По вере его (СИ) [Terra 33] (fb2) читать онлайн

========== Часть I. Глава 1 ==========

— Я точно должен это надеть? — стоящий у зеркала парень снова поправил галстук и скривился. — Ненавижу костюмы.

Раздалось цоканье каблучков, и в зеркале отразился ещё один человек. Это была девушка в чёрном коктейльном платье, выгодно подчеркивающем её фигуру. Светлые волосы мягкими волнами спадали на плечи. Карие глаза внимательно и придирчиво осмотрели в зеркале отражение своей хозяйки и переместились правее, на молодого человека. Девушка провела ладонью по его плечу, словно стряхивая невидимую соринку, и улыбнулась:

— А вот и зря. Тебе очень идёт, — сделав шаг, блондинка прижалась к парню и, смотря на его отражение, жарко выдохнула ему на ухо: — Ты в нём такой сексуальный.

Молодой человек замер, перестав терзать галстук, чуть прищурился и, также не отрывая взгляда от гладкой зеркальной поверхности, спросил:

— Это намёк?

— Возможно, — уже обычным голосом ответила девушка, поворачиваясь к нему спиной. — Помоги, пожалуйста.

Парень отвёл в стороны светлые волосы девушки и взялся за язычок потайной молнии.

— В какую сторону её тянуть — вверх или вниз? — едва сдерживая смех, решил уточнить он.

— Нацу! — слегка обиженно воскликнула его «жертва».

— Ладно, ладно, я всё понял, — молодой человек застегнул молнию и легонько коснулся губами обнажённой шеи. Девушка вздрогнула и судорожно выдохнула сквозь стиснутые зубы. Вот ведь… Он знает, как её завести, но сейчас не время. Она обернулась к парню и с упрёком посмотрела ему в глаза. Тот скорчил жалостливую гримасу и, обняв девушку за талию, с надеждой произнёс:

— Люси, а может, всё же останемся дома? Если тебе так уж понравился этот художник, завтра я просто пошлю ему чек. Зачем тратить целый вечер на общение с малознакомыми людьми и рассматривание весьма сомнительных по своей ценности произведений современного искусства? Тем более такой вечер.

— Вот именно, раз сегодня такой вечер, мы обязательно должны пойти. Ведь это традиция, а традиции…

— Нарушать нельзя, — закончил парень и, сильнее прижав девушку к себе, улыбнулся: — Знаешь, за что я тебя люблю?

— Конечно, — улыбнулась та в ответ, ероша густую, розового цвета шевелюру своего кавалера. — За любовь к современному искусству.

Они рассмеялись и, наконец, покинули небольшую, скромную двухкомнатную квартирку, расположенную на третьем этаже в красивом старинном доме, непонятно как сохранившемся среди современных высотных зданий почти в центре Магнолии. Нацу помог своей спутнице сесть в припаркованную у подъезда машину и, устроившись на соседнем сиденье, повернул ключ в замке зажигания. Вечер начался.

***

Небольшой зал выставочной галереи был почти пуст. Несколько человек, медленно переходившие от картины к картине, тихо переговаривались, обсуждая очередные «шедевры» и запивая пафосные слова в честь их автора недорогим шампанским. Светловолосая девушка в чёрном платье, нахмурившись, рассматривала чёрно-красную кляксу на ядовито-зелёном фоне. От аляпистых картин уже рябило в глазах. Вздохнув, она оглядела зал в поисках своего спутника — пожалуй, можно уже уходить.

— Мисс Хартфилия! — громкий окрик заставил её вздрогнуть и обернуться. К ней спешил высокий, полный человек в разноцветных лохмотьях. Длинные полы его одежды развевались, подобно крыльям, делая этого странного субъекта похожим на огромную, обмотанную нитками ворону из детского мультика. Девушка поспешно растянула губы в улыбке:

— Мистер Ридас! Позвольте поздравить вас с персональной выставкой. Это первый шаг на пути к успеху. Уверена, ваши работы оценят по достоинству. Наш журнал будет рад разместить на своих страницах эксклюзивное интервью с начинающим, но довольно талантливым художником.

— Ох, что вы, что вы! — слегка краснея, замахал руками польщённый молодой талант. — Вы мне льстите.

— Люси не умеет льстить. Она всегда говорит только правду, — мужская рука по-хозяйски обняла её за талию. Теперь пришёл черёд девушки заливаться нежным румянцем. Не от комплимента или действия её спутника, а от того, что именно сейчас она вынуждена была, мягко говоря, слукавить. Картины художника вызывали у неё лишь недоумение, головную боль и желание побыстрее покинуть галерею. Но задание, данное лично ей главным редактором журнала, просто не оставило ей выбора. Она должна была посетить выставку работ молодого художника и договориться с ним об интервью. Поэтому ей пришлось весь вечер насиловать свои представления о прекрасном, а сейчас ещё и краснеть перед пока не признанным талантом за невольную ложь.

— Мистер Драгнил!.. — благоговейно выдохнул мистер Ридас, увидев ещё одного посетителя выставки. — Это… это такая честь… — бедняга ненадолго лишился дара речи, не в силах справиться с накатившими эмоциями.

— Ну, что вы, — улыбнулся его собеседник. — Это для меня честь посетить вашу выставку. Тем более, что она действительно заслуживает того, чтобы о ней написали в журнале.

— Вам понравились мои работы?! — задохнулся от восторга художник. — А какая больше всего?

— Мне сложно выделить какую-то одну, — мягко ушёл от ответа Драгнил. — Люси, может, ты тоже поделишься впечатлениями? Какая из картин мистера Ридаса тебя особенно впечатлила?

Девушка нервно сглотнула и указала рукой на жуткую кляксу перед ними:

— Вот… эта.

— О-о-о, мисс Хартфилия, у вас отменный вкус. Это моя самая любимая работа. Она называется «Образ любви».

— Д-да, весьма образно, — с трудом выдохнула Люси.

— Думаю, тебе будет приятно видеть эту картину каждый день, дорогая, — Драгнил вытащил из кармана чековую книжку и обратился уже к художнику: — Я покупаю вашу работу. Чего не сделаешь ради любимой женщины.

«Любимая женщина», мило улыбаясь, сделала шаг назад и острым каблучком наступила на ногу столь щедрому возлюбленному. Тот придушено охнул и постарался скрыть этот странный звук за внезапным приступом кашля. Однако мистер Ридас, по всей видимости, ничего не заметил и только торопливо замахал руками, словно отгоняя надоедливую муху:

— Что вы, что вы, мистер Драгнил, я хочу, чтобы это был подарок. Но…, но если вы настаиваете… — непризнанный талант голодным взглядом уставился на занесённую над чековой книжкой руку и громко сглотнул.

— Настаиваю, — спокойно ответил ему собеседник, быстро черкнул сумму и протянул чек художнику. — Будьте добры, доставьте картину завтра ко мне в офис. А сейчас мы вынуждены откланяться.

— Да-да, конечно, — закивал китайским болванчиком мистер Ридас. — Всего доброго.

Щедрый посетитель подхватил свою спутницу под руку и быстро повел её к выходу. Уже на улице он отпустил девушку и расхохотался. Однако Люси явно было не до смеха. Она сложила руки на груди и сердито посмотрела на веселящегося парня:

— Может, объяснишь, что это был за цирк? — не дождавшись ответа, девушка топнула ножкой: — Нацу! Прекрати сейчас же!

— Да ладно тебе, — обхватив её за талию и прижав к себе, сказал тот, — не злись. Всё же прошло замечательно. Я порадовал беднягу небольшим денежным вознаграждением, ты выполнила задание редакции — теперь мистер Ридас просто обязан дать тебе интервью, а мы смогли соблюсти нашу традицию. Всё хорошо.

— Кроме того, что теперь эта жертва дорожного катка будет висеть в моей квартире, — немного обиженно ответила девушка.

— Я оставлю её в своем офисе, — изменившимся, чуть хриплым голосом шепнул молодой человек, нежно целуя тонкую девичью шею. — Люси, поехали домой.

Та только кивнула в ответ, не в силах произнести ни слова под действием осторожных, но требовательных объятий любимого. Через полчаса они были уже в её квартирке в центре города. Щёлкнул замок, зашуршала одежда, жалобно скрипнула кровать под весом двух тел, сплетённых в горячем, извечном танце любви…

…Много ли человеку надо, чтобы понять, что он любит и любим? Иногда для этого не хватит целой жизни и всего мира. Иногда достаточно самого малого: слова, взгляда, прикосновения… Жаркого, вырывающегося из самых сокровенных глубин естества, тихого стона, которого уже невозможно сдержать. Трепета густых чёрных ресниц, отяжелевших век, скрывающих томные от накатившей страсти карие глаза. Нежной кожи, пропитанной лёгким цветочным ароматом, который ты узнаешь из тысячи, найдёшь среди других, словно младенец, безошибочно чувствующий свою мать. Свежих красных, неприятно зазудевших царапин, оставленных как обязательная метка на широкой загорелой спине. Сбитого, хриплого дыхания. Объятий, дарящих покой и тепло. Тихого шёпота, заканчивающего этот день: «С годовщиной, Люси».

***

Новый день ворвался в уютную квартирку на третьем этаже ярким солнцем, тёплым ветерком и заливистыми птичьими трелями. Лежащая на кровати девушка сладко потянулась и нырнула под одеяло, надеясь выкроить ещё пару минут сна. Но её мечтам не суждено было сбыться. Лежащий на прикроватной тумбочке телефон вздрогнул и негромко пиликнул. Повторить мелодию ему не дала женская ручка, высунувшаяся из-под одеяла и появившаяся вслед за ней растрепанная блондинистая голова. Нажав на зелёную кнопочку, девушка поднесла аппарат к уху и прошептала:

— Слушаю.

— Ты чего шепчешь? — спросили её на том конце виртуального провода. — Заболела?

— Нет, просто я не одна. Подожди минутку, — Люси оглянулась и, удостоверившись, что второй обитатель её апартаментов не проснулся, прихватила халатик и убежала на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. — Всё, теперь я могу говорить, — произнесла она уже нормальным голосом. — Что случилось, Леви, что ты звонишь мне с утра пораньше?

— Случилось, что главный редактор уже целый час рвёт и мечет, поставив на уши весь персонал. А если ты посмотришь на часы, то поймёшь, почему Макаров не в настроении.

Хозяйка квартиры поискала глазами названный предмет и тихо ойкнула:

— Я проспала… — услышав в ответ недовольное хмыканье, она заметалась по кухне, пытаясь одновременно навести кофе, сделать бутерброд и натянуть халатик. — Леви, пожалуйста, утихомирь его. Скажи ему, что я договорилась об интервью с этим… как его… мистером Ридасом. Да, и даже могу подарить одну из работ этого недохудожника, что он только в них нашёл? Я буду… эээ… через час. Прикроешь?

— Хорошо, с тебя обед в кафе «У Мэвис».

— Там же цены космические! У меня ползарплаты на один заказ уйдёт. А как я потом целый месяц жить буду? — в ужасе воскликнула Люси, забыв о сборах.

— Стоит ли беспокоиться о деньгах, имея в своих ухажёрах одного из самых богатых бизнесменов Магнолии? — с иронией спросила её собеседница.

— Если мы встречаемся, это ещё не повод клянчить у него деньги, — нахмурилась блондинка. — И, кстати, об ухажерах. Кажется, я выхожу замуж.

— Супер, — раздражённо буркнули в трубку и отключились.

Минут через сорок Люси уже в полной боевой готовности заглянула в спальню. Ей не хотелось уходить, не увидев на прощание своего «богатого бизнесмена». Осторожно приоткрыв дверь, девушка прошмыгнула в комнату, присела на краешек кровати и улыбнулась: сейчас, во сне, Нацу походил на ребёнка, а не жёсткого, уверенного в себе воротилу бизнеса. Не удержавшись, она протянула руку и коснулась розовых, взлохмаченных прядей. Парень вздрогнул и открыл глаза.

— Прости, что разбудила, — негромко сказала девушка. — Меня ждут в редакции.

— Хочешь, я куплю этот твой журнал, и тогда тебе не нужно будет ходить туда каждый день? — хриплым со сна голосом спросил Нацу.

— Нет, — улыбнулась Люси, — лучше подари Макарову картину вчерашнего гения, он будет в восторге, — девушка наклонилась к парню и слегка коснулась его губ своими, но, чуть помедлив, подарила ему более продолжительный поцелуй. Она уже собиралась встать, но Нацу не дал ей этого сделать, удержав за руку.

— Ты так и не ответила мне, — смотря на девушку в упор, сказал он.

— Не напомнишь, о чём ты вчера меня спрашивал? — лукаво улыбнулась блондинка.

— Я спросил, выйдешь ли ты за меня? — Нацу, протянув руку, нежно коснулся её щеки.

— Да, — просто ответила Люси, — но теперь мне пора бежать, иначе даже картина не спасёт твою невесту от гнева главного редактора журнала. Заберёшь меня после работы? — получив утвердительный кивок, девушка звонко чмокнула новоиспеченного жениха в нос и убежала.

***

Улицы Магнолии утопали в жарком июньском мареве. Голубое небо без единого облачка радовало глаза глубиной и покоем. Нежное благоухание цветов смешивалось с запахом нагретого асфальта и выхлопных газов, создавая неповторимый, по-своему пьянящий аромат большого города. Шаловливый ветерок, весело пробежав по густым кронам деревьев, спустился к земле, найдя себе новую игрушку. Взлохматив светлые длинные волосы, он игриво приподнял подол юбки, словно желая насладиться видом стройных ножек. Их хозяйка засмеялась и, придержав раздутую ткань, остановилась на перекрестке. Красный сигнал светофора заговорчески подмигнул ей и сменился на зелёный, разрешая переход. Девушка смело ступила на мостовую. Вылетевший из-за поворота грузовик смёл её, как пушинку, и, не сбавляя скорости, скрылся из вида.

***

Тёплый, мягкий свет осторожно проникал сквозь сомкнутые веки. Ей было легко и спокойно, как бывает только в детстве. Хотелось полностью отдаться этому чувству, наполниться им до краев, впитать, как губка, каждой клеточкой своего тела.

— Люси…

Девушка неохотно приоткрыла глаза. Золотистая дымка вздрогнула от её дыхания, распалась на мгновение и снова уплотнилась.

— Люси, — позвал тот же Голос.

Она села, чувствуя во всём теле странную, приятную легкость и осмотрелась:

— Где я?

— Люди называют это место загробным миром, — ответил её собеседник.

— Загробный мир? Значит, я… умерла?

— Да. Ты помнишь, что произошло?

— Кажется… это был грузовик, так? Но почему? — слова с трудом продирались сквозь сжатое судорогой слёз горло.

— Просто пришло твоё время, — спокойно пояснил Голос. — Не важно, как это случается: грузовик, болезнь или несчастный случай. Когда приходит время, люди просто уходят. Другой причины нет.

Воцарилось молчание. Люси пыталась осознать услышанное, и, словно поняв это, её не торопили, давая время привыкнуть к новой форме существования.

— Что теперь со мной будет? — наконец спросила девушка.

— Это решать тебе, — Голос на мгновение замолчал, словно его обладатель о чём-то задумался. — Ты можешь прямо сейчас уйти в Рай, а можешь вернуться на Землю в качестве временного Ангела-Хранителя.

— Зачем?

— Твой жених, Нацу Драгнил, слишком тяжело переживает твой уход, — одновременно осуждая и сочувствуя, сказал Голос. — Под влиянием горя люди часто совершают необдуманные и непоправимые поступки. Единственный способ удержать их от этого — подарить им новую цель, наполнить жизнь новым смыслом, новыми чувствами: любовью, привязанностью…

— То есть, я должна буду найти того, кто займет моё место? Другую девушку?

— В данном случае — да. У тебя будет всего сорок дней, а потом…

— Нацу может покончить с собой? — с ужасом спросила Люси.

— Этого никто не знает, — с грустью сказал Голос. — Сорок дней — это срок, который ты можешь провести на Земле. Согласна?

Девушка замерла. Сможет ли она, найдет ли в себе силы отдать любимого человека другой девушке? Успеет ли найти себе замену за столь короткий срок? Сможет, найдёт, успеет. Ради того, кто стал смыслом её жизни.

— Да, — закрывая глаза и чувствуя, как по щекам текут горячие, обречённые слёзы, прошептала Люси. В тот же миг мир вокруг неё содрогнулся и рассыпался на миллион острых, больно ранящих осколков. А потом её окутала темнота.

========== Глава 2 ==========

Темнота, окружавшая девушку, постепенно начала изменяться. Сначала плотная, тяжёлая, она словно истончилась, наполнившись запахами и звуками. Они казались Люси знакомыми, но где и когда она их слышала или чувствовала, девушка никак не могла вспомнить.

— Миссия не выполнится, если ты и дальше будешь сидеть с закрытыми глазами, — раздался над ухом спокойный, ленивый баритон.

Люси вздрогнула и широко распахнула глаза. Магнолия… Она снова была в Магнолии. И это место, где она сейчас находилась, было ей очень хорошо знакомо — небольшой скверик рядом с редакцией. Люси часто приходила сюда в первое время после приезда в город, чтобы отдохнуть от гнетущей, раздражающей суеты мегаполиса. Густая резная зелень акаций, белые скамеечки, небольшой фонтанчик, снующие туда-сюда в поисках корма юркие воробьи — всё это было наполнено теплотой и уютом, ненадолго возвращая её в тихую, домашнюю атмосферу родного города.

Почему она оказалась здесь? Последнее, что Люси помнила — мчащийся на неё поцарапанный, в подтёках грязи, огромный грузовик, исходящую жаром решётку радиатора, ткнувшуюся в плечо, разламывающую, накрывшую чёрной лавиной боль… Девушка обхватила себя руками, маятником раскачиваясь вперёд-назад, словно это могло её успокоить. Сквозь отчаяние в сознание сначала осторожно, а потом всё настойчивее пробиваться мысль: если её сбила машина, почему она сейчас сидит здесь? На несколько мгновений зажмурившись, девушка глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание, и снова открыла глаза. Всё осталось по-прежнему: Магнолия, сквер, скамейка… И слегка раздражённый, негромкий голос за спиной:

— Вот же ж, свалилась на мою голову… Долго ты ещё будешь ерундой страдать? Время идёт.

Люси резко обернулась. У высокого дерева, подпирая шероховатый ствол спиной, стоял невысокий парень в тёмном, немного старомодном костюме. Густые рыжие волосы в беспорядке торчали в разные стороны. Переносицу украшали изящные очки в дорогой золотой оправе. Скрестив на груди руки, он равнодушно смотрел куда-то в сторону, недовольно поджав нижнюю губу.

— Простите, — робко обратилась к нему девушка. — Вы со мной разговариваете?

— А ты ещё здесь кого-нибудь видишь? — не поворачивая головы, ответил рыжеволосый. — Меня зовут Локи, я должен помочь тебе на первых порах: объяснить правила, показать, что к чему, научить контактировать с этим миром, чтобы ты смогла выполнить то, за чем вернулась.

— Вернулась? Откуда? И что я должна сделать?

Парень, наконец, повернулся к ней и внимательно посмотрел в глаза:

— Ты ничего не помнишь?

Люси уже хотела помотать головой, подтверждая его догадку, но вдруг замерла: память, вспомнив о своих обязанностях, услужливо пролистала перед мысленным взором недавно произошедшие события. Но вместо того, чтобы заплакать или как-то иначе выразить своё отношение к случившемуся, девушка сжала кулачки и нахмурилась. Сейчас не время жалеть себя, этот Локи прав — у неё мало времени, она должна успеть предотвратить, помочь… Люси тряхнула головой, как обычно делала, приняв какое-то важное решение:

— Теперь я всё вспомнила. Расскажите, что и как нужно делать. Я готова.

Парень одобрительно хмыкнул: блондинка довольно быстро взяла себя в руки, что бывает нечасто. Возможно, из неё и выйдет толк. Локи неторопливо подошёл к скамейке и уселся рядом со своей новой подопечной. Сколько их уже было в его «ангельской» жизни? Десять? Двадцать? Какая разница? Итог почти всегда один: они уходят «туда», не важно, насколько удачно им удалось справиться со своей задачей.

Сорок дней, девятьсот шестьдесят часов, пятьдесят семь тысяч шестьсот минут. Сколько в этом отрезке времени помещается ударов сердца, упавших на землю капель дождя, растаявших на тёплой ладони снежинок, завядших лепестков роз? Почему мы начинаем ценить время только тогда, когда его почти не остаётся? Ответ до смешного прост — мы его просто не замечаем. Сложно дорожить тем, что не ощутимо, не воспринимается нашими органами чувств. Только заключив эти лёгкие моменты в яркие краски природной палитры, переложив на музыку человеческих душ можно если не ухватить их, то хотя бы почувствовать нежные, жестокие в своей неизбежности прикосновения Вечности.

— Для начала давай уточним твой статус и стоящую перед тобой задачу. Будут вопросы, задавай. Да, и давай на «ты», — голос Локи звучал буднично и бесстрастно, словно он читал лекцию по высшей математике. — Ты — временный Ангел-Хранитель, которому дана возможность повлиять на жизнь близкого тебе человека. На это отводится сорок дней, после чего тебя призовут «туда», — лектор ткнул указательным пальцем куда-то в небо. — Всё это время твоё тело будет эфирным, иными словами, никто не будет видеть или слышать тебя.

— Как же я тогда смогу что-то сделать? — удивилась девушка.

— У тебя бывало иногда чувство, будто кто-то говорит тебе, что нужно делать? Люди называют это шестым чувством, интуицией. На самом деле это с ними разговаривают их Ангелы-Хранители, только не все обращают на это внимание. Чем чаще человек прислушивается к этому «внутреннему голосу» и выполняет его советы, тем чаще его Ангелы говорят с ним. Ты тоже сможешь общаться со своим… подопечным, — Локи запнулся на последнем слове и нахмурился. Немного помолчал, сцепив необычно тонкие, изящные для мужчины пальцы в замок и, коротко вздохнув, заговорил снова: — Но сначала тебе нужно научиться чувствовать его. Хочешь попробовать?

Девушка с готовностью кивнула. Её «учитель» поднялся со скамейки и встал напротив:

— Это не сложно, просто подумай о том, рядом с кем хочешь оказаться, представь его так, как будто ты смотришь на его фотографию или он стоит рядом. Чтобы было легче, можешь закрыть глаза. Попробуй. Но сначала возьми меня за руку, чтобы я смог перенестись вместе с тобой. В принципе, мне не составит труда тебя найти, но так будет надёжнее.

Люси встала и послушно исполнила все инструкции. Почему-то вспомнился их последний вечер, сборы на выставку, сцена перед зеркалом. Вот стоит Нацу в тёмно-синем костюме, без конца терзающий ненавистный галстук. Серые глаза, лучащиеся любовью, с весёлыми, заразительными искорками. Вечно растрёпанные розовые волосы. Тёплая, какая-то особенная улыбка…

Боль скрутила её настолько неожиданно и сильно, что первые несколько минут она не могла произнести ни слова, только судорожно хватала ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Ноги не держали, и Люси упала на холодные, жёсткие камни дорожки. Из глаз против воли текли слёзы, не принося облегчения. Постепенно боль стала ослабевать, но совсем не ушла, свернувшись противным, колючим ёжиком внизу живота, при малейшем движении выбрасывающим свои острые иглы на полную длину, пронзая каждую клеточку тела.

— Что… это… было?.. — с трудом выдохнула девушка.

— Твои эмоции, вернее, его, — Локи, болезненно морщась, тряс рукой, за которую ещё несколько минут назад держалась его подопечная. — Твой молодой человек слишком остро переживает свою потерю, а ты, как его Ангел-Хранитель, слышишь все его чувства. И со мной поделилась, — рыжеволосый растёр неприятно ноющую ладонь.

— Может, достаточно просто перенестись к Нацу, ведь я знаю все места, где он бывает?

— Нет, — мотнул головой парень. — Он услышит тебя только в том случае, если ты сможешь его именно чувствовать, а не искать наобум. Попробуй ещё раз, только представь другую картинку.

Другую? Может, утро следующего дня? Смятая постель, заспанное, по-детски милое лицо, тёплая рука, коснувшаяся щеки… Боль оказалась сильнее в несколько раз, будто тело разрывали на миллионы кусочков. Локи, в этот раз предупредительно не взявший её за руку, даже отступил на шаг.

— Похоже, дело не только в нём, — пробормотал он и, присев перед девушкой на корточки, попытался заглянуть ей в глаза, чуть приподняв за подбородок её лицо. — Мда… — Ангел, вздохнув, в немым укором посмотрел вверх, на небо, словно ему по ошибке прислали в ученики вместо человека птичку или рыбку. И обучить не обучишь, и назад не отошлёшь. Вот и выкручивайся, как хочешь. — Попробуем по-другому.

Локи помог девушке сесть на скамейку и устроился рядом. Какое-то время они оба молчали. Наконец, Люси решила нарушить тишину:

— Я хочу попробовать ещё раз…

— Ничего не получится, — спокойно ответил молодой человек. Он откинулся на спинку скамьи и, подставив лицо жаркому июньскому солнцу, довольно зажмурился.

Почему люди считают, что Ангелы не могут чувствовать? Ведь он ощущает сейчас и твёрдость деревянной скамейки, и внезапный холодок от того, что на дневное светило набегают лёгкие облака, и даже зуд от царапавшего шею строгого воротничка рубашки. Или это просто память его некогда живого тела? Как долго она ещё будет жить в нём? И что будет, если в один прекрасный день он не сможет ничего ощутить?

— Я уже говорил, ты связана чувствами со своим женихом, — не открывая глаз, продолжил молодой человек. — С одной стороны, это хорошо — ему будет легче услышать тебя. А с другой… Мы получили то, что получили — невозможность справиться с его болью. Можно попробовать снова установить с ним связь, но результат будет тот же. Убить это тебя, конечно, не убьёт: всё, что ты чувствуешь, не нанесёт физических ран, потому что у тебя нет человеческого тела. Но, чтобы научиться справляться с этим, потребуется слишком много времени, которого у тебя просто нет.

— Что же делать? — голос, полный отчаяния, заставил Локи открыть глаза и посмотреть на свою собеседницу. — Я не могу, не имею права сдаваться.

— Пойдём другим путём, — пожал плечами рыжеволосый. — Не только чувства дорогого тебе человека могут быть проводником, но и твои собственные. Это немного сложнее, но раз нет другого выхода… — он поправил очки и приступил к новым объяснениям: — Наши эмоции только кажутся нематериальными. На самом деле это не так. Люди знают три пространственных измерения, некоторые добавляют к ним время, но есть ещё одно — чувственное. Мы испытываем радость, ненависть, раздражение, удовольствие… Перечислять можно бесконечно, но не в этом суть. Переживая какую-то эмоцию, мы невольно привязываем себя к тому, что или кто её вызвало. И эта связь тем сильнее, чем сильнее пережитое чувство. Можешь проверить. Представь что-то, что когда-то смогло рассмешить тебя.

Люси невольно улыбнулась:

— Мне было шесть, когда папа принёс домой щенка кокер-спаниеля. Я так давно хотела собаку, и вот моя мечта сбылась. Он был такой очаровательный — рыжий лохматый комочек с большими блестящими глазами. При ходьбе пёсик часто наступал на свои длинные уши и падал, обиженно фыркая и путаясь в лапах.

— А теперь смотри, — слегка кивнул Ангел, и девушка с удивлением заметила тонкую золотистую нить, тянувшуюся от её ладони куда-то далеко вперёд. — Твой щенок вызвал у тебя сильное чувство. Если ты пойдешь за этой нитью, то сможешь попасть туда, где он теперь находится, или в то место, где тебе пришлось пережить эти эмоции, если их объекта уже не осталось на Земле.

— Но почему ты сказал, что этот способ сложнее? — нахмурилась Люси. — Ведь мне достаточно будет просто вспомнить.

— Сложность заключается в том, какие именно воспоминания выбрать. В том же примере с собакой кроме неё ты наверняка подумала и об отце, и о доме, о ещё о куче вещей просто потому, что они пришли тебе на ум, ассоциируясь с главным участником воспоминания. Однако эта нить связана только со щенком. Так что, чтобы вызвать другие нити, тебе придётся вызвать в памяти не одну картинку, чтобы найти нужную. Но и это ещё не всё… — Локи внезапно остановился и нахмурился, словно сомневаясь, стоит ли говорить. — Ладно, давай попробуем, — будто отметая одолевающие его сомнения, парень хлопнул ладонью по колену и щёлкнул пальцами, заставив золотистую нить разлететься мелкими, жалко блеснувшими искорками. — Это чтобы она не мешала, — пояснил он в ответ на разочарованный взгляд своей ученицы. — Думаю, будет лучше, если ты вспомнишь день вашего знакомства. Можешь закрыть глаза, можешь рассказывать вслух, как тебе удобнее.

— Ты не будешь брать меня за руку?

— В этом нет необходимости. Нить воспоминаний не перенос, и внезапно исчезнуть ты не сможешь. Начинай, — царственным кивком разрешил Ангел.

Люси подняла глаза к небу и, нежно улыбнувшись, закрыла глаза. Её учителя ждёт долгий и интересный рассказ.

*

Жаркий июньский воздух душным одеялом давил на плечи, с трудом проникая в лёгкие. Высокие, стройные деревья, чинным парадом выстроившиеся вдоль прямой, уходящей в глубину кладбища посыпанной гравием дорожки, чуть слышно шептались подвядшей, давно требующей живительной дождевой влаги листвой. От царящей вокруг тишины неприятно звенело в ушах: даже птицы не залетали сюда, словно оберегая покой нашедших здесь последний приют и напоминая живущим о краткости земного существования.

У свежей могилы, почти утонувшей в цветах, стоял молодой человек. Строгий чёрный костюм ещё больше подчёркивал болезненную бледность осунувшегося, застывшего в скорбной маске лица. Руки крепко сжимали стебли темно-синих с жёлтыми прожилками ирисов, не замечая, как мнутся нежные, сочные стебли. Взгляд уставших глаз неотрывно смотрел на задорно смеющуюся блондинку, прижимающую к груди большого плюшевого медведя.

Сзади раздались шаги. Стоявший у могилы парень не обратил на них внимания, только чуть вздрогнул, когда на плечо легла чья-то рука, но и тогда не оглянулся. Подошедший нахмурился и позвал:

— Нацу…

— Подожди меня в машине, — голос был хриплый, словно его обладатель не разговаривал уже несколько дней. Тот, к кому он обращался, вздохнул, но послушно пошёл по направлению к воротам, чуть в стороне от которых был припаркован серый автомобиль. Лишь когда гравий под его ногами перестал шуршать, молодой человек шагнул к могиле и опустился на одно колено. Истерзанные ирисы присоединились к другим цветам. Парень протянул руку, чтобы коснуться фотографии, но так и не сделал этого. Сжал пальцы в кулак, поднялся и быстро, словно боясь передумать, покинул кладбище.

Стоявшие в почётном карауле деревья внезапно дрогнули под натиском сильного порыва ветра, шумно выразив своё недовольство подобным невежливым обращением. Небо неожиданно потемнело, сделав окружающий пейзаж ещё более безрадостным и суровым. Крупные капли, будто примеряясь, шлёпнулись на дорожку, осторожно, вскользь мазнули по фотографии и, наконец, осмелев, нещадно замолотили по испуганно сжавшимся под сильным водным напором цветам.

========== Глава 3 ==========

Два года назад

Люси уже два часа бродила по новой выставке в Малом зале Галереи Современного Искусства, чувствуя одновременно интерес, досаду и небольшую усталость. Последнее объяснялось весьма просто: попробуйте совместить в один день обед со своей лучшей, а, вернее, единственной подругой, поход в химчистку, уборку и посещение выставки.

Впрочем, дела сегодня пошли немного не в том порядке, как рассчитывала блондинка. Утром позвонила Леви и попросила перенести их встречу на вечер: ей нужно было срочно настрочить новую статью вместо уже подписанной в печать, потому что главному редактору неожиданно показалось, что она не подходит по духу к общему настроению выпуска. Такое часто случалось, поэтому Люси только сочувственно вздохнула, пожелала МакГарден удачи и ещё раз просмотрела свой план, чтобы определить, как теперь построить день. В принципе, первый и второй пункты оставались без изменений, придётся поменять местами только обед (который теперь превратился в ужин) и посещение выставки. Не смертельно, просто девушка не любила, когда что-то нарушало уже продуманный ход событий. С другой стороны, можно будет обсудить с Леви выставку, если её подружка-болтушка позволит ей вставить хотя бы слово в свой монолог.

Вздохнув и настроив себя на лучшее, Люси занялась уборкой. Однако вскоре энтузиазм угас, сменившись апатией и тоской: за окном светило солнце, громко, задиристо кричали воробьи, а где-то в центре города, в Галерее, её ждали новые шедевры начинающих скульпторов. Стоит ли говорить, что перспектива провести ещё хотя бы час в обществе мыла и тряпки на этом фоне выглядела совсем безрадостной? В конце концов девушка решительно отложила в сторону рабочий инвентарь, привела себя в порядок и, подхватив вещи, которые по пути можно было сдать в химчистку, вышла на улицу. Тонкие каблучки весело цокали по пышущему жаром асфальту, ветерок раздувал тонкие паутинки волос, приятно щекоча кожу, витрины магазинов с удовольствием отражали стройную девичью фигурку. Настроение постепенно улучшилось и уверенно перевалило за отметку «отличное».

Наверное, именно поэтому девушка и решила устроить своеобразную игру: рассматривая очередное нагромождение из металла, пластика, бумаги, ткани и других материалов, из которых молодые дарования делали свои работы, она пыталась угадать, что хотел изобразить скульптор. Пока она проигрывала со счётом девятнадцать — ноль. Либо её воображение взяло сегодня выходной, либо авторы вкладывали в свои работы столь глубокий смысл, что его было очень сложно найти. Но мисс Хартфилия не сдавалась — хоть раз, но она должна угадать! Поэтому девушка решила предпринять ещё одну попытку и подошла к следующему экспонату. Железная лепёшка с торчащими в разные стороны трубками и проводами вызывала ассоциацию, пожалуй, только с тарелкой пасты, если бы не два больших шара, расположенных наверху. Люси печально вздохнула: она проиграла всухую. Теперь можно покинуть выставку и в качестве компенсации морального ущерба побаловать себя мороженым.

— Интересно, — неожиданно раздался сзади приятный мужской голос, — он делал это по памяти или всё же заставил несчастное земноводное себе позировать?

Люси обернулась. Перед ней, спрятав руки в карманы джинсов, стоял весьма симпатичный молодой человек. Мокрая чёрная футболка с красным драконом прилипла к телу, невольно подчёркивая его достоинства. По загорелому лицу стекали капельки воды, будто парня окатили из ведра.

— Что? — удивлённо спросила девушка.

Незнакомец взъерошил волосы, заставив их встопорщиться сердитым розовым ёжиком, и потряс головой, отряхиваясь, как собака. Брызги полетели в разные стороны, задевая редких посетителей выставки, но парня это не смутило. Он провёл ладонью по щеке, смахивая капли воды, и кивнул на статую за спиной Люси:

— Когда мы в школе на уроках биологии препарировали лягушек, жертвы наших опытов выглядели примерно так же.

