Марс. Книга 2 (СИ) [Виталий Астапенков A1957nord] (fb2) читать онлайн

Книга 2

Практически стандартный посёлок – двух- трёх-этажные светлые коттеджи из псевдокамня с пристроенными зонами отдыха и заранее выкопанными бассейнами. Сухими сейчас. И несколько длинных зданий. Один из административных центров Марса Северного полушария и довольно крупный по местным меркам. Здесь располагались научно-исследовательские и изыскательные институты, крайне немногочисленные органы охраны правопорядка и прочая, прочая… Ну, и органы управления Марсианской администрации.

Территориальное деление на Марсе провели по берегам размеченных рек и озёр, дабы никого не обидеть в будущем, и площади получались практически равными по величине. Изначально планировали сделать все посёлки одинаковыми и по площади и по населению, но действительность внесла коррективы. Во всяком случае, на уже обжитых землях. А на большей части Марса все эти посёлки и городки, даже цеха переработки запланированной на будущее продукции и вынесенные за пределы жилых зон, строились и сразу же консервировались.

Зато космодромы Северного или Южного полушарий вдобавок к необходимой инфраструктуре потихоньку обрасти вспомогательными площадками для тяжёлых аэрокаров дальнего действия, офисами компаний-разработчиков, а также развлекательными центрами. Здесь же тянулись пристроенные к зоне грузового открытого дока закрытые пока, но рассчитанные на перспективу корпуса терминалов шаровых поездов-экспрессов. В будущем они должны связать большую часть марсианских поселений, разумеется, если только окажется экономически выгодно.

Сам Северный космодром сверху напоминало трезубец – три взлётные полосы с продольными ложами-ускорителями магнитных катапульт на концах: попадая в них разгоняющееся судно получало дополнительный импульс, достаточный для выхода в ближний космос. Марс меньше Земли, и мощи катапульт хватало с избытком. К тому же, это было намного экономичнее и дешевле привычных запусков. Подобными полосами-катапультами оборудовались и некоторые исследовательские центры типа ИКП-2, для кого была жизненно необходима постоянная связь с космосом.

Почти мини Земля. Разве что на специально отведённых орбитах не монтировались гигантские корпуса межпланетных кораблей, и не устанавливалось оборудование. Пока. В будущем – кто знает? Но едва ли ведущие космокорпорации захотят перемещать сюда технологические циклы. На Земле, с её колоссальным рынком рабочей силы и развитой инфраструктурой стоимость любого производства намного дешевле. Опять же – пока.

Кстати, с какой радости мы на Северном? Административный центр полушария в ста пятидесяти километрах восточней, в глубине одного из сохранённых каньонов. Однако подумав, я понял: спуститься в каньон на аэромашине невозможно, если это не МОУ или ещё что-нибудь, оборудованное М-генератором, например, космокатер. Дующие вдоль стен сумасшедшие ветра с лёгкостью срывают лопасти в турбинах аэрокаров. Все семь тысяч каньонов служили основой для террамодуляторов – природно-искусственных процессов вместе с марпоников восстанавливающих атмосферу, давление и магнитное поле Марса. Поэтому по колоссальным стенам каньонов были проложены серпантины магнитных трасс и, как следствие, добираться до дна стало утомительно и долго.

Пока я раздумывал, машина вдруг ухнула вниз, заставив судорожно сжаться на сиденье, и толкнулась выставленными лапами амортизаторов в псевдобазальтовое шершавое покрытие посадочной площадки. Пару раз качнулась, стих довольно пронзительных писк работающей турбины. Прибыли. Через прозрачный пластик было видно, как к нам быстро приближаются несколько каров с эмблемами медицинского центра – змея, обвивающая вместо чаши большую букву «М» на ножке.

Толкнув меня, Даша подняла вверх грузовую дверцу. Двое молодых медиков забрались внутрь и начали отстёгивать и осторожно передавать коллегам снаружи лежащих без сознания людей. Там их укладывали на каталки передвижных медицинских диагностов, сразу подключая датчики, грузили в кары и увозили. В Медцентр, скорее всего. Мы оглянуться не успели, как остались одни.

То есть, не совсем.

Остался длинный и приземистый кар, наполовину накрытый полукруглым, непрозрачным ферропластиковым коробом. Убогое зрелище. В короб была вделана дверца. Передняя часть ничем не отличалась от обычных машин – четыре открытых посадочных места на двух широких сиденьях под сдвинутыми сейчас вверх половинками защитного блистера. На них зеленоватый узор свивался стеблями марпоники в стилизованные буквы «LE» –  Law Enforcement. Охрана правопорядка.

Рядом стоял высокий седоватый человек в подогнанном по атлетической фигуре спецкомбинезоне с вделанными шашечками кевлара и откинутым защитным шлемом. На широком поясе справа под рукой висела застёгнутая кобура тазера, а рядом целый ряд разнообразных предметов, из которых я узнал лишь фонарь и стандартную полицейскую дубинку. Он шагнул к нам, вскидывая к виску два пальца.

– Госпожа Лайт? – Голос был глухим и каким-то рваным, словно он выкашливал слова. – И?..

– Илай, – сказал я торопливо, – Севемр.

– А кто спрашивает? – нарочито безразлично поинтересовалась Даша. Кажется, ей не нравилось предстоящее объяснение с силами правопорядка. Мне, собственно, тоже. Только деваться некуда.

– Макс Герд, сержант-инспектор охраны правопорядка Марсианской директории, Северное полушарие. И вы это отлично знаете. – Я удивлённо вскинул брови. – Я попрошу вас проехать со мной до участка.

Он махнул рукой на кар с эмблемой.

– А если откажемся, затолкаете нас туда дубинкой? – хмуро сказала Даша.

О-ёй! Что это она так правоохранителей не любит? Дело-то ведь нужное и тяжёлое. Да и опасным бывает.

Сержант усмехнулся.

– Вас, госпожа Лайт, затолкаешь, пожалуй. Мне необходимо взять ваши показания и оформить их. По закону, – он выделил последнее слово. – А на это нужно время. И разбираться со всем происшедшим лучше в нормальном офисе, имея под рукой полную информационную базу.

Даша молча выбралась из аэромашины и села в кар на заднее сиденье, я последовал за ней.

– Господин Севемр. – Сержант устроился впереди и приглашающе похлопал по сиденью рядом. – Присаживайтесь. Пока едем – у меня будет пара вопросов.

Я пожал плечами и сел, опустив свою половинку блистера. Герд проделал то же самое со другой стороны, и мы плавно тронулись вдоль полусферы грузового терминала. Свернули направо, огибая большую площадь со снующими туда-сюда киберпогрузчиками. Они казались маленькими жёлтыми жучками на фоне огромных разноцветных контейнеров, зажатых в широко разведённых лапах магнитодержателей. На мой взгляд двигались они абсолютно хаотично, как броуновское движение молекул, хотя на самом деле всё здесь строго подчинялось установленным схемам погрузки-выгрузки.

Действительно, пообвыкнув, я уже различал, что красные контейнеры составляли в несколько рядов друг на дружку на длинной самоходной площадке. Синие и зелёные развозили в разные стороны площади и складировали аккуратными штабелями на ленты киберподъёмников, которые, в свою очередь, исчезали в щелях распахнутых люков двух тяжёлых аэромашин.

Говорят, раньше киберпогрузчики складировали груз прямо внутрь корпусов, но после многочисленных повреждений фюзеляжей, а программу определения соотношения объём места – размер контейнера – провоз контейнера в место погрузки никак не могли доработать, распределением грузов занимались люди. Причём, опытные. Суперкарго по-старому.

– Недавно на Марсе? – спросил сержант, Герд, видя с каким любопытством я разглядываю всё окружающее. – Я вас раньше не видел.

– Со вчерашнего вечера.

Мы миновали площадь и не спеша катили по широкой трассе за вереницей грузовых автокаров, направлявшихся к жилым кварталам.

– Вот как!

– Я с корабля. С «Дайны М». Не успел к спас-секции, ну, и Даша меня вытащила.

– Повезло, – ровным тоном заметил сержант.

Дежавю, я вспомнил Церна.

– Не то слово.

Герд посмотрел на меня и опять перевёл взгляд на дорогу.

– Капитан «Дайны М» доложил, что в спас-секцию сели все заявленные на борту пассажиры. На борту числилось триста двадцать семь человек с экипажем. Пятеро погибли. Я проверил списки.

– Когда? – поразился я. – Мы только что прибыли в космопорт.

– Не важно. Лучше ответьте, кто вы и откуда?

Н-да... Какой, однако, суровый сержант-инспектор.

Сзади фыркнула Даша:

– Космический заяц!

– А я не знаю. – Герд даже не повернул головы. – Пока. Почему и спрашиваю. Вежливо, заметьте.

– А потом что? Пытать начнёте?

Да что такое с Дарьей? Или здесь что-то личное?

Я вздохнул.

– Уверяю вас, сержант, что я действительно Илай Севемр, виртуал-прогнозист астронавигации. Помощник штурмана, грубо говоря.

– Это те, кто прогнозируют виртуальные угрозы по рассчитанному курсу и выдают рекомендации пилотам? Никогда не понимал, для чего это нужно.

– Было бы не нужно, нас бы не было.

– Может быть, у вас есть что-то, удостоверяющее личность?

Я только пожал плечами.

– Простите, не озаботился. Хотя…

Я расстегнул молнию комбинезон и пошарил рукой. Есть! Отцепил маленький кругляш-бэйджик с тянущейся по краю фамилией и должностью на фоне надписи «Дайна М».

– Вот, – протянул его сержанту, – устроит?

Тот притормозил, свернув к обочине, и повертел его в руках, поднёс к глазам, чуть ли не обнюхал.

– Что ж, – сказал он, в конце концов, – если, конечно, бэйдж ваш.

– Да в чём вы меня подозреваете? – удивился я. – Ну, устройте мне очную ставку с кем-нибудь из команды, любой подтвердит. Да и личные дела наверняка хранятся в электронных записях, можно проверить.

Герд устало вздохнул.

– Ни в чём я вас не подозреваю. Стараюсь разобраться. Вы двое замешаны в историю с трупом и, по вашим словам, ещё с двумя, попавшими под удар вакуум-пробойника, плюс пятеро в состоянии полной прострации. Разбитый орбитальный модуль. Ещё несколько человек обвиняются вами в совершении противоправных действий. И какой-то неизвестный, уверяющий, будто бы он с «Дайны М», хотя все эвакуированные с корабля люди развезены по посёлкам и сейчас проходят полное медицинское обследование. Что займёт ещё минимум двое суток. В чём мне вас подозревать?

– Извините. – Мне стало стыдно. – Я думаю, что после посадки в спас-секции никто поголовно не пересчитывал пассажиров и экипаж: и времени не было, и незачем, собственно. Провели общую перекличку, сравнили со списками – и успокоились. Тем более, что никто ничего не заявил о пропавших. Так, сержант?

– Пусть так. Но это не объясняет, как потеряли Илая Севемра. Здесь и при эвакуации с корабля? Насколько я помню правила космослужбы, при эвакуации обязаны были провести перекличку до отстрела спас-секции и выявить отсутствующих!

– Вообще-то, эвакуация при настоящей аварии, когда счет идёт на секунды, и учебной – абсолютно разные вещи, – заметил я. – В спас-секции летишь по пустому стволу вдоль ниш спас-коконов и тебя притягивает электромагнитным излучением к ближайшему. Свободному, я имею ввиду.

– После чего спас-кокон закрывается и меняется модуляция луча, – продолжил Герд. – Избавьте меня от прописных истин.

– Извините, – повинился я ещё раз. – Но часть пассажиров эвакуировалась, прихватив свой багаж. Вы ведь знаете, что ценные вещи некоторые предпочитают держать под рукой в каютах. А поскольку хранить их при взлёте и посадке обязаны в металлопластиковых кейсах, то электромагнитное излучение секции разбросало их по спас-модулям, посчитав за людей.

– Хм… – Сержант задумался.

Кар тем временем въехал в посёлок, покружил по одинаковым улицам – надеюсь, в дальнейшем они разнообразятся – зеленью, статуями или ещё чем – и выбрался на просторную площадь. В центре, замыкаясь кругом, тянулся высокий бордюр, отгораживая будущий сквер с уже поставленными по периметру скамейками. Сама площадь казалась опоясанной подковами длинных трехэтажных зданий с четырьмя широкими проездами между ними.

Герд повернул направо и почти сразу остановился возле ближайшего у двойных псевдо-деревянных дверей со светящейся надписью «Директория Северного полушария» и чуть ниже – «Охрана правопорядка». Они вели в широкое помещении с единственным панорамным окном, выходящим на площадь. Пластик окна усиливали вкрапления-перевязки пластида. Обзору они не мешали, зато не позволяли разбить окно. В комнате никого не было – ряд пустых столов с мягкими вращающимися креслами и парой-тройкой пластиковых стульев перед каждым.

Здесь было тепло, и я расстегнул комбинезон, сбросив его с плеч. Даша проделала то же самое.

Герд прошёл в самый конец. Свой комбинезон он снял свой полностью, небрежно уронив его на спинку кресла, и устроился за столом, кивком предложив нам рассаживаться. Дождался, пока мы расположимся, и сказал:

– Не сходится. Если следовать вашей логике, то спасённых с «Дайны М» должен быть переизбыток. При посадке в секцию, по меньшей мере.

– А вы думаете, их не было?

– То есть, вы обвиняете комсостав «Дайны М» в некомпетентности и служебном несоответствии?

Я поёжился.

– Я далёк от мысли кого-либо обвинять, сержант. Но не могу предложить ничего иного, просто в голову не приходит.

– Допустим, – сержант кивнул, – хотя и неубедительно. Но почему не обнаружили ваше отсутствие после посадки на Марс?

– Не знаю, меня там не было. Как я уже говорил: провели, наверное, обычную электронную перекличку по сверке со списками, и успокоились. Поголовно ведь никто ж не считал. Повторюсь: но ни к чему, да и незачем. Ох…

– Что? – как-то хищно напрягся Герд. – Что-то вспомнили?

Я смешался.

– Да. Прошу меня извинить, просто слишком много навалилось зараз.

– Продолжайте.

– Перед стыковкой меня временно прикрепили к инженерной секции, буквально перед аварией. То есть хотели прикрепить, запрос наш шеф-инженер отправлял, но, скорее всего, в рубке отмахнулись: перед стыковкой все заняты, не до таких мелочей. А бомльшая часть нашего инженерного корпуса работала снаружи, готовила отстрел грузового тороида. – Я помрачнел. Герд и Даша тоже. – Я просто не успел к ним присоединиться. Наверняка, вся путаница отсюда.

Герд пожевал тонкие губы, когда он заговорил, голос мне показался каким-то глухим и рваным, словно он выкашливал слова:

– Пожалуй, такое возможно.

– Но подозрения с Илая это не снимает! – Даша, презрительно щурясь, поставила на стол локти, сцепила пальцы и упёрлась в них подбородком.

– Почему нет? – Сержанта она не смутила. – Или крушения корабля и трёх трупов на Марсе, по-вашему, недостаточно для расследования?

Даша резко выпрямилась, покраснела – мгновенно, как краснеют блондинки.

– Я была с Илаем не долго, – буркнула она. – Но в людях я разбираюсь, и ответственно заявляю: Илаю я верю! Он адекватно вёл себя и в космосе, и на планете. В отличие от Альберта Церна. Да неужели бы он нарочно остался в терпящем бедствие корабле – это же верная смерть! То, что я его засекла, это практически невероятное везение, меньше, чем шанс из триллиона.

– Если только господин Севемр не сам виноват, что не успел в спас-секцию.

– Господин Севемр как раз сам в этом и виноват, – вставил я. Даша поморщилась.

– Но господина Севемра я ни в чём не обвиняю, – продолжал Герд. Он раскрыл над столом светопанель, что-то набрал на ней, подождал немного и кивнул. – Пришло подтверждение вашей личности, подписано Миура. Это…

– Это наш первый пилот, Миура-сан. Любит меня поддразнивать «кита» или «хоппу»[1], хотя я ему много раз говорил, что это неправильно. Разве что – «кита»[2], и то с большой натяжкой.

– А…вот и ваше досье! – Герд меня не слушал. Он внимательно что-то рассматривал на светопанели. Наверное, моё досье. – Приношу извинения, если обидел, – сказал он чуть погодя, – есть подтверждение и о вашем временном переводе в инженерную службу.

Даша потянула меня за рукав, кивая на выход, но я покачал головой. Лучше сейчас решить все вопросы, если получится.

И ещё битый час мы с ней отвечали на вопросы Герда, вполне профессиональные, надо заметить. Начиная с обнаружения тела на КППМ и заканчивая вызовом спас-команды к вахтенному посёлку. Тему крушения решено было оставить создаваемой комиссии.

– Вы выяснили, кто такой Альберт Церн? – спросила Даша под конец. Голос у неё стал хриплым от долгих рассказов, и сержант, пошарив в столе, протянул ей колбочку с соком. Девушка кивнула, сделала пару глотков и передала мне. – Или мало времени прошло?

Сержант поколебался, но выдал:

– Он действительно старший мастер штолен-проходки, а Валевски и Штейн его подручные…

– И что? – поторопил я.

– А ничего.

Герд вздохнул.

– Как бы по-дурацки это ни звучало, но пока не проснётся Церн или не придут в себя вахтовики из посёлка, боюсь, ничего нового мы не узнаем. Они могли просто все немного свихнуться, слишком много времени провели под космическим излучением. Я проверил, вместо положенного отдыха в защищённых посёлках хотя бы раз в месяц, они полгода провели снаружи.

Понятно. С натяжкой можно принять. Но что-то смущает, и сильно.

– Церн говорил о людях в базовом лагере.

Герд кинул.

– Я помню. Туда отправили помощь, но они пока не добрались – база довольно далеко от поверхности, на аэрокаре не подлетишь.

– А мой модуль? – спросила Даша.

– Его осмотрели. Тело забрали.

– Это?..

– Штолен-мастер Гюйгер Кранц. Определили по зубным слепкам, всё остальное, к сожалению, опознанию не подлежит.

Значит, я не ошибся.

– Вы где планируете остановиться, господин Севемр?

Я пожал плечами. Я ещё не думал об этом.

– У нас, – сказала Даша. – В посёлке ИКП.

– Далековато, но ладно. Завтра-послезавтра нам нужно будет встретиться.

Герд поднялся из-за стола.

– В общем, я вас не задерживаю… – я торопливо встал, – …пока.

Хвала космосу хоть так, а то уж начал чувствовать тяжесть наручников на запястьях.

– Идём-идём, – Даша подтолкнула меня в спину.

Мы немного не дошли до выхода, когда двери отрылись, и внутрь повалила, не могу подобрать другого слова, целая толпа. Все в подогнанных комбинезонах, примерно одного роста и сложения – полицейские, то бишь, сотрудники Охраны правопорядка при Марсианской Директории. И где они были интересно? Помещение немедленно наполнилось разговорами и шумом. Как я понял, обсуждали баскетбол, игру двух местных команд, собранных из энтузиастов-любителей.

Снаружи солнце село и всё вокруг окатила волна холода. По периметру площади зажглись подвешенные на изящных выгнутых столбах светильники, заливая всё холодным белым светом.

Даша молча направилась к стоянке каров. Видно было, что настроение у девушки хуже некуда, а у меня накопилось несколько вопросов.

– Интересная у вас здесь спортивная жизнь, – заметил я осторожно.

– А что? – мгновенно отреагировала она. – Думаешь, у нас только пьянки да дебош?

– Никогда так не думал, – возмутился я. – Просто не ожидал такого ажиотажа – чтобы отдел охраны в полном составе отправился смотреть игру. Что, все настолько любят баскетбол?

Даша пожала плечами.

– Здесь пока мало развлечений. Вот и ходят поболеть и поддержать своих друзей и знакомых. Между прочим, ты сам хоть раз видел «БасМ»?

– Что я видел? – не понял я.

– Марсианский баскетбол. – Даша улыбнулась. Кажется, плохое настроение её оставило. – Советую посмотреть. Сила тяжести тут меньше земной, и прыжки у игроков намного выше, прямо кенгуру. Даже щиты с корзинами пришлось поднять.

Она прошла между рядов припаркованн6ых машин и остановилась у одной с нарисованным деревом на корпусе. Я следовал за ней.

– Подождём. – Она открыла дверцу и забралась внутрь. – Залезай.

Я устроился рядом и вопросительно посмотрел на девушку.

– Раз кар здесь, то кто-то из наших в Администрации. Решают, наверное, как быть: на «Дайне М» везли сердечники к новым климатическим преобразователям. Хотели усилить концентрацию сети. Как теперь быть, не представляю. Отследить их в космосе можно, выловить нельзя.

– Они всё равно вернутся к Марсу, – попробовал я утешить девушку.

– Издеваешься? Когда это будет!

Большая часть машин вокруг постепенно разъехалась. Стало видно, что пригасло большое панорамное окно в отделе охраны, сменив ярко-белый свет на мягко-голубоватый. Наверное, остались дежурные, у остальных закончилась смена.

– У нас мало преступлений, – негромко сказала Даша, проследив мой взгляд. – В основном, пьяные потасовки в барах после вахт. Собственно, их и преступлением-то не назовешь – так, мужики пар сбрасывают. И бары большей частью здесь в космопорту, ну, и на Южном тоже. Это сегодня игра была, а так дежурят по трое.

– А остальные посёлки?

– Посёлки патрулируют по вызовам.

Я хмыкнул.

– Трое на тридцать тысяч человек – у вас и в самом деле рай.

– Да как же! И, кстати, не тридцать – девяносто тысяч, отстал ты от жизни!

– Сколько?

– Девяносто тысяч восемьдесят три человека – по официальным данным. – Даша не выдержала и прыснула. – Ну, у тебя и лицо! Чему ты удивляешься? Несмотря на дороговизну, сообщение Земля–Марс давно стало регулярным. Половина всей промышленности на это задействовано. Сейчас на Земле вообще подготавливают целый флот из двадцати контейнеровозов с анабиозными капсулами, пять тысяч мест каждый. Но и это для планеты – капля в море. Нужно поскорей создать запасы воды, вот тогда действительно будет исход! А то стоят наши посёлки без людей на консервации, заедешь в такой – жутко делается.

– Да, такими темпами у вас скоро национальные анклавы проявятся. Марсианская башня бы не случилась взамен Вавилонской.

– Вряд ли, – отмахнулась Даша, – пока, во всяком случае. Сейчас любой, кто отправляется в космос и на Марс, в частности, обязан в совершенстве владеть пиджин-инглиш. Вот когда пройдёт переселение – тогда другое дело.

– Тогда и численность охраны правопорядка увеличивать придётся.

– Придётся, – хмуро сказала Даша. – Что за проклятье лежит на человечестве? Куда ни сунемся, всюду тащим с собой одно и то же! Ложь, обман, насилие…

Она резко замолчала, будто устыдившись собственной вспышки.

Я решился, наконец.

– Даша, – спросил осторожно, – мне показалось, или между вами с Гердом что-то есть?

Она долго не отвечала, и я уж подумал, что ответа не будет, когда она заговорила, сначала тихо и путано, потом всё громче и яростней.

– Вообще-то, это не твоё дело. Ну, да, мы были вместе. Женщин здесь ещё довольно мало, и им можно выбирать. Я и выбрала: сильный, умный. Но спустя какое-то время поняла: я не люблю его. Не люблю – и всё! Ещё какое-то время пыталась убедить себя в обратном, но бестолку!

– И вы начали ссориться?

