На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников [Елена В Семёнова] (fb2) читать онлайн

НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ Битва за Новороссию в мемуарах её защитников Редактор-составитель Е.В. Семёнова

Предисловие

Сборник «На переднем крае», выпускаемый редакцией журнала «Голос Эпохи» и Содружеством Ветеранов Ополчения Донбасса (СВОД) по-своему уникален. В нём впервые собраны под одной обложкой статьи и воспоминания большой группы непосредственных участников битвы за Новороссию, начавшейся весной 2014 года.

Авторы этой книги — русские добровольцы и мирные жители Донбасса, люди самых разных политических взглядов, принадлежашие к разным общественным и политическим организациям и движениям или же вовсе не состоящие в оных, но навсегда связанные судьбой с Новороссией.

Большинство из авторов не являются профессиональными писателями или журналистами, а их воспоминания — не литературные произведения, а лишь свидетельства людей, переживших страшную трагедию Гражданской войны. У каждого из них была своя война: командиры и рядовые бойцы Ополчения, врачи, военные корреспонденты, волонтёры и мирные жители — каждый видел войну со своего, особого, ракурса. Тем важнее было собрать их воспоминания воедино, дабы дать читателю наиболее всестороннюю и полную картину развернувшихся в Новороссии военных и политических событий.

Содружество Ветеранов Ополчения Донбасса, Редакция журнала «Голос Эпохи»,

Юрий ЕВИЧ Новости из Донецка

Донецк 07.04.2014

На площади Ленина плещется море голов и вьются родные флаги — Донбасской Федерации и России. Усиленные репродукторами голоса ораторов сотрясают солнечный свежий воздух. Но нам некогда отвлекаться на них — мы работаем. Мы — это ДМО. Добровольческий Медицинский Отряд. Киев приказал своим частным скорым из компании «Добродия» не выезжать на российские митинги. Ряд медицинских учреждений запретил своим сотрудникам под страхом увольнения бывать на митингах. Люди, отдающие такие приказы, мало того что нарушают все моральные и Божеские Заповеди (иногда возникает впечатление, что те для них и не существуют) — они нарушают сами Уголовный Кодекс Украины и принуждают к нарушению своих подчиненных. Умышленное неоказание медицинской помощи медработником нуждающемуся в ней — серьезная статья. Мы — не фашисты. Мы дети своего народа, плоть от плоти его, потому мы верны своему долгу, своей врачебной клятве и мы здесь, среди наших людей, наших пациентов.

Идет сколачивание отряда, инструктаж групп, индивидуальная работа с людьми. У всех позывные по собственному выбору, это облегчает радиообмен. Всех именую военврачами: аллергологов и терапевтов, травматологов и окулистов. Это дисциплинирует и повышает самооценку. Военврач Березка, отчаянная и очень смышленная, негромко просит: «Можно моего мужа к нам в отряд? Он целее будет». Мне доверяют как командиру — кому еще доверять людям на грани земной жизни и вечности?

— Будет у нас водителем. Хочешь, назначу его старшим группы?

— У нас двое детей…

— Понял, тогда главным назначаю другого.

Сквозь праздничную толпу неторопливо движется праздничный Дедушка. В толпе множество ярких колоритных личностей: в черноморских бескозырках, фуражках пограничников, под знаменами десантников, в редких дорогих куртках и снаряге. Но Дедушка выделяется среди всех. Человек за восемьдесят, с осанкой, которая бы сделала честь любому двадцатилетнему, в дорогущем трехцветном камуфляже. И весь в крестах и наградах, от ключиц, до ремня.

Глаза сияют неземным светом и кажется, что один из славных войте-лей древности снизошел с небес к нам, осенить своих наследников светом исконной славы нашего народа. Я бросаю инструктаж, прыгаю с парапета, плыву в толпе.

— Дедушка, благословите!

Дедушка растерянно и счастливо смотрит на меня, в прозрачном от старости ухе чернеет клипса слухового аппарата, сияют бесчисленные награды на груди.

— Благословите! Мой дедушка, тоже ветеран, уже умер. Он был бы с нами! Вы живы, благословите!

— Благословляю! До Конца, до Победы!

Дедушка целует меня в щеки, и твердь его наград давит мне грудь сквозь флис свитера 5.11. Душа разрывается от благодарности к его поколению, от гордости за то, что такие люди рядом с нами. Я украдкой выдираю рукавом из угла глаза слезу и прыгаю обратно на парапет…

— Почему мы стоим? Кто приказал?

Пылкая и прекрасная военврач Венера волнуется. Это первая попытка милого гормонального девичьего мятежа в моем подразделении нуждается не в подавлении, а в мягкой дружеской поддержке.

— Там ребята идут на администрацию! Я не могу стоять без дела, я всегда ходила вместе со всеми.

— Дислоцируемся здесь, ждем команды. По команде выдвигаемся и развертываемся в оптимальном для работы месте. Так что не волнуйся — ты не стоишь, а выполняешь ответственную работу в решающем месте. И поверь мне: сегодня ты еще наработаешься…

…Людское море окружило здание обладминистрации, рев тысяч глоток сотрясает воздух. Тысяч пять человек есть стопроцентно — но главная наша сила не в количестве, а в качестве и Правде. В качестве — потому что толпа насыщенна прекрасно экипированными, отменно организованными активистами, и готова работать. А главное наше оружие — Правда. Мы не за ненависть, мы не против других народов, как фашисты, мы не оперируем завистью и злобой, как они. Мы за мир, мы за созидательный труд на своей земле. Потому милиция — с нами, народ — с нами. Бог — с нами!

Наш медотряд развернут в самом удобном месте для оказания помощи — но меня беспокоят многоэтажки за нашей спиной, метрах в пятистах, и я пользуясь затишьем, просвещаю молодежь: где могут сидеть снайперы, где могут быть директрисы разлета осколков при подрыве взрывных устройств.

Невдалеке тусит труппа в характерных дорогих мультикамах.

— Респект журналистам! Классная снаряга!

— I dont understand!

— НаЫап ustedes espanol?

— No, no!

Отмазаться от интервью хотят. Нас так просто не возьмешь! У меня уже наготове — и про Чемберлена, и про республиканскую Испанию, и про то, к чему приводит попустительство фашистам, и про древние традиции британского парламентаризма.

— Венера, переводчика мне!

— Would you take interview?

— Just a five minuts!

Группа то ли британских, то ли новозеландских журналистов спасается бегством, чтобы не услышать правду… Опытная переводчик роняет: «Не вернутся! Они никогда не возвращаются, когда обещают!».

Я оборачиваюсь к отряду.

— Есть такой анекдот. Один товарищ говорит другому: «Ты знаешь, Фредди Меркьюри был очень заботлив к своим партнерам. Одному купил квартиру, одному — яхту. А когда заболел, то никто даже не пришел навестить его!» А тот ему: «А чего ты хочешь, они же пидоры!»

Народ дружно хохочет, понимая на что я намекаю…

…Обежать сотрудников милиции, стоящих в оцеплении.

Множество глаз за забралами шлемов, поверх края щитов: взволнованных и хладнокровных, решительных или растерянных. Я не боюсь их — это часть нашего народа, это наши люди.

— Товарищи сотрудники правоохранительных органов, кто старший в вашем секторе?

Моложавый подтянутый полковник без каски и броника с чуть заметной досадой скосил в мою сторону глаз.

— Наш добровольческий медицинский отряд дислоцирован вон там, видите знамя с красным крестом? В случае необходимости пожалуйста направляйте к нам пострадавших.

Глаза полковника лучатся сдержанной благодарностью.

— Спасибо, надеемся что пострадавших не будет!

— А уж мы как надеемся!

Я возвращаюсь к своему отряду. Рев множества голосов нарастает. Готовность… Мы пошли на штурм.

Милиция — замечательные люди. Они все понимают — кто прав, с кем Правда, и какое будущее ждет всех нас, если они поведут себя неправильно. Нет побоища и жертв, на которые рассчитывали наши враги: стройные ряды милиции четко, как на маневрах, расступаются и наша штурмовая колонна наполняет собой исстрадавшееся под игом ставленников «Уряда» лоно Областной Государственной Администрации.

Вопль рации.

— Град, выдвигаетесь с отрядом в здание администрации.

— Принял!

Один взгляд на отряд. Мы пойдем в место, откуда будет выход только при победе. Сунь Цзы называл это «местом смерти». Кого беру с собой? Девушки — врачи, мужчины — водители и носильщики. Позор мужчинам-врачам, которые сейчас трусливо прячутся по диванам, в тот момент когда юные девушки с открытыми глазами идут на смертельный риск! Город полон врачами, их десятки тысяч в Донецке, а в моем медотряде одни женщины. Есть, есть мужчины которые сотрудничают, но сейчас под рукой ни одного. Я — командир. Мой долг включает две составляющие: сохранить жизни подчиненных и выполнить боевую задачу. Я обязан быть готовым пожертвовать собой в любой момент для сбережения жизни каждой из этих юных девушек. Но я не имею права пожертвовать выполнением задачи подразделения даже ради жизней всех нас. Я могу только минимизировать возможные потери.

— Медгруппа, мы идем в здание. Носильщики и водители остаются здесь и ждут указаний. Пошли!….

…Медчасть развернута на втором этаже — классика жанра.

Пониже, чтоб нести раненых недалеко, не первый — чтоб не потоптали при штурме. Прошел день — уже перевязано множество порезанных при штурме кистей, когда люди голыми руками рвали колючку и выносили стальные решетки.

— Ну кто ж ходит на такое дело без перчаток, ребята!

— Да кто ж знал! Я шел мимо, а тут такое! Надо было помочь.

Развернут ППД — Пункт Полевой Дислокации, в поле на подходах к зданию — тоже классика жанра. Это и пункт помощи пациентам на улице, и «демонстрация флага» народу, ради которого мы здесь, и запасная база на случай если будет команда на эвакуацию. Задача командира — задолбать подчиненных, чтоб не было времени и лишних гормонов на панику, приходится ее добросовестно выполнять: выход по тревоге в составе отряда, развертывание по группам, обеспечение эвакуации раненых, свертывание групп, передислокация. «В военное время бег вызывает панику» и специально обученные ребята из стоящих в толпе громко комментируют «Медики тренируются!» чтобы народ не ломанулся в панике при виде влачимого на носилках тела.

Словом, все строго по учебникам, без самодеятельности и отсебятины.

Наконец, отряд возвращен в расположение. Раскрасневшиеся от беготни на свежем воздухе красавицы-девушки и немногие, но крайне решительные мужчины дружно ржут друг над другом и глотают чай. Чистая физиология: целенаправленная двигательная активность в составе группы единомышленников апеллирует к «чувству сопричастности» и вызывает выброс гормонов счастья.

— Командира в штаб!

…Здесь все эмоции очень обострены, чувствительность повышена: организм понимает, что речь идет о его жизни и собирает каждую нервную клеточку в единый сверхчувствительный радар. Мне очень не нравится угрюмое, с чуть перекошенным правым углом рта лицо нашего Главного.

— Ожидается общий штурм. Численность противника — усиленный батальон, до шестисот человек, из западенцев, вооружение — тяжелое пехотное, планируется применение нервно-паралитических газов.

Тягучая, горячая волна прокатывается по спине от затылка до пят. Как ни готовься к тому, что это будет — окончательно не приготовишься никак. У противника — крупнокалиберные пулеметы и огнеметы, газы и броня, у нас — арматура и дубье.

— Нам аргументы подвезут?

— Стоим с тем, что есть. Ничего больше не будет.

— Наша задача?

— Стоять до конца.

— Задача моего подразделения?

— У тебя отдельный отряд, ты командир — ты и решай. Хочешь — всех выведи, хочешь — всех оставь здесь.

Краски в окружающем мире медленно гаснут — так всегда бывает при тяжелом стрессе. Наша задача ясна. Мы должны лечь здесь все, до последнего. Массовая жертва нас, безоружного населения должна разбудить тот самый алгоритм «массовых убийств русскоязычного населения», который воспалменит пламя народного вое-стания, если надо будет — приведет сюда спасительные войска наших северных братьев.

В принципе, как говорят мудрые зулусы, «все, что есть сейчас, когда-то было и будет еще когда-то». Ничего не ново в истории. Когда-то Леонид вел своих триста избранных воинов к узкому Фермопильскому проходу не рассчитывая победить — его задача была лечь вместе со своими людьми, и тем пробудить свой народ, сплотить разрозненную, погрязшую в дрязгах Грецию на общее святое дело — отпор безжалостному и могущественному врагу. Но эти триста были лучшие воины своей страны, отборные бойцы, которых с детства готовили защитить Родину. Мы — простые граждане самых мирных профессий, безо всякой спецподготовки. Медпункт кипит жизнью: сестрички, врачи и фельдшера сортируют медикаменты, оказывают помощь раненым, раздают таблетки тем, у кого прихватило от нервов желудок или сердчишко. Я смотрю на всех них и ощущаю как медленно, твердая тяжелая рука сжимает мое сердце, дышать становится все труднее. Баран, почему я сегодня не взял противогазов? Впрочем, от них толку нет. Вслед за невидимой смертью из вентиляционных шахт при зачистке всегда входят в двери и окна бойцы из спецподразделений — в бронескафандрах, со стрелковым наизготовку. Короткие удары выстрелов в упор во всех подряд — в тех, кто уже лежит без признаков жизни, и тех, кто еще не околел в своих старых противогазах с просроченным сроком хранения. Недостаток вооружения и спецсредств можно нейтрализовать правильной тактикой. Думай, ты командир, думай! Так, что же делать?

Ответственность командира — страшное дело. Кто не пробовал, тот не знает. У меня здесь более тридцати человек, из них четыре пятых — женщины. Юные и в летах, те, кто еще не познал мужчины и те, кого дома ждут дома маленькие дети. Они вверили мне свои жизни и сейчас безропотно и не задумываясь, выполнят любой приказ. Но приказ, вся его сила и мера — это только я. Мой долг — выполнение боевой задачи. Мой долг — сохранение личного состава. На каких весах взвесить эти две гири, легшие мне сейчас на душу?

— Группер, со мной!

Молодая, но очень толковая комгруппы, позывной Венера, с медкомплектом за плечом размашисто шагает рядом. Выход из обреченного здания, спасение — вот оно.

Взгляд в низкое, плачущее небо, вдох — выдох.

«Георгий-победоносец, мой Святой Небесный покровитель, вразуми….»

Если бы у нас стояла задача отстоять здание и был хоть один шанс это сделать, я бы оставил все подразделение внутри — до самого конца. Каждый перевязанный раненый — малая крупица в плюс к стойкости общей обороны, крошечное слагаемое общего успеха и возможной Победы — пусть не здесь и сейчас. Но шансов нет никаких и наша задача — сакральная жертва за народ и Родину. А раз так….

…— Отряд, слушай мою команду! Всем бойцам-женщинам: взять индивидуальные медицинские наборы. Задача: выдвижение в ППД, развертывание по машинам эвакогруппы, наблюдение за обстановкой. В случае массового штурма — стандартная работа по тем раненым, которые будут снаружи. В здание не входить! При неудаче нашей обороны — всем переход на нелегальное положение, установление контактов с местными партизанскими отрядами, после прибытия войск Северного Брата — вхождение в их состав для выполнения медицинских обязанностей. Быстрее, бегом бл…!

Побледневшие девочки сразу все поняли — молча мгновенно пакуются и притихшей стремительной стайкой вылетают следом за мной. Вообще здесь все и все понимают очень быстро.

Крайние девушки — бойцы отряда, бесшумно растворились во дворах. Гиря сразу упала с души куда-то вниз, дышать стало гораздо легче. Вдох-выдох, поворот — и вот я снова в здании. Если сравнивать решимость человека с чем-то мощным, то не похоже, чтобы я чувствовал себя паровозом, несущимся по рельсам: скорее я ощущаю себя рельсом, прибитым к шпалам, и готовым нести на себе любую тяжесть эшелонов, у меня нет варианта даже вперед или назад, тем более — отступить и уйти: Всевышний милостью Своей просто отключил у меня функцию страха, и включил функцию долга. Мне гораздо легче, чем людям вокруг меня. Мне гораздо тяжелее, чем им.

Я не спрашиваю ни о чем оставшуюся в медпункте мужскую часть подразделения. Тем более о том, «кто хочет остаться». Это не кино, где герои изъясняются в пафосных длинных диалогах. Здесь все говорят очень кратко и просто. «Чем ближе к смерти — тем чище люди….» Все кто остался в медпункте — мужчины, военнообязанные как медработники. Они ничем не хуже и не лучше тех, кто сейчас готовится принять мученическую смерть на всех этажах здания за наше общее дело. И самое главное — вход в здание на выход открыт. Любой желающий может быстро свинтить, пока не истекли два часа ультиматума. И все понимают, что будет, если не свинтит.

Так что я ничего не говорю никому — я прохожу в медпункт, сажусь в простенок между окнами, и молча смотрю, как толково, без лишних движений, работает наличный состав подразделения: измерение давления, раздача медикаментов, перевязка легко оцарапанных при штурме здания. Инстинкт самосохранения, самый базовый из человеческих, бьется о стенки души — в закрытом здании, с единственным выходом, умирать не хочется очень сильно. Но гораздо сильнее, чем нежелание умирать, бьется мысль: правильно ли я понял свой долг командира? Может нужно было оставить девчат здесь?

…Когда-то давно, в Великую Отечественную Войну, первые два года нашей армии не хватало опыта проведения больших наступательных операций. Соответственно, каждая попытка организовать их заканчивалась окружением наших ударных сил, провалом операции, жертвами в сотни тысяч убитых, раненых и пленных. И когда наступал решающий момент перелома в войне — наше контрнаступление под Сталинградом, сложилась крайне драматическая обстановка в верхах. Отдельные механизированные корпуса должны были войти в прорыв и двигаться навстречу друг другу, чтобы замкнуть кольцо окружения. Однако ударные пехотные части не смогли до конца прорвать полевую оборону противника. И тогда командирам мехкорпусов поступил приказ Верховного Главнокомандующего: идти в атаку, допрорвать оборону. Они начали мешкать: оттягивать начало атаки в надежде, что пехоты все-таки пробьет им дорогу. Раньше, до всего этого, я не понимал их. Теперь, когда я представил всю неизмеримую меру их ответственности: перед страной, перед своими людьми, перед самими собой, мне стало нехорошо. Им предстоял не только прорыв — им нужно было продвинуться на сотни километров по тылам мощнейшей армии мира всех времен и народов, успешно замкнуть окружение и удержать в кольце самую мощную вражескую группировку на фронте. В этих условиях начало выдвижения в не до конца проделанный прорыв грозило провалом наступления и проигрышем войны. Миллионы жизней легли на совесть каждого. Теперь я понимаю тех командиров гораздо лучше, нежели раньше….

…Вдох-выдох. Ребята с той стороны, вы где? Мы ждем вас, идите, мы готовы! А вы?…

Александр ЖУЧКОВСКИЙ Начало борьбы

8 мая, приближаясь к Новороссии и собираясь перейти государственную границу и черту, отделяющую меня от мирной жизни, я написал, что самое актуальное мое чтение — это Молитвослов и «Спутник и Погром».

«Наступает момент, когда каждый из нас у последней черты вспоминает о Боге», — из известной песни Игоря Талькова «Бывший подъесаул». Черта эта, надеюсь, для меня не последняя. Но о Боге в минуты опасности вспоминаешь всегда, и тогда Молитвослов становится «настольной книгой». «Спутник и Погром» же — настоящий источник вдохновения, которое черпаешь в пламенных текстах и ярких иллюстрациях. Два месяца назад плакаты авторства СиП были развешаны в Севастополе, когда решалась его судьба, а сегодня билборд «300 стрелковцев» украшает многострадальный, но героический Краматорск.

«Погромы — будут», — подумал я тогда, перекрестился и шагнул в неизвестность. По ту сторону я нахожусь со своими товарищами уже две недели.

Поскольку период нашего относительно мирного существования походит к концу и сегодня для нас наступит новая неизвестность, постараюсь фрагментарно описать наши луганские две недели. Полноценную картину, к сожалению, дать не могу: во-первых, в силу невозможности описать вещи, представляющие интерес для противника, во-вторых, в силу невозможности описать вещи, представляющие интерес для некоторых служебных людей из РФ (где мне, как говорится, еще жить), и, в-третьих, я нахожусь не в журналистской командировке и не с политической миссией, поэтому специальным сбором информации и переговорами не занимался.

Сейчас, когда я начинаю писать, точнее, набирать этот текст на смартфоне, мы передвигаемся по луганским дорогам в направлении военного лагеря Алексея Мозгового. Набор текста осложняет необходимость смотреть по сторонам (времена нынче неспокойные) и постоянное подпрыгивание машины на неровном месте, потому что практически все украинские дороги состоят из неровных мест. Более безобразных дорог в мире я не видел, поэтому возненавидел Украину еще более, окончательно убедившись в том, что это государственное образование должно быть уничтожено.

На границе

Про лагерь Мозгового я расскажу ниже, а пока начну с того, как две недели назад мы пересекали государственную границу Российской Федерации. В Тарасовском районе Ростовской области договорились о переходе с местными пограничниками и луганскими ополченцами. Однако в ту ночь произошел какой-то сбой, пограничники нас перевели, точнее перевезли на машине, но вместо передачи в руки ополченцев передали в руки чекистов (на одну из застав в приграничной зоне). Нас было четверо: трое граждан РФ и один — Украины, поэтому допросы шли всю ночь. Начал их местный хамоватый чекист, который обращался на «ты», подкреплял некоторые вопросы матерком, откровенно наслаждался властью и явно самоутверждался за наш счет. Позже подтянулся товарищ покрупнее — из реги-опального управление ФСБ. Этот был интеллигентный: в костюме с тонким галстуком, причесанный, с аккуратным пробором, подчеркнуто вежливый, обращался на «Вы» (впрочем, под утро прическа и галстук съехали, а их носитель уже перешел на «ты»). В общем, разыгрывали классический спектакль со злым и добрым следователями, что в этой глухомани смотрелось странно и смешно. Мужчины явно играли роль в воображаемом кино про разоблачение заброшенной в тыл врага диверсионной группы. Поэтому самым нелепым в этой истории было то, что спецслужбисты перед нами крутились именно российские, а не украинские (в случае с последними все эти допросы были бы логичны). На «диверсионность» нашей группы указывало то, что что один из нас — ветеран боевых действий с соответствующим документом, я — в последние месяцы частый гость на Украй-не, а последний мой визит в конце апреля закончился выдворением меня СБУ с запретом посещать «незалежную» три года. «Чего тебе неймется-то?» — с раздражением спрашивал меня «злой следователь». «Ваша цель приезда в Украину», — в десятый раз спрашивал «добрый следователь» (хотя ни на какую «в Украину» мы еще не въехали).

Под утро оформили какие-то бумаги и вывезли обратно. В эту ночь поблизости с заставой шла пальба: луганские ополченцы уговаривали украинских погранцов расходиться по домам. В конце концов уговорили, и проход был открыт (это мы потом уже узнали). Поэтому вдвойне было обидно не попасть тогда на ту сторону, где нас ждали ополченцы. По итогам ночи стало понятно, что чекисты либо болеют за сборную Украины, либо получили инструкцию добровольцев не пускать.

Еще одна интересная деталь. За несколько дней до этого (как рассказали погранцы и подтвердили позже ополченцы) недалеко от этого КПП к границе подошла машина с оружием («калашами и пистолетами), которое стали передавать на ту сторону. Российские пограничники в кооперации с украинскими (!) это мероприятие попытались пресечь, но почти весь груз успел уйти. Оружие, судя по всему, шло к Мозговому. По непроверенным сведениям, помощь оказал Жириновский. Частично это подтверждает большое присутствие символики ЛДПР в лагере Мозгового (флаги, футболки) и то, что в эти же дни через границу прорвался «Тигр» Жириновского (который сейчас используют луганские ополченцы).

Что касается препятствия в прохождении российской границы не только добровольцам, но и гуманитарным грузам (например, незадолго до моего прохода на КПП в селе Успенском не пропустили машину с медикаментами, т. к. на них не было документов), то об этом я слышал уже неоднократно и убедился в этом лично. Эта ситуация, особенно после ночи допросов «родной» ФСБ, ввергла нас в уныние. Происходило описанное 8 мая, и мы наивно ожидали, что РФ аккурат к Дню победы все-таки решится на вторжение. А ведь еще за две недели до этого, 24 апреля, я подъезжал к границе с Донецкой тогда еще областью и в направлении ее шла колонна танков и боевых машин, а в небе кружили вертолеты. В тот момент я преисполнился весьма патриотических чувств, всерьез решив, что сейчас стану свидетелем ввода войск на Украину. До границы, как известно, эта армада так и не дошла, Шойгу заверил общественность, что это всего лишь учения, и позже войска отвели, о чем, в свою очередь, Путин доложил ОБСЕ (это его выступление, кстати, мы смотрели той ночью на погранзаставе, и даже погранцы главнокомандующего материли изо всех сил).

Русская весна в Луганске

Убедившись, что через КПП даже по договоренности не проехать, мы решили идти напролом. Заодно искупались. На той стороне подобрали ополченцев и доставили в Луганск. Я задышал воздухом Русской весны, уже в прямом смысле слова. Это были одни из самых замечательных часов моей жизни. Здесь я увидел то, что не застал в Крыму (там я находился в конце февраля — начале марта). В Крыму мы работали с народной самообороной, планировали предпринимать некие действия, народ вот-вот мог взять ситуацию в свои руки. Если бы Россия не вмешалась, там бы происходило то же самое, что сегодня на Юго-Востоке (но хорошо, что вмешалась: спасены десятки, если не сотни русских жизней).

в Луганске я увидел восставший русский народ — тот народ, о котором мечтал всю сознательную жизнь, который хотел видеть в наших городах. Я видел его раньше, но лишь на расстоянии, через компьютерный монитор. Смотрел на эти исторические видеоролики из здания СБУ, где ополченцы прощались со всеми нами в ожидании штурмов и приглашали противника к бою словами «Добро пожаловать в ад!» А позже на некоторое время это здание стало для меня домом, и я прочувствовал все то, о чем говорили люди на видео (постоянное ощущение опасности и ожидание нападения).

Возвращаюсь к замечательным ощущениям, испытанным по приезде в Луганск. Для сравнения, в котором, как известно, все познается, «отмотаю» еще раз назад. В конце декабря я был на киевском «Евромайдане». Там я наблюдал все то, что позже увижу на Юго-Востоке. Меня эта картина пленила: захваченные повстанцами здания, запах горящих на площади костров, все эти люди, воодушевленные идеей свободы, «скованные одной целью». В то время такие люди там еще были, а «Евромайдан» не отталкивал русофобией. Я завидовал этим украинцам, думая грешным делом, что они качественно лучше русских Украины (которые казались аморфными и неспособными на восстание). Да, все это пленяло, очаровывало, заставляло завидовать, но — было чужим, хотя и большинство там говорило на русском языке. В Луганске я увидел не аморфных «советских», а вое-ставших русских, и присоединился к ним, потому что свои, родные.

Город жил и по сей день живет своей жизнью. На первый взгляд кажется, что все происходящее находится на периферии сознания горожан. Только потом, освоившись в этой странной атмосфере, видишь, как люди тотально политизированы, как накалена обстановка, насколько спокойствие обманчиво, а безопасность на улицах иллюзорна. «Внутренний враг» в виде «правосеков» и прочих уголовников сидит по квартирам и пригородным домам в ожидании команды. Воинские же формирования с техникой то подводят к городу, то отводят. Все это последние две недели держало нас в большом напряжении. На это, судя по всему, расчет и делается. Частые провокации, эпизодическая стрельба, инфовбросы и слухи направлены на психологическое изматывание ополченцев. Увы, это неизбежная составляющая оборонной тактики. Другое дело, что планы ополчения на этом не заканчиваются, и мы еще увидим на Луганщине новые порывы наступления.

Первые сутки общались с людьми из окружения народного губернатора Валерия Болотова (сейчас уже главы Луганской народной республики), познакомились с ситуацией и начали действовать по главному запланированном направлению: координация добровольцев, желающих попасть на Юго-Восток из РФ, и поставки гуманитарной помощи. Наше благополучное прибытие сюда стало наглядным свидетельством, что прохождение границы очень даже возможно. После этого мы получили множество обращений от желающих присоединиться к нам. Многие уже присоединились, кто-то направился в Донецкую республику, остальные планируют прибытие на ближайшие недели. Мне, по результатам переговоров, известно минимум о трех десятках добровольцев, но так как я, слава Богу, не единственный координатор и источник информации, следует полагать, что счет идет на сотни.

Позже перебрались в «избушку» — занятое повстанцами здание СБУ, форпост луганского ополчения. Здесь строгий пропускной режим, здание со всех сторон окружают баррикады, внутри которых — палаточный лагерь с вооруженными ополченцами. В «коробочке» (еще одно прозвание этого здания), на положенных на кафельный пол матрасах, с заставленными коробками окнами (чтобы не целились снайперы) мы пробыли чуть больше недели, питаясь в ресторане «Сепаратисточки», периодически подрываясь по команде «Тревога» и покидая территорию по необходимости.

Как-то я увидел выходящего из кабинета Болотова с бумагами Олега Мельникова. Многие из вас о нем слышали. Мельников — лидер организации «Альтернатива» (которая спасает людей из рабства, в т. ч. из небезызвестных дагестанских кирпичных заводов), работал в нескольких горячих точках: Южной Осетии, Сирии, Дагестане. Человек с репутацией либерала, но по взглядам — гражданский националист. Сюда, однако, Мельников приехал не освобождать рабов и не в качестве зарплатного консультанта, а по доброй воле — посильно помочь молодой демократии. В тот день, например, он передал Болотову рекомендательный список первоочередных мер по стабилизации социально-экономической ситуации в республике (как журналист, я вписал туда пункт о необходимости грамотного информационного сопровождения этих мер. На этом, впрочем, моя «политическая» роль началась и закончилась, поскольку я приехал сюда с иными целями.)

Референдум

Привожу Олега Мельникова в пример, поскольку переброска российских специалистов на Юго-Восток не менее значима, чем оказание военной помощи. РФ, убоявшись санкций, не посылает в Новороссию солдат. Но оказание помощи военными советниками и политконсультантами, при должной секретности, никакими санкциями не грозит. Однако все, кого я здесь встретил, — это, собственно, Мельников, приехавший за свой счет и по своей воле, и двое советников Жириновского — совсем молодой парень и совсем не молодой мужчина, советы которого, кажется, касались только футболок ЛДПР.

Отсутствие помощи было видно в подготовке и организации референдума. Для сравнения, в Крыму в соответствующий период все поставили на широкую ногу: огромные баннеры красовались на каждом углу, была взята на вооружение актуальная для местного населения антифашистская риторика. Наличие там российских спецов было видно невооруженным глазом. В Луганской же области ни «вежливых людей», ни продуманной информационной политики. Но это, так сказать, просто зарисовка — в пику оппонентам, видящим во всем, что здесь происходит, руку Москвы. Эти мысли угнетали нас накануне референдума — мы полагали, что без хорошей агитации многие будут просто не в курсе, а голосовать придут только идейные «антиукраинцы». Но действительность, слава Богу, рассеяла опасения. Явка была выше, чем предполагали сами организаторы. Участки ломились от народа, люди пришли «самоопределяться» как на праздник.

День Победы

А за два дня до этого мы праздновали День Победы. Русскими националистами уже много, в т. ч. на этом сайте, было сказано об исключительности празднования д мая в этом году. Здесь, на «театре военных действий», эта исключительность ощущалась в полной мере. На этой земле и для этих людей война с фашистами ожила буквально.

Как и везде на Юго-Востоке, в этот день ожидались провокации. Ополченцы рассредоточились по всему центру города, охранялись и детские площадки. Большое впечатление производили вооруженные мужчины в камуфляже, за спинами которых играют дети. Проходящие мимо люди жали им руки и благодарили как «последних защитников».

Да, георгиевскую ленту я надел здесь впервые. Потому что мне ее вручил на луганских баррикадах вооруженный мужчина, защищающий свою землю от врага.

Антрацит, Донецк

В эти дни мы посетили Антрацит, названный в честь угля приграничный город, и Донецк. В первую очередь все с той же целью переговоров по переброске грузов и проходу добровольцев.

Антрацит контролируют донские казаки, которые заняли здание Администрации. Три недели назад на двух камазах с оружием они прорвались через границу, российские пограничники для приличия постреляли в воздух, а украинские сделали вид, что их тут вообще не стояло.

в Донецке, как и в Луганске, большой город живет «параллельно» происходящим там эпохальным событиям. Город, однако, в большей степени политизирован, нежели военизирован. Значительные силы ополчения оттянули известные уже всем миру Славянск, Краматорск и Мариуполь. Соответственно, и украинские силовики, занятые осадой этих городов, центр ДНР пока не тревожат.

В здании бывшей донецкой ОГА кипит политическая, административная и агитационно-пропагандистская работа. Приходящие сюда гуманитарные грузы и добровольцы распределяются по городам ДНР в зависимости от потребностей, каковые постоянно меняются. На сегодня, впрочем, и материальная, и человеческая помощь актуальна, прежде всего, для Славянска.

У Мозгового

С соответствующими целями посетили и лагерь одного из лидеров луганских ополченцев — Алексея Мозгового. Несколько сот человек под его началом живут и тренируются на свежем воздухе, выполняют локальные боевые задачи на Луганщине, отдельными отрядами направляются в наиболее горячие точки.

Лагерь Мозгового мобилен и приспособлен для полноценной партизанской войны. Для этих целей, по сути, он и создан. В случае штурма Луганска и других городов республики парни Мозгового немало крови попортят противнику. Планы, как и подобает взявшим в руки оружие русским, у «мозговых» — далеко идущие. «Освободим Одессу, Харьков, пойдем на Киев, а там посмотрим», — буднично сообщил мне добродушный казак, греющийся после обеда на солнышке.

Личный состав здесь — «сборная солянка»: добровольцы из РФ, ополченцы из практически всех областей Украины и казаки. Последние идут к сюда с большей охотой, чем в оборону городских зданий. Мобильный лагерь Мозгового — настоящая казацкая вольница, но с высокой дисциплиной и беспрекословным подчинением командиру.

В период после референдума обстановка в ЛНР накалилась. Участились провокации, в Луганске и ряде населенных пунктов республики обстрелами и разбоем отметились «правосеки». 13 мая на Валерия Болотова при переезде в РФ было совершено покушение. Но попытка киевской хунты обезглавить Луганскую республику успехом не увенчались: Болотов отделался легким ранением в ногу. В ночь на 17 мая, на пути назад, он был задержан украинскими пограничниками. Для дальнейшего этапирования была вызвана подмога, но ее опередили: рано утром около ста бойцов из нашей «избушки» поспешили своему лидеру на выручку и с боем отбили.

19 мая, наконец, была выполнена одна из главных задач последних недель: ополченцами было освобождено здание областного УВД. В этот же день была принята Конституция Луганской Народной Республики.

Сегодня срок нашего пребывания здесь подошел к концу. Мы дожидаемся подхода большой группы добровольцев (из Москвы и с Урала) и, откликаясь на призыв полковника Стрелкова, идем на Славянск. Впереди — война.

2014 г.

Александр КРАСНОГОРОДЦЕВ Записки Добровольца

4.1. Николаевка

Апрель 2014 года. Серые и ничем не примечательные дни идут своим чередом. Недавно закончилась моя выставка, работы у меня нет, живу на то, что продал из этюдов. По возможности стараюсь писать новые вещи. На конец месяца намечена поездка под Переславль-Залесский на Пасху, потом пленэр в Ростове Великом. Не спеша закупаю все необходимое в дорогу, картоны, краски, побольше кистей. Чиню поломавшийся недавно этюдник, ставлю на него новую крышку из фанеры… Поездка удастся, как нельзя лучше, масса новых впечатлений от красивейшего, старинного русского города, много неплохих работ, несколько даже очень, как мне и сейчас кажется, удачных…

Как странно. Как странно, вспоминая все это сейчас, осознавать, с каким спокойствием я готовился к поезде на пленэр, работал… Ведь уже тогда я твердо решил ехать ТУДА. Может, даже просто потому, что не знал, как смогу жить дальше, если не поступлю так. Вспоминаю обычный день в начале апреля, перед поездкой. Мы договорились с Лешей Терзовым встретиться в центре, посидеть в кафе, поговорить кое о чем. Мы сидим за столиком, Леша оживленно рассказывает мне про Стрелкова, о позиции РОВСа и вдруг говорит то, что было полной неожиданностью для меня тогда, хотя, конечно, не должно было бы ею быть. РОВС посылает группу добровольцев из числа чинов союза на Донбасс. Долгие дни раздумий, поиски путей, планы вплоть до перехода Деркула вброд, все решается мгновенно, и я немедленно говорю о своем желании ехать. Теперь наступает время удивляться Леше, хотя опять же с высоты своего времени я в моей реакции ничего неожиданного решительно не наблюдаю.

Да. Уже в начале апреля я твердо решил ехать в Новороссию, инстинктивно тянуло больше всего в Славянск, к Стрелкову (тогда я еще, конечно же, понятия не имел, что ехать практически ни к кому другому было нельзя ни в коем случае…). Жребий был брошен, речь теперь шла только о дате поездки. Теперь я, откровенно говоря, удивляюсь тому сосредоточенному творческому состоянию которое не покидало меня тогда. Нет, конечно же, я не «писал как в последний раз», вообще в подобные вещи не верю, просто увлеченно работал, вот и все. И все же удивительно.

Второе мая. Примерная дата нашего отправления — начало июня, впереди целый месяц. Я пью кофе в кафе на Московском проспекте, листаю боевые сводки из Славянска, время уже после 12, один пост, второй, третий… Идет штурм города… В бой пошла бронетехника ВСУ (та самая бронетехника, ввод в бой которой по клятвенным заверениям «первых лиц» государства, должен был быть последней каплей, переполняющей чашу «невмешательства» России в войну на Донбассе…). Кофе допито «на автомате», рассеяно рассчитываюсь и выхожу на воздух. Иду в сторону центра, внутри все трясется. Кажется ни разу в жизни не испытывал я такого нервного напряжения, казалось еще чуть-чуть и случится внутренний срыв. Это был необъяснимый для меня тогда момент, хочется назвать его «переломным». Непонятно, что же «переламывалось»-то? Все уже было решено. Основная дума была: «смогу ли?…» Нет, не уехать, а быть «в огне».

Мысли носятся в голове с бешенной скоростью… Вот прохожу мимо «Достоевской»… и вдруг останавливаюсь перед широкой дорогой — горит красный сигнал светофора (хорошо увидел), несутся потоки машин — рассеяно смотрю по сторонам и узнаю Невский… Второе мая 2014 года, суббота, на всенощную иду в Пантелеймонов-скую церковь, после службы домой. Вечером в Одессе горел Дом Профсоюзов.

Май прошел рассеянно, почти ничего не писал, немного рисовал (наивно пытался перед поездкой улучшить свои, как всегда у меня, запущенные навыки в графике… Апогеем наивности была вязанка карандашей, взятая в поездку и благополучно оставленная в Славянске.) О том мае уже почти ничего не вспомнить… Даже теперь, перечитывая начало заметок, нахожу моменты которые вроде уже забыл… А «аромат» уходит из памяти первым, хотя и через время, нечаянно узнанный, будит воспоминания как ничто иное. Буду же писать, пока «аромат» времени не забылся совсем, оставив голый скелет фактов, фамилий и дат.

Начало июня. Не менее наивные, чем тренировки по графике, тренировки по страйкболу. Докупаю амуницию. На Удельной беру очень надежные, но совершенно не пригодные для активных действий (к счастью, испытать успел на тренировке) тяжеленные австрийские горные берцы. (в поездку в итоге уехал в «юдашкинских»-поношенных, ничего, выдержали). Там же на Удельной купил точно в рост и размер комплект старой «флоры», чему был рад несказанно.

За 1300 рублей получил фактически раритет, который мечтал найти, почти не надеясь — что ж, хоть в этом повезло.

Июнь. Встречи с друзьями, посиделки у меня на балконе с красным сухим вином, либо поздние возвращения домой белой Пе״ тербургской ночью — все беззаботно, никто ни о чем не догадывается.

Впрочем, как сказать «не догадывается». Еще в конце мая я предложил отцу заглянуть в ресторан, выпить вина, да просто поговорить. Простота разговора в итоге свелась к простой постановке вопроса, не более. Я пришел первым, взял бутылку Бушона. Первый бокал незаметно выпит в ожидании, а вот и встреча. Разговор сначала вроде ни о чем, как и могло бы быть при любой другой ветре-че — погода, искусство… сейчас уже честно и не вспомню. Помню только свою фразу: «Я собираюсь ехать на Донбасс» — и… конечно затянувшаяся пауза после. С высоты своего времени я, разумеется, считаю, что говорить кому-то из родных было неверно, но, с другой стороны, учитывая некоторые факторы, я мог и «не рассчитать», что одно дело это реакция человека, как говорится «у телевизора» и совсем другая, когда уже сын говорит: «я собираюсь ехать на Донбасс». Мерил как говорится «по себе». Помню, был спор: с одной стороны — мои 24, с другой — вся мудрость 55-ти. Ясность того, что «все решится не на фронте, а в закрытых кабинетах» против моей физической почти невозможности существовать дальше в мирной жизни, когда обманутый и преданный (уже тогда) всеми «закрытыми кабинетами» русский народ Новороссии каждый день сражается, побеждает и проливает кровь под ударами украинских самостийников. К чему мог привести такой спор? Помню, я бросал какие-то саркастические упреки на тему того, что нужно было мне в детстве читать поменьше «Дроздовцев в огне»(хотя и в правду… чего ожидать от ребенка, которому настолько запали в душу образы героев и даже строчки книги, что, перечитывая ее в сознательном возрасте, они скорее лишь вновь воскресали во всех подробностях, а не «рождались» в сознании вновь?..). Спрашивал, что же говорил прадед своим родителям уходя не то в 15, не то в 16 лет к Юденичу… Через какое-то время разговор сошел на нет, заговорили о чем-то другом. Выходя на улицу, я сослался на назначенную якобы вечером встречу и пошел не на метро. Домой ехали не вместе.

Время шло своим чередом, команды на отправку пока не было, ждали середины июня. О своих планах я особенно никому не рассказывал, знало двое друзей, не более. Родителям я сказал, что еду на Белое море писать этюды (благо уже не раз отмечался там до этого), был даже специально куплен билет до Архангельска, «случайно» оставленный мной на видном месте. В общем, конспирировался я, как мог. Немного, правда, выдавали меня внезапно возобновившиеся страйкбольные тренировки (до этого момента не играл в страйкбол года два) и перечитывание литературы по военной подготовке…

Но вот, наконец, назначена точная дата отправки. Вещи собраны. Уложен и этюдник, который будет показательно «взят» мной в дорогу и пролежит два месяца на «конспиративной» квартире у друга. В результате все равно набрал кучу хоть и полезного, но явно лишнего, не смотря на опыт походов. Еще не знал тогда меткого вы-оказывания Кульчицкого, которое идет первым в десятой главе «Кодекса» и открывает собой тему «Сведений для военного времени», а именно: «Отправляясь на позиции, не бери лишних вещей — придется выбросить». Пришлось все «выбросить», когда выходили из окруженной Николаевки.

Встретились все у станции метро «Парк Победы». От станции прошли чуть в сторону центра и встретили Председателя РОВСа Игоря Борисовича Иванова: он шел к нам навстречу, сухощавый, по «гражданке», короткое приветствие, нет надменности, нет «проверяющего» взгляда, простое дружеское приветствие, ни капли позерства.

Из Петербурга ехали машинами до Ростова примерно сутки, глубокой ночью прибыли в назначенную точку в частном секторе города. Наутро пошли гулять по Ростову, попутно докупая необходимое. Впрочем, решение не тащить с собой из Петербурга, например, бинты и жгуты, оказалось, мягко говоря, опрометчивым. В «прифронтовом» Ростове с этими вещами все оказалось непросто. Меня, как человека ни разу не бывавшего на юге, поразил непривычный южный колорит города. Все было необычно, начиная от растущей повсюду шелковицы и заканчивая экзотическими деталями застройки, превращающими город в огромный базар, то и дело внезапно прерывающийся неожиданными тихими улочками и тенистыми садиками. Разочаровал разве что Дон (да простят меня казаки). От него я, выросший на Неве, ожидал чего-то хотя бы равного, но никак не того узкого, мутного потока, который увидел.

А время шло. Коридора все не было, но вот, наконец, ожидание закончилось, вещи загружены в машины, мы выезжаем. Ситуация на границе менялась, как майская погода. Когда мы достигли пропускного пункта, таможня никого не пропускала за «ленточку», только впускала беженцев. Их я тогда увидел впервые: практически без вещей, с сумками и рюкзаками, неся детей на руках, шли семьи. Скудные пожитки, собранные порой на пепелищах домов — вот все, что унесли они из огня войны. Вопли и слезы женщин остались позади, теперь только усталые лица после долгого пути в Россию… пути сквозь страх и унижение блокпостов нацгвардии и Правого Сектора, сквозь неизвестность. В Россию, которой они верили и в молчаливое предательство которой не смогут поверить еще долго… в Россию, которая обязательно поможет, ведь… ведь Крым, ведь не может же быть… не может… Не может. Но смогло. Так же в русских братушек верили когда-то оказавшиеся один на один с западом сербы. А еще до сербов то же пришлось пережить самим русским, оказавшимся в одночасье в отколовшихся самостийных республиках Кавказа и Средней Азии. Сербам можно было простить их наивность и веру в Россию, измеряемые коэффициентами времен Николая II… Путин как-то бросит фразу о том, что «Русские не могут быть сербами больше, чем сами сербы»… Пройдут годы, и русским, к сожалению, нельзя будет быть больше русскими, чем сами русские…

Проехать через пропускной пункт не светит. Среди каких-то промзон грузимся в разбитую «буханку», накрапывает дождь. Едем то зеленкой, то гаражами, начинаются поля, «буханку» трясет и подкидывает на проселке, крыша протекает. Но вот веселое сообщение от водителя: «Пересекли!…». Радость, впрочем, продолжается не очень-то долго, уазик вдруг тормозит посреди ПОЛЯ… закончился бензин. По крыше постукивают капли дождя, а откуда-то издалека доносится звук работающей вертушки — хрен с ним с дождем, но это уже совсем неуютно. Слава Богу, навстречу выезжает машина ополченцев, вопрос решается, и мы едем дальше. Еще немного, и мы оказываемся в Краснодоне.

В Краснодоне мы заночевали, обменяли рубли на гривны, купили местные симки. Помню салон связи у рынка. Мы были в камуфляже, понятно, что ополченцы, может, даже понятно, что из России (другой выговор, по которому меня сразу «вычисляли» местные, да и зачем столько украинских симкарт местным?..). Когда мы уходили, у девочки-продавщицы на прощание как будто вырвалось: «С Богом!». То, что я заметил тогда, встречалось мне уже на нашем пути, еще в России. Я впервые встретился с чем-то подобным, когда мы пересаживались в Воронеже — тогда я запомнил странно печальный взгляд жены нашего соратника, который вез нас до Ростова. Тысячи лет, наверное, женщины смотрят так на мужчин, уходящих на войну — просто на мужчин, пускай чужих, колонны ли их идут по улицам, или небольшие группки отправляются куда-то. Смотрят этим взглядом, может, даже смутно понимая, что движет теми мужчинами, зачем они поступают так… И вот война и короткие, вечные слова… и тревожный взгляд красивой девушки. Благодарная, от всего сердца улыбка в ответ. Хлопок двери. Впереди Славянск.

Там же в Краснодоне мы придумывали себе позывные. Обычно позывной возникает сам по себе, просто «прилипает» как говорится, но тут сложилось по-другому, я долго думал над тем, что должно возникать не силой мысли, а волей случая… Сложилось воедино два момента: первый — моя любовь к северу России и желание обозначить это в позывном, второй — то, что при шумах в эфире хорошо слышны буквы «ч» и «р». Так родился позывной по имени великой северной реки, на которой я мечтал побывать, но так до сих пор и не смог… «Печора».

Выехали только ближе к вечеру, несмотря на уговоры местных ополченцев остаться у них. Ехали двумя группами, часть ушла за Нонами, встретились мы только под Краматорском, поздним вечером. В Краматорск въехали ночью — кругом пустые улицы, в городе комендантский час. В Краматорске нас принимал лично «Хмурый». На некоторые его вопросы Игорь Борисович (Председатель РОВС) отвечал не особо охотно, ссылаясь на то, что его группа едет напрямую к Стрелкову, а посему определенные моменты Игорь Иванович решит лично, при их встрече. После этого короткого диалога «Хмурый» попросил всех рассказать пару слов о себе. Я оказался в очереди одним из последних… «в армии не служил, по образованию художник-педагог…» Секундная заминка… и подбадривающий ответ… Что-то о том, что педагогика подразумевает под собой работу с людьми…

Нам дали блок легкой мальборы и показали комнату для сна. Я спал как убитый…

Утром после завтрака погрузка в машины, на время пути выдали оружие. Недолгий путь до границы Краматорска, а за ней дорога на крутую меловую гору (с каким облегчением я узнаю это место через пару недель…), потом поля. Несмотря на довольно разбитую дорогу, машины идут на скорости. Еще до выезда слышал разговор о том, что украинцы выставляют на ночь секреты по зеленке. По пути попадаются сожженные автомобили… За день до нас группа, которую вел Александр Жучковский, нарвалась на засаду и была расстреляна из танка прямой наводкой… Но вот Черевковка и наш блокпост, въезжаем в город.

Славянск… Имя этого мало кому известного еще недавно донбасского городка, навсегда теперь вписано в летопись русской славы, наравне с Севастополем и Порт-Артуром. Небольшая горстка добровольцев, увеличивавшаяся день ото дня приковала к себе взгляды миллионов русских людей, с тревогой следивших за каждым ударом вражеской артиллерии, за каждым новым штурмом, за каждой новой потерей в рядах защитников города, за каждым словом их командующего, дававшего редкие сухие интервью-рапорта, без лишних слов, без эмоций, без позерства. Среди информационного хаоса, вихрем закружившегося вокруг народного восстания, среди окутывавших это восстание скрытых врагов, предателей, криминалитета и просто авантюристов, среди неразберихи разрастающейся гражданской войны, образ сопротивляющегося города и его командира выделялся с особой силой. Тогда, весной 2014 года, Россия узнала для себя два доселе неизвестных ей имени, имени, которые уже никогда не забудутся, покуда будет она жить. Имя города Сла-вянск и имя командира города-крепости Игоря Стрелкова. Тогда же в интернете можно было нередко встретить одно очень точное сравнение, которое, уверен, родилось одновременно в сотнях умов, а скорее даже сердец, сравнение, в общем, не новое, но основательно забытое за почти сто лет, которые отделили современную Россию от тех героических дней — все чаще звучало в разговорах о Славянске: «Русская Вандея».

И лично я, твердо понявший еще в апреле, что не могу, не имею в себе сил не поехать в Славянск, принял окончательное решение именно из-за того, что обороной командовал Игорь Иванович Стрелков. Сейчас с уверенностью могу сказать, что именно личность этого человека, так же как для меня, послужила для многих добровольцев залогом в их непростом решении пойти воевать. Для многих это покажется нелепостью, но это было именно так. Это был вопрос, решаемый личным внутренним чутьем, которое становится порой таким беспощадно ясным на войне, и значение которого порой так игнорируется в обычной жизни. Для человека, не жившего тем, чем жили мы, русские националисты, не понимающего радости наших побед и горечи наших поражений, будет, конечно, непонятно, как можно было доверить свою жизнь человеку, которого видел на нескольких фотографиях и видеозаписях, довериться какому то «нелепому» «чутью».

В воспоминаниях эмигрантов первой волны не редко можно в той или иной форме прочесть о том, как они, русские рассеяния, безошибочно узнавали друг друга в толпе иностранцев, узнавали просто по тому, что они оба русские. Весной 2014 года тысячи русских людей, впервые в жизни увидят на экранах русского главнокомандующего, и все другие вопросы решаться для них сами собой. А жизнь ему доверили, действительно, тысячи человек — объяснить словами этого я не могу, это не объясняют, этим живут, и ополчение жило этим. Жило и побеждало, побеждало уже самим фактом своего бытия, даже когда смертельная удавка осады сжалась до предела, и измена и подлость в Донецке превысили все пределы, когда спешно собранные колонны машин с потушенными фарами двинулись сквозь ночь к Краматорску — даже и тогда ополчение осталось непобежденным. Подвиг солдат, особенно когда это подвиг добровольцев, людей не связанных присягой и воинской повинностью, людей, над которыми не довлеет никакая государственная машина, требующая от своих граждан исполнения воинского долга — такой подвиг лучшая оценка личности командира. И Игорь Иванович Стрелков прошел эту жесточайшую проверку блестяще.

Разгружаемся в каком-то дворе, берем вещи с собой и идем к зданию штаба. Там нас встречает «Прапор». Короткое знакомство, утвердившееся его фразой: «а, дроздовцы!…» Таких почестей я, пожалуй, не ожидал… Нас временно отправляют в общий пункт для новоприбывших. Он располагается в недостроенной многоэтажке, точнее, в ее подвале. Когда спустились вниз, признаться, немного взяло уныние, особенно от перспективы провести здесь несколько дней, пока решат, куда тебя отправить. В очередной раз пишем биографии. Много курим (спасибо «Хмурому» за мальбору). Но, к счастью для нашей группы, все оказывается проще: мы сидим в подземелье не больше пары часов, нас вызывают «к «Первому»». И вот мы снова у штаба, но уже во внутреннем дворе. Просят подождать, когда «Первый» освободится. Медленно идут тугие, резиновые минуты, не верится… Во время ожидания издалека видим Пономарева, находящегося под домашним арестом. Впрочем, его фигура воспринимается не более, как антураж, на него уже никто всерьез не обращает внимания в эти дни.

Проходит минут двадцать, может, больше, и из здания штаба появляется человек, которого до этого мы все, кроме Председателя, видели только в сводках с фронта… Короткая команда Игоря Борнеовина: «В одну шеренгу!…» Бесхитростные уставные приветствия, заканчивающиеся улыбкой Стрелкова и его дружеским рукопожатием с Председателем. Чувствуется, что оба они с облегчением вздохнули: группа дошла до Славянска и дошла без потерь. Дружеское рукопожатие и приглашение вечером на чай — пустые в сущности формальности, когда человек, прекрасно понимающий, что никакого вечернего чая устроить не удастся, все же приглашает своего друга… приглашает, искренне того желая, на полсекунды забыв про то, что происходит вокруг.

Нашу группу отводят в тот двор, где мы разгружались, и выдают оружие. На свет Божий выносят более менее сохранившиеся АК-74 и пережившие нескольких советских генсеков и первого президента «свободной» России АК-47… Пользуясь «психологическим эффектом», успеваю взять «сорокседьмой». Оказывается, художники бывают не такими уж и впечатлительными… (впрочем, носил я его недолго, он был отобран у меня комвзводом разведки, в обмен мне дали 74-й). К автоматам выдается по четыре магазина для 74-х и по три для 47-х. К ним патроны в пачках, сколько точно сейчас не вспомню, но после того, как магазины были заряжены, кажется, пачки три-четыре еще оставалось. Вообще, проблема с патронами калибра 7.62 ощущалась особенно сильно. Ремни к автоматам в комплект не входили (я до самого своего отъезда из Новороссии так и не смог достать обычный автоматный ремень, в Иловайске носил автомат на одной лямке от АГСа, не очень удобно, но лучше, чем на бельевой веревке, а такое бывало). На группу дают РПГ-7 и неслыханную роскошь, кевларовые каски.

Следующий час посвящаем мытью оружия, в таком виде даже Калашников стрелять не будет. В подвале, где нам довелось отмывать автоматы, встречаем занятного мастодонта, а именно пулемет ДШК на станке, маркировка не оставляет равнодушным «1944». По сравнению с ним наш РПГ 1964 года выпуска просто мальчишка. Противотанковые ружья 1942 года выпуска мне еще предстоит увидеть. На передовой. Зашедший к нам «Прапор», как будто извиняясь, что сие чудище, способное пробить БТР навылет, мирно покоится в подвале, объясняет ситуацию: «Нет к нему патронов…»

Следующий визит «Прапора» несет в себе намного больше мотивации — приказывает выходить и грузиться. Впихиваемся в УАЗ «буханку», хриплый старт, выезжаем из двора, с нами едет «Прапор», нас отправляют в Николаевку пополнять разбитый под Ямполем батальон. Сидя в Ростове, мы оказались почти отрезаны от интернета, ничего не знали про крушение нашего плацдарма под Ямполем и отходе в Николаевну. Про то, что Николаевна будет «следующей», узнали, уже находясь на позициях.

Буханку трясет на дорожных ухабах и колдобинах, едем на полной скорости, проезжаем Семеновну. Водитель отчего-то матернулся, «Прапор» резко обрывает его: «Не материмся, ребят. Богородицу не отгоняем!!!» Слева и справа сплошь разбитые дома. Помню, еще до нашего отъезда из Петербурга слышал сводку от Стрелкова, что в Семеновне не осталось ни одного целого здания. И вот Семеновна, за которую уже пролито столько крови, мелькает за окнами — узкая горловина которую так и не смог перегрызть неприятель. Батальон, защищавший этот рубеж, позже получит имя «Семеновский», от этого имени будет веять былой славой русского оружия. Те, кто отстояли в жутких боях те считанные метры земли под ударами артиллерии и танков, под белым фосфором и газами, под ударами элитных частей ВСУ, стали достойны славного имени. В те дни, летом четырнадцатого года, у подножия Славянска ковалась новая слава новой русской армии, в огне боев, через героизм свих солдат, через своего командующего впитывавшей в себя дух старой русской армии. Думаю, этим строкам предстоит выдержать немало глумливой иронии тех, кто не знает, как звук падающего снаряда отличить от звука падающей мины… Это уже не важно, я пишу только о том, чему был свидетель.

Сегодня интернет-карты не отображают название населенного пункта Семеновка под Славянском. Его просто НЕТ.

Семеновка позади, дорога поворачивает, и мы едем среди череды садов с крошечными дачными домиками, небольшой спуск и, вот, перед нами блокпост. К прибытию в Николаевку нас остается четверо от первоначального числа группы выехавшей из Ростова: двое остались на службе в Краматорске, еще один (танкист) был распределен на Ноны в городе. Нас селят на крохотной двухэтажной дачке, которая в высоту кажется больше чем в ширину, и на два-три дня оставляют «пообвыкнуться». Двое наших, «Немец» и «Белый», уходят в разведвзвод, отчего РПГ остается бесхозным и автоматически передается, таким образом, мне. Впрочем, история того, как я стал гранатометчиком, этим вовсе не ограничивается.

Еще задолго до войны, в Петербурге, когда я занимался воен-ной подготовкой, РПГ7- понравился мне как простое, эффективное и надежное оружие. Сразу скажу, что эта любовь была хоть и «с первого взгляда», но… «по фотографии». До Славянска я лишь раз держал его в руках, просто держал, стрелять не доводилось. Перед отъездом я активно изучал его работу (с высоты своего времени недоумеваю, что там вообще в нем можно «изучать», кроме разве что сетки прицела — впрочем сия чаша меня миновала на войне, прицел был далеко не «оптический») и виды зарядов (в Иловайске я, правда, пойму, что заряды-то я изучал как-то плоховато…), но, когда на нашу группу дали «семерку», я, признаться, не рискнул проявлять то проворство, которое мгновенно проявил относительно автомата. Сошлись здесь два момента: во-первых, я все же не был уверен, что набор моих теоретических знаний будет достаточен для грамотной работы из РПГ в бою; во-вторых и, пожалуй, в главных, при появлении «семерки» Немец просиял такой невероятной улыбкой, что мне показалось, будто это самый счастливый миг в его жизни… Оценив обстановку, я сразу понял, что спор за то, кому достанется РПГ, будет чистой воды детским садом (мое!!! нет мое!!!! нет…!!!) и, собрав волю в кулак (да простит мне «Немец» сию аллегорию), поступил как старший брат, мудро уступающий новую игрушку младшему. Еще тогда знал: ну поиграет, пофоткается, да и бросит (тем более разведвзводовская СПГ-9 куда эффектней)… РПГ стал моим, и что самое приятное — помимо моего непосредственного на том настояния. Значит, так и должно было быть.

На дачах мы наслаждались тишиной и плодами земными. Помню свой культурный шок от зрелища абрикосов, растущих прямо на дереве: ладно вишня с черешней, но такое… В общем, ели ягоды (абрикосы хоть и росли, но, увы, созревать не спешили), а, вот, вишня еще не отошла и плодоносила в изобилии. Я, скучая, осматривал окрестности, ходил, как и все мы, в столовую на блокпосту, возвращался обратно, осматривая местные виды. Объевшись вишней заходил через забор на соседний брошенный участок, там, бывало, бродил среди огромных яблонь, их чудовищные узловатые стволы напоминали деревья из сказочных лесов… Блаженство прервалось на третий день. Нас подняли в 5 утра и приказали сразу после завтрака грузиться в машину и ехать в секрет (как говорят на Донбассе, «на кукушку»). Ехали в стареньком УАЗике «буханке», было холодно, накрапывал дождь, из колонок играл Наутилус — в общем, невесело.

«Кукушка» была сильно вынесена вперед позиций, на перекресток дороги между Пискуновкой и Стародубовкой (впоследствии я с иронией называл Стародубовку «Дубосековкой») и представляла собой форменное сумасшествие в виде голого поля (пара мелких абрикосов и чего-то еще не в счет) с парой ям, по легенде следов не то немецких блиндажей, не то дотов. Роль наша заключалась в следующем: когда на Николаевку ломанутся колонны техники ВСУ мы должны… успеть об этом сообщить. Больше от нас не требовалось ничего, благо все понимали, что если мы успеем это, то и того вполне с нас хватит. О последствиях такого расклада для нас я читателя, пожалуй, отдельно информировать не буду, доверившись его личному чутью. Так впятером (кроме меня и Председателя, с нами были еще три ополченца: «Шпик», «Рус» и «Ханжос») мы просидели в двух ямах добрых несколько часов, орошаемые не по сезону прохладным дождем. Было довольно неуютно. К счастью, к обеду немного распогодилось, приехал Прапор и привез пару садовых лопат для «оборудования позиций». На наши робкие вопросы относительно перспектив встречи с украинской бронетехникой он довольно недоуменно пожал плечами и сказал: «Ну, мы же здесь все готовы умереть…» Что ответить на такое утверждение, мы не нашлись.

Тогда же я впервые вкусил известной всему Славянскому ополчению куриной тушенки, о!., сколько бы я отдал сегодня, чтобы еще хоть раз, хотя бы просто подержать в руках ту самую банку объемом 325 гамм, что уж говорить о том, чтобы понюхать, или… (о дерзновение!) попробовать хоть еще раз на вкус это яство!.. Да нисколько бы не отдал! И готов каждый месяц платить хорошую сумму, что бы провидение огородило меня на всю оставшуюся жизнь от этих склизких помоев с куриными костями и тощими кусками голубятины. Всем заинтересовавшимся предлагаю найти в интернете видео ополченцев (тоже, кстати, из-под Николаевки) с развернутой рекламой этого поистине чудного продукта незалежного пищепрома.

В итоге рытьем окопов занялись только я и «Ханжос». «Рус» и «Шпик» вообще противились этому занятию, настаивая на том, что это только привлечет к нам внимание укропов и, как следствие, их минометы. Вообще, подобное предвзятое отношение к обустройству позиций встречалось мной не раз… И всегда оно служило нам дрянную службу.

Копать приходилось в меловом грунте, вспоминались слова из фильма «Они сражались за Родину»: «Да это же не земля, а увечье для народа!» Мучения эти усугублялись вышеописанным инструментом, копать глубокую яму садовой лопатой очень неудобно. Саперных лопаток не было ни у кого. Приходилось долбить грунт лопатой как ломом, а потом выгребать образовавшуюся крошку банкой из-под тушенки, чья вторая жизнь была не в пример полезнее первой. Так за день в земле образовалось могилообразное углубление. Глядя сегодня на фото того «окопа», я не испытываю удовлетворения своим трудом, и дело здесь даже не в «могилообразности» — этим грешит любой окоп.

Весь день слышалась отдаленная стрельба из пулеметов и артиллерии, а ближе к вечеру четыре мины упали метрах в пятиста от нас: все приготовились к худшему, но на этом все и закончилось. Правда, когда к нам приехала смена, откуда-то открыли в нашу сторону огонь из подствольников: кто стрелял мы так и не поняли, били с большим перелетом.

Следующий день мы провели на той же «кукушке», только еще и шли к ней пешком, не было машин. Весь день моросил дождь, вечером нас забирали без смены, видимо, наконец, поняли всю «перспективность» этой позиции для занимающих ее бойцов. Впрочем, от идеи «кукушки» в этом районе не отказались и расположили ее чуть в стороне, на более выгодной позиции — высотке, поросшей редколесьем. РПГ-7 приказали оставить. На этот раз по плану мы не только сообщали о движении техники, но и оставались живы, отстреливая две «мухи» и убегая в лес. По сравнению с предыдущей позицией жаловаться на что-то было, по меньшей мере, грешно, и мы не жаловались. Огорчало разве обстоятельство, что никто из нас не умел пользоваться одноразовыми гранатометами. Обучать бойцов чему-либо в ополчении, в принципе, принято не было: разве что по частной инициативе командира, на уровне отделение-взвод, максимум рота. Стрельбы в нашей роте проходил только взвод разведки. Как ни изучали мы инструкцию, к единому мнению не пришли. Стрелять из одноразовых РПГ мне так и не довелось, думаю, к лучшему.

В этот же день в десять утра закончилось «перемирие», не помню, какое по счету (тогда их еще считали). Впрочем, Семеновку обстреливали каждый день и в «перемирие». А через день-два эта позиция вовсе была нами оставлена.

С 28 июня я стал дежурить с «Ханжосом» в нескольких сотнях метров от блокпоста, прикрывая его тыл. На этой позиции мы фактически поселились.

в это время вышел приказ всем уходить с дач, жить в укрытии, которое представляло собой что-то вроде бывшего овощехранилища. Располагалось оно на какой-то брошенной промзоне недалеко от блокпоста и имело вид конструкции из цемента, обильно посыпанной землей у подножия поросшего лесом холма. Улучив минутку, перебрался туда и я. Первым делом речь на новом месте зашла об организации места для сна (перспективы спанья в сыром склепе на голой земле не радовали). К счастью, в брошенных корпусах промзоны нами были найдены старые холодильные аппараты, теплоизоляция которых, а именно пенопласт, была немедленно пущена на организацию спальных мест. Большим подспорьем также послужили всевозможные доски и т. п. Когда ложе было готово, я решил немедля его испробовать, но не прошло и часа, как мое блаженство было прервано самым грубым образом, а именно украинским БТРом, который выехал на наши передние рубежи. Не помню, кто из наших выступал «вестником» о прорвавшемся БТРе, но делать ничего не оставалось: бессонную ночь сменял такой же бессонный день, а я со своей «шайтан трубой» ехал в пятидверной Ниве куда-то туда, где шел бой.

Выпрыгиваем из машины и сбегаем с асфальта вниз по насыпи, дальше движемся под ее прикрытием, впереди зеленка. Тогда, я помню, поддался минутной слабости и пожалел, что вместо занятий спортом я пил и курил: в принятии этой мысли не последнюю роль сыграло 25–30 кг снаряжения, нагруженного на мне, второго номера у меня не было, и гранаты я тоже нес сам. Ползем зеленкой, в метрах трехстах БТР, и идет бой. Тогда в первый раз стало страшно: ладно пара мин упавших в 500 метрах и отдаленные очереди, тут уже серьезней. Но до боя для нашей группы не дошло, БТР уехал с позиций, и мы вернулись обратно. Грузимся обратно в «Ниву» толпой человек пятнадцать. Подбежал одним из последних: за спиной автомат, в руках гранатомет и выстрелы к нему. Нива уже забита людьми, бойцы висят даже снаружи: ноги на краю салона, а тело на улице одной рукой держится за дверь другой за ручку на потолке салона, или еще за не знаю что. Я растеряно обвожу все это глазами и вдруг… Машина начинает отъезжать. Я, кажется, даже не крикнул, так опешил от происходящего. К счастью ребята, сидевшие в багажнике, меня увидели и крикнули: «Эй!! Стой, гранатометчика забыли!!!». Машина остановилась, и я не долго думая заскочил вторым слоем на колени сидевших на задних сидениях. Поехали!

Больше своей заботливо устроенной кроватью я так и не вое-пользовался, все остальные дни прожил на «полюбившийся» мне ранее «кукушке», прикрывающей тыл блокпоста. Небольшой дискомфорт вызывали у меня особенности южной степной природы, с которыми я лично до этого знаком не был: это, во-первых, окончание летнего солнечного дня в непонятное для меня, привыкшего к белым ночам, время, и, более того, разница температур днем и ночью. Особенно это ощущалось в Николаевке: днем жара, ночью тельняшка, два свитера, китель, парка и… все равно холодно. Как гласит старая фронтовая поговорка: «Человек не может привыкнуть к двум вещам: холоду и бомбежке». Сейчас могу твердо сказать, с бомбежкой все же проще.

Кстати, о бомбежках. Первого июля произошел показательный для той войны случай: на ближнюю к нашей позиции дачу приехал дед на велосипеде, накопать картошки. Наши недвусмысленные предложения «опомниться и не губить себя» разбились о стену голодного дедова непонимания, мы отступили. Тогда, подождав немного, в разговор вмешались украинские минометы, их аргументы, признаюсь, были весомее. Дед, как выяснилось позже, придерживался того же мнения. Отдельные осколки минометовых аргументов срубали над нашими головами ветки с запястье толщенной, всего аргументов было сказано порядочно. Когда воцарилась тишина и улеглась пыль, нашему взору предстал доселе неустрашимый дед, чувство голода которого выгнало его аж в штурмуемую украинцами Николаевку. О голоде он, правда, уже забыл и, на бегу оседлывая велосипед, говорил что-то, общий смысл которого можно уместить в «ну нахрен эту картошку». Дед укатил в город, а мы остались.

На следующий, кажется, день я почувствовал себя нехорошо: жизненный опыт говорил о том, что я, наконец, простыл, и у меня температура. Своими тревогами я поделился с товарищами (к этому моменту кроме «Ханжоса» к нам был перекинут еще и «Шпик»). Мне посоветовали не унывать и просто сходить часик-другой вздремнуть на ближайшую брошенную дачу, что я и исполнил. Когда я в блаженной истоме упал на кровать с драным матрасом, и сознание начало сладко туманиться в ожидании долгожданного сна, где-то рядом начали падать проклятые мины. Стекла подрагивали, разрывы хамски мешали заснуть. Я, не открывая глаз, понимал, что оставаться в здании крайне опасно, что нужно срочно выходить, что обстрел может переместиться ближе и тогда, тогда… тогда… да ну нафиг, спать хочу. Обстрел прекратился, а я, проспав пару часов, встал бодрячком, без всякой температуры.

Время шло, далекие и не очень обстрелы учащались, что-то тяжелое сгущалось над нами, чувство томительного ожидания давило. Все ждали решающего удара. Третьего июля я сделал пару фотографий: «Шпик» открывающий банку консервов штыкножом, я с «Ханжосом» на нашей позиции… Это было утром, а через пару часов мы ясно стали различать рычание техники идущей на блокпост с тыла. Началось. Тут «главной скрипкой» предстояло быть мне. У «Ханжоса» ПК — в принципе, особенно с близкой дистанции, пробить БТР может зараз, только… только если пули в ленте бронебойные. У нас, естественно, бронебойных не было, так что можно было разве что «постучать» по броне. У «Шпика» вообще СКС — тут уж хоть прикладом бей… Замысел был простым и неумным (с высоты своего боевого опыта я вообще на многое, если не на все, смотрю по-другому): позиция стояла на месте, где дачный проулок встречается с асфальтом, получается Т-образный перекресток, где верхняя перекладина-асфальт, а нижняя дачный проселок, в верхнем левом углу этой схемы наш окоп, нас прикрывает огромное ореховое дерево (еще одна экзотическая для меня деталь природы). Я с РПГ при движении техники, выскакиваю на дорогу и бью головную машину. Дальше, так сказать, раскат импровизации, или «действовать по обстановке». Рев нарастает, я хватаю гранатомет под напутственное: «Ну, «Печора», давай! Не подведи!!! Постарайся в цель!!!» Выскакиваю на дорогу, метрах в ста от меня на скорости идет БТР, но это полбеды… На меня несется гордость свидомых, детище харьковского танкового завода, БТР-4, «Буцефал». В нем впервые на постсоветском пространстве на заводском уровне была осуществлена простая и эффективная система защиты: ряд наваренных со всех сторон обыкновенных стальных решеток. В 45-м году советские танкисты в Берлине наваривали на танки железные кровати и тем спасались от фаустпатронов. Прошло 70 лет, но элементарная схема ничуть не устарела. Впрочем, решетки не главное: есть у монстра много чего пострашнее. Немало общаясь потом с ополченцами на тему «четверки», могу сказать, что машина украинцам и вправду удалась. Мне доводилось слышать и о том, как «Буцефал» «два прямых попадания из СПГ выдержал», и как «на трех только работающих колесах ушел»… Давать техническую оценку машине не в моей компетенции, но на пустом месте такие «вое-поминания» тоже не рождаются. Тварь эту я узнал сразу, по идиотской, не подходящий к природе Донбасса, но рабски копирующую «фирменный» камуфляж хозяев раскраске. Тварь была выкрашена под пустыню, в которой последние десятилетия увязла и, видимо, заскучала армия США. Не более секунды на раздумье, нажатие спускового крючка и оглушительный выстрел. Отскакиваю с асфальта обратно в проулок и тону в оглушительном грохоте первого боя.

В этот момент я растерялся и не стесняюсь об этом говорить. Весь замысел строился на уничтожении головной машины, а теперь эта машина, как ни в чем ни бывало, едет вперед и вот уже ровняется корпусом с нашим окопчиком, поливает все вокруг ливнем огня из скорострельной пушки и пулемета. До нее не более четырех метров. в этот момент я хватаю автомат. Странное сочетание холодного расчета и чего-то почти панического внезапно рождаются во мне: я прекрасно знаю, что мой АК74 не может ничего сделать БТРу, также я вроде прекрасно знаю, что что-то делать срочно надо, но в свете того, что никакого толково решения я в данной ситуации придумать не могу, то дай-ка я постреляю, узнаю, работает ли вообще автомат, и заодно изображу бурную деятельность. Так, без прицеливания, в сторону идущего БТРа короткими очередями высаживается с пол рожка патронов. Я считаю, что «хватит», и падаю на дно окопа. В этот момент по каске как будто кто-то бьет молотком. Я кричу Шпику: «Что это?!!!…» В ответ: «Пуля!!!» Еще несколько секунд и крик: ««Печора», заряжай!!!…»

Я прихожу в себя, поднимаюсь на полкорпуса и вижу перед собой уходящий к блокпосту второй БТР: не «четверка», а старенький, совдеповский «шестидесятый» или «семидесятый». Граната в трубе, вскакиваю на одно колено, залп! Промахнуться невозможно, зад уходящего БТРа метрах в 15 от меня, вижу разрыв гранаты и кидаюсь в сторону, за дачный домик, перезаряжаюсь, третья граната последняя. БТРы рычат двигателями, их бешеное завывание я помню и сейчас — как ритмично они гудели под полифонию стрельбы. Гул не ослабевает, они пошли на разворот, не решившись ехать к блокпосту. Я жду их стоя в проулке, теперь все по-другому: шок прошел, задача ясна. Вот уже с обратной стороны, по асфальту выезжает морда «Буцефала», прицел, нажатие спускового крючка, щелчок… Граната не срабатывает. Снова бросок за дачу, достаю гранату и снова вставляю в ствол, взвожу и обратно — уж «шестидесятый» второго попадания не выдержит — залп!… осечка, опять. Снова бросок задачу, БТРы уходят на скорости, до блокпоста они так и не дошли. Мы все живы, шутим, улыбаемся, живо обсуждая только что минувший бой, одобрительные: «Молодец «Печор», не сдрейфил, красавчик!» Настроение у всех отличное, меня разве что чуть-чуть огорчает то, что БТРы ушли и… шишка на голове под каской побаливает. Выходим на дорогу: следы колес, гильзы разного калибра, исковерканные куски сбитой первой гранатой защитной решетки, запах пороха.

После боя возвращаемся на базу, настроение приподнятое — все же бой удачный: БТРы отогнали, задание выполнено. Рассказываем ребятам, бывшим на базе, про бой, я хвастаюсь спасительной каской… Через какое-то время прилетает машина за БК, точно помню, что там был замком роты, кажется, и ротный, забирают в кипеше БК и уезжают… Короткий, но весьма показательный эпизод.

Личный состав предоставлен сам себе, не знает ни обстановки, ни «своего маневра», а «командный» состав в это время где-то ведет бой… Командир роты «Мачете» был ранен попаданием ВОГа под водительское сидение, когда был за рулем «джихадмобиля». С высоты своего времени часто задаюсь вопросом: какого лешего командир роты вместо того, чтобы этой самой ротой командовать, носится по передовой, крутя баранку?…

Очень скоро по территории базы начинают бить минометы. Иногда мины попадают в крышу нашего убежища, но пробить не могут. Все, кто был на базе, уходят (не «самовольно», сейчас уже не могу вспомнить, куда, может, уехали с замкомроты) Остаемся я, «Ханжос», «Шпик» и «Черный». Время идет, одна волна минометного обстрела сменяет другую, в какой-то момент «Ханжос», ставший тогда неформальным лидером, говорит уходить. Мы берем с собой максимум оружия, боеприпасов и покидаем базу. В тот момент мы уже знали, что Николаевка окружена, уже проползли на базу липкие, тревожные слухи, что основные дороги отрезаны техникой, что подразделение «Минера» бросило позиции… Тогда мы думали, что уходим с базы последними. Уже в Донецке я узнаю от «Скобаря» (позывной Игоря Борисовича), что последними будут уходить они. Он даже попытается вывезти с собой мой рюкзак с личными вещами, но его придется бросить в Славянске, в том подвале где мы чистили только полученные автоматы. Мы уходили с базы без приказа, фактически «оставив позиции», но и сейчас я не испытываю ни малейших укоров совести за это и считаю, что поступили, согласуясь с существующей ситуацией. Потом мы узнаем, что приказ оставить Николаевку поступил еще в полдень.

Дождавшись затишья, выходим: территория базы в воронках от мин, многие здания повреждены, куски кирпича, разорванные осколками стволы деревьев, едкий дым. Сверяем маршрут с фотографиями карты на моем фотоаппарате, железкой выходим к городу, идем жилыми кварталами, где не было наших позиций, но это не спасло их от мин и снарядов. Потом Николаевку будут накрывать Ураганами. Всего ужаса обстрелов города я не увижу, в это время мы будем уже в полях на юго-западной его окраине. Мы идем дворами типовых советских домов-шестиэтажек, обстрела нет, навстречу попадаются люди, все смотрят на нас с ужасом в глазах, женщины спрашивают: «Неужели уходите?… Неужели оставляете нас?…» Я не отвечаю, смотрю в разбитый от времени асфальт под ногами и продолжаю идти. «Не уходите, пожалуйста!…» Но мы идем… Четыре бойца, без командиров, без приказа… Все, что у нас осталось, это наши жизни, и мы обязаны сохранить их сейчас, чтобы… Потом где-то на новых рубежах продать дороже. В окруженном городе курс продажи слишком низкий, и мы идем вперед. В центре встречаем взвод разведчиков, становится как-никак веселее — теперь нас не четверо, а человек двадцать. Вчетвером выходить, конечно, удобней, но психологическая уверенность сейчас важнее.

Уже выходя из города, замечаем в небе самолет, бросаемся в колючие кусты терна. Самолет проходит, опасность миновала, продолжаем движение. Какое-то время идем полями и останавливаемся в небольшой низинке, поросшей кустарником, садимся отдохнуть. В этот момент я впервые наивно думаю, что самое опасное позади, что уже «вышли». Скоро я понимаю, что мы остановились на ночь перед первым кольцом ВСУ вокруг города.

Когда мы залегли в кустах, по низинам уже пошел вечерний холодок, предваряющий ночной холод. На мне китель — обычная «флора» образца начала 90-х — плотная ткань насквозь промокла от пота, нагрудные карманы под разгрузкой мокрые на сквозь, впереди холодная ночь. Но я стараюсь уснуть и… я засыпаю, организм уже перестраивается в экстремальный режим работы, и то, что кажется и сейчас невозможным, мне тогда удается. Я засыпаю в насквозь мокрой форме в холодную ночь, к четырем утра, когда мы встанем, чтобы идти дальше, форма на мне будет абсолютно сухой.

До восхода солнца еще больше часа, кругом густой утренний туман, мы, стараясь не шуметь, поднимаемся и выходим из нашего убежища. Нужно преодолеть открытый участок с небольшой зеленкой посередине, всего метров двести, наш союзник туман. Выходим цепочкой — сейчас нужно добраться до той самой зеленки разделяющей поле. Дошли, пробираемся сквозь густые кусты, ветки то и дело предательски трещат под ногами, цепляются за оружие. Иногда приходится ползти под ветвями, чтобы не выдать себя, и, вот, в один из таких моментов кто-то замечает на низко склоненной ветке крохотную мышку: она сидит, уцепившись лапками за свое хрупкое пристанище, и тревожно смотрит на нас, ловя туманный воздух беспокойным носом. Мы все проходим мимо нее, и становится как-то веселее от этой внезапно возникшей мирной картины природы.

И, вот, вторая часть поля остается позади, мы выходим к крутой холмистой гряде, поросшей лесом. Зайдя поглубже, останавливаемся на короткий отдых. Тут пригождается наша ноша, от которой мы и рады с толком избавиться. Еще с базы мы, кроме БК, тянем на себе запас консервов: у меня было за спиной несколько банок, что-то есть и у разведчиков, с которыми мы идем — в общем, на завтрак хватает всем, тревожным выглядит только кончающаяся вода…

После привала продолжаем путь, идем лесом из акаций в лучах восходящего солнца — акации я тоже вижу впервые, тем более, целый лес. Пейзаж кажется чем-то из фильма в жанре «фэнтези». Подойдя к опушке, снова остановка. Впереди поля, и мы высылаем несколько человек разведать, нет ли впереди укров. Вроде все чисто, идем полями вперед. Скоро выходим к какому-то гидротехническому сооружению на канале, переходим канал, и случается непредвиденное: на шоссе близ канала нас замечает машина — открывать огонь смерти подобно — она уезжает, но возможно именно тогда о нас узнают. Мы пересекаем шоссе и полями выходим под село Ореховатка, видим его дома, они остаются сначала слева, а потом у нас за спиной. Мы идем на север вдоль подножия холма. Слева холм режет глубокая, в пике метра три глубиной, длинная вымоина. Мы поворачиваем, и вся группа заходит в эту расселину. Сейчас представляется, что враг только и ждал, когда мы сами зайдем туда, откуда, кажется, нет выхода.

Сначала не верится, но вот опять. И опять. Мины. Мины и тяжелый пулемет. И снайпера, и ВОГи, и гул двигателя БТРа. Мы закрыты в проклятой вымоине посреди поля, по нам бьют из всего что можно. Выход один: ползти, ползти через поле до зеленки — это двадцать метров, как я узнал потом, меря расстояние по спутниковым картам. Не стану углубляться в метафизические рассуждения о том, какими иногда длинными кажутся короткие, казалось бы, расстояния. Мы шли, замыкая колонну, и черед испытать эти двадцать метров поля предоставляется нам последними. За мной еще трое, передо мной уже никого — пора. Выбрасываю перед собой РПГ и выпрыгиваю сам: в правой руке — гранатомет, в левой — автомат. Ползу, выкидывая вперед то правую, то левую руку. Рядом падают мины, стрельбы не помню — может, просто не замечал. Вот, зеленка совсем рядом, начинается склон, и я, схватив оружие, скатываюсь к краю глубокого оврага, тут же прыгаю на его дно, кажется живой…

Все бывшие за мной так же благополучно преодолевают эту дистанцию, мы встречаемся на дне оврага. Тех, кто шел впереди, мы уже не видим и не знаем, куда они ушли. Идем дном оврага, мины достали и досюда — разорванное миной дерево тому свидетельство. Огонь стихает, и в конце оврага останавливаемся немного передохнуть, но тут мина падает прямо перед нами в самый край над оврагом, мне на каску летит земля и осколки, уши закладывает от взрыва — нет уж, надо уходить…

Выходим из лощины и идем посадками, решаем куда прорываться: на Славянск или к Краматорску.Решаем идти на Славянск. Сообразно с решением выбираем направление — через поле подсолнухов. Подсолнухи в начале июля еще невысокие, чуть больше полутора метров высотой, идти приходилось пригибаясь. Но, вот, вдруг снова визг мин, и разрывы раздаются рядом. Кажется, нас заметили, падаем на землю. Где-то недалеко идет бой, хотя, может быть, это просто ВСУ расстреливает свой БК в нашем направлении, благо в отличие от нас проблем с патронами у них нет. Мы слышим стрельбу танка — он бьет прямо через нас — слышим разрыв, а потом уже звук выстрела.

Я лежу на земле между рядами подсолнухов и смотрю в ясное, без единого облачка июльское небо. Не знаю, сколько мы уже лежим в этом поле. Ветра почти нет, только иногда чуть покачнутся тяжелые, уже налитые семенами головы подсолнухов. Жажда. Мы осторожно срезаем стебли и тихо опускаем их к себе. Стебли подсолнечника очень водянистые, и мы пытаемся утолить ими жажду: лучше всего переломить стебель надо ртом, а потом выкрутить его как веревку, тогда в рот упадет несколько капель сока, но это не утоляет жажды, она становится только сильнее. Мы лежим уже больше часа, все, кроме меня, смогли уснуть. Жажда не дает мне забыться сном, и я продолжаю смотреть в раскаленное от жары и боев небо.

Но, вот, решаем — пора! Не оставаться же в этом поле! И начинаем ползти вперед, сначала на четвереньках — у каждого кроме автомата что-то еще (у «Ханжоса», «Черкеса» и «Черного» ПК, у меня РПГ-7) — очень трудно ползти по узенькому коридору между рядами подсолнухов и не задевать их. Если бы был август!.. Можно было бы идти хоть в полный рост, но подсолнухи еще не вытянулись, и мы ползем. Под конец, полупригнувшись, выбираемся к краю поля, которое казалось бесконечным. Перебегаем проселок и бросаемся в зеленку.

Уже начинает вечереть, мы идем краем поросшего зеленью оврага, полями уже кое-где ползет туман, опускаются ранние южные сумерки. Пора выбирать место для ночевки, выходим к очередному заросшему оврагу и понимаем, что за ним населенный пункт. Кто там? Свои, или… Идем опушкой, сумерки уже совсем опустились на землю, в небе видны звезды, только догорает вечерняя заря. Где-то слышно отдаленное уханье артиллерии. В этот момент наша маленькая группа сделала остановку. «Ханжос» пошел чуть вперед на разведку, и мы остались втроем. Тогда «Черкес» вдруг сказал, что спустится на дно оврага, посмотрит, нет ли там ручья. Приказать ему мы не могли, отговаривать было бесполезно, и он ушел… «Ханжос» скоро вернулся, а «Черкес» нет. Видимо, не найдя воды, он решил пойти в село: на следующий день мы узнали, что оно было занято правосеками.

Мы ждали до утра, а на рассвете пошли дальше уже втроем. В мокрой от росы траве остался лежать ПК, который нес «Черкес». Снова поля, слизываем крупные капли росы с широких листьев кукурузы, жуем молодые водянистые початки, но это, как и стебли подсолнуха, только усиливает жажду. Выходим к асфальтовой дороге. Сверившись с фотографиями карты на моем фотоаппарате, понимаем, что это дорога к Славянску. На асфальте следы гусениц техники, идем посадками вдоль дороги.

И, вот, наконец-то выходим к Черевковке, крадемся полем и достигаем первых домов, рядом пустые окопы, в которых мы находим бутылку воды. Более суток жуткой, сводящей с ума жажды позади. Дальше, в сторону блокпоста движемся дорогой, на пути попадается Нива и Газель с простреленными колесами, внутри появляется небольшая тревога: слишком непонятно то, что мы видим, но мы идем дальше. Вот и блокпост, через него я въезжал в Славянск две недели назад… Над блокпостом флаг ДНР. Если висит флаг, значит, укропов там нет: эти бы сразу сорвали. Подходим к блокпосту. Блокпост пуст.

Заходим в импровизированный ДОТ из цементных плит: оружия нет, но на столе стоят термосы. Я беру один из них и открываю — вода еще совсем горячая… Завариваем ей чай, находим лимонные карамельки. Я пью горячий чай, ем конфеты, курю. Наконец-то снял каску, скинул автомат и гранатомет. Кажется, даже разгрузку снял… Начинают подходить местные жители и говорить то, во что больше всего не хочется верить. Город оставлен ополчением. Тогда это не могло уложиться в голове, я сначала не верю: нет, просто было отчего-то решено перенести позиции вглубь города, поэтому на блокпосту никого нет, ополчение не могло оставить Славянск, не могло, ведь… Тогда у меня был шок. Сегодня, после полученного боевого опыта я совершенно ясно осознаю: человека, не понимающего стратегический смысл оставления Славянска ополчением, нельзя ставить даже командиром отделения. Проходим чуть дальше. «Ханжос» заходит в один из пустых домов близ блокпоста, возвращается с двумя гранатами для РПГ Делать нечего, нужно двигаться к Краматорску. Снова смотрим фото карты, намечаем маршрут и выходим за блокпост. Нас крестят вслед…

Мы морально уже готовы топать полями до Краматорска, но внезапно наши планы изменяются и, что удивительно, в лучшую сторону. В зеленке близ ставков мы встречаемся с ребятами из Семеновки на Урале и, кажется, Ниве. Становится веселее — как-никак нас уже не трое, а человек двадцать. Когда-то люди придумали простую, как все мудрое, фразу «мир тесен». В непонятно из чего сколоченном гараже у безымянных ставков я встречаю знакомого мне еще в России человека. Передо мной отец Иоанн, инок из России, приехавший воевать за ополчение. Он попал в город на день раньше меня — именно их группу расстрелял тогда в упор украинский танк. Потом, когда мы встретились в России, он, улыбаясь, вспоминал, как все были поражены количеством висевшего на нас оружия.

Стоим там еще около пары часов, наконец-то приказывают грузиться, мы утрамбовываемся в Урал: под ногами два миномета, ящики с минами и нас в кузове человек пятнадцать — в итоге сидим другу друга на головах, нуда ничего, главное — едем. Господи, только бы укры не поставили засад. Одно попадание в кузов, и нас нет. Но, вот, виден запомнившийся мне еще в конце июня меловой откос, и мы в Краматорске. Город к этому моменту тоже уже оставлен основными силами, фактически, ничей. Немного плутаем по улицам, но, наконец, находим шоссе на Донецк, можно выдохнуть. Вроде спасены.

Урал несется по шоссе к Донецку, у всех приподнятое настроение: самое страшное на ближайшее время осталось позади, а уж с будущим как-нибудь разберемся. Через какое-то время соединяемся с нашей же колонной из трех БМП и «Стрелы». Вместе делаем остановку (сейчас уже не помню, почему), улыбаемся, шутим с «танкистами», на одной БМП поднимают наше ополченческое знамя, Спас Нерукотворный на алом полотнище, славянской вязью по стягу ело-ва: «За Веру, Царя и Святую Триединую Русь» — многим хочется сфотографироваться с ним, я не исключение. «Стрела» специально для нас включает «башню» и начинает нарезать ей круги, все в восторге, «воздух» не страшен! Откуда-то берется еда, хлеб, колбаса, баклага с водой — все это является, как счастливая неожиданность, которую и не ждали: выбрались из такой передряги и ладно, а тут еще и перекусить можно! Помню была еще сгущенка… Так стоим минут сорок и снова в дорогу.

Выезжаем сначала в Макеевку, под нами широкое шоссе, развязки, едем по улицам, все машут нам руками, радостно приветствуют. Сначала и мы дружно отвечаем всем, потом картина здоровых мужиков с пивом машущих нам, ополченцам, руками начинает навевать невеселые мысли, настроение немного меняется. В какой-то момент нас обгоняют наши «Ноны», одну из них ведет Чех, с которым мы прибыли вместе в Славянск. Хочу крикнуть ему, потом думаю — не надо отвлекать, все живы и ладно, а там еш;е увидимся.

В центр Донецка приезжаем уже только к вечеру. Небо затянуто тучами, сумерки густеют быстро. Короткая остановка, мы выпрыгиваем из тесного кузова размяться. Кто-то из ребят замечает у дороги абрикос и залезает по стволу на ветки, начинает трясти ствол, спелые абрикосы летят прямо на асфальт, но всем на это плевать: настроение егце лучше от этой шутовской выходки — чуть не толкая друг друга, бросаемся за абрикосами и едим прямо с земли, бросая косточки в придорожный газон.

Опять сигнал на посадку, и теперь уже доезжаем до кварталов близ здания СБУ, точнее до офиса Таруты, который теперь будет частью штаба Славянской бригады. Там уже выгружаемся совсем. Сумерки все гуще, начинает чуть накрапывать дождь. Я ломаю голову, где мне теперь здесь искать свою роту. Уже совсем темнеет, по дороге начинают строиться какие-то части, я бегаю вдоль них и, вот, наконец, нахожу своих. Помню, в неровных рядах, непривычных к армейскому строю, со спины узнаю «Скобаря». «О, «Печора»!..» Тогда я еще не думал, насколько серьезно был он обеспокоен моей судьбой. Когда было об этом думать, выползая из окружения? После он уже с улыбкой будет рассказывать, как, пытаясь спасти мои вещи с базы, поздним вечером, глядя на пенал с карандашами и альбом для зарисовок, думал, о чем и кому, возможно, еще предстоит ему рассказывать о судьбе хозяина этих предметов искусства…

Уже в темноте, под дождем вместе с нашими взводами доходим до общежития какого-то Донецкого ВУЗа. Небольшое замешательство, и вот нам указывают наш этаж и комнаты. Тут наступает один из эпизодов, который я не могу вспоминать без улыбки: нас, грязных, одичавших, пахнущих порохом боевиков, размещают… в женских комнатах студенческой общаги… Трудно представить, как это, после выхода из Славянска, попасть в пропахшую духами комнату, с плюшевыми мишками… Но мы попадаем.

На следующий день прекрасные обитательницы комнаты приходили забрать оставшиеся вещи. Попытка знакомства с перепуганными девочками больше всего напоминала сцену из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», и, в сущности, была обречена на провал — студентки были явно «политически не подкованы». Что с них взять?..

Расслабляться в Донецке, впрочем, приходится недолго — если быть точным, примерно сутки. День был потрачен на поход по Донецку в поисках амуниции. Удается достать пенку, котелок, фляжку и что-то еще. Вечером Первый вызывает «Скобаря» к себе. Я остаюсь в комнате один. Третьего поселившегося с ними ополченца с позывным «Кучер» почему-то нет. В двенадцатом часу я завариваю чай, открываю очередную баночку сгущенки и вдруг… По коридору пролетает крик: «Строиться, боевая!!!»

Спешно собираю скудные пожитки, хватаю ранец, оставленный «Скобарем», строимся сначала в коридоре, потом на освещенной фонарями улице. Приказ грузиться в машину. А вот и она: нас этой июльской ночью рад принять в свое огромное чрево самосвал. Мы стоим как карандаши в банке и долго с остановками едем куда-то. Хмурое небо над нами уже совсем посерело от невидимых нам сейчас лучей солнца. Мы останавливаемся на перекрестке на окраине какого-то города, выгружаемся, и я узнаю еще одно имя донецкой топонимики, которое через месяц будет знать вся Россия. Мы прибыли в Иловайск.

4.2. Иловайск

А теперь хотелось бы немного отвлечься и дать более подробную характеристику той атмосфере, которая на тот момент царила в Донецке и других «восставших», но не воевавших областях. А атмосфера та была весьма интересной… Выход Ополчения из Славянска грянул для всех, как гром среди ясного неба. Грома орудий на территории остальной ДНР почти никто и не слышал. Были смешаны все карты, рухнули серьезные планы многих «сильных мира сего». Изначально поддержанное местным олигархатом в личных интересах донецкое восстание, вышедшее первый раз из-под контроля после прихода группы Игоря Ивановича Стрелкова с несколькими десятками бойцов из Крыма в Славянск, после полной блокады обороняемого им города, казалось, вновь приобретает утерянный контроль «сверху». План был простой, мы (Ополчение) гибнем «смертью храбрых» в Славянске, ВСУ победными колоннами вступает в Донецк, «Ополчение», которое ни с кем всерьез воевать не собиралось, ну, а дальше ЛДНР — возвращаются в нежно любимую Украину… Что могло последовать дальше, оставляю аналитике читающих эти строки, но одно точно можно сказать: все было бы не так, как сейчас. Совсем не так.

И вот, в момент, когда из-за предательства была потеряна Николаевка, когда для въезда в город почти не осталось ни одного проселка, когда из города были срочно отозваны ВСЕ российские корреспонденты, когда любой украинский блокпост по мощности «брони» превосходил всю «броню» Ополчения, а автор этих строк с группой других ополченцев в сумерках таился, ожидая предрассветного тумана перед первым кольцом окруживших Николаевку войск врага, в Славянске командующий принял решение, изменившее так много в новейшей истории России, в ночь с 5 на 6 июля 2014 года, державшийся 84 дня город был оставлен Ополчением.