Девушка повернулась, чтобы снова посмотреть на скульптуру, и застыла. Точно, теперь и она видела в этом нагромождении железяк зелёное земноводное: шары — это глаза, толстые трубки — лапки, а проволока… Если вспомнить, о чём Люси подумала несколькими минутами ранее, подругам придётся сегодня или отменить ужин, или искать другой ресторан. Потому что главным блюдом места их вечернего рандеву были именно спагетти.

— Надеюсь, что всё-таки вспоминал, — продолжая зачарованно смотреть на работу неизвестного мастера, выдохнула блондинка.

— Вернее, вспоминаЛА, — парень, выделив последний слог, щёлкнул пальцами по табличке рядом с экспонатом. — Автор сего шедевра — Лаки Олиэтта, член Ассоциации молодых дарований Магнолии. Работа называется…

— «Perceptioni hominum», «Восприятие мужчины», — перебил его низкий, чуть хрипловатый голос. — Это моя вещь.

Люси со своим неожиданным собеседником обернулись. К ним подошла среднего роста девушка с синими, забранными в высокий хвост волосами. Овальные очки в тонкой простой оправе делали её похожей на строгую учительницу, выбирающую, кого из нерадивых учеников постигнет сейчас незавидная участь отвечать у доски. Суровый взгляд скользнул по лицам и остановился на молодом человеке. Тот нахмурился и ответил подошедшей не менее грозным взглядом, скрестив на груди руки. Скульпторша фыркнула и повернулась к Люси:

— Мужчины всегда так странно реагируют, — острые плечики дёрнулись, выражая недоумение и недовольство поведением сильной половины человечества.

— Трудно реагировать по-другому, если тебя воспринимают… так, — скривился парень.

— А почему именно лягушка? — Люси, испугавшись, что её собеседники начнут ссориться, и стремясь это предотвратить, решила перетянуть внимание мисс Олиэтты на себя. Это сработало: хозяйка работы, горя желанием, как и любой творческий человек, поговорить о своём творении, тут же забыла о молодом человеке и вдохновенно начала вещать. Уже через пять минут блондинка пожалела о своём благородном порыве и думала над тем, как бы поскорее сбежать. Похоже, те же мысли посетили и вторую жертву синеволосого лектора, потому что парень вдруг схватил Люси за руку и потянул к выходу, довольно громко прошептав:

— Пойдём, любимая. Я знаю, чем мы займёмся сегодня вечером. Пора признать меня в качестве партнёра и сделать «полноценным мужчиной». Видишь, даже психоаналитики об этом говорят*. А ты всё: свадьба, свадьба. Вот как сделаешь из меня мужика, так и будет свадьба.

Девушка, поражённая нахальством своего «парня» и крайне смущённая чрезмерным вниманием других посетителей выставки (потому что не было, кажется, ни одного человека, который бы не услышал эти слова), не сопротивлялась и позволила розововолосому увести себя с выставки. Они выбежали на улицу, но и здесь её не отпустили и продолжали куда-то тащить, по-прежнему крепко держа за руку. Через несколько десятков шагов Люси, уже придя в себя, хотела было окликнуть своего спутника и потребовать вернуть ей свободу, но тот вдруг сам остановился и отпустил её. Помотав головой, словно стараясь этим жестом привести себя в чувство, он снова взъерошил волосы и выдохнул:

— Уф, кажется, с сегодняшнего дня я перестану любить лягушек.

— А я спагетти, — и на вопросительный взгляд серых глаз виновато пожала плечами: — Мне почему-то именно эта ассоциация в голову пришла, когда я увидела то… нечто.

Через секунду они хохотали, как сумасшедшие, пока на глазах не появились слёзы и не закололо в боку. Чуть успокоившись, парень протянул ей руку и представился:

— Нацу.

— Люси, — девушка вложила тонкую ладошку в широкую мужскую и улыбнулась. Молодой человек сжал пальцы, но отпускать её не торопился, слегка мотнув головой:

— Прогуляемся?

Неожиданно для себя она согласилась — уж очень не хотелось ей, чтобы этот странный парень вдруг исчез из её жизни. Люси и сама не знала, почему. Наверное, всё дело было в его серых глазах и открытом, прямом взгляде. Или в широкой, заразительной улыбке. А, может, в тепле и уверенности, которые дарила его рука. Неважно, что это было, она просто отдалась своим чувствам и спокойно пошла рядом с ним, разрешая ему самому выбирать направление их движения.

Впрочем, место, где они оказались, подходило для прогулки, как никакое другое. Галерея Современного Искусства находилась у входа в Центральный парк Магнолии. Во время их побега с выставки Нацу увлёк её именно сюда, и теперь они медленно шли по одной из аллей, вдыхая свежий, наполненный ароматом акаций воздух и старательно обходя весело блестевшие на асфальте лужи. Обычно многолюдное, сейчас любимое место отдыха жителей города было почти пустым: недавно отгремевшая гроза разогнала всех любителей прогулок. Кстати, именно внезапный ливень стал причиной их знакомства: стремясь укрыться от разбушевавшейся непогоды, Нацу, уже и так промокший насквозь, заскочил в здание Галереи. Стоящая с задумчивым видом у одного из экспонатов блондинка заинтересовала его настолько, что он решил подойти к ней и завести разговор, используя в качестве предлога жуткую лягушку-спагетти. Появление её автора заставило парня перейти к более активным действиям, спасая и себя, и понравившуюся ему девушку от последствий психоаналитических изысканий молодой скульпторши.

Побродив немного, они вышли на набережную. Парк уже снова наполнялся людьми: влюблённые парочки, родители с детьми, одинокие граждане — все спешили насладиться прекрасным июньским днём. Кто-то останавливался у парапета, устремляя задумчивый взгляд на величаво катившую свои воду реку; кто-то прятался в тени аллей, уютно располагаясь на белых скамейках или скрываясь от любопытных глаз в резных, свитых из металлического кружева беседках. У фонтанов, заливисто смеясь, резвилась детвора. Всё вокруг было наполнено светом счастливых лиц и радостных улыбок.

Люси снова посмотрела на свою руку, так и покоившуюся в крепкой, загорелой ладони её спутника. Последние полчаса они не проронили ни слова, но это молчание не напрягало; наоборот, казалось, что любые слова были сейчас совершенно лишними. Впереди замаячила пустая скамейка. Нацу обернулся к девушке и спросил:

— Хочешь мороженого?

Когда Люси кивнула, он усадил её и строго, как разговаривают с маленькими детьми, когда дают им какие-то необходимые инструкции по поведению, сказал:

— Тогда жди меня здесь и никуда не уходи. Договорились? — получив в ответ послушный кивок, он чуть улыбнулся: — Какое ты любишь?

— Клубничное.

— Хорошо, мисс, будет вам самое большое клубничное мороженое, — парень кивнул и скрылся за поворотом дорожки.

…Она ждала его целый час. Послушно сидела на скамейке, вглядываясь в приятный сумрак аллеи, пытаясь разглядеть среди другихпосетителей парка розововолосую макушку. И с грустью понимая, что сказка закончилась.

***

— Хм, весьма… многообещающее начало, — раздалось сбоку. — Но ужин с подругой, как мне кажется, не состоялся. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься, — улыбнулась Люси. — Но отменила его Леви. Главный редактор снова чем-то был недоволен, и ей пришлось задержаться допоздна.

— Это ведь ещё не вся история? — Локи с интересом посмотрел на свою собеседницу. Та мотнула головой, заставив светлые пряди лёгкой волной заструиться по плечу. — Так я и думал.

Ангел откинулся на спинку скамьи и снова посмотрел на небо. На северо-востоке, в районе городского кладбища, собирались тяжёлые, тёмно-серые тучи. Там будет гроза. Люди почему-то считают, что, когда умирает хороший человек, даже природа оплакивает его уход. Странная логика. Всё должно быть наоборот, ведь в этом случае Небеса получают нового Ангела. Рыжеволосый покосился на сидящую рядом девушку. Хотя, возможно, они в чём-то и правы. Для них это серьёзная, порой невосполнимая потеря. Почему бы не поверить в таком случае, что их боль может разделить и бездушная материя? Интересно, поможет ли это сегодня её жениху?

— Продолжай, — холодно сказал ангел, отгоняя ненужные мысли.

***

С их встречи прошло две недели. Люси ещё с грустью вспоминала о ней, но уже смирилась с неизбежным. Наверное, ему просто нужен был красивый предлог, чтобы уйти. Обидно? Конечно, но она не первая и не последняя девушка, которую бросает парень. Тем более, что они не были парой. Но сердце думало по-другому, сладко замирая при воспоминаниях об их знакомстве и печально сжимаясь при мысли, что подобное больше не повторится. Девушка никому не рассказала о том, что случилось в тот день, даже Леви, тщательно оберегая память о светлых минутах неожиданной встречи.

В тот день Люси, забежав с утра в редакцию и забив в компьютер новую статью, быстренько покинула её стены, стараясь не попадаться на глаза некой особе с длинными каштановыми волосами. Кана Альберона, отвечающая за уголок астрологических прогнозов в их журнале, уже несколько недель порывалась составить Хартфилии личный гороскоп, но в последние дни это желание приняло вид преследования. Помешанная на всевозможных гаданиях, Кана постоянно пыталась предсказывать судьбу своим сослуживцам, не спрашивая их мнение и используя для этого всё, что попадётся под руку — от кофейной гущи до приставшего к подошве ботинок листика.

Особенно доставалось новеньким: Альберона подробно выспрашивала у них о дате и месте рождения, чтобы составить личный гороскоп, а потом несколько часов объяснять очередной жертве своего сердобольного сердца, почему в четверг им нельзя надевать чёрное, что есть на завтрак по субботам и где проводить каждый второй понедельник месяца. Первые полгода после устройства в редакцию «Хвоста Феи» — журнала, пишущего о культурной жизни Магнолии — Люси счастливо удавалось избегать тесного общения с красавицей-гадалкой. Но любому везению рано или поздно приходит конец. Кана взялась за неё всерьёз, поэтому последние дни блондинка старалась появляться на своём рабочем месте как можно реже, в надежде, что Альберона, наконец, устанет её преследовать и оставит в покое.

Однако почти на выходе из редакции её догнала смска от Леви. Та просила Люси не уходить, потому что МакГарден нужно было рассказать и показать ей что-то очень «срочно-интересное». Подумав немного, девушка скинула подруге ответное сообщение, в котором написала, что будет ждать её в кафе на углу. Чтобы скоротать время, она заказала кофе и в ожидании чашки горячего напитка, который здесь готовили просто бесподобно, рассеянно смотрела в окно. Мимо кто-то прошёл, потом вернулся и присел за её столик. Люси не любила подобной бестактности, поэтому не повернула к своему соседу голову в надежде, что тот поймёт свою ошибку и уйдёт. Как бы не так. Человек продолжал сидеть. Девушка поджала губы и нахмурилась, не желая сдаваться и чувствуя на себе пристальный взгляд. Наконец, её терпение кончилось, она резко развернулась к своему соседу, намереваясь высказать ему всё, что думает, и замерла с открытым ртом. Перед ней сидел Он.

— Привет! — радостная, заразительная улыбка скользнула по лицу и отразилась в серых глазах весёлыми искорками.

— Нацу! — смогла выдохнуть Люси.

— Прости, что в прошлый раз бросил тебя в парке. Говорил же этим балбесам, что меня девушка ждёт, а эти два идиота запихнули меня в машину, да ещё и наручниками к дверце пристегнули, чтобы не сбежал.

— Какие балбесы? Зачем пристегнули? — она ничего не понимала, кроме того, что этот замечательный парень сейчас сидит перед ней.

— Мои друзья, — начал объяснять Нацу, — Грей и Джерар. У Джерара свадьба должна была быть на следующий день, а вечером того дня, когда мы познакомились — мальчишник. Я, собственно, тогда к нему шёл, только под дождь попал, ну, дальше ты знаешь.

— А как же они тебя нашли?

— Ты не дослушала. Я ведь за мороженым пошёл, но клубничного нигде не было, пришлось прогуляться до выхода из парка. Ребята просто случайно мимо ехали. Я пытался им объяснить, что не могу с ними сейчас поехать, мне надо вернуться, предупредить тебя, телефон спросить. А они даже слушать не стали, достали из бардачка наручники (ещё бы знать, как они у Грея в машине оказались), пристегнули и увезли.

— И часто они так… отжигают? — с недоумением спросила Люси.

— Бывает, — усмехнулся парень. — Кстати, я кое-кому задолжал порцию мороженого. Никуда не уходи, — с этими словами Нацу поднялся и пошёл к барной стойке. Девушка улыбнулась, смотря ему вслед, и в тот же момент почувствовала, как кто-то потянул её за руку. Она обернулась. Рядом, пританцовывая на месте, стояла МакГарден.

— Люси, пойдём же скорее, — затараторила она, продолжая тянуть подругу. — Там… там такое!

— Леви, я не могу сейчас, — попыталась противостоять её натиску Хартфилия. — Я встретила кое-кого…

Но подруга не стала слушать никаких объяснений, сильнее сжала руку и потащила за собой. Впрочем, в оправдание Люси можно сказать, что сопротивляться синеволосой репортёрше, когда ей в голову приходила какая-то идея, было невозможно. Поэтому несчастной девушке оставалось только бросить полный отчаяния взгляд на столик, за которым она сидела минуту назад, и последовать за МакГарден.

***

— Что же столь важное хотела показать тебе подруга? — спокойно спросил Локи. Не то, чтобы это было ему так интересно, но нужно же было хоть как-то показать девушке, что он её слушает. Ведь нить появится в любом случае, а если что-то пойдёт не так, всегда можно начать сначала.

— Журнал с постерами её любимой группы. Когда дело касается «Призрачного владыки», Леви просто теряет голову. Но я всё равно ей благодарна.

— За что? — вздёрнул брови Ангел. Эта девушка не переставала его удивлять. Благодарить за то, что её снова разлучили с парнем, который ей нравился? Кажется, именно это и называется типичной женской логикой. Но следующие слова Люси заставили его изменить своё отношение и к ней, и к тому, что она рассказывала, и слушать уже с неподдельным интересом.

— За то, что она помогла нам с Нацу наконец встретиться.

_______________________________________________________________

* Психоанализ в духе Зигмунда Фрейда усматривает в осклизлом лягушке-самце едва замаскированный символ мужского полового члена, который, прежде чем преобразиться в «полноценного мужчину», должен получить признание в качестве партнера.

========== Глава 4 ==========

Два года назад

Сегодня вместо будильника Люси разбудил настойчивый телефонный звонок. Девушка, не открывая глаз, на ощупь нашла едва ли не подпрыгивающий на прикроватной тумбочке аппарат, ткнула какую-то кнопочку (благо ответить на звонок можно было любой клавишей) и, снова нырнув под одеяло, выдохнула:

— Да…

— Ты что, ещё спишь?! — дрожащий от возмущения голосок в трубке заставил Хартфилию резко открыть глаза, чтобы узнать, который час. Неужели она проспала?! Но ярко светящиеся в верхнем правом углу экрана цифры показали, что она не только не проспала, но и даже могла бы подремать ещё не меньше получаса.

— Леви… — тихий и жалобный стон мог, пожалуй, разжалобить кого угодно, только не МакГарден. — Зачем я тебе понадобилась в полседьмого утра?

— Мне надо тебе кое-что рассказать. Срочно!

Люси устало прикрыла глаза: легче выпросить у главного редактора лишний выходной, чем остановить её желающую осуществить задуманное синеволосую подругу. Поэтому Хартфилия поудобнее устроилась на взбитой подушке и устало вздохнула:

— Всё, можешь начинать, я тебя внимательно слушаю.

— Я не буду ничего рассказывать, стоя под дверью! — возмутилась Леви.

— Под чьей дверью? — внутренне холодея, спросила хозяйка квартиры, уже, впрочем, догадываясь, что услышит в ответ.

— Под твоей, — подтвердила её худшие опасения подружка. — Так что нечего прятаться под одеялом, вставай — нас ждут великие дела!

Проигнорировать подобное заявление было невозможно, и через пару минут мисс МакГарден с комфортом устраивалась на маленькой, но уютной кухоньке. Под её непрекращающееся тарахтение Люси приготовила завтрак, сварила кофе, а позже мыла посуду и собиралась в редакцию.

К чести Леви стоит заметить, что подобной словоохотливостью она обладала не всегда, а лишь в двух случаях — когда рассказывала об интересной, недавно прочитанной книге или о своей любимой группе «Призрачный лорд» и её не менее любимом солисте — Гажиле Рэдфоксе. Чем так привлёк синеволосую репортёршу этот странный на вид субъект (чего стоили одни его чёрные длинные волосы, собранные обычно в низкий конский хвост, не говоря уже о многочисленном пирсинге и вызывающих манерах), до сих пор оставалось тайной для всех, кто знал МакГарден, но факт оставался фактом — Леви была безумно влюблена в солиста «Призрачного лорда».

Причём в выражении этой «любви» она мало отличалась от девочек-подростков, фанатеющих с какой-нибудь группы, состоящей из смазливых парней, что томными, слащавыми голосами поют о чувствах, в которых сами порой ничего не смыслят. Стоит ли перечислять многочисленные постеры и вырезки из журналов, бережно крепящиеся на стену или вклеиваемые в специальный альбом? Или диски с песнями и записями с концертов, пронумерованные и подписанные аккуратным, по-детски округлым почерком? Не нужно даже рассматривать содержимое некой «волшебной» коробки, в которой хранятся чудом (по-другому девушка не могла это назвать) попавшие к ней вещи объекта её преклонения. Каждый, кто в далёкую пору отрочества занимал место в рядах того или иного молодёжного идола, прекрасно знает, что заставляло его сердце радостно трепетаться, сохраняя рядом хотя бы частичку того, кто был любим, но недосягаем.

Со временем наши кумиры блекнут, сменяются другими или просто уходят в небытие, растворяясь в тумане повседневности. Люси надеялась, что с её подругой произойдёт то же, что и со всеми фанатами, потому что нельзя вечно витать в облаках и строить воздушные замки, пытаясь достать недосягаемое. Рано или поздно МакГарден придётся отпустить свою детскую мечту и обратить внимание на тех представителей мужского населения, которые находятся в непосредственной близости. А пока Хартфилия терпеливо выслушивала нескончаемые оды в честь «незаурядного, необычайно талантливого и весьма мужественного Гаечки» (как ласково Леви называла любимого певца), стараясь, однако, ради сбережения собственной психики, пропускать половину из услышанного мимо ушей.

К счастью для Люси, стоило девушкам переступить порог редакции, как возложенные на них должностные обязанности развели их в разные комнаты, и почти до обеда они не виделись. Но когда стрелки на часах показали полдень, случилось нечто весьма неожиданное и, на первый взгляд, неприятное. По крайней мере, для Хартфилии, потому что нарушало все её планы. Зато Леви была буквально на седьмом небе от счастья.

— Люси! Вопрос жизни и смерти! Ты должна мне помочь! — затарахтела она, приплясывая на месте от нетерпения. — Это такой шанс! Я не могу его упустить, пожалуйста!

— Сядь и расскажи спокойно, что случилось, — потребовала Хартфилия. МакГарден послушно опустилась на стул рядом со столом, за которым сидела подруга, но через секунду снова вскочила и принялась бегать по комнате.

— Сегодня «Призрачный лорд» даёт в городе концерт, причём, единственный концерт! Да, я уже давно купила билет, но, но, но! Мне только что позвонил Рен Акацки. Ты его не знаешь, он занимается тем, что принимает приезжающих артистов, организует им гостиницу, транспорт, ну и всё остальное. Рен сказал, что ребята хотели бы посмотреть город, так как были здесь давно и то проездом, поэтому им нужен гид. И Акацки посоветовал им меня. Люси, это же целый день с самим Гаечкой! А вечером, после концерта, он даст мне интервью!

— Очень за тебя рада, только причём здесь я?

— Понимаешь, в два часа мне нужно быть на пресс-конференции — один из супер-пупер крутых бизнесменов Магнолии решил пообщаться с народом, ну, там, планами на будущее поделиться, о себе рассказать, в общем, показать, какой он весь из себя белый и пушистый. Люси, пожалуйста, сходи туда за меня, я же не могу быть в двух местах одновременно! Ты же сама понимаешь, мне никак нельзя отказаться от предложения Акацки. Это же единственный шанс оказаться так близко к Гаечке, познакомиться с ним лично, поговорить, заинтересовать… Ведь если у меня это получится, а я абсолютно уверена, что получится, то… то… Ой, Люси, мы же с ним… мамочки…

— А как же пропуск? — уже почти сдаваясь, спросила Хартфилия.

— Никаких проблем, — моментально превращаясь из растёкшийся счастливой лужицы в деловую, вверенную в себе журналистку, заявила Леви. — На нём нет фотографии, так что просто назовёшься моим именем. Вот листок с вопросами, диктофон, пропуск. Спасибо, пока! — и через секунду Люси уже в гордом одиночестве наслаждалась видом вышеназванных предметов, небольшой кучкой сваленных на её столе. Потом вздохнула и начала собираться: как сердобольная подруга и ответственный работник она не могла подвести ни МакГарден, ни редакцию. По нужному адресу Хартфилия добралась на такси, мстительно пообещав стребовать с Леви затраченную на оплату проезда сумму, а вопросы для интервью и краткую (даже какую-то чересчур краткую, всего пару строчек: возраст, образование, хобби) информацию о неком мистере Драгниле, с которым и будет проходить пресс-конференция, она прочитала по дороге.

Пропустили её действительно без проблем, что было даже несколько странно — мало ли кто таким образом может проникнуть в офис компании «Драгнил и К», где и проходила встреча её главы, того самого мистера Драгнила, и журналистов. Впрочем, как про себя решила девушка, это не её проблемы и они не должны её занимать. Люси расположилась в первом ряду, но не в самом центре, а чуть левее, почти с самого краю, и до начала пресс-конференции не обращала ни малейшего внимания на царящее вокруг оживление, рисуя в блокноте весёлых, попивающий из пузатых чашек чай чёртиков. Поэтому внезапно образовавшаяся в зале тишина и негромкий мужской голос, оповестивший всех о начале мероприятия, заставил Хартфилию оторваться от своего весьма увлекательного занятия и поднять голову.

Увиденное заставило девушку замереть не хуже тех каменных статуй, в которые превращались люди и животные, попавшие под взгляд некой красавицы с волосами-змеями. За столом на небольшом возвышении сидело двое: щупленький паренёк, что-то постоянно строчивший в блокноте и не произносящий ни слова, и… Нацу. Да-да, тот самый Нацу, с которым она обсуждала железную лягушкоподобную кляксу на выставке, гуляла в парке и от которого так и не дождалась мороженого. Получается, он и есть тот самый мистер Драгнил, один из самых богатых и успешных бизнесменов города, решивший, по словам Леви, «пообщаться с народом и показать себя белым и пушистым»? Мысль о том, что эта встреча была кем-то специально подстроена, Люси отмела сразу — слишком много всего пришлось бы задействовать для её организации, гораздо проще было бы просто прийти в редакцию, если уж Нацу выяснил, кто она, где и кем работает. Значит, это просто случайное совпадение. Поэтому ей нужно успокоиться и вести себя, как обычно, выполняя свои непосредственные журналистские обязанности.

Но ни того, ни другого сделать не получалось: мысли путались, текст перед глазами расплывался, в ушах стоял равномерный гул. Хартфилия и сама не знала, отчего она так разволновалась — то ли из-за их последней встречи, когда вынуждена была, не сказав ни слова, исчезнуть из кафе, то ли из-за резкой смены социального статуса своего недавнего знакомого. Это не пугало, просто немного смущало и заставляло Люси чувствовать себя не в своей тарелке.

Драгнил же вёл себя примерно так, как в день их знакомства: с удовольствием отвечал на вопросы, задавал в ответ свои, шутил, смеялся. И ни жестом, ни словом не выдал, что узнал её. Поэтому Хартфилия постепенно взяла себя в руки и даже смогла поднять от блокнота глаза, правда, только для того, чтобы увидеть, как Нацу склонился к пареньку, сидевшему рядом, и что-то шепнул ему. Тот оторвался от своих бумаг, бросил в сторону Люси быстрый взгляд и, кивнув, продолжил писать.

Однако обдумать это странное происшествие ей не дали, потому что уже через несколько минут спутник Драгнила обратился к присутствующим:

— Господа журналисты, к сожалению, время пресс-конференции подошло к концу, остался последний вопрос. Вот вы, девушка, в первом ряду, — паренёк чуть кивнул, словно подбадривая, и Хартфилия резко встала, но от смущения перед внезапно обрушившимся на неё вниманием со стороны всех присутствующих в зале не могла сказать ни слова. — Представьтесь, — подсказали ей.

— Да, извините, меня зовут Лю… — она вовремя остановилась, вспомнив, что на интервью должен был прийти совершенно другой человек. — Леви МакГарден, журнал «Хвост Феи», еженедельный вестник культурной жизни Магнолии. Мистер Драгнил, скажите… — Люси на секунду задумалась, пытаясь с ходу придумать хоть какой-то вопрос, потому что все те, что были записаны в блокноте, уже благополучно выветрились из её головы. И, случайно встретившись глазами с Нацу, неожиданно даже для себя самой выпалила: — Как вы относитесь к современному искусству, в частности, к скульптуре?

— В принципе, положительно, — ответили ей. — Правда, при условии, что меня не сравнивают с препарированным земноводным, — серые глаза бизнесмена заискрились лукавством и еле сдерживаемым смехом. Хартфилия закусила губу, чтобы не рассмеяться вслух — она, в отличие от всех остальных, находящихся в зале, прекрасно понимала, что имел в виду Драгнил. — Знаете, — продолжил между тем он, — мне интересны все направления современного искусства, а не только скульптура, и я с удовольствием обсудил бы их с вами более подробно. Как на счёт полноценного интервью? — Люси удивлённо кивнула. — Только у меня будет одно условие: в обмен на него вы со мной поужинаете. Согласны?

Давно у неё так не горели щёки. Но иначе и быть не могло — оказаться под перекрёстным огнём нескольких десятков пар глаз, смотрящих с интересом, завистью, ревностью, толикой презрения и участия… Все эти люди ждали её ответа, однако Хартфилия прекрасно понимала: что бы она не сказала сейчас, обязательно найдётся тот, кто осудит, так стоит ли тогда отказываться от своего шанса? Она резко вскинула голову и громко, уверенно сказала:

— Согласна.

В зале тут же загудели, обсуждая произошедшее, но ни Люси, ни её будущий кавалер не обратили на это ни малейшего внимания. Нацу, кивнув, указал на щуплого паренька:

— В таком случае мой пресс-секретарь, мистер Лейтис, сейчас проводит вас в другую комнату, где мы продолжим, а с вами, господа, — обратился он уже ко всем собравшимся, — я прощаюсь. Благодарю за внимание, всего доброго, — и, поднявшись, быстро покинул зал.

Через пару мгновений мистер Лейтис, подойдя к ней, предложил следовать за собой. Они миновали несколько дверей, поднялись на лифте и, пройдя по коридору, вошли в небольшую, но довольно уютную комнату с огромными, от пола до потолка, окнами. Единственной мебелью, стоящей здесь, были массивный стол из красного дерева и удобные даже на вид стулья вокруг него.

— Это комната для совещаний, — пояснил пресс-секретарь. — Располагайтесь, как вам удобно, мистер Драгнил скоро подойдёт.

Едва мистер Лейтис вышел, дверь снова отворилась, впуская среднего роста молодую девушку. Чёрная юбка до середины колена отлично подчёркивала изящную фигуру, а белоснежная блуза ещё больше оттеняла лёгкий румянец на щеках и синие волосы, свободно спадающие на плечи.

— Добрый день, — поздоровалась незнакомка. — Меня зовут Джувия Локсар, я личный секретарь мистера Драгнила, но вы можете называть меня просто Джувия.

— Леви, Леви МакГарден, — Люси совершенно не хотелось врать всем этим людям, но и сказать сейчас правду не представлялось возможным. — Я журналистка.

— Вы ведь из «Хвоста Феи», да? Мне Хибики сказал, Хибики Лейтис, пресс-секретарь, — пояснила мисс Локсар на недоумённый взгляд Хартфилии. — Он мне очень нравится, в смысле, журнал нравится, — ещё больше зарумянилась Джувия. — Может, хотите чего-нибудь? Воды, кофе?

— Нет, благодарю, — качнула головой Люси.

На этом их разговор прервался — в комнату вошёл Драгнил. Мисс Локсар тут же оставила их одних. Хартфилия, подсев к столу, открыла блокнот с записями и включила диктофон. Интервью началось.

***

— Ты так и не сказала ему, что Леви МакГарден — не твоё имя и вместо тебя тогда должен был быть другой человек? — Локи задумчиво следил за прыгающим по дорожке воробьём. Птичка что-то периодически клевала, чирикала, словно разговаривая сама с собой, и с каждым новым прыжком оказывалась всё ближе к ним. Интересно, что случится, если воробей попробует поискать корм там, где сейчас находится его, Ангела, нога? Его тело почувствует, если птица клюнет или пройдёт сквозь него? Скорее всего, нет, ведь посланники Божии нематериальны. Когда-то это забавляло и даже в какой-то мере радовало Локи, но теперь…

Когда эти крохи прошлой, уже навсегда утерянной жизни, такие как сон, потребность в еде и воде, желание ощутить тепло или холод, или даже боль от удара клювом маленькой пташки стали так важны для него? Когда он понял, что постепенно утрачивает не только телесную, чувственную, но и обычную память о них? О том, что они когда-то были важны для него, были частью его существования, порой незаметные, но весьма необходимые? Согласился бы он остаться, зная, какова будет цена?

— Нет, — послышался тихий ответ. Ангел вздрогнул — так неожиданно это короткое слово легло на его размышления.

— Что? — переспросил Локи, внутренне содрогаясь от мысли, что на самом деле ответил он, а не его подопечная.

— Нет, — громче повторила девушка. — Тогда я ничего ему не сказала. Нацу ответил на все мои вопросы, спросил адрес, сказал, что заедет в восемь часов, и мы простились. Кстати, адрес я ему дала настоящий, — опережая собеседника, добавила Люси. Ангел только усмехнулся и, с облегчением проводив взглядом упорхнувшего воробья, поинтересовался:

— Ты же расскажешь, как прошло свидание?

***

Лежащий на столе телефон вдруг ожил и негромко запиликал, разбавляя нежную трель низким гудением вибрации корпуса. Через несколько гудков его накрыла широкая мужская ладонь. Словно сомневаясь, надо ли это делать, хозяин руки подержал немного аппарат на весу, а затем всё же поднёс к глазам, чтобы прочитать три слова, высветившиеся на экране: «Завтра наша помолвка». А потом медленно, как будто от одного неверного движения мобильник мог сломаться, вернул его на стол.

Забитая в память телефона «напоминалка» играла почти минуту, после чего аппарат замолчал. Воцарившаяся тишина после этого показалась ещё страшнее. Молодой человек, в одиночестве сидящий на диване, запустил пальцы в свои и без того всклокоченные розовые волосы, потом с силой потёр виски, резко поднялся и вышел из комнаты.

========== Глава 5 ==========

Два года назад

Ещё никогда раньше предстоящее свидание не вызывало у Люси столь сильного мандража, граничащего с истерикой. Ни в девятом классе, когда она впервые шла в кино с сыном их новых соседей, ни годом позже, начав встречаться с одноклассником, который ей безумно нравился, ни в любых других, пусть и редких, подобных случаях. И дело было не в сильной симпатии к Нацу или в том, что девушка так и не сказала ему правду. Просто ей было очень страшно: их встречи уже столько раз странным образом прерывались, словно сама Судьба делала всё возможное, чтобы не позволить им быть вместе. А, может, это было своего рода испытание? Сдадутся ли они, приняв неизбежное и попытавшись обратить свой взор на кого-то другого, или всё же предпримут ещё одну попытку, доказывая себе и другим, что достойны друг друга, несмотря ни на что?

Стоит ли говорить о том, сколько было перемерено нарядов, испробовано вариантов причёсок и набегано метров во время беспокойного метания по комнате? Думается, через подобное проходили многие из тех, кто собирался на свидание, независимо от возраста и пола, ибо подобрать галстук к рубашке не менее важно и сложно, чем серёжки или сумочку к платью. Хорошо, если рядом есть тот, кто может помочь советом, оценить уже созданный образ, придав уверенности в себе каким-нибудь мудрым изречением или дружеской шуткой. Более самостоятельные обходятся зеркалом и аутотренингом, вслух убеждая себя, что они самые красивые и уверенные в себе люди и у них всё обязательно будет хорошо.

В связи с исчезновением не вовремя решившей устроить свою личную жизнь подруги Люси пришлось довольствоваться вторым вариантом. Насколько это помогало? Если оценивать по пятибалльной шкале, выходило, что она едва-едва вытягивала на «троечку». Но даже несмотря на столь низкий рейтинг своих потуг взять себя в руки, отказываться от встречи девушка не собиралась: отец когда-то учил её, что любые препятствия в жизни надо преодолевать, как бы сложно это ни было, а Люси всегда следовала наставлениям любимого, хотя уже и покойного родителя. Поэтому, подойдя в очередной раз к зеркалу, она, прикрыв глаза, медленно выдохнула и, снова посмотрев на своё отражение, негромко, но чётко повторила навязшую в зубах мантру:

— У меня получится. Всё будет хорошо.

Раздавшийся сразу вслед за этими словами звонок в дверь положил конец всем её метаниям и сомнениям. Хартфилия бросила быстрый взгляд на часы: без десяти восемь. Это мог быть только Нацу. Девушка, не медля, пошла открывать, чтобы впустить своего гостя и больше не мучиться.

На пороге действительно стоял Драгнил, но выглядел он совсем не так, как представлялось Люси: вместо вечернего костюма на нём были тёмно-синие джинсы и белая футболка. Это было настолько неожиданно, что девушка даже растерялась и забыла не только предложить Нацу войти, но и поприветствовать его. Тот, подождав пару минут, решил действовать сам.

— Привет, — поздоровался он и указал рукой в пространство за спиной хозяйки квартиры, намекая, что не прочь войти: — Можно?

Люси, наконец, отмерла и шагнула в сторону, шире распахивая дверь:

— А-а… Д-да, конечно, прости, — щёлкнув замком, она повернулась к гостю и несколько удивлённо посмотрела на него, принимая протянутый ей большой букет синих с жёлтыми прожилками цветов: — Ирисы?

— Я подумал, что розы довольно банально, гвоздики — скучно, а орхидеи — слишком претенциозно. Но если тебе не нравится, можем заехать в магазин и купить любые, какие хочешь.

— Нет, что ты, — возразила Люси, ставя букет в вазу. — Они очень красивые. Просто это немного необычно.

— «Необычно» — моё второе имя, — усмехнулся молодой человек. — Если ты готова, нам нужно ехать, а то займут лучший столик.

— А ты поедешь… так? — нет, она не была ханжой, но идти в ресторан в джинсах и футболке… Это, по меньшей мере, странно.

— Там, где мы будем ужинать, не обязательно появляться во фраке, — успокоили её.

— Тогда, может, и мне переодеться? Не хотелось бы выбиваться из общего фона.

— Ни в коем случае, — Нацу протянул ей руку, приглашая следовать за собой. — Ты выглядишь великолепно.

Люси ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ на комплимент, сказанный с искренним восторгом, и последовать за своим спутником.

