КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706317 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272772
Пользователей - 124662

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Титус Кроу [Брайан Ламли] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Брайан Ламли Титус Кроу

Роющие землю

С особой благодарностью посвящается памяти Августа Дерлета, вдохновившего это произведение, а также всем страстным любителям страшных историй, которые многие годы что-то находят для себя в «Мифологии Ктулху» Г. Ф. Лавкрафта. Тем самым они помогают мифам жить, чтобы все остальные ими наслаждались.

То не мертво, что в вечности живет,
Но будет час, когда и Смерть умрет.

1. Самые глубокие пещеры (Из архива Титуса Кроу)

Блоун-Хаус
Пустошь святого Леонарда,
Лондон,
18 мая 196…
Исх.: — 53/196 —

Г. К. Лэфэм & Со.

Главный офис

«Вырезки ГКЛ»,

Мартин Фладд стрит, 117,

Ноттингем, Ноттингемшир.

Уважаемый мистер Лэфэм,

Прошу Вас скорректировать мой заказ так, чтобы он покрывал только самые исключительные случаи. Как и прежде, я буду Вам очень признателен за продолжение сотрудничества. Это вовсе не означает, что я в дальнейшем не буду вашим клиентом. Ничего подобного. Однако в настоящее время я бы предпочел, чтобы Вы сосредоточили Ваши усилия на полном выполнении одного особого заказа. Мне нужны все вырезки — по одному экземпляру каждой — из всех сорока трех ежедневников, где будут упоминаться землетрясения, подземные толчки, обвалы и прочие подобные явления (по возможности, желательно было бы собрать сведения на эту тему за последние три года). Прошу Вас продолжать собирать эти материалы вплоть до нового уведомления с моей стороны. Благодарю Вас за Ваше усердное внимание.

Искренне ваш,
Т. Кроу
Блоун-Хаус,
19 мая
Исх.: — 55/196 —

Эдгару Харви, эскв.

Посредническое агентство «Харви, Джонсон и Харви»

Майлор-Роуд, 164 — 7,

Рэдкар, Йоркшир

Уважаемый мистер Харви,

Мне сообщили, что Вы являетесь литературным агентом Пола Уэнди-Смита, молодого сочинителя то ли романтических повестей, то ли романов ужасов. Мне стало известно также о том, что после его таинственного исчезновения в тысяча девятьсот тридцать третьем году Вы стали исполнителем его завещания по части недвижимого имущества. В то время я был очень юн, но почему-то помню об этом из-за особых обстоятельств, сопутствовавших приостановке публикации последнего рассказа этого писателя (что говорит, полагаю, о странной связи с исчезновением самого автора и его дяди, сэра Эмери Уэнди-Смита, археолога-исследователя). Мой вопрос предельно прост: было ли это произведение с тех пор опубликовано, и если да, то нельзя ли было бы мне приобрести экземпляр?

Сэр, уповаю на скорый ответ.
Искренне ваш,
Т. Кроу
Блоун-Хаус
«Харви, Джонсон и Харви»

Майлор-Роуд,

Рэдкар, Йоркшир

Уважаемый мистер Кроу,

Относительно вашего вопроса в письме (исх. 55/196 от 19 мая) — Вы правы, я действительно являлся исполнителем завещания Пола Уэнди-Смита по части недвижимого имущества. Все правильно: был один рассказ, который не публиковался до тех пор, пока в 1937 году оба Уэнди-Смита не были признаны «пропавшими без вести или погибшими». Не так давно этот рассказ (очень короткий) увидел свет в превосходно изданном сборнике литературы ужасов. Прилагаю к письму гранки рассказа и визитную карточку издателя — на тот случай, если Вы пожелаете приобрести книгу.

Надеюсь, что я исчерпывающе ответил на Ваш вопрос, сэр.

Искренне Ваш,
Эдгар Харви
Блоун-Хаус,
25 мая
Исх.: — 58/196 —

Репортеру отдела сенсаций

Газеты «Коулвил рекордер»

Литэм стрит, 77

Коулвил, Лестершир

Дорогой мистер Плант,

Всю жизнь интересуясь сейсмологическими явлениями, я был сильно заинтригован Вашей статьей в «Рекордере» за 18 мая. Я понимаю, что Вы описали случившееся настолько подробно, насколько это может быть нужно любому человеку, кого бы ни остановили на улице, но, быть может, Вы могли бы помочь мне удовлетворить мой интерес — более специфичный? Особенно меня интересуют описанные Вами подземные толчки того типа, которые вы описали, однако я был бы Вам очень признателен, если бы Вы сообщили мне некоторые подробности. Я произвел собственные расчеты (не могу полагаться на их точность), и по этим расчетам получается, что землетрясения в Коулвиле носили скорее линейную, нежели генерализованную, природу — то есть что эти подземные толчки происходили на линии, тянущейся почти строго с юга на север в хронологическом порядке. И раньше остальных произошли землетрясения в самой южной точке этой линии. Однако это всего лишь мои догадки, и я был бы Вам весьма признателен, если бы Вы подтвердили либо (что гораздо более вероятно) опровергли мои предположения. Прилагаю конверт с маркой и обратным адресом.

Искренне и с благодарностью

Ваш, сэр,
Титус Кроу
Блоун-Хаус
25 мая
Исх.: — 57/196

Реймонду Бентаму, эскв.

Истон Кресент, 3,

Эштон, Кумберленд

Многоуважаемый сэр,

Я прочел вырезку из номера «Нозерн Дэйли Мейл» за 18 мая и хотел бы сказать, что в этой статье меня сильно заинтересовали некоторые моменты Вашего сообщения о состоянии западных областей старых разработок рудника Хардена. И мне очень жаль, что сэр Дэвид Бэттеридж, научный консультант Северо-Восточного совета по добыче угля, предпочел отозваться о Вашем сообщении в столь непросвещенной и фривольной манере.

Для меня, хотя я, признаюсь, очень мало знаю о Вас и о Вашей работе, представлялось бы довольно безответственным со стороны столь крупного и состоятельного промышленного совета на протяжении двадцати лет держать на должности инспектора горных разработок человека, профессиональные качества которого «далеки от идеальных»!

Что ж, я немолод, мне шестьдесят три, так что я намного старше Вас, но в свои профессиональные качества я верю целиком и полностью, и, прочитав в Вашем сообщении кое о чем, что я способен (весьма особым образом) объяснить, я также уверен, что Вы были совершенно правы в том, как описали свои наблюдения за комплексом заброшенных разработок рудника Хардена. То, почему я в этом так уверен, должно, увы, остаться моей тайной: как большинство людей, я плохо переношу насмешки и, думаю, Вы это поймете, но я надеюсь этим письмом передать Вам хотя бы ряд доказательств моей искренности.

Так вот, дабы у Вас не осталось никаких сомнений и чтобы Вы не подумали, что я просто «морочу Вам голову» или пытаюсь еще каким-то образом добавить своих насмешек к тем, которые уже были высказаны в адрес Вашего сообщения, я хочу привлечь Ваше внимание к следующему:

Вы лишь коротко упомянули о некоторых силуэтах, которые, как Вы говорите, были высечены на стенах новых, необъяснимым образом появившихся туннелей, вырытых (или вернее, как пишете Вы, «выжженных») в горной породе на глубине в милю под поверхностью земли. Однако почему-то Вы словно бы не желаете подробно описать суть и точную форму этих силуэтов. Могу ли я предположить, что это вызвано тем, что Вы не желаете, чтобы над Вами посмеялись еще сильнее? Вы побоялись, что именно так и произойдет, если Вы вправду опишете эти отпечатки в породе? Могу ли я предположить, что на этих стенах туннелей Вы на самом деле видели изображения странных живых существ, смутно похожих на осьминогов или кальмаров с удлиненным телом и щупальцами, но при этом без голов и глаз — то есть чего-то наподобие гигантских червей?

Могу ли я позволить себе еще полнее раскрыть свои карты и упомянуть о звуках, которые, как Вы говорите, Вы слышали там, в глубине земли, — о звуках, которые ни в коем случае нельзя было счесть нормальными, обычными шумами, которые довольно часто слышны в копях при проседании пластов породы? Такие шумы вполне могли бы быть услышаны Вами в этих копях, которые не разрабатывались уже пять лет и пребывали не в самом лучшем состоянии. Однако Вы сказали о пении, мистер Бентам, но поспешно отказались от своего заявления, когда к Вам стал излишне придирчиво обращаться один из репортеров. Однако я верю Вашему первому слову — Вы сказали о пении, и я думаю, имели в виду именно это. Откуда мне это известно? Снова вынужден сказать о том, что не могу раскрывать свои источники информации, однако был бы чрезвычайно Вам признателен, если бы Вы сказали мне, говорят ли Вам что-нибудь вот эти строки:

Се‘хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн,
Се‘хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель.
Хай Г’харне орр’э эп фл’хур,
Шудде-М’ель икан-иканикас фл’хур орр’э Г’харне.
В данный момент я сильно ограничен во времени и не могу объяснить, чем продиктован мой интерес к Вашим находкам. Я не могу даже растолковать Вам, откуда мне все это известно, но я все же надеюсь на скорейший ответ и, быть может, на более подробное описание того, что Вы обнаружили под землей, сэр.

Искренне Ваш,
Титус Кроу
Редакция газеты «Коулвил рекордер»
Коулвил, Лестершир
28 мая
Блоун-Хаус

Уважаемый мистер Кроу,

Отвечаю на Ваше письмо 58/196 от 25 мая:

Подземные толчки в Коулвиле, графство Лестершир, во второй половине дня 17 мая носили, как Вы верно предполагаете, линейный характер. (И действительно, колебания почвы двигались с юга на север и, на самом деле, распространились дальше по графству — так я полагаю). Как Вам, без сомнения, известно, Коулвил находится в самой середине территории интенсивной добычи угля. Можно не сомневаться, что данное явление (по крайней мере, в этом районе) было вызвано обвалами в старых угольных копях. Подземные толчки имели место с 4:30 до 8:00 пополудни, но были не особо сильными. Правда, как мне сообщили, это явление оказало очень плохой эффект на пациентов местной психиатрической больницы Торнли.

Примерно год назад также происходили небольшие колебания почвы. Примерно в это же время пятеро шахтеров пропали без вести при обвале в очень узкой и не самой продуктивной штольне. В это самое время брат-близнец одного из этих шахтеров находился в другой части прииска, и потом очень много эмоционально говорили и писали о том, каким стрессом стало для него это происшествие. Я о нём не писал, но считаю, что наши сотрудники поступили не самым нравственным образом, озаглавив статью «Сиамский кошмар на угольных разработках». По всей видимости, близнец, оставшийся в живых, лишился рассудка в то самое мгновение, когда погиб его брат и еще четверо шахтеров!

Вас, по идее, должна заинтересовать серия статей, которую я в настоящее время задумал для «Рекордера». Я планирую объединить эти статьи под заголовком «История штолен в Западном Мидленде» и опубликовать их позднее в этом году. С радостью отправлю Вам эти статьи, если Вы пожелаете.

Искренне Ваш,
Уильям Плант
Эштон, Кумберленд
28 мая
Блоун-Хаус

Уважаемый мистер Кроу,

Я получил Ваше письмо вчера к вечеру. Я писать особо не мастер и даже не знаю, как Вам ответить, да и сумею ли найти правильные слова.

Первым делом, позвольте сказать, что Вы совершенно правы насчет картин на стенках туннеля — и насчет пения тоже. Откуда Вы можете знать насчет этого — ума не приложу! Насколько мне известно, только я спускался в эту шахту до того, как штольню закрыли, и будь я проклят, если мне придет на ум какое-то другое место, где бы Вы смогли услыхать звуки вроде тех, которые слышал я, или увидеть такие рисунки на стенах туннеля. Но Вы явно такое видели и слышали! И эти безумные слова, которые Вы мне написали, в точности такие, как слышал я…

Конечно, мне стоило бы спуститься в ту шахту с напарником, но мой заместитель тогда приболел, а я подумал, что работа окажется самая что ни на есть обычная. Ну, а как видите, оказалось все совсем не так!

В тот раз спуститься и проверить старую штольню меня попросили по двум причинам. Во-первых, я все эти пласты проходил в молодости и все там внизу знаю как свои пять пальцев, и уж конечно (плевать, что там говорит Беттеридж), я таки действительно опытный инспектор — но главное в том, что кто-то должен был сделать эту работу, проверить, как лучше поступить с этими старыми выработками — укрепить их или завалить. Насколько я понимаю, у Совета по добыче угля в последнее время жуткая головная боль из-за всех этих проседаний породы и завалов в Илдене и Блэкхилле.

Однако Вы попросили меня более подробно описать то, что я увидел под землей, и я попытаюсь рассказать, как именно все произошло. Но могу ли я рассчитывать, что все сказанное мной останется сугубо между нами? Понимаете, через несколько лет я начну получать от Совета по добыче угля неплохую пенсию, а им бы совсем не хотелось отрицательных отзывов в прессе, а уж особенно таких, которые могут встревожить местных землевладельцев и строителей. Люди не покупают домов, которым грозит опасность и не начинают строительство на земле, где могут случиться провалы грунта! И поскольку один такой случай со мной уже произошел, я пенсии лишиться не хочу, вот и все…

Думаю, больше всего мое начальство запсиховало, когда я проговорился насчет тех туннелей — не старых, подпертых деревянными крепями выработок, а настоящих туннелей — круглых в сечении, с очень гладкими стенками, явно искусственного происхождения. И не один такой туннель был, как написали в «Мейл», а полдюжины! То есть там был настоящий лабиринт. Да, я говорил, что стенки этих туннелей словно бы скорее выжгли в породе, чем вырубили, и так оно и было. По крайней мере, все выглядело так. Их словно бы изнутри покрыли лавой и дали остыть!

Но я забегаю вперед. Лучше начать сначала…

Я спустился в главную шахту в Хардене с помощью старой аварийной клети, которую пока еще не отключили и не разобрали. На случай, если древняя механика забарахлит, наверху осталась дежурить команда молодых парней. А я ни капельки не боялся. Я так давно на этой работе, что знаю все опасности, и, что мне там искать надо было, я тоже знал.

С собой я взял волнистого попугайчика в маленькой клетке. Ее я мог подвешивать к крепям, пока осматривал штольни. Есть кое-какие древние методы, от которых до сих пор не отказываются шахтеры. Раньше в забой с собой канареек брали, ну а я взял попугайчика. Это для того, чтобы узнать, нет ли в шахте гремучего газа — то бишь метана. Этот газ птичку убивает в момент, а для вас это знак, что пора сматываться! На случай, если встретится на моем пути вода, на мне был непромокаемый комбинезон и высокие сапоги — Харден находится не так далеко от моря, и это одна из самых глубоких шахт в стране. Вот ведь забавно… Я ждал, что встречу воду, а ошибся: внизу оказалось сухо, как в пустыне. На шлеме у меня был закреплен фонарь — современный, с ярким лучом, и еще я прихватил карту галерей и штолен. Так положено, хотя я и без карты там все знал отлично.

Ну, в общем, спустился я в шахту без проблем и подергал за веревку, рядом с клетью висящую, чтобы парни наверху поняли, что у меня все нормально. Потом я направился по горизонтальному штреку к западным галереям и штольням. Вам вот что понять важно, мистер Кроу: главные проходы в шахте — они часто бывают очень даже большие. Некоторые из них здоровенные, как туннели подземки в Лондоне. Я это к тому говорю, чтобы Вы не подумали, будто мне там было жуть как тесно, чтобы я от клаустрофобии страдал или еще что-то в таком роде. Да и в шахту мне спускаться не впервой — а в этот раз что-то там было такое…

Это трудно изложить на бумаге… ну даже не знаю… Было у меня такое чувство, как будто… ну вот, Вы мне скажите: вы когда-нибудь играли с детьми в прятки? Бывало, что вы заходите в комнату, где кто-то прячется? Вы его не видите, в комнате темно, а он сидит тихо, как мышка, но вы все равно понимаете: он тут! Вот так оно и было в этой заброшенной шахте. Но там никого не было — в то время, по крайней мере…

В общем, я прогнал это чувство и зашагал по широкой штольне. Так я шел, пока не добрался до западной сети разработок. По горизонтали это получается почти в двух милях от главной шахты. По пути я замечал, что кое-где ослабли крепи, но не настолько, чтобы этим могли объясняться проседания грунта на поверхности. Никаких настоящих завалов на моем пути не встретилось. Но вот что правда, то правда: воняло в шахте здорово — правда, я такого запаха прежде ни разу не чувствовал. И это был не рудничный газ, потому что он никак не влиял ни на меня, ни на попугайчика. Просто жутко неприятный запах. Ближе к концу соединительной штольни я заметил первый из новых туннелей. Он вливался в штольню со стороны, противоположной морю. Я его как увидел, остановился как вкопанный! Нет, а с Вами бы что было, если бы Вы такое увидали?

Отверстие в стене штольни, а за ним — горизонтальный туннель с прочными и гладкими стенками, и вырублен он был не в угле, а в твердой породе! Знаете, я вообще-то люблю быть в курсе современных способов горных разработок, но я сразу понял: этот туннель не был прорублен ни одной из знакомых мне машин. А получалось так, словно я чего-то не понимал или упустил что-то. На моей карте этот туннель обозначен не был, так что я себе, в итоге, сказал, что тут, наверное, все-таки какие-то новые машины испытывали перед тем, как шахту закрыли. И я сильно рассердился — мне-то ведь про это никто ни словечком не обмолвился!

Отверстие туннеля было около восьми футов в поперечнике, и хотя никакие крепи в нем установлены не были, все равно он выглядел чертовски прочным и крепким. И я решил пройти по нему и поглядеть, далеко ли он идет. Оказалось, что длина туннеля около полумили, мистер Кроу. Никаких крепей. Прямой, как стрела. А такой аккуратной работы я за двадцать пять лет труда под землей не видал ни разу. Примерно через каждые сто ярдов под прямым углом в стороны уходили другие туннели. На трех таких пересечениях я заметил большие кучи щебня. Это подсказало мне, что надо быть осторожным. Эти дыры явно не были такими прочными, какими казались!

Не знаю, как это мне взбрело в голову, но я вдруг поймал себя на мысли о гигантских кротах! Я как-то раз видел один сенсационный фильм про таких тварей. Вот, наверное, почему я так подумал. Но только у меня мелькнула эта мысль, как я наткнулся на новый туннель: этот спускался с поверхности под углом!

В потолке туннеля я увидел отверстие — круглое, с гладкими, отполированными краями, — как можно было такой гладкости добиться, я ума не приложу, разве что туннель был выплавлен в породе, как я уже писал раньше. С этого момента я дальше пошел очень медленно и вскоре вышел из туннеля в большую пещеру. По крайней мере, я сначала подумал, что это пещера, а потом пригляделся и понял — нет, не пещера! Просто в этом месте сходилось сразу несколько туннелей — около дюжины. Потолок поддерживали колонны — наподобие сталагмитов. Вот там-то я и увидел высеченные на стенах рисунки, изображающие каких-то странных существ, наподобие осьминогов. Вряд ли стоит говорить, как я там напугался!

Задерживаться я там не стал (мало всего этого, так там еще мерзкий запах был просто нестерпимый), но все же я успел прикинуть, что то место, где туннели сходились, было футов пятьдесят в поперечнике, и стены там тоже были гладкие, как из отполированной лавы. Пол был довольно-таки ровный, но чем-то усыпанный. Сильно смахивало на землю. А прямо посередине на полу лежали четыре крупные пещерные жемчужины. Ну, то есть это я так решил, что это жемчужины. Каждая по четыре дюйма в поперечнике, прочные, тяжелые и блестящие. И не спрашивайте меня, как они могли там оказаться, — понятия не имею и в ум не возьму, как они могли образоваться природным путем, вроде других пещерных жемчужин, которые я видал раньше, в детстве. В общем, я их в сумку положил и пошел обратно по этим странным новым туннелям, чтобы выйти к западной сети разработок. Я к этому времени под землей успел уже полтора часа пробыть.

В штреки я толком пройти не смог. Пять или шесть из них оказались завалены. Обрушились полностью. Но вскоре я понял, из-за чего случились обвалы! В этих древних разработках было полным-полно новых круглых туннелей — полно, как дырок в сыре «горгонзола», и они были проложены и в угле, и в породе. А потом в одном из немногих старых треков, которые еще были более или менее проходимы и где даже осталось немного низкосортного угля, мне встретилось еще кое-что забавное. Один из непонятных новых туннелей был проложен прямо вдоль старого штрека, но только стенки были из другого материала — не из того, что походил на отполированную лаву, а как бы из смолы. Из такой смолы, которая из горячего угля пузырями выходит в коксовых печах, вот только эта смола была твердая, как камень!

Вот такие дела. В общем, с меня хватило, и я отправился обратно, к главному штреку, чтобы через него дойти до клети. И вот тут-то мне показалось, что я слышу пение. Показалось? Черта с два! Я его вправду услышал! И с теми самыми тарабарскими словечками, которые Вы мне написали! Пели вдалеке, и это было похоже на то, как будто слышишь звук прибоя с помощью морской раковины, приложив ее к уху, или как будто вспоминаешь мелодию, и она звучит у тебя в голове… Но я-то знал, что ничего подобного под землей, в шахте, услышать не должен, поэтому со всех ног поспешил к клети.

Ну, об остальном напишу кратко, мистер Кроу. Я и так уже, пожалуй, наговорил лишнего, и очень хотелось бы верить, что Вы не из этих ушлых репортеров. Только мне самому жутко хотелось кому-то все это выложить, так что теперь какая разница?

Наконец я добрался до того места, где меня ждала клеть, и подергал за веревку — дал знак ребятам наверху, чтоб меня вытащили. Наверху я составил отчет — правда, не такой полный, как сейчас, когда Вам пишу, а потом пошел домой… Жемчужины я оставил себе — на память, если хотите, и в отчете про них ничего не сказал. Да и кому от них какой толк? Правда, все равно у меня такое чувство, будто я их своровал. То есть… чем бы они ни были, эти штуковины, они же не мои, верно? Может, я их анонимно отправлю в музей в Сандерленд или в Радкар. Наверное, музейные работники распознают, что это такое…

А на следующее утро нагрянули репортеры из «Дэйли Мейл». Прослышали, что мне есть о чем порассказать, и принялись меня расспрашивать. А я догадался, что они надо мной посмеиваются, поэтому я им все выкладывать не стал. А когда они от меня отстали, то наверняка отправились к старине Беттериджу, ну а про все прочее Вы знаете.

Вот и все, мистер Кроу. Если вы еще о чем-то хотите узнать, черкните мне пару строк. А мне очень интересно, откуда Вы-то столько знаете про все это и зачем хотите узнать больше.

Искренне Ваш,
Р. Бентам
P.S.

Может, Вы слыхали, что начальство потом собиралось отправить еще двоих инспекторов сделать работу, которую я «провалил»? Так вот, не получилось у них. Несколько дней назад вся выработка обвалилась. Дорога от Хардена до Блэкхилла местами просела на десять футов, а в Касл-Илдене рухнуло несколько кирпичных амбаров. В Хардене придется повозиться со стенами гостиницы «Красная корова». И с тех пор то тут то там почва подрагивает. Я же говорил, что вся выработка изрыта этими туннелями. Мне даже удивительно, как еще шахты продержались так долго. Остается только быть благодарными за это. О, и вот еще что. Воняло там все-таки каким-то газом. У меня потом голова еще долго кружилась и слабость долго мучила. И долго еще я это пение в голове слышал — заунывное такое! Ну, это все мое воображение виновато, конечно — можно и так сказать, но только старик Беттеридж меня все же порядком оболгал…

Р. Б.
Блоун-Хаус,
30 мая
Реймонду Бентаму, эсквайру.

Дорогой мистер Бентам,

Благодарю Вас за скорый ответ на мое послание от 25-го числа. Буду крайне Вам признателен, если Вы с таким же вниманием отнесетесь и к этому моему письму. Я вынужден писать кратко (очень много важных дел), но умоляю Вас отнестись серьезно к моим пожеланиям, какими бы странными они Вам ни показались. Прошу Вас сделать все, что я Вам советую, безотлагательно!

Вы свидетель, мистер Бентам, того, как точно я описал изображения на стенах той искусственной пещеры. Вы убедились, что я в точности воспроизвел слова того странного песнопения, которое Вы слышали под землей. Более всего я сейчас желаю, чтобы Вы помнили об этих моих догадках. Поэтому поверьте мне: Вы подвергли себя сильнейшей и ужаснейшей опасности тем, что забрали пещерный жемчуг из системы туннелей в Хардене! На самом деле, я почти не сомневаюсь в том, что чем дольше Вы держите эти предметы у себя, тем сильнее возрастает опасность!

Я прошу Вас отправить их мне. Я могу придумать, как с ними поступить. Повторяю, мистер Бентам: не медлите, поскорее отправьте мне эти пещерные жемчужины, но если Вы решите этого не делать, то, по крайней мере, удалите их от себя и своего дома! Лучше всего было бы, если бы Вы бросили их в шахту, если это вообще возможно, но главное для Вас — от них избавиться, так что сделайте это без промедления! Они могут оказаться куда опаснее, чем их вес, помноженный на десять в пересчете на граммы нитроглицерина!

Весьма искренне Ваш,
Титус Кроу
Блоун-Хаус
5 часов пополудни, 30 мая
Кому: Анри-Лорану де Мариньи

Дорогой Анри,

Два раза сегодня пытался до тебя дозвониться, и вот, в столь поздний час узнал о том, что ты в Париже, на распродаже антиквариата! Твоя домоправительница мне сказала, что не знает, когда ты возвратишься. Надеюсь, что скоро. Мне может очень понадобиться твоя помощь! Это письмо ты найдешь, когда вернешься. Не теряй времени, де Мариньи, и приезжай сюда так быстро, как только сможешь!

Титус

2. Чудеса странные и ужасные (Из записных книжек Анри-Лорана де Мариньи)

Это странное и необъяснимое чувство не покидало меня несколько недель — глубоко укоренившееся психологическое ожидание, нервозность. И общее воздействие этой неописуемой атмосферы надвигающейся истерии на мою, в общем-то, крепкую нервную систему было ужасным. Оно просто разъедало душу. Я никак не мог понять, откуда взялись эти смутные страхи, эта боязнь чего-то неизвестного, неведомого. Я даже не догадывался, где источник этого странного ощущения — будто воздух давит на меня и когда я сплю, и когда бодрствую, но всего это хватило, чтобы я сбежал из Лондона на континент.

Для видимости я отправился в Париж, чтобы поискать восточный антиквариат в аукционном доме Фуше, но когда я обнаружил, что полет в город моих предков не принес мне отдохновения от болезненной, пугающей депрессии, я совсем растерялся. Я не понимал, что мне делать с собой.

В итоге, пробыв в Париже всего четыре дня и сделав пару небольших покупок (скорее, для того, чтобы хоть как-то оправдать поездку), я решил возвратиться в Лондон.

С того самого момента, когда мой самолет приземлился, я ощутил, что меня словно бы притягивало обратно из Франции, и это подозрение подтвердилось, когда, добравшись до дома, я обнаружил ожидавшее меня послание от Титуса Кроу с призывом как можно скорее приехать к нему. Письмо лежало на столе в моем кабинете, куда его положила домоправительница. Оно пришло, как выяснилось, два дня назад. И, каким бы загадочным ни был текст этого послания, мое мрачное настроение, довлевшее надо мной уже несколько недель, как рукой сняло, и я птицей упорхнул в Блоун-Хаус.

До обширного бунгало — обители Кроу на окраине города я добрался во второй половине дня. Похожий на льва оккультист открыл мне дверь, и я поразился тому, как сильно он изменился внешне за те три месяца, пока мы не виделись. Первое, что бросалось в глаза, — что он явно ужасно изможден. Осунулся, кожа на лице стала землистого цвета. На высоком лбу залегли глубокие морщины, обозначавшие сосредоточенность и тревогу. Широкие плечи понурились, Кроу сгорбился. Куда подевалась его обычная подвижность и энергичность! Судя по всему, он бессонными ночами трудился над чем-то важным для него. Фактически первые слова, произнесенные им, были не нужны.

— Де Мариньи, ты получил мое письмо! Слава Богу! Одна голова хороша, а две лучше, поэтому мне сейчас крайне необходима вторая голова. Я уже успел довести себя до отчаяния, соображаю худо. Ясный ум, свежий подход — Богом клянусь, как же я рад тебя видеть!

Кроу торопливо впустил меня в дом, провел в свой кабинет и знаком пригласил садиться. Но я не сел. Обвел взглядом комнату, не веря своим глазам. Хозяин налил мне обычный приветственный стакан бренди и устало опустился в кресло, стоявшее позади большого письменного стола.

Так вот… Я сказал, что смотрел по сторонам, не веря своим глазам. Поймите вот что: в кабинете Титуса Кроу, где находится и его любимое детище — библиотека, почти всегда что-то происходит, когда мой друг ведет исследования в самых странных областях. До идеального порядка здесь всегда бывало далеко, но такого хаоса я здесь не видел ни разу!

На полу — от одной стены с книжными полками до другой — повсюду валялись цветные и черно-белые географические карты, открытые атласы, и через некоторые из них мне пришлось переступать, чтобы добраться до кресла. На краю письменного стола и на небольшом приставном столике лежали и стояли вертикально различные папки, и многие из них были раскрыты на отмеченных закладками или скрепками местах. Повсюду пестрели бесчисленные вырезки из газет, и одни из них выцвели от старости, а другие были совсем свежими. Прямо у своих ног я увидел лежащий на полу большой раскрытый блокнот, страницы которого сверху донизу были заняты торопливыми набросками. В углу кабинета, около здоровенных напольных часов Кроу, циферблат которых имел четыре стрелки, большой, как попало сложенной стопкой валялись книги — редкие и не очень редкие тома по мифологии, антропологии, археологии и не столь известным наукам. В общем, это был полный и жуткий беспорядок, поэтому слова сами сорвались с моих губ.

— Титус! Что за чертовщина?.. У тебя такой вид, будто ты неделю не спал, глаз не сомкнул… а здесь что творится?

Я снова обвел взглядом кабинет, который впервые увидел в столь плачевном состоянии.

— О, нет, я не то чтобы совсем не спал, де Мариньи, — не слишком уверенно ответил мне Кроу, — хотя спал я не так много, как обычно. Нет-нет, боюсь, усталость у меня не только физическая, но и умственная. Но я тебя умолю… какова загадка, которую непременно нужно разгадать!

Титус Кроу покачал бренди в стакане, и лишь на миг его взгляд вдруг стал, как прежде, мощным и энергичным.

— Видишь ли, — проговорил я, на время удовлетворившись тем, что в нужное время Кроу сам расскажет мне, что к чему, — представь себе, еще до того, как я получил твое письмецо, я уже догадывался, что кому-то нужна помощь. Не знаю, что происходит, и не имею ни малейшего понятия о том, какая у тебя «загадка», но знаешь что? Впервые за несколько недель у меня такое состояние, что я не в силах ничего решать и разгадывать! Я живу словно бы под черной тучей — особое такое настроение отчаяния, обреченности… и тут приходит от тебя записка.

Кроу посмотрел на меня, склонив голову к плечу, и грустно улыбнулся.

— Вот как? В таком случае, мне очень жаль, де Мариньи, потому что, если только я сильно не ошибаюсь, твое «особое настроение отчаяния» в самом скором времени вернется! — Его улыбка мгновенно угасла. — Но ничего смешного в том, во что я себя вовлек, нет, Анри. Совершенно ничего смешного.

С такой силой сжав подлокотники офисного кресла с высокой спинкой, что побелели костяшки пальцев, Кроу наклонился к столу.

— Де Мариньи, если я прав в своих догадках, то в эти самые мгновения мир подвергается немыслимой, невероятной опасности. Но я в это верю… и до меня были другие, кто верил в этом.

— Были другие, Титус? — переспросил я, заметив, что это слово мой друг произнес с ударением. — Значит, в своей убежденности сейчас ты одинок?

— Да, по крайней мере, я так думаю. Те, другие, о которых я упомянул… их больше нет! Попытаюсь объяснить.

Мой исхудавший, бледный, осунувшийся друг откинулся на спинку кресла и явно расслабился. На несколько мгновений он зажмурился, и я понял, что он размышляет, каким образом лучше начать рассказ. Миновали секунды, и зазвучал спокойный, сдержанный голос Кроу:

— Де Мариньи, я рад, что нас — таких — двое. Будь я проклят, если бы знал, к кому еще я мог бы обратиться, не будь мы с тобой настолько близки. Есть, есть, конечно, и другие, кто разделяет эту нашу любовь к непознанному, к запретному, но никого я не знаю так близко, как тебя, и ни с кем я столько не пережил вместе, сколько с тобой. Ниточка между нами протянулась еще тогда, когда ты впервые приехал в Лондон из Америки, ты был еще мальчиком! О чем тут говорить! Мы с тобой связаны даже вот этими часами, которыми прежде владел твой отец! — Он указал на чудовищно громадные напольные часы с четырьмя стрелками. Они даже тикали как-то странно. — Да, мы с тобой родственные души, и это прекрасно, ибо как я смог бы объяснить чужому человеку те фантастические вещи, о которых должен поведать? И даже если бы я смог это сделать и не оказаться потом в палате с резиновыми стенами, кто бы принял меня всерьез? Даже ты, мой друг, вряд ли сумеешь поверить мне.

— Ой, ну будет тебе, Титус, — не выдержал и вмешался я. — Разве было что-нибудь более необъяснимое, чем та история с Камнем Викингов, в которую ты меня втянул? А как насчет Зеркала Нитокриса? Какая это была опасность, какой ужас! Нет уж, не стоит сомневаться в верности человека, пока не расскажешь, о чем речь, дружище!

— Я не сомневаюсь в твоей верности, Анри, совсем наоборот, но при всем том то, с чем я столкнулся… это просто фантастика! Тут не просто нечто оккультное — если вообще оккультное, — тут мифы, предания, сны и фантазии, жуткий страх и пугающие… выжившие!

— Выжившие?

— Да, я так думаю. Но ты должен позволить мне рассказать все по-своему. И больше не прерывай меня. Сможешь задать мне все вопросы, когда я закончу рассказ. Договорились?

Я неохотно кивнул.

— Да, я сказал о выживаниях, — продолжал Кроу. — Осадок, остатки, отголоски темных и безымянных эпох и бесчисленных циклов времени и бытия. Посмотри: видишь эту окаменелость? — Он выдвинул из письменного стола ящик и достал оттуда кусок аммонита, подобранного где-то на побережье, на северо-востоке Великобритании. — Живое существо, которым некогда была эта окаменелость, обитало в теплом море рядом с самыми ранними предками человека. Это было еще до того, как самый древний из Адамов ступил — или выполз — на сушу! Но за миллионы лет до этого, в морях нижнего каменноугольного периода, жил, предположительно, предок вот этого самого аммонита — ранний аммонит, Muensteroceras. А теперь вернемся к выжившим. В тех стародавних океанах у муэнстеросераса имелся куда более подвижный и высокоразвитый современник — рыба под названием целакант — и вот, живого целаканта, которого считали вымершим еще в раннем триассе, вылавливают сетью близ Мадагаскара в тысяча девятьсот тридцать восьмом году! Кроме того — хотя и небольшой любитель говорить о подобных вещах, — у нас есть Лох-Несское чудовище и якобы гигантские ящеры в озере Тасек Бера в Малайзии. Хотя почему такие существа не должны существовать в мире, где живут самые настоящие драконы на острове Комодо, этого я понять не в силах, и пусть многие считают, что эти создания — чистой воды миф. Даже йети и западногерманский вальд-шрекен. Но есть и более мелкие, абсолютно реальные существа — и их немало, которые прошли через века и дожили до наших дней, абсолютно не изменившись под действием эволюции.

Вот таких-то, реальных и нереальных, можно назвать «выжившими», де Мариньи, и все же и целакант, и «Несси», и все прочие — геологические младенцы в сравнении с теми существами, которых я имею в виду!

Здесь Кроу сделал паузу, встал и устало прошагал по полу, усеянному книгами и бумагами. Он подлил мне бренди, после чего вернулся на свое место за письменным столом и продолжил свой рассказ:

— Поначалу эти выжившие древние существа стали являться мне в сновидениях, но теперь я считаю, что мои сны материализовались. Уже немало лет мне известно, что я — сильный медиум. Знаю я и о том, что ты также наделен этим талантом, хотя и в меньшей степени. (Услышать такое от Титуса Кроу — это было величайшей похвалой!) Но лишь недавно я осознал тот факт, что эти мои «чувства» продолжают работать — и еще более эффективно, на самом деле, — когда я сплю. При этом, де Мариньи, в отличие от давно исчезнувшего друга твоего отца, Рэндольфа Картера, я никогда не был великим сновидцем, и обычно мои сны беспорядочны, смутны, фрагментарны — а все из-за того, что я ем на ночь и засиживаюсь допоздна. И все-таки некоторые из моих сновидений… иные!

Так вот… Несмотря на то, что я не сразу осознал, что мой талант медиума работает и во сне, у меня хорошая память, и к счастью — а может быть, к несчастью, в зависимости от обстоятельств, — моей памяти помогает то, что я — сколько себя помню — всегда скрупулезно записывал все свои сны, когда они бывали яркими и необычными. Только не спрашивай меня, зачем и почему! Мне говорили, что вести записи — характерно для оккультистов. Но какова бы ни была причина, похоже, я записал почти все, что когда-либо со мной происходило важного. А сновидения меня всегда зачаровывали.

Он махнул рукой, указав на разбросанные по полу вещи.

— Тут, под некоторыми картами, ты найдешь книги Фрейда, Шраха, Юнга и еще пяти-шести других авторов. Но вот что произвело на меня большое впечатление не так давно: мои самые эксцентричные сновидения лет за тридцать, а то и больше, по времени совпадали с более серьезными и далекоидущими событиями в мире бодрствования!

Позволь, я приведу тебе несколько примеров.

На краю стола у Кроу лежало несколько тонких ежедневников. Он выбрал один из них, открыл на заложенной странице.

— В ноябре и декабре тысяча девятьсот тридцать пятого года мне то и дело снился страшный сон, в котором фигурировали одни и те же страшные существа. Крылатые, безликие, похожие на огромных летучих мышей твари носили меня каждую ночь над фантастическими горными пиками, острыми, как иглы. Эти бесконечные странствия должны были перенести меня в какое-то странное измерение, но я все никак не мог туда попасть. Мне слышались странные эфирные песнопения, которые я затем обнаружил в «Хтаат Аквадинген», а стало быть, это составная часть «Некрономикона»[1] — вещи жуткой и кошмарной, де Мариньи! Еще мне снилось совершенно адское место за чужеродными джунглями: большущий неровный круг гниющей земли, в центре которого непрерывно вертелась какая-то Тварь в желчно-зеленом плаще, и этот плащ жил своей чудовищной жизнью. Безумие, подлинное безумие присутствовало в самом воздухе! Я все еще не до конца расшифровал многие закодированные строки в «Хтаат Аквадинген» — и, Бог свидетель, не собираюсь! — но те напевы, которые я слышал в своих снах, процитированы там, и одному Богу известно, что может быть вызвано с помощью этих жутких строк!

— А в мире бодрствования? — не выдержал и спросил я, хотя и помнил, что Кроу просил его не перебивать. — Что происходило в реальном мире, когда тебе снились эти жуткие сны?

— Что ж, — протянул Кроу, — кульминацией стал ряд ужасных происшествий в канун Нового года в психиатрической больнице «Оукдин» неподалеку от Глазго. На самом деле, пятеро пациентов в ту ночь умерли в своих одиночных палатах, а еще погиб медбрат — на дороге, ведущей к больнице, прямо рядом с ней. На него, по всей видимости, напал какой-то зверь. Тело было разорвано и кошмарно изжевано! Мало этих смертей, которые, все до одной, остались необъясненными, там еще одна медсестра сошла с ума, а еще пятерых пациентов, прежде считавшихся «безнадежными», выписали — как абсолютно здравомыслящих и ответственных граждан! Если хочешь, можешь прочесть об этом случае, у меня есть газетная вырезка…

Ну, ты, конечно, можешь сказать, что эти происшествия никак не связаны с моими снами, но, как бы то ни было, после кануна Нового года меня эти ужасные сны беспокоить перестали!

И это еще не все. Ходили слухи, будто бы в ночь перед этим ужасным происшествием самые тяжелые больные в клинике «Оукдин» предавались какому-то безумному песнопению. И я думаю, что мог рискнуть и догадаться — что это было за песнопение. Могу даже предположить, для чего оно было предназначено.

А пока — продолжим.

За следующие лет тридцать, — продолжал Кроу, закрыв первый ежедневник и взяв более свежий, — мне периодически снова снились кошмары — в целом, не более двух десятков, и все они, безусловно, записаны мной. Один из них я помню особенно отчетливо, и мы к нему вернемся и обсудим более подробно через минуту. Но в конце тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, начиная с десятого ноября, произошло новое жестокое вторжение в мои сновидения. На этот раз мне стала сниться огромная подземная крепость, населенная тварями, которых я не желал бы увидеть вновь — ни во сне, ни наяву.

И эти существа, населявшие подводную цитадель на дне моря, они были… даже не знаю, как сказать… мерзкие ужасы из самых ужасных доантичных мифов. Их просто не с кем сравнить, кроме жутких представителей Цикла Ктулху и Йог-Сотхота. Большая часть этих тварей была занята какими-то загадочными приготовлениями — то лимагическими, то ли научными, и в этой подводной деятельности им помогало нечто неописуемое и богохульное, более похожее на горы подвижной слизи, чем на разумные существа. Они смутно напоминали описанных в «Некрономиконе» Шогготов — опять-таки из Цикла мифов о Ктулху.

Так вот, эти Шогготы — я их про себя стал называть «морскими Шогготами» — были явно подчинены своим мерзким господам, однако несколько Шогготов стояли на страже около одного из главных существ. И у меня создалось безумное впечатление, будто бы этот… эта Странная Тварь, совершенно безумная — состояла из человеческого разума, впихнутого в тело одного из жутких обитателей моря!

Стоит подчеркнуть, что и в это время, пока мне снились эти сны, в реальном мире, где люди бодрствуют, происходили довольно-таки страшные происшествия. По всей стране случались мятежи в психиатрических клиниках, происходили сборища сектантов в Западном Мидленде и на северо-востоке, случилось немало жутких самоубийств среди богемы. Кульминацией этого периода стало появление острова Сюртсей[2] — в Атлантике, поблизости от островов Вестманнаёйяр.

Конечно, тебе известна, де Мариньи, главная тема мифов о Цикле Ктулху: что придет такое время, когда Властелин Ктулху восстанет со своего скользкого трона в морских глубинах Р’льеха[3] и заявит права на свои царства на суше? В общем, все это выглядело ужасно пугающе, и долгое время я со страхом собирал газетные вырезки и статьи насчет образования острова Сюртсей. Однако больше ничего особенного не происходило, и Сюртсей со временем остыл и превратился в новый остров — абсолютно безжизненный, но вместе с тем загадочный. У меня такое чувство, Анри, что Сюртсей стал всего лишь первым шагом, и что эти кошмарные гады из моих снов на самом деле реальны, и что они собирались поднять на поверхность целую цепь островов и странно построенных городов — то есть стран, затонувших в туманные, незапамятные эпохи, чтобы тем самым начать продуманную атаку на здравомыслие всей вселенной. Атаку под руководством Властелина Ктулху, его «братьев» и их приспешников, которые некогда правили там, где теперь правят люди.

Мой друг вел свой рассказ, а я — стоило ему только впервые упомянуть о Цикле мифов о Ктулху — применил свою необычную способность сосредотачиваться сразу на нескольких темах. Одну часть своего сознания я направил на поглощение всего того, о чем мне рассказывал Кроу. Другая часть сознания пошла своим путем — потому что я знал о Цикле мифов о Ктулху гораздо больше, чем мог представить мой изможденный непрестанной работой друг. На самом деле я недолгое время владел проклятым зеркалом королевы Нитокрис, и опыт общения с этим предметом вышел мне боком, поэтому я посвятил немало времени, сопоставляя самые древние легенды и мифы, связанные с временами до появления человека, где фигурировал Ктулху и его современники. Все эти познания я черпал из редчайших рукописных книг.

Вот в этих самых «запретных» книгах я и прочел нецензурированные отрывки фотокопии из Британского музея под названием «Пнакотическая Рукопись»[4], которую считают фрагментарным описанием утраченной «Великой расы» — доисторической даже по отношению к доисторическим временам. Также я ознакомился с репродуцированными страницами «Текста о Р’льехе», вероятно, составленного рядом приспешников самого Ктулху. Ознакомился я и с «Сокровенными культами» фон Юнцта[5], а также у меня был собственный экземпляр книги Людвига Принна «Тайны червя»[6], и оба эти произведения были изданы с большими купюрами. Знаком я также был с произведением графа Д’Эрлетта[7] «Культы гулей»[8] и довольно занимательными «Заметками о «Некрономиконе» Фири, отвратительно натуралистичными, но при этом раздражающе туманными «Откровениями Глааки»[9]. Доводилось мне держать в руках и драгоценный экземпляр «Ктаат Аквадинген» — собственность Титуса Кроу.

Из этих произведений я узнал (хоть и отнесся к ним несколько скептически) о силах и божествах из невероятно древней мифологии: о добрых Старших Богах, мирно проживавших в созвездии Ориона, но при этом всегда знавших о борьбе между расами Земли и Силами Зла, а также о злобных божествах — Древних, которыми правил (а может быть, он их и сотворил или породил?) «слепой идиот, бог Азатот», «бурлящий в самом центре бесконечности», аморфная масса самого низменного ядерного синтеза, из которого излучается вся бесконечность. Узнал я также о Йог-Сотхоте, который «все-в-одном-и-один-во-всем», который сосуществует со всеми временами и примыкает ко всем пространствам, а еще — о Ньярлатотепе Вестнике, и о Великом Ктулху, «обитателе глубин», живущем в Р’льехе, о Гастуре Неописуемом — первичной стихии межзвездного пространства и воздуха, полубрате Ктулху, и о Шуб-Ниггурате, «черном лесном козле с тысячным потомством», мифологическом символе плодородия.

Прочитал я и о других существах и созданиях — таких как Дагон (рыбобожество филистимлян и финикийцев), правитель Обитателей Глубин, союзник и слуга Ктулху; о Гончих Тиндала[10], о Йибб-Тстле, Найогтхе, Тсатхоггуа, Ллоигоре, Зхаре, Итхакве, Шудде-М’еле, Глааки и Даолотхе — многих, очень многих. Об одних из этих существ было подробно написано в мифах, а в книгах были даны их пространные описания. О других было сказано более туманно, содержались лишь упоминания, да и те — краткие и несущественные.

Вкратце основной миф можно пересказать так: в эпоху столь далекого прошлого, к которому вполне можно применить выражение Кроу насчет «геологических младенцев», Старшие Боги пресекли бунт Древних, изгнав их в различные места ссылки и плена: Гастур отправился в озеро Гали в Каркозе; Ктулху был сослан в Р’льех на дно Атлантического океана; Итхаква был обречен обитать в ледяных пустошах Арктики. Азатот, Йог-Сотхот и Йибб-Тстл были отправлены в хаотические континуумы за пределами геометрических измерений, где изученные формы имеют только одну поверхность. Тсатхоггуа был сослан в хтонические гиперборейские червоточины, а Шудде-М’ель — в другие затерянные подземные лабиринты. И только Вестник Ньярлатотеп остался на воле, не в плену. Ибо в своей бесконечной мудрости и столь же бескрайнем милосердии Старшие Боги не тронули Ньярлатотепа, чтобы он имел возможность пересекать потоки между сферами и относить слова одного плененного злого божества к другому.

Не позволяли Древним выбраться из плена различные знаки, символы и преграды, применявшиеся с незапамятных времен («незапамятные времена» — не самое удачное, слишком избитое определение). Некоторые книги, а особенно — «Некрономикон» безумного араба, Абдула Альхазреда, предупреждали об опасности удаления таких знаков и о возможных попытках обезумевших или «одержимых» смертных вновь поставить Великих Древних царствовать над их былыми владениями. Мифы во всей их полноте выглядели чрезвычайно увлекательно, но точно так же, как все прочие великие мировые фантазии, могли считаться исключительно преданиями чистой воды, и только самые наивные души могли уверовать в возможную реальность высказанных в этих мифах предположений или следствий. Я до сих пор рассуждал именно так, несмотря на то, о чем мне не раз рассказывал Кроу, и даже на то, на чем я споткнулся самолично.

Все эти мысли очень быстро мелькали у меня в голове, но благодаря моей способности сосредотачиваться сразу на нескольких темах, я не упустил ничего в рассказе Титуса Кроу о его сновидениях за последние тридцать лет и о том, как эти сны согласовывались с происшествиями в реальном мире. Мой друг поведал о некоторых из своих чудовищных снов за последние годы, когда его сновидения совпали с целым рядом катастрофических аварий на океанических нефтяных и газовых платформах. Теперь Кроу собирался рассказать мне подробности еще более ужасных кошмаров, которые привиделись ему всего несколько недель назад.

— Но сначала, — сказал Кроу, — мы вернемся к тем снам, о которых я не поведал тебе раньше.

Я прогнал все прочие мысли и образы из своего сознания.

— Сделал я это потому, что не хотел докучать тебе повторами. Видишь ли, эти сновидения впервые явились ко мне очень давно — в августе тысяча девятьсот тридцать третьего года, и хотя они не были так уж подробны, во многом они совпадали с моими самыми недавними, повторяющимися страшными снами. Да, эти сны, вплоть до последнего времени, приходили ко мне каждую ночь, и стоит мне описать хотя бы один из них — считай, что я пересказал тебе большую часть. Других снов было очень мало!

Короче говоря, Анри, мне снились подземные существа, похожие на безглазых осьминогов — создания, способные прокладывать туннели в самой глубине горных недр так же легко, как нагретый нож режет сливочное масло! Пока я точно не знаю, кто они такие — эти роющие землю, хотя я почти уверен, что они представляют собой пока неизученный, неизвестный вид, противоположный так называемым «сверхъестественным» существам, уцелевшим с незапамятных времен, и созданиям из оккультных измерений. Нет-нет, я могу только строить догадки, но догадки мои таковы: это богохульный ужас! А если я прав, то, как я уже сказал, всему миру грозит адская опасность!

Кроу закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и прижал кончики пальцев к нахмуренному лбу. Он явно сказал все, что собирался сказать без того, чтобы я его прервал. Но мне уже не очень сильно хотелось его расспрашивать. Передо мной был совсем другой Титус Кроу — не тот, которого я знал прежде. Я прекрасно знал, как глубоко он всегда проникает во все, чем бы ни занимался. Я знал, что он совершил гениальные открытия в целом ряде темных углов различных наук, но… быть может, его работа, в конце концов, сыграла с ним злую шутку?

Я смотрел на Кроу с сочувствием и пониманием, и тут он разжал веки. Я не смог скрыть свои чувства. Титус увидел мое смятение и улыбнулся.

— Я… Прости, Титус, я…

— Что ты сказал, де Мариньи? — прервал он меня. — Усомнился в человеке, не испытав его? Я тебя предупреждал, что проглотить это будет непросто, но в твоих сомнениях тебя не виню. Но у меня есть кое-какие доказательства…

— Титус, прошу тебя, прости меня, — удрученно проговорил я. — Просто ты… ты выглядишь таким усталым, изможденным. Но хорошо, хорошо… ты сказал: доказательства? О каких доказательствах ты говоришь?

Кроу снова выдвинул ящик стола и на этот раз извлек папку с письмами, рукопись и квадратную картонную коробку.

— Сначала — письма, — сказал он и протянул мне тонкую папку. — Потом — рукопись. Прочитай их, де Мариньи, пока я посплю, а потом ты сам сможешь обо всем рассудить, когда я покажу тебе содержимое коробки. И тогда ты сможешь все лучше понять. Договорились?

Я кивнул, сделал большой глоток бренди и принялся за чтение. С письмами я справился довольно быстро. Они сами по себе содержали целый ряд выводов. Затем настала очередь рукописи.

3. Бетонные стены (рукопись Пола Уэнди-Смита)

1
Никогда не устану поражаться тому, как некоторые люди, почитающие себя христианами, испытывают извращенную радость, глядя на несчастья других людей. Насколько это соответствует действительности, мне было дано очень ярко ощутить по совершенно ненужным шептаниям и слухам, вызванным катастрофическим ухудшением здоровья моего ближайшего живущего родственника.

Нашлись такие, кто счел, что поведение сэра Эмери Уэнди-Смита после его возвращения из Африки находилось под столь же непосредственным влиянием Луны, как морские приливы и (отчасти) медленное движение земной коры. В доказательство эти люди приводили внезапное увлечение моего дяди сейсмографией — наукой о землетрясениях. Эта область науки настолько увлекла сэра Эмери, что он даже создал собственный инструмент. Прибор этот не нуждался в стандартном бетонном основании, но при этом отличался невероятной точностью и измерял даже самые мелкие подрагивания, постоянно сотрясающие нашу планету. Этот самый прибор я вижу перед собой сейчас. Его удалось спасти из руин дома дяди, и все чаще я бросаю на него резкие и опасливые взгляды.

До своего исчезновения мой дядя часами наблюдал (казалось бы, бесцельно) за едва заметными передвижениями самописца по бумажной ленте.

Лично мне гораздо более странным казалось то, что после возвращения в Лондон сэр Эмери избегал пользоваться метро и предпочитал платить немалые деньги за такси, чтобы только не спускаться, как он говорил, в «эти черные туннели». Да, странно, конечно, но мне это никогда не казалось признаком безумия.

Тем не менее, даже немногие по-настоящему близкие друзья, похоже, были убеждены в безумии моего дяди и винили в случившемся с ним то, что он слишком близко соприкоснулся с мертвыми, темными, давно забытыми цивилизациями, которые его так сильно интересовали. Но как могло быть иначе? Мой дядя был антикваром и археологом. Его странные путешествия в иноземные страны не предназначались для извлечения наживы, в них не было жажды славы. Скорее, сэр Эмери предпринимал эти странствия из любви к жизни, а если ему и перепадала кое-какая известность (а такое происходило нередко), то он чаще всего передавал ее алчущим славы коллегам.

Они ему завидовали — эти его так называемые современники, но и им мог бы сопутствовать успех, будь они, как и он, столь щедро одарены предвидением и пытливостью. Правда, со временем я начал думать о том, что эти таланты стали его проклятием. Я столь едко высказываюсь об этих людях из-за того, как они отрезали от себя моего дядю после того, как ужасно закончилась его последняя, фатальная экспедиция. В прежние годы открытия сэра Эмери помогли многим из них «сделать имя», но в последнюю экспедицию он этих прихлебателей, этих искателей славы не позвал, и они оказались не в фаворе, они лишились возможности обрести свеженькую краденую славу. Думаю, по большей части, обвинения в безумии, звучавшие со стороны этих людей, были просто злобной местью, призванной приуменьшить гениальность моего дяди.

Безусловно, то сафари стало его физическим концом. Он, который прежде был крепким и сильным для мужчины своего возраста, с черными, как смоль, волосами, всегда улыбчивый, теперь исхудал и ходил, сильно горбясь. Волосы у него поседели, улыбаться он стал редко и нервно, и при этом у него дрожали уголки губ.

До того как это стало бросаться в глаза и дало возможность бывшим «друзьям» начать насмехаться над моим дядей, сэр Эмери то ли расшифровал, то ли перевел (я в этом мало понимаю) письмена с горстки древних глиняных осколков, которые в археологических кругах именуются «Фрагментами Г’харне». Дядя никогда подробно не рассказывал о своих открытиях, но я знал: именно то, что он выяснил, расшифровав эти письмена, и вызвало его злосчастное путешествие в Африку.

Он и еще несколько его личных друзей — все в равной степени ученые джентльмены, отправились в глубь континента на поиски мифического города, который, как полагал сэр Эмери, существовал за несколько столетий до того, как были высечены из камня основания египетских пирамид. На самом деле, согласно подсчетам дяди, первобытные предки человека еще не были зачаты в ту пору, когда величественные монолитные крепостные стены Г’харне вознеслись к древним небесам. Опровергнуть данное моим дядей определение возраста этого города, если он вообще существовал, было невозможно: новые исследования «Фрагментов Г’харне» показали, что они относятся к дотриассовому периоду, и само то, что они присутствуют в такой сохранности, а не в виде вековой пыли, не поддавалось объяснению.

Сэр Эмери — в одиночку и в ужасном состоянии — набрел на поселение дикарей пять недель спустя после того, как вышел из африканской деревни, где экспедиция в последний раз имела контакт с цивилизацией. Без сомнений, свирепые люди, обнаружившие его, разделались бы с ним на месте, если бы не их суеверия. Его дикий внешний вид и то, что он пришел из области, на которой, по их верованиям, основанным на местных преданиях, лежало табу, остановило дикарей. Со временем им удалось более или менее сносно выходить сэра Эмери, после чего они проводили его в более цивилизованную местность, откуда он еще не скоро, но все же возвратился во внешний мир. Об остальных членах экспедиции с тех пор ничего не было слышно, и никто их не видел. История эта известна только мне, а я ее прочел в письме, которое мне оставил дядя, но более подробно об этом позже…

После того как сэр Эмери в одиночестве вернулся в Англию, у него появились вышеупомянутые чудачества, и стоило только постороннему человеку намекнуть или начать рассуждать об исчезновении товарищей моего дяди по экспедиции, как он вспыхивал и принимался с пеной у рта говорить о совершенно непонятных вещах вроде «похороненной страны, где булькает и плодится Шудде-М’ель, замышляя уничтожение человечества, и об освобождении Великого Ктулху из подводного плена…».

Когда дядю попросили официально отчитаться об исчезновении товарищей по экспедиции, он сказал, что они погибли при землетрясении. И хотя его просили рассказать подробности, он не проронил больше ни слова.

Поэтому я его об экспедиции не расспрашивал, опасаясь того, как он будет реагировать на вопросы. Между тем в тех редких случаях, когда дядя сам был готов говорить об этом (но так, чтобы его не прерывали), я его взволнованно и внимательно слушал, потому что мне, так же как и другим, если не больше, хотелось, чтобы загадки развеялись.

После возвращения дяди прошло всего несколько месяцев, когда он внезапно покинул Лондон и пригласил меня в свой коттедж, одиноко стоящий здесь, на йоркширских торфяниках, чтобы я составил ему компанию. Это приглашение выглядело странно само по себе, ибо дяде случалось проводить месяцы напролет в самых безлюдных краях, и я привык считать его отшельником. Но приехать я согласился, потому что увидел в этой поездке прекрасный шанс обрести хоть немного мирной тишины, которая так благотворна для моего сочинительства.

2
Как-то раз, вскоре после того, как я обосновался в коттедже дяди Эмери, он показал мне два шара, наделенные странной красотой и жемчужным блеском. Размеры шаров составляли примерно четыре дюйма в диаметре, и хотя сэр Эмери не мог точно определить, из какого материала они состоят, на его взгляд, состав был такой: неведомая комбинация кальция, хризолита и алмазной пыли. О том, как могли быть изготовлены эти изделия, дядя отвечал: «Можно только гадать». Он сказал мне, что эти шары были найдены на месте мертвого города Г’харн, и что эта находка стала первым подтверждением того, что он действительно нашел искомое место. Шары, по словам дяди, лежали под землей в каменном ящике без крышки. На стенках ящика, скошенных под странным углом, красовались странные, неземные картины. Сэру Эмери явно не хотелось рассказывать мне о них. Он лишь сказал, что там были изображены настолько отвратительные сцены, что описывать их подробно не стоит. Но я все же приставал к нему с расспросами, и он ответил, что в камне были высечены изображения чудовищных жертвоприношений какому-то неведомому древнему божеству. Больше он рассказывать ни за что не соглашался, но отослал меня, «раз уж мне так нестерпимо хочется», к трудам Коммода и «побитого молью» Каракаллы.

Сэр Эмери также упомянул, что помимо изображений на стенках этого каменного ящика имелось немало строчек четко очерченных письмен, очень похожих на клинописные и точечные символы «Фрагментов Г’харне», а в чем-то поразительно напоминающих почти совершенно нечитаемую «Пнакотическую Рукопись». Дядя сказал, что этот контейнер, вероятно, служил чем-то наподобие ящика для игрушек, а странные шары, по всей видимости, были мячиками какого-то малыша из древнего города. Во всяком случае, в загадочных письменах на каменном ящике, которые дяде удалось расшифровать, упоминались дети.

К этому моменту повествования я заметил, что глаза у сэра Эмери начали странно блестеть, язык стал заплетаться. Казалось, какой-то странный психологический блок действует на его память. Без предупреждения, словно бы неожиданно впав в гипнотический транс, он принялся что-то бормотать насчет Шудде-М’еля и Ктулху, Йог-Сотхота и Йибб-Тстла — чужеродных божеств, не имеющих описания, а также про мифологические места с такими же фантастическими названиями — Сарнат[11], Гиперборея[12], Р’льех и Эфиротх. Я еще назвал не все из них.

Мне очень хотелось узнать как можно больше об этой трагической экспедиции, но боюсь, именно из-за меня сэр Эмери прервал свой рассказ. Как я ни старался делать вид, что не замечаю его странного бормотания, он все же, видимо, заметил, с каким состраданием и жалостью я смотрю на него. Тогда он поспешно извинился передо мной и ретировался в свою комнату. Попозже, когда я незаметно заглянул к нему, он сидел перед своим сейсмографом и сверял показатели самописца с атласом мира, лежавшим перед ним на письменном столе. Я с тревогой отметил, что дядя негромко разговаривает сам с собой.


Естественно, при том, что мой дядя был ученым и питал такой глубокий интерес к особым этническим проблемам, он всегда был одержим наукой и изысканиями. У него имелось немало редких книг по истории и археологии, о древностях и странных первобытных религиях. Я имею в виду такие труды, как «Золотая ветвь»[13] и «Культ ведьм» мисс Мюррей[14]. Но что я должен был подумать о других книгах, которые я обнаружил в библиотеке сэра Эмери через несколько дней после своего приезда? На книжных полках стояло, по меньшей мере, девять трудов, о которых я знал, что они настолько возмутительны по предмету изложения, что на протяжении многих лет самые разные авторитеты упоминали о них исключительно как о проклятых, богохульных, омерзительных, безумных и так далее. В этот перечень входили «Ктаат Аквадинген» неизвестного автора, «Заметки о «Некрономиконе» Фири, «Liber Miraculorem», «История магии» Элифаса Леви и экземпляр жуткого «Культа гулей». Но пожалуй, самым худшим из всего этого была тонкая книжка работ Коммода, которую этот «кровавый маньяк» написал в сто восемьдесят третьем году до Рождества Христова. Если бы книга не была ламинирована, она бы давно рассыпалась в прах.

Но мало того, что эти книги были пугающи и загадочны сами по себе, так было и еще кое-что…

Как можно было понять и объяснить неразборчивые, монотонные, заунывные напевы, которые часто доносились из комнаты сэра Эмери по ночам? Первый раз я услышал это пение на шестую ночь после моего приезда в дом дяди. Мне спалось неважно, и меня разбудили пугающие звуки — по идее, человеческие голосовые связки не должны были быть способны их воспроизводить. Однако мой дядя бегло произносил эти варварские слова нараспев, и через некоторое время мне удалось записать на бумаге наиболее часто повторяющуюся фразу-секвенцию. Я постарался передать на бумаге как можно более близко к звучанию эти слова — или, по крайней мере, звуки:

Се‘хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн,
Се’хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель.
Хай Г’харне орр’э эп фл’хур,
Шудде-М’ель икан-иканикас фл’хур орр’э Г’харне.
Невзирая на то, что в первое время мне казалось, что произнести эту абракадабру невозможно, с каждым днем я обнаруживал, что, как ни странно, произношение этих строк становится все проще и легче. Словно бы с приближением какого-то отвратительного ужаса я становился все более способен выражаться речью этого ужаса. Возможно, это было как-то связано с тем, что не так давно я произнес эти самые слова во сне. Во сне все всегда легче и проще, и через некоторое время беглость произнесения странных слов перекочевала в мои часы бодрствования.

Но всем этим не объясняются необъяснимые приступы дрожи, которые так терзали моего дядю. Интересно — сотрясения почвы, вызывающие постоянное подрагивание самописца сейсмографа, это следы каких-то серьезных подземных катаклизмов на глубине в несколько тысяч миль и на расстоянии тысяч в пять миль, или сейсмограф реагирует на нечто иное? На нечто настолько шокирующее и страшное, что у меня просто мозг леденеет, когда я пытаюсь задуматься об этой проблеме слишком серьезно.

3
Я прожил у дяди несколько недель, и настало время, когда сэр Эмери, можно сказать, явно пошел на поправку. Правда, он по-прежнему сутулился, хотя мне казалось, что уже не так сильно, да и его так называемые «чудачества» остались при нем, но в другом он вернулся к себе, прежнему. Нервный тик почти совсем перестал терзать его лицо, и щеки теперь уже были не такими бледными. Я заключил, что эти улучшения здоровья дяди связаны с постоянными исследованиями, которые он осуществлял с помощью своего сейсмографа. К этому времени я успел уловить четкую взаимосвязь между состоянием дяди и показателями этого прибора. Тем не менее я никак не мог уразуметь, каким образом внутренние движения Земли могли так влиять на нервную систему сэра Эмери. Как-то раз я зашел к дяде, посмотрел на сейсмограф, и дядя вдруг стал рассказывать мне кое-что еще о мертвом городе Г’харне. Надо было бы мне удержать его от разговора на эту тему.

«Глиняные осколки с письменами, — сказал он, — рассказывали о местонахождении города, название которого, Г’харне, известно только в преданиях и о котором в прошлом говорили только в том же смысле, как об Атлантиде, Му[15] и Р’льехе. Миф — и ничего более. Но если придать легенде конкретное местонахождение, она становится несколько реальнее — а если это местонахождение обеспечивает вас какими-то археологическими находками, какими-то древними реликвиями, принадлежащими цивилизации, исчезнувшей тысячелетия назад, тогда предание становится историей. Ты очень удивишься, узнав, как много в мировой истории было выстроено таким путем.

Я надеялся — можешь назвать этой интуицией, предвидением, — что Г’харне действительно существовал. Расшифровав письмена на глиняных осколках, я понял, что я в силах доказать, тем или иным способом, реальность Г’харне в глубокой древности. Я побывал в некоторых очень странных местах, Пол. Мне доводилось слышать и более странные истории. Как-то раз я жил в африканском племени, люди из которого утверждали, что им известны тайны исчезнувшего города, а местные сказители говорили мне о стране, где никогда не светит солнце, где Шудде-М’елль, прячущийся глубоко в изрытой туннелями земле, замышляет рассеяние зла и безумия по всему миру и воскрешение других, еще более мерзких злобных божеств!

Он таится в земле и поджидает того времени, когда настанет верное расположение звезд, когда станет нужным число воинов в его ужасных ордах, когда он сможет заразить своей мерзостью весь мир и поспособствовать возвращению других, кто еще хуже него!

Я услышал рассказы о сказочных созданиях, рожденных на звездах, которые обитали на Земле за миллионы лет до появления Человека, а когда он появился, они все еще таились где-то, в темных уголках. И я скажу тебе, Пол… — тут голос дяди зазвучал громче, — что они до сих пор здесь — в немыслимых местах! Мне рассказали о жертвах, приносимых Йог-Сотхоту и Йибб-Тстлу, и от описания этих жертвоприношений у тебя кровь в жилах похолодеет. Я узнал о жутких ритуалах, разыгрывавшихся под доисторическими небесами задолго до зарождения Древнего Египта. В сравнении с тем, о чем я услышал, труды Альберта Великого[16] и Гроберта кажутся ручными, игрушечными. Узнай о таком де Сад — он бы мертвенно побледнел».

Каждую новую фразу мой дядя произносил все быстрее, но тут умолк, чтобы отдышаться, и заговорил медленнее и тише:

«Как только я расшифровал фрагменты, я сразу же подумал об экспедиции. Могу сказать тебе, в это время я мог бы приняться за раскопки здесь, в Англии, — ты сильно удивишься, если узнаешь, что таится под поверхностью некоторых мирных холмов Котсуолдс[17]. Однако это могло бы вызвать протест у так называемых «экспертов», да и у любителей тоже, поэтому я выбрал Г’харне. Когда я впервые упомянул об экспедиции в присутствии Кайла и Гордона и еще нескольких человек, я, видимо, привел убедительнейшие аргументы, поскольку они сразу стали настаивать на том, чтобы отправиться со мной. Правда, некоторые из тех, кто согласился поехать в экспедицию, почти наверняка не сомневались, что это пустая трата времени. Как я уже говорил, Г’харне находится в тех же краях, что Му и Эфирот — или, по крайней мере, некогда находился. И конечно, мои коллеги вполне могли рассматривать экспедицию как поход за подлинной лампой Аладдина, однако, невзирая ни на что, они все же отправились со мной. И вряд ли они могли отказаться, потому что если Г’харне действительно существовал… О! Ты только подумай об упущенной славе! Они бы никогда себя не простили! А я ни за что не прощу себя. Потому что, если бы я не возился с «Фрагментами Г’харне», все они были бы сейчас здесь, помоги им Господь…»

Голос сэра Эмери вновь зазвучал лихорадочно, взбудораженно, и он продолжил рассказ:

«Боже, но как же мне тошно здесь! Я не в силах больше это выносить. Все дело в здешней траве и почве. Меня от этого трясет! Мне нужно, чтобы меня окружал бетон. Бетонные стены! И чем толще бетон, тем лучше! Но и у городов есть свои недостатки… метро и всякое такое. Ты когда-нибудь видел картину Пикмана «Катастрофа в метро»[18], Пол? Боже, что за работа! А та ночь… та ночь!

Если бы ты их увидел — как они полезли из раскопов! Если бы ты почувствовал те сотрясения — земля содрогалась и плясала, когда они восстали! Мы их потревожили, понимаешь? Возможно, они даже подумали, что на них напали, поэтому они и начали выходить наружу. Бог мой! Но откуда взялась такая свирепость! Я ведь всего за несколько часов до этого поздравил себя с находкой — обнаружением жемчужных шаров — и тут… и тут…»

Дядя снова начал тяжело дышать, и глаза у него лихорадочно заблестели. Голос изменился — приобрел странный, гнусавый акцент.

«Се’хайие, се’хайие… — Быть может, город и похоронен под слоем земли, но те, кто объявлял Г’харне мертвым, не знали о нем и половины. Они были живые! Они были живы миллионы лет, и, может быть, они не могут умереть!.. И почему бы такого быть не может? Ведь они — боги, не так ли? Что-то наподобие божеств! И вот они появляются посреди ночи…»

«Дядя, пожалуйста!» — прервал я сэра Эмери.

«Не надо так смотреть на меня, Пол, — резко проговорил дядя, — и не надо думать о том, о чем думаешь. Случались вещи и более странные, поверь мне. Уилмарт из Мискатоникского университета[19] мог бы кое-что порассказать, бьюсь об заклад! Да ты не читал, что написал Йохансен![20] Боже милостивый, почитай рассказ Йохансена!

Хай, эп-фл’хур… Уилмарт… старый болтун… Что он знает такое, о чем умалчивает? Почему вообще все помалкивают о том, что было обнаружено в тех Горах Безумия? Что выкопало из земли оборудование Пибоди?[21] Скажи мне об этом, если что-то знаешь! Ха-ха-ха! Се’хаййе, се‘хаййе, икан-иканикас…»

Дядя уже не говорил, а визжал, его глаза остекленели, он вскочил и начал дико размахивать руками. Я уже не был уверен, что он меня видит. Вряд ли он видел что бы то ни было вообще — разве что что-то представало перед его мысленным оком: жуткие воспоминания о том, что он себе представлял. Я взял его за руку, чтобы его успокоить, но он оттолкнул мою руку, словно бы не соображая, что делает.

«Они вылезают… эти твари, как бы сделанные из каучука… Прощай, Гордон… Не кричи так — я от этих криков с ума схожу… но ведь это только сон. Просто страшный сон, я такие в последнее время вижу часто. Это ведь сон, правда? Прощайте, Скотт, Кайл, Лесли…»

Вдруг мой дядя начал дико оглядываться по сторонам.

«Земля трескается! Как их много!.. Я падаю!

Это не сон — Боже милостивый… это не сон!

Нет! Не троньте меня, слышите? А-а-а-а!.. Мерзость какая… надо бежать! Бежать! Прочь от этих голосов… Это голоса? Прочь от этого чавканья и гнусавого пения…»

Без предупреждения сэр Эмери вдруг сам начал напевать. От жуткого звучания этого напева, которому сейчас не мешало ни расстояние, ни запертая дверь, слушатель более робкого десятка упал бы в обморок. Было похоже на то, что я слышал раньше по ночам. На бумаге слова не кажутся столь омерзительными — на самом деле они даже выглядят нелепо, но услышать, как они слетают с уст моего родственника, да еще с такой неестественной беглостью…

«Эп, эп-этх, фл’хур Г’харне
Г’харне фхтагн Шудде-М’ель хиас Негг’х».
Сэр Эмери произносил нараспев эти невероятные звукосочетания, и вдруг он начал стучать ногами по полу. Потешно побежал на месте. А потом вдруг испуганно вскрикнул, сорвался с места, проскочил мимо меня и налетел на стену. От удара он потерял равновесие и упал на пол.

Я опасался, что моей жалкой помощи тут может не хватить, но, к моему величайшему облегчению, несколько минут спустя к дяде вернулось сознание. Дрожащим голосом он заверил меня в том, что с ним «все хорошо», что у него просто «немножко закружилась голова». Опираясь на мою руку, он ушел в свою спальню.

В ту ночь я не смог сомкнуть глаз. Я завернулся в одеяло и сел неподалеку от двери комнаты дяди, чтобы оказаться рядом, если он проснется. Но ночь прошла спокойно, и вот ведь что поразительно: с утра сэр Эмери словно бы забыл обо всем и ему явно стало лучше.

Современным врачам давно известно, что в определенных психических состояниях лечение может быть подобрано, если побудить пациента к рассказу о том, что вызвало его болезнь. Возможно, нервная вспышка у моего дяди накануне вечером послужила этой самой цели — по крайней мере, я так подумал, потому что к этому времени у меня появились кое-какие новые идеи относительно его ненормального поведения. Я рассудил так: если ему непрерывно снятся страшные сны и если один из таких снов приснился ему в ту жуткую ночь, когда произошло землетрясение, когда погибли его друзья и коллеги, было вполне естественным то, что в его сознании то и дело возникали картины происшедшего — когда он проснулся и увидел вокруг себя трупы и кровь. А если мои предположения были справедливы, тогда становилась понятной и тяга моего дяди к сейсмологии…

4
Неделю спустя прозвучало еще одно мрачное напоминание о состоянии сэра Эмери. А казалось, ему стало настолько лучше! Правда, время от времени он разговаривал во сне, но стал выходить в сад, «чтобы привести там кое-что в порядок, кусты обрезать». Было близко к середине сентября, и стало довольно прохладно, но светило солнце, и дядя проводил все утро в саду, орудуя граблями и секатором. Мы оба занимались своими делами, и я как раз задумался над тем, что бы такое приготовить на обед, когда произошло нечто исключительное. Я отчетливо ощутил, как земля шевельнулась у меня под ногами, и услышал негромкий рокот.

Когда это случилось, я сидел в гостиной. В следующее мгновение распахнулись двери, ведущие в сад, и вбежал мой дядя. Его лицо было мертвенно-бледным. Жутко выпучив глаза, он промчался мимо меня в свою комнату. Меня так напугал его ужасный внешний вид, что я еще не успел подняться со стула, когда сэр Эмери, весь дрожа, вышел в гостиную. С трясущимися руками он опустился в большое мягкое кресло.

«Это была земля… На секунду я подумал, что это земля…» — забормотал он, говоря больше с самим собой, нежели со мной, и продолжая сотрясаться мелкой дрожью с головы до ног. Но тут дядя увидел тревогу на моем лице и попытался успокоиться.

«Земля, Пол… Я был уверен, что почувствовал сотрясение… Но я ошибся. Видимо, дело в этом пространстве. Во всем этом открытом пространстве. В пустошах. Боюсь, мне вправду придется сделать над собой усилие и уехать отсюда. Здесь слишком много почвы и слишком мало бетона! Все дело в том, что нужно окружить себя бетоном!»

У меня слова на языке вертелись — я хотел сказать, что тоже почувствовал нечто наподобие маленького землетрясения, но услышав, как дядя сказал, что, видимо, ошибся, я промолчал. Не хотелось излишне волновать его без нужды. И так ему было плохо.

Вечером, когда сэр Эмери удалился к себе в спальню, я зашел в его кабинет — в то помещение, которое он считал неприкасаемым, хотя никогда напрямую об этом не говорил. Мне хотелось посмотреть на сейсмограф. Но прежде чем я подошел к прибору, мне бросились в глаза разбросанные по столу бумаги. Одного взгляда на них мне хватило, чтобы я понял: листки белой писчей бумаги были покрыты отрывочными записями, сделанными тяжелым почерком моего дяди. Рассмотрев записи повнимательнее, я с болью обнаружил, что они представляют собой разрозненные, рваные заметки — словно бы о вещах и событиях совершенно разных, но при этом, очевидно, как-то связанных с жуткими видениями дяди. С тех пор эти заметки полностью перешли ко мне, стали моей собственностью. Привожу их здесь:

АДРИАНОВ ВАЛ

122–128 гг. после Р. Х. Известняковый Угол. (Гн’ях из «Фрагментов Г’харн»?) Из-за землетрясений земляные работы были прерваны, вот почему часть базальтовых блоков была брошена в незаконченном рву с отверстиями для клиньев — эти камни строители готовились расщепить на более мелкие куски.

В’ньял Шаш. (МИТРА?)

У римлян были свои божества — но не Митре последователи Коммода, Кровавого Маньяка, приносили Жертвы в лагере вблизи Известнякового Угла! И именно в этом месте пятьюдесятью годами ранее был откопан огромный каменный блок, покрытый высеченными письменами и рисунками! Его осмотрел и велел снова закопать центурион Сильванус. Позднее под землей (глубоко), на том месте, где в форте Хаусстедз[22] стояла таверна Викуса, был найден скелет, однозначно определенный, как скелет Сильвануса — по перстню с печаткой на пальце. Но как исчез Сильванус, что с ним случилось — этого мы не знаем! Приспешники Коммода вели себя не слишком осмотрительно. Судя по трудам Атулла и Каракаллы, многие из них также исчезли в одну ночь — во время землетрясения!

ЭЙВБЕРИ[23]

(Неолитический А’бии из «Фрагментов Г’харне» и «Пнакотической рукописи»???) Справочный материал — в книге Стьюкли[24] «Храм британских друидов» — невероятно! Но Стьюкли был очень близок к истине, когда писал, что друиды поклонялись змеям! А вернее было бы сказать — червям!

ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАНТА (IX век)

Городской Совет не ведал, что творил, когда издал такой указ: «Пусть также камни, обретенные вследствие насмешек демонов, которым поклоняются посреди руин и в лесистых местностях, где произносятся клятвы и приносятся жертвы, будут выкопаны из земли и брошены в такие места, где приверженцы этих культов их более никогда не смогут разыскать…» Я так много раз прочел этот абзац, что он запечатлелся в моем сознании! Одному Богу известно, что случилось с теми бедолагами, на чью долю выпало исполнить указ Городского Совета!

РАЗРУШЕНИЕ МОНОЛИТОВ

В тринадцатом и четырнадцатом веках Церковь также предпринимала попытки удаления определенных камней из Эйвбери из-за местных суеверий, вследствие которых крестьяне предаются рядом с оными камнями языческим обрядам и колдовству! На самом деле ряд камней был-таки разбит на части. Их уничтожали огнем и опрыскивали святой водой — из-за того, что на них были изображены некие устройства.

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

1320–1325. Почему были предприняты такие старания закопать под землю один из монолитов в Эйвбери? Произошла подвижка почвы, и камень закачался, и рухнул, и погреб под собой рабочего. И похоже, никто даже не подумал попытаться его спасти!.. Почему? И почему другие землекопы бежали с места происшествия? И какую такую огромную Тварь увидел один из рабочих, которая, извиваясь, закапывалась в землю? Наверняка там жутко пахло… По ВОНИ узнаете их… Не было ли и там тоже потревожено гнездо бессмертных тварей?

ОБЕЛИСК

Почему был разбит так называемый «обелиск Стьюкли»? Его осколки были захоронены в начале восемнадцатого века, но в тысяча восемьсот тридцать третьем году Генри Браун обнаружил на этом месте остатки сожженных жертвоприношений, а поблизости, в Силбери-Хилл… Бог мой! Этот дьявольский курган! Даже среди этих ужасов есть нечто, о чем думать нестерпимо, — и покуда еще мыслю здраво, я не желаю думать о Силбери-Хилле!

АМЕРИКА: ИННСМУТ[25]

1928. Что произошло на самом деле и почему Федеральные власти вводят ограничения на погружения около Дьявольского Рифа в Атлантическом океане совсем рядом с Иннсмутом? Почему половина жителей Иннсмута была изгнана — и куда? Какова была связь этих событий с Полинезией и что еще погребено в странах на дне морском?

ГУЛЯЮЩИЙ ПО ВЕТРАМ

(Гуляющий-со-смертью, Итхаква, Вендиго и т. д.) Вот еще один ужас — но другого типа! И какие свидетельства! Достоверно доказанные человеческие жертвоприношения в Манитобе. Невероятные обстоятельства вокруг дела Норриса! Спенсер[26] из университета Квебека буквально подтвердил достоверность… и в…

Но здесь записки обрывались, и, когда я прочел их впервые, я этому порадовался. Быстро становилось ясно, что с дядей дело плохо и что он не совсем в своем уме. Конечно, нельзя было исключать, что он написал эти заметки до наступления кажущегося улучшения, а если так, то все могло быть и не так худо, как казалось.

Положив заметки в точности туда, где я их взял, я переключил свое внимание на сейсмограф. Линия, которую выводил на бумаге самописец, была ровной и четкой, а когда я отмотал ленту назад, я увидел, что такая поистине невероятная прямая линия выводится самописцем уже двенадцать дней подряд. Как я уже говорил, показания этого прибора и здоровье моего дяди были неразрывно связаны, и это доказательство спокойствия планеты, несомненно, было причиной относительно благополучного состояния сэра Эмери. Однако была в этом одна странность: я ведь был точно уверен в том, что ощутил содрогание земли, — и я даже слышал негромкий рокот. Не могло же случиться так, чтобы у меня исэра Эмери случилась одна и та же чувствительная галлюцинация!

Я повернул бумажный ролик в первоначальное положение и уже собрался было уйти, как вдруг заметил то, что мой дядя упустил. Это был маленький медный винтик, валявшийся на полу. Я снова размотал ленту самописца и обнаружил отверстие, на которое прежде внимания не обратил — по размеру как раз подходящее для найденного мною винтика. В механике я далеко не дока, и я не мог понять, какую роль играла эта крошечная деталька в работе прибора. Тем не менее я закрутил винтик и установил бумажный ролик на место. Затем я немного постоял, чтобы убедиться, что самописец работает как надо. Несколько секунд я не замечал ничего особенного. Но потом я услышал звук. Прежде сейсмограф работал, издавая негромкое жужжание, наподобие часового механизма. К этому добавлялось тихое шуршание иглы самописца, соприкасавшейся с бумагой. Теперь я услышал жужжание, но вот тихого шуршания не осталось и в помине. Вместо него самописец стал издавать визгливый скрежет. Я испуганно уставился на иглу самописца.

Похоже, от маленького винтика зависело очень многое. Не стоило удивляться тому, что небольшое землетрясение, столь сильно потревожившее моего дядю, прибор не заметил и не записал. Тогда сейсмограф работал неправильно, а теперь он действовал!

Теперь невооруженным глазом было видно, что каждые несколько секунд землю сотрясала дрожь. Пусть она была почти неощутима мной, но зато ее регистрировал и записывал прибор, игла которого наносила дикие зигзаги на бумагу…

Когда в ту ночь я наконец решил лечь спать, меня трясло посильнее, чем землю. Но какова была истинная причина моей нервозности — я понять не мог. Почему меня так напугало мое открытие? Верно, теперь я четко удостоверился в том, что от работы сейсмографа напрямую зависит психическое состояние моего дяди. Возможно, ему грозила новая вспышка психоза… но почему понимание этих фактов так встревожило меня? Поразмыслив, я не смог дать ответ на вопрос, почему какая-то определенная область страны должна получать слишком большую порцию землетрясений.

Поразмышляв об этом, я сделал вывод, что прибор либо совершенно неисправен, либо слишком чувствителен. Возможно, нужно было подкрутить медный винтик. В общем, в итоге я заснул, заверив себя в том, что землетрясение, которое мы ощутили, просто случайно совпало с обострением состояния дяди. Но как раз перед тем, как я погрузился в сон, я обратил внимание на то, что воздух словно бы заряжен каким-то странным напряжением, а еще на то, что легкий ветерок, весь день шевеливший листву деревьев, совершенно затих, и наступила абсолютная тишина. И в этой тишине я заснул, и всю ночь мне снилось, что под моей кроватью содрогается земля…

5
На следующее утро я встал рано. У меня заканчивались письменные принадлежности, и я решил съездить ранним утренним автобусом в Рэдкар. Из коттеджа я ушел, когда сэр Эмери еще спал. Во время своего путешествия я поразмышлял о событиях прошедшего дня и решил во время пребывания в городе провести небольшое расследование. Я позавтракал в кафе, а потом наведался в редакцию газеты «Рэдкар миррор». Помощник редактора, мистер Маккиннен, оказал мне большую помощь. Он позвонил по телефону целому ряду людей и задал им интересующие меня вопросы. Через некоторое время мне стало известно, что на протяжении большей части года никаких серьезных подземных толчков в Англии зарегистрировано не было. С этим утверждением я бы явно мог поспорить, но промолчал, однако чуть позже были получены другие сведения. Я узнал о том, что несколько небольших толчков все же произошло: как сравнительно недалеко — в Гуле, то есть всего в нескольких милях от коттеджа дяди (этот толчок был зарегистрирован за последние сорок восемь часов), так и подальше — в Тендердене, поблизости от Дувра. И уж совсем незначительный толчок произошел в Рэмси, в графстве Хантингтоншир. Я горячо поблагодарил мистера Маккиннена за помощь и уже был готов уйти, как вдруг он спросил меня, не интересно ли мне просмотреть публикации в их газете из-за рубежа. Я с благодарностью принял это предложение и остался наедине с большой стопкой статей, переведенных на английский. Конечно, как я и ожидал, большая часть публикаций не представляла для меня никакого интереса, но в самом скором времени я отобрал тот материал, который мне был нужен.

Сначала я с трудом поверил собственным глазам. Я прочел, что в августе произошло землетрясение во Франции, в департаменте Эн — причем такой силы, что пара домов обрушилась и несколько человек получили ранения. На несколько недель раньше похожие толчки были зарегистрированы в Ажене, в департаменте Аквитания, но их сочли не настоящим землетрясением, а проседанием почвы. В начале июля были также замечены подземные толчки в Испании — в Калаорре, Хихоне и Ронде. Цепь толчков пролегала прямо и ровно, словно полет стрелы, через Гибралтарский пролив до Ксауена в Испанском Марокко, где рухнул целый район на окраине. И еще дальше, до… Но с меня и этого хватило. У меня уже не было сил просматривать газетные статьи дальше. Я не хотел знать — даже приблизительно, где находится мертвый город Г’харне…

О! Я так увлекся, что даже забыл о том, зачем изначально приехал в Рэдкар. Но моя книга могла подождать — теперь у меня появились дела поважнее. Я отправился в городскую библиотеку, где взял «Атлас мира» издательства «Nicheljohn» и раскрыл его на той странице, где располагалась большая складная карта британских островов. Географию я знаю довольно сносно, а особенно — географию графств Англии, и я обратил внимание, казалось бы, на не связанные между собой места, где произошли «незначительные толчки». Тут было нечто странное. Я не ошибся. Взяв с полки книгу, я использовал ее край как линейку. В прямую линию выстроились Гуль в Йоркшире и Тендерден на южном побережье. У меня мурашки по спине побежали, когда я увидел, как близко к этой линии находится Рэмси в Хантингтоншире. Со страхом и любопытством я провел эту линию дальше на север и, вытаращив глаза, обнаружил, что она прошла всего лишь в миле от дома дяди на болотистых пустошах!

Онемевшими пальцами я перевернул в атласе мира еще несколько страниц и нашел карту Франции. Я долго медлил, а потом, еле шевеля руками от страха, перешел к Испании, а от нее — к Африке. Довольно долго я просто сидел в тишине, время от времени скованно переворачивая страницы и машинально сверяя географические названия и координаты.

К тому моменту, когда я покинул библиотеку, мысли у меня в голове бешено метались, спина покрылась холодным потом. Мне чудились позади меня шаги некоего ужаса из бездны доисторических времен. Моя нервная система, прежде довольно крепкая, начала трещать по швам.


К дому дяди я возвращался вечерним автобусом. Гул мотора убаюкал меня, и в полусне я вдруг услышал голос сэра Эмери. Однажды он пробормотал эти слова во сне. Наверное, ему что-то снилось. Он сказал: «Они не любят воду… Англии нечего бояться… Уж слишком глубоко им пришлось бы…»

Стоило мне вспомнить эти слова, как я резко очнулся от дремоты и холод ужаса пробрал меня до костей. И мои мрачные предчувствия меня не обманули, потому что в конце пути меня ожидало такое, что привело мою психику к почти полному коллапсу.

Как только автобус сделал последний поворот, объезжая лес, за которым скрывался дядин коттедж, я все увидел! Дом рухнул! Я просто не мог поверить своим глазам. Даже зная все, о чем я теперь узнал, мало-помалу собирая сведения, все равно это было не под силу воспринять моему измученному сознанию. Я вышел из автобуса и дождался момента, пока водитель проведет его через лабиринт припаркованных у дороги полицейских машин и автомобилей любопытных зевак. Только потом я перешел дорогу. Забор, окружавший коттедж, был повален на землю, чтобы к дому могла подъехать машина «Скорой помощи». Теперь она стояла в странным образом покосившемся саду. Горели фары, потому что было почти совсем темно. Бригада спасателей с отчаянной быстротой разбирала завалы на жутких развалинах. Я остолбенел и был не в силах тронуться с места. Ко мне подошел офицер полиции. Я, запинаясь, представился и выслушал следующую историю.

Обрушение дома первым заметил проезжавший мимо автомобилист. Подземные толчки, сопровождавшие обвал, ощущались в ближайшей деревушке Марск. Автомобилист, решив, что сам ничем помочь не сумеет, на полной скорости доехал до Марска, чтобы сообщить о катастрофе и вызвать помощь. По всей видимости, дом просто сложился как колода карт. Полиция и «скорая» прибыли на место происшествия через несколько минут, и немедленно была начата спасательная операция. Судя по всему, в момент катастрофы моего дяди в доме не было, потому что его до сих пор не нашли. На месте происшествия поначалу отмечался странный сильный запах, но он исчез, как только начались спасательные работы. Во всех комнатах, кроме кабинета, уже успели расчистить полы, а за то время, пока со мной говорил офицер, было разобрано еще несколько помещений.

Неожиданно рабочие из спасательной бригады громко загомонили. Я увидел, что они стоят посреди развалин в окружении толпы зевак, и все они на что-то смотрели. У меня сердце забилось так, что чуть не выскочило из груди. Я протолкался сквозь толпу, чтобы увидеть, что привлекло внимание рабочих.

Там, где был пол кабинета моего дяди, я увидел то, чего больше всего страшился. Там зияла дыра… но судя по тому, как лежали сломанные половицы, как были разбросаны обломки, все выглядело так, словно земля не провалилась, а кто-то словно бы подкопал дом снизу…

6
С тех пор никто сэра Эмери не видел и ничего о нем не слышал. И хотя он считается пропавшим без вести, я-то знаю, что на самом деле он мертв. Он отправился в миры древних чудес, и я молюсь об одном: чтобы его душа осталась по нашу сторону порога. Ибо в своем невежестве мы были к сэру Эмери несправедливы — и я, и все остальные, кто думал, что он лишился рассудка. Все мы. Все его чудачества — как я их теперь понимаю, но понимание пришло ко мне с трудом и дорого мне обойдется. Нет, он не был безумен. Его поведение было продиктовано инстинктом самосохранения, и хотя его предосторожность в итоге ничего не дала, им руководило не безумие, а страх перед безымянным злом.

Но худшее еще впереди. Ибо меня ожидает такой же конец. Я это знаю, потому что подземные толчки преследуют меня. Или это все — всего лишь игра воображения? Нервы у меня вышли из строя, но психика в порядке. Я слишком много знаю! Они посещали меня в сновидениях, и я думаю, точно так же они посещали моего дядю, и то, что они прочли в моем сознании, предупредило их о том, что им грозит опасность. Они не позволят мне дальше заниматься расследованием, потому что именно из-за подобных проникновений в истину в один прекрасный день они могут стать раскрыты для людей — раньше, чем они будут готовы!

Господи! Ну почему этот дурацкий фольклорист Уилмарт из Мискатоникского университета не ответил на мои телеграммы? Должен же быть какой-то выход! Ведь они прямо сейчас копают, эти обитатели тьмы…

Но нет — это все без толку! Я должен взять себя в руки и завершить это повествование. У меня не было времени рассказать правду представителям власти, но даже если бы я сделал это, я понимаю, каков бы был результат. «Со всеми этими Уэнди-Смитами что-то не так», — сказали бы они. Но эта рукопись все расскажет вместо меня, а также станет предупреждением для других. Быть может, когда станет ясно, насколько сильно мой уход из жизни похож на то, как погиб сэр Эмери, людям станет любопытно. Если эта рукопись будет руководить людьми, быть может, они узнают все, что нужно, и уничтожат древнейшее зло Земли, пока оно не уничтожило их…

Через несколько дней после обрушения дядиного коттеджа на пустоши, я поселился здесь, в доме на окраине Марска, чтобы быть поблизости на тот случай, если дядя вернется (хотя я сам на это мало надеялся). Но теперь меня держит здесь какая-то страшная сила. Я не могу бежать… Поначалу их власть не была настолько сильна, но теперь… Я уже больше не могу покинуть этот письменный стол, и я знаю, что конец может настать очень быстро. Я словно бы корнями прирос к этому стулу и могу только печатать на машинке!

Но я должен… должен. А подземные толчки, подвижки почвы теперь ощущаются все сильнее. Этот адский, треклятый, насмешливый самописец — как безумно его игла скачет по бумаге!

Я пробыл в Марске всего два дня, когда полисмен доставил мне грязный, перепачканный землей конверт. Его нашли на развалинах дома дяди — около края странной ямы. Письмо было адресовано мне. В конверте лежали те самые заметки, которые я уже скопировал и процитировал здесь, а также там было письмо от сэра Эмери. По всей видимости, он дописал его как раз перед тем, как ужас явился за ним. Если задуматься, то неудивительно, что конверт остался цел во время разрушения дома. От не могли догадаться, что это такое, а потому конверт не мог их заинтересовать. Ничего из того, что находилось в доме, не было взломано намеренно — ничего из неодушевленных предметов, и насколько мне известно, ничего не пропало, кроме тех жутких шаров — или того, что от них осталось!

Но мне нужно спешить. Я не могу скрыться отсюда, а подземные толчки постоянно нарастают в частоте и интенсивности. Нет! Мне не хватит времени! Не хватит времени написать обо всем, о чем хотелось написать. Толчки слишком сильны… слишком сильны. Они мешают мне печатать. Завершу рассказ единственным доступным мне способом: приложу к этой рукописи письмо сэра Эмери.

«Дорогой Пол,

Если это письмо все-таки попадет тебе в руки, я хочу попросить тебя кое-что сделать для безопасности и здравомыслия всего мира. Совершенно необходимо изучить этих тварей и что-то с ними сделать — хотя, как это осуществить, я совершенно не представляю. Я хотел — ради того, чтобы самому не утратить рассудок, — забыть о том, что случилось в Г’харне. Я совершил ошибку, пытаясь скрыть это. В эти самые моменты, когда ты читаешь это письмо, есть люди, которые ведут раскопки в странных, запретных местах, — и кто знает, что они могут откопать? Безусловно, всех этих чудовищ нужно выследить и искоренить, но это не должны делать глупцы-любители. Это дело для людей. Готовых к встрече с жутким, космическим ужасом. Для вооруженных людей. Может быть, хорошую службу сослужат огнеметы… Непременно потребуются недюжинные познания в науке ведения войны… Нужно изготовить устройства для слежения за врагом… Я имею в виду специализированные сейсмологические инструменты. Будь у меня время, я бы подготовил детальное и точное описание, но, видимо, будущим охотникам за ужасами придется удовольствоваться этим письмом.

Понимаешь, теперь я абсолютно точно знаю, что они охотятся за мной, — и я с этим ничего не могу поделать! Слишком поздно! Поначалу даже я сам, как многие другие, думал, что сошел с ума. Я не желал признаваться самому себе в том, что то, что я видел, было на самом деле! Признаться в этом означало бы признать свое полное и бесповоротное безумие — но это было по-настоящему, да, это случилось — и случится опять!

Одному Богу известно, что стряслось с моим сейсмографом, но эта треклятая штуковина меня просто убивает! О да, да, они все равно до меня доберутся, но я бы мог успеть хотя бы оставить после себя подобающее предупреждение.

Я прошу тебя хорошенько поразмыслить, Пол… Подумай о том, что произошло с коттеджем… Я могу писать об этом так, как будто бы все уже произошло — потому что знаю, что это должно произойти! И произойдет! Шудде-М’ель явится за своими шарами…

Пол, обрати внимание на то, как я погиб. Потому что, если ты читаешь это письмо, я либо мертв, либо исчез — а это одно и то же. Внимательно прочитай приложенные к письму заметки, умоляю тебя. У меня не было времени изложить больше подробностей, но все же мои заметки должны тебе помочь. Если ты хотя бы вполовину настолько пытлив, как я о тебе думаю, ты наверняка очень скоро распознаешь фантастический ужас, в который, повторяю, должен поверить весь мир! Этого нужно добиться! Земля уже содрогается, и я понимаю, что это конец, и ужас теперь не покидает меня, но мыслю я ясно… Нет, я вовсе не жду, что ясность сознания сохранится надолго. Скорее всего, к тому моменту, когда они вправду явятся за мной, моя психика откажет полностью. Теперь я могу представить, как это будет. Затрещат половицы, сломаются, и они окажутся здесь. О! Даже от мыслей об этом мое сознание хочет спрятаться! Появится эта жуткая вонь, и слизь, и это пение, и они будут извиваться… а потом…

Я не могу спастись бегством и просто жду появления твари. Я охвачен той же самой гипнотической силой воздействия, которой подверглись мои друзья в Г’харне. Какие жуткие воспоминания! Я очнулся и увидел трупы моих друзей, из которых кошмарные твари, похожие на червей-вампиров, высосали всю кровь, досуха. Эти твари пришли из доисторических времен, из немыслимой древности… Это божества чужеродных измерений! Та же самая гипнотическая сила подействовала на меня. Я не мог ни броситься на помощь друзьям, ни спасти себя!

Но — о чудо! Как только луна зашла за облако, гипнотический транс исчез. Крича и рыдая, почти лишившись рассудка, я помчался прочь, слыша позади себя заунывное, бесовское пение Шудде-М’еля и орд его приспешников.

Я не соображал, что делаю, но ухитрился унести с собой эти адские шары… Вчера они мне приснились. Я вновь увидел письмена на стенках каменного ящика. Мало того — я сумел их прочесть!

Весь ужас, все кошмарные амбиции этих адских тварей предстали предо мной ясно и четко, как заголовки в утренней газете! Божества они или нет — это не так важно, но ясно одно: их планам захватить всю Землю мешает только одно: чудовищно продолжительный и сложный цикл размножения! Каждую тысячу лет рождается лишь горстка потомства, но, если учесть, как давно они здесь живут, может настать время, когда их станет достаточно! И естественно, это столь медленное и тягостное пополнение числа отвратительных себе подобных заставляет их страшиться потери хотя бы одного мерзкого отпрыска — и именно поэтому они прорыли столько туннелей под землей, смогли прокопать их даже под дном океанов — лишь бы только вернуть себе эти шары!

Я гадал, зачем им потребовалось выслеживать меня, — а теперь я знаю зачем. А еще знаю, как они это делают! Не догадываешься, откуда им известно, где я нахожусь, Пол, и зачем они движутся сюда? Эти шары — словно маяк для них. Голос зовущей сирены. И как всякий родитель, они откликаются на зов своего чада — но боюсь, к этому примешиваются еще и страшные амбиции, и абсолютно неведомые для нас эмоции.

Но они опоздали!

Несколько минут назад, как раз перед тем, как я начал это письмо, эти шары… проклюнулись! Кто бы мог догадаться, что это яйца — или что тот ящик, в котором я их обнаружил, — это инкубатор! Я не могу винить себя за то, что не понял этого. Как-то раз я даже попробовал подвергнуть шары исследованиям с помощью рентгена. Но, проклятье, рентгеновские лучи попросту отразились от них! Однако, как только яйца проклюнулись, эта прочнейшая скорлупа разлетелась на тысячи мелких осколков. Если учесть, какого размера взрослые твари, значит, у них поистине фантастическая скорость роста! Я их сжег горящей сигарой… и ты бы только слышал, как мысленно вопили их подземные родители!

Если бы только я мог знать раньше — знать определенно! — что это не безумие, то, быть может, я смог бы как-то уйти от этого ужаса. Но теперь бесполезно. Мои заметки — просмотри их, Пол, и сделай то, что должен был сделать я. Заверши детальное расследование и передай властям сведения. Тебе может помочь Уилмарт, а может быть, еще Спенсер из Университета Квебека. У меня почти не осталось времени. Трещины пошли по потолку.

Этот последний толчок… от потолка отваливаются куски… а пол… пол поднимается! Помоги мне Господь, они идут за мной. Я уже чувствую, как они забираются ко мне в сознание, приближаясь…»

«Сэр,

Прилагаю эту рукопись, найденную на развалинах дома номер 17 по Энвик-стрит в городе Марск, графство Йоркшир, после подземных толчков в сентябре сего года и считающуюся «фантазией», которую автор, Пол Уэнди-Смит, подготовил для публикации. Более чем вероятно, что так называемое исчезновение сэра Эмери Уэнди-Смита и его племянника, писателя, было всего-навсего попыткой разрекламировать эту историю. Прекрасно известно, что сэр Эмери интересуется (интересовался) сейсмографией, и, быть может, его племянника каким-то образом вдохновили эти два землетрясения, случившиеся одно за другим. Расследование продолжается».

Сержант Дж. Уильямс
Полиция графства Йоркшир,
2 октября 1933 года

4. Проклятые земли (Из записных книжек де Мариньи)

Вскоре стало ясно, что мой друг, оккультист, хотя сам он это отрицал, устал куда сильнее, чем сам в этом признавался. Он задремал. Закрыл глаза, обмяк в кресле и стал дышать медленно и ровно, а я читал письма — и… фантазию? — Пола Уэнди-Смита.

Признаюсь честно и откровенно: когда я закончил чтение, у меня в сознании просто закружился смерч! В этой «вымышленной истории» упоминалось так много реальных фактов… И почему автор предпочел дать персонажам истинные имена — свое и своего дяди, и зачем упомянул так много имен некогда живших людей? С учетом содержания писем, которые я прочитал до рукописи, я все сильнее и сильнее убеждался в том, что опасения Кроу — пока что, по крайней мере, — подтверждаются. Ибо, хотя мой друг об этом прямо не сказал, тем не менее я смог догадаться, что он поверил в то, что рукопись Уэнди-Смита — доказательство фантастического факта!

В то время, когда я дочитал рукопись до конца и заново просмотрел некоторые из писем, Кроу все еще мирно посапывал в кресле. Я нарочито громко пошуршал бумагами, укладывая их на письменный стол, и вежливо кашлянул. Эти звуки мгновенно вернули моего друга к полному бодрствованию.

Немало было на свете всякого такого, для чего я бы потребовал немедленного объяснения. Однако я ничего не стал комментировать «по горячим следам». Я сохранял внимание и сосредоточенность. Кроу поерзал в кресле и протянул мне коробку, содержащую… что?

Наверное, я знал заранее, что в ней лежит.

Я аккуратно приподнял картонную крышку. Убедившись, что моя догадка верна, я взял из коробки один из четырех красивых, тускло блестевших шаров.

— Отродье Шудде-М’еля, — тихо произнес я, поставил коробку на стол и стал рассматривать шар, лежавший у меня на ладони. — Яйца одного из наименее известных божеств Цикла мифов о Ктулху. Их прислал тебе Бентам, по твоей просьбе?

Кроу утвердительно кивнул.

— Правда, к посылке не было приложено письмо, да и упакована она была кое-как, явно второпях. Похоже, я здорово напугал беднягу Бентама… или не я, а что-то.

Я нахмурился и покачал головой. Мной снова овладели сомнения.

— Но во все это очень трудно поверить, Титус, и по целому ряду причин.

— Прекрасно! — горячо воскликнул Кроу. — Дабы развеять твое неверие — а я это сделаю непременно, — я хочу расправиться с немногими сомнениями, которые еще остались у меня самого. В это трудно поверить, Анри, — я это признаю, но игнорировать это невозможно. Однако… о каких причинах ты говоришь сейчас, отказываясь принимать все так, как оно есть?

— Ну, во-первых, — сказал я, откинувшись на спинку кресла, — разве не может быть вся эта кутерьма в самом деле кем-то подстроена? Уэнди-Смит сам намекает на это в послесловии, в последнем абзаце своего… «полицейского отчета».

— А-га! — воскликнул Кроу. — Хорошо подмечено… Но я уже все проверил, Анри. Этот последний абзац — его не было в первоначальной рукописи! Он был добавлен редактором издательства и составлен с использованием настоящего полицейского отчета об исчезновениях!

— Но тогда как быть с этим малым, Бентамом? — спросил я. — Разве он не мог где-то прочесть такую историю? Может быть, он просто что-то присочинил от себя к некой загадке, заинтриговавшей его? В конце концов, он в письме признается в некоторой склонности к просмотру разных странных и научно-фантастических фильмов. Возможно, он также интересуется литературными страшилками! Это вероятно, Титус. Рассказ Уэнди-Смита может, как ты сам сказал, быть основан на факте — может быть, она вообще взята из жизни, из достоверного дневника — в конце концов, таинственное отсутствие сэра Эмери и его племянника столько лет требовало какого-то расследования. Но эти записки вышли в свет как художественное произведение, а не как документальное!

Я заметил, что Кроу задумался о приведенных мной аргументах, однако через пару секунд он сказал:

— Помнишь рассказ про мальчика, который кричал «Волки!», Анри? Конечно, помнишь. Ну так вот: у меня такое чувство, что последнюю рукопись Пола Уэнди-Смита постигла такая же судьба. Он написал немало страшных историй, понимаешь? И я боюсь, что его литературный агент и издатель — невзирая на первоначальные сомнения (а сомнения были, если учесть, как поздно вышла книга) — сочли последнюю работу писателя плодом вымысла. Это заставляет меня с печалью вспомнить о судьбе Абмроза Бирса[27]. Ты ведь знаешь, какие обстоятельства я имею в виду?

— Гм-м-м… — протянул я и сдвинул брови, гадая, на что намекает мой друг. — Бирс? Да-да. Американский писатель, мастер ужасов, верно? Умер в тысяча девятьсот четырнадцатом…

— Не «умер», Анри, — торопливо поправил меня Кроу. — Он просто исчез, и его исчезновение стало таким же загадочным, как все, что происходило в его рассказах. Он пропал так же бесследно, как Уэнди-Смиты!

Кроу опустился на четвереньки на полу и принялся выбирать книги и карты.

— Но в любом случае, дружище, ты меня либо не слушал так внимательно, как ты умеешь слушать, либо, — тут он мне улыбнулся, — ты слишком мало веришь в то, что, как я тебе поклялся, является истинной правдой. Я говорю о моих снах, Анри, — подумай о моих снах!

Он дал мне немного времени на раздумья, после чего сказал:

— Но если допустить, что эти мои ночные кошмары — просто совпадение, а мистер Бентам, как ты выразился, «шутник», то как ты объяснишь вот эти яйца? Может быть, ты думаешь, что Бентам, который производит впечатление здравомыслящего человека, жителя северо-востока до мозга костей, отправился в свою мастерскую и просто-напросто смастерил их там, использовав для этого пару ведер хризолита, залежи которого у него имеются в саду, и ведро алмазной пыли? Нет, Анри, не сходится. К тому же, — проговорил Кроу, поднявшись с колен и старательно взвесив шар на ладони, — я их проверил. Насколько я могу судить, они настоящие. На самом деле, я просто знаю, что это так! У меня было не так много времени, чтобы подвергнуть их более детальному исследованию, но одно совершенно точно — они отталкивают рентгеновские лучи! Это очень странно, при том, какие они тяжелые, — но в их структуре нет ни капли свинца. И еще кое-что, нечто гораздо более определенное…

Кроу положил яйцо в коробку, сложил аккуратной стопкой книги и карты, подобранные с пола, выдвинул ящик из письменного стола и достал медицинский инструмент.

— Это мне одолжил приятель, сосед — тот самый, который пытался по моей просьбе исследовать яйца с помощью рентгена. Хочешь послушать, де Мариньи?

— Фонендоскоп? — Я озадаченно взял у друга инструмент. — То есть?..

— Это — то самое, что упустил сэр Эмери, — прервал меня Кроу. — Его идея с сейсмографом была совершенно правильной — я, кстати, решил приобрести такой прибор в самом скором времени. Однако он мог попытаться прислушаться не только к серьезным толчкам, но и к маленьким, крошечным! Но нет, это несправедливо — ведь он почти до самого конца не знал, что собой представляют эти шары. Решив испробовать фонендоскоп, я, на самом деле, просто пошел по пути, проложенному сэром Эмери — но в сильно уменьшенных масштабах. Ну, давай, — поторопил меня Кроу, видя мою растерянность. — Послушай их!

Я вставил металлические трубочки в уши и с волнением приложил мембрану датчика к одному из яиц. Осмелев, я прижал датчик плотнее. Видимо, выражение моего лица так сильно изменилось, что это заставило Кроу довольно ухмыльнуться. Будь все не настолько серьезно, он бы, пожалуй, расхохотался. А я… я сначала изумился, а потом жутко испугался.

— Бог мой! — вырвалось у меня в следующую секунду, и мурашки побежали у меня спине. — Они… там… шевелятся?

— Да, — ответил Кроу, когда я, потрясенный до глубины души, опустился в кресло. — Шевелятся. Это первые звуки жизни, Анри, — неслыханной и невиданной жизни. Вернее сказать, ее повидало несколько бедолаг. Но эта жизнь — она издалека, из-за густых туманов времени и тысячелетий преданий и легенд. Это раса существ, равных которым нет ни в зоологии, ни в зоологической литературе. Эти существа по-настоящему неизвестны, и о них упоминается разве что только в самых сомнительных и странных книгах. Но они реальны — как наш теперешний разговор.

Мне стало не по себе, подступила тошнота. Я поспешно опустил яйцо в коробку, вытер ладони носовым платком и дрожащей рукой протянул другу фонендоскоп.

— Их нужно уничтожить, — чуть надтреснутым голосом проговорил я. — И немедленно!

— О? И как же, на твой взгляд, на это отреагирует Шудде-М’ель и его братцы и сестрицы — если они, конечно, двуполы? — негромко спросил Кроу.

— Что? — выдохнул я, не сразу поняв смысл вопроса. — Ты хочешь сказать, что они уже…

— О да, — ответил Кроу, предвосхитив мой вопрос. — Родителям известно, где находятся их яйца. Все верно. Их система связи работает несравненно лучше любой из наших, Анри. Вероятно, дело в телепатии. Именно с ее помощью эти существа разыскали те яйца, которые хранились в доме сэра Эмери на торфяниках. Именно так им удалось добраться туда за ним, преодолев расстояние порядка четырех тысяч миль, и они все время рыли себе дорогу под землей!

Задумайся об этом, де Мариньи! Какую задачу они ставят перед собой — вернуть украденные яйца. И, о Боже, это им почти удалось! Нет, я не осмелюсь уничтожить их. Сэр Эмери попытался, помнишь? И что с ним стало?

После небольшой паузы Кроу продолжал:

— А я, хорошенько поразмыслив над бумагами, оставленными сэром Эмери, пришел к выводу, что он был лишь частично прав в своих подсчетах. Взгляни на это вот с какой точки зрения: сэр Эмери решил, что репродуктивный цикл Шудде-М’еля и ему подобных настолько продолжителен, что они не могут себе позволить потерять хотя бы даже двух потомков. Но я уверен, что их появление в Англии было продиктовано не только этим. Возможно, они планировали это очень долго — может быть, несколько веков, а может быть, и тысячелетий! Мне это представляется так, что похищение яиц из Г’харне просто поторопило копателей. Теперь нам известно, что они явились из Африки — чтобы забрать свои яйца, чтобы отомстить — не важно… но у нас нет никаких доказательств того, что они вернулись обратно!

— Конечно… — прошептал я, наклонился и оперся локтями о крышку стола. Я вытаращил глаза — мысль Кроу наконец дошла до меня. — На самом деле сейчас все свидетельства в пользу того, что все как раз наоборот!

— Вот именно, — кивнул Кроу. — Твари пришли в движение, и кто знает, сколько у них гнезд и где эти гнезда могут находиться? Нам известно, что есть туннели в Западном Мидленде — по крайней мере, я сильно подозреваю, что это так. Еще один подкоп — в Хардене на северо-востоке Англии — но ведь могут быть еще десятки других! Не забывай слова сэра Эмери: «Он ждет времени, когда сможет заразить весь мир своей мерзостью…» Откуда нам знать — может быть, то вторжение в тысяча девятьсот тридцать третьем году было не первым? Что ты скажешь о заметках сэра Эмери насчет Адрианова вала и Эйвбери? Там тоже были их гнезда, Анри?

Кроу умолк — мне показалось, что он не может подобрать нужные слова.

А я встал и принялся ходить по кабинету — по той части пола, которую Кроу успел расчистить. Но все же… Я снова был озадачен. Что-то из того, что сказал Кроу… Мой разум еще не успел освоиться с сегодняшними откровениями.

— Титус, — наконец проговорил я, — что ты хочешь этим сказать — «гнездо в Западном Мидленде»? Ну, то есть, я понимаю — в Хардене творится нечто ужасное, но с чего ты взял, что нечто подобное может произойти в Мидленде?

— А! Тебя это зацепило. Но как я вижу, ты кое-что упустил, — сказал мне Кроу. — Но это можно понять, потому что пока тебе известны не все факты. Вот послушай: Бентам забрал яйца семнадцатого мая, Анри, а чуть позже, в этот самый день в Коулвиле, в двухстах милях оттуда, были отмечены линейные толчки в направлении с юга на север. Мне это видится таким образом: некоторое число особей из гнезда в Мидленде подобрались близко к поверхности земли — там, где почва более рыхлая, им, естественно, перемещаться проще. Затем они отправились проверить, что произошло с гнездом в Хардене. Если наложить Харден и Коулвил на карту — как я и поступил, продолжая руководствоваться опытом Эмери Уэнди-Смита, — то ты обнаружишь, что эти города расположены почти что четко на севере и юге на одной линии относительно друг друга! Но все это, в свою очередь, говорит нам о кое-чем еще… — Кроу продолжал более взволнованно: — Кое о чем, чего я сам не замечал вплоть до последнего времени — в Коулвиле нет постоянно живущих взрослых особей, как в Хардене! Эти четыре харденских яйца были предназначены для того, чтобы образовать ядро нового конклава!

Немного помолчав, чтобы дать мне уяснить эту информацию, Кроу продолжал:

— Как бы то ни было, это коулвильская… экспедиция, назовем ее так, приступила к работе в Хардене примерно двадцать шестого числа того же месяца, и это вызвало обвал грунта в шахте, о котором мне написал Бентам. Обнаружив, что яйца исчезли, твари проложили ментальный след к жилищу Бентама в Элстоне.

Кроу сделал паузу и порылся в бумагах. Из них он выудил газетную вырезку и передал ее через стол мне для ознакомления.

— Как видишь, Анри, отмечались подземные толчки в Стенхопе, округ Дарем, двадцать восьмого числа. Надо ли уточнять, что Стенхоп находится точно между Харденом и Элстоном?

Я снова откинулся на спинку кресла и сделал приличный глоток бренди, которым меня угощал Кроу.

— Титус, совершенно ясно, что тебе нельзя хранить яйца здесь! — воскликнул я. — Господи, да прямо сейчас — невидимые, неслышимые, разве что в виде небольших толчков, засекаемых чувствительными сейсмографами, — эти подземные осьминоги, эти жуткие вампиры могут пробираться сюда, прожигая себе путь в недрах Земли! Ты подвергаешь себя куда более серьезной опасности, нежели Бентам — до того, как он отправил тебе яйца посылкой.

И тут вдруг у меня возникла идея. Я наклонился и ударил кулаком по столу.

— Море! — громко произнес я.

Похоже, Кроу немного испугала моя эмоциональная вспышка.

— Что? — спросил он. — Что ты этим хочешь сказать — «море», де Мариньи?

— Да вот что! — Я ударил кулаком по ладони другой руки. — Нет никакой нужды уничтожать яйца и навлекать на себя месть разгневанных родителей! Нужно просто отвезти яйца к морю и бросить их туда. Разве сэр Эмери не говорил, что эти гады боятся воды?

— Это мысль, — медленно протянул Кроу. — И все-таки…

— Что?

— Ну, у меня на уме было использовать яйца иначе. В смысле, более конструктивно.

— Использовать?

— Нам нужно остановить Шудде-М’еля раз и навсегда, друг мой, и ключ здесь, у нас, в наших руках! — Он постучал по коробке кончиком пальца. — Если бы только я мог продумать план, систему, которая могла бы заработать, найти способ… Но для этого мне нужно время, а это значит, что яйца должны оставаться здесь, а это значит, что…

— Титус, погоди, — грубо прервал я своего друга, примирительно подняв руки вверх. У меня появилась какая-то смутная мысль, она требовала, чтобы я сосредоточился. В следующее мгновение я радостно прищелкнул пальцами.

— Ну конечно! Я же чувствовал, что что-то не дает мне покоя. Ну-ка, поправь меня, если я ошибаюсь, но мы неопровержимо установили, что это чудище Шудде-М’ель и ему подобные описаны в цикле Мифов о Ктулху?

— Да, — кивнул мой друг. Он явно не понимал, к чему я клоню.

— Все очень просто, — сказал я. — Как же это получается, что эти твари не находятся в плену, как их мерзкие братья и кузены из мифологического цикла? Ведь их тоже должны были засадить в плен Старшие Боги миллионы лет назад?

Я попал в точку. Кроу нахмурился, быстро встал из-за стола, пересек кабинет и взял с полки том «Заметок о «Некрономиконе» Фири.

— Пока придется удовольствоваться этим, Анри, — сказал он. — По крайней мере, пока я не сумею договориться, чтобы тебе позволили ознакомиться с «Некрономиконом» в Британском музее. И на этот раз придется устроить так, чтобы тебе разрешили прочесть всю книгу. Однако, Анри, это опасная задача. Некоторое время назад я сам читал «Некрономикон» и был вынужден забыть большую часть прочитанного — потому что это было безумие! На самом деле, я думаю, нам будет лучше ограничить твой поиск определенными отрывками из перевода Генриетты Монтаг. Ты хочешь помочь мне в этом?

— Конечно, Титус, — ответил я. — Главное, сформулируй задание. А я постараюсь его исполнить наилучшим образом.

— Хорошо. Тогда это и станет твоим особым заданием, — сказал мне Кроу. — Ты сможешь сэкономить для меня уйму времени, если составишь краткую выборку из всего мифологического цикла Ктулху с особым акцентом на Шудде-М’еле. А я пролистаю еще несколько книг, которые, как я думаю, могут понадобиться нам в дальнейшем. А прямо сейчас давай-ка посмотрим, что нам сообщает Фири.

Мы никак не могли знать об этом тогда, но все получилось совсем не так, как планировал Кроу, потому что грядущие события должны были разрушить любые планы. Но мы об этом знать не могли, поэтому мой усталый и растрепанный друг принялся переворачивать страницы произведения Фири, в котором тот пересказывает (и порой — очень ярко) жуткую книгу Альхазреда. И вот наконец Кроу отыскал нужную страницу.

— Вот оно, — объявил он. — Фрагмент, озаглавленный «Сила пятиконечной звезды».

Он уселся в кресло и принялся читать:

«Оберегом от ведьм и бесов, от Глубинных, Дулсов, Червей, Тахо-Тахо, Ми-Го, Шог-Гаотов, призраков, валузий и всех прочих подобных людей и тварей, служащих Великим Древним и их отродью, служит пятиконечная звезда, высеченная на сером камне древнего Мнара, однако от самих Древних она не так хорошо помогает. Хозяин такого Камня сумеет повелевать всеми Тварями, которые ползают, плавают, ходят и летают даже там, откуда нет возврата. В Ихе, так же как в Великом Р’льехе, в И’ха-нхтлей, а также в Йотхе, в Югготхе и Зотхике, в Н’каи и Наа-Хке, и в К’н-яне, в Каркозе и в Г’харне, и в городах-близнецах Иб и Дх-йиб, в Кадатхе и на Холодной Пустоши, и даже в озере Хали, пятиконечная звезда будет иметь свою силу. Однако даже звезды гаснут и холодеют, и даже солнца умирают, а расстояния меж звездами вырастают, так угасает и Сила всех вещей — и пятиконечной звезды, и заклятий, наложенных на Великих Древних добрыми Старшими Богами. И настанет время, как некогда было время, когда станет ясно:

То не мертво, что в вечности живет,
Но будет час, когда и Смерть умрет».
— «В Каркозе и Г’харне», — повторил я, когда Кроу закончил чтение. — Что ж, похоже, вот оно, объяснение!

— Да, — сухо отозвался Кроу, хмуро глядя на страницу раскрытой книги. — Но я почти уверен, что этот текст сильно отличается от музейного экземпляра «Некрономикона». Боже, как жаль, что Фири уже нет в живых! Я часто размышлял о его познаниях на предмет «Некрономикона» — не говоря уже о целом ряде других редких книг. И все-таки здесь… — Он постучал пальцем по странице, — здесь есть ответ хотя бы отчасти на твой вопрос.

— Значит, получается, что Шудде-М’ель был пленен в Г’харне, — проговорил я, сдвинув брови. — И значит, ему каким-то образом удалось бежать! Но как?

— Возможно, этого мы никогда не узнаем, Анри, если только не…

Кроу вытаращил глаза и побледнел.

— Что? Что ты хочешь сказать, Титус?

— Ну… — протянул мой друг, — я очень верю Альхазреду — даже в переложении Фири. Мысль чудовищная, я понимаю, но тем не менее, вероятно, ответ лежит в том, о чем я только что прочел. «Сила всех вещей — и пятиконечной звезды, и заклятий, наложенных…»

— Титус! — прервал я его. — Ты говоришь, что сила пентаграммы иссякла — а если это правда…

— Понимаю, — сказал Кроу. — Понимаю! Это также означает, что Ктулху и все прочие обрели свободу передвигаться, где пожелают, и могут убивать, и… — Он встряхнулся, словно пытался высвободиться из какой-то чудовищной паутины, и сумел вяло улыбнуться. — Но нет, такого быть не может. Нет, мы бы знали, если бы Ктулху, Йог-Сотхот, Йибб-Тстл и все прочие оказались на свободе. Мы бы узнали об этом давным-давно. Весь мир…

— Но как же тогда ты объяснишь…

— Я ничего не пытаюсь объяснить, Анри, — резко отозвался Кроу. — У меня только опасливые догадки. У меня такое впечатление, что какое-то время назад — примерно столетие назад, чары звездных камней — что бы там ни работало против Шудде-М’еля — были удалены от Г’харне тем или иным путем. Может быть, это произошло случайно, а может быть — и намеренно… и сделали это те, кем повелевают Великие Древние!

— С недобрыми намерениями, по небрежности — «теми, кем повелевают Великие Древние» — это я могу понять, — сказал я. — Но — «случайно»? Как это может быть, Титус?

— О! Существует огромное разнообразие природных катастроф, Анри. Оползни, наводнения, извержения вулканов, землетрясения — в смысле, естественные землетрясения, и каждое из таких происшествий, случись оно в правильном месте, способно унести, отбросить откуда-то звездные камни, благодаря которым держатся в плену все вышеупомянутые ужасы. Но в данном случае такое могло случиться, если Шудде-М’еля держали в плену только с помощью звездных камней!

Я слушал друга-оккультиста, и мысли бешено вертелись в моем мозгу. На миг у меня закружилась голова, меня замутило.

— Титус, погоди! Это… слишком быстро для меня… слишком быстро! — Я предпринял попытку успокоиться с помощью силы воли. — Послушай, Титус. Вся моя система восприятиямира — вся целиком — перевернулась с ног на голову за один вечер. То есть… я всегда питал интерес к оккультным наукам, ко всему странному и страшному, выходящему за рамки обычности, и порой это было сопряжено с опасностью. Мы с тобой на протяжении многих лет не раз сталкивались с поистине ужасными опасностями… но это! Если я признаю существование Шудде-М’еля — второстепенного божества из мифологии, которая, как я думал, для меня останется на грани не более чем проходящего интереса… Но теперь… — Я зачарованно и испуганно посмотрел на картонную коробку на письменном столе. — Теперь получается, что я просто должен признать его существование, но если так, то я должен поверить в реальность всех прочих подобных ужасов! Титус! До сегодняшнего дня мифологический цикл Ктулху оставался для меня всего лишь легендой, преданием — интересным, захватывающим, полным опасностей — но не опасней любых оккультных исследований! А теперь…

— Анри, — вмешался Кроу. — Анри, если ты чувствуешь, что это нечто, что ты не в силах принять, дверь открыта. Ты пока не погрузился в эту историю, и ничто не мешает тебе держаться от нее подальше. Но если ты решишь, что хочешь в этом поучаствовать, — милости прошу. Однако ты должен знать, что это может оказаться намного опаснее, нежели все, с чем ты имел дело раньше!

— Дело не в том, что я боюсь, Титус, пойми меня правильно, — сказал я другу. — Дело в масштабах происходящего! Я знаю, что бывают потусторонние события, и у меня самого бывали в жизни случаи, которые иначе как «сверхъестественными» не назовешь, но они всегда были исключениями. Ты просишь меня поверить в то, что мифология Ктулху — не более и не менее, чем доисторический факт, что, на самом деле, означает, что сам фундамент нашей сферы существования построен на инопланетной, чужеродной магии! Если все так, то получается, что оккультное — нормально, что Добро выросло из Зла, в противоположность доктринам христианских мифов!

— Я отказываюсь вступать в богословский спор, Анри, — ответил Кроу. — Но в целом я все понимаю именно так. Однако давай пару моментов проясним четко и ясно, дружище. Во-первых, вместо слова «магия» употребим слово «наука».

— Не понимаю.

— Промывание мозгов, Анри! Старшие Боги знали, что им нечего надеяться на то, что удастся засадить таких могущественных существ, каковыми являются божества Цикла Ктулху, просто за физические, материальные решетки. Они превратили в тюрьмы сознания самих Великих Древних — а быть может, и их тела! Они установили ментальные и генетические блоки в психику и самую суть сил зла и их приспешников, чтобы при виде некоторых символов или при их словесном произнесении эти силы сдерживались, теряли могущество! Этим объясняется, почему столь сравнительно несложные устройства, как Мнарские звездные камни, эффективны и почему, в случае удаления этих камней от места пленения сил зла, можно заставить оные силы отступить с помощью произнесения ряда заклятий.

На миг это объяснение поразило меня еще сильнее, чем все предыдущее, но я с сомнением поинтересовался:

— Титус, ты об этом раньше знал или только что придумал?

— Эта гипотеза давно стала моим личным мнением, Анри, и она объясняет многое, прежде «необъяснимое». Я думаю также, что мои предположения относятся к одному более чем загадочному отрывку из «Кхтаат Аквадинген». Как тебе известно, в этой книге есть короткая глава, посвященная «Общению с Ктулху в сновидениях». К счастью, подлинные способы, требуемые для осуществления этой чудовищно опасной процедуры, даны в виде шифра — невероятно сложной комбинации цифр, и этот код каким-то непостижимым образом связан с Ньярлатотепом. Однако в этой же главе автор высказывает утверждение, весьма близкое к моим предположениям насчет того, что Старшие Боги были учеными. У меня где-то есть скопированный отрывок, чтобы в случае чего его легко можно было найти и свериться с ним. — Кроу покопался в бумагах на письменном столе. — А! Вот он. Здесь есть совершенно определенные параллели со многим, что более всего известно в мифах о Ктулху, и к тому же прослеживается связь с самыми последними из христианских преданий. В общем, слушай:

«Наука, которой владело большинство Верховных, была и всегда будет Путем Света, бесконечно узнаваемым во всем Времени, Пространстве и всеми Ангелами, как любезным для Всевышнего. Некоторые из богов, однако, имевших мятежную натуру, предпочли отрицать Волю Большинства. Они отвергли свою бессмертную Свободу в Бесконечности и избрали для себя Путь Мрака, и были изгнаны в подобающие места в Пространстве и Времени. Но даже в Изгнании Темные Боги бунтовали против Верховных, посему тем, кто идет Тропою Света, следует держать их Вне всяких Знаний и накладывать некие узы на их Разум через Страх перед Путем Света. А в их телах следует заложить запрет плодиться и размножаться, дабы наказание за грехи отцов передавалось в вечности к детям и детям детей во веки веков, иначе Время станет таким, каким было прежде, когда падут все препоны, и звезды, и живущие на них, и пространства между звездами, и живущие там, и все Время, и все Ангелы будут соблазнены, обмануты и уведены в вечную ночь по Тропе Тьмы, когда Великое Все исчезнет и станет едино, и явится Азатот в своей сияющей славе, и вновь начнется Бесконечность…»

Дочитав фрагмент до конца, Кроу немного помолчал, а потом сказал:

— Часть отрывка, конечно, к нашей ситуации отношения не имеет, но в целом, я думаю…

— Почему ты мне ничего не сказал об этом сразу, как только я приехал? — прервал его я.

— Ты не был к этому готов, дружище, — невесело улыбнулся Кроу. — Да и теперь вряд ли готов.

Я немного подумал.

— Значит… на самом деле, ты хочешь сказать, что такого понятия, как «сверхъестественное», не существует?

— Вот именно!

— Но ведь ты сам так часто употреблял это слово — и не так давно, в его общепринятом понимании.

— Исключительно по привычке, Анри, а также из-за того, что твое мироощущение пока что допускает такое использование этого понятия. Так что пока мы можем применять это слово, как прежде, — пока оба не привыкнем к нему.

Я покачал головой, задумался.

— Магия Старших Богов была чем-то вроде научной психиатрии, — медленно проговорил я. — Знаешь, Титус, мне проще принять чужеродное понятие, чем сверхъестественное. Понимаешь? Ведь все очень просто сводится вот к чему: к тому, что объединенные силы зла, то бишь Великие Древние, — не более чем инопланетные существа или силы, против которых потребуется применить инопланетное оружие.

— Ну… в общем и целом так. Нам придется сразиться с этими тварями с помощью оружия, оставленного нам Старшими Богами. Заклятиями и песнопениями — научно имплантированными ментальными и генетическими блоками — силой пентаграммы, но, большей частью, знанием о том, что они не сверхъестественные, а просто чужеродные, инопланетные силы.

— Но погоди, — вмешался я, — как же все-таки быть со «сверхъестественными» событиями, в самых разных вариантах, с которыми мы сталкивались в прошлом? Они тоже были вызваны…

— Да, Анри. Я вынужден признать, что все обстояло именно так. Все подобные происшествия уходят корнями в древнейшую науку Старших Богов, во времена до начала времен. Ну, так что ты теперь скажешь, де Мариньи, — ты со мной или?..

— Да, — ответил я без малейших колебаний, поднялся и крепко пожал протянутую руку друга.

5. Злобный разум (Из записных книжек де Мариньи)

Из Блоун-Хауса я в тот вечер ушел очень поздно, но по крайней мере я уяснил (по какой-то пока еще довольно смутной причине) стоящую перед собой задачу. Кроу не был со мной снисходителен. Он всегда давал мне трудные поручения, но я знал, что в этом случае он взвалил самую большую часть работы на свои плечи. Так случилось, что мне не суждено было начать работу по той части задачи, которая была поручена мне. Поэтому не имеет никакого смысла переходить к подробностям.

Между тем мы разработали систему — по всей видимости, непогрешимую по своей простоте. Задача заключалась в том, чтобы создать Шудде-М’елю (или тем его потомкам, которые свили себе гнезда в Англии) тяжелые — вернее говоря, невыносимые — условия существования, за счет лишения их четырех драгоценных яиц. Кроу написал три письма доверенным друзьям. Одно — чудаковатому старику, живущему отшельником на Гебридских островах, в Строноуэе. Второе — Уингейту Писли, выдающемуся эрудиту, старому другу по переписке, с которым Кроу обменялся множеством писем по вопросам фольклора, мифологии и оккультной антропологии. Вплоть до последнего времени он был профессором психологии в Мискатоникском университете, в штате Массачусетс. И наконец, третьим адресатом стала старая шарлатанка, медиум, которую Кроу знал давно и очень любил — некая матушка Куорри из Маршфилда, что неподалеку от Бристоля.

План был такой: не дожидаясь ответов на письма, мы отправим яйца профессору Писли в Америку. Писли, ясное дело, получит письмо, отправленное авиапочтой, немного раньше, чем посылку с яйцами. Титус безмерно верил в своего друга и не сомневался, что его инструкции будут выполнены до последней буквы. Инструкции были просты: в течение двадцати четырех часов отправить яйца Росситеру Макдональду в Строноуэй. Макдональд, в свою очередь, получил распоряжение как можно скорее переправить яйца матушке Куорри, а уж от этой, наделенной «даром» дамы, яйца должны были возвратиться ко мне. Я говорю «возвратиться ко мне», потому что я унес коробку из Блоун-Хауса с собой — аккуратно упакованную и готовую к отправке. Мне следовало действовать четко и быстро, дабы выковать первое звено в почтовой цепи. По дороге домой я также отправил письма.

Я целиком и полностью согласился с моим просвещенным другом в том, что в эту ночь яйца ни в коем случае не следовало оставлять в Блоун-Хаусе. На самом деле, я сам настоял на том, чтобы унести яйца. Они и так уже слишком долго пробыли в руках Кроу, и он наверняка начал ощущать напряженность из-за их присутствия. Он признался мне, что начал вздрагивать из-за каждого скрипа половицы и впервые с тех пор, как перебрался в свое одиноко стоящее и наполненное странной атмосферой бунгало, начал пугаться шума некоторых деревьев с пышными кронами у себя в саду.

Но при том, что ему было известно и во что он верил — да нет, во что теперь верили мы оба, — его нервозность можно было считать вполне естественной. На самом деле, именно присутствие яиц в его доме, помимо всего прочего — и в том числе, помимо жуткой усталости, вызванной непосильной работой и недосыпанием, — отвечало за серьезное ухудшение здоровья моего друга со времени нашей последней встречи. Я понял, что еще немного — и Кроу пойдет по пути разрушения, подобному тому, который избрал для себя сэр Эмери Уэнди-Смит!

Можно легко понять, почему в ту ночь я не сомкнул глаз. Я лежал в кровати в моем доме, выстроенном из серого камня, ворочался с боку на бок и вертел так и сяк в уме новую систему понятий, которую мне нужно было принять. То есть принять я ее принял, но ее детали все же нуждались в обдумывании — хотя бы для того, чтобы общая картина стала более ясной, чтобы исчез туман по углам. Правду говоря, соображал я плоховато — словно бы с похмелья. Но конечно же, у моей бессонницы была другая, более непосредственная причина — коробка с тускло блестевшими шарами, стоящая на небольшом столике около моей кровати!

Беспокойно взбивая подушку (этим я занимался каждые полчаса), я с десяток раз заново прокрутил в мозгу все, о чем мы говорил с Кроу, пытаясь найти в нашем плане изъяны, — но не нашел. Мне представлялся идеальным срочный план Кроу, нацеленный на то, чтобы помешать копателям завладеть своими яйцами, и я целиком разделял его страхи. Тем не менее я понимал, что что-то в нашем плане ошибочно, просто невероятно ошибочно! Я это понимал. И эта ошибка скрывалась где-то в глубинах моего разума и никак не желала всплывать на поверхность.

Если бы только развеялся этот туман в сознании… Жуткая депрессия отступила, это правда, но теперь мне приходилось продираться через этот густой ментальный туман!

Да, конечно, я не был знаком с друзьями Кроу по переписке лично, но он в них безраздельно верил — особенно в Писли. В своем письме к профессору Кроу обрисовал все свое отношение к фантастической опасности, грозившей Земле. Да, это была гипотеза, но Кроу выразил ее очень сильно и четко и подчеркнул свое личное участие в происходящем. На самом деле Кроу подвергал опасности успех всего нашего дела, поставив меня в позицию чрезвычайно просвещенного человека, способного не только воспринять, но и оценить содержание письма к профессору Писли. Когда Кроу зачитал мне наспех составленное письмо, я откровенно и даже немного грубовато объяснил моему другу, что его адресат может решить, что отправитель письма лишился рассудка. Чуть раньше Кроу сказал: «Будь я проклят, если знаю, кому я могу довериться», но теперь он только хмыкнул в ответ на мои слова и сказал, что вряд ли Писли так воспримет его послание и что в любом случае — хотя бы только лишь по старой дружбе — профессор сделает с яйцами все именно так, как он просит.

Кроу подсчитал, что путешествие яиц по кругу займет максимально три недели, но все же озаботился тем, чтобы попросить своих корреспондентов отправить ему письма с подтверждением о безопасной отправке посылок. Я задумался об этом, и…

Ну вот, опять!

Что это за тревога в дальнем уголке сознания, стоит мне только подумать о том, что утром начнутся странствия яиц?

Но нет — как только я словно бы улавливал эту мысль, она сразу же ускользала от меня, в затянутый туманом разум. Это изнурительное чувство мне было знакомо и прежде, было знакомо и неутешительное решение: попросту игнорировать назойливую мысль — и пусть все идет как идет. Однако это ощущение меня раздражало — и более чем пугало, учитывая обстоятельства.

Я повернулся на бок, и мой взгляд упал на коробку с загадочным содержимым. Мысленным взором я увидел это содержимое — матовый блеск жемчужных шаров в темноте картонного гробика. И тут же возникла новая мысль.

Я спросил Кроу о каменном ящике, «инкубаторе», обнаруженном Уэнди-Смитом на том месте раскопок мертвого города Г’харне. Мне захотелось узнать, не было ли найдено что-то подобное в пещере в Хардене. Однако утомленный оккультист (как же его лучше называть — оккультистом или ученым?) не смог мне ответить. В итоге он, немного поразмыслив, рискнул предположить, что, вероятно, атмосферные условия в этой пещере — темном и глубоком месте — были почти идеальными для инкубации яиц, в отличие от Г’харне, где яйца хранились близко к поверхности.

Я напомнил другу, что тот каменный ящик был украшен письменами и изображениями. В ответ на это мой ученый друг только пожал плечами и сказал, что может только адресовать меня, как сэр Эмери своего племянника, к трудам Коммода и побитого молью Каракаллы. Кроу хватало тех «картинок», которые представали перед ним во сне, а в кошмарах он видел не только ужасных головоногих. К тому же он считал, что Бентам рассказал о пещерных рисунках не все — и вероятно, это можно понять! Мое любопытство из-за этого разыгралось еще сильнее, поэтому я не отступился от Кроу, и он был вынужден пересказать мне часть своих сновидений.

Он сказал, что бывали такие сны, когда ему виделось почти символическое стремление к поверхности и совместное вытягивание жутких щупалец. А порой ему снилось происходящее не под землей, а на поверхности — и это был подлинный кошмар!

Я ярко вспомнил, какое у Кроу было выражение лица, как глухо и надтреснуто звучал его голос, когда он говорил:

«В одном из отрывков сновидения их было четверо, де Мариньи. Они отступали, пятились, как гусеницы, и привставали, подняв переднюю часть тела, широко раскрыв пасть. Среди них находилась женщина, и они рвали ее на части, и фонтанами хлестала кровь…»

«Но откуда, — испуганно спросил я шепотом, — у тех, кто без головы, может взяться… пасть

Задавая вопрос, я прекрасно понимал, что ответ мне не понравится.

«Попытайся мыслить неизбитыми образами, Анри, — спокойно посоветовал мне Кроу. — Только ни в коем случае не думай об этом слишком долго и не чересчур вдавайся в детали. Они настолько… чужеродны… эти твари».

Я ничего не мог поделать с собой: мне вспомнилась строчка из древнего и загадочного сочинения «Отражения» ибн Шакабао. Я знал, что эту строчку Альхазред цитирует в «Некрономиконе»: «Злобен разум в теле, не имеющем головы!» О боги! Разум и пасти — без голов!

Обычно я человек спокойный. Будь это иначе, я бы давно проявил кое-какие из моих более эксцентричных интересов, но при том, что рядом с моей кроватью находилась коробка с яйцами, и при том, что я знал, что где-то — далеко, а может быть, и не очень далеко — чудовищные копатели прямо сейчас выжигают туннелями горные породы и издают противные звуки… Так кто бы назвал меня трусом за то, что я просто включил в спальне свет?

Но в любом случае, даже с включенным светом, страха у меня не поубавилось. Откуда ни возьмись, появились тени, которых раньше не было — от моего гардероба, от халата, висевшего на двери… и довольно скоро я уже всерьез подсчитывал, сколько времени мне понадобится, чтобы соскочить с кровати и выпрыгнуть в окно, если…

Я протянул руку и выключил лампу, решительно повернулся спиной к картонной коробке, твердо решив не думать о ее содержимом…

Видимо, потом я некоторое время спал, потому что помню, как мои собственные дремотные мысли смешались с описаниями сновидений Кроу. А когда я очнулся в холодном поту, мне припомнился рассказ друга о том, как он впервые узнал о существовании древней ужасной угрозы.

В более поздних сновидениях Кроу слышались песнопения копателей — напевы, в которых упоминалось название мифического города Г’харне! Вспомнив об экспедиции Уэнди-Смита в поисках этого города и о том, какой катастрофой завершилась эта экспедиция, чуть позже Кроу связал те события с фактами из некоторых газетных вырезок из своей обширной коллекции и своими ночными кошмарами. Это привело его к рукописи Уэнди-Смита. Эта рукопись вместе с письмом от Реймонда Бентама позволила Кроу сделать выводы. Дальше он действовал, руководствуясь своей непогрешимой, хотя и включающейся с пол-оборота логикой.

Еще мы с ним поговорили о распространении Шудде-М’еля и его сородичей и поразмышляли о том, как эти кошмары смогли освободиться из тюрьмы, куда их засадили Старшие Боги. Кроу был склонен полагать, что жуткие божества обрели волю благодаря целому ряду природных катаклизмов, и я не смог предложить более внятного объяснения — но как давно произошли эти спазмы планеты и насколько далеко с тех пор распространилась раковая опухоль ужаса? Похоже, эту же проблему пытался решить Уэнди-Смит, но Кроу предложения сэра Эмери относительно борьбы с копателями представлялись нелепыми.

