Персеваль, или повесть о Граале [Кретьен де Труа] (fb2) читать онлайн

Кретьен де Труа Персеваль, или повесть о Граале

Пер. со старофранцузского

Н.В. Забабуровой и А.Н. Триандафилиди

Статья, примечания – Н.В. Забабурова

common place

2014ББК 84 (0) 4

УДК 821”04/16”

Кретьен де Труа

Персеваль, или повесть о Граале / Перевод со старофранцузского Н.В. Забабуровой и А.Н. Триандафилиди.

– Москва: Common Place, 2014 – 408 с.

ISBN 978-99970-0108-5

ББК 84 (0) 4

УДК 821”04/16”

© Н.В. Забабурова. Перевод, статья,

примечания, 2012

© А.Н. Триандафилиди. Перевод, 2012

Публикуется под лицензией Creative Commons

Разрешается любое некоммерческое воспроизведение

со ссылкой на источник

Персеваль, или повесть о Граале

На этом роман Кретьена де Труа обрывается.

Приложения

Обоснование текста

Перевод романа «Персеваль, или повесть о Граале» выполнен по наиболее авторитетному на сегодняшний день изданию полного собрания сочинений Кретьена де Труа (в одном

томе), вышедшему в серии «Библиотека Плеяды» под общей редакцией Даниэля Пуарьона (Chrétien de Troyes. Oeuvres complètes. P.:Gallimard, 1994. Édition publiée sous la Direction

de Daniel Poirion, avec la collaboration d’Anne Berthelot, Peter F. Dembowski, Sylvie Lefèvre, Karl D. Uitti et Philippe Walter).

Из существующих списков романа (их 15) для указанного издания базовым был избран список BN fr. 794, который обычно использовался, в качестве основного, и при издании других произведений Кретьена де Труа. Он известен как «список Гюйо» и относится к первой половине XIII века; был опубликован Ф. Леруа (Les Romans de Chrétien de Troyes édités d’après la copie de Guiot. P.: Champion, 2 vol. 1973; 1975). Как отмечал Д. Пуарьон, текст «Персеваля» у Гюйо в некоторых случаях отличался излишней рационализацией, редукцией чудесного, особенно очевидной в сюжетной линии Гавэйна. Кроме того, Гюйо порой прибегал к сокращению текста. Поэтому в качестве контрольного в указанном издании Д. Пуарьона использовался список BN fr. 1450, относящийся также к первой половине XIII века. Список Гюйо был создан в Шампани, а контрольная рукопись – в Пикардии, что определило общие языковые особенности памятников и возможности объективных сопоставлений.

Стихотворный перевод романа Кретьена де Труа «Персеваль, или повесть о Граале» на русском языке публикуется впервые.

Кретьен де Труа и неразгаданные тайны Грааля.

Забабурова Н.В.

О Кретьене де Труа, создателе средневекового классического романа во Франции, неизвестно почти ничего. Однако хронология его творчества ныне, усилиями поколений исследователей, установлена. Самым ранним его романом является «Эрек и Энида» (1170). За ним следуют «Клижес» (1176), «Ивэйн, или Рыцарь со львом», «Ланселот, или Рыцарь Телеги» (между 1176 и 1181 гг.) и, наконец, «Персеваль, или повесть о Граале», работа над которым началась примерно в 1182–1183 гг.

Свое полное имя создатель «Персеваля» назвал всего один раз, в самом начале своего первого романа «Эрек и Энида», – Кретьен де Труа. В дальнейшем он именовал себя просто Кретьеном: возможно, это признание уже обретенной известности. В самом деле, нет другого средневекового европейского автора, который оказал бы столь мощное и бесспорное воздействие на литературу своей и последующей эпох, вызвав огромное количество подражаний, переводов и потребность завершать и по-новому интерпретировать созданные им сюжеты. О Кретьене де Труа известно очень мало. Предположительно, он не закончил своего «Персеваля» по причине смерти^[141], а работа над романом могла начаться не позже 1190 года: именно в это время Филипп Эльзасский, граф Фландрский, которому посвящен роман, отправился в свой последний крестовый поход, и ему уже не суждено было вернуться.

Вероятно, и земные дни Кретьена закончились вскоре после этого, так как уже в 1190-е годы появляется анонимное «Первое продолжение» сюжета о Персевале, за которым последуют и другие, уже не принадлежащие перу нашего автора (Frappier 1972; Michat 1987; Ramm 2007; Vial 1987; Михайлов 1976; Барбер 2006).

Кретьен, очевидно, получил типичное средневековое образование, т. е. овладел науками тривиума и квадриума, знал латынь, был знаком с римскими классиками, из которых абсолютными авторитетами для него были, прежде всего, Овидий и Вергилий. Это тот типичный набор знаний, который определял культуру средневекового клирика. Вольфрам фон Эшенбах называл его «мэтром» (meister Cristien von Troys) – так официально именовались клирики. Статус клирика был довольно неопределенным. Обычно он получал одну из низших церковных должностей, для чего ему следовало выбрить на голове тонзуру и носить длинную рясу (clerc tonsurе ́). Но при этом клирик, если он не был непосредственно связан с церковной деятельностью, занимал промежуточное положение между светским миром и духовенством. Клирики могли жить в окружении богатого мецената, выполнять обязанности секретарей, писцов, учителей при владетельных особах. Кретьен де Труа, подобно другим представителям средневековой интеллигенции этой эпохи, соединял в себе книжную ученость с духовными и нравственными ценностями рыцарской жизни и, несомненно, многие годы провел при феодальных дворах, прежде всего при дворе Марии Шампанской в Труа.

В XII веке город Труа, крупный торговый и культурный центр, был своего рода перевалочным пунктом между северной и южной Европой. В Труа ежегодно проводились две ярмарки, широко известные в средневековой Европе: «теплая»

(с начала июля по сентябрь) и «холодная» (с ноября по январь). Сюда съезжались торговцы и банкиры со всей Западной Европы (Генуя, Болонья, Неаполь, Венеция, Нидерланды, Брабант, Швейцария, Барселона, Кастилия, Португалия и т. д.) и даже с восточного Средиземноморья (Кипр, Греция, Египет, Тунис), т. е. жизнь в городе кипела почти круглый год. На эти ярмарки прибывали и жонглеры, и музыканты, и артисты, услаждавшие досуг многочисленных гостей. Именно такой процветающий город, увиденный Гавэйном, описан в «Персевале». Сложилась определенная культурная среда, благотворная для гения, каким был Кретьен. Исследователи до сих пор обсуждают вопрос: могла ли быть столь широко развернутая в его романах картина западного рыцарства результатом реальных наблюдений, полученных в странствиях? (Holmes, Klenke 1959: 23–24). Теоретически он мог встретиться и с самим Гальфридом Монмутским (до 1152 года Гальфрид жил в Кембридже, а затем в Северном Уэльсе, где и почил в 1155 году), книга которого «История бриттов» стала в XII веке главным источником преданий о короле Артуре. Для этого всего-навсего надо было пересечь Ла-Манш. В «Клижесе» английские географические детали отличаются необычной для средневекового романа точностью. На этот вопрос, тем не менее, вряд ли удастся ответить со всей определенностью. Но в том богатом, многоязычном и многоплеменном мире, какой открылся писателю в Труа, в стихии свободного культурного общения, он мог создать в своем воображении те чарующие и одновременно поразительно реальные миры, которые увлекли и современников, и потомков.

Он жил в эпоху становления новой цивилизации, которую называют гуманистической и связывают с истоками Возрождения. Расцвет на севере Франции куртуазной культуры совпадает с решающим переломом в развитии средневекового общества. Усилившийся торговый обмен, расширение горизонтов и контактов создают относительное благополучие, делают более комфортной повседневную жизнь, по крайней мере, для привилегированных классов. После первых крестовых походов в обиход входят продукты восточной роскоши: пряности, благовония, слоновая кость (из нее изготовлены шахматы, которые Гавэйн в «Персевале», оказавшись в безвыходной ситуации, удачно использует в качестве метательного оружия), жемчуг, шелк, яркие ткани. Укрепляется система феодальной иерархии, в результате чего самые могущественные феодалы завладевают обширными владениями и окружают себя вассалами. Так начинает развиваться придворная жизнь со всем ее внешним великолепием. Все началось на юге, сначала в Провансе, но во второй половине XII века этот процесс захватывает северные европейские территории: Шампань, Пикардию, Фландрию. Из придворной жизни родилась куртуазия – от французского слова «cour» (двор). Куртуазный идеал связан с изменениями в нравах и самой структуре феодальной аристократии. Аристократия становится наследственным классом/сословием, а потому стремится кодифицировать правила своего поведения, таким образом отгораживаясь от остального общества и закрепляя свой особый социальный статус. Куртуазия – понятие многозначное. Оно может употребляться в широком смысле как обозначение истинно рыцарского поведения, вежества, элегантности как атрибутов придворной жизни. В этом значении слово «courtois» широко употреблялось в литературе, в том числе и в романах Кретьена де Труа.

Но складывается и концепция куртуазной любви, заведомо непостижимой для простых смертных, когда само любовное желание облагораживается и создаются особые правила любовного поведения, запечатленные прежде всего в литературе эпохи (Frappier 1973; Lazar 1964). Свидетельство тому – известный латинский «Трактат о любви» (Liber de arte honeste amandi et reprobatione inhonesti amoris)^[142]Андре Капеллана (1186), тоже творившего при дворах Марии Шампанской и Филиппа Эльзасского. Он хорошо иллюстрирует те смысловые нюансы, которые отличают концепцию fin’amors провансальских трубадуров от идеи так называемой «куртуазной любви». Сама лирическая форма манифестации fin’amors исключала какую-либо рационалистическую кодификацию. Любовное служение донне, хотя и подразумевало ее высокое социальное положение, выражалось прежде всего как лирическая эмоция. Выведение каких-либо правил и норм совершалось за пределами поэтического текста и становилось результатом последующей рефлексии. Куртуазность, складываясь, даже этимологически, как определенный сословный код, превращалась в особую форму этикета. Этикет же, как известно, требует правил. В трактате Капеллана эти правила отрабатываются на судах любви.

Суды любви – это очень любопытный культурный феномен XII века. Разумеется, здесь не стоит предполагать судебное разбирательство в буквальном смысле: «Речь тогда шла всего лишь об игре ума, о любимом развлечении просвещенного общества, которому ничто не доставляло такого удовольствия, как анализ всевозможных тонкостей любви – и только развлечения ради они высказывали, разбирая предложенные им случаи, суждения, по форме напоминавшие те, которые изрекались на заседаниях феодального суда, разбиравшего ссоры» (Перну 2001: 169). Арбитрами на этих судах выступали исключительно знатные дамы, которым и предстояло выносить «приговор»^[143]. Стендаль, внимательно изучавший трактат Капеллана в период работы над книгой «О любви», не исключал, что подобный приговор мог вести к общественному осуждению, по аналогии с судами чести (Stendhal 1855: 301–302). Среди дам-судей у Капеллана на первом месте стоит, естественно, Мария Шампанская, покровительница автора.

Куртуазный герой сохранял самые лучшие качества героя эпического: доблесть, гордость за свой линьяж, высокое самообладание. Но к этим качествам теперь добавляются и другие, призванные украсить и облагородить социальную жизнь: изысканность речи, манер и костюма, верность правилам чести в бою, щедрость, физическая привлекательность. Совершенная куртуазность требовала также уважения к поступкам и чувствам других людей, милосердия, безупречной вежливости. Безответное поклонение даме, вне какой-либо матримониальной перспективы, – тоже значимая часть этого нового кодекса, хотя она не исчерпывает содержания понятия «куртуазия». Пример тому – Гавэйн, постоянный персонаж романов Кретьена де Труа, признанный воплощением рыцарского идеала. При этом Гавэйн вовсе не является идеальным и верным возлюбленным, скорее, он, по удачному определению А.Д. Михайлова, – «прирожденный гедонист» (Михайлов 2006: 45), не склонный отказываться от соблазнов. Впрочем, в литературных текстах эпохи, в том числе и у Кретьена, выражение «amour courtois» практически не встречается. Как справедливо заметил Ж. Фраппье, оно принадлежит к «терминологии современной критики» (Frappier 1973: 4).

Эти новые устремления феодальной культуры нашли свое воплощение в жанре романа, который под пером Кретьена обрел почти классические формы. Средневековый роман – это явление достаточно масштабное и сложное. (См.: Bruce 1923, Bezzola 1944–1963; Loomis 1963; Kelly 1992; Михайлов 1976; Мелетинский 1983).

Принято выделять три основных цикла этих романов: античный, бретонский (артуровский) и византийский. Романы Кретьена де Труа, несомненно, принадлежат второму. Подобная классификация подразумевает, соответственно, использование определенных источников. То, что на севере Франции расцветает именно «артуровский» роман, совсем не случайно.