Что же увидели стрелковцы в донецком мегаполисе, столице «молодой республики»? А увидели вырвавшиеся из осады люди совершенно мирный город. Да, блокпосты на основных въездах. Да, немного плакатов «патриотического содержания». Да, вооруженные люди с георгиевскими ленточками. И все. Кстати о «людях с георгиевскими ленточками» из Донецка (батальоны «Оплот», «Восток» и Т.П.). Чтобы не слукавить, вся эта братия была либо местными бандитами, либо ЧВКашниками Рината Леонидовича Ахметова со компаньоны. Что по сути одно и то же. Похожая картина наблюдалась на всей территории ДНР, с той лишь разницей что в других районах «ополченцы» не получали от Ахметова денег. Оружием тогда разжиться было не проблема, «балаклавой» тоже, про георгиевскую ленточку, вообще молчу… Золотой век (так внезапно закончившийся для очень многих из вышеописанных персонажей утором 6 июля) протекал в пьянстве, наркомании, отжиме иномарок автосалонами и недвижимости чуть ли не многоэтажками. Сошки поменьше (на селе и периферии республики) не так шиковали (автосалоны в донецких степях вообще редки…), но также «ни в чем себе не отказывали», в меру возможностей и фантазии конечно. Некоторые из них иногда даже использовали имеющееся оружие не только для рэкета, но и для «подкошмаривания» ВСУ. Впрочем, большинство этим себя не утруждало: как-никак, убить могут, и «золотой век» их проходил без всяких «подкошмариваний». И вот к такой публике прикатило несколько тысяч обстрелянных, прошедших «огонь и воду» и имевших СОВЕРШЕННО иные взгляды на разгоревшееся восстание людей…

Маленькая пикантная деталь. Уже после ухода в Россию, в офис ОД «Новороссия» в Петербурге пришел с предложением помощи человек. Он рассказал свою историю. Летом 14-го он, как патриот, решился поехать воевать «в Ополчение». Летом 14-го всем было известно, где оно, «Ополчение енто», конечно в Донецке! В общем человек попал, «как кур во щи», в доблестный батальон «Восток».

Воевать понятно не пришлось, не за этим донецкие «пацанчики» с Ринатом Леонидовичем и «великим воином» Ходаковским сию банду собирали. И лишь однажды, дело чуть не дошло до стрельбы, когда стрелковцы вошли в Донецк и вся местная мразота, не без оснований побледнела и подумала: «сейчас эти сумасшедшие из Славянска нас расстреляют». В итоге «Восток» был поднят по тревоге с приказом занять круговую оборону по периметру базы. Была, правда, небольшая неловкость. Оказалось, что людей желающих воевать за Новороссиию в батальоне довольно много, они вооружены и давно не понимают, какого лешего они жрут в Донецке водку, пока ребята в Славянске воюют… Воевать они были готовы, но с ВСУ, а не с теми самыми «ребятами из Славянска». Конфликт как-то замяли, но факт остался. Насколько мне известно, в «Оплоте» также было нечто подобное. Забегая вперед, скажу, что через какое-то время не ушедших к славянцам вояк из «Востока» и «Оплота», таки удалось выгнать на передок. Там они прославились несгибаемой трусостью и решительным оставлением позиций. Думаю, на этом можно закончить, и так много чести.

Лишь один эпизод, связанный с «Востоком», остается для меня загадкой, а именно, оборона кургана Саур-Могила. Его защищала в страшные июльские дни группа «Медведя» входившая в вышеозначенный батальон. Я помню, как из Иловайска в бинокль смотрел на восток, над находящимся в нескольких десятках километров от города курганом стояло огромное облако дыма и пыли. Работал Град. Неизвестно, наш или украинский: защитники в критический момент, когда техника ВСУ заползала и «утюжила» высоту, вызывали Грады «на себя».

Среди вышеприведенной публики, на территории ДНР резко выделялась одна фигура, а именно командир Горловского Ополчения Игорь Безлер. Безусловно, не лишенный харизмы и военных талантов, реально готовый воевать «до конца», он в начале своего боевого пути на Донбассе подчинялся Стрелкову. К слову сказать, Горловка была зачищена ополченцами Безлера именно с помощью частей Славянского гарнизона. Но в один момент Безлер, нащупав свой канал поставок оружия и БК, мгновенно послал Игоря Ивановича и зажил «бароном в своей баронии». Естественно, общему делу, такие метаморфозы мало помогают. К слову сказать, подразделения Чечена, Филина и Минера, бросившие фронт в Николаевке и обеспечившие тем самым читателям этих записок много минут захватывающего чтива про выход из окружения и приятные моменты с ним неминуемо связанные, нашли приют именно у Безлера. Люб-ви такое, честно говоря, к Игорю Николаевичу тоже не добавляет. Продержался Безлер в своем «царстве-государстве» до ноября 14-го, но перед Дебальцовской компанией был тихо и бесславно выслан кураторами в Россию. Ибо, хоть и поганец был, но идейный. В настоящий момент занимается регулярным охаиванием Стрелкова на посту командующего в ДНР. Лучше бы помалкивал.

Самое печальное, что силы наши были настолько скудны, что не то что Донецк, мы не могли разоружить периферию республики. В 24 часа Стрелкову нужно было создать оборону вокруг гигантского мегаполиса. И оборона была создана. К счастью, ВСУ не слишком поворотливо разворачивало свою механизированно-бронетанковую пасть от Славянска к совершенно не интересному ей до сей поры Донецку. Всем было ясно, славянцы отдать Донецк без боя не позволят, да и с боем взять его теперь может быть проблема… (как показал июль и август, весьма большая проблема).

И вот, наш самосвал, простясь с нами на перекрестке, где трасса, идущая на Россию встречается с дорогой в правую часть города, уезжает, а мы остаемся в Иловайске. Начинается холодный дождь, плащ-палаток и дождевиков нет. Теплых вещей тоже. Командование удаляется трясти местные власти на все необходимое для хотя бы макета блокпоста. Разведвзвод роты начинает проверку документов и содержимого автомобилей. Знания человека проведшего не один и не два часа в самые разные времена года, под открытым небом на этюдах, подсказывают, что дождь «надолго». Небо так затянуло, что весь день освещение было как в сумерки: спасибо, прямо-таки родной Санкт-Петербург. К счастью, когда объявляли боевую, в нашей комнате не было «Скобаря», он в это время был у «Первого», на совещании. Вследствие чего, его вещи я забрал с собой, а в них имелся свитер, который и спасал меня от холода в те часы.

Ситуация печальная, сидим в зеленке и тупо мокнем под дождем. Откуда-то всезнающая, стоухая и стоокая солдатская молва донесла, в 20 километрах поселок Амвросиевка, а в Амвросиевке этой украинские танки. Встреча с украинскими танками в тот момент сулила исключительно одно: труды украинским танкистам на предмет отмывания кусков наших тел от гусениц боевых машин. В тот момент РПГ у нас было самое большее штуки три, количество выстрелов по ранее описанным нормам… Вспоминалась песня про «Остров Крым»… Хорошо, что сутки в Донецке не были потрачены мной совсем зря. Был приобретен котелок и сухой спирт, общими усилиями развели костер, нашелся кофе и сгущенка, в котелок только успевали заливать воду. Ребята ожили, закурили, пошли шутки.

Смех, солдатская бравада вернулась, и дождь вдруг стал не таким уж мокрым.

В этот момент узнается, что нам под казарму предоставляется метрах в ста от перекрестка расположенная пожарная часть, отправляемся по адресу. Кажется, в абсолютно лысых комнатах уже лежали на полу матрасы, наконец-то можно отдохнуть после бессонной ночи… Падаю на матрас и забываюсь сном.

Начинаются долгие утомительные дни в стояниях на блокпосту и проверке машин. Тоска смертная. Из приятного была встреча местным населением «сепаратистов»: в первые же дни за счет иловайцев была закрыта наша потребность в дождевиках, теплых вещах и конечно… в еде. Надо сказать, что малороссийский менталитет вообще страдает ярко выраженным чревоугодием — вот и русский Донбасс этим за советское время, видимо, подзаразил… Домашних заготовок, свежих овощей, мяса и молока нам навезли столько, что съесть это все не представлялось возможным, даже с учетом того, что ты как-никак, вечно голодное существо, а по-литературному: «солдат». Это притом, что две местные кафешки чуть не подрались за право кормить нас горячей едой. Сейчас вспоминать это очень приятно и… ужасно горько.

Скоро после нашего захода в Иловайск в город приехал «Скобарь». Поделился информацией, рассказал новости, упомянул о создании Политотдела и о своей новой должности его начальника^[1]. Будни текли вышеозначенным образом. Через несколько дней распогодилось, и началась нормальная степная жара, дежурства на блокпосту шли своим чередом. Было и «новое»: в какое-то время командование постановило в кустах близ блокпоста держать круглые сутки РПГ, на всякий случай, с расчетом, естественно. Первым заступил как гранатометчик я. Теперь у меня был законный второй номер, воевавший еще с Ямполя, уроженец Махачкалы, дагестанец, выросший в Донецке с позывным «Шайтан». В тех же уже упомянутых кустах я и Шайтан вырыли чем-то средним между садовой лопаткой и детским совочком (вышеозначенный предмет, был практически выцыганен у одного из ребят нашей роты) первый на блокпосту окоп.

Как-то заехав в Иловайск, «Скобарь» привез мне неожиданное предложение, а именно должность заместителя командира роты по идеологии и работе с личным составом, по-совдеповски замполита. Откровенно говоря, я нисколько не считал себя готовым к подобному, о чем и заявил. На какое-то время это подействовало. А время шло. И кстати не в нашу пользу. По неписаным законам военного времени войско, долго стояш, ее без боев и без дела (чем бы солдат ни занимался, лишь бы…гм…за…долбался. Да), начинает разлагаться. Разложения в прямом смысле слова, за счет исключительной внутренней мотивации 99-98 % - бойцов не было, проявилась она в намного более тонком и может опасном виде. В беспечности. Если очень грубо, то что-то вроде: «Мы Рязанския, до нас не дойдет…». Тут даже и не знаешь, так ли были глупы и трусливы украинские командиры, не раздавившие нас танками… Может, подумали: «знаем этих придурков, мы на них танки, а они с них гусеницы сорвут и ими же боевые машины с экипажами и замочат… Не… пусть расслабятся». Это, конечно, шутка, а не реальный анализ сложившейся ситуации, но мы расслабились. Временами я, тогда простой рядовой гранатометчик, выпрашивал час-другой увала во время между дежурствами на блокпосту и уходил от перекрестка за виадук в кафешку. Добравшись до места, попадал с жары в прохладу помещения, обводил глазами, проглатывая попутно слюну, ряды бутылок с алкоголем, брал кофе с мороженкой и оседал на летней веранде. Прикончив оное, закуривал цигарку. «А жизнь то налаживается… Наши бьют укропов, (отступают, правда, иногда, бывает, что ж…) вон, южный котел организовали, да как раздолбали в нем десантников этих хреновых! (кто помогал его раздолбать, правда, пересекая границу только снарядами, я еще не знал), красота, техника горелая по степи, дым до неба, по первым каналам в РФ рассказывали! Перехват радиообмена украинских командиров, от страха обосс…шихся, в эфире прокрутили! Куда им против Ополчения! А к нам сунутся, того же перца зададим, не лыком шиты, славянцы мы!»

Это конечно саркастический пересказ моих личных да, как мне кажется, и обш, их настроений. Иначе… иначе бы глубже закапывались. Каждый день. И глядишь, к концу июля встретили бы украинскую армию по-другому.

Кстати о «южном котле». Те, кто следил летом 14-го за новостями, должны хорошо помнить эти дни. с величайшим напряжением сил, с потерями в людях и технике, удалось под деревней Кожевня частям 1-й Славянской бригады «срезать» горловину огромного, вклинившегося в нашу оборону выступа войск противника. Не знаю как Вы, читатель, а я помню те дни очень хорошо. В нашей импровизированной казарме, бывшей, напомню, еще недавно пожарной частью, на первом этаже в помещении видимо бывшей вахты, напротив гаражного отделения, был телевизор. Сей непритязательный прибор умел ловить два, много три канала. Один ДНРовский, из Донецка, и один-два из РФ. Не лишним считаю упомянуть еще один интересный факт, а именно: когда «проклятый трус-паникер Гиркин» «сбежал (прихватив (чисто случайно) с собой «героическое Ополчение») из Славянска», одним из первых дел, сделанных им в Донецке, который «собирался оставить» «нашим уважаемым партнерам» (тьфу, украинским фашистам), было закрытие вещания украинского телевидения, день и ночь посылавшего на Донбасс сотни минут пропаганды. Удивительная непоследовательность со стороны «предателя» спишем на «нервное потрясение» и… далее пусть каждый либо пишет в силу своей фантазии, либо обращается к здравому смыслу.

И вот, после многих малых побед и даже иногда, в доступных нам масштабах, тактических успехов, реальная победа, реальная стратегическая победа. Под ударами в десятки раз превосходящего противника удержано несколько десятков километров границы, границы с той землей Великой России, которая, несмотря на все внутренние потери, не рухнула окончательно в бездну отказа от собственного имени, земли, которая как древнегреческому Антею давала силы жить и сражаться Ополчению, те немногие километры границы, соединявшие тогда Новороссию с Россией. Именно по ней пускала свой бронированный бур украинская армия. И на южном направлении тогда оставила в степях свою тяжелую бронетанковую клешню, перекушенную горсткой почти обреченных, но не сдающихся людей. Упав, клешне не суждено будет подняться. Она будет извиваться оторванная от живого организма и в агонии, вслепую растрачивать былую мощь, но тщетно. Самым реальным планом спасения для окруженных будет уход на «территорию агрессора», в РФ (там их примут, будут лечить и кормить). Отдельные очаги уже небоеспособной группировки проживут, никем не трогаемые, еще очень долго, но и сами кроме питания подножным кормом, ничем себя не прославят.

Вспоминаю охватившую меня (и не только меня) жестокую радость, когда в эфир был пущен радиоперехват переговоров украинского комбата с «большой землей». Комбат почти кричал о нехватки всего, чего только может не хватать: боеприпасы, горючее, медикаменты, противотанковые средства (кто на них тогда реальной броней наступал, подскажите?..) И вот, слушая через этот перехват голос всего уже безвозвратно погибающего котла, с тысячами еще живых людей, одни из которых сами взяли в руки оружие, а другие не осмелились его не взять и тем поплатились за свою пассивность, став простыми винтиками в страшной большой игре, я впервые, наверное, пережил чувство нет, не жестокости как таковой, а некого возмездия. Возмездия за первые месяцы войны, когда Славянск можно было бить хоть каждый день из артиллерии, зная, что до гаубичных дистанций у Ополчения с минометами «руки коротки» (а у гаубиц в расчетах тогда стояли ни бойцы «нацбатов» и даже не десантники), что можно на Ополчение ехать «броней», зная, что против брони есть у Ополчения только старое советское гнилье, провалявшееся неизвестно сколько десятков лет, на неизвестно каких складах и не срабатывающее в бою. Что на Ополчение при броне да арте можно уже ехать чуть не с «шутками прибаутками», у них все равно ответить нечем…

Когда я следил из России за военной обстановкой вокруг Сла-вянска, я, как и каждый русский патриот, искренне радовался успехам Ополчения (почти казалось постоянным, на фоне неповоротливой, заскорузлой и тупой, не могущей использовать своей мощи украинской армии). Тогда, мне, не имеющему нынешнего опыта, было трудно понять реальную картину происходящего (то, как я ее себе представлял, даже после тяжелого выхода из Славянска, я уже описал), мне были радостны успехи Ополчения и непонятна (как и многим, часто подобным мне, непонимающим) та тяжесть и жесточайшее напряжение, с которым Стрелков давал свои «интервью-рапорта» из осажденного города, та тяжесть, которая усиливалась с каждым новым его выступлением. Все понятно мне только сейчас, «большое видеться на расстоянии», да и не только в этом дело. Сейчас образно мне сражение за Славянск представляется наиболее ясно в образе битвы Давида с Голиафом. Только с учетом того, что праща наша ополченская была дырявая, да и с камнями дело было худо. И что мы могли?.. Мы героически бросались на наступавшего великана с колышками из заточенных веточек и беспощадно всаживали свое оружие в ноги гиганта, гигант свирепел и тяжело опускал на нас свою дубину, но мы, как правило, успевали разбегаться от места удара. Кровь текла по ногам кажущегося беспомощным исполина, ее было много, и мы наивно ликовали, видя, как она течет. Мы не понимали, что крови этой у исполина тонны. Тысячи тонн. И он будет лить ее хоть до тех пор, пока мы в ней не захлебнемся. Сейчас «южный котел» я воспринимаю как потерю «великаном» нескольких пальцев на ноге. Потеря, которая на время заставит его приутихнуть (на очень короткое, если вообще заставит). Но тогда, в еще таком мирном Иловайске во мне подымалось чувство возмездия, когда я увидел, как наши враги впадали в отчаяние от того, где мы сильнее сжимали зубы. У всех, кажется, в Ополчении была мысль про запертые в южном котле части: «что, хреново? Ну а что?… Навоевались на всем готовом, теперь как мы попробуйте…» Южный котел и в правду казался чуть ли не переломом в войне.

Пожалуй, апеллируя к высказанным в иронично-трагическом тоне нашим настроениям, хочу добавить: едва ли кто-то, даже на уровне командира роты, понимал всю нашу практически обреченность. А теперь, противореча себе, опишу более глубокие личные переживания, то, что тогда осознавалось смутно, как будто невидимо проступало в сознании, а теперь очевидно. Да, ВСУ долбят нас из всего, что есть, и наступают на нас всем, что есть (к счастью все не кулаком, а больше растопыренными пальцами) мы героически держим позиции, сжигаем технику и уничтожаем личный состав, наши потери всегда в разы меньше (уж я регулярно бывающий в штабе успел переговорить со многими) и… ты думаешь обо всем этом и вдруг между ликованием и подъемом, вспоминаешь старую сказку, про битву Ивана Царевича со Змеем. И вот уж который раз мы срубаем змею голову, только успеваем мечом махать, да глядишь… Где была одна голова, две выросло, где было три, там шесть… Бравада мешалась с чем-то тревожным: нам давно сказали, что Иловайск одно из важнейших направлений, что с юга Донецка противник накапливает силы. Сказать-то сказали, да ничего не дали… Ну, обжились мы кое-как, патронов нам подкинули, карабинов, даже АКМов и 47-х ржавых насквозь, да разве это сила? От танков город должны защищать штук 5 (4?) РПГ-7 (про количество и, главное, качество боеприпасов молчу) один «Шмель» (в итоге не сработал) и два ПТРСа… Из «техники» легковые автомобили. Живем ребята…

Гроза, бушующая попеременно, то на одном, то на другом участке фронта, приближалась и к нашему «тихому уголку». А пока она все только «приближалась», я продолжал регулярно кататься в Донецк. Посещал там штаб, беседовал со знакомыми, делился информацией и сам ее от них получал, сдавал строевые записки очаровательной батальонной писарше Лизе и не забывал при этом выпить чашечку кофе, конечно же, в ее компании. Донецк по-прежнему выглядел, хоть и опустевшим, но совершенно мирным городом. Помню, особенно меня поразила сцена, где рабочий на улице сдувал в кучи «феном» опавшие от жары листья. Мелькнула очень короткая и простая мысль: «война идет, а тут… нет важнее дела, чем чистота тротуаров». Вообще, этот дикий контраст сильно действовал на нервы, и, увы, не все могли с ним совладать. Были случаи, когда на блокпосту ребята срывались на рабочих-водителей, которые вместо того, чтобы защищать родной Донбасс, спокойно гоняли свои фуры через, еще пока прозрачную, линию фронта. О «мирных» донецких «мужчинах», стремящихся как можно скорее покинуть родные края, в которых так едко запахло пороховой гарью, я вообще молчу. О… Сколько «за родной Донбасс» было сказано пьяных и не пьяных слов и клятв, сколько порвано рубах всеми этими «работягами», «заводчанами», «шахтерами»… Сколько грозных кар обещали все они «фашистам и бандеровцам» (и прочим наемникам мирового капитала), если те: «только посмеют сунуть свои кривые рыла к нам, на нашу священную землю Донбасса, политую кровью наших дедов!!!» И вдруг «они» «посмели». Эти злые, коварные «они» не просто посмели «сунуть кривые свои рыла», они приехали в составе армейских частей, со знаменами и флагами, на танках и боевых машинах. «Они» стали расстреливать донбасские города из гаубиц и систем залпового огня, давить гусеницами, крушить огнем. В воздух от сотен разрывов полетела донецкая земля, политая не только кровью «дедов» (и когда мы уже перестанем начинать мерить, кровавую, страстную, жестокую историю нашей Родины только с 22 июня 1941 года?..), а десятков поколений русских людей.

И вот, когда это случилось, сотни тысяч здоровых, способных держать в руках оружие мужчин, еще вчера клявшихся «стоять тут насмерть, как в Сталинграде» встали, и… убежали.

В «Ледяной поход» за Россию с Корниловым ушло примерно столько же людей, сколько вошло со Стрелковым в Донецк в начале июля, 2014-го года. О том, к каким трагическим последствиям привело равнодушие русских людей в 1918-м году, мы уже знаем, о том, к чему в итоге приведет равнодушие 2014-го года нам еще предстоит узнать.

Вспоминал я в мае того же года, после Одессы, стихи Арсения Несмелова. Равно они относятся к Донецку в частности и к Донбассу вообще. Еще в Славянске, видя процентное соотношение вставших в ряды Ополчения местных мужчин, столь контрастировавшее с ожиданиями, Стрелков отдал приказ, принимать в Ополчение женщин, о чем недвусмысленно упомянул в видеообращении.

Помню один из неловких моментов, произошедших со мной в Донецке, на территории штаба бригады, который располагался в бывшем здании СБУ. Во внутреннем дворе-колодце, я сидел с кем-то из ополченцев на скамейке, что между часовней и входом в столовую (эти скамейки выполняли роль курилки). Курили, разговаривали. Мимо проходили туда-сюда бойцы. В какой-то момент, из общего «потока» подошла девушка, не думаю, что сильно старше меня, с оружием (не помню, со снайперской винтовкой или автоматом), и закурила. По неписаным законам этикета фронтового братства каждый, если явно видит, что важном разговору не помешает, может просто подойти к паре незнакомых бойцов и в зависимости от настроения либо поболтать да пошутить, либо высказать что-то «общее, накипевшее» (с личным в данном случае такой простоты все же нет). И вот, нервно закурив, бросает несколько раздраженных фраз на тему: «как же это задолбало… позорище… за нас мужики из России воевать едут, мы бабы за оружие взялись, а наши, донецкие, либо сбежали, либо пиво по диванам бухают, сволочи…» Я неловко туша о край урны «бычок» смотрел как-то в сторону, сейчас не уверен, но, кажется, ополченец, с которым я стоял тогда рядом, тоже чувствовал за мужскую часть человечества какую-то неловкость, несмотря на то, что так же как и я имел в кармане не синий а красный паспорт…

Боев за город в июле не было, но потери мы все же несли. Как-то раз, наша разведка, возвращаясь домой после того, как «покошмарила» украинцев, сбилась с пути и попала под огонь. Группе удалось уйти в полном составе целиком, всем, кроме одного бойца. Пуля попала нашему пулеметчику в бок и дошла до сердца, смерть наступила мгновенно. Родом погибший был из Ждановки. Через пару дней были похороны. Мы приехали с командиром роты и его замом. Крошечный городок, каких много на Донбассе. Долго плутаем по улицам с разбитым асфальтом и, наконец, между сутулых советских ни то «много» ни то «мало» этажек и иных неказистых строений находим наш поворот во дворик. А вот и тот дом… Деревянный двухэтажный.

как говорят «барачный тип постройки»: таких и по сию пору хватает и у нас в провинции. Жаркое утро, солнце уже печет, а зайдешь в парадную, и как будто попадаешь в другой мир: яркое слепящее солнце сменяется полумраком, зной мгновенно уступает место сырому холодку. Скрипучие половицы, истертые сотнями рук перила лестниц. Выходит мать, уже пожилая женщина, на вид лет шестьдесят, сын у нее был один. Скоро из морга привозят тело, перед парадным ставят табуретки, на них гроб. Батюшка начинает отпевание. Вокруг стоят соседи, несколько поколений людей, многие знали нашего погибшего еще мальчишкой, кто-то учился, может, в одном классе с ним, вместе играли в этом тенистом, зеленом дворе, сидели за одной партой, а теперь… а теперь две табуретки и на них гроб, с телом убитого ополченца. После отпевания мать погибшего все подходила к нам и без слез (почти не плакала, но разве сдержав слезы, скроешь?) повторяла, умоляла нас: «Ребятки, берегите себя, пожалуйста». Да только как, на войне «уберечься»?.. Если бы узнать эту науку, то и убитых бы, глядишь, не было бы.

Похоронили погибшего на местном кладбище. Когда давали «последний залп», кто-то, конечно, не сдержался и начал садить в воздух очередь, многие последовали его примеру.

В конце июля к нам неожиданно перекинули тогда еще малоизвестного «Гиви» с парой «Нон» (дело как-никак пахло жареным). «Ноны» «сдружились» с взводом разведки и по ночам (днем техника не выдерживала жары) «кошмарили» украинцев. Я занимался бумажками. А именно составлял списки личного состава и вооружения, делал удостоверения ополченцев, подавал записки по роте, делал нашим бойцам справки, по которым предприятия, с которых ушли в Ополчение люди, обязаны были продолжать выплачивать им зарплату и т. п. Через некоторое время случилась беда. Наши передовые позиции проходили по старой, одноколейной ж\д насыпи, «перерезающей» посредством виадука трассу Иловайск-Россия. В одну ночь, «Ноны» работали в районе насыпи, но, несмотря на команду командира, несколько бойцов из глупого любопытства не оставили район, из которого вели огонь наши самоходки. Ответный огонь украинских минометов не замедлил. В итоге, у нас трое раненых, двое тяжелых. Легче всех отделался молоденький боец с позывным «Мамай», небольшой осколок попал ему в правую ладонь. Первый тяжелый, с позывным «Мешок», получил осколок в голову, но был транспортабелен и увезен той ночью в Донецк, со вторым бойцом было труднее…

«Туча», такой позывной имел второй тяжелораненый боец, был сильно посечен осколками. Высокий, сильного сложения… его организм долго не сдавался. «Тучу» доставили в Иловайскую больницу, но что может простоя провинциальная больница против множественных осколочных ранений?.. Через несколько часов он умер.

На следующий день в расположение принесли личные вещи погибшего. Все по мелочи, небольшая сумка, почти кошелек и еще не разрядившийся мобильный телефон. Я взял вещи и положил на столе в своей комнате. Было уже поздно, я и «Монах» тогда вместе, курили, разговаривали. Вдруг телефон зазвонил. На дисплее еще живого телефона отражалось живое имя, и мы молча смотрели, как на беззвучном режиме то загорается, то гаснет дисплей. На нем высвечивалась имя: «Милка». Все было понятно, конечно, по имени. Потом я узнал, что под этим именем его возлюбленная, звонящая из беженского лагеря в Ростовской области… В полутемной комнате я и «Монах» несколько секунд молча смотрели на дрожащий телефон. Телефон замолчал. Мы вдруг как бы ожили, «Монах» начал мне напоминать, что я замполит и должен был взять трубку, все сказать, и т. п. Сам он брать трубку и рассказывать, конечно, не рвался. Вдруг телефон вновь заморгал дисплеем и начал медленно извиваться на столе. Тогда, через несколько секунд я сделал то, о чем мне сейчас очень трудно, и если угодно, стыдно вспоминать, я подошел к столу и вынул аккумулятор. Тогда я по-другому не мог. Потом, уже скоро я смогу сдержанно и почти спокойно сказать матери погибшего в Шахтерске бойца: «Ваш сын погиб». Но тогда… Тогда еще не мог.

Тело отвезли в Донецк. В морг госпиталя на улице Калинина. Через день или два должны были быть похороны, я выехал последний раз проститься с бойцом. После двенадцати дня были на месте, в морге ударил запах, как мне до сих пор кажется, к которому невозможно привыкнуть, запах формалина. Кажется, что он пропитывает тебя насквозь, проникает в одежду, в волосы, кожу… Кажется, ты ощущаешь его спустя дни. Во дворе встречаемся с родными. Активнее всех сестра погибшего, чувствуется, что все хлопоты о прощании с погибшим она взяла на себя. Короткое знакомство, короткая история… До этого я о судьбе ополченца с позывным «Туча» ничего не знал: просто боец во взводе ополченца с позывным «Абрам». Теперь все приближается, видятся доселе неизвестные детали, двухмерная картина становиться беспощадно живой. Сестра все рассказывает про брата, про его оборвавшуюся у брошенной ж/д дамбы жизнь. Поехав в Славянск, сказал родным, что едет в Харьков, на заработки (на Украине таким не удивишь). Сразу тогда кольнуло, что родным я сказал, что «еду писать этюды на севера» (и ведь тоже…не удивил…). В итоге его родные узнали, слезы, истерики по телефону, все, как и у всех, как-то улеглось, а теперь… Теперь только раскаленное от жары блочное здание в глубинах кромки проспекта Калинина, да раскаленное, но, только изнутри.

Полуденная жара уступает место тяжелой, наформалиненной прохладе сразу за порогом. Пустой гулкий холл. Все по классике. Шаги гулко отдаются эхом в безлюдной прохладе. Какие силы устраивают из всякого вполне светского, гражданского морга, целое царство Аида, со своими неписаными законами и обрядами?… Среди пустынного холла замечаешь дверь в небольшую не то справочную, не то регистратуру: объясняемся, обмениваемся бумажками, забираю последние справки не отпускающей на тот свет покойного земной канцелярии. Впечатления, как и всегда на той войне, пу-тайные… Помню подошедшего к нам и бывшего явно в курсе судьбы погибшего, как и моей нынешней (а кто знает, эту мою судьбу завтра?..) врача. Дедушка, явно пересиливший семидесятилетний рубеж, нервно сплевывая, выносит пару ласковых в адрес «родных, героических тружениковДонбасса», ну и пр. их «массовость». Не в моргах. Естественно.

Все справки взяты, я выхожу к родным. Вдруг сестра «Тучи» очень как-то робко говорит о том, что брат был награжден георгиевским крестом… На отданной, изорванной осколками форме его не было. Я прошу минуту подождать и, чуть отогревшись, после палат вечного покоя, снова вбегаю в ледяной холл. Ловлю мальчика санитара, объясняю ситуацию. Тогда я вспомнил, что, приезжая на передок роты, общаясь с бойцами (а тогда все награждения проходили в Донецке в моем присутствии, и кавалеров я знал лично), общался с «Тучей», и он мне сказал, что боится потерять крест, нося на форме, поэтому повесил вместе с нательным, на шею. И вот сейчас это вое-поминание пригодилось, хоть и горько, но стало хоть как-то полезным.

И снова этот проклятый холодный холл морга. Я одиноко хожу по нему, какой-то неприлично живой. Наконец-то. Слышу издали шаги, тот самый мальчик санитар подходит ко мне и с совершенно спокойным видом кладет мне в ладонь 11 граммов вылитых в форму креста серебра. И уходит. Холодно внутри морга. Но крест холоднее. Он слегка обжигает руку. Чуть-чуть. Я смотрю на крест. В канавках крыльев черная, запекшаяся кровь.

Несколько шагов, и я на свободе, я живой. Жара, ветерок, зелень тополей. Несколько десятков метров, и я перекладываю еще холодный «Георгий» в руку сестры погибшего. Надеюсь, это запомнилось ей не так, как мне, когда я принимал крест от санитара…

Едем на грузовой «Газели» в Енакиево, родные решили хоронить близ дома. По дороге мне звонить комроты, кричит что-то про прорыв украинцев и чтоб немедленно возвращались. Хрен с ним с «прорывом» (что за «прорыв» до сих пор не знаю), но тело довезти надо. От городка недолгий, километра полтора путь до поселка, тормозим.

Беленький домик, с уютным внутренним двором, а во дворе на табуретках гроб. (Я получил еще несколько звонков с требованием срочно возвращаться.) Времени нет. Сестра очень просит, чтобы мы дали прощальный залп. Нас, ополченцев, четверо. Я приказываю встать в строй у гроба, перевести на одиночный и дать три залпа, в честь погибшего товарища, далее «быстро в машину!». Я сам еще успеваю положить земной поклон и, подбежав к гробу отдать погибшему последнее целование. Чуть не набегу вскакиваю в «Газель»: а, чего доброго, и вправду, прорыв?..

Выезжаем на трассу и тут замечаем на асфальте следы техники (БМП), сразу же начинаем судорожно вспоминать, а когда ехали оттуда, они уже были или нет?.. В итоге опасность проходит мимо, прорыва никакого нет, спокойно возвращаемся в Иловайск.

В тот день прорыва не было, но это в те дни скорее исключение. Наша редкая, слабая, растянутая по непосильному фронту оборона рвалась то тут, то там. Спасало лишь то, что противник всегда бил не кулаком, а растопыренными пальцами, за счет чего прорывы удавалось вовремя купировать резервами, впрочем, столь же незначительными. К этому привыкли. Помню, заехал как-то в штаб на Донецкое СБУ. Мне был зачем-то нужен начштаба бригады, его не было на месте, на мой вопрос о местонахождении начштаба, «Скобарь» флегматично ответил, что «Михайло» отправился отбивать какой-то танковый прорыв под Донецком. По всему становилось ясно, что «Михайло» надоело целыми днями сидеть в штабе, перебирать бумажки, разглядывать карты, совещаться и, думаю, более всего постоянно выслушивать бурным потоком текущих к нему всяческих бестолковых дураков, в числе которых регулярно оказывался и я, вот и отправился «проветриться».

Пару слов о моем впечатлении от «Михайло». Это был немолодой азербайджанец, кажется, кадровый военный еще советских времен, из которых он, каким-то ему одному ведомым образом вынес то, что не смог вынести с собой, наверное, ни один сын Азербайджана, а именно идею «дружбы народов», а, точнее, идею единства с Россией. Одна черта запомнилась мне в нем навсегда: его железное, непоколебимое спокойствие, точнее даже, может быть, сдержанность. Я не представляю себе обстоятельства, которые бы смогли эту сдержанность прорвать, не представляю его кричащим или матерящимся, да даже и просто раздраженным. Как это ему удавалось, для меня загадка до сих пор. Разумеется, я относился к нему с большим внутренним уважением, но, несмотря на это, не преминул за-динамить одну порученную мне работу. Ситуация была несколько комичной. Как-то «Михайло» со «Скобарем» задумали сделать для техники 1-й Славянской бригады какие-то трафареты, для обозначения «свой-чужой», под руку попался я, и сработало железное, армейское: «Художник? Иди крась забор!». Но, как я уже говорил, дело это я отправил куда-то далеко.

Как-то раз, до нашей роты долетел прелюбопытный слух, а именно: на ничейной полосе (а она занимал много километров), в районе поворота с трассы к поселку Многополье, приехал «Урал» с украинцами, и оборзевшие украинцы, видимо забывшие от местной водки «че почем», стали там возводить блокпост. Реакция была скорой: в двух словах к оборзевшим украинцам приехал взвод разведки и расстрелял их не успевший родиться блокпост из «Утеса» и прочего стрелкового оружия, я в операции непосредственно неучаствовал, но по ощущениям, наши вояки тоже решили особой прыти не проявлять, а просто пугнуть врага (убитых у противника не было)^[2], и пугнули. В итоге «войны света» бежали, при этом бросили все имущество, от кружек и матрасов до знамени включительно, знамя по идиотскому приказу комроты «Лета»^[3], было сожжено на месте (так он вместо второго «Георгия» мог запросто теперь получить как еле-дует от Первого, если бы тот узнал), а матрасы, плащ-палатки и т. п. сослужили нам добрую службу. Мне досталась плащ-палатка, на которой заботливой украинской рукой был выведен герб Украины, окруженный надписью «УПА УНАУНСО». Что стало с прежним хозяином, увы, навсегда, думаю, останется для меня секретом, но судя по тому, чем для ВСУ закончился штурм Иловайска, судьба его печальна. В общем, спасибо взводу батальона «Днепр-2» (так гласила надпись на флаге) за материальное обеспечение нашей роты, к слову даже кое-что из БК мы тогда получили.

Теперь хотелось бы снова немного отвлечься от непосредственно личных воспоминаний и освятить один очень важный, пожалуй, судьбоносный момент, осознанный мною во всей своей жуткой сути только спустя время после возвращения, я имею в виду позицию Московской Патриархии, занятую ей в те дни.

Помогало ли Ополчению местное духовенство? Да. Но какое? Рядовые священники. Не архиереи (на этом замечании в общем-то можно было бы и закончить, так как в нем выражено все реальное отношение МП касательно судеб русского народа). Вообще священство разделилось на три категории. Начну с самой печальной: это те «наемники», что просто сбежали, бросив свою паству под снарядами и минами сгорать в буре гражданской войны. Вторая категория — те священники, что, оставив алтари взяли в руки оружие и ушли в Ополчение воевать, к ним у меня двоякое отношение, так как за два месяца на Донбассе, я так и не смог ни разу причаститься, а хотелось… И третья — те, что поддерживали Ополчение, скажем так, «по профессии», а именно духовно. Молились о победе Ополчения в алтаре, благословляли идущих на брань воинов, окропляли их святой водой, отпевали «за други своя на поли брани убиенных», освящали знамена, те самые знамена со Спасом Нерукотворным, где над ликом было написано «За Веру, Царя, и Святую триединую Русь». Эти священники просили только об одном, что бы в кадр фотоаппарата не попадали их лица. За помощь Ополчению, священник мог попасть под гонения своего лжеархипастыря.

Каждый день на Донбассе и Луганщене в те дни кипели страшные бои, смерть уносила жизни как людей с оружием, так и мирных жителей. Горста русских людей, не давших сломить свою национальную идентичность за 90 лет разных русофобских «украинизаций», от ленинской до майдановской, насмерть бились за свое право быть русскими, быть частью России, быть едиными со всей Русской землей. Где патриархии, уже давно специализирующейся на предательстве русского народа, было внять тому зову, что поднял на брань тех людей?

Еще второго март, патриарх направил митрополиту Онуфрию послание, где скорбел о таких милых любому национально мыслящему русскому человеку вещах, как: «Под угрозой — существование Украины как единого государства» (я грешный ехал на Донбасс именно с целью этот поганый антирусский госпроэкт похоронить) Или: «…на дорогой для моего сердца земле Украины». «Никто из живущих сейчас на Украине не должен чувствовать себя чужим в своем родном доме» (опять отрыв от реальности, когда новые «крестоносцы» уже недвусмысленно обещали задушить ненавистную схизму, проживающую на юге и юго-востоке). «Нельзя допустить дальнейшей поляризации общества» (видимо имеется в виду, на тех, кто за «Святую триединую Русь» и тех, кто за Украину. Спасибо); «Украинский народ должен сам, без внешнего воздействия, определять свое будущее» (Какой-какой народ?…); «Братство русского, украинского и белорусского народов — реальность, выстраданная историей и многими поколениями наших предков» — вот и кончилась ваша советская «реальность». И это было только начало, впрочем… почему начало? Начало было как минимум в создании украинской и белорусской православных церквей, что де-факто (да и де-юре) признало, что народы эти, разные. Про братство их, было актуально слово-блудить хотя бы до 2014 года… Дальше было больше. В первых числах мая (уже после начала открытого вооруженного противостояния в Славянске и сожжения Дома профсоюзов в Одессе) патриархия опубликовала текст молитвы (внимание) «Молитва о мире на Украине». Комментарии, как говорится, излишни, но я, пожалуй, разберу и ее.

Вот сие творение, воистину венец словоблудия всех книжников и фарисеев из МП, такого я еще не читал:

«(данная молитва за Украину читается по благословению Святейшего Патриарха во всех храмах Русской Православной Церкви).

Всевышний Боже, Владыко и Содетелю всея твари, наполняяй вся величеством Твоим и содержаяй силою Твоею.

К Тебе Великодаровитому Господу нашему припадаем, сердцем сокрушенным и усердною молитвою о стране Украинстей, распрями и нестроениями раздираемей.

Премилосердый и Всесильный, не до конца гневайся, Господи! Буди милостив нам, молит Тя Твоя Церковь, представляющи Тебе начальника и совершителя спасения нашего Иисуса Христа. Укрепи силою Твоею верныя люди в стране Украинстей, заблуждающим же просвети разумный очи светом Твоим божественным, да уразумеют Твою истину, умягчи их ожесточение, утоли вражды и нестроения на страну и мирныя люди ея воздвизаемая, да все познают Тебе, Господа и Спасителя нашего. Не отврати лица Твоего от нас. Господи, воздаждь нам радость спасения Твоего. Помяни милости, яже показал еси отцем нашим, преложи гнев Твой на милосердие и даждь помощь Твою народу украинскому, в скорби сущему.

Молит Тя Церковь Русская, представляющи Тебе ходатайство всех святых в ней просиявших, изряднее же Пресвятыя Богородицы и Приснодевы Марии, от лет древних покрывающия и заступающия страны наша. Возгрей сердца наша теплотою благодати Твоея, утверди волю нашу в воли Твоей, да якоже древле, тако и ныне прославится всесвятое имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, во веки веков.

Аминь.»

Для тех (особенно обращаюсь к православным воцерковленным людям, которые набожно крестились, когда во время литургии под сводами храма читалась эта иезуитская грамота, «о мире всего мира») кто «не в теме» объясняю: это молитва, за победу ВСУ над Ополчением. Не верите?.. Поясняю, по тексту. «К Тебе Великодаровитому Господу нашему припадаем, сердцем сокрушенным и усердною молитвою о стране Украинстей, распрями и нестроениями раздираемей». Что это значит? Антирусское государство «Украина» взорвала очередная революция, которая провозгласила, разумеется, прозападные, антирусские лозунги. Как я уже упоминал, оставшиеся еще в живых после многих лет «украинизации» русские люди поднялись на борьбу, сначала политическую, а потом и вооруженную, для того, чтобы от этого замечательно государства избавиться. Так вот, «раздиратели» «страны Украинской» были именно жители юго-востока, и эти первые строки «молитвы» направлены против их борьбы.

«Укрепи силою Твоею верныя люди в стране Украинстей» — тут вас просили помолиться за майданщиков, бойцов АТО и нацбатав, ибо только они на этой войне боролись за целостность государства «Украина», Ополчение за Украину никогда не боролось, для справки жовтоблакитные мазепенско-петлюровские тряпки всегда были у нас в роли половых ковриков.

«Молит Тя Церковь Русская, представляющи Тебе ходатайство всех святых в ней просиявших, изряднее же Пресвятыя Богородицы и Приснодевы Марии, от лет древних покрывающия и заступающия СТРАНЫ наша» — вроде все безобидно, но тут очередное признание государственности Украины. И Белоруссии, кстати. В общем, как и сотни лет назад, дьявол кроется в деталях.

Вот так и молились православные о нашей погибели. Впрочем, Бог в те летние дни, думается мне, слушал совсем другие молитвы, молитвы, творимые не под сводами столичных храмов, провозглашаемые маститыми пресвитерами и дьяконами, а то и архиереями, но те, что грубо, неотесанно шептал, трясясь под залпами Града, молодой шахтер, который только и знал про Христа, что Он есть и что Он обязательно поможет, потому что надеяться нецерковному ополченцу-шахтеру в отличие от книжников Московской Патриархии в те дни реально было более не на кого.

В те дни произошло со мной еще одно преудивительное событие. Дело вот в чем. Так получилось, что наша группа ехала на Донбасе несколько не полностью. С нами должен был ехать еще один человек, мой давний друг, хоть и возраста моего отца, дядя Женя. Для многих знавших его, он так и останется просто «Женей-электриком» и мало кто будет знать, что «Женя-электрик» был еще и ветераном спецназа ВВ, участником боевых действий в нескольких горячих точках разлагающегося Советского Союза. Когда день отправки был уже назначен, я сразу стал звонить ему, но телефон был отключен. Не помню, сколько дней я набирал его и в гневе бросал трубку, однажды номер ответил, все оказалось очень плохо. Женя во время работы сорвался с лесов и получил сотрясение мозга. Дозвонился я ему в больницу, трогательно сейчас вспоминать, как он все давал тактические советы про борьбу станками противника, вертолетами, боялся за нас «необстрелянных»… Так и пришлось выехать без него. Но на дяде Жене все заживало как на собаке, старый элетрик-спецназовец быстро очухался и поспешил к нам. Поспешить-то поспешил, да пошло нелегкое… С помощью Жучковского благополучно пересек «ленточку», далее сначала умудрился потерять зарядное устройство к телефону потом и сам телефон. Слава Богу, попал в подразделение 1-й Славянской, успел повоевать под Саур-Магилой и оказался со своей частью на отдыхе (я так и не понял, у нас кто-то отдыхал??) в Донецке, на Донбасс-арене, куда я «случайно» приехал за какой-то ерундой. Как сейчас помню, как я выхожу из темного коридора на свет двора, впереди проходная, навстречу мне идет невысокий мужчина, коротко стриженный, в очках, с бородкой, на теле камуфляжная майка и штаны. Сначала я не понимаю, почему он идет ко мне с распростертыми руками и сияющей улыбкой, и вдруг доходит, это же дядя Женя, просто побритый!!! Обнимаемся крепко, потом то я его поднимаю в объятиях от земли, то он меня, когда успокаиваемся идем к нему в «располагу», все ему объясняю про то, где воюю, звоню «Скобарю», который на тот момент стал уже начштаба бригады, и этим же вечером увожу «рядового» к нам в Иловайск.

Был конец июля, 31-го мне исполнилось 25 лет, «Скобарь» подарил мне пачку патронов к ПМу, а на следующий день мне достался еще один нежданный мной «подарок»: мы с ребятами из другой роты нашего батальона поехали на Харцызский канатный завод и мобилизовали несколько единиц легкового автотранспорта, мне достался хоть и не новый, но вполне убедительный черный Фольксваген Пассат. Водить я не умел, учился «на ходу», помогал мне один из ополченцев, который фактически стал моим официальным инструктором. Через пару дней он решил, что мне можно выехать в город. С тех пор жители Иловайска уводили домой детей, да и сами скорее прятались в укрытия, завидев вдалеке знакомый черный Фольксваген… не все получалось у меня сразу. Впрочем, машину я не разбил, лишь однажды с удивлением заметил на правой задней двери небольшую вмятинку, но где я ее получил, загадка для меня и сегодня.

В Донецк, хоть и опустевший я выезжать сам не решался, ПДД как-никак я вообще не знал. Самое дальнее, куда катался, это Харцызск. Помню как-то повез двух девочек-поварих на рынок за продуктами, добрались благополучно. Скучать в машине не хотелось, и я пошел прогуляться по рынку, заодно хотелось найти какие-нибудь диски к не по статусу машины допотопному проигрывателю, неготовому читать даже DVD, про флешки я молчу. Затея пойти в форме на рынок внезапно приобрела незапланированные черты. Завидев ополченца, продавцы то тут, то там начинали меня бесплатно угощать, причем в количествах «чтоб и ребятам хватило». Когда я добрался до электротоваров, дабы купить зарядку для телефона от прикуривателя, оказалось что купить я ее не могу, могу исключительно взять даром… В общем, с рынка я вышел с пакетами, чуть не большими чем повара. Диски я, кстати, нашел, но репертуар, увы, на харцызском рынке оказался… ммм…немного не мой. Надеялся на Высоцкого, но, раскупили, катался под Мишу Круга. Помню как уезжали обратно: снимаясь с места и выезжая на дорогу, умудрился пару раз по глупости заглохнуть, но все же выехали, но вот перед тем местом где трасса на Иловайск должна скреститься с трассой Донецк-Зугрес, асфальт делает резкий поворот… Вот, он стал для меня сущей неожиданность (а надо сказать, что, несмотря на мягко говоря незначительный водительский стаж, ездил я на больших скоростях). В общем, когда все миновало и адреналин отпустил, я только подумал: «как мне удалось так мягко вписаться в поворот?…» Удалось… В общем, все оказались целы и благополучно прибыли в город.

Тучи над Иловайском сгущались, «Скобарь» недвусмысленно сообщал мне о концентрации группировки противника на юге Донецкого выступа, и, вот, в конце июля полетели «первые ласточки». 76-я аэромобильная бригада прорвалась к Шахтерску, что фактически перерезало единственную асфальтированную автомобильную дорогу от Донецка до «большой земли». В те дни машины шли полями, по проселкам. Я тогда плохо представлял значение происходящего, поэтому, как всегда, лег спать довольно рано и уже дремал, когда к зданию пожарки подъехала машина и прошедший к лестнице на второй этаж комроты «Лето», на ходу постучав в дверь, крикнул: «Замполит, на совещание». Я поднялся в одних штанах. Картина, представшая пред моими глазами, была тревожной. На втором этаже пожарки были собранны все взводные командиры плюс «Гиви», командир недавно переброшенных к нам «Нон». Вот, что я увидел, в прямоугольной, горизонтально вытянутой от меня комнате: сидят командиры, «Лето» что-то говорит, но мечущейся как тигр в клетке «Гиви» обрывает его и характерно картавя спрашивает: «То есть, ты хочешь сказать, что нас посылают, отбигать Шагтегск???»

Лето отвечает: «Да». Помню всю картину и сейчас. Я пришел одним из последних, и смотрел на все, опершись на косяк двери, слева направо. Комвзвода «Бокс» сидит, чуть покачиваясь корпусом взад и вперед, на лице большие капли пота, далее сидит прислонившись спиной к стене тоже комвзвода «Абрам», он держится спокойно, ему лет пятьдесят, владеет собой, потом комроты «Лето», он как обычно немного контужен как будто, за ним комвзвода разведки «Мебельщик», он внешне спокоен, у него саркастически вырывается: «да не все ли равно, где укров мочить», но я вижу, что он также жутко напряжен. Потом стоит комвзвод «Грек», стоит спокойно, курит, как и «Абрам», ждет, чем все это кончится. И на все это смотрю я. После фразы, что нас посылают отбивать Шахтерск, я помню, мне стало неуютно. Может виной холодная степная ночь, рвущаяся в комнату через открытое настежь окно, но меня начало слегка потряхивать. А, может, дело еще в том, что по слухам, долетавшим до нас, в Шахтер-ске был, так сказать, немножко Сталинград. Помню, до войны мне казалось очень интересно поучаствовать в городских боях, отлично помню, как этот интерес меня предательски покинул в ту ночь. Я выкурил сигарету, и меня отпустило, дрожь прошла, я снова спокойно владел собой. После совещания «Лето» достал большую коробку блоков сигарет, которая немедленно стала коробкой из-под блоков сигарет. Я спустился вниз собирать вещи, но тут «Лето» сказал, что я остаюсь в Иловайске, стало вдруг обидно. В Шахтерск отрезали пол нашей роты, чтобы заткнуть прорыв набирали «с бору по сосенке», еще во время совещания «Гиви» резонно говорил «Лету», что оставлять в Иловайске отряд в 80 (примерно) человек — это безумие, на что «Лето» столь же резонно говорил «Гиви», что это приказ «Первого», и ему виднее, что и где оставлять, в итоге взвод «Абрама» и «Мебельщика» под командованием «Лета» ушли в Шахтерск, последние машины ушли глубокой ночью, мы проводили их, еще не зная, что скоро будет у нас.

Тут, думаю, будет уместным написать пару слов о моих отношениях с «Гиви». По уходе «Лета» с двумя взводами «Гиви» стал командиром нашей роты и попутно командиром двух «Нон». Штаб он выбрал себе в центре города в одной многоэтажке, по виду что-то вроде студенческой общаги. Там каждый вечер проходили совещания с комвзводами. Отношения наши сразу установились вполне рабочие, я все также выполнял бумажную работу по роте и в командование этой самой ротой особенно не лез. Как мне кажется сейчас, после прошедшего времени и полученной информации, «Гиви» в отношении ко мне почувствовал, что за мной есть вполне влиятельные люди в Штабе, и ссориться со мной по пустякам (да и не только) не нужно, и мы не ссорились. Что я могу сказать о «Гиви» как командире? Он запомнился мне, как лично чрезвычайно отважный и храбрый человек (потом мне приходилось от ополченцев, знавших его в 2015-и году, слышать о совсем другом «Гиви», возможно, но я буду писать о том что, видел тогда). В начале августа к нам перекинули группу разведчиков под командованием Илоны Боневич, позывной «Боня», с ними, не забыв взять «Ноны», «Гиви» по ночам регулярно кошмарил укров то тут, то там. В идеале другого для «Гиви» и не нужно бы было: человек тридцать личного состава (что бы до каждого можно было докричаться…) и пара самоходок. Проблема была в том, что человек должен был командовать более чем сотней бойцов и оборонять город. А вот это для «Гиви» как командира было явно не по силам. Закончилось это тем, что битва за Иловайск со стороны Ополчения выглядела множеством разрозненных, не имеющих связи друг с другом групп, хаотично действующих в отрыве от соседей и не знающих ни обстановки, ни своего маневра. Это была общая беда Ополчения, про это я уже писал, вспоминая бои за Николаевку и причины и обстоятельства ранения командира нашей роты «Мачете».

В те дни я с еще одним бойцом по благословению «Гиви» поехали в Харцызск мобилизовать автотранспорт для нужд фронта, поехали мы на Харцызскгоргаз. Нашли начальство, завязалась беседа, общий смысл которой был очевиден, мы уже осматривали грузовую газель, когда к просторному гаражу подкатила «буханка», и из нее выбежало человек восемь, что характерно с автоматами, и… Георгиевскими ленточками. Трудящиеся вылезшие из буханки окружили нас полукольцом и взяли автоматы на изготовку «от бедра», следом за ними вперевалочку к нам стало приближаться некое тело в камуфляже и кубанке (в те дни верный признак подонка и тыловика). Тело обладало огромным пузом и гонором, тело начало мне что-то угрожающе орать. Я, признаться, даже не хотел разбираться в смысле тех букв, которые тело посылало мне в уши, я начал говорить в ответ. Надо сказать, что от природы я одарен весьма не тихим голосом, что в свое время (в Николаевке) было даже предметом нареканий товарищей по кукушке (Печора, блин, тише!!!) После такого ответа тело начинает понимать, что не все так просто с «этими двумя», завязывается более конструктивный диалог, в ходе которого сразу выясняется, что тело вовсе даже не кричало на меня, а просто «голос громкий» (голос в это время, кстати, стал намного тише). А когда я узнал, что передо мной героические бойцы батальона «Вое-ток», день и ночь бдящие наш тыл, пока мы отдыхаем на передовой, то картина окончательно прояснилась. Все было просто. Есть город Иловайск, он есть «передний край», городок невелик, поживиться особо нечем, да и если б и было, есть риск что не сегодня, так завтра туда приедут украинские танки и начнут все крушить. А за Иловайском есть Харцызск, там есть чем поживиться и, главное, украинская армия сможет туда попасть, только взяв Иловайск. Так батальон «Восток» безошибочно выбирал себе позиции.

В тот день, мы как-то договорились с местными вы…лядками и, забрав буханку, на газу вернулись домой. Помню на прощание командир востоковцев, позывной которого оказался «Зеленый», дал свой телефон, на предмет помощи и т. п. Я его, естественно, не набрал ни разу.

Вообще с «местными ополченцами» я столкнулся тогда не последний раз, через короткое время мы снова поехали по отмашке «Гиви» в тот же Харцызск с теми же корыстными целями, подкатили к какой-то промзоне, позвонили бабе-хозяйке по мобиле, все культурно объяснили, в ответ было возмущение и отказ открыть ворота. Что характерно мы продолжали вести мирный диалог, вместо того, что бы высадить пару магазинов по долбанным воротам. Кажется, не успели мы и договорить, как показалось пара машин. Как возможно уже догадался читатель, машины сии были набиты все теми же «героями» (рожи правда другие). Когда «герои» высадились (на этот раз на двоих славянцев приехали уже не восемь, а человек пятнадцать востоковцев) снова перед моими очами возникло некое тело, тоже с пузом и в кубанке, но уже другое, на этот раз тело начало диалог с приветствия: «Здорово дневали!» Я процедил: «Слава Богу…» Тело ободрилось и спросило: «Казак?!» Очень хотелось ответить что-то, общий смысл коего означал, что к счастью до такого дерьма еще не опустился, но ответил что-то другое. Разговор был обстоятельный, нас попросили убраться нахрен и в доказательство предложили позвонить нашему комбату. Такой наглости я не ожидал и решил, что это просто пугалово. Ничтоже сумняся, я набрал комбата (к этому моменту эту должность занимал очередной «военный гений», а именно Кононов), с ним я и говорил по телефону. Откровенно говоря, я ожидал, что комбат скажет все, что угодно, но не то, что я услышал. А услышал я что-то типа «ехай оттуда, сука, на х…й, ты, сука, серый кардинал б…ь меня уже задолбал (интересно где и когда?), не лезь, сука, не в свои дела (команда комроты не в счет) и т. д., и т. п.» С чувством опущенного дебила, у которого даже комбат м… дак, я сажусь в машину и уезжаю. Для справки: Кононову еще предстоит «прославиться» сначала пуском на самотек боев за Иловайск, а потом клоунской должностью министра обороны. Что с ним, кстати, сейчас, я даже и не знаю. В общем, так и крышевал «Восток» наши тылы, попутно отдирая все, что не приколочено.

Через несколько дней начали сбываться обещания «Скобаря». Началось все, кажется, с того, что к нам на рассвете прилетел украинский штурмовик, он с большой высоты уронил бомбу и выпустил ракету, бомба упала куда-то в кусты метрах в ста от базы и образовала феерических размеров воронку. Я так и не удосужился сходить посмотреть на нее, довольствуясь фотографиями ребят, которые показывали мне их с телефона. Уверен, сейчас там отличный пруд… Ракета пришла прицельней, но метров двадцать до здания явно не дотянула, пробив цементный забор и уйдя затем в землю. Опасения летчика были напрасны, ПЗРК у нас не было.

О ракете стоит рассказать подробней. После произошедшего мы все вышли из подвала здания, в коем ночевали уже не первый день, на крыльцо. В утреннем небе, как прощальный поцелуй, висели выпущенные самолетом тепловые ловушки, недалеко дымилась воронка, все было засыпано вырванной взрывом землей. Спросонья закуривая, я обратил внимание товарищей на один примечательный факт: попади летчик на пять метров правее, он бы взорвал наш туалет системы прямого падения. Вот тогда бы нам не поздоровилось (земля от взрыва, для справки отлетела метров на 100). Вообще наш туалет держался молодцом: ни авиация его не брала, ни мины, даже когда во двор прилетело три ракеты града, он не получил ни одного осколка.

С этих пор мы стали регулярно получать порции украинских мин. к счастью, вражеские артиллеристы страдали косоглазием, и мины чаще всего в наши объекты не попадали, зато жилым домам доставалось… Помню, как в ночи горели частные дома между пожарной частью (нашей базой) и перекрестком. Это были уютные одноэтажные домики, как сложилось у меня впечатление, каждый на пару семей. Теперь они освещали собой на много десятков метров вокруг черную южную ночь. Пламя выбрасывало в небо снопы искр, очередями стрелял лопающийся от огня шифер, через считанные дни город наполнит звук совсем другой стрельбы.

Обстрелы продолжались довольно долго, один был особенно сильным, я в одиночку, зачем-то поехал после него на своем Фольксвагене до «Гиви», по нашему сектору почти ничего тогда не попало, но центр города… воронки, разрушенные дома, пепелища, срубленные взрывами деревья. Подъезжаю к зданию штаба, вбегаю вовнутрь, здание пусто, выбитые взрывной волной стекла, капающая из перебитых труб вода, кажется, звоню кому-то и узнаю, что штаб перенесен в здание милиции, оно неподалеку, на другой стороне улицы Шевченко (на Донбассе три названия улиц: 1) Ленина, 2) Шевченко, 3) что-нибудь про шахтеров и их нелегкий труд).

Как я уже упоминал, украинцы долго не решались начать штурм, продолжая обстрелы, надо сказать, не очень эффективные. Даже артиллерия их била все теми же растопыренными пальцами: туда немножко мин, сюда немножко мин, потом опять в первую цель. Большое количество мин и снарядов вообще падало вдали от каких-либо целей. Мы продолжали спать в подвале пожарки, а день проводили на поверхности. Пока было электричество (провода в итоге пооборвало осколками), смотрели DVDшник. Нашелся диск с «Властелином Колец», разумеется… в переводе Гоблина. Как сейчас помню, момент из самого начала, где показываются торжества по случаю юбилея Бильбо, сцена в которой он рассказывает маленьким хоббитам страшные истории из своих былых приключений, в переводе это было так. С грозным взглядом глядя на оторопевших хоббитят, Бильбо начинает рассказ: «это было в степях херсонщины…» Все повалились впокатуху. Когда я просмеялся, пообещал, что если выживу, все рассказы про войну буду начинать со слов: «это было в степях донетчины». Так мы и проводили свой досуг. Иногда нам мешали вышеозначенные украинские минометы, обычно «Васильки», и, когда мы слышали, как вдалеке четырежды характерно ухало, мы ставили кино на паузу и бежали в подвал. Обычно мины прилетали через пару, тройку секунд после того, как мы оказывались в безопасности. Впрочем, ложились всегда довольно далеко. Потом, как я уже писал, мы по техническим причинам оказались лишены подобных развлечений. Передовые позиции наши проходили по брошенной ж/д насыпи, которая в трех километрах от города, если двигаться по трассе на Россию, образовывала дугу и трассу пересекала перпендикулярно, образовывая небольшую арку. Удержание этой позиции считалось первой необходимостью, хотя уже тогда, умные люди в этом сомневались. Забегая вперед, скажу, что удержание этой насыпи (высотой несколько метров) никакой пользы не принесло. Кончилось все тем, что в паре километров от нее встал украинский танк и начал ее методично расстреливать. ПТУРов у нас не было, и пришлось валить. Был, конечно, смысл взорвать арку и тем самым временно перекрыть трассу, но «не шмогли».

Как-то я решил лечь спать пораньше и задремал уже на своем матрасе, как вдруг «случилось». Дикий грохот вывел меня из страны Морфея, я подскочил над матрасом, кажется, на метр, подвал ходил ходуном, с потолка сыпалась цементная пыль, через вход врывались отсветы разрывов. Через несколько секунд все стихло. В ту ночь к нам прилетело три ракеты Града, две разорвались у входа, а третья, попав в верхнюю часть здания, как ни странно, не причинила вреда, только часть кирпичной кладки немного вздулась пузырем во внешнюю сторону. А, вот, ворота гаража и асфальт перед зданием были посечены по полной программе. А через пару дней начался штурм, и как было очевидно, противник решил вклиниться между нашими частями, стоящими в Иловайске и Моспино, благо рукав шириной в четыре с половиной километра нами никак не контролировался. Так ВСУ оказалось сначала в Грабском, потом в Кобзарях, а потом и в Зеленом, а мы соответственно почти в окружении.

К вечеру первого дня штурма основные бои были за описанную выше дамбу, к вечеру обозначился глубокий прорыв техники противнике: два БТРа, к примеру, на повороте с трассы к селу Грабское (это вообще был наш тыл). Была спешно создана «летучая» группа, в которую я вошел как гранатометчик. Теперь у меня хоть был второй номер, им естественно стал дядя Женя, взявший себе вполне православный позывной «Инок» (среди наглухо нецерковных шахтеров, большинство из которых за всю жизнь, думается мне, не видели ни одного монаха, этот позывной вызывал большие трудности и превращался то в «Инку», то «Инка»…) В итоге группа наша прошла от блокпоста по ночному уже городу до его самого северо-западного угла, среди долгого пути по улицам частного сектора мне запомнилась картина нашего работающего Града (две машины перекинули на кануне, всеобщее ликование по этому поводу было несколько ом-ранено известием, что на каждую установку имеется только по одной «катушке» ракет). Я смотрел вдоль улицы и в самом ее конце, из-за домов поднимались в небо ярко-розовые хвосты невидимых на черном ночном небе ракет, они были наклонены под углом 45 градусов, но почему-то летели почти вертикально вверх лишь немного отклоняясь вправо, летели одна за другой и преодолев незримую глазу черту покорно гасли, летя уже по инерции.

Соединяемся с группой Бониных разведчиков, работаем у них на подхвате, они идут впереди и дают редкие очереди в сторону возможного противника: обычный прием, стрельба должна вызвать ответный огонь и вскрыть местонахождение врага. Противника не обнаружено, разведчики уходят, а мы остаемся ночевать на крутом повороте, который создает улица Ломоносова на северо-западном углу Иловайска. Проснувшись утром, наша группа, которую ведет молодой парень из Харькова с позывным «Партизан» (он благополучно переживет Иловайск и погибнет в аэропорту) расползается по зеленке, выставляем глаза и уши. Я как гранатометчик пока не нужен и я сплю, сплю почти все утро и день, сплю я на старой, поросшей уже бурьянами помойке, подо мной какой-то строительный мусор, битое стекло, куски шифера, кирпича и что-то там еще, все это сдобрено редким бурьяном, под головой у меня гранатомет. Боже, вот бы научиться так же сладко спать дома… Днем к нам подвозят воду и несколько батонов булки, сигареты вроде пока есть. Выспавшись, наконец, я возвращаюсь так сказать к жизни, оцениваю ситуацию. А пока я ее оцениваю, моему взору открывается прелюбопытнейшая картина. Что же я вижу, спросите вы? Вижу я следующее: перед моим взором, в полутора километрах дорога к поселку Зеленое, что находится непосредственно на трассе Иловайск-Харцызск (наша основная, почти единственная асфальтовая дорога, и по этой дороге в это село Зеленое движется печальная (для нас) процессия. Впереди БМП-2 (под украинским флагом, конечно), за ней танк, потом «Урал» и следом УАЗ-буханка.

Объяснять нам, что основная трасса, связывающая нас с «большой землей», в руках врага, было бы излишне. Я беру в руки телефон и набираю «Скобаря», благо он каждый день бывает на заседаниях штаба, а с нашей связью в штаб такую мелочь, как закрытие противником основной магистрали, могут и не сообщить. Дозваниваюсь и докладываю, «Скобарь» обещает доложить. Перезванивает через какое-то время и немного смущенно просит меня не беспокоиться, что вопрос уже давно решен, противника нет, трасса чиста и вообще все хорошо. Меня начинают грызть дурные предчувствия. Как потом оказалось, «Скобарь» не придумал ничего лучше, чем подойти к нашему комбату Кононову и доложить переданную мной информацию ему. Вообще это было, конечно, логично, но не в случае с Кононовым. Сей Наполеон после услышанного стал кричать «Скобарю» следующее: «Твой Печора трус и паникер, все под Иловайском в порядке, больше его слушай!!» и т. д. В тот же день на трассе попала в плен машина, в которой за БК ехал комендант города и несколько сопровождавших его ребят. Военкор Юрий Юрченко, попал в плен, кажется, там же.

Общая ситуация была вообще неуютной, где-то недалеко весь день гудела какая-то украинская техника, в какой-то момент гул стал нарастать, ситуация напоминала первый бой в Николаевке. Я стоял в проулке со взведенным гранатометом на плече, уныло оглядывая близлежащий пейзаж, и все более убеждался в полном отсутствии хоть каких-то ям и канав, в которых можно было бы укрыться от огня. Но через несколько минут гул стих, техника так и не появилась. В итоге мы отодвинули позиции вглубь частного сектора, но, когда стемнело, ко мне подошел «Партизан» и начал непростой разговор. Дело в том, что часть нашей группы состояла из необстрелянных новобранцев и «Партизан» боялся, что в случае удара они просто побегут, устроив панику. Его мысль была простой: увести новобранцев в тыл и оставить только проверенных уже бойцов, так сократив численность, мы бы повысили качество обороны. Он понимал, что по большому счету — это нарушение приказа, и поэтому он обратился ко мне, как к заму командира роты. Я согласился с планом, ночью мы выдвинулись к зданию, принадлежавшему до войны охране железной дороги, у нас его называли ВОХРой, до Шахтерска там базировался взвод разведки «Мебельщика». Собравшись, колонна выдвинулась по ночным улицам частного сектора, все кругом молчало, редко залает собака и быстро замолчит, такое время. На небе ярким фонарем светила луна, более неподходящего времени для ночных маневров было не придумать, но что делать. Все ждали, что упакованные «ночниками» украинцы нанесут ночной удар, используя технический перевес, но те, как всегда не стали, а мы благополучно провели маневр и вернулись на позиции. Мне хорошо запомнился тот образ, что я увидел у здания охраны. В черной южной ночи тускло мерцали красными углями пятна тлеющей травы, загоревшейся от обстрелов. Мы с «Партизаном» проехали еще до блокпоста, над нами густо висела тревожная ночь, вокруг блокпоста та же карти-на догорающих пожаров, комвзвод «Грек» уже ранен, его заменил «Русич», он встречает нас из ночной тьмы, с характерной улыбкой, скоро прощаемся и уезжаем, покидая кажущийся спящим блокпост.

Я и «Инок» стали жить на полузаброшенном участке, с которого простреливался кусок асфальта. На участке кроме всего прочего было пара достопримечательностей: огромное, больше обхвата толщиной абрикосовое дерево и бывший ледник, а ныне просто кирпичный стакан зарытый в землю, с рухнувшей крышей. На дне этого стакана кроме кусков шифера и рубероида лежала высохшая туша собаки, шкура и кости, ничего лишнего, но не очень приятно. Помню как я, сидя на корточках, курил и смотрел на этот символичный натюрморт (сегодня ты, а завтра я), и думал, как неуютно будет скрываться там от обстрелов, но как необходимо. В итоге я с «Иноком» переждал не один обстрел на дне старого ледника в обществе вышеописанной собаки.

Потянулись нудные дни затишья. Затишье, правда, было почти исключительно на нашем участке. Как же непредсказуема война, мы уходили с блокпоста в ночь с полной уверенностью, что попадем в столкновение с прорвавшимися в тыл украинскими авангардами, а оказалось, что эти поганые авангарды уже сбежали, а основные силы украинцев пренебрегут явной возможностью смертельно порезать наш хиленький тыл, и завяжут идиотское бодание за блокпост (с лобовыми атаками нашей обороны, разумеется).

Время шло, к нам даже стали подвозить горячую еду, но от смертельной скуки это не спасало. В полузаброшенном домике на нашем участке, единственным обитателем которого был весьма странный пожилой мужчина, единственным отличием которого от бомжа в прямом смысле слова было наличие этого самого, пресловутого «места жительства», мы нашли кое-что из книг. «Инок» занялся Пикулем (что характерно, попался роман про времена Екатерины и присоединение Крыма), а я взял какой-то сборник рассказов про природу, но все равно временами было смертельно скучно. Как человек читающий, я все же отмечу: на войне чтение не спасает, по крайней мере, меня, «Иноку», кажется, помогало больше. Скуку несильно развеивало даже появление «настоящих» хозяев участка, а именно кошки в компании уже вполне взрослого котенка, вели себя они по-хозяйски нагло и бесцеремонно. Вообще сложилась, кажется, курьезная ситуация: заключалась она в том, как на давно разграниченные между местными кошачьими группировками участки внезапно пришли ополченцы, кошки естественно не протестовали.

а просто стали брать с двуногих мзду за проживание, да с такой наглостью, которую я даже от кошек не видел… Как-то раз произошел даже настоящий ночной кошачий бой, между нашей кошкой и кем-то еще, тоже из семейства кошачьих пожелавшего поживиться нашей тушенкой (да, к слову, в Иловайске меня повторно настигла уже описанная куриная тушенка, почти вся она доставалась «крышую-щим» нас кошкам, причем абсолютно добровольно), закончился он полным поражением пришельца. Были в этом соседстве и определенные плюсы для нас. Мы с «Иноком» ночью дежурили по два часа, посменно, и, на рассвете при пробуждении (а спали мы на голой земле, завернувшись в какие то шторы) под боком у меня непременно оказывалась пушистая грелка в виде кошки, а на плече, или другой высшей точке туловища, в зависимости от позы занятой во время сна, восседал столь же теплый котенок.

Кстати, о ночных дежурствах. Как-то глубокой ночью меня разбудил «Инок»: лежа рядом, тряс меня рукой за плечо и шепотом призывал бодрствовать. Я не сразу понял его напряженную суету, пока он не спросил меня: «ты что, не слышал?!» Я признался, что ничего не слышал, и даже что снилось, не помню. На что он изумленно сказал: «По нам только что в упор работал пулемет!!!» Да, на войне я спал крепко.

Однажды меня вызвал к себе «Гиви», надо было навести порядок в бумагах, точнее в списках личного состава. Пошли очередные слухи про то, что дадут какое-то жалование, поэтому меня просили, если я не уверен в том, что боец до сих пор в подразделении, все равно его вписывать, лишним не будет. Каким-точудом мне, кажется, удалось подготовить более менее реальные списки личного состава. Тогда же я стал свидетелем не самой приятной сцены: в Макеевке были пойманы трое дезертиров из Иловайска (сразу скажу, ни один из них не был в составе роты во время обороны Славянска), одного из них, я помню, позывной «Акробат», мы с ним и «Иноком» вместе пережидали обстрелы в окопе на блокпосту. «Гиви» был в ярости, разнося дезертиров за трусость. Он выхватил ПМ и выстрелил в дощатый пол три патрона. О дальнейшей судьбе беглецов мне ничего не известно.

Возвращаясь, я заглянул на пожарку в надежде взять оставленные в ночь ухода вещи, но… мне предстала необъяснимая картина: все вещи были разворованы, в комнате царила полная пустота, в здании никого не было, кроме парня-повара, который что-то кашеварил и ничего внятно объяснить не мог, времени разбираться не было, и я уехал ни с чем. Помню презрительные отзывы прошедших Славянск ополченцев относительно того пополнения: «Как будто по Макеевским пивнухам их насобирали». Было в этом мародерстве что-то символичное, такого я не мог себе раньше представить, но это было уже после 14-го августа, после самого поворотного дня войны. Именно 14-го числа к нам пробрались неясные, вводящие всех в растерянность слухи, что Стрелков ушел. Большей информации не было, хотя я, конечно, знал от «Скобаря», что тучи, сгущающиеся над нами, касались не только украинских группировок войск, но и кое-кого еще. И вот этот момент настал.

Вечером я приехал обратно на прежнюю позицию. Оказалось, что все решили, будто я больше не вернусь, «Инока» отправили аж в Федоровку, а на мое место определили другого гранатометчика, в итоге все уладилось. «Инока» я вернул, а парень-гранатометчик остался, не помню его позывной, помню, что воевал со Славянска. Парень был хороший, срочку служил гранатометчиком в части, которой командовал печально известный украинский генерал Кульчицкий, тот самый, что обещал отравлять москалям колодцы, но, не успев отравить ни одного, погиб на борту сбитого славянским Ополчением вертолета. Так мы и зажили, втроем. Как-то ночью была моя смена, я полусидел, прислонившись спиной к могучему стволу упомянутого уже мною абрикоса, и смотрел в сторону блокпоста, вдруг моему взору предстала невиданная доселе картина: в полной тишине над блокпостом расцвели густые всполохи белых огней, мгновенно появившись они стали медленно лететь в низ, к земле, я не мог ничего понять, из этого состояния меня вывел внезапно проснувшийся парень-гранатометчик, вывел коротким, узнанным им в Славянске словом: «Фосфор!»

Вопрос о том, чем же бомбили Славянск, а затем Иловайск и Донецк в те дни открыт до сих пор. я хорошо помню своею решимость, с которой, вернувшись в Петербург, я ринулся в интернеты узнавать все о фосфорном оружии. Я честно перечитывал статьи военных обозрений и форумы химиков, но… единой, цельной картины так и не выработал. В свое время, наиболее реалистичной, мне казалась версия, что это осветительный заряд, поставленный на замедление, вследствие чего он не прогорает в воздухе, а в процессе горения падает на землю. Сейчас я заметил в этой теории кое-какое противоречие, а именно… сгорая, неизвестное белое вещество хоть и светилось, но ничего не освещало. Да, это однозначно были не те фосфорные боеприпасы, которые применяли американцы во Вьетнаме, или Израиль против арабов, но я могу привести два интересных примера, первый был мне рассказан, второму я был очевидец. Первый пример я привожу со слов знакомого ополченца. Он рассказывал, как уезжая после ранения на лечение в РФ, в его группе ехал боец, обожженный под таким вот обстрелом. Описанная Антоном картина ожогов была страшная.

Второе, это сцена, виденная мною после ранения в Донецком госпитале. Раненый ополченец после вопроса врача «на что еще жалуйтесь» сказал, что последнее время стал сильно кашлять, вопрос для врача решился просто, выяснилось, что боец был под подобными обстрелами. Помню и видео мирных жителей, пораженных этими боеприпасами, теперь жалею что не копировал, сейчас не найти, а жаль: все чаще в сети приходится натыкаться на украинских правдолюбцев, доказывающих, что никакого фосфора в помине не было, а то, что на нас кидала украинская артиллерия, это что-то типа китайских фонариков — ведь не могла же самая гуманная из всех европейских артиллерий обстреливать нас химическим оружием.

Но предыдущим мыслям еще предстояло родиться, а пока мы смотрим на жуткий белый блеск плывущих к земле бледных искрящихся снопов, когда столь же внезапно, как и первый залп, идет второй, снаряды разрываются в воздухе на полпути к нам, теперь нам слышно тихое, глухое потрескивание, которое сопровождает этот похоронный для нас салют. Мы судорожно начинаем искать вариант укрытия, больше всего нас пугает возможность наглотаться паров горения, могущих обжечь легкие, мы забегаем в стоящую на участке, брошенную летнюю кухню, находим в ней парниковую пленку, вынимаем рамы и с помощью пленки максимально герметизируем их. Щели в двери уплотняем шерстяным одеялом, удовлетворенные работой, при свете небольшого карманного фонарика садимся передохнуть, когда случается «непредвиденное». Кто-то поднимает голову и… сквозь крышу, в нескольких местах свободно видит звездное небо, немая пауза длится не более нескольких минут, над нами разрывается заряд фосфора. Не буду углубляться в подробности психологических переживаний, когда сквозь окно заткнутое пленкой видишь, как падают на землю горящие белые огни, скажу только, что ни один из них не попал на крышу: все упали рядом. Утром мы вышли и с любопытством осматривали горстки пепла на пятнах сгоревшей земли. Повезло.

Через пару дней, нас решают переселять. И мы переселяемся. Теперь наша позиция находится на цивильном участке, и жить мы будем не на улице, а в самом настоящем доме. Сегодня, сверяя свои воспоминания со спутниковыми картами, могу сказать, что речь идет о доме на перекрестке Пролетарской улицы и Строительного переулка. С тех пор мы дня три-четыре жили как люди. Характерная деталь, когда нас переселяли, «Партизан» чуть ли не шепотом, на ухо сказал, что дом был взломан (о, ужас!) по причине стратегического местоположения, что все это между нами, что в доме не должно быть тронуто ничего, даже сахар из сахарницы, все нам привезут. Вот так и жили. А сахар и вправду привезли, хотя и хозяйский мы немного употребили.

График дежурств мы не поменяли, и получилось, что хоть и не первым, но ночью дежурить выпадает мне. Ночью ударила невероятная гроза, дежурившие передо мной, на углу участка, бывшем тогда НП, натянули что-то водонепроницаемое и поставили стул, ко всему этому добыли какую-то синтепоновую зимнюю куртку, в общем, все по существу, с этим я и заступил. Такой грозы, как в ту ночь, я не видел ни до ни после. Под оглушающий ливень из черного неба вырывались целые снопы молний, одна задругой они били и били, грохот напоминал артобстрел, что-то очень символичное было в этой невероятной грозе, я заворожено смотрел на разошедшуюся стихию, а дождь все лил и лил и на нас, и на врага.

Был еще один занятный случай, после этого дежурства. Я вусмерть усталый упал на мягкую кровать, упал, думая, что усну еще во время падения, но не тут-то было, я валялся с полчаса, пока не бросил на пол одеяло и не лег на него — заснул почти мгновенно.

На этой позиции мы провели в общем дня четыре, на последний день случилось несколько интригующих моментов. Первый выразился в попадании пуль в дерево на нашем участке: возможно, работал снайпер. Помню, как я стоял у двери дома и услышал попадание пули (глухой удар) и отдаленный выстрел. Я резко присел на корточки и понизил силуэт до лежачего состояния (откуда стреляли фиг поймешь). Было, кажется, еще пара выстрелов, потом перестало. А скоро через нас начал одиночными выстрелами бить АГС. Мы особенно не волновались, но и понять толком ничего не могли.

А вечером к нам прикатила пара машин, с ополченцами, конечно, и нам объяснили, что оборона прорвана в районе четырнадцатой школы, по западной части города шарятся укры, и приказ отступать к полосе ж/д. Мы запихались в переполненные машины и поехали по Пролетарской улице к центру, нас высадили на безымянном перекрестке, где по счастью была недорытая траншея под кабель, в ней мы с «Иноком» и обосновались. Был вечер восемнадцатого августа.

Жаркий, полный событиями день сменился долгой холодной ночью, хотя перед нами были секреты, мы все равно дежурили, как и привыкли, по два часа. Временами ночь прорезали одиночные очереди, но они стихали, и ночь снова заполняло пространство затихшего города. Я сидел на дне траншеи и, перемогая сон и холод, слушал, как гудит в проводах ночной ветер. Холодную ночь сменило серое утро, в прочем нам привезли горячей еды, это как-то подняло настроение.

Мы оставались на своих местах, тогда случился очередной, характерный для той войны, курьезный случай, вполне могущий привести к трагическим последствиям. Сначала мы услышали шум приближающихся машин, а потом из-за угла цементного забора мимо нас стали проезжать два уазика. Что характерно, в уазиках ехали вооруженные люди в камуфляже. Естественно, мы обменялись взглядами, сначала тревожными, а потом дружественными. Когда машины уже скрывались за другим забором, из них по нам дали автоматную очередь. В мыслях мелькнуло: «Укропы! Увидели, что я с гранатометом и не решились сразу открыть огонь, растяпа!» Но вдруг… машины развернулись, и шум моторов снова стал приближаться, я взял РПГ наизготовку с мыслью: «Ну, теперь хана вам…». Однако предваряющие появление машин крики, были самого мирного характера, в них отчетливо слышались просьбы не стрелять и что-то еще, объясняющее, что произошла случайность. В итоге машины подъехали к нам, в них были ополченцы. Оказалось, что одного паренька новобранца, совсем еще мальчишку, думаю, лет восемнадцати ввела в заблуждение моя кевларовая каска (как уже говорил, в Ополчении тех дней деталь крайне редкая), решил, что перед ним укропы, открыл огонь. Он подошел ко мне, извинялся, не помню разговор, хорошо помню сам визуальный образ: среднего роста, со светлыми взъерошенными волосами, даже без кепи, как-то во всем не по росту, но больше всего запомнилось оружие, АК-74 без приклада, видимо, досталось от раненного или убитого. Пожаловался мне, что к этому грозному оружию у него не то два, ни то три запасных магазина, я дал ему пару заряженных рожков, на том и простились.

Была в то утро еще одна не сильно радостная встреча, мимо нас прошла группа плохо вооруженных и одетых наполовину в гражданку людей, из короткого разговора стало ясно, что эти люди вчерашние минометчики, а сегодня пехота, ибо мин к минометам больше у нас нет. В какой-то момент (точно до полудня) нам приказывают переходить на другую сторону ж/д, вся западная часть Иловайска переходит тем самым под контроль оккупантов. Мы переходим ж/д и останавливаемся на возвышенности рядом с тринадцатой школой, и вот там бы и остаться, занять капитальное здание школы, оно бы могло стать серьезным оборонительным узлом, давало бы контроль не только над ж/д путями в западном направлении, но и на север и северо-запад. Но, увы, группа наша, состоящая человек из пятнадцати уж была в состоянии «свободного полета», а точнее «падения», до сих пор не могу даже сказать, кто ее вел и вел ли ее кто-то. Поэтому, вместо занятия выгодного рубежа мы встали и пошли вниз, по Вокзальной улице на юг.

Через сотню метров группа остановилась, (значит какой-то м…дак все-таки осуществлял функции командира), все сели. Чтобы читатель понимал всю трагикомичность ситуации, поясню: Вокзальная улица идет параллельно ж/д путям, между ними полоса травы, иногда с деревьями, то есть она полностью открыта западной стороне города, которая, как уже говорилась, в этот момент была в руках врага. Мы тупо сидели и смотрели через ЖД пути, но первым беду увидел «Шпик», он показывая рукой в сторону обратной от нас стороны пешеходного моста над путями, сказал: «там машина, под украинским флагом!»

Да, на возвышенности перед пешеходным мостом стоял джип под жовто-блакитной тряпкой, а то и два, вышедшие из них люди с интересом рассматривали нас. Видимо, от решения немедленно открыть огонь их удержала лишь мысль, что ну не могут ополченцы вот так вот сидеть и смотреть на них. Так уж вышло, что основная часть нашей группы была сконцентрирована чуть впереди, а я, «Шпик» и… оказались немного от них поодаль, да к тому же нас ничего не закрывало, кроме жалкого кустика, тогда как основную часть группы прикрывали тополя. В итоге ребята стали просачиваться в проулок, мы это видели, и я принял, как считаю, единственно разумное решение. Перезарядив кумулятивный заряд на осколочный, сказал ребятам: «Когда последние забегут в проулок, я выстреливаю и бежим».

Перезарядив гранатомет, я увидел, что последние ополченцы уходят с линии огня и, встав, с пол секунды целюсь: полмашины закрывает железная ограда, беру чуть выше, даже попав в стекло заряд должен сдетонировать, выстрел. Не знаю, попал ли я, сработал ли заряд, помню только, как последним бежал двадцать метров до проулка. Когда я забегал в него, стреляли по мне уже из всего, что было. Поворот, забегаю и вижу справа добротный кирпичный вход в старый ледник, бросок и я за ним. Жадно глотаю воздух и слышу, как по обратной стороне бьют пули, через пару минут огонь стихает, я прыгаю из-за укрытия и забегаю во дворы.

Далее картина продолжается в том же духе: мы представляем из себя группу никем не руководимых вооруженных людей, дающих друг другу советы. Так от вышеописанной точки мы доходим до нашей местной санчасти, она на улице Шевченко, потом разворачиваемся и идем обратно, сейчас вспоминать неприятно. Во дворах разожженные, брошенные костры с кипящими кастрюлями, жители начавшие варить обед укрылись кто где. По идиотской традиции некоторые ополченцы начинают вслепую бить навесом из подстволов и РПГ по западной части города, никогда не поддерживал эту практику, адепты этого бессмысленного расхода боеприпасов называли это «кошмарить укров». Уверен, процент потерь от такого огня в украинской армии был ничтожен.

В какой-то момент, ко мне подбегает кто-то из наших и кричит, что с какой-то позиции виден зад БТРа, нужен гранатометчик, по иронии судьбы место это как раз за входом в ледник, за которым я скрывался с час назад. Я смотрю на пожилого ополченца, сидящего на том же месте, что и я недавно. Справа от меня гаражи, слева полянка, от меня до того ополченца метра три, я готов подбежать к нему, но между гаражами небольшое, около метра пространство, и оно заполнено вражеским огнем. Залитый цементом пол перед гаражами буквально кипит от бьющих по нему пуль, я жду когда огонь затихнет, жду секунду, десять, полминуты… как вдруг буквально в полутора метрах от меня вспыхивают несколько небольших разрывов, уши закладывает от грохота. Уже ничего не слыша кроме звона, я вижу, как пожилой ополченец инстинктивно закрывает правой рукой лицо. Внезапно я чувствую, что по лицу что-то быстро течет из-под правого глаза, трогаю рукой — кровь. Приходит смутное осознание, что «что-то не так», я хватаю автомат и гранатомет и вбегаю во двор, картина становиться ясной: ранен, но не в лицо, под глаз просто попала цементная щебенка выбитая разрывом и глубоко царапнула, задев сосуды, а вот левое плечо пробито осколком насквозь, хоть и легко, еще рассечена подушка мизинца на левой руке, но это мелочи. Рукав на форме кроме этого был в нескольких местах порван осколками на предплечье, но руку они не задели. Перевязывал рану мне «Инок», с тех пор я не видел его ни разу, по слухам он погиб на Донецком аэропорту, но достоверной информации нет у меня до сих пор.

Помню, от потери крови немного закружилась голова, «Шпик» помог мне дойти до санчасти, где мне сделали несколько уколов. Минут через двадцать в санчасти объявился и «Шпик», со склоненной к плечу головой: осколок попал в шею. А я упал на матрас, постеленный в коридоре, и самым блаженным образом вырубился часа на три. Вокруг здания то и дело падали мины, но, как и в Николаевке, они не мешали мне уснуть. Проснувшись, я стал «осматривать местность», тем более, что хотелось есть: скооперировавшись, кажется, со Шпиком мы предприняли рейд в сторону кухни, и даже что-то там нашли, встретил давно не виданного мной ополченца с позывным «Бобер», невысокого мужика лет пятидесяти с самым что ни наесть пролетарско-шахтерским видом. Наша внезапная встреча выглядела так: «Ааааа!! Замполит!!! Привет!!!… Я твою комнату на пожарке до последнего охранял от этих…, но нас перебросили, разворовали сволочи поди». Да, разворовали, сволочи… Да хрен с ней, с комнатой, после четырнадцатого числа другие сволочи по кускам разворовали Ополчение, его сердце, его суть, его душу.

Произошла в санчасти и еще одна любопытная встреча, к нам за чем-то зашла… пара чеченцев-кадыровцев. Довольно брезгливо, но деликатно я спросил, какого они тут вообще забыли (конечно, другими словами). С акцентом мне было объяснено что-то про то, что они, как граждане России, не могут оставаться в стороне и т. п. Ближе к вечеру за нами прибыла машина, загрузившись, тронулись в путь к штабу, добрались благополучно, хотя дорога местами простреливалась. На штабе встретил «Гиви» и «Моторолу». Его взвод перебросили недавно к нам. Также увидел редкую картину, а именно нашу броню: у «Моторолы» водилось пара БТРов. Во дворе стояло какое-то непонятное орудие: то ли легкая гаубица, то ли задранная в небо противотанковая пушка. Скоро за нами приехал микроавтобус, что бы везти в Донецк, ехали по единственному не перерезанному, но простреливаемому противником асфальту, через Федоровку, прошли на скорости благополучно, вечером были в госпитале на Калинина.

Помню, как я и «Лях» навещали в вышеозначенном госпитале раненного «Немца». Тогда я, на миг попав в сонное царство неспешно ходящих раненных, слегка позавидовал их полноправному уюту. На деле все оказалось как всегда банальней. Госпиталь после ранения открылся мне во всей своей нудной красе. Единственным бонусом была встреча примерно с третью нашей обескровленной к тем дням роты. Смертная тоска продолжалась дня два, ко мне приехал «Скобарь» и еще пара человек. Ситуация была описана коротко и ясно: нам было срочно нужно уходить, лучше «по-английски», дабы не оказаться на подвале у новых властей за ставшую непопулярной идейность. Тем же вечером я был «выкраден» из госпиталя, заночевали где-то в центре, а на рассвете машинами ушли в сторону границы, у всех осталась фотография нашей группы, а мне было лень вылезать из машины.

И вот снова Краснодон, уже основательно потрепанный украинской артиллерией, мы там нарушаем уже не действительный сухой закон и обедаем «с вином». На уже знакомом рынке кто-то берет гражданку. И где та девочка из салона связи, проводившая нас в июне коротким прощанием?… Еще одна фотография: там уже есть я, Краснодон, здание штаба местного Ополчения, несколько потрепанное, но не разбитое, я в темных очках, все же боевой фингал мне не идет. Тем же днем, долго поскучав на границе, с помощью местных ополченцев пересекаем «ленточку», сжигаю какие-то бумаги, касаемые жизни роты и случайно оказавшиеся при мне. Два месяца закончились, день в день. 23 июня мы оказались в Новороссии, 23 августа мы покинули ее. Два месяца моей личной и почти пять месяцев борьбы Ополчения оставались позади, наступала новая эпоха войны. Увы, в ней мы оказывались уже лишними. Спустя не столь короткое время, окажется, что мы не одиноки. Ополченцы первой волны, не сгоревшие в страшных боях за аэропорт и Дебальцево, будут выдавливаться из Ополчения, заменяться наемниками отсидевшимися летом 14-го года. Но война не окончена, медленно тлея, она ждет своего нового часа, и неизвестно, когда, а главное, как это произойдет. Отбоя не было, борьба продолжается.

Словарь специальных терминов:

1) Вертушка — — вертолет.

2) В Краматорске нас принимал лично «Хмурый» — при И.И. Стрелкове начальник контрразведки ополчения и комендант Краматорска.

3) АГС — автоматический гранатомет станковый. Речь идет об АГС-17 «Пламя».

4) РПГ-7 — ручной противотанковый гранатомет.

5) ДШК — 12,7 мм крупнокалиберный станковый пулемет Дяг-терева-Шпагина обр. 1938 г.

6) СПГ-9 — станковый противотанковый гранатомет.

7) «Кукушка» — в обычной военной практике русской армии называется «секрет». Т. е. небольшая группа бойцов (не меньше двухтрех), скрытно от противника располагающихся перед своими позициями. Расстояние «разрыва» между «кукушкой» и основными позициями ополчения могло достигать, как в данном случае более двух с половиной километров по прямой, в задачи «кукушки» входит наблюдение за противником, сбор информации о его действиях и сигнализация своим о наступлении (как в нашем случае)также недопущение к своим позициям разведки противника. В общем, основная задача именно наблюдение за действиями противника. В отдельных случаях «кукушка» могла быть и самостоятельной маленькой позицией, существующей в полном отрыве от своих и не имеющей надежды на какую-то от них помощь в случае активных действий со стороны противника. Последний пункт считаю форменной профанацией военного дела, граничащей с предательством бойцов. С «кукушками» времен зимней войны этот термин не имеет ни чего общего.

8) Подствольник-ПГ-25 — подствольный гранатомет, калибром 30 мм, крепится под ствол автомата Калашникова, дистанция стрельбы до 400 м.

9) «Муха» — РПГ-18, ручной противотанковый гранатомет одноразового действия, после выстрела пустой тубус выбрасывается.

ю) СКС — самозарядный карабин Симонова.

и) БК — боекомплект.

12) ВОГ — Выстрел гранатометный ВОГ-25.

13) «Джихадмобиль» — легковой автомобиль внедорожник с открытым кузовом, в который устанавливается станковый пулемет (либо другое подобное вооружение). Подобные системы получили широкое распространение во всех локальных конфликтах со второй половины XX века.

14) «Ураган» ~ реактивная система залпового огня (РСЗО) с «кассетными» (разделяющимися в воздухе на множество самостоятельных зарядов) боеприпасами.

15) ДОТ — долговременная огневая точка.

16) БМП — боевая машина пехоты.

17) «Стрела» — среди вышедшей из Славянска техники находился зенитно-ракетный комплекс «Стрела-ю», представлявший собой боевую машину на базе лёгкого бронированного многоцелевого транспортёра (МТ-ЛБ).

18) «Нона» — 120-ММ дивизионно-полковое авиадесантное самоходное артиллерийское орудие.

2016-2017 гг.

Юрий ЕВИЧ Танчик

Танчик — герой Новороссии. Один из множества.

— Послушай, дружок, сказочку от Танчика.

«Танчик» — это позывной. Потому что его носитель в прошлом сильно рубился в World of Tank, имел кучу всякой технике в «ангаре» тамошнего аккаунта. И еще по одной причине…

— Вообще я еврей, потому что мама моя — еврейка. Мама меня хотела отправить в Хайфу, однако там тоже воевать пришлось бы, потому что если ты не врач и не инженер, то путь только один — в армию. Так что очень сильно мама не хотела, чтобы я воевал, но от судьбы не уйдешь…

Я поперхнулся, сбиваясь с ритма записи интервью. Поверить, что Танчик — еврей, практически невозможно. Сознание автоматически рисует тщедушного, замученного нападками грубых антисемитов интеллектуала, в умном блеске глаз которого — вся скорбь иудейского народа. Танчик же — богатырь за два метра ростом, квадратный как в плечах так и в талии, еще и в бронике пятого класса — эдакий самоходный бронированный шкаф. Огромная борода лопатой, решительный отсвет стали в серых глазах прирожденного воина, чудовищные кисти-лопаты, в которых неподъемный АГС смотрится детским конструктором, в этом — вторая причина его позывного. Сплошная мощь, настоящий живой танк!

— У меня все началось 4 апреля, мне звонит товарищ и говорит: «Ты готов принять радикальное участие?» Он, кстати, сейчас съ…ся в Россию и живет там себе тихо. А мне совесть не позволяет. Я тогда схватил полотенце — кухонное, зеленое, сам не знаю зачем, и на базу. Там встретил толпу наших, очень яркие ребята, большинство уже — Царство Небесное, думаю встретимся на том свете. Выломал себе какую-то трубу, и прихватил с собой. Когда мы заходили на СБУ я этой трубой как начал х…ть в щит мента, уже после команды «Милицию не трогать!» Так лупил что щит вмялся внутрь. Меня от него оттащил Пономарев, будущий мэр Славянска, и меня тогда чуть не расстреляли. А бил я потому, что он этим щитом рубанул одного нашего, рассек ему шею и кровь хлынула потоком!… Кстати, когда брали наркоманскую точку, я взял руками железную дверь и скрутил ее как рулон до замка, а потом аккуратно замок открыл.

При взгляде на этого человека-гору, память услужливо подсовывает образ ветхозаветного могучего иудейского воина Самсона, который ослиной челюстью за один раз убил четыре тысячи солдат противника. Да, не перевелись еще богатыри в народе иудейском… на Земле Русской, кстати!

— У меня было все, что только можно себе представить: две квартиры, дача, машина, лодка, шикарная работа — я все это бросил, пошел воевать. Причем работа бы сохранилась даже в этом бардаке, если бы я не ушел с нее. А хобби мое — байкер, я сам себе мотоцикл собрал. Жена у меня толковая и красивая, а что ее очень люблю я осознал только на войне. Тогда я еще весил 150 кг, а как все это началось, сильно похудел, жена мне стала говорить: «Ты похудел очень сильно, так скоро себе новую жену найдешь!» Жена сейчас в Орле, нашла себе работу, и что интересно — сестра мной гордится а жена нет, говорит: «ты мне жизнь испортил!»