Кафе «Эдолас», куда привёз её Драгнил, было небольшим, но очень уютным. И, честно говоря, осмотревшись и чуть привыкнув, девушка нисколько не пожалела, что их сегодняшний вечер пройдёт именно здесь. Всё: и мягкий приглушённый свет, и тихая музыка, и весь интерьер, начиная с обитых коричнево-золотистым, загадочно мерцающим гобеленом стен, украшенных нарисованными в незнакомой, но весьма приятной манере пейзажами в тонких, изящных деревянных рамах, и заканчивая убранством столов — создавало такую тёплую, домашнюю атмосферу, что оставалось лишь жалеть о том, что она не узнала об этом месте раньше. После отъезда из дома и смерти отца, оставшись совершенно одна в этом порой холодном и равнодушном мире, Люси всеми возможными способами старалась заполнить чёрную пустоту внутри. Любимые места, милые сердцу вещички, какие-то обязательные, наполненные особым (лично для неё) смыслом ритуалы и привычки — это лишь малая толика того, чем она пыталась согреть своё одинокое сердечко.

И ещё люди, конечно. Коллеги, знакомые, лучшая подруга. Но её тонкая, взращенная на родительской любви и человеческом тепле натура требовала гораздо большего — того, кому она сможет принадлежать без остатка, без оговорок, до конца жизни. И Нацу, как бы пафосно, ванильно-розово или странно это ни звучало, весьма подходил на роль того, с кем ей хотелось бы вместе отсчитывать уходящие годы и в старости рассматривать толстые семейные альбомы. Да, она пока слишком мало его знала, и это было всего лишь их первое свидание, и находилось ещё много всяких «но»… И всё же…

Как отказаться от того необъяснимого, сладкого чувства притяжения, что появилось уже едва ли не в первые минуты их знакомства? А ощущения, будто они знали друг друга всю жизнь — настолько легко им было не только находить темы для разговоров, но и молчать? И тепло в груди, когда случалось поймать внимательный, открытый взгляд серых глаз, и лёгкость, что дарила его широкая искренняя улыбка, и исходившая от молодого человека уверенность, наполнявшая каждую клеточку её тела спокойствием при их даже случайных прикосновениях — как не замечать этих тонких нитей, что уже начали связывать их? Хартфилия была не настолько наивна, чтобы верить в любовь с первого взгляда, однако уже одно то, что раньше ничего подобного ей переживать не приходилось, указывало на особенность происходящего.

По крайней мере, для неё. Сложно было сказать, что чувствовал или думал Нацу и по поводу их отношений, и по поводу самой Люси — у них пока не было возможности и повода поговорить об этом. А учитывая, кем в действительности оказался её новый знакомый… Она не могла и не хотела думать о нём плохо. Однако созданный им образ был настолько, мягко говоря, нетривиален и противоречив, что, подстёгивая природное любопытство и желание узнать Драгнила лучше, одновременно вводил её в некий ступор — Люси уже не ведала, что ожидать от него в следующее мгновение. И, наверное, именно поэтому и решила сейчас ни о чём не думать и ничего не анализировать, а просто наслаждаться прекрасным вечером.

Очевидно, её спутник думал так же — настолько беззаботной была его улыбка. Обведя взглядом зал, он, удовлетворённо кивнув: «Отлично, ещё не занят!», подвёл Хартфилию к одному из столиков — у стены, в своеобразной нише из кожаного диванчика, дождался, пока она сядет, и с комфортом разместился напротив.

— Ты часто здесь бываешь? — Люси хотела знать всё, что так или иначе касалось Нацу. Он напоминал ей любимую игрушку — калейдоскоп, с которой она часами развлекалась в детстве: стоило повернуть немного барабан, и в маленькое окошечко можно было увидеть новый, никогда не повторяющийся узор, складывающийся из кусочков разноцветного стекла. Драгнил был таким же: живым, ярким, каждый раз новым и непредсказуемым.

— Нравится? — вместо ответа спросил он. Хартфилия просто кивнула, пока не решаясь сказать вслух о своих ощущениях от этого места. — Мне тоже. Словно домой прихожу.

Эти слова приятно удивили и обрадовали — откровенностью и тем, как они совпали с её собственными чувствами, будто лишний раз подтверждая мелькнувшие у неё пару раз мысли о банальных половинках одного целого.

— Здесь действительно хорошо, — согласилась она. — Жаль, я не знала об этом кафе раньше — люблю такие места.

— Значит, не жалеешь, что мы не пошли в ресторан? — уточнил её спутник.

— О нет, нисколько! — засмеялась Люси, и в этот момент к их столику подошла высокая красивая блондинка в чёрном, чуть переливающемся платье, выгодно подчёркивающем её фигуру. Очень светлые, почти белые волосы свободно рассыпались по плечам, за исключением нескольких прядей, собранных в хвостик надо лбом, что придавало их хозяйке милый и немного смешной вид.

— Кого я вижу! Нацу! — незнакомка обняла и поцеловала в щёку привставшего при её появлении Драгнила. — Как давно я тебя здесь не видела. Совсем о нас забыл!

— Прости, — нисколько не смутившись такому вольному поведению со стороны девушки, ответил Нацу. — Обещаю больше так не делать. Кстати, знакомьтесь. Это Миражанна Штраус, хозяйка «Эдоласа» и мой хороший друг. А это… — он сделал небольшую паузу, словно не зная, как правильно представить свою спутницу. Хартфилия поняла намёк и назвалась сама:

— Люси.

— Зовите меня просто Мира, — новая знакомая крепко пожала протянутую ей узкую ладошку и снова повернулась к Драгнилу. — У вас свидание? Только, пожалуйста, не говори мне, что это не так! Ты разобьёшь мне сердце!

— Не скажу, — улыбнулся Нацу.

— Фух! — радостно выдохнула Штраус. — Вы уже сделала заказ? — получив отрицательный ответ, она буквально засветилась от удовольствия. — Отлично! Тогда я возьму на себя смелость угостить вас на свой вкус, хорошо? А пока шампанского за счёт заведения.

Мира упорхнула, а её место тут же занял официант, принесший бутылку и фужеры. И лишь когда они снова остались одни, Драгнил возобновил разговор.

— Так всё-таки, как тебя зовут — Люси или Леви? — он, сделав глоток, отставил бокал и, чуть прищурившись, посмотрел на Хартфилию. Впрочем, в его взгляде не было ни осуждения, ни недовольства, лишь любопытство и какая-то тёплая ирония — так обычно смотрел на неё отец, когда Люси рассказывала ему придуманные ею же небылицы о маленьких феечках в саду или добрых монстрах под кроватью, которые горели желанием с ней подружиться.

— Люси Хартфилия. А Леви МакГарден — это…

— Псевдоним? — подсказал Нацу.

— Нет, — качнула головой девушка. — Оно настоящее, только не моё.

— Прости, я не совсем понимаю…

Люси закусила губу: сейчас, немного обескураженный и чуть подрастерявший ту уверенность в себе, которая делала его и старше, и значительнее, Драгнил был таким милым, что ей потребовалось достаточно усилий, чтобы сдержаться и не потрепать его по голове, как свою любимую собаку, как Хартфилия делала, когда вынуждена была оставлять питомца дома одного, убегая в школу.

— Это долгая история, — предупредила она.

— Ну… — пожал плечами Нацу. — Мы ведь никуда не торопимся.

И Люси рассказала всё: и о Леви, и о её неугомонной любви к группе «Призрачный лорд» и Гажилу Рэдфоксу, и о просьбе МакГарден, и даже о том, кто, как и почему расстроил их вторую встречу. Потом как-то незаметно они перешли на обсуждение их музыкальных вкусов, потом на музыку вообще, закончив с основной частью ужина и пересев под этот разговор к бару. Там к ним периодически присоединялась Мира, работающая в этот вечер за стойкой. Кажется, пару раз они попеременно со Штраус утаскивали Драгнила танцевать. Нет, Люси не была пьяна в тот вечер. Она просто наслаждалась каждой минутой: музыкой, едой, общением, случайными и нарочными прикосновениями своего спутника, его взглядами и вообще всей этой тёплой, мягкой атмосферой, окутывающей её, как пуховый платок, всю, с ног до головы, осторожно проникая под кожу куда-то глубоко внутрь, отчего хотелось мурлыкать, петь, смеяться и плакать одновременно.

Домой они возвращались пешком — Нацу оставил ключи от своей машины у Миры с просьбой, чтобы на следующий день её брат, Эльфман, перегнал джип к офису компании. Они почти не разговаривали, так, перебрасывались редкими, почти ничего не значащими словами — кажется, они уже были просто переполнены событиями этого дня и даже немного устали от всего происходящего. Уже ступив на мост, Люси сняла туфли и пошла босиком, смело ступая гудящими от долгого хождения на высоких каблуках ступнями по остывающему асфальту. Драгнил, понаблюдав за ней пару минут, подошёл ближе, шутливо поклонился, спросив: «Вы позволите, мадам?», и подхватил её на руки. Она испуганно вскрикнула — от неожиданности — и закрыла глаза, сильнее прижимаясь к широкой груди и крепче обхватив молодого человека за шею.

Только когда её осторожно поставили на землю, Люси чуть отстранилась, но так и не смогла до конца разжать объятий. Потому что почувствовала на своих губах чужие губы. Это был первый настоящий поцелуй в её жизни — не по наличию вообще (самый первый был отдан тому самому однокласснику, что нравился ей), а по тем ощущениям — головокружительным, сладким, что он подарил ей. Инстинктивно она потянулась к Нацу, чтобы стать ещё ближе, насколько это было вообще возможно, и попыталась провести руками по его плечам и вверх по шее. Что-то мешало этому, и девушка разжала пальцы, выпуская то, что держала всё это время. Предмет с тихим стуком упал на землю, заставив испуганной птицей метнуться в сознании одну-единственную мысль: «Туфли. Любимые», и тут же был забыт, когда под ладонями Люси почувствовала сначала плотно обтягивающую крепкое мужское тело тонкую ткань футболки, потом горячую кожу и густые, немного жёсткие волосы. Она с наслаждением пропускала их сквозь пальцы, не в силах оторваться и от губ Драгнила. Он сам прервал поцелуй, тяжело дыша и не сводя с неё какого-то странного, серьёзного взгляда, от которого по спине вдоль позвоночника скатилась вниз холодная колючая волна.

— Идём… — обычно в таких случаях предлагают зайти на чай или кофе, но Хартфилия просто взяла Нацу за руку и повела за собой. Зачем придумывать какие-то причины и оговорки, если они оба знают, чем закончится этот вечер? Глупо лгать и притворяться. Люси и не стала — она уже взрослая девочка и сама может принимать решения относительно того, когда и с кем ей заниматься любовью.

Несколько показавшимися бесконечными лестничных пролётов, скрежет ключа в замочной скважине, тихий шёпот в темноте прихожей. И везде поцелуи: болезненно-короткие, тягуче-долгие, жадные, лёгкие, кры-ше-снос-ны-е… Ей с превеликим трудом удалось оторваться от уже ставшими необходимыми, как воздух, губ, чтобы на пару минут забежать в ванную. Когда она вернулась в комнату, Драгнил стоял у окна, смотря в ночную темноту. Люси подошла ближе, тихонько коснулась его плеча и тут же оказалась в плену сильных рук.

— Замёрзла? — Нацу заботливо обнял крепче, почувствовав мелкую дрожь, сотрясающую её тело.

— Нет, — она посмотрела молодому человеку в глаза. — Просто ты — первый…

Взгляд Драгнила тут же изменился, став внимательнее и серьёзнее.

— Если ты не хочешь…

Люси провела ладонью по его лицу. Глупый, если бы она не хотела, разве позволила бы ему быть сейчас с ней?

— Хочу.

Больше им не нужны были разговоры.

***

— Могу я вам чем-то помочь, сэр? — Юкино Агрия, продавец-консультант ювелирного салона «Созвездие» — одного из самых популярных и крупных в Магнолии, симпатичная платиновая блондинка с короткими, уложенными в модную причёску волосами и большими синими глазами, неслышно подошла к витрине, около которой стоял очередной посетитель. Хотя очередным он был более получаса назад, когда только переступил порог магазина и направился к стеклянному, ярко освещённому ящику, внутри которого на бархатных подушечках лежали обручальные кольца. Да так и стоял всё время, практически не шевелясь и не выказывая ни нетерпения, ни раздражения, как это иногда бывает, когда людям такого достатка приходится ждать, пока освободится консультант. А то, что это был именно богатый клиент, Юкино за несколько лет работы уже научилась определять, не заглядывая в чековые книжки. Надо просто быть более внимательной к деталям.

— Да… — тихий, надтреснутый, словно больной голос. Агрия ещё раз внимательно осмотрела посетителя, с неудовольствием отметив осунувшееся лицо и пустой, ничего не выражающий взгляд. До этого времени мужчина стоял к ней в пол-оборота и достаточно далеко, и она не заметила его странного вида. Но алкоголем от него не пахло. Тогда что привело его в это состояние? Впрочем, это не её дело, главное, чтобы покупатель не буянил и был в состоянии оплатит то, на что падёт его выбор. Со вторым она разберётся сама, а вот первое… Быстрый взгляд на охранника у входа, чуть заметный кивок. Тот сразу подобрался, тоже внимательно наблюдая за необычным посетителем. — Я хотел бы купить кольцо. Вот это, — мужчина указална тоненький золотой ободок, украшенный тремя белыми камешками.

— Может, вам показать другие? У нас есть новая коллекция…

— Нет, — в голосе мужчины прорезались резкие нотки, и Юкино благоразумно решила не настаивать, только уточнила:

— Футляр?

— Да, любой. Вы принимаете чеки? — получив утвердительный ответ, покупатель черкнул названную сумму и, равнодушно сунув бархатную коробочку в карман брюк, кивнул: — Благодарю.

Проводив его глазами, Агрия опустила взгляд на листочек из чековой книжки, который всё ещё держала в руке. Под цифрами стояла широкая размашистая подпись: «Нацу Драгнил».

========== Глава 6 ==========

Два года назад

Небольшая уютная спаленка тонула в приятном полумраке, возникшего из сочетания мягкого света прикроватного бра и разгоняемой им темноты — за окном уже давно была ночь, по-летнему короткая, погружающая даже такой неугомонный город, как Магнолия, в сладкий, глубокий сон. Вся жизнь буквально замирала на несколько часов — не только машины и люди, но, кажется, даже парк и река застывали, словно по мановению волшебной палочки доброй феи, желающей уберечь свою крестницу от страшной участи, которая ждала девушку при близком знакомстве с веретеном. Как только небо на востоке начнёт менять глубокий синий бархат на более лёгкий голубой шёлк, город встрепенётся, как большой пёс, резко, одним движением сорвавшись в уже привычный ритм. А пока он спал и набирался сил перед новым, полным забот, тревог и чаяний днём.

Наверное, им тоже нужно было спать — календарь показывал, что до выходных осталось ещё несколько рабочих дней, но глаза почему-то упорно отказывались закрываться, внимательно рассматривая одни им видимые точки на обоях. Они оба молчали. Драгнил то осторожно, почти невесомо гладил девушку по плечу, то перебирал волосы. Люси же, положив голову ему на грудь, слушала, как спокойно и размеренно бьётся его сердце, в отличие от её собственного. Ещё час назад всё происходящее казалось ей абсолютно правильным, пожалуй, даже единственно верным, но сейчас…

Нацу, словно почувствовав её состояние, неожиданно негромко спросил:

— Что с тобой? Я чувствую, как ты напряжена. Жалеешь о том, что случилось?

— Нет… — голос предательски дрогнул, и она не решилась продолжить, чтобы окончательно не потерять самообладание.

— Тогда что? Скажи мне.

— Просто… — как лучше и правильнее подобрать слова? Люси никогда не думала, что сможет пойти на такое — на первом же свидании не просто будет целоваться, но и позволит молодому человеку нечто большее. Это было неправильно и, конечно же, характеризовало её не с лучшей стороны. Что теперь Нацу о ней подумает? Что она легкодоступная и недостаточно уважающая себя личность, поддающаяся внезапным порывам, без элементарных нравственных принципов?

Драгнил молча выслушал её сбивчивое объяснение и ответил спокойным тоном — так, будто они говорили о фильме, а не о моральном облике некой молодой особы:

— Ну, во-первых, я абсолютно так не думаю. А, во-вторых, это не первое наше свидание.

— Что?! — Хартфилия резко села, во все глаза смотря на своего собеседника. Она никогда не страдала провалами в памяти и уж свидания с Нацу запомнила бы обязательно. — Как это не первое?!

— Конечно, — поудобнее устроившись на подушке, продолжил тот. — Кажется, третье. Нет, четвёртое, точно, четвёртое, — сделав мысленные подсчёты, поправил себя Драгнил. — Одно было в галерее и парке, второе в том кафе на углу, третье — сегодня днём. Так что это четвёртое. Ты и сама сейчас со мной согласишься. Вот скажи мне, чем люди занимаются на свиданиях?

— Они… они куда-нибудь ходят. В театр, на выставки, в кино, кафе или рестораны. Иногда просто гуляют. Общаются. Много разговаривают, рассказывают о себе, о своей жизни и увлечениях, чтобы лучше узнать друг о… дру… ге… — Люси перечисляла и с каждым словом всё больше понимала, что описывает всё то, что они с Нацу делали при встречах. — Но… Да, я знаю, у нас было то же самое, но… — она старательно пыталась придумать хоть один довод в пользу того, что молодой человек был не прав, хотя и сама не знала, зачем. Не легче ли и правильнее было согласиться? — Но о свиданиях обычно договариваются заранее! — облегчённо выдохнула Люси, найдя, наконец, достаточно веский аргумент.

— Ты разве ничего не слышала про флэш-дейт*? — спросил Драгнил и в ответ на недоумённый взгляд девушки пояснил: — Флэш-дейт — это спонтанные, незапланированные свидания, весьма, кстати, популярные в последнее время. Просто люди решают, что именно здесь и сейчас у них будет этот самый флэш-дейт. Я не говорил тебе, потому что мне казалось, ты знаешь.

— Нацу… — устало вздохнула Люси. — Признайся, ты же всё это только что выдумал, да?

Драгнил сел, немного наклонился вперёд — так, чтобы своим лбом прикоснуться к её лбу, и тихо уточнил:

— Разве так важно, кто и когда придумывает новую традицию? В этот раз первооткрывателями будем мы. Согласна?

У неё просто не нашлось сил ответить ему «Нет».

***

Локи, наклонившись вперёд, опёрся локтями о колени и устало потёр переносицу. Сколько подобных историй он уже переслушал за свою ангельскую жизнь? Интересно, каково это — вот так раскрываться перед незнакомым и абсолютно чужим тебе собеседником? Рассказывать интимные подробности, выворачивать наизнанку тайники души, давать проникать в подчас самое дорогое, трепетно хранимое и оберегаемое, как некое богатство, не имеющее ни цены, ни аналогов в скудном предметном мире?

Ему самому не пришлось через это проходить — связь наладилась пусть и не сразу, но без подобного душевного стриптиза. Наверное, он и не смог бы вот так… Не потому что мужчина — у него были подопечные обоих полов, и подчас как раз представители, как их принято называть, сильной половины человечества раскрывались сильнее и ярче, словно смерть вместе с бренным телом помогала им избавляться и от навеянной жизнью ненужной шелухи предрассудков и условностей, наглухо закрывающей их истинную сущность. Скорее всего, дело именно в нём самом. Интересно, что было бы, не наладь он связь обычным способом? Смог бы вызвать достаточно воспоминаний, которые помогли бы протянуть нити до неё? Конечно, уже потом, когда его миссия была закончена, он делал это несколько раз — чтобы учиться работать с этой техникой, чтобы на своей «шкуре» пережить всё то, через что потом пройдут его подопечные, чтобы… Этих «чтобы» было много, и Локи безропотно выполнял всё, что от него на тот момент требовал наставник. Однако ни разу за всё время не настраивал нити по собственному желанию, из эгоистичного, свойственному любому человеку, хотения пережить светлые мгновения своей жизни ещё раз.

Ангел на пару секунд прикрыл глаза, вызывая в памяти нужные образы, чувствуя, как начинает зудеть левая ладонь — верный признак того, что нити появились. Теперь это происходило довольно быстро, сказывался опыт. Не было необходимости ни рассказывать о прошлом, ни сортировать воспоминания, достаточно лишь представить картинку — словно вынуть из футляра тот самый карандаш, которым в следующее мгновение проведёшь по бумаге, раскрашивая чёрно-белый рисунок. Или взять определённую книгу с полки. Легко. Просто. Привычно. Обыденно…

Локи осмотрел полученный результат и скривился, как от зубной боли. Потом перевёл взгляд на сидящую рядом девушку. Пожалуй, будет неправдой, если он скажет, что не завидует ей — таких сильных и крепких нитей не было ещё ни у кого из его подопечных. Золотисто-розовые, серебристо-голубые, мягко переливающиеся в свете вечернего солнца, они плотно обвивали тонкое девичье запястье и тянулись, переплетаясь, куда-то вперёд, постепенно теряясь в бетонно-стеклянных джунглях города. При этом они, насколько это можно было разглядеть сейчас, с того места, где сидели Люси и Ангел, нигде не разъединялись, как это иногда случалось. Оставалось надеяться, что и дальше нити не расползутся в разные стороны, позволив им с первого раза найти то, что нужно.

Наверное, уже можно было бы и остановиться, но Локи, чуть помедлив, всё же спросил:

— Хочешь ещё что-нибудь рассказать?

— Чем больше, тем лучше, так? — уточнила девушка, не открывая глаз.

— Не всегда. Помнишь ведь, что я говорил о воспоминаниях? — Люси кивнула. — Но у тебя пока всё идёт хорошо, — Ангел снова посмотрел на свою руку. Из ладони тянулись тонкие, матово поблескивающие, словно стальные, нити. Странно, но раньше они казались ему теплее, ярче. Почти живыми. Настоящими. Эти ниточки были не просто воспоминаниями.

Всё, что проживает человек — события, эмоции, мысли — проходя через его душу и сердце, оставляют там свой след, откладываясь в памяти мозаичными осколками, из которых можно при желании сложить картины прошлого. Но разве, коснувшись воды, мы останемся сухими? Кожа так или иначе станет влажной, покрывшись тонкой плёнкой соединённых между собой молекул водорода и кислорода. Немного жидкости крупными каплями скатится вниз или разлетится в разные стороны, если человек не захочет спокойно стоять и отряхнётся. От остатков влаги легко избавиться при помощи полотенца. И всё же малая толика этих самых молекул не покинет его тела, впитавшись, проникнув под кожу и став частью организма.

Человек не запоминает всего, происходящего с ним. Многое растворяется в водовороте жизни за ненадобностью, вытесняется более ярким и значимым. Но то, что остаётся, по праву может считаться уже чем-то большим, нежели рядовыми воспоминаниями о просмотренном накануне фильме или случайно услышанном разговоре. Это — уже часть самого человека, как рука, глаз или сердце, пусть и не столь видимое. Поэтому терять их особенно болезненно.

Нет, Локи не забыл событий и лиц — память была почти идеальной и, кажется, с каждым днём лишь сильнее проявляла картинки прошлого. Терялось нечто совсем другое, гораздо более важное и однозначно невосполнимое, то, чем была через край полна эта девочка, что сидела рядом с ним на скамейке. Человечность. Наверное, только сейчас, смотря на свою новую подопечную, он смог дать название тому качеству, что медленно, но неотвратимо покидало его, как пресловутая вода сквозь пальцы. Эта потеря ничем особым не грозила ему, кроме одного — превратиться со временем в бесстрастного Божьего посланника, не испытывающего ни любви, ни ненависти, что печальными глазами смотрел на него с фресок в Соборе, куда матушка водила маленького Локи по воскресеньям. Бестелесного и бесчувственного.

Не слишком ли высока цена? Ответ напрашивался сам собой. Для него — чересчур. Поэтому Люси будет последней. Потом он уйдёт, чтобы сохранить хотя бы жалкие крохи того, что пока ещё — слегка раздражающе и почти неощутимо — скреблось где-то за грудиной.

Ангел резко сжал руку в кулак, заставив нити рассыпаться серыми, похожими на пепел, хлопьями, и спокойно напомнил:

— Время идёт. Если ты хотела что-то рассказать, поторопись.

— Да, совсем немного… — прошелестело сбоку. Локи убрал руки в карманы и откинулся на спинку скамейки. Пожалуй, и в самом деле пора заканчивать, у них ещё много работы…

***

Утро выдалось тёплым и солнечным. И необычайно одиноким — вторая половина скромного ложа, на которой ночью спал её розововолосый соблазнитель (хотя кто кого на самом деле вчера соблазнял, сказать сложно), была пуста. Да и вообще в комнате не было ничего, что указывало бы на наличие в квартире постороннего: ни наручных часов Нацу на прикроватной тумбочке, ни его футболки на спинке стула, ни даже короткой записки, в спешке черкнутой на клочке бумаги. Люси попробовала убедить себя, что для столь скорого и полного исчезновения Драгнила могут быть вполне обоснованные причины — он деловой человек, а бизнес и сопутствующие ему обязательные элементы вроде встреч, контрактов и прочего, и прочего никто не отменял, да и найти теперь друг друга им не составит труда. Но в глазах всё равно неприятно защипало, и Хартфилия поспешила спрятать лицо в подушку и укрыться с головой одеялом, чтобы не омрачить и без того грустное утро ещё больше.

Именно поэтому она и не услышала, как скрипнула дверь, прошаркали по полу чьи-то босые ступни и тихо звякнула фарфоровая чашка. Зато довольно отчётливо почувствовала, что её ухватили за ногу.

— Доброе утро!

Люси подскочила на постели, резко отбросив в сторону одеяло:

— Нацу?!

— Осторожнее! — предупредил он, присаживаясь на край кровати. — Иначе мы останемся голодными.

— Ты… Где ты был?

— Завтрак готовил, — Драгнил аккуратно пристроил на её коленях поднос с посудой. — Повар из меня так себе, но уж кофе и тосты я всё же состряпать могу. Ешь, пока не остыло.

— Я думала… — Хартфилия смущённо заправила за ухо прядку.

— Что я ушёл, не сказав даже элементарного «Спасибо» за прекрасную ночь? — закончил за неё молодой человек.

— Прям уж такую и прекрасную? — щёки запылали — то ли от стыда за плохие мысли, то ли от смущения из-за полученного комплимента.

— Да, — Нацу не стал приводить тридцать три причины, почему он считает так, а не иначе, просто сказал это короткое «Да», спокойно и веско, одним им рассеивая все сомнения. Люси не могла не улыбнуться в ответ и потянулась к поджаренному кусочку хлеба с шоколадной пастой. Драгнил последовал её примеру.

Минут десять они ели молча, полностью поглощённые нехитрым завтраком, но, решив взять ещё один тост, девушка случайно подняла глаза, да так и замерла под пристальным взглядом своего утреннего сотрапезника.

— Что?.. — испуганно выдохнула она.

— Не шевелись, — негромко предупредил молодой человек, тяжело сглатывая.

— Нацу…

— Не ше-ве-лись… — повторил он по слогам, придвигаясь ближе. Его намерения стали ясны через мгновение: Драгнил наклонился и поцеловал её. Люси тут же ответила — жадно, нетерпеливо, словно только этого и ждала всё утро, едва не застонав от разочарования и обиды, когда Нацу оторвался от неё, желая объяснить причину своего поведения. — У тебя на губе был шоколад. И это выглядело чертовски соблазнительно. Я просто не устоял.

Какой рогатый подтолкнул её под руку? Макнуть палец в пасту на тосте и мазнуть ею по губам сидящего напротив молодого человека — дело пары секунд.

— Ты прав — это безумно эротично.

Звон опрокинутой на постель и летящей на пол посуды они уже не услышали. А вот весьма ощутимый запах гари, доносившийся с кухни, проигнорировать было очень сложно…

***

— В общем, потом нам пришлось покупать новые чашки и сковороду, потому что первые разбились, а вторую Нацу забыл снять с плиты, и к использованию по назначению она уже не годилась, — закончила свой рассказ Люси. Ангел чуть слышно хмыкнул: неплохое вышло утро. Уж чего-чего, а скучать этой парочке точно не приходилось. — Знаешь, я бы хотела уже… Мамочки… — Локи резко повернулся к своей подопечной и с трудом сдержался, чтобы не выругаться вслух. Он так надеялся, что этого не произойдёт… — Что это?

Ангел раздражённо цокнул языком, поднялся и, подойдя ближе, присел на корточки, внимательно рассматривая тянущиеся от девушки нити. Они по-прежнему были сильные и искрящиеся, но теперь их плотно обвивала ещё одна — бурая, похожая на толстый волосяной жгут. Осторожно протянул руку, но дотрагиваться не стал. Во-первых, не его это дело, с подобными «сюрпризами» разбираться, а, во-вторых, стоило лишь немного приблизить ладонь, и кожу зажгло, словно на неё плеснули кислотой. Значит, придётся задержаться на этой скамейке чуть дольше…

— К сожалению, не все наши воспоминания бывают приятными, — медленно, тщательно подбирая слова, начал говорить он. — Прежде всего потому, что человеческая жизнь не состоит лишь из счастливых моментов. Люди сталкиваются и с болью, которая, хотят они того или нет, тоже оседает в памяти. Ненависть, раздражение, злость, обида… Если человек смог побороть в себе эти чувства, воспоминания о них, хоть и остаются, но уже не причиняют вреда. В противном случае мы получаем это, — Локи кивнул на нити и спросил, глядя девушке в глаза: — За что ты до сих пор сердишься на него, Люси?

— Не на него… — последовал еле слышный ответ. — На себя…

Комментарий к Глава 6

*flash date – буквально «мгновенное свидание».

========== Глава 7 ==========

Комментарий к Глава 7

Когда эта глава еще только была в проекте, автора терзали смутные сомнения - нужна ли она? Но теперь, по прошествии времени и после долгих и мучительных размышлений, она все же увидела свет. Думается, не напрасно.

Полтора года назад

Зимняя Магнолия была сегодня чудо как хороша: шедший всю ночь снег аккуратно присыпал уже затоптанные, грязные тротуары, накинул мягкую пуховую пелерину на спящие, чуть вздрагивающие от колкого морозца деревья и превратил в огромные сугробы всё, что не двигалось хотя бы пару часов — автомобили, афишные тумбы, скамейки и горки на детских площадках. Даже памятник на главной площади и ледяные фигуры в парке. Дворники уже с самого раннего утра гребли лопатами, пытаясь хоть немного расчистить дворы и улицы, натужно урчали снегоуборочные машины, но ни те, ни другие не справлялись с хрупким серебром, что так щедро подарила городу зима. Большинство жителей вынуждены были отказаться от привычных способов добираться до терпеливо ожидающих их офисов, предпочитая личным авто общественный транспорт, а то и прогулки пешком, барахтаясь в сугробах и безнадёжно опаздывая.

Впрочем, никто особо не жаловался и не злился. Причина хорошего настроения крылась не только в том, что на улицах и в самом деле было сказочно-красиво, но и в лёгком флёре романтики и влюблённости, окутывающем Магнолию, словно тонкое, искусно сплетённое кружево, изготовленное восьмируким умельцем. Потому что именно сегодня все календари мира показывали, пожалуй, один из самых важных дней для любящих сердец — 14 февраля.

Не то чтобы Люси так уж нравился этот праздник — ни до появления в её жизни Нацу, ни после она не придавала этому дню особого значения, а за прошедшие с той памятной встречи на выставке полгода их отношения стали настолько домашними, будто они прожили в счастливом браке уже несколько лет. Нет, безумная страсть, чередуясь с нежным и долгим сексом, в спальне (да, если быть до конца откровенным, и не только там), конечно же, присутствовала, но главным было удивительное взаимопонимание, дарящее особое, ни с чем не сравнимое тепло. Кажется, за всё время они даже ни разу не поссорились — искать компромиссы оказалось намного интереснее, чем тратить силы на выяснение отношений. «Какие вы скучные», — не раз пеняла подруге МакГарден, выслушивая очередную историю о том, как влюблённые выбирали, чем заняться в выходные или что приготовить на ужин. Люси лишь пожимала плечами: разве может быть скучно с тем, кто разделяет твои увлечения и понимает тебя едва ли не с полуслова? Они с Нацу были не просто пресловутыми половинками друг друга — отражением, эхом, чем-то, что выходило за рамки привычных представлений о влюблённой паре.

Люси часто ловила себя на мысли, что всё, происходящее с ней, всего лишь сон — настолько красиво и воздушно было так внезапно свалившееся на неё счастье. «Как в кино!» — смеялась она, в очередной раз попадая в плен серых глаз или задыхаясь от нежности в крепких, чарующе-надёжных объятиях. Как в кино. Но разве может случиться в жизни то, что, по сути, является лишь плодом чьего-то неуёмного воображения, необъяснимым образом запечатлённое в виде замерших картинок на узких полупрозрачных лентах очередного фильма? Так не бывает на самом деле.

И всё же бывает. В этом её убеждали каждый день — иронично-ласковыми взглядами, шаловливо-нежными поцелуями, дразняще-обжигающими объятиями. А ещё словами, такими привычными и одновременно необходимыми, как воздух: «Я люблю тебя». Люси нравилось их слушать, чувствуя, как замирает в груди сердце и на секунду перехватывает дыхание. Словно в первый раз. Но при этом она никогда не выпрашивала их. «Ты любишь меня?». Всё равно что ждать милостыню на паперти. Унизительно и неловко.

Впрочем, это касалось не только словесных признаний. Всё, чем так щедро одаривал её Драгнил — от звонков и смсок до вполне материальных знаков внимания — было преподнесено им добровольно, без напоминаний и обычных женских увёрток с её стороны. Люси никогда не обижалась, если Нацу не перезванивал, пропустив входящий вызов, или не отвечал на сообщения даже одиноким смайликом — они оба занятые люди, у каждого имелся свой воз и маленькая тележка обязанностей, требующих порой немедленного исполнения. До обратной любезности ли было? Тем более что вечером такое вынужденное молчание обязательно компенсировалось, и подчас с лихвой.

Вот только подруги (и Леви, и затесавшаяся в их тесный мирок Кана Альберона) этого не понимали и не принимали. «Как можно терпеть к себе такое пренебрежение?» — возмущались они. Сначала Хартфилия пыталась что-то доказывать, объяснять, но все усилия оказались тщетны — девушки с упорством никогда не страдающих головной болью птиц* продолжали подтачивать её нервную систему недовольными ахами и иронично-раздражёнными комментариями. И Люси сдалась. Она просто перестала, насколько это было возможно, рассказывать подругам о своих отношениях с Драгнилом, обходясь общими фразами и пытаясь всеми возможными силами отвлечь их внимание от столь скользкой темы. Получалось это далеко не всегда — девчонки с упёртостью баранов и каким-то маниакальным удовольствием средневековых инквизиторов ежедневно лезли в чужую личную жизнь, не замечая, как больно ранят в принципе дорогого им человека.

У Хартфилии же просто не хватало духу раз и навсегда осадить любопытных Варвар — не из страха быть непонятой, а лишь из вполне объяснимого и понятного, вытекающего из её натуры желания не обижать другого человека. Что абсолютно не ценилось и в конце концов привело к весьма печальному результату.

