему Лил ее привела. Алистер уже осмотрел ее и назначил противозачаточные. Она чиста, к ней никогда никто не прикасался.

Никогда никто не прикасался.

Эти слова так и кружат в моем сознании. Мне требуется минута, чтобы понять их смысл. Только вот какой? Она — девственница?

Никем не тронута во всех смыслах этого слова?

Я снова устремляю свой взгляд на нее. Стараюсь отыскать истину в ее глазах, но Дозер продолжает говорить и загораживает ее от меня своим телом. Что-то во всем этом чертовски меня беспокоит.

Девственница.

Черт. Мой член набухает от одной только мысли, и я борюсь с этим.

Затем до моего сознания доходят другие сказанные им слова. Она будет готовить, убирать и зарабатывать здесь себе место. Подождите-ка… он только что сказал, что она для Эджа? Какого черта?

— Мы с Гусом присмотрим за ней. Тебе не придется о ней беспокоиться. А после вечеринки, если парни захотят сделать это официально, она сможет занять место Пташки.

Но я по-прежнему изо всех сил пытаюсь унять раздражение и сдержать своего внутреннего демона, который хочет набить ему морду.

Я пока не в состоянии сообразить, что к чему. И я пытаюсь понять, почему меня волнует, что она никогда не занималась сексом, и почему меня бесит, что, если Дозер добьется своего, через несколько дней она будет заниматься сексом с одним из моих братьев.

Трахнется с каждым братом в клубе, после того как станет клубной девчонкой.

Моя хватка на карандаше усиливается, он ломается и падает на пол.

Я встаю. Во мне пробуждается какое-то животное и берет власть над моими конечностями. Я близок к тому, чтобы натравить его на Дозера.

Господи… Что я творю?

Я внутренне встряхиваю себя.

Она не может остаться.

Кто знает, может, её послали «Гринбеки» или федералы, хотя за последние несколько лет мы проделали неплохую работу, чтобы исчезнуть с радаров ФБР. В любом случае, она — проблема, которая мне сейчас не нужна.

Дозер бросает взгляд за свое плечо и обращается к Гусу.

— Уведи её и предложи ей выпить или еще что-нибудь, пока мы не уладим все, ладно?

Гус выводит её из комнаты. Наши глаза встречаются. Мои с глазами девушки. У нее красивое лицо и чересчур потерянный взгляд. Её глаза взывают о помощи, которую я просто не могу дать. Не сейчас. Может быть, никогда.

Все, что у меня осталось, — это клуб. И мне очень жаль, но я не дам возможность еще одной сломленной девчонке разрушить то, что осталось от меня, и то, что имеет значение в моей жизни.

Я не произношу вслух те слова, которые эхом отдаются в моей душе.

Это место не для тебя, куколка. Я не стану тем дураком, который попытается тебя починить. Я уже по горло сыт склонными к суициду наркоманами. Возможно, если бы у меня до сих пор оставалось сердце, но оно давным-давно было вырвано из моей груди. Мы сломаны, ты и я, и никакая починка не исправит то, что восстановлению не подлежит.

Она — бродяжка и ищет дом.

Но это не дом, Куколка. Это не дом.

Глава 5

Когда что-то жизненно важное для нашего выживания находится под угрозой… мы всячески защищаем это и неистово оберегаем.

ЭМБЕР
Дозер и Мав все еще кричат друг на друга. Их низкие голоса — теперь, когда Ригор так любезно приглушил музыку, — эхом разносятся по зданию клуба и главной комнате.

Я сижу в баре. Одна. Потому что Гус увел Лили минуту назад. Она была так рассержена, что собиралась ворваться в кабинет Мава. Честно говоря, я удивлена ее взвинченным состоянием. Я не совсем уверена, то ли это потому, что комментарии Мава были унизительными для женщин в целом, то ли потому, что они были унизительны по отношению ко мне.

Подруга Лили, ну конечно. Очевидно же, что эта сука жила на улице. Рылась в мусорных баках. Этого мы хотим? Отбросы в нашем клубе? Она — влажная дырка, ничего больше. Она даже не тип Эджа. Слишком тощая. Слишком низкая. Обычная. Как гребаная тряпичная кукла, черт тебя подери. Ничего особенного. Мы можем найти для Эджа кого-то другого. Кого-то получше.

Я была не в состоянии съесть сэндвич и жареную картошку в присутствии сидящего передо мной Ригора. Я умираю от голода, но из-за обрушившегося на меня унижения мой желудок неумолимо сжимается, и я боюсь, что, если сейчас поем, пища во мне не задержится.

Байкеры и женщины, находящиеся в комнате, продолжают украдкой бросать на меня взгляды, хотя некоторые из них смотрят открыто. Я чувствую их настороженность. Некоторые женщины смотрят на меня как на мусор. Я чувствую себя изгоем.

К моим щекам приливает краска.

Я несколько раз порываюсь вскочить со своего стула и рвануть прямо к парадным дверям. Единственное, что удерживает меня на месте, — мысль о Дэвисе, и осознание того, что его патрульная машина припаркована прямо за забором, окружающим частные владения клуба, и его угрозы относительно того, что произойдет, если я попытаюсь сбежать.

Я заглядываю в зеркало за барной стойкой и вздрагиваю при виде своего отражения. Я убеждаюсь, что оскорбления Мава вполне обоснованы. Девушка, смотрящая на меня, — настоящая лахудра. Она не выглядит как Птичка или другие находящиеся здесь девушки. Я не красивая. Я бледная. Никакого макияжа на лице. Вьющиеся, растрепанные волосы. Может, когда-то я была особенной, но сейчас я такой не кажусь. Он прав. Я слишком тощая. Я не осознавала, как много веса потеряла. Мои щеки ввалились, а скулы выпирали. Темные круги, проступающие под глазами, придают мне такой вид, будто я не высыпалась несколько дней кряду. А ведь так оно и было. Возможно, я не совсем порченный товар, но другие комментарии задевают за живое, потому что они верны.

Я — бездомная. Практически нищая. И, похоже, я всего в нескольких минутах от того, чтобы стать развлечением Офицера Дэвиса на ночь.

Сейчас все сводилось к одному человеку, одному байкеру, прогоняющему меня и обрекающему на адские муки.

В конце концов, возможно, Мав — это князь тьмы.

МАВЕРИК
У меня не остается никаких сомнений в том, что если буду сталкиваться с этой новенькой каждый день, мои раны никогда не затянуться.

Эта мысль приводит меня в отчаяние. Сводит с ума и возмущает. Поэтому я провожу следующие полчаса, пытаясь убедить Дозера, что держать здесь эту девчонку — чертовски плохая идея.

Впрочем, он не станет слушать.

Наконец, я говорю:

— Послушай меня. Суки вроде этой продадут тебя за гребаные десять центов. Нам это ни к чему. Для «Гринбеков» это чертовски идеальное время, чтобы сделать ход. Они хотят знать, какое решение мы примем. И внезапно эта девка появляется из ниоткуда. Девственница, преподнесённая на гребаной тарелочке. Что, если мы проголосуем против, и они узнают, что мы планируем разорвать отношения? Как думаешь, что они сделают? А я тебе скажу, что они сделают. Они ударят по нам туда, где больнее и тогда, когда мы будем не готовы. Еще как минимум две недели нам лучше не высовываться. Держать их в неведении и в стороне.

Он кивает и напряжение сходит с моих плеч, когда меня накрывает волной облегчения.

— Идет. Но я не отошлю Тыковку. Я не верю, что она представляет угрозу.

Я морщусь.

— Тыковка?

— Да, — он пожимает плечами. — Слушай, я позабочусь, чтобы она все время была под чьим-нибудь присмотром. Если она надумает выйти из здания клуба, у нее всегда будет какое-нибудь сопровождение. У нее не будет доступа к телефону. Я прослежу за ней до вечеринки. Затем мы сможем решить, остается она или уходит.

Я открываю рот, но он обрывает меня.

— Я же сказал, мы будем присматривать за ней, поверь. Я даю тебе слово. Этого должно быть достаточно. В противном случае я посчитаю, что ты мне не доверяешь. Я член этого клуба с тех пор, как вошел в гребаный подростковый период. Этот клуб должен был стать моим наследием. Ты действительно думаешь, что я позволю кому-нибудь его уничтожить? Навредить нам? Прояви ко мне хоть каплю долбаного уважения. Я заслужил это, независимо от того вице-президент я твой или нет.

Я вздыхаю.

— Ты совершаешь ошибку, брат.

— Да ну? Тебе нужно разобраться со своим дерьмом. Ты был жалким засранцем, с тех пор как Эджа упрятали за решетку. Это начинает раздражать, мужик. Я понимаю, что сделала Дана, когда отправилась к Дэвису, а затем порвала с тобой и бросила. Ты доверился девчонке, и все полетело к чертям собачьим. Кончай с этим, мужик. Прошло пять гребаных лет. Даже Эдж справляется лучше, чем ты, а ведь это он был заперт в клетке.

Боль пронзает мою грудь. Дозер не знает, что каждый раз, когда он произносит ее имя, он будто вонзает мне в сердце раскалённую кочергу. Привести сюда эту девчонку, заварить всю эту хренотень — все равно, что убить меня. Дана не просто украла пять лет. Она забрала гораздо больше. Она украла мое чертово будущее и разрушила ту часть меня, которая хотела что-нибудь получить от этой жизни.

Он тяжело вздыхает.

— Пора, брат. Самое время послать её к черту. Самое время выкинуть из головы все это дерьмо.

От прошлого не уйти. Остается только влачить жалкое существование, что я и пытаюсь делать. Я сплю. Я ем. Я дышу. И делаю всё то, что я должен делать для клуба.

Я качаю головой и опускаюсь на стул. Освободив удерживаемый в легких воздух, я говорю:

— Мы даже ни черта о ней не знаем.

Дозер открывает дверь.

— Какого хрена тебе нужно знать? Мы ни черта не знали о других клубных девках, также как и о других околачивающихся по близости, но Кэпу было насрать. Да и тебе тоже, потому что они не были бездомными или рыжими. Не отрицай это, мать твою. Всё, о чем я прошу тебя, — дать ей шанс. Доверься мне. На двенадцать гребаных дней, брат. До вечеринки. Она будет под постоянным присмотром. Она будет готовить, убирать и отрабатывать свое проживание у нас.

Он выходит в коридор, но не уходит.

— Ты хочешь поступить правильно с Эджем? Начни с этой девчонки. Покажи ему, что мы оставили ее для него. Мы закатим ему грандиозную вечеринку. Соберем здесь все филиалы. Покажем всем, что мы стоим горой за моего двоюродного брата. Что мы хотим, чтобы он взял бразды правления и повел нас.

Двери открыты и теперь каждый может слышать нас. Это не первый раз, когда мы выносим наш разговор на публику. Хотя мы это делаем не часто. Он — друг. Брат. И я люблю его, как если бы мы с ним были одной крови. Но сейчас? Я ненавижу этого придурка. Мне ни за что не удастся сосредоточиться, пока она здесь.

Впрочем, Дозер прав относительно одной вещи. Я ему доверяю. Он никогда сознательно не навредит клубу. Бразды правления по праву принадлежат ему, даже если они ему не нужны. И если я буду продолжать в том же духе, то поставлю под сомнение его решение и верность, что было бы неправильно с какой стороны не посмотри/по всем пунктам.

Несколько секунд проходят в тишине.

— Прекрасно. Но лучше мне не видеть, как она принимает дозу в каком-нибудь закоулке этого клуба. Если замечу, выброшу ее отсюда, выдрав все космы. Понял? Ей лучше не прикасаться к наркоте. Если я найду на ней свежие следы… или даже заподозрю, что она под кайфом…

Дозер всего лишь раз кивает головой.

— Я уже предупредил ее.

— Лучше предупреди парней, чтоб никто не прикасался к ней до вечеринки. — Какого хрена, Мав? Откуда, черт возьми, это взялось? — Если она для Эджа, так ведь?

Дозер изумленно приподнимает правую бровь.

— Если кто-нибудь трахнет ее, она станет для нас бесполезна, — я поворачиваюсь так, что он не может видеть моего лица. Я занимаю себя тем, что выдвигаю ящик стола и беру новый карандаш. — Если это произойдет, она проваливает.

— Лааадно, — отвечает Дозер, растягивая слово. Я чувствую, как он буравит меня своим пытливым взглядом. — Мы можем сказать им, что она будет клубной домовой мышью. Готовить. Убирать. Делать все, что потребуется.

Я поднимаю голову и киваю.

— Хорошо.

Он одаривает меня напоследок жестким взглядом, а затем уходит.

Дойдя до двери, я захлопываю ее и провожу руками по волосам.

— Чееерт.

Мне придется видеть эту девчонку каждый чертов день. И притворяться, что каждая наша встреча не разрывает мне душу и не выворачивает меня наизнанку.

Глава 6

Даже среди волков ты найдешь друзей. Хотя волк остается волком, в его оскале всегда будут клыки.

ЭМБЕР
Дозер плюхается на стул слева от меня. Он тяжело выдыхает. Позади нас захлопывается дверь. Дверь Мава. Звук эхом разносится по всему помещению и с новой силой раздувает пламя моего унижения.

Дозер качает головой.

— Черт. Детка, мне очень жаль. Я знал, что будет жестко, но это… это было… Бл*. Не знаю, что это было. Прости, — он потирает затылок. — Дело не в тебе. Он беспокоится о клубе. В прошлом произошла кое-какая фигня, которая теперь влияет на его решения. Я уверен, что проблема не в тебе. Просто сейчас он переживает нелегкие времена.

Вот только легче от этого не становится. И, тем не менее, я гоню негативные мысли прочь. Вздохнув, я отвечаю:

— Тебе не нужно объяснять.

— Рано или поздно ты поймешь, что здесь все решается по-другому. На первом месте всегда клуб. Наши братья. Впустить кого-то нового всегда рискованно. Я обычно не иду против брата из-за женщины, но Гус вступился за тебя. Как и его старуха. Это что-то да значит. Если они видят в тебе что-то хорошее, то я готов дать тебе шанс. Но ты должна знать, если ты облажаешься, — он наклоняет голову и впивается в меня взглядом, — это паршиво отразиться на всех, кто вступился за тебя, включая меня. Так что сделай одолжение, детка, не облажайся, ладно?

Я киваю и нервно провожу руками по своим шортам.

— Не облажаюсь.

В данный момент я нахожусь в безвыходной ситуации. Если я не дам Дэвису то, что он хочет, я наврежу себе и упущу свой шанс на свободу. Если я буду доносить на клуб, то и в этом случае подвергну себя опасности и подставлю Птичку, Гуса, Дозера и клуб.

В комнату заходят Лили и Гус. Лили одаривает меня подобием улыбки и по-быстрому обнимает, после чего направляется в другой конец бара. Гус останавливается позади Дозера и кладет руку ему на плечо.

— Я ценю это, мужик. Но теперь, похоже, я в долгу перед тобой.

Дозер качает головой и протяжно выдыхает.

— Это должно было произойти. Всего лишь вопрос времени.

Гус украдкой поглядывает на Лили, разговаривающую с Ригором.

— Мне кажется, я никогда раньше не видел свою женщину такой взбешенной. Пришлось отвести ее в нашу комнату, а иначе она бы ворвалась туда и устроила Маву разнос. Не знаю, почему, но ты ей очень нравишься, Тыковка. Она хочет, чтобы ты осталась здесь.

Мое сердце трепещет от радости.

— Думаешь, старухи действительно портят ей жизнь, а?

— Да, похоже на то. Возможно, каждая из них, кроме Бетани и Кендры, — отвечает Гус.

Дозер ворчит, после чего подзывает Ригора.

Ригор не торопясь направляется в нашу сторону. Он берет две бутылки пива, ставит их перед Гусом и Дозером, а затем облокачивается руками на барную стойку.

— Что такое?

— Лил до сих пор достается от старух? Вы с ней в приятельских отношениях, братишка. Она что-нибудь тебе рассказывает? — спрашивает Дозер.

Ригор с опаской глядит на Гуса, а затем снова переводит свой взгляд на Дозера. Какое-то время он ничего не говорит. Возможно, он поступает мудро, тщательно подбирая слова.

— Ей достается немало. Может быть, чуть больше, чем следовало. Впрочем, нет ничего, с чем она бы не справилась. Лучше не вмешиваться. Станет только хуже, тем более, что основные удары приходятся от Ник.

Гус и Дозер обмениваются взглядами.

— Может, лучше переждать? У нее было то же самое с Кендрой. Но они теперь прекрасно ладят. Наверное, просто проверяют ее, — отвечает Дозер. Гус сдержанно кивает.

Какое-то время парни общаются между собой, а я слушаю и в то же время осматриваю клуб и оцениваю свое новое окружение. Пока кое-что сказанное Гусом не возвращает мое внимание к разговору.

— Так, значит… она будет нашей домовой мышкой до вечеринки?

К нам подходит Лили. Она общалась с другой женщиной. Похлопывает меня по руке и садится рядом со мной.

Дозер придвигает к себе бутылку пива.

— Да. Лучшее, что я мог сделать, — а затем обращается ко мне: — Это значит, что ты должна готовить, убирать и всякое такое, детка. Я сообщу об этом остальным, чтобы до вечеринки держали свои руки подальше от тебя. Просто делай свое дело и не попадай в неприятные ситуации. Не шатайся в одиночку. Один из нас — я, Гус, Лил или Ригор — все время должны быть рядом с тобой.

Ригор кивает, но, уходя, бормочет:

— Как будто мне не хватает проблем с Лил, за которой я должен приглядывать.

Гус посмеивается себе под нос.

— Это часть твоей работы, мужик, — кричит он вдогонку Ригору, который беззлобно показывает ему средний палец. Затем Гус поворачивается к нам. — А как быть по ночам?

Дозер пожимает плечами.

— Она может спать в моей кровати.

Ухмыляясь и поглаживая эспаньолку, словно пребывая в глубокой задумчивости, Гус отвечает:

— Да ну? А я думал, она неприкосновенна?

— Заткнись, придурок. Я не имею в виду ничего такого. Просто не доверяю этим недоноскам, они же не оставят ее в покое. Она может спать в моей кровати. А я перекантуюсь на одной из свободных.

Между двумя байкерами, Лили и мной повисает неловкая тишина.

Дозер поворачивается ко мне.

— Ммм… у тебя не возникнет проблем с кое-чем другим? С тем, чтобы стать маленьким подарком Эджа на вечеринке?

Мне становится дурно.

Я нарушу данное себе обещание. Суть которого в том, что я полюблю следующего мужчину, с которым займусь сексом, поскольку в первый раз я подобного чувства не испытала. Но разве у меня есть выбор? Нищим не приходиться выбирать. Верно? По крайней мере, так говорила моя мать. Похоже, это мой девиз по жизни.

Я знаю, что могу отстраниться во время секса. Мысленно отключиться, если понадобиться. Я сажусь прямее и расправляю плечи.

— До тех пор, пока кто-нибудь не причинит мне боль, — или попытается связать меня, — я готова выразить клубу свою признательность за то, что разрешил мне остаться.

— Тебе придется доказать это, детка. Мав не отвяжется, ведь речь идет о тебе. Я уверен, что он будет наблюдать и ждать, когда ты облажаешься.

Я фыркаю. Отчасти смеясь, отчасти выдыхая.

— Он может наблюдать и ждать. Но ему это довольно быстро наскучит.

Дозер смеется.

— Я сомневаюсь в этом, красавица, — он движением руки охватывает всю мою фигуру. — Это все твои пожитки, — он произносит это больше как утверждение, нежели вопрос. В ответ на мой кивок он наклоняется вперед и переводит взгляд на Лили. — Кто-нибудь из девчонок носит одежду, которая ей подойдет?

Лили постукивает пальцами по барной стойке.

— Не знаю. Может быть. Ближе всего ей по размеру одежда Бетани…

Дозер качает головой.

— Нет, найди что-нибудь здесь, у одной из девчонок, даже если размер будет чуть больше. Завтра поедешь в город и выберешь для нее несколько вещиц.

Встав, он лезет в задний карман и достает свой бумажник.

— Нет, — я останавливаю его, накрыв его руку своей. — Ты уже заступился за меня. Не хватало еще принимать подачки. Если здесь есть стиральная машина, я просто постираю то, что на мне и…, — и только по-настоящему задумавшись об этом, я понимаю, что с одним комплектом одежды здесь будет сложновато. Что я надену, пока мои вещи будут в стирке? Возможно, Лили что-нибудь мне одолжит. — Может, найдется какой-нибудь выход и мне удастся заработать немного налички или найти место в нескольких минутах от клуба, где я смогу подработать после того, как выполню всю необходимую работу здесь.

— Тебе понадобится несколько вещей, которых бы хватило на первое время, — он вручает деньги Лили. — Купи ей все, что необходимо.

Лили улыбается мне, когда засовывает деньги в свой задний карман.

— С удовольствием. Лишь бы был повод пройтись по магазинам.

Дозер снова садится.

— Если хочешь устроиться на неполный рабочий день или что-то типа того, я гляну, удастся ли нам отыскать свободную вакансию на одном из предприятий, которым владеет клуб.

Лили встревает в наш разговор.

— Я бы могла обойти с тобой несколько магазинов в городе, чтобы заполнить анкеты.

— Спасибо тебе.

— Так ты знаешь, как стирать и разбираться с прочей хренью? — спрашивает Дозер.

Я вздергиваю бровь.

— Может, пояснишь фразу «разбираться с прочей хренью»?

Он смеется.

— Ты знаешь, как пользоваться стиральной машиной, сушилкой и утюгом? Вот какой хренью?

— Да.

Я улыбаюсь и доля напряжения, сковавшего мое тело, исчезает. Необычайно приятно снять с себя этот груз. Побыть минутку самой собой. Пусть даже я не могу расслабиться полностью.

Уголок его рта приподнимается в усмешке.

— Хорошо, я сообщу остальным. Только убедись, что тебе платят за эту хрень, ладно? Ты заработаешь кучу бабла, — он во всю ухмыляется и добавляет: — Можешь начать с меня.

Конечно же, он шутит.

Я склоняю свою голову на бок.

— Позволь уточнить. Ты собираешься заплатить мне за то, что я постираю твои вещи?

— Черт, да. Тогда мне не придется уламывать какую-нибудь малышку делать это для меня.

Он, наверно, неправильно меня понял, раз продолжает говорить, как ни в чем не бывало:

— У некоторых парней есть старухи, или гражданские жены, которые делают эту хрень для них. Другие, как я, обычно просят какую-нибудь девчонку, с которой встречаются или кувыркаются, сделать это.

— Значит, у тебя нет жены, старухи или кого-то в этом роде?

— Н-нет, — но он запинается, как будто не до конца откровенен со мной. — А это значит, что я либо должен постоянно покупать новую одежду, либо просить какую-нибудь девчонку делать это за меня. Вот только найти одежду, подходящую мне по размеру, не так-то просто. Я бы предпочел платить тебе за стирку.

В последующую минуту мы не произносим ни слова. Он изучает мою реакцию, поэтому я стараюсь, чтоб на моем лице не отражалось никаких эмоций, и делаю глоток из бутылки с водой, оставленной передо мной Ригором.

— Ты умеешь танцевать? Клуб владеет стрип-клубом, который расположен в городе, — спрашивает Лили.

При мысли об этом меня разбирает неожиданный смех, и ее глаза округляются.

— Э-э, нет, ну, то есть да, я умею танцевать. Но нет, не так, как там нужно.

— Я могла бы тебя научить, — предлагает она.

Моя кожа зудит при мысли о том, чтоб раздеваться в клубе, полном похотливых мужиков; даже думать об этом своего рода сумасшествие, учитывая то, на что я только что подписалась. Я нервно провожу руками по своим шортам и пытаюсь перевести разговор о перспективах моего трудоустройства в более безопасное русло.

— Может, я смогу найти в газете объявление о поиске няни или какой-нибудь другой работы в дневное время. Я хорошо лажу с детьми.

Лили наклоняется вперед, обращаясь к нам обоим. Она награждает Дозера долгим, выразительным взглядом и произносит:

— Знаешь, Бетани нужна была помощь с Меддой. Она обмолвилась об этом и…

Оборвав ее на полуслове, Дозер заявляет:

— Не очень хорошая идея, Лил.

Она кусает губу и бормочет:

— Верно, думаю, ты прав.

На лице Дозера мелькает непонятная эмоция, но она исчезает прежде, чем я успеваю ее определить.

— Если ты устроишься на работу, тебе придется пораньше наводить чистоту, готовить завтрак, а также обед около полудня. Тогда большинство из нас не будут околачиваться поблизости вплоть до позднего ужина, так что просто убедись, что четко и ясно дала понять, когда сможешь работать, а когда нет. Кроме того, тебе нужно присутствовать здесь во время клубных мероприятий.

— Хорошо, — я сомневаюсь, что работодателя устроят такие часы работы, и я не могу отделаться от чувства легкого расстройства.

Я беру жареную картошку и с жадностью набрасываюсь на нее. Один кусочек, и я на небесах. Соленый вкус взрывается фейерверком на моем языке, и на мгновение я прикрываю глаза и наслаждаюсь им. Мой желудок урчит между первым и вторым укусом.

Дозер наблюдает за мной.

Умявкартошку, я вгрызаюсь зубами в свой сэндвич. После того, как я проглатываю первый кусочек, я стараюсь отвлечь его, чтоб он не смотрел на то, как я ем.

— Знаешь, я представить себе не могла, что байкер может быть таким хорошим парнем.

Он шаловливо ухмыляется.

— Никому об этом не говори. Я забочусь о своей репутации.

К нам подходит не молодой рыжеволосый байкер с длинной бородой, и отвлекает внимание Дозера на себя, за это время я успевают расправиться со своей едой. Когда я съедаю все до последней крошки, то отодвигаю тарелку в сторону.

Дозер тут же бросает свой взгляд на меня.

— Ты была чертовски голодна, да?

Я морщусь и вытираю свой рот.

— Извини, это было так заметно? Я очень старалась есть как леди.

Рыжеволосый байкер изумленно вскидывает бровь.

— Ты наелась, милая? Если нет, то я могу поручить Ригору принести тебе добавки. Я — Гриз, кстати.

Он протягивает мне руку, и я пожимаю её.

Я чувствую, что наелась досыта. Мой желудок ещё в прошлом месяце сжался до размера теннисного мяча.

— Спасибо, но не думаю, что смогу ещё что-нибудь съесть.

Он улыбается, и эта улыбка находит отражение даже в его добрых карих глазах.

— Мы, рыжие, должны держаться вместе. Если тебе что-нибудь понадобится, дорогая, дай мне знать.

Он берет мою руку и целует её, удостаиваясь свистов и выкриков от окружающей нас галерки, после чего отпускает мою руку и уходит.

Дозер поворачивается ко мне.

— Видишь, не все мы придурки.

— Вижу. Спасибо за предоставленный мне шанс.

Я действительно благодарна. Хорошо, когда на твоей стороне кто-то есть. Я больше не чувствую себя одинокой.

— Не за что.

— Знаешь, ты здоровый как бык, но мне начинает казаться, что, возможно, ты большой и мягкий.

Через два стула от меня Гус давится своим пивом, оплевывая все близлежащие поверхности бара. Тогда я понимаю, что сказала и как неправильно это может быть истолковано.

Вокруг нас снова раздается смех. Господи… я, правда, только что это сказала?

Дозер игриво улыбается. Он дергает мой стул на себя.

— Мягкий, да? По-моему, меня еще никогда так не называли. Поверь… через тринадцать дней я прослежу, чтобы ты познакомилась с наиболее твердыми частями моего тела.

— О Боже, я не… Прости.

Он ласково берет меня за подбородок.

— Не извиняйся, на самом деле, мне будет очень приятно, — его взгляд впивается в мои губы, рука ложится мне на бедро. Он наклоняется и шепчет мне на ухо, так, что только я могу его слышать. — К тому времени весь клуб выстроится в очередь, чтобы насладиться тобой. Но, можешь не сомневаться, я в очереди буду первым.

Я кусаю нижнюю губу и поднимаю на него взгляд. Он флиртует со мной, и сейчас самое время войти в образ девушки, которая хочет быть здесь. С ним. С кучей байкеров.

Его серые с голубоватым отливом глаза горят ярким пламенем, внимательно следя за моими губами.

— Да, ты станешь проблемой.

Я выгибаю бровь.

— А что, ты не поклонник проблем?

Его рука скользит по моей ноге, пока пальцы не исчезают за кромкой моих шорт.

— Как правило, нет, но, думаю, я мог бы пристраститься к такого рода проблемам.

Мы флиртуем в течение нескольких минут. Но, в конце концов, он стонет и убирает от меня свои руки.

— Черт, детка, ты меня так заведешь, что ничем хорошим это для меня не кончится, — он встает, смеется и подмигивает, между делом поправляя свои штаны. Затем он говорит: — Лучше покончить с этим прямо сейчас, — развернув меня на стуле, он поворачивает меня лицом к присутствующим в комнате людям. Он снова опускает свои большие руки мне на плечи и кричит, чтобы его могли услышать сквозь шум грохочущей в комнате музыки: — Предвестники Хаоса, внимание. Тыковка здесь как подарок для Эджа по случаю его возвращения домой, — раздаются одобрительные возгласы. — Не трогать ее до вечеринки, — это заявление сопровождают возгласы недовольства. — Любой из вас, придурки, кто хоть пальцем ее тронет, будет оштрафован на штуку баксов и вышвырнут из клуба.

— Ты трогаешь ее, — выкрикивает привлекательный блондин с очаровательной улыбкой. По-моему, его зовут Боди.

— Это потому, что я буду защищать ее от вас, больных ублюдков, на протяжении ближайших двенадцати дней.

Лили кладет свою руку на мою, и я чуть заметно вздрагиваю от испуга, пока не понимаю, что это она. Рядом с ней мне труднее скрыть свое беспокойство. Как будто она точно знает, что я чувствую.

— Пойдем. Давай я тебе здесь все покажу, потом ты сможешь принять душ и привести себя в порядок. А еще я найду тебе чистую одежду, — я вдруг чувствую себя выжатой как лимон, но одариваю ее слабой улыбкой.

— Подождите.

Мы оборачиваемся и смотрим на Дозера.

Он лезет в свой карман, достает ключ и вручает его Лили.

— Она останется в моей комнате. Там же она может принять душ.

Прежде, чем взять ключ, она пару секунд изучает мужчину.

— Ты уверен? — спрашивает она и получает краткий кивок в ответ.

Она подхватывает меня под руку и выводит из главной комнаты.

У меня складывается такое впечатление, что его жест подразумевает под собой нечто значимое. Но что именно, я понятия не имею.

* * *
Такое чувство, что прошло несколько дней с тех пор, как я покинула ночлежку. И хотя я сегодня уже принимала душ, я не могу упустить представившуюся возможность, особенно отказаться от душа с горячей водой, шампуня не общего пользования и чувства личного пространства, которого я была лишена на протяжении нескольких недель.

Когда я заканчиваю, я вытираю с зеркала пар и внимательно себя разглядываю.

Как я ни стараюсь забыть свою мать, я каждый раз вижу ее в своем отражении. Такое впечатление, что я вижу ее в зеркале до того, как вижу саму себя, и мне приходится снова и снова изучать черты своего лица, чтобы определить различия, которые делают меня… мной. Как, например, мои волосы, которые всегда были на несколько оттенков темнее ее волос, а тем более теперь, после моей неудачной попытки выкрасить мои рыжие волосы в каштановый цвет. Кроме того, мои глаза не совсем того же оттенка, у нее они голубые, а у меня с вкраплениями зеленого цвета. И, наконец, мои веснушки. У нее они тоже были, но только на переносице. Поэтому мне кажется, что мои веснушки были подарком от моего отца, если так можно назвать человека, поучаствовавшего лишь в моем зачатии.

Моя мать часто говорила мне, что каждая веснушка на моем теле была благословением, дарованным мне ангелами.

Я ей верила, пока мне не исполнилось шестнадцать лет, и пока я не узнала, какой лживой тварью она была на самом деле.

Как иронично, что у меня такое сходство с ней и совсем никакого сходства с Санни.

В ту же секунду у меня щемит сердце, когда я вспоминаю об Уилл.

Я скучаю по нашим песням. По историям, которые читала ей на ночь. По тому, как укрывала ее одеялом, заворачивая, словно в кокон. Иногда, когда ей снились страшные сны, она приходила и забиралась в мою кровать, и не было ничего лучше в этом мире, чем просыпаться рядом с теплым, пухленьким, курчавым ангелочком.

На мои глаза наворачиваются слезы и падают вниз. Я позволяю скатиться по щекам трем слезинкам, после чего крепко зажмуриваюсь, останавливая этот поток мыслей. Я не могу позволить себе затеряться в воспоминаниях об Уилл, потому что боюсь, что если сделаю это, то не смогу нормально функционировать. Я приберегу их на другое время. Другой день. Когда я буду в безопасности и одна, упиваясь безграничной свободой действий.

Я заставляю себя собраться, провожу расческой по волосам, использую фен, щипцы для завивки волос, предметы личной гигиены и косметику, которую мне принесла Лили.

Выйдя из ванной в полотенце, я направляюсь к вещам, которые она оставила на кровати.

В комнате Дозера витают запахи кожи, бензина и его одеколона с древесным ароматом. В ней также ощутимо воняет протухшей едой, сексом и пролитым алкоголем, судя по пятну на полу. По крайней мере, я надеюсь, что это алкоголь, а не что-то другое.

У меня руки чешутся от желания немедленно начать убирать этот бардак, но распахивается дверь и входит Лили. Она добавила к своему сногсшибательному наряду кожаный жилет, на котором я тут же замечаю клубную символику, отмечающую ее как собственность «Предвестника Хаоса».

— Я стащила то, что, как мне кажется, может подойти. Не беспокойся, возвращать это обратно не нужно. Здесь это называется естественным отбором, выживает сильнейший. Они, скорее всего, будут ныть. Но здесь все девчонки крадут одежду друг у друга. Так что они это переживут.

— Я понятия не имею, как одеваться. Я имею в виду в таком месте, — признаюсь я.

Лили садится на край кровати.

— Знаю. Но никто от тебя этого и не ждет. Клубные цвета: бледно-желтый, оранжевый и темно-красный. Или какой-нибудь в этой гамме. Носи вещи этих цветов, ну или коричневый с черным. Серый тоже безопасный цвет, и девчачьи цвета, такие как розовый или фиолетовый.

— Безопасные цвета?

— Доверься мне. Ты не захочешь, чтоб тебя поймали в одежде цвета других клубов или банд. Некоторые парни могут простить это новичку, но лучше подстраховаться, чем потом пожалеть.

Она пропускает сквозь пальцы пряди волос и перебрасывает их на другую сторону.

— Когда ты — часть клуба, люди внимательно следят за тем, что ты делаешь и говоришь. Как старуха, все, что я делаю или не делаю, уж если на то пошло, отражается на клубе. Ты не клубная девчонка, постепенно до всех дойдет новость о том, что ты, — она изображает пальцами воздушные кавычки, — «девственница». Поэтому они не будут ждать, что ты оденешься как они, или будешь раздвигать ноги, как остальные находящиеся здесь девчонки. Так что надевай что-нибудь сексуально-привлекательное, но удобное. Тебе нужно быть той, на кого они захотят посмотреть, с кем захотят поговорить, но не той, кого они захотят утащить в свою комнату на ночь. Убедись, что держишься неподалеку от меня или Дозера, особенно в ближайшие несколько ночей. По крайней мере, до тех пор, пока каждый не будет оповещен о том, кто ты и что к тебе нельзя прикасаться.

— Хорошо.

Я роюсь в сваленной в кучу одежде.

— Надеюсь, ты не злишься на меня из-за девственности. И из-за того, что тебя внесли в меню для вечеринки Эджа. Я просто не знала, что еще сделать, чтобы получить согласие Мава. Он не слишком жалует рыжих, как ты успела заметить.

Я подцепляю несколько прядей своих волос.

— Да уж. Может мне выкрасить их в фиолетовый цвет? Как думаешь, это поможет?

Она освобождает мои волосы.

— Даже не думай. И вообще, завтра я принесу тебе специальный шампунь, чтобы избавиться от этого ужасного коричневого цвета, который на них остался. Кстати, что ты использовала?

— Понятия не имею. Взяла какую-то коробку из магазина.

Она явно в ужасе от моего поступка. Когда она приходит в себя, то говорит:

— Не позволяй тому, что сказал Мав, повлиять на тебя. Ему могут не нравиться рыжие, но большинству парней здесь они нравятся. Удивительно, что Дозер один из них, — она поспешно добавляет. — Ой, не потому что ты не великолепна, — подмигивает она. — Просто у него долгое время были чувства к кое-кому.

— Дай угадаю, Бетани?

— Ага. Но у нее нет к нему чувств. Или есть, но она ничего не предпринимает. Это длинная история. Если кратко, ее муж был его братом. Он погиб… в прошлом году… в аварии на мотоцикле. Мне кажется, что ее и Дозера что-то связывало несколько лет назад, до того, как она замутила со своим стариком, но не срослось. Дозер был отправлен на службу, а она воспылала чувствами к Ходжу, пока он отсутствовал. Я думала, может теперь они, наконец… ну ты понимаешь, сойдутся и решат свои проблемы.

— Но у них не получилось?

Она в отрицании качает головой.

Удерживая в руках выбранную одежду, я спрашиваю себя о двух вещах… Подойдет ли это мне и достаточно ли во мне смелости, чтобы надеть это?

Лили посмеивается и хватает из кучи вещей футболку и шорты. Обе черные. Она бросает их мне.

— Вот. Я не крала ни лифчики, ни трусики, потому что это просто… фу. Так что пока надень свое белье, а завтра я прикуплю тебе несколько обновок.

Я забираю вещи в ванную, чтобы одеться. Лили смеется, когда я ухожу и хихикает.

— Такая скромная.

Верхняя часть футболки свободная и спадает с моего плеча. Шорты короче, чем мои обрезанные и болтаются на моих костлявых бедрах, но, так или иначе, подойдут.

Когда я выхожу, Лили складывает руки вместе и улыбается во весь рот.

— Ты выглядишь горячо. Давай стащим у Джейд туфли, чтобы показать твои красивые ножки, тогда ты будешь полностью укомплектована. Мав подавится своими словами.

Я приподнимаю бровь.

— Думаешь?

Она кивает.

— Определенно. Но было бы разумнее держаться от него подальше и позволить ему привыкнуть к тебе. Мы же не хотим искушать судьбу.

Какую судьбу? Мой разум заполняют негативные мысли.

— Да, скорее всего, ты права.

Глубоко задумавшись, она кусает ноготь на большом пальце, пока рассматривает меня.

— Что? — спрашиваю я.

— Я правильно поступила? Приведя тебя сюда?

— Думаю, да. У меня не было вариантов. Жизнь на улице была настоящим кошмаром, к тому же у меня закончились деньги еще до того, как все мои вещи сегодня украли. Я думала, что легко найду работу.

— Почему никто тебя не нанимает? Ты выглядишь вполне пригодной для работы.

— У меня нет удостоверения личности…

На секунду мне кажется, что я сказала слишком много, но Лили заявляет:

— Я поняла, что ты в бегах по тому, как ты нервничала в присутствии Дэвиса. Не волнуйся. Я ничего не скажу парням.

Она подтягивает одно колено на кровать и играет с молнией-застежкой на своем сапоге.

— Я знаю, на что это похоже, когда нет безопасного места, куда можно податься. Мой отчим был беспросветным алкашом и имел весьма искаженное представление о том, как отец должен относиться к своей маленькой девочке. Моя мама по сей день не видит, какое он зло. И да, я думала, будет лучше, если я просто уеду, что у меня получится это сделать. Получить работу, снять квартиру. Но это чертовски жестокий мир, особенно для молодых девушек без крыши над головой.

Я вспоминаю об Айви.

— Согласна.

Она поднимает голову.

— Ты когда-нибудь замечала, как женщины страдают из-за мужиков?

— Да.

Я не говорю ей, как моя мать разрушила нашу семью. Если бы она не бросила нас с Сандаун, то я, скорее всего, не связалась бы с Уорнером.

— Впрочем, жить без них ты тоже не можешь. Особенно, когда мужчины вроде Гуса обладают особым мастерством и дарят тебе многократные умопомрачительные оргазмы.

Я смеюсь и качаю головой.

— Уф. Слишком много информации.

Она тоже смеется.

— Если серьезно, кажется, ты счастлива здесь. Так и есть?

Ее лицо освещает лучезарная улыбка.

— С Гусом. Да, очень счастлива, — ее глаза сияют. — Я никогда не думала, что доживу до того дня, когда позволю мужчине увидеть меня насквозь. Ужасные вещи. Темные вещи, понимаешь? Секреты, которыми, как я думала, никогда не поделюсь с другим человеком. Но он знает обо всем и по-прежнему смотрит на меня так, будто я — это все, что он когда-либо хотел.

— Как долго вы вместе? — спрашиваю я.

— Официально и моногамно? Два месяца.

— Как давно ты здесь?

— Почти два года.

На мгновение мы обе затихаем, после чего она произносит:

— Может, ты здесь тоже задержишься? Дозеру, наверняка, не терпится снова к тебе прикоснуться, — она встает и говорит: — Я люблю Бетани как сестру, но если она не собирается забирать его себе, то почему ты не можешь?

Гм… Хочу ли я забрать себе Дозера?

Внезапно в моем сознании вспыхивают янтарные глаза и лицо, покрытое темной щетиной. Мужчина, которого я не должна хотеть, потому что он похож на человека, от которого я бегу.

Горячий и холодный. Опасный и непредсказуемый.

Глава 7

Фотография — всего лишь маленький кадр из жизни человека… но все же она заключает в себе целую историю.

ЭМБЕР
Когда мы спускаемся по лестнице, Ригор стоит, прислонившись к стене коридора. Позади него набирает обороты вечеринка, люди смеются, пьют и танцуют под хеви-металл, сотрясающий всё вокруг своими громкими басами.

Когда мы приближаемся, Ригор отталкивается от стены. Его неизменно хмурое выражение лица кажется более суровым, чем обычно. Когда мы оказываемся рядом с ним, он раскидывает руки в стороны, создавая преграду между нами и вечеринкой.

— Привет. Что случилось? — спрашивает Лили с растерянным выражением на лице.

Он указывает головой назад и в сторону.

— Проходи, Пташка. Тыковке придется пойти со мной.

— Что? Куда ты её забираешь? — повышает голос Лили.

— Мав хочет её видеть.

Она подбоченивается.

— Зачем?

Он вздыхает, после чего отвечает:

— Понятия не имею. Я не собирался расспрашивать его об этом.

— Дозер в курсе? — выпаливает она в ответ.

Ригор хватает меня за руку.

— Нет. Он поехал в больницу. Док вызвал его и Ник, чтобы сообщить последние новости о состоянии Кэпа. Ник позвонила ему и устроила разнос из-за того, что он ещё не был там. Он поручил мне присмотреть за ней, — он указывает головой в моем направлении, — когда увезет отсюда свою задницу, — и пожимает плечами. — Что я могу поделать? Если Мав хочет поговорить с ней, то…

При мысли об очередной встрече лицом к лицу с Мавом, мое полное радужных надежд настроение резко ухудшается, и страх кружит в моем животе как волчок.

Внезапно мои мысли обрывает писклявый голосок.

— Ригор, я думала, мы собирались покататься.

Мы оборачиваемся и видим позади нас высокую блондинку, неторопливым шагом направляющуюся к нам. Она мгновенно замечает руку Ригора на моей руке. Она красивая, высокая и стройная, но её макияж слишком темный. Помада бледно-розовая, а силиконовые сиськи чересчур большие. В прямом смысле этого слова.

— Буду через секунду. Я должен отвести её к Маву.

Она кривит губы.

— Зачем?

Полностью повернувшись к ней лицом, Лили хлестко отвечает:

— Оу, он что, не поставил тебя в известность? — девушка смеряет её свирепым взглядом. — Нет. Тогда, скорее всего, это не твое дело.

Блондинка отбрасывает свои волосы назад за плечи.

— Мав любит грубо, милая. Если ты не сможешь справиться с ним, просто найди меня. Спроси Ригора, я не возражаю против пары синяков в нужных местах. Не так ли, Ригор?

Лили похлопывает её по руке.

— Высший класс, Стар (прим. Star (англ.) — звезда). Но ни к чему выпрыгивать из своих грязных трусов. Ты по-прежнему любимая игрушка парня, по крайней мере, еще двенадцать дней.

Стар отталкивает руку Лили.

— Двенадцать дней, да? Ладно. Можно подумать, она здесь надолго, — с издевкой произносит Стар. — Точно так же, как это… — она взмахивает рукой перед лицом Лили, указывая на её кожаный жилет. — Жду не дождусь, когда Гус поумнеет и избавится от…

Ригор выпускает мою руку из своих крепких тисков и хватает Стар, грубо дергая её за предплечье. Она кричит и спотыкается на своих серебристых туфлях. Её глаза расширяются от страха.

У меня тоже подкашиваются ноги от такой резкой и суровой реакции Ригора.

— Какого хрена? Она — старуха, — рычит он, глядя на неё сверху вниз.

— Тогда ч-что-о она делает в этой части клуба? — слова выходят у неё с запинками, словно она боится произносить их вслух.

— Не твоего гребаного ума дело! Вот что, — он снова её встряхивает, — проявляй к ней долбаное уважение. Услышу, что ты с ней так разговариваешь, и мне станет плевать, насколько приятно ощущать твой ротик, я дам Гусу знать, что ты не уважаешь его женщину. Он вышвырнет твою задницу из клуба, не задумываясь. Усекла?

Он отталкивает её, а затем указывает в сторону главной комнаты.

— Иди и жди меня там. Я найду тебя, если у меня не отпадет желания тебя прокатить.

— Ригор, — хнычет она.

Он жестом указывает в сторону.

— Проваливай!

Снова повернувшись ко мне, он бормочет:

— Этой сучке лучше убраться с глаз моих долой, пока я не выкинул её отсюда.

Перед тем как уйти, Стар бросает «Это еще не конец», хмуро покосившись на Лили.

Когда Стар уходит, Лили поворачивается лицом к Ригору.

— У тебя паршивый вкус на женщин. Без обид… Ты мог бы выбрать кого-нибудь получше.

— Не начинай, женщина. Я просто вступился за твою задницу, черт подери.

Лили закатывает глаза и прислоняется к стене.

— Тыковка, я буду ждать тебя здесь.

— Пошли.

Пальцы Ригора снова впиваются в мою руку.

Я борюсь с искушением вырваться из его хватки. Его рука на моем предплечье действует мне на нервы, не только потому, что она лишает меня свободы, но и потому, что он считает, что должен вести меня, как будто я какая-то пленница.

Не для того я убежала от одного тюремщика, чтобы в итоге напороться на другого.

Ригор тащит меня по коридору. Смесь страха и тревоги проносится по моим венам, когда мы подходим к двери Мава.

Я поднимаю взгляд на Ригора.

— Ты пойдешь со мной?

Он отрицательно качает головой.

Потрясающе. Я встречусь лицом к лицу с Мавом — бомбой замедленного действия — в одиночку. Что-то мне подсказывает, что у него не особо длинный фитиль и, хотя Дозер считает, что самое время его поджечь, я бы предпочла не быть катализатором, который запустит необратимую реакцию.

Нет уж, спасибо.

Не успевает Ригор постучать, как Мав кричит по ту сторону двери:

— Пусть войдет.

От его сурового баритона моя кожа покрывается мурашками, и я потираю руки, чтобы избавиться от них.

Ригор заталкивает меня в комнату и закрывает за мной дверь.

Я быстро окидываю взглядом кабинет. Мав стоит за своим стулом вполоборота ко мне, глядя в маленькое открытое окно. Отсюда мне открывается великолепный вид на его профиль и нашивки на спине его жилета или заплатки, как назвала их Лили. Его руки скрещены на груди, ноги широко расставлены в стороны. Он ростом около шести футов, его поджарое, мускулистое тело источает секс и власть.

Отлично. Как только последнее слово проносится у меня в голове, я хочу себя поколотить.

Влюбиться в такого парня как он, всё равно, что отправиться прямой дорогой в преисподнюю, ни одна женщина, которая ценит свою жизнь, не согласится на это. Жилет, нашивки и нож, висящий на его поясе, — явное тому подтверждение.

Я решаю назвать его Люци (прим. Люци — сокр. от Люцифер) для краткости — в моей голове, где сделать это безопаснее всего — как напоминание. Так я не забуду, кто этот человек и на что он способен. Это прозвище также послужит напоминанием о том, что его язык подобен яду, и что он предпочел бы видеть меня в аду, нежели проживающей под одной крышей с ним. Кроме того, раз уж мне дали глупое прозвище, то и ему не повредит.

Я уже сейчас могу сказать, что он станет огромным препятствием у меня на пути в поисках моего таинственного сада. Это простая арифметика. Злой + байкер + Эм = больше проблем, чем моя и без того запутанная жизнь может себе позволить. Тем не менее, я здесь.

Он поворачивается, и наши глаза встречаются. Его лицо — равнодушная, бесстрастная маска. Однако смятение в его глазах говорит красноречивее всяких слов. В отсутствии его ледяного взгляда, пробирающего меня до костей, по моему телу каскадом ниспадает опаляющий жар, устремляясь к моим конечностям и низу моего живота.

Он — мечта, на которую хочется смотреть, не отрываясь, когда он такой молчаливый и задумчивый. На какое-то мгновение я даже жалею, что у меня нет фотоаппарата, чтобы я могла запечатлеть его на снимке, а позже любоваться им, когда буду за тридевять земель от этого места.

Интересно, что он думает обо мне теперь. После того, как я уделила особое внимание своим волосам и макияжу. Вырядилась как куколка, если можно так выразиться.

Не знаю, почему я позволяю его словам так глубоко задевать меня за живое, когда он ничего для меня не значит. Так же, как и я для него. Можно подумать, по прошествии стольких лет я не привыкла, что люди вечно меня унижают.

Палки и камни… и так далее (прим. Здесь отсылка к поговорке «Палки и камни ломают бока, но только не слова»).

Его слова — оружие, они ранят, но только если я придаю им значение.

Проходят минуты.

Он смотрит на меня.

Я смотрю на него в ответ.

Воздух между нами потрескивает, сгущается.

Так мы ни к чему не придем. Я не настолько глупа и прекрасно понимаю, что мне не выиграть в этой игре. В конце концов, у него все карты на руках. Это его клуб. Его дом. Его кабинет. Он привык к безразличию. Единственный козырь у меня в рукаве — это желание выжить и умение блефовать.

Поэтому я блефую.

Пытаясь изобразить уверенность, которую я не ощущаю, я невозмутимо пожимаю плечами и осматриваю комнату.

Его кабинет представляет собой хаос. Когда-то белые стены теперь серые с отпечатками пальцев и размером с руку мазутными пятнами. По столу разбросаны бумаги. Книги, опасно сложенные в неустойчивые стопки, занимают каждую поверхность, а на полу валяются картонные тубы.

Меня распирает от желания навести здесь чистоту и порядок. Я всегда с трудом выносила бардак, еще до моей первой работы горничной.

На одной стене висит темно-красный флаг. На нем эмблема и название клуба, а по нижнему краю проставлены заглавные буквы «UWL/UWR/UWF». Я открываю рот, чтобы спросить его, что они означают, но одного беглого взгляда на его оборонительную позу и суровое лицо достаточно, чтобы идея растаяла как дым.

Он изучает меня, пока я изучаю комнату. Я делаю всё возможное, чтобы игнорировать его, продолжая осматривать его кабинет.

На другой стене коллаж из фотографий. Моё сердце пропускает удар, когда я вспоминаю, как потеряла сегодня фотографию Уилл. Когда я окажусь в безопасном месте, первое, что сделаю — это позвоню Санни и попрошу её прислать мне другой снимок.

Отогнав тоску-печаль прочь, я снова фокусируюсь на фотографиях. Я не могу их разглядеть с того места, где стою, но мне любопытно. Они ближе всего к Маву, так что мне придется пройти мимо него, чтобы добраться до них.

Кроме того, лучший способ ослабить его настороженность — это показать, что я для него не представляю угрозы, и не чувствую, что он представляет угрозу для меня, даже если это всего лишь напускная видимость.

Засунув свои страхи туда, откуда они вылезли, я шагаю вперед. Люци напрягается, и его глаза сужаются. Но, так или иначе, он остается неподвижен.

Я перевожу дыхание, как только прохожу мимо него. Правда, я до сих пор нервничаю. Его присутствие за моей спиной — всё равно, что присутствие следящего за тобой бешеного волка. Он наблюдает за каждым моим движением, словно ждет удобного момента для нападения, вызывая у меня определенные опасения.

Я стараюсь отвлечь себя фотографиями, выискивая на них знакомые лица.

Я сразу же нахожу Дозера. На большинстве фотографий он моложе. На одной из них он тощий, долговязый, зеленый юнец. Я кусаю губу, чтобы подавить улыбку.

Внезапно я наталкиваюсь взглядом на Гриза. Первый снимок, на котором я его вижу, немного размыт, с желтоватым оттенком и закругленными уголками. Наверно, потому что он был снят в конце шестидесятых или начале семидесятых. У него прическа в стиле афро и более объемная, густая борода. На нем свободного покроя синие джинсы-клеш и джинсовый байкерский жилет, надетый без рубашки. Его рука лежит на плече другого байкера, который одет подобным образом. У другого парня безобразные бакенбарды и светло-каштановые волосы, он очень похож на Дозера, но не такой крупный, и у него более широкий нос.

Они напоминают мне о моей матери, которая так и не смогла распрощаться со стилем хиппи.

Гриз и этот парень запечатлены на большинстве других фотографий. Гус тоже на некоторых из них. Одна в особенности бросается в глаза. На ней Гус — обладатель черной как смоль шевелюры. И да, он все также привлекателен; хотя, я не имею ничего против темных заметно поседевших волос, которые у него сейчас. Они придают ему естественную сексуальную привлекательность, которой большинству мужчин не дано обладать.

Боди и байкер-брюнет с татуировками на лице на паре недавно сделанных фотографий. Может быть, потому, что они недавно в клубе?

Большую часть других байкеров я не узнаю. Тем не менее, я уверена, что со временем, если мне разрешат остаться, я познакомлюсь с несколькими из них. Возможно, более тесно, чем хотелось бы.

Я блуждаю взглядом по изображениям. У меня такое чувство, будто я вижу кадры из жизни клуба, как он меняется и растет, и как его члены становятся старше. Они выглядят счастливыми на фотографиях. Улыбаются. Обнимают за плечи друг друга. Держат пиво в руках. Подшучивают друг над другом. Наставляют рожки и все такое.

Я вспоминаю характеристику, которую им дала моя мать. Пчелы-убийцы. Как бы комфортно я не чувствовала себя с Дозером и Гусом или другими ребятами, мне нужно помнить об этом.

Судя по их фотографиям, они больше, чем просто преступники, которые любят разъезжать на мотоциклах, они — семья. Они — группа друзей, проживающих жизнь, которую общество, возможно, считает неприемлемой, но им на это наплевать.

Я приглядываюсь и ищу Мава. Наверняка, он присутствует на нескольких снимках.

Мои глаза пару раз вскользь замечают одного и того же великолепного темноволосого байкера, прежде чем я нахожу сходство и складываю два и два. Но, если честно, контраст между человеком на фотографии и человеком, стоящим позади меня, весьма разителен. Как день и ночь. Жар… и… холод. Абсолютная противоположность по спектральному диапазону.

Этот байкер на фото счастливый. Улыбчивый. Жизнерадостный. У него беззаботная улыбка. Та, что за секунду может испепелись женские трусики.

Обе его руки лежат на плечах мужчин, стоящих рядом с ним. Я двигаюсь от этой фотографии к следующей и снова нахожу его. Теперь, когда я знаю, какую версию его искать, мне легче его обнаружить. Тогда он был более мускулистым. Плюс ко всему, на большинстве фотографий он чисто выбрит, выставляя на всеобщее обозрение безупречные черты лица и демонстрируя волевой подбородок, который, по правде говоря, должен быть признан вне закона. В сочетании с его длинными, волнистыми, угольно-черными волосами, он убийственно сексуальный. Преступный. Несокрушимый, если можно так сказать.

Похоже, он наслаждается жизнью, если судить по фотографиям. Словно ничто и никто его не волнует.

— Что произошло, Мав? Ты выглядишь таким счастливым?

Очевидные вопросы срываются с моих губ в хриплом шепоте.

Руки толкают меня сзади. Я врезаюсь в стену. Мое лицо ударяется о неё за долю секунды до того, как мои руки успевают спасти меня от удара. Адреналин бурлящим потоком проносится по моему телу, и мой сердечный ритм пускается вскачь. Я сейчас так близко к мазутным пятнам на стене, что даже могу их облизать.

Я знала, поворачиваться спиной к бешеному волку было плохой идеей.

— Ч-что… что ты делаешь? — произношу я, запинаясь.

Используя стену в качестве рычага, я пытаюсь отодвинуться от нее. Но он прижимает руку к моей спине, прямо между лопаток, и удерживает меня на месте.

Он пинает своими ногами по моим, раздвигая их в стороны. Его дыхание щекочет мне ухо, когда он цедит сквозь зубы:

— Не волнуйся, Куколка. Все закончится прежде, чем ты успеешь это осознать.

И вдруг мне становится нечем дышать. Моя кожа натягивается до предела. В голове проносятся всевозможные сценарии того, что он собирается со мной сделать. Без предупреждения мозолистые пальцы и ладонь скользят по моему животу, легко проникая под верхний край моих шорт.

О, Господь Всемогущий.

Я задыхаюсь, каждая мышца в моем теле натягивается как струна. Вспышки удовольствия взрываются в том месте, где его рука прикасается ко мне кожа к коже.

Его прикосновение отличается от прикосновения Уорнера. Оно несет в себе не только затаенное чувство страха, которое терзает меня изнутри… нет… оно несет в себе затаенное чувство страха и потребность. Кое-что непривычное. Волнующее. Заманчивое. И, что удивительно, я жажду большего.

Его рука все еще на моем животе.

— Это не то, что ты думаешь. В тебе нет ничего такого, чего бы я не мог получить от другой.

Изогнув шею, я стараюсь бросить взгляд поверх своего плеча и посмотреть, смогу ли я определить, что он говорит мне правду.

Но в таком положении увидеть его лицо невозможно.

— Просто стой спокойно, мать твою, пока я тебя не проверю.

— Проверишь меня?

Мой голос звучит на несколько октав выше, чем обычно.

— На прослушку и наркотики.

— Я не идиотка, — шепчу я. — Я здесь не для того, чтобы шпионить за вами. — Пока нет. Если только меня не вынудят. — Я никогда не употребляла наркотики.

Строго говоря, это ещё одна ложь. Я была под кайфом, вдыхая то, что курили другие, благодаря моей матери и её выбору друзей, но сама я никогда не употребляла наркотики.

— Заткнись и дай мне тебя проверить.

Его рука продвигается по моему телу чуть выше. Он обхватывает ладонью мою грудь, проводит пальцами по моему соску, и эта проклятая хреновина против моей воли превращается в твердую горошину. Мое дыхание становится затрудненным.

— Это действительно необходимо? — произношу я охрипшим голосом.

— Что я тебе сказал?

Заткнуться и дать ему проверить.

Успокойся, — ругаю я себя. — Он касается тебя не потому, что хочет. Он касается тебя, потому что пытается найти причину, чтобы вышвырнуть отсюда твою задницу.

Я закрываю глаза и напрягаю мышцы своих бедер. Пытаясь погасить жажду желания, которую он во мне разжег.

Его тело в дюйме от моего. Его запах — смесь табака, кожи и мятного мыла — кружит мне голову, а его резкие выдохи ласкают мое оголенное плечо, от чего по моим рукам пробегают мурашки. Я зажимаю нижнюю губу верхними зубами и кусаю ее. Боль. Нужно сосредоточиться на боли.

Скорее всего, он проделывал это огромное количество раз. Обыскивая всех новых девушек, которые приходили в клуб. Для него это просто досмотр. Часть его работы. То, что он должен сделать, чтобы защитить клуб. Не прелюдия. Я молюсь: «Пожалуйста, пусть это быстрее закончится». Тогда, возможно, он не заметит, как я возбуждена. Нет нужды снова ставить меня в неловкое положение. Разве недостаточно того, через что я прошла за один день?

Его рука оставляет мою грудь и слегка задевает ложбинку, после чего он «исследует» другую грудь. Несколько секунд спустя он опускает руку ниже и отводит её в сторону. Несмотря на то, что контакт разорван, я все равно ощущаю на себе его руку, как будто моя кожа запомнила его прикосновение.

Его пальцы снова проникают под верхнюю кромку моих шорт.

— Найду ли я внизу то, что мне не понравится?

Что? Я не могу обрести дар речи и ответить ему. Кажется, что-то в горле застряло.

Его пальцы спускаются ниже.

Он не станет…

О, Боже… он станет…

Сначала кончики его пальцев нежно поглаживают тоненькую тесемку моих трусиков. Затем они проскальзывают внутрь. Опускаются ниже. Задевают мой лобок. Я впиваюсь ногтями стену, надеясь, что это поможет мне не растерять крупицы здравомыслия. В данный момент я изнываю от желания, мое дыхание отскакивает от стены, находящейся прямо перед моим лицом. В моей груди с дикой скоростью бьют своими крылышками возмущенные осы.

Я тяжело сглатываю огромный комок, вставший поперек горла.

— Я ничего не прячу там, клянусь.

Он останавливается прежде, чем может почувствовать, что он сделал со мной.

Слава Богу.

— Полагаю, я очень скоро это выясню, а?

Мое влагалище судорожно сжимается от его слов и того, что он собирается сделать.

Он скользит пальцами по моим нежным складочкам и плавно продвигается к средоточию моего желания, где я теплая, влажная и до боли нуждающаяся в нём.

Я с глухим стуком ударяюсь головой о стену.

Его дыхание замирает.

Краска приливает к моим щекам.

Придя в чувство, я понимаю, что не должна наслаждаться этим. Если я, как он полагает, была непорочной девой, то я должна быть встревожена, ведь так? Возмущена? Рассержена тем, что он считает, будто может коснуться меня, как и где ему заблагорассудиться?

Я хватаю его за запястье. В отчаянной попытке вытащить его руку из моих шорт.

— Вот. Счастлив? Никаких наркотиков. Если ты по-прежнему не веришь мне, проверь мои руки, или дай мне пройти тест на наркотики.

Он сжимает мои руки в своих крепких тисках. Грубо разворачивает к себе. Из-за высоких каблуков меня пошатывает из стороны в сторону, пока я пытаюсь удержаться на ногах. Я хватаюсь за него, чтобы не упасть.

Мы так близко. Слишком близко. Все, что я вижу, — он. Его запах полностью меня поглощает. Мы стоим напротив друг друга. Неподвижно. В моем поле зрения только он, его шея, маленькие трещинки на его кожаном жилете, серебряная цепочка, висящая чуть выше его воротника. На его челюсти начинает дергаться мышца. Я перевожу взгляд на четырехдюймовый шрам, тянущийся вдоль линии его челюсти, частично скрытый его легкой небритостью. Его адамово яблоко приходит в движение, когда он сглатывает. Только тогда я замечаю, насколько поверхностно его дыхание. С какой бешеной скоростью бьется пульс на его шее. Но почему?

Я медленно поднимаю глаза к его лицу. Радужная оболочка его глаза снова цвета расплавленного золота.

Если бы я не знала наверняка, то сказала бы, что в его взгляде притаилась жажда, но это не имеет никакого смысла. Наверно, я путаю желание с ненавистью.

Он приближает ко мне свое лицо. Жесткие волоски его щетины царапают мой висок. Он дышит мне в ухо.

— Спрячь. Свои. Коготки. Куколка.

А? Я в недоумении хлопаю глазами, бросая на него взгляд из-под полуопущенных ресниц.

Тогда он смотрит вниз.

Я следую за его взглядом и вижу, что мои руки сжимают его бицепсы.

Ох. Черт.

По всему моему телу распространяется легкое покалывание. Я отрываю от него свои руки, но стоит мне это сделать, как я вижу, что мои ногти оставили на его коже следы в форме полумесяцев.

— Вытяни руки.

На этот раз его акцент заметнее, чем обычно. Похоже, что он откуда-то с восточного побережья, возможно, Нью-Йорка.

Я вытягиваю руки и отступаю назад, чтобы не касаться его.

Он тянется вперед, осматривает внутреннюю сторону моих локтей.

— Никогда не была поклонницей игл. У меня низкий болевой порог.

Еще одна причина, по которой мы с Уорнером не были предназначены друг для друга.

Он бормочет:

— Это то, о чем я думаю?

Он проводит большими пальцами по шрамам на моих запястьях.

Нет. Даже не вспоминай об этом.

Я уже смирилась с мнением окружающих по поводу этих шрамов. Пусть люди верят, во что хотят. Что касается меня, я бы предпочла, чтобы они думали, будто я пыталась покончить с собой, ни одной живой душе не рассказывая о том кошмаре, который я пережила.

— Ты затащил меня сюда, чтобы узнать мои самые сокровенные, самые темные тайны или искать прослушку и наркотики?

Его глаза тут же вспыхивают от гнева. Он тычет мне пальцем в грудь.

— Следи за своим языком.

Это физически невозможно. Но я не собираюсь говорить ему об этом.

— Сядь.

Его глаза вновь пугающе поблескивают.

— Знаешь, я не собака, — бубню я себе под нос. Или кошка, если на то пошло.

— Ты та, черт подери, кем я тебя назову. Сядь. Мать. Твою, — рявкает он.

Я сажусь не по своей воле, поскольку… Вот же черт… По всей видимости, я только что подожгла фитиль.

Глава 8

Глядя на мир через призму нашего восприятия, мы можем упустить истинное положение вещей, развязав ненужные войны.

ЭМБЕР
Люци огибает свой стол и направляется к стулу, при этом качая головой.

— Сразу видно, что тебе с трудом удается держать свой рот на замке.

Он вытаскивает пачку сигарет из кармана жилета и закуривает. Кончик его сигареты вспыхивает красным. Он делает затяжку, и я отвлекаюсь на его полные губы.

Его губы потрясающие. Соблазнительные. Чертовски сексуальные.

Проклятье! Отвернись.

Слишком поздно. Он поднимает бровь. Я быстро опускаю глаза на свои руки в ожидании, как мне кажется, грядущего допроса. Он не торопится. Я время от времени бросаю на него взгляды, но понимаю, что он заставит меня помучиться в неловком молчании, пока не докурит свою сигарету.

Когда он, наконец, тянется вперед, чтобы затушить ее, то резко спрашивает:

— Что на самом деле привело тебя сюда?

Я решаю сказать правду.

— У меня сегодня были украдены все вещи. Мои деньги. Моя одежда. Мне было больше некуда пойти.

— Думаю, мы оба знаем, что это не то место, где ты должна быть. У тебя есть семья? Почему ты не попросишь помощи у них?

Я неловко ерзаю на своем стуле.

— Они не могут мне помочь.

Он внимательно изучает мое лицо. Возможно, чтобы определить, вру я или нет.

— Почему не могут?

Я обдумываю свой ответ в течение нескольких секунд. Но эти секунды чересчур затягиваются.

— Отвечай на вопрос, Куколка, — он с издевкой произносит слово «куколка», как будто его забавляет мое положение. Ничего нового.

— Моя мать исчезла шесть лет назад и до сих пор считается пропавшей без вести. У меня есть сестра, но она не смогла бы мне помочь, даже если бы захотела. Она с трудом держится на работе и еле сводит концы с концами.

Я не собираюсь говорить ему об Уилл. Он, наверняка, использует мою любовь к ней против меня, если ему понадобится оказать на меня давление.

— А что насчет твоего отца?

Я пренебрежительно фыркаю.

— Не знаю. Какой-то парень, у которого была интрижка с моей матерью. Мне известно только его имя и больше ничего.

Имя довольно распространенное, поэтому найти его будет не так-то просто. Я бы даже не знала, с чего начать.

— Как насчет друзей, бойфрендов?

Я вздрагиваю. У меня в голове проносится образ Уорнера. Каждая мышца в моем теле напрягается.

Мав подается вперед. Его глаза сужаются и бродят по мне.

— Так вот, значит, от кого ты бежишь? Своего мужчины?

Что я могу сказать в свою защиту? Что Уорнер — псих? Жестокий? Следящий за каждым моим шагом? Безумец?

— Всё сложно. Он…

Не успеваю я ответить, как черты лица Мава искажает мрачный взгляд. Внезапно он превращается в Люцифера.

— У него есть какие-нибудь идеи, где ты находишься? Или ты сбежала, не сказав ни слова?

Какого черта?

— Мне пришлось…

— Наверно, он места себе не находит, всюду тебя разыскивая. Задавая вопрос «какого хрена»? А ты тем временем, — он кривит губы, — бегаешь в поисках приятной компании. Избавляешься от своей девственности, только вот зачем? Хочешь, чтобы тебя жестко объездили на стороне, прежде чем устроишь семейное гнездышко и осядешь с милым христианским мальчиком? Хочешь оторваться по полной, прежде чем поселишься в какой-нибудь лачуге и станешь идеальной домохозяйкой до конца своих дней?

Я отшатываюсь назад, как будто он меня ударил, и вскакиваю на ноги. Теперь внутри меня горит пламя другого рода, которое развязывает мне язык. Мои ногти впиваются в ладони до такой степени, что я уверена, у меня пойдет кровь.

Мой разум перебирает варианты ответов, от которых бы у Мава голова пошла кругом.

— Ты не имеешь ни малейшего представления о том, какой ад я пережила!

Он — просто склонный к осуждению козел. То, что бывшая подружка разбила его сердце, еще не значит, что каждая девушка, которую он встречает — точная ее копия. Да, я слышала часть разговора между ним и Дозером. Какая-то рыжеволосая экс-возлюбленная по имени Дана предала его, и теперь он срывает свой гнев на мне.

— Да? Тогда расскажи мне, Куколка, что это за ад такой?

Жуткие воспоминания прокручиваются в моемсознании, словно я наблюдаю, как они сменяют друг друга на большом экране. Мой желудок сводит от тошноты. Я сразу же чувствую себя грязной. Я могла бы сто раз принять душ, но так никогда и не избавиться от грязи, которую оставляли после себя эти воспоминания. Я втягиваю в легкие огромную порцию кислорода и потрясаю своими сжатыми кулаками.

Затем до меня кое-что доходит, и я храбро отвечаю ему:

— Нет.

— Нет? Что «нет»?

Его ненависть так глубоко укоренилась в нем, что, когда он смотрит на меня, он видит не меня. Он видит ее, свою бывшую. Он предпочитает верить этому надуманному, искаженному представлению обо мне, чем слушать то, что я скажу в свою защиту. Я не стану обнажать мою душу и не покажу ему свои наиболее уязвимые места. Так же, как я не заслуживала его гнев, он не заслуживал моих ответов.

— Просто нет, — огрызаюсь я.

— Ты не расскажешь мне? — он склоняет голову на бок. — Ладно. Тогда дай угадаю, — он встает, кладет руки на стол и наклоняется ко мне. Вены на его предплечьях выпирают. — Он не часто приглашал тебя на свидания? Не уделял должного внимания? Но зато тратил на тебя кучу бабла?

Я закатываю глаза.

— Вот именно, — мои слова источают сарказм. — Ты угадал. Он был настоящим джентльменом. Богатым. Красивым. Обращался со мной как с королевой. — Больше, как с рабыней. — И знаешь, что? Мне этого было мало. Потому что я такая же, как твоя бывшая, не так ли?

Лицо Мава темнеет, а его ноздри раздуваются. Он обходит вокруг стола.

Мой пульс учащается. Я пячусь, но внутренней стороной коленей натыкаюсь на стул, который мешает мне убраться от него как можно дальше.

Мужчина хватает меня за подбородок и использует его, чтобы подтолкнуть назад и снова усадить на мой стул. Он рычит:

— Ты мне, мать твою, не нравишься. Я не хочу видеть тебя здесь. Более того, я не хочу видеть тебя рядом с этим клубом. Но я дал Дозеру слово. Двенадцать дней. Ни днем больше. И тебе лучше следить за каждым своим долбанным шагом и этим чертовым дерзким ртом. Смекаешь, о чем я толкую, черт тебя дери?

Я свирепо гляжу на него снизу вверх, стараясь освободить свой подбородок из его железной хватки, но его пальцы так крепко сжимают мою челюсть, что, наверняка, после них останутся отпечатки пальцев.

— Ты будешь убирать, готовить, делать все, что я, черт возьми, тебе прикажу. И не путайся, мать твою, у меня под ногами. Тебе все ясно?

— Да, — произнесенное мною слово звучит еле слышно даже для моих собственных ушей.

Последовавшая за этим пауза наполнена напряжением.

— Да, мне ясно, — говорю я на этот раз громче.

— Хорошо.

Он отталкивает мое лицо в сторону, после чего опускает свою руку. Затем он отходит назад и садится на край стола. Мав скрещивает руки на груди и опять сурово смотрит на меня сверху вниз. Проходят минуты, но такое чувство, что я сижу под его пристальным хмурым взглядом уже несколько часов. Наконец, он произносит:

— Ответь мне вот на какой вопрос. Что произойдет, когда Эдж в разгар вечеринки захочет тебя трахнуть? Ты устроишь истерику? Поставишь в дурацкое положение клуб?

Я трясу головой.

— Я хочу услышать, как ты произнесешь это вслух.

— Нет.

— Тебя не смущает, что ты — свежий кусок мяса, который всем не терпится попробовать на вкус? — он указывает в сторону двери. — Эти ублюдки ждут не дождутся, когда ты встанешь перед ними на колени, Куколка. Что произойдет, когда один из моих братьев захочет насладиться твоим дерзким ротиком? Ты сбежишь? Или пошлешь всех на хрен?

— Нет.

— Я не Дозер. Не морочь мне голову.

— Я не морочу!

— Правда? — он качает головой и опускает взгляд. — Тогда почему я тебе не верю?

Через несколько секунд, он поднимает голову. Его глаза встречают мой взгляд. Уголок его рта дергается, как будто он сдерживает улыбку.

— Докажи это.

Я изумленно моргаю, глядя на него снизу вверх.

— Как?

Он разводит скрещенные руки и хватается за край стола. Большие костяшки его пальцев белеют, а каждая мышца под хлопком футболки напрягается, когда он наклоняется вперед.

— Я сказал… докажи это. Я хочу увидеть, как ты испачкаешь свои колени.

— Но я… но…

—Что? Не хочешь? Чертова дверь в той стороне. Здесь клубные девчонки, — он тычет пальцем мне в грудь, — это ты, подчиняются братьям, — он указывает на свою грудь, — как я. Ты здесь для одного, и только одного. Никогда не забывай это.

— Дело не в этом. Просто…

— Это сделка, Куколка. Если она тебя не устраивает, ПРОВАЛИВАЙ!

Я сыта по горло его резкими нападками по отношению ко мне.

— Дай мне закончить! — яростно выпаливаю я. — Я всего лишь собиралась спросить, почему, черт возьми, тебе не терпится от меня избавиться. По всему видно, что ты меня на дух не переносишь. Единственное, что ты видишь, когда смотришь на меня, другую гребаную девчонку!

Его глаза вспыхивают от переизбытка эмоций, но он моментально их прячет.

— Мне не должна нравиться сука, которая будет у меня отсасывать.

Разочарованная, я сердито выдыхаю и смахиваю волосы со своего лица.

— И что ты этим пытаешься доказать?

— Только то, что, когда запахнет жареным, ты пошлешь всех к чертовой матери и сбежишь, — он указывает большим пальцем за свое плечо. — Именно так поступают такие, как ты. Когда жизнь станет совсем тяжкой, ты не выдержишь. И уж точно не раздвинешь свои ноги для кучки байкеров, особенно после того, как несколько лет берегла себя для правильного парня.

Я отвожу взгляд, а затем опускаю его на свои колени. Он понятия не имеет. Это почти нелепая, по своему безумию просто отвратительная ситуация.

— Я могу справиться с чем угодно, что ты прикажешь сделать, — цежу я сквозь стиснутые зубы, не глядя на него. — Хочешь, чтобы я это доказала? Отлично.

Я докажу. В этом нет ничего такого. НИЧЕГО!

— Правда? Тогда давай сотрем твои нежные коленочки в кровь, Куколка. Докажи мне, что ты не сбежишь. Что ты сможешь сделать этим ротиком больше, чем выводить меня из себя, — его губы растягивает бесчувственная холодная улыбка. Фальшивая. Вымученная. Его глаза цвета жидкого золота. — Я хочу, чтобы ты сосала мой член так, словно это доставляет тебе удовольствие. Лизала его так, словно он чертов леденец и лучшая гребаная вещь, которую ты когда-либо пробовала.

Я знаю, что он делает. Он не хочет видеть меня здесь. Но он не может заставить меня уйти из-за Дозера. Поэтому он пытается заставить меня сбежать. Уйти по собственному желанию.

Но нужно нечто большее, чтобы напугать меня. Особенно, если учесть, что гораздо больше я боюсь того, что меня ждет за пределами клуба, чем мужчин внутри него. Включая Мава.

Ладно. Если это необходимо для того, чтобы доказать, что я не похожа на его бывшую и не сбегу, когда обстановка накалится, то я сделаю это. Я сделаю ему лучший чертов минет, который у него когда-либо был. Такой, который он никогда не забудет. Настолько потрясающий, что все остальные померкнут в сравнении с ним. Может быть, это заставит его заткнуться.

Он ждет, что я сбегу отсюда. Его лицо медленно приобретает самодовольное выражение.

Для начала я решаю с ним немного поиграть.

Потянувшись к карману, я достаю свой вишневый бальзам для губ, открывая колпачок с легким щелчком. Я растягиваю время, медленно проводя бальзамом по своим губам, сжимаю их вместе и отрываю друг от друга, после чего закрываю колпачок бальзама и убираю его обратно в карман. Потянувшись назад, я снимаю резинку со своих волос и распускаю косу.

— Так тебе будет легче за них держаться, — говорю ему, и будь я проклята, если эта мышца на его челюсти снова не начинает дергаться.

Я очень медленно соскальзываю со своего стула на пол, вставая на колени между его ног.

Он раздвигает их шире, чтобы освободить мне пространство. Я три раза провожу своими руками вверх и вниз по его бедрам. Под моими руками выпирают его мышцы. Мощные и твердые. Мои движения неторопливые, я испытываю его терпение на прочность, скользя руками к его поясу.

— Убери свои руки за спину.

Я замираю и растерянно моргаю, глядя на него снизу вверх, пока в моей голове не включается сигнал тревоги.

— Делай, что я сказал.

С опаской, я завожу руки за спину и скрещиваю их.

Резкими движениями он расстёгивает серебряную пряжку ремня. В ту же секунду я вспоминаю все то, что Уорнер проделывал своим ремнем. Я съеживаюсь и борюсь с тем, чтобы остаться в настоящем.

Что, если он меня свяжет?

От одной этой мысли по моей спине проносится ледяной холод.

Он расстегивает верхнюю пуговицу на своих джинсах. Зажимает пальцами бегунок молнии и опускает его вниз.

Я поднимаю на него взгляд.

— Мав?

Я поражена тем, что вижу. Его челюсть сжата. Его глаза плотно закрыты. Даже когда я произношу его имя, он не смотрит на меня. Все его тело так напряжено, что он может запросто сломать стол мертвой хваткой, которой в него вцепился.

По-моему, он не осознает, что я смотрю на него. Я вижу, как ему неприятно происходящее. Можно подумать, что он ждет смертельного удара, а не удовольствия.

— Я не могу ждать весь гребаный день, — хрипло произносит он. — Займись им, черт возьми. Или выметайся.

Я опускаю взгляд на его ширинку. Он без нижнего белья. Его член, по крайней мере, по тому, что предстает передо мной… прекрасен, как и сам мужчина. Испещренный венами ствол находится прямо передо мной, но он по-прежнему частично скрыт за его джинсами. Я не смею двигать руками, опасаясь, что он свяжет меня, если я это сделаю.

Я наклоняюсь вперед. Мое дыхание становится прерывистым, меня поглощает страсть и тревога. Я размышляю над тем, как бы лучше высвободить его из джинсов.

Облизывая губы, я не могу отрицать, что мне немного любопытно узнать, какой он на вкус.

По моему телу пробегает дрожь, когда я носом задеваю его кожу.

Я придвигаюсь ближе и уже собираюсь облизать его длину, когда он рычит и отпрыгивает от стола, в процессе отбрасывая меня назад. Я налетаю на стул, стоящий позади меня, и ударяюсь головой об угол подлокотника. Мой череп простреливает обжигающая боль.

Я обхватываю свою голову руками, когда слышу:

— Чеееррт! Черт! Черт!

Он мечется по комнате, снова и снова взъерошивая руками волосы на своей голове. Затем дважды проводит ладонями по лицу. Он стонет.

Одним идеально выверенным движением он сбрасывает на пол все, что находится на верхней полке невысокого книжного шкафа.

Черт подери.

Мое сердце замирает и ухает вниз, после чего вновь начинает биться. Я задерживаю дыхание. Больше всего на свете мне хочется исчезнуть. Я слишком хорошо знакома с этим видом ярости. Через считанные секунды он переключит свое внимание на меня. И последует физическая боль.

Его голова резко дергается в мою сторону. Его глаза холодные и смертельно опасные.

Я отползаю назад, когда по моему телу проносится мелкая дрожь. Мне ненавистно, что его разъяренный пронзительный взгляд будоражит меня больше, чем клубящийся внутри меня страх. Как я могу быть возбуждена и в то же время напугана? Это неправильно.

Он — загадка. Самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела… и всё же он самый что ни на есть бесцеремонный мудак, которого я когда-либо встречала.

Разве я должна испытывать к нему что-то еще, помимо презрения?

В конце концов, он — байкер, преступник, отброс общества. Он меня ненавидит. Для него я никто, пустое место. Нет, не так. Для него я грязная бездомная кошка. То, чем можно попользоваться и выбросить. Доносчик.

Ирония в том, что именно от него зависит то, кем я стану.

Свирепо глядя на меня сверху вниз, он вопит:

— Пошла на хрен отсюда!

Да с удовольствием.

Я вскакиваю с пола и бросаюсь к двери. Только я собираюсь сбежать, как его пальцы обвиваются вокруг моей руки и меня резко разворачивает. Я врезаюсь в стену, которая на самом деле оказывается его грудью.

Он рычит мне в ухо:

— Ни гребаного слова об этом.

— Я ничего не скажу, — тихо произношу я.

— Никому. Даже Дозеру.

Я быстро киваю.

Он отпускает меня. Вернее, пихает в сторону двери.

Я выбегаю из комнаты. Я лучше окажусь в любой другой части клуба, чем наедине с Люци, который в данный момент кажется одержимым.

Я взвизгиваю, когда меня во второй раз за сегодня хватают за руку в коридоре. Мое сердце вот-вот выскочит из груди. У меня уходит миллисекунда на то, чтобы понять, что это Лили.

Она в беспокойстве сводит брови, и ее лицо покрывается легким румянцем.

— О, Боже мой, девочка. Что, черт возьми, это было? Ты в порядке?

Мое сердце по-прежнему учащенно бьется, а руки дрожат. То место, где моя голова соприкоснулась со стулом, ноет от боли.

— Я в порядке. Я в порядке, — шепчу я. Правда, я не уверена, кого именно пытаюсь убедить — Лили или себя.

Все нормально. Ты в порядке.

Может я и не вышла сухой из воды, но я жива, дышу. Я столкнулась с дьяволом и купила себе еще один день.

Вот только я побаиваюсь увидеть, что ожидает меня завтра.

Глава 9

Наши глаза могут нас обмануть… наши умы могут исказить истину… но наши сердца всегда скажут правду.

МАВЕРИК
Если я останусь здесь еще на какое-то время, один из моих братьев пойдет меня искать, скорее всего, Таз (прим. Taz (англ.) — тасманийский дьявол, мультипликационный персонаж). Ему будет достаточно лишь взглянуть на меня, на беспорядок, который я учинил, чтобы понять, что от посещения вечеринки меня удерживает кое-что помимо огромного количества работы.

Я должен пойти туда или вернуться к работе и закончить свой невыполненный в срок чертеж. Но будь я проклят, если смогу этим вечером адекватно мыслить и водить карандашом по бумаге. Наверняка, я напортачу больше, чем исправлю.

Выпрямившись, я отрываю руки от своей головы и откидываюсь на спинку кресла как подкошенный.

Менее чем за два часа одна девчонка перевернула весь мой мир с ног на голову и сумела поднять во мне целый ураган необузданных эмоций.

Предательство. Вина. И несметное количество боли.

Видимо, судьба снова издевается надо мной. Подставляет меня в самый неподходящий момент, разыгрывает какой-то безумный и нелепый спектакль, только чтобы насладиться моими страданиями.

Я дал Дозеру слово, что Куколка, Тыковка или как там ее зовут, может остаться. Хотя, на самом деле, мне нужно, чтобы она ушла. Из моей жизни. Из этого гребаного клуба, чтобы я мог заново похоронить свое прошлое. Вновь засунуть его в свою внутреннюю камеру хранения, где ему самое место.

Я думал, что если толкну ее, то напугаю до усрачки и заставлю сбежать, что к настоящему времени она будет на полпути к границе штата. Вернется к своему бойфренду. Вернется к своей милой провинциальной жизни. Но она здорово меня удивила. Скольким бы проверкам я ее ни подвергал, она стояла на своем, изворачивалась, подстраивалась к ситуации и доказывала мне, что она как 3D-паззл, каждый раз показывает себя с разных сторон, под каким бы ракурсом ты на нее ни смотрел.

Каждый раз, когда я ее толкал, она отвечала на толчок. Она не повелась на мой блеф и разбила весь мой гребаный план вдребезги.

В конце концов, она дала мне понять, что она не послушная тряпичная кукла, а, скорее, сирота, которой палец в рот не клади. Или бездомная кошка, как я ее обозвал, впервые на нее взглянув.

У нее даже есть несколько коготков. В прямом смысле этого слова. Девчонка оставила на моей коже чертовы следы. А при взгляде на ее губы хоть и возникает соблазн податься искушению, даже попробовать их на вкус, но ее язычок подобен хлысту, особенно когда она решает воспользоваться им и дать словесный отпор.

Когда я прижал ее к стене, я рассчитывал, что она сломается. Испугается. Убежит, словно за ней по пятам гонится сам дьявол.

Разве она сбежала?

Нет. Даже когда я обыскивал ее.

Во всяком случае, она была возбуждена.

Влажная.

Я откидываюсь на спинку стула, стону и тру руками лицо, пытаясь забыть о ее реакции и о том, какой приятной она была на ощупь. Гладкой. Как самый нежный шелк. От этих воспоминаний кожа на моем члене натягивается до предела.

Когда я велел ей отсосать мне, она не отступила и не съежилась. Она не послала меня на три буквы и не сбежала из моего кабинета. Нет. Она приняла вызов, достала свой бальзам для губ и дразнила меня им, после чего, наконец, опустилась передо мной на колени. Ее щеки были раскрасневшимися, а глаза расширенными, что спровоцировало стремительный всплеск возбуждения, которое устремилось прямо к моему члену, пока электрические разряды оживляли другие части моего тела. Я сражался с тем, чтобы не кончить как зеленый юнец, изо всех сил стараясь не выплеснуть на нее свое безумие и лютую ненависть, которые я питал по отношению к Дане.

Потому что я знал, если она коснется меня, я проиграю битву и нападу на нее. Трахну или убью. Оба варианта были возможны.

Вот почему в течение последних пяти лет я занимался только жестким сексом. Я прикасался к девушкам, слоняющимся по клубу, чтобы засунуть и кончить. Никакого зрительного контакта. Никаких губ. Никаких рук за пределами того, где они должны быть. Просто. Грубый. Трах.

Только так.

Я не позволю еще одной суке пролезть в мою жизнь и мой клуб. И будь я проклят, если в очередной раз позволю еще одной рыжеволосой бродяжке разжалобить меня, а затем нанести удар в спину.

Реакция моего тела была всего-навсего способом моего члена сообщить мне о том, что он сыт по горло ограниченной сексуальной диетой и нуждается в большем.

Желательно в ней.

Господи… теперь мой мозг подкидывает предательские мысли.

Чееерт.

Мне нужно отвлечься. Найти возможность очистить голову от мыслей. Может быть, напиться. Глотнуть свежего воздуха. На секунду я размышляю над тем, чтобы найти клубную девку. Мне не мешало бы сбросить это накопившееся сексуальное напряжение. Но от самой мысли у меня сводит нутро.

Не будь слабаком. Она там. И будет там в течение последующих двенадцати гребаных дней. Будь. Мужиком. Мать. Твою.

Я втягиваю в легкие огромную порцию кислорода и удерживаю его там, пока не встаю на ноги.

Двенадцать дней — это ничто. Они пролетят в мгновение ока. Это все, о чем мне нужно помнить.

Открыв свою дверь, я прокладываю себе путь в другой конец главной комнаты, проходя мимо залетных гостей, старух, клубных девчонок и моих братьев. Я игнорирую потаскух, пытающихся привлечь мое внимание, и отталкиваю их одну за одной в сторону, когда они встают у меня на пути.

Для начала мне нужно выпить.

Я киваю моим братьям и получаю в ответ периодические похлопывания по спине. Мне просто нужно обозначить свое присутствие, а затем я свалю отсюда.

Музыка звучит слишком громко. Почти все пребывают в состоянии алкогольного опьянения. Боди на сцене лапает и целует стриптизершу. Похоже, он в стельку пьян. Видимо, какое-то время назад алкоголь здесь лился рекой. Половина присутствующих в клубе женщин потеряли всякое чувство скромности, не то, чтобы большинство из них когда-либо им обладали. Но мои братья, кажется, хорошо проводят время, так что все в порядке.

В баре Лите требуется около десяти секунд, чтобы закончить с другими заказами и заметить меня. Она знает, что мне нравится, и вскоре наливает мне Джек Дэниелс и кока-колу. Уменьшая количество колы. Я залпом осушаю стакан и со стуком опускаю его на барную стойку. Первая и вторая порция виски обжигает, когда скатывается по моему горлу вниз. Зато третья проходит как по маслу. Еще одна, и я буду недостаточно трезв для езды на байке, поэтому я переворачиваю свой стакан и отодвигаю его к ней.

Обернувшись, я осматриваю комнату. Мой взгляд не задерживается на продолжающихся непристойных танцах в обнаженном виде передо мной и сразу же находит ее. Ее огненную шевелюру трудно не заметить. Люди и предметы, окружающие ее, всего лишь блеклые тени, на фоне которых она выделяется как рубин в угольной шахте.

Дело во мне, или она стоит прямо под лучом света?

Потому что я глаз от нее не могу оторвать.

Каждому, кто смотрит на нее, ясно, что ей не по себе, она не принадлежит этому месту. Она волнуется, кусает губу, а ее взгляд через каждые несколько секунд опускается к полу. Не менее, чем в шести футах от нее, пара занимается сексом, и, похоже, она делает все возможное, чтобы не смотреть в том направлении.

Она стоит за бильярдным столом рядом с Гусом и Лили. Дозер, наклонившись, целится в лузу.

Несколько секунд спустя она проводит вверх и вниз по своим рукам, как будто ей холодно и она борется с ознобом. Затем она, должно быть, ощущает на себе мой пылающий взгляд, направленный на нее через всю комнату, потому что слегка поворачивается, и ее глаза находят меня.

Так же, как и раньше в моем кабинете, существует некий негласный вызов, который выявит того слабака, который рискнет отвести взгляд, хотя ни один из нас ему не поддается.

Ее глаза того же цвета, что и яйца малиновки. Того же цвета, что и океан, на берегу которого я был всего лишь однажды в детстве. Когда они впиваются в меня с другого конца комнаты, моя кровь начинает медленно закипать.

Кто-то обращается к ней, и ее внимание переключается на другого.

Я следую за ее взглядом и натыкаюсь на Дозера. Он что-то говорит ей и, огибая край бильярдного стола, подходит. Мою грудь сдавливает, когда я наблюдаю за их общением и улыбкой, которой она его одаривает.

Неутихающая боль в моей грудине вопит чуть громче, чем обычно. По какой-то причине я вдруг не могу сделать чертов вдох.

На долю секунды она украдкой бросает на меня застенчивый взгляд, и боль немного утихает.

Когда Дозер смотрит в том же направлении, что и она, то встречает мой пристальный взгляд, он приподнимает вверх подбородок в знак приветствия. Я делаю то же самое. Он отдает Куколке свой бильярдный кий и идет ко мне.

— Привет. Все путем? — говорит он, как только встает передо мной. Своим телом он лишает меня возможности смотреть на нее и тем самым, в какой-то степени, действует мне на нервы.

— Да. Все путем. Двенадцать дней, а потом видно будет.

Само собой, я не согласен с последней частью. Я хочу, чтобы она ушла по прошествии двенадцати дней. Жить стало бы намного проще, если бы она уже была за много миль отсюда.

Он кивает.

— Я встретился с доктором Кэпа. Операция прошла успешно. Он дышит самостоятельно, но все еще не приходит в сознание.

Я хлопаю его рукой по плечу.

— Он выкарабкается. Твой отец — крепкий парень. Он никогда не сдастся смерти без боя.

— Да.

— Как Ник?

— Мама в порядке. Уис и Гриндер (прим. Whiz (англ.) — ловкач, прохвост, виртуоз, гений; Grinder (англ.) — мясорубка) не отходят от нее ни на шаг, чем жутко ее бесят. Она с трудом выносит их присутствие. Ей кажется, что мы нянчимся с ней.

Настал мой черед улыбаться, поскольку я знаю, какой злющей может быть Ник. Она, определенно, заслужила титул главной стервы клуба. Могу поспорить, что Уису и Гриндеру от нее не хило достается.

— Это вынужденная мера. Кэп надрал бы мне задницу, если бы я никого к ней сейчас не приставил для обеспечения ее безопасности.

— Она в курсе. Но это не мешает ей ныть еще больше, — отвечает он.

На что мы оба ухмыляемся.

— Слушай. Я отлучусь. Собираюсь прокатиться.

Мы ударяемся кулаками.

— Хорошо, мужик. До скорого.

Не знаю, почему я это делаю, но я наблюдаю, как он возвращается к ней. Она поднимает голову вверх, когда он подходит ближе, и та же легкая улыбка расцветает на ее губах.

Вот, черт. Это не должно так влиять на меня. Но влияет, потому что я чертовски крепко сжимаю челюсти и кулаки, наблюдая за моим братом так, словно он мой враг, а не друг.

Я резко поворачиваюсь на пятках и направляюсь в сторону входной двери, точно зная, что мне нужно. Гребаный свежий воздух, пустынная дорога и безмолвная беседа наедине с самим собой.

Прежде, чем я успеваю сбежать, до меня доносится выкрик Таза:

— Куда ты, мать твою, собрался?

Он сидит на диване с девчонкой, устроившейся между его ног, и это, судя по всему, Стар. Ее голова подпрыгивает вверх и вниз в области его паха, а его пальцы запутались в ее волосах.

— Наружу, — еле слышно бормочу я. — Нужно глотнуть воздуха. Здесь не продохнуть.

Я слышу женский разочарованный возглас, а затем топот ботинок за моей спиной. Я не останавливаюсь и распахиваю парадные двери клуба.

Когда я неторопливо подхожу к своему байку, Таз окликает меня:

— Эй. Притормози, черт тебя дери.

Его слова, как всегда, выходят с хрипом.

Я перебрасываю ногу через моего скакуна и сжимаю руль сильнее, чем это необходимо. Только тогда я смотрю на него.

— Что?

Он становится передо мной, поэтому я не могу тронуться, не проехав при этом по нему. Его темно-карие глаза подозрительно спокойны, пока он изучает меня.

— Что происходит?

Его темные, чем-то напоминающие ирокез, волосы торчат во все стороны, как будто он пропускал свои пальцы через них миллион раз. Татуировки на его лице кажутся черными даже под светом фонарей во дворе, хотя на самом деле они темно-синие. Таз, как и Ди, большой парень, но не потому, что он хочет произвести на людей впечатление. Нет. Он тащится от того, что вселяет в них страх. Когда подворачивается возможность, он любит пугать заносчивых старух и таращащихся на него с открытым ртом маленьких детей. Нет никаких сомнений, что он больной на голову. Но нельзя делать то, что он делает для клуба, без серьезных последствий, которые оставляют отпечаток на твоей психике.

Я уверен, он скажет, что у меня крыша поехала. У гаденыша был нюх на такое дерьмо.

Я качаю головой.

— Ничего. Возвращайся на вечеринку. Я просто собираюсь прокатиться.

Он откашливается, но его слова все равно выходят с хрипом. Он всегда хрипит.

— Хочешь, составлю компанию?

Когда Эджа упекли за решетку, Таз по стечению обстоятельств оказался его первым сокамерником. Через три дня Эдж ввязался в драку с несколькими членами мотоклуба «13 Дьяволов». Это было еще до нашего перемирия. Где-то посреди драки Таз прыгнул в гущу событий, пытаясь уравнять шансы. Он получил ножевое ранение и ему передавили горло, но, в конечном итоге, вмешались охранники, и они оба выжили, чтобы поведать нам эту историю. Излишне говорить, что он заслужил доверие Эджа, и когда освобождался, Эдж посоветовал ему заглянуть в клуб.

Я награждаю его тяжелым взглядом.

— Нет.

Сверкнув широкой дерзкой улыбкой, он произносит скрипучим голосом:

— Тем хуже для тебя.

Я качаю головой.

Существует веская причина, по которой ему потребовались всего пять месяцев, чтобы заслужить свою нашивку. Парень чертовски предан клубу. Самоотвержен. И он всегда готов выполнить грязную работу, которую клубу необходимо сделать.

Он запрыгивает на свой байк. Я завожу Еву, свой мотоцикл, и вывожу её со стоянки с плетущимся позади меня Тазом.

Ночь тёплая. Навстречу мне устремляется слегка прохладный воздух и приносит невероятные ощущения, когда обдувает моё лицо и руки, пробираясь под мою одежду и понижая температуру моего тела на несколько градусов. Меня окутывает запах полыни, и я втягиваются его в свои лёгкие, давя на газ.

Затем в сотне футов от ворот клуба я сбрасываю скорость, когда вижу расположившуюся у обочины и работающую на холостом ходу патрульную машину.

На долю секунды мой взгляд встречается со взглядом Офицера Дэвиса.

Какого черта он здесь делает?

Вопрос добавляет очередное беспокойство к той куче, которая уже накопилось в моём сознании. Но через минуту я убеждаю себя засунуть эту херню на задворки сознания и подумать о ней позже. У меня есть куда более важное дерьмо, над которым стоит поразмышлять во время этой поездки. И я не потрачу впустую ни единой мили этой дороги на Заместителя Недоумка.

Нет. Сначала мне нужно найти способ выкинуть из головы мысли о заостренных скулах, манящих пухлых губках и маленьком веснушчатом носике. И остановить образы её усеянной веснушками кожи, рубиново-рыжих волос и загорелых ножек, вспыхивающие в моём сознании, как треклятые рекламные щиты.

Я крепко сжимаю руль, когда мой член набухает.

Здесь, где только я и Ева, я могу быть честным с самим собой. Я лгал Ди. Это не обычная девчонка. Она не только тип Эджа… она — мой тип. Чёрт… она — тип любого мужика, особенно, когда она при таком параде, как сегодня.

Но, чёрт, даже без сексуальной причёски, шпилек и лёгкого макияжа, она — чертова секс-бомба. Не клон Барби, как половина женского населения в наши дни. Она уникальная, сногсшибательная, она — обладательница неземной красоты, которая будоражит и завораживает. А её тело… чёрт… оно соблазнительно во всех нужных местах. Мой рот наполняется слюной просто от мысли о том, как приятно было ощущать её сиськи в моей руке. Как её соски молили о ласке. А её кожа была словно бархат под моими пальцами.

На протяжении последних двух часов я пребывал в состоянии постоянного состоянии возбуждения, потому что в физическом плане она — все, что я жажду.

И все же она — отражение всего того, что когда-то меня погубило. Её присутствие в клубе приведёт лишь к тому, что каждая встреча с ней будет разрушать меня изнутри, внося хаос в мои мысли и подрывая мой контроль.

Я мысленно встряхиваю головой.

Несмотря на то, что у меня уходит каждая частичка силы воли, которой я обладаю, мне с горем пополам удается затолкнуть мысли о Куколке в глубину своего сознания.

Почти целый час я катаюсь и размышляю. Фары байка Таза светят мне в спину, поскольку он следует за мной, куда бы я ни направился. Я сосредотачиваюсь на том, что мне нужно подумать о Кэпе и поразмыслить над тем, от кого еще я могу получить информацию о стрельбе. Мне нужно подумать о возвращении Эджа и о том, на что оно будет похоже, а также о том, как защитить нас от возможных последствий в случае отрицательного или положительного ответа «Гринбекам».

Спустя еще полтора часа мы возвращаемся в клуб и проезжаем патрульную машину, по-прежнему припаркованную на обочине дороги неподалеку от клуба. Меня так и подмывает остановиться и подойти к Дэвису лично, но я понимаю, что ничем хорошим это не обернется. Я дам клубу знать, что нас пасут. Завтра я позвоню Ортеге, его боссу, чтобы выяснить, знает ли он, что замышляет его заместитель. Скажу ему, чтобы держал своего мальчишку на коротком поводке.

Я ставлю Еву в один ряд с другими байками перед зданием клуба и глушу мотор. Таз делает то же самое и спрашивает:

— Лучше?

Мое тело кажется невесомым. Плечи все еще напряжены, но теперь это результат езды, а не воображаемый вес, который я ощущал на них. Ей-богу, выложить мысли в пути все равно, что получить единственную терапию, в которой я нуждаюсь. Это освобождение.

Я повожу плечами, сгибаю пальцы, а затем кладу руки на бедра.

— Да.

Он слезает со своего байка.

— Этот новый пирожок проблема для тебя? Головная боль? Я знаю, что та сука, которая заложила Эджа Дэвису, была рыжей, верно? Дана?

В моей груди образуется небольшая трещина, и жгучая боль проникает в самое сердце. Единственное, что я могу сделать, это сдержанно кивнуть.

Кроме того, проблема не только в цвете ее волос. Это вид отчаяния, сочащийся из каждой поры. Это смятение в ее глазах. Тот факт, что я ничего не чувствовал к женщинам, ошивающимся возле клуба и проходящих мимо меня на улице, а потом вдруг бац, словно я был поражен стрелой гребаного Купидона и не могу, черт возьми, здраво мыслить. Я вижу только ее. Мое тело хочет только ее. На этот раз все так, будто я был мертв в течение пяти сраных лет и только сейчас по-настоящему вздохнул полной грудью. Моя кровь несется по венам, течет как река и пробуждает сердце, которое, как я думал до сегодняшнего дня, почернело и иссохло.

Дозеру этого не понять. Что тут скажешь? В чем-то все это похоже на те чувства, что я испытывал к Дане. Только по какой-то причине они кажутся более интенсивными. В десять раз интенсивнее.

Дана нуждалась во мне. Она нуждалась в том, кто помог бы ей сложить разбитые кусочки воедино. Стал бы клеем, который не позволил бы ей рассыпаться на части. Мне нравилось быть этим клеем. Это давало мне цель, когда я изо всех сил пытался найти свое предназначение в жизни. Я считал, что этой целью было любить ее. Заботиться о ней. Жениться на ней и завести семью. Но, Боже, я никогда еще так не ошибался.

Куколка не могла быть настолько сломлена, но подозреваю, что она могла обжечься, доверившись кому-то. У нее есть шрамы, видимые и невидимые. Шрамы, которые заставляют ее держаться настороженно, осмотрительно и недоверчиво. Ей было некомфортно говорить о своей семье. Или ее парне… бывшем парне. Я бы, наверное, узнал почему, если бы не увяз по уши в своем собственном дерьме.

— Хочешь, я позабочусь о ней? — спрашивает Таз.

Если кто-то позаботится о ней… Меня захлестывает раздражение, пока я не врубаюсь в смысл сказанного им.

Грозно на него взглянув, я вижу, что он наблюдает за моей реакцией.

— Отправлю ее паковать чемоданы, — уточняет он, как будто подозревает, о чем я думаю.

Если я соглашусь, он припугнет ее, пока от нее не останется ничего, кроме воспоминания. На что я, по всей видимости, не в силах решиться.

Мне нужно дать положительный ответ, но в то же время… от идеи натравить на нее Таза, клубного головореза, мне становится не по себе.

Я вытаскиваю пачку сигарет из кармана, беру одну и закуриваю. Затянувшись и выпустив струю дыма, я говорю:

— Я дал Дозеру слово, что не выгоню ее. Она здесь, по крайней мере, до вечеринки.

Я уверен, что он озадачен тем, чтобы найти выход из положения, потому что он лезет в карман и достает зубочистку. Он смотрит на землю, пока отрывает обертку.

— Но если она уходит сама…

Он поднимает на меня взгляд, и по его лицу расплывается злобная усмешка.

Да… пора принимать решение.

Сделав затяжку, я спрашиваю:

— Что у тебя на уме?

Он пожимает плечами.

— Просто сделаю то, что всегда. Она — проблема, которая тебе сейчас не нужна, правильно? Тогда считай, что я с ней уже разобрался.

У меня из легких вышибает весь воздух, как будто мне нанесли удар под дых. Я борюсь с инстинктом отозвать его. Но слова сами слетают с моих губ.

— Только… не прикасайся к ней.

Он смотрит на меня, прищурив глаза.

— Я бы спросил почему, но не думаю, что хочу знать ответ. Не прикасаться к ней. Нет так нет.

— Хорошо.

— Сделаю то, что у меня получается лучше всего.

Вынесет ей мозг.

Мое молчаливое согласие — единственный ответ. Это мое разрешение делать все необходимое, чтобы вышвырнуть Куколку… Тыковку… отсюда.

Я игнорирую тяжесть, которую ощущаю в своей груди. Сделав еще пару затяжек, я выбрасываю окурок на землю.

Так будет лучше.

Ради моего душевного спокойствия. Ради клуба.

Так почему же у меня такое чувство, что это ошибка, которую я не могу себе позволить совершить?

Я смотрю в лицо Тазу.

— Сделай это незаметно. Дозер чрезмерно ее опекает. Гус и Лил тоже.

На его губах снова вспыхивает улыбка.

— Я когда-нибудь был пойман на учинении беспорядка?

Я фыркаю, что звучит почти как смех. Почти непринужденно.

— Слишком много раз, чтобы вести подсчет.

Таз — такой парень, который обладает навыками, позволяющими ему входить и выходить незамеченным. Но он не использует их. Он любит оставлять следы на своем пути. Он за весьма короткое время создал себе репутацию. Вот почему я начал называть его Тазом. Не только потому, что он чертовски быстрый и устрашающий, но и потому, что это прозвище ему подходит, он оставляет после себя следы разрушения со своими инициалами на них.

Я слезаю со своего байка, и мы направляемся к клубу.

— Однажды ты все же загремел за решетку. Я надеюсь, ты извлек урок?

— Ага, извлек.

Мы входим в здание клуба и продвигаемся к бару. Вечеринка подутихла. Байкеры и полуголые бабы с трудом держатся на ногах. Некоторые из них валяются в отключке на полу, диванах, а одна голая девица храпит прямо на барной стойке.

Лита наливает мне выпить.

Мне требуется всего секунда, чтобы осмотреть комнату и понять, что ее здесь нет. Единственное, что я вижу, — безбрежный океан серости. У меня в голове проносится образ того, как Дозер ведет Куколку в его комнату, и мои пальцы, обхватывающие стакан, напрягаются.

К нам направляется Стар. Она смотрит на меня, но, слава тебе Господи, что-то замечает в моих глазах, потому что проходит мимо и останавливается возле Таза, который принимает ее любовь.

Гриз хлопает меня по спине, чтобы привлечь мое внимание.

— Звонил Дидс, пока ты отсутствовал. Пэппи хочет встретиться. И Сонни Псих был довольно непреклонен насчет этого. Я сказал ему передать отцу, что я поговорю с тобой и дам ему знать.

Я вздыхаю:

— Ничего не получится. Только когда каждый Предвестник Хаоса сядет за стол обсуждения. После вечеринки. После голосования.

— Ладно. Я скажу им еще раз.

— Они придут на вечеринку Эджа?

— Да.

— Скажи им, чтобы держались поблизости в течение следующих нескольких дней, и после того, как проведем голосование, мы с ними поговорим.

— Хорошо.

К нам, спотыкаясь, подходит Боди, обхватив рукой одну из близняшек. Я думаю, это Ло, поскольку Лита, как правило, стоит за стойкой бара. Честно говоря, я никогда не мог отличить их друг от друга. Они для меня как две капли воды — латиноамериканки с длинными черными волосами, темными глазами и огромными розовыми татухами, которые соединяются друг с другом, когда они стоят рука к руке.

Нечленораздельно Боди спрашивает:

— Так что там с новой рыжей закуской? К ней правда нельзя пр-прикасаться? Поскольку, в противном случае, если она еще раз наклонится, я откушу от нее кусочек.

Он рычит и игриво кусает Ло за сиську.

Она хихикает и шутливо отталкивает его.

От его комментария мой живот скручивает в узел. В голове всплывает картинка, как я надираю ему задницу. Я разминаю шею, пытаясь снять часть напряжения, вновь образовавшегося там.

— Тебе придется какое-то время подождать, — встревает Гриз.

Боди прекращает заигрывать с Ло.

— Почему? Ты уже занял очередь? — потом он морщит нос. — Чувак, это чересчур. Она же тебе в дочери годится.

— Чего? Какого хрена?

Гриз выглядит ошеломленным. Словно такая мысль никогда не приходила ему в голову.

Глаза Боди расширяются до размера мячей для гольфа.

— О, Боже, мужик! А что, если она — твоя дочь, а ты, не зная этого, возьмешь и трахнешь ее? Это как гребаный инцест.

Я качаю головой и бормочу:

— Не как инцест, Дуралей. Это и есть инцест.

Лицо Гриза бледнеет, затем его глаза вспыхивают от раздражения.

— На хрена ты мне это сказал? Теперь я не… ах ты эгоистичный сукин сын!

Он толкает Боди назад.

Боди почти падает. Он смеется с таким надрывом, что Ло приходится приложить все свои силы в попытке удержать его на ногах.

— А что? Вполне возможно, — говорит он, после того как успокаивается.

Гриз рычит:

— Нет ничего невозможного, болван. Но это не значит, что ты можешь озвучивать любую пришедшую тебе в голову хрень.

— Ставлю сто баксов на то, что она и дня здесь больше не продержится, — заявляет Таз.

По лицу Гриза расплывается хитрая улыбка.

— Я принимаю эту ставку. Мы, рыжие, — упрямые. Если она захочет быть здесь, она останется.

— А ты что скажешь, — обращается Таз к Боди. — Если ты продолжишь цеплять всех клубных кисок и прыгать с ними в кровать, ты и сам обзаведешься парочкой внебрачных детишек. Тогда твоя старуха получит доказательство, что ты ходишь налево, и на этот раз она навсегда распрощается с твоей задницей, — выдает Таз.

Улыбка Боди мгновенно исчезает. Он впивается свирепым взглядом в Таза.

— Почему, мать твою, ты всегда приплетаешь ее?

— Просто предупреждаю.

— Обойдусь без твоих предупреждений. Не суй свой нос в чужие дела.

Я становился свидетелем этой перепалки бесчисленное количество раз. Дальше Боди будет намекать на то, что Таз имеет виды на его старуху. Таз никогда этого не отрицает, что только усугубляет проблему. Я знаю, что она не так уж сильно его привлекает, хорошо, это ложь, каждый брат находит ее привлекательной, но Таз не из-за этого постоянно достает Боди. Нет, Таз ненавидит любое проявление предательства. Поэтому он напоминает братьям об их связи со старухами при каждой подвернувшейся возможности.

Я поворачиваюсь к бару и, когда подходит Лита, говорю:

— Бутылку.

Она поднимает бровь.

— Джека, — поясняю я. Да-да, это одна из тех самых ночей.

Через несколько секунд она передает мне бутылку, заполненную на три четверти, но в ближайшее время я планирую исправить этот пробел.

Покинув главную комнату, я иду по коридору и поднимаюсь по лестнице на второй этаж, перешагивая две ступеньки за раз. По какой-то необъяснимой причине мои ноги останавливаются рядом с дверью Дозера, и я не могу двинуться с места, пока не удостоверюсь, что по другую сторону ничего не происходит.

Чтобы убедиться, я все же заглядываю в комнату для гостей, где обнаруживаю Ди, лежащего в отключке на кровати в гордом одиночестве. Эта картина немного ослабляет узел в моем животе.

Как только я вхожу в свою комнату, я не трачу времени даром. Я запрокидываю бутылку вверх дном и начинаю заливать в себя алкоголь. Мне нужно смыть вискарем этот паршивый день. Стереть изображения, заполонившие мою голову, и вернуться к тому состоянию оцепенения. Забыть о том, что копия Даны когда-либо входила в мою дверь.

Я пью и пью, пока не упиваюсь в хлам… и выпиваю еще немного.

Затем курю и расхаживаю из угла в угол. После чего повторяю ритуал.

Я провожу рукой по моим стриженным под «ежик» волосам. Обычно жесткие волосы, царапающие мои ладони, приносят мне успокоение, но не сегодня. Сегодня, чем бы я ни занимался, я не могу отключить свой мозг. Я не могу удержать свое прошлое под замком. Я не могу противостоять влечению к девушке, находящейся в другой комнате.

Пребывая в хмельном угаре, я делаю что-то колоссально глупое. То, что, я знаю, я не должен делать. Но если я не напомню себе о том, почему мне нужно держаться от нее подальше, я ворвусь в комнату Дозера и сделаю что-то еще более глупое.

Мне нужно похоронить надежду на то, что, возможно, с какой-нибудь другой девчонкой я смогу забыть свое прошлое и построить будущее.

Я сажусь на корточки, протягиваю руку под кровать, вытаскиваю свою черную спортивную сумку и кладу ее на кровать.

Я тяну за бегунок молнии. Мой желудок ухает вниз, а дыхание замирает. Дыра в моей груди становится еще шире. Жгучая, обжигающая боль простреливает грудную клетку и валит меня с ног. Я тяжело опускаюсь на кровать. Бутылка падает на пол, и ее содержимое выливается. Я наклоняюсь вперед, обхватываю ладонями лицо и стараюсь избавиться от боли с помощью гнева. Это единственный способ, которым я могу помешать себе развалиться на части. Когда я балансирую на грани горя и печали, я толкаю себя на грань гнева.

Я проклинаю Дану. Бога. И себя.

Это была моя гребаная вина за попытку спасти бродяжку. За попытку изо всех сил держаться за того, кто привык находиться в бегах. Кто ценил свою свободу выше всего остального. Выше всего того, что я пытался ей дать. Даже когда пытался отдать ей всего себя без остатка.

Глава 10

Всегда найдется собака, которая укусит руку кормящего.

МАВЕРИК
Она хватается за низ моей футболки… но прежде, чем она успевает ее снять… я опережаю ее в этом. Заведя руки за спину, я тяну футболку вверх, снимаю через голову и отбрасываю в сторону. Следующее что я делаю,обхватываю ее рукой за шею и притягиваю ближе. Лицом к лицу. Я вдыхаю ее запах, ее девичий фруктовый аромат. Я касаюсь губами ее губ, и она стонет. Это все, что мне нужно знать, что она хочет этого так же, как и я. Я сминаю ее губы своими губами. Но этого недостаточно. Я хочу оказаться внутри нее любым возможным способом. Когда я провожу языком по ее губам, она раскрывает их для меня.

Боже! Она на вкус даже лучше, чем я себе представлял. Подавшись назад, я заглядываю ей в глаза.

— Куколка, почему они называют тебя Тыковкой, когда ты на вкус как чертовы вишни?

На ее губах расцветает улыбка и становится шире. Она чертовски красивая, словно весенние цветы, благоухающая, сладкая и яркая, и мне необходим кислород, который она источает.

Клянусь, черт возьми, ее улыбка вновь возвращает меня к жизни. Я убираю волосы с ее лица. Затем, обхватив ладонями ее щеки, я, не раздумывая, снова ее целую, набрасываясь на ее рот, будто одержимый. Я рычу, когда она обвивается вокруг меня и заполняет свободное пространство между нами.

Тем не менее, мне нужно больше. Проведя дорожку поцелуев от ее подбородка к уху, я кусаю ее и шепчу, как она меня заводит, как она мне нужна, как отчаянно мне хотелось бы погрузиться в нее. Я позволяю своим зубам вонзиться в нежную кожу над ее дико бьющимся пульсом. Она кричит, а затем шепчет мое имя. Это самый сладкий гребаный звук на всем белом свете.

Крик раздается снова. Только это не приглушенный крик женщины. Когда он раздается в третий раз, я понимаю, что он исходит от проклятого телефона на моей тумбочке. Стационарного.

Я крепко зажмуриваюсь, но это не помогает, голова раскалывается от боли, а сон яркими вспышками продолжает мелькать в моем сознании.