– Ям начала ссориться. Макс терпел. Но однажды не выдержал и сказал, что ни за что меня не отпустит. В ответ я его ударила, а он сломал мне руку. Случайно, правда, и запер в нежилом блоке. Потом выпустил. Просил прощения. Он неплохой человек…

Выговорившись, она откинулась на сиденье, глядя вверх, на проступившие в тёмном небе цепочки небольших огоньков, очерчивающие объём старт-финишного комплекса доставки орбитальных грузов. Они вспыхивали ярко-жёлтым светом и стремительно уносились вверх, теряясь в глубине пространства среди белых гвоздиков звёзд.

Я не знал, что сказать. Сидел и любовался точёным профилем, задавив в зародыше желание разыскать сержанта и набить ему морду.

– Илай, – вдруг спросила Даша как-то неуверенно, – а ты меня тогда поцеловал только чтобы доказать, что не гей?

Я потянулся её обнять. Даша развернулась на сиденье, придержав мою руку.

– Нет. Ты ответь.

– Ты и вправду так думаешь? – Я преодолел сопротивление девушки и обнял. Поцеловал в холодные нос, щёки, нашёл такие же холодные губы. Отпустил.

– Прости. Совсем голову потерял.

Даша молчала.

Космос, как же извиниться?

– О! – вспомнил. – А может ты всё-таки из этих…

Меня поцеловали…

…Губы были тёплые и нежные, и почему-то от них катилась сметающая всё волна, гасившая и зажжённые над площадью огни, и саму площадь, и небо над головой…

…и резко толкнули в грудь. Больно, причём.

– Из каких – из этих?

– Ну что ты всё время дерёшься? – не выдержал я. – Так я скоро и шевелиться не смогу!

– Ничего, нас учили помощь оказывать. – Даша провела ладонью по моей щеке. Я млел, закрыв глаза, потом снова потянулся к девушке.

– По-моему, ты уже спасён, – пробормотала она, вырываясь. – Сейчас наши придут. Хватит!

У, какая!

– И где это тебя учили такую помощь оказывать?

– Обижусь, – предупредила Дарья.

– Прости, – в который раз повинился я. И правда, что несу? – Пошутил неудачно.

Даша внимательно посмотрела на меня, я скорчил рожу, она засмеялась.

– В Академии нас учили.

– Ты училась в Академии? – Я уважительно присвистнул.

– Не свисти. – Даша нахмурилась. – Да, училась. А ты нет?

– А на каком факультете?

– Не уходи от ответа. Ты учился в Академии?

– Учился, учился, где я только ни учился. Дарья Лайт… Лайт…или Светлова?

– Даша, где вы? – по площади разнёсся хриплый баритон.

Даша отвернулась и нажала кнопку на руле, помигала опоясывающим корпус рядом фар. Одна за другой в машину забрались четыре фигуры. Трое на заднее сиденье и одна к нам с Дашей, оттеснив ко мне девушку.

Севший быстро пробежался пальцами по кнопкам управления, запуская двигатель, одновременно с тихим шорохом из бортов выдвинулись клинообразные, изогнутые пластины. Они сомкнулись над головой пластиковым куполом. Зашумел вентилятор и почти сразу повеяло теплом. Человек расстегнул комбинезон и сбросил капюшон, явив абсолютно лысую голову и кустистые чёрные брови, казавшиеся большими мохнатыми гусеницами на гладко выбритом лице.

– Привет, Дашуль! – Это был обладатель хриплого баритона. Он наклонился и мимолётно коснулся губами Дашиной щеки, та чмокнула его в ответ. – А вы, наверное, Илай? – Он наклонился и протянул руку, я пожал. – Я Зойл Леннарт, Лен. Дашино начальство. Сзади сейчас устроились наши климатологи: Ичида Садако…

– Комбанва[3], – подняла руку сидевшая посредине симпатичная женщина лет тридцати пяти.

Я вежливо склонил голову.

– …Пауль Иванов…

– Здравствуйте, – сказал сидевший слева от японки молодой парень с русым чубом, этакий первый парень на деревне. На вид, разумеется.

– …и Сергей Хрулёв.

Костистое лицо и сухо поджатые губы. Серьёзный взгляд.

– Добрый вечер.

– Добрый…

Леннарт тронул машину с места.

Мы проехали по площади мимо погруженных в темноту панорамных окон, вывернули на прямой широкий проспект с подсвеченным покрытием. По обеим сторонам тянись невысокие трехэтажные здания – небоскрёбы по местным меркам. У некоторых уютно мигали светопанели на входе, у других наоборот, горели яркими огнями под ритмичную музыку. Местные бары, как я понял. У каждого теснился народ, в основном, мужчины, но были женщины. А вот по самому проспекту, по проложенным вдоль трассы дорожкам, уставленными удобными скамьями, никто не гулял. Наверное, не хотели мёрзнуть: температура снаружи стремительно опускалась.

Даша положила голову мне на плечо и смежила веки. Леннарт удивлённо покосился на неё и улыбнулся. Я вытянул левую руку и обнял девушку, устраивая поудобнее. Донёсшийся сзади неразборчивый шепоток дал понять, что наши действия не остались незамеченными. Даша чуть поёрзала и сказала, не открывая глаз:

– Я всё слышу. – После чего притихла.

Кар миновал последние здания, пару длинных грузовых терминалов, отделённых от коттеджей широкой полосой – будущими лесопосадками, и нырнул в бескрайние поля марпоники, сменив яркий искусственный свет на усыпанное огоньками звёзд небо. Внутри купола было тепло и уютно. Чуть слышный гул двигателя и мерное покачивание машины убаюкивали; хотелось закрыть глаза и последовать примеру Даши, сладко посапывающей на моём плече.

Почему бы и нет?

Но едва я прикрыл глаза, сквозь пластик снаружи пробился громкий шипящий свист.

Я вздрогнул и выпрямился, успев заметить, как по небу скользнула чёрная тень в ореоле бегущих красных огоньков. Потревоженная Даша подняла голову, сонно огляделась и снова закрыла глаза.

– Магнитный выброс, – негромко произнёс Леннарт.

А, вот оно что!

– Я думал, выброс с катапульты происходит бесшумно.

– Должен. Только не происходит.

Откуда-то сверху донёсся сильный хлопок, потом затихающий гул.

– Движки тяги, – прокомментировал Леннарт. – Ещё час, и стыковка с «Марс-3».

Это впечатляло. На Земле такие запуски просчитывают загодя за несколько недель, и на полёт со стыковкой уходит отнюдь не час. И финансовая составляющая намного выше. Но там и катапульты нет.

– Далеко нам? – спросил тихонько, чтобы не растревожить Дашу.

– На шоссе выедем минут через десять, там ещё полчаса и час на спуск. Так что отдыхайте.

Вот и ладно. Я смежил веки и провалился в глубокий сон без сновидений.

Проснулся я от толчков. Не скажу, что сильных, но неприятных. Справа от машины тянулась бесконечная светло-серая стена, исчезающая в темноте и вверху и по сторонам. А слева, с моей стороны распростёрлась колоссальная чаша чёрной пустоты. На её фоне и на фоне бесконечной стены кар казался слабо светящейся мошкой, подбрасываемой жёсткими ударами ветров на серпантине врезанной в стену дороге.

Сердце рушилось куда-то вниз при каждом толчке – так и казалось, что кар вот-вот слетит с дороги и ухнет вглубь бездонной чаши. Насколько я помнил, глубина всех семи тысяч марсианских каньонов искусственно варьировалась от сорока до сорока трёх километров. Почти до астеносферы. Их специально создавали под террамодуляторы, а последние являлись центрами строго рассчитанных квадратов всей марсианской поверхности с подвешенными сверху климатическими погодными преобразователями. Модернизированными, кстати, здесь местными, так сказать, умельцами.

Снизу сквозь ночь проглянули редкие огоньки. По мере того, как машина спускалась ниже, они усиливались, наливаясь яркостью и цветом, и множились: настоящие россыпи света, терявшиеся в темноте стокилометрового каньона. Постепенно огни поравнялись с нами, затем поднялись вверх – мы практически достигли дна. Леннарт завёл двигатель, съезжая со светящейся магнитной полосы серпантина на змеившуюся между красно-серыми валунами дорогу. Тряска сделалась немилосердной.

Даша проснулась и выпрямилась, машинально ухватив меня за руку. Что скрывать – было приятно. Правда, при очередном толчке, она стукнула меня головой в подбородок, так что лязгнули зубы.

У меня.

– Ой, прости, пожалуйста, опять я тебя стукнула! – Даша выпростала руку и потёрла свою макушку.

– Держитесь крепче, – объявил Леннарт. – Сейчас всё кончится!

Действительно. Подпрыгнув несколько раз на невидимых рытвинах, кар покатил по более-менее свободной от каменных обломков дороге.

– Скоро приедем, – сказала Даша.

– Не думал, что в каньонах такое бездорожье, – заметил я. – Или это только здесь?

– Да нет, – Даша покачала головой. – Повсюду так. Наверху выравнивали специально. Между прочим, очень хотели горы в некоторых местах, но не вышло, к сожалению. Для этого пришлось бы двигать тектонические плиты.

– Вы имеете в виду, что невозможно просчитать последствия?

– И не только, – сказал сзади кто-то из мужчин. Хрулёв, наверное. Судя по внешнему виду, типичный педант и зануда.

– Вот только не надо лекций, – сказала Даша.

Я промолчал, хотя с интересом бы послушал. Но одобрительный гул голосов дал понять, что с Дашей согласно абсолютное большинство.

– Всё-таки разительный контраст с поверхностью.

– Ещё бы, – ответил вместо Даши Леннарт. – Но вкладывать колоссальные средства в зачистку семи тысяч каньонов двадцатикилометровой ширины и стокилометровой длины не рентабельно. Слишком дорого.

– Разве наверху дешевле?

Леннарт на миг повернул голову в мою сторону и снова сосредоточился на дороге.

– Да, как ни странно. Процесс террамодулирования был запущен единожды, и с тех пор мы лишь корректируем его…

– Да ничего мы не корректируем! – снова вмешался Хрулёв. – Отслеживаем изменения и высаживаем марпонику. Изменить что-либо в процессе гео-образования мы не в силах!

– Успокойся, Сергей-сан, – мягко произнесла женщина – Садако, – всё идёт, всё меняется. Но и идёт как надо. Скоро будем под дождиком гулять.

– По крышам, – буркнул мужчина. – Как коты. Почему никто не хочет понять, что при малейшем сбое…

– Фу на тебя! – не выдержал Леннарт. – Ну, что ты вечно плохого ждёшь? Чего ты вообще хочешь?

– Я… – начал было Хрулёв.

– Нет-нет, это я так, риторически, – быстро проговорил Леннарт, и тут же перевёл разговор: – А как теперь? Нормальная дорога?

– Вполне. – Я кивнул. Конечно, не магнитные автобаны, но полотно твёрдое и ровное, кар не трясёт, освещения от целого леса завёрнутых в прозрачный диэлектрик псевдослюды высоченных энергоколонн, торчавших по всей площади каньона, достаточно.

– Вот видите, – проникновенно сказал Леннарт, косясь назад, на Хрулёва, наверное. – А у стен вечно то оползни, то обвалы. Чистим, помаленьку. К серпантину, правда, это не относится, иначе добираться сюда будем лишь по воздуху.

– Приехали, – довольно невежливо на мой взгляд перебила Даша. Леннарт замолчал. Обиделся.

Дорога упёрлась в прямоугольник восемь на шесть метров, проступающим серым пятном на более тёмной псевдокаменной поверхности – стене пятиэтажного здания-цирка с торчащей из центра вверх раскрывшейся розой проводника энергоуловителя. Воздух над «розой» слабо отсвечивал зелёным – от конденсирующихся килоджоулей. Насколько я помнил, собранная из пространства энергия перекачивалась по подземным энергомостам к террамодуляторам и частично на обогрев марпоники.

Снижая скорость, кар подъехал к серому пятну; по мере приближения горизонтальные створки ворот расходились шире и шире, пока машина не нырнула в открывшийся короткий тоннель, почти сразу сменившийся большим ярко освещённым залом. Леннарт свернул налево и припарковался на свободном месте среди таких же каров. Убрал блистер и выключил двигатель.

По пролётам узкой лестницы, зигзагами вделанной в стену, мы поднялись на третий уровень и прошли по огороженному с двух сторон прозрачному мостику над огромным залом с невидимым за светильниками потолком. Он был просто забит карами, бочонками автоматических погодных модулей, самой разнообразной кибертехникой для обработки марпоники, разобранными и потому безопасными зарядами к катапультам. Сами взрыв-заряды хранились в другом месте. Ну и разные штабеля с прочим имуществом и отдельно стоящие столы с аппаратурой, закрытые прозрачными пластиковыми колпаками. Что ж, аппаратурой ИКП-2 обеспечен по полной. Это радует.

Мостик закончился большой металопластиковой дверью во внутренней стене здания-цирка. Шедший первым Леннарт сунул в щель замка плоскую ключ-карту, и створки двери разошлись горизонтально – одна ушла в потолок, вторая утонула в полу – открыв уходящий в обе стороны широкий коридор с прямоугольниками многочисленных дверей. А прямо перед нами оказалась гостеприимно раскрывшая створки кабина лифта.

– Жилые помещения расположены на верхних ярусах, – пояснила Даша. – Там и окна есть. Внизу никакой пластик не выдерживает работы террамодуляторов – входит в резонанс с модулированным сигналом и крошится. А жить без окон совсем не комильфо. Мы, всё-таки, дома. Идём, – она потянула меня за рукав.

Женщина и не сказавший и двух слов парень, Пауль, попрощались и направились куда-то по коридору, видимо, были свои дела.

Верхний ярус разительно отличался от предыдущих. Он был намного уже и по левой от нас, наружной стороне здания в стене метров через двенадцать-пятнадцать тянулись глубокие, метров по десять, ниши, заканчивавшиеся панорамными окнами. Вдоль стен и у окон были установлены мягкие диваны и небольшие столики с изящными вазочками с цветами. Искусственными, скорее всего. В самой стене, как и на нижнем ярусе, располагались двери в жилые блоки. Возле каждой мягко светился номер и слабо помигивала щель для ключ-карты. Людей в коридоре не было. Ночь как-никак.

Леннарт повозился у вделанного в стену подле лифта сенсорного окошка информ-связи, приложил свою ключ-карту и быстро набрал какой-то запрос на панели. Удовлетворённо кивнул и достал из открывшегося отделения близнеца своей ключ-карты. Протянул мне.

– Владей. Только имей в виду, это карта гостя, и в некоторые места ты не попадёшь. Кстати… – Он посмотрел на Дашу. Та с независимым видом разглядывала что-то важное в стене. – Ты мне нужна.

– Прямо сейчас? – осведомилась девушка, переводя взгляд на начальство. – До утра не потерпит?

– Прямо сейчас! – подтвердил Леннарт. – Связи с тобой под конец не было, и нужно нанести отметки зондирования атмосферы по глиссаде, иначе недельную работу всего института придётся в космос выкидывать.

Даша фыркнула.

– Да я ведь не садилась и специальные замеры не делала, автомат работал, если успел, конечно. Покопайтесь в МОУ, он в…

– Вот всё это и расскажешь, – оборвал её Леннарт, брови у него на лице недовольно вздёрнулись вверх и вниз, будто вставшие на дыбы две мохнатые гусеницы, – потом отдохнёшь. Лично тебе гарантирую три дня отдыха от своих щедрот.

– Свежо предание, – проворчала Дарья, глядя на меня.

– Да не бросим мы его, – перехватил её взгляд Леннарт, и обратился ко мне: – Сейчас пройдешь немного направо, увидишь сектор двенадцать «А», это гостиничный блок. Предъявишь карту, поселишься. А завтра милости прошу ко мне на третий уровень в первый отдел, решим, как жить дальше.

Он подтолкнул девушку к лифту, шагнул туда сам и прижал указательный палец к кнопке нижнего яруса. Я сказал ему спасибо и кивнул Даше.

– До встречи.

– До встречи, – ответила она тихо, и вошла в кабину.

Двери закрылись.

– Пойдёмте, провожу, – предложил Хрулёв.

– Да, спасибо.

Мы миновали пять-шесть ниш-углублений с тёмными прямоугольниками окон и остановились у следующих дверей лифта с закрытыми створками. Действительно, в таком огромном здании, лифтов должно быть несколько десятков. И пассажирских и грузовых.

Прямо напротив на стене над очередной дверью неярко светилась надпись «Гостиничный комплекс». Почему-то по-русски. И эмблема марсианского Хилтона – английская «М» плавно перетекающая в «H» посредине округлой завитушки.

Хрулёв провёл ключ-картой по светящейся щели у двери и сделал мне приглашающий жест.

– Прошу.

Я шагнул в открывшийся проход. Крохотная комнатка с монолитными стенами и конторка с высоким крутящимся стулом у стены напротив входа. Над конторкой засветилась панель информ-устройства. Ресепшен по-марсиански. На Земле, с её избытком населения, подобными вещами занимаются живые люди, но для Марса это непозволительная роскошь.

Я назвал себя и вложил полученную от Леннарта ключ-карту в считывающее устройство. На экране высветилась надпись, подтверждающая мою личность, и предложение внести плату в размере 30 условно-денежных единиц за проживание в комплексе.

Цена, конечно, высокая, но не запредельная. Только вот удостоверения личности – вживленного в ладонь чипа с кодом-доступом к банковскому счёту и прочим прелестям земного социума у меня не было. У членов команд космических судов они заменялись электронными картами с обычными счетами, на которые переводились заработанные средства. По возвращению на Землю чипы личности восстанавливались. Связано это было с тем, что вживляемый нейрочип связи с компьютерной сетью корабля вступал в конфликт с уже вживлённым чипом личности, поскольку одни и те же нейромедиаторы носителя использовались для разных целей.

Разумеется, мои средства – Условно-Денежные Единицы – conventional monetary unit, никуда не делись и через день-два я смогу имипользоваться. Но что делать сейчас?

Я растерянно огляделся и встретил сочувствующий взгляд Хрулёва.

– Вы введите в графу оплаты своё имя и должность.

Я машинально послушался.

Надпись «оплатить» исчезла, сменившись надписью «оплачено».

– Всем эвакуированным с «Дайны М» начислен минимальный для проживания размер УДЕ, пока не восстановят собственные средства экипажа и пассажиров, – объяснил Хрулёв. – У вас они сейчас на ключ-карте, потом, если уедете от нас раньше, переведём, куда скажете.

– Спасибо, – сказал я, проверяя начисления. 270 условно-денежных единиц. Что ж, вполне.

– Не за что, – сказал Хрулёв. – Я-то здесь при чём? – Он шагнул во внезапно протаявшую в монолитной стене дверь.

– И всё равно – спасибо!

Я, в свою очередь, вошёл в другую открывшуюся дверь.

Стандартный гостиничный номер: комната с широкой кроватью, затемнённый пластик окна. Столик с консолью компьютера и жёсткий вращаюшийся стул. Встроенная дверь в душевую. Вот и всё. Стандарт. И причём здесь Хилтон?

Стянув комбинезон, я убрал его во встроенный шкаф.

Хотелось есть. Можно было бы поискать в компьютере ближайшее ночное кафе, наверняка здесь есть какое-нибудь дежурное, а то последний раз мы с Дашей перекусывали в вахтовом посёлке утром. Даша...

Чем я вообще занимаюсь? Следовало бы обдумать всё, случившееся за последние два дня, начиная с катастрофы, но в голову упорно лезли воспоминания о Дашиной улыбке, больших, иногда сердито прищуренных, синих глазах, напоминающем весеннюю капель смехе.

На консоли прозвучал гудок вызова. Хрулёв. Интересно, что ему нужно?

Я открыл дверь.

– Я прошу прощения, – чопорно произнёс Хрулёв, – но мне, кажется, что вас оставили голодным?

– Ну…да, – сказал я. – Только не «оставили»: кормить меня никто не обязан…

– Бросьте! – перебил Хрулёв. – Обязаны – не обязаны. – Он поставил на стол длинный пластиковый контейнер и открыл. – Угощайтесь.

– Благодарю. – Я достал из контейнера завёрнутую в салфетку ложку. – Пахло одуряюще вкусно.

– А хотите выпить? – вдруг предложил Хрулёв, глядя, как я расправляюсь с порцией гуляша. – Не подумайте ничего, но после крушения «Дайны М» мы все на взводе.

– Даша говорила – сердечники к преобразователям.

Я провёл рукой по стене над консолью, открыл встроенный бар. Он был пуст, если не считать бутылки с водой и колбочки с соком. Рюмки, правда, имелись.

– Доставайте-доставайте. – Хрулёв вытащил непонятно откуда небольшую плоскую фляжку.

Он свинтил крышку и разлил светло-коричневую жидкость.

Коньяк и очень неплохой.

Я вытер салфеткой ложку и протянул Хрулёву, но тот лишь покачал головой.

– Спасибо, не нужно. Коньяк вообще не закусывают, да и пить его следует из специальных бокалов. Это я уж так – чисто по-русски. Вы ведь русский?

– Марсианин, – пробурчал я с набитым ртом, – теперь.

– Теперь мы все марсиане. – Хрулёв налил ещё. – Предлагаю перейти на «ты».

– Поддерживаю. – Я сунул ему руку. – Илай.

– Сергей.

Мы чокнулись и выпили. Сергей налил ещё по одной, но пить не торопился. Дождался, пока я закончу трапезу и, положив ложку внутрь пластикового бокса, закрою крышку, лишь тогда пригубил напиток. Я блаженно откинулся на стуле и последовал его примеру, хотя и пить уже не хотелось.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказал Хрулёв. – Если честно, просто никто из наших больше в гостинице не живёт, у всех свои апартаменты. А я на срыве. Сердечники – моя епархия, и сегодня в Администрации на них официально поставили крест.

– Сочувствую. – Мы помолчали. – А почему ты живёшь в гостинице?

Сергей скривился.

– У меня коттедж в Северном, мы там с женой живём. Работаю большей частью на зондах. Зачем мне ещё комнаты?

– Действительно, – согласился я. – А что, с сердечниками так серьёзно? Извини, вопрос дурацкий.

Сергей пожал плечами.

– Без атмосферы, конечно, не останемся. Но мы и так от графика отстаём, а без сердечников к зондам…

– А Дарья говорила, что вы наоборот – опережаете график, – припомнил я.

Хрулёв хмыкнул.

– Смотря какой. Если утверждённый Землёй для всеобщего пользования, то да, идём с опережением. А если наш внутренний, на который мы ориентируемся, то отстаём и сильно. Да ещё выбрыки марпоники!

– Ты о чём? – не понял я.

Сергей отхлебнул из рюмки, я скопировал, и он улыбнулся.

– Процесс терраформирвания, иначе геообразования, на самом деле тайна за семью печатями. Это как с рождением человека, всё по полочкам разложили: и как происходит зачатие и почему, и как растёт плод, и как происходит рождение – всё. Но откуда, грубо выражаясь, дети берутся, не знаем. Так и здесь. Взять хотя бы каньоны. Принято считать их лёгкими Марса. Ещё бы, тут и террамодуляторы, и фиксированные на орбите климатические преобразователи, и окружающие поля марпоники. А если для планеты это не лёгкие, а раны?

Хм, интересное замечание.

– Вот мы запустили процесс и смотрим. Магнитное поле – да! Это хорошо! Атмосфера – вообще замечательно! А вот куда подевалась вода? Планировалось, что при терраформировании произойдёт возгонка, после чего пар осядет на поверхности, вернее, его впитает марпоника и начнёт первичную переработку на водород и кислород. Ещё и подпитываться будет водородом. А водород исчез. Нет его! Куда, спрашивается, исчез? В космос? Обязательно бы отследили. Вот картина: кислород есть, водорода нет.

– Сомневаюсь.