В тот день с Нацу они не виделись — он уже почти неделю, как уехал в другой город по делам, связанными с бизнесом, но каждый вечер звонил, расспрашивал, чем она занимается в его отсутствие, жаловался, что безумно скучает, и строил планы на ближайшие после его возвращения выходные. Люси тоже тосковала, привыкнув к его почти постоянному присутствию не только в своей жизни, но и в маленькой квартирке на третьем этаже старинного особнячка, в которую Драгнил перебрался едва ли не на следующий же день после той, первой, ночи. Его переселение так же, кстати, было встречено неодобрительными комментариями подруг, но в этом вопросе Хартфилия проявила не свойственную ей в общении с Леви и Каной твёрдость, заставив последних навсегда оставить тему, кто и где должен жить, в покое.

Однако именно сегодня, 14 февраля, Нацу возвращался. Приятный сюрприз в такой день, даже если относиться к празднику всех влюблённых без особого, свойственного многим окружающим людям, энтузиазма. По дороге на работу, утопая в сугробах, Люси мысленно строила планы на вечер, в которые входил совместный ужин и страстная ночь. В принципе, подобное произошло бы в любом случае, но почему бы в честь такого дня не добавить в предстоящие события чуть больше романтики? Свечи, красивую музыку, сексуальное бельё и… розовые сердечки. Времени на подготовку было более, чем достаточно: уже после обеда она будет свободна, а приезда любимого раньше двадцати одного часа можно не ждать — из Крокуса, где Драгнил провёл последние дни, на Магнолию в расписании значился только один вечерний поезд. Поэтому Хартфилия, наметив в голове не только предстоящие хлопоты, но и их последовательность, спокойно занялась своими должностными обязанностями.

Но стоило ей включить компьютер и начать писать новую статью, как к её столу подлетела запыхавшаяся, но донельзя довольная МакГарден. Умостившись на стульчике, Леви нетерпеливым жестом поправила волосы и заговорческим тоном протянула:

— Ну-у-у?..

— Что «Ну»? — Люси сделала вид, что, во-первых, не поняла, о чём спрашивает её подруга, а, во-вторых, что лично она, в отличие от МакГарден, о-о-очень занята.

— Рассказывай, как Нацу тебя поздравил.

— Леви, это… личное, — попыталась выкрутиться Хартфилия. Потому что рассказывать о том, чего нет и не будет, весьма сложно. Даже при богатом воображении.

— Настолько личное, что нельзя поделиться с подругой? — тут же надула губки МакГарден.

— Лучше сама расскажи, как в этот раз Рэдфокс отличился, — перевела разговор на другую, более безопасную тему Люси. Это сработало: Леви тут же защебетала, вознося любимого «Гаечку» до небес, попутно делясь историями из их уже совместной жизни.

Тот день, когда Хартфилии пришлось замещать свою подругу и коллегу на некой исторической пресс-конференции, стал судьбоносным для них обеих: МакГарден, к её вящей радости, смогла, наконец, не просто близко познакомиться с «Призрачным лордом» и его черноволосым, утыканным пирсингом, как сдобная булочка изюмом, солистом, но и произвести на последнего столь неизгладимое впечатление, что Гажил сам предложил Леви продолжить их отношения и дальше. Та, естественно, отказываться не стала, добавив в своих историях к уже имеющимся (и весьма увеличившимся в последнее время) восторгам по поводу некой личности подробные пересказы телефонных разговоров, а так же описание всевозможных подарков и сувениров, которыми обменивались разлучённые музыкальной карьерой Рэдфокса влюблённые. Люси оставалось лишь молча выслушивать этот практически нескончаемый поток информации, делая вид, что ей это интересно — всё, что угодно, только бы не подвергаться пытке вопросом: «А что у вас с Нацу?».

К неудовольствию МакГарден, она не успела поведать всего, что произошло за последние сутки между ней и Гажилом — к подругам присоединилась Альберона. Нагло перебив Леви, она тоже потребовала от Хартфилии отчёта о подарках и поздравлениях от Драгнила. Отговорка в духе «Это слишком личное» с ней не сработала. Кана презрительно хмыкнула: «Значит, опять забыл», чем вызвала со стороны МакГарден поистине страшную бурю возмущения.

— Нацу нет в городе, — попробовала оправдать любимого Люси. — Он возвращается поздно вечером.

— Ну и что?! — упёрла кулачки в бока Леви. — Гаечки тоже нет в городе, но он же поздравил меня! И позвонил, и подарок прислал!

— Возможно, Нацу просто хочет сам его подарить, лично, — предположила Хартфилия.

— Не подарит, — безапелляционно заявила Альберона. — Вот увидишь. Можем даже поспорить.

Спорить Люси не стала, тем более что подруга оказалась права — Драгнил так и не вспомнил о празднике, хотя буквально накануне они говорили об этом по телефону. Злиться и обижаться было бессмысленно и где-то даже неловко, тем более что отсутствие дежурной валентинки ей компенсировали вполне материальными и не менее приятными, чем бумажное сердечко, знаками внимания. Но подруг подобная замена нисколько не удовлетворила, и они набросились на Хартфилию с удвоенным усердием.

— Надо что-то срочно делать с его склерозом, — вынесла вердикт МакГарден после того, как они с Каной перемыли Драгнилу все косточки. — Иначе в один прекрасный день он забудет, как тебя зовут.

— Не преувеличивай, пожалуйста, — попросила Люси. — Да и что страшного в том, что Нацу не помнит все эти праздники — день поцелуев, день объятий, день всех влюблённых?.. Это же не значит, что он любит меня меньше тех, кто их отмечает?

— Всё всегда начинается с малого, — возразила Альберона. — Сначала он забудет важные для вас даты, потом это перейдёт в охлаждение между вами, измены и расставание. Ты этого хочешь? — дождавшись лёгкого покачивания головой, дающего отрицательный ответ на этот вопрос, Кана продолжила: — В таком случае, надо действовать решительно. Если у Нацу такая короткая память, сделай так, чтобы ему о них напоминали.

— Как? — чуть нахмурилась Хартфилия. — Попросить его секретаря? У Джувии и так достаточно дел…

— Пф! — раздражёно фыркнула Кана. — Есть способ лучше — забей все даты в его телефон.

— Ладно, я скажу Нацу…

— Никаких «скажу»! — вступила в разговор МакГарден. — Сделай всё сама.

— Это нехорошо, девочки, — попыталась утихомирить подруг Люси. — Разве можно делать такие вещи без спроса?

— Ты же не собираешься читать смски и проверять его контакты, поэтому ничего страшного, — «успокоили» её девушки. Хартфилия только устало покачала головой, надеясь, что на этом всё и закончится.

Как бы не так. Леви с Каной с завидным постоянством возвращались к этому вопросу, убеждая, доказывая, неприятно злословя и всячески действуя подруге на нервы. И та не выдержала.

Однажды вечером, когда Нацу отправился в душ, она дрожащей рукой утянула с тумбочки его телефон и приготовилась заносить в календарь нужные даты, а вот положить аппарат на место не успела — его хозяин неожиданно появился в комнате.

— Люси, совсем забыл… — Драгнил замер, не договорив фразы, и как-то нехорошо усмехнулся: — Вот уж не думал, что ты тоже… такая.

— Нацу… — стыд горячей волной прошёлся по всему телу. — Это не то, что ты подумал. Я всё объясню.

— Будь любезна.

Под его ядовитым, обиженно-негодующим взглядом говорить было неимоверно трудно, но иного выхода не было.

— Понимаешь… У каждой пары есть свои особые дни, когда было первое свидание, первый поцелуй и многие другие. Влюблённые часто празднуют их, ведь это сближает. Но ты… ты ведь забываешь о них, и я решила…

— Я всё прекрасно помню, Люси, — перебил её Драгнил.

— Ты помнишь день, когда сказал, что любишь меня? Именно дату, когда это произошло? — ответом ей было молчание. — Число, когда мы познакомились? Когда была наша первая ночь? Мой день рождения? — и снова тишина. — Вот видишь. И я подумала, что будет лучше, если забить эти даты в твой телефон — так ты их уже не забудешь.

— А о доверии ты подумала, Люси? — Нацу, подойдя ближе, забрал мобильный и с неслышимой ранее горечью в голосе спросил, глядя ей в глаза: — Может, надо было просто попросить?

Хлопнувшая входная дверь по закону жанра должна была заставить оставшуюся в одиночестве девушку вздрогнуть или расплакаться, но Хартфилия лишь поджала губы и нахмурилась — непонятно откуда взявшаяся обида не дала трезво оценить масштаб произошедшего. И только на следующий день, обдумав вчерашний разговор на свежую голову, Люси поняла, что натворила. Накрученная подругами, она совершенно забыла и о своём прежнем спокойном отношении к подобной забывчивости Драгнила, и о том особом удовольствии, которое дарила ей смущённая донельзя физиономия молодого человека, когда он понимал, что снова что-то забыл, а потом всеми силами пытался загладить свою вину. Ей ведь нравилось не только получать от него подарки, но и самой делать ему сюрпризы. А если оба получают от этого процесса удовольствие, какая разница, кто первым вспомнил о причине праздника?

Не стоит, наверное, говорить, что раскаяние и чувство вины были её верными спутниками в этот день. Но по странному стечению обстоятельств именно сегодня у неё не было ни минутки свободного времени, чтобы набрать до боли знакомый номер и сказать всего два слова: «Прости меня». Отсылать сообщение Хартфилии не хотелось — есть вещи, которые надо именно говорить. Потом, по закону подлости, на телефоне закончились деньги, да и сам аппарат прожил лишь до обеда, жалобно пиликнув на прощание разряженной батарейкой. Когда же, наконец, девушке выпала возможность позвонить, делать это было уже поздно.

Люси не спала почти всю ночь, то меряя шагами комнату, то ворочаясь в постели. А утром, вместо того, чтобы позвонить, она лишь гипнотизировала уже готовый к работе аппарат. Ей вдруг стало страшно: что, если Нацу не захочет с ней разговаривать, если он до сих пор сердится на неё? Или вообще не захочет с ней больше общаться? И постепенно накрутила себя до такой степени, что вынуждена была принять лекарство от головной боли — виски словно проткнули раскалёнными штырями.

Немного успокоившись, Хартфилия всё же потянулась к телефону: лучше получить отрицательный ответ, чем доводить себя до сумасшествия бредовыми мыслями. Но Драгнил на звонки не отвечал, лишь приятный женский голос в трубке через пропущенные восемь гудков предложил ей оставить на автоответчике сообщение для абонента. Люси сбросила звонок и через полчаса повторила попытку. Результат был тот же. В следующий раз она ждала уже минут двадцать (на большее не хватило сил) и тут, прижимая трубку к уху, обратила внимание на доносившуюся с лестничной клетки мелодию, которую слышала и прошлые два раза. Только тогда Хартфилия решила, что это просто совпадение, теперь же она думала иначе. Нажав на красную кнопочку, Люси прислушалась — тишина, набрала номер — рингтон заиграл снова. Бросив телефон на стоящий в коридоре комод, она, резко распахнув входную дверь, тихо охнула: на плохо освещённой лестничной площадке, прямо на полу около её порога, опираясь спиной на окрашенную в голубой цвет стену, сидел Нацу. Он не вскочил при её появлении, не шевельнулся, даже не повернул головы, лишь сказал сиплым, словно простуженным голосом:

— Я не могу без тебя, Люси…

Ноги подкосились, дышать стало трудно, будто кто-то ударил со всего размаха в грудь, к которой она через мгновение прижала взлохмаченную розововолосую макушку. Потом Люси заставила себя встать, потянула за руку Драгнила, принуждая и его подняться и войти вместе с ней в квартиру. Заперев дверь и включив свет, она, наконец-то, смогла его как следует рассмотреть: осунувшееся бледное лицо, запавшие, потерявшие блеск глаза, мятая одежда, потерянный вид… Как больно было видеть его таким!..

— Ты голоден? — Нацу равнодушно пожал плечами. — Когда ты ел в последний раз?

— Не помню…

Люси подтолкнула его к ванной комнате, наказав мыть руки, а потом идти на кухню. Драгнил безропотно делал всё, что она говорила, двигаясь, словно робот: съел разогретый ужин (часы показывали уже девять вечера), ушёл в спальню, разделся, лёг в кровать. Люси укрыла его одеялом, подтолкнула по бокам, как маленькому ребёнку, погладила по голове:

— А теперь спи.

Нацу послушно закрыл глаза:

— Не уходи…

— Я только выключу везде свет и вернусь, — пообещала она, надеясь, что любимая «потеряшка» быстро уснёт — Драгнил явно нуждался в отдыхе, разговоры и извинения могли подождать до утра. Но стоило Хартфилии забраться под одеяло, как он крепко обнял её, ткнулся носом в макушку и снова повторил:

— Я не могу без тебя…

Утро выдалось пасмурным, кажется, снова собирался пойти снег. А ещё, кажется, они оба проспали, но это их нисколько не заботило. Они долгое время просто лежали рядом, не говоря ни слова, пока Люси не собралась с духом и не сказала:

— Прости меня… Я не должна была так поступать. Если хочешь, удали все записи.

— Нет, — Нацу коснулся губами слегка ноющего виска. — Пусть будут. И давай добавим ещё, какие считаешь нужными — я хочу, чтобы мне всегда что-то напоминало о тебе.

***

Локи потёр подбородок и оглянулся на девушку — когда она начала рассказ, он снова сел на скамейку, словно предчувствуя, что это займёт довольно много времени. Люси сидела, сгорбившись и обхватив себя руками, как будто ей было холодно и она пыталась таким образом согреться. Ангел перевёл взгляд на нити — всё осталось без изменения. И это ему очень не понравилось. Значит, чувство вины перед женихом ещё терзает её. Обычно воспоминаний и раскаяния вполне хватало, чтобы ненужные связи убирались, здесь же этого явно мало.

— Вы помирились? — уточнить всё же стоило. — Твой молодой человек простил тебя?

— Да, наши отношения наладились.

— Тогда что мучает тебя? Пока ты с этим не разберёшься, мы не сможем двигаться дальше, — предупредил Локи.

— Я едва не погубила всё, — тихо начала пояснять его собеседница. — Мы могли расстаться из-за такой глупости. Если бы я не послушала Леви и Кану, ничего бы этого не было.

— Отнесись к этому, как к небольшому уроку, преподанному тебе жизнью, — философски пожал плечами Ангел. — Вы оба его прошли, раз смогли сохранить свои отношения и не повторяли ничего подобного в будущем. Я прав? — девушка кивнула. — Вот видишь. А теперь настало время отпустить эти чувства: вина, горечь, сожаление… Замени их на признательность к тем, кто позволил тебе узнать нечто новое о себе, и радостью от того, что вы с Нацу преодолели возникшие на вашем пути трудности. Попробуй. Только закрой глаза и расслабься.

Люси постаралась выполнить его рекомендации. Поначалу было трудно, но потом в памяти начали потихоньку сами собой всплывать картинки разных событий после той ссоры: первая годовщина их знакомства, её День рождения… Теперь Нацу при всём желании не мог забыть об этих датах, и его это действительно радовало: «Я хочу, чтобы мне всегда что-то напоминало о тебе…». Сердце наполнилось теплом, в глазах защипало. Она быстро-быстро заморгала, чуть запрокинув голову, чтобы не дать солёной влаге скатиться по щекам, и судорожно, облегчённо вздохнула, услышав спокойный, с нотками удовлетворения голос своего «учителя»:

— Отлично, ты справилась. Теперь мы можем идти.

________________________________________

*Имеется в виду выражение «Не болит голова у дятла»

========== Глава 8 ==========

— Здравствуй… Наверное, это глупо — разговаривать с тобой, сидя на крыше. Ты ведь меня не услышишь, чтобы там не говорили по этому поводу другие. Но знаешь, милая… Я просто чёртов эгоист. Мне кажется, если я скажу всё это вслух, станет легче… Бред… Легче всё равно не будет. Ни сейчас, ни потом. Никогда.

Сегодня, стоя у твоей могилы, я думал только об одном: почему? Почему это случилось именно теперь? Не в прошлом году, не через десять лет нашей совместной жизни? Какой смысл был в том, чтобы забрать тебя в тот день? Это должно было чему-то научить нас? Или не нас? Кого-то другого? Перебегающего дорогу мальчишку, того урода, что проехал на красный, или твою соседку по лестничной клетке, как её там, Биска, кажется, да? Чтобы она перестала выносить мозг своему мужу? Для них мы должны были стать учебным пособием? «Проходите, дамы и господа, присаживайтесь. Тема нашей встречи: „Хрупкость человеческой жизни“. А вот и материал для демонстрации — подающая надежды журналистка, очаровательная, добрая и красивая девушка и её жених. Почему такие молодые? Для большей наглядности, так сказать».

Почти как на тех бестолковых курсах по какому-то супер модному направлению познания себя, у автора которых тебе нужно было взять интервью, помнишь? Тебе так не хотелось идти туда одной, и ты уговорила меня составить тебе компанию. Лысый дядька в розовой хламиде что-то щебетал о внутренних потоках энергии и закрытых дверях, а я думал лишь о твоих пальчиках, которые всю лекцию держал в своей руке. Если не считать ещё двух человек, один из которых был уборщиком, а второй — ассистентом этого чудика, мы оказались единственными слушателями его бреда. Зато после твоей статьи число его почитателей резко увеличилось. Знаешь, я ведь тогда ни слова не понял из того, что он там говорил, но мне хотелось бы снова оказаться в том холодном пустом зале. Чтобы почувствовать твою руку в своей ладони…

Мне страшно… Страшно, что я забываю тебя. Прошло всего каких-то два дня, а я уже не помню, как ты улыбалась, как звала меня по имени, как хмурила брови, набирая очередную статью… Твой голос, запах, смех… Смотрел на твоё фото, то, с огромным белым медведем, на моём столе, и убеждал себя, что это ты. Потому что девушка там — чужая. Я её не помню, ничего не помню… А ещё — не чувствую. Ни гнева, ни боли, ни обиды. Внутри пусто, словно у меня вынули сердце. Просто холодная чернота. Как в нашем доме после пожара. Мне было десять. Родители ушли в театр — они праздновали годовщину свадьбы, а за мной, Эльзой и Зерефом должна была присмотреть соседка, Уртир Милкович, старшеклассница. Она уже не раз выполняла роль нашей няни, и в тот вечер всё было, как обычно: Ур немного поиграла с нами, накормила ужином, разрешила посмотреть мультик и отправила спать. Эльза осталась в моей комнате — последнее время ей снились страшные сны, поэтому сестра боялась засыпать одна. Мы немного поболтали и довольно быстро уснули.

Я проснулся от того, что Эльза трясла меня за плечо. Глаза удалось открыть с трудом — веки были будто свинцовые, голова болела, в горле першило. Спросонья не сразу удалось понять, что происходит. И только когда увидел дым, просачивающийся из-под двери, догадался: пожар. Схватил сестру за руку, выволок в коридор. Мы едва не задохнулись. Эльза плакала, просила вернуться обратно в комнату, но я упорно тащил её к выходу: наши спальни находились на втором этаже, и выхода оттуда не было никакого. Не помню, где я потерял сознание, в себя пришёл на улице, рядом лежала сестра, стояли какие-то люди. Уртир смогла вытащить нас из дома, а сама погибла, задохнулась, как и брат, которого она пыталась спасти. Зереф не дожил до своего первого дня рождения всего неделю…

В то время в округе зверствовала банда поджигателей. Магазины, машины, склады… Наш дом оказался первым жилым домом, на который они совершили нападение. Потом было ещё четыре или пять пожаров, и их, наконец, поймали. К счастью, Ур и мой брат оказались единственными погибшими, но это служило малым утешением нашим родителям. Городские власти предоставили нам временное жильё, пока мы не сможем купить своё. Япомню, как после школы каждый день бегал на пепелище несмотря на запреты отца. От дома почти ничего не осталось — эти нелюди использовали какую-то горючую смесь, и пожарные долго не могли потушить пламя. Там, собственно, и не на что было смотреть: обугленные палки, какие-то развороченные камни, не поддающийся определению хлам… Но я всё равно ходил.

Однажды там появились цветы. Кто и когда принёс их, не известно. Две лилии. Они так страшно смотрелись там: белоснежные живые цветы на чёрных от сажи, мёртвых останках дома. Наверное, именно тогда я и осознал, что случилось в ту ночь. Через две недели мы переехали в Магнолию, просто сбежали от сочувствующих взглядов и робкого шепотка за спиной. Только от себя не убежишь. Этот выжженный пустырь со временем кое-где зарос травой и почти перестал чадить, но душа всё равно болит от копоти воспоминаний.

Я никогда не рассказывал тебе об этом. Знаешь, почему? Те цветы на пепелище… Я растоптал их, каждый хрупкий лепесток, пока они не превратились в бесформенную серую кашу. Знаю, ты не осудила бы меня — мне было всего десять, ещё совсем ребёнок, перенёсший страшную утрату и прошедший через ад. Я осудил себя сам. Потому что только став взрослым и встретив тебя, понял, наконец, насколько жестоко поступил тогда. Эти цветы были чьей-то надеждой — на то, что больше этого не повторится, и благодарностью — за предупреждение: люди стали осторожнее и внимательнее, что помогло сорвать несколько поджогов и в конце концов поймать преступников. А ведь иногда надежда — это единственное, что нам остаётся.

Ты была моими лилиями, милая. Тем, что поддерживало и давало стимул идти дальше. Не бояться. Надеяться, верить. Любить. Дышать. Просто жить. До тебя я и не знал, каково это — жить. Радоваться каждому дню, получать удовольствие от самых элементарных вещей… Наверное, поэтому я так долго и не делал столь серьёзного шага, как предложить тебе стать моей женой. Не потому, что не хотел или боялся потерять свою свободу. Мне было хорошо только от того, что ты рядом. Было счастьем просто просыпаться с тобой в одной постели, готовить для тебя завтрак по воскресеньям, гулять в парке, ходить по магазинам… Я уже не помню, когда пришла эта мысль — узаконить наши отношения. Но стоило ей появиться, и… Нет, она не стала навязчивой идеей, хотя, наверное, именно так это и выглядело со стороны. Все эти разговоры, намёки с моей стороны… Знаешь, я ведь даже заезжал в ювелирный салон, присмотрел кольцо, только брать не стал, ожидая, когда услышу положительный ответ. Интересно, ты сказала «да», потому что и сама этого хотела или просто сдалась под неослабевающим напором вдруг возжелавшего обрести семью меня? Впрочем, какая теперь разница?..

Завтра… Завтра должна была состояться наша помолвка. Я хотел устроить для тебя грандиозный праздник с цветами, воздушными шариками, шампанским, в окружении дорогих тебе людей. «Эдолас» был бы только наш, Мира ничего и слушать не хотела о том, чтобы оставить за нами всего лишь один столик — она знает, как тебе нравилось у них в кафе. И, конечно, кольцо… Мне хотелось самому надеть его тебе на пальчик. Когда я ехал за ним сегодня в салон, единственное, о чём думал — только бы его там не оказалось. Ведь это несправедливо: оно есть, а тебя — нет… Это не-спра-вед-ли-во… Чёрт…

Сидящий на крыше старинного особняка молодой человек, резко вскочив, поднял правую руку. На его ладони лежал тонкий золотой ободок, украшенный тремя камушками. Замерев, мужчина несколько мгновений рассматривал кольцо, буквально прикипев к нему глазами, затем, сжав кулак, размахнулся и выбросил теперь уже никому не нужное украшение. Колечко беззвучно растворилось в окутавшей город вечерней темноте, напоследок, словно прощаясь, слабо блеснув в свете уличных фонарей.

***

Локи старательно обошёл оставшуюся от дождя лужу и остановился в паре метров от фонарного столба, привычно отметив отсутствие у своих ног тени. Поначалу это, если честно, немного пугало, даже злило, потом забавляло, на какое-то время стало всё равно, а сейчас отдавалось внутри глухим раздражением и непонятной обидой. Будто он был маленьким мальчиком, которому пообещали поход в кино, но из-за непогоды отложили развлечение до следующих выходных, предложив заменить его привычными, выученными до последнего кадра и уже набившими оскомину мультиками — одна мысль о них вызывает зевоту. Вот и приходится теперь стоять у окна, ругая противный дождь в надежде, что это никому не подвластное природное явление устыдится и перестанет стучать по крыше. Прекрасно понимая: ничего не изменится, и даже если через секунду на улице выглянет хоть тысяча солнц одновременно, никто не поведёт несчастного ребёнка в кинотеатр — родители уже придумали себе кучу новых планов и ни за что не будут их менять. Ангел долгое время старательно отгонял от себя мысль о том, что сам когда-то отказался от «похода в кино», соблазнившись новыми «мультиками» и любимой «игрушкой». Первые, несмотря на вносимые его подопечными изменения в сюжет, довольно быстро приелись, а «игрушка»…

Локи нахмурился, потирая переносицу, и сделал широкий шаг, стремясь уйти в тень. Сзади что-то тихонько звякнуло. Ангел обернулся. В той самой луже, что он обошёл минуту назад, лежало кольцо — тонкий золотой ободок с тремя камушками. Кто же это столь щедро разбрасывается дорогими украшениями? Людей поблизости не было, значит, колечко, скорее всего, бросили откуда-то сверху. Локи поднял голову, равнодушно мазнул взглядом по окнам особняка, но никого не обнаружив, повернулся к стоящей чуть в стороне Люси:

— Ну, что, идём?

Девушка вздрогнула, словно до этого пребывала в глубокой задумчивости, а его голос насильно вернул её в действительность, и покорно кивнула:

— Да…

Последние пару часов они бродили по городу. Не развлечения ради, конечно же. Люси надо было научиться самостоятельно передвигаться за нитями — кто знает, вдруг ей ещё раз (а, может, и не раз) придётся воспользоваться этим способом для поиска, так что лучше научиться всему сразу сейчас, пока есть такая возможность. На объяснение теории ушло меньше минуты. «Просто иди за ними. Представь, что сматываешь клубок ниток. Или кто-то ведёт тебя за руку, раз уж они так прочно охватывают твоё запястье». С практикой оказалось не сложнее, но гораздо занимательнее: Локи с интересом, стараясь не показывать вида, наблюдал, как девушка идёт за направляющими, старательно пропуская прохожих и послушно останавливаясь на перекрёстках на красный свет. Он не торопил её, просто молча шёл рядом, иногда отставая на два шага, давая ей самой принимать решения. Пока они не остановились у прозрачной коробки автобусной остановки.

— Локи… — нерешительно окликнула его Люси. — Что мне делать?

Ангел бегло осмотрел вызвавшую у его подопечной смущение пластиковую конструкцию и пожал плечами:

— Идти.

— Но ведь нити проходят сквозь стенку.

— Потому что они нематериальны. Ты ведь уже заметила, что живой человек не вредит нитям — он проходит сквозь них, не разрушая, потому что убрать их по силам только тебе или другому, более опытному Божьему посланнику. Мы с тобой тоже нематериальны, поэтому легко сможем пройти через любой предмет этого мира.

— Подожди, — остановила его девушка. — А как же та скамья, на которой мы сидели в сквере? Почему мы не провалились сквозь неё?

— Потому что воспринимали её как настоящую скамью. Это будет с любым предметом — если ты поверишь, что он настоящий, то так и будет. Конечно, это не значит, что теперь тебе под силу будет сдвинуть с места, например, автомобиль, но потрогать его ты сможешь.

— Получается, для того, чтобы пройти сквозь что-то, надо представить, что этого нет?

— Примерно, — Локи подвёл свою спутницу ближе к железно-пластиковой конструкции и посоветовал: — На первых порах лучше закрывать глаза. А теперь мысленно представь, что перед тобой дорога. Просто пустая дорога. Иди.

Люси послушно сделала несколько шагов, и, когда прозрачная стенка остановки осталась у неё за спиной, Ангел окликнул её. Девушка остановилась, резко обернулась, распахивая глаза.

— У меня получилось! — она обрадовалась, как ребёнок. — А с живыми людьми происходит так же? Если попробовать пройти сквозь них?

— Да, но потренируйся лучше сначала на неодушевлённых предметах: у человека есть память, эмоции, и, проходя через него, можно случайно зацепить это. Бывает не очень приятно.

— Хорошо, — Люси понятливо кивнула и пошла дальше, увлекаемая в перепутье городских улиц нитями воспоминаний.

До старинного особняка они добрались уже в глубоких сумерках; фонари мягко разгоняли бархатную вечернюю темноту, лишая людей возможности видеть робко подмигивающими им с неба звёзды. Девушка, до этого достаточно бодро передвигавшаяся по улице и иногда задающая вопросы, замолчала, сникла, даже, кажется, сбавила шаг. Локи не знал причину такого странного её поведения, а спрашивать не спешил: надо — сама расскажет, хотя это и раздражало его слегка, но пока не до такой степени, чтобы вслух высказывать своё недовольство. Впрочем, когда нити, вильнув, нырнули к парадной (язык не поворачивался назвать вход в этот пятиэтажный, украшенный лепниной и загадочно отдающий стариной дом подъездом), она вдруг встрепенулась и быстро, почти бегом, направилась к особняку, дробно застучав каблучками по лестнице, проигнорировав огороженный решёткой допотопный лифт. Ангел с сожалением щёлкнул пальцами по кованной ручке железного монстра — не то чтобы так уж хотелось на нём покататься, да и ноги у него от лишних движений не отвалятся, но почему бы не побаловать себя немного?

Люси ждала его на площадке третьего этажа в гордом одиночестве: нитей уже не было, значит, они достигли конца своего путешествия. И что теперь? Стоять на лестничной клетке и ждать непонятно кого? Что это вообще за дом? Локи не успел спросить вслух, потому что девушка, коротко взглянув на него, шагнула к одной из дверей и, зажмурившись, прошла сквозь деревянную конструкцию, закрывающую вход. Пришлось следовать за ней. Войдя в квартиру, Ангел, уже без приглашения, прошёл в комнату, бывшую, по всей видимости, гостиной. Огляделся. Просто, но со вкусом и весьма уютно. Однако главного вопроса не отменяет.

— Что это за место?

— Это моя квартира, вернее, наша с Нацу, — Люси говорила тихо, безостановочно скользя взглядом по обстановке, словно вспоминая. — Ты ведь говорил, что нити приводят либо к человеку, либо к месту, с которым связаны воспоминания.

— Совершенно верно, — кивнул Локи. — Но иногда то и другое совпадает. Будем надеяться, это наш случай. Подождём немного — уже вечер, и твой молодой человек может вернуться сюда, коли вы жили здесь. Если не получится, попробуем ещё раз, — ответа не последовало. Ангел обернулся (во время разговора он повернулся к девушке спиной) и растерянно замер — в комнате, кроме него, никого не было. — Люси?..

***

Нацу медленно спускался по лестнице. Он просидел на крыше несколько часов, наблюдая за тем, как гаснет день и наполняется густой чернильной темнотой небо. В голове мелькали воспоминания, бессвязные, обрывочные, болезненные в своей яркости и чёткости. Но когда стемнело, неожиданно пришло желание нарушить давящую на нервы тишину.

Разговор с самим собой не принёс облегчения, только расцарапал горло сухими, полными горечи словами. В кармане уже полчаса почти беспрерывно названивал поставленный на беззвучную вибрацию телефон — зачем только взял его? Даже не смотря на экран, Драгнил знал, кому он так срочно понадобился. Фуллбастер, больше некому. Хотя нет, были ещё люди, которые беспокоились о нём не меньше Грея, но лишь он мог так настойчиво вызванивать пропавшего друга. Однако отвечать не хотелось. Не сейчас. Не здесь.

Ноги, сделав очередной шаг, остановились в паре метров от знакомой двери. Нацу знал, что не откроет её, не переступит порог, не вдохнёт знакомый, родной запах, пропитавший каждую вещь в их квартире. Не сделает ещё многого, потому что возвращаться к привычной жизни без неё — почти кощунство. Но и сразу уйти тоже не мог. Ладони коснулись тёплого дерева, чуть огладили его, словно желая успокоить (кого? Себя? Или потусторонние силы, если им вдруг захочется вмешаться в странный, понятный ему одному ритуал?), лоб прижался к гладкой поверхности, веки сами собой опустились, будто желая хотя бы на минуту даровать столь необходимый исстрадавшемуся сердцу покой…

Замереть на мгновение, задержав дыхание, и едва различимо, почти лишь одними губами, произнести, как молитву, любимое имя:

— Люси…

***

— Люси? — Локи не испугался, скорее, был озадачен и немного растерян: куда подевалась его подопечная? Исчезнуть она не могла, даже если бы её жених, не выдержав, свёл счёты с жизнью — связь Ангела с тем, кого он обучает, крепка и нерасторжима до тех пор, пока временный Хранитель не уходит, и Локи чувствовал, что девушка всё ещё находится в этом мире. Переместилась? Для этого нужна Связь, но она пока не налажена. Тогда что? Ангел окинул взглядом комнату и раздражённо цыкнул: вот ведь, со всеми своими небесными обязанностями и привычками совершенно забыл о том, как обычные люди могут покидать помещение. Элементарно же, через дверь! Локи вышел в коридор и резко остановился, увидев ту, кого искал. Вот только ни окликать, ни подходить ближе не стал.

Люси стояла у входной двери, слегка касаясь её руками. Лицо было сосредоточенным и очень серьёзным, будто девушка к чему-то прислушивалась — то ли в себе, то ли где-то снаружи, но точно не слышимое Ангелу. Словно приняв какое-то решение, она сделала шаг, сильнее прижимая ладони к деревянной плите, закрыла глаза и чуть слышно выдохнула:

— Нацу…

В тот же миг воздух у её ног обрёл плотность, заклубился, словно туман, и начал медленно закручиваться, поднимаясь выше и создавая вокруг хрупкой девичьей фигурки что-то наподобие кокона. Когда он накрыл её с головой, то здесь, то там по белёсой поверхности начали пробегать разноцветные всполохи: ярко-алые, изумрудные, тёмно-синие, постепенно увеличиваясь и переплетаясь между собой. Рассмотреть что-либо за ними было уже практически невозможно, но Локи всё равно видел (а, может, ему это только казалось) сотрясающееся в агонии тело, открытый в немом крике рот, блестящие дорожки слёз на щеках… Да, девочка, это очень больно. Но иначе нельзя. Ты должна стать с ним единым целым, чувствовать его каждой клеточкой своего эфирного тела, видеть его глазами, дышать с ним одним воздухом, подстроиться под ритм его сердца. Только тогда он услышит тебя. Может быть…

Кокон, мигнув сразу всеми цветами в последний раз, исчез. Люси, не устояв, упала на колени, попыталась отдышаться, подняла на Ангела глаза, торопливо смаргивая дрожащие на ресницах остатки солёной влаги:

— Что это… было?..

— Связь, — почему-то тихо ответил Локи. — Она установлена. Теперь ты можешь спокойно перемещаться туда, где находится твой временный подопечный, и чувствовать всё, что с ним происходит. Ты не сможешь влиять на материальный мир и контактировать с ним. Общение с временным подопечным возможно лишь через его внутренний голос посредством так называемой интуиции. У тебя есть всего сорок дней* для того, чтобы осуществить свою миссию, после чего твоё пребывание на Земле закончится, — Ангел автоматически проговаривал несложные правила для временных Хранителей, не вслушиваясь в произносимые фразы. В этих словах почти не было необходимости — Ангелы всё равно не смогут сделать больше того, чем наделил их Создатель. Но такова была традиция. — Тебе пора.