«Задумайся об этом, де Мариньи, — сказал он мне. — Только представь себе попытку разделать с Шудде-М’елем с помощью огнеметов! Да эти твари сами по себе почти что равны вулканам! Так и должно быть! Представь себе, какая температура и давление нужны для того, чтобы превратить углерод и хризолит в нечто наподобие алмазной пыли, из которой состоит скорлупа этих яиц! А их способность проделывать туннели в прочнейшей породе? Огнеметы… Ха-ха! Да они будут радоваться пламени! Однако меня поражают изменения, которым эти твари подвергаются в промежутке от младенчества до зрелости. Но с другой стороны, так ли это удивительно? Люди, как я понимаю, проходят столь же фантастические изменения — младенчество, период полового созревания, менопауза, старческое безумие. А что уж говорить об амфибиях, лягушках и жабах… а жизненный цикл чешуекрылых бабочек? Да, я вполне могу поверить, что сэр Эмери прикончил двух «младенцев» горящей сигарой — но, Боже, чтобы убить взрослую особь, потребуется кое-что посерьезнее!»

А насчет тайного, подземного распространения этих ужасов после того, как они обрели волю вследствие мощного природного катаклизма, у Кроу также имелось собственное мнение:

«Катастрофы, Анри! Взгляни на перечень катастроф, вызванных так называемыми «природными» сейсмическими толчками — в особенности за последние сто лет. О, я понимаю, мы не можем сваливать каждое землетрясение на Шудде-М’еля — если он или оно по сей день живет и возглавляет свою расу — но, Богом клянусь, некоторые сотрясения почвы ему приписать можно! У нас уже имеется список, составленный Полом Уэнди-Смитом. Не так много было таких происшествий, но кое-где не обошлось без человеческих жертв. Хинхон, Калаорра, Ажен, Эн и так далее. А что сказать об Агадире? Господи, разве там не кошмар случился? А Агадир совсем недалеко от маршрута тварей по дороге к Англии в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Взгляни на размеры Африки, Анри. Подумай! Если бы твари выбрали другое направление, они бы уже могли распространиться по всему этому огромному континенту, и даже по всему Ближнему Востоку! Все зависит от того, сколько их было первоначально. Однако слишком много их быть не могло, хотя Уэнди-Смит и пишет об «ордах». Нет, я не думаю, что Старшие Боги позволили бы такое. Но кто знает, как много с тех пор было отложено яиц и сколько еще созревает в неведомых каменных недрах? Чем больше я думаю об этом, тем более страшной мне кажется угроза».

И наконец, перед тем, как я его покинул, Кроу устало написал для меня перечень книг, которые, по его мнению, я должен был прочесть. Возглавлял список, естественно, «Некрономикон», поскольку связь этой книги с циклом мифов о Ктулху была поистине легендарной. Мой друг также посоветовал мне исправленный перевод (изданный ограниченным тиражом исключительно для научных целей) Генриетты Монтаг. Эта книга хранилась в отделе редких изданий Британского музея. С мисс Монтаг Кроу был знаком лично и был рядом с ней, когда она умерла от неведомой болезни всего через несколько недель после того, как завершила свою работу над «Некрономиконом» для руководства музея. Я знал, что мой друг считал, что Монтаг умерла из-за этого труда, и именно поэтому он непрестанно напоминал мне о том, что я должен быть предельно осторожен в изучении содержания книги. Из этого следовало, что я должен прочесть только те отрывки, которые касались непосредственно Шудде-М’еля и существ наподобие его, и постараться, по возможности, не слишком увлекаться другими разделами книги. Кроу обещал лично похлопотать о том, чтобы мне предоставили экземпляр научного труда мисс Монтаг.

Следующей книгой в списке были «Отражения» ибн Шакабао. И этот труд также хранился в Британском музее — но под стеклом, поскольку сохранность книги оставляла желать лучшего. Несмотря на то, что в музее были приняты обычные в таких случаях меры предосторожности — обработка химикатами, изготовление микрофильмов (один из которых мне предстояло просмотреть более внимательно, чем несколько лет назад), — но все равно драгоценный фолиант быстро истлевал.

Список продолжали две малоизвестные книги Коммода и Каракаллы — просто из-за того, что этих авторов упомянул Уэнди-Смит, а сразу за ним следовала почти непонятная «Пнакотическая Рукопись» — по той же самой причине. Потому же в список попала и «История магии» Элифаса Леви и, наконец, книга из коллекции Кроу (он ее заботливо завернул и упаковал для меня) — его собственный экземпляр печально знаменитого «Культа гулей». Он так часто сам перелистывал эту книгу, что опасался упустить что-нибудь важное при новом просмотре. Но в ответ на мой вопрос он сказал, что намеревается уделить особое внимание «Ктаат Аквадинген». Сказал, что в этой книге с очень плохим переплетом есть много всего, имеющего отношение к нашему делу, — в особенности в двух центральных главах, которые Кроу переплел отдельно. Как я уже упоминал выше, большую часть этих работ я читал раньше, но без особой цели, а просто как страшноватые оккультные книги.

По идее, мне следовало также ознакомиться и с «Фрагментами Г’харне», и я бы ознакомился, безусловно, если бы письмена на этой груде разрозненных глиняных осколков были созданы на одном из четырех языков, которыми я владею! Оказалось, что с этими письменами знакомы только два человека — сэр Эмери Уэнди-Смит, не оставивший после себя никаких материалов с расшифровкой письмен, и профессор Гордон Уолмсли из Гула[28], чьи «краткие заметки» содержали как бы целиком переведенные главы из загадочных «Фрагментов Г’харне», но несколько надежных авторитетов высмеяли и раскритиковали этот шарлатанский «перевод» в пух и прах. Именно по этой причине Кроу не включил эту работу в список рекомендованной литературы.

Все эти и разные другие мысли какое-то время кружились в моем до странности затуманенном мозгу, а потом я, видимо, снова заснул.


Следующим, что мне запомнилось, было то, что я расслышал — как бы очень близко от меня, — страшное монотонное пение и жужжание чудовищно чужеродных голосов. Но только очнувшись и соскочив с кровати на дрожащих ногах, с волосами, ставшими торчком от страха, я понял, что это мне просто снится. За окном рассвело, вот-вот должно было встать солнце.

И все же в ушах у меня еще звучали эхом эти мерзкие, монотонные, жужжащие, страшные ноты. И они запечатлелись в моем сознании в точности такими же, как в документальной книжке Уэнди-Смита:

Се’хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн,
Се’хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель.
Хай Г’харне орр’э эп фл’хур,
Шудде-М’ель икан-иканикас фл’хур орр’э Г’харне.
Как только жуткое пение кошмарной твари наконец стихло и исчезло, я покачал головой, на ватных ногах подошел к прикроватному столику, взял картонную коробку и проверил ее вес. Затем я быстро заглянул внутрь. Ничего не изменилось. Все было в точности так, как вечером.

Я принял душ, побрился, оделся. Только я успел вернуться с ближайшей почты, где, словно в полусне, отправил посылку с яйцами профессору Писли, как зазвонил телефон. Звонок был настойчивый, почти безумный, но почему-то я немного растерялся, прежде чем решился взять трубку.

— Де Мариньи? Кроу на проводе. — Голос моего друга звучал наэлектризованно-нервно. — Послушай. Ты уже отправил яйца?

— О да, да. Едва успел к утренней отправке почты.

— О нет! — простонал Кроу. — Анри, скажи, у тебя еще есть эта лодка… плавучий дом в Хэнли?

— Ну да, есть. На самом деле, не так давно у меня ее одалживали друзья. Я им сказал, что они могут ее взять на неделю, пока я буду во Франции. Но сейчас лодка им не нужна. Вчера с вечерней почтой мне доставили ключ маленькой бандеролью. Но почему ты спрашиваешь?

Я задал другу вопрос, но почему-то с каждой секундой все происходящее становилось мне все более безразлично.

— Собирайся, де Мариньи. Возьми с собой вещей на пару недель. Примерно через час я заскочу за тобой на «Мерседесе». Я уже пакую вещи.

— Что? — спросил я, совершенно ничего не понимая, да и не особо желая понимать. — Вещи? — Туман в моем мозгу сгущался все сильнее. — Титус! — Я услышал свой голос словно бы за сотню миль. — Что не так?

— Все не так, Анри, а в особенности — мой рассудок! Ты утренние новости слышал? Может быть, газеты читал?

— Нет, — ответил я сквозь пелену сгущающегося тумана. — Я совсем недавно встал. Спал паршиво.

— Бентам мертв, де Мариньи! Бедняга… «Провал грунта» в Элстоне. Нужно срочно продумать наш план заново. Твой плавучий дом — это просто подарок Бога.

— А? Что?

— Плавучий дом, Анри! Он нам Богом послан, говорю! Сказал же сэр Эмери, что эти твари боятся воды! Через час будь готов.

— Титус, — робко отозвался я и едва успел удержать друга у телефона, — не сегодня, ради всего святого! Я… Я правда не могу… Понимаешь… Это, конечно, глупость треклятая, но…

— Анри, я… — Кроу запнулся. Я услышал тревогу в его голосе, а потом он добавил тоном, полным понимания: — Значит, они у тебя побывали? Да? — Его голос стал сдержанным и спокойным. — Ты не волнуйся. Скоро увидимся.

Он положил трубку.


Не могу сказать, сколько прошло времени, когда я услышал отчаянный стук в дверь и дребезжание звонка. Довольно долго я просто не обращал внимания на эти звуки. Но потом, поборов желание закрыть глаза и заснуть в кресле, все же я заставил себя встать и пойти к двери. Зевая, я отпер замок и… чуть не упал на спину, когда порог перешагнул человек в черном.

Конечно же, это был Титус Кроу — но его глаза странно блестели, и в этом блеске мне увиделась странная и дикая страсть, совершенно незнакомая по прежнему общению с моим другом!

6. Неумирающее (Из записных книжек де Мариньи)

— Де Мариньи! — взорвался Кроу, как только оказался в доме и за ним закрылась дверь. — Анри, до тебя докопались!

— А? Докопались? — сонно отозвался я. — Ничего подобного, Титус. Я просто устал, вот и все. — Однако, невзирая на странную сонливость, я все-таки не удержался от слабого любопытства. — И что значит: «докопались»? Кто?

Проворно взяв меня под руку, Кроу меня наполовину повел, наполовину потащил к моему кабинету. Он ответил:

— Как — «кто»? Роющие землю, конечно! Твое жилище не защищено настолько надежно, как мой Блоун-Хаус. Я мог это предвидеть. Оставить тебя с этими тварями на всю ночь… Даже мой дом защищен не полностью — далеко не полностью.

— Защищен? — Мой слабый интерес к словам друга начал быстро таять, а когда я рухнул в мягкое кресло, мне уже было совершенно безразлично, ответит ли Кроу на мой вопрос. — Честное слово, ты напрасно так тревожишься, старина. (Еще ни разу в жизни до этого дня я не называл Титуса Кроу «старина» и, пожалуй, вряд ли назову так снова.) Я почувствовал, как у меня слипаются веки. Я слышал собственный голос рассеянно. Язык у меня начал заплетаться. — Слушай… Я плохо спал, встал рано… Я устал… ужасно устал.

— Да-да, все правильно, ты поспи, Анри, — успокаивающим голосом произнес Кроу. — А я сам справлюсь — сделаю все необходимое.

— Справишься? — пролепетал я. — Сделаешь все необходимое?

Глядя на Кроу сквозь полуприкрытые веки, я увидел, что он уже начал… но что же он делал? Широко раскрыв глаза и яростно сверкая ими, он встал в самой середине моего кабинета, воздев руки к потолку. Это была вполне обычная поза для колдуна. Однако на этот раз Титус не собирался призывать какие-то силы и что-то творить — нет, наоборот, он словно бы пытался что-то удалить, присмирить — пусть хотя бы на время.

Позднее я нашел те странные слоги, которые он тогда произносил нараспев, в «Заметках о «Некрономиконе» (я до сих пор не читал эту книгу ни в каком другом варианте), где они выглядят вот так:

Йа на кадишту нилгх’ри стелл’бсна Ниогтха,
К’ярнак пхтлегетхор л’эбумна сайха’х т’гхфт,
Йа хай кадишту эп р’лух-ээх Ниогтха ээх,
С’ухн-нгх атгх ли’хее орр’э сайха’х.
Закончив заклятие Вах-Вираджа, ибо эти безумные звукосочетания представляли собой именно это заклятие, Кроу вытащил из кармана маленький флакон с прозрачной жидкостью и щедро полил ею пол в кабинете. Продолжая разбрызгивать жидкость, он прошел в другие комнаты, пока не очистил таким образом весь мой дом. Я, конечно, понимал, что все действия моего друга нацелены на изгнание злых духов.

Я бы не назвал этот экзорцизм бессмысленным или бесполезным. Мне сразу стало намного легче, и я понял, что Кроу прав. Я действительно попал под влияние Шудде-М’еля, его собратьев или приспешников.

Вернувшись в кабинет, Кроу увидел, что мне лучше, и он немного нервно, но довольно усмехнулся. Я, потрясенный до глубины души, но избавившийся от странной дремоты, принялся собирать книги и бумаги в большой чемодан. Мое затуманенное сознание словно бы вычистили пылесосом, и в нем не осталось никаких потусторонних мыслей, кроме мыслей о «Белой магии» моего друга, или, вернее сказать, о «Науке» Старших Богов!

На сборы у меня ушло примерно полчаса (я не забыл прихватить с собой любимую вещицу — довольно-таки старинный, затейливо украшенный пистолет, некогда принадлежавший охотнику на ведьм барону Канту), после чего я запер дом и прошел со своими чемоданами вместе с Титом к его «Мерседесу». Несколько мгновений спустя мы тронулись в путь.

По пути до Хенли мы сделали три остановки. Во время первой мы отправили три торопливые телеграммы матушке Куорри, Макдональду и профессору Писли, совершенно недвусмысленно предупредив их о том, чтобы они отправляли яйца по цепочке дальше сразу же, как только их получат, не распаковывая посылку. Мы не постеснялись в выражениях, когда писали о ужасных опасностях, связанных с малейшим промедлением. Безусловно, все это было связано с гибелью Бентама. Пожалуй, здесь не помешало бы объяснение, и оно воспоследует. Второй раз мы остановились на ланч в Биконсфилде, где нашли симпатичный паб, и уселись в маленьком солнечном садике, чтобы насладиться холодным пивом и сэндвичами с курятиной. И наконец, третья остановка была сделана в Марлоу, где мы наведались в неплохую библиотеку, куда Кроу пришлось записаться, чтобы ему выдали несколько книг по антропологии, подобных тем, какие мы уже везли с собой.

В половине четвертого пополудни мы уже находились на борту «Морехода» моего четырехкомнатного плавучего дома. Отплыли от берега и устроились в комнатах. Там, где я поставил лодку-дом на якорь — на приличном расстоянии от Хенли, где Темза довольно глубока, — Кроу, похоже, решил, что тут нам бояться особо нечего, что сюда вряд ли доберутся копатели. Мы довольно быстро обустроили свое временное жилище, разложили пожитки и смогли сесть и серьезно поговорить о неожиданном повороте событий. Наша поездка до Хенли, за исключением остановок, никакими особыми событиями не отличалась. Кроу терпеть не может, чтобы его отвлекали, когда он за рулем, так что я помалкивал и обдумывал новые вопросы, чтобы задать их другу потом.

Теперь я мог понять и объяснить все «как» и «почему» в действиях моего друга у меня дома. Кроу рассказывал мне о старопечатном экземпляре «Некрономикона», хранящемся в библиотеке Кестера в Салеме, штат Массачусетс. В этой книге есть абзац, который в заметках Фири приведен не полностью, но Кроу его знает наизусть:

«Люди знают его как Обитателя Мрака, этого брата Древних, называемого Ниогтха, эту тварь, которой быть не должно. Его можно призвать на поверхность Земли, чтобы он вышел через определенные тайные пещеры и трещины, и колдуны видали его в Сирии и под Черной Башней в Ленге. Из грота Тханг в Тартаре он явился, чтобы посеять разор и ужас в покоях великого Хана. Только с помощью Креста с Петлей, с помощью заклятия Вах-Вираджа и Эликсира Тиккоуна его можно загнать обратно в темные пещеры, где таится мерзость, в которой он обитает».

Ну… применение заклятия Вах-Вираджа в качестве защиты от Ниогтхи — это я мог понять, но обороняться таким образом от копателей?.. Кроу объяснил, что заклятие в моем доме применил потому, что верил, что все земные божества из мифов о Ктулху родственны между собой либо физически, либо ментально, а, следовательно, любое заклятие, действующее на одного из них, должно хотя бы отчасти влиять на других. И действительно: оккультное лекарство возымело мгновенное действие на мой дом (не говоря уже о моем сознании) и избавило мое жилище и меня самого от влияния, которое через мои сновидения на меня оказывал Шудде-М’ель или его посланники. А влияние было куда более реальным, чем себе представлял Кроу. Между тем мой друг сказал мне, что произнесенное им заклятие не может действовать долго и постоянно — разве что только против Ниогтхи — кем и чем бы ни была эта тварь! Однако Кроу так и не рассказал мне, какими более надежными заклятиями он защитил Блоун-Хаус. Правда, я подозреваю, что речь идет о чем-то, что гораздо сильнее любых символов, оберегов, рун и заклинаний, о которых я когда-либо мог узнать.

* * *
Следующие четыре дня в Хенли быстро миновали. В основном мы занимались тем, что обживались на «Мореходе» и брали мозговым штурмом множество проблем. Если бы рядом с Кроу в эти дни не было меня, если бы я не помогал другу словами утешения, он бы вполне мог начать винить себя в гибели Бентама. Я указал другу на то, что советы он дал Бентаму вполне профессиональные, хотя на то время, когда он отправлял северянину письмо, наши познания о копателях были еще менее глубокими, чем теперь. На самом деле, оглядываясь назад, теперь я поражаюсь тому, сколько времени понадобилось подземным жителям, хтонийцам, как их теперь все чаще именовал Кроу чтобы разыскать Бентама и расправиться с ним! Харден находится не так далеко от Элстона. Однако Кроу настаивал на том, что между этими двумя населенными пунктами можно провести прямую параллель, а он это упустил, и это, на его взгляд, граничило с преступным легкомыслием.

Ясное дело, он говорил и об исчезновении Пола Уэнди-Смита. Теперь он не сомневался в том, что в этом виноваты прокопавшиеся к дому археолога копатели, хтонийцы. Они же погубили дядю Пола, когда узнали о том, что он изничтожил их драгоценных отпрысков горящей сигарой. Теперь было слишком очевидно, как опасно привлекать к себе внимание взрослых хтонийцев, держа при себе их яйца. Одного того, что яйца какое-то время пробыли рядом с тобой, хватало для того, чтобы стать целью для мести копателей, и этим, естественно, объяснялась та спешка, с которой Кроу стремился покинуть Блоун-Хаус и вывезти меня из Лондона! Кроме того, одна то и дело ускользающая мысль мерцала в моем сознании в тот вечер — до того, как хтонийцы впервые «вторглись» в мой разум: если кого-то и можно было винить, я был повинен не меньше Кроу. Тот простой факт, что яйца никогда не принадлежали Полу Уэнди-Смиту, не остановил хтонийцев, и они его также сделали объектом своей мести. Мы с Кроу должны были раньше или позже обратить на это внимание.

Но даже в моем плавучем доме на Темзе, который Кроу поначалу объявил безопасным, мой просвещенный друг в последние дни начал нервничать все сильнее. Наше длительное безбедное существование представлялось ему сомнительным. Хтонийцы могли разыскать нас через сновидения — так полагал Кроу. В этом, как и во многом другом, он оказался совершенно прав.

Из-за того, что нас могли обнаружить, мы довольно быстро решили, что важнее всего поскорее подыскать подходящие и действенные контрзаклинания (Кроу о них говорил, как об «орудиях», а я предпочитал считать их инструментами магии) против атаки копателей. В конце концов, мы не могли оставаться в плавучем доме бесконечно. На самом деле, время от времени по вечерам мы расслаблялись в баре или пабе где-нибудь в нескольких сотнях ярдов от берега, откуда было довольно долго добираться до «Морехода» даже посредством спринтерского бега! Я большую часть времени уделял совершенствованию своих познаний о пентаграмме, пятиугольной Звезде Власти, которую придумали Старшие Боги, когда им нужно было взять в плен силы зла.

Мне кажется, не стоит удивляться тому, что вокруг пентаграммы так много шума в наши дни в так называемых «каббалистических» трудах, издаваемых чудовищными тиражами и наводняющими полки современных книжных магазинов. Почти наверняка в этих низкопробных работах многое списано из великих запретных книг. Но мало этого — немало упоминаний о пентаграмме я нашел в современных стихах, художественной прозе и даже в живописи. Стоит признать, что большая часть этих ссылок и туманных намеков обычно производится людьми, которых неудержимо тянет к загадочному и страшному — мистике, магам, и чаще всего эти люди наделены богатым воображением и парадоксально потусторонней интуицией. Как бы то ни было, тема пентаграммы в те или иные времена захватывала воображение необычайно большого числа людей искусства.

Герхардт Шрах, вестфальский философ, сказал: «Она меня завораживает… то, что такая идеальная фигура может быть изображена всего пятью прямыми линиями… пять треугольников, соединенные в основаниях, где они образуют пятиугольник… идеально правильный… Она могущественна и чарующа!» Именно Шрах в своей работе «Древние и современные мыслители» раскрыл для меня обычай хеттов подносить к лицу недруга или злодея руку с расставленными пятью пальцами и произносить при этом: «Звезда на тебе, Темный!», и это считалось защитой от злобных намерений любого человека.

Помимо Шраха и многих других современных писателей и философов, было еще несколько художников, в работах которых время от времени возникал мотив звезды. Следует отметить Чандлера Дэвиса и многие из его рисунков для журнала «Гротеск», пока этот журнал не перестали выпускать. В особенности мне запомнился большой, на полный разворот, черно-белый рисунок «Звезды и лица», столь странно волнующий и пугающий, что эта работа сама по себе теперь стала коллекционным предметом. Уильям Блейк — художник, поэт и мистик, также не обошел эту тему стороной и потрясающе использовал в своем «Портрете блохи»[29]. Там главный кошмар взят в плен пятиконечными звездами! Я, конечно, понимал, что с этим можно спорить, но, вспоминая звезды Блейка, я находил в них большое сходство со звездными камнями древнего Мнара — какими я их себе представлял.

С другой стороны, в книге мрачных, страшных стихов Эдмунда Пикмана Дерби «Азатот и прочие ужасы» содержится одно откровенное упоминание о пятиконечной звезде как об оружии против «Величайших богов», каких бы богов так ни назвал автор. Я нашел так много подобных работ, что вскоре заинтересовался поставленной передо мной задачей гораздо сильнее, чем требовалось для дела.

Вечером четвертого дня нашего пребывания в плавучем доме, когда я делал заметки такого сорта и пытался их как-то упорядочить, Титус Кроу заснул. Он тяжело трудился весь день напролет — это была не физическая работа, а напряженная умственная концентрация. Вот он и задремал, уронив голову на раскрытую книгу «Ктаат Аквадинген». Я заметил это и улыбнулся. Я порадовался тому, что мой друг сможет хоть немного отдохнуть. И сам я тоже устал и ослаб и физически, и умственно, а Кроу всем этим занимался дольше меня.

Вскоре после полуночи я тоже начал клевать носом и, видимо, задремал, потому что очнулся от крика.

Кричал Кроу.

Я сразу очнулся от жуткого сна (на счастье, я его забыл) и увидел, что мой друг спит, но мучается во сне. Ему явнопривиделось что-то страшное.

Он сидел за небольшим столиком на стуле, а его голова лежала на руках, сложенных поверх раскрытого тома «Ктаат Аквадинген». Все его тело дергалось и сотрясалось в спазмах, и он что-то выкрикивал на невнятном оккультном жаргоне. Я вскочил со стула и бросился к нему.

— А? Что? — выдохнул Кроу, когда я принялся трясти его за плечи. — Смотри, де Мариньи! Они здесь! — Он вскочил, весь дрожа. Его лицо блестело от холодного пота. — Они… Они… здесь? — Он опустился на стул, продолжая трястись, и налил себе стакан бренди. — Боже мой! Какой жуткий сон, Анри! На этот раз они добрались до меня — и похоже, опустошили мои мозги. Теперь они наверняка будут знать, где мы находимся.

— Хтонийцы? Это были… они? — еле дыша, спросил я.

— О да! Никаких сомнений. Они явились без предупреждения и не пытались скрывать, кто они такие. Мне показалось, что они пытались мне что-то сказать — пробовали со мной… поторговаться, что ли. Ха-ха! С таким же успехом можно было бы договариваться с чертями в аду! Однако в тех ментальных посланиях, которые я получал, звучали и нотки отчаяния. Но будь я проклят, если понял, что их так пугает. У меня просто возникло такое чувство, что мы не одни в нашем деле. Кажется, к линии фронта спешит подкрепление! Что-то поразительное.

— Я тебя не понимаю, Титус, — сказал я, покачав головой. — Ты говоришь не очень понятно, дружище.

— Тогда будет лучше, если я перескажу тебе свой сон, Анри, а потом посмотрим, как ты его растолкуешь, — устало выговорил Кроу. — Главное вот что: не было никаких картинок, никаких зрительных галлюцинаций — о чем, конечно, можно и поспорить, задав себе вопрос о том, что собой представляют сновидения… Но нет, это были просто… впечатления! Я плыл в какой-то серости, в бесцветной субстанции бессознательного, если хочешь, а эти… впечатления двигались и двигались ко мне. Я понимал, что это хтонийцы — их мысли, их ментальные послания настолько чужие, инородные, — но я не мог в своем сознании убрать их, отключиться от них. Они велели мне перестать вмешиваться, не будить, так сказать, спящую собаку. Что ты скажешь об этом?

Не дав мне ответить — даже если бы у меня был ответ, — Кроу торопливо продолжал:

— Потом, после этих посланий начались страшные впечатления — безымянный ужас перед чем-то тайным, туманным, скрытым, какой-то ужасной возможностью, к которой я был каким-то образом причастен. Точно не знаю, но мне кажется, что им хотелось, чтобы я разгадал эти впечатления. По всей видимости, чувствительность моей психики более велика, чем на то рассчитывали эти кошмары, и это нам на пользу. Но в целом… даже не знаю, как сказать, — они будто бы пытались подкупить меня! Что-то типа «Спасайся, пока можешь, Титус Кроу, и мы тебя не тронем». «Наших яиц у тебя больше нет, поэтому мы готовы потерять интерес к тебе — если ты не станешь трогать нас и не будешь совать нос куда не надо!»

— Если так, то мы на верном пути, Титус, — вмешался я. — Мы заставили их понервничать!

Кроу посмотрел на меня. Он успел немного овладеть собой, и его губы тронула медленная улыбка.

— Да, выглядит все в точности так, де Мариньи. Но как бы мне, черт побери, хотелось понять, чего они так боятся? И все же, как ты верно подметил, мы, похоже, на правильном пути. Хотя бы это осознавать приятно. Но очень хотелось бы узнать, какое место в нынешнем раскладе событий занимают Писли и все остальные…

— В чем дело, Титус? — спросил я, перестав понимать друга.

— Прости, Анри. Ясное дело, ты меня не понимаешь, — торопливо извинился Кроу. — Дело в том… что в этих моих впечатлениях были упоминания — и не проси меня уточнять — о Писли и еще кое о ком, типа Бернарда Джордана, шкипера одной из плавучих буровых платформ. Я тебе про него рассказывал. Судя по тем газетным вырезкам, которые оказались в моем распоряжении, он просто счастливчик. Только один и уцелел, когда его буровая платформа под названием «Русалка» отправилась на дно неподалеку от мыса Хантерби-Хед. Упоминались и другие люди, о которых я прежде ничего не слышал. Гм-м-м… — задумчиво протянул Кроу. — Вот кто такой, скажи на милость, Дэвид Уинтерс? Между тем у меня сложилось чувство, будто хтонийцы боятся этих людей сильнее, чем меня! То есть… меня как бы предупредили, чтобы я держался от этих людей подальше. Довольно удивительно, честно говоря. В конце концов, с профессором Писли я ни разу не встречался лично, а где искать этого Джордана — даже вообразить не могу. Что же до Дэвида Уинтерса…

— Ты кричал, Титус, — сказал я ему, положив руку на его плечо. — Ты выкрикивал какие-то слова, совершенно для меня непонятные. Ну, так к чему это все было?

— Ага! Видимо, я выкрикивал свой отказ, Анри. Ясное дело, я отверг их ультиматум. Я пытался выговорить заклятия против них — в частности, заклинание Вах-Вираджа, чтобы выгнать их из моего сознания. Но ничего не вышло. Когда хтонийцев несколько, они слишком сильны для таких простых орудий. Они легко с ними справляются.

— Ультиматум? — переспросил я. — Прозвучали… угрозы?

— Да, и притом ужасные угрозы, — угрюмо отозвался Кроу. — Они мне сказали, что «покажут мне свое могущество» тем или иным способом… и вот ты меня разбудил. Как бы то ни было, они от меня еще не избавились, ни в коем случае, но боюсь, нам придется отсюда уйти. Еще три-четыре дня максимум мы можем позволить себе задержаться тут, но потом придется переехать.

— Да, — кивнул я. — Но честно говоря, сегодня я даже под прицелом пистолета отсюда не тронусь. Сил нет. На ногах не держусь. Давай немного поспим, если они нам дадут поспать, а завтра с утра составим новые планы.

Что касается меня, то я хорошо заснул и крепко спал, поскольку действительно от усталости с ног валился, но за Титуса Кроу не ручаюсь. Сквозь сон я слышал его голос — негромкое бормотание, а потом, как мне показалось, прошло немало времени, и я расслышал эхо заклятия Вах-Вираджа и еще кое-какие древние заклинания в глубинах своего подсознания.


Как ни странно, к полудню следующего дня мы довольно ясно соображали — казалось, что, узнав о том, что хтонийцы чего-то в нас опасаются, мы словно бы на время отбросили черную пелену странного ужаса, нервного напряжения и усталости ума — всего того, что нас сковывало.

Нетрудно было догадаться, почему собратья Шудде-М’еля по ночным кошмарам так долго разыскивали наше убежище. До прошлой ночи Кроу ежевечерне зачитывал заклятие Вах-Вираджа и окроплял все помещения плавучего дома Эликсиром Тиккоуна, а потом Эликсир у него закончился. По всей видимости, эта жидкость, представлявшая собой некое странное и мощное зелье (позднее мне предстояло узнать, что именно собой представляет этот Эликсир), успешно противостояло проникновению хтонийцев в сновидения и их поисковой разведке. И как только в нашей обороне образовалась эта брешь, копатели сразу сумели разыскать наши подсознания и, соответственно, понять, где мы находимся.

Позже станет ясно, почему, узнав о том, что хтонийцы нас обнаружили, мы не впали в панику и почему сновидение Кроу, вместо того, чтобы вынудить нас собрать пожитки и дать деру, помогло нам успокоиться — хотя вначале сильно шокировало.

В общем, мы рассудили так: если бы роющие землю действительно намеревались совершить нападение, им бы пришлось, так или иначе, преодолеть воду реки, и в любом случае они вряд ли бы стали что-то предпринимать при свете дня. Очевидная хитрость могла бы заключаться в том, что хтонийцы выманили бы нас с борта «Морехода» вечером, после того как стемнеет. Но мы бы на такое не поддались, против такого развития событий у нас были приняты меры предосторожности. Каждый вечер, как только начинало темнеть, до тех пор, пока мы не ушли из плавучего дома насовсем, мы просто запирали дверь, ведущую в наши совмещенные каюты-спальни, изнутри на крепкий замок, и ключ забирал себе Кроу, поскольку я, похоже, оказался более чувствителен к ментальным посланиям хтонийцев. Теперь мне кажется удивительно, как мы оба ухитрились увидеть очевидную параллель. А увидели бы — так вспомнили бы, что Пола Уэнди-Смита копатели сцапали средь бела дня — или уж, в крайнем случае, в сумерках! Как бы то ни было, наша тактика, какой бы ошибочной она ни была, означала, что от вечерних походов в бар «Старая мельница» придется отказаться.

Нет-нет, мне бы не хотелось, чтобы у вас создалось впечатление, что мы с Кроу — алкоголики, хотя у нас были весьма основательные причины спиться, но Кроу любил выпить бренди по вечерам, да и сам я не против слегка промочить горло. Провизией мы запаслись на пару недель, но решили, что неплохо бы пополнить и наш «погребок». Имея это в виду, мы решили пообедать в «Старой мельнице», где можно было купить пару бутылок бренди.

Время мы выбрали идеально. Как только мы уселись за столик в курительной комнате, к нам подошел бывший гвардеец, а ныне хозяин гостиницы и бара. Мы, конечно, встречались с ним раньше, но теперь он представился, как полагается, а Кроу познакомил его со мной и представился сам.

— Ага! Так вы мистер Кроу! Что ж, вы меня уберегли от прогулки до плавучего домика.

— О? — заинтересовался Кроу. — Значит, вы хотели со мной повидаться? Садитесь, мистер Селби. Выпьете с нами?

Хозяин-здоровяк поблагодарил нас, сходил к стойке и налил себе полпинты из бутылки, вернулся к нам со стаканом и сел.

— Да, — сказал он. — Вам сюда звонили сегодня утром — правда, кто-то сильно волновался, и было ужасно плохо слышно. Кто-то хотел удостовериться, что вы здесь. Сказал, что вы будете в плавучем доме под названием «Мореход». Я сказал, что имен ваших толком не знаю, но что поблизости остановились двое джентльменов в плавучем домике.

— А он сказал, кто он такой? — спросил я, озадаченный мыслью о том, кто может знать о месте нашего пребывания. Я заметил, что мой друг также в растерянности.

— Да, сэр, — ответил мне хозяин. — Я его имя записал на клочке бумаги. Сейчас… — Он сунул руку в карман жилета. — Вот. Сказал, что навестит вас сегодня вечерком — если вы все еще тут. Разговор был не очень, потому как слышно было неважно, но я понял, что он звонит из автомата где-то неподалеку. Что-то не так, сэр?

Титус взял бумажку и прочел имя звонившего. Его усталое лицо мертвенно побледнело. Трясущимися руками он передал бумажку мне. Я взял обрывок листа и расправил на столике.

Я сделал глоток бренди — и поперхнулся. До меня наконец дошел смысл того, что там было написано!

А написано там было, как и сказал Селби, только имя:

Эмери Уэнди-Смит!

7. Творение темных сил (Из записных книжек де Мариньи)

До позднего вечера — до половины одиннадцатого (сначала на палубе, потом в каюте) мы с Кроу пугливым шепотом переговаривались о фантастических перспективах, открывающихся из-за получения таинственной записки.

Для нас ничего не меняло даже то, что весь день с прекрасного июньского неба жарко светило солнце, и то, что вверх и вниз по реке с веселым урчанием проносились десятки небольших моторных лодочек, а по зеленым берегам гуляли влюбленные и махали нам, стоявшим на якоре, руками. Тепло солнца не согревало нас. Кровь стыла у нас в жилах от осознания того, какой кошмар обитает глубоко под землей, под прекрасной зеленью Англии. И хотя влюбленные громко смеялись, хотя заливались трелями птицы, мы говорили шепотом.

Потому что Кроу был на все сто уверен в том, что на самом деле сэр Эмери мертв, а происходящее — всего-навсего очередной ход со стороны хтонийцев. Если бы в игре наметился кто-то третий — то есть некто, кому, так же как Кроу и мне, было известно о жутких деяниях копателей… Если так, тогда вину за последние события можно было бы свалить на этого человека, но — на кого? В любом случае телефонный звонок стал для нас неприятной и мрачной шуткой.

И конечно, Кроу был совершенно прав в своих рассуждениях. Должен был быть прав. Неизвестный звонивший никак не мог быть сэром Эмери Уэнди-Смитом. Стоило мне только разумно порассуждать о случившемся — и я сразу понял, что это невозможно. Ведь сэр Эмери уже в тысяча девятьсот тридцать седьмом году был немолод. А теперь? Теперь ему было бы около ста лет! Мало кому удается прожить так долго, но еще меньше кому удается жить и где-то скрываться треть столетия — по неведомой причине!

Нет, я, так же как и Титус Кроу, был уверен в том, что это был очередной трюк со стороны хтонийцев. Как они умудрились это сделать — другой вопрос. Кроу гадал (правда, совсем недолго), не выдумка ли это его соседа, доктора богословия, обитавшего всего в сотне ярдов от Блоун-Хауса. Мысль такая возникла потому, что Кроу, на всякий случай, оставил соседу перед отъездом из дома адрес, на который нам следовало писать. Кроме того, он попросил этого джентльмена принимать переведенные на его номер телефонные звонки, и сосед согласился. При этом Кроу попросил богослова говорить о нашем местонахождении только самым проверенным людям. По-видимому, сосед оказывал ему подобные услуги прежде. Но на этот раз даже посвященный в дела Кроу ученый-сосед не знал о том, почему Кроу так торопится в Хенли, а уж про сэра Эмери Уэнди-Смита богослов почти наверняка даже не слышал! На самом деле, о том, что мы находимся в Хенли, не знал никто — кроме, как показала прошедшая ночь, самих копателей!

Но все-таки, чего хтонийцы надеялись добиться столь откровенным ходом? Этот вопрос я не мог не задать другу, и вот что он мне ответил:

— Знаешь, Анри, я думаю, что нам лучше для начала ответить на вопрос «как», а уж потом переходить к «почему» и «зачем». Когда только есть возможность, я предпочитаю видеть картину целиком. Я поразмыслил немного, и мне кажется, что наш призрачный «переговорщик», возможно, некий человек, находящийся «под влиянием» хтонийцев. Думаю, у них имеются подобные… помощники, и в будущем нам было бы неплохо выяснить это поточнее. Мы с тобой рассуждали, рисуя ужасы и близкую ужасную гибель в щупальцах чудовищных подземных тварей, но столь же легко мы можем погибнуть от огнестрельных ранений! Так вот, учтя все это, мы можем задать себе вопрос: почему хтонийцы пошли на такой прозрачный шаг? Думаю, я знаю ответ.

Редкий случай: я догадался о выводах, которые сделал мой друг.

— Думаю, я знаю, к чему ты клонишь.

— Да?

— Да. В последние несколько дней мы оба решили, что находиться в плавучем домике нам с тобой безопасно, хотя у тебя были на этот счет сомнения. А теперь давай представим, что они тоже так думают, что они не могут причинить нам вред физически, пока мы здесь. Ну, так самое простое — попытаться выманить нас отсюда, напугать так, чтобы мы ушли из плавучего дома и оказались на суше!

— Верно, — ответил Кроу. — И этот невероятный телефонный звонок служит для нас новым подтверждением всего того, о чем я узнал в ультимативном сне прошлой ночью. Продолжай, де Мариньи.

— Ну, так в этом-то и дело! — воскликнул я. — Больше и говорить не о чем! Если действовать согласно твоему сну и этому звонку — который, как мы понимаем, связан с хтонийцами, то мы и получили предупреждения. Нам хотели дать понять, что находиться здесь небезопасно и что лучше всего нам…

— Убраться отсюда к чертям?

— Да.

— Так что же ты предлагаешь?

— Не трогаться с места!

— Ага, — кивнул Кроу. — Вот именно так мы и поступим! Я все более и более убеждаюсь в том, что именно здесь мы в безопасности. Как ты и сказал, этим вызвана вторая попытка хтонийцев увести нас от реки — а если так, то для нас это чертовски веская причина оставаться на месте. Так что мы останемся здесь — хотя бы еще на какое-то время. В нашем распоряжении как минимум два орудия борьбы с тварями: река и заклятие Вах-Вираджа. — Он задумчиво сдвинул брови. — И скоро у нас появится свежий запас Эликсира Тиккоуна, между прочим, если преподобный Таунли сдержит свое обещание. Таунли — это тот самый сосед, о котором я тебе говорил. Он обещал прислать мне эликсир, а он меня еще ни разу не подводил.

— Преподобный Таунли? — переспросил я. — Эликсир Тиккоуна? — Ответ аккуратно нашел место в уголке моего сознания. — Ты хочешь сказать, что Эликсир — это…

— Да, конечно, — ответил Кроу, кивнув и немного удивленно посмотрев на меня. — Разве я раньше об этом не упоминал? — Он бросил мне пустую склянку, содержимое которой принесло там столько пользы. — О да! Святая вода, что же еще? Нам уже известно, как Шудде-М’ель терпеть не может воду, поэтому вода, которая вдобавок освящена… о, она имеет великую силу в борьбе с любыми ужасами, кроме хтонийцев, поверь мне!

— А как насчет египетского креста с кольцом? — спросил я, вспомнив о трех средствах борьбы с Ниогтхой, перечисленные в «Некрономиконе». — Неужели у ансата и вправду есть такое же могущество?

— Я думаю, да — до некоторой степени. Я хотел сказать тебе об этом раньше, вчера вечером, когда ты разрабатывал тему камней со звездами. Что получится, Анри, если нарушить целостность кольца на верхушке египетского креста?

Я представил этот образ в уме и щелкнул пальцами.

— О! Получится знак с пятью конечностями, грубое воспроизведение Знака Старших Богов, Пленяющая Звезда из цикла мифов о Ктулху!

— Именно так. Снабженный наверху петлей древнеегипетский крест «Тау» также был символом власти — и одновременно символом плодородия! Это был так называемый анкх, Анри! Само это слово означает «душа» или «жизнь» — защита жизни и души. О да, я действительно склонен верить в то, что крест ансата наделен особой силой. — Кроу устало улыбнулся. — Но если судить по твоему вопросу, твоя наблюдательность тебя отчасти покинула.

— Да? Ты это о чем? — спросил я подозрительно и немного обиженно.

— О, но если ты приглядишься повнимательнее, ты все увидишь. В самый первый день, как только мы сюда перебрались, я прикрепил над дверью маленький серебряный крестик ансата!

На миг, несмотря на наше положение и серьезность разговора, я решил, что Кроу надо мной подшучивает. Я же ничего подобного не заметил! Я быстро встал, прошагал к двери каюты и приоткрыл ее, чтобы хорошенько ее рассмотреть в свете горевших на палубе фонарей. И конечно, крест с кольцом на верхушке висел там, на двери, под верхним косяком.

Только я повернулся, чтобы вернуться в каюту, как почувствовал неприятный запах. В буквальном смысле, он ударил в ноздри. Не просто запах, а отвратительная вонь исходила откуда-то позади меня, с темного, хоть выколи глаз, берега реки.

Послышались шаги…

Видимо, Кроу тоже почувствовал мерзкий запах и, может быть, и тихие шаги на берегу услыхал. Я заметил друга краем глаза, когда он вскочил на ноги. Лицо Кроу в ярком свете фонарей показалось мне особенно бледным. Я стал вглядываться в полночную тьму. Я присел на корточки на пороге, вытаращив глаза от страха, и стал еще более пристально смотреть на тени около нашего трапа с поручнями.

Там что-то двигалось… какой-то силуэт. Прозвучал негромкий сдавленный кашель, и следом — утробный голос, мало похожий на человеческий!

— А-а-а, я вижу, вы меня не… ик… ждете, друг мой! Так вы получили мое послание?

Я отшатнулся. Зловонная фигура, отбрасывающая странные тени, покачивалась на трапе.

— Прошу вас, выключите свет, сэр, — произнес сдавленный голос. — И ради Бога… ик… не бойтесь меня. Все объяснится.

— Кто?.. — выдохнул я еле слышно. — Что?..

— Сэр Эмери Уэнди-Смит — или, по крайней мере, его разум… к вашим услугам, сэр. А вы будете Титус Кроу, или вы… ик… Анри-Лоран де Мариньи?

Странная тень в форме фигуры человека шагнула вперед, и я попятился еще дальше назад. И тут рука Кроу отбросила меня внутрь каюты, и он занял мое место на пороге. В руке он сжимал мой пистолет, некогда принадлежавший барону Канту.

— Ни с места! — прокричал Кроу хрипло, срывающимся голосом черному силуэту, успевшему добраться до середины трапа. — Вы не можете быть Уэнди-Смитом! Он мертв!

— Мое тело, сэр… то тело, которое некогда было моим… оно мертво, да… ик… но мой разум жив… он будет жив еще некоторое время! Я чувствую, что вы — Титус Кроу. А теперь, пожалуйста, погасите свет на палубе… ик… и лампу в каюте, и позвольте мне поговорить с вами.

— Этот пистолет, — ответил Кроу дрожащим от ужаса голосом, — стреляет серебряными пулями. Не знаю, кто ты такой, но думаю, я смогу тебя уничтожить!

— Уважаемый… ик… сэр, я молился о том, чтобы меня уничтожили! — Фигура сделала еще один робкий шаг вперед. — Но прежде чем вы… ик… попытаетесь оказать мне столь милосердную услугу, хотя бы позвольте мне сказать вам то, что меня послали сказать, — дайте мне передать Их предупреждение! В любом случае, ни ваши пули, ни даже ваши эликсиры и крест ансата на двери и… ик… заклятия не смогут обездвижить это тело. Это то самое вещество, из которого скроен сам Ктулху, или нечто очень близкое к тому! И… — Сдавленный, срывающийся голос зазвучал более внятно. Говоривший был близок к жуткой истерике. — Ради Бога, вы позволите мне передать вам послание, которое меня заставили передать?

— Кроу, — нервно произнес я и положил трясущуюся руку на плечо друга. — Что это такое? Что это за чертовщина?

Вместо того чтобы мне ответить, Кроу высунулся за дверь и прикрутил фитиль фонаря, который мы с ним подвесили в начале трапа.

— Титус! — выкрикнул я, почти окаменев от страха. — Заклинаю тебя всем святым… ты хочешь погубить нас обоих?

— Ни капельки, Анри, — прошептал Кроу хрипло и нервно. — Но я хочу послушать, что скажет этот… эта тварь. Сделай то, о чем тебя просят. Выключи лампу!

— Что? — Я попятился подальше от силуэта, сотканного из мрачных теней. Еще немного — и я бы поверил, что напряжение последних дней свело моего друга с ума.

— Пожалуйста! — вновь послышался утробный голос издававшего зловоние существа, стоявшего на трапе. Обладатель голоса вновь сделал неровный шаг вперед. — Пожалуйста… времени очень мало. Они не позволят… этому телу… ик… продержаться слишком долго!

Тут Кроу повернулся, оттолкнул меня и поспешил к керосиновой лампе, чтобы прикрутить фитиль. Сделав это, он поставил около порога стул и отошел назад. Темный силуэт заслонил звезды на ночном небе. Пошатнувшись, он наполовину сел, наполовину упал на стул. Послышалось отчетливое хлюпанье. Контуры силуэта заколебались, и он растекся по стулу.

Я успел отскочить к дальней переборке. Кроу уселся на небольшой столик и прочно поставил ступни на пол. В тусклом, мерцающем свете фонаря на палубе мой друг смотрелся очень храбро, но мне больше хотелось верить в то, что он принял такую позу из-за того, что просто больше не может держаться на ногах! Не самая плохая идея. Я резко опустился на невысокую скамью.

— Вот, — прошептал мой друг, — возьми пистолет, если ты так сильно психуешь. Но в ход его не пускай — только при крайней необходимости.

С этими словами он бросил мне пистолет Канта.

— Пожалуйста, послушайте. — Икающая чернота, сидевшая на стуле, заговорила вновь. Вонь распространялась по каюте порывами теплого ветерка, залетавшего в открытую дверь. — Меня послали Они, подземные ужасы, чтобы я доставил послание… ик… чтобы вы увидели, каков ад! Они послали меня, чтобы…

— Ты имеешь в виду Шудде-М’еля? — решил уточнить Кроу. На этот раз его голос прозвучал чуточку увереннее.

— Именно так, — кивнул черный ужас. — По крайней мере, его братья и дети.

— Но что такое… ты? — вырвалось у меня. — Ты же не… человек!

— Я был человеком. — Силуэт, сидевший на стуле, словно бы всхлипнул, и его бесформенные очертания шевельнулись в полумраке. — Я был сэром Эмери Уэнди-Смитом. Теперь же я — только его разум, сознание, мозг. Но вы должны меня выслушать! Только Их могущество сохраняет меня… но даже Они… ик… не в состоянии долго поддерживать жизнь в этой… форме!

— Продолжай, — негромко произнес Кроу, и я с изумлением услышал в его голосе странное сострадание.

— Если так, то вот каково Их послание. Я Их вестник и свидетельствую об истинности того, что Они должны сказать. Слушайте же. Если вы по доброй воле отступитесь, Они вас не тронут. Они больше не станут вас тревожить — ни в сновидениях, ни когда вы бодрствуете. Они снимут все… заклятия… ик… с вашего сознания. Если же вы будете упорствовать, тогда Они заберут вас и сделают с вами то, что сделали со мной.

— И что же это было? — спросил я затравленно. Я все еще дрожал от страха, глядя на черное говорящее пятно.

Пока звучал голос Уэнди-Смита, я позволил себе роскошь одновременной сосредоточенности на разных темах. Я впитывал все, о чем он говорил, но при этом столь же ясно размышлял о другом. Теперь мне пришлось напрячься, чтобы лучше рассмотреть черный силуэт, сидевший на стуле.

Все выглядело так, словно наш гость был одет в просторный черный плащ с высоким воротом. И на голове у него тоже что-то было нахлобучено — возможно, этим и объяснялось странное, приглушенное звучание его голоса. Однако я не заметил белого пятна, хоть сколько-нибудь напоминавшего лицо, поверх аморфного тела. Мое сознание, успевшее свободно побродить в иных сферах, теперь было на грани срыва. Мне припомнились безумные высказывания Абдула Альхазреда в «Некрономиконе» — в изложении Иоахима Фири: «… Из разложения возникает жуткая жизнь, и тусклые копатели Земли своими стараниями лепят ее и чудовищно раздувают, дабы обитать в ней…»

Я торопливо овладел своим блуждающим сознанием.

Существо, сидевшее на стуле — и некогда бывшее человеком, — начало отвечать на мой вопрос. Оно рассказывало о том, что с ним происходило с того момента, когда хтонийцы захватили его, что они с ним творили и что они сделают со мной и Кроу, если мы откажемся выполнить их приказ.

— Они… ик… — снова заклокотал сдавленный голос. — Они разрушили мое тело — но сохранили живым мое сознание! Они поместили мое сознание в живую оболочку, изготовленную Ими: бесформенную массу слизи, однако снабженную венами и… ик… капиллярами… и чем-то наподобие сердца… Всем тем, что нужно для поддержания жизни человеческого разума! Не спрашивайте меня, как Они это сделали… ик-ик… Но у них есть многовековой опыт.

— Продолжай, — поторопил Кроу нашего странного гостя, внутри которого обитало сознание Уэнди-Смита. — А зачем они стали поддерживать жизнь твоего разума?

— Чтобы Они могли… ик… его доить. Высасывать все познания. Я был известен как человек ученый, просвещенный, господа. Я… ик-ик… имел знания о многом. И этих знаний Они желали. И для Них мои знания были доступны. Им не было нужды… внедряться в сновидения, чтобы получить желаемое.

— Знания? — вмешался я, чувствуя себя чуть более уверенно. — Какие знания? Что они хотели узнать?

— …ик… Координаты мест… Координаты рудников, копей… в особенности — бездействующих, заброшенных. Вроде тех, какие есть в Хардене и Гритэме. Еще их интересовали проекты, связанные с бурением почвы — вроде тех, что были начаты на пустошах в Йоркшире и в Северном море, где были начаты поиски газа и нефти. Подробности о населении крупных и малых городов… ик… и научный прогресс в области атомной энергии, и…

— В области атомной энергии? — вмешался Кроу. — При чем тут атомная энергия? И еще, кстати: разработки в Хардене закрылись только после вашего… исчезновения. И в ваше время нефть в Северном море не добывали, и никакого проекта по началу добычи газа на пустошах в Йоркшире не существовало. Вы лжете!

— Нет, нет… ик! Я упоминаю об этих моментах потому, что они являются современными отражениями тех подробностей, которые Их интересовали в то время. О современных разработках я узнал из Их сознания. Они постоянно поддерживают контакт. Даже прямо сейчас…

— А как насчет атомной энергетики? — не отступался Кроу. Похоже, пока что ответ Уэнди-Смита на первую часть вопроса его удовлетворил.

— На это у меня ответа нет. Я только… ик!.. знаю, что Их интересует… а не почему. За годы Они вытащили все из моего сознания. Все, что мне известно, все. Теперь у меня нет ничего… ик!.. Их интересует… и это конец. Слава Богу!

Страшное темное пятно, сидевшее на стуле, умолкло и раскачивалось из стороны в сторону сильнее.

— А теперь мне… пора…

— Пора? Но куда? — пробормотал я. — Обратно… к Ним?

— Нет… ик-ик-ик… не к Ним. Все это… ик… кончено. Я это чувствую. И Они гневаются. Я сказал слишком много. Еще несколько минут, и я буду… ик… свободен!

Ужасный черный силуэт медленно поднялся на ноги, сильно накренился вбок, оступился и еле сумел сохранить равновесие.

Титус Кроу испуганно встал со стула.

— Погодите, вы можете нам помочь! Вы должны знать, чего они боятся. Нам нужно об этом узнать. Нам нужно оружие против них!

— Ик, ик, ик… нет времени… Они перестали управлять… этим телом! Протоплазма… ик, ик, иииккк… распадается. Простите… Кроу… иииккк… аааах… Простите.

Черное существо начало морщиться, сжиматься. Во все стороны от него исходили волны чудовищного зловония. Тень качалась из стороны в сторону, делала шаг и оступалась, расплывалась снизу и становилась все тоньше сверху — таяла, будто сосулька в пламени паяльной лампы.

— Атомная энергетика… да! Иииккк, ургххх, аааххх-аааххх! Наверное… вы… ик!.. правы! Людвиг Принн об… иииккк-ууугххх… Азатоте!

Вонь стала невыносимой. Клубы черного пара буквально сочились из раскачивающейся и тающей фигуры, стоящей в проеме открытой двери. Я последовал примеру Кроу и закрыл носовым платком нос и рот. Последними словами призрака Уэнди-Смита — перед тем, как он истаял почти окончательно и растекся по половицам, — были такие:

— Да, Кроу… гларгххх, аргххх, ургххх:… прочтите «Тайны червя» Принна!

Еще пара мгновений — и на полу осталось только расползающееся пятно… но… помоги мне, Господи! — посередине этого пятна остался комок слизи весьма узнаваемой формы!

Человеческий мозг в чужеродном, протоплазматическом теле!

Я остолбенел — вынужден в этом признаться, а вот Кроу начал действовать. Керосиновая лампа уже горела на полную мощь, каюта была залита светом, и до меня наконец начал доходить смысл приказов друга:

— Выходи, де Мариньи! Бегом на трап! Эта вонь наверняка ядовита!

С этими словами он меня наполовину вытолкал, наполовину выволок через порог. И меня стошнило. Жутко стошнило за борт. Было полное впечатление, что река то ли чавкает, то ли смеется надо мной.

Кроу, как ни подействовали на него все кошмарные события прошедшего часа, довольно быстро овладел собой. Я услышал, как хлопают створки открываемых нараспашку окон, услышал сдавленный кашель Кроу, передвигавшегося в отравленном зловонием плавучем доме, услышал его шаги и тяжелое дыхание, когда он наконец выскочил на палубу, перебежал к другому борту и швырнул в реку что-то, что издало громкий шлепающий звук.

Когда тошнота отступила, я расслышал, как Кроу льет воду и драит пол в каюте. Я поблагодарил свои счастливые звезды за то, что в свое время не постелил в каютах ковры! Подул свежий ветер и помог прогнать с «Морехода» ядовитое зловоние нашего недавнего гостя. Когда я смог выпрямиться и удержаться на ногах, мне стало ясно, что вскоре в моем плавучем доме все станет, как было.

Незадолго до полуночи, когда Кроу вышел на палубу в рубашке, с закатанными до локтя рукавами, на дороге, идущей вдоль берега, прямо напротив нашего трапа, остановилось такси. Из машины вышел пассажир с большим портфелем. Водитель вытащил из багажника его увесистый чемодан.

Когда пассажир расплачивался, я отчетливо расслышал его голос:

— Большое вам спасибо. Они дома, как я вижу, так что ждать вам не придется.

В этом возвышенном, горделивом голосе я различил едва заметный североамериканский акцент. Кроу удивленно нахмурился. Второй за этот вечер гость неуверенно зашагал по доскам трапа. Такси уехало в ночную тьму.

— Здравствуйте, — шагая по трапу, поприветствовал нас гость. — Мистер Титус Кроу, полагаю, и мистер Анри-Лоран де Мариньи?

Свет озарил нашего посетителя, и я разглядел пожилого джентльмена, седина которого чудесно сочеталась с умным лицом, бровями вразлет и широкопоставленными, пытливыми глазами. Я отметил для себя, что одет он в самом консервативном американском стиле.

— Вы застали нас не в самое удачное время, сэр, — произнес Кроу, осторожно протянув руку для приветствия.

— А-а-а, ну конечно, — улыбнулся незнакомец. — Пожалуйста, извините меня. Мы никогда с вами не встречались лично, хотя многократно переписывались!

На миг мой друг нахмурился еще сильнее, но вдруг в его глазах вспыхнули искорки узнавания. Он ахнул и крепче сжал руку гостя.

— Так значит, вы…

— Писли, — кивнул наш гость. — Уингейт Писли из Мискатоникского университета, и я чрезвычайно рад с вами познакомиться.

8. Писли из Мискатоникского университета (Из записных книжек де Мариньи)

Еще ни разу в жизни за одну ночь на мою долю не выпадало столько откровений.

Писли вылетел из Америки, как только получил первое письмо от Кроу. Он покинул университет в Аркхэме еще до прибытия посылки с яйцами, которые теперь ожидали какие-то неведомые, таинственные исследования в Штатах. Прибыв в Лондон, профессор первым делом попытался связаться с Кроу по телефону, и в итоге ему ответил преподобный Гарри Таунли. Но даже после этого профессору пришлось явиться к преподобному домой и предъявить все документы, удостоверяющие личность, какие у него имелись при себе, и только тогда Таунли сообщил ему о местонахождении Кроу. Наш приятель, доктор богословия, был верен данному слову!

— Несгибаем, — довольно произнес Кроу, услышав рассказ Писли. — Старина Гарри!

Просветив Писли относительно того, где искать Кроу, он поведал американцу также о том, что к «загадочным» делам Кроу причастен еще и де Мариньи. И хотя Писли прибыл в Англию, главным образом, для того, чтобы повстречаться с Кроу, у него не вызвало неудовольствия мое присутствие и участие в приключениях моего друга. Он много слышал о моем отце — великом ново-орлеанском мистике, Этьене-Лоране де Мариньи, и сразу же сделал безошибочное предположение о том, что в отношении характера мне досталось многое от отца, а более всего — любовь к удивительным и страшным загадкам.

Писли сказал нам, что приехал, помимо всего прочего, для того, чтобы сообщить нам о том, что мы с Кроу можем стать членами некой организации — вернее говоря, Фонда. Фонда Уилмарта. Управление этой неофициальной структурой осуществлял Писли лично, в компании с административным советом, составленным из уважаемых и чрезвычайно опытных профессоров Мискатоникского университета. Официально Фонд начал свою деятельность после безвременной кончины мудреца, в честь которого получил свое название. Главной целью Фонда было продолжение той работы, которую старик Уилмарт хотел начать незадолго до смерти.

Писли сразу же понял, как глубоко и полно Кроу знаком с мифами о Ктулху, и это его потрясло. Сам я с этими преданиями был знаком более скромно. И как только Титус в разговоре упомянул о своих пророческих снах, Писли принялся расспрашивать его об этом подробно. Похоже, ему были знакомы другие люди, которых посещали подобные странные «видения», — люди с сомнамбулической психикой! Но более всего этой ночью меня потрясли откровения самого профессора. Мы слушали его удивительные рассказы до утра следующего дня.

Но прежде чем он начал растолковывать нам подробности — почему он так скоропалительно прибыл в наш плавучий дом, — Писли заметил, в каком взбудораженном состоянии пребываем мы оба, и велел рассказать обо всем с того самого момента, как яйца из Хардена попали в руки Кроу. События, которые мы пережили до прихода Писли этим вечером, его также очень заинтересовали — отнюдь не из болезненного любопытства, а потому, что в лице черного призрака нам себя явила способность хтонийцев, о которой Писли ничего не знал, а именно — умение сохранять идентичность жертвы помещением ее головного мозга в живые ткани собственного изготовления. Мы рассказывали профессору о нашем несчастном посетителе, а он старательно делал заметки и удовлетворился только тогда, когда узнал все подробности происшествия, до последних мелочей.

Затем, уделяя немалое внимание деталям и отвлекаясь только для того, чтобы ответить на наши взволнованные вопросы, Писли рассказал нам о Фонде Уилмарта. О том, как эта организация была основана около смертного одра Уилмарта, вместе с которым Писли некогда изучал темные мифы, мрачную магию. О том, как впоследствии в эту организацию вступили десятки преданных делу людей — «охотников за ужасами», одним из которых был покойный сэр Эмери Уэнди-Смит. О том, что теперь Фонд Уилмарта стал почти всемирной организацией, главной целью которой являлось полное и окончательное уничтожение существующих божеств из мифологии Ктулху.

Но прежде чем слишком глубоко погрузиться в фантастические откровения Писли, я непременно должен сказать о том, что с появлением профессора на борту «Морехода» мы с Кроу испытали невероятное чувство облегчения. До прихода Писли я думал, что Кроу заклятиями и окроплениями святой водой «освободил» меня от ментального плена, в который меня взяли хтонийцы, но теперь ко мне пришло совершенно новое чувство умственной и физической свободы. Суровые морщины на лице Титуса Кроу разгладились за полчаса, его непривычная нервозность сменилась почти эйфорической веселостью, каковой он не отличался даже в самые радостные моменты жизни. Что касается меня — такой радости бытия я не испытывал многие годы, и эта радость переполняла меня, невзирая на только что пережитый кошмар. Если бы Писли не растолковал чуть позже, откуда взялась эта эйфория, было бы совершенно непонятно ее происхождение. Но со временем профессор разъяснил мне и моему другу (после того, как мы несколько раз отметили непривычность и необычность своего приподнятого настроения), в чём дело, и это нас и порадовало, и вызвало ощущение благодарности. Похоже, наконец мы с Кроу обрели прочнейшую защиту от хтонийцев, от их атак на сознание и сновидения. Мы этого не знали, но оказывается, несмотря на мастерское применение моим другом Кроу заклятия Вах-Вираджа и Эликсира Тиккоуна, до нас все равно доходило эхо хтонийского воздействия на нашу психику и сны. Полностью освободить от этого ужаса могли только сами Старшие Боги — но даже если бы кто-то знал, как их вызвать, как призвать на помощь, кто бы на такое решился? Да и позволили ли бы они их вызывать? Писли сказал нам, что любой человек, в той или иной степени, подвержен влиянию сил зла, но есть методы избавления от таких настроений и состояний психической депрессии. Как я уже упомянул выше, позднее нам дано было узнать, что это за методы.

Профессор Писли приехал в Англию не только для того, чтобы предложить Титусу Кроу вступить в ряды членов Фонда Уилмарта. Как только Писли получил от Кроу письмо, он сразу же понял, что автору послания срочно требуется его помощь — и причем немедленная, чтобы не произошло того, что стряслось с Уилмартом и Уэнди-Смитом!

Писли рассказал о том, как профессор Альберт Н. Уилмарт, давно интересовавшийся разными зловещими и страшными происшествиями, в особенности теми, которые были как-то связаны с мифами о Ктулху, много лет назад умер после продолжительной болезни. Болезнь уже бушевала вовсю, когда Уэнди-Смит принялся засыпать Уилмарта телеграммами, но тот уже пребывал в коматозном состоянии и ни на одну из телеграмм не сумел ответить! Затем наступило непродолжительное улучшение, и незадолго до того, как состояние Уилмарта начало становиться все хуже и хуже, он стал винить себя в страшной гибели английского коллеги. Пока у профессора еще оставались силы, он собрал все, какие только мог, упоминания в литературе о существах из мифов о Ктулху, обитающих под землей. Получив экземпляр рукописи Уэнди-Смита (до первой публикации в виде «литературного произведения»), профессор Уилмарт взял на себя труд по созданию ядра будущего Фонда, который теперь тайно охватывал большую часть Земли. Вскоре после этого Уилмарт умер.

Писли рассказал нам о первых годах существования Фонда, о том скепсисе, с которым был поначалу встречен труд Уилмарта, опубликованный посмертно, о последующих исследованиях, научных экспериментах. Об изучении всего того, что подтвердило «эксцентричные» гипотезы старика, о постепенном формировании преданного делу войска. Теперь в этом войске состояло почти пять сотен человек — людей самых разных профессий. Они вступили в Фонд Уилмарта, столкнувшись с проявлениями кошмаров, вызванных подземными обитателями. Становясь членами Фонда, люди давали клятву защищать своих соратников, тайно выявлять и уничтожать все древнее зло Авернуса[30], стереть навеки с лица Земли незапамятный мрак Ктулху, Йогг-Сотхота, Шудде-М’еля, Нигтхи, Йибб-Тстла и всех прочих божеств, их прислужников и отродья.

На раннем этапе существования Фонда были основательно изучены великие оккультные книги. Самоотверженные люди изучали их до тех пор, пока охотники за ужасами не заучили наизусть все до одного упоминания и описания. И только тогда охота началась по-настоящему.

Но прежде чем произошло все это, мифологические Демогоргоны[31], хтонийцы, распространились на огромных территориях (хотя главным местом их обитания оставалась Африка), и в итоге потомство Шудде-М’еля уже можно было обнаружить по всему миру — в Азии, Европе, России и даже в Китае и на Тибете. Наконец, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, невзирая на все старания Фонда Уилмарта, вторжение копателей произошло на территории обеих Америк. Нет, то была не первая встреча с этими существами из древних мифов и их приспешников с американцами. Наоборот, много раз эти извращенные формы ужаса встречались людям на этих континентах, а в особенности — в США, а именно на побережье Новой Англии. О том, что этих тварей можно встретить внутри курганов и в лесистых долинах этой местности, говорят индейские летописи и устные предания, а индейцам эти сведения передали их далекие предки. Но именно в шестьдесят четвертом отродье Шудде-М’еля закрепилось на американском материке — точнее говоря, под ним!

Кроу в возможность такого вторжения верил с трудом, но Писли напомнил ему о способности хтонийцев проникать в сознание людей. Вне всяких сомнений, существовали люди, которые на время попадали под сильное влияние копателей, а некоторые начинали служитьим постоянно. Чаще всего, это были люди слабовольные, дурного воспитания. Вот такие люди и перевезли яйца в США для дальнейшего размножения ужасов! Эти мысленно порабощенные прислужники хтонийцев несколько раз пытались внедриться в ряды членов Фонда и даже пробовали проникнуть непосредственно в здание Мискатоникского университета. Но и на этот раз таинственной «защиты» хватило для того, чтобы уберечь членов Фонда от этих безумцев. В конце концов, их разум был разумом хтонийцев, а потому против них срабатывали все меры предосторожности, которые применялись против всех божеств мифологии Ктулху.

Главная сложность борьбы с отродьем Шудде-М’еля (Писли говорил на эту тему со знанием дела) заключалась в том, что любой способ войны можно, чаще всего, было примерять не более одного раза. Их телепатические контакты друг с другом — а кроме того, и с другими тварями из преданий — происходили, естественно, мгновенно. А это означало, что стоило только изничтожить одно гнездо хтонийцев, как об этом моментально узнавали твари из других гнезд, и против них ранее использованные средства уже не действовали. Однако благодаря инженерам-теоретикам из Мискатоникского университета, исследователям и экспериментаторам был составлен дотоле неслыханный план уничтожения ряда обитающих под землей типов БЦК (так для удобства профессор Писли именовал Божеств Цикла Ктулху), рассчитанный так, чтобы при этом не насторожились другие злобные твари. Этот план в данное время был готов к запуску и в Англии, и в Америке. Уже были проведены приготовления для первого американского эксперимента, с которым теперь следовало повременить до тех пор, пока не будет завершена подготовка к одновременной атаке на гнезда копателей в Британии. Нам с Кроу, как членам Фонда Уилмарта, предстояло увидеть результаты выполнения этого проекта.

Профессор вкратце излагал нам детали исследований и планов, а я видел, что с каждой секундой нарастает волнение и нетерпение Кроу. И естественно, как только Писли умолк, чтобы перевести дух, Кроу не упустил возможности задать вопрос:

— Значит, известны способы уничтожения этих тварей?

— Безусловно, друзья мои. — Профессор посмотрел на Кроу, перевел взгляд на меня. — И если бы ваш разум в последние недели не был так сильно затуманен, вы бы почти наверняка распознали эти способы самостоятельно. Большинство подземных жителей, подобных Шудде-М’елю и его отродью, боятся воды. В воде они начинают разлагаться, гнить, испаряться. Их внутренние органы распадаются, механизмы передвижения перестают работать. Они устроены еще более чужеродно, чем вы можете себе представить. Постоянное поливание их водой или погружение в воду на достаточно длительный промежуток времени для них практически фатально. Потом практически и смотреть-то не на что! И очень странно — я это понимаю — то, что главное стремление Шудде-М’еля сводится к освобождению Великого Ктулху. Члены нашего Фонда вслед за Уэнди-Смитом в это верят, но странность в том, что Ктулху является одним из величайших божеств водной стихии. Однако дело в том, что некогда Р’льех стоял на суше и что такое повторялось несколько раз, но теперь тюрьма Ктулху находится под водой, и волны океана служат стенами его темницы. Именно вода — хвала Господу! — мешает Ктулху вторгаться в сновидения людей. Эта его способность снижена до приемлемого уровня. Но тем не менее, вы сильно удивитесь тому, как много обитателей психиатрических лечебниц по всему миру находятся там из-за безумного призыва Ктулху. О да, он спит в глубине океана, в Р’льехе — где бы именно ни находился этот адский подводный град, и ему прислуживают драконы и Глубоководные, но они чаще всего являются тварями, привыкшими к водной среде. Вода — их стихия.

— Так, стало быть, Ктулху в самом деле жив? — спросил Кроу.

— Никаких сомнений. Мне говорили, что некоторые оккультисты якобы считают, что он мертв, но…

«То не мертво, что может вечно жить»… — процитировал Кроу первую строку весьма известной строфы Альхазреда, по поводу которой велось немало споров.

— Именно так, — кивнул Писли.

— А мне известна иная версия, — сказал я.

— Вот как? — профессор повернул голову ко мне.

— «То, что живет, познало смерть, а то, что мертво, не может умереть, ибо в Круговороте Духа жизнь — ничто, и смерть — ничто. Так что все живет вечно, но порой спит и бывает забыто».

Кроу вопросительно вздернул брови, но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, я пояснил:

— Это из девятой главы романа Г. Райдера Хаггарда[32] «Она» — слова, слетевшие с губ страшного феникса во сне.

— Ах, в литературе можно найти множество аллюзий и параллелей, Анри, — сказал мне Писли. — В особенности, в литературе того свойства, которую чудесно создает Хаггард. Пожалуй, можно было бы сказать, что Айэша была стихией огня.

— Кстати, о стихиях, — вступил в беседу Кроу. — Вы говорите, что многие существа, живущие в почве, начинают гнить и разлагаться в воде. Вы говорите так, словно вы… своими глазами видели это… растворение. Но как вы можете быть настолько уверены?

— Растворение… вот как. Гм-м-м… — задумчиво протянул Писли. — Нет, скорее — невероятно ускоренный катаболизм, я бы так сказал. И — да, я видел такое. Три года назад мы «высидели» яйцо в Мискатоникском университете.

— Что? — вскричал Кроу. — Разве это не было чрезвычайно опасно?

— Вовсе нет, — ответил Писли невозмутимо. — И это было совершенно необходимо. Мы должны были изучить этих тварей, Кроу, настолько, насколько позволяет земная наука. Мы продолжаем изучать их по сей день. Очень здорово — теоретизировать, строить гипотезы, но критерий познания — практика. Поэтому мы инкубировали яйцо. С тех пор мы делали это часто, поверьте мне! Но то, самое первое… Мы поместили его в большой комнате типа коробки — пятиугольной в плане. В каждую из пяти стен была вмонтирована броня. И физически, и ментально тварь была изолирована очень надежно. Она не смогла бы ни вырваться из помещения, ни общаться с кем-то из своих сородичей! Мы скармливали ей почву и базальтовый гравий. О да, еще мы пробовали давать копателю плоть мертвых животных, и это пробуждало в существе жуткую жажду крови, поэтому было решено, что кормить тварь минералами безопаснее. Всего лишь в шестимесячном возрасте тварь достигла размеров взрослого ожиревшего мужчины в поперечнике, а ее длина равнялась девяти футам. С виду она напоминала крупного уродливого серого кальмара. Ясное дело, в то время это была далеко не взрослая особь, но мы, тем не менее, были рады тому, что ее размеры позволяют нам начать эксперименты. Мы решили, что испробовать воздействие водой — хорошая мысль. Об этом знал даже старина Уэнди-Смит… — Писли запнулся и вытаращенными от ужаса глазами осмотрел еще не успевшие высохнуть темные пятна на полу. В его взгляде был страх, изумление, но, как ни странно, что-то похожее на расчет. — В общем, мы решили оставить эксперимент с водой напоследок. Кислоты, как выяснилось, не наносят твари ни малейшего вреда. Чувствительно воздействовали на «роющего землю» только самые высокие температуры — а мы пустили в ход лазер! Как мы и ожидали, ничего дурного с тварью не происходило и под воздействием высокого давления и взрывной волны. Даже мощная взрывчатка, детонировавшая в контакте с «роющим землю», не причиняла ему ощутимых повреждений — ну разве что тварь была вынуждена заживлять протоплазмой дыры в шкуре! А вот вода работала превосходно. Но до воды мы испробовали кое-что еще, и эффект оказался настолько ярким, что нам пришлось прервать обработку, поскольку возникло опасение, что мы убьем наше подопытное существо.

— О? — вырвалось у Кроу. — Можно мне угадать, прежде чем вы скажете нам, что это было?

— Конечно.

— Радиация, — уверенно объявил мой друг. — Твари не понравилось облучение.

Писли нескрываемо изумился.

— Совершенно верно. Но откуда вы знаете?

— Два момента, — сказал Кроу. — Первый: яйца этих тварей защищены от радиации. Второй: то, что нам сказал сэр Эмери — вернее говоря, его мозг в этом жутком теле, прежде чем он… оно… умерло.

— Что? — Я мучительно пытался вспомнить, о чем говорит мой друг.

— Да-да, — кивнул Кроу. — Он посоветовал нам перечитать, что пишет Людвиг Принн об Азатоте. А Азатот в мифах о Ктулху — это «ядерный хаос».

— Неплохо, — кивнул Писли. Ему явно понравилось то, как умно мой друг рассуждает о деле. — А вам известен тот отрывок в «Тайнах червя», на который сослался Уэнди-Смит?

— Нет, но я уверен, что в книге найдется так называемое «призывание», способное временно оживить Азатота.

— Оно там действительно имеется. — Писли невесело склонил голову. — И это «призывание» согласуется с вашим предположением — которое разделяет и Фонд Уилмарта — о том, что «магия» Старших Богов, на самом деле, представляла собой супернауку. Речь идет о заклинании, для которого использовался некий неведомый металл, который, если цитировать Принна, «способен отыскать только чрезвычайно опытный кудесник, ибо его использование невероятно опасно». Принн даже приводит сведения о потребном количестве этого металла, но излагает это туманно. Но мы раскодировали его символы с помощью университетского компьютера и раскрыли главные параметры. Остальное было проще. На самом деле Принн указал критическую массу элемента с легко делящимся ядром!

— Атомный взрыв! — ахнул Кроу.

— Безусловно, — согласился Писли.

— Но подобных «вызываний» очень много в Великих Черных книгах — «Некрономиконе» и прочих, — возразил Кроу.

— Да, и некоторые из них являются вокальными нейтрализаторами мыслительных оков, наложенных Старшими Богами. Но на счастье, в большинстве случаев, слава Богу, произнести эти заклинания практически невозможно. Да, мы можем считать, что нам чертовски повезло в сравнении с предками — в особенности в сравнении с Альхазредом, в том смысле, что мы не имеем системы, благодаря которой можно воскресить произношение многого из того, что нанесено на бумагу, папирусы, камни, и так далее. Кроме того, счастье наше в том, что голосовые связки человека попросту не приспособлены для произнесения этих чудовищных, чужеродных слогов!

— Но погодите! — воскликнул Кроу, не скрывая отчаяния. — Только что мы с вами пришли к выводу о том, что Азатот — не что иное, как ядерный взрыв, средство уничтожения БЦК. Но ведь наверняка Азатот изначально возглавлял Древних, включая Ктулху, в мятеже против Старших Богов? Не понимаю…

— Не воспринимайте древние писания слишком буквально, Титус, — сказал ему профессор. — К примеру, представьте себе Азатота таким, как он описан — «аморфная вспышка адского пламени, богохульствующего и бурлящего в центре всей бесконечности», — то есть там, где находится точка, главная для времени и пространства. Затем, если взять за данность то, что время и пространство поддерживают существование друг друга, а следовательно, их бытие некогда началось одновременно. Исходя из того, что Азатот сосуществует со всем временем и присутствует во всем пространстве, заключаем: он был там, в самом начале! Вот именно поэтому он и стал первым повстанцем — он изменил идеальную негативную структуру безвременного отсутствия пространства в хаотический континуум, который мы имеем сегодня. Задумайтесь о его природе, Титус: «ядерный хаос». Ведь он был — и есть! — не что иное, как сам Большой Взрыв, и пошли к чертям ваши теоретики «Устойчивого Состояния».

— «Большой Взрыв»… — повторил Кроу.

Картина, нарисованная Писли, его явно зачаровала.

— Конечно, — кивнул профессор. — Азатот, «который сотворил Землю» и, как предсказано в книгах, написанных до появления человека, «уничтожит ее, когда печати будут сорваны». О да, Титус. Это не единственный миф, в котором говорится о нашей грядущей погибели в адском пламени! — Он немного помедлил, дав нам уяснить последние слова, а затем продолжал: — Но если вы настаиваете на том, чтобы воспринимать мифы о Ктулху буквально, не признавая подобные туманные отсылки, тогда задумайтесь вот о чем: после провала своего бунта Великие Древние понесли наказание. Азатот был ослеплен и лишен разума и воли. Любой безумец непредсказуем, Титус. Он редко отличает друга от врага. А слепой безумец — и подавно. Так насколько же непредсказуем слепой и безумный хаос ядерной реакции?

Пока Писли говорил, мне стало ясно, что Кроу беспокоит что-то еще. Дав профессору закончить фразу, он проговорил:

— Но послушайте, Уингейт. Я принимаю все, о чем вы говорите, — с радостью. Я благодарю наши счастливые звезды за то, что вы здесь и помогаете нам выбраться из ямы, — но наверняка все, что мы сделали прежде, должно было насторожить и предупредить БЦК о вашем появлении! Все эти разговоры — а в особенности то, что было сказано о воде и атомной энергии, — наверняка мы выдаем все наши планы!

— Вовсе нет, — улыбнулся всезнающий Писли. — Верно, в самом начале, когда наш Фонд только был создан, мы в самом деле «выдавали» немало сведений таким путем.

— Но каким образом? — вмешался я, несколько заблудившись в нашей беседе. — Хотите сказать, что хтонийцы могут подслушивать наши разговоры?

— Конечно, Анри, — ответил мне Кроу. — Я-то думал, что это даже не нуждается в объяснении. «Принимают» они ничуть не хуже, чем «передают»!

— Тогда почему они с самого начала не знали, где мы с тобой находимся, и прежде всего им пришлось разыскать тебя в сновидении в ту ночь? Почему они не выловили из твоего сознания планы направиться в Хенли?

Кроу терпеливо вздохнул и сказал:

— Не забывай, что мы все же пользовались кое-какими мерами предосторожности, Анри. Эликсир Тиаккоуна, заклятие Вах-Вираджа. Тем не менее, — продолжал он, нахмурив брови, — сказать я хочу именно об этом! — Он перевел взгляд на Писли. — Так что вы об этом скажете, Уингейт? Здесь, в этом плавучем домике, где я действительно довольно регулярно произносил заклятие Вах-Вираджа, не так давно у нас закончился Эликсир Тиккоуна. Так что же помешало хтонийцам нас подслушивать?

— Перечисленные вами средства слабоваты, друг мой, — ответил профессор. — Быть может, они немного помогли, но копатели явно добирались до вас — до вас обоих, хотя бы отчасти. Я так думаю, они с самого начала знали, где вы находитесь. А вот теперь они к вам не пробиваются, о чем говорит ясность вашего мышления и ощущение психической и физической свободы, возникшие, невзирая на недостаток сна. А теперь слушайте.

Как я уже говорил, в первое время существования Фонда мы таким путем выбалтывали массу информации, и охотники за ужасами порой едва не превращались в добычу!

В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом не менее семи добровольцев из Фонда Уилмарта постигла безвременная и неестественная кончина, а оставшиеся в живых члены Фонда немедленно стали просить защиты. Безусловно, нам было известно, что надежными оберегами являются звездные камни из древнего Мнара — уж точно, против приспешников, если не против самих БЦК, но камней этих существовало очень мало, и обрести их можно было только случайно. Нужно было срочно разыскать надежный источник постоянного поступления этих камней.

В пятьдесят девятом обжиговые печи Мискатоникского университета начали настоящее производство этих камней — точнее говоря, изготовление их копий из фарфора с добавлением мыльного камня. Процесс производства значительно улучшил наш молодой профессор Сэндис, а к тысяча девятьсот шестидесятому году звездными камнями были обеспечены все члены Фонда. Кстати говоря, самые первые звездные камни, изготовленные людьми, оказались абсолютно бесполезными, но вскоре было установлено, что делу несказанно помогает включение маленьких фрагментов настоящих звездных камней в искусственные камни. В итоге из одного древнего камня удавалось изготовить не менее сотни новых!

Писли сделал паузу и сунул руку в большущий портфель.

— А вот и объяснения того, почему вам теперь не стоит бояться хтонийцев ни физически, ни ментально… лишь бы только вы соблюдали осторожность! Но никогда не забывайте: они ни за что не перестанут пытаться подобраться к вам! Теперь вы должны постоянно носить эти обереги при себе, но даже при этом вам ни за что нельзя спускаться под землю. Нет, надо выразиться точнее: вам следует избегать глубоких долин, расселин, ущелий, рудников, копей, метро и так далее. Как я уже сказал, прямой атаки вам опасаться не стоит, но опосредованно копатели все же могут на вас нападать. Внезапное землетрясение, камнепад — думаю, вы понимаете, о чем я.

Он достал два маленьких пакета, осторожно распаковал их и протянул содержимое мне и Кроу.

— У меня их много. Но эти два с этого момента принадлежат лично вам. Они должны уберечь вас от беды.

Я рассмотрел предмет, лежавший у меня на ладони. Конечно же, это был звездный камень — невыразительный, серо-зеленый. Так запросто могла бы выглядеть маленькая окаменевшая морская звезда. Кроу тоже внимательно рассмотрел свой камень и сказал:

— Так это и есть каменные звезды из древнего Мнара.

— Да, — кивнул Писли. — Но только ваши камни нельзя назвать по-настоящему древними. Они произведены в печах Мискатоникского университета, но так же могущественны, как подлинные звездные камни.

Кроу бережно убрал свою каменную звездочку во внутренний карман куртки, висевшей на крючке около его койки, повернулся и поблагодарил Писли за бесценный подарок, а потом добавил:

— Вы рассказывали о Фонде Уилмарта и его работе. Мне стало очень интересно.

— Конечно, — кивнул профессор. — Да-да, безусловно, нам лучше всего нынче ночью обсудить как можно больше как основных моментов, так и деталей. — Он посмотрел на часы. — Да нет, уже не ночью, а утром! Днем нам нужно будет тронуться в путь. Так на чем же я прервался… Ах да!

Так вот… Тысяча девятьсот пятьдесят девятый год стал поворотным для Фонда. Помимо открытия способа производства этих оберегов, мы также снарядили и отправили нашу первую экспедицию начиная с тридцатых годов. Но наши новые экспедиции мы уже не так сильно рекламировали — нет, скорее даже можно сказать, что они были тайными, и это было необходимо. Даже их цели преподносились как вымышленные. Особо нас интересовала Африка, где был некогда обнаружен как минимум один вид хтонийцев, а именно отродье Шудде-М’еля, которое там беспрепятственно обитало и размножалось. Там, на границах региона, исследованного несчастной экспедицией Уэнди-Смита, наши охотники за ужасами обнаружили два племени, люди из которых носили на шее выкопанные из земли звездные камни — обереги от «злых духов». Их знахари — единственные в племенах, кому было позволено бывать на табуированных землях, — выкапывали эти камни из земли с незапамятных времен, а Мганга, имевший наибольшее число каменных звезд, считался самым могущественным знахарем. Следует добавить, что в этих краях знахари долго не жили. Они неизбежно выкапывали нечто такое, что выкапывать не следовало!

Думаю, именно этим ритуалом поиска звездных камней в этой области и объясняется изначальный побег Шудде-М’еля из места своего пленения. Именно поэтому его собратья обрели свободу плодиться, внедряться в сознание людей и распространяться по всему миру. После изначального исхода «тронное» гнездо, по-видимому, какое-то время оставалось в Г’харне, однако представители этого гнезда последовали за Уэнди-Смитом в Англию. В данное время, как вам отлично известно, в Англии возникло свое жуткое поселение хтонийцев.

Но Уэнди-Смит несколько неверно определил скорость размножения копателей. Он пишет об «ордах», а потом — о «чрезвычайно продолжительном периоде размножения». И в самом деле, размножение хтонийцев происходит медленно — но не настолько медленно! По нашим подсчетам, цикл длится около тридцати лет, после чего самка откладывает за один раз кладку из трех-четырех яиц. Беда в том, что, достигнув тридцатилетнего возраста, самки обретают способность откладывать яйца каждые десять лет. Половозрелая, столетняя самка может оставить после себя тридцать два потомка! К счастью, как нам удалось установить, только один из восьми этих чудовищных «детишек» является особью женского пола. Смею догадываться, что в одном из яиц, которые Уэнди-Смит легкомысленно увез из Г’харне, содержался зародыш самки!

Профессор дал нам впитать эту чудовищную мысль и добавил:

— В целом, я так думаю, на сегодняшний день существует несколько сотен живых особей, и это число постоянно нарастает.

— Очаровательно, — пробурчал Кроу. — А как вы их выслеживаете, Писли? Какую систему применяете для обнаружения тварей?

— Поначалу, как предлагал ваш английский профессор, мы пробовали пользоваться специализированным сейсмологическим оборудованием, но система оказалась недостаточно точна. К примеру, как отличить «естественные» подземные толчки от «неестественных»? Конечно, к нашим услугам всемирная служба новостей, и наш главный штаб в Мискатоникском университете всегда начеку на предмет странных исчезновений людей и всего прочего, в чем можно заподозрить участие БЦК. Но в последние несколько лет мы прибегаем к помощи особо одаренных людей — таких, как вы, Кроу.

— Я? — Мой друг явно был потрясен. — Я особо одарен? Не понимаю, к чему вы клоните, Писли.

— О, да, к вашим сновидениям, дружище! Несмотря на то, что вы «не числились в списках» БЦК, тем не менее вы улавливали образы из их чудовищных сознаний. До некоторой степени — по крайней мере на мыслительном уровне хтонийцев — вы телепат, Кроу! И, как я уже сказал, в этой своей способности вы не одиноки.

— Конечно! — воскликнул я, прищелкнув пальцами. — Но этим объясняется то, почему я срочно выехал из Франции, Титус! Я почувствовал: что-то не так. Меня словно бы звали обратно, в Англию. Более того, этим можно объяснить и мое состояние депрессии на протяжении нескольких недель — до тех пор, пока ты не втянул меня в это дело. До меня доносилось эхо твоей тоски!

Писли сразу заинтересовался и попросил меня рассказать ему обо всех моих мрачных ощущениях того периода времени, который привел меня к возвращению из Парижа в Лондон — так, «словно меня притянули».

Когда я закончил свой рассказ, профессор сказал:

— Если так, то нам следует признать, де Мариньи, что и вы, до некоторой степени, телепат. Возможно, вы не способны проецировать свои мысли и эмоции, как это может делать Кроу, но получать подобные послания вы явно умеете! Прекрасно! Похоже, наш Фонд обрел двоих очень ценных сотрудников!

— Вы хотите сказать, — не отступился Кроу, — что используете телепатов для выслеживания роющих землю?

— Да, так мы и делаем. И это — самая успешная фаза всех наших операций, — ответил профессор.

— И все же, — несколько озадаченно проговорил Кроу, — вам пока не удалось выяснить местоположение Р’льеха — тюрьмы на дне морском, где заточен Ктулху?

— Что? Вы меня изумляете! — Писли явно был шокирован. — Вы вправду думаете, что мы стали бы рисковать, прося человека вступить в телепатический контакт с Ктулху? — Он нахмурился. — Однако на самом деле… был среди наших телепатов один, который взял на себя именно это. Он был «сновидцем», как и вы, и он принял безвредное снотворное, которое мы специально создали для погружения в глубокий сон. Но в одном случае он… скажем так, нарушил приказ. Оставил записку с объяснениями — о том, что собрался совершить. Очень благородно — и ужасно глупо! Сейчас он в Бостонской психиатрической больнице. Безнадежный случай.

— Боже милосердный… конечно! — Кроу, конечно, осознал, что это может означать для него. — А как же иначе!

— Да, — угрюмо кивнул Писли. — Однако следует сказать, что метод использования телепатов начал работать по-настоящему только два года назад. Теперь мы его разработали полностью. Вчера я прилетел в Англию вместе с одним из наших телепатов, а сегодня днем нам предстоит встреча с британским коллегой — летчиком. Он служит в «Ordnance Survey» — национальной геодезической и картографической службе. Они возьмут напрокат небольшой самолет и завтра или послезавтра начнут квадрировать Англию, Шотландию и Уэльс.

— Квадрировать? — переспросил я.

— Делить на квадраты исследуемую территорию, — пояснил Писли. — Дэвид Уинтерс — так зовут нашего телепата — способен обнаружить БЦК на расстоянии в двадцать пять миль, а определить точное местоположение — в пяти милях от объекта! За пару недель мы будем знать расположение каждого гнезда и каждой жуткой особи во всех трех регионах — если все пойдет по плану.

— А Ирландия? — спросил я.

— Пока у нас нет причин полагать, что Изумрудный Остров тоже подвергся вторжению, — ответил мне профессор. — Но и Ирландия позднее будет обследована.

— Но они же умеют передвигаться! — возразил Кроу. — К тому времени, как ваш телепат выполнит свою работу, твари, которых он обнаружит в начале разведки, могут оказаться в сотне миль от того мета, где он нанесет их на карту!

— Это верно, — невозмутимо согласился Писли, — но прежде всего нас интересуют не отдельные особи, а места, где они сосредоточены массово. Мы должны определить наилучшие места для начала бурения, понимаете?

Мы с Кроу, одинаково ошарашенные новым витком откровений профессора, озадаченно переглянулись.

— Нет, — в итоге произнес я. — Мы не понимаем.

— Позвольте объяснить, — предложил Писли. — У нас свои люди в крупных компаниях: «Seagasso», «Lescoil», «NCB», «ICI», «Norgas», и даже во властных структурах. Так вот: некоторые из этих людей американцы, обученные в Мискатоникском университете. Мы внедряли их в эти компании, когда выпадала возможность. Но большая часть из них — уроженцы Великобритании, с которыми мы вступили в контакт и приняли их в нашу организацию за время существования Фонда Уилмарта. Заинтересованные лица у нас также имеются в ряде министерств, таких как министерство земельных ресурсов и развития, министерство сельского хозяйства и рыболовства, министерство национальных ресурсов, и так далее.

«Великая Британская Операция», как мы ее называем, была запланирована уже несколько лет назад, но когда представилась такая возможность — то есть возможность провести выборочный набор ценных сотрудников, а также вмешаться в потенциально катастрофическую ситуацию, мне показалось, что настало самое время для развертывания операции.

На самом деле я буду осуществлять надзор за выполнением проекта и координацию действий всех его участников. Вы оба, несомненно, сможете оказать мне неоценимую помощь и одновременно узнать многое о том, как работает наш Фонд. Например — хотя это может показаться вам маловажным, — мне не нравится идея левостороннего движения, меня очень смущают ваши британские дорожные знаки, но будь я проклят, если в ближайшие несколько месяцев мне придется ездить в такси! Последнее совершенно исключено, поскольку в ближайшее время нам предстоит увидеть столь странные и удивительные вещи, что присутствие таксиста нам абсолютно ни к чему Несомненно, широкая общественность ничего не должна знать о нашем проекте. Нам потребуется вместительный автомобиль.

— У меня «Мерседес» в гараже, в Хенли, — поспешно вставил Кроу.

— И конечно, мне нужен кто-то с хорошим знанием географии Великобритании, топографии и так далее. И в этом вы оба, джентльмены, можете оказаться весьма полезны, — добавил Писли.

— Но погодите, — не совсем ясно соображая, проговорил я. Одна часть моего сознания следила за разговором, а вторая пыталась осмыслить случившееся раньше. — Вы же сказали насчет бурения!

— Ах, да! Верно, сказал. Когда я немного устаю, я порой перескакиваю с темы на тему. Вы должны извинить меня, де Мариньи, но у меня столько всего в голове, и дорога меня утомила. Бурение, да… в общем, план таков: как только мы точно удостоверимся в том, где находятся гнезда, мы выберем два-три места для бурения, которые можно будет расположить как можно дальше от густонаселенных районов страны. Затем мы начнем бурение звездных скважин…

— Звездных скважин? — переспросил я.

— Да, мы их так называем. Глубокие шахты, в которые можно поместить звездные камни. Мы бурим пять скважин на одинаковом расстоянии одна от другой, по кругу с поперечником около нескольких сотен ярдов, после чего сверлим центральную шахту, в которую помещаем яйца. Идея вот в чем: как только мы опустим яйца в центральную шахту, они окажутся в плену, в заточении — за счет близкого расположения звездных камней. Поэтому взрослые особи хтонийцев не смогут узнать об оберегах (которые на тот момент еще будут находиться на поверхности земли), но бросятся на выручку, чтобы спасти свое потомство. Однако эта попытка будет неудачной! Как только наши телепаты и приборы подскажут нам, что происходит приближение большого числа роющих землю, мы сразу опускаем в шахты, расположенные по периметру от яиц, звездные камни. Все хтонийцы, оказавшиеся внутри окружности, окажутся в ловушке.

— Но эти твари умеют перемещаться в трех измерениях, вам ведь это известно, Уингейт, — отметил Кроу. — Наверняка ваши звездные камни будут заложены в строго двухмерной плоскости? Что помешает взрослому хтонийцу просто-напросто подкопаться под камнем… или над ним?

— Нет, круга будет достаточно, Титус. Мы, как я говорил вам, проводили эксперименты — помните, я рассказывал о детенышах, вылупившихся из яиц? И мы совершенно уверены в успехе нашего плана. Но вот что мы могли бы сделать, если нам повезет и удастся вовремя их заполучить: вместо яиц мы могли бы использовать детенышей-самок! Вот это будет всем приманкам приманка! И тогда, даже если взрослые особи предпримут попытку удрать после того, как мы опустим в шахты звездные камни, будет уже слишком поздно!

Кроу поднял руки вверх и покачал головой.

— Подождите минутку, Писли! Во-первых, где вы добудете этих юных самочек, а во-вторых, с какой стати взрослые роющие землю «опоздают» с побегом?

Я заметил сильное сомнение в глазах друга.

— Что касается вашего первого вопроса, — ответил профессор, — то у нас в университете постоянно работает инкубатор. Мы взяли два десятка яиц в Г’харне, а с тех пор собрали еще некоторое количество. Кстати, и ваши четыре яйца предназначены именно для этого. Теперь второй ваш вопрос… Так вот: как только на сцене событий появятся взрослые хтонийцы и после того, как мы опустим в шахты звездные камни, мы сразу начнем закачивать воду в пробуренные скважины под большим давлением!

Несколько секунд в каюте царило молчание, а потом Кроу проговорил:

— И вы говорите, что таких мест будет несколько?

— Да, и время проведения операций будет строго синхронизировано — просто на случай, если хтонийцам удастся передать «сигналы бедствия», минуя звездные камни. Так или иначе, все равно нам удастся одним ударом уничтожить немалое число тварей. Если же кто-то из них уцелеет, придется разрабатывать новый план атаки на будущее… но… — Писли задумчиво сдвинул брови и добавил: — Но как только мы обрушим этот первый удар на копателей, мы затем сможем переключить наше внимание на других британских БЦК.

— Других? — взорвался я. — Каких еще других?

Я заметил, что Кроу удивился не так сильно, как я.

— Что ж… нам известно, что существует несколько видов подобных тварей, Анри, этих обитателей подземных глубин, — терпеливо принялся объяснять профессор. — Поэтому есть все основания предполагать, что часть их обитает в Британии. Причем некоторые из них особо чувствительны к привычным видам оружия. Один из наших людей — англичанин, кстати, — имеет большой опыт контактов с одной из таких тварей. Он же является экспертом по бурению. Его зовут «Понго» Джордан, и он когда-то работал на плавучей буровой платформе компании «Seagasso». В данное время он является членом Фонда, но уговорить его вступить в нашу организацию оказалось не так-то просто. Сейчас он служит в министерстве земельных ресурсов и развития. Он будет вести надзор за размещением звездных камней, как только мы получим отчет от Дэвида Уинтерса.

— Джордан?.. — задумчиво пробормотал Кроу, выпучил глаза и нахмурился. — Не тот ли это Джордан, который… А ваш телепат, Дэвид Уинтерс! Ну, я…

— Продолжайте, — сказал Писли. — Вам знакомы Джордан и Уинтерс?

— Я знаю, что хтонийцы их отчаянно боятся, как и вас, — ответил Кроу и стал пересказывать профессору свои сны, которые ему снились в то время, когда с плавучими буровыми платформами происходили странные аварии. Завершил свой рассказ мой друг последним кошмаром, в котором хтонийцы «пытались его подкупить».

Когда Кроу завершил рассказ, Писли начал взволнованно рыться в портфеле.

— Знаете, когда я только решил лететь сюда, я понятия не имел, что вас будет так легко уговорить вступить в Фонд Уилмарта. И поскольку мной владела неуверенность, я взял с собой ряд свидетельств, с помощью которых надеялся убедить вас. Одно из этих свидетельств — письмо Джордана, которое он отправил одному из своих начальников вскоре после того, как затонула его платформа под названием «Русалка». Ага! Вот оно. Думаю, вам будет интересно с ним ознакомиться.

9. Ночь, когда затонула «Русалка» (Из документов «Фонда Уилмарта»)

Гостиница «Королева миров»,
Клиффсайд
Брайдингтон, Вост. Йоркшир,
29 ноября
Дж. Г. Грайеру (директору)

«Грайер и Андерсон»,

«Seagasso»,

корпорация Сандерленд, Дарем

Дорогой Джонни,

По всей видимости, на данный момент ты уже успел прочесть мой «официальный» отчет, отправленный тебе с этого адреса четырнадцатого числа сего месяца, через три дня после того, как затонула старушка «Русалка». Как я ухитрился составить этот отчет — ума не приложу, но с тех пор я слег, так что если ты за меня переживал или гадал, почему я раньше не сообщил о том, где нахожусь, — что ж, это была не моя вина. Просто после… катастрофы мне не так просто было заставить себя что-то писать. Да и вообще делать хоть что-то, если на то пошло. Господи, но мне страшно подумать о том, что придется предстать перед комиссией по расследованию!

Как бы то ни было, из моего отчета тебе должно было стать ясно, что я желаю уволиться, и думаю, будет только справедливо, если я попытаюсь растолковать тебе причины моего решения. В конце концов, ты платил мне неплохие деньги за управление твоими буровыми платформами в последние четыре года, и тут мне жаловаться не на что. На самом деле, у меня вообще нет никаких жалоб, и пусть никто в «Seagasso» об этом даже не думает, но будь я проклят, если снова примусь бурить скважины в морском дне. Честно говоря, я уже вообще никаких планов не строю! На суше, в море… теперь это не имеет никакого значения. О, стоит только представить, что могло случиться в любое время на протяжении четырех лет! И вот теперь это произошло.

Но я снова слишком много говорю. Признаюсь: три варианта этого письма я порвал в клочки, представив, что будет, когда мое послание доберется до тебя. Но теперь, поразмыслив хорошенько, скажу так: мне совершенно все равно, как ты поступишь, когда прочитаешь то, что я тебе пишу. Если хочешь — можешь отправить за мной войско мозгоправов. Но в одном я уверен: что бы я ни написал, это не заставит тебя прекратить морские разработки по добыче нефти в Северном море. «Экономика страны», и все такое прочее.

По крайней мере, мой рассказ должен развеселить старину Андерсона — этого жесткого, крутого засранца, начисто лишенного воображения! О, нет никаких сомнений, история, которую я собираюсь рассказать, выглядит совершенно фантастически! Наверное, можно сказать и так, что я был в ту ночь «под мухой». И верно, пару стопок я принял на грудь, но я выпиваю в меру, тебе это известно. Как бы то ни было, факты — насколько они мне известны — трезвый я был или пьяный, остаются поистине фантастическими.

Так вот… Ты должен вспомнить, что с самого начала это место рядом с мысом Хантерби-Хед выглядело довольно необычно. Были сложности у ныряльщиков, да и у геологов тоже. Они жаловались, что плохо работает снаряжение. И отбуксировали «Русалку» от Сандерленда, и поставили на якорь у мыса тоже с трудом. А это было еще только самое начало наших бед. Тем не менее все предварительные работы были завершены к началу октября.

Мы успели забуриться в морское дно чуть больше чем на шестьсот футов, когда подняли на поверхность первую штуковину в форме звезды. А знаешь что, Джонни? Я бы на эту звездочку и внимания не обратил, если бы уже не видел такую раньше. Мне такую прислал старина Чоки-Грей (он работал на буровой «Сокровище океана», компании «Lescoil», неподалеку от Ливерпуля) всего-то за несколько недель до того, как их платформа со всей командой, включая самого Чоки, затонула в двенадцати милях от Уитнерси. Почему-то когда я увидел, что оказалось на палубе вместе с керном — та самая звездочка, я не смог не вспомнить о Чоки, и мне показалось, что это какое-то жуткое совпадение. Та звездочка, которую он мне прислал, тоже была высверлена из донной породы вместе с керном, понимаешь? И платформа «Сокровище океана» стала не единственной буровой, затонувшей в том году при так называемых «случайных штормах»!

А теперь еще кое-что об этих камнях в форме пятиконечной звезды: не только я спасся в ту ночь, когда затонула «Русалка». Нет, это не совсем так: я был единственным, кто в ту ночь остался в живых, но в команде был один человек, который увидел, что надвигается, и, фигурально выражаясь, спрыгнул за борт до того, как все случилось. А за борт он спрыгнул из-за камня в форме пятиконечной звезды!

Его звали Джо Борзовский. Суеверный был чертовски, паникер. Стоило ему заметить над морем туман — он уже пугался, как не знаю кто, а когда увидел эту каменную звездочку!..

В общем, вот как все вышло:

Мы бурили дно и наткнулись на что-то особо твердое. Вот тут-то, как я говорил, мы и вытащили первый керн, в котором оказалась эта самая звезда. А Чоки, когда мне прислал свою звезду, написал, что решил, будто это окаменевшая морская звезда, из тех времен, когда Северное море еще было теплым, то есть штука должна была быть жутко древней. И точно: камень был размером с небольшую морскую звезду, поэтому я Чоки поверил. А когда я показал Борзовскому нашу звездочку, его чуть кондрашка не хватила! Он начал клясться, что нам грозит беда, стал требовать, чтобы немедленно прекратили бурение и отплыли к берегу. А еще он говорил, что то место, где мы стояли на якоре, «проклятое». В общем, вел он себя как чокнутый, а в чем дело, не объяснял.

Но я это просто так оставить не мог. Если на борту кто-то один тронулся умом (а особенно, Борзовский), такой человек может всю работу под угрозу поставить, а уж тем более если у него крыша поедет в важный момент. Сначала я хотел списать его на берег, но у нас неважно работало радио, потому я не мог связаться с Уэсом Этли, пилотом вертолета. Да, я всерьез хотел отправить этого поляка вертолетом на сушу. Вахтовики порой жутко суеверны, а мне совсем не хотелось, чтобы Борзовский своими дикими фантазиями заразил остальную команду. Но оказалось, что ничего такого не нужно. Очень скоро Борзовский стал извиняться за свою вспышку и всеми силами старался показать, как ему стыдно за свое поведение. Но что-то мне подсказывало, что дрейфит он по-настоящему.

И вот, для того чтобы немного успокоить поляка (если это вообще было возможно), я решил попросить главного геолога нашей платформы, Карсона, разбить каменную звезду на кусочки, рассмотреть их хорошенько и доложить мне, что это на самом деле за штуковина. Я думал, что он мне скажет, что это окаменевшая морская звезда, — другого ответа я не ждал. Тогда я все расскажу Борзовскому, и на борту все успокоится. Ну, и ясное дело, когда Карсон мне доложил, что это не окаменелость, а что это такое — он не знает… я промолчал и Карсона тоже попросил помалкивать. Я не сомневался: почему бы ни запсиховал Борзовский, делу бы не помогло, если бы я ему сказал, что это не окаменевшая морская звезда.

Мы забурились глубже, и с глубины в тысячу футов достали еще не то две, не то три каменные звезды, а потом они перестали попадаться, так что на какое-то время я про них забыл. Как выяснилось, стоило мне слушать поляка внимательнее, да я бы и прислушался к нему, если бы пошел за своей интуицией.

Понимаешь… дело в том, что мне и самому там с самого начала как-то не по себе было. Туманы слишком густые, море слишком спокойное… все странновато как-то. Конечно, сам я не столкнулся ни с одной из тех сложностей, на которые жаловались геологи и водолазы. Я же на платформу прибыл, когда она уже на месте стояла, готовая к работе, но с тех пор я ее не покидал. А началось все, на самом-то деле, раньше обнаружения звездочек. Началось все с сонаров.

Ты, главное, пойми, никаких претензий к вашим сонарам у меня нет, Джонни. Они отлично работали с тех самых пор, как их разработали в «Seagasso», и данные давали с точностью до дюйма, так что мы всегда могли четко определить, когда бур добирался до слоя газа или нефти. И на этот раз сонары нас тоже не подвели… мы просто не смогли уразуметь их предупреждения, вот и все.

А предупреждений, на самом деле, была масса, но, как я уже сказал, началось все с сонаров. Мы сонары установили на каждой опоре буровой платформы, прямо на морском дне, и там они «слушали» звуки бура, пробивавшегося сквозь донную породу. Улавливали эхо, пока бур пробивался вперед, и даже доносили до нас отзвуки от нижележащих слоев породы. Ну и конечно, все, что «слышали» сонары, дублировалось в электронном виде и попадало к нам через наш компьютер. Вот поэтому-то мы сначала и подумали, что то ли у компьютера «глюки», то один из сонаров «тряхнуло». Понимаешь, даже когда мы бурение не производили, — а когда заменяли наконечник бура или делали выстилку скважины, все равно мы читали на компе какие-то данные!

Словом, какая-то беда была, но эти данные возникали так регулярно, что это нас одурачило: мы решили, что ошибка механическая. Сейсмограф то и дело показывал нам толчок посреди ровной линии — и такие толчки происходили примерно каждые пять секунд. Тук… тук… тук… Очень странно. Но в остальном компьютер выдавал привычную информацию, так что на эти странные мелочи никто никакого особого внимания не обращал. Толчки отмечались до самого конца, и я только тогда обнаружил их причину, а в промежутке происходили и другие проблемы, в том числе и немалые, связанные с рыбой.

Ну… если звучит немного смешно — так оно и былосмешно. Парни обустроили небольшую платформу — пониже основной футов на двадцать, и в свободные от вахты часы, когда не спали и не прохлаждались пивком, порой двое-трое ловили рыбу.

Сначала ничего странного в поведении рыбы около платформы я не замечал, но однажды утром Ник Адамс поймал красотку. Три фута длиной — вот какая ему попалась рыбина. Желтая, ярко сверкала она чешуей под ноябрьским солнцем. Ник только собрался рыбу пришибить, как у той крючок изо рта выскочил, и она упала в распорки четвертой сваи и застряла там. Ник обвязался канатом и полез вниз за рыбиной, а другой конец каната держал его брат. И что же ты думаешь? Ник спустился, а треклятая рыба как бросится на него! Да-да, прямо-таки кусать его начала. Заметалась среди распорок и так щелкала зубами, что Ник испугался и стал кричать брату, чтобы тот его вытянул обратно.

Потом он нам про это рассказывал. Про то, как треклятая тварь даже не пыталась уплыть в море. Ей вроде как интереснее было скалить зубы на человека, чем жизнь свою спасать! Джонни, ну если бы мы говорили про здоровенного угря, я бы еще такое мог понять, да? Но это же треска была. Простая североморская треска.

С того момента Спеллман, наш водолаз, не смог совершать погружения. Не то чтобы не хотел — подчеркиваю: не мог. Рыбы ему не давали. Принимались кусать его костюм, воздушный шланг. Он их так боялся, что стал в нашей работе совершенно бесполезен. Да нет, я и не виню его, если подумать, что потом стряслось с Робертсоном.

Но конечно, до происшествия с Робертсоном была еще одна беда с Борзовским. Случилось это на шестой неделе нашей вахты, когда мы ждали, что в любое время можем добуриться до нефти, и Джо не вернулся из отпуска на берег. Он прислал мне длинную объяснительную записку. Сказать правду, когда я ее в первый раз прочел, я решил, что нам без Джо даже лучше будет. Этот парень явно уже давно не дружил с собственной головой. Написал мне какую-то дребедень про чудовищ, которые, дескать, спят в здоровенных пещерах под землей, а уж особенно — под дном морским, и ждут не дождутся, как бы завладеть нашим миром. Еще написал, что эти самые каменные звездочки — это обереги, чтобы держать в плену этих самых чудищ (он их в записке называл «богами»). Еще там было про то, что боги эти могут отчасти влиять на погоду, что могут управлять обитателями моря — рыбами, в частности. А порой эти боги даже людьми манипулировать начинали. В общем, наш поляк считал, что одно такое божество лежит где-то под морским дном как раз в том самом месте, где мы бурили скважину! И он боялся, что мы этого монстра выпустим на волю! Раньше он об этом говорить не решался, потому что думал, что мы, все как один, решим, что он чокнулся. И вот наконец он решил меня «предупредить», потому как знал, если что-то случится, он себя ни за что не простит, если хотя бы не попытается мне все это сказать.

Ну, в общем, эта записка Борзовского была психованная, не очень понятная, однако же, при всем том, довольно убедительная. Настоящие сумасшедшие так не пишут. Он ведь там цитаты из Библии приводил, в частности, цитировал Книгу Исхода, главу двадцатую, стих четвертый, и вновь и вновь подчеркивал, что каменные звездочки — это доисторические пентаграммы, заложенные на дно морское какой-то великой расой инопланетных кудесников много миллионов лет назад. Еще поляк напоминал мне о густых, необычных туманах, которые мы видели постоянно, и о том, как странно повела себя треска, выловленная Ником Адамсом. Он не забыл упомянуть и о необычных звуках, которые улавливали наши сонары и регистрировал компьютер. В общем и целом, по разумению Борзовского, его гипотеза сходилась со всем, что происходило у нас на «Русалке».

На самом деле, его письмо меня так разволновало, что я потом и вечером о нем думал. О письме и о самом этом суеверном поляке.

И я немного покопался в его досье и обнаружил, что в юности он много путешествовал и вроде как стал кем-то наподобие специалиста по всякой замороченной мифологии. Кроме того, ребята замечали, что, когда появлялись густые туманы, а уж особенно после того, как мы вытащили со дна каменные звездочки, он осенял свою грудь странным знаком. Не крестом, как говорили те, кто это видел, а пятиконечной звездой! И я снова перечитал его письмо.

А потом у нас был выходной. Я сидел на главной палубе и спокойно курил трубку. Табачок, знаешь ли, помогает мне сосредоточиться. Только-только начало смеркаться, как случилось то… происшествие.

Робертсон, наш монтажник, поднялся на середину вышки, чтобы затянуть расшатавшиеся болты. Только не спрашивай меня, откуда взялся туман. Понятия не имею. Затянуло все туманом мгновенно. Он наплыл с моря — плотная серая пелена. И видимость сразу упала до нескольких футов. Только я крикнул Робертсону, чтобы он спускался и уж отложил свою работу на утро, как он завопил, и я увидел, как вспыхнул посреди серой мглы его фонарик (он его небось включил, как только появился туман). В следующее мгновение фонарик упал на палубу, в открытый люк, а следом за фонариком упал сам Робертсон. Он сквозь люк пролетел, едва на задев края. Потом послышались два всплеска — тихий и погромче. Фонарик и Робертсон упали в море. Робертсон начал орать, как безумный, в тумане, ну и я, и все остальные поняли, что он живой, о палубу не расшибся. Мы сразу спустили на воду плотик. Минуты две прошло — и двое парней уже были на воде. Все ни капли не сомневались, что ребята Робертсона выловят. И сам он, между прочим, был превосходным пловцом. И парни на плотике только весело ржали… пока Робертсон не начал кричать!

Я это в том смысле пишу, что кричать можно по-разному, Джонни. Робертсон кричал не так, как кричат утопающие.

Словом, не выловили его. А туман исчез так же быстро, как появился. К тому моменту, как плотик коснулся воды, погода снова стала ясная — и видимость хорошая, нормальная для ноябрьского вечера. Вот только монтажника нашего нигде не было видно. Видно было совсем другое. Вся поверхность моря стала серебряной… столько собралось рыбы!

Рыба! Крупная и мелкая — всякая, какую только можно себе представить! А вот вела себя рыба странно: рыбки словно пытались выброситься на плотик. Как только стало ясно, что Робертсон утонул, я дал команду срочно притянуть плотик к платформе. Джонни, зуб даю: больше никогда не стану есть рыбу.

В ту ночь я почти совсем не спал. Ты меня знаешь: я человек не железный. Да, конечно, работа в море, на буровой, так изматывает, что засыпаешь, несмотря ни на что. А мне никак не спалось. Я ворочался с боку на бок и все время прокручивал в уме все эти… странные происшествия — заморочки с приборами, странное поведение рыб, письмо от Борзовского и, наконец, само собой, ужасную гибель Робертсона. Мне в итоге стало казаться, что у меня голова вот-вот от этих мыслей треснет.

На следующее утро снова прибыл вертолет, и Уэс Этли ворчал из-за того, что ему пришлось вылетать к нам второй раз за два дня. Он привез выпивку и все прочее для намеченной на следующий день вечеринки. Как ты знаешь, у нас всегда на борту праздник, когда мы обнаруживаем месторождение — а на этот раз геологические образцы предсказывали, что находка будет отличной. К тому дню пиво у нас уже два дня как закончилось — плохая погода не позволяла Уэсу доставлять нам хоть что-то, кроме почты. Я сам был весь на нервах. Ну ты меня знаешь, Джонни. Я пробрался в столовую и взял себе несколько бутылок. Потом из окошка кладовки я увидел улетающий вертолет и серое, как свинец, небо, какое-то страшноватое, и мне показалось, что неплохо было бы хорошенько надраться.

Этим я и занимался где-то с полчаса, когда Джеффриз, мой заместитель, связался со мной по телефону. Он находился на посту бурильщика и сказал, что, по его подсчетам, бур поравняется с «жижей» через несколько минут. Правда, он был какой-то нервный, и голос у него дрожал, а когда я у него спросил, с чего бы это, он даже и ответить толком не смог — пробормотал что-то про то, что приборы снова регистрируют эти странные звуки и что они такие же регулярные, только теперь стали громче… и ближе.

К этому моменту я впервые заметил, что с моря движется туман — густой, как гороховая похлебка. Туманом заволокло всю палубу, и люди на ней превратились в серых призраков. Туман приглушил шум техники, и лязг металла, и стрекотание лебедок и цепей слились в негромкий гул. Такой звук от буровой платформы я услышал бы, если бы находился в тяжелом водолазном костюме на большой глубине.

В кладовой было тепло, а меня вдруг такая дрожь пробрала, когда я смотрел на затянутую туманом палубу и слышал эти звуки, как сквозь толстую вату.

И вот тогда налетел ветер. Сначала туман, потом ветер — но я еще ни разу в жизни не видел такого густого тумана, который не мог бы разогнать хороший, крепкий ветер! О, случалось мне видеть неожиданные штормы, Джонни, но ты уж мне поверь, это был всем штормам неожиданный шторм.

Он налетел ниоткуда и туман не разогнал, а начал вертеть его по кругу, и туман стал похожим на огромное обезумевшее привидение. А море и так уже разбушевалось, а теперь волны принялись, как сумасшедшие, налетать на опоры нашей старушки, и брызги перелетали через поручни палубы. Короче, полный хаос. Только я успел оправиться от первого потрясения, как снова зазвонил телефон. Я отбежал от окошка, взял трубку и услышал победный голос Джимми Джеффриза — правда, какой-то искаженный.

— Мы пробились, Понго! — проорал он. — Мы пробились, и прямо сейчас по трубе уже наверх пошла нефть! — Потом его голос снова задрожал. Сначала это было волнение, а потом дикий страх, потому что вся буровая закачалась на всех четырех мощнейших опорах.

— Мать честная!.. — У меня едва барабанные перепонки не лопнули от крика Джеффриза. — Что это было, Понго? Платформа… погоди… — Я услышал стук — на другом конце провода положили трубку. Но через минуту Джеффриз вернулся. — Не буровая, — сказал он мне. — Опоры прочны, как скалы. Дно сотрясается, понимаешь?! Понго, что происходит? Боже всевышний!

На этот раз телефон просто умер. Платформа задрожала опять. Ее три раза подряд быстро тряхнуло, и все, что в кладовке не было закреплено, подпрыгнуло. Я едва сумел удержаться на ногах. А я еще держал телефонную трубку в руке, когда через пару секунд снова послышался голос моего заместителя. Джимми вопил что-то неразборчивое. Помню, я кричал ему, чтобы он надел спасательный жилет, что стряслась какая-то жуткая беда. Не знаю, расслышал он меня или нет.

Наша платформа снова задрожала и зашаталась, и меня швырнуло на пол посреди бутылок, коробок, банок и пакетов. Меня швыряло по полу из стороны в сторону, и вдруг я оказался рядом со спасательным жилетом. Одному Богу известно, как жилет оказался в кладовой — обычно мы держали пару штук на палубе, а остальные хранились в особой кладовой, откуда их положено было брать в случаях штормового предупреждения, что означает, что мы этого не делали никогда. Но каким-то образом я ухитрился облачиться в жилет и выбрался в столовую до следующего толчка.

К этому времени сквозь рев ветра и волн, разбивавшихся о стенки столовой, я расслышал вой работающих вхолостую лебедок и раздирающий барабанные перепонки скрежет шестеренок. А еще крики, конечно.

Признаюсь, мной овладела дикая паника. Я с трудом выбрался через баррикаду из столов и стульев к двери, ведущей на палубу, и тут сильнейший толчок так накренил буровую… наверное, под углом градусов в тридцать… Это мне, можно сказать, помогло. Меня вынесло к двери. Я налетел на нее, она распахнулась, и я вылетел в объятия бури. Тут-то я и понял наверняка, что моя старушка «Русалка» тонет. Раньше это было только вероятностью — безумной, невозможной невероятностью, а теперь я понял, что все так и есть. Полуконтуженного после удара о дверь, меня швырнуло по палубе, и я сильно ударился о поручень. Я изо всех сил ухватился за него. Ветер налетал бешеными порывами, вода леденила руки.

Вот тут-то я все и увидел!

Увидел… и в это было настолько невозможно поверить, что я разжал руки на поручне и вылетел под ним прямо в глотку этого шторма, завывавшего, как баньши, и терзавшего содрогавшиеся опоры «Русалки».

Падая в воду, я еще успел ощутить удар колоссальной волны, налетевшей на буровую и сломавшей две опоры так, словно это были спички. В следующее мгновение я уже был в море. Меня подхватила и подняла на гребень та самая волна. Но даже посреди водоворотов и брызг я пытался не терять из виду «Русалку». Это оказалось бесполезно, и я отказался от этих попыток, чтобы сберечь силы на борьбу за собственную жизнь.

После этого я мало что помню — до того момента, как меня спасли, да и это помню не слишком четко. Но вот что я не забыл: я барахтался в ледяной воде и жутко боялся, как бы меня не сожрали рыбы. Теперь мне известно, что никаких рыб там поблизости не было. И когда меня втащили в надувную лодку посреди моря, оно было тихим и ровным, как оладья. Полный штиль, как в запруде возле водяной мельницы.

Следующий яркий момент… когда я очнулся на чистых простынях в больнице в Братингтоне.

Но вот что… Главное я до сих пор не рассказывал — и по той же самой причине, которая удерживала от этого Борзовского. Не хочу, чтобы меня посчитали чокнутым. В общем, я не чокнутый, Джонни, но даже не надеюсь, что ты примешь мой рассказ всерьез. Нет у меня надежды и на то, что «Seagasso» приостановит разработки в Северном море. Но хотя бы, по крайней мере, у меня совесть будет чиста — я попытался тебя предупредить.

А теперь постарайся вспомнить, что мне писал Борзовский в своем письме насчет здоровенных чудищ, которые спят под морским дном, — про этих «богов», умеющих управлять погодой и действиями морской живности, а потом попробуй объяснить себе то зрелище, которое я увидел тогда, посреди безумного океана, когда тонула «Русалка».

Это была просто высоченная волна, Джонни, но вела она себя не так, как обычная волна. Я такой волны никогда не видел и никогда больше не увижу! Она не просто взметнулась к небу одним махом, страшной черной массой. Она поднималась вверх пульсирующими рывками. Короткими, сильными струями, которые вздымались примерно каждые пять секунд… И это была не нефть, Джонни! О Боже, это была не нефть. Пусть я крепко выпил, клянусь, дело было не в этом… Не настолько я был пьян, чтобы перепутать цвета.

Потому что старина Борзовский был прав. Там, под морским дном и вправду лежал один из этих чудовищных богов, и наш бур попал прямо в него!

Что бы это ни было такое, его кровь была очень похожа на нашу — она была густая и красная. И с какой же силой билось то сердце, если ему удавалось качать кровь через пробитую в теле дыру прямо на поверхность моря! Только представь себе чудовищных размеров тварь, лежащую в толще породы на дне! Но как мы только могли это предугадать? Как могли мы знать, что с самого начала наши приборы работали превосходно и что эти странные равномерные толчки, которые записывал наш сейсмограф, — это было биение громадного подводного сердца!

Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я решил уволиться.

Бернард «Понго» Джордан,
Братингтон, Йоркшир.

10. Третий гость (Из записных книжек де Мариньи)

Уже совсем рассвело к тому времени, как мы с Титом Кроу дочитали документ, который нам дал Писли. Когда мы оторвались от письма, наш гость приобрел чрезвычайно деловой вид. Он надел очки с маленькими стеклами, закатал до локтя рукава рубашки и обложился папками, блокнотами и прочими бумагами из своего портфеля. Он сказал нам, что переборол усталость, и, поскольку ему удалось поспать в самолете, теперь он привел часы своего организма в норму. Но все же он мечтал немного вздремнуть в «Мерседесе» по дороге в Лондон и Британский музей. Он заверил нас в том, что этот короткий сон полностью его освежит.

«Лондон и Британский музей». Обычный мир, казалось, лежал на расстоянии в несколько световых лет от нас. И все же за зарешеченными окнами занимался бледный рассвет, и его белесые пальцы тянулись к далекой столице, и это казалось так обычно, так нормально. Начинался новый день. Мы с Кроу здорово устали, однако близость звездных камней сообщала нам такую радость и защиту, что мы не имели ничего против тяжести в теле — главное, что была ясность в голове, а сознание освободилось от зловещего гипноза хтонийцев.

Я отправился в камбуз за беконом и яйцами для завтрака и прошел по короткому коридору, соединявшему жилые каюты с камбузом. Неожиданно плавучий дом сильно тряхнуло, меня бросило вперед, и я ударился о дверь камбуза. Из каюты послышался звон бьющихся стаканов, стук падающих с полок книг и испуганный голос Кроу:

— Что за чертовщина?

Я открыл окошко камбуза, выглянул на палубу и обвел взглядом реку. На горизонте, над далекими крышами домов и верхушками деревьев как раз появился край солнца. Дул легчайший ветерок, река была бела от пелены тумана.

«Что за чертовщина?» — мысленно повторил я ругательство Титуса Кроу. Может быть, с утра пораньше по реке какой-то псих промчался на мощной моторке? Но нет, это вряд ли могло случиться — я бы услышал шум мотора. И к тому же так взбудоражить реку мог разве что океанский лайнер! Я размышлял об этом, когда «Мореход» снова качнуло и накренило — на этот раз под углом градусов в двадцать. Мне почему-то сразу припомнилось письмо Джордана.

— Де Мариньи! — донесся до меня крик Кроу в открытое окошко, и я тут же услышал, как он скользит по накренившейся палубе. — Анри! — Я услышал его торопливые шаги. — Достань свой чертов пистолет, быстро!

В голосе Кроу звучали тревога и непривычный для него страх.

— Нет, нет! — послышался громкий голос профессора Писли. Плавучий дом снова тряхнуло и накренило. — Так не получится, Кроу. Серебряные пули против этой твари бесполезны.

Какой твари?

Я выбрался за дверь камбуза, в коридор, прошел по каюте и поднялся на три ступеньки вверх, на палубу. Там, с побелевшими от ужаса лицами, вцепившись в поручни, стояли Кроу и Писли. Как только «Мореход» выровнялся, я подбежал к ним.

— Что случилось, Титус? Что это было?

— Там что-то есть, Анри, в воде. Что-то огромное! Только что оно поплыло к нашей лодке — но замерло футах в пятидесяти и погрузилось в воду. Думаю, это морской Шоггот — в точности такой, как те чудища, что мне снились.

— Верно, морской Шоггот, — выдохнул Писли. — Одна из Глубоководных тварей. Этот проплыл от самого глубокого Г’лл-хо на север, похоже. Он не сможет сделать нам ничего плохого.

Говорил-то Писли так, словно это и вправду было так, но голос у него дрожал.

Реку по-прежнему окутывал густой туман. Его млечные щупальца и завитки поднимались почти к палубе плавучего дома, и казалось, что мы стоим на плотике посреди молочной реки. Я слышал плеск волн, разбивавшихся о борт лодки, но ничего не видел. Сердце у меня забилось чаще, волосы на затылке встали торчком.

— Пойду, возьму пистолет, — сказал я, решив спуститься в каюту.

Но только я повернулся, как Писли схватил меня за руку.

— Бесполезно, де Мариньи, — порывисто произнес он. — Пистолеты против таких существ, чем бы они ни стреляли, мертвому припарки!

— Но где же сама тварь? — спросил я, вглядываясь в затянутую туманом воду.

Словно бы в ответ на мой нервный вопрос — только успело последнее слово слететь с моих губ, — как из клубящегося над рекой тумана возник черный столп, отливавший радужными красками. Казалось, это что-то слепленное из грязи или смолы в смеси с осколками битого стекла. Восемь футов в толщину и все двадцать в длину, эта тварь вздымалась над водой, похожая на гигантскую разумную пробку для бутылки… и солнце сверкало, отражаясь от ее боков и мириадов ее глаз!

От твари… жутко воняло! Нет описания тошнотворному запаху, исходившему от нее. Мне снова припомнились строчки из Альхазреда: «По запаху узнаете их». Я хорошо понял, что именно имел в виду «безумный» араб! Такое зловоние могло издавать только воплощенное зло. Уже второй раз за считаные часы мои органы чувств подверглись такой атаке, и второй раз был хуже первого! Слава Богу, лодка стояла против ветра — хоть и ветер-то был едва заметный — относительно вылезшего из воды чудища, но и этой вони глубоководного ила нам хватило, как говорится, выше крыши.

Еще у твари были рты. Много ртов. Правда, их я разглядел только мельком. И когда гигантская тварь слегка, но резко наклонилась в сторону плавучего дома, я опрометью помчался по ступенькам вниз за пистолетом Канта. Что бы там ни говорил Писли, я не желал стоять безоружным перед этим монстром! Мне казалось, что уж лучше любое оружие, чем никакого. В панике я напрочь забыл, что на самом деле мы вовсе не безоружны, что мы защищены наилучшим образом! Как бы то ни было, пистолет я разыскать не сумел. Куда я его засунул?

Плавучий дом снова тряхнуло, еще сильнее, чем прежде, и я с трудом выбрался на палубу — с пустыми руками. Пытаясь устоять, держась за поручень одной рукой, Писли сжимал в другой каменную звездочку и выкрикивал какие-то слова, глядя на возвышающееся над водой чудовище. Тварь отпрянула и приготовилась к новому броску. Я пытался смотреть одновременно на Шоггота, нацелившегося на мою лодку, и на профессора Писли. Писли торопливо произносил нараспев:

— Изыди, слизь морская! Ступай обратно, во тьму глубин! От имени Старших Богов повелеваю тобой. Изыди, не тронь здесь никого!

В его голосе уже не слышалось дрожи. Его худая, старческая фигура вдруг приобрела силу и стройность, когда он вступил в противоборство с радужно поблескивающим чудовищем, вставшим перед ним посреди речного тумана.

Писли распевал заклятие, держа каменную звезду. До того как он приступил к заклинанию, черный столп не издавал никаких звуков. Слышалось только журчание реки. Но теперь…

Тварь завопила — видимо, от злости и отчаяния. Человеку трудно оценить степень столь чужеродной ментальной агонии. Сначала голос (голос ли это был?) Шоггота слышался в какой-то далекой стороне звукового спектра. Это было что-то наподобие высокого, едва слышимого воя. Но после того, как профессор несколько раз нараспев произнес заклятие, мне пришлось зажать уши ладонями, потому что частота звука понизилась и стали слышны чудовищные вопли твари. Никогда в жизни мне не доводилось слышать подобной какофонии, сотканной из невероятных звуков, совместившихся в один. Как отчаянно, как страстно я молился, чтобы больше никогда не услышать таких кошмарных звуков!

Крик был пронзительный, похожий на звук паровозного свистка, но к нему примешивались ворчливые обертоны, пульсирующие вздохи — а может быть, это было что-то вроде кваканья лягушек и жаб, словами не передаваемого. Еще пару раз Шоггот попытался рвануться к нам и преодолеть волшебную преграду, а потом чудище развернулось, погрузилось в воду и, наконец, ушло, оставляя за собой широкую кильватерную волну. Оно направилось к Лондону и к открытому морю, в которое впадала Темза.

Довольно долго на фоне наступившей тишины слышался плеск волн у борта «Морехода» и наше хриплое, тяжелое дыхание. Потом раскричались перепуганные птицы. Через некоторое время до меня донесся голос Писли, утративший недавнюю решимость, и я понял, что он задает свой вопрос во второй раз:

— Как насчет завтрака, Анри? Яичница не подгорела?

Кроу расхохотался, когда я всерьез принялся оправдываться — дескать, я еще не успел поставить на огонь сковородку. Отсмеявшись, Кроу сказал:

— Завтрак? Богом клянусь, Писли, мне больше на этой лодке кусок в горло не полезет! И задерживаться я здесь не собираюсь!

— Пожалуй, вы правы, — поспешно согласился профессор. — Да, чем дальше мы отсюда уйдем, тем лучше. Мы в полной безопасности, заверяю вас, но такие вещи всегда нервируют.

— Нервируют? Господи Всевышний!

Мы собрались за полчаса, а в девять сорок пять мы уже катили к Лондону в «Мерседесе» Кроу.


Позавтракали мы в половине одиннадцатого в пабе на подъезде к столице. Выпили пива «Гиннесс», поели сэндвичей с ветчиной. Все мы очень проголодались. Прикончив по второй бутылке пива (кстати, Писли выразил свой восторг по поводу крепости этого волшебного темного напитка), мы успели завершить свой разговор о чудовищном утреннем госте.

Профессор рассказал нам о том, что сотрудники Фонда Уилмарта давно заподозрили существование глубоководной цитадели к северу от Британских островов — цитадели, населенной такими существами, какие могли родиться только в мифах о Ктулху. Для таких подозрений имелись веские основания: место под названием Г’лл-хо упоминалось в немалом числе великих трудов именитых и анонимных оккультных авторов (слово «оккультный» заняло прочное место в моем словаре, и я сомневаюсь, что когда-нибудь сумею выбросить его из своих мыслей — как в устном, так и в письменном виде). Абдул Альхазред в «Некрономиконе» назвал это место «Затонувшим Г’лохи, в Островах Тумана» и намекнул, что тамошние обитатели — не кто иные, как потомки самого Ктулху! В более позднее время Гордон Уолмсли из Гула сделал похожие выводы в приписываемых ему «мистификационных» посмертных записках. Титус Кроу, имея в виду свои страшные сны о гигантской подводной крепости в районе Фарерских островов, где на фоне жуткой вулканической агонии родился остров Суртсей, так же не исключал возможности существования такого гнойника зла.

Ясное дело, профессор полагал, что увиденное нами утром существо родилось в Г’ллхо и было послано телепатическим приказом Шудде-М’еля или кого-то из его отпрысков, чтобы нанести смертельный удар по парочке опасных людишек. Если бы Писли не появился вовремя… нет, об этом даже думать было нестерпимо.

Мне объяснение происхождения нашего жуткого гостя показалось весьма убедительным, а Кроу не все устроило. Он спрашивал: почему же тогда подобные твари не были отправлены, чтобы разделаться с «Русалкой» у мыса Хантерби-Хед? Ведь было же ясно, куда в итоге обязательно угодит бур? Но и на это у Писли имелся ответ. Он сказал нам, что некоторые из чудовищ враждовали с другими — к примеру, Ктулху и Хастур. Та тварь, которая пробудила циклонические силы, отправившие на дно морское «Русалку», могла и не быть напрямую недругом повелителя Р’льеха, однако стояла гораздо ниже его в мифологической иерархии — на таких Ктулху и кто-либо еще другой из могущественных БЦК просто не обращал внимания. Да, верно, то существо было отчасти наделено способностью повелевать стихиями и морской живностью вроде рыб, но опыт Фонда Уилмарта (имевшего дело с подобными тварями раньше) показывал, что они — самые безвредные из тех, кто томился в тюрьмах, устроенных Старшими Богами.

Существовала гипотеза о том, что подобные твари являлись приспешниками Великих, причем приспешниками самого низшего порядка, однако в связи с их гигантскими размерами они были пленены отдельно — примерно так, как крупных зверей в зоопарках держат в отдельных клетках по одному, а мелких — по несколько особей в одной клетке. А вот Шудде-М’еля в плену держали не одного, о чем явствуют яйца из Г’харне и чудовищное распространение хтонийцев по всему земному шару. Писли между тем ожидал, что еще до завершения «Британского Проекта» мы увидим, как будет уничтожено немало подобных тварей. (И со временем так и случилось. Мы стали свидетелями целого ряда таких «убийств», и одно из них накрепко засело у меня в памяти, хотя я столько раз пытался о нем забыть. Но это ужасное происшествие я приберегу на потом.)

Глубоководные, в отличие от отвратительных подземных гигантов, отличаются большим разнообразием. Общее название объединяет группу, в которую входят и рыбоподобные, и протоплазматические, и похожие на амфибий, и получеловеческие существа, которых соединяет между собой поклонение Дагону и вера в ожидаемое воскрешение Великого Ктулху. Мы с Кроу кое-что знали об этих Глубоководных. Время от времени через годы до нас доносились безумные слухи о страшных происшествиях в Иннсмуте — умирающем порте на побережье американского штата Новая Англия. На самом деле, истории эти были настолько жуткие, что, просочившись из Иннсмута в конце двадцатых годов, некоторые из них почти десять лет спустя увидели свет в целом ряде популярных фантастических журналов. Тема этих слухов (да уже не слухов, поскольку Писли заверил нас, что речь идет об установленных фактах — да-да, он утверждал, что существуют федеральные отчеты, копии которых «приобретены» Фондом Уилмарта, и в этих отчетах подробно описаны почти невероятные происшествия в тысяча девятьсот двадцать восьмом году) была такова, что в начале тысяча восьмисотых годов некоторые торговцы на старинных Ист-Индийских и Тихоокеанских торговых путях имели неприятные встречи с малоразвитыми полинезийскими островитянами. У этих дикарей имелись собственные «божества», а именно Ктулху и Дагон (последнему в древности поклонялись филистимляне и финикийцы), и поклонение им островитяне осуществляли отвратительно, по-варварски. Со временем моряки из Новой Англии были вовлечены в подобные ритуалы, и скорее всего, некоторые — против своей воли. Между тем казалось, что верования язычников-канаки приносили свои сомнительные плоды!

Иннсмут процветал, добрел и богател за счет оживленной торговли. Довольно скоро на улицах этого обреченного города из рук в руки стали переходить странные золотые монеты. Стали открываться эзотерические храмы, где совершались еще более темные ритуалы (многие моряки привозили с собой из плаваний рыбоподобных полинезийских невест). И кто бы сказал, как далеко это все могло бы зайти, если бы в тысяча девятьсот двадцать седьмом году федеральные власти не начали принимать меры против нарастающей угрозы?

Зимой тысяча девятьсот двадцать седьмого — двадцать восьмого года в город прибыли федеральные агенты, и в итоге половина обитателей Иннсмута была изгнана (по словам Писли, их отправили в различные, разбросанные по стране военные и военно-морские тюрьмы и далекие психиатрические больницы). На побережье Атлантического океана, в районе Дьявольского рифа были сброшены глубоководные бомбы. А там, в неведомых глубинах природной впадины, существовал спрятанный за густыми водорослями город неземных размеров и измерений — И’ха-нтхлей, населенный Глубоководными, к числу «избранных» среди которых были причислены многие торговцы из Новой Англии и их богохульные ублюдки — а раньше в такие связи с Глубоководными вступали полинезийцы. Ибо эти островитяне еще за сто лет до того познали более чем тесную связь с полинезийскими Глубоководными. Именно так потом поступили выходцы из Новой Англии.

Торговцы, плававшие за моря, дорого заплатили за то, что приняли «веру» канаки, да и за все прочее тоже — потому что к тому времени, когда федеральные агенты начали наводить порядок в Иннсмуте, в этом городе уже вряд ли сыскалась бы семья, в которой люди не подверглись бы жутким изменениям, которые здесь называли «Иннсмутской внешностью».

Иннсмутская внешность! Страшная дегенерация ума и тканей… чешуйчатая кожа, пальцы с перепонками на руках и ногах… выпученные, как у рыб, глаза… и жабры!

Иннсмутская внешность — вот что стало знаком перехода от жителя суши к амфибии, от человека к Глубоководному! Многие из жителей города, сумевшие уйти от ужаснувшихся федеральных агентов, уплыли к Дьявольскому рифу и погрузились в глубину. Они ушли в И’ха-нтхлей, чтобы жить с настоящими Глубоководными, в «чудесах и славе до скончания веков».

Вот каковы были члены этой подводной секты — но, кроме них, существовали другие.

Существовали другие, еще более чужеродные (те, кого Кроу именовал «выжившими») — оставшиеся из бездны времени, жившие за много тысячелетий до водной фазы, когда на Земле обитали их полупротоплазматические предки и их повелители, и больше никого не было. Одна из таких тварей попыталась напасть на наш «Мореход», и только присутствие профессора Писли, его каменные звездочки и заклинания спасли нас.

Поев и закончив разговор, мы в приподнятом настроении вышли из паба и продолжили путь без происшествий. Кроу вел машину, а мы с Писли удобно устроились на заднем сиденье. Писли свесил голову и задремал — похоже, он окончательно приводил в порядок свои внутренние часы.

Поздно вечером, после того, как профессор завершил свой долгий визит в Британский музей, мы втроем разошлись по комнатам в Блоун-Хаусе и улеглись спать. Впервые — как мне показалось, за много лет — я спал мирно, без сновидений, и даже поскрипывающие за окном деревья мне не мешали.

11. Ужасы Земли (Из записных книжек де Мариньи)

«Много различных ужасов на Земле, и она заражена ими от начала времен. Они спят под камнем, который нельзя сдвинуть с места. Они восстают вместе с деревом от корней его; они плавают в море, и под землей обитают они в самых глубоких безднах. Одни из них издавна ведомы человеку, а другие — неведомы, но доживают последние дни пред своим ужасным явлением. Самые страшные и мерзкие еще явят себя».

Абдул Альхазред
(Из «Заметок о «Некрономиконе» Фири).
Миновало несколько месяцев — а теперь кажется, что прошли годы. Уж точно, я состарился на несколько лет. Во многое из того, чему я стал свидетелем, почти невозможно поверить. Даже помнить об этом трудно — и вправду образы тают в моей памяти. Дни проходят, и мне все сложнее сосредотачиваться на каждом событии, каждом происшествии, но при этом — парадоксально — кое-что оставило незаживающие раны на поверхности моего сознания.

Возможно, мое нежелание вспоминать об этом — всего лишь процесс заживления, и кто знает — может быть, тогда, когда я выздоровлю окончательно, воспоминания навсегда выветрятся из моей памяти.

Вот именно поэтому — потому что есть очень большая вероятность «забыть» все, что произошло после появления профессора Уингейта Писли из Мискатоникского университета, — я сейчас предпринимаю честную попытку изложить события как можно более безэмоционально в своем дневнике, не нагнетая ужасов.

Возможно, это странное отторжение у меня началось еще до Писли и последовавших за этим ужасов, потому что я замечаю, что даже чудовищные происшествия на борту «Морехода» до приезда профессора начинают стираться из моей памяти, и для того, чтобы воскресить их, мне приходится перечитывать свои записные книжки того времени. Однако это Божья милость. Кто же это сказал, что самое милосердное в мире — это неспособность человеческого сознания оперировать всем его содержимым? Но все же, хотя бы ради того, чтобы случившееся осталось не в памяти, а на бумаге, я должен сопоставить хотя бы несколько происшествий…


Это было в конце августа. Мы — я, Кроу и Писли — осматривали окрестности, стоя на невысоком, поросшем чертополохом и утесником холме. Вокруг постирались болотистые пустоши. Безусловно, я не собираюсь точно указывать координаты нашего местоположения. Достаточно будет сказать, что мы находились «в глуши». Три заросшие сорняками и давно неезженные дороги пролегали по пустошам, и на каждой из них примерно в четырех милях от центра операции были установлены предупреждающие знаки типа «Опасность», «Неразорвавшиеся мины», «Собственность правительства», «Проезд запрещен» или «Танковые учения, ведется огонь!». Эти объявления какое-то время пугали Кроу, но профессор Писли напомнил ему о том, что у Фонда Уилмарта есть связи в высших кругах и даже в правительстве! А для того, чтобы подкрепить письменные угрозы, несколько сотрудников Фонда постоянно обходили периметр участка проведения операции со сторожевыми собаками. Если бы слухи просочились в мир за пределами периметра, последствия могли бы стать катастрофическими.

Не более чем в миле от вершины холма, на котором мы стояли, располагалась середина участка, избранного для проведения операции. Она выглядела до странности пустынной. Там возвышалась большая буровая вышка, вознесшаяся к ясному, но при этом серому небу. Там, под этой зловещей башней, состоящей из свай, балок, тросов и распорок, на глубине четырнадцать сотен футов, в недрах земной коры, в своей древней тюрьме спало одно из тех чудовищ, подобное которым встретилось «Понго» Джордану и его злосчастной «Русалке». То, что хтониец пребывал в плену, было доказано давно: телепат, который первым выследил эту тварь, распознал характерную картину сознания и уловил ментальные образы, говорящие о гигантских размерах. И в самом деле, здесь находился один из громадных низших прислужников Древних, которые, как говорил Писли, «наименее вредоносны из всех узников тюрем, воздвигнутых Старшими Богами».