Я снова открываю глаза, но в комнате слишком много света. В голове стоит такой шум, словно проклятый звонок раздается прямо внутри черепной коробки. Гребаный телефон продолжает трезвонить.

Прищурившись из-за яркого света, я хватаю трубку.

Только один человек может звонить на стационарный телефон в такое время суток. И я не хочу пропустить его звонок.

— Да.

Из трубки доносится механический голос робота-оператора. Она говорит, что этот разговор будет записан, а также предупреждает о том, что этот звонок за счет вызываемого абонента от заключенного Центрального Исправительного учреждения Нью-Мексико. Голос интересуется, готов ли я принять и оплатить звонок из «Фолсома». Эдж произносит свое имя. Я нажимаю на единицу, чтобы подтвердить свое согласие.

В трубке раздается его низкий голос.

— Похмелье?

— Еще какое.

— Осталось одиннадцать гребаных дней, и я буду там с вами, брат. Хотя, у меня такое чувство, что время остановилось.

— Не сомневаюсь. Держись там. Не успеешь оглянуться, как увидишь мою уродливую задницу, ожидающую тебя по другую сторону забора.

— Как Кэп?

— Прошлым вечером доктор встретился с Ник и Ди. Операция прошла успешно. Он дышит самостоятельно, но пока еще не приходит в сознание. Они по-прежнему хотят, чтобы его организм немного окреп, прежде чем попытаются вывести его из этого состояния.

После минутного молчания он произносит:

— Девчонка умерла?

— Да. Скончалась. Наверно, так даже лучше.

— Ник в ярости?

— Она успела остыть, но да. Не самый лучший способ выяснить, что какая-то сучка была на заднем сиденье байка твоего мужчины и объезжала не только его. В смысле, после стольких лет она узнает, что он крутит шашни на стороне, но, как говорится, с глаз долой, из сердца вон.

Как только я произношу это, в моей голове мелькает образ Куколки, и нижняя часть моего тела оживает.

— Это дерьмо швырнули ей прямо в лицо. Думаю, её намного больше заботит то, в каком свете она предстанет перед окружающими, чем все остальное.

— Ясен хрен.

— Мы уже знаем, кто это сделал?

— Нет. Никаких свидетелей, у нас нет никакой информации, кроме того, я сомневаюсь, что мы вообще сможем кого-нибудь отыскать. Надеюсь, Кэп укажет нам точное направление, когда очнется.

— Кто его охраняет?

— Септик, Стоун, Гус и Ригор. Два Предвестника Хаоса днем и ночью. Дежурят по очереди. А Гриндеру и Уису Киду я поручил присматривать за Ник.

В трубке повисает тишина. Я уверен, что он размышляет над дальнейшими действиями, которые помогут нам получить необходимые ответы, когда он выйдет из тюрьмы.

— Как в остальном?

Я протяжно выдыхаю. Открываю рот, собираясь сказать, что у Пташки для него кое-что есть. Небольшой подарок от клуба по случаю возвращения домой, но по какой-то причине эти слова не сходят с моих губ.

— Все хорошо?

— Черт. С чего начать? В данный момент я все держу под контролем, но это не моё, братан. Ты же знаешь.

— Ага. Кому ты рассказываешь. Я тоже не уверен, что это моё.

— Лучше ты, чем я, мужик.

Он смеется и говорит:

— Спасибо за доверие. Что там с моим двоюродным братом? Ди еще не вытащил из жопы свою башку? Он до сих пор отказывается взять на себя обязанности лидера?

— Да. И он не сознается почему. Говорит только, что не может.

После этого Эдж минуту ничего не говорит. Я уверен, что он не может подобрать слов. Чем-то напоминая Кэпа в тот момент, когда Дозер сложил свои полномочия.

— Эй, слушай. Думаю, это мой последний звонок.

— Вот и хорошо. Задолбало, что ты поднимаешь мою задницу в такую рань.

Он снова смеется.

Затем я говорю ему:

— Ладно, до встречи на другой стороне, брат.

— Да… увидимся на другой стороне.

Я вешаю трубку, а затем переворачиваюсь. Провожу руками по лицу. Сон по-прежнему крутится в моей голове. Я не решаюсь закрыть глаза, опасаясь, что, как только это сделаю, он тут же всплывет в моем сознании. Станет еще ярче, чем сейчас, когда я с открытыми глазами.

Для начала я осматриваю себя и вижу, что вчера вырубился, не потрудившись раздеться. Что ж… по крайней мере, я снял свою безрукавку. Отсюда я вижу, что мой поношенный кожаный жилет висит на кресле в углу комнаты. И у меня нет ни малейшего понятия, как он туда попал

Моя голова пульсирует так же, как и моя рука. Я осматриваю ее. Она травмирована. Два сустава чертовски сильно распухли и кровоточат. Когда я сгибаю руку, ссадины немного открываются, и пульсация усиливается. Я обвожу взглядом комнату, пока не замечаю урон, который я нанес стене в пьяном угаре прошлым вечером. Там дыра размером с баскетбольный мяч, а это значит, что я впечатывал в нее свой кулак не один раз.

Чеееерт… Молодчина, Мав.

Позже мне придется исправить это дерьмо.

Я сажусь и свешиваю ноги с кровати. Такое чувство, что мою голову сдавило дорожным катком. В течение минуты мир кажется расплывчатым, и я пытаюсь подавить подступающую тошноту.

Черная сумка лежит на том же месте, посреди пола. Ее содержимое разбросано по всей комнате. Я тянусь к нему и быстро запихиваю все обратно в сумку. Закрываю молнию и убираю свое прошлое обратно под кровать. За пределы видимости. Где ему самое место.

На самом деле, я должен сжечь это дерьмо. Я порывался несколько раз. Возможно, у меня получится сделать это сегодня.

В своей гардеробной я стаскиваю с себя футболку и снимаю джинсы, переодеваясь в шорты для тренировки. Только так я могу частично избавиться от с трудом сдерживаемого гнева, возбуждения и нервозности. Все что угодно, лишь бы не пришлось чертовски много думать и чувствовать.

ЭМБЕР
Я медленно просыпаюсь. У меня уходит минута, чтобы сориентироваться и понять, где я нахожусь. Первое, что я вижу, — белые простыни, бежевое одеяло и голые кремовые стены. Знакомый запах. Во многом напоминает дом моего детства. Но я не жила там уже несколько лет, так что это сбивает меня с толку.

Постепенно ко мне возвращаются воспоминания о прошлой ночи, и я узнаю окружающую меня обстановку. Комната Дозера. Точно. Я в клубе.

По мере того, как эта мысль оседает в моей голове, мне отчаянно хочется закрыть глаза, ударить три раза каблучками и посмотреть, смогу ли я волшебным образом перенестись домой к Сандаун и Уилл.

Боже… если бы только это было возможно.

Вздохнув, я думаю, что пора… перестать все видеть в негативном свете. Ты и правда хочешь начать новый день в таком ключе?

Нет, не хочу. Так что я глубоко вздыхаю и начинаю все сначала. Как бы не сложился этот день, ты справишься. Так что будь храброй и сделай все на ура.

Честно говоря, хоть пребывание в этом клубе и не назовешь раем, особенно после того, что произошло вчера с Мавом, здесь не так плохо, как я думала поначалу.

Прошлым вечером, на какую-то долю мгновения, я поймала себя на мысли о том, как же весело я провожу время, болтая и смеясь с Лили, которая становится до нелепого смешной, когда пьяна. Я потягивала напиток, играла в пул и невинно флиртовала с симпатичным парнем. То, что я не делала уже… Даже не помню, как давно.

Я чувствовала себя боле-менее нормально. Как будто моя жизнь не один сплошной бардак. Как будто я — обычная девчонка, в обычном месте, и у меня над головой не нависает грозовая туча.

Само собой, мне приходилось игнорировать царившее вокруг меня распутство. У меня сводило живот при виде того, что девушки выставляют себя такими дешевками. Но я была благодарна за то, что не нахожусь на их месте, и что сейчас я неприкосновенна. Благодарна, потому что было ясно, каждая их этих девушек хотела быть там и делать то, что они делали. Их никто не принуждал. Их никто не удерживал в плену.

Я слышу какой-то шум слева от меня. Испугавшись, я резко поворачиваю голову в том направлении.

Что за…?

Меня моментально охватывает паника, и я окончательно просыпаюсь. Я отползаю назад, пока не упираюсь спиной в спинку кровати и дергаю на себя простыню, нуждаясь в барьере между нами, даже если это всего-навсего никчемный кусок хлопка.

Мое сердце начинает бешено колотиться, потому как в четырех футах от меня, на черном кожаном диване сидит полуголый мужчина. Большой парень с татуировками на одной стороне лица. Благодаря отсутствию футболки я вижу, что его тело от шеи и ниже покрывают темные наколки, вплоть до черных кожаных штанов, которые частично расстегнуты. И, что-то мне подсказывает, что его графические рисунки не заканчиваются в области талии.

Он не смотрит на меня. Он возиться с какими-то черными предметами на небольшом журнальном столике, стоящим перед ним.

Я быстро осматриваю комнату. Я что, заснула не там? Мой мозг прокручивает последние события прошлой ночи. Дозер подвел меня к двери. Он подмигнул мне за секунду до того, как закрыл и запер дверь.

— Мммм. Прости. Дозер сказал, что я могу спать здесь. Разве это не его комната?

Спустя несколько секунд, не удостоившись от него ни ответа, ни взгляда, я пробую еще раз:

— Эй?

Он не отвечает.

— Ты что меня не слышишь?

Я машу руку. Ничего. Вообще. Хотя у меня такое чувство, что он прекрасно меня слышит.

— Что ты делаешь?

У него каштановые волосы, короткие по бокам, длиннее на макушке, достигающие середины спины. На лице заметная небритость и небольшая бородка под нижней губой. Его глаза — вот, что я нахожу наиболее обескураживающим. Они настолько темные, что кажутся черными. У него везде бугрятся мышцы, он запросто бы мог нанести мне серьезные увечья, если он пришел сюда именно за этим.

На его запястьях толстые черные кожаные браслеты, его руки украшают красочные татуировки и массивные кольца. После дальнейшего наблюдения за тем, как он возится с маленькими черными металлическими предметами, которые лежат на небольшой белой ткани, до меня доходит, что это такое.

Я еще крепче сжимаю пальцами простынь, натягиваю ее до самой шеи и медленно подтягиваю ноги к груди. Как будто она защитит меня, если он решит воспользоваться тем, что находится в его руках.

Он чистит пистолет.

На другом конце ткани, выстроенные в ряд золотые патроны и магазин.

Словно прочитав мои мысли, он начинает собирать пистолет, соединяя детали вместе, резкими, но все же плавными движениями. Я слышу щелчок… щелчок… щелчок… щелчок, пока разобранный пистолет не становится смертельным оружием в его руках.

Мой сердечный ритм ускоряется с каждым щелчком.

После того, как все детали, судя по всему, занимают свои законные места, он кладет пистолет на полотенце, поднимает магазин, а затем большими пальцами вставляет в него патроны, один за другим. Медленно. Методично.

Я бросаю взгляд на дверь. Закрыта. Резко перевожу взгляд на окно. Я знаю, что вчера, поздним вечером, открывала оба окна.

О Боже. Жуткий страх лёгким покалыванием скатывается по моей спине.

Внезапно, моё дыхание становится поверхностным и частым. Его присутствие каким-то образом высосало весь воздух из комнаты.

Снова раздается этот ужасный звук, когда он вставляет последний патрон в обойму. Затем он заталкивает полный магазин в пистолет и одним быстрым движением передергивает затвор.

Я почти уверена, это значит, что он только что отправил одну пулю в патронник.

Чёрт, надеюсь, что я ошибаюсь.

Он отрывает свой взгляд от пистолета и медленно переводит его на меня. Устрашающий. Спокойный. Он оценивает меня. Как будто у него в запасе всё время мира. Он отводит пистолет в сторону, кладет его на бедро и просовывает палец в специальное отверстие, размещая его на курке.

Потными ладонями я сжимаю простынь, хотя прекрасно понимаю, что это глупо. Это не пуленепробиваемый щит.

Встав, он направляет дуло пистолета в пол. Затем обходит вокруг столика и останавливается в изножье кровати, ни разу за все время не отведя от меня своих пугающих угольно-черных глаз. Он пистолетом подзывает меня к себе, слегка размахивая им из стороны в сторону.

— Иди сюда.

У него низкий и хриплый голос. Как будто он недавно его сорвал и все ещё восстанавливается.

Я едва слышу его сквозь стук собственного сердца. Но он — безумец, если думает, что я подойдут к нему.

Такое чувство, что мой рот набили ватой.

— Зачем?

Наградив меня тяжёлым взглядом, он поднимает пистолет.

— Мы будем разводить эту гребаную канитель весь день? Если нужно, я сам подтащу тебя сюда.

Вот дерьмо.

— К-ко мне ведь нельзя прикасаться.

— Да? Кто сказал? Дозер? — с его губ срывается вздох, который по звучанию напоминает фырканье. — Ты дашь мне то, что я хочу, добровольно или мне применить силу?

Он даёт мне две секунды на размышление, после чего становится коленями на кровать и тянется ко мне.

Его большая рука проникает под простыню и находит мою лодыжку.

— Значит, применим силу. В этом нет ничего плохого, — на его лице появляется злобная усмешка. — На самом деле такой вариант мне даже больше нравится. Обостряет ощущения.

Резкий стук в дверь вынуждает его замереть. Мы переглядываемся. Обещание, которое я читаю в его глазах, весьма красноречиво. Оно говорит само за себя: «Мы повторим это в ближайшее время». Раздается еще один стук и секунду спустя дверь распахивается. Но к тому времени мистер Тату на расстоянии фута от кровати и пистолета в его руке уже нет.

Хотя напряжение в комнате, по идее, должно зашкаливать, при появлении другого свирепого байкера, загородившего дверной проем, но, как ни странно, оно уменьшается. Только вот бурлящий во мне страх прорывается наружу при виде стоящего там Дозера.

Дозер сканирует представшую перед ним сцену. Его глаза расширяются, а ноздри раздуваются.

— Что здесь происходит?

Я вижу подозрительность и беспокойство, залегшие в чертах его лица.

Байкер ухмыляется, пожимает плечами и идет к нему. Я замечаю за его спиной пистолет, заткнутый за пояс его штанов.

— Я проголодался. Просто пришел ее разбудить.

— Проголодался? Лучше бы тебе говорить о еде, — бормочет Дозер, после чего смотрит на меня. — Он прикасался к тебе?

Я быстро качаю головой. Что-то мне подсказывает, судя по выражению лица Дозера, если я отвечу утвердительно, ситуация явно моментально выйдет из-под контроля, а у другого байкера пистолет. Дозер этого не знает.

Когда мистер Тату подходит к Дозеру, тот прижимает его к дверной раме, давя предплечьем на грудную клетку парня.

— Не заливай мне, Таз.

Таз, я так понимаю это имя парня, сбрасывает руку Дозера и толкает его назад к противоположной стороне дверной коробки. Они примерно одного роста. Два огромных бугая с выпирающими мышцами. Дозер крупнее, но ненамного. Если бы я не была так напугана, я бы, наверняка, по достоинству оценила их впечатляющие внешние данные.

— Тронешь меня еще раз, и я не посмотрю вице-президент ты или нет, я оторву нахрен твои руки и запихну их тебе в глотку. Я просто пришел разбудить эту суку.

Дозер смотрит на меня.

— Что он сделал? Что он тебе сказал?

Направленный на меня взгляд Таза мечет кинжалы.

— Ничего.

Дозер должно быть замечает, как я напугана, видит отражение страха на моем лице и рычит на Таза:

— Мав послал тебя, так? Где он?

Дозер отталкивает Таза в сторону и выходит за дверь. Раздается топот ботинок по полу коридора.

Вдогонку Дозеру Таз кричит:

— Дверь была открыта. Бродяжка хотела компании.

Затем из коридора доносятся звуки ударов по двери.

— Мав! Выходи оттуда, говнюк.

Через несколько секунд я безошибочно распознаю голос Мава.

— Что?

— Ты натравил на нее своего гребаного пса? Ты что, издеваешься надо мной?

За этим следует несколько секунд тишины.

Затем с заметным акцентом Мав говорит:

— Какого хрена здесь происходит?

— Я тебе скажу какого хрена. Твой питбуль ворвался в мою гребаную комнату.

Таз выходит за дверь и присоединяется к спору.

— Я сказал тебе. Дверь была открыта, черт подери. По мне, так она ждала гостя, — следует пауза, а затем: — Разве она не должна готовить хренов завтрак?

Повисает очередная пауза.

— Почему дверь была открыта? — рычит Мав, на что Дозер отвечает:

— Дверь была закрыта. Ублюдок лжет. Я запер дверь прошлой ночью, когда уходил от нее.

После этого я слышу звуки потасовки, как будто они собираются разорвать друг друга на части.

— Меня можно назвать кем угодно, но только не гребаным лжецом, — рычит Таз.

— Прекращайте, мать вашу, — рявкает Мав.

— Она была открыта! Спроси ее, черт подери, — кричит Таз.

— Просто держитесь от нее подальше. Оба. А ты, ты дал мне слово, что до вечеринки к ней никто не приблизиться.

— Господи, мужик. Однажды она и тебя возьмет за яйца, да? — бормочет Таз.

— Заткнись, пока я не надрал тебе задницу.

— Назови время и место, брат, я буду там.

— Что, черт подери, я сказал? Прекращайте, мать вашу! — орет Мав.

Я слышу ругань и еще больше возни.

Через несколько секунд Дозер входит в комнату. Хлопает дверью. Он тяжело дышит, а его лицо пылает от возмущения. Он не смотрит на меня. Но цедит сквозь зубы:

— Ты в порядке?

— Да. Прости за дверь. Я ночью услышала какой-то шум и выглянула посмотреть в чем дело. Наверно, я забыла ее закрыть.

Его глаза встречаются с моими. На его лице появляется недоверчивый взгляд.

— Ты забыла? В клубе, полном пьяных байкеров? После того, чему ты стала свидетелем прошлой ночью?

В его глазах отражается сомнение.

Но я нерешительно киваю головой.

Я долго не могла сомкнуть глаз, после того как он вчера ушел. Я чертовски устала, но не могла заснуть. Я задыхалась. Мне нужно было знать, что я могу уйти в любое время. Поэтому я открыла окно. Когда этого оказалось недостаточно, я чуть-чуть приоткрыла дверь. Затем я свернулась калачиком и заснула на кровати Дозера за несколько секунд.

— Признайся честно. Что он тебе сказал?

Я снова трясу головой. Я не хочу стать причиной еще большего разлада между ними. Если я настрою их друг против друга, это не прибавит мне очков, когда я буду выстраивать отношения с другими членами клуба. Плюс ко всему, взгляд Таза пообещал мне расправу, если я настучу на него Дозеру.

— Вообще ничего, пока ты не вошел.

— Он угрожал тебе?

— Нет.

Он несколько раз вздыхает полной грудью и отворачивается, передернув плечами. Затем он пересекает комнату, направляясь к гардеробной. Мгновение спустя он выглядывает оттуда и говорит:

— Я просто возьму кое-какую одежду, через секунду свалю отсюда, и тогда ты сможешь принять душ.

— Хорошо.

Он обводит взглядом комнату.

— Какого черта здесь произошло?

Поначалу я пребываю в замешательстве, но потом до меня доходит, что он имеет в виду.

— Я прибралась.

Он фыркает.

— Хм. Мило. Спасибо.

Через минуту, подойдя ко мне, он говорит:

— Слушай, я ненадолго сбегаю в спортзал. Но я вернусь. Мне нужно будет провести несколько часов в тренажерном зале, а затем в больнице. Я поручу Ригору присмотреть за тобой, пока меня не будет поблизости, хорошо?

Я понимаю, что отчасти это его способ защитить меня и часть соглашения с Мавом, но я ничего не могу поделать с неприятным ощущением, осевшем в моем животе.

Он, должно быть, замечает, что идея с няней тире охранником мне не по нраву и говорит:

— Я обещал, что найду того, кто будет за тобой приглядывать. Потребуется какое-то время, пока каждый присутствующий здесь не научится тебе доверять. Это для твоей же защиты. То, что Таз ничего не сделал тебе этим утром, еще не значит, что ему не представится такая возможность. Будь умничкой и держись от него подальше, ладно? Не оставайся с ним наедине снова.

* * *
— Черт подери, девочка. Это самый лучший гребаный бекон, который я когда-либо пробовал, — бормочет Боди с набитым ртом.

Три других брата мычат в знак согласия. Парни сидят за барной стойкой, поглощая завтрак, который я им приготовила.

— Как по мне, так ничего особенного, — Таз не смотрит на меня, когда говорит это, затем бросает кусок бекона обратно на свою тарелку, как будто это самое худшее, что он когда-либо пробовал.

Я знаю, что это вкусно. Единственная причина, объясняющая, почему он считает иначе, — полное отсутствие у него вкусовых рецепторов.

— Проклятье, эти яйца чертовски вкусные. У тебя есть еще, милая? — улыбается мне Гриз.

— Да, — я хватаю миску и устремляюсь обратно на кухню. Зачерпываю больше яиц и прихватываю еще несколько булочек. Я понятия не имела, что парни могли столько съесть. С другой стороны, я привыкла готовить еду для детей и пожилых людей, так что, по-видимому, с этого момента мне придется готовить больше.

Когда я возвращаюсь в зал через двери, которые соединяют его с кухней, я слышу, как Таз жалуется:

— Это дерьмо на вкус как чертова смола. Вы уверены, что она не выкопала это дерьмо из мусорного контейнера?

Его слова воскрешают в памяти оскорбления, которые Мав, не скупясь, бросал вчера в мой адрес. Я впадаю в ступор, но заставляю свои ноги двигаться и кусаю губу. Просто игнорирую сказанное.

Таз определенно не мой фанат. Он не спускал с меня своих злобных глаз все утро. Но я продолжаю напоминать себе, что, если бы он хотел причинить мне боль, он бы легко это сделал, пока я спала.

В то время, пока я наводила чистоту в комнате Дозера прошлой ночью, мой мозг продолжал возвращать меня к воспоминаниям о Маве и тому, что произошло между нами в его рабочем кабинете. Я пришла к выводу, что он делал все возможное, чтобы запугать меня. Например, то, как он толкнул меня к стене, обыскал, а потом сказал, чтобы я встала на колени. То, как он отшатнулся. Сомневаюсь, что он планировал позволить мне довести его до оргазма.

Но что его так беспокоит? Мысль о том, что я могу быть крысой, засланной Гринбеками, кем бы они там ни были, или я ему напоминаю ту девушку, которая его сломила. Вероятно, оба варианта. Я не знаю.

Во всяком случае, я забралась ему под кожу.

Хорошо…

Потому что он, безусловно, забрался под кожу мне.

В комнату входят Лили и Гус. Они занимают недавно освободившиеся места в баре. Я наполняю две тарелки и передаю им, получая в ответ стон от Гуса, когда он съедает первый кусочек.

— Ладно, колись. Что, черт возьми, ты сделала с беконом? — спрашивает Ригор с другого конца барной стойки. — Он никогда не получается у меня таким вкусным при обжарке.

— Э-э, просто немного коричневого тростникового сахара.

С изумлением в голосе Лили говорит:

— Как, черт побери, у тебя получаются такие воздушные яйца? Ты должна меня научить.

— Черт, да. Я одобряю это. Лил, изучающая премудрости кулинарного мастерства, — Гус поворачивается к ней. — Я люблю тебя, детка, но ты не сумеешь приготовить еду, даже чтобы спасти себя от голодной смерти.

Лили игриво хлопает его по плечу.

Гус ловит ее руку, подносит к своим губам и оставляет на ней поцелуй, после чего кладет обе их руки себе на колени.

— Но у тебя много других талантов, так что я тебя не брошу.

— Блин, мужик. Если Птичка научиться готовить, мы больше никогда не увидим ее сексуальное личико. Еда — единственная причина, по которой вы, ребята, выбираетесь наружу, — дразнится Гриз.

— Он хочет поставить в своей комнате холодильник, чтобы мы вообще никуда не выходили, — отвечает Лили.

Все сидящие за столом прыскают от смеха.

Затем все разом замолкают, и атмосфера в комнате меняется. Головы поворачиваются, а взоры устремляются к коридору. Когда я следую за их взглядами, я обнаруживаю, что в комнату входит Мав.

Мой пульс учащается.

Черный и золотой еще никогда не выглядели так хорошо в сочетании друг с другом, как в его случае. Его золотые глаза. Его иссиня черные волосы. Его смуглая, загорелая кожа. Его черная с длинными рукавами футболка от «Henley» и черный кожаный жилет. На нем темные джинсы, а передняя часть его футболки заправлена не до конца, демонстрируя пряжку его ремня.

Мав откашливается, и я смотрю на его лицо. Одна из его бровей приподнята в немом вопросе. К моим щекам приливает румянец, и я отвожу взгляд.

Он занимает место в баре.

Мне приходится прикладывать все свои силы, чтобы не бросать на него взгляды украдкой. Я должна напоминать себе дышать. Забавно, что рядом с ним мое тело не может вспомнить, как это делается.

Положив еду ему на тарелку, я ставлю ее на барную стойку прямо перед ним, а затем жестом указываю на апельсиновый сок. Он кивает. Я наливаю ему стакан сока, и он бормочет «Спасибо», когда я ставлю его перед ним.

Вернувшись к Лили, я говорю:

— Ригор сказал, что мне нужно приготовить жаркое, картофель и булочки на обед. Ты можешь мне помочь, если хочешь. Если у тебя есть время. Это очень легко.

— Черт, кажется, я влюблен, — стонет Боди.

— Жаль, что ты уже женат, придурок, — отвечает Таз.

Боди впивается в него гневным взглядом.

Гус громко облизывает пальцы.

— Обалдеть как вкусно, вишенка. Если ты научишь мою женщину так готовить, я стану твоим гребаным должником.

При слове «вишенка», Мав давится и Гриз хлопает его по спине, пока Мав не прочищает горло и не произносит:

— Я в порядке.

Мав резко вскидывает голову и смотрит мне в глаза. В этих глубинах цвета кленового сиропа притаилось то, что я не могу прочитать, к тому же он чересчур поспешно отводит от меня свой взгляд. Он съедает все, что у него на тарелке.

Когда он смотрит на меня снова, я тянусь к его тарелке.

— Хочешь еще?

Я замечаю, что голоса в комнате затихают, либо исчезают вовсе. Я слишком сосредоточена на нем, чтобы узнать, что происходит. Мав кивает. Я кладу на его тарелку добавку и передаю ему.

В течение следующих десяти минут, я чувствую на себе его взгляд каждый раз, когда он смотрит в мою сторону. Но я всё время чем-нибудь занята, поскольку играю роль официантки в клубе полном байкеров и клубных девиц, Джейд, Ноэль, Ло и Литы, которые живут в клубе.

— Кто-нибудь включит телик? — спрашивает один из байкеров, с которым меня еще не успели познакомить.

Ригор качает головой.

— Уже пробовал. Чертов ящик не работает. Я же говорил, что ему не долго осталось.

Я стараюсь, чтобы выражение моего лица оставалось бесстрастным. Надеясь, что никто не заметит на нем отражение захлестнувшей меня вины.

— Я прошлым вечером решил прокатиться, — говорит Мав после того, как доедает завтрак. Я стараюсь делать вид, что не ловлю каждое его слово, а занята тем, что прибираюсь в баре и начищаю несколько стаканов. — Заметил Дэвиса, припарковавшегося недалеко от ворот.

Я на секунду замираю. Дэвис. Тот самый офицер Дэвис? Каждая конечность в моем теле наливается тяжестью. Что он делает? Хочет убедиться, что я не сбегу из клуба? Я пытаюсь расслабиться и вести себя как обычно. Странно, но от осознания того, что Дэвис где-то там, я чувствую себя словно запертой в клетке. Пойманной в ловушку. Словно я постепенно лишаюсь своей вновь обретенной свободы. Шаг за шагом, раз за разом.

— Заместитель-недоумок? — спрашивает Гриз.

— Ага.

Гриз откидывается назад.

— Что, черт возьми, он здесь забыл?

Я тут же вскидываю голову и ловлю на себе понимающий взгляд Лили.

— Без понятия. Собираюсь сегодня позвонить Ортеге и посоветовать ему проверить своего бойскаута.

— Хорошая идея.

— И все же предупреди остальных.

— Конечно. Будет сделано, — отвечает Гриз. — Я на несколько часов загляну в казино и проверю, как там дела. Затем объеду все наши точки. Но думаю, я не смогу добраться до больницы к пяти.

— Нет проблем. Я отправлюсь в Санта-Фе с Боди и Тазом. Но к тому времени мы вернемся, так что встретим тебя там.

Пару минут спустя открывается парадная дверь и в здание клуба входит Дозер со спортивной сумкой, перекинутой через плечо. Он в серых баскетбольных шортах и красной майке фирмы «Under Armour».

— Боже, здесь чертовски вкусно пахнет, — он улыбается мне. — Ты оставила что-нибудь для меня, детка?

Боди отвечает прежде, чем я успеваю открыть рот.

— Не-а. Я съел последний кусок бекона. И позволь заметить, это, — он похлопывает себя по животу, — было охренительно вкусно. Кто не успел, тот опоздал, брат.

Дозер игнорирует его и вопрошающе глядит на меня. Мы обсуждали это, прежде чем он ушел.

— Детка?

— Зависит от обстоятельств.

Дозер подходит к бару и занимает место рядом с Ригором, которому приходится торчать здесь и присматривать за мной, хоть он давно позавтракал.

— О, правда, и каких же?

Мав что-то говорит, но я не улавливаю суть. Своим периферийным зрением я замечаю, как он грубо отодвигает тарелку в сторону.

— Ты захватил газету, чтоб я могла изучить раздел вакансий? — я хочу найти работу, к тому же до меня этим утром дошло, что, если Дозер принесет мне газету, я смогу просмотреть ее и понять, по-прежнему ли моя история столь имеет столь широкий резонанс, как и несколько недель назад.

Дозер наклоняется, и я слышу, как он расстёгивает молнию на своей сумке. Он кладет газету на барную стойку.

— Ты теперь разносчик газет, Ди? — спрашивает Гриз.

— Спасибо.

Я тянусь к газете и пытаюсь ее забрать.

Но Дозер не убирает с нее руку. Его лицо расплывается в коварной улыбке.

— Знаешь, разносчикам газет не так много платят, но они определенно что-то получают. Я прав?

Гриз поддерживает его.

— Конечно. Думаю, ты должна нашему мальчику поцелуй.

Я кусаю губу. Мой желудок переворачивается вверх тормашками. Я тут же бросаю взгляд на Мава, а затем снова перевожу его на Дозера. Это только плод моего воображения или же Мав выглядит взбешенным? Но почему он бесится? А, верно… потому что ко мне нельзя прикасаться до вечеринки. Мне трудно скрыть тот факт, что сейчас я чертовски нервничаю. Но боюсь, что, продемонстрировав, как от простого поцелуя мне становится не по себе, я тем самым докажу этим парням, что мне здесь не место.

— Даже не знаю… эти тарелки сами себя не помоют.

— Черт, ты слышишь это? Она пытается тебя кинуть, Ди. Ты позволишь, чтобы ей сошло это с рук?

— Господи Иисусе! — рычит Мав и вскакивает на ноги. — Вам что, сегодня, мать вашу, нечем заняться?

Он указывает на меня.

— Я точно знаю, что у тебя до хрена работы, так что заканчивай с этим цирком и займись делом. Если ты хочешь гребаный список того, что нужно сделать, я его для тебя составлю. А пока начни с кухни. Я хочу, чтобы это сраное место сияло чистотой.

Дозер поворачивается на своем стуле и сверлит Мава гневным взглядом.

— Какая муха тебя укусила?

— Разве не на это ты согласился? — выпаливает Мав. Не дожидаясь ответа, он разворачивается и вылетает из комнаты.

Люди расходятся.

Я иду на кухню и достаю из микроволновки тарелку, которую я приберегла для Дозера. Возвращаясь в главную комнату, я ставлю ее перед ним. Дозер извиняется и ест свой завтрак. Когда он заканчивает, он направляется в сторону коридора, и через минуту я слышу, как он спорит с Мавом.

Я собираю всю грязную посуду и забираю ее на кухню. Затем, затерявшись в своих мыслях, я мою тарелки. Привычная для меня задача. Пока я начищаю всё до зеркального блеска, я стараюсь не переживать из-за Дэвиса, но как я могу, зная, что он либо запрет меня в камере, либо отправит обратно к Уорнеру.

Тогда я решаю, что в моих же интересах заставить Мава смириться с моим присутствием в клубе, а это значит, что я должна постараться больше не выводить его из себя.

Глава 11

Иногда сделка, заключенная с дьяволом, — самый лучший вариант, который у вас есть.

МАВЕРИК
Когда я вхожу на кухню, там Куколка, согнувшись в три погибели, очищает духовку. Ее дикие космы собраны в небрежный пучок. Двигая всем своим телом, она оттирает стенку духовки. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, как сексуально она сейчас выглядит. Нужно быть мертвым, чтобы не оценить этот вид.

На ней короткие серовато-лиловые шортики, которые выгодно подчеркивают ее идеальную попку.

На долю секунды я представляю, как она подпрыгивает вверх и вниз на моих коленях, и я держу ее за бедра, пока она объезжает мой член. Мое тело мгновенно реагирует, постольку поток крови устремляется прямо к моему паху.

Я какое-то время стою на месте, наблюдая за ней. Окидывая взглядом каждый дюйм ее тела. Хотя это последнее, что я должен делать.

Откашлявшись, я говорю:

— Разве у духовок нет функции самоочистки?

Она подпрыгивает от испуга, ударяется головой и бурчит какие-то проклятия себе под нос, после чего садится на корточки и поднимает на меня свой взгляд. На ее руках резиновые желтые перчатки. В одной руке она держит абразивную губку для мытья кухонных поверхностей, а запястьем другой руки убирает выбившуюся прядь волос с лица. Светло-голубая майка сидит на ней так свободно, что с высоты моего роста мне открывается прекрасный вид на ее пышную грудь. Она вкалывала до седьмого пота, и будь я проклят, если мне по силам отвести взгляд от ее влажной ложбинки.

— Ты вообще видел ее? Думаю, эту духовку не чистили с того дня, как она покинула торговый зал магазина. Она древняя, как мамонт. Да по ней семидесятые плачут и призывают к себе, — она медленно встает и еле слышно хныкает, когда предплечьем своей руки массирует затекшее колено.

Я подавляю улыбку. Черт возьми, впервые за все эти годы у меня возникло желание улыбнуться женщине.

Я протягиваю ей листок бумаги.

— Вот.

Она не спускает с него глаз, пока кладет губку на плиту и снимает перчатки.

— Что это? — она нерешительно забирает бумагу из моих рук. Опускает глаза и читает.

— Если ты будешь по полной загружена работой, у тебя не останется времени на то, чтобы страдать херней.

Слишком занята, чтобы успевать путаться с Дозером. Слишком занята, чтобы выйти из здания клуба.

Если бы она уезжала отсюда, прикрываясь работой за пределами клуба, у нас бы не было возможности узнать, не сливает ли она информацию Гринбекам. У нее не получится усидеть на двух стульях сразу. Либо она здесь, либо она там.

Она морщит свой маленький носик и плотно сжимает губы. У меня такое ощущение, что она с трудом держит язык за зубами, лишь бы не обронить какую-нибудь колкость.

— Тогда у меня не будет времени, чтобы устроиться на неполный рабочий день.

Ага, она прячет от меня свой пылкий темперамент. Давай же, Куколка, позволь мне увидеть настоящую тебя.

— Не будет.

Она вздыхает.

— Я пыталась заработать немного денег. Ну, знаешь, на всякий случай, если вы выгоните меня, когда закончится вечеринка. Или до нее, — ее голос звучит подавленно. Из-за этого я чувствую себя как последний мудак.

Я не знаю почему, но до сих пор меня никогда не заботило, если я вел себя как придурок.

— После того, как ты приведёшь это место в порядок, ты можешь заняться другой работой для клуба. Например, помочь на одном из наших предприятий. Но ты не будешь работать на кого-то другого. Я хочу, чтобы ты все время была с кем-то из членов клуба или старухами, — я указываю на Ригора, который стоит рядом с открытой задней дверью в пределах слышимости.

Она втягивает голову в плечи.

Внезапно, на мою грудь наваливается неимоверная тяжесть.

— Когда ты уйдешь, я прослежу за тем, чтобы ты не ушла с пустыми руками.

Она резко вскидывает голову и смотрит на меня. В ее глазах расцветает надежда, и они озаряются светом. Уголок ее губ кривится в улыбке, от чего мою грудную клетку сдавливает еще сильнее.

— Но после этого я хочу, чтобы ты исчезла. Это сделка. Ты не останешься. Мне все равно, каким предлогом ты воспользуешься, но ты что-нибудь придумаешь и свалишь.

Она опускает глаза и обдумывает мое предложение. Наконец, она говорит:

— Хорошо.

Мне ненавистно и приятно, что она согласилась уехать через несколько дней.

Я показываю на бумагу.

— Когда ты закончишь с тем, что в списке, приходи ко мне, и я подкину тебе еще какую-нибудь работенку.

Я делаю шаг назад.

— Тебе понадобится маска, особенно, когда будешь драить полы и туалеты. Мы оставляем после себя жуткий срач, если ты понимаешь, о чем я.

Я жду, что она вспылит. Или даже скривит лицо от отвращения. Но вместо этого она качает головой и кусает нижнюю губу. Через секунду она бормочет:

— Приму к сведению.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Знаешь, Мав, я многое могу вынести, прежде чем сбегу. Ты можешь продолжать меня проверять, но я так легко не сломаюсь.

Ее слова пронзают меня насквозь, как воткнувшееся в грудь копье. Они жалят. Дана не могла с этим справиться, когда все шло наперекосяк. Черт, я всегда боялся сказать ей лишнего, опасаясь, что это доведет ее до срыва. Она так легко ломалась, потому что изначально была сломлена.

Я выжидаю, пока не оказываюсь за пределами слышимости и говорю:

— Да… Хотел бы я увидеть, как ты докажешь это на деле, Куколка.

* * *
Дождь и грозовые тучи движутся на север, унося с собой пересекающие небо всполохи молний и раскаты грома. Иллюзия шторма затягивается, и будущее наводит ужас, пусть даже ненадолго, как будто ход часов на несколько секунд замирает. В таких моментах есть что-то незабываемое и многообещающее.

Я курю сигарету во внутреннем дворе клуба, наслаждаясь видом и прощаясь со своими братьями, которые запрыгивают в свои тачки. Они уезжают на грузовых и легковых автомобилях, собираясь нагрянуть в бар Ходжа и пропустить пару стаканчиков пива. Это наш обычный ритуал по понедельникам. Правда, я не иду, поскольку решил воспользоваться практически опустевшим зданием клуба, чтобы закончить работу, прерванную из-за появления Тыковки.

За минувшие сутки мне удавалось её избегать. В основном в силу того, что я до сих пор не оправился от нашего последнего разговора, который продолжал крутиться в моей голове.

Гриз хлопает меня по спине, возвращая к реальности.

— Ты уверен, что хочешь тут прохлаждаться? Ночь выдастся довольно занимательной. Боди еле сдерживает своего зверя в штанах. Таз уже несколько раз грозился его вырубить.

Я втягиваю в свои легкие никотин, а затем выпускаю облачко дыма в сторону от него.

— Не-а. Нужно доделать кое-какое дерьмо. Передай Бетани, что я навещу ее в ближайшее время.

Гриз садится на свой оранжево-коричневый Харлей «Road King Classic» и салютует мне.

— Передам, братишка.

Из-за смерти Ходжа, выбывшего из строя Кэпа и Дозера, который все никак не вытащит палку из своей задницы, когда дело касается ее, забота о Бетани ложится на мои плечи.

С тех пор, как умер Ходж, она сталкивается с большими трудностями, пытаясь управлять баром и между делом поднимать их общих детей Акселя и Медду. Это не было бы проблемой, за исключением того, что она не позволяет клубу облегчить ее положение, будь то деньги либо старухи, которые могут ей помочь с детьми. Она не хочет, чтобы к ней относились как к объекту благотворительности. По какой-то причине она считает, что со смертью Ходжа она больше не относится к нашей семье. Однако она как никто другой должна понимать простую истину. Мы обязаны сделать это ради нашего погибшего брата, мы обязаны позаботиться о его жене и детях.

Так что, кроме наших частых визитов и любезным разрешением управлять нашим предприятием, я делаю все возможное, чтобы помочь ей там, где могу. С детьми, например. А также время от времени подкладывая деньги в ее кошелек и каждый раз оплачивая просроченную арендную плату по договору аренды на бар, когда удается уговорить ее позволить мне это сделать.

Докурив сигарету, я возвращаюсь обратно в клуб.

Не пройдя и четырех футов, меня останавливает Стар, которая подходит ко мне и кладет руку мне на грудь.

Я опускаю взгляд и хмуро гляжу на ее руку, вторгнувшуюся в мое личное пространство, до тех пор, пока она не произносит:

— Извини, я забыла.

И быстро убирает руку.

— Я увидела, что ты остался, и подумала, может быть, ты захочешь, чтоб тебе составили компанию.

Я собираюсь оттолкнуть Стар в сторону, когда ловлю на себе взгляд Куколки. Она пытается скрыться за завесой своих темно-красных кудрей, пока вытирает барную стойку, убирая после ужина, которым она всех накормила. Ужин, во время которого, с каждым съеденным кусочком, я понимал, что… если она продолжит готовить в том же духе… парни ни за что не поддержат мое решение вышвырнуть ее отсюда, когда придет время. Дело не только в том, что они любят пожрать. Обслуживая нас, она то и дело склонялась над барной стойкой, открывая всем братьям прекрасный вид на свои огромные буфера, обтянутые черной майкой. Ублюдки уже пускают чертовы слюни по ней. Ждут не дождутся, когда смогут ее облапать.

— Мав? — голос Стар возвращает моё внимание к ней.

— Не…

… сегодня.

Дозер садится перед Куколкой, и она одаривает его радушной улыбкой. Мои внутренности скручивает в узел. Дозер никогда не уделял столько внимания девушке. Ну, за исключением Бетани. От чего я задаюсь вопросом, а не думает ли он отвести ей особое место в своей жизни, нежели относится к ней как к очередной клубной девчонке.

Я наблюдаю за тем, как они флиртуют друг с другом. Единственное, о чем я сейчас мечтаю, — отметелить своего брата. Или что-нибудь сломать.

Господи! Ты ревнуешь…

Я качаю головой, пытаясь отогнать эти мысли.

Мой член практически ощутил тепло ее рта, у меня до сих пор яйца синие. Ясно же, что у меня просто давно не было секса. Очень давно. Вот и все. Обычно для того, чтобы сбросить напряжение, я использовал клубную девку, но с тех пор прошло немало времени. Недолго думая, я хватаю Стар за руку и тащу ее в сторону моего кабинета. Она хихикает, я оглядываюсь назад и вижу, как она машет Куколке.

Куколка стоит на прежнем месте, глядя на меня и удерживая в руках гору грязной посуды. Но я с удовлетворением отмечаю, что она больше не улыбается.

Я игнорирую инстинкт, который изводит меня и требует бросить эту блондинку, и схватить девушку, которую я действительно хочу видеть в своей постели.

Чёрт, но я ведь понимаю, что это будет ошибкой.

Я не закрываю дверь после того, как заталкиваю Стар в свой кабинет.Почему я должен ее закрывать? До настоящего времени, чтобы получить удовольствие, мне не приходилось утруждать себя поиском уединенных мест. Кроме случаев с Даной, вот только она предпочитала заниматься сексом на публике. И это не было проблемой, поскольку здесь такое дерьмо вытворяется повсюду.

Стар гладит меня по руке.

— Не прикасайся ко мне. Снимай юбку, — командую я.

Она быстро следует моим указаниям. Она здесь довольно давно, поэтому знает, какой я и что мне нравится.

Я открываю верхний ящик своего стола и вынимаю презерватив. Разорвав обертку, я расстёгиваю свой ремень и молнию, и вытаскиваю член. Поглаживаю себя пару раз, после чего надеваю защиту. Мне прекрасно известно, через сколько рук прошла Стар, и если бы мы не проверяли всех наших девушек так часто, как мы это делаем, и не пичкали их противозачаточными препаратами, я бы к ней даже близко не подошел.

Спасибо тебе, Господи, за славного доктора Алистера.

Стар подходит ближе. Она поднимает руки, чтобы прикоснуться ко мне. Я сразу чувствую, как по моей коже пробегает неприятный холодок. Она не оставляет попыток дотронуться до меня, и я скрежещу зубами, сдерживая бурлящее внутри меня раздражение.

Я резко разворачиваю её и толкаю вперёд, склоняя над моим столом.

В считанные секунды я оказываюсь у неё за спиной и хватаю за бедра. Я пристраиваюсь сзади и, без всякого предупреждения, врываюсь в неё.

Стар кричит, но это стопроцентное притворство. Ей не нужна прелюдия, не нужна дополнительная стимуляция. Да и от самой мысли об этом мой желудок бунтует, а мой член грозиться обмякнуть. Но я сопротивляюсь этому как могу.

— Руки, — рычу я.

Стар скрещивает руки за своей спиной. Я держу ее скрещенные запястья одной рукой, а другой рукой тянусь, чтобы схватить ее за горло. Я душу ее не настолько сильно, чтобы оставить след, но достаточно, чтобы получить то, в чем нуждаюсь.

Я представляю, что это Дана. Я трахаю ее грубо, не сбавляя темп. И все это время я упиваюсь звуками, которые издает Стар. Тихими мольбами.

— Прости меня.

Она была научена делать то, что мне нравится, но сегодня это не работает. Постепенно этот вид секса начинает терять свою прелесть. Он больше не притупляет боль и не разжигает внутри меня огонь. Когда она произносит «Маверик», это звучит неправильно. И снова выбивает меня из колеи.

— Молчи. Просто делай то, что должна.

Она больше не произносит ни слова. И единственный звук, наполняющий комнату, — наши стоны.

Я не знаю, сколько времени прошло, может, десять минут, а может — двадцать, но я чувствую, что она скоро кончит.

Куколка и Дозер подходят к моей двери. Ее глаза цвета морской волны устремляются на меня. Эта энергия, которую я ощущаю, когда наши взгляды встречаются, поражает меня как таран и опаляет мой стояк жаром, который распространяется по моему телу как лесной пожар. Я закрываю глаза и откидываю голову назад. Образы Куколки, а не Даны проносятся у меня в голове. Я заключаю в ладони ее ангельское личико. Большим пальцем провожу по ее щеке, когда ее сладкие губы оборачиваются вокруг моего члена. И, наконец, наматываю темно-красные пряди ее волос на свой кулак. Выпустив стон, я изливаю свое освобождение в презерватив.

Вся та темнота, которая вечно меня наполняет, мгновенно покидает мое тело. За несколько секунд опьяняющее блаженство охлаждает мою грудь. Мой разум проясняется, а мои конечности слабеют.

Всё из-за взгляда. Одного. Долбаного. Взгляда.

Боже.

Что бы, чёрт возьми, случилось, если бы я пережил всё то, что сейчас вообразил в своей голове? Если бы в моих руках оказалась реальность, а не иллюзия? Рядом с моим телом? В моей кровати?

Это говорит о полном безумии.

Мой член твердеет, словно я сейчас не слил целую тонну спермы в эту суку. Он готов к новому раунду. Только он не хочет иметь ничего общего с клубной девкой, лежащей передо мной. Он хочет девушку, которая простым взглядом способна управлять моим телом и разумом. Та, которая только что наблюдала за тем, как я трахаю Стар.

Чёрт. Я — больной на всю голову ублюдок.

Меня гложет чувство вины, наполняя моё сердце тяжестью. Я провожу руками по лицу. Что со мной происходит?

Я выхожу из Стар и снимаю презерватив, выбрасывая его в мусорную корзину. Засунув член обратно в штаны и застегнув молнию, я хлопаю Стар по заднице.

— Одевайся.

Стар подбирает свою юбку с пола и надевает её.

Я выпроваживаю ее из своего кабинета, но, когда я поворачиваюсь и направляюсь в свою комнату, она останавливает меня, вцепившись в мою руку и потянув за запястье. Стиснув зубы, я вырываю руку из ее хватки.

— Мы могли бы продолжить. Трахаться всю ночь напролет. Только ты и я. У тебя по-прежнему стоит.

Она жестом указывает на мою выпирающую эрекцию. Вот только она не из-за нее. Несколько секунд я обдумываю ее предложение. Я бы мог использовать ее до тех пор, пока мы оба не пресытимся. Я бы мог полностью опустошить себя в Стар и попытаться выкинуть из своей головы мысли о Куколке. Хотя бы на одну ночь.

Но когда я смотрю на Стар, смотрю на нее по-настоящему и вижу ее бледную кожу, ее обесцвеченные светлые волосы и силиконовые сиськи, я понимаю, что это невозможно. Зачем мне тратить время и энергию, трахая девчонку, которая не способна заставить меня кончить?

Я качаю головой.

— Нет, мне нужно поспать, я с ног валюсь от усталости. Иди и проведи ночь с кем-то другим.

Несколько пожилых байкеров все еще пасутся в главной комнате.

— Я думала…

— Что?

На её лице мелькает разочарование, и это забавно.

— Я просто думала, что…

Её голос обрывается.

— Я хотел киску, детка, потому что мой член уже давно никого не имел. Вот и всё. Не более того.

С её лица сходят все краски, и мне почти её жаль.

— Это могло бы стать чем-то большим. Дай мне шанс.

Я ничего не могу с собой поделать и наигранно смеюсь.

— Со мной? Ты слепая? Разве ты не видишь, что мне насрать на баб, которые трахаются со всеми подряд.

— Я перестану спать с другими, Мав, и буду только с тобой.

Каким бы терпением я ни обладал по отношению к ней, оно улетучивается. Я протяжно выдыхаю и качаю головой. Затем бормочу.

— Всегда, черт подери, одно и тоже.

— Что именно?

— Ничего, — я пытаюсь уйти, но она хватает меня за жилет. Что лишь подливает масло в огонь, который и без того полыхает во мне. — Сколько раз я должен тебе повторять? Не трогай меня, мать твою!

Я насильно отрываю от себя ее руки.

— Просто… просто скажи. Что ты собирался сказать?

Я разжимаю челюсти и говорю:

— Стар, оглядись вокруг. Нам нравится ездить, пить и трахаться. Ты здесь, потому что нам нужен тот, с кем мы могли бы осуществить последний пункт в этом списке. Вот и все. Не так уж, мать твою, сложно. Приходит время, мы встречаем особую девчонку и ставим на нее свою метку. Но она вряд ли относится к… клубным девкам. Она особенная, потому что она не дырка, в которую спускает каждый из братьев. Ты не подходишь на эту гребаную должность. И никогда не подойдешь.

— А как же Лили?

— Лили — чёртово исключение, и у неё золотое сердце. Она… особенная.

— Но не я?

— Не ты. В тебе слишком много фальши. Ты…

Она замахивается, чтобы ударить меня, но я ловлю её руку в трёх дюймах от своего лица. Мои глаза округляются.

Какого хрена!

Вот ведь чокнутая сучка.

Я пытался ей намекнуть, что она впустую растрачивает свою молодость и разрушает себя, околачиваясь здесь, позволяя трахать себя каждому брату, которому требуется влажный рот или влажная дырка на ночь. Ни один из них никогда не заявит на нее свои права. Ей лучше уйти и найти достойного человека, который не видит ее такой, какой видим ее все мы.

Я толкаю ее к стене и обхватываю рукой ее горло. На этот раз я душу по-настоящему. Ее глаза буквально вылезают из орбит, и она ногтями царапает мою руку.

Дана была последней женщиной, которая ударила меня. Это было последним, что она сделала перед тем, как исчезнуть. При следующей нашей встрече я чуть ее не убил. Я бы сделал это, если бы мои братья не оттащили меня от нее. Гнев, что пульсирует во мне, открывает врата в преисподнюю.

— Только попробуй провернуть это дерьмо снова, и я прикончу тебя. Поняла меня?

Я отшвыриваю её в сторону, и она падает на одно колено, после чего, держась за стену и слегка пошатываясь, быстро поднимается на ноги.

— А вообще, проваливай из моего клуба. Здесь тебе больше не рады.

Я делаю ей одолжение. Вот только сейчас она, скорее всего, меня не поблагодарит. Но, в конце концов, она будет обеспечена. Кроме того, она становится чересчур навязчивой. Пришло время избавиться от нее.

— Нет. Мав! Нет. Пожалуйста, не делай этого!

Я указываю на дверь.

— Гриндер, — зову я.

Гриндер — член клуба с давних пор. Он видел и не такое. У него не возникнет проблем позаботиться о ней. Он крупный и лысый, половина его лица выглядит так, словно он прошел через мясорубку, на самом деле он побывал в огне, отсюда и имя. Он хорошо обращается с женщинами, потому что чертовски их пугает. К счастью для меня, сегодня он избавлен от присмотра за Ник.

Он встаёт и сопровождает плачущую и умоляющую Стар к парадной двери.

Со стремительной скоростью я мчусь, перепрыгивая через ступеньки, на второй этаж. Оказавшись там, я провожу руками по голове и с рыком выплескиваю наружу свое разочарование.

С этими девками всегда одни и те же проблемы. Неужели они настолько глупы? Мы не белые гребаные рыцари в кожаных доспехах. Прекрасный Принц не живет в логове дьявола и не делит свою душу с похотливым демоном. Повзрослейте и откройте глаза. Мы — ублюдки до мозга костей и плевать мы хотели на всех и вся.

Я останавливаюсь у двери Дозера, мое внимание привлекает разговор, который я слышу по другую сторону. Они разговаривают. Не стонут, не кричат от удовольствия. Но по какой-то невообразимой причине мне ненавистен сам факт того, что он узнает ее. Что он, возможно, узнает, какая она на самом деле. Мое подсознание кричит, что это должен быть я!

Захлопни пасть! — кричу я в ответ. — Тупой ублюдок.

Мою грудь разрывает от боли, и, клянусь Богом, мое сердце сковывает льдом, оно жжется, оно такое ледяное, что я с трудом это выношу. Я больше не хочу чувствовать внутри себя эту боль. Клянусь, черт возьми, она медленно сжигает меня изнутри.

Глава 12

Недоразумения являются результатом деятельности творческих умов, пронизанных страхом.

МАВЕРИК
Пробило девять часов, мне надоело ждать. Проверив комнату для гостей и убедившись, что Дозер растянулся там на кровати, я вхожу, обшариваю карманы его штанов, пока не нахожу его ключи и не забираю то, что мне нужно.

В мгновение ока, я возвращаюсь к его двери и вставляю ключ в замочную скважину на дверной ручке. Дверь не открывается. Когда я поворачиваю ключ в другую сторону, она открывается. Получается, она изначально была не заперта, черт подери.

Я вспоминаю, как прошлым утром Таз убеждал Дозера и меня в том, что дверь была открыта. Ему показалось, что Тыковка ждала компанию. Тогда я не придал его словам особого значения. Но сейчас…

Теперь я хочу получить долбаные ответы. Может, она оставила ее открытой для Дозера, потому что он планирует вернуться или потому что она надеется, что он вернется?

Я слышал, как он покидал свою комнату прошлой ночью, так что я знаю, что между ними ничего не произошло. Но кто знает, может, они запланировали встретиться позже, после того, как все разойдутся кто куда на ночь.

Я стараюсь унять поток захлестнувшей меня ревности. Но это чувство возвращает меня к воспоминаниям о Дане, бросавшей кокетливые взгляды на моих братьев, и как это бесило меня в свое время.

Когда я впервые увидел Дану на автошоу четвертого июля, я сразу запал на нее. Каждый день, вплоть до ее ухода, она была единственной женщиной, которую я хотел видеть в своей постели. Хотя в этом наши желания не совпадали. За восемь месяцев, что мы были вместе, я один или два раза ловил ее оценивающие взгляды, направленные в сторону Эджа. Она любила наблюдать за тем, как трахаются другие. Она получала удовольствие, находясь в самой гуще событий, когда комната отдыха превращалась в чертову оргию. Тогда она умоляла меня взять ее прямо там. Когда я брал ее при всех, ее оргазмы всегда были более интенсивными.

Тогда как я хотел ее только для себя, она тащилась от вуайеризма и тех моментов, когда за ней наблюдали. Я не сомневаюсь, что она бы согласилась на секс втроем, если бы я ей его предложил.

По какой-то необъяснимой причине, мне любопытно, не разделяет ли Куколка те же интересы. Она уже положила глаз на Дозера и меня. Это я могу сказать наверняка. Но как далеко это зайдет? На самом ли деле она хочет быть клубной девкой, если представится такая возможность?

Я распахиваю дверь.

В комнате безупречная чистота. В ней витает цветочный аромат и легкий намек на одеколон Дозера. Окно в комнате открыто, а жалюзи подняты. Куколка лежит на боку, посреди кровати. Она такая маленькая, что занимает только одну треть матраса. Ее рыжие волосы веером разметались по подушке Дозера.

На краткий миг у меня в голове вспыхивает образ Даны, растянувшейся на моей кровати. Когда Дана впервые пришла в клуб, я уговорил ее завязать с наркотиками. На первых порах ей было нелегко, но я заботился о ней, пока ей не стало лучше. Я помню, как много она спала в те первые несколько дней.

Куколка еле слышно вздыхает и перекатывается на спину. На секунду мне кажется, что я ее разбудил, но ее глаза остаются закрытыми, она продолжает глубоко и размеренно дышать.

Ее серая майка задирается и открывает вид на ее плоский живот. У нее очень маленький впалый пупок и веснушчатая кожа. Простыня прикрывает нижнюю половину ее тела, но ничем не скрыть тот факт, что на ней нет бюстгальтера, поскольку ее соски проступают сквозь покрывающий их хлопок.

Я мысленно возвращаюсь в свой кабинет и вспоминаю, как ее соски затвердели для меня, когда я провел по ним пальцами.

По моим конечностям разливается жар. Смесь похоти и гнева.

Любой из моих братьев мог войти и увидеть ее такой. Гарантирую—черт—возьми, они бы не ушли, не прикоснувшись к ней.

Направив свой гнев на единственный возможный предмет, я пинаю кровать. Сильно. Она снова шевелится, но не просыпается. Я не унимаюсь. Я наклоняюсь и сотрясаю матрас до тех пор, пока она не проснется, или, по крайней мере, до тех пор, пока ее глаза не откроются.

— Люци? — спрашивает она хриплым шепотом. — Что ты здесь делаешь?

Думаю, она еще не проснулась, потому что ее глаза наполовину закрыты.

— Жаль разочаровывать, Куколка, но я не тот, за кого ты меня принимаешь.

Она несколько раз моргает и поспешно натягивает на себя простыню.

— Который сейчас час?

Я скрещиваю руки на груди и смотрю на нее сверху вниз.

— Девять часов.

Она просто смотрит на меня с отсутствующим видом.

— Тебя ждут люди, которых нужно накормить, и работа, которую нужно сделать. Ты не на гребаном отдыхе, Куколка. Вставай.

— Хорошо. Дай мне только переодеться, и через минуту я спущусь.

Ее голос хриплый, и от реакции, пробудившей мое тело, можно подумать, что она только что овевала горячим дыханием головку моего члена.

Черт. Мне нужно убираться отсюда, прежде чем я сделаю какую-нибудь глупость.

Я поворачиваюсь и делаю несколько шагов по направлению к двери. Когда я оглядываюсь назад, ее глаза закрыты, словно она собирается дрыхнуть дальше.

— Куколка, я не собираюсь повторять. Живо поднимайся, мать твою.

Один ее глаз приоткрывается.

— Я не сплю, черт побери. Я только…

— Что?

— Ничего, — она смотрит на меня в течение секунды. Потом выдыхает: — Не важно.

Затем она отбрасывает простыню и открывает вид на свои красивые тонкие ножки и белые хлопковые шортики.

— Господи Иисусе. Что это за хрень?

Она смотрит на себя и пожимает плечами.

— Шортики. На мне были тренировочные штаны Дозера, но в них было слишком жарко, поэтому я сняла их.

Представив ее в одежде Дозера, мне хочется что-нибудь расколошматить.

Она встает и разворачивается, наклоняется над кроватью и начинает ее застилать. Мой член за ширинкой пульсирует. Матерь Божья. Я бурчу себе под нос проклятья и провожу рукой по лицу. Другой рукой я, пользуясь моментом, укладываю свой эрегированный член в более удобное положение. Я быстро выясняю, что сделать это не представляется возможным. Распутник находится в заточении и хочет вырваться на свободу.

Мой контроль сходит на нет. Я чувствую, как он разбивается вдребезги. Я в считанных секундах от того, чтобы схватить ее за бедра, притянуть к себе и потереться своей увеличивающейся эрекцией о ее совершенную попку.

Куколка выпрямляется после того, как застилает кровать, и пальцами расчесывает свои волосы. Это ничего не меняет. Они по-прежнему в диком беспорядке и выглядят так, будто она недавно кого-то или что-то объезжала. Ее пухлые губки умоляют о поцелуе, а ее чертовски короткие шортики и обтягивающий топик настолько тонкие, что я бы мог разорвать их на две половинки без каких-либо усилий.

О, а какие вещи я бы мог проделать с ее гребаным телом.

Эти ноги. Эта задница. Черт, я хочу, чтобы мое лицо оказалось прямо…

— Черт.

Я мысленно бью себя по роже.

— Что? — говорит она и смотрит на меня, как на сумасшедшего. Возможно, так оно и есть.

— Просто тащи свою задницу вниз.

— Хорошо. Блин. Могу я, по крайней мере, сначала воспользоваться уборной?

На секунду оглядев ее тело сверху донизу и встретив ее рассерженный взгляд, я коротко киваю.

Затем, когда она проходит мимо меня, я вспоминаю о незапертой двери. Схватив ее за плечо, я спрашиваю:

— Ты не закрыла дверь на ночь?

Ее взгляд перемещается от моей хватки на ее руке к моему лицу. Сегодня синий цвет в ее глазах, кажется, занимает доминирующее положение. Она пытается вырвать свою руку из моего захвата, но лишь вынуждает меня держать ее еще крепче.

— Да, не закрыла. Но это не то, что…

Я рычу. Угу… как пещерный человек. Мои пальцы еще сильнее сжимают ее руку.

Ее брови сходятся вместе, и она слабеет под моей хваткой.

— Ты делаешь мне больно.

— Я что, не ясно выразился? Они не трогают тебя, а ты не трогаешь их. Это и к Дозеру относится. Иначе, какого хрена ты здесь вытворяешь?

Она смахивает волосы со своего лица и смотрит на меня с негодованием.

— Думаешь, что раскусил меня, так? А что, другой причины здесь быть не может, а? Вдруг… Знаешь что?

Эта фальшивая и невинная оболочка, которая была на ней, когда она сюда приехала, исчезает. Улетучивается. Настоящая Тыковка, Куколка, кем бы она ни была… предстает передо мной во всей своей красе. И будь я проклят, если это не столько меня злит, сколько чертовски сильно возбуждает.

— Что?

— Вещи не всегда только черные и белые.

— В моем мире они именно такие.

Пока не появилась ты, — добавляет мое подсознание.

— Тогда твой мир — отстой, — огрызается она.

Да, Куколка. Он такой. Но я не произношу эти слова вслух. Вместо этого, я наклоняюсь к ней и тычу пальцем ей в лицо.

— В последний раз я предупреждают тебя следить за этим гребаным ртом. Переодевайся и спускайся, мать твою, вниз.

* * *
Сидя между Гусом и Дозером, я поглощаю свой завтрак. Я до сих пор взвинчен после посещения комнаты Дозера.

— Это блины? Или фрисби? — спрашивает Таз у сидящего через два стула от него Боди.

— Не будь мудаком, — шипит Дозер. Тыковке он говорит: — Они прекрасно получились, детка.

Таз поднимает блин.

— Они пахнут как… скипидар.

Он обнюхивает его, а затем какую-то долю секунды раскручивает его на кончике вилки, после чего швыряет блин в Боди.

Боди вскакивает со стула.

— Чё за херня?

Уис Кид, наш новенький кандидат, надрывается от смеха.

С растерянным и удрученным видом Тыковка говорит:

— Я использовала ту же смесь…

Её взгляд задерживается на Тазе.

— Не беспокойся об этом, детка, — Дозер тянется к ней и гладит её по руке.

Он лжёт. Блины на вкус как дерьмо. Словно кто-то решил, что было бы неплохо добавить в них уксус. Полагаю, это проделки Таза, судя по выражению её лица.

— Прекращайте, чёрт бы вас побрал. Вы, парни, уберете это дерьмо, — ругает Дозер Таза, Боди и Уиса, который только что к ним присоединился.

— Они не будут это убирать. Не их работа, — заявляю я.

— Она не будет за ними убирать, раз они ведут себя как придурки.

Таз встряхивает волосами и проводит по ним рукой, вынимая из них остатки пищи. Он усмехается.

— Мы — гребаные байкеры. Мы всегда придурки.

— Если ей с этим не справиться, она знает, где дверь, — добавляю я.

— Не пори чушь, — рычит Дозер.

Гус уходит из комнаты один. По кислому выражению его лица я сразу могу определить, что он злится. Скорее всего, либо вчера вечером, либо сегодня утром, он и Лил в очередной раз поругались. Эти двое либо вместе, либо порознь.

— Зацени, что Таз попросил меня сделать, мужик.

Все головы поворачиваются в сторону Уиса. Он вытаскивает что-то похожее на календарь.

— Это — обратный отсчет, — говорит Таз.

Уис объясняет:

— Ну, знаешь, как на Рождество, только это — обратный отсчет Тыковки.

Одну за другой, он листает страницы, на каждой из которых изображена девушка. На некоторых она голая, на одной она в нижнем белье, на другой в бикини, а на последней фотке она в обтягивающем, разорванном черном платье и верхом на «Харлее». Уису нравится возиться с техникой, похоже, это он отфотошопил каждое изображение и подставил везде лицо Куколки.

Гриз бормочет о том, что у него нет даже такого тыквенного пирога, а ведь ему он очень нравится.

— Ты, мать твою, издеваешься, — Дозер встает и пытается забрать календарь, но Таз не выпускает его из своей хватки.

Парни не скупятся на пошлые комментарии в адрес каждой фотографии.

Куколка стоит на месте и наблюдает. На ее лице нет абсолютно никаких эмоций. Календарь Уиса Кида и летящие со всех сторон комментарии являются наглядной демонстрацией того, на что она подписалась.

Ничего не могу с собой поделать, мне любопытно, как она к этому относится.

— Могу я его посмотреть? — нерешительно спрашивает она.

Парни умолкают, а Таз старается понять ее реакцию.

— Я не порву его. Клянусь, — произносит она.

Таз осторожно передает календарь ей. Он ухмыляется, пока она пролистывает страницы.

Все парни наблюдают за ней.

Наконец, она указывает на ту фотку, где на ней кружевной голубой лифчик и трусики.

— Красиво. Мне идет голубой цвет, и подвязки мне нравятся. Впрочем, желтое бикини тоже неплохо смотрится.

Мой член подскакивает так, словно он в тренировочном лагере для новобранцев и его внимание только что привлекли.

Я бы все отдал, чтобы увидеть ее в гребаном желтом бикини. От этой картинки, промелькнувшей в моей голове, мои джинсы в определенном месте все невыносимо сдавливают.

Боди обращается к Уису.

— Похоже, нам предстоит сделать кое-какие покупки.

Я встаю и убираюсь из комнаты к чертовой матери, потому что, если я сейчас не уйду, все заметят, какой эффект оказывает на меня эта девчонка. Заметят, что я не могу здраво мыслить или нормально функционировать, пока она рядом. Заметят, что я чертовски сильно возбуждаюсь от одного ее вида. Заметят, что я хочу расквасить им всем рожи, чтоб они не смели даже пялиться на сексуальные картинки с ней, обработанные в фотошопе.

* * *
Моя рука замирает на дверной ручке, когда я слышу приглушенный голос Куколки за приоткрытой дверью.

— Вот так. Продолжай. Все хорошо. Засунь его внутрь. Он поместится.

Стиснув зубы, я готов открыть дверь и обрушить весь свой гнев на нее и на того, кто там с ней.

— Ладно, думаю, это — всё. Что теперь? — спрашивает Птичка.

Смех. Куколки.

— Теперь поверни эту ручку, в зависимости от величины загрузки.

— Хм.

— Не думаю, что ты сможешь засунуть туда что-нибудь еще, так что я бы сказала, что это полная загрузка. Если она только наполовину заполнена, значит выбирай средний режим, а если ты стираешь только пару предметов, то используй низкий режим.

Я слышу несколько щелчков.

— Готово. Что теперь?

— Теперь, чтобы ее запустить, нажми на эту кнопку.

Раздается звук включенной машинки.

Птичка издает удивленный возглас.

— Так вот что нужно было сделать? — спрашивает Лил.

— Да, — смеется Куколка. — Теперь добавь моющее средство. Примерно половина стаканчика, может быть, немного больше, в зависимости от загрузки. Там есть линия. Да, вот так. Выливай его, но постарайся распределить его по кругу.

— Так?

— Да, так.

Я слышу хлопки в ладоши и девичье хихиканье.

— Ничего себе, смотри, как быстро она наполняется.

Очередной заливистый смех Куколки. Этот звук проходит через меня и успокаивает, как холодное пиво в жаркий день.

— Ладно, теперь закрой крышку, примерно через час мы придем и переключим машинку в режим сушки.

Я слышу удивленный вдох, а затем…

— Легче. Я не могу дышать, — говорит Куколка.

— Огромное тебе спасибо. Гус наложит от счастья в штаны, когда увидит, как я это делаю.

Я открываю дверь и вижу, как Птичка выпускает Куколку из своих крепких объятий.

Они обе поворачивают голову в мою сторону, когда слышат, как открывается дверь. Увидев меня, улыбка Куколки меркнет.

Что? Она улыбается только Дозеру? Меня захлестывает невыносимая ревность, вынуждая произнести вслух очередную глупость:

— Я собирался загрузить свои вещи, но раз уж ты здесь, я просто оставлю их тебе.

Я бросаю свою корзинку рядом с дверью и добавляю:

— Убедись, что отбелила белое и дай мне знать, когда вещи будут готовы. А, и… сложи их, чтоб они не помялись.

Она кусает губу, чтобы удержаться от нахального ответа. Уверен, что ей с трудом это удается, поскольку ее маленький веснушчатый носик подергивается.

— Тебе есть что сказать, Куколка?

На этот раз она улыбается, когда упирается рукой в бок.

— Я сейчас же этим займусь.

— Так я и думал.

Я выхожу из комнаты и ухмыляюсь как идиот. Дерзкий, мать его, ротик. Она не может устоять и не бросить какую-нибудь колкость в ответ. И в глубине души мне это нравится.

Глава 13

Всё это игры и забавы, до поры до времени.

ЭМБЕР
Меня мутит, рвотные позывы подкатывают каждый раз, когда я натыкаюсь на очередной сгусток Бог знает чего на этом замызганном полу. Эта мерзость так въелась в пол, что я начинаю сомневаться, хватит ли мне чистящего средства, чтобы закончить работу.

Я несколько раз ловила себя на мысли о том, что было бы куда лучше, если бы я пребывала в блаженном неведении относительно того, что именно я очищаю с пола.

Ох… Меня бросает в дрожь, стоит только подумать о микробах, которые я уже успела подцепить.

Я безумно вспотела. И все бы отдала, чтобы побыстрее закончить с этим и принять душ. Но я решила, что займусь этим участком сразу после того, как закончу с кухней, а я не из тех, кто бросает начатое на полпути. Хотя, я сожалею, что решила в первую очередь разобраться с самой отвратительной и трудной задачей, прежде чем перейти к чему-то более легкому.

Мои колени обмотаны лоскутами ткани, а на руках перчатки. Я балансирую на левой руке, безжалостно оттирая грязь правой рукой.

Таз наблюдает за моей работой. Он мой надзиратель на сегодняшний день. Не сомневаюсь, что он получает удовольствие от того, что я испытываю дискомфорт. Время от времени он жалуется на запах и указывает на место на полу, которое я якобы пропустила. Я просто кусаю внутреннюю сторону щеки и продолжаю драить пол.

Боди сидит на одном из кожаных диванов и набивает свой рот попкорном. Выбор дивана зависит от того, в какую сторону повернута моя задница. Он пересаживается с дивана на диван, чтобы у него был лучший угол обзора, словно мой зад — чертов блокбастер. Меня слегка подташнивает при мысли о том, что дома его ждут жена и дети, и все же вот он, ведет себя так, будто нет ничего лучше, кроме как наблюдать за моей пятой точкой, покачивающейся при каждом движении.

Дозер в тренажерном зале. Он там весь день, поскольку владеет им. Ну либо тренажерный зал принадлежит клубу, который владеет полудюжиной, а то и большим количеством предприятий по всему городу, включая тату-салон, автосервис, агентство недвижимости, стриптиз-клуб, которым управляет Гус, и небольшое казино, которым управляют Гриз и Кэп. Да, казино. Но не то огромное, мимо которого мы с Лили проезжали, направляясь в клуб. Ни один из парней, на самом деле, не работает целый день. Большинство из них уезжают после обеда и возвращаются около шести или семи часов.

Лили — клубный гуру по части покупок. Она — палочка-выручалочка, если кто-то в чем-то нуждается. Одежда. Продовольственные товары. Алкоголь. Сигареты. Презервативы. К тому же она проводит неполный рабочий день в стриптиз-клубе «Мокрые концы», помогая Гусу. Он больше не позволяет ей выходить на сцену, так как она стала его старухой, но он разрешает ей брать несколько дневных смен и работать в баре.

Это то место, где они встретились, а также причина, по которой она начала зависать в клубе.

— Пятно пропустила.

Я поднимаю голову и вижу кривую ухмылку на лице Таза. Он указывает на место примерно в футе справа от меня.

— Это зазубрина на полу, — ворчу я.

— Ты уверена?

— Да.

Я скрежещу зубами, когда он встает со своего стула и оставляет грязные следы там, где я только что помыла. Он наклоняется, осматривает пятно, фыркает и пожимает плечами.

— Думаю, ты права.

Богом клянусь, он делает это нарочно, чтобы довести меня до ручки. Не сомневаюсь, он надеется, что я сломаюсь и уйду. Впрочем, намного хуже, когда он подлавливает меня одну. Его издевки имеют сексуальный подтекст, а в выборе слов всегда присутствуют очевидные угрозы. Так что мне не до конца понятен его замысел.

Я выдыхаю и продолжаю работать, убирая там, где он наследил.

Мои волосы продолжают падать на лицо. Большая часть из них собрана в пучок, но непослушные пряди продолжают из него выбиваться. Я отвожу их назад своим предплечьем, но через минуту они снова падают на глаза.

— Почему ты носишь такую мешковатую одежду? Разве ты не хочешь, чтобы мы как следует разглядели то, что в ближайшее время попробуем? — спрашивает Боди.

— Осталось, — Таз смотрит на календарь, — шесть дней.

Я натыкаюсь на темный пронзительный взгляд Таза. Он выглядит ничем не лучше Брэда Питта в «12 обезьянах». Достаточно просто посмотреть на него и сразу станет ясно, что ему не хватает нескольких шестеренок в голове. Не нужно даже напрягать воображение, чтобы представить его в смирительной рубашке вместо кожаного жилета. Или оранжевом комбинезоне, если учитывать эти милые тюремные наколки на его лице.

В данную минуту он подбрасывает нож, попеременно ловя его то за лезвие, то за рукоятку. А еще он перекатывает во рту зубочистку, которая, как я думаю, скрывает небольшую шепелявость, когда он произносит определенные слова.

Я пожимаю плечами.

— Честно говоря, мне наплевать увидите вы мое тело или нет.

Я выдавливаю из себя ложь, но надеюсь, что они ее не распознают. Ни в коем случае нельзя позволить Тазу добраться до меня.

Сидящий на диване Боди подается вперед, опираясь руками о колени. Боди и Таз обмениваются взглядами. Я качаю головой и возвращаюсь к уборке.

— Правда? Так, значит, ты собираешься раздеться для нас. Устроишь нам небольшое шоу, Рыжик? — спрашивает Боди. Я замираю и сосредотачиваюсь на его предвкушающей физиономии.

— Как ты на это смотришь, бродяжка? — усмехается Таз. — Если, конечно, это не проблема и все такое.

Он меня проверяет. Он всегда меня провоцирует. Как Мав. Они всегда наблюдают за мной, всегда подталкивают меня к тому, чтобы я потеряла свое самообладание. Они хотят, чтобы я испугалась. Они хотят, чтобы я сбежала.

Краем глаза я замечаю, как в комнату входит Гриз и занимает место за одним из низких столиков. Его присутствие успокаивает меня. Он был добр ко мне с тех пор, как я пришла сюда. Он и Дозер.

Я попробую свести всё к шутке. Посмотрим, может мне удастся сохранить беззаботный характер беседы. К тому же, у меня есть идея, как заставить их оставить меня в покое.

— Конечно, почему бы и нет? — я встаю и пару минут потягиваюсь. Моя спина болит так, словно кто-то лупил по ней бейсбольной битой. Колени ужасно пульсируют, плюс ко всему они наполовину онемели от того, что я долго на них стояла. Я изгибаюсь и выпячиваю грудь. — Как же хочется принять душ. Но мне нужно снять эту одежду. Не желаете мне помочь?

Таз глядит на меня с подозрением.

— Во что ты играешь?

— Я не играю. Я серьезно. Как насчет тебя, Боди? Хочешь, чтобы я провела руками по твоему лицу? А может, ты хочешь, чтобы я запустила пальцы в твои волосы?

Я говорю все это дерзким соблазнительным голоском.

Кокетливая улыбка Боди испаряется, когда я поднимаю руки в перчатках и тянусь к нему. До него, наконец, доходит, что к чему, и он выставляет перед собой руки, чтобы остановить меня.

— Да ну, нахрен. Не подходи ко мне в этих перчатках. Вот дерьмо! — он смеется и спрыгивает с дивана, а затем перемахивает через журнальный столик, стоящий перед ним. — Ты вся в сперме от локтей до кончиков пальцев. Кто знает, какую заразу ты подцепила с этого пола.

Гриз вместе с другими пожилыми байкерами в углу хохочет во весь голос.

— Проучи его, милая. Половина этого дерьма, о котором он говорит, — его следы.

Я улыбаюсь и следую за Боди.

— Оу, детка. Что не так? Ты больше не хочешь меня? А я-то думала, что ты пялился на мою задницу весь день, потому что хотел прикоснуться к ней.

— Я и сейчас хочу, но только после того, как ты примешь душ и смоешь с себя это дерьмо!

Подражая мужскому голосу, я говорю:

— В чем дело, детка? Я — чист. Я проверялся, поверь мне.

Это вызывает бурный взрыв смеха, парни в комнате просто ухохатываются. Даже Боди смеется, когда бросается в сторону от меня.

Мы наворачиваем круги вокруг Ригора, который качает головой и тихо посмеивается, стараясь не двигаться, чтобы я случайно его не задела.

— Как насчет тебя, Таз? Мне казалось, ты хотел, чтобы я разделась. Не собираешься выручить девушку?

Я немного нервничаю, заигрывая с ним.

Он вскакивает со стула и улыбается, затем жестом подзывает меня к себе. Так что я подхожу ближе.

— Лучше танцуй, боксер, — кричит Гриз.

В четырех футах от него я делаю резкий выпад вперед.

Таз отскакивает назад и начинает подпрыгивать, быстро переставляя ноги.

— Ну же, бродяжка. Ты можешь лучше. Давай поглядим, на что ты способна.

Я удивлена. Кто знал, что Таз обладал чувством юмора. Я была уверена в обратном.

Он по-боксерски поднимает руки вверх. Когда я пытаюсь прикоснуться к нему, он делает несколько безумных взмахов руками, отбиваясь от меня.

— Берегись, мужик, она может и маленькая, но быстрая, — предупреждает Гриз. — Может, даже быстрее тебя.

— Вряд ли. Скорее всего, он имеет в виду, что тебе нравится быстро. Верно, бродяжка? — насмехается Таз.

Я пытаюсь прикоснуться к нему, но он уворачивается за секунду до того, как моя рука может вступить с ним в контакт.

— А может, тебе нравится жестко. Жестко, грубо и быстро. Спорим, тебе нравится, когда над тобой доминируют, а?

Внезапно игра теряют свою беззаботность. По крайней мере, для меня.

Я опускаю руки и крепко стискиваю зубы.

Нет, Эм. Он этого и добивается. Не позволяй ему добраться до тебя.

Я отворачиваюсь от него и говорю:

— Думаю, тебе придется подождать и выяснить это.

Слова выходят приглушенными, я слышу, как дрожит мой голос.

Я слышу шаги позади себя за секунду до того, как вокруг моей талии оборачиваются мощные руки и внезапно меня отрывают от пола. Я кричу. Все смеются. Но моё сердце застревает в горле, и все мои мысли лишь об Уорнере, как он бросал меня на кровать, удерживал против моей воли, вдавливал моё лицо в матрас, задирал мою задницу кверху. Как он брал меня силой, пока я кричала как проклятая, чтобы он остановился.

Боди смеётся так, словно это самая забавная в мире вещь, в то время как я изо всех сил борюсь с ним. Я знаю, что это не Уорнер, но воспоминания тут как тут, стучатся в двери моего разума, и я делаю все возможное, чтобы прогнать их. Им здесь не место.

— Нет! — умоляю я, извиваясь в руках Боди. — Пожалуйста… отпусти меня!

Я ненавижу, когда мужчина применяет к женщине силу. Меня бесит, что мои просьбы и мольбы не оказывают никакого эффекта. Что я бессильна. Снова. Но, по крайней мере, люди могут услышать мой крик. В том подвале никто меня не слышал. Никто не мог мне помочь. Я могла умереть там, и никто бы не узнал об этом.

— Пожалуйста, остановись!

Не волнуйся. Я чертовски напугана, но стараюсь не поддаваться панике.

— Хватай её руки!

По моей спине пробегает мелкая дрожь.

— Нет. Не делай этого!

— Какого черта здесь происходит? — кричит с порога Мав.

Боди моментально отпускает меня и отступает с поднятыми вверх руками.

— Просто дурачимся, мужик.

Мав тут же впивается в меня своими янтарными глазами. В них, кажется, застыл вопрос, который он задаёт, не прибегая к словам. Он морщит лоб от беспокойства и гнева.

Я слышу это прежде, чем вижу.

Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить, как Таз отходит от пролитого ведра грязной воды. Пролитого в нужный угол. Ведь оно заливает ту часть пола, которую я недавно очистила.

— Чёрт! На хера ты оставила это дерьмо посреди комнаты, — кричит Таз и прыгает туда, где пол не залит водой.

Моё лицо и уши опаляет жаром. Грудь обжигает огнём. Я открываю рот, чтобы послать их всех к чертям собачьим и пожелать сгнить в аду. За все годы жизни у меня никогда и в мыслях не было сказать это кому бы то ни было, так что я понимаю, насколько я близка к потере контроля. Но мне все же удаётся сдержаться.

— Что? Это была чертова случайность, — рявкает Таз.

Я тяжело вдыхаю через нос, понимая, что нужно взять себя в руки. Я выхожу из комнаты на кухню, а затем устремляюсь к задней двери. Оказавшись снаружи, я припадаю спиной к стене здания и смотрю на безоблачное небо. Дыши, Эм. Дыши.

Не плачь над пролитым… мммм, да, не смей.

Я делаю несколько глубоких вдохов, и свежий воздух помогает. Я упиваюсь им около десяти минут, после чего понимаю, что мне нужно вернуться и навести порядок, пусть Таз знает, что ему придётся приложить максимум усилий.

Прихватив стопку полотенец, я возвращаюсь в главную комнату.

Я сразу замечаю, что Таз и Мав ведут в коридоре жаркий спор. Минуту спустя Таз проносится мимо меня, послав мне убийственный взгляд. Мав возвращается в комнату.

Гриз подходит ко мне и берет полотенце, затем кладет его на учиненный Тазом беспорядок. Моё сердце согревает этот простой жест. Ригор следует его примеру. Боди наблюдает за обоими и тоже решает помочь. Я одариваю его робкой улыбкой, и он в ответ целует меня в щеку.

Со стороны коридора доносится рык, мы с Боди поворачиваем головы в том направлении и видим насупленного Мава.

Боди поднимает руки вверх.

— Я забыл. Чёрт подери. Больше не повторится.

— Лучше никому не забывать о таком дерьме, или у нас будут проблемы, — он кидает взгляд на меня, а затем на Боди. — Смотри, чтоб это не повторилось, — ворчит Мав, после чего идёт в свой кабинет и хлопает дверью.

Боди смотрит на меня, и уголки его губ приподнимаются в улыбке, демонстрируя его сексуальные ямочки. Он подмигивает, а затем уходит, чтобы положить полотенце на грязные разводы на полу. Вчетвером мы вытираем пролитую воду… и все остальное.

* * *
Мусорное ведро переполнено. Я вытаскиваю пакет и завязываю его. Он довольно тяжеловат, мне приходится нести его, удерживая двумя руками. Воспользовавшись задней дверью, я выхожу из здания клуба. Только я оказываюсь за дверью, как слышу голос Мава и застываю на месте.

— Нет. Делай то, что должна. Я позабочусь о нем. Я понимаю, что тебе нужно это сделать. Через несколько секунд он снова говорит:

— Завтра я первым делом заберу его. Ну же, я всегда отношусь к нему, как к своему собственному.

Он пренебрежительно фыркает.

— Нет, я не позволю этим балбесам заниматься с ним какими-либо глупостями.

Следующие несколько секунд проходят в тишине, а затем Мав разражается смехом. Настоящим смехом. Мужским и красивым, и, Боже, я бы все отдала, чтобы увидеть его лицо в этот момент. Держу пари, это незабываемое зрелище. У меня внутри все переворачивается, и я прижимаю свободную руку к животу, чтобы успокоить его.

— Ты что? — он снова смеётся. — Он в порядке? Нет, я не отзову их, Ник. По крайней мере, не двоих. Выбери одного и держи его рядом с собой, словно он твой сиамский близнец. Без шуток. Это лучшее, что я могу сделать. Нет, мы пока не знаем, кто стрелял в Кэпа, и не уверены в том, что они не вернутся, чтобы закончить начатое, — он выдыхает. — В любом случае, держи по близости свой ствол. Да-да. Позвони мне, когда доберешься до Кали (прим. Cali (англ.) — Калифорния) и отзванивайся каждый день. Я должен знать, что ты в безопасности, даже через Дозера.

Я слышу, как он бормочет себе под нос проклятья.

— Да, правда. Ты слышала о ней, верно?

Пауза.

— Птичка поспособствовала. Сюрприз для Эджа. Она не останется. Это временное соглашение.

Я слышу щелчок зажигалки.

— Да, она определённо знает толк в стряпне, так что большинство ребят от неё без ума.

Тишина. Он протяжно выдыхает.

— Ну, она не уродина, если в этом суть твоего вопроса. Не-а. Не собираюсь.

Не уродина?

Я кусаю губу. Мне хочется подойти ближе. Но я не хочу выдать себя. Я не должна подслушивать. Но я ничего не могу с собой поделать. Он говорит так непринужденно. Не сердится, в отличие от тех моментов, когда разговаривает со мной.

Снова смех.

— Да, Боди достанется от Блэр по полной, если он не начнёт хоть изредка показываться дома на ужин и все такое. Она придёт проведать его, и все мы знаем, чем это закончится.

— Чёрт… не спрашивай. Он выводит меня из себя. Я не знаю, что с ним происходит. Кэп думал, что это из-за Бетани, но сейчас он ухлестывает за Ку… Тыковкой. Может быть, он просто устал ждать, когда она вернётся к нему.

Он долгое время молчит, а потом произносит:

— Эй, слушай… Я должен бежать. Увидимся завтра.

Я подскакиваю на месте и тихо отхожу назад, чтобы открыть и громко хлопнуть задней дверью, так, будто я только-только вышла наружу. Я вовремя поднимаю голову, чтобы заметить, как он выходит из-за угла с сигаретой, свисающей с его губ.

Мне кажется, я никогда не привыкну к тому, что со мной происходит каждый раз, когда я его вижу. Это всегда шок для моего организма. Своего рода удар под дых. Как будто я забываю — когда его нет поблизости — насколько он великолепен.

Меня необъяснимо тянет к нему, словно мы две совместимые стороны магнита. Мои губы приоткрываются, пока глаза с жадностью окидывают его тело.

Сегодня на нем светлые джинсы и серая футболка, которая облегает его грудь и бицепсы, и никакого кожаного жилета. Его щетина с каждым днём становится все гуще и гуще. Я продолжаю надееться, что он сбреет её, потому что она начинает смахивать на бороду, но проходят дни, а он ничего не предпринимает.

Его глаза впиваются в моё лицо, когда он замечает меня. Он сбавляет шаг, пока мы не оказывается лицом к лицу. Между нами три фута свободного пространства. Слишком много, и в то же время слишком мало.

Впрочем, это пространство быстро заполняется. Химией? Сексуальным напряжением? Гневом? Яне знаю наверняка, но оно там, витает в воздухе. Его глаза бродят по мне, они светлее, чем обычно. Скорее всего, причина в том, что солнечный свет бьёт ему прямо в лицо. Ветер, подхватывая дым от его сигареты, гонит его ко мне, и я машу руку, прогоняя его прочь. Я не поклонница сигаретного дыма. И, безусловно, не хочу, чтобы им пропиталась моя одежда. Слишком уж он напоминает мне о моей матери.

Он вынимает сигарету изо рта и держит её подальше от меня.

Его жест выбивает меня из колеи. Я пребываю в полном потрясении, когда он тянется к пакету, который я держу, и говорит:

— Тебе помочь с этим?

Я недоуменно моргаю. Что? Он прикалывается надо мной? Я поднимаю бровь и притягиваю пакет ближе к своему телу.

— Э-э… Это вопрос с подвохом?

Он сводит брови вместе и кривит губы.

— Нет, с чего бы это?

— Вот именно. Мммм. Может с того, что тебе по кайфу заставлять меня делать отвратительные вещи.

Боже мой. Это правда вырвалось из моего рта? Пока я прокручиваю у себя в голове сказанное, его глаза искрятся смехом, а губы растягиваются в понимающей и озорной улыбке, и мне не трудно определить, что он пытается и не в состоянии скрыть свою реакцию на мои слова и на то, что они под собой подразумевают.

Такое чувство, что меня только что оглушили подушкой. Потому что… пуф. Что-то взорвалось и разлетелось над моей головой. Перья? Клетки головного мозга? Понятия не имею.

Мав + сексуальная улыбка = мой мозг официально в отключке.

Он наклоняется ко мне, и я понимаю, что три фута стали двумя, а затем одним. Его взгляд возвращается к моему лицу, и его глаза фокусируются на моих губах. Когда он хватает за верхнюю часть пакета, наши пальцы соприкасаются. Моё тело опаляет жаром, который разносится по всем моим конечностям.

Он опускает глаза и смотрит на наши руки. Ум, да. Он прямо передо мной. Меня окружает его запах. Я цепляюсь за аромат его мыла и одеколона, стараясь игнорировать запах табака. Я наблюдаю за движением мышц на его плече и шее, когда он тянет пакет к себе. Он снова поднимает на меня свой взгляд. Его челюсть… его губы… прямо… передо мной…

Я превращаюсь в статую. Только вот я чувствую потребность облизать свои губы, потому что они чересчур сухие. Опаленные.

Его ноздри раздуваются, и секунду спустя он отходит назад и говорит, правда, как-то нечётко. Глазами наблюдаю за тем, как шевелятся его губы, но будь я проклята, если мои уши могут разобрать слова.

— А?

— Я возьму его.

Он забирает пакет из моих рук, все ещё ухмыляясь.

— Оу, точно. Хм… спасибо.

Он выпрямляется, поворачивается и уходит. Я смотрю ему вслед, не в силах отвести взгляд от его фигуры. Мышц на его спине. Его задницы. Прежде, чем повернуть за угол, он в последнюю секунду оборачивается. Наши глаза встречаются, а затем он исчезает из поля моего зрения.

Боже праведный… что это было?

Господи, какая непредсказуемость. Он продолжает раскачиваться, как маятник, взад-вперед, то вспыльчивый, то безразличный, то злой, то как сейчас… почти что милый. От одного к другому.

Это был не Люци, не та сволочь, что будит меня каждое утро, пиная кровать и заставляя меня подпрыгивать на матрасе Дозера.

Думаю, это мог быть проблеск настоящего Мава. Того, кем он был раньше. Но тот ли это парень, которого я видела на фото в его кабинете? И если да, то где он пропадал? И что важнее всего, как я могу заставить его остаться навсегда?

— Эй, где ты ходишь, — раздается голос Лили у меня за спиной. — Я везде тебя искала. Заходи внутрь и посмотри, что я тебе сегодня купила.

Улыбаясь до ушей, она машет мне рукой, призывая зайти в дом.

— Лили, ты ничего не должна мне покупать. Я здесь только на несколько дней.

Её улыбка чуть заметно меркнет.

— Если ты не надумаешь остаться.

Я поворачиваюсь и снова оглядываюсь назад. Убедиться, что Мав не стоит у меня за спиной.

— Этот выбор не зависит от меня. А если бы даже и зависел, я не уверена, что он мне подходит.

Глава 14

Под влиянием страха наши истинные эмоции предают нас.

ЭМБЕР
— Вот дерьмо. Она сбежала, — Таз врывается в главную комнату. Он с таким остервенением дергает на своей голове волосы, что они торчат в разные стороны в виде диких, безумных шипов. Он носится по комнате и глазами сканирует помещение. — Кто-нибудь из вас её видел?

— Проклятье! Я думал, ты починил ту защелку, мужик, — глаза Ригора округляются от страха, и он тут же опускает взгляд на пол и осматривает свои ноги. Он подтягивает ноги вверх и кладет их на перекладину стула.

— Я починил, но… дерьмо… Я не знаю, как ей удалось выбраться, — Таз, похоже, огорчен. Он пересекает комнату, срывает подушки с дивана и бросает их на пол. — Ей нравятся теплые места. В прошлый раз она была именно в таком, — через секунду он обводит всех нас взглядом: — Чё расселись? Поднимайте свои задницы и помогите мне! Она должна быть где-то здесь.

— Без меня, чувак. Я ни за что даже близко к ней не подойду, — выдает Ригор Тазу и заметно вздрагивает при этом.

— Ты будешь делать то, что я, блин, тебе скажу. Или на протяжении следующих трех месяцев я буду объезжать тебя как дешевую шлюху и голосовать за исключение твоей задницы, — рычит Таз.

Ригор неохотно встает и начинает помогать Тазу отодвигать диваны.

— Что? — спрашиваю я Дозера.

— Буп.

— Что такое Буп?

— Не что, а кто, — Таз на секунду прекращает свои поиски и впивается в меня злобным взглядом. Затем он отодвигает диваны, опускается на пол и смотрит под ними.

Я поднимаю руки вверх.

— Извини, я не знала.

— Она — коричневая, пушистая подружка Таза. Ему следовало назвать ее Гудини. Она все время, черт подери, сбегает из своей клетки, и он не имеет ни малейшего понятия, как ей это удается. Ведь так? Она сбегает в десятый раз? — спрашивает Дозер у Таза, который бормочет что-то себе под нос. Потом уже мне Дозер говорит: — Она, наверно, высшее существо со сверхразвитым интеллектом.

— Черт. Кончай шутить, мужик, лучше помоги. Ригор, запри двери, чтобы никто не дал ей выбраться из дома.

— Возможно, ее слопала твоя змея, — выдвигает предположение Гриз.

— Я позволю Бетти откусить кусок от тебя, если ты сию же секунду не поднимешь свой дряхлый зад, — грозится Таз.

— Ага, вперед, и тогда у тебя на руках окажется бездыханная змеюка. Меня, мать твою, жуть пробирает от того, что ты притащил сюда эту тварь, пока я пытаюсь заснуть в своей комнате.

— Я же тебе сказал. Она не ядовитая.

Гриз качает головой.

— Не в этом дело, брат.

— Я помогу искать. Она большая? — спрашиваю я.

Выражение лица Таза, когда он смотрит на меня, представляет собой смесь благодарности и удивления.

— Маленькая, она бы поместилась в твоей руке, — уголки его губ ползут вверх. — Если увидишь ее, то не дай ей удрать.

Я глазею на него с любопытством. Мне кажется, он думает, что я не совладаю со своими чувствами при виде грызуна. Он, вероятно, надеется услышать мой визг, если у меня получится её отыскать. Но он понятия не имеет, что одним из многочисленных мест, где я работала раньше, был зоомагазин. Я не понаслышке знаю о мелких животных, даже грызунах и змеях.

Гриз делает глоток пива и встаёт со своего стула.

— Пойду поищу наверху. Хочу убедиться, что эта тварь не устроила себе лежбище в моей гребаной кровати.

Дозер тоже поднимается.

— Детка, сходи проверь кухню. Скорее всего, ей осточертело то дерьмо, каким её пичкает Таз, и она пробралась туда. Я проверю уборные.

Я спрыгиваю с барного стула и иду на кухню. Если Буп голодна, то она наверняка будет там, особенно, если учесть, что она не раз выбиралась из своей клетки и знает клуб вдоль и поперёк. Я только надеюсь, ради душевного спокойствия Таза, что она не залезла в клетку с его змеей и не стала обедом.

Спустя, как минимум, час, перевернув здание клуба вверх дном, половина парней сдаётся и отправляется прокатиться на байках. Дозер приглашает меня, и мне очень хочется пойти. Я не была снаружи с тех пор, как попала сюда, за исключением редких перерывов, которые провожу во внутреннем дворе. Я чувствую, как у меня развивается клаустрофобия. Я ловлю себя на том, что смотрю на этот чертов календарь каждый божий день, потому что мои дни здесь сочтены.

Но Таз — безумец, и если я откажусь от поиска, уверена, он возненавидит меня ещё больше. Так что, если я останусь и помогу, то заработаю от него пару очков. А мне отчаянно нужны эти очки. Таз при каждом удобном случае делает всё, чтобы моя жизнь здесь была невыносимой, это стало его личной миссией. Если мне представится шанс изменить это, я воспользуюсь им.

Дозер и другие парни уезжают.

Мы с Тазом тратим ещё два часа, обыскивая здание клуба и, к моему удивлению, даже Мав помогает, когда возвращается. Но мы ничего не находим. Таз в конечном итоге закатывает истерику, которой бы позавидовал его тезка, а затем опускает руки и сдаётся. Мав вручает своему другу бутылку текилы, тихо говорит пару слов и уходит в свой кабинет.

К тому времени, как ребята, прокатившись, возвращаются назад, Таз сам не свой. Необщительный и замкнутый. Он сидит на диване, откинув голову назад, закрыв глаза и крепко стиснув челюсти, как и в первый день, когда я сюда приехала, только на этот раз на его коленях не сидит девчонка.

Дозер опускается на стул рядом со мной.

— Удачно?

Я качаю головой.

— Нет. Мы везде искали, — я понижаю голос и движением руки прошу его придвинуться ближе. Он склоняет ко мне голову, и я шепчу ему на ухо: — Мне не хотелось бы это говорить, но… что, если её съела змея, потому что я не знаю, где ещё она может быть.

— Не переживай, детка. Ты сделала всё, что смогла. Она вернётся рано или поздно.

К бару подходят остальные братья. Ригор огибает барную стойку и начинает раздавать пиво.

— Как прокатились? — спрашиваю я.

Дозер усмехается.

— Чертовски идеальный день, детка. Тепло. Практически пустые дороги. Я хочу, чтобы в следующий раз ты поехала с нами. Мне нравится мысль о тебе на заднем сиденье моего байка. Согревающей мою спину.

По-моему, предложение прокатиться на байке звучит заманчиво и сулит ощущение свободы. Стоит только представить это в своей голове. Ни с того ни с сего, волоски на моих руках встают дыбом. Я чувствую его. Мав. Чувствую его неодобрение.

Дозер опускает лицо ниже и его брови приподнимаются в вопросе.

— Детка?

— Извини, что?

Он берет меня за подбородок и поднимает моё лицо так, что я смотрю на него снизу вверх.

— Я спросил, ездила ли ты когда-нибудь на байке?

Я качаю головой.

— Э-э, нет. Никогда.

Ригор вручает Дозеру пиво и ставит одну бутылку передо мной.

— Спасибо, — благодарю я и отвожу глаза от Дозера.

— В следующий раз мы с тобой прокатимся вместе, детка. Хорошо?

— Хорошо, но лучше не торопиться.

В этот самый момент Мав издает какой-то звук. Дозер продолжает говорить, как будто ничего не слышит. Я поворачиваюсь, поднимаю глаза и вижу в зеркальном отражении Мава. Он стоит за моей спиной, разговаривая с Гусом. Его руки скрещены на груди, а взгляд настолько убийственный, что искажает черты его лица.

Его янтарные глаза прожигают меня насквозь.

Они ясно дают понять, что я прокачусь с Дозером только через его труп.

Голос Дозера становится ниже, чем обычно, когда он говорит:

— Не волнуйся, детка. Я позабочусь о тебе. Я буду все делать так медленно, как ты захочешь.

* * *
Следующей ночью, когда я выхожу из комнаты Дозера и иду по коридору, я слышу мужское «Чёрт подери», сопровождаемое женским визгом. Дверь Мава, что находится через три двери от комнаты Дозера, но на противоположной стороне, распахивается настежь.

Женский голос визжит:

— Мав! Не оставляй меня так.

Мав высовывает голову в коридор.

— Где Таз, чёрт возьми? — рявкает он.

Я пожимаю плечами.

— В стрип-клубе. Я думала, ты ушёл с ними.

Туда отправились все ребята, включая Дозера.

На Маве только джинсы, и мои глаза мгновенно начинают блуждать по его голому торсу. У него загорелая кожа, поджарое, в отличной физической форме тело. Его брюшной пресс рельефный и грешный, а джинсы сидят так низко, что демонстрируют идеальные мышцы таза и небольшое количество тёмных волос, спускающихся к паху. У него татуировка в области сердца, несколько предложений, которые похожи на библейский стих, а на конце цепочки, висящей на его шее, металлический знак с клубной символикой.

Тепло каскадом разливается по моему телу, как будто я только что встала перед камином.

— Мав! С кем ты там говоришь?

Мав снова скрывается в комнате.

— Слушай. Что бы ни случилось, не двигайся.

— Почему. Что ты задумал?

Появившись снова, Мав трет руками лицо, от чего его бицепсы выпирают. Затем, опустив руки, он пару секунд смотрит на меня так, словно на что-то решается. Он крутит головой, проверяя оба конца коридора, в поисках кого-нибудь другого, кроме меня. Наконец, его взгляд вновь возвращается ко мне, и он тяжело выдыхает.

— Тебя легко напугать?

Я пару раз растерянно моргаю.

— Хм… смотря чем.

— Что тебя пугает? — в тот же миг с раздражением в голосе спрашивает он и нетерпеливо машет мне рукой, чтоб я выложила все начистоту.

— Ох… Я не знаю… маленькие помещения, карликовые пудели, уховертки.

А ещё быть связанной. Взаперти.

— Карликовые… ты только что сказала уховертки? — он кривит губы.

Я вздрагиваю.

— Они заползают в уши и…

Его брови взлетают вверх и… да… я затыкаюсь.

— Иди сюда.

Я осторожно шагаю к нему, изо всех сил стараясь игнорировать то, как бесспорно сексуально он сейчас выглядит.

Когда я подхожу ближе, он открывает дверь и заталкивает меня в свою комнату.

У меня челюсть отвисает от того, что я вижу на кровати. Вернее, кого я на ней вижу. Джейд, одну из клубных девчонок, слишком тощую брюнетку с татуировками по всему телу, лежащую лицом вниз на кровати. Её руки привязаны к спинке кровати. Мав закрывает дверь, запирая нас внутри.

Как только я слышу щелчок дверного замка, я ударяюсь в панику. Меня накрывает волной страха. Когда я поворачиваюсь и пытаюсь убежать, руки Мава обвиваются вокруг меня, не давая сбежать.

— Нет, Мав. У-уф, ни за что. Выпусти меня.

Я вырываюсь и царапаюсь, чтобы освободиться, но он продолжает удерживать меня в кольце своих рук.

— Куколка. Чёрт. Успокойся, мать твою. Это не то, что ты думаешь. Мне просто нужна твоя чертова помощь. Я не собираюсь заниматься с тобой сексом.

— К ней я тоже не прикоснусь.

Из него вырывается смешок.

— Боже. Женщина. Угомонись. Тебе не нужно к ней прикасаться. Просто удели мне секунду. Дай объяснить.

— Какого черта ты привёл меня сюда? Мне не нравится быть связанной, Мав. Я никому не позволю сделать это со мной. Так что я сразу говорю… я с ума сойду. Ты не можешь… Ты не можешь использовать эти веревки на мне.

— Дерьмо, — он смеётся, и я награждаю его гневным взглядом. Но его смех проносится по мне как горячий бриз. Он поднимает одну руку вверх, словно сдаётся. — Слушай, это не то, чем кажется. Мне действительно нужна твоя помощь.

— Ни за что.

Я вырываюсь из его рук.

— Тише, ну же. Успокойся и посмотри. Поверь мне.

Он хватает меня за плечи и разворачивает на 180 градусов.

Я вынуждена смотреть на Джейд во всей её красе, замершей в нелепой позе на кровати.

— Мав, какого хрена ты делаешь? Мне не нравится это. Поговори со мной.

— Джейд, — его голос становится резким. — Я когда-нибудь причинял тебе боль? Заходил… за рамки… дозволенного?

Я снова пытаюсь вырваться из его рук, но его хватка усиливается.

— Нет, — отвечает ему Джейд.

— Тогда заткнись и не двигайся, — командует он. Как ни странно, я обнаруживаю, что промокаю от тона его голоса и акцента, который обволакивает каждое его слово. Это расстраивает меня, ведь в то же время мне тошно от самой мысли о Маве, занимающимся сексом с кем-то ещё, и понимании, что он предпочитает такой вид секса. Так же, как в тот вечер, когда он был со Стар, мой ужин оседает в моём желудке как кислота, закипающая, бурлящая и в любой момент угрожающая выйти наружу.

Я хочу закрыть глаза и забыть, что я когда-либо это видела. Стереть это из своей памяти.

— Ладно, — фыркает Джейд.

Потянувшись, Мав хватает меня за лицо и поворачивает мою голову так, чтобы я посмотрела в изножье кровати и на ноги Джейд.

— Смотри.

— Я не знаю, на что я должна смотреть, — раздраженно шепчу я.

Он снова указывает на кровать.

— Там. Под простыней, присмотрись.

Я в замешательстве хмурю лоб, когда присматриваюсь. Ничего. Он привёл меня сюда, чтобы проверить мою реакцию? Посмотреть вызовет ли этим мою ревность? Или же это расплата за прошлую ночь, когда он выглядел взвешенным из-за моего согласия прокатиться с Дозером на его байке?

Внезапно, я кое-что замечаю.

Я с разинутым ртом наблюдаю за простыней, и в тот же миг она снова сдвигается. Но Джейд не шевелится, она по-прежнему как неподвижно застывшая статуя на кровати.

Простынь коричневого цвета и смята так, что трудно что-либо увидеть, но каждые несколько секунд она сдвигается.

— Ты видишь это?

От его слов, произнесённых шепотом мне на ухо, каждый волосок на моём теле встаёт дыбом. С моих губ слетает тихий писк. Мав подходит ближе и накрывает своим телом моё. Он придвигается вплотную к моей спине. Я чувствую всего его. Тепло его кожи. Его горячее дыхание, щекочущее чувствительную кожу моей шеи. Его эрекцию, идеально устроившеюся меж моих ягодиц.

В считанные секунды он разжигает во мне пламя.

Моё «да» выходит едва слышным скрежетом.

Его рука перемещается с моего подбородка и скользит по моей щеке, он поворачивает моё лицо так, что я поднимаю голову. И все же я не могу посмотреть ему в глаза. Я сделаю что-нибудь крайне глупое, как, например, поцелую его, если посмотрю в его глаза. Я изучаю его челюсть, его шрам, его губы. Он проводит большим пальцем по моей щеке. Один раз. Второй. Затем он опускает палец ниже и скользит им по моей нижней губе. Туда-сюда. Это небольшое движение вызывает лавину похоти, оседающую между моих бедер. Это самый эротичный момент в моей жизни. Боже, я хочу поцеловать его. Но для меня он определённо не тот мужчина, да и момент не самый подходящий. Его голова опускается. Его дыхание овевает мои губы, и я закрываю глаза.

— Это неправильно, — бормочу я, когда его дыхание ласкает мои губы.

Он слегка кивает головой, в полном согласии.

— Но такое чувство, что правильно, ведь так?

Не успевают наши губы соприкоснуться, как Джейд верещит:

— Что, мать вашу, вы двое делаете? Развяжите меня, чёрт возьми!

Момент испорчен, и я отстраняюсь. Мав тяжело дышит, он бросает на меня один единственный взгляд, после чего идёт к Джейд. Я смотрю в изножье кровати и вижу две волосатые ножки, а затем маленькое тельце в тот момент, когда крошечное существо ползет по её лодыжке.

Джейд вскрикивает.

— Что это за хрень? — она начинает дрыгать ногами. — Лучше бы это не было тем, о чем я думаю!

— Чёрт! Скорее, хватай ее! — кричит Мав.

Я не думаю. Я просто действую. Я подбираю футболку с пола и, пытаясь увернуться от бледных тощих ног Джейд, хватаю тарантула Таза. Потому что я уверена, если Джейд навредит Буп, Таз похоронит её заживо.

— Я её взяла! — говорю я взволнованно, с облегчением в голосе, после чего отступаю подальше от кровати.

Мав направляется к верёвкам и начинает развязывать Джейд.

— Это чертов паук Таза?

Буп наполовину выбирается из импровизированного кулька, который я соорудила из футболки, и Джейд испускает вопль под стать актрисе в фильме ужасов.

— Эта тварь ползала по моей ноге? Боже мой, иу, иу, иу!

Неистовыми движениями она проводит по ногам, потом рукам и груди, как будто она подвергается нападению миллиона муравьев.

— Она не на тебе. Я забрала её, — говорю я и закатываю глаза.

Джейд кидает на меня злобный взгляд и выбегает из комнаты.

От раскатистого смеха мои глаза удивленно распахиваются, а голова резко поворачивается в сторону Мава. Его смех хриплый и гортанный. Чертовски сексуальный.

— Я рада, что ты находишь это смешным, — говорю я. — Я чуть не пострадала от её костлявых ног.

Несмотря на то, что слова выходят суровыми, я ухмыляюсь. Его смех заразителен, и я замечаю, что смеюсь, правда, не так свободно и так громко.

Мав сгибается пополам, и его смех становится глубже. Непринужденнее. Он держится за бока. Это увлекательное зрелище. Когда он выпрямляется, он сплетает свои пальцы и заводит руки за голову. Он смотрит на потолок и, да, он все ещё смеётся. По-моему, это самое удивительное, что я когда-либо видела.

Это завораживающий вид не только потому, что во всей красе демонстрирует его великолепные мускулы, но и потому, что это первый раз, когда я вижу, как тьма полностью покидает его тело. Наблюдая за тем, какой он сейчас, у меня перехватывает дыхание, а в глубине души вспыхивает тоска.

Теперь я уверена. Это — прежний Мав. Тот, который был до того, как в его жизнь вошла Дана.

Его смех постепенно затихает.

— Боже, давно я так не хохотал, — говорит он. — Не могу поверить, что это было на её ноге, — затем он смотрит на меня и добавляет: — Ты отлично справилась. Если бы она… Таз бы её…

Он качает головой.

Ага, я точно знаю, что сделал бы Таз.

— Спасибо.

Подойдя к нему, я протягиваю руку и говорю:

— Нет проблем. Вот.

Глаза Мава округляются до размера мячей для гольфа, и он отпрыгивает назад.

— Чёрт! Убери эту тварь подальше от меня.

У меня челюсть отвисает, когда я замечаю панику на его лице. Потом меня осеняет.

— Вот почему я была тебе нужна. Ты боишься пауков.

Он с трудом сглатывает и трясет головой.

— Нет. Я должен был развязать её, чтобы она не…

Я снова пихаю ему паука. Он вскрикивает и выставляет руку вперёд, чтобы остановить меня.

Теперь настала моя очередь надрываться от смеха.

— Ты тоже!

— Господи. Ладно, ладно. Я тоже. Просто… убери её от меня подальше! — он проводит руками по голове. — Иди, засунь её в клетку или куда там надо.

Меня так и подмывает бросить Буп на него, но я противник жестокого обращения с животными, так что я сдерживаю себя.

Мав вытаскивает из кармана телефон.

— Позвони Тазу. Нажми на тройку.

— Почему ты сам ему не позвонишь?

— Потому что мне нужно снять эти простыни с моей постели. Я не собираюсь, чёрт подери, спать на них после того, как она на них побывала.

А, ну да, та девчонка. Какая гадость. Мне ни к чему это напоминание.

— Избавь меня от подробностей, Мав.

Его губы кривятся в ухмылке.

— Я имел в виду паучиху, Куколка. Не Джейд.

— А. Верно. Разумеется, паучиху.

— Не скажешь мне, почему тебя пугают веревки?

Я качаю головой.

— Меня не…

— Даже не отрицай. Пугают. Слушай, я заключу с тобой сделку. Ты не упоминаешь о моей проблеме с пауками, а я больше никогда не подниму тему с веревками. Договорились?

Через некоторое время я киваю.

Когда я выхожу из комнаты, Мав следует за мной в коридор, хоть и на безопасном расстоянии. Я пытаюсь открыть дверь Таза, но выясняется, что она заперта.

Когда оборачиваюсь назад, то обнаруживаю, что Мав смотрит на меня с задумчивый выражением на лице.

— Маленькие помещения… вот почему ты не закрываешь окно и дверь?

Мне хочется солгать ему, но я уверена, что он сейчас видит правду на моём лице.

— У меня что-то вроде клаустрофобии.

Он склоняет голову набок и в течение минуты изучает меня.

— Почему ты сразу не сказала мне?

— Ты не дал мне шанса объясниться.

Он и правда ведёт себя сейчас по-человечески, и я понятия не имею, как мне справиться с этим новым Мавом.

— Знаешь, приятно видеть тебя таким.

Он опускает взгляд на свою грудь.

— Каким? В таком виде?

Я смеюсь и качаю головой.

— Вау. Какая самоуверенность. Нет. Не таким… «Я — болван… Джейн».

Я даже подражаю голосу Тарзана. Всё веселье мигом сходит с его лица.

О, ради всего святого, Эм… Тебе обязательно нужно было все испортить? Почему ты не могла просто держать свой рот на замке?

— Неважно. Забудь, что я сказала, — бормочу я. Отвернувшись от него до того, как он успеет наградить меня рассерженным взглядом, я нажимаю в телефоне на тройку.

Таз отвечает на втором гудке.

— Да?

— Это Тыковка. Я нашла Буп.

В течение секунды Таз молчит.

— Оставайся на месте.

Связь обрывается. Я смотрю на телефон. Это телефон-раскладушка. Возможно, один из тех, что с предоплатой. На долю секунды, я рассматриваю вариант спросить Мава, не могу ли я сделать ещё один звонок. Я не хочу ничего больше, как позвонить Сандаун и Уилл. Но я знаю ответ Мава. И я только что оскорбила его, так что сейчас, вероятно, не самое лучшее время просить оказать такую любезность.

Мав выходит из своей комнаты с ворохом простыней. Он бросает их к моим ногам. Сейчас на нем темно-синяя футболка, на лице равнодушная маска, а в глазах ноль эмоций. Он вырывает свой телефон из моей руки и, как только возвращается в свою комнату, хлопает дверью.

— Я так полагаю, ты хочешь, чтобы я их для тебя постирала? — кричу я ему вслед.

Включается музыка, настолько громко, что, если я крикну ещё раз, он меня не услышит. Из комнаты доносится песня «Wicked Game» в исполнении Stone Sour, и по какой-то причине мои руки тут же покрываются мурашками, а мой желудок скручивает в узел.

Я вздыхаю и смотрю на свёрток в моей руке.

— Может, мы вернем тебя обратно? А? Хочешь провести ночь с дядей Люци, Буп?

Она шевелится, пытаясь освободиться.

— Не волнуйся, девочка. Я так с тобой не поступлю. К тому же, Таз соскучился по тебе.

Глава 15

Хороший игрок в покер знает, когда блефовать, когда играть, а когда сбросить карты в том случае, если фортуна не на твоей стороне.

ЭМБЕР
Моя рука по локоть в унитазе, когда я чувствую, как кто-то подталкивает меня сзади в задницу. Испугавшись, я, расплескивая повсюду воду, резко поворачиваюсь и сталкиваюсь с белым английским бульдогом. Он старый, грузный, с коричневым пятном вокруг левого глаза и слюнями, капающими с уголков его пасти.