Главной хранительницей кельтских легенд и преданий еще в период раннего Средневековья оказалась Ирландия. Каким путем бретонские (кельтские) сюжеты и мотивы могли проникнуть во Францию? В силу своего географического положения, Ирландия не могла оказать прямого влияния на французскую литературу XII века. Но существовали две обширные контактные зоны: в Британии – Уэльс и Корнуэлл, пограничные нормандскому королевству после покорения Англии Вильгельмом Завоевателем, во Франции, на континенте, – территория Арморики^[144]. Арморика стала после завоевания Британии англосаксами убежищем и приютом для кельтов/бриттов, спасавшихся от захватчиков. Отсюда две теории, каждая из которых имела убежденных сторонников: континентальная, согласно которой Арморика сыграла решающую, если не единственную, роль в распространении бретонских сюжетов во Франции, и островная, где решающая роль отводится Уэльсу и Корнуэллу. В действительности обе эти теории не исключают друг друга. В романах Кретьена де Труа, как и в других рыцарских романах эпохи, французская Бретань (Малая Бретань) и Британия (Большая Бретань, т. е. Англия), как правило, не различались. Бретонцы из Арморики постоянно общались с норманнами, они составили треть войска Вильгельма Завоевателя, а позже обосновались в Англии, привезя с собой и местных жонглеров, и предания родины, о которой они тосковали, и даже французский язык. Может быть, они и создавали причудливую романную географию артуровских повествований. Такой точки зрения придерживался Р. Луми (Loomis 1963). То, что из Англии кельтская культура проникла на континент, уж и вовсе не удивительно. Она утверждалась при блестящих дворах нормандских королей, владения которых были одновременно и островными и континентальными. Политика Генриха Плантагенета, который практиковал экспансию в кельтских землях, и в еще большей мере личная роль блистательной королевы Альеноры Аквитанской, тогдашней главной покровительницы литературы, способствовали распространению моды на артуровские легенды. Мария Шампанская, одна из любимых дочерей Альеноры, унаследовала от матери любовь к словесности, ум, фантазию и способность собирать вокруг себя талантливых поэтов и мыслителей. Она не просто поощряла дар Кретьена де Труа, но подсказала ему сюжет «Ланселота».

В общем мир артуровских сказаний (matiére de Bretagne) был той естественной почвой, на которой в ту эпоху развивался бретонский рыцарский роман, хотя об известных источниках, возможно, использованных Кретьеном, ничего достоверного неизвестно. В своих романах он не раз на них ссылался: в частности, в прологе к «Персевалю» сообщает, что получил от Филиппа, графа Фландрского «книгу»^[145](le livre), содержащую рассказ о Граале. Существовала ли такая книга – пока вопрос без ответа. Думается, что прав А. Д. Михайлов, который писал: «Можно предположить, что Кретьен располагал рукописями каких-то «старых сказаний» (об этом он говорит постоянно), излагавших бытовавшие в кельтской среде легенды. Но не исключено, что подобные ссылки были простым повествовательным приемом (если не мистификацией). Возможно, поэт мог воспользоваться этими легендами в их устной передаче, т. е. слышать их от бретонских жонглеров» (Михайлов 1976: 114).

У последнего романа Кретьена «Персеваль, или повесть о Граале»^[146]особая судьба. Роман не был закончен, но именно он увлек Запад своими мистическими загадками и оказался у истоков мифа о Граале, столь популярного в западной цивилизации, что он проник и на территорию массовой культуры нашего времени, бесконечно расширившись в своих сюжетно-мотивных вариациях. Приходится признать, что Кретьен был творцом этого культурного мифа, и первенства у него уже никто не отнимет.

Однако в данном случае уместно уделить внимание источникам, даже если они были неизвестны Кретьену. Ведь столь универсальные по своему значению мифы никогда не возникают на почве исключительно авторского творчества.

Само слово «graal» этимологически неоднозначно. Оно не является неологизмом Кретьена и встречается в других текстах эпохи в значении «сосуд», «блюдо». Согласно распространенному мнению, слово «graal» восходит к средневековому латинскому “gradalis”, употребление которого отмечено с начала XI века. В провансальском языке слово получает форму «grazal» (grasal). В любом случае оно всегда обозначало некий предмет, используемый для сервировки стола (сосуд или большое блюдо). Такое толкование вполне соответствует контексту кретьеновского романа. Когда Персеваль впервые увидел таинственную процессию, то самым удивительным и загадочным предметом ему показался вовсе не «грааль», а кровоточащее копье. О мистическом смысле грааля он услышит только от дядюшки-отшельника, который объяснит ему, что больной король вкушает с «грааля» не аппетитные яства, а гостию, поддерживающую его дух и тело. С этого момента можно говорить о преображении вполне бытового предмета в сакральный. Существуют, по крайней мере, три основных точки зрения на природу Грааля, которые подробно освещены в книге Ж. Фраппье (Frappier 1972: 164–203). Наиболее очевидна связь этого образа с христианской символикой (Грааль как чаша евхаристии и кровоточащее копье как копье сотника Лонгина), которая у последователей Кретьена возобладала. Поэтому в более поздних обработках мифа появится уже Святой Грааль, а мотив его поисков, заявленный в романе Кретьена, приобретет чисто религиозный смысл. Изучалась и ритуальная природа легенды о Граале, ее связь с языческими календарными культами. В связи с этим популярны и восточные параллели к сюжету о Граале (Gallais 1972). Особенно обстоятельно исследована связь Грааля с кельтским фольклором и процесс христианизации традиционных кельтских мотивов («магический котелок изобилия», заколдованное копье, трансформация кельтских «водных» божеств в образ Короля-рыболова и проч.) (Marx 1952; Loomis 1963). Роман Кретьена уникален в том отношении, что в нем воссоздано становление сюжета о Граале, постепенное расширение смыслов, которое и определяет его многоуровневый характер. Поэтому ни один из источников не может стать довлеющим, и в этом сложность и кажущаяся противоречивость творения Кретьена.

Эта противоречивость интригует исследователей. Конечно, ее можно было объяснить уже тем, что Кретьен своего романа не закончил. Произведение распадается на две почти равных части: первая (до стиха 4747) повествует о Персевале, вторая – о приключениях Гавэйна. Во второй части автор прерывается только один раз, строк на триста, чтобы вновь упомянуть о Персевале (и это важнейший эпизод – встреча с отшельником, во время которой разъясняются многие тайны), а затем вновь прощается с героем – уже навсегда.

На этот счет высказывались разные предположения, которые могут быть сведены к двум основным: или после смерти Кретьена переписчик свел воедино две незаконченные рукописи, или речь идет о произведениях, написанных разными авторами, но, по неизвестным причинам, механически соединенных. Но Ж. Фраппье был уверен, что этот роман Кретьена является лучшим и достойным наибольшего признания, потому что автор «Персеваля» демонстрирует в нем тончайшее искусство контрапункта, поддерживая атмосферу тайны и недосказанности (Frappier 1957).

О продуманном плане романов Кретьена де Труа можно говорить, имея в виду понятия, которыми пользовался сам автор в предисловиях к романам «Клижес» и «Ланселот, Рыцарь Телеги»: “matiére”(материал; может быть, фабула), “sens” (смысл), «сonjointure» (соединение, или в переводе на язык современных понятий – композиция) (Kelly 1966). В совокупности эти три элемента составляют, по Кретьену, авторское искусство.

Апелляция ко всякого рода «источникам» - характерная черта средневековой учености, по природе своей «цитатной». В последнем романе связь «материала» с универсумом рыцарской жизни, уже созданным Кретьеном, совершенно очевидна, а ссылка на конкретный предшествующий источник явно имеет технический характер. Персеваль, как рыцарь Круглого Стола, упомянут уже в «Эреке и Эниде», первом романе автора, причем, как говорится, в хорошей компании: в замке Кардиган Эрека с Энидой встречает король Артур, а за ним появляются в обозначенном порядке Кей, Персеваль Валлиец и блистательный Гавэйн (ст. 1513-1515).

Значит, персонаж уже был известен Кретьену, хотя обрел свой «сюжет» только в последнем романе. Так что «материалом» Кретьен вполне мог располагать и до полученного от Филиппа Эльзасского заказа - почерпнутым из преданий, устных рассказов, которые могли дать толчок его творческой фантазии.

Но в предисловии четко обозначен «смысл», и он принципиально нов для романов Кретьена, что само по себе говорит об особой роли «Персеваля» в творчестве писателя. До этого Кретьен никогда не начинал романный текст с цитаты (в вольном переложении) из Священного Писания: «Кто мало сеет – мало жнёт. /Кто добрых урожаев ждёт,/Тот должен бросить в землю зёрна,/Чтоб те взошли в ней благотворно».

Это вполне узнаваемый фрагмент из 2-го Послания коринфянам апостола Павла. Затем возникает значимое противопоставление Филиппа Эльзасского и Александра Македонского, причем в пользу первого. Это не только выражение традиционной придворной лести с расчетом на вознаграждение – скорее, демонстрация новой концепции героизма. Для европейского средневековья Александр Македонский был героем абсолютным. Свидетельство тому – романы античного цикла, в частности, анонимный «Роман об Александре» (плод творчества многих авторов), который создавался с середины XII века. В этот период определяются два соперничающих персонажа – король Артур и Александр Македонский, которые предстают не только как романные персонажи, но и как воплощение определенных качеств, близких рыцарскому миру. История Александра вошла в соответствующий историкокультурный контекст. Во всяком случае, для Кретьена и его современников этот абсолютный герой должен был быть не просто знаком, но традиционно безупречен. Поэтому заявленное в предисловии противопоставление, несомненно, призвано пояснить «смысл» романа.

Вполне вероятно, что Кретьену известны были и многочисленные недостатки/ пороки Александра Македонского, касающиеся и его натуры и его деяний. Соответствующие сведения могли быть почерпнуты автором из античных источников.

Если перевести проблему в план важных для эпохи понятий, то вполне естественно, что язычник Александр противопоставлен христианину Филиппу. Поэтому представление добродетелей патрона обрамлено цитатами из Священного Писания, а сам автор уподобляет себя сеятелю из знаменитой евангельской притчи. Собственно, не имеет особого значения, соответствовал ли реальный Филипп Эльзасский очерченному Кретьеном образу. Впрочем, у графа была репутация вполне достойного человека, образованного и покровительствовавшего искусствам. К тому же он погиб в крестовом походе, т. е., по понятиям эпохи, за веру. Кретьен, сочиняя предисловие, еще не мог об этом знать, но он жил в этом историческом сюжете и, вероятно, намерения Филиппа отправиться в Святую землю ему могли быть известны. Указанное противопоставление призвано прояснить «смысл» романа, так как заявлено абсолютное значение нового критерия рыцарского (и человеческого) достоинства – христианского милосердия. Ради уточнения стоит сказать, что в рыцарский кодекс неизменно включалась щедрость, подразумевавшая богатые дары по определенным случаям: как акт гостеприимства, как награда в турнире, как королевское пожалование за особые заслуги. Но в христианском толковании милосердие не равно публичной щедрости: это некое сокровенное и тайное пожертвование. Во всяком случае, так трактует эту добродетель Кретьен со ссылками на Писание: милосердие, в отличие от щедрости, творится тайно.

В таком контексте история Персеваля должна была предстать как путь к новым нравственным ценностям, как своего рода поиск, облеченный в сюжет психологического эксперимента и призванный открыть иные, духовные, цели рыцарского служения. Таким образом, в прологе уже заложена интрига и своеобразный ключ к прочтению романа.

Предполагаемая датировка «Персеваля» стала предметом оживленной научной дискуссии. Работа над романом могла начаться, как отмечено, не позже 1190 года. Предположения исследователей связаны с возможной датой знакомства и сближения Кретьена с Филиппом Эльзасским. Р. Лежен (Lejeun 1954: 51--74) считала, что Кретьен мог поступить на службу к Филиппу Эльзасскому весной 1180 года, когда влияние графа на французский королевский двор возросло настолько, что он стал чуть ли не регентом при новом короле ФилиппеАвгусте, которому в ту пору было пятнадцать лет, и взял на себя заботы наставника будущего монарха. Это позволило исследовательнице высказать гипотезу о том, что «Персеваль» стал своего рода «зерцалом принца», т. е. с самого начала строился как роман воспитания и был ориентирован на конкретный политический сюжет. Но сюжет этот длился недолго. Уже в следующем году Филипп Эльзасский утратил доверие юного, но властного принца и попытался заключить союз с двором Шампани. С этой целью он, став вдовцом в 1182 году, совершал многочисленные визиты в Труа и даже возымел надежду вступить в брак с Марией Шампанской, тоже недавно овдовевшей (Генрих Либеральный, граф Шампанский, умер 17 марта 1181 года через семь дней после своего возвращения из Палестины). В итоге Мария Шампанская от этого претендента отказалась, но пока длилось настойчивое ухаживание, Кретьен, даже не покидая Труа, мог получить от Филиппа Эльзасского заказ на роман со столь лестным посвящением патрону (Fourquet 1995). Быть может, он имел случай сопровождать графа во Фландрию, потому что описание процветающего торгового города в «Персевале», увиденного глазами Гавэйна, напоминает и облик богатых фламандских (бельгийских) городов : «В том славном городе всегда/ Торгов и ярмарок страда...».

Но, возможно, эти строки могут быть отнесены и к Труа, с его ярмарочным размахом и кипением промыслов, местных и завозных. Каждая из гипотез опирается на свои более или менее убедительные аргументы: во всяком случае, есть основания полагать, что работа над «Персевалем» могла начаться гораздо раньше обозначенной для него конечной даты (1190 г.), т. е. в период между 1179 и 1182 гг. , когда Кретьен имел реальную возможность познакомиться с Филиппом Эльзасским. Может быть, ради этого заказа он перепоручил завершение «Ланселота» своему ученику Годфруа де Ланьи, чтобы полностью отдаться новому сюжету, впрочем, тоже незаконченному? Считается, что «Ланселот» дописан к 1181 году. Значит ли это, что именно в это время Кретьен полностью занялся новым проектом, который так его увлек, что он посвятил ему несколько лет и, увы, не успел закончить, но никому не передоверил? На все подобные вопросы ответа нет. Но есть основания полагать, что последнее произведение Кретьена де Труа имело особое значение в его творческой судьбе, захватив автора на годы – может быть, до самой кончины.