— Ты не пойдёшь со мной? — девушка, опираясь на дверь, тяжело поднялась на всё ещё подрагивающие ноги, но в её глазах уже читалась решимость приступить к своим непосредственным обязанностям.

— Нет, — мотнул головой Локи. — Дальше тебе придётся рассчитывать только на свои силы. Иди.

Люси благодарно улыбнулась ему, растворяясь в воздухе. Ангел, вздохнув, поправил очки, сунул руки в карманы и, сделав несколько шагов, оказался на лестничной площадке. Подумав немного, уже начал спускаться, но вдруг резко повернулся и пошёл вверх по ступенькам.

Крыша была ожидаемо пуста. Локи побродил по ней, считая про себя шаги, постоял, облокотившись на парапет, потом и вовсе уселся на него, свесив ноги над пятиэтажной пропастью. Сейчас он мог позволить себе эти столь редкие для него минуты тишины и одиночества — его работа была выполнена.

Конец первой части

Комментарий к Глава 8

* - сорок дней, считая со дня смерти, но по сути у Люси осталось всего 38.

========== Часть II. Глава 1 ==========

Чёрный джип хищным зверем мчался по притихшим ночным улицам. Жёлтые глаза-фары выхватывали из темноты то угол здания, то провал подворотни, то переплетение очередного перекрёстка, но, видимо, не найдя там ничего интересного, искали новую цель. Обтекаемый мощный корпус машины, умело вписываясь в повороты, почти сливался с ночными тенями, и только бегущие по бокам блики от пугливо смотрящих вслед фонарей обозначали контур автомобиля, в следующую секунду поглощённого новым пятном мрака.

На очередном пересечении улиц джип неожиданно остановился и словно подобрался, как готовящийся к прыжку хищник. Мигающий жёлтый глаз светофора чётко отсчитывал уходящие в небытие секунды. В какой-то момент, будто получив невидимую отмашку, машина вздрогнула, низко рыкнув резко увеличившим обороты двигателем, развернулась и рванула в противоположную сторону, ведомая уверенной рукой своего водителя. Однако в это раз джип не просто бесцельно мотался по улицам, а ехал в определённом направлении. Конечным пунктом назначения оказалась заброшенная стройка почти на окраине города. Закрытые на висячий замок кривые ворота из крупноячеистой сетки не стали для железного монстра большой преградой, буквально разлетевшись в разные стороны и жалобно скрипнув — то ли от обиды, то ли от боли в проржавевших креплениях. Джип не обратил на их жалобу никакого внимания, начав наматывать круги по усыпанной строительной пылью округлой площадке. Через несколько минут он остановился, словно выдохся, после чего медленно сдал назад, почти до самых ворот. Постояв ещё пару минут, взревел мотором и, резко стартанув с места, понёсся на выхваченную фарами из темноты стену.

Казалось, столкновение неизбежно. Но в нескольких метрах от препятствия водитель по каким-то неведомым причинам ударил по тормозам, крутанув руль, заставляя противно взвизгнувший покрышками автомобиль развернуться и замереть на месте, оставив на утрамбованной земле чёрные, дымящиеся полосы. Сначала ничего не происходило. Потом дверца с водительской стороны несмело приоткрылась. Вылезший из машины человек сделал пару шагов по направлению к стене, тяжело опираясь на своё транспортное средство, покачнулся и, привалившись к джипу, медленно сполз по полированному боку. Посидев немного на корточках, поднялся, вытащил ключи из замка зажигания, захлопнул дверцу и, пошатываясь, пошёл к воротам, что-то одновременно набирая на мобильном телефоне.

*

Грей Фуллбастер зло чертыхнулся и нехотя выполз из-под одеяла. Незапланированный гость продолжал настырно звонить в дверь, не обращая внимания на довольно-таки поздний час — половина второго ночи это вам не шутки. Послать бы его куда подальше, но хозяин квартиры знал (как, впрочем, и его визитёр), что он так не сделает. Потому что по ту сторону сейчас мог стоять только один человек, и не впустить его у Фуллбастера просто не поднялась бы рука.

Натянув домашние брюки, Грей пару раз провёл растопыренной пятернёй по всклокоченным смоляным волосам и поплёлся в прихожую, по пути накидывая на плечи рубашку. Звонок тем временем не умолкал ни на секунду. Рывком распахнув дверь, Фуллбастер уже хотел гневно высказать другу всё, что он думал и о нём, и о его визите, и о манере заявлять о своём приходе, но при виде перекошенного, бледного до зелени лица Драгнила сам застыл на пороге соляным столбом.

— Она… она там… я видел… живая…

Грей, не говоря ни слова, схватил друга в охапку и потащил в комнату. Почти силком усадил в кресло, плеснул в стакан виски, втиснул посуду в судорожно сжатые пальцы, направляя дрожащую руку, чтобы Драгнил понял, что делать. Честно говоря, поить его не хотелось, потому что от него и так достаточно сильно несло спиртным, но другого способа быстро привести друга в более-менее адекватное состояние Фуллбастер не видел. Нацу залил в себя виски так, будто пил обычную воду, а не высокоградусный напиток, кажется, он даже не понял, что было в стакане. Не глядя, бухнул посуду на журнальный столик, стоящий рядом с креслом, и, спрятав лицо в ладонях, затих, изредка вздрагивая от пробегавшей по телу сильной дрожи. Грею очень хотелось и самому немного выпить, но он удержался: мало ли, что случилось, вдруг придётся за руль садиться? Единственное, что он себе позволил — закурить. Когда от табачной палочки остался тлеющий окурок, Фуллбастер затушил его в пепельнице, сел напротив друга и коротко бросил:

— Рассказывай.

— Я был на Восточной стройке, — глухо зазвучало в ответ — Нацу так и не убрал рук от лица. — Мне надо было…

— Грей, что-то слу… ой!

Мужчины одновременно повернулись на голос. В дверях стояла Джувия Локсар, секретарша Драгнила, прикрыв рот ладошкой. Очевидно, она не ожидала, что в гостиной будет кто-то, помимо хозяина дома, поэтому сейчас судорожно пыталась поплотнее закутаться в коротенький шёлковый халатик, розовая от смущения.

— Джувия… — хрипло выдохнул Нацу. — Ты здесь… как?

Девушка покраснела ещё больше и тихо юркнула обратно в темноту спальни, прикрыв за собой дверь. Драгнил пару раз хлопнул глазами, пытаясь переварить информацию, зачем-то покрутил в руке пустой стакан, неловко звякнул им о столешницу:

— Кажется, я не вовремя. И давно вы?..

— Полгода. Джу просила не говорить никому. Только Люси знала.

При этом имени Нацу судорожно вздохнул, потёр подбородок и негромко сказал, не смотря на друга:

— Я видел её.

— Кого? — не понял Грей.

— Люси. Я видел её. На стройке.

— Это что сейчас, такая шутка была? — Фуллбастер честно пытался вникнуть в то, что говорил ему полуночный гость, но его слова больше походили на бред больного или пьяного человека (хотя в данном случае это было почти одно и то же).

— Я похож на сумасшедшего? — словно прочитав его мысли, огрызнулся Драгнил. «Да», — хотел ответить Грей, но вовремя успел прикусить язык: не стоит пока устраивать лекций на тему поведения одного конкретно взятого субъекта, всё равно не услышит и не поймёт. Потом, когда протрезвеет. Причём, «прочистить» ему мозги следует максимально жёстко, чтобы окончательно и бесповоротно пришёл в себя. А на данный момент нужно выслушать, убедиться, что не натворил дел, и уложить спать.

— Просто расскажи, что произошло, — как можно спокойнее попросил Фуллбастер.

— М-м-м… — Нацу потёр лоб, видимо, пытаясь собраться с мыслями. — Я… да, я был на стройке — хотелось развеяться немного. Просто катался по городу, заехал туда, а потом… В общем, едва не въехал в стену. Успел затормозить. Увидел её и…

— Ты… — зашипел Грей. — Ты что?.. — не дослушав, он, схватив Драгнила за грудки, дёрнул его на себя, заставляя подняться на ноги. — В таком состоянии сел за руль? Совсем с катушек съехал?! Хочешь, чтобы кто-нибудь так же, как Люси?..

— Не… смей… — перехватив руки друга за запястья, Нацу с усилием отрывал их от рубашки, не обращая внимания на треск ткани. — Не смей говорить это!

Казалось, ещё секунда — и он ударит Фуллбастера, но вновь появившаяся в дверях Джувия одним своим присутствием остановила драку. Мужчины, отпрянув друг от друга, застыли в напряжённых позах, сверля противника глазами.

— Ключи от машины! Живо! — после минутной паузы приказал Грей. Драгнил без возражений бросил связку на столик и, не прощаясь, ушёл.

Только когда за гостем захлопнулась дверь, Фуллбастер, наконец, выдохнул, чувствуя, как мелко подрагивают мышцы во всём теле. Не от страха — если бы надо было, врезал бы этому недоумку от души, и субординация бы не остановила. Его колотило от еле сдерживаемой ярости: как можно так наплевательски относиться к жизни — и своей, и чужой, особенно после всего недавно пережитого? Или этого урока оказалось мало? Хочется вляпаться в ещё большие неприятности? Ну, нет, этого он Нацу сделать не позволит — друзья они на то и друзья, чтобы не только плечо в нужный момент подставить, но и, простите, по морде съездить, в воспитательных целях, конечно.

Грей раздражённо плюхнулся в жалобно скрипнувшее под ним кресло. К нему тут же скользнула Джу. Он притянул девушку к себе на колени, обнял, зарывшись лицом в голубые, пахнущие морем и лилиями волосы, спросил покаянно:

— Испугалась?

— Немного, — честно призналась та. — Что теперь будет?

— Не знаю, — потянулся за телефоном Фуллбастер. — Но я это так не оставлю. Прости, друг, ты сам напросился, — обратился он к ушедшему Драгнилу и быстро забегал пальцем по кнопкам. Когда ему ответили, Грей, не здороваясь, сразу начал объяснять невидимому собеседнику причину своего столь позднего звонка: — Боюсь, у нас проблемы, сам знаешь у кого. Ты нужен здесь, срочно. Жду, — отложив аппарат, он обратился уже к Джувии: — Пойдём спать, чувствую, завтра нас ждёт ещё один трудный день.

*

Открывать глаза абсолютно не хотелось. Нацу прекрасно знал, что уже наступило утро — белёсый свет проникал под веки, отдаваясь внутри черепной коробки простреливающей болью при малейшем движении глазных яблок. Но вставать было нужно: его ждали непосредственные обязанности, к которым при всём желании нельзя относиться попустительски — от него зависело слишком много людей, и если на себя ему было откровенно плевать, то по отношению к другим он так поступить не мог. Хотя то, что произошло вчера, не лезло ни в какие ворота. И стыд был малой ценой на совершённые накануне (да и не только тогда) сумасбродства.

Он начал пить сразу после тех посиделок на крыше. Спустившись вниз, зашёл в первый попавшийся бар и планомерно надирался до закрытия, предварительно бросив официанту купюру. А потом стал делать так каждый вечер. Почему не уходил домой, прихватив с собой оплаченную бутылку? Потому что ему нужна была компания. Нет, не собутыльник и не собеседник, ибо разговаривать ни с кем не хотелось, как и делиться выпивкой. Нужны были мельтешащие вокруг люди, создаваемый ими белый шум, просто присутствие около себя кого-то живого. Днём, в окружении подчинённых, поставщиков, покупателей, коллег по предпринимательскому цеху, поедающие изнутри одиночество и тоска отступали куда-то на второй план, прятались по углам, не смея высунуть носа. Ведь даже в те моменты, когда Нацу оставался один в кабинете, он знал, что стоит ему выйти в приёмную, и рядом обязательно будут люди. А вечером вокруг него словно образовывался некий вакуум, отсекающий звуки, запахи, ощущения. Даже картинки, что мелькали перед глазами, становились нечёткими, серыми и расплывчатыми. Пару раз Грей почти насильно утаскивал его после работы к себе, но Драгнил не хотел злоупотреблять гостеприимством друга, а с учётом раскрывшегося секрета их вечерне-ночные посиделки если и не теряли право на существование, то однозначно переходили в разряд редких развлечений — пусть хоть эти двое будут вместе как можно чаще, коли для него самого подобное удовольствие стало невозможным.

Поэтому вот уже в течение почти трёх недель его планы на вечер оказывались до тошноты однообразны: прогулка, бар, выпивка, такси. Менялись лишь вывески заведений и лица стоящих за стойкой барменов. Всё остальное было неизменным. Даже зудящий в голове до боли родной голос, умоляющий прекратить издеваться над собой. А может, именно из-за него он и не мог остановиться? Может, именно поэтому и вливал в себя безостановочно всё новые и новые порции обжигающего виски, чтобы, наконец, перестать слышать то отчаяние и любовь, что пропитывали каждое слово? Временами Нацу казалось, что он сходит с ума: подсознание явно играло с ним в плохие игры, раз за разом прокручивая в мозгу ликбез о вреде алкоголя в исполнении любимого человека. Можно было бы свалить всё на воспоминания, но они с Люси ни разу не поднимали подобную тему в разговорах — как-то повода не было. Тогда почему? Разорванная ли в клочья душа хотела хотя бы так вернуть потерянное? Или это была совесть, таким образом намекающая ему о его эгоизме — разве своими действиями он не порочит память о любимой? Люси однозначно не понравилось бы то, что он делал с собой.

Но сил остановиться не было. Нацу чувствовал, что с каждым днём опускается всё ниже. Он буквально тонул в том мерзком болоте, в которое загонял себя едва ли не насильно, однако даже не пытался барахтаться, безразлично наблюдая за тем, как рушится его жизнь. А вчера едва не лишился её в прямом смысле.

За каким демоном ему приспичило сесть за руль, Драгнил не смог бы ответить и самому себе. Наверное, это была очередная попытка сбежать — от себя, от голоса, от всего мира. Быстрая езда и правда помогла: мозг словно отключился, сосредоточившись на управлении автомобилем. Всё остальное отошло на второй план, главным были лишь летящее под колёса дорожное покрытие и прыгающая на опасной отметке стрелка спидометра. Но вскоре и этого оказалось недостаточно. Тогда руки сами собой крутанули руль в сторону Восточной стройки.

Сделав несколько кругов по утрамбованной площадке, Нацу, наконец, решился: отъехал максимально назад и вдавил в пол педаль газа. Нет, у него и в мыслях не было покончить с собой, зато хотелось весьма остро пощекотать себе нервы — адреналин в крови и затуманенное алкоголем сознание требовали продолжения «банкета». Он собирался нажать на тормоз в самый последний момент. И тут случилось непредвиденное: в свете фар появилась хрупкая женская фигурка, вытянувшая перед собой руки, словно пыталась не много не мало остановить джип. Как было не узнать милое, с тонкими чертами лицо и светлые, рассыпавшиеся по плечам волосы? Тело двигалось на автомате. Визг покрышек, разворот, тишина. Драгнил бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Люси, стоя у подсвеченной красными габаритными огнями стены, улыбалась ему, тепло и открыто, как могла только она. Нацу резко обернулся, но никого в окне не увидел. Как и в зеркале, в которое снова посмотрел секунду спустя. Ужас холодной волной прокатился вдоль позвоночника, заставив мгновенно протрезветь. О том, чтобы и дальше самостоятельно вести машину, и речи не было — руки дрожали так, что он едва попадал в кнопки, когда вызывал такси, чтобы доехать до Грея.

То, что было дальше, вспоминать и вовсе не хотелось. Честно говоря, если бы Фуллбастер всё же ударил его, Нацу нисколько не обиделся бы на друга — заслужил. Поэтому без возражений отдал ключи от машины. А сегодня должен извиниться, и не только перед ним.

Едва слышно щёлкнул замочек на закрывшейся двери, зацокали каблучки, стукнул стакан о поверхность стола. Ну, что ж, пора начинать новый день. Осторожно, стараясь не делать лишних движений, Драгнил сел и, не открывая глаз, потянулся за посудой. И даже не промахнулся. Почти — в последнее мгновение его руку перехватили и направили в нужном направлении.

— Спасибо, — хрипло выдохнул он, опустошив стакан. Теперь нужно было подождать несколько минут, прежде чем подействует лекарство.

— Если хотите, я отменю все сегодняшние встречи, — предложила Локсар.

— Не нужно. Просто сделай мне, пожалуйста, кофе.

— Вы могли и не просить меня об этом, — вроде как обиделась секретарша.

— Не мог, — возразил Нацу, с трудом разлепляя глаза. — В твои обязанности входит работать с документацией, следить за моим расписанием и общаться с посетителями. Пункт «Откачивать полуживого босса после очередной пьянки» в этом списке не значится. Особенно это касается того, кто вёл себя накануне по-свински. Извини за всё, что я вчера натворил.

— Ну, что вы! — мгновенно зарделась Джувия. — Я совсем не сержусь.

— Даже не знаю, радоваться этому или нет — слишком быстро ты меня простила, — вздохнул Драгнил. — Ладно, — махнул он рукой на собравшуюся возразить Локсар. — Давай закроем эту тему к вящему удовольствию нас обоих, потому что каждый всё равно останется при своём мнении, а время не ждёт.

Девушка с готовностью кивнула и убежала варить божественный напиток, способный подарить силы, а Нацу — приводить себя в более-менее человеческий вид.

Грей появился в его кабинете около одиннадцати — то ли желая подольше помучить друга, то ли был просто занят. Молча бросил на стол ключи и так же, не говоря ни слова, направился к выходу. Однако успел пройти лишь половину пути, когда хозяин кабинета его окликнул. Фуллбастер остановился, но поворачиваться не стал, тем самым показывая, что кое-кому придётся сильно постараться, чтобы восстановить потерянное доверие.

— Ты имеешь полное право злиться на меня, — начал Драгнил. — Не только потому что я завалился к тебе пьяным и едва не устроил драку. А, прежде всего, из-за того, что именно в таком состоянии я сел за руль. Глупое и весьма опасное занятие. Обещаю, подобное больше не повторится.

Грей, помедлив, повернулся, впившись тяжёлым, пристальным взглядом в ещё бледное после бурной ночи лицо друга, словно пытаясь для себя решить, насколько можно верить его словам. Очевидно, доводов «за» оказалось больше, потому что Фуллбастер небрежно кивнул на дверь и предложил:

— Поехали, заберём твою машину.

Восточная стройка вполне ожидаемо встретила их тишиной и полным запустением. Грей только неопределённо хмыкнул, осмотрев распахнутые хлипкие ворота, щёлкнул по болтающемуся на остатках цепи замку:

— Надо кого-нибудь прислать, пусть закроют, чтобы посторонние не лазили здесь.

Круговые следы шин на площадке и чёрные полосы восторга у него явно не вызвали, однако от комментариев он воздержался. Осмотрел джип, проверил, заводится ли, и снова вернул ключи владельцу автомобиля. Нацу всё это время стоял у заднего бампера, рассматривая землю, пытаясь найти на ней хоть какие-то материальные доказательства присутствия здесь другого человека, но лежащую на камнях серую пыль не тревожили уже очень давно.

— Ты сказал, что видел на стройке Люси, — встав рядом с ним, поинтересовался Фуллбастер. Честно говоря, вчера он не воспринял эти слова своего гостя всерьёз — мало ли что могло померещиться с пьяных глаз? Но сегодня, видя, с каким интересом и тщанием тот осматривается, решил всё же поговорить об этом. Возможно, ему просто померещилось. Или на стройку пробрались подростки, вот одного из них Драгнил и принял в темноте за погибшую возлюбленную. — Где она стояла?

— Прямо здесь, — ткнул под ноги Нацу. Грей сделал несколько шагов вперёд и вернулся обратно, оставив на земле чёткие отпечатки своих ботинок. Выходит, версию с подростками можно смело отметать — кроме его собственных, никаких других следов больше не было.

— Скорее всего, тебе просто показалось, — резюмировал он. Драгнил не ответил, поднял голову, обводя взглядом окружающее пространство, и застыл. — Что?

— Мне не показалось. Люси была здесь. Смотри!

Примерно на уровне их глаз на стене была нарисовано большое солнце, в центре которого располагалась надпись «Л+Н».

— Это мог нацарапать кто угодно, — попытался остудить пыл своего спутника Фуллбастер.

— Так рисовала только она, — возразил Нацу, подходя вплотную к стене и осторожно обводя рисунок кончиками пальцев. — Обычно рисуют сердечко или пишут знак равно и букву Л, а Люси хотела, чтобы этот рисунок был особенным, только нашим. Она была здесь, Грей. Не знаю, как, но вчера я видел именно её. И Люси… она спасла мне жизнь. Спасибо, милая, — уже гораздо тише сказал он, обращаясь к неровным, тщательно прорисованным линиям. — Спасибо за всё.

Фуллбастер ничего не ответил. Если друг хочет так думать, пусть. Всё, что угодно, лишь бы Драгнил снова стал прежним.

========== Глава 2 ==========

Нацу неторопливо шёл по тенистой кленовой аллее. Ветер ласково перебирал его розовые пряди, шаловливо забирался за воротник рубашки, ревниво обдувал лицо, спасая от полуденной жары. Заасфальтированная дорожка, раздваиваясь и огибая с двух сторон огромную клумбу с цветами всевозможных оттенков, наполнявшими плотный тёплый воздух сладковатым нежным ароматом, неуклонно вела его к двухэтажному белому зданию в старинном стиле, растекаясь перед ним небольшой площадкой — автомобильная парковка располагалась за пределами пансионата, и передвигаться по его территории посетителям разрешалось только пешком. Не пройдя до корпуса и половину пути, Драгнил свернул вправо, на боковую аллею, предварительно пропустив вперёд катящую инвалидную коляску с пациентом девушку в бежевой форме здешнего персонала. Через несколько метров он вышел на уставленную плетённой мебелью и зонтиками от солнца поляну, где, наконец, и увидел того, кого намеревался сегодня навестить.

Сидевшая за одним из столиков очень худая, строгая на вид женщина лет пятидесяти пяти увлечённо просматривала печатное издание, в котором Нацу безошибочно узнал «Деловой вестник Магнолии». Видимо, этот процесс оказался настолько захватывающим, что она ничего не замечала вокруг. Подождав ещё немного, Драгнил всё же решил привлечь к себе её внимание.

— Знаешь, я всегда считал, что дамы столь почтенного возраста предпочитают любовные романы, а не биржевые сводки, — усмехнувшись, сказал он.

— Любовные романы пусть читает оОба Бабасама, а я пока не хочу превращать свои мозги в розовый кисель, — ворчливо отозвалась «дама почтенного возраста», поднимая на него глаза. — Лет до девяноста точно.

— Что-то мне подсказывает, что и тогда ты вряд ли изменишь своим вкусам.

— Обычно представительниц моего пола обвиняют в непостоянстве. Так что ваше последнее заявление, молодой человек, я буду считать за своеобразный комплимент.

— Не стоит, иначе я решу, что совершенно разучился их делать.

— В таком случае, мне надо срочно взяться за ваше обучение — негоже терять хватку. А пока поцелуй меня и сядь уже, наконец, — в женском голосе отчётливо прорезались скрипучие раздражённые нотки, поэтому Нацу поспешил, послушно коснувшись губами прохладной, гладкой щеки, занять стул напротив, предварительно положив перед своей визави разноцветную коробочку, перевязанную красной атласной ленточкой:

— Их доставили сегодня утром. Надеюсь, твой врач будет не против подобных гостинцев.

— Даже если и будет, меня это не остановит — когда я отказывалась от своих любимых мармеладных мишек? — сухие тонкие пальцы, украшенные безупречным маникюром, проворно развязали бантик, откинули крышку и любовно погладили лакомство. — Спасибо, мой мальчик, знаешь ведь, как порадовать старушку.

— Брось, Ур, ты совсем не старуха, не наговаривай на себя, — возразил Драгнил, с лёгкой полуулыбкой наблюдая за своей собеседницей. Та в ответ на его слова только фыркнула, пряча своё сладкое богатство от чужих любопытных глаз под газетой — уж чем-чем, а мармеладками она точно ни с кем делиться не намерена.

Ур была матерью Уртир Милкович — девушки-подростка, которой оказались обязаны жизнью и сам Нацу, и его сестра Эльза. На момент, когда объятый пожаром дом навсегда изменил жизнь двух семей, ей не исполнилось и сорока. Мистер Милкович исчез в неизвестном направлении почти сразу после рождения дочери, однако ни его побег, ни тяжёлая судьба матери-одиночки, ни даже смерть единственного ребёнка не сломили эту сильную духом женщину, которая проходила все испытания с высоко поднятой головой и ехидной ухмылкой на тонких, никогда не знавших помады губах. Драгнил и через столько лет помнил, как она стояла у могилы Уртир — спокойная, гордая, с прямой спиной и без единой слезинки в глазах. Ур никому не показывала своё горе, стараясь избежать самого страшного — жалости, что щедро готовы были обрушить на неё окружающие люди и которая в итоге сломала его собственных родителей, заставив покинуть родной город.

Это могло показаться странным, но Нацу не одобрял их поступка — боль от перемены места жительства не стала меньше, а словно увеличилась в разы, потому что к ней прибавились угрызения совести перед теми, кто казался брошенным, забытым, вычеркнутым из жизни: Зерефом, Уртир и… Ур — женщиной, после смерти дочери оставшейся в полном одиночестве. Поэтому, как только появилась возможность, он вернулся, чтобы хоть как-то компенсировать миссис Милкович её утрату.

Ур поначалу была категорически против любых широких жестов с его стороны. «Ты ничего не должен мне, — говорила она. — Никто не виноват в том, что произошло, кроме тех, кто это сделал. Так что не вини себя и живи спокойно». Но Драгнил оказался очень настойчив, и ей ничего не оставалось, как сдаться, поставив одно условие: чтобы никого не стеснять, она будет жить в пансионате, потому что ей по состоянию здоровья требовался медицинский уход. Деньги от продажи дома миссис Милкович торжественно вручила молодому бизнесмену с наказом вложить их в дело, что тот и сделал, да так удачно, что смог не только раскрутиться сам, но и обеспечить своему неожиданному спонсору безбедную старость — дивидендов вполне хватало на оплату одного из лучших пансионатов даже без финансовой помощи со стороны. Нацу было милостиво разрешено иногда навещать Ур и баловать её любимым лакомством.

Закончив прятать коробочку смармеладом под сложенной в несколько раз газетой, миссис Милкович внимательно осмотрела своего посетителя и недовольно сдвинула брови. Ей категорически не понравилось то, что она увидела: сероватая кожа, запавшие щёки, круги под глазами, не говоря уже про взгляд — задумчивый, полный скрытой боли и грусти. Что такое могло случиться с её мальчиком с их последней встречи месяц назад, что он так сильно изменился? Нацу едва ли не с рождения был довольно шебутным ребёнком, любящим влезать в различного рода неприятности, и ей, как соседке, приходилось бывать свидетельницей его проказ. Живой, заводной, любопытный, горящий энтузиазмом и неиссякаемым оптимизмом, этот мальчишка щедро делился с окружающими своим природным позитивом, наслаждаясь каждым днём пока ещё беззаботного детства. И даже после той страшной трагедии он не выглядел настолько плохо. Обозлённый, взъерошенный, похожий на затравленного маленького зверька, но не раздавленный. Не сломленный.

— Что с тобой? — заботливо поинтересовалась Ур. Драгнил мгновенно потемнел лицом. Опустил глаза. Упрямо сжал губы, но всё же ответил:

— Моя невеста… она… погибла три недели назад.

— Мальчик мой! — миссис Милкович неожиданно сильно сжала его руку, лежащую на столе, но ничего говорить больше не стала — слова редко помогают облегчить боль, это она знала по собственному опыту. Лучше помолчать, незамысловатым физическим контактом поддерживая и выражая сочувствие.

Эту скорбную паузу в их разговоре нарушил сам Нацу.

— Ур… скажи, как ты… справилась со всем? — спросил он. Теперь пришла её очередь отводить взгляд.

— Я плохой пример для подражания, дорогой, — пальцы, чуть дрожа, поправили коротко подстриженные, тёмно-фиолетовые волосы. — Прежде всего потому что я была плохой матерью. Уртир росла, как сорная трава, почти без моего участия. Мы никогда не были близки с дочерью, я не знала, чем она живёт, о чём думает, чего хочет. Два абсолютно чужих человека. И пусть мне тоже было тяжело, но я смогла довольно быстро смириться со своей потерей.

— Значит, в этом всё дело? В смирении?

Тёмные, почти чёрные глаза миссис Милкович буквально впились в сосредоточенное лицо её собеседника. Как она не догадалась сразу? Ведь это было так очевидно.

Ур знала Люси — Драгнил познакомил их год назад, и с тех пор они иногда приезжали вместе. Она помнила, насколько светлой была эта девочка, а так же с какой любовью эти двое смотрели друг на друга. Нацу очень трепетно относился к своей тогда ещё просто девушке и всегда, в любых разговорах, где речь заходила о ней, да и во время визитов, называл её исключительно по имени. А сегодня не смог, хотя и пытался. Это говорило только об одном — он ещё не смирился с потерей, не хотел ставить рядом любимого человека и жестокую реальность, обезличивал произошедшее, отстранялся от него, не желая допускать в сердце страшную правду. Тем самым не давая себе двигаться вперёд.

— Да, мой мальчик. Тебе нужно это принять. Как бы тяжело и горько не было, смирись. Ты ничего не можешь изменить, поэтому не терзай себя понапрасну.

Драгнил ничего не ответил, принципиально смотря куда-то в сторону. Ур вздохнула — у неё реально зачесались руки отвесить этому упрямцу хороший подзатыльник. Неужели он не понимает, что подобным поведением делает только хуже? Прежде всего, самому себе. Без сомнения, ему сейчас очень больно, но ведь Нацу достаточно сильный для того, чтобы продолжать жить дальше. Просто нужен новый стимул.

— Я не буду говорить тебе, что время лечит, — Ур говорила неторопливо, тщательно подбирая слова. — Ты и сам прекрасно знаешь, насколько это утверждение подчас оказывается неверным. Просто помни о том, что рядом с тобой есть те, кто любит тебя. Не заставляй их проходить через подобное.

Ответом ей был короткий, немного смущённый взгляд серых глаз. Что ж, кажется, её слова всё же достигли цели — выражение лица Драгнила уже не выглядело таким угрюмым, как несколько минут назад, даже физически он заметно расслабился, опустив плечи и откинувшись на спинку стула. Конечно, произошедших в нём сейчас перемен было слишком мало, чтобы перестать беспокоиться о нём — ещё не раз и не два гнетущие мысли посетят его, но Нацу не забудет этот разговор, в этом Ур была абсолютно уверена. Поэтому она не стала возвращаться к неприятной теме, а постаралась придумать новую.

Они проговорили около получаса, когда из главного входа корпуса показался невысокий, крепко сбитый мужчина средних лет в медицинском халате, со смешно топорщившимися в разные стороны белыми волосами. Оглядевшись по сторонам, он, всплеснув руками, направился в сторону поляны, крича на ходу:

— Миссис Милкович, ну, что же вы, в самом деле?! Я ведь уже говорил — вам нельзя долго находиться на солнце, это плохо для вашей кожи. Только тень! Нужно беречь себя. Мистер Драгнил, хоть вы ей скажите!

— Боюсь, доктор Бастия, меня ваша пациентка тем более слушать не станет, — огорчил эскулапа Нацу.

— Не родился ещё тот мужчина, который будет мной командовать, — поджала губы Ур.

— Я не мужчина, — пытаясь отдышаться, проговорил Бастия. — Я ваш врач. И, между прочим, прекрасно знаю, что вы так старательно прячете под газетой.

— Уж их есть вы мне точно не сможете запретить, — сердито возразила ему строптивая пациентка. Беловолосый доктор бросил быстрый взгляд на Драгнила, надеясь получить в его лице поддержку, но тот только пожал плечами, как бы говоря: «Это не в моих силах, ничем не могу помочь». Бастия обиженно насупился, поправил сползшие на кончик носа очки и, спасая свой имидж строгого врача, погрозил пальцем:

— Не больше двух мармеладок в день, миссис Милкович, не больше двух! А сейчас вернитесь в корпус — вам пора принимать лекарство.

— Мне кажется, я ему нравлюсь, — громким шёпотом поделилась с Нацу Ур, когда Бастия отошёл на небольшое расстояние. Судя по тому, как вспыхнули уши доктора, он всё слышал.

— Поторопитесь, мадам, иначе я пришлю за вами медсестру с креслом, — мстительно пригрозил Бастия.

— Точно, нравлюсь, — уже в полный голос припечатала миссис Милкович, поднимаясь с места. — Ох, как же с вами, мужчинами, трудно, — она, тяжело опираясь на палку, сделала пару шагов и окликнула мнущегося в стороне врача: — Хватит дуться, господин доктор, лучше помогите мне — как я, по вашему, понесу и коробку, и газету? А ещё я забыла свою шляпку. И веер.

Бастия тут же рванул назад, сгрёб все названные предметы и предложил свою руку в качестве опоры. Ур благосклонно приняла его помощь, заговорчески подмигнув Драгнилу, после чего парочка удалилась, что-то обсуждая в полголоса. Нацу дождался, пока они дойдут до корпуса, и только тогда покинул территорию пансионата.

Офис встретил его приятной прохладой и странным, растерянным взглядом Джувии. На вопрос «Что случилось?» она лишь молча указала на сидящего в мини-холле компании синеволосого мужчину с витиеватой татуировкой на правой щеке. Драгнил, пару минут понаблюдав за ним, преспокойно листающим какой-то журнал, подошёл ближе и негромко, словно обращаясь к самому себе, сказал:

— Как я понимаю, Фуллбастер решил вызвать тяжёлую артиллерию.

— Видимо, ты не оставил ему выбора, — парировал визитёр, откладывая издание и поднимаясь. — Скажи спасибо, что Эльза не приехала.

— Я тоже рад тебя видеть, Джер, — вполне искренне улыбнулся Нацу.

Мужчины пожали друг другу руки и крепко обнялись. «Соболезную», — успел шепнуть гость. Драгнил лишь кивнул, незамедлительно утаскивая зятя в свой кабинет.

Пока Джувия накрывала маленький столик, расставляя на нём чашки и прочие чайные принадлежности, Нацу искоса посматривал на Джерара. За два года, прошедшие со времени свадьбы его сестры Эльзы и мистера Фернандеса, последний нисколько не изменился: такой же спокойный, даже где-то флегматичный, экономный в словах и движениях, рассудительный и основательный. Что же такого сказал ему Грей, что Джер, бросив всё, примчался в Магнолию?

— Ты во мне скоро дырку сделаешь, будешь так смотреть, — вполне миролюбиво попенял ему Фернандес. — Успокойся, я не собираюсь устраивать тебе допроса с пристрастием и, тем более, выволочек разной степени тяжести.

— Почему? Разве ты не за этим приехал?

— За этим, — подтвердил Джерар. — Но, во-первых, я считаю, что в данном случае они не сильно помогут. А во-вторых, мне кажется, ты достаточно взрослый и разумный человек, чтобы не совершать глупостей.