– Да нет, есть-то-он-есть. Мало, очень мало. Кстати, штолен-проходчики занимаются отнюдь не поисками воды. Вернее, не только поисками. Терраформирование Марса привело к тому, что залежи всех полезных ископаемых – всех, без исключения! – оказались перемешаны между собой в единую массу, покрыв этаким «блином»-слоем поверхность планеты. Бригады штолен-проходчиков корректируют уже имеющуюся систему штолен терраформирования в узор для модулированного излучения м-реакторов. По уверениям Администрации и большей части научного истеблишмента – способного послужить катализатором для выпадения из общей массы трансурановых элементов и концентрации их для начала.

– Сильно! Сделать из целой планеты лабораторию! А не страшно?

– Поначалу было, теперь привык. И я всё-таки больше с марпоникой связан, чем с терраформированием. Ты, кстати, в курсе, что изначально экспериментировали с хлореллой?

Я кинул.

– Видишь, в курсе. А большая часть народу не в курсе и не хотят быть в курсе. Даже здесь, на Марсе. В любом случае, марпоника – это растение. Она и задумывалась и выращивалась, как растение.

Он замолчал.

– И что она? – поторопил я его. – Сделалась разумной в тяжёлых условиях Марса? Теория развития и сюда добралась? Так давай высадим её на спутниках Юпитера, там условия ещё тяжелее. И будет нам взращённый собрат по разуму.

– А ты не смейся! – неожиданно зло выдохнул Хрулёв. Он с размаху поставил рюмку на стол, жидкость выплеснулась и растеклась маленькой лужицей. – Не знаю, разумная она или нет, но ведёт себя уж точно не как растение, и не как животное, кстати. Я даже прибрасывал давнюю теорию о коллективном псевдоразуме, осознающим себя при перерастании количества в качество из собранных фрагментов-зёрен, чуть ли не до колоний разумных микробах додумался. Но нет, не сходится!

– И откуда такие мысли? – Я удивился. – У тебя есть факты? Достоверные.

Сергей скорчил подобие улыбки и потянулся бутылкой к моей рюмке, но я прикрыл её ладонью.

– Мне хватит. Спасибо за коньяк, но хватит. Так что с доказательствами?

Хрулёв немного поколебался, но потом закрыл крышку и поставил бутылку на стол.

– Достоверных нет, – сказал он как-то тоскливо. – Так догадки и предчувствия. Хотя кое-что я видел, и другие тоже. Вот пару дней назад, то есть, ночей, стебли начали волноваться. Ну, как волны на море, потом успокоились.

– И всё? – Даже на Земле трава шевелится на лугах.

– Да нет, не всё. Представь необъятное поле, насколько хватает глаз, и вдруг оно вспучивается бесконечными гигантскими фонтанами шевелящихся стеблей. Они брызжут во все стороны порванной на куски марпоникой, выдранными обломками скалистой почвы, и не приведи Господь угодить под такой обстрел! Некоторые обломки и стебли выбросило на орбиту. А потом эти фонтаны проваливаются внутрь, вглубь планеты, оставляя настоящие кратеры, которые в свою очередь смываются, разглаживаются катящимися вздутиями-волнами. Словно вздох великана.

«Вот так сравнение», – подумал я, но промолчал. Рассказывать о теле на КППМ явно не стоило. Это дело Герда.

– Скажи, Илай, – уже более воодушевлённо продолжал Хрулёв, – тебе не кажется странным, что в нашей системе жизнь возникла только на Земле?

– Не задумывался, – ответил я.

– А я задумывался! Марс старше Земли, ему больше четырех с половиной миллиардов лет, четыре миллиарда 650 миллионов, если уж быть точным. Но наклон к оси вращения практически одинаков, до Земли свет Солнца доходит за восемь минут, до Марса за двенадцать. И поначалу жизнь развивалась и здесь, почему не развилась? Почему только на Земле? Обе планеты – родные сёстры, отчего ж одна взлелеяла жизнь, а другая нет?

– Ну и вопросы! – сказал я. – Не знаю.

– И я не знаю! Но если предположить, что планеты живые, то…

– То можно сказать, что Марс не хочет носить на себе белковую жизнь.

Мне стало скучно. Новые космогонические теории множились в геометрической прогрессии с каждым годом, да и старые уже некуда девать. И все были недоказуемы.

– Только ты учти, Сергей, что и из родных сестёр, если уж пользоваться твоими сравнениями, одна может родить, а другая нет.

– Хочет.

– Что, прости?

– Не «может» или «не может», а хочет или не хочет. Ты, видимо, не в курсе последних меднаработок?

Я кивнул.

– Я так думал, – продолжал Хрулёв. – Доказано, что при нынешнем уровне духовного развития человек – женщина – может подготовить и подстегнуть свой организм к зачатию, если захочет. В процентном отношении это где-то 70*30.

У меня стали слипаться глаза. Это было невежливо по отношению к Хрулёву, но практически вторая бессонная ночь давала о себе знать.

Я с усилием выпрямился.

– Утомил я вас. – Хрулёв поднялся. – Вы уж извините, но хочется иногда выговориться. Спокойной ночи.

– Всего доброго, – я махнул рукой и тоже встал. Места сразу стало очень мало. – И, кажется, мы на «ты».

Сергей негромко рассмеялся и вышел.

Следовало забраться в душ, но я слишком вымотался. Растянулся на кровати и провалился в глубокий сон.

И вторую ночь не смог нормально выспаться.

Мерещились тёмные шахты лифта, расширяющиеся трещины в переборках, встающий горбом пол, ослепительный аварийный свет…

Я перевернулся на спину. Спать уже не хотелось. До здешнего рассвета оставалось около часа. Можно, конечно, встать, но было откровенно лень.

«Полежу пока», – решил я, прикрыв глаза. Мысли кружили вокруг недавнего кошмара, постепенно соскальзывая к воспоминаниям о крушении «Дайны М». К началу. Хотя нет, началось, пожалуй, раньше, когда демоны космоса погнали меня в приборно-агрегатный зал отсека ходовых служб, визуально проверить двигатели причаливания и ориентации и антенны аппаратуры сближения. Под демонами я подразумеваю старшего дежурного по корабельной смене Олега Андреева. Зачем это нужно и почему должен присутствовать кто-нибудь из навигационной группы корабля, как требовалось по инструкции, по-моему, никто не помнил. О любых неполадках компьютерная сеть и так мгновенно известила бы рубку управления. Да и специалисты группы управления двигателями проделали бы всё это лучше и быстрей.

Как бы там ни было, инструкцию следовало выполнять. А поскольку вся пилотажная группа, да, собственно, и вся команда, была занята по уши перед расстыковкой с грузовым тором, то отправили меня – всё же виртуал-прогнозисты астронавигации заняты при посадке не в пример меньше, чем пилоты. И какого было моё удивление, когда выбравшись из торпеды лифта, я не встретил ни одной живой души. Хотя по той же инструкции производить осмотр-приёмку следовало в сопровождении представителя инженерного отдела.

– Добрый день, – проблеял я робко, оглядываясь по сторонам в поисках местных аборигенов.

На внутренней переборке возле лифта засветился большой экран видеосвязи, явив широкое темнокожее лицо с толстым носом и глазами навыкате. Ангус Пайпер, член комсостава корабля и глава инженерных служб. Тут было его царство.

– Приветствую. – сказал он, мельком взглянув на меня и сразу отведя взгляд в сторону. – Помощь, надеюсь, тебе не нужна?

Он наполовину развернулся и принялся подавать кому-то непонятные мне знаки.

Какое гостеприимство.

– Нет.

– Вот и хорошо, – обрадовался Пайпер. Улыбка забавно скривила его толстые губы – словно он жевал что-то. – Там всё проверено. Мы сейчас грузовой корпус готовим, рук не хватает, хоть разорвись.

Понятно..

– Всё в порядке, – сказал я. – Осмотрюсь и уйду.

– Лучше давай к нам на седьмую палубу, дел невпроворот. А у тебя сейчас…сам понимаешь.

– Да я согласен. – В самом деле: лучше помогать в интереснейшем деле, тем паче, что помощь требовалась, чем сидеть сиднем в рубке и глазеть на экран. – Только моих предупредите.

– Обязательно. – Пайпер что-то проделал у себя на пульте. – Уже. Заодно и допуск тебе оформил. Ты теперь временно прикреплён к нашей секции.

И, прежде чем я успел ответить, махнул на прощание рукой, и экран погас.

У инженерных служб сейчас аврал: готовят к снятию с оси наружный – грузовой – корпус – тороид, как бы нанизанный на веретено самого корабля. А это ни много, ни мало больше двух третьих массы «Дайны М». В полёте он вращается, создавая центробежную силу тяжести, и по внутреннему ободу тянется спецгалерея, которую монтируют и раскручивают лёгкими электромагнитными импульсами М-генератора после старта и убирают перед финишем. Остановив вращение, разумеется. Все пассажиры и члены команды проводили, точнее, прошагивали здесь определённое количество часов, радуясь возможности почувствовать власть над собственным телом,, чего в принципе не позволяли магнитные прослойки башмаков на ферропластике палуб. Но для навигационной группы любая коррекция курса с такой колоссальной вращающейся массой, становилась кошмаром наяву.

Сейчас он остановлен, но его снова закрутит после снятия с оси корабля, но тут в дело вступит срощенная с главным корпусом дистанционная нейросеть, запуская четыре закреплённых на тороиде сближающе-корректирующих двигателя. После чего сам он, состоящий из спаянных друг с другом магнито-плазменной сцепкой контейнеров разделится послойно на части. Меньшую, где находилась аппаратура для космических исследований, состыкуют с грузовым терминалом «Марс-3» для последующей разгрузки. А бомльшую, используя управляемые орбитальные модули, посадят на планету в районе одного из двух космопортов. Оба они оборудованы магнитными катапультами – разработанными на Марсе и специально для Марса эруптивными установками для вывода на низкие орбиты неживых грузов. Здесь, в отличие от Земли, это оказалось вполне возможно, благодаря меньшей силе тяжести, первая космическая скорость для выхода в космос здесь всё же меньше 8 километров в секунду. И хотя сам Марс и движется по орбите довольно прытко – 24 км в секунду, всё-таки это не Земля с её 30 км/с.

На орбите останутся только упрятанные под внешней обшивкой жилые палубы, рубка управления и двигательный отсек.

Другое дело, что ждать полной загрузки контейнеров для обратного рейса можно будет до морковкина заговенья. Марс пока не производил ничего, что требовалось Земле, если не считать научных изысканий. Потому-то пустые контейнеры снова соберут в тор, «наденут» на корпус, и «Дайна М» отправится домой за новой партией переселенцев и припасов. И дорого, и рискованно, но куда денешься: на родной планете и так уже кое-кто начинал поговаривать о нехватке жизненного пространства для особо избранного народа некоего сильно демократичного государства. Вернее – демократизаторского: стоило какой-либо стране начать проводить политику, отличную от политики этого самого государства, как правители последнего, бряцая оружием, поднимали истеричный ор о нарушениях демократии. И всё бы ничего, если б они не начинали устанавливать эту самую демократию там, где их никто не просил. Подкупом, угрозами, взрывами бомб. Авиабомб, точнее.

Просто поразительно, как можно рыдать всей страной над липовыми злоключениями какого-нибудь пингвина или бурундука, одновременно обрушивая шквал огня на людей, которые им ничего плохого не делали. Поразительная штука совесть человеческая!

Под такие невесёлые мысли я пошёл по палубе.

В отличие от почти пустого пространства рубки управления, где стояли семь кресел, оборудованных виртуал-шлемами нейросвязи с компьютерной сетью, здесь торчали группами ферропластиковые кожухи, укрывающие внутренние части двигателей и входы антенн. Помещение сильно смахивало на зал с турбинами какой-нибудь энергостанции, и от этого чудилось, будто царящую тишину прорезает сильный гул. Как в трансформаторной будке. Я бывал здесь несколько раз за время полёта, помогая иной раз, когда это требовалось. Редко, правда, Инженерная служба отлично справлялась со своими обязанностями, в отличие от Службы стюардов. Вот уж кому постоянно требовалась поддержка при обслуживании мучающихся от безделья пассажиров. Я имею в виду не учёных, быстро разбившихся на группы по интересам и оккупировавших лабораторные помещения корабля. Не очень большие, к сожалению: «Дайна М» грузо-пассажирский пакетбот, а не исследовательская станция. Круизные космолайнеры вообще пока не строят, слишком накладно. Вот и получается, что все развлечения во время перелёта для бомльшей части пассажиров, в основном агрорабочих и штолен-проходчиков, это прогулки по спецгалерее, причём строго по расписанию, да небольшой спортзал. И хоть народ этот вполне достойный и как люди, и как специалисты, они не тренированные космонавты, потому-то во время восьмимесячного перелёта возникают трения, ругань, драки. Ещё на борту имелись криокапсулы, целая дюжина. В перспективе они должны сохранить чью-то жизнь, случись какое несчастье, но просто простаивали. В конце концов, после усмирения очередной дебоша приняли решение погружать в криосон особо буйных на неделю-другую с последующей ротацией.

К первой большой волне эмиграции готовят разовые контейнеровозы с анабиозными криокапсулами. Подразумевается, что после посадки корпуса будут разбираться на сырьё и запчасти. Вот там будет не в пример легче…наверное.

Я честно и трудолюбиво осматривал все встреченные кожухи. Друг от друга они отличались только размерами, и даже буде какой сломан, определить снаружи было невозможно. И на кой космос меня сюда послали, было непонятно.

Осмотр я закончил у небольшой прямоугольной дверцы – люка в наружную обшивку. При работающем М-реакторе и двигателях, соваться туда категорически запрещалось, о чём свидетельствовали угрожающе красные надписи. Даже сейчас, хоть корабль летел по инерции, лишь изредка корректирую курс краткими выхлопами, входить в кессон наружного осмотра основного двигателя без скафандра не следовало.

Чертыхаясь про себя, откатил стеновую секцию и достал один из десятка скафандров. Кое-как натянул на себя, мрачно размышляя, что случись что с двигателем, он поможет, как мёртвому припарка. Мне показалось, что скафандр вообще неисправен: в наушниках негромко вибрировал низкий гудящий звук. Не тот, который я скорее чувствовал, а не слышал в отсеке. Будто колеблющаяся, бесконечно растягивающаяся резина. Довольно болезненно отдавался в голове.

Я отключил внутренние рекейверы, потом вообще отстегнул шлем. Звук не исчезал. Я поколебался. Вызывать занятого Пайпера, причём, даже не зная, мерещится мне или нет, не стоило. Записывающее устройство в скафандре имелось, и можно было бы подключить его к транслятору и внешним динамикам, но… Но ничего угрожающего я пока не видел.

Я снова надел шлем, только не стал опускать стекло и открыл дверцу. Внутри была небольшая прозрачная кабинка из ферропластика на одного человека, прикреплённая к наружному корпусу. Отсюда хорошо просматривались раструбы дюз главного, маршевого двигателя, заглушенного сейчас, и близкая поверхность Марса. То есть, казавшаяся близкой, сделай только шаг. Но расстояния в космосе обманчивы. На самом деле до планеты даже в моём скафандре не долетишь. Живым. Не хватит воздушной смеси для дыхания, и это только во-первых.

Вибрирующая резина лопнула с глухим звуком. Звук оказался настолько сильным, что меня швырнуло на дверцу, в ушах болезненно заныло, и на какое-то время слышать я перестал. Ферропластик кабины смяло с трёх сторон в рваный комок скрученных пластин, а снаружи сорвало с корпуса невидимым ударом дюзы маршевого двигателя. По кораблю прокатилась дрожь, ломая переборки, пока лишь в ходовой части, и сквозь многочисленные пробоины наружу стал вырываться воздух.

Доля секунды оставалось до того, как «Дайну М» начнёт разворачивать, и скользящий уже грузовой корпус размажет остатки дюз и всю ходовую часть, и меня заодно.

Я судорожно вцепился в шлем – проклятое стекло никак не опускалось.

И тогда до меня дошло.

Я дышал, несмотря на то, что практически находился за бортом, в открытом космосе. Давление не менялось, разрывая глаза, и вообще…

Я на мгновение закрыл глаза и помотал головой, успокаивая дыхание.

Снова открыл.

Всё в норме. Я по-прежнему стоял в кабине и смотрел на обгорелые сопла дюз. Ничего не изменилось. Хотя нет. Исчез вибрирующий звук.

М-да…И что это было? С ума потихоньку сходим? Не хотелось бы!

Я передёрнул плечами. Несмотря на успокаивающую картину вокруг, меня трясло от беспокойного предчувствия. И, окинув напоследок взглядом зал – осмотр я провёл согласно инструкции, – я приложил свою электронную карту допуска отдела навигации к считывающему интерфейсу в переборке и чётко выговорил протокол приёма приборно-агрегатного отсека рубкой управления на время стыковки. Больше никто не будет иметь доступа к двигателям без особого разрешения капитана или первого навигатора. После чего с облегчением забрался в лифт.

Скафандр я так и не снял, торопясь убраться подальше. И заметил это в лифте, миновав несколько палуб. Возвращаться смысла не было: без допуска лифт теперь не откроется в агрегатном зале. Да и не нужен там сейчас скафандр никому.

Успокоив себя таким образом, я стал ждать, пока кабинка минует нежилые палубы с приборами жизнеобеспечения и запасами продуктов и воздушной смеси, воды. Всё это занимало слишком много места и слишком много палуб, и всё ради обеспечения всем необходимым трёхсот с лишним человек во многомесячном полёте. Причём часть запасов, правда, меньшая, пойдёт на содержания команды и новых пассажиров в обратном полёте, к Земле. Хотя кое-какими продуктами марсиане уже могут снабдить. И назад полетят только те, кто не сумел адаптироваться, морально, я имею в виду, научники и больные, кого не смогли и не смогут вылечить здесь в ближайшие годы. И кое-кто из Администрации, разумеется.

Кстати, невзирая на неприличную стоимость полёта одного человека на Марс – и обратно, как правило, – равному трёхмесячному бюджету страны типа Уганды, находились богатые туристы, готовые платить за пребывание в космосе. Плохого в этом ничего не было. На первый взгляд. Те же агрооператоры отнюдь не являлись кладезями знаний, но они оставались на Марсе и работали. А это в настоящее время было куда важней, нежели куча денег. Поэтому Международное Партнёрство – МП – «Space Exploration & Development», образованное странами-владельцами космических производств, запретило частные экскурсии на своих судах дальше Луны. В само МП вошло довольно много стран на сегодня, но решающие голоса принадлежали тем, кто выделял в национальном бюджете не менее 5% на ежегодный взнос. А правом вето вообще обладали только страны, имеющие космическую промышленность и строящие космические корабли. Таких не очень много, меньше десятка. И действовало Партнёрство не под эгидой ООН, хотя многие и пытались его втянуть время от времени. Но здесь играла роль экономическая составляющая, не политическая, и скооперировавшиеся космодельцы вовсе не горели желанием передать всё в руки политиков и заниматься разборками и спорами. Вернее, политическая составляющая роль играла, но на сегодняшний день МП, владеющая на равных условиях почти всей Солнечной системой, игнорировала попытки втянуть её в политические дрязги, а иногда и сама меняла особо достающие правительства.

Многие уже поговаривали, что вырастает очередной монстр демократично-диктаторского типа, если можно так выразиться, который впоследствии подомнёт под себя всех и вся на белом свете. Может быть, кто спорит? Но пока за Лунной орбитой слишком тяжело и затратно приходится человечеству без международной кооперации. Распадись МП, и об освоении системы придётся забыть на десятилетия. Одна-две, даже четыре страны не смогут организовать эмиграцию на Марс, не говоря о кое-каких ещё более амбициозных проектах.

Я смотрел в окошечко кабинки на неторопливо проплывающие мимо погружённые во мрак палубы, но мысли упорно возвращались к увиденной картине крушения. Всё выглядело слишком чётким и реалистичным, да и меня тренировали на психоустойчивость, чтобы ни с того, ни с сего начать галлюцинировать. Или я побывал в будущем? Но…во-первых, почему остался жив, во-вторых, как туда попал, и в-третьих, ну его в космос, такое будущее! И исчезнувший звук. Я пожалел, что не записал его, как изначально хотел. Гадай теперь, он или нет воздействовал на меня?

Лифт остановился, сдвинулась панель, открывая небольшую тускло-освещённую площадку и уходящие от неё коридоры. После отключения М-реактора энергию приходилось расходовать экономно, она была вообще отключена на нежилых палубах, если не считать, конечно, холодильных установок. Позже, после отстрела грузового корпуса и выхода на стационарную орбиту, работу заглушенного реактора восполнят огромные полотна гелиобатарей. Та же «Дайна М» со стороны кажется юлой в пышной юбке из фотоэлектрических панелей. Сами фотоэлектрические преобразователи нынче выращивают на псевдо-кремниевой основе, достаточно пластичной, чтобы сворачиваться и храниться в рулонах до поры, до времени. Например, вокруг корпусов космических кораблей. В основном их производят на Луне, но и на Земле хватает соответствующих предприятий, пусть и не таких мощных.

Я вылез, присел, разминаясь.

И корабль сотряс удар. Свет мигнул, погас, и сразу вспыхнули панели аварийного освещения в переборках. Взвыла сирена, а спустя долгие-долгие секунды включилась автоматическая запись на случай аварии:

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ! В СВЯЗИ С УГРОЗОЙ ВЗРЫВА КОРАБЛЯ ПАССАЖИРАМ И КОМАНДЕ СРОЧНО ПРИБЫТЬ В СПАС-СЕКЦИЮ! ПАЛУБЫ ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ И ПЯТЬ! ПОВТОРЯЮ…

Затем поверх записи наложился голос капитана:

– Всем срочно покинуть нижние палубы. Угроза удара грузового корпуса. И следовать инструкции! Также попрошу не паниковать, времени для эвакуации у нас с избытком.

И снова пошла запись.

«Что-то наш капитан излишне оптимистичен», – подумал я с сомнением. Неизвестно, что случилась и не повторится ли это снова. Похоже, удар был нанесён снаружи, и какой мощью он должен обладать, чтобы просто встряхнуть громаду «Дайны М»? Это явно не взрыв М-реактора. Перед глазами снова возникла картинка невидимого удара по кабинке обзора и соплам дюз. Наверное, из-за этого я упрямо считал, что удар нанесён извне.

Я тряхнул головой. Ну, конечно, самое время предаваться воспоминаниям и рассуждениям! Повернулся к лифту – кабина, скособочившись, вылезла одним концом из шахты. Так, этот пусть закрыт. Я сейчас на седьмой палубе, отсюда в спас-секцию выхода нет, нужно подняться. Вот только пока я думал, автоматика блокировала нижние двенадцать из семнадцати палуб. И меня в том числе.

Самое плохое, что нет связи ни с рубкой, где сейчас должны находиться координаторы эвакуации, ни с автоматикой корабля вообще.

Я надел шлем, не опуская стекла, связи не было. А вот это уже странно!

Но размышлять было некогда. Я осторожно заглянул в оказавшуюся свободной часть шахты лифта. В свете фонаря далеко вверх мигнула сине-зелёная полоска – закрытая, но не блокированная дверь-выход из лифта. Значит, герметичность шахты в порядке, иначе горел бы красный запрещающий сигнал. Только надолго ли? Внизу шахта явно перекрыта, но автоматику замкнуло на моей палубе. Наверное, из-за вывалившейся кабины. А поскольку разгерметизации ещё нет, и то и компьютерная нейросеть пока не отвлекается на этот сбой: вся мощность уходит на подготовку к экстренной эвакуации спас-секции.

Я снова забрался в кабину, кое-как содрал потолочную панель, благо высота и размеры лифта это позволяли, и выбрался в шахту.