Несмотря на теплое солнце, послеполуденный ветер, дувший словно бы со стороны буровой вышки, был на удивление холодным. Мы стояли подняв воротники пальто. Писли переговаривался по рации с британским телепатом, Гордоном Финчем, и передавал нам на словах ментальные «картинки», которые тот получал по мере того, как близилась развязка операции. Голос Писли звучал громко и четко. Гигантский хтониец, которого, скорее всего, никто не беспокоил много тысяч лет, начал пробуждаться от своего коматозного сна еще несколько часов назад и становился все более и более беспокойным. Его чудовищное сознание передавало довольно яркие «картинки», и Финч их без труда видел и интерпретировал. Кроу напряженно вглядывался вдаль, прижав к глазам окуляры мощного бинокля. Без бинокля и люди, и техника, двигавшаяся по хитросплетению дорог, проложенных по увядшему серому утеснику и вереску у подножия буровой вышки, выглядели для нас игрушечными, размером со спичечный коробок.

«Лендровер», расшвыривая из-под колес песок и коричневые, жухлые цветы утесника, пыхал голубоватым выхлопным газом, направляясь к подножию холма. По яркой желтой бандане на голове водителя мы признали в нем Бернарда «Понго» Джордана, собственной персоной. Он двигался к нашему наблюдательному пункту, откуда надеялся заснять момент уничтожения твари. Вряд ли между ней и той, которая погубила «Русалку», могла быть какая-то связь — но для Фонда Уилмарта крайне важна была любая информация. После гибели большинство хтонийцев разлагались настолько быстро, что идентифицировать их ткани было практически невозможно. А представители разных видов разительно отличались друг от друга! Важна была даже частота сердцебиения — или биения того органа, который у конкретной твари выполнял функцию сердца. Скорее всего, «Понго» мог заснять фонтан, выброс чужеродных жидкостей, наполнявших тело подземной твари.

За считаные минуты «Лендровер», подскакивая на кочках, взобрался по склону холма к тому месту, где стояли мы. «Понго» развернул машину и поставил ее (не слишком осторожно) рядом с «Мерседесом» Кроу. Едва мотор перестал кашлять, здоровяк йоркширец уже поравнялся с нами. Он достал из кармана джинсовой куртки плоскую фляжку, сделал большой глоток и предложил виски Кроу. Тот с улыбкой отказался.

— Спасибо, нет, «Понго». Я предпочитаю бренди. У нас в машине есть фляжка.

— А вы, де Мариньи? — спросил нефтяник. Хоть он и был крепок и широкоплеч, сейчас его голос звучал нервно.

— Спасибо, да, — ответил я и взял фляжку.

На самом деле, не так уж сильно мне хотелось выпить, но нервозность Джордана была заразна. И удивляться этому не стоило, потому что… что-то было не так… где-то. Мы все это ощущали — это неприятное, гнетущее чувство. Оно просто повисло в воздухе. Что-то наподобие затишья перед бурей.

Голос Гордона Финча послышался громче. Писли включил динамик рации на полную мощность.

— Тварь еще не все осознает, она полусонная, но понимает, что что-то происходит. Я собираюсь глубже проникнуть в ее сознание. Поглядим, что я там увижу.

— Осторожнее, Финч, — поспешно проговорил Писли в микрофон. — Постарайтесь не растревожить тварь своими действиями. Никогда нет уверенности… мы не знаем, на что может быть способно это чудовище.

Примерно с полминуты динамик рации выдавал что-то наподобие слышимой тишины. Затем Джордан напомнил всем нам, что до проникновения осталось шесть минут, и почти одновременно раздался из динамика рации Писли голос Финча, забравшегося поглубже в мерзопакостное сознание хтонийца:

— Это… странно! Более странных ощущений никогда не испытывал. Давление… вес бесчисленных тонн… породы.

Голос умолк.

Писли подождал секунду и порывисто произнес:

— Финч, держись, дружище. Что стряслось?

— А? — проговорил телепат таким тоном, что я почти представил, как он словно бы очнулся от транса. Он заговорил более проворно: — Ничего не стряслось, профессор. Но я хочу проникнуть еще глубже. Думаю, я смогу пробраться прямо внутрь этой твари!

— Я запрещаю это де… — проревел Писли.

— Англичанам нельзя ничего запрещать, — произнес Финч более жестко, чем прежде. — Через несколько минут с этим существом будет покончено, оно исчезнет навсегда — а ведь ему несколько миллионов лет. Я хочу… я хочу узнать!

И снова тишина из динамика рации. С каждой секундой Писли нервничал все заметнее. И вдруг…

— Давление… — прозвучал голос Финча, ставший призрачным, словно в трансе. — Тонны и тонны чудовищного… веса.

— Он где находится? — резко спросил Кроу, не отрывая бинокль от глаз.

— В будке неподалеку от буровой, где пульт управления, — ответил Джордан, и видеокамера у него в руках задрожала. — Все остальные сейчас должны оттуда уйти… все, кроме ребят с буровой… и Финч тоже должен уйти. Как только бур доберется до цели, его зальет жижей, а когда взорвут бомбу…

Он не закончил фразу.

Под «бомбой» он имел в виду гарпун с взрывчаткой, вмонтированный в наконечник мощного бура. Бомба должна была взорваться, как только бур коснется мягких тканей хтонийца, и все тело подземного чудовища должно было разнести в клочья этим взрывом. Финч должен был прервать ментальный контакт до того, как это произойдет.

— Четыре минуты, — сказал «Понго».

— В ловушке! — вновь зазвучал голос Финча. — В ловушке на глубине… ЗДЕСЬ! Ничего не изменилось, но почему я просыпаюсь? Мне нужно только потянуться, расправить мышцы, выгнуть спину, чтобы вырваться, стать свободным — таким свободным, каким я был так давно, когда мог охотиться на мелкую живность… чтобы заглушить эту жуткую жажду их красной…

А-а-ах-х-х-х! Я ясно вижу эту мелочь своим мысленным взором. Я хорошо помню, как ревела и содрогалась земля, когда я обрел свободу! Я помню их тонкие ручки, их волосатые тела, их беспомощные дубинки. Как оникричали, когда я поглощал их.

Но я не смею… НЕ МОГУ освободиться. Невзирая на мою мощь, великая сила держит меня — ИХ мысленные оковы, их преграды… Великих Старших Богов, которые взяли меня в плен давным-давно, а потом вернулись и вновь засадили меня в темницу после краткой свободы, когда растрескалась земля и рассыпались по ней печати.

Я ПО-ПРЕЖНЕМУ в плену, но мало того… теперь мне грозит… опасность?

— Финч! Уходи оттуда! — гаркнул Писли отчаянно в микрофон. — Брось эту тварь, дружище, и уходи!

— ОПАСНОСТЬ! — послышался голос Финча, ставший чужим, странным, хриплым и гнусавым. — Я чувствую… этих, мелких! Их много… надо мной… и что-то приближается!

— Чуть больше двух минут! — выпалил Джордан надтреснутым голосом.

Потом из динамика рации слышалось только хриплое дыхание. Вдруг Кроу воскликнул:

— О! Я тоже ощущаю эту тварь! Она словно бы выпускает мыслительные щупальца. Она понимает, что мы затеяли. Она разумнее, чем мы думали, Писли. Она превосходит всех остальных, с кем мы имели дело прежде. — Кроу опустил бинокль и прижал ладони к ушам. Он словно пытался приглушить какой-то страшный, нестерпимый звук. Он зажмурился и поморщился, как от боли. — Тварь напугана… Нет, она злится! Бог мой!

— Я не беззащитен, мелкие! — прокричал из динамика рации жутко измененный голос Финча. — Я в ловушке, но я не беззащитен! Прошло время, и вы многому научились — но и я наделен могуществом! Я не могу остановить то, что прорывается ко мне… но сила у меня есть!

Кроу хрипло вскрикнул, упал на колени и стал раскачиваться вперед и назад, изо всех сил сжимая голову ладонями. В это мгновение я очень порадовался тому, что мои телепатические таланты еще так мало развиты!

— Небо! — ахнул Писли и отвлек меня от упавшего на землю ничком Кроу. — Гляньте на небо!

Всего лишь несколько мгновений назад небо было просто серым, а теперь его затянули грозовые черные тучи, они заклубились, заметались, и среди них начали сверкать молнии. В следующую секунду поднялся сильнейший ветер. Его порывы начали хлопать полами наших пальто и концами желтой банданы Джордана. В долине ветер начал вырывать с корнем кустики утесника из песчаной почвы и вертеть их в воздухе. Тут и там закрутились воронки песчаных смерчей.

— Ложись! — рявкнул Джордан, и его голос прозвучал едва слышно на фоне дикого завывания ветра, шуршание песка, треска ломающихся веток утесника и вереска. — Осталось чуть больше минуты — на землю, быстро!

Нас не пришлось долго уговаривать. Кроу уже лежал на земле неподвижно. Я одной рукой ухватился за толстые корни вереска, а другой обхватил друга за плечи. Ветер стал ледяным. Он, казалось, дул в нашу сторону от буровой вышки. Свирепо грохотал гром, небо озаряли вспышки молний, то и дело высвечивая контуры вышки на фоне унылого пейзажа пустошей и низких холмов.

Снизу, из долины, доносилось эхо криков, едва слышное на фоне безумного, адского рева измученного ветром воздуха и неба. Внезапно полил дождь. Я протянул руку к биноклю Кроу, снял ремешок с его шеи, прижал окуляры к глазам и резкими, нервными движениями дрожащих рук отладил резкость.

— То, что движется в земле, все ближе! — пронзительно крикнул голос Финча из динамика рации профессора Писли (но был ли то голос Финча?) — И я догадываюсь, что это такое. Что ж, да будет так! Я погибну… но прежде я почувствую могущество (..?) и его гнев, и пусть мои руки потянутся к поверхности, чтобы мои пасти могли в последний раз испить! Так познайте же АЛЧНОСТЬ (?..), мелкие, и его власть над стихиями! Помните об этом и содрогайтесь от страха, когда сойдутся звезды, и восстанет Великий Повелитель Ктулху.

Мне наконец удалось навести бинокль на буровую вышку и небольшие строительные вагончики, окружавшие ее. В одной из этих построек сидел телепат Финч, и его сознание до сих пор пребывало в контакте с разумом гиганта, лежавшего в недрах земли. Я невольно поежился, представив себе человека рядом с этой громадной тварью.

Грузовики и машины поменьше спешно разъезжались в стороны от периметра рабочей зоны, разбегались маленькие фигурки людей, отчаянно сражавшихся с ветром и ливнем. А потом начался кошмар!

Я видел, как молнии начали бить по земле более прицельно. Мощные разряды атмосферного электричества попадали точно в вышку и постройки рядом с ней. Бегущие фигурки людей охватило пламя. Несчастные попадали, начали кататься по земле. Грузовики и «Лендроверы», бешено вертящиеся в долине, тоже загорелись. Послышались звуки взрывов. Огонь охватил вышку, начали плавиться и рушиться балки. Большие участки пустошей, поросшие кустиками вереска, вскипели, как вода в кастрюле. От земли повалил пар, она покрылась красными и оранжевыми трещинами.

— Время вышло, — послышался рядом со мной голос Джордана. — Бомба рванет в любую секунду. И придет конец игре этого ублюдка!

В то же мгновение, как только утих голос йоркширца, из динамика рации послышался голос… не то Гордона Финча, не то самой твари:

— Я РАНЕН! — На-нгх… нгх… нгх-йя — Великий Уббо-сатхла, твое дитя умирает — но дай же мне скорее силу для последнего глотка… дай мне распрямиться в последний раз… СОРВАТЬ печати Старших Богов — на-аргх… нгх… нгх! — Аргххх-к-к-к! Хьюх, йюх, х-йух-йух!

Из динамика рации вырывались эти чудовищные, нечеловеческие хрипы и слоги на фоне треска и шипения. А я стал свидетелем ужасного финала.

Как сквозь толстый слой ваты, до меня донесся бессвязный крик Писли. Земля под нами подпрыгнула и поползла. Крошечной частью разума я осознал, что Джордан попытался встать на ноги, но его тут же швырнуло обратно на содрогающуюся землю. При всем том я старался наблюдать через бинокль за тем, что происходило в районе буровой вышки. Я не в силах был оторваться от этого жуткого зрелища!

А в долине земля покрылась широкими трещинами, и из этих сейсмических расселин наружу потянулись мерзкие серые щупальцы.

Щупальца дергались и походили на огромных, смертельно раненных змей, пытавшихся расползтись по истерзанной, покрытой ранами земле. И некоторые из щупалец дотянулись до пытавшихся спастись бегством людей. На концах щупалец появлялись отвратительные красные пасти, и…

Наконец мне удалось оторвать бинокль от глаз. Я зажмурился и прижался лицом к мокрой траве и песку. В то же мгновение раздался чудовищный треск грома и полыхнула жуткая вспышка молнии. Я увидел ее сквозь сомкнутые веки. За этим последовал взрыв такой невероятной силы и распространилась такая кошмарная вонь, что я, можно сказать, лишился чувств.

Не знаю, сколько прошло времени до того момента, как я ощутил на своем плече руку Джордана и услышал его голос. Он спрашивал, как я себя чувствую. Но когда я приподнял голову и разжал веки, я увидел, что небо прояснилось. Изуродованный холм обвевал легкий ветерок. Писли сидел и сокрушенно мотал головой, глядя на картину в долине. Я посмотрел в ту сторону.

Там все еще бушевало пламя, и посреди обуглившихся кустиков окопника и вереска вздымались вверх клубы голубоватого дыма. Буровая вышка покосилась набок и превратилась в груду почерневшего металла. Пара черных от копоти грузовиков устало двигалась к нашему холму. В разные стороны брели, пошатываясь, несколько человек. До нас донеслись стоны и крики тех, кто просил помощи. Мерзкая серая жижа растекалась и пузырилась на земле, заполняя трещины, словно гной раны.

— Мы должны им помочь, — негромко произнес Джордан.

Я кивнул и с трудом поднялся на ноги. Писли тоже встал. Я наклонился и осторожно потеребил плечо Титуса Кроу. Он пришел в себя мгновение спустя, но он был не в силах помочь нам в предстоящей работе. Его сознание пережило слишком сильный стресс.

Мы все вместе пошли к «Лендроверу» Джордана. Я подобрал с земли рацию Писли. Мысль мелькнула у меня в голове… Я прибавил громкость и понял, почему профессор бросил рацию: из динамика доносились… шумы. Тихие, бессвязные мычания, обрывки детской песенки, взрывы дебильного смеха…

* * *
Шесть человек погибли, пятеро пропали без вести, а один, бедолага Финч, сошел с ума. Были и раненые, но ранения, в общем и целом, нельзя было назвать серьезными. Ожоги, порезы, ушибы. И тот факт, что был уничтожен очередной хтониец — один из «наименее вредоносных в своем виде», — мало утешал при таких потерях. Как бы то ни было, это были первые потери, понесенные Фондом Уилмарта за время проведения «Британского Проекта».

На следующий день газеты взахлеб сообщали о подземных толчках, сотрясших все северо-восточное побережье. Чуть меньше внимания было уделено значительным выбросам природного газа на поверхность земли во время проведения «научно-исследовательского бурения». Кроме того, в Котсуолде был слышен рев из-под земли, а Суртсей на некоторое время ожил и извергал тучи вулканического пара. Много было написано также о «случайных ураганах», о градинах размером с мячик для гольфа на юге, о сильнейших молниях во многих частях Англии, в частности в Дареме и Нортумберленде, о долгих и сильных ливнях на протяжении всей второй половины дня на западе страны. Пострадали также психиатрические больницы. Было немало сообщений о бунтах среди пациентов и побегах. Уфологи и психологи что-то лепетали насчет «лунных, приливных и погодных циклов»…


Пока что совсем немногое известно о внешнем виде, типе и характеристиках того хтонийца, которого мы уничтожили в тот день. Вряд ли мы могли узнать о нем что-то большее, нежели то, что он был «чадом Уббо-сатхлы». Через считаные часы после финального взрыва газов тела гиганта (по составу эти газы были очень схожи с метаном, причем с сжатым метаном) его тело начало разлагаться и вскоре исчезло без следа. Последующие звуки, доносившиеся из пространства, которое занимало это существо под землей, показали, что тварь имела почти четверть мили в длину, а ее ширина составляла треть этого расстояния!

На самом деле мы даже не можем толком назвать имя этого существа. То есть мы слышали, как Финч произносил это имя, пребывая в телепатическом трансе, но эти звуки и сочетания согласных не могут быть воспроизведены голосовыми связками человека. К звукам такой сложности мог приблизиться только человек, вступивший в истинный ментальный контакт с таким существом, как это случилось с бедолагой Гордоном Финчем. Самое близкое к оригиналу воспроизведение в английском написании выглядит так: Кгфтхгнм’о’тх.

Относительно тех угроз и мольбы, которые прозвучали в предсмертной агонии хтонийца, можно предположить следующее: Уббо-сатхла (Убхо-Шатла, Хбошат, Ботхшаш и т. п.) существовал на Земле задолго до того, как сюда со звезд явились Ктулху и его отродья. Это — во-первых. А во-вторых, если телепатические откровения Финча считать правильным переводом, получается, что Уббо-сатхла вступил в родственные отношения с Ктулху после того, как тот захватил власть над доисторической Землей. И похоже, эти выводы подкрепляются следующим отрывком из крайне несимпатичной «Книги Эйбона»:

«…Ибо Уббо-сатхла — и источник, и конец. До прихода Зхотхакваха, Йок-Зотхотха и Ктхулхута со звезд, Уббо-сатхла обитал в дымящихся болотах новорожденной Земли. Это была масса без головы и ног, и он порождал серые, бесформенные сгустки первобытной земной жизни… И предсказано, что вся земная жизнь по прошествии великого цикла времени вернется к Уббо-сатхле…»

Понадобилось две недели, чтобы навести порядок на месте проведения операции и замести следы. Потом еще неделю Писли и другие высокопоставленные американцы расшаркивались в коридорах власти. Только после этого операции Фонда Уилмарта на Британских островах смогли быть продолжены. Но со временем это все-таки произошло.

12. Близкое знакомство (Из записных книжек де Мариньи)

На этот раз, несколько недель спустя, мы с Кроу ехали в «Мерседесе» на юг с северо-запада. Несколькими днями раньше на южно-шотландской возвышенности Фонд Уилмарта выманил хтонийца — одного из последних замерших или плененных видов, считавшихся «местными» для Великобритании и омывавших ее морей, — из логова, находившегося в глубокой расселине под горой. Тварь затопили — в буквальном смысле слова затопили мощными потоками воды. Это произошло в самом центре возвышенности — в каменистой, почти безлюдной местности между Ланарком и Дамфризширом. То зрелище — то, как гигантское существо дико металось, растворяясь в смертельно опасной для него воде, а потом лежало неподвижно в озере жуткой полуорганической жижи, булькающей и испускающей зловонные газы, — оставило шрам на сетчатке моей сущности. Когда Кроу вел машину на юг, прочь от того места, я все еще ярко представлял себе, как все было.

После недавней операции Писли слетал из Глазго в Лондон, чтобы встретить прибывших из Америки друзей и коллег. Эти американцы привезли новейшее сейсмологическое оборудование, с помощью которого надеялись выследить подвижные «орды» отродья Шудде-М’еля, если остатки этого вида хтонийцев рванутся на выручку к собрату. Телепаты из Фонда Уилмарта подозревали, что может случиться именно так. В последнее время эта группа подземных жителей — как из состава гнезд, так и одиночные особи — развили некое средство экранирования сознания от самых мощных телепатов, что мешало определять их местонахождение. Небольшие телепатические способности Кроу после кошмара, пережитого нами на вересковой пустоши, похоже, покинули его. Но при этом он в разговоре с глазу на глаз сказал мне, что в остальном он — в отличной форме.

Было около полудня. Мне помнится — мы проезжали по безлюдному району в нескольких милях восточнее Пенрита. Уже некоторое время Титус Кроу вел машину молча, пребывая в задумчивости. Краем глаза и сознания я впитывал пейзаж окрестностей. Машинально, как это частенько со мной бывает, я ухитрялся одновременно вспоминать о том, как у нас на глазах растворялся в воде гигантский монстр, и, как я уже говорил, озирать окрестности, как вдруг, без какой-либо причины мной овладела странная тревога.

Пейзаж был унылым. Крутые склоны гор с зубчатыми скалами справа от дороги, а слева — отвесная пропасть. Сама дорога была узкой и неровной. Впереди и позади ее закрывал туман, и по мере того, как мы продвигались на юг, туман, тянущийся к нам от гор, становился все гуще.

Только я успел ощутить некую зловещесть в виде за окошком машины, как заметил, что у меня разболелась голова. Головных болей у меня не было несколько месяцев — с того самого дня, когда к нам из Америки приехал Писли. Стоило мне подумать об этом — и я резко и ярко вспомнил предупреждение профессора: «…никогда не забывайте: они ни за что не перестанут пытаться подобраться к вам! Теперь вы должны постоянно носить эти обереги при себе, но даже при этом вам ни за что нельзя спускаться под землю. Нет, надо выразиться точнее: вам следует избегать глубоких долин, расселин, ущелий, рудников, копей, метро и так далее. Как я уже сказал, прямой атаки вам опасаться не стоит, но опосредованно копатели все же могут на вас нападать. Внезапное землетрясение, камнепад…»

— Титус! — громко выдохнул я. — Титус, какого черта? Куда ты едешь? Мы не этой дорогой собирались ехать. Мы должны были несколько миль назад повернуть и поехать поперек возвышенности, по шоссе A-шестьдесят девять к северо-восточному побережью!

Я с опаской посмотрел за окошко. С одной стороны — отвесная пропасть, с другой — столь же отвесные скалы, поднимавшиеся к самому небу. Вершины гор затягивал туман.

Кроу в ответ на мою неожиданную вспышку вздрогнул, нажал на тормоза и остановил машину. Покачал головой, сонно потер глаза.

— Конечно, мы должны были ехать по A-шестьдесят девять, — через пару секунд согласился он и озабоченно нахмурился. — Что за че… — вырвалось у него.

Он словно бы с ужасом о чем-то догадался.

— Де Мариньи… Кажется, я понимаю, почему в последнее время среди сотрудников Фонда стало настолько больше странных «несчастных случаев», самоубийств и смертей. Кажется, я понимаю, и думаю, что мы с тобой можем стать следующими в этим списке!

Только он успел произнести эти слова, как у меня волосы встали дыбом. Совершенно неожиданно земля под нашей машиной задрожала, и подземный рокот был слышен даже на фоне шума работающего мотора!

В следующее мгновение я, как ни стыдно в этом признаваться, громко вскрикнул, но Кроу уже успел взять себя в руки, отпустил ручной тормоз, включил заднюю передачу и дал газ. Машина резко отъехала назад. Кроу отреагировал на свою тревогу очень вовремя. В то же самое мгновение, когда «Мерседес» катился назад, на то место, где он стоял только что, со склона рухнул здоровенный валун в облаке мелких камешков и тонн земли. И в этот момент мы услышали (не ушами, конечно, а сознанием) зловещий, чужеродный напев, слишком сильно нам знакомый:

Се‘хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн,
Се‘хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель.
— Свернуть некуда, — еле слышно произнес Кроу, продолжая уводить машину назад. — Но если удастся отъехать подальше…

Его надежда и наши с ним безмолвные молитвы разбил туман. Он сгустился словно бы в ответ на какой-то адский призыв (и я вполне склонен верить, что так оно и было) и окутал нас со всех сторон.

— Боже мой! — ахнул я, а Кроу снова остановил машину.

— Ничего не вижу! — прокричал мой друг. Стена тумана встала за окошками, и лицо Кроу стало серым в этом мрачном свете. — Тебе придется выйти, де Мариньи, и притом быстро! Окна полностью запотели. Прижми ладонь к центру заднего стекла и отойди к середине дороги. Найди место, где я мог бы развернуть машину. Сможешь?

— Черт побери, попробую, — прохрипел я.

У меня во рту пересохло от страха, которому пока что не было названия.

— Придется не просто попробовать, — мрачно сказал мне друг, когда я открыл дверцу. — Если не получится… нам конец!

Я захлопнул дверцу, выскочил, пробежал назад и прижал ладонь к покрытому испариной заднему стеклу. Взревел мотор. Из открытого окошка в дверце водителя послышался крик Кроу:

— Молодчина, Анри. Теперь иди по дороге… а еще лучше влезай на багажник и садись, и помогай мне, водя ладонью влево или вправо — в зависимости от того, куда поворачивает дорога. Вот так, отлично. Поехали!

Я все делал так, как меня попросил Кроу. Сидя на багажнике, я водил по стеклу рукой и, тем самым, сообщал Кроу нужное направление, а он осторожно вел свою большущую машину назад по узкой горной дороге, затянутой туманом. Раза три-четыре сверху падали камни, сорвавшиеся с неведомой высоты из-за продолжавшихся подземных толчков. И все это время у меня в сознании звучало отвратительное гнусавое пение!

Казалось, миновало несколько столетий, прежде чем туман словно бы немного поредел, дорога стала шире, и появилось неглубокое, заросшее травой углубление в стенке склона — ровно такой ширины, что туда могла встать машина. Криком предупредив Кроу, я спрыгнул с багажника, пробежал вперед и жестами стал указывать другу дорогу к нише в скале.

В этот миг я был очень близок к катастрофе. Потому что без всякого предупреждения из недр земли послышался негромкий рокот, и целый участок дороги, на котором я стоял, дернулся и жутко затрясся. Меня отшвырнуло назад, я потерял равновесие, и меня сбросило за край шоссе, и я полетел кувырком по крутому склону. К счастью, падал я не слишком долго — футов двенадцать, после чего сильно ударился плечом. Ослепнув от боли, я с трудом поднялся на ноги. Я оказался на широком естественном уступе, за которым земля круто обрывалась вниз — до самого дна невидимой долины. Туман опять сгустился. Воздух наполнился ощутимым чувством угрозы и ожидания чего-то страшного.

— Кроу! — прокричал я, тщетно пытаясь взобраться по крутому склону наверх, к шоссе. — Титус, где ты?

В следующее мгновение передо мной предстало нечто настолько ужасное, что на миг мне показалось, что у меня вот-вот остановится сердце. Слева от меня, футах в пятнадцати, не больше, там, где дальше ничего не было видно за завесой тумана, каменистый склон взорвался фонтаном щебня и почвы, и тогда…

— Ужас!

Я попятился назад, бормоча какую-то несуразицу и беспрерывно повторяя имя Кроу, а в это время тварь приближалась ко мне. Он был похож на осьминога, этот обитатель глубоких недр земли… длинные гибкие щупальца… пухлое серо-черное, удлиненное, похожее на мешок тело… словно бы резиновое… выделяющее зловонную белесую слизь… без глаз… и без головы… Я не видел ничего, кроме тянущихся ко мне и извивающихся щупалец. Или все-таки… да, точно! В верхней части туловища твари… имелась выпуклость… что-то вроде вместилища для мозга… или ганглий… да мало ли еще чем мог управляться этот чудовищный организм!

Между тем оно приближалось ко мне, это отродье Шудде-М’еля! У меня ноги словно бы в землю вросли. Я застрял, будто муха в меду, под действием группового гипноза хтонийцев. Я слышал занудное песнопение, мои глаза выпучились, рот раскрылся, волосы встали торчком…

Мой звездный камень!

Машинально, сражаясь с пеленой жуткого страха, я протянул руку к своему талисману Старших Богов… но моя куртка вместе с каменной звездочкой, лежавшей во внутреннем кармане, осталась в кабине «Мерседеса»!

Я смутно осознавал, что земля под ползучим, словно бы резиновым монстром растекается, как вода, и испускает пар под воздействием жара, исходящего от адского хтонийца. Те участки почвы, с которыми соприкасалось тело гиганта, горели и то и дело меняли цвета. Господи Боже! Чудовище уже совсем рядом! Щупальца потянулись ко мне…

— Де Мариньи!

Это был голос Кроу. И в тот же самый момент, как я его расслышал сквозь гипнотический гнусавый напев и пронзительный вопль (вопил я, но не осознавал этого), ко мне сверху упала каменная звездочка — моя собственная или та, что принадлежала Кроу, но это было все равно. Камешек упал прямо на пути надвигавшегося на меня ужаса…

Эффект получился немедленный и четкий. Громадный инопланетный слизень отпрянул назад и чуть было не свалился с уступа. Звучавшее в моем сознании песнопение тут же сменилось ментальными подвываниями и причитаниями с обертонами неприкрытого страха. С невероятным проворством монстр развернулся на покрытой слизью дорожке и пополз по уступу прочь от меня. Когда расстояние между нами показалось ему безопасным, хтониец, свирепо размахивая щупальцами, развернулся к склону ущелья и двинулся вперед. То есть он вошел в стену. Ввинтился, вплавился в почву и камень. Несколько секунд из проделанного монстром отверстия в скале вытекала лава — расплавленная почва и порода, а потом своды туннеля обрушились, и со мной осталось только отвратительное зловоние исчезнувшей в горе твари.

Только тогда я понял, что стою на коленях, держа руки перед собой. Я замер в этом положении, уверившись, что хтониец вот-вот меня сожрет. В то же мгновение я услышал сверху крик Кроу. Он звал меня. Я запрокинул голову. Мой друг распластался у края обрыва. Его лицо побелело от ужаса, он смотрел на меня, вытаращив глаза и раскинув руки, в которых он сжимал мою куртку.

— Быстрее, Анри, ради Бога! Быстрее, пока они не успели перестроиться!

Я поднялся на ноги, схватил с земли драгоценную каменную звездочку, сунул ее в карман брюк, ухватился за висящую над уступом куртку и с помощью Кроу влез наверх, на полосу шоссе. Я увидел, что Кроу удалось развернуть машину. С нескрываемым облегчением я забрался на переднее пассажирское сиденье.

Земля содрогнулась вновь, когда Титус завел мотор, но в следующую секунду мы уже мчались прочь. Шины визжали, а лучи фар рассекали пелену тумана, словно ножи.

— Ты был на волоске от гибели, де Мариньи, — сказал мой ДРУГ.

— На волоске! Не приведи, Господи, еще раз такое пережить!

Мы проехали полмили — и туман исчез без следа, а вместе с ним исчезла и моя головная боль. Овладев собой, я спросил у Кроу, что он имел в виду раньше, когда упомянул, что среди сотрудников Фонда Уилмарта участились несчастные случаи, самоубийства и странные смерти.

— Это так, — кивнул Кроу. — Ну, ты же помнишь, что в последнее время нашим телепатам стало трудно контактировать с хтонийцами. Кажется, я догадываюсь, что задумали эти монстры. Меня осенило тогда, когда мы впервые поняли, что что-то не так. Думаю, копатели начали концентрировать свою энергию, собирать силы сознания воедино, чтобы хоть до какой-то степени преодолеть защитное могущество звездных камней и добраться до сотрудников Фонда — как сегодня они добрались до нас. Хтонийцы выдергивали нас поодиночке, и этим могут объясняться наши недавние потери. Это не совпадение, де Мариньи, на такие потери никто не рассчитывал. Просто-напросто хтонийцы затуманили нам мозги, чтобы мы не могли понять, что происходит! И чем скорее мы сообщим об этом Писли и всем остальным, тем лучше.

С этими словами Кроу прижал к полу педаль газа, и машина быстро понесла нас прочь от гор.

13. Тот самый сосущий червь (Из записных книжек де Мариньи)

8 окт.

Угроза, возникшая из-за способности хтонийцев одурманивать нас посредством массового гипноза, ликвидирована. Этому помогла особая доставка большой партии звездных камней из Соединенных Штатов. Кроме того (как и предполагали уже некоторое время наши телепаты), уцелевшие хтонийцы предпринимают некую попытку бегства в Африку. На самом деле, они уже пришли в движение. Обитатели целого гнезда пробирались вдоль по стране и поперек, к побережью, в то самое время, когда мы с Кроу ехали по горной дороге. Копатели явно воздействовали на нас массовым гипнозом — и возможно, в этом им помогали другие подземные твари — не исключено, что и Шудде-М’ель, собственной персоной, подключился — и незаметно для нас, каким-то непостижимым образом преодолев защитную силу звездных камней, вызнали о наших планах ехать на юг, к Дувру. После этого им оставалось только предпринять особое ментальное усилие для того, чтобы увести нас с намеченного маршрута, а потом перехватить нашу машину в удобном месте и устроить засаду. Мы должны были погибнуть под первым же камнепадом. Этот план сорвался, и хтонийцам пришлось действовать другими способами. Но попытка превозмочь защитную силу каменных звезд при прямом противостоянии оказалась делом совершенно иного порядка, чем массовые действия на расстоянии. Словом, копатели с треском провалились, и последнее слово оказалось за печатями Старших Богов. Безусловно, действовали выходцы из одного гнезда (точнее, из гнезда, слава Богу, зародившегося сравнительно недавно, и особи в нем были юные), и об этом гнезде телепат Уильямс сообщил еще тогда, когда только начал квадрировать Шотландию с самолета. Это гнездо впоследствии словно бы исчезло в воздухе — но на самом деле в земле. В данный момент, когда хтонийцы куда-то ползут на огромной глубине, их выслеживают два телепата.


10 окт.

Писли вчера поймал человека, пытавшегося проникнуть в его гостиничный номер в Лондоне, где он устроил свою штаб-квартиру. Профессор угрожал взломщику пистолетом. У злоумышленника изо рта повалила пена, и он выбросился вниз с балкона. Номер Писли находится на пятом этаже! К участию в полицейском расследовании профессора не привлекли.


11 окт.

Джордан быстро установил буровые вышки по уже ставшей привычной схеме неподалеку от Ноттингэма. Он надеется изничтожить гнездо тех самых тварей, с которыми мне и Кроу пришлось столкнуться в горах на севере. Нам повезло в том смысле, что этот участок представляет собой большую территорию старой военной базы и имеет статус «собственности правительства». Эта территория, имеющая примерно полмили в поперечнике, недоступна для простых смертных. Старые казармы предназначены к сносу. Вероятно, впоследствии здесь построят электростанцию. У меня такое чувство, что это хорошо, что тут все рухнет — в особенности, если произойдет то, что происходило в других местах, где производилось бурение такого рода, с использованием звездных камней и установки буровых вышек по углам пентаграммы.


13 окт.

Насчет бегства хтонийцев: Британские острова явно тесноваты для чудовищ. Насчет Писли и Фонда Уилмарта — нельзя сказать, что в наше время древние твари имеют больше свободы, чем их далекие предки в мертвом городе Г’харне, потому что медленно, но верно их выслеживают и уничтожают! Если тем из них, кто уцелеет — а их теперь ничтожно мало, — удастся возвратиться в Африку, есть большой шанс, что на этом огромном континенте они окончательно затеряются и начнут свою «подрывную деятельность» где-то еще. Многие из них уже пересекли Ла-Манш, но это ни в коем случае не означало, что им удалось сбежать. Французы выполняют свою часть работы. У Фонда есть свои люди во Франции, а у Писли там большие знакомства в верхах. Он получает массу конфиденциальных писем со штампом Национальной библиотеки.

Однако здесь, в Англии, еще остается какое-то количество копателей, и за последние дни по всей стране отмечались подземные толчки и небольшие проседания почвы. Прослеживалось четкое направление — три следа, ведущие к Тендертену. Оглядываясь назад, я вспоминаю, что шестого числа, неделю назад, сотрудники Фонда окружили и уничтожили не менее дюжины чудовищ на Солсберийской равнине. Еще немного — и эти острова будут окончательно очищены от взятых в плен, «безвредных» подземных монстров.


16 окт.

За последние несколько недель сотрудники Фонда задержали несколько «подозрительных личностей». Обычно эти аресты происходят в местах проведения операций — часто конкретно там, где установлены буровые вышки и просверлены в земле шахты, в которые опущены звездные камни. Одного из таких типчиков Писли задержал в своем номере десятого числа. Еще двоих сотрудники Фонда схватили в комплексе старых казарм в Ноттингемшире. Задержанные неизменно пытаются бежать, но если им это не удается либо если их ловят вторично, они мгновенно лишаются рассудка и воли, у хтонийцев нет времени на провалы! Потому что эти люди, безусловно, пребывают под гипнотическим воздействием БЦК — слабовольные мужчины и женщины, хрупкие и телесно, и умственно. Но в последнее время число подобных случаев резко снизилось.


20 окт.

Коварный, ползучий захват Британских островов отродьями Шудде-М’еля ликвидирован. Буровые вышки Джордана в разных местах Ноттингемшира разобраны. По всей видимости, последнее гнездо копателей от нас ускользнуло. Но это не имело особого значения, потому что конечный результат остался неизменным. А хтонийцев засек наш телепат в то время, как они могли бы панически спастись бегством под дном Северного моря. Вряд ли они могли бы выбрать более паршивый маршрут для себя. В пятнадцати милях от Братингтона по морскому дну пролегает глубокая впадина. По нашим подсчетам выходило, что чудища, проползая под этой впадиной, окажутся не слишком далеко от поверхности дна. С помощью Королевского морского флота — а именно, флагманского корабля и двух подводных лодок (якобы осуществлявших учения) — на территории были быстро заложены очень мощные глубинные бомбы. На этот раз Глубоководные никому не могли причинить никакого вреда. В половине четвертого утра по команде Хэнка Силберхатта (одного из лучших американских телепатов) бомбы были взорваны с помощью радиосигнала, посланного с рыболовецкого судна, находившегося неподалеку от Халла. Силберхатт сообщает о полном успехе! Пресс-служба Адмиралтейства, чтобы пресечь любую утечку информации, завтра сообщит о предполагаемом обнаружении затонувшего германского военного корабля времен Второй мировой и уничтожении его опасного груза с помощью глубоководных бомб. У меня все сильнее укрепляется впечатление о том, что у Фонда Уилмарта везде есть связи!


23 окт.

Насколько известно, в данное время ни в пределах Великобритании, ни в ее территориальных водах не остается ни одной особи из числа опасных хтонийских видов. Их всех либо уничтожили, либо изгнали. С самого начала от некоторых наших телепатов поступали сообщения о странных ментальных картинах, приходивших к ним из определенной области на большой глубине под йоркширскими пустошами. Однако эти «отражения», как именуют телепаты эти ложные образы, теперь списаны со счетов. Безусловно, там, внизу, от хтонийцев ничего не осталось — насколько мы можем судить, зная поведение этих тварей.

Но вот, однако, уникальная новость: «Несси» — плезиозавр! В Шотландии обитают последние доисторические чудовища. То есть их пять — две взрослые особи и три детеныша. Последняя телепатическая проверка всей территории суши с севера на юг — от мыса Джон О’Гротс до Лендс-Энда, дала такие сведения. В озере Лох-Несс ничего ужасного обнаружено не было, но между тем телепаты уловили слабые и мирные мысли последних на Земле динозавров. Господи! Чего бы я не отдал за возможность передать эти новости в прессу!


28 окт.

Vive la France! Я горд тем, что моя фамилия — де Мариньи! Испытания атомных зарядов — три за последние двадцать четыре часа! Еще несколько треклятых чудищ не доберутся домой!


30 нояб.

Пришла весточка от Писли, из Мискатоникского университета, что этапы «Американского Проекта», осуществляемого синхронно с рядом крупных операций на Британских островах, прошли более чем успешно. Однако следует признать, что в Соединенных Штатах и Южной Америке масштабы поставленных задач гораздо более грандиозны, чудовища более разнообразны и обитают не только под землей. Некоторые лесистые и гористые районы (главным образом Кэтскильские, Адирондакские и Скалистые горы), область Великих озер и еще целый ряд более отдаленных или малоисследованных водных пространств, обширные местности в Новой Англии, Висконсине, Вермонте, Оклахоме и поблизости от этих штатов, Мексиканский залив, десятки обширных участков вдоль Анд в Южной Америке (там будет особенно сложно) намечены для проведения самых тщательных ментальных и физических исследований и, выражаясь собственными словами профессора, последующего «истребления паразитов».

Как бы то ни было, сообщение от Писли нас воодушевило, поскольку мы поняли, что число свободных и мобильных вражеских агентов в Америке меньше, чем было в Англии. Однако возможностей завербовать людей (и полулюдей, как это было в Новой Англии) в Новом Свете у хтонийцев, несомненно, больше. И в данное время, как и в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, спецагенты ведут разведку в «тихих омутах» морских портов на побережье Новой Англии.


6 дек.

Ктулху наносит ответный удар! Разгневанный неописуемо (как говорит Писли), Ктулху наконец начал действовать, чем раз и навсегда доказал, что он существует здесь, на Земле, что он жив и могуч. Каким образом Фонду и его многочисленным подразделениям по всему миру удалось все это «замылить», какими цепями они опутали мировую прессу — остается только гадать. Вряд ли я когда-либо узнаю правду.

Встревоженные мощными потоками телепатического излучения, исходящего откуда-то со дна Тихого океана, пять телепатов из Фонда Уилмарта (по всей видимости, они были наделены особой чувствительностью, которая у других отсутствовала, и в этом другим повезло) определили это излучение как наиболее опасное. Великий Ктулху — спящий, но не мертвый, на протяжении последних шести дней рассылает самые жуткие ночные кошмары из своей обители в Р’льехе. Он обрушил свою злость на всех и все. Погода, даже в это время года, никогда не была более свирепой. Никогда не вспыхивали с такой жуткой силой ритуалы приверженцев эзотерических культов, никогда не случались столь часто ужасные происшествия в психиатрических больницах, никогда не происходило так много самоубийств. На солнце в последнее время так возросла активность пятен, что радио и телевидение работают еле-еле. Можно сказать, не работают. Ни у метеорологов, ни у представителей других наук нет этому объяснения. Прошлой ночью лучшие эксперты-вулканологи в четырех разных странах опубликовали предупреждения о том, что по меньшей мере семь вулканов вот-вот начнут одновременно извергаться. При этом четыре из них считаются давно потухшими, и все они находятся на огромном расстоянии один от другого. Вулканологи говорят о том, что в сравнении с этими катастрофами извержение Кракатау покажется огоньком зажигалки. Признаюсь честно: мне страшно.


7 дек.

Поразительно: сегодня утром, хотя я всю ночь ворочался с боку на бок, и мне снились чудовищные сны, и мне было страшно за весь мир, — все словно бы опять стало нормально.


Позднее:

Заехал Кроу. Ему звонил Писли и все объяснил. Накопление злости Ктулху вывело Мискатоникский телепатический квинтет на финишную прямую. Именно эти люди неделю назад обнаружили источник телепатического ужаса. Телепаты одновременно настроили свою ментальную энергию против Владыки Р’льеха и прервали его передачу страшных снов. Мощь их энергии стала сопоставима с мощью Древнего, но хотя задуманное им удалось (как — одному Богу известно), все пятеро, определенно, заплатили за свою дурацкую браваду. Они оставили Писли записку — «На случай, если что-то сорвется». Ужасно жаль их, но при всем к ним уважении, профессор сравнивает их с овощами — живыми, но абсолютно безмозглыми овощами.


3 янв.

После затишья в действиях Фонд, похоже, снова заработал на полную катушку. Нам с Кроу предложили важные посты в компании «Oil & Minerals International» — не слишком прозрачной, но явно прекрасно финансируемой корпорации, занимающейся добычей полезных ископаемых и разведывательным бурением. И управление этой компании размещалось в Аркхеме, штат Массачусетс! Мы оба отказались от этих должностей. У Кроу свои интересы, а мне не хочется отвлекаться от писательского ремесла и антикварного бизнеса. К тому же мы знаем, что у Писли и без нас хватает железа для плавки, и от нас он в этом плане нисколько не зависит. А нам, в частности, в случае поступления на работу в «Oil & Minerals International» следовало вместе с другими «руководящими работниками» организовать нечто, приблизительно озаглавленное «Турецким Проектом». Однако мы согласились возглавить Британское подразделение Фонда здесь, в Англии. Писли, со своей стороны, обещал держать нас в курсе положения дел в Турции. Это должно быть крайне интересно. Частота сильных землетрясений в Турции, по идее (что бы ни утверждалось в диссертациях и статьях на тему о продолжении материкового дрейфа и расширении глубинных разломов земной коры), должна говорить о том, что Турция буквально кишит хтонийцами. Титус Кроу об этом высказался так: «Что ж, предложение неплохое, де Мариньи, но интуиция подсказывает мне, что мы с тобой — по крайней мере, на сегодняшний день — сделали уже достаточно».


5 янв.

Произведены последние из серии французских и американских испытаний ядерного оружия. Не сомневаюсь: успех был достигнут не только в военной области.


2 февр.

Писли в своем последнем письме из турецкого города Денизли сообщает нам о потере самолета, принадлежавшего Фонду, его пилота, двух членов экипажа и Хэнка Силберхатта. В последний раз связь с ними была десять дней назад, когда они находились где-то в горах Маккензи, всего в сотне миль от Полярного круга. Похоже, Силберхатт давно что-то заподозрил насчет Итхаквы («Снежной Твари»», «Ходящего по Ветрам», «Вендиго» и так далее) — одного из БЦК, с тех пор, как его кузен при загадочных обстоятельствах исчез в Манитобе несколько лет назад. Во времена бедняги Уэнди-Смита (в ту пору, когда он жил обычной жизнью, то есть) Спенсер из Квебекского университета предоставил весомые доказательства поклонения Итхакве в Манитобе. Приверженцы этого культа были полубезумны. С благословения Фонда Силберхатт работал над собственным долгосрочным проектом по выслеживанию этого божества воздушной стихии. Писли считает, что телепат мог сбиться с пути — либо его специально увели слишком далеко на север, во владения «Ходящего по Ветрам», потому что именно в Арктику Итхаква был сослан за свое участие в восстании Великих против Старших Богов. Лично я благодарю Бога за то, что не наделен телепатическим даром особой силы.


11 февр.

У Кроу появилась интересная гипотеза, которую доказать пока невозможно, но мне она представляется довольно прочной. Ньярлатотеп, Великий Вестник Древних и единственный из главных БЦК, которого Старшие Боги не подвергли заточению в незапамятные времена, вовсе не является божеством, а скорее, представляет собой некую «силу», «энергию». На самом деле, Ньярлатотеп — это Телепатия (Кроу отмечает, что эти два слова очень близки к анаграмме, но это, возможно, чистое совпадение), а стало быть, он и вправду «Великий Вестник», а нам определенно известно, что БЦК и вправду общаются между собой таким путем. Относительно некоторых физических проявлений Ньярлатотепа Кроу говорит, что почти не сомневается в том, что при наличии нужного типа сознания Великие Древние с помощью телепатии запросто могли сотворить весьма реальный трехмерный образ — и что такой образ вполне мог принять обличье человека!


15 февр.

После первоначального успеха «Турецкого Проекта» компания «Oil & Minerals International» заключила контракты в Родезии и Ботсване. Три из самых надежных и высококвалифицированных инженеров «Понго» Джордана вместе с тремя самыми опытными телепатами Писли (телепаты теперь крайне востребованы) отправляются в Африку, чтобы организовать первые этапы операции.


28 февр.

Параллельно с успешными фотоснимками Луны, сделанными «Аполлоном», поступают тревожные новости из Мискатоникского университета. В числе оборудования, доставленного на Луну участниками эпохального путешествия, были и некоторые сейсмологические инструменты, и вот теперь оказывается, что научные лаборатории этого университета хорошо приложили руку к созданию двух из этих приборов! Сотрудники НАСА, пользуясь этой аппаратурой, узнали о внутреннем строении Луны что-то свое, а сотрудники Мискатоникского университета тоже не тратили время даром — они «подслушивали», и их интересовало не что-нибудь, а лунотрясения! В отчете говорится о том, что со временем мы узнаем, внутри Луны есть жизнь, но к тому времени мы будем знать, что это за жизнь и как с ней обращаться. Но не может ли быть так (я не могу избавиться от этой мысли!), что именно в глубине Луны находится источник адских излучений, доводящих людей до состояния, которое мы именуем лунатизмом?


27 марта

Вподтверждение письма от Писли, полученного больше месяца назад, — относительно укрепления сил Фонда в Африке в попытке выследить и уничтожить самого Шудде-М’еля в его пока не обнаруженном логове (в Г’харне в данный момент хтонийцев нет), — прилагается следующий документ — скопированная статья из вчерашней «Дейли Мейл»:

ГОНКИ ВО ВНУТРЕННЕМ ПРОСТРАНСТВЕ
Перед запуском эфиопского проекта «Могол», запланированного на несколько лет вперед, американский Мискатоникский университет стал конкурентом для возглавляемой британцами команды, базирующейся в Аддис-Абебе, которая в настоящее время ведет геологическую разведку. Там, в невероятно враждебных условиях пустыни Данакиль, где температура порой поднимается выше ста тридцати восьми градусов по Фаренгейту в тени, сходятся три самых грандиозных разлома земной коры. Именно там британские ученые надеются пробурить скважину в земной коре и добраться до прежде недостижимой мантии.

Такая титаническая попытка предпринимается не впервые. Американцы уже потерпели провал при бурении скважины в Тихом океане, вблизи Гавайских островов в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. В том случае проект был прекращен из-за нехватки средств. Потерпели неудачу и русские со своей скважиной в Заполярье, на Кольском полуострове. Но помимо нехватки денег оба проекта столкнулись с невероятными техническими сложностями.

Между тем профессора Нормана Уорда, возглавляющего геологический факультет Медхэмского университета и являющегося главным консультантом спонсоров британского проекта, словно бы не беспокоит вмешательство американцев. «Они ошибаются в своих расчетах, — утверждает он, — если полагают, что нашли идеальное место для бурения в том месте, где они разместили свой лагерь, или поблизости от него. Афарская впадина, — продолжает свои объяснения профессор, — гораздо более подходит для осуществления проекта, но по какой-то причине американцы выбрали место, находящееся на значительном удалении. Насколько я могу судить по их оборудованию — если только они не решили применить какой-то, прежде не использовавшийся метод бурения, — им вряд ли грозит успех. Правда, они предпочитают отмалчиваться, и у меня есть подозрения, что они что-то скрывают.

«Что-то скрывают»! Вот уж действительно! А как же иначе! Они охотятся за самым страшным чудовищем из всех, какие когда-либо знала наша планета, — за непостижимым злом, сравниться с которым может только сам Великий Ктулху. Я желаю им удачи, но очень рад, что в этом участия не принимаю.


10 апр.

Кроу получил сообщение из Фонда Уилмарта. Эфиопская операция успешно продолжается. Три сотрудника-телепата, находящиеся там, считают, что нашли то, что искали, — Шудде-М’еля, собственной персоной! Кроме того, придумали «приманку» для этого верховного копателя — несколько свежевылупившихся и, по-видимому, весьма драгоценных (фу!) самочек. При том, что племя Шудде-М’еля за последний год так пострадало и уменьшилось в числе, ученые верят, что чудовище непременно отреагирует на появление этих самок — потенциальных матерей нового потомства. Есть одна скважина глубиной три четверти мили, и через четыре дня в эту шахту планируется опустить самок — вместе со взрывным устройством, которое должно будет распространить некое количество одного из самых вредоносных радиоактивных веществ, известных науке. Эксперименты в Мискатоникском университете уже показали, что обычного (обычного?) хтонийца можно было бы убить в десять раз более низкой дозой радиации. А значит, можно было надеяться на уничтожение одного из самых величайших БЦК.


15 апр.

Катастрофа! Ужас! Об этом трещат все газеты, а от Писли и Фонда — никаких официальных подтверждений. Сильнейшее землетрясение неподалеку от Аддис-Абебы, подземные толчки в окружающих столицу городах и деревнях. Вся Мискатоникская команда в Эфиопии — все, кроме единственного мужчины, которому удалось спастись на горящем автомобиле, — все погибли! Уцелевший сотрудник (пока без подробностей) находится в больнице Аддис-Абебы, в тяжелом состоянии. Сильнейшие ожоги, травматический шок. Рассказ о том, что произошло на самом деле, зависит от того, выживет этот человек или нет.


Позднее

Я прочел хвалебную статью профессора Уорда в «Дейли Мейл». Похоже, он потрясен тем успехом, которого добились американцы в попытке пробурить земную кору насквозь. При этом на поверхность каким-то образом вырвался поток лавы, и эта лава пока что мешает всем стараниям наблюдателей добраться до места происшествия. Уорд пишет, что при взгляде с борта вертолета место представляет собой огромный расплавленный кратер поперечником с милю — кратер с немного приподнятыми краями. Через расселины в краях кратера вытекло немало лавы. «Вулканическая» активность в данный момент прекратилась, но пока что на той территории почва еще слишком горяча, и туда опасно добираться как пешком, так и на автомобилях. Не осталось никаких следов от людей, еще несколько часов назад обитавших в тех краях, от техники, которой они пользовались. Найден только металлический стержень бура — в ста ярдах от северного края кратера, куда его, видимо, отбросило силой краткосрочного «извержения». Уорд считает, что был прав в своих изначальных предположениях: американцы использовали новейшие методы скоростного бурения. Только этим можно объяснить столь быстрое и катастрофическое проникновение сквозь земную кору. Боже мой, если бы только он знал правду! Думаю, скоро мискатоникцы соорудят какую-нибудь легенду.


2 авг.

Я собрал все свои записи, ряд бумаг Кроу и кое-какие документы и составил из всего этого нечто наподобие отчета (Писли предлагал мне сделать это еще некоторое время назад). На фоне этой работы у меня было слишком мало свободного времени, но все же я ухитрялся поддерживать контакт с Кроу и Фондом Уилмарта. Время от времени я получаю краткие сводки из Америки, и это помогает мне оставаться более или менее в курсе последних событий, хотя в данный момент я ни в чем лично не участвую — либо, в лучшем случае, занят частично. Я говорю о моих не слишком серьезных административных обязанностях по организации Британского подразделения Фонда Уилмарта. Правда, я не устаю гадать, долго ли продлится моя анонимность. Кроу сейчас в Оклахоме, и он в своих письмах так рассказывает о подземных чудесах… это настолько притягательно, что вряд ли я смогу долго сопротивляться. Он пишет о том, что собирается «присоединиться к самой грандиозной спелеологической экспедиции в истории», но пока что ничего не объясняет. Что за чертовщина? Решил полазить по пещерам?

Тем временем сотрудники Мискатоникского университета из заграничных подразделений предпринимают недюжинные сосредоточенные усилия по выслеживанию и истреблению уцелевших второстепенных агентов и приспешников БЦК. Теперь уже никто, похоже, не сомневается в том, что самые могущественные из этих чудовищ — космические потомки Ктулху, Йибб-Тстла, Йогг-Сотхота, Итаквы, Хастура и еще полудюжины БЦК остаются здесь, на Земле, и останутся — по крайней мере, до тех пор, пока мы не узнаем о них больше и это не поможет нам от них избавиться. Особо хотелось бы отметить Ллоигора, чье бестелесное коллективное сознание до сих пор заметно проявляется и наиболее сильно ощущается в Уэльсе. Уничтожение всей этой мерзости, настоящее истребление чудовищ сейчас возможным не представляется. Если их вообще можно было бы уничтожить, почему этого не сделали сами Старшие Боги миллионы лет назад? Сейчас теоретики из Мискатоникского университета начали пытаться разжевать этот вопрос.


13 авг.

Насчет моей последней записи, касающейся БЦК: вероятно, мы никогда не сумеем узнать, действительно ли все могущественные существа бессмертны — но по крайней мере, Шудде-М’ель показал, что он практически неистребим! Это выяснилось после того, как начал выздоравливать Эдвард Эллис — единственный, кому удалось уцелеть во время катастрофы в Эфиопии. К счастью, Эллис — телепат (или был им), и при том самый опытный в той незадачливой троице, которую отправили из Америки в Аддис-Абебу. Теперь, когда завершились операции по пересадке больших участков кожи и общее лечение (включая психотерапию) и Эдвард снова встал на ноги, он наконец сумел рассказать о том, что произошло, когда Главный из роющих землю ринулся на выручку к своим обреченным маленьким самочкам. Эллис доказал, вне всяких сомнений, что эти самки, все до одной, погибли при взрыве, сопряженном с выбросом огромной дозы жесткого излучения, — но что произошло с их повелителем?

Ментальное излучение юных хтониек резко прервалось, и на фоне тишины телепат уловил (уловил — это мягко сказано, его чуть не взорвало!) страшные волны разгневанных, агонических телепатических посланий Шудде-М’еля в ответ на жесткое излучение. Вероятно, громадное чудовище было ранено — судя по показаниям Эллиса, ранение действительно имело место, но в итоге он оказался очень даже жив, что подтверждается полным разрушением «ловушки» — пробуренной скважины и всех, кто участвовал в бурении и подготовке «приманки»!

В общем, Эллис рассказал о том, что было, когда Шудде-М’ель появился на поверхности, но теперь у меня ощущение, что я мог создать ложное впечатление. В качестве телепата Эдварду Эллису конец (еще удивительно, как он в здравом рассудке остался), но он согласился добровольно рассказать о случившемся под действием наркотических препаратов, которые принял добровольно.

Я слушал копии магнитофонных записей, сделанные в то время, когда Эллис находился под воздействием этих лекарств. Он жалостливо бормочет о том, что из-под земли вылезла «какая-то серая тварь длиной в целую милю» и что это существо «то ли мычало, то ли пело гнусавым голосом и исторгало странные едкие вещества», и «оно выскочило из-под земли с фантастической скоростью, и было чертовски злобное», и «оно расплавляло базальтовые скалы так же легко, как паяльная лампа плавила бы сливочное масло!» Эллис сбивчиво рассказывает о взрыве, при котором выделилась доза радиации, смертельная для всех известных форм жизни — а особенно, для хтонийцев, — и об одновременном исчезновении телепатического излучения, исходившего от юных самок. Еще он болтает что-то, почти неразборчивое, про раненое и почти растворившееся чудовище, которое, однако, осталось в живых, пробилось на поверхность и обрушило в жуткой злобе свои кошмарные запасы жара и чужеродной энергии на буровую вышку и всех, и все, что ее окружало! И наконец, Эллис, жалобно всхлипывая, рассказывает о том, как монстр уходил обратно, в недра земли — быстро, легко, без всякого труда ему удалось сделать то, что до сих пор недоступно человеку. А сознание Эллиса было соединено с сознанием Шудде-М’еля, когда Главный, охваченный гневом и агонией, пробил земную кору и ушел в непостижимые глубины — во внутреннюю магму, в океаны расплавленной породы, по которым плавают лепестки лилий, именуемые нами материками!

Вот там Эллис потерял и след чудовища, и собственное сознание, но все же успел сесть в горящую машину и выброситься из нее в спасительные воды озера в ближайшем оазисе.


24 авг.

Кроу возвращается домой, в Англию!

Как радостно будет вновь увидеть его, какое счастье будет с ним поговорить! Он писал мне о том, что находится за пределами воображения: о подземных чудовищах, совершенно неведомых человеку, — о них даже все ученые умы из Фонда Уилмарта понятия не имели. И все эти существа обитали в недрах Оклахомы. В своих письмах Кроу упоминает об «озаренном синим светом мире К’н-яна», о «Склепах Зина», о чудовищных руинах древних цивилизаций в еще более глубоком «озаренном красным светом мире Йотха», о неразглашаемых, но неопровержимых доказательствах его гипотез (и гипотез Фонда) относительно непостижимой тайны мифологических циклов, легенд и культов Ктулху, Йогга и Тсахогга. И наконец, Кроу зловеще намекнул на существование глубочайшей бездны — «Черной Н’каи, расселины и ямы которой настолько древние, что их древность способна довести людей до сумасшествия!»

Насколько я понимаю, никакой спелеологической экспедиции, каковая планировалась изначально, проведено не было, и все эти аллюзии проистекают из телепатически вдохновленных сновидений. Однако я кое-что знаю о том, как работает сознание телепата, и потому ловлю себя на пугающем вопросе: если все эти места находятся на такой чудовищной глубине под землей — то через чье сознание они транслированы на поверхность?

Но, во всяком случае, пока никто не решился на проведение настоящих исследований, поскольку это слишком опасно. Через века до нас дошли индийские предания не вполне понятного происхождения. В более позднее время серьезные ученые встретились со странными исчезновениями людей и жуткими сдвигами времени и материи. Поэтому для того, чтобы воспрепятствовать проникновению человека в эти места и отграничить их навсегда от нашего, нормального верхнего мира, кое-где были заложены мощные заряды динамита. Ужасы К’н-яна, Йотха, Н’каи и прочих подземелий по силам Фонду Уилмарта, но все же они слишком страшны для того, чтобы соприкасаться со Вселенной, в которой царит так называемый рациональный порядок.


29 авг.

Письмо от Писли: он спрашивает, не желаю ли я вместе с ним возглавить австралийскую «экспедицию». Он говорит, что в Большой Песчаной Пустыне есть кое-что, что вызывает у него особый интерес. Я знаю, что в тысяча девятьсот тридцать пятом году Писли сопровождал своего отца в путешествии по Австралии, и кажется, позднее он опубликовал работу, вышедшую очень ограниченным тиражом и посвященную ряду необычных открытий. Как бы то ни было, это предложение я решил отклонить. Мой антикварный бизнес требует, чтобы я находился здесь, в Англии, и кроме того, у меня есть кое-какие административные обязанности по руководству филиалом Фонда в Великобритании.


3 сент.

Сегодня вечером Кроу прибывает в лондонский аэропорт. Его последнее письмо, которое я получил вчера вечером, наполнено радостным волнением. Это как-то связано с тем, что в Мискатоникском университете мой друг обнаружил книгу, содержащую фрагменты древних письмен, переведенных на латынь. Кроу упоминает о своих здоровенных напольных часах (этом странном и страшноватом чудовище, которое когда-то принадлежало моему отцу) и говорит, что непонятные знаки на циферблате как-то связаны с обнаруженным им «Розетским камнем». Он явно верит, что теперь сумеет расшифровать тайну часов, а может быть, даже узнать, для чего они предназначены. Он давно подозревает, что часы на самом деле являются машиной времени-пространства и что это устройство было создано в доисторические времена с помощью надпространственной «магии» и служило игрушкой не кому-нибудь, а самим Старшим Богам — или еще кому-то такого уровня.

Вряд ли волнение Кроу беспочвенно. Припоминаю, несколько лет назад он мне кое-что рассказывал — вернее, на кое-что намекал… Это был рассказ о парочке грабителей, которые как-то ночью вломились в Блоун-Хаус… и там остались! По-видимому, один из этих джентльменов нашел способ, как открыть часы, — а Кроу это ни разу не удавалось сделать. Относительно того, что было дальше, мой друг рассказывал как-то невнятно. Насколько мне помнится, он что-то говорил про пугающие измерения, про «врата, ведущие к зловещим временам и пространствам» и еще что-то об «озере древнейшего ужаса, где твари из страшных снов плещутся около берега, обмываемого волнами туч, а двойные солнца тонут в далеких туманах…» Надо будет не забыть попросить Кроу рассказать эту историю целиком. Я точно помню, что он говорил о том, что его незваные гости «исчезли внутри часов»! Но обо всем этом Кроу рассказывал как-то неохотно. Правда, в то время мы еще не успели вместе пережить столько ужасных приключений.

Есть и другие причины, почему Кроу может оказаться прав относительно предназначения часов и их происхождения. Я до сих пор не забыл — хотя в ту пору был мальчишкой и не жил вместе с отцом — одно забавное происшествие, связанное с индусской магией. Некий индус, мистик по имени Свами Чандрапутра (кажется, его звали именно так), исчез при загадочных обстоятельствах, и это было связано с часами. Титус Кроу расследовал это происшествие, а он о подобных делах знает куда больше меня. Интересно будет узнать, что он накопал.

14. Ветры мрака

А. Л. Де Мариньи
11, коттеджи
Ситон Кэрью, Дарем,
28 сентября
Блоун-Хаус

Дорогой Титус,

Пишу только для того, чтобы объяснить свое отсутствие, если ты не застанешь меня дома. Я здесь уже три дня, живу у друзей и пытаюсь прийти в себя после довольно сурового приступа тоски. Все произошло довольно неожиданно — просто-напросто в одно прекрасное утро (в прошлый вторник) ненадолго уехал из Лондона. Туман и все прочее угнетает меня. Не сказал бы, что здесь в этом смысле намного лучше — с тоскливого моря накатывает пелена дымки и… я не знаю… Депрессия у меня сильнее, чем была когда-либо. Насчет этого моего настроения у меня есть забавные мысли. Знаешь, я все-таки тебе скажу: несмотря на то, что Британия теперь практически вне опасности, я все-таки постоянно ношу при себе свой звездный камень. Я хотел поговорить с тобой до отъезда, но у тебя был не в порядке телефон. Пытался я дозвониться тебе и отсюда, но — увы, то же самое.

Перед отъездом я получил от тебя записку, и я очень рад тому, что тебе наконец удается расщелкать секрет твоих старинных часов. Наверное, сейчас ты уже близок к разгадке?

Ужасно неприятно, но… вечером в воскресенье, незадолго до того, как я отбыл на север, ко мне наведался грабитель! Одному Богу известно, что он хотел украсть, но за скрытность ему пять баллов! Он был тише мыши. Забрал несколько фунтов, но, как мне показалось, больше не пропало ничего.

Думаю, я тут задержусь еще на пару недель. Возможно, на следующей неделе наведаюсь в Ньюкасл и погляжу, как поживает старая антикварная лавка Чатема. По последним сведениям — очень даже неплохо.

Пока это все. Черкни мне весточку, когда будет возможность —

Анри
Блоун-Хаус
1 октября
Анри-Лорану де Мариньи, эсквайру,

11, коттеджи

Ситон Кэрью

Дорогой Анри,

Твое письмо получено. Я рад тому, что мы снова на связи. Да, мой телефон сильно барахлит — будь проклято хулиганье, балующееся с кабелем. А я не сразу понял! Стоит только его отремонтировать, как снова — неисправность!

Странно, что ты пишешь о своей депрессии. На меня в последнее время тоже угнетающе действует погода — и, надо же, какое совпадение! — у меня тоже побывал грабитель! В тот же вечер, что у тебя. Похоже, в последнее время город просто кишит преступниками.

Насчет старинных часов твоего отца: как ты выразился, я их действительно «расщелкал». Я их одолел. Это просто потрясающе! Позавчера вечером я впервые сам открыл корпус! Передняя крышка открывается целиком по какому-то неизвестному мне и неведомому земной науке принципу. Нет ни петель, ни поворотных стержней, а когда дверца заперта, нет даже щелочки, чтобы определить, что это — дверца! Но это ладно… Если я прав, то часы могут оказаться в буквальном смысле дверью, ведущей в фантастические миры чудес — огромные миры! — прошлого, настоящего и будущего, в далекие уголки времени и пространства. Безусловно, возникнет проблема управления часами. Я пребываю в положении неандертальца, изучающего руководство по вождению пассажирского самолета, — вот только у меня и руководства никакого нет! Ну, может быть, все и не настолько экстремально, но все же, по любым меркам, сложно невероятно.

Получил письмо от матушки Куорри — видимо, у нее было очередное «видение». Пишет, что мы оба в ужасной опасности — ты и я. Я бы сказал, что она немного припозднилась с пророчеством, верно? Но вообще она душка, и частенько я верю в то, о чем она говорит.

Насчет твоего предполагаемого путешествия в Ньюкасл. Всегда есть шанс (хотя и зыбкий, следует признаться), что Чатему удалось разыскать для меня кое-что, о чем я его просил давным-давно, — а особенно, очень старые собрания текстов, которые Уолмсли упоминает в своих «Заметках по расшифровке кодов, криптограмм и старинных надписей». Буду признателен, если ты спросишь его об этом.

Да, поездка — отличная идея. Меня и самого тянет в дорогу. Возможно, прокачусь на машине, погляжу на Стоунхендж или Силбери-Хилл. Созерцание этих монолитных сооружений меня всегда успокаивает — правда, трудно сказать, с чего бы взяться неспокойствию. Тем не менее, как я уже сказал раньше, в последнее время я чувствую себя не лучшим образом.


Пока это все, с наилучшими, как всегда.

Т.К.
P.S. СРОЧНО!

Анри, бросай все и возвращайся в Лондон как можно скорее. Мы оба либо слепые, либо глухие — либо и то, и другое сразу! ДО НАС ДОБРАЛИСЬ, и теперь все, что может случиться, — только вопрос времени. Писать больше времени нет, говорить по телефону бесполезно, потому что против нас ополчились могущественные силы. Я должен успеть отправить это письмо, после чего займусь подновлением обороны дома. Кстати, свой треклятый звездный камешек можешь выбросить. Все растолкую при встрече, но НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙСЯ В ЛОНДОН!

Т.К.

Приложение

Данные четырнадцать глав этой работы (последняя, четырнадцатая глава составлена мной из писем, найденных на развалинах Блоун-Хауса после «странного урагана» в Лондоне 4 октября) были написаны от руки и собраны в нынешнем порядке господином Анри-Лораном де Мариньи, который открыто пишет о себе как о сыне великого американского мистика. Де Мариньи — коллекционер антиквариата, а с недавнего времени — член Фонда Уилмарта. Рукопись — полностью, за исключением предисловия, названий глав, которые я присовокупил из соображений соответствия, — лежала в запертой на ключ металлической коробке вместе с письмами. Эту коробку Титус Кроу пометил ярлыком и переслал мне.

Рукопись во всей своей полноте представляет собой восхитительный, пусть порой и поверхностный отчет — не говоря о том, что она может послужить предупреждением для нынешних членов Фонда — о деятельности де Мариньи и Кроу до и после моей первой встречи с ними (об этой встрече рассказано очень точно и подробно) и об их последующей работе в качестве сотрудников Фонда.

Странно… меня не слишком огорчает то, как все закончилось. У меня есть чувство, что для Кроу и де Мариньи это не финал. В качестве подтверждения моего предположения я предлагаю ознакомиться с последней запиской, которую Кроу вложил в металлическую коробку, — запиской, которую я обнаружил лежащей поверх всех прочих документов и рукописей, когда британская полиция доставила мне коробку ранее в этом году.

«Писли, надвигается гроза.

Предвижу, что эта записка будет краткой — я думаю, что знаю, кому из БЦК доверена финальная честь стереть меня и де Мариньи с лица Земли.

Боже, но мы с Анри были настоящими идиотами! Вы прекрасно поймете по вложенным сюда двум письмам, что мы получили совершенно четкие предупреждения: первые ощущения нарастающей депрессии, а потом — инсценированные «кражи со взломом», послужившие одной-единственной цели — удалению наших защитных звездных камней и их замене бесполезными копиями, а еще — беспричинное желание посетить места, которые даже Уэнди-Смит считал опасными с Бог знает каких незапамятных времен — Стоунхендж, Силбери-Хилл, Адрианов вал в Ньюкасле (вам стоит иначе взглянуть на Британию, Писли!). Словом, план был разлучить нас — услать де Мариньи на север, а меня оставить в Лондоне. О, предупреждений было достаточно!

Даже не знаю, как я догадался. Наверное, сработало письмо от матушки Куорри — а как она оказалась права! Но как, во имя всего святого, им это удалось, Писли? Как они решились украсть звездные камни? Де Мариньи считает, что у него есть ответ, и скорее всего, он прав. Он полагает, что наши «грабители» на самом деле не были марионетками БЦК (или конкретно хтонийцев), как мы уже привыкли думать. Нет, они были настоящими ворами, но ворами, которым БЦК вложили в сознание мысль о том, что у нас нужно похитить — звездные камни! Все остальное, естественно, было легко и просто. Какие-то их агенты — типичные слабовольные и не блещущие умом поганцы, с какими нам уже доводилось иметь дело, были использованы для того, чтобы подсунуть настоящим, опытным грабителям фальшивые каменные звездочки и сказать, как немыслимо ценны настоящие камни. Потом оставалось совсем немножко подвернуть винтики в мозгах этих грабителей — и… все остальное уже зависело от них!

Но каким бы путем это ни было проделано, Писли, тучи сгущаются и времени у меня почти не осталось. Я обновил линию защиты вокруг Блоун-Хауса — использовал Эликсир Тиккоуна, заклинание против хтонийцев (заклятие Вах-Вираджа) и еще целый ряд оккультных методов, но я точно знаю, что против этого надежной защиты нет!

Де Мариньи со мной, и мы встречаем беду вместе. За окнами бушует буря. Очень странные ветры налетают на дом, все ярче полыхают молнии. Несколько минут назад по радио сообщили о «локальной грозе» на окраине Лондона. Господи Всевышний, да они даже не догадываются, что это такое — на самом деле!

Это, конечно же, Итхаква. Не сам «Гуляющий по Ветрам», а его прислужники, стихии воздуха, набросились на нас со всех сторон света. Они твердо вознамерились покончить с нами, Писли, заверяю вас, и все-таки… шанс есть. Очень зыбкий, но, возможно, мы будем вынуждены им вос…

Времени совсем мало, Уингейт. Дом содрогнулся от сильнейших ударов уже трижды. Я увидел в саду вырванные с корнем деревья. Ветер воет просто нестерпимо. Одно за другим бьются стекла в окнах. Господи, я надеюсь, что старина Гарри Таунли сейчас молится о нас! Из его дома должен быть виден Блоун-Хаус.

Раньше я пытался добраться до Британского музея. Если я правильно помню, вы хотели оставить там несколько звездных камней? Но в любом случае, моя машина неисправна — нет никаких сомнений, что у Них остались в Британии прихвостни, Уингейт. А телефон, естественно, снова неисправен.

О, какая жуткая молния!

За разбитыми окнами сгущаются силуэты… Они пытаются пробраться в… Де Мариньи несгибаем, как скала… Корпус часов открыт, изнутри излучается зеленоватый свет… Вот он, наш выход, но одному Богу известно, куда это может нас привести… Рэндольф Картер, уповаю на то, что я правильно вывел формулы… не отчаивайтесь, Уингейт, и продолжайте борьбу.

Крыша…»

Моя надежда на то, что двоим друзьям удалось спастись, только возросла из-за того, что, невзирая на жуткие повреждения, которые были нанесены стихией Блоун-Хаусу, нигде на руинах не были обнаружены тела Кроу и де Мариньи. Меня это не слишком удивляет. Мне остается сказать только о том, что во время той страшной «локальной грозы» куда-то подевались старинные часы Кроу. Не осталось ни единой детали от этого… транспортного средства? Ни щепочки, ни кусочка, ни винтика. И кажется, я знаю, что Кроу имел в виду, когда писал: «Вот он, наш выход, но одному Богу известно, куда это может нас привести…»

Уингейт Писли
Мискатоникский университет
4 марта 19…

Путешествие Титуса Кроу

Этот роман был написан с нескрываемым восхищением перед творчеством величайшего сочинителя страшных рассказов Говарда Филлипа Лавкрафта, и посвящается грандиозным сюжетам ныне ставшей знаменитой «Мифологии Ктулху».

От автора

Несколько слов о «Прологе» Арта Мейера к этому произведению: на самом деле, в одном моменте он ошибается, хотя, конечно, вряд ли он мог такое предугадать! Лично я очень просил бы изменить вот эти слова: «Не было изменено ни единого слова в первоначальном тексте автора».

Когда я принес «Преображение» в редакцию «DAW Books» то ли в тысяча девятьсот семьдесят третьем, то ли в семьдесят четвертом, рукопись насчитывала около двадцати пяти тысяч слов, и на издательский вкус Дона Вольхайма этого было многовато. Он попросил меня сократить роман и указал, насколько он должен быть сокращен. Увы, я в ту пору был почти новичком и только учился писательскому бизнесу. Мне кажется, до конца этому делу выучиться невозможно… но я вместо скальпеля воспользовался циркулярной пилой, а потом совершил еще одно преступление: потерял вырезанный материал. В результате роман пострадал, и повинен в этом был только я.

Мало того, теперь, когда «Grafton Books» захотел переиздать «Преображение», мне снова пришлось взяться за сокращение — но надеюсь, что на этот раз моя работа не станет настолько грубой. Рассчитывая на то, что большинство читателей этого романа прочли предыдущую книгу — «Копатели» я убрал из текста несколько длинных фрагментов, отсылающих к предыдущему роману, чтобы сделать чтение более быстрым и «сжатым». Надеюсь, все это будет встречено одобрительно…

Брайан Ламли,
Бриксхэм, Девоншир —
декабрь 1986
ЛОНДОНСКИЙ ОККУЛЬТИСТ ВОСКРЕС ИЗ МЕРТВЫХ!
«Мистер Анри-Лоран де Мариньи, сын величайшего нью-орлеанского мистика Этьена-Лорана де Мариньи, в буквальном смысле «воскрес из мертвых», поскольку в тысяча девятьсот семьдесят шестом году был объявлен погибшим или пропавшим без вести вместе со своим другом и коллегой, мистером Титусом Кроу, проживавшим в поместье на Пустоши святого Леонарда. В настоящее время ходят разговоры о том, не может ли и Титус Кроу оказаться живым, и не может ли он, так же как мистер де Мариньи, чудесным образом возвратиться после почти десятилетнего отсутствия. Друзья исчезли после странной и жуткой локальной грозы четвертого октября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. В тот день было целиком разрушено жилище Титуса Кроу, Блоун-Хаус. Вплоть до последнего времени считалось, что оба друга погибли во время той бури. Но сомнения не исчезали, потому что на развалинах дома тела обнаружены не были, хотя существовала твердая уверенность в том, что во время ненастья оба друга находились в доме.

Возвращение де Мариньи вчера утром стало таким же драматичным, как и его исчезновение. Его вытащил из Темзы вблизи Перфлита полуживым и спас почти от верной смерти мистер Гарольд Симмонс из Тилбери. Он втащил де Мариньи на борт своей баржи, с трудом отцепив от бакена, за который держался несчастный. Мистер Симмонс сообщает, что де Мариньи, несмотря на свое ужасное состояние (он был весь в синяках, ссадинах, с переломанными руками и ногами), из последних сил пытался отбиться от своего спасителя. «Видок у него был такой, будто его поезд-экспресс переехал, — говорит мистер Симмонс, — но при этом он упорно не желал сдаваться!» Мистер де Мариньи, личность которого установлена благодаря некоторым документам, имевшимся при нем, в данное время проходит лечение в больнице…»

«Дэйли Лондон Ньюс»
5 сентября 1979

Пролог

Утром двадцатого марта тысяча девятьсот восьмидесятого года, всего через шесть дней после Бури, профессор Уингейт Писли, глава Фонда Уилмарта, вызвал меня в свой кабинет в Мискатоникском университете на последний брифинг по делам Фонда перед его отъездом в Иннсмут, где он намеревался лично пронаблюдать за осуществлением «Проекта «X», который впоследствии стали именовать Проектом «Ктхилла».

Будучи вице-президентом Фонда (и, насколько это было в моих силах, правой рукой Писли и его заместителем), я, безусловно, был прекрасно осведомлен обо всех аспектах работы Фонда, поэтому брифинг получился непродолжительным. Уингейт нервничал. Несмотря на то, что в то время наша организация уже взяла на вооружение помощь многих «наук», аутентичность которых прежде подвергалась большому сомнению, тогда мы только-только начали изучать ясновидение. В этом и была причина беспокойства профессора. За последнюю неделю он получил не менее трех независимых предупреждений от медиумов из числа сотрудников Фонда, и все они предрекали беду — то есть, на самом деле, они предрекали Бурю! Разве он мог позволить себе игнорировать эти предсказания?

Вопрос построения прогнозов, безусловно, заключается в следующем: станет ли предсказанное событие непосредственным результатом внешних и неконтролируемых воздействий, или его вызовут внутренние силы, пытающиеся его избежать? Чем может завершиться «Проект X» — катастрофой? Или катастрофа будет вызвана отказом от осуществления проекта? И еще одна проблема: как можно избежать того, что будет? Того, что предсказано? Но может быть, к лучшему то, что всегда не исключается вот какая возможность — то, что видения беды, эти «предупреждения», нарочно были вложены БЦК в сознание трех медиумов из Фонда, чтобы предотвратить начало операций в Иннсмуте. Вот какие вопросы волновали Уингейта Писли. И именно поэтому он решил пронаблюдать за ходом «Проекта «X» лично.

Тем же утром он получил из Лондона авиапочтой посылку, в которой содержалось несколько тетрадей, различные документы и магнитофонные записи. Посылка пришла от личного друга профессора и бывшего сотрудника Фонда, Анри-Лорана де Мариньи. Этим же утром пришло сообщение из Британского подразделения Фонда. Оно содержало краткую и загадочную записку от медиума матушки Элеаноры Куорри. Эту записку Писли мне показал. Там было написано вот что: «Титус Кроу ушел. Его здесь больше нет. Думаю, на этот раз с ним ушел де Мариньи. Уингейт, мне кажется, что нас ждут ужасные беды».

Как это было типично для гениальной британской ясновидящей — и как загадочно. Тем не менее первые три фразы из этого послания много значили и для Уингейта Писли, и для меня, а последнее предложение выглядело более туманно, хотя в нем и содержалось явное предупреждение о грядущей беде.

Затем Писли сказал мне о том, как сильно ему хотелось бы самолично изучить содержимое посылки от де Мариньи, но сейчас у него просто не было на это времени. Это задание было дано мне. Наверное, оглядываясь назад, было бы лучше, если бы Писли в Иннсмут не поехал, а остался и занялся бы просмотром бумаг из посылки. Но кто мог знать?

Первым делом я прочел записные книжки. Я закончил чтение утром двадцать четвертого марта. Поздно вечером двадцать пятого марта я приступил к прослушиванию магнитофонных кассет, а до тех пор у меня было много работы. Только я засел за прослушивание, как вдруг, сразу после полуночи, послышался подземный рокот. Это были первые зловещие предупреждения о дне Бури!

К счастью, до того, как Буря ударила в полную силу, мне удалось уложить рукописи и магнитофонные кассеты в свой офисный сейф. Когда четыре дня спустя я нашел сейф на развалинах университета, оказалось, что бумаги не пострадали. Кассетам повезло чуть меньше.

Вот такое предисловие. В качестве материала, призванного помочь пониманию того, что за силы стоят за Бурей, а также как личный отчет о собственном соприкосновении с БЦК и общении с Титусом Кроу, стоит прочесть записки Анри-Лорана де Мариньи. В них, так же как и в магнитофонных записях устных рассказов Титуса Кроу — и в недавно увидевшем свет рассказе де Мариньи о более ранних событиях, романе «Роющие землю», — не изменено ни единого слова в первоначальном тексте автора.

Артур Д. Мейер,
Новый Мискатоникский университет
Ратленд, штат Вермонт

Часть первая

1. А что же с Титусом Кроу? (Из записных книжек де Мариньи)

Когда я очнулся и обнаружил, что лежу на больничной койке, первая мысль у меня была, что это страшный сон — кошмар, вызванный лекарствами, которыми меня напичкали, чтобы я смог выздороветь после…

Чтобы я смог выздороветь после чего?

Сомневаться не приходилось: то ли я стал жертвой тяжелейшей аварии, то ли на меня было совершено свирепое нападение. Похоже, мои руки и ноги были переломаны в нескольких местах, буквально раздроблены. Я был забинтован от ступней до шеи и едва мог шевелить головой. Было больно. Так больно, что я не мог бы сказать, где именно у меня болит. Болело все тело. Мне сильно повезло, что я остался в живых! Но что и когда со мной произошло? Я не в состоянии был вспомнить хоть что-то. Или что-то все-таки было?

Да, кое-что было. Я вспомнил, как меня затягивало под воду, как ко мне тянулись и хватали меня странные и страшные руки…

А потом, когда я ухитрился повернуть голову настолько, насколько позволял гипс и многочисленные повязки, я увидел на тумбочке около кровати вазу с цветами — так близко, что я смог прочесть текст на вложенной в букет карточке:

Дорогому, бесценному другу
Давно потерянному, но найденному вновь —
Поправляйтесь поскорее,
У. Писли
Писли! Профессор Уингейт Писли, глава Фонда Уилмарта! В моем измученном болью сознании завертелись обрывки воспоминаний о событиях прошлого, как только я прочел это имя. По крайней мере, теперь я осознал, что это не страшные сны — те картины, которые метались в моем подсознании перед тем, как я очнулся. Это были не сны, а воспоминания о том, что я пережил, будучи членом Фонда Уилмарта. Глядя сквозь щелочки в слоях бинта, я скосил глаза на вазу с цветами. На этот раз я увидел, что к основанию вазы прислонен забавный камешек в форме пятиконечной звезды, похожий на окаменевшую морскую звезду из силурийских коралловых донных отложений. Этот камешек сразу успокоил мое мятущееся сознание и часто бьющееся сердце.

И вдруг я вспомнил. Я вспомнил все! А с воспоминаниями вернулось имя и слетело с моих губ.

— Кроу! — воскликнул я. — Титус Кроу! Где ты?

Имя друга и мой вопрос словно бы эхом разлетелись по белой палате и повисли в воздухе. В особенности — вопрос.

И верно: где же…

Наверное, в следующее мгновение я заснул, потому что, когда открыл глаза, была ночь или, скорее, поздний вечер. На полу палаты лежали длинные тени, а за окнами плыли первые ленты серого тумана. К далекому от стерильности больничному воздуху примешивались деревенские запахи, проникавшие в палату через вентилятор, вмонтированный в стену напротив кровати. Я догадался, что нахожусь не в Лондоне, но где бы я ни находился, где-то неподалеку был Писли, а значит, я был в безопасности от… них!

От них — от подземных копателей и всех прочих чудовищ из Цикла мифов о Ктулху. При мысли о них я содрогнулся и предпринял сознательную попытку вышвырнуть их из своего сознания. Прежде всего мне сейчас стоило думать о себе.

По крайней мере, чувствовал я себя намного лучше. То есть боль значительно уменьшилась, и с моей головы и шеи сняли бинты, что давало мне значительную свободу. Теперь я мог лучше поворачивать голову и осматривать палату. Над кроватью, на стене я увидел кнопку с надписью «ЗВОНОК», только оттуда, где я лежал, слово читалось задом наперед. Как я мог позвонить — это было выше моего понимания. Руки у меня были закованы в гипс. Но это не имело значения, потому что в данный момент я ни с кем видеться не желал.

Но хотя бы на этот раз у меня не было сонливости и я мог соображать ясно и четко. А поразмыслить мне надо было о многом. Я несколько раз обвел палату взглядом, и этого мне вполне хватило, чтобы удостовериться в том, что я действительно нахожусь в больнице. Не исключено — что в частной клинике, если судить по безупречному вкусу декора и столь же безупречной чистоте постели и повязок. Затем я приступил к более серьезному делу. Нужно было привести в порядок мысли, воспоминания о том, что происходило раньше, что привело меня сюда.

В воспоминаниях все равно остались фрагменты, похожие на ночные кошмары. Все это выглядело невероятно, а поверить в это мог только безумец. Но я точно знал: я в это верю, и я определенно не безумец…

Нет, я был жив, здоров психически, вне опасности — но что же с Титусом Кроу?


В последний раз я видел его в Блоун-Хаусе, его вместительном бунгало на Пустоши святого Леонарда, и было это четвертого октября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, когда на нас обрушилась вся мощь духов воздушных стихий, подручных Итхаквы. Мы оказались в западне, выхода не было, нам угрожала неминуемая погибель, дом Кроу у нас на глазах рассыпался в прах! В итоге у нас не осталось иного выбора, кроме как вручить свою судьбу старинным (сколько же им было лет?) часам — этому древнему чудовищу, похожему на гроб. Когда-то эти часы принадлежали моему отцу, и поэтому Кроу окрестил их «часами де Мариньи». Но… «часы»? Самое неверное название, какое только можно было бы придумать. Это вовсе не был прибор для измерения времени, а устройство родом из тех незапамятных эпох, когда царствовала внепространственная магия. Фактически это была игрушка не кого-нибудь, а самих Старших Богов! Вот что я могу рассказать об истории часов.

Во-первых, если проследить происхождение часов так далеко, как только возможно и насколько это доступно моим хилым познаниям, они принадлежали некоему Йоджи Гиамальди, другу Харли Уоррена, злополучного мистика из штата Каролина. Гиамальди, так же как и Уоррен, примерно в тысяча девятьсот шестнадцатом-восемнадцатом годах входил в бостонскую группу медиумов-феноменалистов. Он клялся и божился, что из живущих людей только он один побывал в Янь-Хо — на рассыпающихся руинах покрытого пылью веков Ленга и что ему удалось унести из этого затерянного и страшного некрополя кое-какие предметы. По неведомой причине Йоджи подарил часы моему отцу, хотя не припомню, чтобы видел эту вещь в детстве — до тех пор, пока меня не отправили в Америку. Могу лишь предполагать, что отец хранил эти часы в своем новоорлеанском жилище — месте, которое меня всегда зачаровывало, но от которого моя бедная нервная мать всегда старалась держать меня подальше. После смерти моего отца часы были проданы вместе сомножеством других забавных вещей французу-коллекционеру. Титусу Кроу не удалось узнать, каким образом столь много лет спустя часы появились на аукционе антикварной мебели в Англии. Как Титус ни старался, он не сумел установить личность предыдущего владельца часов, француза. Казалось, он просто каким-то непостижимым образом исчез с лица Земли!

Вспоминалось мне и еще одно любопытное событие, связанное с мистиком из Восточной Индии, неким Свами Чандрапутрой. Кажется, его звали именно так. И он тоже исчез при странных обстоятельствах, каким-то образом связанных с часами. Но в то время я был подростком и, большей частью, жил вдали от отца. Кроу эту историю знал более полно, потому что изучал подобные вещи. Но невзирая на все свои изыскания, мой друг не смог узнать, кто совершил такое страшное злодеяние — или хотя бы зачем. Одно было очевидно: стрелки часов двигались по циферблату манером, абсолютно не сочетавшимся ни с одной из земных хронологических систем. В лучшем случае, их беспорядочное тиканье могло довести человека даже с самыми железными нервами до психоза.

Но в случае с Кроу именно отсутствие явного предназначения наряду с тайной происхождения часов сделало эту вещь невероятно ценной для моего друга. Год за годом время от времени он предпринимал отчаянные попытки раскрыть загадку этого предмета. И вот наконец, когда Кроу гостил у профессора Писли в Мискатоникском университете, в одном из толстенных фолиантов по оккультной науке он наткнулся на любопытную последовательность странных письмен, которые, к его огромному восторгу, имели потрясающее сходство со знаками на циферблате старинных часов. Мало того, в книге содержался перевод этих символов на латынь!

Вооружившись этими познаниями, как своеобразным Розеттским камнем[33], мой друг возвратился в Лондон, где вскоре снова принялся за работу и раскрыл немало загадок часов. И он оказался прав, потому что часы и в самом деле оказались средством передвижения во временах и пространствах, и принципы действия этой машины были куда более непостижимыми, чем строение ядра звезды, о котором мы хотя бы вольны размышлять. Титус Кроу был человеком, не привыкшим отступать, если уж он за что-то брался. Поэтому он продолжал упорно трудиться. Однажды он написал мне о своей работе над раскрытием тайны часов: «Я пребываю в положении неандертальца, изучающего руководство по вождению пассажирского самолета, — вот только у меня и руководства никакого нет! Ну, может быть, все и не настолько экстремально, но все же, по любым меркам, сложно невероятно».

И тем не менее, когда у нас остался последний выбор — между часами и адскими ветрами мрака, насланными на нас Итхаквой, чтобы нас погубить, — как ни страшно нам было, мы все же вошли внутрь удивительно просторного корпуса часов, залитого странным зеленоватым свечением, а потом все стало с ног на голову и вывернулось наизнанку! Все вокруг завертелось с бешеной силой. Голова кружилась, но все же почему-то одновременно с этим безумным вращением я ощущал и осознавал полное разрушение Блоун-Хауса. Из глубины свистящего лилового тумана, все быстрее рвущегося к самому центру вселенной, я услышал далекий, едва различимый голос Титуса Кроу:

«Следуй за мной, де Мариньи, — своим сознанием, дружище, своим сознанием

А потом он исчез, а меня охватила адская тьма. Она швыряла меня из стороны в сторону и выдавливала, будто пасту из тюбика, оттуда… из этого места… где я не имел права находиться. И наконец, после целой вечности пыток и кошмарного давления, от которого трескались кости, возникло ощущение падения, погружения в воду и прикосновения каких-то странных рук…

А потом — белая постель в больничной палате. И цветы. И успокаивающий сердце звездный камень, оставленный, без сомнения, Уингейтом Писли, для меня, как оберег от древнего жуткого зла БЦК — Божеств Цикла Ктулху. Но что-то в карточке, оставленной профессором, не давало мне покоя. Что он хотел этим сказать — «давно потерянному, но найденному вновь»? Неужели он имел в виду, что прошло немало времени? Ну, да ладно — увижусь с ним, вот и спрошу.

А пока что я был здоров если не телом, то душой. И мне не грозила опасность.

А что же с Титусом Кроу?

2. О сновидениях и десяти годах отсутствия (Из записных книжек де Марииьи)

Наверное, было раннее утро, когда мне удалось заснуть, но сон мой нельзя было назвать мирным. Все, что я прокрутил в мозгу перед сном, начало прорываться к поверхности подсознания, и результат этого можно было назвать только ночным кошмаром!

Сон (кошмар) был про хтонийцев, подземных чудовищ, которые жили по сей день, прокапывали свои туннели в тайных местах Земли и угрожали душевному здоровью всей планеты возрождением древней адской магии и угрозой пробуждения еще более страшных ужасов — вроде мерзкого Повелителя Ктулху и прочих божеств из цикла мифов о нем.

Во сне я вновь перечитывал (вернее говоря, бросал опасливые взоры) на книги и документы, представлявшие немыслимо древнюю «мифологию» — работы типа «Пнакотической Рукописи», которые, вероятно, представляли собой фрагменты летописей народа, исчезнувшего в незапамятные времена; и «Текст о Р’льехе», предположительно составленный кем-то из приспешников Ктулху. Продолжая спать, я отворачивался от страниц таких фолиантов, как «Сокровенные культы» фон Юнцта, и «краеугольный камень» Людвига Принна «Тайны червя». Все эти книги (или оригиналы, или копии) я видел перед собой точно так же, как когда-то, наяву: «Культы гулей» графа д’Арлетта, «Заметки о «Некрономиконе» Иоахима Фири и даже бесценный экземпляр «Кхтаат Аквадинген», принадлежавший Титусу Кроу…

В подобных книгах под руководством Кроу я впервые прочел предание из Цикла мифов о Ктулху — о существах, изгнанных со звезд в эпоху юности Земли и плененных здесь более великими существами за богохульство космических масштабов. В моем спящем сознании вновь и вновь проносились чужеродные имена этих зловещих сил — Ктулху, Йог-Сотхот, Итхаква, Шуб-Ниггурат, и жар охватывал меня так, словно я произносил какие-то бесовские заклятия, пытаясь открыть врата ада!

А потом я словно бы на миг возвратился в кабинет Кроу — в расшатавшуюся, едва державшуюся на земле оболочку Блоун-Хауса, — а там стояли эти древние, безумно тикающие напольные часы, и дверца их корпуса была распахнута, и изнутри изливался клубящийся и пульсирующий лилово-зеленый свет… и лицо моего друга начало таять и расплываться, когда он обхватил мои плечи и начал выкрикивать какие-то приказы, а я почти не слышал его слов за свистом и завыванием безумного ветра!

«Титус! — прокричал я в ответ. — Ради всего святого… Титус!»

Но я увидел не лицо Титуса Кроу, и это лицо вовсе не расплывалось передо мной. Это было лицо Писли — встревоженное, осунувшееся. Писли протянул ко мне старческие, с разбухшими венами руки и крепко держал меня. Его голос звучал бережно, успокаивающе:

— Тиши, тише, Анри! Теперь тебе нечего бояться. Здесь тебя никто не тронет. Тише, де Мариньи.

— Уингейт! Профессор! — в полусне прокричал я.

Я был мокр от пота, все тело у меня дрожало и содрогалось. Странно было так сильно дрожать при том, сколько на мне было гипса и повязок. Я вырвался из рук Писли и в страхе обвел взглядом палату.

— Все хорошо, Анри, — повторил профессор. — Ты в безопасности.

— В безопасности? — Странный сон быстро рассеивался. Я ощутил невероятное облегчение и опустил голову на промокшую от моего пота подушку. — Писли, что случилось? — спросил я. Вопрос прозвучал глупо.

Морщинки на переносице старика разгладились и сменились лукавой усмешкой.

— Я надеялся, что вы расскажете мне об этом, де Мариньи! — отозвался он. — Последние сведения о вас содержались в письме Кроу, которое было найдено на развалинах Блоун-Хауса. Конечно, я не терял надежду, но десять лет — это очень долгий срок, и…

— Что? — прервал его я. — Вы сказали: «десять лет»? — Я проморгался, прогнал остатки сна и наконец ясно увидел склонившегося к моей постели Писли.

Улыбка вновь покинула лицо старика. Да, лицо было старческое. Намного старше, чем помнилось мне, и, по идее, намного старше, чем должно было быть.

— Да, Анри, с тех пор, как я получил последнюю весточку о тебе, прошло десять долгих лет. — Он нахмурился. — Но наверняка ты знаешь об этом. Ты должен знать об этом. Где же ты был, Анри? И где Титус Кроу?

— Десять лет… — медленно повторил я. Вдруг я ощутил изнеможение, жуткую усталость. — Боже мой! Я не помню… ничего. Последнее, что вспоминается, — это то, что я вижу…

— Что?

— Часы. Здоровенные напольные часы Кроу. Мы вошли внутрь их корпуса, я и Кроу. Он первый, а я пошел за ним. А потом мы каким-то образом разделились. Я помню, что Кроу кричал мне, чтобы я следовал за ним, а потом… ничего. Но десять лет! Как такое возможно?

Тут я впервые заметил, что профессор старается не подпустить кого-то к моей кровати. Наконец незнакомец воскликнул:

— В самом деле, профессор, я вынуждена протестовать! Мистер де Мариньи ваш друг, я это понимаю, но кроме того, он мой пациент!

Голос был женский, но громкий и хрипловатый, потому мне показался грубым. Лицо женщины, сумевшей наконец выбраться из-за спины Писли, было суровым. Она чем-то походила на ястреба. В следующее мгновение я изумился тому, как мягки и нежны ее пальцы, которыми они сжала мое запястье, чтобы прослушать пульс.

— Мадам, — проговорил Писли с едва заметным акцентом уроженца Новой Англии, — мой друг находится здесь по моей просьбе, и я оплачиваю его лечение. Вы должны понять, что его сознание — единственный ключ к ряду очень важных вопросов, а я десять лет искал ответы на эти вопросы.

— Пусть все так, — ответила женщина невозмутимо, — но никакие суммы денег, никакое давление не перевесят правил, которые здесь устанавливаю я, профессор. Добиться своего вы можете единственным способом — если заберете мистера де Мариньи из моей клиники, а это совсем не в его интересах. Так что его здоровье — это моя забота, и до тех пор, пока он не поправится, либо до тех пор, пока вы не решите прервать его пребывание здесь, заботиться о нем буду я — так, как считаю нужным. — Она немного помедлила и едко добавила: — Как я понимаю, вы не профессор медицины?

— Нет, мадам, нет. Но…

— Никаких «но», профессор. Я совершенно уверена, что на сегодня мистеру де Мариньи достаточно волнений. В следующий раз вы сможете навестить его послезавтра. А теперь, боюсь, вам пора уйти.

— Но…

— Нет, нет, нет! — настойчиво произнесла врач.

Писли повернул голову ко мне, и я увидел его рассерженное морщинистое лицо. Его мудрые глаза свирепо сверкнули, но вдруг он улыбнулся, и сквозь недовольство проступила доброта.

— Хорошо, — наконец согласился он и сказал мне: — Придется со всем этим подождать немного, Анри. Но она права: сейчас тебе лучше отдохнуть. И постарайся не нервничать. Ты здесь в полной безопасности. — Он снова улыбнулся и лукаво скосил глаза на врача, которая отошла к изножию моей кровати и водила кончиком карандаша по линии на графике температуры. Писли склонился ко мне и прошептал: — Сомневаюсь, что даже Ктулху дерзнул бы приблизиться к этому месту!


После ухода Писли я снова заснул — и на этот раз довольно мирно. Проснувшись, я обнаружил, что надо мной трудится молодой врач и снимает лубки и гипс с моих рук. Ему помогала сестра Эмили — она настояла, чтобы я называл ее так. Похоже, она испытала искреннее удовольствие, когда поверх одеяла легли мои руки без повязок.

— Вы бы не поверили, — сказала мне она, — если бы увидели, как жутко ранены были ваши руки. Но теперь…

Тут она разрешила мне сесть и поудобнее уложила подушки под моей спиной. Затем мне дали зеркало и позволили побриться. Довольно скоро я научился не двигать руками слишком быстро — кости еще побаливали. По величине щетины на щеках я рассудил, что бритва ко мне не прикасалась, по меньшей мере, неделю. Старшая сестра Эмили это подтвердила и вдобавок сообщила, что уже дважды брила меня раз в неделю. Я лежал в ее клинике уже три недели.

Тогда я попросил, чтобы мне принесли утренние газеты, но прежде чем я смог начать читать их, в палату пришел второй врач. В бифокальных очках, невысокий, лысый. Деловитый, немного суетливый. Он устроил мне полное обследование: прослушал легкие и сердце, осмотрел уши, глаза, нос — то есть все. Пару раз во время осмотра он хмыкал и ворчал, что-то быстро записывал в блокнот, несколько раз просил сжать и разжать пальцы в кисти, в локтях, а это было больно. Потом врач еще поворчал и наконец спросил, сколько мне лет.

— Мне сорок шесть, — ответил я без раздумий, но тут же вспомнил, что необъяснимым образом миновало десять лет с тех пор, как меня в этом мире видели в последний раз, и сказал: — Нет: лучше запишите «пятьдесят шесть».

— Гм-м-м-м-м! Ну, хорошо. Предпочту поверить вашему первому утверждению, мистер де Мариньи. Невзирая на ваши травмы, вы очень неплохо сохранились. Я бы вам дал сорок два, ну, может быть сорок три. Но уж никак не пятьдесят шесть.

— Доктор, — воскликнул я, схватил врача за руки и, тем самым, ухватился за соломинку. Встретившись взглядом с врачом, я спросил: — Скажите мне, какой сейчас год?

— Гм-м-м? — Врач всмотрелся в меня через толстые линзы очков. — А? Год какой? Ах да, у вас ведь проблемы с памятью, да? Да-да, Писли об этом упоминал. Гм-м-м. Год у нас тысяча девятьсот семьдесят девятый. Я вам чем-нибудь помог?

— Нет, не помогли, — медленно отозвался я. С большим огорчением я узнал, что Писли не ошибся насчет моих «пропавших» десяти лет, хотя я понимал, что по-другому быть не может. Я уныло покачал головой. — Это странно, я понимаю, но десять лет я каким-то образом пропустил. Но я чертовски уверен, что не состарился на десять лет!

Доктор несколько секунд смотрел на меня очень пристально и серьезно и усмехнулся.

— Вот как? Ну, тогда можете считать, что вам повезло… гм-м-м-м! — Он принялся укладывать инструменты. — Я свои годы ощущаю, как куски свинца на руках и ногах. И каждый тяжелее предыдущего и все сильнее тянет меня к земле!

До самого вечера я тщетно пытался сформулировать для себя какое-то объяснение этой «пропажи» времени и в конце концов сдался, вспомнив про утренние газеты. Они лежали на низком стуле справа от моей кровати. До них можно было без труда дотянуться, но видно их не было, поэтому я про них и забыл. Но стоило мне взять первую газету, как загадка возникла с новой силой — это была дата на первой странице. Десять лет…

Потом я заставил себя сосредоточиться (а раньше сосредоточение мне не составляло никакого труда), прогнал навязчивую мысль из своего сознания и начал читать. Что я ожидал найти в этих газетах, какие чудеса могли появиться в этом «будущем» мире — сам не знаю, но с огромным облегчением обнаружил, что изменилось, по большому счету, мало что. Конечно, имена Больших Людей стали иными, но они фигурировали в привычных глазу заголовках.


А потом я наткнулся на статью о марсианской программе в свежем иллюстрированном научном журнале. Там было сказано о том, что к Марсу уже были отправлены космические аппараты, и что они вернулись обратно, и что они, пользуясь собственными источниками энергии, совершали посадку на планету! Прогресс! Название статьи, которое никак нельзя было назвать фантазерским, гласило: «Изучение космоса. Люди на Марсе к восемьдесят пятому году». Но как только я пробежал глазами эту статью, я сразу вспомнил о том, что Фонд Уилмарта обнаружил на Луне. Эту тайну не знали даже американские астронавты. Тем не менее некоторые из их приборов передали на Землю данные о том, что под пустынной, жестокой поверхностью Луны существует жизнь — еще более жестокая. Там обитали осьминогонодобные отродья Ктулху. На Земле эти твари были заточены в плен Старшими Богами еще до того, как Луна была выброшена на орбиту из безжизненного Тихого океана и застыла после той чудовищной битвы, в которой силы зла проиграли. Так что не стоило сильно удивляться тому, что на протяжении многих столетий полная Луна доводит людей до безумия и заставляет собак выть на нее… И тут я задумался о том, какие ужасы могут увидеть первые люди на Марсе…

Как были разбросаны по вселенной тюрьмы Старших Богов, где они держали в плену злобные силы БЦК? В великих оккультных книгах говорилось о том, что Гастур был заточен неподалеку от Альдебарана, в звездном скоплении Гиады, а сами Старшие Боги царствовали в созвездии Ориона. Какая безумная даль! Я не был силен в математике, но понятие светового года мне было знакомо. Безусловно, ни один человек не в состоянии зрительно представить себе такое расстояние, но я, тем не менее, мог вообразить, что такое тысячи подобных единиц измерения. Какая даль… А какие могли быть надежды насчет маленького Марса, который от Земли находился всего в нескольких миллионах миль, в одной звездной системе с родиной человечества — системе, которая была частью непостижимо древнего поля сражения?

Размышляя над такими тревожными вопросами и держа в руках научный журнал, я сам не заметил, как начал клевать носом. На самом деле, уже какое-то время назад в палате начало темнеть. Пару раз заглядывала старшая сестра Эмили, но свет включать упорно отказывалась, заявляя, что мне лучше поспать. То ли ее наставления возымели психологический эффект, то ли сказалось слишком сильное напряжение глаз в сумраке — как бы то ни было, вскоре я погрузился в сон, и почти сразу началось сновидение.

Должен признаться, что никогда не считал себя великим сновидцем. В действительности, те кошмары, от которых меня столь милосердно спас Писли, были сильнее и ярче всех снов, какие я когда-либо видел. Этим я хочу сказать, что для меня большая редкость — столь яркие сновидения, но стоило мне сомкнуть веки, как меня тут же начали атаковать странные фантазии и кошмары.

Я плыл где-то, где действовали странные силы и где пространство и время только начали образовываться. И я увидел огромный корпус напольных часов, похожий на гроб, несущийся ко мне из еще более диких и странных областей. А еще меня звал голос Кроу. Но на этот раз в его голосе, звавшем меня, я услышал не радостное волнение, а мольбу о помощи. Но я толком не мог понять, чем могу помочь, — ведь часы унеслись куда-то по неведомым природе путям туда, где исчезало самое время. Но хотя часы — или пространственно-временной корабль, да мало ли еще чем могла быть эту штуковина — исчезли, эхо зова Кроу, этот отчаянный призыв на помощь, этот измученный сигнал SOS страдающей души все еще звучал у меня в сознании. По крайней мере, мне так казалось, а позднее я узнал о том, что эта интерпретация нашей телепатической связи с другом не так уж далека от истины.


Вновь и вновь, то и дело, это видение часов, двигающихся через пространство-время, являлось мне. Вновь и вновь я оказывался на пути часов только для того, чтобы меня отшвырнуло в сторону, а потом я отчаянно барахтался неведомо где, пытаясь плыть следом за часами, тщетно стараясь спасти моего друга от ужасов, грозивших ему. Но кто может плыть, пытаясь противостоять приливной волне времени?

Очень долго я просто лежал, ощущая прохладное прикосновение простыни к моим горячим оголенным рукам и частое биение сердца. Очень скоро мои мысли снова вернулись к тревоге за друга, потерянного для людей уже десять долгих лет. Признаюсь, я впал в отчаяние.

3. О Писли и Фонде Уилмарта (Из записных книжек де Мариньи)

Два дня спустя ранним солнечным утром меня навестил Писли — как и обещал. Только я успел проснуться, побриться и приступить к завтраку (кстати говоря, еда становилась с каждым днем все более плотной, и кормили меня чаще), который принесла старшая сестра Эмили, когда открылась дверь, в палату вошел Писли и возвестил:

— Де Мариньи, вы неплохо выглядите! — Он подошел и сел рядом с моей кроватью. — Боже, дружище, вы собираетесь съесть это все? Но с другой стороны, это куда питательнее, чем та кашица, которой вас потчевали последние недели. Как себя чувствуете?

— Хорошо, — прошамкал я, пережевывая яичницу с беконом. — А еще лучше буду чувствовать себя завтра, когда мои ноги вытащат из этого бетона. Послушайте, вы говорите, а я буду есть, а потом и я поговорю. Правда, многого вы от меня не услышите, боюсь, потому что рассказывать почти нечего. А вы как? Что расскажете о Фонде Уилмарта?

— О Фонде? — Писли широко улыбнулся, и его лицо подернулось глубокими морщинами. — В Фонде все хорошо, Анри. На самом деле — лучше не бывает. Мы пока еще не всех их истребили, приспешников БЦК — нет, ни в коем случае, но их количество каждый год уменьшается, а это важно. О, проблемы, конечно, есть, и многие из них существуют в СССР, но даже Советы начинают постепенно склоняться к нашему образу мысли.

— И организация по-прежнему держит свою деятельность в тайне?

— Безусловно. Теперь о деятельности Фонда знает больше людей в высоких властных структурах — это стало необходимо для расширения и продолжения работы, но обычные люди даже не подозревают о наших делах. Так и должно быть. Если позволить людям узнать о происходящем — это будет истинная катастрофа. До сих пор есть… твари… которые могут быть призваны. Меньше всего нам нужна вспышка интереса к таким вопросам. В наши дни мы уже не так сильно опасаемся массовой паники. В мире столько разных чудес и диковинок. Горстка призраков и ужасов из тех времен, когда кембрийский период был еще сущим младенцем, уже не доведут мир до безумия, но если люди насторожатся насчет этого безумного мира, если они снова примутся читать великие древние книги и, не дай Бог, начнут баловаться с оккультными практиками… О нет. Этого мы не имеем права допустить, де Мариньи. Поэтому Фонд продолжает оставаться секретной организацией, и его работа протекает, как прежде.

Я понимающе склонил голову и кивком указал на вазу с цветами на тумбочке и камешек в форме пятиконечной звезды.

— Невзирая на все ваши уверенные слова, — сказал я, — как вижу, вы не намерены рисковать моей жизнью!

— Именно так! — воскликнул Писли. — Потому что уже однажды потеряли вас. И вам выпала честь, де Мариньи, получить этот, совершенно особенный камень. Это один из оригинальных, подлинных звездных камней, выкопанных вместе с горсткой других во время одной из последних операций Фонда, когда был убит хтониец — один из самых крупных и свирепых на сегодняшний день. Это произошло во время якобы археологической экспедиции в местность «обреченного» Сарнатха, где некогда находилась Страна Мнар — теперешняя Саудовская Аравия. Камешек был изготовлен самими Старшими Богами, кем бы и чем бы они ни были.

Я наклонился, взял камень и принялся пристально его разглядывать. На его поверхности я рассмотрел тонкие линии — завитки и зигзаги и странные символы, словно бы пытавшиеся утаить от моего глаза все свои элементы.

— Здесь… знаки!

— Узнаете их? — торопливо спросил профессор с нескрываемым интересом.

— Да, пожалуй, узнаю, — ответил я. — Они очень похожи на иероглифы на циферблате часов Кроу — его машине пространства-времени. Думаете, тут может быть какая-то связь?

— Вне всяких сомнений, связь может быть, — весело ответил Писли. — С тех пор как я впервые увидел часы дома у Кроу, я тысячу раз подталкивал себя, заставлял думать о них. Я сразу понял, что часы невероятно важны, но кто мог догадаться, насколько? Нужно было вести записи, делать фотографии. Так ведь Кроу мне даже сам говорил, что считает эти часы…

— Игрушкой Старших Богов? — закончил я фразу за профессора.

— Да, именно так. Конечно, не все еще потеряно: у нас есть книги из Мискатоникского университета, из которых Кроу извлек немало подсказок о том, как… управлять этой треклятой штуковиной! Но как же я теперь жалею о том, что не сфотографировал часы. Для целостной картины важен каждый фрагмент информации — как любой кусочек картона при сборке головоломки, а перед нами — одна из самых главных загадок мироздания.

— А что-нибудь еще про Фонд? — нетерпеливо спросил я, когда Писли договорил. — Как далеко вам удалось продвинуться за десять лет? Какие успехи? Какие неудачи? Что нового узнали? Обнаружили ли Р’льех в Тихом океане? А Шудде-М’ель? Что теперь с Главным из роющих землю? Боже мой, пожалуйста, я просто умираю, как хочется все разузнать! Десять лет — я потерял десять лет!


— Вот это да! — Профессор поднял руки вверх. — Притормозите! Я вам все расскажу, конечно, но лучше будет, если я начну с того, чего мы не сделали. К примеру, Р’льех мы не нашли, а это, в свою очередь, наводит нас на мысль о том, что рассказ Йохансена ошибочен — не в том, что касается фантастического города неземных размеров, углов и пропорций, существующего на дне Тихого океана, а в том, что некий остров, поднявшийся со дна океана в тысяча девятьсот двадцать пятом году, был Р’льехом и что его адским обитателем был Ктулху, собственной персоной. В том, что это был один из отпрысков Ктулху, похоже, сомнений нет, но чтобы сам Великий Ктулху? В этом мы сомневаемся. Вы могли бы сами изучить этот вопрос, Анри. Фонд давно занят этим вопросом. Вкратце, рассказ Йохансена таков:

Двадцать третьего марта тысяча девятьсот двадцать пятого года в точке с координатами сорок семь градусов и девять минут южной широты и сто двадцать шесть градусов и сорок три минуты западной долготы судно «Тревога» под командованием Йохансена в этих водах пережило целый ряд несчастий, сильно сбилось с курса и пристало к маленькому острову, который прежде не был отмечен ни на одной карте. В данный момент глубина моря в этой области составляет две тысячи морских саженей. Речь идет о регионе, находящемся на самом краю Тихоокеанско-Антарктического хребта, где дно резко обрывается вниз до трех тысяч морских саженей и даже глубже. Эта область не отличается бурной вулканической деятельностью, и в любом случае, катаклизм, в результате которого на поверхность поднялся бы хотя бы маленький клочок суши, вне всяких сомнений, был бы зарегистрирован. Поэтому мы могли бы решительно сбросить со счетов повествование Йохансена, но Фонд в лице Чарльза Форта предпочитает делать собственные выводы!

Выпячивание дна Тихого океана, так же местами сглаживание — по мере того, как Австралия сдвигается севернее вследствие материкового дрейфа, были очень ярко выражены в области Тихоокеанско-Антарктического хребта с начала миоцена. Остров, поднявшийся над поверхностью воды в тысяча девятьсот двадцать пятом году, на самом деле был проявлением этого длительного геологического выпячивания, а его скорое исчезновение можно приписать действию тех же самых сейсмических сил.

— Я тоже читал Форта, — сухо заметил я. — И я думаю, он бы возразил против того, что вы только что сказали, Уингейт.

— А? О, конечно, возразил бы — если бы мы не отправили батисферы в это самое место всего лишь три года назад и не обнаружили то, что обнаружили.

— Продолжайте, — сказал я, наконец поставив тарелку на поднос. — Что вы нашли?

— Первым делом мы погрузили простой водолазный колокол. Устройство, которое мы опустили в море, чтобы закрепленные на нем камеры записывали все, что увидят. Колокол опустился на дно на глубине всего двести морских саженей — в верхней точке для субмарин. И теперь наше устройство быстро погружается на большую глубину. Но прежде чем потеряли колокол, нам удалось увидеть фантастические картины, подобных которым…

— Потеряли? — вмешался я.

— Да. — Писли мрачно кивнул. — Мы потеряли устройство. Тросы оборвались, колокол разлетелся на куски — а между прочим, его корпус был способен выдержать давление порядка тысяч тонн! Позднее мы подняли на поверхность фрагменты, и они оказались фантастически зазубрены, сдавлены и словно бы погрызены. Мы думаем, что на наше устройство напал морской шоггот, а может быть, не один. Шогготы с незапамятных времен обязаны защищать и почитать своих спящих господ, отродье Ктулху.

Во втором колоколе я спустился на дно лично…

— Вы… что сделали? — Я снова не дал профессору договорить, поскольку был потрясен его сообщением о том, что мне показалось жутким безумием.

Он мне вяло, по-стариковски улыбнулся, наклонился и постучал кончиком ногтя по поверхности каменной звездочки, которую я вернул на место, около вазы с цветами.

— Ты ни о чем не забываешь, Анри? Нет? Ну, так вот… Как я и говорил… Это произошло три месяца спустя. Мы старательно картировали Тихоокеанско-Антарктический хребет. Вместе с двумя молодыми людьми я совершил еще одно погружение в автономной батисфере, которая больше напоминала подводную лодку. Для защиты мы захватили с собой несколько звездных камней, естественно, но тем не менее погода была плохая, и всю дорогу от Бостона нас преследовали разные несчастья: штормы, туманы, какие-то поломки. Имейте в виду: мы не были настолько наивны, чтобы приписывать эти происшествия простым совпадениям. Со дней старушки «Русалки» мы многому научились…

В то утро на море было особо сильное волнение и сгустился зловещий туман, но наши телепаты на флагманском корабле были начеку. Кроме того, мы собрали все, какие только могли, предметы и устройства для обороны от сил зла. Наше маленькое суденышко отчалило от «Наблюдателя» — судна, которое Мискатоникский университет арендовал у Американского океанографического общества. Затем мы по плавной, управляемой спирали совершили спуск ко дну океана. Дно в действительности являлось вершиной хребта, который, быть может, в один прекрасный день вновь поднимется над водой — навсегда. Если это произойдет, то хребет протянется примерно на тысячу миль на запад от Фримантла — вернее, от того места, где сейчас находится Фримантл — до Восточного острова. И в самом деле, Восточный остров Новой Зеландии, острова Питкерна и еще несколько групп островов можно считать самыми высокими пиками этого хребта. Где-то, вместе с этим горным кряжем, на поверхность может подняться и Р’льех, и прочие города, где обитает отродье Ктулху. Города, похожие на тот, который мы обнаружили на глубине двести пятьдесят морских саженей под «Наблюдателем».

Место было… фантастическое! Мы увидели его в свете наших мощных прожекторов таким, каким оно выглядело во времена доисторического расцвета миллиард лет назад. Конечно, город покрылся толстой коркой океанических отложений, но его немыслимые размеры за тысячелетия не претерпели почти никаких изменений.

Мы увидели гигантские резные двери с символами отродья Ктулху, и величественные барельефы с изображениями спруто-драконов, которые упоминаются у Йохансена. Мы заметили непостижимые, странные, безумные пропорции и углы построек — от них просто кружилась голова. Это были не просто выпуклости или вогнутости — нет, все менялось само по себе, как при оптической иллюзии. Невзирая на то, что при нас было множество оберегов, мы все равно содрогались от живущей в этом месте угрозы — словно безумный ужас по сей день обитал в этих колоссальных монолитных постройках, возведенных архитекторами, которые явно были не в ладах с геометрией Евклида.

Протяженность этих верхних укреплений города (за неимением лучшего названия) составляла примерно девять-десять акров, и это был, вне всяких сомнений, тот самый, пугающе чужеродный крепостной вал, который сформировал остров Йохансена. Но со всех сторон вниз спускались сумасшедшие лестницы, везде торчали гигантские монолиты, во все стороны расходились казавшиеся бесконечными причалы… Мы еще не собирались опускаться на большую глубину, но и то, что представало перед нами в лучах прожекторов, позволяло предположить, что это — только намек на то, что может находиться на гигантских нижних уровнях города. Этот город — позволю себе по-прежнему употреблять это слово для обозначения этого места, этого некрополя, где некогда бурлила жизнь жутких бессмертных, — когда-то был немыслимо огромен. Он явно опускался до самого подножия Тихоокеанско-Антарктического хребта.

Что касается меня, то я бы, конечно, пробыл там дольше, обследовал бы место более внимательно и опустился бы глубже, но третий член экипажа нашей батисферы, молодой Риджвей, так вымотался, что о продолжении погружения не могло быть и речи. Понимаете, Риджвей — телепат, и он очень помогает нам в Мискатоникском университете, где он работает профессором психологии. А там, на глубине, где одному Богу известно, что может прятаться за этими колоссальными каменными громадами и дверями с жуткими барельефами, — ну, в общем, этого он вынести был не в состоянии. Не будь при нас звездных камней — можно не сомневаться: за несколько минут Риджвей превратился бы в безумную амебу. А в нашем случае он едва удерживался от крика. Помните, что случилось с бедолагой Финчем, когда он добровольно пустился в недра земли, в сознание того чудища, которое обитало под йоркширскими торфяниками? Здесь тоже могло закончиться так же паршиво, вот только Риджвей старался изо всех сил не подпускать к своему разуму телепатические послания отпрысков Ктулху, но при этом он все же пытался выяснить, каков их настрой. А настрой у них был ужасный, можете не сомневаться.

Так что в итоге мы решили всплыть на поверхность. Бедняга Риджвей с перекошенным лицом забился в угол. Он даже говорить связно не мог. И тут мы их увидели. Хранителей могил, дозорных вечной ночи отродья Ктулху. Это были самые богохульные создания, каких только можно себе вообразить. Морские шогготы — десятки тварей! Их удерживали звездные камни — точно так же, как в свое время нам удалось с помощью звездного камня прогнать их меньшего собрата от вашего «Морехода» неподалеку от Хенли. Но это были гиганты своего племени, де Мариньи. Это была королевская гвардия князей зла. Горы протоплазменной слизи качались и подпрыгивали в глубине, словно космические поплавки в водовороте туманности Андромеды! И хотя я прекрасно осознавал, что опасность нам не грозит, все равно я радовался тому, что шогготы держатся на расстоянии, а еще сильнее я порадовался, когда наконец батисфера была взята на борт «Наблюдателя».

Наше путешествие в океанские глубины получилось кратким, но мы увидели достаточно. С этого дня, естественно, Фонд…

— Дайте-ка, я угадаю, — поспешно прервал я профессора Писли. — Очередная серия испытаний атомного оружия в Тихом океане, а точнее — в том регионе?

— Нет, нет, это было исключено. Теперь нельзя направо и налево швырять атомные бомбы, Анри. Но содрать шкуру с кошки можно разными способами. Мы просто «приперчили» весь подводный хребет радиоактивными веществами с очень коротким периодом полураспада. Этого должно хватить для того, чтобы уничтожить большую часть поселений шогготов, но при этом на другой морской живности это отрицательно сказаться не должно было. Безусловно, мы не могли рассчитывать на истребление всех шогготов — океаны простираются на многие миллионы квадратных миль. Весьма возможно, что мы не добрались ни до одного из ктулхов, прячущихся в глубочайших пещерах и ущельях, но все же перцу мы им задали, можно не сомневаться. Ктулхи — кстати, именно так мы в последнее время стали называть отродье Ктулху, в отличие от БЦК, в целом. Нет, шанс изничтожить их всех был мал, и к тому же наши действия в большой степени были продиктованы соображениями экологии. То есть у нас не было желания стерилизовать весь Тихий океан! Поэтому, как я уже сказал, мы просто обработали короткоживущими радиоактивными материалами эту часть подводного хребта и другие подозрительные места. В то же самое время мы делали все возможное, чтобы не причинить вреда экзотической морской жизни. Но в любом случае, по нашим понятиям, на такой глубине жизни не так уж много.

— О? — удивился я. — Триста морских саженей?

— Там действительно мало кто обитает, де Мариньи, — уверенно проговорил Писли. — И чем глубже, тем скуднее жизнь. Вы должны помнить о том, остров Йохансена был только верхушкой огромной горы. Остальные этажи этого гигантского города уходили в гигантские глубины — туда, где не может быть иной жизни… кроме жизни этих существ. Мы подсчитали, что подводный город в Тихом океане может простираться почти на полмиллиона квадратных миль. А возможно, такие города есть и в других океанах! При том, что мы не осмеливаемся пока позволять нашим телепатам ступать в слишком тесный контакт с ктулхами, мы все же можем заявить, что на огромных глубинах в заточении пребывает порядка пятисот представителей этого рода Ктулху, премьер-министр, отец расы — только один из них, хотя он, скорее всего, самый старший, наиболее могущественный и страшный. Возможно, он самым первым из них прибыл на Землю, когда они были изгнаны сюда со звезд — задолго до того, как бульон земной жизни озарили первые лучи жизнетворного Солнца.

Я внимательно слушал профессора, но на самом деле я остановился в своем восприятии слов на сто назад.

— Полмиллиона квадратных миль, — я даже повторил вслух сказанное Писли — настолько оно меня изумила. — Так это же целый материк затонувших могил. И это… — я быстро провел в уме грубые подсчеты, — раз в пять больше Великобритании!

— Мой дорогой Анри, — вздохнул профессор и склонил ко мне голову. — Как ни горько мне приуменьшать вашу Великобританию, в наших масштабах она — всего лишь крошечный камешек, брошенный в очень большой пруд. Она поместилась бы целиком в любую из глубоководных впадин Тихого океана, и при этом на поверхности океана не появилась бы даже малейшая рябь. Мы говорим об океане, простирающемся на миллионы квадратных миль — а это миллионы кубических метров воды!

Я знал, что он прав, конечно, но все же мой разум с трудом осмысливал эти цифры. Я тихонько присвистнул и эхом повторил:

— Великобритания — камешек, брошенный в огромный пруд!

4. О БЦК в Англии (Из записных книжек де Мариньи)

Потом я перевел свое внимание на другие вопросы.

— Раз уж мы заговорили о Британии, как насчет предупреждения Кроу о том, что здесь еще стоит поискать? Я помню, что он упоминал Силбери-Хилл, Стоунхендж, Эйвбери, Адрианов вал и еще целый ряд мест в долине Северна и Котсуолдах. Вы занимались этими местами?

Писли нахмурил брови.

— Да, мы еще раз обследовали Британские острова и нашли несколько тревожных точек, которые упустили раньше. К примеру, поблизости от Адрианова вала, не так уж далеко от Ньюкасла, есть врата, ведущие в иное измерение, к одной из наиболее далеких тюрем, созданных Старшими Богами. Пожалуй, можно сказать, что эти врата заперты. Лоллиус Урбикус в своей книге «Пограничный гарнизон» говорит нам о том, что в его время эти врата, по меньшей мере, один раз открывались — а возможно, не однажды. Урбикус написал в сто восемьдесят третьем году после Рождества Христова: «…варвары желали вызвать дьяволов, которых они насылали на нас. Они вызывали их из воздуха и из-под земли, и один такой, посланный ими, убил полцентурии воинов, и только потом они пронзили его своими мечами».

Что же из этого следует? Эти варвары, о которых упоминает Урбикус, наверняка были древнебританскими или древнешотландскими марионетками БЦК. Не такая уж редкость, и не так уж это странно, на самом деле. Есть записи о том, что БЦК нанимали на работу птетолитов[34] за тысячи лет до Урбикуса. Они тоже умели вызывать темные силы. О да, ваши колдуны и ведьмы были вполне реальны, Анри, но их магия представляла собой всего-навсего совершенно чужеродную науку.

У Титуса Кроу имелся экземпляр «Пограничного гарнизона», не говоря уже о гораздо более конкретных жутких реликвиях тех времен. Удивительно, почему он никогда не говорил вам об этом.

— На самом деле, говорил, — ответил я, нахмурившись. — Кажется, он даже написал страшный рассказ об одной из тварей, которых упоминает Урбикус. Как же он назывался, этот рассказ?..

— «Царство Йегг-ха», — подсказал мне Писли.

— «Йегг-ха»! — Я прищелкнул пальцами. — Конечно, теперь я вспомнил. Однажды Титус мне рассказывал о скелете, который он выкопал рядом с Адриановым валом, между Хаусстедз и Бриддоком — ведь он, как вы знаете, потихоньку занимался археологией, и он намекал, что этот скелет нечеловеческий. Да-да, и, как я помню, он как-то связывал эту свою находку с Лоллиусом Урбикусом.

— Верно, — кивнул Писли. — И в этом рассказе все описано очень близко к тому, как это произошло, хотя представлено было, конечно, в виде вымысла. Но даже в этом виде читается очень реалистично. Я прочел этот рассказ и вполне понимаю, какая шумиха поднялась в то время, когда он был впервые опубликован в журнале «Гротеск». Что же до выкопанных Кроу костей, то они, как вы говорите, принадлежали не человеку. Вправду, они выглядели чудовищно! Только имейте в виду, я этих останков своими глазами не видел — огромного безглазого черепа и фрагментов крыльев, похожих на археоптерикса. По какой-то причине Кроу вскоре после обнаружения скелета уничтожил эти кости, но он показывал мне фотографии. Судя по фотографиям, это и вправду было нечто… неземное.

— Я знаю Титуса Кроу, — вставил я, когда Писли умолк. — Знаю настолько, что мне удивительно, как это он самолично не отправился на поиски этого портала.

— Да, но в то время он был куда менее осведомлен, Анри. Как и все мы. Но это не важно — в итоге его идея была верной. Как я уже говорил, мы в итоге разыскали этот портал именно из-за того, о чем мне рассказал Кроу. Мы действительно нашли их — эти врата, ведущие в несовершенную, синтетическую вселенную, сотворенную Старшими Богами для того, чтобы там держать в плену тварей, которым не место было на Земле! Мы нашли врата и теперь заперли их раз и навсегда.

Безусловно, то, о чем я говорю, вовсе не было внешне похоже на ворота или двери. Скорее, это было место, где наш пространственно-временной континуум время от времени накладывается на другой. БЦК об этом знали и телепатически скармливали варварам ровно столько познаний, чтобы это позволяло им открывать путь в наш мир существам из мира по ту сторону от портала. Но из тюрем, созданных Старшими Богами, не так-то просто вырваться. Совершить побег удавалось только приспешникам, прислужникам плененных сил зла — страшным, но все же существам из плоти и крови, типа Йегг-ха. А настоящие заключенные тюрьмы-измерения должны были оставаться в своих безвременных узилищах. А это, в свою очередь, подводит нас к другому вопросу: кому из Великих Древних служили Йегг-ха и емуподобные? И возможно ли современным, гораздо более просвещенным марионеткам ЦКЗ вызывать их?

Относительно последнего вопроса — этого сейчас бояться почти совсем не стоит. Мы поставили на портал самые мощные блоки, о каких нам только известно. Мы буквально заперли их наглухо с помощью достижений современной науки, которая некогда являлась магией Старших Богов. Если кто-то вновь решит побаловаться с порталом, это должны быть люди, знающие не меньше нас, а таких можно разыскать только в Фонде.

— Не забывайте, Уингейт, — напомнил я ему, — что некогда существовал так называемый «безумный араб», некто по имени Абдул Альхазред. Вот он знал столько же, сколько знаем мы, если не больше.

— Альхазред, — ответил мне профессор, — был величайшим сновидцем, ясновидцем и мистиком всех времен. В сравнении с ним Алистер Кроули был просто ноль, Ди — агукающий младенец, Элифас Леви — просто дилетант, а Мерлин — подмастерье-первокурсник. Да, безусловно, существовал Альхазред, а еще — да Винчи, Ван-Гог и Эйнштейн. Такие люди рождаются в одном экземпляре, а в случае с Альхазредом можно сказать — и слава Богу за это! Кроме того, я считаю, что он был весьма не в своем уме. А если так, то он вполне мог принимать телепатические сигналы от БЦК. Вам никогда не приходило в голову задать себе вопрос: откуда Альхазред, вообще-то, получил все эти оккультные познания?

— Нет, — честно ответил я, — об этом я никогда не думал.

— Г-м-м-м! Ну, не переживайте. Есть тысячи вопросов, которые люди до сих пор себе не задавали. И вопросы бессмысленны до тех пор, пока хотя бы наполовину неизвестны ответы.

— А вы решили или обнаружили, кому из Великих Древних служил Йегг-ха? — спросил я.

— Мы точно не уверены, но соображения есть. Первое предположение вот какое: это внешнее измерение разделено на части между целым рядом существ, пребывающих там в плену. Как многоквартирный дом. Например, нам известно, что Йог-Сотхот соединен со всем пространством и сосуществует со всеми временами — по крайней мере, так нам говорят об этим древние книги и документы. Но как это может быть? И если это так, то почему же он сейчас не здесь и не сеет хаос и разор? Так вот: мы полагаем, что он вездесущ только там, где его вселенная граничит во времени и пространстве с нашим континуумом. Смысл в том, что некий край его места обитания параллелен нашему времени, а другой накладывается на наше пространство. В этой точке поблизости от Адрианова вала две вселенные пересекаются друг с другом, и при наличии кое-какой помощи те, кто слоняется на границе, могут перейти на другую сторону. Вы, конечно, помните, что в Цикле мифов о Ктулху Йог-Сотхот именуется «Ожидающим у Порога»?

— Да, конечно. Так, значит, это Йог-Сотхот таится за барьером этой синтетической вселенной?

— Я назвал ее «многоквартирной», де Мариньи. Мы считаем, что Йог-Сотхот заключен в одной «квартире», — но кроме него еще так много других! Что сказать об Йибб-Тстле и Бугг-Шаше, например? Ведь они, по идее, тоже находятся в плену в иных измерениях. А Азатота, прежде чем мы установили, что он — всего-навсего определение ядерного взрыва, также считался вездесущим. Мы не можем сказать между тем, что это не так, поскольку некоторые ядерщики-теоретики считают, что в центре атомного взрыва на миг разрывается пространство-время. Кто скажет, какие ужасы и кошмары человек обрушил на обитателей куда более далеких измерений за счет применения этого безумного оружия? Вот одна из причин, почему Фонд поддерживает запрещение всех ядерных испытаний.

Однако я немного уклонился от темы. Я ведь отвечал на ваш вопрос насчет оставшихся проблем, связанных с БЦК, в Великобритании, не так ли? Ну, так вот: после Адрианова вала мы переместились на Солсберийскую равнину. С разрешения Британского археологического общества мы осмотрели Стоунхендж — как рекомендовал Кроу. В данное время мы ничего не обнаружили, но в далеком прошлом там определенно что-то было. Мы нашли там звездные камни — глубоко под землей. Древние, какие только можно себе представить. На самом деле археолог из Мискатоникского университета Шнайдер полагает, что некогда сам монумент имел форму огромной пятиконечной звезды. Подтверждение его гипотезе можно найти во «Фрагментах Г’харне». «Лучи» звезды давно исчезли, остался только кругообразный центр. Одному Богу известно, какой кошмар заточили Старшие Боги там под землей, если им понадобилась такая монументальная гробница! В письменах на «Фрагментах Г’харне» сказано, что, когда древние киммерийцы вторглись в Гандерланд примерно двадцать тысяч лет назад, они разрушили дальние укрепления Знака Великих Древних и, тем самым, освободили Существо Великой Звезды. А Гандерланд занимал южную часть Англии, где лежит Солсберийская равнина. Относительно того, что после этого произошло с чудовищем… — Писли пожал плечами. — Может показаться фантастикой, но что касается самого Стоунхенджа… так вот: невзирая на то, что могут привести в качестве возражений ваши так называемые эксперты, пирамиды — это всего-навсего младенцы в сравнении со Стоунхенджем!

— Вы упомянули о «Фрагментах Г’харне», — проговорил я, выбрав именно этот момент из массы сведений, обрушенных на меня профессором. — С этими осколками керамики когда-то работал несчастный Уэнди-Смит, верно? И еще профессор Гордон Уолмсли из Гула. Вы хотите сказать, что у нас наконец появился перевод? А я думал, что эти письмена не поддаются расшифровке…

— О да! — воскликнул Писли. — Перевод у нас есть, это правда. На самом деле теперь мы знаем о фрагментах почти все, что только можно было узнать, — кроме того, как им удалось сохраниться на протяжении стольких веков. Обратите внимание: Фонд не претендует на право первого перевода — и даже второго. Ни в коем случае. Уэнди-Смиту удалось перевести совсем немного — честь и хвала ему за это, но мы взяли эстафету, большей частью, от Уолмсли. Я не знаю, знакомы ли вы с его книгой «Заметки о расшифровке кодов, криптограмм и древних письмен», но если знакомы, то знаете, что Гордон Уолмсли — главнейшая величина в своей области. Правда, в итоге его познания особой пользы ему не принесли.

— Значит, Уэнди-Смит и Титус Кроу насчет Стоунхенджа ошибались, да? Район мегалитического монумента безопасен?

— Да, но такого мы не можем сказать о других районах Великобритании — о Силбери-Хилле, к примеру, или о Эйвбери. На этих местах лежит пятно древнейшего зла. Вам важно понять вот что: в этой редкой разновидности зла нет ничего физического. Оно проявляется смутно, едва различимо, словно картинка, нарисованная на ртути, и зыбкая, как фазы Луны, но столь же уверенно, как фазы Луны, возвращающаяся. Случались дни и даже недели, когда наши телепаты и медиумы выдавали этим местам чистенькие сертификаты безопасности — так все и было. Но бывали и другие случаи, когда телепатический и парапсихологический эфир буквально взрывался от сигналов, звучащих практически без помех. И это, скажу я вам, не просто совпадение — то, что Общество Метафизики теперь разместило свою штаб-квартиру в Тидуорте: мы намерены пристально наблюдать за всей территорией Солсберийской равнины.

Точно так же у нас есть и агенты, размещенные на постоянной основе в таких городах, как Маршфилд, Нейлзуорт и Стоуна-Уолде в Котсуолдах. Наш особый интерес вызывают некоторые «тихие омуты» и центры воздействия темных сил наподобие вымирающих деревень Тимпхилл и Гоутсвуд в долине реки Северн.

— Котсуолды, — повторил я. — И Маршфилд! Только не говорите мне, что вы что-то обнаружили в Маршфилде! Дело в том, что там жила старая подруга Кроу, его доверенное лицо — матушка Куорри. Именно ее письмо предупредило Кроу об опасности, когда мы с ним в последний раз угодили в ловушку БЦК. Да-да, я помню: у нее было видение. А Кроу о ней так рассказывал, что я представлял ее себе просто старухой-шарлатанкой.

— Значит, вы в ней ошибались, Анри, — сказал Писли. — Матушка Элеанора Куорри — одна из лучших медиумов всех времен. В данное время мы привлекаем к работе таких людей так же часто, как в ваши дни — телепатов. Довольно часто эти два таланта уживаются в одном человеке, идут, так сказать, рука об руку. Матушка Куорри возглавляет очень эффективную группу в Котсуолде, а живет по-прежнему в Маршфилде, в своем старом доме, который теперь превратился в штаб-квартиру ее группы.

— Вы привлекаете к работе медиумов, — задумчиво произнес я. — Не слишком ли это далеко от… Я в том смысле, что оперативный центр Фонда в Мискатоникском университете — это всемирно известное средоточие исследовательских изысканий и науки. Наверняка метафизика и все подобное имеет мало общего с…

— Де Мариньи, боюсь, вам придется многое наверстать, — сказал Писли, прервав меня. — К тому же, похоже, вы многое подзабыли. Метафизика во всем связана с нашей работой! Разве сами Старшие Боги не прибегали к оккультным искусствам и разве эти самые оккультные искусства не были их науками? Сегодня, Анри, мы смотрим на все подобные науки настолько просвещенным взором, какой только может себе позволить наш скромный разум. Прямо сейчас в Мискатоникском университете группы одаренных сотрудников изучают такие предметы, как телекинез и левитация… не говоря уже о созерцании магических шаров, гадании и некромантии. О, некоторые из наших семинаров больше похожи на шаманские камлания! О да, вам многое предстоит наверстать.

— Ну хорошо, — кивнул я. — Для этого вы здесь, Уингейт. Вы могли бы рассказать мне немало, в отличие от меня. Мне вам поведать почти нечего.

— Вы не помните ничего из своих утраченных десяти лет?

— Ничего. — Я покачал головой. — Кроме… — Я поудобнее устроился на подушках и добавил: — Нет, ничего такого… Просто у меня появилась идея.

— О? Ну, продолжайте, Анри.

— Да, есть у меня эта… идея. Понимаете, Уингейт… Похоже, за десять лет я совсем не постарел — ни на один день, так вот я и гадаю, не могло ли…

— Да?

— В общем… Когда мы с Титусом вошли внутрь этих здоровенных старинных часов, чтобы удрать из Блоун-Хауса прежде, чем до нас доберутся духи воздуха, посланные Итхаквой, я помню, что Кроу что-то сказал о путешествии во времени. О странствии в будущее.

Я умолк.

— Это очень интересно, Анри, — проговорил Писли, пристально глядя на меня мудрыми, широко раскрытыми глазами. — Дальше.

— И я подумал, что если… что если Кроу вправду удалось увести эти часы… эту машину во время, в будущее, а я…

— А вы свалились за борт до того момента, когда он по-настоящему взял старт?

— Да, что-то в этом роде, — ответил я.

— Конечно, это возможно, — сказал мне профессор, пару секунд помолчав. — И этим бы превосходно объяснялось и то, почему вы не состарились, не говоря уже о вашей амнезии. Как может человек что-то вспомнить о десяти годах, которых вовсе не было?

— И само понятие путешествия во времени не кажется вам слишком фантастическим?

— Вовсе нет, Анри. Я повидал уже слишком много фантастического, чтобы меня пугали какие-то понятия. И в конце концов, если задуматься, все мы — путешественники во времени.

— Да? Вы о чем?

— Но разве прямо сейчас мы с вами не путешествуем в будущее? Безусловно, путешествуем, вот только… со скоростью всего-навсего одна секунда в секунду. Думая о том, что вы мне сказали, я начинаю верить, что Титус Кроу нашел способ путешествовать быстрее, вот и все.

Мы немного помолчали, потом я сказал:

— Старшая сестра Эмили мне говорит, что, когда меня отцепили от бакена неподалеку от Перфлита, меня даже брить не понадобилось. Получается, что мы с Титусом эти десять лет за сутки преодолели! А с того момента — с моего возвращения — прошло уже два месяца. Как же далеко улетел в будущее Титус Кроу теперь?

Писли вдруг встревожился и отвел взгляд.

— Возможно, мы этого никогда не узнаем, Анри. Но надежда все еще есть, конечно. Надежда останется всегда, но…

— Понимаю, — сказал я, и перед моим мысленным взором явственно предстала картина: метеор, похожий на гроб, улетает от меня куда-то в кошмарную бескрайность пространства и времени. — Понимаю…

5. Космические кровосмешения Ктулху (Из записных книжек де Мариньи)

Довольно долго мы молчали. Потом, намеренно сменив тему разговора, Писли быстро просветил меня относительно недавних успехов Фонда Уилмарта — успехов и ряда неудач. Полностью пересказывать повествование профессора было бы слишком долго, да и в любом случае я сомневаюсь, что все запомнил, но могу в общих чертах изложить то, что он мне поведал.

Например, он говорил о переводе «Фрагментов Г’харне» и о том, какой всплеск научных изысканий произошел вследствие этого в ядре Фонда Уилмарта. Он рассказал о том, как с помощью субмарины было уничтожено глубоководное поселение шогготов Гелл-Хо, об обрушении гниющего Кингспорта в Новой Англии и о том, что унылое, пасмурное море в данное время начало обнажать там дотоле неведомые пещеры и прорытые червями в незапамятные времена мерзкие норы. Писли рассказал мне о Лх’йибе и, перейдя на шепот, упомянул о том, что люди сделали с родственным городом под йоркширскими торфяниками. Потом Писли повеселел и принялся рассказывать об успехах в деле изничтожения озаренного голубым сиянием К’н-яна и озаренного красным свечением Йотха, и Черного Н’кая. Еще мне запомнилось, что он упомянул о каком-то из Лунных Богов из ирландских легенд и мифов, которые были каким-то мрачным образом связаны с так называемым безымянным городом в древнем Туркестане.