— Откуда ты взялся, дружок? — он открывает пасть, тяжело дыша, и мне в нос ударяет его дыхание. Я машу рукой перед своим лицом. — Ничего себе, видимо, у них нет мятных конфеток для собак.

У него на шее висит красная бандана с небольшой круглой нашивкой, которая гласит: «Имущество Предвестников Хаоса». Я проверяю его ошейник.

— Пончик, да? — под его именем указан номер телефона и больше ничего. — Чей ты, Пончик?

Он склоняет голову набок.

— Не любишь болтать. Мммм, — я заглядываю под него. — Да, мужчины — те еще молчуны.

Он делает шаг вперед и лижет мне бок, небольшой участок кожи между моей майкой и шортами. Я хихикаю и прикрываю оголенный участок кожи рукой.

— Ну и ну… мы только что встретились, а ты уже проявляешь такое дружелюбие, — я наклоняюсь и, приблизив лицо к его морде, шепчу: — Я не знаю, что ты слышал, но я не похожа на тех девчонок в клубе.

Своим длинным языком он облизывает меня от подбородка до носа, я хихикаю и отстраняюсь.

— Ты, определенно, такой же кобель, как и все парни, верно?

Я полностью поворачиваюсь к нему, сажусь и скрещиваю ноги. Думаю, пришло время сделать перерыв. Осторожно тяну его к себе на колени. Когда я начинаю гладить его, он лижет мне руку, с радостью принимая мою ласку.

Десять минут спустя я возвращаюсь к работе, но периодически останавливаюсь, чтобы погладить его по пузику или почесать за ушком.

Закончив, я беру Пончика на руки, чтобы он не бегал по всему зданию клуба. Увидев Птичку и Гуса в баре, я направляюсь к ним.

— Вы знаете — чей это малыш?

Они оба поворачиваются, и Лили тотчас же расплывается в улыбке от уха до уха. Она тянется вперед и гладит собаку.

— Привет, Пончик, — воркует она. — Ты нашел себе горячую подружку? Хммм? Кэп бы гордился тобой.

— Он Кэпа и Ник. Что-то вроде клубного талисмана. Ник уехала из города, поэтому попросила Мава присмотреть за ним, — объясняет Гус.

Кэп и Ник. Из того, что поведала мне Лили, Кэп — действующий президент клуба. Он не так давно попал в аварию на мотоцикле и находится в больнице. Они пока не уверены, выживет ли он. Ник, его жена и мать Дозера, — главная женщина в клубе. Королева пчел-убийц. Я не встречалась с ней, но не сомневаюсь, что еще встречусь. Она вроде как не любит Лили, поэтому Лили считает, что она настроила других старух против нее.

Я удивленно поднимаю брови.

— Мава?

Гус кивает.

— Да, не волнуйся, Вишенка. Ник надрала бы ему задницу, если бы с Пончиком что-то случилось, но дело в том, что Мав неравнодушен к собакам. Он ненавидит только женщин, рыжеволосых женщин, если быть точным.

— О, Господи, благодарю тебя, — с невозмутимым видом произношу я и удостаиваюсь сексуальной улыбки от старика Лили.

— Обычно за ним присматривает Аксель. Старшенький Бетани. Но Бетани отправила его в один из этих лагерей для трудных подростков. Я говорила тебе о ней, она ищет няню.

— Лил… — с предупреждением в голосе произносит ее имя Гус. — Не надо. Это его дело.

Она полностью поворачивается к нему.

— Но она нуждается в помощи, малыш. К тому же я ее подруга. Я не собираюсь игнорировать тот факт, что мы знаем человека, который мог бы ей помочь.

Схватив ее за руку, он говорит более резким тоном:

— Женщина, если ей действительно нужна помощь, она может попросить других старух. В любом случае будет лучше, если ты будешь держаться подальше от всего этого. Тебе ни к чему наживать себе еще больше неприятностей.

На ее лице появляется выражение обиды, и она выдергивает свою руку из его руки.

— Почему ты сегодня не проводишь время с остальными парнями? Мне этой ночью нужно побыть одной.

По-прежнему хмуро глядя на него, она хватает меня за руку и тянет прочь.

— Пошли. Прогуляемся с Пончиком снаружи, — говорит она мне.

— Лил, — с мольбой в голосе произносит ее имя Гус.

Она игнорирует его.

Пока мы идем к центральной двери, нам в спину летят чертыхания.

Снаружи я спрашиваю:

— Он убежит, если я опущу его?

Она гладит собаку по спине.

— Честно говоря, я не думаю, что он смог бы убежать, даже если бы захотел. Бедняжка. Слишком много пончиков. Он безумно их любит. Знаешь, его раньше звали Зик, но Кэп поменял его кличку после того, как поймал коротышку на кухонном столе, поглощающем дюжину пончиков. Кэп убежден, что Дозер оставил его там, но Дозер отрицает это.

Я ставлю Пончика на землю, и он начинает крутиться возле наших ног.

— Так ты думаешь, Дозер не хочет, чтобы я присматривала за детьми, потому что не хочет, чтобы Бетани знала обо мне?

Лили пожимает плечами.

— Вероятно. Просто я знаю Бетани, она не собирается никого просить о помощи. Особенно других старух. Она требовательна по отношению к тем, кому доверяет своих детей. Некоторые старухи настолько довольны своей жизнью, что проповедуют ее детям как Евангелие. Бетани не хочет, чтобы Аксель был членом клуба. Или чтобы Медда выросла и захотела стать старухой. Она даже обмолвилась, что, возможно, переедет. Думаю, если она сможет позволить себе это, она так и поступит. Она хочет защитить своих детей от всего этого.

— Не знаю, мне ли ее судить, — вырывается у меня. Я прикрываю рот рукой и бормочу. — Мне очень жаль. Это прозвучало грубо. Я не осуждаю вас. Просто иногда такая жизнь кажется непростой.

— Нет. Я понимаю. Ты до сих пор видела лишь уродливость всего этого. Вечеринки, девки и парни-козлы. Но есть и кое-что хорошее. Например… мои будущие дети никогда ни в чем не будут нуждаться. У них будет семья и поддержка. Никто никогда не тронет их. Мы обе по личному опыту знаем, что жизнь за пределами клуба не солнечная и радужная.

Разве это не так?

— С чего ты решила, что Бетани захочет видеть меня рядом со своими детьми?

— Потому что ты другая и выросла в других условиях. Ты добрая и милая. Искренняя. Доверься мне. Она полюбит тебя.

Я опускаюсь на колени, чтобы поднять небольшую палку. Я покачиваю ей перед Пончиком. В его глазах вспыхивает радостное возбуждение. Но когда я бросаю ее приблизительно на пятнадцать футов от себя, его голова — единственная часть туловища, которая двигается. Он секунду смотрит на нее, а затем садится.

Лили и я хохочем во весь голос.

— Попробуй бросить еду, это может сработать, — говорит она.

Внезапно воздух рассекает свист. Пончик ковыляет прочь, и мы следуем за ним. Мы поворачиваем за угол, оказываясь у задней части клуба, и я тут же натыкаюсь взглядом на Мава, склонившегося над животным и руками потирающего пузико Пончика. Мав что-то бормочет ему, но я не могу разобрать, что он говорит.

Взяв шланг и повернув кран, он предлагает Пончику попить. Слюни и вода брызжут во все стороны: на джинсы Мава, землю, его чёрные ботинки. Он гортанно смеется и улыбается псу, похлопывая его по спине.

— Хороший мальчик, — говорит он.

В моей груди разливается тепло, она раздувается от переполняющих меня чувств.

Мне в бок впивается локоть. Я ошарашено смотрю на Лили.

— Закрой рот, прежде чем он увидит, как ты пускаешь слюни.

Я закрываю свой рот на замок.

Но когда я снова оглядываюсь, то обнаруживаю, что золотисто-карие с желтоватым отливом глаза бродят по моему телу, а затем сосредотачиваются на моём лице. В моём сознании вспышкой проносится воспоминание о поцелуе, который мы чуть не разделили прошлым вечером. Я опускаю взгляд на Пончика и стараюсь побороть румянец, готовый окрасить мои щеки.

— Привет, Мав, — нараспев произносит Лили, — есть новости о Кэпе?

Он вытирает о джинсы мокрые руки.

— Он все ещё не пришёл в сознание. Ник уехала, чтобы привезти его мать… на всякий случай. Врачи делают все возможное, чтобы вернуть его к жизни.

— Он выкарабкается.

— Да, выкарабкается.

— Остальные приедут в среду? — спрашивает она.

— Насколько я знаю.

Сказав это, он хлопает себя по ноге, и Пончик следует за ним обратно в клуб.

— Ничего себе, как же я раньше этого не заметила? — говорит она после того, как он оказывается за пределами слышимости.

— Что? — спрашиваю я.

— Не прикидывайся, что не понимаешь, о чем я говорю.

Она ударяет меня по плечу.

— Я не прикидываюсь.

— Мммм хммм. Давай просто признаем, что теперь я понимаю, почему ты не реагируешь на намёки, которыми тебя забрасывает Дозер. Тыковка предпочитает мужчин с более тёмной душой.

— Нет, это… Я не…

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и говорю:

— Я ему даже не нравлюсь.

— «Мне кажется, что леди слишком бурно протестует». И все же, чёрт возьми, это так.

— Шекспир? Лили, серьёзно?

Она смеётся.

— Впечатляюще для девчонки, которая не закончила среднюю школу, правда?

Я киваю и мысленно отмечаю, что у нас с ней много общего.

— Хватит мне зубы заговаривать. Что, чёрт побери, происходит с Мавом?

— Ничего.

— Ничего? — она шевелит бровями. — Или пока ничего?

— Ничего. Ничего.

— Ладно. Похоже и правда ничего. Я знаю Мава около двух лет, но он никогда не смотрел на девушку так, как он смотрел на тебя.

* * *
Я слышу за своей спиной шаги, поворачиваюсь и вижу Дозера, идущего ко мне по двору.

— Ты прячешься снаружи? — спрашивает он.

Я откидываюсь назад на стол для пикника, ловя солнечные лучи.

— Нет. Решила передохнуть. А в чем дело? Тебе что-то нужно?

Он качает головой.

— Нет, хотел сообщить тебе, что сегодня вечер покера, и мы будем заказывать пиццу, так что тебе не придётся готовить.

Я встаю и стряхиваю мусор со своей задницы. Дозер наблюдает. Когда он понимает, что был пойман с поличным, он ухмыляется и пожимает плечами.

— Ты играешь в покер?

— Да. Я умею играть в карты.

Он усмехается.

— Умеешь играть или играешь хорошо?

— Ну, когда ты растешь без видеоигр или телевизора, в отличие от своих друзей, приходится искать другие продуктивные способы, чтобы себя развлечь.

Он смеётся.

— Наедине… с тобой… я бы мог найти много продуктивных способов, чтобы себя развлечь. Затем он оглядывается и, никого не обнаружив во дворе, притягивает меня к себе.

— В видеоиграх или телевизоре нет необходимости.

Я немного нервничаю каждый раз, когда Дозер флиртует со мной. Боюсь, что, возможно, я слишком хорошо играю свою роль. Он нравится мне. Он заинтересован во мне физически, но я не чувствую между нами искры. Не то, что с Мавом. С Мавом все наоборот — стоит мне увидеть или почувствовать его рядом, и моё тело реагирует как трут, в то время как остальной мир отходит на второй план (прим. трут — это любой материал, воспламеняющийся от одной искры).

* * *
Гриз стучит костяшками пальцев по столу рядом со мной.

— Твой ход, милая. Ты в игре или нет?

Я кусаю губу и морщу лоб.

— В игре. Я думаю. Одну секунду.

Гриз наклоняется и заглядывает в мои карты.

— Эй, — я притягиваю карты ближе к своей груди.

Посмеиваясь, он говорит:

— Я просто пытаюсь тебе помочь.

— Смотри в свои карты, старик, — говорит сидящий слева от меня Дозер. Его рука покоится на спинке моего стула. Он толкает Гриза обратно на его стул, что стоит справа от меня. — Если ей понадобится помощь, она знает, где её найти.

Когда парни предложили мне сыграть, это было забавы ради. Они думали, что вытянут из меня деньги, которые я заработала на этой неделе, стирая бельё, — сто два доллара. Не так много для них, но много для меня. Дозер подначивал меня вытянуть из них наличку в ответ. Весь последний час именно этим я и занималась, и в результате сгребла приличную кучу фишек.

Разумеется, новичкам везёт.

— Я рискну, — говорю я вслух.

Когда я поднимаю ставку, Таз бурчит себе под нос проклятья.

Он сидит прямо напротив меня, держа косячок, и каждый раз, когда он затягивается, моё внимание привлекают костяшки его пальцев. Они разбитые и опухшие, словно он побывал в драке. Это наряду с комментариями некоторых ребят подтверждает мою догадку о том, что он своего рода боксер. Я также пришла к выводу, что он занимает особое положение в клубе. У него нет нашивки «Главный» как у Мава, или «Секретарь» как у Гриза, или даже «Капитан дорог» как у Гуса, но он получает определённую долю уважения со стороны членов клуба. Они уважают его, но в то же самое время относятся к нему настороженно.

Ну, за исключением Дозера, который вообще не беспокоится на его счёт.

И Мава, который, кажется, единственный, кто дружит с ним.

Температура в комнате резко повышается. Словно жаркая волна, её тепло омывает меня с головы до ног. Несколько парней за столом отводят от меня свои взгляды и задирают подбородки вверх.

Упомяни Дьявола всуе…

Клянусь, я могу почувствовать, как он входит в комнату в тот же миг, словно какое-то шестое чувство срабатывает. Усилием воли я игнорирую мурашки, бегущие по моей коже.

Лита кружит вокруг стола, разливая напитки и забирая пустую тару. Она ставит передо мной вторую порцию «Волосатого пупка». Этот коктейль состоит в основном из апельсинового сока с небольшим количеством персикового шнапса, по крайней мере, так мне сказали. Я старалась придерживаться воды, но Таз продолжал настаивать, что, если я буду играть с большими мальчиками, то должна и пить вместе с ними.

Таз фыркает, когда я подношу стакан к губам.

— Что? — спрашиваю я.

— С тем же успехом ты бы могла пить лимонад, — насмехается он, покачивая головой.

— Ты хочешь увидеть мой непереваренный ужин на этом симпатичном покерном столе?

— Чёрт, нет.

— Тогда я предлагаю тебе не придираться к моему напитку, а я не буду придираться к твоему.

Я осознаю свою ошибку слишком поздно, когда над столом повисает мертвая тишина. По крайней мере, до тех пор, пока Таз не открывает свой рот.

— Знаешь, мне нравятся болтливые девочки, бродяжка. Они чертовски необузданные в постели. И мне нравится экспериментировать с ними, применяя различные способы, чтобы заткнуть им рот.

Его ухмылка даёт мне надежду, что своим заигрыванием я не вырою себе яму ещё глубже, когда говорю:

— Тогда считай меня с этого момента немой.

После этих слов парни хохочут, и игра продолжается с того, на чем остановилась. Море алкоголя и нескончаемый стеб друг над другом. Но я бы солгала, если бы сказала, что частично не была сосредоточена на лёгком покалывании, которое чувствую на своей спине, и мужчине, ответственному за это.

Когда банк доходит до четырёх сотен долларов, я начинаю нервничать. Мои ладони потеют. Гриз добавляет пятьдесят баксов к своей ставке, и этого достаточно, чтобы я обратилась к Дозеру за советом к дальнейшим действиям. Наклонившись, я шепчу ему на ухо:

— Ты уверен, что все в порядке?

Он удостаивает меня лёгким кивком, который не приносит мне облегчения.

Я колеблюсь, когда убираю пальцы со своих фишек. Возможно, мне следует сбросить карты. Позволить кому-нибудь другому выиграть эту партию. Слишком много денег на кону.

Мав позади меня шумно выдыхает. Обернувшись, я обнаруживаю, что он наблюдает за мной и хмурится.

В моём животе зарождается беспокойство. Он знает, что я делаю? Он собирается вывести меня на чистую воду перед всеми? А вдруг ребята захотят избить меня до кровавого месива за то, что взяла их деньги?

Мне становится плохо. Очень плохо. Наверно, все дело в алкоголе.

Потом я слышу скрежет его стула, как будто он встаёт. Мой позвоночник моментально вытягивается в струнку. Дозер замечает моё движение и бросает взгляд на Мава, который, судя по всему, стоит прямо позади меня.

— Все в порядке, — шепчет мне на ухо Дозер.

Нет. Нет. Не в порядке.

Мой разум начинают наводнять вопросы. Постепенно моя паранойя усиливается. В мгновение ока безумный план — украсть у них деньги с помощью невинной игры в покер не кажется такой уж хорошей идеей. Некоторые из этих парней бывшие зэки, а Таз, без сомнения, вообще психически неуравновешенный. И мне наконец-то удалось добиться того, что Таз перестал меня мучить. Хочу ли я вернуться к тому, что было до того, как я нашла Буп?

Нет, не хочу. У нас какое-никакое перемирие. Мне хотелось бы сохранить его.

Не говоря уже о Люци, который искал любую причину, чтобы вышвырнуть меня на улицу. Он вправе был так поступить. Я лгу, обманываю и ворую.

Я отбрасываю свои карты Ригору, нашему дилеру.

Я проиграю. Проиграю все, чтобы вернуть им обратно. Тогда никаких проблем, ведь так?

Когда мне достаются паршивые карты, я играю до проигрыша. Когда мне приходят хорошие карты, я меняю их на другие или сбрасываю. Когда могу, я ставлю на кон большую сумму денег, чтобы проиграть. Я оставляю себе достаточно, чтобы вернуть Дозеру ту сумму, которую он внёс за то, чтобы я вступила в игру. Он не хотел, чтобы я тратила свои деньги на азартную игру. На тот момент это казалось милым и щедрым поступком, но не более того. Потому что сейчас меня интересовало только одно, если я проиграю, что он потребует от меня в качестве погашения долга? Выплату каждого доллара или ответную услугу?

Успокойся, Эм.

Чья-то рука хлопает Гриза по плечу.

— Пересядь.

Гриз пересаживается на освободившейся стул Гуса, и Мав занимает место справа от меня. Его нога задевает мою ногу, но он не убирает её. Его бедро соприкасается с моим бедром.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и пытаюсь сосредоточиться на боли, а не на тепле, которое исходит от его тела.

С удивлением на лице Гриз спрашивает Мава:

— Ты хочешь сыграть?

Я не вижу реакцию Мава. Но Гриз отвечает:

— Так я и думал. Разве ты не боишься, что мы заберем у тебя всю наличку?

— Нет. Я уже пропустил добрую долю проигрышных ставок.

Мав украдкой бросает наменя взгляд, и по моей шее разливается тепло.

Джейд, виляя бедрами, подходит к столу. Она смотрит на парней, кидает взгляд на Дозера и огибает стол. Зелёный монстр внутри меня вскидывает голову вверх, когда её взгляд падает на Мава и задерживается на нем лишь на секунду дольше, чем на остальных. Я впадаю в уныние. Он не мой. У меня нет причин для ревности. Но меня мгновенно накрывает волной облегчения, когда она подходит к Гризу. Она шлепается на колени немолодого рыжего байкера и оборачивает руки вокруг его шеи.

Мав поворачивает голову и смотрит на меня. Его глаза прожигают дыры в моём лице. Он знает! Он знает! Он разоблачит меня перед всеми.

Я вскакиваю со стула. Все взгляды тут же устремляются на меня.

— Э-э, мне нужно воспользоваться уборной, — я подталкиваю оставшиеся у меня деньги Дозеру. — Вот, забери их себе.

Дозер накрывает своей рукой мою руку и отодвигает мои деньги обратно.

— Я приберегу их для тебя. Сможешь продолжить надирать им задницы, когда вернешься.

— Я очень устала…

— Что случилось, бродяжка, лимонад клонит тебя в сон, или больших мальчиков не так легко обыграть, как ты думала?

Я открываю рот, чтобы выдать что-нибудь остроумное, но Дозер опережает меня.

— Иди, детка. Затем возвращайся и преподай этим мальчикам урок.

Когда я пересекаю главную комнату, то чувствую, как мою спину прожигает взгляд Мава. Вечер вторника в самом разгаре. Дело близится к одиннадцати, так что, скорее всего, вечеринка свернется через несколько часов.

Не успеваю я открыть дверь уборной, как она распахивается, и оттуда пошатываясь выходит девушка, которую я встречала всего пару раз. Она оценивающе смотрит на меня, вытирает нос и не твёрдым шагом проходит мимо меня, чтобы вернуться на вечеринку.

Я громко стону, когда захожу и вижу, в каком состоянии находится уборная. Туалетная бумага раскидана по мокрому полу. Использованные бумажные полотенца валяются там, словно кто-то безрезультатно пытался вымыть его. К счастью, это всего-навсего прозрачная жидкость. Я прибираюсь, прежде чем обращаю внимание на зеркала. Мало того, что их забрызгали водой и лаком для волос, но к тому же они заляпаны миллионом отпечатков пальцев. Зачем кому-то прикасаться к проклятому зеркалу при укладке волос и нанесении макияжа — за гранью моего понимания.

Ворча и ругаясь себе под нос — что в последнее время я делаю все чаще и чаще — я навожу порядок, прекрасно понимая, что, если не сделаю это сейчас, то должна буду убирать этот бардак завтра.

Лучше закончить с этим прежде, чем я вернусь к покерному столу. Когда я возвращаюсь, я вижу, что Лили в конце бара болтает с Ригором. Все парни сейчас за столом, даже Боди и Гус. Мав разговаривает с ними.

Я слышу, как он говорит:

— Генри Мэнфилд. Позвонил на горячую линию несколько дней назад. Родригез лишь сказал, что парень видел стрелявшего из тёмного седана, снесшего двух участников дорожного движения. Затем убийца вышел, подошёл к двум телам и выстрелил в мужчину больше трёх раз. Это совпадает с отчетом полиции и баллистики. Я поручил Уису нарыть все, что он сможет на этого парня по имени Генри. Адреса, семья, друзья. Он удрал из города и не пользуется своими кредитными картами. Скорее всего, он прознал о Кэпе и решил исчезнуть. Мы должны разыскать его и заставить говорить, прежде чем нас опередят.

— Согласен, — первым отвечает Дозер. Остальные мужчины присоединяются.

Дозер замечает меня и награждает лукавой усмешкой.

— Ты провалилась?

Мав оборачивается, но я не отвожу взгляд от Дозера, чтобы не накручивать себя лишний раз. Все ребята расслабляются, и я могу определить по языку их тел, что разговор окончен. Впрочем, я не уверена из-за моего ли это присутствия или из-за того, что Мав высказал им все, что хотел.

— Кто-то залил в туалете весь пол. Я наводила порядок.

Боди встаёт со своего места и жестом предлагает мне занять его. Я колеблюсь. Мне не очень-то хочется сидеть между Дозером и Мавом. Хотя, в эти дни я часто нахожу себя в таком положении. Между ними. О, Боже, наверно, я пьяна. Потому что в моём сознании проносится образ, где я между ними, и, святые небеса, этого ни мой разум, ни моё тело точно не вынесут.

— Скажи, что ты вымыла руки, — усмехается Боди. Он занимает место напротив меня, рядом с Тазом.

Я поднимаю руки вверх.

— Нет, я рассчитывала, что ты вылежишь их до кристальной чистоты.

Джейд морщит нос. Дозер и Гриз находят это смешным. Я занимаю своё место, и нога Мава снова прижимается к моей ноге. Только в этот раз на ней покоится его рука, и его пальцы задевают моё бедро, тем самым пробуждая каждый дюйм моего тела.

— У тебя есть много того, что я хотел бы вылизать, Рыжик, но не твои руки, — отвечает Боди.

Мав рычит.

Боди переводит взгляд на Мава, а затем уточняет.

— После вечеринки, естественно.

— Как дела у Блэр и детей? Они в порядке? Разве ты не оттуда приехал десять гребаных минут назад? — выдаёт Таз.

— Не лезь в мои дела, чёрт тебя дери.

— Я бы не лез, если бы ты перестал вести себя как озабоченный подросток, который не может думать ни о чем, кроме как засунуть свой хер во что угодно в пределах пяти футов от себя.

— Можно подумать ты, блин, думаешь о чем-то другом.

— Я…

Мав тычет пальцем в одного и второго.

— Прекращайте, мать вашу.

Таз и Боди обмениваются свирепыми взглядами, но не произносят ни слова.

— Ты снова в игре, или что? — через секунду рявкает Таз, поводя плечами и указывая подбородком в мою сторону. Я собираюсь отказаться, но Дозер слегка подталкивает меня локтем. Дважды.

— Ладно, но я устала и хочу лечь пораньше.

Игра продолжается, и разговор возвращается к грядущей вечеринке.

— Звонил Каджун. Сказал, что он, Кайт и их компашка прибудут на вечеринку, — сообщает Дозер Маву.

— Я хочу, чтобы каждый Предвестник Хаоса был здесь. В том случае, если «Гринбекам» не понравится наше решение, мы будем готовы, — Мав опускает руку на спинку моего стула, но понимает ли он, что касается моих лопаток. — Мы должны подготовиться. Пригласите девчонок из клуба, а Лили, Ригору и Ник напомните пополнить запасы еды, спиртных напитков и пива, в которых мы будем нуждаться.

Они обсуждают еще несколько деталей предстоящей вечеринки, продолжая играть в покер. Боди играет пару партий, а потом встает. Глянув на Таза, он подзывает близняшек, кладет руки им на плечи и уводит их в сторону коридора.

— Что-то Дэвиса не видать. Ортега поумнел и уволил его к чертовой матери? — спрашивает Гриз у Мава.

— Нет, но его предупредили, если он будет околачиваться в радиусе паре сотен футов от клуба, то пожалеет. Ортега прикрепил к нему новобранца. Малыш рапортует о его местонахождении двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Так что какое-то время он не будет нам докучать.

Я протяжно выдыхаю, выпуская на волю скопившийся в легких воздух, который даже не заметила, как задержала.

Дэвис уехал.

Я могу уйти.

Хотя, если я уйду, Дэвис сделает все возможное, чтобы меня разыскивали еще усерднее, чем сейчас.

— Твой ход, детка, — Дозер машет рукой перед моим лицом. Я выхожу из оцепенения, но не так быстро, чтобы сбросить карты. Мои мысли больше не в игре. Мне нужно пойти в комнату Дозера. Мне нужно время, чтобы подумать.

Имитируя зевоту, я заявляю:

— Честно говоря, у меня глаза слипаются. Я собираюсь лечь спать, — пододвигаю оставшиеся у меня фишки Дозеру. — Это должно покрыть то, что я тебе должна. Пожалуйста, оставь все себе, — Дозер хмурится, но, думаю, он улавливает умоляющие нотки в моем голосе, потому что сгребает их себе, не сказав ни слова.

Я встаю на ноги, но не успеваю уйти, как мои пальцы обвивает теплая рука.

— Подожди.

От силы, с которой Мав сжимает в тисках мою руку, у меня в животе зарождается трепет, а от места нашего соприкосновения мою руку пронзают легкие электрические разряды. Он какое-то мгновение смотрит на наши руки, а затем его глаза цвета клена встречаются с моими глазами.

— Да?

Он ничего не говорит, такое чувство, что проходит вечность.

— Завтра придут старухи, чтобы обсудить детали вечеринки. Убедись, что ты и другие девчонки не попадетесь им на глаза, когда они заявятся сюда.

У меня сдавливает грудь. Выходит, он считает меня одной из них. Клубной девчонкой. Я киваю, и он отпускает мою руку.

— Ты не проводишь ее в свою комнату? — спрашивает он Дозера.

Дозер пожимает плечами.

— Это всего пара ступенек, мужик. Что с ней может произойти?

Мав молчит. Однако его угрюмый вид говорит сам за себя. Он до сих пор мне не доверяет.

— Не в этом дело, — Мав поднимается и заявляет: — Я отведу ее.

— Нет, — Дозер раздраженно выдыхает. — Я отведу. Присмотри за моей заначкой, — он хватает меня за руку. — Пошли, детка, — затем тащит меня по коридору и вверх по лестнице.

Похоже, оргия на втором этаже в самом разгаре. Дверь Боди открыта, он и близняшки прилагают максимум усилий, чтобы разрушить этот дом, может быть, даже нарочно.

Дозер отпирает свою дверь и открывает ее. Я думала, что он просто пожелает мне спокойной ночи, закроет дверь и вернется к игре, но вместо этого он тянет меня к кровати и садится рядом со мной. Мои нервы моментально переходят в гиперактивное состояние. Что он делает?

— Почему ты бросила игру? Из-за Мава?

Я вздыхаю с облегчением, когда понимаю, что он хочет просто поговорить.

— Как ты догадался?

Он пожимает плечами.

— Ты стала дерганой и перестала играть, как будто мыслями была где-то далеко.

Я не отрицаю это.

— Он ищет любую причину, чтобы выбросить меня на улицу. Я не собиралась преподносить ему такой шанс на серебряном блюдечке.

— Ты и не должна это делать. Тебя не выбросят из-за карточной игры.

Дозер тянет меня к себе на колени. Он прикасается ко мне больше, чем обычно. Возможно, став храбрее. Мне не нравится, что он с такой непринужденностью перемещает меня, словно я тряпичная кукла. Это пугает меня.

Я смахиваю со своего лица волосы.

— Я не была уверена, что он предпримет. Думала, что безопаснее просто проиграть. В следующий раз я буду играть смелее.

Рука Дозера ложится на мое бедро. Я хочу стряхнуть ее или встать, чтобы он ее убрал, но заставляю себя не реагировать. Наверно, сегодня из меня не ахти какая актриса, потому что он говорит:

— Тише, детка. Это всего лишь я и ты.

Его пальцы начинают выводить небольшие круги на моей коже. Его глаза, обычно серо-голубого цвета, сегодня темнее. Его зрачки расширены и от него пахнет травкой. Он не курил, пока я была за столом, но он мог сделать пару затяжек, в то время как я была в туалете.

В его взгляде застыл вопрос. Думаю, я знаю ответ на него. Он хочет меня поцеловать. И он хочет знать, есть ли у него шанс. Но хочу ли я, чтобы он меня поцеловал?

Как я могу ему отказать, когда он так много сделал для меня? Он — причина, по которой я сейчас не предлагаю сексуальные услуги на улице. Вернее, он — одна из причин. Я проглатываю комок в горле и кладу руку ему на грудь.

— Ты был очень добр ко мне, Дозер. Я никогда этого не забуду, — говорю я ему.

Он глядит на меня с любопытством.

— Ты куда-то собралась, детка?

Я качаю головой. Несмотря на такую возможность, я еще не решилась на это.

Могу ли я уехать сейчас? Или лучше подождать до вечеринки, пока я не выполню свою часть сделки, а Мав не выполнит свою? Мне нужно больше времени, чтобы все обдумать. Я останусь сегодня, но я не знаю, что ждет меня завтра.

— Я хочу поцеловать тебя.

— А как же Мав?

— Маву ни к чему об этом знать.

Пока мой мозг лихорадочно придумывает отговорку, он произносит:

— Не знаю, когда я в последний раз так долго ждал, чтобы поцеловать девушку. Кажется, я ждал вечность, чтобы оказаться ближе к тебе и без наблюдателей.

Затем он наклоняется вперед, и его губы накрывают мои. Его рука ложится на мою спину, а другая обхватывает мою шею и приближает мое лицо к своему. Его язык ласкает и исследует мои губы. Он на вкус как пиво, а его рот настолько больше моего, что это подавляет.

Он обхватывает меня крепче.

Мой инстинкт призывает меня бежать. Спасаться.

Вместо этого я отсчитываю секунды до тех пор, пока не смогу вежливо отстраниться.

Что я скажу, когда он попытается зайти дальше поцелуя? Он пил… больше, чем обычно. Что, если он плохо воспримет мой отказ? Что, если он не захочет остановиться на одном поцелуе? Страх тяжёлым грузом оседает в нижней части моего живота.

— Детка, — произносит он напротив моих губ. — Расслабься, это просто поцелуй.

— Я знаю. Просто мне больше некуда пойти, если он узнает. Извини. Я не хотела все испортить.

— Ты не испортила. И я не позволю ему вышвырнуть тебя. На самом деле, я собирался завтра сказать Маву, чтобы начал подыскивать для Эджа кого-то другого, — его глаза встречаются с моими. — Я не хочу, чтобы ты была с кем-то ещё, кроме меня.

Моя челюсть отвисает до пола.

Он тихо посмеивается и поднимает меня со своих колен. Он действительно очень привлекательный. Хотела бы я что-нибудь чувствовать к нему.

Встав в полный рост и теперь возвышаясь надо мной, он наклоняется, целует меня в макушку и говорит:

— Подумай об этом. Нам было бы хорошо вместе.

Прежде, чем запереть дверь, он произносит:

— Спокойной ночи, детка. Сладких снов.

Глава 16

Каждое испытание, с которым мы сталкиваемся, несет в себе что-то хорошее. Если ты внимательно посмотришь на руины, ты увидишь, что все эти разрушения формируют нас.

МАВЕРИК
Я сижу за одним столом, выпиваю вместе с Тазом и Гризом, погруженный в свои мысли. Глядя на янтарную жидкость, ищу ответы, которые просто так не приходят.

С прошлой ночи Куколке было неловко рядом со мной. Сначала я думал, что это из-за нашего едва не состоявшегося поцелуя. Или, быть может, она ждала наказание за то, что назвала меня болваном. Затем я подошел ближе, чтобы понаблюдать за тем, как она надирает задницу каждому, кто играл в покер, но все ее тело напряглось. Она внезапно потеряла всякое чувство концентрации. Перестала обращать внимание на игру, на действия других игроков, и начала проигрывать.

До того, как я подошел, она выигрывала как опытный картежник. Сосредоточенная. Хитрая. Умная. Очередные грани ее личности, которые застали меня врасплох, и, если честно, чертовски меня возбудили.

Принарядившаяся и сексуальная, она сидела там, пила гребаный девчачий напиток и прикарманивала деньги у самых жестоких людей, которых я знаю. Опытный боец и экс-наемник. Морпех. Клубный головорез и бывший заключенный. Я не мог оторвать от нее глаз, даже если бы захотел.

Парни стебались над ней, но она не реагировала, даже тогда, когда в их шутках появился сексуальный подтекст. Она оставалась рассудительной, не переставая меня поражать своим поведением, черт возьми. По какой-то причине, я был единственным из-за кого она потеряла нить игры.

Мое тело, переставшее слушать мозг с момента нашей встречи, хотело ее. Хотело оказаться внутри нее. Грязные образы того, как я склоняю ее над столом, проносились у меня в голове с дикой скоростью.

Границы, которые я прочертил для себя, размываются, когда речь заходит о ней. Я чуть не поцеловал ее прошлой ночью. Если бы Джейд не прервала нас, я бы ее поцеловал. И я бы не остановился на этом. Она бы уже была в моих объятьях.

От моего внимания не ускользнуло, что наши тела идеально подходят друг другу, как ключ и замок.

За этой мыслью последовало воспоминание о ее реакции при виде Джейд, привязанной к моей кровати. Она была в ужасе, в режиме полномасштабной паники, вырывалась и царапалась, лишь бы выбраться из моей комнаты. Можно подумать, я пытался столкнуть ее со скалы, а не повернул лицом к кровати с привязанной к ней обнаженной женщиной. Затем, как по мановению волшебной палочки, она успокоилась от моего прикосновения, обмякла в моих руках и, будь я проклят, черт подери, если мой голос не укротил огонь и страх в ее глазах. Я попросил ее довериться мне, и она доверилась. Отдала мне свое доверие без вопросов. Несмотря на все то дерьмо, которому я подвергал ее на протяжении последних нескольких дней. В результате на меня накатило неистовое желание не только защитить ее, но и обладать ею. Мое тело и мой мозг были настроены получить лишь одно… ее.

Только ее.

Подо мной.

На мне.

Любым способом, которым бы я смог ее взять.

Но вопль Джейд положил конец всему тому, что должно было произойти.

И я провел остаток ночи, пытаясь убедить мое тело и разум, что Куколка не для меня, и гадая, какого черта с ней могло произойти, раз вид Джейд вызвал у нее такую реакцию. Она утверждала, что у нее клаустрофобия. Да, возможно, это могло объяснить вечно открытую дверь Дозера и ее уклончивые ответы, но что-то мне подсказывало, что дело в другом.

Шрамы.

У нее их было больше, чем на запястьях. Шрамы, которые залегают глубже, как и в моем случае. Шрамы под ее великолепной кожей и синими как море глазами. И мало-помалу они всплывают на поверхность и предстают передо мной.

Например, как на днях, когда Боди удерживал ее. Что бы там ни произошло, для нее это была не игра. Беспокойство, которое излучали ее глаза, поведало мне о многом.

Черт! Мав… ты снова это делаешь…

Ты не можешь продолжать позволять ей проникать и захватывать твой разум.

Я заставляю себя игнорировать ту часть меня, которой она не безразлична. Ту часть, которая хочет знать каждую треклятую деталь о ней.

Но это — самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать, потому что в глубине души какая-то низменная часть меня жаждет ее. Жаждет ее как никого и никогда не жаждала, даже Дану.

И это сущая правда. И единственное, что поможет мне выкинуть ее из головы — тот факт, что она не для меня.

Она для Эджа. Один раз я уже подвел моего лучшего друга. Будь я проклят, если сделаю это снова.

* * *
Перевернув бутылку вверх дном, я выливаю остатки «Джека Дэниелса» в мой стакан. Я чувствую, что дошел до кондиции, но остатки жидкой эйфории так и манят меня, выкрикивая мое имя.

Имя… Имя… Имя…

Я даже не знаю ее имени.

Это может быть что угодно. Саманта. Элисон. Тэмми. Я качаю головой. Нет, она не похожа на Тэмми. Может быть, Трейси.

Завтра.

Завтра я заставлю ее назвать мне свое имя. Сразу после этого я узнаю, почему, черт возьми, она меня боится.

— Мав? — кто-то машет рукой перед моим лицом. — Мав?

— Что? — мой взгляд медленно скользит вверх. Мне открывается вид на классные сиськи, ложбинку и кожу цвета мокко. Но я вздрагиваю, когда мои глаза натыкаются на карие радужки ее глаз. Я ненавижу карие глаза. У Даны были карие глаза. Мне требуется секунда, чтобы узнать девчонку, стоящую передо мной.

— Я не знаю, стоит ли мне вообще что-либо говорить, — вырывается из ее рта. — Это насчет… Тыковки. Наверно, не стоит.

— Г-говорить что? Что насчет нее?

Ее глаза расширяются.

— Э-э… ничего. Может быть, когда ты будешь не так…

Она пытается уйти, но я хватаю ее за плечо.

— Лита… Ло, как там, черт подери, тебя зовут, если тебе есть что сказать — говори, не молчи.

— Ты слишком пьян, Мав, я не хочу быть причиной разборок.

Я награждаю ее свирепым взглядом, и ее сопротивление дает слабину. Она нерешительно смотрит на меня, глубоко вздыхает и начинает говорить.

— Какое-то время назад я была в туалете. В кабинке рядом со мной кто-то шмыгал носом. Нюхал кокс.

Мои вены покрываются коркой льда. Я резко вскакиваю со стула.

— Чё за херня? Тыковка?

Лита хватает меня за руку. Я вырываюсь из ее хватки. Она поспешно говорит:

— Я старалась держаться поблизости, чтобы знать наверняка, кто именно это был, но я не хотела, чтобы кто-нибудь из парней оторвал мне голову за то, что надолго исчезла. Так что я не спускала глаз с двери.

— Ты видела, как она вышла? Видела только ее?

Она кивает.

— Ты уверена, черт подери? — рявкаю я.

— Она — единственная, кого я видела выходящей из туалета.

Постепенно кусочки головоломки встают на свои места, и поведение Куколки этим вечером становится понятным. Я не хочу верить в это. Но она чертовски волновалась. Потела. Не смотрела на меня. Дергалась. Боялась. Потому что она, мать ее, знала правила и нарушила их!

Она дождалась, пока мы все не начнем ей доверять.

Она лгала! Прямо. Черт. Бы. Ее. Побрал. Мне. В. Лицо.

Я хватаю стоящую передо мной пустую бутылку и отправляю ее в полет, разбивая зеркало позади Литы. Осколки стекла падают на пол. Я оборачиваюсь. Оставшийся в комнате народ глядит на меня так, будто я сошел с ума.

Мое прошлое повторяется. Пять гребаных лет назад они смотрели на меня точно так же. Не только в тот день, когда Дана ушла от меня, но и в тот день, когда я нашел ее.

* * *
Меня будит приглушенный звонок телефона. Кряхтя, я смотрю на часы и вижу, что сейчас почти 3 часа утра. Я до сих пор пьян от спиртного, в котором топил себя несколько часов назад. Достав свой мобильник из-под подушки, я вижу входящий вызов с неопределившегося номера телефона. Мою кожу покалывает. Надежда проносится по моему телу как метеор. Я отвечаю, молясь, чтобы это была Дана. Может, она звонит из таксофона или с телефона своей подруги. Пожалуйста, Боже, пусть это будет она.

— Да.

— Ты парень, который ищет рыжую?

Я мгновенно трезвею и просыпаюсь. Я резко сажусь и тру спросонья глаза.

— Кто это?

В ответ мне доносится тишина, и в моей груди вспыхивает паника.

— Эй? Ты слышишь меня?

— Твое предложение о вознаграждении все еще в силе? Если да, у меня есть для тебя адресок. Но сначала встретимся. Деньги вперед.

Каждая конечность в моем теле напрягается. Я судорожно вздыхаю, хватаю простынь и отбрасываю ее в сторону, свешивая ноги с кровати.

— Нет проблем. Скажи мне, где она находится, и ты получишь свои деньги.

— Нет. Мы встретимся. Я получу бабки и только тогда дам тебе адрес.

Я начинаю натягивать на себя джинсы.

— Ладно! ГДЕ? — рявкаю я.

Оказывается, парень — это жалкий наркодилер из Альбукерки. Парень, которому я около двух недель назад показывал фотографию Даны. Когда мы встречаемся, Эдж угрожает парню, и я в конечном итоге даю ему половину от обещанного вознаграждения сейчас, а остальные он получит потом, но только если я найду ее и когда я ее найду. Если она на самом деле там, где он говорит.

Адрес, который он мне дает, — это засранный жилой дом на Уэстсайде. Сейчас декабрь, и для Нью-Мексико это суровое и чертовски холодное время года.

Номер квартиры — J-22. Когда я оказываюсь рядом с ней, то слышу песню «Последняя надежда» в исполнении группы Papa Roach, доносящуюся из-за двери. Дана всегда включала эту песню, когда чувствовала себя особенно плохо. Если две эти детали не плохое предзнаменование, то я не знаю, что это. Строчки из песни как лезвия полосуют мое сердце вдоль и поперек, погружаясь все глубже и глубже с каждым проникающим в меня словом.

За тридцать семь дней я стал ходячим мертвецом. Мое душевное спокойствие висит на волоске. Волоске, который становится тоньше с каждым днем. Я не могу есть. Не могу спать. Не могу думать ни о чем, кроме как найти ее. Я ходил из бара в бар. Обыскал каждую задрипанную забегаловку и наркопритон. Прошерстил основные точки. Кэп даже пообещал «Тринадцати Дьяволам» опорный пункт, если они помогут нам найти ее. Мы выжали по максимуму из каждого нашего контакта, а они, в свою очередь, выжали всё из своих.

Ежедневно я сочинял в своей голове разнообразные сценарии. Где она была. Что с ней случилось. Может, она не бросила меня. Может, ее похитили. Может, ее где-то кто-то удерживал силой, тот, у кого были тёрки с клубом. Может, она легла в реабилитационный центр. Но, черт подери, я их тоже проверил.

Мне достаточно услышать песню и взглянуть на номер квартиры, который до жути напоминает мне о моей татуировке, чтобы понять… понять, что сегодня последний день, когда я ее разыскиваю. Я оглядываюсь на Кэпа. Наши взгляды встречаются. Я вижу, что он тоже это понимает. Моя жизнь навсегда изменится после этого дня.

Хватает всего двух ударов ногой, чтобы снести эту дверь. От увиденного за распахнутой дверью все мое тело трясет от ярости. Обнаженные тела. Наркотики. Наполовину опустошенный гребаный пакет кокса и дорожки из порошка на стеклянном столе в ожидании, когда их нюхнут. Место, где чертовски воняет марихуаной, сексом, протухшей едой и потом. Парни заходят вслед за мной. Они легко усмиряют двух мужчин и шлюху, которые начинают орать, чтобы мы валили нахрен отсюда.

С застывшей в венах кровью, я переворачиваю обдолбанных наркоманов и осматриваю каждого из них. Цвет кожи и волос не ее, но я продолжаю тщательно проверять каждую женщину. Она могла загореть, перекрасить свои рыжие волосы и вернуться к своему естественному цвету или что-то в этом роде.

Торчки ворчат и стонут, когда я их передвигаю. Я хлопаю некоторых по щекам, чтобы проснулись и, вопя, спрашиваю: «Где Дана? Она здесь? Вы видели ее? Рыжая? Чертова рыжая с белым цветом кожи… вы видели ее?»

Но они бесполезны. В полной отключке. Безжизненные зомби. Большинство из них.

Мое сердце воспаряет, когда я понимаю, что осмотрел всех, но ее среди них нет.

Кэп хватает пакет с наркотой и приказывает Ди смыть это дерьмо в унитаз. Кэп никогда не был поклонником наркотиков. Он потерял единственного родного брата из-за героина. Эта главная причина, по которой он ушел с поста вице-президента «Гринбеков» и основал вместе с Гризом «Предвестников Хаоса». Он был против провозки контрабандой этого дерьма через наши границы ради картеля. Он уже потерял немало братьев с тех пор, как «Гринбеки» занялись наркотой, больше чем он потерял во Вьетнаме, и когда он не смог убедить Пэппи повести клуб по новому курсу, он ушел. И Гриз ушел вместе с ним.

— Мав.

Гус зовет меня из коридора и мерзкое чувство, с недавних пор прочно обосновавшееся в моих кишках, как приливная волна обрушивается на стенки моего желудка. Я вхожу в коридор. Гус останавливает меня, положив руку мне на плечо. Он закрывает глаза и медленно качает головой.

— Мне жаль, брат.

Он крепко сжимает мое плечо.

Мое тело — бомба… тикающая… мать ее… бомба.

Моя кожа зудит так, словно хочет отслоиться и развеяться по ветру.

Колючая проволока, обмотанная вокруг моего сердца, обжигает так, словно она лежала в безднах преисподней, а теперь кромсает мое сердце в течение стольких секунд, сколько мне требуется для того, чтобы понять, что означают его извинения. Его боль — моя боль. Моя… его. Каждая мышца на моем лице застывает, а зубы скрипят от силы, с которой я их сжимаю. Я не позволю пролиться влаге, скопившейся в моих глазах.

Она в третьей комнате справа. И она не одна. Какой-то голый темнокожий жирный ублюдок лежит рядом с ней. Она на кровати, в отключке, на ней только грязный топик. Все остальное выставлено напоказ. Ее рыжие волосы светлые у корней, а концы почти багровые от пота и жира. Она худая. Очень худая. Ее живот слишком плоский. В том месте, где живот должен выпирать как у беременной женщины, ничего нет. И я знаю. Знаю, что намеренно или нет, но она сделала это.

Всё кончено. Она умерла для меня. Она даже не дала ей шанс.

Все, что я хотел. Все, что я планировал для нас, сгорает дотла прямо на моих глазах.

Я достаю свой ствол из кобуры. Руки — такое чувство, что их целый миллион — хватают меня, и мои барабанные перепонки чуть не лопаются от многочисленных криков. Мои братья вытаскивают меня из комнаты, пока я сопротивляюсь изо всех сил и в то же самое время пытаюсь прицелиться, чтобы убить ее. Чего я никогда не сделаю.

Но кто-то должен заплатить за все это.

Кэп, должно быть, понимает мою потребность в мести, потому что он швыряет человека к моим ногам и ставит его передо мной на колени, произнося всего одно слово: «Дилер». Руки, удерживающие меня, исчезают, и я прыгаю вперед с пистолетом в руке.

Смерть от пули была бы слишком быстрой. Слишком безболезненной. Слишком легкой. Поэтому я, используя приклад пистолета, превращаю его лицо в месиво из плоти, крови и сломанных костей.

* * *
Я не жалею об убийстве дилера. Я жалею лишь о том, что той ночью не убил женщину, которая отняла жизнь у моего ребёнка.

Она всегда была слабой. Я знал это с первого дня нашей встречи. Но я все равно дал ей кое-что ценное, что она должна была вынашивать и оберегать. К тому же я дал ей свое доверие. Я поверил ей, когда она обещала завязать с наркотой и измениться в лучшую сторону.

Но точно так же, как Куколка, она лгала, чёрт бы её побрал, мне в лицо.

Я ударяю ногой всего один раз, дверь Дозера распахивается настежь и врезается в стену. У меня нет с собой пистолета, но у меня есть нож. Я вынимаю его из ножен и надвигаюсь на нее. Она лежит посреди кровати, ее рыжие волосы веером рассыпаны по подушке. Ее глаза широко открыты. Она опирается на локти, и когда ее глаза встречаются с моими, она поднимает руку, чтобы остановить меня и отползает назад.

Я вдавливаю ее в матрас. Сажусь верхом на ее ноги, одной рукой удерживаю ее руки над головой, а другой рукой прижимаю лезвие к ее шее.

— Мав, остановись! — кричит она. Ее ясные сине-зеленые глаза наполнены ужасом.

— Ты, мать твою, поклялась, что не наркоманка, — я делаю акцент на каждом слове, загоняя лезвие глубже в ее кожу. — Ты сказала, что чиста. Но ты приняла дозу, когда ходила в туалет, а не наводила там гребаный порядок. Ты обманула нас. Обманула меня, — рычу я.

— Нет! Я не обманывала.

— Не могу, блин, поверить. Ты такая же, как она.

— Я не такая, — шепчет она. Потом уже громче. — Я не такая как Дана. Ты пьян и не…

— Она видела тебя!

— Кто?

— Лита видела, как ты нюхала кокс в туалете!

Она изо всех сил старается вырваться из моей хватки и зло выкрикивает:

— Посмотри на меня! — в требовательном голосе проступают нотки отчаяния. — Разве похоже, что я под кайфом? Я серьезно. Посмотри на меня и на этот раз увидь меня, а не ее.

— Я смотрю на тебя! — огрызаюсь я.

— Смотришь? Правда? Потому что я не обманывала тебя. Я устала от того, что ты смотришь на меня и видишь во мне ту, кем я не являюсь. Я не наркоманка, не обманщица и не твоя бывшая, — она поднимает голову вверх, и ее лицо оказывается в непосредственной близости от моего лица. Этим движением она усугубляет свое положение, нож еще глубже входит в ее шею и что-то внутри меня щелкает, когда я наблюдаю за каплями крови, скатывающимися по ее коже вниз.

Свет от дверного проема смешивается с лунным светом, освещая ее лицо и отражаясь в ее ясных глазах и не расширенных зрачках.

Когда все начинает идти под откос, я рассерженно выдаю:

— Лита сказала, что ты была единственной, кого она видела выходящей из туалета после этого.

— А она видела девушку, которая выходила, когда входила я, или нет? Ту, что вытирала чертов нос! — еще больше крови сочиться по ее шее вниз на белую простынь под ней. — Слезь с меня!

Я изучаю ее. Она спала, прежде чем я вошел. То, чего она бы точно не делала, если бы была под кайфом от кокса.

— Тогда почему ты нервничала? Почему бросила игру и ушла? Почему была в туалете так долго?

— Потому что я убиралась! Я думала, ты меня выгонишь за то, что блефую и прикарманиваю деньги парней!

Мои плечи никнут. Я медленно отвожу нож от ее горла.

— Ты не под кайфом?

— Нет, — шепчет она.

Я бросаю нож на кровать. Отпускаю ее запястья. Обеими руками я обхватываю ее лицо и впиваюсь в нее взглядом. Большими пальцами я провожу по ее скулам. Я не хотел верить в это, но я вижу искренность в ее глазах. Потом она зажмуривается, и ее боль разрывает меня надвое. Боль в моей груди вспыхивает белым пламенем.

Я все испортил. Я облажался. Во всех смыслах этого слова.

— Куколка?

Ее глаза медленно открываются. Она лежит там такая красивая. Красивая до безумия. Ее глаза, ее губы, ее веснушки. Ее кровь и ее волосы создают необычный контраст с белой простыней под ней.

— Глядя на тебя и вспоминая ее… Это отравляет меня.

— Я знаю. Но я не причиняла тебе боль, так что прекрати наказывать меня за ту боль, что она причинила тебе.

Она отводит взгляд в сторону. Не смотрит на меня. Ее глаза наполняются слезами, и те скатываются вниз по ее щекам. Я не могу описать боль, которую чувствую внутри. Все, что я знаю, эта боль прожигает меня насквозь.

— Я хотела помочь тебе… вначале, — упавшим голосом говорит она. — Но теперь не знаю, смогу ли пережить это.

Ее слова ударяют по мне как кувалда.

Я слышу громкий топот ботинок, доносящийся из коридора, топот нескольких человек. На нас падает тень.

— Вот дерьмо! Снимите его с нее.

Чьи-то руки хватают меня и резко отрывают от нее. Я не борюсь с ними на этот раз. Потому что это не Дана. Потому что я не хочу причинить еще больше боли лежащей в постели женщине.

Меня вытаскивают из комнаты и отшвыривают к стене. Я слышу, как Гриз говорит:

— Ты в порядке? Вот, прижми это к шее. Останови кровь, я пойду за аптечкой.

Еще больше братьев наводняет коридор.

— Что, мать твою, ты сделал? — рычит Дозер, когда видит меня. Потом он встает передо мной и наносит не хилый удар мне в живот, который сгибает меня пополам. Он не останавливается на этом. На меня сыпется полдюжины ударов сверху вниз, и я принимаю их без сопротивления. Боль рикошетом проходит через меня, но это ничто по сравнению с яркой вспышкой, взорвавшейся внутри меня бомбы. Я приветствую ее с распростёртыми объятиями. Физическая и душевная боль сливаются воедино, чтобы создать симфонию агонии внутри меня. Он наносит еще несколько ударов, прежде чем мои братья хватают его и оттаскивают в сторону.

— Что, мать твою, с тобой не так, а? Ты совсем рехнулся? Что я говорил? Я говорил держаться от нее подальше! — кричит он на меня.

Гриндер и Таз упорно борются с Дозером, совместными усилиями им удается оттащить его на несколько футов дальше по коридору, а затем затолкать его в комнату и закрыть за ним дверь.

Опираясь на стену, я поднимаюсь на ноги.

Гриз выходит из комнаты Дозера. В его глазах пылает ярость.

Я видел эту сторону Гриза всего два раза за те десять лет, которые его знаю: один раз, когда Кэпа подстрелили, а второй, когда какой-то козел чуть не убил нас троих, когда, не глядя, перестраивался на другую полосу движения. В данный момент он хочет меня убить. И если я хочу остаться в живых, мне нужно убираться к чертовой матери с его пути. Но я не уверен, что хочу жить. Я не уверен, что заслуживаю это. В аду приготовлено специальное место для уродов, которые нападают на женщин. И часть меня хочет, чтобы Гриз отправил меня туда.

Удар не заставляет себя долго ждать, его кулак врезается в мою правую челюсть. Мое лицо опаляет огнем.

— Бл*, — шиплю я, когда перед глазами начинают плясать черные точки.

— Кровь за кровь. Она истекает кровью — ты истекаешь кровью. Возможно, чем больше ударов обрушится на твою непробиваемую гребаную башку, тем четче ты начнешь видеть окружающую тебя действительность, — он потирает костяшки пальцев. — Мне насрать, что сказала Лита… это была не она.

— Знаю, — говорю я, затем сплевываю и тыльной стороной руки вытираю кровь с моих губ.

— Давно пора открыть глаза и перестать видеть только то, что ты хочешь видеть. Дана была пиявкой. Увядшей черной розой. Пытающейся сдержать жнеца. Тыковка — чертовски милая девушка, которая дает больше, чем берет. Она просто ищет место, где сможет осесть и где никто не будет вытирать об нее ноги. Она борется за выживание. Дай ей шанс, черт возьми.

Потом он уходит.

ЭМБЕР
Я сижу на краю кровати, используя простынь Дозера, чтобы остановить кровь, пока Гриз не вернется с аптечкой. Меня до сих пор трясет. Мое сердце вот-вот выскочит из груди, как рой стрекоз, пытающихся вырваться на свободу.

Что я до сих пор тут делаю? Я рискую своей жизнью, играю в игру, которую мне не выиграть. Пора собирать вещи и сваливать отсюда.

Я стону и закрываю глаза. Это не твой таинственный сад. Это — тупик.

Я думала, что Уорнер убьет меня. Вот почему я с таким отчаянным упорством старалась избавиться от наручников, которыми он удерживал меня, когда уходил из дома. Его садистские наклонности становились все изощрённей, и я понимала, что если не сбегу, он отнимет единственную вещь, которая у меня осталась. Мою жизнь.

Мав в пьяном угаре почти закончил работу за него. Потому что все, что он видит, — это свое собственное прошлое. Свою собственную боль. Свои собственные страдания. Из двух личностей, которые ведут войну внутри него, прежний Мав явно проигрывает. А человек, которого создала Дана, когда ушла, побеждает.

Я через силу поднимаюсь и иду к гардеробу, на ходу отбрасывая простынь. Я нахожу спортивную сумку. Запихиваю в нее всю одежду, которую украла и купила для меня Лили. Я беру наличные деньги, которые заработала и наклоняюсь, чтобы засунуть их в свой носок, прежде чем надену свои теннисные туфли. Все это время я мысленно планирую свой побег.

Я слышу, как распахивается дверь, и мое сердце застревает в горле. Через несколько секунд в дверях гардеробной появляется Гриз. Его взгляд падает на сумку в моих руках.

— Куда ты собралась, дорогая?

— Далеко.

Он осторожно приближается ко мне.

Я вздрагиваю и пячусь назад.

— Тише… Я не собираюсь причинять тебе боль, — говорит он умиротворяющим тоном. Он поднимает руки вверх и постепенно подходит ближе. — Просто дай мне тебя подлатать. Я должен кое-что тебе сказать. Выслушай меня, прежде чем соберешься сделать то, что, как я понимаю, ты задумала, — он тянется вперед и забирает сумку у меня из рук. — Если захочешь уйти, после того как я скажу свое веское слово, то пойдешь туда, куда собралась. Ты имеешь на это полное право.

Он возвращается обратно в комнату.

Я не знаю, сколько времени проходит, но по ощущениям минут десять, прежде чем я осторожно выхожу из гардероба. Гриз сидит на краю кровати с моей сумкой, лежащей у его ноги на полу. Он хлопает по месту рядом с собой.

— Иди сюда, дай мне осмотреть рану на твоей шее.

Я сажусь и говорю:

— Это ничего не изменит.

Он поворачивается ко мне, открывает аптечку, роется в ней, вытаскивает необходимые предметы и размещает их на кровати.

— Что ты имеешь в виду?

— Что бы вы не сказали, это ничего не изменит.

— Может, и не изменит. Но у этого старика имеются кое-какие словесные навыки. К тому же, тебе в любом случае нужно наложить повязку на шею. Итак, что ты скажешь, если вместо того, чтобы пялиться на эту кислую физиономию, пока я тебя латаю, я буду говорить, а ты будешь слушать мой сексуальный голос.

На коже вокруг его глаз проступают морщинки.

Против воли, я чувствую легкий толчок в глубине души.

Его движения медленные и осторожные. Прежде, чем коснуться меня, он пару секунд держит передо мной ткань, смоченную лекарством, чтобы мне были понятны его дальнейшие действия. Затем зажимает пальцами мой подбородок, бережно поднимает его вверх и поворачивает мою голову в сторону.

— Ублюдок еще раз распробует мой кулак на вкус, — бормочет он себе под нос. — Рана не глубокая, но мог остаться шрам.

Я шиплю, поскольку рана горит огнем, когда он ее обрабатывает. Гриз ворчит, рассыпаясь в угрозах, и более внимательно обследует порез. Затем он снова чем-то смазывает рану, что вызывает невыносимое жжение.

Я хватаю ртом воздух.

— Я думала, ты собирался отвлечь меня своим сексуальным голосом?

Он усмехается.

— Я знаю, о чем ты думаешь, конфетка. Ты думаешь, что здесь ты подвергаешься опасности, потому что считаешь, что он снова придет за тобой. Уверяю тебя, что этого не произойдет. Даю тебе слово, и я его не нарушу. Мав изменит свое мнение по отношению к тебе, даже если мне придется изменить его за него.

Он обмазывает рану какой-то жидкостью с помощью ватной палочки.

— В мгновение ока ты привязалась к здешним людям, а они к тебе. Я никогда, черт побери, не видел, чтобы нечто подобное случалось так быстро. Ты подходишь этому месту, малышка. Многие люди в клубе хотят видеть тебя здесь, нравится это Маву или нет. Проклятье, ты же так выдрессировала кобелей, что они заводят будильники на каждое утро, лишь бы не пропустить приготовленный тобой завтрак и увидеть твою симпатичную мордашку. Каждый из них выбьет все дерьмо из Рикки Боя, если ты исчезнешь. Ты подпишешь ему смертный приговор.

Он ведь не серьезно, правда? Мою грудь сдавливает от волнения, пока его слова проходят сквозь меня.

— Вы пытаетесь убедить меня остаться?

Он указывает на себя.

— Я? — уголок его рта кривится в усмешке. — Солнышко, я буду использовать все, что имеется в моем арсенале, чтобы заставить тебя остаться. Мою угрюмую физиономию, мой сексуальный голос. Ну, может, за исключением этого обалденного тела, — он смеется в полную силу. — Но главное, что ты уловила суть.

Он прикладывает бинт к ране и начинает перевязывать им мою шею.

— Плюс ко всему, такой крошке, как ты, не безопасно на улице. Не безопасно одной. Здесь у тебя есть шанс. Хороший шанс. У тебя есть несколько друзей. Лили. И у тебя есть несколько офигенных беспокоящихся о тебе жеребцов. Я. Дозер. А, может, и куда больше. Но ты уходишь и никогда не узнаешь точное их количество.

— Мав ненавидит меня, Гриз. Он ищет любой повод, чтобы обвинить меня. Он следит за каждым моим шагом. Он переворачивает все так, что каждое мое действие кажется ему чем-то ужасным. А я ведь ни черта плохого ему не сделала. Я знаю, что похожа на его суку бывшую, но разве он не может увидеть своими собственными глазами, что мы совершенно разные?

— Во-первых, я рад за тебя. Кажется, это первый раз, когда я слышу, как ты ругаешься. Значит, это место и эти люди влияют на тебя, — он подмигивает мне. — А во-вторых, он не следит за тобой все время, выискивая в твоих действиях что-то неправильное. Мав просто не может оторвать от тебя глаз, и не нужно быть гением, чтобы понять — почему. Последнее, что я тебе скажу, дорогая, ты, может, и похожа на нее, но любой, у кого есть глаза, видит, что у тебя с ней нет ничего общего. Она была слабой и умела ловко манипулировать людьми. Она высосала из него каждую унцию счастья, которая в нем была. Она брала и брала, как гребаная пиявка, ничего не отдавая взамен.

— Всё, что ты делаешь, — это отдаешь, Тыковка. Рано или поздно он увидит, какая ты на самом деле, увидит настоящую тебя.

Он наклоняет голову, разглядывая мою шею.

— Я не лечил чужие раны с тех пор, как служил в морской пехоте, но даже с моими неуклюжими пальцами и двумя левыми большими пальцами до завтра ты доживешь. И все же сделай старику одолжение. Не уходи на ночь глядя с кровоточащей раной и без малейшего представления о том, куда податься. Я не усну, если ты уйдешь. Ты поспишь здесь, а завтра мы поговорим. Я попрошу Дока приехать, он осмотрит тебя и наложит швы. Затем ты сможешь решить, что делать. Если захочешь уйти, я отвезу тебя куда только пожелаешь.

Он встает и идет в ванную. Я слышу, как шумит вода. Он возвращается через минуту, вытирая руки о маленькое полотенце.

Поспать здесь. Встретиться с врачом, а затем уйти.

Мой голос дрожит, когда я спрашиваю:

— Что будет с Литой?

Гриз смотрит на меня сверху вниз.

— Не беспокойся о ней. Беспокойся о себе. Почему бы тебе не привести себя в порядок, пока я схожу вниз и принесу тебе тайленол?

Я делаю все возможное, чтобы привести себя в порядок за время его отсутствия. Смачиваю ткань и стираю кровь с моей кожи так тщательно, как только могу. Я промываю несколько прядей волос под водой, а затем насухо вытираю ихполотенцем. После этого я переодеваюсь в другую пижаму. Ту, в которой я не буду выглядеть как жертва техасского убийцы бензопилой.

Простыни запачканы кровью, так что я складываю их в дальнем углу. Я захожу в комнату и сажусь, прислоняясь к спинке кровати и потянув одеяло на себя. Гриз возвращается и протягивает мне две таблетки тайленола и стакан воды. Он садится на край кровати. После того, как я заглатываю таблетки, он одаривает меня тёплой улыбкой и гладит по руке.

Такой по-отцовски заботливый жест.

Неожиданно мне в голову закрадывается мысль, что я могу смотреть на моего отца и не знать об этом. Он подходит по возрасту. Мы оба рыжие, и у него зелёные глаза.

— Гриз? Как ваше настоящее имя?

В течение минуты он задумчиво меня рассматривает. В его глазах вспыхивает понимание.

— Мик. Мик О’Брайен.

Я знала, что это был выстрел наугад, но все-таки надежда в моей груди сдувается как шарик, и меня охватывает грусть.

Он хмурится.

— Ты знаешь его имя? — спрашивает он, как будто знает, почему я задала этот вопрос. Я киваю. Мы оба на мгновение затихаем.

— Как тебя зовут, милая?

Могу ли я довериться ему? Моё нутро и моё сердце говорят мне «да».

— Мои близкие зовут меня Эм.

— Эмма?

— Эмбер.

На его лице медленно расплывается кривая ухмылка.

— Это хорошее имя, — говорит он. — Сильное имя, а ты у нас сильная девочка. Ты продолжаешь сражаться и обязательно выиграешь эту битву. Я гарантирую это.

Затем опираясь на свои бедра, он встаёт.

— Я дам тебе немного отдохнуть. Моя дверь третья справа. Заходи, если тебе что-то понадобиться.

Он ещё раз мне кивает и идёт к двери. Открывает её и замирает, после чего блокирует своим телом дверной проем и закрывает за собой дверь.

Я слышу, как он говорит резким тоном, который я никогда раньше не замечала в голосе Гриза:

— Что я тебе сказал?

— Чёрт, успокойся. Я просто хочу извиниться и убедиться, что с ней все в порядке.

Это голос Мава, отвечающий на вопрос Гриза с заметным акцентом.

Я слышу щелчок. За которым следует мертвая тишина.

— Ты правда выстрелишь в меня?

— Приблизишься сегодня к этой двери, и, ты чертовски прав, выстрелю.

На какой-то миг повисает тишина, после чего я слышу звук тяжелых шагов, удаляющихся прочь.

Впервые с тех пор как я приехала сюда, я ложусь спать с запертой дверью и закрытым окном, потому что мне необходим небольшой барьер между мной и дьяволом по другую сторону двери.

Глава 17

Перестаньте преследовать жнеца. Развернитесь и позвольте ему преследовать вас.

МАВЕРИК
Сегодня я потерял с трудом заработанное уважение многих людей. Людей, которые, как предполагается, должны следовать за мной, людей, которых я уже давно считал своими братьями, а теперь сомневающихся во мне, в моих решениях… в моей вменяемости.

Они имеют на это полное право.

Я позволил яду ненависти, обосновавшемуся во мне благодаря Дане, накапливаться и множиться внутри меня, пока сам не стал подобием змеи.

Держась руками за раковину, я смотрю на незнакомца в зеркале.

Из-за расширенных зрачков мои глаза кажутся более темными. Жуткими. На лице расцветают синяки, а когда я оттягиваю мой ноющий от боли подбородок вниз, глубокая рана на моей губе начинает кровоточить по новой, в результате чего медный привкус крови проникает в мой рот. Я состриг свои волосы много лет назад и с тех пор стригся раз в несколько недель, потому что хотел изгнать поселившегося во мне человека, который влюбился в такую девушку, как Дана. Избавиться от хорошего парня, которого она использовала в своих интересах.

До меня доходит, что я, наконец, добился успеха.

Я больше не вижу человека, которого воспитали мои родители. Ребенка, который ходил в церковь каждое воскресенье. Парня, который с отличием окончил свой класс, потому что обучение давалось ему легко. Парня, который всегда сноровисто рисовал прямые линии и другие удивительные вещи. Я не вижу беспокойного святого. Того, кто по наивности думал, что он мог погрузить свою ногу в пучину греха и не вынуть ее обратно.

Единственное хорошее, что я вижу в своем отражении, — библейские сюжеты на моей руке и слова Божии, вытатуированные на моей груди. «Он открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную». ~ Иов 12:22.

Слова, которые сейчас приобретают для меня совершенно иной смысл.

Я хватаюсь руками за раковину, когда меня накрывает волной сожаления. Я крепко закрываю глаза. Боже… Я облажался…

Я цеплялся за увядшую черную розу. И вместо того, чтобы изменить ее, я позволил ей изменить меня.

Теперь я тону во тьме… Я только что напал на единственного человека, который раскрасил яркими красками мой темный мир.

Куколка.

И все же я отношусь к ней так, словно она Дана.

Та, что заслуживает человека, которым я являюсь сейчас. Человека, в которого она меня превратила. Она, а не другая. Куколка не была катализатором, который изменил меня. Тем не менее, ей приходится иметь дело с последствиями этих изменений.

Она просто ищет место, где смогла бы осесть и где никто не будет вытирать о нее ноги. Она борется за выживание. Дай ей шанс, черт возьми.

Она борется за будущее. Будущее, которое я чуть не отнял у нее, потому что был слишком зациклен на своей собственной боли, чтобы разглядеть ее.

Кэп предупреждал меня об этом, когда я впервые сказал ему, что хочу заявить права на Дану как на мою собственность. Он знал, что она разрушит меня. Он сказал: «Эта девушка не думает о завтрашнем дне. У нее нет планов на будущее. Нет мечты. Нет интересов, которые давали бы ей стимул добиться желаемого. Она потянет тебя вниз, брат. Это не та девчонка, на которую ты должен заявлять свои права».

Мельком взглянув на руку с татуировками, я вижу рыжеволосую Еву и провожу большим пальцем по ее лицу. Я не послушал его. Я думал, что нашел свою Еву, я был готов начать свою жизнь с чистого листа.

Но мне начинает казаться, что я просто влюбился не в ту рыжеволосую девчонку. Искусную подделку, а не оригинальную версию.

Думаю, я пришел к этому заключению некоторое время назад.

Куколка залезла мне под кожу и заставила меня жаждать большего с первого момента нашей встречи. Она в моих мыслях во сне и наяву. В море плоти, в логове секса и греха, ее тело единственное, что я жажду до боли, единственное, что я хочу забрать в свое личное пользование. Я не могу подпустить ее к себе или надеяться на большее, поскольку уверен, что не переживу, если моя жизнь разрушиться во второй раз.

А вдруг… Что, если в этот раз она не разрушится?

Я заглядываю в свои глаза и пытаюсь найти частичку того человека, которым был раньше. Потому что тот, кого я вижу сейчас, недостаточно хорош для нее.

Я не могу повернуть время вспять, и я не могу уничтожить того монстра, которого видит Куколка, когда смотрит на меня. Но может быть… возможно, я смогу показать ей, что я не такой, каким кажусь, или что я могу быть другим.

Глава 18

Игрушка может многое выдержать до тех пор, пока не сломается.

ЭМБЕР 
В комнату проникает все больше и больше солнечного света. Я уговариваю себя встать, спуститься вниз и начать готовить завтрак. В конце концов, парни ждут меня, но я не могу. Пока не могу. Я борюсь с импульсом натянуть на голову одеяло, спрятаться и вести себя так, словно остальной мир не существует. Вести себя так, словно прошлой ночью ничего не произошло.

Я чувствую себя выжатой как лимон.

Измочаленной, если можно так выразиться. Я списываю это на потерю крови и недостаток сна.

Закрыть глаза прошлой ночью, после того как Гриз покинул комнату Дозера, оказалось нелегким делом. Каждый раз, когда я их закрывала, я вспоминала, как в комнату врывается Мав, его темный силуэт, промелькнувший в дверном проеме и его лицо, искаженное яростью, когда он приставил нож к моему горлу.

Даже сейчас при мысли о том, что я увижу его сегодня, у меня живот сводит от паники. Единственно, на что я сейчас надеюсь, так это на то, что, как и прошлой ночью, он по-прежнему раскаивается в содеянном. Но его настроение меняется как течение реки, быстро и непредсказуемо, поэтому как знать какую версию его личности я увижу сегодня.

Гриз сказал, Мав может измениться. Что со временем он увидит меня такой, какая я есть. Я не уверена, что это возможно. По-моему, он чересчур одержим идеей судить меня за сходство со своей бывшей. Я знаю лишь то, что не могу остаться здесь, если он будет продолжать угрожать тому, что у меня осталось.

Моей жизни и моей свободе.

То, что я пыталась защитить, убежав от Уорнера.

Сейчас, при свете дня, я уже не горю желанием покинуть здание клуба и попытать счастья на улице. Наверно, осознанное погружение в ту черную пучину во второй раз — не самое мудрое решение. Я понятия не имею, где я буду спать или на сколько дней мне хватит денег. Я снова останусь в одиночестве, которое не выношу, и без работы. Мне придется быть осторожной. По-прежнему есть вероятность, что меня кто-нибудь узнает и сдаст полиции. Огромная вероятность, что Дэвис приведет в действие свою угрозу.

После этого непродолжительного самоистязания, я, наконец, заставляю себя выбраться из кровати. Я вздрагиваю, поскольку моя шея кричит в знак протеста при каждом незначительном движении. Я направляюсь в ванную комнату и резко останавливаюсь, когда вижу свое отражение в зеркале. Паршиво. Возможно, хуже, чем я себя чувствую. Мои волосы спутаны и торчат в разные стороны, а мои глаза потускнели. Даже моя кожа выглядит белой как полотно. По правде говоря, я похожа на куклу.

Да… тряпичную куклу.

Может и не на четырехлетнюю игрушку, но, определенно, на ту, с которой небрежно играли.

Потрепанную. Помеченную. Безусловно, поврежденную.

Душ — идеальное лекарство в данной ситуации, так что я принимаю его, но осторожно, чтобы не намочить повязку. Насухо вытершись, я надеваю потертые джинсы и свободную серую футболку, оставляя волосы распущенными, чтобы они могли хоть немного прикрыть мою повязку.

К тому времени, как я вхожу в главную комнату, я готова столкнуться с кучей голодных, озлобленных байкеров, но это совсем не то, с чем я сталкиваюсь на самом деле. Нет. Вместо этого я вижу смеющихся Предвестников Хаоса, набивающих свои рты пончиками. И самого Пончика, атакующего картонную коробку на полу, трясущего головой из стороны в сторону вместе с коробкой. Однако, игривое настроение сходит на нет, когда парни замечают меня.

Ненавижу это. Внимание. Жалость. Такое чувство, что их взгляды, будто черви, пробираются мне под кожу. Я изо всех сил стараюсь вести себя беззаботно, но даже я улавливаю неуверенность в своем голосе.

— Ребята, я оставила вас одних всего на пару часов, а вы уже изменяете мне. Неудивительно.

Дозер направляется ко мне. Он притягивает меня к себе и заключает в объятия. Мне становится неловко, я жду, когда кто-нибудь что-нибудь скажет, но все молчат.

— Я подумал, этим утром тебе не помешает как следует отдохнуть.

— Спасибо.

Отклонившись назад, он перемещает свои руки на мои плечи, и его стальные серые глаза сужаются при взгляде на мою шею.

— Ты в порядке?

— В порядке.

Он сводит брови.

— Ты уверена, детка? Ради тебя я могу надрать ему задницу ещё раз.

— Да…

Стоп… погоди… ещё раз?

Гриз тычет своим пончиком в Дозера.

— Ты, наверно, забыл, но это Мав послал тебя забрать пончики. Не приписывай все заслуги себе.

Пока Ди отвлекся, я выбираюсь из его объятий и огибаю барную стойку. Я тянусь к коробке с пончиками. Мне нужно восполнить энергию и повысить уровень сахара в крови.

— Не знал, что он истерит по любому поводу.

Таз ухмыляется мне с того места, где сидит.

— Прости за бурную ночку, бродяжка. Ты в порядке? — я застываю с открытым ртом, так и не успев поднести к нему пончик. Мало того, что Таз весьма своеобразно поглощает свой пончик, так он еще интересуется, всё ли со мной хорошо? Я таращусь на него в изумлении.

Он ухмыляется ещё шире и продолжает есть. Не удержавшись, я спрашиваю:

— Что ты делаешь с этим бедным пончиком?

Он посмеивается над моей реакцией и отщипывает еще один кусочек с внутренней стороны пончика, затем засовывает его себе в рот. Не переставая жевать, он отвечает:

— Просто ем его с изнанки. Я всегда сначала съедаю лучшие кусочки.

Я морщу нос и кривлю губы, от чего уголок его рта ползет вверх, демонстрируя ямочку.

Гриз подходит ко мне и тихо говорит:

— Док приедет около трех, чтобы наложить тебе швы. Как только ему удастся освободиться.

— Хорошо, — шепчу я.

Он изучает мое лицо.

— Ты не передумала?

— Я не решила… пока.

— Что ж, тебе известно мое мнение, солнышко. Это место нуждается в тебе. Если я могу что-нибудь сделать, чтобы переубедить тебя, просто дай мне знать, ладно? — он притягивает меня к своему боку и сжимает рукой мое плечо, затем отпускает.

— Когда приезжают старухи? Э-э, когда мне лучше исчезнуть? — спрашиваю я.

Дозер откидывается на спинку стула и гладит себя по животу.

— Около пяти.

Кто-то издает пронзительный свист, напоминающий свист болельщика. Скорее всего, Боди, потому что вслед за этим он громогласно объявляет:

— Ого-го, а вот и он — мистер Прилежный Ученик.

Я наклоняюсь вперед, чтобы иметь представление о том, на кого они смотрят, но, думаю, в глубине души я уже знаю ответ.

Люци.

Он выходит из своего кабинета, неся в руке огромный портфель и продолговатую картонную тубу под мышкой. Когда я вижу его преображение, мое сердце сбивается с ритма, а внизу живота трепещет крыльями маленькая птичка. Он больше не похож на байкера-плохиша. Если уж на то пошло, он похож на дьявола в красном. Соблазнительного и источающего магнетизм.

Его темно-красная рубашка безупречно выглажена. Цвет идеально контрастирует с загаром его кожи и черными как смоль волосами. На нем также черные брюки и дорого выглядящая обувь. И он побрился. Да… побрился!

Возможно, он пытается вызвать массовую эпидемию мозга и остановку сердца.

Я ничего не могу поделать ни с похотью, ни с ненавистью, которые он во мне пробуждает, хотя понимаю, что мне нужно найти способ отключить влечение, которое я к нему испытываю.

Когда он подходит ближе, я вижу синяки, которые совсем не красят его великолепную челюсть и его левый глаз. Мысль о том, что я не единственная, кто пострадал прошлой ночью, доставляет мне какое-то ненормальное удовлетворение. Но печальная правда состоит в том, что даже побитый Мав по-прежнему остается самым сексуальным парнем, которого я когда-либо видела. Тем более сейчас, когда его точеные черты лица выставлены на всеобщее обозрение.

Захлопнув свой разинутый рот, я крепко стискиваю зубы, после чего разворачиваюсь и встаю к нему спиной. Мне нужно унять свое чересчур учащенное сердцебиение, вызванное его появлением, и постараться превратить этот поток тепла, растекающийся по моему телу, в неприступную стену, которую я должна воздвигнуть между нами.

Яркий. Заманчивый. Крошечный кусочек надежды, что, возможно, я нашла нечто большее, чем просто временное пристанище. С этим, наконец, разобрались. Если я останусь, я останусь из-за денег и только.

Я наливаю стакан сока. Очень. Очень. Медленно. Надеясь, что он выйдет из комнаты к тому времени, как я обернусь.

Держи карман шире.

Я ощущаю позади себя тепло. Оно поднимается по моей спине, и мои легкие наполняет легкий аромат. Пьянящий одеколон, чувственный и пряный, вторгается в мои чувства, и мои ноги чуть ли не подкашиваются. Мое тело начинает петь, поскольку его близость оплетает меня нитями тепла и желания. Мав откашливается, и меня будто ударяет статическим разрядом тока, потому что волоски на моих руках приподнимаются и встают дыбом. Меня бесит, что я абсолютно не властна на тем, как реагирую на него.

Абсолютно.

Я не понимаю, почему. Красные флаги и предупреждающие знаки советуют мне держаться от него подальше. Но будь я проклята, если мне удастся заставить свое тело слушаться.

— Нам надо поговорить, — выдыхает он напротив моей шеи, его акцент заметнее, чем когда-либо.

Хм… нет… нет… Нам однозначно не следует разговаривать. В разговоре неизбежна близость. Разговор подразумевает общение лицом к лицу. На близком расстоянии. То, с чем ни мое тело, ни мой разум сейчас не смогут справиться. Особенно, когда мои эмоции в полном раздрае.

— Нет, — шепчу я. — Все нормально. Я в порядке. Не беспокойся об этом.

— Куколка? — вздыхает он. Это имя вызывает как раздражение, так и трепет, устремляющийся к низу моего живота.

Я держу свою голову опущенной, чтобы не пришлось встречаться с ним взглядом в зеркале. Зеркале, которое минувшей ночью было разбито.

— Здесь не о чем говорить, — заявляю я.

— Прошлой ночью…

— Прошлой ночью ты был пьян.

— Да, был, но…

— Ты был пьян и думал, что я принесла в клуб наркотики. Хотя я говорила тебе, что я не наркоманка. Я обещала никогда не нарушать ваши правила. Но, как я вижу, рыжие волосы делают меня лгуньей, не заслуживающей доверия. Так что не беспокойся, я все понимаю, — я веду себя как отъявленная сука, которая выплескивает из себя яд, или девчонка, накинувшаяся на экзорциста, изгоняющего беса. Девчонка, несущая какую-то околесицу.

— Господи, — выдыхает он.

Краем глаза я замечаю, как он поднимает руку, вероятно, чтобы в привычном жесте провести ей по своей голове. На мгновение он затихает. Когда он протягивает руку вперед, чтобы прикоснуться ко мне, я отшатываюсь. Но это не останавливает его. Он отводит пряди моих волос и убирает их мне за плечо, чтобы ничто не мешало ему рассмотреть мою шею. Затем, большим пальцем, он приподнимает мой подбородок вверх и поворачивает его в сторону.

— Это, — он скользит большим пальцем по краю повязки, посылая электрические разряды прямо к средоточию моего желания, — больше не повторится.

Не обращая внимания на бешеный стук своего сердца, я отстраняюсь и фыркаю:

— Ты прав. Не повторится, — тяну свои волосы вперед, чтобы снова прикрыть ими повязку. — Потому что я не останусь. Я уеду сегодня после обеда. Я торчу здесь только, чтобы встретиться с врачом.

Ну, видимо, я приняла решение.

Понятия не имею, что он думает о моем маленьком заявлении, поскольку не вижу его лица. Он молчит. Но через минуту он хватает меня за локоть.

— А как же наша сделка?

Ошеломленная, я наконец поднимаю голову и смотрю на его отражение в зеркале. Его голова меньше, чем в дюйме от моей, а его глаза горят так, что напоминают расплавленное золото.

— Ты должен быть счастлив. Ведь ты же этого хотел, так? Чтобы я ушла, — резко выдаю я. — Поздравляю. Твое желание исполнится.

В ответ он награждает меня свирепым взглядом, по крайней мере, несколько его отражений в разбитом зеркале.

Внезапно раздается скрежет стула по полу. Голова Мава моментально поворачивается к бару.

— Сядь, мать твою, на место и кончай сверлить меня взглядом. Мы просто улаживаем проблему, — рявкает он.

Он снова поворачивается ко мне и опаляет меня своим взглядом. Я вижу в его глазах вожделение и ненависть. Видит ли он то же самое в моих глазах?

— Ну? И где, чёрт побери, ты собираешься остановиться?

— Найду где. А ты тем временем сможешь подыскать для Эджа другую. Кого-нибудь получше. Не такую простушку. Ты был прав, мне здесь не место.

— Черт… Я не… — он глубоко вздыхает. — Мы заключили сделку. Ты остаешься до вечеринки, а я удостоверяюсь в том, что ты не уйдешь отсюда без гроша в кармане. Тебе нужны деньги, а мне… — его пальцы крепко сжимают мою руку. — Еще три дня. И только. Ты остаешься, и клянусь, я больше не выкину подобного дерьма. Я не притронусь к тебе. Никто не притронется.

Я опускаю взгляд на свою руку, в которую он вцепился мертвой хваткой, и язвительно замечаю:

— Угу, называй меня сумасшедшей, но я тебе не верю.

Он отпускает меня и медленно проводит рукой по своему лицу. На полпути он замирает и опускает руку.

— Две тысячи долларов.

Мои глаза округляются от удивления.

— Извини?

— Ты остаешься. Выполняешь свою часть сделки. Я даю тебе две тысячи долларов.

Две тысячи долларов…

Я мысленно подсчитываю, насколько мне их хватит. Это — пища, жилье, одежда и время на поиски достойной работы. Пару секунд меня гложет совесть. Спать с мужчиной за деньги — все равно, что стать шлюхой. Вот о чем меня просит Мав. Быть его шлюхой. Но я — отчаявшаяся девушка, которой нужно рассмотреть все имеющиеся варианты. Отчаявшаяся девушка, которая не может позволить себе роскошь отклонить такое предложение.

Я пыталась жить по законам и стандартам общества на протяжении многих лет. Но моя жизнь больше не вписывается в эти нормы. Если я решусь на это, вина будет моей и только моей. Для того, чтобы получить достаточное количество денег и начать новую жизнь, думаю, я смогу вынести это.

Чисто из вредности я выпаливаю:

— Не знаю. Мне нужно подумать.

Уголки его губ подергиваются, как будто он борется с улыбкой.

— Да. Подумай. Я должен съездить на работу, но мы поговорим позже.

После этих слов он уходит.

Я наблюдаю в разбитом зеркале за тем, как он пересекает комнату. Мав останавливается и что-то в запале шепчет на ухо Тазу, а затем выходит через парадную дверь. Вероятно, чтобы пойти и выполнить грязную работу для куба. Возможно, он занимается сексуальной работорговлей или управляет борделем клуба. В общем, занимаясь тем, чем, как мне известно, славятся мотоклубы.

Позже, после того, как большинство парней уходит на работу, любопытство берет надо мной верх, и я спрашиваю Гриза:

— Почему он так одет? Он сутенер, да? Пожалуйста, скажи мне, что он сутенер.

Я хочу ненавидеть его, поэтому надеюсь, что Гриз даст мне желаемое.

Из Гриза вырывается раскатистый смех, который быстро переходит в кашель. Меня охватывает беспокойство, и я пару секунд хлопаю его по спине, пока он не отмахивается от моей помощи. Когда он, наконец, успокаивается и снова нормально дышит, то говорит с веселыми нотками в голосе:

— Нет. Он не работает в клубе. Мальчик ходил в колледж, а теперь он — смекалистый бизнесмен. В основном, он проектирует дома. Хотя и коммерческие здания тоже. Он владелец «Строительной фирмы Парсона и Ганна».

Я помню, как Мав склонялся над каким-то чертежом при нашей первой встрече, когда мы с Дозером в тот день вошли в его кабинет.

— Наш парень — это деньги и дизайн фирмы. Его партнер занимается продажами и строительными работами.

Он смеется, когда я хмурюсь за выбор его слов. Наш парень. Я стараюсь переварить в своей голове новую информацию. Проклятье. Я хотела, чтобы это было что-то, что вызовет у меня презрение. Но нет. Вместо этого я узнаю, что он умный, образованный и талантливый.

Какого черта он здесь делает? Почему он — член клуба? Почему он выбрал именно такую жизнь, когда у него целая уйма других вариантов?

А ну, прекрати…

Ладно. Запомни. Он — угроза твоей безопасности.

Я встаю и начинаю прибираться. Собрав все грязные стаканы, я отправляюсь на кухню, чтобы вымыть их. Таз следует за мной. Они ничего не говорит просто прислоняется к столешнице, сложив руки на груди.

С подозрением в голосе я спрашиваю:

— Что ты делаешь?

Он пожимает плечами.

— Стою здесь. Это преступление?

— Зачем? — протяжно произношу я.

— Хочу быть уверенным в том, что ты не сбежишь. Мав дал четкий приказ — удерживать тебя здесь.

Я ставлю посуду на твердую поверхность, чтобы случайно не уронить.

— Он не сделает этого.

Таз лезет в карман и достает зубочистку, которую сует себе в рот.

— Вообще-то, он может делать все, что ему нравится, черт подери.

— А если я попытаюсь уйти?

Уголок его рта приподнимается в ухмылке.

— Можешь попробовать. Но я получил разрешение связать тебя, если ты сделаешь это, — он опускает руки и хватается за пряжку ремня. Плюс ко всему, у него на лице появляется тот безумный взгляд, словно он уже вовсю представляет себе это. — Только скажи — и нам в будущем будет, что вспомнить, бродяжка.

По моей спине пробегает дрожь. Мав, определенно, самое настоящее зло. Он знал, что это выведет меня из себя. Он дергает меня за ниточки. Постепенно контролируя все, что я делаю. Будто я опять скатываюсь по скользкому склону вместе с Уорнером.

Я так зла, что, кажется, сейчас взорвусь.

Боже, Люци. Какой же ты кретин. Я не твоя кукла. Ты не можешь просто взять и заставить меня делать то, что тебе нравится.

Энергия, в которой я этим утром испытывала недостаток, сейчас хлещет через край. Я рассерженно ношусь по кухне, хлопая дверцами шкафчиков, шипя себе под нос проклятия и занимаясь выпечкой, как сумасшедшая. Потому что я именно такая. Сумасшедшая женщина. Та, в которую он меня превратил. Я теряю контроль. Я теряю свою свободу. И не знаю, как мне положить этому конец. Единственное, что я могла сделать, это уйти, но теперь даже это мне не под силу.

МАВЕРИК
Челюсть моего секретаря падает на пол, когда я вхожу этим утром в офис. Она сказала, что не помнит, когда последний раз я приходил поработать одетым как босс — ее слова, не мои.

Прошли месяцы с тех пор, как я приезжал в офис. Наверно, год или больше с тех пор, как я при этом старался выглядеть респектабельно.

Тим, мой бизнес-партнер, чуть не упал со стула, когда поднял глаза и увидел, что я стою в его дверях. Он как следует отчитал меня за то, что сорвал сроки, не завершив работу вовремя, и за то, что не отвечал на его звонки, но не стал зацикливаться на неприятных моментах, быстро подошел ко мне, пожал мне руку и с радостью принял мое возвращение. В течение следующих нескольких часов он ввел меня в курс того, что я пропустил, и того, какие проекты в настоящее время мы имели в процессе разработки и утверждения. Я разрешил ему лично заняться большим проектом «Сандия», который я спустил на тормоза. И после звонка в банк, чтобы перевести деньги, на которые он должен был приобрести участки земли, мы установили крайний срок в два месяца. К тому времени я подготовлю для него брошюры и предварительный проект нового дома.

Остальную часть дня я работаю в своем офисе, делая наброски. Даже после всех этих лет такая работа мне не надоедает. Берется нечто простое как идея и воплощается в реальность — вот из-за чего я подсел на искусство в юном возрасте.

Я чувствовал себя ближе к Богу, которому мои родители научили меня молиться, поскольку который тоже создавал что-то из ничего и превращал это в нечто прекрасное.

История, что скрывалась за постройкой здания, история, заключенная в его стенах, — вот, что привлекало меня в архитектуре. И я хотел быть тем, кто закладывал фундамент, воздвигал стены и проектировал фасад с самого начала. Это по сей день приносило мне непередаваемое чувство наслаждения.

Нет ничего лучше, чем строить чью-то мечту и вручать ключи, чтобы они могли начать претворять свою мечту в жизнь.

Может быть, поэтому я остановил свой выбор на Дане. Мне не хватило терпения. Я хотел начать свою собственную историю. У меня были планы, мне надоело ждать появления в моей жизни правильной женщины. Поэтому я нашел ту, которая меня привлекла, и попытался сделать из нее ту, что мне была нужна.

Моя мама часто говорила мне, что отсутствие терпения меня погубит. Я сомневаюсь, что она имела в виду именно это, но так или иначе она оказалась права.

Закончив на сегодня с делами, я выхожу из офиса с чувством глубокого удовлетворения, растекающемуся по всему моему телу.

Я и забыл это чувство. Радость, которую получаешь по окончанию честно отработанного дня.

Я понимаю, что мне никоим образом не разгрести тот хаотичный беспорядок, в который превратилась моя жизнь, но такое чувство, что мне удалось сгрести лопатой одну кучу дерьма с моих плеч. У меня до сих пор остается масса ошибок, требующих исправления. Начиная с Куколки и Эджа. И заканчивая восстановлением моей испорченной репутации в клубе. Но мне придется разбираться со всем этим постепенно. По одной лопате за раз.

Возвращаясь в клуб, я нервно похлопываю большим пальцем по рулю. Умираю как хочу затянуться. Бросить курить этим утром — не самое лучшее решение. Особенно, если окажется, что Куколка такая же вспыльчивая и злющая, как сегодня утром.

В том случае, если она до сих пор там…

Вытащив свой телефон-раскладушку из кармана, я открываю его и перечитываю сообщения Таза.

Т: она в бешенстве. ты в курсе, что она зовет тебя люци?

Т: чё это значит

Я: откуда я, мать твою, знаю.

T: есть предположение, но я не думаю, что это комплимент.

Я: да… я тоже.

Спустя десять минут я въезжаю на своем пикапе во внутренний двор. Кендра и Блэр выходят из внедорожника Кендры. Задние двери джипа открываются, и дети высыпают из машины наружу. Они бегут к задней части клуба, где у нас есть качели, сарай, полный игрушек, и куча свободного места для их дурачеств, пока их мамы планируют вечеринку.

— Прекрасно выглядишь, Мав. Ты с работы? — спрашивает Кендра, старуха Септика, подходя ко мне, приобнимая и целуя в щеку. У нее ярко выраженные испанские черты лица, каштановые волосы и весьма аппетитные формы. Как раз то, что нравится Септику.

— Да, — я обнимаю ее в ответ.

— Но, видимо, у тебя была бурная ночка, — добавляет она. Она ждет деталей. Подробностей, которые, как ей известно, она от меня не получит.

Блэр — среднего роста блондинка с голубыми глазами. Как обычно, она одета слишком скромно и невзрачно. Пять лет назад она была студенткой колледжа, переживающий период бунтарства и неповиновения. Она и ее подружки зашли в клуб в поисках места, где можно хорошо провести время. В результате те поиски обернулись для нее беременностью. Она залетела от Боди, который заявил на нее права, женился на ней, а через два года у них родился второй ребенок. Но их отношения не были гладкими. Блэр не одобряет наш образ жизни. Как и я, она была воспитана в очень религиозной семье. В отличие от меня, она по-прежнему хочет жить такой жизнью. На протяжении многих лет она давила на Боди, уговаривая его покинуть клуб. Вот только зная Боди так, как знаю его я, он точно покинет не клуб, когда, наконец, придет время выбирать одну или другую сторону.

Мы разговариваем какое-то время, пока на парковку не въезжает красный «Мерседес». Ник. Она за рулем, а бабушка Пеппер, мать Кэпа, сидит на пассажирском сиденье. Тэффи, дочь Кэпа, заезжает на стоянку сразу за ними, управляя своим зеленым «Мини Купером».

Я приветствую всех только что прибывших, а затем убираюсь оттуда к чертовой матери. Я не горю желанием застрять на женском междусобойчике. Плюс ко всему, мне нужно попасть внутрь и убедиться, что все так, как и должно быть.

Войдя в клуб, я вижу братьев у бара, они играют в бильярд, прохлаждаясь за суконным столом, распивая пиво и изображая из себя святых. Ни одной клубной девчонки в поле зрения. Помещение настолько чистое, что я сомневаюсь, признают ли его старухи. Не говоря уже о Кэпе и Эдже, когда они вернуться.

Тарелки с разнообразной выпечкой и сэндвичами выстроены в линию и занимают половину бара. Хватит, чтобы накормить целую армию. В клубе даже пахнет фантастически. Похоже, корицей, и от одной этой мысли мои вкусовые рецепторы пробуждаются к жизни. Я уверен, что за все это ответственна Куколка, и запах призывает меня найти ее.

Таз преграждает мне путь. Его челюсти крепко сведены, изо рта торчит изжеванная зубочистка, его глаза черные и мечут смертоносные кинжалы. К тому же он сжимает и разжимает кулаки, словно собирается выйти на ринг и провести с кем-нибудь несколько раундов.

По моей спине расползается страх. Вот черт, она ускользнула от него.

— Где она? — шиплю я сквозь стиснутые зубы и смотрю в сторону коридора.

— Если бы я не вытащил Ло из постели Боди две долбаные минуты назад, этот козел был бы пойман с поличным.

Черт. Из меня со свистом вырывается облегчение. Он чуть не наградил меня гребаным инфарктом.

— Я поговорю с ним.

Таз коротко кивает мне, но не выглядит довольным.

Гриз хлопает меня по спине.

— Все девочки заперты в комнате. Никто не выйдет и не войдет.

Я пытаюсь понять, что скрыто за его словами.

— Ты запер Куколку? — я делаю один шаг в сторону коридора.

Гриз кашляет и говорит у меня за спиной.

— Куколка?

У меня сводит челюсть.

— Тыковка.

— Оу… что ж… нет. Не видел в этом необходимости. Прошлой ночью она усвоила урок о нарушении правил, не важно, нарушила она их или нет. К тому же, официально она пока не является клубной девчонкой. И пока не прыгает из постели в постель, так что у старух не должно быть с ней никаких проблем… пока.

Моя кровь закипает. Я даже не знаю, какая часть его комментария вызывает у меня желание заехать кулаком в его самодовольную рожу.

Он поднимает руки вверх, когда я впиваюсь в него гневным взглядом.

— Просто констатация факта, брат.

— Ага… что ж… не в первый раз.

Поднявшись на второй этаж, я замираю возле двери Дозера. За ней стоит мертвая тишина. Я поднимаю руку, чтобы постучать, но пасую прежде чем костяшки пальцев ударяют по дереву. Она, наверно, спит. На самом деле, если учесть все случившееся прошлой ночью, и все, что она сделала, чтобы подготовиться к вечеринке, я бы не сомневался, если бы она спала сейчас без задних ног.

По крайней мере, это — то, в чем я себя убеждаю, чтобы не пришлось набираться мужества и встречаться с ней лицом к лицу прямо сейчас. Чтобы не пришлось мириться с тем, что я сделал, и расплачиваться за содеянное, ведь судя по ее реакции этим утром, она именно это и собирается заставить меня сделать.

В своей комнате я переодеваюсь в обычную одежду, а потом спускаюсь вниз.

* * *
— Вижу, Пончик все еще жив, — поддразнивает Ник, пока мы наблюдаем за детьми, играющими во дворе. Ник — точная копия Барби, высокая, с платиновыми волосами и серо-голубыми глазами. Она стройная и сексуальная для пожилой женщины. Но судя по глубоким морщинам, залегающим вокруг ее глаз и рта, видно, что жизнь оставила на ней свои следы.

— Ты, правда, волновалась? — спрашиваю я.

— Да, учитывая, что в прошлый его визит в клуб он вернулся домой пьянее, чем сын проповедника в воскресный день.

— Это был не я. Это стопроцентно был твой старик.

Она смеется:

— Точно. Боже, благослови этого паршивца.

Затем она окидывает меня взглядом и спрашивает:

— Так что с тобой случилось? Ты столкнулся с грузовиком?

Я фыркаю.

— Скорее с бульдозером.

Она приподнимает бровь и смотрит на меня снизу вверх.

— Это Итан с тобой сделал? Не скажешь, почему?

— Нет.

Она пару секунд меня изучает.

— Я много слышала о новой клубной девчонке. Это имеет какое-то отношение к ней?

Я наблюдаю за детьми, позволяя вопросу повиснуть между нами.

Ник довольно хорошо меня знает и должна понимать, если я не хочу говорить об этом, она ничего из меня не вытянет. Она вздыхает и меняет тему. Но не к лучшему.

— Ты выглядишь уставшим. Наверно, слишком много женщин липнут к тебе и не дают спать по ночам теперь, когда ты управляешь клубом?

— Не больше, чем обычно, — я провожу рукой по своей голове. Мой ход. — Как Кэп?

Она хмыкает в ответ на мою хитрость.

— Также. Мы только что оттуда. Подождем, пока Эджу представится возможность увидеть его, затем врачи начнут действовать. Он либо выкарабкается, либо… отправится в последний путь. Я сделала для него все, что смогла.

Я кладу руку ей на плечо и притягиваю к своему боку.

— Я знаю. Ты все сделала правильно. Он крепкий, Ник. Он выкарабкается.

Она хлопает меня по груди и отстраняется.

— Да? Лучше бы ему и правда, черт подери, поправиться. Тогда я лично подстрелю его задницу за то, что заставил меня пройти через это.

Безумие в том, что… она говорит серьезно. Если Кэп выкарабкается, она ему устроит ад как расплату за то, что обманул ее и чуть не убил. Я видел, как испугана она была в больнице, когда они привезли его туда. Я видел, как ее задело, когда полицейский сказал ей, что он был не одни, а с женщиной. Бекка была не просто клубной девчонкой. Она была с Кэпом. Его девушкой. Думаю, в тот момент Ник хотела развернуться и уйти, оставив Кэпа лежать прикованным к постели. Но она этого не сделала. Не смогла.

Возможно, это из-за Тэффи и Дозера. Или из-за нас. Кэп для нас как отец. По крайней мере, для большинства парней, а также наш брат. Из чего следует, что Ник — королева этой кучки маргиналов. А вместе мы одно целое.

Ник, может быть, и не самая милая женщина в мире, но не передать словам, как я ее уважаю за то, что поддерживает Кэпа и клуб в течение всех этих лет. Я даже еще больше уважаю ее сейчас за то, что она отодвинула свою боль в сторону и сделала все, что в ее силах, чтобы обеспечить Кэпу лучший уход и дать ему возможность жить. То, чего он, вероятно, не заслуживает.

— Кого мне благодарить за приготовленную еду? — спрашивает она.

Хлопает задняя дверь, и мы поворачиваемся. К нам направляется Птичка, ее обычно уверенная походка бесследно исчезла.

— Извините, я опоздала. Один из наших барменов не пришел…

— О, я и не знала, что ты придешь. Не волнуйся. По тебе не скучали, — перебивает ее Ник. Это звучит грубо и бесцеремонно. Впрочем, так, как и задумывалось.

Лил замирает и бросает взгляд в мою сторону. С ее лица сходят все краски, чего я раньше никогда за ней не замечал.

Похоже, Ник нашла себе новую боксерскую грушу. Черт. Это плохо.

У Лил никогда не возникало проблем с тем, чтобы поставить сучку на место. Но это совсем другое. Чтобы старухи приняли ее в свой круг, она нуждается в одобрении Ник. Я не сомневаюсь, что дополнительная доля стервозности от Ник достается Птичке за то, что она была с Кэпом и большинством других братьев.

— Тыковка, — говорю я, чтобы отвлечь Ник. — Вот кто навел чистоту и приготовил угощения.

— Их приготовила новая домовая мышь?

Лил заламывает руки.

— Да. О, она — моя подруга. Я хотела познакомить ее с Бетани. Она здесь? — Лили озирается, а затем хмурится. — Бетани искала новую няню для Медды, а Тыковка ладит с детьми. К тому же она отличный повар. Она научила меня готовить несколько простых блюд…

— Лил. Боже, девочка. Передохни, — отчитывает ее Ник.

— Извините, — бормочет Лил. На ее лице появляется затравленный взгляд. Она отходит от нас и находит Кендру.

— Ник, — с предупреждением в голосе шепчу я.

— Что? — невинно спрашивает она.

— Ты еще долго собираешься ее мучить?

Она пожимает плечами.

— Какое-то время, — она указывает подбородком в сторону коридора. — Итак, эта девушка… Тыковка… Я слышала, Дозеру она очень нравится. Почему бы тебе не пойти и не привести ее? Я хотела бы познакомиться с ней.

Нижнюю часть моего живота пронзает неприятное чувство.

— Нет, Ник, это не очень хорошая идея.

— Ерунда. Я хочу познакомиться с девушкой, которая ответственна за все это, — она жестом указывает на еду. — Похоже, нам может потребоваться ее помощь в организации вечеринки.

— Ник.

— Что? Мы не выцарапаем ей глаза. Особенно, если учесть, что к ней не прикасались, правильно? Так что для агрессии нет причин. Кроме того, возможно, прежде чем вы, ребята, ее испортите, мы сможем переманить ее на нашу сторону.

Я делаю глубокий вдох.

— Вы будете хорошо себя вести?

Она смеется.

— Мы будем хорошо себя вести.

Здесь может быть два пути. Плохой. И очень, очень плохой. Тыковка гарантированно будет новой любимой игрушкой парней, если станет клубной девчонкой. Вот только она ей не станет, потому что мы заключили сделку. Но старухи об этом не знают. Увидев, на что их мужчины смотрят изо дня в день, пока находятся в клубе, а не дома, в них поселится еще больше страха и ревности. Больше, чем то количество, с которым им приходиться иметь дело ежедневно. Этой старушечьей мелодрамы я хотел сегодня избежать.

Но, насколько я знаю Ник, она не примет «нет» в качестве ответа.

При мысли о Ник, разговаривающей с Куколкой так, как она только что разговаривала с Лил, мое тело каменеет. Мне хочется оградить ее от этого разговора. Если Ник почувствует слабость Куколки, она попытается ее сломить. Куколка уже хочет уйти. Последнее, что ей нужно, чтобы кто-то относился к ней как к дерьму, положив ее на лопатки и заявив, что ей здесь не место.

Достаточно того, что я уже это сделал.

Глава 19

Мы намного четче видим мир и людей в нем, когда позволяем нашему прошлому и нашим предрассудкам отойти на задний план.

МАВЕРИК
Когда я оказываюсь рядом с дверью Дозера, слышу то, что вынуждает меня замедлиться. В моем животе зарождается неприятное чувство. Дверь слегка приоткрыта. Я осторожно ее открываю и вхожу в комнату, стараясь не шуметь.

Куколка стоит у дальней стены. Ее рука прижата к оконному стеклу, а сама она что-то высматривает. Я тихо подкрадываюсь к ней до тех пор, пока мне не становится хорошо виден ее профиль.

Солнечный свет, проникающий через окно, освещает ее веснушки, озаряет ее сине-зеленые глаза, которые широко открыты от волнения, и струится по ее рыжим волосам так, что создается впечатление, будто у нее за плечами огненный водопад. Ее бледно-розовые губы раскрыты и время от времени с них слетает тот самый звук, который и привлек мое внимание. Это хриплый, теплый, искренний смех, дополненный легкой улыбкой.

При виде этой картины в моей груди разливается приятное тепло.

Она такая же яркая, как радуга весной, и глядя на нее, такую, как сейчас, у меня возникает чувство, что я слишком долго прозябал в затянувшейся холодной, суровой зиме.

Внезапно меня осеняет… Это то, что ей нравится? То, что заставляет ее смеяться? Резвящиеся дети? Настолько, что она прижалась к окну, жалея, что не была снаружи вместе с ними. Наркоманка так бы себя не вела. Или девушка, которая здесь просто хорошо проводит время. Или та, что думает только о себе.

Меня поглощает чувство вины. Она на каждом шагу доказывала, что не заслуживает того ярлыка, который я на нее навесил, и в глубине души я понимаю, что не сделал ничего, кроме того, что превратил ее жизнь здесь в ад. Я обвинял ее во всех смертных грехах. Оскорблял. Унижал. Относился к ней как клубной девчонке и личной рабыне клуба.

Моей рабыне.

Но, видимо, этого было недостаточно, и я набросился на нее, нанес ножевую рану, оставив свой неизгладимый след на ее коже. То, что я не могу изменить, как бы сильно этого не хотел.

Мою грудь обжигает невыносимая боль.

Куколка поднимается на цыпочках и наклоняется вперед, словно пытается рассмотреть что-то снаружи. Но мгновение спустя она разочарованно выдыхает и снова опускается с носочков на пяточки. Затем поворачивается. При виде меня она ахает и прижимает руку к сердцу.

― Ты долго здесь стоишь?

Изучая ее ошеломленное лицо, я пожимаю плечами.

― Какое-то время.

Ее щеки покрываются легким румянцем, и она хмурится. Ее рука, прижатая к груди, сжимается в кулачок.

― Ты пришел убедиться, что Таз исполнил твой приказ?

Слава Богу, я надел трусы, когда переодевался, потому что от ее запальчивости вся моя кровь устремляется к паху. Мне придется приложить немало усилий, чтобы держать свою эрекцию под контролем, если она собирается и дальше вести себя так воинственно.

― Полагаю, ему не пришлось тебя связывать?

― Нет, ― она впивается в меня злобным взглядом. ― Я думала, ты хотел, чтобы я ушла?

― Я передумал.

Ее великолепные глаза пылают от гнева.

Ты передумал, потому что тебе нравится мучить и резать бездомных кошек, когда находит настроение?

Ее слова попадают точно в цель, словно были предназначены для этого. Мои глаза пробегаются по ее раскрасневшемуся лицу, ее скулам, ее дерзкому носику и подбородку. Теперь я вижу не сходства, а различия между ней и моей бывшей. Куколка мягкая, теплая и жизнелюбивая. Дана была твердой и холодной, ― как сказал Гриз, ― она цеплялась за смерть. Одна роза была черная, увядшая и больная. Другая ― живая, цветущая, красная и даже еще не до конца распустившаяся.

― Поначалу при каждом взгляде на тебя я видел Дану. Сейчас это больше не проблема.

Скольжу взглядом вниз, опускаясь на ее тонкую шею. Я вздрагиваю, когда вижу маленькую телесного цвета повязку, которая говорит о том, что здесь был Док и осматривал ее.

Она щелкает пальцами и возвращает мое внимание к своему лицу. Нахмурившись, она спрашивает:

― Что изменилось?

Я…

Я нервно потираю рукой свои губы, а затем ловлю на себе ее пронизывающий взгляд.

― Ты не единственная, кто не оправился от прошлой ночи. Веришь или нет, я не любитель причинять женщинам боль, Куколка.

Особенно тем, которых уважаю и к которым меня тянет.

Когда она ничего не говорит, я продолжаю:

― Я знаю, что был полным кретином, но с этим покончено. Я больше не позволю прошлому влиять на мои решения, когда дело касается тебя.

― А как насчет следующего раза, когда ты услышишь что-то или напьешься и…

― Даже в таком случае.

― Я не верю тебе, Люци.

Это имя повисает в воздухе и каким-то образом его заряжает. Мной движет необъяснимый порыв, и я моментально устремляюсь вперед, чтобы сократить дистанцию между нами. Я не могу выдержать это, не могу быть вдали от нее, когда она щелкает своим нравом как кнутом.

У Куколки перехватывает дыхание. Она отступает.

Я следую за ней поглощенный примитивным чувством потребности. Моя попытка проявить такт и набраться терпения давно позабыта.

Куколка чуть не спотыкается о туфли, лежащие на полу, но быстро выпрямляется. После того, как она смахивает свои волосы с лица, ее взгляд встречается с моим. В ее глазах вспыхивает паника, но помимо этого в них отражается тепло. Она хочет меня. Может, она не горит желанием признаваться себе в этом, но она ничего не может с собой поделать.

Осознав, что это неоспоримое притяжение хлещет в обоих направлениях, остатки моего контроля трещат по швам и рассыпаются. Именно так все и должно было быть в тот день, когда мы встретились. В тот день, когда я прижал ее к стене и, проведя рукой между ее ног, почувствовал доказательство ее реакции на меня. В тот день, когда она вонзила в меня свои коготки и произвела на меня неизгладимое впечатление. Впечатление, от которого я не смог избавиться.

Я должен был поцеловать ее тогда. Видит Бог, я хотел.

Она отступает, пока ее спина не ударяется о стену позади нее. Когда я подхожу ближе, она прижимает свои маленькие ручки к моей груди.

Я ухмыляюсь. Она что, правда считает, что остановит меня? Она ничего не весит. Я бы мог закинуть ее на плечо и утащить в свою комнату, бросить на кровать и подмять под себя в считанные секунды. Я бы в мгновение ока вскружил ей голову. Погрузился в нее по самые яйца, прежде чем она смогла бы произнести хоть слово. От этой картинки в моей голове мой член начинает пульсировать. Оказаться внутри нее будет слаще, чем побывать в раю.

― Мав, что ты делаешь?

Я ослепляю ее своей дьявольской усмешкой, к которой не прибегал последние несколько лет.

― Если ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе, скажи мне остановиться.

Не в силах сдержать свое нестерпимое желание, я хватаю ее за руки и прижимаю их к стене рядом с ее головой. Я стою так близко, что тепло наших тел отскакивает друг от друга. Пространство между нами заполняется таким жаром, что можно разжечь печь. Ее грудь быстро поднимается и опадает. Она закрывает глаза и отворачивает голову в сторону. Судорожно втянув в свои легкие порцию кислорода, она с дрожью в голосе шепчет:

― Пожалуйста, остановись.

Но эти два слова пронизаны похотью, и спустя секунду она облизывает губы.

Я прижимаюсь к ней вплотную. Она подавляет стон. Я едва касаюсь носом ее уха.

― Нет, Куколка. Скажи это так, чтобы я поверил тебе. Если ты убедишь меня в том, что не хочешь этого, я остановлюсь.

Она открывает рот, но затем закрывает его, снова пытаясь сглотнуть образовавшийся в горле комок. Она не сможет это сделать.

Ее совершенные сиськи ударяются о верхнюю часть моего пресса. Мой член напрягается напротив ее живота, и меня окружает ее аромат. Она пахнет цветами, но мне нужно знать, так же ли она приятна на вкус, как и на запах.

Ее грудь усеяна светло-коричневыми веснушками. Веснушками, которые я очень хочу обвести и исследовать своим ртом, но не сейчас. Вместо этого я касаюсь губами ее уха и наблюдаю за ее дрожью. Затем я нежно скольжу ими по ее шее, направляясь к ключице.

Вся ее кожа покрывается мурашками, и Куколка хнычет.

― Даже при том, что от одного взгляда на тебя моя боль стала более реальной и обрушила на меня воспоминания прошлого, разорвав меня на части, я хотел тебя. Ты перевернула мой мир с того момента, как вошла в него, ― хрипло произношу я.

Ее тело тает напротив моего, и через несколько секунд она становится податливой как пластилин, ожидая, когда я придам ей ту форму, которая мне нужна. Я вжимаюсь в нее своей эрекцией, и она стонет. Я принимаю ее капитуляцию как приглашение и прокладываю себе обратный путь к ее уху.

― Я не хочу снова причинять тебе боль, Куколка. Причиняя боль тебе, я причиняю боль себе, а я бы предпочел доставлять тебе удовольствие. Доставлять удовольствие нам обоим. Скажи, что хочешь меня.

Я отступаю назад, но ее тело следует за мной в поисках меня.

― Скажи, ― повторяю я.

Ее глаза с трепетом открываются.

― Я не могу, ― говорит она так тихо, что я ее почти не слышу.

― Ты не можешь сделать это или ты не можешь сказать это?

Она изучает меня своими опьяненными от страсти глазами и кусает губу. Проверяя свою теорию, я медленно отвожу ее руки от стены и оборачиваю их вокруг моей шеи. Она краснеет, но охотно отвечает и хватается за меня. Поскольку теперь мои руки свободны, я скольжу ими вниз к ее бедрам и попке, которой я восхищался издалека в течение нескольких дней. Я приподнимаю ее и снова прижимаю к стене. С ее губ срывается вздох, и я чуть не набрасываюсь на нее своим ртом, чтобы поглотить его, но я хочу насладиться каждой секундой этого момента.

Я придвигаюсь ближе, оценивая ее учащенный пульс и тяжелое дыхание, которое легким касанием овевает мои губы, после чего накрываю ее рот своим.

Если бы я не знал наверняка, то подумал бы, что ее губы были лепестками. Они бархатистые и гладкие. Движения ее языка поначалу робкие и нерешительные, но пока я исследую ее рот и лаской побуждаю ее к действиям, она отвечает и издает эти тихие хнычущие стоны, которые сводят меня с ума. Мало-помалу я теряю контроль и углубляю поцелуй, забирая все то, в чем нуждаюсь.