* * *

«Персеваль» часто называют романом «воспитания».

Размышляя о романе воспитания, М. Бахтин подчеркивал, что он сосредоточен на процессе становления человека (Бахтин 1979), и это становление чаще всего проходит в циклическом времени (детство, юность, зрелость, старость). «Парцифаль» Эшенбаха (а следовательно, и «Персеваль» Кретьена) отнесен Бахтиным к романам подобного типа. Но «циклическое» время в «Персевале», что называется, не работает. В начале романа герой – отрок, почти ребенок, наивный и невежественный дикарь из глухих валлийских лесов. Примерно за пятнадцать дней ему удается пройти школу рыцарства и все стадии инициации, продемонстрировать рыцарскую доблесть, отомстить врагам, покорить сердце дамы и заслужить всеобщее восхищение, так что сам Артур в сопровождении баронов отправляется на поиски удивительного юноши. А затем пять лет забвения, какого-то странного духовного сна, от которого герой очнется только в келье отшельника. Никакой внешней мотивации подобных трансформаций в романе Кретьена нет. П. Галлэ отметил, что Персеваль и по происхождению, и по линии судьбы резко отличается от героев других кретьеновских романов (Gallais 1972:36–40). Он, в отличие от них, не сын короля, и происхождение его, как и имя, до определенного момента неизвестно. В его судьбе особая роль принадлежит матери (отсюда мотив искупления), что совершенно нетипично для рыцаря. Герои Кретьена основные подвиги совершают в конце своей «карьеры» – Персеваль с первых шагов одерживает все свои победы. Обычно путь героев начинается при дворе короля Артура и там же заканчивается – Персеваля же ищут, чтобы вернуть ко двору, но он по собственной воле покидает артуровское королевство. Наконец, все кретьеновские рыцари влюблены и служат дамам, Персевалю же такая любовь неведома: он быстро забыл Бланшефлер. Из этого, как считает П. Галлэ, следует, что сюжет «Персеваля», скорее, представляет собой историю инициации, а не воспитания, поскольку герой призван исполнить предопределенную, хотя и неведомую ему, миссию. Этот смысловой нюанс отражен и в более поздних формулах кретьеновского сюжета, который уже в XIII веке определялся как поиски Грааля.

Свой поиск Персеваль ведет интуитивно, а ему помогает случай, то самое «вдруг»: «Герой рыцарского романа устремляется в приключения как в родную стихию, мир для него существует только под знаком чудесного «вдруг», это – нормальное состояние мира» (Бахтин 2000:81).

Персеваль выполняет в романе Кретьена де Труа особую функцию: через него осуществляется своего рода ревизия куртуазных ценностей, порою ироническая.

Герой входит в роман как персонаж абсолютно чужеродный для рыцарского эпоса – неотесанный грубый юнец, азартный охотник, неизменно вооруженный тремя дротиками, в метании которых он упорно упражняется. К тому же он валлиец – деталь, чрезвычайно важная для его характеристики. Обычно в рыцарских романах география вполне условна, потому появление указанной детали в романе Кретьена весьма значимо. В период раннего средневековья Уэльс обладал определенной самостоятельностью, и на этой территории сохранялись элементы древней кельтской культуры, валлийский язык и местные обычаи. Уэльс сопротивлялся как англо-саксонскому, так и норманнскому вторжению. Только в XIII веке английскому королю Эдуарду I удалось присоединить Уэльс к английской короне (после чего наследник английского престола получил титул принца Уэльского – своеобразный реверанс по отношению к мятежной территории). Население Уэльса в средние века было преимущественно сельским. Потому и валлиец для спесивых рыцарей – это почти синоним дикаря и невежи: «Сеньор, валлийцы – знайте то – /Похожи на животных боле,/Чем скот, пасущийся на поле».

Таково первое впечатление рыцарей от встречи с Персевалем.

Подобная этническая дискриминация, вероятно, объясняется исторически. Сцена первой встречи валлийца Персеваля с настоящими рыцарями, которых он принял за ангелов, написана с юмором. Герой, с его нелепыми вопросами, напоминает пастуха из пасторальной комедии, вроде «Игры Робена и Марион» (Poirion 1994:1308).

Воспитание, данное герою матерью, принципиально антикуртуазно. Отсюда важная деталь – Персеваль не знает слова «рыцарь», как, впрочем, и собственного имени. «Милый сын», «милый брат», «милый господин» – так его называли в родных краях. Для матери Персеваля, потерявшей в войнах и поединках всю свою семью, рыцарство – синоним смерти. Когда ее сын принимает встреченных в лесу рыцарей за ангелов, для нее это ангелы Апокалипсиса: «Ты зрел тех ангелов, возможно,/Которые людей страшат,/Зане что видят, то крушат».

Она представляет мир рыцарства как несправедливый и бесчестный, где достойнейшим уготована только смерть. Она и сама погибает, как только Персеваль объявляет о своем призвании. Это вина Персеваля, которую тот должен искупить.

В романе Кретьена рыцарскому служению сопутствует разрушение семьи или разрыв с ней. В каждой семье есть вдовы и сироты, неведомые родственники обретаются случайно, в странствиях (так Персеваль находит дядю и кузину, а Гавэйн – собственную мать, которую считал давно умершей). Наставник Персеваля Горнеман де Гор советует ему не упоминать о наказах матери (и вообще о матери), чтобы его не сочли неотесанным простаком. Это не случайно: в эпохусредневековья знатные женщины не занимались воспитанием подросших мальчиков. Обучение искусству боя, физическая подготовка, навыки обращения с оружием, куртуазный этикет – все это будущий рыцарь постигал при дворах феодальных сеньоров, куда его большей частью отправляли с малолетства. Такую школу проходит в романе Йонет, выполняющий обязанности стольника при Артуре. По всей видимости, он ровесник Персеваля, но именно от него диковатый валлиец впервые узнает, как следует обращаться с рыцарскими доспехами. Отправляя своего сына на рыцарское служение, мать дает ему чисто «женские» наставления, которые исключают опыт воинских авантюр и всяческий риск: исправно посещать церковь, повсюду искать людей достойных, у любого встречного сначала спрашивать имя (ради безопасности), помогать дамам и девицам (ему не возбраняется ответить на их поцелуй и принять в подарок кольцо или кошель, но только если предложат). Поначалу эти наказы Персеваль, как истинный простак, самым комическим образом исполняет буквально.

О короле Артуре Персеваль в первый раз слышит от рыцарей, встреченных в лесу, и тотчас же принимает решение отправиться ко двору Артура, который должен «сделать» его рыцарем. В грубом крестьянском одеянии, вооруженный неизменным дротиком, валлиец прямо на коне врывается в зал, где за трапезой собралось избранное куртуазное общество во главе с королем. Далее все происходящее представлено в его восприятии – прием, который позволил автору не просто развернуть сцену во всем ее комическом гротеске, но и обозначить очень важные в смысловом отношении детали.

Персевалю уже известно, что король Артур – самый главный, т. е. является абсолютным арбитром в вопросах морали и чести. Он приезжает в замок, чтобы просить Артура сделать его рыцарем. Но короля среди присутствующих он не замечает, т. е. не находит того, кто обладал бы неоспоримым королевским величием. И немудрено: Артур сидит в конце стола в глубокой скорби и молчании. По сути, на него никто не обращает внимания, а он так поглощен собственным горем, что ничего не видит и не слышит. Только что королю было при всех нанесено тяжкое оскорбление: Алый Рыцарь предъявил ему ультиматум, вырвал из его рук золотой кубок, облив при этом вином королеву (королева удалилась в гневе, заявив о намерении покончить с собой). И Персеваля король заметил лишь тогда, когда неловкий юнец задел его шляпу, сбросив ее на стол, – в сущности, очередное оскорбление. Артур предстает, что парадоксально, персонажем совершенно беззащитным – перед насилием, грубостью, наглой силой. Но никто из участников пира не взял на себя долг вступиться за короля. А у Персеваля, устремившегося в погоню за Алым Рыцарем, свои мотивы: он жаждет заполучить приглянувшиеся доспехи. Более того, все, что произошло в зале, мало его трогает и, скорее, смешит. Он даже позволяет себе усомниться в могуществе короля.

Далее в присутствии Артура и всего двора сенешаль Кей отвешивает увесистую оплеуху юной деве, которая позволила себе засмеяться при появлении Персеваля, и пинком толкает в камин за неугодные ему речи шута. Король привычно журит Кея за столь некуртуазное поведение - и только. Но отмщение Кею вновь берет на себя только Персеваль.

Это первое соприкосновение Персеваля с артуровским миром таит в себе неизбежное разочарование. Поэтому, победив Алого Рыцаря, Персеваль не поспешил к Артуру, а при дворе о его подвиге расскажет Йонет. Персеваль же отправится за приключениями. Посвящение в рыцари он примет не от короля Артура, а от Горнемана де Гора. Теперь он довольствуется тем, что отсылает в плен к Артуру побежденных им рыцарей. Слава его множится, но никому неведомо даже имя героя. В романе создается необычная ситуация: сам король, вместе с королевой и подобающей свитой, отправляется на поиски Персеваля. Но в момент чествования является уродливая девица, которая обрушивает на Персеваля проклятья и грозит неисчислимыми бедами. И он тут же покидает замок, устремляясь в погоню уже за тайной Грааля и копья, источающего кровь. В течение повествования Персеваль только один раз, в самом начале, сознательно выбирает замок Артура как конкретную цель. Далее все передвижения, скорее, уводят его от артуровских замков: сначала он стремится назад, в отчий дом, затем - на поиски Грааля. И в том, и в другом случае его ведет духовный порыв. Эти странствия прерываются случайными встречами и препятствиями. Во всяком случае, они случайны для Персеваля и для читателя. Их внутренняя связь выявляется постепенно, создавая атмосферу тайны и недосказанности.

Уход/бегство Персеваля – повторяющийся мотив романа. Любопытно, что герой всякий раз находит объяснение для своего внезапного отъезда из гостеприимных замков, где ему предлагают приют, дружбу и даже любовь. Сначала он захвачен горестным воспоминанием о матери, которую оставил в плачевном состоянии, без чувств, проявив преступное бессердечие. Запоздалое чувство вины определяет нравственный долг: Персевалю необходимо вернуться в родные места, чтобы узнать о судьбе матери. Так он мотивирует свой внезапный отъезд из замков Горнемана де Гора и Бланшефлер.

Последней он дает обещание возвратиться в замок Борепер в любом случае – жива мать или нет. Но от своей случайно встреченной кузины Персеваль узнает, что его мать умерла.

На печальную весть он реагирует весьма здраво: «Живой – живым, а мертвый – мертвым». Но в Борепер он, вопреки обещанию, не вернется. Посещение замка Грааля открывает ему новую цель – поиск сокровенной тайны Грааля. Подобная мотивация рыцарских авантюр не вполне типична для куртуазного романа и свидетельствует об особой миссии героя.

Воспитание, вполне успешное и стремительное (по срокам один день), Персеваль проходит не при дворе короля Артура. Воинскому искусству его обучает Горнеман де Гор, который проводит с юношей настоящий тренинг, разъясняя ему законы истинно рыцарского поединка. При этом он открывает ему и основные правила куртуазности. Некоторые его наставления совпадают с наказами матери, и это только усиливает доверие Персеваля к наставнику.

Важная часть куртуазного кодекса – элегантность и роскошь облачения. В свой час Персеваля потрясла красота доспехов Алого Рыцаря, и он тут же отправился их добывать, в чем преуспел. Но мать перед отъездом одела его в грубую валлийскую одежду (“рубаху вроде власяницы, / Штаны, что шьют всегда валлийцы”), которую он так и не пожелал снять. Сопровождавший его Йонет тщетно пытался уговорить юношу взять не только доспехи поверженного Алого Рыцаря, но и его шелковую тунику с мягкой подкладкой. Персеваль остался непреклонен: ведь пеньковая рубаха, в отличие от шелковой, в дождь не промокает. Здесь крестьянский практицизм вполне уместен, но Горнеман де Гор все-таки заставляет Персеваля облачиться в роскошное одеяние, соответствующее рыцарскому статусу – рубашку из изысканного индийского шелка, красные, в тон доспехам, шоссы и т. д. Согласно рыцарскому этикету, предложение одежды гостям было проявлением куртуазности по отношению к приглашенным. Причем такие дары всегда подчеркнуто роскошны: тонкие ткани, меха, золотое шитье и проч. Как справедливо отмечал Ж. Ле Гофф, в Средние века «красивым считалось разноцветное и блестящее, а чаще всего еще и богатое» ( Ле Гофф 1992:316).

Куртуазность предполагает и определенный поведенческий стандарт. Комические ситуации, в которые попадает Персеваль в начале романа, связаны как раз с незнанием элементарных правил этикета, в особенности речевого. Во время первой встречи с рыцарями в лесу он сам задает вопросы, не отвечая ни на один вопрос, обращенный к нему. Он совершенно бесцеремонно врывается в замок короля Артура, въезжая в зал прямо на коне и ни с кем не здороваясь. К Йонету он обращается с дерзким вызовом: «Кто есть король здесь, отвечай мне!»