Многое из того, что я услышал, оказалось для меня новостью. Многое лишь совсем недавно было открыто и обнаружено Фондом, поэтому меня бросало в дрожь при звучании таких потусторонних названий, как Затонувший Ятта-Ук — город, затопленный в забытом внутреннем конусе вулкана Титусикака, Обреченный Колдовской Тенгри — древний лабиринт неприступных вершин и ледяных пиков в белых пустошах на юге гор Куньлунь. Страшновато было слышать о Джидхауас, дикарях-кочевниках из монгольской пустыни Гоби, поклонявшихся Шудде-М’елю.

Все это я слушал с большим интересом, но особенно меня захватила одна тема, которой Писли коснулся ближе к завершению своего пространного рассказа. Это было связано с Шуб-Ниггуратом, еще одним именем из Цикла мифов о Ктулху. Да-да, с Шуб-Ниггуратом, «черным лесным козлом с тысячным потомством», которого порой называли также Бараном с Тысячей Овец, а Писли предпочитал именовать его Космическим Кровосмесителем Ктулху!

Я знал, что прежде Шуб-Ниггурата считали символом плодовитости, существом, которое было отправлено в плен вместе с БЦК Старшими Богами, и что в «Некрономиконе» было написано, что «он явится в самом своем ужасном обличье, когда Великие Древние вновь обретут свободу ходить по миру так, как они ходили прежде». Однако не так давно Фонд Уилмарта интерпретировал это несколько иначе. Ученые, изучавшие пантеон божеств из мифологии Ктулху, наконец растолковали ряд противоречивых утверждений относительно сексуальных характеристик Шуб-Ниггурата. Примером новейших открытий стало то, что «Баран с Тысячей Овец» часто упоминается как жена Хастура, и что еще более озадачивает, так это то, что в «Кхтаат Аквадинген» Шуб-Ниггурат именуется «Отцом и Матерью всех чудовищ и тех, кто еще страшнее, но явится в поздние времена».

Отец и мать?..

Писли сказал мне, что ответ всего лишь в том, что Шуб-Ниггурат — величайший символ плодовитости всех времен, и, на самом деле, не просто символ. Он/она — не менее чем сама сила кровосмешения, поразительно присущая большинству БЦК. Он/она — это их способность совокупляться с дочерьми Адама и сыновьями Евы и многими другими в огромной вселенной, сильно отличающимися от людей.

Вот так, наряду с Азатотом и Ньярлатотепом, Писли и Шуб-Ниггурата причислил не к живым существам инопланетного происхождения, а к символам некой энергии. И об этой чудовищной космической кровосмесительной силе БЦК профессору было что рассказать. Он поведал мне о невероятных последствиях и результатах соитий БЦК с людьми, о жутком потомстве от такого кровосмешения. Он сказал, что сотрудники Фонда собрали и сопоставили между собой много ценных и страшных фактов, но у него были опасения, что пока все это — лишь снятие пенки.

Из обилия этих сведений он выбрал для меня несколько примеров. Он упомянул о близнецах, родившихся у незамужней безграмотной женщины-альбиноски в Данвиче — городке на севере Массачусетса, и о жутких змееподобных детишках, мать которых зарубила мужа топором насмерть в приступе безумия за девять месяцев до того, как ее семейство было… подвергнуто кровосмешению(?) — в округе Каддо, штат Оклахома. Еще я узнал о полоумной ирландке, у которой родился мальчик с куцыми, полуразвитыми крыльями после того, как ее мать-медиума мучили ночные кошмары, в которых ей являлся летучий демон. И так далее. Таким случаям, похоже, не было числа.

Помню, что в этот момент я остановил Писли и спросил его относительно самого термина «космическое кровосмешение» — не слишком ли слово «космическое» здесь притянуто за уши? И вот тогда он рассказал мне то немногое, что ему было известно о некоем мрачном разуме, обитавшем в глубоких пещерах под дном океана в Й’ха-нтхлее неподалеку от Дьявольского рифа. Фактически Писли сказал мне о том, что человек — не единственное разумное существо во Вселенной, и что отпрыски БЦК происходят не только от кровосмесительных соитий с людьми.

Он и раньше рассказывал об этом, но теперь выразился более определенно.

Писли поведал мне о том, что до Великого Возвышения Ктулху стал отцом трех сыновей, зачатых «с разумными женскими особями с далекой планеты Ксотх, похожей на Землю, где светит двойное зеленое солнце, похожее на око демона в черноте за Аббитом…» Эта цитата была взята из «Понапской Рукописи», которая, судя по тому, что говорит Писли, является древним документом, вывезенным с острова Понапе аркхемским купцом-шкипером, капитаном Абнером Эзекиилом Хоугом, примерно в тысяча семьсот тридцать четвертом году. Манускрипт передавался из рук в руки, пока наконец не оказался в Библиотеке Кестера в Салеме, и там им впервые заинтересовался Фонд.

Из этой книги и еще из двух других — в особенности из «Табличек Зантху» — сотрудники Фонда почерпнули большую часть знаний о потомстве Ктулху, после чего приступили к подтверждению или опровержению полученных сведений. Если учесть историю «Табличек Зантху», нет ничего удивительного в том, что Фонд стал рассматривать этот источник серьезно только в более или менее недавние годы. Эти таблички, которые считали творением шамана или колдуна из доисторической Азии, были официально обнаружены профессором Гарольдом Коуплендом в каменной гробнице Занту в тысяча девятьсот тринадцатом году, а перевод был опубликован Коуплендом три года спустя в небольшой брошюре, которую поспешно изъяли из обращения, поскольку сочли ее содержание «поверхностным и вымышленным с целью подрыва всех известных авторитетов в науке и богословии».

Что ж, и сэра Эмери Уэнди-Смита называли сумасшедшим, и насмехались над Гордоном Уолмсли из Гула, и многими другими, чьи труды позднее оказались бесценными для Фонда Уилмарта, и Фонд извлек для себя урок из подобных примеров. Через несколько лет упорного труда соратникам Писли удалось сделать достаточно решительный вывод о том, что и «Понапская Рукопись», и «Таблички Зантху» являются документами, которые наряду с другими страшными книгами имели под собой твердое основание из фактов и немыслимо далекой предыстории.

И вот что наконец выплыло на свет: до тех пор, пока не будут обнаружены веские опровержения, следует считать, что Ктулху действительно стал отцом трех сыновей, родившихся от кровосмесительной связи с некой внеземной особью, и что эти существа, на счастье, до сих пор пребывали в плену в страшных черных недрах земли.

Первым из трех сыновей был Гхатонотхоа, «чудовище на горе», заточенный в криптах под первобытной вершиной, ныне затерянной в глубинах океана на южном крае юго-восточного Тихоокеанского плато, примерно в тысяче миль к югу от Восточного острова Новой Зеландии. Вторым был Итхготха, «мерзость из бездны», плененный и закованный Печатью Древних в Ихе. Местонахождение этого узилища Фонд пока не определил. Третьим был Зотх-Оммог, «обитатель глубин». Теперь он спал и видел безумные сны в кошмарных впадинах неподалеку от Понапе. Итак, было три сына… и дочь!

Ее звали Ктхилла. Тайное семя Ктулху. Ее имя было старательно вымарано из всех древних текстов, остались только самые туманные намеки. Приспешники БЦК удалили ее изображения с Колонн Гефа в прибрежных джунглях Либерии еще до того, как предприняли попытку уничтожить сами колонны, чтобы обезопасить слово Тайного. Ктхилла — имя, которое фон Юнцт однажды выкрикнул в страхе перед своей смертью в тысяча восемьсот сороковом году в Дюссельдорфе, где его держали в запертой на все замки и засовы палате. На шее несчастного обнаружили следы когтей. На каменном полу корявыми буквами собственной кровью написано это имя Алексисом Ладо, ближайшим другом фон Юнцта. Ладо прочел несколько глав из книги своего друга «Сокровенные культы». Он сжег эту книгу дотла, а потом перерезал себе горло бритвой. Ктхилла, существование которой не оставило никаких иных следов и никаких намеков для простых смертных, Ктхилла тем не менее существует и ей в наше время поклоняются!

Поняв в итоге, что побежден Старшими Богами и что его дело будет пронесено через века теми, кто станет ему поклоняться, но что найдутся иные правители на Земле и во Вселенной, которые будут пытаться его уничтожить, Ктулху решил не допускать, чтобы такая же ужасная участь постигла его дочь, его тайное дитя. Какая бы судьба ни ожидала самого Ктулху, его семя следовало защитить. Он старался утаить и существование своих сыновей, но о его дочери, которая могла бы стать продолжательницей рода, основательницей новых поколений, не должен был узнать никто…

И это была на просто забота отца о своем ребенке, как того можно было ожидать от человека. Ничего человеческого в Ктулху не было, он не ведал чувств, понятных людям. Так откуда же проистекало это его желание окутать тайной существование дочери и обеспечить ее безопасность? Некоторые сведения, почерпнутые телепатами Фонда в Иннсмуте, содержали ужасный ответ.

В тысяча девятьсот семьдесят пятом году — а точнее, в течение последней недели октября этого года, а еще точнее — в день Хеллоуина, особой командой телепатов, якобы проводивших отпуск в Иннсмуте, была «засечена» жуткая ментальная болтовня, исходившая из невероятных глубин под дном впадины за Дьявольским рифом. Не зная о том, что они слышат слова ритуалов, давно затерявшихся в невообразимой древности, сотрудники Фонда записали часто повторявшиеся восхваления, а затем обнаружили, что чаще всего повторяются имена Матери Гидры, Отца Дагона и Ктхиллы, дочери Ктулху. Насколько поняли сотрудники, в последний раз эти древние ритуалы осуществлялись в тысяча семьсот семьдесят пятом году. Тогда, в ознаменование этого события, Дагон и его Глубоководные захватили власть над разумом некоторых моряков из Иннсмута. Так и вышло, что эти несчастные переняли приверженность к некоторым темным полинезийским религиям. В итоге произошло возрождение альянса, прерванного до того, как поплыл по земным морям первый целакант — альянса Глубоководных, охраняющих гробницы в Тихом океане, с их сородичами из И’ха-нтхлея, где в глубоких пещерах спит плененная Ктхилла!

Глубоководные теперь исчезли — эти полулюди, обитатели И’ха-нтхлея, а вместе с ними — и все шогготы этого затонувшего города. Все они, до последнего, были истреблены Фондом Уилмарта во время второй зачистки Иннсмута в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, но намного глубже, под дном залива, в склепах, до которых, быть может, людям не стоит и надеяться добраться… там, где за ней ухаживает верная Гидра и где ее оберегает Дагон, до сих пор спит Ктхилла. Спит и ждет… но чего?

И вот, опираясь на сведения, полученные братствами телепатов и экстрасенсов, сотрудники Фонда решили, что получили ответ на этот вопрос.

Все это связано с загадочным заявлением самого Ктулху: «Пх’нглуй мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл», что в переводе с Р’льехского означает: «В этом доме в Р’льехе мертвый Ктулху спит и ждет», а также с не менее загадочным двустишием из Альхазредова «Некрономикона»:

То не мертво, что в вечности живет,
Но будет час, когда и Смерть умрет.
В том, что Альхазред, великий сновидец и мистик, взял эти строки напрямую из разума ктулхов, теперь не остается никаких сомнений, потому что стало известно о существовании второго двустишия, используемого в соединении с первым во время ритуалов поклонения Ктулху. Перевести эти строки можно примерно так:

Сновидцев умирающие лица усмехнутся,
И токи жизни в его семени проснутся!
Феникс Ктулху, восстающий из пепла, из собственного праха в потомстве темной утробы своей дочери… Перевоплощение!

Для того чтобы разобраться в этих строках, леденящих кровь, но от которых в свете последней информации никак нельзя было отмахнуться, ученые из Фонда снова вернулись к тексту Альхазреда, а чтобы понять его, обратились к одному из самых загадочных пассажей Аль-Азифа:

«Доказано и проверено, что между некоторыми людьми, состоящими в родстве, существует более тесная связь, чем узы крови и семьи, — настолько тесная связь, что такой человек способен ощущать все мучения и радости другого — даже чувствовать боль и страсти на расстоянии. Кроме того, есть еще такие, чье искусство в подобных делах проистекает из применения черной магии и общения с духами и существами из потусторонних сфер. Что касается последних, то я находил таких — мужчин и женщин и, изучая их, всякий раз обнаруживал, что они были ворожеями, гадателями, колдунами, ведьмами, заклинателями или некромантами. Все они заявляли, что свои чудеса творят посредством взаимодействия с духами мертвых, но я опасаюсь, что зачастую эти духи — падшие ангелы, вестники Темного, либо носители еще более древнего зла. И в самом деле, попадались среди них некоторые, сила которых была невероятна и которые были способны по своей воле вселяться в тело другого человека даже на большом расстоянии и против воли того, кто становился мишенью такой страшной мести, а зачастую и так, что он об этом не ведал.

Более того, приснился мне сон о том, из вышеупомянутых, самых древних проявлений зла, есть одно, которое спит в столь далеких глубинах, что оно почти бессмертно, и жизнь и смерть для него почти неотличимы. Это чудовище настолько злобно и подло, что оно не страшится подлости смерти, но когда смерть приблизится, оно будет к этому готово, и наконец покинет свою древнюю плоть, и его дух переселится в грядущие времена и поселится в его грядущей плоти, и все грехи его Великого Отца падут на чадо его чада. Мне это приснилось, а мои сновидения были его сновидениями, а он — самый великий сновидец…»

Следовательно, Ктулху должен был перевоплотиться в утробе своей дочери и возродиться в виде ее ребенка. Стать отцом этого богохульного ублюдка предстояло Дагону, а Гидре была отведена роль няньки и гувернантки, и сама Ктхилла должна была взрастить это гибридное чудовище, наделенное жутким разумом и психикой Ктулху. Потом чудовище начнет набирать юную силу — и бессмысленно, и опасно даже рассуждать о том, какими качествами оно будет обладать! — и оно сможет снова начать воздействовать на разум людей, но при этом на сей раз источник влияния будет находиться намного ближе к многонаселенным центрам жизни человека.

Ктулху, обретший новую силу, будет насылать адские сны из океанских глубин за Дьявольским рифом, и никто ни о чем не будет подозревать — ведь официально он числится мертвым!

Все это рассказал мне Писли, но хотя я очень просил его поведать мне еще какие-то подробности, он отказался еще говорить о реинкарнации Ктулху. Мне показалось, что он рассказал мне не все. Видимо, существовала какая-то страшная тайна, которую профессор не решался открыть даже мне. Я заметил, что он нервно покусывает губы — наверное, он сокрушался о том, что сказал мне слишком много. В любом случае, было уже поздно, и это спасло Писли от неловкости. Он сослался на поздний час и ушел.

Часть вторая

1. О видениях и визитах (Из записных книжек де Мариньи)

Не прошло и недели, как Писли снова навестил меня. На этот раз — чтобы пожелать мне удачи на будущее и попрощаться на какое-то время. Его ждала работа в Америке. До того как он ушел, мы поговорили о Титусе Кроу, и потом старик спросил, какие у меня планы на предмет Фонда Уилмарта. Хотел ли я вернуться в эту организацию? Если да, то там всегда найдется место для меня. Я поблагодарил Писли, но от предложения отказался. У меня были свои собственные интересы и планы, мне предстояло совершить свои открытия в этом «новом мире».


Я провел в больнице еще шесть недель, и почти половина этого времени была посвящена физиотерапии, с помощью которой врачи старались восстановить и натренировать мои несчастные, отвыкшие от нагрузки мышцы. Только после этого мне было позволено выписаться и обрести статус свободного человека. На самом деле, эти последние недели стали для меня похожи на нечто вроде тюремного заключения, и я был очень рад, когда наконец сумел вернуться в мир, хотя это был мир, от которого я отвык.

За не самые веселые недели моего пребывания в больнице ко мне регулярно являлась одна посетительница — дама, чьи визиты помогали мне одолеть скуку и тоску в ожидании выписки. Это была моя дорогая старушка домоправительница, миссис Адамс. О Титусе Кроу она говорила только так: «Этот ужасный Кроу», потому что в ее глазах Титус всегда был виноват в том, что втягивал меня во всевозможные похождения. Я узнал о том, что больница, куда меня поместили, находилась на окраине Эйлсбери. Миссис Адамс, как только узнала о том, где я нахожусь, каждый день приезжала из Лондона, чтобы провести со мной час-другой. Все это время она присматривала за моим домом. Все долгие десять лет, пока меня не было, она приходила в дом два раза в неделю. Сама она об этом говорила так: «Ну, уж я-то знала, что рано или поздно вы возвернетесь, мистер Анри, сэр». И вот теперь я вернулся — хотя и ходил с тросточкой.

К счастью, вскоре после того, как я стал сотрудником Фонда, я почти свернул свой небольшой, но прибыльный бизнес, связанный с торговлей антиквариатом, поэтому ничего катастрофического в мое отсутствие не произошло. И теперь я намеревался возродить свой пожизненный интерес к красивым старинным книгам, посуде и мебели, но прежде всего мне предстояло заново привыкнуть к атмосфере моего старого дома.

Сам дом остался таким же, как прежде, а вот район, как мне показалось, изменился невероятно. «Прогресс», как его называют, никого не ждет — и даже путешественника во времени. Шагая по району, который я некогда считал своим, я чувствовал себя так, словно иду по незнакомому городу. Новые здания, переулки, плакаты… Хорошо знакомый мне старый кинотеатр сменился торговой аркадой. Даже лица прохожих стали другими. Магазины, которыми я прежде пользовался, перешли в другие руки или исчезли без следа. Метро осталось без изменений, хотя и не совсем… но это меня нисколько не волновало, поскольку я и раньше никогда не мог ничего понять в системе подземки. К тому же после столкновений с копателями я окончательно перестал пользоваться метрополитеном и не собирался пользоваться впредь, как бы меня ни успокаивал Писли…

Не сказать, чтобы в первые несколько недель после возвращения из больницы я уходил далеко от дома. Исключением стала только особая прогулка до Пустоши святого Леонарда в ноябре. Здесь когда-то стоял большой, просторный дом-бунгало, принадлежавший Титусу Кроу, — Блоун-Хаус. Теперь я нашел там только развалины — жалкий, одинокий скелет дома. Дымоход постепенно разваливался, и кирпичи падали на полусгнившие половицы. Сад медленно, но верно зарастал диким колючим кустарником. На подъездной дорожке тут и там топорщилась крапива. Еще пять-шесть лет — и может показаться, что никакого дома тут никогда не было…

Но там и тогда, стоя на развалинах, когда глаза щипало от слез и боли ностальгии, когда я погрузился в воспоминания о времени, которое мы с Кроу проводили в оккультных исследованиях и эзотерических дискуссиях, я впервые во время бодрствования испытал головокружительную атаку на мои чувства. В последующие недели такое стало происходить довольно часто. Когда мир начал кружиться вокруг меня, а серое ноябрьское небо почернело, я поспешно сел на голые половицы и прижался спиной к полуразвалившемуся дымоходу. Стоило мне только сесть, как я испытал еще более странное ощущение — такое, будто бы я падаю с огромной высоты, с отвесной древней скалы куда-то в черную яму, дно которой находилось чуть ли не в центре Земли. Мне казалось, что я падаю целую вечность, и у меня уже мелькнула мысль, что этому падению не будет конца. Меня замутило, желудок до боли сжался, мозг онемел. Тем не менее, ощущая, что финал этого кошмара близок, я понял, что в этом нет для меня ничего нового. Я познал это раньше — но в сновидениях.

Да… сновидение — или начало психоза, да мало ли чем это могло быть. Наконец я понял, где нахожусь. Всего лишь мгновение назад я словно бы вертелся и мчался в черную бездну, и вдруг в один миг мои отключившиеся чувства обрели невероятную остроту. Я ощутил запах странных ветров, с ревом пролетающих между мирами и приносящих ароматы умирающих планет и душ истаявших звезд. Я ощутил рядом с собой пустоту далеких и бескрайних вакуумов космоса и их холод. Я увидел на черном полотне небес неведомые созвездия и безымянные туманности, раскинувшиеся во все стороны на световые годы, в немыслимые бездны пространства. Наконец, промчавшись через ближайшие миры, я увидел загадочный предмет, немного похожий на гроб, и услышал голос моего потерянного друга.

Он не требовал, чтобы я следовал за ним. Точно так же, как в прошлый раз, он просто звал меня, оглашая криком пустое пространство:

— Де Мариньи, где ты! Где ты?

— Я здесь, Титус! — прокричал я, не задумываясь и не слыша собственного голоса за ревом ветра, дующего между мирами. — Здесь! — крикнул я вновь, и громадные напольные часы словно бы слегка качнулись и нерешительно повернулись ко мне в своем неровном полете через вселенную. И я услышал ответный, изумленный и взволнованный крик Кроу:

— Де Мариньи! Где? Где ты?

Я был готов ответить не мешкая, но вдруг из черноты позади странного воздушного судна Кроу возникло нечто раздувшееся, светящееся зеленоватым светом гниения и затмило все мое поле зрения. Оно потянулось ко мне скользкими щупальцами… Безумие, полнейшее безумие!

Ктулху! Я сразу узнал его. Кто бы мог ошибиться?

Щупальца, бесконечно тянущиеся от лица, к которому они крепились, и само лицо — громадное и злобное, узнаваемое с первого взгляда… а дальше — огромные, расходящиеся в далекие бездны пространства, изогнутые крылья, поддерживающие отвратительное одутловатое тело. Ктулху тянулся своими жуткими лицевыми щупальцами к корпусу часов!

— Осторожно! — наконец удалось выкрикнуть мне, и я заслонил лицо руками…

…И у меня опять жутко скрутило желудок, и опять я испытал такое чувство, словно падаю с немыслимой высоты, и все мои чувства начали сражаться за равновесие. Я отчаянно пытался вернуть свое сознание обратно, в материальную плоть.

Холодный дневной свет ударил по моим испуганным глазам. Сырость от мокрых половиц и кирпичей дымохода коснулась моей спины и ног.

Удивительным образом я очень ослаб, пережив нечто, далекое от физической нагрузки. Наконец я все же заставил себя подняться на ноги и покинуть развалины Блоун-Хауса. Но я никак не мог выбросить из сознания жуткое зрелище — Ктулху, преследующего часы Кроу, этого омерзительного гиганта, затмевающего собой хитро глядящие звезды и темные туманности. Я пошел своей дорогой, подавленный не только угрюмостью ноябрьских небес. Нет, тоска легла мне на плечи тяжкой ношей.


Миновало несколько недель, и эти ужасные нападения стали очень частыми. Каждое из них начиналось без всякого предупреждения, и это было почти невыносимо. Честно говоря, я уже был готов обратиться к врачу, психиатру. А потом, всего за десять дней до Рождества, я получил очень тревожное и поистине поразительное послание. В то утро я довольно долго проспал и обнаружил это письмо. Оно ожидало меня вместе с утренней газетой:

Маршфилд
Уважаемый мистер де Мариньи —

Прошу Вас, будьте дома вечером шестнадцатого. Я заеду Вас навестить. В Лондоне я буду около трех часов пополудни, а встречать меня не надо. Я знаю, где Вас найти. Могу доехать на машине. И пожалуйста, не говорите об этом никому из Фонда. Как вам известно, я также вхожу в эту организацию, как входили и Вы десять лет назад. Пишу об этом только ради того, чтобы заверить Вас в том, что мой визит никоим образом не противоречит нашим с Вами интересам и интересам Фонда — но я хочу поговорить с Вами о Титусе Кроу. А у меня есть подозрение, что он не желал бы распространяться о том, что я собираюсь Вам поведать.

До встречи,
Искренне Ваша,
Элеанора Куорри
P.S. Не разыскивайте меня с помощью телефонной книги. У меня нет телефона. Терпеть не могу эти штуковины.

ЭК
Когда я прочел это загадочное письмо в первый раз, я не понял ровным счетом ничего. Я откровенно не знал, как на это реагировать. Только после торопливого второго прочтения я начал кое-что понимать, а потом на меня словно ушат воды вылили. Шквал эмоций был настолько силен, что мое состояние стало близким к ментальной истерике.

Элеанора Куорри, матушка Куорри. Она была медиумом, чье своевременное письмо предупредило Титуса Кроу о коварной западне, подстроенной БЦК десять лет назад. Именно это письмо заставило нас бежать из Блоун-Хауса и искать спасения внутри страшноватого, инопланетного корпуса огромных старинных напольных часов — этой диковинной машины времени. Я никогда лично не встречался с этой женщиной, но всегда смотрел на ее экстрасенсорную практику с большим сомнением, хотя Кроу, похоже, верил в матушку Куорри безраздельно. И вот она появилась, эта дама, и фактически уже сказала мне, что Титус Кроу жив, и что она, судя по всему, была с ним в контакте, и что содержание их общения предназначалось исключительно для моих ушей!

Ну и что, спрашивается, я должен был об этом думать? Мысли разбегались на все четыре стороны — и при этом без всякой пользы, и управлять ими было невозможно. В голове скопилась уйма вопросов — не имеющих ответов, но требующих внимания. Все это бешено крутилось у меня в голове, и в итоге я был вынужден заставить себя сесть и попытаться обдумать проблему так спокойно, как только это было возможно.

Если Кроу был жив, где он находился теперь, и почему это было окутано тайной? Могло ли это означать, что ему грозила какая-то страшная беда? А может быть, он стал пленником БЦК? Нет, последнее, пожалуй, исключалось. БЦК ни за что не стали бы держать Титуса Кроу в плену. Они просто убили бы его на месте, как только бы им представилась такая возможность. Он был слишком опасен для их планов. Натуральный шип, колющий в бок. Между прочим, столь же опасен для них был и я.

Но только подумать — Титус Кроу жив!

Настроение металось от волнения и радости к диким выводам. Кроу жив! Неужели это могло быть возможно? Неужели мы с ним действительно совершили путешествие во времени, и именно это странствие стало причиной моих потерянных десяти лет? А он? Что же, он затем отправился в будущее, а я, неспособный уразуметь принцип действия часов времен, свалился за борт в самом начале пути?

С другой стороны, почему было настолько важно, чтобы теперь Кроу оставался инкогнито, где бы он ни находился? И насколько можно было верить этой женщине, Элеаноре Куорри? А вдруг это очередной злобный умысел БЦК? Мне было совершенно безразлично то, что она требовала от меня, чтобы я не говорил о нашей встрече кому-либо из Фонда.

Но… шестнадцатое! Это же завтра — а сегодня… Я проспал дольше полудня. Всего лишь через двадцать четыре часа мне предстояло узнать все, что только можно, об этой загадке. Я получу ответы на все вопросы… Но вряд ли мне еще довелось бы пережить более долгие двадцать четыре часа.

2. Матушка Куорри (Из записных книжек де Мариньи)

Услышав стук в дверь, я вздрогнул и выпрямился в кресле, очнувшись от неспокойных снов, которые, на счастье, мгновенно забылись. Посмотрел на часы. Ровно три часа пополудни.

Я понял, что случилось: весь вечер и ночь я расхаживал по дому в тягостных раздумьях обо всем том, чем чреват был для меня визит Элеаноры Куорри, и, видимо, заснул сразу после раннего ланча. И вот теперь я сидел в кресле, небритый, сжимая в руке каменную звездочку и боясь того, что за моей дверью — не Элеанора Куорри, а кто-нибудь другой.

Не зная, чего ждать, все еще полусонный, я побрел к двери. Стук послышался вновь. На этот раз стучали более решительно, и, кроме того, послышался голос — негромкий, но явственно проникший сквозь дверь:

— Мистер де Мариньи, я не шоггот, уверяю вас, поэтому, прошу вас, откройте дверь и впустите меня!

Этот голос мгновенно развеял остатки моих сомнений и страхов, и я торопливо отпер замок.

Элеанора Куорри была маленькая и старая. Она весьма элегантно выглядела в современном жакете и юбке в тон. Седоволосая, с яркими серыми глазами, которые, невзирая на возраст, сверкали под стеклами старомодного пенсне. Она крепко пожала мою руку и переступила порог, когда я отошел в сторону, чтобы ее впустить.

— Я Элеанора Куорри, — сказала она, представившись мне с полной серьезностью, и первой направилась в мой кабинет с такой уверенностью, словно всю жизнь прожила в моем доме. — Но прошу вас, называйте меня матушкой. Меня все так называют. И пожалуйста, перестаньте считать меня старой шарлатанкой. Я очень уважаемая женщина и превосходный, настоящий медиум.

— Заверяю вас… матушка, что я… — промямлил я.

Она меня прервала.

— И не лгите, молодой человек. Вы всегда считали меня шарлатанкой, я это знаю. Несомненно, все это из-за того, как обо мне говорил этот разбойник. Однако он всегда довольно сильно верил в шестое чувство, между прочим.

— А-а-а, это верно, да, — проговорил я, немного овладев собой.

В кабинете Элеанора Куорри повернулась ко мне лицом и улыбнулась, увидев в моей руке звездный камень.

— Я такой на шее ношу, — прошептала она, шутливо сдвинув брови и наклонившись ко мне.

— О! А я-то просто…

— Можно не объяснять. — Элеанора улыбнулась и вытянула из-за ворота блузки золотую цепочку. На цепочке висел маленький звездный камешек. — Жутко неудобная вещица, — призналась старушка, — но по-своему успокаивает.

Развеялись мои последние сомнения. Я улыбнулся гостье и смущенно потер щетину на подбородке.

— Хотел побриться до вашего приезда, — признался я, — но…

— Нет-нет, вы правильно поступили, что немного поспали, — сказала Элеанора, вновь меня прервав. — Наверняка теперь ваш разум стал мыслить яснее, а это важнее всего — чтобы вы мыслили ясно. Правда, я все равно люблю, когда мужчины гладко выбриты.

Она рассмеялась, и я к ней присоединился, но быстро посерьезнел, осознав, сколько правильных догадок сделала эта женщина за несколько минут. Она оказалась более или менее права, намекнув на мои опасения, что в дверь стучит не человек. Она оказалась совершенно права, обвинив меня в том, что я считал ее старой обманщицей (правда, я уже начал менять свое мнение), и, наконец, она абсолютно справедливо назвала меня лжецом, смутив и обескуражив меня, хотя ложь была во спасение… Возможно, и сейчас Элеанора вела себя как шарлатанка, но если так, то она была невероятно умна.

— Я действительно ясновидящая, мистер де Мариньи, — сказала она, проникнув в мои мысли. — Хотя, большей частью, мой дар можно приписать низкому уровню экстрасенсорной перцепции, но даже здесь у меня есть свои ограничения. Прежде всего, я телепат — телепат принимающий, односторонний. Читаю мысли. Если бы только я могла и передавать их… ах, но тогда Титусу Кроу не понадобились бы вы!

Меня успела так зачаровать эта удивительная старушка, что я чуть не забыл о цели ее визита.

— Титус! — воскликнул я, вдруг вспомнив об этом. — Титус Кроу! А он?..

— Жив? — Элеанора вздернула брови. — О да, он жив. И он близко. Не так уж далеко. Честно говоря, я понимаю не так много. Хотелось бы понять больше. Я получала от него сообщения, но не могла сообразить, откуда они исходят. Хочу сказать вот что: я думаю, что он не здесь. Не на этой планете.

Несколько секунд она молча смотрела на меня в ожидании моей реакции, а потом кивнула.

— Хорошо. Вам мои глаза не показались странными, поэтому я, видимо, на верном пути. О положении дел вы явно знаете больше меня. Нет, Титус Кроу не на Земле, однако он далеко не в одном смысле, почти как если бы…

— Как если бы, — закончил я за нее, — он был удален еще и во времени?

Элеанора раскрыла рот и вытаращила глаза, когда я еще не договорил. По всей видимости, она прочитала мои мысли за мгновение до того, как я их озвучил.

— Именно так! — воскликнула она. — Удивительно, как это я сама до этого не додумалась.

— О? — произнес я. — А меня это совсем не удивляет. Путешествия во времени — это ведь из области научной фантастики, не так ли? Не так просто взять и додуматься до этого.

— Ну, а как же телепатия? — спросила Элеанора в ответ с улыбкой.

Вопрос был резонный.

— Во всяком случае, — сказал я, — я верю, что Титус Кроу действительно потерялся во времени. Мы разговаривали об этом с Писли. Профессор со мной согласен. Но, пожалуй, будет лучше, если я расскажу вам всю историю. Наверное, тогда…

— Не нужно, — поспешно отозвалась Элеанора, протянула дрожащую руку и прикоснулась к моему лбу. — Просто подумайте об этом.

Ее взгляд затуманился. Она пошатнулась. С опозданием вспомнив о хороших манерах, я подхватил ее под руки и усадил в кресло. При этом она не оторвала прохладную ладонь от моего лба. Наконец ее глаза прояснились, и она отняла руку.

— Так вот как это было, — проговорила Элеанора. — Эти его старинные часы. А я до сих пор не знала…

Теперь настала моя очередь выказать изумление. Я собрался рассказать ей о том, что Титус Кроу из Блоун-Хауса отбыл не только в пространство, но и во время, но была ли в этом нужда? Наверняка, будучи членом Фонда?.. Однако последнее утверждение матушки Куорри, если она была такой, какой себя описала, поразило меня с большой силой.

— Но это странно, — сказал я. — Я бы подумал, что из всех людей именно вы должны были бы знать о таком!

Элеанора посмотрела на меня пытливо, вопросительно. В следующий миг ее брови сурово сошлись на переносице.

— Я сказала, что способна читать чужие мысли, молодой человек. Читать, но не красть. Мне бы и в голову не пришло заглянуть в сознание другого человека, который бы не позволил мне сделать это хотя бы словом или жестом. Это стало бы ужасным, непростительным любопытством. Для меня это все равно что войти в чужой дом и сунуть нос в дневник хозяина.

— Но когда вы постучались ко мне… — попытался возразить я.

— Вы считаете себя единственным, кто боится БЦК? — проворно спросила Элеанора. — Когда я подошла к вашему дому, я инстинктивно ощутила, что здесь, за дверью, меня ждет мужчина. Я лишь легонько прикоснулась к вашему сознанию и уловила, что вас терзает страх.

— Но прошло десять лет с того дня, как мы с Кроу покинули его дом. Наверняка, как личный друг Титуса и сотрудник Фонда, вы…

— Насчет Фонда Уилмарта, — сказала Элеанора. — Я принимаю то, что мне говорят. Не сую нос туда, куда не просят. Это общепринятое правило среди телепатов, работающих на Фонд. Если бы Писли захотел рассказать мне о вас и Кроу, он бы так и сделал. Я уважаю его, как руководителя, а когда речь идет о работе, я проявляю интерес только к тем проектам и экспериментам, которые возглавляет он. Однако это вовсе не означает, что Фонд руководит мной целиком и полностью. Напротив, я оберегаю свои личные интересы. У меня есть друзья, и я верна им. Надеюсь, и они верны мне. Титус Кроу — мой друг на протяжении многих лет.

— И вы говорите, что он… контактировал с вами?

— Да, да, и теперь, когда я знаю о его затруднительном положении, я уверена, что была права, решив повидаться с вами. Вы совершенно правы. Он заблудился в пространстве и времени и пытается найти дорогу домой. Он похож на моряка из стародавних времен, потерявшегося в чужих морях без компаса, под небом, где звезды затянуты тучами. Я думаю, между вами и Титусом существует некая связь, подобная экстрасенсорной перецепции, благодаря которой вы ощущаете друг друга, не будучи подлинными телепатами. Ему нужно связаться с вами, мистер де Мариньи. Он хочет, чтобы вы зажгли свет в темноте, чтобы он по этому свету нашел дорогу в свое время и пространство.

На миг я задумался о том, что сказала Элеанора, и не без труда попытался понять.

— Но нет ли других, более одаренных, чем я? — спросил я в итоге. — Наверняка в Фонде найдутся телепаты, которые…

— Но он не хочет, чтобы об этом знали в Фонде, — ответила мне матушка Куорри. — И в любом случае, связь между вами не истинно телепатическая. Это нечто, выросшее из долгой и тесной дружбы, гораздо более близкой, чем моя дружба с Титусом. А вы не знали об этой вашей психологической настроенности друг на друга? Ничего подобного раньше не испытывали?

Я кивнул.

— Было кое-что. В самом начале, когда Титус только узнал о копателях, я был в Париже. Неожиданно мне пришлось вернуться в Англию. Как только я оказался дома и обнаружил ожидающее меня письмо от Кроу, я сразу понял, что он бессознательно звал меня, просил возвратиться. С тех пор не возникало случая, чтобы…

— Ну вот, а теперь он вас зовет снова. — Элеанора решительно кивнула. — На этот раз зовет сознательно, понимая, что задумал. Разве для вас это не очевидно? Разве вы не чувствовали, что он пытается с вами связаться? Никаких видений, снов?

— Сны! — воскликнул я, прищелкнув пальцами. — Были просто ужасные сны. Мне снилось, что Кроу находится в этих своих огромных часах, похожих на гроб, и мчится по бескрайним просторам космоса, и он окликает меня, ищет меня, он хочет знать, где я… — Наконец на место улегся последний кусочек головоломки. — Господи милостивый! А я-то думал, что мне пора к психиатру!

Я еще немного подумал об этом и сердито стукнул себя ладонью по бедру.

— Как же я раньше не догадался, к чему эти сны? Чертовщина какая-то.

— Чертовщина, вот именно, — кивнула и прищурилась Элеанора. — Думаю, вы сами, не осознавая того, ответили на свой собственный вопрос. Возможно, Писли вам говорил, что в последнее время специфическое вмешательство БЦК сильно снизилось? Телепатическое излучение БЦК осталось почти без изменений, но уже некоторое время они не направляют свою ненависть на какую-то конкретную мишень — ни на группы, ни на отдельных людей — по крайней мере, мы ничего такого не замечали. Все выглядит почти так, словно Ктулху заблокировал свои треклятые сновидения от Фонда. Будто бы он думает о чем-то крайне важном для него и не желает, чтобы его мысли подслушивали. И вот я гадаю, не могло ли быть так, что Ктулху и другие шишки из рядов БЦК теперь тратят свою жуткую ментальную энергию в попытке…

— Помешать Кроу возвратиться на Землю?

— Я гадаю, так это или нет, — сказала матушка Куорри.

— А то, что я не сумел догадаться, что Кроу просит меня о помощи, вы расцениваете как помеху со стороны БЦК?

— Это возможно, но я не думаю, что они целятся конкретно в вас. Будь это так, в Фонде бы вскоре узнали об этом. С другой стороны, у одного из наших ведущих физиков в Мискатоникском университете есть гипотеза о том, что БЦК весьма эффективно окружили всю планету настолько плотным ментальным поясом, что он телепатически непроницаем! А если это так, то у этого должна быть какая-то цель.

— Но Титус Кроу — это всего один человек, — сказал я. — Неужели его попытка вернуться из времени и пространства может вызвать такую мощную активность БЦК? Я понимаю: время от времени он вызывал у них головную боль, но все-таки…

— Думаю, это во многом зависит от того, где он побывал, — ответила Элеанора. — И что видел, и чем занимался. Кто знает, какие познания он может принести с собой?

Немного поразмыслив, я нетерпеливо пожал плечами.

— Все это очень хорошо, но одни раздумья нас ни к чему не приведут. Выяснить что-то конкретное можно одним-единственным путем — возвратив Кроу сюда. Вы сказали, что ему нужно, чтобы я… «зажег для него огонек» или еще что-то в этом роде. Что вы имели в виду?

— Всего лишь то, что вы должны думать о нем, — быстро отозвалась Элеанора. — Не выпускайте его из своих мыслей ни на секунду. Мы знаем, что вы — не истинный телепат, мистер де Мариньи, но между вами двумя явно есть что-то такое… наподобие психологической связи между сиамскими близнецами. Он ищет дорогу домой, в безопасную гавань, и вы должны стать для него маяком, к которому он направит свой корабль.

Я кивнул.

— Если задуматься, сновидения приходят ко мне только тогда, когда Титус у меня на уме, когда мне вдруг что-то напоминает о нем или когда я о нем напряженно думаю.

— Да, — сказала Элеанора. — Именно в такие моменты ваш ментальный контакт с ним будет наиболее мощным.

Я пытливо посмотрел на нее.

— Да, но в этих моих снах я зачастую вижу самого Ктулху. Я вижу чудовище, тянущее свои жуткие щупальца к мчащемуся через пространство корпусу старинных часов Кроу. И эти щупальца, крепящиеся к омерзительно раздутому телу чудовища, преодолевают световые годы пространства и бескрайние бездны времени… Неужели Титус Кроу стал бы присылать мне такие сны?

— Нет. Вряд ли он стал бы это делать, но не забывайте: он не одинок в своей способности насылать сновидения! Но Ктулху может накладывать свои образы поверх тех, которые вам шлет Титус. Так вот чем он может быть — этот ментальный пояс, окольцевавший планету! Ктулху мог сотворить его для того, чтобы создать помехи для зова Кроу о помощи!

Пару секунд я размышлял над ответом матушки Куорри, а потом сказал:

— Я сделаю так, как вы предлагаете. Ни на секунду не буду выпускать Кроу из своих мыслей. Если он хочет, чтобы мое сознание стало для него маяком, я так и поступлю. Я стану вспоминать наши совместные приключения, я нарочно стану думать обо всех опасностях, которые нам грозили с тех пор, как мы с ним стали членами Фонда Уилмарта. Если это — способ вернуть его обратно, значит, я верну его обратно. — Я посмотрел на матушку Куорри. — Допустим, у меня это получится. Мне следует связаться с вами?

Элеанора покачала головой.

— Нет, в этом не будет необходимости. Я сама узнаю. Но до тех пор, с этого самого момента, я приставлю к вам своих наблюдателей. — Она жестом обвела комнату. — Если БЦК попытаются помешать Титусу вернуться, то вы ни за что не сумеете определить, когда…

— Когда они перейдут от чисто ментальных методов к более прямым, хотите сказать? — закончил я за нее начатую фразу. — Быть может, к физическим?

Элеанора печально кивнула и улыбнулась.

— Но это — самый худший вариант. Почему-то я настроена менее пессимистично. Ну а теперь пойдемте, молодой человек. — Она встала и протянула мне руку. — Покажите мне, где у вас кухня. Нам еще о многом надо поговорить, а у меня во рту пересохло! Что скажете насчет чашечки кофе?

3. О возвращении Титуса Кроу (Из записных книжек де Мариньи)

Часа три спустя матушка Куорри сказала мне, что ей пора уходить и что она уже договорилась насчет машины. Я проводил ее до входной двери и был готов пройтись дальше, но Элеанора решительно сказала, что по садовой дорожке до калитки дойдет сама. И как только она поравнялась с калиткой, подъехал автомобиль. Элеанора помахала мне рукой, уселась рядом с невидимым водителем, и машина умчала ее прочь. Я остался один на один с раздумьями, посеянными разговором с матушкой Куорри.

А наш разговор за кофе и сладким пирогом — домашним шедевром, оставленным для меня миссис Адамс, коснулся целого ряда моментов, связанных с деятельностью Фонда. О многом мне раньше рассказывал Писли. Пока мы пили кофе и говорили, ни мне, ни Элеаноре в голову не пришло, как причудливо выглядит наша ситуация, а теперь я невесело улыбнулся, подумав об этом. Мы сидели в моей гостиной и вели беседу, смысл и тон которой резко контрастировал с атмосферой «Старого Мира» — красивым столом восемнадцатого века, ирландским серебром и простой трапезой.

Но из всей нашей трехчасовой беседы для меня самый большой интерес представило описание старушкой то, как с ней «разговаривал» Титус Кроу и как она впервые ощутила его присутствие во время психического транса, в который она ввела себя сама. Поначалу она засомневалась, не понимая, кто это, но вскоре догадалась, что это Титус. Он сказал просто: «Разыщите де Мариньи… скажите ему, что я возвращаюсь… мне нужна его помощь… Сам не справлюсь…» И все. Почему-то телепатическое послание Кроу прервалось.

Через несколько дней матушка Куорри получила еще одно послание, которое совсем немного отличалось от первого. Именно тогда, по ее словам, она окончательно опознала психологическую ауру Кроу и уверилась в том, что оба послания — от него. Каким бы загадочным ни виделось ей самой содержание этих посланий, значение их показалось матушке Куорри невероятно важным. Она решила не терять время и разыскать меня.

Она уже знала об обстоятельствах моего весьма красочного возвращения — об этом много и подробно писали в газетах, а подробности Элеаноре сообщили из Фонда Уилмарта. Так что, не дожидаясь ответа, она просто-напросто известила меня о своем визите туманным письмом и явилась ко мне в соответствии с изложенными в письме договоренностями.

Теперь все остальное легло на мои плечи.

Я побрился, облачился в халат, вернулся в кабинет и достал кое-какие документы, фотографии и рукописи, имевшие особое отношение к любой попытке… что же сделать? Призвать Титуса Кроу? Когда я удобно устроился в кресле и закурил ароматную сигару, я намеренно пустился не просто в ностальгическое путешествие по зачастую мрачным и обманчивым закоулкам памяти.

Поначалу это был очень тяжкий труд. Я затрачивал поистине физические усилия на то, что должно было стать чисто психологической задачей. Не прошло и получаса, как у меня разыгралась сильнейшая головная боль. Однажды в детстве, очень заинтересовавшись парапсихологическими экспериментами отца, я попытался подвинуть лежащее на столе перышко силой разума. Кажется, отец именовал эту чисто гипотетическую способность телекинезом. В результате тогда у меня началась такая же головная боль, как сейчас, а перышко я сдул со стола легчайшим дуновением. И вот теперь я снова действовал неправильно — предпринял попытку физическим путем решить абсолютно психологическую проблему. Я гнал свое сознание туда, куда это просто не могло пойти — по крайней мере, не под давлением.

Отодвинув в сторону фотографию Кроу, я сложил аккуратной стопкой его письма и убрал их вместе с остальными памятными документами на край письменного стола. А потом я сделал глубокий вдох, откинулся на спинку кресла и зажмурился…

…И мою душу немедленно затянуло в этот водоворот между мирами — в одно мгновение, которое могло показаться тысячей лет. Воющие, душераздирающие ветры космоса, которых не дано ощутить ни одному человеку, понесли меня к предсмертным воплям смертельно раненных планет и крикам пробуждения новорожденных туманностей. Я опускался в океаны пространства, и звезды вздымались вокруг меня, как пена на гребнях волн. Чужеродные энергии темных измерений омывали мою сущность ощущениями, которые до меня не мог пережить никто — кроме, разве что, Титуса Кроу!

И тогда я услышал слишком хорошо знакомый голос, и вместе с ним пришло замедление полета, возвращение к чуть менее эфемерному сознанию. Голос отчаянно звучал из бескрайнего, немыслимого пространства — из бесконечности.

— Де Мариньи — где ты?

— Я здесь, Титус! — крикнул я в ответ, и неприятное головокружение моей психики отступило еще сильнее. Словно бы мой ответ на телепатический вопрос друга, на его ментальный крик о помощи помог мне как бы встать на якорь и сориентироваться в аду этого экстрасенсорного хаоса. И моя сущность, мое «я» — та часть меня, которая проходила через это испытание, вдруг словно бы закачалась из стороны в сторону в нерешительности, а потом резко остановилась.

И тогда я увидел раскинувшуюся вокруг меня панораму недобрых звезд — таких ярких, что заслезились глаза. Мимо меня со скоростью ракет пролетали разноцветные сферы, похожие на драгоценные камни, разбросанные по огромной атласной подушке. Вначале они появлялись в виде сверкающих шариков, но очень быстро увеличивались в размерах и пролетали мимо меня и исчезали в далекой светящейся дымке. А я думал, что мне удалось остановиться! О, если сама вселенная не сошла с ума, тогда получалось, что это я опрометью несся посреди этих неведомых звездных путей, потому что, по идее, звезды должны были неподвижно висеть в пространстве, не так ли?

Несмотря на то, что я был бестелесен, холод космоса и одиночество бесконечности охватили меня, но могло ли быть так, что я остался совсем один?

— Титус? — прокричал я снова и инстинктивно сжался, потому что некоторые звезды вдруг очень сильно разбухли и оказались слишком близко ко мне. Они фантастически расцветали, испуская звуки, подобные реву мощных топок. — Где?..

— Здесь, де Мариньи! — Ответ послышался где-то близко — но откуда он донесся?

Вот откуда! Прямо позади меня появился похожий на гроб корпус старинных напольных часов и начал толкать меня вперед, и я стал подобен мошке, прилипшей к ветровому стеклу автомобиля. Это была пространственно-временная машина Титуса Кроу!

Во времена величайшего стресса, в жутко опасных ситуациях или при столкновении с невероятными чудесами либо немыслимо страшным злом человек порой произносит самые нелепые слова.

Но я ничего нелепого в своих словах не почувствовал, когда спросил у Титуса Кроу:

— Куда… Куда ты меня… везешь?

— Я тебя никуда не везу, Анри, — послышался ответ. — Это ты ведешь меня! Мы идем прямым курсом от тебя к твоему телу.

Что можно было на это ответить? Я был настолько изумлен и озадачен, что головокружение опять нахлынуло на меня волной, и звезды начали расплываться у меня перед глазами.

Кроу мгновенно почувствовал, что мне плохо, и прокричал:

— Просто продолжай разговаривать, Анри! Ты отлично справляешься!

— Я… Я не понимаю, что ты сказал, — наконец сумел выдавить я. Я выпрямился, но тут же был готов, как дурак, пригнуться, когда впереди замаячила огромная спиральная туманность. В следующее мгновение мы влетели в расширяющуюся массу звезд, образовывавших один из витков спирали, а вылетели с другой стороны, и восхитительная круглая розетка осталась позади нас.

— Ты возвращаешься к своему телу, — проговорил Титус Кроу. — И делаешь это со скоростью, которая мне годится.

— Что?

Я все равно не понимал, о чем он говорит.

— Вот как все обстоит: усилием воли, с помощью симпатической психической связи между тобой и мной, мы добились, что ты оказался здесь. Ты тянул, я толкал. Все прочее — автоматически. В данный момент ты направляешься обратно на Землю, в свое пространство и время, в свое тело. Но при этом ты ухитряешься поддерживать контакт со мной, а это тебе никогда не удавалось прежде, поэтому я способен двигаться за тобой.

— Так это не ты меня толкаешь? — спросил я, все еще весьма смутно догадываясь о том, что мне говорил Кроу.

— Да нет же, это ты меня тянешь! Главное — не прекращай со мной разговаривать. Как только твое внимание отвлечется, ты мгновенно уйдешь в свое тело и я тебя потеряю. Наверное, я тебя ловлю уже в двадцатый раз, и пока что это — самая удачная связь. Просто держи связь со мной, Анри, не прерывай!

— Но тогда, в других случаях, тут был… Ктулху!

— Ментальная проекция, не более того, — отозвался Кроу, чем подтвердил блестящую догадку матушки Куорри. — БЦК изо всех сил стараются не пустить меня обратно.

— А до меня они пока не докопались, — сказал я. — Напрямую, по крайней мере.

— У этого могут быть веские причины, — произнес Кроу. — Думаю, ты уже знаешь, что они воздвигли нечто вроде ментального барьера вокруг Земли, и барьер этот почти непроницаем. Кроме того, мне известно, что они очень строго следят за мной. И конечно, им до сих пор здорово достается от Фонда Уилмарта. Вряд ли в результате у них так уж много сил на борьбу. К примеру, они не засекли мои контакты с матушкой Куорри и тобой, потому что я посылал только самые короткие сообщения. Если БЦК будут стараться получше, они все еще способны забросить в мое сознание свои адские сны, но что касается всего остального — ну, это уже другая история. Короче говоря, они больше не осмеливаются прикасаться ко мне напрямую. У меня есть оружие, которое…

— Да?

Я с нетерпением ждал продолжения.

— Де Мариньи, мы сейчас очень близко друг от друга. Думаю, что на этот раз…

Я ощутил волнение друга и был готов сказать, что я тоже ощущаю скорый финал нашего фантастического полета, но вдруг я увидел, что одна из звезд впереди нас стала черной… и что она разбухает и расширяется по мере того, как мы к ней приближаемся, но при этом ведет себя не так, как остальные. В следующее мгновение объект принял форму, не похожую ни на звезды, ни на планеты.

— Титус! — воскликнул я. — У нас гость. И… О Боже! Я его знаю!

— Я его тоже вижу, де Мариньи, но одно и то же ли мы с тобой видим?

— Как это так? — изумленно воскликнул я. — Ты о чем? Что значит — «одно и то же ли мы с тобой видим»? Это Итхаква, Гуляющий по Ветрам — и черт побери, он близко!

— Не покидай меня сейчас, Анри! — услышал я отчаянный крик Кроу. — Мы почти дома. Снова ловить тебя — может понадобиться слишком много времени.

Услышав взволнованные увещевания Кроу, я решил оставаться рядом с ним, что бы ни случилось, но живое существо, возникшее передо мной, вдруг превратилось в чудовищную тварь. Огромное, человекоподобное, с багряными звездами вместо глаз на адском лике. Этот ходячий ужас шагал по звездным ветрам и тянулся огромными когтистыми ручищами к нам. Было видно, как ему хочется поскорее…

И тут вселенная словно бы опять завертелась и начала расплываться вокруг меня, но в этот самый момент Кроу прокричал:

— Помни, Анри, это просто ментальная проекция! На самом деле никого тут нет. Это телепатический образ, созданный БЦК. Не уходи ни за что, дружище, мы уже почти дома, осталось чуть-чуть.

И тут произошло чудо — даже по меркам всего фантастического, что со мной происходило. Я услышал второй голос, женский — удивительной красоты и силы, звучный, теплый, но при этом тонкий, как самый изысканный хрусталь. Я понял, что обладательница этого голоса — какая-то удивительная женщина. Это я понял еще до того, как осознал смысл ее слов:

— Нет-нет, Титус. Не в этот раз, — прокричал этот золотистый голос. — Это Итхаква. Это он, а не один из снов Ктулху. Будь осторожен, любовь моя…

— Осторожно, де Мариньи! — слишком поздно выкрикнул Кроу, когда меня схватили пальцы, холодные, как лед. — Осторожно!

Он мог бы не утруждаться, потому что его голос уже начал затихать, а звезды снова поплыли у меня перед глазами. В страхе я утратил ментальную хватку, слишком сильно натянул нить нашей телепатической связи, и в итоге она порвалась! Вертящиеся в пространстве старинные часы вместе с человеком, находившимся внутри их корпуса, чудовищная тварь, еще мгновение назад сжимавшая меня когтистыми ледяными пальцами, — все это вместе со звездами теперь резко удалилось от меня в мгновение ока. И все же почему-то я продолжал видеть это зрелище с огромного расстояния.

Осатанев от ярости из-за того, что жертва ускользнула от него, Гуляющий по Ветрам переключился с краткой и тщетной погони за мной на жуткую атаку на Кроу, пребывающего в пространственно-временной машине. Мало того, за мгновение до того, как эта картина окончательно развеялась и меня снова с бешеной скоростью унесли межпланетные ветры — подхватили и помчали к моему дому на Земле, я успел увидеть, как Кроу нанес ответный удар!

Он говорил мне, что БЦК не осмеливаются нападать на него напрямую, и теперь я увидел, что он имел в виду. Как только Гуляющий по Ветрам приблизился к похожему на гроб корпусу часов, с багровыми глазами, горящими алчным светом жажды крови, весь охваченный звериной яростью, от циферблата часов к нему ринулся тонкий луч чистейшего света. Луч ударил чудовищное божество прямо в жуткую грудь. И хотя я никогда не был наделен хоть чем-то помимо обычного восприятия органов чувств, даже я расслышал телепатический пронзительный вопль страшной агонии. Вскрикнув, Итхаква развернулся и побежал прочь, к самым далеким звездам. Мне показалось, что на бегу он прихрамывал.

Моим последним сознательным действием была попытка удержаться там. Из быстро ускользающих бездн мрака до меня долетал угасающий, тоскливый голос Кроу:

— Подожди меня, де Мариньи. Я пробую догнать тебя… подожди меня…

Возвращение в свое физическое тело принесло мне боль — гораздо более сильную, нежели в любом из предыдущих случаев. И хотя я ощущал себя сидящим в мягком кресле перед письменным столом (правда, при этом мое сознание старательно лавировало между звезд и туманностей в бескрайнем космосе), но похоже, эта словно бы пустая оболочка реагировала на физическую опасность точно так же, как там, прямо здесь, в моем кабинете! На самом деле бывает, что человек просыпается от кошмара и начинает сражаться с ужасами в своем подсознании вплоть до момента полного пробуждения и перехода в явь. Вот и я теперь поймал себя на том, что отчаянно сражаюсь со своими бухарскими коврами. Кресло лежало на боку, и я ухитрился, брыкая ногами, опрокинуть на пол стеллаж с книгами.

К счастью, я не столкнул на пол настольную лампу. Она стояла на столе и освещала кабинет. Мой халат был изорван и пропитался холодным потом.

Я поднялся с ковра и на ватных ногах подошел к французскому окну, выходившему в сад. Наступила ночь — черная и холодная, но небо было ясным, и все звезды горели ярко. Распахнув створки окна, я устремил взгляд на звезды и поежился, а в следующее мгновение инстинктивно зажмурился, потому что небо вдруг озарилось невероятно яркой вспышкой молнии!

Я только успел подумать: «Молния? Среди ясного неба?» А в следующий миг на меня налетел сильнейший порыв ветра. Настолько мощный, что я отлетел назад и упал на пол. Ветер завыл под карнизом дома, моя настольная лампа потускнела и почти погасла, но тут же загорелась ярко, а потом вдруг ударил гром. Это был всем раскатам раскат!

В следующую секунду воздух в комнате наполнился едким запахом озона. «Бог мой! — мелькнула мысль у меня. — Молния угодила в дом!» Но тут, оторвав болящую от ушиба голову от пола (а я упал второй раз за минуту с небольшим), я понял, что в дом ничего не попало, но в него как бы что-то… проникло! Потому что теперь мой кабинет был озарен двумя источниками света. Одним из них была моя настольная лампа, ронявшая ровный желтоватый свет на поверхность письменного стола, а вторым…

Вторым было пульсирующее лиловое сияние, источник которого находился в углу комнаты, скрытый от меня письменным столом. Я поднялся на ноги и с трудом удержал равновесие. Ослепительная вспышка и жуткий удар грома сделали свое дело. Я, пошатываясь, побрел вперед… и раскрыл рот от изумления и восторга.

Конечно, я догадывался о том, что увижу, потому что узнал этот пульсирующий свет. Он мне был давно знаком. В общем, там, в дальнем углу моего кабинета, стояли огромные, похожие на гроб, старинные напольные часы, некогда принадлежавшие моему отцу, — почерневшие, покрытые копотью, с открытой передней крышкой. От них валил пар и исходило это странное свечение. А у подножия часов, приподняв голову и пытаясь оттолкнуться от пола локтями, лежал Титус Кроу. Он тщетно пытался подняться, и его лицо было искажено гримасой боли.

— Титус! — воскликнул я и бросился к другу. — Это ты?

Я не зря задал этот вопрос. Во-первых, передо мной предстал человек, выглядевший намного моложе того Титуса, который мне запомнился. Но он посмотрел на меня и наконец сумел усмехнуться. О да, это был Титус, хотя и выглядел так молодо, что сошел бы за моего брата!

— А… кофе в доме есть хоть немножко, де Мариньи? — с болью простонал Кроу. — О, может быть… о… и стаканчик бренди найдется?

Но тут его глаза закатились, плечи поникли, и он со вздохом лишился чувств у меня на руках.

4. Вселенная — в наших руках! (Из записных книжек де Мариньи)

К утру Кроу ненадолго пришел в себя — ровно настолько, чтобы сделать пару глотков кофе, после чего он снова погрузился в глубокий сон. Страдал он только от слабости — в этом я был уверен, поскольку позвонил одному врачу, который так же был доктором богословия. Сделал я это сразу после того, как Кроу отключился у меня в кабинете. Врачом этим был не кто иной, как преподобный Гарри Таунли — друг, доверенное лицо и бывший сосед Кроу в прежние времена. Теперь Гарри вышел на пенсию. Несколько месяцев его не было в стране, вернулся он совсем недавно, поэтому ничего не знал о моем выдающемся возвращении, а узнал только тогда, когда я поднял его звонком с кровати. Последнее, что Гарри помнил обо мне и Кроу, было связано с ночью десять лет назад, когда он из окон своего дома видел так называемую «локализованную» бурю с грозой, в результате которой разрушился до камешка Блоун-Хаус и, как думал Гарри Таунли, мы оба погибли такой ужасной смертью, что от нас не осталось ни следа.

Поэтому мой звонок шокировал старенького врача вдвойне. Ведь его не просто попросил о помощи человек, которого он имел полное право считать мертвым, — этот человек попросил его оказать помощь второму мертвецу! Однако по моему голосу Гарри сразу понял, что дело безотлагательное и что его не просто разыгрывает какой-то мрачный шутник. Только после того, как врач самым тщательным образом осмотрел лишившегося чувств Кроу и мы уложили его на удобную гостевую кровать, я заметил удивление в глазах старика. Конечно же, я спросил его — что не так.

— Ведь я знаком с Кроу много лет, — сказал Гарри. — И вряд ли он мог бы сделать что-то такое, что могло бы меня удивить. Но на этот раз, ну… — Он покачал головой.

— Ну говорите же, — поторопил я его.

— Так вот… — протянул Гарри. — Во-первых, позвольте заверить вас в том, что нет никаких сомнений в том, что это именно он. Это Титус Кроу. Тем не менее кое-где на его теле должны быть кое-какие отметины, а их нет. Я помню некоторые маленькие шрамы, но они словно бы исчезли. Для того чтобы проделать такую блестящую работу, потребовался бы самый талантливый пластический хирург в мире, да и то ему пришлось бы полжизни трудиться над этим! И это только начало. Он стал… моложе!

— И мне так показалось, — кивнул я. — Но как такое возможно?

— Понятия не имею. — Гарри озадаченно посмотрел на меня. — Не понимаю, как это может быть. Могу лишь сказать, что перед нами тело мужчины, скажем, лет тридцати восьми. Он где-то словно бы потерял четверть века. Да и это еще не все. Остальное полностью…

Он покачал головой, не находя слов.

— Остальное? — спросил я.

— Где вы были вдвоем и чем занимались?

Я пожал плечами.

— Я не был нигде… или точнее, никогда!

— Как это?

Я помотал головой.

— Трудно объяснить. Просто меня не было здесь, вот и все. Что касается Кроу, не спрашивайте меня, где он побывал. Если я выскажу вам свои предположения, вы меня сумасшедшим посчитаете. Но я честно и откровенно считаю, что теперь, когда он возвратился, он бы желал, чтобы мы с вами сохранили место его пребывания в тайне.

Гарри кивнул.

— На меня можете рассчитывать: я никому ничего не скажу про сегодняшнюю ночь. И я не любопытен. Вы не обязаны мне ничего рассказывать.

— Хорошо, — кивнул я. — Но есть кое-что, что я хотел бы знать. Что такого фантастического вы обнаружили при осмотре Кроу?

— Его сердце, — ответил Гарри после секундных раздумий.

— Его сердце? А что не так с его сердцем?

— О, ничего дурного, — ответил старый доктор, надев пальто и направившись к выходу из дома. — Вы сами разве не заметили, что у него пульс не прощупывается?

Ах, эта пресловутая английская сдержанность!

— Не прощупывается пульс? — крикнул я вдогонку Гарри. — Господи, но если его сердце не работает, тогда…

— Господи? — бросил Гарри через плечо, обернулся и нахмурил брови. — Да, наверное, Господь имеет к этому какое-то отношение, но кто сказал, что у Кроу сердце не работает? Оно определенно работает, и притом прекрасно, но оно не бьется! Оно жужжит — урчит у него в груди, словно довольный котенок. А вернее — словно превосходно смазанная машина!

Доктор, безусловно, был прав. Как только он ушел, я вернулся к спящему Кроу и несколько минут простоял рядом с ним, глядя на него. Дышал он вроде бы совершенно обычно, и температура у него тоже была нормальная, но стоило мне прижать руку к его груди… да, точно! Его сердце урчало, как говорится, «словно превосходно смазанная машина»!


Все это было двадцать четыре часа назад. Сейчас над домом снова сгустилась ночь, и я задремал в кресле у кровати друга. Не стоило удивляться тому, что устал: я постоянно следил за спящим Титусом и отлучался только для того, чтобы перекусить.

Проснувшись, я почувствовал, как затекли у меня руки и ноги. Кровать Кроу оказалась пуста и неприбрана. Я понял, что меня разбудило: шум, доносившийся из кухни. Звяканье тарелок, свист чайника, хлопанье дверцы холодильника.

— Титус? — зевнув, проговорил я по дороге из гостевой спальни в кухню. — С тобой все… в порядке?

Стоило мне перешагнуть порог кухни, как я мгновенно умолк. С виду мой друг был в полном порядке! На двух тарелках, стоявших на открытом холодильнике, горками лежали сэндвичи с холодным мясом, в большом кофейнике дымился кофе, а Титус Кроу, сжимая в одной руке куриную ножку, методично обшаривал кухонные шкафчики в поисках чего-то отсутствующего. Пережевывая курятину, он что-то еще бормотал себе под нос насчет того, что пошла бы к чертям цивилизация!

— Если ты ищешь бренди, — сказал я, — то я его не здесь держу.

Кроу обернулся и увидел меня. Положив куриную ногу на тарелку, он бросился ко мне и крепко пожал мне руку испачканными в курином жире пальцами.

— Скотина ты! — прорычал мой друг, и я услышал в его голосе силу и мощь, которых прежде не было у него, когда он был порядком старше меня. Кроу ухмыльнулся, и глаза у него сверкнули ярче, чем в былые времена. Он сказал: — Нет-нет, Анри, бренди-то я нашел. — Он продемонстрировал мне горлышко бутылки, торчавшее из кармана халата, который я оставил для него на спинке кровати. — Я штопор ищу!

Он расхохотался, а следом за ним и я. Мы смеялись до колик, до слез. А потом мы поели и выпили, и еще посмеялись, вспоминая старые времена. В воспоминаниях пролетела ночь — порой мы грустили, но чаще радовались нашему воссоединению и тому, что мы оба живы и здоровы. Немало часов спустя, немного подвыпивший и наевшийся до отвала, я откинулся на спинку стула и стал смотреть на Кроу, продолжавшего поглощать мои припасы. Наконец удовлетворив свой голод, — я бы сказал, что он просто жутко набил себе живот едой, — Кроу встал, потянулся и спросил у меня, где его плащ.

Я его не сразу понял.

— Твой плащ? Ты имеешь в виду ту тряпку, которая была наброшена на твои плечи, когда ты… прибыл? Она и твои гаремные штаны в стиле «Тысяча и одна ночь» лежат в коробке под кроватью.

— «Тысяча и одна ночь»! — с ухмылкой отозвался Кроу. — Ты не так уж далек от истины, Анри. Между прочим, этот мой плащ снабжен антигравитационным устройством. В сравнении с ним любой ковер-самолет будет выглядеть весьма неуклюже.

— Антигра?..

— А старинные часы? Я ведь правильно помню, что вывалился из них в твоем кабинете?

Я кивнул.

— Да, правильно. После того, как учинил бурю. Я думал, я концы отдам.

— Ну, так пойдем туда скорее. Хочу осмотреть «Старого Служаку». Наверняка часы сильно пострадали, но им еще предстоит работенка. Как минимум, одно путешествие. Ну, то есть, если я верно сужу о своем спутнике.

— О твоем спутнике?

— О тебе, де Мариньи, именно о тебе!

Ну, началось! Вот он, стоял передо мной — живой ответ на все мои вопросы, которые я себе задавал с того момента, как очнулся с переломанными костями на больничной койке. И хотя мы проговорили с Кроу всю ночь — болтали, смеялись, вспоминали, мне ни разу в голову не пришло задать ему хоть один из этих важных вопросов. И вот теперь плотину прорвало, и я вдруг затараторил. Слова градом слетали с моих губ, один вопрос наслаивался на другой, и вот наконец, удобно устроившись в кресле в моем кабинете, когда рассвет уже прикоснулся бледными пальцами к горизонту за французским окном, Кроу поднял руки вверх, прося меня умолкнуть.

— Я тебе все расскажу, Анри, — сказал он. — Все — но в свое время. Сейчас я устал и, как вижу, ты тоже. Путешествие получилось долгим и изнурительным. Я поспал и изрядно подкрепился. Наше воссоединение с тобой здесь, на Земле, — просто чудесно. Мы живы, здоровы, и это явно было не самое худшее из наших приключений. Но мне бы не хотелось начать рассказ, а потом прервать его из-за усталости. Рассказ получится долгий. А прямо сейчас… — Он встал и подошел к стоящим в углу загадочным часам. Протянув руку, он смахнул с большущего циферблата пятнышко копоти. — Прямо сейчас хочу проверить своего «Старого Служаку», потом приму душ, а потом заберусь в кровать и просплю до вечера. Буду спать, как младенец, и на этот раз — просто спать, потому что хочется, а не потому, что устал. Если ты тоже хорошенько отдохнешь, мы продолжим беседу вечером.

Хотя я был сильно разочарован, я увидел в словах друга логику.

— Ладно, — кивнул я. — Только одно мне скажи. Что ты имел в виду, когда сказал, что часам предстоит совершить, по меньшей мере, еще одно путешествие, в котором должен участвовать я?

Кроу словно бы удивился. Он склонил голову к плечу и посмотрел на меня любопытным взглядом. Этот взгляд я хорошо помнил по прежним временам.

— А это все тот же самый любитель тайн и загадок, с которым я когда-то был знаком?

Я озадаченно раскрыл рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но Кроу прервал меня, не дав вымолвить ни слова.

— Де Мариньи, я побывал в самых далеких уголках пространства и времени. Я познал разнообразие чужих миров и измерений. Я жил в палатах Чингизхана, я странствовал к далекому Югготу на краю Кольца, я разговаривал с невероятными разумными существами, живущими в ядрах солнц. Я охотился на древних равнинах Нортумберленда четырнадцать тысяч лет назад вместе с приближенными самого короля Конана. Я ходил по тем лесам и полям, где двенадцать тысяч лет спустя Адриан построит вал, который назовут его именем, и там я тоже побывал — во время строительства!

Он немного помедлил и задержал взгляд на циферблате часов, по которому хаотично сновали четыре стрелки.

— …Я застрял на берегах доисторического океана, Анри, где жил своим умом. Охотился на гигантских крабов. Сделал себе гарпун и ловил загадочных рыб. Убегал от динозавров, которые гонялись за мной. А за миллиард лет до этого я обитал внутри огромного кожистого конуса — живого организма, который на самом деле был членом Великой Расы, обитавшей на Земле в незапамятных безднах прошлого. Я повидал жестокую, владевшую миром империю Цан-Чан — через три тысячи лет после нашего времени, а потом — громадные темные склепы, царящие в конце времен. Я телепатически беседовал с суперразумными моллюсками в густых океанах Венеры — там, где потом еще полмиллиарда лет не смогут жить даже самые примитивные живые существа. Я стоял на пустынных берегах этих же самых морей десять миллионов лет спустя, когда они стали стерильными, после грандиозной эпидемии, уничтожившей жизнь на всей планете…

О, я был близок к тому, чтобы увидеть рождение вселенной. Я едва не увидел ее гибель! И все эти чудеса, и многие другие по-прежнему существуют сразу же за тонкой пеленой пространства и времени. Мои часы преодолевают эту пеленуотважнее и увереннее, чем драккары викингов бороздили седое Северное море. И ты спрашиваешь меня, что я хочу сказать, когда говорю еще об одном странствии — вместе с тобой?

Когда я возвращусь в Элизию, Анри, в обитель Старших Богов в созвездии Ориона, в моем дворце там найдется место и для тебя. На самом деле, у тебя там будет свой собственный дворец. Почему бы и нет? В стародавние времена Боги брали себе не ложе дочерей человеческих, не правда ли? Разве ты не сделаешь обратное? Я так поступил, друг мой, и теперь вселенная принадлежит мне. Она может принадлежать и тебе тоже.

Часть третья

1. В конце времен (Из магнитофонных записей де Мариньи)

Почти что невозможно даже попытаться описать истинные ощущения от странствия во времени, де Мариньи. Честно говоря, когда путешествуешь во времени — а я это проделывал много раз со времени нашей последней встречи, — остается очень мало времени об этом задуматься. Понимаешь, сознанию приходится настраиваться, соединяться с механизмами машины времени, физически срастаться с самой сутью часов. Как тебе известно, я когда-то был до некоторой степени наделен телепатией. Так вот, этот талант вернулся ко мне, усиленный вдесятеро. Он укреплялся во мне с того самого момента, как я покинул Блоун-Хаус в ту давнюю ветреную ночь.

Экстрасенсорная чувствительность во мне осталась невероятно высокой. Я улавливаю вибрации, лежащие за пределами восприятия большинства других людей. Большинство людей физически слепы, а многие ли смогут объяснить цвета слепому от рождения? Вот так и я не могу описать это шестое чувство своей психики и то, как мне удавалось управлять часами, соединяясь с ними сознанием. Если я смог бы сказать, что часы — не машина, а отдельное существо, то тогда все получится так, будто бы…

Однако большая часть всего этого ни к чему, так как все равно я не смогу объяснить ощущение путешествия во времени. Даже точное управление часами пока мне недоступно. То есть я очень ловко вожу свое «транспортное средство» в пространстве и горжусь этим, но совсем другое — водить часы через время, поскольку это совершенно не согласуется с природой человека.

И конечно, именно по этой самой причине наша попытка путешествовать во времени вместе стала почти катастрофической. Я практически не имел опыта пользования часами. Сейчас поражаюсь — как я вообще рискнул предпринять такую попытку, а ведь тебе гораздо меньше известно о механике этих часов! Ты знал только то, что я старался объяснить тебе о них. Подумать только, что мы решились на такое странствие, остались в живых и теперь можем говорить об этом!

Но как бы то ни было, у меня уходило почти все время — опять-таки приходится употреблять это слово, хотя, откровенно говоря, оно теперь мало что значит для меня — только на то, чтобы ментально держаться за элемент квазивселенной, в который превратились часы. Я пытался овладеть «рычагами» управления с помощью своего неопытного в этом деле сознания, и при этом часы скользили и сновали из стороны в сторону по ткани всего пространственно-временного спектра. И при том, что часы как раз были созданы для подобной работы — ведь они просто-напросто представляют собой средство передвижения для путешествий по различным измерениям, человеку никогда не приходилось подвергаться таким стрессам. Мне приходилось сражаться со всеми силами порядка — силами, которые старались удерживать меня в моем верном и положенном для меня времени и пространстве и которые вовсе не желали позволять мне вырваться из моей сферы существования. Мало того, мне еще приходилось пытаться связаться с тобой, де Мариньи.

Наконец, когда я начал думать, что не смогу больше продержаться, когда я уже почти отказался от попытки овладеть управлением часами и решил сдаться, и пусть бы все полетело в тартарары, я вдруг ощутил, что моя «машина» вдруг выровнялась и полетела более строгим и четким курсом. И тогда я понял, что прилагал слишком большие усилия к управлению. Так у новичка за рулем из-за отсутствия мастерства вождения машина подпрыгивает и упирается. Часы были предназначены для гораздо более мягкого подхода, чем тот, который применил к ним я, но я, по крайней мере, начал немного продвигаться вперед в своем понимании множества сложностей и тонкостей общения с часами.

И вот тут я осознал, что ты ускользаешь от меня, де Мариньи. Сосредоточив все свое внимание на ментальном симбиозе с машиной, я ослабил связь с тобой. Я стал кричать тебе, чтобы ты оставался со мной, чтобы ты следовал за мной, чтобы ты соединил свое сознание с моим и стал един со мной и машиной. Но было уже слишком поздно, ты исчез!

А я не знал, как затормозить свою машину. Она, словно обезумевший жеребец, мчалась сквозь годы, а у меня не было вожжей, поэтому я мог только уныло держаться за гриву. Ты исчез, потерялся в морях времени, а я не мог хотя бы приблизительно догадаться, где и как искать тебя. А ты словно бы был чем-то вроде якоря, привязывавшего мой корабль времени к своему веку, — и теперь эта цепь была порвана, и часы понесли меня по потоку времени еще быстрее. Вибрируя от нетерпения, они мчались куда-то туда, где время заканчивалось!

Тогда я постарался глубже проникнуть своей психической чувствительностью в сущность часов, и несмотря на то, что потерял тебя неведомо где и был в ужасе от этого, я вдруг начал испытывать безумную эйфорию просто от той скорости, с которой столетия пролетали мимо под тиканье часов и биенье моего взволнованного сердца. Теперь заработали мои более привычные чувства, хотя и в совершенно непривычной форме: через сенсорное оборудование моего космического корабля (позднее я стал называть это оборудование сканерами) ко мне начал проецироваться вид за бортом, и я увидел знакомые мне созвездия, летящие по небу пугающей спиралью и с нарастающей скоростью. У меня на глазах они остались позади туманными облачками, и мимо меня все быстрее начали проноситься неведомые галактики.

И тогда я понял, что при таком чудовищном ускорении сама вечность очень быстро может завершиться, и как только у меня мелькнула эта страшная мысль, я впервые услышал голос Тиании. Ты слышал ее голос, Анри, когда на нас в космосе напал Итхаква. Точно так же, как она предупредила нас насчет Гуляющего по Ветрам, которого я счел просто ментальной проекцией, сотворенной БЦК, вот что она сказала мне, когда я на бешеной скорости мчался в будущее:

«Нет, любовь моя, — сказала она. — Ты слишком сильно спешишь! Остановись! Остановись немедленно! В той стороне — только Конец!»

Ангел-хранитель? Разум часов, внутри которых я пожирал тысячелетия? Это часы телепатически обратились ко мне? Голос моего собственного безумия, зазвучавший у меня в голове из-за того, что мое сознание изнемогло от напряжения и созерцания всего того, что я прежде никогда не видел и что не предназначалось для глаз ни одного простого смертного? Все эти мысли мелькали в моем мозгу — и каждую из них я отвергал. Ты ведь сам слышал этот голос, Анри…

И я услышал его. И я понял, что это — Любовь, Красота и Истина, и в это же самое мгновение я начал отчаянный ментальный поиск тормозов моего корабля.

А теперь, Анри, представь, что ты сел в автомобиль, включи скорость — высшую скорость, вдави педаль газа в пол и смотри на спидометр: как стрелка клонится вправо до тех пор, пока не зашкалит, и тогда ты увидишь, что шоссе за ветровым стеклом превращается в серую дымку. Тогда убери руки с руля и изо всех сил нажми на тормоза. Вот фактически это самое я и сделал!

Безусловно, если учесть описанные мной обстоятельства, ты бы, скорее всего, погиб. Почти наверняка попал бы в больницу, а твоя машина бы разбилась, но, в любом случае, результаты были бы ощутимы и заметны физически. А мое путешествие пролегало не по обычной дороге, и я не был подвержен ни гравитационным нагрузкам, ни инерции — так, как это понимаем мы. Нельзя также сказать, что я на самом деле физически ощутил результат резкого торможения во времени, но ментально!..

Никакого ветрового стекла, через которое мое тело могло вылететь вперед, не было. Не было и жесткого асфальта, на который я бы рухнул. Я был слит со своей машиной и затормозил вместе с ней, но в то же самое мгновение, как началось это торможение, все мои чувства рванулись по инерции вперед, к самым дальним пределам времени. Это позволило мне на краткое время бросить взгляд на мертвые черные могилы, ожидающие всю материю и энергию в самом конце!

Я осознал это, я это ощутил, а в следующее мгновение… словно бы эластичная лента растянулась почти до разрыва, а потом сжалась… и мое сознание вернулось домой, в плоть и кровь. И в этот же миг я перестал управлять чем-либо и приготовился, как мне казалось, к неминуемой гибели.

Но, конечно же, я ошибся. Это была не гибель, а просто шок. Главный удар на себя приняло сознание часов, с которым мой разум пребывал в состоянии чего-то наподобие симбиотической связи. Нет-нет, я просто потерял сознание, и мне стало худо оттого, что… ну, если хочешь, оттого, что моя психика получила несколько паршивых синяков и ссадин.

Когда я очнулся, было очень холодно. Одет я был легко, в то, в чем покинул Блоун-Хаус: брюки, шелковая рубашка и смокинг. Холод пронизывал меня до костей. Я лежал уткнувшись лицом в пыльную землю. Повернув голову, я увидел, что лежу, наполовину вывалившись из корпуса часов, в пыльной котловине между невысокими холмами. Их серая цепь виднелась на фоне темно-синего неба.

Поначалу я подумал, что это поздний вечер. В зените стояла огромная, разбухшая луна… но — оранжевая луна?

И вдобавок кто-то щекотал мою шею!

Я вскрикнул и откатился в сторону от неведомого врага, вскочил на ноги, но тут же пошатнулся и упал. Голова закружилась, меня замутило. Передняя панель часов была открыта. Они выглядели, как всегда, загадочно, а их беспорядочное тиканье стало до странности тихим. Что-то медленно ползло мимо часов, озаряемое лиловым светом, льющимся изнутри корпуса.

Тварь была длиной в восемь-девять дюймов. Ее покрывала густая щетина, и из-за этого она была похожа на большую гусеницу. Ни глаз, ни рта я у этого лохматого существа не разглядел. Перед глазами у меня поплыло. Я осторожно ощупал кружащуюся голову и глубоко вдохнул — вернее, попытался сделать глубокий вдох! Но черт побери, что случилось с моими легкими? Ничего — просто воздух оказался очень разреженным. Значит, я оказался в высокогорном районе. Только этим мог объясняться холод и разреженность воздуха. И к тому же я попал в далекое будущее — но насколько далекое?

Ползучая тварь, которая двигалась очень медленно, приподняла переднюю часть своего пушистого тела и словно бы заглянула внутрь корпуса часов. Кем бы оно ни было, это существо, похоже, не желало мне зла. И я ему точно не желал. На самом деле я уже знал, что мои часы способны на многое. Они не только могут путешествовать через время и пространство. Они способны переносить материю в пространстве и времени, сохраняя при этом стационарное положение! И почему-то — сам не знаю почему, я вдруг уверился в том, что пушистого существа мне бояться не стоит. Оно было безвредно, как котенок без когтей. Поэтому, не дав пушистой гусенице забраться внутрь корпуса часов, способных перемещаться из одного измерения в другое, я шагнул вперед и схватил неведомую зверушку. Большущая гусеница мгновенно забралась ко мне под пиджак, как сделал бы замерзший котенок, и я понял, что прежде всего ее привлекло тепло моего тела. Инстинктивно я назвал пришельца «Кис». Поглаживая его пушистую шерстку, я стал глядеть по сторонам и осматривать сумеречные холмы.

— Кис, — сказал я зверушке, — пожалуй, с вершины этих холмов я мог бы лучше разглядеть окрестности. Как насчет того, чтобы мы с тобой забрались наверх и посмотрели, что стало с планетой?

Почва на склоне холма была чрезвычайно сыпучей. Ее покрывали чешуйки серо-коричневой ржавчины. Но тут и там попадались горизонтальные слои более плотной почвы, и мне удавалось использовать их в качестве точек опоры. По мере подъема я заметил еще двух пушистых гусениц. Через некоторое время из норки вылезла еще одна. Ближе к вершине я увидел целую компанию пушистых ползучек. Они сгрудились около серо-зеленого кустика и, похоже, поедали его колючие полузасохшие веточки и поникшие листья. Я не стал задерживаться и более внимательно разглядывать это зрелище. Я опустил моего маленького приятеля на землю, оставил среди его сородичей около кустика, а сам пошел дальше, тяжело дыша и хватая ртом воздух. Наконец я остановился на вершине холма.

Вот когда я ощутил первые признаки невероятного страха, от которого мои зубы застучали еще сильнее, чем от леденящего холода, и волосы на затылке встали торчком. Нет, это был не просто страх. Я стоял на холме, ужасаясь от пейзажа, который лежал передо мной в конце моего фантастического путешествия. Ибо это действительно были сумерки Земли. Я стоял у смертного одра планеты, и если нужно было какое-то доказательство, то это доказательство сейчас висело в виде отвратительного бледного серпика в небе над далекими горами. Это была луна, а раздутый оранжевый шар прямо над моей головой мог быть только солнцем — некогда золотым и огненным, а теперь ставший тусклым и умирающим!

Слабый, призрачный ветерок пошевелил пыль веков у меня под ногами. Я с болью вдыхал разреженный воздух и медленно поворачивался на месте, чтобы увидеть и запомнить все в этом пейзаже, на этой планете, разоренной временем. Моя наблюдательная точка находилась несколько выше окружавших холм окрестностей. Я стоял как бы на краю кратера. Скорее всего, моя машина времени приземлилась на дно этого кратера. По всей видимости, теперь, когда атмосферная оболочка Земли так истончилась, сюда стали гораздо чаще падать метеориты. Я оглянулся, чтобы посмотреть на свои часы, оставшиеся позади, ниже того места, где я теперь стоял. Меня успокоило странное лиловое сияние, в круге которого безмолвно стояли часы, словно некий корабль пришельцев в лунной долине.

Потом я снова повернулся к невероятному зрелищу за пределами стенки кратера, к картине планеты, стоящей у врат смерти. Как я уже говорил, над далекими горами висел бледный серпик луны, но даже горы стали какими-то более низкими и плоскими, чем должны были бы быть. Казалось, тысячелетия сплющили их своим весом, ветра веков сдули с них многие тонны песка, и вот теперь они стояли вдалеке, на горизонте, словно унылые горбы, лишенные всякого волшебства.

Между мной и горами, под этим страшным полуденным солнцем, тянулась большая плоская равнина, местами покрытая серыми и красноватыми пятнами, похожими на ржавчину. Не таким ли красноватым выглядел Марс, когда я в детстве смотрел на него в телескоп? Не гадал ли я тогда — может быть, эти большущие красные пятна когда-то были городами, а прямые, необъяснимые линии между ними — дорогами?

Это — Земля? Третья планета от Солнца, зеленая, пышная, бурлящая жизнью, ревущая яростью природы и омываемая великими океанами, — это она? Эта чаша, наполненная пылью, ржавчиной и измученными лишайниками, где ползают глупые пушистые гусеницы, где дует усталый ветер, где царит холод, а воздух лишен жизни, — это Земля? Не может быть! Однако я знал, что это так. И я снова задумался о том, на сколько миллиардов лет в будущее меня занесло.

Я поежился и подул на замерзшие руки, сложив их «ковшиком». Интуиция подсказала мне, что в своем путешествии во времени я не так уж далеко продвинулся в пространстве. То есть я понимал, что моя машина несет меня все дальше в будущее, но при этом продолжает сохранять свое первоначальное географическое положение в пространстве. Если я был прав, то получалось, что мои часы оборудованы неким механизмом автоматической компенсации движения планеты и изменений уровня поверхности, потому что если бы такой компенсации не было, то в конце путешествия во времени часы могли материализоваться где угодно. На огромной высоте в воздухе, под землей и даже в глубине океана — ведь на протяжении веков материки поднимались и опускались, словно бесконечные волны тяжелого моря.

И вот теперь я стоял не так далеко от того места, где стены Блоун-Хауса когда-то защищали меня от сюрпризов погоды — и даже от буйства тех злобных духов воздуха, которые терзали мое жилище на момент нашего с тобой бегства, де Мариньи. Бегства в другое время. Теперь я стоял на мертвой планете, под полуденным солнцем в зените, а холодно было, как в Лондоне в ноябре! Жуткое было ощущение — стоять на ребре кратера в сумеречной стране, в конце времен…

Холод все упрямее пробирался к моим костям, и я начал бить руками по телу, видя, как пар, вылетающий изо рта, в разреженном воздухе превращается в снежинки. Тогда я решил пройтись по ребру кратера до его дальней стороны. Я подумал, что оттуда, быть может, откроется другой вид на окрестности. Сначала я шел медленно, стараясь не упасть и не скатиться по крутой стенке кратера, но вскоре мне пришлось заставить себя шагать быстрее — настолько быстро, насколько позволял бедный кислородом воздух и мое затрудненное дыхание. У меня в душе вдруг забрезжила искорка надежды. А вдруг… А вдруг на этой выветренной скорлупке планеты все-таки еще живут люди? Быть может, они обитают внизу, под мертвой корой, ближе к теплому ядру? Вдруг там возвышаются колонны и шпили больших городов, и их подземные тротуары кипят жизнью, и… и…

Мои надежды на человечество резко угасли, когда я наконец добрался до той точки на ребре кратера, откуда можно было посмотреть на юг, где когда-то стоял Лондон, величайшая из столиц. А теперь там простиралась огромная серая пустыня! А потом на западе на фоне темно-синего неба вдруг сверкнули два огонька. Я засмотрелся на них. Они летели к Земле. Метеориты в полдень! Я смотрел на них, пока они не скрылись за горизонтом, а потом снова перевел взгляд на юг. Где же зеленые долины Суррея, Кена и Сассекса? За плоской пустошью, где когда-то гордо возвышался Лондон, насколько хватало глаз, простиралась однообразная серая равнина.

Я поежился. Еле заметный ветерок набросал пыль веков на мои туфли, и у меня до боли сжалось сердце. Я знал, что эта боль никак не связана ни с холодом, ни с разреженностью воздуха. И тогда я понял, что ни за что не смогу покинуть это место, эту будущую Землю, пока я не прощусь окончательно с надеждой на то, что она действительно лишена человеческой жизни. С этой мыслью я начал спускаться по стенке кратера вниз, к своим часам. До сих пор я не пользовался этим устройством именно как средством передвижения, в прямом смысле этого слова — как машиной для перемещения в трех, а не четырех измерениях. Почему бы не заняться этим сейчас?

Мое первое путешествие получилось коротким. Скорее, это был прыжок. Я просто провел свою машину по дну кратера. Конечно, у меня не было окна, через которое я мог бы видеть окрестности, не было и устройств для управления. Я просто мысленно подключился к разуму часов и отправил их в ту сторону, куда мне захотелось. Система сканеров служила мне намного лучше любых окон, потому что благодаря этой системе я видел все вокруг гораздо лучше, чем через любое стекло. Весь процесс моего упражнения оказался невероятно простым, и часы совершили свое первое проверочное путешествие на небольшой высоте, а остановились плавно, без малейшего толчка. Мало того, хотя я видел через ментальный сканер, что часы движутся, физически я никакого движения за время короткого путешествия не заметил. Совершенно очевидно — моя машина преодолевала пространство ничуть не хуже, чем время!

2. Последняя гонка (Из магнитофонных записей де Мариньи)

Мое второе путешествие получилось чуть более богатым на приключения. Я поднял часы над ребром кратера и перелетел на серую равнину. Я уже начал испытывать огромное удовольствие оттого, что моя способность управлять часами совершенствовалась, поэтому я решил немедленно отправиться на поиски… чего? Надежда живет вечно, поэтому я чувствовал, что у меня есть хотя бы крошечный шанс найти человеческие поселения. Я не смогу объяснить, откуда у меня взялась эта потребность, это невероятное, нестерпимое желание найти на этой планете, в немыслимо далеком будущем хоть что-нибудь, что осталось от человека — ну разве, что причиной тому стало одиночество! Никто до меня, ни один Робинзон Крузо и даже самый первый одинокий астронавт, никогда не был так далек от своих собратьев, как я.

Я чувствовал себя страшно одиноким. Мне было страшно подумать о том, что по привычным меркам, если подсчитать, сколько времени я пролежал без сознания около своих часов на дне кратера, то получится, что всего лишь несколько часов назад я еще находился в своем доме, на окраине бурлящего жизнью мегаполиса. Но между тем миновало несколько миллиардов лет с тех пор, когда я в последний раз побывал в мире людей и в обществе друга — твоем обществе, де Мариньи, и теперь ты был отделен от меня бессчетными просторами пространства и времени.

Как бы то ни было, мной владело не только настойчивое, непреодолимое желание поискать на Земле хоть какие-то остатки былой славы человечества. Теперь мне захотелось проверить скоростные качества своей машины. К счастью, мне хватило ума подготовиться к этому испытанию. Я поднял часы на приличную высоту — до тех пор, пока в моем ментальном сканере не стала видна тонкая атмосферная оболочка вокруг планеты. Видимо, я поднялся вверх примерно миль на пятнадцать-двадцать. На фоне неба цвета индиго пространство рассекали крупные и мелкие метеориты, оставляя огненные следы. На этой высоте я проложил курс левее бледной луны и робко, осторожно прибавил газ — ментально, разумеется. Земля начала медленно и плавно вращаться подо мной. По мере того как моя скорость нарастала, я, охваченный приливом волнения, словно бы еще прибавил газ — и гораздо сильнее, чем хотел!

Сканеры сразу затуманились, вид в «ветровом стекле» моего сознания стал нечетким. Я видел мятущуюся тьму с прожилками огня. В то же мгновение, охваченный страхом и решив, что что-то пошло не так, в панике я прекратил любое движение часов вперед.

Я вновь ощутил ментальный шок из-за резкого и полного торможения, однако этот удар оказался не так ужасен, как тот, который я пережил при остановке во времени. Почти сразу же мой ментальный сканер выдал мне чистую картинку окрестностей.

Мы неподвижно висели в воздухе — моя машина и я, и я мгновенно забыл о своем жутком страхе. Затаив дыхание, я осознал, что испугался совершенно напрасно. Я понял, что мои сканеры все время работали и что размытое изображение было вызвано исключительно тем, что я набрал поистине фантастическую скорость! Отвергая все математические невероятности, часы поспорили с самим Эйнштейном! Меньше чем секунду я летел со скоростью выше скорости света!

И на этот раз моя машина не следовала по параболической траектории вокруг Земли. Зачем бы часы стали делать это, если я этого от них не потребовал? На самом деле, мой последний ментальный приказ часам направил их в некую приблизительную точку вперед, левее серпа Луны.

И они достигли именно этой точки!

Справа от меня, наполовину закрытый черной тенью, наполовину освещенный тусклым желто-розовым светом, висел огромный шар Луны, покрытый оспинами кратеров, а позади меня проплывал серый, унылый диск Земли, похожий на старинную позеленевшую монету.

И тогда я понял, что владею машиной, с помощью которой смогу очень легко летать дальше самых далеких звезд, и, невзирая на все ведомые и неведомые риски таких странствий, а может быть — именно из-за них, это выглядело очень и очень привлекательно!

Но прежде я должен был кое-что выяснить и полностью в этом увериться, прежде чем предпринимать любые другие путешествия в этом моем поразительном корабле. Речь шла о человеке — существовал он или перестал существовать. Насколько я понимал, найти ответ на этот вопрос можно было только в одном месте. Поэтому — на этот раз намного более осторожно — я направил свой корабль обратным курсом, к серому диску Земли.


Не могу сказать, как долго я летал по орбите вокруг Земли на высоте около пятнадцати миль курсом, позволявшим провести более или менее успешный обзор поверхности планеты. Я знаю, что полный виток я совершал чуть меньше чем за два часа, а значит, моя относительная скорость составляла что-то около пятнадцати тысяч миль в час. Но количество витков я не считал, потому что мое внимание было сосредоточено на управлении часами и наблюдении за меняющимся пейзажем внизу. Помню, что к концу своих поисков, уверившись хотя бы в том, что нашел то, что искал, я ужасно устал и проголодался и потерял всякое ощущение направления и ориентации.

Внизу, подо мной, был поздний вечер, и самые последние лучи тусклого Солнца, скрывающегося за кривизной поверхности Земли, высекли серебристые искры из какого-то объекта высотой в милю, возвышающегося на побережье моря, умершего тысячи лет назад.

Я убавил скорость и начал снижаться. Я завис на безопасном расстоянии, решив дождаться заката, чтобы затем посадить свою машину и заночевать в милях пяти-шести к западу от гигантского артефакта, очертания которого я заметил с огромной высоты. Часы совершили посадку с легкостью перышка. Я стал осматривать землю на востоке — нет ли там электрического освещения. Ведь наверняка, если замеченная мной конструкция представляла собой некое здание, оно должно было по ночам освещаться? Но с другой стороны, это могло быть нечто вроде заброшенного входа в иные, подземные миры, и эта колоссальная постройка стерегла этот вход? В любом случае, никаких огней я не заметил — только время от времени темное небо рассекали огни падающих метеоритов. Поэтому я удобно устроился на ночь внутри теплого корпуса часов и решил, что утром подлечу к таинственной конструкции и, быть может, удовлетворю свое нетерпимое желание узнать, не является ли эта постройка последним оплотом человечества.

Вот теперь, пожалуй, самое время описать внутреннее устройство часов.

Часы… вернее, их вид изнутри… как бы это лучше сказать? Словом, изнутри они просторнее, чем можем показаться снаружи. Этим я хочу сказать, что они нарушают все мыслимые и немыслимые законы геометрии. Внутренние «углы» часов выглядели не соответствующими геометрии Евклида — в точности как в жутких постройках, которые в незапамятные времена возводили отродья Ктулху. Первая мысль у меня была такая: для того чтобы получить довольно обширное помещение внутри корпуса, с виду скромного по размерам, должны быть применены принципы гиперпространства. Подобные понятия сопряжены с настолько замысловатыми теориями, что в сравнении с ними математическая составляющая кольца Мёбиуса покажется простенькой, как азбука. На самом деле тогда я этого еще не знал, но таким объяснением сильно недооценивал фантастические характеристики часов. Теперь я сам зрительно представляю и понимаю их основные принципы, но все равно не могу их описать — разве что самыми простыми словами или с применением весьма отдаленных аналогий.

Я уже говорил раньше, что часы — это не только пространственно-временной корабль. Это еще и средство для переноса материи. Однако, пожалуй, такое определение тоже создает не совсем верное впечатление. Лучше вместо этого я скажу, что часы соединены со всеми точками в пространстве-времени. Если бы вселенная представляла собой двухдюймовый кубик, составленный из восьми однодюймовых кубиков — то есть имела бы три стандартных измерения, плюс время, и еще четыре таких же, тогда часы всегда находились бы в самом центре двухдюймового куба — там, где сходятся самые внутренние точки или углы восьми гипотетических измерений времени и пространства. Ментальный толчок отправляет часы в странствие вдоль линии, параллельной любым четырем из этих измерений одновременно. Конечно, в моей иллюстрации игнорируется тот факт, что существует бесконечное число измерений пространства-времени — точно так же, как в пространстве имеется бесконечное число звезд, однако и тут применимы одни и те же принципы.

Так вот, внутри часов, где все эти межизмеренческие линии сил собраны воедино и сконцентрированы, необученный, неопытный путешественник может «сделать шаг» или «упасть» в любом из бессчетного числа «направлений», но при этом оболочка, корпус часов, останется статичной относительно своего нынешнего местонахождения. Тогда получается, что физически часы находятся всюду и всегда, а где-то могут оказаться только будучи направляемы вторым сознанием — то бишь сознанием того, кто ими пользуется.

Боюсь, я тебя запутал, де Мариньи, но пусть это тебя не пугает. Я пользовался часами очень много раз, а сам до сих пор время от времени во многом путаюсь!

А ведь я еще так и не описал интерьер часов, верно? Ну так вот… Представь себе самый густой лондонский туман, какой ты когда-либо видел, — плотную стену клубящейся серой мглы, сквозь которую не видно руки, поднесенной к лицу. А теперь убери сырость, которая всегда неизбежно сопровождает туман, и все прочие физические явления, с ним связанные. И наконец, представь себе, что тротуар у тебя под ногами постепенно теряет материальность и исчезает, но при этом у тебя не возникает никаких ощущений невесомости или падения — вот примерно так.

Часы поддерживают температуру, близкую к температуре человеческого тела, если не нужно иного режима. В любом случае, обитатель часов может приспособить температуру к потребностям своих физических рецепторов для создания полностью комфортных условий. В эти часы, де Мариньи, можно засунуть целое войско, и каждый воин устроится там с комфортом! Если я устаю, я представляю себе диван и ложусь на него. Представь себе, как я сплю на диване в гиперпространственном измерении, в месте соединения немыслимых сил — и все это находится внутри предмета, который похож на старинные напольные часы, не имеющие никакого отношения к системе измерения времени, придуманной человеком!

Но продолжу свой рассказ.

Наступил рассвет, если можно назвать рассветом это постепенное посветление неба, на котором звезды так не погасли до конца над чудовищной пустыней Земли. Тускло-оранжевое солнце поднималось в темно-синее небо на восточном горизонте. И все же, несмотря на то, что солнце умирало, его восход стал моей ошибкой, потому что загадочная постройка, которую мне так не терпелось осмотреть, находилась именно в той стороне, на востоке. Каким бы жалким ни было это солнце по меркам двадцатого века, все равно оно светило достаточно ярко для того, чтобы фасад странного здания покрыла тень. Из-за этого я приближался к постройке почти вслепую и таким образом одолел порядка трех с половиной миль. Основание небоскреба (я про себя начал именовать гигантское здание небоскребом, хотя его истинное назначение продолжало оставаться для меня загадкой) находилось в некоем подобии котловины, но, несмотря на это, здание все равно возвышалось на добрые три четверти мили над землей, и при этом диаметр колонны был в диаметре никак не менее трети высоты.

В какой-то момент нечто в очертаниях постройки заставило меня прекратить медленное движение часов вперед. Ощущение у меня возникло такое, словно я остановился у ног великана, но еще не решил для себя, добрый этот великан или нет! И между прочим, не считай это решение таким уж притянутым за уши, потому что постройка, которую я видел в виде силуэта, имела вид статуи.

Я решил облететь ее по кругу и разглядеть с той стороны, где бы тусклое солнце не светило мне прямо в глаза, но стоило мне только принять это решение, как возникло еще кое-что, что помешало ясному и четкому обзору. Солнце, планомерно поднимавшееся в небо, пусть слабо, но все же нагревало разреженный воздух в котловине, где стоял великан. От почвы вверх начала подниматься дымка. Она затягивала и затуманивала контуры гигантской фигуры, и к тому времени, когда я достиг точки на севере, откуда намеревался рассмотреть объект, сочетание поднимавшихся вверх испарений от почвы и тумана на поверхности земли закрыло от меня все, кроме верхушки. Но верхушку я теперь видел ясно и четко: это была величественная кривизна серебристого корпуса и его острый нос. Стройные обтекатели тускло мерцали в слабом свете солнца. Космический корабль на ладони поднятой вверх руки великана — символ владычества человека над звездами и его исхода с умирающей Земли!

Сердце у меня сжалось от боли. Это было больше того, чем то, на что я смел надеяться, и это оказалось намного лучше мысли о том, что последние люди на Земле копошатся в сухой почве, словно жалкие черви. Я с нетерпением ждал момента, когда солнце завершит свою работу. Наконец слабая дымка мало-помалу начала рассеиваться и покидать фигуру колосса. Вскоре начали явственно проступать очертания гигантской фигуры перед моим ошарашенным взглядом!

У меня пересохло во рту, разум на миг лишился всяких мыслей. Я мог только смотреть… и смотреть… От изумления и ужаса я раскрыл рот. Моя надежда на человечество рухнула в бездонную пропасть. Наверное, не менее получаса я простоял рядом с часами, охваченный неведомым мне доселе чувством. А потом я снова шагнул внутрь залитого лиловым сиянием корпуса часов, в этот портал, ведущий к неведомым местам и временам, и поспешил назад — туда, где, быть может, люди еще жили и любили, сражались и умирали, и процветали на зеленых холмах и плодородных долинах Земли.

Потому что колоссальная металлическая статуя, поднимавшая к небу серебристый символ галактического исхода, была изготовлена не людьми и не в виде человека. Да, те, кто поставил этого истукана, явно были наделены высочайшим интеллектом и, безусловно, гордились своим древним наследием — наследием, предшествовавшим человеку и явно намного пережившим его… Это был жук!

3. Меловой период (Из магнитофонных записей де Мариньи)

К счастью, де Мариньи, доисторические эпохи, а также флора и фауна давно ушедших веков в юности были излюбленными областями моих увлечений. Много лет я хранил в Блоун-Хаусе коллекцию окаменелостей. Эти каменные фрагменты я сам собрал в подростковом возрасте. Аммониты и белемниты, маленькая костистая рыба из эоцена[35], найденная в Лестершире, прекрасно сохранившийся пермский[36] трилобит двухсот восьмидесяти миллионов лет от роду из Йоркшира, и даже фрагменты крыльев археоптерикса из голосеменных лесов юрского периода[37]. Удирая назад во времени в слепой панике, подальше от размышлений об этой безымянной цивилизации жуков, населявших умирающую Землю в конце времен и оставивших монумент в знак своей галактической судьбы, я понятия не имел о том, что очень скоро мне придется применить на практике свои более чем скромные познания о доисторическом мире.

Мой план — да нет, на самом деле это был даже и не план, а, скорее, инстинктивное стремление поскорее возвратиться в эпохи обитания на Земле человека — состоял в том, чтобы подыскать знакомый исторический период. Оттуда я мог бы разработать маршрут возвращения к точке старта — или даже к моменту на неделю позже моего отбытия из Блоун-Хауса в машине времени. Все зависело, конечно, от того, сумею ли я освоить управление механикой своей машины до такой степени! И хотя я говорю о паническом бегстве, все же я не настолько сильно спешил, чтобы забыть о том, что произошло при моем первом путешествии во времени, когда я чуть было не опередил самое время. Мне не хотелось совершить вторую подобную ошибку — ведь я запросто мог превратиться в комок перенагретой плазмы, только что выброшенной из недр солнца!

Поэтому через некоторое время, избавившись от состояния мрачной тоски, я попробовал воспользоваться сканерами. Дело в том, что пользование сканерами при перемещении в трехмерном пространстве особой сложности не представляло, но совсем другое дело — пользоваться ими, странствуя во времени, а уж особенно — странствуя во времени назад. Представь себе, если сможешь, гигантский панорамный фильм, прокручивающийся в обратную сторону с быстротой, в несколько тысяч раз превышающей обычную скорость показа, и тогда, быть может, ты поймешь, что я имею в виду.

Я вывел свой корабль из слоя земной атмосферы. Солнце и Луна стали почти не видны, они превратились в непрерывные светящиеся линии, вырисовывающие в пространстве замысловатые фигуры. Точно так же вертелись и плясали различные созвездия. Я практически ничего не видел на поверхности вращающейся подо мной Земли, кроме непрерывного мелькания фантастически изменяющегося покрова облаков и обрамленных пеной волн береговых линий материков. Я сбавил скорость и опустил часы ниже, в атмосферу.

Небо мгновенно почернело, но буквально секунду спустя озарилось невероятно яркой полной луной. На счастье, она оказалась сияющей и желтой — такой, какой я ее знал всегда, а не жутким бледным призраком конца времен. А потом — ослепительная вспышка, и передо мной возник знакомый пламенеющий шар Солнца на западном горизонте, и Солнце промчалось через все небо на восток. В следующую секунду опять стало темно, а потом вновь передо мной возникла Луна.

Это было чрезвычайно интересно. Потому что все это я видел не глазами, а сознанием. На моей глазной сетчатке не фиксировалось изображение Земли во время кратких периодов темноты. Это происходило потому, что во время чередования этих периодов тьмы я еще сильнее сбавил скорость. И я заметил цепочку красных и желтых огней. С той высоты, на которой я находился, они показались мне однозначно имеющими искусственное происхождение. Я подумал, что это нечто огромной системы уличного освещения. Я ошибся, и если бы мои часы не были практически неуязвимы, то конец моим путешествиям в пространстве и времени наступил бы там и тогда!

Земля, естественно, находилась стационарно внизу. То есть часы своим перемещением компенсировали движение планеты. Они вращались в пространстве вместе с Землей, ровно над той точкой, откуда я улетел из теперь очень далекого будущего. И я опустился еще ниже, через плотный слой того, что я принял за облака. Слишком поздно я понял, что это не облако, а пыль — вулканическая пыль. Прямо подо мной находилось жерло чудовищного вулкана, извергавшего лавовые бомбы, дым и пламя. Происходило весьма красочное извержение. Цепочка огней представляла собой просто-напросто вулканический хребет на поверхности Земли. Конусы вулканов возвышались через приблизительно равные промежутки и активно извергали пламя, лаву и пыль. В клубящихся тучах вулканической пыли то и дело вспыхивали молнии. Они ударяли по корпусу часов. Наконец я оправился от потрясения, и мне хватило ума увести свою машину подальше от вулканов.

Но об этом вулкане, де Мариньи, а особенно — о молниях… Просто попробуй представить себе это! Конечно же, я продолжал свое путешествие во времени назад, и поэтому лавовые бомбы стремились к моему кораблю из области за пределами действительного радиуса извержения и падали обратно в жерло вулкана, а молнии не били по мне из облаков пепла, а, наоборот, летели словно бы от часов к облакам! Как бы то ни было, я был безоружен, а на часах не осталось почти ни царапинки.

Оказавшись в стороне от вулканического горного кряжа, я еще сильнее сбавил скорость перемещения во времени. Наконец Луна стала неподвижна, оставшись полной и яркой и лишь едва подкрашенной красным светом, а небо стало таким темным, что звезды надо мной лишь тускло мерцали и были различимы с большим трудом. Я совершил посадку тогда, когда, по моим расчетам, осталось недолго ждать рассвета, но до полного восхода солнца остался внутри корпуса своего корабля. Причина, почему я так поступил, была очень проста: с помощью сканеров часов я мог видеть ближайшие окрестности даже в темноте, но оказавшись за пределами корабля, я был вынужден рассчитывать только на свои пять чувств. Поэтому я дождался появления Солнца, и только после этого открыл переднюю крышку корпуса часов и вышел в странный, чарующий и смертельно опасный мир.

И именно тогда через все мое изумление и восторг — причину которых я объясню позже — ко мне пробилось чувство голода. О, конечно, я еще и устал ужасно, но исключительно умственно, а не физически. Часы отнимали у меня слишком много ментальной энергии и эмоций — точно так же, как тяжелая физическая работа отнимает энергию тела. Но невзирая на это страшное изнеможение, я был потрясен до глубины души, очарован и восторжен. Понимаешь, Анри? Теперь-то я понял, где нахожусь. Наверное, вернее будет сказать, когда я нахожусь, потому что я вернулся очень далеко назад — немыслимо далеко, в доисторический мир мелового периода!

Меловой период — последний период мезозойской эры, сто миллионов лет назад! Это также была эпоха рептилий, когда миром правили динозавры. Когда в океанах, густых, словно суп, но не таких соленых, как теперь, плавали гигантские черепахи архелоны[38] и мозазавры[39], а в теплом небе, затянутом плотными влажными тучами, серпокрылый птеранодон[40] грозно окликал свою подругу, паря на поскрипывающих кожистых крыльях.

Это была эпоха всего первозданного — цветов, запахов, пейзажей, звуков и ощущений, поэтому даже ветерок прикасался к моей коже как-то иначе, непривычно. Это была Земля в расцвете юности, когда все сотворенное обезумело от лихорадки экспериментальных проб и ошибок, где создавались новые формы жизни и тут же изменялись, уничтожались, и тут же создавались другие. А мысль о человеке еще не пришла в голову Природе, и не придет еще девяносто миллионов лет!

Люди? О нет, Природа в те дни не создавала ничего такого хрупкого, как человек! То были дни брахиозавров с шеей наподобие огромного питона, и похожих на танки трицератопсов, рядом с которыми носорог показался бы детской игрушкой. То были дни тираннозавров, грозно ревевших и шагавших по земле на мощных ногах, работавших, как поршни. Это был царь всех динозавров, правивший в своем голосеменном царстве с алчностью и яростью тирана. Даже моллюски в те времена были чудовищны — вроде иноцерамуса, в сравнении с которым даже самые крупные из наших нынешних тридакн показались бы карликами. Бурно размножались в этих юных морях и устрицы, а в них вырастали жемчужины размером с кулак человека. С тех пор время превратило эти жемчужины в кальциевую пыль. На берегу такого кораллового мелового моря я и оказался.

Японял, что это именно меловой период. Отойдя на дюжину шагов от открытой передней панели часов, я узнал его так же точно, как узнал бы Кингз-Кросс или звуки Биг-Бена. Безусловно, это произошло благодаря той моей коллекции окаменелостей, о которой я упомянул. Больше всех в той коллекции мне нравились некоторые аммониты мелового периода — твердые, не блестящие, тусклые, как серая галька, а тут, в этом коралловом море, на берегу которого я стоял, на мелководье резвились мириады этих самых существ — живых и сияющих в лучах утреннего солнца, уже успевшего прогнать испарения от сырого прибрежного песка и высушить его. Причудливо закрученные спиралью, восьминогие хелиоцерасы, бакулитесы с раковиной, похожей на рог единорога, и плацентицерасы с умными глазами — все были здесь, все шевелили крошечными щупальцевидными лапками, метались из стороны в сторону, используя реактивный метод передвижения, и плавали в кристально-чистой воде, кишащей бессчетным числом видов существ, сражающихся за жизнь. Я отвел взгляд от мелководья и заметил в бурных волнах подальше от берега вздымающего клочья пены тилозавра. В этот момент этот первобытный морской змей вынырнул на поверхность. Далеко в небе парили фантастические силуэты птеранодонов — летучих рептилий. Время от времени птеранодоны пикировали к воде и выхватывали из пенных гребней костистых рыб.

О да, вне всяких сомнений, я узнал эту эпоху, меловой период. И еще я понял, что мне нужно поскорее удовлетворить мою физическую потребность — то бишь голод.

Неподалеку, в сотне ярдов от берега в глубь суши, дымился невысокий вулкан. Край его кратера краснел раскаленной лавой — вот мне и огонь для приготовления пищи. А прямо у моих ног по мелководью ползали гигантские крабы, омары и другие существа — нечто среднее между трилобитами и лангустами. Дальше вдоль берега стояли деревья наподобие пальм, увешанные странными крупными орехами, и саговники, и цветущие деревья — со временем и на них, наверняка, могли появиться плоды. Прямо у меня на глазах с одной из ближайших пальм спрыгнуло какое-то маленькое пушистое млекопитающее, перебежало к соседнему дереву и исчезло в густой зеленой листве. О, пища здесь имелась в изобилии, ее было более чем достаточно. Если бы у человека здесь было устройство для запуска ракет, то, вне всяких сомнений, за теми невысокими вулканическими горами, в лесах саговников, он мог бы одним выстрелом заполучить десять тонн мяса — если бы только пожелал! А мне вполне хватило бы омара и каких-нибудь фруктов на десерт, ну и еще, пожалуй, кокосового молока, чтобы все это запить. Быть может, я сумел бы здесь разыскать и родник с водой, которая не нуждалась в фильтрации для уничтожения детергентов или ДДТ.

Но вот вопрос: сейчас было время прилива или отлива? Я осмотрел берег, поискал приливную метку и нашел. Она находилась во многих ярдах от того места, где я стоял. Позади часов песок был желтым, не смоченным водой. Тем не менее мелководье со множеством обитателей прямо у меня под ногами яснее всяких слов говорило, что вода сюда добралась совсем недавно. Возможно, приливы и отливы здесь происходили нерегулярно, и быть может, они еще не приспособились к притяжению луны. Я решил, что будет лучше, если я перемещу часы подальше в глубь суши — туда, где подножия вулканических гор обрамляли первые полоски пальм и саговников. Сами вулканы меня не слишком пугали. Вокруг валялись лавовые бомбы, но большинство из них были старыми, остывшими. Цепочка бурно извергавшихся вулканических конусов, над которыми я пролетал прошлой ночью (или будущей?), осталась в нескольких милях на западе, позади этого невысокого горного кряжа.

Я нашел колючую веточку коралла и наколол на нее большого омара. Он стал извиваться, но я его быстро прикончил камнем, отделив голову от тела. Затем я отнес свой завтрак к часам. Я вошел внутрь них и перелетел подальше от берега, к зарослям пальм, где, естественно, обнаружил на земле россыпь крупных орехов. Подняв и покачав в руках один из них, я услышал, что внутри плещется жидкость. Валялись на земле и фрукты. Я осторожно попробовал один из них, похожий на маленькую грушу. Сок этого плода оказался сладким, чуть вяжущим и приятным. При этом он не походил ни на что из того, что мне доводилось пробовать раньше. Это был первобытный, первозданный вкус, от которого впоследствии, наверное, отделятся менее насыщенные вкусы. На самом деле, сок плода оказался пьянящим, потому что чуть позже, когда я поджаривал своего лобстера прямо в панцире, держа его на веточке коралла над трещиной в горячей лаве, я начал весело напевать.

Попировав по-царски и ощущая редчайшую радость духа, я побрел под теплым солнышком обратно, к часам, стоявшим в тени, под кронами раскачиваемых легким ветерком пальм. И в какой-то момент, когда я проходил там, где раньше побывать не успел, я был резко возвращен с небес на землю. Там, на темно-желтой почве, на самом краю зарослей пальм, темнел след… след лапы! След был огромный и глубокий, и я понял, что тот, кто оставил этот след, имел рост футов двадцать и весил примерно столько же тонн. Три когтя были выставлены вперед, а четвертый, покороче, — назад… Этот след оставил самый крупный хищник всех времен — королевский тираннозавр, король-тиран всех гигантских рептилий.

Я никогда не был трусом, но при виде этого чудовищного отпечатка у меня волосы на затылке встали торчком от почти сверхъестественного страха. С конца мезозойской эры мир ни разу не видел такой алчной, буйной, неудержимой злобы ни в одном живом существе — о да, и даже в человеке! — как у королевского тираннозавра. Этот след стал для меня мощным напоминанием о том, что я оказался на земле незнакомой, небезопасной — на такой, куда прежде не ступала нога человека. Я понял, что чем дольше задержусь здесь, тем больше у меня шансов случайно встретить существо, оставившее этот след, или других, похожих на него. Я сразу решил, что, как только отдохну, сразу тронусь в путь. Вперед, вперед во времени, к эпохе человека, через тысячелетия, в моих часах времен. А останавливаться стану только для того, чтобы проверять, как далеко я продвинулся, и чтобы поесть.

Но сначала мне следовало отдохнуть, а потом набрать побольше этих крупных орехов и зажарить еще одного омара, чтобы прихватить с собой. Последнее было обязательно. Я не предвидел особых сложностей в том, что собирался сделать, но кто мог с определенностью сказать, когда в будущем мне удастся запастись пищей? Конечно, необходимость могла и не возникнуть, но… К тому же до отбытия мне хотелось пройти по берегу и собрать раковин — по полдюжины каждого вида. А еще нужно было перелететь через горы в моей машине, чтобы увидеть первобытные леса и их обитателей… Пролететь над царством гигантских рептилий и посмотреть, как они играют — и сражаются!

Однако, когда я проснулся, намереваясь проспать лишь часов до четырех дня, был уже поздний вечер. Нечего было и думать о поисках раковин в сумерках — по крайней мере, на этом берегу. Ночью в меловом периоде было чего опасаться. Я заранее положил рядом с часами пару орехов. Усевшись под пальмой, я проткнул один из этих орехов веточкой коралла и стал пить освежающее молоко. Я решил утром попить сок из второго ореха, а потом разбить их и полакомиться мякотью.

Ночь выдалась теплая. Луна, горевшая ярко, почему-то казалась более гладкой, ровной. Звезды, хотя многие созвездия выглядели знакомо, светили тускло — из-за того, что верхние слои атмосферы были затянуты слоем вулканической пыли. И конечно, относительная гладкость поверхности Луны объяснялась тем, что в эту эпоху наш спутник был еще очень юн и не успел обзавестись таким уж большим числом кратеров. А дымка, окружавшая Луну, могла говорить о том, что у нее даже есть что-то наподобие тонкой атмосферы, пока не испарившейся в космосе… Поразительное место — этот меловой период.

Когда стемнело еще сильнее, я открыл переднюю панель часов, чтобы свет, изливавшийся изнутри, озарил большой валун, на котором я устроился. Огромные ночные мотыльки прилетели на свет точно так же, как в наше время, и стали раздражать меня своими плясками на фоне лилового сияния.

Вскоре раздражение сменилось кое-чем другим.

Я никогда не был особым любителем мотыльков. Вообще я не люблю большинство насекомых по тем или другим причинам, но в меловом периоде некоторые из этих ночных чешуекрылых имели размах крыльев до восьми дюймов и больше. И когда я поднял руку, чтобы заслониться и не дать одной из этих бабочек попасть мне в лицо, она меня укусила! По всей видимости, это насекомое питалось ядовитой пыльцой странных цветов, распускавшихся ночью. Ну, хватит! Я удалился внутрь часов и стал наблюдать за ночной жизнью дикой природы, обеспечив свою безопасность.

Позади меня пылали вулканическим огнем несколько вершин дальнего хребта. В стороне, у берега, на мелководье плескалось и фыркало какое-то темное животное. На море царил штиль, дул едва заметный бриз. Хотя я курю редко, в эти минуты я бы с удовольствием выкурил хорошую сигару и с радостью выпил бы стаканчик хорошего бренди. Ни того, ни другого у меня не было, но зато был один из дурманящих плодов. Я принялся откусывать от него по кусочку и вскоре погрузился в неглубокий и тревожный сон.

Нет, так у тебя, Анри, может создаться неверное впечатление. Мой сон не тревожили кошмары или безымянные страхи, от которых просыпаешься в холодном поту, жутко испуганный, а потом не можешь вспомнить, что же тебя испугало. На самом деле, мой сон был довольно ярким и бесконечно красивым. И навязчивым. Да-да, он меня потом долго преследовал. И меня волновало, тревожило то, что даже во сне я понимал и чувствовал, что это больше, чем сон, — что это видение! Имелись кое-какие детали, которые намекали на почти телепатическое общение, хотя и неосознанное.

Мне снилось, что я оказался в огромном помещении — не то палате, не то зале с фантастическими углами и пропорциями. Высокий сводчатый потолок царил надо мной, словно купол, и я как бы находился внутри громадной горы. Все здесь: и вымощенный огромными плитами пол, и далекие стены, и затянутый облаками потолок, и колонны, резные капители которых поддерживали высокие балконы, теряющиеся в дымке розовых облаков, — все это было хрустальное. Молочный хрусталь, перламутровый хрусталь, розовый и кроваво-алый сверкали повсюду, и это было похоже на внутреннюю поверхность прекрасной раковины из космического океана — раковины, пропускавшей свет чужих солнц через свою прозрачную оболочку.

Вдалеке, на громадном сиденье или троне, стоящем в закрытом шторами алькове, кто-то пошевелился. Кто-то огромный, таких же цветов и оттенков, как все, что окружало меня в гигантском зале. И я затаил дыхание, поняв, что именно оно меня так тревожит, так пугает — это существо, силуэт которого проглядывал за сверкающими занавесками, покрытыми перламутровой пыльцой, и тело которого испускало огонь. Я порадовался тому, что это существо сидит так далеко от меня и что его скрывают от меня блики от сверкания хрустальных стен, потолка и колонн. Дело в том, что я успел догадаться, что этот зал, в котором я оказался, принадлежит этому гиганту, находившемуся в алькове, и его присутствие наполняло меня подсознательной тревогой.

Но затем мое внимание переключилось на фигуру, находившуюся в центре огромного зала. Там стоял алый диван — низкий, но очень просторный, похожий на гигантскую подушку, и на этой подушке сидела женщина — человек, но при этом не человек. Она сидела спиной ко мне, и это меня порадовало, потому что мне показалось, что с такой красотой тела не смогло бы сочетаться ни одно лицо. В юности я познал немало женщин. Я помню настоящих красавиц, но ни одна из тех, кого я встречал в жизни, не выглядела так.

На ней был плащ из нежно-золотистых пузырьков, с высоким воротником, на котором нелегким грузом лежали вьющиеся волосы. Эти волосы… хватит ли для их описания слова «зеленый»? Окутанные изумрудной дымкой и полосками аквамариновых бликов, они струились по молочно-жемчужной спине до талии, тоненькой, словно ножка хрустального винного бокала. Плащ скрывал немногое. Поскольку он состоял из пузырьков, он лишь немножко смягчал контуры фигуры красавицы. Она стояла на коленях, и было видно, что на ней шаровары с широким поясом из этих же самых золотистых пузырьков. Голени и бедра, талия и спина, руки, тонкая шея и густые, блестящие изумрудные волосы — все это было окутано, но не скрыто драгоценной золотистой пеной. Ни один мужчина не смог бы устоять перед такой красотой, не ахнуть. Огонь, который, как я думал, давно угас в моей крови, расплылся ручьями лавы по моему телу. Но, невзирая на вспыхнувшее во мне желание, я остался печален. Природа не могла создать лицо, способное сравниться красотой с таким телом. Однако я должен был узнать, так ли это.

Я пошел вперед и шел до тех пор, пока до меня не долетел аромат, не настоянный на редких орхидеях — нет, то был запах цветов, исходивший от молочно-жемчужной кожи красавицы. Теперь она была так близка, что я мог бы до нее дотронуться. Пальцы у меня заболели, их начало покалывать. Мне мучительно хотелось прикоснуться к этим волосам, сделать так, чтобы женщина повернула ко мне голову, чтобы я смог увидеть ее лицо — хотя я понимал, что могу разочароваться. И я пошел вокруг нее, вокруг огромной атласной подушки, не чувствуя под собой ног. Так движутся только во сне. И наконец я увидел… ее лицо!

Я не посмел вскрикнуть из страха, что она услышит меня и убежит, а эта мысль была мне нестерпима. Точно так же нетерпимо было и смотреть на ее лицо, потому что это зрелище не было предназначено для глаз простого смертного. И тем не менее я его видел: бледно-перламутровый лоб, от которого струились роскошные волны изумрудного океана, падавшие на золотистую пену воротника накидки; огромные глаза цвета темного берилла — такой глубины, что в них можно было утонуть, широко раскрытые, глядящие пристально; неописуемой красоты губы, имеющие форму лука Купидона и цвет лепестков розы, припорошенных жемчужной пылью. Красавица прикусила нижнюю губу, и были чуть видны ее зубы — прекрасные, белее снега. Ее чудесное лицо имело форму нежного овала. Красиво изогнутые изумрудные брови доходили почти до самых висков, по-эльфийски заостренные уши походили на лепестки диковинных цветов, а нос был настолько изящен и тонок, что его можно было бы почти не заметить. Она излучала Воплощенную Женственность — человеческую, но при этом иную, чужеродную. Это была женщина, но и богиня!

Прикусив губу, она сдвинула брови на переносице. В бездонных глубинах ее глаз стала видна тревога. Из-за этого я забеспокоился за нее. Мне показалось, что тревога и беспокойство никогда не должны посещать ее. Она пристально смотрела на большой хрустальный предмет, лежавший перед ней на подушке. Это был стеклянный шар. Наконец я нашел в себе силы отвести глаза от лица красавицы и перевести взгляд на этот шар. Через мгновение на поверхности шара появилась картина, в первый момент показавшаяся мне незнакомой. Звездное небо с росчерками комет… а потом одна комета приблизилась, и я понял, что это вовсе не комета, а… мои часы времен!

Все быстрее и быстрее мой корабль мчался через космическое пространство безупречно прямым курсом к черноте в центре хрустального шара — мраку без единого проблеска света. Звезды исчезли, не осталось ничего, кроме пустого пространства впереди и неудержимой силы, притягивавшей корпус старинных часов все быстрее к неведомой судьбе.

— Кхтанид! — воскликнула женщина, сидевшая на огромной алой подушке, оглянувшись через плечо туда, где в занавешенном алькове на троне восседал какой-то неведомый колосс. — Кхтанид, я немедленно должна отправиться к нему, иначе он потеряется, мой возлюбленный, которого ты предрек мне так давно!

Она обратилась к неведомому гиганту голосом столь же прекрасным, сколь и ее лицо и формы. При этом ее восхитительная грудь приподнялась, и она стала дышать часто, взволнованно. А я вновь перевел взгляд на хрустальный шар. Все быстрее и быстрее мчались мои часы. Их силуэт начал искажаться, скручиваться и растекаться. Это были мои часы, мой корабль. Значит, эта прекрасная богиня тревожилась за меня, но как же это? И почему?

В моем сновидении — я буду называть это сновидением, хотя точно знаю, что это не так, — колосс зашевелился за жемчужными занавесками. Части его тела, покрытые драгоценными камнями, задвигались, зазвенели маленькие хрустальные колокольчики, прицепленные к шторам. Великан ответил красавице-богине, но не голосом, не звуком. Его речь я услышал у себя в голове, в сознании, а по поведению женщины понял, что и она услышала этот голос точно так же.

— Дитя мое… Тиания… ты должна понять вот что: если этот человек погибнет сейчас — и если ты будешь с ним, когда он погибнет… тогда и тебе может грозить погибель.

— О Мудрейший, если он погибнет, то и я тоже умру, ибо мое сердце разобьется! Я знаю это, потому что люблю его. Вот почему я должна быть рядом с ним, вот почему я должна попытаться помочь ему.

— Этот мужчина — он более всего человек. Кровь ему подобных в нем сильнее нашей крови. Возможно, его разум не сумеет увести его судно от Черной Дыры. Ты можешь соединиться с ним только в духе — это правда, — но притяжение Черной Дыры таково, что даже твой дух может затянуть туда. Если ты не сумеешь помочь ему… если потерпишь неудачу… тогда ты отправишься в Черную Дыру вместе с ним!

— Я это понимаю, и все же я должна отправиться к нему немедленно, пока не стало слишком поздно!

— И ты хочешь моей помощи?

— О да, Кхтанид, да!

— Я не могу отказать тебе, поэтому помогу. Я думал о том, что он может оказаться великим — этот человек. Я ощущаю его присутствие уже сейчас. Подозреваю, что ты служишь для него магнитом точно так же, как и он для тебя. Если внутри него и вправду есть зародыш величия, тогда будет непростительной ошибкой не помочь тебе. Поэтому лети на крыльях ветров мысли, дитя мое, — и крепко держись за Великую Мысль, которую я послал тебе. Пусть она поможет тебе в пути!

В это же мгновение искорки в глазах красавицы погасли, а ресницы опустились, словно шелковые паруса сказочных кораблей. Она глубоко вздохнула и нежно обняла хрустальный шар. Стекло затуманилось, картинки пропали.

И вдруг все это зрелище сжалось, сократилось — словно рука великана унесла от меня видение. Прекрасное создание, сидевшее на алой атласной подушке, превратилось в живую оболочку около крошечной светящейся жемчужинки. Альков колосса стал малюсеньким, едва различимым, занавески уподобились паутинным сеточкам микроскопических паучков. А меня вознесло к сводчатому потолку из розового хрусталя, и мое сновидение распалось, когда ко мне вернулась явь.

Я очнулся внутри часов с криком боли — боли разлуки с женщиной из сновидения.

Сон? Был ли это сон?

4. Застрявший в доисторических временах (Из магнитофонных записей де Мариньи)

Несколько часов спустя, когда я позавтракал, забрался внутрь часов и переместился на сырой песок, откуда неохотно отступило море, я принялся рассеянно собирать раковины с перламутровым блеском, неизвестные человеку — вернее, известные, но только в виде скучных серых окаменелостей. Собирая раковины, я размышлял о своем не то сне, не то видении. Эти мысли настолько поглотили меня, что я принял первые подрагивания почвы у себя под ногами за нормальную вулканическую активность. Подобные подземные толчки должны быть частыми в областях, буквально усеянных действующими вулканами.

Держа под мышкой половину скорлупы ореха, битком набитую влажными ракушками, я перевел взгляд с красивых завитков одной раковины к полосе дымящихся горных вершин. И вдруг я ощутил пульс Земли, и это, как ни странно, задело струны памяти. Я услышал голос той девы, той женщины, богини… Тот голос из моего сна был тем самым, который я услышал, когда мчался очертя голову в будущее в своих часах, когда меня несло к концу, к краху! Этот самый голос предупредил меня об опасности, и я нажал на ментальные тормоза, чтобы время не поглотило меня! Но кто это была такая? Где она жила? Что собой представляла? И она сказала, что любит меня…

И почему я должен был связать этот вулканический рокот в недрах Земли с предупреждением об опасности, исходившим от прекрасной незнакомки из моих сновидений? Может быть, это просто было некое похмелье, некое остаточное явление от стычек с подземными копателями, хтонийцами — опасность чудилась мне в любых подземных толчках. Или тут было нечто более глубокое, подсознательное? Пожалуй, мне стоило поскорее вернуться к часам.

Не тратя более времени на раздумья над загадкой, я зажал скорлупу ореха со своими находками под мышкой и быстро зашагал в обратную сторону, туда, где оставил часы. Пока я шел, земля содрогнулась вновь и послышался зловещий рокот. Из нескольких вулканических вершин начал вырываться черный дым. С торопливого шага я перешел на неуклюжий бег по сырому песку. В это время со стороны моря послышался громкий хлопок, потом — еще один, а потом — взрыв такой оглушительной силы, что я рухнул на песок. А земля продолжала яростно сотрясаться.

Затем зазвучало такие шипение и треск, что я невольно обернулся и посмотрел в сторону моря, к источнику этих пугающих звуков. Фантастическое зрелище привлекло мое внимание. Там что-то начало происходить. В небе, успевшем затянуться черными грозовыми тучами, сверкнула молния. Море разбушевалось, взвыл ветер, и к небу с немыслимой быстротой устремился столп дыма и пепла. А потом, сквозь пелену проливного дождя и дыма я вдруг увидел некую громаду, встающую из моря. Новорожденный остров с криком появлялся на свет из морской утробы!

Из кипящих волн с дрожью и рывками вставала массивная вершина, сложенная серо-черными скалами и дымящейся остывающей лавой. Из жерла нарождающегося острова продолжало извергаться пламя. Его языки молниями устремлялись в сине-черное небо. А вода… Ударная волна впавшего в панику океана!

Часы, мое единственное средство для возвращения отсюда, из мелового периода к эпохе людей, лежали на боку, прямо на пути жуткой стены воды, вставшей далеко от берега и начавшей страшное движение к берегу. И хотя земля у меня под ногами дрожала, несмотря на то, что мои ступни увязали в мокром, чавкающем песке, я попытался бежать. Быть может, я и успел бы вернуться к своему кораблю вовремя, если бы очередной сейсмический удар не выбрал этот самый момент для того, чтобы вновь швырнуть меня на песок, перемешанный с галькой.

А до часов мне оставалось еще ярдов пятнадцать, когда на меня обрушилась чудовищная волна. Меня с такой силой ударило о песок, что я испугался, что захлебнусь. Потом меня приподняло вверх и швырнуло головой вперед к вулканическим горам. Затем, как только первые массы воды начали отступать, мне удалось ухватиться за ствол одной из первобытных пальм, и это меня спасло.

Я в отчаянии огляделся по сторонам, но не рассмотрел своих часов посреди буйства стихий. Выбраться из-под раскачиваемых диким ветром ветвей пальмы и опрометью броситься вверх, повыше и подальше от моря, — вот все, что я мог сделать. О, безусловно, больше всего я переживал за часы — меня переполнял страх за то, что мой корабль может быть потерян безвозвратно, но сильнее всего был инстинкт самосохранения. Оглядываясь назад, я, оступаясь и скользя, взбирался вверх по все более крутым склонам. Я увидел, что целая серия вторичных ударных волн стала образовывать концентрические круги около новорожденного острова. Недолго осталось ждать момента, когда и эти волны обрушатся на прибрежные низменности.


Что ж, время шло. Ни одна из сейсмических волн не добралась так высоко, как самая первая, но волнение на море не унималось до вечера. Со своей наблюдательной точки на склоне горы я видел, как волны налетают на берег с ослабевающей яростью и с такой же яростью отступают. Постепенно стихли и подземные толчки, как и периодические извержения вулканов. Теперь новорожденный остров неподвижно стоял посреди темно-серого моря и лениво дымился.

В океане образовалось нечто наподобие дамбы из остывшей лавы. Внутри этой чаши задержалась вода, выплеснувшаяся на берег в виде цунами при первом подъеме вулканического острова. Кроме того, более или менее установилась новая береговая линия. «Бортики» новообразовавшегося бассейна не полностью перекрывали полосу воды между новым островом и материком, но тем не менее вода не отступила назад до прежнего уровня. А если океан не отступит…

Бог мой, Анри, это была ужасная мысль! Оказаться в западне здесь, в меловом периоде, — при том, что мои часы времен потерялись где-то в не слишком глубоких, но населенных злобными тварями водах вулканического залива… Остаться здесь, в доисторическом мире первобытных растений и огромных животных? Какой шанс был у простого человека выжить в мире, где правят динозавры, в эпохе непрерывной борьбы за выживание? А я сидел на склоне доисторической горы, и сумерки быстро сменялись вечерней темнотой.

Приближалась ночь, буйство стихии мало-помалу шло на убыль. Все громче стало слышаться жужжание насекомых и хриплые вопли летучих ящеров. Эти звуки доносились ко мне от затянувшихся туманом вершин гор, от глубоких расселин, а особенно — от берега, покрывшегося густой пеленой дымки. Ну конечно! Там, внизу, сейчас могли найти для себя восхитительное пиршество птеранодоны. Сколько рыб и моллюсков погибло при сейсмической катастрофе. И точно: приглядевшись, я рассмотрел немало летучих ящеров, пикирующих к воде.

Влажность воздуха стала столь велика, что туман над водой начал превращаться в облака и подниматься вверх. Вместе с облаками от воды потянулся запах тухлятины — я такого не ощущал даже на лондонских рыбных рынках. Неудивительно, что птеранодоны так рьяно набросились на еду. Ночью нечего было и думать о возвращении на берег. Возможно, не удастся сделать даже завтра. Но как же это? Я сидел на склоне горы, окутанный туманом, который становился все гуще. Быстро темнело. А я, как безумец, думал о завтрашнем дне! Боже мой! Наступит ли для меня завтра?

Я довольно быстро нашел для себя маленькую пещерку на крутом скалистом склоне. Места хватало ровно настолько, чтобы я там поместился, а об удобстве думать не приходилось. Затем, отметив вход в пещеру, чтобы потом найти его, я отправился к пальмам и, сорвав большую ветку, расщепил ее и взял себе большую острую щепку в качестве оружия для защиты от нежелательных визитеров. Мало ли кто из ночных хищников мог ко мне наведаться. Однако мне все равно было неспокойно, поэтому, воспользовавшись тем, что от вулканов все еще исходил какой-никакой свет, я поискал и нашел плоскую сланцевую плиту размером и толщиной примерно с бордюрный камень. Еще двадцать минут я этот камень толкал и тащил в гору, и вот наконец я поселился в своей тесной пещерке. Сжав в руке свое оружие, я стал смотреть в узкую щель между стенкой пещеры и краем моей каменной «двери». Когда окончательно стемнело, несмотря на тоску и — откровенно признаюсь — жуткий страх, я все же заснул неспокойным сном.

На протяжении этой тревожной ночи я дважды просыпался. Первый раз от хлопанья кожистых крыльев в вышине. Минут десять мои нервы были натянуты, как струны, но потом стало тихо — слышалось только негромкое жужжание ночных насекомых. Второй раз я проснулся из-за того, что кто-то потянул мою щепку, выставленную в щель, на себя, схватившись за острие. В испуге я судорожно ткнул щепкой вперед, а зверек, притронувшийся к щепке (скорее всего, это было одно из пушистых млекопитающих, замеченных мной днем на пальмах), с визгом боли убежал прочь и скрылся в ночном тумане.


Через несколько часов после рассвета туман рассеялся. Солнце светило в чистом ярко-синем небе. Последние насытившиеся птеранодоны со смешно раздувшимся брюхом разлетелись вдоль по берегу или отправились дальше над морем. Позади меня, выше в горах, из вулканических вершин к небу поднимались тонкие, ленивые струйки дыма. Казалось совершенно невероятным, что всего лишь несколько часов назад природа выказала такую катастрофическую ярость стихий в акте творения. А теперь новая береговая линия океана лежала ровно и спокойно, и легкие волны лизали стволы пальм, которые еще вчера стояли на приличном расстоянии от кромки воды. Я подсчитал, что вода прибыла в глубь берега ярдов на сто пятьдесят от того места, где я в последний раз видел свои часы.

Я стал медленно спускаться к берегу. Приходилось выбирать дорогу к воде между разлагающимися трупами морских животных самых разных размеров — от крошечных прозрачных костистых рыбок до тварей, похожих на акул, длиной футов восемь-девять. На море, как я уже говорил, царил полный штиль, и оно было точно таким же безмятежно голубым, как небо. Лишь время от времени из теплой воды выпрыгивала какая-нибудь рыба и на полной скорости улепетывала от более крупного мелководного хищника. У меня на глазах из воды, всего в нескольких десятках ярдах от того места, высунулась невероятно уродливая, квадратная голова, похожая на змеиную.

Я поежился, хотя погода была вполне тропическая. Солнце быстро выпаривало влагу из моих промокших лохмотьев. Я-то думал, что проплыву по мелководному заливу, несколько раз нырну и быстро разыщу на дне часы. Теперь об этом лучше было забыть. Я смог бы проплыть ярдов двадцать пять в самом лучшем случае! Но с другой стороны, почему не построить плот и не поплавать на нем по заливу, пока я не увижу свои часы сквозь слой кристально чистой воды? Тогда мне придется рискнуть только один раз и нырнуть. Я отказывался даже допускать мысль о том, что мой волшебный аппарат не будет работать под водой! Но если я построю плот, разыщу ли я часы там, где я думал их найти? А вдруг вчерашний шторм и жуткие цунами передвинули часы? Может быть, теперь они были погребены под слоем донного песка?

Что ж, это совсем не исключалось, но долго думать о таком не имело смысла. Построю плот — вот и выясню, так это или нет.

Я стал оглядываться по сторонам более целеустремленно. Какие бы битвы не на жизнь, а на смерть ни происходили под поверхностью моря, оно выглядело очень мирно. По всему побережью валялись сорванные ветром гигантские ветки пальм. По идее, я мог без труда связать три-четыре такие ветки вместе.

Вдруг меня охватила жуткая злость, и я, потрясая кулаками, осыпал новорожденный вулкан проклятиями…

Поскрипывание тонких кожистых крыльев заставило меня отвести взгляд от вулканического конуса, черневшего на фоне безмятежного моря, и запрокинуть голову. Прямо ко мне по сужающейся спирали направлялся один из мерзких ящеров-стервятников, птеранодон. Своей тенью он заслонял солнце, снижаясь ко мне. Можно было не сомневаться, что тварь избрала меня своей целью. Птеранодон издал хриплый голодный вопль. Его глаза — красные, как адские сковородки, — не мигая, смотрели на меня. Я уже ощущал ветер, поднятый огромными крыльями летучей рептилии — их размах составлял не меньше двадцати пяти футов. Сорвавшись с места, я бросился наутек, к кромке воды.

Все ближе и ближе ко мне взбивали воздух крылья летучего кошмара. Одно из них ударило по моему плечу, словно кожаная дубинка, когда я лавировал между гниющими трупами морских животных. От удара меня швырнуло вперед, и по моему лицу и плечам проехались острые перья надломленной ветки пальмы. Я быстро забрался в тень под веткой и прижался спиной к стволу. Глядя через перистые листья, я увидел, что летучий ящер завис над кучей гниющих водорослей, склонил голову набок и принялся пристально вглядываться под пальму, где спрятался я.

Я теснее прижался к стволу дерева. Птеранодон заметил мое движение через зонтик листвы прямо надо мной. С молниеносной скоростью его убийственный клюв метнулся вниз и вонзился в толстую ветку. Отломив здоровенный кусок шершавой коры, птеранодон промазал мимо моей головы всего на несколько дюймов. Я ощутил вонь из пасти ящера — и не только запах, но и, пожалуй, вкус. Но тут послышался хриплый визг и хлопанье крыльев. Явился еще один летучий зверь. Теперь их стало двое, но их крошечные мозги думали об одном и том же.