— Грей не стал бы тебя дёргать по пустякам. И, кажется, я догадываюсь, после чего именно он позвонил вам, — снова стало невыносимо стыдно за те ночные безумства. На следующий день, стоя у стены с до боли знакомым рисунком, Драгнил дал себе слово, что подобное больше никогда не повторится. Однако это не избавляло от мук совести и неприятных воспоминаний.

— Я верю, что причина была весьма существенная.

— Фуллбастер не рассказал тебе?

— Нет. Можешь сделать это сам, если хочешь, — Нацу отрицательно мотнул головой. — Ладно, — согласился Фернандес и, помолчав немного, продолжил: — Дело ведь не в том, что ты сделал или не сделал, а в том, как ты сам оцениваешь свой поступок. Уволь меня, пожалуйста, от необходимости объяснять тебе, что такое хорошо и что такое плохо — я и так занимаюсь этим каждый день в приюте для подростков. Уверен, ваши с Эльзой родители потратили немало сил, чтобы познакомить своих детей с некоторыми азбучными истинами. Про наличие у тебя ума я уже говорил. Поэтому думаю, ты вполне способен самостоятельно проанализировать ситуацию и прийти к соответствующим выводам. Так? — Джерар, приподняв бровь, в упор посмотрел на Драгнила. Тот согласно кивнул. — В таком случае официальную часть моего визита будем считать законченной.

— Ты прав, — невольно хохотнул Нацу. — Хорошо, что ты приехал один — от Эльзы я бы так легко не отделался.

— Она сильно скучает по тебе. Может?.. — зять не закончил фразы, но Драгнил и так понял, о чём его хотели спросить.

— Нет, Джер. Я никуда не поеду. Это ничего не изменит. А вот просто в гости, скажем, на Рождество, почему бы и нет? Заодно и с племянником понянчусь. Как он? — Фернандес уже открыл было рот, чтобы рассказать о сыне, но Нацу его остановил: — Подожди, ты вообще надолго приехал?

— Уезжаю шестичасовым поездом.

— Тогда давай сделаем так: сейчас пойдём пообедаем, и ты подробно мне поведаешь всё о Фернандесе-младшем, а перед тем, как ехать на вокзал, заглянем в Торговый Центр — без подарков я тебя не отпущу.

Джерар только закатил глаза, представив ту кучу свёртков и коробок, которую ему придётся прихватить с собой из Магнолии, но вслух говорить ничего не стал, иначе Драгнил обязательно нажалуется сестре, что её муж отказался от гостинцев. И та благополучно отыграется на его скромной особе. Нет уж, лучше выглядеть идиотом, чем расстроить любимую женщину — её улыбка определённо стоит некоторого неудобства.

========== Глава 3 ==========

Размеренное поскрипывание обычного грифельного карандаша, самым тщательнейшим образом записывающего округлым каллиграфическим почерком очередные распоряжения начальства, усыпляло. Нацу потёр ладонью лицо, пытаясь хоть так взбодриться, однако это мало помогло: когда не спишь несколько суток подряд, единственный способ привести себя в адекватное состояние — всё тот же сон. Не то чтобы он совсем не мог заснуть — его «вырубало» на несколько часов, словно накрывало холодной, тёмной водой, после чего Драгнил чувствовал себя ещё более разбитым. Наверное, нужно было обратиться к врачу, потому что ничем хорошим такое состояние по определению закончиться не может, но сама мысль о том, что придётся рассказывать чужому человеку о причине его бессонниц, зарубала эту идею на корню. Он ещё не готов. Не сможет говорить об этом с чужим человеком, что примет его исповедь лишь по долгу службы, отделавшись дежурными фразами о смирении, терпении и прочей чепухе.

Без сомнения, рядом находились и близкие люди, те, которые понимали почти без слов — они бы выслушали и поддержали. Прятать от них свою боль было неправильно: недоверие с его стороны вполне ожидаемо могло обидеть, а невозможность помочь причинило бы не меньшие страдания. И всё же Нацу предпочитал молчать — не из-за пустоголового бахвальства и намерения показать себя этаким суперменом с железной выдержкой, способным противостоять любым ударом судьбы. Или нежелания обременять окружающих своими проблемами, не говоря уже о других — надуманных и глупых — причинах. Просто что-то внутри упорно не давало чувствам вырваться наружу, и он после пары безуспешных попыток оставил это дело, предпочтя пока безвольно плыть по течению.

— Что-нибудь ещё, мистер Драгнил? — Джувия, уже минут пять как закончившая писать, не дождавшись дальнейших указаний, решила уточнить сама.

— Да, — Нацу, встрепенувшись, пробежал ежедневник взглядом. — Составь новый договор на продление нашего сотрудничества с мистером Рэмом. На тот же срок и с теми же условиями — мы с ним уже это обсуждали, его всё устраивает. И договорись с ним о встрече для подписания в любое удобное для него время. Из того, конечно, что свободно у меня. На этом всё.

— Будет сделано, — кивнула Локсар, но с места не поднялась, верча в пальцах карандаш, что выдавало её волнение.

— Джу? — Драгнил не мог не обратить внимание на подобное поведение. — Что-то случилось?

— Я бы хотела поговорить с вами… по личному вопросу, — ответила девушка, не поднимая глаз.

«По личному вопросу» — это значит о её романе с Греем. После того, как Нацу весьма беспардонно ввалился в квартиру Фуллбастера, прошло несколько дней. Драгнил, принеся свои извинения, думал, что эта тема исчерпана, хотя и замечал некоторое напряжение в их с секретарём общении, но списывал это на природное стеснение Локсар. Очевидно, девушка отнеслась к раскрытию своей столь тщательно охраняемой тайны гораздо болезненнее, чем ему казалось.

— Джувия, ваши отношения с Греем меня абсолютно не касаются, и я не собираюсь в них вмешиваться, — решил расставить все точки над «i» Нацу. — Несмотря на то что вы оба мои подчинённые. Я не ханжа и спокойно отношусь к служебным романам, тем более что вы профессионалы и к своим обязанностям относитесь ответственно. Да и насколько я понял, у вас всё серьёзно. Так?

— Да, — зарделась девушка. — Только я хотела поговорить с вами не об этом.

— А о чём? Надеюсь, речь пойдёт не об увольнении?

— О Люси, — почти прошептала Джувия.

Он не ожидал такого. О чём угодно: ценных бумагах, погоде, повышении зарплаты, только не о ней. Но кто бы его ещё спрашивал…

— Слушаю, — воздух на выдохе резанул связки, встал холодным комом в горле, не давая больше произнести ни звука. И вдруг прорвался удушающим кашлем. Одна рука, дрожа, дёрнула узел галстука, вторая почти рефлекторно сжалась на выступающих гранях непонятно как оказавшегося в ней стакана. — Спасибо… — способность говорить вернулась с последним глотком тёплой безвкусной воды. — Что ты хотела сказать?

— Может, в следующий раз? — Локсар виновато смотрела на него. Кажется, она и сама была не рада, что завела этот разговор.

— Нет, сейчас.

— Хорошо, — девушка опустилась на стул и спросила, тщательно пряча глаза: — Правда, что вы видели призрак Люси?

— Я смотрю, моему начальнику безопасности не о чем поговорить в постели? — зло цыкнул Драгнил. Грей никогда не отличался излишней болтливостью, что вдруг на него нашло?

— Вы… вы сами сказали об этом… той ночью, когда пришли к нему пьяным и всё узнали про нас. Я услышала совершенно случайно, простите! — от смущения и обиды за любимого у Джувии на глазах выступили слёзы. А Нацу теперь хотелось провалиться сквозь землю: как у него язык повернулся сказать такое? Даже если Фуллбастер где и ляпнул что-то не то, разбираться в первую очередь нужно было с ним, а не с его девушкой. Обогнув стол, Драгнил присел перед Локсар на корточки и, сжав её ладони в своих, повинился:

— Джу, прости меня, я не должен был этого говорить. Дать тебе воды? Нет? Тогда, если ты уже успокоилась…

— Я никому не хотела говорить об этом, — начала Локсар. — Потому что люди не верят в подобные вещи. А ещё мне не хотелось лишний раз бередить вашу рану. Но бабушка говорила, что мёртвые приходят к нам не просто так — они хотят нам что-то сказать, иногда о чём-то предупредить или попросить, и лучше выслушать и помочь им, чтобы их душа успокоилась. Поэтому я и решила всё рассказать.

— Ты тоже видела её? — догадался Нацу.

— И не один раз, — подтвердила Джувия. — В нашей семье у некоторых женщин есть такой дар — общаться с мёртвыми. Он был у моей бабушки и передался мне.

— Как это было?

— В первый раз Люси стояла у вашего стола, касаясь фотографии. Я испугалась, вскрикнула от неожиданности, и она повернулась ко мне. Мне показалось, Люси очень удивилась, что её кто-то увидел, стала что-то говорить, но я ничего не слышала. А потом появлялась только в одном месте — здесь, у кресла, и постоянно показывала на него, словно там было нечто важное для неё.

— Покажи, как она стояла.

Локсар послушно скопировала позу Люси. Драгнил покрутился вокруг Джувии, пытаясь поточнее рассмотреть, куда указывает её рука. Мысленно прослеженная траектория указала аккурат между креслом и журнальным столиком. Нацу решительно раздвинул их в разные стороны и обнаружил на полу маленький, с треть мизинца, тонкий ключик.

— Интересно, от чего он? — вернув мебель на место, Драгнил крутил находку в пальцах, вслух высказывая приходящие на ум предположения. — На ключ от банковской ячейки не похож, даже для почтового ящика слишком мал. Он словно игрушечный.

— Может, от шкатулки с украшениями? — подсказала Локсар.

— Лю не любила побрякушки, — сокращённое имя почти не било по нервам, не ассоциируясь с любимой. — У неё было кое-что, оставшееся от матери, а новых она почти не покупала. И хранила всё в самодельной коробочке без замка. Те, что дарил я, лежат здесь, в сейфе.

— Тогда я не знаю, — расстроено пожала плечами Джу и потянулась за своим блокнотом, в котором делала рабочие записи. — Ну, конечно, как же я могла забыть?! — удивлённо ахнула она. — Есть ведь такие тетрадки, которые закрываются на замочек.

— Зачем они нужны? — недоумённо сдвинул брови Нацу.

— Девушки и девочки часто заводят дневники. Записывают туда свои мысли, секреты, стихи, а чтобы никто точно не прочитал, используют именно такие блокнотики.

— У Лю был дневник? Я пару раз видел, что она что-то писала перед сном, но никогда не спрашивал. Зачем ей было нужно, чтобы мы нашли ключик?

— Возможно, Люси хочет, чтобы вы прочитали её записи, — робко предположила Локсар. — Вдруг она писала там что-то специально для вас, то, что не смогла или не успела сказать.

Драгнил ещё раз внимательно осмотрел их находку. Он помнил, как остро отреагировал на вмешательство Люси в своё личное пространство. Та история с телефоном стала поучительной для них обоих. Несколько неудачных романов заставили Нацу стать более осторожным при общении с противоположным полом и не подпускать их слишком близко к себе. Люси, очаровавшая его с одного взгляда, показалась ему другой, даже странная путаница с именами не испортила первое впечатление. А дальнейшее общение его только укрепило. Открытая, честная, эта девушка была настоящим подарком небес. И вдруг… такое. Он был не просто разочарован — обида накрыла лесным пожаром, не давая здраво мыслить и посмотреть на ситуацию с другой стороны.

Только на следующий день, заметно успокоившись, Нацу попытался разобраться в произошедшем и для начала опровергнуть обвинения Люси в крайней забывчивости. Он всё прекрасно помнит! Просто накануне в расстроенных чувствах не вспомнил даты. Впрочем, сейчас, исписав целый лист, Драгнил сделать этого тоже не смог. То ошибался с числами, то вообще напротив события ставил прочерк. Последний гвоздь в крышку импровизированного гроба вбила секретарь, зашедшая напомнить о предстоящей встрече — он ведь специально просил её об этом! Получается, Люси говорила правду. Признавать это было крайне неприятно, но необходимо. Конечно, девушка тоже была не права, взяв его телефон без спросу, и всё же в любом конфликте виноваты обе стороны. И ему, как мужчине, надлежало сделать первый шаг к примирению.

Однако жизнь, как это часто бывает, внесла в его планы свои коррективы. День был под завязку заполнен встречами, клиентами, переговорами, которые, словно специально, нельзя было ни отменить, ни перенести. А когда он, наконец, смог выкроить минутку и набрать заветный номер, женский голос равнодушно оповестил его об отсутствии абонента в пределах зоны действия сети. Мысль о том, что Люси не хочет с ним разговаривать, показалась на миг абсурдной, но невероятно болезненной, острой занозой засев в мозгу. Она не давала ему покоя весь оставшийся вечер и половину ночи, пока сон милосердно не заставил сознание в какой-то момент просто отключиться.

А утром к угрызениям совести добавилась чёрная тоска — ощущать, видеть, слышать Люси рядом с собой для Нацу стало уже потребностью, сравнимой с таковой в еде, сне или воздухе. Он так и сказал ей потом об этом, сидя на холодном полу в подъезде. «Я не могу без тебя». Эти слова, отпечатавшись на сердце, нашли себе вполне материальное подтверждение: буквально через сутки ежедневник его телефона пестрел всякого рода «напоминалками», список которых позже пополнялся уже им самим. Но честь первой сделать записи была отдана любимой. Драгнил, отметая все робкие возражения, просто вложил мобильный в её руки, аргументируя своё самоустранение тем, что его, обнимающие девичий стан, заняты. Это был своеобразный жест доверия со стороны Нацу. Может быть, сейчас то же самое делает для него Люси?

Если быть до конца откровенным, Драгнил никогда не верил ни в Бога, ни в загробный мир, ни в мир потусторонний, населённый призраками и нечистой силой в виде домовых, ведьм и прочей нечисти. Джувия была отчасти права: скажи она ему раньше, что ей являлась Люси, он, в лучшем случае, проигнорировал бы её слова, в худшем — устроил разнос за то, что отвлекает его от дел всякой ерундой. Но мелькнувший в свете фар знакомый силуэт, помноженный на настенный рисунок, в корне поменяли его отношение к этому вопросу. И если первое могло померещиться (хотя Нацу и не выпил в тот вечер столько, чтобы списать увиденное на пьяный бред), то второе — однозначно нет. Ведь он не просто видел изображенное на стене солнце с инициалами, он водил по нему пальцами! Да и присутствовавший там же Фуллбастер не отрицал наличие рисунка. Другое дело, что Грей не поверил в его индивидуальность, но Драгнил был на сто процентов уверен в обратном. Получалось, что в ту ночь Люси, каким-то необъяснимым образом появившаяся перед машиной, заставила его остановиться, чем спасла ему жизнь. А потом нанесла на стену рисунок, чтобы приехавший утром на стройку жених (а ведь он приехал бы в любом случае!) не посчитал произошедшее шуткой, видением, бредом или чем-то ещё в этом роде и отнёсся к этому случаю серьёзно.

Тогда дневник сюда вписывается идеально: Нацу был уверен, что Люси сделала бы всё, чтобы уберечь его от необдуманных и опасных действий. Даже если бы ей пришлось для этого обращаться к нему с того света. Поэтому блокнот обязательно нужно найти. Вопрос: где? Самое очевидное место — квартира, в которой они жили. Значит, придётся наведаться туда.

— Джу, отмени, пожалуйста, все встречи на сегодня, — попросил Драгнил, пряча ключик в карман. Локсар лишь понятливо кивнула, скрываясь за дверью, но через минуту снова заглянула в кабинет:

— Простите, вас хочет видеть один человек. Он очень настаивает на встрече.

Нацу шагнул в приёмную и тут же пожалел, что не узнал для начала имя визитёра. У ресепшена, выделяясь ярким пятном на фоне почти аскетической обстановки, стоял Ридас Джона, художник, чью выставку они посетили накануне трагедии.

— Мистер Драгнил! — непризнанный гений, взмахнув руками-крыльями, бросился к нему навстречу. — Это ужасно! Мисс Хартфилия была так молода, так очаровательна! Какая несправедливость! Сочувствую, сочувствую вам всей душой!

Джона ещё минут пятнадцать с нежностью законченного садиста топтался по душам и сердцам присутствующих, то утопая в соболезнованиях, то рассыпаясь в витиеватых комплиментах погибшей, то страстно описывая накрывшее его по столь драматичному случаю вдохновение. Джу в ужасе убежала за свою любимую стойку, кидая оттуда полные сострадания взгляды на начальника. Нацу стойко переносил жалостливые завывания художника, однако, когда они пошли по третьему кругу, всё же не выдержал.

— Мистер Ридас, — ещё тогда, на выставке, один из организаторов предупредил, что Джона просит называть его именно так, — простите, что прерываю вас, но меня, к сожалению, ждут дела…

— О, да-да, я понимаю! Великодушно простите! — рассыпался в извинениях художник. — Я ведь к вам тоже по делу. Ваша картина, о, этот шедевр, вершина моего творчества! Она безнадёжно испорчена! Я собирался переслать вам её на следующий день, как мы и договаривались, но служба доставки, в которую я обратился, сначала перепутала адрес, потом едва не потеряла картину и в конце концов вернула мне назад, но в каком виде! К сожалению, восстановить её невозможно. В качестве извинения я привёз вам другую картину, «Амброзию», хотя она и в половину не так хороша, как «Образ любви». И… вот ещё… — пухлая ручка, дрожа, протянула Драгнилу чек. — Я просто обязан его вернуть.

— Не нужно, — Нацу отрицательно мотнул головой. — Думаю, вы больше пострадали от потери картины, чем я.

— Благодарю, благодарю вас, — закудахтал Джона. — Конечно, никакие деньги не помогут мне смириться с утратой моей любимой работы, но… хоть такое утешение. В таком случае, разрешите откланяться, — художник натурально поклонился, что при его немалой комплекции выглядело весьма комично, и поспешил на выход, очевидно, опасаясь, как бы хозяин чека не раскаялся в своей щедрости и не потребовал его назад.

Он уже почти достиг двери, когда самое страшное всё же случилось — его окликнули. Джона медленно повернулся, всем своим видом выражая почти вселенскую скорбь. Поэтому слова Драгнила не сразу до него дошли.

— Простите, я не совсем понял, — вымучено улыбнулся художник.

— Вы не будете против, если я преподнесу вашу картину в дар редакции журнала, где работала моя невеста? Думаю, эта идея ей бы понравилась.

— «Амброзия» теперь ваша, делайте с ней, что хотите, — счастливо выдохнул мистер Ридас, исчезая в дверях.

Несколько минут оставшиеся наслаждались возникшей в приёмной тишиной. В отношении картины такого же сказать было нельзя.

— И сколько вы заплатили за этот… шедевр? — полюбопытствовала Локсар.

— Если я тебе скажу, ты будешь надо мной смеяться, а над своим начальством смеяться не принято — это принижает его авторитет. Но знаешь, — поморщился Нацу, потирая виски, — я готов выписать ему ещё один чек, чтобы он никогда больше не приходил. У нас есть что-нибудь от головной боли?

Джу благородно принесла ему две таблетки и стакан с водой, после чего не преминула спросить:

— Вы и вправду решили отвезти картину в редакцию?

— Предлагаешь оставить здесь? А что, довольно неплохая идея. Можно будет повесить её, скажем, в конференц-зале и проводить там переговоры с особо упёртыми представителями нашей предпринимательской братии. Или заставлять смотреть на неё проштрафившихся работников.

— В таком случае вас посадят за использование психологического оружия, — остудила его пыл Локсар.

— Думаешь? — получив в ответ согласное мычание, Драгнил тяжело вздохнул: — Ну, что ж, тогда мне ничего не остаётся, как отвезти картину в «Хвост Феи» — мистер Дреер будет счастлив, — и, подхватив утыканный ядовито-розовыми кляксами, как небо звёздами, серо-зелёный холст, он покинул офис.

========== Глава 4 ==========

Гудящий, наполненный шевелящейся толпой зал редакции журнала «Хвост Феи» всегда напоминал Нацу не пресловутый улей или муравейник, а кастрюлю с бурлящим супом: то здесь, то там неожиданно вскакивал со своего места человек-«воздушный пузырь», суматошно взмахивал руками, бессвязно лепеча о чём-то, и, схватив стопку бумаги, убегал в одном ему известном направлении. Первое время Драгнил пытался отыскать во всей этой непонятной суматохе хоть каплю логики и здравого смысла, но потом плюнул: предсказать, кто из работников в следующее мгновение начнёт нарезать круги, было невозможно. Так же как и понять, как все эти люди умудряются работать в такой обстановке — у него уже через несколько минут начинала болеть голова и рябило в глазах. Журналисты же преспокойно печатали, болтали по телефону, обменивались новостями и мнениями, умудряясь услышать собеседника, даже если тот находился в противоположном конце комнаты. «Это называется „творческая атмосфера“, — смеясь, объясняла Люси. — Таким образом мы делимся друг с другом вдохновением — без него статью не напишешь». «Это называется бедлам», — ворчал Нацу, с тоской вспоминая царящий в его офисе порядок, которым он, в первую очередь, был обязан Джувии — мисс Локсар одним своим видом умудрялась заставить разбросанные вещи вернуться на обозначенные им места и успокоить самых раздражённых посетителей. Столь же благотворно она влияла и на босса: Драгнил не был вспыльчивым, но бизнес заставлял его общаться с разными людьми, и не на всех хватало выдержки. Джу, обычно присутствовавшая при переговорах, своим спокойным, негромким голосом, плавными движениями, внимательным взглядом, словно вылитое на штормовое море масло, усмиряла готовое взорваться начальство. Что же касается порядка, его Локсар всегда поддерживала на высшем уровне, зная, насколько пагубно путаница в документах может отразиться на работе.

Именно этой любви к порядку Джувия и была в первую очередь обязана своему месту личного секретаря главы компании «Драгнил и К». Всё начиналось вполне тривиально: Нацу требовался новый помощник, а Джу, как раз в это время подыскивающая себе работу, пришла на собеседование. Опыта в данной сфере у неё не было, но мисс Локсар не боялась трудностей и всегда была готова учиться новому. Хотя её энтузиазм немного угас, стоило ей увидеть в приёмной будущего босса остальных претенденток — сексапильных длинноногих девиц, как на подбор одетых во что-то прозрачно-облегающее. Джу, не привыкшая пользоваться своей внешностью в деловых целях, только грустно вдохнула, глядя на этот исходящий феромонами серпентарий, и скромно притулилась в уголке, где и просидела до тех пор, пока её не пригласили к директору — мистер Драгнил самолично беседовал с каждой из кандидаток. Однако не успела она поздороваться, как в кабинет ворвался молодой человек, взволнованно машущий руками. Как выяснилось позже, это был Хибики Лейтис, пресс-секретарь, временно выполняющий обязанности секретаря обычного ввиду отсутствия оного. Что там у него случилось, Джу не поняла, но, очевидно, что-то весьма серьёзное, потому что мистер Драгнил буркнул извинения и, попросив пару минут подождать его, ушёл вместе с Лейтисом. Джувия послушно осталась сидеть на предложенном ей ранее стуле, стараясь не кривиться при виде захламленного стола: аккуратистка и отличница, она не была перфекционисткой, но и такого бардака никогда раньше не видела. В конце концов её нервы не выдержали, и к возвращению хозяина кабинета (что произошло почти через час) на нём царил идеальный порядок. Однако мистера Драгнила это почему-то не обрадовало.

— Какого чёрта?! — возопил он, едва переступил порог. — Кто дал вам право копаться на моём столе? И как теперь я найду нужные мне документы?

— Нет ничего проще, — спокойно ответила Джу. — Здесь отчёты, в этой папке проекты. Договоры: на продление, первичные, подлежащие закрытию, — продолжила она перечислять, показывая на стопки документов.

— А проект с Глобал Групп? — с непонятной тоской спросил Драгнил. Джувия молча протянула ему папку. — Где вы его нашли?! Я полдня потратил на поиски!

— В корзине для бумаг. Кстати, там ещё много всего интересного и наверняка нужного лежало.

— Кто вы? Моя фея-крёстная?

— Я пришла на собеседование, — не поняла шутки Локсар.

— По поводу места секретаря? — чуть прищурившись, уточнил её возможный работодатель. Джу кивнула. — Вы приняты!

— Когда я могу приступить к своим обязанностям? — поинтересовалась она, ожидая, что ей предложат прийти на следующий день, но услышала совсем другое.

— Немедленно! — как-то уж слишком обрадовался теперь уже босс, сунул ей в руки блокнот с ручкой и, подхватив под локоть, потащил в конференц-зал, где их уже ждали люди из той самой Глобал Групп, проект соглашения с которой Джувии удалось спасти от незавидной участи быть выброшенным на помойку.

Столь быстрое назначение на должность вкупе с весьма неплохой зарплатой поначалу несказанно радовали — она смогла сама, без протекции, устроиться в довольно престижную компанию. И лишь копнув глубже, поняла весь ужас своего положения: беспорядок царил не только на столе у директора, но и во всей документации, а разгребать его придётся именно ей! Но хуже был даже не размер предстоящей работы, а то, что все её усилия пропадали даром: Нацу и порядок были абсолютно несовместимы. В том смысле, что этот самый порядок он любил, а вот поддерживать его не мог. Или не хотел. Предполагая (и достаточно верно) второе, Джувии пришлось взяться за перевоспитание босса. Тот отчаянно сопротивлялся, используя все виды незаконного оружия от душераздирающих вдохов до взяток в особо крупных размерах в виде любимого ею белого шоколада. Но в конце концов сдался, понимая, что Джу права. За время этой «войны» они сошлись довольно коротко, став если не друзьями, то близкими друг другу людьми, которых объединяет не только общее дело: каждый из них по-своему заботился о другом, словно таким образом компенсируя имеющуюся у обоих повышенную потребность в семье. Возможно, именно поэтому никто из них и не стремился перейти некую грань, предпочитая оставлять всё как есть: если ничего не получится, они потеряют больше, чем просто сексуального партнёра. И сейчас, когда ему стало известно об отношениях Джувии и Грея, Нацу искренне желал им счастья, надеясь, что у этих двоих судьба сложится удачнее, чем у него и Люси.

Кто-то несильно толкнул его в спину, заставив вспомнить, зачем он сюда пришёл. Рассеянно кивнув в ответ на извинение, Нацу уже шагнул было в сторону стеклянной будочки в дальнем углу зала, служившей своеобразным кабинетом главному редактору, когда его окликнули. Это оказалась Леви МакГарден. Она смущённо поздоровалась, сказала, что рада встрече и вполне искренне поинтересовалась, как у него дела. Нацу стало неловко: они не виделись со дня похорон, да и тогда он почти ни на кого не обращал внимания, раздавленный тяжестью своей потери. А ведь Леви тоже страдала. Нужно было хоть раз встретиться с ней, чтобы поддержать и вместе вспомнить дорогого им человека.

— Я зашёл к мистеру Дреяру, хочу отдать ему кое-что, — пояснил он цель своего визита. — Может, потом выпьем кофе?

Его предложение было встречено с радостью; они договорились, что встретятся в кафе — Нацу не планировал надолго задерживаться у редактора — и торопливо разошлись в разные стороны, не желая демонстрировать при всех свои чувства.

Мистер Дреяр, кажется, нисколько не удивился его визиту. Он не стал рассыпаться в соболезнованиях, за что Драгнил был ему несказанно благодарен — наслушался этого до тошноты, молча пожал протянутую руку и предложил присесть.

— Я буквально на минутку, — отказался Нацу. — Накануне… трагедии мы с Люси были на выставке Ридаса Джона. Она сказала, что вы почитатель его творчества. Я купил тогда одну из картин, а теперь хочу подарить её вам на память о Люси.

Дреяр растрогался. Он всегда казался Нацу чудаковатым: маленького роста, с пышными седыми усами, предпочитающий яркую, порой довольно странную одежду, не по годам активный и шустрый, Макаров больше походил на сошедшего со страниц книги лепрекона, чем главного редактора одного из самых читаемых журналов об искусстве. Столь же экстравагантными были и его поступки — те, о которых Драгнил слышал или являлся непосредственным свидетелем. Первого числа каждого месяца, ровно в девять часов, Дреяр выходил в общий зал и, помахивая пачкой разноцветных листов, вопрошал, посмеиваясь: «Ну, что, шпаньё? Готовы войти в историю?». Ответом ему служил дружный рёв голосов и сияющие азартом десятки глаз. Кинана, секретарша, развешивала листочки на специальной доске — на них были задания, простые и сложные: эссе, интервью, репортажи и многое другое, словом, всё, чем живёт мир публицистики. Каждый мог выбрать что-то себе по вкусу и с энтузиазмом принимался за выполнение. Особо отличившегося сотрудника в конце месяца ждала своеобразная премия, причём, это были не деньги, а то, что являлось заветной мечтой или просто приятным сюрпризом. Так, Леви однажды получила футболку с изображением её любимого Гаечки, Кана, большая любительница мороженого, сертификат на покупку двадцати порций, а Люси — пузатую перьевую ручку. «Такой писал папа», — пояснила она на недоумевающий взгляд Драгнила, заметившего, с каким трепетом та рассматривает заслуженный приз. Каким образом Дреяр узнавал такие подробности, никто не знал, но все радовались награде, как дети.

Ещё более загадочным казалось Нацу его имя — Макаров. Оно больше походило на прозвище, а вкупе с уважительным обращением «мастер» вместо привычного «сэр» и вовсе стирало некие общепринятые нормы общения начальника с подчинёнными. Дреяру однако это нравилось; он был категорически против других вариантов и даже однажды «наказал» одного из сотрудников, не желающего называть его как все, заставив беднягу полчаса стоять на одной ноге, а потом в течение всего дня кричать каждый час на весь зал: «Мастер Макаров!». «Терапия» прошла успешно, заодно повеселив всех остальных работников редакции и оставив у Нацу, заглянувшего тогда на огонёк, стойкое ощущение сумасшедшего дома. Тогда же он и попытался выяснить у Люси, почему главного редактора нужно называть именно так и никак иначе. Та не успела ответить: за спиной раздалось тихое покашливание, и по-старчески дребезжащий голос предупредил:

— Это большая и страшная тайна, молодой человек, и, если вы её узнаете, я вынужден буду вас убить.

Драгнил едва не подскочил на месте от неожиданности и поспешно обернулся, уже зная, кого увидит. Макаров, донельзя довольный произведённым эффектом, загадочно хмыкнул в усы, после чего удалился, мурлыкая себе под нос мелодию из популярного гангстерского фильма. Люси на произошедшее отреагировала спокойно: «Мастер шутит — он и мухи не обидит». Нацу сделал вид, что поверил внешней безобидности главного редактора — от Дреяра в этот момент веяло столь ощутимой опасностью, что принять его слова за шутку мог только наивный или весьма недалёкий человек. Конечно же, Люси не относилась ни к первым, ни ко вторым, она просто любила и уважала мастера, который, несмотря на все его странности, умел быть и строгим боссом, и заботливым отцом для своих великовозрастных «детишек», как он сам называл весьма колоритный состав «Хвоста Феи». И Драгнил не стал ничего говорить, понимая, что его откровения лишь огорчат любимую девушку.

Всё это совершенно неожиданно всплыло в памяти сейчас, когда он смотрел, как катятся по морщинистым впалым щекам скупые, но вполне искренние слёзы. Присутствовать при таком открытом проявлении горя было невыносимо, и Нацу уже хотел трусливо сбежать, сославшись на дела, но что-то его удержало. Сам не ведая почему, он всё же сел на предложенный ранее стул и сказал, не глядя на Дреяра:

— Люси… Люси была очень рада, что работает в «Хвосте Феи», — Нацу не знал, откуда берутся эти слова — они возникали в его голове сами по себе, словно кто-то шептал ему на ухо, но чувствовал, что обязательно должен произнести их вслух. — Она всегда об этом мечтала. И здесь ей посчастливилось найти не только любимую работу, но и близких по духу людей, свою вторую семью. Люси вас всех очень любила.

Макаров лишь молча кивал, не в силах справиться с эмоциями. Нацу просидел у него почти час, пока старик полностью не успокоился. Провожая его, Макаров просил забегать к нему иногда («Так, мимоходом. Я, признаюсь, тот ещё брюзга, но вы ведь не рассердитесь за это на дряхлого, выжившего из ума старикашку? Мне будет приятно вспоминать с вами молодость»), и Драгнил знал, что не сможет — чисто по-человечески — проигнорировать эту просьбу.

Леви терпеливо ждала его в кафе — по иронии судьбы за тем самым столиком, где состоялось их второе «свидание» с Люси. МакГарден рассеянно смотрела в окно, без конца помешивая чай — кажется, она так и не притронулась к своему заказу. Когда Нацу сел напротив и окликнул её по имени, девушка вздрогнула от неожиданности, расплескав напиток по столу.

— Прости, что заставил так долго ждать, — извинился он, помогая убрать лужу.

— Ничего страшного, — отмахнулась МакГарден, бросая скомканную салфетку на блюдце. — Я никуда не спешу.

Они помолчали. Нацу принесли заказанный кофе; сделав пару глотков, он отставил чашку в сторону и наконец решился.

— Леви, ты не знаешь, у Люси был дневник?

— Дневник? — переспросила МакГарден. — Что-то не припомню. А почему ты спрашиваешь?

— Думается, он подходиттолько к особым замочкам на тетрадях, — Нацу протянул ей маленький ключик, который они с Джу нашли сегодня в его кабинете.

— Скорее всего, — согласилась Леви. — Ты уверен, что ключ принадлежал Люси?

— Да.

— Боюсь, я ничем не могу тебе помочь. Ни о каком дневнике Люси мне не рассказывала, и здесь тоже нет ничего похожего.

— А что это? — Нацу с интересом заглянул в небольшую коробку, которую Леви поставила на стол.

— Так, кое-какие мелочи.

Там действительно оказалось немного: их фотография в рамке, та самая пузатая ручка, обычный блокнот для записей, несколько сувениров. Крошечные осколки чужой жизни, милые сердцу вещицы, оставленные нам на память безвозвратно ушедшим дорогим человеком, хранящие тепло его рук и свет души.

— Можно, я оставлю его себе? — Леви аккуратно погладила пальцем фарфорового слоника.

— Да, конечно, — поспешно согласился Нацу. — Ты можешь брать всё, что захочешь. Я всё равно хотел просить тебя о помощи. Не знаю, что делать с её вещами, — пояснил он в ответ на недоумённый взгляд МакГарден. — Там, в квартире, много чего осталось: книги, одежда…

— Почти всё можно отдать в приют, — подсказала Леви. — Если хочешь, я займусь этим. Попрошу Кану мне помочь.

— Тогда возьми, — Нацу протянул ей связку ключей. — Сходите, когда вам будет удобно. Я заеду туда сейчас, заберу наши фото и личные вещи, может, ещё кое-что. А с остальным решайте сами.

За столиком снова воцарилось молчание. По стеклу мерно забарабанил дождь — с утра небо хмурилось, кутаясь в сизые, разлохмаченные ветром тучи. В кафе, весело смеясь и отряхиваясь, вбежали парень и девушка; они расположились в углу и принялись самозабвенно целоваться, не обращая ни на кого внимания. Официантка, увлечённая разговором с баристой, не стала их беспокоить, и Драгнил, как не пытался, не мог оторвать взгляда от влюблённых.

— Я скучаю по ней, — негромко сказала Леви.

— Я тоже, — хрипло ответил Нацу.