Это непередаваемое чувство, которое я никогда раньше не испытывал. Дурманящее блаженство, которое до сих пор мне было неведомо. От него каждое мое нервное окончание покалывает.

Я мечтал о ее руках на моей коже. Я представлял, как ее ноготки царапают мою спину, а ее губы впиваются в мои, и, наконец, мое желание, черт подери, исполнилось. Даже ее ноги, которыми я был одержим, теперь обернуты вокруг моей талии. Но я не возьму ее здесь. В комнате Дозера. На его кровати. В первый раз я возьму ее там, где ей самое место. В моей кровати.

― Ты нужна мне в моей кровати, Куколка, ― говорю я ей, после чего провожу языком по ее нижней губе. Но на полпути ее рот теряет свою мягкость.

Все ее тело становится напряженным. Ее руки опускаются.

― Остановись.

Она толкает меня в грудь и пытается освободиться, так что я ослабляю свою хватку. Когда она продолжает извиваться в моих руках, я ставлю ее на пол.

Она отталкивает меня от себя. Я пытаюсь заполнить свободное пространство, образовавшееся между нами, но она яростно выпаливает:

― Остановись, Мав.

Сейчас ее голос звучит уверенней, а ее ладонь давит на мою грудь сильнее.

Я заглядываю ей в глаза и не вижу ни капли похоти, что была там раньше, только панику.

― Что случилось?

До меня тут же доходит, что я снова облажался, поскольку эмоции, отразившиеся на ее лице, это в основном гнев и смятение.

― Что случилось? ― она отводит взгляд в сторону и снова бормочет: ― Что случилось, ― затем она смотрит на меня снизу вверх и указывает на свою шею. ― Из-за тебя мне сегодня накладывали швы. Ты напал на меня прошлой ночью. С ножом, смею заметить. Мы не можем просто заняться сексом и забыть о случившемся. Может, для некоторых девчонок здесь это привычное дело, но для меня ― нет. Боже, ты хоть понимаешь, что даже не извинился?

― Мне жа…

― Мне не нужны твои извинения сейчас, когда мне приходится выпрашивать их у тебя. И да, может, я и поцеловала тебя, но это не значит, что я тебя прощаю. Ничего подобного, ― она качает головой и прикладывает пальцы к своим губам.

Я отвожу руку от ее рта, и она сверлит меня гневным взглядом. Я пользуюсь моментом, чтобы притянуть ее к себе. Затем, потирая ее скулу большим пальцем, говорю:

― Я не собираюсь нелепо оправдываться, потому что словами мне не исправить то, что я сделал прошлой ночью. Я знаю это. Но я обещаю, что больше такое не повторится. Мое прошлое теперь там, где и должно быть. В прошлом. Я не хочу снова причинять тебе боль. Если ты позволишь, я заглажу перед тобой свою вину.

― Откуда мне знать, что завтра ты не передумаешь и не возненавидишь меня?

― Я никогда не испытывал к тебе ненависти. Да, сначала я думал, что ты такая же, как она, и это сводило меня с ума. Но ты не похожа на нее. Даже близко. Ты ее полная противоположность. Теперь я это вижу.

Я провожу большим пальцем по ее нижней припухшей губе.

Куколка зажмуривается и снова трясет головой.

― Я не какая-то там игрушка, с которой ты можешь поразвлечься. Я знаю, что ты любишь контроль, Мав. Я видела это. Тебе нравится жесткий секс, ты связываешь девушек. Я не могу… делать то, что тебе нравится, не могу участвовать в этом.

Черт…

Боль рикошетом простреливает мою грудь. Чееерт. Я обхватываю ее лицо двумя руками. Мне нужно, чтобы она не только выслушала, но и услышала меня.

― Я знаю это. Знаю, что ты заслуживаешь лучшего.

Ее брови взлетают вверх.

― Знаешь?

Я киваю всего один раз.

― Да… знаю. Теперь я более внимателен, Куколка, и, черт побери, я вижу настоящую тебя.

Между нами повисает тишина, создавая неприступный барьер. Барьер, через который я не могу пробиться. Между нами стена, которой не было раньше. Несколько мгновений назад я удерживал ее в своих руках. Но где-то по пути я ее потерял.

Она бросает мне те же слова, что однажды бросил ей я.

― Докажи это.

Мое желание обладать ей возрастает. Потребность сжимает меня в своих тисках и кричит, чтобы я сделал ее своей. Боже, она гребаное совершенство.

Она не боится поставить меня на место. Она ― та женщина, что мне нужна. Та, у которой хватит духу бороться со мной и указывать мне на мои ошибки изо дня в день, если я не дам ей то, что ей нужно. Она не трусиха… она боец.

Я улыбаюсь. Потому что, догадывается она или нет, но она создана для меня.

― Если это то, что тебе нужно, я докажу. Я сделаю это. Во что бы то ни стало.

После всего того, через что я ее провел, она имеет право получить от меня любые необходимые ей доказательства.

Она высвобождается из моих рук, и на этот раз я позволяю ей отойти от меня.

― Разве тебя не ждет внизу компания?

Вот дерьмо. Я забыл главную причину, по которой пришел сюда.

― Да. Они отправили меня сюда, ― на ее лице появляется растерянное выражение. ― Старухи хотят познакомиться с тобой.

Она обхватывает одной рукой свой живот и придерживает ее другой рукой за локоть.

― Думаешь, это хорошая идея?

Хотелось бы мне сказать ей «да» и успокоить, чтобы она не нервничала, но дело в том, что она должна быть подготовлена и нет… это не очень хорошая идея. Я вздыхаю и пару раз нервно провожу по своим волосам.

― Скорее всего, нет. Но они не интересовались моим мнением, если ты понимаешь, о чем я.

Она несколько секунд изучает меня, а потом кивает головой.

― Хорошо. Только дай мне переодеться.

Она проходит мимо меня, направляясь в туалет, и через минуту выходит оттуда в джинсовых шортах и светло-розовой футболке с длинными рукавами. Я пару секунд пребываю в замешательстве. Ей должно быть известно, что на улице жарко. Почему длинные рукава?

Когда я вижу, как она дергает ткань вниз, прикрывая свои запястья, меня осеняет.

Она подходит ближе, и я хватаю ее за руки. Как и в первый день нашего знакомства, я провожу большим пальцем одной и другой руки по шрамам на ее запястьях. Она пытается отдернуть руки назад, но я держу их еще крепче. Шрамы шероховатые и неровные, один хуже другого. Я не верю, что она пыталась покончить с собой. Но меня пугает малейшая вероятность того, что я неправ.

― Как?

Она раздраженно фыркает.

― Куколка, я пытаюсь не быть козлом и не делать поспешных выводов. Я пытаюсь узнать тебя. Скажи мне, как ты получила эти шрамы.

― Быть может, ты не заслуживаешь права знать.

― Конечно, не заслуживаю. Но я все равно спрашиваю.

Она насупливается.

― Если потребуется, я буду ждать весь гребаный день. Но лучше не слишком затягивать, иначе они отправят за тобой поисковую группу.

Через несколько секунд после обдумывания моего ответа ее упрямство дает слабину.

― Это был единственный способ убежать от моего бывшего, ― я в недоумении морщу лоб. Она протяжно выдыхает и объясняет: ― Он тоже любил все держать под контролем. Он не хотел, чтобы я ушла. Звучит знакомо, правда?

Да, Куколка. Звучит знакомо. Но ты все равно никуда не уйдешь.

― Я порезалась о металл, пытаясь сбежать.

Я чувствую, что за этой историей кроется нечто гораздо большее, чем она говорит, но, думаю, на данный момент мне будет достаточно и этого откровения.

Она бросает на меня настороженный взгляд, как будто ждет, что я осужу ее. Но она не понимает, что я наконец-то увидел ее такой, какая она есть. У нее не черное сердце. Если она ушла от него, значит, у нее на то была веская причина. Она не подозревает, но я заметил и другие ее шрамы. Я заметил тот ущерб, который ей кто-то нанес. Скорее всего, он.

― Зная тебя, Куколка, он заслужил это и многое другое.

Она хмурится.

― По-моему, тебе нужны лекарства, у тебя раздвоение личности.

Я ничего не могу с собой поделать и смеюсь:

― Мне нравится та хрень, что выходит из твоего рта.

― Мне казалось, она тебе не нравилась?

Я улыбаюсь ей, глядя на нее с высоты своего роста.

― Я врал.

Сказав это, я тяну ее за собой к двери. Мы выходим из комнаты Дозера и направляемся вниз. Она все время тянет меня назад, стараясь вырваться из моего захвата. Она не хочет знакомится со старухами, но у нас не так много вариантов.

Мне нравится ее борьба. Мне нравится ее дерзкий рот. Мне нравится, что она не собирается упрощать мне задачу. Я не прочь погоняться за ней. Если я добьюсь ее и заявлю на нее права ― это станет моим самым грандиозным достижением.

А я всегда был способным малым.

* * *
Сегодня был, определенно, не самый лучший день, чтобы бросить курить. Хотя я бы сейчас не отказался от одной сигаретки, чтобы расслабиться.

Я ― один сплошной комок нервов, когда наблюдаю за тем, как Куколка общается со старухами и детьми. Я все жду, что они нападут на нее, может быть, даже влепят пощечину, потому что такое дерьмо раньше случалось, но пока они ведут себя хорошо. Ник, наверно, попросила их быть повежливее, прежде чем уехала. Бабушка Пеппер устала, так что Ник повезла ее в их с Кэпом дом, но она вернется.

Когда я наблюдаю за тем, как Куколка общается с детьми, от боли мою грудную клетку раскалывает пополам. Я потираю там, где больнее всего, но чертова боль не проходит.

Они кружат вокруг столов для пикника, едят, болтают и пьют. Несколько братьев присоединяются к вечеринке. Боди играет роль заботливого мужа, а Таз хмуро наблюдает за ним, прислонившись к задней части клуба. Ригор играет с Тэффи и несколькими ребятишками постарше в «подковки». Дозер стоит рядом с Куколкой и Лили. Это, пожалуй, единственный раз, когда его близость к Куколке не выводит меня из себя. Но только потому, что я знаю, если кто-то поведет себя с ней по-сучьи, он заступится.

Мне прекрасно известно на что способны эти женщины и как сильно они ненавидят клубных девчонок, которым мы позволяем торчать в клубе.

Куколка не одна из них. Пока нет. И, насколько я понимаю, никогда не будет.

Не успеваю я задуматься над этим вопросом, как звонок мобильника избавляет меня от моих метаний. Я вытаскиваю свой телефон из заднего кармана. На экране отражается входящий звонок от абонента, номер которого не определен. Отойдя как можно дальше, туда, где меня не смогут услышать, но где я по-прежнему смогу следить за Куколкой, я отвечаю на вызов.

― Да?

― Это Смоук (прим. Smoke (англ.) — дым).

Какого хрена он мне звонит?

― Я думал, что мы поняли друг друга? ― затем я резко меняю свой тон, убирая из него нотки раздражения, поскольку, да… мне нужно помнить, с кем я разговариваю. Этот засранец пострашнее Таза, он отправлял людей на тот свет по заказу «Гринбеков» на протяжении более сорока лет. Он самый жуткий сукин сын, которого я знаю. ― Мы не встретимся, пока не проведем голосование и не уладим наши собственные проблемы.

Я слышу рок-музыку на заднем фоне, прежде чем он отвечает:

― Расслабься. Речь не об этом. Я просто передаю сообщение, ― он на минуту замолкает, а потом говорит: ― Не сочти за неуважение… но Пэппи и несколько парней не приедут в эти выходные.

Я даю этой информации время уложиться в моей голове. Не такая уж плохая новость. Вот только это может стать чертовски большой проблемой для нас. Ведь, чтобы отметить возвращение брата домой, к нам нагрянут союзники. Или они к таковым больше не относятся?

― Какие-то проблемы?

― Не с «Предвестниками». У старухи Пэппи ухудшилось состояние здоровья. Она на последнем издыхании и долго не протянет. Он попросил меня передать тебе, что мы урегулируем наши проблемы в другой раз. Скоро. Но не сейчас. Поэтому буду только я, Дидс и еще пара «Гринбеков» в довесок.

Вон ― старуха Пэппи. Она борется со своими болячками с тех пор, как я ее знаю. Но ходят слухи, что за последние несколько месяцев эта борьба ожесточилась.

― Ладно. Потом поговорим.

― Ага.

Следующее, что я ему говорю, не потому что хочу, а потому что, если бы с ним сейчас говорил Кэп, он бы сказал именно это:

― Если что-то понадобится, мы всегда готовы помочь.

― Взаимно.

Он больше ничего не говорит, связь обрывается. Смоук довольно резкий и бездушный тип. В основном, бездушный. Если только он не под кайфом и не пьян. Но все-таки, мне кажется, я никогда не видел, чтобы он хотя бы выдавил из себя подобие улыбки.

Я опускаю взгляд на свой телефон и вижу два пропущенных звонка и несколько сообщений от Уиса. Блин. Я забыл снять его с беззвучного режима после того, как вышел из офиса.

Открыв свой телефон-раскладушку, я читаю сообщения.

УК: Нашел его! У сестры Генри есть небольшой домик в Биг Бэар. Ее кредитная карта засветилась в десяти милях от него.

УК: ?

УК: Ты там?

Мы несколько недель искали зацепки, которые бы помогли получить информацию о том, кто стрелял в Кэпа. Кто бы ни совершил это нападение, они знали свое дело. Никаких доказательств не обнаружили, никаких свидетелей не объявилось. По крайней мере, до поры до времени, пока мой информатор из полицейского участка Альбукерке не известил меня о новой записи, которую они получили. Я внимательно прослушал запись телефонного звонка, поступившего на их линию. Этот парень ― Генри ― подробно рассказал о произошедшем. Именно тот, кто видел стрельбу, или слышал об этом от убийцы, знал, что в потерпевшего стреляли не только издалека, но и выпустили три пули с близкого расстояния из малокалиберного пистолета. Так что, либо этот парень видел стрелявшего в Кэпа, либо он знает этого ублюдка.

Я: Биг Бэар? Где это, черт подери?

УК: округ Сан-Бернардино, Калифорния.

Я: Черт. Похоже, нам придется прокатиться.

Мою кожу покалывает от самого факта, что парень в Калифорнии. Главный филиал «Гринбеков» и пять других филиалов находятся в Кали. Это их территория. Мысль о их возможной причастности к стрельбе в Кэпа приходила мне в голову не единожды. Кэп долгое время стоял у них на пути. Может быть, слишком долго. Наверно, они думают, что Гриз, будучи в прошлом членом их семьи, примет их в Нью-Мексико с распростертыми объятьями.

Я слышу смех и, когда поднимаю голову вверх, обнаруживаю, что дети пытаются уломать Тыковку сыграть с ними в футбол. Трое из них тащат ее за собой, подальше от столов для пикника. Она не выказывает особого желания, но улыбается.

Дерьмо… Я не хочу оставлять ее. Не сейчас. Если я уеду, оставив все как есть, вполне вероятно, ее не будет здесь, когда я вернусь. Эта мысль не дает мне покоя.

Клуб и Кэп на первом месте. Так было всегда. И так должно быть. Но будь я проклят, если у меня не возникает желания отправить вместо себя Дозера и Таза, чтобы я мог остаться здесь и наладить отношения с Куколкой.

Несколько минут спустя мое внимание полностью приковано к ее великолепному телу, к тому, как ловко она перемещает мяч по полю. Мальчуган Боди цепляется за ее руку, когда они пытаются обойти других детей и забить мяч в импровизированную цель. Она хохочет, за ее спиной развевается алая копна волос. Она широко улыбается и каждые несколько секунд убирает за уши эти дикие космы, чтобы они не лезли ей в лицо.

Я никогда не видел ее такой.

Настолько свободной во всех отношениях. Беспечно смеющейся. Беспечно играющей. Не сдерживающей себя.

Значит, ей требовалась всего-навсего свобода, чтобы показать себя с этой стороны? Та самая вещь, в которой я ей отказывал. Как часто я буду видеть ее такой, если ослаблю прессинг? Потому что я хочу видеть ту девушку, которую она скрывает от всех нас. Я хочу видеть, какая она на самом деле. Как она выглядит в своей собственной одежде и какая среда для нее более комфортна. Прежде всего, я хочу знать ее настоящее имя и все те мысли, которые вертятся в ее маленькой голове.

Я пытался сломать ее, но она оставалась сильной. Я пытался оттолкнуть ее, но она не ушла. Я очень надеюсь, что так будет и впредь. Мне нужно время на исправление всего того, что я испортил.

Но, так или иначе, решение остается за ней, и я могу только надеяться, что, когда я вернусь, она будет здесь.

Сын Боди получает довольно жесткий удар от другого ребенка. Его пронзительный вопль рассекает воздух, когда он падает на землю, схватившись за колено. Куколка падает на колени рядом с ним.

Я кладу свой телефон в карман и направляюсь к ним, потому что знаю, что Блэр убирается внутри дома, а Боди нигде не видно. Я отмахиваюсь от Кендры и других взрослых, которые отходят от стола, чтобы проверить его, давая им понять, что я разберусь.

Когда я оказываюсь рядом с Такером и Куколкой, я слышу, как она говорит:

― Тише… все хорошо. Это просто царапина, видишь?

Такер, такой же белокурый, как его мама, рыдает между всхлипываниями.

― У тебя есть пластыль?

Всхлип.

― Мне нузен пластыль.

Куколка не удостаивает меня взгляда, когда я останавливаюсь рядом с ней, но затем поднимает руку вверх, прикрывая глаза от солнца, и, запрокинув голову, смотрит на меня.

― Аптечка в комнате Дозера, ― говорит она. То, о чем она умалчивает, окружает нас плотным кольцом. Она в комнате Дозера, потому что ты напал на меня и порезал, так что мне пришлось обрабатывать и перевязывать рану.

Сомневаюсь, что я когда-либо чувствовал себя таким мудаком, как сейчас.

Она собирается встать, но я останавливаю ее.

― Я принесу. Останься. Постарайся его успокоить.

У меня уходит не так много времени на то, чтобы взять аптечку и вернуться к ней. К тому времени Такер перестал плакать. Он ест печенье и всхлипывает уже не так часто.

Куколка наклеивает пластырь, пока Такер рассказывает ей с полным ртом печенья, что у него дома пластыри получше, с Бэтменом и Хелло Китти. Она должна прийти к нему в гости, чтобы он мог показать их ей. Но он заверяет ее, что не позволяет маме лепить на него те, что с Хелло Китти. Они для девочек. Куколка внимательно его слушает. Смеется и энергично откликается на его болтовню, от чего Такер в тот же миг снова расплывается в улыбке.

Он встает на ноги. Как только он замечает, что я стою рядом, он задирает голову вверх. Я протягиваю к нему сжатый кулак, и мы ударяемся костяшками пальцев.

― Ты становишься таким же сильным, как твой старик.

Такер светится от счастья.

― Это потому сто мы отзымаемся вместе, ― он поднимает руку вверх и сгибает ее. ― Видись?

Я сжимаю его руку и округляю глаза.

― Ничего себе. Лучше спрячь эти мышцы, прежде чем их увидят девчонки и накинутся на тебя с поцелуями.

Он моментально опускает руку и морщит нос.

― Фу. Гадость.

Я смотрю на Куколку.

― «Гадость» говорит он.

― Ему четыре года, ― отвечает она, словно это многое объясняет.

К нам подходит Ник и встает рядом со мной.

― Все хорошо?

― Да, похоже, Куколка обо всем позаботилась.

Ее губы кривятся в ухмылке.

― Куколка. Я думала, ее зовут Тыковка?

Куколка отряхивает колени и встает.

― Неважно. Мне дают столько имен, что все не запомнить, ― она подается вперед и протягивает руку Ник. ― Вы, должно быть, Ник, мама Дозера. Приятно с вами познакомиться.

― Оу, а она вежливая. Ты можешь звать меня Ник или Локс. Я отзовусь на любое, ― Ник подмигивает мне. Я задерживаю дыхание и жду, что еще скажет эта придирчивая сучка, но я удивлен, когда Ник подается вперед и пожимает Куколке руку. ― Мне тоже приятно познакомиться.

Погодите-ка? Что она делает?

― Спасибо за еду. Сегодня это последнее, о чем бы я хотела волноваться. К тому же, меня уже тошнит от пиццы.

Куколка кивает.

― О… да. Конечно, ― она так говорит, будто забыла о том, что напекла сегодня для целой армии людей. ― Не за что. Готовка для меня своего рода отдых. У меня было не простое утро, так что я немного увлеклась.

Ник смеется.

― Ну, вряд ли что-нибудь из этого пропадет. И ты можешь увлекаться так в любое время. Эти ребята не станут возражать, ― Ник хлопает меня по животу. ― Они свиньи, если ты еще не заметила.

― О… я заметила.

― Эй, ― встреваю я, но обе женщины меня игнорируют.

Куколка убирает волосы за ухо и смотрит на коробку, валяющуюся на земле. Она поднимает ее.

― Ну, я пойду, уберу это. Было приятно с вами познакомиться.

Мы оба смотрим ей вслед. Я не знаю, на что смотрит Ник, но мой взгляд прикован к заднице Куколки и ее виляющим бедрам. К ее ногам. Черт возьми, у нее самые сексуальные ноги. Пялясь на них, я мечтаю о том, как они снова обернуться вокруг моей талии, мечтаю обо всех тех способах, благодаря которым я увижу насколько она гибкая.

― Так, значит, она для Эджа?

Внутри меня поднимается волна протеста. Я хочу оспорить это. Я бросаю на Ник беглый взгляд, а затем отвожу его в сторону, вновь сосредотачивая свое внимание на Куколке. Я киваю. Что еще, блин, я могу сказать Ник, женщине, известной распространением сплетен в клубе?

― Она ― редкий экземпляр, Мав.

Я знаю это, но мне любопытна точка зрения Ник.

― Что ты имеешь в виду?

― Она готовит для женщин, которые, скорее всего, невзлюбят ее. И добра к чужим детям. Большинство женщин любят только своих детей. Но это потому, что они когда-то держали на руках этих идеальных, очаровательных младенцев.

От ее слов мою грудь сдавливает так, словно вокруг нее обвился питон.

Мне такого шанса не представилось. Я никогда не держал на руках своего ребенка.

― У этой девушки сердце матери, хотя она еще ей не стала. Она напоминает мне мою бабушку, которая была образцом для подражания, и все знали, что мой дедушка везучий сукин сын, потому что таких женщин, как она, чертовски трудно найти.

Пространство между нами заполняет оглушительная тишина. Я вижу истину ее слов у себя перед глазами.

― Я слышала, что именно ты в ответе за эту повязку на ее шее.

Бляха муха! Я обязательно выясню, кто ей настучал, и сломаю этому трепаку гребаную шею после того, как отрежу язык.

― Кто тебе это сказал?

Она поднимает бровь.

― У меня свои источники.

Я угрюмо усмехаюсь. У меня никогда не возникало сомнений, что ей известно почти обо всем, что происходит в клубе. Но не известно о Кэпе, поскольку он держал Бекку в квартире на другом конце города. Ей не разрешалось жить в клубе.

― Знаешь, когда Эдж выйдет, ему будет наплевать, кого трахать. Стар или Джейд. Любая клубная девка подойдет. Было бы безумно жаль превратить эту красивую девушку во что-то уродливое, когда так очевидно, что она особенная.

Она грубо похлопывает меня по лицу, прямо по синяку, который мне поставил ее сын.

― В ней все задатки старухи, Мав. Только дурак это не заметит, ― затем она вбивает последний гвоздь в крышку моего гроба. ― Дозер умный мальчик, но я думала, ты умнее.

Она задумчиво смотрит на своего сына.

― Он принял верное решение, заступившись за нее, впрочем, возможно, он примет еще одно верное решение и заявит на нее права до вечеринки.

Через. Мой. Гребаный. Труп.

Я скриплю зубами, и моя кожа натягивается до предела. Я хмыкаю и скрещиваю руки. Мало того, что она усомнилась в моих умственных способностях, так она еще задевает мои ревностные чувства, которые захлестывают меня всякий раз, когда я вижу Куколку с Дозером. Она права, но будь я проклят, если признаюсь ей в этом.

― Бог свидетель, я не всегда буду рядом, чтобы позаботиться о вас, мальчики, особенно, если с Кэпом что-нибудь произойдет. Моему сердцу было бы спокойнее, если бы рядом с вами была такая старуха, как она.

Глава 20

Борьба ничего не решает… Хрень собачья. Борьба решает всё.

МАВЕРИК
Я толкаю вращающуюся дверь кухни, рассчитывая найти Куколку одну, но вместо этого я обнаруживаю кожаную жилетку и затылок Дозера.

— Септик убьет меня. Я должен был быть в больнице двадцать минут назад, — хрипло говорит Дозер. — Но я надеялся улучить минутку наедине с тобой. Может, даже получить поцелуй, чтобы продержаться до вечера.

Он стоит у столешницы, а по обе стороны от его бедер располагаются женские ноги. Ноги, по которым он в настоящее время проводит руками. Ноги, которые чертовски похожи на те, что я трахал глазами не менее десяти минут назад.

Мой пульс мгновенно подскакивает от стабильного ритма к бешеному тук, тук, тук.

Голова Дозера наклоняется вперед. Из моих легких выбивает весь воздух. Меня охватывает нестерпимое желание оторвать его от нее и расквасить ему физиономию.

Только я собираюсь сделать это, как слышу голос Куколки.

— Ты поговорил с Мавом?

Дозер стонет и поднимает голову.

— Нет. Пока нет. Не представилось возможности.

Каждая клеточка моего тела восстает от возмущения.

— Поговорить со мной о чем?

Дозер резко оборачивается и поднимает руки вверх в защитном жесте.

— Мав, это не…

— Не утруждайся. Я стоял здесь довольно долго, чтобы понять, что это такое.

Он собирался ее поцеловать. В моей голове начинают бесчинствовать вопросы… Она собиралась позволить ему себя поцеловать? Он целовал ее раньше? Они заходили дальше поцелуя? Черт. Я часто проходил мимо его двери и слышал их за ней…

Чем, мать вашу, они занимались?

Куколка медленно сползает со столешницы. Я пытаюсь найти ответы на ее лице, но она не смотрит на меня. На самом деле, ее глаза остаются прикованными к полу. Хотя ее щеки заливает краска.

— Я согласился, что она для Эджа, — начинает Дозер, — но…

Ох, нет. НЕТ! Черт, нет. Он не сделает этого.

— Никаких «но». Именно ты заключил эту гребаную сделку, брат.

Я говорю это, потому что уж точно не скажу ему правду. А правда в том, что я хочу то же самое, черт возьми, что и он, — Куколку. Положив конец тому, что она станет подарком для Эджа.

Что мне точно не нужно сейчас, так это устраивать разборки с Дозером. Тем более, когда мы собираемся нагрянуть на территорию «Гринбеков» без их ведома. И я, безусловно, не собираюсь играть с ним в перетягивание каната в борьбе за Куколку, когда она стоит рядом и уже трясется от страха.

К тому же, я немного побаиваюсь, что, если до этого дойдет и мы заставим ее сделать выбор прямо сейчас, черта с два она выберет меня. Зачем ей это? С самого первого дня я делал ее жизнь невыносимой, тогда как Дозер защищал ее.

Мне нужно время. Время, чтобы выяснить, что, черт подери, мне делать дальше, и время, чтобы доказать Куколке, что я не мудак.

— Пакуй свое барахло. Ты здесь не останешься, — рявкаю я, обращаясь к Куколке. Я не хочу на время своего отсутствия оставлять ее здесь. По всему видно, что я не могу доверять своим братьям, распускающими свои гребаные руки.

Она резко вскидывает голову вверх, и ее глаза наполняются паникой.

Да, наверняка, есть куда лучший способ наладить с ней отношения, потому что я не выиграю ни одного очка, пока буду вести себя как урод, но я ничего не могу с собой поделать. Я в бешенстве. Я безумно ревную, ведь я никогда раньше не был в этой игре на стороне, терпящей поражение.

Бросившись ко мне, Дозер становится прямо передо мной. Нос к носу.

— Если ты хочешь кого-нибудь наказать… Я, мать твою, здесь. Ты не пошлешь ее паковать вещи из-за того, что я пытался сделать. Черт, она даже не хотела меня целовать.

Это признание — музыка для моих ушей. Но я заталкиваю его на задворки своего сознания, чтобы подумать о нем позже, и бросаю на Дозера убийственный взгляд.

— Прошлой ночью я позволил тебе избить меня, потому что я это заслужил. Но если ты сейчас от меня не отойдешь, мать твою, мы сцепимся. И в этот раз я буду не единственным, кому пустят кровь. Ты этого хочешь? — его ноздри раздуваются, а мышцы на шее бугрятся. Я вижу по его глазам, что он хочет мне врезать. Вместо этого он втягивает в свои легкие огромную порцию кислорода и отступает назад.

— Я взял на себя обязанности лидера, потому что ты не захотел. Теперь я управляю этим гребаным клубом, и раз уж я не могу быть уверен в том, что вы будете держать свои руки подальше от нее, я вношу кое-какие коррективы. Одно из них — лишить вас возможности использовать ее присутствие здесь в своих интересах. Кроме того, нам нужно кое-куда смотаться. А поскольку наша поездка затянется, она не останется здесь, пока мы будем в отъезде.

Он сводит брови вместе.

— Смотаться куда? Куда мы едем?

— Уис напал на след нашего свидетеля. Мы выезжаем через час. Она останется с одной из старух, пока мы не вернемся.

Прежде, чем уйти, я обращаюсь к Куколке:

— Собери свои шмотки и найди меня.

— Мав, куда, черт возьми, ты ее забираешь? — кричит мне в спину Дозер.

Я останавливаюсь на полпути, не доходя до вращающейся двери, и бросаю ему через плечо.

— Что? Ты мне не доверяешь, брат? Я даю тебе слово, она будет в надежных руках. Этого должно быть достаточно для тебя. Правильно? Достаточно данного мной обещания.

В главной комнате я хлопаю Таза по спине.

— Я иду в гараж. Нужно выпустить пар. Ты в деле?

Он разминает плечи и встает. Уголок его рта ползет вверх, демонстрируя безумную усмешку.

— Да. Черт, да.

ЭМБЕР
Мав сказал мне паковать сумку, но мне не нужно этого делать. Она уже собрана, готова и ждет. И вот я сижу на бежевой кровати Дозера, глядя на пустые стены его комнаты, слишком простые и безликие. Не обращая внимания на время, я нервно грызу ноготь на большом пальце и переживаю, не станет ли этот поцелуй, который я чуть не разделила с Дозером, точкой преткновения, в очередной раз настроив Мава против меня.

Похоже, так и будет. Во всяком случае, объяснение Дозера делу не помогло. Мало того, что мой желудок был готов извергнуть содержимое наружу, так еще и объявился тот злоречивый дьявол, которого я повстречала в день своего приезда сюда.

Люци.

Понятие не имею, как я могла предотвратить происходящее. Я была на кухне, отмывала тарелки, когда большое тело Дозера прижало меня к столешнице. Сначала я подумала, что это Мав. Я втайне надеялась, что это Мав. Затем меня окутали древесные нотки одеколона Дозера, а его огромные ручищи схватили меня за бедра. Я пыталась сбросить их с себя, прикрывшись жалким оправданием о необходимости домыть посуду. Тогда Дозер просто взял тарелку из моих рук, бросил ее обратно в раковину и повернул меня лицом к себе. Одним молниеносным движением он усадил меня на столешницу, раздвинул мои ноги и встал между ними.

Он просил о поцелуе, прежде чем ему придется отправиться в больницу. Но я все еще чувствовала на своих губах вкус Мава. Поэтому сделала единственное, что пришло мне в голову. Я попыталась его отвлечь.

Надо же было Маву застать нас именно в этот момент.

Могу только представить, что он сейчас думает обо мне.

* * *
Гриз сидит в дальнем конце главной комнаты с Гриндером и миловидной блондинкой, составлявшей им компанию. Я подхожу к их столу и спрашиваю:

— Вы видели Мава?

— В гараже, милая, — он переводит взгляд на сумку, которую я несу. — Куда-то собралась?

— Похоже, я останусь с одной из старух, пока Мав будет в отъезде.

Он улыбается, хлопает себя по ноге и медленно поднимается.

— Хорошо, — он обхватывает свою рыжую бороду рукой и приглаживает ее. — По этой причине Дозер вылетел отсюда как ошпаренный?

— Да, но не только. Он хотел провести какое-то время в больнице, прежде чем они с Мавом уедут, — говорю я, не желая вдаваться в подробности.

Он указывает подбородком в сторону входной двери.

— Ладно, пошли. Я покажу куда идти, — Гриз ведет меня к гаражу, сооружению из металлических листов на другой стороне двора. Открыв дверь, он жестом приглашает меня войти. — Внутри, — говорит он, оставляя меня искать Мава самостоятельно.

Гараж огромного размера и слабо освещен. Солнечный свет проникает через окна, расположенные в пятнадцати футах от земли. Здесь холоднее, чем снаружи, а еще душно и воняет маслом и бензином. Причем воняет так сильно, что жжет нос и напоминает мне о том, что я предпочла бы не вспоминать. Уорнера. Языки пламени в восемь футов высотой. И оглушительный вой сирены пожарной машины.

Я задвигаю эти мысли на задворки своего сознания, осторожно пробираясь мимо машин, мотоциклов, каких-то приспособлений и ящиков с инструментами.

До тех пор, пока я не оказываюсь у дальней стены, затем начинаю шпионить за ними.

Мав стоит внутри боксерского ринга лицом ко мне, а Таз повернулся ко мне спиной. Они оба без футболок, расхаживают друг перед другом то в одну, то в другую сторону. На них боксерские перчатки, они держат руки поднятыми, прикрывая свои лица. Таз все время подпрыгивает, тогда как Мав более сосредоточен, сконцентрирован и стоит на ногах более устойчиво.

Я остаюсь в тени. Не хочу прерывать поединок и останавливать потрясающее шоу. Особенно, когда могу наблюдать за Мавом издалека, без его ведома.

Потому что им невозможно налюбоваться.

Пот стекает как мед с его виска до линии подбородка, затем по шее и до самой груди. Свет от лампочки, висящей над ним, отражается от влаги покрывающей впадинки и ложбинки на его груди и прессе. Сексапильность исходит от него волнами, я не в силах отвести взгляд и смотреть на что-либо другое. Он не такой упитанный и накаченный как Таз, но мускулистый во всех нужных местах. Поджарые бедра, красивые руки, рельефные шесть кубиков, и, Боже всемогущий, на нем те джинсы, что будто сшиты специально для него.

Цвет его кожи напоминает цвет влажного песка на Тихоокеанском побережье. То, к чему ты хочешь прикасаться и ощущать под своими руками днями напролет.

Мои глаза продолжаю блуждать по другим частям его тела, не упуская из вида висящую на его шее цепочку, вытатуированные на груди слова и маленького ангела на его руке. Того самого ангела, очертания которого я ранее видела под его рукавом, но не имела возможности рассмотреть полностью. Красивая татуировка, в некотором роде печальная и загадочная, призывающая к той части меня, которой безумно любопытно узнать о нем побольше.

Быстрым движением Мав наносит удар. Но Таз уклоняется от него, молниеносно отдернув голову в сторону за долю секунду до контакта. Они меняются местами, и Мав поворачивается ко мне спиной.

Как только он это делает, перед моими глазами предстает самая большая татуировка, которую я когда-либо видела. Эмблема «Предвестников Хаоса», как парни ее называют. Отличительный знак «Предвестников» простирается от верхней до нижней части его спины. Он довольно массивен. Центральная стрелка символа хаоса следует по линии его позвоночника. Она исчезает под его джинсами и когда он двигается, мышцы на его спине бугрятся и перекатываются, заставляя изображение танцевать. Это настолько сексуально, что мне приходится стиснуть бедра вместе, чтобы унять боль между ними.

Мне бы хотелось обвести кончиками пальцев этот дизайн. Каждую линию, каждую деталь. Крылья. Стрелки. Баннер со словами, которым живет каждый «Предвестник Хаоса», кроме Мава: Упивайся хаосом и ни о чем не жалей.

Мав — исключение.

Поскольку Мав полон сожалений.

Голос Таза вырывает меня из моих мыслей.

— Сдаешь, брат.

Он отскакивает и уходит в сторону. Быстрым движением выбрасывает руку вперед и наносит жесткий удар по ребрам Мава.

— Упфф, — срывается с губ Мава, а по лицу пробегает гримаса боли.

Таз посмеивается.

— Дерьмо, мужик, ты становишься мягким. Или, лучше сказать, твердым. Бродяжка, похоже, прочно засела в твоей головке, правда не в той, что должна быть выше…

Мав наносит удар, его кулак впечатывается в щеку Таза, пресекая все то, что он собирался сказать.

— Черт! — смеется Таз, прикладывает руку к челюсти и растирает ее своей перчаткой. Его смех звучит маниакально и безумно. — Проклятье, останется след. Эй, но, может, станет лучше, если я заставлю ее поцеловать его.

Бурча себе под нос, Мав идет к канатам. Он говорит довольно громко, так что я слышу:

— Только попробуй и Доку придется вправлять тебе челюсть.

Таз находит его ответ забавным.

Я поправляю тяжелую сумку на своем плече, но этим движением я смахиваю с полки гаечный ключ, и он с лязгом падает на пол. Я съеживаюсь, когда шум эхом разносится по всему помещению и оба мужчины поворачиваются ко мне.

Больше нет смысла скрываться, поэтому с опущенной головой я плетусь к ним, пока не оказываюсь в нескольких футах от ринга.

Таз облокачивается скрещенными руками на верхний канат и глядит на меня сверху вниз.

— Хочешь провести со мной несколько раундов, бродяжка? — уголок его рта приподнимается. — Если это твой первый раз, я постараюсь, чтобы он прошел легко и приятно для тебя. Продвигаясь так медленно, как тебе нравится. Не волнуйся, ужалит всего на секундочку

Его хитрая улыбка говорит мне о том, что он имеет в виду вовсе не бокс.

Я закатываю глаза и обращаюсь к Маву:

— Я готова.

Его взгляд пригвождает меня к месту, когда он сосредотачивает свое внимание на мне. Он моргает, но ничего не говорит. На самом деле, я начинаю сомневаться в том, что он меня слышал. Его голова слегка наклоняется вниз, и онсмотрит на меня через эти густые, черные ресницы, от которых его глаза кажутся темнее, чем обычно. Поднеся одну перчатку ко рту, он смыкает зубы на шнуровке, чтобы ослабить ее, при этом не спуская с меня глаз.

— Как насчет небольшого спарринга с Мавом? Или это Люци? Я что-то запутался, — Таз ухмыляется и смотрит на Мава, а затем снова на меня.

Я качаю головой.

— Нет. Я почти уверена, что он причинит мне боль.

Глаза Мава превращаются в узенькие щелки в ответ на этот комментарий. Возможно, потому, что всего несколько часов назад он обещал больше не причинять мне боль.

— Я подержу его, пока ты не нанесешь ему парочку ударов, — предлагает Таз.

Не могу отрицать, что ударить Мава, получив право на месть, было бы приятно. Я мысленно улыбаюсь при мысли об этом. Поднимаю взгляд и вижу, что Мав разглядывает мое лицо. Он поднимает руку и проводит ногтем большого пальца по своей нижней губе. Между делом окидывая взглядом мое тело сверху донизу.

Мое лоно сжимается, а мои соски превращаются в твердые пики.

По его губам скользит лукавая улыбка, и мой пульс учащается.

— Хочешь мне врезать, Куколка? — его акцент растягивает гласные, а его хриплый голос посылает приятный трепет к нижней части моего живота.

Черт бы его побрал. Несмотря на то, что мой мозг кричит ДА, я говорю:

— Нет.

Наверно, было бы лучше, если бы я ждала его снаружи. Свежий воздух помог бы мне обуздать бешеный поток грязных мыслей, бушующих в моей голове.

— Давай же. Вот твой шанс на свободный удар. Пришло время выпустить наружу тот огонь, который ты скрываешь, — говорит питбуль дьявола.

— Огонь? — от этого слова по моей шее бегут мурашки.

— Ирландский нрав, Куколка, — отвечает Мав.

— Настало время показать настоящую себя, бродяжка, — добавляет Таз.

— И что это должно означать? — осторожно интересуюсь я. — Что обычно я — фальшивка?

Они обмениваются взглядами, своего рода безмолвно общаясь. Когда они снова смотрят на меня, Таз ухмыляется.

— Как думаешь, почему он называет тебя Куколка?

Что?

Раскаленный, огромный булыжник поражает нижнюю часть моего живота. Мой взгляд обращается к Маву.

— Вот почему ты называешь меня Куколка?

Я знала, что это не комплимент, но полагала, что, быть может, речь шла о моем росте.

Несколько секунд Мав испепеляет взглядом Таза, после чего переводит свое внимание на меня.

— Я этого не говорил.

— Но ты не отрицаешь это, так? — цежу я сквозь зубы, ожидая его ответ. Его молчание вынуждает меня действовать. — Один удар, — говорю я, бросая свою сумку на пол. — Если я ударю тебя, ты ничего не сделаешь?

Уголок его рта дергается, как будто он пытается улыбнуться.

— Я даже мышцей не пошевелю.

Таз помогает мне надеть перчатки. Я закипаю от негодования и готова задать Маву трёпку, пока не оборачиваюсь к нему лицом. Когда я встречаю его взгляд, я застываю от охватившего меня сомнения.

Что, если это — уловка?

Он подходит ближе.

— Око за око. Кровь за кровь. Здесь это работает именно так. Я задолжал тебе, Куколка. Я пролил твою кровь. Сделай все возможное, чтобы пролить мою.

Тогда я понимаю, что забыла одну важную деталь. Я понятия не имею, как наносить удар. То есть, я знакома с теорией, но я слышала люди ломали руки, пуская в ход кулаки, а мне уж точно не нужна сломанная рука.

Мав поднимает бровь.

— Передумала?

— Я никогда раньше никого не била.

Он кидает взгляд через мое плечо, издает какой-то гортанный звук, а затем бормочет:

— Я покажу ей.

Таз фыркает и усмехается.

Мав вторгается в мое личное пространство. Сначала он зажимает рукой мое запястье.

— Держи руку прямо перед собой, крепко, — я делаю то, что он говорит. — Хорошо. Но для того, чтобы нанести удар, потребуется не только твой кулак и предплечье, — взяв мой кулак, он направляет его в замедленном движении к своему побитому и все же прекрасному лицу. — Видишь, это слабый удар. Но используй все свое тело… — он кладет руку мне на живот. — Напряги мышцы здесь.

Ему ни к чему об этом говорить. Мои мышцы непроизвольно сжимаются, и я стараюсь скрыть то, как сильно влияет на меня его прикосновение. Его рука даже поверх моей футболки пропускает по моим нервным окончаниям электрические разряды.

— Хорошо, — схватив меня за бедра, он дергает мое тело вперед. — Теперь соедини их друг с другом.

Мы делаем это вместе в замедленном движении. Три, четыре, а затем пять раз я выбрасываю свой кулак вперед, а он, удерживая меня за бедра, поворачивает мое тело в нужном направлении.

— Идеально, Куколка.

Идеальная Кукла.

Внутри меня нарастает гул раздражения из-за прозвища, которое он мне дал, и его значения. Впрочем, этот гул быстро заглушает пламя, вспыхнувшее от его рук касающихся моего тела; его опьяняющий аромат подавляет все мои чувства. На этот раз он не окутан запахом табака. Он пахнет собой. Его запах. Его пот. Только Мав.

Мой взгляд привлекает вена на его шее. Она дико пульсирует, вынуждая меня задаться вопросом, не бьется ли его сердце также хаотично, как мое. Мой взгляд снова опускается ниже, на этот раз татуировка оказывается на уровне моих глаз. Она находится в самом центре его восхитительной грудной клетки, покрытой золотистой кожей. Я читаю и перечитываю библейский стих, набитый маленькими прописными буквами. Я пытаюсь, но не могу понять его смысл. Он о темноте, свете и смерти. Всех тех вещах, которые я вижу, когда смотрю на него.

Он обхватывает рукой заднюю часть моей шеи. Мав сжимает ее и кладет большой палец под мой подбородок, чтобы приподнять мое лицо и встретиться со мной взглядом. Он высовывает свой язык и пробегает им по рассечению на своей губе, мои глаза внимательно следят за этим действом. Я снова вспоминаю тот поцелуй, который мы разделили, я помню в ярких деталях, как его рот накрывал мои губы, требовательный и ненасытный, мягкий и в то же время дикий. Словно он голодал на протяжении пяти лет и я — единственный источник пропитания, который ему нужен, чтобы выжить.

Его дыхание овевает мою щеку, и по моему телу прокатывается дрожь потребности.

— Если ты собираешься ударить меня, Куколка, лучше сделай это сейчас, — от хрипотцы в его голосе мой взгляд устремляется вверх, и я заглядываю ему в глаза.

— Почему?

— Потому что ты смотришь на меня так, словно у меня есть то, что тебе нужно. Я не могу, черт возьми, просто стоять и не дать тебе это. Особенно, когда больше всего на свете я хочу снова почувствовать сладость твоих губ.

Он бросает взгляд мне за спину, затем вновь переводит его на мое лицо.

— Лично мне насрать, кто увидит меня за этим делом, но тебе, вероятно, не все равно. Так что ударь меня. Или я снова испробую тебя на вкус, Куколка. Но навряд ли остановлюсь в ближайшее время.

Птички в моем животе тут же воспаряют ввысь, разлетаясь в разных направлениях. Я смотрю на него снизу вверх. Это была угроза или обещание?

Его темный, пылкий взгляд сообщает мне о том, что возможны оба варианта. Он отступает на шаг назад.

— Давай же. Сделай это. Ударь меня. Покажи всё, на что способна.

Я мысленно ругаю себя за сладострастное оцепенение, которому он вынудил меня поддаться. Да, я хочу его, но также я хочу вернуть ему ту частичку боли, которую он мне причинил.

— Хорошо.

Я занимаю удобную для себя позицию на циновке, еще раз медленно практикую свой удар, после чего, глубоко вздохнув, я готовлюсь обрушить свой кулак на его лицо. Но я не решаюсь. Он уже в синяках, ударить его было бы как-то неправильно.

— Думай об этом как о расплате за то, что я вел себя как скотина, — говорит он.

Кивнув, я роюсь в арсенале горьких воспоминаний о том, через что он заставил меня пройти, начиная с моего первого дня здесь. Оскорбления. Убийственные колючие взгляды. Гадкая работа, которую он мне поручал. Как он натравил на меня Таза.

Мой гнев возрастает.

Нападение на меня прошлой ночью было последней каплей, либо я сделаю это, либо мне нужно будет уйти. Если я останусь, это лишь докажет ему и любому другому байкеру здесь, что я готова сносить плохое обращение, которое мне оказывали. А я не буду. Ни за что. Никогда больше.

Я делаю глубокий вдох и выбрасываю свой кулак вперед, в сторону его лица. Проклятая перчатка едва задевает его челюсть.

Я внутренне рычу от разочарования. Проклятье! Мне выпал один единственный шанс отомстить, и я его профукала. Тьфу ты… Эм.

— Все в порядке. Попробуй еще раз, — подбадривает он.

Я кусаю губу.

— Давай. Еще разок, — тон его голоса меняется. Ожесточается.

Подзывая меня взмахом руки к себе, он выпаливает сердито:

— Злись. Матерись. Кричи. Без разницы. Просто покажи себя с другой стороны. Покажи, что ты не гребаная мышь.

— Я не…

— Мышь, — бросает он в ответ.

Таз позади меня пищит как мышь. Я на секунду оборачиваюсь и бросаю на него грозный взгляд, после чего снова поворачиваюсь к Маву.

Тьма Мава возвращается. Она парит вокруг него. Он зол, а я растеряна. Разве не меня дразнят и оскорбляют? Разве не я должна быть той, кого это злит?

— Ты делаешь то, что тебе говорят. Ты позволяешь мне и другим братьям относиться к тебе как к дерьму. Ты убираешь за грязными байкерами и шлюхами, которые посещают клуб. Тебе нравится эта работа?

Его слова жалят. Разумеется, я терпеть не могу эту работу.

— Да, Мав. Это именно то, о чем я мечтала. Я надрывала свою задницу, чтобы выбраться из той дыры, в которой выросла, потому что хотела приехать сюда и отскребать сперму от пола. Убирать за байкерами, которые большую часть времени слишком пьяны, чтобы попасть струей в унитаз, — отвечаю я с сарказмом, на который только способна.

— Тогда почему ты это делаешь?

Такой простой вопрос. Но такой сложный ответ.

Я качаю головой.

— Почему, Куколка? — с издевкой произносит он мое имя, как делал в первый день нашей встречи. Это глумление режет каждый мой нерв.

— Потому что я не могу позволить себе роскошь выбирать, что делать со своей жизнью прямо сейчас. В отличие от тебя, я пытаюсь сделать все возможное, чтобы улучшить свое положение. Ты не единственный, кто пытается оправиться от неудачных отношений. По крайней мере, я не рассиживаю без дела, дуясь на всех и вся.

Черт побери. Я только что сказала это ему?

— Улучшить? Ты имеешь в виду принятие тех дерьмовых условий, на которые согласилась?

— О чем ты говоришь?

— Знаешь, кем ты будешь через несколько дней? Нашей маленькой шлюхой. Этого ты хочешь? Быть клубной девкой? Чтобы тебя использовали, трахали, унижали и…

— Нет!

— Но собираешься ею стать, ведь так? Потому что тебе нужны деньги.

Я качаю головой из стороны в сторону, пытаясь отрицать то, что, мы оба знаем, является правдой.

— Я сказала тебе, я уйду. Ты единственный, кто вынуждает меня остаться!

— Уйдешь куда? Туда, где станешь шлюхой для кого-то другого? — рычит он. — Как бы не так.

По моей шее ползет раскаленный до бела гнев, как оголенный провод под напряжением. Я рычу. Да, рычу. Звук исходит откуда-то изнутри меня. Мой кулак чем-то напоминает рогатку, когда я выбрасываю его вперед, целясь ему в лицо. Клянусь, мои кости хрустят, когда соприкасаются с его твердой челюстью. При ударе его подбородок смещается в сторону. Но я продолжаю наступать, колотя его в грудь обоими кулаками.

— Как ты смеешь меня судить, мать твою!

Он отступает на два шага назад.

— Можно подумать, твоя жизнь настолько совершенна. Ты ведешь себя как последний козел со всеми, кто тебя окружает, потому что не можешь справиться с разрывом отношений. Это было пять… ПЯТЬ гребаных лет назад, Мав. Забудь уже о ней.

Он сбрасывает мои руки с себя, словно я какой-то комар.

— Что ты здесь делаешь? — рычит он в ответ.

— Боже, какой же ты придурок. Не могу поверить, что…

Поцеловала тебя.

Двинувшись на меня, он вторгается в мое личное пространство и шипит:

— Какого хрена такая девушка, как ты, делает в таком месте, как это, а? — его грудь врезается в мою. — Почему ты здесь, Куколка?

Я кусаю губу и качаю головой.

— Почему? — кричит он мне в лицо, и его голос эхом отскакивает от стен.

Разведя руки в стороны, я кричу:

— Потому что это мой единственный вариант. Там, вне клуба, у меня ничего и никого нет. Мне некуда идти. Это ты хотел услышать? Да, я бездомная. Бомжиха. Нищая. Да, я не хочу спать со всем байкерским клубом или кучей похотливых кобелей, которых не знаю. Но чтобы выжить, я сделаю это, если потребуется! У меня нет другого выбора.

— Почему ты не можешь поехать домой?

Я вздрагиваю и отвожу взгляд в сторону, чтобы не чувствовать на себе его пронзительный взгляд.

— Просто не могу.

— Почему? — когда я намереваюсь уйти, он хватает меня за руки и встряхивает. — Почему, черт подери, ты не можешь поехать домой?

Я стараюсь вырвать из его захвата, но он продолжает задавать тот же самый вопрос снова и снова. Почему? Почему? Почему? Он не отпустит меня, и чем больше я борюсь с ним, тем сильнее становится его хватка. Я впадаю в такую ярость, что слова буквально срываются с моих губ.

— Он найдет меня!

— Кто? — он наклоняется и заглядывает мне в лицо. — Кто тебя найдет?

С ужасом осознав, как много я ему сказала, я смотрю куда угодно, только не на него. Но Мав хватает меня за подбородок и заставляет меня посмотреть ему в глаза.

— Не молчи, Куколка. Давай же. Скажи мне. Кто тебя найдет? От кого ты бежишь?

Я зажмуриваюсь, но, когда я это делаю, прошлый месяц с Уорнером как фильм ужасом вспышками проносится у меня в голове. Беспомощность и страх мелкой рябью расходится по всему моему позвоночнику. Из меня вырывается хныканье, а к горлу подступает желчь.

— Куколка, скажи мне, — не добившись от меня ответа, он спрашивает: — Это твой бывший?

Больше не контролируя свое тело, я киваю, сама того не желая.

Тон его голоса понижается на несколько октав.

— Что он с тобой сделал?

Железный ящик моего сознания открывается настежь и теперь его не закрыть. Мав хочет знать все. Ладно. Я расскажу ему. Я с горечью смеюсь, открываю глаза и ловлю на себе его пристальный взгляд.

— Лучше спроси, что он не сделал. Что не отнял у меня. Потому что ответ такой — мою жизнь, Мав. Это единственная вещь, которую мне удалось сохранить, и пока я не готова с ней расстаться.

Лицо Мава каменеет. Он понимает, о чем я. Мышца на его челюсти начинает дергаться, а в глазах кружит целый водоворот эмоций. Печаль. Сожаление. Ярость. Жалость.

Мне не нужна его долбаная жалость. Глядя на его лицо, охваченное этим чувством, в моих венах бурлит и закипает кровь.

Я бью его по руке, удерживающей мой подбородок, и отталкиваю его назад.

— Что? Эта правда слишком уродлива для тебя? Или тебе просто жаль, что твой друг будет лишен удовольствия забрать мою девственность?

— Куколка…

— Ты хочешь знать остальное, да? Правда в том, что моя жизнь не была идеальной, Мав. Это был чертов лабиринт. Полный испытаний и тупиков. У меня никогда не было нормальной жизни. Даже в детстве. Всегда были наркотики и жуткие люди. Слишком часто мы ели из банок еду с истекшим сроком годности, потому что это все, что у нас было. Моя мать сбежала, когда мне было шестнадцать. Шестнадцать. Мне пришлось бросить школу, чтобы сводить концы с концами. Знаешь, как трудно найти работу, за которую получишь чуть больше минимального заработка, когда у тебя незаконченное школьное образование? Это просто нереально. Так что да, когда богатый парень купил мне вещи и обратил на меня внимание, я влюбилась в него по уши. Пока он не показал свою истинную сущность и забрал все то, чем я дорожила. Угрожал всему тому, о чем я заботилась, и даже не позволял мне выходить из дома без него.

Я тяжело выдыхаю.

— Теперь понимаешь? Я научилась бороться там, где могу, и выбирать наилучшее из того дерьма, что мне предоставлено. Я просто пытаюсь остаться в живых, а как я это делаю — уже не столь важно для меня.

Мои глаза щиплет от скопившейся в них влаги. Прежде, чем я успеваю расплакаться прямо на глазах у Мава, я поворачиваюсь к Тазу. Протянув к нему руки, я умоляю:

— Пожалуйста, сними их.

Против моей воли, одна слеза, а следом за ней другая, скатываются по моему лицу вниз.

Таз справляется довольно быстро, через секунду мои руки свободны, я ныряю под канаты и бегу со всех ног через гараж.

Мав кричит мне вслед.

Я почти достигаю двери, когда вокруг меня оборачиваются стальные руки и вынуждают меня остановиться. Одна рука обхватывает мой живот. Другая рука обхватывает мою грудь, и меня поглощает насыщенный аромат Мава. Крепко прижимая меня к своей груди, он шепчет:

— Черт. Прости. Господи… Я должен был знать… Я должен был убедиться, что ты хотела большего.

Моя грудь вздымается и опадает, а слезы продолжают катиться и падать. И вдруг до меня доходит, почему он вел себя по-скотски без всякой на то причины. Он хотел знать, почему я здесь. Он хотел, чтобы я призналась, что не хочу быть клубной девкой. Что все это для меня — крайняя мера.

— Почему? Почему тебя волнует это сейчас? Все это время ты пытался избавиться от меня. Ты обращался со мной как с дерьмом. Словно я для тебя ничего не значу.

— Ты нечто особенное для меня. Ты была особенной с первой секунды, как я тебя увидел. Я просто изо всех сил пытался с этим бороться.

— Почему?

— Потому что последняя женщина, которую я любил, разорвала мой мир в клочья. Провела меня через ад.

— Я — не она.

— Я знаю, Куколка. Черт. Теперь я это знаю, — он понижает голос и говорит прямо мне на ухо. — Ты лучше, чем это место. Черт подери, я знаю, что ты слишком хороша для меня, но это не остановит меня от желания обладать тобой.

Моя грудная клетка расширяется и наполняется теплом.

— Я знаю, я довел тебя до такой степени, что ты хочешь уйти. Я понимаю, что не заслуживаю шанса, но я могу это исправить. Мне нужен шанс, чтобы это исправить.

Каждой косточкой моего тела я до боли хочу дать ему этот шанс. Но я так зла и так боюсь перемен в его настроении. Как я могу верить ему, когда он срывает свой гнев на мне при каждом удобном случае?

Я не могу.

Тишина затягивается до тех пор, пока я не задаю вопрос:

— Ты остановишь меня, если я захочу уйти?

Он вздыхает и опускает голову в изгиб моей шеи. Его руки затягиваются вокруг меня.

— Это твоя жизнь. Ты вольна поступать так, как захочешь. Я не остановлю тебя, если ты чувствуешь, что должна это сделать. Но я, черт подери, правда надеюсь, что ты останешься. Я лучше, чем кажусь. Клянусь гребаным Господом Богом. Позволь мне доказать это.

Змея кольцами обвивается вокруг моего сердца. Та самая змея, которая была там с того момента, как я встретила Мава. Я поднимаю руку и на несколько секунд накрываю его руку, которую он обернул вокруг моего живота. Я впитываю ощущения его близости. В этом что-то есть. Такое чувство, что именно в его руках я и должна находится. Я не могу объяснить, почему так. Без разрешения он выжег на моем сердце свое имя. Разжег внутри меня огонь, и я понятия не имею будет ли он когда-нибудь потушен. Но одно я знаю точно: неважно, куда я отсюда уйду, каждый момент, который мы разделили, останется со мной навсегда.

Хорошее и плохое.

Я высвобождаюсь из его рук, и он неохотно меня отпускает. Я не даю ему ответ, да он его и не требует. Может быть, потому что знает, каким будет ответ, если я озвучу ему свое решение прямо сейчас.

Глава 21

Цена свободы зависит от многих факторов.

ЭМБЕР
На том ринге я сражалась больше, чем Люци. Внутри меня уже давно копились и множились разочарования в людях и решениях, которые привели меня к этой точке. Рано или поздно они бы вырвались наружу.

Мне двадцать два года, а я ни разу не прожила день так, как хотела бы его прожить. По крайней мере, если судить по тому, что я помню. Моя жизнь была чередой препятствий. Многие люди и вещи нуждались в моем внимании. На протяжении долгих лет я ставила потребности других людей превыше своих собственных.

Поначалу, это помогало моей маме оплачивать счета. Когда она бросила нас, мне пришлось работать день и ночь, чтобы не лишиться крыши над головой, не говоря уже о еде в шкафах.

Сандаун, предоставленная самой себе, забеременела в пятнадцать лет. Она не могла удержаться на работе и не знала, как ухаживать за ребенком, — или не хотела знать — поэтому вот уже почти четыре года я обеспечивала и заботилась об Уилл.

Я заменила ей мать.

Моя сестра то появлялась, то исчезала из нашей жизни. Частично это была моя вина, я должна была сразу ее вразумить. Но как я могла? Наша мать продавала свою самую красивую дочь за деньги. У моей сестры была оправданная причина бояться и время от времени сбегать. Она ненавидела оставаться в доме, там, где подвергалась насилию, но переезд был роскошью, которую мы не могли себе позволить.

Я сочувствовала ей. Я не винила ее в том, что она не могла заглушить свою боль и подавить воспоминания о мужчинах и алкоголе. Я просто не хотела, чтобы это вредило мне и Уилл.

В конце концов, скатившись на самое дно, она появилась у двери, полумертвая, избитая до посинения и истощенная до неузнаваемости. Она не рассказала мне, что случилось, но через какое-то время она решила завязать и начать новую жизнь. Сначала она была просто еще одним ртом, который нужно было кормить, но, к моему удивлению, она устроилась официанткой на полставки и позволила мне помочь ей подать заявку на получение государственной помощи.

Именно тогда я встретила Уорнера. Он приехал на конференцию в отель, где я работала. Он изо всех сил старался как бы нечаянно столкнуться со мной и завязать разговор.

Я влюбилась… заглотила наживку… клюнула как рыба на крючок… угодила в ловушку его небесно-голубых глаза и была сражена обаянием милого американского парня. Как я могла устоять? Он пылинки с меня сдувал, приносил цветы и водил в лучшие рестораны. Он оплачивал мои счета, давал мне деньги, которые я тратила не только на себя, но и на Уилл и Санни. С Уорнером я делала то, о чем раньше могла только мечтать. Впервые в жизни у меня были красивые платья и потрясающая обувь. Солнцезащитные очки. У меня никогда не было солнцезащитных очков. Они были блажью, а у меня были деньги только на предметы первой необходимости.

После четырех месяцев знакомства Уорнер попросил меня переехать к нему. Он медленно, но верно убеждал меня в том, что Санни никогда не возьмет на себя материнские обязательства по воспитанию Уилл, пока я не уйду с ее пути. Он сказал, что я мешаю им построить настоящие отношения между матерью и дочерью, сказал, что Уилл нуждается в своей маме. Где-то в глубине души я долгое время тоже так считала, но от его комментария почувствовала себя виноватой и эгоистичной, пока наконец не уступила.

Я тогда еще не понимала, что, убеждая меня переехать от них, он начинал отдалять меня от всех, кого я знала и любила.

Уйти от Уилл было трудней всего того, что я когда-либо делала. За одним единственным исключением — жить каждый день так, как я живу сейчас, не видя ее лица и не слыша ее голоса. Не только потому, что мне казалось, будто я вырвала свое сердце и вверила заботу о нем своей ненадежной сестре, но и потому, что беспокойство, которое я испытывала, было невыносимым. Что, если Санни снова решит, что она не готова быть мамой? Что, если она снова начнет пить? Что, если она приведет в дом мужчин?

Я волновалась постоянно.

До такой степени, что это повлияло на мои отношения с Уорнером и на мою работу. Уорнер сказал, что я просто должна уволиться. Если ты собираешься готовить и убирать для кого-то, это могу быть и я. У меня не возникло с этим проблем. Затем он уговорил меня перестать так часто названивать Сандаун, чтобы проверить в порядке ли она. Мне нужно было дать ей и Уилл некоторое пространство, чтобы они укрепили свою связь, дать Санни возможность ошибаться и учиться на своих ошибках.

Затем последовало еще больше странностей. Он не хотел, чтобы вечером я садилась за руль. Он волновался, когда я вообще водила машину. Новая прислуга могла забрать все, что мне было нужно.

Однако подобные мелочи начали наслаиваться друг на друга, и в итоге я поняла, что теряю и передаю ему весь контроль. С каждым днем я все больше и больше боялась того, какую свободу он отберет в следующий раз.

Поначалу в сексуальном плане он не торопил события. Я не была абсолютно неопытна, но по-прежнему оставалась девственницей, и, поскольку я ждала, когда мне исполниться двадцать один год, и я встречу подходящего мужчину, я нервничала и боялась секса. Он сразу же развеял мои страхи, пообещав подождать, пока мы не поженимся.

Затем по непонятным мне причинам он стал раздражительным и злым. Он часто хватал меня за руки, проявляя излишнюю грубость. Его поцелуи стали изголодавшимися, его руки шарили по всему моему телу, а от былой нежности не осталось и следа. Очаровательный и щедрый человек, которого я встретила, куда-то исчез.

Однажды вечером его обещание подождать до свадьбы растаяло как дым.

Никакой романтики. Никакой нежности. Он забрал мою девственность, когда я лежала лицом вниз на кухонном полу, где оказалась после того, как он меня ударил. Плитка была белой, и контраст пролитой крови, как от рассеченной губы, так и от разорванной девственной плевы, наконец, вырвал меня из оцепенения. Я продолжала убеждать себя, что все наладиться. Но смывая с пола кровь, я поняла, что это ложь. Дальше будет только хуже.

На следующий день он пришёл домой с цветами и извинился за то, что был не в себе.

Но на протяжении следующих двух недель он часто был вне себя. К тому же он стал параноиком. Его спальня стала моей тюрьмой, а набор наручников отнял последнюю частичку свободы, которой я обладала.

Мне кажется, отчасти все дело было в сексе, но, в основном, он хотел, чтобы я боялась. Он наслаждался моей болью и тем, что я бессильна против него.

Когда мне, наконец, удалось избавиться от наручников, я попыталась все выставить так, будто я погибла в том пожаре. Я должна была что-то сделать, чтобы выиграть время. Время на то, чтобы убежать как можно дальше от него. А ещё я хотела, чтобы этот проклятый дом и все воспоминания о том, что я пережила в его стенах, сгорели дотла.

Прежде чем запрыгнуть в автобус, я позвонила из таксофона Сандаун и обо всем ей рассказала. Она заверила меня, что они в порядке, и деньги, которые я им дала, плюс деньги, которые она получала от государства, позволят ей продержаться несколько месяцев. Это избавило меня от некоторых моих страхов. Санни также поклялась мне, что позаботился об Уилл, а затем попросила меня позвонить, как только я обоснуюсь в безопасном месте.

Опустив взгляд на мобильник в своей руке, любезно предоставленный Мавом, только что привезшим меня к милой и гостеприимный Бетани, я медлю, чтобы сделать телефонный звонок, о котором мечтала не один месяц.

По моему лицу текут нескончаемые потоки слез, капая с моего подбородка вниз. На этот раз я не сдерживаю их. Я позволяю им литься. Мне нужно их выплакать. Потому что я не потрачу впустую ни одной секунды своего времени, плача в телефонную трубку во время разговора с Уилл. Ни. Одной. Секунды. Когда мне представится возможность поговорить с ней, я не хочу плакать и стенать. Я хочу поговорить с моей девочкой, услышать все о её новой школе и новых друзьях, и каким-то образом заставить её понять, что меня нет рядом не потому, что я не хочу, а потому, что в данный момент… не могу.

Глава 22

Иногда надежда на светлое будущее — это единственное, к чему мы должны стремиться.

ЭМБЕР
Мои глаза прикованы к дороге и желтой линии по центру, пока она не исчезает из поля моего зрения.

— Она никуда не денется, — голос Бетани вырывает меня из моих мыслей.

— А?

Изогнув свою идеальной формы бровь, она смотрит на меня. Ее медового оттенка волосы собраны в небрежный пучок. У нее безупречная кожа, но она выглядит довольно молодо для матери, у которой есть сын подросткового возраста. Она стройная, выше меня ростом, и у нее светло-зеленые глаза, которые поражают и умиротворяют. Первое, о чем я подумала при встрече с ней, так это о том, что Дозер — идиот. Зачем он тратит свое время на меня, когда у него есть история с кем-то вроде нее? Она не только милая, естественная и очень красивая. Судя по всему, в жизни она ценит более простые вещи, такие, как удобная одежда, холодный чай, который мы пьем из дешевых, неоновых пластиковых стаканчиков, и плетеные кресла, на которых мы сидим на ее веранде.

Ее дом — простое, но уютное одноэтажное строение с пологой крышей, каждая комната в котором наполнена любовью.

Она жестом указывает направо.

— Ты уже несколько минут смотришь на дорогу.

Верно. Я смотрю на дорогу и задаюсь вопросом, не должна ли я дойти до нее и запрыгнуть в первый подошедший автобус, или остаться там, где я сейчас. Решение, которое мне еще предстоит принять.

— Просто размышляю.

— О Маве? — спрашивает она.

— В том числе.

Мав не скрывал своего интереса ко мне, когда высаживал меня из машины. Фактически, он сделал все с точностью до наоборот.


Он стоит прямо передо мной на крыльце Бетани, видимо, не решаясь попрощаться. На нем темно-серая футболка с надписью «Каратель» под жилетом, выцветшие джинсы и всё его байкерское снаряжение — броская пряжка ремня, нож, прикрепленный сбоку, и цепь, обернутая вокруг его бумажника — тот самый образ, от которого матери во всем мире предостерегают своих дочерей.

Он принял душ прежде, чем мы покинули клуб, и аромат его мыла, смешанного с одеколоном, лишает меня возможности ясно мыслить. Во время поездки я чуть не перешла за грань аморального поведения. Если бы не мой ремень безопасности и обида, которые я испытывала к тому, как он искал ответы на свои вопросы в моем прошлом, которые, как он полагал, ему необходимы, я бы, наверное, сползла со своего сидения и забралась к нему на колени.

Черт, мне безумно хочется схватить его за жилет и притянуть к себе.

Засунув руку в свой карман, он вытаскивает наличные деньги, скрепленные зажимом для денег. Мой взгляд падает на инициалы JMG (ДМГ), выгравированные на серебряном зажиме, когда он отделяет несколько купюр. Стоящей за моей спиной Бетани он говорит:

— Возьми ее с собой на шоппинг. Ей нужно купить одежду. Только не позволяй Лили выбирать для нее шмотки.

Через секунду он сует мне в руку деньги, я быстро сканирую полученную сумму денег и вижу, что он положил мне в ладонь больше семи сотен баксов.

В моей голове начинают кружить мысли о том, как меня баловал Уорнер, как он соблазнил меня деньгами. Стиснув зубы, я говорю:

— Мав, мне не нужны твои деньги.

Я пытаюсь вернуть их ему, но он накрывает мою руку своей.

— Это не мои деньги. Ты заработала их, убираясь и готовя для клуба. Они твои.

Из другого кармана он достает телефон и тоже передает его мне.

— Мой номер уже вбит в него. Но ты можешь звонить по нему кому угодно.

Я смотрю на него с подозрением. Черт бы его побрал. Он прекрасно понимает, что, возвращая мне ту свободу, которую он отнял, я смягчаюсь по отношению к нему. Это правда. Когда он такой, как сейчас, мне трудно припомнить все то, что он делал, чтобы заставить меня его ненавидеть.

Костяшки его пальцев прижимаются к моей щеке, и мой взгляд снова сосредотачивается на его лице.

— Я вернусь через три дня. Если тебе нужно уйти, я пойму. Но молю Бога, дай мне еще немного времени, чтобы я снова мог тебя увидеть, — его глаза ищут мои. — Я обещаю, что всё сделаю правильно, Куколка.

Наклонившись вперед, он вскользь касается своими губами моего лба, а потом, спустившись ниже, накрывает ими мои губы. Только вот это его не удовлетворяет, потому что поцелуй углубляется. Он нежно ласкает мой рот, словно запоминает, каково это, когда наши губы движутся в унисон. Поцелуй становится горячим и страстным настолько, что от него мое сердце пускается в бешеный пляс. Его рука опускается на мой затылок, пальцы запутываются в моих волосах, и я задыхаюсь, когда другая его рука обхватывает мою талию и он дергает мое тело на себя.

На мгновение я теряюсь в ощущениях. Его рук. Его губ. Его тела напротив моего. Боже, этот мужчина умеет целоваться. Настолько хорошо, что у меня ноги подкашиваются.

Вернувшись с небес на землю, я вынуждена расцепить руки, которыми его обвила, когда он разрывает поцелуй и медленно отстраняется. Мое тело и разум сражаются с необходимостью снова притянуть его к себе.

— Береги себя и звони, если тебе что-то понадобится. Меня здесь не будет, но Ригор уже в пути, и ему приказано обеспечить тебя всем необходимым. К тому же, он будет проверять тебя каждый день, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Его взгляд падает на мои губы, я вижу, что он снова хочет меня поцеловать, но, погладив меня по щеке в последний раз, он поворачивается и идет к своему пикапу.

Его уверенная походка и эмблема клуба многое говорят о том, какой он снаружи. Но когда он хватается за дверную ручку и поворачивается, чтобы взглянуть на меня в последний раз, я снова вижу его с другой стороны. Он хочет измениться. В его взгляде притаилась надежда на что-то новое, и сожаление о том, что он сделал. Но сможет ли он измениться, и измениться ли, еще предстоит выяснить. В следующее мгновение он запрыгивает в пикап и уезжает.

Я понимаю, что мне либо придется остаться и ждать, чтобы посмотреть, сможет ли он измениться, либо уйти и, возможно, сожалеть о том, что не узнала, по силам ли ему это было сделать.

Когда пикап исчезает из поля зрения, я бросаю взгляд через плечо на Бетани и обнаруживаю, что она смотрит на меня, стоя у своей парадной двери, безуспешно пытаясь скрыть свое изумление.


Сидя рядом со мной, Бетани спрашивает:

— Лил подумала, что, возможно, ты захочешь подработать и помочь мне с Меддой. Ты когда-нибудь приглядывала за детьми?

— Я присматривала за детьми с десяти лет.

— Правда, с десяти?

— Да, мы жили в многоквартирном доме, где было много матерей-одиночек. Мы едва сводили концы с концами, чтобы выплачивать арендную плату за квартиру, поэтому мама заставляла меня работать, чтобы я помогала всем, чем только смогу.

— Ничего себе, — сделав несколько глотков из своего стаканчика, она говорит: — Я очень привередлива к тем, кого нанимаю в качестве нянек, но Мав сказал, что ты ладишь с детьми, а я доверяю и его мнению, и мнению Лил. Но должна предупредить тебя, иногда я могу быть мамой-медведицей. Я не хочу показаться сукой, но я хочу самого лучшего для моих детей.

В ответ мою грудь сдавливает от боли. Именно такой я была, когда заботилась об Уилл.

— Нет. Я понимаю. Просто скажи, чего ты от меня ждешь, и мы все решим. Если я сделаю что-то, что тебе не понравится, или чего-то не сделаю, просто дай мне знать.

— Хорошо. Звучит неплохо. Давай сегодня вечером расслабимся, а завтра за завтраком обсудим детали.

— Спасибо. И спасибо, что разрешила мне здесь остаться.

Она одаривает меня легкой улыбкой.

— Никаких проблем. Я перед Мавом в неоплатном долгу, так что была рада помочь, — выпив, она снова поворачивается к заходящему за горизонт солнцу. — Могу я попросить тебя кое о чем?

— Да, конечно.

— Не возражаешь, если во время твоего присутствия здесь мы не будем говорить о гигантской очевидности, если так можно выразиться?

Единственный гигант, которого я знаю, это Дозер.

— Если ты этого хочешь, — спокойно отвечаю я.

— Ты будешь поражена тем, насколько я изловчилась игнорировать этого мамонта. По прошествии четырнадцати лет я, кажется, усовершенствовалась в этом искусстве.

— Без проблем.

Она тянется и похлопывает меня по руке.

— Спасибо.

Некоторое время мы сидим в тишине, наслаждаясь умиротворением, царящим вокруг ее сельского домика. Бетани то и дело проверяет свой телефон. Она сказала мне, что Аксель с друзьями, но судя по ее нахмуренному от беспокойства лбу, он должен был позвонить или к настоящему времени быть дома.

Несколько минут спустя на столике между нами оживает радионяня, и мы слышим шуршание, а затем тихое хныканье. Бетани ухмыляется и встает со стула.

— Пора тебе познакомиться с Меддой.

Она исчезает в доме. Вернувшись, она удерживает на бедре маленькую кроху.

Мои тревога и грусть, вызванные тем, что я не могу добраться до Санни, моментально исчезают. Медда — ангел. У нее золотистые кудряшки, зеленые глаза и ямочки на щечках. Она сосет большой палец и смотрит на меня. По-моему, она — то самое отвлечение, которое мне необходимо, чтобы забыть о проблемах.

Склонив свою голову набок, я говорю:

— Привет, милая. Ты Медда? — она моргает своими сонными глазками, и уголок ее рта приподнимается. — Твоя мама говорит, что тебе почти три годика. Правильно?

Она поднимает другую руку и пытается показать три пальца, но в итоге показывает четыре.

— Она красавица, — говорю я Бетани.

Бетани гордо улыбается и убирает кудряшки с лица Медды.

— Да, красавица. Я вроде как люблю ее, — подтянув Медду повыше, она спрашивает: — Не хочешь сказать Куколке привет, детка?

Мав представил меня как Куколку. Прежде, чем озвучить мое прозвище, он на мгновение замолк, словно надеялся, что я назову свое настоящее имя. Когда я этого не сделала, он попросил Бетани называть меня Куколкой или Тыковкой. Она и глазом не моргнула, услышав эти имена. Вообще-то, она засмеялась и сказала:

— Ну, по крайней мере, они лучше, чем Поссум*. Я терпеть не могла это прозвище (прим. Possum (англ.) — опоссум).

Глаза Медды загораются при слове Куколка. Она вытаскивает большой палец изо рта и начинает извиваться на руках у матери, пока Бетани ее не опускает. Оказавшись на ногах, она идет в дом, а через минуту выходит оттуда с голой белокурой куколкой, которая разукрашена красным и желтым фломастером. Она протягивает ее мне:

— Куколка.

Я смеюсь.

— Верно. Куколка, — я протягиваю руки, и она позволяет мне взять игрушку. — Ничего себе. Она очень красивая и очень разноцветная.

Бетани хихикает.

— Я покупаю ей смываемые фломастеры, но это не те фломастеры, с которыми она хотела бы играть.

Медда дергает меня за палец и уводит с крыльца во двор. Она тащит меня за собой по двору, показывая все цветы, посаженные возле дома. Указывает на розовые и синие цветы, но все остальные цвета путает.

По завершении экскурсии мы садимся на траву, и она начинает делать для куколки детское одеяльце из сорванной травы. Когда до меня доходит что она делает, я ей помогаю.

Урчание мотора движущейся по дороге машины, заставляет меня поднять глаза, а Бетани — спуститься по ступенькам крыльца вниз.

— Отлично. Она здесь, — на мой вопросительный взгляд она поясняет: — Лил подумала, что было бы весело устроить девичник. Поскольку у меня дети, нам придется остаться здесь, но она привезет китайскую еду, вино и фильм.

Черный БМВ выруливает на подъездную дорогу, под его шинами хрустит гравий. Лили опускает тонированное стекло.

— Вам, девчонки, лучше бы не начинать веселье без меня.

— Даже в мыслях не было, — отвечает Бетани.

Лили выходит из машины. На ней красная мини-юбка, черные туфли на высоких каблуках и узкий черный топик, который едва прикрывает ее активы.

Бетани свистит.

— Вау. Вы только посмотрите.

— Ну, поскольку я не увижу Гуса несколько дней, мне захотелось напомнить ему, чего он лишится, если не будет паинькой.

Мы все вместе направляемся в дом, Бетани показывает мне, где находятся тарелки, чтобы я могла разложить еду, пока она кормит Медду. Лили переодевается в ванной. Когда она возвращается, на ней надеты штаны для йоги и розовая футболка, а ее длинные волосы стянуты в конский хвост.

Бетани поднимает тему, которую я бы не осмелилась затронуть:

— Ты боишься, что Гус тебе изменит?

— Нет, но п*зды… — глаза Бетани округляются, и Лили на секунду замолкает. — Э-э… вагины… киски — не единственный соблазн для этих парней. Я хотела дать ему небольшой стимул и таким образом напомнить, чтобы держался подальше от наркоты. Вы же знаете, ребята слетают с катушек в этих поездках, особенно, когда останавливаются в другом мотоклубе, — взглянув на меня, она добавляет: — В отличие от «Предвестников Хаоса», другие мотоклубы нюхают наркотики и обкалывают себе ими вены. Хотя, по сравнению с остальными клубами, наши мальчики — святые. Мне тревожно за Гуса после его отъезда, потому что одна доза для него — это прямая дорога назад к его склонности, — качая головой, она добавляет: — Но я не хочу портить наш девичник, беспокоясь о Гусе. В конце концов, он волен поступать так, как ему вздумается.

Ее глаза загораются так, будто ее только что осенило. Понизив голос до заговорщического шепота, она произносит:

— Может, ты мне расскажешь, какая муха укусила Мава прошлой ночью? Я слышала, что он порезал тебя ножом, а затем выгнал, когда застукал тебя с… ммммм…

Она переводит свой взгляд на Бетани.

Я поднимаю голову и вижу, что обе женщины наблюдают за мной. Они ждут объяснений.

— Он думал, что я принесла в клуб наркотики. Я этого не делала. Я никогда в жизни не употребляла наркотики. Но Лита сказала ему, что это была я, а он был пьян. Они поймали ту, которая была под кайфом, но никто не потрудился предупредить об этом Мава до того, как он напал на меня, — я морщусь, потому что это звучит так, будто я оправдываю его поведение, поступая точно также на раннем этапе своих отношений с Уорнером. — И у меня ничего не было с… с тем, кого ты имеешь в виду.

— Так что же происходит между вами двумя? Там явно какая-то сумасшедшая химия… — заметив, что Бетани резко отвернулась, Лили поясняет: — Между тобой и Мавом.

— Он поцеловал ее, — выдает Бетани.

— Он что? — ахает Лили.

Бетани поворачивается, на ее лице написано извинение.

— Прости. Вырвалось.

Мои щеки заливает румянец.

Лили таращится на меня во все глаза.

— Он поцеловал тебя? Мав? Маверик Ганн поцеловал тебя? — мой живот делает сальто каждый раз, когда она произносит его имя. Затем она хмурится. — Он поцеловал тебя после того, как сделал это с твоей шеей?

Да, я тоже была потрясена этой резкой переменой в его поведении. Я помню тот момент, когда его поразила ясность происходящего. Я стала свидетелем шока, вспыхнувшего на его лице, когда он понял, что натворил. Я никогда не забуду раскаяние и боль в его глазах, когда парни оттаскивали его от меня, звук ударов, когда его избивали. Словно он понимал, что заслужил это и с готовностью принимал свое наказание. У меня душа горит, такое чувство, что в тот момент для меня и для него все изменилось, но как я могу объяснить это Лили и Бетани?

— Честно говоря, я понятия не имею, что происходит. У меня даже не было времени обдумать это.

Обе женщины, по-видимому, не готовы закрыть эту тему.

Указывая ложкой, которую я держу в своей руке, на Лили, я говорю:

— Ты не хочешь говорить о Гусе, — я перевожу ложку на Бетани. — А ты не хочешь говорить, сама знаешь о ком, так, может, мы этим вечером обойдемся без разговоров о парнях? Я бы с радостью поговорила о них, только не сейчас.

Лили выглядит так, будто хочет поспорить. Только она открывает рот, чтобы сделать это, но Бетани ее опережает:

— Да, не сейчас. Но не могу обещать, что не вернусь к этой теме, когда дети лягут спать, а мы опрокинем в себя несколько бокальчиков. У меня всегда язык развязывается, когда я под шафе.

Лили смеется.

— Она не врет. Через несколько часов мы будем пьяными в хлам, а из-заалкоголя ее фильтр между языком и мозгом полностью отключается.

— Уж кто бы говорил, — парирует Бетани.

Выкладывая на тарелки еду, я тайком наблюдаю за Бетани с Меддой. Она — одна из тех мам, которая должна быть у каждого ребенка, терпеливая, любящая, игривая и ласковая.

Хотелось бы верить, что я была с Уилл такой же. Я работала шесть дней в неделю, но старалась быть дома вовремя, чтобы успеть к нашему вечернему распорядку. Купание около восьми. В постель к девяти. Книгу мы читали не меньше двух раз, поэтому засыпала она к девяти тридцати. Воскресенье было нашим днем. Это был единственный день недели, когда я отказывалась работать. Чаще всего я планировала нечто особенное. Если погода была хорошая, мы шли в парк или на пляж. Если было холодно или поливал дождь, мы смотрели взятые на прокат фильмы или занимались чем-нибудь интересным дома. Тогда это была борьба изо дня в день, меня всегда беспокоила оплата счетов или наличие денег на еду, но помимо этого было много объятий, поцелуев, улыбок и смеха, которые заполняли мои дни и стоили любых трудностей.

— Мав хочет, чтобы мы прикупили ей одежду, — говорит Бетани. — Может, Тэффи тоже захочет с нами пойти.

— О, Боже мой, да! — хлопает в ладоши Лили. — Мы сможем найти тебе платье для вечеринки, — взволнованно щебечет она, обращаясь ко мне.

— Хммм… — перебивает ее Бетани. — Мав просил не позволять тебе выбирать ей новую одежду.

По лицу Лили пробегает тень обиды:

— Что? Почему?

Бетани пожимает плечами.

— Не знаю. Не спрашивала.

Покачав головой, я говорю:

— Я все равно не ношу платья.

Платья напоминают мне об Уорнере, а сама мысль о том, чтобы надеть на себя платье, вызывает зуд по всему телу. Плюс ко всему, Мав назвал меня фальшивкой. Нет ничего более фальшивого, чем надеть сексуальное платье и делать вид, что я чувствую себя в нем комфортно и уверенно. Это может показаться странным, но мне было бы удобнее в бикини, нежели в платье. Я выросла на песке и на солнце, так что привыкла демонстрировать кожу. Только по другой причине. Кроме того, я не хочу тратить имеющиеся у меня деньги на то, что я не надену на себя в будущем.

Все еще хмурясь, Лили заявляет:

— Неважно что, но главное что-нибудь сексуальное. Я хочу посмотреть на то, как этот мужчина будет страдать. С тех пор, как ты здесь появилась, он вел себя с тобой как последний говнюк, поэтому мы позаботимся о том, чтобы ты выглядела так хорошо, что он слюной подавится.

Я вздыхаю.

— Извини… Извини. Я забыла. Не говорить о парнях. Она прикладывает пальцы к губам и делает вид, что запирает их на замок и выбрасывает ключ.

Мы заканчиваем смотреть фильм. В десять Лили едет забрать Акселя, который, наконец, соизволил позвонить, а Бетани укладывает Медду в постель. Я убираю тарелки и игрушки в гостиной.

Когда Аксель возвращается домой, от него пахнет травкой. Хотя его голубые глаза не красные и он клянется, что не курил, Бетани в ярости. Они стоят лицом к лицу друг напротив друга, пока, наконец, Бетани не заканчивает это и отправляет его с предупреждением, что они поговорят утром. Когда Аксель проходит мимо кухни, хмурый и окутанный едким запахом, который напоминает мне о доме, в котором я выросла, я успеваю разглядеть волевые черты его лица. У него оливковая кожа, подбородок с ямочкой и высокие скулы. Волосы у него того же медного оттенка, что и у его матери, а тело вытянутое и худощавое, но в плечах он еще не прибавил.

Несколько секунд спустя весь дом сотрясается от силы, с которой он хлопает дверью.

Я не могу перестать думать о том, как это печально, что у него есть мама, которая заботится о нем, а он воспринимает это как должное.

Лили выдергивает пробку из бутылки и наполняет вином три бокала. Не успевает она разлить выпивку, как в комнату входит Бетани и хватает один фужер со стола. Она одним махом его осушает, затем протягивает его Лили за добавкой. Подтолкнув его к нам, она произносит:

— За внуков. Если бы не перспектива обзавестись в будущем внуками, скорее всего, мы бы поубивали наших отпрысков.

Лили смеется и поднимает свой бокал.

— За друзей и шопинг.

Я поднимаю свой бокал.

— Я просто надеюсь, что завтра будет лучше, чем сегодня.

Мы чокаемся, и я делаю свой первый глоток вина с тех пор, как сбежала от Уорнера. Терпкая жидкость кружит на моем языке и скользит по моему горлу вниз. Этот горьковатый напиток для меня не самый предпочтительный, но для моего первого девичника с тех пор, как мне исполнился двадцать один год и прошло пятнадцать дней… он незабываем.

Глава 23

Время лечит некоторые раны, позволяя другим гноиться и кровоточить до тех пор, пока мы не станем такими, как прежде.

ЭМБЕР
Мы на протяжении нескольких часов говорим обо всем, кроме Мава, Гуса и Дозера. Девчонки интересуются моим прошлым, и я рассказываю им о своем доме, маме и Санни. Они увлеченно слушают, когда я рассказываю им о том, сколько работ сменила за все эти годы. Я ничего не говорю об Уилл, понимая, что, если я сделаю это, то всю оставшуюся ночь проплачу.

Вслед за мной свою историю рассказывает Лили, и я вдруг понимаю, что мое детство могло пройти гораздо хуже. Узнав обо всем, что она пережила в столь раннем возрасте, у меня сердце кровью обливается, пока она не доходит до момента о том, как ей в конце концов удалось изменить свою жизнь.

Также я узнаю, что Бетани воспитывали любящие родители. Ее мать — медсестра и живет в Рио-Ранчо, но всегда слишком занята, чтобы помочь ей с детьми, а ее отец умер через пару месяцев после того, как она окончила среднюю школу. Погиб во время тренировочного полета при исполнении служебных обязанностей. Вскоре после этого Дозер записался на флот, и она порвала с ним, потому что просто представить себе не могла, что переживет еще одну потерю.

Узнав, что Дозер был на флоте, мне становится ясен смысл его татуировки, которую я видела у него на руке. На ней изображен орел, стоящий на якоре, а также трезубец и старый револьвер, а над рисунком выбиты слова «ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ». Большую часть времени она скрыта под его футболкой, но, когда он одевает майку, направляясь в спортзал, татуировка тут же бросается в глаза.

Услышав кое-что из истории их отношений, я чувствую себя еще более виноватой за то, что не сказала Дозеру о том, какие чувства я к нему испытываю на самом деле. В следующий раз, когда я его увижу, мне нужно будет все прояснить.

В следующий раз, когда я его увижу…

Это значит, что я остаюсь?

За последние несколько часов мое положение кардинально изменилось. У меня есть безопасное место, где я могу переночевать. Деньги. Работа. Друзья, которые, похоже, более чем готовы мне помочь. У меня есть возможность связаться с Сандаун и Уилл, если только моя сестра ответит и перезвонит. А еще у меня есть мужчина, от которого мое тело плавится всякий раз, когда я его вижу. Мужчина, который умоляет меня остаться, чтобы мы могли дать шанс притяжению между нами стать чем-то большим.

Но я не останусь здесь, если мне будет грозить тюремное заключение или возвращение к Уорнеру, и я чертовски уверена, что больше не потерплю жестокого обращения Мава по отношению ко мне. Но факт остается фактом, хоть я и не знаю, каким увижу Мава, когда он вернется, или, как скоро за мной явится Дэвис, стучать на клуб — не вариант.

Эта игра в ожидание довольно опасна. Моя свобода висит на волоске. Я знаю это. Но в глубине души держусь за крохотный лучик надежды, что Мав вернется ко мне через три дня тем же самым человеком, каким я увидела его сегодня. И, может быть, если он действительно хочет меня, он поймет и защитит меня от моего прошлого, когда придет время.

Возможно, Мав и клуб — единственные, кому это по силам.

* * *
Лили указывает на зеленый напиток, который смешивает Бетани.

— Повтори-ка еще раз, как ты его называешь?

— «Смертоносный криптонит». Названный в честь сама знаешь кого.

Бетани открывает холодильник, вытаскивает ананасовый сок и наливает в стакан, пока жидкость не касается края.

Лили встает с табуретки.

— Напомни-ка мне, как сделать тот напиток с «Егермейстером». Тот, что ты делала для меня в прошлый раз. Я назову его в честь Гуса.

Она немного покачивается, обходя кухонный островок.

Мы слишком много выпили, но это было до того, как Бетани открыла домашний мини-бар и начала подавать напитки покрепче.

— Научи Куколку, — хихикает Лили, — …научи Куколку, что делать, чтобы получить кок*… тейль (прим. cock (англ.) — член).

Она откидывает голову назад и смеется во весь голос, но чуть не падает. К счастью, она успевает ухватиться за край стола.

Бетани шикает на нее.

Накрыв свой рот ладонью, Лили заглушает свой истеричный хохот. Придя в себя, она громко шепчет:

— Ей нужно приготовить напиток, который она сможет назвать в честь мистера Горячий и Угрюмый.

— Мистера Огонь и Лед, — бормочу я, прежде чем сделать еще один глоток своего «Май Тая».

— Да! Идеально! — визжит Лили, удостаиваясь шипящего «Лил» от Бетани.

— Прости.

Бетани делает большой глоток и стонет. Облизав губы, она говорит:

— Почти так же хорош, как и оригинал.

Мы с Лили хихикаем.

— Ты достаточно пьяна, чтоб говорить о Дозере?

Бетани пожимает плечами.

— Я лучше поговорю о Ходже.

Лили качает головой и разочарованно смотрит на Бетани.

— Что? Я ведь могу о нем говорить, так? Я выбрала Ходжа, потому что с ним было безопасно и легко, а любовь к нему не пугала и не сводила меня с ума. Только потому, что какой-то пенсионер не заметил его байк, а сукин сын был слишком упрям, чтобы надеть свой шлем, теперь я одна и думаю о ком-то другом, о том, о ком думать не должна, — она резко вздыхает и прислоняется к столешнице. — Снова пустив в свое сердце Дозера, я бы совершила самую страшную ошибку в своей жизни. Так что он весь твой, Куколка.

Взмахом руки, она словно разрешает мне забрать его себе.

— Между мной и Дозером ничего нет, — честно признаюсь я.

Она несколько минут меня изучает, а затем произносит:

— Я тебе верю. Прости. Это было грубо с моей стороны. Очевидно, что у вас с Мавом что-то происходит.

— Бетани, — стонет Лили. — Ты просто упрямишься.

— Нет, я поступаю разумно. Я признаю, что не могу смотреть на этого гиганта, не желая забраться на него как на треклятое дерево, и я мечтаю заняться с ним сексом, по крайней мере, раз в неделю, — под пристальным взглядом Лили она признается: — Ладно, ладно, два раза в неделю. Но, Боже, этот чертов мужчина с каждым годом выглядит все лучше и лучше. Я серьезно. Какого хрена?

— Ну, так займись с ним сексом, — шепотом вопит на нее Лили.

— Нет. Он захочет большего. Я его знаю. Плюс ко всему, мы как масло и вода. Несовместимы. Мне нужно что-то безопасное и простое, а он запутанный и сложный.

— Бетани.

— Может, поговорим о чем-нибудь другом?

Лила недовольно ворчит, какое-то время соревнуясь с Бетани, кто кого переглядит, пока Бетани не произносит:

— Черед Куколки.

— Мне особо нечего рассказать, — я пожимаю плечами. — Он ненавидел меня. Теперь я ему нравлюсь. Вероятно, завтра он снова меня возненавидит.

— Но он поцеловал тебя, — заявляет Лили.

— Да, — я поднимаю пальцы вверх. — Дважды.

— С ума сойти! И как это было? — спрашивает она.

Я делаю еще глоток, отпивая от своего напитка.

— Хммм. Хорошо.

— Хорошо. Или о-Боже-мой-как хорошо? — игриво шевелит она бровями.

— О-Боже-мой-как-хорошо-я-вся-горю, — отвечаю я, и Лили визжит от радости.

— Лили! Ради всего святого, — шипит Бетани.

— Извини. Извини.

Бетани облокачивается передо мной на кухонный островок.

— Мав — удачный улов. Ты не должна его упустить. К тому же, он чертовски сексуальный.

Потрясенная, я изумленно разеваю рот.

— Что? Я бы не сказала, что он мне прям очень нравится. Но никто не стал бы отрицать, что он горячий мужчина. И хороший парень. Знаешь, он единственный, кто приходит меня проведать. Иногда мне помогал Кэп, но я уверена, что он не очень-то хотел это делать. С тех пор, как я написала Дозеру на флот, что разрываю с ним отношения, он меня невзлюбил. Он вылил на Ходжа немало дерьма, когда тот захотел предъявить на меня права и сделать своей старухой… «Предвестники Хаоса» любят говорить, что мы семья и всё такое, но Мав и Лили — единственные, кто относятся ко мне так, будто я по-прежнему остаюсь их семьей… Мав приходит и дает мне деньги, хотя я всегда от них отказываюсь. Я знаю, что он может быть тем еще козлом, но, по-моему, всё дело в том, что он по-прежнему страдает, понимаешь? Несколько лет назад он был лучшим парнем, которого я знала, если не считать Ходжа.

Любопытство берет надо мной верх, и я спрашиваю:

— Ты знала его до того, как он встретил Дану? — она кивает, потягивая свой напиток. — Каким он был?

Поставив свой бокал на стол, она постукивает пальцем по губам и задумчиво смотрит в потолок.

— Не знаю. Наверно, он больше всего походил на Боди. Счастливый. Беззаботный. Своего рода шутник и лучший друг для всех. Ему нравились девушки, а он нравился им, но он не был таким неразборчивым, как некоторые парни. И, к тому же, он настороженно относился к клубным делам. Ходж однажды сказал мне, что он выступил против кое-каких нелегальных подрядов, которыми раньше занимались ребята, и они из-за этого высказали ему много чего нелицеприятного. Они даже пытались дать ему прозвище «Святой», которое он возненавидел, выбив немало дерьма из тех, кто так к нему обращался. После этого все просто стали звать его Мав, а после расставания с Даной за спиной называли его «Малыш Рик»*, потому что он срывался на всех и вся (прим. Малыш Рик, Rick the Dick (англ.) — имеется в виду член).

— Эта девчонка, должно быть, жестко с ним обошлась, — замечает Лили.

— Мне известно только то, что он был очень преданным. Хотя не знаю, почему. Она была хороша собой и тому подобное, но от нее исходила эта темная, тихая, заунывная, многострадальная аура готик-рока. Когда она ушла от него, он буквально спятил. Ему потребовался месяц, чтобы найти ее. Когда он это сделал, она была в постели с другим мужиком и под кайфом.

У меня сердце разрывается из-за Мава. Я знаю, каково это, когда кто-то исчезает из твоей жизни. Каждый день ты надеешься, что это недоразумение, ошибка, просто их рассеянность. Каждый день ты думаешь, что они обязательно позвонят или придут сегодня домой. Ты волнуешься, а не произошло ли чего. Может, они стали жертвой несчастного случая. Может, на них кто-то напал. Спустя какое-то время твое беспокойство переходит в гнев, а затем в горечь. Я знаю, что чувствовал Мав до того момента, как нашел ее, но не знаю, что он чувствовал после этого. Я так и не нашла свою мать. Я понятия не имею, что с ней случилось. Но у меня такое чувство, что она где-то живет той жизнью, которой хотела жить. Той, в которой у нее нет детей, счетов и обязательств.

Сердце Мава, наверно, раскололось надвое, когда он обнаружил Дану с другим мужчиной. Это объясняет, почему он сломлен. Почему он не мог вынести вида другой девушки, вошедшей в его дом, которая похожа на его бывшую.

На мгновение я представляю, как бы все сложилось, если бы я познакомилась с Мавом до его встречи с Даной. Каково бы это было, войти в его кабинет в тот первый день и встретить Маверика Ганна, а не Люци? Это бы точно было вожделение с первого взгляда, но была бы это любовь с первого взгляда?

Ох… Эмбер… только послушай себя.

— Я знаю, что он угрюмый, грубый и всё такое, но он — мужчина, который знает, как доставить…

Видимо, захмелевшая Лили вдруг понимает, что она говорит, ее лицо становится мертвенно-бледным и она отводит глаза в сторону.

— Боже, я пьяна. Прости. Я не подумала, — она поспешно добавляет: — Это ничего не значило. И было давным-давно.

Где-то в глубине моего живота зарождается неприятное чувство. Против воли в голове начинают мелькать картинки, на которых они вместе. Острая боль пронзает мою грудь, и я не знаю, когда это произошло, но у меня отвисает челюсть и я не уверена, что смогу ее поднять.

Ее печальные глаза встречаются с моими.

— Прости. Мне не следовало ничего говорить. Но рано или поздно, если бы вы, ребята, сошлись, мне бы пришлось тебе это рассказать. Я была новой клубной девчонкой, у меня не было выбора.

Я киваю. Меня тошнит от этого. Но с другой стороны, как я могу злиться на нее? Она не знала меня, да и Мав тоже.

— Я понимаю. Если бы ты не сказала им, что я девственница, я бы делала то же самое.

Бетани давится выпивкой, которая фонтаном извергается из ее рта на пол. Когда она откашливается, ее ошеломленные глаза встречаются с моими.

— Ты девственница?

— Нет.

Тошнотворный комок у меня внутри рассасывается, и уголок моего рта ползет вверх. Я наблюдаю за тем, как она вытирает свое лицо, а затем берет бумажные полотенца, чтобы очистить пол.

— Я так сказала ребятам, чтобы выиграть для нее время. Я надеялась, что, сохраняя ее для Эджа, они оставят ее ненадолго в покое, — объясняет Лили.

По лицу Бетани видно, что она нам не верит.

— И они купились на это?

Лили усмехается.

— Ага. Крючок. Наживка. И они… попались.

Она снова улыбается.

Бетани смотрит на меня с выражением, которое говорит: «О, мой Бог, да она же в стельку пьяная». Затем закатывает глаза и возвращается к уборке.

Что-то шевелится на моём бедре и пугает меня. Глянув вниз, я вспоминаю, что у меня в кармане телефон.

Вытащив его, я вижу, что у меня два сообщения.

Люци: 512 миль позади, а я даже не помню, как их проехал… Не могу перестать думать о тебе.

Люци: Ты там?

Мои внутренности делают серию кульбитов. Руки покрываются мурашками. Не только потому, что он занёс себя в мой телефон как Люци, но и потому, что он пишет мне. Сообщения разделяет интервал в тридцать восемь минут, а последнее отправлено секунду назад.

— Это сообщение от него? — Лили пытается заглянуть мне за плечо. Я крепко прижимаю телефон к груди, и она смеётся. — Да, от него. Посмотри на себя. Ты покраснела.

Я изо всех сил стараюсь скрыть своё волнение и смущение, поскольку пять минут пялюсь на сотовый, пытаясь придумать, что ему ответить.

Бетани и Лили начинают готовить «Серебряный алтарь». По словам Лили, этот напиток назван в честь Гуса.

Я печатаю и удаляю то, что пишу, как минимум пять раз, прежде чем решаю написать что-нибудь простое. Я не говорю ему о том, как я взволнованна, что получила от него известия, или о том, что не могу перестать думать о нем. Хотя оба варианта верны.

Я: Я здесь… все еще здесь.

Его ответ приходит через несколько секунд.

Люци: Ты напугала меня. Думал, что ты не ответишь. Думал, что ты уже ушла.

Я: Я бы не ушла, не предупредив тебя.

Люци: Ты не представляешь, что это значит для меня, Куколка. Ты в порядке?

Я: Да.

Только я собираюсь завершить на этом нашу переписку, но затем снова набираю и удаляю текст. Наконец, переведя дыхание, я просто печатаю свои мысли и нажимаю на кнопку «отправить».

Я: Бетани смешивает напитки. Лили провозглашает тосты. У нас девичник.

Люци: А ты…? Воздерживаешься… Выпиваешь…?

Я: Расслабляюсь.

Люци: Хорошо проводишь время?

Я: Да. Веришь или нет, у меня никогда такого не было.

Люци: Чего именно?

Я: Девичника.

У меня были девичники с Уилл, когда мы выходили за мороженым, брали напрокат фильм и оставались дома. Но никогда с подругами.

Люци: Никогда?

Я: Никогда.

Люци: Тогда я рад, что ты наслаждаешься. Не буду тебя отвлекать.

Я чувствую укол сожаления от того, что он заканчивает наш обмен сообщениями. Но я не собираюсь ему в этом признаваться.

Я: Хорошо. Спокойной ночи.

Люци: Спокойной ночи, Куколка.

Позже, когда я лежу в кровати, в спальне для гостей, мои мысли возвращаются к Маву. Где он? Что он делает? Он остановился в другом клубе? Или он в баре с ребятами? В моей голове проносится миллион сценариев и большинство из них не самые приятные. Они снова вызывают у меня приступ тошноты, причем с удвоенной силой.

Я знаю, что не нужно беспокоиться о том, что его соблазнят наркотиками, но как насчет других вещей. Проблемы с законом. Подкатывающие к нему женщины. Без его неприветливой манеры поведения я так и вижу, как к нему стекаются целые толпы женщин. А при мысли о том, что Мав занимается сексом с кем-то еще, мне хочется не только броситься к унитазу, чтобы избавиться от всего того алкоголя, который переполняет мой организм, но и швырнуть в стену какой-нибудь хрупкий предмет.

Если бы я осталась и позволила ему сблизиться со мной, если бы у нас что-то началось, он бы изменял мне так же, как и Боди? Он бы ожидал, что я буду им делиться? Смогу ли я когда-нибудь по-настоящему ему довериться, даже если мы пообещаем быть верными друг другу, особенно в случае его отъездов и пребывании на вечеринке в другом клубе? Кто знает, сколько клубных девчонок они трахают, но несомненно одно — они там такие же распутные, как и те, что здесь.

Мне страшно это признавать, но я, без сомнения, могу влюбиться в того Мава, которого я встретила сегодня. Если я его полюблю, отдав ему свое сердце, а потом узнаю, что он был с другой, это меня убьет.

Само собой, мне не стоит об этом беспокоиться, пока я не выясню, что между нами происходит. Тем не менее, мысли о нем с другой не дают мне заснуть полночи.

Глава 24

Невозможно почувствовать себя более одинокой, чем на вечеринке среди незнакомцев.

ЭМБЕР
Бетани стонет, окидывая взглядом парковку. Она так крепко ухватилась за руль и с такой силой выдыхает, что сдувает со лба свою челку.

— Как думаешь, Лил сильно расстроится, если я не появлюсь? — спрашивает она.

— Она пригрозила продать твое грязное нижнее белье на eBay и никогда больше не заглядывать к тебе по понедельникам на «Маргариту», — отвечаю я, криво ухмыляясь.

Ударяя по рулю, она шипит себе под нос:

— Черт бы ее побрал.

— Как мило, мам, — раздраженно бубнит с заднего сиденья Аксель. — Я не могу ругаться, а ты можешь?

Слегка повернувшись и бросив взгляд через плечо, она произносит:

— Ох, Аксель, только не начинай, — отвернувшись от него, она бормочет: — Когда подрастешь, можешь делать все, что угодно.

— Забей. Мы так и будем весь день сидеть в машине и ждать, когда нас хватит тепловой удар, или что?

Она протяжно выдыхает.

— Аксель, клянусь, если ты не перестанешь разговаривать со мной в таком тоне, я высажу Куколку с Меддой и отвезу тебя домой.

Он что-то бормочет, но я не могу разобрать, что именно.

В течение минуты она ничего не делает, кроме того, что пялится на клуб. Затем, взглянув на меня, говорит:

— Я не задержусь здесь надолго. Помни, что ты можешь поехать домой со мной. Если нет, то оставайся с Лил, Мавом или Гусом. С тем, кому ты доверяешь.

Это уже пятый раз, когда меня предупреждают.

— Поняла.

— Хорошо. Тогда давайте сделаем это, прежде чем я сойду с ума.

Она открывает свою дверь, а затем багажник.

Я тут же слышу рок-музыку прошлых лет, которая у меня ассоциируется с клубом. По-моему, она доносится с заднего двора, потому что звучит чересчур громко.

Я тоже выбираюсь наружу и останавливаюсь, чтобы посмотреть на свое отражение в окне машины.

Лили каким-то образом удалось укротить мои кудри. Она оставила мои волосы распущенными и уложила их на одно плечо в стиле, который, как я думала, мне не подходит, но я ошибалась. Макияж легкий выгодно подчеркивает черты моего лица, мерцающие темно-серые тени на моих веках приглушают зеленый цвет моих глаз, больше выделяя синеву. Она также нанесла на мои губы розовато-лиловый блеск, от чего они выглядят блестящими и более полными, чем обычно.

После часового спора с Лили по поводу того, что мне надеть, я, наконец, остановила свой выбор на красных шортиках, которые приобрела на днях во время нашего похода по магазинам, и, пойдя на компромисс, надела сексуальный белый топ вместо сексуальных туфлей.

Топ без бретелек с вырезом в форме сердца. Он застегивается сзади и держится на эластичном ремешке поверх моих сисек. Он симпатичный и кокетливый, с вышитыми на нем маленькими красными вишенками. Сначала я думала, что это не мой стиль; но, с другой стороны, у меня никогда не было достаточного количества денег на покупку чего-либо, кроме поношенных вещей из секонд-хэнда, так что я не знаю, какой стиль мне подходит. Лили утверждала, что это идеальная блузка, чтобы подразнить Мава. У меня не хватило духу признаться ей, что ложь о моей девственности потерпела фиаско.

Моя обувь чуть попроще. Это коричневые босоножки. Я бы ни за что не смогла ходить на тех красных туфлях, что нашла мне Лили. У них каблуки в четыре дюйма! Я бы, в конечном итоге, не просто шлепнулась на свою пятую точку, а, скорее всего, налетела бы на какого-нибудь жуткого байкера, который затолкал бы мне эти каблуки в задницу.

Аксель открывает заднюю дверь, вырывая меня из моих мыслей. Он вылезает и с беспечным видом прислоняется к заднему крылу автомобиля, скрестив руки на груди и ногой подпирая машину. Он старается выглядеть расслабленным, но его взгляд мечется из стороны в сторону, пока он разглядывает людей, прибывающих на вечеринку, а его колено слегка подергивается.

— Аксель, помоги мне с этим, — говорит Бетани, начиная выгружать миски с салатом, который ее попросила сделать Ник. Когда он неохотно откликается на ее просьбу, я подхожу к задней двери машины. За ней я нахожу Медду, которая уже протягивает ко мне свои пухлые ручки.

— И куда мне их поставить? — слышу я, как спрашивает Аксель.

Бетани отвечает, судя по всему, сквозь стиснутые зубы.

— Почему бы тебе не найти Ник или другую старуху, и не спросить?

Я подхожу к багажнику и становлюсь свидетелем того, как они в течение минуты испепеляют друг друга взглядом, после чего Аксель, наконец, устремляется к задней части клуба.

— И оставайся там, где я смогу тебя видеть! — кричит она ему вслед.

— Мне не пять лет! — орет он в ответ.

Она издает раздраженный звук, который идет из глубины ее горла, и бормочет:

— Тогда перестань вести себя как маленький ребенок.

Эти двое все утро цапались друг с другом. Из-за этого мы опоздали на час.

Как-то на днях, за обедом, она поведала мне о том, через что ей приходится с ним проходить. Похоже, он был в порядке в течение нескольких месяцев после смерти отца, оказывал поддержку и помогал, как будто пытался занять место мужчины в доме. Затем, словно кто-то щелкнул по выключателю, и всё изменилось… он изменился. Он не хочет разговаривать с ней об этом и злится каждый раз, когда она пытается поднять эту тему. Последние несколько месяцев он задерживается допоздна, зависая с новыми друзьями, которых Бетани не одобряет, и ведет себя все более неуважительно и агрессивно по отношению к ней.

Я наблюдала за их грызней с тех пор, как Бетани приютила меня в своем доме, сдерживая каждую унцию силы воли, дабы не вмешаться и не встать на ее защиту. По правде говоря, я боюсь, что он поднимет на нее руку. Ей нужна помощь с ним и, по-моему, Мав или Дозер могли бы поставить его на место и объяснить, как нужно вести себя с матерью.

— У тебя на губах останутся следы от зубов, — говорит Бетани, возвращая меня в настоящее.

Я перестаю терзать губу и еще крепче прижимаю Медду к своему боку. Потянувшись вперед свободной рукой, я беру один из пирогов, которые напекла дома у Бетани.

Бетани берет два других и закрывает багажник. Глубоко вздохнув, она спрашивает:

— Готова?

— Не совсем, но я боюсь Лили и ее угроз.

Она легко и непринужденно смеется, и мы следуем за Акселем на задний двор клуба.

Я сканирую стоянку и вижу перед клубом только два мотоцикла «Предвестников Хаоса», хотя обычно там выстраивается куда больше байков.

— Ребят здесь нет? — спрашиваю я. На секунду испытывая разочарование. Что, если он еще не вернулся?

Я не видела Мава три дня, но он отправлял мне сообщения каждый день с тех пор, как уехал. Правда, не такие проникновенные, как его первая эсэмэска, которую я читала и перечитывала тысячу раз. И, тем не менее, его сообщения были простыми и милыми. Каждый день он начинает с вопроса «Ты там?», на что я отвечаю: «Да. Я все еще здесь». После чего, обычно, приходит следующая эсэмэска, в которой он спрашивает, в порядке ли я или хорошо ли провожу время. И каждый вечер я получаю еще одно сообщение, в котором просто говорится: «Спокойной ночи, Куколка».

Приятное чувство покалывания, которое растекается по моему телу, когда я слышу вибрацию сотового телефона, а затем вижу эти слова, неописуемо.

То чувство, из-за которого я осталась и жажду большего.

Я могу по уши влюбиться в Мава. Я могу умереть от рук Люци. Но вопрос в том… кем он будет? Что, если он будет и тем, и другим? Смогу ли я полюбить обе стороны его личности, и будет ли это безопасно?

Или мне, дуре, не стоит даже пытаться?

Вот почему я сегодня здесь. Мне, так или иначе, нужно выяснить, что делать дальше — остаться или уйти, прежде чем за мной явится Дэвис.

Бетани пожимает плечами.

— Не похоже, что они здесь. Наверно, все еще в пути или остановились где-нибудь, чтобы выпить перед началом вечеринки. Может, нам удастся отдать это и смыться, прежде чем они приедут, — шутит она.

Хотя это вовсе не шутка. Она все утро безумно нервничала.

Когда мы попадаем на задний двор, я быстро окидываю взглядом скопления людей рассредоточенные по всему периметру. Народ кучкуется группами тут и там, сидя на шезлонгах или за столами для пикника, другие же топчутся рядом с ними. Большинство детей играет на огромном участке травы вдали от взрослых, в то время как остальные держатся поближе, как я полагаю, к своим родителям.

Я замечаю Гриндера и двух пожилых членов клуба у гриля. По всей видимости, Гриндер пытается разжечь эту хреновину. Здесь еще несколько знакомых лиц и завсегдатаев, которых я видела зависающими в клубе, а также старухи, с которыми я познакомилась на днях, когда они приезжали, чтобы спланировать эту вечеринку.

Ник направляет Акселя к раскладным столам, заставленным едой, так же, как и Кендру с Тэффи, вышедшими из здания клуба и несущими подносы, нагруженные огромным количеством вкусностей.

— А вот и вы, — говорит нам Ник, когда мы приближаемся. — Я уж думала, вы не появитесь.

— Мы старались приехать вовремя, но день выдался не простой, — объясняет Бетани.

— А…? — брови Ник в удивлении ползут вверх.

Бетани отмахивается.

— Подростковая драма. Теперь все в порядке.

— Хорошо, я рада, что ты это приготовила. Нельзя устраивать вечеринку без картофельных и макаронных блюд.

— Точно, — по тону Бетани можно догадаться, что она прекрасно понимает — еда была всего лишь поводом, из-за которого ее вынудили сюда приехать.

Ник подмигивает мне. Ее взгляд падает на пирог в моей руке.

— С чем он?

— Хммм, этот с яблоком.

— Их испекла Куколка, — добавляет Бетани. — Есть еще с лимоном и вишней.

— Ух ты. Спасибо, — улыбка Ник становится шире. — Они выглядят очень аппетитно, но нам лучше убрать их, иначе они исчезнут до приезда парней,— она подзывает Тэффи.

— Боже мой, ты приехала! — визжит Тэффи.

Тэффи напоминает мне бабочку. Не только потому, что отдельные прядки ее платиновых волос от корней до кончиков выкрашены в бирюзовый цвет, но и потому, что она уникальна и более общительна по сравнению с любым другим человеком. Она все время в движении, словно не может стоять спокойно. У нее безупречная белоснежная кожа, такие же серо-голубые глаза, как у Дозера, и курносый носик с пирсингом. На ней белое платье в стиле бэби-долл и босоножки на танкетке.

Обращаясь ко мне, она говорит:

— Привет, Куколка. Я так рада, что ты пришла!

— Спасибо.

Она переводит взгляд на ангелочка в моих руках.

— Вы только посмотрите, — произносит она. — Ты с каждым днем становишься все краше и краше.

И она щекочет Медду, которая цепляется за меня и хихикает, затем переключает свое внимание на Бетани.

— Тэффи, она из-за тебя уронит десерт, — ругается Ник.

— Успокойся, ма. Все в порядке, — Тэффи игриво улыбается и забирает у Бетани один пирог. — Я уже тысячу лет вас не видела, — она нам хитро подмигивает, тем самым еще больше походя на свою мать. Но, судя по ее комментарию, Ник не знает о нашем походе по магазинам. Возможно, причина в том, что она не была приглашена, если, конечно, мне не изменяет память.

Ник забирает у Бетани второй пирог и кладет его в другую руку Тэффи.

— Спрячь их пока в кладовой, хорошо?