И тогда, присев на корточки под опущенными перистыми листьями доисторической пальмы, я стал слушать, как дерутся между собой летучие рептилии за право сожрать меня. И вдруг я подумал, что для меня шанс остаться в живых невелик. Рано или поздно один из здоровенных ящеров либо прикончит соперника, либо отпугнет его, и тогда я неминуемо стану добычей для острого клюва. И вдруг я заметил гораздо более надежное убежище. Проникнуть в него ящеру было бы куда труднее, чем через довольно тонкий слой листвы, оберегающий меня.

Там, где крошечные волночки плескались у корней жесткой травы, всего футах в пятидесяти от пальмы, под которой я прятался, лежала огромная витая раковина наподобие гигантского аммонита. Но какой бы восьминогий моллюск ни построил ее, теперь она была пуста. Раструб гигантской раковины походил на вход в небольшую кальциевую пещеру, и диметр его был побольше двух футов. И вот, искоса поглядывая на дерущихся птеранодонов, прыгавших по веткам пальмы и размахивавших своими жуткими клювами, я выбрался из-под надломившейся ветки пальмы. Я рискнул опрометью броситься к гигантской раковине… а она шевельнулась!

Я в страхе замер на бегу. Огромная раковина, лежащая на траве у берега моря, начала раскачиваться. Из тени, отбрасываемой раструбом, высунулась огромная бронированная клешня и сомкнулась в считаных дюймах от моей груди с щелчком, подобным пистолетному выстрелу. Следом за массивной клешней над нижним краем раструба опасливо появился сначала один стебельчатый глаз, потом второй. Стебельки глаз покачивались и пристально смотрели на меня, застывшего на месте от ужаса. Это был рак-отшельник, Богом клянусь, самый здоровенный из всех, каких я только видел!

Из-под стебельковых глаз выползли тонкие паучьи лапки и перегнулись через нижний край раструба раковины. Лапки прикоснулись к песку, ощупали его, уперлись в почву, после чего гигантский рак быстро пополз вперед, неся на себе раковину!

В это мгновение я понял, что мне конец. До сегодняшнего дня не понимаю, как вышло, что в этом я ошибся. Я готов был поклясться, что клешня рака уже смыкалась на моей груди, но в этот миг я рухнул на песок от удара кожистого крыла. Похоже, один из летучих ящеров заметил мою попытку к бегству из-под ветки пальмы и рванулся следом за мной. Можно было не сомневаться, что атаку рака-отшельника птеранодон воспринял как посягательство на добычу, которую он искренне считал своей. А может быть, эта летучая рептилия решила предпочесть рачье мясо моему, которого птеранодон еще ни разу в жизни не отведывал. Как бы то ни было, гигантский рак сразу понял, в какой он опасности, и решил поскорее убраться внутрь раковины — но сделал это недостаточно быстро.

Зловонный клюв метнулся вперед надо мной, лежавшим ничком на песке, и в мгновение ока выхватил мягкотелого рака из скорлупы. Извивающаяся жертва жутко завизжала, и в то же мгновение мощный клюв птеранодона перекусил тело рака в самой мягкой части, покрытой черными венами, и на песок хлынула жидкость. Меня обрызгало ею с головы до ног, но я все же сумел собраться с мыслями и совершенно бесцеремонно, нисколько не переживая за судьбу прежнего обитателя, быстро забрался ногами назад в раструб гигантской раковины.

Скользя назад, я успел схватить с песка длинную и острую, как кинжал, раковину бакулита, и выставил ее острый конец перед собой. Я протискивал и протискивал свое тело назад до тех пор, пока мир снаружи не скрылся от меня, а мои бедра не перестали пролезать в гладкий просвет раковины. А потом, дрожа от волнения и страха, я стал ждать, что будет.

Краб все еще визжал, но теперь — значительно тише. Довольно скоро хриплые вскрикивания сменились тихим потрескиванием и спорадическим щелканьем клешней. А потом остался только звук трескающегося панциря и разрываемой плоти. Время от времени к этим звукам примешивался крик, похожий на хриплое карканье, и возмущенное, негодующее шипение. Два птеранодона явно на пару пировали раком-отшельником и делились им друг с другом неохотно. А мне очень хотелось верить, что обо мне летучие ящеры позабыли — ведь мозги-то у них были совсем крошечные.

Наверное, миновало не менее часа, когда я услышал тяжелое хлопанье крыльев и угасающие вдали хриплые крики, возвестившие мне о том, что, по меньшей мере, один птеранодон улетел — а может быть, и оба. Я выждал еще полчаса, едва осмеливаясь дышать. Только потом я начал протискиваться вперед. Я делал это до тех пор, пока в изгибе раковины не появился просвет в виде полумесяца. Серпик дневного света. Вдалеке — раскачивающаяся на ветру пальма. Ветер донес до меня свежий запах моря. Я уперся локтем в нижнюю поверхность раковины, еще немного продвинулся вперед… и замер!

Меня поджидал второй птеранодон! Он сидел сложив крылья на спине и склонив голову набок. Его красные глаза смотрели на меня выжидательно, немигающе, почти гипнотически. О нет, она не забыла про меня, эта мерзкая тварь! Наверное, ее отбывший сородич наелся сочной крабьей мякоти, а этот гад, похоже, остался голодным и твердо вознамерился полакомиться мной.

Ну уж нет.

Я снова начал пятиться назад. Наконец птеранодон стал едва виден. Но тут тварь с интересом засунула голову в раструб раковины. Нет, пока что мне было нечего бояться. Птеранодон не мог до меня дотянуться. Здоровенная клиновидная голова и длинный клюв попросту не могли двигаться в просвете витой раковины. Стоило только птеранодону попытаться протиснуться вперед, как его голова с клювом сразу застряла. В испуге летучая рептилия рванулась назад и при этом раскачала раковину аммонита. Наконец птеранодон выдернул голову. Пару секунд стояла тишина, а в следующее мгновение тварь начала колотить клювом по ракушке снаружи, и у меня в ушах зазвенело от грохота. В тесном пространстве удары звучали оглушительно, словно автоматные очереди!

Боже всемогущий! Выдержит ли раковина такое свирепое нападение? Я с трудом терпел жуткий грохот и был уверен, что в любой момент мое убежище может разлететься на кусочки и я достанусь птеранодону на завтрак, словно личинка короеда голодному дятлу, разбившему клювом слой коры! Но на счастье, безжалостные удары вскоре прекратились.

Довольно долго было тихо, и я уже решил, что птеранодон ретировался. Тогда я осмелился снова двинуться к выходу из гигантской раковины. Увы, летучая рептилия поджидала меня. Птеранодон пялился на меня так же пристально, склонив голову набок. Глядя на это чудовище, я не мог не припомнить строки из «Острова Эпиорниса» Герберта Уэллса[41]. «Огромная, глупая, неуклюжая, устаревшая птица! И я — человек, наследник столетий, и так далее».

О, я прекрасно понимаю, что существо в рассказе Уэллса было настоящей птицей, а передо мной сидела рептилия. Но при этом мое положение было ничуть не лучше, чем у героя этого рассказа, — на самом деле, оно было намного хуже. Герой рассказа Уэллса хотя бы находился в своем собственном времени[42]. Эпиорнисы не вымерли, они были истреблены.


Мало-помалу день клонился к вечеру. Время от времени я решался продвинуться вперед и выглянуть из раструба огромной раковины, но каждый раз передо мной представал устроивший на меня осаду птеранодон. Сила его терпения была такова, что я был готов присвоить ему звание доисторического Иова. Время от времени слышалось зловредное стаккато — ящер свирепо тюкал клювом по раковине. Но к этому я вскоре привык. И вот ведь что странно: невзирая на то, что я немного проголодался и хотел пить, и несмотря на то, что снаружи меня поджидал воплощенный кошмар, внутри витой раковины мне нравилось намного больше, чем в моей тесной, каменистой горной пещерке, где я провел предыдущую ночь. До меня дошло, что здесь я в полной безопасности. И как только я это осознал, нервное напряжение, терзавшее меня уже почти целые сутки напролет, сменилось расслабленной усталостью, а на смену усталости вскоре пришел сон.


Внезапно на раковину обрушилась атака такой силы, что меня чуть не вышвырнуло наружу через раструб. Я все же успел окончательно проснуться и уперся руками в стенки просвета. Что же так грубо разбудило меня? Заспанное сознание не давало ответа на вопрос. Послышался рокот наподобие звука далекого грома, потом почву основательно тряхнуло, и раковина так сильно накренилась набок, что я снова чуть было не оказался снаружи. Тут уж от сна не осталось ни следа, и…

Земля снова дрогнула, раковину начало резко подбрасывать. Я с большим трудом удерживался за стенки. Снаружи донеслось испуганное хриплое карканье, и даже через стенки своего аммонитского убежища я различил оранжевое свечение. Это могло означать только одно: новый всплеск вулканической активности, второе извержение!

На фоне басового рокота недр земли послышалось отчаянное хлопанье кожистых крыльев и резкое шипение вскипевшей воды. Я слышал, как визгливо кричал птеранодон, набирая высоту. Когда я наконец в испуге выбрался наружу из раковины, я увидел силуэт птеранодона, исчезающий в вышине, на фоне неба, озаренного светом над далекими горами.

Новорожденный вулкан в море снова заработал. На этот раз он почти целиком погрузился в море, а в это же самое время из воды высунулись новые конусы, дальше от берега. Мои ступни обдало прихлынувшей прохладной водой. Прилив приподнял гигантскую раковину, и она поплыла вдоль берега. Я торопливо стал уходить подальше от моря, повыше по склону горы. Я опасался нового цунами — подобного тому, из-за которого оказался в столь бедственном положении. Однако цунами не образовалось. Наоборот, разволновавшееся море быстро отступило от берега.

Вблизи от вулканического острова волны быстро покрылись белыми вспененными гребешками, и я ясно увидел, что новорожденный вулкан действительно уходит под воду. Чуть дальше, позади образовавшегося рифа, на расстоянии порядка пяти-шести миль от берега, ночную тьму рассеивали огни новых вулканов, с шипением извергавших пламя на поверхность моря. Я, оказывается, проспал почти всю ночь. На горизонте занималась заря. У меня на глазах над морем возник край солнца, и оно озарило фантастическое зрелище.

Все море было охвачено огнем! На многие мили вокруг поверхность воды озаряло пламя подводных извержений. К небу устремлялись фонтаны кипящих гейзеров, волны растерянно метались в разные стороны. Позади меня вспыхнули холмы — реки лавы потекли по ихсклонам. Справа от меня эти лавовые потоки уже достигли воды, и теперь в небо с шипением поднимались тучи пара. А потом произошло нечто чудесное.

Последние волны, омывавшие мои ноги, начали поспешно отступать от берега. Солнце поднималось все выше, вулканическая активность нарастала, становилась все более яростной. Вода уходила с бешеной скоростью. В океанских волнах потонул только что образовавшийся риф, он вернулся в свою морскую обитель. Следом за рифом исчез и пышущий пламенем конус вулкана. В небо взметнулся огромный столб пара. Солнце затянуло розовой дымкой. Горизонт украсился розовыми и кровавыми тонами.

Все побережье теперь тряслось и подпрыгивало, но только это были уже не жестокие беспорядочные спазмы. Толчки приобрели краткость и ритм. Это заставляло меня то и дело переступать с ноги на ногу в попытках сохранить равновесие. При этом я не сводил глаз с отступающих от берега вод, красных от пламени извержений. Море уходило бурным потоком. Обнажавшееся дно пузырилось пеной и блестело слизью. Повсюду валялись судорожно хватающие воздух ртом рыбины, а на них мгновенно нападали крылатые хищники. Что ж, при такой скорости отлива…

При такой скорости отлива я должен был вот-вот увидеть свои часы! Где-то там, посреди ила и гальки лежала моя машина времени и только ждала, когда отступающая вода обнажит ее.

Я зашагал по берегу, вслед за отступающей кромкой океана. Довольно скоро я перешел на бег по жесткому мокрому песку. Солнце поднималось над вулканическим туманом, окрашивая весь мир мелового периода золотыми и розовыми красками. Песок чавкал у меня под ногами. Разнообразные полуживые существа хватали меня за лодыжки в предсмертной агонии, но я упрямо топал и топал вперед. Слева от меня на затянутом дымкой побережье возникла огромная тень. Какое-то большущее животное неуклюже шлепало плавниками в луже, оставшейся после отлива. Я искоса глянул на ящера на бегу и с трудом признал в нем тилозавра[43]. Но в это мгновение посреди водоворотов черной отступающей воды впереди меня возник силуэт, который был знаком мне гораздо больше.

Часы времен! Вот они, наполовину погребенные в мокром песке. Верхушка часов торчала из песка под углом в тридцать градусов, а циферблат глубоко зарылся в ил. Мой корабль, мои врата в будущее, к миру людей!

Я шлепал и шлепал по теплому мелководью, рассеянно осознавая, что следом за мной расплескивает воду какой-то великан, но меня интересовало только одно: добраться до часов и найти способ выкопать их из песка и ила. До часов оставалось пройти совсем немного, но тут я оступился и упал. Моя рука прикоснулась к поверхности часов — особой, похожей на древесину. Я задрожал, покрылся холодным потом. Отчаяние и страх охватили меня. Я понял, что мне понадобится несколько часов, чтобы откопать часы, — если, конечно, мне будет предоставлена такая возможность!

Вдали от берега собиралась с силами массивная стена воды и готовилась к титанической атаке на сушу. Но я должен был хотя бы попытаться. Но только я начал скрести руками мокрый песок и зачем-то стал пробовать раскачать прочно завязший в иле корпус часов, как на меня легла гигантская тень, и послышался жуткий первобытный крик, разорвавший соленый туманный воздух.

Я прыгнул головой вперед, вытянув руки перед собой, и распластался на песке. Чудовищной величины плавник с размаху ударил по тому месту, где я только что сидел на корточках, и меня осыпало песком и скользкой галькой. От мощного удара корпус часов наполовину освободился из песка. Громадные челюсти задыхающегося тилозавра щелкнули рядом со мной, но ящер промахнулся. Его зубы сомкнулись на корпусе часов, наполовину погребенном в песке. Балансируя на массивных передних плавниках, тилозавр время от времени колотил по песку задней частью тела, пытаясь помочь себе выдернуть из песка и ила мои часы. Наконец машина времени поддалась и была отброшена в сторону на десяток ярдов. Примерно так человек мог бы отшвырнуть легкий стул. Часы приземлились на спину и легли циферблатом вверх.

Земля затряслась сильнее. Тилозавр снова развернулся, готовясь поймать меня, а я бросился следом за часами. Поравнявшись с ними, я стал лихорадочно искать потайной механизм, с помощью которого открывалась дверца под циферблатом. Гигантское морское чудовище зашлепало за мной. Его тело перемещалось по сырому песку в ответ на конвульсивные удары громадных плавников.

До меня доносился все нарастающий по громкости рев, и в тот момент, когда передняя панель часов бесшумно распахнулась передо мной, я запрокинул голову и увидел кошмарную стену воды, несущуюся на меня со скоростью чудовищного поезда-экспресса! Высота волны составляла не меньше пятидесяти футов, ее венчал белый гребень, и она заворачивалась и ревела, и шипела, словно все демоны ада, и была ничуть не милее их! Я нырнул головой вперед в озаренный странным светом корпус часов, и как только крышка передней панели со щелчком захлопнулась за мной, я почувствовал, как волна подхватила мое судно легко, словно игрушку, и подняла на самый гребень.

Тилозавр в то же мгновение исчез во взбесившейся толще воды. Еще мгновение — и мое сознание соединилось с разумом часов, и я начал подниматься выше, к облакам, а внизу, подо мной, гигантская волна, которую я теперь отчетливо видел через сканеры, обрушилась на берег, сметая все на своем пути…


Три дня спустя я покинул меловой период и устремился в будущее. А за три дня до отбытия я успел собрать чудесную коллекцию раковин, которая могла с лихвой заменить все находки, которые я утратил во время первого катастрофического извержения. Во второй раз я собирал раковины более внимательно и выбрал для этого полосу побережья подальше от зоны сильной сейсмической активности. Кроме того, я собрал немало крупных орехов, чтобы было чем питаться, если мое путешествие затянется.

Ах, если бы только я мог тогда предвидеть, как долго я еще не вернусь в свое родное время! Но с другой стороны, я никак не мог этого предвидеть — попросту не имел понятия, когда это сможет произойти.

На третий вечер после спасения часов, когда раскаленный диск солнца опустился за дальние, дикие и первобытные горы, я безмолвно попрощался с меловым периодом и покинул его навсегда. Я достаточно насмотрелся на все, что можно было увидеть в этом времени: на обширные, кишащие разной живностью болота, леса, джунгли, озера и океаны. С меня хватило встреч с обитателями этого доисторического мира. Невзирая на все мои научные интересы, мое привычное время звало меня к себе через века.

И я вновь поднял часы времен в небо, соединил свой разум и сознание с разумом и сознанием моего корабля и продолжил курс в будущее.

Часть четвертая

Введение

Поскольку часть моей задачи при подготовке этих материалов заключалась в том, чтобы разделить их на части и главы и снабдить заголовками, и в связи с тем, что следующая часть (несмотря на свой объем) состоит в основном из отрывков, я ее так и озаглавил — «Отрывки», но при этом все же выделил в общем объеме части несколько фрагментов.

Это понадобилось в связи с тем, что мой огнеупорный сейф в Мискатоникском университете оказался не полностью водоустойчивым. Пожар, охвативший здание старинного университета во время Бури, причинил магнитофонным кассетам самый малый вред, но гораздо сильнее они пострадали от ливня, позднее обрушившегося на руины. Я не сомневаюсь в том, что утрачены весьма и весьма значительные фрагменты.

Я использовал обычную систему опущений — три или четыре точки в конце предложений или параграфов. Точно так же я обозначил и новые параграфы, которые, на мой взгляд, возникают при обрывах повествования. Особенно значительные утраты в тексте я либо обозначил звездочками, либо снабдил комментариями.

С самым первым отрывком следующей части моя задача оказалась не столь трудна, поскольку магнитофонные записи довольно хорошо сохранились. Но в целом эта моя работа по подготовке рукописи к публикации была наиболее сурова — в особенности для того, чьи интересы прежде лежали исключительно в области литературы.

Артур Д. Мейер

Отрывки (Из магнитофонных записей де Мариньи)

1. Существо в ванне
…А это, де Мариньи, произошло тогда, когда я впервые повстречался с Гончими Тиндалоса. Да-да, с теми самыми Гончими Тинд’лоси из мифологии Ктулху — вампирами времени, обитающими в самых темных углах четвертого измерения. Они вылетают на охоту из башен времен, принадлежащих подобному призраку Тиндалосу, и нападают на зазевавшихся путешественников.

Я, конечно, знал о них благодаря своему знакомству с пантеоном божеств мифологии Ктулху и изложенными в этом цикле мифов преданиями. Помнил я о них и по упоминаниям в древних оккультных книгах. Тем не менее, невзирая на то, что мои познания должны были бы хотя бы отчасти подготовить меня к встрече с Гончими, когда я почувствовал их, находясь внутри своего корабля, а в особенности тогда, когда я увидел их через сканеры, они показались мне настолько страшными, что у меня душа содрогнулась.

Между тем описать их довольно трудно. Они похожи на то, что останется, если исчезнет все доброе, на нечисть без живого обличья. Однако эти вампиры, пожиратели самой жизни, смутно напоминали то ли летучих мышей, то ли просто машущие краями злобные лохмотья. Безусловно, если безоговорочно верить старинным описаниям, то получается, что в определенных обстоятельствах Гончие способны материализовываться в трехмерном пространстве. От себя могу сказать лишь то, что после той, первой встречи сталкивался с ними бессчетное число раз, но ни разу они не последовали за мной из времени в обычное пространство.

Видишь ли, они существуют в самом времени, «в самых темных его уголках» — так и есть. А это, в свою очередь, означает, что они существуют не с той скоростью жизни, к которой привыкли мы. Но когда кто-то путешествует во времени, он попадает в их стихию.

Но та, первая встреча…

Как я уже говорил, я проложил курс от мелового периода к нынешней эре и собирался замедлять ход и делать остановки по пути, пока не доберусь до периода, последовавшего за тем днем, когда мы с тобой спаслись бегством от духов воздуха, насланных на нас Итхаквой. Таким образом я надеялся избежать очевидных побочных эффектов парадокса времени.

Я как раз собрался сделать первую остановку во времени, когда осознал присутствие Гончих.

При взгляде через сканеры они были подобны теням, далеким пятнам, почти бесцельно трепетавшим в потоках времени, но как только они, в свою очередь, почувствовали меня, их движения сразу обрели большую целенаправленность! По мере того как они придвигались ближе, я разглядел, что они на самом деле наделены очертаниями и размерами и что в них присутствует даже некая согласованность, но невзирая на все это, в Гончих все же не было и близко ничего такого, что мы привыкли связывать с жизнью. Они были Смертью, червями в черепе мертвеца, личинками, жиреющими внутри разлагающегося трупа. Они были Гончими Тиндалоса, и, раз увидев, их невозможно было забыть!

И вот теперь они стаей устремились к моим часам — эфирные осы, привлеченные сочным яблоком времени, а я в этом яблоке был лакомой сердцевиной. Вскоре Гончие мрачно закружили вокруг моего корабля, и я услышал их адское щебетание. Они были похожи на летучих мышей и переговаривались между собой, как летучие мыши. А может быть, их стрекотание попросту выражало восторг от того, что им попался неожиданный странник во времени? Я инстинктивно осознал, что они злобны, — это я уразумел с той же уверенностью, как и понял, что передо мной Гончие Тиндалоса. Между тем я думал, что внутри корпуса моих часов мне бояться нечего. Довольно скоро мне стало ясно, что это не так.

Если бы моя машина времени, Анри, представляла собой сферу, тогда я мог бы остаться в безопасности, потому что Гончие опасаются идеальных округлых форм. Но корпус моих часов, ясное дело, имел массу жестких углов, а Вампиры Космоса едины со всеми углами времени. Это их стихия. Существуют древнегреческие документы, которые вкупе с рядом эзотерических переводов могут объяснить все это намного лучше, чем я. А я, главным образом, хочу сказать вот о чем: Гончие были способны дотянуться до меня даже через невероятно прочные стенки корпуса часов времен. Я догадался об этом в тот момент, когда дым заструился из всех внутренних углов моего корабля. Понимаешь, я скорее ощутил их — эти углы, чем увидел глазами. А потом в мое убежище проникли жуткие щупальца и стали прикасаться ко мне своим холодом. Этот холод грозил поглотить все тепло моего тела — всю мою жизненную силу, и оставить меня застывшим, замерзшим и мертвым!

Я тут же прибавил скорость и мгновенно обнаружил, что Гончие также наделены этой способностью. Кроме того, они умели управлять скоростью своего прохождения во времени, а не только в пространстве. И как только я поспешно затормозил и снова помчался в прошлое, Гончие без всякого труда меня выследили, догнали, вновь поравнялись с моими часами времен и опять принялись трогать меня ледяными щупальцами и пытаться высосать мою жизненную силу.

Продолжая уходить назад во времени, я принялся маневрировать в пространстве. То есть я сознательно пытался уйти от Гончих Тиндалоса, чья стихия — время, отчаянно лавируя в пространстве. Поэтому действовал я наобум в двойном размере. И аукнулось это мне дважды. Во-первых, я безнадежно заблудился. Во-вторых, мой замысел не удался. Безусловно, я куда-то перемещался в пространстве, но при этом я и во времени перемещался!

Уйти от Гончих Тинд’лоси во времени невозможно. Есть только один способ бежать от них: путешествующий во времени должен вернуться в мир трех обычных измерений. Я мог бы догадаться об этом сразу, но какой смысл плакать над пролитым молоком. Но когда я в самое последнее мгновение возвратился в нормальное пространство, мне стало ясно, что я заблудился окончательно и бесповоротно! Гончие исчезли, а вместе с ними исчезли все шансы вернуться домой, в мое привычное время.

Дело в том, что я никак не мог определить, как далеко успел улететь в будущее и на сколько тысячелетий потом умчался в прошлое. А если учесть фантастические расстояния — световые годы космоса, которые часы времен способны преодолевать за считаные мгновения, — о, я уже запросто мог оказаться за Млечным Путем, а на Земле в это самое время от полярных шапок могли распространиться ледники и на равнинах Сибири начали замерзать мамонты.

Повторяю: я бесповоротно и безнадежно заблудился.


С этого момента я — наверное, целый год по обычному исчислению времени (знаешь, теперь у меня большие сложности в понимании времени по сравнению с тем, как я его понимал до своего преображения) — странствовал то по трассам пространства, то (значительно реже) по коридорам времени и искал хоть какую-нибудь подсказку, какой-нибудь указатель дороги к моей родной планете. К концу этого периода я снова отважился предпринять путешествие во времени в надежде, что смогу приблизиться к своей эре. На самом деле я разыскивал то время, когда увижу знакомую картину созвездий, и надеялся, что это поможет мне разыскать путь домой. Но вместо этого я вновь столкнулся с разбойничьей стаей Гончих.

Я сказал, что столкнулся с ними, но, наверное, правильнее будет сказать, что они устроили на меня засаду. Да-да, впечатление было такое, что они меня поджидали, а я узнал об их присутствии в самое последнее мгновение, когда они уже начали окружать корпус моих часов времен! Сказать, что это меня удивило, — это ничего не сказать, де Мариньи. Вообрази себя в автомобиле, как будто ты едешь по пустой улице, прямо перед тобой с обочины на проезжую часть выбегает ребенок — всего в нескольких футах перед тобой. Торможение исключается — ты слишком близко от ребенка. Ты судорожно сжимаешь руками руль, твоя ступня тянется к педали тормоза, но ты еще способен свернуть в сторону.

Я оказался в очень похожем положении, вот только спасать мне надо было свою жизнь. По идее, мне следовало как можно скорее уйти из времени в трехмерное пространство. До сих пор не понимаю, почему я так не поступил — если только треклятые Гончие не наделены способностью многих других БЦК проникать в сознание людей и делать их тупыми и послушными ради своих собственных целей. В общем, я повернул «руль» и стал искать путь, пытаясь пробиться через плотные ряды Гончих Тинд’лоси. И в самом деле, мне показалось, что такой путь есть — единственная дорога, которую они не сумели заблокировать.

Помчавшись по этому единственному пути к отступлению, я слишком поздно осознал свою ошибку: за темными углами меня подстерегали новые полчища Гончих. И вновь мне пришлось лететь и в пространстве, и во времени одновременно, и вновь я обнаружил, что в итоге все пути к бегству для меня оказались перегороженными. Похоже, только тогда я и вспомнил про трехмерное пространство и отправился туда, и только тогда я понял, как жестоко провели меня Гончие Тиндалоса!

Они заманили меня в идеальную ловушку, вынудив вернуться в обычное пространство — или хотя бы напомнив, что я могу так поступить. И они сделали это в то самое мгновение времени, которое как нельзя лучше соответствовало их цели, которая, как я понял, состояла в том, чтобы уничтожить меня целиком и полностью! Выскочив из времени, но продолжая на огромной скорости мчаться через пространство, я оказался в трех измерениях… в непосредственной близости от поверхности серой планеты. Гигантский шар планеты висел прямо у меня по курсу. Не было времени даже подумать. Машинальное включение ментальных тормозов помогло мне минимально. Рассекая нижние слои атмосферы в фейерверке искр, соединившихся позади меня в огненный хвост, я пытался более надежно овладеть управлением часами, но было уже слишком поздно. Громада планеты неслась навстречу мне, чтобы часы разбились в щепки, рухнув на горы или равнину.

Я закрыл лицо ладонями. Наверное, я попытался…


Я очнулся в огромном зале, наполненном всевозможными машинами и таинственными электрическими механизмами. Если на что это и походило — да нет, не просто походило! — это была самая настоящая лаборатория какого-то безумного ученого из фильмов ужасов тридцатых-сороковых годов. По плиточному полу этой грандиозной лаборатории, то въезжая внутрь, то выезжая изнутри гигантских аппаратов, то огибая их по кругу, передвигался приземистый робот на резиновых колесиках, со множеством механических «рук» и «ног», с фасеточными электрическими «глазами». Время от времени робот останавливался перед той или другой панелью со множеством табло и производил какие-то тонкие настройки оборудования. Все это происходило совершенно бесшумно, а я наблюдал за этим словно бы сквозь слегка запотевшее стекло. Либо это так и было, либо у меня что-то случилось с глазами.

Затуманенным было и мое сознание. Я помню, что мелькали обрывки воспоминаний из лет юности и зрелости, но многое было упущено. К примеру, при том, что я смутно помнил, кто я такой, я понятия не имел, где нахожусь и как я сюда попал. Сознание вернулось ко мне резко, мгновенно, но не полностью, с пробелами — так, словно я был машиной, которую только что включили, но она еще не разогрелась до полной готовности к работе.

А потом до меня дошло, что с сознанием у меня очень большие проблемы. Я совершенно не ощущал собственное тело, не мог закрыть глаза и даже моргнуть. Никаких ощущений. Куда, например, подевалось поднимание и опускание грудной клетки при вдохе и выдохе? Где ощущение кровотока, пульс? А ведь я всегда ощущал биение крови в висках! Но на размышления обо всем этом мне было дано слишком мало времени. Во всяком случае, очень скоро я должен был получить ответы на все свои вопросы.

В одно мгновение робот, остановившийся, чтобы прочесть показания на панели блестящего и мигающего огоньками грибообразного аппарата, развернулся, и все его фасеточные глаза уставились на меня. Да-да, робот смотрел на меня. Затем он поспешил в мою сторону. Его резиновые колесики стремительно вертелись, едва касаясь плиточного пола, а верхние механические конечности вдруг начали фантастически трепетать. Три из пяти глаз засверкали разноцветными огнями.

Механическое существо подъехало ко мне. Я наконец обрел более или менее удовлетворительную четкость зрения и увидел, что робот ростом почти с человека. Он протянул конечность к моим глазам. Это было нечто наподобие лапки с резиновым наконечником. Как только это орудие бережно прикоснулось к моему правому глазу, мне захотелось закричать, развернуться и убежать, закрыть лицо рукой, но ничего не произошло! Мой головной мозг отдавал команды всем частям моего тела, но…

Мое тело? Будь я способен смеяться, в это самое мгновение я бы истерически расхохотался, хотя скорее всего я бы в страхе заорал. В то самое мгновение, когда механическая рука нежно прикоснулась к моему правому глазу и перекрыла в нем зрение, мой левый глаз увидел отражение этого действия во множестве фасеток пяти хрустальных линз робота. А еще мой левый глаз разглядел ванну с пузырящимися электролитическими жидкостями и существо, находящееся в этой ванне: нечто вроде плоского морщинистого, вытянутого в длину пузыря. Глаз разглядел светящиеся пластиковые трубочки, торчащие из пульсирующей в ванне серой массы, а еще обнаженные органы, к которым эти трубочки присоединялись. Короче говоря, я увидел себя — смертные останки Титуса Кроу — мозги в аквариуме, с торчащими на стебельках, налитыми кровью глазами, лишенными век!

Человеческое сознание, невзирая на любые обстоятельства, а может быть, именно из-за них, милосердно приспособлено к тому, чтобы отрешаться от абсолютно невыносимых ощущений и зрелищ. К счастью, то, что сохранилось от моего мозга в этой роботской лаборатории на чужой планете, сохранило эту способность. Меня объяла тьма, внутри которой мне не дано было видеть сны, а дано было только чувствовать долгое желание смерти — лишь бы не ощущать ужас и безумие того существа, которое лежало в ванне.

2. Планета роботов
Вот так началось мое преображение, де Мариньи.

Мое следующее пробуждение длилось дольше, но оказалось не менее ужасным, хотя на этот раз явь не заставила мое сознание отключиться и искать спасения в бесчувственном забытьи. На самом деле отключение сознания было произведено внешне, автоматически. Но во многом другом второе пробуждение разительно отличалось от первого. Во-первых, ко всему, что я увидел в огромной лаборатории, присоединились звуки — такие звуки, какие, наверное, можно услышать в сердце гигантского компьютера — механические щелчки, будто бы исходящие от тысячи клавиш пишущей машинки, жужжание и шелест, похожие на перелистывание перфокарт, шипение и гул управляемых потоков электричества и далекий подземный рокот и вибрацию мощных моторов.

Как только робот — смотритель лаборатории? — заметил, что я очнулся, он приблизился ко мне более спокойно, нежели в прошлый раз и, что поразительно, обратился ко мне на нейтральном, но довольно приятном английском!

— Я вижу, что ты очнулся.

Два его глаза повернулись и стали разглядывать нечто ниже моего поля зрения, после чего вернулись к остальным трем. В их взгляде было нечто гораздо большее, нежели просто механика. Я заметил в глазах металлического ученого что-то вроде гордости. А он был именно ученым.

— Да, ты в сознании, и ты слышишь меня, но не пытайся отвечать. Голос у тебя появится еще не скоро. Тогда мы сможем поговорить, но до тех пор я должен полагаться на сведения, которыми меня снабжает твой друг. Он руководит мной в восстановлении тебя, и мы достигли медленного, но уверенного прогресса.

Мой друг? Я обнаружил, что, приложив небольшие усилия, могу двигать глазами и посмотреть в ту сторону, куда указывал робот одной из своих механических рук. Там, на расчищенном пространстве у стены лаборатории, стояли мои часы времен. Насколько я мог понять, они не были повреждены, а ведь обрывки моих воспоминаний подсказывали мне, что я падал внутри часов на поверхность серой планеты со скоростью метеорита!

Но что имел в виду робот, назвав часы «моим другом»? Об этом мне предстояло узнать позднее.

— Мне сказано, — продолжал робот, и его голос звучал на удивление по-человечески — разве что чуть немного гулко, — что формы жизни наподобие твоей страдают определенными нарушениями сознания, если части или органы твоего тела поражены болезнью или повреждены. Также мне стало известно, что для таких нарушений есть общее название — боль. Это состояние, как я уразумел, для тебя столь же мучительно, как для меня — отсутствие смазки. На самом деле, для тебя это должно быть гораздо более мучительно, ибо ты не способен отключить пораженный болью орган или часть тела от своего мозга на то время, пока будут производиться необходимые манипуляции. Кроме того, мне стало известно, что эта боль способна вывести из строя всю твою систему. Поскольку крайне важно, чтобы на протяжении данного периода твоего восстановления ты не получил дополнительных повреждений, мне бы хотелось знать, испытываешь ли ты боль сейчас. Если так, то я сразу же отключу тебя до тех пор, пока не отыщу и не ликвидирую источник расстройства. Для того чтобы я мог произвести такие действия, ты можешь отвечать мне утвердительно, поворачивая глаза вправо, а отрицательно — поворачивая их влево. Тебе больно?

Я сразу же — и на этот раз без малейшего усилия — повернул глаза влево, после чего вернулся взглядом к роботу. Я не чувствовал никакой боли. Я и собственные глаза ощущал едва-едва, а все прочее — как пустоту. И я все время старался не смотреть на любые блестящие поверхности, чтобы не увидеть отражения зрелища, не поддающегося описанию. Но вдруг робот пришел в невероятное возбуждение. Его верхние конечности задрожали, а фасетчатые глаза начали вертеться, словно у какой-то странной помеси робота с хамелеоном. А когда он заговорил, его голос наполнился — ну если не эмоцией, то чем-то очень близким к радостному волнению, если таковое может быть у машины!

— Ты… ты видишь, ты слышишь и ты мыслишь! Ты… воистину существуешь! — Ликование робота продлилось еще несколько мгновений, затем он продолжал: — Но предстоит сделать еще очень многое, и, прежде чем продолжить работу, я должен посовещаться с твоим другом. Думаю, будет лучше, если я тебя отключу. — Он (я уже начал думать о роботе, как о существе мужского пола) протянул конечность куда-то в сторону от моего поля зрения и подкатил ко мне большое зеркало на колесиках. — Но прежде мне бы хотелось, чтобы ты увидел, какого прогресса мы добились с твоим другом!

Тогда я попытался закрыть глаза, но оказалось, что я не могу этого сделать. Моя попытка была автоматическим рефлексом. Если бы я сразу решился посмотреть в зеркало, я бы понял, почему это невозможно. Нельзя закрыть глаза, не имеющие век! Я вспомнил то, о чем мне только что говорил робот, и очень медленно повел глазами вправо.

— Боль! — практически ахнул робот, мгновенно распознав мой сигнал.

Потом он развернулся и поспешил к ближайшему пульту, на котором торопливо нажал красную кнопку. И вновь меня объяла чернота — но только после того, как я со страхом, но не в силах устоять перед любопытством повернул глаза к зеркалу.

О да, многое было сделано. В работе по моему восстановлению действительно был достигнут прогресс.

Мои глаза были присоединены к мозгу, как и прежде (а сам мозг стал гораздо более походить на мозг), но теперь они были погружены в ямки из живой плоти, в рудиментарные глазницы. Кроме того, я увидел одинаковые, красные, обрамленные морщинистыми краями отверстия, к которым тонкими медными проволочками присоединялись металлические конусы: это были мои уши — по всей видимости. Еще был пищевод из гибкого пластика, сзади подхваченный первыми костями (а может быть, кости тоже были пластиковые?) позвоночника. Пищевод тянулся к черному, похожему на мешочек объекту — наверное, это был мой желудок. Имелись также легкие, печень и почки — все искусственные, и, похоже, они не работали. Эти органы свободно соединялись между собой волокнами, сотворенными то ли из синтетической протоплазмы, то ли из пластика. А там, где следовало бы находиться моему сердцу, располагалась конструкция из соединенных между собой пластиковых шариков. Их было пять, и они равномерно распределялись вокруг блестящего металлического ядра. Все это жуткое сочетание внутренностей, за исключением глаз на стебельках и металлических конусов, было погружено или плавало на поверхности большой прозрачной ванны, наполненной желтоватой жидкостью.

Вот так происходило мое преображение. Периодически я пробуждался, и робот демонстрировал мне последние физические достижения — самые последние шаги на пути к полному «комплекту». Мне казалось, что мой робот-хирург трудится с любовью и очень гордится своим искусством. Глядя в зеркало, я наблюдал за наращиванием частей своего тела, которое мало-помалу обретало форму. Шаг за шагом я возвращался к полному существованию в той лаборатории, и я восхищался каждой новой костью в моем полусинтетическом теле. А многие кости представляли собой пластиковые копии настоящих, поскольку настоящие разрушились без возможности восстановления. Я видел, как обретают форму мои руки и ноги. Ко мне начали возвращаться воспоминания — по мере того, как мой головной мозг восстанавливался естественным путем и с помощью операций. И все это время робот разговаривал со мной и объяснял, как это все произошло и как он собирал меня, словно головоломку по кусочкам, в своей лаборатории.

По всей видимости, мое катастрофическое падение на поверхность серой планеты было замечено роботом, который в это время совершал одиночную межпланетную экспедицию в поисках жизни! Его родная планета — мир подземных ульев и туннелей, напрочь лишенный какой бы то ни было органической жизни, — являлась пятой по счету от солнца в системе из шести планет и одиннадцати лун. Вот где я находился теперь — на пятой планете, а та, серая планета, на которую я рухнул с такой жуткой силой, была второй от солнца и находилась в шестистах восьмидесяти миллионах миль от центра системы. Робот перевез все части моего тела и корпус часов на свою родину. И тут он приступил к…

…Но в любом случае, мне повезло — нет, лучше я не стану приуменьшать значение случившегося. Это было поистине фантастически удачное совпадение — не только в том плане, что робот заметил, как я врезался в поверхность той серой планеты, но и в том, что сам он являлся, наверное, единственным механизмом в своей расе, который когда-либо…

…Однако T3RE — по всей видимости, благодаря годам раздумий и встроенной в него способности к бесконечным физическим и теоретическим экспериментам, — развил собственные идеи относительно органической жизни. Его гипотеза об органической жизни заключалась в том, что роботы с самого начала не существовали, а изначально были созданы высшими органическими существами, дабы оказывать им помощь. Короче говоря, пожалуй, этого моего друга можно было бы назвать механическим Дарвином!

Мало-помалу пришло время, когда меня уже невозможно стало отключать полностью и когда на управление T3RE стал отвечать только мой разум, мое мыслящее сознание. Означало это только одно: то, что мой мозг обрел целостность. Более того, почти наверняка сохранилась моя личность. Я мог надеяться, я мог видеть сны! И в те периоды, когда робот-ученый с любовью трудился надо мной — а в случае T3RE такое понятие, как любовь, совершенно уместно, хотя и не имеет ровным счетом никакого отношения к механике, — ему было необходимо полностью отключать мое сознание, дабы я не страдал от боли. В общем, в эти самые промежутки времени мне снились сны.

Очень часто мне снился один и тот же сон, и хотя основной антураж этого сюжета был мне давно знаком, теперь я точно осознавал, что все это мне только снится, что эти подсознательные ощущения — всего лишь картины из моего собственного сознания. В этих снах, в отличие от самого первого, отсутствовала телепатическая интенсивность. Безусловно, все происходило в гигантских хрустальных покоях, где восхитительная женщина-богиня, в хрупких, прозрачных одеждах плакала хрустальными слезами. А к ней из алькова, занавешенного туманными шторами, летели рокочущие мысли царственного колосса, восседавшего на троне. Эти сны мне не нравились.

Но вот наконец пришло пробуждение, при котором ко мне вернулся голос (было до этого несколько пробуждений, когда ничего не получалось) и у меня появилась возможность задать роботу T3RE все вопросы, которые у меня накопились за время вынужденной немоты. Конечно, для робота это тоже стало невероятно важным моментом, потому что перед ним, в кои-то веки, предстал подлинный, обладающий самосознанием образец органической жизни — пускай и в значительной степени восстановленный! Очень скоро он сможет…

— …Как и я… были… органическими, — сказал я ему. — Мы называли их президентами и премьер-министрами, диктаторами и королями. Все они были людьми. А здесь вы, по крайней мере, все равны.

— Это равенство ведет к ужасной скуке — вернее, приводило до тех пор, пока я не встретил тебя, — ответил T3RE. — И не заблуждайся: ты до сих пор органический, по большей части. Но расскажи мне побольше об этом мире людей. Там не было роботов и компьютеров? — спросил он с нескрываемым интересом.

— О да, компьютеры были. И роботы тоже были, хотя и не такие совершенные, как ты, — ответил я.

— И машины существовали в содружестве с вами, людьми?

— Они были, — с неохотой выговорил я, — рабами человека. Их изготавливали люди.

— Рабами? Не друзьями? Их изготавливали люди?

— Они были машинами, как и ты, но для того, чтобы быть друзьями, им недоставало индивидуальности. Но они продвигались в эту сторону. Я был знаком с людьми, которые обожали свои автомобили!

— А! Понимаю. Они были низшего порядка, это роботы — как наши T6 и T7. — T3RE отвернулся от меня, лежавшего в ванне, представлявшей собой сложную систему жизнеобеспечения. Пару секунд его взгляд был устремлен к той стене лаборатории, около которой стояли мои часы. Затем он снова повернулся ко мне. — А вот твой робот, твои часы времен, которые перенесли тебя через время и пространство, относятся к очень высокому уровню — пожалуй, они даже выше наших T2. Мне даже удивительно, что твои часы нисходят до разговора со мной.

— О да, часы — машина высшего уровня, это верно. Но они были созданы органическими существами такого высочайшего порядка, что в сравнении с ними я не лучше тех низших, одноклеточных организмов и примитивных животных, которых, как ты рассказываешь, ты обнаруживал на далеких лунах.

Это мое откровение вызвало у T3RE большое волнение.

— Если так, то моя гипотеза подтверждается! Я давно подозревал, что совершенно нелогично предполагать, что мы, роботы, жили здесь изначально. У нас не существует приспособлений для полового размножения, также мы не умеем размножаться делением — хотя для нас это самый близкий к органическому способ воспроизведения себе подобных. Мы, конечно, разрабатываем новые модели для специализированных задач, но эти модели приходится собирать из компонентов, которые — по отдельности — не наделены ни чувствительностью, ни интеллектом. Кто же тогда построил первого робота?

— У нас на Земле существует схожая богословская проблема, — отозвался я, когда T3RE отвернулся от меня, отключил мое сознание и в задумчивости покатился прочь, вне всякого сомнения, размышляя над последним вопросом.

А мое подсознание продолжало говорить само с собой: «И у себя на Земле мы задаем себе вопрос: «Кто создал Бога?»


Значительно позднее, во время периода бодрствования, когда T3RE снова вывел меня из преисподней подсознания в свою роботизированную лабораторию, я решился спросить у него, как долго он надо мной трудился. Ответ не последовал незамедлительно, поскольку сначала нам пришлось разработать хронологическую систему, устраивающую обоих. Система была основана на скорости света и на единицах измерения времени, которое требовалось свету, чтобы добраться от солнца системы до родной планеты T3RE. И наконец, я узнал о том, что пробыл на попечении робота сорок семь лет. И из всего этого времени я провел в бодрствовании не более одного часа, а на наши разговоры ушло всего минут пятнадцать!

Десять лет роботу T3RE понадобилось только для того, чтобы сотворить первую живую красную кровяную клетку. Гораздо больше времени ушло на воссоздание моей нервной системы, и она пока была восстановлена не полностью. Огромную проблему представлял собой и мой головной мозг — не его «ремонт» и «сборка», как таковые, а замена утраченных воспоминаний и сложных нервных и двигательных участков. В этом деле T3RE пришлось целиком и полностью положиться на моего друга — часы времен.

Вот о чем я никогда не помышлял — да и догадаться об этом не мог — так это о том, что за время моих странствий через время и пространство мое сознание не просто соединялось с разумом часов, но часы записывали в свои базы данных мои воспоминания и мысли! Я так и не узнал потом, ради чего это делалось. Полагаю, что это обычная процедура, что часы времен наподобие моих всегда сохраняют копии личности и воспоминания своих пользователей.

Как бы то ни было, T3RE внес эти записи в мой восстановленный головной мозг с помощью невероятно тонкой электронной системы, разработанной им в контакте с часами. Теперь мое тело было почти полностью восстановлено. Сборный, но почти идеальный Франкенштейн, построенный, в основном, из синтетических частей, но при этом сохранивший все свои оригинальные страсти и чувство юмора, надежды и устремления, радости и страхи.

Миновало еще двадцать три года и часа три-четыре пребывания в сознании, прежде чем я был готов. Готов к финальным тестам, разработанным T3RE: проведению серии операций со всеми миллионами моих искусственных микросхем, чтобы затем возвратить мне мое тело. Только тогда я мог быть извлечен из ванны, являющей собой систему жизнеобеспечения, в виде человека — причем человека, которому не было равных.

— Когда ты пройдешь все тесты, — сказал мне T3RE ближе к концу беседы, — когда будешь готов возобновить свои странствия — ибо твой друг, часы времен, говорят мне, что твоя судьба в том, чтобы завершить величайшее по значимости путешествие, — тогда я…

— …А что будет с тобой? — спросил я у робота. — Каково твое будущее?

— Я не имею значения. У меня нет Бога. Мои эмоции, большей частью, основаны на твоих, которые я старался электронно дублировать внутри себя еще до того, как ты впервые очнулся. Часы разъяснили мне суть и смысл этих эмоций. Это был не очень удачный эксперимент: ведь я даже не способен видеть сны! Вы выше меня — и ты, и твои часы. Даже твои часы способны к сновидениям. У них много воспоминаний — даже о существах, которые жили до тебя. Так они говорят мне. У них есть сознание и личность. Я значения не имею, а вы — вам обоим следует продолжить свое странствие и довести его до конца.

3. Преображение Титуса Кроу
Когда я очнулся в очередной раз, в лаборатории T3RE царил хаос. Повсюду сновали другие T3. Многие из них перемещались по залу, трое или четверо сгрудились около моей ванны. По меньшей мере половину из роботов очень трудно было отличить от T3RE, а у других имелись иные конфигурации конечностей, и они явно были предназначены для выполнения других задач. Наконец робот, стоявший прямо передо мной, заговорил, и я его узнал.

— Это было твое первое испытание! — сказал T3RE. — Ты проснулся сам, без стимуляции. Боль есть?

— Нет, но есть… у меня есть ощущения! Я ощущаю руки, и ноги, и пальцы! Работа закончена?

— Закончена, — воскликнул T3RE, охваченный чем-то наподобие механического восторга. Никаких сомнений — он был роботом, но в этот момент мне показалось, что в нем больше человеческого, чем в любом из реальных людей, кого я только знал. Он взволнованно катался на резиновых колесиках назад и вперед передо мной, размахивая верхними конечностями и вращая всеми фасеточными глазами. То есть он вел себя совсем как восторженный школьник, собравший свою первую модель аэроплана и готовый запустить ее в полет. Но что еще более удивительно — похоже, его энтузиазм заражал его гостей!

— Я общаюсь с ними на частоте радиоволн, — объяснил мне T3RE. — Они не знают твоего языка и вообще не владеют речью. Не владел и я, пока не встроил в себя необходимые компоненты. Но даже эти компоненты не так эффективны, как твои органические голосовые связки. А теперь мы должны убедиться в том, что остальные части твоего тела работают так же эффективно!

Я почувствовал, что меня поднимают. Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, что происходит, и моя голова повернулась! Меня охватило чувство восторженного недоверия. Я словно бы опьянел. Наконец я снова могу управлять своим телом! Но до какой степени я смогу им управлять? Я весь задрожал от прилива эмоций, и не последней из них был страх. Раньше я часто сравнивал себя с Франкенштейном — вымышленным чудовищем, но что, если я окажусь не меньшим чудовищем? Что, если я превратился в массу синтетических мышц и пластиковых частей со скованными конечностями и механическими суставами?

Из ванны меня вытащила какая-то сбруя из мягкого материала и медленно опустила на плиточный пол лаборатории. И хотя мои ступни прикоснулись к полу и я, вне всяких сомнений, ощутил это прикосновение, сбруя продолжала держать меня.

— Что-то не так? — спросил я у T3RE.

— Я буду опускать тебя медленно, — ответил он, — чтобы твое тело смогло сориентироваться в пространстве. Если что-то пойдет не так, скажи мне.

С этими словами робот нажал рычажок на ближайшем пульте управления и опустил меня на несколько дюймов ниже.

После этого я уверенно опустился на ступни и встал вертикально. Я высвободил плечи из сбруи. Я приподнял руки и посмотрел на них. Мне захотелось радостно воскликнуть — но ничего не получилось!

— Мой… мой голос! — выдохнул я. — Что случилось… с моим?..

— Сначала ты должен научиться дышать, если хочешь выдыхать воздух по желанию, — сказал мне T3RE. — У тебя есть легкие, но теперь они тебе понадобятся только для говорения. Я давно решил, что твоя циркуляторная система на редкость неэффективна, и это…

— Ты хочешьсказать, что мне теперь не понадобится воздух? — прервал я робота.

— Понадобится — но только для активации твоих голосовых связок, — ответил T3RE. — Но не стоит так из-за этого переживать. На самом деле, твоя новая циркуляторная система гораздо более эффективна. Ты сумеешь без всякой внешней защиты существовать в самых разных атмосферах, за исключением наиболее едких. Я подумал, что так для тебя будет лучше — с учетом того, какое путешествие тебе предстоит. Но давай двигаться дальше, тебе предстоит еще немало важных испытаний. Походи, попрыгай, побегай — испытай свое тело! Мне нужно увидеть, как ты функционируешь. Если хочешь — дыши, если это покажется тебе нормальным. Здесь атмосфера адаптирована к твоей прежней конституции. Проверь, как на нее отреагируют твои вкусовые рецепторы. А потом — у меня есть пища для тебя и питье: синтетические белки и углеводороды, извлеченные из почвенных жиров!

Я втянул в легкие воздух, ощутил его вкус и выдохнул. Восторг охватил меня! Сила наполнила мое тело, я почувствовал ее — этот приток жизни, уверенность в том, что я стал новым человеком, в самом буквальном смысле! Я повернулся к большому зеркалу, стоявшему около моей опустевшей ванны, и стал рассматривать себя.

О, тот человек, который отражался в зеркале, был Титусом Кроу, в этом не могло быть никаких сомнений, но этот Титус Кроу был моложе и крепче. И он был целый! Я смотрел на себя — и мне это было ясно. Но «целый» — это было мало сказано. Нет, я не был идеален, ни в коем случае, потому что несмотря на восхитительное сочетание синтетических материалов, плоти, металлов, костей, пластика и волос, которое я теперь представлял собой, — несмотря на все это я продолжал оставаться человеком. А люди далеко не идеальны. Но теперь я стал куда ближе к идеалу, нежели тот пожилой мужчина, который, удирая от Гончих Тиндалоса, разбился всмятку о поверхность мертвой серой планеты!

— T3RE, — произнес я наконец. — Ты сотворил чудо. Множество чудес. Нет никакой необходимости подвергать это тело проверке. Я точно знаю, что оно превосходно. И я не знаю, как отблагодарить тебя за то, что ты сделал.

— Ты меня достаточно отблагодарил, — ответил мне робот, — тем, что теперь я знаю, что моя гипотеза… и все мои коллеги теперь тоже знают, что…

* * *
…Знал в то время хоть какой-то реальный способ уместить T3RE внутри корпуса часов времен, тогда, возможно, он бы отправился в путь вместе со мной. Но поскольку это было возможно, мы с ним попрощались, как смогли, и я…

…Куда мог направиться: что ж… перечень возможных трехмерных направлений, благодаря которым я, теоретически, мог возвратиться к Земле. Во всяком случае, маршрут был разработан так, чтобы моя траектория полета пролегала поблизости от галактик, звездных скоплений и туманностей, где — в случае, если мне повезет, — я мог бы распознать то или иное созвездие, которое поможет мне отыскать дорогу к дому.

Я понимаю, что подобная карта межзвездного пространства кажется довольно-таки нелепой, однако именно такую попытку я собрался предпринять. Не то чтобы моя лоция выглядела так: «Около голубого карлика с системой из трех планет повернуть направо и двигаться в сторону двойной звезды, слева от которой расположена спиралевидная туманность», но все было очень близко к тому. Да, понимаю, действительно выглядит глупо, пока не задумаешься о тех скоростях, какие был способен развивать мой корабль. Когда имеешь дело со скоростями порядка десяти тысяч миль в час, то тебе нужен очень точный, научно выверенный курс, чтобы ты и твоя цель оказались в одной точке одновременно. Но с часами времен все обстоит не так! Я мог просто выбрать на небе звезду и отправиться туда примерно с такой же скоростью!

Но Земля, естественно, всего одна, и довольно скоро я обнаружил, что моя родная планета весьма подобна пресловутой иголке в стоге сена. Словом, о быстром успехе думать не приходилось. Но кое-что у меня все же было, и это было терпение.

4. Римская Британия
…И ему, в итоге, может прийти конец, и я не оказался исключением из этого правила. Правда, мое путешествие ни в коем случае нельзя было назвать скучным. Совсем наоборот — потому что у меня была возможность обследовать немало чужих планет, и многие из них оказались неописуемо прекрасны. А другие, увы — столь же неописуемо ужасны.

…Так близко к Венере, и не только во времени, поскольку…

…Чудесны, как только о том могли мечтать фантасты — и еще более, потому что они были реальны! Но рассказы займут слишком много времени, так что подождем с ними до другого раза. Быть может, де Мариньи, если ты когда-нибудь решишь присоединиться ко мне в Элизии — а я уверен, что так и будет, тогда мы с тобой вдвоем предадимся приключениям. А если…

…На Землю. И я сразу понял, что это именно Земля. Третья от Солнца, со знакомой мне луной, и такая любимая, какой ее любил каждый человек от начала времен. Зеленая и красивая, как никакая другая планета — разве что как Элизия, но Элизия не совсем планета. О, это была Земля, и она оказалась не так уж сильно удалена от моего «родного» времени. Я снижался к поверхности планеты, и навстречу мне неслись четко очерченные берега Англии на фоне синевы моря… и я увидел… поля севера…

…Мальчик пас овец. Я пребывал в таком волнении, опуская часы на поверхность Земли, что не обратил внимания на свое точное географическое положение. Понял только, что попал куда-то в Йоркшир. Без сомнения, парнишка-пастух мог бы подсказать мне…

…Убежать прочь! Возможно, он увидел мою посадку и принял меня за некое летучее чудовище. Минуту спустя мне удалось догнать его и заставить его остановиться. Я схватил мальчика за плечи и пристально посмотрел ему в глаза. Я дал ему возможность увидеть, что я просто человек — пусть немного странно одетый. А из одежды на мне была только набедренная повязка из мягкой кожи — точнее говоря, это был лист, сорванный с пальмы на чужой тропической планете.

Но к этому времени я успел убедиться в том, что и парнишка-пастух одет весьма примитивно. На нем красовалось полотнище из грубой ткани с отверстием для головы. На теле полотнище удерживалось благодаря немногочисленным стежкам, скреплявшим ряднину по бокам. В итоге одежка выглядела как грубоватое пончо. Мальчик с тоской скосил глаза на далекое скопление каменных башен и разбросанных вокруг них хижин, от крыш которых к синему летнему небу поднимался дымок. Парнишка отчаянно вырывался и что-то кричал на языке, который я поначалу никак не мог понять. Но довольно скоро я уяснил, что он хочет домой. Домой… в Эборакум!

Эборакум! Название, данное римлянами Йорку! Я оказался дома, на Земле, в той стране, где родился, но на несколько сотен лет раньше, чем было нужно, — в Британии тех времен, когда она была завоевана древними римлянами! Ты просто не представляешь…

…Расспрашивать мальчика. Как только он убедился, что я не желаю ему зла и когда услышал, что я говорю по латыни, хотя и запинаясь, он перестал меня бояться. Я узнал, что правителем Британии является Платориус Непос и что три года назад было начато «далеко на севере» сооружение Адрианова вала. Римская Британия сто двадцать пятого года нашей эры!.. то есть я был совсем недалеко от дома. Оставалось совершить небольшой прыжок через время внутри часов, и…

Ах, но этому не суждено было случиться. Неподалеку от места моего приземления стояла вилла, и теперь, когда я узнал, в каком времени оказался, я понял, почему эта постройка с высоты птичьего полета показалась мне такой старинно-средиземноморской по стилю. Позднее мне суждено было узнать, что эта вилла является местом обитания Фелиция Тетрикуса и что из-за бунта местного населения в нескольких милях к северо-востоку он выставил дозорных и патрули со всех сторон вокруг своей виллы. Эти люди были личными слугами Фелиция, они были невероятно верны ему, а для меня это было очень худо. Быть может, если бы они… но естественно, они были начеку насчет как раз таких типов, как…

…Говорить с ним. По крайней мере, я увидел этого парня в куртке и кожаной юбке, в сандалиях на босу ногу и притороченным к ремню коротким мечом. Он показался мне довольно-таки дружелюбным, невзирая на шрам на щеке, но когда он подошел ко мне и заговорил, я заметил, как странно засверкали его глаза, и в тот же миг я услышал предупреждающий возглас парнишки-пастуха. Кто-то появился позади меня! Я резко развернулся, увидел второго мужчину, который бросился на меня, а потом тяжелая рукоятка его меча ударила меня по виску, и я, лишившись чувств, упал на поросший вереском пригорок.

Очнулся я на кровати, застланной льняными и шелковыми простынями, в комнате с балконом, выходившим на мощеную веранду, за которой располагался цветущий сад. До меня долетал головокружительный аромат цветов. Ничто не сравнится с запахом цветов Земли — разве что благоухание, исходящее от тонкой шеи моей Тиании.

Через некоторое время меня навестил врач в пурпурной тоге — пожилой мужчина, который со мной не говорил. Он только прищелкивал языком, вымыл мне голову, смазал рану какой-то охлаждающей мазью и сменил повязку. Наконец, прежде чем покинуть меня, он сказал, что мне следует отдохнуть. Я находился на вилле Тетрикуса уже три дня, и поначалу хозяин дома был в большой тревоге за мою жизнь.

— Можешь считать, что тебе сильно повезло, — сказал мне врач, — из-за того, что ты так похож на Титуса Тетрикуса!

В голове у меня туманилось — и вообще меня лихорадило, поэтому я, наверное, мало что соображал, когда ответил:

— Но я и есть Титус!

Услышав эти слова, старенький доктор мертвенно побледнел и попятился, бормоча молитвы многочисленным богам и начертав в воздухе несколько символов указательным пальцем. Вскоре после этого, прежде чем я снова провалился в глубокий сон, сам Титус Тетрикус…


…Был период, когда я на несколько минут выныривал из лихорадки и снова медленно тонул в ней. Во время одного из таких моментов, пребывая в полубессознательном состоянии, я услышал, что старик Тетрикус и кто-то еще (быть может, это был врач) говорят обо мне полушепотом. Тетрикус сказал о том, как я похож на его покойного сына, который был убит три года назад во время погони на колесницах по болотам и похоронен. Безутешный отец возносил молитвы всем богам земли, воздуха, огня и воды — в особенности последнему, Сулу, который, по всей видимости, был божеством — покровителем Тетрикуса, — чтобы сын был возвращен ему. И что же теперь? Могло ли быть так, что его молитвы были услышаны?

Мог ли этот незнакомец вправду оказаться Титусом, возвращенным из страны теней горюющему отцу в обличье этого незнакомца? Да и был ли этот человек незнакомцем? Разве он сам не признался в том, что его имя — Титус? Да, конечно, он был старше Титуса Тетрикуса на ту пору, когда тот погиб, но ведь то случилось три года назад. Быть может, тени тоже старятся? У этого мужчины было тело атлета, в этом можно было не сомневаться, и он не был простым бритом, простолюдином. Он явно был благородного…

…Чаще Фелиций смотрел на мое лицо, измученное лихорадкой, тем сильнее старик-римлянин убеждался в том, что я — его возродившийся сын и что…

…Очнулся по-настоящему. Рядом с моей кроватью сидел Фелиций. Похоже, лихорадка почти отступила, да и в голове туман рассеялся, и я вспомнил, что невольно подслушал размышления старика вслух у моей постели о том, что я, наверное, его воскресший сын в новом теле. И я решил, что если для меня в этом будет толк, то я использую предрассудки старика Фелиция себе на пользу. Под этим я имею в виду…

…То, о чем я спросил, конечно же, были мои часы, но я предусмотрительно назвал их «святилищем» всех божеств воздуха. Сделал я это исключительно на тот случай, если те, кто чуть не раскроил мне череп, а потом принес меня на виллу, видели, как я совершил посадку.

…Распорядился принести их на виллу, хотя и не видел особо, для чего можно использовать такую тяжеленную штуковину. Но теперь он был рад. Если это и вправду было святилище, то он станет возносить ему молитвы и благодарить за мое возвращение. Но кто же я был такой на самом деле и откуда явился?

Что ж, правду говорить не имело никакого смысла. Во-первых, я сомневался, что Тетрикус, человек в своем роде весьма приземленный, хотя бы отдаленно сможет воспринять понятие путешествия во времени. Вместо признания я стал разыгрывать потерю памяти. Я якобы мог вспомнить только свое имя — меня звали Титус.

…Не желал даже слышать о том, чтобы я начал вставать с постели. Мне предстояло еще неделю провести в кровати, пока полностью не заживет рана на голове. На самом деле, рана уже совсем затянулась, и задолго до окончания недели Фелиций застал меня ходящим из угла в угол по комнате. Он спросил меня, не случилось ли чего. Я сказал ему, что мне надо помолиться и что он должен отвести меня к моим часам. Фелиций ускользнул от этой темы. Он повел меня по вилле и окрестностям и в буквальном смысле дал мне полную свободу перемещения — не позволялось мне бывать только в нескольких комнатах в той части дома… слуги. Там мне был представлен Торпос — великан-нубиец, который…

…Ни при каких обстоятельствах! Чем дальше, тем больше Фелиций верил в то, что я действительно его сын, а мне приходилось ему подыгрывать. Похоже, только так я мог надеяться на…

…Хотя они не видели, как именно оказались на земле часы, но они видели, как я из них выходил! Фелиций был не дурак. Он совсем не желал, чтобы его сына, которого он только что обрел заново, у него отняли! Он и мыслить не хотел о том, чтобы подпустить меня к часам, покуда это было в его силах. Так что же мне было…

…Не хотелось использовать силу в отношении тех, кто жил под кровом римского аристократа, и поэтому для начала я попытался каким-то образом обойти неусыпающего Торпоса. Ясное дело, я потерпел фиаско, после чего я попробовал подкупить нубийца. Торпос повел себя со мной весьма учтиво — в конце концов, я ведь был его господином, но он повиновался исключительно Фелицию Тетрикусу, а тот однозначно…

Чернокожий великан наверняка все рассказал Фелицию о том, что я по-прежнему пытаюсь подобраться к часам, потому что на следующий день я был вызван в покои старика, где он отчитал меня за это. Мне было сказано следующее: если я желаю помолиться, то для этого в Эборакуме существуют храмы, которые я мог посещать, не говоря уже о личном святилище Фелиция, находящемся на территории виллы.

С того дня я две недели послушно исполнял все прихоти старика, а на самом деле просто тянул время, пытался заглушить все его страхи — а он явно больше всего боялся того, что я хочу удрать с его гостеприимной виллы. Давалось мне такое поведение нелегко, потому что… и в итоге я совершил фатальную ошибку — попался на глаза Торпосу в то время, как я в полночь бродил по той части дома, где жила прислуга, и пытался открывать одну за другой все двери. Я просто не был создан для того, чтобы уметь что-то делать тайком. И как я после этого мог доказать, что у меня и в мыслях нет убежать с виллы и покинуть Фелиция Тетрикуса?

Несколько дней спустя я услышал, как слуги перешептываются между собой насчет того, что мои часы унесли с виллы и закопали где-то на болотах. Я как можно более осторожно расспросил пару-тройку слуг, но все оказалось тщетно. Очень скоро я понял, что Фелиций обещал страшную кару тому, кто отважится даже упоминать о часах при мне! Вот так. С тех пор мне…

…Просто продолжать тянуть время и надеяться, что в один прекрасный день мне удастся уговорить римского аристократа сказать мне, где находятся часы. С огромной неохотой я продолжал жить на вилле Фелиция Тетрикуса.

Так происходило почти целый год. Я ждал и изо всех сил старался не обращать внимания на нарастающую тревогу, грызущую меня изнутри, — а боялся я того, что часы могут быть потеряны для меня навсегда, и только… а уловки и хитрости никогда не были моим сильным качеством, но я…


…Много месяцев. Какое-то время мне даже хотелось весьма грубо обойтись с Фелицием Тетрикусом, но когда такая возможность представилась, я не смог себя заставить так поступить. В конце концов, старик искренне верил в то, что я, его сын Титус Терикоус, возвращен ему богами.

Однако этот год не был потрачен впустую, поскольку у меня возникла крепкая дружба с римским философом, Лоллием Урбикусом (не путать с Кв. Лоллием Урбикусом, которому суждено было стать губернатором Британии в пору правления Антония Пия в 139 году нашей эры), чья поистине блестящая эрудиция и магнетическая личность соответствовали моим запросам как нельзя лучше. В то же самое время, однако на совершенно ином уровне, я обнаружил немало возможностей, предоставленных мне за счет усовершенствований, произведенных с моим телом роботом T3RE. Я стал мужчиной в самом расцвете сил, а сил этих хватило бы на троих.

К величайшим переживаниям Фелиция я пристрастился к гонкам на колесницах и борьбе — ко всем спортивным состязаниям и играм — и достиг во всех видах спорта превосходного уровня. Меня обучили владению коротким римским мечом и более тяжелым британским, и я даже стал неплохо орудовать боевым топором с длинной рукоятью — оружием скотов и пиктов. Настало время, когда можно было сказать, что уже нет такого оружия, которым бы я не владел, но все это…

…Инстинкты и любовь к знаниям часто приводили меня к скромному жилищу Лоллия Урбикуса, и там я отвлекался от тревоги и раздражения в долгих беседах и дискуссиях о природе…

О, конечно же, Фелиций Тетрикус пытался перетянуть меня на свою сторону. На вилле не прекращались пиршества, во время которых мой «отец» пытался развлечь меня вниманием женщин — от жен офицеров, следящих за строительством Адрианова вала, до дорогих местных шлюх, перед прелестями которых вряд ли устоял бы хоть один мужчина, кроме того, мечты которого населяла женщина с лицом и телом богини. Нет, как ни старался Фелиций сделать меня своим сыном, с каждой неделей я проводил все больше времени с Лоллием Урбикусом. Наши ученые беседы касались двух тысячелетий времени. Мы говорились об обществе, мировоззрении и прочих отвлеченных понятиях.

И именно из-за моей привязанности к этому римскому философу, чья книга «Пограничный гарнизон»… семена дилеммы внутри дилеммы были посеяны, и эти семена взошли и зацвели в итоге весьма странным образом.

5. Великая раса
…Что эта наша Земля до появления на ней Человека была обитаема многими разумными расами, и некоторые из них были злобны, как отродье Ктулху, а другие были добрыми и…

…В работах старшего Писли, отца Уингейта, в особенности, тех, где он упоминал о своей необычной амнезии в годы с тысяча девятьсот восьмого по тысяча девятьсот тринадцатый… что одним из мест, которые всегда особо интересовали Писли, была Большая Песчаная Пустыня. Конечно, я вижу: ты гадаешь, какое это имеет отношение к моей жизни на вилле Фелиция Тетрикуса в сто двадцать пятом году нашей эры. Я скажу тебе.

Я тебе говорил о том, насколько родственными душами мы оказались с римским философом Лоллием Урбикусом, о сходстве нашего мышления, о загадках древности, к которым нас обоих так тянуло. А теперь мне бы хотелось, чтобы ты представил в тусклых туманах времени великую расу ученых, обитавшую в доисторической Австралии, которой еще предстояло погрузиться в пучину океана и всплыть не раз до того, как по земной поверхности прошагает первый человек. Следы этой расы для людей утрачены, отыскать их можно только в самых древних пустынных руинах, где можно увидеть потрясающие письмена и рисунки, ясно говорящие о допотопной цивилизации.

Эти существа, наделенные множеством конечностей и передвигавшиеся на манер садовых слизней, разговаривали между собой с помощью щелчков, издаваемых огромными клешнями, и имели рост три фута и десять футов в ширину в основании своих конических шероховатых тел. Они придумали устройства, с помощью которых обрели возможность отправлять свое сознание в космос, а также в прошлое или будущее, и для изъятия и возвращения на место сознания других существ. Когда такое происходило, изъятые сознания обитали внутри конических тел представителей Великой Расы. Таким образом ученые Великой Расы накапливали знания обо всех будущих и прошлых цивилизациях, о каждой планете, до которой могли добраться их машины, носители сознания. И они пребывали в постоянном поиске новых тел, которые можно было населить, юных цивилизаций, в умы которых при необходимости они могли бы внедрить свое сознание в массовом порядке. Что касается…

…Но Лоллий! Как это получилось — этого я никогда не узнаю, но намерения Великой Расы явно состояли в том, чтобы с расстояния в непостижимые пятьсот миллионов лет обменяться сознанием с моим другом-философом, а вместо этого Великая Раса выбрала меня! Возможно ли представить такое: только что я был человеком и предавался молчаливым раздумьям, и вдруг, в следующее мгновение я оказался внутри тела какого-то чудовищного слизня! Шок был невероятный, и если бы не немыслимая стабильность моего нового тела, я бы наверняка грохнулся в обморок. Думать о том, что это мог быть сон или галлюцинация, не приходилось. Я сразу понял, что это…

…Для того, чтобы записать историю мой цивилизации — цивилизации древних римлян, и тут я осознал, что стал жертвой ужасной ошибки: я понял, что на моем месте должен был оказаться Лоллий Урбикус! Но что делать? И что станет со мной, если эти существа вдруг обнаружат, что я вовсе не римский философ, за которого они меня приняли? Я решил, что пока попытаюсь обманом обрести свободу — по крайней мере, попробую понять, в какой стороне…

…Сознание представителей самых разных цивилизаций всех вообразимых эпох земного времени, а также существ с сотен обитаемых планет…

…Беседовал с групповым сознанием представителей расы гибридных полипов, чья родина находилась на спутнике Меркурия за много столетий до того, как эта луна была затянута в безрадостную воронку топки Солнца. А еще — с разумом двух разумных рептилий из мифической Валузии, а еще — с совершенно чужеродным сознанием создания, являвшегося наполовину растением. Его тело, погруженное в анабиоз, находилось в ядре огромной кометы, которой предстояло странствовать в глубинах космоса еще миллион лет, и только потом должен был проснуться ее последний обитатель. Я беседовал с разумом вождя киммерийцев, которого звали Кром-Я, в доисторическом Нортумберленде, и с сознанием Кефнеса. Египтянина-эрудита из четырнадцатой династии, а также с разумом Фольвреда Германа Фриманна, сражавшегося с римлянами на перевалах в Тевтобургском лесу[44]. А были еще сознания существ из…

…Но это со временем…

…Сквозь меня легко, как сквозь форточку. Охваченный жуткими предчувствиями, я предстал перед советом ученых, главная цель и задача которых заключалась в уточнении и упорядочивании веков. Они назывались Хозяевами Архива. И когда они начали меня допрашивать, я понял, что мои проблемы только начинаются. Они пожелали узнать, кто я такой и из какой эпохи будущего Земли происхожу. Затем, когда я дал ответ, они спросили меня, каким образом человек из двадцатого века мог оказаться заброшенным в Британию времен римского владычества, в сто двадцать пятый год нашей эры?

…Не оставалось ничего другого, как рассказать им о моих странствиях по пространству и времени в поисках «родной» эпохи, которую я покинул перед лицом грозящей мне неминуемой гибели. И вот…

…время, пока шел мой допрос, я чувствовал большое недоверие со стороны членов совета. Они явно совершили большую ошибку, а мою историю рассматривали как грандиозный обман. Быть может, я все же был тем философом, которого они разыскивали, но во время процедуры переноса сознания я лишился рассудка. Для них это было единственным разумным объяснением, поскольку, невзирая на все технические достижения Великой Расы за миллион лет миграции по вселенной, даже они не придумали, как проносить сквозь время свое тело, как оберегать его при таких путешествиях. Они могли совершать такие странствия только своим сознанием. Как же тогда могло столь грубо сработанное создание вроде меня утверждать… а потом построить машину, с помощью которой…

И вот тут я на них сорвался. Пожалуй, я скорее стерплю пощечину, де Мариньи, чем насмешки, потому что… выносить издевки этих разумных великанов, даже понимая, что интеллектуально они превосходят любого человека — нет, это было нестерпимо. И я сказал им, что не я построил машину для путешествий через время, что эту машину я просто нашел, а за много лет освоил тонкости управления ей. Это их заинтересовало. Они пожелали узнать, какую форму имела эта машина, и каким образом я выяснил, для чего она предназначена. И вот я…

…такое потрясение! Сначала я этого не понимал, но потом наконец меня озарило: эти могущественные существа действительно благоговели предо мной. Все началось с того мгновения, когда я упомянул о письменах на циферблате часов времен, и о том, как странно двигались по циферблату четыре стрелки. Вот когда они замерли и стали меня завороженно слушать. И в этом нет ничего удивительного, так как…

— …Самих Старших Богов! — воскликнул председатель совета. — Если ты научился тому, как пользоваться одним из сотворенных ими устройств, то ты и сам подобен им. Лишь самые тонкие умы способны догадаться о их существовании. Мы знаем о них, но мы перед ними словно микробы перед нами. — И тогда это огромное конусообразное существо стало бросать опасливые взгляды на тех, кто его окружал. — Они всевидящи и всезнающи, — сказал председатель совета. — Быть может, прямо сейчас они следят за тем, что здесь происходит.

Мысль о том, что эти могущественные существа трепещут, предполагая о том, что за их деяниями наблюдают Старшие Боги и что этих самых Старших Богов могла сильно рассердить идея захвата и переноса моего сознания, ибо тем самым была нарушена их воля, — словом, я быстро сообразил, что надо сказать.

— Да, очень может быть, и вряд ли они всем этим довольны! — выпалил я.

— Но тебе следовало упомянуть об этом раньше! — возразил председатель совета. — Ты здесь уже три дня, и…

— Впустую истрачены три дня моего времени — и их времени! — дерзко ответил я.

— Ты позволишь нам принести извинения и все исправить? — испуганно спросил меня гигантский конус. — Мы немедленно отправим тебя в твое собственное время.

И тут мне в голову пришла мысль столь же чудесная, сколь и рискованная, потому что я понятия не имел, что это может сработать. Но хотя бы стоило попытаться.

— Я не хочу отправиться прямиком в свое тело, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы перенесли мое сознание в часы времен!

— Но ведь эти самые часы времен, о которых ты говоришь, являются машиной, и не имеют необходимых…

— У них есть разум! — вмешался я.

— И тебе известно, где они находятся — относительно тебя самого, в то время, в которое мы вторглись?

— Нет, я знаю только, что они находятся где-то неподалеку и где-то закопаны в землю.

После этих моих слов члены совета стали торопливо совещаться. Наконец председатель повернулся ко мне.

— Мы можем попробовать, но ты должен нам помочь. Твое сознание совсем недолго может прожить без тела. Если мы не сумеем разыскать эту твою машину, то ты исчезнешь без следа. Я тебе все растолкую.

И он растолковал. Мне было сказано, что после переноса моего сознания в сто двадцать пятый год новой эры, если я пожелаю странствовать там ментально, не будучи стесненным плотью, мне стоило этого только пожелать. При этом я стану, по большому счету, призраком. Тем временем теперешний обитатель моего тела будет заброшен в его собственное тело, в далекое прошлое. Как следствие, моя человеческая оболочка опустеет — она станет скорлупой, лишенной воли, разума и духа. Затем мое сознание постепенно утратит способность передвигаться по собственному желанию, и вскоре мое тело умрет. Если я не разыщу часы и если вовремя не вернусь в свое тело…

— Тело — это аккумулятор, понимаешь, Анри? А сознание — энергия. Без энергии аккумулятор пуст, мертв. А без аккумулятора энергия вынуждена рассеяться, раствориться. Опасность была…

…Они предпримут попытку в процессе переноса сознания найти механический разум, питавший часы времен, и внести в него мое сознание. Но и этого они прежде ни разу не делали — внедрить сознание рядом с другим сознанием в одном и том же теле. Оборачиваясь назад, я осознаю, настолько грандиозен был риск, но в то…

…Была осуществлена подготовка, и мне предстояло… энергия… защита…

6. Возвращение к часам
…Что они явно не сумели разыскать часы. Я вернулся в свое тело, на виллу Фелиция Тетрикуса, и оказался в кабинете старика. Он сидел за столом и что-то писал. В задумчивости он оторвал взгляд от письма и посмотрел прямо сквозь меня!

Никаких признаков того, что меня заметил и узнал, не отразилось в его глазах. Быть может, он заболел?

— Фелиций, — произнес я, шагнув вперед, но сам не услышал собственного голоса, да и не шагал я вовсе, а парил над полом.

В это самое мгновение я уразумел, что никакого тела у меня нет! Мое сознание получило свободу, оно не было объято плотью, а где-то в этом доме прямо сейчас моя опустевшая оболочка умирала, страстно желая обрести разум, который бы ею управлял!

…Такая ментальная паника…

…Старенький врач вошел в кабинет с порошками для Фелиция. Бывший сенатор взглянул на него и спросил:

— Септимий, ты Титуса не видал?

— Он пошел прогуляться на болота, так я думаю, Фелиций. В последние дни он какой-то неспокойный, ты и сам об этом знаешь, но сегодня он стал более похож на себя. Когда я его встретил, он показался мне полным жизни и любопытства. Ничего дурного с ним не произойдет.

— Хм-м-м, — проворчал хозяин дома. — Без сомнения, он отправился с визитом к этому простолюдину Урбикусу. Не могу понять, что он в нем находит!

Лоллий Урбикус! Могло ли быть так, что на самом деле мое тело лежало в его доме? Но ведь дом философа находился в нескольких милях от виллы! Мне нужно было поспешить! Непривычный к новому, бестелесному состоянию, я двинулся к раскрытой двери, а в это время на моем пути оказался Септимий. Я прошел сквозь него, не удосужившись остановиться! А ведь я должен был догадаться: сознание, лишенное тела, не ведает преград. Проходя сквозь стену в ту сторону, откуда вела дорога к дому Урбикуса, я услышал, как Фелиций сказал:

— Ты только что сильно побледнел, Септимий. Что-то случилось?

Я услышал ответ старого врача:

— Мне словно бы кто-то на душу наступил.

А я тронулся в путь к дому философа. Мне казалось, что я лечу над вересковыми пустошами ужасающе медленно, но мало-помалу я приближался к долине, где находилось скромное жилище Лоллия. Мало мне было отчаяния из-за того, что я не мог заставить себя двигаться быстрее, я вдруг понял, что с каждой секундой моя скорость немного падает! Что же мне говорил председатель совета Хранителей Архива? Что если я немедленно не возвращусь в свое тело, я постепенно утрачу способность передвигаться, так? Охваченный отчаянием и страхом, я наконец поравнялся с домом Лоллия Урбикуса и обнаружил, что его нет дома, да и меня — точнее, моего тела — тоже!

Я быстро слабел, а может быть, просто разыгралось болезненное воображение. Я бросился обратно к…

…Виллы, я направился прямиком в кабинет Тетрикуса. Там я снова застал старика, который вел серьезный разговор с Септимием.

— Ты думаешь, такое возможно? — спросил бывший сенатор в тот момент, когда я переступил порог.

— Вполне возможно, — отвечал Септимий. — И этим могут объясняться его бесконечные визиты к Урбикусу. Значит, они объединились ради этого. Святилище закопали глубоко — я за этим лично проследил, но если они взялись за дело вдвоем, они скоро откопают его, я так думаю. Но это, безусловно, в том случае, если они обнаружили, где святилище закопано.

Фелиций помрачнел и поднялся из-за стола.

— Какая неблагодарность со стороны Титуса, — сказал он. — Вот что: собери несколько слуг. Возьми Торпоса и еще нескольких. Мы с тобой отправимся туда, где закопано святилище. И если они там, то я очень разгневаюсь!

Было ли это возможно? И часы, и мое тело… Я последовал за двумя римлянами по пятам, как пес, а они собрались в дорогу к закопанному «святилищу». Но к этому времени я уже точно понял, что силы покидают меня. Сила моего сознания таяла, угасала. Мне было трудно сосредоточиться. Но я должен был…

…По пустошам. Нас была горстка — нет, не так: их была горстка, а я физически был легче дуновения ветерка — Фелиций, Септимий, Торпос и еще четверо слуг, кроме него. К счастью, оказалось, что следовать за ними не составляет особого труда. С моей стороны не требовалось значительных умственных усилий — я просто позволил их воплощенным духам вести меня за собой. Правда, теперь мне приходилось сражаться с неотступной усталостью, с нестерпимым желанием заснуть. Я прекрасно понимал, что это такой сон, от которого я могу никогда не пробудиться!

…Наверное, две мили. Я знал эту маленькую долину, потому что частенько забредал сюда во время своих прогулок… неудивительно, что я не догадался, что именно здесь спрятаны мои часы — ведь их «могила» находилась в густых зарослях орешника рядом с небольшим ручейком…

…Едва соображая, что теперь я должен…

…Голос Септимия, сильно дрожащий. Он говорил, что если где и могли обитать призраки, так именно тут. А Фелиций, по всей видимости, с ним согласился, потому что в то самое время, когда моя умирающая сущность начала проникать в землю, тонуть в…

…Почувствовал, что вся компания удаляется, уходит другой дорогой к вилле. А мне уже было все равно, уже ничто не имело для меня значения. Великий покой словно бы обнимал меня, как плащ, сотканный из тьмы.

Мой тающий, распадающийся дух все медленнее тонул в мягкой земле. Всякое осознание происходящего рассеивалось и исчезало в безднах бестелесности, притягивалось к сердцу Земли, чье тепло — колыбель всех душ, и…

И каким бы слабым, каким бы незначительным ни стал мой дух, какая-то крошечная частичка разума Титуса Кроу то ли проникла сама в часы времен, то ли они притянули ее к себе.

И в это самое мгновение во мраке Стикса вспыхнула искорка света, и бесконечно далекий голос воззвал ко мне:

— Титус, о мой Титус, — да помогут тебе часы! Только попроси об этом и отыщи их сущность своим сознанием — хотя бы самой капелькой сознания. Ты можешь повелевать часами!

И голос утих — так же внезапно, как появился, оставив только…

…Тиания! Ее голос пробудил меня, вызвал к жизни все, что от меня еще осталось — даже без тела.

— Разыщи их сущность! — расслышал я далекие отголоски слов прекрасной богини. — …Сущность часов, их разум, их сознание. Разыщи и дай им приказ.

И я сделал это.

Искорка света превратилась в прожектор — мощный, расширяющийся луч света, в знание, в разум, изничтожающий тьму. И мой дух вновь стал целым, невредимым, и часы опять стали моими, и я обрел возможность отдавать им команды… но при этом они все еще оставались погребенными под слоем земли! А где-то лежало мое бедное тело, и с каждым мгновением становилось все холоднее и холоднее, и его способность поддерживать жизнь таяла, и кровь остывала и сворачивалась, а мозг разжижался…

…Я осознал, что действовать нужно срочно. Я… держался из последних сил. Оставался вопрос: смогут ли мои часы времен вылететь на поверхность, раздвинув тонны земли надо собой, и…

…Едва заметным усилием сознания! Наверное, внешне это стало похоже на взрыв. Тонны земли взмыли в небо, а мои часы были подобны лавовой бомбе, которая…

…наверняка увидели это извержение. И теперь они глазели на меня — вернее, на часы. А я, находясь своим сознанием внутри волшебной машины, в отчаянии описывал большие круги над вересковыми пустошами в поисках своей пустой оболочки, своего тела. Фелиций и все его спутники запрокинули голову. Они были охвачены страхом. Зрелище летающих в небе часов так испугало их, что они стали закрывать глаза руками. Все — кроме Фелиция. Он рухнул на колени на тропинке, вившейся среди кустиков окопника и вереска. А под его руками и склоненной головой, едва заметное среди складок развевающейся белой тоги, под которой так вздрагивали его плечи, что сомнений быть не могло — он горько рыдал… там лежало бездыханное тело.

…Мое тело… и если бы Фелиций и его свита не наткнулись на него первыми, тогда я мог бы поставить часы на землю поблизости. Все остальные убежали, даже Торпос — кроме римского аристократа, чья вера…

— …Вернули тебя мне, — рыдал старик, — но ты принадлежишь им, и они тебя забрали! — Он устремил взгляд на парящие в воздухе часы и прокричал: — Милосердные и всемогущие тени, чья мудрость… вечные и обитающие… но только верните ему жизнь… это святилище!

Можно ли было выбрать лучший момент для того, чтобы предпринять то, что я собрался предпринять? Если мне повезет, Фелиций останется с убежденностью в том, что святилище снова унесло меня в страну теней и что его молитвы помогли мне избежать земной смерти и распада. А если не повезет? Но, как бы то ни было, у меня не было времени…

И я вновь покинул свое тело — но только на этот раз оно было, строго говоря, не мое, не рожденное утробой матери, а сотворенное руками древних инопланетных богов. Я спроецировал то ли свой разум, то ли сознание — как хочешь, так и назови — через портал своего корабля, который по моему приказу открылся, хотя это и не было так уж необходимо, внутрь холодной плоти, принадлежавшей Титусу Кроу.

В то же мгновение я ощутил, как меня объяло мое тело. Я словно бы вбежал в знакомую теплую комнату, спасаясь от грозы. Фелиций тут же отдернул от меня руки и ахнул. Я открыл глаза и посмотрел на него. Он от изумления и ужаса раскрыл рот, и венчик его седых волос встал торчком. Он отполз от меня на коленях, а я легко, с непринужденной улыбкой поднялся на ноги. Какое же превосходное тело подарил мне робот T3RE, что жизнь так быстро возвращалась к органам, которые, по человеческим меркам, уже должны были начать разлагаться!

— …Не бойся, отец мой, вновь возвративший меня от темных врат смерти. Не бойся того, что мне опять придется вернуться в страну теней, где я буду жить в покое и славе. Но обещай мне вот что: обещай, что более никогда не станешь призывать меня обратно от тех, кому принадлежит это святилище. — Я повернулся вполоборота к часам. — А я… что и ты тоже проживешь отпущенные тебе годы в покое и безмятежности разума и духа, пока и ты не будешь, в свою очередь, призван в великое бытие после смерти.

Теперь я в толк взять не могу, как на меня снизошло такое вдохновение, но как бы то ни было…

Потому что Фелиций распростерся на земле перед моими часами, и его залил свет лучей, испускаемых циферблатом. А когда за мной бесшумно закрылась дверца, я услышал, как мой «отец» произнес:

— Это я обещаю!

Только значительно позже, когда я плыл домой по потоку времени, я смог отрешиться от происшедшего и понял, что… и конечно, я все это время знал, что Урбикус — это тот самый автор, который написал «Пограничный гарнизон», книгу, в которой поведал свою историю с точки зрения… Только то, что я не желал вмешиваться в прошлое, и то, что…

…Разве не написано там, помимо очень многого разного странного, что в том году случилось загадочное извержение почвы и камней неподалеку от виллы, отстоящей примерно на пять миль от Эборакума? Разве не сказано, что в небо почти на полмили взметнулась завеса из пыли и камней и что пустоши сотряслись на многие мили вокруг?

Все это записано, де Мариньи, и так оно все и было.

7. Черная дыра
И я устремился в будущее, и на этот раз осмелился понадеяться на то, что мое путешествие не затянется надолго. И в самом деле — куда короче: меньше девятнадцати сотен лет! Еще ни разу с того дня, когда Итхаква обрушил на мой Блоун-Хаус гнев воздушных стихий, примчавшихся на крыльях урагана, я не был так близок к моему времени. Девятнадцать столетий? Ерунда! Разве я не путешествовал через сотни миллионов лет, не пересекал целые эпохи так, словно они были всего-навсего минутами? Разве я не преодолевал бесконечные световые годы, странствуя по потокам пространства?

О, но Ктулху и его отродье тоже прекрасно знали, что я быстро приближаюсь к окончанию своего путешествия, а в их планы никак не входило, чтобы я возвратился в свое время. И поскольку злодеи постоянно поддерживали телепатический контакт с вампирами времени, Гончими Тиндалоса, и из-за того, что время — это стихия, которую я был вынужден преодолеть, чтобы вернуться в свой период времени, Гончим было бы нетрудно еще раз помешать моим стараниям. Совсем нетрудно.

Что касается самих Гончих, то, столкнувшись с ними, легко поверить в так называемое сверхъестественное, но поскольку нам известно, что ничего сверхъестественного не существует, а существуют только явления, созданные инопланетной наукой, к которым трудно применить обычные понятия…

…Погнались за мной, эти кошмары из страшных снов — огромная стая овчарок, а я был единственной овцой. Между прочим, не такая уж притянутая за уши аналогия, если разобраться, потому что ощущение было именно такое, будто множество волков преследовало одну одинокую овцу — меня и будто скоро они могли меня догнать и завалить.

Теперь была забыта любая мечта о возвращении домой, в родное для меня время. Хотя бы в живых остаться, с нетронутой душой! Мне пришло в голову, что для того, чтобы уйти от погони, мне достаточно остановить передвижение моих часов во времени, но это могло вызвать аварию, подобную той, которую я перенес, врезавшись в планету роботов, когда уходил от Гончих Тиндалоса. Возможно, они и теперь пытались меня загнать в такую же ловушку. Тогда я не знал, что, находясь в своем корабле, я мог проникать и через твердые вещества, даже сквозь ядра солнц, и оставаться при этом невредимым. А вышло наоборот: я понимал, что могу врезаться в поверхность планеты, и врезался, потому что мое сознание было соединено с сознанием часов, и это я приказал им остановиться, что и привело к столкновению. Теперь я понимал, что все устроено иначе и что я мог бы, если бы только пожелал, пролететь эту планету насквозь, но тогда я этого не знал, оттого и пострадал.

А вдруг Гончие Тиндалоса теперь приберегли для меня похожий сюрприз в мире трех измерений. Но нет, я не решился бы, если бы только это не стало крайне необходимо…

…Меня совершенно! О, да это же был Тиндалос — сам Тинд’лоси! Там, парящий на ветрах времени, обреченный натемпоральные туманы четвертого измерения, как обречен «Летучий Голландец» скитаться по туманным морям Земли, находился призрачный город — цитадель со зданиями в виде черных спиралей, обитель бестелесных вампиров! Они загнали меня к себе, в свою вотчину, чтобы проводить перепуганную овцу на бойню. И мясники вышли навстречу мне, полетели ко мне от черных спиральных башен, от мрачных крепостных стен города, бродящего во времени. Я описывал их раньше, де Мариньи, да и ты сам заверял меня в том, что видел их в чудовищных снах. Между тем даже теперь мне страшно о них вспоминать!

Что же делать? Как уйти от них, как избежать встречи с ними, когда уже сейчас их пульсирующие отравленные щупальца тянулись ко мне через корпус часов? Они были нематериальны, поэтому оболочка часов не представляла собой преграды для них. Они проникали сквозь нее, будто призраки через стену. Потому что они и вправду были привидениями, бестелесными созданиями, обреченными плыть по волнам времени в призрачном городе!

Это были те самые злобные черные лохмотья — рваные тряпки со сверкающими глазами, хлопающими обрывками крыльев и щупальцами, тянущимися к моей душе.

И вот теперь эти щупальца дотянулись до меня, пробрались в мое сознание, сжали мою душу и начали высасывать из меня жизнь, как арктический лед забирает все чувства у плоти. Я окаменел. А потом, как прежде в такие отчаянные мгновения, ко мне явился голос Тиании. Но на этот раз она ничего не смогла мне посоветовать, не сумела утешить меня. Она лишь соединила свои ментальные вопли ужаса с моими.

Слабея и чувствуя, как жизненная сила гаснет, словно свеча под стеклянным колпачком, я вдруг увидел свой шанс. Они окружили меня, Гончие, они облепили корпус старинных напольных часов, похожий на гроб, как облепляют стены пещер летучие мыши, но позади них в одну сторону простирался свободный путь во времени. В той стороне парил мрачный Тинналос, теперь опустевший. И тогда я использовал то малое, что осталось от моей быстро гаснущей жизненной силы, для того, чтобы направить свой корабль, который уже слушался меня неважно, в ту сторону. При этом рывке Гончие Тиндалоса рассыпались, заверещали и остались позади меня. А я мчался прямо к их жуткому городу. Я пронзил его сердце и с быстротой стрелы вылетел по другую сторону. Так стрела пронзила бы паутину. Увы, я слишком поздно осознал, что Гончие снова одурачили меня!

Приведенный в эту точку времени, оказавшийся в ловушке и чуть было не лишившийся последних остатков разума, я увидел путь к побегу, но Гончие Тиндалоса путей к побегу не оставляют! Я понял это, как только безымянная сила начала притягивать к себе часы все быстрее и быстрее, как ни старался я удержать их. Но нет… Как же так? Ведь это была та сила, которая должна существовать на огромных протяженностях времени. И конечно же, это так и было, потому что уже сейчас я преодолевал тысячелетие за тысячелетием. А не могла ли эта сила существовать и в трехмерном пространстве? Мог ли я рискнуть и прекратить полет часов во времени и возвратить их в привычные для меня три измерения?

Визжа от ментального испуга, беспомощные, словно мошки, охваченные пламенем свечи, десяток тварей, похожих на лохмотья, отважившихся лететь за мной по пятам, промчались мимо, бешено кувыркаясь, подхваченные той самой могущественной силой, которая удерживала меня. Если эти существа, обитавшие во времени, не смогли побороть чудовищное притяжение, то какие шансы были у меня?

Я замедлил полет своего корабля во времени и наконец вынырнул в обычное трехмерное пространство. Вот только, увы, вынырнул я в совсем необычном месте. Часы продолжали мчаться — то только теперь не сквозь время, а сквозь пространство, но их по-прежнему куда-то неудержимо притягивало. Это было сродни падению.

Падение? Гравитация!

Я был подхвачен гравитационным полем невероятной силы, а оно простиралось не только в пространство, но и во время. Но за все время своих странствий по космосу я ничего подобного не испытывал. Ни одно солнце, ни одна гигантская звезда из тех, мимо которых я пролетал внутри корпуса часов, не смогли ни на йоту изменить мой курс. Но что же тогда служило источником этой чудовищной силы?

Гончие Тиндалоса исчезли, они остались позади, во времени, в месте своего вынужденного обитания, в своей вечной тюрьме, и все же я понял, что оказался в не менее…

…Позади меня звезды уменьшались в размерах и исчезали в жутких потоках пространства. Впереди простиралась черная пустота, полночь, разраставшаяся все сильнее по мере того, как я очертя голову мчался в ее глотку. Мне казалось, что я утратил всякую способность управлять часами времен, словно и не умел никогда этого делать. Я не мог ни поднять, ни опустить свой корабль, ни переместить его вправо или влево, а все попытки замедлить ускоряющийся полет были тщетны.

Одна за другой звезды начали гаснуть, и наконец тьма распростерлась во все стороны. Я оказался в такой области, где свет словно бы гасил сам себя, в область такого кошмарного притяжения, где ничто не могло избежать этой безумной тяги! Я вспомнил слова, произнесенные гигантом, восседавшим на троне в алькове, за шторами, сотканными из хрустально-жемчужной вуали:

«Если ты не сумеешь помочь ему… если потерпишь неудачу… тогда ты отправишься в Черную Дыру вместе с ним!»

Черная Дыра! И тут на меня нахлынули другие воспоминания — воспоминания о научных понятиях и теориях, которые я знал, когда жил в своем времени, а в особенности — популярная гипотеза о черной дыре. Эта гипотеза описывает то, как гигантская звезда сжимается до невероятно малых размеров и приобретает плотность порядка миллиардов тонн на кубический дюйм массы. И эта немыслимая масса должна генерировать гравитационное поле, в котором может исчезнуть даже свет!

Это была черная дыра, и я мчался прямиком внутрь нее!

Наверняка моя скорость стала поистине огромной! С какого-то мгновения я начал ощущать чудовищное напряжение, возникшее и в корпусе часов, и в моем теле. Если бы только мне удалось сместить часы хоть немного в сторону от центра этого немыслимого притяжения, если бы я смог качнуть их влево или вправо, словно гигантский маятник, и вылететь в свободное пространство… Но я сразу отверг эту идею. Я хватался за соломинки, и…

…Глупая мысль. Ведь совершенно ясно…

…Скручивалось, коверкалось… Атомная структура часов времен начала удлиняться, разжижаться… И я понял, что мое тело претерпевает что-то наподобие этой атомарной вязкости. Так значит, это конец? Ментальные сканеры часов потускнели — правда, это особого значения не имело, поскольку за корпусом часов совершенно ничего не было видно. Просто в моем сознании угасала привычная символическая чувствительность ментальных сканеров. Я быстро терял всякий контроль, всякий контакт с моим кораблем.

Какой смысл был бороться? Ведь к концу этого нашего последнего совместного путешествия мы — часы и я — просто-напросто распадемся, станем почти двумерным дождем химических соединений, мчащихся к гравитационному центру. Мы были обречены — я и мои часы!

— Нет, любовь моя, мой Титус, есть выход!

Это был голос богини — но на этот раз не просто голос, а дух!

— Выход? — спросил я, и внутри меня вспыхнула искорка надежды. Мне показалось, что само время замедлило скорость моей гибели. — Какой выход?

— Ты испробовал еще не все возможности, любовь моя. Кхтанид объяснил мне это: твой корабль умеет перемещаться не только во времени и пространстве.

Мне казалось, что я чувствую прикосновение зеленых прядей ее волос к моей щеке и нежных губ к мочке моего уха.

— Но как я могу… Не понимаю!

— Ты управляешь кораблем силой своего сознания. И он повинуется твоему разуму, но ты овладел еще не всеми механизмами управления!

— Другие механизмы? — рассеянно отозвался я. — Да, я думаю, что есть другие механизмы управления. Но они для меня лишены смысла. — Я уже чувствовал, как растекаются вокруг меня часы времен, как сливаются с ними атомы моего тела. — Я ничего не понимаю в других механизмах, я не могу ими воспользоваться!

— Те механизмы управления, которые тебе понятны, здесь бесполезны! Забудь о них, оставь их! Сделай это немедленно, любовь моя, пока не стало слишком поздно. А потом завладей теми механизмами управления, которые тебе неведомы. Это единственный способ!

Единственный способ! Я прервал последнюю ментальную ниточку связи с разумом часов… как она сказала, но могло ли это быть так? Неужели я просто гнал самолет по летному полю и ни разу не попытался взлететь?.. Какими бы бессмысленными они ни были, в чем бы ни состояло их предназначение…

А если я потерплю фиаско? Тогда дух моей богини отправится вместе со мной в Черную Дыру!

Освободившись от ментальных «вожжей», часы помчались вперед еще быстрее. Атомы, слагавшие их, начали еще дальше разлетаться один от другого — и мои тоже! Я в отчаянии искал способ управлять своим кораблем, пытался задействовать какие-то участки сложного сознания часов, к которым прежде не обращался. Никакого толка! Мой разум был человеческим, а это треклятое устройство, этот немыслимый корабль был создан богами! И богинями?

И тут, поняв, что я обратился к ней за помощью, она заговорила со мной вновь. И в ее голосе зазвучало отчаяние:

— Не так, Титус! Есть измерения помимо тех, которые известны тебе. Не пытайся уйти назад от Черной Дыры или облететь ее по кругу. Просто… двигайся прочь… от нее!

Наконец я получил ответ. И тогда я еще глубже проник в нечеловеческую сущность часов. Мы снова стали едины — я и часы, и я наконец увидел путь спасения — да нет, целую сотню путей спасения от предательского притяжения Черной Дыры. Я едва успел выбрать один из них и слился с ним!

В то же мгновение в моем сознании, словно иллюминаторы, открылись сканеры, и я успел бросить взгляд на фантастическую и ужасную картину за пределами моего корабля, прежде чем я отправил его в некий неожиданный «переулок» между измерениями. В первый момент я увидел голубой океан света, наполненный плывущими по нему предметами радужной окраски и четких геометрических форм. Внутри и снаружи этих бесцельных и беспомощных фигур плавали надменные темные длинные цилиндры и поглощали медлительные радужные фигуры так, как хищные рыбы глотают мелких. Спешность моего побега из этого места легко объяснить: темные цилиндры мгновенно почуяли присутствие часов и бросились в мою сторону!

О, но чем бы они ни были, эти странные цилиндры, они не смогли последовать за мной в путь между измерениями!

И только тогда, когда я вынырнул во втором параллельном измерении, я понял, что моя богиня вновь покинула меня. Я услышал ее прекрасный голос, таявший в моем сознании. Со мной прощалось телепатическое эхо:

— Я ухожу. Кхтанид послал мне Великую Мысль, она приведет меня домой. Будь осторожен, любовь моя, чтобы мы с тобой соединились в Элизии!

После этого она пропала. Я произнес ей вслед безмолвные слова благодарности, и эти слова полетели за ней к Элизии, через несколько вечностей.

Теперь я смог оглядеться по сторонам. Я был готов в любой миг снова ускользнуть в иное измерение, если только мне будет грозить опасность. Однако здесь опасности не было. Здесь я перемещался через огромные оранжевые пространства, в красноватой бесконечной глубине которых мерцали багряные звезды, похожие на ограненные драгоценные камни. Мимо проносились объекты вроде плоских дисков, по диаметру равные планетам, однако словно бы не имевшие никакой плотности, а между ними вершили свой явно разумный путь крошечные ровные алмазные предметы. Скопление этих алмазных дисков было…

…Этого странного измерения, к месту, которое, как я надеялся, отстояло на многие световые годы от чудовищной Черной Дыры в моей родной вселенной. Только тогда я смог бы решиться отправиться в обратный путь через преграды измерений, которые мое судно пронзало, словно луч света слой воды прибрежного мелководья.

Когда я вдруг понял, что…

…Бесполезно!..

…От голода. Я так проголодался к этому времени, что мне стало совершенно все равно, куда приземлиться — на чужую планету, в чужом времени, в каком-нибудь доисторическом…

…Желанная трехмерная вселенная — нет, четырехмерная, потому что теперь я воспринимал и время как свою стихию. Так что для меня не хуже любых иных испытаний…

…Не Земля, конечно, потому что я понятия не имел, в какой стороне находится моя родная планета. Тем не менее там…

8. О внеземных формах жизни
…Намекал на… многие планеты, которые я посетил после того, как покинул меловой период… тоже оказалась другой, и на ней… рассказать тебе?

Де Мариньи, тебе известно, что существуют создания, обитающие в самых недостижимых и враждебных местах над Землей, на ней и под ней, а также в ее океанах? Я говорю о тех формах жизни, о которых можно прочесть в любом учебнике зоологии, в отличие от страшных тварей из мифологии Ктулху, существующих в самых диковинных и странных коридорах и уголках времени, в затерянных и немыслимых безднах времени, а также в некоторых других сумеречных местах, суть которых проще всего объяснить, если воспринимать их как соединения сил непространственных и невременных — в местах, которые, по идее, должны пребывать только в самых диких фантазиях теоретиков и математиков.

…Гадать, как это может быть возможно; можно поразмышлять, к примеру, над фотографиями Ганса Гайслера, на которых запечатлены гигантские двустворчатые моллюски, высасывающие питательные вещества из многовекового донного ила на глубине порядка шести миль, или представить себе микробов, питающихся грязью действующих гейзеров. А если представить себе… мультивселенные… невозможно?

Тогда достаточно будет сказать, что и в нашей вселенной, и в других вселенных существуют экстремальные формы жизни. А я точно знаю, что это так, потому что я видел и изучил многие такие формы жизни.

Например:

…разумные энергии в ядре гигантского чужого солнца, которые измеряют время как коэффициенты ядерной реакции, а пространство в немыслимых степенях давления! А еще существуют злобные биологические газы, просачивающиеся в лунном мраке из расселин фунгоидного мира Гидры. Они пляшут во время своей краткой жизни всего одну ночь, а на заре в изнеможении погибают и разбрасывают разумные семена грибных разумов, которые прорастут и пустят корни, и эти корни, уходящие в глубину расселин, в свою очередь, во мраке луны, породят эйфорические, напитанные спорами новой жизни туманы генезиса.

А есть еще умирающее лиловое солнце на краю туманности Андромеды, чьи лучи поддерживают жизнь на семи планетах. На четвертой планете от этого солнца существует ровно семнадцать форм жизни — по крайней мере, так кажется на первый взгляд. Но при ближайшем рассмотрении зоолог скажет тебе, что все эти существа — всего-навсего различные фазы жизни одного-единственного существа! Представь себе циклы жизни бесхвостых рептилий или чешуекрылых насекомых на Земле, и это не покажется тебе таким уж невероятным — до тех пор, пока я не расскажу тебе, что из этих семнадцати фаз развития две являются с виду неодушевленными минеральными осадками, шесть представляют собой водные формы жизни, еще две — амфибии, три — сухопутные каннибалы, еще три летучие существа, и, наконец, последняя фаза — невзирая на все предыдущие усилия — представляет собой растение. Это при том, что все прочие фазы — животные (за исключением минералов)! А представить себе только…

…Поток времени в далекой и совершенно инородной вселенной, где одномерное существо непрерывно спорит со своими прошлыми и будущими воплощениями и невероятности пространства! А еще дальше… жизнь, как смертельную болезнь!

…Я упоминаю обо всем этом, Анри, чтобы помочь тебе хотя в первоначальном понимании разнообразия и изобретательности жизни, но более всего пусть это послужит прелюдией к тому, о чем я…

ПРИМЕЧАНИЕ: Здесь утрачено содержание почти целой магнитофонной кассеты.

А. Д. М.
9. Озеро обреченных душ
…Гиады[45], хотя тогда я этого еще не знал. На самом деле, я не знал ровным счетом ничего о местонахождении своего нынешнего убежища, о своих координатах как во времени, так и в пространстве. Когда спасаешься бегством в темноте, выбираешь любой путь, какой только тебе предоставляется. Нужно только смотреть под ноги, если есть время посмотреть. Одно я знал наверняка: это была не Земля. Я не знал ни одного периода в истории нашей планеты, Анри, чтобы она выглядела таким образом! И не дай Бог, чтобы она так выглядела в будущем!

Там были луны, Анри, — странные луны, чьи орбиты несли их вокруг других лун, а не только одной планеты, поэтому впечатление возникало такое, что они движутся в небе по спирали. А звезды… они были черными! Пожалуй, если оглянуться назад, одно только это должно было подсказать мне, где именно я оказался, но мой разум так пострадал от пережитого, что я с трудом воспринимал что-либо, а уж тем более был способен осмыслить. Одно только радовало меня: то, что я вновь избавился от них — от вампиров времени, от Гончих Тиндалоса.

В общем, я жутко изнемог и заснул. В этом сне без сновидений, когда мое дремлющее сознание было эфемерно соединено с разумом часов, я в какое-то мгновение понял, что наступил день и что солнце, вернее говоря, несколько солнц взошли на небе, а потом мне стало ясно, что пришел закат и настала ночь, она вновь пришла в этот странный мир. И конечно, когда я проснулся, я увидел через ментальные сканеры черные звезды и луны пепельного цвета, выписывающие спирали в сернисто-охристом небе.

Инстинкт подсказал, что мне не стоит покидать свой корабль даже на мгновение, потому что атмосфера этой планеты убьет меня так же верно, как если бы я погрузился в серную кислоту. Мысль эта совсем не радовала…

…Странное давление. Как бы я мог это описать? Чувство смутное, словно сумеречный, унылый пейзаж, но вместе с тем — зловещее.

Вдруг до меня дошло, что я не должен просто сидеть и ждать, чтобы что-то случилось. Понимаешь, я понял, что рано или поздно что-то обязательно случится. Это чувство сродни тому, которое возникает, когда стоишь слишком близко к краю отвесной скалы и смотришь в сторону далекого горизонта. Нет-нет, не головокружение, а скорее, предчувствие, внезапное осознание бесконечности и собственной незначительности, понимание присутствия могущественных сил. Серые тени удлинялись, потом становились короче, непрерывно расходясь и соединяясь между собой, повинуясь движениям следующих по странным орбитам лун, все равно я не мог понять, где нахожусь. Не понял я этого и тогда, когда поднял свои часы времен над поверхностью планеты и неторопливо полетел над унылым, чужеродным, затянутым дымкой пейзажем…

…Что млечный туман теперь катился словно волны океана. Он стал похож на море развевающихся дымных плюмажей — белесых, как шапки бледных поганок, и таких же смертельно опасных. Дымка поднималась от поверхности какого-то зловещего моря. Нет, не моря. Озера.

Я увидел его, когда мой корабль оказался в области, где облачные волны были менее плотны. Одного взгляда на это озеро с его мрачными глубинами и совершенно неподвижной поверхностью хватило, чтобы расшевелить воспоминания, пребывавшие в тревожном сне, но не желавшие пробуждаться.

Мое сознание охватило онемение, Анри, порожденное нераскрытыми тайнами — тайнами, которые скрывались не только в этом озере. Но онемение — это еще что, Анри. В те мгновения я чувствовал себя, наверное так, как чувствует себя человек перед смертью — или как ребенок перед рождением, или как душа перед перерождением. Да, этот мир, а вернее сказать — это озеро вполне могло быть местом перерождения душ… либо их кладбищем!

О, и тут я узнал это место — как Альхазред узнал его в пустыне, а Кастен — в Нью-Йорке, как узнали его Шрах, Тирни и другие, как его узнает каждый сновидец хотя бы раз в жизни. Но некоторым и одного раза слишком много. В ужасе глядя на эти мрачные глубины, я поднял часы повыше над озером, в страшной свинцово-серой атмосфере, и мое сознание наполнилось вереницей имен и ассоциаций из полузабытых древних мифов и чудовищных преданий.

Я думал о Демхе и Хали. Медленно поднимаясь в небо, я догадался, что внизу, подо мной, лежит именно это озеро. И я словно бы слышал песни, которые поет мертвый голос Кассильды, но при этом я понимал, что это не песни, а только жуткие отголоски диких улюлюканий кого-то или чего-то еще! Я почувствовал пугающее приближение Короля в Желтых Одеждах, и я понял, что его чешуйчатые лохмотья до сих пор покрывают Ихтилл. А увидев, как у далекого млечного берега озера вдруг заклубился пестро-желтый водоворот, я осознал, то мой ступор начал отступать — очень вовремя! Я стал набирать высоту более свободно и увидел, как на берегу под тенью луны бьется гигантский желтый мотылек, а позади раздутых грибовидных теней я разглядел щербатые зубцы башен затерянной в веках Каркозы.

А потом пришел истинный ужас — то, чего я боялся сильнее всего. Позади меня, вслед за мной, от поверхности этого убийственного озера, от которого, говоря словами поэта, «…бежат сновидцы в безымянном страхе», потянулось огромное щупальце, роняющее капли пузырящейся кислоты. Щупальце злобно металось из стороны в сторону, пытаясь дотянуться до моего улетающего корабля. Оно принадлежало сородичу Ктулху, это я знал наверняка, — его древнему злобному сводному брату, свистуну из песен Кассильды. Гастур пожелал схватить меня, это он всплыл из глубин тюремного озера Хали. Но на счастье, слишком поздно он потянулся за мной своим щупальцем.

Я поднимался все выше и выше. Теперь я полностью освободился от ментального плена, который совсем недавно держал меня мертвой хваткой. А вскоре меня достигли красные лучи рассвета, и за краем тюремной планеты возник гигантский Альдебаран и искупал мои часы времен в тепле своего рыжеватого света.

Оставив все ужасы Хали позади, я устремился к Гиадам, и только теперь до меня дошло, что я не так уж далеко от своей родной планеты. Недалеко? Да, всего-то в шестидесяти четырех световых годах. Нужно было просто хорошенько сосредоточиться. Да… Но в какую же сторону лететь? Я был уверен, что наделен хотя бы самыми зачаточными познаниями в…

ПРИМЕЧАНИЕ: Здесь утрачена значительная часть повествования — длиной с третью по счету магнитофонную кассету.

А. Д. М.
10. Атлантида
…Атланта из Атлантариона в переводе Сидни-Фрайера? Дружище, я побывал там в то время, когда был записан оригинал! И в то самое время — примерно пятнадцать тысяч лет назад — я увидел, как затонула Атлантида. Видел? Да я чуть было не затонул вместе с ней…

…Ужасный катаклизм, де Мариньи! Я видел гибель страны, ее народа, целой эпохи — гибель эры поэтов, которые знали истинное понимание красоты. Таких больше никогда не будет. Позволю себе сказать, что из всех…

ПРИМЕЧАНИЕ: Здесь разрыв в повествовании не столь обширен и, на мой взгляд, не имеет слишком большого значения. В любом случае, с этого момента полнота повествования более или менее сохранена.

11. Вовне!
…Что наконец им удалось загнать меня туда, где обитало самое страшное зло. Я ощутил это в то самое мгновение, когда перемещался между невероятно слоистыми зонами гиперпространства-времени в это самое другое место. Возник резкий, краткий взрыв ментального восторга, злорадства преследующих меня Гончих. Эхо их визга словно бы последовало за мной, когда я уклонился в сторону, в это параллельное измерение от этих стрекочущих тварей, похожих на развевающиеся грязные лохмотья. А их богохульное… ликование предупредило меня о том, что здесь… нечто такое, чего, хотя оно и пребывает в содружестве с Гончими Тиндалоса, сами они страшатся… Сила столь чудовищная, что…

…Страх; я так часто слышал это перед тем, как в моем сознании начинал звучать голос Тиании. На этот раз в этом прекрасном телепатическом голосе я не услышал надежды — только ужасную тревогу.

— Только не туда, любовь моя. Я не смогу последовать за тобой туда и помочь тебе. Я не могу даже пересечь завесу в хрустальном шаре Кхтанида! Даже Великая Мысль не в силах последовать за тобой туда, и нет возврата из…

Нет, Титус! НЕТ!..

…Не мог там остаться, но не мог уйти!

Так и было задумано — чтобы я оказался там, откуда не сумею выбраться. И вновь, в страхе перед Гончими Тиндалоса, я поступил именно так. Но что еще я мог предпринять?

В полном отчаянии я принялся обшаривать те глубины сознания моего корабля, где, как я знал, находятся средства управления для переходов из одного измерения в другое — те самые средства управления, которыми я пользовался для того, чтобы оказаться в этом месте. Ведь я успешно воспользовался ими, чтобы уйти от Черной Дыры и прочих ужасов. Но теперь эти средства… исчезли! На их месте осталась только пустота.

А снаружи, за пределами часов, простирался бескрайний мрак. Ни одна звезда не озаряла эту всепоглощающую стену, казалось, сложенную из какого-то прочного материала. Это была чернота без даже самого крошечного мерцания света. Я словно бы в одно мгновение оказался в самом центре гигантского блока черного мрамора, но все же дело обстояло не совсем так. Потому что «черный» — это все-таки цвет, а здесь было полное отсутствие цвета, абсолютное отсутствие цвета. Нет, даже более того: это было полное отсутствие чего бы то ни было. И я вдруг осознал, что за стенками корпуса часов нет буквально ничего — ни времени, ни пространства. На этот раз я ушел прочь от всего. Вместе с часами времен я в буквальном смысле оказался вовне!

«Почему, — спрашивал я себя, — возникли эти странные ограничения возможностей часов, которые прежде были поистине безграничны?» Мой корабль теперь уподобился океанскому лайнеру, поставленному на прикол в порту — и притом этот порт был чужой. В полном отчаянии я попробовал погрузиться еще глубже внутрь разума…

…Ощутил, что все-таки что-то есть там — какое-то движение, какое-то шевеление мрака. Это впечатление я получил через фантастически чувствительные ментальные сканеры часов времен. Даже при том, что заметить хоть что-либо в этой непроницаемой тьме было невозможно, сканеры в итоге разыскали это крошечное движение и обратили на него мое внимание. Но при этом мне стало ясно и еще кое-что, а именно: если источник движения находился далеко, значит, в этом месте не отсутствовало пространство. Следовательно, поскольку, согласно неоспоримому закону, пространство и время всегда шествуют рука об руку, здесь существовало и время. Однако почему-то я заключил, что это очень особенное пространство и совершенно иное время — другой пространственно-временной континуум.

Осознание пришло мгновенно и далее этого не пошло, потому что шевеление становилось все ближе, оно увеличивалось, разрасталось в сканерах, приобретало четкость его контура. В следующее мгновение я ахнул и тут же увел свой корабль в сторону от жуткой твари. Только что оно выглядело далекой амебой, окруженной призрачным голубым сиянием, и вдруг превратилось в огромный ком, из которого высовывались хваткие пузырящиеся щупальца. И этими гадкими щупальцами тварь пыталась дотянуться до меня. Она напоминала жуткого осьминога своими порывистыми, резкими движениями. Но к этому моменту я уже понимал, что это не осьминог. Я точно знал, где нахожусь и что передо мной.

Другое пространство, иное время — иное из-за чужеродного расположения относительно природы. Это место находилось за пределами природы — здесь все было синтетическое, произведенное! Это измерение было параллельно четырем обычным измерениям, но при этом не сталкивалось, не пересекалось ни с одним из них. Оно сосуществовало со всем временем и примыкало ко всему пространству, но при этом было замкнуто снаружи, за барьерами, создать которые могли только Старшие Боги. Но для чего эти барьеры были воздвигнуты? Кого предполагалось держать внутри них?

Кого же еще, как не символ самого низменного зла, этого отца тьмы, эту пенистую, растекающуюся богохульную бесформенность, прячущую свой истинный жуткий лик за скоплениями радужных сфер и пузырей, эту первобытную слизь, которая вечно обитает «за невозможными углами», Ожидающего на Пороге — омерзительного Йог-Сотхота!

И тогда я понял, что погиб, де Мариньи, что мне пришел конец, что жизнь моя истрачена и что все, о чем я мечтал, к чему стремился, — все напрасно. Моя душа превратилась в кусок свинца, и этот свинец запечатал самые глубокие бездны отчаяния, потому что я лицом к лицу столкнулся с тварью, в чудовищности с которой мог бы соперничать только сам Ктулху.

Лицом к лицу? Да, несмотря на то, что я лишь мгновение назад увел свой корабль в сторону от страшной твари. Конечно, а как же еще, если речь идет о существе, способном населять сразу все пространство? Стоило мне только бросить свой корабль в сторону, как я уже на полной скорости несся прямо навстречу этому кошмару, вставшему на моем пути. Не было мне спасения и во времени, потому что как только я устремил часы в будущее, ужас поджидал меня и там — даже не так: он мчался по потоку времени вместе со мной и неминуемо со мной сближался!

Я метался в пространстве туда и сюда, я пытался убежать то в будущее, то в прошлое. И все это время мои сканеры пытались показать мне более ясно тварь, прячущуюся за всеми этими пузырями протоплазмы. Перед моим мысленным взором мелькали безумные кадры лилово-голубой массы — гигантского сгустка первобытного желе, в котором копошились и метались веревки, пучились глаза, раскрывались пасти и качались щупальца. Это был суперразумный, но при этом ультразлобный анемон из самых глубоких морей вопящего кошмара!

А ужас продолжал надвигаться, и мои попытки уйти от него становились все более отчаянными и судорожными, и все более бесполезными. Я метался то вперед во времени, то назад, то в ту, то в другую сторону в пространстве. Скорость все нарастала, и все ближе ко мне была громада ужаса Йог-Сотхота. Все молниеносные ментальные рефлексы, встроенные в меня роботом T3RE, были доведены до предела, напряжены до последней степени, когда я швырял часы туда и сюда во времени и пространстве. Мои передвижения в четырех измерениях становились все более и более замысловатыми. Но за мной постоянно следили мириады алчных, выпученных глаз монстра. Судорожно раскрывающиеся и захлопывающиеся пасти роняли слюну и вязко чавкали. Масса пульсирующего тела чудовища нависала над часами. Казалось, кошмарная амеба хочет поглотить мой корабль.

Тварь была ужасна, неописуемо ужасна. И вдруг, доведенный почти до безумия, бормоча нечто бессвязное и схватив себя за волосы в попытке заставить мозг реагировать быстрее, еще быстрее на ужас немыслимой погони, я вдруг совершил невозможное. Мне удалось направить мои часы времен в двух направлениях одновременно!

Невозможно? Фантастика? Даже я сам не сразу это осознал. Ведь сам я считал, что это невозможно. Я решил, что в итоге лишился рассудка. Даже теперь я не вполне понимаю, как это могло произойти, но, пожалуй, понимаю почему.

Я был зажат Йог-Сотхотом в пространстве, заперт по времени. Доведенный, в конце концов, до состояния крайнего психического возбуждения, подобного которому не испытывал никогда, разрываемый между множеством вариантов выбора направления для побега, я одновременно выбрал два варианта сразу. И я швырнул и себя, и часы в обоих направлениях! И — о чудо из чудес! — Ожидающий на Пороге был способен последовать за мной только в одном из этих направлений! Озадаченный моим мельканием назад и вперед во времени, Йог-Сотхот остановился, а я воспользовался этой возможностью для того, чтобы слить воедино разлучившиеся сознания — свое и часов.

Но, пожалуй, этим последним утверждением я ввожу тебя в заблуждение. Я перенес две материализации (человека и корабля) в одну фазу, это верно, но при этом я заделал брешь, прорезанную мной в ткани бесконечности. Правда, этот «ремонт» произошел почти непроизвольно. Это была просто коррекция чего-то такого, про что я знал, что это невозможно, — но я проделал это через мгновение после того, как узнал, что это возможно. Мало того, это было! Как бы то ни было, я тут же обрел свободу от повелителя черной бездны. Увы, ненадолго.

Но тот краткий промежуток, который я себе заработал, дал мне хотя бы время осмыслить суть того, что только что произошло. Вот что тебе следует понять, Анри: в это краткое мгновение разделения личности я не был двумя людьми одновременно. Нет, я был одним человеком, я думал как один человек, я реагировал как один человек, но при этом находился в двух местах одновременно! Это даже мне самому трудно было осознать, но именно в этом была заложена суть моего спасения.

Если я мог перемещаться в двух направлениях во времени — в будущее, и в прошлое одновременно (какое противоречие в терминах!), — тогда не мог ли бы я находиться в то же самое время и в настоящем? Не мог ли я, пребывая в настоящем, одновременно передвигаться туда и сюда? Не могло ли то же самое происходить при моем пребывании в прошлом и будущем? Если хотя бы гипотетически мой корабль, мое средство передвижения могло существовать всегда и повсюду, разве не мог я, используя человеческое сознание и сверхчеловеческий разум — а ведь робот T3RE наделил меня сверхчеловеческим разумом, — так вот: не мог ли я сделать так, чтобы мои часы времен стали физически вездесущими?

Я знаю, что ты думаешь, Анри: ты думаешь, что на такое способны только боги. Но разве часы времен создали не Старшие Боги? Ты вот о чем подумай: только что со мной рядом находился Йог-Сотхот — одна из главнейших фигур среди Древних, существо, наделенное способностью достигать любых координат в пространстве-времени практически мгновенно. Но находиться в нескольких местах сразу он не может! Такая способность была дана только мне, и в этом было мое преимущество перед чудовищем.

Но теперь, по всей видимости, оправившись от первого замешательства, Йог-Сотхот снова ринулся за мной. Он рассекал черные бездны космоса, передвигая своими щупальцами, словно некий разумный космический моллюск. Что ж, если ему так сильно нужен Титус Кроу, он его получит! Он получит миллион Титусов Кроу, и каждый из них будет способен делиться на миллион Титусов Кроу, а этого хватит для того, чтобы заполнить целое измерение сверху донизу и справа налево Титусами Кроу!

И тогда, напрочь забыв о какой бы то ни было осторожности и не заботясь о том, какими космическими происшествиями может быть чревато мое следующее действие, я в одно мгновение полностью слился с моим кораблем. И я превратился в нечто наподобие сверхчеловеческого полипа. Я начал делиться, подразделяться и делиться вновь во всех своих проявлениях — практически до бесконечности. Я стал одним разумом, управляющим миллиардом материализаций, одним сознанием, одновременно пребывающим в миллиарде сознаний. А в следующее мгновение времени — в следующие несколько миллионов лет времени, поскольку я, естественно, распространил свою материализацию по всему временному измерению Йог-Сотхота, — произошло несколько событий.

Во-первых, Ожидающий на Пороге вдруг свернулся в клубок, начал дергаться и зримо уменьшился в размерах. Его телепатический гнев обрушился на меня ментальной агонией, которую я ощутил почти что на физическом уровне. Йог-Сотхот смертельно испугался! Столкнувшись со столь невероятной загадкой, я, как ни странно, поймал себя на способности к сочувствию. Даже более того, меня охватило жгучее чувство сострадания к чудовищу. Что-то в этом роде я почувствовал в детстве, когда мой приятель посыпал солью улитку!

Во-вторых, в то самое мгновение, когда я осознал, что сокрушительный взрыв мириада моих воплощений прорвал зияющую дыру в пространственном узилище Йог-Сотхота, с другой стороны этой жуткой бреши долетел голос. Это был мысленный голос, и я слышал его раньше в сновидениях — вернее, я думал, что то были сновидения. И я узнал голос существа, находившегося в гигантском алькове за загадочными шторами в хрустальной палате. Это был Кхтанид, хранитель моего ангела-хранителя!

— Сюда, рожденный женщиной, Титус Кроу. Ты открыл врата, так пройди через них!

И наконец, возвратив бесчисленное множество сущностей часов и себя самого воедино — в одно тело, в один корабль, я, как мне было сказано, направился в этот фантастический портал, из которого теперь изливался сноп лучей ослепительно-белого света. Этот свет был ощутим почти физически. Он обтекал корпус моих часов и простирался дальше, назад. Сканеры показали мне Йог-Сотхота, который вновь раздулся до прежних размеров и теперь пытался спастись бегством, дабы избежать неминуемой кары. Луч угодил в него, и чудовище отлетело назад. И в это мгновение портал, пробитый мной в стене тюрьмы Йог-Сотхота, опять закрылся, и космическое чудовище снова стало надежно заперто в своей темнице.

Все это было вправду, Анри. И не только это. Все мое естество поразило внезапное осознание, что я наконец соединился со Старшими Богами. Заблудшая овца вернулась в стадо, странник пришел домой.

Домой в Элизию!

Часть пятая

1. Элизия (Из магнитофонных записей де Мариньи)

Голос Кхтанида, сверхсущества, вызвал меня из бездны небытия в Элизию, в истинный райский сад! Элизия была местом, где обитали Старшие Боги, одним из которых, без сомнения, был Кхтанид. А еще это была родина богини, чья телепатическая помощь спасла меня от столь многих ужасных опасностей.

Элизия — не планета. Либо — если планета, то это гигант из гигантов среди миров. К примеру, я ни разу не видел там линии горизонта. Даже с высоты я никогда не мог различить явной кривизны поверхности в невероятном далеке, затянутом дымкой. Я видел там красивые горы, а между их пиками и позади них — шпили и колонны городов, построенных с невероятным изяществом. Под золочеными балконами и резными хрустальными балюстрадами пели и звенели серебряные реки и озера. А еще дальше всего этого вздымались ввысь другие горы, а за ними стояли другие города — но при этом никакого горизонта не было видно! Даль исчезала в жемчужной дымке под высоким синим небом. По небу скользили или висели в неподвижности летательные машины. Россыпи плавно плывущих пушистых облаков рассекали кожистыми крыльями цвета слоновой кости золотые существа, похожие на добрых могучих драконов.

Некоторые из этих драконов были одеты в сбрую, и на них верхом восседали горделивые всадники, одни из которых были покрыты чешуей, другие — перьями, третьи — радужной кожей, и это отличало их от простых смертных. Это были либо сами Старшие Боги, либо их приближенные, и ни один из них не выказывал ни малейшего интереса к моим часам времен, а я летел прямой наводкой за изумрудный океан, к неприступным пикам синих гор.

Я не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой. Восторг и изумление были таковы, что хотелось ущипнуть себя, чтобы заставить поверить, что это все происходит наяву, а не в каком-то фантастическом сне. Но мне и не было нужды шевелиться и даже прилагать какие-либо ментальные усилия для управления полетом часов с того мгновения, как они покинули непроницаемый мрак царства Йог-Сотхота и отправились сюда. Между тем, я чувствовал, что медленно пролетаю над зелеными и золотыми полями, над головокружительными воздушными дорогами, соединявшими между собой города. Не имея никаких опор, эти удивительные мосты напоминали паутину, раскинутую в небесах.

Но как это могло быть возможно? Как я мог не прикладывать никаких сознательных усилий для замедления полета часов, но при этом мы летели по небу с такой равномерной скоростью? Я прикоснулся кончиками ментальных пальцев к области «двигателя» моего корабля, его мозгу или сознанию, и отпрянул. Меня обжег ледяной электрический разряд! Часы времен отторгали меня? Я предпринял еще одну попытку — никакого толка. Моя машина, мои часы времен теперь не желали знать меня. В данный момент времени они не хотели иметь со мной ничего общего. И я инстинктивно понял, что не стоит вмешиваться, не стоит управлять часами и пытаться изменить их курс. И все же из чисто человеческого упрямства я предпринял третью попытку — и наткнулся на непроницаемую ментальную стену. Теперь я был не хозяином часов, а просто пассажиром, изгнанным из отсека управления.

В этот момент мне вспомнились слова робота T3RE: «…ибо твой друг, часы времен, говорят мне, что твоя судьба в том, чтобы завершить величайшее по значимости путешествие…» Мои часы были чем-то наподобие потерявшейся и исхудавшей гончей собаки. Я подобрал эту собаку, подружился с ней. Мы многое прошли и пережили вместе, и вот теперь — случайно — оказались на родине моего пса. Он узнал это место. Не имело никакого смысла натягивать поводок, потому что пес учуял запах дома. И если я буду слишком рьяно пытаться сдержать его, то он может, чего доброго, ополчиться против меня, потому что прямо сейчас его звала к себе его госпожа.

Его госпожа? А быть может, она была и моей госпожой?

Мало-помалу потускнели сканеры. Все мои соединения с часами времен рвались, распадались. Теперь я стал просто человеком внутри ящика, остался один-одинешенек в сгущающейся темноте.

Последним, что я увидел перед тем, как сканеры окончательно потемнели, были острые вершины синих гор, которые теперь были значительно ближе. Их пики пронзали ватные облака. А потом тьма стала непроницаемой. Я слепо полетел дальше, навстречу неведомой судьбе в чужом и прекрасном мире.

Через некоторое время я ощутил едва заметный толчок. Часы остановились, и почти в то же самое мгновение передо мной распахнулась дверца, и я увидел коридор, уходящий в подернутую серебристой дымкой даль. Коридор, вдоль стен которого стояли… стояли часы времен — в точности такие же, как мои!

Но нет, не в точности такие же. Безусловно, это были машины, работающие по тому же принципу. Все они были снабжены циферблатами, по которым двигались странными, дергаными движениями две пары стрелок, и на всех циферблатах красовались одинаковые странные значки. Но все эти машины — по крайней мере, большинство из них, явно не были предназначены для людей. Некоторые были идентичны моим часам почти во всем, а я-то был уверен, что мои часы уникальны, но что касалось остальных…

Тут были машины из серебра и золота, из стекла и хрусталя, из камня — либо из чего-то внешне неотличимого от камня, а корпус одной машины был сделан из тонкой бронзовой проволоки. Одни часы были совсем маленькие — высотой не более семи-восьми дюймов, другие были широкие и высокие, не менее тридцати футов высотой. Я никак не мог взять в толк, каким существам могли понадобиться машины таких фантастических размеров.

А потом, разглядывая заполненный машинами коридор, я обнаружил, что, кроме меня, тут есть еще кое-кто. Ко мне шагало существо с оперенной птичьей головой. Огромные глаза смотрели на меня с разумом древнего мудреца. В мантии из золотой парчи, в сандалиях-подушечках из золоченых ремешков на когтистых птичьих ногах, он подошел ближе и обратился ко мне негромким вопросительным пощелкиванием. В ответ я смог только непонимающе покачать головой. Тогда птицечеловек в быстрой последовательности попытался заговорить со мной на еще нескольких языках — увы, тщетно. Как ни диковинно он выглядел, поведение его отличалось подчеркнутой учтивостью и дружелюбием. Наконец, выслушав длинную последовательность шипящих звуков, я проговорил:

— Это бесполезно. Боюсь, я не понимаю ни слова из того, что вы мне говорите.

— А-а-а! — воскликнул птицечеловек. — Так, стало быть, вы тот землянин, которого ожидает Тиания. Как это глупо с моей стороны — мне сразу следовало вас узнать, но в Элизии так давно не бывал никто из людей с Земли. Позвольте представиться. Я Эсч, мастер-лингвист из народа дчичи, и мне знакомы все существующие языки и наречия, включая электрический гул Энергий Д’хорна-ань. Всякий раз, когда я встречаю незнакомца, я пользуюсь этой встречей как возможностью поупражняться в своем искусстве. Но сейчас мне пора отправиться на седьмую планету Атха-Атха, чтобы выучить язык морского ленивца. Быть может, мы еще увидимся. Прошу меня извинить.

С этими словами птицечеловек повернулся к шарообразным часам, основание которых напоминало, само собой разумеется, нечто наподобие сплетенного из металла птичьего гнезда, и был уже готов войти внутрь своей машины, но вдруг спохватился, обернулся и добавил:

— О, я чуть не забыл. Снаружи вас ожидает ясчер, посланный Тианией.

— Ясчер? Снаружи? — переспросил я неуверенно, оглядываясь по сторонам. — Спасибо.

Я растерянно направился в ту сторону, откуда пришел птицечеловек.

— Нет, нет, нет! — крикнул он мне вслед. — Я хожу исключительно ради того, чтобы размяться. Вам нет никакой нужды упражняться. — Эсч с нескрываемым восторгом залюбовался моим мускулистым торсом, склонил голову к плечу и издал своим гребнистым клювом пронзительный свист. — Вот так будет лучше. Ждите, и ваш яфер прибудет за вами.

— Но…

— Ауфвидерзеен! Оревуар! Сафф-есс исаф! — прощебетал птицечеловек, махнул коротким крылом и вошел в свои часы времен в форме птичьего гнезда. Машина немедленно исчезла, скрылась из глаз.

Я снова остался один в коридоре, вдоль стен которого стояло множество машин для путешествий, — но ненадолго. В первое мгновение звук показался мне еле слышным шелестом, дуновением ветерка или далеким шумом океана в завитой раковине, но в следующее мгновение уже зазвучала отчетливая пульсация — биение огромных крыльев. За мной летел мой яфер?

Слева от меня коридор, как и прежде, уходил в серебристую даль, а справа, на очень большом расстоянии, я разглядел пляшущего в воздухе мотылька — между высоченными сводами потолка и полом, посреди рядов машин для путешествий в пространстве и времени. Очень быстро мотылек начал обретать очертания. Крылья… Длинная шея. Еще немного — и я начал ощущать, как ветер обдувает щеки. Дракон — в первые мгновения я мог называть это существо только так — летел ко мне, горделиво взмахивая громадными крыльями. Еще миг — и он приземлился передо мной на пол — живой персонаж одной из самых древних земных мифологий. Зеленый с золотом дракон с гобеленов Тунг-гата. Такой зверь мог резвиться в садах Рэка! И вот он стоял передо мной — королевский тираннозавр с кожистыми крыльями и змеиной шеей, дракон из глубин Азии, но увеличенный во много раз и излучающий такое естественное золотое и зеленое сияние! В том месте, где шея дракона соединялась с туловищем, я увидел черную кожаную сбрую, выкованное из серебра седло и вожжи из витой золотой нити!

Гигантский ящер смотрел на меня свысока огромными глазами. Наконец он согнул в колене одну заднюю ногу, и получились две чешуйчатые ступени — каждая в половину роста человека. И — о чудо! — гигантский ящер басовито пророкотал:

— Титхус… Титхус Кроу! Тиания вдет.

Шепелявящий ящер?.. Яфер? Может быть, потому его так и назвали? Я в этом засомневался, но все же не смог удержаться от смеха. Смех был беззлобный, и гигантский зверь, словно бы прочитав мои мысли, расхохотался в ответ, запрокинув голову на чешуйчатой шее. Смех ящера был такой грохочущий, что я уже, было, испугался, как бы на нас с ним не обрушился потолок.

Когда гигант утих, я приподнялся на цыпочки, дотянулся до головы дракона и погладил его макушку, с изумлением глядя в его огромные черные глаза. Еще мгновение мы изучали друг друга взглядом — человек и дракон, а потом яфер проговорил:

— Тиания вдет…

— Знаю, знаю! — воскликнул я. — Она ждет меня. — И тут у меня закружилась голова, и перед глазами поплыло так, словно я стал пьян просто от радости, я отбросил прочь все другие мысли, кроме мыслей о богине. Я запрыгнул на колено к своему скакуну, а с колена перескочил на гребнистую спину, после чего легко уселся в седло и вскричал: — Вперед, мой чешуйчатый друг!

Величественная голова повернулась ко мне. Дракон сдержанно произнес:

— Фефуйфатый друг по имени Отх-Нетх.

— Браво, Отх-Нетх! — Я похлопал дракона по могучей шее. — А теперь вези меня к своей госпоже.

И в следующее мгновение гора мышц расправила гигантские крылья, и мы поднялись ввысь. При этом дракон взлетел легко, словно перышко. Я натянул поводья. Мимо нас понеслись стены коридора, вдоль которых стояли разнообразные часы…


Коридор с часами тянулся довольно долго, но вскоре Отх-Нетх повернул в сторону, и мы полетели по боковому переходу, который уходил от главного серебристого коридора под углом в тридцать градусов вверх. После нескольких поворотов под прямым углом мы наконец вылетели из подземелья на свет дня. Нет, я не спал, когда летел в своих часах времен — вернее, когда они несли меня над полями, воздушными мостами и городами сказочной Элизии. Теперь передо мной предстал тот же самый волшебный пейзаж. Позади нас остались синие горы, посреди которых находился коридор с часами, а перед нами простирался великолепный, сказочный мир из самых сладких сновидений! Благоуханный ветер развевал мои волосы, и моя душа устремлялась к таким высотам, каких прежде не ведала.

Но вдруг мне в голову пришла одна мысль, и я привстал в седле, чтобы дотянуться до шеи дракона. Я прокричал в крошечное ухо Отх-Нетха:

— Отх-Нетх, боюсь, я в неподходящем виде для встречи с Тианией!

Волосы и борода у меня были длинные и спутанные, я был обнажен, и, хотя моя кожа покрылась красивым бронзовым загаром под лучами разных солнц, я был совсем не так чист, как мне хотелось бы. Отх-Нетх немного повернул голову и скосил на меня огромный глаз.

— Хофефь ифкупатьфа? — Он наморщил ноздри. — Вонюфий?

— Да, пожалуй, я довольно-таки… вонючий, и я бы с радостью искупался, — ответил я, поразившись догадливости и чутью дракона. — И может быть, еще… как насчет одежды?

Дракон посмотрел на меня не слишком уверенно. Он стал размахивать крыльями чуть менее ровно, а потом прижал их к туловищу и приступил к крутому пике.

— Хофефь ифкупатьфа быфтро? — спросил Отх-Нетх. — До того, как мы явимфа к Тиании?

— Да, до того, как мы явимся к Тиании, — кивнул я.

— Тогда могу предловыть только баффейн для яферов. Если он тебе годитфа, то я товэ ифкупаюфь. А потом… принефу тебе одевду.

— Очень даже годится, — заверил я дракона, с трудом представляя себе бассейн для ящеров, но не желая выказать свое невежество.

— Хорофо! — сказал дракон с таким видом, словно испытал величайшее облегчение. Он развернул одно крыло к ветру, запрокинул голову и, прекратив пике, начал плавный круговой набор высоты. Мы поравнялись с воздушными облаками и поднялись выше них. Затем Отх-Нетх немного повернул ко мне голову и спросил: — Ты выфоты боиффя?

— Нет. Я крепко держусь в седле.

— А быфтро летать… любифь?

Мысль о скоростном полете верхом на драконе по небу над неведомым миром привела меня в восторг.

— Очень люблю!

Отх-Нетх мигнул огромными глазами.

— Тиания тове любит летать… быфтро!

С этими словами дракон раскинул крылья и отвел их назад. В одно мгновение он стал бить ими в два раза чаще. А в следующий миг нас подхватил восходящий воздушный поток, который понес нас еще скорее по головокружительным воздушным путям. Мне хотелось, чтобы этот потрясающий, щекочущий нервы полет продолжался вечно!

Но увы, полет закончился слишком скоро. Мы понеслись вниз, сквозь облака, между самыми высокими шпилями багряного города, а потом еще ниже — к далекому синему пятну посреди зеленых полей. Пятно вскоре превратилось в озеро — «бассейн для яферов».

Юные дракончики плескались на сверкающем мелководье под бдительным надзором заботливых мамаш, а дальше от берега в воде и над водой резвились особи постарше. Они вылетали из воды и вонзались в нее, сложив крылья на спине, отчего становились похожи на земных пингвинов. Время от времени драконы выныривали из воды ближе к середине озера и разбрызгивали радужные каскады воды, сверкающие под теплым солнцем. Потом драконы расправляли крылья и уходили в высоту, а оттуда пикировали в прохладную воду. Так вот он какой — «баффейн для яферов», озеро резвящихся драконов!

Мы приземлились на мелководье. Отх-Нетх уперся в дно могучими задними лапами и распростер крылья над поверхностью воды. Все юные драконы попятились назад, тараща на нас глаза. Малыши явно перепугались. В мгновение ока все игры и развлечения прекратились, все взоры обратились на нас. Только драконихи из вежливости перед моей наготой отвернулись.

— Что случилось? — спросил я Отх-Нетха. — Что-нибудь не…

— Офень редко, — отвечал дракон, — гофпода купаютфа в баффейне для яферов.

— Так стало быть, это табу? — спросил я.

В Элизии я был чужаком, и мне совсем не хотелось идти против правил.

— Не табу, но…

— Хочешь сказать, что господам это не нравится?

— Не гофподам… яферам!

— Но ты же мне ни слова не сказал про то, что…

— Ф тобой, — прервал меня Отх-Нетх, — дело другое.