Когда наставник Горнеман де Гор объясняет Персевалю, что тот должен «держать язык в узде», юноша вновь проявляет полное послушание; правда, впадает в другую крайность.

Он упорно молчит, пока его не спрашивают, так что в замке Бланшефлер его сначала принимают за немого. Только в ответ на расспросы девушки он, наконец, рассказывает свою историю, сразу покорив ее сердце («Все вы поведали чудесно,/Как куртуазность нам велит»).

Ту же ошибку совершает Персеваль в замке КороляРыболова. Перед ним проносят Грааль, а он хранит молчание. На первый взгляд, это узнаваемое повторение исходной ситуации: Персеваль, как и прежде, исполняет указания буквально. Но оказывается, что нужный вопрос он не задает потому, что на нем лежит вина за смерть матери – тяжкий неискупленный грех. Так ему не раз объяснят позже. Его молчание напоминает кельтский «гейс» – наложенный запрет (Frappier 1957:201).

Логическая линейность сюжета успешного воспитания идеального рыцаря прерывается именно с появлением мотива Грааля. Судьба Персеваля разворачивается в романе как исполнение некоего предназначения, ему пока неведомого. Некоторые персонажи эту его избранность ощущают, другие о ней точно знают. Звучат пророчества, появляются предзнаменования (Karczewska 1998). И поиски рыцаря приобретают мистический смысл. Изначальная роль наивного простака становится объяснимой.

Таинственный замок Короля-Рыболова – заповедное пространство. Он возникает перед Персевалем ниоткуда, как мираж. Сначала Персеваль движется вдоль реки, но путь ему пересекает скала. Дальше двигаться он не может; в реку, в опасную быстрину, войти не решается. А местность вокруг пустынная, и Персевалю остается лишь возносить молитвы за здравие матушки, которую он мечтает найти живой и невредимой. Таинственная лодка появляется внезапно. Рыболов подтверждает, что Персевалю никак не удастся переправиться через реку. Остается один, указанный Персевалю, путь – через узкую расщелину в скале.

Одолев тяжелый подъем, рыцарь не увидел в долине ожидаемого дома и даже заподозрил Рыболова в коварстве и предательстве. И вдруг из глубины долины проступают контуры величественной башни. Совершенно очевидно, что таинственный замок явлен только Персевалю. Позже кузина скажет Персевалю, что в окрестных землях нет никакого замка. Необычно уже то, что он расположен в долине, укрыт непроходимыми скалами. Обычно феодальные замки строились на возвышенных местах, превращаясь, таким образом, в неприступные крепости. Сама укромность замка Грааля, прячущегося в потаенной долине, указывает, скорее, на топографию монастыря. В замке Персеваля явно ждут: подъемный мост опущен, наготове слуги (один из них уже держит алый плащ, чтобы накинуть его на рыцаря). Далее весь эпизод развернут в пространственном и психологическом восприятии героя – прием, к которому Кретьен прибегал охотно. Читателю известно не больше, чем Персевалю. Это сгущает атмосферу таинственности.

В огромном роскошном зале на одре возлежит величественный старец, после слов приветствия он вручает юноше в дар волшебный меч. А далее перед рыцарем в молчании проходит процессия.

Процессия Грааля – центральный эпизод романа, знаменующий перелом судьбы героя. Она чрезвычайно живописна. Первым выступает отрок, несущий в руке белое копье.

С наконечника копья падают на его ладонь капли крови. Все время нарастает свет, и, наконец, зал наполняется сиянием грааля, который держит в руках прекрасная девица. За ней следует дева с серебряным подносом. Грааль переливается золотом и драгоценными камнями. Цветовые контрасты чрезвычайно эффектны: черное одеяние хозяина, алый плащ рыцаря, ослепительный свет, в лучах которого играют металл и камни. Воссоздан некий таинственный ритуал. Затем начинается ужин, и с каждой подачей нового блюда перед юношей вновь проносят Грааль: «А он все думал, почему/Такая честь дана ему».

Описанная в романе сцена глубоко символична, поэтому она подвергалась различным толкованиям.

Огромный зал, в котором лежит старец, имеет строгую форму квадрата, и это позволило некоторым исследователям предположить, что в романе воссоздан образ храма Соломона. Соответственно дева, несущая Грааль, - христианская церковь, а дева, следующая за ней с серебряным блюдом - синагога. В такой интерпретации, весьма спорной, эпизод приобретает аллегорический характер, знаменуя победу Нового Завета над Ветхим (Holmes, Klenke 1959: 77). П. Галлэ связал тему Грааля с ориентальной традицией, обнаруживая – на типологическом уровне – сходные мифологемы и мотивы прежде всего в персидских и арабских источниках. В его интерпретации весь эпизод изначально приобретает мистический смысл (Gallais 1972). Христианизация сюжета, возобладавшая у последователей Кретьена, намечена и в «Персевале». Позже от отшельника герой узнает, что на граале (здесь он уже назван святыней) немощному сеньору ежедневно подносится гостия – единственное, что его питает. Очевидно, что речь может идти об обряде евхаристии. Важно, что отшельник противопоставляет гостию рыбе – пище, тоже имеющей новозаветные коннотации. Король, названный Рыболовом, по этой же причине тоже может быть вписан в христианский контекст.

Грааль в сцене процессии – это именно широкое, но неглубокое блюдо, которое использовалось при сервировке стола.

На нем, кстати, легко было разложить приготовленную рыбу, о чем известно отшельнику. Ж. Фраппье сослался на убедительный пример. В одной из версий «Романа об Александре» (около 1170 г.) сенешаль принимает гостя, который, будучи приглашен на трапезу, ест вместе с хозяином с «грааля» (Frappier 1957:189). Кретьен придал этому слову совершенно точный, «технический» смысл, который оно и имело в аристократической среде в XII веке. Таинственность грааля в романе Кретьена связана с его необычными функциями: на нем подается гостия, по существу крошечный кусочек теста. Поднесение гостии хозяину замка есть торжественный ритуал, который осуществляется ежедневно в течение пятнадцати лет. Но почему в присутствии Персеваля Грааль вносят в зал каждый раз, когда подаются новые угощения гостям? Может быть, его назначение – благословлять вкушаемую пищу? Но золотое блюдо, инкрустированное драгоценными камнями, явно не соответствует евангельской простоте обряда евхаристии. Только свет, источаемый граалем, – это явное проявление сакральности. При таких противоречивых смыслах образ Грааля не может трактоваться только как аллегория. Позднее Вольфрам Эшенбах полностью отказался от трактовки Грааля как христианской реликвии: блюдо превратилось в магический камень.

Однако Персеваля влечет тайна таинственного копья, которое источает капли крови. Но о копье отшельник ему ничего не сообщает. В XIII веке уже не вызывало сомнений, что речь идет о копье Лонгина, но в романе Кретьена тайна так до конца и не разъяснена. Почему копье постоянно источает кровь? Неясно и главное: почему это копье должно выступить орудием наказания и возмездия? Почему, согласно пророчеству, от него должно погибнуть королевство Логр – владение Артура, та земля, которую он некогда освободил от язычества? Во второй части романа уже Гавэйну поручают разыскать и доставить это копье (чисто фольклорный мотив добычи магического предмета), но при этом Грааль не упоминается. Копье, источающее кровь, встречается в кельтской мифологии и литературе (Loomis 1963:379-382). Это талисман Иного мира, божественное и королевское орудие ужасной мести и разрушения.

В «Персевале» мотивы Грааля и кровоточащего копья неотделимы от образа Короля-Рыболова, в отношении которого христианские интерпретации ничего не проясняют. Возможно, этот персонаж восходит к кельтскому Брану Благословенному, который в валлийской мифологии считался властителем Британии и богом потустороннего мира. Бран был сыном морского божества Лира, мог вброд переходить моря и на спине переносить собственное войско.

Ж. Фраппье справедливо заметил, что легенда о Граале в интерпретации Кретьена есть сложная амальгама кельтских (языческих) и христианских мотивов. Отсюда альтернатива для исследовательских толкований: «Повесть о Граале» или «кельтизирует» христианские мотивы или христианизирует языческие (кельтские) легенды (Frappier 1957:203). Д. Пуарьон верно заметил, что христианизация сюжета определяется в романе только с появлением отшельника. Но картина процессии в замке Грааля не поддается аллегорическому толкованию и воплощает, скорее, полисемантическую структуру мифа (Poirion 1994:1312–1314).

Наутро замок оказывается пустым, и Персеваль вынужден уйти, не получив ответа на мучившие его вопросы. Невидимая рука резко опускает за ним подъемный мост, так что рыцарю с трудом удается удержаться в седле. Он изгнан. И с этого момента Персеваль оказывается в особом пространстве: все его почему-то узнают, то предупреждают, то угрожают, а он уже не может управлять событиями. Он включен в мистический поиск, исхода которого не знает, а волшебства множатся. Выйдя из замка, он тут же встречает на лугу девицу (она оказывается его кузиной), которая знает все о замке Короля-Рыболова и сообщает юноше, что, не задав вопросов, он совершил непростительную ошибку, грозящую бедствиями. Когда она спрашивает его имя, юноша вдруг его произносит: «Валлиец Персеваль».

Эта неожиданная самоидентификация может быть истолкована как мистическое прозрение. Ошибка Персеваля впервые представлена в речах девицы как результат совершенного греха, который ему предстоит искупить: ведь он оказался виновником смерти своей матери.

Следующие подвиги Персеваля уже станут искуплением: он спас от унижений девицу, победив ее обидчика. И это была та самая девица, причиной бед которой в свое время невольно оказался сам Персеваль.

Происходит поединок Персеваля с Кеем, которому герой, в соответствии с пророчеством шута, ломает руку и ключицу. Так отомщена девица, получившая от Кея пощечину. И в этот момент впервые пересекаются пути Персеваля и признанного идеального рыцаря Гавэйна, которые клянутся друг другу в дружбе, чтобы больше не встретиться. После этого автор начинает рассказ о приключениях Гавэйна.

К Персевалю он возвращается нескоро, когда с героем происходит неожиданная метаморфоза: «Сиречь пять лет минуло целых,/А он забыл о чистых целях...». В духовном развитии Персеваля эта странная пауза почти необъяснима. Герой превращается в странствующего рыцаря, увлеченного лишь поиском новых авантюр. Он все время в пути, но ни разу не приблизился ни к церкви, ни к монастырю, предав тем самым заветы матери. Он не появляется при дворе Артура, не вспоминает о Бланшефлер – словом, пребывает в забытьи.

Если первые приключения и бои Персеваля укладываются в пятнадцать дней и 4740 стихов, то эти пять лет для автора заслуживают лишь нескольких строк. Очевидны однообразие и бесцельность повторяющихся подвигов, которые автору описывать едва ли не скучно: «Я и не знаю, как измыслить/Бой описать, как перечислить/Все нападенья, все удары». Подобная психологическая «пауза» в развитии героя встречается и в других романах Кретьена. Эрек, увлекая за собой безответную Эниду, отправляется на рыцарские подвиги, охваченный обидой и яростью. Ему предстоит пройти испытания, чтобы обрести нравственную гармонию. Ивэйн впадает в безумие и скитается по лесам в ожидании прощения и духовного просветления. В любом случае героям предстоит вернуться к тому, что они едва не потеряли.

Но завершающий эпизод странствий Персеваля имеет совершенно иной смысл. Герой прощается с прошлым, чтобы к нему уже не вернуться. Как-то в Страстную пятницу дорога приводит героя к отшельнику, живущему в лесу, где он исповедуется, приносит покаяние и получает прощение за свои грехи. Встреча эта, естественно, не случайна: тайна Грааля раскрыта, отшельник оказывается его дядей, как и КорольРыболов, а герой, совершая все необходимые христианские обряды, должен обрести новую духовную перспективу.

И в этот поворотный для Персеваля момент автор с ним расстается: «О Персевале прерван сказ,/А о Гавэйне я сейчас / Повествованье начинаю./ Не скоро буду, уверяю,/О Персевале продолжать». Никакой возможности узнать, чем должны были завершиться поиски Грааля, нет. Мистические поиски Персеваля идут заведомо не по «правилам». Его избранничество впервые для Кретьена де Труа обозначило еще одну важную сторону куртуазного служения – Богу и добродетели. Эта идея, обозначенная в романе Кретьена в самом общем виде, скорее, как антитеза шаблонам рыцарской доблести, оказалась особенно востребованной в эпоху крестовых походов. И у продолжателей, и у подражателей Кретьена в поиски Грааля и загадочного копья будут вовлечены и другие рыцари Круглого Стола: Гавэйн, Ланселот и его сын Галахад, воплощающий идеал рыцарства. Не завершив историю героя, Кретьен де Труа оставил открытый сюжет, сгустив тем самым атмосферу тайны и очертив поле дальнейших интерпретаций.

Две истории – Персеваля и Гавэйна – сюжетно никак не связаны. Лишь однажды Гавэйну, во имя его спасения, дается приказ в течение года добыть и привезти копье, которое источает кровь. (Но о таинственном копье многие персонажи романа уже наслышаны: о нем сообщает в присутствии всех баронов уродливая девица, явившаяся ко двору Артура). Зачем автору «Персеваля» понадобилось подобное параллельное повествование? Думается, что это результат обдуманного художественного замысла. Скорее всего, Кретьен стремился обозначить контраст между двумя героями и их приключениями. В чем смысл такого контраста?