— Ладно.

Тэффи поворачивается и идет к задней двери клуба.

Кендра крепко обнимает Бетани.

— Не могу поверить своим глазам, женщина. Куда ты, черт возьми, запропастилась?

Отступив назад, Кендра упирает руку в бок и сосредотачивает свой взгляд на Бетани.

— Просто много мороки с работой и детьми. Стоит мне нанять и обучить работе в баре одного человека, как уходит другой. Я осталась без бармена и помощника официанта, и у меня была проблема с поиском няни.

— Если тебе нужна помощь с детьми…

— На самом деле, Куколка начнет присматривать за ними, так что, думаю, с этим вопрос решен.

— Ты же знаешь, я всегда выручу, если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь. С детьми или в баре. Я не ищу работу на полную ставку, но вечер-другой могу разносить напитки или убирать со столов, если у тебя будет завал.

— Спасибо. Я ценю это и дам тебе знать, если что.

— Очень мило с твоей стороны предложить свою помощь, — говорит мне Кендра. Ник кивает и окидывает меня оценивающим взглядом, от чего я снова начинаю нервничать.

Я пожимаю плечами.

— Мне нужна была работа и место для проживания. Бетани была настолько любезна, что дала мне шанс.

Кендра указывает на пирог в моих руках.

— Давай я заберу его у тебя.

— О… конечно. Спасибо.

Я передаю ей пирог.

К нам подходит Блэр и с радушием приветствует всех, кроме меня. Она не такая приветливая и милая, как Кендра. Более того, она так смотрит на меня, что у меня возникает чувство, будто на мне туфли на шпильках и короткая юбка. Другие старухи улавливают напряжение, и после этого в разговоре ощущается какая-то натянутость. Я все время чувствую, как Блэр буравит меня своим ледяным взглядом. Она не хочет, видеть меня здесь. Это очевидно.

Меня так и подмывает придумать предлог и уйти, возможно, взять Медду и поиграть с другими детьми. Я бы чувствовала себя куда комфортнее в кругу детей, но что-то мне подсказывает, что трусливый побег — не лучший вариант. У меня такое чувство, что слабые женщины здесь надолго не задерживаются.

— Ма, когда должны вернуться парни? — спрашивает Тэффи, возвращаясь к нашей маленькой компашке.

— В любое время, — отвечает ей Ник.

Медда играет с серебряными браслетами, которые мне одолжила Бетани. Каждый раз, когда я двигаю рукой, она тихо хихикает, и ее маленькие пальчики застревают между ними, как будто это игра. Мне нравится ее смех. Такой беззаботный. Он успокаивает мои нервы и дает мне возможность сконцентрироваться на чем-то другом, помимо смертоносных взглядов, которых я удостаиваюсь.

— Ты здорово ладишь с ней, — замечает Ник.

Я поднимаю на нее свой взгляд.

— Ох… спасибо, — чувствуя потребность сказать большее, я продолжаю. — У меня есть пятилетняя племянница. Я все время приглядывала за ней, когда она была такой же маленькой.

Глаза Бетани слегка округляются от моего признания. Я знаю, что это новость для нее и для всех остальных. Честно говоря, понятия не имею, почему я решила поделиться этой информацией.

— Не возражаешь, если я украду ее у тебя? — спрашивает Блэр.

— Вовсе нет, — лгу я, протягивая Медду женщине, которая прожигает меня своим злобным взглядом.

— Хорошо, что в доме появилась Куколка. Медда любит ее, и Аксель тепло к ней относится, — признается Бетани.

— Что случилось с другой няней? Твоей соседкой? — спрашивает Ник.

— Миссис Родос? Она стареет, я больше не могу доверить ей Медду. Я застала ее спящей последние два раза, когда пришла забрать Медду. Ей прописали новое лекарство, из-за которого ее постоянно клонит в сон.

— Хотелось бы знать, почему ты не звонишь, если тебе нужна помощь? — Ник крепко поджимает губы, и напряжение в кругу женщин возрастает до предела.

— Ма! — одергивает ее Тэффи.

— Что?

Бетани глубоко вздыхает и говорит:

— Я… Я не хочу сваливать на вас свои проблемы. У вас своих забот…

— Глупости, — перебивает ее Ник. — Мы — семья. Это могли быть мои внуки. Тебе нужна помощь — ты протягиваешь руку. И я не задаю вопросов. Понятно?

В нашем маленьком кругу повисает тишина. Бетани кивает и отводит взгляд.

И тут я замечаю, что люди покидают двор.

— Ох. Отлично. Они здесь! — восклицает Ник. Ее лицо озаряет широкая улыбка. — Пойдемте, леди. Я не видела своего племянника пять лет и не стану ждать ни секунды больше.

Кто-то выключает музыку, и я слышу оглушительный раскат грома, а, точнее, рев нескольких мотоциклов, движущихся по дороге.

В детстве меня напрягал этот звук, поскольку я думала, что кошмар моей сестры вновь становится явью.

Я пячусь назад, используя детей в качестве предлога.

— Я присмотрю за малышами, — говорю я им и тянусь к Медде. Хотя Блэр возвращает мне ее с неохотой.

Я не готова встретиться с Мавом. У меня крутит и сводит живот. Похоже, меня сейчас стошнит.

Со временем рокот моторов становится все громче, и я слышу, как раздаются приветственные возгласы от гостей вечеринки. Они кричат, вопят и хлопают. Раскатистый рев моторов не затихает, а даже наоборот — байки начинают газовать. Звук настолько громкий, а мотоциклы так близко, что, клянусь, я чувствую, как под моими ногами вибрирует земля.

Я крепче обнимаю Медду и, когда она поднимает на меня свои глазки, выдавливаю из себя улыбку. Кое-кто из детей останавливается и заглядывает за угол здания. Несколько ребятишек бегут на звук, в то время как другие выглядят растерянными и придвигаются поближе ко мне.

Рев постепенно затихает, и, наконец, последний двигатель глохнет. Я все еще слышу за углом приветственные крики людей, но они походят на гробовое молчание по сравнению с тем, какими оглушительными были раньше.

К тому времени, когда гости вечеринки снова начинают возвращаться на задний двор, мне становится дурно. Я чувствую, как меня охватывает приступ паники, и я сожалею о том, что предложила присмотреть за детьми. Если бы я этого не сделала, то могла бы спрятаться, уйти, сбежать. Убраться отсюда прежде, чем Мав увидит меня и убедиться, что я все еще здесь, жду, как бедная, томящаяся от любви девчонка, не подозревающая о том, с какой стороной его личности ей предстоит сейчас столкнуться.

Заметив Бетани, я устремляюсь к ней. Она удивленно распахивает глаза, должно быть, из-за выражения тревоги на моем лице.

— Ты в порядке? — спрашивает она.

— Можешь взять Медду? Я не очень хорошо себя чувствую, — мямлю я, протягивая ей Медду.

Воспользовавшись задней дверью, я вхожу в клуб и, зайдя на кухню, подхожу к раковине. Склонившись над ней, я втягиваю в легкие огромную порцию кислорода и заставляю себя сглотнуть, подавляя тошноту, грозящую вырваться наружу.

Дыши, Эм. Дыши.

— Все нормально. Все в порядке, — убеждаю я себя.

Затем мое внимание привлекают неистовые крики, и я смотрю в кухонное окно. «Предвестники Хаоса» и гости вечеринки бурным потоком стекаются на задний двор. Я не вижу Мава. Я ищу, но его нигде не видно. Наверно, он тоже скрывается от меня.

Дозер и какой-то мужчина заходят во двор с широкими улыбками на лицах, обнимая друг друга за плечи. Незнакомый мне мужчина одет в цвета «Предвестников Хаоса», и я узнаю его по фотографиям в кабинете Мава, но он не был в клубе последние две недели.

Это Эдж?

Он красивый. Я бы даже сказала великолепный. Однако в чертах его лица преобладает жесткость. На лбу у него три заметные морщинки, а под ними — нахмуренные брови, нависающие над глубоко посаженными глазами. Улыбка Дозера естественная и легкая, тогда как у нового парня чересчур натянутая, словно он не привык использовать необходимые для этого мышцы.

Наверное, он на два дюйма ниже Дозера. И в отличие от Дозера, который заполняет каждый дюйм свободного пространства, имеющегося в его футболке и джинсах, и даже больше, на этом мужчине одежда буквально висит. Даже его щеки выглядят впалыми.

Его темно-каштановые волосы не больше двух-трех сантиметров длиной и торчат в разные стороны, а еще у него усы и бородка, которые на солнце кажутся скорее рыжими, чем каштановыми.

Он позволяет подходящим к нему людям обнять себя, но перед этим оценивает их критическим взглядом. Если бы он не был повернут ко мне лицом, я бы не заметила, как во время объятия его улыбка на долю секунды превращается в жуткую гримасу, после чего он снова возвращает на лицо прежнее выражение, как будто оно и не исчезало вовсе.

Я не могу перестать думать о том, каким бы выдался сегодняшний вечер, если бы мои планы на вечеринку не изменились. Мне бы пришлось спать с этим незнакомцем, который выглядит так, будто не доверяет ни одной живой душе. Я стала бы его призом на ночь. Его сосудом, в котором он нуждался, чтобы найти для себя любого рода освобождение.

Всякий раз, как Уорнер брал меня против моей воли, я чувствовала себя такой грязной, что пыталась спастись бегством. Я чувствовала себя опустошенной и раздавленной. В случае с Эджем было бы то же самое.

Неожиданно открывается задняя дверь. Я была настолько погружена в свои мысли, что не заметила, как Дозер пробил себе дорогу к задней части клуба. Когда я поднимаю голову вверх и вижу, как он заслоняет собой дверной проем, мое беспокойство возвращается в полную силу.

Он удивлен, но также и рад меня видеть.

— Привет. Они сказали, что ты внутри, но я не знал, где именно, — говорит он.

Я отворачиваюсь от него к окну, и мой взгляд застывает на Бетани. Она смотрит на спину Дозера, не иначе. На ее лице вспыхивает печаль, а секунду спустя ее глаза встречаются с моими. Она машет мне рукой, большим пальцем указывая себе за плечо и, хотя отсюда я не могу прочитать по ее губам, я понимаю, что она говорит. «Я ухожу».

Разумеется, уходит.

Она здесь всего пятнадцать минут, а ее уже успела отчитать Ник. Теперь еще и мужчина, которого она хочет, но не может себе позволить, стоит здесь рядом со мной, ее новой подругой, потому что на протяжении двух недель я позволяла Дозеру думать, что у нас есть шанс. Мне нужно срочно это исправить.

Я поворачиваюсь к Дозеру и выдавливаю из себя улыбку. Увидев выражение моего лица, его усмешка медленно сходит на нет.

— Он отправил тебя к Бетани, да? — заявляет он резким тоном. Его мышцы бугрятся и выпирают, растягивая хлопок его темно-синей футболки. Я открываю рот, чтобы сказать ему правду о том, что куда бы не послал меня Мав, это не имеет значения.

Он бросается ко мне и хватает меня за руки.

— Прежде, чем ты что-то скажешь, ты должна услышать мою версию. Подари мне эту малость, прежде чем спишешь меня со счетов.

Это трусливо с моей стороны, но мне не хватает смелости признаться ему, что я приняла решение в отношении него в первый же день нашего знакомства. Нет, сначала я дам ему возможность высказаться, а потом скажу ему правду.

— Хорошо.

— Пошли. Давай поговорим где-нибудь наедине.

Глава 25

Когда мы теряем надежду, мы теряем веру, и кажется, что уход — единственно верное решение.

ЭМБЕР
Дозер пинком захлопывает засобой дверь. Я отступаю назад, пока не оказываюсь посреди комнаты, фактически проведя дистанцию между нами в пару футов. Но он сокращает большую часть этого расстояния, когда шагает ко мне с перекошенным от ярости лицом.

Я поднимаю руку и, в отличие от Мава, он останавливается.

— Слушай, Дозер. Ты мне нравишься, но…

— Черт бы его побрал! — он проводит рукой по волосам, пропуская пряди волос сквозь пальцы, и тем самым создает на голове полный хаос. Затем он сердито смотрит на меня. — Ты мне нравишься, но что? Теперь, когда ты подружилась с Бетани, между нами ничего не может быть? Прежде, чем ты сделаешь свой выбор, тебе нужно знать, что мы с ней, — его рука рассекает воздух, — никогда не будет вместе. Никогда.

— Дозер… — я не могу молчать при виде муки на его лице. — Между вами что-то есть, и я не хочу оказаться посередине, что бы там ни было.

— Между нами ничего нет. Да, она когда-то была моим миром, и я хотел, чтобы она снова им стала, но ей больше нет до меня дела.

— Не правда. Я три дня наблюдала, как она изо всех сил старалась не думать о тебе, не говорить о тебе. Но ей это не по силам. Даже понимание того, как мало она знает о нас, вызывает у нее ревность.

— Это ни черта не значит, — фыркает он.

— Для женщины это очень важно.

— Ну, значит этого недостаточно, — он выдыхает и идет к кровати. Присев на край матраса, он разочарованно проводит руками по лицу. — Что она рассказала тебе о нас?

Я пожимаю плечами.

— Не так уж много. Только малую часть, и то лишь потому, что была пьяна.

Он выдыхает и бормочет:

— Она никогда не могла справиться с ликером. И это полное безумие, учитывая, что она владеет баром и пьет, как сапожник, — он потирает руки и рассматривает их, но ему требуется время, чтобы снова заговорить. — Она сказала тебе, что мы были вместе несколько недель назад?

Мои глаза округляются от удивления.

Он бросает взгляд на мое лицо и безрадостно смеется.

— Полагаю, что нет. Конечно, не сказала. Зачем, если для нее это ни хрена не значит?

Он наклоняется вперед и опускает голову на свои руки.

Я сажусь рядом с ним на кровать и, стараясь утешить, кладу руку ему на спину. Тишина, заполнившая комнату, практически обретает черты реального человека. Словно здесь Бетани. Призрак, прислушивающийся к нашему разговору.

Он протяжно выдыхает.

— Она, наконец, вернула меня обратно к жизни. Мы начали все с чистого листа, позабыв о всем том дерьме, что было в прошлом.

— Что же случилось?

Когда он говорит, его голос кажется более хриплым, чем обычно.

— Кэп… мой отец… его подстрелили, — он тяжело выдыхает. — Она испугалась. Не только потому, что кто-то стрелял в Кэпа, но и потому, что я должен был взять бразды правления в свои руки. А она не хотела, чтобы ее детей зацепило рикошетом при клубных разборках.

— Бразды правления?

— Взять нашивку президента, а также все обязанности и дерьмо, которые к ней прилагаются. Это поставило бы мишень на спину всех тех, кто находится рядом со мной.

Некоторое время он молчит, а затем продолжает.

— Я не виню ее за то, что она опасается за свою жизнь и за жизнь своих детей. Она хорошая мать, всегда такой была. И, знаешь, поначалу я понимал ее позицию. Но потом я подумал о Ходже, с которым она прожила тринадцать лет. Разница лишь в том, что он не принимал такого активного участия в жизни клуба, как я, а ведь мне пришлось бы взять на себя определенную ответственность, если бы я решил возглавить клуб.

Он снова хватается за волосы, его переполняет чувство отчаяния и безысходности.

— Поэтому я сложил с себя полномочия. Я думал, что этого будет достаточно, чтобы уберечь ее и детей от опасности, и мы сможем дать нашим отношениям реальный шанс.

Он мрачно смеется себе под нос. Отпустив свои волосы, он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, его серо-голубые глаза, такие же беспокойные, как грозовые облака.

— Этого было недостаточно. К тому времени она уже выстроила стену, не выслушав тех гребаных слов, которые я должен был ей сказать.

— Похоже, она просто боится.

Вскочив на ноги, он рычит:

— Само собой, она боится… но я могу ее защитить. Черт возьми. Я не какой-то там урод. Я никогда никому не позволю отнять то, что принадлежит мне. По крайней мере, пока дышу.

Его кулаки сжимаются и разжимаются. Спустя примерно минуту его метаний по комнате, он выпаливает:

— Я отказался от своего наследия ради нее. Я позволяю каждому из моих братьев смотреть на меня так, будто я кусок дерьма. Мой отец умирает, и единственная вещь, которую он хотел больше всего на свете, это увидеть, как я пойду по его стопам и продолжу его дело. Я сложил с себя полномочия ради нее, а она говорит, что это не стоит того. Я не стою риска.

Он впечатывает в стену кулак, и краска со штукатуркой осыпаются на пол.

— Черт бы ее побрал. Я всё поставил на кон. Какого хрена она не может сделать то же самое?

Он всматривается в мое лицо, словно ищет ответ на свой вопрос.

— Я не знаю.

Его глаза сверкают от избытка переполняющих его эмоций.

— С меня хватит. Я задолбался ждать и на что-то надеяться. Я, черт подери, хочу двигаться дальше. Единственный вариант, при котором она примет меня обратно, если я сниму с себя нашивку и уйду. Покину клуб, мою семью, этот город и этот проклятый штат, — он качает головой. — Но я не могу это сделать. Я не дезертир. Я не уйду от всего того, что делает меня таким, какой я есть.

Он выдыхает, и часть напряжения сходит с его плеч.

— Я ждал четырнадцать лет, чтобы она вернулась ко мне. Тебе не кажется, что это довольно долгий срок? Думаешь, мне нужно подождать еще? Или, наконец, найти того, кто сможет ответить на мою любовь взаимностью?

Я понимаю их обоих. И всё же чувствую, что, если Бетани не впустит Дозеру в свою жизнь, тогда ему придется найти того, кто сможет это сделать.

— Ты заслуживаешь быть счастливым. Честно говоря, я не знаю, где бы я сейчас была, если бы ты не заступился за меня в тот первый день, — набравшись храбрости, я говорю: — Но у тебя с Бетани особая связь. У нас этого нет. Нас связывает дружба, и думаю, тот факт, что мы оба одиноки, совсем не значит, что мы подходим друг другу.

Он тихо посмеивается.

— Детка, я не прошу тебя выйти за меня замуж. Я просто хочу построить с тобой отношения и посмотреть, сможем ли мы быть вместе. Остается только догадываться, куда все это приведет.

Когда я не отвечаю, он говорит:

— Ты думаешь, у нас ничего не получится?

Он пару секунд меня изучает.

Я сомневаюсь, смогут ли дружеские отношения между нами перерасти в нечто большее. Он — все, что я когда-либо хотела видеть в мужчине: красивый, трудолюбивый, умный, готовый всегда прийти на помощь и обладающий отличным чувством юмора. У этого списка нет конца. Если бы между нами была химия, даже вопроса бы не стояло. Но ее просто-напросто нет.

Тогда как с Мавом у нас этой химии хоть отбавляй.

Почему, черт возьми, жизнь такая сложная штука?

После того, в чем мне только что признался Дозер, я не хочу снова ему отказывать. За последний месяц его не единожды отвергали. Бетани. Братья. Но я не могу его обманывать.

Я нервно ерзаю, сидя на кровати, в то время как мое сердце начинает неистово колотиться.

Давай же, Эм. Признайся ему.

— Я поцеловала Мава.

На самом деле, мы с Мавом страстно обжимались, и я чуть не сошла с ума, когда он прижал меня к стене и поцеловал, но я сохраню эту часть при себе.

Дозер примерно полминуты стоит неподвижно, как статуя. Затем его грудь вздымается, и он тянет себя за волосы.

— Лицемерный сукин сын. Я так и знал. Вот почему он сделал это. Он отправил тебя к Бетани не из-за дерьмовой сделки, которой он заставлял меня придерживаться, так? — шипит он.

— Думаю, да. К тому же, он знал, что после его нападения на меня я планировала уйти. Как бы там ни было, я собиралась податься в другое место.

— Какого хера ты позволила ему поцеловать себя после того, что он с тобой сделал?

Я опускаю взгляд на свои руки.

— Он не спрашивал разрешения. Сначала я пыталась остановить его, но потом…

— Но потом?

Дозер смотрит на меня с выражением боли на лице.

— Потом я не захотела его останавливать и ответила на его поцелуй.

Он смотрит на меня сверху вниз, наверно, самым суровым взглядом, который я когда-либо за ним замечала.

— Ты ответила на его поцелуй, представляя, что целуешь меня, или же ты целовала его?

Встретив его взгляд, я отвечаю:

— Я-я целовала его.

На его челюсти дергаются мышцы.

— У нас нет той искры, о которой я тебе говорила, — я жестом указываю на него, а потом на себя, — зато она есть у нас с ним. Я не могу это объяснить, но я не хотела, чтобы все так вышло. Если честно, я изо всех сил старалась сопротивляться этому каждый день своего пребывания здесь. Но я не могу это отключить.

— Чёрт! — цедит он сквозь зубы.

Я сцепляю пальцы вместе, чтобы избежать его пытливого взгляда.

— Прости. Я…

— Как насчет всего того дерьма, что он сделал?

Довольно сложно дать разумное объяснение моему выбору. Мне бы очень не хотелось рассказывать Дозеру о своих причинах, но я должна ему как-то все разъяснить.

— Я верю, что людям нужно давать второй шанс. Он изменился после той ночи, пытался исправить то, что натворил. Но, полагаю, сегодня вечером я выясню это, так или иначе.

— Значит, ты здесь не для того, чтобы быть с Эджем. Ты здесь, чтобы посмотреть, сможете ли вы, ребята, построить чертовы отношения, ты и Мав?

Я напряженно пожимаю плечами.

— Я бы могла уйти, оставив все как есть.

Он выдыхает.

— Я бы тебе не позволил.

Подняв лицо, я всматриваюсь в его искренние глаза и растягиваю свои губы в легкой улыбке.

— Я тебе верю. Ты был слишком добр ко мне с тех пор, как я здесь появилась. Я многим тебе обязана.

Он лукаво улыбается.

— Сходи со мной на свидание.

— Дозер.

Он качает головой и подходит ближе.

— Если у вас с Мавом ничего не получится, подари мне один день. Мы можем покататься на лошадях или сходить на ужин. Зато мы увидим, куда это нас приведет. Никаких обещаний. Никаких обязательств. Всего один день. Я просто хочу провести с тобой пару часов наедине, подальше отсюда.

— А если у нас с Мавом все получится?

Его улыбка никнет, но он быстро это скрывает, отделываясь простой фразой.

— Тогда мы останемся друзьями, пока он все не испортит.

Он подмигивает мне и поднимает меня на ноги.

Я вскидываю голову и вижу, что он не собирается сдаваться.

Он сжимает пальцами мой подбородок.

— Я рядом, если понадоблюсь тебе, или если ты передумаешь.

— Спасибо.

Он притягивает меня к себе и обнимает своими огромными ручищами. Впервые я искренне обнимаю его в ответ. Быть может, потому, что он, наконец, знает о моих чувствах, и мои действия не будут неверно истолкованы и считаться чем-то большим, нежели дружеским жестом.

— Пошли. Нам лучше вернуться, иначе мы останемся без еды.

* * *
Выйдя из комнаты Дозера, я жду в коридоре, пока он закрывает и запирает дверь на ключ.

Мы слышим тяжелый удар, а затем еще один, и оба поворачивают головы, глядя в направлении источника шума, который не смолкает ни на минуту. С каждым разом удары становятся громче и раздаются чаще. За седьмым или восьмым ударом о стену следует мужской стон.

И что-то в этом стоне кажется таким знакомым, что мое тело сотрясает мелкая дрожь.

Сканируя коридор, я мысленно ругаю себя: «Это не он. Это не из комнаты Мава». Здесь семь комнат, и звуки могут доноситься из любой другой.

Пронзительный женский голос кричит:

— Да, прямо здесь! О, Боже, да! Прямо. Ах. Здесь. Черт… Как же я по этому скучала!

Мужское кряхтение, которое следует за ее словами, потрясает меня до глубины души. Я обхватываю рукой живот, пока ноги несут меня вперед. Чем ближе я подхожу к его комнате, тем очевиднее становится, что я дура, а он ублюдок. Я не должна была верить ни единому слову, слетевшему с его губ. Ни. Единому. Долбаному. Слову.

Я кладу руку на его дверь. Каждый стон, каждый крик, каждое кряхтение подобны удару брошенного в меня кирпича. До тех пор, пока я не чувствую присутствия за своей спиной. Дозер. Обернувшись, я смотрю на него.

— Может, это не он.

— По звукам чертовски похоже на него, — отвечает он. А затем, словно утешая, опускает руку на мое плечо. — Не так я хотел, чтобы это произошло, но думаю, теперь у тебя есть ответ, детка. Прости.

Мое дыхание становится частым, до этого момента я даже не осознавала, что так сильно тосковала по Маву. Уповая на то, что он окажется достоин второго шанса. Что он исполнит все то, что прошептал мне на ухо в день своего отъезда.

Но, Боже, как же я могла в нем так ошибиться.

Голос женщины звучит громче. Секс за дверью Мава достигает своего пика. Я слышу рычание Мава, и против воли в моем сознании крутится картинка, как он вонзается в какую-то клубную девчонку, которую затащил в свою комнату. Скорее всего, это Джейд.

Он кричит, достигая оргазма, и я тут же представляю себе это как наяву. Его голова откинута назад. Его великолепное тело покрывает пот, и он опустошает себя в какую-то женщину. Вот только эта женщина не я.

Будь он проклят.

Я стараюсь держаться, но осознание происходящего просто убивает меня. Такое чувство, что мое сердце сделано из тонкого стекла, и Мав просто взял молоток и разбил его на две хрупкие половинки, которые в любой момент расколются и разлетятся на мелкие кусочки.

Мысли о том, чтобы остаться здесь, начать с ним новую жизнь и стать частью его безумного мира, умирают на корню.

Пора уходить. Как сказал Дозер, теперь у меня есть ответ.

— Тыковка… — начинает Дозер.

— Эмбер, — поправляю я его.

— Что?

— Ненавижу это прозвище, — говорю я на этот раз громче. — Меня зовут Эмбер, — я тянусь к дверной ручке и добавляю: — Не могу поверить, что он сделал это после всего того, что сказал мне.

Дозер хватает меня за руку.

— Ты не захочешь это видеть. Поверь мне.

— Нет. Мне нужно это увидеть.

Но дверь распахивается, прежде чем я успеваю ее открыть, являя передо мной того, кого я не ожидала здесь увидеть.

Стар. Клубная девчонка. Та, которую Мав выгнал неделю назад. Та, с которой он трахался в своем кабинете. Неудивительно, что их крики удовольствия звучали так знакомо.

Она не видит, что я стою перед ней. Она слишком занята, натягивая свои красные трусики и поправляя свою черную мини-юбку. В тот момент, когда она понимает, что перед ней кто-то стоит, она замирает и мгновенно вскидывает голову вверх, устремляя свой взгляд на мое лицо.

Ей требуется всего пара секунд на то, чтобы продемонстрировать свою гнусную ухмылку и показать себя с самой отвратительной стороны. Она прислоняется к дверной раме.

— А… Тыковка, правильно? Ты немного опоздала, милая, — она бросает взгляд себе за спину, а затем снова смотрит на меня. — Можешь заглянуть попозже, — ее улыбку сменяет злорадный смех. — Он сильно проголодался за время своего отсутствия, но его только что накормили, так что, думается мне, он не скоро захочет десерт.

Мое тело охватывает ярость. Меня так и подмывает влепить ей пощечину или исполосовать ногтями ее лицо, но я крепко сжимаю кулаки и удерживаю свои руки по бокам.

Уходи, Эм. Он этого не стоит. И она тоже.

Я слышу, как он кричит позади нее:

— Кто это?

Она поправляет на себе одежду и снова оглядывается через плечо.

— Судя по шоку на ее лице, я бы сказала, что кое-кто надеялся составить тебе компанию этим вечером. Но поскольку я уже это сделала, я ее отпущу.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — рычит Дозер и встает рядом со мной. Его рука касается моей. Часть его сил перетекает в меня.

— Мав пригласил меня обратно. Сказал, что у вас, ребята, напряжёнка со свободными и доступными кисками.

— Поэтому ты здесь… — саркастично замечаю я.

Склонив голову набок и изогнув бровь, Стар отвечает мне резким тоном:

— Да. Я здесь. Не моя проблема, что ты не можешь удовлетворить здешних мужчин.

Я слышу шорох то ли простыней, то ли одежды позади нее. О, нет, он встает с постели! Я не хочу его видеть. Когда я поворачиваюсь и ухожу, мое сердце колотится так громко, что звенит в моих ушах как гонг. Часть меня хочет остаться и встретиться с ним лицом к лицу. Высказать все, что я о нем думаю и, возможно, еще раз врезать по его идеальной челюсти, но какой в этом смысл? Это ничего не изменит.

Дозер зовет меня по имени, но мои эмоции в полном раздрае. Гнев. Ревность. Предательство. Я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме одного — бежать как можно дальше от него.

Но я резко торможу, когда достигаю лестницы. Моя нога опускается на верхнюю ступеньку и уже не отрывается от нее. Мой взгляд устремлен вниз. Поначалу темные волосы и широкие плечи кажутся мне знакомыми, но мое подсознание не в состоянии определить, что за мужчина поднимается по лестнице.

— Детка, подожди, это не то… — слышу я, как говорит Дозер где-то позади меня. Но он, должно быть, видит то, что вижу я, потому что его речь обрывается на полуслове.

Стоящий передо мной мужчина поднимает голову, и его взгляд скользит по моему телу вверх. Глаза цвета пшеницы сосредотачиваются на моем лице.

Мав.

Следующая моя мысль… Я сплю?

Угрюмый взгляд, который я так часто замечала на его лице, меняется. Уголки его губ тянутся вверх.

— Привет, — просто говорит он.

Привет. Всего одно слово. Слово, которое я произносила и слышала миллион раз, правда, звучит оно так, словно в нем кроется нечто большее. Я так рад тебя видеть. Я скучал по тебе. Но я понимаю, что это всего-навсего мое воображение.

Его усмешка превращается в крышесносную улыбку, прежде чем он улавливает мое настроение и напряжение, сковавшее все мои конечности.

Дозер кладет руку мне на спину. Взгляд Мава перемещается на мужчину позади меня, а затем снова возвращается ко мне. Его брови сходятся вместе.

— Какого хрена Эдж и Стар трахаются в твоей комнате? — спрашивает Дозер.

Я стараюсь, но не могу понять смысл только что сказанной фразы Дозера. Эдж и Стар. Я повторяю имена, по крайней мере, десять раз, пока они окончательно не оседают в моем сознании.

На лице Мава мелькает растерянность, а затем он внимательно разглядывает меня. Он видит бушующие во мне эмоции. Наверняка, они написаны на моем лице и буквально бросаются в глаза.

— Я отдал комнату Эджу, — объясняет он мне, а не Дозеру. — Я приобрел неподалеку недвижимость и не хотел занимать огромную комнату, в которой я больше не нуждаюсь.

Это был не он. Это был не он. О, мой Бог… Это был не он.

Воздушный шар внутри меня раздувается до невероятных размеров, и я позволяю воздуху, скопившемуся в моих легких, вырваться на свободу.

Мав стоит там в черной футболке, темных джинсах, жилете и цепочке, висящей поверх его футболки. Он делает шаг ко мне, а затем еще один, и мои руки начинают дрожать.

— Я могу с тобой поговорить? — спрашивает он.

Я оцепенело киваю, по-прежнему пребывая в некоем подобии транса.

— Наедине.

Не вопрос.

— Хорошо.

— Ты уверена? — на этот раз вопрос исходит от Дозера. Я оглядываюсь назад. Он свирепо смотрит на Мава, но на мгновение переводит взгляд на меня.

— Да, — слово слетает с моих губ тихим шепотом.

Дозер неодобрительно хмыкает и проходит мимо меня. Он задевает Мава плечом и отталкивает его назад. На секунду мне кажется, что они сцепятся прямо здесь, на лестнице, но они этого не делают. Они лишь обмениваются смертоносными взглядами, и Дозер придвигается ближе. Он шепчет что-то на ухо Маву, но так тихо, что я его не слышу, затем еще раз его толкает и уходит.

— Это что еще за херня? — раздается грубый голос позади меня. Повернув голову, я вижу Эджа, стоящего рядом со Стар в коридоре. Он без рубашки, а его джинсы расстегнуты. Он худой, слишком худой, но каждая часть его тела бугрится мускулами.

— Ничего, — отвечает Мав.

Безумные глаза Эджа переключаются с Мава на меня. Он окидывает взглядом мое тело сверху донизу.

— Это та самая рыжая, из-за которой ты грозился отрезать мне яйца, если я к ней прикоснусь? Твоя девчонка?

Мав подходит ко мне, пока не загораживает меня собой от взгляда Эджа, стоящего прямо передо мной. Его рука опускает вниз, и его пальцы переплетаются с моими. Глядя мне в глаза, он говорит:

— Пока нет, но я над этим работаю.

Глава 26

Есть мужчины, в которых вы влюбляетесь, потому что они потрясающие, а есть мужчины, которые просто не оставляют вам иного выбора.

ЭМБЕР
Мы минуем две двери, прежде чем Мав отпирает одну и затягивает меня внутрь. Через окно напротив нас проникают лучики солнца, заливая светом двуспальную кровать из дуба, стоящую у стены, и видавший виды берберский ковер. Пространства в два раза меньше, чем в его теперь уже бывшей комнате и присутствует легкий аромат цитрусовых, как будто комнату недавно убирали.

— Она небольшая, — говорит он, — но я не буду здесь жить, только если переночевать, когда потребуется.

Я окидываю взглядом мятое стеганое одеяло цвета шампанского.

— Постель выглядит новой.

Он кивает.

— Да. И матрас тоже.

Мы оба смотрим на кровать. Воздух вокруг нас звенит от неловкого молчания и сексуального напряжения.

Мав откашливается и полностью поворачивается ко мне.

Он так убийственно прекрасен, что его красота практически сбивает с ног, и мне приходится скрывать реакцию своего тела, хотя внутри оно вспыхивает, как фейерверк на четвертое июля.

Его челюсть покрывает густая щетина. Рассечение на его губе почти затянулось, а синяки, которые ему поставил Дозер, уже сошли. Его щеки загорелые, будто поцелованные солнцем, что создает невероятный контраст на фоне его светлых глаз.

Большим пальцем он скользит по костяшкам моих пальцев. От этого мое внимание переключается на наши соединенные руки. Его большая теплая рука в несколько раз превосходит по размерам мою руку. Его хватка настолько слабая, что, если я захочу, то смогу вырваться, и мне это нравится.

Он подходит ближе и поднимает мой подбородок.

— Ты думала, что это я был со Стар?

Даже при упоминании об этом у меня сводит желудок. Нет смысла отрицать очевидное.

— Они занимались этим в твоей комнате, довольно громко, что я должна была подумать? — говорю я, когда краска приливает к моим щекам.

— Что ты при этом почувствовала? — спрашивает он как-то робко. Наклоняет голову и ищет ответ в моих глазах.

Что я почувствовала?

Как будто меня сбил подвесной стальной шар для сноса зданий. Как будто я съела сырую рыбу, и мой желудок взбунтовался. Как будто не успела я позволить себе на что-то надеяться, как на моих глазах это превратилось в дым и пепел.

Я не могу признаться ему в этом, поэтому просто качаю головой.

Он кладет ладонь мне на живот.

— Тебя тошнило? — тихо спрашивает он. Моя кожа начинает пылать, а мышцы живота под его рукой сокращаются.

Да…

Я закрываю глаза, чтобы побороть влечение к нему. Но это выше моих сил. Мое тело пробуждается к жизни после смерти, которую только что перенесло, я чувствую каждый его и мой вздох.

— Куколка?

Интонация его голоса меняется. Он практически умоляет…

Его рука перемещается и ложиться на мое колотящееся сердце. Я чувствую его. И когда я говорю, что чувствую его, я именно это и имею в виду, я действительно его чувствую. Его прикосновение не просто проникает под кожу, оно проходит легкой лаской по каждой части моего тела вплоть до кончиков пальцев на ногах, обволакивает все мои жизненно важные органы и возвращается тем же маршрутом только для того, чтобы пронзить меня в самое сердце.

— А здесь? — шепчет он на сей раз. Клянусь, я могу подсчитать удары его сердца по пульсации вен на его ладони.

О Боже…

Я не могу дышать…

На глаза наворачиваются слезы.

— Куколка?

Я моргаю, медленно открывая свои глаза.

Искреннее выражение его лица убивает меня.

— Мне нужно знать. Ты почувствовала что-нибудь здесь? — он опускает взгляд на мой рот.

С моих уст срывается хриплое «да».

Ох… Господь всемогущий. Скажи, что это был не мой голос.

Он проводит рукой по моему затылку и нежно погружает пальцы в мои волосы.

— Меня сводит с ума сама мысль о тебе с кем-то другим до такой степени, что я сейчас даже думать не могу. Когда я вижу тебя с Дозером, как ты разговариваешь с ним, как он прикасается к тебе, как ты улыбаешься ему, такое чувство, что все мое чертово тело вот-вот взорвется, — он на секунду замолкает, а затем продолжает: — Когда я увидел тебя, стоящей рядом с ним, я подумал, что ты сделала свой выбор. Я подумал, что уже упустил свой шанс.

Его янтарный взгляд блуждает по моему лицу.

— Так у меня еще есть шанс?

Трудно оставаться сосредоточенной, когда мое тело в такой близости от него, когда меня окутывает его пьянящий аромат, когда его губы на расстоянии в несколько дюймов, а эти глаза буквально пожирают меня. Черт бы побрал эти глаза.

На кончике моего языка так и крутится слово «нет». Но в течение трех дней я представляла себе этот момент. Я думала о том, что мне нужно сказать Маву, прежде чем открыть дверцу и позволить ему войти в мое сердце. Не то, чтобы он еще этого не сделал, — видит Бог, он уже в него вошел, — но я не могу ее распахнуть, не проведя черту и не дав понять, что в будущем он должен относиться ко мне с уважением.

— Наверное, это зависит от обстоятельств.

— Каких?

— Не собираешься ли ты резко изменить свое отношение ко мне и вернуться к тому… каким ты был.

Серьезное выражение его лица становится еще более серьезным.

— Не собираюсь. Это паршиво, но лишь навредив тебе, мне удалось обрести гребаный здравый смысл. Теперь я знаю, что ты не заслужила то дерьмо, которое я на тебя выливал, и клянусь своей жизнью, я больше никогда не подниму на тебя руку.

Я кладу руку ему на грудь и отталкиваю, но он не сдвигается с места. Он как скала, нависает надо мной и, похоже, не оставляет попыток зайти за границы моего личного пространства.

— И я просто должна тебе поверить?

Он облизывает губы и глубоко вздыхает.

— Раньше я ничего не замечал за пеленой поглотившей меня ненависти. Теперь я вижу то, что должен был заметить в первый день наше встречи. Ты — не она, и я должен измениться, или сквозь мои пальцы просочится нечто удивительное. Если уже не просочилось.

Я пытаюсь отвести взгляд, но он заключает мое лицо в свои ладони.

— Слушай, Куколка, я знаю, что не могу исправить это парой слов. Потребуется время. И даже при том, что ты имеешь полное право ненавидеть меня и послать ко всем чертям, — он проводит большим пальцем по моей челюсти, — я прошу тебя дать мне это время. Я докажу, что многое изменилось. Что я изменился.

Его взгляд пробегает по моему лицу.

— Черт. В тот день, когда ты вошла в мой кабинет, я гнался за смертью. Меня никто и ничто не заботило, мне было все равно проживу я еще один день или нет, — он прижимается своим лбом к моему. — Но теперь я задумываюсь над тем, что ждет меня завтра. И не только завтра. Я задумываюсь над тем, что произойдет в ближайшие десять минут, в ближайшие несколько часов, в ближайшие несколько дней. Потому что я надеюсь, что проведу это время с тобой.

Он закрывает глаза и качает головой.

— Пожалуйста, просто дай мне немного времени.

Я заставляю его нервничать. Не потому, что колеблюсь, я уже давно приняла решение, в тот самый момент, когда увидела его, стоящим на лестнице. Я заставляю его ждать моего ответа из-за того ада, через который он меня провел, издеваясь надо мной на протяжении почти двух недель.

— Я дам тебе время. Но…

По-прежнему удерживая в ладонях мое лицо, уголки его губ подергиваются в нерешительной улыбке.

— Снова причинишь мне боль, и я уйду. Третьего шанса не будет. Никаких оправданий. Ты отпустишь меня и не станешь преследовать.

Мышца на его челюсти дергается дважды, прежде чем он отвечает:

— Хорошо, — он убирает выбившуюся прядь волос с моих глаз, приподнимает мое лицо вверх и медленно, нежно чмокает меня в губы. — Спасибо.

— Не заставляй меня пожалеть об этом.

— Не заставлю, — его губы ласкают мои. — Куколка, ты это контролируешь. Всё это. Если ты хочешь, чтобы я был рядом, я буду. Если тебе нужно время или место… я дам их тебе. Это твой выбор, — он гладит меня по скуле, и его голос понижается. — Если ты хочешь продвигаться медленно, мы не будем торопиться. Пока не узнаем, куда нас это приведет.

Через мгновение я вся горю. Я сама не своя от похоти, но этого недостаточно, чтобы слово «медленно» остановило поток плохих воспоминаний. Не подумав, я бормочу:

— У меня никогда не было медленно.

Он отстраняется. В чертах его лица проступает растерянность, и его улыбка никнет. Он хмурится, изучая меня. Затем на него снисходит озарение, и в его глазах вспыхивает гнев.

— Черт возьми, детка. Я не имел в виду секс. Я имел в виду наши отношения.

На его лице мелькает выражение боли.

— Он никогда не был с тобой нежен? Даже в первый раз?

— Ни разу, — покачав головой, говорю я.

Его ноздри раздуваются, а челюсть напрягается.

— Ублюдок, — его хватка на моем затылке усиливается. — Ты заслуживаешь лучшего, Куколка.

Да, заслуживаю. Я знаю, что заслуживаю. Вот почему я сделала все, что в моих силах, чтобы сбежать от него.

— Когда у нас с тобой дойдет до секса, Куколка, он будет таким, каким ты его себе представляешь. Как я уже сказал, ты это контролируешь.

В моем сознании вспышкой проносятся образы Мава со Стар и связанной Джейд.

— Но тебе же нравится все контролировать. С Джейд и…

Он до скрежета зубов стискивает челюсть и большим пальцем накрывает мои губы.

— В то время мне нужен был именно такой секс. Это был просто трах. Никаких эмоций. Никаких привязанностей. Я не хотел, чтобы они касались меня. Я не хотел, чтобы это длилось долго, — отпустив мое лицо, он берет меня за руку и задирает свою футболку, размещая мою ладонь под ней, на рельефной мускулатуре своего живота. — С тобой все по-другому. Мне нужно, чтобы ты прикасалась ко мне. Когда ты делаешь это, я чувствую абсолютно все. Черт подери, даже время останавливается. С тобой это будет чем-то значимым. Каждый раз. Неважно отдашь ты мне себя полностью или нет.

Если я до сих пор в него не влюбилась, думаю, я только что это сделала.

Втрескалась по уши…

По моим рукам, плечам и спине пробегают мурашки. Я ничего не могу с собой поделать, передвигая руку выше, к его груди, чувствуя, как его тело откликается на мои прикосновения. Его глаза искрятся теплом, а дыхание становится рваным.

Он поднимает руки вверх, стаскивает через голову свою футболку и бросает ее на пол у наших ног. Мои глаза скользят по каждому дюйму его полуобнаженного тела. Как ребенок в магазине сладостей, я не могу решить, что попробую и к чему прикоснусь в первую очередь. Все, что я знаю, — мне нужно сделать выбор. Но с чего начать — с его татуировок, великолепной кожи или дорожки темных волос, которая начинается от его пупка и доходит до кромки его джинсов.

Он перемещает наши руки выше и кладет их на свою грудь, прямо поверх своего сердца, которое бешено стучит под моей ладонью.

— Оно не бьется так для других, — он склоняет и встречает мой взгляд. — Ты понимаешь, о чем я?

— Да, думаю, что понимаю, — чуть киваю я.

— Хорошо, потому что я чертовски долго ждал, когда ты войдешь в мою жизнь. Слишком долго. Я был чертовски нетерпелив и поплатился за это. Но теперь я готов набраться терпения, Куколка, — его взгляд падает на мои губы. — И я собираюсь потратить немало времени, чтобы загладить свою вину перед тобой, стереть плохие воспоминания, заменив их хорошими.

Его губы мягко опускаются на мои, дразня их, а затем раскрывая. Когда наши языки сплетаются друг с другом, он гортанно стонет, наклоняет мою голову и овладевает моим ртом более агрессивно.

Былые обиды испаряются, а то, что осталось от моего стремления удерживать его на некотором расстоянии, распадается на мелкие кусочки.

Проводя руками по его груди, я наслаждаюсь ощущением теплых подрагивающих мышц под моими пальцами. Но когда я замираю, он разрывает наш поцелуй, чтобы выдавить:

— Не останавливайся.

Так что я продолжаю. Я позволяю своим рукам бродить по его груди и исследовать каждую мышцу, каждое ребро и каждый дюйм кожи между нами. Другой рукой он едва касаясь скользит по моему плечу и руке. Он приобнимает меня за талию. Когда его ладонь опускается на мою задницу, он подходит ближе, заставляя наши тела пылать. Я стону напротив его губ, когда чувствую, как ко мне прижимается его эрегированный член.

Осознание того, какой эффект я на него произвожу, посылает к средоточию моего желания потоки тепла. Мои соски твердеют, потираясь о материал бюстгальтера, топика и его груди.

Он прерывает поцелуй, но только для того, чтобы поцеловать уголок моего рта и челюсть. Он прикусывает зубами мою кожу, вынуждая меня отчаянно хватать ртом воздух, когда по мне прокатывается дрожь удовольствия.

Мое сердце так и норовит выскочить из груди. Его стук отдается у меня в ушах. Тянущая боль в нижней части моего живота становится мучительной.

Мав должен это почувствовать, потому что его поцелуи спускаются ниже, к тому самому месту, где я в нем нуждаюсь. Он всего секунду посасывает мою шею, пока его рот не оказывается на моей ключице. Давление и влажность его губ дарят потрясающие ощущения. Настолько удивительные, что я отвожу пальцы от его груди, чтобы прижать его голову к себе.

Он медленно расстегивает мой топик сзади и высвобождает меня из него, открывая себе больше доступа к моей коже.

— Ты хочешь, чтобы я остановился? Я слишком тороплюсь?

Боже, нет. Я качаю головой.

— Хорошо. Сними это, — он тянет за мой топик и помогает мне его снять, обнажая белый бюстгальтер без бретелек, который скрывается под ним.

Дальше события развиваются с невероятной скоростью. Он проводит зубами по моей груди, за исключением тех мест, где он мне нужен больше всего, словно собрался медленно меня мучить. Моя кожа горит, мне нужно, чтобы он остудил меня своим ртом.

Несколько минут спустя я не выдерживаю.

— Пожалуйста, — умоляю я.

Мав вскидывает голову и бросает взгляд на мое лицо. Он выпрямляется и почему-то мне кажется, что он сейчас остановится, но вместо этого он оборачивает вокруг меня свои руки и расстегивает мой лифчик, ни на миг не отводя от меня своего взгляда. Как только бюстгальтер падает на пол, его глаза опускаются вниз.

Но даже сейчас, когда мы голые до пояса, он никуда не спешит, пожирая меня своим взглядом.

Деликатное прикосновение его руки, скользящей по моим ребрам вверх, вызывает щекотку. Он перемещает руку еще выше, до тех пор, пока не накрывает ладонью мою грудь, а большой палец не касается моего набухшего соска.

— Я представлял тебя голой, но не думал, что мои фантазии будут так далеки от реальности, — выдыхает он с нотками благоговения в голосе.

Затем его губы охлаждают мою кожу, а его язык медленно мучает меня своими безжалостными пытками, пробегая поверху моей груди, дважды кружа по моему соску, после чего он всасывает и втягивает его в свой рот. Его губы на такой чувствительной части моего тела выбрасывают первую искру зарождающегося оргазма.

Мои ногти впиваются в его спину, и отчаянное хныканье, звук, который я никогда раньше не издавала, исходит из глубины моей груди.

Он отводит руку от моих сисек и ведет ее по моему животу вниз. Легкое покалывание вспыхивает везде, где он меня касается. Когда он достигает пуговицы моих шортиков, он останавливается.

— Мы не будем заниматься сексом. Но я хочу увидеть, как ты кончишь, Куколка.

Я киваю, и его рот захватывает мои губы в поцелуе, пока он расстегивает пуговицу на моих шортах и тянет язычок молнии вниз. Его пальцы проникают под ткань трусиков и скользят к развилке моих ног.

В его груди раздается урчание, а, обнаружив, что я мокрая, он стонет:

— Боже милостивый, — затем он прислоняется своим лбом к моему, пристально глядя мне в глаза. — Это для меня?

— Да.

— Ты была такой же мокрой в первый день, когда я коснулся тебя здесь, была такой…

— Была такой только из-за тебя.

— Черт.

Он сминает мои губы своими и целует меня. Этот поцелуй жадный и неистовый. Он властвует над моим ртом, как делал это в первый раз. Мне это нравится. Нравится, когда он дикий и в то же время сдержанный, словно не хочет напугать меня своим напором.

Я задыхаюсь от удовольствия, когда он играет с моим клитором. Мой оргазм приближается с каждым толчком. Затем он начинает большим пальцем дразнить мой клитор, пока другой палец медленно проскальзывает в меня. Так глубоко. Я напрягаюсь, но не потому, что не хочу, чтобы он был внутри меня. Я напрягаюсь, потому что на грани потери контроля.

Он замирает и отводит руку.

— Нет. Не останавливайся. Мне так хорошо, — шепчу я.

Он нежно толкается обратно, и по мере того как нарастает мое удовольствие, его палец проникает глубже, медленно входя и выходя из меня, тем самым начиная сводить меня с ума. Когда он наполняет меня двумя пальцами вместо одного, я откидываю голову назад и выдыхаю:

— О, мой Бог.

Мав отрывает губы от моего рта.

— Вот оно. Расслабься и ухватись за меня. Позволь мне почувствовать тебя, — его пальцы усиливают толчки, а его язык властно клеймит каждый дюйм моего рта.

Я держусь за него изо всех сил и молюсь, чтобы эта изысканная пытка никогда не кончалась. Насаживаясь на его пальцы снова и снова, я стремлюсь к кульминации, которая разнесет мой мир на части, если он просто даст мне кончить.

Моя жажда усиливает его желание, поскольку его поцелуй становится почти что зверским, а его грудь напротив моей поднимается и опадает уж слишком часто.

У меня внутри все сжимается, когда он при каждом толчке задевает особую точку. Я закрываю глаза и теряюсь в ощущениях.

— Мав, — я произношу только его имя и ничего больше, потому что мысли в моей голове начинают путаться. Боль потребности, которую он во мне пробуждает, становится все острее и нестерпимее. До тех пор, пока она, как растянутая резинка, не достигает своего предела разлома, обрывается и проносится по всему моему телу волнующей дрожью. Бурным потоком ощущений, обволакивающим каждую мою мышцу.

Пальцы Мава не перестают двигаться внутри меня. Он продлевает оргазм чувственными поцелуями до тех пор, пока он не извлекает из моего тела каждую частичку этого наслаждения.

И когда мои колени слабеют, он ловит меня.

Его губы покрывают легкими поцелуями мою челюсть, шею и ухо. От его горячего дыхания по моей коже проносятся мурашки.

— Охренеть. Я никогда не видел ничего более совершенного, черт возьми, — он озорно усмехается и чмокает меня в губы.

Святые угодники.

— Не могу дождаться, когда увижу это снова.

Он вытаскивает из меня пальцы, и я тут же чувствую влажность, скопившуюся между моих бедер. Но не успеваю я смутиться, как Мав поднимает руку и засовывает пальцы, покрытые моим возбуждением, себе в рот. Он стонет, закрывает глаза и облизывает их дочиста.

Когда он открывает глаза, они цвета расплавленного золота.

— Теперь я до конца вечера буду мечтать о том, чтобы трахнуть тебя своим языком.

От этих слов мышцы в моем влагалище сжимаются снова и снова. Это походит на угрозу. Но мысли о его губах на той части моего тела — восхитительная угроза, о которой я, без сомнения, буду думать в течение следующих нескольких часов.

Глава 27

Бывают времена, когда вы видите что-то настолько прекрасное, что оно оставляет отпечаток на вашей душе. Эти незабываемые мгновения остаются с нами навечно.

МАВЕРИК
По-моему, я никогда не оправлюсь. Это было охренительно. Просто чума. Я думал, что знаю, во что ввязываюсь. Но я этого не знал. Это ни с чем не сравнится. Целовать ее. Чувствовать ее под своими руками. Ощущать на губах ее вкус. Ни с чем другим это даже близко не встанет.

О чем я только думал?

Эта девушка погубит меня. Если она когда-нибудь уйдет от меня, как Дана, я не останусь с почерневшим сердцем. Потому что от него просто-напросто ничего не останется, кроме золы и пепла.

Меня все еще потряхивает, когда я поднимаю ее и кладу на кровать.

— Полежи со мной, — говорю я, поскольку не могу признаться ей, что я сейчас настолько возбужден, что черта с два я смогу спокойно расхаживать по клубу. А одна мысль о том, что кто-нибудь из моих братьев увидит ее с пылающими щеками, опьяненными от страсти глазами и спутанными волосами, приводит меня в ярость.

Теперь она моя, и неважно, понимает она это или нет. Я так чертовски сильно пристрастился к ней, что обратной дороги нет.

Опустившись на кровать, я притягиваю ее к себе, чтобы она прилегла на мою грудь. Я ласково провожу рукой по шелковистой, гладкой коже ее спины. Она вздыхает, и меня пронзает всплеск глубокого удовлетворения.

— Я никогда раньше этого не делала.

Моя рука на ее спине замирает, и я склоняю голову набок, чтобы взглянуть на ее лицо.

— Никогда не делала что? — затем меня осеняет. — Не кончала?

Она, как обычно, чуть заметно кивает.

— Удовлетворяла себя, да, но не с…

— Но не с кем-то другим?

Она снова кивает. Матерь Божья. Если это не мысль об убийстве проносится по моим венам, то я не знаю, что это.

— Твой бывший был куском дерьма, — рычу я.

— Да, я знаю.

Я напоминаю себе выудить из нее побольше информации о ее бывшем парне. Тогда я найду этого козла, и мы с моими братьями сможем передать ему пламенный привет. А также незабываемо с ним попрощаться.

Я зажимаю пальцами ее подбородок и заставляю ее посмотреть на меня.

— Ты в порядке? Не жалеешь о том, что мы только что сделали?

Она льнет ко мне и трется своим носом о мою грудь, от чего мой член пульсирует еще сильнее.

— Я не знала, что это может быть так.

О, черт. Эта девушка разрушит меня.

Я обнимаю ее и прижимаю к себе.

— У меня такое чувство, что дальше будет только лучше.

— Ты так думаешь?

Она поднимает на меня свои чарующие глаза.

— Я в этом уверен. Я не шучу. Такое чувство, что тебе хорошо там, где ты сейчас, и ты не хочешь быть в другом месте.

Когда в комнате воцаряется тишина, я упиваюсь тем, что могу прикасаться к ней, тем, как идеально мы подходим друг другу, словно она была создана кем-то наверху специально для меня. Каждую секунду, что я держу ее в своих объятиях, я мучаюсь, понимая, что ничего не могу поделать со своей эрекцией. Она пульсирует от необходимости находиться внутри нее, но мне приходится ее игнорировать. Я не могу торопить события. Не так, как в прошлый раз.

Я подтолкнул Дану к отношениям, которые ей были не нужны. По правде говоря, я подтолкнул ее и к беременности. Я думал, она хотела всего этого. Меня, семью, дом, будущее. Но я проецировал на нее свои мечты, вот из-за чего все пошло наперекосяк. На сей раз, я буду внимателен к потребностям и желаниям Куколки, а не только своим собственным.

Она не понимает этого, но меньше, чем за час, эта девушка перевернула мой день, мою жизнь, мой мир с ног на голову и изменила курс, которым мы последуем в наш завтрашний день. Она осветила мое будущее и подарила мне надежду.

Мне на ум приходит стих, и я, не фильтруя свои мысли, цитирую его:

— «Дни твоей жизни станут ярче полудня, а темнота будет подобна утру».

— Мммм, — мечтательно произносит она. — Что это? Похоже на стихотворение.

— Это из Книги Иова, — я опускаю руку вниз и сцепляю наши пальцы вместе. Затем подношу их ко рту. Я целую ееладонь, после чего кладу наши соединенные руки себе на грудь.

— Книга Иова?

— Из Библии. Одиннадцатая глава, стих семнадцатый.

Она приподнимается и смотрит на меня с любопытством.

— Ты читал Библию?

— Да, потерял счет, сколько раз. Некоторые части чаще, чем другие, — она морщит лоб. Поэтому я продолжаю объяснять. — Мой отчим был… один из тех религиозных фанатиков, о которых ты наверняка слышала, и он был очень строгим, — ее глаза округляются от удивления. — Моя мать вышла за него замуж, когда мне было десять лет.

— Где был твой отец?

— Он умер, работая на стройплощадке, за день до того, как мне исполнилось два года.

— Мав… Изви…

Передвинув наши соединенные руки, я прикладываю палец к ее губам.

— Все в порядке, Куколка. Я его даже не помню. Все, что я знаю о нем, это то, что рассказала мне моя мать, — я опускаю наши руки на свою грудь. — Пол был моим отцом во всех смыслах этого слова, и помимо его тотального контроля за тем, чтобы моя жизнь вращалась вокруг церкви и ничего больше, с того дня, как мы с мамой переехали, он был порядочным и более чем заботливым.

— Но ты, похоже, зол на него.

Я пожимаю плечами.

— Так и есть.

Она вскидывает бровь.

Тяжело говорить о моих родителях. Тяжело признаваться в своих разочарованиях, когда я так привык держать их в себе. Но, быть может, если я откроюсь Куколке, ей будет легче открыться мне.

Вздохнув, я говорю:

— Поначалу соблюдать его правила для меня было тем еще испытанием. Я бунтовал. Мы ссорились. Моя мать постоянно плакала. Мы не уступали друг другу, и словно ходили по замкнутому кругу.

Я тяну наши руки вверх и шевелю своими пальцами. Она делает тоже самое. Затем я скольжу своими длинными пальцами по ее изящным маленьким.

— Я не мог спокойно смотреть на мамины слезы. Поэтому со временем я перестал сопротивляться. Я ходил в церковь, молился, читал священные писания и стал идеальным сыном, таким, каким они хотели, чтоб я был. Но чем старше я становился, тем больше вещей подвергалось моему сомнению. Я понял, что не согласен с некоторыми его убеждениями. И я начал замечать, сколько всего я в жизни упускал. Вместо того, чтобы снова вступить в конфликт с ним и моей мамой, я продолжал держать свои мысли при себе. Я решил дождаться, когда мне исполнится восемнадцать лет, и я смогу выбрать, какой жизнью мне жить дальше. Наконец-то расправить крылья в колледже и прислушаться к своему внутреннему голосу, чтобы судить, что правильно, а что нет.

— И вот теперь мой отчим не одобряет того человека, которым я стал. Он презирает жизнь, которую я выбрал. Не понимает, как я могу так жить и быть «Предвестником Хаоса» после всего, чему он меня научил. Он искренне полагает, что я иду по пути, ведущему в ад. И он скармливает это дерьмо моей матери. Говорит, что ее сын теперь потерян для нее, и все такое. Он так ею помыкает, что она вынуждена скрывать наши отношения от него. Это значит, что я редко ее вижу и почти с ней не разговариваю.

— О, Боже, Мав…

Я пожимаю плечами.

— Все нормально. Теперь «Предвестники Хаоса» — моя семья.

Но стоит мне это сказать, мою грудь сдавливает словно тисками.

— Знаешь, что? Здесь нечем гордиться, к тому же это признание может выставить меня слабаком, но я скучаю по ней.

Куколка сжимает мою руку, в ее глазах блестят слезы. Я не задумывался об этом до сих пор, но, черт, она, вероятно, тоже скучает по своей маме. Еще одна деталь, которая нас объединяет. Я смахиваю слезу, скатывающуюся по ее щеке, и притягиваю ее к себе. Долгое время мы просто держимся друг за друга. Я глажу ее по спине и прислушиваюсь к ее размеренному дыханию, которое целует мою кожу на каждом выдохе.

Через несколько минут ее дыхание выравнивается, и мне кажется, что она заснула, пока не слышу, как она шепчет:

— Ты гораздо человечнее, чем думаешь, Люци.

Ухмыляясь, я произношу:

— Я говорил тебе, что знаком со священным писанием, так что я в курсе, кто такой Люци, детка.

Ее тело напрягается.

— Люци. Сокращённое от Люцифера.

Она боязливо поднимает голову и с опаской смотрит мне в глаза.

— Хмммм, по твоему виду не скажешь, что ты рассержен тем, что я все это время называла тебя Дьяволом.

— Ну, по слухам, он — симпатичный малый, — говорю я, пока мои пальцы путешествуют по ее спине, спускаясь все ниже и ниже.

Она прищуривается.

— Да, но это не…

— Я просто шучу, Куколка. Я знаю, почему, — заканчиваю я, приложив палец к ее губам.

Ее роскошные волосы щекочут мне грудь, и она смотрит на меня сквозь эти ее светло-коричневые реснички. В такой близи я могу рассмотреть, что прожилки синего цвета в радужках ее глаз значительно превышают зеленые. А ее кожа, Боже, ее кожа вызывает у меня желание поиграть, соединяя веснушки как шестилетний ребенок, и попробовать на вкус каждый ее дюйм.

Я запечатлеваю этот момент в своей памяти. Если по какой-то причине у нас ничего не получится, я хочу запомнить ее такой навсегда.

— Ты вошла в клуб, который, должно быть, показался тебе Адом на Земле. Ты сделала это, потому что была в отчаянии и наждалась в помощи. Я сразу увидел это в твоих глазах. И даже несмотря на то, что мне было по силам облегчить твою жизнь, я был слишком жесток.

Бессердечен и беспощаден.

Я провожу большим пальцем по ее губе.

— Это — то, о чем я всегда буду сожалеть.

— Значит, ты не сердишься?

Я посмеиваюсь.

— Нет, на самом деле, это лучше, чем любое из тех прозвищ, которое пытались мне дать парни.

— С чего ты это взял?

У меня было три дня и сотни миль, чтобы понять, почему она называла меня Люци. Как только в голову пришел ответ, я сразу начал искать сходства, которых было так много, что это обескураживало. Жадный и нетерпеливый Люцифер. Он пытался строить из себя Бога, чтобы получить желаемое. Он всегда был слишком порочным, чтобы жить среди святых, но его не удовлетворяла жизнь среди грешников. Он считает, что заслуживает свой маленький кусочек рая, хотя он злобный сукин сын, который причиняет боль невинным людям.

Но я пока не готов признаться ей во всем этом. Нет, я пытаюсь завоевать ее, а не спугнуть.

— Люцифер был святым, прежде чем пал, после чего стал дьяволом. Когда я поднял руку на тебя, то понял, насколько низко я пал. Насколько сильно позволил произошедшему с Даной изменить меня. Каким темным и безжалостным я стал, по сравнению с тем, каким был раньше… По сравнению с тем человеком, которого воспитали мои родители.

Какое-то время она молча наблюдает за мной.

— Кроме того, с латинского Люцифер переводится как «утренняя звезда». А я как раз-таки жаворонок.

Я встаю после семи, только если накануне заснул в стельку пьяным.

Она на мгновение задумывается над моим ответом.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — я киваю. — Как ты после колледжа оказался здесь?

— Я влюбился в быструю езду. Я познакомился с Эджем и Кэпом на мотогонках, и мы нашли общий язык. Как парень, который рос единственным ребенком в семье, я позавидовал, насколько они все были близки и как прикрывали спины друг друга. Они пригласили меня как-нибудь заглянуть в их клуб, и я наведался к ним на пару недель. Мне там понравилось, я хотел остаться. Когда я уехал, то заскучал по их образу жизни и друзьям, которыми я там обзавелся, поэтому вернулся. Кэп поддержал меня как кандидата в члены клуба. Но я не знал, смогу ли сделать то, что они попросят меня сделать.

— По-видимому, ты смог.

Снова выпустив ее руку, я глажу рукой по тыльной стороне ее ладони.

— Да. Но Кэп был более лоялен ко мне, чем к другим кандидатам, которые у нас были.

— Как давно ты здесь?

Уголок моего рта ползет вверх, когда в памяти всплывают воспоминания о ранних годах, проведенных мною в клубе, которые стали одними из лучших.

— Девять лет.

— Девять. Ничего себе. Сколько же тебе лет? — она кусает губу.

— Тридцать три, — ее глаза расширяются, и я смеюсь. — Что, слишком стар? — она качает головой. Через некоторое время я говорю: — Хорошо. Мой черед.

Она испытующе смотрит на меня.

— Твой черед для чего?

— Для того, чтобы выяснить то, что мне безумно хочется узнать о тебе, — ее мышцы сжимаются, и ее тело у меня под боком цепенеет. — Как тебя зовут?

Она отводит взгляд и пытается убрать руку с моей груди. Я не позволяю ей. Я знаю, что ее первый порыв — отступить и спрятаться, когда ей что-то угрожает, но, когда нужно, она может быть сильной. Особенно, если ее немного подтолкнуть.

— Куколка, я хочу, чтобы у нас все получилось. Ужасно хочу, черт возьми. Но я не могу начать выстраивать наши отношения, когда совсем тебя не знаю.

Она пристально изучает меня какое-то время, но, в конце концов, повержено выдыхает. С трудом, но мне все же удается расслышать, как она произносит:

— Меня зовут Эмбер (прим. Ember (англ.) — уголек).

У меня перехватывает дыхание. Я заглядываю ей в лицо. Это правда ее имя?

Потому что… Черт возьми. Мне оно нравится.

По моей физиономии медленно расплывается улыбка.

— Эмбер?

— Да.

— Эмбер. Как ты получила такое имя?

Она выдыхает, тем самым обдувая мои соски и вынуждая их встать по стойке «смирно». Она закатывает глаза.

— Гм, моя мать была хиппи. Но я считаю, мне еще повезло. Моей сестре досталось имя Сандаун (прим. Sundown (англ.) — закат).

— Ну, мне нравятся оба имени. Они оригинальны. И твое имя тебе подходит.

Она качает головой.

— Да уж, хулиганам в начальной школе оно тоже нравилось. Наряду с моей странной одеждой, рыжими волосами и веснушками.

— Странной одеждой?

— У моей мамы было необычное чувство стиля. Скажем так, я носила «капри» до того, как они вошли в моду, и я бы с радостью прожила сотню лет, лишь бы больше никогда не видеть окрашенную во все цвета радуги футболку в стиле «хиппи», и то это был бы слишком маленький срок.

— Твоя мама. Ты сказала, что она бросила тебя и твою сестру.

Она вскидывает голову вверх.

— Ты помнишь, как я тебе об этом рассказывала?

— Я помню все, что ты говорила.

Переведя дыхание, она говорит:

— Сначала я думала, что, возможно, она просто осталась на пару дней с одним из своих бойфрендов, но она так и не вернулась. Никто не знал, где она и куда пропала.

— Ты думаешь, с ней что-то произошло?

— Вначале я боялась, что с ней что-то случилось, но потом мы получили несколько открыток из непонятных мест. Без обратного адреса. Нам бы никто их не послал, кроме нее. Последняя открытка пришла оттуда, где неподалеку обитает группа нудистов. Тогда я поняла, что она в порядке и скучает по нам, но этого недостаточно, чтобы вернуться домой. Думаю, это был ее способ сообщить нам, что она жива.

Она качает головой и снова ложится мне на грудь. Ее пальчики пробегают по кубикам моего пресса.

— Знаешь, это глупо, и я пытаюсь избавиться от этой привычки, но я по-прежнему ищу ее. Когда иду по улице, хожу по супермаркету, а раньше, проходя мимо пляжа, проверяла наше любимое место. Ничего не могу с собой поделать, я присматриваюсь к каждой рыжей, которую вижу, на случай, если это она. Думаю, лишь только для того, чтобы отругать ее. Сказать, что у нас все хорошо и без нее, — она печально смеется. — Но это было бы ложью, так что, наверно, хорошо, что я ее не нашла.

— Ее главная потеря в том, что в ее жизни нет тебя, Куколка.

Я хочу ненавидеть ее мать из-за боли, которую сейчас слышу в голосе Эмбер, но в то же время ее мать хоть что-то в этой жизни сделал правильно, и ее дочь прямое тому доказательство. Она красивая и добрая. Она немного сломлена, но держится на плаву без чьей-либо помощи.

— Ты сходишь со мной кое-куда завтра? — спрашиваю я ее.

Я совершил немало дерьма, которое нужно исправить. Надеюсь, она ответит положительно, потому что мне действительно нужно показать ей, кто я на самом деле и почему я был таким кретином, когда она впервые приехала сюда.

— Куда?

— В особое место.

— Я могу поехать, но только если это будет не поздно. Я должна присмотреть за детьми Бетани в шесть.

— Значит, ты нашла с ней общий язык?

— Да. Она классная, и дети замечательные. Я буду присматривать за ними несколько раз в неделю. К тому же, Бетани сказала, что, если я захочу взять пару смен в баре, чтобы заработать дополнительные деньги, она мне разрешит.

Я чувствую, как искра счастья вспыхивает в моей груди от радостного волнения в ее голосе. Но, в то же время, я не хочу, чтобы она работала в баре. И уж точно не поздним вечером. Я держу свое недовольство при себе.

Она приподнимается, и на этот раз я позволяю ей отстраниться.

— Тебе не кажется, что мы ведем себя невоспитанно? Разве мы не должны вернуться на вечеринку?

Куколка прикрывает одной рукой свою грудь, внезапно смутившись, что она голая передо мной.

Сев, я обхватываю ладонями ее лицо и целую.

— Не прячься от меня. Я хочу все о тебе знать и видеть каждую часть твоего тела.

Она неуверенно опускает руку вниз.

— Боже, ты ослепительна, — стону я и хватаюсь через джинсы за свой стояк, чтобы удобнее его уложить, когда поднимаюсь с кровати. — Думаю, нам лучше пойти, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля, — я поправляю джинсы в области ширинки, и, будь я проклят, ее рот дергается, когда она пытается побороть улыбку.

Подняв ее на ноги, я подбираю с пола ее топик и лифчик и, встав у нее за спиной, помогаю ей их надеть.

— Мне нужно продержаться несколько часов. Я должен сделать кое-что важное. После чего я заберу тебя с собой домой, — заявляю я, целуя ее плечо.

Она смотрит на меня поверх плеча, и я не упускаю вспышку желания у нее в глазах.

Хорошо. Ее возбуждает мысль оказаться в моей кровати. Меня это тоже чертовски возбуждает. Настолько, что мне нужно подумать обо всех тех причинах, почему я не могу прижать ее к этой кровати прямо сейчас и затрахать до бесчувственного состояния.

Во-первых, она не готова. Во-вторых, мои братья обязательно нас прервут. В-третьих, мне нужно быть терпеливым и не торопиться. Я еще ни черта ей не доказал, за исключением того, что могу доставить ее телу наслаждение, когда я ей необходим.

Когда я разворачиваю ее к себе, она спрашивает:

— Что именно тебе нужно сделать?

— Две вещи.

Притянув ее к себе, я смахиваю волосы с ее глаз и целую в носик.

— Отдать Эджу его подарок по случаю возвращения домой, — затем я целую ее в лоб. — И убедиться, что все в курсе, кому ты принадлежишь.

Глава 28

Превращать друга во врага — нелегко, даже если на то есть веские основания.

МАВЕРИК
Рука об руку мы выходим из задней двери клуба. Музыка ревет, а когда я втягиваю аромат барбекю, мой живот мгновенно отзывается урчанием.

Я рассчитывал на пару удивленных взглядов, но такое чувство, что весь собравшийся на вечеринке народ замирает и принимается нас разглядывать. Некоторые стоят с открытым ртом и вытаращив глаза, другие начинают быстро перешептываться друг с другом и бросают на нас любопытные взгляды.

— Ну, что ж. Полагаю, сейчас самое подходящее время, чтобы убедительно донести до всех свою точку зрения, — бормочу я себе под нос.

— Что? — спрашивает Эмбер, когда я прижимаю ее ближе к себе. Она отлично смотрится у меня под боком. Здесь ей самое место. Но для того, чтобы все сделать правильно, ей придется стать центром всеобщего внимания. Поэтому я поворачиваюсь к ней лицом и удерживаю ее в футе перед собой.

— Я собираюсь поцеловать тебя.

Ее глаза расширяются, и она быстро окидывает взглядом двор, наполненный людьми.

— Сейчас?

Я киваю.

— Да.

Она переминается с ноги на ногу и, слегка наклонив ко мне голову, шепчет:

— На глазах у всех?

Боже, она такая милая. Мне нравится, что она не осознает, насколько она сексуальна.

Ухмыляясь, я отвечаю:

— В каком-то смысле.

— В чем именно заключается этот смысл?

— Показать всем, что ты моя.

Она вздрагивает от моего заявления, но учитывая все то, что она мне поведала о своем бывшем, я понимаю, что меньше всего ей нужно, чтобы я ее контролировал. Поэтому я поясняю:

— Это послужит предупреждением каждому брату держаться от тебя подальше. В противном случае, они придут к тебе ночью. Этого ты хочешь? Хочешь кого-то еще, Куколка?

Я уже знаю ответ, но также я знаю, что это должно быть ее решением. Я ни к чему ее не принуждаю.

— Нет.

— Значит, я могу поцеловать тебя на глазах у всех и перед Богом?

Она кусает губу и бормочет:

— Наверное.

— Нет, Куколка. Это твой выбор. Здесь нет места сомнению. Либо ты хочешь меня и хочешь, чтобы эти люди знали об этом, либо нет.

Возможно, мне придется немного ее подтолкнуть. Порой она слишком робкая, но сейчас мне нужно, чтобы она продемонстрировала сильную сторону своего характера, особенно здесь, перед этими людьми.

— Да. Я хочу, чтобы ты меня поцеловал.

В ответ на мою самодовольную улыбку она пытается побороть усмешку. Я дергаю ее на себя и обхватываю за шею. Я сминаю ее губы своими губами и целую так, будто от этого зависит моя жизнь. Потому что, черт, возможно, так оно и есть. Я целую ее со всей страстью, которая копилась во мне на протяжении всей поездки с тех пор, как я оставил ее на пороге дома Бетани. Мои губы настойчиво добиваются своего.

Позади меня раздаются свист, улюлюканья и смешки, но это всего лишь фоновый шум.

Эмбер хватает меня за жилет, и я не знаю, осознанно или нет, но она цепляется за меня и притягивает ближе. От того, как она реагирует на мой поцелуй и мое прикосновение, я чувствую себя гребаным титаном. Выше и сильнее любого смертного человека.

Когда я, наконец, отстраняюсь, ее щеки красные, как новый байк, который я купил Эджу, а глаза опьяненные и такие же яркие, как море. Ее губы выглядят припухшими и истерзанными.

Я вновь переплетаю наши руки и поворачиваюсь ко всем присутствующим на вечеринке.

Гриз — первый, кто отпускает шутку, когда приближается к нам.

— А я все гадал, когда же ты, мать твою, соберешься с духом и заявишь права на этот приз, — улыбаясь, он спрашивает Куколку: — Ты уверена, что хочешь этого злобного паршивца?

Я награждаю этого смеющегося болвана легким толчком.

— Она сделала свой выбор.

Гриз подмигивает ей.

— Похоже на то.

Уходит около двадцати минут, чтобы и остальные не поскупились на пару колкостей. Но я их безропотно выслушиваю. Я заслужил это. Я сделал то, что должен был. Теперь каждый присутствующий здесь поганец знает, что она — моя девушка.

Взглянув на Эмбер, я спрашиваю:

— Ты голодна?

— Умираю от голода.

Подталкивая ее к столам, заставленными едой, я говорю:

— Давай перекусим, пока все это не исчезло.

Стоя бок о бок, мы наполняем наши тарелки. Но не успеваю я последовать за Куколкой к столу, как меня перехватывает Ник.

— Можно, я украду его на секундочку? — спрашивает она Эмбер.

— Конечно.

Брови Эмбер слегка приподнимаются.

Мое чутьё не советует мне оставлять ее одну. Меня немного раздражает, что именно это я и собираюсь сделать.

— Найди где сесть и мне местечко займи. Я сейчас вернусь, — говорю я ей и провожаю взглядом, когда она уходит и садится рядом с Лили за один из столов для пикника.

— Как я погляжу, ты все же умнее остальных, — с самодовольным видом говорит мне Ник.

— Что тебе нужно, Ник?

Она указывает рукой в сторону клуба.

— Давай поговорим внутри, а потом ты поможешь мне вынести пироги, которые испекла твоя девушка.

Я бросаю взгляд на Эмбер и вижу, что она болтает с Лили и Тэффи. Похоже, у нее все в порядке, да и Гус за столом, так что, надеюсь, он присмотрит за ней в случае необходимости.

Следую за Ник через заднюю дверь клуба и вхожу на кухню. Как только она дважды проверяет, что мы одни, то говорит:

— Я хочу, чтобы за домом вместо Ригора приглядывал кто-нибудь другой.

С любопытством глядя на нее, я спрашиваю:

— Почему? Что случилось?

— Пока ничего. Но они с Тэффи становятся ближе, чем мне бы хотелось. Мне нужно, чтобы ты положил этому конец, убрал его из дома и поговорил с ним. Кэп может долго и не протянет, но, если он все-таки выкарабкается, от этого мальчика мокрого места не останется.

— Я позабочусь об этом.

Она похлопывает меня по руке.

— Надеюсь на это. Так будет лучше для всех. Риг — хороший парень, — она вытаскивает из кладовой два пирога и один протягивает мне. Затем она достает еще один и выходит из кухни. Через кухонное окно я отыскиваю взглядом нужного мне «кандидата» в члены клуба. Само собой, он глаз не сводит с Тэффи.

Да, мне необходимо это пресечь. Ригору осталось каких-то два месяца до того дня, когда он получит нашивку полноценного члена клуба. Но если Дозер или Эдж пронюхают о его интересе к Тэффи, этого никогда не случится. Пусть он по большей части подпадает под категорию горемычных парней, но он — один из лучших «кандидатов», которые у нас когда-либо были.

Выйдя с заднего хода, я резко останавливаюсь, когда сталкиваюсь лицом к лицу со Стар.

— Привет, Мав.

— Что ты делаешь снаружи?

— Гриндер попросил меня принести еще один контейнер со льдом.

Бред сивой кобылы. Гриндер ненавидит эту суку, он бы никогда ни о чем ее не попросил. Особенно не стал бы просить выходить наружу, когда на дворе полно старух, которые с удовольствием разорвали бы ее на части голыми руками.

— Возвращайся внутрь, — огрызаюсь я. Оглядываясь, я замечаю, что половина старух уже наблюдают за ней и испепеляет своими взглядами.

Стар проводит пальцами по моей руке и приподнимается на носочки.

— Пойдем со мной, и я позволю тебе снова нагнуть меня над столом.

Отдернув руку, я цежу сквозь стиснутые зубы:

— Позволь мне кое-что прояснить. Единственная причина, по которой я вернул тебя сюда, — провести ночь с Эджем, а не со мной. Есть только одна женщина, к которой я хочу прикасаться и, если до тебя еще не дошло, это не ты. Если снова окажешься меньше чем в трех футах от меня или скажешь мне хрень наподобие этой, с тобой будет покончено. И на этот раз тебе лучше не расхаживать там, где тебе вздумается, мать твою. Усекла?

— Да. Ч-черт, Мав. Я…

— Зайди внутрь. Сейчас же.

Она поспешно забегает внутрь, и я смеряю всех, кто смотрит на меня, негодующим взглядом. Особенно Таза, потому что он ржет как ненормальный. Он резко дергает рукой вверх-вниз и имитирует звук хлыста.

— Отвали, — рычу я. Теперь он держится за живот и сгибается пополам, надрываясь от смеха.

Да, он имеет полное право на издевки. Официально я провел с Куколкой меньше часа, а уже «под каблуком» у своей девушки. Безумие, учитывая, что мне даже не посчастливилось попробовать или ощутить на своем языке ее киску, почувствовать, как она сжимает мой член.

То, что я планирую исправить как можно скорее.

* * *
Солнце зашло два часа назад, и, по негласному сигналу, вечеринка переходит на другой формат. Некоторые старухи уходят, забирая детей домой, и во дворе начинают разгуливать клубные девки. Затем музыку врубают на полную мощь, выкатывают бочонки с выпивкой, а «кандидаты» начинают разводить огонь в специально отведенных для этого костровых чашах.

Вскоре это место просто-напросто кишит людьми. Часть из них — члены других наших подразделений, а остальные из дружественных клубов, которые приехали в город, чтобы отпраздновать вместе с нами возвращение Эджа.

Они наводняют двор и заполняют здание клуба.

Постепенно вечеринка выходит из-под контроля, но все это время я изучаю Куколку. Слежу за реакциями ее тела. Я чувствую их каждый раз, когда ее тело напрягается, или ее пульс ускоряется. Я наблюдаю за тем, как на ее лице сменяется одна эмоция за другой: радость, отвращение, шок и даже любопытство. Иногда она жмется к моему боку или сдавливает мою руку, а иногда она просто отводит свой взгляд в сторону, чтобы не становиться свидетелем окружающей нас сексуальной активности.

Несколькими минутами ранее я сопроводил Куколку в здание клуба, чтобы она могла воспользоваться уборной, и мы наткнулись на Эджа в компании двух стриптизерш посреди главной комнаты. Одна была обнажена до пояса, а на другой не было ничего, кроме декоративных накладок на соски. Обе не просто раздевались, а занимались кое-чем гораздо большим.

Я не услышал от нее ни одного слова осуждения или порицания, к тому же она не сбежала сломя голову. Хотя я морально подготавливал себя к этому весь вечер.

Тем не менее, мне нужно знать, сможет ли она вынести нас в ситуациях похуже.

Это испытание, которое должна пройти каждая старуха.

От осознания того факта, что она блестяще справляется с этой проверкой, я притягиваю ее к себе ближе.

Мы сидим за столом для пикника. Одной рукой я обнимаю ее за талию, а другая рука лежит на столе, удерживая бутылку пива. Она откидывается спиной мне на грудь, а ее бедра прижимаются к моим, поскольку мы сидим на скамейке так, что она оказываются в ловушке между моими разведенными ногами. Судя по ее расслабленной позе, непринужденной улыбке и размеренному дыханию, ей легко с братьями и их женщинами, собравшимися вокруг нас.

Лил сидит на коленях у Гуса. Она и Таз предупреждают Боди держаться подальше от распутной брюнетки, которая в настоящее время строит ему глазки с другого конца двора. Девчонка обнимает «Гринбека», и не просто какого-то «Гринбека», а Дидса, которого мы не без основания зовем Сонни Псих (Сынок-Психопат). Он — сын Пэппи, и он больной на всю голову сукин сын. Он приехал со Смоуком и несколькими другими «Гринбеками» час назад. Девка, которая не перестает пялиться на Боди, носит нашивку, гласящую о том, что она собственность своего мужчины. В нашем мире это означает, что она под запретом. Боди это знает. И обычно он не из тех, кто создает проблемы клубу. Но он любит выводить из себя Таза, поэтому продолжает пялиться на нее.

Внезапно во дворе раздается женский визг, за которым следует хор одобрительных возгласов. Я озираюсь и вижу Каджуна, президента филиала клуба в Эль-Пасо, уходящего с женщиной, которую он закинул себе на плечо.

Когда я снова сосредотачиваю свое внимание на вечеринке, мой взгляд пересекается с пристальным взглядом Смоука. Большую часть вечера он держится вне поля зрения, тогда как другие «Гринбеки» отрываются по полной. Он стоит за бушующим огнем, пока тени пламени устрашающе танцуют по его лицу. Его пронзительный взгляд перемещается от меня к Куколке, но она сидит прямо перед Боди. Полагаю, он стал свидетелем обмена взглядами между Боди и старухой Дидса.

— Прекращай это, — говорю я Боди. — Смоук тебя пасет.

Разговоры за столом на мгновение смолкают. Таз — один из тех, кто не упускает возможности нарваться на неприятности, оборачивается и ищет среди присутствующих вице-президента «Гринбеков».

— Оставь это, Ти, — я качаю головой и отпиваю из своей бутылки пиво.

— Итак, что ты думаешь о своей первой вечеринке с «Предвестниками Хаоса», Тыковка? — спрашивает Лил. — Полное безумие, правда? Хуже, чем ты думала?

Эмбер оглядывается вокруг.

— Это именно то, что я ожидала, только…

— С большим количеством парней и голых девиц, — заканчивает за нее Боди и шевелит бровями.

Она смеется.

— Да. Всего хватает. Я и не знала, что вечеринка будет такой грандиозной. Не знала, что байкерские банды зависают вместе.

— Байкерские клубы, бродяжка, — поправляет ее Таз. — Мы не уличная шайка слабаков, которые носят обвисшие на жопе штаны.

— Ой. Извини, я…

Испепеляя взглядом Таза, я шепчу ей, прижимаясь губами к ее виску:

— Ни за что не извиняйся. Это другой мир. Понадобится время, чтобы привыкнуть.

Ранее я заметил, что Эмбер проявляет интерес к разнообразным клубным цветам на спинах байкерских жилетов. Единственное, что я мог с уверенностью сказать, ей не особенно понравилась нашивка «Гринбеков». Злой гном, лишившийся всех зубов, кроме двух, стоящий на груде костей и держащий в руке череп. Фактически, когда она увидела это, её лицо побледнело, а взгляд метнулся в сторону.

— Это те клубы, с которыми мы дружим. Мы поддерживаем друг друга и прикрывает друг другу спины, — говорю я ей, окинув взглядом изобилие цветовых гамм.

— Байкеры предпочитают держаться вместе, — добавляет Боди.

— Мы встречаемся на вечеринках, в поездках, на мотогонках и ежегодном ралли в Стерджисе, — подхватывает Лил.

— Потому что мы против всего гребаного мира, — громогласно возглашает Боди и разводит руки в стороны, тем самым вызывая очередной приступ смеха у Эмбер.

— Есть определенные клубы и банды, за которыми нужно следить и держаться от них подальше, — предупреждает Таз.

Грозно глянув на него, я огрызаюсь:

— Господи, что с тобой сегодня? Уймись.

Таз пожимает плечами.

— Что? Ты должен предупредить её о подобном дерьме.

— Да, но, чёрт возьми, мы могли бы давать ей информацию небольшими дозами, чтобы ты не напугал её до полусмерти? Я пытаюсь убедить её остаться, а не вынудить её спасаться бегством.

Эмбер поворачивает голову так, что наши глаза встречаются.

— Думаю, ты забыл, что я здесь уже две недели. И Лили уже рассказала мне кое о чем. Я не боюсь, мне просто интересно, что я получу в придачу с тобой.

Её улыбка сексуальная и дразнящая. Не задумываясь об окружающих людях, которые на нас смотрят, я целую её. Она тут же целует меня в ответ, но, когда Гриз кричит позади нас «Найдите себе комнату» и ворчит «Мне ни к чему видеть, как ты здесь соблазняешь мою девочку», она обрывает наш поцелуй.

— Она — моя девочка, — рычу я.

Гриз садится сбоку от Эмбер и нагло мне ухмыляется. Со стуком поставив бутылку текилы на стол, он начинает расставлять на столе стопки. Лита выносит ещё больше стопок и делает то же самое.

Подходит Эдж и встаёт рядом с Тазом.

— Надеюсь, это важно, старик, та сучка заглатывает и работает своим ротиком как профессионал.

Он выглядит так, будто прошёл через ад, рай и вернулся обратно. Его волосы торчат во все стороны, а глаза едва видны. По тому, как на нем свободно болтается жилет, очевидно, что в тюрьме он чертовски много потерял в весе.

— Мы, блин, празднуем! — вопит Гриз. — Эдж наконец-то, чёрт подери, дома. Мав вытащил вилку из своей задницы. А я только что получил известие от Ник о том, что Кэп сегодня пошевелил пальцами. Без балды. Он придёт в себя, вы просто подождите и увидите, как он это сделает. Я знал, что смерть не сможет его утащить.

Вытащив свой телефон, я вижу сообщение от Ник, которое подтверждает слова Гриза. Я печатаю ответ и даю ей знать, что завтра приеду в больницу.

— Все берут стопки, — заявляет Гриз. — Ригор! Тащи сюда свою тощую жалкую задницу!

Гриз закидывает свою руку на плечо моей девочки и резко отрывает её от меня. Он смачно целует её в щеку, чем вызывает у неё смех, а мне говорит:

— Позаботься, чтоб эта женщина была счастлива, понял?

— Я это и планирую. Теперь верни её мне, мать твою.

Пока Ригор направляется к нам, Гриз начинает наполнять стопки. Он передаёт их одну за другой. Мы все опрокидываем их содержимое в себя. Жидкость мгновенно обжигает, но затем согревает меня изнутри от живота до кончиков пальцев. Эмбер сразу же начинает кашлять, и парни подтрунивают над ней, пока я похлопываю её по спине. Только я собираюсь их послать, как она, отдышавшись, забрасывает их таким же количеством колкостей, какое получает от них.

Наблюдая за ними, собравшимися вместе, и видя, как Эмбер вписывается в нашу маленькую компанию, по моему телу растекается отрезвляющее чувство удовлетворения.

Так и должно быть.

Моя семья, мои друзья и моя девушка.

Это все, что я когда-либо хотел. Все, в чем я когда-либо нуждался.

Повернув голову, я утыкаюсь носом в ухо Куколки.

— Не могу дождаться, когда ты откажешься на заднем сиденье моего байка, — она наклоняется ко мне и её запах заполняет мои лёгкие, когда я её обнимаю. Я кусаю её за ушко, а затем шепчу: — Не могу дождаться, когда снова тебя попробую.

По её телу пробегает дрожь, и я улыбаюсь ей в щеку.

Под конец вечера я понимаю, что она не привыкла к публичным проявлениям чувств. Но чем больше я прикасаюсь к ней, тем больше она млеет от моих прикосновений, что безмерно меня радует, ведь я не могу продержаться больше нескольких минут, не касаясь её или не целуя.

Однако моё терпение на исходе, а эрекция растёт с каждой минутой, так что я более чем готов отвезти ее домой и показать ей другие способы, которые нам обоим доставят удовольствие.

Проведя рукой по низу её живота, я проскальзываю пальцами под её шорты. Мышцы её живота сжимаются, и она сводит бедра вместе. В её горле вибрирует слабый гортанный стон, который слышу только я.

— Ты хочешь этого? Хочешь, чтобы там был мой рот?

Её дыхание сбивается, а рука крепко стискивает моё бедро. Мои слова и действия разжигают в ней огонь, и я борюсь с искушением зайти дальше, позволить моей руке опуститься ниже и воспламенить её ещё больше.

На самом деле, безумно тяжело себя сдерживать.

— Похоже, я пропустил торжество, — говорит Дозер, швыряя тарелку на стол передо мной. В какой-то степени комично наблюдать за тем, как он пытается разместить своё большое тело за столом. Я прилагаю неимоверные усилия, чтобы игнорировать его, зная, что он здесь, скорее всего, чтобы заигрывать с Эмбер и собачиться со мной.

В памяти всплывают его слова, брошенные мне на лестнице. Мы оба знаем, что ты не заслуживаешь её. Рано или поздно она поймёт это и к кому, по-твоему, она придёт?

— Что там у тебя, Ди? — удивлённо приподнимает брови Таз.

— Вишневый пирог Тыковки, — Дозер поддевает кусочек вилкой и стонет, когда кладет его в рот. Он медленно жует, и его опьяненные от удовольствия глаза замирают на мне. Напряжение в нашем маленьком кругу возрастает. Заглотив ещё один кусочек, он стонет, не вынимая вилку изо рта.

По моей шее расползается жар, а ноздри раздуваются. Я стараюсь полностью повернуться к нему лицом. Но когда я пытаюсь отодвинуться от Эмбер, она хватается за мою руку, покоящуюся на её животе, и сжимает её, не позволяя мне уйти.

— Чёрт, так вкусно, — стонет Дозер.

Все моё тело натягивается в тонкую струну. Живот скручивает в узел. Мышцы, о существовании которых я даже не подозревал, напрягаются, и я борюсь с желанием перепрыгнуть через стол, чтобы врезать ему со всей дури.

Он проводит пальцем по центру пирога, смазанного сливочным кремом, а потом засовывает палец себе в рот.

— Пальчики оближешь.

Опустив свою бутылку с пивом на стол, я резко вскакиваю, Эмбер изворачивается и хватает меня за руки. Безмолвная мольба в её глазах убивает меня.

— Не надо, — наклонившись вперёд, чтобы тихо сказать то, что услышу только я, она говорит: — Он этого и добивается. Не стоит из-за этого устраивать драку.

Она стоит того, чтобы за неё сражались. В этом-то все и дело. Она даже не догадывается, что мы боролись за неё с того дня, как она приехала, и настало время положить этому конец.

Моё внимание переключается с неё на Таза, который, как всегда в своём репертуаре, и не может промолчать в такой ситуации:

— А вот мне пришелся по вкусу более терпкий пирог. С огромными кусочками лимона, или это был банан? А как насчёт тебя, Боди, что было у тебя? — он подталкивает Боди.

Боди, будучи умным малым, решает не вмешиваться. Он впивается злобным взглядом в Таза, который стоит в конце стола, крутя зубочистку во рту.

— Заткнись.

— Нихрена. Я поклонник вишнёвого пирога, но съел бы и тыквенный. В общем, меня устроит любой.

Дозер широко улыбается после очередного проглоченного кусочка.

— Особенно, если он свеж и сладок, как этот.

Меня пронзает раскаленный добела гнев. Я вырываюсь из рук Эмбер, поворачиваюсь и тянусь через стол, хватаю Дозера за воротник и склоняюсь как можно ближе к его лицу.

— Ты просто не знаешь, когда нужно вовремя заткнуться, да?

— Что? — он сверлит меня взглядом в ответ. — Я сказал что-то не так? — он смеётся. — Или это потому, что тебе не нравится, где был мой рот? — ухмыляясь и поднимаясь со скамейки, он говорит: — Наверно, тебя гложет, что я первым насладился её вкусом.

Я дергаю его на себя так, что мы оказываемся нос к носу.

— Она сделала свой выбор, ведь так? Теперь ты разводишь срач, потому что это не ты.

— Мав, остановись! — просит Эмбер, и я чувствую рывок за жилет со спины.

Но слишком поздно. Это дерьмо уже давно копилось между мной и Дозером. Настал момент кульминации. Именно сейчас. Он заварил эту кашу здесь, на глазах у всех, и здесь с этим нужно покончить. Куколка не понимает, что в моём мире, когда кто-то прилюдно проявляет к тебе такое неуважение, ты не можешь оставить эту хрень без ответа.

Он переводит взгляд с меня на Эмбер.

— Он всегда относился к тебе как к мусору. Разве ты это не видишь?

Я отпихиваю его назад.

— Не смей говорить с ней! Даже не смотри на неё! — рычу я.

Но он не затыкается.

— Если бы не я, тебя бы здесь не было. Он думал, что ты крыса. Он, черт подери, называл тебя мусором. Он хотел, чтобы я вышвырнул тебя на улицу. Ты действительно хочешь быть с таким парнем?

Я быстро огибаю стол, не тратя время на слова. Вместо этого я выбрасываю вперед кулак, и, когда он достигает цели, кости в моей руке протестующе трещат от силы нанесенного мной удара. Через секунду раздается женский крик и возгласы, когда Дозер врезается в меня своим массивным телом. Он крепко обхватывает меня руками за талию, и нас сносит на несколько футов, пока мы не падаем на землю. Дозер тут же встает на колени и впечатывает кулак мне в щеку. Моя голова откидывается на бок, а мое лицо словно опаляет огнем. Стряхнув его с себя, я откатываюсь и встаю на ноги, едва успевая уклониться от удара по корпусу.

Мы оба тяжело дышим, сверля друг друга злобными взглядами, и кружимся, ища слабую точку, оставленную без защиты. Когда я ее нахожу, я моментально нападаю и наношу увесистый удар по самой мягкой части его живота. Он сгибается пополам и судорожно хватает ртом воздух. Я отталкиваю его, и он, пошатываясь, отступает назад.

Я смутно слышу, как кто-то кричит:

— Хватит! Разнимите их!

Мне выкручивают руки, когда хватают сзади. То же самое происходит с Дозером. Потом Эдж поворачивается к нему лицом, чтобы успокоить. Но, чуть наклонив голову в сторону, Дозер выкрикивает:

— Ты берег ее не для Эджа, самовлюбленный говнюк! Ты берег ее для себя!

Пытаясь вырваться из лап удерживающих меня людей, я выпаливаю все как на духу:

— Ты чертовски прав, я берег ее для себя!

Услышав мое признание, Дозер вырывается на свободу. Он бросается на меня, но его останавливают и оттаскивают назад.

— Ты кусок дерьма!

— Да? Это я-то кусок дерьма? Это я забил на клуб и бросил своих братьев на произвол судьбы?

— Пошел ты! Ни хера ты не знаешь! — огрызается он.

Внезапно Эмбер встает передо мной. Она кладет руку мне на грудь.

— Мав! Прекрати это!

Мне требуется секунда, чтобы сфокусироваться на ней и избавиться от снедающей меня ярости.

— Куколка, отойди.

— Нет! Это безумие.

— Кто-нибудь, уведите ее отсюда!

Гриз хватает ее за руку, но она борется с ним.

— Нет, Мав, я не останусь здесь, если так и дальше будет продолжаться. Ты поклялся, что изменишься. Так ты выполняешь обещания?

Я мгновенно трезвею. Мой взгляд перескакивает от разъяренного Дозера на Эмбер. Глаза у нее грустные и в то же время свирепые. Она говорит на полном серьезе. Я вижу это. Она уйдет, прежде чем у нас появится шанс построить отношения. Из-за этого. Из-за Дозера и из-за того, что я не могу держать свой гребаный взрывной характер под контролем.

— Я закончил! — громко заявляю я, все еще глядя на нее. — Все нормально. Отпустите меня.

Таз и Гус отпускают мои руки и отступают.

Вот только Дозер с этим не согласен.

— Закончил? Черта с два! Мы только начали!

Его глаза пронизаны ревностью, пока он наблюдает за нами двумя.

— Мы закончили с этим, — говорю я ему. — У тебя были свои причины уйти с поста. Отлично. Я не буду больше поднимать эту тему. Но она — моя. Держись от нее подальше.

— Отцепитесь от меня, — рявкает он и сбрасывает с себя руки, которые его удерживают, после чего уходит.

— Я не могу остаться здесь. Не хочу стоять между вами, — говорит Эмбер. Ее брови хмуро сведены от напряжения.

Я запускаю руку в ее волосы и притягиваю ее ближе.

— Не уходи, — умоляю я ее.

— Я не хочу уходить.

— Тогда не делай этого.

Она украдкой бросает взгляд в том направлении, куда ушел Дозер.

— Я не хочу стоять между вами двумя, — повторяет она.

— Ты не стоишь между нами. Просто потребуется какое-то время, чтобы он смог справиться с горечью поражения.

— Я… Он единственный, кто вступился за меня. Я чувствую, что я обязана ему. Он был прав, Мав. Где бы я была, если бы он не убедил тебя позволить мне остаться?

На ее глаза наворачиваются слезы от боли, и это чуть не ломает меня.

Черт. Она права.

Если бы он не боролся за нее, Бог знает, где бы она была или чем бы сейчас занималась.

Я обнимаю ее за шею и придвигаю ближе к себе. Затем оборачиваю другую руку вокруг ее талии и притягиваю ее в свои объятия.

— Ты права. Я все исправлю. Я поговорю с ним, когда он остынет. Все будет хорошо. Обещаю.

Она с облегчением выдыхает и обнимает меня обеими руками. Я знаю, что сделаю все, что угодно, черт возьми, чтобы ее удержать. Чтобы она всегда вот так меня обнимала, находилась рядом со мной, указывала мне на мои ошибки. Делая меня тем человеком, каким я и должен быть.

— Не так я планировал провести этот вечер, Куколка.

— Знаю. Я тоже.

— Я планировал по-другому закончить этот вечер.

Она долгое время молчит, а затем шепчет:

— Я тоже.

Я немного отстраняюсь и опускаю взгляд на ее лицо.

— Поехали домой, — в моем голосе сквозит отчаяние и необходимость. — Мне нужно побыть наедине с тобой.

Она чуть заметно кивает и кладет подбородок мне на грудь.

— Ты поедешь со мной на байке?

— Только если ты не будешь гнать. Я раньше никогда не каталась на мотоцикле.

Слава тебе, Господи.

Не думаю, что смог бы вынести, если бы узнал, что она отдаст свою первую поездку кому-то другому. Я, возможно, и не забрал ее девственность, но у меня будет с ней много первых и последних раз, и я буду дорожить каждым из них.

— Я уже говорил тебе, Куколка. Ты это контролируешь. Если ты хочешь медленно, мы поедем медленно, — я глажу ее по спине и прижимаюсь губами к ее лбу. — Теперь давай попрощаемся со всеми. Я хочу отвезти тебя домой.

Глава 29

Мы часто ходим по тонкой грани между тем, что сломает нас и освободит.

ЭМБЕР
Урчание мотора вибрацией проходит по всем моим конечностям. Мы в пути уже несколько минут, но беспокойство, которое я испытывала, когда Мав только выехал со стоянки, исчезло. Он управляет байком с хладнокровной уверенностью. Переключает скорости с выверенной точностью. Мне помогает и то, что он предупреждает меня всякий раз, когда мы подъезжаем к повороту. Каждый раз он снимает свою руку с руля и пару секунд удерживает ее на моем бедре, от чего моя кожа покрывается мурашками.

Я продолжаю надеяться, что потоки овевающего меня воздуха смогут унять этот жар, который начинает охватывать наши тела. Или, быть может, притупят неустанный гул предвкушения, растекающийся под моей кожей. Но этого не происходит.

Мотоцикл замедляется, и я бросаю взгляд через плечо Мава. Мы подъезжаем к повороту на проселочную улочку. На этот раз, когда он снимает руку с руля, я вздыхаю, стараясь успокоиться и подготовить себя к натиску желания, которое принесет с собой его прикосновение. Но вместо ласкового поглаживания по моей ноге, он кладет ладонь мне на руку, которая покоится на егогруди.

Мое сердце начинает пропускать удары. Я и не догадывалась, что оно способно отбивать такой рваный ритм.

Но вскоре Мав убирает руку и поворачивает. Я осторожно наклоняюсь вместе с ним. После чего он ускоряется, но не до той скорости, с которой двигался раньше. Через мгновение байк замедляется, выезжая на подъездную дорожку, ведущую к великолепному двухэтажному дому размером с клуб. Дом новый, с гаражом на три автомобиля и огромным двором.

Мав паркуется и глушит мотор. Опустив подножку, он оборачивается и смотрит на меня.

— Не слишком быстро?

— Нет. Идеально.

Уголок его рта приподнимается.

— Так, значит, я могу снова прокатить тебя на своем байке?

Его взгляд медленно скользит по моему лицу, и он заводит выбившуюся прядь моих волос мне за ухо.

— Только если ты мне покажешь, до какой скорости может разогнаться эта штуковина.

Он фыркает от смеха.

— Ты уверена, что справишься с такой скоростью, малышка?

Либо это алкоголь, который я ранее выпила, придает мне храбрости, либо я просто хочу проверить его контроль.

— Думаю, нам стоит попробовать и выяснить это.

— Иди сюда, — хрипло произносит он. Затем, понятия не имею как он это делает, но он хватает меня и перемещает так, что я оказываюсь прямо перед ним, мои бедра лежат на его бедрах, моя грудь прижата к его груди, и его эрекция таранит меня именно в том месте, где у меня ныло на протяжении нескольких часов.

Удерживая в ладонях мое лицо, он смотрит мне в глаза.

— Мы не обязаны ничем заниматься этим вечером. Я буду счастлив просто обнимать тебя.

Хотя его глаза пронизаны похотью, в темных чертах его лица заметна искренность.

Приподняв бровь, я дразнюсь:

— Правда?

Уголок его рта кривится в усмешке.

— Я пытаюсь быть милым, терпеливым и нежным, Куколка, но ты даешь мне повод полагать, что тебе это не нужно.

Я медленно проникаю руками под его жилет и футболку. Он дергается так, словно потрясен прикосновением кончиков моих пальцев, потом стонет и закрывает глаза. Он шепчет что-то так тихо, что я почти его не слышу. Но кое-что я все же улавливаю. Он шепчет мое имя. Мое настоящее имя. Которое так приятно слышать, когда оно сходит с его уст.

— Скажи мне, чем ты на самом деле хочешь заняться, Мав. Больше никакой сладкой лжи во благо.

Он открывает глаза и обжигает меня теплом, которое они излучают. Потянувшись ко мне рукой, он скользит большим пальцем по моей нижней губе. Я едва узнаю его голос, настолько он глубокий.

— Я хочу обесчестить эти губы, Куколка. Всеми возможными способами. Я одержим этим гребаным ртом.

Молниеносным движением он зарывается рукой в мои волосы и оттягивает мою голову назад. Он целует меня крепко и быстро. Когда он отстраняется, он прикусывает мою губу и позволяет ей медленно выскользнуть из захвата его зубов.

Нестерпимое желание начинает распускаться внизу моего живота бурным цветом.

— Я хочу исследовать каждый дюйм этой веснушчатой кожи.

Он высовывает язык и пробует меня на вкус. Он грубо сосет мою кожу до тех пор, пока я не начинаю задыхаться и вздрагивать от искорок боли.

— А когда я, наконец, зароюсь лицом в развилке твоих бедер, Куколка, я сведу тебя с ума так же, как и ты меня.

У меня в голове вспышками проносятся картинка за картинкой того, как он это делает, и мышцы в моем лоне напрягаются. Обхватив меня рукой за талию, он дергает меня еще ближе к себе, потираясь об меня своей эрекцией.

— Когда ты придешь в чувство, Эмбер, я буду трахать тебя так, как мы оба в этом нуждаемся. Буду трахать тебя, пока ни у кого из нас не останется сил даже на то, чтобы пошевелиться.

Каждая клеточка в моем теле озаряется светом. Я закрываю глаза и облизываю губы.

— Боже, Мав.

Его горячее дыхание переворачивает внутри меня всё удивительным образом, когда он говорит мне в ухо:

— Или ты хочешь, чтобы это было мило, нежно и сладко, Куколка? Выбор за тобой. Я предоставлю его тебе, чтобы ты выбрала то, что захочешь.

Мои мысли путаются и затуманиваются. Я не могу придумать, что ответить. В данный момент меня не волнует, как он меня возьмет. Мне просто нужно, чтобы он это сделал. Я хочу чувствовать его кожу, его тело, тяжесть его веса на мне.

— Просто подари мне это удовольствие.

— Я могу это сделать, Куколка. Я могу делать это всю ночь напролет.

В памяти пытаются всплыть воспоминания о времени, проведенном с Уорнером, но я задвигаю их подальше и напоминаю себе о двух вещах. В тот день, когда я оставила Уорнера, я пообещала себе, что больше не позволю ему отнять у меня ни единой секунды жизни. Я не совершу той ошибки, что допустил Мав. Я не позволю своему прошлому продолжать причинять мне боль и мешать жить. Я не позволю ему испортить мое будущее.

Мав не Уорнер, а я не Дана. И, возможно, вместе нам удастся исцелить шрамы, которые мы носим на себе.

Используя как рычаг крепкую хватку, которой он удерживает меня за волосы, он соединяет наши губы вместе.

Его поцелуй уносит меня в другое место, вдаль от мыслей и забот. Есть только он и то, как властно он мной упивается, но при этом предоставляя мне достаточную свободу действий, чтобы я могла вторить его движениям и исследовать его рот также, как и он мой. Поначалу его язык нежно ласкает мой рот, словно пробует восхитительный десерт, а затем как личность, поступки которой не поддаются объяснению, он стонет и набрасывается на меня с такой жадностью, словно он голодал, а у меня есть то, что ему нужно.

Он непредсказуем, и впервые меня это возбуждает. Быть с ним волнительно. Я понятия не имею, что ожидать от него дальше.

— Обхвати меня своими ногами, — выдыхает он мне в рот.

Я подчиняюсь, он перемещает меня и поднимает с байка. Несколько секунд спустя он оказывается у входной двери и бурчит себе под нос проклятья.

— Держись.

Я крепче обхватываю его талию ногами и держусь за его затылок. Он роется в кармане, пока не выуживает из него ключи и не отпирает дверь. Не успевает он переступить порог, как бросает ключи, пинком распахивает дверь и снова меня целует.

— Нам нужна кровать, — рычит он. — Надеюсь, они ее привезли.

Я озираюсь, чтобы рассмотреть скудно обставленную комнату с несколькими предметами мебели, диваном, журнальным столиком и лампой. Дальняя часть гостиной, похоже, ведет на кухню.

— Ты только что его купил?

— Да, за время своего отсутствия. Это один из тех домов, что построила моя компания. Сделка с покупателем сорвалась. Я попросил свою секретаршу подготовить бумаги и попросил ее передать нашему дизайнеру, чтобы закончил с домом к сегодняшнему дню.

— Она все сделала?

Он оглядывает окружающее нас пространство. Когда его глаза вновь встречаются с моими, в них появляется игривый блеск, а губы растягиваются в ухмылке.

— Да. Похоже, она все сделала.

Я пытаюсь опустить ноги на пол, но он недовольно ворчит.

— Не-а. Держись.

Он поворачивается и несет меня вверх по лестнице.

Вновь проверяя его на прочность, я начинаю прокладывать дорожку поцелуев вверх по его шее, и Мав стонет. Когда я кусаю его за челюсть, он выдавливает:

— Черт. Ты убиваешь меня.

Мы проходим комнату за комнатой, пока он не находит ту, которую ищет. Когда мы входим в комнату, которая похожа на хозяйскую спальню, он скрежещет:

— Спасибо, черт возьми.

Я изворачиваюсь и вижу, что, да, там стоит кровать, и она огромная. Черная с золотым, она очень напоминает человека, который меня несет. У нее низкая посадка и красивое изголовье, а по боковым сторонам расположены прикроватные столики с лампами, которые горят и отбрасывают мягкое свечение.

Наконец, он ставит меня на ноги, но только для того, чтобы упорно подталкивать меня спиной к кровати. Его тело — буквально стена из мускулов, тянущая меня туда, куда он хочет, чтобы я шла. В конце концов, тыльная сторона моих коленей ударяется о кровать, они подгибаются, и я приземляюсь задницей на матрас.

Мав не сдвигается с места. Он начинает раздеваться, сначала сбросив свой жилет, а затем подняв и заведя руки назад, чтобы стянуть с себя футболку.

Страстное желание посылает импульсы во все части моего тела. Я люблю смотреть на него. Особенно мне нравится это. При виде его накаченного пресса, мышцы в моем влагалище сжимаются до боли, а при виде его груди и татуировок я облизываю губы.

Через секунду я впадаю в ступор, когда он опускается передо мной на одно колено. Благодаря положению его тела наши глаза оказываются на одном уровне. Протянув руку, я провожу пальцами по его груди.

— Помнишь тот день, когда ты велел Ригору привести меня к себе в кабинет? Тот день, когда я разглядывала фотографии на твоей стене? — я вижу, что он вспоминает, и продолжаю. — Я жутко тебя боялась. Я знала, что ты ненавидишь меня, но…

Он открывает рот, но я прикладываю палец к его губам.

— Это был тот день, когда я убедилась, что ты не плохой. На тех снимках я увидела другую сторону твоей личности, — я прижимаю руку к его груди. — И не могла отделаться от мысли, по-прежнему ли эта личность прячется где-то внутри тебя. Теперь я вижу, что так оно и есть.

Мои пальцы движутся выше и обхватывают его за шею. Я тянусь вперед, наклоняя наши головы набок, мы действуем в унисон, и наши губы соприкасаются. Томный поцелуй уносит очередное плохое воспоминание о нем и заменяет его тем, как он занимается с моим ртом сладкой любовью, как он крадет еще один маленький кусочек моего сердца.

Когда движения наших губ замедляются, Мав прижимает руку к моей груди и укладывает меня на спину. Сначала с одной ноги, а потом и с другой он снимает мои босоножки. Его руки кружат по моим лодыжкам, пальцы медленно скользят по моим икрам вверх. Опустив голову, он осыпает нежными поцелуями мое колено, сначала одно, а затем другое. От щекотливого удовольствия я вздрагиваю и стараюсь отстраниться, но в то же время практически умоляю о большем.

Кто бы мог подумать, что мужчина, целующий твои колени, может дарить такие приятные ощущения? Я уж точно нет, но то, как он это делает, — с такой нежностью, с такой лаской, — наполняет мою грудь теплом.

— Я сказал тебе в тот день встать на колени и испачкать их.

Как я могу забыть?

Давай сотрем твои нежные коленочки в кровь… Докажи мне, что ты сможешь сделать этим ротиком больше, чем выводить меня из себя… Я хочу, чтобы ты сосала мой член так, словно это доставляет тебе удовольствие. Лизала его так, словно он чертов леденец… лучшая гребаная вещь, которую ты когда-либо пробовала.

— Я помню.

Отстранившись, чтобы посмотреть мне в глаза, он массирует мои колени.

— Я буду заботиться о тебе так, как ты этого захочешь. Неважно, сделаешь ли ты то же самое для меня или нет. Тебе никогда больше не придется вставать на колени, Куколка. Никогда, если ты этого не захочешь.

Заведя свою руку мне за спину, он начинает расстегивать мой топик. После того, как тот падает рядом с кроватью, он смахивает волосы с моих глаз и костяшкой пальца проводит по моей щеке, как делал это много раз раньше. Он продолжает вести палец вниз по моей шее и по моему плечу.

— У тебя великолепная кожа.

— Она покрыта веснушками.

— Которые я нахожу чертовски совершенными. Это было первое, что я заметил в тебе, — интенсивность его взгляда не оставляет сомнений в правдивости его слов. — Затем были твои глаза. Они, черт подери, бередили мою душу всякий раз, когда ты смотрела на меня. Но я был так испорчен, Куколка. Я бы не позволил себе почувствовать то, что хотел почувствовать к тебе.

Не дожидаясь ответа, он начинает поцелуями прокладывать себе путь наверх, переходя от одного бедра к другому и приближаясь к моему лону. Его руки принимаются за кнопку и молнию на моих шортах. Медленно он стягивает их с моих ног и бросает на пол. Его горящий взгляд падает на розовое кружево.

— Черт. Это для меня? Рукой он накрывает верхнюю кромку моих трусиков, теребя большим пальцем клитор.

Из меня вырывается стон. Я уже запредельно чувствительна. Я кусаю губу и подаюсь навстречу его пальцу в поисках более сильных ощущений, пульсацией проходящих сквозь меня.

У меня была возможность надеть другое нижнее белье. Более безопасное нижнее белье. Нижнее белье, в котором, как мне кажется, я бы не предстала перед ним полуголой. Но в последнюю секунду я передумала. Возможно, я знала, что этим вечером я захочу оказаться именно здесь. С ним. В постели. Где его глаза будут пожирать каждый дюйм моей кожи.

— Да или нет, детка?

Поскольку я отвечаю не сразу, его шаловливый палец замирает.

— Скажи мне.

— Да.

Он расстегивает мой лифчик, и как только тот падает, его пристальный взгляд неспешно скользит по моему телу, от плеч до пупка. Везде, где меня касается его взгляд, я чувствую его, словно это его руки ласкают мою кожу.

Он подцепляет пальцем мои трусики.

— Я хочу увидеть всю тебя. Каждый дюйм, Куколка. Ты мне покажешь?

Я киваю, и он стаскивает их с моего тела и кидает на пол. Не теряя времени, он раздвигает мои бедра.

Он резко выдыхает, и его ноздри раздуваются, когда он вперивает взгляд в главное средоточие моего желания. Затем он устремляет глаза на мое лицо.

— Покажи мне, — выдавливает он и ждет. — Своими пальцами. Раскройся для меня.

Силы небесные…

По моему телу проносится волна нервного предвкушения. Это так ново для меня, но так горячо, что я теряюсь в ощущениях. Удерживаемая в его плену.

Я делаю так, как он просит, и перемещаю руку к своей промежности. Я мокрая, мои пальцы плавно скользят по половым губам. Раздвигая двумя пальцами свои складочки, я открываю себя для его взора.

Его пальцы впиваются в кожу на моих бедрах так сильно, что наверняка останутся следы.

— Ты такая мокрая, Куколка. Я вижу, как сильно ты этого хочешь, — практически с благоговением в голосе шепчет он. — Знаешь, сколько раз я думал о том, как попробую тебя? — даже полностью раздев меня, он продолжает разжигать во мне пламя желания. — Слишком много, — хрипло произносит он. Подхватив меня под колени, он дергает мое тело на себя. — Я чертовски голоден, — одну мою ногу он закидывает себе на правое плечо, а другую на левое.