Магнитные подошвы потеряли контакт с ферропластиком палубы, и меня развернуло поперёк шахты. Я ухватился за один из связки стандартных тросов и рывками начал подниматься вверх в темноте. Времени заняло намного больше, чем планировал, но, в конце концов, добрался к нужному месту. Легче от этого не стало: как ни старался, сдвинуть панель не смог. Не хватало точки опоры. Пришлось продолжать подъём. Я запыхался и взмок, а проклятые переборки не желали откатываться. Миновав несколько палуб, я уже начал подумывать вернуться и поискать иной путь, когда раздался долгий-долгий скрежещущий звук, окончившийся колоссальным ударом, от которого корабль завертело вокруг оси, а меня, едва не потерявшего сознание, снесло с троса и, приложив о стенку шахты, швырнуло в открывшуюся панель.

Сорвало грузовой тор.

Поднялся, помотал очумело головой. Так, я находился на первой палубе, самой маленькой по величине, но не по значению. Именно здесь располагалась рубка управления. Правда, выхода напрямую к спас-секции здесь тоже не было.

За спиной раздался лязгающий звук. Я обернулся. Выдвинувшиеся с потолка бронеплиты закрыли внутреннюю перебор с шахтой лифта. Вовремя я успел.

Цепляясь за всё, что можно, с трудом поднялся. Корабль продолжало вращать и качать из стороны в сторону. Исчезли звук сирены и автоматическое оповещение, но аварийные панели продолжали гореть. Зато блокиратор переходника на вторую палубу оказался задраен намертво, в чём я и убедился, тщетно пытаясь открыть дверь-переборку. Дежавю какое-то! Только при свете. И, похоже, сделать ничего нельзя. Связи по-прежнему нет.

По полу прокатилась дрожь аварийного вакуум-выброса М-генератора. Потом ещё нескольких подряд, и вращение корабля сначала замедлилось, потом остановилось. Звала космосу, значит, спас-секцию удастся нормально катапультировать. Хоть что-то!

Вздохнув, я отправился в рубку. Может быть, оттуда удастся связаться? Правда, зачем? Но ждать конца, глядя на переборки, совсем не хотелось.

Так, стоп! Полная нестыковка. Ни экстра-, ни интро-, ни каким прочим сенсом я никогда не был. Как смог увидеть крушение? Заглянул в будущее? Вот! Если в приборно-агрегатном зале я видел будущее, то и во время аварии должен был находиться там же. Или что-то спроецировало мне ту картинку? И вообще, в самом ли деле удар по кораблю пришёлся именно там? Кстати, а почему именно удар? Кому или чему мы так насолили, что он с легкостью уничтожил громаду «Дайны М»?

Я помотал головой. Потом, это потом.

Так что же я видел? И видел ли?

Я задумался, перебирая в памяти всё, что помнил о технических отсеках и инженерных службах. И чуть не рассмеялся.

Каждое помещение на судах типа «Дайны М» было соединено с нейросетью корабля, фиксировавшей всё, что происходит на палубах. Исключений не делалось даже для санитарных кабин. Так что, если подсоединиться к корабельной сети, можно удостовериться была ли виденная мной картина на самом деле. А сеть уцелела. Кластерное образование ККН – корабль–компьютер–нейросеть, коими оборудуются все более-менее крупные суда, собственно и являют собой компьютер в летающем корпусе. И любой достаточно большой обломок хранит часть нейросети, и, самое главное, в каждом отдельном кластере кластерной связке космического корабля есть вся информация от начала полёта. Разработчики очень этим гордились. Так что нужно только починить нейрочип.

Угу, и ещё как-то догнать обломки корабля. И даже если увиденное мной имело место, то, что это дает?

Негромко зажужжал зуммер, объявляя о начале рабочего дня. Ладно.

И я отправился приводить себя в порядок в полном раздрае с собственными мыслями.

Ни Даши, ни Лена, я не дождался, а когда просто сидеть надоело, выбрался в коридор и, прогулявшись немного, обнаружил небольшое, уютное кафе-бар. Совершенно пустое. Взяв в автоматической раздаче чашку кофе и рогалик, устроился за одним из немногочисленных столиков. Вкус у кофе, как и у рогалика, оказался довольно странным. Не противным, но необычным.

Конечно! Модифицированные злаки марпоники. Человечество загодя озаботилось проблемой питания на Марсе. В самом деле, не получится ввозить продукты с Земли для нескольких сотен миллионов человек. Изначально планировались поля пшеницы, кукурузы, свёклы – всего, необходимого для жизни человека. Только в связи с отсутствием воды, планы пришлось скорректировать, отложить на будущее. А марпоника, любимое детище агрохимиков и агрофизиков, как ни парадоксально звучит последнее, имела огромную калорийность, была абсолютно неприхотлива, не требовала ухода. И, главное, её молодым побегами можно было придать практически любой вкус. Как тыкве. Тыква, кстати, числилась среди родоначальства марпоники. Мясо и рыбу она, разумеется, заменить не могла, но хлеб, напитки без брожения, картофель, рис и ещё многое – вполне.

Сперва побеги измельчаются практически в пыль, затем под давлением преобразуются в тестообразную массу и проходят через различные пищевые фильтры, после чего застывают, обретая вкус. Помнится, в своё время долго подыскивали нужную комбинацию давления, излучения и генерируемых М-полей вкупе с пищевыми добавками для создания подобных фильтров. А когда подобрали, оказалось, что на Земле они не нужны. Вернее, нужны – голодающих на матери-планете ещё хватает, особенно в Африке, но здесь как всегда вмешалась политика.

Аграрии Европы и Северной Америки надавили на своих ставленников в ООН, и Генеральная ассамблея с минимальным перевесом приняла Постановление о запрете переработки марпоники на Земле. Все возражения и требования проведения на эту тему референдума тонули в грязном потоке лжи проплаченных СМИ. К сожалению, земной социум очень далёк от чистоты.

Угробив хорошее начинание, агродельцы загорелись желанием протащить подобное постановление и по Марсу. Грядущую прибыль просто невозможно представить. Они бы точно стали хозяевами Солнечной системы, но, к счастью, здравый смысл возобладал. Да и опасно предоставлять кучке дельцов неограниченную власть. Как уже случалось на Земле. Не хватало ещё и космос испоганить.

Так что голод Марсу не грозит: модули по литью агрофильтров разбросаны по планете достаточно часто. Другое дело, что, в отличие от Земли, все производные из марпоники продукты на Марсе приобретают ярко выраженный привкус. Что уж тому причиной: климат, меньшая сила тяжести, меньшая защита от космического излучения – я не знал.

В кафе заглянул Лен, наряженный в официал-комбинезон ИКП-2, взял чашку кофе и устроился за моим столиком напротив. Лысая голова казалась особенно бледной на фоне чёрного комбеза.

– Приветствую, – сказал он.

– Доброе утро, – поздоровался и я.

Мы немного помолчали, отхлёбывая каждый из своей чашки. Потом я кивнул на окружающее нас пространство.

– Смотрю, позавтракать желающих немного.

– Как сказать, – хмыкнул Лен. – Здесь гостиничные апартаменты, и на сегодня тут числится всего двое: ты и Хрулёв, но Сергей уже уехал спозаранку проверить посевы.

– Посевы?

– Дифференцированное…ээ…хотя нет, скорей векторное уменьшение поверхностного натяжения в марпонике. Дифференцированный метаморфоз. Так вот, вечером здесь не протолкнуться, даже живой бармен имеется. Кстати, Дарья спит, до утра сидела за отчётом.

«Разумеется, сегодня-то написать ведь никак нельзя!»

Лен задумчиво пожевал губу. Забавно.

– Рассказывай, – сказал я.

– Чем планируешь заняться?

– Осмотрюсь пока. И решу. Могу в космопорте работать.

Лен качнул головой.

– Сейчас у нас избыток космонавтов после крушения «Дайны М», а вакансий там практически нет. На «Марс-3» та же картина. А из штолен-проходчиков хоть парад устраивай, столько народу. Ты ведь виртуал-прогнозист?

– Угу. Самая ненужная специальность.

– Не прибедняйся! Обычных прогнозистов в помощники астроштурманам не берут. Не хочешь к нам присоединиться?

Так и знал, что этим кончится.

– Давай, пройдёмся, – продолжал Леннарт. – Покажу, как мы живём и всё такое прочее. А там и Даша проснётся.

– Да что ты ей передо мной, как морковкой машешь! – не выдержал я, и встал. – Идём!

Часа три спустя я мрачно пялился в спину очередного гида, торопящегося спихнуть меня кому-нибудь из попавшихся на пути. Лен давным-давно исчез в коридорах здания, передав функции экскурсовода первому встречному.

Не скажу, что было скучно. Но если тебя беспрестанно передают с рук на руки, это начинает напрягать. И устаёшь гораздо сильнее.

Транспортный и складской уровни я видел вчера. Нынче полюбовался генераторами модулирования сигналов и лабораторией пробного синтеза: длинным побегом марпоники, окружённым кучей суетящегося народа. Я так и не понял, чем они занимаются, поскольку меня в этот момент передали очередному гиду, нейромеханику, в компании коего я очутился в зоне нейроотладки – широком и светлом сдвоенном зале с расставленными сетью прозрачными кубами псевдоплоти. Каждое хранилище-куб было охвачено шевелящимися отростками. Модулированными ультразвуковыми сигналами их резали на части. После чего автоматические клешни-захваты укладывали их в специальные ложементы для дальнейшей кодировки нейроразрядами. К одному такому меня и подвёл сопровождающий, наскоро предупредил, чтоб не совал руки, куда не надо, и исчез среди сотрудников. Народу здесь было поменьше, чем в лаборатории пробного синтеза, но тоже хватало.

С интересом поглазев на дюймовую головку ближнего нейроколлектора с торчащими иглами светодатчиков, я подумал-подумал и отыскал прикреплённый к ложементу программатор. Удостоверившись, что ничего сложного здесь нет, сбросил настройки, оборвав в зародыше начало нового цикла. Отыскал программу спецвосстановления, запустил её, и, достав свой повреждённый нейрочип, установил его в ложементе. Потом смотрел, как корчится, сращиваясь под ультразвуком, псевдоплоть и как извергаются из её глубины усики откликов на нейроразряды.

Забрав восстановленный чип, я в задумчивости побродил по залу. Теперь следовало бы восстановить и нейропрограмму.

Угу, а ещё и «Дайну М» заодно.

Кстати, по поводу «Дайны М». Точнее, аварии, ещё точнее – катастрофы. Что её спровоцировало? Что явилось причиной?

В принципе, известно, где можно было бы найти ответ при удачном стечении обстоятельств. Но для этого нужен выход в виртуальную сеть Марса и кто-нибудь с правами администратора для доступа в базу данных космообъектов местных орбит.

Я упрятал поглубже мысль о том, что при скорости, с которой разлетались обломки корабля, они вернутся обратно лет так через десять-одиннадцать тысяч, обогнув Юпитер. Если вообще вернутся , а не сгинут в Поясе астероидов. С другой стороны, сейчас рой должен находиться в трех с половиной миллионах километров от Марса, и догнать его вполне возможно. Если добавить на МОУ разгонный блок. Сегодня-завтра, правда, можно и без оного.

Пискнула ключ-карта, и, когда я её достал, сгустилось, засветившись, облачко виртуал-связи. Взамен изображения клубился сероватый туман.

– Могу я переговорить с вами, господин Севемр? – Слова звучали приглушённо и довольно невнятно.

– Можете, – не стал отказываться я, – но вы бы представились.

– Шмидт, – отрекомендовался говоривший. – Я являюсь куратором отдела изысканий Северного полушария, в частности, вахты семнадцать-двадцать бис.

– Поздравляю. А что с изображением?

– Связь, видимо, идёт через ключ-карту, она не приспособлена к передачи голограмм.

– Хорошо, господин Шмидт, – я отыскал взглядом низкий тюб-контейнер и с удовольствием присел: ноги гудели от многочасового хождения, – слушаю вас.

– Меня интересует всё, что произошло в посёлке вахтовиков.

– Обратитесь ксержант-инспектору Максу Герду, – сказал я. – Он владеет полной информацией.

– Непременно, – проговорил Шмидт. – Точнее, уже обратился. Макс, пожалуйста…

– Господин Севемр, – раздался знакомый голос, – прошу вас ответить.

Ну, в принципе, скрывать мне нечего.

Я пересказал нашу с Дарьей эпопею, но Шмидт остался неудовлетворён.

– То есть, Альберт Церн напал на вас без какой-либо причины, а о том, что погрузило наших людей в стазисное состояние, вы не знаете?

Стазисное состояние? Интересно.

– Значит, вы уже сталкивались с подобными явлениями? – спросил я.

– Нет, этот термин сегодня выдали медики.

– Люди в лагере живы?

– Живы, но в таком же состоянии.

Плохо.

– Альберт Церн, – продолжал между тем Шмидт, – обвиняет вас в нападении на него и его людей, при котором один даже получил ножевое ранение, а остальные – контузии.

– А вы допросите их по отдельности, – предложил я. – Не дайте сговориться.

– Допросим. – Это снова голос сержанта. – Хотя репутация госпожи Лайт напрочь отметает подобные инсинуации.

– Согласен, – экий Шмидт нетерпеливый, я бы ещё послушал про Дашу, – Церн что-нибудь говорил?

Я наморщил лоб. Вот ведь, не влияет же, а вспоминать легче.

– Кажется, они готовили к проколу пирокартечью мембрану…э-э…сто двадцать седьмой нижней галереи основного западного ствола.

– Удачно?

– Понятия не имею. Даже не представляю, о чём идёт речь.

– О подготовке к помещению в ядро нано-ускорителей для увеличения скорости вращения Марса и наращивания его массы.

О, как! Ни больше, ни меньше!

– Господин Севемр, вы с нами?

Я потрясённо молчал.

Шмидт хохотнул.

– Потрясён, – сказал он, обращаясь, наверное, к Герду. – Алло, вы с нами? Илай? Могу я вас так называть?

– Да, конечно. – Я покрутил головой: ну тут и эксперименты на Марсе. – Просто ошарашен.

– Почему? Ничего запредельного в этом нет

– Как сказать? Колоссальное ядро планеты и нано-ускорители…

– И что? В конце концов, питает же крохотный Энцелад кольца Сатурна. Меня интересует другое. Они произвели прокол или нет?

– Не знаю. Спросите Церна.

– Непременно. Вы не могли бы подъехать в Северный для нормального общения? У сержанта тоже есть к вам вопросы.

Ещё бы их не было. Я не обольщался после вчерашнего допроса, что меня оставят в покое.

– Вместе с госпожой Лайт, – дополнил Шмидта Герд.

– Это уж как она сама решит, – ответил я. – Когда?

– Как сможете, но лучше поскорей.

Меня словно толкнуло.

– На какую дату планировали прокол?

Судя по тону, Шмидт усмехнулся.

– Собственно, проколом мы называем генерацию М-выхлопов интерферированных с излучением квантового генератора, последней нашей разработки. Прокол – это так, для удобства.

– Я поражён. Но вы сказали: «нано-ускорители»?

– Неточно выразился. Это ускоренные излучением генератора нано-частицы. А эксперимент планировался позавчера в шестнадцать тридцать по времени Северного полушария. Точнее, к тому времени всё должно было быть подготовлено.

– Но…

– В общем, жду вас у нас в отделе, Илай. Вместе с госпожой Лайт.

Шмидт отключился.

Я убрал погасшую ключ-карту в нагрудный карман и медленно встал. Ну и дела творятся на Марсе. Следовало кое-что просчитать и обдумать.

Впрочем, сейчас лучше всего найти Лена или Дашу и разжиться транспортом до Северного. И где они могут быть? Я снова потянулся к карману с ключ-картой, но мне не дали.

– Скучаешь? – Тёплые ладошки, чуть пахнущие сиренью, закрыли глаза, и кто-то прижался к спине. Мягкий и ласковый.

– Вовсе нет, – ответил я честно, с неудовольствием глядя на отпустившие меня ладони. Хотелось ещё понежиться. – Добрый день.

– Добрый, – кивнула Даша, и легонько поцеловала меня в щёку. – Как тебе у нас?

– Очень интересно, – сказал я искренне.

– Пойдём обедать?

– Пойдём. Только вот что…где у вас терминал выхода в сеть?

– Разве в гостинице нет?

– Я имею в виду, с выходом на служебные базы данных.

– А тебе зачем?

– Давай, я сначала проверю, потом объясню. Пожалуйста, Даша.

Даша повела плечами. Она была в штатном комбинезоне ИКП с поблёскивающей золотом нагрудной полоской-бэйджиком руководителя группы. Коротко постриженные пепельные волосы чуть торчали небольшим хохолком на макушке и, вкупе с большими синими глазами, придавали девушке удивлённо-задорный вид.

М-да, так бы и…поцеловал.

– Вообще-то, доступ достаточно ограничен.

– Даша, даю слово: ничего плохого я не сделаю. Тем более, тебе.

– Ну, хорошо, – сказала Даша медленно. – Только под моим присмотром. Идём, покажу.

Минут через десять мы стояли у откатной двери из матового псевдопластика. Даша прижала к прямоугольнику замка правую ладонь, и бронированная створка медленно поползла в сторону, открывая отсек с панорамными дисплеями по стенам. На каждом в нижнем уголке мигал зелёный огонёк связи.

– Наш виртуал-центр, – объявила Даша, – получите и распишитесь. С правом административного выхода в виртуал-сеть Марса.

«Хм, интересно. С правами администратора можно таких дел наворотить – всему Марсу мало не покажется! И никакой охраны!»

– А где все? – поинтересовался я при виде вращающихся кресел. Пустых сейчас.

– Да здесь редко кто бывает. Это в расчётном обычно не продохнуть.

Я шагнул внутрь, но девушка придержала меня за рукав.

– Какое слово тебе непонятно в «получите и распишитесь»?

– Э-э…я думал – просто оборот речи.

– Да как же! Давай, приложи к замку правую ладонь и свою карту.

– А ничего, что у меня карта гостя? – поинтересовался я, выполняя указания.

– В данном случае – нет, если я подтверждаю твой допуск.

Она ткнула пальцами в замок, и мы вошли.

Я устроился в ближайшем кресле. Голову обхватили выросшие из изголовья змейки датчиков.

– Удобно? – поинтересовалась Даша.

– Вполне. Кстати, чуть не забыл, Даша можно тебя попросить: запусти, пожалуйста, программу восстановления. – Я протянул девушке нейрочип.

Даша взяла его, повертела в руках.

– Твоя глушилка? Ладно.

– Спасибо, – сказал я, проваливаясь в бытие небытия виртуальной реальности.

Что мы имеем, где рой? А, вот, движется выше плоскости эклиптики Марса. Плохо. Хотя… Угол наклона Марса 1,850, а гелиоцентрическая скорость 24 км в секунду. Скорость роя обломков…ого, 50 000 км в час, как они меня не изрешетили? В любом случае, обломки можно пока догнать и без разгонного блока. Но ещё день-другой – и потребуется настоящий корабль с М-реактором типа «Дайны М».

Я погрузился в расчёты. М-да, Даша права, подобными математическими выкладками лучше заниматься в расчётном центре. Он для того и приспособлен.

Закончив, дождался, пока спрячется в подголовник паутинка датчиков, и встал, с удовольствием разминая ноги. Посмотрел на Дашу. Судя по довольному виду, она выполнила мою просьбу. И, судя внимательному взгляду, сейчас потребует обещанных разъяснений.

Что ж, обещания надо выполнять. Только сперва…

– Что-нибудь известно о причинах крушения «Дайны М»?

– Ты разве в виртуале не посмотрел? – удивилась Даша.

Я смутился.

– Я другим занимался.

– Создана комиссия по расследованию причин катастрофы, пока опрашиваются пассажиры и члены команды, а также диспетчеры Марс-3 и все, кто так или иначе мог видеть корабль.

– Типа тебя?

– Угу. Только очередь ещё не дошла, как и до тебя, кстати. Пока основная версия – отказ М-реактора.

– Понятно.

Даша поморщилась.

– Да, конечно, понятно, что притянуто за уши, – сказала она. – Но это пока.

– Я абсолютно точно знаю, что М-реактор был заглушен за десять мегаметров до финиша, как и положено по инструкции. Реактор и есть корабль. И разрушаться он начал с хвостовой части, с кормовых дюз.

– Откуда ты знаешь?

– Туда пришёлся удар…

– Какой удар? Ты о чём, Илай?

– Даша, скажи, ты знаешь что-нибудь о проекте увеличения скорости обращения Марса и увеличения его массы?

Даша пожала плечами.

– Слышала, но сама не занималась, там департамент изысканий под себя всех подмял.

– Странно. Такой проект, а учёные им не занимаются.

– Учёных там хватает, просто у нас своих дел выше крыши. А тебя он с чего заинтересовал?

Я быстро пересказал разговор со Шмидтом. Даша поморщилась.

– Подождут, – отрезала она, едва я закончил. – Особенно Герд. И не уводи разговор. Какой такой удар по кораблю?

Я пощёлкал пальцами.

– А где?..

Даша протянула чип с тянущимися почти неразличимыми волокнами нейросвязи из псевдоплоти.

– Это? Держи!

Так, сейчас узнаем.

Я поднёс его к нейрогнезду приёмной консоли под ближайшим экраном. Усики псевдоплоти шевельнулись и скользнули в неразличимые на глаз отверстия, натянулись. Мигнул сигнал работающих VVS, но не погас. И хвала космосу! Я запустил программу.

– Если б не мощности объединённой компьютерной сети Северного полушария, шиш бы у меня что вышло, – бормотал я под нос, глядя на экран консоли. – Вот! Это и был удар.

Краткая картинка визуализации сигнала – пилообразная линия, резко оборвалась в нижней точке, затем эта точка осталась на экране одна, растянулась, заняв всё видимое пространство – по ушам ударил хлопок как бы глухого взрыва, и исчезла. Сбоку мигнула надпись: 1.855094832448 x 10+43

– Замедленная Планковская секунда.

– Илай, – запротестовала Даша, уставившись в экран, – теории Планка хороши для расчётов, но пользоваться ими в жизни просто нельзя! Как невозможно, чтобы обычный нейрочип записал сигнал, длившийся одну Планковскую секунду, а наша компьютерная сеть сумела его просчитать.

– Ты плохо относишься к марсианской сети, она если и уступает земной, то немного. Именно сюда последнее время поступают всё новые разработки и «железа» и программ. А по поводу чипа ты права, он не сумел бы записать столь краткий импульс. Но он придаток-передатчик к человеческой нервной системе, а организм человека, как доказали последние исследования, отмечает всё, что происходит вокруг него. Человек сам часть вселенной.

– Угу, только почему-то летать мы не можем и…

– Я говорю не том, что можем или не можем, – оборвал я Дашу, та недовольно надула губы. Очень мило, кстати. – А о том, что импульс, неосознанно отмеченный даже не мозгом, организмом, сутью, чип записал из меня. А дальше – дело техники.

– Хорошо, – сказала Даша сухо, – то есть, эта точка, – она ткнула пальцем в экран, – модулированный сигнал? Крик планеты во вселенную? Это и был удар по кораблю? По-твоему, это доказательство?

Я вздохнул.

– Нет, конечно. – Пятно на экране чуть подрагивало и пыталось вытянуться в чечевицу, сплющиваясь по краям, и тут же возвращалось в прежнюю форму. – Возможно, доказательства есть в обломках «Дайны М», вернее, в остатках её компьютерной сети. Чёрные ящики, как бы.

– Какие нынче чёрные ящики? С чего ты взял? Сам говорил, что в аварийной ситуации отключаются все источники передач, записи или связи.

– Они и отключились. После. А до этого сеть фиксировала записи чипов и команды, и пассажиров. «Дайна М» попала под удар этого сигнала или луча, или выплеска, если хочешь. И лагерь вахтовиков... Что, если он угодил под гипотетический сигнал, и людей затянуло в Планковскую секунду. Отсюда и все несоответствия.