Суть Гавэйна состоит в безупречности. Он полностью соответствует куртуазному идеалу, обладает всеми рыцарскими добродетелями и недаром является любимцем короля Артура: прекрасен собою, отважен, благороден, разумен. В этом смысле он антипод Персеваля, наивного, пылкого и безрассудного. Когда нужно, Гавэйн умеет быть дипломатом, выждать, чтобы вовремя нанести удар. Он превыше всего дорожит личной честью. Легко покоряя женские сердца, он неизменно отзывчив на зов любви. Ж. Фраппье определил его поведение как «куртуазное донжуанство» (Frappier 1972:216). Гавэйн, как и остальные персонажи романа, кроме Персеваля, статичен. Он словно движется по кругу среди событий, смысл которых не меняется.

Но в финале романа у Гавэйна, по закону контрапункта, появляется свой замок «чудес», и здесь очевидно смысловое пересечение двух параллельных сюжетов. Покидая замок короля Эскавалона, Гавэйн вынужден дать клятву, что доставит через год копье, источающее кровь. На этих условиях отложен на год необходимый для защиты его чести поединок с Геганбрезилем. Получается, что Гавэйн отправляется путем Персеваля. Но вместо замка Грааля он попадает в столь же таинственный замок, где его ждут неожиданные приключения. У этого замка нет названия, никому неведомо имя его хозяев. Гавэйну, похоже, предстоит переход в Иной мир, и в описании этого путешествия угадывается читатель «Энеиды»^[147]. Появляется лодочник (Харон), который переправляет Гавэйна через реку и сообщает, что замок заколдован и что рыцарю ни в коем случае не стоит к нему приближаться. У ворот замка рыцаря встречает мрачный молчаливый страж (Цербер) странного облика: у одноногого старика протез из серебра, отделанный драгоценными камнями. Он принимает плату, словно за вход в потусторонний мир. Гавэйну заранее известно, что все, кто вступал в заколдованное место, приняли смерть. Зловредная девица, встреченная им на пути, тоже оглашает мрачные пророчества его дальнейшей судьбы. В то же время известно, что все обитатели замка ждут рыцаря, который избавит их от чар, т. е. и у Гавэйна появляется особая миссия, соотносимая с сюжетами кельтских сказаний. Если Персеваль находит в замке Грааля любезный прием, то Гавэйну открываются лишь пустые залы, поражающие роскошью, но безлюдные. Ему предстоит пройти испытание (эпизод с Волшебной кроватью) и снять чары с околдованного замка. После этого его радостно приветствуют и чествуют странные персонажи. Королева с седыми косами Иджерна, мать короля Артура, вежливо расспрашивает его о здоровье своего столетнего сына. Гавэйн встречает и собственную мать, которую давно считал умершей, и неведомую доселе сестру Клариссан. Очевидно, что все они не принадлежат реальному миру, из которого явился рыцарь. Может быть, и Гавэйну навсегда предстоит остаться узником этого зачарованного пространства? (Frappier 1957:208). Ведь ему, по предсказанию, предстоит управлять этим замком, найти мужей прекрасным девицам, посвятить в рыцари достойных юношей и т. д. Интригует финал неоконченного романа. Гавэйн посылает гонца к королю Артуру, чтобы объявить о предстоящем поединке с Гриномаланом. Но уже разнеслась весть о гибели Гавэйна, и его оплакивает каждый бедняк, потому всем кажется, что гонец несет дурную весть. Король Артур тем временем погружен в глубокую скорбь: «Не видя друга дорогого,/От горя чувств лишился вдруг». Все присутствующие бросаются ему на помощь. Дама Лор в тревоге бежит к королеве, и на этом роман Кретьена обрывается. Удастся ли Гавэйну вырваться из заколдованного мира – неизвестно. В этом последнем приключении Гавэйна очевидно влияние кельтской традиции с ее развернутыми образами Иного мира/Авалона, блаженной страны вечного счастья, где время идет по своим законам. На пути к заколдованному замку Гавэйн встречает белую лань – символ перехода в другой мир (Carasso-Bulow 1976:39). Этот переход обычно сопряжен с переправой через водное пространство. Герою приходится иметь дело с магическими предметами и явлениями (Волшебная кровать, загадочный стеклянный купол, через который за Гавэйном могут следить, сами оставаясь невидимыми, все обитатели замка, дождь неизвестно откуда посланных стрел). И этим миром управляют существа бессмертные. Как верно заметил один из исследователей, «любой эпизод приобретает фантастический характер, если его причина или цель рационально необъяснимы» (Carasso-Bulow 1976:16).

«Персеваль» разительно отличается от других романов Кретьена тем, что любовный сюжет играет в нем явно второстепенную роль. Гавэйн в каждом замке находит даму по сердцу, но, собственно, дамы в куртуазном смысле у него вообще нет. Милая девочка, по прозвищу «Узенький рукавчик», – вариант куртуазной «нимфетки» – настолько очарована рыцарем, что при расставании приникает устами к его ноге. Искренний порыв, неожиданный и странный, – но ее возраст исключает развитие любовного сюжета. Гавэйн очарован прелестной Клариссан, но она оказывается его сестрой, и вспыхнувшая взаимная симпатия героев получает иную мотивировку. Если же препятствия отсутствуют, то Гавэйн охотно поддается соблазну и не встречает отказа. Впрочем, и в других романах Кретьена, как уже отмечалось, Гавэйн, выступает в сходной роли.

Персеваль о любви не знает ничего: его ведет природа. Встретив одинокую девушку в роскошном шатре, он не находит ничего лучшего, как немедленно исполнить буквально истолкованные советы матери: отнимает у нее и поцелуй, и кольцо. При этом он замечает, что уста ее слаще, чем горькие уста служанок в доме его матери. Последняя деталь весьма красноречива: Персеваль, взрослеющий отрок, уже дома привык вести себя с крестьянской простотой. В замке Бланшефлер усталый Персеваль засыпает сном младенца. Ночное явление полуодетой девы для него есть полная неожиданность, и Бланшефлер приходится пойти на хитрость, чтобы добиться цели. Абсолютная наивность Персеваля добавляет этой поэтической сцене оттенок комизма. Но нагрянувшая любовь ничего не меняет в его целях. Встреча с Бланшефлер – лишь эпизод его рыцарских странствий. Более того, он нарушает обещание, данное возлюбленной, и, быть может, уезжает, чтобы никогда не вернуться. Исследователи задавались вопросом: женился бы Персеваль на Бланшефлер, если бы роман был закончен? (Михайлов 1976:138). Стоит ли гадать?

Но в романе есть один любопытный эпизод, на который обратил особое внимание Р. Беццола (Bezzola 1972), – созерцание трех капель на снегу. Исследователь справедливо отметил, что этой сцене посвящены, возможно, самые поэтические строки романа. Пути Персеваля и Артура, отправившегося со всем двором на поиски неизвестного рыцаря, неожиданно пересекаются на лугу. Совершенно необычен пейзаж: бушует пурга, луг засыпан снегом. Это тем более странно, что совсем недавно (пятнадцать дней назад) Персеваль покинул дом весенней порой, когда вся природа в цвету и скоро наступит Троица. Белый снег, белые гуси, столкнувшиеся с ястребом, птица, пролившая три капли крови на снег, – это пейзаж, явно имеющий символический смысл. В кельтском фольклоре птицы всегда выступают вестниками фантастических миров или знамениями прозрения. Для рыцарского романа пурга и снег, открытая равнина – декорации необычные. Раненая ястребом птица улетает, успев уронить на снег три капли крови. И в этот момент в воображении Персеваля яркий зрительный образ – капли крови на снегу – трансформируется в чувственное воспоминание о красоте возлюбленной (белизна кожи, окрашенная нежным румянцем). Это воспоминание интуитивно, и Персеваль погружается в созерцание, впадая в забытье, так что его принимают за спящего (аналогичные сцены есть и в романе Кретьена «Ланселот, или Рыцарь Телеги»). Лишь когда солнце высушило эти капли, юноша постепенно приходит в себя. Его состояние непонятно грубым воинственным рыцарям, вроде Сагремора и Кея. Только Гавэйн угадывает за странным поведением рыцаря «куртуазные и чистые мысли» и обращает к нему не меч, а слова сочувствия и дружбы. Важно, как подчеркивал Р. Беццола, что эта сцена имеет не аллегорический, а символический характер, переводя образный план в сферу чистой художественности. Такой эффект был редко доступен средневековым авторам. К примеру, «Роман о Розе» поражает именно филигранным искусством аллегории. В контексте кретьеновского текста романа это воспоминание о Бланшефлер кажется прощальным.

Редукция сюжета куртуазной любви в «Персевале» определила, вероятно, и своеобразную трактовку женских образов. Во-первых, отсутствует главная героиня, с которой было бы связано развитие сюжета. Женские персонажи, большей частью безымянные, встречаются лишь в эпизодах, и они могут быть разделены на группы, в зависимости от их функций. Самым необычным для романов Кретьена является образ матери-вдовы начиная с матери Персеваля. В заколдованном замке королевы Иджерны таких немало, и их общая участь – печаль и забвение. Вполне традиционны для рыцарского романа девицы-безвинные жертвы, терпящие поношения и бедствия. В «Персевале» немало рыцарей, которые, добиваясь любви дамы, оказываются агрессивными, ревнивыми и мстительными (де ла Ланд, Кламаде, Геганбрезиль). От таких некуртуазных поклонников несчастных девиц приходится защищать, чем занимаются и Персеваль, и Гавэйн. Но есть среди дам «Персеваля» обольстительницы, каковой в сущности является и Бланшефлер. Они сами предлагают рыцарю свою любовь, их не приходится завоевывать. В ранних романах Кретьена де Труа («Эрек и Энида», «Клижес») воспевалась супружеская любовь (Noble 1982). Но в «Персевале» такого сюжета, составлявшего их очарование, нет. Прекрасная Бланшефлер ведет себя не вполне куртуазно: сама приходит в покои спящего и ни о чем не подозревающего Персеваля, проводит с ним ночь. Действует она не вполне бескорыстно, и автор уличает ее в лукавстве: ей непременно нужен доблестный рыцарь, который освободил бы ее от домогательств Кламаде и защитил ее владения. Неопытный Персеваль действует по ее сценарию. Велика роль особ демонических, преследующих рыцарей своей ненавистью (уродливая девица, Гордячка из Логра). Они, этакие злые феи, одновременно выступают и в роли прорицательниц, обладая полным знанием о грядущих опасностях. Как справедливо заметил один из исследователей, женщины в «Персевале» играют определенную роль – «испытывают, удерживают или направляют рыцарей» (Marcale 1999:27). В любом случае отношения героя и дамы не составляют привычного для романов Кретьена куртуазного сюжета, что еще раз подчеркивает особую роль «Персеваля» в творчестве писателя.

В предшествующих романах Кретьен де Труа не то чтобы забывал о Боге (упоминания о религиозных праздниках, определенные речевые формулы в них неизменны и обязательны), но Бог оставался в них подразумеваемой абстракцией, выступал как синоним права и справедливости. Артуровское рыцарство представляло в этих романах, от «Эрека» до «Ивейна», сугубо светскую цивилизацию. Религиозные церемонии изображались как необходимая формальность, украшение социальной жизни, вроде обязательного явления артуровского двора в одном из замков на праздник Троицы. Ни одна религиозная идея не одушевляла рыцарские подвиги. «Персеваль» открыл совершенно новую перспективу куртуазного романа и самой рыцарской культуры. Возросло бы значение «Персеваля», если бы Кретьен успел его дописать? Стоит в этом усомниться. Если бы в романе до конца открылась тайна Грааля, то не пришлось бы эту тайну разгадывать усилиями всей мировой культуры.

Примечания

1

Чтоб те взошли в ней благотворно . – Вольно переданная цитата из Второго Послания к Коринфянам апостола Павла: «...кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет» (2 Кор. 9: 6).

(обратно)

2

Филиппа Фландрского, того ... – Филипп Эльзасский, граф Фландрский (1142–1191), имел близкие связи с двором Шампани, в 1182 году приезжал в Труа, чтобы просить руки графини Марии Шампанской. Посвящение графу Фландрскому сделано Кретьеном де Труа в соответствии со средневековым этикетом и, скорее всего, не без расчета на вознаграждение.

(обратно)

3

Кто Александра самого... – Имеется в виду Александр Македонский, имя которого в эпоху Кретьена ассоциировалось с абсолютной воинской доблестью и героизмом. Уничижение признанного героя должно подчеркнуть достоинства покровителя.

(обратно)

4

Гласит оно: добро дая... – Далее следует в поэтическом переложении цитата из Евангелия от Матфея: «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая. Чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Матф. 6: 3–4).

(обратно)

5

Но что же подразумевает:/Пусть левая рука не знает?.. – Левый и правый – одна из главных мифологических антитез, имеющих очень древнее происхождение. «Левое» имело отрицательный смысл, «правое» – положительный. В таком значении это противопоставление часто встречается в Библии. В Средние века существовало устойчивое представление о связи «левого», в том числе и леворуких людей, с нечистой силой и всяческими пороками, особенно с лицемерием и ложью.

(обратно)

6

Тот в Боге и Всевышний в нём. – Хотя в данном случае Кретьен вновь ссылается на апостола Павла, здесь налицо скрытая цитата из другого новозаветного текста – Первого Послания апостола Иоанна: «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Иоан. 4:16).