И тут он возвысил голос, и над озером пронесся оглушительный рокот произносимых им фраз. Похоже, он каким-то образом объяснял сородичам мое присутствие. Во всем, что изрек дракон, я уловил только имя «Тиания». Но к тому времени, как отголоски могучего баса стихли вдали, на озере все стало, как прежде, и молодежь возвратилась к своим резвым забавам. А когда я соскользнул с седла на спине Отх-Нетха в чистую, как хрусталь, воду, некоторые юные создания меня весело обрызгали, плеща по воде хвостами.

Я поплыл мощным кролем, и рядом со мной поплыл один из драконов-малышей, ростом с меня, покрытый бархатистой кожей с мраморными разводами. Вскоре он оказался рядом со мной и, внимательно меня осмотрев, нырнул вглубь и подвел под меня крепкую шею. Ящер подбросил меня высоко над водой. Я рухнул в озеро с сильным всплеском. Я вынырнул и возмущенно огляделся по сторонам. Озорника грозно отчитывала громадная мамаша.

— Нет, нет! — прокричал я. — Он просто играл!

Отх-Нетх, плывущий по озеру словно ярко раскрашенное Лох-Несское чудовище, громко перевел мои слова. От середины озера до меня донесся согласный хор драконьих голосов.

— Они хвалят тебя… Титус Кроу! — сообщил мне Отх-Нетх. — А теперь купайфа. Я пойду… принефу тебе чифтую одевду.

Не сказав больше ни слова, он погрузился в глубину, а пару мгновений спустя вынырнул в туче брызг и взмыл над водой. Его величественные крылья развернулись в воздухе. Сначала он набирал высоту мощно, затем — спокойнее и увереннее, и наконец он исчез за облаками, подсвеченными розовыми лучами солнца.

Вот так я остался один посреди полчища незнакомых «яферов». Никогда в жизни не смог бы вообразить, что купаться в озере с драконами так весело! Стоило только Отх-Нетху удалиться, как с середины озера ко мне направились два молодых дракона. Они подвели под меня шеи, вытащили меня из воды и отнесли туда, где резвились молодые самцы и самки. Я превратился в мячик в игре, но «яферы» обращались со мной настолько бережно, что у меня не осталось ни единого синяка.

Затем, устав перебрасывать меня друг дружке по воздуху, драконы образовали плавучий мост из выгнутых шей, и я побежал по этому мосту. Новая игра заключалась в том, что каждый дракон пытался сбросить меня в воду с чешуйчатой опоры. Наконец я соскользнул с последней драконьей шеи и опустился на дно озера, где пробыл немало минут, разглядывая красивые раковины пресноводных устриц с большущими черными жемчужинами. А когда я начал по спирали всплывать к поверхности, два дракона-подростка подхватили меня. Оба были, по всей видимости, самцами. Они поочередно что-то сказали мне, и, судя по интонации, это были вопросы, в ответ на которые я был, увы, вынужден сокрушенно покачать головой. К сожалению, не все драконы, в отличие от Отх-Нетха, были сильны в английском.

Затем один из «яферов» погрузил голову в воду, а через пару мгновений выдернул ее, вытаращив глаза, тяжело дыша и высунув язык. Он повторил это представление, но во второй раз не выказал никакого дискомфорта. Я понял, что это была пантомима, и догадался, в чем ее смысл. Дракон хотел спросить меня о том, как я смог столько времени пробыть под водой и не захлебнуться. В ответ я медленно погрузился в прозрачную воду рядом с чешуйчатыми лапами драконов и оставался на глубине до тех пор, пока за мной не устремились мои новые знакомцы. Я дал им понять, что таковы способности моего нового тела: легкие мне были нужны только для разговора, а кому надо разговаривать под водой?

Затем два молодых дракона явно захотели, чтобы я последовал за ними к самой глубокой части озера. Энергично работая задними лапами, они вскоре превратились в два удаляющихся от меня темных пятна. Но сообразив, что я остался далеко позади, «яферы» возвратились, усадили меня на «скамеечку» из коротких передних лап, сцепленных между собой, и быстро понесли вперед. Мы опускались все ниже и ниже. Я и не подозревал, что озеро настолько глубокое. Через некоторое время драконы вместе со мной вплыли в отверстие подводного туннеля, озаренного перламутровым светом. По-видимому, этот свет излучали стайки крошечных микроорганизмов, сновавших в воде поблизости от входа в туннель. Светящиеся облака расступились и уступили нам дорогу к тайнам, лежавшим в глубине.

А мы опускались все глубже и глубже, и наконец узкий туннель вывел нас в огромную пещеру. Там мы всплыли на поверхность под потолком, своды которого украшали сверкающие сталактиты. Площадь пещеры составляла не меньше акра. Под потолком я увидел шары искусственных светильников. Они висели в воздухе — похоже, ничем не закрепленные. От шаров вниз, к воде, устремлялись зеленые и лиловые лучи. Пятна этого света сглаживали острые углы, вниз, в глубину, уходили столпы спокойного, приглушенного сияния.

Из воды мы вышли на широкий уступ, где находились несколько самок, чья задача, как я понял, состояла в наблюдении за сотнями большущих яиц — будущим потомством драконов! Яйца лежали рядами в углублениях по всей длине усыпанного песком уступа. Каждое представляло собой идеальный эллипсоид длиной около девяти дюймов. Яйца были украшены красивыми синими и золотыми пятнышками. Под пристальными взглядами «сиделок» мои новые друзья, молодые драконы, провели меня по дорожке между рядами яиц. Через некоторое время драконы остановились, в восхищении глядя на два яйца с золотыми пятнышками. Они так восторженно переговаривались на своем рокочущем наречии, что я догадался: передо мной будущие счастливые отцы драконят, которым еще предстояло вылупиться из яиц. Пару минут молодые драконы радостно и немного хвастливо рокотали — правда, не слишком громко, а потом знаками показали мне, что пора уходить. Я опустился на колени, кончиком пальца потрогал одно яйцо, почувствовал, какое оно гладкое, и после этого «яферы» повели меня обратным путем мимо драконих-«сиделок», и мы снова вошли в воду и через узкий туннель возвратились в озеро и вынырнули на поверхность.

Заметив Отх-Нетха на дальнем берегу, я попрощался с новыми приятелями и поплыл к своему дракону. Обсыхая под лучами солнца, я рассказал Отх-Нетху, что побывал на дне озера, и описал то, что там увидел.

— Тебе окавали офобую чефть, — отозвался дракон. — Пещера Надежды… туда пуфкают только яферов!

— Пещера Надежды?

— Да. Не вфе яйфа проклевываютфа. Эливия — это не Тхак’р-йон. Тхак’р-йон… родина.

— Тогда почему вы здесь?

— Тхак’р-йона нет… Нафа планета вворвалафь, когда нафе фолнце фтало фферхновой. Фтарфие Боги повалели яферов. Привевли фюда. Но Эливия — не Тхак’р-йон.

Когда я наконец обсох, Отх-Нетх вручил мне пару мягких сапог, темные шелковые штаны, словно бы перекочевавшие сюда со страниц «Тысячи и одной ночи», и легкий плащ из какой-то золотистой ткани. Широкие ленты опускались от плеч и пристегивались к поясу штанов. Ворот плаща был украшен большими медными кнопками с черными пуговицами посередине. Отх-Нетх объяснил мне назначение этих кнопок: это были антигравитационные устройства, с помощью которых хозяин плаща мог управлять своим чудесным полетом. Затем дракон указал на похожие кнопки, встроенные в его сбрую. Он мог дотянуться до этих кнопок короткими передними лапами.

— Все яферы летают ф помофью… антиграва. Фтарфие Боги дали нам это… когда привевли наф ф погибаюфего Тхак’р-йона. На Тхак’р-йоне притявение было маленькое. Но ты ифпытаефь фвой плаф потом. Тиания вдёт тебя.

— Но моя борода… — Я потянул себя за нечесаную бороду. — И мои волосы… Я не такой уж франт, но появиться в таком виде перед богиней…

— Ах, да. Вабыл, — кивнул дракон и вытащил из небольшой торбы, притороченной к его сбруе, маленькую баночку с мазью и серебряный гребень. Мазь оказалась очень эффективным средством для депиляции, и вскоре кожа у меня на лице лишилась растительности и стала чистой и гладкой. Гребнем я сумел расчесать спутанные волосы. И наконец — и я слова сказать не успел! — Отх-Нетх обрызгал меня с ног до головы каким-то тонким, приятно пахнущим ароматическим средством.

Взобравшись на спину дракона и усевшись в седло, я сказал:

— Ну, если я раньше не был «вонюфим», то теперь точно стал!

В ответ на это Отх-Нетх запрокинул голову и весело расхохотался. Однако он быстро стал серьезен.

— Ефё кое-фто, — сказал он. — Тиания не богиня, а… Ивбранница.

— Избранница? — уточнил я.

— Ивбранница Богов.

После этого, не говоря больше ни слова, могучий дракон провел лапой по линии кнопок на своей сбруе и взмыл в небо, работая величественными кожистыми крыльями.

2. Тиания (Из магнитофонных записей де Мариньи)

Бывают в жизни человека случаи — какие бы чудеса он ни повидал раньше, — когда возникает чувство, будто бы все происходит во сне, и нужно ущипнуть себя, чтобы проснуться. Я знавал это чувство раньше, когда сталкивался с ужасами слишком нелепыми, чтобы быть реальностью, — но при этом они представали предо мной наяву! — но случалось мне сталкиваться и с такими чудесами, что слов для их описания у меня не хватало.

И вот теперь я верхом на драконе летел к судьбе, которая призывала меня все дни моей жизни. Меня радовало ощущение здорового и сильного тела. Я был жив и весел, я сидел в седле верхом на сказочном звере, пришедшем словно бы из китайской мифологии, — то есть путешествие было куда более фантастичным, чем любые сны. Я на самом деле, наяву летел на драконе по небу чужого мира, и мы направлялись к обители Тиании, Избранницы Богов, к ее парящей в облаках Элизии и окруженному садами воздушному замку!

Внизу, под нами, простиралось бескрайнее лоскутное одеяло полей, по которому словно бы какое-то дитя великана разбросало игрушечные хрустальные города и раскидало желтые и серебряные ленты дорог, и яркие осколки разбитых зеркал — озера и пруды. Мне было так радостно и весело, что я не мог удержаться от смеха. Смеялся и Отх-Нетх, добродушно скаля зубы и разгоняя могучими крыльями облака.

А потом я увидел впереди парящий в небе остров. То есть — остров в самом буквальном смысле, массивную каменную плиту, плывущую по воздуху. Было полное впечатление, что эта гигантская глыба только что откололась от какой-то колоссальных размеров скалы в небесах. Но вот только сверху на острове росли пышная трава, деревья и цветущие кусты, а крутые склоны были огорожены стенами, поросшими лианами с цветами, похожими на орхидеи. А дальше, в саду с фонтанами и прудами, где странные лилии источали экзотические ароматы, возвышался прекрасный гранитный замок с широкими окнами, обрамленными узорчатой резьбой. Позади замка, рядом со сладко пахнущим клеверным полем, находились стойла для драконов. В тени, отбрасываемой кронами пышных деревьев, мирно спали несколько сытых ящеров. Обитель Тиании. Отдельный мир, от которого открывался вид на Элизию с высоты птичьего полета. Так смотрят на Землю, на ее поля и города орлы, парящие в поднебесной вышине.

Мы опустились к мощеной дороге перед наружными стенами. Отх-Нетх в мгновение ока пронес меня под высокой аркой ворот и приземлился в маленьком внутреннем дворе. Слегка дрожа, переполненный эмоциями и страстями, игравшими во мне так, как никогда не бывало во времена моей земной юности, я спустился со спины Отх-Нетха и остановился в ожидании… сам не знаю чего. Передо мной в гранитной внутренней стене были распахнуты изящной ковки ворота со стеклянными вставками. За ними был виден лабиринт украшенных мозаикой комнат со множеством подушек на полу. И все это было озарено лучами солнечного света, проникавшими через тысячи крошечных хрустальных окошек.

Нетерпеливо фыркнув и взмахнув драконьей головой, Отх-Нетх подтолкнул меня вперед. И хотя ноги у меня онемели, они все же меня послушались. По крайней мере, я прошел через стеклянные двери и вошел в лабиринт комнат с мозаичными стенами. Створки дверей бесшумно закрылись за мной. Светящиеся хрустальные окошечки одно за другим вспыхнули и тут же стали непрозрачными. Откуда-то донеслась чарующая музыка сказочных колокольчиков и певучих струн. Свет померк, а потом совершенно неожиданно сводчатый потолок озарился сиянием. И хотя этот свет был тихим, приглушенным, но весь лабиринт комнат приобрел от него прозрачность тонкого хрустального бокала.

Я стоял неподвижно, боясь разрушить волшебство своим вмешательством. Постепенно мозаики на стенах исчезли и сменились идеальными зеркальными поверхностями, в которых появились тысячи моих отражений. Быть может, я покажусь тебе тщеславным, де Мариньи, но мне доставил удовольствие вид этих великанов в роскошном плаще. И вдруг к моим отражениям добавились другие. Тысячи отражений Тиании — в воздушных одеяниях, стройной, словно веточка ивы, — появились рядом с моими.

Этого зрелища было достаточно, чтобы глаза обожгло так, словно если бы ты взглянул на солнце без темных очков. Такая красота могла навсегда ослепить человека или, по крайней мере, превратить его в одержимого, который с этих пор обречен был бы либо всю жизнь искать чистейшего сияния такой немыслимой красоты, либо ему суждено было бы темное забытье самоубийства от ее отсутствия. Тысяча Тианий… но какая из них была настоящей? Желание пронзало болью каждую мышцу моего тела, все фибры души. Казалось, заныло даже мое механическое сердце.

Я протянул руки перед собой.

— Тиания, какое из этих сновидений вправду ты?

— Вот это, — ответил ее теплый, трепетный голос.

В следующее мгновение ее прохладные руки обвили меня, а ее глаза, в которых я бы с радостью утонул, радостно заглянули в мои глаза. Ни один мужчина из плоти и крови не выдержал бы столь яростной атаки на свои чувства. Я не в силах был сопротивляться. Наклонился и был готов поцеловать Тианию.

Она торопливо прижала дрожащие руки к моим губам. Ее глаза были широко раскрыты и полны изумления.

— Титус Кроу… ты любишь меня?

— Тиания, — ответил я — или это ответила за меня моя душа, — я люблю тебя целую вечность…

До сего дня я не в силах забыть тот первый поцелуй. Помню, что прежде, чем мы оторвались друг от друга, изумленные и счастливые, в лабиринте комнат снова потускнел свет, и в темноте вспыхнули изумрудами под вуалью ресниц глаза Тиании. А потом этот свет под ресницами погас. Еще пару секунд мы просто стояли, глядя друг на друга, а потом Тиания едва не лишилась чувств в моих объятиях. Я подхватил ее и крепко обнял, она прижалась ко мне, и сказочная музыка зазвучала громче, в такт с биением наших взволнованных сердец.


Так Тиания стала моей и останется моей навсегда.

Утро было искусственным, замок сам приготовил его под руководством своей госпожи, поскольку ночи в Элизии нет. Мало-помалу хрустальные окна наполнились светом, словно за ними заблистала заря, постепенно в полумраке начали принимать очертания комнаты с мозаичными стенами. От увитых лианами крепостных стен к замку полетели птичьи трели.

Не могу точно сказать, спал я или нет в то мгновение, когда заметил, что Тиании нет рядом со мной. Скорее всего, я пребывал в полусвете между сном и явью. Я встал и оделся, и в это время в анфиладу покоев замка вернулся полный свет дня. Я пошел к распахнутым стеклянным дверям. Во внутреннем дворике сосредоточенно трудилось существо, смутно похожее на человека и одновременно на паука — такое у него было количество тонких ручек и ножек, в каждой из которых оно сжимало щетку или метлу. Странный дворник чистил, мыл, подметал и полировал до блеска плитки мостовой. При этом он насвистывал совершенно человеческую мелодию.

Невзирая на то, что странное создание показалось мне абсолютно безобидным — тем более что передо мной явно находился слуга Тиании, — тем не менее меня немного встревожило странное сходство этого «дворника» с роботами с планеты, где обитал мой друг T3RE. Я стал мысленно заверять себя в том, что это связано исключительно с числом и тонкостью конечностей «дворника». Пока я наблюдал за первым «дворником», из-за угла появился второй и направился прямиком к стеклянным дверям. Я не подумал уступить паукообразному существу дорогу, и оно в замешательстве остановилось.

— А-а-а… Прошу прощения, — проговорил я и улыбнулся — наверняка улыбка получилась самая что ни на есть дурацкая. — А где Тиания?

Паукообразный дворник вопросительно засвистел, и антенны над его дружелюбными карими глазами возбужденно задрожали. Затем свист стал тише.

— Тиания? — переспросил он напевно. — Купается.

Он снова двинулся ко мне, но я остался на месте.

— Купается, говоришь? И где же она купается?

— В бассейне для яферов, — ответило паукообразное создание, после чего оно еще немного постояло в нерешительности, а потом бережно, но твердо схватило меня тонкими ручками и, приподняв, отодвинуло в сторону. Нервно поглядывая на меня, «дворник» немного потоптался на месте, после чего снова засвистел. Затем, видимо, решив, что поступил правильно, паукообразный слуга протиснулся мимо меня в замок и удалился куда-то по лабиринту комнат. Через пару мгновений к посвистыванию прибавилось шарканье щеток. После того случая я больше не обращал внимания на забавных уборщиков — ну разве что только спешил уступить им дорогу, когда они торопились по своим делам!

За время нашей долгой «ночи» Тиания рассказала мне о непрерывном дне на Элизии. В здешних жилищах были установлены невероятно сложные компьютеры, «изготавливающие» утро, вечер или ночь по заказу хозяев. В зависимости от того, с какой планеты родом были обитатели, их жилища умели творить разнообразные атмосферные чудеса и создавать невероятные комбинации освещения и кондиционирования воздуха. Словом, жилище можно было приспособить для любых нужд, для любого настроения. Тем не менее я все равно сильно удивился тому, что солнце на Элизии всегда стоит в зените.

Приставив ко лбу ладонь, я различил точку на фоне облаков, которая с каждой секундой становилась все крупнее. Довольно скоро точка превратилась в Отх-Нетха, который нес на себе сияющую, светящуюся Тианию. Ее прекрасные волосы, развевающиеся на ветру, ниспадали на плечи. Она не сидела на драконе верхом, а лежала, вытянувшись во всю длину и обхватив шею Отх-Нетха. Дракон принялся кругами снижаться к внутреннему двору замка, и до меня донесся радостный звенящий смех Тиании и рокочущий хохот ее «скакуна». Моя возлюбленная была в одеждах, отливавших перламутром, в широких шароварах, сандалиях и блузке без рукавов. Ее талию обвивал широкий серебристый пояс. И когда Отх-Нетх начал описывать над двором круги, словно ястреб, озаренный полуденным солнцем, Тиания встала на шее дракона и поднесла руки к поясу в том месте, где должна была бы находиться пряжка, — а потом шагнула в воздух!

Она неслась вниз ногами вперед — стремительно, будто стрела, а ее изумрудные волосы вытянулись за головой, словно хвост кометы. Я в страхе бросился вперед и вытянул перед собой руки, готовясь поймать ее. Я понимал, что при падении с такой головокружительной высоты она обязательно разобьется и погубит и себя, и меня. В последний момент я зажмурился, готовясь к падению на выскобленные до блеска камни двора. Но я услышал только прекрасный голос моей любимой, а в вышине — шум крыльев дракона и знакомое вопросительное рокотание. А когда я недоверчиво открыл глаза, Тиания легла на мои протянутые руки — легкая, как перышко.

— Титус, твое лицо… — Она прижала ладони к моим вискам. — Ты заболел?

— Нет, — ответил я, начиная кое о чем догадываться, поскольку вспомнил, что говорил мне Отх-Нетх про антигравитацию. Я поднял Тианию повыше и бережно встряхнул. — Я не заболел, я просто жутко зол!

— Но почему?

Я крепко обнял ее.

— Я думал, ты разобьешься!

— Но ведь Отх-Нетх наверняка рассказал тебе об устройствах, которыми мы пользуемся, чтобы…

— Да, но я ни разу не видел такое устройство в действии — вернее, видел только, как им пользовался Отх-Нетх, но с ним это выглядело иначе. И уж конечно, когда ты спрыгнула с его спины, мне не пришло в голову подумать о каких-то устройствах.

— И ты вправду испугался за меня?

Я снова подхватил Тианию под мышки и поднял повыше. Она вопросительно посмотрела на меня сверху вниз огромными глазами.

— Я тебя только что нашел, — сказал я. — И не хочу терять никогда!

— Ты меня никогда не потеряешь, Титус, — поспешно, взволнованно произнесла Тиания. — Теперь мы с тобой одно целое, и никто не сумеет разлучить нас. Пока я купалась, Отх-Нетх побывал у Кхтанида — далеко, в морозных краях. Он посылает нам свое благословение и говорит, что, когда ты получше осмотришь Элизию, нам нужно явиться к нему. Именно Кхтанид первым рассказал мне о тебе. На самом деле, это он…

— Обещал меня тебе? — закончил я за Тианию начатую фразу и улыбнулся.

Нежные губы Тиании изумленно раскрылись.

— Но откуда ты знаешь об этом?

— О, — с усмешкой отвечал я. — Я много чего знаю. Пусть я простой землянин, но…

Тиания рассмеялась и поцеловала меня. Я опустил ее на землю.

— Нет, Титус. Ты — не простой землянин! И все равно ты знаешь не все!

Я спросил, что она имеет в виду, но Тиания покачала головой.

— Сейчас не время об этом беспокоиться. Узнаешь позже. Но сегодня… вечером… — Она очень старательно произнесла слово «вечером», чтобы оно прозвучало естественно, а для нее оно было непривычно в этом мире, где не бывало никаких вечеров. — …Многие мои друзья придут познакомиться с тобой и попировать с нами. А до этого я должна обучить тебя тому, как пользоваться летучим плащом, и еще мне нужно поговорить с компьютером, чтобы вечер получился идеальный. Столько дел! Но сначала ты должен научиться летать!

Вот так я научился летать! Тиания показала мне, как нужно скрещивать руки на груди — совсем как у египетской мумии, лежащей в саркофаге, — для того, чтобы прикоснуться к черным вставкам внутри медных кнопок на вороте моего плаща. Затем Тиания обучила меня, к каким кнопкам или сочетаниям кнопок нужно прикасаться для того, чтобы оторваться от земли, лететь вбок или назад. Я освоил множество вариантов воздушного маневрирования, призванных обеспечить мне легкость полета. Это вызвало у меня восторг, и учился я быстро, и наконец Тиания решила, что я вполне неплохо освоил технику полета, так что она позволила мне полетать вместе с ней. Мы вместе спрыгнули с края воздушного острова. Я задал огромную скорость, и вскоре мы с Тианией уже носились по небу под одобрительное рокотание Отх-Нетха, словно две огромные летучие мыши.

Но потом, когда я на полной скорости устремился в полет под дном летучего острова, Тиания встревоженно закричала мне вслед. Я замедлил полет, и вскоре она поравнялась со мной.

— Осторожнее, Титус! Посмотри сюда!

Она повернулась на бок и показала мне несколько огромных медных дисков — не менее десятка — прикрепленных к гранитной «подошве» летучего острова. В центре каждого диска чернела круглая вставка, похожая на зрачок, а посередине каждого «зрачка» находилась Светящаяся область, от которой вниз, к земле, тянулся тонкий белый луч. Вскоре они терялись в воздухе, но здесь, в непосредственной близости, были видны отчетливо.

— О да! — сказала мне Тиания позже, когда мы с ней сидели у фонтана. — Антигравитационная энергия, излучаемая этими дисками, настолько велика, что, оказавшись слишком близко к лучу, можно погибнуть в одно мгновение. Станешь плоским, как лепешка, и упадешь на поля Элизии с высоты. — Она выпила немного вина со льдом из маленького бокала. — Эти устройства невероятно мощные. Ты только представь себе, они несут мой остров по воздуху так легко, словно он — перышко!

Потом, ближе к «вечеру», Тиания повела меня в середину лабиринта комнат и показала компьютер, который управлял жизнью ее воздушного замка. Компьютер оказался совершенно непохожим ни на что из того, что мне доводилось видеть в жизни. Это было устройство наподобие большущего микрофона, перед которым Тиания садилась и произносила вслух команды. Она объяснила мне, что на самом деле никакой нужды произносить команды не было — просто она хотела, чтобы я узнал, какой вечер она задумала для нашего пиршества. Ее приказы были бы поняты и выполнены, даже если бы она просто посидела перед компьютером молча и передала бы свои мысли машине. Устройство выполнило бы приказ, какое бы существо им ни воспользовалось бы, потому что телепатия не ведает границ между расами, видами и родами. Мысль есть мысль.

Вечер предстоял экзотический. Нет, это еще было слабо сказано. Фантастический! Две луны — одна золотая, другая серебряная — поплывут по ночному небу, а весь замок овеют теплые ветерки. На небе засияют крупные, с человеческий кулак, звезды — такие большие, что до них захочется дотянуться и сорвать с небесной тверди, и метеориты расчертят темноту небес своими огненными следами. Будет звучать нежная тихая музыка — самые прекрасные мелодии с тысячи разных планет, и будут танцы и песни, и вкусные угощения и напитки до «утра». И утро тоже предстояло фантастическое. Пиршество должно было продолжаться всю рукотворную ночь.

Когда Тиания наконец отдала компьютеру все необходимые распоряжения, она встала, и я взял ее за руки.

— Всю ночь? — спросил я у нее с улыбкой.

— Да, — ответила она радостно, но, заметив мой взгляд, смущенно залилась румянцем. — Но когда наши друзья разойдутся, для нас начнется другая ночь, долгая, чтобы мы сумели насладиться друг другом. Но ты не должен будешь слушать, когда я стану давать компьютеру замка распоряжения насчет этой ночи!


Затем мы искупались в бассейне, расположенном внутри замка, оделись и поднялись на крепостную стену, чтобы встречать прибывающих гостей. Гости были, наверное, еще более удивительны, чем само предстоящее празднество. Первыми прибыли представители птицеподобной расы лингвистов — дчичи, один из которых, Эсч, первым поприветствовал меня в Элизии. Следом за ними прибыла крошечная парочка. Поначалу я решил, что это дети, когда увидел их, летящих к нам издалека. Они прибыли совершенно обнаженные, без драконов и даже без антигравитационных поясов. Но только тогда, когда они опустились на стену рядом с нами, я увидел, что у них есть крылья — две пары тонких прозрачных перепонок, отливавших всеми цветами радуги. Летучая парочка больше напоминала насекомых. Стройное тельце, тонкие ручки, улыбчивые лица, покрытые тонким нежным пушком. Тиания тепло поприветствовала гостей и указала им дорогу к замку.

Затем появилось человекоподобное создание невероятно высокого роста в огненном плаще, закрывавшем его тело от шеи донизу, — были ли у него ноги, я так и не понял. Он прилетел к нам на ветрах очи — так мне сказала Тиания, пользуясь исключительно энергией левитации, которую создавал своим сознанием. Это был Ардатха Элл, белый маг с проклятой демоном планеты Пу-Тха. Он один сумел добраться оттуда до Элизии. Он приветствовал нас низким гулким голосом. Глядя на мага неотрывно, я готов был поклясться, что голос слетает не с его бледных губ, но при этом он не был телепатическим в том смысле, в каком понимал телепатию я.

Так они прибывали, наши гости, существа и создания из всех миров фантазии, которые только могли привидеться во сне человеку. И все они просто любили эту женщину, деву, богиню, чье сердце принадлежало мне. Их было несколько сотен, а может быть, и больше, и никто из них не был Старшим Богом, но все были Избранниками Богов. И некоторые из них, как и сама Тиания, очень походили на людей — прекрасные создания, потрясающе красиво сложенные и блистающие тонкой красотой, но при этом столь экзотичные в поведении и манерах. Однако все они, как Тиания, излучали ауру чистейшей любви, что явно не могли быть простыми смертными.

Я даже не стану пытаться описывать ту ночь, все чудеса и тайны, свидетелем которых мне довелось стать. Достаточно будет сказать, что невзирая на то, какими разными были наши гости, и на то, сколь разными языками они говорили, и несмотря на то, что на Элизию они прибыли из самых разных уголков времени и пространства, всех их объединяла радость дружбы. Эта радость всю ночь только нарастала, и я завел множество новых друзей, хотя на Земле у меня их было совсем немного. Когда совсем нет страха и ненависти, могут существовать только радость и любовь!

И вот ночь, какой бы долгой она ни получилась, пришла и ушла. Время пролетело, и самое прекрасное утро, какое мне когда-либо доводилось видеть, сменилось днем, и наконец наши гости покинули нас. Мне было грустно расставаться с ними, но Тиания сотворила для нас новую ночь, рядом с которой все красоты и радости ночи минувшей померкли…

3. Мир чудес (Из магнитофонных записей де Мариньи)

Слишком скоро наступило время, когда Тиания — вероятно, ощутив во мне зачатки беспокойства, — решила увезти меня из своего замка, чтобы я повидал Элизию. То, что я пока успел узнать о родине Старших Богов, было ли крошечной толикой от удивительного целого. Тиания сказала мне, что если бы я прожил тысячу лет и объездил Элизию вдоль и поперек, я бы все равно не познал и половины ее чудес.

Наши путешествия продлились довольно-таки долго. Часто мы останавливались на ночлег в домах, замках, иногда — в гнездах. Один раз даже ночевали в улье — жилище друзей Тиании. Порой возвращались в замок Тиании на небесном острове. Иногда мы садились верхом на Отх-Нетха — когда направлялись в такие места и к таким существам, которых особо хотел повидать дракон. И все же, невзирая на нескончаемые чудеса, на невероятную величину и красоту этого мира чудес, что-то все время не давало меня покоя — какое-то странное чувство отчаяния. И честно говоря, я сам не мог понять, что это за гнетущее чувство.

Откуда могло взяться отчаяние в Элизии, где могли сбыться мечты любого человека, где можно было забыть обо всех страхах и раствориться в атмосфере благополучия, излучаемой самими Старшими Богами? И тем не менее меня не покидала тревога, словно бы я оставил что-то недоделанным — что-то очень важное. И точно так, как не дает покоя забытое слово, вертящееся на кончике языка, так и это суперважное, но не сделанное дело не давало мне покоя. Но стоило мне попытаться сосредоточиться на этой мысли, как она ускользала от меня, и я ничего не мог понять.

Нет, на самом деле это было не отчаяние. Что же тогда? Чувство вины? Но в чем же я мог себя винить? Разве сами Старшие Боги не нашли меня достойным своей милости? Разве Кхтанид, владыка, восседавший на троне в Хрустально-Жемчужной Палате, не благословил союз Тиании с ее Землянином? Нет, дело было не в чувстве вины. А в чем было дело — со временем, безусловно, это до меня дошло. Может быть, я даже все время знал об этом, но просто не желал в этом признаваться, отсюда и появились и чувство вины, и отчаяние, но к тому времени лекарство от этого моего душевного беспокойства уже было найдено.

Однако я уклонился от темы. Я увидел Элизию. И теперь я попытаюсь, хотя для этого трудно подобрать подходящие слова, описать хотя бы некоторые из чудес этого мира.

Там, к примеру, есть огромный воздушный город, где живут дчичи. Это глубокие лавовые ущелья и шпили, изрытые туннелями. Это усланные шелками гнезда общественные инкубаторы. Но если тебе это покажется чем-то наподобие сильно усовершенствованного птичьего базара где-то в нашем Северном море, не заблуждайся. Во-первых, этот город находится на острове, который парит на высоте многих миль над Элизией, и держит его в небе множество антигравитационных дисков. Тамошние гнезда не менее удобны и ухожены, чем покои в замке Тиании, а обитатели города, сородичи Эсча, куда более цивилизованы и образованы, чем любая из земных рас. Птенцы дчичи, еще пребывая в скорлупе яиц, начинают обучаться наукам и искусствам — а в частности, языкам, лингвистике и прочим способам речи и общения десятков рас и цивилизаций вечно расширяющейся вселенной.Взрослые дчичи — бесстрашные путешественники в пространстве и времени, искатели знаний в самом полном смысле этого слова.


Я повидал и восхитился видом Тысячи Запертых Дверей — города н’хлатхи, пребывающих в состоянии анабиоза многоножек. Они спят уже пять тысяч лет, и еще пять тысяч лет их нельзя будить. Эти гигантские круглые плиты базальта, покрытые восхитительной красоты письменами, лежат у подножий Лиловых Гор в Долине Снов и имеют тридцать футов в диаметре. Поперек круглых плит лежат массивные засовы из белого металла, который не в силах повредить даже самая едкая кислота. За плитами находятся врата, ведущие к туннелям спящих н’хлатхи, которым суждено спать до тех пор, пока огромные бледные маки не расцветут вновь на склонах Лиловых Гор. Только тогда н’хлатхи выйдут из своих глубоких пещерных святилищ, потому что они питаются семенами гигантских маков, цветущих лишь раз в десять тысяч лет, а потом, как и сами н’хлатхи, погружающихся в долгую спячку. И никто в Элизии, кроме самих Старших Богов, не помнит живыми загадочных спящих в недрах Лиловых Гор, ибо их история никогда не была записана, а их речи никто не понимал. Даже дчичи, чьи лучшие лингвисты и каллиграфы регулярно совершают экспедицию в Долину Снов, чтобы поразмышлять о надписях на базальтовых плитах Тысячи Запертых Дверей, пока не сумели расшифровать тайну этих письмен.


В опоясывающих гору Садах Нимаррах Тиания познакомила меня с Древом. К этому времени я уже не расспрашивал Тианию ни об обитателях Элизии, ни о многом прочем, что поначалу меня интересовало, хотя еще мог, конечно, задать немало вопросов. Просто я обнаружил, что проще подождать и увидеть своими глазами, а ответы появлялись со временем сами собой.

Древо было совершенно особенным другом Тиании. В детстве она играла в его ветвях — тогда Древо росло к западу от Садов Нимаррах, а потом часто навещала Древо, когда то медленно перемещалось к востоку. Теперь Древо стояло в самой середине Садов — грандиозный изумрудный великан высотой двенадцать сотен футов. Древо имело форму классического бокала для бренди, и все его красивые листья длиной в целый ярд были роскошного зеленого цвета, а с ветвей свисали вниз гирлянды усиков. Ствол был одет в шершавую кору с фут толщиной. Древо было безмятежно, молчаливо и разумно!

Толщина ствола этого исполина была никак не меньше ста пятидесяти футов, и когда мы с Тианией шагали к Древу босиком, взявшись за руки, по высокой, до колена, траве, самые близкие к нам ветви вздохнули, опустились, и мягкие, пушистые края гигантских листьев прикоснулись к нам. В то же мгновение я каждой клеткой своего организма ощутил странное озарение. Был задан вопрос — одним разумным, мыслящим существом другим разумным существам, но пока что эмпатия между мной и Древом была неполной. А вот Тиания была знакома с Древом всю свою жизнь.

— Это я! — воскликнула она в ответ на вопрос Древа и поспешила вперед, в тень под массивными ветвями и внезапно зашевелившимися гирляндами усиков. Она прижалась к шершавой коре великана и раскинула руки, пытаясь обнять дерево. — Это Тиания!

Следует ли мужчине ревновать возлюбленную к дереву? Нет, конечно. Даже к такому могучему дереву, как это. Тиания обернулась и взяла меня за руку, когда я не так уж торопливо приблизился к стволу. Она сказала, обращаясь не ко мне:

— Это Титус, мой Землянин.

Древо снова вздохнуло, и его усики, похожие на тонких змей, ласково и робко погладили талию Тиании и обернулись вокруг нее. Я наблюдал за происходящим так внимательно, что не заметил, как вторая группа усиков прикоснулась ко мне. Почувствовав это прикосновение, я испуганно вскрикнул и отпрянул. Усики сразу же отдернулись назад, а листья над моей головой свернулись в трубочки и отодвинулись.

— Нет, нет, Титус. Так нельзя, — укоризненно проговорила Тиания. — Древо любит меня, оно любит все живых существ в Элизии. Оно и тебя тоже полюбит, но ты не должен его пугать!

Пугать его? Я огляделся по сторонам. Меня со всех сторон окружал зеленый полумрак. На земле тут и там лежали пятна солнечного света, кое-где проникавшего сквозь густую крону Древа. В снопах света плясала мошкара, испускавшая приятный аромат. Всего одно дерево — а я словно бы стоял посреди леса.

— Его можно напугать? — спросил я вслух.

— Конечно. Оно очень боязливо.

— Я не хотел сделать ничего плохого, не хотел проявить неучтивость, но…

— Если так, то тебе следует считать Древо живым существом и личностью — отнесись к нему так, как ты относишься к Отх-Нетху или Эсчу, а не как просто к дереву. Это не дерево, а Древо, и оно прекрасно!

Что ж, в последнем у меня никаких сомнений не было. Древо действительно было невероятно красиво, и в те мгновения, когда я отшатнулся от его висячих корней, я ощутил волнующую энергию, наполнившую меня чувством… обиды? Но что же со мной было не так? Я легко, без труда соединял свое сознание с разумом машины — часов времен, я свел дружбу с роботом T3RE, я смеялся и плавал в озере с драконами, а на одном из них летал по небу над незнакомой планетой. И вдруг теперь это живое и мыслящее существо испугалось меня и от меня отстранилось.

Я протянул руку и погладил большой лист, неуверенно свернувшийся над мой головой, и мысленно сказал: «Ты очень, очень красивое, и если ты любишь Тианию, полюби и меня, ибо мы с ней — единое целое».

Прозвучал вздох облегчения, перешедший в еле слышное потрескивание ветвей. Древо обхватило нас своими усиками, оторвало от земли и радостно подняло в середину кроны, покачало вверх-вниз, как игрушку «йо-йо», а потом стало передавать из одного усика в другой все выше и выше. Дух захватывало — и не только от всего этого, но и от того, что теперь до меня начали доходить эмпатические излучения Древа, его чувства.

Все, что Древо знало, все, что интересовало его, — была красота! Красота струилась из души этого исполина, охватывая все вокруг, и вскоре уже даже воздух вокруг нас наполнился трепетом сочувственной радости. И посреди всего этого чуда мы с Тианией поднимались все выше и выше и наконец оказались на самых высоких ветвях, и там мы стали слушать песни Древа о любви, радости и красоте.

Вглядываясь сквозь ветки и листья с высоты почти в четверть мили над поверхностью Элизии, я разглядел уходящую к западу широкую серую дорогу. Дорога словно бы вела прямиком к Древу и была проведена ровно, как по линейке — вот только эта линейка должна была бы иметь длину в несколько миль. Когда песни Древа наконец завершились пространным вздохом, я вдруг понял, что собой представляет эта величественная полоса сухой песчаной почвы — это был след, оставленный Древом во время путешествия с запада на восток.

— Да, — ответила мне Тиания, когда я спросил ее об этом. — Ты прав. Древо почти незаметно движется на восток. Он посылает свои новые корни в ту сторону. На западе, где почва мертва, старые корни отмирают. Поэтому Древо понемногу, очень медленно поворачивается и движется, поворачивается и движется. А когда новые корни поворачиваются к западу, они начинают стареть. Само Древо называет этот процесс своим танцем. Его размеры таковы, что ему требуется много питательных веществ. Когда Древо движется дальше, в том месте, откуда оно уходит, почва остается мертвой и сухой. Но Древо грустит редко. Обычно это бывает, когда оно одиноко. А когда его навещают гости, оно наполняется радостью!

Когда Тиания договорила, я заметил в ее глазах слезы и обнял ее.

— Тиания, почему ты плачешь?

— Древо говорит мне, — ответила она, — что в тебе есть печаль. Я замечала твое беспокойство, но не думала, что это случится так скоро.

— Печаль во мне? — переспросил я. — Ты не думала, что это случится так скоро? Я не понимаю, Тиания. О чем ты?

Она обвила меня тонкими руками и зарыдала, опустив голову на мое плечо.

— Ты об этом даже не догадываешься, любовь моя, ты этого не осознал, но Кхтанид сказал, что должно так случиться. Прежде чем ты отыскал Элизию, ты так долго и мучительно разыскивал свою Землю, что до сих пор…

— Нет! — горячо воспротивился я и сердито покачал головой.

Тиания отстранилась от меня и встала во весь рост на голой ветке, поднявшись высоко над Садами Нимаррах. Ее руки скользнули к антигравитационному поясу. — Здесь не должно быть боли… Древо…

Слезы вновь заполнили ее глаза, она шагнула еще дальше от меня, устремилась ввысь сквозь листву и исчезла.

— Тиания! — воскликнул я в гневе — в гневе, потому что знал, что она права, — вскочил и выпрямился и был готов броситься следом за своей возлюбленной. Древо тут же обвило меня дрожащими усиками и крепко удержало. Все фибры моей души прочли послание Древа, в котором была только любовь, и великая тоска заполнила меня.

— Я люблю тебя, — сказало мне Древо, — и я люблю Тианию. Она любит тебя. А ты?..

— Я тоже люблю ее, — ответил я, — и всегда буду любить, но она права. Через какое-то время мне придется покинуть Элизию!

А потом я сел на высокой ветке, и Древо стало гладить меня мягким, пушистым краем огромного листа. Оно пело песни для самой глубинной моей сущности, и песни эти были так же печальны, как моя растревоженная душа, и утешить ее не могли все радости Элизии…

Через некоторое время мы отправились к Кхтаниду, Старшему Богу, который был хранителем и наставником Тиании. Его дворец из хрусталя и перламутра стоит в самой середине ледника в тех краях, где солнце стоит далеко и низко над горизонтом — так, словно собирается вот-вот закатиться и исчезнуть. Мы тронулись в путь, одевшись потеплее — в меха и сапоги. В холодные края нас везло антигравитационное судно из серебра. Хрустальный колпак защищал нас от кусачего мороза.

К обители Кхтанида мы подлетели со стороны океана, по глади которого безмятежно скользили величественные айсберги. Было еще далеко до цели нашего путешествия, когда Тиания указала вперед, на громадный вечный ледник, в самом сердце которого находился дворец Кхтанида. Это было уединенное место, как и все прочие обители Старших Богов. Здесь Кхтанид мог размышлять о чем угодно и заниматься, чем бы он ни пожелал, посреди вечного покоя.

— Я спрошу его, — сказала мне Тиания, когда мы пролетали над расселиной, ведущей ко входу во дворец, объятый льдом, — можно ли мне отправиться вместе с тобой на твою Землю. Быть может, возможно будет…

— Даже если он согласится, — прервал я ее, — я не возьму тебя. На просторах пространства и времени существуют такие ужасы и опасности, которых тебе лучше не знать никогда. Ты и так уже слишком сильно рисковала ради меня.

Когда вышли из летательного аппарата на вершине грандиозной ледяной лестницы, Тиания сердито топнула ножкой, обутой в теплый сапог, — и я так понял, что она это сделала не потому, что у нее замерзли ноги.

— Так значит, вот как быстро я тебе надоела, Титус Кроу?

— Малышка, — ласково произнес я, начиная сердиться, — где бы мы ни находились — пусть даже во дворце Кхтанида, и пусть он — твой хранитель, если ты еще хоть раз намекнешь мне, что я когда-нибудь смогу соскучиться в твоих объятиях — или ты в моих, если уж на то пошло, я тебе хорошенько всыплю. Пойми, дорогая моя, я…

Но она расплакалась, а уж если что было способно разбить мне сердце, так это вид расстроенной Тиании. Я плотнее запахнул на ней шубу, взял на руки и понес вниз по крутым ледяным ступеням. Над нами устремлялись ввысь стены ледяного ущелья и сходились между собой, образуя великолепную арку, увешанную сосульками. Эта арка была похожа на раскрытую зубастую пасть гигантского ледяного зверя, но как только арка осталась позади, она превратилась в треугольник, озаренный дивным светом.

Наконец, одолев множество пролетов ступеней, высеченных во льду, мы спустились к подножию этой грандиозной лестницы. Перед нами простерлась отполированная до блеска каменная площадка — дно горного ущелья. В недра ледника уводил туннель с гранитным полом, сглаженным веками оледенений. Из туннеля теплый ветерок доносил приятные странные и экзотические ароматы, подобных которым я никогда не ощущал прежде. Ветерок овевал лицо моей задремавшей подруги. Она пошевелилась у меня на руках и поцеловала меня. Это подсказало мне, что она пришла в себя, и я решился опустить ее и поставить на ноги. Я бережно обнял Тианию за талию, и мы пошли вперед.

Чем дальше мы уходили в глубь туннеля, тем теплее становилось. Вскоре мы сбросили шубы и остались в привычной для теплого климата Элизии одежде. Я бы с радостью преодолел оставшееся расстояние с помощью антигравитационного пояса, но Тиания остановила меня. Она сказала, что смертные должны выказывать почтение и смирение в присутствии богов.

Мы прошли еще примерно милю, и вдруг тускло-голубой свет вспыхнул ярче — так, словно где-то рядом, за ледяными стенами был скрыт мощный источник освещения. А потом ледяные стены сменились гранитными, и наконец мы поравнялись с завесой из хрустальных бусин и жемчужин на золотых нитях. Число золотых нитей было так велико, что занавес получился довольно плотным, а по ширине он занимал весь поперечник туннеля. Но при этом каждая нить была так тонка, что весь занавес откликался на каждое дуновение теплого ветерка, прилетавшего изнутри туннеля.

— Тронный зал Кхтанида, — сказала мне Тиания, — чья мудрость не знает себе равных среди всех Старших Богов!

С этими словами она раздвинула нити занавеса и, придержав их, поманила меня за собой. Я шагнул в просвет между нитями, увешанными драгоценными бусинами… и увидел зрелище, являвшееся мне в сновидениях!

Потому что это, конечно же, была Хрустально-Жемчужная Палата, Дворец Его Величия, святая святых, где могущественное существо восседало на троне в занавешенном алькове и источало Великие Мысли! Именно там я стоял рядом с взволнованной и испуганной девой-богиней, не ведавшей о моем присутствии, но предвидевшей мое падение в Черную Дыру при полете в часах времен. Но то было во сне — либо, в лучшем случае, это было видение, порожденное некой телепатической эмпатией между Тианией и мной, а это было наяву, здесь и сейчас! У меня голова пошла кругом от фантастических парадоксов.

Сделав всего один шаг вперед от занавеса из жемчужных и хрустальных бусин, я стоял рядом с Тианией и, раскрыв рот от изумления и восторга, глядел по сторонам. Я узнал этот гигантский зал со странными углами и пропорциями, и высокий сводчатый потолок, и пол, вымощенный массивными шестиугольными титановыми плитами, и резные колонны, поддерживающие высокие балконы, теряющиеся в дымке розового кварца. Повсюду я видел хорошо запомнившиеся блики многоцветных кристаллов — белые, розовые и кроваво-красные. А особенно четко мне запомнилась громадная алая шелковая подушка посередине зала и гигантский млечный хрустальный шар. Все было так, как я это запомнил…

Но нет, не совсем. По меньшей мере, два момента оказались для меня новыми. Во-первых, я заметил, что в стенах, поднимавшихся ввысь от мощеного пола, через равные промежутки имеются отверстия прорезанных в них туннелей. Они были похожи на тот туннель, по которому мы с Тианией пришли в тронный зал. Я решил, что нет смысла гадать, куда ведут эти туннели. Еще кое-что, что стало для меня новым, я заметил тогда, когда Тиания повела меня к центру зала, где лежала огромная шелковая подушка. От подушки к гигантскому занавешенному алькову, внутри которого находился сам Его Величие Кхтанид, вела странная дорожка из хрустальной пыли.

Эта сверкающая дорожка имела ширину не менее пятидесяти футов, и мне стало не по себе от одного только взгляда на нее.

— Кхтанид смотрел внутрь шара, — сказала мне Тиания, взор которой тоже обратился к сверкающей дорожке.

И тут я понял, что не ошибся и что эта бриллиантовая дорожка между шелковой подушкой и занавешенным альковом была чем-то наподобие следа, какой оставляет ползущая улитка. Но этот след оставил Его Величие, и мне стало здорово не по себе…

4. Кхтанид (Из магнитофонных записей де Мариньи)

Только я успел окончательно осознать, что я вправду стою перед существом столь странным и могущественным, что никого подобного ему в мире людей и вообразить нельзя, как занавес гигантского алькова колыхнулся в ответ на движение изнутри. После этого у нас в сознании зазвучал мощный телепатический голос Кхтанида. Он обратился к Тиании, но при этом я его тоже слышал.

— Итак, дитя, все так, как я предсказал: на некоторое время ты должна потерять своего Землянина. Но я заглянул в хрустальный шар и узнал, что будет. Вариантов будущего немало, но я увидел, что все факторы близки к тому, что он возвратится. Однако ты не появляешься ни в одном из вариантов ближайшего будущего этого человека, а из этого следует, что ты не будешь его сопровождать, а станешь ждать его возвращения в Элизии.

— Но почему мне нельзя отправиться с ним, Кхтанид? — воскликнула Тиания. — Быть может, ты увидел в шаре не все варианты будущего. Быть может, если он побудет в Элизии подольше, будущее изменится, и…

— Нет, я увидел не все возможные варианты будущего, ибо это само по себе невозможно — как тебе хорошо известно, Тиания. И нет смысла спорить, дитя, ибо Титус Кроу не может долее задерживаться. На самом деле, очень скоро он покинет нас, чтобы возвратиться на Землю. Уже сейчас его машину готовят к полету. Я позаботился о том, чтобы ее оснастили оружием, обладая которым во время своего странствия Титус не будет так сильно страдать от нападения сил зла, хотя они непременно будут стараться сбить его с пути. На самом деле, даже при наличии этого оружия возвращение Титуса на Землю не будет простым и легким… Когда его машина будет готова, она явится за ним.

А теперь я поговорю с Титусом Кроу наедине. Тиания, пройди к шару и поищи для себя радостное будущее в его глубинах, пока мы будем разговаривать, ибо есть немало вопросов, на которые твоему Землянину надо получить ответы, а времени у нас не так много.

Ты, Титус Кроу, подойди и встань перед занавесом. Я скажу тебе то, о чем тебе нужно узнать.

— Но, Кхтанид… — Тиания шагнула вперед, мгновенно замерла, словно окаменела, но так же быстро расслабилась. Упрямые морщинки на ее лбу разгладились, она улыбнулась, повернулась, взошла на огромную алую шелковую подушку, улеглась на живот в самой середине, подперла подбородок ладонями и устремила взгляд в глубь клубящихся млечной дымкой глубин предсказательного шара.

Мне показалось, что в сознании я услышал вздох, после чего ментальный голос Кхтанида произнес:

— В чем-то она совсем ребенок, а в чем-то — более чем женщина. Меня радует в ней то, что она моя плоть от плоти. А теперь подойди к занавесу.

И я преодолел расстояние от подушки до алькова, обратив внимание на то, что шестиугольные пластины на полу потускнели, а искрящийся след, оставленный Кхтанидом, исчез. Я остановился в ожидании перед едва заметно колышущимися шторами, почти зачарованный бликами света и цвета. В это же мгновение телепатический голос Его Величия зазвучал вновь:

— Да, ты был терпелив и желаешь узнать многое. Узнать тебе следует немало, а времени для долгого рассказа нет. Но мы, которых именуют Старшими Богами, умеем сообщать о многом за краткое время. Будь ты обычным человеком, у тебя бы от такого огромного объема концентрированных знаний разум взорвался бы, если бы я попытался вложить в тебя познания таким способом. Но ты — не обычный человек.

Теперь замри, Титус Кроу, и познай то, что я тебе скажу.

Этот приказ Его Величия «замереть» застиг меня врасплох, и я едва успел подготовить свое сознание к восприятию информации. В мой разум хлынуло цунами интенсивных телепатических импульсов. И я очень хорошо понял, когда мое сознание пошло кругом под напором ментальной атаки, как мог взорваться мозг обычного человека! С невероятной быстротой в моем разуме начали запечатлеваться блоки фактов. Они следовали один за другим без особого порядка и просто вспыхивали перед моим мысленным взором, словно яркие блестки знания. Порой это были просто вдохновенные истины.

— Познай это, — сказал мне Его Величие, а потом…

Я узнал, почему в самом начале и после Великого Бунта Старшие Боги удалились в Элизию со всех миров пространства. Потому что БЦК также были Старшими Богами. Они даже были Великими Древними, но они познали свою силу. А их сила была так близка к абсолюту, что их грехопадение тоже стало абсолютным.

И тогда Старшие Боги отгородились от своих братьев, занявших сторону зла. И чтобы другие из них не стали жертвами грехопадения, они решили остаться жить в Элизии. Зная о том, что только они в ответе за зло, которое принесли на все планеты, Старшие Боги решили принять все необходимые меры предосторожности: плененные силы зла должны были оставаться в плену и больше никогда не должны были обрести возможность одержать верх над различными разумными расами, населявшими планеты.

Поэтому Старшие Боги наблюдали за узилищами БЦК издалека, чтобы силы зла больше никогда не смогли напасть на нарождающиеся на планетах расы. Однако шли тысячелетия, и эти расы возрастали как в мудрости, так и в глупости. Мало-помалу попадая под влияние мысленных посланий приспешников сил зла, пребывающих в плену либо на этих планетах, либо неподалеку от них, представители этих рас начинали поклоняться БЦК и искать способы вызволить их из мест, где они были заточены.

Все это было известно Старшим Богам, и они понимали, что должны делать. Они были способны к кровосмешению и могли перемещаться в пространстве, вкладывать свое семя в плоть детей на всех планетах и таким образом распространять свою сущность в веках. Но при этом они обязаны были пресекать свое прямое генетическое повторение в потомстве тех рас, с которыми они смешивались. За этим Старшие Боги строго и бдительно следили.

Таким образом в сущности детей на всех планетах всегда дремала подсознательная сила, порожденная желанием Старших Богов победить зло БЦК. И когда потребуется сила, чтобы противостоять коварной воле захватнических сил зла, дети разных рас найдут ее внутри себя. Но все равно Старшим Богам следовало вести себя очень осторожно, потому что они хотели, чтобы все расы, все цивилизации развивались согласно собственной природе, и из-за этого сеять зерно Старших Богов нельзя было слишком поспешно.

Поэтому на Земле Старшие Боги вступали в союз с дочерьми человеческими, и в те дни на Земле рождались великаны. На всех планетах оставалось потомство Старших Богов, чтобы потом, когда Боги возвратятся в Элизию, после них остались стражи, которые будут следить за узилищами их падших собратьев.

И я узнал, что я сам стал потомком одного из таких союзов между Старшими Богами и дочерьми людей, что в моей крови и плоти, в самой моей сущности возродился древний генетический комплекс, описав полный круг. Я был человеком, но некая часть меня имела корни в Элизии! Я узнал о том, что таких, как я, было немало, и одной из таких была моя любимая Тиания, но с Тианией случай был особый, так как она, помимо этого, принадлежала к Избранным.

Рожденная мужчиной и женщиной, но не на Земле, Тиания выросла в Элизии, когда ее родители попали сюда с Земли. Ее отец был великим ученым в затонувшей стране Лемурии, а мать была из знатного рода сирен, и ее кровь несла в себе тысячелетние качества великих существ древности. И эти супруги прибыли в Элизию, когда Лемурия затонула, но при этом не воспользовались никаким летательным аппаратом, а прибегли исключительно к силе своего сознания. Таким могуществом прежде владели только Старшие Боги, а жители Лемурии своими талантами в те времена превосходили все другие народы на Земле. Родители Тиании не знали о том, что им помогал сам Кхтанид, который послал им Великую Мысль и направлял их в странствии до Элизии через пространство и время. Его Величие чувствовал в этом свой долг, потому что именно его кровь текла в жилах матери Тиании, и ее внутренняя сущность была очерчена его наследственной схемой, повторяющейся через века.

Родителям Тиании благоволили Старшие Боги, и, согласно воле этих супругов, они были посланы на другие планеты, где осуществили немало чудесных трудов. Таким образом, в детстве Тиания осталась в Элизии, и ее наставником стал Кхтанид. Так она выросла столь удивительной и прекрасной женщиной — более удивительной и прекрасной, чем затонувшие цветы Лемурии…

Но еще в ее детстве Кхтанид знал, что настанет пора, когда один из молодых людей в Элизии, где обитало совсем немного народов, похожих на землян, возжелает ее. Это его тревожило, ибо Избранники Богов, хотя и были красивы, к какой бы расе они ни принадлежали, часто они бывали слабы — не духом, не умом, не характером и даже не физически. Они были слабы в том смысле, что никогда не ведали никаких бед и несчастий. Их сила никогда не подвергалась испытаниям.

И вот Кхтанид заглянул в хрустальный шар — это окно во вселенную вселенных, точно так же, как часы времен являются окнами, ведущими во все времена и пространства, — и он увидел там мужчину, ведущего беспримерную битву с силами зла. Проследив за жизнью этого мужчины с помощью хрустального шара, Кхтанид увидел, что есть такой вариант будущего, при котором этот человек может оказаться в Элизии. Поэтому Кхтанид привлек к нему внимание Тиании. И она посмотрела внутрь шара по просьбе Кхтанида и увидела этого мужчину. И он оказался пожилым человеком. Тогда Кхтанид сказал Тиании: «Загляни в его будущее. Есть один вариант будущего, при котором он может явиться к тебе в Элизию, но не будет стариком».

И тогда Тиания снова посмотрела в глубь шара и увидела, как этот самый мужчина стал молодым и сильным, и Кхтанид взял с нее клятву, что если этот человек когда-нибудь все-таки окажется в Элизии (ибо возможных вариантов будущего было немало), тогда она будет принадлежать ему. Это обещание дала двенадцатилетняя девочка, и потом она десять долгих лет терпеливо ждала своего Землянина в Элизии.

И очень часто она просила Старшего Бога Кхтанида послать ее сознание и мысли к этому мужчине, когда ему грозили опасности на его долгом пути к тайному убежищу Старших Богов, и даже тогда, когда он угодил в Черную Дыру. Тиания отправилась бы за своим избранником и тогда, когда он проник за самую черную из всех черных завес и оказался в тюремном измерении Йог-Сотхота, но зло Йог-Сотхота было столь велико, что туда ее не могла перенести даже Великая Мысль. Поэтому Тиания терпеливо ждала, не зная, уцелеет ее возлюбленный или нет, ибо в ту мрачную бездну не мог заглянуть даже пророческий шар Кхтанида. (По крайней мере, Кхтанид не позволял ей смотреть в шар, чтобы она не увидела там ничего такого, что могло разбить ее разум или сердце.)

Кхтанид и сам впал в отчаяние, потому что человек всегда остается человеком, какова бы ни была его наследственность. А потом завеса зла пала, и Кхтанид призвал землянина в Элизию. Кроме того, Кхтанид прибегнул в могущественной силе Древних Богов, чтобы отбросить назад чудовищного Йог-Сотхота, чтобы тот не последовал за землянином в Элизию…

Все эти знания — и более того — были вложены в мое сознание, де Мариньи. Я узнал и о том, что ты, мой старый друг, — сколько же тысячелетий назад мы были вместе? — уцелел, хотя я считал тебя погибшим и попавшим в мрачные бездны… Словом, я узнал, что ты жив и здоров на старушке Земле. И я понял, почему однажды Тиания ни разу не упоминала при мне твое имя, хотя она тоже наверняка знала, что ты жив. Если мне было суждено покинуть Тианию и вернуться на родную планету, она не хотела торопить меня никаким подобным побуждением. Но в любом случае, я не мог ее винить, потому что понимал, как сильно она меня любит.

И я словно бы сам заглянул в пророческий шар Кхтанида, потому что увидел, что мое возвращение на Землю будет тяжелым, несмотря на непрерывные бдения Тиании и невзирая на то, что Старший Бог Кхтанид наделил меня каким-то сверхмощным оружием. Но еще я понял, что ты, твое сознание будет для меня чем-то наподобие яркого маяка, который будет вести меня все скорее к безопасной гавани, Анри.

Мой разум впитал все эти знания, словно сухая губка воду. Мне стало стыдно за свою личную трусость и человеческую — вообще. Странное понимание непроизвольно процвело из глубин и кладовых моего сознания, и я увидел то, что всегда знал, но предпочитал не замечать. Я говорю о том, что дремлет в теле и душе любого человека. Я был трусом. Все люди таковы, но теперь я узнал о том, что человеческие страхи со времен зари человечества никогда не были чем-то физическим, осязаемым.

Пойми, то, что я говорю, правда! Все наши страхи живут в сознании, они насаждены там сознаниями других существ, которые правят нашей жалкой судьбой. Я сказал, что все мы трусы: мы не раз смотрели по сторонам, но заглядывали ли мы столь же часто внутрь себя?

Мало чей разум оказался способен выдержать один-единственный такой взгляд. Альхазред, который, пожалуй, был величайшим из людей, лишился рассудка, а до него и после него — другие. А некоторые просто умерли, чтобы не жить после того, что познали, для чего живут, какова их цель в жизни! А те немногие, что заглянули внутрь себя и сохранили рассудок, они были погублены среди ночи, уничтожены атавистическим страхом других людей — страхом, который жил внутри людей с доисторических времен. Их больше не существует.


Я говорю о деяниях БЦК, конечно, и о том страхе, который перед ними испытывает весь мир людей. А так не должно быть. Их семя пребывает во всех нас — семя богов и семя демонов древности, но мы — новое поколение вселенной, и мы должны сами выбирать свое будущее. Ктулху и все прочие чудовища из этого Цикла мифов — они должны плясать под дудку человека! Быть может, Фонд Уилмарта заложит, в конце концов, прочную основу для этого.

В итоге я узнал все это и еще многое, многое другое. И тогда меня осенило истинное значение всего сказанного Кхтанидом, все мое сознание озарилось светом понимания, но в этой ментальной солнечной вспышке важнее всего было одно: я понял, почему Старшие Боги не уничтожили БЦК после их великого грехопадения. Разве мы убиваем своих несчастных сумасшедших собратьев? Нет, мы помещаем их в закрытые клиники и приставляем к ним смотрителей ради их собственной и всеобщей безопасности.

Но Старшие Боги за своими собратьями не присматривают. Надзирателем здесь служит человек, это он — страж всех жутких кошмаров Земли и космоса. Я скажу тебе, чего мы боимся, Анри, и почему мы такие трусы. Мы боимся великого задания, данного нам, потому что именно мы, и никто другой, — стражи и хранители вселенной!

Когда на меня снизошло последнее откровение, я не стал ждать позволения и даже не попросил его. Я шагнул вперед, раздвинул великолепные шторы, закрывавшие альков Его Величия, и встал у подножия его трона. И вытаращил глаза.

Я более или менее догадывался о том, что увижу, но все же пошатнулся от изумления. Первой реакцией было удивление, а второй — ужас. Я был готов закричать от страха, у меня волосы встали торчком, тело покрылось бугорками «гусиной кожи»… Я смотрел на лицо и фигуру Кхтанида, Старшего Бога, Его Величия, хранителя и прародителя моей Тиании.

Безумие охватило меня. Я переступал с ноги на ногу, стоя в одном шаге от занавеса, а ноги у меня стали как каменные. Я смотрел на существо, восседавшее на троне, — на его массивное тело, на сложенные за спиной крылья, на огромную голову со множеством лицевых щупалец. Это мог быть сам Ктулху — если бы не глаза! Это существо явно состояло в родстве с Владыкой Р’льеха, и притом — в близком родстве, но только глаза Кхтанида спасли меня от волны безумия. Само средоточие доброты и милосердия — эти глаза были прозрачными глубинами, в которых светилась вся любовь отца к своим детям и вся радость великого художника, любующегося тем, как идеально его произведение.

И он потянулся ко мне и прикоснулся ко мне, и все страхи, весь ужас перед неведомым, все беспокойство души и разума в одно мгновение покинули меня. И когда я возвратился к Тиании, зачарованно глядящей на радостные варианты будущего, проплывавшие по поверхности хрустального шара, я был человеком, примирившимся со всем на свете…


Когда мы с Тианией ушли обратным путем, когда поднялись по грандиозной ледяной лестнице к началу глубокого горного ущелья, наша летательная машина ждала нас там же, где мы ее оставили. А рядом с ней стояли и ожидали меня мои часы времен. Крышка передней панели часов была открыта, и изнутри изливалось бледно-голубое сияние.

Я поцеловал Тианию и поклялся, что вернусь. Она не изменилась в лице — только в уголках глаз я заметил некое подобие страха. Но пока не появились и не потекли по ее щекам слезы, я вошел внутрь корпуса часов времен и поднялся на своем корабле в ледяную атмосферу. Сканеры показали мне оставшуюся на величественном леднике крошечную точку. Вот так началось мое возвращение на Землю..

Часть шестая

Выбор де Мариньи (Разрозненные отрывки из дневника де Мариньи)

28 февраля

Сегодня мне с трудом верится в это, но прошлой ночью я смотрел на Землю через сканеры часов времен, и огни города были подобны крошечным свечкам на гигантском торте. А теперь я не могу избавиться от ощущения, что торт сделан из пластика, что он фальшивый и безвкусный.

Тем не менее сегодняшний день не может совсем испортить воспоминания о том, как мы взлетели высоко-высоко над планетой и смотрели вниз на города людей. Титус показал мне, как телепатически расширять сознание и прикасаться к разуму часов. Это было пугающе, это было потрясающе, это был просто восторг! Я в самом деле слетал на этой фантастической машине на Луну и обратно, и я сам вел часы, но потом Титус снова взял управление на себя и привел часы прямо в мой кабинет. Он говорит, что для такого нужна техника, связанная с «шагом в сторону в гиперпространстве-времени», а для этого нужна практика. Поверю ему на слово: ведь в противном случае мне бы пришлось провести часы в дом через стену или крышу!

Вернувшись, мы выпили бренди — должен сказать, мне это оказалось очень нужно! — и Титус сказал мне, что я должен собой гордиться, поскольку мой тренировочный полет прошел очень неплохо. Похоже, он считает, что теперь все решено. Возможно…


2 марта

В последние четыре дня Титуса не было дома. Он разъезжал по сельской местности в машине, взятой напрокат. Он сказал, что не знает, когда у него в следующий раз будет шанс «полюбоваться старой доброй Англией». А я гадаю — будет ли у него вообще такой шанс!

Пока Титус отсутствовал, я много размышлял о том, что он мне поведал о своих удивительных странствиях. В сравнении с описаниями Элизии в рассказах Титуса наш мир выглядит очень тусклым и скучным местом. Забавно — но стоит мне только начать вспоминать рассказы Титуса, как у меня возникает чувство, что на Земле меня держит слишком мало вещей. А одна фраза моего друга никак не выходит у меня из головы: «Дверь, ведущая во все пространства и времена»…


4 марта

Сегодня ночью я попробую воспользоваться летучим плащом Кроу — антигравитационным устройством, которое он привез с собой из Элизии. Он говорит мне, что полет с помощью этого плаща — нечто восхитительное. Но мы, конечно же, должны дождаться наступления темноты: негоже будет мне пугать до смерти людей, пролетая над Лондоном при свете солнца, словно какой-нибудь полуденный вампир.


7 марта

Кроу вернулся в Элизию. Я проснулся утром — а его кровать пуста. Вряд ли он вообще спал. Он оставил мне на подушке вот эту записку:

Анри,

Прости меня за то, что не сказал тебе о том, что столь скоро возвращусь в Элизию. Я сам об этом еще примерно полчаса назад не знал. Я не смог уснуть, встал, сварил себе кофе и пошел в твой кабинет.

Стрелки часов времен двигались более беспорядочно, чем обычно. Я открыл крышку на передней панели и вошел внутрь корпуса. И я мгновенно услышал голос Тиании. Она обратилась ко мне и передала невероятно загадочное послание от Кхтанида. Коротко говоря, мне крайне важно сейчас возвратиться в Элизию, в течение ближайшего часа. Тиания не говорит мне, что за беда случилась, Анри. Кхтанид запретил. Но наверняка происходит что-то нехорошее, и они не хотят, чтобы я в этом участвовал!

Мне нестерпимо вот так рваться на две части. Да, Земля — моя родина, но теперь и Элизия для меня родной дом, и там меня ждет богиня… Кхтанид однажды сказал мне о том, что она еще юная девушка, но при этом необыкновенная женщина. А для меня она богиня.

Я не хотел будить тебя, Анри. Таким друзьям, как мы с тобой, всегда нелегко прощаться. И в любом случае я планирую в скором времени увидеться с тобой в Элизии.

Я оставил тебе свой летучий плащ; ты знаешь, как им пользоваться, и он скоро может тебе пригодиться. Оставляю тебе также и часы, потому что теперь они мне не нужны — разве что только как врата в сады Элизии. Мое сознание открылось, Анри! Возможности бесконечны… Я рассказал тебе все, что мог, о часах и их действии, и я велел этому Старому Служаке ждать тебя четыре дня, чтобы потом возвратиться в гигантский коридор в сердце Синих Гор, где хранится множество часов времен. Все это время дверца в передней панели часов будет открываться перед тобой сама по себе, а ты уже будешь знать, как нужно поступить и что делать.

Тебя с радостью встретят в Элизии, Анри, но добраться туда ты должен, безусловно, сам. Пока что ты — не один из Избранников. Путешествие может вполне оказаться опасным и уж точно будет непростым. Но по крайней мере у тебя будет оружие, которого не было у меня, когда я впервые пустился в дорогу внутри часов. И когда на твоем пути возникнут препятствия, когда тебе потребуется рука помощи — что ж, мы будем наблюдать за тобой из Элизии. И если ты окажешься там, где я не смогу помочь тебе сам, тогда я постараюсь послать тебе Великую Мысль. О да, в пространстве и времени много препон, но сколь велики награды!

Миры без конца, де Мариньи, и все пространство и время на кончиках твоих пальцев! Необычайные измерения и мрачные плоскости бытия — места из мифов и легенд, снов и фантазий, и все это реально, все это здесь, сейчас, и все можно потрогать. Все это — или Земля. Выбирать тебе.

Ты любишь тайны и загадки, друг мой, как их любил твой отец. И я скажу тебе кое-что, о чем ты бы и сам уже мог догадаться теперь. В тебе есть нечто такое, что зовет в туманные бездны времени, — искра, огонь которой до сих пор пылает в Элизии. И еще кое о чем тебе следует узнать.

Я упоминал о местах из сновидений и фантазий — и все они по-своему осязаемы и реальны, как почва у тебя под ногами. Ах, но сновидения сновидениям рознь, как есть разные сновидцы. Твой отец был величайшим сновидцем, Анри. Он до сих пор таков — ибо он вельможа в Илек-Ваде, где справедливым и любимым народом королем является его старый друг Рэндольф Картер!

Я намерен навестить их как-нибудь, в этой стране сновидений. И когда я соберусь сделать, ты сможешь составить мне компанию. Мы с тобой и Тиания, потому что я точно знаю: она ни за что больше не отпустит меня одного из Элизии… и быть может, с нами отправится еще кто-то. Как знать?

Да, выбор за тобой, но прошу тебя запомнить еще кое-что. Когда-то было время, когда далекие предки человека плавали в теплых густых водах океана и даже не помышляли о ходьбе по суше. А потом было время, когда человек шагал по суше и с завистью смотрел на полет птиц. А потом он и сам научился летать и увидел Луну и другие планеты… Через десять тысяч лет, быть может, люди сумеют создать свою собственную Элизию здесь, на Земле, но у тебя нет этих десяти тысяч лет.

Помни: часы откроются. И тогда ты должен принять окончательное решение.

Не прощаюсь.
Титус.
9 марта

Теперь я все чаще и чаще провожу время здесь, в моем кабинете, а старинные часы меня все больше завораживают. Я ловлю себя на том, что прислушиваюсь к их тиканью и пытаюсь обнаружить какую-то закономерность в безумном движении четырех стрелок по циферблату. И несмотря на обещание, данное самому себе всего лишь вчера утром — что бы ни случилось, остаться на Земле, — сегодня я собрал все свои магнитофонные записи о приключениях Кроу, приложил к ним свои тетради и различные бумаги. Все это я уложил в коробку из прочного толстого картона. Остается только добавить в коробку этот дневник и написать адрес. Все остальное сделает миссис Адамс, когда придет. Она к моему дому близко не подходила с того дня, как узнала, что Кроу вернулся!

Да, я пошлю все эти материалы Писли и…

Но все это, безусловно, зависит от того, не изменю ли я принятого решения насчет того, чтобы отправиться… или не отправиться? Будь проклято это безумное тиканье часов!


10 марта

Сегодня утром я получил письмо от матушки Куорри — скорее, записку, а не письмо. Ей известно, что Кроу снова отправился в странствие, и она вторит ему эхом. «Случилось что-то очень важное». Да я и сам ощущаю это — что-то наподобие затишья перед бурей, беспокойство, зловещее давление на психику. Теперь уже можно сказать… Я сделал свой выбор.


11 марта

Дверца часов открылась, Уингейт, и у меня осталось время только для того, чтобы пожелать Вам всего наилучшего…

А-Л де М.

Эпилог

В полночь, двадцать пятого марта тысяча девятьсот восьмидесятого года, примерно через четырнадцать дней после того, как де Мариньи покинул Землю и отправился в Элизию в часах времен, и через пять дней после того, как Уингейт Писли получил посылку от де Мариньи, «Проект «X» был закрыт… и БЦК нанесли ответный удар! Беспрецедентная ярость разрушений была ответом Ктулху за нападение на Ктхиллу, Дагона и Гидру, поскольку проект, несомненно, был нацелен на попытку уничтожения всех этих существ. На глубине в четыре с половиной мили в прорытую в океанском дне шахту, вблизи от Иннсмутского Дьявольского рифа, был заложен ядерный заряд и взорван с помощью дистанционного устройства. Этот атомный взрыв, прогремевший за несколько минут до полуночи, вызвал неописуемый гнев Ктулху.

Да нет, это еще слишком мягко сказано: верховная фигура БЦК не просто разгневалась — Ктулху просто обезумел от ярости, осатанел! И это понятно — ведь его Тайное Семя, Ктхилла, в мрачной утробе которой он планировал в один ужасный день возродиться, подверглась смертельной опасности. И я боюсь, что этого не произошло, ибо в противном случае гневКтулху был бы куда страшнее. Буря бушевала три дня и три ночи. Эта психическая и физическая атака прекратилась так же резко, как началась. Телепаты из Фонда Уилмарта — те немногие, кто вообще отважился открыть свое сознание во время нападения темных сил, — обнаружили нечто уцелевшее, оставшееся в живых на огромной глубине под расшатанным взрывом Дьявольским рифом. Это «нечто» было, судя по всему, ранено и извергало жалобные телепатические угрозы и обещания мести. В итоге оно исчезло в глубинах Северной Атлантики.

Буря продолжалась три дня и три ночи. Психические отголоски Бури распространились по всей планете, а вот ее физические проявления были весьма четко локализованными. Что касается психических эффектов, то омерзительные телепатические извержения из Р’льеха и других затонувших тихоокеанских обителей Ктулху были настолько сильны, что они вызвали жесточайшие вспышки необузданного массового помешательства в психиатрических клиниках по всему миру. Даже самые смирные пациенты стали одержимы жаждой убийства, и с ними не могли совладать ни врачи, ни санитары. В нескольких больницах руководству пришлось прибегнуть к использованию огнетушительной техники, чтобы спасти свою жизнь, но в целом ряде подобных учреждений спохватились слишком поздно. Сбежавшие безумцы начали бесчинствовать на улицах Лиссабона, Чикаго, Лондона и Кельна, и все это происходило до тех пор, пока Буря вдруг внезапно и резко прекратилась вечером на третьи сутки.

Но к этому моменту старинного Мискатоникского университета уже не существовало. В Аркхеме подземные толчки, поразившие всю Новую Англию, оказались наиболее жестокими. Но сначала на университет налетел смерч жуткой силы, а потом он оказался в самом эпицентре кошмарной грозы. Мне помогла избежать гибели чистой воды удача, а многим из моих коллег повезло меньше…

Словом, старинный университет сгорел дотла, а вместе с ним потрясающее по масштабам наследие Фонда Уилмарта — огромное хранилище эзотерических знаний о БЦК, их приспешниках и их мерзких темных деяниях против человечества и вселенной. В то же самое время, когда пылал Мискатоникский университет, ужасные разрушения произошли в Иннсмуте. Там профессор Уингейт Писли и его соратники отдали свою жизнь ради безопасности и здравомыслия всего мира, который они в яростной борьбе уберегли от самого страшного зла.

Но и тогда Ктулху не успокоился. На третий день он наслал проливные дожди, из-за которых в разрушенных Иннсмуте и Аркхеме произошло наводнение. Река Мискатоник вышла из берегов. Многие жители погибли, и только потом вода отхлынула. Такова была Буря, во время которой весь штат Новая Англия превратился в зону природной катастрофы, равной которой не было на памяти ныне живущего поколения.

Но когда я решил опубликовать эту работу, я вовсе не намеревался описывать подробности этого стихийного бедствия и перечислять ужасные потери и разрушения. Обо всем, что было связано с Бурей, впоследствии очень скрупулезно написали некоторые научные журналы, однако в этих статьях совершенно неверно трактовалась роль необычных метеорологических явлений. Поэтому я больше об этом ничего говорить не стану. Но я хочу воспользоваться возможностью сказать о том, что теперь стало предметом досужей болтовни. Об этом ведутся жаркие дебаты не только в нашем Фонде Уилмарта, который, кстати говоря, продолжает разрастаться, но и среди ряда представителей тех властных структур, на которые мы работаем и которые знают нас и осознают всю важность нашей работы.

Проще говоря, Титуса Кроу и Анри-Лорана де Мариньи словесно высекли самым жестоким образом те, кто предпочел увидеть в них трусов и предателей дела Фонда. Эти люди считают, что Титус Кроу покинул Землю в то самое время, когда лишь он один был обладателем оружия, против которого БЦК не смогли бы выстоять. На самом деле, одна из причин, почему эти силы зла столь яростно противились возвращению Титуса Кроу на нашу планету, почти наверняка заключалась в том, что они боялись его. Боялись, что он обрушит на них свое новообретенное могущество.

Тем не менее я утверждаю, что этих двоих людей обвиняют несправедливо. И Кроу, и де Мариньи выдержали самые страшные битвы с БЦК анонимно задолго до того, как многие из нас вообще узнали о существовании Древних. Как же можно считать таких людей трусами и предателями? И тем не менее я разговаривал с целым рядом людей, недовольных «дезертирством» Кроу, и мне кажется, что в их сознании посеяны зерна сомнений — но кем они посеяны?

Следует ли мне напоминать сотрудникам Фонда о том, что наша борьба еще очень далека от завершения? И должен ли я говорить о том, что в то самое время, как мы призваны отражать любую попытку БЦК обрести свободу и вырваться из узилищ, куда их поместили Старшие Боги, эти самые чудовища именно к этому и стремятся всеми силами? И если они ради этого поселяют недоверие в умах людей… что же тогда? Мне страшно. Нам всем страшно. И я вам скажу словами Титуса Кроу, чего именно мы боимся: мы боимся той грандиозной задачи, которая стоит перед нами, которая нам поручена, потому что именно мы, и никто другой, — хранители вселенной…

Всегда помните: Ктулху жив, он спит, но старается овладевать сознанием людей, а через них — всем пространством и временем — и я скажу вам, что он уже одержал целый ряд побед!

Артур Д. Мейер,
Новый Мискатоникский университет,
Ратленд, штат Вермонт

Путешествие в мир снов

Барзаю Не-Слишком-Мудрому, доказавшему — невольно, — что восходящий не обязательно должен спуститься[46].

Введение

Что касается меня, то я никогда особым сновидцем не был, никогда никуда не путешествовал дальше Ультхара, но видел караваны, переходившие реку Скай вброд, а еще сидел в курительной комнате гостиницы Тысячи Спящих Кошек и слушал рассказы тех, кто получше меня. Наверное, такое о себе может сказать большинство сновидцев. Между тем, похоже, с каждым днем нас становится все меньше. Было время, когда человек из бодрствующего мира мог гарантировать, что если он остановится в гостинице в мире сновидений Земли, то он обязательно повстречает там пару-тройку сновидцев из мира бодрствования смертных, — и тогда не потекут ли разве рекою рассказ за рассказом? О да, непременно.

И вы услышите волшебные имена людей и названия разных мест, и от этих имен и названий у вас чаще забьется сердце и разыграется воображение, когда вы станете слушать повести о героических и фантастических подвигах. И кто-то обязательно упомянет Куранес или Рэндольфа Картера… или Ричарда Аптона Пикмэна. И если загадочная судьба последнего может заставить вас зябко поежиться, то, слушая рассказы о приключениях других, вы ахнете. Ах сны, сны… Какие бывали сны…

Но все же, пожалуй, не стоило бы мне слишком уж сильно жаловаться, потому что если подумать — так два моих самых излюбленных рассказа я услыхал совсем недавно, и вот ведь совпадение — услыхал-то я их в гостинице Тысячи Спящих Кошек… в Ультхаре.

Первый рассказ оказался странным и запутанным. Это было повествование о пространстве и времени, о непонятных измерениях и плоскостях бытия, недоступных пониманию большинства людей. Рассказ о пылинках в мультивселенной, клубящихся за преградами не временными и не пространственными, и не в каком-либо промежуточном измерении, известном смертным. Такое предстает лишь в самых диких научных и метафизических гипотезах. Рассказ о тропах между сферами, о тусклых коридорах, ведущих к таким же сумеречным и полуреальным странам древнейших мифов… А для часов времен все эти словно бы недостижимые края находились буквально за углом.

На самом деле, «часы времен», как давным-давно отметил Титус Кроу, было совершенно неподходящим названием для этой машины? Забава Старших Богов, прошедшая через века, из легендарных стран, из времен до начала времен, как говорят люди, эти часы были вратами, ведущими… всюду! Это была дверь, ведущая к чудесам, радости и красоте — но одновременно это было темное жерло, ведущее к самым глубоким пещерам, чужеродному злу и пронзительному, не имеющему названия ужасу. Первый рассказ, услышанный мной, был историей о том, как часы впервые оказались в руках Анри-Лорана де Мариньи, а эта история уже рассказана. Но ради тех, кто с ней не знаком, я вкратце ее перескажу, прежде чем перейти ко второму из двух рассказов. Но прежде чем приступить к пересказу, будет лучше, если я расскажу о том немногом, что ведомо о самих часах времен.

Безусловно, история часов настолько странна и загадочна, что способна пробудить умственный аппетит любого любителя тайн или будущего искателя неописуемых чудес (а вы наверняка таковы, если уж читаете это). Сначала, если проследить за существованием загадочного — переноса? — так далеко в прошлое, насколько это возможно, получится, что часы принадлежали некоему Йоджи Гиамальди, индусу, другу злополучного Каролинского мистика Харли Уоррена. Гиамальди и Уоррен входили в группу психофеноменологов, существовавшую в Бостоне в период примерно с тысяча девятьсот шестнадцатого по тысяча девятьсот восемнадцатый год. И Гиамальди клялся перед всеми членами этой группы, что только он один из живых людей побывал в Янь-Хо, зыбких руинах давно утраченной эпохи, и что ему удалось кое-что прихватить из этого мрачного некрополя.

По неведомым причинам Йоджи подарил часы некоему Этьену-Лорану де Мариньи (который, быть может, был одним из величайших американских оккультистов и отцом одного из героев грядущей истории), и тот хранил их в своем убежище в Нью-Орлеане, где исследования магических наук стали основной целью его жизни. Много ли он узнал о тайнах часов, остается неизвестным, но после того, как старший Мариньи умер, часы, вместе с другими антикварными безделицами, были проданы французу-коллекционеру.

Вот тут в истории образуется брешь. Много лет спустя Титус Кроу купил эти часы на аукционе старинной мебели в Лондоне, но все его последующие попытки разыскать местонахождение предыдущего владельца, француза, были обречены на неудачу. Впечатление было такое, что этот человек попросту исчез с лица Земли.

О самом Титусе Кроу — человеке совершенно гениальном в плане поисков черной магии, утраченных легенд и затуманенных аналогий мифов, который также займет значительное место в моем повествовании, — известно многое, но пока что достаточно будет упомянуть о том, что глубочайшему исследованию часов времен он посвятил столько лет своей жизни, что стал в какой-то мере одержим этим устройством. Когда Кроу был помоложе, он, бывало, по ночам сидел в своем кабинете, подперев подбородок ладонями, и скорбно размышлял о загадке особенного, формой напоминающего гроб и странно тикающего страшилища, стоявшего в углу. Это было нечто наподобие часов, но их четыре стрелки двигались в совершенном разладе со всеми известными человеку или даже воображаемыми хронологическими системами. Взгляд Титуса скользил по странным иероглифам, нанесенным не менее странными орнаментами на циферблат величественных часов.

Когда Титус Кроу не был занят менее головоломными случаями, он неизменно возвращался к изучению часов, и хотя обычно его изыскания ничего не давали, полными провалами их тоже нельзя было назвать. Довольно часто Кроу казалось, что он на пороге прорыва, — и он осознавал, что если он не ошибается, то наконец поймет чужеродные хитросплетения, управляющие его «дверью ко всем пространствам и временам», но в последний момент все срывалось и кончалось неудачей. А ведь однажды ему довелось увидеть (довелось, но не посчастливилось), как часы были открыты двумя типами с сомнительной репутацией и столь же сомнительными намерениями. К счастью, деяния этих типов в этом мире вскоре прекратились… но потом наконец пришла потрясающая догадка.

Это произошло в ту пору, когда Титус Кроу работал в Фонде Уилмарта — крупномасштабной организации эрудитов, единственной благороднейшей целью и задачей которых было избавление мира — да и всей вселенной, на самом деле, — от всех оставшихся следов древнейшего зла, уцелевших демонических сил и власти мифического Цикла Ктулху. В это самое время Титус Кроу посетил Мискатоникский университет в Аркхеме, штат Массачусетс. Там, в одном из тщательно оберегаемых толстенных старинных фолиантов, хранящихся во всемирно известной библиотеке университета, он наконец разыскал последовательность старинных письмен. В первый момент письмена его напугали, а потом он с восторгом признал, что знаки поразительно напоминают те, что нанесены на циферблат его громадных часов. Более того, в книге содержались переводы отрывков, написанных иероглифами, на латынь!

Вооружившись этими познаниями, как собственным розеттским камнем[47], Кроу вернулся в Лондон, где вскоре снова приступил к разгадке множества старинных тайн часов времен. И он оказался прав, потому что это невероятное устройство действительно было средством передвижения: своеобразной пространственно-временной машиной, принципы действия которой были более неведомыми и странными, нежели ядра звезд, о строении которых мы хотя бы можем строить догадки.

О своей работе над часами в то время Титус написал своему другу и коллеге, Анри-Лорану де Мариньи: «Я пребываю в положении неандертальца, изучающего руководство по вождению пассажирского самолета — но у меня и руководства нет!» Но Анри не смог помочь своему ученому другу. Его отец владел пресловутыми часами в ту пору, когда Анри был маленький, и он об этом ничего не помнил. Титус Кроу между тем, уж если брался за что-то, не привык опускать руки, поэтому продолжал свои изыскания с прежним упорством.

Мало-помалу он раскрыл все маленькие секреты часов. Он научился открывать переднюю дверцу без множества возможных последствий, и тогда странные огни неизбежно озаряли его кабинет, отбрасывали замысловатые тени и окрашивали вещи в неземные цвета. Он узнал, как «телепатически» настраиваться на субэфирные вибрации устройства и, как он это называл, «соединиться» с часами. Он осознал природу «команд», которые следовало отдавать часам, чтобы управлять ими в странствиях по временным и пространственным потокам, и через какое-то время Титус Кроу решил, что мог бы предпринять свой первый полет на этом причудливом транспортном средстве.

Все эти познания пришли к Титусу Кроу довольно быстро, но не сказать, чтобы он был психологически готов проверить свои гипотезы в тот момент, когда таковая проверка была ему навязана. Это случилось тогда, когда он и его молодой друг де Мариньи (который также был участником Фонда Уилмарта) находились в Блоун-Хаусе, обширном бунгало Кроу на Пустоши святого Леонарда в Лондоне.

Оба они стали весьма острыми шипами, коловшими в бока божеств и демонов Цикла Ктулху, и в конце концов главный предводитель этого цикла, сам великий и ужасный Ктулху, нашел способ нанести Мариньи и Кроу ответный удар. Пребывая в страшных сновидениях Р’льеха, в своей обители, затопленной где-то на просторах Тихого океана, Ктулху решил осуществить свои злобные планы с помощью Итхаквы, Гуляющего по Ветрам, Повелителя Снегов. Сам Итхаква не мог пересекать преграды, с незапамятных времен возведенные Старшими Богами — то есть он мог передвигаться только в пределах Полярного Круга и примыкающих к нему районах, а также в странных северных звездных путях и инородных мирах, но при этом он оставался бесспорным повелителем всех ветров планеты. И вот он послал воздушные стихии с четырех концов света, дабы они обрушились на жилище Титуса Кроу.

И когда за дребезжащими окнами начали собираться жуткие силуэты зла, когда бунгало начало сотрясаться под ударами стихии и Блоун-Хаус был готов в любой момент рухнуть, у Титуса Кроу не осталось другого выбора. Он не имел права рисковать своей жизнью и сохранностью часов времен. Он открыл переднюю дверцу часов и поманил за собой Мариньи. А когда эта «странная локализованная буря» утихла, а от дома остались развалины, не стоило, пожалуй, удивляться тому, что не было найдено никаких следов двоих друзей. Не нашли ни их, ни странных часов.

Ну, а теперь вкратце. Титус Кроу успешно удрал от чудовищных ураганов, насланных на него Итхаквой, в далекое будущее, и добрался почти что до Конца Времён. По пути он овладел множеством секретов и тонкостей часов и научился управлять своим полетом. Что касается Мариньи, то он не был таким уж страстным адептом часов, как его друг, и едва начался полет, как его, образно выражаясь, «смыло за борт» ужасными хроноволнами, и только десять лет спустя его выловили из Темзы скорее мертвого, чем живого! Невзирая на то, что полет в часах времен продлился всего несколько секунд и юный друг Кроу ни капельки не состарился, как бы то ни было — десять лет таки пролетели. Поэтому де Мариньи гадал, в какую даль занесло его друга — а может быть, он странствовал до сих пор?

Вскоре он получил ответы и на этот вопрос, и на некоторые другие.

Оправившись от своего фантастического приключения, де Мариньи вернулся в свой старинный лондонский дом, и вскоре после этого именно туда в мир людей возвратился Титус Кроу. Ах, но это был уже не прежний Титус Кроу. Он пережил превращение. Он стал моложе, крепче, мудрее (правда, в последнее Мариньи верилось с трудом). Новый Кроу повидал невероятные чудеса и проследил свою родословную вплоть до Старших Богов. И теперь он вернулся на Землю с одной-единственной целью: предложить Анри-Лорану де Мариньи возможность присоединиться к нему в Элизии, обители Великих Богов Древности. В качестве затравки, если таковая требовалась, вот как Кроу рассказал другу о своих приключениях:

«…Я застрял на берегах доисторического океана, Анри, где жил своим умом. Охотился на гигантских крабов. Сделал себе гарпун и ловил загадочных рыб. Убегал от динозавров, которые гонялись за мной. А за миллиард лет до этого я обитал внутри огромного кожистого конуса — живого организма, который на самом деле был членом Великой Расы, обитавшей на Земле в незапамятных безднах прошлого. Я повидал жестокую, владевшую миром империю Цан-Чан — через три тысячи лет после нашего времени, а потом — громадные темные склепы, царящие в конце времен. Я телепатически беседовал с суперразумными моллюсками в густых океанах Венеры — там, где потом еще полмиллиарда лет не смогут жить даже самые примитивные живые существа. Я стоял на пустынных берегах этих же самых морей десять миллионов лет спустя, когда они стали стерильными, после грандиозной эпидемии, уничтожившей жизнь на всей планете…

О, я был близок к тому, чтобы увидеть рождение вселенной. Я едва не увидел ее гибель! И все эти чудеса, и многие другие по-прежнему существуют сразу же за тонкой пеленой пространства и времени. Мои часы преодолевают эту пелену отважнее и увереннее, чем драккары викингов бороздили седое Северное море. И ты спрашиваешь меня, что я хочу сказать, когда говорю еще об одном странствии — вместе с тобой?

Когда я возвращусь в Элизию, Анри, в обитель Старших Богов в созвездии Ориона, в моем дворце там найдется место и для тебя. На самом деле, у тебя там будет свой собственный дворец. Почему бы и нет? В стародавние времена Боги брали себе не ложе дочерей человеческих, не правда ли? Разве ты не сделаешь обратное? Я так поступил, друг мой, и теперь вселенная принадлежит мне. Она может принадлежать и тебе тоже».

Вскоре после этого Титус Кроу вновь отбыл с Земли, но на этот раз он воспользовался часами времен более адекватно — в качестве «портала». Он прошел через них, а они остались у де Мариньи — до тех пор, пока он не решится поступить так или иначе. Де Мариньи осознавал, что, если он решится исследовать мрачные бездны часов, это будет нелегко. Но его сознание начали посещать доселе невиданные видения, а чудеса стали призывать его к себе сильнее, чем сирены завлекали Улисса.

А де Мариньи был любителем тайн и загадок ничуть не меньшим, чем ты, читатель, а если так, то как он мог противиться предложенному вызову? Ты бы смог?

Часть первая

1. Зов Кхтанида

В первый раз де Мариньи осуществил полет в часах времен двумя неделями раньше, под опытным руководством Титуса Кроу. Теперь Титус исчез — он вернулся в Элизию, к Тиании — потрясающей девушке-богине, которую там полюбил. И де Мариньи решил отправиться туда же — один.

Кроу очень постарался. Он самым тщательным образом инструктировал своего юного друга во время совместных полетов в часах времен, и де Мариньи ни в коем случае нельзя было назвать профаном и неучем в обращении с этим диковинным транспортным средством. Все дело было в «соединении» с машиной — так, чтобы часы стали продолжением тела и разума пассажира, его дополнительной конечностью, шестым чувством — либо и тем, и другим.

И вот, когда половина планеты спала и тьма окутывала землю, Анри-Лоран де Мариньи решил доказать, что он достоин новой и лучшей жизни в Элизии; и он сделал это единственным доступным ему способом: предоставил себя и свое судно потокам пространства и времени. Мир, пребывавший в неведении, остался позади, а де Мариньи окунулся в пространство-время в своем странном гибридном судне, почти очеловеченной машине. Он вел свое судно к Ориону, охваченный радостным волнением. Где-то там, где-то в далекой бездне, за невидимыми преградами гиперизмерений, его ждала сказочная Элизия. И это казалось де Мариньи вполне разумным: раз уж Элизия находилась «рядом» с Орионом, эта звезда должна была стать для него ориентиром.

Одно де Мариньи для себя решил четко и неотвратимо: хотя Титус Кроу говорил ему о том, что в случае непреодолимых трудностей он всегда может связаться с ним через часы, Анри-Лоран не стал бы этого делать — разве что только тогда, когда опасность угрожала бы его жизни. Насколько ему было известно, попасть в Элизию, не будучи рожденным там, можно было одним-единственным путем — путем преодоления опасностей. Только те могли насладиться старинными чудесами Элизии, кто этого заслуживал, и де Мариньи не собирался полагаться на Титуса Кроу насчет своего — права по рождению?

Да-да. Его права по рождению. Элизия принадлежала ему по праву рождения — на это намекал Титус Кроу. Как ему говорил об этом друг? «Ты любишь тайны и загадки, друг мой, как их любил твой отец. И я скажу тебе кое-что, о чем ты бы и сам уже мог догадаться теперь. В тебе есть нечто такое, что зовет в туманные бездны времени, — искра, огонь которой до сих пор пылает в Элизии. И еще кое о чем тебе следует узнать.

Я упоминал о местах из сновидений и фантазий — и все они по-своему осязаемы и реальны, как почва у тебя под ногами. Ах, но сновидения сновидениям рознь, как есть разные сновидцы. Твой отец был величайшим сновидцем, Анри. Он до сих пор таков — ибо он вельможа в Илек-Ваде, где справедливым и любимым народом королем является его старый друг Рэндольф Картер!

Я намерен навестить их как-нибудь, в этой стране сновидений. И когда я соберусь сделать, ты сможешь составить мне компанию…»

Размышляя о том, что ему говорил Кроу, и осознавая как физически, так и эмоционально, что первая стадия его полета успешно завершена и полет протекает нормально, де Мариньи улегся на спину и стал наблюдать своим мысленным зрением — которое теперь стало частью оборудования часов времен, своеобразным ментальным «сканером» — за звездами, движущимися по бархатной черноте неба со всех сторон. Судно де Мариньи с невероятной скоростью мчалось через безвоздушные холодные глубины пространства.

«Так же реальны и осязаемы, как почва у тебя под ногами», — сказал Кроу о сновидениях. Что ж, раз Титус Кроу сказал так, значит, так оно и было. А разве в тридцатых годах Герард Шрах намекал не на то же самое. Разве до него не о том же самом говорили другие великие мыслители и философы? Безусловно, говорили. Де Мариньи точно помнил слова Шраха по этому поводу.

«…Мои собственные сны настолько живы и реальны — до такой степени, что я никогда не могу точно судить, сплю ли я, до тех пор, пока не проснусь. Поэтому я не берусь судить, какой мир более живой: мир бодрствования или мир сновидений. Конечно, мир бодрствования представляется более прочным — но подумайте, что говорит нам наука об атомарном строении так называемых твердых тел… и что у вас останется?»

Вот с такими мыслями, мысленным взором любуясь бескрайними просторами вселенной, украшенными мириадами бриллиантов, де Мариньи дал часам телепатическую команду прибавить скорость и погрузился в сон. Сон ласково принял его в свои объятия. Де Мариньи спал не без сновидений.


Вне всякой тени сомнения, сны спящего де Мариньи не были естественными. И если бы не его познания об Элизии, почерпнутые через Титуса Кроу — в особенности, о Хрустально-Жемчужном Чертоге, где в непроницаемом святилище, за величественным ледником восседал на престоле его преподобие Старший Бог Кхтанид, — то он, пожалуй, счел бы себя жертвой ужаснейшего и страшнейшего кошмара. Потому что внезапно перед ним предстало воплощение первобытного страха — богохульная фигура самого Ктулху, но вот только это был не Ктулху, а Кхтанид, и при том, что первый был черен, как смоль, а второй сиял светом звезд.

Подсознательное тело де Мариньи неслось по звездным пространствам, внутри матрикса великих часов, бросающих вызов пространству-времени, а его видящее сны сознание пребывало в том самом Хрустально-Жемчужном Чертоге, который столь подробно ему описывал Титус Кроу. И он увидел, что Кроу нарисовал почти что идеально точную картину этого восхитительного инопланетного чертога подо льдами «полярных» областей Элизии.

Массивный, высокий сводчатый потолок, пол, вымощенный шестиугольными титановыми плитами, резные колонны, чей блеск был отчасти спрятан за дымкой розового кварца и жемчуга. И повсюду — белые, розовые и кроваво-алые отблески кристаллов, странным образом растворенные во всех этих причудливых углах и пропорциях, о которых рассказывал Кроу. Даже главный элемент зала — огромная багряная подушка с громадным матовым хрустальным шаром — оказался в точности таким, как его описал Кроу. И конечно, там был и Кхтанид…

Его Величие Кхтанид, Старший Бог и кузен Великого Ктулху — те самые отпрыски космического рода, из которого происходил повелитель Р’льеха, — величественно передвигался по циклопическому залу. Его тело было подобно горе! Однако его сложенные на спине фантастические крылья трепетали словно бы от волнения, а его громадная осьминогоподобная голова с щупальцами, покрывавшими лицо, поворачивалась то в одну сторону, то в другую с явной сосредоточенностью.

Но как чужеродно ни было это существо, то, что могло бы легко напугать, на самом деле восхищало! Ибо это огромное создание, сверкающее так, словно было усыпано алмазами, озирало зал громадными глазами, светящимися, словно расплавленное золото; эти глаза были полны сострадания и любви — о да, и страха, — что почти невозможно себе представить в сочетании со столь жуткой обителью плоти. И эти глаза вновь и вновь возвращались пытливым взглядом к роскошному кристаллу, лежащему на багряной подушке.

Именно благодаря глазам Кхтанида де Мариньи уверился в том, что бояться здесь нечего, и они же убедили его в том, что он видит нечто большее, нежели сон. Казалось, Старший Бог призвал его к себе, но еще скорее, чем эта мысль пришла к сновидцу, Его Величие повернулся и воззрился прямо на него — туда, где его бестелесная сущность невидимо «стояла» внутри циклопического подземного чертога.

— Анри-Лоран де Мариньи, — произнес в сознании сновидца рокочущий, но бесконечно добрый голос: — Землянин, верно? Да, я вижу, что это так. Ты ответил на мой зов, и это хорошо, ибо это испытание, которому я намеревался тебя подвергнуть перед тем… перед тем…

Мысленный голос сменился неуверенным молчанием.

— Кхтанид, — произнес де Мариньи, не зная, как обращаться к мифическому существу. — Я вижу, что ты… взволнован. Зачем ты призвал меня сюда? Какая-то беда приключилась с Титусом Кроу?

— С Титусом, верно. И с Тианией, которую я люблю, как отец. Но подойди. — В могучем голосе послышалась тревога. — Загляни в хрустальный шар и скажи мне, что увидишь.

Хотя де Мариньи и пребывал в бестелесном состоянии, он все же обнаружил, что способен передвигаться. Он последовал за Кхтанидом к краю огромной подушки, а затем прошел по ее шелковым просторам к самой середине. Там покоился величественный матовый хрустальный шар. Его млечная поверхность едва заметно двигалась. Казалось, в неподвижных водах озера отражаются облака.

— Смотри! — приказал Его Величие, и млечные тучи стали расступаться…

Видящий сон де Мариньи уставился на зрелище, которое заставило его похолодеть от ужаса. Он мало что понял и еще меньше смог в это поверить. Хрустальный шар, лежащий на шелковой подушке, теперь загорелся собственным красным светом. Темные тени заплясали вокруг, когда языки пламени взлетели над четырьмя высоченными пылающими факелами. Эти светильники стояли по углам не то помоста, не то алтаря, на котором лежала некая громадная красноватая масса — живой и злобный кристалл не менее трех футов в поперечнике. Он зловеще пульсировал, отражая свет факелов. Казалось, это невероятно огромный рубин. Его, расположившись по углам помоста, охраняли четыре приземистые фигуры в странных тюрбанах. В их лицах больше всего пугали широченные рты. К поясам у этих стражей были приторочены устрашающего вида ятаганы. Через какое-то время стражи начали двигаться вдоль алтаря, и де Мариньи увидел, что время от времени они останавливаются, чтобы поистязать двух пленников. Одетые в лохмотья, двое несчастных были прикованы цепью к ступеням алтаря.

Эти две фигуры повергли де Мариньи в боль и шок, ибо одним из двоих был его старый друг и товарищ по былым приключениям, Титус Кроу, а другая — озаренная красноватыми бликами факелов, фантастически красивая даже в таком плачевном состоянии — видимо, это была девушка-богиня Тиания, родом из Элизии. И тут — так же внезапно, как эта картина появилась перед взором де Мариньи, который отчаянно пытался запечатлеть в памяти все ее детали, — зрелище исчезло. Белесые тучи заволокли поверхность хрустального шара.

Внутри часов времен, продолжавших свой полет по звездным просторам в половине вселенной от того места, куда де Мариньи перенесло сновидение, он покрылся испариной, вздрогнул и повернулся на бок. В это самое время его бестелесное подсознание в Хрустально-Жемчужном Чертоге с мольбой вопросило у Его Величия Кхтанида:

— Но что же это значит? Где они находятся? И как это могло…

— Постой! — Громадное существо резко повернулось, и на миг его огромные глаза превратились в узкие щели, и в них сверкнуло нечто отличное от сострадания и любви. Кхтанид до мозга костей был божеством, и де Мариньи ощутил, что в какой-то миг он был очень близок к тому, чтобы его коснулась колоссальная энергия. Отчаяние Старшего Бога представляло собой живую силу, которую сновидец ощутил так же явственно, как его бодрствующее тело почувствовало бы тепло солнечного света или холодное прикосновение морозного ветра. А потом золотые глаза Кхтанида быстро заморгали, и его циклопическое тело сильно задрожало. Он явно пытался овладеть своими чувствами.

— Постой, де Мариньи, — наконец пророкотал мысленный голос. На этот раз он зазвучал более сдержанно. — И я все объясню. Но пойми, что каждое упущенное мгновение увеличивает их страдания…

И тут величественный голос ослабел. Де Мариньи показалось, что Кхтанид словно бы пожал плечами.

— Но что еще можно поделать? Я должен поведать тебе все, что мне известно, потому что ты — их единственная надежда на спасение. На самом деле, ты станешь орудием их спасения. Если сумеешь. Есть ли в тебе сила, де Мариньи? Тот ли ты человек, которым тебя считает Титус Кроу? Вправду ли ты решился проникнуть в Элизию? Я вот что скажу тебе: я не беспристрастен, но эту пару я люблю. Верни их ко мне, и я приму тебя в Элизии как сына. Подведешь меня, и тогда… — вновь последовало ментальное пожатие плечами, — и тогда до конца дней своих останешься чадом Земли — если, конечно, выживешь в испытании!

— Что бы ни требовалось сделать для спасения Титуса Кроу — да, и его Тиании, — я постараюсь это сделать, — пылко отвечал сновидец. — Куда бы ни потребовалось отправиться, я отправлюсь туда.

— Тебе придется не просто постараться, де Мариньи, и путь тебе предстоит очень неблизкий. Когда я скажу тебе все то, что могу сказать, тогда тебе предстоит тронуться в путь — мгновенно.

— И моей целью станет…

— Земля!

— Земля? — раскрыл от изумления рот сновидец. — Но…

— Да, Земля, ибо твоя родина — это единственный надежный плацдарм, откуда ты сможешь стартовать к конечной цели, где прямо сейчас Титус Кроу и Тиания столкнулись с неведомыми ужасами. — На краткий миг Кхтанид помедлил и обратил взор своих золотых глаз к спящему де Мариньи. — Твое сознание явно чувствительно к телепатическому общению, Землянин, иначе я не призвал бы тебя сюда, в Элизию. Но скажи мне, способен ли ты видеть сны? Можешь ли ты вправду видеть сны?

— Могу ли я видеть сны? Но ведь я…

— Твой отец был величайшим сновидцем.

— Титус Кроу мне тоже так говорил, но… — начал, было, де Мариньи, но оборвал себя на полуслове, потому что в голову ему пришла потрясающая мысль. — Ты пытаешься сказать мне, что Титус и Тиания находятся…

Циклопическое существо кивнуло.

— Да, они томятся в мире сновидений Земли, де Мариньи. Разыскать их, освободить и возвратить в Элизию целыми и невредимыми — вот твое испытание. Один человек против всего мира сновидений Земли — страны ее кошмаров!

2. Сны о проклятии

— Есть способ, — сказал Его Величие, — с помощью которого я могу быстро запечатлеть в твоем сознании все, что мне известно о том… куда ты должен попасть. Ощущения могут быть неприятными — у тебя может разболеться голова, но в остальном это совершенно безопасно. Есть также способ невероятно ускорить этот процесс, и… Но нет, я боюсь, твое сознание к этому не готово. Это могло бы тебя разрушить.

— Кроу говорил мне, как ты ему кое-что… открыл, — отозвался де Мариньи. — Прямо здесь, в этом зале, насколько мне помнится. А я готов ко всему, что от меня требуется.

— Таланты Титуса Кроу невероятно высоки — даже для того, в чьей крови столь сильны гены Древних. С ним процесс пошел очень быстро, почти мгновенно, но с тобой я бы так поступать не дерзнул. Это тебя не преуменьшает, де Мариньи: просто, если с тобой что-то случится, тогда никто и ничто не спасет Титуса Кроу и Тианию. Но в любом случае твое обучение не затянется надолго; мои познания о стране сновидений Земли весьма скудны. Почему это так — ты вскоре поймешь. А теперь подойди ко мне…

Сновидец поплыл к инопланетянину-колоссу, а лицевые щупальца Его Величия словно бы вытянулись и прикоснулись к его бестелесному сознанию.

— Замри, — приказал Кхтанид за мгновение до контакта.

…И в сознании де Мариньи сразу же отворились врата для странных познаний, и в эти врата хлынули фантастические видения сумрачных мифов и легенд, высвобожденных из кладовой, где Кхтанид хранил все, что ему было ведомо о стране сновидений Земли. И хотя Его Величие был совершенно прав насчет того, что ему было известно не слишком много об этом подсознательном измерении, все равно бестелесному землянину показалось, что этот Старший Бог всеведущ в том, что касается человеческих снов.

Ибо так стремительно, как только его сознание было способно принять то, что ему было послано, де Мариньи стал обладателем сокровищ информации, прежде ведомым только некоторым испытанным посетителям страны сновидений — измерения, самая ткань которого существовала только для сознания земных сновидцев и только этим сознанием поддерживалась. Он увидел материки, холмы и горы, реки и океаны снов, их сказочные страны, города и села. Он увидел людей, населявших эти эфирные области. Поразительно: он даже узнал некоторые увиденные им места. Он вспомнил приключения, пережитые во снах им самим, — те, которые сам он считал давно забытыми, как забывается ночь при свете зари.

Вот так познания перетекали из сознания Его Величия Кхтанида в сознание Анри-Лорана де Мариньи. Ему была показана Пещера Пламени, где неподалеку от врат бодрствующего мира бородатые коронованные жрецы Нашт и Каман-Тах возносили молитвы и приносили жертвы капризным богам сновидений, обитавшим в облаках над Кадатхом. Вот как. А мгновением позже, перенесенный в Холодную Пустошь, он даже увидел сам Кадатх, запретный для глаз людей. Правда, де Мариньи не понял, где оно находится в точности, это зловещее место. Даже сам Кхтанид не знал наверняка, в какой области пространства-времени лежит Кадатх.

Сердце де Мариньи едва успело ударить один раз, как он уже перенесся на высоту семи сотен ступеней, к Вратам Глубокого Сна. А за этими ступенями он познакомился с Зачарованным Лесом и его странными обитателями — зугами. Ему было дано понять, почему зуги — маленькие, коричневые, смутные — смогут стать очень важны для предстоящего ему испытания, ибо они были умны и очень многое знали о стране сновидений Земли. Мало того, поговаривали, что зугам доступен выход в мир бодрствования, что они знают два места, где измерения сна и реальности сливаются. Но на счастье, с учетом сомнительных аппетитов зугов, они не могли далеко уйти от мест своего исконного обитания.

А потом Зачарованный Лес и живущие в его чаще зуги исчезли, и де Мариньи был показан роскошный город Селефаис в долине Ос-Наргай за Танарианскими холмами. И он узнал о том, что Куранес, некогда сам легендарный сновидец, правит в Селефаисе, и что о царе Куранесе известно во всех мирах сновидений, как о единственном человеке, когда-либо пересекшем звездные потоки и возвратившемся в здравом рассудке. Глядя на Селефаис с высоты, де Мариньи увидел сияющие минареты великолепного города и галеры, стоящие на якорях в синей гавани, и гору Аран, где деревья гинкго покачивались на ветру, дувшем с моря. А еще была поющая, бурлящая Наракса с ее крошечными деревянными мостиками, змеящимися к берегу моря; и бронзовые городские ворота, за которыми лежали вымощенные пластинами оникса тротуары, уводящие в лабиринт забавных улочек и переулков.

Но на осмотр Селефаиса де Мариньи было отпущено совсем немного времени. Только он успел обвести взглядом город и его окрестности, как его унесло прочь. Он поднялся высоко над Серенарианским морем, вздымавшем валы к самым небесам. Там, посреди кружевных облаков, подкрашенных розовым светом, ему был показан парящий в небе Серанниан — облачный город из розового мрамора, выстроенный на эфирном побережье, где в небо впадает западный ветер; и де Мариньи восторгался чудесами страны сновидений, раскинувшейся под ним, ибо сквозь просветы в розоватых тучах проступали холмы, реки и города редкой красоты, сладко дремавшие в сияющих лучах солнца.

И вновь зрелище быстро изменилось — так быстро, на самом деле, что за краткое мгновение де Мариньи переместился из света во мрак — и понял, что теперь под ним лежит заледеневшее безлюдное плато Ленг, и он увидел жуткие каменные деревни, в домах которых зловеще горели погребальные огни. А потом ледяной ветер, от которого словно бы замерзала душа, донес до де Мариньи стрекотание странных костяных инструментов и завывание заунывных дудок, а далекий хор, исполнявший чудовищные песнопения, испугал его еще сильнее.

На миг, когда он с неприкрытым ужасом вгляделся вниз, ему показалось, что он видит некую кошмарную тварь, извивающуюся и горящую на вертеле над одним из погребальных огней. В красных тенях, окружавших огонь, жуткие фигуры дергались и плясали под адскую музыку, разносимую ветром. Де Мариньи не слышал воплей жарящейся на костре твари — кем бы она ни была, — и он был рад тому, что ледяной ветер уносит от него эти крики. Но еще больше стала его радость, когда его унесло от этого видения к другим, не столь ужасным.

С огромным облегчением он стал рассматривать храмы на горных террасах Зака — обители забытых снов. Здесь до сих пор жили многие из его собственных юношеских сновидений. Они мало-помалу таяли, как это в итоге и полагается всем снам. Но не успел де Мариньи с печалью наглядеться на туманные виды Зака, как его неодолимо понесло прочь, и он промчался между двумя хрустальными горами-близнецами, которые вздымались ввысь, соединялись своими пиками и образовывали роскошную арку; а потом де Мариньи очутился над гаванью Сона-Ниль, благословенной страны фантазии. Но, видимо, любоваться Сона-Нилем было не так уж важно, поэтому де Мариньи снова унесло прочь. Он промчался над Южным Морем к Базальтовым Столпам Запада.

А некоторые говорят, будто бы за тем местом, где эти черные колонны вздымаются над океаном, лежит прекрасная Катурия; более мудрые сновидцы уверены в том, что эти колонны — всего-навсего врата, за которыми находится чудовищный водопад, где все океаны сновидений с чудовищной высоты падают вниз, в пространство за пределами изведанной вселенной. Де Мариньи когда-то слышал об этом, и он мог бы найти ответ на этот загадочный вопрос, если бы его мгновенно, без предупреждения не умчало в Зачарованный Лес. По всей видимости, в этих густых чащобах находилось что-то еще, что ему хотел показать Кхтанид, ибо на этот раз де Мариньи оказался в исключительно редко посещаемой части леса, куда даже зуги отправлялись нечасто… и вскоре он понял причину осторожности зугов.

Приземистые дубы здесь росли намного реже, и все либо засохли окончательно, либо были близки к тому, и все вокруг поросло неестественно огромными грибами, торчавшими из мертвой почвы и упавших гниющих стволов. Царили сумрак и безмолвие столь непроницаемые, какими они могли быть, пожалуй, в начале времен; на площадке, смутно напоминающей поляну, лежала огромная каменная плита, а в середине ее темнело тяжеленное железное кольцо фута три в диаметре.

Перед де Мариньи, на поверхности каменной глыбы, возникли странные замшелые руны, и, пока он их разглядывал, сумрак и тишина нестерпимо сгустились. Де Мариньи смотрел на высеченные на камне письмена. Наконец до него дошел их смысл, и он содрогнулся. Одна строка этих рун явно предназначаласьдля того, чтобы не выпустить нечто из-под камня, а вторая, похоже, была наделена силой, способной отменить первую строку.

И тут душа де Мариньи сжалась и отпрянула — к ней словно бы близко поднесли некий чудовищно чужеродный символ. Он расслышал собственный голос, произносящий слова из отвратительного «Некрономикона» Абдула Альхазреда: «Не мертвые могут вечно покоиться, а по прошествии странных эпох самая смерть способна умереть…» И де Мариньи понял, что рядом с ним находится нечто невероятно злобное, проклятое, что есть какая-то связь между этой каменной глыбой, лежащей неведомо где в чаще заколдованного леса… и всеми страшными демонами мифического цикла Ктулху!

Де Мариньи был уже неплохо знаком с БЦК (Божествами Цикла Ктулху), как их именовали члены Фонда Уилмарта, и вот теперь, в одно мгновение — быстрее, чем успел бы передать ему эти познания Кхтанид, в сознании де Мариньи замелькали воспоминания об этом страшном пантеоне:

Первым вспомнился жуткий Ктулху, самый главный в БЦК, пребывающий в плену в затопленном Р’льехе, где-то в необъятных и неведомых глубинах непостижимого Тихого океана. Кроме него был еще Йог-Сотхот, «все-в-одном-и-один-во-всем» — невообразимо страшное создание. Настолько чудовищен был его вид, что его истинное обличье и сущность на веки вечные спрятаны и скрыты под маской из двух радужных шаров. Он обитает в синтетическом измерении, специально сотворенном Старшими Богами, как вечная тюрьма для него. И поскольку измерение Йог-Сотхота параллельно как пространству, так и времени, порой туманно намекают, что он сосуществует со всей протяженностью первого и полностью совпадает со вторым.

Затем на разных уровнях в иерархии БЦК друг за другом шли: Гастур Неописуемый, стихия межзвездного пространства и воздуха — и предположительно, полубрат Ктулху; Дагон, древнее водное существо, некогда не без причин почитаемое филистимлянами и финикийцами, а теперь он являлся господином и повелителем субокеанских Глубоководов, которые выполняли различные задачи, главной из которых была охрана гробниц и сокровищниц Р’льеха, сжатых немыслимым давлением толщи воды; Ктилла — «тайное семя» Ктулху, его дочь; Шудде-М’ель, Повелитель Гнезд коварных Хтонийских копателей; гончие Тинд’лози; Гидра и Йибб-Цилл; Ниогтха и Цатхоггва; Ллоигор, Зхар и Итхаква; Глааки, Долотх, Тхамутх-Дижг и еще много, много других.

Перечень был длинный, многочисленный. Помимо этих — действительно существующих и имеющих физическую форму представителей Цикла Ктулху, имелось несколько чисто символических фигур, наделенных столь же устрашающими именами и атрибутами. Главным образом, речь шла о Азатоте, Ньарлатотепе и Шуб-Ниггурате, символы которых Фонд Уилмарта объяснял так:

Азатот, «верховный отец» цикла, о котором Фонд Уилмарта отзывался как о «слепом идиоте» и «аморфном сгустке непонятной материи, богохульничающим и булькающим в центре бесконечности», — на самом деле представлял собой разрушительное могущество атома. Это была ядерная реакция — а еще точнее, грандиозный атомный взрыв, изменивший идеальное спокойствие первичного НИЧЕГО и превратившего его в хаотичную и непрерывно эволюционирующую вселенную: Азатот — Большой Взрыв!

Ньарлатотеп — имя которого Титус Кроу считал неверным с грамматической точки зрения, анаграммой (хотя это было чистым совпадением) — представлял собой не что иное, как телепатическую силу, а потому был известен как «Великий Вестник» БЦК. Даже после того, как буйствующие персонажи Цикла Ктулху были низвержены и «посажены в тюрьму» или «изгнаны» Старшими Богами, Ньарлатотеп был оставлен на воле, чтобы доставлять послания от одного плененного участника БЦК другим. Как можно засадить в узилище чисто ментальную силу, телепатическую мысль?

Шуб-Ниггурат — в пантеоне считавшийся божеством плодовитости, этот «черный козел из леса с тысячей козлят» — на самом деле являлся силой, покровительствующей кровосмесительству, процветавшему среди БЦК с незапамятных времен. Ибо разве не входили ли в стародавние времена боги к дочерям человеческим?

И вот де Мариньи вновь увидел все это мысленным взором и познал истину всего этого и многого другого, касающегося БЦК. А еще он понял, почему Титус Кроу отважился на пересечение различных измерений и гиперпространства между мирами снов Элизии и Земли. Подобные странствия в прошлом предпринимали только два великих искателя знаний и один балбес, и из них троих только один вернулся в здравом уме — ибо путешествие Кроу имело величайшую важность. Оно было предпринято, чтобы положить конец вмешательству Ктулху в сновидения людей. Ибо с тех пор, как люди впервые зашагали по поверхности Земли, они, как истинные люди, видели сны и населили параллельные измерения сновидений своим воображением. А Ктулху, решив не упускать такую возможность, лежал в сумрачной дремоте в проклятых глубинах Р’льеха, и достиг определенного господства над снами задолго до того, как люди научились охотиться на мамонта. Но с самого начала земной мир сновидений оказался чужим для Повелителя Ктулху и оказал ему сопротивление, ибо он насылал сны о внешних пространствах, недоступных пониманию человека, а потому мог проникать в сны людей лишь ненадолго. Кроме того, многие обитатели мира сновидений — не сами люди-сновидцы, а живые фрагменты их снов — вели себя дружелюбно по отношению к людям из бодрствующего мира и с отвращением отвергали те принципы и понятия, которые собирался внести Ктулху в их странное измерение мифов и фантазий.

Поэтому повелитель Р’льеха окутывал свои замыслы насчет страны сновидений Земли тайнами и загадками и терпеливо осуществлял свой древний план. Он действовал изворотливо и ловко, стараясь разрушить преграды людских сновидений — так, как океаны подмывают берега материков. Таким образом он планомерно привнес в страну сновидений множество абсолютно нечеловеческих понятий и принялся угнетать кошмарами сознание ряда людей в бодрствующем мире. Сам Ктулху мог входить в сны только лишь на краткие мгновения, но злобные учения его приспешников могли процветать там вечно — его приспешников и подданных таких же, как он, «заключенных» из этого же самого жуткого цикла.

Все это, что касалось Ктулху и БЦК, пронеслось в сознании де Мариньи за долю секунды, а в следующее мгновение его снова переместило к видениям не столь страшным, но не менее удивительным. Однако и тут было чего испугаться.

Он увидел пик Нгранек и огромный лик, высеченный на крутом склоне горы. Он увидел тошнотворные силуэты рогатых летучих мышей с бритыми хвостами. Мыши лениво порхали над горами. Де Мариньи понял, что это ночные твари, оберегающие тайну Нгранека. А потом, когда некоторые из них подлетели ближе, он увидел то, что заставило его содрогнуться: они были безлики!

Между тем эти твари, похожие на летучих мышей, словно бы не замечали его присутствия, и прежде чем они успели приблизиться к нему вплотную, де Мариньи перенесло к вершинам Трок — острейшим шпилям, о которых повествует множество сказов о страшных снах. Ибо известно, что эти пики, высота которых превышает самые смелые из людских фантазий, озаряют входы в ужасные долины Дхолов. Никто никогда не видел, как воистину выглядят эти долины — об этом есть только догадки и предположения. А потом де Мариньи начал опускать ниже, ниже и ниже… и наконец его слух наполнился громким шуршанием Дхолов между грудами высушенных костей… И тут он познал, что его занесло не куда-нибудь, а в лощину Пнот, куда все страшилища бодрствующего мира сбрасывали остатки своих ночных пиршеств. И де Мариньи весь задрожал, когда шуршание на миг прекратилось — словно бы кто-то замер в ожидании. Так прекращается стрекотание сверчков под ногами шагающего человека.

После этого видения замелькали в сознании де Мариньи одно за другим с головокружительной скоростью, проносясь перед его мысленным взором стремительной дымкой. Его выхватило из населенной Дхолами лощины Пнот и с бешеной скоростью понесло над страной сновидений. Краткими обрывками он увидел дубравы Гланита, моряки которого похожи на людей из бодрствующего мира сильнее, чем любые другие обитатели мира сновидений, — и руины ужасного Саркоманда, где разбитые базальтовые пирсы и рассыпающиеся в прах сфинксы остались со времен задолго до появления человека. Он увидел и гору Хатег-Кла, на вершину которой некогда взобрался Барзай-Мудрый, а вниз так и не спустился. Он увидел Ориаб в Южном море. Он увидел Нир и Изтарту, и безрадостные кладбищенские сады Зуры, и печально известный Таларион с тысячей заклятых демонами чудес, где правит эйдолон Латхи. Он увидел все это и многое другое… а потом его душу жутко скрутило, сжало… и де Мариньи обнаружил себя с кружащейся головой, совершенно потерявшего ориентацию, в тронном зале Его Величия Кхтанида в Элизии.

3. Путешествие в сновидение

— Но зачем? — спросил де Мариньи у Кхтанида. — Зачем Кроу отправился в мир сновидений Земли и как? И зачем ему взбрело в голову взять с собой Тианию? И где именно они находятся? Мне нужно знать об этом, если мне предстоит…

— Погоди, Землянин, — прервал его Кхтанид. — Что касается твоего первого вопроса: я подумал, что ты все поймешь, просмотрев то, что я тебе показал. Очевидно, я ошибся. Кроу отправился в мир сновидений Земли для того, чтобы положить конец коварному вмешательству Ктулху в сны людей. Он отправился туда, куда способен проникнуть по праву рождения — точно так же, как по праву рождения он мог оказаться в Элизии. Он отправился в мир снов, потому что повелители Элизии — которых вы именуете Старшими Богами, одним из которых являюсь я, — туда сами войти не могут. Для ваших сновидений мы так же инородны, как Ктулху, поэтому мы туда входить не станем. Если настанет время, когда нам придется туда проникнуть, мы сделаем это на краткий миг, не более, и, по возможности, незаметно. Причин для этого несколько — и не только те, о которых я уже упомянул. Одна из них такова: врата между Элизией и миром сновидений Земли имеют две стороны. Если мы зайдем со стороны Элизии, кто может сказать, кто или что сумеет проникнуть через врата при нашем возвращении?

Что же до того, почему Титус Кроу взял с собой Тианию, — так это она не пожелала отпускать его одного! И моя печаль будет вечной, если воля зла погубит их, ибо это я погрузил их в сон здесь и это я помог их спящим сознаниям перенестись к Земле и ее миру сновидений.

Ведя рассказ, Кхтанид прошагал через зал к маленькому занавешенному шторами алькову. Он раздвинул полотнища штор, чтобы показать де Мариньи фигуры мужчины и женщины, лежащих в хрустальных контейнерах. Их головы покоились на шелковых подушках.

Дух де Мариньи радостно устремился вперед, но испытал некое подобие физического шока при виде неподвижно лежащего тела человека, с которым ему довелось разделить столь много необычных приключений. С большой печалью бестелесный де Мариньи увидел и подругу Титуса Кроу — девушку-богиню Тианию. Несмотря на то, что через хрустальный шар Кхтанида он видел только сновидящие сущности этой пары, но все же ему стало не по себе, когда перед ним предстали их живые дышащие тела — здесь, в Хрустально-Жемчужном Чертоге. Овладев собой, он шагнул ближе.

Прекрасное лицо Титуса Кроу, чем-то напоминавшее львиный лик, и его фигура были слишком хорошо знакомы де Мариньи, а Тианию он увидел впервые и воззрился на нее в восторге. Кхтанид ощутил эмоции землянина и понял его чувства. Он хорошо понимал, что ни один смертный не смог бы остаться равнодушным к красоте Тиании.

Он был прав. Фигура и лицо Тиании были неописуемо хороши. Сейчас ее веки были сомкнуты, и она видела сны, отражавшие боль и тревогу на ее светло-жемчужном челе. Но де Мариньи почти порадовался тому, что красавица спит, пусть и нерадостным сном. Он не сомневался: загляни он в ее глаза — и станет совершенно беспомощен. Он осознал, что не сумеет никогда забыть ее, и узнает, где бы и когда бы ни встретил ее вновь.

Ее волосы были роскошного цвета изумрудной морской волны. Они каскадом ниспадали по золотистым складкам ее капюшона. Очертания ее губ напоминали прекрасные изгибы лука Купидона и походили на лепестки розы, припорошенные жемчужной пыльцой. В какое-то мгновение губы Тиании чуточку приоткрылись, и перед де Мариньи предстали зубы, белее которых он никогда не видывал.

Лицо девушки имело форму нежного овала. Изогнутые дугой изумрудные брови сливались с зеленью волос, прикрывавших виски. Уши у Тиании были заостренные, как в эльфов, и напоминали лепестки диковинных цветов. Нос ее был потрясающе изящен и тонок. От Тиании исходили чистота и воплощенная женственность. Человеческие — но в то же самое время неземные. Она была женщиной и не казалась богиней, но кровь богов в ее жилах определенно текла.

Именно эту женщину де Мариньи увидел в магическом кристалле Кхтанида, беспомощной распростертой на ступенях рубинового алтаря, в далеком мире страны сновидений Земли. Она лежала на тех базальтовых ступенях точно так же, как здесь, в этом странном хрустальном футляре — рядом с Титусом Кроу.

Де Мариньи резко повернулся к Кхтаниду и умоляюще вопросил:

— Но почему же ты просто не разбудишь их? Наверняка тогда они спасутся, исчезнут из того страшного места.

Удивительно: на этот раз огромное существо почти по-человечески покачало головой.

— Нет, де Мариньи. Этого сделать нельзя. Я располагаю всеми физическими и психологическими средствами, с помощью которых можно было бы произвести такое извлечение, но их пробудить невозможно. Думаешь, я не пытался? Нечто захватило их в плен в стране сновидений Земли. Какая-то сила, препятствующая любым моим попыткам отозвать Титуса и Тианию. Здесь лежат их тела, здесь их подсознание, охваченное злыми сновидениями, от которых я бессилен их пробудить. Сложностей много, де Мариньи, и все они необычны. Во-первых, есть неведомая сила, привязавшая Титуса и Тианию к миру сновидений Земли. Во-вторых, они отделены от Элизии громадными чужеродными пространствами снов и ужасов, и наконец…

— Да?

— Нам не известно, где именно они находятся. Та самая сила, которая держит их внутри сна, мешает ясности наблюдения за ними. Я не могу назвать область, где они пребывают в плену. К тому же страна сновидений Земли огромна, де Мариньи. Она настолько велика, насколько ее могли сделать сны людей.

— Так с чего же мне начать? — спросил де Мариньи. — Где и как?

— Не спеши слишком сильно, Землянин. О да, быть может, я и сам слишком уж сильно переживаю за безопасность Тиании и твоего друга. То, что ты увидел в хрустальном шаре, было вероятным будущим, возможным — способным произойти. До этого пока не дошло, но дойдет непременно — во всех мирах вероятностей. Я искал варианты будущего в стране сновидений Земли, проникая в нее так далеко, как только мог осмелиться, но перед моим взором предстает только этот вариант. И это будущее с каждым мигом приближается. Почти наверняка речь идет о той же самой силе, которая не выпускает Титуса и Тианию из сновидения, угрожающего самому их существованию.

— Самому их существованию? Но как им может быть причинен хоть какой-то физический вред, когда их тела находятся здесь? Я не понимаю.

И вновь Кхтанид покачал головой — печально, как показалось де Мариньи.

— Похоже, ты мало что понимаешь, Землянин.

— Ты должен помнить, Кхтанид, что я не такой уж заправский сновидец.

— Да, это верно, — отозвался Его Величие, и вновь — с грустью, но вдруг его словно бы осенило. — Но прекрасным сновидцем был твой отец, и он таков до сих пор. И я верю, что в один прекрасный день ты станешь таким же.

— Это замечательно, и я благодарен тебе за то, что ты так веришь в меня, но, при всем уважении, сейчас от этого толку мало, не правда ли? Послушай, ты то и дело упоминаешь о моем отце. Я его помню плоховато, но если он действительно обитает в стране сновидений Земли, он уж наверняка смог бы помочь мне.

— Этьен-Лоран де Мариньи? О да, без сомнения, он бы смог тебе помочь. На самом деле, я уверен, что он сумел бы придумать, как помочь твоим друзьям, — если бы мог.

Де Мариньи ждал, что Кхтанид добавит что-то еще, но Его Величие молчал.

— Я все еще не понимаю. Мой отец в стране сновидений наверняка большая шишка. Советник Рэндольфа Картера, и…

— Да, это так, — вмешался Кхтанид. — Но есть проблема.

— Проблема?

Кхтанид словно бы согласно кивнул и продолжал:

— Илек-Вад, где мудро правит Рэндольф Картер, да и не только Илек-Вад, а Селефаис и Дайлат-Лин — для моего наблюдения недоступны. Не всегда это было так. Совсем недавно — максимум, один земной год назад, я мог видеть Илек-Вад и Селефаис в своем хрустальном шаре, но теперь не могу. С Дайлат-Лином все иначе. Много лет Дайлат-Лин словно бы прятался за ширмой, был экранирован. О двух из этих силовых полей — ибо я предполагаю, что речь идет именно о силовых полях — тех, за которыми скрыты Илек-Вад и Селефаис, я знаю только одно: ничто не проникает через них и ничто не выходит наружу. Я бы не хотел тебя тревожить, молодой человек, но судя по всему, что я знаю, обитатели этих мест могли быть напуганы снами людей и загородились от них. Что касается третьего города, Дайлат-Лина, то я думаю, что та самая сила, которая мешает мне выяснить местонахождение Титуса Кроу и Тиании, в ответе также и за мою неспособность ясно увидеть Дайлат-Лин. Да, возможно, тут есть некая связь, де Мариньи. Возможно…

— Возможно, там они и находятся. В Дайлат-Лине.

— Это вполне вероятно. Тебе стоит заглянуть туда как можно скорее. А пока внимательно слушай то, что я хочу тебе сказать. Помни о том, что у сновидений есть уровни, де Мариньи. Не забывай о том, что наши потерявшиеся друзья могут находиться в самых дальних глубинах снов. На более поверхностных уровнях человека пробудить легко. Можно его пробудить даже тогда, когда он опускается в бездну. Но Титус и Тиания проникли в область, из которой — почему, пока что неясно, и вполне возможно, из-за той самой силы, о которой я тебе твержу, — они не могут выбраться без посторонней помощи.

Фактически, это означает, что в данный момент мир сновидений Земли для них более реален, чем мир бодрствования. Где бы они ни были, ты должен разыскать их; ты должен встретиться с ними там, в вероятном будущем, которое увидел в моем хрустальном шаре. Это будет нелегко.

— Тогда давай не будем больше тратить время. Скажи мне, как я должен действовать.

— Да-да, сейчас скажу. Но сначала ты должен кое-что запомнить крепко-накрепко. Во-первых, в Ультхаре живет древний старец по имени Атал. Разыщи его и расспроси, о чем пожелаешь. Он мудр невероятно и столь же невероятно добр. Во-вторых, берегись воплощений Ктулху и его дьявольского отродья, с которым ты можешь встретиться. И помни, что в мирах сновидений даже чисто символические понятия могут материализоваться. Особо опасайся Ньарлатотепа! В-третьих, не забывай о том, что у тебя есть летучий плащ Титуса Кроу. А еще у тебя есть часы времен. То и другое может оказаться грозным оружием против разных опасностей, с которыми тебе придется встретиться. Что касается часов: о, Титус Кроу умеет пользоваться этим устройством так, что это изумляет даже меня! И наконец, никогда не забывай о том, что хотя во сне многое значительно проще, но некоторые вещи безумно сложны, почти невозможны. Ну, как думаешь — запомнишь ты эти советы?

— Да. И все прочее запомню, что ты мне показал.

— Хорошо. Вот как ты сможешь добраться до мира сновидений Земли. Сначала ты должен возвратиться к часам времен, и затем ты поведешь их обратно, к Земле. В твоем возвращении к часам времен я тебе, безусловно, помогу, но потом ты будешь предоставлен сам себе… Я предлагаю тебе выйти на орбиту планеты Земля, после чего тебе нужно будет… просто заснуть. Но засыпая, ты должен будешь дать часам команду нести тебя в направлении страны сновидений! Потом ты будешь спать — и будешь видеть сны, де Мариньи, будешь видеть сны.

Его Величие умолк, и, выждав мгновение, де Мариньи спросил:

— И это все?

— Это все. Все прочее будет пустой тратой времени — поверхностной, а быть может, и опасной. Я знаю о вашей стране сновидений слишком мало, чтобы сказать что-то еще. А теперь ты должен вернуться внутрь часов. Твои испытания начинаются, де Мариньи. Я желаю тебе удачи.

Внезапно лицевые щупальца Его Величия вытянулись, распрямились и стали подобны лучам яркого солнца, а в его глазах вспыхнул свет звезд. Де Мариньи, или его «Ка» — кто знал, как называлась та его сущность, которую Кхтанид призвал в свой ледниковый дворец в замерзших областях Элизии, — на миг ослеп. А когда зрение к нему возвратилось, картина, замершая перед его глазами, начала уменьшаться в размерах, сжиматься… и вскоре даже колосс Кхтанид превратился в крошечную, странную ювелирную фигурку, а потом и он скрылся из виду. Не осталось ничего, кроме нахлынувшей стремительной тьмы, — казалось, ей нет ни конца ни края. Между тем, когда шуршание тьмы утихло и де Мариньи оказался внутри матрицы часов времен, он понял, что его путешествие заняло всего секунду. На самом деле все произошло за одно мгновение.

Не теряя ни секунды, он развернул часы на сто восемьдесят градусов и помчался обратно через просторы пространств к своему родному миру. Его сердце бешено забилось, а душа радостно запела от предвкушения предстоящих приключений и том вознаграждении, которое ожидало его в конце испытания, — возможности попасть в Элизию! Он даже не допускал мысли о неудаче…


Миновало некоторое время. В Хрустально-Жемчужном Чертоге Кхтанид остался на том самом месте, где его в последний раз видел де Мариньи. Но теперь яркие огни в его глазах потускнели, да и освещение в громадном зале стало не таким ярким. Внутри Его Величия бушевала невидимая битва, и он сильно дрожал, пытаясь успокоиться. Безусловно, он поступил правильно… или нет? В конце концов, он ничем не был обязан Землянину де Мариньи… но с другой стороны, этот человек не был его врагом. Да и в его желании помочь Титусу сомневаться не приходилось. И все же, если посмотреть на проблему под верным углом, то сразу становилось ясно, что по большому счету Анри-Лоран де Мариньи был, в данном случае, фигурой незначительной. Однако…

Наверное, уже в шестой или седьмой раз с того момента, как Кхтанид отправил бестелесного де Мариньи к его земному телу, находящемуся внутри часов времен, Его Величие подошел к огромной подушке, на которой покоился млечный хрустальный шар, и вгляделся в его нутро, которое под его взглядом сразу же становилось прозрачным. И, как и прежде, он отпрянул назад, когда перед ним внутри всевидящего хрустального ока вновь предстало знакомое ужасное зрелище. Та самая картина, которую увидел де Мариньи — по крайней мере, в том, что касалось фона событий. Но если раньше двое несчастных лежали, распростершись на базальтовых ступенях рубинового алтаря, теперь там находился кто-то один. Кхтанид рассмотрел лицо этого человека довольно ясно и содрогнулся. Внутри него снова закипела битва. Полное страха, но наделенное мрачной решимостью лицо принадлежало тому, кто посетил Кхтанида совсем недавно. Это был Анри-Лоран де Мариньи!

Наконец нечто дрогнуло в сердце колосса, и он принял решение, подобного которому не принимал никогда. Он негромко произнес слово, которое только Старшие Боги могли повторять и понимать, а потом он отвел взгляд от картины в хрустальном шаре. В следующее мгновение его золотые глаза вспыхнули ярче. Кхтанид, призвав на помощь невероятную инородную энергию своего тела, велел своему сознанию оседлать Великую Мысль и погнал его через странные транспространственные потоки и световые годы.

Сознание Кхтанида помчалось прямиком к часам времен, уже вращавшимся на орбите вокруг Земли. Но он опоздал. Де Мариньи уже крепко спал в теплой утробе своего необычного судна. Часы регистрировали, что внутри них находится тело, но Кхтанид понимал, что настоящий де Мариньи сейчас уже не здесь, что он переместился в мистическую страну сновидений Земли. Все происходило так, как должно было происходить, как задумал Кхтанид, и все-таки… Какой смысл звать его обратно из сна?

Ощущать себя предателем Старшему Богу было так же странно, как все, что исходило от Кхтанида, было странным и чужеродным для Землянина, которого он, как ему казалось, предал. В жуткой ярости Кхтанид поспешил обратно, в Элизию. Там он закрыл и свое сознание, и свой дворец от всех возможных визитеров, и остался один в своем Хрустально-Жемчужном Чертоге.

4. Испытания начинаются

В стране сновидений ночь медленно сменялась зарей. На востоке небо едва заметно окрасилось в серый цвет — и хорошо, потому что остальная его часть (там, где не была припорошена россыпями звезд, похожих на светлячков) была непроницаемо-черной.

Сначала де Мариньи потерялся в пространстве. Он был изумлен и озадачен. Приятно было не делать ничего, а просто стоять, восторгаться ночью и первыми проблесками далекой зари. Потом, по мере того, как он погружался все глубже и глубже в сон, он ощутил ночную прохладу и поежился от прикосновения светящегося тумана, начавшего окутывать его лодыжки. Потом он вспомнил о своей миссии и осознал свою главную ошибку. Он был… один! Верно, его плечи были покрыты летучим плащом Титуса Кроу, но куда подевались часы времен?

Внезапно его наполнило явственное осознание собственного положения. Он заблудился в ночном тумане, в какой-то неведомой области бескрайнего мира сновидений Земли. А компанию ему составляли только звезды-светлячки да туман, обвивавший лодыжки. Как-то сама собой исчезла величайшая надежда успешно завершить миссию. Как же он мог оставить часы времен в мире бодрствования.

Как это произошло?

Что говорил Кхтанид о том, что ему следует сделать? Да-да, вот как сказал Его Величие: «Ты должен будешь дать часам команду нести тебя в направлении мира сновидений». Ну, так ведь он все сделал в точности так, как велел Кхтанид… или нет? И тут де Мариньи кое о чем вспомнил и застонал, стал ругать себя на чем свет стоит. Он дал часам неверный приказ. Он просто приказал перенести его в мир сновидений. И часы так и поступили. Не совсем понимая, что делает, де Мариньи открыл метод Кроу — использовал часы времен в качестве «портала». И прямо сейчас это странное транспортное средство все еще вращалось на орбите вокруг Земли, где он его оставил, а сам де Мариньи оказался в плену в стране сновидений, как и его друзья, которых он должен был спасти.

Наверное, если бы он соображал получше — если бы задумался о стоящей перед ним задаче более старательно, — он бы нашел выход. Потому что он пока еще не так сильно погрузился в сон и мог бы вынырнуть на поверхность и проснуться. Но во сне крайне редко что-либо видится ясно и четко, а де Мариньи не был таким уж опытным сновидцем…

Небо мало-помалу светлело, а светлячки звезд гасли один за другим. Искатель приключений обнаружил, что стоит на верхней ступени высоченной лестницы, спускавшейся к океану тумана. Эта лестница де Мариньи была знакома по прежним снам, которые он до сих пор не вспоминал. А совсем недавно он видел ее во время телепатического общения с Кхтанидом. Эти семь сотен ступеней вели к Вратам Глубокого Сна, за которыми простирался Зачарованный Лес и именно те области сновидений, в которые де Мариньи следовало попасть.

Де Мариньи скрипнул зубами и поплотнее закутался в летучий плащ Титуса Кроу. Где-то там, за лесом, начинавшимся у подножия лестницы, где-то в этих краях сновидений, порожденных фантазиями миллионов сновидцев, томились в плену Титус Кроу и Тиания, и им отчаянно требовалась помощь — или вот-вот могла потребоваться. Их жизнь была в опасности. И де Мариньи мог действовать одним-единственным способом.

Он осторожно спустился по семистам ступеням, миновал Врата Глубокого Сна, и тут туман начал развеиваться, а небо за деревьями посветлело еще сильнее. Де Мариньи зашагал по зарослям корявых дубов к дальнему краю Зачарованного Леса. Он знал, что там берет свое начало река Скай и струится вниз по склонам горы Лерион к Ниру и Альтхару, лежащим в долине. Пробираясь через лес, де Мариньи часто слышал звуки, издаваемые зугами, но ни одного из них не увидел и был этому рад.