Я вздохнул. Кажется, следовало бы подлечиться. То есть – явно. У психиатра. Но всё-таки…

– По-моему, зря забрали людей из посёлка. Их организмы сейчас ведут временномй отсчёт в Планковском времени. Тела здесь, разум там. Остаётся уповать лишь на сбалансированность модуляции импульса, и надеяться, что в нём уже заложен возврат к исходному состоянию.

– Чего ради? Ещё скажи ещё, что и корабль восстановится с нашими сердечниками. – Вот злюка! ­– И почему тогда корабль не попал в Планковское время? И люди с корабля? И ты?

Хороший вопрос.

– Потому что под удар попала только часть корабля. Импульс прошил кормовые дюзы и двигательный отсек, после чего корректировка курса стала невозможной. У нас. В Планковом времени курс мог корректироваться, но поскольку основная часть корабля находилась в стандартном времени…

– Я поняла, – медленно сказала Даша. – Что ж, определённое безумие в этом есть. А как подогнать под твою теорию штолен-проходчиков? Почему они все попали под импульс? Шеренгой стояли?

– В ряд! – огрызнулся я. – Даша, ты слишком многого от меня хочешь!

– Но это ведь тебе приспичило экстраполировать происходящее, – заметила Дарья.

– Предложи что-нибудь другое, буду рад.

Даша молчала.

– Ладно, – сказал я, не дождавшись ответа. – Возможно, штолен-проходчики попали под удар ещё не импульса, а зарождения импульса. Они разбили базовый лагерь в месте, куда стягивалось всё, что было необходимо для прокола, не забывай.

– А наземный посёлок?

– Это уже продолжение. Церну с подельниками очень не повезло.

– Скажи ещё, что не просто не повезло и что штолен-проходчики живут в опережающем времени и соответствующе программируют…программировали автоматику, которая срабатывает в настоящем.

– Не в опережающем времени – в застывшем в будущем кванте Планковской секунды. И живут не физически, просто так воспринимает их мозг.

– Полный бред, – резюмировала Даша. – Я уж не говорю о невозможности физического проявлении Планковской секунды, где одна её часть находится в будущем, а часть – в настоящем. Но допустим! Но люди-то так существовать не могут. Они погибнут.

– А поверить, будто некая группа желает захватить власть на Марсе, разве не казалась бредом, пока не объявился Церн.

Я помолчал, собираясь с мыслями.

– А проходчики…вдруг ты права, – «Спасибо! – саркастически заметила Даша, – и сознание их как раз и проявляется в точке будущего…мм…F-point, а подсознание ­– в настоящем, P- point. Вкупе со всеми рефлексами. Они безусловно погибли бы через какое-то время, но тут вмешались мы с тобой.

– Уверен?

Я ни в чём не был не уверен, а слушая себя, удивлялся, как это Даша ещё не вызвала санитаров из ближайшего мед-центра.

– Толку от моей уверенности… В общем, – я помялся, – мне нужен МОУ.

– Что? – Даша аж поперхнулась. – Зачем?

– Добраться до обломков «Дайны М». И вскрыть память компьютерной сети.

– Да какой сети? О чём ты говоришь!

– Даша, – сказал я успокаивающе, – практически все пассажирские корабли это, собственно, большие компьютеры с дюзами. В них нет единого компьютерного центра и выделенного хранилища памяти.

– Большое в малом, – недовольно пробурчала Даша.

– Вот именно. Киберсеть любого корабля это кластерная гроздь, и каждый кластер хранит всю информацию полёта. До аварии и во время её. Там должны быть доказательства существования импульса. Я рассчитал, группа обломков вернётся к Марсу в 23.15 по времени Северного полушария. Её сейчас отслеживают здешние обсерватории.

Даша покрутила пальцем у виска.

– Ты представляешь, какая у них скорость? И это только со стороны кажется, будто они движутся одинаково…

– Пятьдесят тысяч километров в час, – вставил я. – Тринадцать тысяч и сколько-то там метров в секунду.

Но Даша не сбилась.

– Тринадцать тысяч девятьсот, точнее, восемьсот восемьдесят восемь и восемь. Причём одни летят чуть быстрее, то есть, одни опережают другие. Угодить в этот рой, всё равно, что попасть под обстрел. И я не уверена, кстати, что модулю по силам такая скорость.

– По силам, по силам, – заверил я девушку. – И даже больше. А нагонять мы будем их сзади и постепенно. Тем более, что самые крупные обломки находятся в задней части роя. Последние развалившиеся части «Дайны М». Так как?

– Ну, не знаю, – неуверенно протянула Даша, подумав. – И зачем?

– Хочу попробовать установить, был удар или нет, – пришлось сознаться.

– Это такая необходимость? – поинтересовалась Даша.

– А что для нас необходимость? Настроить коттеджи для играющих в виртуале подростков или для тупо пялящихся в тот же виртуал обывателей, практически не встающих с дивана? Зачем и для чего мы живём? Надеюсь, не для этого. А если там есть ответы на все вопросы?

– В гипотетичном ударе?

– А если он наметит нам путь к получению ответов? В конце концов, не приведи космос, чтобы и следующие корабли разваливались, попав под такое. И, если честно, я считаю, что это был не удар, а именно выплеск, крик души планеты.

– Indemonstrabilis[4]!

– Unproven[5], тогда уж. Но проверить необходимо.

– Спасатели… – начала Даша.

– Какие спасатели? Не смеши. Подготовленные кадры есть на «Марс-3», но у них хватает работы с марсианским каботажем. Не сомневаюсь, когда комиссия закончит опрос, может возникнуть необходимость осмотра обломков. Вернее, она и так есть. Другое дело, отправят ли экспедицию и где тогда будут обломки. В конце концов, тебе что, МОУ жалко?

– Тебя мне жалко! Илай, ну причём тут МОУ, хотя и они на дороге не валяются…но пусть…допустим, рой можно догнать, даже снять информацию с уцелевших датчиков. И что? Чем это поможет штолен-проходчикам? Или избежать подобных катастроф в дальнейшем?

– Не знаю, – пришлось сознаться. – Пока.

– И ещё, – продолжили Даша. – Ладно, априори – Марс живой. Но кому он «кричит»? Всему нашему континууму? Как-то уж слишком размыто. И куда? Какова вообще должна быть скорость этого выплеска, чтобы достичь хотя бы соседней системы и чем та отличается от нашей?..

– А он не к звёздным системам послан. К точке. К тому месту пространства и времени, где родилась наша вселенная.

– К точке сингулярности?

– В планетах, в каждой, заложена, как и в каждом человеке, собственная вселенная и встроен ключ-предохранитель от коренных перемен. И когда меняют изначальность планеты, меняют целенаправленно и методично, он срабатывает. Мне кажется, все планеты нашей вселенной связаны с точкой зарождения существующего континуума: светом, гравитацией, излучениями – не знаю, уходящими в глубины прошлого и надвигающегося будущего. Ведь вселенная – единый организм. Точка сингулярности, в ней и прошлое, и настоящее, и будущее. Поэтому, да, к точке сингулярности.

Даша долго смотрела на меня, потом вздохнула.

– Ещё один космогонист… – по-моему, она хотела добавить: «На мою голову», но сдержалась. – Пока такой сигнал дойдёт, существование вселенной завершится.

Я сказал торопливо:

– Нет, если представить связь точки сингулярности с космическими объектами посредством чёрных дыр…вернее, чёрных проколов…

– Какая связь? – удивилась Даша. – И откуда ты взял чёрные дыры?

Я помолчал, собираясь с мыслями. Не дождавшись ответа, девушка подёргала меня за рукав.

– Ну? Какая связь, Илай?

Ладно.

– Но учти, всё это отдаёт мистикой, – предупредил я.

– Лишь бы не маразмом!

Смейся, смейся.

– Я исхожу, что все мы – дети нашей вселенной и в чём-то подобны ей, поэтому большой взрыв ассоциируется у меня с рожающей матерью, которая лелеет и любит своё дитя – вселенную в нашем случае. И следит за взрослеющими детьми, как и любая мать.

– Я правильно поняла: ты хочешь сказать, что чёрные дыры это «глаза» вселенной, которыми она следит за всем, что происходит.

Я так не думал, но возражать не стал.

– Почему нет. Но я хочу сказать о другом. Я считаю, что каждая чёрная дыра связана с ближайшим сегментом космоса, с космическими объектами в виде планет или солнечных систем, галактик...

– А почему не с пространством или излучениями? – осведомилась Дарья. – Почему именно с планетами?

– Потому что они – носители жизни. Не места возникновения – откуда взялась жизнь, мы пока не знаем, – а именно носители. Я имею в виду нашу Солнечную систему, – предупредил я готовую уже возражать девушку, – поскольку никакой другой жизни здесь нет. Ни кремниевой, ни электрической, ни газовой, ни плазменной. В других сегментах – возможно, но не здесь.

– По-моему, отдаёт антропоцентризмом, Илай!

– Ничего подобного! Просто я считаю, что планеты живые, и они связаны с колыбелью мироздания через Чёрную дыру, а с самой чёрной дырой модулируемым планетами сигналом, этаким К-синапсом.

– К – это…

– Космический.

– Очень научно, – фыркнула Даша.

– Так я и не претендую. К-синапс моделируется в исключительных случаях, когда планете грозит полное изменение или гибель. Это не сигнал о помощи, просто извещение о перемене. И предпосылки к нему зародились ещё задолго до прокола в шахте.

– Ты имеешь в виду Марс?

– Да. Кстати, ты помнишь, запасы кислорода, которые нашли штолен-проходчики? Так вот, кислород есть, водорода нет. А для воды водорода нужно вдвое больше, как говорится, H₂O. Я считаю, что водород ушёл в топку ядерного синтеза по созданию К-синапса. И этому здорово поспособствовала марпоника, чей процесс прорастания вглубь почвы связан с работой террамодуляторов, основанной на похожем ядерном синтезе.

– Угу, и никто ничего не заметил, – кивнула Даша.

– Да, потому что сигнал формировался внутри Марса, в его ядре. А при этом вашем проколе так совпало, что вырвался он прямиком в месте вахтового посёлка. Я нашёл внутри там дыру в почве планеты, которая исчезла наутро.

– Да не может быть! – съязвила эта марсианская вредина. – Целую дыру. Не чёрную, надеюсь?

Что тут ответишь?

– В общем, – подытожила Дарья, – ты, по какой-то причине, хочешь добраться до обломков «Дайны М» и для этого рассказываешь мне космогонические сказки, а я делаю вид, что верю. Хоть убей – не пойму: причём тут вообще чёрные дыры. Только не начинай снова, – быстро предупредила она. – Я уже слышала про странную материю. Или есть ещё аргументы?

Пришлось поцеловать. Давно хотелось.

– М-м…какой убойный аргумент, – пробормотала она немного погодя. – Часто им пользуешься?

Я постарался загадочно улыбнуться.

Даша развеселилась.

– И с этим я целовалась? Уй-ю… Ты похож на оголодавшего злодея. Придётся кормить. Идём обедать?

– Идём, – сказал я со вздохом, вставая.

Обед завершился довольно нежданно, но очень приятно. У девушки оказалось свободное время, у меня его вообще было невпроворот. И закончилось всё в итоге тем, что Даша сказала:

– А знаешь, ты меня убедил, как ни странно.

Она растянулась поперёк кровати, положив подбородок мне на грудь и легонько проводя по ней пальцами, словно рисуя невидимые завитушки. Было очень приятно и немного щекотно. Я чуть наклонил голову и поцеловал её в макушку.

– И не поцелуями! – Кажется, она покраснела, но не уверен, свет в номере был приглушён. – В самом деле, если вдуматься, ведь подготовка колоссальной цели – переселение народов на другую планету, свелась к рутинным дежурствам да посиделкам в барах по вечерам. Вроде бы и понимаю, что так и должно быть, в конце концов, но в космос я шла не за этим…

Она села – мне сразу стало холодно – и потянулась за лежащим на полу бельём.

– Сейчас есть только один доступный МОУ, который способен к функционированию. На остальные требуется разрешение либо руководства ИКП-2, либо Администрации, а они тебе его не дадут. По крайней мере, сейчас. Хотя, Лен тебя поддержит, наверное.

– И Хрулёв, – вставил я, с сожалением глядя, как исчезает под белым бюстгальтером упругая грудь, затем последовали трусики, майка.

Даша перехватила мой взгляд и засмеялась немного смущённо.

– Ну, у тебя вид! Словно навсегда прощаешься.

– Очень надеюсь, что нет, – сказал я сухо, и в свою очередь принялся одеваться.

– Не сердись! – Даша поцеловала меня и отстранилась. – Ты уж выбирай: или МОУ, или постель.

– А как насчёт постели в МОУ? – Я размяк.

Даша звонко засмеялась.

– Лишь бы не МОУ в постели! Но если тебе серьёзно нужен модуль, то надо поторапливаться, иначе его отправят в полёт согласно графику. И что говорил насчёт Хрулёва? Наш извечный скептик.

– Это хорошо, что скептик. Но меня больше волнует, сможет ли МОУ взлететь.

– Скорее всего, – она пожала плечами и шагнула к двери. – Лен сразу отправил наших механиков, едва получил мой сигнал. Я их видела. В модуле при посадке забило марпоникой внешние дюзы стартового двигателя, прочистить их не проблема при наличии техники.

Я смутился. Да, посадка была далека от идеальной.

– Продырявлен грузовой отсек с зондами. Это вообще мелочь. Ферропластиковым коагулянтом должно уже затянуть. Ну, и настройка автоматики.

– Вот и замечательно. – Я открыл дверь. – Ты сможешь собрать Хрулёва с Леном? Если Сергей вернулся, конечно. А я по дороге всё им объясню.

«По дороге» – это я поторопился. Объяснять, убеждать и спорить пришлось больше часа, и то, я был совсем не уверен, что убедил их. По-моему, они поехали с нами, чтобы приглядеть, как бы мы не наделали глупостей. Лететь с нами к обломкам ни тот, ни другой явно не собирались.

Мы вновь двигались по высеченной в стене дороге, только в этот раз слева была не непроглядная чаша мрака – колоссальный объём пустоты, завораживающий взгляд. За управлением устроилась Даша и вела кар намного быстрее, чем Лен. Машину трясло и подбрасывало время от времени при сильных порывах ветра, и тогда Хрулёв хмурился и бросал девушке: «Не лихач!» Та кивала, но скорость держала прежнюю. Сергей с Леном сидели на заднем сиденье и что-то высчитывали на наладонниках, перебрасываясь короткими фразами. Как я понял, проверяли мои расчёты.

Из каньона мы выехали намного быстрее; я и оглянуться не успел, как кар подкатил к администрации. Здесь мы разделились: меня и Дашу ждал Шмидт, а у Лена с Сергеем были свои дела.

Даша уверенно проводила меня двухэтажному флигелю, торцом упиравшимся в основное здание, и через фойе на второй этаж в небольшой круглый зал, в котором нас ожидало четверо человек. Знакомый сержант-инспектор в компании троих мужчин в стандартных комбинезонах, только с золотыми бэйджиками – местный истэблишмент, как я понял. Они сидели подле невысокого стола, все четверо с одной стороны.

– Я­ – Бернгард Шмидт, – представился один из мужчин, изящный брюнет, вставая и протягивая руку. – С сержантом вы знакомы. – Герд кивнул. – Брюс Хиггинс, представитель администрации… – благообразный господин с породистым носом небрежно наклонил голову, – …и Мигель Эррухеньо Санчес, – абсолютно не примечательный человек, – наш ведущий физик.

Я пожал руку, назвался, и мы с Дашей уселись в низкие и довольно неудобные кресла напротив. Даша представляться не стала, ограничившись лёгким кивком.

– Господин Севемр, – начал отнюдь не Шмидт, а Герд, – должен известить, что против вас выдвинуто обвинение в ничем неспровоцированном нападении на членов партии семнадцать-двадцать бис.

Даша хотела что-то сказать, но Герд предупреждающе поднял руку.

– Я верю, что ничего противоправного вы не совершали, но обязан довести это до вашего сведения.

– Один человек ранен, – сказал Хиггинс. Голос был глубокий и чуть скрипучий. – Остальные в состоянии близком к коматозному, хотелось бы услышать…

– В космос ваши расспросы! – рявкнул Санчес. – Скажите, сеньор Севемр, этот Церн что-нибудь говорил о проколе? Кто и на каком основании проводил эксперимент без нашего участия?

Я покачал головой.

– Ничего. О проколе я вообще впервые услышал от господина Шмидта пару часов назад.

– Я тоже, – вдруг сказала Даша. – Почему ИКП-2 не поставили в известность о начале эксперимента? Извольте объяснить!

– Вам была отправлена докладная записка, – быстро сказал Хиггинс, – с приглашением.

– Первый раз слышу! – Голос Даши замораживал холодом. – И я вам обещаю, что это так не останется. Мы соберём специальную комиссию. Эксперимент был слишком важен.

– Именно, что эксперимент! – возразил Санчес. – Если по каждому эксперименту собирать комиссии, то о переселении на Марс можно вообще забыть.

Шмидт стукнул ладонью по столу.

– Пожалуйста, прекратите. Госпожа Лайт, вам и вашему Институту будут предоставлена вся информация о готовившемся эксперименте. Почему он начался до приезда руководства, ещё предстоит выяснить.

– Как всё странно, – пробормотал я, и пояснил под удивлёнными взглядами присутствующих: – Почему столь важный эксперимент провели с опережением срока? – Санчес хотел что-то сказать, но я не дал. – И обстрел КППМ… – Вот тут я поразил присутствующих, если не считать сержанта. Пришлось под непонимающе-недоверчивыми взглядами выдать чуть укороченную версию наших с Дашей похождений. Меня засыпали вопросами. Я старательно отвечал. К объяснениям относились скептично.

– Итак, – подытожил в конце концов Шмидт, – вы утверждаете, что подверглись нападению группы штолен-проходчиков, к которым причисляете Альберта Церна. Хотя последний, по словам нашего сержант-инспектора, уверяет, что произошло заурядное недопонимание, приведшее к ссоре.

– Как посмотреть, – сказал я. – Например, обстрел КППМ заурядным делом не назовёшь.

– По вашим словам, – заметил Санчес. – Хотя лично я и представить не могу для чего обстреливать КППМ. Обычный климатический погодник, подогнанный под здешние условия и встроенный в сеть таких же преобразователей. В будущем, после создания атмосферы, сеть эта станет основой, каркасом для опутающих Марс беспроводных силовых линий, качающих энергию прямиком из космоса. Их достаточно вывести на другую, более высокую орбиту и переориентировать.

– То, что не могли сделать на Земле из-за неспособности разных стран договориться между собой, – бросила молчавшая до того Даша.

– Прибыль они не могли между собой распределить.

Я помнил этот проект, но спросил Санчеса о другом:

– А можно как-то получить доступ к управлению этой сетью?

– Через преобразователь? – Физик задумался. – Можно, наверное. Если внести соответствующий вирус в программу астро-координации. Но только учитывайте: для этого необходимо хоть на какое-то время вывести его из-под управления центральных процессоров марсианской сети, а там защита так просто не взломать! И все погодники жёстко ориентированы и друг с другом – отсюда, кстати, и сеть.

То есть, совершенно незачем выводить из строя сам преобразователь. Кажется, мои предыдущие домыслы и близко не соответствуют действительности. А ведь что только ни навыдумывал. Выходит, достаточно сбить настройку, чтобы система управления утратила на время связь, и незаметно ввести вирус. Для этого нужно, конечно, иметь доступ к процессору КППМ. Не думаю, что это слишком сложно в наше время, тем более, что едва ли кто-либо ждал подобного нападения. А преобразователь вместе со связью был бы лишён и полноценной антивирусной защиты на время, пока автоматика не вернула бы его на место.

– И если сбить настройку хотя бы одного, произойдёт цепная реакция? Для всей сети?

Санчес кивнул.

– Ну…не для всей, но один-два преобразователя, скорее всего, выпадут из подчинения процессоров. Но ненадолго.

– Зато вполне достаточно, чтобы внести вирус.

– А зачем? – Это уже Шмидт. – Ради будущих дивидендов?

– Всё может быть. Но пока я не вижу иных причин для обстрела КППМ. Спящий вирус, благодаря которому впоследствии можно будет прибрать к руками планетарную сеть энергоприёмников.

– Считаете, кто-то решил захватить Марс и диктовать свои условия? Но это глупо, пока всё здесь зависит от поставок с Земли.

– А когда же ещё устанавливать свою зону влияния? Ждать, покуда с переселенцами сюда не переберётся и криминал? На самом деле, не так всё это и глупо. Если через несколько лет сеть энергоприёмников будет подчиняться группе избранных…

Санчес недоверчиво покачал головой, Хиггинс цокнул языком, а Шмидт отмахнулся.

– Да-да, теория заговора. На Земле их предостаточно! Теперь и тут появились. Доказательств, правда, нет.

Я кивнул и спросил:

– У меня вопрос о спуске в тоннели. Разве он не должен находиться возле посёлка? Или базы поддержки ставят за двадцать километров от входа в штольню?

– Когда как. Но в конкретном случае, когда отыскали место, где решили проводить прокол, стало нерентабельно переносить посёлок. Да двадцать километров не такое уж и расстояние.

Шмидт встал, прошёлся взад-вперёд по залу и посмотрел на нас с Дашей.

– Скажите, Илай, вы всерьёз верите в теорию заговора? Только честно.

Я пожал плечами.

– Могу лишь предположить, что некая группа людей, а, возможно, две группы, хотели вывести из-под киберзащиты КППМ, а вот что и как должно ответить следствие. Не исключено, что нити тянутся до Земли.

Герд задумчиво кивнул, но остальным присутствующим это радости явно не принесло.

– Повторюсь: доказательств у меня нет, – продолжил я после паузы. – Мне кажется, что у Церна всё получилось бы… – «Предположительно», – вставил Хиггинс, – …если б не эксперимент с проколом ядра.

Троица посовещалась. Герд участия не принимал. Он сидел и исподлобья незаметно, как считал, поглядывал на Дашу и иногда на меня.

Постепенно разговор начал переходить на повышенные тона, и, в конце концов, перерос в самый настоящий гвалт. Вот тогда я просто растерялся.

Выручила Даша. Тоном, способным заморозить небольшое море, она потребовала прекратить бессмысленную болтовню и подумать, просмотреть всю необходимую информацию по программе прокола ядра, а позже встретиться и обсудить случившееся. Народ нехотя согласился.

Мы с Дашей поспешили откланяться и, пока сержанта удерживал что-то яростно втолковывающий Санчес, выбрались наружу и разыскали специально оставленный для нас кар. Ни Лена, ни Сергея не было, но Даша сказала, что они должны быть на аэростоянке, куда мы и отправились.

Руководство ИКП-2 мы отыскали, где и планировали, среди площадок-прямоугольников, залитых спецраствором, у открытой дверцы аэромашины.

В отличие от доставившего нас на Северный аэрокатера спасательной службы – четырёх-винтовой машины с двумя цельнопластиковыми гондолами дополнительной аэроплавучести – нынешнее средство передвижения являло собой продолговатую ферропластиковую сигару с парой стреловидных крыльев. В носовой части прозрачной ступенью торчала кабина управления, ярким пятном выделяясь на фоне лишенных иллюминаторов бортов. Всё это венчалось шапкой двухлопастного винта. И никаких признаков дополнительных поплавков аэроплавучести. Также как и аэродинамики. И как, интересно, она летает в разряженной атмосфере Марса?

Ответ я получил почти сразу.

От стоящей рядом с нашей аэромашины с эмблемой Института ядерных исследований Марса – стилизованной латиницы-аббревиатуры – «M» перетекающая в «N» и две «I» за и над ними, донесся шипящий гуд. Сигарообразное тело вдруг впучилось, обрастая ферропластиковым корпусом и заполняя недостающие лакуны фюзеляжа. Спустя короткое время машина, потеряв в весе, увеличилась втрое надувным дирижаблем, сглаживающим и исправляющим недостатки основного корпуса. Вращающийся винт легко оторвал махину от земли.

