Жены русских царей [Михаил Иванович Семевский] (fb2) читать постранично

Жены русских царей

ВЛАДИМИР ЧЕРЕВАНСКИЙ ПЕРВАЯ РУССКАЯ ЦАРИЦА

ГЛАВА I

В XVI веке Москва продолжала расширяться как и прежде преимущественно за счёт боярских усадеб, которые захватывали обширные лесные площади. Усадьба боярина Сицкого могла считаться образцовой и по установленным в ней порядкам и по доброте самих хозяев. Она была обведена одним частоколом с усадьбой князя Мстиславского. Между их владениями пролегал лишь узкий проезд к реке, доступный только для одного всадника и одного пешехода. По этому проезду гуськом проскакивал временами молодой великий князь со свитой, когда он отправлялся на охоту на ту сторону реки. Там начинался непроглядный бор, в котором водился пушной зверёк. В бор пролегала тропа через Тайницкие ворота, изукрашенные строителем Антоном Фрязиным бойницами и надворотными башнями.

Главные хоромы в усадьбу князя Сицкого соединялись с домовой церковью крытым переходом. Через улицу шёл разбойный приказ с пыточной избой, а дальше виднелось вычурное здание Посольского приказа, за ним высился Архангельский собор, монастырь, а по сторонам усадьбы — Богдана Бельского, Андрея Клешнина и три усадьбы братьев Годуновых.

В большом тереме жила княгиня Сицкая Анна Романовна, происходившая из семьи окольничьего Захарьина. Малый терем был предоставлен сестре княгини, молодой боярышне Анастасии Романовне. Здесь же приютилась и её «мама», правившая, впрочем, всем хозяйством усадьбы. Имя её осталось неизвестным. Видели только, что в день святой Ларисы она ставила в домовой церкви свечи ко всем образам, чего в другие дни не делала. Но всё же и старые, и молодые, и бояре, и холопы её называли только мамой, да она другого прозвища и знать не хотела.

Боярышня росла под её любящим надзором. Мама защищала и святой водой, и крестными знамениями свою любимицу от всего, что могла навести на молодую красавицу завистливая злоба.

В усадьбе проживал ещё один любимец мамы из дальнего рода-племени кудрявый Лукьяш, жизнерадостный юноша и способный на всякие выдумки, чтобы позабавить Настю. Иногда он подвергался опале мамы и подчинялся безропотно, когда она хохлила ему кудри или наказывала ещё строже. При всякой детской жалобе Насти мама изгоняла Лукьяша из терема на птичий двор и держала его там, пока сама Настя не выступала на его защиту.

Возле теремов расположилась золотошвейная палата, трудами которой любовались все московские монастыри. Здесь Анастасия Романовна встречала восторженную любовь мастериц. Сюда шло через её руки многое, что доставлял из княжеских поместий старший ключник Касьян Перебиркин.

Жизнь текла плавно, точно по надёжно установленному руслу. Маме не приходилось даже гневаться и распекать работников, к чему она была очень расположена. Но вот однажды старая птичница явилась к ней с повинной головой — из-под наседок начали пропадать яйца, а кто их воровал нельзя было уследить. «Не иначе как Настино дело!» — решила мама скоропалительно. «Она наберёт их в платок и в Кормёжной палате раздаст их чумазым ребяткам». Боярышня была призвана к ответу. Мама не замедлила погрозить ей пальцем, объясняя при этом причину гнева. Незаслуженно обиженная боярышня залилась горькими слезами. Всхлипыванья перешли наконец в болезненную икоту; икота отбила у неё всю грудь и порядочно напугала маму. Мама обозвала себя в уме старой дурой, но чтобы не уронить свою власть не стала успокаивать девочку. На следующее утро ещё две наседки остались без яиц, между тем опечаленная боярышня не выходила и за порог своего теремочка. Наконец Лукьяше пришла в голову счастливая мысль: узнать, не лисица ли повадилась на преступный промысел. Лукьяша произвёл обыск и действительно нашёл под частоколом лисью лазейку. Разумеется, тотчас был поставлен капкан, и наутро маме представили вороватого зверька. Тут уж маме пришлось открыто признаться, что она старая дура.

   — Настя, прости старую дуру! — обратилась она к боярышне. Понапрасну я поклёп на тебя возвела!

Боярышня продолжала кукситься и не удосужилась ответить маме.

   — Не прощаешь? Твоё право, а только знай, что чёрные ангелы упекут мою душу прямо в ад, на раскалённую жаровню, и все то веки-вечные враги души моей не дадут покоя. Ни одной капельки воды не будет.

Здесь, точно узрев этих чёрных ангелов, боярышня кинулась к маме, обвила её шею ручками и закричала, сколько было сил:

   — Не отдам, не пущу! Да разразят вас светлые ангелы; прочь уйдите в своё смрадное обиталище.

Этот детский порыв ещё больше укрепил взаимную любовь старого человека с молодым, светлым ангелом; так мама и сказала:

   — Светлый наш ангел! Ты наше общее спасение! Да будет над тобой...

Мама не договорила и залилась слезами умиления. Лукьяше достался дружественный поцелуй светлого ангела. Ах, как много сказалось в этом искреннем порыве чистого существа!

К весенней поре 1547 г. ребячливая