Anamnesis vitae, или История жизни бывшего политзэка доктора Глузмана, рассказанная им самим [Анэс Зарифьян] (fb2) читать постранично

ANAMNESIS VITAE, ИЛИ ИСТОРИЯ ЖИЗНИ БЫВШЕГО ПОЛИТЗЭКА ДОКТОРА ГЛУЗМАНА, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ

Предисловие

Очерк о Семене Глузмане, враче-психиатре, осмелившемся еще в 1971 году выступить против использования советской психиатрии в борьбе с инакомыслящими и осужденном за “антисоветскую агитацию и пропаганду” на 10 лет заключения. Авторе написанных в лагере работ “Руководство по психиатрии для диссидентов” (в соавторстве с Владимиром Буковским) и “Страх свободы”. Выдающемся члене Американской психиатрической ассоциации и Почетном члене Британской Королевской коллегии психиатров. Написан по итогам встречи А. Зарифьяна с С. Глузманом в Бишкеке в 1998 году.

Если мне и везло в жизни по-настоящему, так это на встречи с разными удивительными людьми: биологами-энциклопедистами Г. П. Конради и А. Д. Слонимом, великим бардом Булатом Окуджавой, киноактрисой Лией Ахеджаковой и певицей Еленой Камбуровой, патриархом астрофизики Виктором Армазасповичем Амбарцумяном и королём сатиры Михаилом Жванецким, поэтами Игорем Губерманом и Борисом Чичибабиным…

Всех их, как личностей неординарных, я мог бы отнести к инакомыслящим, хотя диссидентами они себя никогда не называли. О настоящих же диссидентах, в открытую восставших против тоталитарной Системы, мне в основном доводилось слышать по “вражьим голосам”, читать в ходивших по рукам материалам Самиздата да что-то выуживать из официально-лживых публикаций бывшей партийной прессы. Лишь в годы перестройки, близко познакомившись с поэтом-бардом Юлием Кимом и его женой Ириной Якир, дочерью известного правозащитника Петра Якира и внучкой не менее известного советского маршала, погибшего в сталинских застенках, я получил доступ к их богатейшей самиздатовской домашней библиотеке, побывал на вечере, посвященном тогда еще живому, но уже угасавшему от рака писателю-диссиденту Юлию Даниэлю, увидел воочию Ларису Богораз и других участников акции протеста на Красной Площади в августе 1968 г., когда советские танки вторглись в Чехословакию. Из тех же кругов я впервые услышал о Семене Глузмане, враче-психиатре, осмелившемся еще в 1971 году выступить против использования советской психиатрии в борьбе с инакомыслящими и осужденном за “антисоветскую агитацию и пропаганду” на 10 лет заключения. Авторе написанных в лагере работ “Руководство по психиатрии для диссидентов” (в соавторстве с Владимиром Буковским) и “Страх свободы”. Выдающемся члене Американской психиатрической ассоциации и Почетном члене Британской Королевской коллегии психиатров.

А в конце августа 1998 года мы встретились с ним в Бишкеке, на региональном совещании Всемирной Психиатрической Ассоциации, посвященном реформированию психиатрической службы в странах ЦАР и Закавказья. Доктор Глузман прибыл к нам как глава Украинской ассоциации психиатров и представитель международной организации “Женевские инициативы в психиатрии”. И оказался удивительно обаятельным собеседником.

Знаете, бывает же так: уже с первых минут общения возникает ощущение давнего знакомства с человеком, общности мировосприятия, одной с ним “группы крови”. А тут еще выяснилось, что мы одногодки, и медвузы закончили одновременно, да и оба своими родительскими корнями связаны с Украиной.

Мало-помалу я сподвиг Семёна (в кругу близких, друзей и коллег его, оказывается, с детства все именуют Славой) на многочасовой монолог, длившийся, с перерывами на заседания, обеды и сон, около трех суток. Вопросов почти не задавал, а просто слушал и слушал… Испытывая безумный интерес, сострадание и стыд – стыд за свою сравнительно благополучную жизнь, слабое сопротивление злу, слишком позднее прозрение.

Послушайте и вы…

1

Семья. Без иллюзий. Детская логика. Студенческие лета. Виктор Некрасов и Леонид Плющ. Психиатрия – как первая любовь. “Слушайте, зачем вам это надо?!” Дело генерала Григоренко. Если никто – значит, я.

Родился я в Киеве, в первый послевоенный год, в семье врачей – вполне стандартной коммунистической семье. Единственное отличие заключалось, пожалуй, в том, что мой отец вступил в коммунистическую партию в 24 или 25-м году. Он был молодым романтиком, строил комсомол на Украине, но, к счастью для себя и для нас, не захотел стать профессиональным партийным работником. Многие его друзья, напротив, пошли на это, за что потом и поплатились: всех их репрессировали, ибо не выживали там те, кто были искренними. Папа же рассудил мудрее: поступил в Киевский медицинский институт, успешно закончил его и потом формально колебался вместе с линией партии. Но при этом уже в 30-е годы стал прозревать. И когда я появился на свет, то мое воспитание внутри семьи было отнюдь не советским. В том смысле, что никакими иллюзиями по отношению к Системе родители мои меня не пичкали. Особенно отец.

Конечно, будучи мальчишкой, я многого тогда не понимал. Но помню