У меня есть мечта — купить ZZR-1000 и проехать на нем до Байкала. И деньги на него у меня уже были. Если бы у меня мозги были нормальные, я б его купил и жил бы себе под укропами. Но я не нормальный, как и все мы — мы правильные…

Тогда, на СБУ взяли золотую медаль одного человека, лояльного к нам. Он так просил ее вернуть — а я знал, кто ее взял, он так и не вернул. А потом струсил и съ…ся в Россию. Чуть позже ребята поехали брать телевышку, и неизвестные снайперы в черном открыли по нашим огонь, а наших всего чуть, из вооружения одни пистолеты, тогда вышку не взяли, взяли ее позже.

Вообще смешного за это время много было….Когда мы заехали в Константиновку там ВОХРа с Полтавы стояла, а на мне форма новая, бородища огромная, и ВОХР испуганный меня спрашивает:

— А вы чэчэнэць?

Я ему отвечаю: «Я на этом заводе каждый метр знаю, я местный!»

— Как так? Нам сказали, что здесь только русские и чеченцы.

Кстати, когда я был на нуле, чеченские добровольцы приняли меня за своего, пытались говорить со мной по-своему, по-ичкерийски, и ели со мной свинью, а именно жаренные свиные ребрышки.

А еще у меня есть друг Карась — яркий представитель ополчения, у нас с ним общий учитель. Татарин, Царство Небесное, с Константиновки, Татаринов Сергей, он погиб, когда наши городские власти договорились, что нацгвардия сдает нам блокпост со всем оружием, а сама уходит. А тут приперлось краматорское ополчение с оружием, на блокпосту их увидели и перепугались, давай стрелять…

Эх, Татар, Татар….Сколько времени произошло, до сих пор простить себе не могу. Он тогда так хотел рыбы, мы рыбы нажарили, ухи наварили. Ими и помянули.

Потом я воевал с Дедом, с ним было весело, выскочим несколько человек на блокпост и давай их фигачить. Я тогда бейсбольной битой фигачил посты, проломишь несколько голов — остальные бежать. Зарубок тогда наделал на автомате Тогда я даже поляков ложил — у меня на автомате были рисочки и крестики. Рисочка — укроп, крестик — иностранец. По документам — поляки. Вот только на нуле я опоздал, ни одного негра не убил.

Хвала Всевышнему, я прекрасно понимаю, о чем он говорит. На всю жизнь запомнил тот день, когда единственный раз за всю компанию мне довелось побывать в родной Горловке. Я страшно хотел съездить в родные края, ехать туда было совсем близко, но непрерывные военные и организационные хлопоты не давали такой возможности. В один чуть менее хлопотный, чем прочие, день, вырвался, чтобы увидеть близких и забрать из дому скромные подарки для самых дорогих моих друзей, собственные монографии по экономике. Экономика эта была ребятам — как рыбам зонтик, но я им подписывал трогательные надписи на обложке, типа: «Софочка, можешь гордиться своим дедушкой! От автора». Такая малость страшно радовала этих простых и честных людей, ежеминутно балансировавших на грани вечности, и многие из них, кстати, уже там….

Так вот, я едва успел взглянуть на родню и ухватить увязанные в стопки монографии, как звякнул мобильник: наши штурмуют здание УВД! Было ясно, что без жертв не обойдется, нужна будет медицинская помощь, и мы естественно метнулись туда.

Рокот разгневанной толпы вокруг здания. Истеричные крики нескольких этномутантов — только что присланных из Западной Украины начальника милиции и его зама, и еще каких-то таких же особей. Они только что сбросили со второго этажа здания парня, который пытался поднять флаг Новороссии, тот получил множественные тяжелые переломы. Скорая едва успела увезти его, как разгневанные горожане, словно рой пчел, слетелись отовсюду. Воздух сгустился от напряжения, стал физически ощутимым. И в этом напряжении толпа, как влекомая чудовищной силы магнитом, хлынула на штурм. Прямо на автоматный огонь этномутантов. Грохот очередей. Страшный мат, который перекрывает звуки выстрелов. И общая, самоотверженная решимость всех присутствующих. Исчезло свое я, ты растворен в общей толпе, среди лучших людей своей Родины. Кажется, что ты огромен, до неба, что автоматчику невозможно промахнуться, не попасть в тебя, но это не имеет никакого значения: ты идешь вместе со всеми навстречу смерти, с гибельным восторгом ожидая разящую иглу пули в грудь. С голыми руками — на автоматный огонь. За Родину, за Веру!

Потом трепалась по ветру спускаемая двухцветная тряпка с трезубом, на место ее восходил гордый российский триколор, и от счастья щипало в глазах, и стоял в горле ком. Мы лично, своими руками, освобождаем родной город от нечисти!

Так что это и правда счастье — с бейсбольной битой — на врага, на огонь, в рукопашную! Своей волей, своей самоотверженностью и преданностью родной земле опрокинуть точность прицела вражеских стрелков, за мгновения, когда все решается, проскочить простреливаемую зону, смести их стойкость своей решимостью, увидеть в глазах врага понимание того, что он — мертв, еще до того, как первый удар с чавкающим звуком проломит череп этномутанта.

— До сих пор считаю себя «рязанским». Потому что состоялся как воин благодаря нашему командиру Рязани. Здесь для меня все началось, когда я получал снаряды на складе и страшно переживал, чтобы дали побольше. Рязань подошел, спросил у командира про меня, и взял мой телефон. Позвонил через неделю и предложил отработать по блокпосту. Машина на тот момент у меня была шикарная, «джихад-мобиль» девяносто девятая, камуфлированная, со звездами. На крыше приварен АГС, крышка багажника выброшена и в нем закреплена стулка, а на ней сижу я — в больших баллистических очках, бандане и новом камуфляже.

Рассказчик морщится от удовольствия, вновь переживая то ощущения пьянящего счастья, знакомое любому опытному воину, когда ты во всем чистом, на полной скорости, несешься навстречу ветру и смерти, сам готовый мановением своей руки сеять колючие искры разрывов, кромсать иззубренными клинками осколков плоть врага, лить свою и чужую кровь.

— Выехали на задачу, Рязань все объяснил. А весь прикол в том, что АГС я изучил только по книжке, и чуть из интернета. При этом пришел ко мне АГС в совершенно разобранном виде, как детский компьютер. Правда, совершено новенький, муха не сидела. Это был самый первый АГС, который пришел на город.

…Так вот, сначала планировалось, что все работают по блокпосту, а я прикрываю, но оказалось строго наоборот. Рязань командует: «АГС — огонь!» — а он не работает, опять — и опять не работает. Дело в том, что я неделю просил — но заранее мне стрельнуть ни разу не дали, и оказалось позже, что ленту я вставил неправильно.

Тогда Рязань высыпает на сиденье дофига ВОГов — типа, если АГС не работает, давай ими. Мы как начали с подствольников сыпать, и только слышим: Бах! Бах! Бах! А потом — «Ай-яй-яй!»

Уехали, вернулись в город ликующие. Около двух часов дня звонит Рязань: «Готов поработать?» При этом, что интересно, он мне даже малейшего замечания не сделал, он всегда говорил, когда мы что-то накосячим: «Вы же ополчение, что я вам могу сказать?»

Когда подъезжали, Рязань увидел передвигающегося в зеленке противника, до роты, после его команды я тоже увидел, что их там было дофига. Опять у меня АГС не работает, мы уже отъезжали, тут я понял свою ошибку: АГС у меня был на предохранителе. Рязань командует: «Уходим!» Я говорю: «А пострелять?» Он мне: «Ты готов?» Я: «Конечно!»

Мы подскочили с Утесом и как обработали зеленку! Укры признали потерю 8 убитых и 15 раненых. Ясно, что на самом деле было больше. Тогда же они написали, что «в Константиновке впервые за все время ополченцы использовали танк Ис-3». Меня после этого наши стали называть «еврейский шпион Изя-3».

Тогда мы трижды за день кошмарили этот блокпост. Они своими мозгами даже представить себе не могли, что такое возможно!

Наша работа АГС — очень ответственная. Мы прикрываем ребят, если что не так — мы виноваты. Зато как увидишь мясо от нашей работы — ты будешь счастлив.

Ты думаешь, мне не страшно? Мне очень страшно, я так боюсь, что просто п…ц! Но я понимаю, что идти надо, и поэтому каждый раз иду.

Чечен (пулеметчик)

У меня такой позывной, потому что отец — чеченец, мать — русская, а я — кабардино-балкарец, потому что тетки живут там, в Нальчике, а сам я всю жизнь прожил в Макеевке. Поэтому сам себя я считаю кабардино-балкарским украинцем.

Лиса (стрелок, горловчанка)

Поехали мы в Горловке на задержание мародеров, впереди поехал один наш, который дороги не знал, мы его по рации предупреждаем: «осторожно, впереди блокпост!» Потом еще раз. Тут впереди слышно — тормоза «ииииии» и сразу «Бах!» Машина перевернулась на крышу. И голос по рации: «Принял!»

Сеня (снайпер, егерь).

Вы подвиги записываете? У Семеновцев, когда было пять трехсотых, очень тяжелых и противник кругом, не было никакой возможности их вынести. Так один наш вышел, говорит — хотите, убивайте меня, дайте только возможность вывезти раненых. Они в него стрелять не стали — вверх постреляли, но пропустили, когда он на крошечном фермерском тракторе раненых повез.

Уже трижды был слух, что меня убили — даже бойцы с подразделения выпили за упокой души.

У меня отец — охотник, и он с детства меня брал на охоту, потом стал егерем. Вообще я родился в Казахстане, изъездили всю Среднюю Азию, потом поселились в России, Воронежская область. Служили России и воевали почти все мои предки: бабушка — военный водитель, воевала с немцами потом в Маньчжурии с японцами. Говорит, что японцы — исключительно фанатичные, решительные солдаты, прекрасно подготовленные диверсанты. Три кольца охраны вырезали, проходили в самую середину расположения и отравляли колодцы.

Один мой дед, по отцу — штрафник, второй — десантник, они прорывали блокаду Ленинграда, про моего деда — десантника даже в книге написано. Батя у меня был сапер-инструктор, помимо СССР служил в Монголии, Египте, Африке, причем в то время, когда там шла война. Кстати, о воинской доблести: его друг рассказывал, про вьетнамцев — исключительно стойкие солдаты. Стоит вьетнамец на посту — даже если 12 часов, не попросится в туалет отойти. А бывало что стояли и по несколько суток, если сменить его некому.

Я горжусь тем, что воспитывал племянника и все время приучал его, чтобы он занимался спортом. Так теперь он служит в Симферополе, в учебном центре подготовки морских диверсантов, то есть получается, что меня, дядю, он уже превзошел.

Моя бывшая жена — она отсюда. Так она ушла от меня, а мне оставила свою дочь на воспитание. И дочь теперь за меня готова горло всем порвать, я ее лично воспитывал.

Приехали мы сюда в июле, числа 25-го, по совей инициативе, сначала я попал в Губаревский батальон, у нас там был настоящий интернационал, десять немцев-антифашистов, из бывшей ГДР, двое израильтян, сербов — человек пятеро, а сколько с Казахстана, Киргизии, Белоруссии — вообще не сосчитать.

Участвовали в боях на Дубровке, на Нуле. На Дубровке мы приехали на бэтэре, 12 человек — и взяли. Это когда мы с утра, нагло, под обстрелом въехали в середину деревни. Противника там было дофига, не меньше роты, минометная батарея, танк, БТР — они как раз накануне расстреляли мирную колонну гражданских с детьми, которая из Дубровки выходила. Сначала мы пошли на БТР, нас было человек пятьдесят — они как сыпанули, мы поняли, что поторопились. ТОгда мы набрались наглости, утром поехали на одном БТР — они все по нам стреляли, но у них нервы не выдержали и мы взяли село. И сейчас едешь через Дубровку — и видишь как на въезде стоит колонна сожженных машин.

Новопавловка — это в окрестностях Красного Луча. Это там у нас одного убило — и пока его вытаскивали, еще шестерых.

Юмористический случай был под Дубровкой, когда вышел наш Фашист (он сейчас в госпитале), весь изрешечен, бывший спецназ МВД РФ, работал преподавателем-ІТшником, а когда все началось, уволился и приехал сюда. Так он сам здоровенный, борода лопатой, а вышел встречать колонну в одних трусах, маленьких очках и с гармошкой. При этом рядом с ним был наш Кулибин, тоже личность незаурядная, усы у него длиннючие и завитые, он себе сделал белую чалму и хиджаб. Ну и с ним Блоггер — был у нас и такой, всегда задумчивый. Он был в трусах, тапочках, фуфайке и с автоматом.

Геннадий ДУБОВОЙ Позывной «Корреспондент»

После появления В «СП» материала «Военкор не нужен» меня постоянно спрашивают: каково это — быть воюющим журналистом, и почему я утверждаю, что обычный военкор, честно на фронте выполняющий свой долг, но не берущий в руки оружие не может выразить суть войны? Попытаюсь ответить обстоятельно и закрыть эту тему.

— Вы Геннадий Дубовой? Документы. Следуйте за нами.

Ствол упирается в спину, впереди спина контрразведчика, шлепаем через блокпост по лужам под дождем к зданию экс-СБУ Славянска.

— Стоять, вещи на землю, руки за голову, лицом к стене. — Перед глазами старинный красный кирпич купеческого особняка, боковым зрением улавливаю мелькание фигур в камуфляже, обрывки фраз сливаются в одну: — …как он там оказался?…знаем мы таких журналистов…на подвал, утром разберемся…не оборачиваться, смотри в стену! Седого найдите, быстро!

Пока ищут начальника контрразведки Штаба ополчения Славянски, в меня со всех сторон летят вопросы:

— С какой целью прибыл? По какому маршруту? Через украинские блокпосты? Как ты оказался в караульном помещении? Кто пустил? Отвечай!

Объясняю: через украинские блокпосты проехал на обычной маршрутке. По удостоверениям НСЖУ (Национального союза журналистов Украины) и корреспондента всеукраинской газеты «Вести» с целью освещения событий в зоне АТО. Нацгврадейцы поверили. Удостоверение главреда газеты ДНР «Голос Народа — Голос Республики» во время досмотра спрятал под ковриком в маршрутке. В Штабе получил устное распоряжение Игоря Ивановича Стрелкова отправиться военкором на передовой рубеж Славянской обороны, в Семеновку. На последние вопросы не отвечаю, чтобы не подвести бойцов, которые спрятали меня от ливня в караулке.

«Хорошо повоевал, — думаю обреченно, — свои же могут пустить в расход как шпиона или отправят назад. Господи, помилуй…»

Наконец-то явился Седой. Ситуацию просчитал мгновенно. Распорядился наказать тех, кто нарушил устав караульной службы и — мне: «Боец! Рюкзак на плечо, за мной бегом-марш!» Добежали до блокпоста:

— Жди. Утром приедет Моторола, заберет тебя.

— Моторола? А как я его узнаю?

— Узнаешь. — Засмеялся: — слышишь грохот громче взрывов, не ошибешься: это лягушонок в коробчонке, твой командир летит на «джихад-мобиле». Служи боец. Получишь награду, вспомни, кому обязан.

Вспоминаю…

«Отморозок», или Одинокий человеческий голос

Некоторые коллеги упрекают меня в том, что я «не умею снимать». Они забывают, что я не военкор в классическом смысле, а в первую очередь боец, и потому — даже не в бою — снимаю намеренно «не умело». Тому есть три главные причины.

Первая, кто не воюет — тот лишнее в бою звено, а воюешь — не до съемок, в этом я убедился в первый боевой выход майским утром, когда сбили вертолет с генералом и 12-тью спецами. Сбили, увы, не мы — бойцы с соседней позиции. Расчет, к которому я был прикреплен, получил команду работать на поражение с некоторым запозданием, развернуть «Утес» мы не успели. А вот минометная «ответка» пришлась как раз по нашему сектору в лесу у водохранилиш;а, словно украинский генерал с того света корректировал огонь, наказывая нас за нерасторопность. Разрывы в нашей «зеленке» все ближе и гуще, осколки вгрызаются в стволы деревьев, ссекают ветви. Кевларовой каской и бронежилетом мне тогда (да и потом, почти всю славянскую эпопею) служили любимая кепи и футболка с логотипом всеукраинской газеты «Вести», которая в ту пору считалась пророссийской. «Не фотографируй, отморозок, — «поощрял» меня командир расчета, — мелькаешь, как на прогулке, убьют, ложись!» — «А кто за меня работать будет?» Однако работать, как и хотел я изначально, надо было не фотокором. По команде «отходим!» бойцы подхватили «Утес», я — патронные ящики. Не до съемок. Хорошо, что нас не преследовали, иначе пришлось бы мне, прикрывая отходящих, от-стреливаться…фотовспышкой! После этого боя Моторола разрешил выдать мне оружие.

Июль. Пробиваем коридор к границе с Россией, штурмуем Мариновку. Наша группа попадает под перекрестный обстрел из минометов ПК и СВД. Один наш БТР горит, второй — на полном газу — скрывается за поворотом. Ползу по канавке вдоль кукурузного поля в дерьме нацгвардейцев (с тех пор точно знаю: говно не к деньгам — к снайперам), периодически по каске получая каблуком впереди ползущего разведчика (позывной Бревно) и… пытаюсь снимать. «Не бликуй ты своим видео, братишка, — испуганно бросает он через плечо, - на водонапорной башне справа снайпер и пулеметчик.» Слева — взиииигуп-гуп-гуп: лохматины взрывов у опоясанной мешками с песком автобусной остановки. Бревно одурело мотает головой, вытряхивая из волос землю, а меня трясет от смеха.

— Эй, Корреспондент, ты чего… хохочешь? Контузило?

— Слегка. Но дело не в этом. Представляю. Какое будет качество съемки…

— Стой, отморозок! —кричит он мне в спину. — За остановкой в подсолнухах засада!

— Мы уже в засаде, вперед!

Народ перебегает к остановке, я прячусь за мешками с песком, прикуриваю. Заметив на дороге БМП (чья? неужели укры контратакуют?) открываю видеокамеру. И чувствую не свой — набившейся внутрь остановки толпы ополченцев шквальный страх, слышу: «Пац-цаны, сей-час при-прилетит…» Взрывной волной захлопнуло мониторчик камеры, вырвало из губ сигарету, из мешков у меня за спиной осколки вырвали песчаные фонтанчики. А внутри остановки — кровавое месиво. Все снова почуяли: сейчас прилетит и — врассыпную к ближайшей «зеленке», только бы подальше от пристрелянного места. Убежать успели не все: из подсолнухов за остановкой резанули по бегущим ополченцам пулеметными очередями, с господствующей высотки снова посыпались мины, а с неба — бомбы и ракеты «Су-25».

В затишье приехали военные корреспонденты. Каски-броники-суперкамеры со штативчиками. Иностранцы и «Лайф Ньюс». Молодцы, профи. Отработали в полчаса, сняли все быстро и красиво: выжженное поле, исковерканный БТР, пару трупов плюс мнение ополченца, который чуть позже станет трупом. Умчались. А через 20 минут снова начался бой, и кровь — не метафорически, реально — ручьем текла по ступеням дома, в котором прятались от мин, и друг разорванного прямым попаданием Лешего из подразделения Рязани, направив на меня ствол РПК орал: «Бля! Камеру на х… убери, он — кивок на лицо убиенного, раскуроченное в кровавый нуль — разрешал тебе, бля, снимать? Пристрелю, бля, он брат мой! Брат!.. А тебе — кино?!»

Вторая причина — видеокамеру я взял в руки вынужденно, по приказу, заранее зная, что переживаемое на войне невыразимо, а впоследствии, убедившись в этом на опыте — утратил желание снимать.

Опыт этот обретен в еще первом полномасштабном бою этой войны 3 июня в Семеновке. Снимал погибших бойцов расчета ПТР Севера и Цыгана (из противотанкового ружья выпуска 1943 года они пытались подбить Т-64) и — отчетливейшее ощущение — незримой на плече горячей, требовательно подталкивающей ладони: уходи! Я ушел в безопасное место, танковый снаряд вздыбил землю за блиндажом, у которого погибли Цыган и Север, и сразу же, резко, без всякого перехода, в обвальный миг, словно так было всегда, я увидел бой глазами всех разом участвующих в нем бойцов. Увидел и почувствовал все, что видят и чувствуют они не только в данный момент, но все, что они и те, кого они по-настоящему любят когда-либо пережили. Все — сны, самые потаенные мысли.

Испытанное слияние с сознаниями сотен людей вызвало не страх — радость; целительное, как в материнской утробе спокойствие. И внутри этого невыразимого спокойствия душа бабочкой в панцире нетварного света, сразив безумие обыденности, алмазным росчерком озарения соединила-вмагнитила в одну бездонную и все выявляющую фразу вездесущности все содержание миров невидимых и видимых. Сгорело «я» — и то, что было тленным мною, стало в зияющем разломе вневременности нетленным всем во всем.

Когда вернулось обыденное восприятие, я отстраненно глянул на камеру, (в это время мелькнула над головой, разворачиваясь на боевой заход «сушка») и спросил себя: «Чем я занимаюсь? Всем вместе взятым гениям кино не выразить и отблеска того, что открывается здесь всякому, идущему навстречу смерти».

Я убедился потом, что подобное в бою переживали многие, но, по понятным причинам либо скрывают это, либо забывают этот опыт и проявляется он лишь косвенно. Хотя в реальности все знают все о всех, все тайное еще 2000 лет назад стало явным. Как-то в разговоре с добровольцем из Крыма мне вообразилось (словно увидел мгновенное кино) забавное происшествие из жизни студентов, я стал о нем во всех подробностях — с именами, датами, деталями обстановки рассказывать в полной уверенности, что импровизирую и вдруг замечаю на лице собеседника ошеломление, граничащее с паникой. «Епрст! У меня дома скрытых камер вроде нет, и содержимое мозгов сканировать вроде еще не научились. То что — ясновидящий?.. Где ты эту историю услышал? Бывают же совпадения…»

Для эзотериков, психологов и скептиков отмечу: это не инициический спонтанный акт внедрения в тонкий мир и слияния астральными структурами. Не трансперсональное катапультирование и трансформация в «чувствилище Вселенной — человека камертона», который входит в резонанс с псиинформационными полями и улавливает их вибрации. Не реактивно-психотическое состояние со сценоподобными зрительными и слуховыми галлюцинациями в травмирующей ситуации. Не защитная реакция. Нет и нет. Не было это и тем, что православные называют прелестью. Это был опыт вхождения в повседневную явь, в которой мы пребываем с момента зачатия ежесекундно. Но открывается эта явь не тому, кто забавляется ритуалами, эвокативными техниками и психотропными препаратами, а тому лишь, кто хотя бы на единый в земной жизни неуследимый и неуничтожимый миг готов был не иллюзорно — подлинно собой пожертвовать, взойти на свой крест. Отдать кровь, чтобы принять Дух.

Третья причина — пользуюсь я самой дешевой (не жаль терять) аппаратурой, но дело не в этом, а в том, что снимать войну «в хорошем качестве картинки» — значит торговать чужой кровью. Пусть «ловлей кадров» занимаются другие, и пусть им не будет мучительно стыдно за рейтинги, карьеру, гонорары.

Давний приятель, в прошлом журналист, а ныне бизнесмен привез мне в Иловайск видеокамеру с фантастическим качеством съемки. Сюжет не заставил себя долго ждать. На склоне ж/д насыпи обнаружили мы изувеченного украинца. Лежал он вниз головой, раскинутыми перебитыми ногами к небу. В кровавом закате, казалось: бесы за ноги тащат его к себе, а он стонет, зверем хрипит, уже видит предсмертной агонии подлинный ад, и потому яростно бесам сопротивляется. Размылись границы миров, и в вечности, превращенной нескончаемым умиранием в никуда устремленный багряный поток, плыл последний человек, обреченный вечно взывать и слышать только собственный голос. А потом пришли куры, из разбитого миной сарая пришли уцелевшие и еще не съеденные бойцами куры и стали выклевывать умирающему украинцу глаза. Подойти мы не могли — человек умирал в зоне насквозь простреливаемой снайперами, стонал, а лицо его выклевывали куры…

Из меня сами собой потекли давно забытые, казалось мне, слова поэта, быть может, умиравшего так же, как тот, кто умирает у меня на глазах: «Я люблю человеческий голос. Одинокий человеческий голос. Голос должен вырваться из гармонии мира и хора природы ради своей одинокой ноты…»

Бывший коллега осклабился: «Ты с таким чувством произнес эту эпитафию, я едва не зарыдал…» Он не успел договорить. Из-за насыпи, со стороны депо прилетела из подствольника граната. И стон прекратился. Я стер эту запись, вернул приятелю подаренную камеру и пошел искать Артиста, он раздобыл для нас «джихад-мо-биль№з". В спину мне приятель бросил: «Бля! Такой сюжет пропал! Ну и дурак же ты!».

Страшный сон Корреспондента

А вот писать приловчился в любой обстановке и где угодно. На патронном ящике в блиндаже и на неразорвавшемся снаряде в окопе, на куче кирпичей в простреливаемом цеху и на битом стекле разруиненной аптеки в лекарственном смраде, в остове подбитой БМП и на крыше многоэтажки под небом, вспарываемым ракетами «Градов» и «Смерчей». Помню, записывал рассказанную Боцманом историю на ступеньках погреба близ передовой в гноящемся свете укровских сигнальных ракет над Семеновкой и почуял чей-то цепкий взгляд…крыса! Снаружи нешуточный обстрел, внутри — хвостатая мерзость. Выбор из двух зол был сделан автоматически: перебежал к окопу, дописал абзац и благополучно под убаюкивающее шипенье мин уснул. Во время боев за Иловайск, я «поселился» на БТРе командира с позывным Барбос. Никогда ни до, ни после не было у меня столь комфортабельного рабочего кабинета и одновременно спальни. Однажды на броне под проливным дождем проспал я всю ночь и пробудился не оттого, что вымок до нитки, а лишь от нестерпимого желания «отлить».

К слову, утратив на этой войне три полностью исписанных блокнота — во время выхода из окружения под Николаевкой, напоровшись на укропов в районе Дмитровки и при зачистке Иловайска “ я более боевых записей не веду.

Когда многие фронтовики говорят, что с некоторых пор дискомфортно чувствуют себя только дома на диване — это не бахвальство, не преувеличение, не «психо-невротическое расстройство вследствие чрезвычайной психогении с угрозой для жизни». Частая и резкая смена обстановки, постоянное напряжение, активизация всех жизненных ресурсов становятся нормой, радостной потребностью и единственно действенной терапией всех психосоматозов. Исцелившихся от многих духовно-душевных и телесных недугов я встречал, психотиков-жертв пресловутого посттравматического военного синдрома — нет.

Однажды в аэропорту, в содрогающейся от близких разрывов гаубичных снарядов гостинице (одно прямое попадание и конструкция с 4-го по 1-й этаж сложится в пыль) я испытал подлинный УЖАС. Приснился мне… редакционный офис, беспросветно-скучное как затянувшийся оргазм интервью с безликим чиновником мэрии, подсчет гонорара тоскующим сексуально озабоченным менеджером среднего пола, кафкиански-тягостные, инфернально-безысходные дискуссии людей-мониторов с людьми-клавиатурами о правильности подсчета бюллетеней на нескончаемых выборах без выбора…

Чувствуя, что соскальзываю в ад, невероятным усилием воли заставил себя проснуться: аэропорт, обстрел, прыгающая от близких разрывов гостиница, рядом брат Матрос заряжает при свете фонарика пулеметную ленту. Несколько раз я испытывал то, что называют прикосновением к раю уже в этой жизни — когда родилась дочь, после исповеди в Оптиной Пустыне, во время боя 3 июня в Семе-новке (начала полномасштабной войны на Юго-Востоке) и тогда, в аэропорту, вынырнув из кафкианского сна о «мирной жизни». Поймут это признание не многие, только Матрос, Артист и подобные им. Психологи со мной не согласятся, они, кормящиеся фантазиями, все «понимают».

Секретный русский БТР и другие приключения с Артистом и без

Труднее всего на фронте — передать информацию своевременно. Поскольку я боец и не имею права отлучаться с позиции без разрешения командира, то мне в сравнении с обычными военкорами труднее вдвойне. А если учесть постоянные проблемы со связью в боевых условиях и отсутствие личного транспорта — втройне.

Первым нашим — Корреспондента и Артиста — собственным «джихад-мобилем» стал «кореец-наркоман». Не шучу. Трофейный дизельный Ssang Yong Rexton останавливался в любой момент и требовал дозы — бензиновой инъекции в воздухопроводную «вену». Бойцы, которым мы развозили боеприпасы и продукты называли его «секретным русским бэтэром». Ибо чадил сей «бэтэр» ужасающе, исторгая из выхлопной трубы кометный черный косматый хвост. Когда мы вкатывались в «зеленку», украинские наблюдатели, видимо, всерьез полагали, что так дымить может как минимум взвод секретных (поскольку никогда никто их не видел) БТРов. И столь обильно начинали минометить, что бойцы нас умоляли: «Уе…вайте на хрен поскорее, не то останется от нас фарш на ветках».

Июнь, ночь. Затяжной минометно-гаубичный обстрел с горы Карачун. Электричества и интернета в Семеновке — нуль, телефонная связь — рывками. А информацию агентство потребовало срочно. Надо ехать в Николаевку. Разворачиваемся на площадке перед колбасным цехом — самое открытое простреливаемое место и — из полночи въезжаем в день: над нами зависает «люстра» (осветительная ракета), а наркозависимый внедорожник в очередном приступе «ломки». Глохнет. Выметаемся из салона, ждем темноты и паузы в обстреле. Впрыснув «корейцу» дозу, мчимся — ура!

Увы. Сразу за ближним блокпостом авто глохнет, а над нами — да-да, снова вспыхивает «люстра». Укрываясь от осколков, ныряем за бетонные блоки. Артист (с того момента уважаемый мной безгранично) вдруг вскакивает на блок и в почти солнечном сиянии нескольких осветительных ракет жестом семафорит Карачуну могучий русский фак. И преспокойненько, помахивая шприцем, топает под осколками к измученному абстиненцией корейскому рысаку. Взбодренный, тот некоторое время «скачет» и — ровно на полпути к вожделенному Интернету — глохнет! Вновь «люстра», визг осколков, укол в резиновую «вену»…

Звонок — приказ: на рассвете отвезти продукты бойцам линии обороны под Ямполем. Возвращаемся, до отказа набиваем багажник замороженной индюшатиной, несемся на позиции.

По обочинам шоссе навстречу нам бегут наши бойцы: «Там уже укропы! Надо оружие у перекрестка и раненых забрать!» Пролетаем через перекресток, видим: развороченный наш блокпост, а за ним сквозь сосны левее дороги в рассветном зареве, словно игрушечные выползают на шоссе украинские БТРы. Я выскакиваю, открываю багажник; Артист резко, с визгом задымившихся шин разворачивается, в рывке выплескивая из «джихада» замороженные трупики индюшек. Они лавинят под уклон и встречные пулеметные очереди превращают их в лохматые мясные хризантемы.

«Если «кореец» потребует дозы, — думаю я, — нам пи…ц». Оружия у блокпоста (там все в крови) мы не нашли, рванули. Чуть дальше подобрали четверых «300-тых». И заглохли..! Не искрошили нас тогда чудом. Только когда мы уже скрывались за поворотом, укры открыли шквальный огонь, убив одного из сидевших в багажнике. Информацию агентству в срок переслать мы не успели.

Как не успели и в другой раз, два месяца спустя. Rexton сгинул при выходе ополчения из Славянска, «джихад-мобилем № 2» служила нам безотказная русская «Волга-31», подаренная знаменитым бойцом Масей. С ней связано немало приключений, расскажу лишь о двух.

Отправляемся с позиции под Миусинском в Донецк, надо слить давно обещанное видео (проще было съездить, чем Пересылать по интернету «быстрому» как мысль пьяного эстонца). На въезде в город Снежное встречаем командира разведчиков Одессу и его зама Малого, приказывают: «Едем на место вчерашнего боя, разведаем обстановку, и брошенный «Утес», если получится, заберем». Едем. Сворачиваем на грунтовку. Место открытое, дальше справа лес и овраг, слева — выжженная высотка. Туда на разведку идут «отцы-командиры», мы с Артистом у машины за кустом прикрываем тыл. Кладу на всякий случай рядом камеру, ждем. Мы еще не знаем, что оказались в засаде…

…первой же пулей камеру вдребезги: снайпер! Скрываюсь за «джихадом». И сразу же невесть откуда пулеметные очереди и та-та-та-та-таканье АГС. Разрывы снарядов далеко, это радует. Стрел я-ем с Артистом на звук, ура ~ явное попадание! — пулемет умолкает. Откуда-то чертиком из табакерки выскакивает…ох, слава Богу, свои — Малой! — я едва не проткнул его очередью. Наконец-то, запыхавшийся и красный, выныривает с неожиданной стороны Одесса. В машину!

— У меня огнестрел! — орет Артист и туг же получает кулаком по башке от сидящего сзади Малого:

— Рули, в ж…пу раненый, в морге не лечат!

«Джихад-Волга» несется под перекрестным огнем снайперов (теперь понятно: сюда нас впустили, чтобы взять в плен, а назад хрен выпустят). Сквозь салон — стекол давно нет — взззикают пули, то спереди, то сзади по курсу сухие звонкие хлопки рвущихся ВО-Гов. Пригибаемся, удар головой о голову Артиста, высекает во мне мысль: «Как это он умудряется рулить, почти не глядя на дорогу? Опрокинемся — расстреляют в хлам. Или ранеными в плен возьмут, что еще хуже…»

Уцелели! Выкатили на дорогу в Снежное, понеслись докладывать в Штаб. Там встретили репортера «Life News», узнав о нашем приключении, Семен спросил: «Сняли что-нибудь интересное?» Даже Одесса, всегда невозмутимый как булыжник, сорвался, рявкнул: «Там не до съемок было!» На корпусе «Волги» мы насчитали семь пулевых и осколочных пробоин. Вечером Артист, разуваясь, расхохотался, протягивая мне на ладони помятую пулю: «Огнестрел…» Пуля, видимо, прошила на излете дверцу, ткнулась в голень и скатилась в драный ботинок.

А вскоре безотказная наша русская «джихад-колесница» помогла нам настичь и пленить украинский беспилотник.

Заметил ревущего монстра его и первым по нему открыл огонь Артист, за ним остальные. Монстр (принятый бойцами за баллистическую ракету) сменил линейный на кольцевой курс и закружил над нашей позицией. Сделал «горку», дважды блеванул белым — отбросил тормозной парашют, а затем посадочный.

— Артист, быстро за руль! Это беспилотник, наш трофей!

Мчим на «джихаде» по полю подсолнухов, потом по бурьянным зарослям, застреваем, выдираемся, по пути объясняю:

— Ту143- «Рейс». Беспилотный летательный аппарат. Советский. Выпускался в двух модификациях. Разведчик и самолет-мишень. Максимальная высота 1000, минимальная — ю метров. Разведывать здесь нечего. Суть: укры рассчитывали — мы собьем БПЛА из ПЗРК, а они заявят, что из «Бука» и это, дескать, доказательство: таким же оружием ополченцы уничтожили малазийский «Боинг»…

— А беспилотник почему рухнул? Мы его сбили?

— Нет. Электронные мозги от старости скисли. Или наши их отключили. Аварийная посадка. Но, скорее всего, из ПК мы его достали. Если сейчас успеем под носом укров на их территории смастерить репортаж, а потом дракона вывезти (этим займется группа Корсара) — мы победили.

На месте выяснилось — все честно, мы его подранили: низ фюзеляжа изрешечен.

— Снимаем, «включаем дурака». Неси околесицу о баллистических монстрах…

— Зачем?

— За эффектом, брат Артист. Эффектом пиар мультипликатора. Пусть коллеги поломают головы — что это: фейк ополчения? Коварная спецоперация путинских спецслужб? Агония ВСУ, бросивших в бой протухшего дракона? Как нам удалось его сбить? Чем больше публикаций — тем крепче имидж подразделения Моторолы.

Артист понял и «включил дурака»:

— Эй, там, в Киеве. Вы не думаете, что это уже чересчур применять такое оружие?..

Потом он долго смеялся, читая многочисленные расследования о пленении мотороловцами украинского БП7ІА, с изложением версий самых причудливых: «привезли и скинули в поле, а сейчас загрузят назад в машину и в музей вернут…»

— Гена, а почему эти писаки не позвонили нам, и не узнали, как было все на самом деле?

— Потому что «мудры в своих глазах и разумны перед самими собою».

В заключение темы, расскажу о несостоявшемся «джихад-мо-биле» (о нем, как и обо всем несбывшемся, особенно тоскую).

в период боев за Мариновку-Сепановку-Дмитровку я ненадолго был откомандирован в группу сотрудников официального сайта ополчения!corpus. В район боевых действий мы выехали втроем — журналист означенного сайта, фотокор Риа-Новости Андрей Стенин и я. Попросил высадить у Дмитровки, отправился в самостоятельное путешествие. Сделал материал о юном снайпере, которому во время вылазки разворотило из «Утеса» бедро, нога висела непонятно на чем, а он стянул ее ремнем и полз всю ночь к нашим позициям. Снял несколько сцен боя и — затрофеил в точности такой же, какой был у нас в Семеновке, но бензиновым наркотиком не испорченный Ssang Yong Rexton. Водитель из меня никакой, и заехал я… да-да, к укропам!

Вышел из авто уточнить маршрут (хорошо что был в новой форме без нашивок), слышу: «Сепаров за тою посадкою нема?», а позади спросившего солдатика появляются еще двое и они, как я, уже все поняли…

…Резвости моего спринтерства зигзагами по пересеченной местности наперегонки со вззззиииикающими над ухом пулями с риском нарваться в «зеленке» на растяжку позавидовал бы самый быстрый человек планеты трехкратный чемпион Олимпийский игр Усэйн Болт. Дабы не смущать Усэйна и уменьшить риски я нырнул под куст, развернулся, открыл ответный огонь. Одного уложил. Увы, силы оказались слишком не равны. Из лесополосы за дорогой выперла отмеченная двумя вертикальными белыми полосами БМП, и — пронзенный очередью из 30-ти миллиметровки кандидат в «джихад-мобили» трансформировался в желто-черную кляксу. В огненно-дымную братскую могилу седьмого, павшего на этой войне моего телефона, четвертой видеокамеры (сотни снятых в боях историй сгинули!) и третьего блокнота, исписанного так, что буковки в нем от тесноты визжали и, казалось, при захлопывании разлетались со страниц как осколки…

Горящий Ssang Yong Rexton стал ориентиром, заработали наши минометы и две укровские БМП, утюжа подсолнухи, прикрываясь лесополосой драпанули.

Семь дней спустя где-то в том же районе напоролись на укров и были расстреляны в Renault, затем сожжены из «Шмеля» те, с кем не однажды попадали мы в разные передряги — замечательные военкоры и настоящие русские патриоты Сергей Кореченков и Андрей Стенин.

Мы уже победили?

— Гена, если ты хочешь остаться в подразделении, не лезь в политику, — честно предупредил Моторола во время предпоследней нашей встречи. С некоторых пор любой, самый невинный мой комментарий и тысячекратно выверенное сообщение стали кем-то восприниматься как угроза формирования в ополчении оппозиционных настроений, поскольку кто-то счел меня «неисправимым стрелковцем».

— Командир, с первых митингов против нацизма мы все здесь занимаемся исключительно политикой. Сегодня каждый ребенок, погибающий оттого, что его родители не струсили и поддерживают нас — поневоле занимается политикой…

Он не дослушал, раздраженно хлопнул дверью авто. Я смотрел, как он поднимается по ступенькам Штаба и чувствовал: что бы ни случилось, с кем бы ни пришлось мне служить — он навсегда останется для меня командиром, с которым я готов идти в бой, даже если буду точно знать: впереди Смерть. Мы и ее победим, затем и призваны мы в этот падший мир.

«В Донецке задержали военкора ополчения Геннадия Дубового. Задержали его дома, где он лежал в гипсе после травмы, полученной в донецком аэропорту во время боя. Не предъявив никаких документов, выломали дверь. При этом толком объяснить причину задержания не смогли. Задержан он ни за что, очевидно по надуманному поводу.

Дубовой воевал бок о бок с ополченцами, а также был инициатором и главным редактором первой официальной газеты ДНР «Голос народа — Голос Республики», выход первого номера которой 11 мая сыграл свою положительную роль в успешном проведении референдума о независимости. Геннадий награжден медалью «За оборону Славянска» и орденом «За воинскую доблесть».

Судя по всему, совсем еще юную республику, у которой есть масса внешних и внутренних врагов, начинают раздирать внутренние противоречия. Мы будем следить за судьбой Геннадия и просим руководство ДНР тщательно разобраться в этом деле» — сообщили тогда СМИ.

Поданный мной рапорт о переводе в другое подразделение был кем-то переписан и — из рядов Армии ДНР меня уволили «по собственному желанию».

Всегда презиравший тыловых крыс и нацеленный на войну до Победы, я верю: командование устранит это недоразумение и позволит бойцу и военкору сражаться. Тем более после объявления в республике мобилизации.

Сейчас единственно возможная политика — все на фронт, все для Победы. Уволить может лишь смерть в бою. Или мы уже победили? Враг изгнан за пределы Донецкой и Луганской республик, они объединились и мы живем в подлинно народном государстве? Уже создана прекрасная Новороссия — лаборатория социально-экономического креатива, модель будущего для всей России, государство высших смыслов, основанное на Божественной справедливости?..

…Замечательный московский фотограф и журналист Игорь Старков после встречи со мной. Матросом и Артистом написал, что мы «романтики первого этапа войны», а сейчас пришли люди злее и жестче, армейские менеджеры. Как всякий не воевавший, он заблуждается. Романтики не спешат на войну, они предпочитают грезить около. Никогда мы не были романтиками, ибо обретаемая в бою безжалостная ясность видения исключает всяческие иллюзии, питающие романтическое восприятие действительности. И когда зацикленные на ложно понятом прагматизме «реал-политики» обвиняют нас в стремлении к иллюзорной цели — Новороссии, мы отвечаем: без создания таковой ни одна проблема России не будет решена, но все они усугубятся чрезвычайно; надежды «реалистов» на мирное разрешение конфликта между филиалом ТНК Украиной и пограничьем госкорпорации РФ — ЛНР/ДНР безумны. Попытки договориться с глобализаторской теневой элитой и трусливо увильнуть от Большой Войны за достойное место русских в мировой Системе обернутся кровавейшей иллюзией. «Западу от России надо одно, — заметил еще советский разведчик, — чтобы ее не было». В его правоте все не иллюзорики убеждаются уже ежечасно: гарантируемая системами залпового огня деиндустриализация, гаубично-ми-пометное инфраструктурное обнуление, карательными операциями довершаемая элиминация «лишнего» населения Юго-Востока бывшей Украины — модель для разборки Российской Федерации.

P.S. «Корреспондент, какая Новороссия? Ты давно покойник. Тебе, террорюге мотороловскому, сепару продажному мы и в аду спец-ад строим. Всех русских из Украины — вон, лучше сразу в могилы. Мусор генетический только на удобрение годится. Юго-Восток останется украинским или будет уничтожен. Потом вернем Крым».

«Русских — вешать! Тебя, Корреспондент — камикадзе, тварь путинская рядом с воспеваемым тобой рыжим тараканом подвесим вниз головой. Сожжем и смешаем ваш прах с говном. Со всеми русскими так будет. Слава нації, смерть ворогам!»

Килобайты и километры таких сообщений я получаю с первых дней Русской Весны. Отвечаю вежливо, фразой Хемингуэя, давно воспринятой как указание свыше: «Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок».

Александр ЖУЧКОВСКИЙ Славянск. Русское братство

— Дед, ты герой?

— Нет. Но я служил с героями.

Из к/ф «Братья по оружию»

Национализм <…> это, прежде всего, острое переживание чувства братства с людьми своего народа, со всей своей нацией, с огромным количеством людей.

Егор Холмогоров

Славянск. Город-крепость. Город-легенда. Город-герой.

Впервые я услышал о городе со столь символическим именем в апреле этого года. Сегодня о нем знает и говорит весь мир.

Мне довелось быть в этом городе. Мне посчастливилось защищать его. И я еще надеюсь вернуться в Славянск, который покинул неделю назад.

Я хочу немного рассказать о Славянске и о русском братстве, которое в эти нелегкие дни я увидел на фронте и в тылу.

Мой рассказ не будет полным: война продолжается, и не все увиденное, услышанное и сделанное может быть предано огласке. Но насколько это возможно, попробую передать.

«Осажденная крепость»

Мой путь в Новороссию был долог и «тернист», границу удалось перейти только с третьей попытки. Чтобы не повторяться, отошлю читателя к майскому репортажу о нашем «луганском периоде».

С самого начала «Русской весны» на Восток Украины начали приезжать добровольцы из РФ для поддержки русского сопротивления новым украинским властям. Но некоторые события послужили толчком для резкого увеличения этого потока и пополнения рядов вооруженного ополчения. Это происходило после событий 2 мая в Одессе и после нашумевшего обращения Игоря Стрелкова. В Сла-вянске я лично убедился, что обращение Стрелкова сыграло огромную роль: поток добровольцев — как с Донбасса, так и из России — увеличился в разы. Убедился из разговоров с прибывающими сюда людьми и увидев длинные списки «новичков» (которых, и нас в том числе, заносили в комендантскую тетрадь).

Несмотря на то, что Славянск почти полностью окружен, дороги к городу контролируются украинскими силовиками и въезд ополченцев и спецгрузов сопряжен с большой опасностью, люди, хорошо знающие ситуацию и местность, обеспечивают коридор для прохода групп, приезжающих для поддержки Славянска.

В отличие от многих городов Луганской и Донецкой республик, в которых до сих царит двоевластие, Славянск находится под абсолютным контролем ополченцев. Украинских и проукраинских элементов здесь не осталось. Психологически и фактически город живет как осажденная крепость. Поэтому здесь наблюдается полное единодушие в борьбе с врагом и радикальная непримиримость, я бы даже сказал, ненависть к нему. Это неудивительно, учитывая абсолютно варварские действия украинских силовиков против местного населения.

Я уверен, что в случае захвата украинцами Славянска (а для этого им придется похоронить чуть ли не всю свою армию) здесь и по всей Восточной Украине они получат мощное партизанское движение, и война может растянуться на месяцы и даже годы. «Точка невозврата» уже давно пройдена. Слишком много крови пролито, чтобы повернуть процесс вспять и вернуться к «единой Украине». Эти люди уже никогда не будут жить в одной стране. Сейчас даже лозунги «федерализации» вызывают только смех. Отныне, пока не победит одна из сторон, на украинское «принуждение к миру» русские будут отвечать только одним — выстрелами.

Возникает вопрос: почему украинцы еще не обрушили всю свою огневую мощь на Славянск и не атаковали наши позиции тысячами пехотинцев? Во-первых, массовые артобстрелы, авиабомбардировки, применение Града и других «средств массового поражения» обернется огромными жертвами среди мирного населения, а это вызовет необходимость введения миротворческих войск, и введет эти войска именно Россия (как самая близкая к Украине страна), да и международное сообщество может начать «задавать вопросы». Во-вторых, в городских боях (если украинцы сделают ставку на живую силу) подавляющая численность противника не будет играть решающей роли и захват города если и удастся, то, опять же, ценой огромных потерь украинских военнослужащих (множество которых, к тому же, просто не хочет воевать и будет разбегаться и массово сдаваться в плен).

«Военно-полевой трибунал работает»

В самом Славянске мы пробыли недолго, через сутки уже были направлены в Семеновку. В районы активных боев командование отправляет всех, кто впервые прибывает в город и становится в ряды ополчения. Еще в упомянутом выше обращении Стрелков говорил о том, что в Славянск постоянно прибывает множество людей, которые требуют «проверки на прочность». Среди этих людей может оказаться кто угодно — и украинские шпионы, и просто криминальные личности, которые хотят разжиться оружием или «под шумок» помародерствовать. Единственный способ проверить прибывающих — поставить их на передовую, где человека и его мотивацию видно «как на ладони».

Лично мне не довелось повстречать среди ополченцев «засланных казачков» или мародеров. Были люди странные, подозрительные, но позже их поведение объяснялось «свойствами характера», после совместного нахождения под огнем все подозрения снимались.

К слову, в самом Славянске проявление мародерства было, но это единичный, исключительный случай. По приказу Стрелкова были расстреляны два человека из ополчения, которые покусились на чужое имущество. Об этом уже написало множество СМИ, в некоторых из них сквозило возмущение. Возмущаться глупо, эти люди были приговорены к «высшей мере» по законам военного времени, каковые законы весьма суровы, как суровы сами обстоятельства войны и огромные риски, связанные с подобного рода преступлениями — в первую очередь утрата дисциплины. Тем более что все ополченцы заранее предупреждаются об ответственности за подобные преступления (за пьянство или нерадивое несение службы — «штрафбат», за мародерство, изнасилование — расстрел).

Прошел слух, что кто-то якобы на нужды ополчения осуществляет сбор денег под видом самих ополченцев. Игорь Стрелков прокомментировал это так: «Приказал проверить. Но после недавних расстрелов (за бандитизм и мародерство) не думаю, что кто-нибудь решится за 30 гривен рисковать жизнью. Военно-полевой трибунал работает».

Что касается Семеновки, то единственное проявление недисциплинарного поведения выразилось в том, что два ополченца ушли с поста, недовольные тем, что их долго не меняли и не кормили (такое случается из-за нехватки людей, и об этом ополченцев также предупреждают). Утром мы проснулись от звуков стрельбы прямо в расположении, и раздетые «подорвались» с оружием, думая, что противник уже проник в здании. Оказалось, командир прямо в коридоре разрядил обойму, чтобы вывести всех на построение и поставить в известность о грубейшем нарушении дисциплины. Оставившие свой пост ополченцы были разоружены и отправлены для разбирательства в комендатуру.

«Обмен любезностями»

Семеновка была занята ополчением за три дня до прибытия нашего отряда в Славянск. Это село, которое отделяет город от сил противника и принимает первые удары на себя, называют «местным Сталинградом». На момент нашего отъезда город окружало до 40 тыс. личного состава украинской армии и подразделений Нацгвардии, огромное количество техники — танки, БТРы, гаубицы, минометы. Грады, Смерчи и др. Первое время по Семеновке и блокпостам на въезде в Славянск постоянно били минометы, потом в ход пошли гаубицы. Последние дни, как известно, уже во всю применяют авиацию.

Поначалу обстрелы велись преимущественно по ночам, постепенно же стали бить и днем, атакуя по несколько раз в сутки. Активизация обстрелов произошла еще до украинских выборов. По ряду признаков ожидалось, что Славянск и другие подконтрольные повстанцам города хотят подавить именно до выборов, чтобы обеспечить там голосование. Теперь многие прогнозируют «полную зачистку» до инаугурации Порошенко, — чтобы новой власти «не марать руки». Так или иначе, сразу после выборов атаки стали учащаться и ужесточаться с каждым днем.

Противник окружает Славянск со всех сторон и постоянно обстреливает главную дорогу в город. Как-то, возвращаясь из поездки в Славянск, наша машина «подоспела» к очередному минометному обстрелу. Пришлось идти на пути к Семеновке зигзагами на большой скорости, но проскочили.

В первые дни пребывания на передовой мы рыли окопы, сооружали и укрепляли оборону, заготавливали всяческие «военные хитрости». Организовали разведгруппу, которая выявляла на близлежащих территориях корректировщиков и снайперов, исследовала пути для возможной экстренной эвакуации раненых. Эвакуировали пациентов и медперсонал из больничного комплекса, который стали расстреливать из артиллерии с завидной регулярностью. Поначалу гражданские прятались в подвалах — туда предварительно были снесены предметы быта, спальные принадлежности, вода и продукты. Позже людей организованно вывезли в менее опасные населенные пункты.

Кроме «обмена любезностями» из орудий (после артобстрелов наши всегда давали хорошей сдачи из знаменитой «Ноны»), после предварительной «зачистки» полей и лесопосадок подствольными гранатами (на фото ниже — один из наших добровольцев с гранатами «Из России с любовью») выбивали оттуда противника, который работал там малыми разведгруппами, корректировщиками и снайперами.

«Свист смерти»

25 мая на дом, в котором располагался наш отряд, обрушились мины. С тех пор здание стало обстреливаться постоянно и через несколько дней мы его покинули, в этой столовой с дырой в стене (фото ниже) мы находились за 15 минут до разрушительного выстрела. А под эту стену, изрешеченную осколками (третье фото), бросился, спасаясь от мины, один из наших парней, — осколки просвистели буквально над головой. На четвертом фото с разбитой дверью — осколки прошли через окно, комнату, стекло двери и влетели в коридор, который я пробегал за миг до этого.

Свист летящей мины — как звук смерти. Падаешь на землю (или пол), закрываешь голову руками и думаешь, что это твои последние секунды.

Однако, адаптация к происходящему приходит быстро (насколько быстро развиваются события) и со временем вырабатывается «философское» отношение к смерти. По моему убеждению, мы все «под Богом ходим», и «чему быть — тому не миновать». Если «не судьба» погибнуть можно и от условного кирпича на голову в мирное время, если «судьба» — вернешься из самого «ада» войны (возвращались же люди и из Сталинграда 1943 года).

Кстати, интересно наблюдать за людьми, уже закаленных боями или участием во многих «горячих точках». Как правило, это очень спокойные, даже безмятежные люди — с таким вот «философским» отношением к своей собственной судьбе и смерти, я видел таких людей, и одним фактом своего присутствия рядом они поддерживали меня в минуты опасности.

По пути из Славянска заехали в Луганск, там ожидали у ларька пиццу. Началась гроза, сильный раскат грома по звуку был очень похож на взрыв снаряда. Мы втроем резко пригнулись, благо что не бросились на грязную землю в штатском. Позже один мой друг рассказал мне, что его дед уже после ВОВ, идя по улице в костюме и с цветами для девушки, услышав свист бросился на землю, угодив при этом в лужу. Со стороны смешно, а на самом деле скольким людям эта реакция спасла жизни…

Олег Мельников

Большую роль в семеновской истории сыграл Олег Мельников — известный в Москве политический активист, лидер движения «Альтернатива», которая прославилась в частности вызволением из рабства людей на дагестанских кирпичных заводах. Мы вместе жили в здании СБУ и выполняли различные задачи в Луганске, а позже с группой добровольцев поехали в Славянск.

Сооружение оборонительных укреплений, эвакуация гражданских, заготовка различных «сюрпризов» для противника, нейтрализация вражеских корректировщиков в Семеновке — во многом личная заслуга Мельникова (подробнее см. в материале о нем).

По приезде в Москву на следующий же день он, как известно, был задержан в рамках «Болотного дела». Этот эпизод наводит на мысль, что органам Мельников неугоден не только как активный общественный деятель в России, но и как добровольный участник русского сопротивления в Новороссии. Но, несмотря на оказываемое на него давление, Олег не планирует «сворачивать» свою текущую деятельность и взятые на себя обязательства.

С Божьей помощью

Однажды мы договорились со священниками Славянска, чтобы они посетили передовую, чтобы, как говорится светским языком, «удовлетворить религиозные нужды граждан». Граждане, стоящие перед лицом смерти («Наступает момент, когда каждый из нас у последней черты вспоминает о Боге» — Игорь Тальков) с воодушевлением восприняли предложенную им духовную помощь. Многие ополченцы исповедались и причастились, один принял святое Крещение.

Я попросил священников начать сотрудничество со штабом в Славянске для того, чтобы у Церкви были полные списки живых и погибших воинов для поминовения их в православных храмах (списки имен могут публиковаться в сети).

Командировка

30 числа нам на смену прибыло несколько человек. Есть негласное правило: уехать, даже по важным обстоятельствам, можно лишь в случае прибытия вместо тебя нового человека. Конечно, насильно в добровольческой армии удерживать никто не будет, но люди стараются этого правила придерживаться, понимая важность каждой человеческой единицы здесь. Мы с Олегом Мельниковым выехали для переговоров со значимыми для нашего дела людьми и приобретения важных технических средств (приборов ночного видения, раций, дальномеров и др.), которые мы частично должны закупить и частично получить от «добрых людей».

Один из наших ополченцев покинул Славянск окончательно. Оказалось, что ему 17 лет, хотя выдавал себя за 22-летнего — выглядит старше. Его мать «подняла на уши» весь Луганск, так что водитель машины, приехавшей за нами в Славянск, сказал, что без парня никуда не уедет. Молодого ополченца пришлось чуть ли не конвоировать — не хотел уезжать и даже пытался спрятаться. Парня можно только похвалить за отвагу (а участие он принимал во всех делах ополчения полноценное, не отставая от старших). Также во времена ВОВ даже 15-летние ребята переделывали документы, завышая свой возраст, чтобы уйти на фронт.

Уезжая из Славянска, мы на несколько часов застряли на дороге, которую сильно размыло от дождя. Несколько километров толкали машину, причем в пугающе близком соседстве от украинских войск (фото ниже).

Еще один курьез приключился по дороге в Донецк. На одном блокпосту чуть не положили свои — вышла накладка и о нашей машине вовремя не предупредили. Ополченцы нас остановили, вывели из машины и со стрельбой положили на асфальт. Чуть позже, получив информацию, долго извинялись и вкусно накормили. Такие эксцессы здесь не редкость и людей понять можно: обстановка в ДНР очень тревожная, блокпосты постоянно обстреливают и ополченцы сильно напряжены.

Русское братство

Подведу итоги нашей ю-дневной «работы» в Семеновке: за это время мы в несколько раз увеличили численность нашего отряда (люди постоянно прибывали, как с Донбасса, так и из РФ); почти все наши ополченцы были обмундированы и обеспечены «необходимым минимумом» — водой, предметами быта, сигаретами и пр.; помогли гражданским и пациентам больниц с их эвакуацией; выстроили линию обороны, укрепили людьми и техсредствами тайные и явные посты; ликвидировали или ранили несколько корректировщиков; продолжили координацию русских добровольцев, приезжающих в Новороссию.

Очень многое было сделано благодаря вашей помощи «в тылу», дорогие друзья и соратники. С помощью ряда мощных информационных ресурсов мы распространили наши реквизиты для поддержки добровольцев и контакты для связи в целях переправки сюда людей из РФ. Результат превзошел все наши ожидания. В общей сложности мы получили на счета около 800 тысяч рублей и сотни писем желающих приехать сюда для поддержки повстанцев. Десятки людей уже вступили в ряды ополчения в Луганске, Донецке, Славянск и др. горячих точках, десятки уже на походе к границе, многие собираются прибыть в течении июня.

Огромная моральная, информационная и материальная поддержка русскому сопротивлению Новороссии была оказана Русским Имперским Движением, Национально-Демократической Партией, редакцией сайта «Спутник и Погром». Хочу выразить сердечную благодарность Станиславу Воробьеву и Денису Гариеву (РИД), Константину Крылову, Надежде Шалимовой, Ростиславу Антонову, Андрею Кузнецову, Дмитрию Павлову (НДП), Егору Просвирнину и Кириллу Каминцу (СиП), Алле Горбуновой, Наталье Холмогоровой, Егору Холмогорову, Елене Чудиновой, Юрию Залесскому и многим другим людям, которые поддержали и продолжают поддерживать нас и русскоенационально-освободительное движение на Украине в целом.

Это и есть русский национализм. Это и есть русское братство. О котором просто и понятно как-то сказал Егор Холмогоров:

«Мы можем понимать национализм с одной стороны, как определенную эмоцию частного человека, простого гражданина. С другой стороны, мы можем понимать национализм как определенную политическую программу. Национализм как эмоция частного человека, это, прежде всего, острое переживание чувства братства с людьми своего народа, со всей своей нацией, с огромным количеством людей. С десятками, сотнями людей, которые принадлежат к одной культуре, к одному родовому корню. В этом смысле национализм — это совершенно уникальное в каком-то смысле изобретение культуры. Изобретение, которое позволяет людям, которые находятся друг от друга за тысячи и тысячи километров, которые в своем повседневном мире друг с другом не соприкасаются, тем не менее, ощущать постоянно и остро переживать особенно в критических ситуациях чувство братства».

Наша миссия еще не окончена, война продолжается. Мы возвращаемся в Новороссию, чтобы продолжить службу русскому народу в Славянске или иных местах, в которые приведет нас военная необходимость.

2014 г.

Иван ДОНЕЦКИЙ Мама, если не я, то кто?

Надо уничтожать нелюдей на Востоке Украины.

Это преступники, это диверсанты, это убийцы,

это террористы.

П. Порошенко

Донецк сегодня малолюден. Лица некоторых дончан приобрели иконописную сосредоточенность. Смерть на Донбассе стала реальностью. Многие собрали «тревожные» сумки с необходимыми вещами, документами, о существовании которых ранее не подозревали. Сделали распоряжения, положили в карманы записки с именами и телефонами родственников, которым нужно звонить для опознания трупа. Узнали, что бомбоубежищ в Донецке мало. Выжить при бомбежке и артобстреле поможет случай.

Июль 2014 года. Его начало. Жена пришла с работы с заплаканными глазами: сын сотрудницы, которого она знала, погиб 3-го июля под Славянском. Похороны в 11-ть. О том, что «семья воюет», я узнал около месяца. Старший сын — с оружием. Младший воевать не умеет, сопровождает беженцев в Крым. Мама вывозит детей из городов и сел, обстреливаемых украинской «армией освободительницей». Отвозит продукты, вещи и медикаменты на блокпосты. Недели 2 назад старшенький неделю не звонил. Я боялся, что с ним что-то случилось. Но тогда обошлось. Не обошлось сейчас.

У торца дома стоят люди в камуфляже и с автоматами. Они без масок, с открытыми лицами. У всех георгиевские ленточки либо на плече, либо пришиты на рукаве в форме буквы «ν». У некоторых наплечные оранжевые шевроны «Восток». Это ополченцы. Или, по терминологии киевских СМИ, «террористы», «диверсанты», «боевики», «сепаратисты». Их человек двадцать. Собранных в одном месте я ранее столько не видел. Подходим к подъезду, где стоят гражданские с цветами. Высокий, под два метра, мужчина лет 25-ти в камуфляже и песочного цвета берцах распоряжается. Потом я услышал, как мама погибшего называла его ласково Ваня. Стоим. Ждем. Рассматриваю ополченцев. Автоматы самых разных конструкций, форм и «свежести». С откидными прикладами и с деревянными, перемотанными изолентой. Оружейный ополченческий разнобой. Почти у всех ножи на поясе или на груди. У каждого жилет с множеством карманов и карманчиков, в которых покоятся мобильный телефон, блокнот, документы, рожок для автомата, рация, фляга и какие-то длинные круглые предметы, предназначение которых мне неясно. У одного из кармана у пояса выглядывает граната с чекой. У кого один рожок в автомате. У кого два, связанные зеленой изолентой. Ополченцы держатся отдельной группой и тихо между собой разговаривают.

Приехал черный катафалк. Привез гроб с телом, крест с полотенцем, венки. На лобовом стекле фото погибшего. Улыбается, говоря по телефону, чуть склонив голову к правому плечу. Лицо с коротко остриженной черной бородой. Красивое, с живыми глазами. На кресте фамилия, имя, отчество. Даты рождения и смерти. 26 лет земной жизни. На венках ленты с надписями: «Кортесу от боевых товарищей», «погибшему в борьбе с фашизмом», «от батьки Атамана», «от родственников», «от друзей», «от мамы», «от жены», «от брата». Светло-коричневый гроб с ручками. В гробу мужчина с бородой. Кожа головы от уха через темя до уха не столько сшита, сколько зашнурована темной ниткой как футбольный мяч. Нижняя челюсть слева была, наверное, разворочена, но сейчас ей, как и шее, придали форму. Лицо густо заштукатурено и приведено в посмертный порядок. Умный, улыбающийся мужчина смотрит с портрета на себя, лежащего в гробу. И образ, и оригинал не слышат, не видят, не чувствуют. Они уже за гранью доступного живым. В царстве мертвых. В царстве живых — только след.

Подходит мать и начинает рвать души присутствующих. «Как тебе, мой любимый сыночек, было больно! и почему я не заслонила тебя собой? Что мы без тебя будем делать? Твои красивые ручки никогда не дотронутся до меня! Ты всех хотел защитить! Как тебе было больно!» Наконец-то мать отводят. Становится легче. Почему-то плач матери воспринимается как упрек. Он погиб, а ты? Стыдно смотреть на убитого мужчину. Стыдно быть мужчиной, считать себя мужчиной и стоять со здоровыми руками и ногами у гроба мужика, погибшего за идеи, которые ты поддерживал на митингах, за которые голосовал. Он-то пошел до конца. А ты? Покричал на митингах и в кусты? Люди с автоматами на плече отстаивают твои идеи, не так ли? Их совесть не мучает. Они сделали выбор. А ты? Ты прячешься за их спины и выдумываешь сотни убедительных для тебя отговорок. Стар. Не служил в армии. И прочее.

Ваня распоряжается умело, с толком. Голос приятный. Решения верные. Движения пластичные. Подвижное лицо и обрывки грамотно построенных фраз выдают человека, обтесанного высшим образованием. От ДК Куйбышева поехали к Планетарию, где жил погибший. Гроб постоял. Я не подходил. Коллеги матери погибшего тихо перебрасывались словами. Вспоминали, как погибший, еще мальчиком, не знающим свою судьбу, приходил с мамой на работу. Женщина лет 55-60 говорит, глядя на мелкого, бараньего веса, ополченца: «Куда этот шкет лезет? Он что, сможет меня защитить?» Стоящий рядом мужчина отвечает, что в современной войне рост и вес не главное. Надо уметь обращаться с оружием. Надо уметь воевать. Молчание. Начинают говорить на посторонние темы. Понимаю: про себя думают, что погиб глупо. Надо было прогнуться, потерпеть. Все не так страшно. Нет никакого фашизма. Жизнь ведь одна и прочее.

Поехали на кладбище. Ополченцы на трех машинах выезжали вперед и, перекрывая движение с боковых улиц, обеспечивали колонне из трех автобусов и десятка легковых машин зеленую улицу. Работали четко. Две машины с донецкими номерами. Одна без номеров и стекол. По встречной полосе ополченцы ехали с включенной аварийной сигнализацией. На подъезде к кладбищу остановились и минут двадцать ждали. Оказалось, должны подъехать еще три похоронных процессии. Погибло четверо донецких мужиков! Стоим возле машин. У одного ополченца лет 30-ти вижу характерный синий след на левой скуле. Понимаю, что успел поработать на шахте и получить царапину углем. У моего отца в таких синих метках было все тело, особенно спина…

Скомандовали: «По машинам». Подъезжаем к кладбищу. Справа и слева лесопосадка или зеленка. Где-то далеко ухают пушки. Жена говорит с тревогой: «А если в нас кто-нибудь стрельнет? Устроит провокацию?» Ополченцы и об этом подумали. Несколько бойцов с колена сканируют окрестность, держа автоматы наизготовку. Подошли к свежо разрытым могилам. Охрана с автоматами нарисовалась от скопления людей метров за двадцать. Они внимательно смотрят по сторонам, не обращая на нас внимания. Подъезжают катафалки с портретами покойных на лобовых стеклах. Из них, пригибаясь, выходят близкие. Выносят гробы с телами, кресты, венки. Все это проносят мимо меня. Лица постарше, чем наш. Все в камуфляже. За каждым гробом медленно движутся родственники с цветами. На проносимых венках читаю надписи о борьбе с фашизмом, позывные «Юстас», «Беркут», «Шахтер». Все три погибших одного 1968 года рождения. У всех украинские фамилии на «ко». Думаю: «Один на «ов», три на «ко». От рук Авакова, Парубия, Найема и других персонажей, далеко не славянских корней, которым чужда великая русская идея».

Гробы параллельно. Два батюшки и две певчие начали службу. Тянут на распев имена «Алексея, Артема, Сергия, Ивана погибших за други своя, павших мученической смертью» и желают им царствия небесного. Я рассматриваю публику, хотя жена уже сделала мне замечание. До приезда отставших катафалков мы с ней стояли рядом с группой ополченцев, и я отрывочно слышал их одобрение объединению. Они заметили мое любопытство, замолчали и отошли. Батюшки отпевают. Я смотрю на маленькую женщину в камуфляже, с автоматом, на руки ее с дешевенькими золотыми перстеньками. Вспоминаю, что на шеях мужчин ополченцев видел золотые цепочки. «Люди не собираются умирать. Не думают о том, что эти цацки снимут с их трупа чужие руки». Сбоку, чуть впереди, стоит ополченец лет 65-ти. Я обратил внимание на его щадящую походку, на ноги, обутые в кроссовки, которые он низко слал над землей, чтоб как можно меньше сотрясать спину. Почти шаркал ими. «Сто пудов у него радикулит и болит правое колено», — подумал я. «И автомат ему, ой, как тяжко носить». Сейчас я рассматриваю его вблизи. Нездоровый цвет лица, выпавший верхний резец и седая голова. Старик, которого не вооружит уже ни одна армия, кроме нашей Добровольческой. «Этот «агент ФСБ» лет тридцать отмантулил в шахте», — думаю я.

Батюшки отпели. Покурили ладаном. Матери, жены, дети еще раз порыдали на разные голоса. Потрогали, поцеловали в последний раз погибших, которые неподвижно лежали в гробах. Носки туфель крайнего справа видны из-под белой ткани. Чистые туфли, без пыли и грязи, прямо из магазинной коробки на холодные ноги с посиневшими ногтями. Руки и ноги батюшка приказал развязать, землю, окропленную святой водой, посыпать крестом. Рыдающих родственников, тщетно пытающихся унести с собой частицу погибших, отвели под руки. Гробы закрыли. «Первый пошел».

Я бросил три горсти желто-коричневой донецкой глины уже смешанной со свежей кровью. Отошел, отряхивая руку. Издали доносились звуки пушечных выстрелов. Прислушался. Стоящий рядом мужчина пояснил: «В Карловке идет бой». Кивнул. Звуки боя смешивались с коробочным звуком падающей на крышку гроба земли. С каждым броском лопаты он становился глуше и затих. Копачи подгребли, выровняли продолговатый холмик. Один из них легко вонзил крест. Охапками живых цветов женщины обложили свеженасыпанный холм. Прикрыли венками. Тело Кортеса от земной суеты отделено полтора метрами донецкой земли. Он под, мы на. Он никогда уже не будет с нами. Хочется плакать. Обрывки фраз медленно текут в голове: «Не поднять… навеки… мученической смертью… за други своя… за меня…». Думаю: «Кортес имел право говорить гордую фразу: «Донбасс никто не ставил на колени и никому поставить не дано!» А я?» Засыпали остальные могилы. Все ушло под землю. Смотрю на другие кресты. «Одногодки. Наверно, служили вместе. Призвались в 1986 году. Отслужили. Может, и в Афгане? Тогда выжили. Сейчас нет. Погибли, защищая Донбасс».

На поминки поехал мимо ж/д вокзала. Там, где пару дней назад в упор расстреляли гаишников. Видеорегистратор служебной милицейской машины бесстрастно зафиксировал преступление. Из кустов выскочили два человека в масках. Не добегая метров пяти до машины, открыли огонь. Три трупа и набор лживых киевских обвинений в адрес ополченцев. Но зачем ополченцам сеять панику и страх в своем тылу? Зачем Киеву понятно. На месте трагедии три венка. На асфальте кровавое пятно размером метр на метр. Вид убитых сограждан и крови уже не ужасает, а сосредотачивает. Шкурой, нутром понимаешь, что нужно выжить и не изменить себе. Не себя запугать. Не стать на колени.

В кафе помыли руки и в зал. Четыре длинных стола, по двадцать мест каждый, накрыты. Водка «Хортица», инкермановское вино «Пино-Нуар». Расселись, заняв почти все места. За соседним столом ополченцы. Восемь человек с одной стороны. Восемь напротив. Автоматы у стены. Мужчина лет сорока взял рюмку и начал говорить, смотря то на мать погибшего, то на его вдову в черной косынке, то на портрет Кортеса, который, не слушая его, беззвучно говорит по телефону и улыбается, не замечая перед собой черной траурной ленты и рюмки водки, прикрытой кусочком хлеба. Мужчина складно говорит о погибшем воине, защищавшем свою землю. Видно, что говорить умеет, что привык думать штампами, но сейчас эти штампы оживлены, очищены искренним горем, которое, помимо слов, передается присутствующим. Задевает. Цепляет. И уже слова о «погибшем за други своя», «за всех нас» заставляют чаще моргать, а слова о «Герое Донбасса, защищавшем свой и наши очаги» вынуждают вытирать глаза. Выпили. Сели. Закусили. Еще слово. Встали, не чокаясь, выпили, сказали: «Царствие небесное Герою Донбасса. Земля ему пухом».

Мама, извинившись, начала говорить о своем сыне. Года четыре назад, когда Донецк завалило снегом при минус двадцати и на дороге возле их дома образовалась «пробка», сын начал говорить: «Мама, ну, что мы сидим? Надо что-то делать! Там люди мерзнут! Им надо помогать!» Носил горячий чай и кофе, а потом обзвонил друзей. Они толкали машины на подъем. «Вы знаете, подъем возле нашего дома метров двести? Они четыре часа толкали и обижались, когда им предлагали деньги. Вот такой у меня сыночек, мой Сережа. Посмотрите, какой он красивый. Какие умные глаза! Извините, что я так много говорю о моем сыне, но он у меня… такой». После слов «у меня» мама вдруг запнулась, выдавила из себя «такой» и заплакала. Слово «был» о 26-летнем сыне она сказать еще не могла. Младший брат погибшего обнял мать, что-то зашептал ей на ухо, поцеловал. Мы выпили. Молодой лет 22-х ополченец вылил в рот водку из рюмки и вытер глаза рукой. Я вспомнил мельком услышанную на кладбище от ополченца фразу: «Кортес был молодчага! Умел…». Что умел Кортес я не расслышал.

Встал ополченец лет 35-ти. Он попытался что-то сказать, но публичные речи не его конек. Что-то пробубнил под нос, вытер рукавом глаза и, сказав: «Извините, я волнуюсь», — сел. Встает бабушка вдовы. Она говорит, что они все его любили, что она к его приезду специально готовила салат оливье. Он любил его. Говорит ополченцам: «Мальчики, держитесь. Вы боретесь за правое дело. Вы защищаете Родину. Это хорошо, но постарайтесь уцелеть. Будьте осторожны, мои дорогие. Чтоб мы не собирались…». Она плачет и сквозь слезы выдавливает: «Царствие небесное!» Говорим нестройным хором: «Царствие небесное!» — и садимся.

Встает вдова. Маленькая, щуплая женщина, оставшаяся с дочерью Машей двух с половиной лет. Рассказывает, что в первое их свидание Сережа спешил проводить маму в Киев. Предложил ей съездить на ж/д вокзал вместе. «Я сказала, маму проводить можно, это ж не детей от тебя рожать», — улыбается она. «У нас все так быстро получилось. Мне говорят, какая любовь, ты его неделю знаешь? А я чувствую, что он дал мне крылья». Она всхлипывает и продолжает: «Сейчас эти крылья обрезали. Помянем моего мужа. Ребята», — она оборачивается к ополченцам, — «продолжите Сережино дело. Ваше общее дело. Не дайте, чтобы он погиб даром. Дойдите до победы. Только живыми. Я вас очень прошу. Умоляю! Царство небесное моему мужу».

Голоса становятся громче. За столами образуются группы, которые разговаривают между собой. Слева от меня, через два человека сидит спившийся мужчина лет 55-ти. Он сам себе наливает, сам в себя заливает и, никого не слушая, громко растягивает слова о том, как он служил в Морфлоте. Ему раздраженно говорят: «Помолчи!» Мужчина лет 50-ти, сидящий справа от меня, встал, повернулся ко мне спиной и что-то говорит в сторону, сидящих рядом с портретом погибшего родственников. Охмелевший моряк постоянно заглушает его. Из обрывков слов и фраз складывается картина о том, что погибший был молодец, что ребята молодцы, что они за правое дело и он бы сам, но у него спина болит и колени, а так он, ох, и дал бы им. Пьем. У меня на уме вертится слово: «Скотина!» Тот ополченец, с автоматом, радикулитом и артритом лет на 15-ть старше моего соседа, списавшего себя в запас, в глубочайший и мягчайший тыл и диван. Жена его громко говорит, что все это зря и надо было сдаться и сохранить жизнь. Диванный боец мужественно отвечает ей: «Помолчи. Сейчас не время», — и уводит покурить. Я автоматически попытался отодвинуть от своего презренного двойника стул. Судя по дежурной маске скорби на их лицах, по быстрому, привычному вхождению в интимную зону мамы погибшего — они из дальних родственников. Обнимают мать, похлопывают по спине, а сами думают, что племяш погиб по собственной глупости, у таких дончан всегда есть какой-нибудь хитро сделанный бизнес или мелкое, но стабильное подворовывание на госслужбе или в бюджете. Для них собственное чрево — мерило всех вещей.

Война проявляет людей как фотопленку. Пара дней войны и люди как на ладони. Чем ближе женщина с косой, тем лучше видно, кто из какого теста слеплен и какими нитками сшит. Слышу голос матери, которая вспоминает, как ее Сережа ездил сдавать кровь для попавшего в аварию друга. Невестку с внучкой свекровь еще вначале войны на Донбассе отвезла к родственникам в Днепропетровскую область, но невестка с дитем через два дня вернулась, чтоб быть «поближе к Сереже». Он воевал и не мог уделять им время. Назначал свидания на блокпостах и она — «чтоб только на секунду увидеть» — приезжала. Спрашиваю у своей жены:

— А кем он работал?

— Юристом в какой-то фирме.

— В армии служил?

— Не знаю. Участвовал в каких-то соревнованиях по пейнтболу.

— Понятно, — говорю я и думаю, что ничего не понятно, — Почему одни идут умирать за други своя, а у других «спина болит» и внутренняя, подкупленная эгоизмом, медкомиссия не допускает их даже для рытья окопов?

Слышу голос матери, оправдывающейся перед собой и родственниками:

— Он мне сказал: «Мама, если не я, то кто?» Как я могла его удержать? Он и слушать не стал бы. Он для себя ничего не делал. Звонит мне и говорит: «Танечка (он меня Танечкой называл) привези что-нибудь от простуды. Нет, со мной все в порядке. Ребята на блокпостах заболели». Я покупаю, везу, думаю, его увижу. А его нет. Он на выезде.

Она плачет от острого сожаления о том, что так мало его видела и столько времени упустила зря.

Я молча наливаю водку и пью, чувствуя, что прячусь за возраст, профессию и прочие отговорки трусов. Нет, умом я понимаю, что поступаю правильно. Каждый должен делать для победы то, что он лучше всего имеет. Левитан в студии нужнее, чем в окопах. Понимаю, что радовать врагов еще одним «двухсотым» или «трехсотым» не стоит. Но сердце говорит иное. Сердце говорит, что Кортеса никто не ставил и уже не поставит на колени, а я о себе такого сказать не могу. Ни сейчас. Ни потом. Ни я, ни Левитан.

Вдова, посветлев лицом, рассказывает свекрови о том, как она рожала, как принесли в палату Машу. Сережа должен был положить новорожденную себе на грудь.

— Как только положил, так она сразу нашла его сосок, взяла в рот и стала сосать. У него было такое выражение лица. Я рассмеялась. Он обиделся. Я посоветовала ему дать ей мизинчик. Он дал. И они оба успокоились.

Сейчас «папа уехал» и она не знает, как сказать дочери. «Машка моя ждет папу».

Приятные воспоминания облегчили тяжесть рухнувшей на женщин жизни, под обломками которой они пытались сейчас выжить. «Процесс консолидации воспоминаний, работа горя пошла», — подумал я. «Она должна завершиться в течение полугода. К году вдова и мать погибшего должны закончить строительство новой жизни. Обжить новую для себя реальность», — подумал я книжным, очищенным от эмоций языком, в военных сводках за 3 июля 2014 года скажут, что под Славянском погибло 4 донецких ополченца из батальона «Восток». Или: у нас было четыре двухсотых. Украинские СМИ сообщат, что силовики уничтожили в районе Славянска сорок террористов. В соцсетях сторонники Украины обрадуются и на разные голоса напишут: «Сдохли, твари колорадские! Отмороженные ватники!» Кто-то из Владивостока или Рязани напишет: «Вечная память героям Донбасса!»

Событие одно, а трактовка его прямо противоположная! Какая «единая Украина», если смерть человека и трагедия его близких на интеллектуальном и эмоциональном уровнях воспринимаются диаметрально? И этот раздел идет вглубь истории! Разные герои! Разные праздники! Одна часть Украины захватила государственную машину и с ее помощью объявила другую часть преступной. Кровью и свинцом терзает ее и подчиняет Европе и США. Одна часть объявляет Россию агрессором, а вторая — молит ее о спасении.

Словно слыша мои мысли, за спиной встает женщина и представляется Сережиной учительницей. На вид одних лет с погибшим. «Хорошо сохранилась». Громадный ополченец Ваня и в этот раз не успевает сказать. Он третий или четвертый раз собирается, но его, к моей досаде, опережают. «Долго Ваня настраиваешься. Здесь собрался народ, который не любит поговорить», — думаю я.

Нет, вру. Громадный ополченец Ваня сказал до училки. Он встал и негромким голосом скомандовал: «Нашему погибшему товарищу Кортесу троекратное «ура!» Ополченцы сидя ответили: «Ура! Ура! Ура!» Выпили, попрощались с матерью Кортеса и вдовой, которая полчаса назад ходила возле стола с ополченцами, всматривалась в их лица, искала знакомые и с нескрываемым удовольствием находила. Находила с радостью, словно любимый Сережа рассеялся и сохранился в них. Она медленно шла за спинами ополченцев, с глазами, полными слез, и, скользя рукой по плечам воинов, просила их выжить. Словно с их гибелью ее Сережа погибнет еще раз. И погибнет столько раз, сколько погибнет ополченцев. Она любила боевых соратников мужа как часть ее дорогого Сережи. «Права», — сказал мне бесстрастный регистратор. «Образ Сергия воина будет жить столько, сколько будут жить те, кто воевал с ним. Кто видел его в бою. Кто лежал с ним в одних окопах. Кто прикрывал его огнем. Кому он спасал жизнь, и кто спасал жизнь ему». Она ходила, как сомнамбула, выбирала знакомые лица, и ополченцы смотрели на нее, не отрывая глаз, как загипнотизированные. Что они думали в эти минуты? Наверно, хотели, чтобы их мысли о погибшем, их горечь и сожаление о том, что все так случилось, их воспоминания о Кортесе зажглись бы на большом экране и стали доступны всем. Лица их, как могли, отражали отношение к нему. Она ходила и жадно пила с их лиц, с их одетых в военную форму фигур уважение, любовь к ее погибшему мужу, светлую память о нем. Им не надо слов. Они еле-дующие в очереди. Этот? Или этот? Самый старый? Или самый молодой? Высокий или низкий? В голову, в сердце, в лицо? Они играют в рулетку со смертью. За чертой, которую все остальные мужчины не переступили. А многие никогда добровольно и не переступят. Это совсем другая порода мужчин. Это Воины и Герои. Их всегда мало.

Прокричав троекратное «ура», простившись с вдовой и матерью, ополченцы взяли оружие и по-военному четко и быстро ушли. «Войны-то всего два месяца, а мужики, даже 20-ти летние, как с другой планеты. Их нельзя победить. Их можно только уничтожить. Это не загнанное в окопы «мясо», — думаю я.

Училка встает за моей спиной и говорит: «Может, это и некстати и неправильно, но я за единую Украину». Ее слова словно взорвали мой мозг. Она говорит, что она за единство русского, украинского и белорусского народов. По ее мнению, это один народ и разделять его нельзя. Умом я согласен, но со слов «единая Украина» я вижу, как льется кровь. Они смердят жареным человеческим мясом. Под этим людоедским лозунгом уже погибло столько людей, что говорить их при мне нельзя. Ее рассказ о том, что Сергей в школе выделялся ере-ди других школьников своей отзывчивостью и целеустремленностью, что он герой, что, если получится, то она обязательно сделает в школе мемориальную доску, чтобы дети знали героев Донбасса и учились на их примере любить свою Родину, сгладили впечатление от начала ее речи. «Дело хорошее, слова хорошие, но без «единой Украины» могла бы и обойтись», — думаю я. «Понятны речи, накатанные необходимостью зарабатывать хлеб насущный, но базар фильтровать надо. Конечно, эмоции уйдут и речь ее политически верная. Но уход эмоций люди воспринимают как предательство. Они не хотят, чтобы уходили эмоции, которыми они дорожат, которые являются самой лучшей частью их жизни. Именно эмоции питают чувство самоуважения человека и достоинства. Многие живут сердцем, а не умом. Умом понятно, что Украина должна быть единой. Нужно очистить ее от украинских фашистов, от бандеровцев. В этом я согласен с училкой. Но сердце говорит о том, что это предательство погибших».

Выпили. Сели. Вспомнил, что другая бабушка говорила ополченцам: «Ребята, у вас такие светлые, чистые лица. Видно, что вы боретесь за идею. Победите. Продолжите дело моего внука. Он так хотел, чтобы Донбасс был свободным!»

Встал невысокий, молодой мужчина с наметившимся пузцом, который сидел рядом с учительницей и пятью или шестью одноклассниками. Он школьный друг Сергея. Он говорит, что дороги их с Серегой после школы разошлись. Он пошел в милицию, а Серега по другой линии. «Он с детства, как все мы, любил читать о разведчиках и героях. Но мы просто читали, а он осуществил то, о чем мы все мечтали: он пошел в разведку. А туда берут самых смелых и умных. В разведку боем. Ориентировку на местности. У него все отлично получалось, но…» Выпили. Гости стали расходиться. Подходят к маме, вдове, выражают сочувствие, соболезнование. Прощаются. Официанты, выстроившись в ряд, смотрят на всех, ожидающе. Для них это дежурные поминки, которые отличаются от дежурных свадеб только им заметной разницей. Мы же похоронили часть себя.

Часть нашей идеи. Нашего заединщика и защитника. Не хочется говорить, но жалко до слез, если всех нас, донецких, и наших Героев окончательно похоронят под тоннами украинской и мировой лжи. Я себе этого не прощу.

Эпилог.

На сороковины собрались помянуть Кортеса. Вышли покурить. Мимо идет женщина и молча плачет. Школьный друг Сергея остановил, расспросил. Оказалась матерью пленного украинского солдата. Не знает куда идти, что делать, всего боится. Связались с командованием, помогли освободить. Два дня мать пленного жила в квартире матери Кортеса. Говорили о сыновьях. Вернувшись в Житомир, организовала движение матерей против войны на Донбассе.

К октябрю 2014 года три из шестнадцати, виденных мною ополченца, погибли. Остальные были ранены в разной степени тяжести. Четверо вернулись в строй, продолжают воевать.

Ваню в начале сентября тяжело ранили. Лечится в России. Семья его из Донецка сбежала в Нижний Новгород. Возвращаться не собираются.

Юрий ЕВИЧ Женщины Донбасса

Вика

Сегодня на несколько минут приезжала с детками Вика. Когда я говорю, что имею честь общаться с лучшими людьми нашего народа, к Вике это имеет самое непосредственное отношение.

Она — всегда необыкновенно толковая, решительная, очень конкретная, мгновенно решающая любые сложные задачи. Бизнес-вумен. Мать троих очаровательных детишек, из которых двое — приемные, при этом все трое — как две капли воды: светленькие как пшеничка, конопатые, с синими васильками умных серьезных глазок. Хозяйка большого, своими руками ухоженного двора, в котором дружно гуляют четверо породистых собачек и трое своих котов, не считая котов соседских — те в часы кормежки тихо приходят от своих нерадивых хозяев и деликатно рассаживаются на кромке каменного забора, дипломатично напоминая, что кроме Вики их никто не накормит.

Дом Вики — полная чаша. Великолепный ремонт везде, сад камней — в саду. Все это она запланировала, спроектировала, создала своими руками. Мужа нет — Вика не виновата, что среди современных особей мужского пола так много алкоголиков и наркоманов и так мало настоящих, достойных называться Мужчиной. При этом она — не преподаватель-взяточник, не чиновник-казнокрад, натренировавшийся «пилить» бюджет. Она — скромный директор небольшой фирмы, которая встает в три часа утра, чтобы послушно выполнять завет Всевышнего — «в поте лица будете есть хлеб свой».

….Когда здесь у нас ВСЕ началось, она, мать-одиночка с тремя детьми и владелица своего немаленького хозяйства, как никто имела все основания сказать: «Если со мной что случится — что будет с ними?» и спокойно сидеть дома. Однако она приняла совсем другое решение: «если я не защищу своих детей — кто сделает это?»

…Впервые я встретил Вику водителем в нашем Добровольческом Медицинском Отряде, и своей спокойной, толковой решимостью она достаточно обратила на себя внимание, чтобы вскоре получить в высшей степени ответственное и опасное поручение: нужно было проскользнуть в осажденный карателями Славянск в конце апреля, и доставить туда двоих волонтеров Красного Креста — а по окончании миссии — вернуться с ними обратно. Киевские каратели и европейские наемники хунты уже тогда пачками убивали журналистов и медработников, и шансы «пропасть без вести» были необыкновенно высоки. Ситуацию многократно усложняло то, что это был российский Красный Крест. Мне доводилось встречаться с агентами международного Красного Креста — железные тиски накачанных рукопожатий, прекрасная выправка профессиональных военных, почти полное незнание основных медицинских вопросов, зато постоянно выпирающие, невзирая на попытки скрыть, глубокая компетентность и интерес в вопросах военных. Запад издревле славится умением засылать в земли наивных туземцев под личиной «миссионеров» прекрасно подготовленных убийц и провокаторов, чтобы сеять там раздоры и распрю, смерть и разрушение.

Российский же Красный Крест — это наивные мечтатели, нигде не служившие, не имеющие никакой подготовки, со щенячьим восторгом лезущие туда, куда лезть нельзя, и задающие вопросы, за которые в военное время сразу стреляют в голову.

Викуля успешно притащила туда и обратно обоих балбесов, в нескольких кратких выражениях охарактеризовав «уровень» работы «российских спецслужб» присылающих «сюда» «таких балбесов». Я покаянно сообщил ей, что это отнюдь не разведчики МО РФ «под крышей волонтеров» — это действительно волонтеры. А где же кадровые разведчики?

«А где же кадровые разведчики?» — по׳грясенно поинтересовалась Вика.

— А X… его знает где. Дрочат по диванам и получают выслугу и зарплату со званиями не пойми за что!

Тут необходимо сделать небольшое отступление. Как читателям, возможно, известно, я по чистой случайности имею честь находиться у самых истоков военной медицинской службы ДНР — соответственно, лично знать как наиболее известных ее деятелей, так и основные структуры. Так вот, за все время работы здесь мне не удалось встретить НИ ОДНОГО военного врача из РФ! Одиночки-добровольцы, типа студента Ильи, или спасателя по специальности, выполняющего в своем подразделении функции медика — это насмешка над «организацией современной военной медицинской службы». Как организовать помощь на поле боя, эвакуацию, не говоря уже наладить работу госпиталя без подготовленных кадров? Все методом проб и ошибок, все наугад и кое-как, при том что нормальной массовой военной подготовки (в том числе медицинской) на Украине не было, а все военные врачи местные — в войсках карателей. в России сейчас имеются тысячи врачей с опытом Чечни, Дате-стана, Таджикистана, с профессиональной подготовкой, с умением организации настоящей службы военной медицины. Где они ВСЕ???

Я понимаю что: «Россия не вмешивается в конфликт на Украйне» — но ведь работа медработников всегда считалась гуманитарной акцией? Да если еще вспомнить, что НАТО и США «гуманитарно работают» от души: их военные врачи и всякие «врачи без границ» лезут сюда толпами, «лечат» майдаунов жгущих людей, пичкают укровскую солдатню боевыми стимуляторами и вырезают у переработанных нами в трупы карателей органы на продажу в Европу — еловом ни в чем себе не отказывают!

Ладно, пусть у русских военных врачей нет приказа вышестоящего руководства (кстати, а почему)? — но ведь в позапрошлом веке, в прошлом русские врачи не по приказу, а по зову сердца ехали добровольцами в Африку, Индокитай — лечить тамошнее население от эпидемий и увечий, полученных в ходе военных конфликтов. Что случилось с тех пор с отечественной медициной? Сейчас массово убивают наших соотечественников, не каких-то там далеких негров. Женщин, детей, стариков — всех без разбора. Если забьют Новороссию, то дальше — фашисты четко обозначили свои цели: война придет в Орловщину, Брянск, Подмосковье. Множество простых русских ребят понимают это, уволились с работы и службы в армии, приехали сюда, вступили в наши ряды, плечом к плечу с нами. Почему среди них нет русских врачей, прежде всего военных? Где ваша совесть? Почему мы не видим вас здесь сейчас, когда решается будущее русского мира? А ведь еще хватает наглости говорить: «Донецкие не хотят защищать свою землю…»

После этой вылазки Вики было много других лихих дел. Она на своем джипе вывозила раненых прямо с полей боев, не боясь лезть в самое пекло, и кожаный дорогой салон машины, как бы тщательно он не был отмыт, пропитан кровью «героев и мучеников Новороссийских», пролитой ими в служении своему народу. Она привозила продрогшим, насквозь простуженным бойцам на блокпосты продукты и воду, купленные за свои деньги, тоже под обстрелами, на самый передок. Руководитель штаба японской авиации во Второй Мировой войне, Окумия, выразился с присущей военному точностью: «Никакие награды и поощрения так не поднимают боевой дух личного состава, как вовремя поданная горячая пища!» Чтобы понять, что такое ящик консервов и упаковка воды для бойцов — нужно просидеть хотя бы сутки без еды и воды, в сменяющей парную духоту полудня обжи-тающей свежести ночи, под уколами вражеских снайперов и булавой укропских гаубиц.

Мы называем таких людей как Вика «мирное население». Такие же «мирные» в годы Великой Отечественной Войны километрами сквозь стужу и болота несли на себе огромные снаряды тяжелых орудий — по одному на человека, сквозь обстрелы и вьюгу, день и ночь. На себе, там где не пройдет ни один транспорт, и даже лошади вязнут в тине и снегу. Стояли в сибирский сорокаградусный мороз у станков под открытым небом, по три смены на Урале. Тушили зажигательные бомбы на крышах домов, под градом осколков. Такие вот «мирные» тогда вместе с нашей армией сломали хребет хищному зверю европейского фашизма. Даст Бог, мы вместе с ними сломаем его и сейчас!

…Детишки Вики несут нам скромные подарочки: кисть винограда, кусок копченого сала, сушеную рыбку. Обычно когда детки общаются с незнакомыми взрослыми, они напряжены и насторожены. А у этих личики восторженны и приветливы, они обнимают нас как кровных родственников. Человек в форме — защитник, опора, образец для подражания.

— Детки, ваша мама — героиня, вы должны ею гордиться!

— Да бросьте, какая я героиня! Так, «гражданское население». Вот вы — герои!

— А зачем у вас нож? — это самая младшая, серьезная и деловитая.

— Ну, во-первых, в поле всегда нужен нож: отрезать хлеба, или бинт перерезать, если раненого надо перевязать. А во-вторых… У воина всегда должен быть нож. Даже если кончатся все патроны — чтобы не сдаваться, не отступить без приказа, чтобы если надо — драться до самого конца, врукопашную.

— Я хочу быть таким, как вы! — это средний, самый бойкий, родной Викин.

Непрошенная слеза щекочет глаз — слеза любви к этим детям, благодарности за эти слова. С ненавистью убивать легко — жить трудно. Нас ведет в бой любовь: к здешней земле, людям, детям, Вере, Богу. И осознание того, что эта любовь взаимна — это счастье.

— Боевая тревога!

Торопливо махнув на прощанье детишкам, мы несемся по лестнице казармы. И на ходу, на площадке, у тумбочки дневального, успеваю заметить необычного часового. Парнишка лет двенадцати уверенно держит СКС, спокойно и неподвижно, как надлежит, глядит на пробегающих мимо солдат. Все взрослые уходят в бой, в казарме остаются женщины и дети, их надо защищать, и на караул заступают сыны наших ополченцев. Две маленькие девочки с почте-нием воззрились на юного воина, сопят. А он спокойным уверенным достоинством олицетворяет все самые древние самые исконные добродетели нашего народа: стойкость, решимость и выдержку. Я успеваю выразить ему уважение:

— Молодец, я в твои годы даже мечтать не мог о таком оружии!

В голове успевает промелькнуть: наконец-то мы отбрасываем извращенные ценности растленной Европы и возвращаемся к древним, настоящим традициям своих предков: мужчина должен быть воином, женщина — подругой и матерью воина.

С лязгом хлопают дверцы машин, колонна уносится навстречу бою. К победе — или бессмертию во имя будущего этих женщин, этих детей. Своего народа.

Юля

Необыкновенно грациозная, в прекрасном платье, в чувственном колыхании высокой груди, тая в углах губ томную полуулыбку, по коридору госпиталя плывет прекрасная Юлия. Многим эстетам из числа креаклов, ее внешность может показаться далекой от современных канонов красоты. Причина в том, что они ужалены в мозг скрытой вездесущей пропагандой гомосексуализма, и тяготеют к облику угловатых, костлявых женщин, больше похожих на подростков. Юля же — образчик нормальной, женственной женщины, со спокойной, женственной красотой, плавностью движений и блеском умных, живых глаз, без следов гламура и дорогой косметики, зато с трудовым загаром на лице и плечах, без ужимок и кокетства, зато со спокойным достоинством и внутренней силой.