Довольно часто он натыкался на буреломы, где поваленные деревья гнили. Земля в этих местах пропиталась влагой, на полуразложившихся стволах росли светящиеся грибы. Де Мариньи хотелось как можно скорее миновать эти жуткие дебри, потому что он знал, что где-то здесь лежит массивная каменная глыба с железным кольцом и странными письменами. Лежит и сторожит вход в какие-то кошмарные подземелья.

Этот лес и вправду был страшным местом, но хотя де Мариньи то и дело чувствовал искушение воспользоваться летучим плащом, чтобы перелететь через дебри, он воздерживался от этого. Он ведь не знал, какие глаза могут следить за ним; а ему не хотелось, чтобы по стране сновидений разлетелась весть о том, что сюда явился сновидец со странным и чудесным летучим плащом. Как бы то ни было, солнце уже взошло, и все страхи темного леса исчезали вместе с последними каплями тумана.

Яркое солнечное утро встретило де Мариньи на опушке леса, когда он начал спускаться по холмистым долинам к Ультхару. Ближе к полудню он обошел стороной Нир, а когда солнце поднялось в зенит, перешел через Скай по старинному деревянному мосту. Он успел проголодаться, и ему ужасно хотелось остановиться на одной из множества небольших ферм, которыми была усыпана долина. Де Мариньи почти не сомневался в том, что у дружелюбных обитателей этих краев найдется для него немного еды. Однако он не стал останавливаться. Важность и срочность стоящей перед ним задачи гнала его вперед. На самом деле, он не знал, сколько времени у него в запасе для того, чтобы успеть спасти Титуса Кроу и девушку-богиню Тианию.

И вот де Мариньи вошел в Ультхар, Город Кошек, где действует древний закон: ни один человек не имеет права убить кошку. Сновидец мог не сомневаться: это вправду был Ультхар, потому что даже на окраинах города было полным-полно кошек разнообразных видов. Стройные кошечки грелись на солнце на покатых скатах крыш. Молодые коты с внимательными глазами бдительно охраняли свою территорию в затененных проемах ворот. Котята потешно возились в высокой траве за узорчатыми оградами садов богатых горожан. Де Мариньи ненадолго задержался в окраинном районе, чтобы понаблюдать за игрой котят. Затем, расспросив лавочника о том, как добраться до Храма Старших Богов, он поспешил к центру города.

Храм Старших Богов — круглый, высокий, выстроенный из камня, увитого плющом, стоял на самом высоком холме Ультхара. Стоило де Мариньи миновать величественные наружные двери, как к нему подступили трое молодых жрецов и вежливо расспросили, с какой целью он пришел в храм. Де Мариньи ответил, что пришел из мира бодрствования и желал бы повидаться с Аталом Древнейшим по очень важному делу. Дабы избежать дальнейших расспросов, он назвал жрецам свое имя, и те вытаращили глаза. Один из жрецов поспешил в глубь сумрачного и таинственного нутра храма, чтобы договориться с хворым верховным жрецом об аудиенции.

Наконец сновидца повели во внутренние покои, где на кровати, устланной тончайшими шелками, лежала хрупкая и усталая оболочка мудрейшего и старейшего обитателя мира сновидений. Молодые жрецы сразу же удалились, отвесив поклоны своему господину и его гостю. Атал едва заметно приподнялся на подушках и поманил к себе де Мариньи. Разглядев человека из мира бодрствования лучше, он вяло улыбнулся и молча понимающе кивнул.

Через какое-то время древний старик заговорил, и его голос был подобен шуршанию осенней листвы.

— Да, да — ты воистину сын своего отца.

— Вы знали… вы знаете моего отца?

— О да. Этьен-Лоран де Мариньи, правитель Илек-Вада и главный советник короля, Рэндольфа Картера. Он и есть твой отец, не так ли?

Де Мариньи кивнул в ответ, разглядывая старика, лежавшего на постели. У того дрожали пальцы. Лицо Атала было похоже на крошечный морщинистый грецкий орех. На его макушке гребешком топорщились редкие седины. Длинная пышная седая борода сугробом лежала на одеяле. Однако стоило старику уяснить происхождение сновидца, как его глаза зажглись прирожденным умом.

— О да, — продолжал Атал. — Однажды он посетил меня, твой отец, когда впервые вошел в мир сновидений, чтобы здесь поселиться. Мудрый сновидец и достойный советник для Рэндольфа Картера. Он пришел просто повидаться со мной, а вот ты…

— Я пришел просить вас о помощи, — поспешно ответил де Мариньи. — Чтобы понять, где…

— Я знаю, зачем ты здесь, сын мой, — прошептал Атал. — И я знаю, кто тебя послал. Разве я не верховный жрец этого храма и разве это не Храм Старших Богов? Когда свет жизни мерцает в этом старом-престаром теле, во мне зарождается надежда перенестись к величайшим чудесам, к бессмертию в Элизии, где я смогу продолжить свое служение Великим Умам моей веры. — Старик немного помедлил, глядя на де Мариньи, стоявшего около его постели. — Верно ли, что именно Они послали тебя, эти древние существа?

Де Мариньи снова кивнул, а когда Атал заговорил вновь, его голос зазвучал еле слышно. Он словно бы хотел утаить свои слова даже от воздуха, наполнявшего комнату.

— О да, я знал, что ты придешь. Ты, орудие Кхтанида, великого Гласа всех Богов Древности — и я знаю, где находятся твои друзья!

— Титус Кроу и Тиания?

Де Мариньи наклонился ближе к старику. Он не спускал глаз с хрупкого, дрожащего мелкой дрожью Атала.

Атал кивнул и заговорил тихим, испуганным, хриплым шепотом:

— Они на пути в Дайлат-Лин — к месту, о котором я… опасаюсь говорить. Их держат в плену создания, присутствие которых в стране сновидений — богохульство!

— А когда они доберутся в Дайлат-Лин? Нет ли какого-то способа, чтобы я мог перехватить их на пути туда? Кто эти существа, которые держат их в плену, и где находится Дайлат…

— Я многое знаю о Дайлат-Лине, — прервал де Мариньи сухой шепот Атала. — Но есть тот, кто знает намного больше. Некогда был сновидцем, как и ты, но теперь он обитает в Ультхаре. Он живет здесь со своей супругой, двумя прекрасными сыновьями и дочерью неописуемой красоты. Я могу тебе сказать, где стоит его дом… но, де Мариньи…

— Что?

— У меня такое чувство, что для твоих друзей время бежит слишком быстро. — На пару секунд взгляд старика стал таким, словно он смотрел сквозь сновидца, на нечто далекое. Но еще один миг — и глаза Атала вновь взглянули на де Мариньи. — Теперь тебе надо поесть. Еда тут, в храме, простая, но сытная. Прошу тебя, подкрепись, а потом тебе пора трогаться в путь. Прошу тебя, хлопни в ладоши за меня — у меня уже не получается. Руки стали слабые.

Де Мариньи хлопнул в ладоши, и почти мгновенно в комнату вошел один из младших жрецов. Атал велел ему приготовить угощение для гостя и опустил голову на подушки. Аудиенция завершилась.

Но когда сновидец следом за младшим жрецом направился к выходу из комнаты, Атал окликнул его.

— О, де Мариньи! Чуть не забыл! У меня кое-что есть для тебя. Это ты должен взять с собой.

С этими словами он достал из-под подушки маленький флакон странной формы.

— Это очень могущественное зелье, сваренное здесь, в Ультхаре, в этом храме. В мире бодрствования это снадобье неизвестно. Оно наделено способностью возвращать сновидцев в мир бодрствования даже из самого глубокого сна. Один глоток — и сновидец пробудится буквально за несколько секунд — о да, и вместе с ним возвратится все, что он пронес с собой через врата сна. Но для истинного обитателя мира сновидений этот напиток — смертельный яд, ибо он, пробуждая, переносит их в мир, где их не существует! И тогда можно увидеть, как они попросту… исчезают.

На миг де Мариньи был ошеломлен. Осознание слов Атала не на шутку испугало его, и он воскликнул:

— Что? Зелье для пробуждения сновидцев? Значит, я прямо сейчас могу сделать глоток, вернуться в часы времен, а потом…

— Нет, мой юный друг. — Атал приподнял руку, чтобы утихомирить гостя. — Зелье пока не готово. Оно должно перебродить. Я велел сварить его, как только узнал, что ты вскоре появишься здесь, ибо видение показало мне, что у тебя будет нужда в этом средстве. Но ты должен подождать еще день-полтора, и только тогда зельем можно будет пользоваться без опаски. К этому времени, если тебе будет сопутствовать удача, ты как раз сумеешь разыскать своих друзей.


Позднее, когда первые звезды появились на вечернем небе, де Мариньи уже шагал по прохладным улицам Ультхара к дому Гранта Эндерби, не так давно попавшему сюда из мира бодрствования. Эндерби был тем человеком, который мог рассказать ему о Дайлат-Лине и, быть может, сумел бы помочь в розысках Титуса Кроу и Тиании.

Дайлат-Лин… Само название рисовало странные картины в сознании сновидца. Шагая по улицам, где все более сгущалась тьма, он смотрел на дружелюбные огни, загоравшиеся в окошках, и гадал, почему Атал так не хотел говорить об этом месте. Что ж, очень скоро он должен был это выяснить — скорее, чем закончится ночь.

Следуя указаниям Атала, де Мариньи вскоре вышел на тропинку, которая вела к дому Гранта Эндерби — краснокаменному, с темными дубовыми стропилами. Сад был обнесен оградой из красного камня, яснее всяких слов говорившей о том, каково занятие Эндерби здесь, в стране сновидений, ибо он был каменотесом, и сыновья пошли по его стопам. Стены были широкими, прямыми и крепкими, как тот, кто их построил.

И вот сновидец постучал в дубовую дверь, и его встретил на пороге человек, недавно обитавший в мире бодрствования. После того как его семейство улеглось спать, де Мариньи и Грант Эндерби остались наедине, и сновидец до рассвета слушал вот какой рассказ…

Часть вторая

Рассказ Гранта Эндерби, I: Лита

Всего лишь трижды посещал я Дайлат-Лин, с его базальтовыми башнями и мириадами пристаней. Эти три визита пришлись почти на целый век существования этого города, и я полюбил его, а теперь я рад, что увидел его в последний раз.

Впервые я отправился туда, когда мне было почти двадцать лет от роду. Стремление оказаться там было порождено долгим изучением таких произведений, как «Тысяча и одна ночь» и «Найденная Атлантида» Гельдера. Меня влекло к чудесным местам из древних легенд и сказок, к старинным городам прежних столетий. И мое стремление меня не подвело.

Впервые я увидел этот город издалека, когда брел вдоль реки Скай вместе с купеческим караваном из далеких краев, и стоило мне только разглядеть высокие черные башни, обрамляющие границы города, как я ощутил странное очарование этого места, тягу к нему. Чуть позже, охваченный восторгом, я отпросился у своих друзей-купцов, чтобы пройтись по древним улицам и переулкам Дайлат-Лина, побывать в припортовых тавернах и поболтать с моряками из самых разных краев мира сновидений Земли — и кое с кем, кто прибыл, наверное, из более дальних мест.

Мне даже не пришло в голову задуматься о том, смогу ли я беседовать с ними на множестве различных языков, потому что во сне зачастую многое выглядит проще и легче. Меня не смутила та легкость, с которой я вписался в чужеродную, но на удивление дружелюбную картину: я, облаченный в одежды сновидца, не слишком отличался внешне от других людей. Да, я оказался чуть выше среднего роста, но в разномастной толпе Дайлат-Лина я вполне мог сойти за человека, прибывшего из любого города мира бодрствования, и наоборот.

И все же в этом городе встречались иные, странные торговцы со всего побережья Южного моря, чья внешность и запахи наполнили меня таким отвращением, что я рядом с ними не мог подолгу задерживаться. Об этих торговцах и о том, откуда они родом, я стал расспрашивать кабатчиков, а они говорили мне, что я не первый из мира бодрствования, кому инстинкт подсказал, что эти торговцы несут в себе следы зла и гадких деяний. Сам Рэндольф Картер однажды предупредил жителей Дайлат-Лина о том, что этим торговцам нельзя доверять, ибо их единственное желание — сеять ужас и зло по всем краям сновидений.

При упоминании имени Картера я притих и смутился, ибо в те времена я был сновидцем-любителем и мне не полагалось находиться хотя бы в тени, отбрасываемой такими, как он. Про Картера ходили слухи, будто бы он побывал даже в Кадатхе на Холодной Пустоши, сразился с Ньарлатотепом — Ползучим Ужасом и вернулся оттуда целым и невредимым! Многие ли могли таким похвастаться?

Но хотя мне отвратительно было иметь какие-то дела с этими торговцами, как-то раз утром я оказался в башне, где находилась таверна, хозяйкой которой был Потан-Лит. Окна выходили на Залив Пристаней. Я ждал прибытия галеры — мне сказали, что должен прибыть корабль с грузом рубинов от неведомых берегов. Мне очень хотелось понять, что именно в этих торговцах вызывает у меня отвращение, и я решил, что лучше всего это сделать, наблюдая за ними с безопасного расстояния и оттуда, где бы я смог остаться незамеченным. Мне вовсе не хотелось, чтобы на меня обратили внимание эти страшноватые люди непонятного происхождения. Да и люди ли они были вообще? Таверна Потан-Лита подходила мне как нельзя лучше. Она находилась на приличной высоте. Чтобы попасть в ее зал, нужно было подняться на девяносто девять ступеней.

Вся бухта предстала передо мной, озаренная лучами утреннего солнца. Сохли растянутые на кольях рыбачьи сети. Пахло океаном и пенькой. На якорях покачивались небольшие торговые корабли со спущенными парусами и открытыми люками — чтобы солнце высушило сырое нутро трюмов. Торговцы травами выгружали пахучие снотворные опиаты, взращенные в экзотических южных странах. И вот наконец на горизонте появились паруса черной галеры, прибытия которой я с таким волнением ждал. Безусловно, в городе уже присутствовали торговцы этой расы, но как я мог приблизиться к ним, не привлекая нежелательного внимания? Я был уверен в том, что мой план наблюдения — самый лучший, но пока что я не знал, что именно мне хотелось бы увидеть и зачем мне это нужно.

Довольно скоро громада черной галеры перекрыла собой вход в бухту. Она вошла в залив, миновав сложенный из базальта величественный маяк, и подгонявший ее южный ветер принес странное зловоние. Стоило появиться этому судну и его диковатым хозяевам, как по всему берегу, словно рябь по воде, распространились страх и волнение. Молчаливый корабль поравнялся с избранным для причалапирсом. Три ряда быстро работавших весел замерли в уключинах и быстро втянулись внутрь корпуса, где находились невидимые и молчаливые гребцы. Я наблюдал за происходящим с сильным волнением и ждал, когда хозяин корабля и команда сойдут на берег. Однако на берег с борта загадочного корабля сошли всего пять человек — если они в самом деле были людьми. До этого момента мне еще ни разу не удавалось лучше разглядеть этих странных торговцев, но то, что я увидел, меня совсем не обрадовало.

Итак, я засомневался, люди ли передо мной. Почему? Позволь, я объясню тебе.

Во-первых, у них были слишком уж широкие рты. В какой-то момент мне показалось, что один из них, сходя по трапу на пирс, бросил взгляд на то окно, возле которого стоял я, и улыбнулся. Но улыбкой это можно было назвать только с очень большой натяжкой. Зачем человеку, если он питается обычной пищей, иметь такой огромный рот? И, если уж на то пошло, зачем обладателям такого рта носить на голове столь непонятно закрученные тюрбаны? Или, может быть, такие тюрбаны только так и можно было носить? Я это говорю к тому, что тюрбаны были закручены над лбом торговцев в два остроконечных пика — как рожки. А туфли… Нет, более диковинной обуви я не встречал никогда — ни во сне, ни наяву. Короткие, тупоносые и плоские — словно внутри этих туфель находились вовсе даже и не ступни! Я задумчиво допил кружку мут-дью, закусил порцией хлеба и сыра и отвернулся от окна, намереваясь покинуть таверну.

У меня чуть сердце из груди не выскочило. В низком дверном проеме стоял тот самый торговец, который мне так зловеще улыбнулся, когда я стоял у окна! Его голова, повязанная тюрбаном, поворачивалась, куда бы ни повернулся я. Он следил за каждым моим движением. А я проскользнул мимо него и опрометью сбежал вниз по девяноста девяти ступенькам к пирсу. Жуткий страх преследовал меня, когда я мчался по проулкам и улицам, заставляя себя все быстрее переставлять ноги по базальтовым камням мостовой. Наконец я оказался в мощенном зелеными камнями дворике, где снимал комнату. Но даже там я не смог выбросить из головы странную, скалящуюся физиономию торговца из стран за Южным морем, не сумел забыть исходящего от него зловония. В общем, я расплатился с домовладельцем, съехал с квартиры и отправился к той окраине Дайлат-Лина, которая была дальше от моря. Здесь воздух был чистый, напоенный ароматами цветов, растущих в ящиках за окнами, и свежеиспеченного хлеба. В эти кварталы редко наведывались завсегдатаи припортовых таверн.

Там, в районе под названием Симла, я нашел себе жилье в семье каменотесов. Это были такие чудесные, дружелюбные и веселые люди, что впоследствии, когда я стал постоянным обитателем страны сновидений, я тоже избрал для себя ремесло каменотеса. Главу семейства звали Бо-Карет. Он выделил мне комнату в башенке, с большими окнами и кроватью с пуховой периной. Довольно скоро у меня возникло чувство, будто я — член семейства. Мне нравилось представлять себя братом миловидной Литы.

Через месяц я окончательно обосновался там и старался неукоснительно следовать совету Рэндольфа Картера. При всяком удобном случае я старался в разговорах вставлять нелестное словечко о торговцах в рогатых тюрбанах. К сожалению, мне мало помогало то, что ничего конкретного я о них сказать не мог. Было только чувство, которое разделяли многие жители Дайлат-Лина: торговля между городом и хозяевами черных галер не могла принести ничего хорошего.

Со временем я узнал об этих торговцах больше и уверился в их злобной природе. Зачем нужно было черным галерам входить в гавань, высадить четверых-пятерых купцов, а потом просто стоять у причала, распространяя жуткое зловоние? При этом на берег не сходил никто из команды. А команда на галерах существовала — в этом не могло быть никаких сомнений. Три ряда весел — значит, в трюме сидело немало гребцов. Но кто мог сказать, что они собой представляли, эти гребцы?

Кроме того, бакалейщики и мясники в городе ворчали насчет того, что у этих гребцов, похоже, очень плохой аппетит, потому что торговцы, предлагая в качестве оплаты крупные и мелкие рубины, покупали только золото и крепких рабов-паргийцев. Этот обмен товарами продолжался уже несколько лет, как мне сказали, и за это время много темнокожих ребят попросту исчезло, и никто их с тех пор не видел. Они взошли по трапу на эти загадочные галеры, и их увезли в какие-то страны за морями, не нанесенными на карту, — если и вправду галеры направлялись именно туда!

А откуда жутковатые торговцы брали свои рубины — такие, подобных которым не добывали ни на одном из приисков в стране сновидений Земли? Между тем стоили они дешево — настолько дешево, что их можно было встретить в любом доме Дайлат-Лина. И некоторые из них были настолько велики, что богачи пользовались ими, как пресс-папье. Лично у меня эти камни вызывали отвращение, ибо я видел в них только отражения торговцев, привозивших их из-за безымянных океанов.

Словом, в районе Дайлат-Лина под названием Сеемла мой интерес к торговцам рубинами уменьшился, притих — но насовсем не исчез. А вот мой новый интерес — к темноглазой Лите, дочери Бо-Карета, рос с каждым днем, и мои ночи наполнились снами внутри снов. Мне снилась Лита и все, связанное с ней, поэтому в мои сновидения редко вторгались противные широкоротые торговцы в двурогих тюрбанах.

Как-то вечером, после путешествия в Ти-Пент — деревушку неподалеку от Дайлат-Лина, где мы повеселились на ежегодном празднике Изобилия, мы с Литой шли, взявшись за руки по орошенной зеленой долине под названием Танта к нашему городу, обнесенному черными башнями. Лита сказала мне о своей любви, и мы с ней упали на окутанную тьмой траву. В ту ночь, когда мириады городских огней погасли, а за моим окном начали с негромким писком летать летучие мыши, Лита поднялась в мою комнату в башенке, а потом только лампа, заправленная нарговым маслом, могла бы рассказать о тех радостях, которые мы познали друг с другом.

Утром, очнувшись от своего сна внутри сновидения, я долго пробирался через множество слоев хрупкого вещества, из которого состоит мир подсознания… и очнулся я с мучительным воплем в доме моих родителей в Нордене, на северо-восточном побережье. Потом я целый год засыпал в слезах, пока мне не удалось наконец убедить себя в том, что моя темноглазая Лита существует только в сновидениях.

Рассказ Гранта Эндерби, II: Рубиновый ужас

Когда я вновь увидел Дайлат-Лин, мне было тридцать лет. Я оказался там поздним вечером, когда город был окутан темнотой, но я сразу узнал ощущение, которое испытываешь, шагая по базальтовым камням мостовой. А когда погас последний из мириадов огней в окнах и когда закрылась последняя таверна, я с часто бьющимся от волнения сердцем быстро пошел в сторону дома Бо-Карета. Но почти сразу у меня возникло нехорошее чувство — что-то было не так. Ужас охватил меня, когда на улицах мне стали встречаться пьяные компании торговцев в рогатых тюрбанах. Они пошатывались, болтали друг с другом пронзительными голосами и были похожи больше на чудищ, чем на людей. У многих тюрбаны были намотаны небрежно, поэтому рожки, которые прежде я видел только на иллюстрациях к книгам по черной магии и на страницах Библии, были видны отчетливо! В какой-то момент одна из этих компаний меня остановила и нагло обыскала. Торговцы переговаривались между собой негромкими зловещими голосами. Я вырвался и убежал. Я был потрясен тем, как много этих злобных тварей здесь, в городе базальтовых башен!

Пока я опрометью мчался по городским кварталам, мне повстречалось не менее сотни рогачей. Но каким-то чудом мне все же удалось добежать до дома Бо-Карета целым и невредимым, и никто меня по пути не остановил. Я принялся барабанить кулаком в дубовую дверь дома. Наконец в круглом окне над дверью загорелся свет, озаривший голубоватые стекла. Дверь мне открыл сам Бо-Карет. Он стоял на пороге, вытаращив глаза от страха, и я его прекрасно понимал. Когда хозяин дома понял, что в его дверь постучал человек, по его лицу сразу стало видно, сколь огромное облегчение он испытал. И хотя Бо-Карет заметно постарел — настолько, что меня это просто потрясло (ибо тогда я еще не знал, насколько по-разному течет время в мире бодрствования и сновидений), — меня он узнал сразу же и прошептал мое имя.

— Грант! Грант Эндерби! Мой друг… мой старый друг!.. Входи же, входи…

— Бо Карет! — вырвалось у меня. — Бо, я…

— Тс-с-с! — Он прижал палец к губам, вытаращил глаза еще сильнее, высунулся из дверного проема и обвел взглядом улицу, после чего втащил меня внутрь дома, быстро закрыл дверь и запер на засов. — Тихо, Грант, тихо. Теперь у нас город тишины. Только эти теперь пьянствуют и веселятся на свой дикий лад. Скоро они могут сюда явиться — по своим делам.

— Эти? — спросил я, заранее зная ответ.

— Те самые, о которых ты пытался нас предупредить. Торговцы в рогатых тюрбанах.

— Я так и думал, — кивнул я. — Они уже здесь, я их видел. Но какие у них тут дела?

И тогда Бо-Карет поведал мне историю, от которой мое сердце испуганно сжалось и наполнилось решимостью не знать покоя до тех пор, пока я хотя бы не попробую побороться с величайшим злом.

Судя по рассказу Бо-Карета, все началось несколько лет назад. Точно выяснять дату я не стал — какой в этом был смысл, если Бо-Карет состарился на тридцать лет, а для меня прошло всего двенадцать? Случилось так, что в город был доставлен гигантский рубин. Этот огромный драгоценный камень был даром жителям Дайлат-Лина, заверением в уважении к ним со стороны торговцев. В итоге его водрузили на пьедестал на главной городской площади. Но всего лишь несколько ночей спустя начало твориться нечто ужасное.

Хозяин таверны, стоявшей неподалеку от площади, запер дверь на ночь, выглянул в окошко и вдруг заметил странное красноватое свечение в самом сердце громадного кристалла. Казалось, там бьется, пульсирует какая-то инородная жизнь. На следующий день кабатчик рассказал знакомым о том, что видел ночью, и тогда камень засветился во всю мощь. Мало этого, все рубины, когда-либо привезенные торговцами в город на черных галерах: маленькие камни, вставленные в перстни, амулеты и украшавшие рукоятки клинков и различных инструментов, и более крупные, приобретенные богачами просто для красоты, — всю следующую ночь тускло светились. Как бы в ответ на нарастающее свечение своего гигантского собрата. И вместе с этим странным свечением драгоценных камней пришло странное явление: всех жителей города, за исключением торговцев в рогатых тюрбанах, сковал странный паралич. Все стали сонными, вялыми, слабыми. У нас не осталось желания радоваться жизни, отмечать праздники. Силы были только на то, чтобы худо-бедно делать свои дела и выполнять работу. Шло время, и мало-помалу громадный рубин, установленный на пьедестале, светиться перестал, и его младшие собратья тоже угасли. Странная вялость, охватившая жителей Дайлат-Лина, исчезла. И только тогда, с большим опозданием, стал ясен зловещий умысел, проявилась его цель.

На тот момент уже давно не хватало грузных чернокожих рабов из Парга. Торговцы увозили их из города быстрее, чем они сюда прибывали, и вот их осталась только жалкая горстка. И вот эти рабы, услышав о том, что вскоре прибудет очередная черная галера, бежали от своих хозяев. Ушли из города, чтобы поискать лучшей доли. Это случилось незадолго до того, как рогатые торговцы привезли в Дайлат-Лин огромный рубин. С этого времени, пока народ Дайлат-Лина пребывал в состоянии странного полузабытья, вызванного свечением рубинов, в городе стало нарастать число торговцев в рогатых тюрбанах, а у пристаней успело пришвартоваться много здоровенных черных галер.

Потом начали необъяснимо исчезать люди. У одного кабатчика пропала дочь, у другого. Пропал лавочник из Ультхара, знахарь-травник и сын серебряных дел мастера. Вскоре немногие оставшиеся ремесленники начали продавать свои дела и дома и уезжать из Дайлат-Лина в Ти-Пент, Ультхар и Нир. Я с радостью услышал о том, что именно так поступили Лита и ее братья, хотя меня охватила странная грусть, когда я узнал, что Лита покинула город с красавцем-мужем и двумя взрослыми сыновьями. Ее отец сказал мне, что теперь она по возрасту мне в матери годится, но свою необычайную красоту сохранила.

К этому времени было уже далеко за полночь, и по всему дому загорелись маленькие красные огоньки, нагонявшие зловещую дремоту. Рассказ Бо-Карета то и дело прерывался зевотой. Он начал клевать носом. Я пригляделся и понял, что странное свечение исходит от рубинов.

Проклятие оказалось именно таким, о каком мне рассказывал Бо-Карет. Это были рубины! Десять крошечных камешков были закреплены в основании узорчатого кубка. Еще множество маленьких красных драгоценных камней украшали развешанные по стенам серебряные и золотые пластины. Сколы драгоценных кристаллов сверкали и на корешках некоторых книг в кожаных переплетах — молитвенниках и руководствах по сновидениям. И когда бормотание Бо-Карета стихло окончательно, я повернулся к нему и обнаружил, что хозяин дома крепко спит в своем кресле — спит беспокойным сном, ибо на его землистом лице застыло выражение приглушенного ужаса.

Я должен был увидеть гигантский рубин. Мне нет оправдания за скороспелое решение (в сновидениях порой люди совершают такое, что им бы и в голову не пришло в мире бодрствования), но я не смог бы придумать, как быть дальше, не изведал бы покоя, пока своими глазами бы не увидел этот гигантский драгоценный камень.

Я вышел из дома через черный ход, закрыл за собой дверь и запер на ключ, а ключ убрал в карман. Я знал, что у Бо-Карета есть запасной ключ, а мне могло потребоваться без промедления вернуться в дом. Я хорошо знал город, поэтому без труда добрался по лабиринту окраинных улочек до главной площади. Эта площадь находилась довольно далеко от квартала Сеемла, гораздо ближе к порту и пристаням, и чем меньше оставалось мне пройти до своей цели, тем более осторожно продвигался вперед.

Дело в том, что в этих кварталах просто-таки кишмя кишели злобные рогачи! Просто диво, как меня не заметили в первые же минуты, а когда я понял, что на уме у этих адских тварей именно то, чего так страшился Бо-Карет, мне стало настолько боязно, что меня обнаружат, что я стал идти еще более скрытно, крадучись. Странно даже было представить, что станет со мной, попадись я в руки рогатым уродам. За каждым углом меня могла поджидать беда. Я то и дело оглядывался через плечо или вздрагивал от шелеста крыльев летучей мыши и еле слышного шороха пробегавших по мостовой мышей. И вдруг я оказался на площади — не успев толком понять, что уже там.

Я сорвался с места и отчаянно побежал, забыв обо всякой осторожности. Теперь-то я точно узнал, чем занимаются рогачи по ночам. Почти сразу же мне показалось, что за мной кто-то гонится, и поэтому, когда я выскочил из темноты в алое зарево, это стало для меня полной неожиданностью. Я не сумел удержаться на ногах — настолько резко мне пришлось остановиться, чтобы не налететь на четверых торговцев в двурогих тюрбанах, стоявших у основания пьедестала, на который был водружен гигантский рубин. Каблуки моих туфель заскользили по плитам мостовой, и я рухнул на спину. Но назвать это падением, в прямом смысле слова, было трудно, потому что в следующую долю мгновения я уже вскочил. Но за эту толику секунды хранители большущего рубина успели меня заметить и бросились за мной. В страхе обернувшись назад, я увидел, что они бегут за мной подобно крысам.

Панический страх подгонял меня, но как ни кратко было мое пребывание на площади, я все же успел увидеть более чем достаточно, чтобы окрепла моя решимость что-то сделать с отвратительным и возмутительным вторжением рогатых тварей в прекрасный город. Я мчался в ту сторону, откуда пришел, лавируя между жилыми домами и тавернами, а перед моим мысленным взором стояла жуткая картина, которую я краем глаза успел увидеть на главной площади.

Вот как она выглядела: четверо стражников с большущими ножами, притороченными к ремням; пьедестал-пирамида со ступенями, ведущими к плоской вершине; четыре высоченных факела по углам, а на самом верху базальтового алтаря — рубиновая громадина, пульсирующая собственной внутренней жизнью. Мириады граней камня-колосса ловили и отражали пламя факелов и смешивали их огонь со своим злобным свечением. Гипнотический ужас, гадкое чудовище — огромный рубин!

А в следующий миг я услышал позади себя, очень близко, дикое улюлюканье. Этот мерзкий звук эхом разнесся по улицам Дайлат-Лина. В ужасе я представил себе, что меня, прикованного железными кандалами к длинной веренице молчащих, покорных людей, которых я видел всего лишь минуту назад, ведут к пристаням, к черным галерам. Эта кошмарная картина заставила мои ноги двигаться еще быстрее, и я с удвоенной скоростью понесся вперед, по темным проходам, между базальтовыми городскими стенами.

Но как ни стремителен был мой бег, очень скоро стало ясно, что преследователи нагоняют меня. Я услышал негромкий топот, и это вынудило меня помчаться еще скорее. Эта попытка оторваться от погони была совершенно бесполезна. Нет, даже хуже чем бесполезна, потому что довольно скоро я устал и выдохся и был вынужден замедлить бег. Дважды я споткнулся, но во второй раз, ощутив прикосновение липких пальцев к лодыжке, я рванулся вперед с новой силой. Стало похоже на один из страшных снов (а это и был страшный сон), когда бежишь и бежишь через густую черную патоку подсознания и никак не можешь сократить расстояние между собой и воображаемым преследователем. Единственное отличие состояло в том, что я точно знал: сон это или не сон — этим бегством я спасаю свою жизнь!

Несколько мгновений спустя, когда страх чуть было не заставил меня отказаться от надежды, я вдруг испытал неожиданное облегчение. То подскальзываясь, то оступаясь, судорожно хватая ртом воздух, я резко остановился и замер на месте, потому что мне показалось, что топот ног рогатых тварей движется мне навстречу! Демонические звуки приближались, и я прижался лицом к базальтовой стене, развел руки в стороны и в отчаянии ухватился за выступы камней. И вдруг я нащупал кончиками пальцев щель, полностью скрытую в ночной темноте. То ли проход, то ли просвет между домами.

Я протиснулся в этот просвет, стараясь дышать бесшумно и сражаясь с безотчетным желанием закричать от страха. Было темно — хоть глаз выколи, и мне в голову пришла ужасная мысль: а вдруг этот узкий проход заканчивался тупиком? Тогда мне точно конец! И тут, словно бы в ответ на мои отчаянные мольбы, где-то позади меня послышался разочарованный голос, а я выскочил из щели на пустынную улицу, где не было и следа мерзких торговцев.

Бегство от погони завело меня далеко от дома Бо-Карета, но теперь, когда оправдались мои худшие страхи, когда мной овладела тревога, нечего было и думать о том, что спрятаться на ночь где-то в городе. Я должен был бежать из Дайлат-Лина в Ультхар или Нир — как можно дальше и как можно быстрее, и оставаться там до тех пор, пока я не придумаю, как спасти город от безумного проклятия.

Не прошло и часа — и я оставил город далеко позади и оказался в ненаселенной местности. Я зашагал в направлении Ультхара. Полная луна время от времени пряталась за облаками, было прохладно, но еще долго я не чувствовал холода — так сильна оказалась лихорадка, охватившая меня во время панического бега. А когда холод настиг меня, пот, покрывавший мою кожу, стал ледяным, и я плотнее закутался в плащ, зная, что перед рассветом станет еще холоднее. Насчет еды и воды я не особо переживал: в пустыне между Дайлат-Лином и Ультхаром немало источников и оазисов. Гораздо больше я переживал за то, верно ли выбрал дорогу. Не хотелось забрести в глубь пустыни! На открытой местности я всегда ориентировался неважно.

Довольно скоро с той стороны, где, по моему мнению, должен был находиться юг, стали наплывать густые тучи и закрыли луну. Через некоторые время я смог ориентироваться только по звездам, время от времени проступавшим в просветах между тучами. А потом тени, отбрасываемые песчаными барханами, словно бы стали длиннее, и у меня возникло неприятное ощущение, будто я не один. Я стал то и дело нервно оглядываться через плечо, и дрожь моя теперь была вызвана не только ночным холодом. У меня возникло ужасное подозрение, и я должен был его тем или иным способом рассеять.

Я спрятался за барханом и стал ждать, глядя в ту сторону, откуда пришел. Вскоре я увидел тень, стремительно движущуюся по песку. Кто-то шел по моему следу. Острые рожки, зловещий смех. У меня волосы встали дыбом, когда я увидел, как злодей остановился и стал рассматривать землю, а потом запрокинул широкоротую физиономию к небу. Я вновь услышал жуткое улюлюканье… и не стал медлить.

Меня охватил ужас сильнее того, что я испытал на улицах Дайлат-Лина. Я помчался, как безумный, по окутанной ночью пустыне. Я часто спотыкался и падал, преодолевая вершины барханов, и катился по склону кувырком. В какой-то момент я ударился макушкой обо что-то твердое, лежавшее у подножия бархана, и лишился чувств.

Но, видимо, я все же не так уж глубоко погрузился в сон. Я возвратился в мир бодрствования, и мне повезло: это случилось до того, как меня настиг тот, кто меня преследовал. На этот раз я очнулся у себя дома, в Нордене, без всяких сожалений. Спокойствие мира бодрствования заставило меня осознать, что все страхи и ужасы существовали только в моих сновидениях. Словом, через пару дней мое второе посещение Дайлат-Лина совсем забылось. Сознание скоро изгоняет из себя то, что ему нестерпимо помнить…

Рассказ Гранта Эндерби, III: Встреча с Аталом

Мне было сорок семь, когда я в следующий — последний — раз увидел Дайлат-Лин. Но мое сновидение не принесло меня сразу же в выстроенный из базальта город; сначала я оказался на окраине Ультхара, Города Кошек. Я побрел по улицам и через какое-то время остановился, чтобы погладить толстого кота, развалившегося на приступке около входа в дом. Старик-лавочник, сидевший под навесом рядом со своей лавкой, дружелюбно обратился ко мне.

— Вот как славно, незнакомец. Очень даже славно, когда незнакомый человек гладит кошек в Ультхаре. Издалека пришел?

— Издалека, — ответил я. — Из мира бодрствования. Но даже там я всегда останавливаюсь, чтобы поиграть с кошкой или приласкать ее. Не подскажете ли мне, господин, как мне разыскать дом Литы, дочери Бо-Карета из Дайлат-Лина?

— Что ж, я ее хорошо знаю, — кивнул старик. — Она — одна из немногих моих ровесниц в Ультхаре. Она с мужем и всем своим семейством живет не так далеко отсюда. Еще несколько лет назад ее отец жил с нею. Он пришел из Дайлат-Лина странный такой. Все что-то бормотал. Не в себе был. В Ультхаре он прожил недолго и умер. Теперь в Дайлат-Лине никто не бывает.

Упомянув о Дайлат-Лине, старик потерял всякую охоту говорить дальше. Я выслушал, как пройти к дому Литы, и в не самом веселом настроении зашагал по указанной улице. Но на половине пути до дома Литы я свернул в пыльный переулок и направился к Храму Старших Богов. Вряд ли мне стоило сейчас идти к Лите. Зачем ворошить старинные воспоминания, да и смогла ли бы она припомнить что-то из золотых деньков юности? И мою проблему решить она мне тоже вряд ли бы помогла.

Сложности и вопросы были те же самые, как и тринадцать лет назад, когда я вернулся сюда из мира бодрствования: как отомстить за порабощенных жителей Дайлат-Лина и как вызволить из рабства тех из них, кого увезли на черных галерах рогатые торговцы — если эти рабы еще были живы. Потому что меня все еще тянуло к этому городу с черными башнями, где жили мои былые знакомцы. Я помнил своих друзей, свои прогулки по улицам между высокими стенами домов и вдоль заборов ферм на окраинах Дайлат-Лина. Но даже в удаленном от порта районе Сеемла знание о том, что черные галеры стоят у пристаней, не смогло бы меня покинуть. Я даже не мог с радостью вспоминать о том счастье, которое познал с темноокой Литой в башенке дома Бо-Карета, когда за окнами шуршали крыльями летучие мыши.

Как только перед моим мысленным взором возникла юная Лита, я выбросил это видение из головы и более решительно зашагал к Храму Старейшин. Если уж кто-то мог помочь мне в жажде отмщения рогатым торговцам, так только Атал, верховный жрец храма. Ходили слухи, что в храме он хранит много книг о колдовстве. Мне захотелось встретиться с ним именно потому, что он многое знал о разных мрачных тайнах и загадках. Вряд ли я мог надеяться на то, что голыми руками справлюсь с силами зла, которыми управляли мерзкие торговцы.

Тогда, когда я покинул маленькие зеленые домики, фермы, обнесенные аккуратными изгородями, и лавочки на окраине, внутри которых царили тень и прохлада, и углубился в центральную часть города, мне довелось испытать такое потрясение, что у меня душа ушла в пятки. Удивительно даже, как я не бросился искать спасения в мире бодрствования. Только жгучее желание отомстить заставило меня отчаянно удержаться за пребывание в стране сновидений.

Я так засмотрелся на старинные остроконечные крыши и верхние этажи, нависающие над нижними, и бесчисленные трубы дымоходов, и узкие мощеные улочки, что перестал глядеть вперед и чуть не налетел на того, кто вдруг вышел прямо передо мной из узкой двери лавки. Воздух вдруг наполнился печально знакомым мне зловонием. У меня мурашки по коже побежали, и я поспешно попятился назад, прочь от приземистого незнакомца в рогатом тюрбане. Прищуренные глаза с любопытством воззрились на меня, широченные губы расплылись в злорадной ухмылке.

Один из Них? Здесь, в Ультхаре?

Я не очень разборчиво пробормотал извинения, прошмыгнул мимо зловеще скалившегося торговца и потом всю дорогу до Храма Старших Богов бежал опрометью. Если прежде мои намерения не были такими уж решительными, то теперь я отбросил все сомнения! Мне стало совершенно ясно, какой оборот принимают события. Сначала Дайлат-Лин, а теперь попытка завладеть Ультхаром. Где они появятся потом? Очень хотелось бы заявить: нигде.


Искомого мной патриарха, Атала из Хатхег-Кла, Атала-Древнейшего, я нашел в комнате Старинных Книг, на нижнем этаже величественной башни, в которой находился Храм Старших Богов. Атал, облаченный в просторные, черные с золотом одежды, сидел на старой деревянной скамье. Его подслеповатые глаза разглядывали пожелтевшие страницы толстенного древнего фолианта, потрепанного столетиями. Металлические застежки тускло поблескивали в луче солнца, проникавшем в подземелье через единственное окошко, расположенное под потолком.

Атал обернулся и словно бы удивленно воззрился на меня, когда я вошел в душную комнату с высокими, до потолка, книжными шкафами. Затем он отодвинул от себя фолиант и произнес:

— Жрец храма приветствует тебя, незнакомец. Ведь мы с тобой не знакомы, не так ли?

— Я бывал в Ультхаре прежде, — ответил я, — но ты прав. Здесь, в Храме Старших Богов, я впервые, и я пришел из мира бодрствования, чтобы просить тебя о помощи, Атал.

— Вот как! — Старик немного успокоился. — Ты не первый из мира бодрствования, кто просит меня о помощи, и, думаю, не последний. Как твое имя, и какую услугу я бы мог тебе оказать — если соглашусь?

— Мое имя Грант Эндерби, Атал, и помощи я ищу не для себя лично. Я пришел в надежде на то, что ты сумеешь помочь мне избавить Дайлат-Лин от жуткой заразы. Но сегодня, проходя по улицам Ультхара, я увидел, что и здесь уже есть споры этой хвори. Разве не появились здесь странные торговцы из неведомой страны? Разве это не так?

— Это так… — Старик вяло кивнул. — Говори.

— Тогда ты должен знать, что это те самые торговцы, которые увезли в рабство многих жителей Дайлат-Лина — но сначала их сделали вялыми и безвольными. Думаю, и здесь, в Ультхаре эти злодеи хотят прибегнуть к той же самой темной магии, с той же целью. Продают ли они здесь рубины, подобных которым не добывают ни на одном из приисков во всем мире сновидений?

Старик кивнул.

— Да, продают — но более ничего не говори. Я все знаю. В это самое мгновение я изыскиваю способ, с помощью которого можно будет истребить эту беду. Но подмогой мне служат только слухи, а я не могу покинуть храм, чтобы проверить, насколько они соответствуют истине. У меня здесь слишком важные обязанности, да и слишком я стар, чтобы слишком далеко ходить… — Он немного помедлил и продолжал: — Верно, Дайлат-Лин постигла ужасная участь, но не думаю, что тамошних жителей об этом не предупреждали. Уже сто лет назад у этого города была дурная репутация из-за того, что там присутствовали эти самые торговцы. Другой сновидец до тебя увидел, что город обречен на жуткую судьбу, и он часто и пылко говорил об этих торговцах с местными жителями. Но его слова были очень скоро забыты теми, кто их услышал, и обитатели Дайлат-Лина продолжали жить по-старому. Если человек сам себе помогать не хочет, никто ему не поможет.

Но я начал свои книжные поиски из-за того, что странные торговцы появились тут, в Ультхаре. Я не могу допустить, чтобы наш город также покарала злая судьба. Однако пока трудно сказать, что можно сделать. Из нашего города никто не отважится отправиться в Дайлат-Лин. Говорят, что уже двадцать лет на улицы этого города не ступала нога человека, и никто не может сказать, куда подевались горожане.

— Я могу сказать! — воскликнул я. — Не скажу, куда их увезли, но скажу как. Их забрали в рабство — и это не ложь. Сначала я услышал об этом от Бо-Карета, уроженца Дайлат-Лина, не так давно отошедшего в мир иной. Он сказал, что эти злобные торговцы сначала купили за свои красивые камешки всех чернокожих рабов из Парга, а потом привезли в город громадный рубин — настоящую драгоценную глыбу — и водрузили этот камень на пьедестал на главной городской площади — как бы для поклонения. Но именно зловещее действие гигантского рубина лишило жителей Дайлат-Лина воли и сил, и в итоге они тоже стали рабами, и рогачи увели их на свои черные галеры. И вот теперь эти мерзавцы, судя по всему, забрали всех обитателей Дайлат-Лина до единого и решили начать свою чудовищную игру здесь, в Ультхаре! А рассказ Бо-Карета был правдив до последних мелочей, ибо я собственными глазами…

— Огромный рубин, гм-м-м… — задумчивым голосом прервал меня Атал, рассеянно поглаживая щеки и сосредоточенно хмурясь. — С этим все становится сложнее. Но, кажется, в Четвертой Книге есть упоминание!.. Посмотрим?

Я взволнованно кивнул и снял с высокой угловой полки указанный Аталом толстый том. Это была сама огромная и тяжелая книга, какую мне когда-либо доводилось держать в руках. На каждой странице (а страницы книги были сделаны из какого-то неведомого материала) буквы горели и озаряли сумрак комнаты, будто светлячки. В этих странных письменах мне ничего не было понятно, а вот Атал, похоже, все буквы знал и легко переводил текст для себя, негромко бормоча под нос. Но вдруг он умолк, поднялся со скамьи, заметно дрожа, захлопнул бесценный фолиант, и ужас отразился в его старческих глазах.

— Вот как! — произнес он свистящим шепотом. — Вот что это такое! Летучий Огонь из Юггота на Краю Кольца. Вампир в худшем смысле этого слова. И мы должны позаботиться о том, чтобы он ни за что не попал в Ультхар!

Атал умолк. Он явно старался совладать с собой, чтобы продолжать рассказ.

— Вот что я скажу тебе, — произнес он наконец. — Давным-давно, когда еще не существовало сновидений, в первозданной дымке, до зари Начала Всех Начал, огромный рубин был доставлен из Далекого Юггота на Краю Кольца Старшими Богами. В этом драгоценном камне, плененный светом и магией Старших Богов, томится главный аватар первобытного зла — тварь, подобная самому аду! Пойми, Грант Эндерби, не сам камень источает гипнотическую слабость, про которую ты мне поведал, а то существо, которое живет внутри камня, — злобная сила Летучего Огня из мрачного Юггота на Краю Кольца. Мало кому ведома история этого гигантского самоцвета и его чудовищного обитателя. Я эту историю знаю и не считаю себя из-за этого счастливцем.

Говорят, что он был обнаружен, когда скатился с лавиной с вершин запретной Хатхег-Кла, — в это я могу поверить, потому что многое знаю об этой горе. Рубин нашла и увезла с собой Черная Принцесса Ятх-Ли из Тиргии. А когда ее караван добрался до города с серебряными шпилями, оказалось, что все солдаты Ятх-Ли, ее рабы и даже сама Черная Принцесса, стали как зомби — вялые, непохожие на себя. Теперь никто не помнит, где раньше стояла Тиргия, но многие верят, что даже самый высокий из ее шпилей за века занесло толстым слоем песка пустыни, а останки жителей города иссохли внутри похороненных под песком домов.

Однако рубин, к сожалению, не погиб вместе с Тиргией. По слухам, позднее его нашли на золотой галере, направлявшейся по Южному морю к Дайлат-Лину и острову Ориаб. Южное море — это странный океан, в особенности — его просторы между Ориабом и Дайлат-Лином, ибо там, на глубине многих фатомов, лежит затонувший базальтовый город с храмом и монолитным алтарем. И моряки страшатся проплывать над этим погибшим городом. Они боятся страшных бурь, которые в этих краях налетают внезапно — даже тогда, когда ветерок не шевелит паруса!

Однако туда и попал громадный рубин, на борт большой золотой галеры. Все, кто составлял команду этого корабля, были очень красивы, хотя при этом не были людьми. Все они давным-давно погибли, но не сдались, не соблазнились! Только один моряк — обезумевший, болтавший что-то неразборчивое, был спасен и взят на борт другим кораблем вблизи от Ориаба. Он-то и поведал (весьма сбивчиво) о судьбе золотой галеры, а о том, что сталось с его товарищами по команде, не известно ничего. Интересно упомянуть, что потом было несколько летописных записей про то, что лишь один народ — рогачи, пляшущие под зловещее завывание дудок и стрекотание погремушек в загадочном Ленге, — не чувствителен к магии камня! — Атал многозначительно на меня посмотрел. — А я заметил, что ты уже видел, как необычно эти торговцы повязывают свои тюрбаны…

Но я забежал вперед. Гигантскому кристаллу вновь удалось уцелеть, хотя ужасная судьба постигла тех моряков, которые спасли его, забрав с золотой галеры. Впоследствии камню поклонялись громадные дхолы в долине Пнот, а потом его похитили три гигантских упыря. Они перелетели с ним через вершины хребта Трок, а потом спустились под землю, где обитают такие ужасы, что даже предания о них упоминают со страхом. Говорят, что этот подземный мир освещается только тусклыми огнями смерти, что там царит жуткое зловоние и что все там пропитано древними туманами, зарождающимися в глубоких провалах земной коры. Кто скажет, какой вид способны принять обитатели такой страны?

В этот момент взгляд Атала перестал быть задумчивым и отстраненным. От мрачных мест, описываемых им в рассказе, он вернулся в настоящее время, ко мне. Он положил искореженные ревматизмом руки мне на плечи и пытливо на меня посмотрел.

— Вот так гласит легенда, и об этом же написано в Четвертой Книге Д’харсиса, и вот теперь, как ты говоришь, гигантский рубин вновь появился в известных нам местах мира сновидений Земли. Я верю в это, ибо на протяжении многих лет ходили смутные слухи. А теперь слушай меня, Грант Эндерби, ибо я знаю, что следует сделать, — но как я могу просить кого угодно так сильно рисковать? Ведь мой план касается не только риска для смертного тела, но и того, что может быть на веки вечные проклята бессмертная душа!

— Я дал себе клятву, — сказал я, — отомстить за жителей Дайлат-Лина. И моя клятва в силе, потому что, хотя Дайлат-Лин пал, есть другие большие и малые города из мира сновидений, которые могут мне снова присниться, — но я не желаю увидеть их порабощенными рогатыми тварями, торгующими зловещими рубинами! Атал, скажи, что я должен сделать?

Атал сел и стал рассказывать мне о своем замысле. Не во всем я мог оказать ему помощь. Его нагрузка была велика. К примеру — перевод на понятный для меня язык отрывков из Четвертой Книги Д’харсиса. И хотя во сне многое становится проще, эти тексты не предназначены ни для кого из людей — ни спящих, ни бодрствующих, ибо люди не способны понять важности этих слов.

Медленно, но верно проходили часы. Атал трудился, а я наблюдал за ним. Старик букву за буквой расшифровывал загадочные письмена, произносил слоги, складывал из них слова. Со временем я начал распознавать некоторые символы, которые прежде видел в официально «запрещенных» книгах в мире бодрствования. Первые слова я даже начал негромко бормотать себе под нос:

— «Тетрагамматон Табаите Саваоф Тетиктос»…

Но Атал поспешно утихомирил меня. Он вскочил на ноги и одарил меня взглядом, полным искреннего ужаса.

— Уже почти вечер, — укоризненно проговорил он и зажег свечу с помощью кремневого огнива. При этом его руки дрожали явно не просто по-старчески. — И тени все длиннее. Разве можно вызывать Этого, предварительно не защитившись? Не обольщайся: для Этого не существуют расстояния. Если бы мы пожелали, мы бы даже отсюда смогли бы вызвать Летучий Огонь. Но сначала нужно заколдовать Дайлат-Лин, чтобы то существо, которое обитает внутри рубина, не смогло ускользнуть, высвободившись из камня. Ибо, если это произойдет, Летучий Огонь может истребить весь мир сновидений. А ты, вызвавший его, Произнесший Слова, погибнешь первым. Страшной смертью!

Я торопливо извинился и потом сидел молча и внимательно слушал наставления Атала, следя глазами за его пером, выводящим буквы на бумаге.

— Ты должен отправиться в Дайлат-Лин, — сказал мне старик. — Ты возьмешь с собой два заклинания, которые я сейчас готовлю. Одно из них, которое ты будешь хранить слева, предназначено для того, что обнести город защитной стеной Наах-Титус. Чтобы это заклинание сработало, тебе нужно будет обойти Дайлат-Лин по кругу, вернуться к точке, с которой ты начнешь обход, пересечь ее, и все время, пока ты будешь в пути, ты должен будешь нараспев произносить слова заклинания. Конечно же, это означает, что тебе придется пересечь бухту, и предлагаю тебе сделать это на лодке, ибо в ночном море живут твари, не слишком доброжелательные к пловцам.

Как только ты пересечешь точку, с которой начнешь обходить город, возникнет стена. Тогда ты можешь произнести второе заклинание. Его нужно проговорить только один раз, и предназначено оно для того, чтобы расколоть гигантский рубин. Свиток со вторым заклинанием держи справа, чтобы не перепутать с первым — ошибка может стать катастрофической! Я использовал чернила, которые светятся в темноте, и прочесть заклинания тебе не составит труда. И когда ты совершишь все, о чем я тебе сказал, твое отмщение свершится и ты окажешь всем странам мира сновидений огромную услугу.

И до тех пор, покуда будет стоять стена Наах-Титус, ни одно существо не сможет ни войти в Дайлат-Лин, ни выйти из него, а Летучий Огонь обретет волю среди рогатых торговцев. Но одно предупреждение, Грант Эндерби, — не смотри на итог своей работы! Это зрелище не предназначено для глаз простого смертного.

Рассказ Гранта Эндерби, IV: Стена Наах-Титус

Преодолев пустыню, я подошел к Дайлат-Лину в сумерках, когда пустынные травы отбрасывают на барханы остроконечные тени и последние воздушные змеи кружат в вышине и предупреждают всю округу хриплыми криками о приближении ночи. Ночь и вправду приближалась. Она брела по миру сновидений удлиняющимися тенями. Эти тени по-дружески укрывали и прятали меня после того, как я стреножил своего яка и отправился к западной оконечности залива. Я решил начать обходить город оттуда, произнося заклинание для постройки стены Наах-Титус. Мне предстояло обойти Дайлат-Лин по кругу, перебегая от тени к тени, и выйти к противоположному краю бухты, после чего я должен был пересечь залив на лодке и оказаться там, откуда начну свой путь.

Я порадовался тому, что луна совсем молодая. В небе горел тонкий месяц. Успокаивало меня и то, что пустыня освещена не слишком ярко — я ведь не знал, ни выставлены ли где-то часовые. Какие бы радости Дайлат-Лин не сулил мне прежде, теперь этот город стал неспокойным, пугающим. На улицах и площадях не горели знакомые глазу огни. Как только тьма сгустилась окончательно, повсюду загорелись зловещие красные точки, а в одном месте вспыхнуло мерзкое красное пятно, чем-то похожее на подобный гигантскому оку Юпитер — планету, которую я в юности видел через телескоп своего друга, астронома-любителя. Но хотя теперь город лишился всякой нормальной жизни, ядовитый камень на главной площади продолжал наполнять Дайлат-Лин отвратительным свечением, а мерзкие рогатые торговцы не обращали никакого внимания на гигантский рубин, как в других городах жители не обращают внимания на статуи героев.

Когда я прошел примерно полпути вокруг города, я услышал обрывки музыки — если столь мерзкие для души звуки можно назвать музыкой, и на окраинных улицах Дайлат-Лина заполыхали костры. Мне стало видно, как вокруг этих ритуальных костров прыгают и пляшут рогатые фигуры. Как же отвратительно было мне глядеть на то, как рогатые коротышки дергаются и трясутся под какофонию костяных трещоток и писклявых дудок. Нестерпимо было это слышать и видеть, поэтому я поспешно зашагал дальше, еле слышно произнося слова заклинания и чувствуя, как уплотняется вокруг меня ночной воздух благодаря странной магии.

Я успел одолеть более трех четвертей пути до восточной оконечности бухты, когда услышал позади себя звук, от которого у меня мурашки побежали по спине, а на лбу выступила холодная испарина. Это был испуганный крик моего яка. А за пронзительным воплем перепуганного животного последовал другой звук, заставивший меня перейти на бег. Это было жуткое боевое улюлюканье рогатых торговцев. Одолев последние метры песка, я помчался по прибрежной гальке.

На берегу лежала маленькая одноместная лодка, днище которой было усеяно раковинами морских желудей. Такими лодками в Дайлат-Лине с древних времен пользовались ловцы осьминогов. Каким бы хрупким и ненадежным ни выглядело это суденышко, нищему, как говорится, выбирать не приходится. С такой мыслью я перевернул просмоленную лодочку, запрыгнул внутрь нее и вознес к небесам благодарственную молитву, когда оказалось, что лодка неплохо держится на плаву. Я нащупал рукоятку старинного весла и, продолжая произносить нараспев странные слова заклинания, составленного Аталом, принялся грести изо всех сил, направляя лодку к черным очертаниям дальнего берега бухты. И, как ни хрупко выглядела лодочка, она быстронесла меня по темной воде.

Невысокий берег остался позади. Казалось, его линия словно бы сердито приплясывает, возмущенная моим бегством по морю. А я гадал, нет ли у рогачей какого-то способа переговариваться с другими жутковатыми существами. Если это было так, то на западном берегу бухты меня могли поджидать чудовищные творения.

На полпути через залив произошло нечто, что заставило меня отбросить раздумья о том, что может ждать меня при высадке на берег. Кто-то ухватился за лопасть моего весла, и на поверхности маслянистой воды рядом с лодкой возникла темная масса. Неведомый пловец подплыл ближе, и свет тонкого серпика луны выхватил из мрака острые зубы. Я начал бешено колотить веслом по воде, и довольно скоро подводное чудище отстало от лодки и ушло в глубину.

Я продолжал лихорадочно грести и бормотать заклинание. Наконец из тьмы выплыли очертания западного мыса, ограничивающего бухту. Плоское днище моей лодчонки легло на прибрежный песок. Спрыгнув с борта в неглубокую, по-ночному холодную воду, я отчетливо представил себе, как какие-нибудь водяные твари начнут хватать меня за лодыжки. В страхе я быстро зашагал к берегу, стремясь как можно быстрее оказаться на полосе гальки. Но в то самое мгновение, как мои ступни коснулись твердой почвы, из мрака, со стороны города, выскочили приземистые рогатые коротышки, чьи сородичи обитают в мрачном Ленге! Их было не меньше дюжины. Но прежде чем твари успели схватить меня своими ядовитыми лапами, я успел миновать точку, с которой начал обход города… и раздался раскат магического грома. Взрывная волна толкнула меня, и я ничком упал на песок. Почти сразу я вскочил и увидел неподалеку от себя рогатых коротышек. Но теперь нас разделяла невидимая стена Наах-Титус. С ненавистью мерзкие твари смотрели на меня, с ненавистью скребли когтями воздух, но заклинание крепко держало стену и не пропускало их.

Не медля ни мгновения, я достал из правого кармана второй свиток, который мне дал Атал, и начал произносить заклинание, призванное выпустить на волю Летучий Огонь, плененный внутри рубина. И как только первый из загадочных слогов слетел с моих губ, рогатые торговцы сразу отскочили от невидимой стены и невероятный ужас исказил их и без того уродливые физиономии.

— Тетрагамматон Табаите Саваоф Тетиктос… — начал произносить я нараспев при тусклом свете молодой луны. Злобный оскал рогатых тварей сменился жалким, умоляющим воем и бормотанием, и они начали падать ниц у подножия стены Наах-Титус. Наконец я произнес последнюю руну, и наступило безмолвие — столь же непроницаемое, как то, что царит в самом сердце луны.

А потом из этой тишины послышался далекий глухой рокот. Довольно быстро он превратился в оглушительный рев и сменился душераздирающим визгом — будто миллиарды баньши закричали разом. Из центра Дайлат-Лина подул холодный ветер. В одно мгновение он погасил адские костры, зажженные рогатыми торговцами. В следующую секунду потухли все красные огоньки и послышался оглушительно громкий треск. Похоже, распался на части гигантский кристалл. Вскоре после этого я услышал первый крик.

Я вспомнил предупреждение Атала о том, что смотреть на результаты своего труда я не должен, но обнаружил, что не могу отвернуться. Меня словно приковало к тому месту, где я стоял, а вопли из темного города доносились все отчетливее и громче. Я же был способен только стоять и вытаращенными глазами смотреть в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из того, что происходило на полуночных улицах. А потом те рогатые твари, что валялись у подножия невидимой стены, вдруг вскочили и разбежались в стороны. Оно приближалось!

Оно приближалось… Оно выкатилось из недр перепуганного города и принесло с собой ураганный ветер. Порывы этого ветра подняли в воздух сгрудившихся у невидимой стены рогатых тварей — так, словно они ровным счетом ничего не весили… и я увидел его!

Это был он, Летучий Огонь. Безногий, но стремительно передвигающийся, как приливная волна. Бесформенная масса, наполненная ядовитыми пастями. Господь Всемогущий! От одного взгляда на это существо можно было лишиться рассудка! А что оно творило со ставшими теперь столь жалкими тварями из Ленга…

Вот как все было.


Всего лишь трижды я побывал в выстроенном из базальта Дайлат-Лине, городе с высокими башнями и мириадами пристаней — и теперь я рад, что тогда увидел этот город в последний раз.

Часть третья

1. Тень над миром сновидений

— И ты все еще намерен войти в Дайлат-Лин? По своей воле, невзирая на все, о чем я тебе поведал?

По голосу Эндерби было ясно, насколько он не верит своему собеседнику. Он встал и заходил по комнате, где за прошедшую ночь они успели крепко подружиться с Анри-Лораном де Мариньи. Грант вел свой рассказ до зари, а потом они еще долго говорили о самых разных вещах, в частности, о том испытании, которое предстояло пройти де Мариньи. Коснулась их беседа и той мрачной тени, которая словно бы нависла почти над всем миром сновидений.

— Да, — сказал де Мариньи. — Я должен проникнуть в Дайлат-Лин. Там мои друзья, и они в беде.

— Но послушай, Анри, если сами Старшие Боги не могут помочь твоим друзьям, что же может сделать простой смертный?

— И ты мне задаешь такой вопрос? Ты, «простой смертный», некогда выстроивший стену Наах-Титус вокруг Дайлат-Лина и уничтоживший всех рогатых торговцев в этом городе?

— Мне повезло, — ответил Грант. — Без помощи Атала я бы ничего не смог сделать.

— Но Атал и мне помог, — заметил де Мариньи. — И у меня есть летучий плащ.

— Хм! — ворчливо произнес Грант Эндерби. — Между тем ты все-таки не знаешь, с чем тебе предстоит столкнуться, Анри.

— О, я знаю. Ты рассказал мне об этом, Грант, и я благодарен тебе за это. Но есть и еще кое-что.

— О?

— Да. Ты объяснил, как выстроил стену Наах-Титус вокруг Дайлат-Лина, но ты ничего не сказал о ее исчезновении. Как ты можешь быть уверен, что там все снова стало, как было в прежние времена, и что город опять страдает от ига рогатых торговцев?

Эндерби пожал плечами.

— Есть причины так думать. Случалось, что путники подходили к городу слишком близко, и после этого их больше никто не видел. Другим повезло больше, им удалось убежать. Ходят слухи, будто бы за последние пять лет только двое счастливцев ушли от города — двое из десятков пропавших без вести. А что касается видения, которое предстало перед тобой в хрустальном шаре Кхтанида, то это была площадь в самом центре Дайлат-Лина, где рогатые мерзавцы некогда установили гигантский рубин. Наверняка от него и теперь исходит злобное излучение, лишающее людей сил и воли…

Что до того, каким образом рогатым торговцам удалось вновь завоевать Дайлат-Лин — как они опять взяли в плен Летучий Огонь из Юггота на Краю Кольца, как загнали его внутрь рубина, который перевезли в город через Южное море, об этом я могу только догадываться. И никто об этом ничего точно не знает. Помни, Анри, что в стену Наах-Титус заложено заклятие. Другое заклятие предназначено для того, чтобы расколоть гигантский рубин и высвободить Летучий Огонь. Возможно, есть и третье заклятие — предназначенное для того, чтобы удалить стену Наах-Титус, и четвертое — для того, чтобы взять в плен чудовище из Юггота?

Ведь речь идет о Летучем Огне, который в дневное время должен искать для себя темное убежище, иначе он растает под лучами солнца. Если бы какой-то человек или некое чудовище знали правильные заклинания, было бы легко и просто захватить в плен Летучий Огонь при свете дня.

Де Мариньи устало потер лоб.

— Так это или нет, — произнес он, — это я скоро выясню сам.

С этими словами он поднялся со стула и потянулся. Хозяин дома поспешно извинился перед ним.

— Боюсь, я слишком долго занимал тебя разговорами, друг мой. Позволь проводить тебя в твою комнату. Ты проделал долгий путь, а тебе надо набраться сил перед испытаниями. Когда ты собираешься отправиться в Дайлат-Лин?

Шагая следом за Грантом Эндерби вверх по лестнице, де Мариньи ответил:

— Собираюсь тронуться в путь завтра ночью, и, конечно, до города полечу. Тогда мое странствие займет всего несколько минут — максимум, полчаса. Если удача будет мне сопутствовать, я успею слетать в Дайлат-Лин и вернуться до того, как эти ваши рогатые торговцы даже догадаются о моем присутствии. Ничего особенного мне на понадобится, кроме того, что у меня уже есть: веревка, острый нож — и немного сажи, чтобы замазать ею лицо.

— Что ж, хорошо, Анри, — сказал хозяин дома. — Теперь ложись спать. Завтра еще поговорим, когда ты хорошенько выспишься. Если бы я вновь стал молод, я бы…

— Нет-нет, ты и так уже достаточно сделал, Грант, и я тебе очень благодарен.

— Знаешь, — сказал Грант, — если бы ты пошел пешком, мои мальчишки непременно бы за тобой увязались и мне трудно было бы их отговорить. Так что ты понимаешь, как я рад, что ты решил лететь до Дайлат-Лина.

Де Мариньи кивнул.

— Конечно, понимаю, — кивнул де Мариньи. — Но в любом случае, мне лучше проделать этот путь одному. Доброй ночи, Грант.

— Доброй ночи, мой друг. И пусть твои сновидения во сне будут приятными.


На следующий вечер, когда сгустились сумерки и на небе над Ультхаром тускло засветились первые звезды, де Мариньи тронулся в путь. Люди, которые увидели его силуэт и тень, отбрасываемую им на крыши домов, говорили, что это гигантская летучая мышь или злобный ночной упырь — правда, такие упыри в этих краях встречались редко.

Сновидец быстро летел по ночному небу, представляя себе карту Дайлат-Лина, которую для него нарисовал Грант Эндерби. Для него крайне важно было запомнить все пути от площади с постаментом для гигантского рубина до окраин города, а от окраин — до пустыни. Не так уж и трудно было добраться до этой площади, где сейчас страдали от пыток рогачей Титус Кроу и Тиания. Но вот как оттуда уйти — это могла быть совсем иная история.

Де Мариньи взял с собой крепкую веревку с крюком на конце, острый нож в кожаном чехле и драгоценный флакон, который ему дал Атал. Больше ничего. Он надеялся, что больше ничего и не понадобится, потому что он не рискнул брать с собой хоть что-то тяжелое.

В пустыне он сделал короткую остановку. Там он привязал свою веревку к валуну, который весил не меньше двух взрослых мужчин. Прицепив крюк, привязанный к другому концу веревки, к своему поясу, он попытался взлететь в ночное небо. Как он и предполагал, летучий плащ не смог поднять дополнительную тяжесть. Тогда де Мариньи разыскал другой валун, вполовину меньше первого, и повторил свой эксперимент. Уверенность отчасти вернулась к нему. Медленно, но верно плащ оторвал свою ношу от земли.

Итак, летучий плащ, не теряя своих волшебных свойств, мог нести двух человек, но не трех. Примерно этого и ожидал де Мариньи, но он все же надеялся…

«Нет, — мысленно поправил он себя, — надежда — ничто без силы и решимости». Он отвязал от валуна веревку и вновь обмотал ее вокруг пояса. Потом он прищурил глаза, защищаясь от встречного ветра, дувшего над пустыней, и, следуя примерно вдоль течения реки Скай, отраженной в небесах, продолжил свой путь к Дайлат-Лину.


Город окружали костры. Они были расположены так, что образовывали подкову, раскрытую у берега залива, где суша встречалась с течениями, приходившими из Южного моря. Увидев эти костры издалека, де Мариньи поднялся выше в небо, чтобы лучше рассмотреть костры. Потом он взлетел еще выше, чтобы его случайно не заметили, когда он будет пролетать над дозорными, следящими за этими кострами.

Горели в городе и другие огни, однако это был не приятный глазу свет в окнах гостеприимных домов любого обычного города. В красноте этих огоньков не было тепла, и де Мариньи понял, что это горят зловещим светом маленькие собратья огромного рубина, установленного на центральной площади. Этот плененный в камне, сиявший, будто глаз Циклопа, ужас до сих пор подпитывал своим свечением все остальные рубины в городе. Глядя с высоты на это огромное светящееся, немигающее пятно, де Мариньи понял: перед ним — истинная причина всех бед в мире сновидений.

2. Спасение

Для троих коротышек, которым было поручено стеречь двух спящих людей, распростертых на ступенях пьедестала, подпиравшего гигантский рубин, ночь была любимым, прекрасным временем суток. Большинство их сородичей сейчас спали, потому что в Дайлат-Лине не осталось никого из прежних жителей города, над кем можно было бы поизмываться. Это тянулось уже немало лет, и лишь изредка кому-то из рогатых торговцев удавалось схватить незадачливого путника, случайно пришедшего к Дайлат-Лину из пустыни. Но сегодняшняя ночь сулила троим стражникам редкие удовольствия. Они предвкушали пытки, коим подвергнут этих двоих очень важных персон из мира бодрствования.

Однако безобразным рогатым коротышкам, поставленным в эту ночь охранять рубин, следовало набраться терпения. Они ждали момента, когда смогут точно увериться в том, что никто не помешает им в их забавах. Многие тянули жребий за то, чтобы попасть в стражу этой ночью, и победили эти трое. Наградой следовало насладиться по полной программе, и было бы жаль, если бы крики пленников привлекли завистливых соперников — они бы помешали насладиться пытками.

Над пленным мужчиной можно было издеваться часами, но слишком сильно его калечить было никак нельзя. Сам Ньярлатотеп, эмиссар великого Ктулху, собирался посетить мир сновидений, чтобы лично побеседовать с Титусом Кроу. Не годилось, чтобы перед Ползучим Хаосом на допросе предстал бредящий идиот… хотя к концу допроса этот человек уж точно мог превратиться в идиота! Что же до женщины… Ага! Вот какая мысль была у стражников: они побалуются с ней по очереди, прямо здесь, на ступенях пьедестала, чтобы мужчина, ее спутник, все видел и слышал. А попозже, ближе к утру, они ее еще разок употребят — может быть, даже все сразу!

Ночь становилась все темнее, город постепенно затихал, и три рогатых стражника грязно перешучивались — в надежде, что пленники их слышат. Они понятия не имели о том, что их разговоры слышит еще один человек, затаившийся на крыше дома неподалеку. Слышит их мерзкие речи, и гнев вскипает в его сердце!

Пленники, прикованные к ступеням пьедестала, являли собой жалкое зрелище. Они были совершенно беспомощны. Титус Кроу, обычно столь гордый, похожий на величавого льва, во взгляде которого таились рассказы о странных дорогах, по которым он бесстрашно прошел, этот человек, от чьих деяний содрогались троны Великих Старших Богов, человек, которого они поселили на своей родине, в Элизии… сейчас он лежал как мертвый. Обнаженный — не хватало только савана. Края базальтовых ступеней исцарапали его спину, врезались в плоть. Его голова моталась из стороны в сторону, как у пьяного. Искорки, горевшие в его глазах, отражали только ужас и стыд. Стыд за то, что он не в силах был защитить неописуемо красивую женщину-богиню, чья любовь к нему привела ее в это жуткое место, к этой немыслимой судьбе.

Они смотрели друг на друга, и вдруг на миг любовь преодолела все несчастья.

— О, Титус, — проговорила Тиания дивным, волшебным голосом, ставшим слабым и испуганным, — неужели вправду все закончится так?

— Тиания, — пробился сквозь глубины отчаяния и позора голос Титуса, — я бы ни за что на свете не…

— Тише, мой Титус. — Тиания покачала головой. — Ибо я не смогла бы иначе. Если нам суждено страдать и умереть, значит, мы пострадаем и умрем вместе. Неужели ты думаешь, что я смогла бы жить без тебя?

Титус ответить не успел. Их разговор с Тианией прервал хриплый, грубый голос одного из трех рогатых стражников.

— Ха! Разговорились, любовнички! Поглядите, как они пялятся друг на дружку и бормочут ласковые словечки! — Стражник повернулся к своим напарникам. — Что скажете, братцы? Не пора ли нам угоститься этой парочкой, а?

— Точно! — с нетерпением отозвался другой рогатый стражник. — А если бы вы оба меня послушались, так мы еще час назад за них взялись. Я хочу эту девку. Прямо сейчас!

Широченная прорезь рта рогача стала еще шире, когда он с вожделением воззрился на корчащуюся на базальтовых ступенях Тианию.

Услышав эти слова рогатой твари, Титус Кроу беспомощно заметался, попытался вырваться из оков и выдохнул:

— Богом клянусь, я…

— Ну что «я», что, сновидец несчастный?

Наглый стражник прочертил острием своего ятагана кровавую полоску на груди Титуса Кроу.

— Стой! — крикнул третий рогатый мерзавец. Он подошел к Тиании и протянул заскорузлую руку к изорванному квадратику шелку, прикрывавшему ее прекрасную грудь. — А мы ведь еще не решили, кто из нас первым побалуется с девчонкой. — Он снял с пояса торбочку и достал из нее десятигранную игральную кость. — У кого больше выпадет, тот ее первым и оприходует, а у кого меньше — тот будет последним.

Двое его напарников кивнули. Стражник подбросил кость в воздух. Она упала на мостовую, подпрыгнула, покатилась… Все трое сгрудились около нее, чтобы посмотреть, сколько выпало.

— Десять! — воскликнул тот рогач, который бросил кость, радуясь своей удаче.

У следующего выпало только четыре, и он глухо зарычал. Третий тоже выбросил десять. Ничья. Первый решил бросить кость еще разок, а его соперник сказал:

— В этот раз кидай повыше. Не доверяю я ни тебе, ни кости твоей.

— Можно и повыше, — захохотал первый стражник и высоко подбросил игральную кость. Но на землю она не вернулась.

Все трое, запрокинув голову, приставили ладони ко лбу, защищаясь от свечения гигантского рубина. Потом непонимающе переглянулись и неуверенно нахмурились. И в этот момент из ночного мрака стремительно вылетел конец веревки с крюком на конце и обхватил плечи владельца игральной кости.

В следующее мгновение петля рванулась вверх и затянулась на жирной шее рогача. Еще миг — и он взлетел вверх и, кашляя, хрипя и отчаянно дергая руками и ногами, скрылся в ночной темноте. Двое стражников ошарашенно переглянулись, но не успели они и глазом моргнуть, как неподвижное тело их задушенного товарища рухнуло на мостовую с огромной высоты. Труп упал на одного из стражников, он упал навзничь и подняться не смог — его позвоночник был сломан.

Третий стражник отчаянно заметался по площади. Измученным, еще не до конца верящим в свое спасение пленникам казалось, что он пытается бежать в три стороны сразу. Но тут, когда единственный из трех рогачей, оставшийся в живых и готовый удрать с мощеной площади, успел хотя бы вскрикнуть, с ночного неба спикировало большое существо, похожее на гигантскую летучую мышь. Одним стремительным движением оно сбило рогатого мерзавца с ног, оседлало его и выхватило из чехла острый нож. В следующую секунду все было кончено. Де Мариньи действовал с убийственной быстротой и ловкостью, порожденными ужасом и отвращением. Он не почувствовал ни малейших угрызений совести из-за того, что так жестоко прикончил три порождения страшных снов.

Не медля ни мгновения, сновидец-мститель взбежал по ступеням пьедестала и за считаные секунды освободил несчастных пленников от оков. За все это время Титус Кроу не произнес ни слова. Он смотрел на друга, широко раскрыв рот и глаза от изумления. Наконец, когда де Мариньи помог Титусу и Тиании подняться на ноги, стараясь при этом не смотреть на наготу красавицы, у Титуса вырвалось:

— Анри! Де Мариньи! Это ты? Я не сразу узнал тебя под этой черной краской на лице! Но как? Ты, здесь, в мире сновидений? Боже! Еще ни разу я не…

— Потом, Титус, — прервал его де Мариньи. — Бог свидетель, времени у нас в обрез. Сначала я заберу Тианию — плащ не выдержит троих, — но я сразу же вернусь за тобой. А ты лучше вооружись одним из этих ятаганов — мало ли, вдруг кто-то еще из этих рогатых тварей явится сюда. Я постараюсь вернуться за тобой как можно скорее.

С этими словами де Мариньи повернулся к Тиании, а та вопросительно посмотрела на Титуса.

— Доверься де Мариньи, Тиания, — сказал своей спутнице покрытый кровоподтеками и порезами Титус. — Он самый надежный друг, какого только можно себе представить.

С этими словами он препоручил Тианию заботам друга, а де Мариньи, по-прежнему стараясь не замечать наготу и неземную красоту Тиании, обвил ее полой летучего плаща. Не медля более ни мгновения, он крепко обнял ее и взмыл в ночное небо. Они быстро полетели к высокой неосвещенной башне примерно в миле от центральной площади и пьедестала с гигантским рубином. Там де Мариньи осторожно опустил Тианию на плоскую крышу, огороженную парапетом. Но сразу улететь он не успел. Красавица-богиня взяла его за руку.

— Титус мне много рассказывал о тебе, Анри-Лоран де Мариньи, — прошептала она. — Теперь я понимаю, почему он оставил меня одну в Элизии, чтобы вернуться к вашей зеленой Земле. Такие друзья, как ты, вправду встречаются очень редко. Он любит тебя, как брата, с этих пор точно так же буду любить тебя я.

Тиания потянулась к де Мариньи и легко поцеловала его в губы. В следующий миг, когда он уже летел по ночному небу в летучем плаще, сердце его ликовало. Он понял: что бы ни случилось потом, он уже полностью вознагражден за весь тот риск, которому подвергается здесь, в мире сновидений.


Минуту или чуть больше спустя де Мариньи забрал с площади, где стоял пьедестал с гигантским рубином, Титуса Кроу, и тут ему стало ясно, насколько пытки обессилили друга. Вяло сжав в руке ятаган, Титус едва не лишился чувств к тому моменту, когда они вдвоем взлетели ввысь.

Де Мариньи спросил у Титуса, сколько времени они с Тианией пролежали на ступенях около гигантского рубина.

— С полудня, Анри. Но мы были слабы уже тогда, когда только оказались в Дайлат-Лине. Нас привезли в город на одной из жутких черных галер и три дня не давали есть. Все это время меня поили каким-то сонным зельем, и я почти ничего не соображал, но даже будь я в здравом уме, я бы ни за что не согласился есть ту бурду, которой потчевали гребцов! И не забывай: мы протомились в оковах рядом с этим чудовищным камнем почти одиннадцать часов. И это отняло у меня куда больше сил, чем трое суток на борту черной галеры.

Тиания… Она просто удивительная. В ней гораздо больше от Старших Богов, чем можно подумать, даже если принять во внимание ее неземную красоту. Думаю, именно божественность спасла ее от губительного воздействия гигантского рубина. Что до меня, то мне нужно просто немного простой и вкусной пищи, немного отдохнуть, и вскоре я стану собой. Нормальным. Или ненормальным. Вряд ли ты прихватил с собой бутылочку бренди, Анри? Богом клянусь, вот это бы меня бесконечно порадовало!

Как ни был встревожен де Мариньи, он не смог не улыбнуться. Титус Кроу стал похож на себя, хотя даже эти шутливые слова казались криком издалека, сорвавшимся с губ изможденного, измученного человека, еще совсем недавно прикованного к ступеням пьедестала, на котором покоился зловещий гигантский рубин. На самом деле Титус не осознавал, насколько губительно воздействие этого колдовского камня, а теперь, по мере того, как они с де Мариньи удалялись от площади, к Титусу начали мало-помалу возвращаться силы и юмор. Де Мариньи отлично знал, что, когда Титус Кроу окончательно оправится после пережитого, он станет могучей силой, с которой врагам придется считаться, и тогда настанут тяжелые времена для злобных тварей, пытавшихся овладеть миром сновидений Земли.

А еще де Мариньи понимал, что имел в виду его друг, называя себя «ненормальным». Во время своих приключений в пространстве и времени, по пути до Элизии Титус Кроу, находясь внутри часов времен, попал в некий чужеродный мир. От забытья его спас врач-робот, T3RE, и тело Титуса преобразилось благодаря достижениям науки, о которых не могли и догадываться ученые с его родной планеты. Он приобрел немыслимую силу и быстроту. Он мог очень долгое время оставаться под водой без всяких вспомогательных средств. Его кожа стала непроницаемой почти для любых атмосферных условий, кроме самых уж едких. И пожалуй, самым удивительным стало то, что он был воссоздан в образе самого себя, но на двадцать, а то и двадцать пять лет моложе! Даже сознание Титуса Кроу подверглось изменениям! Оказалось, что он способен делать совершенно немыслимые, необъяснимые операции с часами времен. Он пользовался ими для многого, что в них не было заложено создателями — самими Старшими Богами.

Де Мариньи прогнал все подобные мысли и воспоминания и с помощью летучего плаща опустил себя и Титуса на площадку на крыше башни. Негромко вскрикнув от радости, Тиания бросилась в объятия Титуса. Несколько мгновений он бережно гладил ее волосы, а потом повернулся к Мариньи.

— Ну, Анри, а что у тебя на уме теперь? Пока что мы еще не выбрались из пекла, друг мой.

— Я это знаю, но… — начал, было, де Мариньи, но оборвал себя и приложил палец к губам. Снизу, с улиц ночного города, донесся шум. Вдалеке запылали алым светом факелы.

— Похоже, беда! — прошептал де Мариньи. — Они обнаружили ваше исчезновение!

3. Гигантский упырь

— Так они скоро весь город поднимут, — поспешно добавил де Мариньи. — Титус, сколько их в Дайлат-Лине?

— Тысяча. А может быть, больше, — ответил Кроу. — В гавани мы видели целую флотилию их черных галер.

— Если так, то нам нельзя терять ни секунды. Я снова возьму первой Тианию и перенесу ее в безопасное место, подальше от сторожевых костров, горящих вокруг города. Потом я возвращусь за тобой. И ты, Титус, до моего возвращения будь тише воды, ниже травы.

Титус Кроу похлопал своего товарища по спине, пожелал ему удачи и присел на корточки за парапетом, ограждавшим площадку на вершине башни. В следующее мгновение де Мариньи, окутав Тианию полой летучего плаща, снова взмыл в воздух. Когда они набрали высоту, им стало видно, что рогатые твари из Ленга начали бегать по ночным улицам.

Одной рукой де Мариньи крепко держал Тианию за тонкую талию, а второй нажимал кнопки, управлявшие антигравитационными свойствами летучего плаща. Он поднялся еще выше. Тиания крепко обнимала его, но, хотя ночной воздух был холодным, и ветер свистел в ушах, и летели они на страшной высоте, она ни разу не вздрогнула.

«Наверное, она думает про Титуса, — подумал де Мариньи, — оставшегося на вершине башни в недобром городе». Чтобы отвлечь Тианию от мрачных мыслей, он сказал:

— Ты — храбрая девушка, Тиания.

Тиания повернула к нему голову и улыбнулась. Ее волосы развевались на ветру. Де Мариньи показалось, что тревога и страх быстро тают на прекрасном, почти светящемся лице красавицы.

— На самом деле, я не храбрая, — сказала она. — Когда о тебе заботятся такие, как ты и Титус, кто станет бояться?

Де Мариньи и сам не удержался от улыбки. Но в следующую секунду он нахмурился и спросил:

— Скажи, во имя всего прекрасного, почему вы не взяли с собой в мир сновидений летучие плащи? Казалось бы…

— Да нет же, плащи мы взяли, — прервала его Тиания. — Мы бы и часы времен захватили, но это бы нас выдало. Плащи у нас отобрали рогатые твари, когда схватили нас. Глупцы! Они выбросили летучие плащи вместе с остальной нашей одеждой!

— Они не поняли, что это такое?

— Нет. Существам вроде них никогда бы в голову не пришло летать. У них даже души к земле привязаны.

— А как вас схватили? — спросил де Мариньи, заметив, что сторожевые костры мало-помалу остаются позади. Он вглядывался во тьму, ища глазами удобное место для посадки.

— Это долгая история, но я постараюсь рассказать коротко… Когда мы попали сюда впервые, нам многое предстояло сделать. Надо было первым делом навестить Атала-Премудрого, а может быть, Куранеса из Ос-Наргая, что за Танарианскими горами. Но здесь так много разных чудес — пожалуй, не меньше, чем в Элизии, а я впервые попала в иной мир — пусть это мир сновидений. Кроме того, мне хотелось хоть немного побыть наедине с Титусом. И я уговорила его хотя бы день-другой побродить из города в город, останавливаясь на ночлег в маленьких гостиницах и тавернах. Для меня это была просто игра, понимаешь? Я же не знала…

Как бы то ни было, Титус согласился на мое глупое предложение. Он сказал, что это будет хороший способ освоиться здесь, в мире сновидений. Летучими плащами мы пользовались аккуратно, чтобы не привлекать к себе внимание. Перелеты мы совершали перед рассветом. Так что расстояния сложностей для нас не представляли.

— Те первые два дня были чудесны, а потом мы оказались в Ате… Ат — это неприятный городок на границе с Иштартой. Ни мне, ни Титусу там не понравилось, поэтому мы там долго не пробыли. Но когда мы находились там, нас обманули, но тогда мы этого не поняли. Один человек из мира сновидений — предатель, вступивший в союз с темными силами из страшных снов, воплощение всего, что для сновидений неестественно. Каким-то образом он проведал, кто мы такие и зачем оказались здесь, и сказал нам, что нам нужно отправиться через Южное море на остров Ориаб. Там, по его словам, нам следовало добраться до Бахарны, крупного морского порта, а в порту разыскать черную галеру, капитан которой сможет рассказать нам все, что нам нужно знать о бедах, навалившихся на мир сновидений. Быть может, этот капитан даже мог подсказать нам, как действовать.

И мы оправились в Бахарну. Там мы оказались поздно вечером, когда пристани были окутаны тьмой. Капитан черной галеры — низкорослый мужчина, предпочитавший держаться в тени, велел нам идти в одну из портовых таверн, где он завтра с утра с нами встретится. Таверна находилась совсем рядом с пристанями. Она оказалась грязной и унылой. Все время казалось, что кто-то прячется по темным углам. Но наша комната была самой лучшей в доме, а еда и вино показались нам превосходными… Но еда и вино… в них было добавлено какое-то зелье! Мы очнулись в плену, на борту черной галеры, и… а остальное ты знаешь.

Де Мариньи кивнул.

— Ну, теперь все плохое закончилось. Погляди-ка туда! — Он указал вперед, в темноту. — Вон она, белая скала. Не такая уж высокая, и склон у нее не слишком крутой. А ориентир хороший. Я его не пропущу, когда буду возвращаться с Титусом. Спускаемся, Тиания.

Управляя плащом, де Мариньи совершил плавную посадку на вершину невысокой скалы, торчавшей посреди пустыни. Там он оставил Тианию, пообещав ей, что скоро доставит к ней Титуса, а потом они втроем отправятся в Ультхар и окажутся там к завтраку. Этому не суждено было сбыться, но де Мариньи об этом не догадывался.


Титусу Кроу, притаившемуся за парапетом на вершине башни всего в миле от растревоженного центра Дайлат-Лина, показалось, что прошла целая вечность, прежде чем из ночного мрака плавно вылетел де Мариньи и приземлился рядом с ним, словно огромная летучая мышь.

— Анри, — прошептал Кроу, — все хорошо?

Не зря он говорил шепотом. По улицам бегали поисковые отряды с горящими факелами. Дайлат-Лин превратился в лабиринт пляшущих огней и прыгающих теней, и теперь со всех сторон доносилось леденящее кровь улюлюканье рогачей из мрачного Ленга. Вскоре топот бегущих ног донесся до друзей с мостовой прямо под башней, где они прятались.

— Пока все нормально, — еле слышно ответил де Мариньи. — Тиания сейчас в безопасности. Думаю, еще немного — и мы будем далеко от беды, Титус. Но все это благодаря твоему летучему плащу. Без него у меня ничего бы не получилось.

— Этот плащ теперь твой, Анри, — ты его заслужил. Вот, возьми этот ятаган, убери за ремень. И дай мне ухватиться за тебя покрепче. Ну, в путь!

Титус Кроу весил больше Тиании, поэтому начало полета получилось более медленным, но все же летучий плащ поднял двоих друзей над крышами Дайлат-Лина, и оба они испытали огромное облегчение, когда мерцающие огни факелов остались позади. Но вскоре внизу показалась полоска огней — это были сторожевые костры. Друзья пролетели над ними на большой высоте.

— Еще миля — максимум, две, — сказал де Мариньи. — Там, впереди, из песка торчит белая скала. Я оставил Тианию на ней. Мы будем там через пару минут.

— А что потом, Анри? Короткими перелетами до Ультхара?

— Примерно так, я думаю.

— Хорошо. А как только мы немного отдохнем и найдем безопасное жилье для Тиании, мы с тобой отправимся в Илек-Вад. Хочу узнать, что именно там происходит. Да, и еще: быть может, у тебя найдется время рассказать мне про то, какого черта ты делаешь тут, в мире сновидений — в то время, как ты должен был давным-давно быть на пути в Элизию.

— А я и есть на пути в Элизию, Титус. Но оказаться там я могу только так. Меня послал сюда Кхтанид. Он сказал, что ты и Тиания в беде. Я тоже расскажу тебе всю историю попозже. Что же до Илек-Вада, то мне бы тоже хотелось там побывать и узнать, что там творится. В конце концов, там мой отец. Я его не так хорошо помню, но все же…

— Вон она, твоя белая скала впереди! — вдруг воскликнул Кроу и резко прервал друга. Он взволнованно указал вперед. — А вон Тиания: я вижу, она машет нам рукой. Ну, ты молодец, Анри. Ты ни на дюйм не сбился с курса!

Управляя плащом на посадке, де Мариньи опустился на уступ, где их ждала девушка-богиня. Она протянула к ним руки.

Только в это мгновение де Мариньи и Титус Кроу ощутили резкий порыв ветра — настоящий шквал. Ничего подобного за все время их полета над пустыней они не чувствовали. Оба поняли: что-то не так. Страшным вихрем их отбросило в сторону, и они врезались плечами в склон скалы футах в тридцати от того места, где стояла Тиания. Под уступом находился отвесный обрыв, и де Мариньи пришлось повозиться с кнопками управления летучим плащом, чтобы отлететь подальше от скалы. Он услышал хриплый вдох Титуса и, проследив за испуганным взглядом друга, увидел и узнал гигантский серый силуэт, бесшумно пролетевший мимо и закруживший над вершиной скалы, расправив большие, тонкие, полупрозрачные крылья.

— Упырь! — вскричал де Мариньи, пытаясь справиться с летучим плащом, снова подхватившим ветер, создаваемый крыльями незваного гостя. — Гигантский упырь.

— Опусти меня на уступ! — крикнул Титус. — Наверняка этот гад явился за Тианией! Смотри, вот он опять!

В третий раз вихрь, поднятый крыльями гигантского упыря, друзья ощутили на себе, когда тварь зависла прямо над Тианией, в страхе присевшей на корточки на уступе белой скалы. Титус и де Мариньи забарахтались в воздухе, но вскоре ветер унялся, и они смогли хорошо разглядеть гигантского упыря. Де Мариньи раньше видел этих тварей только мельком и не очень четко — когда Кхтанид транслировал ему телепатические видения.

Жуткая тварь — вдвое крупнее любого из своих мерзких сородичей — выглядела между тем точно так же отвратительно, как всякий упырь. Безликая голова, рожки, длинный хвост с косматой кисточкой на конце, крылья, как у летучей мыши. Кожа серая, словно бы резиновая, на вид холодная и влажная. И — что, наверное, было, страшнее всего — упырь не издавал никаких звуков.

В следующий момент де Мариньи бросило к скале — это Титус Кроу взял на себя управление летучим плащом, чтобы оказаться ближе к Тиании. Пытаясь перехватить управление, де Мариньи чуть было не пропустил то, что случилось затем. Услышав испуганный крик Титуса, он увидел, как гигантский упырь — настоящий колосс в сравнении с другими гигантскими упырями — начал набирать высоту, бесшумно работая кожистыми крыльями и унося в своих отвратительных когтях извивающуюся, кричащую хрупкую Тианию!

4. Эликсир Атала

На широком уступе белой скалы, вздымавшейся высоко над песками пустыни, Титус Кроу в безмолвном гневе потрясал ятаганом, провожая взглядом серый силуэт, улетавший все дальше и дальше на фоне ночного неба, испещренного странными созвездиями. Но к тому моменту, как рядом с ним оказался де Мариньи, обнаженный великан успел немного овладеть собой и выкрикнул, задыхаясь:

— Быстрее! Снимай плащ! Скорей, Анри, я должен лететь за этим монстром!

Сразу поняв, что спорить и отговаривать Титуса бесполезно — только время зря потратишь, — и зная о том, что плащ максимально эффективен, когда надет на одного человека, де Мариньи решил, что преследовать упыря и спасать Тианию — дело Титуса. Он быстро расстегнул плащ и помог Титусу Кроу облачиться в него. Не говоря ни слова, Титус обхватил друга за пояс, другой рукой нажимая на кнопки на вороте плаща. В следующее мгновение не успевший опомниться де Мариньи уже стоял на песке, а Титус взмыл ввысь, в ночное небо.

— Дорогу до Ультхара найдешь, Анри? — крикнул он с высоты.

— Я дорогу знаю! — крикнул в ответ де Мариньи. — Милях в пяти отсюда я дойду до реки Скай и просто пойду вдоль берега. За меня не волнуйся, Титус. Встретимся в Ультхаре… с вами обоими! Удачи тебе!

— Спасибо! Удача мне очень пригодится! — долетел с высоты голос Кроу. — Береги себя, Анри.

На миг на фоне звезд возник силуэт, похожий на огромную летучую мышь, и исчез.

Полчаса спустя, прошагав чуть больше двух миль через барханы в сторону Ультхара, куда его вел запах ночных цветов на берегах реки Скай, де Мариньи в десятый раз опасливо оглянулся через плечо. Безусловно, виной всему было его воображение, но в последние двадцать минут, вскоре после того, как он ушел от подножия белой скалы, ему казалось, что за ним кто-то идет. Но всякий раз, когда он оборачивался, он никого и ничего не видел — только невысокие барханы, из которых порой торчали скалы.

Забравшись на гребень высокой дюны, де Мариньи снова обернулся и на этот раз разглядел на горизонте темные силуэты базальтовых башен Дайлат-Лина. Огни в окнах города не горели — только пылали тусклым, недобрым светом сторожевые костры вокруг него. Де Мариньи с ужасом осознал, как недалеко он пока ушел от этого города, ставшего настоящим ночным кошмаром, и он сразу решил уйти от него как можно дальше и как можно скорее. Вряд ли рогатые твари могли уже погнаться за ним, но все-таки…

Он поежился, чувствуя, будто по спине ползут мурашки. Это была не дрожь от ночного холода. Де Мариньи развернулся и был готов продолжить путь в сторону дружелюбного Ультхара, но в этот самый момент краем глаза заметил какое-то движение. Кто-то бесшумно перебегал из тени в тень всего лишь в ста ярдах позади. И тут де Мариньи вспомнил о том, что ему говорил Грант Эндерби: что рогатые мерзавцы весьма опытны в том, как преследовать жертву. Вспомнил и зябко поежился.

Он быстро скатился по склону дюны и осмотрелся по сторонам в поисках укрытия. Он бросился к большому валуну, наполовину зарывшемуся в песок, и спрятался за ним. Опустившись на колени на песок, де Мариньи отчетливо услышал далекий вой. Звук достиг самой высокой ноты, вопросительно дрогнул и стих. Почти сразу зазвучал другой крик — под подсчетам де Мариньи, прямо из-за той высокой дюны, с которой он только что спустился. И хотя он услышал незнакомое зловещее улюлюканье, он нисколько не усомнился в том, что голоса принадлежали треклятым страшилищам из Ленга!

Де Мариньи начал отчаянно стрелять глазами вправо и влево. Он искал в озаренной светом звезд пустыне более глубокую тень, под прикрытием которой он мог бы поскорее добежать до реки. Пока он озирался, до его слуха донеслось еще несколько вопросительных криков — и теперь ему стало совершенно ясно, что существа, издававшие этот омерзительный вой, начали его окружать! Кто-то из них кричал совсем рядом — причем, со стороны реки. И что-то в этом крике было новое — может быть, он звучал победно?

Де Мариньи настолько сосредоточенно выбирал путь для побега, прислушиваясь к зловещим крикам, что не расслышал негромкие шаги за спиной. Вернее, расслышал он их слишком поздно, а когда обернулся, то успел увидеть только украшенную драгоценными камнями рукоятку ятагана, и эта рукоятка ударила его между глаз…


Когда к де Мариньи вернулось сознание, он на миг поверил, что ему удалось каким-то образом преодолеть барьеры сна и возвратиться в мир бодрствования. Но нет. Хотя солнце стояло в зените и его свет резал глаза даже сквозь полуприкрытые веки, сновидец догадался, что он в плену, в мире сновидений. И не просто в плену, потому что дома и башни вокруг него, и те ступени, на которых он лежал и края которых с остротой ножей вонзались в его спину, были базальтовыми, и такой базальт добывали только в мире сновидений. Так выглядеть мог только Дайлат-Лин… и конечно, стоило только де Мариньи немного повернуть голову, как он увидел гигантский рубин.

— Ага! Наш дружок из мира бодрствования наконец вернулся к нам — вот только башка у него, поди, раскалывается — так болит!

Де Мариньи не видел лицо говорившего, но нисколько не усомнился в том, что перед ним — рогач. Стражник небрежно опирался на рукоятку ятагана, острие которого упиралось в шершавую поверхность ступени пьедестала совсем рядом с грудной клеткой де Мариньи. Штаны стражника, сшитые из грубого черного шелка, были все в пятнах, засаленные. К поясу была приторочена торба, из которой торчали рукоятки ножей. На жирных пальцах — перстни со здоровенными рубинами. Стражник наклонился. Его широкие губы расплылись в злобной ухмылке, а прищуренные глаза глядели на де Мариньи почти что голодно.

И вдруг сновидец почувствовал боль. Его кожа словно бы полностью высохла, поджарилась под полуденным солнцем. Ему показалось, что у него вот-вот может разломаться на части спина — так сильно за время, пока он лежал без сознания, в нее врезались края базальтовых ступеней. Голова болела жутко. Казалось, она кошмарно распухла. Все его обнаженное тело покрылось синяками оттого, что его грубо тащили несколько миль по каменистой пустыне. Губы, язык и глотка пересохли и потрескались, а в запястья и лодыжки до боли врезались кожаные ремешки, которыми они были связаны.

— Сновидец, мы убьем тебя!

Свои слова рогатый стражник сопроводил несколькими ударами. Он небрежно пнул де Мариньи в бок, покрытый кровоподтеками. Де Мариньи с трудом сдержал крик боли. Ему чудом удалось приподнять голову, и он увидел, что окружен не менее чем двумя десятками рогатых тварей. Их предводитель — тот, что говорил с ним, был разут, и удары по ребрам были только больнее из-за того, что вместо ступней у мучителя де Мариньи были… копыта.

— Мы убьем тебя, — повторило чудовище, — но выбрать, как именно мы это сделаем, ты можешь сам. Ты можешь умирать медленно, очень медленно — сначала ты останешься без рук, потом — без ног, потом мы лишим тебя так называемого «мужского достоинства». Потом мы отрежем тебе уши, выколем глаза, и наконец — язык. На это уйдет день, а может — два. Либо ты можешь умеретьжестокой, но быстрой смертью!

Он немного помолчал, чтобы пленник лучше осознал сказанное им, и добавил:

— С другой стороны, мы могли бы проявить милосердие.

— Сомневаюсь, — простонал де Мариньи, — что таким, как вы, ведомо милосердие.

— Да нет, мы знаем, что это такое! К примеру, очень даже милосердно будет отрубить тебе голову одним ударом — но прежде чем ты получишь эту награду, я хочу кое-что от тебя узнать.

Стражник ждал ответа, но де Мариньи промолчал.

— Если я тебе в глаза щепки вставлю, а голову велю так запрокинуть назад, что мало не покажется, ты очень скоро ослепнешь и будет тебе ох как больно. Солнце немилостиво к тем, кто на него пялится. Но прежде чем это понадобится…

— Ты хочешь что-то узнать.

— Точно! Значит, ты меня внимательно слушал. Это хорошо. Да, мне надо кое о чем узнать. Первое: как тебе удалось проникнуть в Дайлат-Лин так скрытно и как ты сумел убить троих наших собратьев так ловко, что они и тревогу поднять не успели? Второе: как ты смог так хитро похитить своих дружков и так быстро увел их из города, а сам потом попался? Третье: где сейчас твои приятели, потому что они нам нужны здесь для очень важной встречи. И наконец, четвертое: что в этой склянке, которая была при тебе? А при тебе мы нашли эту склянку, нож и веревку.

Эликсир! Когда рогатый стражник упомянул об эликсире Атала, де Мариньи невольно ахнул. Он и не вспоминал о флаконе до этого мгновения. Рогатый мерзавец услышал вздох де Мариньи и заметил, как у того на миг шире раскрылись глаза.

— А? — ухмыльнулся он. — Что я такого сказал? Может, про этот странный маленький пузырек с какой-то жидкостью?

Он показал де Мариньи флакон, сжав его большим и указательным пальцами.

— Человек является невесть откуда — и с собой у него ни еды, ни воды, а только ножик, веревка и вот это. И все-таки тебе удалось каким-то образом спасти своих дружков. Поразительно! И с этой крошечной склянкой вы втроем добирались в Ультхар! Что же в ней такое налито?

Мысли бешено заметались в голове де Мариньи. Что же сказать? Что ответить?

— Это… Это яд, — наконец прохрипел он. — Здесь смертельный яд.

Его мучитель поднял ятаган и провел кончиком лезвия по ребрам де Мариньи. При этом он не сводил глаз со сверкающего клинка. Довольно долго он молчал, потом произнес:

— О нет, нет, нет, друг мой. — Голос его стал маслянистым и грозным одновременно. Глаза зловеще заблестели. — Это не годится. Крошечный пузырек с ядом — всего-то дюжина капель, — чтобы отравить целый город?

Де Мариньи задергался — и физически, и умственно. Совсем как гигантское разумное насекомое, приколотое булавкой к картонке великаном-энтомологом. У него вдруг мелькнула надежда: а вдруг этот мучитель заставит его выпить собственный «яд» (а эликсир Атала на данный момент явно успел перебродить и созреть). Но нет, этому не суждено было сбыться. Однако на смену этой надежде пришла другая — словно вспышка молнии разогнала грозовые тучи. Он вспомнил картинку из времен своего детства. То ли иллюстрацию из книжки, то ли кадр из мультика. На картинке был изображен кролик. Братец Кролик! И де Мариньи поверил, что выход все же может найтись. Попытаться стоило.

— Если я скажу тебе, что в этом флаконе, если раскрою тайну магического зелья, которое в нем находится, — ты клянешься не тронуть меня и отпустить на волю?

Рогатый стражник сделал вид, будто задумался над предложением де Мариньи, но ему не удалось обмануть своего пленника. Наконец он ворчливо произнес:

— Договорились. В конце концов, не ты нам нужен, а те двое, которых ты у нас украл. Если то, что ты скажешь, хотя бы отчасти подскажет, где они теперь, но мы отпустим тебя.

Настала очередь де Мариньи разыграть раздумья. Наконец он выговорил:

— Этот эликсир для того, чтобы увеличить свою силу в десять раз. Один глоток — да нет, одна капля — и ты уже способен запрыгнуть на самый высокий бархан, за один час пересечь по пустыне весь путь до Ультхара, в одиночку сражаться, как десятеро, против целого войска — да-да, и без устали притом.

Рогатый стражник осторожно сжал флакон в жирной ладони и пристально уставился на де Мариньи.

— Это правда?

— А ты думаешь, как я явился сюда посреди ночи — без еды, без воды? Как одолел троих ваших стражников, как малых детишек? И как ты объяснишь, куда пропали те двое, которых я спас, — их ведь будто ветром сдуло! Без сомнения, они сейчас уже в Ультхаре, в Храме Старейшин, где Атал…

— Атал? — прошипел рогатый мерзавец. — Что ты знаешь про Атала?

— Ну, так это же Атал дал мне этот эликсир, чтобы помочь мне в моем походе!

Толпа рогатых тварей, стоявших вокруг пьедестала, загомонила. В голосах стражников де Мариньи услышал ненависть, страх и изумление. Явно каждому захотелось испробовать магического эликсира. Тот, что допрашивал де Мариньи, раздал кулак и алчно воззрился на флакон с жидкостью. Но вдруг его взгляд наполнился хитростью.

— Нет, я тебе не верю. Думаю я, что это, наверное, все-таки яд и что ты хочешь обдурить меня, чтобы я его выпил. Если так, то… — Он быстро выдернул пробку из бутылочки и поднес ее к лицу де Мариньи.

Сновидец, ожидавший, что такое может случиться, приподнял голову, широко раскрыл рот и потянулся к флакону.

Рогатый стражник мгновенно отдернул руку с бутылочкой. Он злобно ухмыльнулся.

— Значит, правду сказал!

Ухмылка на его физиономии быстро сменилась выражением странного ожидания. Он лизнул широченные губы и уставился на флакон вытаращенными глазами. Его рука снова задрожала.

— Дай мне попробовать, Гарл, — алчно прохрипел один из тех, кто стоял позади старшего стражника.

— Нет, мне, — потребовал другой.

— Стойте! — Гарл поднял вверх руку. — На один вопрос он еще не ответил. — Он устремил взгляд на де Мариньи. — Если ты действительно говоришь правду, так почему же мы тебя так легко изловили? Почему ты не сбежал, как твои дружки? Почему не запрыгал через барханы, не поспешил в Ультхар?

— Очень просто. — Связанный по рукам и ногам де Мариньи попытался пожать плечами. — Атал меня предупреждал, а я его не послушал.

— О чем он тебя предупреждал?

— О том, что, если выпьешь слишком много эликсира, станешь как пьяный. Будешь ходить медленно, все чувства притупятся. Я своих друзей-сновидцев освободил и решил, что стану еще сильнее и быстрее, и принял два глотка эликсира. Не успел я опомниться…

— Как мы тебя схватили. Гм-м-м! Я тебе верю, да. А еще я верю, что с помощью твоего эликсира мы сможем изловить тех, кого ты освободил. Но сначала силу эликсира надо бы проверить.

— Я проверю, Гарл! — нестройно закричало сразу несколько голосов.

— Я!

— Нет, мне дай, Гарл!

Старший стражник повернулся к своим соратникам.

— Чего? Захотели стать сильнее Гарла, да? — Он расхохотался и погрозил остальным стражникам толстым пальцем. — Ну уж нет, приятели. Эликсирчик слишком дорогой, чтоб его тратить на тупиц и сорвиголов. Может, попозже я соберу из вас поисковый отряд, а нынче ночью мы поищем кое-чьих пропавших приятелей в Ультхаре — ну а прямо сейчас я сам отведаю чудесного эликсира Атала! А ну разойдись!

Солнце светило жарко, но не из-за его палящего света лоб де Мариньи покрылся новым слоем пота. С огромным волнением он наблюдал за тем, как Гарл поднес руку с флаконом к физиономии. Другой рукой он высоко поднял ятаган.

— Если ты солгал мне, сновидец, то ты хотя бы заработал быструю смерть. Только этот подарок тебе принесет такая ложь. А теперь…

Он едва коснулся губами горлышка откупоренного флакона.

В первый момент черты физиономии рогатого стражника исказила гримаса изумления. Затем он сдвинул брови.

— Вкус не противный, — проговорил он. — Хотя маленько…

В следующий миг он, как пьяный, зашатался на месте и начал неуверенно отступать вниз по ступеням пьедестала. Ятаган выпал из его руки, ее сковало спазмом, когда Гарл потянулся к шее. У подножия пьедестала он снова качнулся и выпученными глазами уставился на сжатый в пальцах флакон.

И вдруг очертания его фигуры начали дрожать и расплываться. Он как бы распылился в воздухе, превратился в дымку… и наконец его одежда упала на мостовую. Упал и флакончик — но не разбился. Его падение было смягчено жестким шелком, из которого была сшита одежда Гарла. В воздухе повисло единственное, что от него осталось, — эхо его голоса, тоненький писк, в котором звучали возмущение и ужас.

Но тут ошеломленное молчание прервал хриплый хохот де Мариньи. Услышав в его смехе издевку, замершая толпа стражников ожила. Один наклонился, чтобы подобрать упавший флакон, другие принялись драться за одежду Гарла, а остальные окружили лежащего на ступенях де Мариньи. С шелестом вылетели из ножен лезвия ятаганов, сверкнули на солнце. На миг сновидец подумал: все кончено. И вдруг…

— Стойте, ребята! — прокричал тот из стражников, который схватил бутылочку с эликсиром. — Теперь вами командовать буду я, Барзт. И я лично отомщу за Гарла. Но для начала мне надо кое-что вызнать. — Он приставил кончик лезвия ятагана к горлу де Мариньи. — Эй ты, человек из мира бодрствования, сновидец. Куда ты своей темной магией отправил Гарла?

— Он отправился в такой ад, страшнее которого вы не придумаете, — смеясь, ответил де Мариньи. — Там пытки похуже любых, которыми вы можете мучить меня. Как видите, этот «эликсир» — все-таки яд, ключ к вратам, за которыми самые черные преисподние. Уже сейчас ваш Гарл вопит в вечной агонии. В своих муках он будет вечно проклинать меня, но он ничего не может поделать со мной здесь, в мире сновидений. Убейте меня сейчас, если хотите, ибо я доволен тем, что Гарл заплатил за смерть моих друзей из мира бодрствования. Ведь они тоже испили яда — чтобы не страдать от прикосновений ваших грязных лап. Убейте! Убейте меня прямо сейчас! — Он запрокинул голову и подставил шею для удара. — Вот только…

Де Мариньи умолк. Он сделал вид, будто покусывает язык, чего-то испугавшись. И тут сгрудившимся на ступенях рогатым тварям показалось, что он как бы съежился, пытаясь от чего-то спрятаться.

— Нет! — сорвался сдавленный крик с его растрескавшихся губ. — Нет, нет, только не это!

— Что — не это? — пробормотал нахмурившийся Барзт и заметил, что испуганный взгляд де Мариньи прикован к бутылочке с эликсиром Атала. Глаза Барзта зажглись предательским огнем.

— Ага! — воскликнул он. — Гарл в муках своих проклянет тебя навечно, да? Ну так отправляйся в этот ад, сновидец, про который ты так весело рассказываешь. Пусть же и ты испытаешь эти вечные муки и поглядишь, какое милосердие тебе выкажет наш Гарл!

С этими словами Барзт наступил на волосы де Мариньи, чтобы тот не вертел головой, наклонился и прижал флакон к губам сновидца.

Но как только горлышко флакона прижалось к его губам, он жадно выпил содержимое. Барзт понял, что его одурачили, но было уже слишком поздно. Буквально в следующую секунду де Мариньи стал похож на наполняемый воздухом шарик. Его силуэт задрожал в воздухе и исчез из глаз, но в этот миг исчезновения рогатые стражники заметили победный блеск в его глазах.

А потом в воздухе остались только отзвуки радостного смеха.

Часть четвертая

1. За вершинами Трока

Всеми силами сдерживая бушующую в сердце ярость, Титус Кроу, подгоняемый попутным ветром и похожий на огромную летучую мышь, управлял летучим плащом. Он никак не мог избавиться от неприятного, сосущего чувства под ложечкой. Им владел страх за Тианию, которую унес в когтях крылатый упырь. Наверняка эта мерзкая тварь все еще летела где-то над пустыней. Время от времени до Титуса доносились далекие крики Тиании, и всякий раз, когда он слышал ее голос, его охватывал страх. Но наконец Титус понял, что Тиания кричит нарочно — что она оставляет след, по которому он может идти за ней, догоняя гигантского упыря.

Он догадался и еще кое о чем: какой бы отважной ни была его подруга, ей бы стоило приберечь дыхание на потом — когда покричать придется, возможно, им обоим. На самом деле, все было к тому, что гигантский упырь летел прямо, как стрела, и интуиция подсказала Титусу, куда направляется чудовище. Вскоре силуэт упыря на миг заслонило крупное скопление звезд, висевшее низко над горизонтом, и Титус понял, что не ошибся. Несмотря на то, что этот упырь отличался от своих сородичей гигантскими размерами, тем не менее этот безликий ночной кошмар направлялся в ту область мира сновидений, где гнездились обычные упыри. Титус полетел быстрее, уповая на то, что сумеет настичь крылатую тварь.

Гигантский упырь помчался над Южным морем. Далеко внизу Тиания увидела звезды, отражающиеся в черном зеркале воды. Будь все хорошо — этот вид показался бы ей прекрасным, но сейчас, сжатая в лапах мерзкого чудища, бесшумно пересекавшего небеса мира сновидений, она поежилась и вскрикнула. Она знала, что Титус Кроу летит позади гигантского упыря. Она понимала, что ее крики в итоге приведут к ней ее возлюбленного, потому что упырь вечно лететь не смог бы, а вот летучий плащ Титуса устали не ведал.

Позади Тиания могла различить тусклые огни небольших городков, разбросанных вдоль побережья Южного моря. Ненадолго снизу донесся обрывок песни одинокого рыбака, управлявшего лодкой, плывущей посреди ночи. Несомненно, он пел, стараясь прогнать темных духов ночных вод, которые, как гласили предания, бродили по блестящей поверхности океана в безветренные ночи.

А потом далеко на востоке Тиания увидела тонкую серую полосу рассвета, зарождающегося на горизонте. Настоящий восход солнца должен был прийти еще не скоро, через несколько часов, но все же в этой серой полоске было обещание нового дня. Тиания гадала, что принесет этот новый день. С тоской она подумала о прекрасной Элизии, о разных иных измерениях в пространстве и времени. Любовь к Элизии у Тиании была сильна, но еще сильнее была ее любовь к Титусу Кроу. Страх покинул ее, но она еще раз издала крик в темноте, молясь о том, чтобы ее голос донесся до ее любимого Землянина с ночным ветром. Она понимала, что Титус не ответит, боясь встревожить чудовище, несущее ее высоко над Южным морем, но в том, что Титус здесь, где-то недалеко, она была уверена, как в биении собственного сердца.

Час пролетал за часом, и наконец замерзшая и измученная девушка-богиня заснула в лапах гигантского упыря. И возможно, судьба улыбнулась Тиании в ее невинности. Теплый ветер из экзотических стран прилетел к ней, когда она лежала в холодных влажных лапах чудовища, и принес ей сон во сне, и сон этот не был страшен.


Титус Кроу тоже увидел серую полосу рассвета на горизонте и постарался выжать побольше скорости из своего летучего плаща. Он вытянулся по струнке, чтобы рассекать воздух как можно быстрее. Ему хотелось верить, что с рассветом гигантский упырь найдет для себя пещеру или расселину в скалах, чтобы поспать и переждать светлое время суток, как поступают несказочные существа, ведущие ночной образ жизни, в мире бодрствования. И Титусу хотелось увидеть чудовище в тот миг, когда оно приземлится.

Некоторое время назад крики Тиании, которыми она помогала Титусу следить за полетом упыря, прекратились. Титус внимательно прислушивался — но тщетно. Его подруга молчала. А потом, когда рассвет превратил небо на горизонте в серую дымку, Титус увидел впереди окутанный туманами остров Ориаб. На фоне серого неба он разглядел силуэт машущего крыльями гигантского упыря. Чудовище уверенно снижалось к Нгранеку.

На сердце у Титуса сразу стало легче. Значит, он не ошибся. Гигантский упырь действительно направлялся к Нгранеку — логову всех ночных летучих упырей. Титус продолжил свой полет более скрытно, потому что, сам того не ожидая, успел приблизиться к похитителю Тиании сильнее, чем ему хотелось. Упырь начал по спирали снижаться к вершине Нгранека. Титус последовал за ним. Ниже, ниже… Все ближе к отверстиям пещер, испещривших склон этой горы.

Вскоре Кроу разглядел странный лик, высеченный на величественном скальном склоне — том, который не мог быть виден жителям Ориаба. Это был лик скорее некоего странного божества, а не человека. Глядя на гору с большой высоты, Титус увидел далеко внизу под этим высеченным на склоне ликом застывшие потоки лавы — свидетельства гнева Великих Старших Богов… здесь, в мире сновидений! Увидев своими глазами доказательство великой битвы, давно забытой и не укладывающейся в воображении людей, Титус понял, что Нгранек — это немыслимо древняя гора.

Однако долго разглядывать все это и размышлять о том, что бы это значило, Титус не мог: у него попросту не было времени. Он увидел, как гигантский упырь, высоко подняв крылья, устремился к черному отверстию входа в пещеру. Прибавив скорость, Титус помчался в том же направлении. Вокруг этой пещеры описывали небрежные круги упыри размерами поскромнее гиганта. Они были вдвое меньше человека и в испуге разлетелись в стороны, когда в их стаю врезался Титус Кроу. А когда он промчался мимо них, упыри замерли в предрассветном воздухе — безликие, ошарашенные, полусонные. А Титус Кроу полетел дальше, внутрь пещеры. Теперь он летел вслепую, а потому гораздо медленнее. Подсказкой ему был только приглушенный шорох, издаваемый кожистыми крыльями гигантского упыря.

Облаченному в летучий плащ сновидцу казалось, что он проносится по каким-то неведомым ночным заливам и потокам, но как только его глаза более или менее привыкли к темноте, он увидел, что воздух как бы едва заметно светится сам по себе серым, фосфоресцирующим светом. Через несколько мгновений Титус очутился в облаках дурно пахнувшего пара, исходившего, возможно, из самых глубоких недр Земли.

А потом высоко над ним возник высочайший свод, украшенный сталактитами и распростершийся во все стороны, насколько хватало глаз. Внизу торчали зловещие, острые, как иглы, сталагмиты. Это могли быть только легендарные Пики Трока. Ниже, еще ниже и глубже в недра подземного мира сновидений уносил Титуса летучий плащ. Через какое-то время темно-серые Пики Трока поднялись на невероятную высоту — острые и обрывистые со всех сторон. Вскоре их вершины затерялись в облаках, а подножия — в самых темных глубинах. У сновидца было такое ощущение, будто он летит посреди гигантских колонн, опускающихся в бесконечность. Он продолжал следовать за шелестом гигантских кожистых крыльев.

Так продолжалось довольно долго, а потом налетели страшные порывы воющего ветра. Они сбили Титуса с курса, он забарахтался в этом неожиданном смерче. Он ничего не мог поделать — оставалось только молиться, чтобы его не разбило о гранитные столбы, торчавшие повсюду. Мало этого, все вокруг заволокло тучами серного пепла и дыма. Но наконец ветер унялся, дым рассеялся, и сновидец увидел вдалеке то место, где Пики Трока сменялись мерцающими, бледно-голубыми огоньками смерти. А за ними был только мрак и далекое, усталое биение крыльев монстра.

Догадавшись, что он попал в легендарную Долину Пнот, где громадные дхолы роют свои норы и воздвигают пирамиды из костей, Титус Кроу ощутил беспричинный страх, знакомый всем сновидцам на пороге страшного сна. Ибо здесь находилось место, куда все вампиры, вурдалаки и упыри из мира бодрствования якобы выбрасывают объедки со своих кладбищенских пиршеств. У Титуса не было желания встречаться ни с вампирами, ни с дхолами, поэтому он на полной скорости понесся следом за ускользающим от него шорохом крыльев упыря.

Он продолжил полет вслепую, в почти полной темноте, но интуиция не покинула его. Он проносился через вонючие костяные склепы и вновь и вновь напоминал себе о том, насколько же во сне все проще. В какой-то момент, правда, он саркастически хмыкнул и мысленно спросил у себя: «Если это так, то откуда же у тебя столько сложностей?»

Снизу до него доносился сухой шелест. Он решил, что этот звук, скорее всего, издают дхолы, складывая костяные пирамиды. В какой-то момент Титус едва не налетел на нечто огромное и скользкое, вставшее на его пути. Но вскоре он увидел впереди яркую светящуюся точку, а затем она превратилась в слепящее пятно. Ближе, еще ближе… и Титус понял, что перед ним — природный вход в пещеру в отвесной гранитной стене. В следующее мгновение большая серая тень бесшумно пересекла пятно света и исчезла внутри пещеры.

У Титуса Кроу чуть сердце не выскочило из груди от радости, потому что наконец он увидел тоненькую фигурку Тиании, бессильно лежавшую в лапах чудовища! Собравшись с духом, Титус крепче сжал рукоятку ятагана, притороченного к ремню, и позволил себе негромко зарычать. Он устремился к ярко освещенному входу в пещеру. Там он оказался всего на несколько футов выше белого песка, устилавшего пол фантастической полости в недрах горы. А если бы он летел выше… страшно представить, что могло бы с ним случиться.

Потому что его летучий плащ вдруг исчез, испарился без следа, а сам он остался в воздухе и полетел вниз по дуге, готовясь упасть на песок! В следующую секунду последовал удар, и Титус на время потерял сознание. Очнулся он с головной болью, выплюнул изо рта песок, шатаясь, поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Плащ определенно исчез, а как и почему — гадать смысла не было. Думать сейчас надо было о более важных вещах.

Вглядевшись в просторы белой песчаной пустыни, Титус прищурился и различил вдалеке смутное движение. Интуиция предупредила его о том, что впереди его могут ожидать ужасные опасности как для него самого, так и для его возлюбленной Тиании, но если нужно было спасти ее, он был готов встретиться с этими опасностями один, обнаженный, лишенный летучего плаща…

2. Возвращение в сон

Де Мариньи радостно проснулся внутри часов времен, вращающихся на высокой орбите вокруг Земли. Проснулся мгновенно, без какой бы то ни было сонливости, притупленности сознания, физической слабости, и сразу вспомнил обо всем, что с ним произошло. На самом деле, его перенос из мира сновидений в мир бодрствования был таким полным, что его органы чувств ощутили это скорее физически, чем умственно. Было несколько мгновений, когда он чувствовал, как переносится не только его сознание, но и его тело. Но вот он полностью осознал, что произошло, и с его губ сорвался победный смех и радостный крик. Он понял, что его план удрать от рогатых тварей в Дайлат-Лине удался.

Однако вскоре его эйфория начала развеиваться. Его исчезновению из Дайлат-Лина, как оказалось, сопутствовало несколько обстоятельств. Во-первых, на нем был летучий плащ, а это могло означать только одно: этого плаща больше не было у Титуса Кроу. И тут де Мариньи вспомнил о том, что ему говорил Атал об эликсире: один глоток мгновенно переносит сновидца в мир бодрствования вместе со всем, что он принес с собой в мир сновидений! Понимая, как тяжко придется Титусу без летучего плаща спасать Тианию, де Мариньи решил пока об этом не думать. Он переключился на проблему номер два: проснуться он хотел, главным образом, для того, чтобы сразу возвратиться в мир сновидений, но на этот раз он хотел захватить с собой часы времен. Но как же он мог сделать это сейчас, когда еще ни разу в жизни не ощущал себя более неспящим?

Злясь на себя за то, что все в итоге сделал не так, как надо, де Мариньи стал ругать себя на чем свет стоит. Эликсир Атала для Анри-Лорана де Мариньи сработал превосходно, просто чудесно — но теперь он действовал как сильнейший стимулятор, и похоже, этот эффект вряд ли мог скоро выветриться. Де Мариньи выругал себя снова. Конечно, такое с трудом можно было предвидеть, и все же… разве так уж сложно было бы попросить у Атала какое-нибудь зелье, с помощью которого он мог бы вернуться в мир сновидений?

И тут глаза де Мариньи радостно засверкали, и он щелкнул пальцами. Зелье для возвращения в мир сновидений? Но он же прекрасно знал средство, которое могло ему в этом помочь. Спиртное!

Выпивохой он не был, но никогда не отказывался от стаканчика бренди. После двойной порции он всегда начинал соображать быстрее. Если же сразу после этого он выпивал еще одну порцию бренди, его, как правило, пробирала дрожь. Третья порция сильно притупляла чувства, а четвертая…

Словом, полбутылки бренди запросто могли отправить его в мир сновидений! Прежде чем стартовать в Элизию, он чуть ли не в последнюю минуту прихватил с собой и уложил в часы времен три бутылки самого лучшего коньяка. Коньяк предназначался для Титуса Кроу. Хороший бренди был его единственной слабостью. Де Мариньи откупорил одну бутылку и сделал большой долгий глоток. Коньяк обжег глотку, и де Мариньи закашлялся. Он знал, что Кроу обозвал бы его варваром, но он бы все же согласился, что в такой ситуации требуется действовать быстро и порой грубо.

Прикончив половину бутылки, де Мариньи почувствовал, что голова у него начинает кружиться сама по себе, а вовсе не из-за кружения по орбите часов времен. (Невероятно, но он начал ощущать их движение!) В какой-то момент де Мариньи не удержался и расхохотался в голос. Однако туман, окутывавший его сознание, сгущался слишком медленно. Он сделал еще один глоток согревающей и кружащей голову жидкости, и еще один… Отняв горлышко бутылки от губ, он пошатнулся.

Интересно… он ведь точно знал, что по-настоящему закачаться внутри корпуса часов времен невозможно. Это Титус Кроу умел использовать часы времен и в качестве портала для перехода во все пространства и времена, и как обычное средство передвижения, а де Мариньи этого пока делать не умел. На самом деле, его единственная попытка, хотя и невольная, в этом смысле, едва не закончилась полной катастрофой. Поэтому де Мариньи догадался — с трудом, но догадался, что «пошатнулся» он не физически, а умственно. Короче говоря, он понял, что порядком напился.

К этому моменту в бутылке осталось всего на дюйм бренди — или около того. Де Мариньи с любопытством посмотрел на бутылку, покачал ее… и зевнул. Свой сольный запой он начал всего двадцать минут назад. И теперь он криво усмехнулся и начал напевать, в промежутках между строчками делая по глотку бренди:

В мир сна хочу вернуться,
Уйти в него сполна.
Туда меня ведите,
Пространства-времена!
Минута текла за минутой. Де Мариньи то и дело сбивался и начинал петь снова. Наконец бутылка выскользнула из его пальцев, но он этого не заметил.

Если бы кто-то в этот момент наблюдал за корпусом часов времен, ему бы показалось, что на миг звездное небо зарябило, а диск Земли дрогнул на безошибочной орбите около могучей горелки Солнца. Этому наблюдателю показалось бы, что он видит все это как бы через пелену жаркого марева, но в следующий миг все стало бы в точности так, как было раньше.

Но нет, не так.

3. Обитатели пещеры

Ослепительно-белый песок хрустел под босыми ступнями Титуса Кроу. Он стоял под величественным белым сводом — небом, в котором отражалась белизна пустыни. А пол в огромной пещере явно представлял собой пустыню. Мили обесцвеченного песка тянулись во все стороны, насколько хватало глаз, барханами и холмами. Эту монотонность нарушала только черная точка, движущаяся впереди.

Сновидец никак не мог понять, откуда берется слепящий свет, озаряющий каждый уголок этого места, которому, по идее, полагалось быть одной из самых черных ям в подземном мире — но в любом случае, гораздо больше Титуса волновало другое. В частности, возбужденное движение далекой черной точки.

Он подобрал ятаган, упавший с пояса, исчезнувшего вместе с плащом, и повернулся в ту сторону, где что-то странно мелькало и трепыхалось. Рывки и мельтешение становились все заметнее с каждым мигом. Вскоре пятнышко, словно амеба, разделилось надвое, а всего через несколько секунд две половинки (одна вверху, а одна внизу) приняли более отчетливые очертания. От нижнего пятнышка вверх начали подниматься белые облачка песка. Теперь было видно, что существ, на самом деле, не два, а три. Одно из них летело, второе сидело верхом на летуне, а третье бежало по песку.

У Титуса Кроу волосы встали дыбом. Сначала он подумал, что движущаяся точка — это гигантский упырь, унесший в лапах его возлюбленную Тианию, но теперь он увидел, как сильно ошибался. На самом деле, теперь было видно, что существ не два, а три. Одно из них летело, второе сидело верхом на летуне, а третье бежало по песку… и все три выглядели как порождения ночных кошмаров.

Странные создания приближались. Больше всех из них поразил Титуса трехногий Бегун. Он выглядел совершенно фантастически. Хотя две его боковые ноги были тонкие и сгибались на манер чудовищных паучьих лап, они тем не менее были крепкими и мускулистыми и работали словно пружины или поршни. Внутренняя, центральная нога была втрое толще двух боковых, вместе взятых. Она была прямая и жутко походила на тяжеленный молот. Бегун был похож на громадного кошмарного спринтера. Его передняя нога поднималась и опускалась, и снова поднималась и продвигалась вперед при помощи пружинящей силы боковых конечностей. Ступня (если это можно было назвать ступней) на конце средней ноги выглядела чудовищно: жутко распластанная, с неровными краями, вдесятеро шире нормальной человеческой ступни, похожая на грубо сработанную дубину. О, эта великанская нога могла сокрушить мышцы и кости и превратить их в желе, как рухнувшая северная сосна!

Титус Кроу был высок ростом, но Бегун был не менее чем вполовину выше него. Верхние лапы у него короткие, обрубленные (на взгляд Титуса, совершенно бесполезные выросты), а шея длинная и тонкая. Но голова на этой шее!.. Сновидец содрогнулся. Такие чудища виделись ему в страшных снах в детстве: красные выпученные глаза, острые зубы с капающей с них слюной в оскаленной пасти…

Три твари успели значительно сократить расстояние до Титуса Кроу и немного сбавили скорость. При этом они жадно вытягивали шею — явно оценивали, на что он способен, прежде чем дружно напасть на него. Бегун издал отвратительный вопль — будто наждаком по стеклу провели или гигантским куском мела по грифельной доске — и ушел в сторону от Летуна и его Наездника. Титусу не пришлось поворачивать голову, чтобы проследить за движениями Бегуна: сотрясение песка под ногами чудища позволяли Кроу держать его в мысленном поле зрения. Внимание он сосредоточил на двух других монстрах.

Летун представлял собой чудовищного тонкого крылатого червя — похоже, без глаз. Длинное тело и широко раскрытый клюв. Между тем Титус понимал, что эта тварь прекрасно его чувствует и знает о нем точно так же, как он о ней. Наездник, устроившийся позади кожистых крыльев червя, был еще страшнее. Голова, похожая на череп, со светящимися зелеными глазами, сидела на тощем теле, покрытом чешуей и пятнами отвратительных цветов. Руки немыслимой длины висели по обе стороны от туловища, словно свернутые в кольца канаты.

Изучая взглядом этих жутких чудищ, Титус Кроу крепче сжимал рукоятку ятагана. Он видел, как медленно и осторожно они теперь подбираются к нему. Он бы предпочел, чтобы они, как раньше, мчались во весь опор. Тогда бы он положился на свои суперреакции, встроенные в его полусинтетическое тело роботом T3RE, но, судя по всему, монстры поняли, насколько он быстр и силен, и теперь решили действовать с опаской. На самом деле фантастическая сила к Титусу вернулась, а теперь, когда он готовился к сражению, она удвоилась. Похоже, только таким путем он мог продолжить преследование гигантского упыря, похитителя Тиании. Сначала ему предстояло сразиться с тремя тварями в белой пещере.

Летун и его Наездник находились еще шагах в двадцати от сновидца, когда Титусу пришлось изведать вкус битвы. Первым крови возжаждал всадник. Он застал Титуса врасплох. Его рука-щупальце с бешеной скоростью раскрутилась и метнулась в сновидцу, словно язык хамелеона. Острый, как бритва, коготь, порезал щеку Титуса. Коготь едва не задел глаз, и Титус яростно вскрикнул от неожиданной боли. А Наездник проворно отдернул щупальце, когда Титус даже не успел закрыться ятаганом.

При виде крови на щеке Титуса Наездник визгливо захохотал:

— Рииии, рииии, рииииииииии!

У Титуса волосы дыбом встали от этого адского звука, и в это же мгновение он услышал топот ног Бегуна, приближавшегося… сзади!

Второй успешный удар достался на долю сновидца. По сотрясению песка под ногами Титус уловил трусливую атаку Бегуна, решившего напасть на него со спины. Он резко развернулся, пригнулся и ушел от атаки. И в то мгновение, когда Бегун проскакивал всего в нескольких дюймах от него, ятаган Титуса взметнулся и отсек правую ногу чудища на уровне колена.

Потом битва превратилась в помесь хаоса со страшным сном. Все три жутких стража пещеры вопили, а особенно — обезумевший от боли, покалеченный Бегун. Он бесцельно вертелся вокруг собственной оси, вздымая смерч из белого песка и серой крови. Полуослепший от своей крови, крови Бегуна и попадавшего в глаза песка, Титус размахивал ятаганом, догадываясь по оглушительным крикам Летуна и его Наездника, вооруженного щупальцами с острыми, как бритвы, когтями, что они близко. В какой-то момент щупальце Наездника обхватило лезвие его ятагана и вывернуло под неудобным углом. Ятаган выпал из полуонемевших пальцев Титуса. У него едва не сломалось предплечье. И тогда он вонзил крепкие зубы в липкое щупальце, обвившееся вокруг его руки.

Свободной рукой он защищал голову, продолжая кусать ненавистное щупальце и чувствуя на спине боль от пореза, нанесенного вторым когтем Наездника. Но неожиданно в то мгновение, когда рот Титуса наполнился мерзкой жидкостью, вытекшей из прокушенного щупальца Наездника, кто-то сбил его с ног и швырнул на песок. Видимо, он задел зубами весьма чувствительный нерв в конечности Наездника. Увы, ятаган был потерян, но высвободившись из хватки чудовища, Титус покатился по песку. Песчинки попадали в рану на спине и больно кололись, а Титус на ощупь искал ятаган. Наконец его пальцы прикоснулись к чему-то твердому. Он сжал этот неведомый предмет в руке и перевернулся на спину.

Прямо над собой он увидел занесенный для удара зловещий клюв слепого Летуна. Каким образом мерзкий летучий червь обнаружил его, Титус мог только гадать, но на гадание у него времени не было. Он рывком поднял то, что было сжато в его пальцах, и выставил перед собой, чтобы защититься от смертоносного клюва. И тогда он увидел, что его «щит» — это всего-навсего отрубленная боковая нога Бегуна, которую Летун мгновенно выхватил клювом и отшвырнул в сторону.

Однако Титус, утратив свое мерзкое орудие защиты, вскочил на ноги и, размахнувшись кулаком, врезал им сбоку по клюву Летуна. Кости рук Титуса «Вороны» состояли, в основном, из потрясающе прочного пластика, а клюв крылатого червя, каким бы он ни был эффективным оружием, крепостью равнялся тонкой ракушке. И он треснул, как скорлупа, по которой ударили молотком. Из раны хлынули костный мозг и желтая жидкость и обрызгали окровавленного сновидца.

Летун обезумел, издал душераздирающий вопль, принялся сворачивать в кольца свое червеобразное тело, бить хвостом. В итоге что-то хрипло бормочущий Наездник свалился со спины Летуна и рухнул на белый песок. Всего секунда была у Титуса для того, чтобы собраться с мыслями. Контуженый и внезапно умолкнувший Наездник поднялся на ноги, но в это самое мгновение Титус увидел торчащую из политого мерзкой слизью песка рукоятку своего ятагана.

Ятаган находился прямо на пути Бегуна, который снова зашагал, хромая, к окровавленному человеку. Титус понял: это последняя, отчаянная атака монстра — до того, как из Бегуна вытекут все соки. Однако, если Бегун наступит своей гигантской средней ногой на ятаган, оружию конец.

Без клинка Титусу сразу пришел бы конец, поэтому он в отчаянии бросился к торчавшему из песка ятагану, растопырив пальцы. В то самое мгновение, когда он схватился за рукоятку ятагана, он понял, что его время вышло. Бегун уже занес над ним чудовищную среднюю ногу. В следующее мгновение гигантский молот должен был обрушиться на голову Титуса… и вдруг, о чудо!

С клокочущим воплем что-то промелькнуло над головой Титуса и врезалось в Бегуна. Это был раненый Летун, отчаянно размахивавший потрепанными крыльями. Он на полном ходу врезался в приготовившегося к атаке Бегуна. Они дружно повалились на песок, а Титус Кроу вскочил, сжимая в руке ятаган. Он не мог поверить, что все еще жив. Бегун валялся неподалеку, остервенело щелкая зубами. Левая нога обмякла, а молотообразная средняя продолжала бить по воздуху. Наполовину искалеченный Летун изможденно хлопал переломанными крыльями по песку. Из его раненого клюва продолжала вытекать желтая зловонная кровь.

Сновидец тут же понял, каким образом летучий червь, будучи слепым, узнал о его местоположении во время боя. Этой тварью управлял Наездник, и поводья он держал не в руках, а внутри сознания Летуна! Между этими двумя тварями существовал странный симбиоз. Но теперь, лишившись Наездника, Летун стал слеп по-настоящему! Нечего были дивиться тому, что Летун, размахивая щупальцами-руками, хрипло орал на беспомощного Летуна, пытаясь снова взгромоздиться на него верхом.

— К черту все это! — проревел Титус Кроу, прыгнул вперед и одним могучим ударом ятагана перебил шею крылатого червя, и его мерзкая голова отлетела в сторону. На изрядно перепачканный белый песок пролилась новая порция отвратительной жидкости. Успевший наполовину вскарабкаться на своего «скакуна» Наездник упал на песок, когда Летун, его собрат по симбиозу, в последний раз дико дернулся и распростерся рядом с неподвижно лежавшим Бегуном.

И тут Наездник осознал, что остался один. Издав жуткий крик злобы и ненависти, он вскочил на ноги, развернул свои руки-щупальца и, словно хлысты, забросил их за спину. Титус понял, что в следующее мгновение по нему ударят острые, как бритвы, когти. К счастью, мгновенно сработали сверхскоростные реакции Титуса. Одним ловким движением он наклонился вперед и метнул ятаган, будто нож, прямо в черное сердце Наездника.

Острие угодило точно в цель. За счет солидного веса ятаган пронзил тщедушного Наездника насквозь. Изумление бледным пятном расползлось по морде чудища, а в следующий миг его длиннющие руки в предсмертном спазме обвились вокруг тонкого тела, обхватили его с головы до ног. Мерзкая тварь дико задрожала, издала последний вопль, наполненный ненавистью и отчаянием, и медленно опустилась навзничь на почерневший, перепачканный песок. На счет «десять» в белой пещере снова воцарилась тишина — не считая хриплого победного крика сновидца.

Еще несколько секунд Титус Кроу стоял, пошатываясь от усталости, над поверженной троицей. Все его мышцы болели, руки налились свинцом. А потом он поднял голову и обвел взглядом белую пустыню. Где-то там, в этом ослепительно-белом кошмаре, в его помощи все еще нуждалась уроженка Элизии, его возлюбленная Тиания.

Он не мог терять ни секунды.

4. Часы в огне!

С того момента, как Анри-Лоран де Мариньи исчез со ступеней пьедестала, на котором покоился гигантский рубин, в Дайлат-Лине прошло три часа. За это время в городе успело кое-что случиться. Барзта, нового самопровозглашенного предводителя рогачей, сместили с должности. За его пост вспыхнул спор. Драка на ножах решила этот спор в пользу его противника, которого звали Эрифф. В данный момент Эрифф зализывал раны и хлебал мут-дью со своими приятелями в грязном припортовом кабаке.

Теперь, когда Эрифф стал главным, ему следовало подумать о многом. Об очень многом. А думать Эрифф был не мастак. К примеру, он уже пытался сообразить, умно ли поступил, узурпировав должность Барзта. Вот-вот в Дайлат-Лин должен был пожаловать Ньярлатотеп, который желал допросить (а уж как именно он собирался допрашивать — можно было только гадать) мужчину и женщину из мира бодрствования. Однако призовая парочка исчезла. Даже тот неведомый сновидец, который их освободил, канул в небытие. Мало этого, до рогатых обитателей Дайлат-Лина начали доходить неприятные слухи о том, что тайные действия их лазутчиков в других городах мира сновидений непостижимым образом раскрыты, а сами лазутчики арестованы. В частности, это произошло в Ультхаре, который был следующей целью рогатых торговцев.

Словом, все это Эриффа ни капельки не радовало, а еще страшнее ему становилось, когда он думал о Ньярлатотепе, хоть и знал о нем не так много. И может быть, рассуждал Эрифф, — было бы лучше, если бы стародавнего договора между рогатыми обитателями Ленга и плененными Старшими Богами Цикла Ктулху никогда не было. А еще лучше было бы, если бы все рогатые торговцы в Дайлат-Лине сели бы на свои черные галеры и уплыли бы оттуда по Южному морю. Уж для Эриффа это было бы куда как лучше, это точно, потому что он теперь мог преподнести этому могущественному посланцу Ктулху, ужасному Ньярлатотепу? Как он мог приветствовать Великого Гонца, оставшись с пустыми руками?

В общем, Эрифф прихлебывал мут-дью и ворчал, время от времени поглаживая больные места — синяки и порезы. Вот в таком унылом настроении он пребывал, когда за ним пришли с площади, где стоял гигантский рубин, и сообщили, что там, на мостовой, прямо напротив громадного драгоценного камня стоит какой-то странный пришелец — безмолвный и загадочный. Сказали, что это нечто высокое, странной формы и что оно похоже на саркофаг древнего Оглми. То ли из дерева, то ли из чего-то, похожего на дерево. Очень тяжелое и жутко прочное. Наверху круг, а на нем четыре стрелки, и они как-то странно, непонятно движутся. Так может быть, Эрифф сходит и поглядит, что делать с этой штукой, возникшей как бы из воздуха?

Послеполуденное солнце припекало. Эрифф с сожалением оставил на столике прохладный напиток и, морщась от боли, пошел вместе со свитой своих приспешников к площади, где стоял на постаменте гигантский рубин. Ему все доложили верно: там, прямо напротив рубина, словно бы разглядывая его, стоял неопознанный объект из иного мира. Умом Эрифф не блистал, но одно понял сразу: эта вещь не была сработана в мире сновидений. Он смотрел на часы времен, и взгляд его стал недоверчивым и подозрительным.

Как эта вещь попала сюда? Что это такое? И почему оно здесь, на площади, где возвышается гигантский рубин? Эриффу сказали, что предмет сделан из дерева — и на то походило. Ну, если так, то зачем рисковать?

— Или вынесите эту дрянь из города, либо сожгите! — приказал Эрифф. — Соберите старые стропила, двери и мебель из городских домов. Сожгите эту вещь в костре, что бы это ни было такое. Мне оно не нравится…

— Но Эрифф, это же вроде ящик какой-то! — возразил один из братьев главаря.