(обратно)

7

По воле графа претворя /В стихи сказанье о Граале. – Кретьен дает понять, что мог располагать каким-то письменным источником, который передал ему граф Фландрский, т. е. «книгой»: Ce est li contes del graal,/Don li cuens li bailla le livre (v.v. 66–67). Но пока неизвестно, существовал ли более ранний французский или латинский текст, содержащий историю Грааля.

(обратно)

8

Случилось то порой цветущей ... – Такой лирический зачин является традиционным для лирической поэзии XII века.

(обратно)

9

...сын Вдовы... – Имя матери Персеваля в романе Кретьена де Труа так и не названо: она словно отождествляется со своей несчастной судьбой. И герой романа до определенного момента именует себя только так, как привыкла называть его мать – «сынок» (mon fils). Это сгущает атмосферу тайны и в то же время призвано подчеркнуть неразрывную связь матери и сына.

(обратно)

10

Пусты нным Лесом... – Топоним Пустынный Лес (Gaste Forết), обозначающий владения матери Персеваля, имеет широкий эпический смысл, обозначая безлюдные, заброшенные (или невозделанные) пространства. Замок Бланшефлер также расположен в опустевших землях – “terre gaste” (v. 1709). Ж. Ле Гофф отмечал: «Словарный запас новых, находившихся в процессе становления местных языков подтверждает устойчивость ассоциации лес-пустыня. Практически постоянным эпитетом к существительному forest (ст.-фр. лес) является прилагательное gaste (опустошенный, пустой, засушливый)...» (Ле Гофф. Ж. Средневековый мир воображаемого. – М.: Прогресс, 2001. – С. 94)

(обратно)

11

...дьяволы вот эти... – Эта первая ассоциация Персеваля отражает особенности средневековой ментальности. Явление дьявола, согласно средневековым суевериям, должно было сопровождаться сильным шумом, а рыцари, еще непонятные герою существа, продвигались по лесу с грохотом и лязгом мечей. Слуховое восприятие здесь опережает зрительное.

(обратно)

12

Как ангелов за бесов мог ... – Красота в средневековых представлениях ассоциировалась с Богом и ангелами и обрамлялась подчеркнуто яркими красками, сиянием золота и серебра, небесной лазури и проч. Смена слуховых восприятий зрительными для Персеваля оказывается решающей для переоценки происходящего. Эта деталь подчеркивает наивность и непосредственность героя.

(обратно)

13

Как я с тремя могу справляться? – Персеваль вооружен тремя дротиками, самым простонародным для рыцарской эпохи оружием. Дротики следовало метать во врага или в добычу на охоте. Поэтому рыцарь дальше делает важное уточнение, что мечом, в отличие от дротика, «бьют, не выпуская из рук».

(обратно)

14

«Сеньор, ва ллиец что ответил? – Валлиец для спесивых рыцарей – это почти синоним дикаря и невежи.

(обратно)

15

И есть ущелья там Вальдонны. – Речь идет о воображаемой гористой местности вблизи владений матери Персеваля.

(обратно)

16

Что государь наш в Кардуэле. – Кардуэл (чаще Карлиль) – замок, в котором король Артур собирал свой двор во французских рыцарских романах. Именно здесь Мерлин установил знаменитый Круглый Стол. Считалось, что Кардуэл расположен в Уэльсе.

(обратно)

17

Как называть тебя пристало? – Этот вопрос и последующий диалог могут быть связаны со знаменитым спором реалистов и номиналистов в XII веке.

(обратно)

18

Ты зрел тех ангелов, возможно,/ Которые людей страшат, /Зане что видят, то крушат. – Здесь имеются в виду Ангелы Апокалипсиса (Откровение Иоанна Богослова), возвещающие Страшный Суд.

(обратно)

19

На Островах морских пучин ... – Вдоль скалистого побережья Уэльса находятся десятки островов, и они не слишком удалены от того места, где происходит действие, т. е. от владений отца Персеваля. Следовательно, упомянутые острова (Iles de la mer) – это не топоним, а обозначение обширной островной территории, где гремела слава доблестного рыцаря.

(обратно)

20

Был ранен в пах... – Это ранение обычно ассоциируется и с болезнью Короля-Рыболова, хранителя Грааля. В любом случае речь идет не только о мужском бессилии, но в более широком смысле – о слабости, беспомощности, опустошенности (cм. сноску 9).

(обратно)

21

К Эскавалону ... – Возможно, что имя короля и название его королевства восходят к Авалону, иному миру, над которым властвует фея Моргана.

(обратно)

22

...к Бан де Гоморету ... – Бан – имя короля, отца Ланселота Озерного и мужа Элайны. Впервые он упомянут в романе Кретьена де Труа «Ланселот, или Рыцарь Телеги». Имя Гоморет, возможно, имеет связь с библейской Гоморрой, тем самым обозначая мотив смерти. В таком варианте встречается только в «Персевале».

(обратно)

23

И брака, и чулки кроя... – Брака (braies) – средневековая мужская одежда, в которой совмещались в едином крое и чулки, и штаны.

(обратно)

24

На прочее даю запрет... – Слово «soreplus» означает «остальное, прочее». Это своего рода куртуазный эвфемизм, который часто употреблялся для обозначения сексуальных отношений в любовных сюжетах.

(обратно)

25

Монастыри, и правда, эти / Прекраснее всех мест на свете... – Персеваль принимает шатер за монастырь по той же причине, по какой он принял рыцарей за ангелов: он очарован красотой и блеском невиданного сооружения.

(обратно)

26

Войной на короля Риона. – Рион (Ритон) в «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского – великан с огромной бородой, который стремится лишить бороды всех прочих, даже короля Артура. Но Артуру удается победить великана. «Тот из бород убитых им королей сделал себе меховой плащ и повелел Артуру, чтобы он тщательно выщипал свою бороду и выщипанные из нее волосы доставил ему, и, так как Артур одолел других государей, то, воздавая ему почет, он уложит волосы с его бороды поверх всех остальных. В противном случае он, Ритон, вызывает его на бой, и кто из них возьмет верх, тому достанутся плащ и борода побежденного. Они начали схватку, и в ней возобладал Артур...» (Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. – М.: Наука, 1984. – С. 112).

(обратно)

27

Доспехи и оружье алы. – Алый цвет в Средние века символизировал солнечный свет, власть, желание славы и любовную страсть. Клижес в одноименном романе Кретьена де Труа тоже появляется в ярко-красных доспехах. Алым был бутон розы, воспетой в «Романе о Розе» Гильома де Лорриса и Жана де Мена. Венчальное платье в европейском средневековье тоже было алого цвета.

(обратно)

28

Он въехал на коне в чертог... – Такое поведение героя в высшей степени некуртуазно. Рыцарь не имел права въезжать на коне в пиршественный зал короля Артура. Поэтому вполне естественно возмущение сенешаля Кея, который, в силу своей должности, должен был отвечать за порядок и правила придворного этикета. Сенешаль обладал значительной властью, он осуществлял административное управление королевским доменом и мог даже командовать армией в отсутствиекороля. Его должность приобрела такое значение, что король Филипп-Август упразднил ее после смерти своего сенешаля Тибо Шампанского в 1191 году.

(обратно)

29

Но вот Йонет с ножом поднялся. – Йонет – стольник Артура, обычно именуемый пажом, вероятно, в силу его возраста. В его обязанности входило прислуживать королю за столом, поэтому он и держит в руках нож. Эта деталь усиливает динамизм сцены и подчеркивает всеобщую растерянность при появлении Персеваля.

(обратно)

30

Был сенешаль задет всерьёз... – Сенешаль Кей, персонаж многих рыцарских романов, предстает как человек злоречивый, мстительный, завистливый и обычно получает наказание за свою грубость. Как правило, он становится врагом положительных персонажей. Именно в такой функции он выступает и в «Персевале».

(обратно)

31

Со смехом молвила в ответ... – Этот смех имеет, скорее всего, магический смысл. Персеваль находится в особом контакте с этой странной девицей и королевским шутом. Оба они изрекают пророчества, которым суждено исполниться.

(обратно)

32

Через неделю недалече ... – Это пророчество шута важно для понимания внутренней хронологии романа. В первой половине романа приключения Персеваля длятся всего несколько дней.

(обратно)

33

В них бурно бил морской прибой. – В описании замка и его расположения (река, впадающая в море) угадываются типичные детали бретонского пейзажа.

(обратно)

34

Сеньор, забрав без промедленья / Стальные шпоры у него... – Сеньор при встрече с Персевалем прогуливался без оружия, поэтому он вынужден был воспользоваться доспехами юного рыцаря, чтобы без промедления начать урок.

(обратно)

35

Усилья, воля, зоркий взгляд / Приблизят достиженье цели. – Текст объясняет важность зрительного восприятия, что позволяет лучше понять систему воспитания, представленную в романе Кретьена.

(обратно)

36

Природа с Сердцем помогают. – Понятие природы (натуры) здесь дополняется новым и важным компонентом. «Сердце» обозначает важнейший принцип нравственной жизни, существенный и в философском, и в теологическом аспекте.

(обратно)

37

Зовусь я Горнеман де Гор. – Имя Гор (Goort), возможно, связано со словом «gort» (залив, бухта) и является топонимом, соответствующим пейзажу, представленному в романе. Этот персонаж появляется и в романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль» (Гурнеманц). Он тоже дает наставления юноше и даже намерен выдать за него свою дочь, но Парцифаля влечет мечта о подвигах.

(обратно)

38

С ним вместе из одной есть миски. – Этот обычай связан с первоначальным значением слова «compagnon», т. е. тот, с кем разделяют хлеб. Совместное принятие пищи из одной посуды – это, несомненно, знак доверия и симпатии. На одной из средневековых миниатюр, представляющих Круглый Стол, видно, что одна тарелка подана для двоих (BNfr. 116, f °.610v °).

(обратно)

39

Наденет шпору на него. – Кретьен любит ссылаться на древние обычаи, воображаемые или реальные, что создает своеобразную ностальгическую интонацию по отношению к героическому прошлому. Обычай надевать шпору на посвященного рыцаря упоминается во многих средневековых текстах.

(обратно)

40

...дол безлюдный... – Здесь прилагательное «gaste» употреблено не в общем эпическом значении (см. сноску 10), а в буквальном смысле (опустошенный, безлюдный). Но идея одна и та же: пейзаж представляет собой территорию, опустошенную войной.

(обратно)

41

С накидкой серой ... – Серый цвет в Средние века ассоциировался с бедностью и печалью.

(обратно)

42

...святым Рикье клянусь... – День памяти святого Рикье, епископа из Сантула (VII в.), отмечался 22 апреля. Этот святой прославился тем, что разрешал сложные дела и стал покровителем судейского сословия. В Средние века к его имени взывали ради свершения справедливого суда. Он упоминается и в «Клижесе».

(обратно)

43

Вина варёного кувшин ... – Древняя (античная) технология приготовления вина обычно подразумевала его выпаривание, иногда до густоты сиропа, после чего оно могло разводиться водой. Известно, что в Риме вино в амфорах иногда подвешивали на угол печи или камина, чтобы постепенно оно превратилось в сухую массу. В данном контексте речь, вероятно, идет о вине второсортном, которое, во избежание естественного закисания, кипятилось для сохранности. Эта деталь должна указать на бедность поданного угощения.

(обратно)

44

Она взрыдала, оросив ... – Эта ночная сцена заставляет вспомнить о Психее, склонившейся над Купидоном, и об Эниде, плачущей над спящим Эреком.

(обратно)

45

Ангигеррона, сенешаля... – Имя Ангигеррона явно созвучно слову «guerre» (война). Этот персонаж выполняет функции сенешаля знатного феодала Кламаде де Иль.

(обратно)

46

Сеньора Кламаде де Иль... – Имя Кламаде воплощает неумеренную гордыню и неоправданные претензии: Clamadeu от «clame а Dieu»(в данном контексте: кричу, вопию Богу). Как следует из полного титула, он является властителем островов, где был прославлен отец Персеваля, что делает грядущую схватку особенно значимой.

(обратно)

47

Убить себя, а там пускай ... – Самоубийство с целью избегнуть любовного домогательства было, скорее, характерным для античности (Лукреция). В Средние века самоубийство осуждалось церковью. В данном контексте упоминание о самоубийстве явно связано с шантажом, которому подвергается герой со стороны весьма предприимчивой и не лишенной хитрости Бланшефлер.

(обратно)

48

Однажды брат его один... – Убийство брата – в феодальном обществе достаточный мотив для кровной мести.

(обратно)

49

Пока отмщеньем не упьюсь. – Здесь речь идет о другой форме мести, собственно рыцарской и связанной с защитой слабых.

(обратно)

50

Как Борепер он покидал... – Борепер (Beaurepaire, т. е. прекрасный приют) – это замок, принадлежащий возлюбленной Персеваля Бланшефлер.

(обратно)

51

И к морякам гонцов послали... – Замок Борепер, как и замок Горнемана де Гора, расположен на берегу моря.

(обратно)

52

...слитков полную телегу. – Это не очень практично с точки зрения коммерческой, но щедрость считалась одним из главных достоинств рыцарского сословия. Налицо здесь и средневековая страсть к гиперболизации.

(обратно)

53

На скандинавского вскочив / Коня... – Порода норвежских (скандинавских) лошадей – фьордская – отличается особой выносливостью и древним происхождением. Считается, что она восходит к ХХ веку до н. э. Довольно низкорослые, но мощные, эти лошади были боевыми конями викингов. В скандинавском эпосе конь выступает как постоянный спутник богов и героев. Знаменитому Сигурду служил серый конь Грани.