— Я сейчас в казачестве — там интересно. Из автомата стреляла, из подствольника — тоже, как стрелять из ПЗРК я уже теоретически знаю. Постоянно тренируюсь — поднимаю его я легко…

Тонкой острой иглой в ее голосе просквозила стальная нота несгибаемой, необоримой страсти. Лично встать на поле, в легкой ткани камуфляжа, под шелестящий свист вражеских осколков — навстречу ревущей, свистящей многотонной смерти вражеского штурмовика. Качнув гибкий стан, развернуть ему навстречу тяжелую трубу «Иглы». Сквозь паутину прицельной сетки увидеть нацеленные себе прямо в грудь тяжелые грозди «Нурсов» и ФАБов. Расширенными от предсмертного ужаса зрачками увидеть холодный лед глаз пилота-карателя, наемника без чести и совести, урода, говорящего по-русски, но посмевшего сбрасывать на русских людей, на свой народ тонны стали и взрывчатки. Лично, самой, заслонить своим хрупким смертным телом свой народ от крылатой смерти. Рев стального дракона. Тонкий свист головки самонаведения ПЗРК, которой нужно время для захвата цели. И истончение этого времени с грохотом разрывов сброшенных штурмовиком ракет, которые все ближе, которые приближаются быстрее, чем интеллект ракеты успевают заключить пикирующего врага в тиски смертельного уравнения наведения. Миг балансирования на пороге вечности…Ради жизни на Земле, ради будущего своего народа, ради уничтожения фашизма….

Мечта обо всем этом столь явственно скользнула в коротких словах, что холодное стальное острие медленно пронизало мое сердце. Я знаю, откуда эта тайная, воинственная страсть в хрупкой, женственной девушке….

…Впервые я имел честь познакомиться с ней, когда она в составе Первого Добровольческого Медицинского отряда стояла на баррикадах ОГА. Она тогда всегда была в самых трудных местах, причем оказывалась в них без приказа и иногда — даже ему вопреки. На улице в палатке в ночные заморозки, в гуще тогдашнего знаменитого побоища, когда сотня наших ребят разогнала несколько сотен провокаторов и много еще где. Она же сумела собрать по социальным сетям порядка двадцати тысяч гривен, и принести их для закупки медикаментов, броников и прочего необходимого в решающий момент, когда средств в кассе не было никаких, и медикаменты у отряда закончились. Не выделять такого человека было невозможно, и все мы, естественно, очень ценили ее.

Чуть позднее рядом с ней появился Дима. Высокий, крепкий, чаще всего со щетиной — потому что всегда на баррикадах. Тоже боец нашего медотряда. И его мама — тоже была среди наших. Они были неразлучны, всегда в брониках и всегда — в самом трудном, самом опасном месте. Дима был несколько моложе прекрасной Юлии, а она не имела детишек — и любила его всей силой неистраченной, единой и чистой страсти. Я был счастлив за них и сразу же застолбил место свидетеля на свадьбе.

Позже они ездили в Славянск, служили медиками при строевых подразделениях — я помню, как они примчались к нам, на базу МГБ, и мы хохотали, обмениваясь впечатлениями о службе, они нас существенно тогда обскакали по участию в боевых, и мы им сильно завидовали. Мы выгребли со своего скудного медицинского склада все, что только могли для их простуженных бойцов, я обнимался с их командиром, спокойным жилистым Монахом, который проела-вился лихими делами в воинстве моего знаменитого земляка, горловчанина Безлера. Они тогда еще обещали заскочить к нам через недельку….

— Я вам не показывала? — на тонком изящном пальце отблескивает бриллиант простого золотого колечка. — Это посмертный подарок моего мужа. Он хотел, чтобы мы с этим кольцом венчались.

…Тогда, через пару дней после их приезда, я узнал, что Димки больше нет. Он бежал оказывать помощь раненому, когда его накрыл «Град». Печальный Монах, медленно подбирая слова, рассказывал мне по телефону, как все случилось. Что больше убитых в его подразделении нет. Что Димка, не имея никакого медицинского образования, только прочитанные брошюрки и кое-какие советы местных врачей, умудрялся дотягивать до госпиталя самых тяжелых, запускать им сердце, спасать тех, кого другие врачи считали совершенно безнадежными. Что он спас всех раненых в подразделении до единого. И только себя — не смог….

— Я сейчас еду по подразделениям — надо ребятам инструктажи проводить, как лечить, как помощь оказывать — а то ужас, насколько им знаний не хватает. Так что недельку меня не будет — постарайтесь конференцию так планировать, чтобы я успела вернуться.

— Юленька, напомни плз, как у тебя позывной?

Она медленно подняла на меня агатовый блеск умных живых глаз. В их блеске сверкнула сталь тяжелого, твердого клинка, когда чужим, сильным и глубоким голосом, она выговорила:

— Знахарь!

Мороз прошел у меня по коже от этого взгляда, от этой интонации, от этих слов. Это был позывной ее Димы. Мне известен этот древний воинский обычай — брать себе имена павших героев, как символ вечного сияния их доблести, как отражение их бессмертия для народа, за который они пали. И как клятву гордо нести их славное имя, с честью служитьсвоему Отечеству и жестоко покарать вероломных, подлых врагов. Но в устах этой хрупкой и женственной дочери Донбасса это было еще чем-то большим — это было возрождением исконной доблестной традиции нашего народа, когда жены павших героев и их подруги, надев их доспехи и взяв их имена, шли в бой — чтобы служить своему народу до конца, как служили те, пока последний враг не будет с позором изгнан с родной земли. Продолжить самое последнее, самое главное дело своих половин в этом мире — служение своему Отечеству, своей Вере, памяти своих предков. До конца, в этой жизни — и всех следующих!

Юрий ЮРЧЕНКО Три месяца войны: записки военкора

14 июня 2014 ПОДЪЕЗЖАЯ К ОСАЖДЕННОМУ СЛАВЯНСКУ…

«Хочешь рассмешить Бога — поделись с ним своими планами…» Летние репетиции, осенние премьеры, международные фестивали… Лазурный берег. Черное море, встреча одноклассников на Сретенке… Звонит актриса: завтра у нее нет съемок, она свободна — можно назначать репетицию. «Ира, простите, завтра репетиции не будет.» «Значит — послезавтра?» «И послезавтра не будет. Я на Украине. Когда будет следующая репетиция — я сейчас сказать не могу.»

…Мы несемся на грузовой «газели» из Донецка в Славянск. Машина набита гуманитарной помощью — продукты, медикаменты… Ни водитель Саша, ни сопровождающий груз, Гена, дороги не знают. Обоим лет по 35 — 40, они уже пару раз возили грузы в Славянск, но сейчас маршрут новый, старые «щели» и «тропы» уже перекрыты постами «нацгвардии». Где-то у поворота на Северск, нас должен ждать Сережа, который и проведет нас дальше по этому непростому маршруту. Но что-то пошло не так, Сережа не будет, оказывается, ждать в условленном месте, а будет ждать позже у Благодатного. Оба моих спутника понятия не имеют, где находится Благодатное. На карте, которая есть у Саши, этого населенного пункта почему-то нет. Они оба нервничают: скоро уже начнет темнеть, а им еще возвращаться назад. Сережа куда-то пропал, дозвониться до него невозможно. Все созвоны идут через Донецк. Проскакиваем поворот на Северск, так как он нам уже, вроде, не нужен, едем в направлении предполагаемого Благодатного. Вдруг, навстречу — зеленая колонна из четырех «КАМАЗов» и нескольких легковых военных машин. На первой — какой-то большой агрегат, накрытый брезентом, что или кто находится в других фургонах — не видно, можно только догадываться. В кабинах — люди в форме, с автоматами. Ясно, что это не ополченцы. Но ведь мы только что проехали последний «наш» пост! Откуда, так спокойно и нагло??? Сворачивать куда-то уже поздно. На наше счастье, они куда-то спешат: колонна не останавливается, но мы буквально чувствуем, как нас обшаривают взгляды сидящих в кабинах людей; в первом КАМАЗе, человек в «балаклаве» говорит с кем-то по телефону. «Стой! — говорит Гена, — поворачивай назад, — они нас уже «передали», нас будут встречать, поэтому они нас не остановили. Возвращайся к повороту на Северск!» Мы возвращаемся, поворачиваем, и, чуть отъехав от поворота, съезжаем с дороги и останавливаемся. «Дальше я не поеду, пока за нами не приедут!» — категорически заявляет Саша. Мимо нас, по направлению к Северску проскакивают, не останавливаясь, две машины — красный «оппель» и за ним, такой же красный, автомобиль побольше, похожий на инкассаторский броневик. Чуть проехав вперед они, вдруг, останавливаются, и через минуту, обе машины начинают быстро «пятиться» назад. Поравнявшись с нами, они останавливаются, так, что мы оказываемся «зажатыми» между ними. Из «оппеля» выходят люди в камуфляже, с автоматами в руках. Подходят ближе… «Свои!» — выдыхает Гена: на плече первого из них — погон переплетен георгиевской лентой. Они проверяют наши документы, предупреждают, чтобы мы были начеку: здесь опасно, можно нарваться на «укров». Мы им говорим про колонну, с которой разминулись. «Знаем. Их сейчас будут встречать». Они желают нам удачи и исчезают. Тишина. «Бл…! — наконец, произносит Гена, — я уже думал, мы в плен попали!» Пауза. Саша: «А там кормят, в плену?» «Попадешь — — узнаешь,» «Да не, наверное. Им самим жрать нечего, они будут пленных кормить! Пристрелят сразу.» Наконец, появляется Сережа. Марку его «вездехода» определить невозможно: что-то старое, разбитое и простреленное, заднего правого окна нет, вся дверь перетянута черной клеенкой. Мы срываемся с этого злополучного перекрестка и летим вслед за Сережей. Очередной блокпост: бетонные блоки, мешки с песком, баррикады из покрышек. Колоритный бородач в камуфляже с маузером в огромной деревянной кобуре… Мы не останавливаемся на блокпостах: летящий впереди Сережа, притормаживает, что-то объясняет, и мы, минуя очередную баррикадную спираль, несемся дальше. Слышны близкие разрывы снарядов, впереди и справа, над лесом, поднимается густой черный дым. Неожиданно, Сережин «вездеход» резко тормозит, мы чуть в него не врезаемся. Сережа выскакивает из машины, склоняется над чем-то на дороге. Прямо перед носом его машины — еж. Сережа подталкивает его рукой в сторону обочины. Еж, чуть сдвинувшись, остается на середине дороги. Сережа берет его в руки, переносит на обочину и, опустив его на землю, вновь мягко подталкивает его в сторону леса… Блокпост у многострадальной Семеновки. Дым, который мы видели раньше — висит над ней, над Семеновкой. Разрывы совсем близко. Ополченец с ручным пулеметом, посылает нас в объезд: «Через Семеновку не проедете, вся простреливается».»Что, так все время и бьют?» «Все время.» Мы трогаемся по направлению, указанному ополченцем. Впереди, совсем близко, разрывается снаряд. Саша тормозит, высунувшись в окно, кричит ополченцу: «Ты уверен, что эта дорога безопасней, чем напрямки?» Тот отмахивается успокаивающе: «Все нормально, вы только быстро проскакивайте, он не успеет прицелиться.» Сережа, смотрит вперед, крестится. Гена — тоже. Глядя на них, поколебавшись, крещусь и я. Нам навстречу, оттуда, где только что разорвался снаряд, выскакивают два ярко-желтых автобуса с большими красными крестами. Наша «газель» рвется с места. Разбитые, обгорелые остовы машин, руины, еще недавно бывшие солидными кирпичными домами…Где-то сзади ухает разрыв. Гена: «Давай, жми!״» Саша «жмет». «Помнишь, Ген, нас же здесь, на этой дороге е…шили?!..» «Гони!» На обочине каркас обгорелого, раскуроченного «Камаза». «Прямое попадание!» — кивает Гена на «Камаз». Чуть дальше — еще один «Камаз». Выезжаем на какую-то лесную дорогу. Гена, вытирает пот со лба. «Ну, вот, здесь мы уже в относительной безопасности». «Какая, на хрен, безопасность! — обрывает его, вцепившийся в «баранку», Саша, — тут нигде безопасности нет!..» Новый блокпост, противотанковые ежи, все больше обгорелых машин… На посту — бордовый «оппель»: к боковым окнам приторочены «броники», из окна торчит пулемет, вместо номерного знака — три больших буквы: «БМП» (боевая машина пехоты). Мост на въезде в Славянск весь в баррикадах — все в тех же мешках с песком, в бетонных блоках; сбоку — разбомбленный хлебокомбинат… Едем по городу: блокпосты, везде — стены из мешков и покрышек с узкими щелями бойниц, то тут, то там встречаются пожилые люди, толкающие перед собой коляски с емкостями для воды… в городе нет ни света, ни воды, ни газа, ни связи… Растерянные бесхозные собаки с поджатыми хвостами…

Саша вздыхает: «А какой красивый город был!..» Гена: «Да ты что! Цвел!..» «А девчонки какие классные были…»

P.S. По уже существующей статистике, девять из десяти отправленных в Славянск машин с гуманитарным грузом, перехватываются и разворовываются нацгвардией.

19 июня 2014

18.50. Артиллерия бьет по городской больнице. Это не ошибка, не недоразумение — за два месяца осады, они прекрасно изучили карту Славянска. Это — спокойный, циничный расчет.

20 июня 2014 СЛАВЯНСК ГОТОВИТСЯ к плотной ОСАДЕ.

Под Ямполем вчера почти 14 часов шел бой — с 4 утра и до 18 вечера. Вечером, украинская пресса сообщила о «громкой» победе: «Ямполь очищен от террористов!».

Вчера же вечером я разговаривал с бойцами, вышедшими из-под Ямполя, они рассказывали в подробностях: как разворачивался бой, как погибали их товарищи, как их засыпало землей…

Странная штука, — казалось бы, что потеря Ямполя как-то гнетуще должна сказаться на настроениях ополченцев, но нет — глядя на тех бойцов, что рассказывали про этот «самый длинный день», и тех, кто их расспрашивал, пытаясь узнать что-то о своих товарищах — кто погиб, кто ранен — было совершенно очевидно, что эта «победа» нацгвардии вселяет, скорее, оптимизм в защитников Славянска…

Кто и с кем воевал под Ямполем? В течение 14 часов почти вся украинская армия — с танками, со всей другой бронетехникой, с авиацией, с артиллерией — не могла «задавить» три блокпоста (это, где-то, около двухсот человек, в общей сложности), вооруженных кое-как, старыми советскими автоматами…

То же самое — в Северске, который обороняло около 30 человек ополченцев…

Украинские газеты уже сообщают, что «Славянск взят украинскими силовиками под контроль». Но все эти «пробные» бои за Ямполь и за Северск ясно показывают в каком состоянии находится боеспособность украинской армии: ведь если на открытой местности, со всей своей военной мощью, со всем своим численным преимуществом, с отрядами иностранных наемников, она не могла так долго совладать с горсткой ополченцев, то взять город она просто-напросто не сможет.

Да, Славянск находится в оперативном окружении. Стратегические каналы доставки оружия и продовольствия потеряны. Да, проблем много.

Но Славянск готов к обороне.

21 июня 2014

Римма Марковна

«Я тут ягодки принесла ребятам вашим… Свежие ягодки, пусть едят…

…Вот, опять гремит… Когда начинают бомбить, тогда бывает сильно страшно, а я, когда бомбят, одна дома, и читаю 90-й псалом… Вот я принесла, для солдат, чтоб они читали, и 22-й псалом, от страха, и Отче наш надо читать от Матфея, 6:913-… Вот и вам дарю, возьмите… Дай вам Боже выстоять! Не бросайте нас, старых людей…

Ой, не фотографируйте, не надо… А в интернет это попадет?.. Ну, ладно… Ой, накажут меня!.. Ой, как увидят!.. Я же преступление совершаю… я же должна и за тех, и за этих молиться, там ведь тоже, дети, а я — — этим помогаю….»

21 июня 2014

Читаю: «Президент Украины Петр Порошенко вечером в пятницу, 20 июня, официально распорядился на неделю прекратить огонь на востоке Украины, в зоне проведения АТО.»

Вот те на! А кто ж тогда молотит весь вечер по Славянску?.. Потом, как в Доме профсоюзов, в Одессе, скажут: «а сами себя расстреляли, нарушив перемирие!..»

22 июня 2014 ИХ ПЛАНЫ…

«…1-я фаза — через громкоговорители объявляется о том, что гражданское население должно покинуть территорию за сутки-трое, после чего все находящиеся на территории будут объявлены пособниками врага.

2-я фаза. Город подлежит массированной атаке из всех видов оружия.

3-я фаза — полное повторение первой.

4-я фаза полное повторение второй.

Затем 5-я — финальная фаза операции. Точечная зачистка города с последующим подключением уборочной техники…»

А я, напр., знаю несколько пожилых, одиноких, больных людей, которые просто физически не в состоянии выйти самостоятельно из квартиры, они бы и рады «покинуть город», да не могут. Следовательно, они автоматически переходят в разряд «пособники врага» и — должны подвергнуться всем «фазам», вплоть до «подключения уборочной техники»…

24 июня 2014 «ПЕРЕМИРИЕ»

Объявленное с такой помпой перемирие — конечно же, не соблюдается. 22-го июня Семеновку (предместье Славянска) обстреливали зажигательными снарядами, 23-го опять возобновился минометный обстрел Семеновки и Черевковки (факт обстрела зафиксирован на видеокамеру). Среди ополченцев — пять раненых: все ранения осколочные.

Каратели сосредотачивают силы для удара по позициям ополченцев, и, судя по их приготовлениям, собираются «зажечь неподецки»: за последние два дня, на аэродромы Мариуполя и Миргорода интенсивно завозились авиабомбы ФАБ-500 (фугасная авиационная полутонная бомба), перебрасывались новые модернизированные штурмовики Су-25, и какие-то, явно не под украинским небом загоревшие, военнослужащие (в прессу стали просачиваться истории о том, что украинские летчики все чаще отказываются летать: нет гарантии, что потом они и члены их семей смогут где-либо спрятаться от гнева жителей Донбасса, — поэтому их заменяют наемниками). Для пущей секретности, всех местных жителей из числа обслуживающего персонала (так произошло, например, на миргородской авиабазе) тоже заменили более надежными кадрами.

Интенсивно подтягивается артиллерия, бронетанковая техника… По всем приготовлениям — они всерьез задались целью стереть Славянск (да и весь Донбасс) с лица земли. Мол, дрожи, ополченец! Щас мы все это на тебя и обрушим! Время одуматься вам дали, коридор для беженцев был выделен (?), все! — кто не спрятался, я не виноват! То, что в Славянске находится немало одиноких больных, пожилых людей, не способных самостоятельно покинуть город — эти мелочи «чистильщиков» не интересуют. Они вообще не заморачи-ваются такой ерундой, как количество возможных жертв, или степень разрушения города и его окраин… Запущены и провокатары: так, например, вчера вечером, в районе железной дороги, два типа на темно-синем «Ланосе», с номерами 05–24 (буквы население не запомнило), выдавая себя за «гуманитарных работников», «накошма-ривали» местных жителелей, рассказывая им про надвигающуюся «тотальную зачистку» и призывая всех срочно выезжать в Запорожскую область, мол, они сами во всем и помогут, все и организуют, а всех, кто останется, ополченцы (!) будут безжалостно бомбить…

Еще из новостей: к нам вчера несколько танков трофейных прибилось…

24 июня 2014

Ну, вот, проснулась «Галичина»: пошла артиллерия работать по Славянску (где-то, недалеко от центра) и по Семеновке… Похоже на гаубицы. Лупят прямо по перемирию… Вот уже и близко ложатся… Очень похоже на сильный гром… Славянск ведь был курортом всесоюзного значения. Ну, вот, наконец-то, и у меня все, как у людей: июнь, курорт, летний гром, гроза (прямо, как у Гессе: «Гром — все ближе и все круче…»). Жизнь удалась.

24 июня 2014

Вот, оказывается, почему они так ожесточенно стреляли по городу: ополченцы их очень разозлили — они сбили сегодня вражеский вертолет, который взлетал с горы Карачун, с той самой, откуда артиллерия и поливает город, про этот вертолет в своей сводке сегодня Стрелков упомянул. А сейчас выясняется, что, вроде, как в этом вертолете много очень загорелых наемников было, вот они и срывают зло…

26 июня 2014 СЛАВЯНСКОЕ «ГУЛЯЙ-ПОЛЕ»

..На улице, завидев издали меня, ко мне направляются два рослых парня — в гражданском, лет по 25. Подходят, один из них обращается ко мне: «Три розы можно сорвать?» Ничего не понимаю. «Какие розы?..» «У мамки день рождения — можно сорвать три розы?..» «Да где сорвать-то?» «Ну… там, — кивает в сторону центра, — на площади, на клумбе…» Начинаю соображать что-то: я — в камуфляже, в городе — военное положение, все подчинено Штабу Народного Ополчения, сорвать вечером цветок в городе (во время войны!) без ведома представителей власти парни не решаются. «Ну, так что — — можно?.. Три розы!.. У мамки день…» «Ну, три, — озадачился я… — на клумбе… для мамки., думаю, можно. Хотя, стой. Пойдем вместе, чтоб чего не вышло.»

Да… Вот тебе и рассказы об анархии в районах, подчиненных ополчению. Скорее всего, эти ребята, просто, не хотят себе проблем с военными, боятся с ними связываться: тут, в Славянске с проявлениями вольницы — строго. Откуда бы она не исходила — свои ли, ополченцы, или местные жители… Популярная во все смутные времена поговорка «война все спишет» здесь не проходит. Как выяснилось — не все списывает. Стрелков строг, и — правильно, что строг. Двух мародеров недавно (из своих, причем, не рядовые бойцы, не без заслуг), по приказу Стрелкова, расстреляли. Местный прокурор, пойманный на передаче информации в Киев — копал в Семеновке (а в Семеновке, под постоянным артобстрелом, копать очень невесело) окопы… Мэр города, уличенный в саботаже, был посажен в «подвал»… Пьяного (нетрезвого) ополченца я здесь, в Славянске, не видел ни разу. Видел, как в хозвзвод сержант привел бойца и объявил командиру взвода: «Принимай. Был уличен в пьянстве. Присудили — сюда. Используй его вовсю на самых тяжелых работах». И, повернувшись к «штрафнику», добавил: «Твое счастье, что сейчас тихо. Если бы стреляли — разговор с тобой был бы другой.»

Разговариваю с местными женщинами: «Как вы к ополченцам относитесь, может, обиды, какие, претензии к ним есть?» «Да какие обиды?.. Они же тут, чтобы нас защищать.» «Ну, вот, — говорю, — были тут французские журналисты, сняли документальный фильм про Славянск, я его видел, перед приездом сюда, вот они там, в этом фильме говорят, что вы, население города, брошены на произвол судьбы всеми, и что никому до вас дела нет — ни киевской власти, ни ополчению. Так это, или нет?» «Да мы не знаем, им виднее, журналистам. Только, все-таки, они не совсем правы, что и тем, и тем мы одинаково не нужны. Одни — нас бомбят, убивают, а другие — приходят, хоронить наших мертвых помогают, обмывают их, гробы привозят, транспорт дают… Так как же мы можем сказать, что и тем, и тем мы одинаково не нужны? Эти нас и кормят, и водой обеспечивают. Те говорят, что все ополченцы — наркоманы и преступники, не знаю, может, там и наркоманы есть, но только они, ополченцы ходят вечером по подъездам и спрашивают нас: «Все нормально? Никто вас не обижает?» — и нам от этого спокойней, надежней жить, вроде, как мы не одни, есть кому пожаловаться, если что. Квартиры ведь стоят пустые, брошенные, магазины закрытые. Не следи они за этим — такое бы тут могло начаться…»

На ужине, в солдатской столовой, женщина из местных, работающая на кухне, в переднике, с тряпкой в руках, прислонилась утомленно к стене, ждет, пока доедят последние, чтобы закрыть за ними дверь и начать убираться в зале… «Устали за день?» — спрашиваю ее. «Да нет, нормально.» И, после паузы, посмотрев на меня: «Вы — больше устаете.»

«Вы» — она имела в виду не меня, а всех, кто в эти дни, в ее городе, носит военную форму.

Уже часа полтора, как артиллерия начала громыхать. Полночь, без десяти. Дай Бог этому городу сегодня спокойной ночи.

26 июня 2014

Бомбят весь вечер. Заглянувший сюда, в Славянск, на пару часов Бабицкий, отметил: «Все-таки перемирие ощущается. Обстрелы хотя и продолжаются, но в режиме крайне низкой интенсивности.» Если этот, весь вечер продолжающийся, обстрел (может, и «крайне низкой интенсивности», но настроения отнюдь не поднимающий) называется «перемирием», то что же начнется завтра утром (срок «перемирия» истекает 27-го, в ю утра)?..

По улице, впереди меня идут две женщины, пожилая и молодая. Накрапывает почти незаметный дождик. Слышится очередной, достаточно близкий «раскат». Женщины никак на него не реагируют, пожилая говорит своей юной спутнице: «Дура я, дура… Зонтик не взяла!..» Я не выдерживаю, смеюсь. Они оглядываются на меня, удивленно. «Думаете, зонтик поможет?..» До них доходит, они тоже начинают смеяться. Молодая, сквозь смех: «Да… наши разговоры сейчас… конечно, абсурд полный…»

27 июня 2014

Вернулся «домой». 5.20 утра. Развернул «спальник». Кажется, никогда в жизни у меня не было такой уютной и теплой постели… За прошедшие сутки было много хороших новостей. Например, подбито три «укровских» бэтээра, уничтожен их блокпост со всей привязанной к нему живой силой, все это на фоне «мирного погромыхивания» (как я уже говорил раньше, это все — будни «перемирия», нормальная «жизнь на войне» начнется через несколько часов). Есть еще очень хорошие — ночные — новости, но о них, к великому сожалению — нельзя…

28 июня 2014 КЛИПСА

Встретившаяся мне в центре города, совсем юная девушка, на мой вопрос — как называется часть города, которую сейчас бомбят?

— сказала, что район этот называется «Артем», и что бомбят вроде, как, троллейбусный парк, и объяснив, где парк находится, добавила, что лучше туда не идти пешком, а проехать, и показала, где я могу попытаться остановить какую-нибудь машину: «Там увидите блокпост — там наши ж мальчишки стоят! — они вам и машину остановят…» И — уже вслед мне, вдруг, с неожиданной для совершенно незнакомого человека, участливой интонацией: «Вы, давайте ж… аккуратней там…»

Меня «подбирает» пожилой мужчина на потрепанных «жигулях», предупредив, что ему — не туда, но до половины дороги он меня подбросит. Говорит на русском, разбавленном «украинизмами». Понятно, разговор сразу, с места в карьер, «за ополченцев»: «У мэнэ пятеро внуков. И я — за ополченцев. И каждый тут — за ополченцев. Я и сам пошел бы к ним, если б не работа… я тут, на железной дороге, работаю. И жинка моя пошла б, да и она тоже работает, в больнице «… Николай — так зовут водителя, все-таки, делает крюк и довозит меня до центра Артема. Возле подъезда одной из пятиэтажек сидят три пожилые женщины, около них — штук пять-шесть больших, пятилитровых, пластмассовых емкостей, наполненных водой. «Не надо нас фотографировать! Все у нас хорошо! Одну войну пережили, и вторую переживем.»

С фотографиями в Артеме, явно, не складывается. «Фото?.. Ни в коем случае! — я и так уже со своей рыжей мордой — на всех обложках!» Женщина, лет под сорок, с большой сумкой в руке, стоит около остановки. «Давайте, помогу, сумку донесу.» «Да нет, я уже дома.» Несколько метров проходим вместе, вроде, как нам по пути. «Денег вложила столько!.. — то ли обращаясь ко мне, то ли сама с собой — разговор давний продолжает, пытаясь что-то для себя понять… «Богатая была, красивая была, а щас что осталось? Нищая, безработная — за два месяца!..» Заметив, что я извлек из кармана записную книжку и что-то записываю: «А-а! Ты — летописец!..» — прыснула смехом. «Не обижайся, ну, ты — точно, как в мультике!» Опять смеется. Про какой мультик она говорит — непонятно. «Аксинья меня зовут. Ксюша.» По ее щекам — вдруг (только что ведь смеялась?) текут слезы. Она чуть отворачивается, плачет, я молчу. «Просто страшно. Мы жить хотим. Я — торгашка, мы торговать хотим, детей любить хотим… Какая война?.. За что вы нас рушите?.. Что мы вам должны?.. Как бы там раньше не было, но мы — выживали! А сейчас — что? Вот, мой дом — выбиты окна.» Делает несколько глубоких вдохов. «Сапоги себе, еще ведь недавно, дорогущие, покупала. В том году ездили на море, ели шашлыки, гуляли… Все. Разбомбили дом, забрали машину, нищая осталась. Дом мой в Восточном был. Теперь нету. Пришла сюда, думала — хоть тут… а тут — вон, — балкона нет, стекла выбиты…» «Как — нет балкона?., — не понимаю я. «А ты что, не видишь? — вверху, на третьем — есть, внизу, на первом — есть, а на втором (моего) — нет… боюсь входить…» Стоим, молчим. Вдруг отбрасывает свои рыжие волосы назад, вынимает из уха клипсу — маленькую зеленую розу, — протягивает мне. «Жива останусь — вспомнишь». Взяла сумку, и пошла через дорогу, в противоположную от своего дома сторону На середине дороги обернулась, громко: «Ксюшей зовут!..»

28 июня 2014 ВДОВА МИНЕРА

Начальник штаба обороны ДНР вручает вдове минера ЖИРНОВА Романа Владимировича орден, которым награжден (посмертно) ее муж — Георгиевский крест IV класса — «за мужество, храбрость и отличное выполнение воинского долга, проявленные в ходе защиты г. Славянск от карательных войск.»

Роману было 24 года, он — житель Горловки, там живет его семья, там живет его 11-месячный сын, а через несколько месяцев у Романа уже будет двое детей…

29 июня 2014 «…12 ИЮЛЯ, КАФЕ «АБСОЛЮТ»!..»

Славянск тоскует по недавней мирной жизни, по нормальному городскому ритму, по той жизни, где люди утром спешат на работу, где дети ходят в школу, где бабушки присматривают в парках за малышами… Эта тоска о мире чувствуется во всем. В растерянности местных полицейских, очень редко, но, все-таки, попадающихся на глаза. Город живет по законам военного времени, и функции милиции перешли к народному ополчению. Тем не менее, они (те, кто остался) продолжают выходить на работу, бродить уныло по пустынным улицам: так, вроде и они, тоже, как бы, при деле. Они могут, даже, забывшись, спросить документы у одинокого прохожего, как это было, к примеру, со мной, и — нарваться на встречное требование предъявить свои документы, и потом не знать, как отделаться от этого въедливого прохожего, буравящего их революционно-подозрительным взглядом красноармейца с известного мооровского плаката: мол, а почему это вы, такие здоровые лбы, умеющие обращаться с оружием — до сих пор не записались в ополченцы???

Эта тоска ощущается и в неожиданной веренице машин на стоянке такси. Да-да, в пустом городе, на пустынной улице — пять или шесть машин с шашечками такси на крыше, стоят, в каждой — по спящему водителю (скажите еще, что он так же мог бы и дома поспать — нет, не так же: тут-то он — НА РАБОТЕ!). «Да что вы, какие клиенты! — говорит мне один из них, — он устал спать, решил коврик вытряхнуть. — Это мы так, чтоб друг друга увидеть, чтобы форму не потерять (!), а то ж так можно деградировать!..»

В нескольких метрах от стоянки — кафе «Абсолют». Логически — все верно: где же им, таксистам, и ожидать клиентов, как не у входа в кафе, расположенного в центре города? Но славянским таксистам придется запастись терпением: — крытая веранда кафе так же пустынна, как и эта улица… Две девушки-брюнетки, Настя и Лера, сидят за столиком, ждут возвращения мирной жизни. На вопрос, голосовали бы они на референдуме так же, за отделение Донбаса, если бы знали, что их ожидает все это — война, блокада, лишения, обстрелы… - отвечают хором, не задумываясь: конечно, голосовали бы точно также! «Ну, не бывает ведь так, — объясняют они мне, наивному, — чтобы сразу все получилось, без трудностей! А вообще-то, в этом очень много положительных сторон: интернета нет, телевизора нет — начали читать книжки. И по профессии мы много чего теперь умеем: у нас повара, официанты поуезжали, и мы — вдвоем все делаем за всех, научились делать все и — быстро, мы тут свой «Курс молодого бойца» прошли… Ничего, — успокаивают они меня, — скоро будем праздновать уже Победу! Вот вы знаете, когда война закончится? Правда, не знаете?.. А мы знаем! Все ждут, что все закончится на Петра и Павла, 12 июля. Все предсказатели про это говорят, что все закончится, так же, как начиналось: тогда проснулись, а город весь — в блокпостах. А теперь проснемся — а ничего уже нет, все, как было. А вообще-то, мы — «Кафе-герой»: у нас, вон, взрывной волной стекла повынесло, утром пришли, а тут… И вообще, — «Абсолют» — единственное кафе, которое работает сейчас в городе. Есть правда, еще одно, возле СБУ, но это — для пенсионеров, социальное кафе, они обязаны работать. Мы тоже, в какой-то мере, социальные: мы кормим всех котов, собак, которые остались без хозяев и забредают к нам. Но к нам и люди забегают, кто к нам ходил, иногда, по привычке — пивка выпить. Еще дома вот тут, рядом, раздолбили, так люди приходят к нам, стресс снимают. Мы договорились, когда победим, наши все ополченцы собираются у нас — отмечать Победу. Не забудьте! 12 июля ~ Ленина, 43, кафе «Абсолют»!..»

30 июня 2014

Вернулся «домой». 6.15 утра. Только лег — начали стрелять по городу…

Уже сквозь сон, из лежбища:

«Привет бомбоубежищу…»……………….

7 июля 2014 КУРГИНЯН в ДОНЕЦКЕ

Попали на одну из (полагаю) многочисленных прессконференций Кургиняна в Донецке. Профессиональный провокатор. И лжец. То, что он делает и говорит сейчас — потоки воды на мельницу врагов ДНР… Если завтра будет возможность выхода в сеть — выложу фрагменты из видеозаписи этой встречи. Пока же — день был непростой — нет сил на подробный рассказ обо всем этом

8 июля 2014

Диалог:

«Кургинян — Почему вы оставили 12 000 автоматов там (в Славянске)?

Ю.Ю. — Кто оставил?!.. Вы Порошенко верите?

Кургинян — Назвать номера?

Ю.Ю. — Вы видели эти автоматы?

Кургинян — Да я их видел. Называть номера?

Ю.Ю. — Да, назовите. Вы видели эти автоматы?

Кургинян — Да я их видел!

Ю.Ю. — Вы видели автоматы, «оставленные». Значит, вам их украинцы показали?

Кургинян “ Нет, не украинцы.

Ю.Ю. — А как вы их могли видеть?

Кургинян — Мне показали другие люди.

Ю.Ю. — Кто?

Кургинян — Ваши же ополченцы!

Нач. штаба — Какие «наши ополченцы»?

Ю.Ю. — Как они могли вам их показать, если они их «оставили»?

Кургинян — Они их оставили, они их фотографировали!

Нач. штаба — Подождите. Я вывез оттуда все оружие.

«Ополченец» — Я был в разведке, я видел эти 12 «камазов» (??? В которых лежали 12 000 тысяч автоматов? — ЮЮ)..»

И т. д…

P.S. Чуть позже, когда мы уходили, начштаба попытался выяснить у «ополченца», со слов которого Кургинян повторяет историю про «брошенных 12 000 автоматов» («я видел!») — в каком именно подразделении Славянского гарнизона служит или служил «свидетель». Тот не смог ответить на вопросы, и сказать точно где, и у кого из командиров он находился, и в какой момент покинул свое подразделение — во время выхода бригады из Славянска, или задолго до этого.

14 июля 2014

Мариэтта Омаровна!

Отвечаю на Ваш вопрос, и на все другие вопросы, вроде «Вы сами видели ли что-либо подобное?» «Вы сами верите в то, что вы постите?» и т. д. и т. п.

Почему я ответил не сразу? Потому что все это время я объяснял моему непосредственному начальству — начальнику штаба (позывной «Михайло») и другим различным начальникам, ПОЧЕМУ мне необходимо попасть в Славянск. Я им говорю о Вашем «вопросе», о других комментариях, о кощунственном ерничестве Шендеровича… Они все смотрят на меня, как на идиота, я выслушиваю — соответственно — их аргументы, а именно:

а) Кому и что ты собираешься доказывать? Если им, этим людям, которым — после ВСЕГО — нужны новые (неопровержимые) доказательства, то это — бессмысленно. Они ничего НЕ УВИДЯТ и НЕ УСЛЫШАТ. Скажут, что сам же, все равно, не видел, а свидетельства очевидцев, близких родственников, могилы — это не доказательства. Ты погибнешь ни за что.

б) Попытка проникнуть в Славянск изначально обречена, при твоей «засвеченности», это — самоубийство.

в) Ты — ополченец, тебе сказали — нет. В Славянск тебе идти нельзя. Если ты, все-таки, каким-то образом, попытаешься попасть на территорию, находящуюся под контролем украинской армии — это будет расцениваться как неподчинение вышестоящему начальству со всеми последствиями, соответствующими военному положению в Донецке.

2-я причина, по которой я не ответил (и, по сути, и сейчас — не отвечаю, т. к. это — не «ответ»): отсутствие времени.

Мне, лично, «доказательства» не нужны. Я знаю, на ЧТО способны нацгвардейцы. Мне, вообще, после Одессы — не нужно доказательств «+ одного убийства». А я их, этих «доказательств» вижу каждый день во множестве. И людям, которые не выходят на демон-старции, требуя правдивого, честного расследования одесского побоища, которых устраивает ответ Начальника Одесского областного бюро судмедэкспертизы Г. Кривды: «никто из 48 жертв трагедии в Одессе не умер от телесных повреждений. Следов побоев экспертиза не установила», и которых не интересует судьба еще чуть ли не двухсот волшебным образом исчеснувших трупов из подвала Дома Профсоюзов (тут они верят на слово Кривде, что трупов было 48, и все, тема закрыта), НО которые вдруг проявляют такую щепетильность и скрупулезность, когда речь идет еще об одном — достаточно рядовом в общей череде кровавейших преступлений киевской хунты — — зверстве: а видел ли ты. Юра, лично, этих матерей? А если нет — как ты можешь на честных незапятнанных рыцарей бросать тень подозрения, что они на такое способны?..» — отвечать, действительно, нет смысла.

Но, тем не менее, я собирался — и собираюсь — ответить. И, чтобы сдержаться и не быть в этом ответе не очень невежливым и — все-таки (им ведь, эти строгим судьям, доказательств всегда будет мало) — доказательным, — на это нужно время. А у меня его НЕТ. Я, Маритэтта Омаровна, на службе. Я — ополченец. У меня — море невыполненной и требуемой с меня моим начальством работы. И каждый день, и каждый час — здесь — возникают новые, непредвиденные и неожиданные обстоятельства, которыми нужно заниматься. Я не могу бросить все и отвечать НЕМЕДЛЕННО на Ваш требовательный запрос. Не все, сиидя у себя дома перед компьютером, отдают себе отчет в том, что где-то идет ВОЙНА, и условия там могут быть другими. У меня иногда, по три дня нет возможности выхода в сеть. А Вы посылаете гневные депеши: «Юрий, я же просила Вас ответить!..»

Я, на своей странице, размещаю информацию, которой доверяю. Я стараюсь постить только ту информацию, которая у меня не вызывает сомнений. Ошибки вполне могут быть, больше того — они неизбежны. Какие проверки не устраивай. Фальшивая информация появляется на САМЫХ проверенных сайтах и страницах. Но сути эти возможные ошибки не меняют. Эти звери месяцами обстреливают мирных жителей. За два месяца осады Славянска, они выучили прекрасно где какой объект находится в этом маленьком городке. И они кропотливо и добросовестно расстреливали школы, церкви, гинекологическое отделение больницы, госпиталь, хлебозавод, детские сады… Я никогда прежде не видел столько детских трупов…

Они откровенно, не прячась — используют средства уничтожения, запрещенные всеми конвенциями мира. Они засЫпали дома мирных жителей, огороды — фосфорными минами с радиусом поражения в несколько сотен квадратных метров; их, эти мины, я видел во множестве.

Мне, повторяю, доказательства не нужны. Я только вчера, в Марьинке видел трупы матери и ее дочери, убитых на пороге своего дома.

Только из уважения к Вам, Мариэтта Омаровна, я три дня ищу возможности попасть в Славянск.

И не надо мне рассказывать про «массовый психоз». Слепы, к сожалению. Вы. Вы не имеете ни малейшего представления об истинном лице этих карателей. Вы не хотите видеть это лицо. «Наши» либералы-правозащитники любят говорить о зомбированности «ватников», этого «быдла», этих «совков»…

Зомбированы и ослеплены — вы.

Возвращаясь к этому, так Вас возмутившему, перепосту о матерях в Славянске. Каждый день из Славянска в Донецк приходят люди, беженцы. До сих пор, оттуда, каждый день, выходят, с боями, мои товарищи, ополченцы. Они рассказывают (и я им, простите, верю) о таких зверствах «освободителей», рядом с которыми расстрел матерей просто меркнет.

Всех, кто приходит оттуда, я расспрашиваю о женщинах из нашей солдатской столовой в Славянске. Уже неделя прошла с того дня, как я узнал о том, что их расстреляли. Эту информацию, о расстреле, со страшными подробностями, мне подтвердили и разведчики, и начальник службы связи, и начштаба, и все, каждый день выходящие оттуда, люди. Но я не верю. Я не хочу им верить. Я вижу лица этих девочек, молодых и не очень, и я вижу глаза и слышу голос усталой немолодой женщины, одной из них («Иллюзия», называлось кафе, в помещении которого была столовая), которая на мой вопрос: «Устали?» — ответила: «Нет. Нормально…», и, посмотрев на меня, добавила: «Вам — тяжелее». И я вижу девочку с раздачи, с которой у нас сложились — почему-то — теплые отношения, и которая, в последний вечер в Славянске (света не было, горели свечи столовая уже закрывалась), спросила: «Что же будет?..» Я не мог, не имел права, ей сказать, что мы этой ночью уходим. Я был убежден, что им это скажут (в нужный момент) те, кому они подчинялись, я молча, не отвечая, смотрел на на нее… И она вдруг прильнула ко мне, обняла. Мы постояли молча, и, так ничего больше и не сказав, я ушел. Почему они, эти девочки из «Иллюзии», решили остаться («дом, семья?..») — я не знаю. Только я вижу их всех, и снова, и снова расспрашиваю выходящих оттуда людей, надеясь на то, что эта информация однажды не подтвердится…

16 июля 2014 ОТВЕТ БОРЕ ГОЛОВИНУ

Я тут пару дней назад перепостил один материал с информацией об очередном свидетельстве геноцида в Донбассе.

Много всяких комментов я получил. Вот фрагменты из комментов моего однокурсника по Литинституту Бори Головина (я его знал в институте, как Барыя Гайнутдинова)

Борис Головин:

(о себе)

«Я живу в Новой Зеландии, где о человеке, особенно о детях, заботятся по-настоящему <…> а отчего бы мне, после того, что нам с детьми выпало, не порадоваться тому, что теперь есть свой дом? Он даже не один — есть при том доме сад, и в саду еще один небольшой дом. Это в Окланде. Я оттуда временно уехал, потому что учусь в консерватории в другом городе. «

(о возмутившем Борю посте)

«Ложь про распятого шестилетнего мальчика и про девочку 3 лет, прибитую гвоздями на площади к рекламному щиту, как и многие другие лжи из этой серии, уже достойны нового Нюренберга. Геббельс отдыхает. <…>

Если бы группы Российских международных террористов (именно так эта война квалифицируется международным правом) не вторглись на территорию независимой Украины, то украинцы сами бы худо-бедно разобрались без тысяч убитых и обездоленных, а Россия не получала бы посылки под номером 200.

В страну пришли оккупанты. <…>В Украине льется кровь… уже совсем скоро, можно сказать, завтра, паханы кинут впечатлительных колорадов так, что мало не покажется. <…>Трагедия будет заключаться в том, что подозрительный вооруженный элемент назад, в Россию, не впустят. Псевдопассионарность представляет опасность для абсолютно любого государственного устройства. Кому они будут нужны — те, кто не умея устроить свою жизнь, рушат чужие жизни, а именно: нанюхавшиеся пороху бывшие безработные мечтатели и неудачники, криминальное отребье, спасающееся от преследования по суду, бездарные поэты и неудавшиеся актеры и прочая, решившие все-таки потрогать руками новенькие американские доллары, которые они так ненавидят?

Слава Украине!»

ОТВЕТ:

Боря, а почему ты НА МОЕЙ странице рассказываешь о «лжи про мальчика и про девочку»? Если бы я сказал, что «я сам видел этого мальчика…» то я был бы лжецом и твоя гневная отповедь была бы справедлива. И в материалах, размещенных мной на моей странице всегда четко указано: исходит ли информация от меня, или я использовал другой — чужой — источник. Я много раз уже говрил о том, что никто от фейков здесь, в ФБ, не застрахован… Там, вверху, четко указано:

«Информация · Sevpolitforum.info» и ссылка.

С возмущением о «лжи» — туда, а мне — достаточно предупреждения, что, мол, так и так, эта инфа י возможный фейк. Я поблагодарю, проверю и, если найду это необходимым — уберу. Но эту страницу. Боря, будь она трижды фейком, я не уберу. Потому что она мне уже интересна и ценна не столько заглавным постом, сколько комментами к нему, и не в последнюю очередь, твоими комментами. Боря.

Очень мне интересны твои требования «нового Нюренберга», и заявления про «отдыхающего Геббельса». Поверь мне, если эта инфа (про мальчика с девочкой) и впрямь, ложь, то на каждую подобную «утку» про зверства «правых сил», я тебе приведу десятки фейков про изуверства и бесчеловечность «ватников» — я их тут одно время, у себя, коллекционировал, потом сбился со счета, прекратил… Соотношение будет, опять же, поверь, не в пользу наших «Геббельсов» — вашими «Геббельсами» гораздо быстрее «новый Ню-ренберг» заинтересуется: их неизмеримо больше, они поизощрен-ней, и поциничнее…

Очень трогательная история. Боря, про то, как ты по холодной Москве с двумя маленькими детьми скитался. Я плакал.

Ложь про распятого 6-летнего мальчика про 3-летнюю девочку, прибитую к щиту — это, согласен, ужасно. Но возрадуемся тому, что это — ложь, что дети — живы, пожелаем, чтобы авторы этих фей-ков были найдены и хотя бы названы, а там, глядишь, и наказаны, но «нюренберги» прибережем для других.

Например, для тех, кто забрасывал в течение 2-х месяцев (не одного мальчика и не одну девочку, но — ) сотни, тысячи таких мальчиков и девочек, и их мам и пап, дедушек и бабушек — фосфорными минами и просто методично и хладнокровно расстреливал их из «градов», «утесов» и прочих пушек, гаубиц и минометов…

Но по этому поводу твоего гневного голоса не было слышно.

В оперетте «Свадьба в Малиновке» есть такой эпизод. Один красноармеец спрашивает другого: «Петро, а ты слыхал, что по этому поводу сказал Риголетто?» Петро: «Нет, я тогда, наверное, на дежурстве был.»

Так вот, ты. Боря, пока украинская армия перепахивала землю Славянска фосфорными бомбами, запрещенными Женевской конвенцией, пока славянские матери рыдали над трупами 2-х, 3-х, 5-ти и т. д. — летних девочек и мальчиков с оторванными ногами и руками — ты тогда, наверное, на дежурстве был, точнее, «в консерватории в другом городе» учился, не то, конечно бы, ты (сам — отец!) возмутился бы; а когда ты подосвободился, приехал на каникулы — тут тебе только фейк с распятой девочкой достался, и ты, естественно, обрушил всю силу своего праведного отцовского гнева на авторов этого фейка, призывая «Новый Нюренберг» на его голову.

Ты заявляешь:

«Но если бы группы Российских международных террористов (именно так эта война квалифицируется международным правом) не вторглись на территорию независимой Украины…»

«оккупанты… впечатлительные колорады… подозрительный вооруженный элемент,, криминальное отребье, спасающееся от преследования по суду» -

Это, Боря, я так понимаю, ты — об ополченцах? Тут твой «портрет сепаратиста» полностью совпадает с тем. образом, который старательно навязывают миру Порошенко, Ляшко и вся киевско-олигархическая команда: для них все ополченцы — преступники, бандиты, на них объявлена охота, как на «террористов».

И, напротив, «правосеки», сжигавшие людей в Одессе, убивающие женщин и детей в Краматорске, Мариуполе, в Славянске, для них — герои, достойные наследники славного дела Бандеры и Шухевича.

Я согласен с тобой. Боря, когда ты призываешь судить за ложь. Не уверен, что так уж непременно «Нюренберг», но судить лжецов надо. И тебя, Боря тогда уже, тоже призвать так сказать, к барьеру: ответить за сознательно распространяемую откровенную, фактически неподтвержденную — и неподтверждаемую — ложь.

Я понимаю, что тебе, из Н.З., виднее. Значит, кто-то из нас двоих лжет, потому что я утверждаю: не было никакого вторжения натерриторию Украины никаких «групп Российских международных террористов» Ты говоришь, мол, «если бы они (межд-е российские террористы) не вторглись на территорию независимой Украины, то украинцы сами бы худо-бедно разобрались без тысяч убитых и обездоленных». Представь себе, что так и есть: люди, проживающие на территории, еще недавно называющейся «Украина» сами, худобедно, и разбираются. В рез-те — тысячи убитых и обездоленных. Естественно, как и в любых подобных разборках, есть люди, проживающие в других странах, но — сочувствующие их борьбе. И добровольно, по своей личной инициативе, приезжают сюда. Так было в Испании, и никто не кричал, на основании того, что Хемингуэй и Оруэлл участвовали в войне в Испании, что «группы английских и американских международных террористов вторглись на территорию независимой Испании». Вот, сейчас, так случайно вышло, в одной комнате со мной находятся три человека — два гражданина ФРГ и один грек. Но никто не спешит делать заявления о «немецко-греческом вторжении». Тут есть и грузины, и армяне, и азербайджанцы, и осетины. Это все люди, которые приехали сюда бороться с фашизмом. С реальным, с которым они тут встречаются каждый день. Это те, кого ты называешь «нанюхавшимися пороху бывшими безработными мечтателями и неудачниками» Кому ты мстишь. Боря? На ком пытаешься отоспаться за свои многолетние «безработные мытарства, мечтания и неудачи?» Зачем ты плюешься желчью в людей, которых не знаешь, людей, которые любят своих детей не меньше, чем ты своих, но они решили для себя, что сейчас, когда где-то рядом идет борьба с откровенным фашизмом — их место здесь, а не, скажем на морском песке, где-нибудь в Новой Зеландии. Это их личное решение, они не кричат нигде о нем, часто о них узнаЮт только уже после того, как родственники получают извещения о их смерти. А многие так и остаются безымянными. Они не упрекают никого ни в трусости, ни в равнодушии, ни в толстокожести, зачем же ты пытаешься их оскорбить, не зная их, зачем ты клевещешь на них. Боря?

Ты ставишь под сомнение сообщение о распятом мальчике, но почему же ни ты, ни уважаемая мной Мариэтта Омаровна, ни Элина Алиева, ни мой товарищ Даня Чкония, — почему я ни разу не увидел ваших возмущенных вопросов и требований конкретных доказательств под, напр., такими сообщениями:

— Ольга Романова («Новая газета»)

21 июня в 0:54 · Москва ·

«Сегодня в Иваново хоронили молодого парня, я его знала, он в апреле женился на дочке моих друзей. Погиб в аэропорту Донецка. С ним погибли еще четверо ребят из Иваново. Спросила родителей — почему он туда поехал. Ответили чудовищно: «Кредиты…»

Тысячи перепостов, море возмущенных голосов…

Почему же вы сразу и безоговорочно верите этим постам, и — под лупой рассматриваете «другие»?.. Почему вы не спросите эту Ольгу Романову из вашей «Новой газеты» —

«Оля, а Вы точно знаете про историю с кредитами? Как имя и фамилия парня, которого хоронили? Назовите имена и фамилии других «четверых из Иваново», погибших там. Это ведь страшный оговор — это, в случае неподтверждения — клевета на погибших, точнее — простите за пафос — на павших героев.»

Я перерыл интернет в поисках подтверждения этой информации. Вот все, что я нашел на ивановском оф-м сайте:

«Официального подтверждения данной информации пока нет. До последнего времени было известно лишь об одном погибшем — Эдуарде Тюрютикове, музыканте группа «Эдессия», который трагически погиб 25 Мая в «КАМАЗе» с православными, которые ехали в аэропорт Донецка, чтобы пройти крестным ходом во имя мира.»

Какие «ополченцы из Иванова»?.. Какие «кредиты»?.. Но мировое сообщество — бурлит и негодует. Дело сделано, ложь запущена и месяц уже гуляет по сети, набирая «лайки» и «справедливые возмущения». И ты. Боря ее поддерживаешь и множишь своими заявлениями (в каком горячечном бреду тебе там, в твоей Новой Зеландии, эти «ополченческие новенькие доллары» приснились?):

«…криминальное отребье, спасающееся от преследования по суду, <…>, решившие все-таки потрогать руками новенькие американские доллары, которые они так ненавидят?» И это. Боря ты — не «перепостил», это — — твоя. Бори Головина, АВТОРСКАЯ ЛОЖЬ.

И Ольга Романова, и ты. Боря, и прочие цельникеры — мало того, что вы лжете, вы клевещете на идущих на смерть (и на уже ее принявших) людей, и я надеюсь — вы ответите за это кощунство. И пост Ольги Романовой, и твоя ложь про «криминальное отребье, решившее потрогать руками новенькие американские доллары» — это чистой воды ПРОВОКАЦИЯ. Люди, приехавшие сюда — в Донецк, в Славянск — (за свой счет!) из разных концов земли, приехали не на заработки (я знаю ополченцев, на которых не хватило комплектов формы, они покупали ее на свои деньги на рынке Донецка), они приехали сюда бороться с фашизмом, НИКТО НИКОМУ ЗДЕСЬ НЕ ПЛАТИТ (несколько дней назад принято решение ополченцам выплачивать очень скромное содержание, ничего общего не имеющее с тем, что получают «наемники» Я, до сих пор не получил ни гривны, ни доллара, ни рубля.). Так имейте уважение хоть к павшим. Они, в отличие от многих, смогли умереть достойно: они отдали жизни — совершенно бескорыстно — за дело, в которое они верили. Вы прекрасно знаете (это всем известная реальность) что ЗА ДЕНЬГИ служат в украинской армии. Там, в нацгвардии — те, кого загнали туда КРЕДИТЫ. Не перекладывайте с больной головы на здоровую.

И на протяжении всей осады Славянска, и во время выхода из окружения, эти «неумеющие устроить свою жизнь, безработные мечтатели и неудачники, криминальное отребье» совершали поступки, достойные лучших страниц Великой Отечественной… Ушел, навстречу «нацгвардейцам» парень — он был не ранен, нет — молод и здоров, и мог спокойно уйти от них, но он был не один, и, давая возможность и время другим троим скрыться в лесу, он взял гранаты, пулемет и пошел назад. Вскоре раздалась стрельба, потом крики: «Москаль, сдавайся!», снова стрельба, разрывы гранат и — все затихло. Вышедший ополченец (трое оставшихся потом разделились и выходили поодиночке) не мог мне назвать ни его имени, ни «позывного» спасшего их бойца — он был не из его подразделения. Расскажи это его родителям. Боря, или его маленькому сыну, если он у него где-то есть, — про эти мифические «американские новенькие доллары», которые он так хотел пощупать. Расскажи это молоденькой девчонке Ксюше Черновой, оператору-наводчику БМД2-, которая сгорела вместе с двумя экипажами нашей бронегруппы: они могли, тоже, спокойно уйти с основной колонной, и не ввязываться в бой, но тогда «укры» заметили бы всю колонну и открыли бы по ней огонь, а в колонне были, кроме ополченцев, и члены их семей. Они, фактически, нарушили приказ: «не вступать в бой!», они приняли решение самостоятельно — атаковали украинцев силами двух экипажей и приданной им группы «штурмовиков», завязался бой, под шум и грохот этого боя — колонна прошла незамеченной, а ребята, почти все, погибли. Расскажи, Боря, родителям Ксюши, кто она такая на самом деле — тебе же там, оттуда, все видно и все понятно, — что она — «безработная мечтательница и неудачница, криминальное отребье» и т. д…

Да, может быть, ты прав, может Ксюша, или этот «москаль», ушедший с гранатами навстречу нацгвардейцам «не умели устроить свою жизнь», в том смысле, в каком ты это «устройство» понимаешь, но мне. Боря, кажется, что они прожили свои жизни классно. Они моложе твоих детей. Боря, их уже нет, и умерли они достойно и красиво. А ты. Боря, уже в течение тридцати лет рассказываешь всем, как тебе было голодно и холодно в чужой, неприютной Москве с двумя детьми и клевещешь на павших.

И еще к вопросу о «террористах-наемниках», о «путинско-российских спецназах», о «чеченских батальонах» и проч. Да, я видел в Славянске людей разных национальностей. Чеченца, правда, не видел ни одного. Все «чеченцы» (смуглые, горбоносые, небритые), к которым я радостно бросался с блокнотом: «Ну, наконец-то!.,» — оказывались то шахтерами из Макеевки, то дальнобойщиками из Горловки… И в целом, в Славянске, при всех, как я, «заезжих», было процентов 95 — местных, с Донбасса. То есть они были у себя дома и воевали — за свою землю, за свои дома, за свои семьи. Поэтому и не терпят никакой критики рассказы киевских комментаторов о том, как, в очередной раз «террористы сами обстреляли дома мирных жителей»: это значило бы, что ополченцы стреляли по своим домам, по своим семьям…

«Нанюхавшиеся пороху бывшие безработные мечтатели и неудачники, бездарные поэты и неудавшиеся актеры и прочая», — это, я так понимаю, ты «ко мне» т. к., во-первых, кроме себя, актеров здесь я (пока) не встречал (если не считать Кургиняна), круг твоих знакомых поэтов, вступивших в ополчение, тоже, думаю, достаточно узок, т. е. ограничивается одним мной. Во-вторых, — уж больно текст этот (про «бездарных поэтов и неудавшихся актеров») мне знаком, сдается мне, что я от тебя его уже слышал, правда, «по пьяни», лет 30 назад. Что у трезвого на уме… Долго же ты эту желчь носил в себе и холил…

Но, странная штука, не я, «бездарный поэт и неудавшийся актер», приезжал к тебе в гости в Новую Зеландию, а ты ко мне, в Париже (и я был, действительно, рад тебя видеть, и моя жена была рада, она рада всем моим друзьям, а я представил тебя как старого друга). И сейчас. Боря, это ведь не я к тебе в «друзья» на ФБ постучался, а ты — к «бездарному и неудавшемуся»… Зачем, Боря? Для того, чтобы (и не мне даже напрямую) а в диалоге с Эвелинкой высказать все, что накипело по «моему» поводу?

Ты там, в своих комментах, высказал уверенность, что я тебя забаню. Я, Боря, вообще, стараюсь никого не банить. Тем более, из «старых друзей». И пока это мне удается. Только на Цельникере прокололся, очень он уж долго испытывал мое терпение. Так что, виси, Боря. Общайся с нашими общими друзьями.

Мне отвечать не надо. Я и так, с этим вот ответом тебе, перебрал лимит свободного времени.

P.S. Только, Боря, одно: на своей странице ты можешь кричать хоть «Хайль Гитлер!» — хозяин — барин. Но, находясь «в гостях», постарайся вести себя прилично. Ты ведь. Боря, не дурак, в консерваториях учился, ты прекрасно понимаешь, что твое «Сала Украине!» на моей странице мне не придется по душе. То есть еще одна провокация. Брось, Боря. Успокойся.

А если уж очень захочется крикнуть про «сало», да так, что — совсем уж невмочь, так ты тогда не где-то там, внизу, в комменте, на ухо Марине Тимониной, а приезжай сюда, записывайся в «нацгвардию» (дети-то уж выросли, продержатся-прокормятся, поди, без тятьки с полгода), бери автомат, и — «вышел в степь донецкую парень молодой!» И тут уже: кричи — не хочу. Про все, чего натерпелся от клятых москалей. Тут я тебя уже выслушаю.

P.P.S.

Вот, только что, из новостей:

«21 летний ополченец Николай закрыл своим телом коляску с ребенком при обстреле фашистами пригорода Луганска. На коляске его кровь. Ребенок жив. Мать в тяжелом состоянии в больнице..»

Вот, Боря, еще один «впечатлительный колорад, безработный мечтатель, не умеющий строить свою жизнь»…

17 июля 2014 «ЩАС «СЧАСТЬЕ» БУДЕМ ПРОЕЗЖАТЬ. БУДЬ ОСТОРОЖНЕЕ…» (Разная война)

В узком коридоре стандартной «хрущевской» пятиэтажки выстрелы гремели, как в железной бочке. Пули высекали из металлической двери искры, вперемешку с осколками металла, однако дверь оставалась неприступной. Как потом выяснилось, дверь, а точнее, две двери, представляли собой три толстых слоя листов металла — очевидно, хозяевам этого «убежища» было что скрывать. Я вдруг почувствовал резкую боль в животе, но тут же понял, что я не убит: это была не отрекошетившая пуля, а, всего лишь, маленький кусочек металла от двери. Пока я «возвращался к жизни», следующий осколок влетел в фотоаппарат. Я сообразил, что есть смысл «оттянуться» глубже, под лестницу. Фотоаппарат сначала вообще отказался работать, но, чуть позже, когда «обида» немного прошла, стал проявлять признаки жизни, но полностью, он так и не пришел в себя, что видно по качеству снимков. Пока ополченцы «работали» с дверью, один, из находившихся внутри, попытался уйти через окно. Он спрыгнул с третьего этажа, к счастью для него — удачно, ничего себе не поломав, но, с другой стороны — мог бы и удачнее, потому что упал он прямо в руки тут же скрутивших его бойцов. Оказалось, что это один из хозяев квартиры. Он пообещал, в обмен на лояльное к нему отношение, уговорить брата и маму (!), находившихся в квартире, открыть дверь «по-хорошему». После ю минут переговоров, люди в квартире согласились открыть дверь, однако, «расстрелянный замок» не открывался. В конце концов, второй мужчина повторил путь своего брата, и тоже выбрался через окно, так же, оказавшись в гостеприимных руках бойцов ополчения ДНР. Когда же, все-таки, дверь взломали и бойцам удалось проникнуть внутрь, там обнаружились еще двое мужчин и две женщины — молодая и другая, в возрасте, мать уже задержанных двух братьев. Руки обоих братьев были все в «дорогах» — в следах многочисленных уколов. Пока ополченцы «воевали» с дверью, у обитателей квартиры было, естественно, время уничтожить все улики, однако, они не успели «слить» все. Повсюду на кухне, в комнате, — во всех углах, валялись шприцы, пузырьки из-под «кофекса», различные таблетки, маленькие граненые стаканчики с остатками белого порошка и т. д. На некоторых шприцах видна была запекшаяся кровь. Из-под дивана, из шкафа, из столов — отовсюду — бойцы извлекали мобильные телефоны, «планшеты», ноутбуки… «Ворованные», — сказал мне, кивая на всею эту «роскошь», один из бойцов. Впечатление от всего увиденного, было гнетущее. Обшарпанные стены с жирными пятнами на старых обоях, грязь, смрад, царящие в квартире, худые, высохшие фигуры братьев, желтая кожа на руках в татуировках и в следах от уколов… Неожиданно взгляд упал на ордена и медали Отечественной войны… «Чьи?..» «Это — деда, ее отца — кивнул на мать один из братьев. — Он недавно умер.» «Что ж вы, суки…» — выдохнул один из бойцов. Находившаяся в квартире молодая женщина оказалась беременной. Следов уколов на ней не было, ее, чуть позже, отпустили, порекомендовав озаботиться здоровьем будущего ребенка и не шляться по ночным наркопритонам. Оставались еще двое мужчин. Один, которому, во время осады и вскрытия двери, придавило чем-то тяжелым ногу, сидел, постанывая, в углу и ждал своей участи. Он сразу признался, что «колется», что приходит сюда за «дозой» и пообещал «завязать, если его отпустят». При этом он добавил, показывая на свою раненую ногу, что «претензий ни к кому из группы, производившей задержание, не имеет», чем развеселил всех бойцов. Последний из находившихся в квартире мужчин, сказал, что зашел сюда с целью навестить старого приятеля, про наркотики ничего не знал. Он сказал это просто и убедительно, следов уколов на его обнаружено не было и его, в рез-те, его, так же, как и беременную девушку, отпустили. Отпустили и «не имеющего претензий», раскаявшегося наркомана… Братьев же, аккуратно упаковав обоих в багажник, увезли куда-то, где роют окопы…

В это же самое время, через два дома от «нашего», другая часть бойцов ополчения вскрывала такую же дверь в другой квартире. Эта квартира была во многом похожа на «нашу», такой же смрад, такая же грязь, такая же тоска на стенах, на потолке, во всем. На кухне, в углу, стоял изможденный, худой явно очень больной человек. Он показывал на шприцы и склянки, объясняя перед объективом, назначение тех или иных предметов. Командир этой группы ополченцев, долго в него вглядывался, потом, вдруг, спросил его: «Ты — спортсмен?..» Тот не отвечал. «Ты же — мастер спорта?..» Тот молча смотрел в пол. «Я же знаю тебя!. И ты меня должен помнить! Посмотри на меня! Помнишь?.» «Спортсмен» кивнул головой. «А этого (командир назвал фамилию) помнишь?..» «Спортсмен» опять кивнул. «Ты же у моего тренера занимался!.. Ты же — боксер!.. Да он же, — обращаясь к своим бойцам, взволнованно сказал командир — «мастером» был! Ты понимаешь, что такое — тогда! — получить это звание — «мастер спорта»?.. Как же ты мог?.. — снова обратился командир к нему, — что же ты со своей жизнью сделал?.. Ты же всех нас… Ты же у такого тренера был!..» «Спортсмен» молча смотрел в пол. Вдруг, он, все так же, не поднимая глаз, негромко, начал произносить чьи-то имена и фамилии. Очевидно, это были фамилии спортсменов, тех, кого они оба — командир и «спортсмен» — хорошо знали. «Помнишь… — сказал командир. — Значит, мозги еще сохранил… Сколько ты лет этим, — он кивнул на шприцы и медикаменты. — занимаешься?» «Двадцать лет.» — тихо ответил «спортсмен». «Ссука!.. Что же ты наделал?. Да как ты!.. Нет, я не могу на него смотреть!.. Заберите его!» Командир вышел из квартиры. Мы вышли, «спортсмен», со связанными руками, тоже. Мы пошли по почти невидимой в темноте тропинке. Один из бойцов о чем-то негромко переговаривался со «спортсменом». Я подошел ближе. «Что врач говорит?.. Сколько?..» «Полгода дает». Мы прошли несколько шагов молча. Боец, разговаривавший со «спортсменом», взял его руки, развязал их. «Иди.» Мы пошли к машинам, где нас ждали, лежащие еще на земле, в ожидании загрузки в багажник, связанные братья. «Спортсмен» остался стоять один на ночной улице…

Мы мчались по ночной ухабистой дороге к Донецку. В салоне нас, с водителем, было шестеро. За моей спиной, в багажнике, переплетясь татуировками, лежали связанные братья. «Щас «Счастье» будем проезжать, — предупредил боец водителя, — ты осторожнее, могут накрыть…» «Так в «Счастье» же — наши!» — удивился водитель. «Знаю! Потому-то и надо быть внимательней!.. «Наши»…»

20 июля 2014

МЫ ВЕРНЕМСЯ(«Новороссия», № 6,18 июля 2014)

Мы оставляли Славянск ночью. Настроение у всех — у солдат, у командиров, было — паршивей некуда. Мы так привыкли к мысли о том, что Славянск — это второй Сталинград, мы так готовы были биться за каждый дом, за каждый камень, что сама мысль о том, что можно, вдруг, так — ночью, без боя, без шума — оставить город с его, верившими нам и в нас жителями, с моей, ставшей уже мне родной, 84-летней Л. Н., которая завтра не услышит моего условного стука в дверь (я обещал принести ей воду), с красивыми девочками Настей и Лерой, с которыми мы условились встретиться в одном из кафе в центре города «…на Петра и Павла, 12 июля, чтобы отпраздновать Победу»… — сама мысль об у х о д е казалась недопустимой, святотатственной… Мы превратили город в крепость — весь город был «обернут» несколькими слоями баррикад, выложенных из бетонных блоков, мешков с песком и автомобильных покрышек… Еш;е сегодня утром, на «Целинке» — на одном из окраинных блокпостов — я видел, как бойцы основательно, «с душой», укрепляли позиции, «зарывались» в землю, наращивали стены заграждений — и люди, оставшиеся в городе, тоже видели все это, и эта уверенность ополченцев в том, что город они не сдадут, их готовность остаться здесь, чтобы победить или умереть — передалась и жителям, придавая им сил и веры в то, что все их лишения, страдания, все их нынешнее сюрреалистическое существование — жизнь под постоянным обстрелом, гибель соседей, родственников, детей; ночи в тесных темных — «выросших» вдруг до статуса «бомбоубежищ» — подвалах, дни в очередях за гуманитарной помощью, за водой, информационный голод… — все это не напрасно, и это негласное единение мирных жителей и защитников города, когда, все прекрасно осознают, что для тех - для «освободителей» — здесь, в Славянске, нет «мирных» жителей, здесь все — «террористы» и их пособники, и полное отсутствие паники, напротив — собранность и слаженность (насколько она возможна в таких обстоятельствах), когда каждый — сам себе — находит свое место; мать 24 — часа в сутки не выходит из кухни в солдатской столовой, готовя — часто, без света и электричества, при свечах — еду и тревожно прислушиваясь к канонаде, пытаясь определить — куда именно сейчас ложатся снаряды «укров» — в какой район города: неужели опять удар принимает на себя многострадальная Семеновка, где, на позициях, находится ее сын, ополченец… — это все, тоже, не зря; мы были уверены, в том, что мы все выдержим, что мы выстоим…

…Колонна — «камазы», «мерседесы», грузовые «газели» и прочая разношерстная техника — ощерившаяся пулеметными и автоматными стволами, начала выезжать, с выключенными фарами, из ворот САТУ, и двинулась по ночному городу. Я боялся поднять глаза на темные глазницы окон, утешая себя мыслью о том, что, город спит, и, вместе с тем, понимая, что эта железная возня, этот тревожный гул моторов (и оттого, что этот рокот был, по возможности, приглушен, атмосфера тревоги и надвигающейся беды еще больше окутывала ночной город) разбудил уже всех, кого только можно, в близлежащих домах, и люди смотрели, не веря своим глазам, из-за штор и занавесок, как ополченцы скрытно покидают город.

Я думал о своей недавней статье с непростительно, как мне теперь казалось многообещающим заголовком: «СЛАВЯНСК ГОТОВИТСЯ К ПЛОТНОЙ ОСАДЕ». И с совсем уже — в эту ночь — нелепо выглядящим финалом статьи:

«…Да, Славянск находится в оперативном окружении. Стратегические каналы доставки оружия и продовольствия потеряны. Да, проблем много. Но Славянск готов к обороне.»

Ну, — спрашивал я себя, со злостью и с ненавистью к себе, — и где же ты, со своей обещанной «обороной»? Как теперь ты будешь жить, как будешь этим людям в глаза — потом — смотреть? И будет ли у них это «потом»? Я думал о завтрашнем, просыпающемся утром, Славянске, с пустыми казармами и с пустыми бойницами разбросанных по городу баррикад, и ничего не мог понять. Точнее, не хотел понимать. Я понимал, что «Первый» прав. Головой понимал. Но сердце… Сердце не могло вместить в себя всю стратегическую мудрость этого плана. Лица женщин, детей и стариков Славянска, их глаза, полные недоумения и молчаливого упрека, стоящие передо мной, мешали мне увидеть всю безошибочность этого замысла, перекрывали всю виртуозность этого маневра.

О том, что стрелковская армия была готова умереть в битве за Славянск, знали все. При сложившемся, на тот момент, соотношении сил, они, эти полторы тысячи спартанцев, были обречены на героическую гибель. И такой исход устраивал, если не всех, то — очень многих. И не только в Киеве… Но такой финал не устраивал командующего этой армией, который не имел права погубить здесь, в этом небольшом русском городке (уже обозначенном на картах киевских военачальников как большой пустырь), вверивших ему свои жизни ополченцев, и этим, практически, решить судьбу битвы за Новороссию.

И я, вдруг, впервые в жизни, понял — прочувствовал, что могли ощущать люди, солдаты, оставляя, в соответствии с решением, принятым Кутузовым, Москву, с какой тяжестью на сердце они уходили из города, заставляя себя подчиниться приказу, поверить своему Главнокомандующему. Может быть, сравнение не очень тактичное, не совсем — исторически — справедливое, но для меня, в ту ночь — да и до сих пор, — Славянск был и есть ничуть не менее значим, чем Москва. Кто знает, не называйся этот маленький городок именно так — «Славянск», — может быть, я бы и не оказался здесь. Очень много всего — и исторически, и этимологически — сошлось, переплелось в этом названии.

Для моего “ уж, точно.

…Мы вышли, практически, без потерь. «Практически» — это такая, не очень хитрая, уловка, означающая «почти». То есть потери были. За выход «стрелковской армии» из Славянска без ощутимого урона, заплатили своими жизнями два экипажа из бронегруппы славянского гарнизона. Они могли проследовать спокойно за всей колонной, не устраивая себе «проблем», но, в этом случае, украинский блокпост, контролировавший этот участок дороги, конечно же, не смог бы не заметить растянувшуюся на выходе из Славянска колонну (в которой, кроме самих ополченцев, было и много членов их семей) и открыл бы по ней огонь. Бойцы приняли решение самостоятельно и — атаковали блокпост. Завязался бой, внимание противника сосредоточилось на бронегруппе; шум и грохот этого боя перекрыл, неизбежный при таком количестве транспорта и военной техники, шум движущейся колонны и, в результате, основная колонна вышла без потерь. Большая часть вызвавшей удар на себя бронегруппы погибла. Вместе с бойцами героически погибла и единственная среди них девушка, Ксения Чернова, оператор-наводчик БМД-2.

…Каждый день из Славянска в Донецк приходят люди, беженцы. До сих пор, оттуда, каждый день, выходят, с боями, наши товарищи, ополченцы. Они рассказывают о том, что творится в оставленном нами городе, о зверствах «освободителей»… И это тоже наши потери, которыми оплачен (и продолжает оплачиваться) выход армии из окружения.

Всех, кто приходит оттуда, я расспрашиваю о женщинах из нашей солдатской столовой в Славянске. Уже неделя прошла с того дня, как я услышал о том, что их расстреляли. Эту информацию, о расстреле, с подробностями, мне подтверждают все, каждый день выходящие оттуда, люди. Но я не верю. Я не хочу им верить. Я вижу лица этих девочек, молодых и не очень. И я вижу глаза и слышу голос усталой немолодой женщины, одной из них («Иллюзия», называлось кафе, в помещении которого была столовая), когда она, на мой вопрос: «Устали?» — ответила: «Нет. Нормально…», и, посмотрев на меня, добавила: «Вам — тяжелее». И я вижу девочку с раздачи, с которой у нас, как-то, сразу, с первого дня, сложились теплые отношения, и которая, в последний вечер в Славянске (света не было, горели свечи столовая уже закрывалась), спросила: «Что же будет?..» Я не мог, не имел права, ей сказать, что мы этой ночью уходим. Я был убежден, что им это скажут (в нужный момент) те, кому они подчинялись. я молча, не отвечая, смотрел на на нее… И она вдруг прильнула ко мне, обняла. Мы постояли и, так ничего больше и не сказав, я ушел. Почему они, эти девочки из «Иллюзии», решили остаться («дом, семья?..») — я не знаю. Только я вижу их всех, и снова, и снова расспрашиваю выходящих оттуда людей, надеясь на то, что эта информация однажды не подтвердится….

В ночь отхода, и весь следующий день, я, сквозь слезы, повторял про себя строчки Константина Симонова, написанные им в 41-м: «…Ну, что им сказать, чем утешить могли мы их?

Мы вернемся.

21 июля 2014

Ничего не понятно, с утра — и весь день — город бомбят. Какая-то группа «укров» пробивается из района аэропорта, а другая, с танками и БМП, попыталась выйти к ж/д вокзалу… Сначала им удалось просочиться в пригород (в р-не п. Октябрьский), но потом их выжали оттуда.

Эвакуацией людей с вокзала занимались ополченцы, одновременно отбивая вялые атаки карателей.

Артобстрелу подверглись отдельные корпуса завода «Точмаш» и прилегающие к нему жилые кварталы.

В результате артобстрела погибло 5 жителей города. Есть жертвы и среди ополченцев. Данные уточняются.

22 июля 2014

Вчера, во время боев на окраинах Донецка, было подбито два танка украинской армии. Оба экипажа погибли. Вот документы (военные билеты) одного из погибших экипажей. Они пришли в Донецк не с цветами, и, тем не менее — нет ощущения ни радости, ни торжества, при виде этих фотографий… Нормальные, наши — русско-украинские — фамилии, обыкновенные славянские лица… Молодой парень 92-го года рождения… Срочник, судя по всему. Почему полтавская мама отпустила его кататься в танке по Донецку? Почему она ему не объяснила, что это не нормально, не по-человечески — расстреливать из танка дома мирных жителей?.. Другой погибший. Офицер, с красивой русской фамилией — Вохрамеев. 73-го года, скорее всего, призывался еще в Советскую армию… Кто разделил нас на «москалей» и «хохлов»?.. Кто заставил нас стрелять друг в друга?.. Опомнитесь, ребята! Это я — к еще живым… Попробуйте прислушаться к тем, кто думает не так, как вы, ведь обо всем, всегда, можно договориться, было бы желание… Собрать бы всю эту банду, заварившую и профинансировавшую эту кашу на Майдане, всех этих порошенок-яценюков-аваковых, сформировать из них и из их детей несколько танковых экипажей, и — пусть себе воюют, пусть горят они в этих танках, а не юные полтавские призывники…

25 июля 2014 РАССТРЕЛ ЗА МАРОДЕРСТВО И РАЗБОЙ («Боевой листок Новороссии», № 1, от 25 июля 2014)

5 июля 2014 года в Донецк вошли силы Народного ополчения Донбасса Славянского гарнизона. На тот момент в городе наблюдалось ухудшение криминальной обстановки. В частности, участились случаи так называемого «отжима» неизвестными вооруженными людьми автомобилей и другого имущества граждан, мародерства, бытового хулиганства. В городе появилось большое количество нетрезвых праздношатающихся лиц. Очевидно, такая ситуация была связана с отсутствием единоначалия среди находящихся на тот момент вооруженных ополченческих групп, низкой дисциплиной и слабым контролем со стороны руководства, а также полным политическим параличем силовых структур, контролирующих преступность. Донецкий криминалитет всегда сосуществовал с властью. В период украинской оккупации милицейское начальство продавалось и покупалось, крышевало наркобаронов и рекетиров, взымало мзду с каждой мало-мальски доходной торговой точки, разлагало причастностью к коррупции рядовой состав. Теперь, с приходом Славянского гарнизона, все вооруженные отряды в городе стоят перед выбором: либо они присягают на верность народу и вливаются в ряды формируемой Армии ДНР, либо разоружаются и уходят из города. Хаос и махновщина в городе недопустимы. Тем не менее, некоторые не приняли всерьез объявленное в городе военное положение и пытаются продолжать преступную деятельность. Заявляем — с преступностью будет разговор краткий и жесткий. В результате рейдов военных патрулей НОД были ликвидированы наркопритоны, пресечены попытки грабежа. От украинской милиции можно было откупиться, от милиции ДНР, от патрулей НОД и военной полиции этого сделать не удастся. Мы рекомендуем всем, участвовавшим в преступных действиях против граждан, в мародерстве городского имущества, частных фирм и организаций — добровольно вернуть отнятое и украденное. Ни один случай грабежа, воровства и насилия не останется без ответа. Идет война, в городе будет наведена железная дисциплина. Если раньше нарушение общественного порядка влекло за собой наложение штрафа, то сейчас нарушителей в лучшем случае отправляют на строительство укреплений и рытье окопов. Причем, наказание ждет всех, независимо от того, является человек — гражданским или военным. И мы отмечаем — с военных, с вооруженных людей спрос будет гораздо выше. За тяжкие же преступления, такие как вооруженное ограбление, производство и сбыт наркотиков, по законам военного времени применяется высшая мера наказания — расстрел.

И в подтверждение, представляем для примера три приказа трибунала.

Выдержка из приказа:

— «Настоящим объявляю, что постановлением военно-полевого трибунала ополчения ДНР от 16.07.2014 года, за употребление спиртного, разложение дисциплины в военное время, а так же за дискредитацию звания народного ополченца Донбасса, направить на исправительные работы бессрочно:

— Галущака Виктора Владимировича, стрелок ополчения ДНР;

— Парован Евгения Анатольевича, стрелок ополчения ДНР».

Выдержка из приказа:

— «Настоящим объявляю, что постановлением военно-полевого трибунала ополчения ДНР от 16.07.2014 года, за изготовление и сбыт наркотических веществ и сырья для их изготовления, а именно наркотическое вещество «ВИНТ» на территории г. Донецка, приговорить к исключительной мере наказания — смертной казни через расстрел,

— Сергеева Андрея Львовича 1967 г.р., уроженец г. Донецка, прописан и проживает по адресу г. Донецк ул. Промышленная, д.2. Ранее неоднократно судим за хранение и сбыт наркотиков ст. 307 и 309 УК Украины».

Выдержка из приказа:

— «Настоящим объявляю, что постановлением военно-полевого трибунала ополчения ДНР от от 17.07.2014 года, за тяжкое военное преступление. А именно: разбойное нападение, сопряженное с угрозой оружия, приговорить

— Трефилова Дениса Викторовича 10.12.1985 г.р., бойца народного ополчения, к исключительной мере наказания — смертной казни через расстрел.

25 июля 2014

Звонок.

«Юрий Васильевич?.. С Вами говорит Владимир Юрьевич, ваш бывший участковый. Помните, три года назад вы писали объяснение по поводу заявления гражданки И. Г-й?..»

С трудом соображаю, в чем дело. Действительно, была какая-то очередная (всего их было несколько десятков) жалоба от этой И.Г-й — она была моей соседкой по коммуналке, в которой я был прописан и — когда был в Москве — проживал… Уже три года, как тот старый дом на 4-й Тверской Ямской расселен и, кажется, разрушен…

«Помню. И что, Владимир Юрьевич, от меня требуется сейчас?..»

«Нужна еще одна «Объяснительная» от Вас. Все по той же жалобе…»

«Но, Владимир Юрьевич, я не могу Вам сейчас написать «Объяснительную», я нахожусь в другом городе.»

«и когда приедете?»

«Не знаю. Дело в том, что я — в Донецке…»

«Где??.»

«В Донецке, в народном ополчении, и когда окажусь в Москве — сказать не могу…»

«Да Вы что, Юрий Васильевич!.. Вы — там?!.»

«…Но, как только я окажусь в Москве, Владимир Юрьевич, я сразу приду к вам и напишу «Объяснительную»…»

«Да Юрий Васильевич!.. Да забудьте вы эту «Объяснительную»!.. Да я сам ей, этой Г-й, отвечу!.. Да пошла она, вообще, эта гражданка!.. Не думайте об этом!.. Вы, там, берегите себя, Юрий Васильевич!.. Наше дело правое!.. Мы победим, Юрий Васильевич!.. Мы им, гадам, Юрий Васильевич!!. Воюйте и не думайте ни о чем!.. Только вы осторожнее там, Юрий Васильевич!..»

29 июля 2014

Бомбят центр Донецка.

31 июля 2014 БЛОКПОСТ

Мы разговариваем с командиром блокпоста, расположенного на Путиловском мосту. Позывной командира — «Люц». Он сетует на нехватку людей, что и в обычные дни усложняет работу блокпоста, а сегодня, после «подставы» команды Люца «востоковцами», ситуация предельно напряжена. «Они пришли в начале шестого утра. С оружием, нормально, с двумя «мухами» (ручные гранатометы), — ничего там не оставили. Рассказывают, что их с ясиноватского блокпоста выбили «укры», мол, «их было намного больше, пришлось спасаться». Но мы-то ничего не слышали! А должны были бы слышать, если бой был. Ну, ладно. Оставил я их здесь, — народу мало, я их поставил вместе со своими, прикрыл наши слабые точки. Но они и тут, чуть постояли, заскучали, кто-то из «своих» им позвонил, и они, ничего никому не сказав, ушли…»

Теперь, в результате этого внезапного маневра «востоковцев», блокпост Люца оказался на передовой. Только позавчера я вывозил журналистов из «России24-» на ту сторону моста, и мы катались, хоть и с оглядкой, но достаточно свободно, по той стороне, а сегодня уже “ тем, кто находится по эту сторону блокпоста — поднимать голову над бруствером очень не рекомендуется: на той стороне, по данным разведки, работают пять снайперов. Да и «здешняя» лесополоса не так уж безобидна — не только наши разведгруппы уходят по ночам в «зеленку»… Время от времени «работают» минометы. Все подходящие к блокпосту машины бойцы Люца разворачивают и предлагают тем, кому нужно во что бы то ни стало проехать на ту сторону, попытать счастья на других блокпостах, где не так опасно.

Подъезжает на такси мужик, лет сорока, в шортах, с рюкзаком и с большой сумкой. Выслушав бойцов ополчения, он отпускает такси, и собирается отправиться дальше пешком. Он родом из Ясиноватой, долго не был дома, работал в Болгарии, и вот, наконец, ему удалось выбраться на родину. «Иди, — говорит ему Люц, — нет проблем, если снайпер не подстрелит — то чуть позже мы тебя кончим.» «Это почему же?» — интересуется мужик. «А потому что щас ты нормальный мужик, и я с тобой нормально разговариваю, а если уйдешь туда — значит, уйдешь к «украм». «Я — к «украм»?.. Да с чего это ты взял, что я к «украм» пойду? Я домой иду!» «А с того взял, что как только ты попадешь к себе домой — у тебя выхода не будет: там — обязательная повальная мобилизация». Мужик, озадачившись, приседает на корточки, задумывается… «Я же, когда видел это все по телику, в интернете — думал, врут, поверить не мог, что тут, в самом деле такая война…». Посидел еще… «Где у вас в армию принимают?» «В ополчение, — поправляет Люц. — В центре, у здания областной администрации, там палатка стоит». Мужик встает, берет рюкзак и направляется вниз, в город… «Эй, друг, — останавливает его боец, — а сумку?..» «Да зачем она мне теперь… Возьмите себе, там гостинцы всякие…» Ополченец берет сумку, догоняет мужика. «Если тебе не нужно — там рядом другая палатка стоит, отдашь как гуманитарную помощь.»

В сопровождении нескольких машин подъезжает катафалк. Они уже пару часов кружат по городу, пытаются выехать, на всех блокпостах их заворачивают. А у них — гроб с телом, и их ждут на той стороне: похороны — там, и все уже готово, и яма вырыта…

Появляется маленький отряд ловких, шустрых мужичков в камуфляже — зенитный расчет. Их командир быстро переговаривается о чем-то с Люцем, они уточняют, кто из наших находится слева от поста, кто справа; затем группа, по одному (и все так же быстро), исчезает в зарослях на правом склоне холма, на котором расположен блокпост. Сразу же, за ними, появляется и сама «зушка» (ЗУ — зенитная установка), точнее, появляется «камаз», на котором она установлена… Змеей вильнув по блокпостовской спирали, «камаз» проскакивает мост и тут же исчезает из поля зрения. Чуть погодя, откуда-то, из-под моста, совсем рядом, раздается несколько выстрелов зенитки, и еще чуть позже, на мосту — так же, по одному, и так же бесшумно — вновь появляются ловкие мужички в камуфляже с автоматами. И так же, зеленой змейкой проскакивает — уже в обратном направлении — по мосту и виляет по спирали «камаз» с красавицей «зушкой», на мгновение задерживается на мосту, и — исчезает где-то на нашей территории. Мужички в камуфляже бегут к ожидающей их «газели», прыгают в нее и — уезжают… Все происходит так быстро, что я готов уже поверить в то, что мне это померещилось, привиделось, от долгого торчания под палящим солнцем на путиловском мосту, если бы… не поднимающийся над аэропортом густой черный дым… Да! — «зушка» не промахнулась, ударила точно, ребята сработали классно.

Еще один автомобиль взлетает на мост и чуть притормаживает, и я сразу понимаю, что это — «моя» машина. В ней сидят два человека в штатском, с автоматами. Водитель намеревается, не останавливаясь, проехать дальше, за блокпост, и никто из бойцов, судя по всему, не собирается его останавливать. Я кладу руку на кобуру и выхожу вперед, перекрывая автомобилю дорогу. Машина останавливается передо мной, человек, сидящий за рулем, удивленно на меня смотрит. Из-за автомобиля, с другой стороны, мне отчаянно машет руками Люц: «Пропускай!..» Но — поздно. «Ваши документы!» «А Ваши?» «Я покажу свои. Но сначала — вы. Здесь — блокпост.» «Нас здесь знают. Где старший?» «Он рядом. Куда вы направляетесь?» «На ту сторону. Где старший?» «У меня указание Политуправления Штаба — проверять все машины, пытающиеся проехать на ту сторону» Пауза. Автомат человека, сидящего рядом с водителем, подворачивается в мою сторону. Водитель протягивает мне залитое в пластик удостоверение. Я читаю. Все в порядке. Более чем. Еще раз смотрю печать, подпись. Настроение они мне испортить могут. Без проблем. «Ваши?..» Я показываю свою (еще «славянскую») «ксиву», подписанную «Первым», Пока водитель пытается понять, какое отношение текст в удостоверении имеет к моему появлению на блокпосту, да к тому же — у него на дороге, «пассажир» говорит с кем-то по телефону. До меня долетает: «…Они должны были пройти здесь… Сделаем круг и вернемся..» «Скажите, — обращаюсь я к «пассажиру», — могу я с вами?..» «Что — «с нами»?» «Ну., сделать круг и вернуться?.. У меня приказ Политуправления — проследить ситуацию как можно дальше до Ясиноватой.» (что я несу?..). Еще одна короткая пауза. «Садитесь.» (Сегодня — мой день!) Я обхожу машину и сажусь на заднее сиденье. Мы проскакиваем мост и сразу же сворачиваем вправо. Здесь «водитель» сбавляет скорость и мы движемся по пустой дороге. Оба моих спутника на ходу снимают с себя цивильные белые рубашки. Ну, да, жарко… Ан нет, не в этом дело — они натягивают на себя камуфляжные майки. Обычно, по моим наблюдениям, люди, попадающие в сектор действия предполагаемого снайпера, наоборот, избавляются как можно скорее от всего, что может хоть как-то указывать на их принадлежность к ополчению и натягивают на себя всякие нейтральные, по возможности, яркие, рубашки. Эти же, как будто специально вызывают снайпера «на себя»…Ствол АК «пассажира» выставлен в окно, правая рука «водителя» тоже лежит на автомате. «А ваш?.. «удивленно спрашивает меня «водитель». «У него «ПээМ», — не оборачиваясь на меня, отвечает «пассажир». «Смотрите внимательно справа и сзади,» — добавляет он, обращаясь ко мне. Они оба внимательно высматривают что-то на асфальте и в кустарнике, тянущемся по правой стороне дороги. «Вот! — вдруг произносит «пассажир». — Они здесь остановились…». На дороге, и впрямь, отчетливо виден след развернувшейся самоходки. «Пассажир» внимательно осматривает заросли на обочине…» Вон… — показывает он «водителю». — проход заделан. Они прошли здесь». Кажется, мы (каков я? — »мы»…) нашли то, что искали. Но, вместо ожидаемого поворота назад, машина набирает скорость, и очень быстро я понимаю, что вот сейчас-то и начинается тот «круг», о котором они говорили по телефону. Мы летим по «укровской» территории, ветер свистит в ушах, деревья, рекламные щиты, столбы высоковольтной линии, какие-то вышки — все пролетает перед глазами, сливаясь в одну сплошную зеленую полосу. «Что ж это за дорога такая, на которой нет их блокпостов?..» — мелькает у меня в голове и, тут же, я вижу выезжающий из-за какого-то деревянного строения то ли ли танк, то ли БТР, исчезнувший из поля зрения раньше, чем я успеваю определить что же именно это было… «ДОНЕЦЬК» — вижу я появившиеся впереди крупные буквы, и вдруг остро ощущаю, как нежность и любовь к этим буквам, к этому названию, и к этому городу переполняют меня… Да, уж! — вряд ли я когда-нибудь так сильно хотел вернуться в какой-либо город, как сейчас в «Донецьк».

…В самый последний момент, вместо того, чтобы взлететь на мост и скрыться за спасительными баррикадами так неосторожно покинутого мной блокпоста, машина виляет влево, и мы оказываемся на какой-то промежуточной дороге, перекрытой «ежами», нас тут ждут, мы выходим из машины; обвешанные военным снаряжением люди жмут нам руки, обнимают, — они рады за нас, что ж, это понятно, естьчему радоваться… Краем глаза я отмечаю, стоящую на обочине, темную пустую «хонду» с открытым кузовом, со странным номерным знаком и с «бронью», притороченной к передней двери… На какое-то мгновение что-то отвлекает меня, а когда я вновь замечаю «хонду», то в ней уже кто-то сидит… Подойдя ближе, я вижу, что два сидящих в ней человека — это мои недавние спутники. Никого ни о чем не спрашивая, я обхожу «хонду», открываю заднюю дверь и усаживаюсь. Никто на меня не реагирует. В кузов за моей спиной летит на пол матрас, на который тут же укладывается боец в тельняшке с пулеметом. По деловитым приготовлениям, по молчаливой сосредоточенности моих новых «друзей», я начинаю понимать, что наша предыдущая поездка — это что-то, вроде «малого круга», а настоящий — «большой» круг — еще впереди… Так и оказалось.

Пытаться делать какие-либо снимки было бессмысленно. Ощущения — те же, что и в «малом» круге», только — в кубе. Танка на этот раз не было, были выстрелы — скорее всего, снайперские (обошлось без потерь), был упавший на «укровской» территории, их же, сбитый ополченцами, самолет, но подъезжать к нему близко мы не стали. Мелькнула мысль: вокруг — пусто и безлюдно, как в конце июля — начале августа бывает пусто и безлюдно в Париже…

Я вышел из «хонды» на «родном» путиловском блокпосту, мои загадочные спутники пожали мне руку. «До встречи, — сказал, усмехнувшись, «пассажир». — Привет Политотделу.» И они исчезли в никуда…

31 июля 2014 НЕОПРОВЕРЖИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА (Размышления на полях одного «Приказа»…)

Читаю «Приказ» Командующего ополчением ДНР «Об обеспечении личной безопасности журналистов и информационной безопасности народного ополчения Министерства Обороны Донецкой Народной Республики…»

«Приказ» только что «вывешен» — но под ним уже первый комментарий:

«Количество преступлений, совершаемых террористами стало зашкаливать — вот и пытаются перекрыть возможную утечку информации, дабы уменьшить доказательную базу для Гаагского Трибунала…»

«Доказательная база» для Гаагского, или любого другого трибунала, готова давно. Если бы «мировое сообщество» действительно хотело остановить войну на Украине и осудить ее инициаторов и исполнителей — оно могло бы это сделать тоже давно: фактов и доказательств в распоряжении этого самого сообщества — более чем достаточно.

Только мы прекрасно видим, что НИКОМУ в мире, они, эти наши «неопровержимые доказательства», не нужны.

............................

Как-то я судился с Российским Авторским Обществом. В течение многих лет они нарушали мои авторские права: с их подачи и под их «прикрытием», мюзикл по моей пьесе и с моими стихами исполнялся в различных театрах страны под чужими именами и под подставными названиями. Адвокатов у меня не было (они, как только узнавали, кто ответчик — сразу отказывались меня представлять. — это было лет 12 назад). Суд 1-й инстанции отказал мне в удовлетворении Иска, причем, судья, еще достаточно молодой и, как оказалось, совестливый человек, после оглашения «Решения», подошел ко мне, извинился и сказал, что «по-человечески, он — без вопросов — на моей стороне, но если б он принял другое решение — он потерял бы работу». «Не страшно, — попытался утешить я его, — есть ведь еще следующая инстанция». «Там вам тоже откажут, у вас нет вариантов. Слишком неравные весовые категории у вас с РАО.»

На заседание в Мосгорсуд я пришел с чемоданом «неопровержимых доказательств». Это было идеальное «досье»: в нем были прекрасные документы на разных языках мира: живописные раритетные афиши музыкальных и драматических театров многих стран, остроумно составленные «программки», «справки» из болгарских, словацких, чешских и французских литагенств с переводами и «апостилями», с красивыми фигурными печатями и с разноцветными нотариальными вензелями; с подтверждениями из театров Одессы, Норильска, Владивостока, Хабаровска, Братиславы, Софии и т. д… Я гордился своим «чемоданом неопровержимых доказательств», я мог рассказать историю каждой бумажки из этого чемодана — рассказать, сколько я затратил времени, нервов и денег, какие детективные приключения пережил, с какими замечательными и талантливыми людьми встретился, добывая ту или иную бумажку, как я их, эти документы, ксерокопировал, классифицировал, подклеивал, подшивал и пронумеровывал…

Я выложил перед собой, на стол всю эту гору «бесценнейших документов» и посмотрел на женщину-юриста, представляющую «Ответчика». Поверхность стола, за которым она сидела, была безукоризненно чиста. Ни одна бумажка, ни один, случайно забытый кем-то, до нас, документ не нарушал эту кричащую чистоту поверхности стола. Вся восемнадцатилетняя история нарушений моих авторских прав (многосторонняя интернациональная переписка, объяснения, упреки, обвинения, оправдания, требования, извинения, угрозы, улики…) — лежала на этом пустом столе.

