Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М. [Александр Иванович Машков Baboon] (fb2) читать постранично

Д Д ом, милый дом.

- Санька, Лиз, идите, мамка зовёт! – позвал нас брат, выходя к нам на крыльцо. Брат ковырял спичкой в зубах, наверное, уже позавтракал остатками вчерашнего ужина.

Вчера мои родные решили отметить мой день рождения, мне исполнилось девять лет.

Да, я уже девять лет живу в этом мире, и меня родила женщина, которая сейчас почему-то зовёт нас, желая что-то сказать.

Мне не хочется вставать и куда-то идти. На дворе конец мая, тепло, солнышко светит ярко, ласково греет. Мне очень хорошо с моей сестрой. Мы сидим, обнявшись, вернее, Лиз обняла меня, уложив мою голову на своей небольшой, но мягкой груди, и я жмурюсь, как кот, растворяясь в ласковой нежности. Лиз старше меня на шесть лет, именно она вырастила меня, потому что, как только меня принесли из роддома, почти сразу отдали шестилетней девочке, на воспитание.

Когда я родился, мать со мной не разговаривала, если приносили кормить, молча, прикладывала к соскам, потом равнодушно отдавала нянечке, или кому там ещё, не знаю. Грудные дети ещё не полностью отторгаются от матери, и я плакал от обиды, что мною пренебрегают, не говорят ласковых слов, как прочим младенцам. Ведь инстинктивно я любил свою маму.

Когда нас выписали из роддома, мать отдала меня отцу, который, дыша перегаром, видно, уже отмечал моё рождение, бережно взял свёрток, внутри которого затерялось моё крохотное тельце, ласково проговорил:

- Привет, Санёк! Как жизнь?

В отличие от матери, я чувствовал, что отец рад моему появлению на свет. Мне даже хотелось его увидеть, но не удалось, да и спать хотелось сильно. Потом ещё кто-то заглянул под простынку, сказав при этом мальчишеским голосом:

- Ну и уродец!

Мне стало обидно, и я заплакал. Я ещё не знал, что это был мой брат Жорка.

- Сам ты!.. – рассердился отец.

- Мам!.. – пожаловался мальчишка.

- Конечно, урод, - согласилась мать, - весь в отца!

- Не психуй! – отозвался отец, - Поехали домой.

Пока мы ехали, я успел поспать, разбудили меня громкие голоса, в нос шибанула какая-то вонь.

- Первый тост за новорожденного! – кричали громкие голоса. – Покажите нам пацана!

- Да смотрите! – меня качали и трясли, пока я не разорался.

- Во, голосина! – восторгались голоса, - Как у Решилы!

- Ладно, Любка, отдай Саньку Лизоньке,… куда водку хватаешь?! Тебе можно только пиво! Тебе ещё ребёнка кормить!

- Сам корми! – дерзко отвечала Любка, - И так столько терпела!

- Потерпишь ещё! – ласково сказал отец. От этого ласкового голоса даже мне стало страшно, а за столом воцарилась мёртвая тишина.

- Ладно, Дим, прости, - пробормотала мать, - сам знаешь, тяжело было…

- Такая ваша доля, Любка, прощаю в этот радостный день, но ещё раз узнаю, что наркотой балуешься, не жалуйся. Поняла?

- Да поняла я… - мать отнесла меня куда-то, где было, не так шумно, приложила к груди.

Когда я наелся, мать сказала:

- Вот Лизка, твой братик, сейчас принесу пелёнки, он уже мокрый, перепеленаешь, и смотри у меня!

Так за моё воспитание взялась маленькая девочка. Ни разу я не слышал от неё грубого слова, мне кажется, она полюбила меня, как только взяла на руки. Сама купала, а потом, когда мать отказалась кормить, поила молоком, или кефиром, не помню, из бутылочки. Конечно, я болел, и Лиз носила меня всю ночь на руках, чтобы я своим плачем не разбудил пьяную мать. Когда отец уходил на дело, мать не отказывала себе в таком удовольствии.

Если отец возвращался внезапно, нещадно колотил её, и, чтобы не слышать их воплей, Лизонька уносила меня в сарайку, которую называли летней кухней. Там старший брат растапливал печку, и мы коротали в уютном тепле ночь. Спали все вместе на широкой кровати. Лиз шептала мне ласковые слова, целовала меня в щёчки, в шишки на лбу, называя красавчиком.

- Нашла красавчика! – возмущался Жорка, - Такой уродец!

- Ничего ты не понимаешь, Юрка! – улыбаясь, отвечала ему сестра, а я понимал, что брат ревнует меня к сестре, ведь я почти не слазил с её рук.

Что было дальше, расскажу позже, а то мамка зовёт.

Со вздохом я выпрямился, взглянул в смеющиеся Лизкины глаза, и тоже улыбнулся.

- Ой, Санька! Какой ты хорошенький, когда улыбаешься! Посмотри, Юр!

- Ну да! – хмыкнул Жорка, - Только улыбается он раз в год, и только тебе!

- Потому что я люблю его! – снова прижала меня к себе сестра.

Я не обижаюсь на брата, моя внешность мне тоже не нравится: треугольное смуглое лицо, пухлые губы, большие угрюмые глаза, две шишки на лбу, сильно похожие на