(обратно)

54

Всяк у седла копь ё имел. – Длинное копье рыцаря должно было иметь точку опоры у седла, для чего предусматривалось особое крепление. Без него рыцарь не мог расположить копье горизонтально.

(обратно)

55

Динадарон – Название этого замка связывается с именем Динаса, который упомянут в «Романе о Тристане» Беруля как сенешаль короля Марка. Динас принимает сторону героя, и Тристан не раз находит убежище в его замке: «Динас, сеньор Динана, / Душой и сердцем друг Тристана...» (Легенда о Тристане и Изольде. – М.: Наука, 1976. – С. 37).

(обратно)

56

Гласит история сама. – Здесь автор, как он нередко делает, когда хочет подчеркнуть правдивость какого-то необычного события или описания, дает понять, что ссылается на известный (письменный) источник. О роскоши придворной жизни писал уже Гальфрид Монмутский: «Ведь Британия достигла тогда такого величия, что несметными своими богатствами, роскошью нарядов, беззаботностью своих обитателей намного превосходила все прочие государства». И описывая далее пир у короля Артура, Гальфрид отметил, что «кравчий Кай» появился в «платье из горностая» (Гальфрид Монмутский. Указ. соч., С. 106).

(обратно)

57

Жирфле – Жирфле, или Жифле, – рыцарь Круглого Стола в артуровских сказаниях, оруженосец короля Артура. Возможно, его имя восходит к слову «guivre» – змея. По легенде, именно Жирфле вернул меч Эскалибур в озеро.

(обратно)

58

Но ею не было забыто / То оскорбленье до сих пор. – Подобное представление о чести, характерное для аристократического военного сословия, сохраняло все свое значение и для знатных женщин.

(обратно)

59

Рыбёшку не крупней гольяна. – Гольян – мелкая (не более 20 см в длину) пресноводная рыба из семейства карповых. В Европе обычно обитает в быстроводных реках и используется как наживка для ловли хищных рыб.

(обратно)

60

Вплоть до Бейрута не найти ... – Бейрут был захвачен крестоносцами в 1100 году и стал фьефом Латинского королевства Иерусалима. С этого времени он играл важную роль в торговле с итальянскими городами. В то же время он обозначал своего рода крайнюю южную точку нового Латинского королевства. Следовательно, имеется в виду вся территория от Уэльса (или французской Бретани) до Бейрута – характерная для средневековой словесности гипербола.

(обратно)

61

Вплоть до Лиможа не сумеем... – Лимож – город в центральной Франции, известный производством ценного фарфора. В данном случае очевиден риторический повтор (см. сноску 60).

(обратно)

62

В руках девица в зал внесла. – Девица держит грааль двумя руками, т. е. очевидно, что она несет предмет, имеющий форму блюда или корзины, но отнюдь не сосуда. Отсюда известный вариант этимологии названия – от лат. сrātēr (ваза для смешивания воды с вином). Устойчива ассоциация Грааля с обрядом евхаристии (с грааля Король-рыболов вкушает не «миног» и «кефалей» – лишь гостию), а в раннем христианском искусстве символом евхаристии было блюдо или корзина с хлебом и рыбой.

(обратно)

63

Несла серебряное блюдо. – Появление этого второго предмета, уже вполне конкретного (tailleor – это именно блюдо или поднос, используемый для нарезания мяса), подтверждает, что кортеж возвещает ритуал трапезы, обычный для всякого рода церемоний – религиозных и светских.

(обратно)

64

Здесь подавалось всё в избытке ... – Появление стола, щедро уставленного яствами, указывает на волшебную природу грааля, который может дать вволю пищи, как рог изобилия. Это свойство позволило позже Роберу де Борону и продолжателям сюжета связать этимологию «грааля» с латинским словом «gratus» (благодатный, приятный).

(обратно)

65

Электуарии к тому же ... – Электуарий – фармацевтический препарат (лекарственная кашка), в котором лекарственное вещество входит в состав пасты с сиропом или медом. В электуарии включались средства от желудочных и легочных болезней, общеукрепляющие и успокоительные снадобья. Готовились они, в основном, на травах.

(обратно)

66

Был дротиком он уязвлён / Меж бёдер прямо ... – Ранение короля-Рыболова напоминает то, которое когда-то получил отец Персеваля. Это своего рода эвфемизм, указывающий на потерю мужественности. Быть может, это наказание за какойто проступок. В любом случае такое символическое сближение должно подчеркнуть особую, искупительную, миссию Персеваля, о которой герой еще не ведает.

(обратно)

67

Как по наитью угадал, / Сказав: “Валлиец Персеваль”... – До сих пор имя героя не было названо. Такой ответ мог быть связан с внезапным воспоминанием, семейным преданием, когда герой просто слышал свое имя, не подозревая, что речь идет о нем самом. Но возможен и чисто мистический смысл такого прозрения.

(обратно)

68

Котоатр – Здесь Котоатр обозначает место, где живет кузнец Требюше, изготовивший меч, подаренный Персевалю. Позже он станет замком (в четвертом продолжении «Персеваля») и даже королевством в «Эсканоре» Жирара д’Амьена.

(обратно)

69

Требюше – Требюше – знаменитый кузнец, владеющий магическим искусством, вроде мифологического Вулкана. Искусство оружейного мастера высоко ценилось в средние века.

(обратно)

70

де ла Ланд Гордец – Гордец де ла Ланд (l'Orgueilleux de la Lande) – это тот самый рыцарь, хозяин шатра, в котором Персеваль увидел одинокую девицу на пути к королю Артуру, став невольной причиной ее дальнейших бедствий. Он упоминается и в романе «Эрек и Энида» (с ним сражается Эрек).

(обратно)

71

Боится «да» сказать, но чает, / Что силой смогут захватить. – Весь предшествующий монолог разгневанного рыцаря демонстрирует антифеминистические представления, характерные преимущественно для городской средневековой культуры.

(обратно)

72

Карлион – Карлион – замок короля Артура, который, как считалось, расположен на юге Уэльса.

(обратно)

73

Из леса Кинкруа ... – Лес Кинкруа был владением Алого рыцаря, убитого Персевалем.

(обратно)

74

И я клянусь святым Давидом... – Давид (VI в.) – святой покровитель Уэльса, которого чествуют и доныне. Ему приписывались различные чудеса, и он был увековечен в легендах о короле Артуре. Гальфрид Монмутский сообщает, что Давид был дядей короля Артура и что Артур назначил его архиепископом Карлиона. Давид основал множество церквей и монастырь в одном из городов, который позже назван был в честь него Сент-Дэвидз.

(обратно)

75

Сагремор – Сагремор – рыцарь Круглого Стола, который впервые упоминается при перечислении рыцарей в «Эреке и Эниде» (v. 1709). В «Клижесе» Сагремор участвует в турнире, где он побежден героем романа (vv. 4646–4679).

(обратно)

76

И кто же он – вам даст ответ. – Подчеркнутое стремление Кея узнать имя незнакомца связано с его обязанностями сенешаля.

(обратно)

77

Бретонцы, видя пред собой... – Здесь имеется в виду территория Британии. Замки Артура Карлион и Кардуэл располагались в Уэльсе.

(обратно)

78

Я подожду: быть может, тот / От дум очнётся, отойдёт... – Гавэйн предлагает чисто куртуазную версию странного поведения Персеваля. Его внимательность и безупречная вежливость составляют очевидный контраст с несдержанностью и злобой Кея. Автор предлагает наглядный урок куртуазии.

(обратно)

79

Шамбеллан – Шамбеллан (от слова «chambre» – комната, покои) – дворянин, который должен был выполнять определенные обязанности дворецкого (камергера) при дворе высшего по рангу феодала.

(обратно)

80

Пятнадцать дней назад тому... – Здесь есть указание на внутреннюю хронологию романа. Очевидно, что действие в первой его части развивается стремительно.

(обратно)

81

И в этом лишь твоя вина! – Несчастья, которые предсказывает девица, развивают мотив опустошенных земель, постоянно повторяющийся в романе.

(обратно)

82

О Горделивом замке сказ... – Таинственный Горделивый замок (Le Château Orgueilleux) впервые упоминается в «Персевале». В последующих продолжениях он становится местом рыцарских авантюр.

(обратно)

83

...на вершине Монтекл ера... – Монтеклер –это явно вымышленный топоним, гора или поселение, где томится в неволе юная дева, нуждающаяся в рыцарской защите. Ее спаситель будет вознагражден очередным волшебным мечом.

(обратно)

84

Каэ ден – Каэден – имя брата Изольды белорукой в романе Тома «Тристан».

(обратно)

85

Геганбрезиль – Геганбрезиль – гордый и воинственный рыцарь, который обвиняет Гавэйна в убийстве своего сеньора. В продолжениях «Персеваля» он неизменно будет выступать как враг Гавэйна.

(обратно)

86

...Агравен, Гавэйна брат... – Агравен – рыцарь Круглого Стола, сын Лота и брат Гавэйна, Гарета и Мордреда. В «Персевале» он только упомянут, но в «Вульгате» и в «Смерти Артура» Томаса Мэлори будет играть важную роль в истории свержения короля Артура.

(обратно)

87

Что красотой Авессалома / Затмил ... – Авессалом – сын царя Давида в Ветхом Завете, прославленный своей красотой.

(обратно)

88

Коня испанского ... – Кони испанской (андалузской) породы высоко ценились в Средние века. Они в основном использовались на парадах и праздниках и обеспечивали потребности высших сословий. Любимый конь Наполеона был вывезен из Андалузии.

(обратно)

89

Мелиан де Лис – Мелиан де Лис – один из рыцарей Круглого Стола, который был впервые упомянут Кретьеном в «Эреке и Эниде» (v. 1686). Топоним Лис, возможно, связан с легендой о мифическом городе Ис (l’Ys) на побережье Британии, который был поглощен океаном, – своеобразный вариант кельтской Атлантиды. (Guyot, Charles. The Legend of the City of Ys. – Amherst, MA: University of Massachusetts Press, 1979).

(обратно)

90

Траэ д’Ане – Рыцарь Траэ д’Ане упоминается только в «Персевале», и никаких сведений о нем в рамках артуровского сюжета нет.

(обратно)

91

Тьебо де Тинтажель – Имя Тьебо (Тибо) было широко распространено в эпоху Кретьена. Тинтажель – замок короля Артура, упомянутый в «Бруте» Васа. По сведениям Гальфрида Монмутского, этот замок почти со всех сторон был окружен морем. Упоминается он и в «Эреке и Эниде» (v. 6524).

(обратно)

92

Но был там старый подвассал... – Подвассал (vavasseur) – в феодальном обществе дворянин, часто влиятельный и богатый, который вынужден был подчиняться прерогативе суверенного сеньора в своих владениях: в частности, он не имел права вершить правосудие на своей территории. В свою очередь суверенный сеньор являлся вассалом короля или другого более влиятельного феодала. Отсюда возможный буквальный перевод: вассал вассала (Tardif A. La procedure civile et criminelle aux XIII et XIV siècles ou Procedure de transition. P.,1885. P.16).

(обратно)

93

Девица Узенький Рукав – Это прозвище связано со средневековой женской модой, в соответствии с которой рукава на верхней одежде при необходимости снимались (расшнуровывались). Дама могла подарить такой рукав рыцарю в знак признательности. Именно так поступает по совету отца дочь Гарэна. Такой дар рыцарь прикреплял к своему оружию.

(обратно)

94

Сейчас Гарэном, Берты сыном, / Он принят, знаю, на постой. – Здесь впервые называется имя подвассала, который оказал гостеприимство Гавэйну. Берта – имя матери Карла Великого, Гарэн – имя основателя рода Гильома Оранжского. Эти эпические имена соединяют повествование с древней традицией. Гарэн в романе «Персеваль» является подвассалом Тьебо де Тинтажеля.

(обратно)

95

На два арпана... – Арпан – старинная мера длины, равная приблизительно 58 м.

(обратно)

96

...оставить поцелуй на ней... – Такой странный жест не связан с каким-либо феодальным ритуалом, а скорее, выражает спонтанный порыв девицы, являясь своеобразной демонстрацией любви и преданности.

(обратно)

97

Но конь споткнулся в этот миг... – Подобное происшествие должно служить дурным предзнаменованием. К тому же явление белой лани, по средневековым представлениям, знаменовало переход в некие зачарованные миры.

(обратно)

98

Был самый среди них красивый. – Так, сам того не ведая, Гавэйн встретил молодого короля Эскавалона, сына того самого убитого короля, из-за которого ему предстояло выйти на поединок.

(обратно)

99

Эскалибур – Эскалибур – знаменитый волшебный меч, который Артур добыл у Владычицы Озера. Как этот меч мог оказаться у Гавэйна – из текста романа неясно.

(обратно)

100

И эшевенов... – Эшевен в Средние века – это обычно член графского суда или городского магистрата.

(обратно)

101

Гизарму и топор хватал! – Гизарма – колющее оружие пешего воина XII–XIV вв., по форме напоминающее рогатину.

(обратно)

102

Идя убить Лимаса злого. – Лимас – чудовище, представленное в основном в фольклоре Ломбардии. Его имя переводится как «улитка», что указывает на двурогость.