«Истец, — в чем именно, заключаются ваши претензии к Ответчику?» — обратилась ко мне Судья.

«Воруют, Ваша Честь! Вот уже 18 лет, воруют. И врут, бессовестнейшим и наглым образом — врут. Да вот, тут — все подтверждающие и уличающие документы, 1гут все ясно и очевидно, взгляните. Ваша Честь, вот…» — и я попытался передвинуть свою гору поближе к секретарю суда…

«Погодите!.. ~ поморщилась судья, даже не взглянув на мои «неопровержимые доказательства». — Ответчик! — обратилась она к юристу РАО. — Вот, тут. Истец, утверждает, что вы воруете. Что вы на это ответите? Вы что, действительно, воруете?»

«Да что вы. Ваша Честь! Конечно же, нет! Мы не воруем.»

«Ну, вот, видите, — перевела взгляд на меня Судья. — Не воруют. Суд удаляется на совещание.» И вся троица судей вышла. Через несколько минут они вернулись и объявили, что в иске мне отказано. Оказалось, не воруют.

Передо мной, в судейских креслах сидели три немолодые, полноватые, женщины. Я смотрел на них, они смотрели на меня. Да, они не прятали глаз, они нормально, спокойно, смотрели на меня. Только взгляд у них, у всех трех, был какой-то… рыбий, непроницаемый…

«Ну, ладно, — сказал я своим судьям. — …И вы, и я, мы все прекрасно понимаем, что здесь сейчас происходит… Хорошо, я как-то переживу все это. Но вы же ведь — женщины… У вас же — дети есть. Вот вы домой приходите… Как вы с ними-то разговариваете, чему вы их учите, как вы их растите?..»

Они, все также, смотрели на меня своими рыбьими, ничего не выражающими, глазами… Я замолчал и начал укладывать свой «чемодан неопровержимых доказательств»…

Я не стал подавать апелляцию в Верховный суд. Хотя, вдруг, времена стали меняться, мы куда-то, там, вступили; все, включая Президента, наперебой заговорили об «Авторском праве»; мне позвонили из Думы и продиктовали номер телефона солидной адвокатской конторы, готовой заняться моим «делом» (сумма Иска была 1 млн $); по иронии судьбы, оказалось, что офис этой конторы находится на первом этаже моего московского дома… Все складывалось замечательно… только я уже не мог себя заставить открыть свое с о вершенное «досье», я вдруг испугался, что я больше никогда в жизни не смогу написать ни одной стихотворной строчки, у меня появилось вдруг четкое ощущение, что если я еще раз попаду в т о т зал судебных заседаний, или в какое-либо другое подобное помещение, если я еще открою хоть один конверт с судебным штампом на адресе отправителя, если я еще хоть раз загляну в эти рыбьи глаза — я перестану быть поэтом.

2 августа 2014

На подъезде к Шахтерску — большая полоса дыма, поднимающегося слева, воздухе ~ очень сильный запах гари… В дыму и в огне дома на окраине города, да и в центре, то и дело, мелькают горящие здания…

Артиллерия, обстреливающая город, находится километра за четыре от точки, где мы сейчас находимся. Точка эта — не очень высокая, а для такого расстояния — просто никакая. Вдобавок, у корректировщиков (так получилось) нет под рукой ни карты, ни соответствующих приборов, они вычисляют позицию противника буквально «на глаз». Я пытаюсь рассмотреть в бинокль эти «ноны», эти танки, и эту пехоту, о которых они говорят — в деталях — так, как будто все это выставлено метрах в 50-ти перед ними… Я, с трудом, наконец, нахожу эту злополучную «нону» («да вон же, от церквушки — чуть левее и выше!..» Так сначала еще надо найти эту «церквушку»!..). Корректировщик передает кому-то координаты. Но связь ужасная, ничего не слышно. В конце концов, командир минометчиков решает прибыть на место сам. Он прибывает, шеф-корректировщик ему все объясняет и показывает. Минометчику теперь все понятно, но это не намного меняет ситуацию — поставить четкую задачу минометным расчетам по-прежнему невозможно, все из-за той же дерьмовой связи. Минометчик принимает решение: подтащить минометы прямо к точке, на которой работают корректировщики. Привозят минометы, их быстро устанавливают, расчеты находятся так близко, что их командир дает им отмашку на выстрел рукой. Вата в ушах не очень помогает: голова гудит от минометной пальбы. Уже после третьего выстрела, и со всеми (после каждого выстрела) поправками (опять же, на глаз: «…где-то, сто влево и — чуть вверх…»), тесное помещение, в котором столпились корректировщики, взрывается от общего вое-торга — попадание! В бинокль видно, как что-то там, у «них», взрывается, разлетается на части, вспыхивает огонь… Еще через пару выстрелов ствол «ноны» задирается вверх, из него что-то вылетает, доносится звук пушечного выстрела ~ скорее всего, это — заготовленный для нас снаряд улетел куда-то далеко в сторону. Но вдруг, оттуда доносится разрыв… И еще… «Ответка!.. — проносится по помещению, — Быстро всем отойти от окон и встать около стены!..» Стоим, ждем. «Ответка» должна бы уже давно прилететь, но — в городе тихо. Там же, у «укров», разрывы продолжаются. Постепенно до всех доходит, что произошло. В бинокли видны разрывы: клубы дыма, вспышки огня… Наши минометы попали в склад боеприпасов. И, кажется, в склад ГСМ (горюче-смазочных материалов). Клубы дыма, поднимающегося над местом разрывов, становятся все чернее. Все новые и новые заряды детонируя, взрываются, между тяжелым уханьем слышен треск пулеметно-автоматных патронов. Настроение у всех праздничное: «Мы — лучшие!» — бросается (до этого казавшаяся мне суровой и никогда не улыбающейся) в восторге женщина-корректировщик на шею своему командиру. Тот полностью с ней согласен.

И мы, и минометчики, уже давно покинули «засвеченную» точку, а «ответка» все продолжала детонировать… Огонь и дым поднимался над «укровскими» позициями, над бывшим складом боеприпасов, над шахтами…

Работу, начатую минометами, но уже с другой точки, довершили старенькие да удаленькие советские 122-миллиметровые гаубицы «Д-30»…

День мог завершиться совсем удачно: командир бригады, воюющей в «Шахтерске» (позывной «Царь») почти уже было договорился с командиром 25-й аэромобильной днепропетровской бригады (в очень непростом разговоре по телефону «Царь» его называл «Женей») об обмене пленными, все все подтвердили, договорились о том, что вечером созвонятся вновь и уточнят условия и место обмена, но между двумя «созвонами» произошло то, что Стрелков назвал в своем ночном заявлении «трагедией»:

«Сегодня обменяли двух наших пленных на двух '*десантников”. “Аэромобильники” пошли к своим на своих ногах. Наших выкинули как мешки: переломаны все кости, отбиты все внутренности, вероятность что выживут — почти нулевая…»

Теперь вопрос с обменом завис…

3 августа 2014 «АБХАЗСКИЕ ВСТРЕЧИ»…

Сегодня в Шахтерске встретил ополченца из Абхазии. Он — командир одного из подразделений сводной бригады «Царя», позывной — «Абхаз». Когда он узнал, что я знал Сашу Бардодыма (поэта, студента Литинститута, уехавшего в 1992 г. воевать в Абхазию и погибшего там), он тут же спел мне строфу из песни на стихи Саши… Мы поговорили с ним о Саше, об Абхазии, я вспомнил своих однокурсников по Грузинскому театральному институту (у нас была абхазская группа — они все уехали в Сухумский драмтеатр), поэтессу Гунду Сакания и других ребят-абхазцев из Литературного института… Наши «абхазские воспоминания», к огромному сожалению, были прерваны мощным и длительным артналетом…

Несмотря на артобстрел, весь день сохранялось хорошее, чуть грустное настроение — оттого, что имя Саши Бардодыма прошелестело над Донбассом…

(А.Б.)

4 августа 2014

Только с пятой попытки нам (мне, двум моим товарищам-ополченцам и одному журналисту из ««Life News»), наконец, удалось сесть в нашу машину и выехать из Шахтерска. Четыре предыдущие попытки оканчивались неудачно: каждый раз, как только мы (вот, вроде, уже все, тишина…) усаживались в нее — раздавалось близкое уханье гаубиц и нарастающий свист, и все мы — в долю секунду — оказывались распластанными вокруг машины в радиусе двадцати метров… Потом мы подтягивались к бомбоубежищу, спускались в него; там сидели и стояли ополченцы вперемешку с местными жителями — прислушивались к разрывам наверху, пытаясь определить куда именно угодил очередной снаряд и ожидая, когда артиллерия «укров», наконец, выдохнется… Эта операция — «посадка в машину» — заняла у нас часа полтора — два… На пятый раз мы, все же, сели в машину и — выскочили из этого «заколдованного круга», и погнали машину к Донецку, прислушиваясь к удаляющимся разрывам за спиной…

Шахтерск, 2 авг…

5 августа 2014

Древние укры испытали на Шахтерске новые, не использовавшиеся до этого на Донбассе сверхмощные бомбы.

Испытали на мирных жителях. Старенькая учительница украинской мовы спрашивает «За что?»

5 августа 2014 КУДА БЕЖАТЬ?..

— Почему не уезжаете, дедушка? Почему остаетесь в опустевшем городе, под бомбами?..

— Куда уезжать?.. Я четыре месяца назад приехал в Шахтерск из Армении — убегал от турок. Приехал сюда — а тут бандеры… И куда теперь мне бежать?…

(Шахтерск, 4 авг.)

5 августа 2014

23.40. Бомбят Донецк, Макеевку, слышен гул самолетов. Всем приказано гасить свет, брать теплые веш, и и спускаться в бомбоубежище.

7 августа 2014

7 августа, 10.20. Обстреливают центр Донецка. Кажется, попадание в 9-этажку рядом.

8 августа 2014 БЕДА

Случилась беда с моими товарищами.

Пропали военные корреспонденты «Информационного Корпуса» Сергей Коренченков, Андрей Вячало и фотокор МИА «Россия сегодня» Андрей Стенин.

С Сергеем (позывной «Корень») мы сдружились егце в Сла-вянске. Он меня «купил» сразу своей искренностью, прямодушием, своим бесстрашием. Мы работаем, вроде, как по разным «ведомствам» (он для «FCORPUS а, я — для «Новороссии-инфо»), но, это не мешает тому, например, что мы с ним делим одну комнату на двоих, и, при любой возможности, мы стараемся выезжать «на дело» вместе. Здесь, в Донецке, с ним стал работать замечательный парень, Андрей Вячало. Постоянным «пассажиром» в их «Рено Логане» был и Андрей Стенин…

9 августа 2014 КОНЕЦ «ГРЕБНЯ».

КИЕВ РАПОРТУЕТ МИРУ: «ЕЩЕ НА ШАГ ПОБЕДА БЛИЖЕ!»

СЕГОДНЯ, В 7.30 УТРА, ДОБЛЕСТНАЯ УКРАИНСКАЯ АРМИЯ РЕЗКО ПРИБЛИЗИЛА ПОБЕДУ: В РЕЗУЛЬТАТЕ АРТОБСТРЕЛА УНИЧТОЖЕНО ЕЩЕ ОДНО СЕПАРАТИСТКОЕ ГНЕЗДО, ТОЧНЕЕ — ЦЕЛЫЙ СЕПАРАТИСТСКИЙ КУРЯТНИК НА УЛИЦЕ СТАНДАРТНОЙ (ЧАСТНЫЙ СЕКТОР).

Украинская контрразведка давно уже держала под наблюдением этот адрес, но командование не спешило переходить к заключительному этапу операции: ждали, когда, наконец, главарь банды зарвавшихся террористок, петух нагло-яркой колорадской расцветки (позывной «Гребень») нагуляется по соседским курятникам и, обессиленный и утративший всякую бдительность, вернется в свой родной курятник. Сегодня, ровно в 3.00 ночи, в Штаб пришла, наконец, долгожданная шифровка: «”ГРЕБЕНЬ” ДОМА. Х…ТЕ!..». Тем не менее, отмашку на артиллерийский удар дали только через четыре с половиной часа: ждали подтверждения из Киева, и, наконец, в 7.30 зазвонил телефон, и из трубки послышался осипший от бессонницы, взволнованный голос Верховного: «Ну, сынки, с Богом! Х…те!..»

На этот раз «Гребень» не ушел.

Кроме потерь в живой силе, уничтожено или повреждено еще и много единиц техники противника: не скоро он восстановит грабли, лопаты, тачки и прочую утварь, брошенную им неосторожно около курятника. Большого ремонта потребует и «тяжелая техника», а именно, транспортное средство находящееся в гараже по соседству с сепаратистским курятниом. Вероятнее всего, владелец гаража являлся пособником «Гребня» и его банды, то есть так ему и надо.

Все разведчики и артиллеристы, участвовавшие так или иначе в этой сложной многоступенчатой операции представлены к высоким правительственным наградам.

ГЕРОЯМ САЛА!

10 августа 2014

Донецк. Все утро бомбят. Разрывы — то чуть ближе, то — чуть дальше. Все время, по телефону приходят новые сообщения: вот, сейчас сообщили: в р-не больницы № 18 пожар, убита женщина…

10 августа 2014 НАСТЯ

Эта фотография сделана в Славянске, в последний наш день там. Но в этот момент, ни я, ни девушка на снимке, еще не знаем, что ночью мы уйдем из города.

Меня срочно вызвали в штаб, машина уже ждала меня, и люди в машине были не очень довольны тем, что им приходится ждать. Но я не мог пройти мимо этой девочки-медсестры, что-то задержало меня, я сфотографировал ее, записывать ничего не стал — не было времени, и не на чем: блокнот был уже в машине. Из очень короткого нашего диалога с ней я запомнил только, что ее звать Настя, ей 24 (или 21?) года, и что она приехала сюда из Краснодарского края. Я, конечно же, задал ей неизбежный вопрос: почему она решила сюда приехать, и она что-то (мол, не могла иначе и т. д.) ответила. Я пожелал ей удачи и всем нам — Победы, и побежал уже к машине с нетерпеливо выглядывающим в мою сторону водителем. «Подождите! — услышал вдруг я Настин голос и обернулся. — Хотите, я скажу, почему я здесь?.. Конечно, я приехала сюда, там фашисты, «правосеки», надо с ними воевать, все понятно, но я, если честно, не очень еще соображала, что здесь происходит, и не знала, надолго ли я тут или нет… Но в первый же день в Славянске, я увидела девочку 4-х лет, она играла в песочнице: строила из кубиков какой-то домик, я подошла к ней, присела рядом и похвалила ее: «Молодец, — говорю, — хороший ты построила домик.» А малышка посмотрела на меня и ответила: «Это не домик. Это — бомбоубежище». И вот, только в этот момент, я поняла, зачем я здесь, и поняла, что теперь я буду здесь до конца.»

Потом произошло много всяких событий, но за всеми этими ежедневными трагедиями, подвигами, бомбежками, отступлениями, переездами — все это время передо мной стояло лицо Насти и ее рассказ о построенном в песочнице бомбоубежище…

Вчера я узнал, что Настино подразделение попало в окружение, и с ними уже четвертый день нет связи… Я знаю многих ребят из этого подразделения, один из них, командир отделения, чуть завидев меня, всегда радостно кричит издалека: «Bonsoir, ''Henri''!.. Comment ςa va?..» В мирной жизни он был преподавателем французского языка и рад всякой возможности переброситься со мной «парой слов»…

Отзовитесь, ребята!.. Настя, у меня к тебе еще очень много вопросов, и кроме тебя, мне на них никто не ответит. Ты нужна и мне.

и всем здешним малышам, которые сейчас строят — из кубиков, из песка, из щепок — для себя, для своих пап, мам, бабушек, дедушек, для своих кукол, для своих любимых собак и кошек — бомбоубежища, — в Снежном, в Шахтерске, в Торезе, в Иловайске…

10 августа 2014

Снежное, июнь-август 2014, результаты авиабомбардировок и артобстрелов… Разрушенные объекты — жилые дома, школа, детсадик…

По иронии (насколько это слово здесь уместно) судьбы, рядом — практически, в окрестностях Снежного — работает Комиссия ОБСЕ. Внимание общественности всего мира приковано к работе этой авторитетной международной комиссии, и это понятно: Боинг, преступление века (ну, может быть, десятилетия… а вообще-то, по нынешним временам — в первой пятерке информационных поводов сезона): сбитый Боинг, около 300 человек погибли, все — мирные, случайные люди: студенты, пенсионеры, женщины, дети… Действительно, трагедия. Возмущению, негодованию этой самой мировой общественности нет предела.

Но вот, совсем рядом с членами Комиссии, на глазах, можно сказать этих международных экспертов и сопровождающих их (и регулярно их навещающих) журналистов, методично и планомерно убивают таких же людей… Или — — стоп! — не «таких же»? Может, они — старики, женщины и дети Снежного, Тореза, Шахтерска — какие-то другие, смерть которых не заслуживает внимания этой «мировой общественности»? Они, и их близкие, не имеют права на выражение им мировой скорби, может, они не достойны того, чтобы их участью озаботилось и опечалилось мировое сообщество?

Что же ЕЩЕ нужно, сколько жизней НАШИХ женщин, стариков и детей (никому в мире, кроме нас, как выясняется не интересных) должно сожрать фашистское чудовище, чтобы, наконец, эти красивые, интеллигентные, высокообразованные дяди и тети, назвавшиеся «экспертами», сказали миру то, в чем у них, за время, проведенное ими на территории ДНР, была возможность воочию убедиться: что те, кто называют себя «освободителями», ежедневно совершают десятки преступлений против человечества, «освобождая» (зачищая) эту донбасскую землю от людей, которые жили на ней, ЕЩЕ живут, и не хотят никуда с нее уходить?..

ЧТО ПРОИСХОДИТ???

13 августа 2014 ФРАГМЕНТ

Донецк, 9 вечера.

На обочине стоит «газель», водитель-ополченец разговаривает с кем-то по телефону.

Ополченец:

«…я с вами говорю с его телефона… А нечего было приходить на нашу землю! И передайте всем матерям, чтобы быстро забирали своих сыновей отсюда! И Порошенке, этой гниде, передайте, чтобы он не посылал сюда ваших пацанов… А ваш сын, мама, будет гнить теперь здесь…» (Выключает телефон)

Звонок.

Ополченец:

«…Ну я же вам сказал: нет вашего сына больше, телефон его у меня. Все!.. (Увидев подходящего к машине командира) Сейчас я командиру передам трубочку.»

Командир:

«…Вы знали, куда поехал ваш сын?.. Он убит! Да, мы его убили! Здесь война! Звонить на этот номер больше не надо!..»

(возвращая телефон ополченцу)

«… «Горе» у них… А у нас тут — нет горя??.»

14 Августа 2014щ

Донецк. 14 авг. 12.25. Бомбят. Интенсивно и близко.

Иван ДОНЕЦКИЙ

Белые ночи Донецка

Донецк. Август четырнадцатого. Зной. Суховей. Редкие отдаленные звуки взрывов и артиллерийских выстрелов. Смотрю фильмы о гражданской войне, о Великой Отечественной и шкурой своей, дрожащим нутром понимаю, что разрушительная сила современного оружия стерла разницу между фронтом и тылом. Герои Булгакова не прятались в подвалы. Киев переходил из рук в руки, а Турбиным, чтобы выжить, достаточно было не выходить из дому во время боев. У героев Симонова был тыл, куда не долетали фашистские снаряды и авиация. В сегодняшнем Донецке тыла нет. Авиация и артиллерия украинской армии перекрывает всю нашу территорию вдоль и поперек. Куда и в кого им заблагорассудится выстрелить, из какого оружия — никто не знает. Поэтому все чувствуют себя на мушке, которую не видят, но которая есть. Сухой треск автоматных очередей за окном квартиры мало кого пугает. А вот громкие звуки и вспышки… Даже в квартире надо успеть различить летальные сигналы от не летальных и принять решение, от которого будет зависеть жизнь. Но это теория. Чаще всего прилетают один, два снаряда и рвут тела тех, кому не повезло в этот раз. Чье обезображенное фото, обойдет газеты мира, никто из дончан не знает. Чей домашний очаг будет разрушен? Любое размазывание человека по асфальту на Донбассе легитимно. Все разорванные тела детей и женщин украинские и мировые СМИ списывают на «террористов». Многочисленные свидетельства жителей Донбасса о том, что «нас убивает украинская армия и ее наемники» никто не видит. На днях под окном моего дома так шарахнуло, что кошка подпрыгнула. Я подумал: «Это огромная пушка». Одел шорты и вышел. Пушки не видать. Идут три ополченца с автоматами наперевес. Один из них: «Мужик, ты шо дурной? Не слышишь, шо стреляют? Бегом в убежище!» Я пошел домой. По дороге пытался состыковать виртуальную украинскую реальность с объективной действительностью: «Одни террористы стреляют, другие заботятся о моей жизни, так что ли? Есть же люди, которые в этот маразм верят».

Четырнадцатого августа четырнадцатого года. Мое любимое число. День рождения сына.

Вчера из больницы Петровского района нашего прекрасного Донецка, разбросанного на десятки километров по Донецкому кряжу, эвакуировали больных. Этот спальный район обстреливает украинская армия. Разбили в нескольких местах больничный забор. Попали в пищеблок и гаражи. Убили трех случайных прохожих. Больных, слава Богу, миновала чаша сия. Их радикально «не вылечили». Персонал тоже уцелел. Редкие для Донецка остатки поклонников Украины не сдаются и говорят, что больницу обстреляли террористы потому, что террористы поставили рядом свой блокпост.

— Кто обстрелял? — спрашиваю.

— Террористы, — отвечают.

— Сами себя?

— Так они же все обкуренные.

Дальше говорить нет смысла. Когда люди не состыковки реальности объясняют чьей-то глупостью или обкуренностью, то понятно, что истина им не нужна. Они ее знают априори. Все, что противоречит их «истине», они отвергают, а все, что подкрепляет ее, принимают. Такие люди не заботятся о том, что «реальность», проглоченная ими, виртуальна. Они считают ее объективной истиной потому, что она совпадает с их априорными убеждениями. По тому, какие новости, с каких каналов записаны в памяти у таких биофлэшек, можно судить о их политических пристрастиях, но и только. Добраться до объективной реальности в разговоре с биофлэшкой тяжело, ибо по некоторым вопросам память их полностью заполнена виртуальной реальностью.

Часов с одиннадцати начали обстреливать и наш район. Два снаряда ударили в террикон, видный из окна моего кабинета. Красноватый столб пыли от первого взрыва и темный от второго повисли в знойном донецком воздухе. Ветра нет. Зрелище ирреально. Не верится, что собственными глазами вижу взрывы на донецких терриконах. Собственная армия по собственному городу бьет из артиллерии, а собственное правительство, для прикрытия обстрела Донбасса, сочиняет сказки о российской агрессии! Армию и правительство мы же и содержим! С нас даже стали удерживать дополнительные деньги на обстрел наших домов! Фантастика!

Начавшийся артобстрел, тревожные звонки, рассеянных по Украине и России плачущих дончан, которые сидят в сети и узнают новости раньше нас, вынудили спасать свою драгоценную шкуру. Час дня. Иду по опустевшему Городу. Вспоминаю белые ночи Ленинграда. Если вы не видели донецких белых ночей, то вы не были в Донбассе в период лихолетья! Уже четвертый месяц нас бомбят и обстреливают. Мы пережили и переживаем авианалеты и артобстрелы. И выживаем среди них! Автоматные очереди для нас как писк комара. Если вы думаете, что за эти четыре месяца мы не изменились, то вы ошибаетесь. Мы действительно, чем дальше, тем больше, становимся отдельным народом, который отличается уже от дончан, уехавших из Донецка четыре месяца назад. Мы на фронте. Они в тылу. Да еще вражеском! Мы нюхаем порох. Мы прячемся в подвалах. Мы, идя на работу или с работы, передвигаемся по Городу перебежками. Мы забываем о деньгах, об одежде, об украшениях. Дом наш — нам не принадлежит: секунда и то, что было домашним очагом превращено в груду мусора. Мы переоцениваем ценности. Мы учимся помогать друг другу. Мы узнаем, что такое сплоченность и локоть-соседа, сослуживца, друга, случайного прохожего. Мы каждый день прощаемся, надеясь дожить и встретиться завтра. У нас от пятницы до понедельника пролегают года, жизнь. Мы живем настоящим. Потому, что прошлое лежит в тревожной сумке, а будущего может и не быть. Мы ездим в трамваях, бока и стекла которых пробиты пулями. Мы объезжаем воронки и неразорвавшиеся снаряды. Мы обходим свежую и засохшую кровь на наших донецких тротуарах. Обходим разорванные трупы под окровавленными тряпками.

И эта реальность нас — жителей Донбасса — меняет. Не картинка по телевизору, а труп под моим окном, который я осторожно обхожу, ведя за руку дочь к бабушке. Не потому, что бабушка соскучилась, а потому, что «у бабушки сегодня не стреляют».

Донбасс меняется стремительно. И уже не важно: победит ополчение украинскую армию или украинская армия — ополчение. В любом случае Украина получит пару миллионов, пропахших порохом, мирных жителей, которых ей уже нечем пугать. Плюс пара миллионов, прорыдавших в изгнании. И десятки тысяч вооруженных мужчин и женщин, которым есть за кого и кому мстить. Это на одной чаще весов. На другой: не нюхавшие пороха жители Украины, прогнувшиеся, чтобы выжить. Они не понимают и боятся жителей Донбасса. Некоторые из них нас ненавидят потому, что их брат-сват пришел к нам с оружием в руках и, в лучшем случае, вернулся трехсотым или двухсотым, а, в худшем, сгнил не понятно где. На одной чаще весов ополченцы и обстрелянный народ Донбасса. На другой — украинская армия и, не знающие войны, граждане разлагающейся Украины. Кто кого?

Я иду со стороны Южного автовокзала мимо Дворца пионеров к остановке трамвая возле Первой городской больницы. Проход и проезд перекрыты бело-красными лентами, болтающимися на ветру. Тротуар под Грин Плазой засыпан битыми стеклами. Снуют ополченцы. Стоят их машины без номеров. Зевак нет. Сворачиваю на улицу Артема. Иду к площади Ленина. Из обрывков фраз редких, спешащих прохожих понимаю, что больницу обстреляли. На трамвайной остановке много трупов. Напротив бывшего гастронома Москва стоит белый джип с синей надписью на боку «ОБСЕ». И две машины ополченцев. На проезжей части Артема, боком ко мне стоит ополченец с автоматом. На противоположной стороне улицы лежит труп. Вижу подошвы мужских туфель носками вверх и прикрытое тряпками тело. Смотрю в другую сторону. Тротуар и проезжая часть улочки, уходящей влево и вниз от меня, засыпаны стеклами, листвой и мусором. Человек пять что-то делают. Под стеной дома кровавая дорожка, изгибаясь, тянется метров на десять. «С такой кровопотерей вряд ли выжил», — думаю я. На перекрестке возле гостиницы Централь машина ополченцев перекрывает въезд на Артема со стороны площади Ленина. Откуда ведется обстрел мне, идущему по Донецку, неясно. Киевские знатоки напишут, что «террористы в очередной раз обстреляли центр Донецка». Украинские умники им поверят. Я же прошел мимо пяти или десяти машин ополченцев. Видел их уже человек двадцать. Никто почему-то не застрелил меня. Не взял в заложники или плен. Наоборот, возле Москвы мужчина лет сорока в камуфляже и с автоматом сказал мне: «Мужчина не останавливайтесь. Идите быстрее домой или в убежище». Под памятником Ленина две агитационные палатки. Сборщики пожертвований потеют и пьют воду из горла полуторалитровой бутылки. Трамваи и троллейбусы не ходят. На Гурова слышу автоматные очереди. Судя по запаху пороха, стреляют где-то недалеко. Верчу головой, но никого, кроме такой же остановившейся и тревожно озирающейся парочки, не вижу. Нам надо вперед, к Колхозному рынку. Но там только что стреляли. Парочка смотрит на меня. Я на парочку. Понимаем друг друга без слов. Я никого впереди не вижу. Думаю: «Стреляли, скорее, наши. По беспилотникам или диверсантам». Еще раз смотрю на парочку. Женщина держится хорошо, спокойно. Стрельба стихла. Я почти улыбаюсь и иду вперед по своему родному, такому экстремальныму Донецку. Иду туда, где только что стреляли. Пусто. Никого нет. Ни наших, ни ваших. Экстрим с благополучным исходом. На трамвайных рельсах, на Ватутина одиноко стоит, выглядывая трамвай, пожилая женщина. Ее интересует, почему трамваи не ходят. Ей нужно в ту сторону, где только что стреляли. Объясняю. Говорю, что сегодня не лучшее время. Она спрашивает моего совета. Я рекомендую отложить дела до завтра. Она неохотно идет прочь.

Жара. Впереди открытый участок. Слева Олимпийский. Справа Донбасс Арена. Место великолепно простреливается. Пот течет.

Подошвы горят. Слышу звук догоняющего меня трамвая. Машу рукой. Водитель мужчина. Проехал не остановившись. Думаю: «Не все еще донецкие скоты разбежались». На подходе к Гладковке впереди опять начала бухать артель. Бухает серьезно. Земля вздрагивает. Устал. Надоело бояться. Иду на авось. Уже возле дома обгоняю молодую женщину, которая несет покупки и на ходу разговаривает по телефону. Она хочет «жрать», ее «все задрали» и она не может отправить ребенка к маме.

В свой двор вошел как в бомбоубежище. Соседские мужики спокойны как удавы. Курят. Разгадывают ребусы: это по нам «градом» или из гаубицы, а это мы в обратку.

Вечером звонит жена, плачет в трубку. Она в Полтавской области. «Здесь еще тяжелей, чем в Донецке. Там хоть свои, а здесь… Они нас не понимают и не хотят понять. Они вообще не думают. Повторяют то, что им сказали по телевизору. Одни во всем обвиняют нас. Другие думают, что на Донбасс напала Россия. Смесь идиотизма и равнодушия. Мне на них смотреть противно. Ты береги себя», — говорит она.

После очередного обстрела Донецка телефонные разговоры, видео конференции с дончанами в изгнании. Они лучше нас знают, что и где разрушили, кого убили или, по терминологии укроСМИ, «освободили». «Каждый день ревем как белуги, смотря новости», — говорит дончанка, сбежавшая с дочерью в Киев.

За моим окном донецкое лето две тысячи четырнадцатого. Два часа ночи. Проснулся от выстрелов и взрывов. Выглянул в окно: никого нет. Соседям, видно, как и мне, надоело бегать в подвал. Лег и в просоночном состоянии под звуки смерти думал о Донбассе, об Украине. И чем больше думал, тем больше убеждался, что Украина о Донбасс сломает свои последние зубы. А те, что не сломает сама — Донбасс выбьет!

В логове терроризма и сепаратизма

В гражданской войне всякая победа есть поражение.

Лукиан.

Конец августа в Донецке прекрасен. Днем с голубого, серой прозрачной дымкой подернутого неба греет солнце. К полдню припекает. А ночью прохлада уже напоминает об осени. Еще не стерлись с асфальта следы раздавленных абрикос и слив. Еще висят на ветвях яблоки и груши. Еще вызревает виноград. Еще загорелые женщины идут по улицам с обнаженными коленями и плечами.

Вчера сосед по гаражу сказал, что сегодня в десять митинг на площади Ленина. Будут гнать по улицам Донецка пленных укропов. Сосед после утреннего обстрела дома решил спать в гараже. Говорит, нервы не выдерживают.

Я иду по родному участку и собираю осколки мин. Встречаю участкового врача.

— Что ищете?

Показываю горсть тяжелых, колючих осколков.

— Выбросьте.

— Почему?

— Плохая примета. Я тоже насобирал, когда нашу больницу обстреляли, но потом выбросил.

Мне жалко выбрасывать «сувениры». Я их пообещал знакомым. Решил хранить «эту дрянь» в сарае. Его не жалко. Я не верю в приметы, но на кону жизнь.

На трамвайной остановке лужа засохшей крови: вчера убило шахтера. Нафаршировало горячими, колючими осколками. Точно такими, горсть которых я собрал. В этом году на тротуарах Донецка следы раздавленных абрикос смываются кровью.

В трамвае получаю сообщение, которое на фоне картины за окном звучит издевательски: «life, щиро вітае Вас з Днем Незалежності України. Країни сильних, країни творчих, країни единих!»

За окном трамвая с тремя пулевыми отверстиями проплывает дом № 204 по улице Челюскинцев. Позавчера сотрудники магазина из полуподвального помещения наивно пытались привести свой магазинчик в порядок, выносили битые стекла и мусор. Вчера снарядом снесло балкон над входом в магазин. Теперь продавцов и покупателей нет. Вход завален битым, белым кирпичом. Под стук колес подъезжает разрушенный краеведческий музей, разбитые цветочные киоски. На остановке рассматриваю Дворец молодежи Юность. Он без стекол. Этот район украинская артиллерия активно присоединяет к Украине. Ищу следы их артельного творчества на Донбасс Арене. Не вижу. Видимо, для Донбасс Арены объединение через разрушение еще впереди.

На Гурова стоят солдаты армии ДНР. Они вооружены автоматами. Площадь забита людьми, хотя большинство моих знакомых решили не идти. Они уверены, что укропы не упустят такую возможность для диверсии, у них нет ничего святого, с утра они обстреляли больницу Калинина. Попали в терапевтическое отделение и морг. Сколько человек погибло, не знаю.

Я думаю, зря не пошли. Вид вооруженных солдат, количество их — автоматически улучшает настроение, разгоняет сомнения. Одно дело сидеть в квартире и во время обстрелов прятаться в ванную. Или подвал — к престарелым соседям. Другое — ходить между вооруженных, веселых, уверенных в себе мужчин и понимать, что все эти сотни и тысячи людей являются материальным воплощением твоих желаний, стремлений, убеждений. Они — твоих, а ты — их. Вы одно целое.

Взрослые и дети охотно фотографируются возле разбитой украинской техники. Залазят на БТРы, КрАЗы. Трогают скукожен-ный, оплавленный украинский флаг. Смотрят вблизи на обстреливавший их Град, гаубицу. Желающих так много, что приходится ждать очередь, чтобы сделать удачное фото. Отстрелялись, сволочи! Женщина лет сорока читает с обгоревшей брони стихи. Ее почти никто не слушает. Она читает, не обращая, на это внимание. Она само выражается. Слышу привычный набор часто употребляемых в Донецке слов «укропы», «гады», «сволочи», «убийцы» — зарифмованных на скорую руку. Объявляют, что митинг состоится в 14.00. Увы, пленных нацгадов поведут после двух.

Брожу. Слушаю разговоры. Рассматриваю людей. Сравниваю настроение. Я не был на митингах уже месяца два или три. За это время люди стали злее и упрямее. Шелуха сомнений слетела под обстрелами и бомбежками. Беру газеты. Хочу найти флажок Донецкой Народной Республики, но его нигде нет. Есть газеты и георгиевские ленточки. Женщина, говоря с кем-то по телефону, громко объявляет, что наши взяли Еленовку. Стоящие рядом кричат «ура!» Кто-то спрашивает, где это? Кто-то говорит, что наши окружили укропов под Амвросиевкой и погнали их на Мариуполь. Новоазовск взят! Общая атмосфера радости, веселья и близкой Победы!

Человек с автоматом проверяет документы и вещи велосипе-диета, который доброжелательно улыбается и охотно выполняет все распоряжения.

— Ездят тут на велосипедах, — зло говорит, проходящая старуха, — А потом люди из-за вас гибнут.

Она останавливается и начинает ругать велосипедиста, который, не теряя доброжелательности, отвечает что-то ей. Меня его доброжелательность настораживает: донецкий давно бы послал старуху, лезущую не в свое дело. А этот корректен как Лавров. Но подозрения, едва мелькнув, улетучиваются.

В последний месяц на дорогах Донецка появилось большое количество велосипедистов с рюкзаками на плечах. Их все опасаются так, как под видом велосипедистов в город проникают украинские наводчики и диверсанты. Они разбрасывают «маячки» и «уши», по которым потом лупит артель. Подъехал к вашему дому диверсант и взорвал взрывпакет или «бросил уши». Координаты этого взрыва артиллеристы зафиксировали и, если вам не повезло и ваш дом находится рядом с какой-то подстанцией или другим объектом жизнеобеспечения города, то пиши пропало. О точности укроповских обстрелов уже ходят анекдоты. Говорят, что они всегда пьяные. Поэтому шанс уцелеть вам и вашей квартире или дому после мирного посещения велосипедиста стремится нулю.

Появились официальные машины МВД ДНР с надписью «полиция». Из них выходят люди в гражданской одежде. Рядом с этими ростками нового государства ездят машины без номеров. Видел машину, на которой вместо номера красуется надпись «Славянск». На другой было написано: «На Львов».

Подхожу к группе людей, собравшихся вокруг разорванного украинского флага. Пять фотокорреспондентов, стоя и сидя на корточках, снимают дончан, вытирающих о флаг ноги. Старые и молодые трут ноги с душой, с выражением. Некоторые, вытерев подошвы, наклоняются, берут флаг в руки и протирают им еще и верх своей обуви. Другие, не пачкая руки о флаг, с удовольствием по нему топчутся. Флаг, к сожалению, один, а желающих много. Ждут своей очереди и, дождавшись, отрываются по полной.

— Добомбились, придурки, — думаю я, — Довели народ.

Легитимная часть моего сознания считает недопустимым надругательство над символом государства, но, когда государство, за наши же деньги бомбит и пытается убить нас, то эта же легитимная часть говорит мне, что я не только имею право выразить свое отношение к государству, но и, как гражданин, обязан это сделать. Надо выразить свое отношение не только к правительству Украины, но и к народу Украины, который, либо едет убивать тех, кого сам же называет согражданами, либо засунул себе язык в то место, которым он думает. Я выражаю свою гражданскую позицию и, вступая в лоно терроризма и сепаратизма, шаркаю ногами по лежащей на пороге новой Республики — желто-голубой тряпке. Нет на Донбассе Украй-ны! И никогда больше не будет! Захлебнулась нашей кровью! Сдохла проклятая, под развалинами наших домов!

С 12-ти до 14-ти активно работает артиллерия, но разрывов по городу не слышно. Стоящий рядом мужчина, говорит, что это наши подавляют огневые точки противника, чтобы укропы не обстреляли площадь во время праздника.

Вот, наконец-то, главное действие, основное блюдо всего дня, августа 24-го! Оно не менее символично, чем лайфовская эсэмэска.

Они идут по Донецку, как и хотели. Вступают на площадь ненавистного им Ленина со стороны Главпочтамта. Идут по главной улице Донецка. Но без оркестра, под лай собак. Памятник Ленина им уже не мешает. Они даже не замечают его. Не смеют поднять головы. А Вова Ульянов неподвижно смотрит на них каменным лицом. Впереди потрепанного бандеровского войска идут донецкие женщины с автоматами наперевес. По бокам — — донецкие мужчины с рвущимися немецкими овчарками. Сзади — три поливальные машины. Каждая деталь шоу — многозначительный символ, насыщенный политическими, историческими, кинематографическими смыслами. Символ, который уже сейчас срывается и летит в вечность. В газеты, на экраны мира.

Они идут дорогой позора. Их охраняют. Берегут. Защищают от разъяренных жителей Донецка, которых эти воины ещесовсем недавно, играясь, спьяну, расстреливали, убивали издалека, с безопасного расстояния. Они угрюмо бредут под крики ненависти и проклятий. Мужчины и женщины, старики и дети кричат им: «Фашисты! Сволочи! Убийцы!» Кто-то требует, чтобы они стали на колени. Кто-то швыряет в них попавшееся под руку предметы. Воины Донбасса сдерживают жителей Донецка.

Он идет, понурив голову. О чем он думает? Возможно, о том, что это только начало. И не самое плохое. Худшее ждет его впереди, дома, во Львове. Там озверевшая толпа опять, как в феврале 2014, выгонит его на сцену, поставит на колени и потребует смыть своей кровью предательство народа Галичины. Его еще раз пошлют убивать женщин и детей Донбасса. Вот они — террористы и сепаратисты. Он не видит их. Он боится на них взглянуть. Он слышит их и чувствует щеками, губами их теплые плевки. Они кричат ему: «Это наша земля! Убирайся, тварь!» И это самое ласковое, что они кричат ему. Его ведут с собаками по Донецку. Образ Вечного Хохла, стоящего во Львове на коленях, а в Донецке идущего с руками за спиной, занимает мое воображение. Я теряю интерес к происходящему. Я перенасыщен впечатлениями. Я развлекаю себя тем, что думаю, как бы снял эту картину Тарковский. Он бы одним планом, цветом, музыкой, пантомимой актеров подчеркнул фантасмагоричность происходящего.

Камера медленно поднимается вверх. Сначала зритель видит запуганную, сломленную кучку пленных людей с руками за спиной, потом автоматчиков с лающими и рвущимися с поводков собаками.

потом кричащих, разъяренных дончан. Камера поднимается все выше и выше пока рядом со слоеным пирогом, тщательно раздуваемой ненависти, не появляется Президент Украины Порошенко. Он стоит на месте памятника Ленина. Жирный, холодный, тупой. На фоне американского флага. И щиро вітае Всіх з Днем Незалежності України. Країни сильних, країни творчих, країни единих!

Для Тарковского дешево, думаю я, и с отвращением к украинским политикам, бизнесменам и всем тем, кого в насмешку называют «украинской элитой» покидаю это зрелище.

Я донецкий и этим уже все сказано.

Минометные обстрелы Донецка

Вооруженные Силы Украины… никогда не будут бить по жилым кварталам.

Украинские солдаты… будут рисковать собственными жизнями, чтобы только не подвергать угрозам женщин, детей, пожилых мужчин.

Такова вечная рыцарская природа украинского воинства.

Речь П. Порошенко 1 июля 2014 года.

В трамвае слышал разговор старух.

— Антихристы они. Обстрелы и бомбежки всегда затевают на большие православные праздники. На Пасху, на Троицу…

— И на Преображение Господне. Еще по субботам и воскресеньям их черти мордуют. И по ночам.

В субботу, 23 августа, в 6 утра взрыв над головой сорвал меня с постели и бросил сонного в ванную. Опять свист, треск и тарахтенье по крыше. Снова свист, трест как салют только раз в сто громче и трах-тара-рах по крыше. Словно глупый баловник раз за разом взрывает огромную хлопушку у меня над головой и бросает на крышу дома пригоршнями гальку. Стекла еще не выбил. Потолок не пробил. Вновь стремительно приближающийся свист, треск, стук. И так раз десять. Воздух в квартире, стены и пол с каждым взрывом опасно вздрагивают, но держатся. Наконец-то, все затихло. Озираясь, выхожу из ванной. Из-под дивана, озираясь, вылазит кошка. Смотрим друг на друга. Улыбаюсь.

После нападения украинской армии на Донбасс я по-новому увидел свою квартиру и город. Они стали большими. Иногда огромными. Оказалось, что квартира моя прекрасно простреливается. Окон в ней очень много и они почти на всю стену. Мне бы бойницы вместо окон! Донецкие же расстояния, которые я в мирное время проходил не глядя, не замечая, теперь растянулись. Особенно опасны стали площади, широкие улицы, остановки. На них я, как и у окна, чувствую себя мишенью. Обычная поездка в городском транспорте может в любую секунду стать экстремальным видом спорта.

Осторожно выхожу из дому, у соседнего дома стоит Витя. Он курит. Лицо потное, уставшее, испуганное.

— Что это было?

— На работу шел… Возле школы услышал свист… он замедлился и взрыв впереди меня… Отшатнулся назад… Опять свист и взрыв… Упал под стену поликлиники, закрыл голову руками… Еще пять или шесть взрывов где-то впереди… Полежал, пока все стихло и бегом домой. Я так и в молодости не бегал, хотя весил в два раза меньше, — улыбнулся он и тяжело вздохнул.

Идет Вова.

— Что это?

— Да, черт его знает? Я думал, что осколочные снаряды над нами рвутся, а Витя говорит, что мины на повороте трамвая.

— А мне показалось, что у меня под окном шарахнуло.

— Нет, это возле Меркурия или на Очаковской. Там в шесть шахтеры на Засядько собираются. Я на работу шел.

Выходит сухой, узкоплечий Толик, за ним выкатывается круглый Стас. Толик уверенно говорит, что это был минометный обстрел.

— А по крыше, что стучало?

— Осколки.

— Так до Очаковской с полкилометра.

— Они и на километр разлетаются.

— Нормальный точечный удар! — усмехаюсь я, вспоминая речь Порошенко. — Параша говорит, что они бьют по террористам точечно. Интересно, сколько террористов они убили в этот раз.

— Ни одного, уверяю тебя.

Быстрым шагом со стороны трамвайной остановки идет Никита. Лицо потное, пузо колышется в такт ходьбы. Витя зовет его. Никита говорит, что на остановке двух шахтеров убило, Федота ранило в грудь.

— А эти, твари, стоят и смеются, — кивает головой в сторону и быстро уходит.

— Кого он тварями назвал?

— Не знаю, — недоумевает Витя.

— Может, ополченцев? — предполагает Вова.

— Да, нет. Они, наоборот, приезжают раньше всех и помогают, — говорит Толик и зло добавляет, — не нравится, когда укропы по тебе стреляют, иди в ополчение и сам стреляй по ним. Или заткнись и терпи молча, пока другие с ними разберутся. Ему никто ничем не обязан.

— Ладно, мужики, пошел я спать, — зевает Стас.

Мы расходимся. Я поел и неожиданно для себя заснул в тишине. Проснулся в одиннадцать. Пошел платить за интернет, который вырубился во время обстрела и посмотреть дом знакомых. Они уже знают, что наш участок обстреляли и хотели бы знать, что их дом цел.

Возле дома знакомых встретил старика с потухшим взглядом и со скомканным страхом лицом.

— Когда все это кончится? — безнадежно спрашивает он.

Смотрит мимо меня. Не ждет ответа. Не спрашивает, а стонет вопросом. Во всем облике страдание и отчаяние беспомощной старости.

— Скоро, — бодро отвечаю я.

На Очаковской лужа крови, под ногами сбитые ветки, листья. Ветви деревьев висят как сломанные руки. Ветер покачивает их. Сорванная с остановки крыша валяется, искореженная, под забором, а пластиковые стены зияют десятком разнокалиберных, рваных дыр. Перед остановкой на проезжей части дорожка лунок из свежевырванных кусков асфальта. Метров десять от них лежит поперек дороги, срубленное осколками дерево в пол обхвата. Мужчина режет его бензопилой. Неглубокая воронка возле рельса.

Чуть дальше хозяин и работники смотрят растеряно на развалины магазина «Крымские вина». Мужчина выносит уцелевшую бутылку. Работники потеют при мысли о том, что мина могла бы попасть в магазин в их смену. Хозяин не может понять, кто и за что его ограбил.

Пишут, что президент Украины является гарантом Конституции и соблюдения прав и свобод человека. Якобы, «человек, его жизнь и здоровье» и прочие тыры-пыры «признаются в Украине наивысшей социальной ценностью». Брешут! Магазинчик-то тю-тю. И не только украинский гарант, но и мировые — тупо смотрят в сторону! Типа: я — не я и хата — не моя. Нет магазина, нет стекол в домах. Чуть дальше — нет дома и квартиры в доме. Вместо нее — огромная дыра в стене с грудой битого кирпича под ней. В дыру видна пыльная люстра с разбитым плафоном. Нет двух шахтеров и женщины, ждавшей трамвая. Они убиты, порваны осколками мины по пути на работу. Почему украинского гаранта не судят? Он не обеспечил погибшим то, что по должности обязан был им обеспечить? Почему не судят тех, кто создал такую ситуацию на Украине? Кто раздавал биты на Майдане и кричал про «кулю в лоб»? Кто послал украинскую армию на Донбасс? До ее прихода мирные жители Донбасса не гибли, а дома их, заводы, школы, детские сады не разрушались. Те, кого Киев сейчас называет «террористами» захватывали ОГА, СБУ, прокуратуру, милицию. При этих захватах старики и дети не гибли…

Звонок донецкого знакомого вернул в реальность. Он все видел, знает и уверен, что террористы обстреливают наш город, из которого они с женой удрали три месяца назад. Украина «подарила» им внешне пристойную, но воровскую, безбедную жизнь. Последние 10–15 оии «катались как сыр в масле». Сейчас они «катаются», но уже не по миру, а в Крыму. Домой приезжать боятся. Знакомый считает, что террористы из одного района Донецка обстреливают другой. Потом меняют дислокацию и снова обстреливают. Параллельно они бьют по украинской армии, которая в ответ бьет по мобильным группам террористов. Точность украинской армии оставляет желать лучшего и поэтому по Донецку бьют обе стороны конфликта. Одни — с террористической целью, другие “ с освободительной.

— В чем же выгода террористов? Деньги на вооружение, боеприпасы тратят, а преступные сверхприбыли с чего?

Выгод он не называет, но многословно приплетает Россию, не замечая, что ссылкой на участие в конфликте России басню о террористах разрушает.

— А волю населения Донбасса и Крыма ты не учитываешь?

Этот вопрос, видимо, раздражает не только его, но и украинского оператора. Он не перезванивает. Я тоже.

28 августа. Успение Пресвятой Богородицы. Утро. Иду на работу. Трамваи уже неделю не ходят. Возле магазина стоит разрисованный в защитные цвета микроавтобус с надписью «ДНР» на боку.

— До Артема подвезете?

— Садись.

Сел. Между сиденьями автомат дулом вниз. Водила стоит, рассматривает колесо, не обращая на меня внимания.

«Классные у нас террористы, — думаю я, — подготовленные. Донецк просто центр международного терроризма!»

Садится водила. Настроение у него хреновое.

— Документы показать?

— Не надо. Я сам вчера вечером без документов с девушкой гулял. Задержал меня их хваленый «Беркут». Человек десять сбежалось. Стволами тычут, придурки.

Слово «придурки» сказал смачно, выразив интонацией весь опущенный матерный текст.

— Откуда по нам стреляют? Из аэропорта?

— Оттуда. Да, еще диверсов поймать не можем. Под строителей канают. С Гладковки стреляли, сволочи.

На Артема вышел. Не арестованный. Не избитый. Басня о засланной в Донецк труппе M)6VTa, которая разыгрывает перед нами роли спасателей, а, отъехав, подло стреляет в нас — почему-то кажется идиотской.

Этот же день, 3 часа пополудни. Все тот же Донецк. Все тот же Киевский район. Мы еле добежали до подъезда. Та мина, от которой весь наш двор дернул врассыпную, выла 2–3 секунды. За это время надо было успеть забежать в укрытие, либо упасть в канаву. За воем последовал взрыв, фонтан чугунных осколков и дождь из них.

Мы в подъезде. Не знаю, как у меня, но у Толика лицо испуганное и бледное. Мины рвутся где-то рядом. Выстрел. Пару секунд воя. Взрыв и стук осколков. Толика зовет жена. В голосе паника. Она одна в квартире на втором этаже. Пошел успокаивать. Я сел на нижнюю ступеньку лестницы первого этажа. Вышел из квартиры сосед. Мужчина лет 25-ти. Сел под стену на корточки.

— Что это?

— Мины.

Считаю взрывы. Сосед кланяется каждому. После восьмого взрыва в подъезд вбегает полная женщина лет 30-ти. Пальцы и голова дрожат.

— Садитесь, — говорю.

Она стоит и трясется. На обращенную речь не реагирует. Еще взрыв. На этот раз очень близко. Резко тяну ее за руку вниз. Она плюхается на ступеньку возле меня слишком грузно, чтобы не больно.

— Нельзя стоять, — извиняюсь я и поясняю, — лучше сидеть или лежать.

Она смотрит перед собой остекленевшими глазами, молчит и трясется. Дрожь крупноразмашистая. Боюсь, что начнет рыдать и выбежит под обстрел. Десятый взрыв. Одиннадцатый.

— Вы в безопасности. Стены дома толстые и нам ничего не грозит, — вру ей.

Двенадцатый. То ближе, так, что мысли о завершении профессиональной и жизненной карьеры становятся актуальными, то дальше. Пятнадцатый. Женщина начинает реагировать на мой спокойный тон и простенькие бытовые вопросы. Она курит, но сейчас боится, что сердце не выдержит. Живет на Червоногвардейке. Торгует в киоске, у них так не бьют. Это ее первый обстрел. Она хочет домой. К мужу. Но такси не вызовешь.

— Надо переждать обстрел. Через полчаса, час после обстрела все опять будет работать, и вы поедете домой. Туда, где не стреляют. К мужу.

В паузу после пятнадцатого взрыва мы перебежали в подвал. Там безопаснее, чем в подъезде. В подвальной темноте уже сидят соседи. Мы снимаем лицами не снятую ими паутину. Обстрел сдвинулся в сторону. Лупят уже не по нам. Женщина достает сигарету, но огня нет. Она начинает говорить с молодым человеком, который уже не ныряет после каждого взрыва. Он обзванивает знакомых и собирается ночевать в другом месте. С него хватит. Она пытается вызвать такси.

Наконец-то, выстрелы и взрывы кончились. Мы вылазим на свет божий, к счастью, целыми. За нашим домом — черный дым. Иду в сторону дыма, хотя соседи говорят, что это опасно. Люди уже высыпали на улицу. В четырехэтажном доме стекол нет. Шифер на крыше побит и разбросан. Асфальт усыпан стеклами, ветками, листьями, сбитыми грецкими орехами. Раненый воробей еще дергается под бордюром. Перья на спине окрашены кровью. Заборы сломаны. Двое мужчин бегают с ведрами и льют воду в разбитые окна горящего частного дома. Ополченец вызывает пожарную машину. Чуть дальше дыра в стене трехэтажного дома. Рядом двухэтажный дом с разбитой крышей и развороченной стеной. Быстрым шагом проходят ополченцы с нашивками «Новороссия» на плече и автоматами. Они ищут пострадавших. В этом доме нет. В соседнем — пострадала женщина.

— Отвези ее, — говорит один другому.

— Не могу.

— Почему?

— У меня вся машина в крови. Только что тетку с Киевского в Травму отвез. У нее жопу оторвало и пол спины. Кровь так и хлещет. Димон пусть отвезет.

Иду дальше. Стального цвета Авешка прошита осколками. В левом боку входящие, в правом — остролистые тюльпаны выходящих. Заднее стекло в сетке трещин вывалилось и лежит на багажнике. Два ополченца осматривают машину. Боятся, чтоб не взорвалась.

За очередным домом без стекол уо-летний старик просит ополченца увезти его отсюда за любые деньги. Тот отвечает, что увезет, но не сейчас и не за деньги, а просто так.

Появились донецкие журналисты с камерой на треноге. Украинских журналистов нет. Они и так знают, что Донецк в очередной раз обстреляли российские террористы. Что-то скажут они, когда армия Новороссии отгонит укропов от Донецка и обстрелы прекратятся?

Перемирие

Пятница. Пятое сентября. Первый год войны с укропами. Первая неделя без воды и света. О перемирии узнал от жены по телефону. Ей сказала полтавская соседка. Жену война выгнала из дома. Она тяжелее меня переносила артиллерийские обстрелы и все твердила: «Все умные давно уехали, а мы, как дураки, остались».

— Уезжай. Я из Донецка не еду.

— А я без тебя не поеду.

Вот и говори с женщиной! Ей о Донецке, о том, что я здесь родился и никакая тварь не прогонит меня с улиц, по которым бабушка водила меня за руку. Не отберет у меня черный снег и терриконы, которые вообще-то мне даром не нужны, но в детстве я по ним лазил. Я скорее сдохну, чем уеду из Донецка. Только после нашей Победы. Донецк был и будет нашим. Понимаешь, на-а-шим. С матами, грубостью снаружи и честностью, мужеством, порядочностью внутри. Мне плевать, на мнение Украины. Пусть скачет хоть в преисподнюю. В Донецке мы будем решать, на каком языке говорить и какие памятники сносить и ставить. А всех, кто считает иначе — уроем. Мы не Харьков и не Одесса. Нам раком стоять неудобно.

Мы месяц спорили. Я ей о Донецке, она мне обо мне. Я поменял тактику и стал давить на женское, больное: на семью и детей. Глупо, ведь, погибать вдвоем. Если я погибну, то у детей останется трудоспособная мать и доведет их до ума. Девочкам мать нужнее, чем отец. После очередного разговора она сказала, что спать мы будем в разных комнатах, чтоб не осиротить детей одним снарядом. «Гребанные вуйки, — подумал я, — этого я вам не прощу!»

Она мужественно держалась. Уезжать без меня не хотела, но бандерлоги помогли. Они обстреляли роддом. Вскочив ночью с постели, приняв роды в подвале и, возвращаясь с дежурства перебежками, в перерывах между обстрелами, с сумкой и головой под мышкой, она прибежала домой взмыленная, с лицом испуганной женщины. Она никогда не ругалась и запрещала ругаться мне, но туг я услышал та-акое… Изо рта ее текла стопудово мужская донецкая речь. Так выражают свои эмоции шахтеры, выбравшиеся из-под завала.

— От этих уродов можно ждать чего угодно, я думала они люди, а это… Представляешь, в начале 21 века, в центре Европы, в миллионной городе мы принимаем роды в грязном подвале! А вся долбанная Европа считает это нормальным! Про Украину, прости господи, я и не говорю, — сказала она без ругательств после душа, вытирая голову полотенцем и обдавая меня ароматом шампуня.

— Запах хороший. Как называется?

— Ты все равно забудешь, — улыбнулась она. — Каждый раз спрашиваешь.

После обстрела роддома она поняла, что укропы способны на все. Она потеряла веру виммунитет, даруемый ей полом и профессией. А без веры, пусть эфемерной, выжить на войне нельзя. Кто-то или что-то должен давать хрупкой человеческой плоти иллюзию защиты от свистящего металла. Бог это, красный крест или собственная глупость не важно. Она же осознала дрожащим нутром, что укропам плевать на белый халат, на больницы, на женщин — рожениц и родильниц, на новорожденных. Они лупят по ним, не стесняясь, а потом переводят стрелки на ополченцев. Она почувствовала себя уязвимой, голой, как раковая шейка, вытащенная из панциря. Теперь ей казалось, что на нее круглосуточно нацелены пушки, которые в любой момент могут выстрелить. Какая-то да попадет. Снаряд пробьет стену дома, взорвется в квартире и горячим металлом с рваными краями разорвет, сонное, пахнущее кремом, тело. Она ясно видела эту картину. Старалась не представлять дальнейшее, но не могла. С каждым громким звуком замирала, напряженно прислушивалась и опасливо смотрела в окно. Роддом после очередного обстрела закрыли и формальной причины пребывания в Донецке у нее не осталось. Я же работал и уговорил ее уехать. Сказал, что через пару дней приеду. Она взяла все наши документы, ценности и поехала в Полтавскую область.

Первые дни, разговаривая со мной по телефону, плакала.

— Здесь еще тяжелее, чем в Донецке под обстрелами. Они убеждены, что украинская армия освобождает нас от террористов. Когда я сказала, что украинская армия убивает женщин, детей и стариков, то на меня та-ак посмотрели… Они считают, что Россия напала на Украину. Аргументы не слушают, своей головой не думают. Ссылаются на то, что говорили по телевизору. Если одну и ту же ложь сказали по нескольким украинским каналам, то ложь становится для них правдой. Я не думала, что на Украине столько идиотов!..

— Не разговаривай с ними на политические темы. Даст Бог, наши вставят им по самые гланды, и ты вернешься домой.

— Здесь я чужая. В Донецке все свои, — говорила она жалобно.

Мне было жаль ее. Я знал, что ей тяжело. Утешал, поддерживал в изгнании, как мог. Я понимал, что нынешние кураторы Украины сами превращают нас в отдельный народ. Уже четвертый месяц Донбасс воюет. Четвертый месяц одни с оружием в руках сидят в окопах и убивают жовто-блакытных врагов, другие ходят на работу и пытаются выжить под жовто-блакытнымы обстрелами, третьи льют слезы в жовто-блакытном изгнании. Все, рано или поздно, возненавидят Украину как причину своих страданий. И, если не возненавидят украинский народ, то будут презирать. Один мой проукроповский дончанин попал под минометный обстрел возле девятнадцатой школы. Бахнуло так, что он не понял, как очутился в подземном паркинге. Постоял там с полчаса. Пообщался с такими же, как он, перепуганными. Посмотрел, как ополченцы прячут людей и сами прячутся от обстрела, и вопрос о том, кто стреляет по Донецку, для него отпал. Забежал мой знакомый в паркинг укропом, а вышел се-паром. Через неделю ушел в ополчение.

В муках, как и положено, четвертый месяц рождается народ Донбасса и отделяется от того, что осталось от Украины с началом бандеризации. Они семьдесят лет не нюхали пороха. Не знают, что такое бомбежки и артобстрелы. А мы знаем звук летящих над головою мин. Слушаем рассказы воюющих соседей. Хороним погибших родственников и знакомых, разбираем разрушенные дома и плачем в изгнании. Чем нас можно еще запугать? Тюрьмой? Ха-ха. Она чище и безопаснее погребов, в которых рождаются наши дети, а мы пережидаем обстрелы. После погребов тюрьма для нас покажется курортом.

Вышел во двор. Оказалось, действительно — перемирие.

— Какое перемирие?! С кем? С этими тварями?

— Их надо уничтожать.

— Укропам перемирие надо для того, чтобы перегруппироваться и обстреливать нас с новыми силами. Если наши не дураки, то верить фашистам нельзя. Перемирие возможно только с их трупами! Живые обманут. Это потомственные предатели и каратели. Порода такая.

«Не верят мои соседи в перемирие, — подумал я. — Не верят. И страшно далеки они от единой Украины».

Я вдруг представил картину как все эти порошенки, клячки, яценюки выстраиваются в ряд, видимо, чтобы сделать заявление. Они молча берут за подбородки свои лица и тянут вперед и вверх. Секунда и на меня смотрят зеленые, инопланетные морды. Маски украинских политиков безжизненно висят в руках у пришельцев.

Челюсти украинского народа, при виде такой картины, медленно отвисают до пола. Немая сцена как в финале Ревизора.

Я улыбнулся своим фантазиям, постоял немного, слушая наш дворовой, прифронтовой хор. Еще раз подивился тому, как сблизились мы во время войны, и пошел в свое темное, безводное одиночество. Уже неделю мы живем без воды и света. Кошка, слава Богу, не подводит. Хорошо, что семья уехала.

Приятно слушать тишину после обстрелов. Темнота и тишина. Заснул в девять. Что-то даже снилось впервые за последний месяц. Утром дали воду. Из-под морозилки течет кровавая жижа. Отвез продукты на работу. Возвращаюсь домой, и вижу, перед домом горит лампочка. Ура! Вода, свет и даже интернет.

Я поразительно быстро забываю об обстрелах. Уже через час после обстрела мне кажется, что его вообще не было. В первые сутки перемирия я начал забывать о войне. Я стал думать о своих довоенных статьях и мысленно писать их. Стоило убрать угрозу артиллерийских обстрелов и авианалетов, для которых стены и крыша дома моего не преграда, как дом мой стал превращаться в крепость. Он вновь обретал непроницаемость и способность надежно защищать меня. Война же обнажала меня, делала беззащитным и уязвимым. Все в моей квартире становилось не моим. Я отчуждался от своих вещей и воспоминаний. Я не чувствовал себя их хозяином. Ходил в перерывах между обстрелами и авианалетами по квартире, смотрел на вещи детей, жены, узнавал их маленькие секреты. Вот игрушка, которую я подарил старшей дочери двадцать лет назад. Она бережно хранит ее. Чем-то этот пупсик для нее ценен. Возможно, она никогда не увидит его. Один-единственный снаряд и фаянсовых китайских принцесс, покачивающих из стороны в сторону головами, которые ей на пять лет подарила бабушка Таня, она не увидит. Как не увидит собственных книг, одежды, обуви, ноутбука. Не увидит, может быть, меня. И никогда уже не вернется к своим привычкам. Ей придется, как дереву с оборванной корой, обрастать новыми. Сотня не нужных никому вещиц, ценных для нее связанными с ними воспоминаниями, уничтожится в секунду.

Конечно, можно заново отстроить жизнь, можно всех и все простить, даже смерть отца и матери, смерть ребенка, но правильно ли это? Можно ли безнаказанно позволять другим топтать твою жизнь, жизнь твоих близких, разрушать твой дом? Даже когда растирают по асфальту твои привычки и воспоминания, то не растирают ли с ними тебя? И разве за это не стоит воевать? Разве не за это бьется Донбасс? И можно ли победить народ, зубами выгрызающий свое кровное?

Алексей МОЗГОВОЙ Дневниковые записи^[4]

Жили мы себе тихо и не особо было видно людей, и вдруг… я даже не знаю откуда, из какого времени пришли сюда эти рыцари-бессребреники? Без доспехов и оружия, без надежды на награду, оставив дома детей и старых родителей.

Вот и проросла белая идея, белая жертва, чистая. Что посеяли последние воины Империи, то сегодня взошло в людях чести.

Белая — не против красных, а против общих врагов, которые только меняют окраску, но всегда остаются черными. Белая — за чистоту нашего народа. Белое против черного.

В Москве встретился с людьми, представились ГРУ. То что услышал, не обрадовало. Считают, что война у нас будет идти по чеченскому варианту — то мир, то война, но все под контролем. Проводить какие-нибудь серьезные операции или добиваться смены режима в Украине их ведомство не планирует. Иначе их группы действовали бы в соседних с Донбассом областях по-другому. Я спросил, что нам делать? Честно сказали, что не знают. Обещали помогать информацией, неофициально.

Если бы нас поддержали по-настоящему, восстание охватило бы всю Новороссию. Теперь же весь актив в Харькове, Запорожье, Николаеве, Одессе арестован. Судя по легкости, с какой разобрались с местным подпольем, координации и агентурной работы там, действительно, не проводилось.

(Проверить)

Приходили разведчики из «Зари». Говорили как было летом. Их подразделение распалось. Информацию о них постоянно сливали. В предательстве замешаны на всех уровнях — от командира батальона до министра обороны. Ставят задачу, дают координаты, люди выходят в квадрат, попадают в засаду или под обстрел. После очередного провала бойцы прижали комбата, и тот сказал в присутствии двух подразделений (30 спецов и 30 разведка), что ничего не может — у него был приказ, чтобы с последней операции никто не вернулся.

Некоторые из спецов имели похожий опыт в Чечне, когда наверху сливали информацию. Потому решение приняли как и там — не сообщать командованию маршрут и детали операции. Министр обороны (тогда Плотницкий) вызывал к себе, кричал, требовал действовать по плану командования, либо сообщать детали, где и когда будут. Тогда бойцы, перешедшие из «Востока», заявили, что все это похоже на подставы, которые организует сотрудник СБУ Хо-даковский. Участвовать в операциях отказались. К августу разведка «Зари» (1-й состав) распалась, некоторые уехали в Россию, часть перешла в ГБР к Бэтману. (Уточнить в ГБР)

Информацию могут подтвердить… /далее следуют позывные/

Люди в недоумении. Москва поддержала восстание, посылает войска, вооружение. И одновременно пытается впихнуть восставший народ обратно в Украину.

Тогда зачем это все? Для чего поддерживать, если цель не победа? Вопросов каждый день все больше.

Из этой войны делают тайну. А то вдруг узнают на Западе и замучают санкциями! И мы как дурачки продолжаем загадочно перемигиваться и называть военных из России то «отпускниками», то «смежниками», то еще чем. Но это тайна только для россиян. На Западе давно отследили 2-й эшелон.

Я смотрю на добровольцев — православные, коммунисты. Есть в наколках, разукрашены от запястий до шеи, — говорят родноверы. Но все крепкие, не пьют, мотивированы правильно. А на той стороне такие же добровольцы, и православные, и с языческим креном, но тоже готовы сражаться за свою страну. Друг против друга стоят русские люди, крепкие духом и любящие свою Родину. Это и есть генофонд нации.

Они совершили сначала духовный подвиг. Вышли из рабской зависимости от средств массовой информации, которые предлагают им только животные удовольствия. Отвергли алкоголь и наркотический дурман, не берут от жизни все, а наоборот готовы жертвовать.

Второй подвиг они совершили, когда приехали сюда. На войну поехали лучшие, переборовшие страх. Им побрататься бы, да двинуться против тех, кто вынуждает их убивать друг друга. Этого еще не произошло. Но это будет главным подвигом их жизни. Подвигом широкой и великодушной русской натуры над местечковой ненавистью, которую вбивают в головы русской и украинской молодежи.

Из российских СМИ часто слышим, как зомбированы украинцы. Однако никто не замечает, как зомбирован теми же СМИ народ в России. Несмотря на трусливые маневры своего руководства, люди верят, что на Донбассе Россия проводит свою независимую политику.

К Военсовету.

Вопросы от командиров свелись к следующему:

1. Когда продолжаются обстрелы, почему ВС Новороссии связаны перемирием?

2. Половина территории республик осталась у противника. Зачем остановлено наступление, когда ополчение при поддержке российских частей могло без труда взять Мариуполь, Славянск и выйти на границы областей?

3. Почему наступление остановлено так, что в руках противника остались важные стратегические объекты, транспортные узлы, Лу-ТЭС, Дебальцево, Донецкий аэропорт с примыкающими н.п., Мариуполь?

4. Почему вопрос о линии разграничения решают не командиры ополчения, а чины из Москвы?

5. С какой целью Новороссию делят на ДНР и ЛНР вместо единого государства, единой армии и командования?

6. Почему в руководстве не те, кто кровью добывал свободу, а люди, состоящие на службе у олигархов?

7. Зачем выборы во время войны?

Мы — не «полевые командиры». Мы выполняем здесь функции государства  — защищаем население и обеспечиваем порядок. Совет командиров для нас не только военный инструмент, но и путь к формированию народной власти.

Новороссия — не территория, а идея. Люди приехали к нам потому, что увидели возможность построить государство по совести, а не по звериным законам современных демократий. Именно эти люди и есть истинные носители народовластия.

Ответить по «махновщине»

Тех, кто первыми встал на защиту Новороссии, теперь называют махновцами и бандформированиями. Махновцы, которые хотят присоединиться к России? Парадокс. А может нас потому так унижают, что власти РФ сами не хотят нас видеть в составе России? Так кто тогда махновцы и бандформирования? Мы, которые хотим быть с Россией? Или те, кто заварил эту кашу, пообещал Русский мир и потом кинул несколько миллионов русских?

Только задним числом понимаешь, как нас обвели. В июле, когда ситуацию вокруг Донецка довели до края как в Славянске, Стрелков поверил угрозам кураторов в ФСБ, что если он не уйдет, то помощь из России не дадут. Это была ошибка. В тот момент Россия была настолько едина в желании помочь, что бездействие власти совсем подорвало бы пошатнувшийся крымский авторитет. Если бы в ответ на шантаж Стрелков с командирами ополчения обратился к народу России, заявив о предательстве Новороссии, — помощь они бы дали. Но мы приняли их условия, надеясь на патриотические силы в окружении президента.

Убежденность, что власть в России неоднородна и в ней действуют разные силы, часть которых за русских и Новороссию, — иллюзия. К сожалению, вера в это — наша общая болезнь.

Парадокс. Судьба Новороссии находится в руках ополчения, а управление — в руках ставленников олигархов.

Еще парадокс. Люди с одной и другой стороны поднялись против олигархов, а убивают почему-то друг друга.

Кричат: Донбасс встал против фашизма! Уточню — против еврейского фашизма. Потому что другого в Украине нет. Назвать фашизмом глупость украинской молодежи, которой олигархи нашлепывают на форму свастику, не могу. Это обман. Кощунственный маскарад с целью вызвать ответную реакцию русского населения.

Российским политикам и СМИ хорошо известно, что фашистскую и бандеровскую атрибутику на украинскую молодежь налепили еврейские олигархи. Но они с упорством продавливают тему именно «украинского фашизма». Разжигают ненависть и еще больше усугубляют конфликт. Оскорбляют людей и все дальше отталкивают их от России.

Кто сказал, что Украина — это не Русский мир? Киевская Русь — это купель и историческая память России. Поэтому Украине и предназначили роль запала. Распад ее территорий — это распад самой России. Война на ее территории — это война внутри России.

В 90-е цепочкой войн по границам Союза со страны содрали кожу. А вот теперь дошло до сердцевины. Уничтожение начала и колыбели Руси — это ритуал, который должен сорвать с точки опоры все российское государство.

Слили не Донбасс, не Новороссию, а просто без всякого сопротивления Россия отдала мировому кагалу всю Украину и сорок миллионов братских русских душ.

Что Крым? Яблоко раздора. Крымом рассорили наши народы. Крымом поманили русских Донбасса в Россию и не приняли. Крымом дали преступникам юридическое основание, чтобы послать армию на Донбасс против «русских агрессоров».

Крым для России благо. Но Россия без Украины — это хуже, чем Россия без Крыма. Бросить 40-миллионный народ, огромную часть своей Родины, лишь бы урвать кусок — это нерусская политика. Не узнаю в этом акте политики Великого государства. Больше похоже на местечковое рвачество.

От великого до смешного один шаг. От идей о великой России и великой Украины мы опустились до самого дна — служим целям врагов славян и православия, сами загоняем себя в резервации. Это нам, возомнившим о себе и отделившимся друг от друга — наука.

А ведь могло быть иначе. Многие офицеры ВСУ, видя какой сброд захватил власть в Киеве, не хотели стрелять в своих и даже готовы были сдаться. Но не ополчению, это для армии унизительно, а армии России, если та решительно войдет и примет все честь по чести.

Решительности не последовало. В ВСУ поняли, что их в любой момент могут обвинить в измене, и не сделали исторического шага, который мог перечеркнуть все хитрые планы и объединить разделенный народ.

В Кремле делают вид, что не при делах, скромно умалчивая о своей роли в украинских событиях. Однако там сделали все, чтобы эта война разгорелась.

Не препятствовали госперевороту, ссылаясь на то, что это внутреннее дело Украины. Но забыли про это, когда брали Крым.

Не ввели войска для защиты населения Донбасса. Но послали вооруженные отряды в Славянск, Луганск и Донецк.

Обещали военную помощь. Но цедили так, чтобы нельзя было победить.

В августе, наконец, ввели войска, но не дали им наступать.

Провозглашали Новороссию от Луганска до Одессы, а позволили удержать лишь две области. Но и от них половину оставили противнику, а оставшийся огрызок поделили на ДНР и ЛНР, чтобы русские и здесь не могли объединиться и не стали самостоятельной силой.

От поездок в Центр всякий раз двойственное чувство. Были люди, которые хотели нам помочь, но судя по всему их, как и нас, использовали вслепую. В отряде еще с Лисичанска тоже были сотрудники, из местных, бывшее КГБ. Эти были свои, они держали связь с Москвой. Оттуда помогали, но всегда дозировано и точно с каким-то расчетом. Когда я чаще стал ездить в Россию, то понял, с каким. Нам «помогали» не остановить эту войну, а наоборот разжигали ее. Подпитывали потихоньку наши ресурсы, не давая ни победить, ни проиграть. Так же было и у Стрелкова. Уверен, что так обстоят дела и в украинской армии. Их, видно, тоже держат на поводке, иначе они давно прорвали бы фронт и закопали нас.

Многое вслух не скажешь. Руки у нас связаны. Мы зависим от военных грузов из России, наши жители голодают. Даже идейно мы находимся в зависимости от лживой пропаганды, где ни слова об истинных виновниках русско-украинской трагедии.

Все эти вброшенные в толпу кричалки типа: «Кто не скачет — тот москаль», «москаляку на гиляку», с одной стороны, и «хероям — сало», «майданутых на кол, чтоб Бандера плакал», — это порождение не украинского и не русского ума, а сознания враждебного славянам, иноплеменного и глумливого.

Еврейские политики Украины и их СМИ делают дебильные заявления от имени украинского народа, выставляя украинцев дураками. Еврейские СМИ в России подхватывают эту глупость и провокацию против украинцев, вызывая смех у российской аудитории.

Недобрый смех ожесточает. Глумление и смех над украинцами не дает увидеть трагедию лишенного голоса украинского народа. И точно так же еврейские шоумены глумятся над Россией и русскими в украинских СМИ. Они за нас все решили — мы должны смеяться и убивать друг друга.

До людей начинает доходить, что в Киеве произошла не украинская народная революция, а еврейская олигархическая революция. И российская власть ее поддержала — финансово и газовой трубой. Затем признанием Порошенко и непризнанием наших республик. Вот это ловко! Новороссия ведет национально-освободительную борьбу против олигархии Украины, а в тылу кто?

Москва установила здесь воровскую власть не лучше киевской, а для вразумления непонятливых присылает своих кураторов и спецслужбы. В общем, шило на мыло и веревку в придачу.

Если в Украине враг открылся, то в России еще нет. Людям трудно поверить, что в России под видом наших благодетелей выступает тот же олигархический кагал. Для них свои не в Донбассе, а в Киеве, где их единокровные братья взяли власть. В общем, театр с двух сторон, а поле боя русские сердца.

Да, нам хватило мужества, чтобы воевать, но не хватает мужества, чтобы увидеть врага.

Общий замысел? Уничтожить тех, кто может хоть что-то вякнуть. В итоге даже если Порошенко уберут, вместо него придет такой же, но триколоровый г—н. И будет все то же самое. Бизнес будет принадлежать тем, кому и принадлежал. Недра тем же, кому и принадлежали. А человек бараном был, бараном и останется. Особенно те, кто даже побоялся пойти в ополчение. Этими людьми вообще сладко управлять будет! — они на все согласны.

Олигархи не бывают русскими и украинскими. Они едины, в отличие от нас.

По сценарию, который отрабатывают российские СМИ, русский народ борется с «украинским фашизмом». По сценарию украинских СМИ украинцы защищают единство своего государства. Какие удачные грабли! Как в Гражданскую. Опять у русских идеи разные, а у их исконных врагов одна — стравить простофиль и грабить, пока те будут рвать чубы друг другу за «правое дело».

С юности мне запомнилось одно стихотворение — «Маркитанты» Юрия Кузнецова. Я бы его дал почитать каждому русскому и украинцу. А лучше заучить наизусть.

Со стороны ст. Луганская работает артиллерия десантников ВСУ. Люди находят неразорвавшиеся снаряды с надписью: «Чем могли».

Вот они — свои, с которыми приходится воевать, а не та мразь, что сидит в луганских и московских кабинетах.

Те, кто ищет доказательства существования «украинского фашизма» на форумах радикалов и копаясь в трофейной символике, наверное, и не подозревают, что их противники столь же успешно находят доказательства «русского фашизма», выкапывая его на маргинальных сайтах и изучая фото наколок русских добровольцев.

Что было свято для всех, что сплачивало и делало единым народом — победа над фашизмом, тем нас и разделили. Ведь именно обвинения в фашизме стали тем взрывателем для братоубийственной войны, который использовали враги нашего народа с обеих сторон. Да так, что теперь ни в России, ни в Украине люди не сомневаются, что убивая своих братьев, они борются с «русскими» и «украинскими» фашистами.

Удивительное дело! Стоило нам с украинскими командирами выйти за привычный шаблон, то есть — просто поговорить по-человечески, как нам тут же напинали с обеих сторон. Ведь мы раз-рушаем образ врага! Который так кропотливо создавали для нас СМИ и их хозяева.

Похоже, критикам в сетях все равно, сколько еще прольется братской крови. Но почему паскудные ярлыки, навязанные инородцами, дороже нам, чем родные братья?

Иудеи создали миф об Украине, чтобы украсть у украинцев Россию. Под патриотические речи о самобытности и независимости заставили забыть о большой Родине. Но этим не кончилось. Отодрав Украину от России, они не отдали ее украинцам, а подарили себе.

Хорошо, когда национализм происходит от любви к своей Родине. Скверно, когда он становится проводником иудейской ненависти.

Свой каганат у нас они строят с такой же жестокостью, с какой уничтожают палестинцев на их земле. Только здесь они расчищают территорию нашими руками. Мы воюем друг с другом, как нам кажется за нашу землю. А они считают ее своей и называют Украину и Крым Хазарией. Зачем же нам делить между собой Украину, Крым, Донбасс? Пока власть у врагов, нельзя нам спорить друг с другом за землю. А когда власть будет наша, и спорить не придется!

С гуманитаркой передали иконы и книжку о Лаврентии Черниговском. Вот в точку: «Как нельзя разделить Святую Троицу — Отца и Сына и Святого Духа — это един Господь Бог, так нельзя разделить Россию, Украину и Белоруссию — это вместе Святая Русь».

Да, я стремлюсь к единству. Иное для русского и немыслимо. У меня есть одна большая Родина. Почему мне все время подсовывают какие-то куски? Вместо единой Новороссии — ДНР и ЛНР. Вместо единства трех братских народов — независимые (непонятно от кого) государства. Нашему народу не нужны куски. Как Украина не нужна без России и Белоруссии, так и Россия без Украины и Белоруссии нам не нужна. На наших знаменах написано: «За Веру, Царя и Триединую Русь». Только так и никак иначе!

В этой войне победит не тот, кто лучше вооружен (кукловоды будут вооружать и одну и другую сторону). Победит тот, в ком быстрее пробудится стыд за братоубийство и братские чувства. Это будет наша общая победа.

Как ни странно, я рассчитываю больше даже на прозрение украинцев. Что они скорее возмутятся предательством. Наше ополчение слишком загнано в угол, ему не до того. Враг, обстреливающий города кажется очевидным и единственным. А протягивающая хлеб и патроны рука — спасительной. В таком положении нет физических и моральных сил, чтобы разглядеть настоящихвиновников кровопролития.

*

По ситуации на декабрь (для…)

Ситуация невеселая. Слаженные подразделения расформировывают. Те, которые наформировали, не хватит даже для оборонительных действий, не то что для наступательных. Новые бригады неполные, во-вторых — необученные. В батальонах вместо 700 от силы 300 человек, остальное приписки. Что касается моей бригады, нам тяжелого вооружения не дают. Чем будем отвечать — не ясно.

Не хочу спорить, но считаю, что Москва только создает видимость помощи (техника, советники, гумконвои), чтобы успокоить российское общество. Вполне возможно, сливать Новороссию как территорию не будут. Ее будут использовать для взаимного уничтожения русских и украинцев, все более углубляя раскол, который со временем перейдет в открытое военное противостояние Украины и России.

А пока здесь выгодна вялотекущая война с переменным успехом. Если для пиара российского руководства нужно будет взять Славянск или Мариуполь, ополчению разрешат их взять (разумеется, с большими потерями), а украинской армии прикажут после упорного сопротивления уступить.

в этой войне главное не территория, не сама земля (это важно для нас, русских и украинцев), а то, кто реально будет распоряжаться этой землей. А это не русские и не украинцы. Власть в Киеве и Москве в одних и тех же руках, и кто кому какой кусок земли перепихнет — для них не имеет значения. Главное, Колизей будет продолжаться. Для этого наспех формируют армии ЛНР и ДНР, переподчиняя боевые подразделения через перекрытие военторга. Вовсе не для помощи, а для регулирования боевых действий направляются советники и сотрудники ФСБ, которые парализуют действия ополчения. В подразделения внедряется агентура, которая сливает информацию противнику, дезорганизует, сталкивает лбами наших командиров. Ко мне прибывают стрелковцы. В ДНР уже десятки «случайно» погибших и пропавших без вести командиров и рядовых ополченцев. Скоро это будет у нас.

В этой связи, когда Москва и Киев осуществляют здесь совместную кампанию по утилизации ВСУ и ополчения, единственным выходом для всех было бы объединение ополчения с ВСУ и движение на Киев. Этого нам сделать не дадут — в Киеве и Москве очень забеспокоились, когда мы провели телемосты с командирами тербатов. Однако это единственный выход из тупика гражданской войны.

Все более очевидно, что и Крым, и массовое убийство в Одессе, и Волноваха, и бомбардировка Луганской администрации — это не стихийные события, а спланированные действия, исходящие из одного центра, катализаторы для русско-украинской войны.

Даже непонятные поначалу и бессмысленные с военной точки зрения обстрелы городов — это не ошибки или плохая подготовка армии, а часть плана по разжиганию обоюдной ненависти.

Ополчение целенаправленно оставляют без средств к существованию. Чтобы боевые подразделения, сражавшиеся за идею, превратить в мародеров или побирушек, готовых подчиняться за мзду. Воинов вынуждают незаконными способами добывать себе необходимое — еду, ГСМ. Очевидно для того, чтобы в любой момент объявить вне закона и расформировать.

Криминальные схемы с углем подсовывают казачьим атаманам как раз те, кто контролирует эти схемы, т. е. новая «власть». Командиры, чтобы прокормить бойцов и население, идут на это. Теперь их держат на крючке и делают покладистей. А кто не принимает выгодные предложения? Ликвидировать?

Надо брать не Киев, а Луганск и Донецк.

Похоже, дискредитация Новороссии и ее движущей силы — народного ополчения становится главной задачей российского олигар-хата. Чем хуже будет выглядеть Новороссия, нищая, разрушенная, с бандитской властью, тем быстрее о ней забудут в России, тем дальше шарахнутся от такого Русского мира украинцы и другие народы. И тем циничнее и подлее будет выглядеть роль России в этой войне. Вот цель — отнять веру в Россию и через это похоронить мечту народа о возрождении Русского мира.

На словах переформировывают, на деле перемешивают боевые подразделения, чтобы люди утратили товарищескую связь друг с другом, чтобы распалось боевое братство.

По большому счету мы сейчас на том же уровне, как в начале. Тогда они шли на нас с БТРми, а у нас были только калаши и палки. Сейчас они научились воевать, у них мощнейшее вооружение, электроника.

А у нас в течение 4 месяцев артиллерия только была. В ангарах пушки стояли, в казармах солдатики сидели. Никто никуда не выезжал, никто ничем не занимался, ни пристреливался — перемирие же!

Танкисты даже танков не видели, а танки солярку не видели. И в течение этих месяцев у бойцов не было возможности на них не то что поездить, а хотя бы завестись-заглушить, потому что баки сухие были.

Я теперь понимаю, почему нам не дают ни техники, ни тяжелого вооружения. Потому что мы бы не сидели, а готовились. Уж я бы нашел как заправить эти баки.

Пока у народа есть ополчение, он смелее разговаривает с властью. Не будет ополчения, и не будут с нашим народом считаться ни здесь, ни в Украине, ни в России.

Монахи с Афона прислали мне весточку, чтобы я готовился к мученичеству, если конечно, не подчинюсь. Еще сказали, что скоро большая война и воевать против Запада мы будем вместе — Украина, Россия, Белоруссия и Сербия. Это хорошо. Значит, наши телемосты не зря. И еще, что во время войны придет православный Царь и Россия с потерями, но восстановит границы и силу империи. В общем, все не так безнадежно, только обо мне как-то невесело.

Механизм убийства запущен с двух сторон. Место ликвидации — Новороссия.

Да, механизм запущен и его не остановить. Но можно, жертвуя собой, наполнить паруса истории своими смыслами, своей верой. И тогда корабль истории двинется другим курсом, и Господь даст нам по нашей вере. Нет, уже не Новороссию, этот несчастный клочок русской земли, о котором грезили все русские, но новое царство, новую Россию. Так нам обещано и так будет. На братской крови воинов-мучеников воскреснет наше единое государство.

Мы воевали не с теми. Мы встали на защиту своего дома, но не разглядели врага. Теперь мы поднимаем знамя Христа и национально-освободительной борьбы против антирусского режима, установленного в Украине и России. Хотим мы этого или не хотим, нам православным. Богом определено встать на пути иудейского мирового порядка. Наша русская революция, наша Священная война за православный мир грянет, и мы — русские, украинцы, сербы еще освободим свою землю.

Ответить.

Спрашивают: как в моей бригаде коммунизм совмещается с православием? Хороший вопрос. У нас есть православный батальон Александра Невского и коммунистический добровольческий отряд. На войне у русских все совмещается. Совмещается — и слава Богу!

Пока мы четверть века спорили об идеях (мы — коммунисты, мы — православные), враги разрушали наш дом. Все это надуманные споры, которыми разделяют народ. И то, что произошло с русскими и украинцами тому лучший пример. Как отравившись чужими мыслями, народ вдруг разделился на «сепаров» и «укропов».

Не будет манипуляторов в СМИ, и в народе сами собой утвердятся те идеи и традиции, которыми тысячу лет жили наши предки.

Печальные параллели.

Кремлевская олигархия разрушила память людей о советском братстве в Чечне. Украинская олигархия разрушает идею о братстве русских в Донбассе.

Российская олигархия уничтожала советскую по духу армию в чеченских войнах. Украинская — уничтожает такую же, еще советской закваски, украинскую армию в войне на Донбассе. Потому что советские по духу люди — это русские люди, которые никогда не станут одного духа с христопродавцами.

Вот ведь парадокс! В то же «безбожное» советское время христианского в человеке было куда больше, чем в нынешнее сугубо верующее время, и сколько ни открывай храмов, сколько ни тверди о вере и возрождении монархии, или наоборот о социализме и красной империи — все как-то не греет.

Это, наверное потому, что мы идеи любим больше, чем человека. Только без обычной человеческой теплоты и сочувствия все наши высокие идеи — сотрясение воздуха и кимвал бряцающий.

Паша молодец, хорошо врезал! Но детская душа, обратился к Москве, думая, что жиды сидят только в Луганске.

Вчера разоружили «Одессу». Бригада вела борьбу с преступностью, наркотрафиком и оборотом оружия. И вот досада, не брала мзды! Что еще нужно, чтобы стать врагами республики?

А в интернете и СМИ все та же волынка о единоначалии и борьбе с махновщиной. Прискорбно, но в России этому верят. Единоначалие здесь это не то, о чем все думают. Это не единое армейское и государственное руководство, а единое руководство над всем криминалом.

Все хотят взять Дебальцево. Только это нужно было делать в сентябре. Здесь каждый шаг и каждый новый раунд продуманы наперед. Теперь там укрепрайон, бетонные бункеры, которые не возьмешь артиллерией. Гарнизон несколько тысяч, наемники. Если их не подставят, как в летних котлах, то нашими силами мы сможем устроить лишь демонстрации протеста.

Паша со своими зря думает, что как-то договорится. Вряд ли ему забудут его новогодний привет Кремлю и Плотницкому. Мои командиры туда же, мол, если вступим в Корпус, не будет такой нужды и проблем у бригады. Они просто пока не понимают, с кем имеют дело. Нас ненавидят не за то, вступаем мы или не вступаем, а за то, что мы не играем по их правилам.

Все, что исходит от Москвы, лукаво. Лукавы заявления о помощи. Лукавство — гумконвои, которые не доходят до людей и распродаются на рынках. Лукавы речи о Русском мире и противостоянии Западу. Лукавы войны, которые они ведут. Лукав мир, который они якобы хотят установить. Все ложь, измена и обман.

Лукавое не имеет веса и цены. Но дорого платит тот, кто поверил.

Несчастный Донбасс. Мы зажаты с одной стороны украинскими войсками, с другой российскими. И те, и другие — наши кровные братья. Но и те, и другие — послушные орудия в руках врагов.

Расстреляли Бэтмана с охраной. Ищенко с волонтерами. Люди спрашивают, что происходит, а нам нечего сказать. Что мы скажем? Что это ДРГ из России? и убивают наших по приказу из Центра? Кто это услышит? Кто в это поверит? В Кремле знают, что мы скорее промолчим, чем обвиним Россию и русский народ, вина которого лишь в том, что им управляют предатели.

Унижают защитников Новороссии, покушениями и убийствами затыкают рты командирам и ополченцам. Ополчение мешает им, потому что ведет осмысленную войну, а не идет на убой, как стадо, к чему эти советники и кураторы нас постоянно толкают. Они хотят убрать ополчение как идейный буфер между украинской и российской армией, чтобы столкнуть их потом напрямую. Армия — не ополчение, там задавать вопросов не будут. Будут просто уничтожать друг друга без всякого смысла и цели.

Мы остаемся не один на один с Киевом и Западом без помощи Москвы. Нет, мы одни — против Киева, Запада и Москвы.

Людям я всего сказать не могу, они потеряют веру. Но может быть, эти заметки пригодятся тем, кто придет вслед за нами. Они не будут так доверчивы. И если им пригодится наш опыт, значит мы ошибались не зря.

Новороссию сливают не только в Кремле — это понятно. Но более всего нас предают называющие себя русскими патриотами.

Когда ополчение и мирные жители истекают кровью, эта патриотическая интеллигенция говорит, что Россия «не вмешивается», чтобы избежать войны с Западом. А когда спецслужбы российского олигархата убивают наших командиров, то говорят: не стоит выносить сор из избы, это повредит становлению молодых республик! А кому нужно такое государство, где убивают лучших? Но главное, что вливая этот яд в уши народа, они не дают ему возмутиться фарисейством своего руководства.

Затеяли наступление всем фронтом. При многократном превосходстве противника. Без подготовки, без ничего. Даже разведданные в подразделения не дали!

За эти полгода укры укреплений наклепали — на каждой высотке. Мы генералам разведданные, а они нам: «Укрепрайоны из бетона — это миф, там все хорошо!»

За два дня под 307,9 они уничтожили — я считаю это наши генералы, не укры! — механизированный батальон, пожгли танки, БТРы. Под Чернухино положили не знаю сколько, под Новогригоровкой. Вот так и воюем — чеченская первая! Абсолютно.

Получаем приказы. В течение дня дается 5 задач дня. Только начинаешь готовиться к одному, через час-два задача меняется. Начинаем готовиться к этой — приходит следующая.

Неплохо устроились! Скажешь правду о том, что здесь происходит и что они здесь накомандовали — назовут предателем, выдаешь, мол, военную тайну противнику.

Слушаем их радиосвязь. Я ни разу не слышал паники, ни разу не слышал каких-то визгов, матов. Ну там разве если закончилось БК, а кто-то вовремя не поднес. А так бой закончился — у них все тихо-спокойно. И вообще молодцы, красавчики просто. Один кто-то там умный у них нашелся и он имеет всех наших генералов вместе взятых. А их у нас целых 5 штук!

Окружение они планировали завершить 25 января. Оно не закрыто до сих пор. В Дебальцево мы только несем потери, но не продвинулись ни на километр. Потому что слушались этих дебилов и исполняли все, как они нам говорят.

Наконец, зацепились! Небольшой плацдарм, но заняли.

Под Дебальцево мы потеряли 8 человек. Если до конца февраля так продержимся, то еще хорошо. У соседей потери большие. Людей бестолково или умышленно бросают в лоб на укрепрайоны. Командиры подчиняются, так как их силком затолкали в народную милицию. Теперь они обязаны выполнить приказ, даже ценой бессмысленного уничтожения своих солдат. По-другому то что делает командование ЛНР-ДНР под руководством российских советников не назовешь, они просто перемалывают ополчение. Нас Господь миловал, отвел от контракта! Это дает нам право послать всех генералов и самим планировать операции и беречь людей.

Соседи недовольны, что мы с головой не лезли в Дебальцево. Но я вообще не понимаю, почему ополчение должно класть людей в лобовых атаках, когда по указанию из Москвы командование выпустило из котла около тысячи западных наемников! Артиллерии запретили стрелять, когда те колонной выходили мимо позиций ополчения. Кому нужна такая война?

Просто очередной договорняк. ВСУ уже на 3-й день нашего захлебнувшегося наступления могли предпринять контрудар. И маршем проследовать до Луганска. Потому что позади нас не было ни одного укрепрайона, никаких резервов, ничего, что могло бы их задержать.

Но они не сделали этого. Как мы в сентябре.

Дебальцево отдадут. Кремлю нужен пиар и маленькая победа. Видно по их скользким рожам, что они уже обо всем договорились. Наемников выводят, хлопцев оставляют в котле, как летом.

Мы говорим, что несем потери. Кто мы? я по привычке говорю о своих, но те-то тоже не чужие!

Украинская армия планомерно готовится сионистами для войны с Россией. А большие потери им сегодня нужны, чтобы тысячи украинских семей, потерявших своих сыновей, проклинали Россию, чтобы и в армии, и в тылу возникла устойчивая ненависть к братьям. Поэтому украинские части целенаправленно подводятся под удары российской артиллерии и оставляются в котлах.

Кто бы ни нанес военное поражение — ополчение украинской армии или армия ополчению, это будет общерусское поражение и общая победа иудейской олигархии над русским и украинским народом.

От меня отсекают людей. Люди устали, им нечем кормить семьи, и их сманивают за зарплату.

Мы отводим технику без всяких гарантий с той стороны. Мы типа добрые! А они злые. И наша роль, отведенная нам минскими режиссерами, очевидно в том, чтобы мы своими добрыми намерениями (а наделе глупостью и беспечностью) спровоцировали ту сторону на новую драку.

Уже закономерность! Как только батальоны националистов стали в августе угрожать Киеву и обвинять власть в предательстве, вошли российские войска, которые мы ждали с весны, и погасили бунт в котлах.

Как только ополчение возмутилось по поводу воров и предателей в руководстве республик и убийством командиров, нам тут же организовали новый колизей в Дебальцево.

Украинской армии устроили здесь Чечню, а из нас сделали чеченцев.

Когда в 93 году еврейские олигархи осуществили госпереворот в России, то энергию народного возмущения они направили на Кавказ.

Когда они провернули то же самое в Украине, то энергию майдана и восставшего против них народа они направили на Донбасс. Чтобы здесь произошла, так сказать, самоликвидация этой гремучей смеси из восставших украинских националистов и русских патриотов.