Вмонтированные в площадку вокруг каждого стояночного места прозрачные пластины ветроотсекателей погасили воздушный поток, позволяя спокойно заниматься делом и нам, и другим экипажам, готовящимся к вылету. После чего втянулись в специальные прорези.

При виде нас с Дашей Лен хищно заулыбался и кивком указал на три больших ферропластиковых кейса возле ног.

Понятно: команда грузчиков прибыла.

– Грузимся! – распорядился Лен.

– Одну минуту!

Надо же, знакомые всё лица! Сержант-инспектор Макс Герд объявился! Гнался за ними, что ли?

– Далеко собрались?

– Не очень, – пробурчала Даша, но слова её заглушил баритон Лена:

– В сорок седьмой квадрат, Макс. А что?

– Это там, где вахтенный посёлок?

– Рядом.

Герд помедлил.

– Пока я бы попросил господина Севемра и Госпожу Лайт не покидать Северный.

О как! Хотя – ожидаемо.

– И на каком основании? – осведомилась Даша. Она подбоченилась и хмуро смотрела на сержанта.

– В интересах ведущегося расследования…

– В интересах расследования мы ответили на все вопросы, – сказала Даша. – Вчера и сегодня. Возникнут новые, ответим и на них. А задерживать нас нет оснований. Мы не под арестом.

– Вынужден с ней согласиться, – сказал Лен. Хрулёв утвердительно кивнул, соглашаясь.

– Спорное утверждение, тем более, что некий Альберт Церн выдвинул обвинения против господина Севемра.

– Так устройте нам очную ставку, – сказал я сухо.

– Не могу. – Герд пожал плечами. – Он и его люди впали в коматозное состояние.

– Что? – изумился я. – Когда?

Герд нехотя выдал:

– Сегодня, три часа назад.

– Да говори уж, Макс! – подстегнул импульсивный Лен.

– В Медцентре произошёл сбой в системе охлаждения спецхранилищ, и некоторое количество газа МХК просочилось в верхний коридор, где находились Церн и люди из его команды. Их, кроме раненого, должны были выписать. До этого Церн сделал заявление, в котором обвинил в нападении на своих сотрудников госпожу Лайт и господина Севемра. Я как раз собирался с ними встретиться, уточнить детали и разобраться. По его словам, произошло некое недопонимание.

Мы молчали, ожидая продолжения.

– Но я, собственно, хотел просить подбросить меня к вахтовикам. – Герд перевёл взгляд с меня на Лена. – У нас все машины в разгоне, а наземным каром пока доберёшься, прорва времени уйдёт.

– Так ваши там работают, – удивился Лен. – Ещё вчера отправились.

– Знаю, – сказал Герд. – Хочу покурировать…

Интересно? А как же Церн со товарищи? Впрочем, ни мне, ни Даше, ни учёным криминальные разборки были неинтересны.

Я подхватил пару тяжеленых кейсов и шагнул к лесенке у посадочной дверцы.

Даша направилась к кабине пилотов.

Я не слышал, что ответил Лен, сражаясь с непослушными кейсами: слишком большие и пухлые, они никак не входили в стандартные багажные ячейки.

– Не сюда, – раздался голос Хрулёва, и худощавая фигура протиснулась мимо меня в салон, одновременно закидывая третий кейс в зацепы магнитного держателя грузового отсека. – Здесь для ручной клади.

Действительно! Что-то я расклеился! Видно явление любителя ломать женщинам руки так подействовало.

Я сунул кейсы в зацепы и прошёл в салон.

К моему несказанному удивлению при взлёте по внутренним бортам протаяли ряды небольших иллюминаторов – трансляция видеодатчиков с надувной псевдоповерхности корпуса, открывая панораму бледно-зеленоватой равнины. Смотреть, правда, было особо не на что: сливающиеся в единое целое ряды марпоники, изредка прорезанные магнитными магистралями для наземных каров. Глазу просто не за что зацепиться. А мерное подрагивание машины убаюкивало, как младенца в колыбели.

Я откинулся на спинку тянущейся вдоль борта скамьи и прикрыл глаза. Гражданская машина в сравнении с катером спасительной службы летит медленней, так что часа полтора у меня есть: можно подремать или подумать. Но ни того, ни другого мне не дали.

– Ты меня не убедил, Илай, – сказал Лен, возвращаясь к старой теме, которую мы с ним обсасывали последний час в институте. Он закинул сцепленные ладони за голову и как-то ухитрялся покачиваться взад-вперёд на узкой скамье.

– Тогда зачем летишь? – спросил я лениво.

– Не знаю, – честно признался Лен. – Официально – обязан принять МОУ как начальник отдела ИКП.

– Разве это прерогатива начальника отдела?

– Нет, конечно…

– Слушайте, перестаньте! – вмешался Хрулёв. Вот уж кто сидел напряжённо, вцепившись обеими руками в скамью. – Давайте вернёмся к гипотезе Илая.

– Давайте, – согласился покладисто.

– К какой гипотезе? – одновременно спросилГерд.

– Потом, не важно! – отмахнулся Сергей. – Лучше скажи, у тебя есть хоть какие-нибудь доказательства столь дикой теории?

Кто бы говорил. Сам-то чем лучше.

– Я понимаю, – сказал я, – доказательств нет. И найдём ли мы их – это бабушка надвое сказала.

– Вот! – Лен наставительно поднял палец. – Я проверил твои выкладки. В принципе, на МОУ можно добраться до обломков. Но отыскать нужный фрагмент корпуса и извлечь информацию из останков нейросети – это нонсенс! Как и существование самого выплеска.

– Сгодится любой достаточно крупный обломок, – в который раз за сегодня повторил я. – Подключиться – тоже не проблема. Я восстановил нейрочип, – я потрогал мочку уха, – связь автоматически восстановится, если уцелел хотя бы кластер сети, а они уцелели. В пыль «Дайну М» всё-таки не разметало.

– Допустим. Но зачем? Даже если и был выплеск, что это даст? Кстати, надо поточнее определиться с семантикой: выплеск, сигнал или ещё что, но так. Ты подозреваешь злой умысел?

– Во-первых, даст знание, что выплеск был. А злой умысел…ну, как сказать. Вообще-то я хочу найти чёрную дыру, вернее, прокол у нашей системы.

– Вот так новости! – изумился Хрулёв. Лен снова гусеницами вскинул брови. – Да будь здесь такая, её бы уже давно отследили. А скорее всего, и нашей системы бы не было. Не говоря уже о том, что в окрестностях Солнечной системы чёрных дыр просто нет. Они находятся, как правило, в центрах крупнейших галактик. Кстати, одну из сравнительно небольших чёрных дыр обнаружили в созвездии Гончих Псов уже довольно давно, это к вопросу о незамеченных дырах в окрестностях системы.

– Я помню, – я кивнул. – По школе. NGC 4395. А также, что чёрные дыры описываются тремя параметрами: массой, моментом импульса и электрическим зарядом. Могу рассказать о сфере Шварцшильда, Рое Керри или ограничениях Керри–Ньюмана для чёрной дыры с нулевым зарядом. Но вы, скорее всего, и сами это знаете.

– Знаем, конечно, – сознался Лен.

– Нет, – сказал Герд.

«Ничем не могу помочь, учиться надо», – подумал я.

– Ближайшая к нам чёрная дыра находится в созвездии Лебедя, – тем временем продолжил Сергей.

– V404 Сygn, – кивнул Лен, – в семи-восьми тысячах световых лет. Можно сказать – под боком. В Солнечной системе её нет.

– А если размер дыры не превышает кванта? – возразил я. – Но мне кажется, сначала стоит определиться, что такое чёрная дыра и для чего она служит, а не искать просто ради интереса.

– Софист, – хмыкнул Хрулёв. – Именно ради интереса и стоит. Кстати, о чёрных дырах известно довольно много, как ни странно.

«Угу, – вставил я про себя, – теоретически».

– В основном, конечно, по расчётам и математическим выкладкам. Предположительно, главной особенностью черной дыры является то, что известно как сингулярность, которая и определяет ее центр. Область, где фундаментальные законы физики и самой ткани пространства прекращают свое существование. Сингулярность – это невидимый барьер, называемый горизонтом событий. Он знаменует собой появление внешней границы черной дыры, проявляющимся экстремальным гравитационным притяжением. Точка, откуда нет возврата. Все, что пересекает горизонт событий, даже свет, обречено.

– И как тогда это стыкуется, что сингулярность предполагает бесконечную плотность и температуру материи, но, тем не менее, она не занимает собой пространства? – проворчал Лен.

– А я слышал, что чёрные дыры ведут в иные реальности-вселенные, что они преобразуются в белые дыры, или, что попадая в чёрную дыру, материя может образовывать целые новые галактики в иной реальности, – вставил сержант, с интересом слушавший наш разговор.

– Много чего говорят, – буркнул Лен, и посмотрел на меня: – А что ты сам думаешь, Илай?

– Я думаю, что чёрные дыры – да, проходы, но не в иные реальности – я убеждён, что реальность одна, – а к большому взрыву – центру зарождения мироздания. По теории инфляции Вселенная, после того как появилась, развивалась не постепенно, а разрослась рывком до нынешних размеров. И плоскость её только видимая. Нам.

Хрулёв хотел возразить, но я не дал:

– Точно так же, как мы не можем ощутить, что Земля круглая, из-за ее огромных размеров. И мне кажется – в этом ключ к изучению вселенной. Посредством чёрной дыры оказаться у истоков мироздания едва ли возможно, но вот при погружении в чёрную дыру можно достичь того отрезка или, если хотите, куска пространства, например, той или иной галактики, до которой при наших скоростях и за миллионы лет не доберёшься. По времени они будут отстоять от нашего сегодняшнего дня на целые эпохи, но кто сказал, что вселенную надо изучать только здесь и сейчас?

– Причём тут непостижимость размеров и ключ к изучению? – Даша, оказывается, слушала наш разговор по внутренней связи и решила поучаствовать. – И как быть с возвратом? Даже если получится «нырнуть» в чёрную дыру, выбраться из неё и изучить окружающее пространство, как доставить полученные знания назад? Или это билет в один конец?

– Нет. Как образуются чёрные дыры? При взрывах Сверхновых, при выгорании водорода в ядерной реакции звёзд.

– Ты упрощаешь. И сильно.

– Я знаю. Я хочу сказать, что все чёрные звезды, суть одна-единственная чёрная дыра. Прямой канал с большим взрывом, началом начал. С точкой сингулярности. Недаром сингулярность и означает – единственный. А чёрные дыры – ведущие в него проходы. Вернее, не в него, а из него. И в разные эпохи по времени. И мы обязательно научимся находить нужные.

Даша замолчала, задумалась.

– Ты хочешь сказать, что точка сингулярности живёт и здравствует по сей день? А чёрные дыры – окна на её «теле»? – это уже подхватил Лен. – Не помню точно, по-моему, Делез в своих работах прояснял способ существования множественности и единичности, той единичности, которая сущностно находится раньше абстрактного единства или Единого.

– Ну, согласно тому же Делезу, сингулярность – это событие, имеющее смысл или, другими словами, сам смысл, – сказал Хрулёв. – Само событие, с одной стороны, носит точечный характер, с другой, поскольку оно связано с иными событиями, точку эту можно считать пролиферированной[6], а смысл события остается её характерным понятием. И любой смысл, любое событие, имеющее свой смысл, может быть переинтерпретировано в пределах этой пролиферированной точки, бесконечно модифицировано, а тогда точка события совпадает со всем миром.

– Ещё его Жилем звали, – пробормотала Даша. – Ну, ты и философ, Илай.

– Чего обзываешься? – оскорбился я. – Причём здесь я вообще? – Я обвиняюще посмотрел на Сергея. «Философ» быстро принял позу «я не я, и сингулярность не моя». – Просто и мы, обычные космоработники, читали кой-чего!

– А я вообще не имел ввиду философию, – быстро вставил Хрулёв. – И помимо Делеза хватает наработок. Хокинг, Эллис или, скажем, Аблязов.

Девушка фыркнула.

– Ладно, космодворники, не философы вы, не философы. Нет подумать, что каждая Чёрная дыра – созидание понятий. Иногда физических, иногда семантических. И в каждой Чёрной дыре возникает особое понятие, или значение, или процесс. А, может быть, процесс понятия или назначение процесса? Сознайся, Илай, ты считаешь, что наша вселенная – нарощенная суть на костяке чёрных дыр?

Я машинально кивнул:

– И даже то, что чёрная дыра есть основоформирующая часть континуума со своими постоянными. Как, например, у нас – Планка.

– Сомнительно, – бросил Лен. – Некоторые чёрные дыры находятся не так уж и далеко друг от друга по космическим масштабам и, непохоже, чтобы разнились общие законы. Тем более, такие, как основные константы квантовой теории.

– Например, овеществлённый квант, – вмешался снова Сергей. – Квант, грубо говоря, чёрно-белый одновременно. И точка сингулярности есть квант и разрастающийся до разбегающихся галактик и одновременно опадающий внутрь себя до полного ноля.

Я поморщился.

– Я вообще не о физике. Я говорю о базовых понятиях, которые заложены самим мирозданием.

– То есть, ты считаешь, что жизнь зарождается благодаря чёрным дырам? И вокруг чёрных дыр?

– Не жизнь.

– Ну, хорошо – разум.

– Да нет же! Я имею в виду, зарождение процесса понятия.

– Вселенной?

– Да.

– И какой особый процесс зародился в нашем сегменте?

– Понятие души.

– А в соседнем?

Я вздохнул.

– Откуда я знаю? Может быть понятие жизни. Или нежизни. Смерти. А скорее всего, что-нибудь абсолютно отличное от всего нам известного.

– Почему душа, почему не совесть или сострадание? Агрессивность, наконец? – Лен не желал успокаиваться.

– Потому что все они укладываются в понятие души, а вот душа для них великовата, не умещается.

– Знаешь, как-то обидно. – Это снова Даша. – Получается, что понятие души придумали не люди, что оно изначально родилось со вселенной? Выходит, мы как муравьи, бегающие по кругу от сих до сих!

– Зато когда мы измыслим что-то своё, то обратимся в Творцов, – сказал Хрулёв. – Быть может, именно в этом и есть наше предназначение: выйти за границы, очерченные человечеству мирозданием? И продлить жизнь вселенной?

– Угу, ещё бы знать, что это такое – вселенная, – проворчал Лен. Мы даже не знаем, конечна она или нет.

Он уставился вверх, что-то просчитывая. Герд непонимающе переводил взгляд с него, на меня и Хрулёва.

– Согласно Хокингу – конечна, раз он просчитал её начало, – сказал последний. – А вот если она и не конечна и не бесконечна? Если она одновременно и конечна и бесконечна. Квазиорганизованная нематематическая абстракция. Причём, без динамических процессов, суть – первопричин.

– Знаешь, хоть и придумали Закон о Творчестве, где Человек является основой физической вселенной, способной развиваться духовно сам по себе, он не способен созидать Разум Вселенной.

– Какой закон? – спросил Гердт.

Я нехотя ответил:

– Закон о Высших Мирах. Его ещё можно назвать Законом о Творчестве.[7]

– Слышал я эти заумности, – буркнул Лен. – Только никто пока не дал ответ, что такое жизнь и вселенная. Ни наука, ни каноны церкви, ни эзотерические выкладки. Лучше скажи, если, прости космос, твои фантазии окажутся правдой, как исследовать…то есть, как возвращаться с результатами исследований

Я улыбнулся Дашиному начальству.

– В Большом взрыве вместе со вселенной зародился и волновой пакет прогенома жизни, суть и человечества и чувств, который мутировал и развивался, оседая на планетах, устроит?

– Меня всё устроит, – Лен благодушно покивал. – Я согласен с тобой, что изучение континуума интересно в любом временномм отрезке, но только, если возвращаться в исходный пункт с полученной информацией. В противном случае, результат едва ли кого удовлетворит. Он желателен здесь и сейчас, а не в будущем или прошлом.

– Вообще-то с этим можно поспорить, – не согласился я. – Но, думаю, вернуться будет возможно посредством тех же чёрных дыр. Времени там нет, соответственно, можно попробовать высчитать и применить для нужной точки выхода нематематическую абстракцию.

– Прошу прощения, что вмешиваюсь в столь высоконаучную…беседу, – сказала Даша (мне послышалось заглушённое «бредятину», но, скорее всего, послышалось), – но мы идём на посадку. Долетели.

«Хорошо – не «долетались»! – подумал я.

Даша отключилась, и машина начала плавно снижаться. Краем глаза я видел, как что-то быстро и негромко бубнит Герду Хрулёв, пересказывает мои домыслы.

– Итак, – подытожил Лен, – ты убеждён, что в ответ на марсианский выплеск, открылся проход к чёрной дыре, то бишь, к центру вселенной через некий чёрный прокол? И мы его не засекли.

– Или он слишком мал, чтобы его можно было отследить: сигнал не физическое тело – достаточно изменить квант энергии или квант вакуума, и он провалится сам в себя, образуя чёрный прокол. Разрастётся он или нет после – неизвестно.

– А…

Аэромашину тряхнуло, и под шелест стравливаемого воздушного кокона корпуса, откатилась дверь.

– Что бы ты ни предполагал, скорей всего, ты прав, – сказал я Лену, и направился в грузовой отсек.

Мне вообще надоело спорить и убеждать, и окончание полёта я встретил с облегчением.

Даша уже стояла снаружи и разглядывала застывшую на лапах амортизаторов смазанную пирамиду МОУ в плетении катушки М-генератора. Прошитые пирокартечью дыры в корпусе оказались затянуты феррокоагулянтом и выделялись более светлым серым цветом. Под модулем, точнее, под двумя рядами тройных дюз торчали небольшие кучки обгорелых стеблей марпоники. Будь климат влажней и теплее, они уже бы начали гнить, а так лежали нетронутые тлением. Сопла легонько дымились каким-то прозрачным хладоном. А по пандусу, навстречу нам сошли два человека с эмблемами ИКП-2 на комбинезонах. Капюшоны были откинуты. Техники.

– Привет, народ! – Даша по очереди пожала обоим руки. – Как моя чудо-техника? Ездит, летает, плавает?

– Здравствуй, уважаемая, – сказал один, повыше, с россыпью веснушек на носу. – В порядке твоя техника. Ездить – не ездит, плавать – потонет.

– С какой рухлядью приходится дело иметь! – посетовала Дарья. – Хоть полетит?

– Кто его знает, – веско ответил техник. – Пятьдесят на пятьдесят.

– Это как? – осведомился подошедший Герд, подозрительно пялясь на техников и модуль.

– Может, полетит, может, нет…

– Хватит! – Я впервые видел Лена рассерженным. – Дарья, не кокетничай! А вы, умники, доложите нормально!

– Докладывай! – второй техник, ткнул товарища пальцем в бок. – Видишь, начальство лютует.

– Тогда сам докладывай, а то вдруг уволит.

– Сейчас обоих уволю! – Лен покраснел. – Говорите толком.

– Да в порядке всё. Даже настройки аппаратуры не сбились. Дюзы забило, мы их прочистили. Вот если б МОУ завалился…

– То и тогда бы ничего страшного не случилось, – подхватил первый техник. – Хотя, конечно, как ты ухитрилась марпоникой дюзы забить?

– Садились ночью без привязки, – объяснила Даша.

– Ну-ну, а дырки в корпусе каблуками проткнула?

– Так, всё! – подбил итог Лен. – Вы, двое, перебирайтесь на нашу машину и отправляйтесь в ИКП. Мы будем позже.

– Слушаюсь! – Техник вытянулся и качнулся из стороны в сторону, изображая подобострастного глиста: длинного и белого. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление. – Р-р-разрешите исполнять!

– И правда – уволю, – вздохнул Лен. – Как дети малые…

Даша заметила, что я с удивлением уставился на разыгравшуюся сцену, быстро пояснила:

– Лен недавно неделю гостил на «Марс-3» у японцев в секторе. Там подчиненные обычно кланяются начальству и исполняют распоряжения, ну, и попытался привить их обычаи нашим охламонам.

– Неужели получилось?

– Ага, результат сам видишь. Ты бы посмотрел, как эта парочка поклоны бьёт!

Лен между тем распекал нерадивых подчинённых:

– …не в кафе и не на вечеринке. И девушек тут нет…– Он сбился и покосился на Дашу. – То есть, ваших подружек. Так что будьте любезны выполнять мои распоряжения, Ханс!

– Яволь, херр начальник!

Кроме меня никто не обратил внимания на их пикировку: Хрулёв, поджав губы, отчего выражение на его костистом лице сделалось ещё суше, вынимал из глубин аэромашины кейсы и передавал их Герду. Последний аккуратно складировал их небольшим штабелем.

Кончилось тем, что оба техника загрузились в аэрокар и улетели, предоставив нам самим волочь в МОУ тяжёлые кейсы.

– И это – наше начальство! – негромко ворчала Даша, с натугой перевалив ферропластиковый контейнер на пандус. – Нет, припрячь работать лишнюю мужскую силу…

– Не ворчи, тебе не идёт. – Лен, оказывается, всё прекрасно слышал. – Там они нужнее. Ночью в пяти квадратах вышли из строя киберплуги, и все техники вылетели на поля.

– А что случилось? – Даша казалась встревоженной. Герд остался равнодушным – дела ИКП его не трогали. А Сергей, похоже, уже знал.

– По южным округам марпоника будто валом прокатилась, и вся тамошняя техника попала под удар.

– Прокатилась – это как? – не поняла Даша. Я, признаться, тоже. – Волной?

– Поднялась и опустилась, будто Марс вздохнул.

Очень понятно.

– Так у вас ЧП, – сказал я. – Извините, что сорвал с места.

Хрулёв лишь махнул рукой и скрылся в недрах модуля.

Лен скривился.

– Да у нас таких ЧП по десятку на неделю, – фыркнула Даша. – Сначала дёргались все, переживали. Теперь – обычная рутина.

Ну-ну.

Нам пришлось потрудиться, прежде чем рассесться в жилой зоне модуля. В одних кейсах были припасы: вода и пища – отправились в буфетную стойку. А большую часть – воздушную смесь, кислород, по-старому – Даша с Леном установили в специально изолированном боксе, подключив последовательно к внутренним воздушным фильтрам. Затем расположились в пилотских креслах.

Сергей к тому времени уселся в кресле перед голографическим интерфейсом и что-то проверял, наверное, технослужбы МОУ. В наше с Гердом распоряжение поступил диванчик, обтянутый псевдогубкой. Сидеть было довольно удобно, если только модуль не начнёт трясти или переворачивать – тогда не удержаться.

Глухим хлопком запустился М-генератор, оживляя системы модуля.

Даша окинула взглядом засветившийся экран и дала команду на взлёт. МОУ плавно поднялся на несколько десятков метров, втягивая посадочные амортизаторы и убирая пандус.

– Будем минут через сорок, – предупредила Даша.

– Что так долго? – возмутился сержант. – Мы сюда почти столько же летели.

Девушка промолчала, вводя данные в компьютер, зато откликнулся Хрулёв:

– МОУ не аэрокар, он спроектирован для космоса, на планете только взлёт–посадка.

– И?..

– И чтобы перелететь на пару километров, нужно чуть ли не в стратосферу выходить.

Герд со вздохом откинулся на переборку и прикрыл глаза.

Модуль завис ненадолго и рванулся вверх, меня ощутимо вжало в сиденье.

Мне не было видно экран перед Дашей и Леном, в отличие от голографической проекции МОУ перед Хрулёвым. И модулируемой поверхности Марса под ним.