— В тот день я сердилась на неё и много раз звонила, а Люси не брала трубку. А потом кто-то ответил и сказал, что её больше нет. Это так страшно. Мы собирались на следующий день сходить с ней в кино. А ещё Люси сказала, что выходит замуж, и я даже не поздравила её и ни о чём не спросила, так была зла.

Леви говорила и говорила — рассказывала о том дне, вспоминала какие-то смешные и грустные истории из прошлого, за что-то извинялась, тихо плакала, растирая по щекам солёные капли. Нацу молча слушал, не перебивая, давая ей возможность выговориться и облегчить своё горе. Ему было известно о роли двух неугомонных подружек в их той, единственной, ссоре с Люси (что-то узнал от неё, о чём-то догадался сам) и за это слегка недолюбливал обеих, но сейчас это не имело никакого значения. Поэтому, когда Леви, наконец, выдохлась и замолчала, он почти слово в слово повторил то, что говорил Макарову.

— Спасибо… — робко улыбнулась МакГарден. — Правда, спасибо за всё.

Дождь перестал, любвеобильная парочка покинула кафе. На душе было пусто и почти не больно, словно отмерянный на сегодня лимит чувств закончился с последними каплями, лениво мазнувшими по стеклу.

— Я, наверное, пойду, — Леви, крепко сжимая в ладони слоника, которого так и не выпускала из рук за время своего монолога, поднялась, поправляя на плече ремешок сумочки.

— Если что-то будет нужно, звони, — предложил Нацу. МакГарден кивнула и, уже не оглядываясь, пошла к выходу.

Он тоже не стал задерживаться — раз собрался посетить квартиру, нужно сделать это как можно скорее, пока не растерял всю решимость. Тем более что ему пока так и не удалось ничего узнать о дневнике Люси. А ведь она не случайно помогла найти ключик. Не стоит игнорировать её послания — после случая на стройке Нацу казалось, что любимая рядом и по-своему оберегает его. И он сделает всё, чтобы её усилия не пропали даром.

========== Глава 5 ==========

Нацу медленно поднимался по широким, чуть закруглённым, словно стёртым по краям, ступеням. Ладонь легко скользила по перилам, повторяя каждый изгиб отполированного временем и частым использованием дерева, бесстыдно лаская его нежным прикосновением. Если бы в Рай вела лестница, она должна была быть именно такой.

Казалось, он помнил здесь каждое пятнышко или трещинку на камне — сколько раз ему приходилось проходить здесь то одному, то с Люси, упорно игнорируя старенький, жалобно дребезжащий лифт с сетчатыми дверями? Это было недавно, но будто в другой жизни: перестук каблучков, заливистый смех, сбитое бегом дыхание, жаркий шёпот после не менее обжигающего поцелуя — прошлое билось загнанной птицей в перекрестье дверных глазков, пряталось лесной нимфой за очередным поворотом, манило за собой дробящимся эхом невольно участившегося пульса. Не было сил ни уйти, ни остановиться, только вперёд, выше, до финишной точки, после которой только и останется пасть на землю принесшим радостную весть марафонцем.

Вид знакомой двери заставил ноги налиться свинцовой тяжестью; где-то за рёбрами кольнуло, прошивая насквозь холодными острыми иглами — настолько резко и сильно, что перехватило дыхание. Нацу, качнувшись вперёд, схватился дрожащей рукой за косяк и, сделав пару шагов, прижался лбом к двери, прикрыв глаза. Ладонь несмело коснулась гладкого дерева, замерла, словно желая слиться с ним воедино — он и не заметил, что почти в точности повторил то, как стоял здесь в день похорон. На языке снова забилось родное имя, но в этот раз голос предательски сорвался на первом же слоге, и Нацу больше не решился произносить его вслух. Время застыло, милосердно оттягивая миг последней встречи с безвозвратно утерянным прошлым.

Звук захлопнувшейся двери и голоса внизу заставили очнуться и поспешить войти в квартиру — ему не хотелось ни с кем встречаться. В прихожей царил полумрак, усугубляя и без того неживую тишину: оставленные без присмотра механические ходики давно остановились, а холодильник за ненадобностью отключила Джу — она заглядывала сюда по его просьбе недели три назад выбросить мусор и захватить несколько вещей. Это было крайне малодушно с его стороны — просить её о таком, но Локсар ни словом, ни взглядом не показала, что чем-то недовольна, и Нацу сделал вид, будто ничего и не произошло.

Ключи звякнули о крышку комода, под ногой что-то хрупнуло. Он обходил комнату за комнату в иррациональной надежде вновь почувствовать этот дом своим — так было нужно. Ему ли самому или же в память о той, что совсем недавно наполняла его жизнь теплом, Нацу не знал, но упорно продолжал бродить по квартире. Тщетно. Всё: запахи, звуки, даже картинки — затёрлось, как старая граммофонная пластинка, потускнело, стало чужим и безжизненным, точно засушенный между страницами книги коричнево-рыжий кленовый лист. В конце концов пришлось сдаться, признав очевидную истину: этот дом больше никогда не станет прежним. Люси была здесь не просто хозяйкой (пусть и условной, являясь обычным арендатором), а, как бы банально не звучало, душой и сердцем маленького, уютного мирка, с любовью создаваемого и столь же бережно хранимого. Теперь квартира больше походила на музей: повсюду царили пыль и запустение, которые, как и идеальный порядок (ни одной впопыхах забытой вещи, оставленной не на полке книги, непомытой чашки), лучше любых слов напоминали о произошедшей трагедии.

Нацу помнил это место другим: наполненным лёгким цветочным ароматом любимых духов Люси и запахом кофе по утрам; пронизанным насквозь золотистыми солнечными лучами, игриво проникающими в спальню сквозь неплотно задёрнутые шторы, и согретым тёплым светом прикроватного бра; убаюканным долгими вечерними разговорами и разбуженным сольным исполнением в душе. Личный рай на двоих, маленький островок счастья в полном бурь и разочарований океане жизни.

Сначала он целиком и полностью принадлежал Люси: она создавала его своими руками, по крупицам, словно мозаичное панно, собирая целостную картину из разрозненных деталей, наполняя каждую из них своим, особенным, смыслом. Любая вещь в доме обрастала историями, смешными и грустными, больше похожими на сказки, становясь роднее и ближе. Нацу любил их слушать и часто предлагал записать и отнести в издательство, но Люси отнекивалась, скромно считая себя недостойной такой чести. Он надеялся, что со временем у него получится переубедить её, а пока в тайне от девушки записывал рассказы на диктофон. Теперь эти записи стали для него бесценными, и Нацу не был уверен, что сможет с кем-нибудь поделиться своим сокровищем.

Перед ним двери в этот необычный, но очень привлекательный мир распахнули настолько легко и доверчиво, что отказаться от соблазна задержаться здесь чуть дольше положенного было просто невозможно. Он и сам не заметил, как стал его частью — настолько незаметно и естественно это произошло. Всё началось вполне тривиально — с геля для душа («Джу странно косится на меня последнее время, видимо, думает, что я решил сменить ориентацию, раз от меня пахнет то розами, то шоколадом») и пары чистых рубашек («Ничего, если они пока побудут у тебя? Не успел завезти их к себе»). Потом к ним добавились инструменты («Зачем вызывать сантехника? Я и сам прекрасно починю этот кран»), ноутбук («Мне нужно просмотреть документы, не хочу отвлекать тебя от статьи») и ещё множество ежедневно крайне необходимых мелочей. Они присоединялись ко всему остальному, довольно органично вписываясь в установленный порядок (с помощью Люси, конечно, с улыбкой освобождавшей для них шкафы и полки), поэтому весь масштаб катастрофы Нацу понял, только случайно обнаружив в маленькой комнатке без окон, исполняющей роль кладовки, непонятно как очутившиеся там свои новые лыжные ботинки, купленные за пару месяцев до их знакомства. «Ну, вот, осталось добавить тапочки с пижамой, и можно праздновать новоселье», — сказал он, с недоумением рассматривая свою находку. «Могу предложить банный халат», — откликнулась Люси, кладя ему на колени объёмный свёрток. В нём оказался обещанный предмет одежды — ярко-красный, с вышитым на спине драконом, и такого же цвета тапочки, украшенные весело скалящимися зубастыми мордочками. «Я влюбилась в них с первого взгляда, — старательно пряча улыбку, пояснила Люси. — Оставлять их в магазине было бы кощунством». Конечно же, он немедленно примерил обновки, получив в награду поцелуй. Но это заставило его кое о чём задуматься.

Нацу давно мечтал о собственном доме — месте, где его всегда будут ждать близкие люди, которые разделят с ним радость и горе, а он сможет стать им надёжной опорой. Но судьба словно в насмешку лишала его возможности иметь желаемое: родители так и не оправились после обрушившихся на них несчастий и через несколько лет ушли почти в одночасье. Оставшимся сиротами брату и сестре пришлось помотаться по приёмным семьям, при этом едва не потеряв друг друга, постоянно попадая к разным опекунам. Став совершеннолетним, Нацу обратился в социальную службу с просьбой забрать Эльзу к себе, но получил отказ: слишком молод, материально не обеспечен… Хотелось биться головой о стену и выть от безысходности. Единственное, что помогло примириться с ситуацией — сестра была по-настоящему счастлива в новой семье. Мистер и миссис Фернандес приняли её как родную и очень сожалели, что не смогли в силу обстоятельств сделать того же для него. В качестве своеобразной компенсации приёмные родители всячески поддерживали и поощряли их с Эльзой общение, особенно когда Нацу вернулся в Магнолию. Они созванивались едва ли не каждый вечер; сестра подробно рассказывала об учёбе, друзьях и всех, даже мало-мальски значимых событиях, столь же обстоятельно расспрашивая в ответ. Именно ему первому она поведала о своих чувствах к вернувшемуся в отчий дом после окончания военного контракта Джерару. Самым удивительным было то, что Джер приехал в Магнолию, дабы лично познакомиться с братом любимой девушки и по-старомодному спросить его разрешения ухаживать за Эльзой. Серьёзный и ответственный, он сразу заслужил доверие будущего родственника, а похожие взгляды на жизнь вскоре помогли им стать друзьями. Нацу был искренне рад за сестру, хотя и не мог не испытывать лёгкой грусти — он снова оставался один.

С появлением в его жизни Люси пустота в груди наконец-то исчезла. Пусть они не планировали свадьбу и не говорили о будущем, да и тех важных слов пока никто из них не успел произнести — нашлось много других способов выразить с каждым днём всё больше возрастающую симпатию — Нацу был почти абсолютно уверен, что нашёл ту, с которой готов построить их общий дом и прожить в нём вместе до конца своих дней. И, к слову сказать, этот «дом» уже имел вполне материальное воплощение в виде довольно просторной квартиры в одном из лучших районов города. Он купил её как только представилась такая возможность, пересмотрев кучу вариантов, дотошно подбирая то, что идеально подошло бы под созданный в голове образ. Но практически не жил в ней — набирающий обороты бизнес требовал к себе повышенного внимания и личного участия главы компании. Нацу дневал и ночевал на работе (какой смысл ехать домой, где всё равно никто не ждёт, если через несколько часов снова надо быть в офисе?), не раз хваля себя за прозорливость: делая ремонт в кабинете, он попросил проектировщиков сделать в нём перепланировку, добавив душ и гардеробную. Это влетело ему в довольно круглую сумму, зато потом позволило экономить время и силы.

Сам факт их практически совместного проживания едва ли не с первых дней (расставание обоим давалось с трудом, а попытки ограничиться вечерними разговорами заканчивались тем, что Драгнил просто срывался и приезжал), нисколько не смутил Нацу. В отличие от осознания, что происходит это не совсем так, как ему хотелось: это Люси должна была переехать к нему, а не наоборот! Ведь обычно именно так и случается — либо пара обосновывается у молодого человека, либо съезжается на нейтральной территории. Квартирка на третьем этаже старого особнячка ему, без сомнения, нравилась, но желание поступить по-своему пересилило. И он повёз Люси посмотреть его хоромы, надеясь, что девушка не устоит и уговорить её переехать не составит труда.

С первых же минут стало понятно — его план провалился: Люси ходила из комнаты в комнату, без особого энтузиазма рассматривая ультра современную обстановку. Единственным, что её по-настоящему заинтересовало, были фотографии: родителей, Эльзы, Джерара, Ур… Она долго стояла около них, потом отошла к окну, повернувшись спиной, чтобы не видно было лица. Нацу обнял её, потёрся щекой о макушку.

— Что-то не так? — спросил он.

— Нет, всё в порядке, — последовал ответ, слишком быстрый, чтобы быть правдой.

— Переезжай ко мне, — всё же сказал Нацу и тут же поспешно добавил, почувствовав, как напряглись девичьи плечи под его руками: — Может, не сейчас, чуть позже. Мне бы этого очень хотелось.

— Прости, но… я не могу…

— Почему? — сердце кольнула вполне понятная обида. — Из-за того, что здесь бывали другие женщины? Мы можем всё поменять, сделать так, как тебе нравится. Для меня главное, чтобы ты была счастлива.

— Я знаю и ценю это, — Люси, развернувшись, посмотрела ему в глаза. — Поверь, твоё счастье важно для меня не меньше. И мне правда всё равно, сколько и каких женщин было у тебя до нашей встречи. Но переезд сюда… Это как сбежать из дома, бросить всё, что дорого, отказаться от себя. Дело ведь не в мебели или обоях — вещи сами по себе ничего не значат. Не они остаются в нашей памяти, а события, люди, чувства. Та квартира не просто место, где я жила до встречи с тобой. С ней связано так много: мой дебют в «Хвосте Феи», знакомство с Леви, наша первая ночь… Понимаю, как по-детски смешно и глупо это звучит, но я пока не готова к таким переменам, Нацу. Не заставляй меня, пожалуйста.

И он не смог ей отказать. Не стал давить и выдвигать условий. В конце концов, так ли уж важно, на какой кровати они будут спать или по какому телевизору смотреть фильмы по выходным? Люси зря переживала — её чувства не казались ему глупостью или капризом, потому что Нацу и сам испытывал нечто подобное, успев привязаться к их маленькому гнёздышку сильнее, чем к своим шикарным апартаментам. А ещё в тайне надеялся, что однажды они с Люси вместе построят новый дом — позже, когда их мирок готов будет стать на одного человека больше.

Нацу растёр лицо ладонями и, устало вздохнув, поднялся с дивана в гостиной, на который присел, устав ходить по квартире — пора приниматься за дело. Надо собрать личные вещи, подарки, которыми они обменивались, кое-какие мелочи. Но прежде следует найти дневник. Скорее всего, Люси хранила его в спальне. Оттуда и стоит начать.

Дневник лежал в верхнем ящике стола. Тёмно-синяя тетрадь с картой звёздного неба на обложке. Нацу на секунду замер, согревая в руке ключик, будто давая себе последний шанс передумать. «Открывай! Смелее!» — подбодрил внутренний голос, отметая последние сомнения.

— Прости, если я что-то не так понял, — слетело с губ запоздалое раскаяние — взгляд уже бежал по ровным, старательно выписанным строчкам, погружая в чужой, но весьма привлекательный мир.

Первая запись была сделана почти три года назад, знаменуя собой приезд Люси в город:

«Привет, Магнолия! Ты готова? Пришло время исполнять свои заветные мечты!».

В другой она поясняла:

«Этот блокнот подарил мне папа перед самым отъездом. Он сказал: «Я верю в тебя. Верю, что ты добьёшься всего, чего хочешь, как бы трудно не было. Ты сильная и смелая девочка. Но порой даже лучшим из нас нужна поддержка. Пусть я хотя бы так буду с тобой. Станет грустно или тяжело — посмотри на эту карту, вспомни, как мы любовались созвездиями, как я рассказывал тебе о них. Пиши здесь обо всём и помни, что я люблю тебя». Спасибо, папа, за эти слова и всё, что ты делал для меня. Я тоже тебя очень сильно люблю».

Люси скучала по дому и несказанно обрадовалась, когда нашла эту квартирку:

«Едва переступив порог, я поняла, что мои поиски окончены. Хозяйка предложила сделать ремонт и сменить мебель (квартира долго стояла закрытая), но мне удалось убедить её, что в этом нет необходимости– вещи подобраны идеально и со вкусом, а пыль не такая уж и большая проблема. Здесь всё так близко и знакомо. Я словно вернулась домой».

События, люди, даты. Записей было немного — очевидно, Люси, желая как можно дольше пользоваться отцовским подарком, заносила в него только самое дорогое. На одной из страничек мелькнуло его имя.

«Когда мы понимаем, что нашли того, с кем готовы провести всю оставшуюся жизнь? Когда говорим, что любим, и слышим такие же слова в ответ? Или в мечтах о доме, детях и лохматой собаке представляя рядом с собой конкретного человека? Осознавая, что можем довериться ему, открыть свои слабости и одновременно стать сильным, готовым в любой момент подставить плечо, чтобы вместе преодолеть любые трудности? Сколько для этого должно пройти дней, месяцев, лет? Как много ошибок нужно совершить, какие побороть страхи и сомнения, какие календари испещрить датами встреч и разлук? Вряд ли кто-то знает ответы на эти вопросы. А я уже и не хочу их искать. Папа всегда учил меня доверять своему сердцу. «Оно не обманет, — говорил он. — Лишь ему доступно то, что нельзя заметить обычным зрением. Иди за ним, даже если будет трудно, и в конце пути счастье обязательно найдёт тебя». И сейчас мне как никогда понятна мудрость этих слов. Стоит только вспомнить улыбку Нацу или его голос, или то, как он смотрит на меня, как переплетаются наши пальцы, если мы держимся за руки, и как тяжело бывает даже в короткой разлуке. Моё сердце говорит мне «Да! Это он!», и я верю ему, потому что верю Нацу. И он — я вижу, чувствую это — отвечает мне тем же».

Последняя запись была сделана недели за две до гибели — потом Люси потеряла ключик и уже ничего не писала.

«Сегодня мне приснился папа — таким, каким он был до болезни, забравшей его больше года назад. Мы шли с ним по летнему лугу, заросшему красным клевером — его любимые цветы. Папа улыбался и выглядел очень счастливым. «Мы наконец-то с мамой вместе, — сказал он на прощание. — Не волнуйся за нас». Меня всегда поражало то, с каким достоинством папа нёс своё горе — мама умерла, когда я была совсем маленькой, а он очень её любил. Но продолжал жить полной жизнью — я почти никогда не видела его грустным. Незадолго до моего отъезда в Магнолию мы рассматривали вместе семейный альбом, и я спросила его, как ему удавалось держаться. Его ответ поразил меня. «Это ради твоей мамы. Она просила не печалиться по ней сильно: «Если ты будешь плакать здесь, я буду переживать там. Не делай мне больно». Я не хочу заставлять страдать любимого человека». Сколько заботы друг о друге в этих словах… Не знаю, как сложится моя судьба, но если мне суждено будет уйти раньше, я тоже хотела бы сказать Нацу: «Не плачь обо мне, любимый. Я хочу, чтобы ты был счастлив — несмотря ни на что. Тогда мне будет спокойно».

Нацу осторожно провёл кончиками пальцев по странице, стараясь не задевать расползающихся по ней мокрых пятен:

— Я постараюсь, милая.

========== Глава 6 ==========

Нацу уже почти полчаса равнодушно пялился на высокий гладкий потолок приятного нежно персикового цвета; то здесь, то там сквозь основную краску проступал розовый, но обнаружить момент перехода одного оттенка в другой было невозможно, просто в какой-то момент мозг отмечал, что цвет сменился. Столь же необычно выглядел и весь остальной интерьер: насыщенного оранжевого цвета стены, украшенные кое-где гипсовой лепниной, строгие перпендикуляры открытых полок, массивная приземистая мягкая мебель из белой кожи и — в противовес тщательно подчёркнутому аскетизму — невесомый прозрачный тюль оттенка слоновой кости, мягкими складками обрамляющий большое, в пол, окно. Кто бы не являлся автором этого дизайнерского проекта, он явно хорошо знал о вкусах хозяйки квартиры — Миражанна обожала оранжевый цвет и порядок. Накануне вечером (вернее, уже глубокой ночью) Нацу было не до рассматривания окружающей обстановки, зато утром он смог оценить её сполна.

До вчерашнего дня ему ни разу не доводилось бывать у Штраусов в гостях — их общение ограничивалось встречами в «Эдоласе» и разговорами по душам, если Миру не сильно отвлекали посетители. Сам Нацу набрёл на кафе случайно вскоре после возвращения в Магнолию и с тех пор стал завсегдатаем, заглядывая на огонёк каждую неделю. Смерть Люси прервала эту традицию — единственным, за чем он наведываться в подобные заведения последние недели, была выпивка, а белокурая хозяйка «Эдоласа» скорее отказалась бы от месячной выручки, чем позволила своему другу спиваться у себя на глазах. Поэтому Нацу всячески избегал встреч с Мирой, игнорируя её предложения зайти, отделываясь скупыми сообщениями. Но после посещения редакции и разговора с Леви подобное поведение показалось ему неправильным и вечером, закончив перевозить вещи, он заглянул в кафе.

Миражанна не стала пенять ему за долгое отсутствие. «Рада тебя видеть, — сказала она, привычно легко коснувшись губами щеки. — Ты голоден? Сегодня в меню твой любимый рыбный пирог — как чувствовала, что придёшь». Нацу не отказался ни от пирога, ни от десерта, хотя особого аппетита не было: ему до зубовного скрежета надоела заказная еда из ресторана, хотелось чего-то домашнего, а в «Эдоласе» готовили именно так — без вычурных изысков, просто, зато очень вкусно, особенно если у плиты колдовала сама Мира, и рыбный пирог был как раз её фирменным блюдом. Поговорить у них не получилось — кафе оказалось забито под завязку, и Миражанне пришлось помогать персоналу, но Нацу был этому даже отчасти рад: после всех событий прошедшего дня на плечи навалилась страшная усталость, и лишь желание порадовать друзей (Эльфман расчувствовался до слёз, за что был безжалостно изгнан сестрой из главного зала, дабы не портить людям вечер видом унылого двухметрового гиганта, судорожно хлюпающего носом) заставило его не просто заскочить на пять минут, а просидеть почти два часа, обмениваясь с без устали хлопотавшей хозяйкой короткими фразами. В конце концов сил не осталось даже на это; положив деньги на стойку, у которой он просидел весь вечер, Нацу уже потянулся за телефоном, чтобы вызвать такси (вести машину в таком состоянии было чистым самоубийством), но Мира неожиданно предложила:

— Оставайся у нас — ты выглядишь таким уставшим. Правда, сейчас свободен только диван в гостиной, широкий и довольно удобный. Хотя можем переселить на него Эльфи на одну ночь, думаю, братец будет даже рад уступить тебе свою комнату.

Нацу задумался. Ночевать в офисе надоело, а квартира больше напоминала склад, чем жилое помещение — он просто свалил все привезённые вещи в одну кучу, решив разложить их по местам позже. Туда ехать ему тоже не хотелось. Поэтому оставалось лишь одно — кивнуть, выдавив из себя жалкое подобие улыбки:

— Я согласен на диван.

Через десять минут он поднимался на второй этаж (Штраусы жили в том же доме, прямо над кафе) в сопровождении радостно тараторящего Эльфмана — тот, забыв о строгом наказе Миры не утомлять гостя, спешил поделиться новостями, но Нацу его почти не слушал, лишь изредка кивал, создавая видимость участия в разговоре. На его счастье, с приготовлениями было закончено довольно скоро, ему пожелали спокойной ночи и оставили одного.

Сознание отключилось, стоило лишь голове коснуться подушки. Ночь прошла без сновидений и впервые принесла долгожданный покой. И странным образом выхолодила все мысли — в голове было пусто до хрустального звона; тело же, словно после большой физической нагрузки, отяжелело, налилось свинцом, требуя проявить к себе сострадание и не заставлять его покидать действительно удобный диван. Нацу, помедлив немного, посмотрел на часы. Восемь утра. Будь сегодня выходной, он, наплевав на условности, провалялся бы до тех пор, пока не показались хозяева, но календарь неумолимо напоминал — всего лишь вторник, а значит, вставать всё же придётся.

Со стороны кухни уже довольно долгое время доносилось негромкое пение — именно оно и стало причиной пробуждения. Женский голос — не сильный, но довольно приятный — с чувством выводил какую-то старинную балладу. Нацу никогда не слышал, как поёт Мира, но был абсолютно уверен, что это именно она — кому ещё так развлекаться на её кухне ранним утром? И сильно удивился, обнаружив вместо неё совершенно незнакомую девушку.

На вид ей было около двадцати. Невысокая, остроносенькая, с по-детски пухлыми губами. Простое светло-жёлтое платье скрывало фигуру, зато позволяло любоваться на точёные коленки и сноровисто мелькающие руки — незнакомка накрывала на стол. Закончив, она прервала свою песню и приветливо поздоровалась, заиграв милыми ямочками на щеках:

— Доброе утро!

— Доброе… — Нацу, не совсем понимающий, что происходит, не спешил радоваться новому знакомству, что, впрочем, не помешало ему проявить элементарную вежливость. — А где Мира?

— Они с Эльфи уехали по каким-то срочно-важным делам и попросили меня позаботиться о вас. Глупейшая ошибка — я совершенно не умею готовить. Так что могу предложить лишь кофе и бутерброды. Хотите?

— Не откажусь.

Девушка жестом пригласила его присесть, а сама отошла к кухонной стойке, на которой уютно гудела кофемашина, готовя свежую порцию бодрящего напитка.

— Вам чёрный или со сливками? — уточнила исполняющая роль хозяйки незнакомка.

— Чёрный. Без сахара, — лучше сразу озвучить все свои предпочтения, чтобы не создавать лишних проблем.

Девушка вернулась с двумя чашками; аккуратно поставив их на стол, она потянулась к сахарнице и, достав два кусочка, бросила их в тот кофе, который предназначался её гостю.

— Я просил без сахара, — недовольно напомнил Нацу, не успевший предотвратить это (с его точки зрения) издевательство над благородным напитком.

— Ой! Простите… Хотите, я сделаю новый? — девичий голосок от огорчения стал звонче, увеличивая и без того клокотавшее внутри раздражение в разы.

— Не нужно, — Нацу резко поднялся с места, жестом отметая робкие попытки задержать его. — Мне уже пора. Передайте Мире, я ей позвоню.

Он с удовольствием захлопнул за собой дверь, надеясь, что таким образом избавится и от незнакомки, и от плохого настроения. Но ни убойная доза кофе, сваренная Джувией по его любимому рецепту, ни удачно заключённый контракт, ни выглянувшее к полудню солнце не помогли вернуть доброе расположение духа. Потому что если с раздражением ещё можно было как-то справиться, то с муками совести — нет. Зачем было набрасываться на несчастную девушку из-за испорченного кофе? Это не смертельно, в конце концов. Бедняжка, наверное, и сама не в восторге от своей миссии — Миражанна ведь потом обязательно расспросит что и как. Нужно разыскать утреннюю певицу и извиниться. Едва дождавшись вечера, Нацу поехал в «Эдолас».

Девушка обнаружилась за барной стойкой, что было довольно удачно — никому ничего не придётся объяснять. Увидев его, она приветливо улыбнулась и тут же поинтересовалась:

— Вы к Мире? Подождите немного, сестра сейчас придёт.

— Сестра? — переспросил Нацу, лихорадочно пытаясь вспомнить всё, что знал о родственниках Миражанны. Перед глазами неожиданно всплыла фотография, которую как-то показала ему Штраус. На ней Мира и Эльфман обнимали смеющуюся девочку с двумя озорными хвостиками. — Значит, вы Лисанна? — теперь неловко стало вдвойне: пусть они никогда не встречались вживую, да и та девочка с фото сильно изменилась, но как можно было не заметить столь сильного сходства? Серебристо-пепельные, как у старших Штраусов, но теперь коротко, до плеч, подстриженные волосы, голубые глаза, одинаковый овал лица… — Простите, я вас не узнал.

— Ничего страшного, — отмахнулась девушка. — И зовите меня Лис — не люблю своё полное имя. Ну так что, дождётесь Миру?

— Вообще-то я искал вас, — признался Нацу. — Хотел извиниться за утреннюю грубость.

— Я сама виновата, — остановила его Лисанна. — Ненавижу долгие перелёты — после смены часовых поясов становлюсь жутко рассеянной. Однажды едва не забыла в аэропорту багаж, хорошо, Эльфи меня встречал, иначе осталась бы без своих любимых карандашей — мне их папа специально заказывал. Я ведь и дня не могу без рисования прожить.

— У вас, кстати, неплохо получается, — он кивнул на один из пейзажей, украшающих стены кафе.

— И вы туда же? — с упрёком посмотрела на него Лис. — Я уже смирилась с тем, что Мира повесила мои детские почеркушки на всеобщее обозрение, но комплименты им точно перебор.

Нацу не стал спорить, пытаясь доказать, что картины действительно хороши (если честно, ему, совсем не разбирающемуся в живописи, работы просто нравились, зато Люси отметила и технику, и цветовую гамму, и ещё много чего, наговорив кучу умных и непонятных слов, в конце на его просьбу пожалеть несчастного любителя и не засорять уставшие после тяжёлого трудового дня мозги просто сказав, что автор гений и таким талантом разбрасываться нельзя). Вместо этого он предложил поужинать — здесь или в любом другом месте — чтобы окончательно разрешить возникшее утром недоразумение. Вернувшаяся в этот момент Мира и слушать ничего не хотела о «другом месте», поэтому им пришлось переместиться за столик и полностью доверить их сегодняшнюю трапезу хозяйке кафе.

Вечер прошёл довольно приятно. Нацу в основном отмалчивался, взяв на себя роль внимательного слушателя. Лисанна рассказывала о своей семье: отце, маме, единокровных брате и сестре — и делала это так живо и интересно, что прерывать её абсолютно не хотелось. Драгнил в общих чертах знал их историю со слов самой Миры: когда той исполнилось тринадцать, их с Эльфманом родители развелись, однако мистер Штраус не бросил ни детей, ни теперь уже бывшую супругу, продолжая поддерживать с ними общение и помогая материально. Через год он снова женился и уехал за границу, где стал отцом в третий раз. Старшие дети с удовольствием приняли младшую сестрёнку, поначалу довольствуясь лишь телефонными разговорами о малышке с отцом, а позже, когда Лис научилась худо-бедно писать и читать, ещё и сообщениями, уже от неё лично. Лет пять назад к этому добавились короткие двухнедельные визиты раз в год летом — плотный учебный график Лисанны и разделяющее их большое расстояние не позволяли видеться чаще. Нацу обычно всегда знал о приезде младшей Штраус (Мира не могла не поделиться приятной новостью с другом), но по иронии судьбы они так ни разу и не встретились за это время. До сегодняшнего утра.

Нацу задержался в «Эдоласе» почти до закрытия и, прощаясь, на автомате в ответ на предложение заходить ещё сказал: «Непременно», даже не предполагая, что буквально на следующий же день ему захочется исполнить своё обещание: пустая квартира давила на нервы гулкой тишиной, с которой не смог справиться даже работающий телевизор. Однако он заставил себя остаться дома из опасения показаться чересчур навязчивым и занялся разбором коробок, надеясь, что это поможет отвлечься от желания наведаться к Штраусам. Трудовая терапия сработала лишь отчасти: в этот вечер ему удалось совладать с собой, однако на следующий день всё началось по новой. Его будто кто толкал в спину — мягко, но настойчиво — и наконец в субботу Нацу сдался.

Никто особо не удивился его приходу. Эльфман немедленно заявил, что пиво уже давно стоит в холодильнике и сегодняшний матч они смотрят вместе («Кстати, диван всё ещё в твоём полном распоряжении, так что… если захочешь…»); Мира без зазрения совести «зарезервировала» его на воскресенье («Ты уже давно обещал мне рецепт пасты под острым соусом. Я хочу посмотреть, как ты её готовишь»); а Лисанна, весело смеясь, утащила его на прогулку. Они вернулись как раз к началу игры и втроём с Эльфи устроились перед телевизором. Чем закончился матч, Нацу узнал только на следующее утро - он незаметно для себя отключился уже во время первого тайма. Лис, снова разбудившая его своим пением, приготовила кофе и… предложила сбежать, пока остальные члены семьи Штраусов сладко спали.

— А как же паста? — напомнил Нацу.

— Приготовите её в следующий раз, — озорно улыбнулась Лисанна. — Поверьте, спагетти никуда от вас не сбегут. В отличие от меня и этого чудесного утра.

Глупо было привередничать и искать поводы для отказа. Тем более что прогулка по тихому, безмятежно-сонному городу и в самом деле вышла замечательной. Они прошли вдоль набережной и, остановившись на мосту, долго наблюдали, как блекнут на молочно-белом полотне неба розовые росчерки.

— Красиво… — выдохнула Лис, продолжая зачарованно смотреть вдаль.

— Нарисуйте. Всё это: улицу, реку, восход солнца… Даже нас на мосту, — предложил Нацу. — У вас талант. Который вы почему-то не признаёте и прячете от других. Мира говорила, что ваши работы пока нигде не выставлялись. Почему? Дело в деньгах? Я мог бы помочь.

— Если бы вас сейчас слышал папа, ему было бы очень обидно, — укоризненно покачала головой Лисанна. — Он просто спит и видит меня всемирно известной художницей и не пожалел бы никаких средств, чтобы эти мечты стали реальностью.

— Простите, я не хотел задеть ни вас, ни мистера Штрауса. Но тогда что мешает? Неуверенность в себе? Поверьте, мне доводилось видеть такие работы, по сравнению с которыми даже мои детские каракули можно считать шедеврами.

— Я просто не хочу, Нацу.

Он с крайним удивлением смотрел в невозможно голубые глаза стоящей рядом девушки и пытался понять смысл только что сказанных ею слов. И не мог.

— Так не бывает, — устало выдохнул он, сдаваясь. — Каждый человек хочет что-то оставить после себя, а люди творческие — тем более.

— Вы не совсем правильно меня поняли, — мягко возразила ему Лисанна. — Я не сказала, что не хочу ничего оставлять после себя — рисуя, я уже это делаю. Как и любой другой, кто занимается творчеством. Но я не хочу получать признание в качестве художника, потому что рисование для меня слишком личный, почти интимный процесс. Разве в вашей жизни нет чего-то подобного?

Нацу задумчиво кивнул. Записи с рассказами Люси. Пусть они и не принадлежали ему лично, но были безумно дороги. Поделиться подобным всё равно что отдать часть души — почти невозможно.

— А как же те картины в «Эдоласе»?

— Они висят там при условии, что Мира никому не скажет, кто автор. Но сестричка всё равно проболталась, — обиженно надула губки Лис.

— Не сердитесь на неё, — заступился за старшую Штраус Нацу. — Миражанна любит вас.

— Я знаю, — тут же оттаяла Лисанна. — И это взаимно.

— Ну, хорошо, — вернулся к прерванному разговору Драгнил, когда они спустились с моста. — Мы уже выяснили, что слава художника вас не прельщает. А что на счёт славы дизайнера?

— Это мне больше по вкусу, — засмеялась Лис. — Дизайнер тот же художник, только в качестве красок и карандашей он использует отделочные материалы и предметы интерьера, а холстом для него является всё помещение, в котором приходится работать. Этакая картина с эффектом 3D.