Какой одинаковый сценарий! Те же снайперы в Москве 93-го и в Киеве, та же стрельба по своим и чужим, те же израильские боевики. И одинаковый итог: им — власть, нам — война.

Кто-то сказал, что Донбасс — это место утилизации украинской армии, а возможно и всей Украины. Я бы добавил: и русского ополчения, а возможно и России.

Они хотят убить меня не потому, что я как-то реально угрожаю их власти, а потому, что говорю, что это война не русских и украинцев, а война против русских и украинцев.

И казаков они пытаются разоружить не потому, что те не подчиняются (координация — вопрос решаемый), а потому что они не подчиняются их власти. Вооруженное казачество Донбасса для них такая же головная боль, как в Гражданскую. Казаки при любых издержках самая национальная сила. Они лучше других видят, кто стоИТ за этой войной.

Убит Бузина, настоящий патриот Украины и России. Он примирял наш народ. Стоит ли удивляться, что расправляются с теми, кто не на словах, а на деле за единство наших народов?

Убийства писателей, священников и депутатов — это вовсе не «агония киевской хунты» и не «злоба украинских националистов», как преподносят СМИ. Это еврейский террор после победившей в Украине еврейской революции. Такой же, как в 17-м. Как развернулся теперь у нас на Донбассе. Только для удобства зачистки патриотов «украинские» и «российские» спецслужбы разделили полномочия и сферы влияния.

Для иудеев в равной степени опасны и те, кто воюет за единство Украины, и те кто за русскую идею. Поэтому в котлах гибнут активисты майдана и националисты, а в лобовых атаках на укрепрайоны ВСУ — русские добровольцы и ополченцы. Погибают именно те, кто мог бы защитить Россию и Украину в случае войны с Западом.

А ведь тот же финт хотели провернуть и в Славянске. Если бы Стрелков не сумел в последний момент вывести людей — прихлопнули бы там русских пассионариев, съехавшихся со всей России и Украины.

«После Одессы все поднялись!» — говорят ополченцы и добровольцы из России. Это и была цель. Дать такой толчок к ссоре между двумя народами, чтобы война стала неизбежной.

А с другой стороны — Волноваха, такая же жидовская провокация, где группа безлеровских спецов на автомобилях Приват-банка, расстреляла мирный украинский блок-пост. После этого поднялись уже украинцы и война пошла по-серьезному.

Значит, так и шло. С одной стороны запрет русского языка, «поезда дружбы», казни в Одессе, расстрел в Мариуполе. С другой — — Крым, Волноваха, Славянск. Единый замысел и одна рука, которая разорвала родственные связи и запустила маховик взаимного истребления.

Российские войска давно втянуты в эту войну, но их усилия и жертвенность так же предаются, как наши. Русских и украинцев просто изматывают перед большой войной.

Патриотизм — последнее прибежище негодяев. Это как раз наш случай!

Я не вижу настоящего патриотизма. На Украине он какой-то вымученный, искусственная конструкция, в которую всех заставили поверить. В России — наигранный и карнавальный. Говорят о павших в Великой Отечественной, но не видят живых русских, которые находятся в беде. Если бы в России решали русский вопрос, в нее ехали бы не миллионы китайцев, а русские из Средней Азии и Прибалтики. Пустые деревни бы ожили, а так стоят, как теперь у нас, разоренные.

Многие думают, что после российского майдана в 1991 власть как-то снова попала в руки к русским. Странная мысль. Когда русские восстали в 1993, их расстреливали из танков не где-нибудь, а в центре Москвы. Когда в народе росло возмущение, ему устраивали чеченские колизеи и теракты. И вдруг расчувствовались и отдали власть? Так что ли?

Так по легкомыслию могли поступить только русские в 91-м, а до этого в 17-м, но не иудеи, и Украина, где еврейская олигархия, взяв власть, довела русских до взаимного истребления, только подтверждает старую истину. Власть не отдают, не передают, не подбирают. Она никогда не валяется. Ее берут силой, вырывают с кровью у убийц и тиранов и охраняют до последнего. Это слишком дорогой дар! Мы теперь убедились в этом, когда у нас выбили ее из рук.

Когда появилась Новороссия, люди поверили, что отсюда начнется возрождение России. Возвращение к справедливому народному государству. Для украинцев Майдан, а для русских Крым и Новороссия стали символом освобождения от чужеродной власти.

И такой всенародный подъем использовали для симуляции патриотизма и разжигания войны.

Под патриотическую риторику русский народ сегодня готовят к войне с Западом. Но чувствую, что когда пойдет война за саму Россию, ее поведут по донбасскому варианту.

После Дебальцево, где нам устроили очередные гладиаторские бои, меня весьма интересует, как устроена эта система. Система разделения людей и их взаимного уничтожения. Где точно по одному сценарию вдруг происходят революции и мятежи, и еще вчера добрые соседи начинают ненавидеть друг друга. В Ливии, Сирии из ничего появляются оппозиции и начинают разрушать собственное государство. Какой-то опереточный ИГИЛ объявляет войну Западу и Израилю, но убивает почему-то своих же мусульман и христиан! Не странно ли это?

На Украине майдан и добровольческие батальоны. Но управляют ими не украинские националисты, а украинские евреи. Нацбаты только прикрыты свастикой и бандеровскими лозунгами, но созданы олигархами, чтобы разжигать русско-украинский конфликт. В войска и МВД фактически введена структура еврейских комиссаров и карательных отрядов, как в Гражданскую. Они расстреливают солдат, отказавшихся стрелять в ополчение, стоят в заградотрядах, уничтожая отступающие подразделения. И они же принуждают ВСУ вести огонь по жилым кварталам и совершают зверские убийства, терроризируя русское население Украины.

Это и есть третья сила, а на самом деле Первая, которая проводи-рует и разжигает войну. Они проникли во все структуры государства и растворились среди не различающих их украинцев и русских.

(? ответить)

На днях получил Обращение к президенту и проч. органам власти по ситуации на Донбассе. Что туг сказать? Все справедливо. Только обращаться не к кому.

Да, мы все это испытываем на своей шкуре ежедневно. И предательство, и воровство, и обвинения в бандитизме тех, кто в трудный час защитил республику. У нас похищают бойцов, пытают до полусмерти. Выдавливают и арестовывают лучших командиров. Мы привыкли к этому как к неизбежному злу и уже забываем, что хотели построить нечто совсем иное, чем на Украине и в России — честное и человеческое…

Православную идею Новороссии замещают идеей наживы и потребления.

Говорят, американцы и 5-я колонна готовят в России переворот. Не нужно мудрить! Он уже совершен. Сионисты взяли власть в России и бывших советских республиках и сталкивают нас между собой.

Еврей Саакашвили направил грузинскую армию на Осетию. Столкнули два православных народа — русских и грузин. Еврейская хунта во главе с Вальцманом послала армию на Донбасс — снова воюют между собой православные!

В Европе немножко иначе, но суть та же. Сталкивают лбами христиан и мусульман. В самой России — русских и мигрантов. Эту карту еще разыграют в России. Спецслужбы спровоцируют, а еврейские СМИ раскрутят национальный конфликт, как на Украине.

Удивительное дело, как несколько тысяч бесноватых олигархов, подмяв под себя спецслужбы и СМИ, способны взбаламутить весь мир. Не иначе как и за двумя мировыми войнами стоят их капиталы. Вот реальный фашизм! Не итальянский, не немецкий, не мусульманский, не украинский, а иудейский. Вот враги человечества, враги упорные, делающие то, что требует их вера: разделяй гоев на классы, партии, на вероисповедания и идеологии — как угодно, и уничтожай во взаимной вражде.

А где наша вера? Почему мы, славяне, как весь мир плетемся в стаде, которое ведут на убой? Разве мы без Бога? Разве Христос не гнал этих торгашей из Божьего Дома? Наша вера против их веры, с Богом против дьявола — только так можно воевать!

Я верю в наш народ. Сколько говорили, что русские уже не способны строить и созидать. Да, не способны, но только в рыночной грязи.

Но вот возникла чистая идея, и вся Россия откликнулась! И тут же идея Русского мира стала обрастать материей и границами. Этот потенциал страшен для врагов и они считали, что за эти 25 лет сумели его уничтожить. И вдруг он проявился в Новороссии, и сколько бы ни было поражений и неудач, он проявится снова! Это Бог показывает нам, что стремление русских к правде вечно и неизменно.

(на сайт)

Называя меня националистом и антисемитом, они лгут, чтобы иметь патент на убийство. Наверное, во всем ополчении нет более интернациональной бригады, чем наша. Это не только советское воспитание. Это православная традиция — объединять людей разных племен и народов. На этом выросла Российская империя, а затем и Советская.

Даже с этим Форумом солидарности. Приехали общественные деятели, журналисты из Европы. Казалось бы, что может быть важнее для власти? И полезнее для уставшего от войны народа? Так нет, нам угрожают! Не здесь ли за маской «новой власти» и ее кураторов явно проступила старая русофобская харя? Они угрожают нам, потому что русские снова объединяют всех, кто борется за справедливость. Видно боятся, как бы дело не дошло до нового Союза.

Посмотрев на майские празднования, вдруг сообразил: нам разрешают только дешевый патриотизм. Ходи с портретом своего деда и думай, что ты бессмертный! А есть патриотизм, за который придется дорого заплатить. И многие у нас, как Беднов и Ищенко, уже заплатили, отстаивая интересы народа.

Да, на это решится не каждый. Но хуже другое, что люди уже не чувствуют разницу между дешевым и дорогим. Покупают вещи — видят. А когда им подсовывают дешевое шоу вместо патриотизма — не замечают! Не замечают, как эта власть прикрывается памятью наших дедов и отцов — пытаясь за миллионами рук с портретами героев скрыть несправедливость и убожество того, что она «построила».

Что бы сказали нам деды, если бы увидели, как их внуки молотят друг друга в бессмысленной войне? Когда бы взглянули на свое разграбленное и разделенное отечество, за единство которого они отдали жизнь?

В этих войнах не выигрывают, в них проигрывают все, кроме тех, кто их организовал.

Добровольцы из Чечни и Дагестана еще осенью рассказывали, что у них было то же самое. Их полевых командиров тоже держали на привязи олигархи и спецслужбы из Москвы. Вначале вооружали и финансировали, провоцируя конфликт. Потом, когда тему надо было сворачивать, показательно уничтожали. У людей создавалась иллюзия борьбы с терроризмом и победоносной войны, у власти рос рейтинг.

И ведь то же происходило и с российскими командирами. Рохлин, Буданов, Квачков. Сколько было героев в России и где они? Кто убит, кто в тюрьме. Это Система. По выявлению и уничтожению лучших. Теперь она у нас. За несколько месяцев после убийства Бэтмана, ополчение Луганщины фактически обезглавлено. Теперь можно устраивать новый колизей, где одно стадо, лишенное идейных вожаков, будет идти на другое. Судя по всему это готовится ближе к лету или, например 22 июня — чем не дата для любителей ритуалов? Не сомневаюсь, начнись война с Западом или Китаем, российские войска будут так же направляться на заведомо безнадежные операции и в котлы, как это происходит здесь с ВСУ и ополчением.

Но вот мое слово — в Новороссии этот еврейский цирк закончится. Оружие мщения повернется против самих циркачей. Здесь Система даст сбой.

(к обращению)

Если бы не эта война, мы бы забыли, каким может быть русский человек. Потому что 20 с лишним лет нам внушали, что он не таков, каким мы его знали по военному и советскому времени, а великий неудачник, неспособный заработать денег. Эта война показала такой запас неизрасходованной русской веры, такую жертвенность людей и близость Бога к нашему народу, что враги вздрогнули.

Здесь даже самые бедовые, самые упавшие возвращали себе достоинство, становились воинами и защитниками. Я воочию увидел, что ни деньги, никакой земной интерес не определяют строй души русского человека. Пусть в этой войне не будет победы, нам открылось главное — душа нашего народа жива! И как только появляется высокая идея, она возрождает в русском все лучшее, что у него есть. Потому в Великих войнах за Отечество у нас не было и не будет поражений.

Я воюю за право говорить правду. Не российскую и не украинскую, а одну на всех — о моем обманутом и разделенном народе. Правда — это мое последнее оружие в борьбе за честь моего народа.

(к фильму о Новороссии)

Сегодня, когда Русский народ увидел 71уч света во мраке, его пытаются затмить политическим туманом. Когда возникли объединяющие символы и идеи, их с еще большим рвением пытаются облить грязью и очернить перед лицом пробуждающегося Русского мира.

Сегодня с еще большей силой необходимо бить в Набат и становиться действительно одним целым. Одним народом, способным озвучивать правду и не бояться ее. Одним народом, способным отстоять свои права и защитить свой выбор. Одним народом, способным отстоять свое право на жизнь.

По совести, чести и справедливости!

Юрий ГОРОШКО Исповедь российского добровольца

РУССКАЯ ВЕСНА

22 — февраля 2014 г.

Сижу дома, смотрю по ТВ, как еще действующий президент Украины Янукович подписывает акт об отречении от престола. На душе как-то паршивенько. И не за него — Яныка, а за «Беркут», который стоял и умирал против разъяренной толпы. Стоял и ждал от него приказа. Не дождался. Вот сейчас он, еще президент, подпишет бумажку. Подписывает. Расписываются так же и там же — Яценюк, Тягнебок и Кличко, потом послы Германии, Франции и Польши. Щелкают фото и видеокамеры. Все счастливые и довольные, у всех улыбки на лицах. Не улыбается только сам Янык. Он уже все понимает. Он уже здесь никто. Он уже бывший. У него задача теперь только одна — быстро и желательно целым свалить из страны. Он понимает, что «Беркут», который он только что кинул в пасть толпы, его уже не спасет.

Следующий кадр — Киев, майдан.

Вернее площадь, где довольная толпа скандирует — «Слава Украине!»… и сама же себе отвечает: «Хероям слава». Толпа скачет. Скачут все! Потому, как — «Хто нэ скаче, той москаль». Переключаю канал. Там то же самое. Везде идут факельные шествия, горят покрышки и довольные лица людей, которые думают, что они уже практически в Европе. Тогда они еще не знали, что это только начало… Начало конца!!!

— 16 марта 2014 г.

КРЫМ НАШ!!! Ура товарищи! Наконец то, свершилось!!!

Не знаю, как для тебя читатель (извини что на «ты»), но для меня это был реальный праздник, со всеми вытекающими!!! И не потому, что мы оттяпали у укропов часть яко бы ее территории, а потому что мы забрали СВОЕ!!! А еще, потому что я этого ждал всю свою сознательную и местами даже бесшабашную, жизнь! Я в Крыму прожил 15 лет!!! И мне есть, что вспомнить. Там я пошел в школу. Страшно подумать, еще при Брежневе. Там же я ее и закончил, уже при Кравчуке, а вернее для меня будет — при Ельцине… Первая любовь, первый поцелуй… пионерские лагеря, первые дискотеки, драки, первая рюмка водки, походы в горы и на море, встречи с друзьями, первый выстрел из АК74 на полигоне, в Перевальном, где служил мой отец — офицер советской, а затем и российской армии, это все было там — в Крыму!!! Поэтому вам, простым россиянам, меня не понять. Для вас Крым, это просто еще одна область на карте России, а для меня, это возвращение моей Родины, моего детства и юности!!!

Назад, в прошлое.

1992 год. Мне 17 лет. Помню, как я иду по воинской части в Перевальном, где когда-то служил мой отец. При Союзе это было СВОУ

— Симферопольское Военное Объединенное Училище. Объединенное, потому что учились и служили там не только военнослужащие срочной службы советских войск, но и наши братья по разуму и идеологии из других стран. Там проходило военную подготовку полмира

— Куба, Мозамбик, Гвинея Бисау, Ангола, Вьетнам, Лаос, Кампучия, Никарагуа, Афганистан, Йемен, Алжир, Ливия, Эфиопия, Нигерия, Конго, Кения, Мадагаскар и т. д… И вот я иду по плацу бывшего нашего СВОУ и вместо портретов Суворова, Кутузова и Жукова, вижу портреты Мазепы, Хмельницкого и Пилсудкого… Вместо герба советского союза, вижу украинский трезубец!!!… Вижу и понимаю, что все — я живу в Укропии… В простой, обычной укропии, где уже другие ценности и идеалы…Смотрю на эти портреты, и понимаю, что непроизвольно сжимаю зубы и кулаки…Потому что это — НЕ МОЕ!!!

ВРАГ У ВОРОТ

— середина апреля 2014 г.

По ТВ показывают, как колонны украинской бронетехники движутся на Донбасс с разных направлений. Начинаются первые обстрелы и оборона Славянска, или как его местные называют — СлА-винск. Порошенко еще не президент, но уже кандидат. По укропии вовсю разгорается предвыборная президентская гонка. А пока на его место сажают временно исполняющим Турчинова, он же пастор, он же один из идеологов майдана.

Одновременно идут поиски и аресты «Беркутят». Видя весь этот беспредел. Донецкий «Беркут», а за ним и Луганский, переходит на сторону ополчения. В стране разгорается гражданская война и полная пропаганда в СМИ с обеих сторон. У укров она своя, у нас

— своя. Да, вы не ослышались. Именно пропаганда! Потому что картинка по ТВ и реальность происходящего, были далеки друг от друга, как Луна от Австралии. Но это я уже понял потом, когда сам попал на Донбасс. И об этом после…

А сейчас я сижу дома, в Москве, и взахлеб смотрю новости по ТВ, и читаю инет… По всем канал только одно — Донбасс, Донбасс, Донбасс… Ощущение такое, что укры уже подошли к МКАДу и вот-вот его перережут. Моя супруга, тогда еще гражданская, то же смотрит вместе со мной. Потому как, куда же деваться, если я все это смотрю. Правда смотрит она пока как-то не особо внимательно. У нее свои дела и заботы. Но это пока… Пока ее муж сам не уедет на Донбасс… Но тогда она об этом еще не знала. Она просто смотрит…

— 2 мая 2014 г.

Одесса, в доме профсоюзов, правосеки и просто «сочувствующие им граждане» жгут людей. Кадры жуткие, а порой даже жестокие. Люди, спасаясь от пожара, падают из окон, горят внутри здания. Их тут же добивают обкуренные и счастливые молодчики… «Слава Украине!»… «Хероям слава!», «Слава нации, смерть москалям!», несется с экранов телевизоров страны… У меня в жилах стынет и закипает кровь. Приходит осознание того, что игры в демократию и прочую либерастию, закончились… Это уже война! Реальная война. Там, где пропадают и умирают люди. Умираю по-разному. Кто-то по убеждениям и за идею, а кто-то просто так, потому что говорил по-русски. Потому что высказал вслух свое мнение об укропах и о майдане в целом…

И вот я сижу и смотрю все это по новостям… Смотрю и воюю с украми в инете. Ну, как воюю? Тупо сижу дома, на диване… и в свободное от работы время, высказываю все, что я о них думаю… Я — «диванный воин!». Схватки у нас идут прям не на жизнь, а «на смерть». В этом процессе и потоке инфы правда естественно на моей стороне. Впрочем, укропы считают обратное… и закидывают меня ссылками по истории своей страны, которую им заново переписали их самостийные «ученые и просветители». Из этих самых ссылок я узнаю, что Спартак был древним укром, который первый поднял восстание рабов. Правда, поднял он их не против москалей, а Рима, но то не важно. Главное, что он их предок.

Еще я узнал, что «древние укры» выкопали черное море, первыми придумали и построили подводную лодку, и что испанская провинция Галисия, произошла от слова Галиция, Галичина. Что Кубань на самом деле — это территория бывшей Украины, так же как и прилегающие Орловские, Курские, Воронежские и Ростовские губернии. Обычно вся эта «диванная война» заканчивалась тем, что укры меня, вместе с Путиным, посылали на…, после чего благополучно оправляли в «черные списки». И так каждый день…

— июнь — июль 2014 года.

Донбасс уже не горит, он полыхает так, что снаряды попадают и на российскую территорию…Бои идут везде…Славянск, Краматорск, Лисичанск, Северодонецк, аэропорты Донецка и Луганска, Краснодон, Изварино, Антрацит, Шахтерск, Торез, Снежное, Красный Луч, Бои идут за Саур-Могилу. Каждый день, ежечасно, постоянно… по новостям только одно — Донбасс, Донбасс, Донбасс…Тогда же я и услышал это имя — Мозговой!!! Алексей Борисович Мозговой!!! Его батальон «Призрак», а тогда он был еще только батальоном, вел успешные бои за Лисичанск и Северодонецк. Укропы неоднократно их хоронили в своих новостях, а потом сами же воскрешали. После очередной такой «гибели» бойцов батальона, они стали их называть уже не иначе, как призраками. Мозговому, как он сам потом об этом говорил, эта идея понравилась и батальон стал носить имя — «Призрак»!!!

Тогда, летом 2014года, я и предположить не мог, что буду служить именно в «Призраке», в личной охране этого человека…

Но об этом после. В следующих главах моей повести.

БЕЖЕНЦЫ

— лето 2014 года.

Война на Донбассе уже не горит, она полыхает. Украинская бронетехника расстреливает дома и машины идущие в сторону границы России. Авиация бомбит населенные пункты уже в открытую и не стесняясь. Ужас и хаос повсюду. Фронта, как такового нет. Бои идут везде. Укропы пытаются взять в кольцо отдельные отряды и батальоны ополченцев и добровольцев. Перекрыть дороги ведущие к КПП — Изварино, Должанский, Гуково, Мариновка, Успенка и т. д… Беженцев расстреливают прямо на дорогах. Кто-то из них, так никогда и не доедет до границы, сгорев в своей машине. Кому то повезет больше. Людские потоки не иссякают ни днем, ни ночью. Всем хочется жить! Поэтому бегут тоже все! Женщины, старики, дети… и мужчины. Да, вы не ослышались. Мужчины тоже. Вернее, мужчинами они были ДО войны, а сейчас это просто испуганные особи мужского пола…

Вот что мне рассказывали наши ребята, кто в то время стоял на блок-постах и контролировал эти самые потоки беженцев.

— «Тавр, вот прикинь. Останавливаем мы один автобус с надписью «Дети». Заглядываем туда. А там 3 бабы, 2 ребенка и 10 мужских, здоровых таких рыл.»

— Документы на проверку, куда следуете? — спрашиваем у одного из них.

— В Россию.

— Зачем?

— Так война же.

— Мы в курсе, что война. Почему вы не в ополчении тогда?

— Ну, так мы это… Не годные мы к армейской службе.

— Так и мы не годные, но стоим же тут.

Мужичкам ответить не чего. Они молчат.

— Короче так, парни. У нас приказ — пропускать в первую очередь женщин, стариков и детей. На детей и стариков вы явно не похожи. Поэтому одеваем все юбки, платья и дружно …ем пешком до границы. Тут не далеко уже.

— Ребята, может не надо? Засмеют же.

— Если шкура своя дорога, одевайте и валите отсюда.

Делать нечего особи одевают платья, юбки и бредут к российской границе. Полчаса позора и ты в России!!!

Я слушаю этот рассказ, улыбаюсь и говорю:

— Что, вот так и шли?

— Да, Тавр, представь себе, одевали и шли.

Или вот такой еще рассказ очевидца.

— Короче, Тавр, останавливаем мы Джип один. Типа беженцы. За рулем сидит мужик, рядом видимо жена, на заднем сидении куча сумок и вещей. Багажник проверили, тоже забит.

— Куда путь держим? — спрашиваем у мужика.

— К границе.

— С какой целью?

— Попасть в Россию, в Крым.

— А почему не к нам. Защищать родной Донбасс?

— Это не моя война.

— А чья тогда?

— Видимо ваша, раз тут стоите.

— Ну, если наша, тогда давай мне ключи от твоего дома, от машины, ну и жену тоже свою давай. Раз это моя война, а не твоя.

— Ребята не надо, пропустите.

— Ладно, дядя, вали отсюда, пока мы добрые.

Дядя прыгает в машину и газует так, что Шумахер просто пацан перед ним. Завтра, в Крыму, где-нибудь под Алуштой или Судаком, сидя на берегу черного моря, он будет рассказывать своим друзьям, как он «геройски преодолевал» российскую границу. Ну, и про злых ополченцев конечно тоже расскажет.

Но, что самое интересное. Когда наступит время. Его жена поздравит с 23 февраля. Родственники будут поднимать бокалы и говорить хвалебные речи в честь таких вот «защитников» отечества и все будут счастливы… Потому что кому то блок-пост, казарма, окопы. А кому то — море, пиво, баня, шашлыки… и парфюм на 23 февраля… КАЖДОМУ СВОЕ!!!

Но ради справедливости, хочу добавить, что не все мужчины остались в России. Часть из них, перевезя своих жен и детей, вернулась на Донбасс и достойно воевала! Но были и такие, кто вернулся только когда сошел снег, весной-летом 2015 г. Сейчас они сидят в Луганске, Алчевске, Краснодоне или Донецке в теплых квартирах, кабинетах… и рассказывают, как они «геройски воевали». Но об этом в следующих частях моей исповеди…

ДОБРОВОЛЬЦЫ

В предыдущей, третьей части, я описал, какие бывают беженцы? И что не все они таковыми являются в действительности. Давайте договоримся с вами сразу. Я буду впредь называть вещи своими именами. Без разных там сантиментов, политкорректности и прочей либерастии. Да, беженцы были! Много беженцев! Были женщины, старики и дети, которые бежали от войны, потому что хотели жить. И это объяснимо и понятно. Чисто по-человечески понятно. Никто не хочет умирать…Но были еще и просто испуганные особи мужского пола, которые эскадронами сваливали с Донбасса, потому как считали (а многие до сих пор считают), что это не их война! Я их не осуждаю. Это был их выбор. Просто я с такими никогда за один стол не сяду. И рюмку за 23 февраля, с ними тоже не выпью. Даже если это будет знаменитый спортсмен, бизнесмен, актер или еще кто-то. Для меня они просто особи мужского пола. Надеюсь, что я свою точку зрения ясно выразил?

Итак —ДОБРОВОЛЬЦЫ!!! Слово, состоящее из двух слов: «Добро» и «воля». То есть это человек, который сам, по доброй воле поехал воевать и умирать за других. БЕСПЛАТНО. Этот человек уволился с работы, зачастую хорошо оплачиваемую и на свои собственные деньги поехал добровольно туда, откуда другие ехали в обратном направлении. Получалось, что-то типа «двухстороннего движения». Одни выходят, другие заходят. Что двигало, движет и будет еще двигать этими людьми, спросите вы? Зачем, почему, а главное — ради чего они туда поехали? Лично мне этот вопрос задавали очень часто и много раз. Поначалу я отвечал на все эти вопросы. А когда надоело, сел и написал этот стих…

Сразу хочу внести ясность. Этот стих был написан мной в декабре 2014 года. Когда я сам уже был на Донбассе. Поэтому я сейчас слегка опередил события и хронологию моей исповеди. А посему не буду забегать вперед, а буду писать все по порядку…

— август 2014 года.

Подразделениями добровольцев и ополчения уже оставлены Славянск, Краматорск, Лисичанск, Северодонецк, половина Донецкой и Луганской области. Укроповская армия беспорядочно и постоянно пытается идти в наступления, попадая при этом в котлы и окружения. Одним из таких, как вы помните, в августе 2014 года был Иловайский котел!!! Укропа там наши ребята накосили немерено!!! Потери у украинской армии были не просто большими, они были катастрофическими! Многие украинские СМИ так это и называли — Иловайская катастрофа!

Не буду вас туг отвлекать хроникой боев, вы сами это можете легко найти у себя в памяти, либо в инете. А кто слышит об Иловайске первый раз, скажу лишь, что бои были жесткие.

В новостях везде и по всем каналам, только Донбасс. На всю страну показывают, как с России туда едут наши добровольцы. Их показывают, о них снимают ролики и посвящают целые передачи. Кажется, что если ты откроешь микроволновку, то оттуда раздастся строгий голос диктора — «А ты записался в добровольцы?»… Я смотрю все это постоянно, ежедневно!!!… я весь уже там. Ну, практически весь. Осталось дело только за малым — поднять свою задницу и встать с дивана. Но не могу. Потому что у меня в августе свадьба! Да, представьте себе. Там война, а у меня «на носу» свадьба. Что делать? А ничего, я пока молчу. Правда, один раз я бросил «первый шар», когда по новостям в очередной раз показывали Донбасс.

— Зай, я наверное скоро туда поеду…

Моя Зая, она же будущая законная жена, смотрит не меня и говорит примерно следующее:

— Туда, это куда?

— Ну, на Донбасс.

— Какой еще Донбасс, ты об этом даже не думай. Или ты забыл, что у нас свадьба?

— Нет, не забыл.

— Тогда давай не будем. Я даже не хочу об этом слышать.

— Ну, я это… просто мысли вслух.

Делаю вид, что я, конечно же, все понимаю и что свадьба главнее, чем Донбасс. На этом моя Зая успокаивается. Как покажет время — зря. Она еще не знает, что для себя я уже все решил.

СБОРЫ

В августе 2014 года отшумела, отплясала и отгуляла моя свадьба! Не буду тут расписывать подробности, скажу лишь, что все было, как и положено — загс, парк Царицыно, лимузин, Воробьевы горы, далее — ресторан, банкет, свадебный торт… и т. д. Все довольны, все счастливы!!!

— А дальше что? — спросите вы.

— А дальше был… Донбасс.

Но не сразу. Решение я уже принял. Надо было только теперь об этом сказать моей уже законной супруге.

— Сентябрь 2014 года.

Подразделения ополченцев и добровольцев Новороссии уже не обороняются, они идут в наступление. Особые успехи были на южном направлении. Взяли Новоазовск. Кажется, что вот-вот будет освобожден Мариуполь. Каждый день с экранов страны идут репортажи о ходе наступательной операции. Кажется еще немного, еще чуть-чуть и победа в кармане. Украинская армия беспорядочно, а иногда и просто хаотично, отступает.

Но в Мариуполь наши так и не зашли. Почему? Этот вопрос я задавал вначале себе, а потом и ребятам, из Мариуполя, которые воевали на нашей стороне. Как они мне рассказывали, город тогда был практически свободен, без какой либо серьезной обороны со стороны ВСУ. Укропы попросту сбежали. Заходи и бери город. Но не взяли! Версий тогда и сейчас много. Одна из них, то что наступление ополчения выдохлось и яко бы не могло уже вести, на тот момент, активных боевых действий. То, что они сами не ожидали, что так далеко продвинутся на юг и не были к этому готовы. Что закончился запас боеприпасов и продовольствия. Ну и т. д и т. п.

А есть другая версия.

Всем известно, что сам Мариуполь и Мариупольский порт — это вотчина господина Ахметова, который неофициально содействовал и помогал ополченцам в их борьбе за Донбасс. Не думаю, что делал он это все по каким-то идейным соображениям. Просто спасал свой бизнес, который мог легко потерять. Потерять, потому что мариупольский порт, если бы его взяли войска Новороссии, чисто юридически уже не имел бы права осуществлять свою портовую деятельность, в никем не признанной республике, в том числе и Россией. А это уже другой коленкор. Это уже колоссальные убытки. Поэтому сверху пошла команда — Мариуполь не брать! Наступление остановили. Вот две версии того, почему Мариуполь так и не был освобожден? Какая версия вам ближе? Решайте сами.

Я сижу и смотрю все это по новостям. Но просто сидеть и смотреть я уже не могу, я должен быть там.

— Зай, я еду на Донбасс.

Моя Зая, поворачивается и как бы не понимая спрашивает:

— Что ты сказал?

— Я еду на Донбасс.

— Ты это сейчас серьезно?

— Да.

— А меня ты спросить не хочешь, что я думаю об этом?

— Марин, я знаю, что ты не в восторге. И это нормально. Но я все равно туда уеду. Просто знай это.

И тут моя Марина, делает мудрое решение. Есть такое выражение — «Если ты не можешь предотвратить революцию, надо ее возглавить». Она поняла, что остановить меня НЕ возможно и НЕ реально, даже если пристегнуть к батарее (я бы уехал на Донбасс вместе с батареей). А раз так то:

— Хорошо, я тебя поняла. Это твой выбор и твое решение. И хоть я против этого, но я тебя поддерживаю. Я на твоей стороне. Я с тобой.

С этого момента я мог спокойно и с легким сердцем ехать на войну. Понимаю, что парадоксально это звучит, но так все и было. Ведь, когда ты знаешь, что тебя дома ждут и есть надежный тыл, воевать как-то легче. Согласны?

Но ехать просто так, не зная к кому и куда, лишь бы приехать на Донбасс, я не хотел. Вернее считал это глупостью. Уже тогда мне стало ясно, что не все так там гладко и понятно, как мне это показывают в новостях. Говорят, что у человека, одна из самых больших проблем в жизни, это проблема выбора. Когда надо принять решение. В данном случае мне нужно было понять для себя, в какое подразделение мне ехать?

Скажу честно. Долго я не колебался. Уже тогда я знал, кто такой Алексей Мозговой, и что из себя представляет бригада «Призрак». Я читал и смотрел его интервью различным изданиям. Видел его видео-мосты по скайпу с полевыми командирами украинских подразделений, где он им практически по полочкам разжевывал и раскидывал, что такое хорошо и что такое плохо? Рассказывал, каким он видит будущее Донбасса, Украины и самой Новороссии? А он был именно сторонником Новороссии!!! Не отдельных там, каких то княжеств — ЛНР и ДНР, а именно большой и целостной Новороссии. Без олигархов, воров и бюрократов. При чем говорил и доказывал, он это на столько искренне и правдиво, что ты понимал — я ему верю. Борисыч был незаурядным человеком и личностью! С неподражаемой харизмой! Это чувствовалось во всем. И не только в его словах.

Но и как я потом сам убедился лично, в его поступках. Люди это видели и тянулись к нему. Поэтому, когда передо мной встал вопрос, куда ехать и к кому? Ответ был один — в «Призрак», к Мозговому!!!

Но тогда, в сентябре 2014 г, я даже и предположить не мог, что попаду не просто в «Призрак», а буду у этого человека, в его личной охране…

— начало ноября 2014 года.

Получаю зарплату и еду в армейский магазин. Там покупаю, все то что мне нужно и необходимо: два комплекта обмундирования — зимнее(утепленное) и одно летнее, повседневное. Зимние берцы, армейскую куртку, разгрузку, пару комплектов нижнего теплого белья и много чего еще, что на мой взгляд мне надо на Донбассе. Там же, в магазине, покупаю большую, черную армейскую сумку и складываю все туда. Продавщицы внимательно наблюдая за эти процессом спрашивают:

— Вы наверное на Донбасс собираетесь?

— Ага, туда. А как догадались?

— Да Вы у нас уже не первый, кто так основательно затаривается туда. Удачи вам. Возвращайтесь живым.

— Спасибо, я буду стараться.

Расплачиваюсь. Выхожу из магазина. Еще раз проверяю все ли купил? Вроде все. Дома надо это все еще упаковать и запастись провизией на два дня. Завтра днем, 5 ноября, мой поезд из Москвы, повезет меня на войну.

Дома уже ждет жена.

— Ну, что все купил? — спрашивает она.

— Да, вроде все.

— Билеты тоже?

— Ага.

— Ясно. Я тебе уже все приготовила из еды.

— Спасибо, Зай. Ты у меня настоящая боевая жена.

Вечером, мы вместе с ней, будем собирать мою армейскую сумку. Главное ничего не забыть. И тут я решил позвонить сестре, что бы она, если захочет, меня пришла провожать.

— Алло, привет, родственник!

— Привет!

— Я завтра уезжаю, приходи меня провожать.

— А куда это ты?

— На Донбасс.

Слышу в трубке ее вопросительное молчание.

— А ты туда это зачем, для чего?

— Затем. Уже все решено. Завтра поезд.

— Ты че, с ума сошел. Какой Донбасс, ты о маме с папой подумал?

— Короче так, если хочешь — приходи провожать. Если нет, не хрен мне тут нотации читать. Говорю номер поезда, вагона и кладу трубку.

— 5 ноября 2014 года. Утро,

Проснулся. Умылся. Позавтракал. Оделся. Проверил наличие билетов, паспорта и всего остального. Присели с женой на дорожку. Встали. Поехали на вокзал.

Приехали. Там меня уже стоит, ждет Леха Бибиков, офицер МЧС, мой друг и просто классный парень. Здороваемся, обнимаемся. Подходим к моему вагону. Заношу сумку. Выхожу. Стоим разговариваем.

— Значит, все-таки едешь?

— Да, Лех. Даже не думай отговаривать.

— Да я и не думаю. Вижу по тебе, что это бесполезно. Ты там это, смотри аккуратнее, не на каникулы едешь.

— Да я как бы в курсе, что не на курорт.

Кстати о курорте. Помню, мы с супругой, собирались тогда в свадебное путешествие поехать, в Египет. Она даже отпуск в ноябре запланировала. Но получилось так, что я уехал по другой путевке. Как говорят — «Горящей», только на Донбасс. Вот такие метаморфозы в жизни бывают.

Мы стоим возле вагона, разговариваем. Маринка моя грустная, но не подавленная. Видно, что она уже тоже свыклась с этой мыслью и все для себя решила. Смотрю, по перрону бегут моя сестра и ее сестра. Все-таки приехали значит. Прям целое женское трио получается. И сходу мне наперебой заявляют:

— Юр, ты ненормальный. Куда ты собрался ехать? Там же война.

— Девочки, я в курсе, что там война, поэтому я туда и еду. Давайте лучше не будем о грустном. Что вы меня за ранее хороните. Никто не собирается умирать. Все будет хорошо.

И, обращаясь к сестре, добавляю:

— Ты только родителям ничего пока не говори. Я сам скажу… потом.

Проводница объявляет посадку. Мы обнимаемся. Жму Лехе руку. Целую жену и захожу в вагон. Поезд трогается с места. Они мне машут руками и в слезах бегут вслед. Я им тоже машу. Все, я поехал. Завтра я буду уже на Донбассе. Завтра я буду переходить границу. Но об этом в следующей части моей исповеди.

ДОРОГА НА ВОЙНУ

5 — ноября 2014 года.

Поезд «Москва — Грозный» везет меня на Донбасс. А если точнее, то еду я до Каменск-Шахтинска. Там мне нужно будет выйти и местным автобусом добраться до Донецка. Нашего, российского Донецка, что расположен близ границы с бывшей Украиной, и о существовании которого я даже не подозревал… Пока не началась война.

А сейчас я ехал в поезде, в полупустом, плацкартном вагоне и смотря, как в окне догорает закат и мелькают наши березки, еще раз прокручивал в голове, что мне нужно будет сделать по приезду утром в Каменск — Шахтинск? Проверил еще раз номер телефона человека, которому надо будет позвонить, когда выйду на перрон. Этот номер, мне дал еще в Москве «Хрусталик», он же Миша Полынков.

— Просто так не звони. Говори кратко и по делу. Никаких имен. Спросишь по этому номеру «Механика». Вот адрес, по которому он тебя будет ждать в Донецке. Скажешь, что от меня. Он в курсе.

— А что это за адрес?

— Это база «Призрака». Место сбора добровольцев, перед отправкой через границу.

— Понял тебя. Спасибо за инфу и за помощь, Миш.

— Не за что Юр. Ты главное возвращайся от туда живым.

— Я буду стараться, брат.

Мои воспоминания и размышления, прерывает человек, средних лет, с бородой… Он кладет аккуратно на соседнее, спальное место, что на против меня свой коврик. Садится на него и начинает молится в сторону заката, которым я только что любовался в окне.

— «Аллааааа… Акбар!». Человек падает лицом в низ и гладит свою бороду…»Аллааааа….Акбар!», следует еще один поклон. За ним еще и еще. И так в течении примерно пяти минут, пока солнце окончательно не скроется за горизонтом.

Потом он встанет, свернет так же аккуратно свой коврик, скажет мне — «извините», и удалится в свое соседнее купе.

Тогда, в начале ноября 2014 года, я не придам особого значения этому случаю в моей жизни. О нем и об этом человеке я вспомню уже гораздо позже, в феврале 2015, когда наш «Призрак» будет штурмовать Дебальцево…

— утро 6 ноября 2014 года.

Мой поезд прибывает на станцию Каменская. Стоянка 2 минуты. Проводница открывает дверь. Я с ней прощаюсь и вдыхая, свежий, утренний, морозный воздух, выхожу на перрон. Теперь мне надо найти тот самый автобус, что отвезет меня в Донецк и позвонить человеку, который переправит меня через границу.

Нахожу стоянку автобуса. Подхожу к водителю.

— Командир, ты до Донецка едешь?

— Ага, до него самого.

— А когда оправление?

— Через полчаса.

Значит у меня еще есть время перекусить и подзарядить телефон, который вот-вот сдохнет. А мне связь сейчас нужна, как воздух. Захожу в привокзальное кафе. Перекусываю, заряжаю телефон. После чего звоню «Механику».

— Алло, это Механик?

— Да, он самый.

— Я от Хрусталика.

— Ты где сейчас? — слышу голос в трубке.

— На вокзале, в Каменск-Шахтинске.

— Адрес знаешь, куда ехать?

— Да, знаю.

— Тогда жду тебя. До встречи.

— До встречи.

Кладу трубку. Захожу в автобус.

— Сколько за проезд? — спрашиваю у водилы.

— 53 рубля.

— Ну и цены тут у вас… смешные.

— А ты откуда сам?

— Из Москвы.

— Ну, тогда понятно.

— Не подскажешь, где мне выйти, что бы попасть на этот адрес? (показываю ему бумажку с адресом)

— Это за городом. Доедешь со мной до конечной. Там выйдешь. Увидишь таксистов. Они отвезут.

— Понял. Спасибо.

Я сажусь на заднее сиденье автобуса и, пока мы едем, наблюдаю местные пейзажи и ландшафт за окном. Благо погода хорошая, светит солнце. В автобусе еще несколько человек. По виду явно местные.

Через полчаса пути, я уже в Донецке.

Прощаюсь с водителем. Выхожу. Не далеко от остановки, метрах в двадцати, стоит несколько легковых машин, с курящими мужиками возле них. Явно местные таксисты. Подхожу к ним.

— Мужики, мне надо вот по этому адресу. Показываю адрес.

— 150 рублей.

— Не вопрос.

— Тогда поехали.

Кидаю свою армейскую сумку в багажник, к одному из них. Сажусь и едем.

По дороге общаемся, о том о сем.

— Ты, наверное, за бугор собираешься, на ту сторону? — спрашивает меня таксист. Мужчина лет шестидесяти.

— Ну, допустим. А что?

— Да, ты не удивляйся. Просто ты уже не первый, кого я везу по этому адресу. Доброволец что ли?

— Ага. Он самый.

Через 10 минут мы въезжаем на территорию какой-то промзоны. Такси останавливается у одного из зданий. Мы выходим из машины.

— Вон, видишь. Над дверями, висит флаг Новороссии. Тебе туда, — говорит таксист.

— Спасибо отец. Отдаю ему деньги.

— Удачи тебе парень. Возвращайся живым.

— Спасибо. Я буду стараться.

Таксист садится в машину и дает по газам. Я кидаю сумку на землю и несколько минут смотрю на флаг. Мой первый флаг Новороссии, который я увидел вживую, а не с экранов страны по телевизору. Впереди у меня будет еще много таких флагов. В том числе и на рукаве, в виде шеврона… Но этот, в Донецке, на базе «Призрака», будет первым!!!

ПЕРЕХОД ГРАНИЦЫ

— утро 6 ноября 2014 года.

Яркое, осеннее солнце заливает светом промзону, где расположена база «Призрака» и куда я только что приехал.

Я кидаю сумку на землю и несколько минут смотрю на флаг Новороссии, расположенный над входом в здание.

— Парень, ты к нам? На крыльце появляется мужчина в камуфляжной форме.

— Да. Мне нужен «Механик».

— Я «Механик».

Подхожу, протягиваю руку. Здороваемся.

— Это я вам звонил. Меня зовут Юрий. Я от «Хрусталика».

— Сам откуда?

— Из Москвы.

— Ясно. Ну, проходи. Поговорим.

Мы оба заходим внутрь. В небольшой комнате, за компьютером сидит еще один мужчина. Здороваюсь и с ним.

— «Давай документы свои», говорит Механик.

Протягиваю ему паспорт и свой военник.

— Скажите, а сколько примерно ждать? — обращаюсь к нему.

— Ждать чего?

— Я имею ввиду, когда мы границу будем переходить? Сколько по времени я у вас тут пробуду?

— Пока не могу точно тебе сказать. Должны еще люди подъехать. Как группа соберется, сразу стартуем. Скорее всего, ночью. Ты пока в соседней комнате подожди. Там чай, кофе, телевизор есть. Располагайся пока.

— Ясно.

Беру свою сумку и перемещаюсь в соседнюю комнату. Там девушка с ребенком смотрят телевизор. Здороваюсь с ней.

— «Вы есть хотите?», — спрашивает она меня.

— Да пока нет. Если только чай.

Она ставит чайник. По телевизору показывают новости. Опять Украину, Донбасс, и как очередная колонна наших белых «Камазов» с гуманитаркой, пересекает границу в Изварино.

— Вы сами тут давно? — спрашиваю ее.

— Второй день. Мы с Краснодона.

— Ну, и как там сейчас?

— Сейчас поспокойнее, а вот летом было страшно.

— А почему вы одна тут, с ребенком. Папа ваш, наверное, в ополчении воюет, да?

— Нет, папа нас бросил.

— В каком смысле бросил?

— В прямом. Он сейчас в России. Точно даже не знаю где? Связи с ним нет.

Я сижу и осмысливаю то, что сейчас услышал.

— Как же вы теперь одна, да с ребенком? Родственники есть у вас?

— Да, есть. Тут вот, в Донецке, — отвечает она. Но они пока не готовы нас принять. Вот сидим, ждем, когда нас куда-нибудь с дочкой распределят. Нам уже все равно. Главное подальше от войны.

Примерно после обеда появляется еще один парень. Тоже доброволец. Знакомимся с ним.

— Андрей. Позывной Корж.

— Юрий. Тавр. Сам откуда?

— С Украины. Николаевская область.

— Ни хрена себе. А сюда какими путями?

— Элементарно. Через Крым. А ты откуда?

— А я из Москвы. Похоже, вместе будем границу переходить. Может еще кто подтянется?

— Видимо да, отвечает Корж. Открывает свою сумку и начинает переодеваться в привезенную с собой «Горку».

— Где брал, — спрашиваю у него.

— В Симферополе.

В комнату заглядывает Механик.

— Ну, как вы тут?

— Да нормально. Когда выдвигаться будем?

— Ночью, отвечает он.

— Ясно.

Вечером появляется еще один доброволец. Мы с Коржом здороваемся с ним, знакомимся.

— Дима. Позывной будет — Димсон.

— Сам откуда? спрашиваем его.

— Со Ставрополя.

Сидим уже все вместе с Коржом и Димсоном, общаемся. Пьем чай, кофе. Каждый конечно рассказывает свою историю, как он добирался сюда и почему решил ехать?

Пока общались, наступил уже глубокий вечер. Примерно часов в десять, на территорию базы заезжает пустой армейский «Камаз», с группой бойцов в камуфляжах. На шевронах у всех — «Призрак».

Загружаем «Камаз», вместе с ними, продуктами — сахар, макароны, рис, гречка, тушенка, сгущенка и т. д. После чего подходит к нам Механик.

— Парни, короче так. Свои сумки кидайте в кузов. Сами со мной в Джип. На той стороне уже, сумки заберете.

Все ясно. Закидываем сумки в «Камаз» и садимся в Джип. С нами садится еще один человек, как я потом понял — проводник. Едем минут 15–20. Механик останавливает на обочине какой-то дороги. Мы выходим.

Проводник (будем называть его так) в двух словах объясняет, что да как?

— Идем тихо, за мной. Между собой не разговариваем. Слышимость здесь хорошая. Не отстаем. Все понятно?

— А идти долго?

— Нет, не очень. Еще вопросы есть?

— Нет.

— Тогда пошли.

Представьте себе тихую, ноябрьскую ночь. Тишина такая, что можно оглохнуть. Над головой чистое небо, звезды…и луна. Я никогда не видел такой яркой луны. Кажется, что она светит специально в тебя на зло, как прожектор. Мы идем через какое-то поле. Судя по всему, еще недавно кукурузное. Под ногами мешаются срезанные стебли. Идем молча. Ощущение такое, что ты, как минимум, пересекаешь Мексиканскую границу в районе штата Аризона. Еще не много и в овраге завоют кайоты.

Шли мы и правда недолго. Но эта картинка и впечатления, остались у меня в памяти на всю жизнь. Впрочем, как и многие другие вещи, связанные с Донбассом.

И вот, мы, наконец-то, выходим на бетонную дорогу.

— Все парни, тут уже можно разговаривать и даже курить, — говорит проводник. Мы почти уже на месте. Осталось только еще чуть в горку подняться.

Минут десять поднимаемся. Проходим мимо знака — «Государственная граница республики Новороссия». Проходим еще метров триста. Перед нами появляется Блок-пост. Парни в камуфляжах и с автоматами наперевес, улыбаются, здороваются с проводником и с нами. Стоим с ними, курим, общаемся. Я, если честно, уже не помню о чем, потому что-тогда, адреналин просто зашкаливал. Еще минут через пятнадцать подъезжает наш «Камаз», с ним еще один.

— Кто полезет в кузов, а кто в кабину? — спрашивает у нас водитель.

— Давай я в кузов, — говорю ему.

— Дело твое. Только смотри там, не замерзни. Ехать будем с ветерком.

— Да я не мерзляк вроде. Не впервой в армейских «Камазах» ездить.

— Ну, тогда по машинам, парни.

Отбрасываю тент и забираюсь в кузов, который забит почти под завязку, какими-то мешками и коробками. Кладу себе свою сумку под зад, что бы мягче было. Со мной лезут еще три бойца. У одного РПК, у двух других АК74. Я в своем пуховике и джинсах, среди них, без оружия, кажусь просто белой вороной. «Камазы» заводятся, рычат. Мы трогаемся с места и едем.

— Парни, а ехать долго? — спрашиваю у них

— А это, как повезет? Если без приключений, то часа за два доберемся, — говорит мне один из бойцов с позывным Бегемот.

Бегемот и правда похож на бегемота. Большой такой, здоровый и веселый парень, лет тридцати.

— А что, могут быть приключения? — спрашиваю у него.

— Тут все может быть, — улыбаясь, отвечает мне Бегемот, передергивая при этом затвор своего РПК и ставя его на предохранитель.

— Ну, здравствуй что ли — Новороссия! — говорю я вслух сам себе.

Парни смеются. «Камазы» рычат, пылят и несутся так, что я чувствую себя с ними одним целым. Скованным одной цепью. Связанным одной целью!

Вокруг сплошная темнота. Темно даже там, где проезжаем населенные пункты. Из освещения только звезды и луна. Примерно через час пути, я понял, что начинаю замерзать. Вернее мерзнут ноги, потому как ими я упираюсь прямо в борт кузова. Начинаю их не много растирать руками, что бы разогреть.

— Что брат, замерзаешь? — спрашивает Бегемот.

— Да не то что бы очень, но да, — отвечаю ему.

Бегемот снимает с себя свой бушлат и отдает мне.

— На вот, прикрой им ноги.

— А как же ты?

— А я себе сейчас другой найду, — подмигивает он мне. И разворачивается к мешкам, которые у нас за спиной. В одном из них, он находит и вытаскивает новенький, армейский бушлат. Натягивает на себя.

— О, кажись, мой размерчик. Ну ка, а че у нас там в коробках?

Через пару секунд, на голове у Бегемота уже красуется новая, армейская каска.

— Вот это я понимаю, гуманитарка, — ржут пацаны. Один из бойцов тоже лезет в коробку, за другой каской.

— На, Тавр, держи. Привыкай потихоньку.

Через пару минут мы уже все четверо сидим в этих касках и смеемся, слушая очередную байку Бегемота из его жизни.

Мы летим в Алчевск. Через Краснодон и Луганск. Летим по дорогам войны. Той войны, что свяжет нас, а некоторых искалечит на всегда. Войны, с которой живыми мы вернемся не все…

АЛЧЕВСК

— ранее утро ך ноября 2014 года.

Открываю глаза. Пять секунд уходит на то, что бы понять, где я и как я здесь очутился?

В памяти сразу же всплывают события минувшей ночи. Как переходил границу, как потом на «Камазах», мы мчались по дорогам Новороссии, через Краснодон и Луганск. Как в два часа ночи заехали в пустой, ночной и казалось безлюдный Алчевск. СТОП!.. Юра, так ты же уже в Алчевске. Интересно, какой он этот город? Кто в нем живет? Что за люди? Как они тут выживают? Наверное, им тяжело? Наверное, здесь обстрелы каждый день? Возможно, что полгорода уже лежит в руинах, сидит в подвалах, а вторая его часть — держит оборону на фронтах Новороссии, что бы укро-карателям не достался этот город?

Я лежу, смотрю в потолок. В голове мелькают страшные картинки войны, что мне показывало наше телевидение… Вспоминаются так же хроники и кадры боев из времен Великой Отечественной и лозунги — «Все для фронта, все для победы!», «Ни шагу назад, отстоим родную землю». И то, как женщины и дети стоят у станков на заводах страны, делают в три смены патроны и снаряды для фронта, выплавляют чугун и сталь для нашей общей победы.

— В Алчевске жесть металлургический комбинат, — размышляю я.

Наверное, его рабочие тоже перешли на «военные рельсы» и работают в три смены, пока их женщины пекут хлеб и вяжут носки для бойцов Донбасса. Надо будет мне обязательно познакомиться и пообщаться с этими суровыми, алчевскими мужчинами, которые однозначно, как один, встали на защиту своей молодой Республики.

— Тавр, ты завтракать то будешь? — мои размышления прерывает Димсон.

— Буду конечно. Мне, пожалуйста, чашечку кофе с молоком и круасан, — отвечаю ему.

После чего, встаю и, перекинув полотенце через плечо, иду делать утренние, водные процедуры.

Интересно, где это мы, что за здание? В комнате, на втором этаже, где мы ночевали, стояло в ряд несколько армейских коек, в два яруса. Половина были пустые. Часть бойцов, как мне сказали, была в карауле. Спускаюсь вниз. Там, за большим столом, уже во всю идет суета по приготовлению завтрака. Пара женщин-поварих накрывают скатерть-самобранку. Прохожу мимо них, здороваюсь. Они со мной тоже.

— Вы наверное ночью приехали? — спрашивает одна из них.

Да, ночью. Все уже спали. А что это за здание такое. Где это мы?

Это сауна. Вернее сауной она была до войны.

Серьезно? — Я улыбаюсь во весь рот. И что, парилка и бассейн есть?

Конечно, есть. И даже бильярд. На втором этаже, — смеются они.

— Хорошо, смотрю, вы тут устроились, — улыбаюсь им в ответ.

Как потом выяснилось, здесь базировалась часть одного из подразделений. Место, конечно, было комфортное, но явно не для армейских людей. Впрочем, пробыли мы там не долго. Уже после завтрака нас отправили в штаб «Призрака», для оформления.

Туда нас привезли на машине. Нас — это меня, Димсона и Коржа. Штаб тогда располагался на Ленинградской улице, в здании, на сколько я знаю, бывшей типографии. Заходим. На первом этаже, в предбаннике сидит боец с оружием — дневальный. Сказав ему, куда и зачем мы прибыли, поднимаемся по лестнице, на второй этаж. Человек, который нас привез, заходит в одну из комнат, докладывая, си-дяш, им там, о прибывшем пополнении. Нас просят подождать пока в коридоре. Стоим, ждем.

Проходит минут десять. Мимо нас проходит группа вооруженных людей в камуфляже, во главе с Мозговым. Вернее, это они проходят, а он пролетает… Я с интересом наблюдаю эту картину. Вот так впервые и вживую я и увидел Борисыча… Он пролетел мимо нас, так же внезапно и быстро, как снаряд, выпущенный из «Града». Тогда, я не придал этой его манере передвижения, особого значения. Значение я ей придам уже потом, когда сам попаду в его личную охрану…

А пока, я стою в коридоре и наблюдаю, как в соседней комнате за ним закрывается дверь.

— Видал, это же Мозговой, — говорит мне Димсон.

— Ага, я заметил, — улыбаясь, отвечаю ему.

Нас по очереди просят зайти в комнату для оформления. Я захожу, здороваюсь с сидящими там людьми, сажусь за стол. Стол расположен буквой «Т». Во главе него сидит мужчина в форме, крепкого телосложения, старше средних лет. Рядом, через стол, молодой боец, который задает мне вопросы, и по ходу проверяя мои документы, что-то там записывает в ноутбук. Вопросы обычные, формальные. Кто такой, зачем, какая воинская специальность, на какой срок планирую вступить в ряды воинов Новороссии и т. д.

Как потом я узнаю, этим «крепким мужчиной, выше средних лет», окажется — Шевченко Юрий Валерьевич. Наш начальник штаба, на тот момент, он же «Ростов» и он же помощник и правая рука Алексея Борисовича Мозгового.

После оформления, в коридоре к нам подходит парень в камуфляже, с шевроном «Призрак». Знакомимся с ним.

— Крым, — говорит он мне

— Тавр, — отвечаю ему. Ты сам из Крыма что ли?

— Ага.

— Я тоже. Правда, сейчас уже в Москве живу.

— Значит земляки, — отвечает он.

Спускаемся все вместе, вчетвером вниз. Грузим свои вещи в багажник его старенькой «Волги». Я сажусь на переднее сиденье. Едем в располагу. Походу движения, рассматриваю Алчевск при дневном свете.

— Крым, а тут бои вообще были? — спрашиваю его.

— Нет, не было. В начале лета самолет пролетел, пару ракет выпустил, за городом упали… и все. Так местные до сих пор его вспоминают.

— Странно, я представлял себе не много другую картину, когда сюда ехал.

— А ты что, думал тут Сталинград? — смеется Крым. Это, брат, Алчевск — город непуганых, мирных жителей. Сюда даже «Грады» не долетают.

Тогда, в начале ноября 2014 года, я еще не знал, что мой донбасский «Сталинград» впереди. Только название у этого города будет другое — ДЕБАЛЬЦЕВО.

УЧЕБКА

— 7 ноября 2014 года.

Мы вместе с Крымом, на его старенькой «Волге», после оформления в штабе «Призрака», подъезжаем в располагу. Выгружаемся. Заходим в здание. На первом этаже, у окна сидит боец с оружием.

— Полковник здесь? — спрашивает у него Крым.

— Да вроде тут был, — отвечает боец.

Заходим внутрь, на первый этаж. Крым находит «полковника», знакомит с ним. После чего, благополучно сдает нас ему и удаляется к себе.

Все, кто был и есть в «Призраке», и кто сейчас читает эти строки, наверняка уже поняли, о каком «полковнике» идет речь? Он такой, там был у нас один.)))

Я, если честно, когда увидел его, не сразу понял, кто это? У меня было два варианта — либо, он только что приехал из Египта, где три недели загорал на пляже, либо — цыган… только по форме и при полковничьих погонах, времен советской армии. Но, так как вариант с Египтом, был мало похож на правду, то оставался второй.

Полковника, так все и называли — «полковник». Заведовал он у нас учебным центром, что располагался, на первом этаже. Это была его вотчина. Чем он, не скрывая этого, гордился и всем своим видом всячески подчеркивал. Хотя, если между нами, учебным центром это можно было назвать с большой натяжкой. За все время пребывания там, мы пару раз разобрали и собрали АК-74 (освежили память, благо руки помнят, как это делается)…и послушали лекцию «полковника» о том, какие бывают наступательные операции противника во время ядерной, газовой и воздушной атаки? Проще говоря — куда бежать нам, в случае, если враг вероломно нападет на нас, во время исполнения крепкого и бодрого сна?

После знакомства, он нас — меня, Димсона и Коржа, поселил в одну из комнат на первом этаже.

— Располагайтесь пока ребята. Сегодня уже занятий не будет. Начнем с вами завтра. Скоро у нас обед, — молвил он и благополучно удалился делать обход «своих владений».

После распределения между собой коек, кто, где спит и разбора своих вещей, мы начали писать, через инет, своим родным и близким о том, что благополучно прибыли на войну. Что все у нас тут зашибись. Живем почти, как на курорте. Ни в чем себе не отказываем и не на что не жалуемся. Короче, примерно, как в «Белом солнце пустыне», писал товарищ Сухов своей драгоценной супруге… «Дорогая моя, Катерина Матвеевна…В первых строках своего письма, спешу Вам рассказать, что служба моя здесь не трудная. Я бы даже сказал — легкая…» Ну, а дальше вы знаете…

Правда, писали мы недолго. Пока не погас свет. После чего в комнату заглянул полковник.

— Ребята, вы тут как?

— Да, ничего вроде. Все живы пока. А на долго свет вырубился? — спрашиваем его.

— я пока сам не знаю. У нас тут часто света нет. Говорят, диверсанты подстанцию, где-то взорвали. Так что, может, свет не скоро дадут. У вас фонарики и свечки есть?

— Фонарики есть. А вот свечек нет.

— Ну, я если найду, принесу вам. А сейчас у нас обед. Это на втором этаже. Там кухня.

После чего «полковник» удалился. А мы, взяв свои миски, потопали на второй этаж, за обедом.

Благополучно уничтожив то, что полковник назвал обедом, и вскоре поняв, что без света, нет не только инета, но и жизни, я решил осмотреть местные окрестности вокруг нашей казармы. Ну так, на всякий случай. Вдруг, какая-нибудь укропская ДРГ захочет на нас вероломно напасть, а мы будем не в курсе, куда бежать в случае отражения атаки?

Выхожу. Предварительно говорю дежурному бойцу, что сидит на входе о том, что я еще вернусь, дабы он меня потом пропустил обратно. Обхожу здание с левой стороны и к своему удивлению и даже восхищению, с торца, в лесном массиве, обнаруживаю костер, на котором варится наш будущий ужин — борщ. Сразу скажу, я никогда больше, пока был на Донбассе, не ел такого вкусного борща. Борщ на костре — это просто сказка.

Но я отвлекся. Смотрю, там уже несколько человек в камуфляжах, крутятся возле него. При этом беседуя между собой и покуривая. Понимая, что я не один такой, кто решил убить время таким вот способом, знакомлюсь с бойцами.

Среди всех выделялся один парень. Выделяется, потому что был он без глаза. Его имени и позывной я не запомнил, к сожалению. Но зато запомнил его историю, которую он нам рассказал.

— Ты сам откуда? — спрашиваю у него.

— Я из… (и называет свой город), — отвечает он.

— Как там сейчас, укропы сильно лютуют?

— Не то слово. Особенно по началу, когда они в город вошли. Мы с местными мужиками и «афганцами», когда все только начиналось, решили держать оборону против этих уродов. Правда оружия у нас почти не было. Так, чисто только охотничьи ружья и все. Но «афганцы» нас потом сдали.

— В каком смысле сдали? — спрашиваю его.

— В таком. Они ночью, по договоренности, должны были дежурить на блок-постах. Но, когда укры подошли, то они просто сдали им наши позиции. Короче, засыпал я в одном городе, а проснулся уже в другом. Проснулся от шума и крика во дворе. Выглядываю в окно, а там правосеки, наших пацанов вытаскивают и прямо у подъездов расстреливают. Всех, кто против майдана выступал. ВСЕХ, понимаешь? Прям на глазах у их жен и матерей. Мне повезло. Меня не нашли. Я дома два месяца просидел, мать прятала. А потом, надоело сидеть. Решил к своим пробираться. Кое-как, окольными путями и огородами добрался. Вот сейчас здесь пока, жду. Меня в ополчение не хотят брать из-за глаза. Я им говорю, — «Да мне похер. Возьмите хоть куда. Я этих тварей зубами грызть буду.»

Я сижу, слушаю рассказ этого парня. И пытаюсь себе пре дета-вить, через что ему прошлось пройти и испытать? Слушаю и понимаю, что он ведь и правда загрызет укропов, при любой возможности… лишь бы эту возможность ему дали…

РОТА «СБ»

— Начало ноября 2014 года.

— Ро-о-ота подъе-е-ем!!!

Первая моя мысль — «Бляха-муха, кто же это так там орет, в семь утра?.. Вторая — «Где это я?».

— Тавр, вставай, — говорит мне с соседней койки Корж. — Или ты забыл, что мы уже на войне?

— Сам вставай, — отвечаю ему. Я не готов пока воевать. Я еще не проснулся. Мы так не договаривались. Для начала, мне нужно выпить чашечку кофе и принять контрастный душ.

— Рота, выходим строиться на зарядку, — снова орет дневальный.

«Как на зарядку, зачем на зарядку?» — спрашиваю я сам себя вслух.

— Димсон, куда это мы попали, — кричу я Димсону.

— Тавр — это Рота Службы Безопасности «Призрака», — ржет в ответ тот.

— Серьезно? — уже ржем с ним вместе. Ну, тогда пошли на зарядку, раз зовут. Не хорошо заставлять людей ждать.

Вот так началась моя служба в Роте «СБ», бригады «Призрак».

Но прежде, чем попасть в роту, мы три или даже четыре дня просидели в «учебке», на первом этаже, под чутким руководством полковника. Без света, без воды, без инета. Сидели конечно не только мы одни. Вместе с нами так сидело полгорода, если не весь Алчевск. Короче, мы сразу поняли, куда мы попали? Мы попали на ДОНБАСС. Получите, распишитесь.

На четвертый день «сидения» и мытарства, мы стали понимать, что так сидеть можно долго и что приехали мы сюда не за этим.

— Короче, пацаны, — обращаюсь я к Коржу и Димсону. Давайте решать, что делать нам? Я лично, сюда не за тем ехал, что бы ждать «у моря погоды».

— Какие твои предложения? — спрашивает Корж.

— Тут, на втором этаже, расположена рота СБ, — отвечаю ему. Ко мне вчера в коридоре, один парень подходил, кажется позывной у него «Борец». Короче, пообщались мы с ним. Он предложил мне, как вариант, эту роту.

— А сам он кто? — спрашивает Димсон.

— Да хрен его знает. Какая нам разница кто? Человек предложил. Наше дело рассмотреть. Вы как?

— Давай пообщаемся тогда с ним, где он сейчас? — спрашивает Корж.

— Его щас тут нет. Зато Крым здесь. Пойду, у него спрошу, что да как? — отвечаю ему.

Захожу в комнату Крыма, которая была почти напротив нашей. Здороваюсь с ним. И выкладываю ему суть дела. Что нас уже «запарило» туг сидеть и ждать. Три дня уже типа сидим, а ничего не происходит.

— Я слышал, что тут, на втором этаже, есть рота СБ «Призрака», — говорю ему.

— Ну да, есть, — отвечает Крым. Вы туда хотите?

— Ага, хотим.

— Сколько вас?

— Трое.

— Сейчас тогда со Стилетом свяжусь. Берет рацию и вызывает Стилета:

— «Кость, тут к тебе три человека сейчас поднимутся, от меня, из «учебки», поговори с ними». Конец связи.

Мы втроем поднимаемся на второй этаж. Возле лестницы, у двери сидит дневальный.

— Вы куда? — спрашивает он.

— Нам к Стилету. Мы с первого этажа, из «учебки». Поговорить с ним хотим. Он в курсе.

— Его комната прямо, до конца по коридору и налево. Там увидите, написано, — отвечает дневальный.

Идем по коридору. Находим комнату. Заходим.

За столом, за ноутбуком сидит молодой парень, с бородкой, по форме. На вид — лет тридцать.

— Мы от Крыма, — говорим ему.

— Да, я в курсе. Проходите садитесь, — отвечает нам он. Откуда вы сами, как позывные?

— Тавр. Сам из Москвы, — отвечаю ему.

— Корж. С Украины я. Николаевская область, — уточняет Корж.

— А я Димсон. Ставрополь, — говорит Дима.

После короткого рассказа Стилета о сути и задачах роты СБ, спрашиваю у него.

— Ты сам откуда будешь?

— Я из Питера, — отвечает тот.

— Давно здесь?

— С октября. Я вместе с РНЕшниками сюда заходил. Потом у меня с ними пошли разногласия. Короче, нет их уже. Уехали обратно.

— Так ты из националистов, что ли? — спрашиваю я Стилета.

— Ага. Только из русских, — отвечает тот.

— Ясно. Ну, так что, берешь нас к себе?

— Беру. Поднимайте свои вещи. Сейчас вам выделим комнату. Считайте, что вы уже зачислены в штат роты.

После того, как нас зачислили и поселили в одну из комнат. К нам «добавился» Ратибор. Взрослый, седовласый дядька, на вид — лет шестидесяти. Мастер рукопашного русского боя. Ну, по крайней мере, он всем так рассказывал… Его к нам поставили «старшим». Получилась «четверка» — Я, Димсон, Корж, и Ратибор.

Примерно через два дня, я сильно заболел. Вернее, симптомы начинающейся болезни, у меня были еще в Москве, но тогда я им особо не придал значения. А зря. Потому что по приезду на Донбасс, простуда перешла уже в более тяжелую форму. С температурой, ознобом, насморком и все что с этим связано. Сказалась, видимо, акклиматизация и нехватка витаминов.

И вот лежу я тихо, мирно на своей койке у окна, предварительно наглотавшись аспирина, и отчаянно пытаюсь выздороветь. Я на больничном. Кругом война, а я болею.

Лежу я значит, весь такой больной, с температурой, в соплях… и сквозь сон, слышу в коридоре какой-то шум. В комнату заглядывает Димсон.

— Тавр, там Стилет решил спортивные соревнования устроить, кто больше всех раз отожмется от пола за минуту, — говорит мне он. Ты как, участвовать будешь?

— Не знаю. Помираю я, не видишь что ли, — улыбаюсь я ему.

— Ну, смотри, если че, там все уже собрались, сейчас начнем.

Димсон выходит. Я лежу и думаю, что надо бы мне, конечно, встать и пойти тоже принять участие. А то не красиво как-то. Все отжимаются, а я тут при смерти лежу. Не хорошо это. На одну минуту я-то всяко смогу волю в кулак собрать и отжаться.

Еще минут через пять я встаю, одеваюсь ивыхожу в коридор. Там уже вся рота считает и смотрит, как отжимается очередной боец. Я присаживаюсь на корточки и облокатившись на стену, смотрю на все это безобразие… Все естественно делают разное количество раз. Кто-то 15, кто-то 25, кто-то 30 раз. Албанец, помню, сделал 40, Димсон — 45, Стилет с секундомером, стоит и считает количество раз.

— Тавр, ты как, участвовать будешь, или ты болеешь? Уже все сделали, — обращается он ко мне.

— Да, я буду, — отвечаю ему.

Поднимаюсь, выхожу на середину. И начинаю отжиматься — 10…20…30…40…50…60…70…75!

— Стоп, минута. Время вышло, — объявляет Стилет.

Я встаю. Отряхиваю руки. Поднимаю голову… и понимаю, что все на меня смотрят. Секунд через пять. Холс, нарушая тишину, говорит:

— Тавр, а ты вообще КТО???

— Я? Тренер по фитнесу, — отвечаю ему и всем присутствующим, молча смотрящим на меня.

— Охренеть!.. А че, сразу-то не сказал? — смеется Холе.

— Так, а никто и не спрашивал, — улыбаюсь я в ответ.

После этого случая, я стал отвечать за физическое воспитание бойцов нашей роты. Зарядка и занятия в спортзале, стали моими прямыми обязанностями. Но об этом и о многом остальном, в следующих частях моей исповеди…

СВАДЬБА В МАЛИНОВКЕ

— середина ноября 2014 года.

Вы смотрели фильм «Свадьба в Малиновке»? Глупый вопрос, правда? Кто же его не смотрел. Его видели все. Лично я, его знаю наизусть. Как и крылатые фразы из этого фильма.

Я собственно к чему это? Алчевск — это та же Малиновка, только побольше, потому что город. Я на полном серьёзе сейчас. Не смейтесь.

Когда я прибыл в Алчевск, то естественно решил посмотреть на местных жителей своими глазами. Не с экранов тв или инета, а своими собственными. Чтоб наверняка. Познакомится, так сказать, с суровыми мужчинами этого металлургического города. И в первую очередь с местными ополченцами. Искать я их начал естественно, для начала, у нас в роте.

И я их нашёл. Вернее его!!! Потому что из Алчевска он был один — Кедр. Или, как Албанец любил его называть на свой манер — Кедридзе. Меня он, кстати, называл — Тавридзе. Классный парень был этот Кедр. Усердный, исполнительный, старательный. Говорил мало, а когда говорил, лишнего не болтал. Таких в армии любят. Особенно начальство. От них проблем нет. Вот он был из местных, из Алчевских. Ещё были бойцы с других городов Донбасса. Дай бог памяти. Это — Аякс, Корунд, Смелый, Метла, Лесник. Если кого-то забыл, не взыщите. На этом всё. А как же остальные наши бойцы, спросите вы? А остальные все были добровольцами из России… и других стран бывшего Союза. Кто-то, когда то служил в армии, как я, а кто-то и нет. Были и такие, кто автомат впервые увидел только на Донбассе. Но всех нас объединяло одно — мы приехали на Донбасс добровольцами. По зову сердца, так сказать и души. Но не буду сейчас тут вам кидаться красивыми словами, дабы не уходить от конкретики. Вернёмся к «нашим баранам». То бишь — местным аборигенам…

Местных «мужчинок» я, конечно же, тоже нашёл. На рынке!!! Их в Алчевске целых два. Но мы чаще ходили к ближайшему от нас. Тот, что расположен рядом с православной церковью. Зачем ходили? А что бы поесть купить. А то вдруг война, а мы не жрамши. Как-тогда голодными отражать атаку укроповской бронетехники? Вот и ходили мы на рынок. Лично я там сало покупал. Оно, знаете ли, как-то сытнее и жирнее щи получаются, когда туда сальца добавляешь. Особенно, когда в этих щах одна капуста и картошка плавает. Ходили, конечно, не все, а только те у кого деньги были, которые с собой же, из России и привезли.

Идём мы, помню, как-то с Москалём по этому самому рынку. А глаза так и разбегаются от разнообразия и изобилия продукции. Тут есть всё! От унитазов и сантехники, до копчёной колбасы и ополченской экипировки. Подходим к одному такому доброму молодцу, что-торгует этой самой экипировкой. А у него там на любой вкус и цвет. И «Горки», и «Цифры» и «Охота», и даже зимние варианты камуфляжа есть.

— Почём? — спрашиваем торгаша.

— А вам, ребята, какую? — отвечает он.

— Нам «Горку».

— Летнею или зимнюю?

— А что и зимняя есть?

— Конечно, есть, — улыбается мужичок.

— Ну, тогда почём зимняя?

— Полторы, гривнами. Вам, как ополченцам, за 1300 отдам.

— Ясно. А от куда это всё у тебя, — спрашиваем его, читая на подкладке «Горки» — «Сделано в России.»… Гуманитарка небось?

— Да бог с вами, ребята, какая гуманитарка, — клянётся и чуть ли не крестится мужик. Это кум мой, из России возит. Ну, а я вот продаю.

— Понятно. А сам чего в ополчение не идёшь, а тут стоишь?

— Так я это… семья у меня. Кормить надо, — божится мужик.

— Так и у нас тоже семьи. Приехали тебя вот заш, и1цать. Думали, вы тут с голода пухните. Но судя по твоему фейсу, до голода тебе е1цё очень далеко.

— Ребята, ну что вы ко мне прицепились? Вы думаете, я тут один такой стою?

Мы оглядываемся по сторонам и понимаем, что мужик прав. Он такой тут не один.

— Слышь, дядя. А Будёновки у тебя нет?

— Нет, а вам зачем? — не понимает вопроса мужичок.

— Это не нам. Это тебе. Ты бы одел её и так стоял. А когда власть вдруг поменяется — сменил бы её сразу на хохляцкую, — смеёмся мы и идём дальше, за салом.

Заходим на крытый рынок. Мама дорогая, чего тут только нет?! Практически весь московский «Охотный ряд». Колбасы варёные, копчёные, куры запечённые, сало, масло… и конечно мясо. Хочешь свинину покупай, а хочешь говядину. Только бабки давай. Но бабок у нас мало. Поэтому покупаем только сало, сигареты и печенье.

А вот ещё, помню, случай был.

Что бы улучшить свою физическую форму, мы почти всей ротой (кто не был в карауле и наряде), ходили заниматься, под моим чутким руководством, в местный спорткомплекс «Металлург». Спорткомплекс конечно устаревший, ещё советских годов, но вполне ещё приличный, у них там, на втором этаже, есть качалка. Не московский конечно спортклуб, но при желании, все группы мышц прокачать можно. Там же, кстати, в подвале, мы занимались стрельбой… но уже под чутким руководством Михалыча.

И вот занимаемся мы значит спортом… И слышу я, как в противоположном углу зала от меня, Джонни отчаянно общается с местным аборигеном. Мужик по возрасту примерно лет на 55 тянул, но вполне ещё спортивный.

— Шо вы сюда приехали? — чуть ли не орёт он кому то из наших.

— В смысле? — не понимая вопроса, вступает в разговор Джонни.

— Я говорю, за каким хреном вас сюда принесло? — не унимается мужик.

— Старый, ты чё несёшь, фильтруй базар? — чуть ли не кидается уже на него Джонни.

— Да я из-за вас пенсию не могу уже полгода получить, — кричит мужик. — Если бы вас туг не было, всё было бы нормально.

— Слышь, дядя. Это по-твоему из-за нас тебе, что ли. Порошенко пенсию не платит? — вступает разговор ещё один из наших.

Видя то, как по тихому, начинает от этих слов звереть Джонни, я подхожу к нему и оттаскиваю его в сторону

— Не надо, не лезь к нему, — говорю я ему.

— Тавр, да ты слышал, что этот урод щас сказал про нас?

— Да, слышал.

— Мы тут за него воевать приехали, а он — гнида, нам такое говорит.

— Это его проблемы. Хрен с ним. Не обращай внимания.

Еле успокоив Джонни от праведного, буйного гнева, продолжаем заниматься дальше.

Мужик поняв, что на этом дискуссия закончилась, одевается и, зыркнув на прощание взглядом, удаляется из зала.

После качалки спускаемся на первый этаж. Там, на площадке, местные играют в мини-футбол. Нормальные такие, молодые и вполне упитанные пацаны, призывного возраста. Я подхожу к одному из них и договариваюсь, что бы мы тоже с ними сыграли. Не в берцах конечно, а только те, у кого из нас есть спортивная обувь. У меня была. Поэтому я тоже играл. Я вообще-то фанат футбола. Болею за ЦСКА. Сам, когда то в молодости, тоже играл в футбол и поэтому при первой же возможности, стараюсь не упускать случая.

Короче, одни из нас играли, другие смотрели и болели. Наигравшись и набегавшись, идем в раздевалку переодеваться. И у меня с одним из этих местных «футболистов», случается там такой диалог.

— Хорошо играете, смотрю, часто бегаете? — спрашиваю его.

— Два раза в неделю. Всяко лучше, чем дома сидеть.

— От чего же дома то сидите? — говорю ему

— Так, а смысл на комбинате работать? Там щас не платят ничего. Так, иногда дают какие-то копейки.

— Ясно. Ну, а к нам желание нет пойти? — снова задаю вопрос.

— А у вас сколько платят? — интересуется паренёк.

— А у нас ничего не платят, — отвечаю ему.

— Как это?

— А вот так. Ну, так как, есть желание за Родину бесплатно умереть? — начинаю уже его подкалывать.

— Я подумаю.

Понимая мой подкол, парень ускоряет своё переодевание и выходит из раздевалки молча.

— Ну, что все в сборе? Никого не потеряли? — спрашиваю я у наших бойцов.

— Да вроде все.

— Ну, тогда пошли в располагу. На сегодня хватит.

АРМЕЙСКИЕ БУДНИ

— конец ноября 2014 года. Алчевск.

С того времени, как Я, Димсон и Корж влились в роту «СБ», прошло уже примерно две-три недели. Что бы было понятно, я расшифрую, кто не знает, аббревиатуру букв «СБ» — это Служба Безопасности. Красиво звучит, правда? Самому нравится. Как вы уже знаете, наша рота тогда входила в структуру самой бригады «Призрак». Задачи у нас были разные. Но в основном они сводились к наряду по роте (охрана самих себя), караул в здании бывшей прокуратуры и на то, что бы кошмарить тех, кто по мнению руководства «плохо» или «не правильно» себя вёл в городе.

Ну, вот допустим.

Приехали к нам, в Алчевск, бойцы какого-то там подразделения, расслабится после армейских будней с линии фронта. Сами понимаете, там реальный идёт пиф-паф и ата-та, при чём со всего что стреляет и движется, а у нас тихо и глухо, как в танке. Одним словом — тыл. Ну, а так как алкоголь расслабляет по полной, то требуются дополнительные эмоции и прилив адреналина, который есть на фронте и которого нет в тылу. Вот и получалось, что парни выходили с оружием из кабаков и делали пиф-паф в воздух, но уже в городе, а не в окопах.

По Алчевску, естественно, сразу идёт кипишь и лёгкая паника — укропы в городе! К нам поступает сигнал, о таком вот недоразумении. Мы приезжаем на место «боевых действий» и популярным языком, а так же русским матом, объясняем тем, кто стрелял, что так делать не хорошо. Что люди тут непуганые, боятся любого шороха, и что стрельба в воздух, из автоматов, карается расстрелом без выходных, обеда и права переписки с родственниками. Самым буйным и непонятливым, приходилось повторять второй раз, но уже, когда они принимали горизонтальное положение лицом в асфальт.

Еще мы кошмарили притоны наркоманов, которых в Алчевске было достаточно. До войны этот город вообще считался одним из самых криминальных на Донбассе… Считался пока в него не пришёл «Призрак».

Мозговой порядок навёл быстро. Думаю, что все помнят, народный суд, который состоялся в конце октября 2014 года, и на котором судили двух маньяков-извращенцев. Суд тогда был открытый, для всех!!! Одного урода приговорили к расстрелу, второго пожалели и вынесли приговор с отбыванием в местах не столь отдалённых.

Самого Борисыча мы тогда не охраняли. Вернее охраняли сам штаб бригады, который потом находился уже в здании бывшего городского СБУ. И который мы между собой называли просто — «Избушка». Личная охрана у него тогда была своя. Потом, когда «Призрак» позже примет участие в освобождении Дебальцево, эта самая охрана благополучно испарится и самоустранится в первые дни боёв. Ребята быстро сообразят, что Дебальцево это не Алчевск. Что там РЕАЛЬНО стреляют, и что пулю или шальной осколок можно получить запросто. Но это будет уже потом, и об этом я буду писать позже…

Что самое интересное, оружия у нас тогда было мало. Его мы передавали «из рук в руки», а если точнее — сдавали, после нарядов и караулов Михалычу, который тогда заведовал нашей «оружейкой». Личный АК был тогда редкостью и этим людям, конечно, все завидовали, молча. Ещё в арсенале у нас было несколько СКС (самозарядный карабин Симонова), калибра 7,62, которые помнили ещё Сталина. На них даже даты выпуска стояли -1951,1952,1953 г.г.

Вот с таким арсеналом мы и защищали суровый и мирно спящий город Алчевск… А в свободное, от его защиты время, тренировались сами. Ходили в спортзал, отрабатывали в парковой зоне, что была за нашей «располагой» захват зданий. Там же организовывали «засады» друг на друга. В общем, готовили себя к войне. Благо она была совсем неподалёку. Линяя фронта к тому времени уже выправилась и стабилизировалась. До неё от Алчевска тогда было примерно, по разным подсчётам, 20–30 км. Смотря в какую сторону ехать?

Я к чему это всё тут так расписываю? Наряды, караулы, спортзал, отработка захвата зданий, засады в лесу, «разкумаривание» наркоманов и привод в чувство пьяных ополченцев, это всё конечно было здорово и весело, но как-то утомляло уже. Возникали некоторые вопросы к самому себе, окружающим и лично нашему командиРУ роты — Стилету. В один из таких «суровых будней», я зашёл к нему, что бы побеседовать.

— Командир, ты не занят? — обращаюсь к нему, открывая дверь его комнаты.

— Заходи. С чем пришёл?

— Да есть у меня к тебе несколько вопросов, на которые хочется получить ответы.

— Слушаю тебя. Что за вопросы? — спрашивает он.

— Стилет, мы когда уже начнём на стрельбы ездить, а не просто бегать по лесу с палками, изображая Рэмбо во Вьетнаме?

— Тавр, ты же знаешь. У нас нехватка б/к. Вот, допустим мы сейчас его весь расстреляем… А потом чем воевать, если что-то серьёзное вдруг будет?

— Согласен. Воевать будет не чем. И когда же оно у нас появится это б/к? — спрашиваю его.

— Не знаю пока. Надеюсь, что скоро, — отвечает он мне.

— Ладно, тогда ещё вопрос. Ты видел, что из себя представляют наши бойцы в плане физподготовки? Некоторые и 20-ти раз от пола не могут отжаться, я уж не говорю, что бы подтянутся и перевалить свою задницу через забор, в полной экипировке. Это как, по-твоему, нормально? Это называется рота «СБ»?

— Нет, это не нормально. Я согласен с тобой. Но других бойцов у нас нет. — отвечает Стилет. Ты же занимаешься с ними в спортзале. Вот и подтягивай их в этом плане.

— Ладно, с этим тоже понятно, — говорю ему. Ещё вот что хотел спросить. Какие будут наши действия, когда мы пойдём на запад. Ты же понимаешь, что тут мы выполняем по сути ментовские, а не армейские функции. Хотя, на построении, ты каждый раз, говоришь об обратном?

— Я думаю, что из нас будут скорее делать структуру входящую в МГБ, — отвечает Стилет.

— И чем мы будем заниматься? — снова спрашиваю я

— «Работать» с местным, укроповским населением и недобитыми, в ходе боёв, нацбальонами. Будем делать зачистки, короче говоря.

— А как же тогда ГРУ, ФСБ и прочие «вежливые люди», они тогда чем будут заниматься?

— Тем же самым. Тавр, вот ты представь себе, если мы дойдем до Днепра, какая это территория? Сколько городов и сёл? Это же миллионы людей. У федералов просто физически не хватит средств и личного состава, что бы всё это контролировать. Поэтому мы будем востребованы.

— Ты в этом уверен?

— Да, уверен.

— Ну, допустим, а что потом? Ты не думал, что когда мы еде-лаем эту работу, мы станем им не нужны? Нас просто попросят «на выход». Как говорится — «Всем спасибо, все свободны», — говорю я Стилету.

— Надеюсь, что этого не будет. Поверь, без работы мы не оста-немея.

Я сидел, смотрел на него, и понимал, что он сам во всё это верит, потому что ему так хочется.

— Ну, дай то бог. Посмотрим. Хотя, я лично, сильно в этом сомневаюсь, — отвечаю я ему. Заканчиваю разговор и выхожу из комнаты.

Тогда, в ноябре 2014 года, мы оба ещё не знали, что мои мрачные прогнозы сбудутся. И что нас, российских добровольцев, в скором времени попросят на тот самый «выход», с Донбасса. Кого-то вежливо, а кого то и настойчиво… Большинство же из нас, видя какой бардак, а кое-где и беспредел, творится в ЛДНР, уедут сами.

Но об этом, как и о многом другом, в следующих частях моей исповеди.

ЗАСАДА

— конец ноября 2014 года, Алчевск.

В предыдущей, двенадцатой части, я писал о том, чем мы занимались, и какие задачи выполняла наша рота «СБ» в суровом городе Алчевске. Поэтому не буду здесь и сейчас об этом повторяться, а расскажу один из таких вот случаев.

На одном из построений роты, Стилет, после очередной своей пламенной речи на тему, что такое хорошо, что такое плохо и как с этим бороться, задаёт вопрос к стоящим в строю бойцам, то есть нам:

— Надо с «Борцом» сегодня съездить. Нужны четыре добровольца. Подробностей не знаю, но задание ответственное и опасное. Желающие есть?

Что за вопрос? Конечно, есть. Желающих море. Я в том числе. Я же вообще за любой кипишь, кроме голодовки. А тут такое опасное и ответственное задание, как не поехать. Кроме меня на это дело отбираются из состава роты — Алтай, Грозный и Куц.

— Вам четверым пять минут на сбор, по полной боевой. Остальные могут быть свободны, — объявляет Стилет.

Через пять минут, мы все четверо, по полной боевой, грузимся в машину к Борцу. И едем на место событий. По дороге он нам вкратце рассказывает, что от нас требуется?

— Короче, ко мне тут обратилось за помощью мирное население. Пропал человек. Два месяца от него уже ни слуха, ни духа. Где он и что с ним, не известно? Есть подозрение, что его уже нет в живых. Он сам начальник одной базы отдыха, куда мы едем. Надо приехать на место и разобраться там, что к чему?

Вот собственно и вся вводная, что дал нам Борец. Остальное время он всю дорогу рассказывал нам об эпизодах своей биографии. Лично мне запомнилось, то, что он хотел стать лётчиком, но по разным объективным причинам не стал.

Выезжали мы из города, как сейчас помню, через тоннель, что проходит под металлургическим комбинатом. После чего свернули направо и поехали в сторону Зимогорье. Как я уже потом догадался. Борец сам не знал, куда мы едем? Потому что постоянно созванивался с кем то и уточнял дорогу. Что, впрочем, не помешало нам, пару раз успешно заблудится. Но тут главное что? Правильно! Главное — это не заехать туда, куда не надо. То есть, в гости к гарным, хохляцким хлопцам. А такие случаи уже были. Как с нашей, так и с их стороны. Нет, я конечно готов был умереть за Родину, но как-то тупо и по-глупому не хотелось. Короче, через два часа мытарств и скитаний, мы, наконец, то прибыли на место.

Заезжаем на территорию этой самой базы отдыха. Выходим из машины. И наблюдаем картину, как одна дама, бальзаковского возраста, с криками и матами фигачит наотмашь какого-то мужичка. Тот бедолага пытается руками от неё закрываться, но судя по разбитой физиономии, у него это слабо получается. Увидев нас, дама ещё пуще начинает мутузить его приговаривая:

— Я из тебя, паскуда, щас всю душу вытрясу. А ну, давай выкладывай всё, что знаешь. Где был, с кем, куда директора (называет имя отчество) нашего спрятали, твари?

— Ну, не знаю я ничего больше. Правда, — чуть не плача отвечает ей мужик. — Я тебе уже всё рассказал. Я не при делах тут.

— Короче, либо ты нам щас тут всё рассказываешь, как всё было? Либо тебе хандец. Понимаешь меня? — вступает в разговор Борец. Где твой дружок, с которым ты тут бухал?

— Какой дружок? Серёга что ли? Так он это… за сигаретами пошёл. Ещё утром. Обещал скоро вернуться, — всхлипывает мужичок-сторож.

— Телефон его у тебя есть?

— Да, есть.

— Звони тогда. Спроси его, где он и когда будет? И не вздумай лишнего болтануть. Ты меня понял? — шипит на него Борец.

— Да, конечно.

Мужик набирает телефон своего друга — собутыльника. Идут гудки.

— Алло, — отвечают ему на том конце провода.

— Сёрега, ты куда пропал, когда будешь?

Серёга ему, что-то там отвечает в трубу, но нам не слышно. Мы стоим чуть поодаль от них и наблюдаем за периметром базы. Вдруг, кто-то из его друзей — разбойников захочет отбить своего «атамана» и нападёт на нас из засады?

Через какое-то время телефонный разговор двух горе-подельников заканчивается.

— Ну, что он тебе сказал? — спрашивает Борец.

— Сказал, что скоро будет, — отвечает тот.

Борец обращается к нам:

— В общем так, парни. Вы тут остаётесь пока. Приглядывайте за этим хмырём. И постарайтесь взять его дружка, когда тот вернётся. Мне надо не надолго отъехать. Кто у вас за старшего?

— Я, — отвечает Алтай.

— Запиши мой номер. Если что — звони.

Борец диктует номер Алтаю. Садится вместе с этой дамой в машину и благополучно исчезает за воротами базы.

— Ну, чё… веди нас в свои апартаменты, — говорит мужику Алтай.

— Ребята, не бейте меня, — ноет мужик.

— Да на хрен ты нам сдался. Будешь вести себя хорошо, ничего с тобой не случится. Ты главное не делай резких движений. Понял?

— Да, понял.

База была большая, но видно, что давно уже в запустении. Видимо из-за войны. Располагалась она рядом с какой-то речушкой. Имела несколько одно и двухэтажных корпусов. В одном из них и жил этот горемыка-сторож.

Прогулявшись по её территории и поняв, что больше, кроме нас, тут никого нет, мы решили «остановится» в комнате этого сторожа, который нам её, по нашей убедительной просьбе предоставил. Благо она вполне для этого подходила. Там был телевизор, диван, кресла, плита, короче всё, что надо для успешного проведения нашего задания. Но главное — она отапливалась. Отапливалась, кстати, углём. За которым этот мужик-сторож ходил в соседний сарай, под нашим чутким руководством.

Наступает вечер. Начало темнеть. С темнотой пришёл и холод. Мы сидим в комнате, в засаде, смотрим телик. Ждём. Дружка этого мужика нет.

— Алтай, позвони Борцу. Узнай, скоро он там приедет и долго нам тут ещё торчать? — обращаюсь я к нему.

Алтай набирает номер. В ответ — тишина. Связи нет. Начинаем набирать со своих мобильников, та же картина. Рации, по дистанции не достают. Чё делать?

— Зашибись. Походу, мы тут надолго. Давайте решать, по сколько часов будем ночью стоять, если Борец не приедет. Час или два? — спрашивает Алтай.

— Предлагаю стоять по полчаса, — говорю я ему. Иначе мы туг все околеем. Не май месяц всё-таки.

Куц и Грозный поддерживают эту идею. Решаем стоять по полчаса. Один на улице, у двери. Трое в помещении.

Стало совсем темно. Ударил мороз. Алтай, в целях конспирации, решает не включать по периметру и на территории базы свет. В итоге — света нет, связи нет, жратвы нет. Борца тоже нет… Как там в песне?…»Наша служба и опасна и трудна..?».

Что бы совсем не было скучно — смотрим телик. Яж ведь трохи розумию, шо вони там по своему зомбоящику гутарят? А там, по всем укроповским каналам, показывают и рассказывают, что ещё не много, ещё чуть-чуть и Укропия будет в Европе. Шо усё у них в принципе зашибись, и что если бы не Россия, то было бы ещё лучше. Эту хрень я смотрел всю ночь. Других каналов не было. Смотрел конечно урывками на караул и сон. Под утро, я уже сам начал верить, что Украина, это самая лучшая страна на земном шаре, которая спасает Европу и весь остальной мир от России и конкретно Путина. Что в России был и есть тоталитарный, деспотичный режим. Что все мы там — ватники, москали и прочие кацапы, которые пытаются воевать с самой мощной украинской армией в Европе. Да чё там в Европе… и в Азии тоже. Пытаются москали значит воевать, но у них ни хрена не получается.

Короче говоря, перед рассветом, я уже начал тихо ненавидеть Путина и хотеть срочно уехать жить в Хохляндию, потому как — це Европа!!!

Где-то в 12 часов ночи, тишину и телевизор прерывает Ваня Грозный, который до этого решил прогуляться и осмотреться по территории базы.

— Там, у ворот какое-то движение. Не понятно кто? Но кто-то точно есть. Я слышал, — говорит он нам.

Мы все вчетвером, закрыв предварительно мужика на ключ, и передёрнув затворы на своих АК, начинаем подкрадываться к месту, где эти самые ворота расположены. Прислушиваемся. Вроде никого. И тут Грозный в полный рост, в наглую и в открытую, начинает переть к этим самым воротам, нарушая тем самым всю нашу маскировку и выдавая себя не видимому противнику.

— Грозный, стой, — шепчет ему Алтай. — Куда тебя понесло?

Но Ваня не реагирует. Ваня видит цель и к ней стремится. Подходит вплотную к воротам и оттуда нам докладывает, что противник не обнаружен.

Тут мы подходим уже все вместе к воротам. Алтай начинает популярно, с помощью русского фольклора, объяснять Грозному, что так делать не хорошо и что он нас только что чуть всех не подставил. Ваня соглашается с его доводами, обещает больше так не делать, по-еле чего мы дружною толпою возвращаемся в нашу «располагу» на базе. Мужик на месте. Телевизор тоже. Продолжаем ставить опыты над собой, с помощью «просвещения» от укросми.

Так вот незаметно наступило утро, а за ним ушла бессонная ночь. Когда рассвело, мы увидели и поняли, что это было за движение у ворот? Ночью приезжал Борец. Но так, как ворота были закрыты, а света и связи не было, он дабы не искушать нас выстрелами по нему из автоматов, оставил нам пакет с провизией у этих самых ворот и уехал. Там был хлеб, колбаса, несколько банок тушенки и ещё какие то консервы. Мы были спасены. Умереть от голодной смерти нам уже точно не грозило.

Примерно через час после рассвета появился тот, которого мы все так долго ждали. Пришёл Серёга — корефан нашего мужичка сторожа. Его мы заметили еще, когда он шёл бодрым шагом от ворот. Шёл прям к нам в руки.

— Ну, заходи дорогой. Всю ночь тебя тут караулим, — говорим мы ему.

Серёга оглянувшись, как-то сразу обмяк, поняв что мышеловка захлопнулась и рыпаться бесполезно.

— Ребята, а шо случилось? — запинаясь, спрашивает он.

— А вот это ты нам щас и расскажешь.

— Я ничего не знаю. Шо вам надо? — чуть ли не кричит нам Серёга.

— Да ты не боись, Серёж. Мы тебя не больно зарэжем. Чик, и ты уже на небесах, — ржёт Грозный, вертя в руке массивный нож. Грозный и сам со своей бородой и профилем, смахивает на кавказца, что дополняет колорита происходящему процессу.

У Серёжи отказывают ноги. Тихо сползая по стеночке, он уже чуть ли не мамой клянётся, что сам тут не причём и что это какая то ошибка.

Мне это всё напоминает сцену из «Кавказской пленницы». Для полноты картины, не хватает только чёрного ворона на плече у Грозного.