Модуль тряхнуло. Раз, потом другой. По краю полки выдвинулся бортик, в который я и вцепился. Раскрывший глаза Герд последовал моему примеру, тихо ругаясь сквозь зубы. Краем глаза я отметил зеленоватое плетение линий ­– спроецированные изображение марпоники – толщина её массива впечатляла. Хотя чего ж ещё ожидать? Восстановление атмосферы целой планеты по масштабности сравнимо лишь с терраформированием последней.

МОУ пошёл на снижение.

Приземлились мы мягко. Снаружи посёлка и чуть поодаль от аэромашины с эмблемой LE, сослуживцев Герда.

– Надо же, – хмуро заметил Лен, – намного быстрей добрались.

– Ты будто не рад? – поинтересовался Герд, вставая.

– Не рад, – подтвердил Лен, отстёгивая ремни. – Два дня назад на высоте бушевали такие смерчи, что приходилось корректировать курс вакуум-выбросами.

Действительно, если вспомнить нашу эпопею на КППМ.

– Атмосфера стала разреженней, – сказал Хрулёв, глядя на свой экран. – Как бы наша работа не угодила псу под хвост!

– Какому псу? – удивилась Даша.

– Марсианскому! – Хрулёв встал и сказал Лену: – Необходимы срочные замеры по всей толщине атмосферы по содержанию водорода.

– Пожалуй, – Лен медленно кивнул. – Извини, Илай, но сейчас не время гоняться в космосе за обломками. Выгружайтесь с Максом, а мы пройдёмся вверх по глиссаде.

– Думаю, лишний глаз не помешает. – Я не собирался покидать модуль. – Считай, что я дал согласие работать в ИКП.

– Ты извини, но так не делается!

– Да какая разница. Хорошо, жалованье и премиальные начнёте с завтрашнего дня начислять, сегодня бесплатно потружусь.

– Может, и мне с вами, – спросил Герд, останавливаясь перед откатной переборкой и поворачиваясь к нам. – Дело-то серьёзное…

– Ты зачем вообще сюда поехал? – поинтересовался Лен. Они с Дарьей что-то быстро вводили в компьютер со светопанели.

– Хотел осмотреть посёлок, может быть, какая-нибудь зацепка найдётся. А то в патруле ребята неопытные. Могут что-нибудь и пропустить.

– А мне показалось, ты не хочешь Илая с Дашей отпускать, – вставил Хрулёв сухо. Он тоже что-то лихорадочно строчил на консоли под разноцветные мигающие вспышки неярких огоньков.

– Ну, и это, – не стал отрицать сержант.

– Ага, ревнуешь, значит, – бухнул толстокожий Хрулёв.

– Я, кажется, не давал повода сомневаться в своей порядочности и профессионализме.

Замечание Сергея Герда явно задело.

Я встал.

– Насчёт профессионализма ничего не скажу, но вот по поводу порядочности кое-кому лучше бы помолчать!

– Что? – Герд резко обернулся в мою сторону.

– Ты чего, Илай? – удивился Лен, но его заглушил Дашин возглас:

– Не надо, Илай!

– А что надо? Женщин бить! Руки им выдёргивать!

Даша попыталась встать, но пристёгнутые ремни не пустили.

– Илай, ты не…

– Вы правы, господин Севемр, – перебил её Герд. Он ссутулился, лицо приобрело нездоровый землистый оттенок. – Я бы очень хотел вычеркнуть из своей жизни этот позор, и понимаю, что госпожа Лайт меня не простит.

– Я вас простила, – сказала Даша холодно.

– Нет, – Герд покачал головой. – Вы сказали, что прощаете, а это совсем другое. Я сломал бы себе руку, если бы это помогло.

– Но не сломал, – сказал я сердито.

– Я и тогда сказала и сейчас повторю: не надо ничего ломать, я тебя прощаю.

– Даша! – Герд вскинул голову.

– Госпожа Лайт!

– Извините. Прошу ещё раз принять мои самые искренние извинения.

Повисло неловкое молчание. Герд постоял какое-то время, потом откатил панель-переборку и вышел. Показалось или нет – Даша облегчённо вздохнула.

– Успокоился? – спросила она меня. – Что ты тут устраиваешь?

– Я ему не верю, – сказал я.

– Зря, – вмешался Лен. – Мы его всё-таки хорошо знаем.

– То есть, вы знали? – спросил я Лена.

Тот немного помялся и ответил:

– Знали. Народу мало, а такое не скроешь. Проглядели, как у мужика синдром агрессивности развился – тогда защита от космического излучения была лишь в посёлках, а Герд мотался по планете, ну и хватил лишку. Не сразу, постепенно. Вылечили, как видишь.

– И что, всё равно оставили в органах правопорядка?

– А у нас таких специалистов нет. Тут тебе не Земля. Такие, как наш сержант, на вес водорода.

– Угу, взрывоопасные.

– Всё! – Лен подвёл дискуссию к концу. – Взлетаем! Дашуль, готова?

– Да.

– Сергей?

– Рассчитал на семнадцать проб до границ экзосферы. Дальше пока не успел.

– Лен, – попросил я, – давай пройдём над центром посёлка. Времени это не займёт, а я кое-что проверю.

Лен хмыкнул.

– Хочешь чёрный прокол найти? Хорошо, но больше никаких отступлений. Слишком серьёзно всё.

– Клянусь! – Я поднял правую руку. Даша засмеялась, искоса поглядывая на меня.

– Ты сейчас на индейца похож, – сказала она.

– Хау, – согласился я.

Даша поднимала модуль под углом, проходя над центром вахтового посёлка – крохотная окружность чёрно-красного прокола на светопанели, задавленная колоссальным плетением стеблей.

Я поспешно вынул нейрочип и поднес и прижал за ухом. Псевдоплоть выбросила едва ощутимые тонкие усики и почти растеклась по коже, оставив чуть ощутимое под пальцем вздутие.

Воображаемый хлопок, который мы с Дашей наблюдали в виртуал-центре, вызвал ответ: где-то глубоко внутри засиял и взорвался клубок света, раскидывая и сжимая пряди крохотных огоньков, которые в свою очередь разбухали и опадали. Меня корёжило: кажется, в конвульсиях бились все внутренние органы и все части тела.

Краем глаза отметил, как вздыбился и рухнул внутрь, сам в себя, участок окружающего центр посёлка поля марпоники, обрывая по кругу стебли и едва не зацепив стоящую чуть поодаль аэромашину отдела правоохраны.

Но нам так не повезло, как модулям посёлка. Скребя трясущимися пальцами по лицу и срывая нейрочип, я ещё увидел, как МОУ, кружа, затягивает вглубь планеты. Перед глазами застыла картина нашего нескончаемого падения, а слух сверлил бесконечный звук.

А затем я осознал, что лежу, пристёгнутый к полке, рядом сидит Даша и гладит меня по щеке, устроив мою голову у себя на коленках. Тут же стоял встревоженный Хрулёв, сжимая в кулаке нейрочип.

Я машинально провёл пальцами за ухом.

– Я его сняла, – сказала Даша. – Успела, к счастью. Ты! – вдруг рявкнула она. – Экспериментатор марсианский! Думаешь, я своему мужику помереть дам? И не надейся! – Она вдруг всхлипнула и, отвернувшись, соскочила с дивана, скинув мою голову с колен. Шагнула к пульту, но сразу вернулась, наклонилась и поцеловала. – Не делай так больше!

– Даша, давай сюда! – позвал её Лен.

Я только сейчас обратил внимание, что корпус МОУ сотрясает дрожь нескончаемых вакуум-выхлопов. Столь беспрерывная работа М-генератора используется при бешеных ветрах, как в верхней атмосфере Юпитера, где скорость их достигает 100 метров в секунду, не говоря уж о давлении больше 20 атмосфер и прочих радостях в виде температуры в 900 кельвинов. Или при работах на выносных меркурианских гелиостанциях вокруг нашего светила.

– Как ты? – спросила Даша, прежде чем отойти к начальству.

– В порядке. – Говорить было трудно, словно не пользовался голосом долгое время. Будто голосовые связки одеревенели. – Надолго я отключился.

– Минут двадцать тут летим, – ответил Хрулёв. Дарья уже устраивалась в кресле пилота.

Интересно, а у меня картина в голове только сейчас сменилась. И как такое возможно? Чтобы глаз не принимал поступающую извне информацию, а застыл на одном полученном виде. Как стоп-кадр.

Я перевёл взгляд на экран наружного обзора.

Такого просто не могло быть. Разумеется, в толще земли есть пустоты и достаточно большие, те же полости карстовых пещер, например. Но встретить под землёй многокилометровый участок пустоты под проросшей сквозь почву марпоникой. Да и какой это участок? С другой стороны, конечно, и океан можно назвать местом для хранения воды.

Плоское небо – небесная твердь – над головой и пустота под ним. Она тянулась во все стороны прозрачными километрами неохватного взглядом пространства. А снизу, параллельно небесной тверди, словно отображался её двойник, твердь земная. Точнее, подземная. Такая же плоская и неохватная, как и сверху. И их постоянно пронизывали зарницы: верхнюю – ярко-белые, нижнюю – приглушённо-багровые. Отблески невидимых бурь в глубине.

Постепенно зарницы подобрались из глубины к краям, высветив белым цветом всю небесную плоскость и багровым – нижнюю. И они не остановились: сверху начали падать раскручивающиеся плети свитого белого света. Всё это, если не брать белизну, очень напомнило прорастание побегов марпоники при ускоренной прокрутки отснятого видео. А снизу навстречу им потянулись тупые багровые вздутия-волны.

Они соединились. Багрово-белый свет сменился ослепительно-яркими длинными разрядами, непрерывно змеящимися по всему соединенному объёму, теперь уже не пустоты – энергетической сети одинаковых ячеек из таких же энергоразрядов. Они вспыхивали и гасли, чтобы снова вспыхнуть; некоторые не вспыхивали и висели в сети слабо пульсирующими чёрными клетками, прахом пустоты. И их становилось больше и больше, пока вся эта сеть не превратилась в объём мёртвого праха и не растворилась во вновь раскатившейся пустоте под концами-отростками побегов марпоники.

– И где это мы?.. – пробормотал, чисто риторически.

– В Марсе, – это Хрулёв. – Под поверхностью.

– Ты уверен? Всё-таки зондирование Марса происходит непрерывно всеми мыслимыми и немыслимыми способами. И подобную полость наверняка бы заметили.

– Если только она не возникла в последние часы, – парировал скептик.

– Слишком большая, – не согласился я. – Времени бы потребовалось – не счесть. Молчу уж о сдвижках коры планеты.

– Хочешь сказать, что это не Марс? Тогда что? Точнее, где? И как выбраться?

– Хм…а вообще, прикидывали относительно наземных координат, где мы?

– А как же! По кругу летаем. Под посёлком. С километровым радиусом.

– А центр?

– Любуйся! – Сергей пальцем указал в нижнюю левую часть экрана.

Там то увеличивалось, то сжималось бледно-зелёное овальное пятно метров 100 в поперечнике, судя по цифрам. И, судя по тем же цифрам, пятно являлось шарообразной субстанцией, настолько сложной, что электроника МОУ не могла спрогнозировать просчёты для отдельно выделенной 3-D картинки.

Рядом висело окно с транслируемым оптическим изображением. Невооружённому глазу пятно представлялось чем-то вроде медузы с короткими щупальцами. Она как бы ощетинивалась ими на короткий миг и успокаивалась. Очень похоже на ропалии земных сцифоидных[8].

Мне показалось, что при каждом таком «ощетинивании» псевдоропалии втягивают в центр «медузы» на краткий миг застывающие красные линейные проблески, после чего ослепительные разряды делаются чуть темнее.

– Фризлайт[9], – пробормотал Хрулёв.

– Думаешь?

– Не знаю. Но туда рушится прорва энергии. Откуда только берётся?

– Связь есть?

– Смеёшься? Поражаюсь, как модуль-то выдерживает. Тут такая смесь энергии, что она скручивается в топологические объекты, будто в гравитационном коллапсе.

– Это как? – не понял я.

Сергей снова провёл пальцем по выделенной светопанели, очерчивая сраставшиеся пряди бледно-зелёные корней марпоники с тянувшимися навстречу им снизу красными сполохами. Соединяясь, они втягивались в «медузу», застывая на миг непонятными абстракциями.

– Уйти не пробовали?

– Не получается, – выдохнул Лен. – Нас и так с каждым кругом затягивает ближе.

Я сглотнул.

– Назовите меня чокнутым, но мне кажется, что это пятно делит материю на кванты времени и поглощает их.

– Откуда ты это взял? – удивился Лен. – И почему именно хрононы, а не фотоны или кварки?

– Ты что-то почувствовал, да, Илай? – спросила Даша.

Я кинул.

– Почувствовал. По-моему, это я затормозил наш переход в хронон. И предлагаю нырнуть внутрь, пока есть свобода выбора.

– И зачем? – Судя по лицу Лена, ему и хотелось с головой окунуться в творившееся научное безобразие, и удерживала ответственность старшего по должности.

Я вновь прицепил нейрочип. Прислушался.

– Лен, времени у нас – пара вздохов. Поэтому, как дам отмашку, ныряйте в эту «медузу», иначе тут мы и…

Меня захлестнуло уже знакомое, но оттого не менее гнусное ощущение распухания, растворения и прочих сопутствующих прелестей.

– Давайте, – пробормотал, стараясь не отключиться.

МОУ скользнул к центру «медузы» сквозь псевдоропалии. На один долгий-долгий миг меня свела судорога, после чего последовал удар. По модулю. И по мне. По всему.

Одновременно внутри меня снова полыхнул клубок света, разбрасывая в окружившую пустоту тянущиеся в бесконечность пряди. Они тянули меня за собой, разрывая на миллиарды вопящих от боли кусочков и раскручивая в спирали галактик, потом застыли на длинный-длинный миг и погасли. Осколки моего «я», врастая друг в друга, стремительно, но не мгновенно, выпали из того непонятного «где» и «когда», куда растащили их нити света. На долю чего-то, имеющего отношение ко времени, и вместившей в себя существование всей вселенной, вдруг прорезался замысел сущности всего сущего в процессе его зарождения и дальнейшего продолжения. И всё погасло.

Кажется, у меня начинало входить в традицию очухиваться лёжа на полке с сидящей рядом Дашей.

И ощущение некоего дискомфорта. Голова болезненно гудела, место за ухом, где был врощен нейрочип, простреливало острой болью. Даша аккуратно промакивала то место чем-то прохладным и влажным, приятно пахнущим. Потом прекратила.

– Всё, кровь уже не идёт. – Посмотрела мне в глаза. – Ты как?

– Лучше, чем выгляжу. – Я, кряхтя, сел. Потрогал ухо, нейрочип исчез, оставив довольно глубокую ранку, смазанную сейчас, скорей всего, антибактериальным гелем. Даша молча сунула чип мне в руку. Я убрал его в нагрудный карман.

– Значит, замечательно. Потому что выглядишь ты совсем неплохо, – ехидно прокомментировал Сергей. Даша молча прижалась ко мне, я с нежностью обнял её за плечи.

– А ты не завидуй, – сказал я Хрулёву. – Хочешь, и тебе чип прицепим.

– Уже не стоит, – и он кивнул на экран.

Я только сейчас обратил внимание, как мягко меня вжимает в переборку. МОУ двигался с приличным ускорением, два-три G не меньше. И в космосе.

– Не надейся, – процедил Лен хмуро, сбоку мне было видно, как с нижней губы у него капает кровь, – за обломками гоняться не будем. Идём на посадку!

Даша хихикнула. Как-то нервно.

– Если найдём – куда!

Не понял. Я сел.

Подземная полость сменилась чернотой пространства с далёкими гвоздиками вбитых в панораму звёзд.

– Как мы здесь оказались?

Лен фыркнул.

– Кто бы знал? Миг – там, следующий миг – здесь. Или это твои фокусы? – Он подозрительно сощурился.

Я вздохнул.

– Если бы.

Я повнимательней всмотрелся в экран.

– И куда мы летим?

– К Марсу, – буркнул Лен, уставившись в экран в свою очередь.

И где тут у нас Марс? А…вот он.

Ничего себе – вот так выбросило нас! 0,003% АЕ, судя по данным на экране. Почти 4 500 000 километров. И это на стандартном МОУ! Хотя, конечно, дело тут не типе летательного аппарата.

Даша шевельнулась под рукой.

– Впечатляет? Меня тоже. Представь только, вся система будет у нас в кармане, когда изучим этот феномен. Очень хочу к кольцам Сатурна…

– Хоти и дальше, – вмешался Сергей. – Сама знаешь, от изучения до осознания и воплощения могут и сотни лет пройти. Странно другое: мы идём с ускорением и, судя по данным, должны приблизиться к Марсу на расстояние, чтобы увидеть Фобос невооружённым глазом. И, несмотря на время и скорость, я бы сказал, что мы не приблизились к Марсу ни на метр.

– А относительно других планет? Или временной промежуток слишком мал ещё для расчёта?

– Да нет, – это уже Лен, – современной аппаратуре хватает. И относительно других планет мы движемся, удаляемся от той же Земли, только вот к Марсу не приближаемся! Такое впечатление, будто с каждым пройденным метром впереди разворачиваются новые километры пустоты.

Отпустив Дашины плечи, я с трудом поднялся и проковылял, преодолевая давящую тяжесть ускорения и цеплявшиеся за палубу магнитные вставки на подошвах, к креслу Хрулёва и попросил:

– Пусти ненадолго. Хочу один расчёт проделать.

– Это какой? – поинтересовался климатолог, отстёгивая ремни и перебираясь в пустое сейчас Дашино кресло возле Лена.

– Хочу увидеть обломки корабля, – сказал я, запуская программу сканирования пространства.

Лен сердито засопел, но я продолжил, не давая ему возможность высказаться:

– Мы выше эклиптики Марса, и наш вектор и угол наклона к планете один-в-один совпадают с траекторией роя, так почему… – на экране всплыли данные о завершении поиска, – мы их не видим?

– Мы на расстоянии четырёх с половиной миллионов километров от Марса, – сказал Лен сухо. – Обломки – на расстоянии трёх миллионов шестисот тысяч километров, между нами где-то порядка миллиона километров пустоты. Что ты собрался увидеть в стандартной оптике модуля? Не спорю, разглядеть можно, но при условии, что точно знаешь, куда и где смотреть.

– А я и знаю. – Я высветил на экран расчёт, полученный в виртуал-центре, с экстраполированной параболой и наложенными сверху цифрами нашего полёта. – Вот они, скоро встретимся!

– Невозможно! – Лен развернулся в кресле, уставившись в экран. Хрулёв поддержал его невнятным бормотанием. – Вот так сходу.

– Я их чувствую.

Я искоса посмотрел вокруг.

– Ну-ну… – Лен саркастически хмыкнул. Он явно не поверил. Сергей, кажется, тоже: посчитал за оборот речи. А вот Даша…Она пристально смотрела на меня, и мне стало очень неуютно. Вот жил ведь, никому ничего не был должен. А теперь придётся объясняться, но куда денешься?

Но от немедленной разборки меня спасло появление на экране роя обломков. На таком расстоянии он больше походил на вытянутый остроконечный кокон, зависший в пространстве и отстреливающий – скорей всего, из-за вращения обломков – в черноту отблески лившегося на него солнечного света. И из-за того же вращения – и установившихся, но всё же разных скоростей – кокон, казалось, вытягивался и шевелился, как живой.

Меня вжало в кресло. МОУ с нарастающей скоростью нёсся к кокону. Лен с закушенной губой колдовал со светопанелью, Хрулёв что-то лихорадочно считал и бубнил в микрофон VVS – передавал данные на Марс. Даша, я заметил краем глаза, старалась встать, но восьмикратное ускорение не давало ей подняться с диванчика. Сам я запустил все возможные техсредства фиксирования и расчётов окружающей среды модуля, пытался вычислить, достаточно ли массы и скорости МОУ для тарана.

Модуль достиг кокона. Вопреки моим опасениям, тот не разбух до вселенских масштабов, а наоборот, как бы сжался, лишился светового ореола и вдруг распался на знакомый рой летящих обломков. Меня ещё сильней вжало в кресло, в глазах потемнело. Лен разворачивал модуль и одновременно уравнивал нашу скорость со скоростью роя. Оставалось лишь уповать, что самих обломков не так много и автоматика сумеет рассчитать достаточно безопасное положение МОУ.

Постепенно положение действительно стабилизировалось. Модуль престал мчать по космосу гоночным болидом и словно завис близ крупного обломка корабля. Третьей пассажирской палубы, насколько можно судить по картинке на экране. Он довольно быстро вращался, но не «рыскал» хаотично из стороны в сторону внутри роя и, стало быть, годился для вылазки.

Так, пора собираться!

Я встал.

У выхода меня уже поджидали.

– Или вместе, или никак!

– Хорошо. – Я не стал спорить. – Но не с тобой. С Сергеем. – И, обрывая в зародыше всё, что Дарья готовилась на меня обрушить, попросил: – Пожалуйста, Даша. Я не смогу нормально работать, если буду постоянно отвлекаться. И Лену нужна подстраховка, а ты, как я понимаю, лучший пилот, чем Сергей.

Хрулёв уже надевал скафандр, подмигнув девушке.

– Заранее сговорились! – догадалась она. – Ладно, вернётесь – потолкуем! – И отошла к пульту.

– Вечно я ни за что страдаю, – проворчал Сергей, защёлкивая магнитные держатели шлема.

Наружу на сей раз мы выбрались через люк сброса зондов и поплыли к вращавшейся в ста метрах махине. Со стороны, наверное, полёт выглядел неторопливым и плавным, но на самом деле мы неслись с приличной скоростью, которую тормозили только разматывающиеся спас-тросы скафандров. Ну, и корректирующие краткие выхлопы ранцевых движков.

Часть палубы – двухсотметровый обломок корпуса – повернулась, явив освещённые солнцем внутренности: разбитые, но кое-где и целые блок-переборки кают, сами каюты, где внутренние переборки сорвало с места, барная стойка с немногочисленными уцелевшими пластиковыми стульями, вмурованными в пол. Словно криво отсечённый кусок не то многоквартирного дома, не то гостиницы. Он неспешно разворачивался по диагонали, являя замёрзшую сейчас вспученными волнами термопрослойку на внешней переборки внутреннего корпуса. А через рваные промежутки времени дёргался из стороны в сторону.

Мы были достаточно близко, чтобы воочию впечатлиться кружащей в полной тишине громадой, и со следующим оборотом – уже с внутренней стороны – занялись нудной подгонкой скоростей вращения, собственных относительно обломка. Друзья на МОУ помочь не могли, поскольку вычислить алгоритм вращения обломка – одно, а вот следовать ему – совсем другое. Но, как говорится, терпенье и труд…В конце концов, Хрулёв пауком прилепился к бортовой переборке и, цепляясь за многочисленные трещины в ферропластике, дополз до ближайшего из многочисленных гнёзд корабельной нейросети.

На Земле, как и в поселениях подобных хабов уже не встретишь, но вкосмических полётах они необходимы – выстраивают цепочку межпланетной связи для пассажиров, но не команды, и страхуют волновую связь корабля. Сергей прижал щетинистую антенну загодя подготовленного передатчика к ячеистому нутру. Даша в МОУ скачивала сейчас данные. Точнее, должна была скачивать.

– Ничего нет, парни! – четверть часа спустя объявил Лен. – На всех режимах пробовали – бестолку! Возвращайтесь. Другой поищем, хотя…

– Ладно, – сухо проговорил Хрулёв, чуть оттолкнувшись от переборки. Его мгновенно закружило, и он ругнулся, запуская движок и выравнивая своё положение. Отнесло его порядком.