— Мав, я никогда…

— Шшш… Тебе понравится это так же сильно, как мне понравится любоваться тем, как ты распадаешься на части.

Я возбуждена, ошеломлена и очень близка к оргазму. Я чуть не падаю с кровати, когда его язык скользит по моим складочкам и оставляет на том месте опаляющий след влажного жара. Я дергаю головой в сторону и ухватываюсь за одеяло под собой.

— О. Мой. Бог.

— Еще?

Не дожидаясь моего ответа, он всасывает мой клитор и посылает по всему моему телу ударные волны.

— Я понятия не имела, — говорю я, затаив дыхание.

Через секунду его язык начинает спускаться ниже и проносится мимо того местечка, где я его жажду. Затем снова скользит вверх, чтобы подразнить и поиграть с моим клитором. Он обхватывает его губами и слегка кусает. Искорки болезненного удовольствия чуть не лишают меня чувств.

Я зажимаю в кулаках одеяло, цепляясь за остатки своего здравомыслия. Я извиваюсь на кровати, чтобы избежать этой сладостной пытки и найти долгожданное освобождение. Сначала он усмехается, а затем набрасывается на меня, снова и снова проталкиваясь своим языком в мою киску.

Подаваясь бедрами ему навстречу, опускаю руку на его затылок. Мав хватает мою руку своей. Я уверена, что он собирается ее убрать. Вместо этого он заставляет меня подтолкнуть его голову к себе. Будто он говорит мне, что это нормально — дать себе волю и взять то, что мне от него нужно.

Он погружает в меня два пальца и проталкивает их глубже. Эти пальцы работают быстро, задевая комок нервов с каждым ударом, пока по моему телу не пробегает дрожь, и я не распадаюсь так, как он и сказал… на части. Его язык присоединяется к его пальцам, и мои мышцы несколько раз конвульсивно сжимаются вокруг них. Он нежно тычется в мои складки, пока я воспаряю до небес и упиваюсь охватившим меня счастьем.

Меня никогда не уносило в такую высь. Я никогда не летала так высоко и так свободно вдали от забот и тревог, вечно омрачающих мой разум. Я никогда не думала, что способна на такое.

Но с этим человеком, с этим байкером, я способна на многое.

Во мне вспыхивает надежда, что он может быть частью «моего идеала». Но я не смею в это поверить. Пока нет.

Глава 30

Наши пределы должны быть проверены, иначе мы никогда не узнаем насколько приятно преодолевать наши страхи.

ЭМБЕР
Когда я выхожу из своего полубессознательного состояния, Мав стоит в изножье кровати и наблюдает за мной. Он снимает ботинки, носки и с нарочитой неспешностью расстегивает джинсы. Когда они сползают по его сильным ногам вниз, мой взгляд устремляется на темную дорожку волос, которая исчезает под его черными трусами-боксерами.

Если бы у меня осталась в запасе хоть капля сил, я бы поднялась и сделала то, что хотела сделать уже несколько дней — провела по этой дорожке своим языком и посмотрела, куда она приведет. Возможно, отплатила бы Маву той же услугой, которую он оказал мне.

С ухмылкой на губах Мав опускается коленями на кровать.

— Ты в порядке, Куколка? Или я тебя сломал?

Я медленно качаю головой из стороны в сторону.

— Нет. Может быть. Ох, это было потрясающе.

На этот раз он громко смеется.

— Я рад, что тебе понравилось, потому что я намерен часто это делать, — подхватив под руки, он перемещает меня, чтобы уложить посередине своей огромной кровати. Половина его тела накрывает мое, и его тяжелая эрекция упирается в мое бедро.

Гул сексуальной энергии трепещет у меня в животе.

Он ласково прикасается к моей щеке.

— У тебя усталый вид, малышка.

— Я немного устала.

Это правда, но я также изнываю от соблазна увидеть, что он будет делать дальше. На самом ли деле у него столько контроля? Когда по всему видно, что он страдает?

— А ты?

Отстранившись, он отводит взгляд от моего лица и опускает его на мое тело. Его глаза прожигают маршрут от моей груди и ниже, спускаясь по моему животу к лону. Кончики его пальцев едва касаются самой мягкой части моего живота, пока он не убирает руку.

Мав крепко зажмуривается, выдыхает и падает на спину.

— Да, устал. Мы должны поспать.

Но, словно вспомнив, что мы разделили минуту назад, он высовывает язык и проводит им по своей нижней губе.

Я поворачиваюсь к нему, больше не в силах бороться с искушением потрогать его. Я кладу руку ему на живот. Как только я это делаю, в глубине его горла зарождается стон, его пресс напрягается. Его глаза все еще закрыты, когда я скольжу пальцами по его животу. Он убирает свою руку с груди, предоставляя мне полный доступ. Я читаю кожу на кубиках его пресса, как будто это шрифт Брайля, и запоминаю каждый звук удовольствия, который он издает. Продвигаясь к его груди, я дразню его кончиками пальцев, кружа по его соску, а затем перемещаю их к центру его грудной клетки, прослеживая ими слова татуировки. Исследовав верхнюю часть его тела вдоль и поперек, я робко касаюсь его челюсти и чувствую, как его щетина царапает кончики моих пальцев. Те самые жесткие волоски, что оставили временный ожог между моими бедрами и на моей шее.

Боже правый… мой Люци — красавец. Ни одна женщина в здравом уме не сможет устоять перед его лицом и телом. И не только перед ними.

У меня не было шанса устоять, так ведь?

Да, не было.

С того момента, как я его увидела, он меня очаровал. Проложил себе путь прямо в мое сердце.

Когда я дотрагиваюсь до его губ и провожу по ним подушечками своих пальцев, рот Мава приоткрывается. Я влюбилась в эти губы в первый день нашей встречи. Несмотря на то, что он зажимал ими сигарету, они были самыми сексуальными губами, которые я когда-либо видела. Полные и созданные для поцелуев.

Наконец, его глаза открываются и сосредотачиваются на моем лице, они полыхают огнем, который практически опаляет воздух между нами.

Он смотрит на меня так, будто я — его еда, в которой он слишком долго себе отказывал.

Мы смотрим на друг друга, и я задаюсь вопросом, чего он ждет. Почему он не целует меня? Почему не ласкает меня? Почему не займется со мной сексом? Что случилось с его обещанием трахнуть меня?

— Мав?

Он лениво мне улыбается:

— Да, детка?

Я поглаживаю его щеку и изучаю его лицо.

— Чего ты ждешь?

Он поворачивает голову и целует мою ладонь. Когда он снова встречается со мной взглядом, он произносит:

— Тебя. Я говорил тебе. Ты контролируешь это. Я не хочу требовать от тебя больше того, что ты готова мне дать.

Но я хочу большего. Я хочу то, что ты мне обещал.

Слова так и вертятся на кончике моего языка.

Я неуверенно придвигаюсь к нему и обнимаю его за шею. Прильнув ближе, я не спускаю с него глаз. Он не сдвигается ни на дюйм. Он ждет, когда я сделаю первый шаг, когда припаду губами к его губам. Он приоткрывает рот, мой язык проскальзывает внутрь и нерешительно тянется ему навстречу. Он хватает меня за шею и вторит моим движениям, моей страсти, моему порыву. Но он сдерживает себя. Под его кожей дремлет чувство голода. За нежными поцелуями скрывается неистовство, стремящееся вырваться на свободу.

Я жажду этого и байкера, который берет то, что хочет.

Я углубляю поцелуй, действуя более агрессивно. Мои руки блуждают по его телу, я прикасаюсь к нему без всяких ограничений. Я всасываю его губу в свой рот и оттягиваю ее зубами, после чего отпускаю. Моя рука устремляется по его животу вниз и накрывает его эрекцию под трусами.

— Черт! — шипит Мав и дергается под моей рукой. Затем останавливает мою руку и говорит: — Ты не обязана это делать.

На это раз я затыкаю его своим ртом, не дав договорить, и целую его без всякой сдержанности. Мы — сплетение губ, языков и рук. Мы так возбуждены и разгорячены, что воздух между нами трещит от накала.

Разрывая поцелуй, я выдыхаю:

— Я хочу, чтобы ты выполнил то, что пообещал мне.

Через секунду он привстает на локоть и усиливает хватку на моей шее.

— Куколка, — его большой палец гладит меня по челюсти. — Клянусь Богом, детка, мне нужно быть в тебе больше, чем дышать. Вообще-то, у меня и так уже крыша едет. Ты точно уверена? Я не стану торопить события, если это то, в чем ты нуждаешься.

— Нет, покажи, насколько хорошо мне может быть с тобой.

Он перекатывается, оказываясь на мне, и заключает мое лицо в свои ладони.

— Проклятье, детка. Я хочу быть тем, кто тебе нужен, но мой контроль висит на волоске. Я уже не смогу быть нежным.

— Значит, больше не сдерживайся.

— Господи, по-моему, ты не понимаешь, о чем меня просишь.

Я кусаю его губу, почти до крови.

— Понимаю.

— Черт.

Наши рты сталкиваются друг с другом. С той секунды, как наши губы соприкасаются, это необузданный, жесткий, граничащий с насилием поцелуй. Его руки впиваются в мои бедра, и нижние части наших тел двигаются в унисон. Вращение его бедер моментально начинает пробуждать во мне жажду большего. Вжимаясь в меня, Мав низко рычит, и этот звук эхом отскакивает от его груди. Приподнявшись, он склоняет голову над моей грудью. Он лижет мой сосок и перекатывает его во рту, после чего слегка прикусывает зубами.

У меня перехватывает дыхание, и я откидываю голову назад.

— Боже, как же хорошо. Все, что ты делаешь, это так приятно.

Он оставляет меня на минутку, но только для того, чтобы избавиться от своих боксеров. Потом он раздвигает мне ноги и встает между ними на колени.

— Такая чертовски мокрая для меня, Куколка. И каждая капля этого нектара — моя.

Он накрывает ладонью мое лоно, а затем смазывает моими соками свой ствол. Другой рукой он надавливает большим пальцем на мой клитор и улыбается, когда я извиваюсь под его умелыми манипуляциями.

Перенеся свой вес на одну руку, он закидывает мою ногу себе на бедро. Не успеваю я перевести дыхание, как он направляет свой длинный толстый член к моему входу.

— Скажи мне, Эмбер. Это то, что ты хочешь?

— Да.

— Значит, ты не хочешь мило, нежно и сладко? Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя так, как мы оба в этом нуждаемся?

— Да!

Я хочу этого. Я хочу его больше, чем когда-либо и что-либо хотела в своей жизни. Он мне нужен. Он нужен мне, чтобы ослабить давление внутри меня, убрать его полностью.

В меня проталкивается кончик его члена. Он большой, и сначала мое тело противится вторжению. Там, где я растягиваюсь, чтобы приспособиться к его размеру, присутствует легкая толика боли.

Кажется, мы оба задерживаем дыхание. Подавшись назад, он снова толкается, прикладывая больше сил и, о, Боже мой, это просто необыкновенно.

— Черт! — шипит он, когда постепенно проникает глубже. — Расслабься, детка, позволь мне почувствовать, как ты кончишь.

Я стараюсь, но напряжение сходит только тогда, когда он отвлекает меня, играя с мои клитором.

При следующем толчке он погружается в меня по самые яйца, и его голова падает вперед. Он выпускает гортанный стон, шепчет «Боже» и закрывает глаза.

Он наполняет меня полностью, и это не сравнимо с тем, что я когда-либо чувствовала.

— Боже, Эмбер. Это охренительно, — говорит он между рваными вздохами. Затем он обхватывает мое лицо ладонями. — Ты в порядке?

— Да, — киваю я.

— Ничего, если я начну сейчас двигаться?

Я снова киваю.

— Скажи это, Кукла.

— Да.

Он сжимает челюсти, а его глаза приобретают оттенок расплавленного золота. Он немного отступает и погружается в меня вновь. Еще глубже. Я издаю невнятный звук и выгибаю спину. Он снова ругается и накрывает ладонью мою грудь. Наши тела сталкиваются, и он толкается в меня снова, пока не устраивается во мне полностью, пока его тело не оказывается на одном уровне с моим собственным.

Склонившись, он проводит губами по моей шее. Прикусывает за ухо.

— Детка, достаточно звуков, которые ты издаешь, чтобы заставить меня кончить. Но это. Это уже перебор. Чувствовать, как ты держишь меня, словно мы созданы друг для друга. Ничто… Ничто даже близко не стояло, — сбивчиво произносит он.

Затем он набрасывается на мой рот страстно и агрессивно.

Я цепляюсь за него как за спасательный круг. Он задевает особую точку внутри, которая посылает дрожь наслаждения через мое тело с каждым ударом. И оно нарастает, когда он подается назад и снова вбивается в мое лоно. Наши тела работают в тандеме. Он ввинчивает в меня свой член так, что я судорожно хватаю ртом воздух и умоляю о большем.

Но он замирает.

— Пожалуйста… не останавливайся, — шепчу я, впиваясь ногтями в его спину. — Это так приятно.

— Вот оно. Держись за меня, детка.

Это смахивает на предупреждение. Я понимаю это пару секунд спустя, когда его член доходит до моей матки и быстро выходит из нее, только чтобы снова в меня проникнуть. Он вколачивается в меня с неумолимой скоростью, и его бицепсы вздуваются от силы, которую он прикладывает, чтобы перевернуть мой мир с ног на голову.

— Черт… Я сейчас…

— Дай мне увидеть это, Куколка, — хрипло произносит он у моих губ. — Покажи мне. Покажи мне, на что это похоже, когда ты кончаешь. Кончи для меня.

Затем он мастерски целует меня и начинает трахать с такой силой, что нас подбрасывает вверх с каждым мощным толчком, и я обвиваю его руками и ногами еще сильнее.

Моему телу требуется всего четыре, вернее, еще четыре потрясающих удара, чтобы уступить неослабевающему напору. Я на грани очередного оргазма. Каждая конечность деревенеет. Интенсивность происходящего практически парализует меня.

Он тихо рычит и толкается глубже.

— Черт, Эмбер. Я чувствую тебя. Ты держишь меня чертовски крепко, детка.

И все же, он управляет моим телом, продлевая импульсы удовольствия до бесконечности.

Он тянется вверх и хватается обеими руками за изголовье кровати. Тембр его голоса меняется, а черты лица каменеют от концентрации.

— Боже, я готов кончить в эту сладкую киску. Но только, когда ты крепко меня обхватишь, кончив еще раз.

Вцепившись в деревяшку над моей головой, он вколачивается в меня с такой силой, что клянусь, я вижу звезды каждый раз, когда он достигает предела проникновения.

— Еще раз. Ты кончишь еще раз.

Матерь Божья.

Спустя всего несколько секунд после этого очередного нападения, я становлюсь той, кем никогда не была. И говорю такие вещи, как «Да, пожалуйста. О, мой Бог! Да, вот здесь». Не сомневаюсь, что, когда это закончится, я буду чертовски смущаться, но сейчас я могу только чувствовать, открыть себя этой новой дикой опаляющей боли, которую он во мне пробудил.

Когда я не втягиваю в легкие воздух, я выкрикиваю его имя столько раз, что и не сосчитать. Приподняв голову, я слизываю пот с груди Мава и обвожу языком его соски. Мои ногти царапают его спину, когда он вонзается в меня.

Что-то трещит над моей головой, и я чуть не заливаюсь смехом, потому что… черт… думаю, мы только что сломали его новую кровать.

Он вколачивается в меня быстрее и кряхтит от усердия. Его губы касаются моего уха.

— Дай мне увидеть это.

Он кусает меня за мочку уха и смешивает все удовольствие, которое дарит мне, с резким всплеском боли. Каждая часть моего тела замирает, голова откидывается назад, и я кричу. Я взрываюсь, и целительный оргазм сотрясает весь мой организм.

Мав рычит и склоняет голову вниз.

— Да, Куколка! Я чувствую тебя.

Он проталкивается внутрь, и по всему его телу пробегает дрожь. Мы распадаемся на части вместе. На этот раз он кончает вслед за мной. Теплые струи его спермы бьют в мое чрево, и тело Мава натягивается как струна.

Несколько мгновений спустя, когда его мышцы начинают расслабляться, его руки не выдерживают, и он падает на меня, упираясь лбом мне в плечо. Наше тяжелое дыхание — единственный звук, который можно услышать.

Понятия не имею, сколько времени у нас уходит, чтобы прийти в себя, но пара минут точно. Мав шевелится первый. Он целует меня в плечо.

— Никогда раньше я не чувствовал ничего подобного тому, как ты удерживала меня в себе. И то, как ты выглядишь, когда кончаешь — самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел.

Он заключает мое лицо в свои ладони.

— Обещай, что будешь здесь, когда я проснусь, потому что я уверен, что сломаюсь, если лишусь этого. Лишусь тебя.

— Я здесь, Мав. Я не планировала сбегать.

Его поцелуй на сей раз мягкий и ласковый. Нежный. И этим поцелуем он крадет еще один кусочек моего сердца. По-моему, у меня даже выбора не было, чтобы в него влюбиться. Скорее, это была неизбежность.

Глава 31

Мы все носим оболочку — маску, в которой предстаем перед окружающими людьми.

Но важно то, что под ней.

ЭМБЕР
Судя по всему, Мав заходит в ванную, включает там свет и через мгновение раздается звук льющейся воды. Он возвращается с мокрым полотенцем.

— Мы тут устроили небольшой беспорядок, но чувствовать тебя кожа к коже — ни с чем несравнимое удовольствие, — он бережно вытирает у меня между ног. — Как долго будут действовать противозачаточные, которые последний раз дал тебе док?

Что?

Он устремляет на меня свой взгляд, пока его слова проникают в мое сознание.

О, Бог мой, мы не использовали защиту.

Я была настолько увлечена им и чувственными удовольствиями, которые он мне дарил, что даже не задумалась об этом.

Я смотрю на него ошеломленная, безмолвная и подсчитывающая недели с момента моего последнего противозачаточного укола. Уорнер записал меня на эту прививку «на всякий случай, если я передумаю ждать», но, разумеется, к настоящему моменту действие препарата уже прошло.

Это было…

Три с половиной месяца назад.

— Я не встречалась с доктором до сегодняшнего дня, — говорю я дрогнувшим голосом. — Лили сказала Дозеру, что я была у него, потому что хотела выиграть для меня некоторое время, прежде чем…

Его рука замирает. В растерянности его брови сходятся вместе.

— Но я думал… — он закрывает глаза. Хриплым голосом, наполненным болью, он спрашивает: — Ты ничего не принимаешь?

Когда его глаза открываются, я слегка качаю головой и борюсь с нервозностью, которая начинает клубиться под моей кожей.

Он злится на меня, Лили или на нас обеих? Он думает, что я пытаюсь заманить его в ловушку? Я знаю, что некоторые девушки прибегают к этому, но это не так. Я просто… Последнее, о чем я думала, когда он был в секунде от того, чтобы войти в меня, — это защита.

Его взгляд отрывается от моих глаз и опускается на мой живот. Он смотрит на меня почти целую минуту. Мав ничего не говорит, когда выходит из своего транса. Он просто заключает мое лицо в свои ладони и страстно целует. Такое чувство, что он прощается. И если честно, это меня пугает.

Он ложится на кровать и тянет меня к себе, чтобы я прилегла на его грудь.

— Я завтра поговорю с доктором о том, чтобы он дал тебе завтра посткоитальный контрацептив, хорошо?

Я киваю.

— Мав, я не специально. Я бы не стала…

— Шшш… — он потирает мне спину. — Я знаю.

Он долго молчит. Затем, наконец, говорит:

— Куколка… позже… если ты решишь, что это не то место, где ты хочешь быть, а внутри тебя будет расти мой малыш, знай, что я не позволю тебе уехать.

— Мав…

— Мои дети не будут расти без меня. Ты причинишь мне невыносимую боль, забрав у меня ребенка. Поэтому, даже если ты не готова стать матерью, тебе нужно хотя бы выносить его весь срок, чтобы я мог позаботиться о нем или о ней.

От чувств, что скрыты в его словах, у меня ноет сердце, а подступающие слезы сдавливают горло. Я знаю, каково это, когда у тебя отнимают ребенка. Я бы никогда… никогда так с ним не поступила.

Я уверена, что, лишившись в раннем детстве родного отца, он не хочет, чтобы его сыну или дочери выпала та же участь. Я уважаю его за это. От осознания того факта, что он хочет быть не просто ответственным, а принимать участие в жизни своего ребенка, мое сердце раздувается от переизбытка чувств.

— Я никогда не смогу сделать это с тобой или со своим ребенком. Но, думаю, нам не стоит снова рисковать. Не стоит действовать так безрассудно.

— Я понимаю. Если бы я знал, что ты не предохраняешься, клянусь, Куколка, я бы использовал презерватив, — я поднимаю на него взгляд. — Мне, так или иначе, нужно было его использовать, — мышца на его челюсти дергается. — Я просто не хотел никаких преград между нами. Я безумно хочу познать всю тебя: каждую деталь, включая то, каково это чувствовать тебя кожа к коже. Но я должен был подождать. Прости.

Я качаю головой и отвожу взгляд.

— Я не сержусь, просто немного обеспокоена.

— Я чист. Я всегда использовал защиту. К тому же док регулярно проверяет всех в клубе.

Я съеживаюсь и несколько секунд перебираю в памяти те моменты, когда Уорнер брал меня без защиты. Переведя дыхание, я говорю ему:

— Мой бывший… он ничего не использовал, и я не знаю, был ли он…

— Эй… эй, — он приподнимает мой подбородок вверх. — Это моя ошибка. Завтра мы встретимся с доком и проверимся. Если обнаружится проблема, то это моя вина. Хорошо? Не твоя.

— Не вся вина лежит на тебе, Мав. Я должна была предупредить.

Он убирает волосы с моих глаз.

— Нет. Я поклялся себе, что не буду подталкивать тебя к чему-либо. Но я все равно это сделал, — он обвивает меня руками и крепко прижимает к себе. Его пальцы начинает скользить вверх и вниз по моей спине. — Я никогда не хотел такой близости с другой женщиной. Если не брать в расчет… — Дану. — Ощущать, как ты кончаешь, обхватывая меня, — самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видел или чувствовал в своей жизни.

Через несколько минут, когда мне становится холодно, мы забираемся под одеяло, и время от времени он целует меня в макушку. Каждый раз, когда он так делает, мне кажется, будто он дышит мной. Его руки блуждают по моей спине. Моей заднице. Он подтягивает мое бедро выше и устраивает его поверх своего бедра. Все это время его пальцы не прекращают движение и массируют мою кожу.

Я перечитываю вытатуированные слова на его груди и снова очерчиваю их своим пальцем. «Он открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную». ~ Иов 12:22

— Что означает твоя татуировка?

Я поднимаю голову вверх и вижу, что его глаза закрыты. Он открывает их и немного приподнимается, на секунду опускает взгляд вниз, а затем откидывается на подушку.

— Ее смысл для меня постоянно меняется. Первоначально ее суть для меня сводилась к тому, что я обнаружил совершенно другую сторону себя, когда перестал жить по правилам Пола. Я медленно умирал в доме с ним и моей матерью. Я был настолько потерян в том, кем они хотели меня видеть, что даже не понимал, кто я. Когда я ушел, то начал жить по своим собственным правилам, и в итоге я нашел смысл жизни. А также я нашел место, которому хотел принадлежать, и братьев… хотя не вырос ни с одним из них.

Я пытаюсь понять то, что он говорит, и почувствовать то, что чувствовал он, когда делал эту татуировку.

Для него было смерти подобно жить на свету и быть тем, кем он не являлся. Он нашел себя и свой путь во тьме.

Его рука находит мою руку, и он начинает играть с моими пальцами.

— Люблю твои руки, Куколка. Они такие маленькие, но такие сильные, — бормочет он.

— Ты сказал, что ее смысл постоянно меняется?

Он не спешит отвечать.

— Да. Быть несколько раз в шаге от смерти. Видеть, как это происходит с теми, кто меня окружает… видеть, как это меняет людей, — он соединяет наши пальцы и сжимает мою руку. — Смерть парит над нами день и ночь, и все же мы принимаем это как должное. Мы забываем, что завтра нас может здесь уже не быть. Те, кого мы любим, внезапно умрут. И наше время с ними истечет. Вот почему мне было так тяжело сохранять терпение по отношению к тебе, когда я знал, что ты была той, кого я хотел. Никому из нас неизвестно, сколько «завтра» нам отмерено. И я хочу провести их с тобой столько, сколько смогу.

Он довольно долго просто держит меня, время от времени водя рукой вверх и вниз по моей спине.

Все еще снедаемая любопытством, я спрашиваю:

— А как насчет других твоих татуировок? Те изображения на твоей руке.

— Истории. Из Библии. Истории, которые кое-что значат для меня, — опустив голову вниз, он спрашивает: — Ты когда-нибудь читала Библию?

Я качаю головой.

— Моя мать не верила в Бога и всё такое.

— А ты веришь?

— Да, верю.

В памяти всплывают воспоминания об Уилл, когда она только-только родилась. Она была такой красивой и идеальной. Такой счастливой малышкой. На сто процентов здоровой, хотя Санни употребляла наркотики, курила и даже пила, вынашивая ее. Я каждый день благодарила Бога за то, что он каким-то образом уберег ее и даровал мне.

Рука Мава замирает. Но через секунду продолжает свое движение.

— Когда я впервые начал читать Библию, я ненавидел ее. Я не понимал значения большинства слов. Но, в конце концов, понял, и истории в ней заинтересовали меня, потому что они были частью всеобщей истории, к тому же я любил читать о борьбе добра со злом, — он усмехается, и я чувствую, как вибрации этого смеха отражаются от его груди. — Только значительно позже я разглядел в этих историях жизненные уроки. Истины, которые я всегда хотел запомнить и, возможно, разделить со своими детьми.

Задрав голову вверх, я спрашиваю:

— Ты расскажешь их мне? — он хмурится. — Истории, — я провожу большим пальцем по его лбу и снимаю с него напряжение. — Ты сможешь попрактиковаться на мне.

Его руки сжимают меня сильнее, кадык дергается, когда он сглатывает.

— Боже, Куколка. По-моему, ты понятия не имеешь, что со мной делаешь, — качнув головой, он делает глубокий вдох. — Ладно, но не смейся. Это было давно, и я не лучший рассказчик.

Я делаю вид, что запираю рот на замок, и улыбаюсь ему.

— О чем рассказать в первую очередь? — задумчиво произносит он, поднимает свою руку вверх и поворачивает ее.

Я указываю на рыжеволосую женщину, срывающую с дерева фрукт. Я сходила с ума от любопытства с тех пор, как увидела ее. Это Дана или какая-то другая женщина?

На этот раз он смеется во весь голос.

— Ева?

— Это ее имя? — он кивает. — Расскажи мне о ней.

Он начинает рассказывать мне об Адаме и Еве, Райском саде и змее. Поначалу он путается, забывает упомянуть некоторые части и вынужден начинать по-новой, но через минуту его страсть к истории берет свое, и он начинает добавлять детали, которые почерпнул, изучая другие версии Библии.

Я задаю вопросы, и он старается ответить на все.

Он заканчивает и говорит:

— Видишь, что происходит, когда вверяешь судьбу всего мира в руки женщины? — я легонько его ударяю, и он игриво смеется. Схватив меня за руку, он перекатывает меня на спину, заводит руки мне за голову и сцепляет наши пальцы. Его губы завладевают моими губами в медленном, но пламенном поцелуе. Откинувшись назад, он выдыхает: — Я всегда считал, что маленький грех полезен для души.

— О, правда? — улыбаюсь я в ответ.

Он снова чмокает меня в губы.

— Да. Думаю, иногда мы должны грешить, чтобы найти свой путь.

Мой взгляд падает на ангела на его руке.

— А эта? Что она означает?

Он цепенеет и сжимает своими руками мои руки.

Заглянув ему в лицо, я говорю:

— Ты не обязан мне рассказывать. Мне просто интересно.

Он качает головой и отвечает:

— Нет. Наверно, ты должна знать, в случае если…

Его речь обрывается, и часть его тьмы просачивается наружу. Я вижу ее в его глазах.

— Дана была беременна.

Необъяснимая боль простреливает мою грудь.

— Ты — отец?

Затем до меня доходит смысл его слов. «Была…» то есть в прошедшем времени.

— Нет, — он отпускает мои руки и переворачивается на спину. — Я лишился этой привилегии.

Что об этом говорила Бетани? Что Мав нашел Дану месяц спустя, и она была под кайфом.

— Она сделала…?

— Не знаю. Все, что я знаю, она сбежала, когда была на шестом месяце беременности. У нее был небольшой живот, когда она ушла. Когда я нашел ее месяц спустя, она была тощей и без живота. Она больше не была беременна. Док сказал мне, что ребенок не смог бы выжить, если бы она его родила между тем временем, когда ушла, и тем временем, когда я ее нашел. На всякий случай я проверил все больницы.

— Ты говорил с ней? Выяснил, что произошло?

— Нет, я не разговаривал с ней. Будет лучше, если я никогда больше не увижу ее лица.

Я кладу ладонь ему на сердце.

— Мне очень жаль, Мав.

Его рука ложится поверх моей.

Встретив мой взгляд, он говорит:

— Вот почему мне нужно это обещание от тебя.

— Я бы никогда не навредила ребенку. Никогда. Рожденному или не рожденному.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, а затем тянет меня вниз, и я слышу быстрое биение его сердца.

— Я знаю это.

— Ты любил ее?

— Да, но не так, как нужно было. Не так, как ты предполагаешь. Я не любил ее за то, кем она была. Я любил ее, потому что она нуждалась во мне. Потому что она могла дать мне будущее, которое я хотел, и я любил ее, потому что она была матерью моего ребенка. Полагаю, я просто думал, что пришло время остепениться. Найти девушку, которую полюблю, обзавестись семьей, домом, чтобы растить наших детей. Ты можешь прожить долгую жизнь, прежде чем она тебя состарит. Я был увлечен ей больше, чем кем-либо другим. Я хотел назвать девушку своей. Я просто думал, что это она. Но я был единственным, кто тащил все на себе, поэтому эти отношения всегда казались односторонними. Оглядываясь назад, я вижу знаки, которые говорят мне о том, что она была не для меня.

— Легче всего увидеть знаки, оглянувшись назад, — я перебираю в памяти все тревожные сигналы, предупреждавшие меня держаться подальшеот Уорнера, которые я пропустила, и насколько очевидными они казались мне сейчас. — Я чувствую себя круглой идиоткой, когда подумаю о том, сколько знаков я упустила.

Поглаживая меня по спине, он говорит:

— Расскажи мне о нем.

Трудно быть рядом с Мавом и думать об Уорнере. Раньше я считала, что они очень похожи. Но Уорнер покорил меня типично американской наружностью славного парня, а затем снял маску, продемонстрировав нечто крайне безобразное под ней. Мне казалось, что я видела на Маве уродливую маску. Ту, которую он надевал, чтобы всех отпугивать. Сейчас ее на нем нет, и я вижу настоящего его, и то, что я вижу прекрасно. Если Уорнер был монстром в маске, то Мав просто хороший человек, который прячется за собственной болью.

Он не дьявол и не ангел, но он уверен, что он нечто среднее.

Выпустив из легких весь воздух, я говорю:

— Его зовут Уорнер.

— Где вы с ним познакомились?

— В отеле, где я работала. Это была одна из моих подработок, необходимых для того, чтобы мы могли продержаться на плаву. Он приехал туда на конференцию по работе.

Впервые я заговорила с Уорнером, когда он остановился у тележки, которую я делила с Марией. Помню, я была немного ошеломлена, когда увидела его. Его волосы были такими светлыми, что казались ангельскими. Его глаза были куда более синими, чем океан после заката, и он был очень высоким. То, как на его теле сидел дорогой костюм, ненадолго отключало мой мозг. Хотя я видела много бизнесменов и бизнесвумен, но никто из них не выглядел настолько потрясающе, настолько утонченно одетым, как он.

— Честно говоря, я долго не понимала, что он делал. Он постоянно слонялся по близости, разговаривал со мной, спрашивал о различных комнатных принадлежностях, а я была глупой и наивной. Затем он пригласил меня на свидание и не принял «нет» в качестве ответа. Я должна была уже тогда все понять.

— Как долго вы были вместе?

— Шесть месяцев. Мы встречались четыре месяца, прежде чем я перебралась к нему, — борясь с внезапно подступившей тошнотой, я говорю: — Тебе нужно кое-что знать, прежде чем я расскажу остальное…

Мое тело пронзает всплеск негативной энергии и оседает где-то в животе.

Я знала, что этот момент наступит раньше, чем я буду к нему готова. Я собираюсь доверить ему свое прошлое и посмотреть, сможет ли он принять его. Я очень надеюсь, что, когда закончу, он по-прежнему будет смотреть на меня так же, как сейчас.

Я отстраняюсь и перекатываюсь на спину. Он приподнимается, опираясь на локоть, и смотрит на меня сверху вниз.

— Ты знаешь о моей сестре, но я никогда не говорила тебе об Уилл… Уиллоу, — я смотрю на него и вижу любопытство на его лице. — Раньше я не знала, могу ли я тебе доверять. Не знала, не используешь ли ты ее против меня. Она моя племянница, но для меня она скорее как дочь.

— Я бы не стал…

Я вскидываю на него взгляд.

— Теперь я это знаю.

Я отвожу взгляд и смотрю в потолок.

— Моя сестра всегда была сумасбродным ребенком, и моя мать ушла от нас, по большему счёту, из-за нее, нежели из-за меня. Она из тех, кто действуют безрассудно. Я слишком беспокоилась о деньгах и о том, как мы выживем без мамы, не замечая, что Сандаун нуждалась во мне. Этого не должно было произойти, но я была потрясена, когда она сказала, что беременна. И мне всегда будет стыдно за то, что моей первой реакцией был гнев. Я не забуду, как подумала о том, что мне уж точно не нужен еще один рот для кормления. Мы уже задолжали по всем счетам, а поскольку я бросила школу, лучшие рабочие места, которые я могла получить, едва помогали оплатить жильё. С ребенком пришлось бы больше работать, я бы не успела вернуться и закончить школу, или найти время на учебу, чтобы получить аттестат. То, что я планировала сделать.

Я кое-что пропускаю, потому что не помню многие моменты в промежутке между тем, как Санни сообщила мне о своей беременности, и тем, как родилась Уилл. Все, что я знаю, я вкалывала днями и ночами, чтобы сэкономить каждый доллар.

— После того, как родилась Уилл, Санни неохотно держала ее на руках. Когда мы вернулись из больницы, стало еще хуже. Она передавала мне Уилл при любом подвернувшейся возможности. А когда Санни полностью оправилась после родов, она исчезала на несколько дней, только чтобы вернуться домой с похмелья и выглядя хуже смерти. Она не могла быть матерью и не хотела ею быть. Так что, не считая последний год, я поднимала Уилл, прилагая все свои силы, в основном, одна.

— Сколько ей лет?

— Пять.

Я замечаю, как в его глазах мелькает обеспокоенность.

— Где она сейчас?

— С Сандаун.

Обеспокоенность становится замешательством.

Я объясняю:

— В конце концов, Санни примерно год назад взялась за ум, — я не говорю ему, что заставило ее измениться, потому что это не моя история, не мне её рассказывать, к тому же я мало, что знаю. — Она спросила меня, может ли она остаться и стать частью жизни Уилл. Она привела себя в божеский вид, устроилась на работу и начала помогать с Уилл. Вместе мы делали более чем достаточно, чтобы оплачивать счета. Ее помощь была весьма кстати. Мы работали по разным графикам, поэтому Уилл не нужно было ходить в детский сад, что помогло нам сэкономить деньги. И впервые за долгое время мы не ссорились.

— Что случилось?

— Уорнер. В течение первых двух месяцев, благодаря ему, все стало лучше. Он баловал нас. Их и меня. Он покупал то, чего у меня никогда не было. Ухаживал за мной. Давал деньги, чтобы платить за квартиру. Я жила как во сне. Я чувствую себя глупо, признавая это, потому что это и был сон.

Я глубоко вздыхаю и качаю головой.

— Нет, не сон. Это больше походило на мираж. Я не замечала, как он манипулировал мной в мельчайших деталях. Например, уговорил уволиться с работы, отдалил от моих друзей, добился согласия на переезд к нему. Он знал, что я чувствую вину за то, что веду себя так, словно я мама Уилл, тогда как ее родная мать жила в одном доме с нами. Он использовал это против меня до тех пор, пока я не почувствовала, что для Сандаун и Уилл будет лучше, если я уйду и позволю им наладить отношения друг с другом. Мне потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что он пытается изолировать меня. Но к тому времени, когда это до меня дошло, было уже слишком поздно. Он заманил меня туда, куда хотел.

Рука Мава скользит по моему животу к талии. Он подтягивает меня ближе, будто защищая, и спрашивает:

— Он издевался над тобой? Он бил тебя?

Мышцы на его лице напрягаются, и мне не сложно догадаться, что он рассержен. Но я должна покончить с этим прямо сейчас. Ему нужно знать, почему я не могу, как девушки в клубе, с которыми я его видела, оказаться в таком же положении. Связанная и беспомощная.

— Не сразу. Все было намного изощреннее. И, по правде говоря, избиения были не самой худшей частью. Ему нужно было контролировать меня. Он не хотел, чтобы я выходила из дома. Он хотел, чтобы я выглядела определенным образом. Вела себя определенным образом. После того, как я переехала, я увидела его с другой стороны. Он слишком часто терял самообладание. Он целовал меня агрессивно, но не страстно, а скорее так, словно злился на меня.

— Он…

Голос Мава срывается, а взгляд ожесточается. Не думаю, что он осознает, но его пальцы впиваются в кожу на моей талии.

В памяти всплывают воспоминания о той ночи. Отведя взгляд в сторону, я говорю:

— Я не знаю, что вывело его из себя. Все, что я знаю, он был зол и не принял бы отказ, — я глубоко вздыхаю и заканчиваю. — Я сопротивлялась. Я умоляла его остановиться. Я просто… Я не могла достучаться до него. Я никогда за всю свою жизнь не чувствовала себя настолько слабой.

В тот же миг передо мной предстает Люци. На его лице вспыхивает дикая ярость, и я наблюдаю за тем, как он пытается справиться с нарастающим внутри него гневом. Он рычит и резко садится.

— Кто этот парень? Скажи мне его фамилию?

Я хватаю его и удерживаю за руку.

— Мав…

Его кулаки сжимаются и разжимаются.

— Кто он?

— Зачем? Что ты собираешься делать?

Его бицепсы и челюсть пульсируют одновременно.

— Ты хочешь правду?

— Разумеется.

— Я хочу знать, кто он, потому что планирую отплатить ему за каждую унцию боли, которую он тебе причинил.

Мои пальцы сжимают его запястье.

— Мав! Что было, то прошло. Я просто хочу забыть обо всем, что со мной произошло.

— Ты сможешь это сделать после того, как он заплатит за боль, которую тебе причинил.

— Мы тогда даже не были вместе.

— Не важно.

Он отодвигается от меня.

Я теряю над собой контроль, мой язык становиться мне неподвластен.

— И что ты сделаешь? Набьешь ему морду? Убьешь? Ты не можешь этого сделать. У него есть связи с полицейскими, влиятельными людьми и даже судьями. Его отец сенатор штата. Вот почему я убежала, вместо того, чтобы пойти в полицию. И я не хочу, чтобы тебя посадили из-за твоего убеждения в том, что тебе нужно за меня отомстить.

Он находит свои джинсы и надевает их.

— Детка. Ты недооцениваешь меня и влиятельных людей, с которыми знаком я. Он даже не увидит меня.

Я смеряю его раздраженным взглядом, на что он ухмыляется.

— Куда ты собрался?

Он застегивает молнию на джинсах и пуговицу.

— Я ухожу от тебя и твоего великолепного тела, чтобы подумать. Я хочу узнать об этом парне все, что смогу. Где он. Чем он занимается. Где он этим занимается. Кто его друзья.

Он возвращается и целует меня, укладывает на спину и накрывает простыней до самых плеч.

— Ты останешься здесь и будешь согревать мою постель.

Прежде чем уйти, он спрашивает:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Да, — бормочу я. — Прекращай строить из себя героя и возвращайся в кровать, ко мне. Ты ведешь себя глупо.

Он смеется.

— Я планирую вернуться в эту кровать, к тебе, после того, как позвоню.

Я начинаю замечать, что Мав — непредсказуемая личность. Его эмоции всегда необузданны и переменчивы в зависимости от того, что у него на уме. В конце концов, он — творческий человек, наверно, я должна была учесть это раньше.

— Ты ведь не уезжаешь?

— Нет, Куколка. Я скоро вернусь. А что? Ты будешь скучать по мне?

Не удержавшись, я запускаю в него подушку.

— Нет.

Он фыркает и вытаскивает свой телефон из кармана, нажимает несколько кнопок и прикладывает трубку к своему уху. Он почти у двери, когда говорит:

— Да, я знаю, но мне нужно, чтобы ты нашел кое-кого для меня. Уорнер…

Он поворачивается и оглядывается на меня, стоя в дверном проеме.

— Куколка, скажи мне его фамилию.

Мы смотрим друг на друга и его глаза сужаются. Если я скажу ему фамилию Уорнера, он легко найдет его и узнает обо всем остальном. Про пожар и про то, что меня ищет полиция. Я все равно планировала обо всем ему рассказать, но он отвлек меня.

Так же, как и всегда, когда мы смотрим друг на друга, он одерживает победу.

— МакТирни.

Мав стискивает зубы, а затем передает эту информацию в телефон:

— МакТирни. Сын какого-то сенатора… — он снова обрывает разговор, и я ощущаю на себе интенсивность его взгляда. — Где он живет, Куколка?

— Калифорния. Но тебе нужно еще кое-что знать.

— Калифорния, — оприкрывает телефонную трубку рукой. — Что еще мне нужно знать?

Я крепче сжимаю одеяло. Что, если он не захочет, чтобы я осталась, когда узнает, что меня ищет полиция? Что, если он не захочет привлекать такое внимание к клубу? Я знаю, что «Предвестники Хаоса» — не законопослушные граждане. Они ворочают деньгами и отмывают их. Из тех мелочей, которые до меня доходили в клубе, они отмывают их незаконно через все свои многочисленные предприятия. Я держу эти сведения при себе. Именно такого рода информацию хотел бы заполучить Дэвис.

— Меня ищет полиция.

Какое-то мгновение его лицо ничего не выражает. Он отводит руку от телефона и говорит:

— Я тебе перезвоню.

Он подходит и садится на край кровати. Его мышцы проступают под кожей.

— За что тебя разыскивает полиция?

Я отвожу взгляд и кусаю губу. Он неодобрительно хмыкает и протягивает руку, чтобы освободить мою губу из захвата зубов. Он приподнимает мой подбородок, заставляя меня посмотреть на него.

— За что, Куколка? Говори. Не вынуждай меня доставать боксерские перчатки.

Его ухмылка разоружает меня, и мою нервозность как рукой снимает.

— Ты хотел знать, откуда у меня шрамы, — он кивает. — Он начал надевать на меня наручники, когда уходил из дома. Он знал, что я планировала бросить его.

Лицо Мава темнеет. Он снова борется с нарастающей волной гнева. По его глазам видно, что в ближайшее время он намерен нанести Уорнеру визит.

— Какое отношение это имеет к полицейским, которые тебя разыскивают?

Мой взгляд падает на кровать.

— Я подожгла его дом. Мне требовалось время, чтобы выбраться из города. Мне нужно было, чтобы он думал, что я была внутри, когда он горел, тогда он бы не сразу кинулся меня искать и не приволок бы обратно.

Тишина между нами трещит от напряжения, пока Мав не приподнимает мое лицо и не прикладывает ладони к моим щекам.

— Ты такая сильная, Куколка. Ты не только смогла пережить все, что с тобой произошло, но и не сломалась, — его глаза ищут мои, и он качает головой. — Детка, ты как бриллиант. Драгоценная, чертовски красивая и несокрушимая.

— Уверяю тебя, меня можно сломать. Я много раз была к этому близка.

— Мы не будем проверять эту теорию, потому что я не разобью твое сердце, а ты не разобьешь мое. И этот ублюдок больше никогда тебя не увидит. Ясно?

— Ясно.

* * *
В комнате темно и тихо. Что-то меня будит. Я понимаю что это, только когда рука на моем бедре поднимается выше.

Пальцы Мава длинные и мозолистые, но так приятно, когда он скользит ими по моей коже все выше и выше. Он прижимается к моей спине, и его горячее дыхание овевает мою шею, пока его рука не накрывает мою грудь. Он щипает меня за сосок, и от этой лёгкой боли мое тело мгновенно пробуждается и настраивается на него. Повернув к себе мое лицо, его губы встречаются с моими губами. Наш поцелуй переполнен эмоциями и нетороплив. Другая его рука под моим телом сдвигается, пока он не сгибает ее так, чтобы кончиками пальцев погладить мой клитор.

При первом же касании я хнычу. Он в считанные секунды полностью завладевает моим ртом, и я снова оказываюсь на грани оргазма, который готов меня поглотить.

Я стону и начинаю вращать бедрами. Мав разводит мои ноги, тянет мое бедро вверх и кладет его на свое бедро, принуждая меня раскрыться для него. Он придвигается ближе и, когда я чувствую его эрекцию около моего входа, я шепчу его имя.

Его первые толчки мучительные, неспешные и глубокие. Я отвожу руку назад и хватаюсь за его шею.

Он обрывает наш поцелуй и властным голосом, вызывающим в моем теле дрожь, произносит:

— Ты заставляешь тьму исчезнуть и снова вдыхаешь в меня жизнь.

Невольно мои страхи вырываются наружу.

— Мав… ты не можешь говорить мне такие вещи…

— Почему?

— Потому что ты заставляешь меня чувствовать то, что я не хочу чувствовать. Я открываю тебе свое сердце и впускаю в него, но не знаю, готова ли я к этому. Что, если у нас ничего не получится? Что, если ты изменишь решение относительно меня? Что, если что-то из моего прошлого заставит тебя посмотреть на меня по-другому? — я крепко закрываю глаза. — Чем больше я впускаю тебя в свое сердце, тем сложнее будет уйти от тебя.

— Ты хочешь быть там, где ты сейчас?

— Да.

— Значит, ты никуда не уйдешь, и мне придется чертовски сильно постараться, чтобы сделать тебя счастливой. Я вижу, кто ты, Куколка, и я хочу всю тебя. Каждый кусочек, который ты мне дашь. Я не изменю своего решения.

Я поворачиваюсь и целую его. Его толчки ускоряются, а его дыхание, как и мое, становится учащеннее. Наши стоны сливаются воедино, когда он теребит мой клитор, плавно входя и выходя из меня. Мав наклоняется и вытаскивает из-под меня свою руку, чтобы опереться на кровать и погрузиться в меня еще глубже, ударяя по комку нервов и удерживая меня на грани оргазма.

Он медленно разрывает наш поцелуй и ухмыляется мне. Его темп меняется.

— Нет, быстрее.

Он смеется.

— Люци, дай мне то, в чем я нуждаюсь.

Он рычит и начинает трахать меня сильно, быстро и глубоко, и делает это так беспощадно, как может только дьявол.

— Черт. Ты так крепко держишь меня, Куколка. Кончи для меня, детка.

Он быстро потирает мой клитор, и это моя погибель. Я кричу, и мое тело напрягается. Я никогда не видела Северное сияние, но могу поспорить, что именно оно вспыхивает за моими смеженными веками, когда в порыве ослепляющего удовольствия по мне проносится оргазм, поражающий меня одним махом, а затем уносит на волнах блаженства.

Мав вскрикивает и погружается в меня, изливая в мое тело свое освобождение.

Чуть позже он тянет меня в свои объятия и обнимает с такой силой, что я практически не могу пошевелиться.

Мне по-прежнему должно быть это ненавистно. Я не хочу быть запертой и связанной другим мужчиной. Но мне нравится это. Я чувствую себя в безопасности в объятиях Мава. Я чувствую себя в безопасности и под защитой от всех бед этого мира. И, возможно, в его руках я, как он говорит… несокрушима.

Я поражена тем, что Мав взял и уничтожил образ того человека, которым, как я думала, он был. Он доказал, что он достойный мужчина, которого я и не надеялась встретить, и показал мне, что секс не похож на то, что я когда-либо испытывала. Умопомрачительный, запредельный и душераздирающий. Я представить себе не могла, что секс может доставлять удовольствие и вызывать желание быть ближе к кому-то настолько, что эта близость вас поглощает.

Такое чувство, что я редкое драгоценное создание, которым он не может насытиться. К тому же, я обнаружила ту сторону своей личности, о которой даже не подозревала. Страстную сторону, которую легко завлечь всевозможными замечательными позами, вынуждающими мое тело петь для него.

До того, как я успеваю заснуть, Мав шепчет мне на ухо.

— Скажи, что я не один такой, Куколка. Скажи, что ты чувствуешь себя также хорошо.

Я кладу свои руки поверх его и прижимаюсь к нему спиной.

— Я чувствую то же, что и ты. Но меня это пугает. Как будто все слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Это правда, Куколка. Я докажу тебе это.

Глава 32

Дым не всегда является первым предвестником пожара.

ЭМБЕР
Я просыпаюсь от тихого гула, лязга металла о металл и череды проклятий. Но откуда они идут и почему меня разбудили, мой мозг понять не в состоянии.

Единственное, что я знаю наверняка: теплое тело, согревающее меня всю ночь, исчезло. На черных шелковых простынях рядом со мной никого нет. Я одна, хотя на моей подушке сохранился знакомый мускусный аромат. Я переворачиваюсь и утыкаюсь носом в подушку, упиваясь запахом, пока мое лоно не простреливает легкая боль.

В памяти быстро сменяющимися вспышками проносятся фрагменты прошлой ночи.

Мав, склонившийся передо мной и целующий мои колени. Его терпение и готовность подождать, пока я не буду готова. Каждое сладостное слово, которое слетало с его губ, и то, как они пробивали защитные стены, за которыми я пыталась спрятаться.

Боже… он, определенно, выполнил свое обещание.

Он брал меня снова и снова, пока ни одни из нас уже не мог пошевелиться. Явное тому подтверждение — восхитительная болезненность, сковывающая мои мышцы, и влажность по-прежнему присутствующая между моими бедрами.

Уголки моих губ растягиваются в улыбке. Я прикасаюсь к ним и обнаруживаю, что они раздулись и припухли от нескончаемых поцелуев.

Осознание того, что у нас был незащищенный секс, грозит панической атакой, и, честно говоря, на секунду так оно и выходит. Понятия не имею, что буду делать, если мне плюс ко всему придется защищать и растить ребенка. Сегодня мне нужно взять таблетку у врача и попросить Мава с этого момента использовать презервативы. То, что мы сделали, было глупо. Безответственно для нас обоих. Я не стану это отрицать. Но, черт возьми, было приятно делать то, что казалось таким правильным. Забыть обо всем и просто отдаться наслаждению.

Протерев спросонья свои глаза, я сажусь и стону в знак протеста моего ноющего от боли тела. В свете дня комната выглядит по-другому. Но она подходит Маву предметами современного искусства на стенах, вписывающимся в обстановку журнальным столиком и черной кожаной кушеткой. У комодов и прикроватных столиков такой же элегантный стиль, как и у кровати.

Я слышу очередной грохот, идущий из глубины дома, и на этот раз, когда я втягиваю в легкие воздух, я чувствую запах чего-то аппетитного. Мммм… бекон.

Встав с кровати, я замечаю приготовленный для меня комплект одежды. Штаны на шнуровке и майка. В ванной я нахожу ожидающую меня на столешнице новую зубную щетку и расческу. Но, взглянув на свои растрепанные космы, я убеждаюсь в том, что быстрый душ — это необходимость. В противном случае, я не смогу приручить эту львиную гриву.

Выйдя через некоторое время из ванной, я смеюсь во весь голос. Штаны на шнуровке приблизительно на восемь дюймов длиннее, в них я похожа на Допи (прим. Допи (Простачок) — персонаж м/ф «Белоснежка и семь гномов»). Не сомневаюсь, что если я попытаюсь спуститься в них по лестнице, то упаду, поэтому я меняю их на свои красные шорты.

Почувствовав тяжесть в кармане своих шорт, я тут же достаю из них телефон, который дал мне Мав. Четыре пропущенных звонка. Два текстовых сообщения. Один пропущенный звонок от Бетани, один от Лили и два от Сандаун.

Из меня вырывается вздох облегчения. Каждый раз, когда я пыталась связаться с Сандаун, мои звонки оставались без ответа. А ее проклятая голосовая почта была переполнена… как обычно. То, с чем мне всегда приходилось иметь дело. Я незамедлительно набираю ее номер, но раздаются только гудки, а затем мне сообщают, что ее голосовая почта по-прежнему переполнена. Я пробую снова и получаю тот же результат.

Я читаю сообщения.

Бетани: Извини за вечеринку.

Бетани: Слышала, что ты и Мав во всем разобрались. Я так счастлива за тебя. Лили отработает мою смену в баре, так что я смогу провести день с детьми, а ты сможешь провести время с мистером Огонь и Лед. Поблагодаришь нас позже, рассказав обо всем в подробностях.

Я печатаю ответ.

Я: Спасибо. Вы, ребята, не должны были этого делать. Ты уверена?

Ее ответ приходит через пару секунд.

Бетани: Да. Теперь иди и приручи этого мужчину, если ты до сих пор этого не сделала.

Посмеиваясь, я печатаю ответ.

Я: Хорошо… хорошо… успокойся.

Затем я быстро набираю сообщение Санни.

Я: Позвони мне по этому номеру как можно скорее. — М

Я убираю телефон в карман и выхожу из комнаты, продолжая надеяться, что она догадается, что эсэмэска от меня, но ей звонит так много парней, что она с опаской относится к незнакомым номерам.

Как только я добираюсь до лестницы, я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи. Воздух сотрясает громкий вой сирены, стихая, а затем срабатывая по-новой. Не успеваю я преодолеть несколько ступенек, как вижу застилающий кухню дым.

Я прибавляю скорость и вижу Мава, стоящего у кухонного островка, спиной к плите. Он размахивает полотенцем над головой и пытается избавиться от дыма, гоня его в направлении открытой задней двери и открытых окон. Позади него дым клубами поднимается из сковороды с превратившемся в угольки беконом, которая к тому же брызжет жиром.

Я вынуждена кричать, чтобы он меня услышал.

— Мммм… — я указываю на плиту. — Ты пытаешься устроить пожар от возгорания жира?

Мав резко поворачивает голову ко мне. В его янтарных глазах вспыхивает смущение, и он тяжело выдыхает. Он отбрасывает полотенце в сторону, что-то говорит, но я не могу разобрать, что именно. Возможно, он тоже меня не расслышал.

Я начинаю смеяться, когда он проносится мимо меня с покрасневшими щеками и разочарованием, заметно проступающим в его движениях. Он вытаскивает из столовой стул и становится на него. Открыв крышку пожарной сигнализации, он вынимает из нее батарейки. Правда, вой сирены не смолкает. Мав что-то говорит. По-моему, это (если не ошибаюсь) очередное проклятие, после чего он направляется в гостиную.

Несколько минут спустя, когда сигнал тревоги наконец-то смолкает, он возвращается на кухню. Мав идет ко мне размашистым шагом в белой футболке с V-образным вырезом и потертых джинсах, босиком. Я нахожу это чертовски сексуальным, потому что, проклятье… у него красивые ноги.

— Что именно ты пытаешься сделать? Спалить свой новый дом? — я с трудом подавляю смех. — Знаешь, это не мое дело…

Он кривит рот и разочарование, сковывающее его тело, сходит на нет.

— Я пытался приготовить завтрак и принести его тебе в постель. Слышал, что это входит в десятку лучших вещей, которые делают для своей девушки после секса.

Я расплываюсь в улыбке, которая теперь становится мне неподвластной.

— Кто тебе это сказал?

— Google, он был непреклонен в этом вопросе.

— Хммм… — я изумленно вскидываю бровь. — Для своей девушки?

Его рот изгибается в ухмылке, когда он скользит руками по моим бедрам.

— Тогда для своей старухи.

Старухи?

Мою грудь сдавливает, но я не уверена, что причина, по которой я волнуюсь и нервничаю, связана с шоком. Я кусаю губу и выворачиваюсь из его хватки. Для отвлечения внимания я охватываю взглядом бедствие, учиненное им на его новой кухне. Сожженная еда и грязная посуда. Яйца даже не желтого цвета, а скорее почерневше-коричневого, что уж говорить об оладьях, к которым я точно не прикоснусь.

— Ничего себе… так…. ты действительно не умеешь готовить?

Он смеется и снова притягивает меня к себе.

— Я пытался. Но, ты права, обычно я ем что-то приготовленное или что-то на вынос.

— Тебе стоит и дальше этого придерживаться.

Он игриво рычит и щекочет меня.

Я отчаянно хватаю ртом воздух и пытаюсь увернуться от него.

— Хватит. Остановись, — прошу я в перерывах между приступами смеха. — Я просто пошутила.

Он отводит пряди волос с моей шеи и начинает целовать меня там. Покусывая меня за ушко, он шепчет:

— Я хотел сделать для тебя что-нибудь приятное.

Я таю от такой заботы и стону.

— Хммм… это так мило.

— Куколка, ты выглядишь чертовски горячо в моей майке.

— Мне она нравится. Она пахнет тобой.

Он утыкается носом в мою шею.

— Тебе нравится, как я пахну? — когда я киваю, он говорит: — Мне тоже нравится, как ты пахнешь. Безумно нравится.

Чтобы подчеркнуть свои слова, он вжимает в меня свою длинную твердую плоть. Его член толстый и готов к активным действиям. Готов так же, как и прошлой ночью.

Затем он говорит:

— Научи меня.

Я смотрю на него, когда он кладет подбородок на мое плечо.

— Научить тебя чему?

Он кивает на плиту.

— Научи меня готовить тебе завтрак. Прошлой ночью я провел обучающий урок, — подмигивает он, — теперь твоя очередь.

Я прищуриваюсь, и мой взгляд падает на его губы, которые я хочу поцеловать, а затем снова возвращается к его пылающему взгляду.

— В самом деле? Ты хочешь научиться готовить?

Он усмехается.

— Да. Почему бы нет.

Осмотрев кухню еще раз, я спрашиваю:

— У тебя остались яйца? Оладьи? Бекон?

Он улыбается и направляется к холодильнику, откуда начинает вытаскивать оставшуюся еду.

— Я этим утром накупил целую кучу всякой хрени. Вышел, пока ты спала. Я умирал с голоду, поэтому нахватал столько, что можно армию прокормить.

— И не говори, — я смотрю на стол и еду, которую он выкладывает на столешницу. — Во сколько же ты встал?

— В шесть, — он облокачивается на стол и озорно усмехается. — Теперь спроси меня, во сколько я обычно встаю.

Я прикусываю зубами губу и позволяю своим глазам пробежаться по его лицу. Он побрился этим утром, и у него появился еще один синяк. На правой щеке, куда его ударил Дозер. Впрочем, он по-прежнему чертовски сексуальный.

— Во сколько ты обычно встаешь?

— Полвосьмого.

— Мне нужно знать, чем ты занимался эти полтора часа?

Он смеется и изучает мое лицо.

— Наверное, нет, — он проводит указательным пальцем по своему рту. — Ты довольно крепко спала, да? Серьезно, даже в клубе мне требовалось время, чтобы тебя разбудить, но я подумал, что если я…

Он коварно улыбается.

— О, Боже. Что ты сделал?

Он глубоко и раскатисто смеется, пока отталкивается от столешницы и подходит ко мне. Он берет меня за локти.

— Пытался разбудить тебя поцелуем.

По тому, как он смотрит на меня, я более чем уверена, что он целовал меня не в губы.

— Значит, этим утром мне снился сон, где ты был… гм-ммм… там… внизу.

Я отвожу взгляд, когда по моей шее расползается румянец, а в нижней части живота разливается тепло.

Мав зажимает пальцами мой подбородок и поднимает его вверх.

— Если хочешь, мы можем притвориться, что это был сон.

Мои соски затвердевают и начинают ныть от боли.

Если я немедленно нас не отвлеку, он в считанные секунды нагнет меня над этой столешницей. Полностью игнорируя сгущающееся в воздухе между нами неистовое желание, я говорю:

— Ну, если мы собираемся притворяться, мне нужно будет выбросить эту гадость и отмыть сковородки.

Он посмеивается, пока я поворачиваю кран, чтобы наполнить раковину водой и добавить немного моющего средства.

— Ты моешь, я вытираю, — заявляет Мав, подхватывая с пола кухонное полотенце, которое он до этого уронил.

— Ты умеешь вытирать посуду?

Он улыбается и щурится. Затем скручивает полотенце и хлестко бьет меня им по попке.

— Слишком дерзкий ротик, Куколка.

Грозно глянув на него, я потираю свою пятую точку.

Мав выбрасывает сожженную еду. Я наблюдаю за ним и не могу отделаться от мысли, какое это расточительство. Не так давно я была бы благодарна за каждый кусочек этой сожженной пищи. Я думаю о ночлежке и всех людях обитающих в нем. Я думаю об Айви и задаюсь вопросом, где она сейчас.

Я блуждаю в своих мыслях, пока опускаю сковородку в раковину. Но через несколько минут я заставляю себя подумать о чем-то менее удручающем. Например, о Маве, которого я до безумия хочу узнать.

— Гриз сказал, что ты учился в колледже.

Мав кидает на меня взгляд.

— Да. Им нравится твердить об этом, как о моём личном рекорде или о чем-то в этом роде.

— Может, они завидуют… или просто гордятся тобой.

Он награждает меня странным взглядом, который сменяется на задумчивый.

— Хмм. Если они гордятся мной, то никогда не признаются в этом.

— В каком колледже ты учился?

— Корнелл.

Продолжая отмывать сковородку, я интересуюсь:

— Я слышала о нем, но понятия не имею, где он.

— В Нью-Йорке. Сначала я хотел уехать как можно дальше от дома, но потом получил неполную стипендию. Я не мог отказаться от нее, так как это была одна из лучших школ по изучению архитектуры.

— Значит, ты из Нью-Йорка? — бормочу я себе под нос. — Ну, это многое объясняет.

Он подталкивает меня в бедро и забирает сковородку из моих рук.

— Как поживаешь? — произносит он с заметным акцентом, окидывая взглядом мое тело.

По моим рукам бегут мурашки. Смеясь, я говорю:

— Боже мой, у тебя такой же акцент, как у него.

Он даже одаривает меня таким же похотливым взглядом, какой был у Джо в сериале «Друзья».

Он говорит еще что-то. Но, если честно, я не могу разобрать слова. Что-то наподобие «забудьобэтом».

Улыбка, которая растягивает его губы, пронзает меня до самых костей. В животе все трепещет, и внезапно я становлюсь чересчур разгоряченной и перевозбужденной.

— У тебя с рождения были такие способности к искусству? — говорю я, пытаясь прийти в чувство.

— Я не знаю, были ли они с рождения, но в средних и старших классах я был весьма способным малым. Способным настолько, что не был обделен вниманием со стороны преподавателей. Я выиграл пару конкурсов. И однажды один из моих учителей усадил меня за стол и сказал, что я могу построить на этом карьеру. Я люблю рисовать, поэтому мне было легко определиться с выбором профессии, в которой я мог продолжать претворять свои идеи в жизнь и зарабатывать деньги. Проектируя дома и здания, я вижу, как мои идеи оживают.

— Наверно, классно, что у тебя есть дело, которым ты хочешь заниматься до конца своих дней, — я склоняюсь над раковиной, чтобы приложить немного силы на определенном участке. — У меня никогда не было работы, к которой бы я чувствовала то же самое, а у меня их было немало.

— Сколько?

— Гммм… — я произвожу мысленный подсчет. — Где-то около четырнадцати.

— Четырнадцати?

Я киваю.

— Да. Я была официанткой, горничной, нянькой. Время от времени приглядывала за детьми сразу в нескольких семьях. Работала хостес в двух разных ресторанах, а также работала в зоомагазине, — я усмехаюсь. — Так что, Буп была не первой паучихой, с которой мне пришлось иметь дело.

Мав заметно вздрагивает, и я хохочу.

— Где еще?

— Мммм… в торговом центре, где у меня не сложилось, а прошлым летом спасателем на пляже.

Сковорода выскальзывает из его рук и с грохотом падает в раковину. Он извергает проклятия и шарит рукой в воде, пока не ухватывается за нее, затем бросает на меня недоуменный взгляд.

— Мы говорим о спасателе в красном купальнике, бегающем по пляжу и спасающем людей?

Я замираю и вполоборота поворачиваюсь к нему.

— Ну, технически, я должна была бегать, только если нужно было кого-то спасти. Остальную часть лета я просто сидела или стояла на вышке, наблюдала за посетителями пляжа и акулами в воде. Но мне нравилась эта работа, потому что я могла взять с собой Уилл и дать ей возможность поиграть на песке.

— У тебя остался этот купальник?

Я смеюсь.

— На самом деле это не так сексуально, как считают люди.

— У меня встает от одной только мысли об этом, — он ухмыляется мне. — В следующий раз, когда Ник устроит вечеринку у бассейна, напомни мне притвориться, что тону, чтобы ты прибежала меня спасти.

Я качаю головой.

— Скорее всего, я дам тебе утонуть, — говорю я сквозь смех.

— Нет, ты спасешь меня.

Внутренне я с радостью соглашаюсь, но усмешка, которой он меня награждает, на мой взгляд, слишком самоуверенная, поэтому я сую ему влажную сковородку, и он отшатывается, когда я его обрызгиваю.

Он вытирает последнюю сковородку и спрашивает:

— Если бы у тебя был выбор, кем бы ты хотела работать?

В памяти всплывают планы, которые я строила, когда была моложе. Я всеми ими пожертвовала. Мои оценки были феноменальными. Я вступила в математический клуб и команду по плаванию, понимая, что, если я это сделаю, у меня будет больше шансов на стипендию. А стипендия давала мне возможность выбраться из ненавистной квартиры и жизни, в которой я прозябала.

Пожав плечами, я отвечаю:

— Раньше я хотела стать учителем начальных или средних классов. Мне было все равно. Но чтобы сделать это сейчас, мне нужно получить аттестат и копить деньги на колледж. Поэтому я не знаю. Полагаю, я была бы довольна любой работе, которая позволила бы мне возиться с детьми.

Пару секунд он изучает меня, пока вытирает сковородку, а затем опускает ее на столешницу.

— Звучит так, будто ты уже сдалась. Если ты хочешь быть учителем, тогда…

— Нет.

— Ты все еще можешь стать учителем. Если это то, чего ты хочешь.

Я киваю и снова возвращаюсь к мытью посуды.

— Знаю. Но этот поезд уже ушел.

Мав выходит из кухни, словно наш разговор окончен. По правде говоря, я обижена. Я знаю, он считает, что я должна бороться изо всех сил за то, что хочу.

Он возвращается, неся желтоватую папку на кипе всевозможных книг.

Застигнутая врасплох и удивленная, я шепчу:

— Где ты их взял?

— У меня есть друг, который преподает в местной средней школе. Когда ты рассказала мне, что вынуждена была бросить учебу, я позвонил ему этим утром и спросил, что именно нужно будет подучить, чтобы ты могла получить аттестат.

— Мав…

— Я же говорил, что собираюсь загладить вину за все то жуткое дерьмо, которое тебе причинил, Куколка. Это только начало.

— Тебе не нужно было этого делать.

— Я хотел, — он постукивает пальцем по папке. — В этих бумагах сказано, что тебе нужно знать, чтобы подготовиться к тесту. К тому же, здесь несколько проверочных вопросов и предварительных тестов, которые ты должна пройти. Я проведу Интернет, чтобы ты могла учиться здесь, если хочешь, или у Бетани — неважно.

Он подталкивает меня к этому. И хоть мне немного тревожно, не могу отрицать, что мне это необходимо. Я никогда не заботилась о своих собственных потребностях. Чаще всего на первом месте были другие.

— Это очень мило с твоей стороны, — он подходит ко мне. Я провожу руками по его груди, а затем оборачиваю их вокруг его шеи. — Спасибо.

Он кладет руки мне на бедра и склоняет голову вниз, тогда как я поднимаю свою голову вверх.

— Я же говорил, что могу быть отличным парнем.

— Я вижу это.

Он касается своими губами моих губ.

— Хорошо. Потому что мне нравится, что ты рядом. Я сделаю все возможное, чтобы удержать тебя.

Я приподнимаюсь на носочки и целую его в губы медленно и сладко, проникая языком в его рот. Я ничего не хочу больше, чем потеряться в нем и целовать его весь день. Но тихий голосок в моей голове продолжает твердить, чтобы я не спешила отдавать ему свое сердце.

Отстранившись, я спрашиваю:

— Ты готов учиться готовить?

Не убирая рук с моих бедер, он чмокает меня в нос, а затем поворачивает меня лицом к плите.

— Ты готова меня обучать?

— Зависит от обстоятельств, — бросаю я ему в ответ.

Он стонет.

— Каких?

— Хочешь ли ты сосредоточить свое внимание на готовке или просто стоять здесь и отвлекать меня.

Он смеется и перекидывает мои волосы на другое плечо. Он целует изгиб моей шеи.

— Разве я не могу делать и то, и другое одновременно?

— Ммм. Не знаю. По-моему, такими темпами мы точно устроим еще один пожар.

Он становится сбоку от меня, потирает руки и выжидающе на меня смотрит.

— Ладно, давай сделаем это, прежде чем я закину тебя на плечо и унесу наверх. Показывай, что мне нужно знать.

Мы начинаем с оладьев, и как только они готовы, я предлагаю ему заняться яйцами, на этот раз на медленном огне с добавлением большего количества масла, пока я укладываю бекон в другую сковородку. Но через мгновение я замечаю, что он мучает яйца и слишком быстро их мешает. Я тянусь к нему и замедляю его движения, положив свою руку поверх его. Вместо того, чтобы подражать моим действиям, он опускает лопаточку и позволяет мне взять готовку на себя. Поначалу я не понимаю почему, но потом он шепчет «Продолжай готовить» и встает позади меня.

— Ты не очень усердный ученик.

Он мрачно посмеивается себе под нос, затем его губы приникают к моему уху.

— Я открою тебе маленький секрет, — он всасывает мочку моего уха в рот. Отпустив ее, он произносит: — Я никогда им не был.

Он оборачивает руку вокруг моей талии и опускает ладонь на мой живот, придвигая мое тело к своему. Затем его пальцы спускаются ниже и проникают в мои трусики. Я уже влажная.

— Черт. Я никогда не привыкну к тому, как приятно чувствовать тебя в своих руках. Я хочу владеть этим. Сделать это своим. Сделать тебя своей.

Я напрягаюсь от этих слов.

— Это не так плохо, как кажется, Куколка. Это значит, что я хочу любить каждую частичку тебя так крепко и так глубоко, что ты никогда не захочешь разделить это с кем-то другим.

Я не успеваю отфильтровать свои мысли. Они просто срываются с моих губ.

— Если это правда… то я уже твоя.

— Ты чертовски права.

Он разворачивает меня, заключает в ладони мое лицо и сминает своими губами мои губы, прежде чем я могу осознать, что к чему, за исключением того, что все это доставляет мне необычайно приятные ощущения. Я роняю лопаточку и обвиваю руками его шею.

Мав стонет и руками оглаживает меня по попке. Он приподнимает меня и начинает пятиться, лаская своим языком мой язык. Проведя рукой по кухонному островку, он смахивает все, что на нем стоит, на пол. Посадив меня на него, он придвигается ко мне. Я хватаю его за футболку и стягиваю ее через его голову. Он разрывает на мне майку и стаскивает ее с меня. Затем он снова меня целует. В то же время его пальцы возятся с кнопкой на моих шортах. Он нетерпеливо сдергивает их с меня вместе с трусиками. Я тянусь к его поясу и стягиваю джинсы по его бедрам вниз. Как только его член вырывается на свободу, Мав обхватывает его и водит вверх и вниз по моей щелке. Он закидывает мою ногу на свое бедро, а затем погружается в меня одним мощным толчком.

Я хватаю ртом воздух и цепляюсь за его шею.

— Ты понятия не имеешь. Господи… Ничто, черт подери, не сравнится с этим. Это как рай и ад в одном флаконе. То, за что я, черт возьми, продам свою душу. Умру, лишь бы удержать.

Он зарывается руками в мои волосы и накрывает своим ртом мой. Несколько минут он целует меня, как будто я — его воздух, а затем поцелуями спускается по моей шее вниз и посасывает мою кожу, причиняя легкую боль, которая прокатывает по мне волной необузданной жажды и посылает искры желания к низу живота.

Он вколачивается в меня и ударяет по той точке, которая заставляет меня содрогнуться. Когда я хнычу, он улыбается у моей кожи и замедляется. Он останавливается и почти выходит из меня.

— Люци, ты не посмеешь.

Я смеряю его гневным взглядом.

Он смеется и проскальзывает в меня быстро и глубоко.

— А не то что, Куколка?

— Ты — зло во плоти.

Он ухмыляется и снова проникает в меня.

— Да, я могу им быть, когда мне нужно, — он выходит и проталкивается в меня снова. — Но тебе это нравится, не так ли? Тебе нужен хороший парень рядом и дьявол в спальне.

Я хочу отрицать это, но не могу.

Чтобы доказать свою точку зрения, Мав толкает меня в грудь и укладывает на спину. Он кусает меня за сосок, в то же время подкладывая кухонное полотенце мне под голову, чтобы моя черепушка не билась о гранитную столешницу. Доминирующий самец и джентльмен в одном мужчине. Он хватает меня за руки и заводит их мне за голову. Он удерживает их там одной рукой, все время наблюдая за моим лицом и оценивая мою реакцию.

Я жду, когда меня накроет паника, но этого не происходит. Я готовлюсь к страху внезапного нападения, но по моему телу растекается лишь доверие и страстное желание. Он касается губами моих губ и шепчет:

— Расслабься, Куколка. Просто чувствуй меня, наслаждайся тем, что я в тебе пробуждаю.

Его язык врывается в мой рот, и я стону, когда он сплетается с моим языком. Мои глаза закрываются, и я полностью ему отдаюсь.

Он оборачивает мои ноги вокруг своих бедер, и я смыкаю их за его спиной, пока он вколачивается в меня.

Его губы перемещаются с моей шеи на плечо. Зубы вонзаются в мою кожу. Электрический ток проходит через каждое мое нервное окончание и растекается по всему моему телу. Мои внутренние мышцы начинают сжиматься вокруг его плоти. Мав стонет и матерится, пока я кончаю, как будто старается не потерять над собой контроль.

Я гляжу на него сквозь ресницы. Темные черты его лица пронизаны похотью, а под кожей на его челюсти перекатываются мышцы.

— Еще раз, Куколка.

Его рука опускается на мое лоно, и большим пальцем он поглаживает мой клитор. Сначала я уворачиваюсь, потому что слишком чувствительна там, но он не останавливается. Он просто продолжает тереть по нему, а затем надавливает.

Я вижу, как за его спиной поднимаются клубы дыма. Их хватило бы, чтобы сработала пожарная сигнализация, если бы она уже не была отключена. Но мне все равно. Единственный огонь, на котором сосредоточено мое внимание — тот, что мы разжигаем вместе с Мавом. И сейчас егоне потушить.

На этой мысли оргазм одерживает надо мной верх, и моя спина отрывается от столешницы. Каждая мышца в моем теле напрягается, а затем бьётся в конвульсиях.

Глава 33

Мы не всегда нуждаемся в предупреждении, оповещающим нас об опасности.

МАВЕРИК
В тот момент, когда ее киска начинает сжимать мой член во второй раз, меня сметает торнадо удовольствия, которое я до поры до времени сдерживал. По моему позвоночнику разливается тепло, и оргазм поражает меня подобно стальному шару для сноса зданий. Рычание, вырывающееся из моей груди, вибрацией проходит по всему моему телу, и я погружаюсь в нее еще глубже.

— Чееерт.

Я наполняю ее в третий раз. И впервые я полностью осознаю, что взял ее без защиты не только потому, что хотел почувствовать ее без всяких преград, но и по другим причинам, которые не дают мне покоя.

Я знаю, то, что наши отношения — нечто новое и хрупкое. Я чувствую эту хрупкость каждый раз, когда мы целуемся, каждый раз, когда я прикасаюсь к ней, каждый раз, когда я беру ее, чтобы сделать своей. Так почему же, черт возьми, я всё порчу, вместо того, чтобы позволить этому идти естественным путем, как и должно быть?

Я знаю, почему.

Я жажду то, что она может мне дать, — будущее и семью. Но меня не покидает мысль, что она может исчезнуть. Беременность привяжет ее ко мне. К тому же, я не могу представить себе завтрашний день без нее. Не хочу представлять.

Я проиграл в борьбе со своим инстинктом самосохранения, который призывает меня держать ее рядом. Держать ее здесь. Я поддался искушению найти способ удержать это прекрасное создание, чтобы я мог оставить его себе. Но при этом я стал не лучше того монстра, от которого она сбежала.

Я чувствую себя самым настоящим подонком за то, что так низко пал. Но моя тяга к ней в тысячу раз сильнее, чем моя зависимость к сигаретам. Эта тяга всепоглощающая, я чувствую себя подобно наркоману. Больному, одержимому, хитрому и изворотливому торчку, который обманет и украдет, лишь бы заполучить очередную дозу героина.

То, что я на дух не переношу.

Притянув ее к себе, я завладеваю ее ртом. Я отгораживаюсь от своего шестого чувства, которое предупреждает меня, что я в опасности. Мне не нужно предупреждение. Я уже знаю, что все, что ей нужно сделать, — это уйти, и даже не зажигая спичку, она сожжет мой мир дотла.

Глава 34

То, что вы обнаружите в конце проселочной дороги, может вас удивить.

МАВЕРИК
Похоже, ливень неизбежен, поскольку в потемневших грозовых облаках над головой грохочет гром. Я уповаю на то, что гроза повременит и позволит мне осуществить задуманное.

Разгулявшаяся непогода — это отражение моего настроения, которое помрачнело с самого утра. Я ошибочно полагал, что ожог, который когда-то терзал мою грудь, остался в прошлом, но чем ближе мы подъезжаем к месту назначения, тем сильнее он жжет. На каждом съезде с дороги я борюсь с желанием остановиться и двинуться в обратном направлении.

Но я знаю, что не могу.

Эмбер должна это увидеть.

Так или иначе, мне нужно найти силы, чтобы показать ей это.

Сидя рядом со мной в салоне моего пикапа, она смотрит в окно. Время от времени она бросает на меня настороженный взгляд, который сопровождает слабая улыбка с жесткими линиями по уголкам ее губ, как будто она чувствует, что именно должно произойти.

Черт. Может, мне следует подождать и сделать это в другой день, после того как мы разделим больше хороших моментов, нежели плохих.

Я протяжно выдыхаю и нервно провожу рукой по волосам. Меня обуревают сомнения, и в миллионный раз я чуть не торможу и не разворачиваюсь.

— Мав, что происходит? Я отсюда чувствую твою напряженность.

Я хватаю ее за руку и выдавливаю из себя улыбку. Переплетя наши пальцы, я целую ее костяшки.

— Я должен показать тебе кое-что. Просто… это будет нелегко.

Ее пронизывающий взгляд пробегает по моему лицу.

— Хорошо.

Я пытаюсь избавиться от ощущения осевшего в моем животе булыжника, когда сворачиваю на проселочную дорогу. Пальцы Эмбер крепко стискивают мои.

— Скоро приедем.

Несколько минут спустя я ловлю отблеск крыши дома. Она, должно быть, тоже его видит, потому что приосанивается и подается вперед.

В салоне повисает мертвая тишина, когда мы приближаемся и останавливаемся перед домом на обочине дороги. Я уверен, что в ее голове крутится немало вопросов. Вместо того, чтобы ответить на них, я ударяю кулаком по рулю и, пользуясь минутой затишья, пытаюсь подавить ужас, сводящий мне живот.

Я смотрю прямо перед собой и намеренно игнорирую обломки, которые валяются в сорока ярдах от дороги.

— У нас много общего, — говорю я ей. — Нам нужно было сжечь прошлое, чтобы попытаться уйти от него, — переведя взгляд и заметив беспокойство и замешательство, застывшие на ее прекрасном личике, бормочу себе под нос: — Только ты сильнее меня, Куколка, потому что я так и не смог двинуться дальше.

Я провожу пальцем по шраму на ее запястье. И вновь я восхищаюсь ее храбростью и силой духа, которые она хранит в этом маленьком теле.

Она рискнула жизнью, пытаясь спастись от своего бывшего. Она надрывала задницу на работе, чтобы обеспечить семью, она пожертвовала своими собственными мечтами, потому что была нужна ребенку, который даже не был ее собственным.

А что, черт возьми, сделал я?

Я впустую потратил годы, позволяя прошлому разъедать меня изнутри.

Мои родители боялись, что я стану тем самым человеком, которым я в результате и стал.

Я чуть не убил единственную женщину, которая могла меня спасти.

Глубоко вздохнув и отгородившись от боли, я поворачиваю голову и провожаю взглядом перекати-поле в виде шаровидного кустика, которое несет ветром по тому, что когда-то было передним двором. Мою грудь опаляет раскаленная добела боль. Я осматриваю обугленные останки того, что должно было быть моим домом. Место, где я собирался воспитывать своих детей, создавать счастливые воспоминания, быть отцом и стареть вместе со своей женой.

Когда я смотрю на этот дом, я вижу, какой он сейчас и каким он должен был быть.

Дом был только-только построен, когда я кинул в него коктейль Молотова. От левой стороны ничего не осталось. Возможно, сохранилось всего семьдесят пять процентов от всей конструкции. Но половина крыши просела, а почерневшие балки лежат там, где должна была быть лестница. Остальную часть — золу и пепел — унесло ветром. Даже древесина покорежилась и сгнила. Местами она полностью отсутствовала. Это печальное зрелище. Мертвое. Безжизненное.

И это уместно в силу того, что я был таким с тех пор, как его поджег.

Съехав на обочину и припарковав свой пикап в грязи, я открываю дверцу автомобиля. Через несколько секунд Эмбер делает то же самое. Она встречает меня у капота и оборачивает одну руку вокруг моей, а другой переплетает свои пальцы с моими. Я чувствую в этой связи так много всего. Ее сочувствие и понимание. Но, прежде всего, она делится со мной своей силой.

От осознания того, что мне не придется сталкиваться с этими неизбежными муками в одиночку, они становятся практически терпимыми.

На осмотр разрушений у меня уходит, наверно, даже больше времени, чем я предполагал.

В конце концов, я признаюсь:

— Я сделал это в тот день, когда нашел ее.

Я перематываю и воспроизвожу в своей памяти ту ночь, как пламя поглотило недавно обтесанную древесину и расползлось по фасаду дома.

Я был не в себе. Не только потому, что мы стали лучшими друзьями с моим приятелем «Джеком» и его сотоварищем бутылкой номер два, но и потому, что меня убило то, в каком состоянии я ее нашел. Убило человека, которым я был, будущее, которое я планировал, и мои шансы создать воспоминания о ребенке, который был для меня таким желанным. Я просто хотел положить всему этому конец. Стереть, словно у меня никогда не было этих проклятых грез.

Поэтому я сорвал с себя футболку и засунул ее в бутылку. Вытащив из кармана зажигалку, я поджег ткань, и всего лишь на долю секунды засомневался, стоит ли её бросать.

У меня напрочь снесло крышу. Меня поглотила боль, и я собирался позволить огню закончить работу.

Потребовались минуты, чтобы уничтожить месяцы работы.

Но потеря Даны и ребенка были не единственными вещами, которые выпотрошили меня той ночью.

Она искромсала мою жизнь на кусочки и ушла от меня, сломив и искалечив. И вместо того, чтобы наказать ее, я лишился рассудка и наказал ближайшего человека, которого винил. Забрал его жизнь голыми руками. Я сделал это, проигнорировав все предупреждения, которые подбрасывало мне мое сознание. Я ни секунды не потратил на то, чтобы поинтересоваться, кем он был помимо того, что выступал ее наркодиллером. Была ли у него семья.

Я хладнокровно его убил и попаду из-за этого в ад. Я знал, что никогда ничего не смогу поделать с тем, чтобы изменить этот факт.

— Почему она ушла, если у нее был ты… и это? — шепчет Куколка.

— Она не знала об этом доме. Никто не знал. Даже мои братья. Это должно было стать сюрпризом.

— Ты никому не рассказывал?

— Никто, кроме Кэпа, даже не знал, что она беременна.

— Ох, Мав. Почему?

Я пожимаю плечами.

— Потому что их заботят только киски, бабки и вечеринки до тех пор, пока они где-нибудь не отрубятся. Как бы они поняли или узнали, через что я, черт подери, прошел? Мы слеплены не из одного теста. Я всегда это знал. Я люблю их. Но у нас разное представление о том, на что похожа нормальная жизнь.

Я не даю ей время вникнуть в смысл моих слов. Вместо этого я тяну ее к кузову пикапа и опускаю его борт. Еще одна искорка боли вспыхивает в моей груди, когда я дергаю к себе черную сумку.

Вытащить сумку этим утром из своей спальни в клубе было довольно трудно. Каждый раз, касаясь ее, я вспоминаю тот день и месяц полной безнадеги, который потратил на поиски Даны. Я вспоминаю окрыляющую надежду, а затем опустошающее падение. Я вспоминаю то состояние, когда хотел ее убить, а затем как направил каждую унцию своего гнева на парня, которого Кэп бросил к моим ногам. Я вспоминаю каждый удар, который превращал его лицо в кровавое месиво, и как с каждым ударом я чувствовал, что тот человек, которым я был, безвозвратно ускользал.

Вот, что находилось в этой сумке. Все, что я потерял, включая самого себя.

Не знаю, сколько раз я выносил эту сумку к костровым ямам за клубом, намереваясь сжечь ее, надеясь, что когда от нее останется только пепел, это положит конец мучениям и сожалениям, которые ежедневно меня атакуют. Но я так и не смог этого сделать. А боль так и не перестала сдавливать мне грудь.

Даже в этот самый момент я не готов открыть сумку и показать ей содержимое, но я не думаю, что настанет время, когда я буду к этому готов. Так почему бы не сейчас?

Я разворачиваю одеяло, которое захватил, и стелю его на пол кузова пикапа.

Эмбер встает рядом со мной и внимательно наблюдает за тем, как я расстегиваю сумку. Сначала я вытаскиваю Библию. Черный переплет с выгравированными на нем инициалами JMG (ДМГ) в нижнем правом углу.

— Моя мать дала мне ее. Это была еще одна причина, по которой я прекратил ссориться с ней и Полом. Библия принадлежала моему отцу.

Она проводит пальцем по золотому тиснению.

— Что означают эти буквы?

— Джон Мэтью Ганн, — я медленно листаю страницы, пока не нахожу то, что ищу. — Сначала я не был уверен, что это его Библия. Не было похоже, что ее когда-либо открывали. Но потом я увидел это, — я показываю ей Книгу Иова и остальные Священные Писания, выделенные разными цветами. На белых полях записаны его мысли, короткими беспорядочными фразами. — Моя мать как-то показывала мне старые письма, которые он ей писал. Почерк совпадал.

— Почему, по-твоему, он выделил именно эти строки?

Чуть заметно пожав плечами, я отвечаю:

— Я думал, что это была единственная часть, которую он читал, или единственная часть, которая его зацепила, — уголок моего рта приподнимается. — Я, наверно, читал эту вещь сотни раз, и некоторые места, которые он выделил, по-прежнему остаются моими любимыми.

Пока Эмбер пролистывает страницы и изучает кое-какие отрывки, я вытаскиваю другие книги о том, чего ждать, когда ждешь ребенка. В некоторых торчат закладки, и большинство страниц с загнутыми уголками. Отложив Библию, Эмбер их тоже просматривает.

— Ты все это прочитал?

Мою грудь сдавливает.

— Да, я хотел знать, что нужно делать, чтобы быть подготовленным.

На очереди коробка, но, когда мои пальцы оборачиваются вокруг нее, мой желудок ухает вниз.

— Это должно было стать первым подарком из многих, — объясняю я, передавая коробку ей. Эмбер не решается взять ее.

Я киваю и говорю:

— Давай же… открой ее.

Ее взгляд опускается, и сквозь прозрачный пластик она видит, что находится внутри.

Ее рука слегка дрожит, когда она открывает коробку и вытаскивает куклу. Она держит ее так, словно боится сломать. Но кукла такая же гибкая, как Эмбер. Она не сломается.

— Вот почему я стал называть тебя «Куколка». Почему я хотел, чтобы ты ушла в тот первый день. Я пытался забыть. Но ты разворошила прошлое, и каждый раз, глядя на тебя, я видел это.

Она вертит в руках рыжеволосую куклу. Я знаю, что она замечает сходство. Волосы, сине-зеленые глаза, веснушки на щечках и даже голубая клетчатая рубашка.

— Я думала, ты называл меня так, потому что…

Меня пронзает чувство вины. Я качаю головой.

— Нет, но я не мог тогда сказать тебе правду. Поэтому я позволил тебе поверить, что это было причиной.

Пока она с благоговением касается куклы, я достаю из сумки тубус для чертежей. Мои пальцы подрагивают, когда я отвинчиваю крышку. Мне требуется минута, чтобы вынуть бумаги из футляра и снять с них резинку. Сделав это, я разворачиваю чертежи и выкладываю их на пол кузова, чтобы она увидела. Затем я наклоняюсь и подбираю несколько камней, чтобы зафиксировать ими уголки. Она кладет куклу на сгиб руки и частично встает передо мной.

Ее пальцы прослеживают линии на бумаге, хотя на самом деле она не касается ее.

— Это прекрасно, — сбивчиво выдыхает она.

Да. Это было прекрасным.

После того, как она внимательно изучила чертеж, я переворачиваю лист бумаги и позволяю ей увидеть заднюю часть дома. Ее рука зависает над задним крыльцом.

— Я собирался установить на веранде подвесные качели. Думал, что если у малышки возникнут проблемы со сном, я смогу вынести ее туда и покачать, чтобы она заснула.

Я проглатываю комок, застрявший в моем горле, сворачиваю эту бумагу и перехожу к следующей. Пред нами предстает новый эскиз, и на мою грудь давит неимоверная тяжесть. На сей раз меня душат эмоции. Мне требуется пара секунд, чтобы прочистить горло и снова заговорить.

— Это детская.

Эмбер протягивает руку и изучает дерево.

— Ветви были книжными полками. А ствол дерева был дверью, через которую она могла попасть в маленькую игровую комнату, спроектированную специально для нее.

Она проводит пальцем по дереву.

— Я спроектировал эту стену для буквенных блоков. Тех, с которыми играют дети, старые, деревянные. Их можно было бы переместить так, чтобы, когда она стала бы старше, то могла бы взобраться наверх, сесть в этом укромном уголке и читать у окна. Я собирался начать чертить росто-весовую кривую здесь, а затем установить там кровать. Я хотел, чтобы эта арка выглядела как полумесяц, тогда используй я более тусклый свет, он бы послужил ночником в случае, если бы она боялась темноты.

Куколка всхлипывает, и в тот же миг я бросаю на нее взгляд, вовремя подмечая слезу, капающую с ее подбородка и приземляющуюся на чертеж. Я был настолько поглощен своим дизайном, что не понял, как на нее повлияет увиденное.

— О, Боже, извини, — расстроенно выдавливает она, снова и снова промокая хлопком своей футболки мокрые дорожки слез.

Я успокаивающим жестом стискиваю ее руку.

— Эй, все в порядке.

— Мав, мне жа…

Я поворачиваю ее к себе и прижимаю ладонь к ее щеке. По ее лицу текут слезы, они переполняют ее прекрасные сине-зеленые глаза. Она пытается отвести от меня взгляд, но я не позволяю ей.

— Не надо. Не прячься от меня.

Я смахиваю ее слезы. Но мне приходится приподнять свою футболку, чтобы вытереть новые потоки слез, потому что они не прекращаются. Я усмехаюсь, и она одаривает меня смущенной грустной улыбкой.

Черт… Она — самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел. Я осторожно забираю куклу и кладу ее на опущенный борт кузова. Подняв ее подбородок, я целую ее влажные от слез губы.

— Не думал, что когда-нибудь снова позволю другой женщине подобраться ко мне так близко. Не доверял ни единой душе, не мог рассказать о том, что делает меня слабым. Я не все о тебе знаю, но я доверяю тебе.

Ее руки скользят по моей талии, и она кладет голову мне на грудь.

— Это не делает тебя слабым, Мав. Это говорит о том, какой ты хороший человек, — еле уловимо бормочет она. — Я знаю, что ты хотел всем этим сказать. Я никому не осмеливалась рассказать об Уилл. До прошлой ночи, — ее руки сжимают меня сильнее. — Я тоже тебе доверяю.

После всего, что я сделал с ней, она не должна мне доверять, но мое сердце, черт возьми, воспаряет от осознания того, что она все-таки мне доверяет.

Я провожу рукой по ее волосам.

— Наверно, в моей жизни должно было произойти все это дерьмо. В противном случае, я бы здесь не стоял. Сейчас я даже не могу представить себя в другом месте.

Долгое время мы просто стоим. Нас окружают только звуки насекомых и птиц.

— Здесь так спокойно.

— Да, согласен.

— Что ты собираешься с ним делать?

Мой взгляд скользит по обломкам.

— Не знаю. Может быть, продам его. Мне следовало нанять рабочих, чтобы они приехали и снесли его, расчистили территорию, тогда, возможно, один из наших клиентов уже смог бы закончить здесь строительство нового дома.

Она качает головой.

— Не продавай его.

— Не продавать?

— Фундамент по-прежнему в хорошем состоянии, ведь так? Часть дома не пострадала. Ты бы мог восстановить его однажды… когда будешь готов.

— На это уйдет куча времени и сил, детка. Больше, чем просто возвести что-то новое. Лучше снести его и построить заново.

— Да, но ты не можешь продать свою мечту другому. По-моему, это неправильно. Как ты считаешь?

Я обвожу взглядом деревья, отделяющие нас от Рио-Гранде. Здесь достаточно места, чтобы построить эллинг и, возможно, бассейн. Достаточно ярдов, чтобы разместить огромный детский игровой комплекс и качели, а также приглашать клуб на семейное барбекю.

Мою грудь наполняет тепло.

— Ты думаешь, он стоит сил и времени?

— Если это то, что ты хочешь, то, что сделает тебя счастливым, тогда не имеет значения, сколько времени это займет.

У меня подкашиваются ноги от соблазна упасть перед ней на одно колено и сделать ей предложение. Гребаное безумие. Я знаю. Потому что, Господи…

Внезапно раздается рингтон моего сотового телефона. Я отступаю и достаю его из кармана. На экране высвечивает телефонный номер клуба. Мое сознание проясняется и, судя по всему, я должен поблагодарить человека на другом конце линии за то, что он прервал ход моих мыслей.

Когда я принимаю вызов, Эмбер отворачивается и снова бросает взгляд на чертежи.

Я пару раз откашливаюсь, прежде чем ответить.

— Да, — хрипло бросаю я и наблюдаю за тем, как Эмбер проводит пальцами по щекам, смахивая еще несколько слезинок.

В трубке на заднем плане звучит блюз, и кто-то подзывает Ригора. Затем Эдж говорит:

— Эй, мужик, ты где?

— Просто езжу по делам. А что? Какие-то проблемы?

— Подожди секунду, — произносит он и приглушает звук. Мгновение спустя он возвращается на линию. — Стар — назойливая муха, мужик, почему, черт возьми, никто не дал ей пинка под зад?

— Я давал, поверь, — отвечаю я посмеиваясь. — Но вернул ее обратно ради тебя.

— Черт! В следующий раз не делай мне таких одолжений. Эта сука оказывается у меня перед носом всякий раз, стоит мне только отвернуться.

— Не думал, что это станет для тебя проблемой.

— Ага, еще какой. Силиконовые сиськи — это не мое. Черт побери, да она же кричит как долбанная кошка в течке, когда кончает. Бесит до жути.

— Ты звонишь, чтобы сообщить мне об этом, или есть иная причина этого звонка?

— Ха-ха-ха, ублюдок. В восемь мы собираемся в церкви. Потом парни хотят закатить вечеринку.

— Когда парни этого не хотели?

Он хихикает.

— Это часть той безумной жизни, которую мы ведем, мужик.

Мне ли этого не знать.

— Хорошо. Я буду там.

— Ты приведешь свою девчонку?

— Да.

— Держи ее поближе к себе. «Гринбеки» снова заявятся. Таз сказал, что прошлым вечером Смоук смотрел не на Боди, он смотрел на тебя и твою девчонку. По словам Таза, он следовал за вами на парковку и наблюдал, как вы уезжаете.

Меня медленно окутывает дымка беспокойства.

— Ты чем-то его разозлил?

— Понятия не имею.

— Гриз сказал, что он неровно дышит к рыжим. И, скорее всего, Смоук считает, что у него есть шанс, поскольку на неё не заявлены права.

Смоук был не единственным козлом, не сводящим глаз с моей девушки прошлой ночью. Многие братья наблюдали за нами. Но Смоук нервирует меня больше всего. Я не хочу, чтобы этот псих ошивался рядом с Эмбер.

Думаю, Эмбер не стоит там сегодня появляться. Но в то же время, я не хочу оставлять ее без защиты. Лучше со мной в клубе, чем где-то в одиночестве.

— Я скоро приеду.

Завершив звонок, я убираю телефон в карман, сокращаю расстояние между мной и Эмбер и обнимаю ее со спины. Она откидывается назад.

— Кто это был?

— Эдж. Сегодня он хочет собрать всех нас в церкви.

Эмбер смотрит на меня через плечо с озадаченным выражением на лице.

— Это встреча, которую мы проводим в часовне клуба, — поскольку она по-прежнему выглядит растерянной, я усмехаюсь и поясняю: — Это помещение, в которое запрещено входить посторонним, оно только для братьев.

— Оу.

— Слушай, позже состоится очередная вечеринка. Она не будет такой безбашенной, как вчера вечером, но мне бы хотелось, чтобы ты присутствовала на ней.

— Хорошо, — кивает она.

— Отлично. И еще кое-что.

Она наклоняется вперед, заглядывает в черную сумку и игриво спрашивает:

— Что? Ты ведь там не хранишь останков Даны или ее скальп, правда?

Я качаю головой, но внутренне съеживаюсь. Да, есть скелет, который я спрятал, но он не принадлежит Дане. И эта одна из тех тайн, которую я, скорее всего, унесу с собой в могилу.

Она накрывает ладонью свой рот.

— Мне жаль, это было ужасно с моей стороны.

— Честно говоря, детка, если бы парни не вытащили меня из комнаты, в которой она спала голой с другим мужиком, существовала большая вероятность, что я бы ее убил.

— Я тоже, если когда-нибудь с ней столкнусь, — шепчет себе под нос Куколка.

Я крепко прижимаю ее к себе.

— Знаешь, ты станешь самой лучшей старухой. Просто к слову, — я снимаю через голову свою цепочку и вешаю ей на шею. Она поднимает медальон «Предвестников Хаоса» и изучает его.

— Это как в старшей школе, когда твой парень надевает на тебя свою школьную спортивную куртку, чтобы таким образом сообщить другим игрокам, что ты занята?

Я улыбаюсь, целую ее в висок и провожу губами по ее уху.

— Да. Я даю другим кретинам понять, что ты занята.

За несколько минут до нашего отъезда и падения первых капель дождя, я сжигаю черную сумку.

Все предметы, которые раньше были внутри, мы сохраняем.

Эмбер думает, что они мне еще понадобятся. Когда-нибудь.

Глава 35

Неизвестность того, что нас ждёт впереди — одна из самых страшных вещей, с которыми мы сталкиваемся в жизни.

ЭМБЕР
Выйдя из ресторана, мы бежим по стоянке к его пикапу. Я удерживаю над своей головой жилет Мава, а он направляет меня, удерживая руку на моей пояснице. Проклятия, которые он извергает, вызывают у меня улыбку до ушей. Мы успеваем промокнуть до нитки, к тому времени как добираемся до места, где припаркован пикап, и я смеюсь.

Вместо того, чтобы устремиться к месту водителя, он подбегает со мной к пассажирской двери.

— Нет, забирайся внутрь, — кричу я. Но он игнорирует меня и открывает мне дверцу.

От этого жеста внутри меня разливается тепло.

Когда мы заехали в больницу, и он разговаривал с Кэпом так, будто тот проснулся, я чуть не растаяла на месте. Несколько минут назад, сидя напротив него за столом и наблюдая за тем, как он поглощает свой обед, облизывает пальцы и пылко смотрит на меня, я чуть не перелезла через стол, чтобы зацеловать его до смерти.

Я весь день не могла избавиться от ноющей боли, желая оказаться как можно ближе к нему. Мой самоконтроль явно лишился страховочного троса. Похоже, я потеряла его в промежутке между прошлой ночью и этим утром. Скорее всего, в кровати Мава, или когда он разложил меня на кухонном островке и трахал до потери сознания.

Нестерпимая жажда одолевает меня каждый раз, когда я смотрю на него, каждый раз, когда он касается меня, каждый раз, когда мы целуемся. Тем более, что сейчас он стоит передо мной в футболке, прилипшей к каждой чётко очерченной мышце, и капли дождя стекают по его безупречной челюсти и точеным чертам лица. Он смотрит на меня сверху вниз, полуприкрыв золотистые глаза, в то время как дождь поливает нас обоих. Молнии, вспыхивающие в небе, ничто по сравнению с энергией, витающей между нами. Это неизменное пламя, которое давно томится под моей кожей, потрескивая, разгораясь и увеличивая площадь поражения с каждым часом, готово вырваться на свободу, если представится такая возможность.

Неожиданно для самой себя я бросаю его жилет на своё сиденье, а затем хватаю его за пряжку ремня и притягиваю к себе. Мав поднимает руку вверх и обхватывает меня за шею. Затем он сминает мои губы своими губами. Его язык врывается в мой рот и кружит в нем, пока я оборачиваю руки вокруг его талии и проникаю ими под его футболку. Я держусь за него так крепко, как никогда прежде.

Он стонет и выдыхает напротив моих губ:

— Чёрт. Как я мог так быстро тобой увлечься? — его губы прокладывают опаляющую дорожку поцелуев вниз по моей шее, впиваясь в кожу с такой силой, что наверняка останется след. — Если бы я мог, то взял бы тебя прямо здесь.

— Тогда нас обоих арестуют, — стону я и пытаюсь напомнить себе, почему это не лучшая идея. Но в данный момент даже угрозы повстречать Дэвиса недостаточно, чтобы оттащить меня от Мава.

На заднем плане слышны раскаты грома, но мы продолжаем мокнуть под дождём. Нас не волнует разгулявшаяся непогода, когда он склоняет мою голову набок и его пылкие поцелуи перемещаются на мою ключицу.

— Да, очень может быть. Особенно, если учесть, что я хочу тебя, — он выпрямляется и смотрит на меня сверху вниз. — Как только мы вернёмся в клуб, я трахну тебя по самое не балуй.

— Как только вернёмся?

Он убирает руку с моего лица, чтобы провести ею по моему телу. Затем он обхватывает и сжимает мою задницу.

— Даже не сомневайся.

Его кривая ухмылка искренняя. Счастливая. От чего у меня в животе начинают порхать бабочки. Не остается абсолютно никаких следов печали и напряжения, которые присутствовали на его лице пару часов назад. Как будто сегодня у дома ничего не произошло. Только это не так. Я видела его с той стороны, с которой его больше никто не видел. Я видела, какой он на самом деле, как глубоко он может любить. Я видела, насколько потрясающее у него сердце.

Прислонившись своим лбом к моему, он дразнится:

— Я весь промокну из-за тебя, Куколка, а должно быть наоборот.

— Я тоже вся промокла.

Он удивлённо вскидывает бровь.

— О, правда? Здесь?

Он кладет ладонь на моё лоно сзади, и мышцы влагалища начинают пульсировать, умоляя о большем.

— Да.

Его пальцы сдвигают мои шорты и трусики в сторону. Из меня вырывается нечленораздельный звук, когда в меня погружаются два пальца.

— Сколько у нас времени до твоей встречи?

— Около часа.

Я отталкиваю его, а затем протягиваю ему жилет, практически пихнув ему в грудь.

— Тогда тебе лучше ехать побыстрее.

Прежде чем отступить, он ещё раз жёстко и неспешно меня целует. Затем, воспользовавшись жилетом и удерживая его над своей головой, чтобы прикрыться от дождя, он торопится к месту водителя.

— Чёрт, льёт как из ведра, — шипит он, усаживаясь за руль и проводя рукой по своему лицу. Он переводит взгляд на меня и взмахом руки подзывает к себе. — Иди сюда.

Я тут же придвигаюсь поближе, оборачиваю свою руку вокруг его и кладу голову на его влажное плечо. Рука Мава сжимает моё бедро. Он целует меня в макушку и заводит пикап.

От правильности этого момента на секунду у меня перехватывает дыхание. Настолько, что мне хотелось бы как-то запечатлеть его и сохранить в памяти, чтобы заново пережить через несколько дней или лет.

Это чертовски бесценный момент, чтобы просто позволить ему пройти стороной.

Но именно это и происходит.

Когда мы едем по городу, ему приходится отвести руку, чтобы объезжать лужи на дороге. Струи дождя продолжают хлестать по стеклу, а дворники на лобовом стекле работают в усиленном режиме, чтобы предоставить Маву лучший обзор. Время от времени небо озаряют всполохи молний, рассекающие грозовые облака.

Я рада, что он за рулём, потому что в такую погоду из меня некудышный водитель. Я нервничаю, стоит мне только представить, что нас ждёт впереди. Терпеть не могу неизвестность.

Наблюдая за тем, что я обычно называю нью-мексиканским мини-цунами, я думаю обо всех тех людях, которые ищут сухое место для ночлега, и снова возвращаюсь мыслями к Айви. Надеюсь, у неё есть крыша над головой. Хотя, я понимаю, что ночлежка для неё не самое безопасное место.

— В следующий раз, когда будет такая непогода, — бормочу я, указывая подбородком на струи дождя, ударяющие по лобовому стеклу, — ты отвезешь меня кое-куда?

— Конечно, Куколка, всё, что угодно. Куда ты хочешь поехать?

— В ночлежку. Ту, что в Альбукерке, — он бросает на меня взгляд, в котором читается любопытство. Я объясняю: — У меня там подруга, которой мне необходимо вернуть долг. Я должна ей деньги.

— Легко. Можешь даже взять пикап и, если хочешь, съездить сама.

Подняв на него взгляд, я спрашиваю:

— Ты просто позволишь мне взять твой пикап?

Он снова бросает на меня взгляд.

— Да, я же говорил. Я доверяю тебе и буду заботиться о тебе. Это значит, если я смогу что-то сделать для тебя, я сделаю это. Тебе всего лишь нужно попросить.

Мы поворачиваем на дорогу, ведущую к клубу, когда Мав недовольно ворчит:

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной.

Он смотрит в зеркало заднего вида.

Все волоски на моём теле начинают подниматься, когда я замечаю мигающие красные и синие огни, отражающиеся от заднего и лобового стекла. В течение нескольких секунд ревет сирена, посылая по моему позвоночнику неприятную дрожь.

— Мы остановимся?

— Да, — практически шипит он.

— Почему? Ты превысил скорость?

— Нет, — напряженно стиснув челюсть до скрежета зубов, он крепко сжимает руль. — Копы Лео цепляются к нам при любой подвернувшейся возможности.

Он сбавляет скорость и съезжает на обочину дороги, в то время как мой желудок ухает вниз. Мав протягивает руку и открывает бардачок. Первое, что я вижу, это чёрный пистолет. Но он не берет его. Он вынимает права и закрывает бардачок, оставляя пистолет внутри. После чего вытаскивает своё удостоверение личности из бумажника, собираясь передать документы в ту же секунду, когда рядом с его дверцей появляется фигура и стучит фонарем по боковому стеклу.

Сумрачно, но мне удаётся разглядеть очертания Дэвиса, когда Мав опускает стекло. На нем шляпа, с полей которой падают капли дождя.

— Задняя фара? Или на этот раз ты нашёл предлог получше? — ощеривается Мав, когда передаёт свои документы Дэвису. Дэвис промокает до нитки, но, похоже, его это нисколько не беспокоит.

— Ты вилял из стороны в сторону. Слишком много выпил сегодня?

— Вилял… как же, — рычит Мав себе под нос.

— Я чувствую запах пива. Ты пил? — спрашивает Дэвис.

— Выпил бутылку пива и съел гамбургер. Это преступление? — выплевывает Мав.

— Зависит от того, сколько выпил.

— Ты глухой? Я сказал, что выпил бутылку пива.

Внезапно, внимание Дэвиса переключается с Мава на меня, и его взгляд встречается с моим.

— Кто это?

Меня охватывает паника, и я моментально со всей силы цепляюсь за руку Мава.

— Тебя это не касается.

Мышцы под моей хваткой напрягаются.

— Привет, мы встречались, — говорит Дэвис, пропустив мимо ушей слова Мава. — Тыковка, верно? Кузина Лили. Ты все ещё гостишь у неё или спуталась с одним из этой шайки? — он недвусмысленным жестом указывает на меня и Мава.

Мав слегка поворачивается, прикрывая меня своим телом от взгляда Дэвиса.

— Кто она и с кем связалась — не твоего собачьего ума дело. Теперь я могу ехать? У меня дел по горло.

По небу прокатываются раскаты грома, но Дэвис и Мав молчат. Я могу только представить, каким взглядом Мав сейчас прожигает Дэвиса. Я была на месте копа, видела этот взгляд, он часто наводил на меня ужас.

— Опасный вечер для прогулок. Береги себя, сынок.

— Я не твой сын. И лучше сам себя береги.

В следующий же миг Мав выхватывает лицензию и права у Дэвиса, бросает их на пол автомобиля и поднимает окно. Затем, демонстративно игнорируя Дэвиса, Мав заводит мотор и отъезжает, возвращая пикап на дорогу и оставляя Дэвиса позади.

* * *
— Что ты…

Не успеваю я развернуться, как стена из мускулов врезается в меня сзади, и толкает вперёд. Все, что я могу сделать, это оставаться на ногах. Внезапно, я отказываюсь между стеной и телом из стали. Моя щека прижата к прохладной поверхности. Одна рука оборачивается вокруг моего горла, прикладывая большой палец к моему пульсу. Другая рука хватает меня за конский хвостик и оттягивает мои волосы назад.

Во мне вспыхивает волна опаляющего желания.

— Люци…

Мав был разъяренным и пугающе притихшим с тех пор, как мы оставили Дэвиса позади. Напряжение, которое он источал в пикапе, было ощутимо. Когда мы припарковались на стоянке клуба, он подошёл к моей дверце, стащил меня с сиденья, провёл через весь клуб, минуя главную комнату, и не остановился, пока не закрыл нас в своём кабинете. Как только мой взгляд упал на стену с фотографиями, его тело врезалось в мое.

— Куколка, мне нужно либо подраться, либо потрахаться. Думаю, ты знаешь, что бы я предпочел, — его член прижимается к моей заднице. — Одно твоё слово, и я найду Таза, чтобы выпустить пар на ринге.

— Мав.

— Учитывая моё взвинченное состояние, я буду грубым, но я не хочу причинять тебе боль. Не хочу отпугнуть тебя, тем более сейчас, когда ты стала моей. Но я не хочу скрывать эту сторону своей личности. Я просил тебя не прятаться от меня, поэтому поступлю также и оставлю выбор за тобой.

— Насколько грубым?

Мой голос дрожит от страха, приправленного нотками возбуждения. Я никогда в жизни не была так возбуждена. Адреналин бурным потоком разносится по моим венам, ведь мне тоже это нужно. Я хочу быстрый и жёсткий секс под стать его настроению и нетерпению. Я жаждала этого весь день.

— Настолько грубым, насколько ты сможешь выдержать, — от его горячего дыхания по моей шее бегут мурашки. — Просто скажи мне, если я зайду слишком далеко, — он утыкается лицом мне в шею, и меня сотрясает мелкая дрожь.

Отведя руки назад, я хватаю его за задницу и притягиваю к себе.

— Чего же ты ждёшь, чёрт возьми?

Стоит только словам сойти с моих губ, как его зубы впиваются в мою кожу между плечом и шеей. Не слишком сильно, но все же болезненно. Он отпускает мои волосы и его пальцы грубыми, резкими движениями пытаются расстегнуть мои шорты. Звуки нашего дыхания и расстегнутой молнии кажутся чересчур громкими. Он стягивает шорты вниз с моей задницы и опускает до лодыжек. Затем он кладет ладони на мои ягодицы и гладит по ним вверх и вниз.

Я судорожно хватаю ртом воздух и дергаюсь, когда он притягивает мою попку к себе, чтобы насладиться открывшимся видом.

— Чёрт меня побери. Эта попка. Не могу дождаться, когда эта попка будет подпрыгивать на моём члене. Я от неё без ума.

Он снова оглаживает мои ягодицы. Когда он убирает руки, я слышу звук расстегиваемого им пояса штанов. Он разрывает мои трусики. Затем проводит пальцами по моему лону, чувствуя, как я из-за него промокла.

— Это только для меня, ни для кого больше, Куколка.

Я слышу только звуки, треск разрываемого пакетика фольги, частые вздохи Мава и его шепот:

— Проклятье, я буду скучать по ощущениям кожа к коже.

Усилие хватки на моём бедре — единственное предупреждение, которого я удостаиваюсь. У меня даже нет времени на то, чтобы перевести дыхание, прежде чем в меня войдет его эрекция. Одним резким толчком он врезается в меня на всю длину. Достигает предела проникновения. С такой силой и так глубоко, что мне приходится опереться на стену, чтобы не завалиться на неё. Я вскрикиваю и готовлюсь к большему количеству его атак.

— Господи Иисусе, — выдавливает он, скользя губами по моей шее. — Слишком жёстко?

— Сильнее… Мав… сильнее.

— Люци, детка. Вот кто тебя сейчас трахает.

Медленно подавшись назад, он почти выходит из меня. Затем вполне ожидаемо я выкрикиваю его имя, когда он снова проскальзывают в меня. Это последняя капля милости, которую он мне оказывает. С этого момента он вколачивается в меня безжалостно и неудержимо.

И да. Мне нравится. Каждая. Секунда. Этого.

Одной ладонью он ласкает мою грудь и щиплет за сосок, а другой — подталкивает меня в спину, заставляя склониться ниже. Он крепко ухватывается за моё плечо. Найдя таким образом для себя опору, которая необходима ему, чтобы самозабвенно продолжать меня трахать до беспамятства, и, о Боже милостивый, он именно это и делает. Он доминирует надо мной, и я наслаждаюсь этим.

Он избавляет меня от страха передать контроль над собой другому человеку. Нарушив правила, я полагала, что обрету свободу и смогу себя обезопасить. Не испытывая боли. Но удовольствие неизбежно, как и боль, которую оно несёт, чтобы подарить мне больше наслаждения. Он подчиняет меня. Он владеет моим телом во всех смыслах этого слова, но я не боюсь. Это мой Люци. Он берет и получает желаемое. Он влюбился в меня также сильно, как и я в него, и я знаю, стоит мне попросить его остановиться, он остановится. Но это часть его, как и любая другая сторона его личности, с которой мне приходилось сталкиваться, и я не могу любить его, не полюбив эту его часть.

Это то, что ему нужно. То, чего он жаждет. И я хочу отдать это ему.

Его рука перемещается к моему лону, и он гладит клитор. Меня моментально настигает оргазм, а дыхание перехватывает. Бурный поток покалывающих ощущений, которые стремительно распространяются по моему естеству и вырываются наружу, пульсируют и искрят, вознося мой оргазм до запредельных высот. Я выкрикиваю его имя один раз, второй.

Он стонет, и в следующую же секунду его хватка усиливается, становится непоколебимой, и он входит так глубоко, что пронзает меня в самое сердце во всех смыслах этого слова.

— Эмбер… детка… чёрт.

Я почти сразу сознаю, что хочу все это. Каждое мгновение. Кроме того, я хочу, чтобы это был мой дом. Моя веранда с подвесными качелями. Моя детская комната. И, прежде всего, я хочу, чтобы Мав был моим мужчиной. Я хочу, чтобы мы стали ближе друг другу. Я хочу, чтобы мы жили мечтой, которую он создал в своём воображении.

Я рехнулась? Можно ли вообще осознать такое за пару дней? Не посчитает ли он меня чокнутой, если я признаюсь, какие чувства переполняют моё сердце?

У меня колени дрожат, и когда тяжесть его тела опускается на меня сверху, мы падаем на пол. Мав на свои колени. Я на свои. Его руки проникают под мою рубашку, ложатся крест-накрест на мою грудь, и он прижимает меня к себе, тяжело дыша в мои все ещё влажные волосы.

— Ничто, — вздыхает он. — Ничто с этим не сравнится.

Он целует меня в плечо, шею и ухо, а затем на несколько секунд прикладывается своим лбом к моему плечу, пока мы оба пытаемся отдышаться.