(обратно)

103

Копьём тем будет сокрушён . – Здесь обозначена еще одна важная интерпретация таинственного копья, вновь связанная с неким древним преданием. Уродливая девица пророчит разрушение замка Грааля, которое должно произойти по вине Персеваля. Возникает и тема грядущей гибели королевства самого Артура (Логра) от того самого копья, которое источает кровь. Логр, как название артуровского королевства, присутствует и в «Ланселоте» (v. 1307). По созвучию оно может ассоциироваться со словом «ogres» - так назывались архаические великаны, жившие в подземелье, страну которых Артур некогда захватил, чтобы установить в ней более высокую цивилизацию. Известно, что Артур лично убил, по крайней мере, одного великана – Риона (см. сноску 26). Копье, источающее кровь, встречается в кельтской мифологии и литературе. Ассоциация копья и крови – одна из характерных черт кельтской мифологии (см. об этом подробнее: Frappier J. Chrétien de Troyes et le mythe du Graal. – P., 1972. – P. 189-190).

(обратно)

104

Грингале – Грингале – имя знаменитого коня, принадлежащего Гавэйну. Впервые он упомянут в «Эреке и Эниде». Некоторые исследователи видят в нем существо фантастическое, связанное с фольклорными истоками.

(обратно)

105

И встретил рыцарей он пять... – Настойчивое повторение числа 5 (и кратных чисел – 10, 50), несомненно, имеет символический смысл. В начале своего рыцарского странствия Персеваль тоже встретился с пятью рыцарями. Если обратиться к христианской символике, то «пять» - это число ран на теле распятого Христа. (См. Апостолос-Каппадона Д. Словарь христианского искусства. – Урал LTD, 2000. – С. 184). Такая символика может соответствовать сюжету и смыслу духовного поиска Грааля. Кроме того, число 5 ассоциируется со Страстной пятницей, и здесь очевидно включение в христианскую символику и Копья, источающего кровь. Пятеро пеших рыцарей, которые сопровождают десять дам, облаченных во власяницы, – это явно религиозная процессия, и она совершается в Страстную пятницу. Согласно толкованию Ж. Рибара, изучавшего числовую символику в средневековой литературе, число 5 представляет сумму чисел 2 (указывающего на несовершенство) и 3 (со значением совершенства и полноты). Таким образом, в числе 5 заключена идея самого человека, существа несовершенного, плотского, конечного, но обладающего неистребимой тягой к духовному совершенству и абсолюту (Ribard J. Le Moyen Аge. Littérature et symbolisme. – P.: Champion, 1984, P. 27).

(обратно)

106

Отцу благого Рыболова / И служит благостный Грааль. – Здесь Рыболов оказывается сыном больного короля, не названного по имени. Подчеркивается, что больной уже пятнадцать лет не покидает свои покои, так что Персеваль явно не мог встретить его в лодке на реке. Впоследствии, в более поздних версиях сюжета, появление двух персонажей в замке Грааля вносило некоторую путаницу. Король-Рыболов оказывался то дядей, то дедом Персеваля. У Эшенбаха больной король получает имя – Анфортас, а Рыболов предстает как сын короля.

(обратно)

107

Святых именований Бога... – Таких именований существовало немало, несколько десятков, в зависимости от религиозных традиций (Владыка, Спаситель, Отец Небесный и т. п.). Они должны были защищать от различных опасностей.

(обратно)

108

Где пасся конь в сени ветвей, / Нерослый, северных кровей. – См. сноску 53.

(обратно)

109

Здесь Гальвуа лежит земля. – Гальвуа (Galloway) – местность на юго-западе Шотландии. Границей, отделяющей ее, являются труднодоступные горы.

(обратно)

110

Сравним с павийским замок сей... – Павия – итальянский город, который уже упоминался Кретьеном в «Клижесе» (vv. 5184, 6628), обычно в системе сравнений. В данном случае речь идет об укрепленном городе, защищенном замком и расположенном на берегу моря. В период раннего Средневековья Павия была столицей государства лангобардов и представляла собой хорошо укрепленную крепость.

(обратно)

111

А под оливою зелёной... – Олива в Средние века считалась символом вечной жизни.

(обратно)

112

Тот конь был с головой двуцветной: / Цвет белый с чёрным пополам... – Здесь ясно дано понять, что герой во власти волшебства. Традиционно двуцветное одеяние имели феи – смесь черного с белым.

(обратно)

113

Не отвечал – уста свело... – Поведение Гавэйна в этом эпизоде может показаться странным. Но это высшее проявление куртуазности, образцом которой он в романе является: Гавэйн просто не может ответить грубостью на грубость, особенно по отношению к даме. К тому же девица допускает возможность каких-то сексуальных притязаний с его стороны: каким же образом он может оправдаться?

(обратно)

114

Наш рыцарь ведал назубок. – Знания о врачевании ран Гавэйн явно получил из своего богатого воинского опыта.

(обратно)

115

Нам книги говорят не сказки... – Знания в области фитотерапии были широко распространены в Средние века. Эти представления опирались на опыт античной медицины, прежде всего Галена, который ввел в практику изготовление медицинских препаратов на основе растительного сырья и даже учредил в Риме собственную аптеку. Наука о лечебных свойствах растений, особенно широко представленная в Салерно, основывалась на аналогии между формами растительной и человеческой жизни. В XI веке появилась медико-ботаническая поэма Одо из Мена «О свойствах трав», содержащая описание более ста лекарственных растений. В романе Кретьена растение, которое использует Гавэйн для врачевания раненого, не названо.

(обратно)

116

Грегор иас – Грегориас – дерзкий рыцарь, совершивший насилие над девушкой. Он хочет отомстить Гавэйну, украв у него коня. Грегориас является кузеном одного из врагов Гавэйна – Геганбрезиля.

(обратно)

117

Порукой мне Мартин святой... – Святой Мартин (IV в.) – один из почитаемых в Европе до нашего времени святых, воплощение милосердия. По легенде, он разрубил надвое свой красный плащ римского легионера, чтобы укрыть его половиной замерзающего нищего, после чего обратился в христианскую веру, чтобы совершать деяния милосердия. В Труа находилось аббатство Сен-Мартен, где был установлен культ этого святого.

(обратно)

118

Где чудеса одни окрест. – Слова лодочника указывают на то, что Гавэйн попал в заколдованную страну.

(обратно)

119

В нём королева обитает... – Здесь речь идет о королеве Иджерне, матери короля Артура. Как и мать Персеваля, она покинула родной край после смерти своего мужа Утерпендрагона. О ее «земном» возрасте напоминают лишь седые косы.

(обратно)

120

То дочь её, как слышал я... – Это жена короля Лота и мать Гавэйна.

(обратно)

121

Но и у той есть дочь своя. – Имеется в виду Клариссан, сестра Гавэйна, что объясняет сразу возникшую взаимную симпатию героев, еще не знающих о своем родстве.

(обратно)

122

В истории, коль верить, нашей... – Здесь вновь появляется указание на некий источник, послуживший основой романа.

(обратно)

123

Голодный, мощный, страшный лев. – Поединок со львом со времен античности (Геракл) считался высшим проявлением мужества. Две лапы льва, вонзившиеся в щит, соотносятся с феодальной геральдикой.

(обратно)

124

Был плащ подбит отнюдь не белкой, / А чёрным, словно ежевика, / Пушистым соболем... – Эта деталь оказывается важной, потому что черным соболем был отделан и головной убор Короля-Рыболова: создается образно-смысловая связь между двумя волшебными королевствами.

(обратно)

125

Разумно не терять тепла. – Холодное и теплое, вместе с сухим и влажным, – это четыре главных понятия средневековой физики и физиологии. С их помощью медицина пыталась объяснить природу болезней.

(обратно)

126

И вам не выбраться отсель. – Очевидно, что Гавэйн попал в зачарованный мир, откуда смертные не возвращаются. Подобные предупреждения в дальнейшем будут повторены не раз.

(обратно)

127

Уриен – Уриен – брат короля Лота и король земли Горр, откуда никто не возвращается. В некоторых рыцарских романах упоминается о любовной связи Уриена с феей Морганой, сводной сестрой Артура. Уриен впервые встречается в валлийских легендах как воин короля Артура. У Гальфрида Монмутского он представлен как сторонник Артура в борьбе с Галлией и Римом. Но в «Вульгате» Уриен становится врагом Артура.

(обратно)

128

Один – мессир Ивэйн – особо / И куртуазен, и почтен. – Ивэйн – один из рыцарей Круглого Стола, герой романа Кретьена де Труа «Ивэйн, или Рыцарь со львом».

(обратно)

129

Он прозывается Бастардом. – Речь идет о незаконном сыне короля Уриена и жены королевского сенешаля, сводном брате и тезке Ивэйна. Он не раз появлялся в более поздних версиях романов о Граале.

(обратно)

130

А восемь дней бы подождали... – В христианской традиции число 8 было символом очищения и Воскресения. Христос восстал из гроба на восьмой день после входа в Иерусалим. Восемь человек спаслись от потопа в Ноевом ковчеге. Для Гавэйна эти обозначенные восемь дней могут стать гарантией освобождения от власти злых сил.

(обратно)

131

Оркелен – Это название явно ассоциируется с Орканией, королем которой был Лот (с географической точки зрения, это, вероятнее всего, Оркадские острова). В конце романа в Орканию, как всегда в день Троицы, прибудет король Артур.

(обратно)

132

Гриномалан – Этот персонаж встречается только в «Персевале», несмотря на то, что «молва идет по странам» о его доблестях и несметных богатствах. Может быть, так усиливается мотив заповедных, заколдованных земель.

(обратно)

133

Гордячка Логрская прозвав. – Так впервые появляется имя, а скорее, прозвище, зловредной девицы (l’Orgueilleuse de Logres), которая преследует Гавэйна своей ненавистью. Определение «Гордячка» заставляет вспомнить о Гордеце де ла Ланде. То, что девица родом из Логра, связывает ее с хтоническим миром, когда-то покоренным Артуром. Она смиряется, когда пересекается с новым для нее куртуазным миром, воплощенным в Гавэйне, и делает новый выбор.

(обратно)

134

Гордец Ущелья; сей воитель... – У этого таинственного рыцаря длинное прозвище, связанное с его основным назначением – охранять проход через ущелье: l’Orgueilleux de la Roche à l’Etroite Voie. Это еще один Гордец, персонаж явно сказочный, который должен понести наказание от руки Гавэйна.

(обратно)

135

Уж двадцать лет почти, как он, / Известно, матери лишён. – Подобные хронологические несоответствия, как, в частности, и возраст короля Артура (ему то сто, то шестьдесят лет) свидетельствуют о пребывании в волшебном пространстве, где время идет не по земным законам.

(обратно)

136

...и сестрицу / Того, кто Богом осуждён... – Так Гавэйн узнает о своем происхождении, обретая сразу и мать и сестру.

(обратно)

137

Убит отец мой, не могу / Я благосклонным быть к врагу. – Так выясняется, что Лот убил отца Гриномалана. Но о каком кузене, убитом уже Гавэйном, идет речь – неясно.

(обратно)

138

Ларош зовётся де Сангин. – Название замка (La Roche de Sanguin – букв.: Кровавая Скала) может объясняться основным промыслом обитателей, прежде всего женщин, – изготовлением тканей алого цвета, которые пользовались большим спросом.

(обратно)

139

Дай Бог ему в неё влюбиться / Так, как в Лавинию Эней. – Ссылка на «Энеиду» вновь свидетельствует о влиянии и популярности Вергилия в Средние века.

(обратно)

140

А дама Лор, что находилась... – Дама, по имени Лор, появляется в «Персевале» впервые, но в продолжениях романа XIII века она предстает как фея и возлюбленная Гавэйна.

(обратно)

141

В доказательство такого предположения Д. Пуарьон ссылается на продолжение «Персеваля», созданное около 1230 года. Его автор Жербер Монтрей прямо говорит о том, что роман не был закончен из-за смерти Кретьена (Poirion 1994:1303).

(обратно)

142

На русский язык трактат Капеллана полностью пока не переведен, но в современном французском переводе он имеет не вполне точное название, поскольку слово courtois в латинском заголовке отсутствует. См.:André le Chapelain. Traité de l’amour courtois. – P., Klincksieck, 2002.

(обратно)

143

Отзвуки этой традиции можно видеть в книге Данте «Новая жизнь», где протагонист доверяет историю своей любви неким дамам, что «смысл любви познали».

(обратно)

144

Арморика (от кельтского armor – море) – название, данное северо-западным территориям Галлии, расположенным за Ла-Маншем вдоль океана, от устья Сены до Луары и включающим всю современную французскую Бретань. Поселения Арморики восстали против римлян в начале V-го века и образовали мощную конфедерацию. Позже Арморика

приняла власть короля Хлодвига.

(обратно)

145

Высказывалось забавное предположение, что упомянутая «книга» могла представлять собой всего лишь сшитые чистые листы, на которых автору предлагалось писать заказанный труд.

(обратно)

146

В романе Кретьена грааль – это нарицательное существительное, поэтому автор писал его с маленькой буквы.

(обратно)

147

Об «Энеиде» напоминает и эпизод с безымянной уродливой девицей, грозящей бедствиями Персевалю, которая появляется при дворе Артура, как гарпия Келено, пророчащая смерть Энею (книга третья). Гарпии, как известно, изображались с девичьими лицами на уродливом птичьем теле с когтистыми скрюченными лапами. Не отсюда ли: «и ноги скрюченные дивы, как прутья скрученные ивы»? Вергилий был классическим авторитетом для средневековых авторов.

(обратно)

Оглавление

Персеваль, или повесть о Граале

Приложения

  Обоснование текста

  Кретьен де Труа и неразгаданные тайны Грааля.

*** Примечания ***