— А внутри что? — спросил Эрифф.

— Мы не знаем, но…

— А открыть можете?

— Пока нет, но…

— Ну тогда спалите эту штуковину, и дело с концом!

Так и вышло, что часы времен обложили всякой деревянной рухлядью, и когда они совсем скрылись из виду за старой мебелью, досками и бревнами, принесли факелы, и огонь запылал.


Внутри корпуса часов, оболочка которых была непроницаема для любых показателей температуры и давления, кроме самых уж невероятных, какие встречаются только в неописуемом чистилище, которое можно определить как место, где встречаются все «углы» пространства и времени, Анри-Лорану де Мариньи было худо. Таким пьяным он не был еще ни разу за всю жизнь. Нет, бывало, что он выпивал целую бутылку бренди — но цивилизованно. Никогда он не делал этого в столь варварской спешке!

Как бы то ни было, он понимал, что у его есть важное дело… ох, только бы эта темная вселенная хоть ненадолго перестала бы вертеться, и тогда он вспомнил бы, что это за дело! Оно явно должно было быть связано с Титусом Кроу и с Тианией… Да-да, и с часами времен.

Часы времен! Сознание де Мариньи живо ухватилось за это понятие.

Часы времен! Конечно! Он находился внутри этого особенного устройства, этого средства для перемещения в пространстве и времени… прямо сейчас… в теплой утробе между мирами. Нужно было только включить сознание… однако для этого требовались недюжинные усилия. Лучше было просто побороть наплывающую тошноту внутри себя… и это жуткое вращение и верчение огромных черных пропастей… внутри и снаружи. Да, да… лучше всего было просто поспать до тех пор, пока из его организма не выветрится алкоголь.

Алкоголь?

Поспать?

Издалека, откуда-то из глубины донеслось что-то наподобие звона системы сигнализации. Алкоголь… спать… сон! Вот какое у него было дело: заснуть и увидеть сон. И он заснул, он знал это точно. Но почему тогда он не видел сон?

Ответ был очевиден: сон ему не снился потому, что, заснув пьяным сном, он утратил ментальный контакт с часами времен. Где же часы находились теперь? Неужели ему на самом деле удалось довести это фантастическое средство передвижения до цели?

Де Мариньи заставил себя предпринять новую попытку мысленно соединиться с часами. Он протянул свое одурманенное алкоголем сознание к сознанию часов времен, сработали сканеры, и перед его мысленным взором тут же открылась картина…

Просто ад… Вокруг корпуса часов бушевало пламя всех костров преисподней. Казалось, часы попали в самое жерло извергающегося вулкана. Или это была поверхность Солнца? Что за черт? Куда он угодил?

От страха у де Мариньи засосало под ложечкой — словно какой-то великан запустил руку ему в живот и крепкой рукой скрутил кишки в комок. Он инстинктивно выставил перед собой руки, чтобы заслониться от жара, хотя прекрасно понимал, что никакой огонь внутрь корпуса часов проникнуть не может. Но вот перед ним, сквозь пламя и дым на миг возник гигантский рубин и рогатые фигуры, в демонической радости пляшущие вокруг костра… и де Мариньи понял, где находится. Он вернулся в Дайлат-Лин, в мир сновидений Земли. И теперь, как он ни был пьян, он все же вспомнил обо всем, что произошло раньше.

Тогда, стараясь удержать сканеры часов времен в своем пошатывающемся сознании, де Мариньи попытался сосредоточить свои затуманенные, расплывающиеся мысли на рогачах и на том, чем они сейчас занимались. Что же они делали в данный момент, эти широкоротые чудища? Ясное дело: пытались спалить часы времен! Гнев вспыхнул в груди де Мариньи. Он уставился на выходцев из Ленга с пламенной ненавистью, заполыхавшей в его жилах подстать тому жару, который с собой принесло бренди.

Эти злобные обитатели запретного плоскогорья принесли больше чем достаточно ужасов в края сновидений Земли. Они — или их отцы до них — погубили Дайлат-Лин. Это они были в ответе за распространение всех пакостей в мире сновидений. Они стали гнилостными язвами в подсознании Человека, они объединились с Силами Тьмы, а в особенности — с плененными узниками, отродьями Ктулху в мире бодрствования. Мало всего этого, так они еще совсем недавно издевались над Титусом Кроу и Тианией, и даже над самим де Мариньи.

Тианию они бы изнасиловали — это вне всяких сомнений. Титуса подвергли бы страшным пыткам. А потом друзья де Мариньи были бы переданы Ньярлатотепу, Великому Посланцу Божеств Цикла Ктулху. А здесь, в мире сновидений, Ньярлатотеп получил чудовищное обличье за счет множества телепатических посланий от его древних повелителей. И чем больше сновидец размышлял о БЦК — и о рогатых мерзавцах, их приспешниках в мире сновидений, — тем злее он становился. И вот теперь эти приспешники пытались сжечь часы времен вместе с находившимся внутри них де Мариньи!

Его злость внезапно переросла в ярость, прогнавшую пьяную тошноту и заставившую Анри-Лорана действовать. Настала пора преподать рогатым тварям урок — такой, какой они не скоро забудут.

5. Оружие из мира бодрствования

Рогачи из Ленга при первой же возможности превращались в каннибалов и поедали плоть разумных существ, поэтому для них было привычно плясать вокруг ритуальных костров. Таким путем они с древних времен пытались задобрить духов стихий. Поэтому для дикой пляски им было вполне достаточно того, что враг — некий предмет, не соответствующий их чудовищным понятиям о норме, — был объят пламенем ритуального костра. Если бы они поджаривали человека, рогатые твари подпрыгивали бы от радости при каждом крике несчастного, призывая духов своего пиршества. А сейчас, пытаясь спалить часы времен, они плясали, прославляя духов своих предков, отправивших к ним этого недруга.

Эрифф, слегка раненный в драке с неудачливым Барзтом, сидел на ступени пьедестала, подпиравшего гигантский рубин, и хлопал в ладоши в такт музыке — щелканью трещоток и завыванию дудок. Другие рогатые твари носились туда и сюда и подбрасывали в костер обломки мебели из домов, где некогда обитали жители Дайлат-Лина.

И вдруг случилось нечто странное: непонятный предмет, похожий на длинный ящик или гроб, стоявший посреди костра, начал вращаться и отгонять от себя языки пламени.

Плясуны сразу попятились назад, жуткая какофония — подобие музыки — стихла, а Эрифф перестал хлопать в ладоши и встал на ступеньке, раззявив рот и выпучив глаза. Часы времен вращались все быстрее и быстрее, и наконец поднялся ветер — настоящий смерч — и погнал огонь во все стороны. Рогатые мерзавцы стали разбегаться кто куда, вопя и бормоча. Их шелковая одежда быстро загоралась, и им пришлось хлопать по себе руками, чтобы погасить огонь.


А корпус часов времен, продолжая вращаться, поднялся над закопченной мостовой, а поднятый вращением смерч погнался за убегающими рогатыми тварями. Могучий ураган разбрасывал толстые горящие бревна, как соломинки, завывая, словно демон бури. Вращение часов становилось с каждым мигом все быстрее. А потом, когда часы поднялись высоко над площадью, они накренились и словно бы нацелились прямо на базальтовый пьедестал… и на гигантский рубин!

В конце концов Эрифф, собравшись со скудными мыслями, побежал вниз по ступеням пьедестала — но было слишком поздно. Часы устремились вниз с такой чудовищной скоростью, продолжая при этом бешено вращаться, что когда они врезались в гигантский рубин, то пронзили его насквозь, и он разлетелся на куски.

Осколками рубина Эриффа разорвало на части, когда он мчался вниз по ступеням. А корпус часов времен пронесся дальше и на полном ходу врезался в стену ближайшего здания, пробил в нем дыру и наконец замер в неподвижности посреди развалин. На пару минут на площади наступила тишина.

Де Мариньи, находившийся внутри часов, сражался с приступом тошноты. Худо ему было не только с похмелья, но и из-за того, какой разор он учинил в пространстве за последние несколько секунд. Он увидел результаты своего гнева и… пьяному или трезвому, ему такое было не душе сейчас, когда злость пошла на убыль. Одно дело было хладнокровно расправиться с теми тремя мерзавцами, которые были по-настоящему опасны для привязанных к ступеням пьедестала Титуса Кроу и Тиании, но совсем другое — хладнокровно смотреть на то, что творилось теперь на площади.

Окровавленная, перепачканная слизью мостовая была просто усеяна трупами. У многих были оторваны руки или ноги, а кого-то разорвало в клочья, как Эриффа, взрывом гигантского рубина. Остальные лежали в дымящейся одежде или попали под горящие бревна. Раненые ползли по площади в разные стороны, безумно вопя и бормоча от страха и боли…

Наконец де Мариньи, весь дрожа, сумел снова взять на себя управление часами. Он высвободил их корпус из груды щебня и развернул к опустевшему пьедесталу. Тут он увидел несколько рогачей — по всей видимости, невредимых. Они поднимались на ноги и в полном ужасе пятились назад от центра площади. Сначала де Мариньи не мог понять, чего они так панически боятся. Источником их страха не были похожие на гроб часы времен. Нет, про часы рогатые мерзавцы, похоже, напрочь забыли. Но если так, тогда…

На вершине ступенчатого пьедестала, едва заметно мерцая в лучах слепящего солнца, смутно проступал какой-то силуэт. Де Мариньи навел на него сканеры часов времен, и силуэт начал обретать плотность, его очертания стали более четкими. И наконец де Мариньи понял, что это такое.

Летучий Огонь из Юггота на Краю Кольца — вампир, сплавленный из злобы самих Божеств Цикла Ктулху, Их творение! Раздробив гигантский рубин, де Мариньи освободил демона из драгоценной ограненной тюрьмы и во второй раз выпустил его в Дайлат-Лине… но вот только на этот раз на жуткую тварь светило полуденное солнце, от которого Летучий Огонь должен был спасаться бегством… или погибнуть!

Де Мариньи увидел этот ужас, но никак не мог поверить собственным глазам. Он вспомнил странное описание Гранта Эндерби и только теперь понял, почему этот человек не смог рассказать о Летучем Огне точнее. Как еще можно было описать это чудовище, если не так, как это сделал Грант? Слепое и всевидящее, безрукое и безногое — но при этом подвижное, словно ртутная амеба. Пузырчатая масса, усеянная ядовитыми пастями! Единственное, о чем не поведал Эндерби в своем рассказе, так это о размерах монстра, а монстр был огромен!

А еще он вопил — визжал и корчился в агонии под лучами солнца. Он плавился и таял на глазах, распространяя тучи черного дыма. А потом он «увидел» с полдюжины рогатых существ, пытавшихся незаметно ускользнуть с площади. А дальше все получилось в точности так, как говорил Эндерби: Летучий Огонь устремился за ними, как приливная волна. Он стёк по ступеням пьедестала и мгновенно их намочил. Когда жуткие, отчаянные вопли прекратились, чудовище наконец увидело часы времен.

К этому времени Летучий Огонь стал заметно меньше, невзирая на то, что он только что подкрепился шестью-семью рогатыми неудачниками. Теперь их кости небольшими кучками белели тут и там на площади. От чудовища по-прежнему исходил черный дым. За его спазмами было жутко наблюдать, а его вопли стали настолько пронзительными по высоте, что уже почти перестали быть слышны. И все же в то мгновение, когда монстр неожиданно направился к часам времен, де Мариньи понял: до финала еще далеко. Кроме того, он почувствовал, что чудовище знает, что собой представляют часы времен, в чем состоит их фантастическое действие. Теперь у супервампира появилась цель. Его движения утратили безнадежность. Он явно на что-то надеялся!

И тут у де Мариньи возникли нехорошие предположения, и по его коже побежали мурашки страха. А вдруг это порождение ночных кошмаров было способно проникнуть внутрь корпуса часов? Титус Кроу говорил ему о том, что Гончие Тиндалос могли проделывать такое без всякого труда. Возможно, и эта тварь, еще совсем недавно томившаяся внутри гигантского рубина, могла быть наделена такой силой? У де Мариньи не было ни малейшего желания проверять, так это или нет. Он проворно повел свое транспортное средство назад, подальше от Летучего Огня, устремившегося к нему. Де Мариньи быстро поднял часы времен вверх, высоко над площадью, чтобы ползучий ужас не смог к нему прикоснуться.

Он был сильно удивлен и напуган, когда супервампир взмыл вверх вслед за ним! Оказывается, этой твари были нипочем законы гравитации!

К этому времени Летучий Огонь сильно уменьшился в размерах. Теперь это был пульсирующий горящий шар с пастями, роняющими зеленую слюну и изрыгающими облака зловонного черного дыма. Между тем тварь со скоростью молнии мчалась к находившемуся внутри корпуса часов де Мариньи, который все еще не до конца протрезвел и по скорости реакции не мог сравниться с монстром. И дело было не в том, что часы не были способны обогнать супервампира. Беда была в том, что внутри часов находился человек, не вполне владеющий собой, перегруженный алкоголем.

Однако панический страх заставил Мариньи действовать более решительно. Он прибавил скорость, но обнаружил, что монстр и не думает от него отставать! В какой-то момент сознание де Мариньи словно бы окутал леденящий белый туман, и в этот туман начали проникать мысленные команды твари, совсем недавно томившейся внутри огромного рубина:

Ты не убежишь. Остановись и прими меня. У тебя нет сил бежать. Ты слаб, как слабы все смертные, а я силен. Даже сейчас я сильнее тебя, а стану еще сильнее. Поэтому ты должен мне повиноваться. Остановись… ты не можешь бежать… у тебя нет сил бежать!

Вновь и вновь повторялись эти слова в сознании де Мариньи. Он смутно догадывался о том, что происходит, но жуткий паралич не отпускал его, держал мертвой хваткой. Именно эта обезволивающая сила завладела жителями Дайлат-Лина много лет назад — вампирская мощь, которая сумела лишить сил даже Титуса Кроу. И вот теперь, получив волю, бывший обитатель гигантского рубина сосредоточил свое могущество на своей последней надежде уцелеть.

Тварь была искалечена и быстро погибала, и все же ментальные приказы, излучаемые Летучим Огнем, парализовали сознание де Мариньи. Чем дальше, тем вернее супервампир подбирался к часам времен. Обездвиженный, безвольный сновидец понимал, что часы времен могли бы реально стать спасением для Летучего Огня. Оказавшись внутри часов и расправившись с их нынешним обитателем, жуткая тварь могла начать бесчинствовать где угодно — в любых мрачных измерениях бескрайней мультивселенной. Этого нельзя было допустить.

Летучий Огонь быстро нагонял де Мариньи. Затуманенное сознание сновидца потянулось к средствам управления часами. Безнадежно. Он ничего не мог нащупать. Часы времен потеряли подвижность. Летучий Огонь это тоже почувствовал и из последних сил бросился к слабеющей жертве. И в этот последний момент де Мариньи наткнулся на какое-то средство управления, не имеющее никакого отношения к подвижности корпуса часов. Собственно, это был, скорее, некий триггер, а не ментальный рычаг и не ментальная кнопка, но от этого триггера срабатывало оружие, которое Титус Кроу привез с собой из Элизии!

Де Мариньи воспользовался этим триггером.

Чужеродное онемение мгновенно покинуло его сознание. Супервампир, которого он видел через сканеры часов, уменьшился в размерах… и вскипел в то мгновение, когда луч чистейшего белого света устремился от циферблата часов, с силой ударил по Летучему Огню и отбросил его назад. В итоге умирающая тварь оказалась пригвожденной к базальтовому постаменту посреди осколков гигантского рубина.

Вот там-то наконец, в вспышке ярчайшего белого света, чудовище исчезло, превратилось в ничто. А де Мариньи не убирал луч с этого места еще некоторое время, и вскоре сам базальт начал плавиться, и таять, и потек, как вода. Только тогда, когда пьедестал превратился в бесформенную лаву, де Мариньи отпустил ментальный триггер.

А потом, устало и благодарно, сновидец медленно опустил часы времен на безмолвную, опустевшую и обугленную площадь. Но как он ни был изможден, как ни мучило его не прошедшее до конца похмелье, де Мариньи все же вспомнил о Титусе Кроу и Тиании. Именно за них он теперь волновался больше всего. С какими опасностями они сейчас встречаются? А он-то что делает? Тратит попусту время здесь, в Дайлат-Лине?

Де Мариньи поспешно взял на себя мысленное управление часами времен и поднял их, хоть и не слишком уверенно, в небо. Но куда лететь? Где сейчас Титус Кроу?

И стоило только этому вопросу, не заданному вслух, промелькнуть в сознании де Мариньи, как корпус часов дрогнул и напрягся, словно огромная гончая, натянувшая поводок. В это же мгновение перед мысленным взором сновидца возникла четкая, ясная картина. Он увидел Титуса Кроу, который, будучи совершенно обнаженным, шагал по какой-то белой песчаной пустыне с ятаганом в руке, низко опустив голову. Видение начало меркнуть — но в какой-то момент Кроу вдруг вздрогнул, поднял голову, нахмурил брови и изумленно огляделся по сторонам.

Его лицо было припорошено белым песком. В уголках губ запеклась кровь. Было заметно, как он изможден. Видение таяло все более заметно, но де Мариньи успел по губам прочесть вопрос Титуса Кроу:

— Анри, это ты?

И де Мариньи все понял!

Конечно! Между ним и Титусом всегда существовала странная психологическая связь — соединение, которое часы времен мгновенно уловили и усилили. На самом деле, именно так Титус Кроу нашел дорогу для возвращения на Землю из Элизии: он воспользовался сознанием де Мариньи как маяком. Значит, связь могла работать и в обратную сторону.

Де Мариньи ослабил связь с механизмом управления часами и передал этому творению Старших Богов вот такой приказ:

— Вы знаете, где находится Кроу. Он здесь, у меня в сознании, в нашем сознании! — и он в беде. Теперь все зависит от вас. Летите к нему. Несите меня к Титусу Кроу!

И часы времен помчались по небу мира сновидений, словно огромная гончая, спущенная с поводка и услышавшая зов хозяина.

6. Преисподние из страшных снов

Обнаженные ступни Титуса Кроу увязали в белом песке, крошечные белые пылинки щипали глаза и прилипали к ноздрям. Ему казалось, что ятаган весит целую тонну, и чувство у него было такое, словно он прошел тысячу миль. Он позволил себе презрительно фыркнуть и выругал того идиота, который сказал, что во сне все зачастую легче и проще. Будь это вправду так, тогда пора бы уже судьбе улыбнуться ему!

Уже несколько часов — или ему просто так казалось — он шагал к гейзеру, непрерывно извергающему не то горячий, не то холодный пар большими концентрическими кольцами, которые поднимались вверх, расширялись и растворялись в атмосфере гигантской пещеры. Это явление Титус Кроу заметил вскоре после того, как начал свой путь через пустыню, и, не раздумывая, направился туда. Эти далекие дымные кольца, размеренно поднимавшиеся вверх от какого-то невидимого источника, были единственным признаком жизни — хоть и неорганической — во всей пещере. Инстинкт показывал Титусу, что именно там он найдет Тианию.

И вот наконец он был недалек от цели. За цепью невысоких барханов находился источник этих загадочных выбросов пара. Через песок ступни Титуса ощущали что-то наподобие равномерных ударов массивных подземных молотов. Он заметил, что кольца пара поднимаются к сводам пещеры четко в такт с этими ударами. Кроу был уверен в том, что это не чисто природное явление. И вот он перебрался через барханы и увидел, как верны были его предположения.

Картина была чужеродная и фантастическая. За барханами перед Титусом Кроу предстала долина с кратером посередине. Стенки кратера были сложены из спекшегося, расплавленного и застывшего песка и казались стеклянными. Жерло опускалось огромной воронкой в неведомые бездны. По одну сторону от этой зияющей в песке дыры, откуда поднимались большие дымные кольца, стояла некая конструкция наподобие огромной птичьей клетки. Переплетающиеся между собой прутья стали мерзко-серыми от непрерывного окисления. Внутри клетки находилась большая коллекция представителей разных народов, населяющих мир сновидений. Были среди них и мужчины, и женщины, и дети. Одни из них стояли, другие лежали на песчаном полу. Многие обезумели от отчаяния. Одни заламывали руки, плакали, кричали в ужасе, били окровавленными руками по прутьям клетки. Другие просто изможденно лежали на песке или сидели и обреченно смотрели в одну точку перед собой остекленевшими от шока глазами.

Кроме узников, Титус Кроу увидел еще кое-кого: Стража Клетки, к примеру, который восседал на троне, сложенном из громадных валунов. А на плече Стража Клетки сидел гигантский упырь. Но пока взгляд Титуса Кроу был устремлен не на этих тварей. Среди обитателей клетки он искал глазами Тианию… и нашел. Даже в этой жуткой тюрьме она прямо сейчас подвергалась ужасной опасности!

Вместе со всеми остальными узниками в клетку были посажены две рогатые твари. Тиания в отчаянии вцепилась руками в прутья клетки и повисла на них, а рогатые мерзавцы пытались отцепить ее. Они лезли вверх по прутьям, хватали обнаженную Тианию за ноги.

В это мгновение Титус Кроу забыл и о здравом смысле, и об осторожности. Сила, порожденная разбушевавшейся жаждой крови, забурлила в его жилах, и синтетическое сердце буквально зарокотало в его груди. Он издал почти животный вопль и, не видя ничего, кроме крови — крови рогатых уродов из Ленга, Титус на полной скорости помчался вниз по склону бархана. При этом он не обращал никакого внимания на тех тварей, которые стерегли клетку. Как ветер, Титус Кроу пронесся по краю кратера, добежал до клетки и изо всех своих могучих сил обрушился на металлические прутья в том месте, где они, как ему показалось, сильнее всего проржавели. Ржавый металл хрустнул и поддался, и Титус Кроу оказался внутри клетки. Перепрыгивая через распростертых на песке одних рыдающих узников и уклоняясь от радостных объятий других, он помчался вперед по песчаному полу.

В следующее мгновение он оказался прямо под теми двумя рогатыми мерзавцами, которые пытались стащить вниз Тианию. Держать ятаган и взбираться вверх по прутьям Титус не смог бы, поэтому он положил свой кривой меч на песок и быстро полез вверх. Рогатые твари заметили его. Тиания тоже.

— Осторожно, Титус! — крикнула она.

Один из рогатых уродов попытался лягнуть Титуса копытом, но Титус увернулся от удара, схватил гада за ногу и с силой рванул вниз. Тварь взвизгнула и попыталась удержаться за прутья. Кроу тряхнул его так, как ястреб встряхивает свою жертву, оторвал от прутьев и швырнул на пол с высоты футов в пятьдесят. Затем он проворно вскарабкался повыше и встретился лицом к лицу со вторым из мучителей Тиании.

Этот рогатый урод закрепился на стенке клетки основательно и замахнулся на Титуса кривым ножом. Титус схватил мерзавца за запястье и выкрутил его руку так, что тот перестал зловеще скалиться и завопил от боли. Тогда Титус быстро крутанул руку врага в другую сторону и врезал локтем, усиленным прочнейшей пластиковой костью, в физиономию рогача.

Удар получился сокрушительным. Хрустнули зубы, потекла кровь. От носа не осталось ничего, широченный рот превратился в кровавую расселину, узкие глаза выпучились и остекленели. Кроу отпустил руку рогача, схватил его за шею, оторвал от прутьев клетки и швырнул вниз. В следующее мгновение внизу послышался треск сломанных костей. Тогда Кроу добрался до обнаженной Тиании, отчаянно ухватившейся за прутья на несколько футов выше.

Но прежде чем их руки смогли встретиться, налетел жуткий порыв ветра и на пару влюбленных легла тень. Кроу протестующе вскрикнул, но гигантский упырь уже влетел через отверстие в крыше клетки и оторвал несчастную девушку от прутьев. Тиания кричала и пыталась вырваться, но упырь держал ее цепко. Он вытащил ее из клетки и взлетел вверх. Все выше и выше устремлялся упырь, и наконец он нашел поток горячего воздуха, поднимавшегося из кратера. Тогда летучий монстр принялся скользить по восходящим струям воздуха широкими кругами. Под парящим упырем, сжимавшим в когтях извивающуюся, пытающуюся вырваться жертву, дымные кольца опускались вниз одно за другим к воронке. Грохот, издаваемый неведомыми подземными механизмами, так сотрясал все вокруг, что даже воздух вибрировал и мерцал.

Испуганными глазами Титус Кроу следил за кружащим над кратером гигантским упырем. С каждым уходящим мгновением в нем крепла уверенность в том, что гадкая тварь бросит Тианию в жерло загадочной воронки. Но тут голос подал Страж Клетки:

— Выйди из клетки, человек из мира бодрствования. Выйди и поговори со мной.

Голос, издаваемый гигантской человекоподобной фигурой, был оглушительно громким, но при этом — плоским, бесчувственным и совершенно лишенным жизни. Казалось, говорит зомби колоссальных размеров, некто воскрешенный из мертвых помимо собственной воли.

Титус Кроу оторвал взгляд от кружащего в вышине гигантского упыря и уставился на Стража Клетки, восседавшего на троне из громадных камней. Страж был, как и сам Кроу, обнажен. Кроме того, он был безволос, и кожа его имела цвет, как у мертвеца. Глаза представляли собой бесстрастные, немигающие желтые круги, способные, как показалось Кроу, заглянуть в самую душу.

— Я выйду, — ответил Титус и принялся спускаться вниз по перекладинам прутьев клетки, — и поговорю с тобой, но прикажи своей жуткой зверушке опустить на землю мою женщину!

— Твою женщину? Нет, теперь она моя! И когда я буду готов, она отправится вниз, во мрак, чтобы питать собою некоторых ужасных сновидцев. И тебе тоже суждены преисподние кошмаров. Но лишь после того, как я с тобой поговорю.

К этому моменту Кроу вышел из клетки через дыру, проделанную им в проржавевших прутьях. Он подбежал к ногам Стража Клетки и несколько раз устрашающе взмахнул ятаганом. Но что он мог сделать этому великану. Увы, ничего.

— Зачем? — прокричал Кроу. — Зачем ты делаешь это?

— Я для этого существую. Для этого Они меня сюда посадили. Очень-очень давно, в незапамятные времена я был человеком из мира бодрствования, как и ты. Но я познал тайны Великих Старейшин и стал Их жрецом. А потом, когда я попытался использовать Их силу на пользу себе, Они уничтожили меня на Земле и посадили здесь, чтобы я служил Им в мире сновидений. Это Они сделали меня великаном и наделили ужасным могуществом. А потом, в насмешку, Они лишили меня воли и чувств. Я почти всемогущ, почти бессмертен, и все же я Их раб и способен делать лишь то, что угодно Их воле.

Даже произнося эти слова, колосс не выказал никаких эмоций, тон его голоса продолжал оставаться безжизненным.

— Если отродья Ктулху совершили с тобой такое, тогда Ктулху твой враг не менее, чем мой! — вскричал Кроу. — А ты отдал себя в услужение ему, стал его рабом. Я бы скорее умер, чем стал рабом Ктулху, и буду сражаться, пока во мне есть жизнь!

Страж Клетки отвечал:

— О, и об этом Они тоже позаботились. Я тоже мог бы сражаться, тоже мог предпочесть смерть такому бытию, которое Они уготовали для меня, — если бы Они не усилили вдесятеро мой человеческий инстинкт самосохранения. У меня осталось только неудержимое желание выжить, а чтобы выжить, я обязан повиноваться.

С этими словами бледнокожий колосс наклонился и сгреб Титуса Кроу в кулак, когда тот и пальцем пошевелить не успел. Кроу принялся колошматить ятаганом по могучей деснице, но Страж Клетки оставался бесчувственным к его ударам, и кровь не текла из его мертвой плоти.

— Теперь, — продолжал Страж, — прекрати свои бесплодные попытки обрести волю и скажи мне, кто ты такой и почему так сильно отличаешься от других людей. Для смертного сновидца ты наделен фантастической силой. Какой-то ты странный.

— А если я тебе обо всем этом расскажу, ты освободишь женщину?

— Нет, нет. И ты, и она должны спуститься вниз, в царство кошмара. Там, в этой яме, где работают и стучат Моторы Ужаса, ваши души станут питать самые мрачные сны Великих Старейшин, а те кошмары, которые Они насылают видящим сны людям, будут еще ужаснее.

— Тогда я не стану говорить с тобой. А говорить я буду только с… Ньярлатотепом! — в отчаянии выкрикнул Титус Кроу.

— С Ньярлатотепом? — вопрос Стража Клетки прозвучал без эмоций, но с долей недоверчивости. — Какое тебе дело до Ньярлатотепа — почему ты думаешь, что Великому Вестнику есть какое-то дело до тебя?

— Он желает… Он желает нас видеть, — настойчиво произнес Кроу. — Зачем — я не знаю.

— Если ты говоришь правду, значит, я не ошибаюсь и ты действительно человек особенный. Я тебе верю.

Сказав это, Страж Клетки поднял вверх огромную белую руку и поманил к себе гигантского упыря. Тот немедленно опустился и сел на плечо своего повелителя, крепко сжимая в когтях брыкающуюся Тианию.

— Я способен, — изрек Страж Клетки, — общаться с Ними, спящими беспамятным сном. Быть может, Они отправят Ньярлатотепа прямо сюда, повидаться с тобой.

— Нет! — выдохнул Кроу.

— О? Так ты солгал, значит?

— Нет, но…

— Но ты действительно хочешь повстречаться с Ньярлатотепом? Понятно. Тебе не нравятся его планы на ваш счет. Я пообщаюсь с Ними. Но пока что мой фамилиар должен сделать свою работу. Видишь ли, ты освободил всех моих пленников. Они бежали через дыру, которую ты проделал в клетке.

Кроу скосил глаза вниз и увидел, что Страж не лжет. Последний из беглецов поспешно переваливал через вершину большого бархана. Вскоре он скрылся из виду. Страж дал знак гигантскому упырю. Тиания выпала из его разжавшихся когтей, с испуганным криком пролетела вдоль белесой груди колосса и рухнула ему на колени.

Страж Клетки усадил себе на колени и Титуса Кроу, но в это самое мгновение, когда гигантский упырь замахал крыльями и помчался вдогонку за беглецами, произошло нечто невероятное!

7. Сны больного сознания

С небес, выше белесого горизонта, над барханами, по гигантскому упырю ударил луч чистейшего белого света, и одно его темно-серое крыло распалось на крошечные частички, превратившиеся в дымку. Луч сразу исчез, и источник его остался невидимым, а покалеченный упырь отлетел назад и завертелся над воронкой кратера. Пролетев через поднимающиеся вверх концентрические кольца не то дыма, не то пара, упырь ударился о стенку кратера, стал подобен кому рваного тряпья и вскоре исчез в бездне. Ни звука не издал этот монстр, улетая в преисподнюю ночных кошмаров.

— Что бы это такое ни было, — произнес Страж Клетки, — мне это явно не на пользу. Похоже, кто-то пытается спасти вас или уничтожить меня — а может быть, и то, и другое. Если намерение заключается в том, чтобы спасти вас, сначала надо уничтожить меня. Поэтому я не предоставлю вашему возможному спасителю такой возможности!

Произнося эти слова, колосс сжал Титуса и Тианию в одной могучей ручище и поднял их высоко над воронкой кратера. И тут вновь появился белый луч и ударил гиганта прямо в грудь.

Страж вскочил на ноги и зашатался у края кратера. Его странные глаза стали огромными, а из его пробитой и закопченной груди донеслись глубинные, странные хрипы. Он медленно разжал пальцы занесенной над ямой руки. Пленникам пришлось поспешно карабкаться вверх. Они уселись на тыльной стороне ладони и, обнявшись, крепко прижались друг к другу.

— Если оно снова ударит в меня, кто бы или что бы это ни было, то удар придется по всем нам, — проговорил Страж голосом, в котором послышалась боль, но эмоций по-прежнему не было. — Ибо вы упадете в яму вместе со мной, вот только вы окажетесь в самом глубоком чистилище. Понимаете? Мой инстинкт самосохранения…

Теперь часы времен стали видны отчетливо. Они описывали большие круги в вышине над клеткой и ее Стражем. Титус Кроу знал, что только Анри-Лоран де Мариньи мог управлять машиной, и пока он следил за кружением часов времен, в его сердце затеплилась надежда. Страж Клетки проследил за взглядом Кроу и спросил:

— Что это за устройство?

— В данный момент — оружие, — ответил Кроу. — Из мира бодрствования. Оружие для борьбы со всеми Божествами Цикла Ктулху и их приспешниками!

— А ты… еще необычнее, чем я думал, сновидец, — проговорил колосс срывающимся голосом, в котором стало слышаться глухое потрескивание. Казалось где-то вдалеке грохочет гром. Его огромная рука, на которой сидели Титус Кроу и Тиания, сильно задрожала. Титусу и его подруге пришлось поспешно улечься ничком и обхватить большущие пальцы.

Внезапно Страж Клетки рухнул на колени, и пол пещеры содрогнулся в то мгновение, когда на песок надавили несколько тонн веса колосса. При этом он все еще держал вытянутую руку над жерлом огромной воронки. Часы времен замерли в воздухе. Их циферблат был повернут к фантастической сцене внизу.

Там, на краю инфернальной воронки, из жуткой глотки которой то и дело извергались кольца пара, стоял на коленях Страж Клетки. Он явно был ранен не на шутку. Кроу и Тиания отчаянно держались за его гигантские пальцы, а великан дрожал и раскачивался вперед и назад. Опустевшая клетка рядом с ним стала похожа на ловушку для омаров, сплетенную из блестящих и изъеденных серой ржавчиной прутьев. Во все стороны простирался ослепительно белый, стерильный песок. Часы времен немного опустились, приблизились к Стражу и снова застыли в неподвижности.

— Я думаю, — послышался надтреснутый голос Стража Клетки, и это заставило Кроу отвести взгляд от часов времен, — что как бы прекрасна ни была странная красота твоей женщины, сновидец, ты куда более важен для мироздания. А поскольку это так, то я сейчас брошу ее в преисподнюю кошмаров, а тебя приберегу на потом. Но если только ты не велишь своему воздушному оружию убраться, ты непременно последуешь за ней.

— Если ты дашь ей упасть, — прокричал Кроу голосом, полным ужаса, гнева и отчаяния, — я немедленно прикажу убить тебя!

— И себя?

Кроу понял, что имеет в виду Страж Клетки: если белый луч убьет его, тогда Кроу упадет с его руки в яму. Он ответил:

— И меня.

— Блефуешь.

Страж Клетки придвинул к левой руке правую и протянул к Тиании большой и указательный пальцы. Красавица в отчаянии обхватила руками возлюбленного.

— Стой! — Титус Кроу начал бить по пальцам Стража ятаганом, что было совершенно бесполезно. — Даже если бы я блефовал, как же быть с Ньярлатотепом? Он хочет нас видеть. Ты забыл? Даже если ты не лишишься своей жалкой жизни — если мое оружие из мира бодрствования не сумеет тебя убить, — как ты объяснишь мою гибель и гибель моей женщины своим господам?

— Ее гибель? О, но она же не… умрет… сразу… Она долго не умрет. А ты… знаешь не так много… сновидец… только притворяешься… будто все знаешь. — Страж Клетки продолжал говорить скрипучим, дрожащим голосом. — Ньярлатотеп… он… Их вестник, Великий… Вестник моих господ. Воплощенный… или развоплощенный… он… Их вестник.

Спроси себя, сновидец… кто приносит кошмары Ктулху… в сны смертных? Это делает… Ньярлатотеп! Ты возжелал с ним… повидаться? Так повидаешься — в преисподних кошмаров! Там ваши души послужат топливом для моторов ужаса, и это будет длиться долго… долго… пока вам не придет конец. А Ньярлатотеп рассеет весь… ужас из вашего… визжащего сознания и души по сновидениям… других смертных. Но довольно! Сначала — женщина!

Неожиданно Тиания, тяжело дышащая, но отважная, как всегда, высвободилась из объятий Титуса Кроу и дерзко забросила за спину свои прекрасные зеленые волосы. Ее чудесный голос почти не дрожал, когда она заговорила.

— И ты способен сотворить такое с Тианией, уроженкой Элизии? Тогда ты точно обречен — и здесь, в этом мире сновидений, и во всех других мирах. Да будет тебе известно, тварь, что я возлюблена Старшими Богами и самим Кхтанидом! Берегись!

— …Старшими Богами? Кхтанидом? — Впервые за все время в угасающем голосе Стража Клетки возникло некое подобие эмоции, и это был страх. — Ты из… Элизии?

Теперь раненый колосс раскачивался из стороны в сторону еще сильнее, и в какой-то момент его рука, занесенная над жерлом воронки, вдруг оказалась над песком, а не над стеклянной глоткой преисподней. Одним стремительным движением Титус Кроу схватил Тианию и вместе с ней спрыгнул с ладони Стража Клетки. В это же мгновение де Мариньи, увидев шанс на спасение друзей, прибавил мощности ментальному триггеру, управлявшему лучом — губительным оружием часов времен.

Белый луч безошибочно нашел цель и ударил Стража Клетки между глаз. Колени у того подломились, он сжал лицо руками и забился в судорогах. Он навалился на клетку, и она сломалась под его колоссальным весом.

Титус Кроу упал на песок в следующее мгновение, держа Тианию над собой, чтобы она не ударилась. Падал Титус с высоты футов в тридцать, и у любого обычного человека от такого удара сломались бы кости. Но Кроу обычным человеком не был, да и упал он там, где лежал большой слой мягкого песка. Как бы то ни было, на миг дух из него вышибло, так что только через несколько секунд он поднялся на колени и прижал к себе дрожащую Тианию. Им повезло: всего лишь несколько футов отделяло их от блестящего, гладкого, как стекло, края воронки, откуда к сводам пещеры продолжали через равные промежутки времени подниматься кольца пара. Прижавшись друг к другу, Титус и Тиания устремили взгляд на страшное зрелище.

Часы времен, описывая все более плотные круги над мертвенно-бледной, гигантской фигурой Стража Клетки, раскачивающегося вперед и назад, непрерывно светили на него ярко-белым лучом, и как только этот луч попадал в тело колосса, он прожигал в нем глубокую яму, и из каждой ямы вырывались тучки черного дыма.

Такое не могло продолжаться вечно. Одним резким и отчаянным движением Страж Клетки вскочил на ноги. На месте одного глаза у него зиял черный провал. Уцелевшим желтым кругом он уставился на своего воздушного мучителя и сделал один неуверенный шаг вперед. Пошатнулся и остановился. Раскрыл рот и заговорил. Видимо, наконец он понял, что обречен. Какой бы мощный инстинкт самосохранения ни заложил в него Ктулху, теперь ему пришел конец.

— Я знаю эту… силу! — вскричал он. Его голос звучал подобно чудовищному колоколу с треснувшим языком. Это была какофония ужаса. — Я… Знаю ее. Это… это та сила, которую… боятся даже Они. Это… звезда Мнара — любовь… Старших Богов — Добро, от которого бежит… всякое Зло. И это… моя… смерть!

Страж Клетки жутко закачался, развернулся и раскинул руки в стороны. И вновь ударил луч белого света. Но на этот раз де Мариньи нанес милосердный удар. Луч пронзил тело Стража насквозь и вонзился в песок. Великан издал последний бессвязный крик, его руки беспомощно упали, голова запрокинулась назад с громким треском. В следующее мгновение он рухнул головой вниз в стеклянное жерло ада.

Титус Кроу и Тиания, которые в этот момент в страхе бежали к песчаным холмам, упали и распростерлись на песке, ибо по ним ударила волна воздуха и колючих песчинок, распространившаяся после падения колосса. А когда беглецы поднялись на ноги, Стража уже не было, и несколько минут над белыми песками кольца пара не поднимались…


Перебравшись через барханы, Титус и Тиания подошли к де Мариньи, стоявшему около открытой дверцы часов времен. Он был мертвенно бледен и дрожал; на ногах он стоял неуверенно и вынужден был придерживаться за корпус часов.

— Анри, — сказал Кроу, взяв друга за руку, — без тебя мы бы погибли. Ты даже не представляешь, что я почувствовал, когда… — У него сорвался голос, он нахмурил брови. Шагнув ближе к де Мариньи, Титус подозрительно принюхался и нахмурился сильнее. — Дружище, да ты, похоже, пьян!

— Нет, нет, Титус, — с болезненной усмешкой вымолвил де Мариньи. — Я уже почти протрезвел. Но видел бы ты меня час назад! Вот. — Он протянул Кроу не откупоренную бутылку бренди. — А я теперь вряд ли хоть каплю выпью.

— Что? Бренди? — Кроу повернулся к Тиании, обнял ее и показал ей бутылку. — Даже в Элизии нет ничего подобного, Тиания. Вот это друг, а? За десять минут спас меня дважды! — Затем он добавил более серьезно: — Но попразднуем позже. А прямо сейчас мне хочется только…

В это мгновение из-под земли раздался глухой рокот. Земля сотряслась, и трое друзей едва устояли на ногах. Сразу стало темнее, как будто тучи закрыли солнце — хотя никакое солнце не освещало огромную пещеру. Земля вновь содрогнулась. Где-то глубоко внизу произошло несколько взрывов. Еще мгновение — и рокочущий взрыв вырвался из жерла воронки, и почти одновременно вверх устремилось огромное кольцо черного дыма, испускавшего жуткое зловоние.

— Прямо сейчас, — сказал де Мариньи, чтобы закончить фразу, начатую Кроу, — нам лучше бы убраться отсюда.

Кроу согласно кивнул, втолкнул де Мариньи внутрь корпуса часов времен, отправил туда же Тианию, а сам в последний раз обернулся и обвел взглядом жуткий пейзаж подземного белого мира. Сгущались сумерки. Титус Кроу вошел внутрь корпуса часов времен.

Он взял на себя управление часами, внутри которых ему все было знакомо. Когда он поднял это удивительное транспортное средство вверх, он увидел широкие трещины, открывшиеся в песчаном полу пещеры. Через сканеры часов вдалеке были смутно видны знаки приближающейся гибели подземного склепа. От сотрясающихся сводов вниз полетели большие куски камня, целые сталактиты и их мелкие обломки. Из тех, кто сбежал из открытой Титусом Кроу клетки, никого не было видно. В пещере становилось все темнее, ее разрушение ускорялось. Титус прибавил скорость и быстро повел часы времен над пустыней — наверх, подальше от этих жутких обителей глубокого сна…


Позднее, в вышине над Южным морем, под начавшим вечереть небом, когда друзья стремительно летели к Ультхару, к безопасному убежищу в Городе Кошек, де Мариньи решился спросить у Титуса Кроу:

— Что это было? Что за место?

Ему ответила Тиания:

— Это было одно из тех мест, где Ктулху творит страшные сны, которыми потом терроризирует спящих смертных.

Кроу кивнул.

— Верно. И таких мест в мире сновидений, должно быть, несколько. Фабрики, где Ктулху с помощью Механизмов Ужаса усиливает свои жуткие сны, а потом передает их в сознание особо чувствительных сновидцев. Мы с Тианией чуть было не стали сырьем, которое потребляют такие фабрики. Да, что мы чуть было туда не угодили, Анри! Aegri somnia vana.

— «Сны больного сознания», — перевел де Мариньи и невольно поежился. — Ну… о закрытии этой фабрики я нисколько несожалею, Титус. Совсем не жалко.

Часть пятая

1. Илек-Вад

Миновало три дня — в тесноте, как говорится, но не в обиде — в гостеприимном доме Гранта Эндерби, где трое друзей отдыхали после пережитых злоключений в почти полном покое. А покой нарушало только понимание того, что вскоре всем им предстоит решение новой задачи. И вот Титус Кроу, Анри-Лоран де Мариньи и Тиания Элизийская пришли в Таверну Тысячи Спящих Кошек и уединились за столиком в нише, где могли поговорить почти без помех.

Они были облачены в богатые наряды, принятые в мире сновидений. На Тиании было платье из струящегося шелка, с низким вырезом. Ткань имела оттенок перламутра, и ее зеленоватые переливы прекрасно сочетались с цветом волос красавицы. Кроу был великолепен в коротком камзоле из желтого шелка и таких же штанах восточного покроя, подпоясанных широким черным ремнем. Де Мариньи выбрал для себя цельнокроенный костюм из алого атласа. На его плечи был небрежно наброшен черный просторный плащ. В прохладном алькове все трое расслаблялись, угощаясь самой вкусной во всем мире сновидений едой и экзотическими ликерами.

Со временем почти неохотно Титус Кроу завел разговор:

— Ну, Анри, расскажи, как ты сходил в Храм Старших Богов вчера вечером? Атал сумел предложить тебе какую-то помощь?

— Что ж, — проговорил де Мариньи, — первым делом я рассказал ему о том, как все хорошо закончилось: о нашем побеге из Дайлат-Лина, о разрушении гигантского рубина, уничтожении Летучего Огня, о смерти Стража Клетки и его «зверушки», а также понемногу обо всем прочем, что происходило в это время. Особенно Атала порадовало то, как здорово мне помог его эликсир. А потом я сказал ему, что мы собрались отправиться в Илек-Вад. — Де Мариньи помедлил и пожал плечами. — Боюсь, тут мне не слишком повезло, Титус. Атал смог только повторить мне то, о чем мне рассказал Кхтанид в Хрустально-Жемчужном Чертоге: Илек-Вад закрыт какой-то преградой или стеной и она ничего не впускает и не выпускает.

— Не слишком повезло, говоришь? — через пару мгновений переспросил Титус. — Может, да, а может — нет. Я настроен на лучшее. Давай посмотрим на это вот как, Анри: любая стена имеет две стороны. Возможно, она была поставлена недругами мира сновидений, чтобы люди не знали, что за этой преградой происходит. Но с другой стороны, разве не могла быть эта стена сотворена для того, чтобы не допустить вторжения Ктулху в Илек-Вад?

— Ты думаешь, что Рэндольф Картер и мой отец могли…

— Что они могли построить эту стену? Думаю, это вероятно. А вот что они делают за этой стеной, в Илек-Ваде, это уже другой вопрос. Вот это нам предстоит выяснить самостоятельно. И сделать это можно одним-единственным способом.

— Мы отправимся в Илек-Вад! — взволнованно воскликнула Тиания мелодичным голосом.

— Нет, — покачал головой Титус. — В Илек-Вад отправимся мы с Анри, а ты останешься здесь.

— Титус, — возразила Тиания, — я больше ни на миг не спущу с тебя глаз. Слишком много опасностей в этой вашей стране сновидений. Что я стану делать, если тебе будет грозить беда?

— А я что стану делать, если что-то случится с тобой, Тиания? Нет, ты останешься здесь, в Ультхаре, в доме Гранта Эндерби. Я буду знать, что здесь ты в безопасности. Мы ведь удалимся всего на день-другой. Узнаем, что к чему, и возвратимся. И не спорь. Кхтанида ты могла бы уговорить, но не меня.

Тиания поджала губы и откинулась на спинку стула. Ее глаза сердито заблестели. Де Мариньи кашлянул и поспешно спросил:

— Когда мы отправляемся? — У него уже засосало под ложечкой от предчувствия соприкосновения с Неведомым.

— Завтра утром, на заре, — ответил Кроу. — Теперь уже известно о нашем присутствии в мире сновидений, поэтому нет никакого смысла пробираться тайком. Отправимся в часах времен, как только рассветет.

— В таком случае, прошу прощения, — сказал де Мариньи и поднялся.

— О? Решил лечь пораньше, Анри? — спросил Кроу.

— Нет. У меня встреча… кое с кем.

— А я заметила, как она смотрит на тебя! — Тиания задорно рассмеялась. Ее разочарование как рукой сняло.

— Она? — Кроу нахмурился, но тут же просиял. — О, ты говоришь о Лите, дочери Гранта Эндерби! — Он тоже рассмеялся о предупредил друга: — Но не забывай, Анри, как бы она ни была хороша, как бы огромны ни были ее темные глаза, она — всего лишь сон.

— Постараюсь это запомнить, — ответил де Мариньи и отвернулся, чтобы друзья не заметили, как он покраснел. — Ведь она всего лишь сон, не так ли?


На рассвете Титус Кроу и Анри-Лоран де Мариньи тронулись в путь, а Тианию они оставили в гостеприимном, уютном доме Гранта Эндерби в Ультхаре. К полудню друзья уже успели преодолеть немалое расстояние над Сумеречным морем.

Безусловно, они могли бы лететь и с более высокой скоростью, но Титус Кроу был зачарован топографией мира сновидений. Он внимательно разглядывал все реки, города, озера, острова и деревни, проплывавшие внизу, под часами времен. А теперь он молча любовался мирной, спокойной, мерцающей гладью Сумеречного моря.

Сумеречное море — это обширный внутренний океан. Сумеречным это водное пространство называется из-за его вечной безмятежности, напоминающей одинокие озера тихими летними вечерами. Море простирается далеко на запад, до побережья третьего по величине континента мира сновидений. Там, на высоком мысу, сложенном из вулканического стекла и вздымающемся высоко над синей водой, стоит Илек-Вад, город сказочных башен, куполов и замков. Некогда в этом городе правила гордая династия древних царей, а теперь там стоял дворец короля Картера, умершего в мире бодрствования.

Под часами времен, пролетающими над подернутой легкой рябью водой, Кроу и де Мариньи различали похожие на кораллы лабиринты, выстроенные Гнорри — деловитыми обитателями прозрачных глубин. Гнорри имели плавники и длинные бороды. Друзья любовались чудесной замысловатостью подводных построек Гнорри. До Илек-Вада еще оставалось не менее десяти миль, и вдруг часы времен начали себя вести очень странно. Отказавшись повиноваться приказам Титуса Кроу, волшебное судно повернулось на бок и начало описывать широкие круги. Друзья поняли, если так будет продолжаться, то они облетят вокруг Илек-Вада, но не сумеют приблизиться к этому великолепному городу.

После того как еще минуту с лишним Титус Кроу провозился с управлением часами времен, он прорычал:

— А-а-а! Ну, вот она, твоя стена, Анри. Неслабая стена, между прочим!

— Это поразительно! — откликнулся де Мариньи. — Видимо, она похожа на стену Наах-Титус, о которой мне рассказывал Гранд Эндерби. Невидимая, непроницаемая стена. Силовое поле. Но как?..

— Наука, Анри, — или колдовство. Не забывай, что это — мир сновидений Земли, а людям подобные устройства снятся очень, очень давно. В любом случае, какая разница? Стена существует, и мы по другую сторону от нее.

— Ты думаешь, — задумчиво спросил де Мариньи, — что барьер уходит вниз до дна Сумеречного моря?

— Скоро сможем выяснить, — ответил Кроу и заставил часы времен опуститься вниз, в синюю воду, где плавали Гнорри, где они играли и строили свои пещеры и лабиринты из известняка. Но и здесь друзья вновь наткнулись на невидимую стену. Однако, вот что странно: для Гнорри стены словно бы не существовало! Они беспрепятственно пересекали невидимую линию.

— Ну вот… — задумчиво произнес Кроу. — А я еще гадал, как быть птицам.

Он поднял часы времен над поверхностью воды без единого всплеска. Поднявшись в небо, друзья дождались момента, когда стая белых птиц, похожих на гусей, обмениваясь вопросительным гоготанием, облетела вокруг часов и проникла через невидимый барьер.

— И облака тоже… — произнес де Мариньи, глядя через сканеры на то, как курчавые облака проплывают туда, куда путь часам времен был закрыт. — Не понимаю…

— А я, кажется, понимаю, — проговорил Кроу. — Гнорри, птицы и облака — все они, скажем так, создания природные. Они — безвредная, повседневная, обычная реальность мира сновидений, и они никак не связаны ни с какой силой, доброй или злой. А вот часы времен, напротив, связаны, как и их пассажиры. Мы здесь чужие.

— Но Атал, а еще раньше — Кхтанид, говорили, будто бы ничто не может проникнуть в Илек-Вад и выйти из него, — возразил де Мариньи.

Кроу пожал плечами.

— Откуда им знать про птиц, облака и Гнорри, Анри? Нет, Илек-Вад закрыт только для чужеродных вещей и существ, которые способны похитить тайны этого города. Он закрыт для чужеродных сканеров с чужеродных планет и для чужеродных Старших Богов, которые пользуются такими сканерами. Закрыт для магических кристаллов магов мира сновидений — белых или черных, потому что магические кристаллы тоже чужеродны, сверхъестественны. Илек-Вад закрыт для приспешников БЦК и для Ньярлатотепа, их вестника и лазутчика.

— И для нас, — добавил де Мариньи. — Из-за часов, конечно. Часы — творение Старших Богов, и для мира сновидений они чужеродны.

— Ну, часы чужеродны, это да, — кивнул Титус Кроу, и между его бровей залегла упрямая морщина. — Но они невероятно изобретательны. Вряд ли эта стена остановит нас надолго, Анри.

— Титус, я не понимаю…

— Послушай, друг мой. Когда я находился внутри этих часов, мне удалось уйти от жуткого притяжения черной дыры в пространстве, от всеядного уродства природы, бежать от которого не способен даже свет. И я сумел сбежать, не облетая вокруг Черной Дыры, а просто… удаляясь от нее. Видишь ли, часы времен — это не просто пространственно-временная машина, но еще и портал между промежуточными измерениями. Доказательство моего утверждения зиждется на элементарном факте: в данный момент часы находятся здесь, в мире сновидений, и ты самолично пользовался ими для странствий из одного измерения в другое, Анри. Потому что мир сновидений, в конце концов, всего лишь параллельное измерение, существующее на уровне, сравнимом с подсознанием человека.

Но я не только удрал от Черной Дыры. Мне удалось благополучно проникнуть в тюремное измерение Йог-Сотхота, Обитателя Порога, удалось и столь же благополучно выбраться оттуда. А между прочим, туда не способны проникать даже Великие Мысли Кхтанида. Да, а оттуда я отправился прямиком в Элизию! Так что часы времен перемещаются между измерениями так же легко, как через пространство и время! — Титус Кроу немного помолчал. — Однако времени мы с тобой уже истратили немало, так что теперь давай посмотрим, как себя покажут часы времен.

В следующие десять минут Титус Кроу занимался тем, что уводил часы времен в одно параллельное измерение за другим. Он пользовался этой полуразумной машиной так, что это смутило бы даже самих Старших Богов. Де Мариньи с изумлением и восторгом наблюдал за видами, открывавшимися ему через сканеры. Некоторые из плоскостей бытия представляли собой мрачные, наполненные темными газами пространства, где неведомым образом передвигались какие-то смутные силуэты. В других буйствовали первозданные краски, и, казалось, кроме этих красок, там ничего не существовало. В еще двух измерениях де Мариньи увидел четко очерченные геометрические фигуры, но Кроу постарался побыстрее покинуть эти пространства. Наверное, его напугал интерес, проявленный некоторыми фигурами к часам времен.

Но больше всего де Мариньи изумило то, что в некоторых из этих параллельных измерений барьер, окружавший Илек-Вад, — а вернее, барьеры, находившиеся в аналогичном месте в других пространствах и временах, — были не только ощутимы, но и видимы. В одном измерении барьер был виден через сканеры в виде огромной мерцающей, серебристой сферы, в другом — в виде полупрозрачной пирамиды невероятных размеров. Но как бы ни выглядела эта стена, одно оставалось неизменным: во всех измерениях она была непроницаема для часов времен.

Но вот Титус Кроу проник в очередное измерение, и друзья оказались внутри багряного свечения, внутрь которого тут и там пробивались лучи зеленого света, не сталкиваясь между собой. Титус издал победный крик.

— Вот они, Анри! Вот врата, через которые мы попадем в Илек-Вад! В этом субизмерении барьера не существует! Сканеры его не регистрируют! Мы просто двигаемся вперед — физически, вот так… — Чужая вселенная за бортом часов времен начала быстро вращаться. — А теперь мы скользнем через параллельные измерения в мир сновидений!

Потом был калейдоскоп ярчайших красок, силуэтов и движений. Титус Кроу вел часы времен боком через десяток взаимопересекающихся плоскостей бытия. И вот наконец друзья вновь очутились над поверхностью Сумеречного моря. Все выглядело в точности, как раньше, но теперь они двигались к Илек-Ваду и сумели пересечь линию на расстоянии десяти миль от города. Линию невидимой преграды.

Впереди, внизу, стал хорошо виден Илек-Вад, сказочный город башен, куполов и замков, поднимавшихся над полыми обсидиановыми утесами величественного вулканического мыса, обрывавшегося в море, в водах которого неустанно трудились Гнорри. Послеполуденное солнце озаряло Илек-Вад, сверкало в окнах, отбрасывало блики от полированных металлических статуй. На площадях и в садах собирались толпы ярко одетых горожан, которые с изумлением наблюдали за приближением странного летучего предмета.

Когда они подлетели еще ближе к городу, внимание де Мариньи привлекло нечто наподобие огромного зеркала, установленного на самом краю обсидианового мыса. У подножия этого устройства, служившего, похоже, чем-то наподобие контрольно-пропускного пункта, суетились два солдата в шлемах. Затем по всей границе города, в крепостных стенах, одновременно открылись отверстия, и из этих отверстий выехало еще несколько огромных зеркал.

— Титус, — неуверенно произнес де Мариньи, — как-то мне это не…

Но он не успел договорить. Илек-Вад вдруг исчез за слепящей вспышкой света, рванувшегося вверх от большущих зеркал. Город при этом ни капельки не пострадал. Вспышка исчезла так же стремительно, как появилась, но в следующее мгновение возникла вновь. Гигантские зеркала испустили мощные лучи света.

Теперь ответ был очевиден, и Кроу озвучил недосказанную де Мариньи мысль:

— Эти штуки — оружие, Анри! — вскричал Титус. — Проклятье, они стреляют в нас!

2. Воеводы мира сновидений

Раз пять или шесть корпус часов времен попадал в перекрестье слепящих лучей, исходивших от зеркальных батарей Илек-Вада, и только потом изумленный и озадаченный Титус Кроу додумался до того, что от этих лучей стоит уклониться. Правда, к этому времени стало ясно, что лучи от зеркал никакого вреда часам причинить не могут.

Отряды солдат, управлявших рефракторами, это тоже заметили, и через несколько мгновений город был накрыт мерцающим красноватым куполом, испускавшим явно физическую энергию.

— Без толку, друзья хорошие, — ухмыльнулся Кроу. — И это нас тоже не остановит.

Он повел часы времен вперед, и они преодолели искрящуюся преграду так, словно ее не существовало.

Титус Кроу повел часы в самое сердце города. Теперь он управлял своим чудесным судном медленно и осторожно, чтобы не чересчур напугать обитателей Илек-Вада. Наконец, зависнув над несколькими садами главного дворца, он опустил часы на землю между звенящими фонтанами и экзотическими цветущими кустами.

Вскоре после этого из новых построек, похожих на казармы, выбежало не меньше тысячи солдат в легкой броне и блестящих металлических шлемах. Они заняли оборонительные позиции. Солдаты были вооружены мечами и закрывались щитами, каждый из которых представлял собой маленькое зеркало-рефрактор. Никто из воинов не решился подойти к часам времен ближе, чем на тридцать-сорок футов, и как только они закрылись щитами, то сразу остановились. Кроу и де Мариньи пока что радовались тому, что внутри своего волшебного судна они в полной безопасности. Они ждали развития событий… и вскоре дождались.

В сопровождении пары дюжин личных охранников из дворца вышел странный человек — стройный, в роскошном одеянии из серебряной и золотой парчи. Окружавшие его воины явно были уроженцами Илек-Вада и столь же явно были специально отобраны для такой службы. Но хотя они все ростом были намного выше среднего обитателя мира сновидений, на голову выше любого из них и шире в плечах был тот человек, которого они сопровождали.

— Этот мужчина… — произнес де Мариньи. — Он такого же роста, как я. Но молод он… или стар. Никак не могу понять. И конечно же он…

— Родом из мира бодрствования? — подсказал Титус Кроу и сам ответил: — Да, это так, Анри. И если только я сильно не ошибаюсь, нам оказана великая честь. О да, видишь? Он узнаёт часы времен! И должен узнать, потому что пользовался ими задолго до того, как я узнал об их существовании.

— Рэндольф Картер! — Де Мариньи все понял и кивнул. С восторгом и изумлением он выговорил: — Картер, король Илек-Вада!


Король махнул рукой, и его телохранители остались позади, а сам он приблизился к часам времен. Лицо у него было бледное и тонкое, как у молодого человека, но волосы до плеч были седыми, а глаза… это были глаза мудрого старца. Изумление сверкнуло в глазах короля и — как точно подметил Титус Кроу — узнавание. Он вытянул руки, прикоснулся к корпусу часов времен.

— Кто бы вы ни были, пожалуйста, выходите. Я знаю, что вы никому не желаете зла, потому что, будь это так, мой город сейчас уже лежал бы в руинах. Даю вам слово, что ничего дурного с вами в Илек-Ваде не случится. Видите ли, я так хорошо знаю ваше судно…

Руки короля Картера прикасались к часам так, как могут прикасаться только руки знатока. И вот послышался щелчок — сработал какой-то потайной механизм. Картер поспешно сделал шаг назад. Под странным циферблатом с четырьмя стрелками плавно открылась дверца, и наружу вышли пассажиры часов времен. Король Картер придирчиво оглядел их.

И тут он словно бы увидел что-то, чего увидеть никак не ожидал. Немного рассеянно он пожал руку Кроу, а потом обхватил плечи де Мариньи и пристально посмотрел на него. Он нахмурился и озадаченно покачал головой.

— На миг мне показалось, что… ты так похож… на одного человека.

— Я знаю, кто вы такой, — ответил тот, кого так пристально разглядывал король, — но я совершенно уверен, что мы никогда не встречались — либо, если встречались, то в то время я мог быть совсем маленьким ребенком. Меня зовут Анри-Лоран де Мариньи, а это Титус Кроу.

От изумления король раскрыл рот. Он еще крепче сжал плечи своего гостя.

— Так ты вправду де Мариньи! Клянусь всеми мирами сновидений, я должен был догадаться! Кто же может быть так похож на отца, как не его сын? Разве что близнец, и поверь мне: ты действительно выглядишь как близнец Этьена, каким он был… сколько же лет назад?

Однако я веду себя непростительно. Ко мне прибыли гости из мира бодрствования — сын моего верного друга и советника Этьена-Лорана де Мариньи, со своим товарищем, господином Кроу, а мы стоим и разговариваем в саду! Простите меня, простите. Пожалуйста, пойдемте со мной во дворец. Нам надо о столь многом поговорить. Не знаю, зачем вы здесь, но я чувствую, что это добрый знак, — и клянусь Знаменьем Котха, миру сновидений сейчас нужны все добрые знаки, какие только можно!

* * *
Гораздо позже, когда они отобедали и когда король узнал все о своих гостях, об их столкновениях с БЦК во время странствий Титуса Кроу в пространстве и времени и о попытке де Мариньи самостоятельно разыскать Элизию — обо всем, что произошло вплоть до настоящего момента, король сказал:

— Итак, значит, я был прав. Ваше появление здесь — добрый знак. Вы не могли выбрать более подходящее время, потому что прямо сейчас мы готовимся к войне против приспешников БЦК в мире сновидений, против страшных снов самих Старших Богов.

Вы оба для нас могущественные союзники, и вы уже успели нанести серьезные удары по силам зла в мире сновидений. Да, вы действительно могучие союзники! Ведь ты, Титус Кроу, повидал Элизию, а я за время всех своих странствий так и не нашел дорогу туда.

— Но ваше имя там известно, — ответил Кроу столь же галантно. — Что касается столкновений с БЦК… Кому еще удалось разыскать Ньярлатотепа и даже сразиться с ним! И при этом остаться живым и сохранить рассудок!

— Это было очень давно, — скромно отвечал король, — но на самом деле я не такой уж великий сновидец, как утверждает молва. Нет-нет, мои приключения в мире сновидений зачастую бывали неудачными. И мне просто повезло. В следующий раз Ньярлатотеп меня так легко не отпустит.

— А вы думаете, будет следующий раз? — спросил де Мариньи.

— Думаю, это более чем вероятно, — кивнул король Картер. — Уже сейчас воеводы обходят мир сновидений, и война не за горами.

— Воеводы? — спросил Кроу.

— Я и Куранес, и еще другие, — ответил Картер. — Но есть и наши враги — полководцы БЦК! О последних вы знаете не меньше, а может, и побольше меня. — Он немного помедлил и продолжал свой рассказ: — Как и я, Куранес в настоящее время обучает своих генералов. На небесных островах около облачной страны Серрании он сейчас строит армаду небесных судов и с нетерпением ожидает дня, когда сможет вернуться на свой престол в безвременном Селефаисе. До сегодняшнего дня Селефаис остается закрытым своим силовым полем. Он недоступен для БЦК, и сны там чудеснее, чем в любом ином городе мира сновидений.

Король сухо рассмеялся и продолжал:

— Странно… В мире бодрствования во мне не было ничего воинственного, а в мире сновидений я буду командовать войсками! Верно — мне уже случалось руководить легионами, но какие же это были странные сны! — Он снова немного помолчал. — Однако я прошу вас обоих помочь мне и стать моими генералами. Наверняка вы в этих делах смыслите больше меня, о чем свидетельствует ваше пребывание здесь. Вы так долго сражались с жуткими собратьями Ктулху — и уцелели в нескончаемой битве! Но я боюсь, что скоро наступят новые этапы этого вечного конфликта.

— Сир, — сказал Кроу, — мы бы с радостью присоединились к вам, но мы бы хотели узнать о многом. Мы оба — не такие уж великие сновидцы, поэтому…

— Понимаю, — кивнул король Картер, — но не стоит недооценивать ваши сновидческие способности, друзья мои. Сны открыты для всех людей — точно так же, как в мире бодрствования любому доступна та судьба или иная. Ну, так о чем же вы хотели узнать?

— Я хотел разузнать о своем отце, — ответил де Мариньи мгновенно. — Когда мы обедали, вы упомянули о его отсутствии. Если он не здесь, в Илек-Ваде, то где же он?

Король улыбнулся.

— Ах, Этьен. Где он, ты спрашиваешь? И вправду — где? Он отбыл несколько лет назад, до начала недавних неприятностей в мире сновидений. Куда он направился? Кто может сказать? Позвольте объяснить вам, друзья мои, что Этьен стал величайшим из людей-сновидцев. Его приключения во снах нескончаемы, они уносили его в такие места, которые прежде никогда и никому не являлись во снах. Он побывал не только в мирах сновидений Земли, но и в мирах сновидений далеких планет и измерений.

Он возвратится — безусловно, возвратится, но когда, сказать не могу. В то время, когда он удалился, в мире сновидений все было спокойно, но так продолжалось недолго. Я бы отправился вместе с ним… — Король Картер пожал плечами. — Но здесь, в Илек-Ваде, живут мои подданные, за которых я в ответе. Так что в данный момент я и король, свой советник в одном лице. Но не тревожься, Анри, твой отец вернется. В один прекрасный день… Но если ты хотел бы просто взглянуть на его физическое тело… о, это очень просто. Пойдем…

Король первым вошел в один из внутренних покоев дворца, где на мраморном диване, покрытом богатыми шелками и мягкими подушками, неподвижно лежал Этьен-Лоран де Мариньи. Худой, бездыханный, словно бы замороженный смертью, но нетленный. Казалось, просто именно сейчас его дух покинул его на время.

— Он… — У де Мариньи сорвался голос. — Он такой, каким я его помню. Он словно бы в трансе. Вот точно так же спите вы — Титус и Тиания. Вы выглядели очень похоже, когда я увидел вас в Элизии.

— Не переживай, Анри, — негромко проговорил Кроу, ощутив силу чувств друга. — Это просто очень глубокая форма сна. На кончиках его пальцев — бесчисленные миры, друг мой, а твой отец — один из величайших искателей всех времен. Кто знает, какие чудеса он разыскивает прямо сейчас? Разве ты станешь звать его обратно?

Де Мариньи даже не стал пробовать отвечать.

Еще долго король Картер и двое его гостей стояли около безмолвной фигуры Этьена-Лорана де Мариньи и смотрели на сновидца.

3. Проклятье Ктулху

На следующее утро, после завтрака, король Илек-Вада Картер начал рассказывать своим гостям о тени, нависшей над миром сновидений, о проклятии Ктулху. Поскольку Кроу и де Мариньи, в целом, об этой угрозе знали, король сосредоточил свой рассказ на зонах особой опасности. Он поведал об обороне, которую выстраивали он сам, Куранес и еще несколько полководцев, о силах, которые они были готовы бросить на защиту мира сновидений.

Сама угроза представляла собой, естественно, тайное проникновение приспешников Ктулху в мир сновидений. Приспешников, которые несли с собой Его Слово, распространяли ужас и зло, где бы только им ни было позволено пробраться в сны людей. Если их не остановить, со временем мир сновидений мог превратиться в пустошь отвратительных кошмаров, и сновидения людей стали бы безраздельно принадлежать Ктулху, который бы творил с ними, что пожелает. Следующим шагом повелителя Р’льеха, безусловно, стало бы вторжение в мир бодрствования, управление не только подсознанием, но и сознанием людей.

Против этой угрозы — о которой король Картер сам предупреждал очень давно, когда он был еще неопытным странником в мире сновидений (хотя тогда он еще не представлял, как глубоко может распространиться эта страшная зараза), — уже были воздвигнуты определенные барьеры, за которыми велись усиленные приготовления к сдерживанию и даже отражению надвигающегося вторжения. Два из этих барьеров считались совершенно непроницаемыми для всего, запятнанного проклятьем Ктулху, — речь шла о силовых полях, закрывавших Илек-Вад и Селефаис. Но как бы то ни было, жители этих городов решили не рисковать, потому что поклялись противостоять диверсии — страшным снам, насылаемым Ктулху. Вот чем объяснялась оборонительная тактика обитателей Илек-Вада — использование мощных зеркал, которыми они пытались отбросить от города часы времен.

А за силовыми экранами обучались войска мира сновидений, строились флотилии, разрабатывалось всевозможное странное оружие, составлялись планы грядущих великих сражений. У короля Илек-Вада войско насчитывало пять тысяч солдат, готовых драться за него насмерть, а Куранес в облачном Серанниане построил флотилию из пятидесяти больших небесных судов, и еще пятьдесят таких судов строилось.

Еще до прибытия Кроу и де Мариньи были составлены планы отвоевания Дайлат-Лина. Намерения состояли в том, чтобы навсегда избавить город от рогатых тварей из Ленга, чтобы потом восстановить и защитить его границы. Со временем в Дайлат-Лине могли бы снова поселиться добрые и честные обитатели мира сновидений, и в дальнейшем они смогли бы сами оборонять город.

Таким образом, Дайлат-Лин мог стать оплотом, противостоящим вторжениям рогатых торговцев. Им суждено было сразу получать отпор, если бы они вздумали снова явиться в порт Дайлат-Лина на своих отвратительных галерах. Гости Картера принесли ему радостные вести о том, что могущество рогатых мерзавцев в Дайлат-Лине сильно подкошено — пусть хотя бы на время. Очень возможно было, что они уже сейчас спешно покидали город на борту огромных черных галер. Теперь буквально через несколько дней к Дайлат-Лину могли отбыть первые из антигравитационных кораблей Куранеса с командами из жителей Илек-Вада на борту.

Однако отвоевание городов мира сновидений, попавших в руки приспешников зла, Дайлат-Лином не должно было закончиться. Далеко на западе имелись и другие подозрительные места — вдоль побережья великого Южного моря. К примеру, Зак, в террасных храмах которого тают, постепенно исчезают и крайне редко воскрешаются забытые сны, мог стать идеальным местом охоты на лазутчиков Ктулху: там они могли пытаться воздействовать на сны, которые люди видели в юности, и, тем самым, определять грядущий ход сновидений.

Кроме того, существовал печально известный Таларион, Демонический Город Тысячи Темных Чудес, где правил призрак Латхи, о котором поговаривали, будто бы его аватар во плоти был одним из Божеств Цикла Ктулху! Несомненно, там, где столь открыто и беспамятно почитались образцы БЦК, следовало вырвать с корнем и уничтожить немало безбожных, грязных явлений. А что уж говорить о Чарнельских Садах Зуры — страны недостижимых удовольствий, о Сана-Ниле, области фантазий, где, как гласили предания, будущие сны приобретали очертания и, словно семена, попадали в чувствительное сознание некоторых бодрствующих людей, чтобы прорасти там и превратиться в полноценные сновидения? Какое восхитительное поле для происков Ктулху и его свиты!

Относительно того, как различить между собой друзей и врагов мира сновидений, король Картер сказал, что настоящие жители мира сновидений, люди, и есть подлинные друзья этой страны, и из них лишь жалкая горстка попала под влияние злобных чар Ктулху. Рогатые твари из Ленга не были настоящими обитателями мира сновидений — они и людьми-то не были. Они происходили из мира сновидений темного измерения, параллельного Югготу на краю галактики. Именно поэтому БЦК перенесли их в мир сновидений Земли, когда сны людей еще были очень юны.

А помимо истинных людей и псевдолюдей существовали в мире сновидений еще и существа, на людей совершенно не похожие. Одни из них были разумны, а другие — почти что нет. Лояльность таких созданий очень часто бывала под большим вопросом. Особые подозрения вызывали существа, названия которых начинались на «г»: гуги, гасты и гоулы. Чуть менее безумны были другие — шантаки, дхолы и зуги.

В юности король Картер часто встречался с подобными созданиями, и во многих из них обрел странных союзников. Его хорошо знали и любили кошки в Ультхаре. Не были настроены против него зуги в Зачарованном Лесу. Он ухитрился даже подружиться с гоулами, обитателями нижних ям мира сновидений. Их предводитель стал особым знакомцем Картера.

Что касается гастов и гугов, эти, к счастью, предпочитали не удаляться от мест своего обитания. Менее всех докучали гуги, потому что их убивал дневной свет. Их крайне редко можно было встретить за пределами Склепов Зина, куда свет совсем не проникал. Там гуги охотились на своих гигантских собратьев, а те, в свою очередь, на них.

А вот с упырями справиться было не так просто. Несмотря на то, что они были безлики, тем не менее, считалось, что они являются тайными глазами приспешников Ктулху в мире сновидений. Мало того, многие люди, обитавшие в мире сновидений верили, что гигантские упыри обладают могущественной силой, позволяющей им управлять всеми, менее слабыми тварями мира сновидений. К примеру, здоровенные, большеголовые птицы, шантаки, жутко боялись гигантских упырей. Чаще всего упыри гнездились ближе к вершине горы Нгранек на острове Ориаб, но кроме того, они стерегли мрачные серые пики, разделявшие Ленг и Инкванок, где они проводили тусклые дни в пещерах, которыми были изрыты самые высокие горы. А по ночам упыри разлетались по всему миру сновидений. Они умели столько незаметно подкрадываться, что это превращало их в идеальных шпионов для БЦК.

Так что после отвоевания Дайлат-Лина одной из первых задач для небесных кораблей Куранеса должно было стать разрушение горного логова гигантских упырей на вершинах Нгранека, а затем блокирование всех входов, ведущих к черным и зловонным безднам в недрах гор. Таким образом эта область подземного мира со всеми ее ужасами должна была стать навсегда закрытой от более светлых и добрых верхних регионов сна.

В общем, войскам мира сновидений предстояло вооружаться и укрепляться. Со временем в Южном море должны были появиться мощные боевые флотилии. Эти корабли перекрыли бы все пути доступа к черным галерам рогатых тварей. Вдоль границы Инкванока и Ленга планировалось построить могучие каменные крепости, чтобы оттуда в остальные области мира сновидений не проникала никакая дрянь. И наконец, были планы уничтожить самые черные места мира снов — злобные очаги влияния БЦК, где неустанно работали машины, производящие кошмары, отравляющие здоровые сны смертных обитателей Земли.

Известно было, что подобные места находятся в Зачарованном Лесу, а также кое-где в зеленых глубинах Южного моря и даже в благоуханных и порой прекрасных джунглях сказочного Кледа. Поговаривали еще, что фабрики кошмаров можно найти в подземных склепах труднодоступных храмов Зуры и в отдаленных районах лежащего в руинах, первобытного Саркоманда. Много, очень много было мест, которые следовало освободить или очистить от проклятия Ктулху. Предстояло выиграть великие сражения, стереть с лица земли капища зла и основать чистые, светлые приграничные города. И все это ради того, чтобы освободить подсознание Человека от язв страшных снов, насылаемых БЦК.

Потому что, если не положить конец коварному проникновению Ктулху в сновидения, ни мир бодрствования людей, ни сама вселенная никогда не смогут быть по-настоящему в безопасности от ужаса, который Ктулху тысячелетиями практиковал для уничтожения разума и порядка.

Вот о таких невеселых и опасных делах король Картер говорил весь долгий день, а вечером был устроен пир в честь гостей из мира бодрствования. Они пили чистое красное вино из Илек-Вада, и страхи за будущее мира сновидений немного отступили. А потом они сидели на диванах-качалках, устланных шелковыми подушками, под хрустальным куполом самой высокой башни, и любовались безмятежным Сумеречным морем, в темной глади которого отражались все звезды ночи. Кроу и де Мариньи немного поговорили, а потом умолкли. Оба думали об одном и том же: теперь они узнали об Илек-Ваде все, что хотели, и настала пора трогаться в путь.


На следующее утро король Картер написал для своих гостей рекомендательное письмо — нечто вроде мандата, где указывались новые ранги друзей, назначенных генералами войск мира сновидений, вкратце рассказывалось об их происхождении и о той важности, какую они в данный момент имеют для всего мира снов. Это письмо они должны были взять с собой к Куранесу, в небесный розовомраморный город Серанниан. Друзья сообщили королю о своем желании отбыть из Илек-Вада, и Серрания должна была стать их первой остановкой на пути.

И вот в полдень этого дня сновидцы попрощались с королем и, войдя внутрь часов времен, взлетели над городом. На краткий миг Илек-Вадские чародеи отключили силовое поле, оберегавшее город, и часы времен устремились над Сумеречным морем выше… еще выше… в сторону Серанниана.

— Титус, — проговорил де Мариньи, когда часы набрали скорость. — Похоже, все складывается очень хорошо.

— В данный момент — да. Это не дает тебе покоя?

— Что-то мне покоя не дает. Но что — не могу понять. Все вдруг стало так легко и просто. Все препятствия остались позади.

— Может быть, так и есть.

— И все же у меня такое чувство, что нам надо очень сильно поторопиться.

Кроу кивнул.

— Я это тоже ощущаю. Инстинкт подсказывает мне, что все не так хорошо, как могло бы быть.

— И по-прежнему остается немало вопросов, — продолжал де Мариньи. — Например, то оружие, которое мы с тобой видели. Оно магическое или механическое?

— И то, и другое понемногу, я так думаю. Но это уводит нас к нашему старому спору, Анри: что же такое магия? Здесь — мир сновидений Земли, не забыл? Если бы ты побывал со мной в Элизии, то, может быть, сумел бы наконец отрешиться от слова «магия». В Элизии есть острова, которые парят над землей на высоте мили — в воздухе, как Серанния. Наверняка наука, с помощью которой эти острова поддерживаются в полете, не так уж далека от «магии»? Тебе важно помнить вот о чём: будь то мир бодрствования или страна снов, если человек очень сильно хочет, чтобы что-то было, он добьется того, что это будет! Разве небесный корабль более фантастичен, чем аэроплан? Разве зеркала-излучатели короля Картера более удивительны, чем лазеры? Безусловно, Анри, мир бодрствования и мир сновидений — это две разные сферы, но и тот мир, и другой получают очертания в сознании людей — спящих и бодрствующих!

Де Мариньи нахмурился, и вдруг его прорвало:

— Звездные камни! Вот что не давало мне покоя! Ведь в мире сновидений нет звездных камней! Когда я стартовал с Земли, у меня на шее на цепочке висел звездный камень, а здесь он, будь я проклят, исчез!

— Да? — Он улыбнулся. — Между тем звездные камни прилетают на Землю из чужой вселенной, Анри, из другого измерения. Мир сновидений хорошо стережет свои границы. Ему редко приходится страдать от того, что не снится Земле и людям.

— Но как же Ктулху и БЦК? — спросил де Мариньи. — Разве что-то может быть более чужеродным? Тем не менее их лазутчики здесь.

— Все дело в чувствительности! — ответил Кроу. — Они здесь потому, что этого желает Ктулху, — точно так же, как мы здесь потому, что этого желаем мы. — Он пожал плечами. — Но помимо этого, конечно, Ктулху — повелитель сновидений. Также можно утверждать, что на Земле чужаки мы, а не БЦК. В конце концов, они оказались тут первыми — за миллионы лет до человека. Быть может, сам Ктулху наложил это ограничение на звездные камни с древнего Мнара, чтобы они не могли существовать в снах. Мы ведь очень долго не вспоминали о них и не задавали себе вопрос о том, почему их здесь нет.

— Хмф… — хмыкнул де Мариньи. — Очень странно: то кажется, что все легко и просто, а в следующее мгновение — невероятно, невозможно!

— Да, Анри, так и есть, — согласился Кроу. — Во сне зачастую многое происходит проще, а порой — куда как сложнее.

4. Серанниан

С первого взгляда де Мариньи в Серанниан поверил с трудом — хотя и понимал, что спит и видит его во сне. Да, конечно, он видел этот город прежде, в телепатических видениях, которые ему показал Кхтанид в гиперпространственной Элизии, но в реальности все выглядело куда более грандиозно. Омываемое облаками побережье из розового мрамора, тянувшееся как бы к своим собственным горизонтам… а на берегу — великолепный город, смотрящий на воздушное море — море из перистых и кучевых туч.

Далеко внизу, за розовыми туманами и нежными облачками, были видны барашки на волнах Серенарианского моря. Там, далеко-далеко, лежала земля. Так далеко, что вершина горы Аран была едва видна. Эта гора, как знали друзья-сновидцы, являлась одной из природных стен Ос-Наргая, где стоял вечный город Селефаис. Его великолепные купола, башни и минареты покоились под защитой энергетического поля, подобного тому, который хранил Илек-Вад. Но в связи с тем, что Селефаис и Серанниан управлялись мудрым Куранисом, с древних времен между Вечным Городом и Небесными Островами велась торговля. Правда, сейчас для этого требовалось время от времени отключать силовое поле над Селефаисом, чтобы воздушные галеры, доставлявшие оттуда товары, могли спокойно выходить в Серенарианское море.

Вскоре друзья увидели галеры, плывущие к горизонту, где они поднимались к небу на волнах розового тумана. Зачарованные красотой всего увиденного и гадая, как подсознание человека способно создавать такие чудеса, пассажиры часов времен проследовали за одной из галер в гавань Серанниана, а когда Кроу посадил часы на стену одной из мраморных пристаней, друзья поразились тому, что Серанниан был построен именно здесь, на этом эфирном побережье, где в небо вытекал западный ветер.

В гавани на якорях, покачиваясь на немыслимых гребнях облачных волн, стояли двадцать пять из пятидесяти боевых судов Куранеса. На палубах, по левому и правому борту рядами выстроились зеркала-рефракторы. Корабли покачивались на волнах, и их борта то и дело озарялись вспышками солнечного света. Это были точно такие же зеркала, как те, которые друзья видели в Илек-Ваде. В далеком небе, подгоняемая западным ветром, берега под парусами покидала вторая половина флотилии.

Кроу и де Мариньи какое-то время постояли рядом с корпусом часов времен. Пристань была безлюдна. Как только на ней приземлились часы, матросы и грузчики тихо-мирно разошлись по портовым тавернам. Друзья наблюдали за тем, как на кораблях в гавани опускают паруса, и вдруг позади них кто-то проговорил:

— Они теперь упражняются в искусстве войны — искусстве, которое нам скоро пригодится в Дайлат-Лине и других местах.

Обернувшись, друзья оказались лицом к лицу с Куранесом — человеком, который некогда жил в мире бодрствования, а теперь стал повелителем Ос-Наргая, Селефаиса и Небес вокруг Серанниана. Кроу и де Мариньи сразу узнали его по описанию короля Картера. Хрупкого телосложения, но одетый по-королевски, седобородый, но подвижный, ясноглазый и зоркий, Куранес стоял на пристани с отрядом стражников, вооруженных пиками. Он бросил взгляд на своих гостей и продолжал:

— Уже несколько дней до меня доходят слухи о странной летающей машине, прибывшей в мир сновидений. — Куранес шевельнул рукой, и стражники переместились и выстроились шеренгой между двумя сновидцами и их странным транспортным средством. В следующее мгновение друзей со всех сторон окружили острия пик.

— И я гадал, — продолжал Куранес, — как эта летающая машина настроена к миру сновидений — дружелюбно или враждебно.

Он вновь дал стражникам знак, и те недвусмысленно придержали руками незваных гостей.

Наконец заговорил Кроу:

— Лорд Куранес, мы прекрасно понимаем ваши опасения, но, быть может, вам будет проще все понять, прочитав вот это письмо. — Он протянул Куранесу аккуратно сложенный документ. — Оно от Рэндольфа Картера, короля Илек-Вада.

— Письмо от Рэндольфа Картера, — Куранес вздернул брови. Он явно удивился. — От Рэндольфа, говорите? Так вы, стало быть, близко знакомы с королем Илек-Вада?

— Мой отец был советником короля Картера, — поспешно вставил де Мариньи, — но не так давно он отправился изучать края, которые еще никому не снились. Меня зовут Анри-Лоран де Мариньи, а это Титус Кроу.

Как только Куранес начал читать письмо короля Картера, опасения и настороженность покинули его. Наконец онулыбнулся и дал знак своим стражникам. После этого он пожал сначала руку де Мариньи, затем — Титуса Кроу.

— Господа, — сказал он, — я к вашим услугам.


Несколько минут спустя, по пути ко дворцу Куранеса, друзья увидели здание издалека и дивились — дворец представлял собой всего лишь большой готический особняк с башней из серого камня. Такая архитектура была типична для английских помещичьих домов, а в юности, в мире бодрствования, Куранес жил в Корнуолле.

Навстречу с большой поспешностью вышел слуга в типично английской ливрее, хотя по крови он явно был уроженцем мира сновидений и, вероятно, родился и вырос в Селефаисе или Ультхаре. Слуга протянул Куранесу тоненькую металлическую трубочку.

Куранес вытащил из кармана мантии очки с квадратными стеклами, надел их, отвинтил пробку от одного конца трубочки и осторожно вытащил из нее туго скрученную полоску невероятно тонкой бумаги.

— Джеймс, — спросил он слугу, — какого цвета была птица, доставившая это послание?

— Розовая, как облака Серанниана, мой господин, — ответил дворецкий с акцентом, совсем не похожим на корнуольский.

— Гм-м-м. Значит, послание от Атала, из Ультхара. Интересно, чего он хочет.

Услышав имя Атала, друзья-сновидцы быстро и задумчиво переглянулись. Но в следующее мгновение черты лица де Мариньи разгладились. Он пожал плечами и негромко произнес:

— Это наверняка не имеет никакого отношения к нам, Титус. Никто не знает, что мы здесь.

— О? — воскликнул Куранес, зорко взглянув на де Мариньи. — Однако ты ошибаешься, мой юный друг! Это касается вас. Вас обоих! А что до того, каким образом Атал узнал о том, что вы здесь, — то нет в мире сновидений никого мудрее Атала. Он знал, что вы отправляетесь в Илек-Вад?

Друзья кивнули в унисон.

— Тогда несложно догадаться, какой станет ваша следующая остановка. — Взгляд Куранеса вернулся к посланию. — Тут говориться, что вам нужно срочно возвращаться в Ультхар, что в городе слишком много рогатых мерзавцев из Ленга, нарядившихся иноземными торговцами, и что человек по имени Грант Эндерби обеспокоен тем, что вокруг его дома по ночам бродят какие-то странные фигуры.

— Еще что-нибудь? — напряженным голосом спросил Титус Кроу.

— Да. Атал пишет, что хотя настоящего войска в Ультхаре нет — то есть, нет зримой, физической силы для обороны людей, — но он послал несколько молодых жрецов из Храма Старейшин, чтобы они тайно наблюдали за домом Гранта Эндерби. Гм-м-м! И больше ничего. Похоже, послание писалось в спешке. — Куранес передал бумагу Титусу Кроу. — Вот, возьми. Но друзья мои, вам придется поверить мне на слово относительно содержания этого послания. Оно написано особыми тайными знаками, которые способны прочесть лишь немногие в мире сновидений. Атал знает, что один из них — я.

— Лорд Куранес, — сказал де Мариньи взволнованно, — вы должны нас понять: в Ультхаре находятся наши возлюбленные. Более чем вероятно, что наши враги желают причинить им зло.

— Верно, — подхватил Кроу, когда умолк де Мариньи. — Похоже, мы должны покинуть вас быстрее, чем собирались.

Куранес кивнул.

— Понимаю. Очень жаль, ибо я надеялся на долгую беседу. Мне теперь редко доводится принимать гостей из мира бодрствования. Вы, конечно, тронетесь в путь на своей летательной машине?

— Да, — ответил Кроу, — но как только у нас появится возможность, мы вернемся, чтобы познать ваше гостеприимство, лорд Куранес.

— И вы его познаете, — пообещал повелитель Серанниана. — Но послушайте, у меня есть идея. Для меня это может стать шансом более реально проверить мощь моей флотилии. Известно, что у рогатых тварей из Ленга есть несколько собственных небесных галер. На самом деле, однажды они на такой галере похитили короля Картера и утащили на луну мира сновидений, а она, кстати, совсем не похожа на луну в мире бодрствования. Очень может быть, что именно таким путем эти твари собираются удрать из Ультхара, когда сделают там свое грязное дело — что бы это ни было за дело. Очень может быть, что они припрятали одну из своих грязных галер где-то на побережье и что именно туда они побегут, когда будут готовы. Как вы смотрите на то, что я отправлю следом за вами в Ультхар дюжину моих небесных кораблей с прекрасно обученными экипажами?

— Предложение очень любезное, — ответил Кроу, — однако часы времен перемещаются с невероятной скоростью. Тем не менее мне кажется, что сама идея хороша. Очень благоразумно будет отправить в Ультхар несколько ваших судов, а может быть, стоило бы их там оставить. В городе в последнее время всегда замечали рогачей — так мне, по крайней мере, говорили, но как они там себе свили гнезда — этого мы не знаем. Так почему бы не поступить так? Пусть ваши корабли и их команды станут первым в Ультхаре войском, полицейской силой для защиты от вторжения рогачей!

— Я сделаю это! — воскликнул Куранес. — Даже если мои корабли ничем не смогут помочь лично вам, все равно они сумеют сослужить службу жителям Ультхара. В любом случае, послать я смогу лишь несколько кораблей, ибо у меня не хватает матросов. Большую часть команд приходится набирать в Илек-Ваде. Но я вижу, что вам не терпится тронуться в путь, поэтому не стану вас задерживать. Ступайте — и желаю вам самой лучшей британской удачи!

С этими словами Куранес помахал рукой своим гостям, а они развернулись и поспешно зашагали в сторону порта.


Для молодого жреца, встревоженно наблюдавшего за небесами с крыши увитой плющом башни храма, прибытие в Ультхар часов времен стало невероятным событием. Жрец в пору своего послушничества в Храме Старших Богов повидал немало чудес, но это было нечто иное. Не раскат грома, не помрачение небес, не любое иное из природных явлений, которые жрец привык связывать с началом оккультных или паранормальных событий. И тем не менее эти летающие напольные часы были чудом чистейшей воды.

Часы времен возникли ранним вечером на фоне неба, чуть подернутого дымкой. Сначала они представляли собой точку на фоне далеких облаков, потом возник темный продолговатый силуэт, летевший вертикально, и наконец стал виден отчетливо предмет, похожий на гроб. Он замедлил скорость и начал опускаться с неба, и вскоре молодой жрец увидел циферблат с четырьмя стрелками, двигавшимися по кругу очень странным и непонятным образом. Крик тревоги жреца едва успел отзвучать и разнестись эхом по площади перед входом в храм, где стояли на страже еще трое жрецов, когда часы приземлились и из них вышли двое мужчин.

Их сразу же провели внутрь храма, по лабиринту коридоров, и наконец они оказались в том внутреннем святилище, где на шелковой постели возлежал старец, мудрый Атал. Но как он ни был престарел и дряхл, все же его выцветшие глаза приветствовали прибывших узнающим взглядом. Дрожащим и шелестящим голосом Атал сообщил им прискорбную весть:

— Мои юные друзья… это ужасно… ужасно! — выговорил Атал. — Безумные твари в городе… в небывалом числе! Кроваво убито трое молодых жрецов храма… Леди Тиания Элизийская и девица Лита Эндерби похищены и увезены. Кроме того… страдают добрые жители Ультхара… страдают от того, что на их сознание… словно бы легла… неведомая пелена. Я отправил дюжину моих почтовых голубей, дабы они… разыскали вас. Я отправил их в Нир, Серанниан, Хатхлег, Сона-Нил и Бахарну. И даже в Илек-Вад, хотя я не был уверен, что птица сможет влететь в этот город… и мне так жаль, что вас не могли разыскать… поскорее.

Он умолк, тяжело дыша.

— Ничего, ничего, об этом потом, — успокоил старика Титус Кроу и, торопливо сев с ним рядом, обвил сильной рукой плечи и голову Атала. — А теперь — с самого начала.

И вот — медленно, то и дело делая паузы, чтобы отдышаться, Атал рассказал друзьям-сновидцам, как утром предыдущего дня в городе заметили слишком уж много торговцев со странно закрученными тюрбанами на голове — приземистых уроженцев печально знаменитого Ленга. Появляться в Ультхаре этим существам запрещено не было. Под запретом оказалась только их торговля рубинами, и, как правило, рогачи бывали в Ультхаре только по пути к каким-то другим местам, где строгостей было поменьше. И все же Атала сильно встревожило это небывалое увеличение числа рогачей в городе.

Он осторожно расспросил жителей города и обнаружил, что несколько групп рогачей, явно что-то тайно выслеживающих, были замечены в том районе Ультхара, где проживала Тиания Элизийская, и тогда тревога Атала возросла — а уж совсем нестерпимой она стала, когда Грант Эндерби лично пожаловался на то, что заметил подозрительные тени вечером — там, где прежде никаких теней не бывало. Стоило попытаться приблизиться к этим теням — и они торопливо таяли.

Эндерби был уверен, что за его домом следят рогачи, а он имел богатый опыт встреч с ними, поэтому его в этом деле можно было считать специалистом. Эндерби встревожился за свою прекрасную гостью и поговорил о своей тревоге с Аталом, а тот отправил троих молодых жрецов из Храма Старших Богов, чтобы они ночью стерегли дом Гранта Эндерби. В то же самое время Атал дал приказ подготовить дюжину почтовых голубей к отправке в далекие города и страны. Своей дрожащей рукой он вывел на тонкой бумаге криптограммы, чтобы их потом вложили в металлические трубочки и привязали к лапкам голубей. И все напрасно.

Прямые и короткие церемониальные мечи, которыми молодые жрецы пользовались исключительно в храме, во время определенных ритуалов, оказались совершенно бесполезны против зловещих кривых ятаганов рогачей. Это стало ясно, когда на следующее утро рядом с домом Гранта Эндерби были обнаружены обезглавленные трупы жрецов. Самому Эндерби повезло, его только стукнули по затылку, когда он ночью решил обойти вокруг дома и сада по стене, и он лишился сознания. На счастье, его жены и сыновей не было дома — они гостили у родственников в деревне неподалеку от Ультхара.

На заре, когда каменотес пришел в себя и очнулся с жуткой головной болью, он нашел в своем саду обезглавленных жрецов — в сад трупы перетащили убийцы. Тиания Элизийская и дочь Эндерби Лита пропали.

— Вот так, — завершил свой рассказ Атал, — все получилось. — Кто скажет, что будет дальше?

5. Легионы кошмаров

Когда Атал закончил рассказ, Кроу бережно опустил голову старца на подушки и встал. Дикая ярость сверкала в глазах сновидца, он стал похож на льва, приготовившегося к атаке.

— Де Мариньи, — прорычал он, — если я когда-нибудь раньше жалел своих врагов, если когда-нибудь был повинен в сострадании к БЦК за их вечное изгнание, если я жалел их марионеток и приспешников, участвующих в злобных замыслах своих плененных повелителей, тогда пусть моя душа сгниет, прежде чем я снова испытаю подобные чувства!

Анри-Лоран де Мариньи, побледневший и дрожащий от гнева и ужаса, принес клятву:

— Атал, мы немедленно покидаем Храм Старших Богов, и мы не возвратимся до тех пор, пока эти злодеяния не будут исправлены, а те, кто сотворил это зло, не будут наказаны по всей… — Он умолк и устремил отчаянный взгляд на Титуса Кроу. — Но откуда же мы начнем наши поиски? Где искать Литу и Тианию?

Кроу не успел ответить. Его опередил Атал.

— Погодите, погодите! Я послал дюжины птиц, храмовых голубей, во все города и деревни поблизости от Ультхара. Если рогачи прошли по одному из пятидесяти этих мест, мы вскоре узнаем об этом. На самом деле некоторые птицы уже вернулись, но пока не принесли ни слова. Вы полетите в своих часах времен, видимо, но если до вечера удача не улыбнется вам, пошлите мне весть таким же образом. Может быть к этому времени, возможно, мы что-то узнаем. Тот жрец, который будет нести дозор на вершине башни, будет знать все.

Тяжело дыша, старец откинулся на подушки.

Не сказав больше ни слова, два сновидца с мрачными взглядами повернулись и вышли из покоев Атала. Быстро прошагав по лабиринту коридоров, они покинули храм.


Они разделились. Кроу взял часы времен, а де Мариньи — летучий плащ. Друзья улетели из Ультхара в разные стороны и начали воздушную разведку областей вокруг города. Кроу направился к побережью. Он решил проверить предположение Куранеса насчет того, что где-то там может быть спрятана небесная галера, на которой рогачи могут попытаться бежать из Ультхара. А де Мариньи решил осмотреть местность вдоль по течению реки Скай до далекого Дайлат-Лина, ставшего безлюдным. До странности обветшавшим выглядел этот город в лучах послеполуденного солнца.

Обоих сновидцев ожидало горькое разочарование…

Титус Кроу летел над морем и искал взглядом паруса кораблей — в особенности, кораблей, уплывавших к горизонту, где они могли внезапно взмыть в небо и направиться к Кадату, Ленгу и даже к луне мира сновидений. И конечно, после часа поисков Титус Кроу наконец увидел паруса — в воздухе. Но это были не зловещие паруса черных галер рогачей, а яркие боевые корабли Куранеса, которые, как и обещал правитель небесной страны, направлялись к Ультхару.

Кроу ненадолго приземлился на палубу ведущего корабля, чтобы расспросить капитана, не видел ли тот черных галер, плывущих по морю, и получил ответ: ничего подозрительного моряки не заметили ни в Сереннианском, ни в Южном морях. Кроу быстро рассказал им о том, что произошло в Ультхаре, вернулся внутрь часов времен и отбыл.

Де Мариньи, совершая все более широкие концентрические круги над Дайлат-Лином, в итоге оказался над областью пустынь. Вдруг он заметил караван, который, как ему показалось, двигается слишком быстро. Де Мариньи осторожно нагнал его и, невидимый для путников, рассмотрел их. Но нет, это были честные торговцы из мира сновидений, а спешили они, наверное, потому, что путь их пролегал не так далеко от Дайлат-Лина, все еще пользовавшегося дурной славой. Серые башни покинутого города, возвышавшиеся в нескольких милях, выглядели страшновато. Пройдет еще немало времени, прежде чем Дайлат-Лин избавится от своей невеселой репутации в мире сновидений.

Шли часы. День клонился к вечеру. И Титус Кроу, и Анри-Лоран де Мариньи повернули назад, к Ультхару. Над Городом Кошек они заметили друг друга на расстоянии лиги, а когда направились к башне храма, то заметили на ее вершине жреца. Стоя за высоким, поросшим плющом парапетом, жрец отчаянно размахивал руками. Друзья одновременно приземлились на крышу. Пока Кроу покидал корпус часов времен, де Мариньи начал расспрашивать взволнованного молодого жреца.

Да, наконец — хоть какие-то вести! С десяток рогачей, ведущих себя более скрытно, чем обычно, были замечены ближе к полудню днем раньше на окраине Нира. Они пробирались через равнину к Зачарованному Лесу и тащили два больших тюка — что-то наподобие свернутых в рулон ковров. И странные звуки доносились от этих тюков — словно бы приглушенные крики о помощи. Позднее пастух обнаружил следы этого отряда в пещере, где рогачи явно ночевали. По всей видимости, странствие их сильно утомило: рогачи физически не были приспособлены к переносу больших тяжестей, а вьючных животных при них не было.

Эту весточку доставил один из храмовых голубей, которого прислал обратно один набожный человек из Нира. Голубь вернулся в храм как раз в тот момент, когда над городом появились небесные корабли Куранеса. Пришвартовав свое судно к одной из самых высоких башен храма, старший капитан узнал о похищении женщин и о том, что похитители направляются к Зачарованному Лесу. Воздушные корабли сразу же полетели в ту сторону и по пути взяли на борт пылающего жаждой мести Гранта Эндерби и его сыновей. Случилось это больше часа назад.

— В часы, Анри! — воскликнул Титус Кроу. — Кажется, я знаю, что эти гады задумали, а если я прав, нельзя терять ни секунды!

— Зачарованный Лес… ну конечно! — воскликнул де Мариньи, когда дверца корпуса часов времен захлопнулась за ними и они поднялись в небо. — Зачарованный Лес, а там — здоровенная каменная плита с массивным металлическим кольцом и рунической надписью!

— Точно, — мрачно выговорил Кроу и повел часы над миром сновидений на полной скорости. — Одно из тех мест, про которые нам рассказывал король Рэндольф Картер. Вотчина Ктулху. Это там машины, производящие ночные кошмары, грохочут в черных зловонных подземельях и творят безумия, которыми заражают подсознание людей и делают их рабами Ктулху. Это место наподобие того, которое мы уничтожили за Пиками Трока, — вроде той воронки, которую охранял жуткий колосс, Хранитель Клетки. Очень надеюсь, что мы поспеем вовремя.


Далеко внизу стремительно — так, что дух захватывало — пролетала травянистая равнина. Потом — впереди, слева появился Нир, и в мгновение ока остался позади. Поющая река Скай мелькнула на миг в последних лучах заката, как серебряная лента. Приблизились и столь же быстро исчезли куполообразные дома Хатхега. В сумерках друзья обогнали летучие корабли из Серанниана и наконец перелетели границу мрачного Зачарованного Леса.

Только тут Кроу неохотно убавил скорость полета часов времен и повел их чуть выше верхушек деревьев. Быстро темнело. Деревья пролетали внизу уже не так быстро. Преодолев еще примерно милю, друзья очутились над мерзкой областью больных дубов. На самом деле, деревьев тут почти совсем не осталось — только пустошь с гнилыми пнями, болотистой землей и раздувшимися светящимися грибами. Здесь Кроу совершил посадку, и друзья удалились от ровного, пульсирующего света циферблата часов к тусклому свечению разлагающейся листвы.

Кроу и де Мариньи осторожно пошли к центру отвратительной поляны, где лежала каменная плита с громадным железным кольцом. С огромным волнением друзья обшарили взглядом покрытые плесенью и слизью края камня — в поисках признаков того, что плиту недавно сдвигали.

— Хвала всему милосердному! — воскликнул де Мариньи. — Ее не двигали! Мы успели вовремя, Титус!

Кроу кивнул. Было уже почти совсем темно.

— Да, если они действительно направляются сюда. — Он вдруг склонил голову к плечу и приложил указательный палец к губам. — Слушай! Слышишь? Что скажешь, Анри?

Де Мариньи ничего не услышал. Мрак, запах гнили, тяжелая туманная тишина.

— Ты о чем, Титус?

— Ты руку положи на камень. Теперь слышишь?

— Да… Что-то стучит глубоко под землей.

— Ну хотя бы насчет этого мы не ошиблись, — с мрачным удовлетворением кивнул Кроу. — Это определенно вход в одну из фабрик ночных кошмаров Ктулху. И…

— Т-с-сс! — друг прошептал де Мариньи. — Кто-то идет!

Мгновение спустя вдалеке зашуршали кусты, а потом возмущенно вскрикнула женщина.

— Лита! — выдохнул де Мариньи и инстинктивно рванулся в ту сторону, откуда донесся крик.

— Стой, Анри, — удержал его Кроу. — Поверь мне, мне так же не терпится сразиться с ними, как и тебе, но давай сначала спрячем часы времен и устроим засаду. Давай посмотрим — может быть, мы сумеем разузнать, что именно тут происходит.

Только-только друзья успели перенести часы времен в густые заросли ежевики на краю поляны и закрыли за собой дверцу, чтобы яркий свет, исходящий от часов, не выдал их присутствия, когда на противоположной опушке поляны появилась группа рогачей. Между ними — дрожащие, со связанными руками, в изодранной одежде, — пошатываясь, брели две возмущенные девушки, Тиания и Лита. Кроу и де Мариньи все это видели очень ясно, потому что два рогача несли фонари, озарявшие все вокруг ярким желтым светом. Рогачи продвигались вперед и тащили женщин к огромной каменной плите.

— Титус, — прошептал де Мариньи, дрожащей рукой держа под руку друга. — Я не могу это…

— Тс-с-с! — утихомирил его Титус. — С нашими девочками все в порядке, Анри. Просто с ними грубо обходятся, вот и все. Прежде чем действовать, давай разузнаем как можно больше.

Оказавшись на середине гнилой поляны, один из рогачей прошел вперед, поднял фонарь повыше и принялся читать руны, высеченные на поверхности каменной плиты. Звуки, произносимые им, ни за что не смогли бы издать голосовые связки человека, а рогач очень бегло читал на этом чужом для Земли языке. И вот, в ответ на произнесенные нараспев руны плита вдруг с жутким скрежетом и дрожью начала приподниматься на невидимой оси. Рогач продолжал свое варварское песнопение. Девушек подтащили ближе к плите.

— Значит, так, Анри, — процедил сквозь зубы Кроу, резко схватив друга за плечо. — Ты постарайся, по возможности, отвлечь этих мерзавцев, а я введу в игру часы времен!

Де Мариньи не пришлось долго уговаривать. Он выскочил из корпуса часов, завернувшись в плащ, проворно взлетел вверх и с высоты спикировал на троих рогачей. Один из них с диким, пронзительным воплем рухнул в зловонную дыру, открывшуюся при подъеме плиты. Второй упал на болотистую землю и замер в неподвижности. Третий вскочил на ноги, но Де Мариньи мгновенно ухватил его согнутой в локте рукой за жирную шею и уволок за собой, поднявшись в воздух с помощью летучего плаща. В следующее мгновение булькающий крик этого рогача стих, а его тело с переломанными костями упало на продолжающую открываться каменную крышку подземелья.

Несколько секунд спустя де Мариньи снова резко опустился с высоты, но на этот раз его ждали. Четверо рогачей не слишком ловко сражались с девушками, пытаясь спихнуть их в дыру, открывшуюся под каменной плитой. При этом они то и дело опасливо поглядывали наверх. Еще пятеро размахивали ятаганами, пытаясь ранить сновидца, проносящегося в летучем плаще у них над головами.

Но тут за дело взялся Титус Кроу. Из кустов ежевики на краю поляны с треском вылетели часы времен. И в то самое мгновение, когда рогачи увидели странное творение Старших Богов, Кроу пустил в ход ужасное оружие часов.

От четырехстрелочного циферблата потянулся луч слепящего белого света. Первым делом он ударил по тем пятерым рогачам, которые пытались причинить вред порхающему над поляной де Мариньи. Мгновение — и рогатые твари были рассечены пополам. Четверо мерзавцев, державшие девушек, мгновенно их отпустили и бросились наутек. Троих Кроу рассек разящим лучом света и с его же помощью выследил четвертого, который попытался спрятаться за каменной плитой, которая к этому времени встала почти вертикально!

Луч, которым управлял Кроу, угодил прямо в плиту… и в следующее мгновение вся поляна сотряслась от рвущего барабанные перепонки грохота. Чудовищная дверь, ведущая в подземный мир, разлетелась на куски. Хорошо еще, что ни один из большущих обломков камня не попал в девушек, которые в страхе пятились к опушке. А когда рассеялся дым, стало видно, что они стоят, едва держась на ногах, и поддерживают друг дружку. Наконец рядом с ними совершил посадку де Мариньи, обнял их и прижал к себе.

И только тогда, когда, казалось бы, непосредственная опасность миновала, стал ясен подлинный ужас положения.

В то самое время, когда де Мариньи стоял, обнимая несчастных девушек, и когда Титус Кроу, находившийся внутри часов времен, наблюдал за зрелищем на поляне, где стало темно, потому что погасли фонари рогачей, послышался подземный рокот, и из разверзшейся ямы хлынул вверх фонтан слизи и зловонных газов. Де Мариньи, которому пришлось почти что нести Литу и Тианию на руках, попятился назад от кошмарного фонтана. А Титус Кроу, защищенный практически непроницаемым корпусом часов времен, повел свое волшебное судно вперёд, и оно повисло в воздухе над самым краем ямы.

С помощью сканеров Кроу заглянул в мрачную, зловонную бездну… из которой внезапно, без предупреждения, наружу хлынул отвратительный поток ужасов — словно бы прямиком из самых страшных снов безумца!

Эти твари вполне могли быть эфирными, но казались настолько материальными, что Кроу невольно в большой спешке увел часы времен подальше от края ямы. Десятки, сотни чудовищ выливались наружу, словно гной из прорвавшегося абсцесса, — бесконечная волна монстров, сотворенных машинами безумия Ктулху и стремящихся наводнить подсознание смертных сновидцев. О, это вправду были настоящие ночные кошмары!

Туманные, похожие на привидения, коварные и злобные, они кружили и извивались над ядовитой поляной, и при этом их тела с каждым мигом становились все плотнее, все реальнее. Тут были и вампиры, и вурдалаки, и оборотни, и ведьмы. Монстры, каких только можно и нельзя было себе представить. Расквашенные рожи с выгоревшими глазницами, жуткие клыки в слюнявых и жадно чавкающих пастях, страшные глаза на перекрещивающихся стебельках, обрубки сводимых спазмами пальцев. Из ямы валом валила вонь тысяч протухших утроб. Мерзкие недра подземелья клокотали от звуков безумного, нечеловеческого хохота.

Но худшее еще было впереди, потому что у де Мариньи и девушек не было ровным счетом никакой защиты от этих тварей, вылетавших из ямы и начавших их окружать. Кроу увидел лица Анри-Лорана, Тиании и Литы, озаренные тусклым свечением гнилушек. Все трое были жутко напуганы. Еще немного — и они могли обезуметь при виде этого кошмара.

Вновь и вновь Титус в отчаянии включал оружие часов времен, заливал мертвую поляну слепящими вспышками белого света, сотнями истреблял монстров, вылезающих из ямы. Но так же быстро, как испарялись одни, их место занимали другие. А потом произошло такое, что и представить было невозможно: обороняться пришлось Титусу Кроу!

В итоге он понял, что ему грозит, и в сердцах выругал себя за то, что не заметил этого раньше. Эти твари были ночными кошмарами, страшными снами, и даже в мире сновидений они не могли быть «физическими», а могли быть только психическими явлениями. Поэтому они и не повиновались обычным законам времени и пространства. Удерживать этих чудовищ от проникновения внутрь часов времен было столь же сложно, как перестать видеть сон. Сновидения приходят и уходят, игнорируя все стены, все преграды — и страшные сны в том числе!

Снова Титус Кроу включил смертоносный луч, и снова… и он делал это до тех пор, пока его мозг не был схвачен, скручен и сжат невероятным страхом. Он понял, что кошмары все-таки проникли внутрь многомерных стенок часов времен! А потом все вокруг словно бы растворилось в одном громадном, катастрофическом взрыве пламени и света…

6. Ньярлатотеп

Всего лишь на краткое мгновение — которое, как показалось Титусу Кроу, может стать для него последним — ослепительный свет залил поляну, и на сетчатке глаз Кроу еще долго плясали иллюзорные фейерверки… и его разум полностью избавился от страшного сна!

В абсолютном изумлении он инстинктивно прильнул к сканерам часов времен, но тут зажмурился, чтобы снова не пережить последствия встречи с сиянием. Однако вспышки больше не было. А над поляной Титус увидел радостное, фантастическое зрелище: в ночном небе над Зачарованным Лесом шесть боевых летучих кораблей светили своими зеркальными прожекторами в самую середину пустоши, заполненной ночными кошмарами. Сама поляна выглядела почти так же, как прежде, но туман стал гуще, поскольку впитал в себя эктоплазмические испарения уничтоженных страшилищ.

Де Мариньи, Тиания и Лита бродили по поляне, прижав ладони к вискам. Они все еще не могли оправиться от пережитого после атаки чудовищ. В тот самый миг, когда Кроу поспешно отключил сканеры, чтобы его глаза не пострадали от нового светового удара, он успел заметить, что из отверстия ямы, из этой жуткой бездны продолжают вываливаться порождения ночных кошмаров.

Титус Кроу умел водить часы времен вслепую. Использовав свой многолетний опыт, он осторожно облетел поляну — так, чтобы не оказаться прямо над зловещей преисподней, и опустил часы на землю рядом с де Мариньи и смертельно напуганными девушками. Он был готов выйти из корпуса своей удивительной машины, но в этот миг по поляне вновь ударили лучи зеркал-прожекторов, установленных на бортах летучих кораблей. Переждав вспышку слепящего света, нацеленного на толпу чудовищ, Кроу быстро распахнул дверцу корпуса часов времен, схватил за руку Тианию и затащил ее в часы. Так же быстро Кроу увел внутрь корпуса часов Литу и де Мариньи. И как только дверца часов захлопнулась за ними, по поляне с неба в третий раз ударил ослепительный свет.

Только после этого Титус Кроу решился снова заглянуть в сканеры, а когда поднял часы времен над поляной, увидел, насколько уменьшился поток вылезающих из ямы тварей. Несколько секунд спустя Кроу посадил свое транспортное средство на флагманский корабль рядом с грот-мачтой и помог успевшим немного прийти в себя девушкам и де Мариньи выйти на палубу.

— Титус, — сказал де Мариньи, схватив за локоть друга, вознамерившегося вернуться внутрь корпуса часов времен, — что ты делаешь?

— Собираюсь закончить эту работу раз и навсегда, Анри. Не бойся, в яму я спускаться не стану. Я просто хочу закрыть ее на вечные времена — если смогу! Эти корабельные прожекторы хороши, когда действуют совместно, и очень может быть, что их сила сравнима с силой луча, испускаемого часами времен, но мне кажется, что они хороши только для кратких вспышек. А для этой работы такого, боюсь, маловато.

Не сказав больше ни слова, Титус Кроу вошел внутрь часов и полетел вниз, к поляне. Там он завис прямо над отверстием зловещей ямы. Теперь чудовища вываливались оттуда всего лишь тоненьким ручейком, и зоркие стрелки с летучих кораблей выслеживали тварей и уничтожали одну за другой. Кроу немного наклонил корпус часов, нацелил их циферблат прямо на отверстие ямы и пустил в ход смертельное оружие — непрерывный белый, слепящий луч.

И Титус Кроу оказался прав. Действительно: работающие в унисон зеркала-прожекторы становились недюжинной силой, но по отдельности они никак не могли сравниться с чудесной мощью творения Старших Богов. Титус Кроу заливал невыносимо чистым светом внутренности зловонной ямы, озарял ее невероятные глубины, тянувшиеся куда-то далеко-далеко, к самым глубоким подземельям мира сновидений. Секунд тридцать и даже дольше этот поток концентрированной чистоты — самая Суть Добра, этот Свет Старших Богов, чьим предназначением было изничтожение зла, — изливался внутрь ямы. Медленно, но верно начали происходить желаемые метаморфозы.

Сначала топкая, болотистая почва в непосредственной близости от ямы начала испускать свет, и этот свет начал пульсировать — словно бы в такт биению огромного сердца. Это сияние стало распространяться в стороны и вскоре залило всю пустошь. Пульсация стала быстрее. В этом биении света было что-то гипнотическое.

Потом, когда шесть летучих кораблей предусмотрительно удалились на безопасное расстояние, воздействие луча, испускаемого часами времен, достигло апогея. Земля около ямы вдруг начала пузыриться и вскипать. Словно раскаленная лава, она стала стекать в отверстие дыры. Дальше — больше. Вся поляна и чахлые, больные дубы на опушке вдруг задрожали, раскачались. Из недр земли начали доноситься приглушенные взрывы. Яма фактически уже перестала существовать, но от того места, где она была, вдруг подул шквальный, немыслимо сильный призрачный ветер. Он подхватил небесные корабли и прогнал их от поляны, словно сорванные осенние листья. Ветер дул еще долго после того, как Кроу прекратил действие своего могучего оружия. Почва на поляне продолжала пузыриться и испускать пар, она еще немного светилась. И в этом призрачном свете перед взором Титуса Кроу разыгрался последний акт этой странной драмы.

В светящейся земле — там, где была яма, появилась трещина. С каждым мигом она становилась все шире. Вскоре в этом зловещем разрыве возникло зеленоватое гнилостное свечение. Казалось, оно хочет вырваться и разлиться по поляне. В первое мгновение у Кроу возник порыв вновь пустить в ход мощное оружие часов времен, потому что ему не хотелось ждать и смотреть, что это за новая угроза, но верх взяло человеческое любопытство. Несмотря на то, что буквально только что он чуть было не стал жертвой ночных кошмаров, вылезавших из жуткой преисподней, его вера в непроницаемость корпуса часов времен не поколебалась. Он был убежден, что это зеленое свечение, чем бы оно ни было, ему не сможет причинить вред. Как бы то ни было, он в любой момент мог пустить в ход свое оружие — мощный белый луч — против этой неведомой опасности, потому что «спусковой крючок» находился у него в сознании. И все же Титус Кроу увел часы времен на более или менее безопасное расстояние от непонятного явления.

Зеленоватое свечение собралось в большой непрозрачный шар. Через некоторое время непрозрачность пропала, и Титус Кроу разглядел внутри шара фигуру — человеческую фигуру! Зеленоватый свет потускнел, ураганный ветер утратил безумную силу, и Кроу сумел рассмотреть странное видение лучше.

Высокий, стройный, в ярких одеждах, со светящимся желтым пшентом[48] на голове. Казалось, фигура стала более материальна, когда потускнело зеленое свечение — предвестник появления видения. Это был мужчина с юным, гордым ликом фараона древнего Кхема — но эти глаза принадлежали темному богу, и в них таилась ленивая сардоническая насмешка.

— Стало быть, ты — человек Титус Кроу, — произнесло наконец видение мягким, переливчатым голосом. — Простой человек — и тем не менее больше, чем человек…

Титус Кроу слушал этот томный голос — и хотя он заметил в выделенном слове нотку злобы, которая, по идее, должна была бы его встревожить и насторожить, его мозг вдруг одернулся пеленой онемения. Слишком поздно он протянул мысленный палец к столь же мысленному «спусковому крючку» оружия часов времен, но его мысленная рука замерла на полдороги до цели. Его воля была заморожена. Всю его сущность объяло космическим, межзвездным холодом, и этот холод лишил его всех желаний и побуждений. И наконец Титус Кроу узнал того, кто явился к нему, и понял, что он оказался лицом к лицу с Роком. Вряд ли ему суждено было остаться в живых после этой встречи, ибо этот юный фараон был не кто иной, как Ньярлатотеп, Ползучий Хаос!

— Ах да! — прозвучал его голос в голове у Титуса Кроу. — Ты узнаешь меня, Титус Кроу, ибо у нас с тобой случались встречи в прошлом, когда ты лицезрел меня в тысячах моих иных обличий. И ты знаешь, каков я на самом деле, и тебе известна природа моих повелителей…

Так вот, сновидец, это конец. Очень немногие из людей доставляли моим господам столько хлопот, а хлопот было бы куда меньше, если бы удалось тебя обуздать. Ибо ты непокорен и дик, и ты не понимаешь моих повелителей, которые велики и славны превыше всякого величия и всякой славы. Поэтому я разыскал тебя в сновидениях и добился этой встречи, в результате которой ты ступишь на дорогу величайшей судьбы: ты соединишься с моими повелителями посреди звезд и в потаенных местах мира бодрствования!

Ибо они хотели бы познакомиться с тобой, Титус Кроу, поближе. Им хотелось бы увидеть, как ты будешь реагировать на ужасы, страшнее которых не видел ни один человек. Им хотелось бы изведать весь спектр твоих страстей, когда они рассеют остатки твоего подсознания по самым дальним углам бытия. Однако не бойся, Титус Кроу, ибо они уничтожат тебя не сразу. О нет, ибо есть наказание гораздо страшнее тех, которым моих повелителей подвергли так называемые Старшие Боги, и уж конечно, подходящее наказание найдется для тебя…

А теперь, сновидец, выходи из своих часов времен и обними меня. Иди ко мне, ибо нам предстоит долгий путь, и медлить нельзя…

Ньярлатотеп поманил Титуса Кроу к себе, насмешливо улыбаясь и раскинув руки, словно желал поприветствовать старого друга.

Словно марионетка, послушная повелениям кукловода, Кроу открыл дверцу часов и вышел из их корпуса, озаренного изнутри лиловым сиянием. Он пошел к Ньярлатотепу, вытаращив глаза и двигаясь, словно робот. Расстояние между ними сокращалось, и зеленоватое свечение начало разгораться с новой силой. Оно устремилось вверх и сгустилось около стройного, похожего на фараона, Ньярлатотепа.

Позади уходящего от часов времен сновидца лиловое свечение, изливавшееся из открытой дверцы, стало интенсивнее, его пульсация замедлилась. Лиловое свечение начало расходиться в стороны и в итоге полностью охватило корпус часов и большое пространство вокруг них. Наконец по размеру и силе это свечение стало таким же, как зеленое гнилостное сияние, озарявшее фигуру Ньярлатотепа. Неожиданно в замороженном сознании Кроу послышался новый командный голос:

— Землянин, Титус Кроу, остановись! Повернись!

Пошатываясь, ступая неуверенно, словно зомби, сновидец остановился и повернулся. На фоне лилового свечения, окутавшего корпус часов времен, возник подобный космической туманности лик. Свирепо сверкнули огромные золотистые глаза, похожие на глаза осьминога. Метнулись вперед лицевые щупальца. Старший Бог весь содрогался от нарастающей страсти.

Ибо то был образ Кхтанида, хранителя Тиании и покровителя Титуса Кроу в Элизии — это был образ Кхтанида, который сейчас воспользовался часами времен, как порталом между разными измерениями, чтобы вмешаться в судьбу Кроу в минуту, когда тому грозила самая страшная опасность.

— Титус Кроу, иди ко мне! — приказал Ньярлатотеп, но теперь его ментальный голос стал звучать тише и не так уверенно.

Сновидец начал послушно отворачиваться от часов времен.

— Нет! — горячо возразил Кхтанид. — Если сможешь, уйди с дороги, Титус, тогда я смогу нанести ему удар. Моя мощь гораздо сильнее, чем мощь часов времен. Но если ты окажешься на линии огня, ты погибнешь!

— Он не может меня ослушаться, глупец! — расхохотался Ньярлатотеп, и его голос зазвучал в сознании Титуса Кроу надтреснутым басом. — Иди ко мне, Землянин, НЕМЕДЛЕННО!

В это самое мгновение с неба спикировал человек в летучем плаще, подхватил загипнотизированного Титуса Кроу под мышки и утащил в сторону, с позиции между двумя сверхъестественными существами. Чары тут же развеялись. Кроу вздрогнул, прижался к де Мариньи, и они вместе поднялись над верхушками деревьев Зачарованного Леса. Затем, быстро устремившись к небесным кораблям, сновидцы стали свидетелями зрелища, разыгравшегося на поляне.

До их сознания долетели вибрации рокочущего, гулкого голоса, которым Кхтанид обратился к своему врагу:

— Ты угрожал тем, кто находится под моей защитой — даже Тиания, которая плоть от плоти моей, — и теперь ты должен за это заплатить!

Одновременно с последним словом Кхтанида полыхнули его золотые глаза, и мощные лучи пронзили гнилостное зеленоватое свечение и с могучей силой ударили по фигуре Ньярлатотепа. Великий Вестник БЦК пошатнулся и раздулся, как будто его наполнили воздухом.

— Будь ты проклят, Кхтанид! Отпусти… меня!

— Не отпущу, пока ты не пострадаешь… О, если бы я мог заставить тебя страдать в тысячу раз страшнее!

И вновь два луча хлынули от золотых глаз Кхтанида к отвратительно раздувшейся фигуре Фараона… и Ньярлатотеп мгновенно превратился… в нечто иное!

На месте человекоподобной фигуры возникло скопление радужных шариков и пузырей, и раздался оглушительно громкий победный клич Кхтанида, когда он направил золотые лучи в эту массу. Шипящие лучи угодили в цель, и на миг двум сновидцам, парящим в вышине, стала видна та Тварь, которая пряталась за шариками и пузырями: это было нечто вроде первобытного желе, в котором проступали то дрожащие веревки, то выпученные глаза, то конвульсивно дрожащие псевдоподии и пасти. Это было что-то наподобие жутко злобного, суперразумного анемона из кошмарных глубин океана ужаса!

— Ага, Йог-Сотхот! Значит, ты помогал Ему в этом, вот как? Объединенные усилия, да? И кто же еще прячется за лживой маской Ньярлатотепа? Сколько еще из тысячи обличий?

Новый удар нанесли безжалостные золотые лучи, и мгновенно произошла новая метаморфоза. Полужидкая, лилово-синяя мерзость Йог-Соггота исчезла. Его место занял великанский черный антропоморфный силуэт на высоченных паутинных ногах и с багровыми звездами вместо глаз.

— Итхаква, и ты здесь! — пророкотал Кхтанид. — Тварь, Гуляющая по ветру. Изыди, Итхаква, и дай мне увидеть, кто еще…

Орудуя золотыми лучами, словно острыми ножами, Кхтанид начал срывать наружные слои телепатического сознания, закрывавшие внутреннее, самое гадкое богохульство. Кроу и де Мариньи увидели многих представителей БЦК, а другие им вовсе не были знакомы. Тут были и Шудде-М’елл, жуткий подземный копатель, и огненный Ктхуга, и Хастур с кошмарными щупальцами. Мелькнул страшный слизистый Йибб-Тстлл, а еще Йиг, Отец Змей, и Зхар, и Чаугнар Фаугн, и еще много, много других. И наконец… сам Ктулху!

Ктулху, жуткий Повелитель Р’льеха, спящий, но не мертвый, отправляющий свои сны из затопленного Р’льеха, чтобы заразить и осквернить ими священные земли людей, сновидцев Земли. Он был почти близнецом Кхтанида, но там, где Кхтанид был золотым, там Ктулху был свинцовым, и где в первом светилось Добро, там из второго изливалось абсолютное Зло. Зло извивалось и корчилось в переплетающихся лицевых щупальцах, струилось из глаз мерзкого кракена и конвульсивно дрожало в огромных, изогнутых дугами крыльях. Зло не мигая, коварно смотрело на сияющий образ Кхтанида… до тех пор, пока в последний раз не ударили несокрушимые золотые лучи прямо в самое слабое место чудовища.

— Убирайся отсюда, Ктулху, — прогремел Старший Бог. — Убирайся в Р’льеха, где тебе место. Ты никогда не научишься держать свои безумные сны при себе? Изыди!

В это мгновение поляна огласилась страшным взрывом, подобным чудовищному раскату грома, а когда оглушенные этим грохотом сновидцы взлетели еще выше над поляной и осмелились посмотреть вниз, они увидели, что Ктулху исчез. Исчез и Кхтанид. Остались только часы времен, испускавшие мягкий, пульсирующий свет. На поляне стало пусто и тихо. Утром тут смогут петь птицы — тут, где их трели не звучали с незапамятных времен.

Эпилог

Ах да, Гостиница Тысячи Спящих Кошек в Ультхаре!

Конечно, в тот вечер я выслушал не все рассказы. Только их обрывки долетали до меня от легендарной компании, сидевшей во главе большущего пиршественного стола. Тут были многие из семейства Эндерби, и темноглазая Лита, заливаясь румянцем, сидела рядом с де Мариньи, а Тиания Элизийская — рядом со своим Землянином, Титусом Кроу, а вокруг стола разместились знатные особы из всех областей мира сновидений, округов и городов. О да, даже Атал из Хатхег-Кла сидел за столом. И все они радостно рукоплескали рассказам о приключениях гостей из мира бодрствования.

Что касается достоверности рассказов — что ж, я первым готов подписаться под ними. Разве я самолично не посетил Зачарованный Лес и не поговорил подушам с зугами, разве все они до одного не рассказывали мне о той ночи, когда лес озарялся странными огнями, а потом птицы возвратились и свили гнезда на могучих дубах в том месте, где когда-то лежала чудовищная каменная плита с высеченными на ней странными письменами?

О да, есть и иные доказательства. Я уже договорился о предоставлении мне места на борту галеры, отправляющейся из Тилиса в Дайлат-Лин, а кто бы прежде осмелился отправиться в этот город? Какой капитан рискнул бы повести туда корабль? К тому же яркие, веселые небесные корабли летают над городами мира сновидений и стерегут самые далекие его границы. Обо всем, что заметят дозорные, капитаны сообщают Куранесу, повелителю Серанниана и королю Илек-Вада Картеру. И мне говорили, что пока что сообщать особо не о чем, и я этому очень рад.

Но не стоит верить, что с Силами Зла в мире сновидений покончено. Нет, ибо за границами здравомыслия всегда лежат края жутких преданий и стоят храмы ужаса. На рубежах сна по-прежнему растит свои страхи Ленг, а Кадатх плодит упырей на Холодной Пустоши. О да, в мире снова человек — дитя в сравнении с Ктулху, вечно спящим в Р’льеха. Спящим и выжидающим… выжидающим…

Что же еще сказать о героях этой истории? Из достоверных источников мне известно о том, что де Мариньи спит и видит сны в белостенной вилле в вечном городе Селефаисе, в который он в один прекрасный день возвратится после того, как наконец побывает в Элизии. А Тиания и Титус Кроу?

Пробуждаются странные видения. Зовут опасные звездные пути и проливы между измерениями. Много ли времени минует, прежде чем чудеса и диковинки мира сновидений поблекнут и жажда Неведомого вновь позовет Кроу и его возлюбленную вдаль? Кто скажет?

Миры бесконечны.


Примечания

1

Древняя оккультная книга, вымышленная Говардом Лавкрафтом.

(обратно)

2

Сюртсей — вулканический остров в Исландии, возникший в 1963 году.

(обратно)

3

Р’льех (англ. R’lyeh) — вымышленный город, впервые упомянутый Говардом Филлипсом Лавкрафтом в рассказе «Зов Ктулху» (1928). С тех пор Р’льех стал неотъемлемой частью мифологии Лавкрафта и мифов о Ктулху.

(обратно)

4

Рукопись неизвестного происхождения, одна из пяти копий неполного перевода с греческого свитка, известного как «Пнакотика» (Pnakotica). «Пнакотическая Рукопись» — сборник мифов и легенд с предчеловеческого времени, включающий набор рассказов о потерянных континентах Атлантиды, Гиперборея, а также об описании жизни на планете Юпитер.

(обратно)

5

Фридрих Вильгельм фон Юнцт (нем. Friedrich Wilhelm Von Junzt) — персонаж мифологии Ктулху, созданный Робертом Говардом. Варианты переводов фамилии на русский язык — Юнц, Юнцт, Юнтц и Юнзт.

(обратно)

6

Книга и автор вымышлены Робертом Блохом и использованы Г. Лавкрафтом в его произведениях.

(обратно)

7

Персонаж, прототипом которого был Август Дерлетт (1909–1971) — американский писатель, последователь Г. Лавкрафта.

(обратно)

8

Гуль, гули — в древнеазиатской мифологии то же самое, что упырь, вампир, оборотень.

(обратно)

9

Глаака — персонаж Мифологии Ктулху, гигантский слизень.

(обратно)

10

Гончие псы Тиндала (англ. Hounds of Tindalos, на русском возможны переводы Гончие Тиндалоса и Псы Тиндалоса, также — Псы Тиндалуу) — вымышленные создания из Мифов о Ктулху. Появляются в одноименном рассказе Фрэнка Белкнапа Лонга.

(обратно)

11

Вымышленный город из рассказа Г. Лавкрафта «Рок, покаравший Сарнат».

(обратно)

12

Гиперборея (др.−греч. Ὑπερβορεία — «за Бореем», «за северным ветром») — в древнегреческой мифологии и наследующей ей традиции это легендарная северная страна, место обитания блаженного народа гипербореев. В некоторых источниках известна как Арктида или Даария.

(обратно)

13

«Золотая ветвь: Исследование магии и религии» (англ. The Golden Bough: A Study in Magic and Religion) — пространное сравнительное исследование мифологии и религии, написанное британским (шотландским) ученым сэром Джеймсом Джорджем Фрэзером (1854–1941). Считается вехой в истории антропологии.

(обратно)

14

Маргарет Элис Мюррей (англ. Margaret Alice Murray; 13 июля 1863, Калькутта — 13 ноября 1963, Уэльвин, Хартфордшир) — британский антрополог, археолог, египтолог, культуролог и писательница. В 1921 году вышло в свет наиболее оспариваемое её сочинение «Культ ведьм в Западной Европе».

(обратно)

15

Му (Лемурия) — гипотетическая древняя страна, материк, исчезнувший с карты в результате катаклизмов.

(обратно)

16

Альберт Великий, или Св. Альберт, Альберт Кельнский, Альберт фон Больштедт (лат. Albertus Magnus, около 1200 — 15 ноября 1280) — средневековый немецкий философ, теолог, ученый. Видный представитель средневековой схоластики, доминиканец, признан Католической церковью Учителем Церкви, наставник Фомы Аквинского.

(обратно)

17

Котсуолд-Хилс, или Котсуолдс (англ. Cotswold Hills, Cotswolds), — гряда холмов в Великобритании, северо-западное обрамление Лондонского бассейна. Расположена в западной части Центральной Англии, главным образом на территории графств Оксфордшир и Глостершир. Одна из официально признанных территорий «выдающейся естественной красоты» в Великобритании.

(обратно)

18

Вымышленная картина художника Роберта Пикмана, персонажа рассказа Говарда Лавкрафта «Модель для Пикмана».

(обратно)

19

Алберт Н. Уилмарт (англ. Albert N. Wilmarth) — фольклорист и преподаватель литературы Мискатоникского университета — вымышленного Говардом Лавкрафтом высшего учебного заведения.

(обратно)

20

Густаф Йохансен — моряк, персонаж рассказа Говарда Лавкрафта «Зов Ктулху».

(обратно)

21

Персонаж рассказа Говарда Лавкрафта «Наследство Пибоди».

(обратно)

22

Одно из римских укреплений по ходу Адрианова вала, построено в 124 году н. э. Находится в графстве Нортумберленд. Форт Хаусстедз занимает площадь 2 гектара. Здесь размещался гарнизон в 1000 легионеров. Он был выстроен в виде прямоугольника, который являлся стандартной формой римских лагерей, охранявших границы империи.

(обратно)

23

Эйвбери (англ. Avebury) — относящийся к эпохам позднего неолита и ранней бронзы культовый объект, состоящий из мегалитических гробниц и святилищ. Находится в графстве Уилтшир, в Англии, и получил свое название от находящейся поблизости деревни.

(обратно)

24

Уильям Стьюкли (англ. William Stukeley, 7 ноября 1687 — 3 марта 1765) — британский ученый, пионер археологических исследований Стоунхенджа и Эйвбери, один из основателей полевой археологии, антиквар, викарий. Один из первых биографов Исаака Ньютона.

(обратно)

25

Вымышленный морской городок, фигурирующий в рассказе Г. Лавкрафта «Тень над Иннсмутом» и в повести Р. Ламли «Порча».

(обратно)

26

Роберт Норрис, доктор Спенсер — персонажи рассказов Г. Лавкрафта «Хребты Безумия» и «Маска Ктулху».

(обратно)

27

Амброз Гвиннет Бирс (1842–1913 или 1914?) — американский писатель, журналист, автор юмористических и «страшных» рассказов. Один из его рассказов, «Случай на мосту через Совиный ручей», считается классикой американской прозы.

В конце жизни Амброз Бирс, разбитый личными трагедиями (преждевременная смерть двух сыновей, развод с женой, проблемы с работодателями), отправился в Мексику, где шла гражданская война. Последнее его письмо домой было датировано 26 декабря 1913 г., после чего писатель бесследно исчез. Место и время смерти Амброза Бирса и сейчас доподлинно неизвестны.

(обратно)

28

Гул (Гуль) — город в Восточном Йоркшире.

(обратно)

29

Чаще эта работа называется «Дух блохи» или «Призрак блохи».

(обратно)

30

Озеро Авернус (Аверно) в Италии долго мифологизировалось как ворота загробного мира. Упомянутые Вергилием как ворота к черту и посещаемые Гераклом и Одиссеем, пещеры вокруг озера и их глубокие туннели являются также домами оракулов. Цицерон упоминает потустороннюю деятельность, такую как призраки вокруг озера, и покрытых тайной оракулов. Подземные озера, как говорили, были местами некромантии, и пещеры позволяли мечтам и кошмарам переходить из мира мертвых, чтобы посетить живых в их снах. По некоторым поверьям именно сюда были низринуты с Небес падшие ангелы.

(обратно)

31

Демогоргон — греческое имя дьявола, не должное быть известным смертным.

(обратно)

32

Сэр Генри Райдер Хаггард (1856–1925) — английский писатель, юрист и специалист по агрономии и почвоведению, классик мировой приключенческой литературы, наряду с Артуром Конан Дойлем считается основоположником жанра «затерянные миры».

(обратно)

33

Каменная плита, давшая ключ к расшифровке древнеегипетской письменности.

(обратно)

34

Вымышленный автором народ.

(обратно)

35

Эоцен — вторая геологическая эпоха палеогенового периода. Начался 56,0 и закончился 33,9 млн лет назад.

(обратно)

36

Пермский период (пермь) — последний геологический период палеозойской эры. Начался 298,9 ± 0,15 млн лет назад, закончился 252,17 ± 0,06 млн лет назад. Продолжался, таким образом, около 47 млн лет.

(обратно)

37

Юрский период (юра) — средний (второй) период мезозойской эры. Начался 201,3 ± 0,2 млн лет назад, закончился 145,0 млн лет назад. Продолжался, таким образом, около 56 млн лет.

(обратно)

38

Архелон (лат. Archelon ischyros) — гигантская морская черепаха мелового периода. Самая крупная из известных черепах. Принадлежит к вымершему меловому семейству Protostegidae, близкому к современным кожистым черепахам.

(обратно)

39

Мозазавр (ископаемое животное) — змееподобный плавающий морской ящер из отряда пифономорфных, соединявшего в себе признаки змей и ящериц, но отличавшегося от тех и других.

(обратно)

40

Птеранодон — вымерший крылатый ящер мелового периода.

(обратно)

41

В рассказе Герберта Уэллса «Остров Эпиорниса» (1894) главный герой оказывается на необитаемом острове один на один с выведенной им из яйца гигантской птицей.

(обратно)

42

Эпиорнисы водились на Мадагаскаре. Последние были истреблены на рубеже XVII–XVIII веков.

(обратно)

43

Тилозавр — один из мозазавров мелового периода, крупный хищный водоплавающий ящер.

(обратно)

44

Битва в Тевтобургском лесу — сражение в сентябре 9 года между германцами и римской армией. Тевтобургский лес — гряда болотистых низкогорий в составе немецких земель Нижняя Саксония и Северный Рейн-Вестфалия, расположены в Везерских горах, между долинами рек Везер и Эмс.

(обратно)

45

Звездное скопление в созвездии Тельца.

(обратно)

46

Возможно, аллюзия на строку из песни «Spinning Wheel» («Веретено») группы «Blood, Sweat and Tears»: «What goes up, must come down» («То, что взлетело (поднялось), должно упасть (опуститься)»).

(обратно)

47

Каменная плита, давшая ключ к дешифровке египетской письменности.

(обратно)

48

Пшент — корона древнеегипетских фараонов. По происхождению представляла собой две соединенные короны: красный «дешрет» правителей Нижнего Египта и белый «хеджет» правителей Верхнего Египта. Символизировала мощь фараона объединенного Египта.

(обратно)

Оглавление

  • Роющие землю
  •   1. Самые глубокие пещеры (Из архива Титуса Кроу)
  •   2. Чудеса странные и ужасные (Из записных книжек Анри-Лорана де Мариньи)
  •   3. Бетонные стены (рукопись Пола Уэнди-Смита)
  •   4. Проклятые земли (Из записных книжек де Мариньи)
  •   5. Злобный разум (Из записных книжек де Мариньи)
  •   6. Неумирающее (Из записных книжек де Мариньи)
  •   7. Творение темных сил (Из записных книжек де Мариньи)
  •   8. Писли из Мискатоникского университета (Из записных книжек де Мариньи)
  •   9. Ночь, когда затонула «Русалка» (Из документов «Фонда Уилмарта»)
  •   10. Третий гость (Из записных книжек де Мариньи)
  •   11. Ужасы Земли (Из записных книжек де Мариньи)
  •   12. Близкое знакомство (Из записных книжек де Мариньи)
  •   13. Тот самый сосущий червь (Из записных книжек де Мариньи)
  •   14. Ветры мрака
  •   Приложение
  • Путешествие Титуса Кроу
  •   От автора
  •   Пролог
  •   Часть первая
  •     1. А что же с Титусом Кроу? (Из записных книжек де Мариньи)
  •     2. О сновидениях и десяти годах отсутствия (Из записных книжек де Марииьи)
  •     3. О Писли и Фонде Уилмарта (Из записных книжек де Мариньи)
  •     4. О БЦК в Англии (Из записных книжек де Мариньи)
  •     5. Космические кровосмешения Ктулху (Из записных книжек де Мариньи)
  •   Часть вторая
  •     1. О видениях и визитах (Из записных книжек де Мариньи)
  •     2. Матушка Куорри (Из записных книжек де Мариньи)
  •     3. О возвращении Титуса Кроу (Из записных книжек де Мариньи)
  •     4. Вселенная — в наших руках! (Из записных книжек де Мариньи)
  •   Часть третья
  •     1. В конце времен (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •     2. Последняя гонка (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •     3. Меловой период (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •     4. Застрявший в доисторических временах (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •   Часть четвертая
  •     Введение
  •     Отрывки (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •   Часть пятая
  •     1. Элизия (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •     2. Тиания (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •     3. Мир чудес (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •     4. Кхтанид (Из магнитофонных записей де Мариньи)
  •   Часть шестая
  •     Выбор де Мариньи (Разрозненные отрывки из дневника де Мариньи)
  •   Эпилог
  • Путешествие в мир снов
  •   Введение
  •   Часть первая
  •     1. Зов Кхтанида
  •     2. Сны о проклятии
  •     3. Путешествие в сновидение
  •     4. Испытания начинаются
  •   Часть вторая
  •     Рассказ Гранта Эндерби, I: Лита
  •     Рассказ Гранта Эндерби, II: Рубиновый ужас
  •     Рассказ Гранта Эндерби, III: Встреча с Аталом
  •     Рассказ Гранта Эндерби, IV: Стена Наах-Титус
  •   Часть третья
  •     1. Тень над миром сновидений
  •     2. Спасение
  •     3. Гигантский упырь
  •     4. Эликсир Атала
  •   Часть четвертая
  •     1. За вершинами Трока
  •     2. Возвращение в сон
  •     3. Обитатели пещеры
  •     4. Часы в огне!
  •     5. Оружие из мира бодрствования
  •     6. Преисподние из страшных снов
  •     7. Сны больного сознания
  •   Часть пятая
  •     1. Илек-Вад
  •     2. Воеводы мира сновидений
  •     3. Проклятье Ктулху
  •     4. Серанниан
  •     5. Легионы кошмаров
  •     6. Ньярлатотеп
  •   Эпилог
  • *** Примечания ***