Я возвращаюсь с небес на землю и понимаю, что мы на грязном полу, а Мав все ещё внутри меня. Его эрекция спала не полностью. Я сжимаю его своими внутренними мышцами, и он вознаграждает меня смехом, крепко обнимая.

— Если бы не эта встреча, я бы уложил тебя на этот пол и трахал три дня подряд без остановки.

Эта мысль вызывает у меня улыбку.

— Подожди секунду, — говорит он, отстраняясь.

Мгновение спустя что-то приземляется в мусорное ведро. Презерватив. Я стараюсь подняться, но у меня не хватает сил это сделать. Когда Мав возвращается, он помогает мне встать на ноги, а затем, как и вчера, помогает мне надеть одежду.

Его взгляд встречается с моим. Он долго смотрит на меня, изучая. Впервые я вижу его уязвимым, напуганным, и я не знаю почему.

— Я всё испортил, Куколка? Был слишком груб с тобой?

— Нет, не слишком. А что? Ты сдерживался?

Он заключает меня в свои объятия и убирает волосы с моих глаз.

— Ничуть.

Он не отпускает меня ещё несколько секунд, но потом бормочет, что должен идти. Медленно он отступает.

— Я могу попросить Ригора отвезти тебя к Бетани, если ты предпочитаешь принять душ и подготовиться у неё. Знаю, я говорил, что предпочел бы держать тебя поблизости, но если тебе нужно отдохнуть и ты не хочешь оставаться здесь, пока я в церкви…

Я касаюсь его губ.

— Нет, все в порядке. Я подготовлюсь в твоей комнате. Кроме того, Лили уже предупредила, что принесёт мне что-нибудь из одежды.

— Ты доверяешь ей в выборе чего-то приемлемого для тебя?

— Не может же быть всё настолько плохо?

Он посмеивается, утыкаясь носом в мою шею.

— Мы говорим о Птичке, так? Ты прекрасно понимаешь насколько плохо все будет, чёрт возьми.

Да, это точно. Но я, можно сказать, с нетерпением жду, как этим вечером Мав слетит с катушек. Мне нравится его тёмная сторона. Не могу дождаться, когда увижу её снова. Предоставив Лили полную свободу действий, я увижу эту его сторону во всей красе, что вполне меня устраивает. Я хочу больше того, что мы только что разделили.

И все же меня это в некоторой степени пугает.

Глава 36

Найти в себе мужество признаться в собственных слабостях, — это сила, которой мало кто обладает.

МАВЕРИК
Неуклюжий танец Эджа, Дозера и меня вокруг стола, после того как мы входим в церковь, просто смешон. Никто не знает, где сесть.

Наконец, Септик, который выглядит чертовски уставшим, после двенадцатичасовой смены присмотра за Кэпом, недовольно бубнит:

— Просто сядьте, мать вашу. Наплевать, где именно. Мы здесь только для того, чтобы разобраться с кое-каким дерьмом.

Стул президента остаётся пустующим, все занимают свои обычные места за столом, кроме Эджа. Дозер усаживается на свой стул вице-президента слева от места Кэпа. Я занимаю своё обычное место справа от руководителя клуба, где я сидел с тех пор, как Гризу был поставлен диагноз, и он стал секретарем. Братья ставят другой стул рядом с Дозером для Эджа.

Обычно сидеть за одним столом напротив Ди не было проблемой, но не сегодня. Он сверлит меня безумным взглядом. Вены на его руках вздуваются от того, с какой силой он сжимает подлокотники своего стула, словно в данный момент он мечтает лишь о том, чтобы выбраться отсюда.

— Что? — выплевываю я, вздернув подбородок. — Я жесказал, что… всё решено. Оставь её в покое, и у нас не будет проблем.

— А если не оставлю?

Гриз хлопает по столу.

— Мы здесь не для того, чтобы разбираться в вашей херне. Вам обоим чертовски повезло, что Кэпа здесь нет, и он не видит, как вы сретесь из-за женщины. Он бы надрал вам задницы так, что вы бы сесть не смогли.

Гриз неодобрительно качает головой.

Эдж поворачивается к Дозеру.

— Что я говорил? У нас есть дела поважнее, нам некогда обсуждать то мелкое дерьмо, что встало между вами, — глядя поочередно то на меня, то на Дозера, он заявляет: — Очевидно, что у вас ещё остались какие-то разногласия, но вам нужно с ними покончить. Заберите их с собой на ринг и положите этому конец. Сегодня вечером. Ясно?

— Позвольте мне кое-что сказать, — Гриз встречается со мной взглядом, а затем переводит своё внимание на Ди. — Кое-что, что вам, тупым сосункам, нужно раз и навсегда вбить в свои непробиваемые гребаные черепушки. Мы не собачимся из-за женщин. Когда братья вытворяют такое дерьмо, они разрывают этот клуб на части. Мы все согласились жить по кодексу. Этот клуб и каждый член клуба на первом месте. Мы — одно целое, вместе живём, ездим и умираем. Мы делаем все это, чтобы выжить. Не получается выжить, мы умираем бок о бок. Если вы больше не верите в это… Не хотите уважать эти законы… Тогда убирайтесь к чертовой матери.

Его последние слова отзываются эхом в тишине, по крайней мере, у меня в голове.

Гриз проводит рукой по паре своих колец, а затем ударяет кулаком по столу.

— Ещё один момент, и тогда я закрою свой старческий рот. Я понимаю, почему ты злишься, брат, — говорит он Ди. — Мав украл у нас кое-что хорошенькое и забрал это себе, — я вздрагиваю от удивления и смеряю Гриза сердитым взглядом. — Поэтому надери ему задницу, расквитайся по полной и покончим с этим. Но, брат, следует также отметить, что в данной ситуации все предельно ясно. Ты оставишь её в покое. Она занята. Она с тем, с кем хочет быть. Мы все это видим. Так что, с этого момента, она за пределами твоего интереса. Она принадлежит брату, и точка. Ты понял меня?

Во время этой речи глаза Дозера продолжают сверкать от ярости, но напряжение постепенно покидает его тело. Когда Гриз замолкает, спустя секунду затянувшегося молчания, Ди смотрит на меня.

— Сегодня мы за всё рассчитаемся. Ты и я. Тогда проблема будет решена.

Я киваю. Ликование проносится в моей груди подобно прохладному ветерку. Все, о чем я могу думать, так это о том, что клуб только что признал Эмбер как мою старуху, и ни один брат не возразил против этого. Я не мог наплевать на то, что мне придётся заплатить за обман кровью. Я заплачу любую цену.

— Теперь мы можем приступить к гребаному обсуждению, а? Потому что… Чёрт… Я в пяти минутах от того, чтобы отключиться за этим долбаным столом, — бормочет Септик. Он энергично трёт руками лицо, а затем проводит ими по своим тёмным волосам, которые спадают на его плечи.

— Тогда давайте перейдем к делу, — прочистив горло, говорю я.

Все взгляды устремляются на меня.

— Я созвонился с Уизом этим утром. Никаких следов нашего мальчика Генри с тех пор, как его кредитная карта засветилась возле той хибары. Парень исчез.

— Мне по-прежнему кажется, что кто-то добрался до него первым, — вставляет свое слово Таз.

— Одна опрокинутая лампа ни хера не значит, — выпаливает Дозер. — Они просто могли уехать второпях.

— Хорошо, значит, в качестве свидетеля мы получили призрака, который знает, как скрыться так, будто он находится в программе по защите свидетелей. По-моему, это подозрительно. Что ещё мы имеем? — спрашивает Эдж. — У парня есть родственник, из которого мы можем вытянуть информацию? Кто-нибудь, кто может быть в курсе, где он?

— У него есть сестра, — отвечает Таз, — чью кредитную карту он использовал. Вот почему мы не сомневаемся, что она что-то знает.

— Ладно. — Эдж подталкивает Ди локтем. — Что скажешь, если вы с Тазом с утра пораньше нанесете ей дружеский визит? Я подчеркиваю… «дружеский». Припугните её слегка и, возможно, она его сдаст, — затем он спрашивает у Таза: — У неё есть дети?

— Да.

— Хорошо. У неё есть мотивация. Запомните… — его взгляд ожесточается, и он с прищуром глядит на Ти. — Дружеский.

Таз бросает взгляд в мою сторону, и я награждаю его лёгким кивком. За неимением официального президента, руководящего этим клубом, я не стану оспаривать необходимость его участия в данном предприятии.

— Я хочу всё знать. Всё, что вы не могли рассказать мне, пока я находился за решеткой, — обращается Эдж к группе собравшихся. — О Кэпе и той ночи. О том, как обстоят дела клуба. Каким бизнесом мы управляем и какой товар продаём.

Половина присутствующих за столом человек напрягается. Повисает ещё одна тяжелая пауза. Эдж очень напорист, всегда был. Он прирожденный лидер, как Кэп, но нетерпеливый, как я. И для некоторых из братьев — новых обладателей нашивок — его пятилетнее отсутствие означает, что они не знают его и не доверяют ему. Наверно, они задаются вопросом, должным ли мы вот так просто открыться ему и ознакомить с бухгалтерией. На карту поставлены наши жизни, наша свобода. Излишняя откровенность не с тем человеком о такой жизни может дорого обойтись.

Я прям так и вижу, как Стоун и Дизель спрашивают себя: «Что, если его верность после отсидки уже не та?»

Но это не так. Эдж — истинный «Предвестник Хаоса». Он живёт и дышит клубом. Он может быть морпехом, патриотом, но уж точно не предателем. Он служил, потому что шёл к этому с самого детства. Он следовал по стопам своего покойного отца, так же, как и Дозер по стопам Кэпа. Они оба пытались стать героями, как Кэп в своё время. Но, по правде говоря, он больше сын Кэпа, чем Дозер. До мозга костей.

Я толкаю речь, чтобы развеять опасения, при этом обводя взглядом стол.

— Расскажите ему всё, что он должен знать о том, как у нас обстоят дела. Половина из вас, придурки, хочет, чтобы он занял место Кэпа. Ему нужно всё знать, чтобы встать у руля.

— Согласен, — поддерживает меня Гриз.

Дозер тоже берет слово, переводя разговор к главной теме обсуждения.

— Мы опросили всех в округе и неподалёку от места происшествия. Но все торговые точки были закрыты, да и в три часа утра на том участке дороги было не так много людей. Перес предоставил нам все имеющиеся у него зацепки. Мы упорно следовали по ним, но не добились ничего нового, кроме того, что Мав вышел на свидетеля.

— Где это произошло?

— На 314 км. Это участок пустынных земель перед Пэлас Уэст, — отвечаю я.

— Куда он ехал? — спрашивает Эдж.

— Отвозил Бекку домой, наверное, — заявляет Гриз.

— Расскажи мне об остальном, — кивает мне подбородком Эдж.

— Четыре выстрела. Первая пуля попала в плечо. Я полагаю, это отвлекло его, и он не заметил шипов, разложенных на дороге. Мотоцикл проехал прямо по ним и скатился в кювет. Они были выпачканы в грязи. Бекка получила куда более серьёзные повреждения. Часть её черепа была раздроблена от удара. На них не было шлемов.

— Потом он пополз к ней, — хрипло произносит Гриз. — Пятнадцать чертовых футов. Огнестрельное ранение, боль от сломанной ноги, ребер и вывихнутого плеча.

— Вот где он получил ещё три пули в грудь с близкого расстояния, — добавляю я. — Врачи скорой сказали, что у него дважды отказывало сердце по пути в больницу. Док сказал, что не понимает, как ему удалось выжить. Что ему чертовски повезло остаться в живых.

Эдж уже был проинформирован о состоянии Кэпа, но некоторые полноправные члены других отделений клуба все ещё ждут право голоса, чтобы с тем же успехом посвятить всех в детали произошедшего.

— Его врач считает, что он очнется со дня на день. Но это будет долгий путь к выздоровлению. Предупредил нас, что, возможно, он никогда больше не сможет ездить на мотоцикле.

После этих слов каждый брат в комнате опускает голову в знак почтения. Септик крестится.

— Значит, тот, кто хотел его убить, знал его маршрут и ждал его на безлюдном участке дороги, где никто ничего не слышал и не видел? — спрашивает Эдж.

— Да. У нас остаётся не так много вариантов для поимки этого сученыша, — добавляет Таз.

— Как насчёт Кэпа? Нам нужно беспокоиться об очередном покушении?

— К нему приставлены двое парней, которые дежурят около него двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

Эдж смотрит на Гриза.

— Скажи им то, что сказал мне.

Судя по выражению смирения на лице Гриза, он недоволен тем, что должен сообщить.

— Рэмбл (прим. Ramble (англ.) — бродяга), будучи начеку и держа ухо востро, услышал, что Пэппи послал на чьи-то поиски Боунса и Крита. Говорят, это личная проблема для «Гринбеков», и назначена цена за головы этих неизвестных. Пэппи хочет их убрать. Рэмбл думает, что это связано с бизнесом и чем-то личным.

— Почему он так думает? — спрашивает Таз.

— Потому что Пэппи ясно дал понять, что Смоук не должен об этом знать.

Эта новость обескураживает. Неужели… проблемы в раю?

Гус откашливается и подаётся вперёд. Мы все устремляем свои взгляды на него. Он приглаживает свою бородку и начинает размышлять вслух.

— Возможно, на Кэпа напал один из парней Пэппи. Убрал его с пути, чтобы они могли переехать в Нью-Мексико, пока мы ищем призрака и остались без лидера? Либо так, либо кто-то действовал за его спиной и нажал на курок, а он заметает следы, прежде чем кто-нибудь пронюхает об этом. Смоук уважает Кэпа не меньше, чем Пэппи. Может быть, поэтому он старается держать всё в тайне. Если станет известно, что они причастны к нападению на Кэпа, то это приведёт к войне между нами и расколу между ними.

Он перестаёт наглаживать свою бородку и окидывает взглядом сидящих за столом.

— Кто-нибудь ещё заметил уверенность Смоука в том, что он привёз хренову тучу «Гринбеков» ради простого визита? Я имею в виду… если Пэппи хочет сохранить что бы там ни было в тайне, он поступил умно, сослав большую половину клуба. Меньше людей выяснят, что он творит, если их не будет рядом. И ещё одна вещь, которая не даёт мне покоя. Почему Дидс здесь, а не со своей больной мамашей? Если это реальная причина, по которой Пэппи не приехал.

Вот почему Гус — наш ценный актив. Будучи бывшим разведчиком, он смотрит на сложные проблемы с разных точек зрения, в отличие от среднестатистического человека. Его ум работает иначе, нежели у остальных.

— Если это Пэппи, то он планировал это уже давно, — фыркает Таз.

Гриз рассыпается в проклятьях и начинает кашлять. Когда кашель проходит, он указывает на Ти.

— Попридержи свой язык. Я понял, к чему клонит Гус. Он разложил нам все по полочкам. Кроме того, мы не можем голословно обвинить их и очертя голову начать войну с «Гринбеками» без гребаных доказательств. У нас нет ничего, что связывало бы это дерьмо с ними или с кем-то ещё.

— Рэмбл сказал что-нибудь ещё?

Гриз с хмурым видом откидывается назад и качает головой.

— Ты действительно думаешь, что он этого не делал? — вставляет Таз, не в состоянии держать рот на замке.

— Ты, молокосос, просто не понимаешь. Поэтому позволь мне тебе разъяснить. Кэп спас Пэппи и Смоука из лагеря в сельве Вьетконга. Он — единственная причина, по которой они выбрались из Вьетнама живыми. Если бы не Кэп, лучшее, на что могли рассчитывать эти двое, — либо умереть, либо гнить несколько лет в «Ханое Хилтон». А это вам не гребаные посиделки у костра. Это даже отдаленно не походило на ту войну, которую вы видели. — Гриз указывает на Дозера, Эджа, Боди и Гуса. — Я жил в собственных испражнениях столько лет, что говорить противно. Я никогда не смогу посмотреть на веревку без тошноты.

Он грозно зыркает на Таза.

— Они оба обязаны Кэпу своими жизнями, и они это знают. Я могу заверить тебя, Пэппи не отдавал приказ убрать Кэпа, — заявляет Гриз, а затем продолжает. — Кэп рассмеялся бы в твою гребаную физиономию, стоило тебе лишь заикнуться об этом.

— Тогда, возможно, другой отросток «Гринбеков» провернул это за его спиной.

— Вполне возможно. Скорее всего, он разрывается на части между отделениями своего клуба, и у него так много человек в команде, что он не знает, кто и чем занимается.

— Наверняка он пронюхал, что к чему, и пытается избавиться от доказательств. В любом случае, это не снимает долбаной вины с «Гринбеков» и…

Гриз приподнимается и склоняется над столом, обращаясь к Тазу.

— Мальчик, я не раз просил тебя заткнуться.

Эдж кладет свою руку на плечо Таза, которую Таз молниеносно сбрасывает с себя.

Гриз снова садится.

— Если тот парень, которого они ищут, — Генри, то как они о нем прознали? — спрашивает Гус.

— Либо они использовали тот же источник, что и мы, либо кто-то проболтался.

Таз буравит взглядом Гриза, сидящего по другую сторону стола.

Гриз рычит и бормочет, что обязательно надерет паршивую татуированную задницу Таза.

Я хлопаю Гриза по спине.

— Никто не сомневается в твоей верности. Но у клуба за пределами этой комнаты немало заведений и другого дерьма, где распускают слухи те, у кого слишком длинные языки. Плюс ко всему, у нас есть парень, информирующий нас об их передвижениях. Ничто не мешает предположить, что у них есть здесь человек, который делает то же самое. Я не утверждаю, что это один из братьев, но мы должны прекратить говорить о бизнесе за пределами Церкви.

Все кивают в знак согласия, некоторые братья ударяют кулаками по столу.

Эдж вздыхает.

— Нам сейчас не нужны сомнения и домыслы, витающие в клубе. Я вернулся один день назад и уже вижу, что клуб трещит по швам. Посмотрите на нас. Препирательства друг с другом. Братские разборки. Допрос с пристрастием основателя клуба, как будто он какой-то зелёный шкет. — Эдж награждает Таза свирепым взглядом. — Тот, кто стрелял в Кэпа, явно хотел расколоть клуб. Им это удалось. Мы не должны позволить им рассорить нас.

Гус вздергивает подбородок вверх.

— Эдж прав. И наше внимание необходимо сосредоточить на том, кто поведет этот гребаный локомотив, а также защищать Кэпа и не сраться друг с другом. Как только это будет улажено, мы встретимся с Пэппи и Смоуком на их территории, если нужно. Мы приедем под предлогом, что хотим получить более подробную информацию о возможном переезде отделения клуба «Гринбеков» сюда и узнать, чем это обернется для всех нас. Но мы тонко намекнем, что у нас есть свидетель, которого мы допрашиваем, и посмотрим на реакцию Пэппи. Или попросим их помочь найти этого Генри и посмотрим, действительно ли они откликнуться на нашу просьбу. Так или иначе, Смоук насторожится и тем самым сообщит нам, знает ли что-то Пэппи или нет. Потому что, могу поспорить, если он знает о произошедшем, он отреагирует. Не будет смысла искать виноватых.

— Итак, наша первоочередная задача — голосование. Мы выясним, кто займёт руководящий пост, — подытоживает Дозер и удостаивается кивков.

— Да. Но прежде чем мы приступим к голосованию, мне нужно кое-что сказать, — заявляет Эдж. Но он не шевелится, а сидит, вперив взгляд в стол. Его кулаки, лежащие на столе, белеют от напряжения. Он так долго молчит, что Дозер подталкивает его и шепчет:

— И.

В Церкви стоит мертвая тишина, и братья начинают бросать друг на друга недоуменные взгляды. Затем Эдж моргает и медленно поднимается. Он ухватывается за воротник своего жилета и медленно начинает его снимать. Теперь недоумение вспыхивает в глазах каждого брата.

Дозер озвучивает мысли присутствующих вслух.

— Эдж, какого хрена ты творишь?

Эдж снимает свой жилет и почтительно кладет его на стол.

Он хочет сказать, что уходит?

Господи. Нет. Чёрт. Нет.

— Брат, — сиплю я. — Не делай этого.

— Это не то, о чем ты подумал, — отвечает он хриплым шепотом. Затем он снимает футболку и перед нами открывается отличный, мать его, вид на то, что сотворила с ним тюрьма. До этого я мельком видел, как изменилось его тело, но в то время не придавал этому значения. Он тощий, как жердь. Чересчур худой, если учитывать, как он выглядел, когда ступил за пределы тюремных ворот. Но именно его выпирающие ребра, вкупе с его безжизненным взглядом и изможденным лицом, дают возможность увидеть всю картину целиком. Чёрт, такое чувство, что он постарел лет на десять и оправляется от пребывания в концлагере.

Эдж поднимает голову и поворачивается. Реакция присутствующих за столом не заставляет себя ждать. Раздаются проклятия, изумленные выкрики и да… гораздо больше недоуменных восклицаний.

Главный объект любви Эджа, наколотая пять лет назад татуировка «Предвестников Хаоса», которая покрывает его спину, как и мою, практически уничтожена. Она искромсана и сожжена, а некоторые фрагменты вообще отсутствуют.

Я, Гриз и Ди вскакиваем на ноги. Было бы преуменьшением признаться, что мой желудок скручивает в узел. Мои кулаки, прижатые к бокам, готовы крушить все вокруг, но я не могу вымолвить ни слова. Я даже не могу сформулировать предложение.

— Вы все должны знать, — голос Эджа кажется чужим, больше напоминая рычание и что-то полудемоническое, — я не в том состоянии и физически не могу выполнять ту хрень, которую мне нужно, чтобы сесть во главе этого стола. Поэтому я не хочу, чтобы кто-то из вас, засранцев, голосовал за меня.

Наконец, шок проходит, и ярость выталкивает слова из моего рта.

— Кто, чёрт возьми, это сделал? Мы заплатили за гребаную защиту!

Он игнорирует мой вопрос и поворачивается к нам лицом. Обращаясь к каждому члену клуба за столом, исключая меня, он произносит:

— Если вы голосуете, то голосуете за Гриза или Ди.

— Ты скажешь нам, кто это сделал? — требовательно спрашивает Гус.

— Да, когда буду готов и окрепну. Когда мы окрепнем. Я скажу вам, и мы разберёмся с этим вместе. Мы прольем так много крови, что искупаемся в ней. Но в данный момент мне нужно время. Я должен сам с этим справиться и разобраться с мыслями в своей голове.

Все братья просто глядят на него. После чего Гриз кивает и говорит:

— Хорошо, бро. Как скажешь.

Эдж встречает взгляд каждого брата, сидящего за столом. Когда его взгляд останавливается на мне, я таращусь на него в ответ.

Негодование и ярость преобразуются и вырываются наружу, став тем, с чем я не могу справиться, что я не могу контролировать.

Чёрт. Чёрт. Чёрт. Чувство, которое накрывает меня, похоже на приливную волну. На чертов поезд Амтрак, который меня сносит.

Эдж видит это. Признаёт назревающий срыв.

— Мы проголосуем через два дня. Теперь все на выход, — когда никто не двигается, и я на секунду теряю самообладание, он орёт: — Я сказал НА ВЫХОД!

Я сделал это. О, чёрт. Господи. Боже. Мои ошибки. Мои решения. Моя девушка. Отправили его в ад. Пока братья подтягиваются к выходу, я сражаюсь с тикающей бомбой у себя в груди. Мой пристальный взгляд снова окидывает его тело, его глаза, его спину, и плотину прорывает. Я заваливаюсь вперёд, обхватываю голову руками и упираюсь ими в стол, поскольку я полностью утрачиваю над собой контроль. Мою грудь терзают мощные рвущиеся наружу всхлипы. Мы заплатили, но без признаний Эджа понятно, что… у него не было защиты. Никто не прикрывал его спину. Никто не проследил за тем, что он выйдет живым. Могу только представить, что он пережил.

Ох, мать вашу.

Мои руки мокрые от слез. Тело сотрясает дрожь от пронизывающего меня чувства вины. Чем больше я стараюсь успокоиться, тем больше слез струится по моим щекам.

Раздается скрежет отодвигаемого справа от меня стула. На мою спину опускается рука, затем перемещается к шее и сжимает её. Голос Эджа понижается.

— Ты не виноват. Прекрати это дерьмо сейчас же, чёрт тебя подери. Ты не виноват.

— Черта с два, не виноват, — рычу я.

— Я сам заварил эту кашу. Я ввязался в дело, которое отправило меня за решетку. Рано или поздно, где бы я ни прятался, копы нашли бы меня. Да, Дэвис сказал, что твоя девчонка сдала меня, но мы не знаем этого наверняка, в любом случае, копы довольно быстро бы меня отыскали.

— Она была под моей гребаной ответственностью.

— Тебе, как и мне, прекрасно известно, мы не можем контролировать то, что творят наши женщины. Мы не можем наблюдать за ними двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. К тому же, Дэвис — полный кусок дерьма, так что забудь об этом. Я ни в чем тебя не виню, вот что самое главное, чёрт возьми. Слышишь?

Я беру себя в руки, а затем, задрав локоть и воспользовавшись своей футболкой, вытираю лицо. Но я не решаюсь посмотреть на него.

— Слышишь? — хрипло произносит он с нажимом и сильнее сжимает мою шею. Поворачивает меня к себе. — Ты всегда прикрывал мою спину. Я не сомневаюсь в твоей преданности ни на секунду. Я знаю, если бы ты мог, ты бы отсидел вместо меня. Даже сейчас, зная обо всем, что со мной произошло, ты бы не изменил своего решения, я прав?

— Да.

Без вопросов.

— Видишь? Мы единодушны в этом плане. Я знаю, что хоть ты и не испытал то, что выпало на мою долю, ты испытал то, что подкосило тебя и полностью изменило. Кэп рассказал мне о Дане и ребенке.

Я резко вскидываю голову.

— На протяжении первых двух лет я был зол. На жизнь. На всех. Да и на тебя. Я возлагал вину на каждого, кроме себя. Затем Кэп сделал то, что свойственно только Кэпу, и вправил мне мозги. Открыл мне глаза на то, что мои собственные действия отправили меня в тюрьму. Да, я спас женщину от изнасилования, но я не рассчитал силу, когда избивал того выродка.

— Он предупреждал, что Дана мне не подходит, а я не слушал. Он предупреждал, что она ни с кем не хочет строить будущее, и все же я планировал его для нас. Я хотел, чтобы она забеременела, — я провожу рукой по волосам и позволяю признанию сорваться с моих уст. — Я построил для неё чертов дом. Я читал книги о детях. Купил куклу. Но я никогда, чёрт подери, не спрашивал её, хочет ли она этого. Кто так делает?

— Ты, и ты заплатил за это.

— Да… — невесело усмехаюсь я. — Заплатил.

— Но эта девочка помогает тебе отыскать свой путь к нормальной жизни? — он откидывается на спинку стула, изучая меня. — Я вижу это.

Уголок моего рта ползет вверх.

— Да, она помогает.

— Может, мне тоже найти свой маленький кусочек рая, который поможет мне вернуться на путь истинный, — его бровь вопросительно приподнимается, — она не против тройничка?

Я толкаю его с такой силой, что он чуть не падает со стула.

— Нет. Найди свой кусочек рая. Я не делюсь.

Он поднимается и тянет меня к себе. Мы обнимаемся и хлопаем друг друга по спине.

— Мы оба исцелимся и придем в норму, — говорит он мне прямо в ухо. — Но, когда разразится война, брат, мне нужно, чтобы ты был рядом.

— Я с тобой.

Отступив назад, его взгляд опускается на мой жилет.

— Чёрт, я почти забыл, — он тянется к своему жилету и что-то вытаскивает, после чего хлопает меня рукой по груди. — Мне сказали надрать тебе задницу, если ты начнешь вешать мне лапшу на уши, лишь бы не пришивать эту нашивку.

Я беру нашивку из его руки и переворачиваю её. Покачав головой, я расплываюсь в широкой улыбке.

— Не-а… нет необходимости. Я буду носить её с гордостью.

— Поверить не могу, что потребовалось почти десять лет, чтобы наконец-то дать тебе клубное имя, которое будет закреплено за тобой, — смеётся он. — И вместо того, чтобы звать тебя Святым, как ангелочка, которым ты был, когда мы тебя нашли, — он приобнимает меня за плечи, — с этого дня мы должны называть тебя Люци, как самого крутого сукина сына.

Я ударяю его локтем поддых, и он хрюкает.

— У кого-то здесь слишком длинный язык?

— У Таза. Возможно, нам придётся надеть на него намордник.

— Ага. Удачи тебе в этом.

Мы выходим из Церкви, идём по коридору и заходим в главную комнату. Мой взгляд скользит по комнате, пока не находит Куколку.

В тот самый момент, когда я обнаруживаю её умопомрачительную фигурку в белой майке, чёрной кожаной юбке и чертовски сексуальных чёрных сапогах на высоком каблуке, я вижу, как она выбрасывает руку вперёд и с размаху бьёт ей по физиономии Дозера.

— А у тебя девочка не робкого десятка, — с весельем в голосе шепчет Эдж.

— Ты и понятия не имеешь.

— Мне она уже нравится, — когда я оказываюсь на расстоянии в несколько футов, расталкивая людей и расчищая себе дорогу, чтобы добраться до неё, он кричит: — Дай мне знать, если передумаешь на счёт тройничка.

— Этого не произойдёт.

Глава 37

Скатываясь на самое дно, мы пытаемся утянуть за собой тех людей, которых встречаем на своём пути.

ЭМБЕР
Разглаживая руками майку и юбку, которую мне принесла Лили, я спрашиваю:

— Ты уверена, что это не выглядит так, будто я слишком стараюсь? — я отвожу ногу и наклоняю голову. — Если я упаду в этих сапогах…

— Мав тебя поймает. Я гарантирую, в ту же секунду как он взглянет на тебя, он приклеится к тебе намертво, — она встаёт позади меня и проводит своей рукой по моему предплечью. — И не трать впустую своё время, беспокоясь о том, кто что подумает. Единственное, что имеет значение, это то, как ты себя чувствуешь и как он относится к тебе. О чем нам реально придётся беспокоиться, так это о том, как бы ты не довела какого-нибудь бедного престарелого козла до сердечного приступа, — она отступает назад и смотрит вниз. — Даже моя попка не выглядит так идеально в коже.

Её тёплая улыбка сводит на нет все мои сомнения.

Повернувшись, я обнимаю её.

— Спасибо. Наверно, тебе нужно показать мне, как добиться такого эффекта самой, чтобы мне не пришлось красть тебя у Гуса каждый раз, когда намечается вечеринка.

— Эй, ты и без того шикарная. Я только добавила немного блеска. И не позволяй Гусу пудрить тебе мозги. Наш секс в десять раз горячее, стоит нам провести некоторое время порознь. Так что, на самом деле, ты нам обоим окажешь услугу. Он выйдет с этой встречи заведенный, возбужденный и готовый, как я люблю.

К моему лицу приливает жар, и я качаю головой.

— Фу… Лили. Тебе нужно фильтровать поток своих мыслей.

Она смеётся, а потом подхватывает меня под руку и тянет к двери.

— Пошли. Парни скоро выйдут из церкви.

* * *
Спустя двадцать минут я прихожу к заключению, что моя дружба с Лили не способствует поддержанию нормального функционирования печени. В своём стремлении вытащить меня на танцпол, она как безумная заставляет меня поглощать несметное количество крепкого алкоголя.

Это успокоит мои нервы и раскрепостит меня, говорит она. Поможет забыть обо всех остальных и наслаждаться жизнью. Я совсем не против, за исключением того, что весь выпитый мной алкоголь сразит меня наповал, как грузовик Мак, как только я окажусь на танцполе?

Алкоголь + четырехдюймовые каблуки = несчастный случай, который не заставит себя ждать.

Тем не менее, я прикусываю язык и наблюдаю за Литой, обслуживающей других за стойкой бара.

От Лили, находящейся рядом со мной, волнами исходит нетерпение. Настолько, что она не может усидеть на месте. Она стоит, постукивая ногами в такт песне «Ain’t No Restforthe Wicked» в исполнении Cagethe Elephant. Её волосы собраны в гладкий хвостик, который дергается из стороны в сторону вместе с серебряными сережками, когда она приплясывает.

Лили ловит на себе мой взгляд и улыбается.

— Как ты себя чувствуешь? Ты уже готова танцевать?

Моя кожа слегка разгоряченная, её словно пронзают крошечные иголочки. Я определенно под шафе, но все же не настолько пьяна, чтобы выставить себя дурой.

— Не-а. Пока нет.

На следующем шоте я поднимаю свою рюмку и чокаюсь ей с Лили, а затем выпиваю содержимое. Напиток не так уж плох, и вишневый вкус более мягкий, чем в предыдущем шоте.

Мы с Лили показываем Лите большие пальцы.

Когда Лита уходит, чтобы сделать новые порции, мой взгляд падает на горячую байкерскую девчонку, отражающуюся в зеркале, с рыжими волосами, дымчатыми глазами и бледно-розовыми губами. Белая майка, которую я надела, открывает вид на моё веснушчатое декольте. Мои волосы завиты, а по бокам небрежно отведены от лица и скреплены сзади. Совершенно иной стиль, к которому я никогда раньше не прибегала. Это нечто кокетливое и знойное, разительно отличающееся от привычной мне косы или растрепанного пучка.

Хоть мне и приятно влиться в их компанию, я не могу не задаться вопросом, что подумает Мав, когда увидит меня.

В воздухе витает чувство ожидания, поскольку мы все ждём окончания собрания в Церкви и парней, которые заполнят главную комнату. Клуб без них какой-то пустой, несмотря на то, что в нем присутствует около двадцати человек.

— Надеюсь, это не то, что ты от меня ожидаешь, — говорю я и жестом указываю на танцпол, где мужчины и женщины эротично извиваются в такт музыке, имитируя половой акт. Я люблю танцевать. Но это не совсем то, что я назвала бы танцами.

Не успевает она ответить, как из коридора в главную комнату входят «Предвестники Хаоса» в мрачном настроении. У каждого из них странное выражение на лицах.

Наперекор настроению и напряженности, царящей в комнате, Боди кричит:

— Прибавь громкость, Ригор, и притащи этим парням пиво, которое они смогут выпить, и киску, которой они смогут полакомиться.

Приблизившись, он замечает Лили.

— Пташка, ты не звякнешь своим подружкам из ночного клуба, не узнаешь, сможет ли парочка из них приехать к нам?

— Что случилось? — спрашивает Лили, взмахом руки указывая в сторону насупленных «Предвестников Хаоса», все ещё входящих в комнату.

— Просто клубные дела. Единственное, что я могу сказать, нам нужно развлечься и оживить это место сегодня вечером, — взглянув на меня и игриво пошевелив бровями, он добавляет: — Как можно больше сисек и задниц. И желательно девочек, которые выглядят молодо и сексуально, как моя рыжая подружка.

Боди замечает, как я закатываю глаза, и садится слева от меня.

— Что? Я тебе больше не нравлюсь, потому что ты стала женщиной? Куда делся твой беззастенчивый флирт со мной?

— Я никогда не флиртовала с тобой.

Хихикнув, он отвечает:

— Чушь собачья. Не так давно ты хотела размазать сперму по моему лицу, помнишь?

Он тычет в меня локтем, когда я в отвращение морщу нос и губы.

— Кажется, я вспоминаю, как Гриз сказал, что это была твоя сперма, — язвительно замечаю я.

Лита ставит передо мной мой шот. Но Боди перехватывает его и проглатывает в один присест, прежде чем я успеваю до него дотянуться.

— Эй!

— Чёрт побери, вкусно. Что это была за хрень?

Гневно зыркнув на него, я говорю:

— Мой напиток.

— «Вишнёвая Бомба». Хочешь ещё? — встревает Лита.

— Да, сделай три, — отзывается Боди. — Подожди. Четыре. Мне нужно распробовать одну рыженькую закуску, — он одаривает меня своей сногсшибательной улыбкой, пока его взгляд бродит по моему лицу. — Ты такая милая, когда злишься.

— А ты жутко бесячий.

Он откидывает голову назад и смеётся. Затем игриво подталкивает меня в ребра.

— Эй, детка, — Гус обнимает Лили и издает этот полустон-полурык, когда начинает целовать её в шею. — Мммм, скучала по мне?

— Нет, — отвечает она, стараясь подавить улыбку.

— Лгунья, — произносит Гус.

Я смотрю в сторону коридора, но он пуст. Оглядывая комнату, мой взгляд встречается со взглядом Дозера, стоящим за бильярдным столом. Он смотрит на меня сурово, но скорее безучастно, чем разъяренно. К нему жмётся Стар, а огромные ручища Дозера покоятся на её бедрах. Не успеваю я отвести взгляд, как он наклоняется и целует её.

— Что пьём? — Гриз плюхается на стул по другую сторону от Боди.

— «Вишневые Бомбы», — признается Боди.

Брови рыжего старика взлетают вверх, а затем он рассекает рукой воздух.

— Без разницы. Главное, чтобы стакан был полон, — наклонившись вперёд и взглянув на меня, он говорит: — Мав немного задержится, Куколка. Тебе не о чем волноваться. Он остался, чтобы поговорить с Эджем.

Я киваю и присоединяюсь к подшучиваниям, которые, кажется, неизбежны, если рядом Боди. Несколько мгновений мы увлеченно болтаем и забываем о вечеринке, которая начинает набирать обороты.

Пока Стар не издает жутко-неприятный крик. Наподобие того, что я слышала вчера за дверью Мава, когда она была с Эджем.

Нездоровое любопытство берет надо мной верх, и я заглядываю в зеркало. Дозер все ещё держится за бедра Стар, правда теперь он подталкивает её лицом к бильярдному столу и лезет рукой ей под юбку, которую задирает наверх до самой талии. По напрягшимся мышцам его предплечий и тому, как дергается её тело, не так уж трудно понять, что он делает.

От увиденного зрелища весь алкоголь, который я заливала в себя последние полчаса, чуть не выходит наружу.

Одной рукой он расстёгивает джинсы и приспускает их вниз. Я знаю, что будет дальше, поэтому фокусирую свой взгляд на другом. Мне определенно ни к чему это видеть. Я приказываю себе больше не смотреть на происходящее, не поднимать свой взгляд на зеркало.

Впрочем, я могу все слышать. И что ещё хуже, мужчины рядом с ним подстрекают его к дальнейшим действиям.

Да, я знаю, в какой-то степени неправильно, что это так меня задевает. Почему это вообще должно меня волновать? Я с Мавом. Но, проанализировав свои чувства, я понимаю, что не ревную. Я возмущена. Он лучше, чем хочет казаться.

Моё сердце ноёт от чувства вины при мысли о том, что, быть может, он делает это, потому что я причинила ему боль, отвергнув его точно так же, как Бетани. Мне горько видеть, как такой замечательный парень, как он, опускает себя настолько, что касается такой шлюхи, как Стар. Особенно, когда женщина, с которой он должен быть, женщина, за которую он должен бороться, находится меньше чем в десяти милях отсюда. Чёрт, она, наверное, сидит сейчас с бокалом вина и фантазирует о нем.

— Как насчёт тебя, Тыковка? Хочешь ещё?

Я поднимаю взгляд на Литу.

— Конечно.

Она придвигает ко мне маленькую стопку. Когда я забирают шот, то чувствую присутствие у себя за спиной. Народ вокруг меня перестаёт смеяться и болтать. Все ещё прижимая рюмку к губам, я поворачиваюсь.

— Просто хотел показать тебе, на тот случай, если ты считаешь, что у меня недостаточно большой член для тебя, — Дозер проводит рукой по своей промежности, — он более чем подойдет для верховой скачки. Ведь поза сверху твоя любимая, так?

Потеряв дар речи, я смотрю в его ожесточенные серые глаза и опускаю рюмку. Кто-то, думаю, это Лили, забирает её из моей безжизненной руки.

Я почти выплевываю из себя: «Только потому, что тебе не хватает мужества побороться за своё счастье, ещё не значит, что ты имеешь право разрушать моё». Но я подозреваю, что это лишь ухудшит ситуацию. Он злится, а, следовательно, препираться с ним, вероятно, не самый лучший вариант.

— Лита, дай мне бутылку «Джима», — говорит Дозер поверх моей головы. Он тянется вперёд, и я отодвигаюсь, чтобы он меня не коснулся. Бросив на меня убийственный взгляд, он мрачно усмехается: — Думаешь, мне нужны жалкие объедки Мава? К сожалению, малышка, этот корабль уже уп…

Дальнейшие события развиваются так быстро, что осознаются только после свершенного действия. Моя рука горит огнём. Я держу её навесу, потрясенная тем, как она пульсирует. Глаза Дозера вспыхивают от шока, а все разговоры в комнате внезапно смолкают. То ли из-за того, что новоприбывшие байкеры загородили дверной проем, то ли от пощечины, оставившей яркий отпечаток руки на щеке Дозера, я не совсем уверена.

— Может, я и была той, кого ты какое-то время хотел, но я не была той, что тебе нужна. Я была отвлечением, как и Стар, — мой голос едва слышен. Он изумленно моргает, глядя на меня сверху вниз. — Мне жаль, что ты этого не видишь, — неустойчиво приподнявшись на носочки, я целую его покрасневшую щеку. — Перестань тратить своё время не на тех женщин и возьмись за ум. Ты лучше, чем хочешь казаться.

Сильная рука хватает меня и отталкивает в сторону. Это прикосновение приносит покалывающие ощущения, и мой взгляд переключается на Мава.

Его взгляд перескакивает с меня на Дозера.

— Что он сказал тебе? Он к тебе прикасался?

— Ничего не сказал и не прикасался, — отвечаю я. Мав смотрит на Дозера в поисках правды.

Дозер откашливается, и я слышу, как он говорит позади меня:

— Она просто дала мне знать, что я собой представляю и чего заслуживаю.

Глава 38

Хорошая песня влияет на нас, хотим мы того или нет. Потрясающая песня становится частью нашей истории.

ЭМБЕР
Боди на танцполе зажигает с черноволосой распутной девицей позади него и блодинистыми Барби, трущимися об его ноги. Он громко поёт, не попадая в такт песни. Время от времени он останавливается, чтобы впиться поцелуем в одну из женщин, вертящуюся возле него, только чтобы через минуту оторваться от неё и продолжить своё выступление.

— Почему никто не скажет ему, что у него нет слуха? — спрашиваю я.

— Мы говорили, — фыркает от смеха Мав и отпивает пиво из своей бутылки, — сто раз.

— Но это не мешает ему вести себя, как осел, — Таз достаёт свой телефон и фотографирует сцену. Повернув его экраном ко мне, он показывает мне компрометирующий снимок. — Завтра он и не вспомнит про это дерьмо и заплатит мне пятьдесят баксов, чтобы я его удалил. Идиот не понимает, что я сохраняю их на свой компьютер, — откинувшись на спинку кресла, он ухмыляется, зажав в губах зубочистку. — У меня их достаточно, чтобы шантажировать его задницу до самой смерти.

Таз, Гус и Гриз сидят за столиком вместе с нами. Лили на коленях Гуса. Фигуристая брюнетка устроилась на коленях Гриза и играет с его бородой. Она выглядит примерно на восемнадцать, но её, похоже, не беспокоит тот факт, что он в три раза старше её.

Одна песня сменяет другую, и через несколько секунд Боди хватает стул и плюхается на него рядом со мной.

— Классно двигаешься, — подтруниваю я над ним.

Он бросает мне проказливую улыбку.

— Спасибо. Может, вы с Лили пойдёте туда со мной и покажите тем сучкам, как это делается?

— Хм, нет, — говорю я, а потом допиваю то, что осталось от моего коктейля «Текила Санрайз» (прим. в переводе с англ. «Восходящее солнце»). Я откидываюсь назад на грудь Мава и наслаждаюсь ощущением его руки на моём животе.

— Нет? — брови Боди в удивлении ползут вверх. — Почему, чёрт возьми, нет?

— У тебя и так уже куча партнерш. Не притворяйся таким огорченным, — ворчит Таз.

— Чем больше, тем лучше, — язвит Боди. — Ты, знаешь ли, тоже мог бы туда выйти и повеселиться, как только вытащишь шило из своей жопы, — обращаясь ко мне, он спрашивает: — Ты вообще умеешь танцевать?

Я смотрю, как девушки жмутся одна к другой, сплетаются телами и трутся друг о друга.

— Да, но не так.

Мав пересаживает меня на свои колени, облизывает нижнюю губу после того, как пригубляет пиво, а затем опускает бутылку на столик. Убрав волосы с моего плеча, он ищет ответ на моём лице.

— Тогда как ты танцуешь?

— Не знаю. Просто по-другому, — говорю я, пожав плечами.

— Как балерина? — я качаю головой. — Покажешь мне?

Лили взволнованно хлопает в ладоши и встаёт.

— Пожалуйста. Ты обещала потанцевать, когда напьешься вдрызг.

— Я никогда не напьюсь до такого состояния, Лили, — скулю я. — Не хочу выставлять себя дурой.

— Почему? — Таз недвусмысленно смотрит на Боди. — Сегодня детишки только этим и занимаются.

— Ну, давай же, рыжая закусочка, никто не будет над тобой смеяться, — умоляет Боди.

— Ага, они будут слишком заняты, угарая над дебилами здесь, — Таз указывает своей зубочисткой на Боди.

— Детка, покажи мне. Я хочу посмотреть, — подначивает меня Мав.

Я сверлю взглядом каждого сидящего за столиком, но никто не идёт на уступки. Давление нарастает, поскольку они продолжают уговаривать меня выйти на танцпол. Наконец, я, как девчонка, которая всегда хотела вписаться в компанию крутых ребят, поддаюсь давлению со стороны сверстников. Тяжело вздохнув, я неохотно встаю, взяв Мава за руку. Пытаюсь заставить его подняться, но он не сдвигается с места.

— Разве ты не пойдёшь со мной?

Уголки его губ приподнимаются, и он медленно качает головой.

— Через минуту, но сначала я хочу понаблюдать.

Он скользит свободной рукой по внутренней стороне моего бедра и притягивает меня ближе. Я изнываю от желания и чуть ли не падаю на него. Мне приходится опереться на его плечо, чтобы не потерять равновесие. Его пальцы выводят ленивые круги на моём бедре, и я чувствую, как мои трусики намокают ещё сильнее.

— Ты хочешь посмотреть, как я танцую с Боди? — спрашиваю я, по-прежнему пребывая в замешательстве.

— Чёрт, нет. Если он прикоснется к тебе, я оторву ему руки, — говорит он, посылая байкеру предупреждающий взгляд.

Лили хватает меня за руку.

— Я потанцую с тобой. Он не оторвет мне руки, если я прикоснусь к тебе, не так ли, Мав?

Улыбка Мава преобразуется в озорную усмешку. Он смотрит на Гуса, и они оба подхватывают бутылки с пивом, пытаясь скрыть довольные выражения своих физиономий.

— Ох уж эти мужчины, — бормочет Лили и начинает оттаскивать меня от столика.

Вопреки здравому смыслу, я оказываюсь на танцполе, но, очутившись там, с тревогой окидываю комнату. За нами наблюдают байкеры, часть из которых мне знакома, а часть — нет. Некоторые даже поворачиваются всем телом, чтобы иметь лучший обзор.

Руки покрываются мурашками, и меня охватывает беспокойство.

Одно дело — танцевать для Мава, но совсем другое — устраивать представление для комнаты, полной похотливых пьяных байкеров.

Я пытаюсь уйти, но хватка Лили усиливается, как будто она готова к моему побегу. Она слегка встряхивает меня, чтобы привлечь моё внимание.

— Расслабься и сосредоточься на мне. Я рядом, а Мав единственный, кто за тобой наблюдает.

— Хммм… нет, не единственный.

Я смотрю налево, а потом направо.

— Убеди себя в обратном. Все получится. Доверься мне.

Я бросаю на неё злобный взгляд, кричащий о том, что ничего не получится.

Я всегда танцевала только дома с мамой, Сандаун и Уилл. Это своего рода семейная традиция. Но мы всегда танцевали за закрытыми дверьми, где никто не мог нас увидеть. По крайней мере, на публике я никогда не танцевала.

Когда я была маленькой, у моей мамы была кассета с подборкой лучших песен разных исполнителей, и часто, ни с того ни с сего, она ставила её и врубала звук на полную катушку. Все начиналось с «Peace Train» Кэт Стивенс, за которой следовали аналогичные хиты семидесятых. Мы танцевали часами. Иногда мама останавливала проигрывание кассеты перед последней песней, и это были лучшие дни. В другие дни она позволяла кассете доиграть до конца, и когда начиналась песня «Maggie May» Рода Стюарта, она замирала, закрывала глаза, тихо пела и, в конце концов, начинала плакать. После того, как песня кончалась, она оставляла нас и уходила одна в свою комнату.

Однажды я спросила у Сандаун, почему из всех имён, которые она могла выбрать для своего ребёнка, она выбрала именно это. Уиллоу Мэгги Мэй Шоу. Тем более, что это было связано с плохими воспоминаниями для нас обеих, и мне было слишком больно слушать эту песню после её ухода. Санни ответила: «Потому что она была её любимой».

По иронии судьбы, Уилл и счастье, которое она принесла в мою жизнь, вновь вернуло мне интерес к танцам. Её рождение и моя любовь к ней исцелили рану, оставленную уходом моей матери.

Вырвав меня из воспоминаний о моём прошлом, Лили притягивает меня к себе и берет за руки. Она начинает танцевать. Её движения простые и неторопливые. Она вращает своими бедрами и поднимает наши руки вверх. Её глаза кобальтового оттенка ни на миг меня не покидают, призывая уступить и двигаться как она.

Поначалу ясопротивляюсь. Мой дискомфорт, вызванный тем, что я оказалась в центре внимания, одерживает победу над моей любовью к музыке и моим природным инстинктом, который взывает к свободе действий.

Играет песня «Iris» в исполнении The Goo Goo Dolls. В ней присутствуют глубокий смысл и пьянящий ритм. Невозможно остаться безучастной. Довольно быстро песня умиротворяет меня и очаровывает.

Я следую совету Лили и думаю только о Маве. Может все дело в алкоголе, но, клянусь, я ощущаю на себе его взгляд и исходящее от него желание. Я цепляюсь за эту ниточку, связывающую нас, и абстрагируюсь от окружающей меня толпы.

Спустя мгновение неловкость исчезает, и вызванные песней эмоции подхватывают меня, словно бурный поток реки. Я закрываю глаза. Комната отходит на второй план, и моё тело начинает покачиваться.

Я перестаю себя накручивать. Расслабляюсь. И просто отдаюсь на волю чувств.

Пальцы Лили больше не удерживают меня, так что я легко поднимаю руки вверх и вытаскиваю шпильки из своих волос, чтобы приподнять волосы повыше и отвести подальше от разгоряченной кожи своей шеи. В воздухе витает секс, ощущение его обволакивает меня, словно дым, побуждая к тому, чтобы позволить рукам бродить по другим частям моего тела, которых я никогда не касалась в комнате полной народа.

Когда я отпускаю волосы, их вес оседает на моих плечах. Я кручу бедрами и сгибаю колени. Мои руки скользят по телу, груди и снова поднимаются к шее.

МАВЕРИК
У меня нет слов, чтобы передать, что творится со мной при виде танцующих вместе Эмбер и Лили. Лучше всего припрятать эту эротическую фантазию, пробивающую себе дорогу в мои мысли, под замок и обдумать позже.

Судя по выражению вины на лице Гуса, я бы сказал, что он думает о том же.

Я сжимаю бутылку пива и борюсь с желанием выбить из его головы грязные мысли, главную роль в которых играет моя девушка.

— Не смотри так на меня. Ты сам отправил их туда.

Он, конечно же, прав. О чем я, чёрт возьми, думал?

Танцующие вместе Эмбер и Лили быстро завладевают вниманием большинства мужчин, и нам это совсем не нравится. Мы с Гусом одновременно встаем и подходим ближе к танцполу. Настолько близко, чтобы успеть вмешаться и остановить любого брата от прикосновения к нашей собственности, если потребуется.

Да, многие присутствующие здесь «Предвестники Хаоса» знают, кому принадлежат девушки, но то же самое нельзя сказать о «Гринбеках». И Смоук, несмотря на то, что Эмбер провела в моих объятьях всю ночь, видимо, не получил это сообщение. Он сидит в самом тёмном углу комнаты и проявляет явный интерес к тому, что принадлежит мне, тем самым по-настоящему начиная выводить меня из себя.

Когда нервозность Эмбер начинает сходить на нет, она закрывает глаза и отдаёт всю себя музыке.

Я знал с того дня, как увидел её играющей в футбол с детьми, что она свободна духом. Но то, насколько свободна, доходит до меня только сейчас. Она двигается так плавно и изящно, что это похоже на искусство, и я мгновенно попадаю под её чары.

Её движения чувственны и наполнены эмоциями. Абсолютно искренними эмоциями.

Глядя на неё в коже, сапогах и юбке, мне весь вечер приходилось маяться от твёрдокаменного стояка. Но наблюдать за тем, как она теряется в своих мыслях, прикасается к себе, покачивает и опускает бедра — самая сладкая сексуальная пытка из всех возможных. Единственное, о чем я могу думать, так это о том, как закинуть её себе на плечо и унести отсюда, чтобы хорошенько и жёстко оттрахать, пока мы оба не выдохнемся.

Оторвав от неё свой пристальный взгляд, я вижу, что несколько мужиков борются с той же самой мыслью.

Чёрт, им лучше не думать о том, о чем думаю я.

О том, что эти бедра были созданы для того, чтобы я держался за них своими руками. О том, что эти приоткрытые розовые губки были созданы, чтобы целовать мои губы. И как только я уложу эту женщину в кровать, она будет извиваться так, словно объезжает мой член, и когда я забудусь, погрузившись в её тело, это будет самый сладкий рай для грешника, вроде меня.

Сделав пару шагов, я обхватываю её обеими руками, положив конец их несбыточным мечтам. Я уже заклеймил это прекрасное создание и буду единственным, кто погрузится в её тело этой ночью. И не только этой, но и каждой последующей.

ЭМБЕР
В тот самый момент, как проигрывается последний припев, сильные руки хватают меня за бедра. Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, что это он. Жар и трение моего тела о тело Мава ни с чем не спутать.

Он нашептывает слова песни мне на ухо, и его горячее дыхание пронзает мою кожу приятным покалыванием.

Слова эхом отзываются внутри меня.

Я хочу, чтобы Мав знал, кто я. Мне нужно, чтобы он увидел и принял меня такой, какая я есть. Хотел меня. Любил меня, несмотря на мои шрамы, моё прошлое и мои страхи.

Открыв глаза, я перемещаю руки к его груди, а затем сцепляю пальцы у него за шеей.

Страсть, бурлящая в топазовых глазах Мава, опьяняет. Когда он обнимает меня, он притягивает моё тело настолько близко к себе, что между нами не остаётся свободного пространства. Учитывая высоту моих каблуков, я всего на несколько дюймов ниже, и это здорово. Лучше, чем здорово. Идеально. Моя грудь прижата к его груди. Наши губы в сантиметре друг от друга, и он дразнит меня этой близостью.

Мы двигаемся в унисон. Танцуем так, будто делали это миллион раз раньше, за исключением того, что снедающее нас желание говорит об обратном.

О том, что это первый танец из многих. О том, что голод, который мы испытываем по отношение друг к другу, является чем-то новым и всеохватывающим, и каждый из нас понимает, что мы никогда его не утолим.

Поскольку утолить этот голод просто-напросто не получится.

Мне всегда будет мало. Его.

Подавшись вперёд, я позволяю своему дыханию обласкать его кожу. Его шею, мочку его уха и, наконец, внутреннее ухо.

— Ты мне нужен, — шепчу я. Его сотрясает дрожь, и его эрекция ощутимее упирается в мой живот.

— Боже, Куколка, ты мне тоже нужна.

Одна его рука сдвигается к моей заднице, и его пальцы впиваются в моё бедро там, где заканчивается моя юбка. Другая его рука ложится мне на затылок. Он обхватывает меня за шею и сминает мои губы в карающем поцелуе.

Он берет все под свой контроль. Показывая мне, что я его Куколка. И он тронет и возьмёт меня любым способом, каким только захочет.

Я подчиняюсь и целую его так же пылко, как он меня.

Когда песня заканчивается, он просто приподнимает меня и я сцепляю лодыжки на его пояснице. Возбужденная и отчаянно жаждущая всего того, что он сможет мне дать.

Глава 39

Нам не дает покоя только то, что мы не до конца понимаем.

ЭМБЕР
Комната находится всего в трёх метрах от нас. Но с тем же успехом это могла быть и миля. Судя по тому, как Мав припечатывает меня к стене коридора и нападает на мой рот с неукротимой свирепостью, ни один из нас не в состоянии пройти и пары шагов.

Стоит только его губам соприкоснуться с моими, как он со всей мощью пускает в ход зубы и язык.

Я отвечаю на его жёсткий поцелуй и вступаю в поединок своим языком с его, полностью забывшись в этой дикой и необузданной потребности, берущей надо мной верх. Мои руки трогают его повсюду, мнут его спину, а через минуту и ягодицы, физически умоляя не проявлять ни капли пощады.

Оторвавшись друг от друга, мы судорожно хватаем ртом воздух. Не в силах больше ждать, я молю его:

— Мав, пожалуйста.

— Боже, Куколка. Не проси, иначе я кончу прямо здесь.

Я приподнимаю его футболку и нетерпеливо цепляюсь за ремень. Его сильные пальцы, которые вплоть до этого момента впивались в мои бедра, внезапно задирают мою юбку до самой талии.

Да!

Пламя похоти разгорается всё сильнее.

— Держись за меня.

Я обнимаю его руками за шею. Он опирается рукой о стену и помогает мне освободить его от джинсов. Я чувствую, как кончик его эрекции трется о моё нижнее бельё, после чего он пальцами оттягивает мои трусики в сторону и подаётся вперёд.

— Мав! — мужской голос вынуждает нас замереть.

— Чёрт, — рычит Мав. Его тело прикрывает мое тело своим от чужих взглядов. Он поворачивает голову к тому, кто нас прервал, тогда как я зарываюсь лицом ему в шею. — Уиз, какого хрена, мужик. Ты не видишь, что я занят?

— У нас проблема.

— Значит, найди того, кто разберется с ней.

— Нет. Это должен быть ты.

— Обязательно разбираться с этим сейчас, чёрт бы тебя побрал? — стонет Мав.

Повисает тяжелая пауза.

— Да. Обязательно.

Не в силах сдержаться, я хихикаю. Мав кусает меня за ухо, хватает за задницу и проталкивает кончик своего члена в меня. Моё дыхание застревает в лёгких и происходит нечто странное. Неистовый жар, охвативший нас мгновение назад, накатывает снова. Я хныкаю и цепляюсь за него.

— Думаешь, это смешно? — шепчет он мне на ухо. — Я хочу затрахать тебя до потери сознания, а они меня обламывают.

— Брат, ты захочешь это увидеть, — раздается другой голос. Голос Таза.

— Вопрос жизни и смерти? — спрашивает Мав, медленно проскальзывая глубже. — Потому что, если ты сейчас помешаешь мне трахнуть мою старуху, а это окажется несущественным, вопрос точно встанет о чьей-то жизни и смерти.

— Поверь, брат. Позже ты поблагодаришь меня, что я тебя остановил.

Мав погружается в меня до упора, кусает за шею, и я чуть не распадаюсь на части.

— Господи, Куколка. Находиться в тебе — все равно, что оказаться дома.

Затем он отстраняется и выходит из меня, бормоча себе под нос ругательства. Я поспешно поправляю юбку. Мав ухмыляется мне, натягивает джинсы и застегивает ремень.

Вытащив ключи, он вкладывает их мне в руку.

— Дождись меня. Не смей прикасаться к себе, пока я не вернусь, — он делает пару шагов по направлению к своим братьям и добавляет: — Мы закончим, как только я разберусь с чем бы там ни было.

Несмотря на то, что моё тело желает большего, соблазн подвергнуть его очередной пытке чересчур заманчив.

— Зависит от того, как долго тебя не будет. Что, если потребуется несколько часов? Не думаю, что смогу ждать так долго.

Он останавливается и возвращается ко мне, запускает пальцы в волосы на моём затылке и своим торсом снова прижимает меня к стене.

Он целует меня один раз, всего лишь чмокает в губы, но эта своеобразная метка наверняка оставит мои губы припухшими, может быть, даже появится синяк.

— Куколка, — он отводит прядь волос с моих глаз. — Позволь выразиться по-другому. Если ты кончишь без меня, я об этом узнаю, и тогда, Богом клянусь, я тебя отшлепаю.

* * *
Комната Мава пустая, такая же пустая, как в прошлый раз, когда я здесь была. Валяется несколько безделушек, но, в основном, тут только предметы первой необходимости: кровать, комод, столик и лампа. Всё тусклое и серое по сравнению с декором и мебелью в его новом доме.

Подумать только, он прожил вот так девять лет.

На самом деле, довольно удручающая мысль.

Возможно, в двадцать четыре года это было всё, что он хотел. Место, где можно переночевать, компания друзей, с которой можно оттянуться и на чью поддержку всегда можно рассчитывать, море выпивки и женщины готовые прибежать по щелчку пальца. Но со временем, как я понимаю, это становится слишком безликим.

Особенно для человека, который проектирует дома для семейной жизни.

У него доброе сердце. Разумеется, в конце концов, он захотел бы чего-то большего.

Поскольку делать нечего, кроме как дожидаться Мава, я сажусь на кровать, достаю свой телефон и снова пытаюсь дозвониться до Санни, бормоча:

— Ну, давай же… давай… возьми трубку.

Но каждый раз срабатывает голосовая почта. Я отправляю ещё одно сообщение с тем же текстом, что и последнее, и жду.

От скуки мои мысли начинают блуждать. В памяти то и дело повторяются события сегодняшнего дня, но когда это заканчивается тем, что я вновь возбуждаюсь и изнемогаю от желания, я, стараясь отвлечь себя, копаюсь в его комоде.

Я нахожу только самое необходимое. Поэтому достаю из ящика комода футболку и боксеры с намерением принять душ и смыть с моих волос и кожи запах сигаретного дыма, пока жду. Если Мав вскоре вернётся, надеюсь, он воспримет пар, выходящий из ванной, как приглашение присоединиться ко мне.

Но везение не на моей стороне.

Я одеваюсь и расчесываю волосы, потом возвращаюсь в комнату. Но меня сразу же охватывает нехорошее предчувствие. Мне требуется секунда, чтобы понять, в чем дело. Свет, который я оставила включенным, сейчас выключен. Комнату заливает лунный свет, а из-за моей спины льется лишь свет из ванной.

По моим рукам и шее пробегают мурашки, я бегло осматриваю темную комнату. Но она выглядит так же, как и раньше. Пустой.

Наверно, лампочка перегорела.

Не успеваю я сделать шаг к выключателю и проверить свою теорию, как застываю от хриплого не молодого голоса.

— Знаешь, ты очень похожа на неё.

Моё сердце пропускает удар, и я резко оборачиваюсь.

Кислород покидает мои лёгкие.

Крупный мужчина подпирает стену у входа в ванную так, будто все это время он только и ждал меня. Мелкая дрожь проносится по всему моему телу при мысли о том, что я принимала душ с широко открытой дверью.

Он стоял там пока я мылась?

О, Боже.

Он — байкер, хорошо знакомый мне байкер. Его иссиня-черные волосы теперь подернуты сединой. Он по-прежнему заплетает их в косу, доходящую ему длиной до середины груди. Его смуглая кожа уже не того безупречного цвета мокко, кроме того, она обветренная, морщинистая и вся в татуировках.

Невзирая на то, что прошло больше десяти лет, и я видела его лишь через небольшую щель в шкафу, его ни с кем не спутаешь. Тот же высокий лоб, широкие плечи и устрашающий вид, но дело не в его росте.

Воздух вокруг него пропитан угрозой.

Вынув пачку сигарет из своего жилета, он закуривает. Его старческие руки увешены перстнями и покрыты татуировками. Чёрные как уголь глаза ни на миг не выпускают меня из своего поля зрения.

Меня захлестывают воспоминания из моего прошлого. Руки сжимаются в кулаки, стоит только представить, сколько лет мне приходилось наблюдать за тем, как Санни проходит через страдания и боль. Ненависть, которую я питала к нему все эти годы, прорывается наружу.

— Я не знаю, что вы здесь делаете, но если вы не уйдете, — я заставляю себя говорить как можно более уверенно, — я закричу.

Поскольку он даже не шевелится, я медленно пячусь к двери.

— Мав вернётся в любую минуту.

Выпустив струйку дыма из уголка своего рта, он предостерегает:

— Только попробуй выйти из этой комнаты, и наш разговор станет не таким непринужденным, как хотелось бы.

Моя рука замирает на дверной ручке. Мы смотрим друг другу в глаза, казалось, целую вечность, пока в моей голове проносится миллион сценариев того, как сбежать от него.

— Я здесь не для того, чтобы причинять тебе боль. Мне просто нужны ответы, и судя по тому, как ты пялишься на меня, тебе они нужны не меньше моего. Итак, ты дочь Тессы или нет?

— А что, разве недостаточно того, что вы погубили мою сестру, теперь вы хотите сделать то же самое со мной? — огрызаюсь я. Затем, не задумываясь о последствиях, шиплю: — Меня от вас тошнит. Как вы можете жить с этим?

— Подожди, кого я погубил?

Кого?

Он выглядит по-настоящему сбитым с толку, и это лишь усиливает мою ярость.

— Кого? А вы как думаете? — у меня внутри все обрывается, а желудок скручивает в узел, когда я понимаю, что у него нет ни единой догадки. — О, Боже, она была не единственной?

— Девочка, попридержи коней и ответь на мой вопрос. Тэлли… Тесса Оуэнс — твоя мать?

Мою грудь пронзает острая боль при звуке прозвища, которым её называли многочисленные бойфренды и друзья.

Поскольку я смотрю на него негодующим взглядом, он продолжает.

— Сперва подумал, что, наверно, это совпадение, ведь в мире много людей, что уж там, наверняка найдутся двое, как две капли воды похожие друг на друга. Либо так, либо мои старческие глаза сыграли со мной злую шутку. Потом ты стала танцевать. Точь в точь как она. И я словно вернулся на двадцать лет назад. Тогда я понял, что ты слишком похожа на неё, чтобы не быть её дочерью.

Не обращая внимания на моё молчание, он спрашивает:

— Она здесь? Твоя сестра?

Меня охватывает возмущение, и я выпаливаю:

— Если вы когда-нибудь снова приблизитесь к Санни или нашему дому, я прослежу за тем, чтобы до конца своих дней вы гнили в тюрьме.

— Итак, я был прав, — он отводит руку и смахивает пепел со своей сигареты. — Я отсидел положенный мне срок и не собираюсь возвращаться обратно.

— Тогда держитесь подальше от моей семьи.

Он морщит лоб, сводя брови вместе. Бросает сигарету себе под ноги и тушит её ботинком, а затем снова смотрит на меня.

— Выходит, ты знаешь, кто я, но я никогда не видел тебя до прошлого вечера?

— Этот разговор закончен.

Я поворачиваю дверную ручку.

Он делает выпад. Но прежде, чем я успеваю закричать, он зажимает мне рот рукой и хватает меня за другую руку. Его чёрные глаза впиваются в мои.

— Девочка, я же сказал, что не собираюсь причинять тебе боль и не планирую этого делать, но ты начинаешь меня раздражать. У меня появилось ещё больше вопросов, требующих ответа. Ты расскажешь то, что мне нужно, тогда все пройдет гладко, — не сделаешь этого и продолжишь нести околесицу, у нас будут большие проблемы, поняла меня?

Когда я меряю его злобным взглядом, он встряхивает меня.

— Значит так, как только ты немного успокоишься, расскажешь, как так получилось, что ты знаешь меня, а я никогда не видел тебя до прошлого вечера.

Его бездушные глаза буравят меня довольно продолжительное время. Он не убирает руку с моего рта, пока я не делаю глубокий вдох носом, и моё тело не начинает покидать скопившееся напряжение, бурлящее во мне мгновение назад. Я киваю, обещая, что буду вести себя хорошо, и он не спеша меня отпускает.

— Я была там. Я видела, как вы увели Санни в её комнату. Вы вышли и оставили деньги на столе, как будто она была какой-то шлюхой, а не ребёнком. Таких людей, как вы, должны кастрировать и держать в тюрьме до самой смерти.

Он хмурится, сводя брови вместе. Затем на его обветренном лице появляется изумленное выражение. Он вскидывает бровь.

— Что именно, по-твоему, я делал с твоей сестрой?

— Вы насиловали её.

— Господи Боже! Почему, чёрт подери, ты так думаешь? Твоя мать несла этот бред про меня?

Нехотя я отвечаю:

— Нет.

Внезапно, мой мир начинает меняться. Серьёзное выражение на его лице на секунду выбивает меня из колеи.

— Санни не разговаривала несколько дней после того, как вы приезжали. Почти ничего не ела и все время плакала. Она не рассказывала мне, почему, но вы что-то делали.

— Ты была там каждый раз, когда я навещал её?

— Только несколько раз.

— Где?

Борясь с гневом, сдавливающим мою грудь, я выплевываю:

— В шкафу.

Долгое время он просто смотрит на меня. Затем пересекает комнату, направляясь к окну, и закуривает ещё одну сигарету.

— Сколько тебе лет? Ты выглядишь старше, но тебе не может быть больше… восемнадцати? Ты наверняка была слишком маленькой, чтобы помнить меня.

Мне ненавистно отвечать на его вопросы. Такое чувство, что мой мир сошёл со своей оси и то, в чем я была уверена, внезапно подвергается сомнению, но мне нужно знать правду.

— Мне двадцать два.

Его тело каменеет. Он поворачивается и изучает меня так, будто я лгу, ищет доказательства на моей коже или в моих глазах.

— Чёрт. Ты серьёзно?

Он отводит взгляд и делает затяжку. Медленно выпускает дым изо рта и наблюдает за кольцами, словно они открывают секреты понятные лишь ему одному. Затем отводит от себя сигарету и смотрит на тлеющий кончик.

— Я слышал о той хрени, что несли мои братья, — бормочет он, — но я никогда в это не верил. О ней. О нем. Но, должно быть, всё так и было, раз она захотела уйти.

Затем он тяжело вздыхает и кивает.

— В этом не было никакого смысла. Она любила меня, ей нравилась та жизнь, что мы вели.

— Вы насиловали мою сестру или нет?

— Ты на полном серьезе спрашиваешь, не насиловал ли я собственную дочь? — он бросает на меня убийственный взгляд — Нет. Я могу быть дерьмовым отцом и злобным сукиным сыном, но, чёрт возьми, я никогда не трону ребёнка. Я зарою любого, кто осмелится навредить моей Санни.

Эти слова сносят меня, как товарный поезд.

— Вашей Санни?

Она его дочь.

— Да.

Шестеренки в моей голове вращаются все медленнее и медленнее, скрежещут и внезапно с лязгом останавливаются. Я не хочу в это верить. Он запросто мог навешать мне лапшу на уши. Но вынуждена признать, я много раз задавалась вопросом, права ли я относительно того, что на самом деле произошло несколько лет назад.

Я начинаю хвататься за соломинку.

— Тогда для чего нужны были деньги?

— Для чего же ещё? Деньги для неё и твоей мамы. Гребаный алименты.

— Но после того, как вы уезжали, она была сама не своя. Всякий раз. И никогда не признавалась, почему так.

— Поэтому ты просто предположила, что я насиловал собственного ребёнка? Срань Господня, — он качает головой. — Санни просила взять её с собой. Но я не мог. Моя жизнь была слишком опасна. Я говорил ей это. На моей спине всегда было чересчур много мишеней.

— Я… Я… — у меня голова идет кругом. Внезапно все это предстает передо мной в ином свете. Моя ненависть к нему постепенно угасает. Я даже слышу нотки горечи в своём голосе, когда спрашиваю: — Если вы её отец, тогда где, чёрт возьми, вы все это время были?

Он пожимает плечами и избавляет меня от своего пронзительного взгляда.

— Каждый раз, когда я навещал её, я подвергал ее и твою мать риску. Когда клуб оказался в дерьме по самые уши, я знал, что мне придётся разорвать отношения. Иначе я либо потеряю их, либо похороню. Поэтому я сделал выбор, с которым смог бы жить.

— Почему моя мать прятала меня от вас?

— Потому что она прятала свои грехи, она была умна. Она понимала, стоило мне узнать, что, пока я сидел за решеткой, она спала за моей спиной с человеком, которому я доверял, я бы убил их обоих. Она всегда навещала меня в тюрьме. Вроде бы, она какое-то время серьёзно болела и не могла посетить меня с визитом, но затем, как обычно, начала приходить каждую неделю, правда, вела себя до безумия странно, настаивая на супружеских свиданиях, тогда как раньше ей, казалось, было на них наплевать. Я подумал, что она хотела забеременеть, возможно, в то время ей нужен был не я, а нечто большее, что сделало бы её счастливой. Но потом, когда она забеременела твоей сестрой, она наплела мне какую-то чушь о том, что не сможет меня дождаться, как обещала. Что она больше не хотела такой жизни, она была матерью. Я не должен был ей верить. Моё нутро подсказывало мне, что это была ложь. Твоя мать была байкерской сучкой до мозга костей. Но она всегда придерживалась именно этой истории.

— Я не понимаю.

— А понимать тут особо нечего, — он смотрит на свою сигарету и перекатывает её между пальцами. — Моя старуха спала с моим лучшим другом, а ты — прямое доказательство того, что он меня предал.

Глава 40

Правда не всегда дарует душевный покой. Иногда она пробуждает вас ото сна, в котором вы бы хотели провести всю свою жизнь.

МАВЕРИК
Войдя в часовню и захлопнув за собой дверь, я бросаю:

— С какого хрена такая важность?

Мой взгляд пробегает по Уизу, который держит в руке папку, а затем перескакивает на Таза, стоящего перед огромной, начищенной до блеска металлической эмблемой «Предвестников Хаоса», которая висит на стене. Его руки скрещены на груди, а на лице прекрасно знакомое мне выражение. Его голова повернута к символу нашего клуба, и он готов сделать то, что получается у него лучше всего, — избавить клуб от какой бы там ни было проблемы.

Дверь снова открывается, и в помещение входят Эдж и Гриз.

— Из-за чего весь сыр-бор? — спрашивает меня Эдж.

— Это я и хочу выяснить.

Я подаю Уизу знак, предлагая начать.

— Тебе захочется присесть, — говорит он.

По мере того, как внутри меня начинает зарождаться чувство пустоты, я сажусь на стул и ощущаю, как потертая кожа дарит мне столь необходимое успокоение, хотя я был не в своей тарелке с тех пор, как оставил Эмбер. Эдж присаживается на край стола слева от меня, а Гриз опускается на стул справа. Обогнув стол, Уиз кладет папку передо мной. Он открывает её на фотографии Эмбер в объятиях другого мужчины.

Я знал, что, в конце концов, мне придётся увидеть нечто подобное, но все равно для меня это удар под дых.

Я подаюсь вперёд и подхватываю фотографию. Это она, только совершенно другая её версия.

Её волосы гладко зачесаны назад и собраны в низкий хвостик, волосок к волоску. На ней драгоценности и консервативное белое с темно-синим платье без рукавов. Она выглядит изысканно и элегантно, ничем не походя на ту женщину, которая обхватывала меня своими ногами несколько минут назад.

Она мне не нравится в таком облике. Совсем не нравится.

Я перевожу взгляд на её бывшего. На козла, который насиловал её и удерживал против её воли. Я запоминаю каждую деталь его смазливого личика, светло-голубых глаз, телосложения и даже его фальшивой дружелюбной улыбки. Он высокий, моложе меня и опрятнее. На нем темно-серый костюм, скроенный точно по его фигуре и дорогой. Все в нем кричит о достатке. Его поза, одежда и даже золотые часы, выглядывающие из-под рукава его рубашки.

— Ты хотел, чтобы я копнул и нашёл все, что мог, на бывшего твоей девчонки, — начинает Уиз.

Поерзав на стуле, я стараюсь сдержать тьму, заполняющую каждую клеточку моего тела, пока вглядываюсь в снимок.

— Да.

— Хорошо, я кое-что нарыл. Но то, что я узнал, тебе не понравится.

Уиз перелистывает несколько газетных статей, после чего переходит к статьям об ее исчезновении и пожаре. Я хватаю одну из них и бегло пробегаю по ней взглядом. Заголовок гласит: «Сенатор МакТирни помогает сыну найти пропавшую без вести возлюбленную». На протяжении нескольких минут я просматриваю другие статьи, за исключением последней, в которой говорится, что они потушили пожар, который стал следствием несчастного случая в связи с утечкой газа; они все говорят почти одно и тоже.

— Я всё это уже знаю, — заявляю я, отбрасывая папку в его сторону.

— Есть ещё кое-что.

И тут свой рот открывает Таз.

— Я попросил Уиза проверить твою девчонку, когда ты только начал проявлять к ней интерес, — признается Таз. — Но нам не хватало информации. Мы не знали её имени или откуда она родом, пока ты не сказал Уизу о пожаре и этом её бывшем.

Я сжимаю челюсть и испепеляю его взглядом.

— Так вот в чем дело? Ты раздобыл на неё какой-то компромат и не мог дождаться, чтобы поделиться им? — повернувшись к Уизу, я рявкаю: — Ты нашёл компромат только на неё, а этого паренька — Уорнера — не проверил?

— Это больше, чем компромат, брат. Это гребаная куча дерьма.

— Мне и Гризу обязательно это слушать? — обрывает Эдж Таза. Он тоже, как и я, недоволен тем, что ему портят вечер.

— Это касается всего клуба, — Таз подходит ближе и снова подталкивает папку ко мне. Он просматривает документы, пока не добирается до свидетельства о рождении и не вручает его мне. — Посмотри на её имя.

Я вырываю бумагу из его рук и просматриваю её свидетельство о рождении.

— Эмбер Ди Пирс, — читаю я её полное имя вслух, откладывая у себя в голове очередные крупинки информации о ней, будто собирая драгоценные камни. Её полное имя. Её день рождения, 12 августа, всего за пару дней до того, как она появилась в клубе. Имя её матери — Тэсса Оуэнс. Прочерк в графе отец, что соответствует тому, что она мне сказала.

Ничего необычного. Ничего компрометирующего.

— Ди Пирс, — повторяет Таз, как будто это сенсация.

Сидящий возле меня Гриз заметно цепенеет. Через несколько секунд он садится прямее и с интересом начинает разбирать бумаги. Он берет один листок, пробегая по нему взглядом. Эдж склоняется над папкой и берет другой листок, делая то же самое.

— Что я упускаю?

Подняв голову, я испытующе гляжу на них, изучая выражение их лиц.

— Покажи им, — приказывает Таз новичку нашего клуба.

Уиз вынимает очередные фотографии из папки. Он кладет их рядом с изображением Эмбер и её бывшего. На первом снимке не она, а лицо, которое я видел довольно часто на протяжении последних двух дней, по возможности стараясь избегать с ним встреч. На втором снимке человек, которого я бы предпочел не видеть до конца своих дней.

В моей голове царит полная неразбериха. Зачем, ради всего святого, он показывает мне эти снимки? Потом в моей голове что-то щелкает. Фамилия Пирс. Черты лица Дидса — «Гринбека», которого мы называем «Сынишка-психопата». Что-то знакомое в зелёных глазах Пэппи.

Ди Пирс. Декер Пирс. Дин Пирс.

Эмбер.

Дидс.

Пэппи.

Меня накрывает волной отрицания, а пульс начинает ускоряться. В комнате нет проблем с нехваткой кислорода, но я не могу втянуть его в свои лёгкие. Сходства очень заметны.

Чересчур заметны…

Моё сердце кричит: НЕТ! Чёрт возьми, нет. Это не правда. Этого не может быть. В моей голове проносится торнадо картинок. Её носик с веснушками. Светлая и усыпанная веснушками кожа Пэппи, по крайней мере, та часть, которая просматривается под изобилием его ирландских татуировок. Её рыжие волосы, рассыпанные веером по моей груди. Те же самые огненно-рыжие волосы, которые Дидс всегда ставил торчком в стиле камикадзе, и это сходство с Пэппи заметно с расстояния в сотни ярдов. Я вспоминаю Эмбер, спящую на моей подушке, похожую на ангела, а затем представляю её отца — воплощение сатаны, у которого вся правая сторона жилета исписана именами его падших братьев, за исключением имён тех братьев, которых он завалил сам.

Гриз произносит то, что не в силах произнести я. Он качает головой и бросает фотографию на стол.

— Нет. Должно быть другое объяснение.

Затем с ним что-то происходит, потому что он подхватывает её свидетельство о рождении и внимательно изучает его. Я наблюдаю за ним и цепляюсь за надежду, что всё это — одна большая дурацкая шутка. Но Гриз лишает меня этой искорки надежды, когда его плечи опускаются, и он шепчет себе под нос «Тесса Оуэнс», как будто это что-то меняет.

Чувство пустоты внутри меня ширится и углубляется, как проклятая бездна.

— О… чёрт, Тэлли, что ты наделала?

— Что? — я выхватываю документы из его рук. — Что за Тэлли?

— Тесса Оуэнс.

Он энергично потирает лоб, как будто ведёт внутреннее сражение. Когда его взгляд, наконец, встречается с моим, в нем читается настороженность.

— Думаю, после того, как ты услышишь то, что я должен сказать, тебе нужно будет взять паузу и все обмозговать. Неважно, что наговорили эти придурки, — указывает он на Уиза и Таза, — ты знаешь эту девочку лучше всех.

Меня бросает в жар.

— Просто скажи мне!

Я вскакиваю на ноги и начинаю расхаживать по комнате, проводя рукой по лицу.

— Я познакомился с Тессой ещё до того, как мы с Кэпом отделились от «Гринбеков». Очень хорошо её знал, потому что она была старухой брата.

У меня комок встаёт в горле. На секунду я перестаю метаться по комнате и смотрю на него.

— Пэппи?

Он качает головой.

— Нет. Пэппи и Вон неразлучны с самого детства.

— Тогда, как всё это объяснить?

— Она была старухой Смоука.

Я открываю рот, но он продолжает.

— Смоук получил пару лет за нападение. И пока он был за решеткой, братья кое о чем болтали. Говорили, что Пэппи чересчур хорошо заботился о Тэлли, если ты понимаешь, о чем я.

Я так крепко сжимаю двумя руками спинку стула Кэпа, что мои пальцы впиваются в кожаную обивку.

— Значит, это правда?

В моей груди пробуждается ноющая боль, а биение пульса отдается в ушах.

— Вполне возможно, — отвечает Гриз.

Я швыряю стул в другой конец комнаты и сдвигаю с места неподъемный стол. Затем, тяжело и часто дыша, опираюсь на стол.

— Она сказала, что не знает, кем был её отец.

— Она солгала, — рычит Таз.

В комнате повисает тяжелая тишина, пока меня трясёт от калейдоскопа эмоций — сомнения, шока и многих других. Ярость, потому что, если это правда, то каждый момент, который я разделил с Куколкой, каждое счастливое воспоминание, которое она мне подарила, растворятся как дым, ничего не знача, и выйдет так, что она меня изменила, исцелила, только чтобы снова искалечить. Вера, потому что, проигрывая в голове каждую секунду, проведенную с ней, хорошее, плохое и умопомрачительное, я молюсь, чтобы она объяснила необъяснимое. Причина, по которой я должен поверить в невероятное. Все, что мне довелось узнать о её борьбе за выживание, наполняет мою голову и сердце сомнениями, словно они ведут грандиозную битву.

— Это именно то, чем кажется? — спрашиваю я Гриза.

Скажи «нет».

Взмахнув руками, Таз шипит:

— Какое ещё тебе нужно доказательство? Она одна из них!

Все моё тело напряжено до предела. Я неотрывно гляжу на Гриза и жду ответа.

— Видит Бог, я не думаю, что в девчонке есть хоть капля гнили. Возможно, у Пэппи что-то имеется на неё, и он вынуждает её это делать.

— Свою родную дочь? — с сомнением произносит Эдж.

— Он бы не упустил такой случай, — отвечает Гриз. — Он застрелил человека на глазах у Дидса, когда мальчику было не больше восьми лет. Не успел этот ребёнок достигнуть подросткового возраста, как ему в руку вложили ствол. Не успел этот мальчишка закончить школу, как стал главным убийцей клуба.

— И все же вы считаете, что он не причастен к нападению на Кэпа, — доносится от Таза.

— Здесь иной случай, — отвечает Гриз. А мне он говорит: — Должно быть другое объяснение.

Таз подходит ко мне, понижает голос, но я слышу в нем нотки с трудом сдерживаемого животного.

— Она появляется здесь и очаровывает Ди. Но как только она выясняет, что он тут не главный, она переключает своё внимание на тебя. Вот же совпадение, чёрт возьми.

Я отворачиваюсь и впериваюсь взглядом в стол, сосредотачиваясь на узорах древесины, нежели на его словах.

— Да-да, я прекрасно понимаю, что у тебя голова кругом, потому что из-за неё твоим членом можно гвозди забивать. Но, брат… кто-то сливает информацию «Гринбекам», и она, чёрт возьми, стояла позади тебя, когда ты рассказывал нам о свидетеле.

— Выходит, это делает её стукачом?

— Нет, в этом виноваты её гены. И тот факт, что она появилась здесь через несколько дней после того, как был подстрелен Кэп, отчаянно нуждаясь в месте для проживания. Гарантирую, если бы Дозер не сложил с себя полномочия, это бы он сейчас был в её киске, а не ты.

Меня охватывает необузданная ярость, и я бросаюсь на него. Схватив его за жилет, наношу ему хук справа. Мои суставы опаляет огнём. Удар вынуждает ошеломленного Таза отступить назад.

Эдж и Гриз моментально хватают меня и оттаскивают назад.

— Прошёл всего один день, а меня уже тошнит от того, что выходит из твоего рта, — кричит Эдж на Таза.

Я сбрасываю с себя их руки и начинаю мерить комнату шагами, обхватив голову руками и каждую минуту борясь с тем, чтобы не видеть Куколку в ином свете. В извращенном и искаженном свете, будто она чертов шпион из другого клуба, а не девушка, которая вела себя так, словно влюбилась в меня так же сильно, как и я в неё.

— Ты выразил свою точку зрения. Теперь заткнись и дай разобраться, что делать с тем, что нам известно, — бросает Эдж Тазу. Затем он останавливает меня, хватает за затылок и заставляет меня взглянуть на него. — Не собираюсь врать тебе, это выглядит хреново, брат, но одно я знаю наверняка — одна сторона истории ещё ни о чем не говорит. Иди к ней, и мы посмотрим, что она скажет.

Таз проводит тыльной стороной ладони по своему рту, размазывая кровь по руке. Остальное он сплевывает на пол.

— Ты слишком сблизился с ней и не видишь её такой, какая она есть, — он жестом указывает на Эджа. — В точности, как последняя киска, вокруг которой ты был обернут. Та, которая отправила его гнить за решетку.

* * *
Вечеринка внизу поражает своим размахом, неистовый смех и рок-музыка следуют за мной вверх по лестнице. Каждый звук гитарной струны и заразительный смех режут мне слух, словно ногти, скребущие по стеклу.

Каждый напоминает мне о том, что мир, каким я его знаю, не изменился, только мой взгляд на него.

Когда я добираюсь до второго этажа, мой взгляд мгновенно падает на стену, где менее часа назад мы с Эмбер напали друг на друга. Мы оба лихорадочно и нетерпеливо стремились к тому типу освобождения, которое мог дать лишь один другому. Как два сексуальных маньяка, сорвавшихся с цепи.

Мой член оживает, когда я вспоминаю нестерпимую жажду похоти, в которой мы оба забылись. Обжигающий поцелуй, опаляющий стены. Ее прерывистый вздох, когда я проскользнул в неё кончиком члена, и то, как меня обволок её тугой жар, когда я погрузился в неё на всю длину.

Чёрт… Я бы все отдал, чтобы вернуть тот момент. Не торопиться с ней, избавиться от Таза и Уиза, когда они пришли, чтобы забрать меня, и жить в неведении ещё час или два.

Вместо этого я должен принять тот факт, что Эмбер, возможно, не та, кем кажется. Я должен притащить её в церковь, будто она под следствием, где с ней будут обращаться так, словно она виновна, до тех пор, пока она не докажет свою невиновность, а не наоборот.

Быть может, я покажусь дураком, но я все ещё верю, что она та самая девушка, которую я полюбил. Самоотверженная, добрая, искренняя и, плюс ко всему, невероятно сильная. И я молюсь — хотя не молился несколько лет — что это все одно огромное гребаное недоразумение. После того, как «Аминь» срывается с моих губ, я вдыхаю полной грудью и поворачиваю дверную ручку.

В комнате темно, за исключением потока света, струящегося из ванной и очерчивающего силуэт Эмбер, которая сидит на краю кровати. Увидев её там, только что принявшую душ, одетую в мою футболку, мои боксеры, и не обутую, моя плоть увеличивается в размере.

В этот момент я не хочу ничего больше, чем раздеть нас обоих, подтолкнуть её к середине кровати и крепко обнять. Притвориться, что мне неизвестно откуда она пришла.

Я делаю к ней два шага, когда движение и красное свечение кончика зажженной сигареты привлекает моё внимание к темному углу. Моим глазам требуется секунда, чтобы определить человека, стоящего там. Сначала его жилет, затем его габариты и, наконец, черты его лица. Когда я понимаю, кто передо мной стоит, я приосаниваюсь.

— Мав, — с удивлением в голосе произносит Эмбер и медленно поднимается на ноги. Её глаза широко распахнуты от страха, она бросает взгляд себе за спину, на Смоука, и начинает заламывать руки. — Он, э… Он знает мою мать. Он её старый приятель, мы… мы просто разговаривали.

Её реакция отдаёт запахом вины. Ошеломленный, я открываю для себя реальность того, что не замечал прежде.

Каждая унция веры в то, что Таз был неправ, рассеивается, словно туман, и мои воспоминания начинают перекраиваться. Каждое из них теперь заражено и переписано в соответствии с её истинными мотивами.

Почему, чёрт возьми, я не замечал этого раньше?

Потому что ты забыл, у красных роз тоже есть шипы.

— Он ее старый приятель?

— Да.

— Старый приятель или бывший муж?

Ее глаза распахиваются ещё больше. Она посылает умоляющий взгляд Смоуку, словно ищет помощи в том, как ответить, или разрешение что-либо ответить.

КАКОГО ХРЕНА?

Меня поглощает тьма, которую я последние несколько дней пытался похоронить. Превращает мою кровь в лёд. Устремившись вперёд, я запускаю руку в её волосы и крепко хватаю её за них, чтобы повернуть её голову к себе и заставить посмотреть мне в глаза.

— Нет, — рычу я. — Не смей смотреть на него. Я задал тебе вопрос, и, если, мать твою, мне не изменяет память, ты была моей. Тогда какого хрена ты смотришь на него так, будто спрашиваешь разрешения? Или есть что-то ещё, в чем ты должна мне признаться?

Смоук шагает к нам.

— Ты останешься там, чёрт подери, где стоишь, — хрипло выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Это между мной и ей.

Эмбер кладет свою руку на мою.

— Я не знаю, что на это ответить.

Откинув её голову назад, я грубо бросаю:

— Как насчёт правды! Дин Пирс твой отец?

Она вздрагивает, а затем пытается это опровергнуть. Ее рот дважды открывается и закрывается. Когда её плечи никнут, а глаза наполняет поражение, я понимаю, что у меня есть ответ.

Тем не менее, я переадресую свой вопрос Смоуку. Я хочу услышать, как он это скажет. Мне нужно, чтобы кто-нибудь ответил на мой вопрос.

— Он её отец? Не лги мне, или я позабочусь о том, чтобы разорвать все наши связи с «Гринбеками», и отмывание денег, которым мы занимаемся для вас, канет в лету.

— Да, — презрительно усмехается Смоук. — Но ты все неправильно понял, мальчик.

— Я же говорил, — раздается позади меня голос Таза.

Я закрываю глаза и стискиваю челюсть.

Разумеется, он следит за мной.

— Она одна из них. Она дурила нас с самого начала.

Открыв глаза, я поворачиваюсь и вижу его «Глок», нацеленный на Смоука. Он быстро пересекает комнату и прижимает ствол своего пистолета к его виску.

— Приставив пистолет к голове человека, будь готов к отдаче, которая за этим последует, — рычит Смоук.

— Я более чем готов, — отвечает Таз, снимая пистолет с предохранителя.

— Мав, — её маленькая рука опускается на мой живот, скользит вверх и находит свою конечную цель, ложась поверх моего сердца.

— Скажи мне правду. Это было притворством? — сдавленно говорю я, опустив на неё взгляд.

Она поджимает губы и хмурит брови.

— Господи, Мав. Ты правда так думаешь?

Схватив её за руку, я кидаю недвусмысленный взгляд на Смоука, а затем снова смотрю на неё. Впившись пальцами в её запястье, я рявкаю:

— Что ещё я, чёрт возьми, должен был подумать?

Она вздрагивает под моей хваткой, и гримаса боли, исказившая черты её лица, приводит меня в недоумение. Как и её темперамент, тут же дающий о себе знать. Она отдергивает руку, а затем отталкивает меня. В её глазах пылает огонь.

— Как насчёт того, чтобы хотя бы раз поверить мне на слово. Как насчёт того, чтобы доверять мне, как ты обещал. Как насчёт того, чтобы дать мне объясниться?

— Тогда объясни мне все, Куколка. Чтобы во всем этом появился хоть какой-то гребаный смысл.

— Нет! — она снова отталкивает меня. — Разве ты не видишь? Я не должна ничего объяснять, — её лицо вспыхивает от гнева, но слеза, а за ней другая, скатываются по её лицу. — Я уже обо всем тебе рассказала. Я открылась тебе. Я поделилась с тобой тем, чем я ни с кем не делилась. Но как только предоставляется возможность, ты подозреваешь меня в худшем.

— Ты понимаешь, как это погано выглядит? А? Понимаешь? Не успеваю я узнать, что он твой отец, как ловлю тебя здесь, встречающейся с ним, — я указываю на Смоука, — за моей, чёрт бы вас побрал, спиной.

Она качает головой, и её голос понижается.

— Ты вообще видел меня настоящую? Потому что, если бы ты видел меня такой, ты бы знал, что я не способна на то, в чем ты меня обвиняешь.

— Почему ты не сказала мне, что он был твоим отцом?

— Потому что я не знала!

— Чушь собачья.

— Верь во что хочешь, чёрт побери. Ты всегда так делаешь.

Она закрывает глаза и отворачивается, когда по её лицу скатывается ещё несколько слезинок, и это разрывает меня на куски.

— Он был в комнате, когда я вышла из душа. Я не знала, что он здесь будет. И он не позволил мне уйти.

— И я должен вот так просто поверить в это? Чёрт, даже если бы я поверил, клуб уж точно нет.

— Единственное, что у меня есть, — моёслово. Если его не достаточно, тогда, думаю, мы понимаем, к чему все идёт.

— Проклятье, Ти! Убери гребаный пистолет! — кричит Гриз, неожиданно появляясь у меня за спиной. — Я знал, что ты не сможешь устоять и выкинешь какую-нибудь глупость.

Смоук откашливается.

— Гриз, они все исказили. Она не одна из нас. До прошлой ночи я даже не знал о её существовании. Я видел её танец и не мог оторвать от неё глаз. Я видел только одну женщину, танцующую точно также, и в этом она очень похожа на неё. Я не понимал, кто она, пока она не сообщила мне свой возраст.

Я слегка поворачиваюсь и вижу, как Гриз кивает, словно всё обретает гребаный смысл. Я помню, как танцевала Эмбер, и как это разительно отличалось от всего того, что я когда-либо видел. Даже через двадцать, чёрт возьми, тридцать лет, я бы узнал этот танец и был бы им очарован.

— Пэппи знает? — спрашивает Гриз Смоука.

— Гриз, скажи, что ты в это не веришь. Это ж полная хрень, — рычит Таз.

— Знает ли он о том, что известно мне? Нет. Знает ли он о ней? Сомневаюсь. Если бы он знал, она бы уже не дышала. Он бы не оставил доказательств того, что сделал. Думаю, именно поэтому Тесса прятала её от нас обоих.

— Ты лжешь, — рычит Таз. — Разумеется, ты знал, чёрт тебя дери. Ты использовал её, как свою маленькую шлюху и стукача с того момента, как она здесь объявилась.

— Шлюха и стукач? — шепчет Эмбер. — Неужели ты думаешь, что я здесь для этого, Люци? Для того, чтобы раздвигать ноги и предлагать себя, дабы заполучить информацию? Как, например, вчера и сегодня? Я ведь залезла к тебе в штаны, чтобы узнать что-то ценное для «Гринбеков»? Так? Тогда ответь, Люци, что именно я узнала о клубе, пока ты был у меня между ног?

— Куколка…

— Даже не продолжай.

Она не смотрит мне в глаза, и именно тогда я понимаю, что потерял её.

— Ты должна понимать, как это выглядело со стороны, — срывается мой голос от отчаяния.

— Ты обещал, что отпустишь меня, если у нас ничего не выйдет. Это была ложь? Потому что я хочу уйти.

— Я не могу позволить тебе уйти.

— Почему? Ты все ещё не веришь мне? Тебе нужно расспросить меня ещё о чем-то? Может быть, запереть меня, пока ты не удостоверишься, что я не представляю угрозы?

— Чёрт! — я впечатываю кулак в стену и тем самым пугаю её. Она взвизгивает так, будто думает, что я ударю её и отшвырну от себя куда подальше.

— Не дай ей уйти! — Таз направляет пистолет на неё.

— Господи, — рявкает Гриз и задвигает Эмбер себе за спину. — Ти, ты совсем спятил? Опусти чертов пистолет!

Я перемещаюсь, встав перед Гризом и Эмбер, и прикладываю все усилия, чтобы отвлечь Таза.

— Убери его, Ти. Это приказ, чёрт тебя дери.

Но не успевает Таз подчиниться, как Смоук нападает на него и пытается выхватить пистолет. Таз, прижавший палец к курку, стреляет. Смоуку, наконец, удаётся выбить пистолет из его хватки и отбросить оружие ногой в мою сторону.

Я подбираю пистолет и засовываю его за пояс своих джинсов, устремляясь к ним. Как только я приближаюсь к Смоуку, он отпускает Таза и толкает его ко мне.

Я в свою очередь толкаю Таза к стене.

— Да что с тобой, мать твою, такое? — я встряхиваю его один раз, второй, затем отпускаю и снова толкаю к стене. Я смотрю на него так, словно вообще его не знаю. — Тебе нужно голову лечить.

— Проклятье, тупой сукин сын! Ты попал в меня! — вопит Гриз. Я резко перевожу на него взгляд, когда он приподнимает руку, чтобы показать то место, где пуля полоснула его по предплечью. Я тут же ищу за его спиной Эмбер, чтобы убедиться, что она не пострадала, но нахожу остальную часть комнаты пустой.

— Чёрт! — я бегу к двери. Выскочив в коридор, меня встречает стена из «Предвестников Хаоса». Я пробиваю себе путь так быстро, как только могу, замечая кровь на стене. Свежую кровь. На той же высоте, что и рана на руке Гриза.

Кровь Эмбер.

— Дерьмо! С дороги! — кричу я, расчищая себе путь к лестничной клетке с бешено колотящимся в ушах пульсом.

— Какого черта происходит? — хватает меня Эдж.

— У меня нет времени объяснять. Найди Гриза, — кричу я и сбегаю по лестнице, перепрыгивая две ступеньки за раз и расталкивая всех, кто попадается на пути.

Господи, что же я, чёрт возьми, натворил?

Спустившись на первый этаж, я вижу море женщин, но её среди них нет, поэтому я выбегаю через парадную дверь и устремляюсь к стоянке.

Темно, хоть глаз выколи, но я бегу, не сбавляя темп, сканирую каждого человека и наклоняюсь, чтобы заглянуть под каждую машину. В результате, нигде её не обнаружив, я направляюсь к воротам.

— Она не выходила отсюда? — бросаю я Ригору.

Он подскакивает от неожиданности.

— Кто?

Только я собираюсь сказать «Куколка», но потом до меня доходит, что он не поймёт о ком идёт речь.

— Тыковка.

Он медленно качает головой.

— Нет, мужик. Я её не видел.

Я трачу ещё десять минут, вновь обшаривая парковку. Вытащив свой телефон, я звоню на номер того сотового, который ей дал. Я делаю три звонка, но каждый раз меня перенаправляют на голосовую почту. Либо она выключила его, либо он разрядился.

Когда я возвращаюсь в клуб, то расспрашиваю девушек в главной комнате. Лита говорит, что видела, как Эмбер прошмыгнула на кухню. Осмотрев каждый дюйм помещения, я обнаруживаю капли её крови у задней двери на полу, которые сообщают мне о том, что она ранена серьезнее, чем Гриз. Но насколько все плохо я не знаю, и это чуть не выворачивает меня наизнанку.

Сама мысль о том, что она может быть серьёзно ранена, вынуждает искать её ещё более отчаянно.

Из-за непроглядной темноты я теряю её след в грязи за клубом. Но позже нахожу его снова там, где она перелезла через забор.

Когда мои братья, наконец, выясняют, что к чему, и приходят на помощь, я прошу Ригора съездить к Бетани и немедленно позвонить мне, если Эмбер появится там. К моему удивлению, Дозер добровольно предлагает туда съездить.

— Я позвоню тебе, если у Бетани будут известия о ней, — говорит он, когда мы обмениваемся взглядом, который говорит красноречивее всяких слов. Я могу ему доверять. Топор войны зарыт. Он надеется, что я ее найду.

Единственный, кто не помогает, — это Таз. Эдж узнал, что он натворил и вырубил его. Гриндер отволок его в комнату, чтобы он проспался.

Остальные, по крайней мере, не слишком бухие, прочесывает улицы на наших байках. Где-то между пятью и шестью утра они возвращаются с обещанием помочь мне с поиском утром. Но я продолжаю искать.

Всю ночь, а затем и с первыми лучами солнца, я созваниваюсь с Дозером, раз за разом выслушивая, что Эмбер не появлялась, и Бетани не получала от неё никаких известий.

Я не сдаюсь. Как я могу, когда она где-то там, ранена и истекает кровью? Босая. У неё нет ни одного цента, и ела она в последний раз несколько часов назад.

Главное не только вернуть её, чтобы она могла объясниться перед клубом. Главное найти Эмбер, прежде чем я потеряю её навсегда.

Я не виню её в побеге, если учесть, что я не сдержал обещание, которое ей дал. Причинил ей боль. Угрожал держать её здесь против воли, как тот монстр, от которого она сбежала. Затем Таз нацелил на неё гребаный пистолет. Угрожал её жизни.

Как я могу винить её в том, что она сбежала, когда она сделала лишь то, что удаётся ей лучше всего?

Потому что, если моей девушке что-то и удаётся, так это способность выживать.

Глава 41

Случайные события обретают смысл только в пелене хаоса.

ЭМБЕР
Я думала об этом сотни раз, но никогда не придавала этому такое значение, как сейчас.

Мне жаль, что я сюда пришла. Мне жаль, что я не отказалась от помощи, которую мне предложила Лили. Мне жаль, что я увидела его лицо. Мне жаль, что я не сбежала, когда он предоставил мне такую возможность.

Потому что тогда мне не пришлось бы жить с этой мукой и представлять, на что могла походить моя жизнь с ним, вспоминать о том, как ему удавалось возбуждать меня поцелуем, воспламенять одним прикосновением, возрождать моё тело к жизни.

Тогда мне не пришлось бы испытывать такую боль. Не только жуткую боль, исходящую от раны на боку, но и ту ноющую боль, что шла из области моего опустошенного, вдребезги разбитого сердца.

Всё это было притворством? Когда эти слова слетели с его губ, казалось, что он пробил мне грудную клетку и сдавил сердце, остановив его биение.

После всего того, что я ему сказала и показала, после всего, что мы разделили, он посчитал, что я шлюха и осведомитель другого клуба. Что я притворялась, когда забыла об осторожности и отдалась ему. Когда рассказала ему об аде, через который прошла с Уореном, рассказала об Уилл и о том, что бросила школу и как моя мать ушла от меня и Санни.

Боже…

Я горевала вместе с ним, когда он показал мне руины своего прошлого. Я утешала его, когда он поделился со мной тем, что мечтал о семье, мечтал стать отцом. Я оплакивала желанного ребёнка, которого он потерял.

Разве он не задумывался о том, что я ни разу не спрашивала его о клубе, за исключением того, как долго он был его членом и почему вступил в него? Или о том, что чем больше времени я проводила с ним, тем меньше я была в клубе. А значит, я не подслушивала разговоры членов клуба, когда они меньше всего этого ждали. Почему я хотела быть где угодно, но не в клубе, если заполучить информацию о них было моей целью?

Я заметила, что сомнения стали покидать Мава только после того, как Смоук объяснил, почему он вошёл в его комнату.

Но ущерб был нанесен. Моя вера была подорвана. Он не доверял мне, и это было больнее всего на свете.

Потому что я доверяла ему.

Я дала ему второй шанс, когда он этого не заслуживал. Я верила, что он изменится, когда у меня не было на то причин. Я считала, что он может стать лучше, хотя он показывал себя только с худшей стороны.

Так что, я сама виновата во всем.

Разве в прошлом я не усвоила этот урок? Что человеку с двумя сторонами личности не следует доверять. Что, встав на их пути, все для меня неизменно заканчивается тем, что я истекаю кровью и спасаюсь бегством.

Что ж, если я не усвоила этот урок тогда, то я определенно усвоила его сейчас, морщась от боли и всхлипывая при каждом движении. Как я ни стараюсь, мне не удается остановить кровь, плюс ко всему я начинаю прихрамывать из-за нестерпимо-жгучей боли, пронзающей мою ногу в месте глубокого пореза, полученного от разбитой пивной бутылки, осколки которой валялись на пустыре за клубом.

К счастью, мне удалось перелезть через забор клуба целой и невредимой. В противном случае я не уверена, что смогла бы заставить себя двигаться дальше.

В данный момент я стою одна-одинешенька на улице. Правда, мой пульс ещё не вернулся в норму. Отчасти потому, что я попыталась тормознуть две машины, но никто не остановился, а всего десять секунд назад неподалеку послышался рев заведенного мотоцикла. Его низкий гул снова пустил моё сердце вскачь.

С каждой секундой я все больше впадаю в отчаяние. Мне нужно убраться отсюда, прежде чем у Мава или Таза появится шанс причинить мне ещё больше боли.

Так что на этот раз, когда на дорожном покрытии мелькает свет автомобильных фар, я перемещаюсь влево, на проезжую часть.

Я не могу упустить эту попутку, а это значит, что меня не устроит отказ.

Прикусив губу от боли в боку, я вытираю руку о футболку там, где она не пропиталась кровью, а затем поднимаю большой палец вверх.

Автомобиль сбавляет скорость. Его фары отбрасывают свет на приличное расстояние, вселяя в меня надежду, что за рулём пожилой человек. Когда машина останавливается передо мной, я прикладываю руку ко лбу и прикрываю глаза от яркого света, стараясь разглядеть кто находится внутри автомобиля.

Не в состоянии рассмотреть водителя, я изучаю номерной знак и модель машины. Обычный номер штата Нью-Мексико. «Шевроле». Скорее всего, машине всего пара лет. Я слышу, как опускается окно, и подхожу к передней пассажирской двери светло-серого, чистого и четырехместного автомобиля. Осторожно наклоняюсь, чтобы разглядеть водителя.

— Не хочешь рассказать, почему ты босиком разгуливаешь по улицам?

Безразличие в голосе и высокомерная физиономия проникают в мою кровь, подобно капле кислоты. Отвернувшись, я обвожу взглядом ту часть улицы, что ведёт в сторону клуба, сжимая пальцы в кулаки. На долю секунды я обдумываю вариант того, чтобы кинуться со всех ног навстречу приближающемуся мотоциклу, рев которого я слышу. Но мне не уйти с таким огнестрельным ранением в боку, даже если я каким-то образом смогу абстрагироваться от раны на ноге.

Дэвис выходит из машины и обходит её спереди. Он опирается на переднее крыло автомобиля, скрещивая руки и ноги. Наверно, он не при исполнении, раз на нем спортивные тёмные штаны и темно-бордовая футболка университета штата Нью-Мексико

— Прошло две недели. Что у тебя есть для меня?

— Ничего. Они не говорят о бизнесе, когда я рядом.

— Понятно, — он изучает меня пару минут, его взгляд ожесточается, а на челюсти дергается мышца. — Знаете, мисс Пирс, автостоп и проституция в этом штате незаконны, — он делает паузу. — Если у вас для меня ничего нет, боюсь, мне придётся попросить вас положить руки на капот.

Предоставив ему то, что я знаю о клубе, я тем самым только подтвержу, что обвинения Мава в мой адрес справедливы. Я могу быть рассержена и убита горем, но если уж на то пошло, я не хочу, чтобы его или кого-то из «Предвестников Хаоса» арестовали. Ну, может быть, кроме Таза.

Я кладу обе руки на капот.

— Вместо того, чтобы сдать их, ты предпочитаешь отмотать срок?

— Если это мой единственный выбор, то да.

Он толкает меня лицом к машине, после чего агрессивно обыскивает. Я закрываю глаза и дышу через боль, каскадом проходящую по правой стороне моего тела. Он проводит рукой снизу вверх по моей ноге, его пальцы скользят выше, чем нужно, по моему бедру. Скрипнув зубами, я стараюсь увернуться от его прикосновения.

Он смеётся.

— Что? Ты позволяешь помешанным на сексе байкерам трахать тебя днями напролет, но стоит мне к тебе прикоснуться, строишь из себя недотрогу?

Когда он натыкается на мою рану, испачкав свою руку в моей крови, он качает головой и улыбается.

— Похоже, они уже устали от тебя, а? Или поймали на воровстве?

— Идите к черту.

Он наклоняется вперёд, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Кто из них тебя подстрелил?

— Зачем вам это? Чтобы арестовать их?

— Возможно.

— Тогда нет. Меня никто не подстреливал. Я подстрелила себя сама.

— Господи, — изрыгает он. — Что, чёрт подери, они суют в своих шлюх? Члены из золота? С какого хрена тебя волнует, арестую я их или нет, если они пытались тебя убить?

В ответ на моё молчание он заламывает мне руки за спину. Я хватаю ртом воздух и пытаюсь подавить навернувшиеся на глаза слёзы, поскольку это положение причиняет нестерпимую боль, молниеносно проносящуюся по моему туловищу и спине.

Затем я слышу легко узнаваемый звук металлического бряцанья за секунду до того, как на моих запястьях защелкиваются наручники.

От подавляющего чувства беспомощности и уязвимости слёзы буквально брызжут из глаз.

— Знаешь, я догадывался, что ты не пойдёшь мне навстречу в этом вопросе. Я как чувствовал, что мне понадобится план Б, — он заставляет меня склониться ниже, поворачивает мою голову в сторону и крепко прижимает её к тёплому металлу капота. Затем он убирает мои волосы с шеи.

Я пытаюсь извернуться, чтобы посмотреть, что он делает, но не могу двинуться. Краем глаза я замечаю иглу в дюймах от своей шеи.

— Что вы делаете? — выкрикиваю я и пинаю его ногами, единственной частью моего тела, которой могу пошевелить.

— Не дергайся, мать твою.

Я чувствую укол боли и вскрикиваю, каждой мышцей своего тела стараясь освободиться. Но его хватка беспощадна.

Когда он убирает шприц, я лежу на капоте, шокированная происходящим, пока мой мозг наводняет миллион вопросов. Что он мне вколол? Наркотики? Или это был какой-то вирус? У меня скручивает живот, когда я вспоминаю сериал, который когда-то смотрела по телевизору, где парень угостил женщину выпивкой. Её тело парализовало, и он её изнасиловал, но она была в сознании и пережила весь этот ужас наяву.

Я снова пинаю его ногами и отчаянно сопротивляюсь, охваченная страхом.

— Не смей ко мне прикасаться!

Мотоцикл приближается, судя по реву, и теперь я надеюсь, что это Мав. Я закрываю глаза и молюсь, чтобы это был он и чтобы он нашёл меня вовремя.

Дэвис дёргает меня к себе, и я спотыкаюсь.

— Ты это слышишь? Похоже, твой парень едет, чтобы закончить начатое.

Улицу, которую я оглядывала минуту назад, застилает туман. Свет от уличных фонарей и показавшейся вдали одинокой фары расплывается перед глазами.

В самом низу моего живота поселяется страх. Если это Мав, ему не успеть.

Мои веки начинают как-то странно тяжелеть. Я несколько раз моргаю.

— Я не позволю ему убить тебя. Живая ты стоишь дороже.

Он пихает меня в бок, и я чуть не падаю на колени. Спотыкаясь, я вынуждена плестись к задней дверце автомобиля. Мышцы в ногах внезапно деревенеют.

Дэвис толкает меня на заднее сиденье своей машины. Пока в моих глазах периодически темнеет, он заставляет меня лечь на кожаную обивку.

— Знаешь, я не понимаю байкерских цыпочек. Эти мудаки относятся к вам как к мусору, а вы все равно преданны им до мозга костей, — ладонь Дэвиса скользит по моей ноге все выше и выше. Он сжимает внутреннюю сторону моего бедра. — Может быть, вы просто понятия не имеете, что такой замечательный парень, как я, тоже знает, как вас отыметь, — затем он проводит пальцами по моим трусикам и бормочет: — Если бы у меня было больше времени, я бы тебе показал, на что способен.

— Если… если ты изнасилуешь меня… он тебя убьет, — бубню я, еле выталкивая слова сквозь онемевшие губы.

— Кто? Маверик? — с презрением в голосе произносит он имя. — А вот твоему папаше — байкерскому отбросу — наплевать, вернет он тебя живой или мертвой. Ему было бы насрать, если бы я присунул тебе, прежде чем передал ему.

Я изо всех сил стараюсь держать глаза открытыми, но, как бы я ни старалась, я проигрываю эту битву.

— Скажи спасибо, что я не веду бизнес с такими людьми, как он.

Он убирает руку с моей промежности. Я сворачиваюсь в клубок, притягивая ноги ближе к своему телу. Затем дверь хлопает, и через несколько секунд сиденье подо мной начинает вибрировать.

МАВЕРИК
Меня будят пинком ноги. Шишка на голени обеспечена. Вздрогнув и резко сев, я гневно таращусь на Дозера, нависающего надо мной.

— Господи Иисусе! Что с тобой не так, чёрт бы тебя побрал? — затем я замечаю, сколько солнечных лучей проникает в комнату. Голосом, охрипшим ото сна, я спрашиваю: — Который сейчас час?

— Половина одиннадцатого. Кстати, ты заслужил не только это, но и куда большее количество пиндюлей, так что нечего скулить. Во сколько ты этим утром прекратил поиски?

Дерьмо. Я спал дольше, чем хотел. Впрочем, не так долго. Может, полтора часа. Я не тороплюсь с ответом, тру руками лицо и поднимаю голову вверх.

— В девять. Я искал ее повсюду, но не смог найти. Она что, объявилась у Бет после нашего с тобой разговора?

Он качает головой.

— Нет. Я бы позвонил.

Поднявшись на ноги, я хватаю с подлокотника дивана свой жилет и натягиваю его на себя, сгребая со стола ключи.

— Но я созвонился с Уизом этим утром. Бетани подумала, что было бы неплохо обзвонить все автобусные станции, возможно, поговорить с водителями, может, кто-нибудь её видел.

Он хмурится, и моя кровь леденеет.

— Ну, и?

— Кое-что есть… Таз поручил Уизу отследить тот телефон, который ты ей дал, — при виде воодушевления на моём лице, он поднимает руку вверх. — Не слишком радуйся, сигнал показывает, что телефон здесь.

— Выходит, она не взяла его с собой. Так я и думал. Она сбежала и даже не обулась. Но тогда зачем ты об этом упомянул?

— Просто подумал, что ты должен знать, — он пожимает плечами. — Уиз тоже кое-что нарыл на того парня — Уорнера МакТирни, которого ты просил его проверить. Угадай, кто пытался его найти?

— Кто?

— «Гринбеки». Во всяком случае, Боунс хакнул всё — личное дело парня, отчеты о его телефонных звонках, кредитных картах, банковских счетах и информацию об его отце. Уиз немного поколдовал и пробил по кое-каким своим каналам, что «Гринбеки» действительно назначили цену больше тридцати штук за голову Уорнера. Пятьдесят за Эмбер. Живой или мёртвой. Есть идея, почему они хотят её смерти?

— Она — дочь Пэппи.

При виде шока на лице Дозера я все объясняю. О встрече, на которой Уиз и Таз поведали мне о родственных связях Эмбер, и о том, что произошло вчера вечером в моей комнате.

— Я знаю, как это выглядит. Но что есть, то есть. Смоук ничего о ней не знал до прошлого вечера, — говорю я, посвятив его в подробности вчерашних событий.

— Ты ему веришь?

