Рюма в стране ирокезов [Мария Ивановна Анисимова] (fb2) читать постранично
- Рюма в стране ирокезов 1.26 Мб, 78с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Мария Ивановна Анисимова - Владимир Яковлевич Бобров
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (30) »
Мария Ивановна Анисимова, Владимир Яковлевич Бобров Рюма в стране ирокезов
Вениамину Константиновичу Жаку — человеку чистого сердца — посвящается
Рюма идет на пруд
Рюма шла на пруд и плакала. Нет, она не кричала. Она всхлипывала и кулаками растирала по щекам слезы. Плакала она оттого, что была маленькой, а горе — большим. Всего месяц назад никакого горя не было. Жила Рюма в деревне и звали ее не Рюмой, а Нюркой. У Нюрки был отец — большущий, сильный, с пушистой бородой и колючими усами. Была у Нюрки мать — теплая, мягкая и очень добрая. Был лес, речка и веселые подружки. Правда, не было хлеба и не было молока. Молока — потому, что корову зарезали, а хлеба — потому, что голод. Землю не пахали — не на чем, жито не сеяли — семян не было. Отец сказал: — Собирайся, мать. В казаки поедем. Мамка стала плакать, а тятька закричал. Он никогда, сколько Нюрка помнит, не кричал. А тут закричал: — Собирайся, я тебе говорю! Переживем голодуху в казаках и вернемся! А мамка все плакала. Тогда отец сел рядом с ней на лавку и неловко провел ладонью по спине: — Слышь, Манятка? Перестань, что ль. Он всегда так звал мамку, когда ласковый. Мамка уголком платка протерла глаза, но слезы все равно выкатывались и текли по щекам. Отец вытащил из кармана клочок газеты, разгладил на столе. — Ленин это, — сказал он. Мамка посмотрела на газету, потом на отца и тихонько спросила: — Ну так что ж? — Верный это человек, Манятка. Я по фронту знаю. Кремень, одно слово. — Ну так что ж? — повторила мамка. — Потерпеть, говорит, малость надо, — ткнул он пальцем в газету, — разруху пережить. Жизню дюже хорошую обещает. Нюрка шмыгнула с печки. На газете — старичок с махонькой бородкой клинушком и в городской кепке. Улыбался старичок и подмигивал, будто уговаривал: «Не пужайся, Нюрка. Езжай в казаки. Не пропадать же!» Тятька как топором обрубил: — Собирайся, мать. Поедем. Нонче и поедем. И мамка стала собираться. А чего собирать? Увязала в старую ряднину подушку, чугун, три деревянные ложки и нож, сделанный отцом из поломанной косы. Вот и все сборы. Были когда-то в хозяйстве и плуг, и борона, и шубы были, и валенки. Все к соседям уплыло за отруби да гнилую картошку. Забил отец окна досками крест-накрест. Сел рядом с матерью на лавку, а Нюрку мать носом к животу прижала. Посидели молча. Потом поднялись и пошли. Мать сняла со стены образок Казанской божьей матери, бережно завернула в полушалок и тоже в узелок сунула. Отец и дверь досками забил. На стук из-за плетня выглянул сосед, дед Силантий. — Уходишь, Кирюха? — Ухожу, дед. Поглядывай тут. — Чего уж там… погляжу. Счастливо тебе! — Благодарствую. И пошли. Что до станции двенадцать верст и Нюрка совсем подбилась, это еще полгоря. Горе началось на станции. Никаких пассажирских поездов и в помине не было. Ходили облепленные людьми составы красных теплушек. — Насчет вагона и думать не моги, — сказал отец матери. — Не по карману. На крышу моститься надо. — А Нюрка как же? — Ничего. Переможется. Не маленькая. Но и на крышу устроиться было не просто. То отец отобьет на крыше место — мать с узлом да девчонкой не пускают. То мать заберется — отцу с Нюркой места нет. Крыши были заселены до отказа. Новых кулаками встречали, каблуками пальцы оттаптывали. Совсем измаялись отец с матерью, обозлились. Нюрку задергали. Она даже ни за что ни про что подзатыльник от матери схватила. Спасибо, красноармейцы сжалились. Полезли на крышу, тех, что лютовали, спекулянтов, мешочников, скинули, кому-то ружьем пригрозили, а Нюрку с родителями устроили. Еще даже Нюрке краюху ржаного хлеба отломили. Потом был теплый ветер с дымом и искрами от паровоза, были поля и перелески, мосты и речки, и очень хотелось есть. На остановках отец слезал с крыши, ходил на станционные базарчики и жалостливо просил: — Дайте, ради Христа. Ребетенок, девчушка, вовсе с голоду умирает. И давали. Немножко: кто картошку, кто пышку из отрубей с желудями, а давали. И чем дальше ехали, тем щедрее люди становились. Отец повеселел. — Ничего, скоро казаки. Там хлеба — во! — и проводил пальцем по горлу. Нюрка в думках видела этот хлеб: мягкий, пахучий, с розовой хрустящей корочкой. Видела и глотала голодную слюну. На другое утро пропал отец. С вечера был. Лег с краюшку. Нюрку между собой и матерью положил, а утром пропал. Мамка выла, рвала на себе волосы, хотела с крыши прыгать, люди не пустили. — Куды ты, дура! — уговаривали ее соседи. — Девчонку осиротишь. Найдется хозяин. Может, до ветру слез, а сесть не успел. Вы куда ехать-то с ним уговорились? — В казаки. В Белореченскую станицу. — Вот и езжай. И мужик, коль живой, там окажется. Мать успокоилась. Переплела Нюрке косички. Два раза на остановках с крыши слезала куски собирать. Только ночью- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (30) »
Последние комментарии
2 часов 3 минут назад
2 часов 7 минут назад
2 часов 18 минут назад
2 часов 24 минут назад
2 часов 26 минут назад
2 часов 29 минут назад