– Минуту, – попросил я, опустившись, в отличие от Сергея, на ферропластиковое покрытие палубы, и попробовал включить магнитные вставки подошв. Предостерегающий возглас Хрулёва запоздал, и сильная хаотичная дрожь швырнула меня в переборку. Магниты не выдержали, и не успей я вцепиться в зазубренный кусок поручня, торчавшего у блок-переборки, пришлось бы высаживаться по новой. Но и так удар оказался сильным.

Помотал головой, не обращая внимания, на встревоженные голоса в наушниках. Потом что-то слегка дёрнуло за трос, и меня потянуло к ещё одному хабу – они монтировались во внутренних переборках на всех палубах и составляющих единую сеть корабля.

Я завертел головой. Это Сергей, зависнув над внутренней переборкой, подтаскивал меня к нужному узлу. Я лишь подивился мельком, насколько чётко он работал маршевым движком своего скафандра, и, отпустив поручень, подплыл к округлому пятну. Вернее, к встроенной под ним короткой, с полметра, полочке из двух изогнутых посеребренных трубок – для дамских сумочек.

За него я и уцепился. Повисел немного, скоординировавшись с вращением, насколько сумел, и поднёс загодя подготовленный чип, приклеенный к тыльной стороне левой перчатки скафандра. Очутившись в непосредственной близости от разъёма, торчавшие облачком редкие усики нейросвязи втянулись в микроскопические, невидимые простым глазом отверстия.

Я сам толком не представлял, что ищу, да не особо и верил, будто удастся уговорить кого-нибудь лететь за обломками «Дайны М». Это уж просто подарок судьбы, что Даша, Лен и Хрулёв согласились слетать до вахтового посёлка. Мне кажется, им было любопытно, а вот выйти на МОУ в космос – едва ли. И уцелела ли сеть корабля, как уверял всех, я тоже не знал, лишь надеялся на удачу.

Пока я гадал, получится или нет, облачко тоненьких нитей снова вспушилось вокруг перчатки. Я окликнул Сергея и дал сигнал на МОУ начать сматывать спас-тросы, в который раз посетовав, что эти обычные высотные костюмы с усиленной защитой для работ на низких орбитах не снабжаются напоясными лебедками, в отличие от скафандров космомонтажников, например, или спасателей.

И запас смеси для движка тут был всего ничего, да ими и не пользовались обычно, так, для подстраховки снабжались. Вот и мой, да и Хрулёва, как я понимал, запасы благополучно иссякли после наших попыток причаливания к обломку. О чём извещал мигающий красный нолик снизу и слева на внутренней части пластика обзорного щитка. Не страшно, пойдём на тросах.

Я проводил взглядом удаляющуюся тёмную фигуру, и одновременно с возгласом Даши «Илай!» до меня дошло, что я двигаюсь намного медленней, чем Хрулёв. Здесь, в пространстве, быть такого не могло: скорость сматывания спас-тросов, закреплённых на одном барабане лебёдки модуля только в разных желобах, одинакова. Вес в нашем случае роли не играет, да он у нас примерно равный, масса тоже.

Меня вдруг дёрнуло так, что чуть не порвало напополам, и повлекло назад.

– Илай, оглянись!

Я развернулся, ровно, чтобы не сорваться в «штопор», как в том, первом здешнем полёте.

Огромный кусок палубы перестал вращаться и завис громадой, загородив часть роя и Марс. И меня тянуло к нему непонятно чем, и, судя по непрекращавшейся боли от натянутого спас-троса, вместе со мной тянуло и МОУ. То есть, даже не тянуло – двадцатитонный модуль несло на меня с нарастающей скоростью. Три минуты до столкновения, услужливо выдал мозг – на кой, только космос ведает.

Но я плохо думал о своих напарниках. За несколько секунд МОУ ухитрился струями вспомогательных двигателей развернуться лихим кульбитом и ударить М-выхлопом, одновременно оборвав мой спас-трос. Импульс М-генератора швырнул модуль за пределы роя, и я потерял его из виду. Ну и хвала космосу! Удар с таким ускорением о кусок корабельной обшивки его по ней бы и размазал.

А вот меня вновь поднесло к остаткам палубы и больно приложило спиной, вернее ранцем движка, о палубное покрытие, и потащило дальше. Я замахал руками в тщетной попытке ухватиться за что-нибудь и молясь о том, чтобы по пути не оказалось ничего достаточно острого. Мне удалось зацепиться за край выломанной блок-переборки одной из кают.

Сел, судорожно переводя дух, и огляделся.

МОУ я не увидел. А обломок подо мной вдруг скрутило судорожным сжатием, сминая всё, что оставалось ещё закреплённым на палубе и вместе с палубой – я едва успел оттолкнуться – в сереющую однородную массу огромного кокона, к которому меня с силой прижимало снаружи. Сквозь уплотнившуюся серость было видно, как внутри, вдоль воображаемой оси, вырастают плоские разноцветные потоки, скручиваясь на концах кокона в такую же плоскую нить и протягиваясь за его пределы к рою.

Весь рой как бы схлопывался, стягивался с внешних орбит внутрь, к «моему» кокону, выстраиваясь позади в длинную, насколько хватало глаз, цепь. Будто нанизанные на одну ось бусины разной величины. Происходит ли то же самое с противоположной стороны, «позади», так сказать, я не видел.

Затем что-то стало твориться со зрением. Показалось, будто часть окружающей рой пустоты закуклилась сама в себя, образуя вращающуюся призрачно-прозрачную сферу. С неё скатывались наружу змеящиеся призрачные протуберанцы, разрывая пространство вокруг объёмными чёрными вздутиями, и опадали, исчезая в сфере. Постепенно они делались больше и продолжительней, свиваясь в мерцающую белым объёмную полосу – словно гигантский рукав – выделенного пространства, поглотив растянутую цепь коконов и сползающую к её концу. И к этому к этому концу со стороны Марса потянулись призрачным веретеном серовато-белёсые туманистые облака, обдирая атмосферу до поверхности планеты. Остриё веретена воткнулось в полосу, и та запульсировала, извергнув нить капель застывшего белого света. В сторону солнца.

Капли вдруг осымпались звёздным дождём, притягиваясь друг к другу, наливаясь всеми цветами спектра и наполняясь объёмом, создавая пучок переплетённых лучей света. Каждый светил сам по себе, не сливаясь с другими. А атмосферный покров продолжал сползать в космос, подпитывая выделенную полосу пространства.

Как зачарованный, я смотрел сквозь окутавший всё белёсый флёр на закручивающуюся в кольца вереницу бывших обломков над призрачным «рукавом». Я насчитал семь колец, кроме «своего», самого малого по количеству и дальнего от планеты. Постепенно они начали вращаться в одну сторону. Более близкие увеличивали с каждым оборотом свои орбиты, расходясь всё дальше, в отличие от более дальних, и «моего» в том числе, описывающих сужающиеся круги. Постепенно они растянулись в гигантскую – я не мог даже охватить её взглядом целиком – воронку, всасывающей раструбом атмосферу Марса.

Кажется, проект переселения на Марс трещал по всем швам. Я боялся даже подумать, что творится сейчас на поверхности. И только беспомощно смотрел на гигантский катаклизм, впечатляющий до умопомрачения.

Просвечивающие насквозь стороны воронки внезапно соткались в светлое полотнище, выбелив окружающее пространство. Я оказался внутри, и с каждым оборотом меня словно растягивало по вращающимся стенам, разрывало, истончало в ничто, в нуль…в свет. В голове помутилось, поплыло дробящимися волнами осознания и принятия окружающего, что меня нет, как такового, а есть слившийся с окружающими свитыми полосами разделённого по цветам света поток, скорей даже функция. Не было и удивления, почему различаю то, что не должен различать в принципе. Не кажущиеся, по-настоящему застывшие энергосгустки – фотоны, сросшиеся с ещё меньшими системами энтропии. Я их не видел, не чувствовал – воспринимал, как функции. Функции всего сущего, где одна невозможна без другой.

Желание возникло внезапно среди полной упокоенности. Узнать, что там, что дальше? Сразу послушно вспенился фризлайт, преобразуясь в светящуюся круговерть. Меня повлекло к границам системы…Меня? Едва начал осознавать себя, как всё прекратилось.

Я потряс головой. Так и спятить недолго. Только…

Я не цеплялся за сломанную блок-переборку, а завис в пространстве довольно далеко от роя обломков. Не от воронки гигантского пылесоса, именно от роя. С Марсом всё было в полном порядке, и редкая его атмосфера играла красновато-зелёным в солнечных лучах. И что тогда только что было? Впрочем, пока не того, нужно как-то выбираться.

– Даша! Народ! Слышите меня? Здесь Севемр! Слышит меня кто-нибудь? Приём?

И почти сразу ответ:

– Слышу тебя! – Лен, и приглушённый возглас Даши. – Можешь сориентировать?

– Пятиградусный сегмент в сторону Марса от роя! – Надеюсь, меня поняли. – Включаю проблесковый маячок.

Я притемнил обзорный щиток и включил вращающийся лазерный светильник на макушке шлема. Довольно долго ничего не происходило, и я уже начал было беспокоиться, но тут Лен сказал:

– Засекли. Давай, держись там. Не разговаривай и дыши пореже, а то смеси у тебя всего ничего.

Что ж, постараемся.

Через некоторое время с верха звёздной сферы к обломкам начала спускаться сверкающая точка – модуль. Я машинально прикинул траекторию его сближения и запустил ранцевый движок, уповая, что газовой смеси хватит добраться до МОУ раньше, чем кончится кислород. Точка росла довольно медленно, а когда обрела для невооружённого глаза очертания модуля, я затряс головой, не веря собственным глазам.

МОУ повис на тёмно-красном кольце – луче, по которому изредка пробегали пульсирующие сгустки в такт запускаемому для корректировки двигателю. Кольцо не превышало где-то вчетверо размер корпуса, и с каждой пульсацией МОУ совершал по нему оборот и увеличивался, точнее – приближался. Что-то новое в космоплавании. Додумать не пришлось: с новым оборотом странного кольца передо мной возник медленно плывущий борт модуля и открытый люк. Ну, и хвала космосу!

Модуль тряхнуло, когда я убирал скафандр в нишу. Тряхнуло сильно, на ногах я удержался лишь благодаря сдвинутой панели – дверце, в которую машинально вцепился. Новый толчок, сердитый голос Сергея:

– Прекрати уже!

Толчки прекратились. Я отпустил дверцу и осторожно уселся на диванную полку. Сразу накатила усталость и захотелось спать. С трудом удержался от зевка.

– Что тут у вас за тряска?

– У нас? – переспросил Лен мрачно. – У нас было всё нормально, пока ты не вернулся. Правда, я не знаю, что лучше: выпустили тебя наружу – и началось сползание в космос марсианской атмосферы. Приняли на борт, и пошли толчки. Но хотя бы с атмосферой всё в порядке. – Он махнул рукой на экран.

Я устало поглядел.

Рой обломков корабля в очередной раз претерпел метаморфозу и походил сейчас на сотканный из плоских нитей света конус, по которому очень медленно прокатывали мерцающие волны.

МОУ висел в пересечении неимоверного количества тех же плоских нитей – во всяком случае, на глаз было невозможно рассмотреть хоть малейшую толщину. Они упирались неисчислимыми рядами в броню модуля, и постепенно дробили её на фрагменты, растягивая затем в такие же нити без толщины.

Дьявольщина!.

– Главное, что и с планетой и с атмосферой всё в порядке. А рой мы видим, скорей всего, кванты света. Застывшие.

– Что? – Лен привычно вскинул вверх бровь.

Чтоб тебя! Оказывается, вслух рассуждаю. Устал, эх, сейчас бы на бережок, да с Дашей… Она, кстати, поглядывает на меня. Очень, надо сказать, странно поглядывает: с тревогой и с подозрением. Как вот примет меня за пришельца!

Угу, за трёхногого. На обуви разорюсь! Что за?..

Я встряхнулся.

– Мне кажется, ты что-то знаешь, Илай! – продолжил Лен. – Ничего не хочешь объяснить?

Даша, по-моему, хотела что-то сказать, но промолчала. Сергей чуть развернулся в кресле и с интересом глядел на меня.

– Ну, особо я ничего не знаю. А насчёт всего прочего…Даша подключи, пожалуйста, мой нейрочип к консоли. Там прикидки, которые я делал у вас в расчётном центре, и прочие данные.

– Видите? – Я обвёл рукой панораму нитей, и получил в ответ недоумённые взгляды всех троих, и осёкся. – Странно, автоматика ничего не показывает.

– Она даже сползание атмосферы не показывала, – брюзгливо заметил Лен. Голос неожиданно прозвучал дребезжаще-гулко, как из далёкой огромной банки. – Я полагаю, была обычная пространственно-наведённая галлюцинация.

Да уж, обычней некуда.

Я снова прилепил к себе чип и постарался сосредоточиться и внедрить собственное эмоциональное восприятие в псевдоорганику нейроавтоматики МОУ. Получилось, как ни странно, и я облегчённо вздохнул – так было проще.

Я не стал дождаться, пока троица учёных просмотрит цифры. Профессионалам времени много не потребуется, а мне очень не нравились бесчисленные плоские нити, в которые вытягивался корпус.

– Это уже, собственно, не рой. – На экране, наконец, высветилась паутина нитей. Она колыхнулась, разбухая и опадая, замерла, снова всколыхнулась. – Я уверен, что выплеск, пришедшийся по кораблю, модулировал инициацию Планковской секунды, живущей из будущего в прошлое на определённом отрезке времени.

– Да? – скептично осведомился Лен. – А ничего, что это математическое понятие?

Я показал на экран.

– То, что мы видим – это фризлайт, дробящийся Планковской секундой. Застывший свет. И мы сейчас находимся с ним одном пространстве, вернее, одном временномм хрононе. То есть, просто хрононе.

– Невозможно! – сказал Лен всё тем же дребезжащим голосом, глядя на экран. – Во-первых, тогда мы должны видеть, если вообще могли бы видеть, мёртвую, глухую фигуру без каких-либо колебаний. Во-вторых, как увидеть застывший фотон? Тогда должно практически застыть время. И главное, люди не могут существовать в математической функции, осознавать себя людьми.

– Кто сказал? – Я злился. На себя, большей частью. Просто не знал, что делать дальше. И усталость никуда не исчезла – давила на плечи до помрачения.

– Но мы пользуемся ими для вычислений, – одновременно заговорил Сергей, голос у него был таким же, как у Лена, гулким. – То есть, овеществляем.

– И что?

– А если здесь картина мироздания немного иная? – не сдавался Хрулёв. Глаза климатолога так и горели в предвкушении необычного. – Если там, где фотоны застывают, образуя фризлайт, скорость света есть исходная, базовая, как у нас обычный шаг?

– И как бы мы смогли набрать скорость, на которой застывают фотоны. Если это вообще фризлайт. Тем более, что тогда мы должны были удалиться от Марса на космос знает, какое расстояние. Плюс растяжение времени…

Даша не вмешивалась в разговор. Она с головой ушла в какие-то вычисления и отдавая команды автоматике модуля.

– Отчего вдруг рой обломков корабля стал математической функцией?

– Сигнал…

– Ах, сигнал? Крик планеты о помощи? Креационизмом отдаёт.

– Да не говорил я, что это крик о помощи. Я убеждён, что это сигнал о изменении бытия живой планеты, породивший прокол Чёрной дыры и связавший Марс и часть корабля с точкой сингулярности.

– Ты грозился показать фиксирование сигнала аппаратурой корабля, – припомнил Лен.

– Мы видели суть сигнала. Сползание атмосферы, термосферы, точнее. Автоматика МОУ не могла ничего зафикировать, не хватило ресурсов, а мозг человека – да. – Я махнул рукой на застывшую пульсацию паутины.

Посидел в наступившей тишине, откинувшись на борт-переборку и прикрыв глаза. Потом рядом кто-то устроился и положил голову мне на плечо. Я машинально поднял руку и обнял девушку.

МОУ тряхнуло. Тряхнуло снова. Тишина. И так довольно долго. Я бы заснул, если б не повторявшиеся толчки.

– Нужно войти в рой! – объявил Лен.

Я открыл глаза и посмотрел на Дашино начальство.

Лен вздохнул.

– Последний час я пытался оторваться от роя, но мощности не хватает, – объяснил он. – И не хватит. Но если ты прав, мы сейчас находимся, в сущности прошлое–настоящее–будущее. Это не замкнутая система, не кольцо, это нескончаемая протяжённость бытия… Корпус ещё держится непонятно на чём, но, боюсь, нас либо растянет по фризлайту, либо затянет в стазис временномй секунды. Хотя, если брать за основу твои расчёты, – он тыкнул пальцем в бегущие цифры на экране консоли, – то с большей вероятностью стянет в точку, в чёрный квант.

– Не квант. Я думаю, там прокол, чёрный.

– Хрен редьки не слаще.

Гадай!

– Переход на другой уровень бытия! – мечтательно заметил Сергей.

Вот романтик неугомонный!

– Только нас уже не будет! – парировал Лен. – Привычных нас. Человеков.

– А с чего ты взял, что в рое такого не произойдёт.

– А я не знаю. Но сидеть и ничего не делать – не стоит.

– Согласен, – я кивнул. Хрулёв уже выразил одобрение.

– Даша? – окликнул Лен.

Девушка подняла голову.

– Не знаю. Просто не знаю.

– Оставаться здесь – погибнем, в рое, по крайней мере, может появиться шанс.

– Откуда такая уверенность?

Лен снова указал на экран.

– Расчёты…

– Расчёты, – задумчиво произнесла девушка. – Их считают и так, и так. Смотря, какую цель преследуют. Пока они не подкреплены практически, толку от расчётов мало. Ну. принёс Илай подтверждение непонятного выплеска непонятно чего, и что? Сразу иной хронон, чёрный квант, чёрный прокол, фризлайт? Да я вам могу с тем же успехом предложить дивергенцию нашего участка пространства с последующим его «митозом».

Она нехотя встала и подошла к экрану. Обвела пальцами ряд цифр, затем вывела уравнение.

– Основываясь вот на этом.

И села в пустое кресло.

– А впрочем, я не возражаю.

Мы молча пялились на цифры.

– Даша, – сказал я хрипло. Девушка повернулась и посмотрела на меня. – Тебе не говорили, что ты гений?

Она невесело улыбнулась.

– Нет.

– Но считали! – бухнул Лен. – Ты молодец, Дашуль. Теперь понятны и заморочки со светом, и сползание атмосферы в дивергенированном континууме…

– Учёный! – презрительно хмыкнул Сергей. – Откуда такое словечко взял! Почему не «калькирование», например?

– Потому что хочу надеяться! – буркнул насупившийся Лен. – Дивергенцию, наверное, можно остановить… – «Оптимист, – бросил Сергей», – а калькирование – …свершившийся процесс. Приготовьтесь, вхожу в рой.

Я снова покрепче вцепился в ограждающий полку бортик.

МОУ дёрнулся, застыл, дёрнулся снова, подтянулся, не могу выразиться иначе, вдоль нитей, рывком приблизившись к свивавшемуся в кокон рою обломков, обраставшему гроздьями торчащих в разные стороны кристаллов, которые, в свою очередь, сглаживались и распухали, испуская красноватые лучи.

И, через какое-то время, мы летели вдоль свернутой и вывернутой в себя и из себя полосы света. Она была одновременно и плоской, и объёмной, выплетаемая непонятно чем из невидимого, но чётко ощущаемого клочка пространства.

Сознание дробилось на фрагменты, отказываясь признать этот факт, и одновременно оставаясь целостным. Тянулось вдоль спирали, и вместе с ним растягивало МОУ и нас, продолжая сохранять едиными и целыми. Замерло всё: тело, кровоток, ощущения, биоимпульсы и…мысли.

Распухая до размеров вселенной, я одновременно рушился до полного ничто, ощущая себя математической абстракцией. Нулём. Рождались и росли, растворяясь в себе, намёки понятий о знаниях существующего, существовавших и грядущих миров. Сознание меркло, не в силах приспособиться к одновременному росту и упадку, к объединённому «да» и «нет», к рождению и смерти.

Потом на спирали стали закручиваться, вырастая, бесчисленные и бесцветные на фоне пространства жгутики. Они пересекались, накладывались друг на друга, свивались между собой, выплетая нарастающую спираль-воронку с остриём, нацеленным в никуда, в чёрную пустоту. Модуль тянуло по её краям невесомой полоской света к сходящемуся в ничто центру. Постепенно воронка стала закручиваться влево, медленно-медленно вначале, затем всё быстрее и быстрее, и вдруг каким-то неосознанным вывертом МОУ вышвырнуло через её центр над бесчисленным и бесконечным сплетением бесцветных нитей, ткущих виток узора, уходящего вдаль, вширь и в глубину, заполонившего всю необъятность пространственной сферы.

Модуль растворило и растянуло в и по пустоте, наполненной бесцветом…бытием…и внезапно обретаемой сущностью. И уже вместе с ней – ощущением намёка желания осознания себя, и понимание возможности быть где угодно и когда угодно и связи с чем-то непостижимым, но постигаемым.

И понимание гулкой пустоты.

И голоса с ней.

– Почему мы ещё живы?

– Он не даёт. Похоже, Илай связан с текущими процессами, и началось всё ещё с «Дайны М», когда он попал под выплеск. Недаром он так убеждал всех в сигнале, отправленном к точке сингулярности.

– И странно, что мы его слушали.

– Но сейчас мы у точки сингулярности.

– Нет.

Голоса становились различимыми, подталкивая к воспоминаниям о их владельцах.

– Но я не удивлюсь, если отсюда можно попасть в любую точку вселенной.

– Знать бы ещё как.

– Илай…

Снова

– Илай…

Илай? Что это?

Кто это?

Я?

Я.

– Илай, возвращайся. Тебе нужно вернуться.

– Нам нужно вернуться. Всем нам!

Вернуться? Что это? Или куда? Или когда?

И новое понимание.

Плетение. Переплетение солнечных нитей, белых и чёрных, связывающих все звёзды, все системы, и пробивающие их воронками проколов, за которыми терялось всё сущее.

И мы над этим. Мы. Я…Даша…Лен…Сергей…

Вернуться?

А затем всё внезапно изменилось. Я будто выпал из ниоткуда в нормальную жизнь. Чувства вернулись все и сразу.

И тут же на миг окружающее полыхнуло всеобъемлющей чернотой, и я очумело завертел головой. В сознании таяли, навсегда уходя, видения немыслимой красоты и сложности, оставляя щемящую печаль утраты.

Или нет? Из глубин души поднялось понимание, что можно вновь увидеть дивную красоту звёздного плетения, и что то же могут и Даша, и Лен с Сергеем. Любой человек. Нужно просто подсказать как. И для этого не нужны ни звездолёты, ни механизмы, а только взглянуть чуть по иному на окружающий мир.

А пока…пока впереди ждал Марс, в верхних слоя атмосферы которого мы вынырнули из паутины звёзд.

Конец второй книги.

[1] Холод (японск.)

[2] Север (японск.)

[3] Добрый вечер (японск.)

[4] Недоказуемый (лат.).

[5] Недоказанный, непроверенный (англ.).

[6] Увеличение путем деления.

[7] Закон являющийся основой проявления в материальной Вселенной живых и разумных существ. Человек является основой разумного царства физической Вселенной, способной продолжать развиваться в духовном мире самостоятельно. Однако, Человек не является той субстанцией Вселенной, которая способна создавать Разум Вселенной. Человек лишь часть огромной Вселенной, которая способна существовать лишь в Царстве физического плана, т.е. в физической Вселенной. Что касается Духовного Царства Вселенной, то оно настолько многолико, что Человек здесь занимает ничтожную долю от общего объема высокоорганизованного и разумного мира, существующего в тонком мире. Поэтому переход к знаниям духовного плана, например, к познанию Абстрактной Математики предполагает, что изучающие эту науку люди стремятся к более Высоким Целям, чем существование на физическом плане.

[8] Медуз.

[9] Застывший свет.