Вспомнив, что мы ещё не завтракали, достаём из пакета нашу провизию. Грозный, нарезая колбасу, начинает вспоминать, как он летом ходил с ножом, резать укропов на их блок-пост.

— Вань, вот скажи мне, — обращаюсь я к нему. Ты же вроде бы верующий человек. Как ты можешь убивать людей. Тебе разве вера твоя позволяет это делать?

— Тавр, конечно позволяет. Я же их любя убиваю, как ближнего своего. Отпускаю грехи их тяжкие, — отвечает Ваня, перекрещивается и, улыбаясь, смотрит на Серёжу.

У Серёжи уже лёгкая паника. Кажется, что он сейчас возьмёт на себя не только директора этой базы отдыха, но и смерть принцессы Дианы.

— Может им очную ставку сделать? — размышляя, говорит вслух Алтай.

— Да, пусть пока этот сторож у себя там сидит. Там его Куц охраняет. Давай Борца лучше дождёмся. Пусть сам с ними разбирается. Мы своё дело сделали, — говорю я ему, ковыряя ножом в банке с тушёнкой.

Ещё примерно через час приехал Борец.

Узнав, что второй фигурант этого дела схвачен и морально уже готов давать показания, он решил им устроит при нас, очную ставку. Привели сторожа. Обоих поставили на колени и стали наблюдать «театр двух актёров». Дословно я уже не помню, что они там кричали друг другу, но смысл был в том, что никто свою вину не признавал и каждый валил на другого. Хотя ещё вчера, эти два субъекта вместе пили водку и клялись, наверное, друг другу в долгой и крепкой дружбе. Короче говоря, перспектива того, что сегодня может быть их последний день в жизни, их особо не радовала, и они отчаянно за неё стали бороться. Вначале словесно, а потом уже и на кулаках, между собой.

— Ты глянь. Тавр, чё творят? — улыбаясь, говорит мне Грозный.

— Ага, сам в шоке. Ты сало будешь? — спрашиваю его.

— Нет. Я уже наелся.

Тут заходят Алтай и Куц. Смотрят на этих двух клоунов, стоящих на коленях и на Борца, который упорно начинает с помощью русского мата и физического воздействия, давить им на «чистосердечное признание».

— Чё у вас тут происходит? — спрашивает Алтай.

— Да сам щас всё увидишь. Вы есть то будите? Тут вот сало, колбаса, хлеб — говорю я ему.

— Ага, будем. Жрать охота.

— Ну, тогда устраивайтесь по удобнее, в первый ряд. Тут вот концерт идёт, по заявкам телезрителей.

Если уж быть до конца откровенным, то на роль похитителей директора базы, эти два бомжа ну никак не тянули. Максимум на что были они способны — это стырить то, что плохо лежит.

Ещё ночью, этот мужичок-сторожевичок, в спокойной беседе, жаловался нам на свою не лёгкую судьбу охранника данного «поместья». Выяснилось, что когда его тот самый директор пропал и зарплату ему платить перестали, он что бы как-то выжить и прокормится, начал продавать по мелочи вверенное ему на базе имущество. На то и жил собственно.

Ещё немного побуцкав этих двух и поняв, что в сознанку они не идут. Борец решает выдвигаться в Алчевск. Мы собственно тоже уже давно хотели вернуться в родную располагу, потому как этот весь цирк нам порядком уже поднадоел.

Грузим этих клоунов в багажник. После чего, благополучно отчаливаем в обратный путь.

Наша миссия выполнена. Спец-задание успешно проведено. Все «плохие парни» схвачены и отфигачены.

Вечером, по возвращении в роту, на построении, Дамир как лицо особо приближённое к Стилету, торжественно объявляет нам, от имени Борца, благодарность за проделанную работу.

— А медали давать будут? — слышен из строя голос Вани Грозного.

— Я уточню. Думаю, что да, — отвечает ему Дамир.

ПЕРЕМИРИЕ

— начало декабря 20щ года.

Вы помните то самое перемирие, которое было объявлено.

Дай бог памяти, 9 декабря 2014 года? Нет, не помните? Ну, да это не удивительно, потому что к тому времени оно уже было не первое, не второе, и как оказалось — не последнее.

К декабрю 2014 года линия фронта была уже давно стабильной. Не стабильной была только обстановка на этом самом фронте. Впрочем, такой она была и до и после этого перемирия. Такова она есть и сейчас. Если же, кто не верит, тот может запросто оторвать свою попу от дивана, от компа, за которым вы это всё читаете и поехать проверить, как там оно сейчас? Что, не хочется отрываться, да? Ну, тогда «дорогой читатель», возьми из холодильника себе ещё пивка… устраивайся на диване по удобнее…и слушай. Слушай и запоминай.

Есть такое красивое слово — «пропаганда»… Пропаганда (лат. propaganda дословно — «подлежащая распространению (вера)», от лат. propago — «распространяю») — в современном политическом дискурсе понимается как открытое распространение взглядов, фактов, аргументов и других сведений для формирования общественного мнения или иных целей.

Я к чему это? Пропаганда — вещь серьёзная. Она воздействует на мозги и как следствие, на последующие действия людей. Пропаганда была, есть и, конечно же, будет всегда! Она была у нас при Союзе. Есть она и в современной России, на Украине, в Африке, Америке… даже среди папуасов Новой Гвинеи. Вот только, в разных странах она называется по-разному. Но она есть!!!

Ну, вот допустим. Возьмём, к примеру, наши гуманитарные конвои, в белых «Камазах». Каждый раз нам о них рассказывают и даже показывают… по телевизору. Каждый раз нам их демонстрируют с разных сторон. А вы их сами видели? Я лично — нет… Вернее, по телевизору они, конечно, едут, пылят, гудят, пересекают границу Донбасса, а после… растворяются в тумане. По-видимому их крайняя точка — это Луганск, потому как в Алчевске, я ни одного из них не видел. Но справедливости ради скажу, что я замечал ту самую продукцию, что они везли. На рынках! Но никак не на складах нашего «Призрака». До нас эти «Камазы» просто не доезжали… Наверное, в высоком российском руководстве решали тогда, что наш «Призрак» и так справится с укропами, без всякой гуманитарки. Мы же призраки. Питаемся святым духом и идеями о великом и светлом. Нахрена нам ещё и гуманитарна, правда? А то, что на одной идее, далеко не уедешь и сыт не будешь, это высокое руководство особо не парило. Мне это всё напоминало анекдот про суслика.

— «Вась, ты суслика на картине видишь?»

— Нет, не вижу.

— А он, сука, есть.

Особенно забавляло смотреть по тв, как украинские погран-цы, якобы эти «Камазы», на границе проверяют. И всё бы ничего, но абсурдность ситуации в том, что украинских пограничников, на границе России и Донбасса нет!!! Ну, вот совсем нет. Я уж не знаю, куда они там деваются? Может, прячутся, когда мы переходим границу. Может, шифруются под ополченцев? Но мне они, как-то не попадались.

Но я отвлёкся. Вернёмся к перемирию. Перемирие — это та же история с сусликом. На бумаге оно вроде бы есть, а в реальности его нет!!! Потому как стреляют все. Укропы по нам, мы в ответку — по ним. И наоборот. Различие иногда бывает только в калибре стреляющего оружия. Это вот самое перемирие было, аккурат между двумя Минскими соглашениями. Минск 1 — к тому времени был окончательно похерен и забыт, а Минск-2, будет только через два месяца. В феврале 2015 года (когда будет идти полным ходом штурм Дебальцево). Но тогда мы о нём ещё конечно не знали…

Тогда же, в моём сознании произошли определённые выводы об увиденном. Уже тогда мне стало понятно, что идёт большая игра. И что на этой самой игре, мы всего лишь пешки. Пешки, которых не жалко.

После таких вот не утешительных выводов у меня родился тот самый стих, который некоторые из вас уже возможно читали. Написан он был мной, в том самом декабре 2014 г. С тех пор прошло уже полтора года. Но актуален он, к сожалению, и сейчас…

ОТПУСК

— конец декабря 2014 года. Алчевск.

Ближе к новому году, я уже начал скучать по жене, Москве и по всему тому, что с ними было связано. По жене, правда, сильнее. Плюс, конечно же, отсутствие активной фазы боевых действий и очередное перемирие накладывало отпечаток на то, что мысли о доме стали посещать меня всё чаще и чаще. Короче, я решил съездить в отпуск, пока пиф-паф на Донбассе не начался без меня. Как-то не хотелось сие мероприятие пропускать. И как покажет время, без меня правда не началось. Но об этом чуть позже. А пока…

Я собрался в отпуск. Но одному ехать не хотелось. Во-первых, мало ли чего там, в дороге, может случиться? А во-вторых… просто одному скучно как-то. Мне нужна была компания. И она нашлась — Клокер.

Клокер — молодой и весёлый парень, недавно пришедший из армии. Тоже из России. И ему тоже захотелось в отпуск. К родственникам, в Воронеж. Недолго думая, мы решили ехать вместе. Маршрут выбрали короткий и почти прямой: Алчевск — Луганск — Извари-но — Каменск-Шахтинск, дальше билет на поезд… и ту-ту. Но одно дело спланировать, другое — этот план осуществить. Короче, обо всём по порядку.

Мы с Клокером, предварительно взяв увольняшку на отпуск у Стилета, и собрав свой не большой скарб, стартовали из Алчевска в сторону России.

— Тавр, как поедем и на чём? — интересуется Клокер.

— На пароходе. Через Крым, — отвечаю ему.

— Так там же укропские блокпосты. Может лучше через Ростов?

— Ну, если укропы, то поедем тогда через Турцию.

— Ты прикалываешься, да?

— Конечно, да, — уже не сдерживая смеха, отвечаю я. Через Из-варино будем выходить. Правда, не знаю, выпустят ли меня?

— Почему могут не выпустить? — интересуется Клокер.

— Так я же сюда по «чёрному» заходил. Через поля и огороды. Поэтому на границе могут возникнуть вопросы.

Стартовать решили с утра, что бы границу перейти можно было днём. Едем по форме. На рукавах шевроны «Новороссии» и «Призрака». В Алчевске сели на автобус до Луганска. Тот привез нас на луганский ж/д вокзал. Вернее вокзал есть, но поезда из-за войны не ходят.

— Как до Изварино доехать? — спрашиваем у водилы нашего автобуса.

— Вон там видите, маршрутки стоят. Туда идите. Правда они ходят не часто сейчас, — отвечает он.

Подходим. Нам говорят, что следующая отправится где-то минут через сорок. Решили переждать в здании вокзала.

Минут через десять к нам подходит какой-то тип по гражданке.

— Ребята, вы я вижу из ополченцев. Будьте повнимательней тут, — говорит он нам.

— А в чём дело? Что-то не так?

— Я из службы безопасности вокзала. Мы тут только что одного задержали. Следил за вами. Зачем? Будем выяснять. Вы бы лучше не выходили пока на улицу курить. Мало ли что.

Мда, вот это новость. Только приехали, а уже слежка.

— Клок, ты понял. Когда пойдёшь курить, сильно не затягивайся. Мало ли что.

Сделав пару фото на память, о нашем не долгом пребывании на Луганском вокзале, мы сели в маршрутку и двинули дальше. В сторону Изварино, через Краснодон.

В Изварино мы прибыли примерно в обед. То есть по времени успевали пройти границу. Подходим к шлагбауму с нашей, новоросской стороны. Здороваемся, обнимаемся с ополченцами, что дежурят там.

— Вы «призраки» что ли? — обращаются те к нам, видя наши шевроны.

— Они самые. Вот домой едем, в отпуск, — отвечаем мы.

— Случайно ничего из «железа» не везёте? Проверьте хорошо карманы и сумки.

— Да вроде уже проверили всё.

— Нам-то всё равно, — улыбаются пацаны. Просто если российские погранцы найдут, могут быть проблемы. У нас тут недавно фейсы одного придурка приняли. Гранаты в сумке вёз, на Родину.

— И чё с ним стало?

— Мы не в курсе. Расстреляли, наверное, — ржут ополчуги.

— Клок, ты свою гаубицу в оружейку сдал? — кричу я Клокеру.

— Не-а, она всегда при мне, — смеётся тот.

Ржём уже все вместе.

— Ладно, парни, хорошо вам отдохнуть там. Проходите, — говорят нам ребята.

Мы прощаемся с ними и проходим уже непосредственно на территорию Изваринской таможни. Нас встречают другие ополченцы. Просят пройти вовнутрь здания, для досмотра вещей.

Заходим. А там всё чёрное. Копоть на стенах и сгоревшие перекрытия крыши, напоминают мне, что летом тут шли жестокие бои с укропами.

— Жарко тут у вас летом было, да? — кивая на потолок, обращаюсь я к одному из проверяющих нас бойцов.

— Да, не то слово. Вот, всё никак времени нет, ремонт тут сделать. Вы уж не в обиду парни, но сумки ваши мне надо проверить. Тут у нас много разных чудиков бывает, которые «железо» везут.

— Да какие обиды. Мы понимаем, — отвечаем мы… И кладём свои с Клокером сумки на стол, для досмотра.

После проверки, прощаемся с бойцом и идём уже к российским погранцам.

В пункте пропуска сидит милая девушка в погонах. Даю ей, улыбаясь, свой паспорт. Та пробивает его по компьютеру и через минуту удивлённо обращается ко мне:

— А вы, как на Донбасс то попали? Вас же нет в базе. Вы как заходили?

— А мы это… как все, на танках, — ещё шире улыбаюсь ей в ответ.

— Понятно (лёгкая улыбка). Запрещённое что-то в сумках везёте?

— Нет, конечно. Честное пионерское. Всё что было, всё, что нажито непосильным трудом, всё оставили. Мы же понимаем.

— Ладно, проходите. Только сумку на ленту, для проверки поставьте, — говорит она, возвращая мне паспорт.

Кладу свою сумку на ленту сканера. Всё нормально. Гранаты, автоматы и танки не обнаружены. Можем двигать дальше.

Выходим с территории КПП, за шлагбаум.

Ну, привет Россия!

Рядом с нами тут же останавливается старенькая «Волга».

— Ребята, вам куда? — обращается к нам мужик пенсионного возраста.

— Нам в Каменск-Шахтинск, — отвечаем ему.

— Ну, до него не довезу. А вот до Донецка могу подкинуть.

— Да у нас это… с деньгами как-то не очень.

— Да какие деньги. Вы о чём? Я же понимаю, что вы с той стороны. Садитесь, а то таксисты на меня уже косятся.

Кидаем сумки в багажник. Садимся. Едем. По дороге разговорились.

— Вы в отпуск или насовсем? — спрашивает мужчина.

— В отпуск.

— Понимаю. Война войной, а домой тоже хочется. Да?

Мужику явно охота поговорить. Я в принципе тоже не против общения. Тем более, что самому интересно кое что спросить.

— Скажите, а вы местный? — обращаюсь я к нему.

— Да. В Донецке живу.

— И как тут летом было? Беженцев, правда, много шло?

— Да не то слово. Народу было тьма. И днём и ночью шли. Старики, бабы, дети, мужики.

— и что, много мужиков было? — снова спрашиваю я.

— Да хватало. Моя бы воля. Я их через границу бы не выпускал.

— Это почему? — удивляюсь я.

— Да на них пахать можно, а они через границу все ломились. Беженцы, мать их за ногу. Тьфу, противно было смотреть на это, — чуть ли не матерится мой собеседник. Да если бы не моя нога, я бы сам пошёл воевать. А эти. Как стадо какое-то, впереди баб без очереди лезли.

— Так может они тоже не годные к войне? — улыбаюсь я.

— Ага. Как водку жрать, так все годные. А как воевать, так некому, — сокрушается мужик.

— Бог им судья. А женщин и детей много было? — задаю снова я вопрос.

— Да. Я же их всех, вот на этой самой «Волге», в Донецк возил. Бесплатно конечно. Я же понимаю. Людям надо было помочь, мы же тоже русские. В день по несколько ходок делал. У меня на той стороне тоже родственники. Слава богу, все живы.

— А вы, как я понял, добровольцы, ребята? — интересуется он.

— Ага, они самые. Бригада «Призрак». Слыхали про такую?

— Это там, где командир Мозговой? Конечно, знаю, — улыбается пенсионер. У меня самого знакомых много, кто тоже в добровольцы ушёл. Ещё летом, когда сильные бои шли. Сосед мой с работы уволился и туда уехал. Сейчас, где-то подДонецком воюет. Есть ещё знакомые, кто вместо отпуска на море, поехал на Донбасс… Мы же всё понимаем. Раз надо, значит надо.

— Вопрос только, кому это надо? — озадачиваю я его.

Мужик явно смущён поворотом разговора.

— То есть, как это кому? — искренне удивляется он. — Нам это надо, русским. Родине надо.

— То, что нам это надо, согласен. Иначе бы я сюда не приехал. И, вот, он тоже (киваю я на Клокера, который сидит молча на заднем сиденье, рассматривая местный ландшафт). А вот Родине… Уверен, что нам потом скажут, что Родина нас туда не посылала. Типа это был наш выбор. Личный. Так что плевать Родина хотела, на то, что мы там делаем. Спасибо, что хотя бы статью нам не «шьют» за Донбасе.

— Сынок, я не понимаю тебя. А как же тогда — «русские своих не бросают?»

— Ну, так мы и не бросаем. Поэтому сюда и едем. Вот сейчас отпуск отгуляем и вернёмся.

Минут через 20 мы уже были в Донецке.

— Спасибо вам ребята, за то, что вы делаете. И удачи, — прощаясь, говорит нам мужчина.

— Это вам спасибо, что довезли, — благодарим мы его, забирая свои сумки из машины.

Оглядевшись, замечаем на остановке не большую кафешку.

— Клок, давай перекусим. А то жрать что-то хочется. С утра же не ели.

— Давай, конечно. Может, по пивку возьмём? Я его уже сто лет, кажется, не пил, — улыбается Клокер.

— А давай. Я тоже уже забыл, какое оно на вкус?

Берём по шаурме и бутылочке пива. Откупориваем их и чокаемся.

— Ну чё, Тавр. С возвращением тебя на Родину что ли, — ржёт Клокер.

— Ага, и тебя тоже.

После уничтожения шаурмы и пива садимся в автобус и двигаем дальше, в Каменск. Примерно через полчаса пути, автобус нас привёз туда, куда моя нога впервые ступила в начале ноября 2014 года. Мы прибыли на ж/д вокзал славного города Каменск—Шахтинск.

На подходе к вокзалу с нами здороваются местные шерифы и просят пройти с ними в комнату милиции для досмотра.

— Ребята, да нас уже два раз проверяли, на границе. Нет у нас там ничего запрещённого и интересного для вас. Всё запрещённое оставили там, на Донбассе, — говорю я им.

— Мы понимаем. Но у нас свои указания от начальства. Всех ополченцев приказано досматривать.

— Уф…д а у меня там всё сложено аккуратно, по пакетам. Кто это всё потом упаковывать будет, вы что ли? — начинаю возмущаться я.

Но делать нечего. Идём с Клокером в комнату милиции. Приходится всё доставать из сумки. Менты тщательно, но аккуратно всё шмонают. Слегка при этом даже расстраиваясь, как мне показалось, что ничего у нас не нашли.

— Можете упаковывать обратно. Всё нормально, — говорят они нам.

Матерясь про себя, складываем с Клокером всё обратно в сумки.

Выходим из комнаты. Идём на кассу брать билеты. Я до Москвы, а Клокер до Воронежа. Из всех проходящих поездов, что останавливаются в Каменске, ближайший только поздно вечером, а у нас на часах послеобеденное время. Делать нечего. Берем билеты на 22.40. На поезд Владикавказ — Петербург, идущий через Москву.

И тут, сзади по плечу, меня кто-то хлопает. Первая мысль — опять менты. Оборачиваюсь. Передо мной стоит, улыбаясь. Охотник. С ним мы были в роте СБ «Призрака». Потом наши дороги ненадолго разойдутся… А после уже снова сойдутся — в личной охране нашего комбрига. Но тогда, в декабре 2014 года, мы конечно ещё об этом не знали…

— Тавр, здарова! Вы, как тут оказались?

— Так мы в отпуск. Только вот приехали.

— Так и я тоже. Вы на чём добирались?

— На автобусах. А ты как?

— А меня наши на машине, до Изварино. Что же вы не сказали?

— Так, а мы откуда знали, что ты тоже едешь?

— Вы билеты уже взяли?

— Ага. На питерский поезд. Раньше всё равно ничего нет.

Краем глаза замечаю, как в нашу сторону, двигаются те же менты, что полчаса назад шмонали нас с Клокером. Киваю Охотнику.

— Это, похоже, к тебе товариСЧи, — улыбаюсь я. — Нас уже проверили. Твоя очередь, — ржём мы с Клоком.

— Так меня на границе уже проверяли вроде, — пытается возмутиться Охотник.

— А это их не еб…т. У них своё кино. Так, что топай.

— Ваши документы. Пройдёмте для досмотра, — обращаются к Охотнику местные шерифы.

Охотник понимая, что сопротивление бесполезно, уходит с ними туда, где полчаса назад мы были сами.

Мы стоим с Клоком рядом и наблюдаем процесс шмона, но уже со стороны.

— Да я всё понимаю. Надо, так надо. Сам из службы безопасности. Бригада «Призрак». Слышали, наверное? — обращается к шерифам Охотник, выкладывая всё из своей сумки.

— Да, слышали, — отвечают ему менты без всякого на то интереса.

Я стою, смотрю на всё это действо и понимаю, что им в принципе похрен, откуда мы? Хоть из Гондураса. И что делается там, за «ленточкой», им особо тоже неинтересно. У них своя война, у нас своя!!!

После проверки ментами содержимого сумки Охотника и покупки им билетов на тот же поезд, нам как-то предстояло «убить время» до него.

Решили прогуляться по городу.

Стемнело. На дворе декабрь. Морось. Снега нет. Пошли в сторону центра, как мы тогда решили. Идем втроём, по вечернему, мирному российскому городу. Разговариваем. Делимся впечатлениями за день. И вроде бы всё хорошо. Впереди отпуск и т. д… но что-то не то.

— Парни, а у вас тоже ощущение, что чего-то нам не хватает? — спрашивает Охотник.

— Ага. И я даже знаю чего? — улыбаясь, отвечаю я ему.

— Чего же?

— Автомата на плече и разгрузки с бк на груди.

— Точняк, — смеётся Клокер. — У меня те же чувства.

После некоторой прогулки по городу мы пришли к мысли, что это не наша тема.

— Предлагаю посидеть, отметить начало отпуска и встречу в каком-нибудь кафе, — говорит Охотник.

— Я не против, вот только где? — спрашиваю его.

— Можно в кафе, что рядом с вокзалом, — отвечает за него Клокер.

Короче, сообща решаем, что «встреча на Эльбе» должна состояться в кафе возле вокзала. Во первых, это рядом с местом остановки нашего транспорта, а во вторых… какая разница, где? Главное, что вместе.

Через 15 минут мы уже сидели там и отмечали первый день нашего отпуска. Подробности описывать не буду. Главное то, что вечер прошёл в братской и дружной компании.

Скажу честно, не пил я с тех пор, как уехал из дома на Донбасс. Дело в том, что у нас — в «Призраке», был сухой закон. Его нарушение каралось жёстко. Самое слабое из наказаний было — это несколько нарядов по роте. В худшем случае, можно было загреметь на подвал, с последующим отчислением из рядов вооружённых сил Новороссии. Вспоминается, как тот же Клокер вместе с Белым решили провести подобный эксперимент и выпили прямо в расположении. Дело было в субботу, когда разрешались увольнения и прочие послабления. Их «спалили». Помню, как Стилет вывел Клокера перед строем и при всех рассказал, что с ним будет за эту провинность. Белый не вышел тогда вовсе. Потому как был не в состоянии. В итоге обоих тогда пожалели и отправили дежурить по роте. Неделю! После этого Белый перевёлся в другое подразделение, но Клокер остался. Это был чуть ли не единственный такой случай употребления алкоголя на моей памяти, в нашей роте, за моё время пребывания там. Ну, если, конечно, не считать Михалыча. Но об этом, возможно, после. Не сейчас.

Наш поезд пришёл во время, по расписанию. Под парами выпитого коньяка и морозного, свежего воздуха, мы дружно и весело грузимся в вагоны. Мы — это я и Клокер. Охотник едет с нами, но уже через один вагон от нас. После проверки билетов. Клок решает навестить Охотника в соседнем вагоне и продолжить «отмечание» отпуска.

— Тавр ты как, со мной? — обращается он ко мне.

— Не, брат. Я спать. И тебе того же советую. Тем более, что тебе утром выходить. Помнишь?

— Да помню я. Короче, я ненадолго. Туда и обратно. Узнаю только, как он там и обратно.

Клокер ушёл, но обещал вернуться. Я же залез на свою верхнюю полку и уснул.

Проснулся я от того, что меня толкает проводница.

— Молодой человек, проснитесь.

— Что случилось? — спросонья спрашиваю я её.

— Я не могу разбудить вашего друга. Ему через полчаса выходить. Скоро Воронеж.

— Не вопрос. Ща разбудим…

— «Рота подъём!!!» — кричу я Клокеру в ухо.

Клок сразу вскакивает.

— Что случилось, где я? — не понимает он.

— На подводной лодке. Сейчас будем всплывать. Воронеж на горизонте.

Клок спрыгивает со своей полки и начинает лихорадочно собираться.

— Тавр, ты случайно мой паспорт не видел? — с надеждой спрашивает он.

— Последний раз я его видел на таможне. Ищи давай хорошо.

Но паспорт так и не нашёлся. В итоге Клокер прощается со мной и выходит на Воронежский перрон, но уже без него.

Впоследствии, как он мне потом сам рассказывал, возвращался он на Донбасс уже «по-чёрному». Границу перешёл по пояс в ледяной воде, вброд. Ночью. Где-то в районе Изварино. Вышел на дорогу и пешком добрался до Луганска. Тяга попасть обратно на Донбасс, причём в свою роту, у парня была огромная. И он попал. Но это уже отдельная история.

Утром меня разбудил Охотник.

— Тавр вставай. Ты как после вчерашнего. Нормально?

— Да вроде ничего. Ты в курсе, что Клок свой паспорт прое…л? Вы долго с ним там сидели?

— Блин, не помню. Мы ещё одну взяли. Потом я спать лёг, а он к себе пошёл. Короче, вставай. Я тебя жду. У меня там ещё осталось.

Примерно через полчаса после водных процедур я уже сидел в вагоне у Охотника. Второй день отпуска начинался с того же, с чего закончился первый.

На одном из перронов, когда вышли покурить, мы встретили ещё одного бойца нашей роты (правда бывшего) с позывным — Немец. Тот, оказывается, тоже ехал в нашем поезде и тоже в отпуск.

Остаток дня прошёл в дружной и весёлой атмосфере. Весь вагон радовался вместе с нами.

В Москву поезд прибыл вечером. На вокзале меня встречала любимая жена. Встречала в надежде на то, что я уже больше не вернусь на Донбасс… Но я вернулся!

Вернулся после новогодних праздников. А тогда, в декабре 2014 года, стоя на перроне Казанского вокзала и обнимая жену, я ещё не знал, что впереди у меня снова будет Алчевск.

А ещё Луганск, Новоазовск, служба в личной охране комбрига Мозгового, Ломоватка… ДЕБАЛЬЦЕВО… и много, много чего ещё!!!

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ВОЙНУ

11 — января 2015 года. Москва. Казанский вокзал.

Я возвращаюсь на Донбасс. Возвращаюсь туда, откуда могу уже никогда не вернуться. Я это знаю. Знаю, но всё равно возвращаюсь. Какая-то непреодолимая тяга и сила гонит меня туда, где смерть, кровь и боль потерь. Я не знаю, как это объяснить? Но я точно знаю, что мне пора возвращаться. Я нужен там. Я в этом просто уверен.

Позади новогодние праздники. Ёлка. Салют. Новогодний стол. Красивая, сверкающая огнями, мирная и сытая Москва… Рядом со мной, на перроне, стоит жена. Стоит и плачет. Она второй раз уже провожает меня на Донбасс.

Я еду не один. Со мной едет Макс, он же — «Москаль». Мой брат по оружию. Мы с ним из одной роты. Из роты СБ бригады «Призрак». Он тоже ездил в отпуск, как и я. Только уехал на пару дней раньше. И его тоже провожают. Его девушка.

Мы стоим вчетвером на московском перроне. Прощаемся. Идёт снег. До отхода поезда ещё 15 минут.

— Я знаю, что с тобой всё будет хорошо, и ты вернёшься. Правда? — спрашивает меня жена, как бы успокаивая вслух саму себя.

— Зай, ну конечно я вернусь, — улыбаюсь я ей в ответ. — Что со мной случится?

— Я буду за тебя молиться каждый день, — вытирая слёзы, говорит мне она.

— Спасибо, родная. Всё будет хорошо. Не плачь.

Я замечаю, что к вагону бегут двое. Мужчина и женщина. Замечаю их ещё издалека. И по мере приближения понимаю, что эти люди — мои родители.

— Это я им позвонила, сказала, что ты сегодня уезжаешь, — как бы оправдываясь, говорит моя Маринка.

— Зай, ну зачем? Не надо было. Ни к чему все эти проводы.

— Затем, что они тоже хотели тебя проводить. Не на курорт ведь едешь отдыхать. И не спорь. Так надо.

Мать с отцом, запыхавшись, подбегают к вагону. Я их обнимаю. Целую.

— Ели успели. Думали, опоздаем. Ну, здравствуй, сынок. Здравствуй, Марина, — обращается к нам моя мама.

— Сколько ещё до отправки? — спрашивает она у проводницы.

— Через 10 минут отправляемся, — отвечает та.

Я стою, смотрю на них. Улыбаюсь.

— Мам, ну зачем?

— Что значит зачем? Что за глупый вопрос. Ты на войну, кажется, едешь. Я что, не могу уже проводить своего сына?

— Да, Юр. Не говори ерунду. Вот, когда твои дети подрастут, ты нас поймёшь, — вступает в разговор отец.

— Ладно, не буду с вами спорить. Всё равно уже пришли.

— Ты всё с собой взял, что необходимо там, ничего не забыл? — спрашивает мама.

— Да. Всё на месте. Остальное получу там.

— Я ему котлет нажарила и пирогов сделала, сало в дорогу положила, — говорит жена.

— Да, мам. Меня провизией снабдили на неделю вперёд. С голода я точно не умру.

— Через пять минут отправление. Просьба, провожающим покинуть вагон, — кричит проводница.

— Ну, пора — говорю я своим близким.

Обнимаю, целую жену.

— Я тебя люблю, Зай. Помни об этом.

— Я тебя тоже. Возвращайся поскорей. Я буду тебя очень сильно ждать.

Целую мать, отца. Москаль прощается со своей девушкой. Заходим в вагон. Садимся в купе.

Они так и стоят, все вчетвером на перроне. Машут нам в окно. Мы им тоже. Снег медленно кружится и ложиться на их плечи. Поезд трогается с места. Ну, с богом. Поехали.

За окном догорает, январский зимний день. Мелькают дома и огни Москвы. Завтра люди в этих домах проснутся и поспешат по делам. Каждый по своим. Я же завтра буду уже далеко от сюда. Я снова еду на войну.

Достаю из кармана телефон и начинаю быстро писать. Пишу жене. Стихи.

12 — января 2015 года.

Наш поезд прибывает на станцию Каменская.

Проводница открывает дверь вагона и мы, вместе с Москалём, вдыхая морозный воздух, выходим на вокзале славного города Каменск-Шахтинск.

Нам нужно успеть добраться до границы. Пройти таможню. И дальше на запад. К своим, в Алчевск.

— У тебя запрещённое что-то есть? — спрашиваю я Макса.

— Да ничего особенного. Если не считать пять ножей. Три из которых метательные.

— Ахринеть, — смеюсь я. — А чё так мало взял?

— Да мне и пяти пока хватит — улыбается Москаль.

— А ну, покажи.

Макс ставит свой армейский рюкзак на лавочку и начинает вытаскивать ножи. Повертев их в руке и оценив «на глаз» убойную и пробивную силу, говорю ему:

— Спрячь получше. Погранцы, если найдут, могут забрать. Сам знаешь.

— Да, я в курсе, — отвечает мне Макс, засовывая обратно ножи в рюкзак.

До границы добрались без проблем. Тем же маршрутом, что мы ехали с Клокером в декабре. Сели от вокзала на местный автобус, который нас довёз до Донецка. Нашего Донецка, российского. А не того, про который ты сейчас, читатель, подумал. Оттуда уже местный «бомбила» довёз нас до Изварино.

Выходим из машины. Достаём свои рюкзаки. Встаём в очередь на прохождение таможни. Праздники уже закончились, поэтому народу не много. Дежурный «по шлагбауму» даёт команду на проход. Идем вместе со всеми к таможенному пункту. Идём во всей красе. То есть по форме. Проходим паспортный контроль. К нам тут же подходит пограничник. Молодой лейтенант.

— Ребята что у вас там, в рюкзаках?

— Командир, да ничего такого, только личные вещи, — улыбаясь, говорит ему Москаль.

— Откройте, я посмотрю.

Макс ставит свой рюкзак на лавочку, развязывает его. И первое, что мне и погранцу попадается на глаза, это торчащая из него рукоятка ножа, который он «хорошо спрятал». Примерно 5 секунд длится немая сцена.

— Ээээ… командир. Это чисто подарок. Просили передать. Нож охотничий. Ничего такого.

— Охотничий говоришь? — обращается к нам лейтенант, вытаскивая из рюкзака Макса ещё один.

— А тогда это какой?

— Командир. Это метательный. Ну, сам понимаешь. На ту сторону едем, — оправдывается Москаль.

— Я понимаю. У вас тоже такой же набор? — обращается ко мне лейтенант.

— У меня только один. Тоже охотничий, — улыбаясь, говорю я ему, вспоминая про подарок жены на новый год.

— Ладно. Проходите. Счастливой охоты вам!

— Спасибо,  — отвечаем чуть ли не хором мы. Завязываем свои рюкзаки и быстрым шагом выдвигаемся в сторону пункта пропуска ополченцев.

Здороваемся с ними. И проходим за шлагбаум.

Всё. Мы снова в Новороссии!

Рядом с нами останавливается старенькая девятка.

— Парни, вам куда? — обращается к нам молодой водитель.

— Нам до Алчевска.

— До Алчевска не могу, а вот до Краснодона подкину. Там, на развилке выйдите, вас кто-нибудь подберёт.

— Ну, если так, то поехали. Сколько стоит? — спрашиваем его.

— Да какие деньги. Обижаете. Кидайте сумки. Поехали.

Кидаем сумки. Едем. По дороге общаемся о том, о сём. В основном о том, как тут было раньше и как стало сейчас. Какие настроения у мирного населения, что изменилось после нового года и т. д.

Примерно через полчаса мы уже в Краснодоне.

— Я вас на выезде из города высажу, на развилке. Тут все машины проезжают, кто едет в Луганск. Не переживайте, стоять не долго будите. Счастливо вам и удачи!

— Спасибо, брат. И тебе всего хорошего, — говорим мы ему, выходя из девятки.

Парень оказался прав. Не успели мы подкурить сигарету, как возле нас тормознул чёрный джип «Лэндкрузер».

— Мужики садитесь, подвезу. Вам куда? — кричит нам человек с водительского сиденья «Тойоты».

Переглянувшись с Москалём и поняв, что это он обращается к нам, отвечаем:

— Нам до Алчевска. Только у нас с деньгами не очень.

Парень выходит сам из машины. Подходит к нам. Здоровается.

— Да какие деньги. Я же вижу что вы по форме. Значит свои. Куда путь держите?

— В Алчевск.

— Я могу только если до Луганска. Кидайте сумки в багажник. Поехали.

Кидаем сумки. Едем.

— Сами из какого подразделения? — обращается он к нам.

— Бригада «Призрак», — улыбаемся мы.

— Ух ты! У Мозгового что ли? Классный мужик. Уважаю.

— Ага. У него самого. Вот из отпуска едем.

— Я сам из ополченцев, — продолжает он. Из Лисичанска я. Стоим щас за Луганском. Батальон «Дон». Слышали?

— Да, конечно. И как там у вас?

— Да по-разному. Ждём наступления. Пацаны все в бой рвутся. Но пока тишина. Я сам семью свою в Каменск-Шахтинск переправил. Подальше от этого дурдома. Вот мотаюсь к ним, по возможности.

— Мы вот тоже пока сидим на попе ровно. Сейчас в располагу приедем, узнаем, как там да что?

— Вы когда уже этого урода за кадык возьмёте? — неожиданно меняет разговор ополченец.

— Это которого? — не понимая вопроса, удивляемся мы.

— Как которого? Плотницкого, конечно. Всё, сука, уже под себя подмял, — матерится «наш водитель». — Ничё не боится, тварь. Даже Москвы. Сеть магазинов свою открыл. «Народный» называется. Гуманитарку там внаглую сбагривает.

— Да, мы в курсе. Так, а вы сами-то чего его не арестуете? Вы же тут, в Луганске практически дислоцируетесь.

— Так приказа нет.

— Так и у нас его нет. Вот комбриг даст приказ, тогда да. А пока сидим, ждём «у моря погоды».

Но Мозговой такого приказа так и не отдал. Ни в феврале, по-еле освобождения Дебальцево. Ни в марте, после первого покушения на него…

А в мае пришел уже другой приказ — убрать его самого…

Его, Алексея Борисовича Мозгового — командира бригады «Призрак», одного из лидеров и идейного вдохновителя народного восстания Новороссии.

В футболе есть такая поговорка — «Если ты не забиваешь гол в чужие ворота, то получишь его в свои!». Борисыч этот матч проиграл. И заплатил за это слишком дорогую цену — свою жизнь!

Вечером того же дня, мы с Москалём прибыли в свою роту.

ПОЧТА

— 13 января 20І5 года. Алчевск.

— Ну, куда, куда тебя несёт без очереди — старый чёрт? — возмущённо кричат старику бабки из толпы — его ровесницы.

— Да я только спросить, — оправдывается тот.

— Мы все тут «только спросить». С утра стоим, на морозе. Думаешь, ты самый умный?

— Ну, чего шумите, сейчас разберёмся, — обращаюсь я к мирному населению, поправляя свой АК на плече.

— Вам что, мужчина? — спрашиваю я старика.

— Сынок, скажи, а пенсии сегодня вот этому адресу дают? — смотрит на меня дед, показывая свой адрес.

— Сейчас посмотрим, — отвечаю я ему, доставая из кармана листок с адресами, по которым дают пенсии.

— Да, дают. Как ваша фамилия?

Старик называет фамилию.

Я открываю уже совсем потёртую, измятую, школьную тетрадь.

— Нет. Такой фамилии здесь нет.

— Как же так? Я ведь записывался. Ещё до нового года, — чуть не плачет старик.

— Я не знаю, кто вас и когда записывал? Мы пропускаем людей только вот по этой тетради. Остальные списки не действительны. Извините, но это не мы их составляли, а ваши активисты — отвечаю я.

Старик молча отходит в сторону. Толпа гудит и даже слегка сочувствует ему. Сочувствует, потому что понимает — сегодня он денег уже не получит.

Нас всего пятеро.

Пятеро бойцов бригады «Призрак». Мы стоим с автоматами, перед толпой, примерно из 150 человек. Все эти люди — старики и инвалиды, которые пришли на почту, на пересечении улиц Калинина и Брестской, что напротив сквера ДК «Химик». Пришли, что бы получить свою пенсию. Пенсию, которую они не получали уже полгода!!!

Мы стоим лицом к ним. Лицом к этим пенсионерам. За нами почта. Да, дорогой читатель, за нами всего лишь почта. Но по ощущениям, что позади — Москва!!!… И отступать нам дальше некуда. Иначе эти старички разнесут её нахрен, к чертям собачьим.

Со мной вместе Михалыч, Москаль и ещё двое ребят из нашей роты. Михалыч за старшего. Людей пропускаем по пятёркам. Громко зачитываем их номера. Человек, услышав свой номер, подходит к нам и называет свою фамилию. Если она есть в списках, то мы его пропускаем. Он — счастливчик. Если нет, значит человек не получит свою пенсию. Таковы правила. Правила, которые установили сами же участники этих событий.

И тут в толпе, кто-то пускает слух, что денег может на всех не хватить. Толпа начинает наседать. Все хотят успеть получить сегодня.

— Назад!!! Все делаем пять шагов назад, — орёт Михалыч уже охрипшим голосом.

Толпа не двигается с места.

— Я сказал всем назад! Пять шагов назад, — ещё громче кричит Михалыч, вскидывая вверх свой автомат.

Толпа гудит, но подчиняется.

— Сынок скажи, хватит ли на сегодня денег? Я с утра тут стою, ноги уже не держат, — чуть ли не стонет одна бабушка, обращаясь ко мне.

— Я не в курсе, бабуль, — сейчас спрошу на кассе.

— Внимание всем! — громко объявляю я толпе. Соблюдаем спокойствие. Я сейчас узнаю в кассе на счёт денег.

Захожу внутрь почты. Подхожу к кассиршам.

Спрашиваю:

— Девчонки. Там люди волнуются. Спрашивают, хватит ли всем пенсий?

— Скажите, что денег осталось человек на двадцать. Может на двадцать пять. Если конечно больше не подвезут, — отвечает мне одна из кассирш.

— А по сколько вообще дают? — интересуюсь я.

— По 1800 гривен.

В пересчёте на наши рубли, по тому курсу, получалось меньше пяти тысяч.

Выхожу назад, на улицу.

— Деньги ещё есть. Но хватит не всем. Поэтому, кто в конце списка, лучше не стойте. Приходите завтра, — говорю я людям.

— Как же так? А завтра будут выдавать? — гудят пенсионеры.

— Да, будут.

— Михалыч, родной. Глянь, пожалуйста, какой я по счёту? — просит, кто-то из толпы.

— Да, да. И меня тоже посмотри.

— И меня.

— И меня.

— И нас. Нас двое.

— Тавр, у тебя тетрадь? — обращается ко мне Михалыч.

— У меня.

— Дай, я посмотрю.

Толпа начинает снова гудеть от возбуждения и наседать на Михалыча.

— Так, отошли все от меня. Я при исполнении. Пять шагов назад всем, я сказал! Или не буду ничего проверять.

Волна толпы, покорно откатывается от него. Тот начинает громко зачитывать фамилии счастливчиков. Люди тут же делятся на два лагеря. На тех, кто получит деньги сегодня и на тех, кого эта радость обойдёт стороной. Слышны крики и проклятья в адрес Порошенко, Яценюка, Януковича, и прочих хероев Украины. Всё это с добавлением, естественно, русского фольклора и местного колорита. Кто-то из мужиков громко рассказывает присутствующим, что бы он лично сделал с перечисленными персонажами и в каких позах? Народ смеётся, вздыхает, кричит и возмущается. Кто-то стоит молча, а кто-то уходит. Уходит, понимая, что сегодня не его день.

Достаётся от стариков и нам. Народ возмущается, что мы медленно пропускаем и не совсем тех, кого надо.

И тогда Михалыч предлагает решить вопрос кардинально:

— Я вот вам сейчас отдам эту вашу тетрадь… и думайте сами, кого пропускать, а кого нет? А мы уходим — объявляет он толпе.

Народ понимает, что тогда денег не увидят даже те, кто в списках.

— Ребята не надо. Не уходите. Мы же тут без вас передерёмся все. Лучше уж вы, чем кто-то другой, — раздаётся женский голос.

— Правильно говоришь, Васильевна, — раздаётся ещё один возглас. Ну, чего вы на парней орёте. Они за нас воевать приехали, а вы орёте ещё на них тут.

— А вы откуда сами-то, ребята, будите? — спрашивает бабулька с клюшкой в руке.

— Мы двое из Москвы (киваю на Москаля), а Михалыч из Питера, — отвечаю я ей.

— То-то, я смотрю, говор у вас не наш. А денег вам тут за нас много платят, сынок? — спрашивает ещё одна старушка.

— А нам вообще не платят. Не за вас, не за Донбасс. Мы бесплатно приехали воевать.

Наступает гробовая тишина. Замолчали даже те, кто говорил шёпотом.

Люди стояли, смотрели на нас и переваривали услышанное.

— То есть как это бесплатно? Что, совсем? — интересуется народ.

— А вы думаете, мы из-за денег сюда к вам приехали? — вставляет своё слово Москаль.

Я смотрю на всех этих людей. На эту толпу голодных бабушек и дедушек — пенсионеров разных возрастов и здоровья. Стою и понимаю, что… Они реально думают, что мы тут стоим не из-за них, а за зарплату. Стоим тут на морозе, в чужом городе, за сотни километров от своего… Стоим, что бы они получили свою пенсию.

А ещё я стою и не понимаю, почему я должен им это всё объяснять и как бы даже доказывать и оправдываться? Почему?

Вот же они — старики, пенсионеры, инвалиды, ради которых мы сюда и приехали. Почему они задают нам эти глупые вопросы. Почему?

Холодный, морозный, донбасский день догорает в свете зажёгшихся фонарей.

Мои размышления прерывает начальник почты. Громко крикнув из-за наших спин:

— Внимание! Дорогие вы наши, не волнуйтесь. Денег хватит на всех. Те, кто не успеет их получить сегодня, приходите завтра.

— Опять завтра. Нам это ещё вчера говорили, — возмущаются пенсионеры.

Начальница исчезает в помещении почты. Мы же стоим дальше. У нас приказ — не допустить паники и беспорядков на вверенном нам объекте.

День потихоньку катится к закату.

Из почты, получив наконец-то свою долгожданную пенсию, выходит очередная бабушка. Треплет меня за рукав:

— Сынок, спасибо вам. Вы уж простите нас, что мы тут на вас кричим. Мы это не со зла. Храни вас Бог, ребята!

Старушка, перекрестив нас всех рукою, медленным шагом бредёт домой.

Михалыч громко зачитывает очередную пятёрку на получение пенсии. Народ проходит внутрь. Те же, кто получает свои гривны, с довольными лицами выходят на улицу. Сегодня их день! Люди в толпе молча им завидуют и надеются, что скоро тоже будут на их месте.

Один из таких вот счастливчиков, мужчина лет шестидесяти, просит отойти с ним в сторону, я отхожу. Тот протягивает мне руку со словами благодарности:

— Спасибо вам, ребята. Вы делаете нужное дело.

— Да, собственно, не за что. Спасибо, что понимаете это. Вам всё выдали? — спрашиваю я его.

— Да. Всё. Вот возьми.

Мужчина, после рукопожатия, отпускает свою руку. Я открываю ладонь. Там пятьдесят гривен.

— Батя, мы денег не берём, — говорю я ему, пытаясь их вернуть.

— Я это знаю, сынок. Возьми, прошу тебя. Это на сигареты. Я цыган. У нас так принято благодарить. Вы же ничего не получаете тут. Я это тоже знаю.

— Спасибо, — говорю я в ответ, пряча деньги в карман.

— Вы не обижайтесь на людей, ребята. Они полгода пенсию не получали. Вот поэтому и злые, — продолжает цыган.

— Да, мы знаем, что полгода. Поэтому тут и стоим.

— Ну, спасибо вам ещё раз. Пойду я. Заждались меня уже дома.

Мужчина уходит. Я же возвращаюсь к своим.

Наступил вечер. Стемнело. Закончился очередной день. А с ним и деньги в кассе.

Мы объявляем, что пропускаем сегодня последнюю пятёрку.

Народ с грустью расходится. Сил возмущаться и что-то требовать уже не у кого нет.

— Проходите завтра, — говорим мы тем, кто не успел получить деньги.

Мы завтра тоже придём. Придём и будем стоять. И будем пропускать… И всё, что было сегодня, завтра повторится снова. Но это будет завтра.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

15 января 2015 г. Алчевск.

Наступил очередной, обычный, морозный, январский день. Помню, что день выдался солнечный, с белым снегом на земле, домах и деревьях. Природа радовалась тому, что она может показать местным жителям, что в Алчевске снег бывает не только красным, оранжевым или чёрным, но ещё и белым. Думаю, что те, кто читают мою исповедь, живя в Алчевске, знают, о чём идёт речь. Для остальных же я дам пояснения… Дело в том, что в этом городе, впервые за многие годы, выпал белый снег, потому что местный металлургический комбинат из-за войны не работал. Белый снег — это единственный радостный плюс этой войны!

В общем, день был как день. Не хуже и не лучше остальных моих дней проведённых на Донбассе. Ничего особенного. За исключением одного. Это был день моего рождения!!! Мне исполнилось 40 лет!!!

«Да, да… Тебе, Юрий, уже сорок лет. Или может ЕЩЁ только сорок?» — так я размышлял, смотря на себя с утра в зеркало, принимая утренние, водные процедуры.

Год назад я и предположить не мог, что свой юбилей буду отмечать на войне. Правда, я мог и не ехать сразу на Донбасс после новогодних праздников, а чуток подзадержаться дома. Отметить его там по полной программе и уже потом выдвигаться в путь. Но, во-первых, я дал обещание вернуться после этих самых праздников. А, во-вторых, мне самому очень уж хотелось на Донбасс, к своим. Тогда я всё ещё жил определёнными иллюзиями о его светлом будущем и питался лозунгами — кричалками, что сыпались из нашего телевизора, типа: «Спасём Донбасс от украинской хунты!», «Русские своих не бросают!», «Бандеровские каратели не пройдут!» и так далее и тому подобное. Помню, интернет тогда просто захлёбывался возгласами от «диванных воинов и крикунов», которые пачками «косили» укров на «инетных фронтах» Новороссии. Да чё там говорить. Я и сам их когда-то «косил»… за компом, сидя на диване и попивая при этом пивасик. На диване оно ведь, как-то спокойнее, чем в окопе. Но главное — холодильник рядом. Устал «воевать», сходил, подкрепился… и снова в бой!!!

Вообще, тему пропаганды я уже поднимал в одной из частей моей «исповеди». Но хотелось бы ещё раз к ней вернуться.

То, что религия — это опиум для народа, говорил ещё Остап Бендер в бессмертном произведении Ильфа и Петрова — «Золотой телёнок».

Причём тут религия? — спросите вы. Да при том, что в данном контексте слово «религия» можно легко заменить на слова — «идеология», «патриотизм», «гуманизм» и прочий «ИЗМ». Нашетв и инет стали уже сродни религии. Попробуйте отказаться от этого дара цивилизации и у большинства из вас, кто читает эти строки, начнется «ломка». Я тоже не исключение. Но я хотя бы стараюсь брать из инета и ТВ 1у информацию, которая мне нужна самому, а не то, что мне пытается вложить в голову наш зомбоящик. Проще говоря — я включаю мозги. Кстати, одной из причин поехать на Донбасс, было желание самому разобраться на месте, что есть правда, а что ложь? Правда — разочаровала, а ложь — позабавила.

Но я отвлёкся. Итак — мой день рождения.

Вроде и дата круглая, но 40 лет отмечать, как-то не принято — плохая примета. А на войне эта примета, в грустную сторону, увеличивалась минимум раза в три. Шансы, что этот день рождения может стать у меня последним, были не так уж и малы. Но я всё-таки решил его отметить.

Выбор «для отмечания» был не велик. По той причине, что на территории нашей располаги, как и самого «Призрака» в целом, был сухой закон, то выбор пал на сладкое. Я решил купить в местной кондитерской три больших торта.

Помните, как в школе, когда у кого-то была днюха, он угощал всех в классе конфетами, мороженым, пирожными и прочими вкусностями. Вспомнили?

Мы, мужчины — тоже ведь, как дети, только большие! и наши желания, приоритеты и игрушки растут вместе с нами. И мы так же, как и в детстве, любим сладкое. Правда, если раньше мы играли в машинки и танки, на ковре и возле дома, то сейчас эти игрушки стали настоящими. В них можно залезть, побибикать и пострелять. Раньше мы играли в «войнушку» во дворе, с игрушечными автоматами и пистолетами. Делились на немцев и своих, красных и белых, индейцев и ковбоев. Сейчас игры стали уже взрослыми.

Но мы также всё ещё делимся!!! На укров и москалей. На ополченцев и бандеровцев. На хороших и плохих. Вот только стреляем мы друг в друга теперь уже по-настоящему. Из настоящих автоматов и танков.

И умираем мы тоже ПО-НАСТОЯЩЕМУ… Один раз… и навсегда!!!

Ну, да не будем о грустном. День рождения всё-таки.

Короче, купил я три больших торта. Отнёс их на кухню, поставил в холодильник, что бы они там благополучно ждали своей участи. И стал ждать вечера.

— Рота выходим строиться на вечернюю поверку, — орёт дневальный.

Рота выходит. Строится в две шеренги в коридоре.

«Алтай», наш старшина, зачитывает позывные:

— Сибирь?

— Я.

— Нил?

— Я.

— Дамаск?

— Я.

— Клокер?

— Я.

— Тавр?

— Я.

— Москаль?

— Я.

— Албанец — Я.

— Кедр — Я.

— Михалыч?

—Я.

Слышны отзывы из строя.

И так всех по очереди, по списку. Все на месте.

После чего Алтай зачитывает отдельно позывные тех, кто идет в караулы и наряды.

— Больные, хромые, кривые есть? — спрашивает он.

— Есть, — раздаётся пара голосов.

После выяснения у кого что болит, я обращаюсь к Алтаю.

— Алтай, разреши выйти из строя. У меня есть маленькое объявление.

— Что у тебя. Тавр? Выходи.

Выхожу. Разворачиваюсь лицом к роте.

— Тут такое дело, пацаны. У меня сегодня маленький юбилей. Короче, день рождения у меня сегодня.

Из строя раздаются хлопки в ладоши и поздравления.

— Тавр, а сколько тебя стукнуло? — кричит из строя Джонни.

— Много, — улыбаюсь я. И добавляю:

— Короче так. После поверки, всех прошу ко мне в комнату. Будет раздача тортов. Желательно со своими тарелками.

Рота, в предвкушении сладкого, загудела ещё больше.

— Ну чё, все слышали? После поверки все идём к Тавру, на дегустацию тортиков, — объявляет Алтай. — Разойдись.

Вы когда-нибудь видели одетых в комуфляж, бородатых, здоровых мужиков, обвешанных оружием и гранатами, с тарелочками в руках, стоящими мирно в очереди за кусочком торта? Нет, не видели?

А я видел. Зрелище просто потрясающие!!!

Операция по раздачи тортов прошла удачно. Всем всё хватило. Все остались довольны. Тортики благополучно были уничтожены. Рота «СБ» бригады «Призрак» свою порцию глюкозы получила.

А в качестве подарка мне от Михалыча (нашего оружейника) была вручена боевая, ручная граната Ф-1 и дополнительный магазин с патронами к уже имеющемуся у меня боекомплекту.

Какой день рождения, такие и подарки.

НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ

— начало февраля 2015 года. Алневск.

Время было уже после отбоя. Наша рота, после тяжких, воен-ных будней собиралась погрузиться в царство Морфея. Ну, мы же не укропские киборги, которые по мнению их пана президента совсем не спали в Донецком аэропорту, кося москалей налево и направо. Мы люди нормальные. Нам надо спать. А то вдруг война. Вдруг те самые киборги попрут на Алчевск, а мы не выспались. Как тогда супротив них воевать?

Но перед тем, как провалится в бодрый и здоровый, армейский сон, я решил позвонить жене. Звоню я, значит, ей и рассказываю, что всё у меня тут зашибись. Тепло, светло, мухи не кусают. Никто нас не бомбит и враг не наступает. А если завтра дадут ещё и горячую воду, то будет ваще, как в Египте — всё включено!

Примерно через пять минут нашего разговора я решил взглянуть в окно. Привычка у меня такая, знаете ли — люблю в окно смотреть, говоря по телефону. На улице темно, лишь пара фонарей светит, и белый снег мирно лежит на асфальте возле нашей располаги.

И тут я вижу взрыв. Именно вижу, а не слышу. Потому что взрывная волна до нас дошла только секунд через 10–15. Практически всё небо в той части города, где он произошёл озарилось оранжевым цветом. Нас тряхануло так, что чуть не вылетели стекла.

— Юра, что там у вас? — слышу беспокойный голос жены в трубке.

И тут я понимаю, что она это тоже услышала.

— Зай, да всё нормально. Туту нас народ, похоже, петарды взрывает, что остались с Нового года.

«Петардой» оказалось укропская ракета точка «У», которая упала на территории химзавода. Немного не долетев до жилых кварталов Алчевска. По одной версии, как я слышал потом, её сбили наши. По другой, ракета сама сбилась с курса, видимо из-за «старости», взорвавшись в промзоне.

Что бы вы понимали, что же к нам такое прилетело, даю краткие тактические характеристики ракетного комплекса точка «У»:

Комплекс «Точка» был разработан ещё советскими конструкторами в начале 70-х годов и предназначается для поражения точечных малоразмерных целей в глубине обороны противника: наземных средств разведывательно-ударных комплексов, пунктов управления различных родов войск, стоянок самолетов и вертолетов, резервных группировок войск, хранилищ боеприпасов, топлива и других материальных средств.

Ракета комплектуется следующими типами боевых частей:

АА-60 — ядерная мощностью от ю до юокт,

АА-86 — ядерная особой важности,

АА92 — ядерная

9Н123Ф — осколочно-фугасная сосредоточенного действия,

9Н123К — кассетная,

9Н123Ф-Р — осколочно-фугасная с пассивной радиолокационной ген.

В расчетах полётного задания при наведении «Точки» на цель используются цифровые карты местности, полученные по результатам космической или аэрофотосъемки территории противника.

Минимальная дальность стрельбы 1520 км.

Максимальная — 70 -120 км

Высота траектории полета ракеты — 6-26 км.

Радиус поражения — до 300 метров.

Для достижения максимальной площади поражения обеспечивается воздушный подрыв БЧ 9Н123Ф на высоте 20 метров.

Вот такая хрень упала на город.

Как вы уже догадались, если бы укропы присобачили к этой ракете ядерный заряд, то я бы тут уже не сидел и не расписывал бы вам её тактико-технические характеристики. Впрочем, не только я один… Алчевск был бы попросту стёрт с лица Донбасса.

Вы, конечно, можете мне возразить, сказав что укры бы на такое не пошли, потому как ядерное оружие сейчас под запретом всяких там конвенций… Я вас умоляю… Фосфорные снаряды тоже под запретом, но это их почему-то нисколько не смущает. Поливают ими города и сёла Донбасса по полной программе… И плевать они хотели на какие-то там конвенции и запреты.

После взрыва я услышал, что у нас в коридоре началось какое-то движение. Бойцы нашей доблестной роты стали выходить из своих комнат не понимая, что происходит.

— Ну чё сразу по вылезали, крысы сухопутные, — орёт Стилет на тех, кто выскочил в коридор.

— Командир, а что это было? — слышу через дверь голос Джонни.

— Не знаю. Какая вам разница? Всем отбой, а то будете до утра у меня бегать вокруг казармы.

Второй раз повторять не пришлось. Бойцы так же быстро разошли по своим местам обитания, как и вышли.

Подумаешь, ракета. Ну, упала она, ну взорвалась и что с того? Бывает. Мы же не в Гондурасе, а на Донбассе. А раз так, то всем отбой. Воевать будем завтра. После утренней зарядки.

Но я слегка забежал вперёд. Перед тем, как упасть точке «У» на Алчевск, были ещё ряд событий, о которых я расскажу ниже.

— середина января 2015 года. Примерно 17-20 числа.

После утренней поверки, было объявлено, что часть роты едет в Луганск по полной боевой. Нам была поставлена задача сопровождать в охранении колону «Камазов», направлявшихся из Алчевска за военным грузом.

В кабине нас было трое — водитель, я и Москаль. До Луганска колонна дошла без проблем. Что называется — «по зелёному коридору». В сам Луганск мы заехали ещё до обеда. Местом прибытия, как вы уже, наверное, догадались, были воинские склады.

Вы знаете, что такое РСЗО «Град»??? Думаю, что да. Если вы его не видели, то по крайне мере, что-то когда-то, слышали. Это оружие ещё советской эпохи. Для тех, кто не в курсе, дам небольшое пояснение:

Реактивная Система Залпового Огня «Град» (РСЗО) с неуправляемым ракетным снарядом калибром 122 см. Предназначена для подавления и уничтожения живой силы противника, а так же его боевой техники и инженерных сооружений. Проще говоря — это оружие массового поражения. Разработано оно и поставлено на вооружение ещё в бо-е года прошлого века. Производилось в массовом порядке и ставилось на вооружение в Советском Союзе, а так же страны, которые входили в зону интереса и влияния СССР. После его развала большая часть этих установок вместе с ракетами осталась на армейских складах этих стран. В том числе, естественно, и на складах бывшей Украины.

Вот за этими «Градами» наша колона и отправилась в Луганск.

Луганск ведь тоже входил, когда то в состав Украины и на его складах тоже была масса боеприпасов.

«Интересно сколько же», — спросите вы?

Ну, вот есть такое слово — «много».

Есть — «очень много».

А есть такое русское выражение — дох…ра.

Теперь умножьте это выражение на двухзначное число… и вы получите, ту картину, что мы увидели, когда прибыли в Луганск!!!

Короче, когда мы зашли на склад, то передо мной предстало полотно абсолютного военного пейзажа — склады были забиты «Градами» до потолка!!!

Впрочем, как потом выяснилось, там были не только «Грады», а масса ещё всего интересного и взрывоопасного.

В первый день мы грузили, как я понял по полуразвалившимся ящикам и маркировке всякое «старье». То есть реально ещё советские запасы. Почему грузили мы? Мы же вроде, как в охранении. Да потому что рабочих рук реально не хватало. Вначале мы с Москалём, как и все, сидели в кабине своего «Камаза», наблюдая за погрузкой через стекло. Но потом поступила команда —«надо помочь». Ну, раз надо, значит надо. Начали помогать.

Помню, в молодости я, как-то даже пару месяцев разгружал вагоны с цементом, сахаром, макаронами, углём и прочими вещами. Так вот что я вам скажу. Ящики со снарядами таскать и загружать в армейские «Камазы», на много веселее и интереснее, чем макароны… Калибр совсем другой. К тому же тренировка всех групп мышц вам тоже обеспечена. Особенно спины.

После того, как наша колона была полностью загружена смертоносным грузом, мы отправились в обратный путь, в Алчевск.

В город мы прибыли уже глубоким вечером. Поужинали тем, что оставили нам наши повара… И вырубились спать.

Наутро был снова подъём, снова колона на Луганск и снова те же склады.

Лучше бы я сразу умер. Потому что к вечеру второго дня моя спина просто отваливалась. Я думал, что эти ящики никогда не закончатся. Грузили мы в тот день уже артиллерийские снаряды и мины разного калибра. И судя по маркировке и новым ящикам, груз был этот уже из России.

Ну, а чё вы удивляетесь? Да, из России. Или вы думали, что запасы советского вооружения на Донбассе были бесконечны? Боеприпасы знаете ли на войне имеют свойство рано или поздно заканчиваться. Особенно если военные действия идут постоянно. А откуда им взяться, если собственный военно-промышленный комплекс на Донбассе тогда ещё не работал. Впрочем, он и сейчас работает не в полную силу, как и многое другое. Правда, это уже отдельная история.

Через два дня, вся эта армада из снарядов, мин и градов была обрушена на «доблестную» украинскую армию.

Началась знаменитая Дебальцевская операция… в которой мне тоже довелось принимать участие.

Но об этом, как и о многом другом, в следующих частях моей исповеди.

ПРИНЦИП ПЯТИ «П»

— Что ещё за принцип такой, откуда он взялся, и причём тут Донбасс? — спросишь ты меня, дорогой читатель.

Сейчас попробую тебе объяснить.

Вот ты — читатель, когда-нибудь задавал себе самый извечный, философский вопрос:

— А нахрена я живу? Для чего?

Уверен, что задавал. Пусть даже в пьяной беседе, за столом со своим приятелем, сидя на кухне. Или же где-нибудь на природе, у костра, смотря на звёзды.

Теорий и ответов на этот вопрос можно найти предостаточно. Об этом вечном вопросе снимают фильмы, пишут книги, а некоторые психологи даже защищают докторские диссертации. Но по моему мнению, у большинства людей всё сводиться в итоге к одному.

Всё сводится к этим самым пяти «П».

А именно, хорошо:

1. Поспать.

2. Пожрать.

3. Поср…ть.

4. Потрахаться.

5. Погулять.

Ой, вот только не надо сейчас говорить, что у тебя всё не так. И что я сейчас затрагиваю твою тонкую душевную и духовную организацию. Я сейчас тебе «на пальцах» всё постараюсь объяснить, почему я так думаю, и откуда взялась эта теория?

Сразу хочу уточнить, что в эту теорию вписываются, конечно же, не все представители земной фауны, которые именуются — люди-человеки, а только большая его часть. Примерно 70–80 процентов. Причём обоих полов. В Европе этих полов уже целых три — он, она и оно! Но это уже отдельная тема.

Итак. Вот ты родился… и первое слово у тебя после слова «мама» или «папа» было слово — «дай!». То есть ты ещё толком не разговариваешь, а уже начинаешь требовать. Ты уже считаешь, что тебе априори, твои предки чем-то обязаны. Правда, ты пока ещё не понимаешь, чем? Но обязаны однозначно. И тут на первый план выходят первые три пункта. Почему только три? Ну, просто, потому что до остальных ты ещё не дорос. Мал ты ещё.

Дальше ты идёшь в детский сад. Там эти пункты ты тщательно развиваешь и распространяешь уже на окружающих тебя таких же детей. Что, разве не так?

Ну, может, у кого-то и было первое слово «на», а не «дай». Но такие, как правило, в меньшинстве.

Дальше, что там у нас? Правильно — школа. После школы — различные учебные заведения. У кого-то высшие, у кого-то не совсем. Потом работа, зарабатывание денег, свадьба, ипотека, карьера и т. д. У кого-то всё это, только в обратном порядке. Что сути не меняет.

Я к чему это всё? Да, к тому, что всё это делается только ради этих самых пяти «П».

Большинство людей и работает, и карьеру строит только ради хорошей, вкусной еды, удобного сортира, мягкой постели, классного секса и веселого времяпровождения. Все вокруг и РАДИ ЭТОГО вращается. Вернее, вращается и суетится он сам — человек.

— А как же духовная пища? Как же всякие там театры, рестораны, кино, музеи и прочие оперы? Как же поездки на юг, к морю, к маме или к тёще на дачу? Как же рыбалка, охота, мечты о космосе и походы в горы? — возмущённо спросишь ты меня.

И я тебе отвечу. Всё это тоже вписывается в мою теорию пяти «П».

Дело в том, что у нас (да и не только у нас) сейчас растёт общество потребителей. Да, что там говорить — уже выросло. И не одно поколение. Народ друг пред другом уже не знает чем похвастаться? Или что же продемонстрировать такого, что бы подруги и друзья лопнули от зависти, глядя на твою очередную «крутую» тачку, новый телефон или красивую шмотку?

Как там пел Шуфутинский в 90-е, помнишь?

— Тачки, шмотки из катона, видеомагнитофоны.

Ах, как клёва было той весной…

Сейчас всё то же самое, НИЧЕГО не изменилось. Только видеомагнитофоны заменили на айфоны, айпады и прочие «клёвые» современные технологии. Что сути в принципе не меняет.

Вот ты смотрел фильм «Брат — 2»? Верю, что смотрел. Помнишь сцену, когда по прилёту в Америку, Данилу Багрова таксист везёт из аэропорта в город? И спрашивает его:

— Чё ты сюда приперся?

— Америку посмотреть.

— Ха, знаю я вашего брата. Давно тут работаю. Сейчас к родственникам. Потом посуду мыть, а там куда кривая американская мечта вывезет.

— Зря вы так. Я Родину люблю! — отвечает Данила.

— Родину? А где твоя Родина, сынок? Продал Горбачёв твою Родину американцам, чтоб красиво тусоваться. Сейчас Родина там, где твоя задница в тепле. И ты лучше меня это знаешь.

Вот этот таксист и есть, те самые 70-80 процентов потребителей и демагогов, что умеют только языком молоть да жаловаться на свою Родину, которая им обязана уже тем, что они тут родились. Я имею ввиду Советский Союз и Россию.

И Донбасс не исключение. Там ведь многие люди, на полном серьёзе тоже думают, что Россия им чем-то обязана и должна. Ну, как ребёнок, который только родился, и у которого второе слово было — «дай!»

Донбасс вообще для многих стал лакмусовой бумагой. Особенно в впервые месяцы войны. Тогда сразу стало видно и ясно «ху из ху?»

Я в одной из частей уже описывал, какие в 2014 году были «беженцы». Кажется это третья часть.

Так вот. И тогда и сейчас, беженцев я делил и делю на две части.

Первая — старики, женщины и дети.

Вторая — мужчины.

За первых я всегда искренне переживал и вместе с ними сострадал.

За вторых мне было стыдно. Стыдно, потому что я тоже мужчина.

И вот здесь, на первый план, опять выходит тот самый принцип пяти «П».

Представь себе эдакого Донецкого или Луганского «мачо», у которого жизнь удалась. У него есть всё! Есть вкусная еда. Удобный и тёплый унитаз, куда ему эту еду, после переработки можно спускать. Есть хороший дом, где можно мягко спать. Жена и любовница, которых можно трахать по очереди (извиняюсь за мой французский. Дети закройте уши). И пятый пункт — регулярные выезды на шашлык, рыбалку или охоту, где можно классно погулять и провести время. Представил?

Теперь дальше.

Жена такому «мачо» регулярно, на 23 февраля, дарит различный парфюм, а любовница — мужские аксессуары. Ну, или наоборот. Почему на 23 февраля? Ну, он же мачо. Типа — защитник Отечества.

И вот живёт себе такой крутой мачо. Живёт, не в чём себе не отказывает… и тут бац — война! Шо делать?

Тут же сразу срабатывает та самая лакмусовая бумага. Либо этот мачо-мужчина идёт и защищает свою землю, дом, жену и любовницу. Либо он резко становиться особью мужского пола, которая не годна к войне по причине — плоскостопия, энуреза, близорукости левого глаза и крика из окна Джипа — «Это не моя война!».

Садится он, значит, в свою крутую тачку, садит туда жену и валит за «ленточку». А его сосед, простой мужик, которого он презирал и высмеивал, что у него «тачка отстойная», а «жена страшная», берёт автомат и идёт выполнять РЕАЛЬНУЮ МУЖСКОЮ РАБОТУ — защищать свою Родину!

Вот такие особи и составляют 70-80 процентов мужского населения. А его сосед, лишь только 20–30, к сожалению.

Первый становится, тем самым таксистом. Второй — Данилой Багровым.

Но, что самое паршивое, что такие «мачо» есть не только на Донбассе. В России их тоже полно! Уверен, что если бы, допустим, завтра, немцы подошли к Москве и встали возле МКАДа, то большая часть «крутого» мужского населения Москвы бежала до Урала, а некоторые (особо шустрые) и за него. На ходу при этом выкидывая парфюм и галстуки, что им были подарены на 23 февраля.

Вся эта московская шушера вела бы себя так же, как и «крутые» донбасские пацаны, что летом 2014 года валили табунами в Россию. И ничего в этом удивительного нет.

Потому, что это и есть принцип пяти «П».

Те, кто по нему живут, к войне не готовы сразу и бесповоротно. Причём неважно, за кого или против кого эта война? Кто там наступает — красные, белые, зелёные, западные бандеровцы или вое-точные исламисты? Китайцы, немцы, японцы или индейцы? Это всё неважно. Его хата с краю. Это — НЕ ЕГО ВОЙНА.

Его война — это «Контрстрайк», «Сталкер» или «World of Tanks». Вот здесь, да — он крут.

Сейчас, когда ты читаешь эти строки, донбасское общество расколото на две части. Причём неравных. На таких вот «мачо» и его мужика-соседа. Первые отсиделись в России и вернулись сейчас на Донбасс, а вторые никуда не убегали. Они умирали, но воевали. И те, и другие тихо ненавидят друг друга и презирают по тем самым причинам, что я описал выше. И это плохо.

Плохо, потому что те, которые вернулись в 2016 году, чувствуют себя сейчас так же, как и в 2013-м. До войны. А некоторые даже е!цё лучше. Они так же чувствуют себя крутыми пацанами и суровыми Донецкими, Алчевскими, Луганскими мужчинами.

И они так же, как и в 2013-м себе ни в чём не отказывают. Более того. У некоторых таких вот особей, есть даже медали — «За оборону Славянска», «За боевые заслуги Новороссии», кресты различных степеней.

Медаль «За оборону Славянска» — это вообще отдельная тема. Её сейчас носят практически все. Даже те, кто сам Славянск видел лишь на карте.

Слабый пол тоже не отстаёт. Особенно молодые девочки, до 30 лет, при штабах. Зайди в любой штаб, любой бригады или полка. Причём неважно, где это будет — в ДНР или ЛНР. Там тебя ветре-тят барышни в военной форме, увешанные крестами и медалями по «последней военной моде».

Что, ты мне не веришь? А ты подойди к такому вот ряженному «Попандопуле» или барышне, спроси — «за что медаль?» Интересно будет послушать их историю.

Причём они реально их носят и даже не стесняются этого. А чего им стеснятся-то? Если укропы опять полезут, они уже знают направление, куда бежать.

А воевать? Воевать будут другие. Россия большая…

Вот такие нынче времена наступили на Донбассе…

ДЕБАЛЬЦЕВО. НАЧАЛО

— 22 января 2015 года.

В этот день началась знаменитая Дебальцевская операция, которая впоследствии стала «Дебальцевским котлом» для одних и полной победой для других.

Значение и масштабы этой операции сложно переоценить. Я не буду здесь особо заострять ваше внимание на ней, дабы не углубляться в полемику. Всё, что вы захотите узнать и прочитать есть в интернете, причём, в свободном доступе.

Но для тех, кому лень это делать, дам кое-какие пояснения.

«Дебальцевский выступ» укропов, как его тогда называли, очень мешал молодой республике. (Здесь я имею ввиду, конечно же, республику Новороссия, а не княжества под названием — ЛНР и ДНР).

Во-первых, это был отличный плацдарм для начала возможных последующих наступлений укров, как на Донецк, так и на Луганск. Отличный, потому что он вклинивался аккурат между этими самыми ЛНР и ДНР. Создавалась угроза прорыва укров в районе Чернухино-Никишино на восток, с дальнейшим выходом на Алчевск. Петровское и Красный Луч. А так же в южном направлении: Булавинское-Ольховатка, с дальнейшим наступлением на Шахтёрск, Зугрез, Торез, что создавало бы угрозу окружения самому Донецку. И дальше уже разрыв Новороссии на две части, со всеми вытекающими последствиями.

Во-вторых, само Дебальцево являлось и является крупной узловой железнодорожной станцией, освобождение которой на много бы облегчило пути сообщения самой Новороссии.

К началу самой операции, по различным данным, в рядах ВСУ и украинских нацбатальонах находилось от 6 до 7 тысяч человек. Высокое укроповское начальство, правда, потом заявляло, что их там было всего 2–3 тысячи. Впрочем, о своих потерях они тоже «скромно» до сих пор умалчивают. Если их послушать, то они в Дебальцево вообще были минимальны. Что-то около 170 человек убитыми и около 300 ранеными. А своё поражение, они называли и называют не иначе, как — «Вэлика перемога под Дебальцево украинского народа над сепаратистами и москалями.»

Это что-то типа, как если бы Гитлер, после Сталинграда, заявил о великой победе великой Германии над невеликой Россией. Пропаганду ведь ещё никто не отменял. Согласен? А в неё входит в том числе и занижение своих потерь. В то время, как потери противника растут в геометрической прогрессии. Причём не на десятки или сотни, а сразу на тысячи. Ну, чтоб не мелочится. Справедливости ради стоит заметить, что этим «грешат» не только укры, но и наши. Но это уже отдельная тема.

Давайте теперь вспомним, какие подразделения с разных сторон участвовали в этой «Битве народов».

Начнём с укров:

Батальоны — «Чернигов-1», «Киевская Русь», «Кривбас», «Донбас», чеченский батальон «имени Джохара Дудаева». А так же рота МВД «Свитязь» и конечно же сами силы ВСУ.

Силы Новороссии:

Бригада «Призрак» во главе с Алексеем Мозговым.

Казачьи подразделения атаманов Павла Дрёмова и Николая Козицина.

Подразделения народной милиции ЛНР.

Батальон «Август».

Бригада «Кальмиус». Подразделения «Восток», «Оплот», «Спарта», «Пятнашка» д.р. Если кого-то не упомянул, не взыщите.

Численность личного состава и потери, писать я тут не буду. Военная тайна. Единственное, что могу добавить… Наши потери при наступлении были, как это принято говорить — значительными.

Честь и слава всем воинам павшим за Новороссию! Всем тем, кто отдал за это свои жизни!!!

Покойтесь с миром, братья. И простите нас, что мы живые!!!

Верю, что свои жизни, под флагом Новороссии, вы отдали не зря. И как говорили наши деды — «Враг будет разбит, победа будет за нами!!!»

А что же мы? Где была и чем занималась наша доблестная рота «СБ» бригады «Призрак»? — спросишь ты меня дорогой читатель.

Вопрос конечно интересный, с явным подтекстом. Но я на него отвечу. Отвечу, как есть.

На момент начала Дебальцевского наступления наша рота осталась в Алчевске.

Нет, нас не забыли. Нас оставили для охраны самого города. Ну, кто-то же должен был остаться. Задачи у нас были тогда разные, но в основном это были — ГБР (группы быстрого реагирования) на случай проникновения укроповских ДРГ с последующей их ликвидацией, а также устранения сочувствующих им в городе элементов. Про караулы и наряды мы конечно тоже не забывали.

Один из таких вот караулов был у нас на «избушке», в которой располагался штаб нашей бригады. «Избушкой» мы тогда называли между собой бывшее здание СБУ Алчевска, кто не в курсе.

Правда самого Мозгового, как и всего комсостава бригады, там уже не было. Штаб, по понятным причинам, к тому времени перебазировался в Ломоватку. Которая от самого Дебальцево находилась в нескольких километрах.

От казармы до «избушки» мы ходили сами, то есть пешком. Естественно по полной боевой. То бишь с автоматами, гранатами, в разгрузке и полным комплектом бк. Потом, когда начался штурм Де-бальцево, мы стали ездить уже на наших ротных авто, которых у нас было несколько, в том числе и на «Соболе», что раньше был «скорой помощью». На нём так и было написано по укропски — «Швидка допомога».

И вот садимся мы значит в одну из таких наших легковушек и едем в штаб, менять караул.

Впереди, за рулём, Нарва. Рядом с ним Корж. Сзади — Москаль, Я и Смелый.

Едем мы, значит, и по дороге Нарва сообщает нам «радостную» новость:

— Короче, парни. Сейчас разговаривал со Стилетом. Он сказал, что когда пойдём на запад, можно будет там кошмарить и делать всё.

— Что значит ВСЁ? — не поняв его радости, спрашиваю я.

— Всё — это значит трофеи у населения отжимать, — продолжает Нарва.

— В смысле отжимать? — вступает в разговор Смелый.

— Ну, а что такого? Они же там все укропы, — как бы уже оправдываясь, бормочет Нарва.

— А ничего, что у меня там семья в Северодонецке. С ними как быть? — продолжает Смелый.

— И то, что там тоже русские люди живут, такие же как мы, ты это учитываешь? — добавляю уже я. Их мы тоже будем «кошмарить и щемить», да?

Нарва поняв, что ляпнул не то и не тем людям, замолкает, и дальше до штаба мы едем уже молча.

И все бы ничего, но у этого разговора вскоре появилось продолжение.

Примерно через час, как мы заступили в караул, к нам пожаловал сам Стилет. Вначале я подумал, что это обычная проверка нашей бдительности на вверенном нам объекте. Тем более, что Стилет, как командир роты, так часто делал. Это входило в его прямые обязанности. Но потом я понял, что приехал он не ради этого. Он приехал поговорить со мной. О чем поговорить? о том самом диалоге, который состоялся у нас с Нарвой в машине.

Откуда же, вернее от кого, он узнал о нём? — спросишь ты меня, дорогой читатель.

А ты догадайся.

Я тебе открою одну маленькую военную тайну. В каждом воинском подразделении есть свои стукачи. Или, как их любит называть начальство, которому они стучат — сознательные бойцы.

Стукачи бывают двух видов — явные (открытые) и тихие (скрытные), в нашей роте таких было целых два. И оба они ехали в той самой машине.

Вся рота знала, что Корж — стукач явный, а Нарва — скрытный. Нарве мы, конечно, об этом не говорили. Но о том, что он втихую стучит, знали все. Корж же и сам этого не скрывал. Наоборот — иногда даже всячески подчёркивал. Мы, помню, как-то даже проводили эксперименты. Стоило кому-то из бойцов «ляпнуть» что-то такое, что могло представлять интерес для Стилета в присутствии Нарвы или Коржа, как Стилет об этом узнавал уже через пять, максимум шесть минут.

Природу стукача, в принципе, понять несложно. И были они всегда и во все времена. Каждый такой стукач преследует, конечно же, свой — личный, корыстный интерес. В основном это выслуживание перед непосредственным командиром (начальником) для скорейшего осуществления того самого корыстного интереса. Например — продвижения по службе, поощрения в виде увольнительной или ради «устранения с дороги» своих оппонентов. А иногда и то и другое вместе.

Стукачей используют не только в армии, но и на гражданке. Думаю, что в любом офисе, конторе или банке они тоже есть. Не брезгуют ими и менты. Называя их вежливо — внештатными осведомителями.

Стилету такие люди, конечно же, тоже были нужны. Нужны хотя бы по причине того, что бы знать, что «твориться» внутри самой роты?

Поэтому вычислить, кто стуканул, вернее «доложил» ему о нашем разговоре в машине, мне было не трудно. Вариантов было два — либо Корж, либо сам Нарва. Впрочем, лично для меня, это было не столь важно. Главное, что инфа «оперативно» уже дошла до него.

В караулы, наряды и ГБР мы заступали, как правило, по четвёркам. В моей четвёрке тогда были: Михалыч, Я, Москаль и Корж. Плюс, для усиления вечером к нам добавлялись бойцы из других подразделений. Поэтому, когда Стилет приехал, народу было уже предостаточно и мой с ним разговор слышали практически все. Общались мы в помещении, где принимали пищу. Оно располагалось сразу возле тумбочки дневального, напротив кухни. Удобно усевшись в кресло. Стилет решил завязать со мной диалог.

— Тавр, у меня разговор к тебе есть, — обращается он ко мне.

— Разговор говоришь? Ну, раз такое дело, давай поговорим, — отвечаю я ему, мешая маленькой ложкой сахар в своей кружке с чаем.

— До меня дошли слухи, что ты кое с чём не согласен.

— Смотря, что ты имеешь ввиду? — говорю я, садясь на стул. Я много с чем не согласен. Например, с тем, что там война, а мы тут сидим — ж…пу греем.

— Мы не греем. Мы выполняем возложенные на нас «особые задачи», — парирует Стилет.

— Да, я понимаю, что эти задачи очень важные и очень особые. Так ты об этом хотел поговорить со мной? — спрашиваю я его, делая глоток чая.

— Нет, не об этом.

— А о чём?

— О том, что ты не согласен по поводу того, как должен вести себя боец во время зачистки.

— О как. Даже так. Интересно, кого и как ты собираешься там зачищать?

— Ты прекрасно знаешь, кого? Идёт наступление. Скоро мы там тоже будем задействованы. Там полно укропов и бандерлогов, которые подлежат утилизации.

— Командир, я в курсе, что там полно укров. Но там и русских немало. Или мы их тоже будем утилизировать?

— Тавр, а что ты предлагаешь с ними делать? Они находятся на вражеской территории. И уже давно. Все русские, кто хотел свалить, уже давно свалили. А если кто остался, то это их проблемы.

— Стилет, ты сам понял, что сейчас сказал? То есть мы, по-твоему, идём их не освобождать, а карать. Мы каратели, так? Лично я сюда не для этого приехал.

— А откуда ты. Тавр, знаешь, кем были местные при укропах? Может, среди них есть бабы-снайпера или те, кто сдавали наших в Славянске в СБУ. И откуда у тебя может быть уверенность, что они нам не начнут стрелять в спину, когда мы к ним зайдём?

— Ахринеть. То есть ты предлагаешь нам в них вначале стрелять, а потом уже спрашивать, кем они были при укропах, так? Чем тогда мы отличаемся от тех же бандеровцев, что мародёрят и беспределом занимаются на оккупированных территориях? Ответь мне и всем здесь присутствующим.

Я оборачиваюсь и понимаю, что весь наш разговор собралась послушать уже вся «избушка». Кроме тех, что остались «на воротах».

Поняв, что разговор зашёл слишком далеко. Стилет решает его закончить.

— Ладно, Тавр, мне с тобой всё понятно. Давай закончим. После поговорим.

— Не вопрос. Давай. Тем более, что с тобой мне тоже всё понятно, — отвечаю я. Допиваю свой чай и выхожу курить во двор.

Закуривая тоже сигарету, ко мне подходит Михалыч.

— Тавр, ну вот чего ты завёлся?

— Михалыч, ты же сам всё слышал.

— Да, слышал. Не обращай внимание. Это всё «стилетовские понты».

— Да похрен мне на его понты. Я сюда не карать приехал, а освобождать.

— Я тоже. И в этом я с тобой согласен. Так что давай успокоимся.

— Да, я спокоен. Ты пойми, а если он мне завтра отдаст такой приказ на зачистку, что тогда?

Михалыч стоит и с улыбкой отвечает:

— Приказы тоже можно по-разному выполнять. У тебя своя голова на что?

— Ладно, я тебя понял. Посмотрим, что и как дальше будет.

А дальше была командировка в Новоазовск.

НОВОАЗОВСК

— начало февраля ....года.

Дебальцевская операция набирает свою силу и мощь. Само Дебальцево ещё не взято, но кольцо вокруг укропов по не многу ежи-мается. Котла ещё нет, но крышка от него уже занесена и вот-вот закроется.

Подразделения Новороссии рвутся к Логвиново. Одновременно наступая на само Дебальцево с двух сторон.

Логвиново — это та самая крышка котла, которую нам надо было захлопнуть, так как это село находилось аккурат на трассе Дебальцево-Артёмовск.

Но о ходе самой операции я вам тут расписывать не буду. Всё, что вы захотите узнать, есть в инете, в свободном доступе. Причем, как в украинском, так и в нашем варианте.

Эта моя часть будет о другом…

К началу февраля 2015 года в нашей роте уже было достаточно оружия и б/к, или, как мы его называли — «железа». И если в ноябре-декабре 2014 года, «Калаш» находившийся в личном пользовании, был скорее редкостью и радостью для его обладателя, то уже в феврале, у нас у каждого был свой АК, с несколькими магазинами к нему и парочкой гранат.

Но одно дело всё это иметь в Алчевске, в тылу. Другое — на передовой, под Дебальцево. Сами понимаете, всего нашего ротного б/к хватило бы лишь на полчаса хорошего боя.

А раз так, то надо было где-то «разжиться» ещё. Поэтому Стилет решил отправить в Новоазовск группу в количестве трёх бойцов — Алтай(наш старшина), Джонни и Татарин.

Славный город Новоазовск, если кто не в курсе, находится на азовском море. Это уже территория ДНР, самый юг. И расположен он не далеко от границы с Россией. Туда-то и отправились наши парни.

Далее, я публикую рассказ самого Алтая, дословно, как всё было:

«Числа 4–5 февраля, вечером в казарме ротный Стилет предложил мне смотаться с бойцами в район Новоазовска на «Соболе». Обычно он не любил, когда я надолго отлучаюсь с располаги, т. к. ответственным по роте, при выездах боевых четвёрок с ротным приходилось быть в основном мне. А тут доверил, да ещё на «Соболе». Закрепленным водителем на этой «швидкой допомоге» был «Корж», типичный прапорщик-хохол. Обычно тот, при разговорах о закреплении второго водителя на эту колымагу, сильно возбуждался и свирепел. Дело в том, что Коржик тащил в «Соболя» все ценное, как белка в дупло на зиму. Не выходя из машины можно было прожить, не голодная, несколько дней. А б/к хватило бы на пару часов плотного боя.

Сранья, не емши, мы дружной компашкой двинули в путь. Аппарат был заправлен с расчетом туда-сюда. Поскрипывая на ямах донбасских автобанов, не сильно поспешая, поехали на юг. Джонни сидел справа за навигатора. В салоне дремал Татарин. Боец со ела-вянской внешностью, знаменитый в нашей бригаде тем, что купив и отремонтировав дома в РФ легковой «Форд» пригнал его и отдал в пользование в подразделение.

Сверяясь с картой и уточняя на блокпостах маршрут, первые часа четыре ехали без проблем. Опасались только выехать на оккупированную территорию, такие случаи были и у ополченцев и у укропов. После обеда «допомога» начала чихать и дергаться.

Не тихо матерясь, вспоминая добрым словом «Коржа» добрались до какого-то кишлака. На наше счастье местные ополченцы, напуганные стрельбой из глушителя автомобиля, направили нас к местному диагностику. С молотком и отверткой, сами бы мы мало что смогли сделать с инжекторным двигателем. Минут за пять до нашего въезда в эту деревню, она была обстреляна артиллерией, если не запамятовал, 120 калибром миномета. Ещё дымились воронки и развалины строений.

Тем не менее, мастер быстро нашёл неисправность с помощью ноутбука (накрылся один из датчиков воздуха), закоротил схему, отцепил воздушный патрубок и наша тарантайка бодро завелась. Остальная часть пути прошла в общем-то спокойно. Мы ехали уже по ДНР, но у нас был пароль для передвижения по дорогам и наши удостоверения спокойно воспринимались местными ополченцами.

Суть нашего задания состояло в том, что надо было обменяться тем, чего было много у нас и забрать то, чего было много у наших коллег. Усугублялось это тем, что постепенно набирал процесс наведения учёта оружия и боеприпасов, так как местное население и криминал растаскивал его по схронам. Все что добывалось в боях и на передовой, катастрофически не хватало… Но так как процесс был ещё на этапе становления, то подразделения делились понемногу. Дебальцево было ещё не взято и нам по зарез нужны были некоторые ништяки. За пару дней до этого наши ребята увезли коллегам под Безымянное нужное им оборудование для стрельбы по укропам. Оставалось только забрать обменяное.

Почти в сумерках добрались до пункта назначения в хозяйство Шрама. Ничем от «призраковцев» эти ребята не отличались. Большинство россияне — добровольцы, одетые и укомплектованные с миру по нитке. Замордованные постоянными обстрелами и стычками с противником. Только море в десятке метров от расположения, да близость русской границы… А так все, как у нас. Приняли нас радушно, накормили, быстренько загрузили. С нами сел ещё один наш боец с бригады «Призрак» ждавший здесь нашего приезда. Было уже темно, и, если честно, возвращаться в сумерках по мало знакомой дороге не хотелось, но Джонни начал тошнить, что хочет вернуться, да и другие ребята поддержали. Угнетало то, что мы на незнакомых позициях, да и под Дебальцево наш груз уже ждали. Я отзвонился на базу, доложил о выдвижении.

Проскочили Новоазовск. Меня, если честно, терзали сомнения в правильности наших действий, о чем я поделился с бойцами. Потом, по прошествии времени. Татарин не раз говорил — «Надо было слушаться Алтая, чуйка у него правильно работает». Наверно, как и у любого человека в возрасте, чуйка у меня срабатывала не раз. Но в ту ночь нам это не помогло. Проехав пару блокпостов, мы тормознули на очередном. Я открыл окно, показал пропуск — удостоверение, сказал пароль. Но нас не пропустили, попросили подождать. При этом на блокпосту началась какая-то незаметная движуха. Я понял, что нас блокируют. При этом один из ополченцев с блокпоста, заглянув в салон машины для проверки пассажиров, начал клянчить боеприпасы. Мужики поделились, так как на себе знали проблему нехватки б/к в наших рядах.

Поначалу мы воспринимали все происходящее без напряга. Мол, темно и народ нервничает. Блокпост был однозначно наш. Сбиться мы не могли, так как недалеко отъехали от Новоазовска, а колея была только одна, без развилок. Чтобы не нервировать проверяющих, мы вышли без оружия на улицу. Старший блокпоста сказал, что он созванивается с начальством, чтобы проверить нас. А в это время один из ополченцев, спрятавшись за штатное укрытие, передернув затвор, направил на нас РПК.

Сейчас, по прошествии времени, я могу попутать некоторые моменты происходившего. Получилось так, что нас оттеснили от машины. А один из ополченцев, называвшийся «Адамом» начал стрелять нам одиночными под ноги. Попытки успокоить ни к чему не привели. Осколки асфальта и гравия, отлетая, секли нам одежду, кисти рук. Стрелявший говорил с чеченским акцентом и, держа бутылку пива в руках, периодически отхлебывал из неё, дыша перегаром. Я четыре года провоевал в Чечне, познакомился там как с чеченцами, воевавшими на нашей стороне, так и с бывшими боевиками, и знаю, что поведение такого «воина» никто бы из них не одобрил.

Вскоре подъехало «начальство» на двух машинах. Перед тем, как нас посадить в автомобили, старший с позывным «Батя» сказал нас досмотреть. При этом досмотр был похож на грабеж в переулке.

Забирались такие «опасные вещи», как кошельки, телефоны, часы и прочие вещи. Видать на память или сувениры. При этом, видно, чтобы мы осознавали важность происходившего, все это приправлялось ударами. Мне зарядили прикладом по черепу, еле очки успел поймать. А то бы двигался по приборам.

Позже я узнал, что сотрудники МГБ Новоазовска услышали по рации переговоры о нашем задержании, и один из них, видно, находясь недалеко, подъехал в момент нашей упаковки по машинам. Он заставил ополченцев отвезти нас в Новоазовскую «контору».

Когда нас закрыли в камеру, Джонни — бывший мент, такой же, как и я, пояснил нам, что нас всех сейчас, при допросе будут пи…ть. После чего завалился на матрасы, лежащие на полу и захрапел. Видно решил набраться сил и мужества перед допросом.

Ночь прошла в созвонах, опросах и уточнениях. Нам повезло, что Шрам, приехав, объяснил, откуда мы и что везем? А когда сотрудники МГБ поговорили с нашим «Васей», напряжение в общении прошло. Но самое осознание произошедшего настало, когда мгбшники рассказали нам подробности, доселе нам незнакомые.

В ряды ополчения при начале боевых действий на Донбассе вливались все добровольцы. Оружие давали, не спрашивая характеристик и справок о судимости. Только одни, освобождая населенные пункты, уходили с линией фронта, выдавливая противника с русской земли. А другие, хитро…опые по жизни, оставались. И устанавливали «свою» власть. Крышевали, грабили, занимались контрабандой — возможно, то, чем занимались до войны.

Вот под раздачу такой компании мы и попали. Со слов мгбшни-ков эти бандиты отслеживали нашу машину и планировали её и б/к забрать, а нас расстрелять в каком-нибудь овраге. Сил бороться с хорошо вооруженной бандой не было, так как все силы находились на передовой, поэтому соблюдалось определённое «перемирие». Но после происшествия с нами, должны были получить подкрепление для ликвидации банды. Видимо это было последней каплей…

Татарин с расстройства, через некоторое время уехал домой. Наша бригада вгрызлась в Дебальцево, и со временем новые эмоции и события заслонили все произошедшее с нами. Уже дома, я, перечитав литературу о гражданской войне 1918-20-х годов в России, нашёл полную аналогию с событиями в Новороссии. Тогда, после переворота в столице, возникло много местечковых подразделений — белые, красные, махновцы, германцы, зелёные и просто бандиты без политической окраски. Бились друг с другом, объединялись, добивали слабых и снова враждовали…

Может кто-нибудь, прочитав мои записи, упрекнет нас в трусости. Мол, надо было дать им отпор и так далее… Вынужден его разубедить. Все в нашей группе имели опыт в других военных конфликтах. А нормальный блокпост строится с учётом таких ситуаций. Во-первых, это однозначно был наш блокпост, стоящий на контролируемой нами территории. Если бы мы, даже заранее зная будущие события, пошли на прорыв и как-то проскочили бы его, то далеко бы мы не ушли. Местность, загруженность машины и т. д. нам бы не позволили это сделать. Если только бросив все, смылись бы через границу РФ. Да и одно хорошее попадание из стрелкового оружия в машину… и от всех, включая блокпост, остались бы ботинки на асфальте.»

Вот такой рассказ, спустя год с небольшим, после этих событий поведал мне сам Алтай. Ничего в нём я менять не стал. Оставил всё так, как есть. Даже «стиль письма» не изменил.

Ну, а что же мы, те, кто остался в самой роте?

Через пару дней, поняв, что операция по перевозке оружия с Новоазовска провалена. Стилет нас собрал и поведал, что надо ехать на выручку — спасать наших бойцов, а возможно и само «железо».

Спасать, так спасать. Лично я всегда за любой кипишь, окромя голодовки, а тут целая «спасательная операция».

Из нашей «оружейки» было вытащено почти всё, что могло стрелять, летать и взрываться. Каждому бойцу было добавлено, к уже имеющемуся у него б/к, ещё пара магазинов и гранат. «Мухи и «Шмели» были бережно погружены в багажники и салон наших ротных легковых авто. Короче говоря, Рембо в Афгане, по сравнению с нами в тот момент, был просто бойскаутом приехавший посмотреть страну.

Инструктаж Стилета был кратким — едем в Новоазовск, там даём всем ПИ..Ы, забираем наших парней и «железо», а после… А по-еле, как карта ляжет.

Погрузившись в три наши ротные колымаги, мы после обеда двинулись в сторону Новоазовска. Дорога, с учётом того, что мы пару раз заезжали «не туда» заняла примерно часов пять. В сам Новоазовск прибыли уже глубоким вечером, когда стемнело.

При подъезде к городу, я уже мысленно начал прощаться со своими родными и близкими, потому карта могла лечь и не так, как она в итоге легла.