— Да, но ей я верю больше. Мне просто требовалась минута, чтобы уложить в голове как такое возможно. В смысле, каковы реальные шансы? К тому времени, как я понял, что это была одна большая гребаная ирония судьбы, было уже слишком поздно. Таз психанул. Нацелил на неё ствол и когда выстрелил в нее, она сбежала.

— Она была ранена. Я видел кровь.

— Да, — я провожу рукой по волосам. — Не знаю, насколько все плохо. И это всю ночь сводило меня с ума. Что, если она истекает кровью в каком-нибудь переулке? Я обзвонил все больницы, но не помешает проверить их снова.

Мой телефон начинает вибрировать и трезвонить. Затаив дыхание, я достаю его из кармана. Когда я вижу номер Уиза, выдыхаю и отвечаю:

— Да.

— Ты разговариваешь с Дозером?

— Да.

— Хорошо. Итак, этому Уорнеру две недели назад дважды звонили с номера 505, и я подумал, что, возможно, стоит внимательно к нему присмотреться. Номер разового пользования. В общем, ничего полезного. Но это заставило меня задуматься. Если кто-то здесь знает о наличке, обещанной за твою девчонку, они предпримут все возможное, чтобы схватить её. Я отследил каждого IP-адресата, который переписывался по электронной почте с Боунсом и расспрашивал его о вознаграждении. Угадай, кому принадлежит один из IP-адресов?

По моим венам разливается надежда. Мой пульс учащается. Не успеваю я предположить, как он говорит:

— Помощник шерифа-недоумка.

— Дэвис?

— Ага, офицер Дэвис.

— Этот ублюдок — покойник, — если он хоть пальцем её тронул… — Найди его, где бы он сейчас ни был, и сообщи мне, — рявкаю я.

— Уже. Проверь свой телефон, я отправил тебе его координаты, пока мы разговаривали.

— И отследи его телефон.

— Та же зона локации.

— Чёрт, Уиз. Ты — гений.

— Не стоит благодарности, — говорит он, прежде чем повесить трубку.

Место находится в какой-то глуши, недалеко от Белена. Отличное место для встречи, если вы не хотите, чтобы кто-нибудь видел, что вы занимаетесь чем-то незаконным.

— Похоже, мы знаем, кто мог её перехватить, — говорю я Дозеру. — Дэвис. Он знает о награде за её голову.

— И он сделал бы все, чтобы задеть нас побольнее. Давай я всех разбужу. Иди, хлебни кофейку. Выглядишь чертовски уставшим. Если ты сядешь на свой байк, в конечном итоге, он попробует гравий на вкус.

— Нет, я отправляюсь сейчас же.

Он хлопает меня по плечу и сжимает его.

— Брат, если он встречается с Пэппи и его парнями, мы понадобимся тебе, чтобы прикрыть спину. Только вместе…

— …мы живём, ездим и умираем, — я сжимаю рукой его предплечье. — Но учти, я абсолютно уверен, что люблю её, так что у тебя пять минут. Я поеду с вами или без вас.

Глава 42

Никогда не поворачивайтесь спиной к человеку, который не признаёт своих собственных демонов.

ЭМБЕР
Я прихожу в себя от звука хлопнувшей дверцы автомобиля. Поморгав отяжелевшими веками и прогнав остатки беспамятства, я оглядываю окружающую меня обстановку. Я нахожусь на заднем сиденье автомобиля, и единственным звуком, который я слышу, является беспрерывное гудение кондиционера. Ни шума двигателя, ни музыки, ни иных доказательств того, что здесь со мной находится кто-то ещё.

Последнее, что я помню, это появление остановившегося передо мной седана и самого Дэвиса. Также я припоминаю, как он воткнут мне в шею иглу, после чего меня накрыла темнота.

Судя по тому, сколько солнечного света проникает сквозь окна, я бы сказала, что с тех пор прошло несколько часов, если не больше.

Каждая клеточка моего тела ноет от боли, а часть моего живота пульсирует, подражая сердцебиению. Единственная часть моего тела, которая не болит, — это моё левое плечо. И то только потому, что оно затекло.

Я пытаюсь сесть, чтобы проверить, сидит ли Дэвис на переднем сиденье, но это практически невозможно сделать из-за сцепленных за спиной рук, и я тут же жалею о своём решении. Резкая вспышка нестерпимой боли стреляет у меня в боку, отдавая в плечо и спину. Мои мышцы сводит, я тяжело дышу через нос, скрежещу зубами и набираю полную грудь воздуха.

Дверь возле моей головы со скрипом открывается и надо мной склоняется Дэвис.

— Пора просыпаться. Прибыл твой новый транспорт.

Схватив меня под мышки, он бесцеремонно стаскивает меня с заднего сиденья, не обращая внимания на мои страдания, вызванные его грубостью.

Как только я оказываюсь на своих двоих, он заходит мне за спину, заставляя идти вперёд. Каждый шаг требует неимоверных усилий. Моя рана вопит так, будто кто-то тычет в меня горящим факелом и пытается спалить заживо. Подобно лаве, жар вырывается наружу из раны на боку и растекается по всему моему туловищу. Такое чувство, что я умираю. Если учитывать то количество крови, что покрывает мою одежду и кожу, думаю, так оно и есть.

Я шатаюсь, спотыкаюсь, шиплю и морщусь от боли, когда становится невыносимо. Я не могу дышать. Не могу сделать больше ни шага. Я просто хочу лечь и позволить земле поглотить меня.

Но Дэвис не проявляет ни капли милосердия, продолжая подталкивать меня вперёд.

Вместо того, чтобы сосредоточиться на прокатывающей по моему телу мучительной агонии, я концентрируюсь на единственном, что кажется хотя бы отчасти приятным, это тёплая грязь, которая обволакивает мои ноги. Рана по-прежнему причиняет нестерпимую боль, когда я надавливаю на неё, но жар, так или иначе, заглушает её.

Подняв голову, чтобы посмотреть, куда он меня ведёт, я резко останавливаюсь.

Мой желудок скручивает от тошноты. На ладонях и лбу выступает пот.

Да, я стою посреди пустыни в период аномальной жары, но моя реакция никак не связана с высокой температурой, она имеет прямое отношение к блестящей новенькой «Эскалейд», припаркованной в двадцати футах от меня. Её окна такие затемненные, что я не вижу, кто находится внутри.

Мне не нужно напрягать зрение, чтобы понять, кто сидит внутри автомобиля. Бросающаяся в глаза расточительность и цвет машины выдают его с головой.

Поэтому, когда дверь со стороны водителя открывается, и выходит Уорнер, я едва сдерживаю рвотные позывы, но не удивлена. Он такой же, каким я его помню, — высокий, красивый, физически совершенный во всех отношениях и, конечно же, пугающий, как в тот день, когда я от него сбежала.

На нем бежевый костюм без галстука и белоснежная рубашка. В его дизайнерских очках отражается солнечный свет, пока он не снимает их и не вешает себе за воротник. Убрав, разделявший наши лица барьер, я поражаюсь тому, что вскружило мне голову в первый день нашего с ним знакомства. Светло-голубые глаза, безупречный цвет кожи и точеные черты лица.

Ни один человек в мире не должен обладать такой красотой.

И как по щелчку, я снова вспоминаю, как его поступки изменили нашу историю от зарождающегося романа до поучительной развязки. Вот только невозможно было понять, выживу ли я.

Я пытаюсь развернуться, но Дэвис мне не позволяет. Поэтому я взываю к полицейскому в нем:

— Пожалуйста, не делайте этого. Вы не понимаете, какой он человек. Как только вы уйдете, он причинит мне боль.

Когда Уорнер подходит ближе, уголок его рта ползет вверх и появляются ямочки.

— Вот она, — произносит он воркующим голоском. — Мой маленький феникс, восставший из пепла.

Затем его взгляд пробегает по моим волосам, лицу, одежде и ногам. Улыбка с его лица моментально сходит, и я нахожу в этом особое удовольствие.

— Это её кровь? — Уорнер впивается в Дэвиса свирепым взглядом. — Я же сказал, что не хочу, чтобы она пострадала.

— Она уже была ранена, когда я её нашёл. Правда, она не говорит, кто это сделал, хотя я подозреваю, что это один из «Предвестников Хаоса».

— Почему ты не сказал, когда мы говорили?

Уорнер осматривает меня, задирает мою футболку и кривится. Его лицо перекашивает от отвращения, когда он сначала разглядывает неприятное пулевое ранение, а затем грязь на моих ногах.

— Не трогай меня, — выпаливаю я и отшатываюсь от него. Каждую секунду я борюсь с тем, чтобы не отключиться, потому что понимаю, что сейчас я не могу позволить себе потерять сознание.

— Я ничего не мог с этим поделать. Как бы там ни было, мне придётся потратить весь день на то, чтобы убраться в машине и сжечь все доказательства её пребывания в ней, — Дэвис дёргает меня за сцепленные наручниками запястья. — Ну, так что, сделка в силе или нет?

Уорнер вытаскивает из внутреннего кармана своего пиджака конверт.

— Там всё, как договаривались. Сними с неё наручники.

Дэвис обхватывает наручники на моих запястьях, и через секунду я чувствую, как освобождаюсь от них. В качестве прощального подарка, после того как он забирает у Уорнера конверт, Дэвис толкает меня вперёд. В одночасье я понимаю, каково это, когда тебя клеймят раскаленным железом. Меня охватывает такая боль, которой я прежде никогда не чувствовала. Я кричу, и моё тело сгибается пополам. На мгновение глаза застилает белая пелена, пока перед взором снова не предстает пустынный пейзаж.

Когда я прихожу в себя, я смутно осознаю, что меня поддерживает Уорнер, иначе я бы стояла на коленях. Он не даёт мне упасть. Затем двумя пальцами подцепляет пряди моих волос и отводит их от моих глаз. Я чувствую, как моё сердце пронзает острая боль от его действий, потому что всё это неправильно, каждая клеточка моего тела скучает по Маву.

Если бы сейчас меня поддерживал Мав. Если бы это он сейчас шептал мне на ухо, что увезет меня отсюда далеко и надолго.

Но нет, это слова Уорнера, и его дыхание, пробуждающее в моём животе чувство разлившейся кислоты.

О, Боже, что же я наделала?

Я обещала Маву, что не исчезну, как Дана. Но сделала обратно противоположное. Не сомневаюсь, что он будет искать меня и попытается исправить свою ошибку. Но к тому времени, как он меня найдёт, скорее всего, будет уже слишком поздно.

Я слышу, как открывается, а затем захлопывается дверь автомобиля. Дэвис заводит двигатель и уезжает, оставляя меня одну, наедине с бесами Уорнера.

— Боже, посмотри на себя. Что они с тобой сделали, Эм?

Он морщит нос, пока осматривает меня. Ему всегда был противен вид крови и грязи. Должна признать, я довольна тем, что сейчас он не считает меня желанной. Это может стать моим спасением.

— Ну же. Дай мне тебя очистить.

Он ведёт меня прихрамывающую и спотыкающуюся к передней части внедорожника.

Я знаю, к чему все идёт. Это затишье перед бурей. Сейчас на поверхности нет ни единого признака тьмы, но она бурлит под его кожей, ожидая часа своего появления.

Я думаю о тьме Мава и о том, что она всегда была для меня видима. Не прикрыта. И как он боролся с ней, тогда как Уорнер всегда хотел исследовать пределы своей тьмы.

Мав не хотел, чтобы я боялась его, и уж точно не хотел причинить мне боль.

Уорнер же упивается моим страхом. Жаждет увидеть мою боль.

Он — сущий дьявол в моей жизни.

Открыв пассажирскую дверь, он достаёт сумку, подняв её с пола перед сиденьем. Меня опять посещают мысли о побеге. Я быстро сканирую близлежащие окрестности, пока он стоит ко мне спиной. Но не обнаруживаю ничего, кроме полыни, скалистых гор и пустыни.

Он роется в сумке, вытаскивает полотенце, бутылку воды и смачивает ткань. Закрыв дверь, он передвигает меня, прислоняя спиной к боковой стороне внедорожника, и осторожно начинает очищать меня от грязи и крови. Сначала моё лицо, потом мои руки. Когда он задирает мою футболку, он касается полотенцем моей кожи и ведёт им слева направо. Он невредимой стороны к открытой ране. Я вздрагиваю и отшатываюсь от его прикосновения. Но он продолжает как ни в чем не бывало и начинает давить на рану сильнее. Я судорожно хватаю ртом воздух, хныкаю и начинаю плакать, даже стараюсь отпихнуть от себя его руки.

— Чёрт подери, Эм, стой смирно.

Ноздри Уорнера раздуваются, и он закрывает глаза. Когда он открывает их, волоски на моей шее поднимаются. Он практически вдавливает полотенце в мою рану.

Тихие слёзы каскадом стекают по моему лицу, я впиваюсь ногтями в кожу на своих ладонях, прикусываю губу, пока не ощущаю во рту привкус крови. Горло сдавливает от слез, когда я шепчу:

— Пожалуйста, Уорнер, перестань. Больно.

— Почему ты пряталась от меня?

Любой ответ, который я дам, лишь раздует пламя, поэтому я не отвечаю.

Его прикосновения становятся гораздо грубее.

— Ты не ответишь мне? Шесть недель, Эмбер. Вот, как долго я вынужден был обходиться без тебя. Ты знаешь, каково мне пришлось? Как я волновался? — его голубые глаза сверкают от злости. — А потом я узнаю, что твой отец байкер-психопат. Почему ты никогда не говорила мне, что была дочерью байкерской шлюхи?

Поскольку я молчу, он хватает меня за подбородок и тянет его вверх.

— Ты понимаешь, что из-за тебя я не могу вернуться домой? Ходить на работу. Жить нормальной жизнью. «Гринбеки» — это чертовы психи, Эм. Они не сдадутся, пока не найдут нас с тобой.

— Прости.

— Ты сожалеешь? Не слишком-то искренне, детка. Даже моему отцу не под силу вытащить нас из этого дерьма. Так что, как я уже говорил, мы ненадолго уедем. Никаких выкрутасов, поняла? Мы вернёмся, когда сможем договориться с ними.

Он смотрит на меня с высоты своего роста, а затем его тьма на мгновение отступает.

— Если ты действительно сожалеешь, тогда докажи мне это, малышка. Попроси прощения. Скажи как сильно скучала по мне. Помоги мне убедиться в том, что ты та самая девушка, с которой я познакомился и в которую влюбился. И сними это с себя, — он поддевает пальцем футболку, а затем вытаскивает из-под неё цепочку Мава с эмблемой «Предвестников Хаоса», которая все ещё висит на моей шее. — Ты похожа в этом на голодранку. Значит, вот кто ты на самом деле? Шлюха, которая спит со всеми подряд, как твоя мать?

— Нет.

Он расплывается в обворожительной улыбке, которая раньше вызывала у меня ответную улыбку.

— Нет. Хорошая девочка.

Он пытается сорвать с меня цепочку через голову.

Я выхватываю её из его рук и держусь за неё изо всех сил.

— Нет. Я не сниму её.

Его улыбка никнет. Он шарит по мне взглядом, поджав губы. Мышцы на его шее напрягаются.

— Сними её, Эм. Больше предупреждать не буду.

Я качаю головой и готовлюсь к последствиям своего выбора, цепляясь за частичку Мава, потому что надеюсь когда-нибудь увидеть его, Уилл и Санни вновь, и это единственное, что сейчас удерживает меня на плаву.

Уорнер грубо хватает меня за лицо, впивается пальцами в мои щеки и ударяет меня головой об окно «Эскалейд», приподнимая так, что я едва касаюсь земли кончиками пальцев ног.

— Ладно, не снимай её. Оставайся байкерской потаскухой, если хочешь. Но не кричи, когда я буду обращаться с тобой, как с шалавой.

Другой рукой он тянется к своему ремню, быстро расстегивает его, а затем вынимает из шлевок штанов. Резко разворачивает меня и толкает к внедорожнику, разбивая мне лицо о стекло.

Первый удар ремня приходится на мои лопатки. Когда я вскрикиваю, дергаюсь и изворачиваюсь, стремясь вырваться на свободу, он запускает пальцы в мои волосы, чтобы удержать меня на месте там, где ему нужно. Каждый раз ремень опускается на новое место, рассекая кожу на моей пояснице, заднице и бедрах, после чего он снова начинает с верха и прокладывает себе путь вниз.

Не успеваю я осесть на колени по окончании экзекуции, как слышу звук расстегиваемой молнии.

Но я уже ничего не чувствую… кроме огня. Ничего не чувствую, кроме обжигающего пламени, проходящего сквозь меня, пока слёзы струятся по моему лицу и шее, смешиваясь с покрывающим кожу потом. Тяжело дыша, я втягиваю в лёгкие кислород.

Он разрывает на мне боксеры Мава, и я понимаю, что у меня не так много времени, прежде чем он изнасилует меня.

— Я спала с одним из них прошлой ночью. Он не использовал презерватив.

Уорнер помешан на чистоте. И если я не ошибаюсь, то мысль о том, что во мне недавно был другой мужчина, оттолкнет его.

Спустя секунду я слышу шелест разрываемой фольги, Уорнер тянет меня на несколько шагов назад, только чтобы толкнуть на колени. Он вдавливает моё лицо в грязь, так что при каждом вдохе она проникает мне в нос и рот. Я кашляю и пытаюсь отбиться, но мне не хватает сил.

— Нет, — с рыданием выдавливаю я в грязь и выкрикиваю имя Мава. Но прежде чем его имя сходит с моих губ, Уорнер берет меня силой.

Я раздавлена, сломлена и убита. Все, что от меня осталось, превращается в пепел. Я закрываю глаза и перестаю бороться.

Как я смела надеяться, что в моей жизни будет не только боль, страдания и разочарования?

С каждым толчком он кряхтит от прикладываемых им усилий, и у меня темнеет в глазах. Я сдаюсь и позволяю ему овладеть мной.

Глава 43

Приняв свою темную сторону, вы сможете обрести свободу.

ЭМБЕР
На этот раз я прихожу в чувство от того, что жидкость затекает мне в рот и нос. Отплевываясь, я перекатываюсь на бок и молю о пощаде.

Надо мной стоит Уорнер. Он ждёт, когда последняя капля воды покинет бутылку и упадёт мне на лицо, после чего отбрасывает пустую тару в грязь.

— Вставай, — рявкает он.

— Нет. Оставь меня здесь, — хриплю я, все ещё откашливаясь.

Ухватив меня за руку, он тянет мое тело вверх и ставит на ноги, а затем натягивает на мои бедра боксеры.

— Не надо. Больше не выводи меня из себя. Чёрт возьми, Эм, не нужно было так. Просто перестань говорить то, что, как ты знаешь, меня выбесит. Боже, детка. Ты хоть представляешь, каково мне слышать, что тебя уже кто-то коснулся? Это сводит меня с ума. Теперь я понимаю, что это было неправдой. Ты просто пыталась отомстить мне за то, что я сделал с тобой раньше. Но мы должны забыть это. Начать все с чистого листа. Я больше не причиню тебе боли. Договорились? Давай забудем о прошлом, познакомимся с новыми людьми на новом месте, как тогда, когда мы впервые с тобой встретились.

Я смотрю на полынь и думаю о том, какой тёплой и мягкой будет земля, став моим новым домом. Если он бросит меня здесь, сколько времени пройдёт, прежде чем я умру от обезвоживания? Или сначала меня растерзают животные? Я бы предпочла быструю смерть медленной.

— Эм?

— Я хочу остаться.

Он поворачивается кругом.

— Эм, мы не можем здесь остаться. Нам…

— Нет. Не мы. Только я. Уходи. Иди…

Найди себе новую жертву, которую сможешь сломать. Нет, на самом деле я этого не хочу.

Он прикладывает ладонь к моему лбу.

— Боже мой, детка, ты горишь.

Уорнер отходит, чтобы достать ещё одну бутылку воды, рубашку и полотенце. Смачивает ткань, хватает мою невосприимчивую руку и пытается заставить меня удерживать её на лбу.

Моя рука безвольной плетью снова повисает сбоку, и рубашка приземляется в грязь.

Он набирает полную грудь воздуха и стискивает кулаки, но через минуту хватает меня и льёт мне на руки воду. Он начинает мыть меня, хотя я ни что иное, как безжизненная кукла.

Я чувствую его напряженность, его тьма рвётся наружу.

Поэтому я не удивляюсь, когда он резко заламывает мне руку и тащит к задней части внедорожника, не обращая внимания на мои заплетающиеся ноги.

— Что-то мне подсказывало, что этого не избежать.

Он оставляет меня в четырёх футах от багажника, а затем отходит, чтобы поднять заднюю дверцу багажного отделения.

Всё в корне меняется. Такое чувство, что у меня останавливается сердце. Я накрываю рот рукой. В моих ушах звенят полу-вопли, полу-рыдания. Только после того, как они прекращаются, я понимаю, что они исходили от меня. Я моментально бросаюсь вперёд. Но Уорнер не позволяет мне прикоснуться к ней.

Сандаун лежит свернувшись в клубочек и прижав ноги к груди. Её руки спереди связаны веревкой, а лицо в синяках. Копна её чёрных шелковистых волос лоснится от пота, спутанными прядями обрамляя её лицо. Правый глаз заплыл так, что она ещё не скоро сможет им видеть. Под носом запекшаяся кровь, а грудная клетка не вздымается при вдохе. Кожа цвета мокко такая бледная, что от её вида моё сердце пропускает удар и замирает.

— Санни, — я протягиваю руки и снова кричу. — Санни!

Только когда он позволяет мне приблизиться, я вижу, что позади неё лежит Уилл. Такая же неподвижная. Мне удаётся разглядеть лишь часть её маленького тельца и спутанные тёмные кудряшки.

— О… Господи… Уилл… — из моего горла вырывается гортанный душераздирающий всхлип. — Уилл, детка. Очнись!

Он наконец-то отпускает меня, и я тянусь к Санни и трясу Уилл. Поначалу она не шевелится, к тому же, приложив ладонь к её груди, я не чувствую, что она поднимается или опадает. Но затем её грудная клетка приходит в движение, и она вздыхает.

— Уиллоу!

Я трясу её сильнее. Она дергается и поднимает ручку, чтобы протереть свои глазки, после чего поворачивается. Тихим спросонья голоском она выдыхает моё имя. Но уже через секунду кричит:

— Эм!

Я рыдаю во весь голос, когда она перелезает через Санни и прыгает в мои объятия. В тот же самый момент раздается стон Санни.

К моему затылку прижимается дуло пистолета, и тело Уилл, которое теперь обернуто вокруг меня, застывает.

— Как ты мог?

Потоки слез неудержимо струятся по моему лицу.

— Я не знал, понадобится ли мне мотивация, которая вынудит тебя прийти ко мне добровольно, не поднимая шума и не сопротивляясь. Да и Дэвис не был уверен, что сможет вытащить тебя оттуда. Я собирался заставить твою сестру позвонить тебе, чтобы выманить из клуба, если потребуется.

— Ты — монстр. Как ты мог подумать, что я смогу тебя полюбить? Меня от тебя тошнит, — выплевываю я.

— Хочешь, чтобы они пострадали? Хочешь, чтобы я их убил? Этим я заставлю тебя вернуться ко мне и вести себя примерно? — рычит он, вдавливая дуло пистолета в кожу моей головы.

Я ловлю на себе взгляд Санни, которая смотрит на меня одним глазом. Того же голубого оттенка, что и у мамы.

На этот раз мой голос выходит наполненным болью шепотом:

— Нет. Нет. Я сделаю всё, что захочешь. Только не мучай их больше.

Санни медленно приподнимается, и я прикусываю губу, наблюдая за ней. Ей неудобно, поскольку её руки связаны, но она садится и хватается за Уилл. Я подаюсь к ней и буквально впихиваю Уилл в ее руки.

Но Уилл цепляется за меня мёртвой хваткой.

— Уилл, мне нужно, чтобы ты пошла к своей маме.

— НЕТ! — кричит она. — Ты — моя мама. Ты — моя мама, Эм. Не бросай меня. Пожалуйста.

Я чуть не срываюсь, но всё же пытаюсь подавить терзающие меня всхлипы. По мне пробегает дрожь страха, а разбитое лицо Санни пересекает тень, но она изо всех сил борется за то, чтобы Уилл пошла к ней.

— Уилл, иди к Санни. Я должна пойти с Уорнером. С Санни ты будешь в безопасности.

— Нет! Он сделает тебе больно, как и ей.

Подобно маленькому воину она крепко обхватывает меняза шею и цепляется ноготками, чтобы остаться в моих руках.

Уорнер целится пистолет в мой висок.

— Отпусти её, Уилл, или я её убью.

Услышав эти слова, Уилл отпускает меня и начинает истерично рыдать.

Я тяну руку вверх, хватаюсь за дверцу багажника и медленно закрываю её, изолируя их от себя и, что ещё важнее, от Уорнера.

После этого я вытираю с лица слёзы, хотя не знаю зачем, на смену им все равно приходят новые. Боль, которую я не ощущала минуту назад, возвращается с новой силой. Используя внедорожник в качестве опоры, я поворачиваюсь к нему лицом. Вздрогнув и судорожно втянув в себя воздух, я прикладываю руку к своему боку и чувствую, как сквозь пальцы просачивается кровь, настолько ей пропиталась моя рубашка.

Он тычет пистолетом мне в грудь, прямо в сердце. Его глаза источают безумие. Его лицо — маска гнева, а тело практически вибрирует от ярости.

— Я не хотел, чтобы так вышло. Этого не должно было произойти. Поехали со мной, будь той девушкой, какой была раньше, и я их отпущу.

Я просто смотрю на него, но думаю, что он чувствует всю ту ненависть, что оплетает моё сердце из-за него, потому что он продолжает говорить.

— Я не хотел навредить твоей сестре, детка. Но она не слушалась.

На его лице мелькает чувство вины, и он бросает взгляд мне за спину. В его глазах притаился стыд и что-то более тёмное. Из моих лёгких со свистом вышибает весь воздух, а к горлу подступает желчь.

— Нет, — я отвешиваю ему пощечину. — НЕТ! — я снова бью его по роже, а затем, размахивая кулаками, наношу удары по тем участкам его тела, до которых могу дотянуться. Он пытается, но не может пресечь моё нападение. — Скажи, что ты её не тронул!

Я слышу на заднем плане что-то похожее на звук вращающихся лопастей вертолета, но я слишком сосредоточена на гримасе, застывшей на его лице. Сейчас он даже не смотрит мне в глаза. И я понимаю, что он сделал с Санни то же, что сделал со мной.

Он изнасиловал мою сестру.

— Ты омерзителен, — с шипением проговариваю я каждое слово. — Больной ублюдок! Тебя нужно упечь за решетку, а ещё — лучше приставить этот пистолет к твоей голове. Ты не заслуживаешь и глотка воздуха.

Он отвечает ударом слева, который прилетает мне в лицо, и я падаю на колени. Я слышу, как Уилл и Сандаун кричат внутри внедорожника. Слышу отзвуки приближающегося вертолета. Слышу биение своего сердца, отдающегося в ушах, а затем он наносит мне удар в бок, отрезая от всех звуков, за исключением моих криков боли. Агония лишает меня дыхания, в глазах темнеет, после чего проясняется, а затем снова темнеет.

Уже второй раз за день мне приходится вдыхать грязь. Все моё тело охватывает адская боль.

Уорнер наклоняется и опускает руку с пистолетом так, что теперь ствол указывает в землю.

— Я же говорил, этого не должно было произойти. Это ты меня бросила. Ты не возвращалась домой. Твоя сестра просила об этом, Эм. Она практически умоляла меня сделать это. И я знал, что это единственный способ поставить её на место, дать ей понять, кто здесь главный.

Он прижимает ладонь к моему виску, а потом проводит рукой по моим волосам.

— О, Боже. Я тебя ненавижу. Не трогай меня, — хрипло выдавливаю я, отбиваясь от его руки.

Затем дверца багажника впечатывается ему в лицо и отбрасывает назад, выбивая пистолет из его руки. В моих венах бурлит адреналин, пока я наблюдаю, как Сандаун выпрыгивает из внедорожника. В ту же секунду они с Уорнером кидаются к оружию, вступая в схватку за обладание им. Она оказывается сверху на Уорнере, и, сцепившись, они размахивают пистолетом из стороны в сторону, пока пытаются вырвать его из рук друг друга.

Звук прогремевшего выстрела приводит меня в ужас. Затем Санни встаёт и, шатаясь, отступает назад. Я хватаюсь за бампер, опираясь на него, чтобы помочь себе подняться на ноги. До моего слуха доносится плачь Уилл, но я не могу к ней пойти. Не сейчас. Я нужна Санни. Мой взгляд мечется между ней и Уорнером. У него в руке пистолет, но признаков пулевого ранения нет, так что опасаясь худшего, я переключаю своё внимание на Санни.

Левую сторону её лица заливает кровь, стекая по щеке, шее и груди. Она течёт слишком быстро. На ее лице застывает выражение шока.

— Санни! — кричу я. — Не двигайся. Все нормально. Просто… просто… сядь. Все хорошо. С тобой все будет в порядке.

Я помогаю ей добраться до багажника. Пока я её веду, у неё закатываются глаза, а ноги подкашиваются. Я помогаю ей сесть, но она заваливается назад. Поэтому я осторожно укладываю её на автомобильный коврик. Она отстраненно смотрит в потолок внедорожника. Я осматриваю её рану, вижу кусочки кожи и что-то ещё, что не должно быть в её волосах. Невредимой остаётся лишь часть её уха.

Пытаясь не паниковать, я смотрю ей в глаза и прикасаюсь к той части её лица, что не пострадала от новой раны.

— Всё в порядке. Клянусь, с тобой все будет хорошо, — я поднимаю её ноги, свисающие с машины, и заталкиваю их в багажник. — Не двигайся. Я отвезу тебя в больницу, ладно?

Когда звук вращающихся лопастей вертолета начинает скорее походить на армию надвигающихся мотоциклов, я поднимаю голову и первым делом вижу Уилл, приложившую свои маленькие ручки к губам и плачущую, глядя на мою сестру. А уже потом через переднее лобовое стекло я вижу именно то, что подбрасывало мне моё воображение.

Армию надвигающихся мотоциклов и байкеров. Одного из которых я узнаю.

Облегчение, которое я испытываю, не передать словами. Как самое тёплое и мягкое одеяло оно обволакивает меня и зовёт домой. Не имеет значения, что Уорнер позади меня и все ещё держит пистолет. Все, что имеет значение, это Мав.

Уорнер тянет меня к себе и приставляет дуло пистолета к моей шее. Спокойствие, которое я ощущала мгновение назад, пытается исчезнуть, но я этого не допускаю. Я отыскиваю Мава среди бесчисленного множества байкеров и сосредотачиваю свой взгляд на нем.

Он едет впереди, с Эджем и Дозером. На нем шлем, чёрная бандана, прикрывающая нижнюю часть лица, и чёрные солнцезащитные очки. Я знаю, что это Мав, по окраске его байка, и по тому, как он движется, когда останавливается и заглушает двигатель. Резким ударом ноги он выставляет подножку и спрыгивает с мотоцикла, стягивает шлем и срывает со своего рта ткань. Снимает солнцезащитные очки и целенаправленно идёт ко мне.

Он не сбавляет шаг, и «Предвестникам Хаоса» приходится спешно следовать за ним, на ходу вытаскивая своё оружие. Эдж пытается его остановить, но Мав отталкивает его и направляется ко мне, навстречу опасности.

Уорнер встряхивает меня, удерживая в своих руках, и рычит:

— Ещё один шаг, и я её убью.

Мав останавливается на расстоянии примерно в 8 футов от нас (прим. 2,5м). Так близко, но так далеко.

Эдж подходит к Маву и шепчет ему что-то на ухо. Они спорят, но недостаточно громко для того, чтобы их могли расслышать другие байкеры.

В итоге, Эдж раздражённо фыркает и отходит от него. Мав перенаправляет всю силу своего темного пристального взгляда на меня.

— Куколка, только потерпи еще немного, хорошо?

Я киваю, и уголок его рта приподнимается настолько, что моё сердце воспаряет.

Переключив своё внимание на Уорнера, он выпускает наружу Люци, самую темную сторону своей личности, скрытую в глубине его души, и в этот момент я понимаю, что люблю обе его натуры в равной степени. Потому как лишь они обе способны меня спасти, и я не представляю своей жизни без них.

— От тебя не останется мокрого места. Это я тебе обещаю. Но, если ты отпустишь её сейчас, твоя смерть будет быстрой.

— Можешь взять двух других, но её я забираю с собой.

Мав делает ещё один шаг, а затем другой. Уорнер отводит от меня пистолет и целится им в Мава. Эдж стреляет всего один раз из винтовки, в то время как остальные продолжают удерживать в руках свои пушки.

Уорнер отпускает меня, я едва успеваю повернуться и увидеть, как он падает на спину. Он растерянно моргает пять раз, глядя в небо, после чего переводит взгляд на моё лицо. Алое пятно крови от выстрела расплывается по правой стороне его груди. И только тут я замечаю пистолет, которым он начинает целится в меня, но Мав выбивает его из руки Уорнера.

— Куколка, — мой взгляд встречается со взглядом Мава, представляющим собой золотой омут. — Не смотри, детка.

Я обдумываю его наказ несколько секунд, хотя такое ощущение, что несколько часов. Я смотрю на Уорнера, желая покончить с этим. Меня тошнит от того, что этот страх довлеет надо мной. Я устала бегать и не иметь возможности вернуться домой. Но, прежде всего, мне нужно убедиться, что он никогда больше не сможет добраться до Санни и Уилл.

— Не могу. Мне нужно это увидеть. Мне нужно знать, что он действительно умер, — покачав головой, хрипло выдыхаю я.

Кажется, проходит вечность, прежде чем он кивает. Он переводит взгляд на Уорнера, встаёт на колени и угрожающе рычит:

— Если бы она не смотрела, я бы заставил тебя страдать. Мучил бы тебя до тех пор, пока бы ты не взмолился о смерти.

Он разводит руки Уорнера в стороны, встаёт и направляет на него пистолет. Голосом преисполненным обещания, он говорит:

— Встретимся в аду, ублюдок. Можешь не сомневаться, тогда ты за все заплатишь.

Мав проделывает в Уорнере пять пулевых отверстий. По выстрелу в обе руки, два в грудь и один в голову.

Звезда.

Знак рая и ада.

Тело Уорнера дергается от каждой выпущенной в него пули, из ран хлещет кровь, и только когда все заканчивается, я понимаю, что избавилась от него. Что он больше никогда не причинит мне боль. Не причинит боль людям, которых я люблю.

Внезапно дверца машины распахивается, и я слышу крики. Несколько секунд спустя в меня врезается маленькое тело, лишая последних сил. Упав на колени, я обнимаю Уилл, которая дрожит и рыдает.

Мав прикладывает ладонь к моей щеке и шепчет:

— Мне очень жаль, детка. Я не знал. Не знал, что она там.

Он целует меня в висок и обнимает нас обеих. В тот же момент меня снова обволакивает ощущение комфорта и безопасности. По крайней мере до тех пор, пока не вспоминаю, почему я все ещё не могу закрыть глаза.

— О, Боже. Санни! — ахаю я, поднимая голову и ловя на себе взгляд Мава.

— Где?

— В машине.

Мав вскакивает на ноги и мчится к внедорожнику. Он обыскивает заднее сиденье, а затем устремляется к багажнику автомобиля. Он исчезает из вида, но через несколько мгновений появляется вновь, неся мою сестру на руках.

Смоук преграждает ему путь и смотрит на мою сестру.

— Это моя дочь, — сипит он. — Моя Сан. Правда ведь, крошка?

Он протягивает руки, и Мав осторожно передает её в его распахнутые объятия.

— Т-ты… не в-вернулся… за мной.

Речь Санни пробуждает во мне надежду и страх. Надежду, потому что она жива. Но страх, потому что она с трудом выговаривает простые слова.

— Я знаю и всегда буду жалеть об этом. Жалеть до конца своих дней. Но я здесь, Сан. И я тебя больше никогда не брошу. Слышишь меня?

Мав в очередной раз заключает меня в свои объятия, будто укрывая тёплым одеялом. Мой святой и мой грешник. Мой тёмный ангел.

Я закрываю глаза и чувствую, как он нежно отводит пряди волос с моего лица и целует меня в уголок губ.

— Куколка, открой глаза, детка. Открой эти красивые глазки и посмотри на меня, — его голос похож на отдаленные отголоски эха. — Эмбер. Пожалуйста, детка.

Но я не могу, как бы не старалась. На этот раз я не могу посмотреть ему в глаза. Боль слишком сильна, а веки слишком тяжелы.

Я падаю в эту глубокую реку тепла, позволяя ей окутывать меня до тех пор, пока это не становится единственным, что я чувствую.

Глава 44

Лишь теряя любимого человека, мы понимаем как сильно должны были его любить.

МАВЕРИК
Знаете ли вы, каково это, когда ваша любимая женщина умирает у вас на руках? Видеть, как угасает её взгляд, чувствовать, как жизнь покидает ее тело?

Такое чувство, что вам перекрыли доступ кислорода. Ощущение, будто лучи солнца больше никогда не коснутся вашей кожи, потому что сам Бог спустился с небес, чтобы вырвать её из ваших сильных и надежных рук, тихо шепча, что сокровище, которое он вам доверил, вы больше не заслуживаете. И я ничего не могу поделать… Не в силах что-либо изменить.

Эти чувства захлестывают меня, когда Эмбер закрывает глаза, и её покидают последние силы. Они душат меня, когда я вверяю ее хрупкое тельце медсестрам и врачам отделения неотложной помощи. Они пожирают меня, пока я нервно расхаживаю по комнате ожидания. Они оставляют меня безмолвным на протяжении двух недель.

Потому что, даже открывая глаза, она все равно выглядит какой-то потерянной.

Она не смотрит на меня, не говорит со мной и уходит в себя каждый раз, когда я к ней прикасаюсь. Она часами напролет смотрит в никуда, на стену, в окно или на свои руки. И это убивает меня, потому что я понятия не имею, как до неё достучаться.

Но клянусь, я сделаю всё возможное, чтобы исправить нанесенный мной урон. Неважно сколько времени это займёт или как тяжела будет дорога, по которой я пойду. Так или иначе, я найду способ разжечь искру, которая вспыхивала между нами, потому что, несмотря на то, что сейчас она дремлет, её присутствие ощутимо, и, подозреваю, так будет всегда.

Одно это помогает мне легче переносить её молчание и даёт надежду, что у нас есть будущее. Я верю в неё. Теперь мне только нужно, чтобы она поверила в меня.

Глава 45

То, что не разделяет двоих, связывает их воедино.

МАВЕРИК
Мы оба наблюдаем за тем, как доктор Алистер покидает комнату. Эмбер сидит на больничной койке, уставившись на голубое одеяло, прикрывающее её ноги. Она все время смотрит куда угодно, но только не в мою сторону. Кусает нижнюю губу и заламывает пальцы. Через несколько секунд она вздыхает, поворачивается и берет телефон.

До этого момента я терпел её игнорирование, её взгляды, обращенные на что угодно, кроме меня, и отношение ко мне, будто я долбаный призрак.

Пора положить этому конец. Я достаточно ждал. Эта неизменная борьба длится больше двух недель. Мне наплевать, прогонит она меня или нет, завтра её выписывают, поэтому максимум, что они смогут сделать, это выгнать меня из её палаты на одну ночь.

— Положи его, — рычу я, сложив руки на груди.

От моей команды её тело напрягается, но это единственный ответ, указывающий на то, что она меня слышала.

— Привет. Это я, — тихо говорит она в трубку.

Я приближаюсь, пока не оказываюсь в шаге от неё.

— Положи этот гребаный телефон, Эмбер.

Она крепче ухватывается за трубку.

— Да. Завтра. Утром.

Моё тело начинает вибрировать от переполняющей меня злости. Я вырываю телефон из её руки.

— Её подвезут, и крыша над головой у неё есть, — сердито бросаю я, после чего обрываю связь и бросаю телефон на прикроватный столик. Её недоеденная каша разлетается во все стороны, а кружка с водой падает на пол, какое-то время катаясь по линолеуму.

— Ты не поедешь к Бетани, Лил или Гусу. И уж точно не вернёшься домой. Эмбер, тебе будет необходим постоянный уход на протяжении нескольких недель, пока ты не окрепнешь и снова не сможешь о себе позаботиться. Разве доктор не об этом только что говорил?

Когда она опускает подбородок и начинает разглядывать свои руки, я продолжаю:

— У Бетани хватает забот с баром и двумя детьми, а Лил не знает, как ухаживать за больным человеком. Через неделю она отравит тебя своей готовкой.

Мне надоело видеть её в состоянии безразличия ко всем и вся. Она почти ничего не ест. Просыпается от ночных кошмаров практически каждую ночь, и тощая, как жердь, даже тоньше, чем в первый день её появления в клубе. На её лице проявляются признаки жизни только тогда, когда её навещает Уилл, и даже тогда её едва заметная улыбка в лучшем случае натянутая.

— Может, «Гринбеки» и отменили награду за твою голову, но это не значит, что твой отец останется в стороне. Неизвестно, что он теперь предпримет.

Я буду конченным подонком, если скажу это, но это правда, которую ей нужно услышать.

— Ты хочешь подвергнуть Бетани и детей опасности?

Я жду. Проходит пять минут, и, наконец, она качает головой.

— Тогда ты поедешь домой со мной, где я смогу тебя защитить и позаботиться о тебе. Я могу работать из дома и уже нанял медсестру. Я приготовил для тебя и Уилл комнату со всем необходимым, — это коварная уловка, но от Эмбер не следует никакой реакции. — Санни я тоже буду рад, если она захочет остаться там после того, как её выпишут.

Доктор Алистер проинформировал Эмбер о состоянии её сёстры спустя несколько дней после того, как она пришла в себя, и каждые несколько дней с тех пор сообщал о любых изменениях. Санни получила необратимое повреждение головного мозга височной доли. Врачи все ещё пытаются составить полную картину того, чем это обернётся для неё в будущем. У неё до сих пор возникают трудности с речью и попыткой вспомнить кое-что из прошлого. Кроме того, в течение последующих нескольких месяцев ей предстоит пройти курс физиотерапии и прибегнуть к пластической хирургии.

Эмбер тяжело восприняла эти новости. Она тихо проплакала несколько часов, пока не отключилась от изнеможения, а на следующий день была полностью изолирована от всего мира.

Она, наверняка, проигнорировала каждое сказанное мною слово о Смоуке, который круглосуточно сидел у постели Санни и не жалел средств, чтобы обеспечить ей лучший уход.

Я не рассказал ей обо всем остальном.

О том, что Смоук попросил клуб разрешить ему остаться в Альбукерке. О том, что несколько дней назад Пэппи сел за стол переговоров со мной, Эджем, Гризом, Дозером и Смоуком. Мы сказали ему, что клуб проголосовал против переезда «Гринбеков» в Нью-Мексико. Голосование не было связано с нападением на Кэпа, потому что теперь, когда он очнулся, мы точно знаем, кто в него стрелял. А поскольку «Гринбеки» не имеют к этому никакого отношения, мы сняли с них все подозрения. Печально, но факт… ответственным за случившееся был один из наших.

Голосование в клубе против переезда «Гринбеков» было единогласным, потому что ни один брат не хотел заниматься бизнесом и доверять человеку, который предал своего вице-президента и заказал родную дочь. Содеянным Пэппи сам доказал «Предвестникам Хаоса» то, о чем я твердил постоянно. Наши клубы живут по разным кодексам. У нас разные приоритеты. И то, что мы ценим превыше всего остального, они ни во что не ставят.

Я также сказал Пэппи, что Эмбер — моя старуха, и дал понять, что она, её сестра и племянница находятся под нашей защитой. Если с ними что-нибудь случится, клуб привлечет его к ответственности. У этого козла были яйца, раз он спросил, может ли поговорить с ней, сказал, что речь пойдет о её матери. Я чуть не перепрыгнул через стол, чтобы задушить его собственными руками. Я бы его прикончил, если бы Эдж и Дозер не удержали меня. Вместо этого я прорычал, что, если он и его психованный сынок когда-нибудь приблизятся к ней, я урою обоих.

Эдж закончил разговор новостью о том, что, пока мы не проголосуем иначе, «Гринбекам» придётся найти кого-то другого, чтобы толкать свою дурь и отмывать деньги.

Я не сомневался, что Пэппи кипел от негодования, чуть не лопнув от злости, но нам было насрать. Кэп больше не принимал решения, мы делали это вместо него. И если Пэппи не хочет развязывать войну, ему придётся смириться с нашим решением.

Затем я с «Предвестниками Хаоса» перешёл в другую часть пустого бара, где находился Дидс и остальные «Гринбеки», которые пришли с Пэппи. Мы дали Смоуку то, что он хотел. Возможность сойтись в поединке со своим старым другом. Без сомнений, это было бы кровопролитное зрелище. Но мы сделали ставки на то, кто из них проиграет, а кто победит. Разумеется, Смоук одержал победу, благодаря преимуществу в двадцать фунтов над Пэппи и яростью, заключенной в его кулаках. Впрочем, больше всего нас удивило то, что «Гринбеки» и Дидс даже не вышли вперёд, чтобы прийти на помощь Пэппи, и, что Смоук оставил Пэппи в живых, бросив эмблему своего клуба на его бессознательное тело, прежде чем уйти.

А вот о чем Эмбер знать не обязательно, так это о том, что, как я подозреваю, Пэппи убил её мать, и именно по этой причине она так и не вернулась домой.

— Это безопасно? — произносит Эмбер срывающимся голосом, и я перестаю дышать, задаваясь вопросом, не послышались ли мне её слова. Это первый, мать его, раз, когда она заговорила со мной после того, как я убил Уорнера, и в моей груди расцветает надежда.

— Я обеспечу безопасность, Куколка. Я не допущу, чтобы с тобой, Санни или Уилл что-либо случилось. Клуб тоже не допустит. Таз, устроивший эту заварушку, получил от клуба по полной программе, позволив Дозеру и нескольким братьям набить ему морду.

— Я не виню Таза.

Она говорит так тихо, что я её почти не слышу.

Я позволяю своим глазам пробежаться по её веснушчатому лицу, рыжим ресничкам, носику, розовым губам и знакомой цепочке, которую она все ещё носит на своей шее, после чего произношу:

— Я знаю, Куколка. Я знаю, кого ты винишь.

Она поднимает голову, и на секунду моё сердце замирает. Её взгляд останавливается на моей груди и снова падает на одеяло.

— Тебя я тоже не виню.

— Мы оба знаем, что это чушь собачья.

— Нет, правда, — повышает она голос.

— Правда! — закипаю я. Она качает головой. Я сажусь на край кровати у её ног и, расставив руки по обеим сторонам её коленей, стараюсь заставить её заглянуть мне в глаза. — Тогда почему ты не смотришь на меня? Это из-за того, что я сделал? Потому что теперь ты видишь меня в другом свете?

Она застывает и закрывает глаза.

— Нет, я благодарна за то, что ты сделал, — её ответ кажется искренним. — Это, наверное, единственное, что помогает мне спать по ночам. Понимание того, что мне больше не нужно беспокоиться из-за него.

Я наклоняю голову и изучаю её.

— Тогда почему ты не смотришь на меня? Почему отстраняешься каждый раз, когда я к тебе прикасаюсь?

Она пожимает плечами. Поднимает руку и смахивает слезу, но другая уже скользит по её щеке и скатывается к подбородку. Я встаю и пересаживаюсь поближе, обхватывая ладонями её лицо. Я пытаюсь его приподнять. Когда мне это удаётся, её взгляд падает на мою челюсть.

— Почему, Куколка? Это убивает меня. Просто скажи мне, — хрипло шепчу я, стирая большими пальцами не переставая текущие слёзы.

— Потому что ты не… — бормочет она, качая головой, — ты не будешь как раньше…

Она пытается отвернуться, но я ей не позволяю.

— Что не буду?

— Испытывать те же чувства, глядя на меня, — торопливо произносит она. — Я должна была бороться сильнее. Сделать что-то, чтобы остановить его.

— Куколка, я не понимаю. Ты сделала все, что могла, и я буду смотреть на тебя так же, как и раньше. Как на чертовски красивую, удивительную и самую потрясающую женщину во всем мире, потому что именно такой я тебя вижу. Такой буду видеть тебя всегда. Я буду смотреть на тебя как на самую сильную личность, потому что ты выжила несмотря ни на что. Я буду смотреть на тебя, как на человека, которого люблю, потому что это правда. Боже, Эмбер. Я безумно тебя люблю, до боли.

Взгляд её сине-зеленых глаз, наконец, обращается к моему лицу. Будто океанский бриз заполняет мои лёгкие. Восторг, который я ощущаю не передать словами.

— Ты любишь меня?

Улыбаясь и игнорируя слезу, скользящую теперь уже по моему лицу, я оставляю на её губах лёгкий поцелуй и говорю:

— Да, люблю.

Её ресницы трепещут, и она зажмуривается.

— Я беспрестанно думаю о том, что если бы я просто сняла твою цепочку, тогда, быть может, он бы не… не исполосовал мою спину и не сделал то, что сделал.

Внутри меня образуется какая-то тяжесть, какое-то нехорошее предчувствие и жуткое подозрение. В памяти всплывает разговор с доктором Алистером.


— От чего? Ремня?

— Не уверен. Но я насчитал тринадцать отметин на её спине и верхней части её бедер, и если ты приглядишься к её коже, то убедишься, что с ней это произошло не впервые. У неё также два поврежденных ребра и кровоподтек на щеке, но он должен пройти через несколько дней. Главное, что она жива. Ей чертовски повезло, что пуля лишь зацепила печень и прошла навылет.

— А признаки…

Между нами повисает мертвая тишина.

— Изнасилования? — спрашивает он.

Скрестив руки, я киваю.

— Есть признаки, указывающие на то, что недавно она занималась грубым сексом, но никаких следов спермы. Изнасилование сложнее определить, если пациент ведёт активную половую жизнь. У вас двоих был…

Вспомнив о прошлом вечере и о том, насколько я был груб, когда трахал её в своём кабинете, я снова киваю.

— Тогда будем надеяться, что худшего не произошло, — говорит Алистер с абсолютной уверенностью в голосе.

Я с облегчением выдыхаю, когда он выходит из комнаты и поворачивается, чтобы в последний раз взглянуть на спящую в кровати Эмбер.


— Ты хочешь сказать, что он тебя изнасиловал?

— Я думала, ты знаешь! — паника в её глазах подтверждает то, о чем я даже не смел предположить, чему не хотел верить, хотя не исключал такой возможности. — Я думала…

— Я не знал, — от резкого подъема с кровати мою спину пронзает нестерпимый жар. Я завожу руки за голову, а затем сдвигаю их на затылок. — Господи Боже!

Я поступил с этим сукиным сыном слишком мягко. Он умер легко и без боли. Тогда как я должен был содрать кожу с его костей.

Я хватаюсь за прикроватный столик и швыряю его в другой конец комнаты, посылая точно в стену.

Я поворачиваюсь и практически реву во всю глотку:

— Почему, чёрт возьми, ты не сказала мне, прежде чем я его убил?

Но по её лицу бежит ещё больше слез.

— Чёрт!

Это я во всем виноват. Я вижу, как она сломлена, и понимаю, что не Уорнер её сломал. Это сделал я. Она убежала, потому что я ей не доверял. Её подстрелили, изнасиловали и чуть не убили. Никто не виноват, ни одна гребаная душа, кроме меня самого. Я был обязан её защищать, а в результате подвел во всех смыслах этого слова.

Часть меня хочет подойти к ней. Сказать, что я не виню её, что она ни в чем не виновата, что это ничего не меняет. Я по-прежнему её люблю. Другая половина хочет разнести эту комнату и всю эту гребаную больницу в щепки.

Когда она закрывает лицо руками, я устремляюсь к ней. Притягиваю её к своей груди и позволяю выплакаться на моей футболке. Я целую её в макушку и шепчу:

— Это не твоя вина, детка, а моя. Ты не сделала ничего такого, чтобы заслужить это. Для меня ничего не изменилось. Я по-прежнему люблю тебя. Ты меня слышишь, Куколка? Я люблю тебя. Мы справимся с этим.

Я забираюсь к ней в постель и держу её в своих объятиях, пока она не засыпает. Но минута за минутой угрызения совести гложат меня изнутри, разрастаясь и множась.

Прежде чем уйти, я убираю волосы с её лица и целую напоследок в висок.

ЭМБЕР
Я резко просыпаюсь от испуга, когда под моей рукой что-то шевелится, а ещё что-то опускается поверх неё. Затаив дыхание, я открываю глаза и вижу возле своей кровати Мава. От него пахнет спиртным.

Я понимаю, что его рука лежит под моей, а его лоб прижал к тыльной стороне руки, и он стоит на коленях рядом с кроватью.

— Мав?

— Куколка. Что мне сделать?

— Что ты имеешь в виду?

Воспользовавшись кнопкой, я настраиваю кровать, чтобы сесть, поскольку пока ещё не могу сидеть самостоятельно.

— Как мне это исправить? Что сделать, чёрт возьми, чтобы это исправить? — нечленораздельно спрашивает он с едва заметным акцентом.

Я долго обдумываю его вопрос. Есть ли какой-то способ всё исправить? Мы не можем стереть то, что произошло. Не можем повернуть время вспять. Уорнер мёртв. Но воспоминания, наверно, никуда не денутся. Хотя со временем, надеюсь, кошмары пройдут.

— Я не думаю, что ты сможешь это исправить. Никто не сможет. Но, возможно, в один прекрасный день это не будет причинять такую боль, как сейчас.

Мав сжимает одеяло в кулаке.

— Ты говоришь, что не винишь меня, но как такое возможно? Я виноват. Я знал тебя как никто другой и не должен был в тебе сомневаться.

Я опускаю свободную руку ему на затылок, хотя этим движением сдвигаю повязку на животе. Его жёсткие волосы щекочут мне ладонь.

— Я могла бы попытаться объясниться. Но я этого не сделала, Мав.

Он трясёт головой из стороны в сторону.

— Нет. Ты была права. Тебе не стоило ничего объяснять.

Его рука движется по моему бедру и сжимает его.

— Я просто надеюсь, что однажды ты сможешь меня простить. Не сейчас, быть может, даже не завтра, но однажды.

Он поднимает голову, и у меня перехватывает дыхание. Я протягиваю руку, чтобы коснуться его лица, но потом отвожу её, боясь причинить ему боль. Похоже, ему на сегодня достаточно. Его лицо напоминает мне о том, как выглядела Сандаун, когда я увидела её в багажнике внедорожника. Избитое и опухшее.

— Что ты натворил?

Он проводит языком по рассечённой губе и шипит. Затем прикладывает к ней разбитые костяшки пальцев и пожимает плечами.

— Кто-то должен был заплатить. Я, Таз, не важно. Только не ты.

— Таз сотворил это с тобой?

Он встаёт, отводит прядь моих волос, наклоняется и целует меня в лоб.

— Нет, Дозер. После того, как я выбил дерьмо из Таза, Дозер был более чем счастлив сделать то же самое со мной.

Впервые после встречи с Уорнером я выхожу из себя. Поднимаю на него испепеляющий взгляд, который вызывает у него ухмылку. Только она быстро сходит с его лица, стоит ему чертыхнуться и снова коснуться тыльной стороной руки рассеченной губы.

— Чёрт, это больно. Почему ты так смотришь на меня? — уголок его губ ползет вниз.

— Никто больше не должен страдать. Ты меня понял? Все кончено.

— За исключением Дэвиса, когда я его найду.

Я стараюсь и дальше сверлить его взглядом, но, пожалуй, он прав.

— За исключением Дэвиса, — в конце концов, киваю я.

— Чёрт. Перестань меня смешить, — произносит он, снова расплываясь в улыбке.

Я улыбаюсь, а затем смеюсь, когда мой ответ доставляет ему ещё больше боли, а его речь выдаёт в нем истинного байкера.

Встретившись со мной взглядом, он со всей искренностью говорит:

— Приятно снова смотреть в твои глаза и видеть твою улыбку, — затем он обхватывает моё лицо ладонями и проводит большим пальцем по моей щеке. — Я скучал по тебе, Куколка. Больше никогда так не уходи, хорошо?

Я киваю.

Мав пытается подавить свою усмешку, отворачивается и направляется к дивану, который использовал в течение последних двух недель в качестве кровати.

— У меня всего один вопрос.

Он бросает подушку на одну сторону дивана и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Какой?

— Ты сказал, что недели не пройдёт как Лил отравит меня своей готовкой. Выходит, ты нанял медсестру и повара?

— Нет, только медсестру, — он берет одеяло, какое-то время просто держит его в руках, поворачивается и качает головой. — Я знаю, к чему ты клонишь. Ты и твой дерзкий рот.

Прикусив губу, я вскидываю бровь.

Он опять отворачивается и встряхивает одеяло над диваном, бубня себе что-то под нос, но что именно я не улавливаю.

— Что это было?

— Я посмотрел несколько кулинарных телешоу и купил пару книг.

Хотя сейчас чувствовать себя счастливой как-то неправильно, я не в силах сдержать смех и подавить любопытство.

— Книги? О чем?

Он снимает жилет, бережно складывает его пополам и кладет на кресло. Садится и начинает снимать сапоги. Пожав плечами, он отвечает:

— О готовке, детях и заботе об инвалиде.

— Ха. Ха. Ха. Очень смешно.

Он улыбается, а затем шипит:

— Чёрт. Ты остановишься или нет?

Он протяжно выдыхает, проводит руками по волосам, долгое время разглядывает меня, после чего ложится. Заводит руки за голову и смотрит в потолок, скрещивая ноги на подлокотнике дивана.

Я улыбаюсь и нажимаю кнопку, чтобы снова принять положение лёжа.

— Спокойной ночи, Мав.

Кажется, проходит вечность, прежде чем он произносит:

— Спокойной ночи, Куколка.

Это то, что он говорит каждую ночь на протяжении последних двух недель.

Я долго лежу без сна, думая о нем и слушая его дыхание, даже после того, как оно становится глубоким от сна. Впервые после случившегося, когда я закрываю глаза, мои мысли не наводняют жуткие образы, а моими снами не завладевают кошмары.

Глава 46

Некоторые люди становятся частью нашей жизни, потому что сам Господь Бог отвел им это место.

МАВЕРИК
В ожидании переезда ко мне Эмбер и Уилл я переместил свою кровать из хозяйской спальни в одну из гостевых, а в хозяйской поставил две новые регулируемые односпальные кровати рядом друг с другом. Эмбер и, скорее всего, Уилл будут проводить там много времени, лёжа в постели, поэтому я купил развлекательный центр, новый 42-дюймовый телевизор и все остальное, что пришло мне на ум, чтобы помочь им с комфортом проводить время.

По правде говоря, я не знал, как сблизиться с Уилл, чтобы узнать её получше. До сих пор она относилась ко мне так же, как Эмбер. Она посещала больницу почти каждый день, зная, что я был там. Но, кроме нескольких брошенных в мою сторону взглядов, она тоже игнорировала моё присутствие.

Бетани посоветовала мне не торопиться с ней и не давить на неё. Уилл уже вдоволь настрадалась, сейчас ей, как никогда, необходимо почувствовать себя в безопасности и обрести определенную стабильность. Также она сказала, что Уилл и Эмбер понадобится время, чтобы наверстать упущенное и залечить раны. Она предупредила меня, что Уилл не захочет спать одна в чужом доме, и в этом не будет ничего странного.

В течение последующих нескольких месяцев я откладывал в памяти всё, что она говорила.

Первый месяц нашего совместного проживания стал настоящим испытанием, указывающим на то, сможем ли Эмбер, Уилл и я ужиться в одном доме и надолго ли нас хватит.

Если вдаваться в детали, я определенно не понимал на что подписался, а вот Эмбер, по-моему, понимала, что ей придётся зависеть от меня. Уилл в свою очередь просто цеплялась за человека, которому больше всего доверяла, и брала пример с Эмбер.

Для всех нас это был потрясающий опыт, хотя, с другой стороны, он походил на какой-то научный эксперимент.

У нас было несколько пожаров и свиданий с пожарными по моей вине, два потопа и сломанный Bluray по вине Уилл, и парочка нервных срывов Эмбер из-за невозможности покинуть кровать. Она дважды вредила себе, думая, что сможет легко передвигаться по дому и мыться без чьей-либо помощи.

Что касается полученных мною познаний, я многое открыл для себя за первые четыре недели. Я узнал о Спанч Бобе и Фантазерах. Я узнал о времени принятия ванн и о том, что на второй книге Уилл обычно засыпала. Я также узнал, что пятилетних детей нужно занимать чем-нибудь каждый час после пробуждения, а, когда вы обещаете им что-то сделать, они не отстанут от вас, пока вы не исполните обещание. Я узнал, какую музыку они обе любят; музыку, от которой иногда уши вянут. Я узнал, что основная часть моего лексикона удостаивалась негодующего взгляда Эмбер, который всегда меня заводил, поэтому я нарочно вставлял в свою речь то тут, то там возмущавшие её словечки. Я узнал, что бардак и жизнь в хаосе сводили Эмбер с ума, а еще она ненавидела свою беспомощность. Я узнал, что единственным лекарством от кошмаров был тот, с кем обычно ты чувствуешь себя в безопасности, для Уилл это была Эмбер, а для Эмбер — я. Мне стало известно, что у них обеих были определенные капризы, столкновения с которыми в дальнейшем я старался избегать. Я узнал, что Эмбер ненавидит тунца и соленые огурцы, а Уилл ненавидит около восьмидесяти процентов овощей, что, как я полагаю, характерно для детей её возраста, к тому же она терпеть не может спагетти. У неё даже есть песня, которую она поёт о том, как она ненавидит «пахетти» и не собирается их есть.

В первый раз, когда она спела её и отодвинула тарелку, Эмбер рассмеялась во весь голос, как никогда прежде мне не доводилось слышать, ослепительно улыбаясь. Я довольно быстро сообразил, что она смеялась не из-за песни. В конце концов, она слышала её раньше. Она смеялась над моим застывшим выражением недоумения на лице.

За два месяца нашего совместного проживания я видел больше её улыбок и улыбок Уилл и слышал чаще их смех. Со временем у нас сложился свой особый распорядок дня. Я рано просыпался и работал, а когда вставала Уилл, она пробиралась в мой кабинет, тырила бумагу и канцелярские принадлежности. Чуть позже мы делали перерыв и ели хлопья, потому что Эмбер больше не доверяла мне готовку, пока спала. Затем мы возвращались к работе. Когда Уилл была в настроении слушать, я рассказывал ей об искусстве. Когда у неё не было настроения, мы работали вместе в тишине. После того, как она заканчивала рисовать, она показывала мне рисунок, получала заслуженную похвалу, а затем прикладывала палец к губам, сообщая, что я снова посвящён в тайну, и заталкивала рисунок в картонную тубу, которую я ей давал, чтобы спрятать эти «шедевры» искусства.

В десять мы будили Эмбер, и она начинала их прихорашивать. Позже Уилл смотрела мультики, а Эмбер готовилась к сдаче экзамена. Она почти поправилась, за исключением того, что передвигалась с осторожностью и не могла поднимать тяжести.

Я либо возвращался к работе, заботился о том, что было нужно сделать по дому, убирался, стирал, прибирался во дворе или направлялся в клуб. Я часто бывал в клубе, потому что оставаться с Эмбер, не желая большего, становилось все труднее и труднее. А поскольку она не была готова к большему, я дал ей время, в котором она нуждалась, и отвлекался на что-нибудь другое, как мог.

Были времена, когда я ловил на себе её пылкие взгляды, но в глубине её глаз по-прежнему присутствовал страх. Поэтому при любом удобном случае я урывал лёгкий поцелуй и прикасался к ней, когда Уилл не смотрела, но это и близко не стояло с тем, чего я жаждал.

Вечером Эм готовила ужин, и мы смотрели телевизор или фильм. Затем наступало время принимать ванну и укладывать Уилл спать. Поскольку я чувствовал себя не в своей тарелке, помогая ей мыться, то взамен этого предлагал время от времени почитать книгу, пока Уилл не заснет. Почти каждую ночь она хотела только внимания Эмбер, но частенько хватала меня за руку, брала книгу и требовала, чтобы я ей почитал.

Санни приходила и уходила. Она переехала к Смоуку после того, как её выписали из больницы. Они жили в Лос-Лунасе, который находился всего в десяти минутах или около того. Тем не менее, были дни и вечера, когда она являлась как гром среди ясного неба и проводила с нами несколько дней. Без предупреждений. Без объяснений. Всякий раз, когда она уходила, не прося забрать Уилл с собой, я замечал, что читаю про себя молитву.

Я молился по двум причинам. Я не знал, как залечу душевную рану Эмбер, если она снова потеряет Уилл, и, честно говоря, сам не хотел её потерять.

С Уилл жизнь стала намного интересней. Слыша её смех, ты не мог не улыбнуться. Она раз за разом вытворяла что-нибудь неожиданное и забавное. Она была одержима пеной для ванн, и я не мог сдержать смех, когда она плевалась водой в Эмбер, изображая дельфина. Или, когда она лепила на своём подбородке козлиную бородку и говорила, как старый добрый дядя Гриз. Это была настоящая умора.

Однажды я даже поймал её за игрой в переодевание, когда она нацепила на себя не только мой жилет, мои ботинки и мой шлем, она сидела на корзине для белья, скользя по полу кухни и издавая забавные звуки.

Было бы преуменьшением сказать, что это была самая милая вещь, которую я когда-либо видел.

Признаюсь, я привык к их присутствию в своей жизни. Каждое утро я не мог дождаться, чтобы выяснить, что нового я узнаю о них в этот день, а наблюдать за их танцами стало моим любимым занятием. Даже если они танцевали под песню No Doubt «Spiderwebs».

Лишь после Дня Благодарения наш привычный распорядок дня был нарушен. Не только потому, что я привёз домой одного из щенков Пончика, но и потому, что Санни принесла кое-какие новости, которые все изменили.

Выбрав подходящий момент, уже стоя за порогом и собираясь уходить, она протянула Эмбер конверт.

Поначалу я не знал, что он в себе содержал, но о чем бы в нем не шла речь, Эмбер схватилась за сердце и зарыдала. После чего она приложила ладонь к своим губам и улыбнулась сквозь слёзы.

Я не требовал от Эмбер подробностей. Знал, что она расскажет мне, когда будет готова. Так что остальную часть дня я надеялся на лучшее, опасаясь худшего.

Позже, ближе к ночи, после того, как я закончил читать ей отрывки из книги пророка Иеремии и положил Библию на тумбочку, она вытащила те самые бумаги из-под подушки и протянула их мне.

Я прочитал каждый листочек. Это были юридические документы, подписанные судьей, в которых говорилось о передаче Эмбер опеки над Уилл.

Когда я поднял голову после того, как на мгновение потерялся в своих мыслях, Эмбер плакала, но при этом с трудом сдерживала улыбку. Я притянул её к своей груди и стал гладить её рукой по спине.

— Думаешь это правильно? — спрашиваю я, поцеловав её в лоб.

— Да. Но я не понимаю, как она может так поступать. Если бы она была моей, я бы никогда от неё не отказалась.

— Вот почему она твоя.

— Но что я скажу Уилл?

— Скажи ей, что Санни очень ее любила и должна была убедиться, что она будет в безопасности с тем, кто всегда будет любить её и заботиться о ней. Что она там, где должна быть.

Вы обе.

Глава 47

Мужчины — сексуально озабоченные существа. Мы, женщины, всегда должны об этом помнить.

ЭМБЕР
Нехорошее предчувствие, поселившееся в моём животе, не проходит, а день ото дня лишь усиливается. Я не позволяю ему будоражить меня мыслями о том, что Мав снова пропадает в клубе, но те же самые вопросы продолжают витать в моей голове, мешая готовиться к тесту на получение аттестата, который мне сдавать через два дня.

Что такое важное он решает, что должен присутствовать там все время? Он сыт по горло нашим вторжением в его жизнь, но не осмеливается в этом признаться? Или у него там просто-напросто другая компания, которую он предпочитает моей? Если да, то кто она?

Если это Стар, Богом клянусь, я убью их обоих. На самом деле, неважно, кто она, я просто убью его. Я знаю, где он прячет своё оружие.

Сглотнув застрявший в горле комок переполнявших меня эмоций, я отбрасываю кровожадные мысли.

Весь день я ругаю себя, что… не при каких обстоятельствах… не сделаю того, что в прошлую пятницу сделала Блэр. Не проникну тайком в клуб и не открою дверь в спальню своего старика. Мне определенно не хочется увидеть Мава с другой женщиной. Или с двумя, как в случае с Боди.

Когда Лили рассказала мне эту историю вчера за нашим устоявшимся ритуалом распития «Маргариты» по понедельникам, я, можно сказать, пожалела Блэр, хотя она мне не особо нравится. Она вела себя со мной в День Благодарения как самая настоящая сука, я искренне надеюсь, что её не будет на Рождественской вечеринке «Предвестников Хаоса».

Да… Рождество не за горами. Не самое подходящее время выяснять отношения с Мавом. Учитывая, что Уилл ждёт не дождется Рождества, с тех пор как Мав положил под дерево первые подарки.

Она ведёт счёт дням, и сейчас их остаётся десять. Так что, в конце концов, я должна потребовать у Мава объяснений.

Я все время спрашиваю себя, зачем он это делает, балует её, если не хочет видеть нас здесь.

Смысл ему продолжать твердить о том, что мне ненужно беспокоиться о работе, а сосредоточиться на прохождении этого теста и поступлении в колледж, если он знал, что у нас ничего не выйдет?

— Уф… ради Бога, Эмбер, просто спроси его. Сегодня. Когда он вернётся домой. Тогда вы перестанете мучить себя и попробуете исправить ситуацию. Нужно сделать это сейчас, прежде чем она привяжется к нему, этому дому, проклятой собаке и мысли о том, что мы когда-нибудь станем настоящей семьёй.

Я стону и провожу руками по лицу. Заглянув под стол, я расталкиваю Сейнта, который свернулся калачиком в моих ногах, согревая их.

— Вот видишь, что происходит, когда я провожу слишком много времени в одиночестве. Я начинаю разговаривать сама с собой. Почему бы тебе не проснуться и не отвлечь меня? Я здесь понемногу схожу с ума.

Не получив ответа, я сверяюсь с часами на микроволновке.

Лили и Уилл не вернутся ещё как минимум пару часов, и, зная Лили, она будет настолько поглощена покупками, что забудет о времени. Так что два часа в действительности означают четыре.

Отойдя от стола, я поднимаюсь наверх. Раз я не могу готовиться к сдаче экзамена, займусь тем, что поможет отвлечься, например, уборкой. Умыкнув iPod и наушники Мава из его комода, я возвращаюсь на кухню. Спускаю воду из-под грязной посуды, а затем вычищаю все до блеска. Но поскольку беспокойство не проходит, я берусь с энтузиазмом за мытье полов.

Напевая себе под нос композицию Trapt «Headstrong», я откидываюсь на пятки и тянусь к ведру, чтобы ополоснуть тряпку и закончить отмывать последний участок пола, когда в поле моего зрения попадают его чёрные ботинки.

Я позволяю своему взгляду пройтись по его фигуре, снизу доверху. Он стоит в дверях, прислонившись плечом к стене и скрестив ноги в лодыжках. На нем эти проклятые рваные джинсы, которые он так любит, и серая футболка фирмы «Henley», заправленная за пряжку ремня.

Сейчас он более мускулистый, чем раньше, потому что тренируется почти каждый день, либо ездит на байке, либо боксирует, либо качается. Более того, его руки — настоящее порно. Порно, которым я наслаждаюсь, по крайней мере, несколько раз в сутки.

— Привет, — говорю я с усмешкой и вынимаю наушники из ушей, позволяя им свисать с моей шеи.

— Не можешь сосредоточиться на учёбе?

— Не могу. Слишком переживаю о…

Он проводит рукой по волосам, и в мгновение ока ход моих мыслей меняет своё направление. На секунду я представляю, как пробегаюсь пальцами по его волосам и хватаюсь за них, пока он повторно знакомится с той частью моего тела, которая ужасно по нему скучает. Даже при том, что его волосы ещё коротковаты, сейчас их длины вполне хватило бы, чтобы воплотить мою мечту в реальность.

Он не сводит с меня глаз.

— Боишься, что не сдашь тест?

Он отрывает взгляд от моего лица и опускает его ниже. Ммм… мда. Я съеживаюсь, потому что выгляжу как замарашка. Мои волосы собраны в неряшливый пучок, а моя не очень опрятная маечка и шортики для сна заметно поношены. Кроме того, когда я вытаскивала из раковины наполненное водой ведро, его край зацепился за кран, и вода пролилась мне на грудь, мгновенно пропитав меня ароматом хвойного леса.

Вовремя подняв взгляд, я замечаю, как Мав проводит рукой по губам. Не уверена, что правильно его расслышала, но он сердито ворчит что-то вроде «Боже Всемогущий, тебе обязательно носить это дерьмо?», а затем отворачивается. Он выбегает из кухни, будто на нем штаны горят, и не успеваю я опомниться, как он уже взлетает вверх по лестнице.

Серьёзно?

По моей шее расползается румянец. Я бросаю тряпку в ведро и решаю отправиться следом за ним. Уилл дома нет, так что это идеальное время, чтобы выяснить, что с ним, чёрт возьми, происходит. Поднимаясь по лестнице, я изо всех сил ищу в себе мужество, в котором ох как нуждаюсь. Но он не в своей комнате, и не в моей. Затем я слышу, как включается душ. Глубоко вздохнув, я хватаюсь за ручку, открываю дверь и вхожу.

— Эм? — кричит он.

— Да, это я.

Он откашливается и спрашивает:

— Что случилось, детка? Тебе что-то нужно?

Я скрещиваю руки, нервно постукиваю ногой и кусаю губу. С чего начать?

— Моё присутствие здесь тебя напрягает?

— Да, можно так сказать, — посмеиваясь, говорит он.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Тебе не обязательно уходить.

Боже, как долго он хотел, чтобы я ушла? С первого месяца, с первой недели? Тем вечером в больнице он сказал, что любит меня, но, может, он успел меня разлюбить, потому что с тех пор он не признавался мне в своих чувствах. Может, увидев меня в ужасном состоянии, он понял, что я изменилась и уже не та, что раньше.

— Но ты не хочешь, чтобы я осталась?

Он выдерживает долгую паузу и, наконец, хрипло произносит:

— Можешь остаться. Я определенно не собираюсь тебя прогонять.

— Господи, Мав. Почему тебе просто не определиться, чёрт бы тебя побрал? Как ты можешь быть таким горячим и в то же время таким холодным после всего, что у нас… Знаешь что, неважно. Просто скажи, ты хочешь, чтобы я ушла или нет?

Мав немного приоткрывает шторку. Он приглаживает рукой свои чёрные, как смоль, влажные волосы, а затем проводит ладонью по лицу, смахивая капли воды. Не так уж трудно представить, как выглядит остальная часть его татуированного, блестящего от воды тела. Мне кажется, что прошла вечность, а не пара месяцев с тех пор, как я могла полностью рассмотреть этот аппетитный шедевр, — его обнажённое тело. Со всеми этими новыми мускулами он — самое настоящее произведение искусства.

Он поводит бровью, и мой мозг начинает глючить.

— Подожди, о чем именно мы сейчас говорим?

Этот мужчина, из-за которого мои трусики вечно мокрые, а женское естество нещадно пульсирует, похоже, пытается как-то помягче меня отшить.

Стоит только подумать о том, как часто он уходил из дома и сколько раз принимал душ в последнее время, как меня бьёт, словно обухом по голове, осознание того, какой я была дурой. Каждый Божий день я влюбляюсь в него все больше и больше. Не просто влюбляюсь, я практически одержима им. Я бросаю на него украдкой взгляд всякий раз, когда выдаётся такая возможность. Я мечтаю о сексе с ним почти все время, хотя по идее мои мысли должны быть заняты подготовкой к экзамену. Я не могу наблюдать за тем, как он готовит, не глядя на его спину и задницу, облизывая губы, как извращенка. Я постоянно замечаю за собой, как прокручиваю в своей голове те моменты, когда мы прикасались друг к другу и целовались. Фантазирую обо всех тех моментах, когда мы занимались сексом, и об одном единственном разе, — по крайней мере, если мне не изменяет память, — когда он ласкал меня «там» своим языком. Я лежала половину ночи, прислушиваясь к его дыханию и гадая, не стоит ли мне просто повернуться и разбудить его, проложив дорожку поцелуев по его груди и животу, спускаясь ниже и до боли желая сделать для него то, что всегда хотела.

И вот теперь я чувствую себя полной идиоткой. Находясь в его доме и наблюдая изо дня в день за ним с Уилл, мою голову наводняли всякие безумные мысли о том, как однажды, одетая в белое платье, я буду смотреть на свой округлившийся живот и держать на руках маленького мальчика с темными волосами и золотистыми глазами.

Я резко разворачиваюсь, хватаю со столика первую попавшуюся под руку вещь, замахиваюсь и швыряю её в него. Баночка попадает в шторку и падает на пол, поэтому я хватаю его крем для бритья.

— Просто выйди и скажи это! Ты не хочешь видеть нас здесь. Ты передумал. Ты трахаешь шлюх в клубе, потому что я тебя больше не привлекаю.

— Ты, мать твою, издеваешься? — рявкает он и откидывает шторку в сторону.

О да, он выглядит именно так, как я себе представляла. Настолько сексуально, что и за день не объездить.

Он хватается за свой возбужденный, набухший, побагровевший член.

— Разве похоже, что я с кем-то трахался? Разве не видно, как он на тебя реагирует? Чёрт подери, Куколка, всё, что тебе нужно сделать, это сказать одно слово. Одно проклятое слово, и у меня встаёт. Или посмотреть на меня. Или произнести моё имя. У меня встаёт так часто, что самоудовлетворение, к которому я как раз собирался прибегнуть, больше не помогает. Такое чувство, что я заработал вечный стояк.

Он срывает полотенце с вешалки на стене, выбирается из ванны и обматывает его вокруг талии. Правда, оно не помогает скрыть его большую проблему. Не-а. Нисколечко.

— Вот зачем ты ходишь в клуб? Чтобы одна из клубных девчо…

— Господи Боже! Это единственное, что тебя так волновало? Я думал, ты… — он указывает на мою майку, — …и просто не хотела мне говорить об этом.

Я отпускаю взгляд вниз.

— О чем говорить?

— Куколка, ты не смогла съесть пасту, которую заказала в ресторане, куда мы ходили в один из вечеров, сказав, что она странно пахнет, к тому же твои сиськи…

Он снова указывает на меня.

— Что? — я изучаю свои сиськи. — Стали больше?

Я набрала около десяти фунтов за последние несколько месяцев, и, кажется, что почти все они отложились в одном конкретном месте.

— Да.

— Это проблема? — я гляжу на него так, будто в него вселился пришелец.

— Нет. Чёрт, нет.

— Тогда в чем дело?

Он подаётся ко мне во всем своём великолепии и хватает меня за локти.

— Куколка, ты беременна или нет?

Вопрос сбивает меня с ног, как товарный поезд, провозящий несколько тонн груза.

— Что? Нет. Э… Я не знаю. Я… Мой цикл сбился, с тех пор как меня подстрелили. Доктор сказал, что это нормально.

— Да, но… — я хлопаю его по рукам, когда он отпускает мои локти и накрывает ладонями мои груди, потому что в животе все трепещет так, что приходится сжать бедра, чтобы унять ноющую боль между ног. — Они больше и выглядят очень аппетитно.

Я отвожу от себя его руки и сама проверяю их размер.

— Но они всегда становятся больше, когда я набираю вес.

— Чёрт, Куколка. Вот о чем речь. Ты неосознанно делаешь что-то наподобие этого. Мелочи, о которых не задумываешься, но которые меня заводят. У меня встаёт, и это напрочь сносит мне крышу.

— И что же я делаю?

— Шепотом желаешь спокойной ночи. Тянешься за бокалом, от чего твоя майка задирается. Наклоняешься передо мной. Ты вообще осознаешь, что жуешь карандаш, когда учишься? — он смотрит на меня так, словно я делаю все это нарочно. — Вот почему я не могу оставаться дома. Из-за всего этого. Я не могу в таком состоянии расхаживать по дому, — он разматывает полотенце и обхватывает свой член рукой. — Это пытка.

Я зажимаю нижнюю губу зубами, чтобы подавить улыбку, рвущуюся наружу.

— Похоже, он страдает.

— Ещё как, — он крепко сжимает его и скользит рукой до самого кончика, после чего размазывает по всей длине предсемя, выступившее из головки. — Я старался не давить на тебя, дать тебе время и пространство, чтобы пережить то, что произошло. Плюс ко всему, я не хочу, чтобы Уилл видела меня таким. Но правда в том, что… это убивает меня. Болезненно и медленно.

Он прикладывает палец к моим губам, когда я открываю рот.

— Нет, я ни с кем не был. Я говорил тебе, что ты единственная женщина, чьих прикосновений я жажду. Это не изменилось. Никогда не изменится.

Я больше не могу соблюдать дистанцию. Я скольжу руками по его груди, сцепляю их у него на затылке и притягиваю его губы к своим губам. Я крепко целую его, проникая своим языком в его рот.

— Я думала, ты мне изменяешь, — выдыхаю я, когда его рот атакует мой. Он рычит и приподнимает меня, усаживая на край столешницы.

— Я бы никогда…

— Думала, ты больше не хочешь видеть нас в своём доме.

— Я хочу, чтобы ты всегда была рядом. И Уилл тоже.

Он присасывается губами к моей шее, я откидываю голову назад, пока его губы наслаждаются вкусом моей кожи, и начинаю постанывать.

Просунув руку между нами, я чувствую его, всего его.

Он шипит и закрывает глаза.

— Я кончу. Я не шучу, Куколка. Такое чувство, что мне снова четырнадцать. Неважно, сколько раз я дрочу, ничего не помогает. Каждую ночь я молюсь о том, о чем не должен молиться.

Я улыбаюсь и приподнимаю его лицо так, чтобы его глаза цвета расплавленного золота встретились с моими глазами.

— Ты ждёшь печатного приглашения? Я прекрасно разбираюсь в Microsoft Word. Могу подготовить для тебя текстовый документ, если потребуется. По-видимому, ты не обратил внимания на то, что я смотрела на тебя как на леденец на протяжении нескольких недель.

— Такой дерзкий ротик.

Он раз за разом целует меня все глубже и отчаяннее. Его губы клеймят мои в тот момент, когда с них срывается его имя. Он запускает одну руку в мои волосы, а другую кладет поверх моей, помогая мне подвести его к оргазму.

Как он и обещал, его хватает ненадолго, но он кончает дольше, чем когда-либо прежде. Наблюдая за тем, как он достигает пика наслаждения, и слыша звуки, которые он издает, моё лоно увлажняется.

Позже он тщательно нас вытирает. Мы оба улыбается и целуемся, позволяя нашим рукам блуждать там, где они не блуждали несколько месяцев.

— Я долго об этом не говорил, потому что не хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой из-за того, что не могла ответить взаимностью, но я люблю тебя. Очень сильно, — он проводит большим пальцем по моей челюсти. — Я чувствую это тысячу раз на дню. Было чертовски тяжело не признаться тебе в своих чувствах, когда слова были готовы сорваться с моих губ.

Я прикладываю ладонь к его щеке.

— Я тоже люблю тебя, Мав, — затем я повторяю его слова, потому что они в точности описывают мои чувства. — Я тоже это чувствовала тысячу раз на дню, и да, последние несколько месяцев было чертовски тяжело не признаться тебе в своих чувствах.

— Месяцев? — улыбается он от уха до уха.

— Я не шучу. Правда.

Он снова запускает руки в мои волосы и накрывает мой рот своим. Когда он отступает, на его губах играет чертовски сексуальная ухмылка.

— Как думаешь, есть вероятность, что ты беременна? Я знаю, есть призрачный шанс с учётом всего произошедшего. Но…

— Не знаю. Думаю, я бы могла купить тест, — моё настроение тут же портится. Мой голос дрожит, когда на ум приходит единственная причина, по которой в этом не было бы ничего хорошего. — Он использовал презерватив, но…

— Эй, если ты беременна, не имеет значения, будет ли этот малыш частью нас двоих или только частью тебя. Так или иначе, это моя жизнь, и я буду любить его или её несмотря ни на что. Я знаю, что ты тоже. Так что даже в голову не бери.

— Ты сейчас так говоришь, но что, если…

Он снова меня обрывает.

— Я не шучу. Правда.

Он вытирает слезинки с моих щёк, снова улыбается и чмокает меня в губы.

Внизу хлопает дверь, а затем раздается голос Лили:

— Привет? Эм, ты дома? Мав?

— Я схожу в магазин и куплю тест. Уверена, что Лили останется, если тебе нужно будет снова уехать.

— Нет, теперь уже ни к чему, — качает он головой, смотрит вниз и усмехается. — Кроме того, я обещал Уилл, что прокачу её сегодня.

Когда я кусаю губу, он смеётся и вызволяет её из плена моих зубов.

— Куколка, не волнуйся, я буду ехать медленно, не как в прошлый раз, и только по проселочным дорогам.

— Хорошо. Просто будь осторожен. Не хочу, чтобы ты себя изувечил. Ты, вроде как, нравишься мне сексуальным.

Я соскальзываю со столешницы и целую его ещё раз.

Когда мы отстраняемся друг от друга, он спрашивает:

— Как думаешь, мне удастся уговорить Уилл начать спать в её собственной комнате? Может, я разрешу ей открыть один из подарков пораньше.

Я одариваю его шаловливой усмешкой.

— Её легко подкупить.

Он ласкает большим пальцем мою скулу.

— Ты уверена, что готова к этому?

— Люци, если бы твоя рука была сейчас в моих трусиках, ты бы не спрашивал меня об этом. Если бы ты знал, сколько ночей я просыпалась, задаваясь вопросом, не должна ли я повернуться и разбудить тебя своими губами…

— Чёрт. Ты издеваешься? — стонет он и смотрит вниз на свою вновь пробуждающуюся к жизни эрекцию.

Через несколько секунд раздается стук в дверь, мы отскакиваем друг от друга, и Мав подбирает полотенце, которое уронил. Я приоткрываю дверь, чтобы прошмыгнуть в образовавшийся зазор, и выбираюсь из ванной. Мой взгляд сразу же падает на Лили.

— Между прочим, я все слышала. Мисс хочет стать учителем начальной школы, — поддразнивает меня Лили. — Чему именно ты планируешь учить маленькие умы этого мира? Мммм…

— Не смешно, Лили, — я ударяю ее по руке. — Где Уилл?

Она отмахивается от меня.

— Внизу, уплетает ведерко шоколадных печенюшек, которые мы купили в торговом центре.

Она поворачивается, чтобы вернуться вниз, но я удерживаю её за руку.

— Ммм… Мне нужно сходить в магазин. Раз ты уже вернулась, не хочешь пойти со мной?

Её глаза загораются.

— Конечно. Как я могу отказаться от очередного похода по магазинам.

— Мне нужно сходить в аптеку. Купить пару тестов.

Улыбка сходит с её лица.

— Аптека — это не совсем то, что я… — её глаза расширяются. Она прикладывает руки к губам и хватает ртом воздух. — Ты беременна?

— Боже, Лили. Тише. Что, если Уилл услышит? Я ещё не знаю наверняка, ясно? Вот почему мне нужны тесты.

Позади меня открывается дверь. Повернувшись, я встречаюсь лицом к лицу с Мавом. На нем только тёмные джинсы, которые свободно сидят на его бедрах. Аромат его одеколона дурманит мой разум мыслями о сексе.

Кто знает, как долго мы с Лили просто стоим и пялимся на него, на что Мав причудливо изгибает бровь. Его губы кривятся в ухмылке.

— Тебе что-то нужно, Куколка?

— Хммм, я, пожалуй, пойду вниз и помогу Уилл с печеньем, — говорит Лили и поспешно убегает.

Мой взгляд падает на торс Мава. Мне хватает всего пары секунд, чтобы обнаружить новую татуировку в виде изображения и слов, окружающих его. Он хватает меня за руку и прижимает её к своему телу так, чтобы пальцы касались чёрно-золотистой змеи, обвивающей красный алмаз.

— Когда ты её сделал?

Я вскидываю голову и заглядываю ему в глаза.

— За пару дней до твоей выписки из больницы.

— Зачем?

— Это обещание, — когда я изумленно приподнимаю бровь, он объясняет. — Хоть ты и несокрушимая как алмаз, я все равно всегда буду рядом, чтобы защитить тебя.

Я снова провожу по ней пальцами. Новая татуировка набита на его животе в том же месте, где у меня остался шрам от пулевого ранения. Я наклоняю голову, чтобы прочитать слова, обрамляющие изображение. Мои пальцы обводят каждое слово, вызывая у Мава дрожь. Я поднимаю голову и вижу, что его глаза закрыты. И, Боже… он выглядит таким умиротворенным.

Я молча читаю слова.

«Все покрывает, всему верит, всему надеется, все переносит». Первое послание к коринфянам святого апостола Павла, 13 глава 7 стих.

Глава 48

Возвращать долг не всегда легко. Но оно того стоит.

ЭМБЕР
Мы втроём изучаем ветхое кирпичное здание, и я в очередной раз задаюсь вопросом, не обманула ли меня старуха снова.

Она сказала, что на следующий день после кражи моей сумки, Айви разыскала её и потребовала вернуть краденое, приставив нож к горлу. Я не могла сдержать улыбку. Когда Таз пригрозил вытащить свой нож, если она не расскажет нам о ней больше, старуха дала мне этот адрес и сказала, что однажды проследила за Айви.

— Что здесь было? — спрашиваю я, изучая несколько разбитых окон.

— Не знаю, — отвечает Мав и пожимает плечами, стоя рядом со мной и обнимая меня за талию.

— Боксерский зал Рейнса, — бормочет Таз, обходя нас и направляясь к двери. — Закрылся год назад, когда владельца ограбили и убили. Невосполнимая потеря. Этот парень был лучшим тренером по боксу в штате, — он дёргает за дверь, но она не поддается. Порывшись в кармане и вытащив что-то, он встаёт на колени и начинает ковыряться в замке.

— Ты собираешься проникнуть внутрь?

— Нет, Куколка. Я любуюсь этим замком, хочу один такой в свою коллекцию.

— Сколько раз я тебя просил не называть её так? — рычит Мав.

— Ну и как, мать твою, я должен к ней обращаться? Она ненавидит, когда её зовут Тыковка, а на Бродяжку она вообще обиженно надувает губы. Если ты не хочешь, чтобы мы называли её Куколка, тогда, может, не стоило указывать это имя на её нашивке?

Я шлепаю Мава по груди и нежно ругаю его взглядом.

— Пусть будет Куколка.

— Нет, не будет, чёрт подери.

— Либо так, либо весь клуб будет называть меня «Рыжая закуска» или «Вишенка», — прозвища, которые ты терпеть не можешь.

Когда Мав продолжает размышлять над сказанным, я вздыхаю:

— Мав.

— Детка, я не хочу, чтобы кто-то называл тебя так, как я называю тебя, когда…

— Думаю, я мог бы называть её «крошкой», — на секунду Таз прекращает свои манипуляции и поворачивает голову, чтобы ухмыльнуться Маву.

Когда Мав отпускает мою руку и делает шаг в сторону Таза, я обнимаю его и тяну назад. Поскольку Таз возвращается к работе над вскрытием замка, Мав кидает в его затылок смертоносные взгляды, а через минуту бормочет:

— Ладно, пусть будет Куколка.

Таз встаёт и открывает дверь.

— Видишь, я знал, что ты посмотришь на это с моей точки зрения.

Он входит в здание, а мы с Мавом следуем за ним. После чего встаем бок о бок друг с другом и оглядываем полуразрушенное строение.

Грязные окна пропускают достаточно света, так что мы можем рассмотреть практически всё помещение. Оно протяженное и весьма просторное, со свисающими с потолка люстрами-вентиляторами. Стены кирпичные и были когда-то окрашены в белый цвет, но со временем краска потрескалась и облупилась. Боксерские принадлежности, вернее, основная их часть в довольно плачевном состоянии, свисает с потолка или валяется на полу. Сам пол деревянный и покрыт слоем пыли и грязи. Единственное, что пребывает в хорошем состоянии, это два боксерских ринга в дальнем конце комнаты, которые очень похожи на те, что клуб установил в своём гараже.

— Что вам нужно? — раздается резкий юный голосок, и происходит сразу три вещи. Мав встаёт передо мной, закрывая меня своим телом, а Таз прячет руку под жилетом. Затем Таз замечает её и указывает на фигурку, стоящую неподалёку в затемненном дверном проеме.

— Айви? — зову я.

Мой вопрос встречен молчанием.

— Это Эм… Рыжая. Помнишь меня? Из ночлежки?

Я выхожу из-за спины Мава, хотя он пытается меня остановить, но когда я, наконец, добиваюсь успеха, замечаю, что его рука тоже скрыта под жилетом. Я внутренне стону, стоит лишь представить, что она видит перед собой. Двух крупных татуированных байкеров, готовых её подстрелить.

Она ни за что не подойдёт ближе, пока эти двое здесь.

— Мав. Ты бы мог подождать меня с Тазом снаружи? Я хочу поговорить с ней пару минут наедине.

— Нет.

— Люци, — закатив глаза, шиплю я. — Тебе напомнить, почему мы здесь? Почему я здесь с тобой? Это благодаря её помощи, так что перестань волноваться и подумай хорошенько. Она не причинит мне вреда, а вот вы двое выглядите не очень-то дружелюбно. Если у меня есть шанс заставить её принять мою помощь, вы должны дать мне поговорить с ней один на один.

— Да, но мы не знаем, одна она здесь или нет.

Мы смотрим друг на друга пару минут, прежде чем он наклоняется и вынимает из своего сапога небольшой пистолет. Он вкладывает его мне в руки. Сейчас, благодаря ему и Гризу, я знаю, как им пользоваться, но мне все равно не нравится везде и всюду носить с собой оружие. Лили носит свой пистолет в сумочке, но из-за Уилл я себе такого позволить не могу.

— Я буду прямо за дверью. Увидишь кого-то ещё, сразу зови меня. Почувствуешь, что что-то не так, беги оттуда.

— Ладно. Теперь иди, — я убираю пистолет, а затем подталкиваю его к двери. — Все будет хорошо.

— Она на пятом месяце, носит твоего ребёнка… Ты, правда, оставишь её здесь одну?

— Таз, — шикаю я. — Ты не помогаешь.

Когда мы подходим к выходу, я выталкиваю их обоих наружу, а потом закрываю за ними дверь, чтобы, по крайней мере, так дать Айви ощущение, что мы остались одни.

Я оборачиваюсь и вижу, что Айви, если это она, не сдвинулась с места. Но через минуту, или около того, она спрашивает:

— Чего ты хочешь? Свои шмотки?

Это она.

— Было бы неплохо, но я не по этой причине искала тебя. Я должна тебе деньги.

Я снова сталкиваюсь с тишиной.

— Ты сказала, что, если я выиграю в лотерею, то смогу вернуть тебе долг. Я не играла в лотерею, но готова расплатиться с тобой. И еще я хотела сказать спасибо за то, что помогла мне.

— Это были всего пять баксов, Рыжая, а не почка.

Внутренне я улыбаюсь, вспоминая, какой дерзкой личностью она была. Я и подумать не могла, что буду скучать по тому, с кем поначалу у меня не особо заладилось.

— Да, но эти пять баксов помогли мне найти свой путь. Устроить свою жизнь. Я встретила хорошего человека и несколько неплохих людей. У меня теперь есть дом и семья. Мне вернули дочь, а вскоре родится малыш.

Тишина становится куда ощутимее, но затем она отвечает:

— Отлично, Рыжая. Я рада за тебя. Правда. Но я шутила, когда говорила, что за тобой должок. Я сказала это только для того, чтобы тебе было проще взять деньги.

— Знаю. И все же это не отменяет того факта, что я могу и хочу вернуть тебе деньги.

Если меня не обманывают глаза, она исчезает, в дверном проёме её уже нет. У меня сердце обливается кровью, а переполнявшая меня надежда рассеивается, как дым. Даже мои плечи никнут от расстройства, когда я выдыхаю. Но потом я слышу шорох и пугаюсь, когда что-то ударяется об пол и скользит по нему.

— Это твоя сумка, — говорит она. — Оставь деньги на полу, если это так важно для тебя. Я заберу их позже.

Она поворачивается, собираясь уйти.

— Подожди!

— Чего тебе, Рыжая? Говори быстрее, я не хочу здесь состариться.

— Я могу тебе помочь. Могу предложить гораздо больше, чем пять баксов, — рискуя, я делаю пару шагов вперёд, пока не замечаю, что она делает шаг назад. — Моя подруга владеет баром и нуждается в официантке. К тому же, ей нужна няня для присмотра за детьми. Я рассказала ей о тебе, и она готова дать тебе шанс. Мой парень и его друзья владеют несколькими предприятиями. Если ты не захочешь работать на мою подругу, он обещал, что найдёт для тебя другую работу, с приличной зарплатой. Ещё у нас есть свободная комната над гаражом, и она твоя, если…

— Люди в наше время никому не помогают по доброте душевной, Рыжая.

— Неправда. Ты же помогла мне.

— Не из добрых побуждений. В основном, из чувства вины.

— Какая разница? Я по-прежнему в долгу перед тобой и предлагаю тебе возможность уйти с улицы на какое-то время. А может и навсегда.

— Почему ты думаешь, что мне нужна твоя помощь?

— Посмотри, где ты, Айви? В этом здании небезопасно. Ты слишком молода…

Мой голос затихает, когда она исчезает.

Я предполагала, что так произойдёт. Я не знала, как ещё ей предложить свою помощь. Из нашего общения в ночлежке я поняла, что в столь юном возрасте на её долю выпали нелёгкие испытания, и что она не доверяет людям вообще.

— Айви, твой отец был прав. Дождь не может лить вечно. По-моему… Мне кажется, порой нам стоит принять помощь от других людей, когда это действительно необходимо. У меня есть подруга, которая протянула мне руку помощи, и я хотела бы сделать то же самое для тебя.

— Мне не нужна мамочка.

— Хорошо, потому что у меня и без того забот хватает. Я могла бы стать твоим другом, если ты мне позволишь.

— А как насчёт тех байкеров, с которыми ты пришла? Ты обещаешь, что мне не придётся расплачиваться за ту помощь, которую они мне окажут?

— Мой парень и его друг? Нет. Ты ничего не будешь должна. Они хотят помочь тебе, потому что ты помогла мне. Они не тронут тебя.

— И я вот так просто должна тебе поверить?

— Нет, но если ты дашь нам шанс, мы докажем, что все сказанное мной, это правда, — я делаю несколько шагов вперёд и подхватываю свою сумку, забрасывая её себе на плечо. — Я подожду снаружи десять минут и дам тебе все как следует обдумать, — говорю я, поворачиваясь и направляясь в сторону выхода. — Если ты к тому времени не выйдешь, мы уедем.

Когда я выхожу наружу, меня на мгновение ослепляет солнечный свет. Мав тут же оказывается рядом и внимательно меня осматривает, затем снимает сумку с моего плеча и прикладывает ладонь другой руки к моей щеке.

— Как все прошло?

Я качаю головой.

— Увидим. Мы можем немного подождать?

— Да, — кивает он. — Давай я положу это в свою седельную сумку.

Я прошу Мава и Таза подождать у байков на случай, если она выйдет, и прислоняюсь спиной к кирпичному зданию. Каждые несколько минут я сверяюсь с часами на своём телефоне. Когда проходит одиннадцать минут, я направляюсь к Маву. Он притягивает меня к себе и шепчет мне на ухо:

— Мы попробуем ещё раз, после того, как у неё будет время все обмозговать.

Таз садится на свой байк и заводит его, но тут же глушит мотор. Когда я прослеживаю за его взглядом, то замечаю, что он сосредоточен на чем-то позади меня. Повернувшись, я вижу Айви, которая стоит, удерживая в одной руке темно-серую полосатую кошку, а в другой сжимая ремешок спортивной сумки, перекинутой через плечо. Она снова стоит в открытом дверном проеме. Её взгляд перескакивает с Мава на Таза, а затем на меня.

Я медленно приближаюсь к ней. Её ярко-зеленые глаза заметно выделяются на фоне бледной кожи, даже несмотря на то, что обведены чёрной подводкой для глаз. Она, как всегда, одета в чёрное, и на ней те же самые сапоги.

— Эй, я думала, ты не выйдешь, — говорю я.

— Я тоже.

Она окидывает меня долгим взглядом.

— Хорошо выглядишь, Рыжая. Цветешь и пахнешь.

— Спасибо.

— Значит, теперь ты байкерская чика, а?

Моё лицо расплывается в улыбке.

— Да, наверное.

— И ты, правда, беременна?

— Да, чуть больше четырёх месяцев.

Её рот кривится в ухмылке.

— Выходит, ты не последовала моему совету купить защиту.

Я усмехаюсь.

— Я как раз покупала презервативы, когда нашла подругу, о которой тебе говорила.

Кот извивается в её руках и пытается вырваться на свободу, но она не даёт ему улизнуть.

— Кто это? — спрашиваю я и указываю на кота. Он вскидывает голову, следя за моей рукой, которую я протягиваю к нему, чтобы погладить.

— Я зову её БиБи. Чёрная Бетти, — она закатывает глаза. — И да, я в курсе, что она не чёрная (прим. Black Betty, BB (пер. с англ.) — Чёрная Бетти, БиБи).

Она переводит взгляд с меня на Мава.

— Так это он будущий отец твоего малыша?

— Да. Это Мав. Все зовут его Люци. Он — мой парень, — Мав бормочет «привет», стоя за моей спиной. Её пронзительный взгляд возвращается к Тазу. — А это Таз, его друг, — говорю я. — Они здесь только потому, что не разрешили мне поехать одной.

— По уважительной причине, — раздраженно выдаёт Мав.

— Почему тот тип смотрит на меня так, будто хочет обглодать мои кости, а затем выплюнуть их? — понизив голос, спрашивает Айви.

Я пожимаю плечами.

— Таз смотрит так на всех. Не обращай внимания. Он будет хорошо себя вести. Он мой должник, поэтому я попросила его в качестве отработки долга отвезти тебя туда, где мы живём.

— Тебе придётся оставить кошку, — заявляет Таз.

Он вытаскивает из кармана зубочистку, но замирает, когда она довольно громко, чтобы он услышал, говорит:

— Слушай, я знать тебя не знаю, но с радостью пошлю тебя на хрен, урод, если думаешь, что я оставлю здесь свою кошку.

Таз рычит, и зубочистка выпадает у него из пальцев.

Я прикусываю губу, чтобы подавить смех.

Таз испепеляет её взглядом, потом смотрит на меня. Мав выходит вперёд и предлагает:

— У меня есть одна пустая седельная сумка, если считаешь, что в ней ей будет удобно. Поездка займёт примерно пятнадцать… может, двадцать минут.

Айви кивает, но, прежде чем передать кошку, спрашивает Мава:

— Я ничего не должна, верно? Если я захочу уйти…

— Ты сможешь уйти, когда пожелаешь. Считай это моим способом выразить благодарность за помощь, которую ты когда-то оказала Эмбер.

— Эмбер.

— Да, — отвечаю я. — Это я. Эмбер Пирс.

Она несколько секунд изучает меня, потом кивает.

— Джетт Рейнс. Но все зовут меня Айви.

Глава 49

Финал истории горьковат и сладостен, как благоухающий аромат сада.

ЭМБЕР
Пикап останавливается, и я слышу, как Уилл хихикает в предвкушении. Я не вижу её, потому что у меня завязаны глаза. Но я все слышу, даже когда Мав открывает дверь со своей стороны, а затем закрывает её.

Через несколько секунд дверь с моей стороны распахивается, и Мав тянется через меня, чтобы отстегнуть ремень безопасности. Он берет меня за руки.

— Я так и не поняла, зачем мне повязка на глаза, если мы идём на выставку картин.

— Потому что это особый экспонат. Ты не подглядываешь? — шепчет он мне на ухо. Я открываю рот, чтобы ответить, но его зубы прикусывают мочку моего уха. Мой рот моментально закрывается, а по телу прокатывается ударная волна удовольствия.

— Так нечестно.

— Шшш, — отвечает он и целомудренно целует меня в губы.

Вытащив меня из пикапа, он берет меня за одну руку, а Уилл за другую. Они помогают мне пройти десять шагов, после чего отпускают, и Мав становится у меня за спиной. Он развязывает узелок банданы, прикрывающей мои глаза, и снимает её.

— О, Бог мой! Это же… — я оборачиваюсь и замечаю выражение радости на лице Мава. — Ты сделал это. Ты его восстановил?

Он ухватывает меня за бедра и прижимает к себе.

— Не совсем. Я должен был внести пару изменений, чтобы он лучше соответствовал семье, которая будет в нем жить. Немного изменил дизайн, потому что они не местные. Сделал несколько комнат побольше, отдельную гостевую комнату со своим санузлом и кабинет. Я также увеличил площадь кухни, столовой и добавил кладовую.

— Оу, — пытаясь скрыть мгновенно охватившее меня разочарование, я спрашиваю: — Ничего, что она пошла туда?

Уилл направляется к входной двери и открывает её без стука.

— Ничего. Они ещё не переехали. Она была здесь со мной на прошлой неделе, когда я приезжал, чтобы внести кое-какие изменения, так что она знает дорогу.

— Значит, ты уже продал его?

— Моментально. Вышла весьма неплохая сделка. Он тебе нравится?

— Нравится, — отвечаю я, скрывая неприятное чувство, свербящее в груди.

Я поворачиваюсь в кольце его рук и любуюсь великолепным домом. Сейчас весна, клумбы заполняют яркие разнообразные цветы. Это было первым, на что я обратила внимание, потому что они напомнили мне о доме. Но, на самом деле, бросается в глаза сам дом. Двухэтажный и, в основном, покрытый штукатуркой песочного цвета. У некоторых стен более современный вид благодаря небольшим каменным плитам, которые представляют собой смесь коричневых, красных, бежевых и серых оттенков. Красные акценты сочетаются с массивной входной дверью из вишнёвого дерева и с деревянной дверью, ведущей в гараж. Даже окна добавляют дому какой-то колоритности и выгодно выделяют его на общем фоне. Это идеальное сочетание юго-западного стиля, присутствующего здесь повсюду, с многоярусным дизайном, напоминающем о богатых домах в Сан-Диего, которые обычно встречаются на берегу океана.

— Он прекрасен, — шепчу я.

— Пойдём, посмотрим, что там внутри.

Он берет меня за руку и устраивает экскурсию. Сначала он ведёт меня наверх, показывает спальни и ванные комнаты. Мы проходим мимо Уилл, играющей в комнате, обустроенной для маленькой девочки и выкрашенной в лиловый цвет с диванчиками на подоконниках, заваленными подушками и мягкими игрушками. Мав продолжает тянуть меня вперёд, не давая мне всё как следует осмотреть. Он показывает мне довольно просторную хозяйскую спальню. Настолько большую, что вместилось бы две кровати королевского размера, и даже больше. Затем он ведёт меня в комнату, прилегающую к хозяйской спальне. Я рассчитываю увидеть ванную, но когда он приводит меня в детскую, ноги перестают меня слушаться.

Потому что первое, что я вижу, это белые и голубые кубики с алфавитом, а также дерево с дверью в стволе и ветви в виде полок с детскими книжками. Лунный свет над белой кроваткой со знакомым голубым постельным бельем, комод, кресло-качалка, пеленальный столик и переносная детская люлька — все, что я выбрала в каталогах для нашего малыша. Вещи, которые, как сказал Мав, он купит и отправит в наш дом ближе к родам.

— Мав?

Он обнимает меня. Его руки опускаются на мой живот, который не такой уж большой для срока в шесть с половиной месяцев, но он растёт с каждым днём.

— Тебе он по-прежнему нравится? — спрашивает он. Я пару раз то открываю, то закрываю рот. — Потому что он твой, мой и Уилл.

Я теряю дар речи от потрясения, глаза жжёт от подступивших слез, пока я пробегаюсь взглядом по каждому предмету. Парусники и мягкие игрушки, забитые всякой всячиной полки шкафа и рамки для фотографий в ожидании, когда их заполнят.

— Ты ведь на самом деле не в клубе пропадал каждый день?

Он фыркает от смеха, и я чувствую, как он улыбается, когда его губы прижимаются к моему уху.

— Не-а.

— Уилл уже была здесь раньше и видела это?

— Да, мне нужно было задать ей важный вопрос. К тому же, она выбрала цвет краски, который хотела в своей комнате, постельные принадлежности и другие вещи. А потом мы отправились в магазин за игровой детской площадкой для двора.

— Мав.

— Пошли, есть кое-что ещё. Уилл! — кричит он. — Пора.

Он берет меня за руку и ведёт вниз. Уилл опережает нас. Мав приводит меня на кухню, которая не сравнится ни с одной из тех, на которых я когда-либо бывала. Шкафы цвета вишни, гранитные столешницы, бытовая техника из нержавеющей стали и паркетные полы. Островок, установленный посреди кухни, просто нескончаемой длины.

— Я буду готовить на целую армию?

Его лицо озаряет улыбка. Он дёргает подбородком и указывает им на что-то позади меня. Уилл стоит перед холодильником, спиной ко мне. Она прикрепляет к нему лист бумаги. Я подхожу ближе, привлеченная разномастными рисунками, покрывающими весь холодильник. Она поворачивается и отходит в сторону, чтобы я могла их рассмотреть.

— Ты их нарисовала?

— Да, — она лучезарно улыбается и смотрит на стоящего позади меня Мава.

— Вау. Они очень красивые, Уилл. Потрясающие! Как ты…

Я оглядываюсь на Мава. В рисунках на холодильнике заметна скрупулёзная работа над каждым штрихом, вплоть до мельчайших деталей. Некоторые из них нарисованы мелками для рисования, другие — цветными карандашами. Я сравниваю эти рисунки с теми, что я вставила в альбом, который был у меня украден несколько месяцев назад. Разница колоссальная.

Мав облокачивается на столешницу, наблюдая за нами с усмешкой.

— Мы отлично работаем в тандеме, — пожимает он плечами. — И порой она ко мне прислушивается.

Меня распирает от всего того, что я хочу ему сказать. Спасибо. Я люблю тебя. Ты станешь самым лучшим отцом.

— А теперь, мы можем показать ей сад? — взмаливается Уилл и тянет меня за пальцы, пытаясь вывести во двор через боковую дверь.

— Да, — разрешает Мав и следует за нами.

Уилл тащит меня за собой, и мы выходим наружу. Чем дольше мы идём по дорожке из красного цемента с витееватым узором, тем больше меня окружает ярких лепестков роз, бегоний, маргариток и цветов, названия которых мне не известны. Зелёные насаждения всюду, куда только не глянешь. И аромат всего этого великолепия навевает воспоминания о доме.

— Садись прямо здесь, — указывает она мне на симпатичную желтую скамейку-качели, способную вместить больше двух человек. — Отсюда тебе будет лучше их видно.

К ней подходит Мав. На нем темно-синие классические брюки и светло-голубая рубашка с воротником.

Когда Уилл встаёт рядом с ним в своём детском синем платьице, волнение, которое я ощущала по дороге сюда, возвращается. Внутри все замирает, а мою грудь наполняет пьянящее чувство счастья.

— Тебе нужно встать на колени, — громко шепчет Уилл, дергая Мава за карман.

Мав что-то вытаскивает из кармана.

— Я как раз подходил к этой части, — говорит Мав, посмеиваясь и глядя на неё с высоты своего роста.

Его взгляд переключается на меня. Взяв меня за руку, он становится передо мной на одно колено.

— Эй, Куколка.

Два простых слова, и мой мир начинает вращаться, а сердце пускается вскачь.

Дыши, Эм. Дыши.

— Я давно знал, что, если ты дашь мне шанс, я разделю с тобой будущее. Я знал, потому что, пока блуждал во тьме, ты была той единственной, кто принёс краски и свет в мою жизнь. Была той единственной, ради которой я захотел измениться и стать лучше, по сравнению с тем, кем я был.

— Я купил это кольцо несколько месяцев назад. Оно было у меня с Рождества, но я рад, что дождался подходящего момента, чтобы преподнести его тебе. Теперь я понимаю, что мне необходимо было сделать это правильно. Мне нужно было подождать и убедиться, что ты снова сможешь мне доверять. Сможешь доверить мне своё сердце, свою жизнь, Уилл и жизнь своего ребёнка. Моего ребёнка.

— Я знаю, что прежде чем полюбить кого-то всем сердцем, ты должен ему доверять. Я предал твоё доверие и из-за этого чуть не потерял тебя. Я пообещал себе, что снова его заслужу и, по-моему, я наконец-то этого добился.

— К тому же, я нуждался в одобрении Уилл.

Я смотрю на Уилл, а она смотрит на Мава щенячьими, полными обожания, карими глазами. Переведя взгляд на меня, она вытягивает свою руку, демонстрируя мне маленькое колечко на мизинце с камнем её знака зодиака, аметистом. Он крошечный и прекрасно смотрится на её маленьком пальчике.

— Когда я прошу тебя выйти за меня замуж, я не только прошу тебя стать моей навеки во всех смыслах этого слова, я также прошу тебя позволить мне стать отцом Уиллоу и отцом, — он кладет другую руку на мой живот, — этого мальчика, встречу с которым я с нетерпением жду.

Я торопливо вытираю слёзы, текущие по моему лицу. Когда он улыбается, я улыбаюсь в ответ.

— Я хочу быть твоей опорой, Эм. Кормильцем семьи, твоим защитником, твоим другом и твоим любовником. Ангелом, который необходим тебе рядом, и Люци, который нужен тебе в постели. Я прошу тебя позволить мне позаботиться о тебе, а это значит довериться мне. Ты многим пожертвовала ради своей семьи, теперь моя очередь жертвовать ради своей. Иными словами, если ты хочешь поступить в колледж, ты в него поступишь. Если хочешь остаться дома и быть мамой, это твоё право. Занимайся только тем, что тебе нравится, детка, что делает тебя счастливой. И позволь мне позаботиться обо всем остальном.

Долгое время он просто смотрит на меня и улыбается.

— Куколка?

— Люци.

Он ухмыляется и убирает волосы с моего лица, чмокает меня в губы и шепчет напротив них:

— Нет, Куколка. Это Мав просит тебя выйти за него замуж, — на его лице появляется робкая улыбка, когда он отстраняется и поднимает кольцо повыше, заостряя мое внимание на нем. — Оно из белого золота, потому что ты озарила мою жизнь светом, красный бриллиант, потому что ты была всем, что я видел, ты и твои рыжие волосы, когда мой мир был выкрашен в серые краски.

По моим щекам струятся слёзы и капают с подбородка вниз. Я смахиваю их, но их место сменяют другие.

Мав помогает мне не утонуть в них, и как только я беру их под контроль, продолжает:

— С учётом всего этого, детка, ты выйдешь за меня перед Богом, всей нашей семьёй и друзьями? Ты станешь моей, пока смерть не разлучит нас?

Я позволяю себе окинуть взглядом этого невероятного мужчину, которому я не могла отказать с самого первого дня нашей встречи. Он — идеальное сочетание света и тьмы, и он мой. Когда я смотрю ему в глаза, я знаю, что я его. Когда он держит меня, я знаю, что я дома. Он — мой идеал. И да, чёрт возьми, я не отпущу его. Если потребуется, буду бороться за него до последнего вздоха.

Потому что так же, как и он, хочупрожить с ним всю свою жизнь.

— Да. Я не представляю своё будущее без тебя.


Слова прекрасны.

Жаль, что мне не всегда удаётся подобрать правильные слова, чтобы рассказать историю моего сердца, но что есть, то есть.


I Believe ~ Christina Perri

Lips of an Angel ~ Hinder

I Hate Everything About You ~ Three Days Grace

Words As Weapons ~ Christina Perri

One Last Breath ~ Creed

Restless Sinner ~ Black Rebel Motorcycle Club

Scars ~ Papa Roach

Say It Ain’t So ~ Mozella

Last Resort ~ Papa Roach

Wicked Game ~ Stone Sour

It’s Not Over ~ Daughtry

Cold ~ Crossfade

Not Meant to Be ~ Theory of a Deadman

Nothing Else Matters ~ Lissie

So Far Away ~ Staind

Dust to Dust ~ The Civil Wars

Ain’t No Easy Way ~ Black Rebel Motorcycle Club

Bread & Butter ~ Hugo

Hemorrahage ~ Fuel

Addicted ~ Saving Abel

Ain’t No Rest For the Wicked ~ Cage the Elephant

Thickness ~ The Black Keys

Iris ~ The Goo Goo Dolls

Sympathy for the Devil’s Little Helper ~ Viva Viva

Broken ~ Seether

Give Me a Sign ~ Breaking Benjamin

Love is My Religion ~ Franky Perez & The Forest Rangers

Headstrong ~ Trapt

One and Only ~ Joshua Radin


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Глава 37
  • Глава 38
  • Глава 39
  • Глава 40
  • Глава 41
  • Глава 42
  • Глава 43
  • Глава 44
  • Глава 45
  • Глава 46
  • Глава 47
  • Глава 48
  • Глава 49