— Ух ты! — искренне восхитился Нацу. — Если рассматривать это под таким углом зрения, то мне теперь вполне понятен ваш выбор будущей профессии.

— И это ещё не всё! — от похвалы и непритворного интереса с его стороны щёки будущего дизайнера покрылись нежным румянцем. — Вам бы хотелось иметь дом, в который хочется возвращаться, где каждая вещь — отражение вашей сути, место, где вам по-настоящему комфортно? Да, я знаю, «дом» — это довольно широкое понятие: семья, любимые, дети, то, что создаётся самим человеком, не один год, вместе с теми, кто рядом с ним, но… Но я ведь тоже могу им в этом помочь. По-своему. И для меня это важнее картин.

— Я так понимаю, гостиная Миры — ваших рук дело?

— Да, мой вступительный проект.

— Я поражён, правда, — Нацу остановился, задумчиво потирая лоб. Какая-то мысль крутилась на поверхности, вёрткой рыбкой ускользая из рук. Лис, не заметив его состояния, продолжила свой монолог:

— Мне бы уже хотелось заняться дипломной работой, чтобы успеть довести её до совершенства. Но у меня совсем нет идей, вернее, они есть, только ни одна пока не устраивает. Я надеялась, что, приехав в Магнолию, найду что-нибудь подходящее. Или, на худой конец, хотя бы заряжусь вдохновением. Бедный Эльфи готов отдать мне на откуп свою комнату, а у меня просто не поднимется рука там всё переделать…

— Может, я смогу чем-то помочь? — неожиданно для самого себя спросил Нацу.

— У вас есть помещение, которым вы готовы пожертвовать ради моего диплома? — смеясь, уточнила Лисанна.

— Да, — твёрдо ответил Драгнил, без малейшего сомнения озвучивая то, что шептал ему внутренний голос. — И я прямо сейчас готов вам его показать.

Большие размеры его апартаментов несказанно порадовали Лис. «Здесь есть где развернуться», — пояснила она, обходя комнаты и внимательно разглядывая обстановку.

— Что-то не так? — уточнил Нацу, когда девушка, нахмурившись, остановилась перед открытым шкафом в гостиной.

— Вы сами подбирали интерьер? — спросила Лисанна и уточнила, указывая на стоящую на полке шкатулку: — Эта вещь явно не ваша — она сильно выбивается из всего остального. Да и вот эти тоже.

— Они принадлежали моей невесте, — голос невольно охрип, не желая выдавать пока ещё чужому человеку сокровенное. — Она… погибла чуть меньше месяца назад.

— Простите, — с искренним сочувствием извинилась его гостья. — Я не хотела…

Нацу лишь кивнул и поспешил сменить тему.

— Ну, что, моя квартира устроит вас в качестве поля для экспериментов?

— Вполне, — приняла его предложение Лис. — Но при одном условии — мне нужно нарисовать ваш портрет. Так я лучше почувствую вас.

— Договорились, — хмыкнул Нацу, протягивая ей руку. Как только девичьи пальчики оказались в его ладони, он тут же потянул Лисанну к выходу. — А теперь предлагаю поехать к вам и всё же приготовить пасту — обещания нужно выполнять.

========== Глава 7 ==========

Тонкая шариковая ручка, жалобно скрипнув, оставила на бумаге едва заметный след и окончательно «сдохла». Нацу с упрёком посмотрел на саботирующую своими прямыми обязанностями писчую принадлежность и потянулся за другой ручкой, но, бросив взгляд на часы, передумал. Документы могут подождать, а вот им пора сделать перерыв. Хотя бы на кофе.

Надо сказать, прошедшие полторы недели оказались весьма насыщенными: в первой половине дня приходилось в ускоренном темпе заниматься делами компании, потому что вторая, целиком и полностью, принадлежала Лис — эта неугомонная хохотушка с невозможно голубыми глазами беззастенчиво использовала его в качестве то гида (кто, как не он, проживший здесь столько лет, сможет показать ей самые интересные и красивые места?), то консультанта (у неё уже «замылился» глаз, и сложно определиться, на каком из двух оттенков остановиться, а ещё она не отказалась бы от помощи в выборе подарков для оставшихся за границей родственников), то пары на вечер (хотя бы только на сегодняшний, чтобы не отвлекать сестру и брата от работы). Нацу поначалу было неловко, что он так неосторожно вклинился между Штраусами, но Мира на его извинения только махнула рукой: «Расслабься и наслаждайся процессом. Если этот милый дьяволёнок что-то вбил себе в голову, сопротивляться бесполезно». Он и не стал, не находя в себе сил противостоять бьющей через край энергии и неисчерпаемому энтузиазму Лисанны — так приятно было видеть неподдельный, по-детски чистый восторг, озаряющий её лицо, и благодарную, тёплую улыбку с обязательными озорными ямочками на щеках.

class="book">Впервые такой — особой — улыбкой его одарили даже не за согласие участвовать в неком проекте, а за разрешение на пару дней обосноваться у него в кабинете.

— Вы даже не представляете, скольких трудов мне стоило уговорить Миру пустить меня на кухню кафе, — устало вздохнула Лис, когда они прощались в воскресенье. — Для неё это святая святых, и такой криворукой девице, как я, там делать нечего. И не важно, что мне достаточно было всего лишь тихо посидеть в сторонке. Знаю, что так никто не делает, — негромко, будто оправдываясь за будущие неудобства, продолжила Лисанна после небольшой паузы. — Я спрашивала у своих однокурсников. Все только недоумённо пожимают плечами: зачем? А я не могу иначе. Вернее… Нет-нет, могу! — она замотала головой, обхватив себя руками. — Конечно, могу. Но получается не то, совершенно не то…

Нацу и до этого не собирался ей отказывать — с него не убудет, потерпит некоторое время чужое присутствие — а теперь и вовсе не помышлял о чём-то подобном. Слишком живы были воспоминания о том, как призывала своё вдохновение Люси: зелёный чай в белой фарфоровой чашке, мятные карамельки, усаженная рядом с компьютером непонятная плюшевая игрушка синего цвета с крыльями, которую она упрямо называла котом. Нацу посмеивался над этими чудачествами любимой девушки, но втайне следил за тем, чтобы указанные вещи всегда находились на своих местах, особенно кот, который, словно живой, мог исчезнуть в самый неподходящий момент. Если Лисанне для создания проекта тоже нужно что-то особенное, он с удовольствием ей поможет — некрасиво лишать человека источника вдохновения из-за собственного упрямства, надуманных страхов или непонимания. Поэтому он просто спокойно уточнил:

— Если я заеду за вами в половине девятого, это не будет слишком рано?

— Нет, что вы! — расцвела улыбкой Лис. — Я ранняя пташка.

Девушка и правда не доставила ему никаких неудобств: расположившись в зоне отдыха, она тут же склонилась над альбомом и даже, кажется, ни разу не посмотрела в его сторону. Нацу сначала чувствовал некоторую неловкость, но потом дела захватили его с головой, и лишь принесённый Джу кофе заставил вспомнить про гостью. Которая порадовала его известием, что портрет почти готов.

— А я думал, нужно будет специально для него позировать, — удивился Нацу.

— В этом нет необходимости, — заверила его Лис. — Мне не требуется портретное сходство.

— Тогда в чём смысл?

— Смотрите, — Лисанна, решив, что легче показать, чем долго рассказывать, повернула к нему альбом. — У каждого человека своя стихия, которая отражает его внутреннюю сущность. И у вас это…

— Огонь…

Нацу внимательно рассматривал рисунок. Портретом его можно было назвать только с большой натяжкой — всё пространство листа занимали кирпично-рыжие языки пламени, за которыми скорее угадывались, чем реально проступали отдельные черты: прямой нос, чуть прищуренные глаза, открытая, заразительная улыбка. Последнее особенно удивило: сейчас ему было совершенно не до веселья. Очевидно, проскользнувшее по его лицу недовольство не укрылось от художницы, поэтому она начала торопливо объяснять:

— Для проекта мне нужно увидеть человека в разной обстановке — на работе, дома, среди коллег и родных. Люди так часто носят маски, что порой забывают, какие они есть на самом деле. Но человек не может постоянно притворяться и рано или поздно покажет себя настоящего, хоть на долю секунды. Мне надо лишь оказаться в этот момент рядом. Вы действительно именно такой, Нацу. Яркий, горячий, энергичный. Не важно, чем вам приходится заниматься, это обязательно проявляется, пусть и в разной степени.

В этом он вынужден был согласиться с Лис — живой характер и неуёмный темперамент с раннего детства не давали ему спокойно сидеть на месте. Второго такого любителя проказ нужно было ещё поискать. Взросление и перенесённые несчастья, без сомнения, наложили свой отпечаток, но до конца так и не вытравили из души жажду приключений. Которая потом довольно удачно помогла ему реализоваться в бизнесе — каждый новый контракт становился своеобразной битвой, испытанием на прочность. Ему важен был даже не столько результат сделки, сколько процесс её подготовки: знакомство с людьми, выбор стратегии, внимание к мельчайшим деталям. Однажды подобная заинтересованность уберегла его от мошенников: заметив в черновом варианте договора странный пункт, на первый взгляд казавшийся вполне нормальным, Нацу обратился за разъяснениями к юристу, а потом, прислушавшись к своей интуиции, и в полицию. Последнее оказалось совсем не лишним, потому что выяснилось — он не первый, кто мог потерять фирму таким способом. Авантюристы колесили по всей стране, используя хорошо продуманную и отработанную схему, выбирая в качестве жертв начинающих, не имеющих достаточного опыта предпринимателей. Эта афёра, благодаря Драгнилу, стала для них последней, а Нацу не только сохранил компанию, но и приобрёл хорошего друга — Грей Фуллбастер был третьим по счёту офицером, к которому он, уже почти потерявший надежду на понимание, решил обратиться за помощью. В отличие от своих коллег, Грей не стал отмахиваться от назойливого посетителя, внимательно выслушал, послал запросы, просмотрел документы — в общем, вполне ответственно подошёл к выполнению возложенных на него государством обязанностей, за что получил устное поощрение от начальства и вполне материальное от того самого бизнесмена. Фуллбастер, обиженный в лучших чувствах (идеалы, заложенные в Академии, ещё не успели поблёкнуть и покрыться пылью), от души попотчевал дарителя хуком справа. Нацу в долгу не остался. После чего пришедшие к согласию молодые люди, потирая пострадавшие челюсти, направились в ближайший бар отмечать начало дружбы. Через несколько месяцев Грей, получив серьёзное ранение, вынужден был оставить службу в полиции. Драгнил предложил ему занять место начальника Службы Безопасности компании. Фуллбастер покривился для проформы, но согласился: «Должен же хоть кто-то за тобой приглядывать. А то опять вляпаешься во что-нибудь».

С тех пор они зажигали уже втроём (Джерар периодически вырывался к ним на выходных), и тогда улыбка действительно не сходила с его лица — он умел радоваться жизни несмотря ни на что. Возможно, Лис смогла это почувствовать и отразила в рисунке. Тогда ему стоит извиниться.

— Вы не первый, кто так реагирует, — попыталась успокоить его Лисанна. — Я уже привыкла.

Но Нацу больше не хотел её огорчать и прислушивался к просьбам, какими бы нелепыми они на первый взгляд не казались. Поэтому сегодня он снова разрешил ей посидеть в его кабинете, тем более что это был последний день пребывания Лис в Магнолии — она улетала завтрашним утренним рейсом домой. Следующий визит планировался на середину осени (мистер Штраус собирался приехать по делам и мог захватить с собой дочь), тогда же Лисанна обещала привезти эскизы для дипломного проекта. А сейчас намеревалась просто порисовать. Нацу не хотел мешать её планам (у него самого было много работы), но энтузиазм внезапно иссяк — вместе с пастой в ручке. Расценив это как своеобразный знак судьбы, он решительно отложил в сторону бумаги и предложил Лис прогуляться. Та неожиданно легко согласилась, лишь слегка скорректировав их маршрут — у неё заканчивался альбом, и в дорогу обязательно нужно было купить новый.

Торговый Центр, куда они заглянули, встретил их вялой суетой — как-никак середина дня, середина недели. Нужный им отдел оказался на втором этаже. Нацу предложил Лис подождать её снаружи — какой смысл ему топтаться рядом? Только отвлекать будет. Лисанна не стала настаивать и, пообещав закончить с покупками как можно скорее, убежала в магазинчик.

Ждать было не утомительно, просто немного скучно. Да и тело после долгого сидения в офисе требовало движения. Нацу прогулялся вдоль разномастных витрин, обогнул кадку с искусственной пальмой и замер, прикипев глазами к яркой вывеске бутика женской одежды…

Конец сентября выдался холодным, несмотря на сухую солнечную погоду — ночью изрядно примораживало, покрывая лужицы тонким, весело похрустывающим под ногами ледком. Люси старательно куталась в тёплый шарфик, но ни он, ни перчатки не спасали. Пришлось зайти в Торговый Центр погреться — домой совершенно не хотелось. Они посидели в кафе, а затем бесцельно бродили по этажам, держась за руки, как школьники. Пока не наткнулись на этот магазинчик.

— Давай зайдём. Всего на минутку, — попросила Люси. Нацу пожал плечами — ему было всё равно.

Они оказались единственными покупателями. Симпатичные продавщицы, изнывающие от безделья, тут же предложили свою помощь, но Люси, поблагодарив, вежливо отказалась и медленно пошла вдоль стойки с блузками.

— Присмотрела что-нибудь? — поинтересовался Нацу, когда она вернулась назад.

— Да, есть парочка весьма неплохих.

— Примерь, — не сказать, чтобы ему так уж нравилось ходить по магазинам, но уж полчаса подождать терпения бы хватило.

— Мы пришли сюда не за этим, — возразила Люси. — И потом… Здесь такие цены… Моей зарплаты не хватит и на половину кофточки.

— Зато моей хватит, — парировал Нацу и, желая предотвратить дальнейшие споры (даже после трёх месяцев отношений ему всё ещё не позволяли делать дорогие подарки), попросил: — Просто примерь. Пожалуйста.

Люси, вздохнув, ушла в примерочную. Она успела лишь снять пальто, когда на талию легли мужские руки, крепко, но нежно прижав девушку к своему хозяину.

— Нацу, что ты делаешь?

Он заговорчески подмигнул её отражению в зеркале:

— Неужели непонятно?

— Нас могут услышать, — кто бы сомневался в том, что его «жертва» не попробует оказать сопротивление? Но тем слаще будет победа.

— Мы будем вести себя очень-очень тихо.

Нацу легонько прикусил мочку порозовевшего от смущения ушка, с удовольствием услышав в ответ на свои действия судорожный вздох, и развернул Люси лицом к себе; одна его рука по-прежнему обнимала её за талию, а вторая, очертив плавный изгиб бедра, беззастенчиво забралась под юбку.

Это было так необычно — ощущать под ладонью вместо нежной кожи шероховатую ткань, ласкать сквозь тонкую преграду, не имея возможности прикоснуться к желанному телу. Люси горячо дышала ему в шею, изо всех сил сдерживая стоны. И всё же сорвалась — в самом конце. Нацу подождал пару секунд и отстранился, с жадностью охватывая взглядом открывшуюся картину: румянец на щеках, приоткрытые влажные губы, дрожащие ресницы, готовые упасть с них маленькие прозрачные капли…

— Ты такая красивая после оргазма.

— И поэтому ты решил соблазнить меня в магазине? — не открывая глаз, улыбнулась Люси. — Как я теперь выйду из этой несчастной кабинки? Мне ужасно стыдно.

Покинуть примерочную всё же пришлось (не могли же они остаться в ней навсегда), а смущённое покашливание с другой стороны шторки и заданный несколько нервным голосом вопрос «Простите, может, вам нужна помощь?» заставил сделать это максимально быстро. Нацу, выписывая чек, с трудом сдерживал смех — настолько обескураженными выглядели девушки-консультанты, явно не ожидавшие, что заглянувшая к ним странная парочка хоть что-нибудь возьмёт. Люси, в отличие от продавщиц, его щедрости не оценила — уже в дверях она трагическим шёпотом начала ему выговаривать:

— Зачем ты купил эти блузки? Я же ни одну не примерила. А если они не подойдут?

— Ничего страшного, оставим их как память. Кажется, я видел в кладовке пустую коробку. Назовём её Сокровищницей эротических приключений и будем пополнять время от времени, — попытался перевести всё в шутку Нацу.

— Я сгорю от стыда прежде, чем она наполнится хотя бы на четверть. А ты разоришься, — Люси показала ему язык и пошла в сторону эскалатора, а он не мог сделать и шага, поражённый внезапно свалившимся на него озарением. Как можно было не понять этого раньше? Быть таким глухим, слепым, бесчувственным, пугливо прячась за пустыми отговорками и даже самому себе не признаваться в столь очевидных вещах? Но больше ждать нельзя. — Нацу, что с тобой? — Люси, заметив его отсутствие, вернулась и теперь с тревогой вглядывалась в его лицо. — Ты обиделся? Прости.

— Я люблю тебя, — выпалил он и повторил, задыхаясь от нахлынувшего восторга — такой безумной радостью загорелись широко распахнувшиеся карие глаза, что ответ был уже и не нужен: — Я тебя люблю.

Они целовались у всех на виду, не обращая внимания на чьё-то сердитое бурчание и завистливо-любопытные взгляды, забыв про лежащие на полу пакеты с покупками, до краёв переполненные своим счастьем.

— Вот вы где! А я вас уже обыскалась, — Лисанна, смеясь, дотронулась о его плеча, заставив вздрогнуть от неожиданности, и расстроено вздохнула: — Ну, вот, кажется, я вас напугала, извините.

— Ничего страшного, — Нацу с трудом отвёл взгляд от места, где впервые признался любимой в своих чувствах. — Просто задумался немного. Если с покупками закончено, предлагаю идти в парк.

Лис кивнула. Он пропустил её вперёд, но, не выдержав, обернулся. Взгляд неожиданно выхватил в толпе знакомый тоненький силуэт и бесконечно родную улыбку. Сердце болезненно трепыхнулось в груди, зачастило, сбилось с привычного ритма, отдаваясь неприятной пульсацией в висках. Нацу, глубоко вздохнув, на миг прикрыл глаза — видение растворилось так же быстро, как и появилось, напомнив о данном Люси обещании. И, кажется, сейчас самое время его выполнить.

Парк, в отличие от Торгового Центра, оказался многолюден — хорошая погода выгнала на улицу даже заядлых домоседов. С трудом найдя тихий уголок, Нацу предложил своей спутнице присесть и, устроившись рядом, без долгих предисловий сказал:

— Лис, выходите за меня.

Девушка молча подняла на него глаза. Она вообще была непривычно тихой, за последние полчаса не произнеся ни слова. Это слегка озадачивало, поэтому следовало поторопиться с объяснениями.

— Думаю, мне стоит быть максимально откровенным с вами после такого предложения. Мира наверняка рассказывала вам о Люси, вернее, о том, что случилось с ней. С нами.

— Мне очень жаль.

— Да. Я знаю, что за подобное не благодарят, но всё равно спасибо. Она была всем для меня, и представить кого-то другого рядом с собой вместо неё… я бы никогда не смог. Но Люси хотела бы, чтобы я продолжал жить полной жизнью, если её вдруг не станет — так она написала в своём дневнике. И меня не покидает чувство, что вы та, кто поможет мне примириться с моей потерей. Понимаю, это не совсем то признание, которое хочет услышать любая девушка, когда ей делают предложение. Вместо него я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы вы ни разу нее пожалели о своём выборе. Не отвечайте мне сейчас. Вы говорили, что приедете в конце октября. Обдумайте всё до нашей новой встречи.

— Я согласна, Нацу.

Теперь уже он ждал объяснений, и Лис не заставила себя ждать.

— Вы близко знакомы с моими братом и сестрой, и можно с уверенностью сказать: если вы знаете их, вы вполне можете представить и всех остальных членов нашей семьи. И я имею в виду не внешнее сходство или характер, а их отношение ко мне. Быть младшим ребёнком в семье не всегда хорошо. Мои родители, многочисленные тёти и дяди, Мира, Эльфи, даже их мама и её новый муж… Поверьте, я люблю всю эту разношёрстную компанию, но порой их забота душит меня. Принимать человека таким, какой он есть, не пытаясь ежеминутно влезать в его жизнь — талант, которым мои родственники не обладают. Вы другой, Нацу. Мне хватило нескольких дней, чтобы это понять. Да к тому же я не столь романтична, как может показаться на первый взгляд — брак, основанный на понимании и взаимном уважении меня вполне устроит, если он даст мне возможность остаться собой и заниматься любимым делом. А чувства… Они ведь могут прийти со временем.

— Значит, супруги-друзья? — хмыкнул Нацу. — Понимающие, поддерживающие и предельно честные друг с другом. Похоже, мы просто идеальная пара.

— Совершенно верно! — весело рассмеялась Лис, доверчиво вкладывая свою руку в его ладонь.

========== Глава 8 ==========

— Да вы с ума сошли! — Мира с возмущением смотрела на сидящую напротив парочку. Как им вообще такое в голову могло прийти?! Ладно эта вертихвостка, молодая и глупая, но Нацу! От него она подобной глупости никак не ожидала. Единственное, что пока не позволяло ей выставить этого паршивца из дома — его спокойный и уверенный взгляд. Значит, намерения у него весьма серьёзные. Но от этого они не становились более привлекательными.

Эльфман тихонько сидел в сторонке, стараясь даже дыханием не выдать своё присутствие — Миражанна в гневе была довольно крута. Он честно не понимал, что так разозлило сестру. Нацу ему нравился — состоятельный, уверенный в себе мужчина, заботливый и внимательный — не раз ведь самолично наблюдал, как тот и с Люси, и с Лис общается. Сестрёнка будет с ним как за каменной стеной. Рановато, конечно, они свадьбу играть надумали, хоть бы полгода выждали, так ведь мало какие обстоятельства могут быть. Вдруг случилось что-то из ряда вон, из-за чего надо так спешить?

— Ты не дослушала, — словно прочитав его мысли, сказала Лисанна.

Миражанна перевела полный тревоги взгляд с «жениха» на «невесту» и обратно. Чем ещё они хотят её «порадовать»?

— Присядь, пожалуйста, — попросил Нацу (услышав новость, Мира подскочила, как ужаленная) и снова заговорил лишь после того, как исходящая праведным гневом будущая родственница устроилась в кресле, недовольно поджав губы. — Ты ведь и правда не дослушала. Мы не собираемся бежать в мэрию прямо сейчас. Лис необходимо закончить Академию, я же хотел официально просить у мистера Штрауса руку его дочери — сама понимаешь, делать это нужно лично, а не по телефону. Так что свадьба состоится лишь через год. Но скрывать наши с Лис отношения от её родных всё это время было бы неправильно, поэтому теперь вы знаете.

На это заявление возражений у Миры не нашлось, да и перспектива того, что обозначенное событие случится не сию секунду, а через двенадцать месяцев, немного успокоила её, но просто так сдаться было не в характере Миражанны Штраус.

— Интересно, что скажет отец, когда узнает, — коварно усмехнулась она — мистер Штраус весьма настороженно относился к каждому представителю мужского пола любого возраста, находящемуся в менее чем десяти метрах от младшей дочери, а тут кто-то собирается жениться на ней! Нацу ждут очень тяжёлые времена.

— Не волнуйся, папа уже в курсе, — беззаботно улыбнулась Лисанна. — Мне удалось отговорить его от идеи немедленно прилететь в Магнолию, зато в октябре у тебя появится возможность увидеться со всем семейством Джонатанов — дядя Сэм и тётя Эмми случайно оказались рядом с папой во время нашего разговора и решили в обязательном порядке познакомиться с Нацу. И, кажется, они хотят захватить с собой дядю Артура с тётей Мэг. И Корнуэлов. На счёт Адамсов не уверена — было плохо слышно, — Лис, состроив милую мордашку, поднялась с дивана и направилась на кухню, откуда через мгновение донеслось негромкое пение и весёлое дребезжание чашек. Мира, проводив её глазами, снова повернулась к Нацу. Страдальческое выражение лица, появившееся у неё при перечислении готовящихся нагрянуть родственников, тут же сменилось на строгое — мисс Штраус решила до конца играть роль заботливой старшей сестры.

— Если бы я не знала вас обоих, то обязательно надрала бы тебе уши, — для завершения образа чопорной директрисы приюта, не раз отчитывающей его за по её меркам недостойное поведение, Миражанне не хватало только очков в классической роговой оправе и Библии подмышкой. — Впрочем, расслабляться я бы не советовала — тебя ждёт потрясающий квест под названием «Знакомство с семейством Штраусов». Поверь мне на слово, это покруче любого ужастика. Не боишься?

— Нисколько, — душераздирающий вздох Эльфмана на заднем плане мог бы поколебать и не столь уверенного в себе человека, но Нацу лишь спокойно продолжил: — Ты вправе сердиться на меня, Мира. Будь я на твоём месте, то поступил бы так же. Лис заслуживает счастья. Дай мне шанс доказать, что я её достоин.

— А если она передумает? — привела последний аргумент Миражанна. — Если полюбит кого-то? Если…

— Я её отпущу.

— Не дождётесь! — донеслось с кухни. Потом послышался грохот, звон и немедленное извинение без малейшего раскаяния в голосе «Ой! Прости, сестрёнка!». Мира бросилась на выручку своей посуде, но на пороге оглянулась, желая оставить в их разговоре последнее слово за собой:

— Хорошо, будем считать, ты меня убедил. Но я всё ещё зла на тебя, поэтому десерта ты не получишь.

Выглянувшая из-за её спины Лис виновато пожала плечами, демонстрируя расколотое на две неравные половинки блюдо для пирога. Нацу немедленно прикрыл сцепленными руками нижнюю часть лица, чтобы спрятать улыбку: похоже, без десерта сегодня останутся все.

*

Локи сидел на скамейке в скверике, где они впервые встретились с Люси. Несмотря на раннее утро, город уже дышал полной грудью, приветствуя очередной день, но сюда, на скрытую за разросшимися кустами сирени и акации аллейку, долетали лишь короткие, ничего не значащие отзвуки: шорох шин, обрывок разговора, резкий, недовольный визг клаксона, перестук каблучков, лай собаки. Звуки разрывали дремотную тишину и тут же уносились прочь, подхваченные прохладным, едва ощутимым ветерком, как мелкие камушки, слизываемые с кромки прибоя морскими волнами. Солнце ненавязчиво грело макушку, вызывая почти забытое желание нашарить в кармане мелочь и понестись вприпрыжку до ближайшей лавчонки сладостей за лакричными палочками — что ещё нужно для счастья семилетнему мальчишке? Может, и правда рвануть? Локи, усмехнувшись, откинулся на спинку скамьи, прикрыв глаза: что за странные мечты его начали посещать? То на крыше посидеть, то на лифте покататься, теперь вот палочки. Это на него так последняя подопечная влияет что ли?

Последняя. Ангел с удовольствием покатал на языке это слово, с опаской прислушиваясь к осевшему в гортани послевкусию. Облегчённо выдохнул: нет, всё в порядке. Он опасался, что его накроет воспоминаниями, заставив испытать сожаление и желание остаться, но ничего подобного не случилось. Правда, по краю сознания, совсем коротко, мелькнула мысль: не навестить ли? В последний раз. Но Локи отогнал её как ненужную — есть вещи, которые не стоит делать.

— Доброе утро! — раздалось рядом. Ангел окинул цепким взглядом приветливо улыбающуюся ему девушку и, не поздоровавшись, спросил:

— Ну?

— Всё будет хорошо, — довольно уверенно отчиталась Люси и на скептически приподнятые брови уже более подробно пояснила: — Я знаю, Нацу очень сложно, но он старается. Я верю в него.

Локи лишь кивнул: молодец, постаралась на славу. Ну, а то, что даже сильнейшие духом иногда сдаются, девушке знать не обязательно — свою-то миссию она выполнила. Дальше от неё ничего не зависит.

— У тебя есть немного времени, чтобы попрощаться, — равнодушно бросил он, смотря в сторону. Нестерпимо хотелось остаться одному, чтобы избежать так раздражающей его ненужной суеты — даже в посмертии люди оставались людьми, со всеми присущими этому биологическому виду слабостями. Все вели себя по-разному: плакали, молились, закидывали его вопросами, начинали рассказывать о своей жизни, за излишней болтливостью или привычными действиями пряча страх перед ожидающей их неизвестностью. Редкие уходили, сохраняя молчаливое достоинство. Обычно он говорил что-то ободряющее, едва ли вслушиваясь в произносимые слова, но сегодня даже такой малости делать не хотелось — ему никто не посмотрит вслед, почему бы в таком случае не побыть немножечко эгоистом? Локи не боялся. Это было всего лишь желание сохранить с трудом обретённый душевный покой. Которым он абсолютно ни с кем не хотел делиться.

— Локи, — неожиданно раздалось сбоку, — как ты смог остаться?

Раздражение заклокотало внутри, грозным цунами сметая хрупкие ростки безмятежности, поэтому ответ прозвучал резче, чем хотелось бы:

— Оно того не стоит.

— Почему?

— Потому что… — Ангел на мгновение замолчал, точно давая Люси шанс добровольно отказаться от знаний, что заведомо несут в себе лишь разочарование и боль. — Потому что у людей слишком короткая память. Что стоят все их слова и клятвы, если через месяц они уже и не вспомнят, как тебя зовут? Где та вечная любовь, о которой сложено столько стихов? Это всего лишь сладкая сказка, а мы, глупцы, продолжаем в неё верить даже после смерти.

Ком в горле заставил поперхнуться уже не нужным воздухом. Локи устало опустил веки: всё-таки сорвался, неосторожно раскрывшись перед чужим человеком. Как же глупо… Было не стыдно, скорее досадно. Как после нелепого промаха, совершённого по вине не так сложившихся обстоятельств — вроде и не виноват, но всё равно неприятно.

— Она забыла тебя, да? — прикосновение прохладных пальцев к руке заставило его вздрогнуть. Первым желанием было отшатнуться, любыми силами избежать физического контакта, но тело, словно в насмешку, не слушалось, наслаждаясь давно позабытым ощущением живого человеческого тепла. Лёгкие неожиданно обожгло осенней сыростью, в носоглотке засвербело от приторного ванильного аромата, живот скрутило фантомной болью — до закипевших под закрытыми веками слёз. Переливчатый женский смех звонким эхом вспугнул успокоившееся было сердце, пуская его в галоп за улетающими в небытие осколками памяти.

Они были женаты всего месяц. Маленькая квартирка почти под самой крышей, незаконченные полотна на полу вдоль стен, заставленные геранью подоконники, грандиозные планы на будущее. В тот вечер по дороге домой он зашёл в пекарню за свежими круассанами — зарплата мелкого клерка в адвокатской конторе не позволяла пока делать жене дорогие подарки, но на такие приятные сюрпризы её вполне хватало. А на соседней улице напоролся на нож уличного грабителя и долго смотрел, как перемигиваются высоко в небе холодные сентябрьские звёзды, стискивая слабеющей рукой пакет с пахнущими ванилью булочками.

Он и мысли не допускал о том, чтобы оставить любимую женщину одну — пусть хоть так, издалека, присматривать и оберегать. Поддерживать, убеждая вновь взяться за кисть. Радоваться первой успешной выставке. И с болью замечать, как некогда близкий человек вычёркивает его из своей жизни: подарки, совместные фото, приятные мелочи, бывшие когда-то частью их жизни — всё это бесследно исчезало, освобождая место новому, яркому и живому. Локи смирился, но понять и простить так до конца и не смог.

— Она ещё жива?

— Да, — горло саднило после долгого рассказа, отчего голос был хриплым и казался чужим. — На днях справляла своё восьмидесятилетие. Трое детей, семь внуков, два правнука. Вполне довольна своей жизнью. Ты твёрдо решила? — он не имел права её отговаривать, но всё же задал этот вопрос в надежде, что девушка не станет повторять его ошибку.

— Не волнуйся за меня, — улыбнулась Люси. — Я просто хочу, чтобы Нацу был счастлив. А со мной или с кем-то другим — это не важно.

— Тогда мне пора.

Они поднялись со скамейки. Ангел собирался всего лишь кивнуть девушке на прощание, но та неожиданно крепко обняла его, по-дружески коснувшись губами щеки:

— Спасибо за всё, Локи. Обещаю, я никогда тебя не забуду.

Ангел немного смутился от такой вольности, но всё же позволил себе осторожно приобнять её в ответ. Всего лишь на пару мгновений — дольше тянуть с прощанием не было смысла. Локи, поправив очки, сунул руки в карманы и, насвистывая, неторопливо пошёл прочь, решив напоследок устроить себе небольшую прогулку по городу.

Люси неотрывно смотрела ему вслед. И лишь когда Ангел достиг конца аллеи, она громко, с чувством крикнула:

— Удачи!

Локи, не оглядываясь, поднял руку, отсалютовал ей и растворился в воздухе.

*

— Здравствуй, — тёмно-синие ирисы с жёлтыми прожилками легли на землю рядом с могильной плитой. — Прости, что не приходил. Я… просто не мог.

Солнечный луч запутался в густой листве ближайшего дерева, заставив её бросить резную тень на серый камень, нашёл в ней прореху, просочился в тонкую щель и, довольный, успокоился, пригревшись на человеческой щеке. Нацу не обратил на него внимания, продолжая скользить взглядом по тонкой вязи букв, складывающихся в любимое имя.

— Мне так много нужно рассказать тебе. О нашем рисунке на стройке, твоём дневнике. О Леви — она хочет переехать в нашу квартиру, завтра я помогу ей перевезти вещи. О Грее и Джу, хотя о них ты знаешь, это я был слепой и ничего не замечал. О Лис. Она бы тебе понравилась.

Ворвавшийся на поляну ветерок беззаботно пошелестел коротко скошенной травкой, игриво пощекотал за воротом рубашки и, расхрабрившись, дунул что есть мочи, разбудив стоящих на страже древесных исполинов. Те сердито зашелестели листвой, призывая озорника к порядку. Ветер, устыдившись, шмыгнул к ногам человека, словно ища у него защиты, и затих.

— Я очень скучаю, милая. Иногда мне нечем дышать, будто весь воздух закончился. Когда Лис рядом, становится немного легче, но этого чертовски мало. Мне так тебя не хватает.

Тихий оклик заставил Нацу поднять голову, увиденное — замереть, чтобы не вспугнуть прекрасное видение.

— Люси…

И время будто замерло, давая насладиться последней встречей.

— Не уходи. Ты нужна мне.

«Не уйду, — пообещал любимый голос. — Я всегда буду с тобой. Вот здесь, — узкая ладошка легла ему на грудь. Нацу накрыл бледные пальчики своей рукой. Он не почувствовал прикосновения, но на душе стало легче, словно с плеч свалился многотонный груз. — Просто помни обо мне. И верь — всем сердцем — что когда-нибудь мы обязательно будем вместе».

— Буду, любимая, обязательно буду.

Люси улыбнулась ему — счастливо и необычайно тепло — рассыпаясь золотистыми искорками. Нацу долго ещё стоял у могилы, вспоминая её слова. Они наполняли его смирением и уверенностью, что обещанное однажды — в следующей ли жизни, в другой вселенной — исполнится. Нужно лишь верить — сильно, искренне, с надеждой.

Ибо каждому человеку даётся по вере его.