Мои размышления на тот момент были просты. Ну, допустим, мы без проблем заезжаем в сам город, допустим «весело и с боем» берём здание того самого МГБ Новоазовска и вытаскиваем измученных в его застенках наших товарищей. Дальше что?

А дальше, если бы события развивались по такому сценарию, нас из города живыми уже просто не выпустили бы.

Короче говоря, адреналин и бодрость духа присутствовали у меня в тот день по полной программе. Всё, в общем-то, как я и люблю.

Блокпосты на подъезде к городу проехали без проблем. Благо с нами был тогда «Борец», который выходил, общался с ополченцами стоящими на них, после чего мы дружно двигались дальше.

К самому зданию, где на тот момент было МГБ Новоазовска, мы прибыли, когда уже окончательно стемнело. Борец пошёл вовнутрь для переговоров. Нам же дана была команда: «из машин не выходить».

Примерно через полчаса такого сидения, поняв, что процесс переговоров затягивается, мы стали по одному выползать на воздух, что бы размять ноги и другие части тела, Еще примерно через час, из здания МГБ появились наши бойцы — Алтай, Джонни и Татарин. Появились живые, целые, но без оружия. Как потом выяснилось, у них забрали не только то «железо», что они везли с собой, но и своё личное. Особенно по этому поводу сокрушался Джонни, так как у него только одних магазинов на 45 патронов было целых семь. Короче говоря, после всей этой истории мы оказались в минусе.

Ещё примерно через полчаса, из здания МГБ вышел уже сам «Борец», который объяснил, что за «железо», за которым приехали Алтай, Джонни и Татарин можно забыть. Спасибо ещё, что их самих удалось вернуть живыми и почти целыми.

Осознав всю картину произошедшего и то, что уже ночь, а мы ещё в Новоазовске, наша колона двинулась в обратном направлении.

Что такое Новороссия ночью, я уже описывал в части, когда переходил границу. Из ночного освещения там обычно — это луна звёзды и собственные фары. Но в ту ночь даже звёзды нам не светили. Короче говоря, ещё на территории ДНР мы заблудились.

Дело было, как ты помнишь — дорогой читатель, в феврале. При отбытии в обратном направлении я сел в кабину того самого «Соболя», за рулём которого ехал Алтай и «смотрящим» за который был «Корж». Внутри салона расположились Татарин, Москаль и ещё пара человек из наших. Двигались мы во главе нашей славной автоколонны. За нами уже все остальные, в том числе и Стилет с Нарвой. Нарва был за рулём того самого «Форда», который Татарин пригнал из РФ и который постепенно из «Форда» стал превращаться в металлолом.

И всё бы ничего. Хрен бы даже с тем, что мы опять «заехали не туда». Проблема образовалась там, откуда её не ждали. «Форд» сломался.

— Алтай стой! — слышим крики и сигналы из других машин.

Алтай останавливает «Соболя». Мы вылезаем, что бы понять, что случилось?

— «Форд» нае…ся. Нарва его всё-таки добил, — с грустью в лице вещает нам Джонни. С грустью, потому что он сам в нем ехал.

— Что с «Фордом»? — убитым голосом спрашивает Татарин.

— Я не знаю, иди сам глянь, — отвечает Джонни.

Мы подходим к «Форду». Возле него уже вся толпа наших и Нарва, который на карачках, с фонариком, светит под его днище, пытаясь понять, что произошло?

— Бл…ть, ты чё, Нарва, сделал с ним? — орёт на Нарву Татарин. — Тебя, кто учил так ездить?

— Да я сам не знаю, как так получилось, — вздыхает Нарва.

Из-под капота «Форда» тем временем, набегает небольшая лужа машинного масла.

Примерно ещё минут 10 Нарва с Татарином пытаются реанимировать «Форд». Но вскоре, поняв всю бесполезность этого мероприятия в условиях темноты и мороза. Татарин посылает Нарву туда, на чём обычно мы сидим, и залезает обратно в «Соболь».

— Пусть теперь сам с ним еб…ся, — сокрушается он. Мне он теперь нахрен не нужен.

Оставался только один вариант транспортировки «Форда» — это буксир. Причём сам «железный конь» уже начал остывать. Он напомнил мне в тот момент тяжело раненого бойца, сраженного пулей на поле брани, который вот-вот отойдёт в мир иной. Печка у него, по понятным причинам, работать перестала.

И тут Стилет, который ехал в этом же «Форде» принимает, на его взгляд, «соломоново решение».

Он решает покинуть нас. Бросив напоследок пару фраз о том, что мысленно он будет с нами — его бойцами, отдав кое-какие распоряжения и пожелав нам всего хорошего. Стилет садится в другую, но уже целую, тёплую машину и с комфортом отчаливает в направлении Алчевска.

Делать нечего. Цепляем раненый «Форд» к «Соболю». Нарва садится за руль уже остывшего «Форда» и наша колона продолжает свой ночной путь по автобанам Новороссии.

Перед этим Джонни прыгает к нам, в кабину. А по дороге потихоньку уничтожает запасы провизии, которые «Корж» заботливо заныкал под сиденьем. На наш с Алтаем вопрос, что мы скажем «Коржу», Джонни с невозмутимым видом отвечает:

— Я жрать хочу, а от «Коржа» не убудет. У него ещё есть.

По дороге мы несколько раз останавливаемся по причине того, что буксир наш то развязывается, то лопается.

Татарин, сидя сзади нас в «Соболе», всю дорогу отчаянно рассказывает, что он думает о Нарве, Новоазовске и вообще обо всём этом в целом.

в ту морозную, февральскую ночь, сидя в кабине «Соболя» и вглядываясь в ночную мглу, я понял одну простую вещь — Стилет для меня, как командир, «умер» окончательно и навсегда!!!

С горем пополам и божьей помощью, в Алчевск мы прибыли в пять утра.

ЛОМОВАТКА

— начало февраля 2015 года.

Таааа — таааа… та-та-та… Та-та, та-та, Та-тааа, — слышу я сквозь сон миномётую очередь. «Работают» наши. И судя по выстрелам, работают из «Василька». Привычно дрожат окна, и сыпется с потолка штукатурка. Значит, работают где-то недалеко.

— И чё им не спится? — размышляю я, зевая. Ночь ведь на дворе.

Бах, бах, ба-бах… Это уже «ответка» от укропов из чего-то тяжёлого.

Тааа — тааа… та-та-та… Та-та, Та-та, Та-тааа. Опять раздаётся очередь из того же миномёта.

— Снова та же песня. Что-то мотив какой-то знакомый, — вдруг понимаю я, переворачиваясь на другой бок.

Стоп! Да это же «спартаковский бит». Так фанаты «Спартака» на стадионе орут свою любимую «кричалку»:

— «Так, так… только так… Атакует, «Спартак».

Я, как болельщик ЦСКА её хорошо знаю. Видимо тот, кто сейчас лупит из «Василька» по Дебальцевскому укреп-району, таким образом решил передать привет тем украм, кто болеет за Киевское «Динамо».

— Юмористы-футболисты, мать вашу. Дайте поспать.

Поднимаю голову. Наши все спят. Спят, как обычно — прям в одежде, на матрасах. А кто-то и в берцах, не снимая разгрузки. Спят на партах и на полу, как и я.

Кто-то даже храпит. Кажется это Косой. У него нос перебит, как он сам говорил. Отчего, когда разговаривает, немного гундосит.

Судя по рисункам на стенах и игрушкам, расставленным на полках, мы расположились в «первом классе» Ломоватской средней школы. Странные ощущения. Никогда не думал, что снова окажусь в первом классе, но уже в качестве российского добровольца. Причём не где-нибудь в Косово или Сирии, а на Донбассе. На Донбассе, который этот доброволец приехал защищать от самой Украины. Бред, скажешь ты? Да нет — это реальность. Чего же только жизнь не подкинет, да?

Дети, естественно, в школе не учатся. Война!!!

Смотрю на часы. Три часа ночи. Моя смена уже через час. Я меняю «Албанца», который в карауле, возле класса, где отдыхает наш штаб «Призрака».

— Надо бы ещё поспать, — говорю я сам себе. И под «мелодию» спартаковского бита из «Василька», снова проваливаюсь в царство Морфея.

Где это мы, почему в школе, почему на полу и почему так близко «работают» наши? — спросишь ты меня читатель.

Всё очень просто. Это — ЛОМОВАТКА, братан!

В этомнаселённом пункте, как ты уже, наверное, догадался, располагался наш штаб бригады «Призрак». Школа была нашим местом дислоцирования в то время. А мы, все те, кто находился в этом классе, были личной охраной комбрига Алексея Борисовича Мозгового.

Населённый пункт Ломоватка тогда находился практически на передовой линии фронта. До самого Дебальцево по прямой — 10 км, а до позиций укропов и того меньше.

— 7 февраля 2015 года. Алневск. (За несколько дней до описываемых выше событий).

Вот уже несколько дней парни из нашей роты находятся в Ло-моватке, в личной охране Мозгового. Наша рота сменила его предыдущую охрану. Не хочу углубляться в дискуссию, куда и почему испарились наши предшественники, но факт был в том, что после начала нашего наступления на Дебальцево, прежняя охрана комбрига, решила поменять место своей дислокации по причине конфликта, который у них произошёл с самим Мозговым.

И что бы избежать в дальнейшем различных кривотолков, дам этому объяснение.

Вот, что мне в личной беседе, рассказал Серёга Тюрин («Зязик»), который сам тогда был в «личке» у Борисыча (терминология, грамматика и стиль его письма сохранён, как есть):

— «Тавр, я сам там был… Конфликт произошёл после того, как Боря со Школьником после 2-х суток с «Первым» не спавшие и не евшие поехали отоспаться в Алчевск и оставил после себя Песню, а по приезду их первый заставил параши мыть… Типо съе…лись, вот после этого они и ушли… Не справедливо было… Пацаны верой и правдой служили ему и никто не свалил, а просто поехали спокойно поспать…» Первый» мог иногда загонять… Я ушёл (А я на тот момент тоже был в охране) из-за конфликта с Песней… Он на себя «одеяло» начальника сильно потянул (звезду поймал что ли?)…Но это не помешало нам потом остаться друзьями(поговорили и поняли друг друга)… Я перешёл в Информ-отдел и лазил на том же передке, ну ты знаешь…»

Вот, как-то так. Короче говоря, охрана комбрига Алексея Борисовича Мозгового к тому времени уже полностью осуществлялась силами нашей роты «СБ» «Призрака». Хотя, если по-честному, ело-во «рота» к нашему подразделению, тогда имело определение скорее формальное, чем реальное. Дело в том, что к началу Дебальцевской операции, нас насчитывалось примерно 22–25 человек. И то с натяжкой. Что по численности состава больше соответствует взводу, чем роте. Но зато все были при деле:

— Две четвёрки — ГБР.

— Одна в карауле, на штабе («избушке»).

— Ещё одна четвёрка заступала в наряд по роте.

— И 6–8 человек тогда были в самой охране у Борисыча, в Ло-моватке.

Вот собственно и вся рота. Были, конечно, ещё разные приходящие-уходящие бойцы. Но они, как правило, надолго не задерживались. Неделя-другая и они «отчаливали» в другие подразделения. Причины у всех были разные. Но основных было две:

1. Не желание «сидеть в тылу» в то время, как идёт штурм Дебальцево.

2. Дисциплина и «сухой закон», которые царили в нашей роте.

Скажу честно. При всём моём «не однозначном» отношении к

«Стилету», как к командиру и человеку, дисциплину и сухой закон он умел держать. Сам не пил и другим не давал! Что, в условиях боевых действий имело большое, если не решающее значение.

Думаю, что многие уже слышали из разных источников, про «вольный образ службы» в других подразделения. Как с нашей стороны, так и в рядах ВСУ, у укропов. Народу «по-пьяни» гибло больше, чем при боевых действиях. На руках ведь у всех оружие. Я уж молчу про боевые гранаты. Выдернул колечко «по синьке» в блиндаже, казарме или другом закрытом помещении… и нет отделения. Потом конечно родственникам расскажут, что их сын (муж, брат) погиб «смертью храбрых, при выполнении особо важного задания». И это тоже нормальная практика. Лучше так, чем если они будут знать, что от рук своих собратьев по оружию, под кайфом «зелёного змия».

Но я отвлёкся. В предыдущей части я рассказывал, как мы ездили в Новоазовск вызволять Алтая, Джонни и Татарина «из плена». И что в итоге, из всего этого получилось.

После той поездки, сделав определённые выводы, я для себя окончательно решил, что оставаться дальше в роте, под командованием Стилета, не имеет смысла. Слишком уж у нас с ним был разный подход и взгляд на вещи, о которых я излагал ранее. Плюс, регулярное нахождение в тылу, пусть даже и выполняя «важные задачи», моя мятежная душа больше не могла терпеть.

С Новоазовска мы вернулись, как я уже рассказывал в предыдущей части 7 — февраля, в 5 утра. В тот же день, с Ломоватки приехал «Албанец». Приехал, что бы помыться, постираться и переодеться в чистое, так как там с этим делом были большие проблемы.

С «Албанцем» у нас всегда были нормальные взаимоотношения. В первую очередь, потому что оба спортсмены, а ещё потому что Албанец всегда имел свою, не зависимую точку зрения, которую не боялся высказать в слух. А я таких уважаю. Сам такой.

— Албан, 3дарова! Вы когда приехали? — перехватываю я его в коридоре нашей казармы.

— Здарова, Тавридзе! — улыбаясь, приветствует он меня. — Да вот недавно совсем. Саня «Песня» отпустил на один день всего. Завтра обратно уже.

— Ну, и как там?

— Да нормально. Воевать можно. Вот только воды нет. Приехал помыться, да постираться.

— Я с вами поеду, как соберётесь, — говорю я ему.

— А «Стилет» в курсе?

— Ещё нет. Сейчас пойду разговаривать с ним.

— Понял. Ну, удачи тебе тогда. Потом скажешь, когда решишь вопрос.

— Да, конечно, — говорю я Албанцу и иду в комнату к Стилету для разговора.

Подхожу к его двери. Стучусь. Тот «у себя».

— Командир, ты не занят?

По виду Стилета понимаю, что он не в духе и не особо рад моему приходу. Но так как я всё же зашел, решает поговорить.

— Что у тебя на этот раз?

— Я решил уехать в Ломоватку.

— В Ломоватку говоришь? А здесь тебя чем не устраивает?

— Ты знаешь чем? — отвечаю ему.

— А справишься?

Я начинаю широко улыбаться, понимая подвох стилетовского вопроса.

— Командир, а с чего это ты решил, что я не справлюсь? Или, может, ты мне не доверяешь в чём-то? Так ты скажи.

— Дело не в доверии, а в умении. Там боевые действие идут. Там Мозговой.

— Я в курсе, что там Мозговой, и что там идут реальные боевые действия. Поэтому и пришёл к тебе. Или ты хочешь сказать, что там сейчас с ним «лучшие из лучших», а мы тут так, «за водой вышли, погулять».

— Тавр, если тебя что-то не устраивает, тогда пиши рапорт на увольнение из роты. Я подпишу.

— Стилет, я сюда воевать приехал, а не рапорта писать.

После недолгих раздумий, тот отвечает:

— Хорошо, завтра поедешь. Можешь готовиться.

Через пять минут после нашего разговора, ко мне в комнату заглядывает Албанец.

— Тавр, ну что, со Стилетом говорил?

— Поговорили. Всё нормально. Завтра с вами еду.

— Ну, лады.

Вечером, на построении, после проверки личного состава. Стилет объявил:

— Завтра, на ротацию, в Ломоватку едут — Тавр, Аякс и Рок. Плюс ещё Албанец. Всем проверить оружие и наличие боеприпасов. Если у кого чего не хватает из б/к, подойдите к Михалычу. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — слышен ответ Албанца из строя.

— Разойдись.

По прибытии в Ломоватку, мы сменили Сибирь, Нила, Клоке-ра и Дамаска, которые были там до нас.

С этого дня, началась короткая, но яркая страница в моей жизни. Страница, о которой я буду помнить всегда!!!

С этого дня началась моя служба в личной охране комбрига Алексея Мозгового!!!

АЛЛАХ АКБАР

1З февраля 2015 года. Два часа ночи. Ломоватка-Дебальцево.

— Всем подъём! Общее построение через 5 минут! — кричит нам Албанец и включает свет в комнате.

Мой организм, спустя секунду, тут же подбрасывает меня в вертикальное положение. Долго одеваться мне не приходится, я и так сплю в одежде. Время уходит только на то, что бы быстро натянуть и завязать берцы. Пока завязываю шнурки, оглядываюсь по сторонам. Все уже повскакивали и занимаются тем же, что и я.

Хватаю автомат и выбегаю из нашего класса в коридор школы, где базируется наш «Призрак». Там уже вовсю идёт суета. Идет построение бойцов, кто дислоцируется в здании Ломоватской школы.

Мы сами в строй не вступаем. У нас другая задача — охрана Мозгового. Поэтому ждём, когда он выйдет из класса, где расположен непосредственно штаб.

Ждать долго не приходится. Через пару минут Борисыч выходит и обращается, к уже стоящим в строю бойцам.

— Короче так. Довожу до вас сложившуюся на данный момент обстановку. Нашей передовой группе ДКО, во главе с Аркадичем, ещё днём удалось прорваться в Дебальцево и закрепится в районе «Восьмого марта». Положение у них там тяжёлое. Они запрашивают подкрепление. Несколько наших ДРГ уже туда оправилась.

Далее комбриг доводит боевые задачи командирам силовых групп, стоящим в строю.

После чего добавляет:

— Пароль между собой — «АллахАкбар». Отзыв — «Воистину Акбар». Пароль всем ясен, задачи понятны?

— Так точно, — слышны ответы из строя.

— Тогда вперёд.

Обвешанные «мухами», «шмелями», «калашами» и б\к, парни покидают расположение в направлении Дебальцево. Для кого-то из них эта ночь, возможно, станет последней в жизни!

Но сейчас мы об этом даже не думаем. Сейчас для нас главное — это взять Дебальцево. Всё остальное уже потом. В том числе и страх перед возможной смертью.

После построения «Крым» раздаёт нам всем, кто в охране Мозгового, белые маскхалаты.

Нас восемь человек, две четвёрки: Я, Албанец, Аякс, Рок, Корж, Смелый, Москаль и Косой. Плюс ещё Ласточка, наш санинструктор. Часть бойцов грузится в «Секвою», с Борисычем. Остальные в «Соболь». После чего, наша «автоколонна» так же выдвигается на передовую.

Едем до Конокрадовки. По прибытии, оставляем свой транспорт там.

— Ты останься, — говорит Борисыч Коржу. Живой водитель нам будет нужнее и полезнее, чем мёртвый. Возможно, придётся вывозить раненых.

Дальше уже двигаем своим ходом. То есть пешком.

В авангарде группы Косой. За ним Аякс и сам Мозговой. Мы с Албанцем по краям от Борисыча. Замыкающие — Москаль, Смелый и Ласточка. На плече у неё санитарная сумка. В своём белом маскхалате, в белой каске на голове, она похожа на маленького снеговика, который потерялся после нового года. И который сейчас семенит за нами, боясь снова отстать среди бескрайних, снежных полей Донбасса.

Мы и сами похожи на снеговиков. На каждом бронежилет, что добавляет дополнительных объёмов нашим фигурам. Приплюсуйте к этому ещё разгрузку с магазинами и гранатами, каски, автомат, маскхалат… И вы получите готовый отряд боевиков-снеговиков, который спешит поздравить укропских мальчиков и девочек с «Днём святого Валентина». Вот только «валентинки» у нас калибром 5.45, а у кого-то и 7.62. Не самый конечно радостный набор для украинских ребят, но как сказал один мудрый воин-сепаратист, залезая на броню БТРа — «Чем богаты, да по МДЕ».

Ночь темна. На небе нет ни звёзд, ни луны. Плюс надвигающийся туман, довершает картину полного конца света. «Радуют» только звуки и шелест канонады, что раздаётся в паре километров от нас. Мы двигаемся вдоль «железки». На её рельсах стоит железнодорожный состав с уже давно развороченными от мин и снарядов вагонами. Где-то там, в Дебальцево, закрепились наши.

— Первый, первый. Это пятый. Приём, — слышится голос из рации, что висит у Борисыча на плече.

— Первый на связи. Приём, — следует ответ.

— Продвинулись примерно на километр вперёд. Дальше движение затруднено. Плохая видимость. Туман. Приём.

— Понял тебя, пятый. Там «Талиб» должен быть справа от вас.

— С ним нет связи. Повторяю — нет связи. Приём.

— Оставайтесь пока на месте. Дальше не суйтесь. Конец связи.

Дальше Борисыч пытается связаться уже с «Талибом»:

— Это первый. Как, слышно меня. Приём. Повторяю. Это первый. Приём.

Рация шипит, но ответа нет.

— Ох, не нравится мне это всё, — говорит нам Борисыч. И тут же добавляет:

— Надо поторопиться выйти «на ноль». Оттуда уже свяжемся с «Талибом» по другой рации.

Наша группа ускоряет шаг.

В тумане выплывают две фигуры бойцов, часовых.

— Аллах Акбар, — кричат они нам.

— Воистину Акбар, — отвечает им Косой, идущий впереди нашей группы.

Подходим к ним. Здороваемся.

— Всё нормально тут у вас? — спрашивает у них комбриг. Перед нами ещё группа проходила?

— Да. Они вперёд ушли, — слышим ответ парней и двигаемся дальше.

— Первый, первый. Это четвёртый. Приём, — снова оживает рация.

— Слушаю тебя четвёртый. Приём.

— В лесополосе видим движение группы людей. Но из-за плохой видимости не можем определить, кто это? Приём.

— Понял тебя четвёртый. Оставайтесь на месте. Огонь не открывать. Повторяю — огонь не открывать. Возможно это ДРГ «Талиба». У него, что-то со связью. Приём.

— Вас понял. Огонь не открывать. Конец связи.

Ещё минут через десять выходим «на ноль». Там, под железнодорожным мостом, греется у костра большая группа наших бойцов. Навскидку человек 30–40. У меня в голове сразу же всплывает картинка времён Великой Отечественной и слова из песни — «Бьётся в тесной печурке огонь». И если их подкорректировать, то получалось: «Бьётся в тесном тоннеле костёр…»

— Ну, что «призраки», замёрзли, — улыбаясь, обращается к ним Мозговой.

— Никак нет, Алексей Борисыч. «Призраки» не мёрзнут, — слышен ответ.

— У кого рация хорошая? Моя что не тянет. Похоже, батарея садится.

Кто-то из бойцов передаёт ему свою рацию.

— Тавр, держи пока у себя мою, — говорит он мне.

Забираю у него рацию и засовываю к себе в разгрузку.

— Талиб, это первый. Как слышишь меня? Приём, — снова вызывает он Талиба уже по другой рации.

— Это Талиб. Слышу вас хорошо. Приём.

— Ну, наконец-то. Ты, где находишься?

Талиб называет свои координаты и добавляет:

— Двигаться вперёд не могу. Большой туман. Видимость плохая. Приём.

— Возвращайся на базу. Только аккуратней, там за тобой ещё одна наша группа. Не перестреляете там друг друга. Приём.

— Вас понял. Выдвигаюсь на базу. Конец связи.

Бойцы, что сидят у костра, сразу оживляются. Кто-то спрашивает:

— Борисыч, так что там с наступлением?

— Да нах…ра мне такое наступление? Я вас на убой в этот туман не поведу. Как я потом вашим жёнам и матерям в глаза буду смотреть?

— Так там же наши на «восьмом марте» закрепились.

— Разберёмся. А пока отбой, — говорит он всем. И добавляет по рации:

— Четвёртый. Это первый. Приём.

— Четвёртый на связи.

— Там, рядом с вами «Талиб». Он возвращается. Вам тоже отбой. На сегодня всем отбой. Передай пятому. Возвращаемся на базу.

— Вас понял, первый. Возвращаемся на базу. Конец связи.

— Ну что, все успели перекурить? — обращается уже он к нам.

— Да, все.

— Тогда двигаем дальше.

Выдвигаемся. Борисыч, как обычно по центру, а мы вокруг. По ходу движения меняемся с «Албанцем» местами. Теперь я с лева, он справа.

Вообще-то, мы с Албанцем ориентировались всегда, что называется — «по ходу дела». Я к тому, что Мозгового важно было не только прикрывать, но ещё и не потерять. Потому что перемещался он всегда стремительно. Как ртуть. Поэтому, кто из нас будет от него слева, справа, впереди или сзади, значения не имело. Главное, что бы мы передвигались с ним синхронно. Что мы, собственно, всегда и делали.

После «ноля» мы выдвинулись уже непосредственно «на передок». Туман усилился. Близилось утро. Слева поле, справа лесополоса. Прямо передовая и дорога на Дебальцево. Меся берцами грязь, вперемежку со снегом, минут через 15–20 выходим на передовую линию. Канонада к тому времени ослабевает. Укропы то ли из-за тумана, то ли из-за экономии снарядов, огрызаются уже не так интенсивно, как два часа назад.

Пробыв там около получаса, возвращаемся обратно. Нам на встречу из тумана, в колонне по одному, выплывает группа вооружённых до зубов бойцов.

— Это кто же такие, интересно, — размышляет Борисыч вслух.

— Аллах Акбар, — кричит Косой идущему первым на нас бойцу.

— Воистину Акбар, — слышим тихий отзыв.

Когда колона поравнялась с нами, Борисыч спрашивает у проходящего мимо нас бойца:

— Ребята, вы кто?

В ответ — тишина.

Боец, не поворачивая головы, проходит молча мимо нас.

— Ребята, вы кто такие? — задаёт он снова свой вопрос следующему бойцу.

Та же картина и тот же ответ.

Третьего «прохожего» Мозговой решает уже сам остановить и, глядя на него, снова спрашивает:

— Боец, вы кто?

Боец останавливается. Смотрит в упор на Мозгового и выдаёт:

— А вы сами кто?

После чего, молча, продолжает свой путь в сторону Дебальцево.

Всё понятно. Это, похоже, вагнеровские, — говорит нам комбриг.

После чего наша колонна продолжает свой путь назад — «на ноль» и дальше на базу.

Ещё через полчаса начинает светать. Идти становится легче, но опаснее. Укропские ДРГ ведь тоже на зря свой хлеб едят. А нарваться на них тогда, в прифронтовой полосе, можно было вполне реально. Да и снайперов их никто не отменял. Поэтому не растягиваемся, вертим башками на 180 градусов и стараемся держаться ближе к Борисычу, в случае неожиданной атаки противника.

Когда уже совсем рассвело, мы вернулись в Конокрадовку. Заходим во двор одного из частных домов. Борисыч уверенным шагом заходит во времянку, расположенную рядом с домом. Я за ним. Там «Ростов» (Шевченко), наш начальник штаба и ещё пара человек с ним.

— Подождите меня снаружи, — говорит мне Мозговой. — Перекурите пока.

Располагаемся во дворе дома. Курим, общаемся. Делимся впечатлениями о проведённой ночи. Не смотря на усталость и уже хронические недосыпания, мой адреналин бьёт через край. Снимаю каску. С головы идёт пар. Заглядываю вовнутрь каски. Там уже плавает скопившийся конденсат пота. Я сижу, курю и чувствую, как по спине бегут ручьи воды. Потом, чуть позже, когда мы уже все благополучно вернёмся в Ломоватку, я долго буду сушить свой бронежилет. В прямом смысле этого слова. (Если к бронежилету можно вообще применить подобное выражение). Он после той нашей «прогулки» был мокрый, как вся одежда, насквозь.

Вот так и закончилась та сама наша ночь. Впереди у меня будет ещё много ночей и дней, проведённых вместе с командиром бригады «Призрак» Алексеем Борисовичем Мозговым.

ВСЁ ПОЗНАЁТСЯ В СРАВНЕНИИ

— февраль 2015 г. Ломоватка-Дебальцево.

У великого римского императора, полководца и философа Марка Аврелия, есть один известный афоризм — «Жизнь такова, какой её делают наши мысли». Другими словами, она такая, какой мы её себе рисуем каждый день в своей голове.

Но я не буду с тобой читатель здесь «разводить» философию, впадая в полемику. Я лучше расскажу тебе о том, какими были наши дни и наши мысли там, в Ломоватке, в холодном и промозглом феврале 2015 года? В том самом феврале, когда полным ходом шёл штурм Дебальцево.

Возможно, в моём рассказе ты увидишь много странностей. Но уверяю тебя, они не больше и не меньше тех, что с нами происходят в обычной, мирной, повседневной жизни. Расскажу я тебе, дорогой ты мой, про нашу «бытовуху». Ты уж прости меня за ранее, что я буду сравнивать наши бытовые условия с условиями жизни простого обывателя. Но, как говорил ещё один великий философ — «Всё познаётся в сравнении». Не знаю, как тебе, а мне было и есть с чем сравнить?

В общем, садись поудобнее на диван, доставай из холодильника пиво и слушай…

С того момента, как я попал в Ломоватку, прошла примерно неделя. Разных эпизодов и жизненных моментов за эту неделю было конечно предостаточно. Что-то осталось в моей памяти, что-то с неё стёрлось. Но условия нашего быта там, остались, конечно, в памяти навсегда.

Вот скажи мне — читатель. Мы, как обычно живем, когда у нас всё хорошо? Правильно. Мы живём, не замечая этого. У нас с тобой в квартирах есть всё, что нам надо для обычной повседневной жизни — свет, вода (при чём: холодная и горячая), отопление, мягкая и тёплая кровать, где можно сладко спать, телевизор, стиральная машина, интернет, унитаз, где можно удобно сидеть, просматривая этот самый интернет (раньше его заменяли газеты и журналы), а так же газо или электроплита и куча разных других электроприборов. Всё это у нас есть, и мы этого не замечаем. Нам даже лень на третий-четвёртый этаж подняться пешком. Нам лифт подавай.

Замечаем же мы это всё тогда, когда нас из этого списка чего-то лишают. Например: интернета или воды. Я уж не говорю про само электричество. Народ в большинстве своём сразу впадёт в ступор, а кто-то даже и в панику. Думаю, что если бы в Москве, хотя бы на пару часов, вырубилось электричество, то наступил бы вначале коллапс, а за ним и полный писец.

Но это Москва. Город, который привык ни в чём себе не отказывать! Основная и главная «проблема» этого города — это пробки, которые сами же себе Москва и устраивает. А всё почему? А пота-муШта людЯм не хочется ехать в общем вагоне метро, а хочется в своём личном авто, с комфортом. Мы же комфорт любим, да читатель? Тут уж — «каждому своё!». Не поспоришь.

А ещё у нас куча всяких там проблем и неотложных дел. Мы всё, что-то суетимся, спешим куда-то и зачем-то. Осенью впадаем в депрессию. Выходим из неё с помощью алкоголя. Жалеем себя от тяжести своего бытия, дискомфорта и различных житейских проблем.

Я даже, как-то на эту тему написал, будучи ещё на Донбассе, один ироничный стишок. Вот послушай:

Вот, как-то так. Только не надо сейчас мне говорить, что «я не такой, я совсем другой». И если труба позовёт в поход, то я, конечно же, всенепримено и т. д.

Я к чему это всё? А к тому, что в Ломоватке у нас почти ничего этого не было. Вернее было, но не всё. Не было, например, того, без чего человеку ну никак не прожить — интернета!!!

Шутка. Интернет был. Правда, не у нас, а в другом здании, до которого надо было ещё добежать. А не было у нас воды… Кран есть, а вот воды там нет. Представляешь? Есть школьный туалет, но он не работает. Канализация забита. Что же делать? Как же быть? Ответ простой — искать другие способы утилизации отработанных продуктов питания твоим организмом. И параллельно с этим искать другие источники воды. И они нашлись. На местной водокачке. Эту радостную новость мне поведал «Албанец» после того, как привозная вода в нашем баке для питья закончилась.

Взяли мы с ним, значит, этот бак, и пошли за водой, на водокачку. Приходим туда, а там. О, чудо! Есть вода не только холодная, но ещё и горячая. Более того, там у них есть ещё и душ! А это, что значит? Правильно. Это значит, что с начальником этой водокачки нужно было договориться, чтобы там у них помыться. Что я собственно, чуть позже и сделал. Договорился и помылся. А то ведь не порядок. Вдруг с утра в атаку бежать на укропов, а от меня русским духом пахнет. «Бандерлоги» же могут испугаться, растеряться… и разбежаться. Ищи их потом в поле, что бы в плен взять.

Стиральной машины у нас там конечно тоже не было. Приходилось вспоминать, как же «древние люди» без неё обходились? Нагревали в чайнике воду и стирали в тазу, руками. Всё это конечно делалось урывками, когда было свободное время. Успел помыться, постираться, поесть, поспать — хорошо. Не успел — не беда. В следую-

Но все эти наши бытовые проблемы перестали для меня быть проблемой окончательно, когда к нам в штаб (в школу) пришла одна бабушка.

Пришла она за помощью. К Мозговому. Местное население вообще постоянно к нему шло. То плёнку взять — окно закрыть, которые было выбито взрывной волной во время обстрела. То за досками, то за продуктами. То на соседей пожаловаться, которые шумят и не соблюдают комендантский час. Короче, шли они к нему в надежде, что он сможет решить их проблему. Мне всё это движение напоминало хождение «ходоков» к Ленину.

Борисыч вначале старался помогать. Но всем ведь не поможешь. К тому же весь этот людской поток мешал ему самому, как командиру бригады, руководить боевыми действиями. Тогда, напомню, Дебальцево было ещё не освобождено. Короче, он дал нам не гласное распоряжение, по разным бытовым вопросам местных жителей, временно к нему не пускать. К тому же сама плёнка у нас быстро закончилась. Ну, не было её у нас.

И вот сижу я на дежурстве возле класса, где располагался наш штаб «Призрака». Заходит эта бабушка. Маленькая такая, мне по плечо. В стареньком, засаленном плаще до колен и в таких же стареньких ботиночках, на голове пуховой платок. На вид лет восемьдесят.

— Бабуль, вы к кому? — спрашиваю её.

— Сынок, мне бы вашего командира.

— Вам сам Мозговой нужен или кто-то другой?

— Да, наверно. Мозговой. Хочу попросить его.

Понимая, что, скорее всего, бабушка пришла за тем же, что и остальные до неё сельчане, задаю ещё вопрос.

— Что попросить?

— Плёнку. У меня в доме стёкол нет. Совсем. Последнее окно позавчера выбило. Я их хочу плёнкой заделать, — чуть не плачет она.

— Вы знаете, но у нас уже нет плёнки. Закончилась.

— А что же мне делать? Холодно же в хате.

Я стою и понимаю, что чувствую себя, как бы виноватым перед ней, что плёнка закончилась. Но помочь ей в этом не могу.

— Я не знаю. Может у ваших соседей что-то осталось? Мы много её людям раздали, — говорю я ей.

— Нет, сынок. У соседей тоже нет.

Бабуля вздыхает, разворачивается и тихо бредёт на выход.

— Что?

Она спокойно так поднимает голову и отвечает:

— Кушать у нас тоже нечего. Одна крупа осталась.

— Подождите меня здесь. Я вам сейчас принесу, — говорю я ей и бегу в наш класс, где мы сами тогда базировались.

Там Албанец и ещё несколько человек из наших.

— Парни, там бабуля одна пришла, к Борисычу за плёнкой. Короче, надо ей продуктами помочь. Что у нас есть в наличии?

После недолгих подсчётов выясняется, что каждый может отдать по банке тушёнки.

— Тавр, этого мало будет, — говорит Албанец. Возьми ещё полмешка картошки. Отдай ей.

— Да она же это всё сама не дотащит, — отвечаю я ему.

— Так ты и помоги. А я пока за тебя постою.

Я хватаю консервы, кидаю всё это в мешок с картошкой и выбегаю в коридор, где у дверей ждёт меня старушка.

— Вот. Мы тут с ребятами вам собрали не много. Давайте я вам это всё отнесу. Далеко идти?

— Нет, тут недалеко. А тебя командир твой не заругает?

Тут как раз к нам подходит Саня Песня. Наш начальник охраны.

— Саш, мы тут с пацанами собрали кое-что из продуктов. Я отнесу ей до дома. За меня пока Албанец подежурит.

— Ну, давай. Только ты недолго. А то скоро возможно выезд будет, — говорит он мне.

— Хорошо. Я туда и обратно.

Закидываю автомат себе на правое плечо, мешок на левое, и идём с бабушкой до её хаты. По дороге спрашиваю:

— Что же вы не уехали, когда война началась? Зачем остались?

— Не могу я уехать, сынок. Брат у меня лежачий. Совсем не встаёт. Некому за ним ухаживать. Да и кому мы, старики, нужны?

— А как же дети, внуки ваши.

— Сын ещё летом погиб, под Донецком, в ополчении. А внуки в России живут. Зовут меня к себе. Но как я брата оставлю. Он же помрёт тут без меня.

Примерно через пять минут мы подходим к её дому.

— Вот моя хата, — говорит мне она, показывая на дом.

Я смотрю на эту избушку и вижу, что там нет не только стёкол, но и снесено полкрыши.

— Да как же вы тут живёте? — говорю я ей.

— Я пока с братом у соседей живу. Спасибо, что приютили нас. Ты оставь мешок тут, у заборчика. Дальше я уже сама.

Ставлю мешок к забору.

Бабушка берёт меня за руку и, глядя в глаза, вытирая слёзы, говорит:

— Спасибо тебе сынок. Храни тебя Бог.

— Да, собственно не за что, бабуль. Помогли, чем смогли. Вы меня извините, мне обратно уже надо.

Обнимаю бабушку и прощаюсь.

— До свидания. Не болейте главное, — говорю я ей. Разворачиваюсь и бегу назад, к своим.

Бегу и понимаю, что мы ещё хорошо устроились в этой школе. Ну и что, что спим на полу и на партах. Зато стёкла целы и котельная, что в подвале, топит школу. Ну, нет воды, и что с того? Её же можно принести в баке, с той самой водокачки. Ну да, туалет на улице, в кустах. Зато с едой, с консервами проблем нет. Есть тушёнка и даже варёная сгущёнка, которую Саня Песня принёс неделю назад, целое ведро и которую мы ещё не съели.

— Да у нас там практически курорт. Тепло, светло, а главное все вместе, — размышлял я так про себя пока шёл обратно.

— Ну что, отнёс? — спрашивает меня «Песня», после моего прибытия в школу.

— Ага. Там у неё хата совсем разбитая. Это жесть, Сань. Как они там живут?

— Это война, брат. Будь она не ладная. Ты давай готовься. Сейчас с Борисычем поедем.

— Да я, как пионер. Всегда готов! — улыбаюсь я ему, поправляя свой «калаш».

— Ну, ждите тогда, — говорит он мне и скрывается за дверями класса, где расположен наш штаб.

Через десять минут, мы отправились на очередной выезд с Мозговым.

САБОТАЖ

— середина февраля 2015 года. Ломоватка-Дебальцево.

В предыдущей части я рассказывал о наших бытовых, военных буднях. Не буду тут сейчас опять повторяться, а просто добавлю, что кроме всего прочего была ещё одна вещь, с которой приходилось считаться — это сон. Вернее его отсутствие. Отсутствие сна, как такового, в нормальном понимании нормального человека.

Есть такое понятие — «ненормированный график работы». Возможно, ты — читатель тоже такой график работы имеешь. Это когда пока ты работу не выполнишь, домой не уйдёшь.

Так вот, у нас помимо «ненормированного графика работы» тогда, был ещё и ненормированный сон. Причина была проста — нехватка личного состава, в личной охране у первого лица бригады Алексея Мозгового.

— Почему же такое имело место быть? Не уже ли во всей бригаде «Призрак» не нашлось для этого достаточного количества бойцов? — спросишь ты меня.

А вот ты послушай, почему так получилось? Я постараюсь сейчас объяснить тебе, что называется «на пальцах».

Изначально, ещё в Алчевске, личная охрана «Первого», по разным подсчетам, состояла от 12 до 15 бойцов. И было это, до того пока наша рота «СБ» не заменила эту самую охрану уже во время штурма Дебальцево. Причины этой замены, как я писал ранее, на то были. Но я не буду сейчас о них здесь повторяться. Если кому-то интересно, то вы можете всё это найти в моих предыдущих частях.

Итак. Почему 12 человек? Да потому что одновременно, рядом с Мозговым должно было находиться не менее четырёх бойцов. То есть, пока одна четвёрка сутки дежурит, находясь при этом в полной боевой готовности, две другие — отдыхают. Так было пока штаб, вместе с Мозговым находился в Алчевске. И так перестало быть, когда он передислоцировался в Ломоватку, под Дебальцево. Вместо 12 человек, в Ломоватку, от нашей роты «СБ» поехало восемь.

Командир роты «СБ» (Службы Безопасности) «Призрака» Стилет, почему то решил, что этого, для охраны первого лица бригады вполне достаточно. Но, как показало время, даже это количество бойцов, уменьшилось потом практически наполовину. Почему? Аты слушай дальше.

В то время, когда мы приехали на ротацию в Ломоватку, там находилось уже восемь наших бойцов — две четвёрки. Мы это — Я, Албанец, Аякс и Рок. Меняли же мы тогда — Нила, Сибирь, Клокера и Дамаска. Они уехали, а мы и ещё одна четвёрка «во главе» с Коржом, осталась. Если мне не изменяет память, это были Москаль, Косой и Смелый. Впрочем, это не важно.

Важно другое. Стилет назначил Коржа старшим над обеими нашими четвёрками. Нам лично с Албанцем, как, впрочем, и всем остальным, было на это фиолетово. Ну, назначил и назначил. Сегодня Корж, завтра Михалыч, послезавтра ещё, кто-то другой. Какая разница? Тем более, что у нас был свой старший — Аякс. Но это для нас. А для Коржа, это означало одно — полное признанием его «заслуг» мальчиша-плохиша перед Стилетом. Наконец-то это свершилось. Корж сиял довольный, как начищенный Тульский самовар. Не хватало разве что только, для полного счастья, бочки варенья и ящика печенья.

И тут произошло то, что произойти никак не могло, по причине «закона военного времени». Но это случилось. Произошёл элементарный саботаж. И ты — читатель, сейчас поймёшь, почему я это назвал именно так, а не иначе.

Дело в том, что с того момента, когда мы все (кто приехал с Алчевска), переступали порог Ломоватской школы, где располагался штаб бригады, то переходили уже в оперативное подчинение непосредственно к начальнику личной охраны комбрига Мозгового — Саши «Песни» (Александр Юрьев). Но Корж этого не учёл. Корж рассудил так: раз Стилет сказал, что он самый старший, значит, так оно и есть.

Короче говоря, Саня, как он сам мне потом рассказывал, мягко говоря «очень удивился», что оказывается старший Корж, а не он. Но катализатором конфликта и цепочкой развития дальнейших событий послужило даже не это.

Виной всему стал «Соболь». Наша «Швыдка допомога». На которой мы передвигались и водителем которой, был сам Корж. В общем, Саня при нём, вслух выразил мысль, что, дескать, не порядок, что такой аппарат катается по Алчевску, в то время, когда он больше всего нужен здесь, под Дебальцево, для перевозки раненых.

Что тут началось. Мама, не горюй! Корж расценил это, чуть ли не как покушение на его личную собственность и тут же побежал звонить Стилету, «докладывая» тому, что его «Скорую помощь» хотят вероломным образом изъять для нужд фронта. И что он самолично против этого. Дело запахло керосином.

Стилет, выслушав жалобную речь Коржа о том, что того хотят «раскулачить», забрав «Соболь» вместе с непосильно нажитым имуществом в нём, делает «ход конём». Он даёт команду Коржу возвращаться на базу, в Алчевск.

Довольный этим обстоятельством. Корж прыгает в «Соболь» и вместе со своей четвёркой даёт газу в сторону Алчевска. В итоге, вместо восьми человек, нас остаётся только четверо — Я, Албанец, Аякс и Рок. Зашибись, правда?

Примерно ещё через полчаса после этого, на «Секвое», возвращается Саша «Песня», который ездил её мыть.

— А где все? — обращается он к нам с Албанцем.

— Уехали.

— В смысле уехали, куда? — не понимает он нашего ответа.

— Назад, в Алчевск.

— Они охренели, что ли? — чуть ли не орёт Песня. — Кто дал команду? Кто в охране остался?

— Сань, ну вот мы с Тавром и остались. Рок и Аякс на дежурстве, возле класса Борисыча, — отвечает ему спокойно Албанец.

— Корж Стилету звонил, тот и дал команду — говорю я Песне.

— Да, кто он такой, этот ваш Стилет, что бы забирать личную охрану Мозгового? — не унимается Саня.

— Он командир роты «СБ». Захотел — дал бойцов, захотел — забрал назад. Сань, чё делать-то будем теперь, как дежурить? Нас всего четверо осталось — обращаемся мы к нему.

— Пойду к Борисычу, доложу ему сложившуюся ситуацию, — говорит Саня и выходит из класса.

Примерно минут через пятнадцать он возвращается обратно.

— Короче, говорил я с Борисычем. Тот обещал решить этот вопрос. До завтра, пока будете вчетвером. Завтра пришлют ещё одну четвёрку.

— Что Мозговой-то сказал? — спрашиваем его.

— Ничего хорошего. Сказал, что разберётся. Злой он, — отвечает Песня, заваривая себе в кружке чай.

На следующий день, уже под вечер, приехал сам Стилет с Нарвой. Они привезли трёх бойцов — Лесника, Метлу и Макса. БЕЗ ОРУЖИЯ.

— Тавр, собирайся, поедешь с нами в Алчевск, — говорит он мне.

— Я никуда не поеду, мне и здесь хорошо, в охране — отвечаю я ему.

— Кто ещё не хочет ехать? — спрашивает Стилет остальных.

— Я не хочу, — отвечает Албанец

— И я, — добавляет Рок.

— Тогда пишите рапорта о переводе из роты, в личную охрану, мне вы больше не нужны, — говорит он нам.

— Командир, да не вопрос, конечно, напишем, — улыбается Албанец.

— А ты Аякс, с нами? — спрашиваем мы Аякса.

— Нет, я обратно в Алчевск.

— Ты же вроде тоже хотел остаться.

— Я передумал.

— Ну, смотри. Дело твоё.

Аякс собирает свои вещи и вместе со Стилетом и Нарвой возвращается в Алчевск.

Утром я, Албанец и Рок написали рапорта о переводе нас из роты «СБ», в личную охрану комбрига Мозгового. Тоже самое сделали Лесник, Метла и Макс. В роту они уже не вернулись.

С этого же дня рота «СБ» бригады «Призрак» больше не занималась обеспечением охраны комбрига «Призрака». Мы все, кто тогда остался в Ломоватке, перешли уже в постоянное, а не временное подчинение Саши Песни. А единственным и прямым начальником у нас стал лишь один человек — Алексей Борисович Мозговой.

Как вы уже поняли, вместо двух полных четвёрок, у нас получились две тройки. Причём оружие было только у меня. Албанца и Рока.

— Парни, а где автоматы ваши? — обращается Албанец, к вновь прибывшим бойцам.

— Так, а Стилет сказал, что нам туг их выдадут, — говорит Лесник.

— Тавр, ты это слышал? — чуть иронично говорит Албанец.

— Ага. Вот только, где их взять? У нас лишних нет, — добавляю я.

— Так, а шо делать тогда? — удивляется Лесник.

— Не, ну нам в натуре Стилет сказал, что здесь всё получим, — возмущается уже «Макс».

— Вот у Песни щас и спросим. Пошли, обрадуем его, — говорим мы им и идём искать нашего начальника охраны.

— На, Макс, держи, — смеётся Лесник и даёт Максу шишку.

— Что это? — не понимает тот.

— Это шишка, но в темноте сойдёт за гранату. Пока оружие не получим, — ржёт Лесник.

Как и ожидалось, Саня этого «юмора» не оценил и пошёл опять докладывать Мозговому, что вновь прибывшие бойцы прибыли, но БЕЗ оружия.

Мозговой был в ярости. Думаю, что его бас был тогда слышен далеко за пределами штаба.

Но тогда этот вопрос так и не решился. Своё «железо» ребята получили лишь, когда мы уже вернулись обратно в Алчевск, после Дебальцевской операции. Примерно через неделю.

В итоге, до конца Дебальцево, своё оружие мы передавали парням по смене. За мной закрепился «Макс». С «Албанцем» — «Метла». А «Рок» был в паре с «Лесником».

Правда, оружие мы им передавали только ночью. Во время смены дежурств, когда сами ложились спать. Днём оно всегда было при нас.

Вот такая «боевая» охрана получилась тогда, в феврале 2015 года, у комбрига «Призрака». Один автомат на двоих! Тебе смешно, читатель? Лично мне, было не до смеха…

ПРОГУЛКА НА ВОЙНУ

Александру Юрьеву (Саше «Песне») — начальнику личной охраны Алексея Мозгового, посвящается эта часть…

- середина февраля 2015 года. Ломоватка-Дебальцево. За день до событий, описанных в предыдущей части.

После разогрева на сухом спирте своего сух-пая и благополучного его уничтожения, сидим в «нашем классе» с Албанцем и Аяксом, пьём чай.

Заходит Саня Песня.

— Приятного аппетита. Ну шо, позавтракали? — спрашивает он нас.

— Спасибо. Ага, поели.

— Короче, собирайтесь. Выезд через пять минут.

— Куда едем? — спрашиваем его.

— Та вам не все равно куда? — улыбается он нам.

— Сань, да нам по барабану куда, сам знаешь — смеётся Албанец. — Я к тому что «бронники» одевать или нет?

— Как хотите, дело ваше. Но я бы одел. И каски тоже, — говорит он нам и уходит.

Не помню, одел ли тогда Албанец с Аяксом бронежилеты или нет, но я свой одевать не стал. В нём я себя чувствовал, как-то скованно. Пропадала резкость и манёвренность движения, что при плотной охране Мозгового имело большое значение. Ведь нам нужно было успевать отслеживать не только то, что происходит вокруг, но и следить за ним самим. Потому что Борисыч был шустрый в этом плане, как ртуть. Он мог пойти прямо, а потом тут же развернутся и двинуть уже в противоположную сторону. Помню (кто-то рассказывал), что были случаи, когда предыдущая охрана, его даже теряла из вида. А это был уже косяк. Если ты теряешь из поля зрения свой объект охраны, то какой тогда из тебя телохранитель? Поэтому, помня, об ошибках своих предшественников, мы старались их не допускать. Правда, нам, как показало время, это не помогло.

Свою главную и роковую ошибку, мы сделали позже. И эта ошибка, многим из нас стоила жизни! Но об этом потом, не сейчас.

Короче, «бронник» я решил не одевать. И как оказалось, не зря.

Собравшись, стоим с Албанцем возле нашей Тайоты-«Секвои», курим.

Выходит Мозговой. За ним Песня, Аякс и наш военкор Змей. Быстро садимся по своим местам. Албанец впереди, я слева от Борисыча, Аякс и Змей сзади нас. Песня за руль. «Рок» после дежурства, остаётся отдыхать. Сели по местам. Едем.

По направлению движения я понимаю, что едем в сторону Дебальцево.

Примерно через 15 минут, преодолевая февральскую грязь, выезжаем на место дислокации нашей батареи 120-х миномётов.

— Останови, — говорит Мозговой Песне.

Выскакиваем из Джипа. Комбриг твёрдым шагом направляется в сторону этой самой батареи.

— Где командир? — обращается он к одному из бойцов.

— Алексей Борисыч он здесь, только отошёл.

— Давай его сюда, — чуть не кричит на бойца Мозговой.

Видно по нему, что он чем-то сильно раздражён.

Уже через минуту к нему подбегает командир этой самой батареи.

— Вы куда, мать вашу, стреляете? — следует вопрос.

— Так мы это… строго по тем координатам, что обозначены, — говорит тот, доставая карту района боевых действий.

Борисыч, после короткого осмотра карты, выдаёт ему:

— Это старые данные. Там со вчерашнего дня уже наши закрепились. Вы же по ним хреначите.

— Так мы же не знали, — оправдывается старлей.

— Ну, теперь будите знать. А пока отставить стрельбу до выяснения новых позиций противника. Всё понятно.

— Так точно, — чуть ли не хором отвечают бойцы.

— Так, ладно. Дальше пешком, — обращается он уже к нам. И добавляет Сане Песне:

— Песня, ты найди пока место, куда машину поставить и догоняй нас.

Мы двигаемся вдоль той самой «железки», где не так давно шли ночью, в туман. Сейчас картина другая. День ясный, светит солнце. Под его лучами, кое-где дажетает снег. Мы идем в направлении наших позиций, а наши берцы уже привычно месят донбасскую грязь вперемежку со снегом, с каждым шагом канонада из стрельбы и взрывов приближает нас к Дебальцево.

Вскоре нас догоняет запыхавшийся Песня. Видя, как тяжело дался ему этот «марш-бросок» мы начинаем слегка его «подкалывать»:

— Саня, бросай курить, вставай на лыжи.

— Да уж. Это тебе на педали жать, — смеётся Борисыч и добавляет. — Короче ладно, возвращайся назад. Жди нас в машине. Мы туг сами, без тебя управимся.

Песня возвращается назад, а мы топаем дальше.

По дороге Змей снимает всё это на камеру. Мозговой прям на ходу говорит, что он думает об этой войне, о самой Украине, о её правительстве, минских соглашениях, Порошенко, а так же Захарченко и Плотницком. Всё это без дубляжа, одним текстом.

Мы идём по дороге. Хотя дорогой, там, где уже прошла бронетехника, это было трудно назвать. Скорее — направление. Справа — лес, слева — поле неубранных подсолнухов. Они так и стояли. Всеми забытые, сухие и уже почерневшие. Словно призраки прошлого лета. Стояли, как бы в напоминание о том, что идёт война. И что людям сейчас не до них.

Ещё через какое-то время. Змей записывает очередное обращение Мозгового. Адресованное уже к мужскому населению Донбасса, которое уехало в Россию, в качестве беженцев. В нём он призывает их вернуться на Родину, которая нуждается в них, а не сидеть дома.

Весь текст этого обращения, я тут излагать не буду. Если кому-то интересно, в интернете есть полное видео, той самой нашей «экскурсии» по местам боевой славы.

Через какое-то время мы добираемся до наших передовых позиций. Погода по-прежнему ясная, солнечная, ветра нет. Ну, просто полная благодать для укропских снайперов. Но Борисыча, судя по его поведению, это мало волнует. Как и то, что мины и снаряды ложатся от нас «в пределах досягаемости». Впрочем, нас самих это тоже мало интересует.

Походив не много по позициям и пообщавшись с бойцами, которые на них находились, Борисыч садится на бревно и наговаривает Змею, на камеру, ещё одно видео-обращение. После чего закуривает и говорит:

— Ну, что всё записал?

— Ага, всё.

— Потом смонтируй всё это в один ролик. Так восприятие будет лучше. Может тогда до людей дойдёт наконец-то, что эта война нужна только нашим олигархам, а не нам самим.

— Сделаем, — отвечает Змей.

— Ну, что бойцы. Со мной на Киев пойдёте, — улыбаясь, обращается он уже к нам, своей охране.

— Алексей Борисович, да не вопрос. С Вами хоть в Африку, — говорю я ему.

— Добро, так, значит, тому и быть. После чего добавляет:

— Ну что, перекурили. Пошли обратно. Нас там Песня уже заждался наверное.

Идём обратно. Албанец впереди. Мозговой сзади него, чуть дальше — Я, Змей и Аякс. У Албанца, сзади на каске, надпись — «Албанец». Борисыч видит её и с усмешкой так спрашивает:

— Албанец, вот скажи мне, почему ты Албанец, а не немец или японец? — подкалывает он его.

— Не скажу.

— Это почему?

— Военная тайна, — отвечает ему Албанец с невозмутимым видом… и через секунду падает, поскользнувшись на тонком льду.

Борисыч подходит к нему и, смеясь, помогает встать:

— Что же ты, как беременный идёшь, под ноги не смотришь.

— Да тут грязь, а под ней не видно, что лёд, — как бы оправдывается Албанец.

— Это потому, что ты ворон на ветках считаешь, — смеётся Мозговой… и через пять метров падает уже сам.

Тут уже я, еле сдерживая смех, помогаю ему встать.

Он отряхивается и, тыча пальцем в небо, выдаёт нам:

— Вот оно, как бывает. Боженька то всё видит. Нечего, говорит, над другими смеяться.

Так вот дружно и весело наша компания возвращается к месту, где стоит миномётная батарея, и где нас уже ждёт «Песня». Посмотрев на наши грязные берцы Саня говорит.

— Вытирайте ноги об траву, а то вы мне весь салон уделаете.

— Ладно тебе, не ворчи. Ничего страшного не случится, если мы испачкаем твой салон, — говорит ему Борисыч, вытирая ноги об ту самую сухую траву.

После очистки обуви от грязи, прыгаем все дружно в «Секвою» и едем обратно, в Ломоватку.

Обед мы уже пропустили. Но так как консервы мне уже поднадоели, я по прибытии, всё-таки решаю сходить в столовую, которая на тот момент располагалась в местном, сельском клубе.

Пообедав, возвращаюсь обратно, в нашу школу. Напротив её центрального входа, возле дороги, стоит «буханка». Боковая дверь открытая. Взгляд падает вовнутрь салона. А там…

А там, на полу, лежат наши ребята. Груз 200. Четыре человека.

У одного шеврон «Призрака», другой казак — «Войско донское». Шевроны остальных не видно, потому что лежат они друг на друге. Связанные смертью.

Я перекрещиваюсь, достаю сигарету и молча, смотря на них, курю. Мысли в голове путаются. Мысли разные. О том, что их, наверное, ждут дома. О том, что в этот дом живыми, они уже не вернутся. О том, что будь проклята эта война. И…

…Не замечаю, как докуривая до фильтра, машинально достаю новую сигарету.

Простояв так, наверное, минут пять, я вдруг понимаю, что вокруг никого. Только я, здание сельской школы, грязная дорога, эта «буханка», и они… Те, кто уже НИКОГДА не вернётся домой…

— Тавр, ты там чего застрял? Разговор есть, — мои мысли прерывает Саня «Песня».

Я докуриваю сигарету и молча иду в здание школы.

Саня Песня. В миру — Александр Юрьев.

До войны Саша жил в Лисичанске. И как он мне сам потом рассказывал, жил он там не плохо. Была семья, квартира, машина, свой небольшой бизнес — СТО. Короче, у него было всё то, что нормальному мужчине нужно в этой жизни. Было это всё… пока на его землю и в его дом не пришла война.

Саша мог, конечно, остаться в стороне или, как многие его земляки, свалить в Россию, под видом беженцев. Но он решил по-другому. Весной 2014 года, он сделал свой выбор. Выбор, который потом будет стоить ему жизни.

Он погибнет 23 мая 2015 года. Вместе с нашим комбригом — Алексеем Мозговым. Через три месяца после описываемых здесь событий. Погибнет в той самой Тойоте-«Секвое», салон которой он так тщательно берег от грязи с наших берц…

ПРИКАЗ № 5

— середина февраля 2015 года, Ломоватка — Дебальцево.

В одной из предыдущей части, я уже описывал, что бойцы, которые к нам прибыли для усиления — Лесник, Метла и Макс, оказались без оружия. Я уж не знаю, о чём тогда думал Стилет (наш тогдашний командир роты) и чем он руководствовался, отправляя «беззубых» людей в район боевых действий, но если говорить по факту и прямо, то картина получалась скверная.

Думаю, что, скорее всего. Стилету уже тогда было по барабану, в каком состоянии будет находиться личная охрана комбрига «Призрака» Алексея Мозгового. Уже тогда его действия, как и принятые им решения, вызывали у бойцов нашей роты много вопросов. Вопросы, ответы на которые я стал получать чуть позже. Потому что это был уже не первый, и как оказалось в дальнейшем, не последний подобный случай откровенного пофигизма к первому лицу бригады. Один только его приказ, на возвращение четвёрки Коржа, из Ломо-ватки, обратно — в тихий и мирный Алчевск, наводил на определённые мысли и выводы. Но сейчас не об этом.

Короче, по факту получалось, что у парней автоматов не было! Чем хочешь, тем и воюй. Ни охрана, а прям какой-то пионерский отряд, который всегда готов «пасть смертью храбрых», защищая грудью своего командира.

Но, что самое интересное. Мозговой знал о такой «подставе», как и о том, что в его охране из шести оставшихся бойцов, оружие есть только у троих — у меня. Албанца и Рока.

В связи с этим, расскажу я вам один «забавный» случай, что произошёл с нами, пока мы дислоцировались в Ломоватке.

Итак. Сидим мы, значит, у себя в классе. Кто-то смотрит телевизор, попивая при этом чай, кто-то спит. Дело было уже поздно вечером.

Заходит Мозговой, с ним Песня и Рок, который был на дежурстве.

— Ну что, бойцы, отдыхаете? — спрашивает нас комбриг.

— Так точно, Алексей Борисыч, отдыхаем.

— Как у вас с оружием?

— Да никак. Три автомата на всех. Вы же знаете, — отвечает ему Албанец.

— Можем, конечно, палок настругать, да шишек набрать, вместо гранат, но ими много не навоюешь, — улыбается Лесник.

— Ну, тогда собирайтесь все и за мной. Сейчас оружия у вас будет много, — говорит он нам и выходит из класса.

Ничего не понимая, выдвигаемся за ним. На улице сплошная темнота, хоть глаз выколи. Освещаем путь себе фонариками. Идём не долго, до здания, где располагалось ещё одно подразделение нашего «Призрака». Всей толпой заходим внутрь помещения.

Борисыч обращается к первому попавшемуся ему бойцу:

— Передай всем общее построение в коридоре, через 2 минуты, с оружием. Время пошло.

Боец убегает. Через минуту в коридор начинают выбегать и строиться все остальные.

Мы стоим рядом с ним и пытаемся понять, что происходит? На всякий случай, берём его «под охрану» с двух сторон. Хотя конечно понимаем, что кругом свои, но мало ли что.

Через две минуты всё подразделение уже стоит, чуть ли не на вытяжку. Правда, стоят они, кто в чём. Кто-то успел на ходу натянуть берцы, кто-то выбежал прям так, в тапочках.

— Кто командир? — обращается Мозговой к строю.

— Я, Алексей Борисович, — говорит один из бойцов, называя свой позывной.

— Замечательно. Расскажи тогда мне, что у тебя в подразделении происходит?

— Ничего. Всё нормально, — отвечает тот.

— Очень плохо, что ты, как командир, не владеешь информацией о том, что у тебя творится в подразделении? А я вот владею.

Видно, что комбриг явно чем-то сильно раздражён. После чего, повышая голос, добавляет:

— Кто разрешил устраивать здесь пьянку?

— Какую пьянку? Никто не пьёт, — слышны голоса из строя.

— Никто не пьёт, говорите? А мы это сейчас проверим, — говорит Мозговой и идет по комнатам делать шмон. Перевернув несколько матрасов, в одной из комнат, он находит пять или шесть пустых пластиковых бутылок пива и несколько уже начатых.

— А это что, мать вашу, может пепси-кола? — рычит он на бойцов.

Те стоят молча, опустив головы.

Борисыч берёт одну из начатых бутылок пива и выливает её в коридоре, под ноги стоящим в строю бойцам.

— Ещё раз спрашиваю, чьё это?

В ответ тишина.

— Молчите. Значит, виноваты все. Все и будут отвечать.

— Это моё, Алексей Борисыч, — говорит один из бойцов. — Мы просто хотели расслабиться немного. Вчера с боевых пришли.

— Расслабиться, говоришь, хотели. А то, что сейчас идут боевые действия и штурм Дебальцево, вы об этом не подумали? (после идёт не нормативная лексика). Мне что, вашу мать, за вами сопли вытирать ходить? Не рано ли решили расслабиться, боец?

— Мы всё понимаем, Алексей Борисович, больше такого не повторится.

— Конечно, не повторится. Мне тут ваши пьянки не нужны. Вы если приехали сюда бухать, а не воевать, то езжайте домой и там отдыхайте, расслабляйтесь. Кто ещё принимал участие в распитии? — обращается Мозговой к стоящим в строю бойцам.

Из строя выходят три человека.

— Сдать оружие.

Бойцы с большой неохотой отдают нам свои автоматы. После чего, мы с Мозговым возвращаемся обратно в штаб.

Справедливости ради, хочу добавить, что это был единичный случай распития спиртного в Ломоватке, бойцами «Призрака». Больше такого не повторилось. Оружие им потом всё же вернули. Причина была проста — Дебальцево тогда было ещё не взято окончательно, и каждый боец был на счету.

Кстати, в Ломоватке было и есть несколько продуктовых магазинов. Мы, помню, как-то с Албанцем обошли их все, ради интереса. И не в одном магазине спиртного в продаже не оказалось. Сигареты — пожалуйста. Пиво, водку — нет. Я даже спросил у одной из продавщиц: почему так? Ответ был короткий и предельно чёткий:

— Мозговой запретил продавать.

Вообще, в «Призраке», с пьянством и мародёрством было всегда жёстко. Летом 14-го года Мозговой даже отдал приказ о борьбе с этим явлением в самой бригаде за № 5:

«29 июля 2014 г.» ПРИКАЗ.

О введении упрощённой системы судопроизводства и исполнения наказаний в период действия военного положения.

1. Нарушение положения о комендантском часе, мелкое хулиганство, распитие спиртных напитков и употребление наркотических средств 10 — суток принудительных работ. В случае совершения подобных проступков бойцами «Призрака» — 20 суток принудительных работ, а в случае повторного нарушения — расстрел.

2. Мародёрства, грабежи, изнасилования, кражи — расстрел.

3. Невыполнение приказов, в боевой обстановке — расстрел. А в период нахождения в тылу — 30 суток принудительных работ с последующим увольнением из рядов ВС Новороссии.

4. Небрежное отношение к военному имуществу, технике, утери оружия 30-суток принудительных работ.

5. Саботаж, открытая пропаганда и агитация в интересах противника — расстрел.

Командир бригады

А.Б.Мозговой. (печать, подпись)

Данный приказ висел во всех подразделения ОМБр «Призрака». И скажу вам честно. Когда я его прочитал, на меня он произвёл большое впечатление. Сразу как-то пришло понимание, что здесь всё по-взрослому.

Но нарушения, к сожалению, всё же были. В связи с чем вспоминается ещё один подобный случай.

Как-то в один из дней, когда ещё были в Ломоватке, мы поехали с Мозговым в Алчевск. Помню, погода тогда была по-настоящему зимняя. Снега навалило по колено.

Приезжаем значит в город. Саня «Песня» подруливает к какому-то складу. Выходим из машины. Сам склад уже открыт. Возле него какая-то суета. Заходим с Борисычем внутрь. А там чего только нет. И генераторы, и бензопилы и куча ещё всяких бытовых вещей. Мозговой всё это дело рассматривает и с нескрываемым раздражением говорит одному из присутствующих «владельцев схрона»:

— Вы что здесь, бл…ть, устроили? Вы совсем уже, смотрю, охренели?

Один из «владельцев», семеня за Мозговым на полусогнутых, пытается на ходу оправдаться:

— Борисыч, прости, бес попутал. Мы это всё хотели передать в бригаду, но не успели.

— Не успели, говоришь? Тогда ответь мне, почему это всё здесь лежит и пылится, почему генераторы и обогреватели тут, а не на передовой?

— Борисыч, мы это всё сегодня же отвезём бойцам, под Дебаль, — чуть ли не мамой клянётся крысёныш.

— Это всё уже и без вас отвезут куда надо. А с вами я решу, что дальше делать, — отвечает тому Мозговой.

— Лёш, ну прости. Ты же меня знаешь. Мы же с тобой с самого начала. Ну, бес попутал. Больше не повторится.

— Тогда скажи мне (называет того по позывному), почему меня бес не путает? Почему, бл…ть, у меня нет такого склада, как у вас?

«Хозяевам» склада ответить больше нечем.

— Что бы всё это сегодня же было на передовой. Ясно? — говорит тому Мозговой и садится в машину.

— Поехали в штаб, ещё заедем, — обращается он к Песне.

Саня даёт по газам и наша «Секвоя» стартует в сторону штаба «Призрака».

Чем закончилась эта история? Посадили ли этих «гавриков» на подвал или заставили «выполнять принудительные работы», я не знаю.

Мозговой, если уж быть до конца откровенным, не смотря на наличие такого приказа с его подписью, чаще прощал, давал людям шанс исправиться, чем применял его на деле. Что лично я, считаю не правильным.

Вокруг него вообще всегда крутилось и «плавало» много так называемых «друзей и соратников», которые «вместе начинали», «вместе продолжали» и уже на этом основании думали, что они имеют в бригаде определённые привилегии.

Многие вещи Борисыч иногда даже не замечал. Уж не знаю: то ли специально он это делал, то ли случайно, но думаю, что отчасти было и то и другое. Он не всегда чувствовал и знал, что творят «его соратники» у него же за спиной. И искренне удивлялся всегда, почему они это делают?

МИНСК-2, КНЯЖЕСТВА ЛДНР, БЕЛЫЕ «КАМАЗЫ» И ДРУГИЕ СКАЗКИ МИНСКОГО ЛЕСА»

12 февраля 2015 года, как вы знаете, были подписаны вторые минские соглашения. Те самые соглашения, о которых не сказал и не выразил своё мнение только ленивый. Я из их числа. Но об этом чуть ниже. И для начала, дабы не быть голословным и не точным, приведу здесь полный текст этих самых соглашений. Его, кстати, вы можете легко найти сами в интернете:

Комплекс мер по выполнению Минских соглашений:

1. Незамедлительное и всеобъемлющее прекращение огня в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины и его строгое выполнение, начиная с оо ч. 00 мин, (киевское время) 15 февраля 2015 года.

2. Отвод всех тяжелых вооружений обеими сторонами на равные расстояния в целях создания зоны безопасности шириной минимум 50 км друг от друга для артиллерийских систем калибром 100 мм и более, зоны безопасности шириной סך км для РСЗО и шириной 140 км для РСЗО «Торнадо-С», «Ураган», «Смерч» и тактических ракетных систем «Точка» («Точка У»):

— для украинских войск: от фактической линии соприкосновения;

— для вооруженных формирований отдельных районов Донецкой и Луганской областей Украины: от линии соприкосновения согласно Минскому меморандуму от 19 сентября 2014 г.

Отвод вышеперечисленных тяжелых вооружений должен начаться не позднее второго дня после прекращения огня и завершиться в течение 14 дней.

Этому процессу будет содействовать ОБСЕ при поддержке Трехсторонней Контактной группы.

3. Обеспечить эффективный мониторинг и верификацию режима прекращения огня и отвода тяжелого вооружения со стороны ОБСЕ с первого дня отвода с применением всех необходимых технических средств, включая спутники, БПЛА, радиолокационные системы и пр.

4. В первый день после отвода начать диалог о модальностях проведения местных выборов в соответствии с украинским законодательством и Законом Украины «О временном порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой и Луганской областей», а также о будущем режиме этих районов на основании указанного закона.

Незамедлительно, не позднее 30 дней с даты подписания данного документа, принять постановление Верховной рады Украины с указанием территории, на которую распространяется особый режим в соответствии с Законом Украины «О временном порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой иЛуган-ской областей» на основе линии, установленной в Минском меморандуме от 1д сентября 2014 г.

5. Обеспечить помилование и амнистию путем введения в силу закона, запрещающего преследование и наказание лиц в связи с событиями, имевшими место в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины.

6. Обеспечить освобождение и обмен всех заложников и незаконно удерживаемых лиц на основе принципа «всех на всех». Этот процесс должен быть завершен самое позднее на пятый день после отвода.

7. Обеспечить безопасный доступ, доставку, хранение и распределение гуманитарной помощи нуждающимся на основе международного механизма.

8. Определение модальностей полного восстановления социально-экономических связей, включая социальные переводы, такие как выплата пенсий и иные выплаты (поступления и доходы, своевременная оплата всех коммунальных счетов, возобновление налогообложения в рамках правового поля Украины).

В этих целях Украина восстановит управление сегментом своей банковской системы в районах, затронутых конфликтом, и, возможно, будет создан международный механизм для облегчения таких переводов.

9. Восстановление полного контроля над государственной границей со стороны правительства Украины во всей зоне конфликта, которое должно начаться в первый день после местных выборов и завершиться после всеобъемлющего политического урегулирования (местные выборы в отдельных районах Донецкой и Луганской областей на основании Закона Украины и конституционная реформа) к концу 2013 года при условии выполнения пункта и в консультациях и по согласованию с представителями отдельных районов Донецкой и Луганской областей в рамках Трехсторонней Контактной группы.

10. Вывод всех иностранных вооруженных формирований, военной техники, а также наемников с территории Украины под наблюдением ОБСЕ. Разоружение всех незаконных групп.

11. Проведение конституционной реформы на Украине со вступлением в силу к концу 2015 года новой конституции, предполагающей в качестве ключевого элемента децентрализацию (с учетом особенностей отдельных районов Донецкой и Луганской обла-стейу согласованных с представителями этих районов), а также принятие постоянного законодательства об особом статусе отдельных районов Донецкой и Луганской областей в соответствии с мерами, указанными в примечании 1, до конца 2015 года.

12. На основании Закона Украины «О временном порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой и Луганской областей» вопросы, касающиеся местных выборов, будут обсуждаться и согласовываться с представителями отдельных районов Донецкой и Луганской областей в рамках Трехсторонней Контактной группы. Выборы будут проведены с соблюдением соответствующих стандартов ОБСЕ при мониторинге со стороны БДИПЧ ОБСЕ.

13. Интенсифицировать деятельность Трехсторонней Контактной группы, в том числе путем создания рабочих групп по выполнению соответствующих аспектов Минских соглашений. Они будут отражать состав Трехсторонней Контактной группы.

Примечание 1. Такие меры в соответствии с Законом «Об особом порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой и Луганской областей» включают следующее:

— освобождение от наказания, преследования и дискриминации лиц, связанных с событиями, имевшими место в отдельных районах Донецкой и Луганской областей;

— право на языковое самоопределение;

— участие органов местного самоуправления в назначении глав органов прокуратуры и судов в отдельных районах Донецкой и Луганской областей;

— возможность для центральных органов исполнительной власти заключать с соответствующими органами местного самоуправления соглашения относительно экономического, социального и культурного развития отдельных районов Донецкой и Луганской областей;

— государство оказывает поддержку социально-экономическому развитию отдельных районов Донецкой и Луганской областей;

— содействие со стороны центральных органов власти трансграничному сотрудничеству в отдельных районах Донецкой и Луганской областей с регионами Российской Федерации;

— создание отрядов народной милиции по решению местных советов с целью поддержания общественного порядка в отдельных районах Донецкой и Луганской областей;

Прочитали? Ну и как вам?

Обратили внимание, в какие сроки и до конца КАКОГО года, вся эта бодяга должна была быть выполнена? Правильно, до конца 2015-го! А теперь взгляните на календарь. Какой сейчас год? Лично у меня, когда я пишу вам эти строки, на календаре уже декабрь 2016 года. И что? В том то и дело, что НИ-ЧЕ-ГО. Ничего того, что там намалевали в Минске, исполнено не было. И вряд ли уже когда-то будет. Это признают как в Киеве, так и в Москве. Ну, разве что отвод тяжелого вооружения и частичное прекращение огня был выполнен. Но не везде, а кое-где, на линии соприкосновения. Вот собственно и весь Минск-2.

В связи с чем напрашивается другой вопрос: а нахрена его тогда составляли и подписывали? И тут сразу масса вариантов, мнений и точек зрения. Естественно, у каждого своя, неоспоримая и правильная. У меня она тоже, конечно, есть. На неоспоримость и критику не претендую.

Лично я мыслю так. Минск нужен был, что называется, для «состояния нестояния». Проще говоря, Минск-2 — это такой некий политический импотент. Инструмент вроде бы есть, есть даже инструкция по его эксплуатации, но вот применить его в деле, не получается. Потенции не хватает. Нужна мощная виагра. То есть — политическая воля и сила. А пока: «ни войны — ни мира».

Почему именно так? Почему Минск-2 в таком поникшем состоянии? Да потому что он исполнит свою миссию только тогда, когда все его пункты будут выполнены. Подчёркиваю — ВСЕ!!! Что в принципе нереально и изначально — невыполнимо. Иначе одна из сторон будет сильно ущемлена другой. В этом-то и есть весь фокус. А раз так, то проект под названием — «Новороссия» будет в состоянии «заморзки» до тех пор, пока одна из сторон не добьётся победы военным способом. То есть, решительно и безоговорочно.

Есть правда ещё один вариант. Самый противный:

Донбасс по-тихому, без пыли и лишней шумихи в телевизоре, сливают Украине. Но лично я в это не верю. И объясню, почему.

Во-первых, по-тихому не получится. Народ не поймёт.

В России конечно дураков и пофигистов много, но ведь не все же? Попробуй-ка объяснить людям, что смерти их родных, близких и боевых братьев были напрасны? И куда тогда деть клич и обещание нашего верховного, данное в 2014 году: «русские своих не бросают!»? Куда деть всех добровольцев, которые прошли через пекло Донбасса, выжили, кто-то при этом остался калекой, безработным, без семьи и Т.Д.? Им что с этим делать, как дальше жить?

Во-вторых, ничего ещё не закончилось. Всё только начинается. На манеже-то все те же. Поэтому я считаю, что Донбасс при Путине «сливать» не будут. Ни по-тихому, ни в открытую. Русский бунт из-за «слива Донбасса» НИКОМУ не нужен. Это все знают и понимают. Историческую память ведь ещё никто не отменял. И что было сто лет назад в России и чем всё закончилось, мы тоже помним и знаем. Но это моё мнение. У тебя читатель, возможно, есть своё.

Ты, конечно, дорогой мой, можешь мне возразить о том, что вроде как «слив» уже идёт и что укры вот-вот войдут на Донбасс. Так я и не спорю. Потому что они УЖЕ там. И вошли они туда ещё в 2015 м.

Ты не знал?

Ой, да ладно. Даже малые дети начальных классов Донецка и Луганска знают, что укры заняли уже почти все ключевые посты и места в кабинетах ЛДНР, и даже в МГБ. Вернее, их сейчас называют «бывшими украми». То есть это те, кто типа осознал свою вину перед своей малой Родиной — Донбассом и вернулся обратно. И вот он, весь такой «раскаявшийся и осознавший», готов сейчас неутомимо в «поте лица» и своего кармана, трудится на благо этого самого народа Донбасса, Новороссии, Украины…и маленького домика, где-нибудь в Швейцарии. Ну, а чё? У тебя же есть дача в Заполярье или в Подмосковье, так почему же ему нельзя иметь дачу под Лозанной, на берегу Женевского озера? Ему тоже хочется.

Тебе смешно?

Мне лично не до смеха.

Скажу больше. Они, эти «осознавшие» и дальше будут вливаться в уже изрядно поредевшие ряды сторонников Новороссии. Но это не означает, что Донбасс «сливают». Просто это такой хитрый план Путина. Если коротко — ХПП, как его именуют в народе. Потому что между бывшими украми и сторонниками Новороссии есть ещё и наши советники.

Ну да, согласен. Советники не самые лучшие и не всегда советуют то, что надо, но они ведь есть. А раз так, то усё у нас там идёт по плану и под контролем. Даже граница. Там сейчас хрен какую гу-манитарку провезёшь. Это вам не 2014 год. И не Рио-де-Жанейро. Там всё по-серьёзному. Гумконвои только для своих и строго на свои склады. Дальше — рынки, магазины «народный» и немножко малоимущим. Ну, что бы сильно не возмущались. А если не веришь — смотри телевизор. Там тебе расскажут сказку про белого бычка. Вернее, про белые «Камазы».

У нас, на Руси, вообще сказки любят. Одни их сочиняют, другие слушают и кивают головой. Вот один из примеров:

В начале 2014 года придумали наши сказочники сказку под названием — «Новороссия». Обрисовали нам фломастером, на карте бывшей Украины, восемь её областей: Харьковскую, Луганскую, Донецкую. Запорожскую, Херсонскую, Днепропетровскую, Одесскую и Николаевскую, и ну давай кричать по всем каналам, что скоро ей быть! Полгода примерно кричали. Дескать, поможем освободиться русским людям этих земель от бандеровской чумы. Везде и отовсюду летели призывы типа: русские своих не бросают! А ты записался в добровольцы?! Фашисты не пройдут! Ну, и т. д.

Так кричали, что даже я в это поверил. Поверил и поехал строить Новороссию.

Как всё это было, я уже описал в предыдущих частях моей «исповеди российского добровольца»? Поэтому не буду сейчас на этом заострять твоё внимание, а лучше продолжу дальше про сказку и сказочников.

Ты вот сейчас читаешь всё это и, наверное, возмущённо мне возражаешь. Что не всё так и плохо, что Новороссия, это была не сказка, что такой проэкт был. Ну да, согласен — был. А потом он сплыл. Остались лишь два жалких огрызка под названием — княжества ЛНР и ДНР. У них там сейчас свои паны-атаманы, увешанные регалиями и званиями, которые как попугаи повторяют, что скоро всем украм придёт писец! И что они, эти паны-атаманы, в этом направлении отчаянно работают. Укры, те, что сидят в Луганске, Донецке и Киеве, от смеха и страха уже животы свои давно понадорвали.

Кстати, насчёт регалий. У пана Плотницкого там вообще целый иконостас. Не хватает разве, что французского «ордена почётного легиона» и медали «за взятие Бастилии». Думаю, что скоро получит.

Ему же тут как-то этим летом скучно стало. Так он решил на себя «покушение» организовать. Но так, чтобы не совсем убило, а немного зацепило. Организовал. В субботу, в семь утра. Наверное, за грибами ехал? Машина в дребодан. Сам, естественно живой. Потом было много шума, пыли в телевизоре и прессе, но пиар не прошёл.

Народ не повёлся. Рейтинг не поднялся. Ну, разве что только поржали и всё. Телевизионный планктон, не в счёт. Те верят всему. Даже прогнозу погоды. Ну, да ладно, каждому своё!

Теперь, что касается «освобождения» русских Юго-Востока от бандеровцев и прочих.

Ты когда-нибудь слышал такое словосочетание — «русский бандеровец»?

Думаю, что слышал.

Ну и как тебе? Слух не режет? Ничего внутри не ёкает?

Я лично, когда первый раз услышал, думал фейк какой-то, мираж, показалось. Не может быть! А потом понял, что может. Они реально есть, эти самые «русские бандеровцы». Не украинские, не польские, не румынские, а русские!!! И их там, на территории бывшей Украины, немало. Более того — их там много. Они сами себя так называют. Некоторые произносят это даже с гордостью.

Получается странная картинка: одни русские на Донбассе, воюют с другими русскими. Правда этим русским в уши дуют, что с одной стороны — украинские (русские) фашисты и бандерлоги, а с другой — русские путинские наёмники, москали и сепары.

Отсюда напрашивается вопрос: кто против кого воюет? Но главное — ради чего и за что? За какую идею?

— Может ради Новороссии? — спросишь ты меня.

Так её же нет. Похерили и зачеркнули тем самым фломастером, нашу Новороссию. Ещё осенью 2014 года всё решили, если ты этого не понял.

— Может тогда ради мира на Донбассе?

Так и его там тоже нет. Как стреляли, так и стреляют.

— Тогда ради чего?

А вот ты и подумай ради чего и кого? Это тебе будет задание на дом.

Алексей Борисович Мозговой, командир нашей бригады «Призрак», об этом начал говорить ещё в далёком 2014 году. Известна одна его фраза, которая сейчас стала крылатой:

— «У Новороссии есть только два врага — это правительства ЛHP и ДНР!»

По-моему, коротко и предельно чётко. Комментарии излишни.

А есть ещё одна. Сама известная и часто тиражируемая. Фраза, которая выгравирована даже на знамени «Призрака»:

— «Не бойся за шкуру! Бойся за честь!»

И теперь давайте признаем честно. Многим сейчас своя шкура резко стала дороже, чем честь. Особенно после убийства того же Мозгового, Дрёмова и Моторолы.

Сейчас актуальна другая фраза:

— «Засунь своё мнение и язык в задний проход! А если не засунешь, то будешь там, где Мозговой и Дрёмов!»

Вот по такому принципу многие сейчас и живут. Принцип этот очень прост:

— Не высовывайся и не вякай. Целее будешь.

Грустно всё это…

А помнишь, как весной 2014 года всё красиво начиналось? Сколько красивых фраз и лозунгов было?

—  Русская весна! Вежливые люди! Крым наш! Вставай Донбасс!

Где это всё сейчас?

Короче, бери стакан. Давай с тобой помянем Новороссию!

…ОСТАНЬСЯ ЖИВОЙ!

В предыдущей части я подробно описал, что такое Минск-2 и зачем, по-моему мнению, он был нужен? Поэтому сейчас я не буду углубляться в дебри геополитики и прочей болтологии на эту тему. Добавлю лишь и уточню один момент:

Вторые Минские соглашения были подписаны 12 февраля 2015 года, когда само Дебальцево не было ещё окончательно освобождено от «доблестной» украинской армии. Что сама Дебальцевская операция, вернее её активная фаза, продолжалась потом ещё неделю. И завершилась она только 18–19 февраля 2015 года полным освобождением города и его окрестностей.

Когда-нибудь, лет эдак может через пятьдесят, нам, из архивов ФСБ достанут и покажут истинные масштабы и точную цифру наших потерь при штурме этого города. Но это будет не скоро. Я же, в свою очередь, ограничусь одним словом, которое уже упоминал ранее… потери были — ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ!!! Остальное — военная тайна.

Кстати, если вам, кто-то будет рассказывать из «достоверных источников», о том что они, эти потери, были минимальны, то тут уже дело ваше, верить этому «источнику» или нет? Мозги у каждого свои.

Я к чему это всё?

Бригада «Призрак», при освобождении Дебальцево тоже ведь.

Как и все, понесла потери… НО!… В отличие от других подразделений, потери эти были небольшие! Небольшие, несмотря на то, что наша бригада принимала САМОЕ АКТИВНОЕ участие в этом мероприятии. Причём реально принимала, а не «на камеру». Что такое «на камеру» многие, наверное, знают? Это когда, например, стратегические высоты, укреп-районы, села или города берут одни, а в телевизоре потом показывают других.

«Телевизионный планктон» ведь, в большинстве своём, особо не задумывается: кто, что, где, когда и с какими жертвами взял тот или иной населённый пункт или высоту? Ему по тв уже всё разжевали и положили в рот. Глотай и наслаждайся процессом. Остальное не его, планктона, забота.

Кстати, российские каналы, у нас в «Призраке», тоже были и снимали. Например: спецкоры «России» и «НТВ. Правда, были они у нас не так часто.

— Почему не часто?

— Да очень просто. Всё дело в том…

…что Мозговой, для наших СМИ был не очень удобной медийной фигурой, по причине того, что он со своими идеями о Новороссии, никак не вписывался в «генеральную линию партии». Скажу даже больше: по многим вопросам, эта линия очень сильно отличалась от официальной, потому что сам проект «Новороссия», к моменту начала Дебальцевской операции, был уже давно и плотно «заморожен», а само слово «Новороссия» перестало мелькать в наших СМИ, то есть было удалено из медийного пространства России.

— Почему так произошло? — спросите вы меня.

— А ответ очень прост и лежит он на поверхности:

Новороссию, к тому моменту, уже давно «слили»! Вот только вслух нам об этом не говорили. Очень тихо, плавно и аккуратно, само понятие и слово «Новороссия» исчезло из эфиров наших российских политических ток-шоу.

Вот только не путайте понятия: ЛДНР и Новороссия. Два полукняжества — это ещё не вся Новороссия. И ты, читатель, сам это знаешь.

Они такие же разные, эти понятия, как обычный серый кот и амурский тигр. Вроде и порода одинаковая — кошачья, но масштабы и весовые категории у них разные.

Можно привести ещё пример с птицами: воробей и орёл!

Воробей конечно тоже птица. Но не Орёл!

Он мало летает и много прыгает, в поисках пропитания. Ещё больше чирикает. А если и летает, то не высоко, с ветки на ветку.

Почему Новороссию слили, а Донбасс ещё нет, я уже тоже ответил в предыдущей части? Поэтому здесь повторяться не буду.

Кстати, тут не надо быть видным политическим аналитиком или экспертом, коих сейчас на каждом нашем канале по доброму десятку. Они, эти эксперты, как правило, одни и те же. Только и успевают, что переходить от одного канала к другому. Из студии в студию. Вроде бы днём он выступал с речью на «Первом»… смотришь, а он уже на НТВ, а ночью на «России», у Соловьёва или ещё каком другом канале. И когда они только все успевают анализировать и выдавать инфу в эфир? Да, что там анализировать? Когда они домой успевают, к жене и детям? Вот, загадка природы.

Но я отвлёкся. Вернёмся в Дебальцево.

Пожалуй, единственным ТВ-каналом, который был с нами тогда, практически каждый день, это был «Лайфньюс», в лице съёмочной группы Сергея Давыденко. В том числе в Ломоватке и Алчевске. В интернете вы можете легко найти его репортажи с передовой и интервью с самим Мозговым, сделанное в разное время.

Так почему же «Призрак», при штурме этого города, понёс наименьшие потери, спросишь ты меня, дорогой читатель? В чём тут дело?

А дело всё в том, что наш комбриг, в первую очередь думал о своих бойцах, а не о том, что: «Дебальцево надо взять любой ценой и кровью!»

Да, он мог себе позволить такую «роскошь», как независимость!!!

Мозговой, многие свои решения принимал самостоятельно. Дело в том, что у него такие понятия, как: честь, достоинство и совесть, были в крови. Так же, как и здравый смысл, что в период боевых действий имеет большее значение, чем просто исполнение приказа: «Вперёд, за Родину!»

У Борисыча, как у комбрига, была ещё одна важная черта — у него всегда было своё мнение на то или иное действие или противодействие. И это мнение он не боялся высказывать вслух, в противовес директивам и инструкциям из «Луганского обкома». За что, собственно, неоднократно подвергался резкой критике, оскорблениям и даже угрозам.

Как покажет время, угрозы эти, к сожалению, были не просто угрозами. Через три месяца, после описываемых здесь мной событий, они будут приведены в исполнение. Но сейчас не об этом…

После того, как был освобождён последний дом в Дебальцево, встал острый вопрос с беженцами. Что с ними делать?

Напомню, кто если не в курсе, что Дебальцево в те дни напоминало Сталинград! Со всеми вытекающими гуманитарными последствиями. Люди неделями сидели в подвалах под бомбёжками. Сидели в своих разбитых домах и квартирах без элементарных бытовых условий: отопление, газ, водопровод, канализация, электричество. Тогда цель была у всех одна — просто выжить!

Всё было разбито и разрушено. Помню сияющие дыры в стенах от снарядов и пуль, в мёртвых домах, в которых как-то жили люди. Помню эти чёрные, пустые окна, с выбитыми стёклами, смотрящих на меня, как-то холодно и тихо. Было ощущение, что я нахожусь среди каких-то жутких декораций к фильму о Великой Отечественной войне. Что это всё кино. Что вот сейчас я переключу канал на другой фильм… и всё исчезнет с нажатием кнопки…

Но оно не исчезало. Не исчезало, потому что это всё было в реальности. Так же, как запах гари, крови и пороха витавший в воздухе в те дни в Дебальцево. В городе — призраке!

Первая помощь, после освобождения, многим беженцам была оказана, конечно же, на месте, в самом городе. Людям предоставляли медицину и горячие питание по мере возможности. Но в полном объёме, в разрушенном войной городе, это было делать очень затруднительно. Поэтому Мозговым было принято решение:

Силами бригады «Призрак», часть беженцев перевести на автобусах в Алчевск и там, временно, расселить их по общежитиям.

Это были обычные, заводские общаги, которых на бескрайних просторах бывшего Союза тысячи — коридор, по краям которого расположены комнаты. Общая кухня, общий туалет. Ничего особенного для простого, мирного человека. Особенность была лишь одна: здесь они были в безопасности.

Я помню этих людей, и буду помнить всегда!

Грязные, голодные, вонючие (уж простите за подробности), уставшие, обессиленные, с глазами кротов, которых только что вытащили на свет божий. Они смотрели на нас и не верили своему счастью. Не верили, что уже всё закончилось. Что есть свет, вода… что вокруг никто не стреляет, и никто не умирает.

Комбриг тогда лично обходил каждую комнату и у всех спрашивал, кто, как устроился, нужно ли ещё что-то?

Передвигался он по этим комнатам, как всегда стремительно.

Мы, естественно, с ним. Мы — это я. Албанец и Рок. Метла, Лесник и Макс остались тогда в Ломоватке. С нами ещё Зазик (Серёга Тюрин) со своей камерой, как настоящий военкор. Я потом видел эти кадры. Камера, конечно, не может передать в полной мере то, что было в реальности. Например — запахи.

Помню, заходим в одну комнату. Мозговой впереди, я за ним. Рок и Албанец в коридоре. Рядом Зазик со своей камерой. Я стою молча, стараюсь не дышать. В этой комнате собрали лежачих больных. Тех, кто почти не передвигался самостоятельно. Вонь в комнате такая, что глаза режет. Борисыч же, как будто не замечая этого запаха, спрашивает у беженцев:

— Ну, как устроились?

— Да, спасибо. Всё хорошо.

— Вас покормили?

— Да, спасибо.

— Может, есть ещё какие-то просьбы?

— Да, есть, — чуть не плачет одна бабуля. — Собаку я там свою оставила, в Дебальцево. Помрёт она без меня.

— Бабушка, я всё понимаю, животных тоже люблю, но нам сейчас в первую очередь надо о людях позаботиться, вы уж извините. И главное сами выздоравливайте, — отвечает ей Мозговой.

После чего прощается и идёт в следующую комнату.

В другой комнате картина примерно та же самая. Только воздух уже не так режет глаза. Там уставшие люди просто сидят на кроватях.

Мозговой останавливается в середине комнаты. Там две пожилые женщины (одна инвалид, без ноги, рядом с ней стоит инвалидная коляска) и пожилой мужчина

— Здравствуйте! Ну, рассказывайте, как вы тут, — обращается он к ним.

— А что вам котыки расказуваты? Спасыбо, шо приняли, накормили, — говорит одна из бабушек с украинским говором.

— Ты садись, — говорит Борисычу пожилой мужчина лежачий на другой кровати.

— Да, спасибо, я постою, ничего страшного, — отвечает он ему.

— Да ты же на ногах весь день, садись.

Но Борисыч не садится.

— Вы уж извините, что поместили вас в такие скромные условия, чем богаты, — продолжает он разговор.

— Да ничего страшного. Главное что свет над головой и тепло, — хором отвечают ему люди, — Мы там вообще сидели в подвалах без еды и воды.

— Вас покормили, всё хорошо? — интересуется Мозговой.

— Всё хорошо, покормили. И даже на руках занесли сюда. Спасибо хлопчикам вашим, — отвечает ему женщина без ноги.

Всё это Зазик снимает на свою камеру. Я стою рядом с ним, тут же в комнате. В кадр не попадаю, но наблюдаю эту всю картину своими глазами.

— Скоро всё будет хорошо. Скоро мы вас отправим по домам, — продолжает Борисыч.

— Так, а по каким домам? Дома то наши все разбиты, — спрашивает мужчина.

— Отстроим, восстановим. Наши ведь отцы и деды после той войны отстроили всё. Вот и мы отстроим.

— А возьмыть мэни до сэбэ. я военная. Я з вами поеду, з Богом. И дорогу покажу вам, як ангел буду захищать вас, — говорит бабушка с украинским говором.

— Да у меня каждыйбоец: ангел, — улыбается Мозговой.

— От отож я вам и желаю с Богом, с ангелами. Штоб Господь нэчисту силу бил. Нэхочуть если жить с Богом, нэхай тогда живуть с сатаной.

— Ну спасибо Вам за это. Пойдём мы дальше если позволите.

И тут пожилая женщина встаёт с кровати, берёт Мозгового за руку, потом за лицо и говорит:

— Мояж ты ридна, мояж ты дитына. Живий останься! Прошу я тэбэ, — говорит она ему.

Комбриг улыбается ей ещё шире и отвечает:

— Конечно. Непременно останусь. А пока, позвольте, я пойду служить дальше.

— Иди, служи.

Женщина крестит его, потом всех нас. После чего мы продолжаем свой обход по общежитию.

Тогда, в феврале 2015 года, эта пожилая женщина, как и мы все, ещё не знала:

Что комбригу бригады «Призрак» Алексею Мозговому судьба отведет остаться в живых всего три месяца.

Что на него будет покушение у марта того же года, когда он чудом останется жив.

Что будет парад победы 9 мая в Алчевске, вопреки всему.

Что на его похороны 26 мая, в том же Алчевске соберётся полгорода…

И что через год, 23 мая 2016 года, ему установят в этом городе памятник.

Всего этого тогда мы ещё не знали…

ОНИ РЕШИЛИ, ЧТО УБИЛИ ЕГО…

(Эта часть была написана накануне годовщины гибели командира бригады «Призрак» Алексея Мозгового, 22 мая 2016 года.)

МОЕМУ КОМБРИГУ, АЛЕКСЕЮ БОРИСОВИЧУ МОЗГОВОМУ ПОСВЯЩАЕТСЯ…

23 — мая 2015 года.

В этот день, на трассе Алчевск — Луганск, возле населённого пункта Михайловка, была подорвана, а после расстреляна машина, в которой находился командир бригады «Призрак» Алексей Борисович Мозговой, его личная охрана и пресс-секретарь — Аня, Песня, Холе, Метла…

Ещё утром они все были живы. Ещё днём строили планы на вечер, а возможно на завтрашний день. Я тоже строил…

Говорят, что в жизни у каждого человека есть некий рубеж, который так и называется — «до и после»… У меня таким рубежом в жизни стала эта дата 23 мая 2015 года…

— Москва. 23 мая 2015 года. Примерно 18 часов вечера.

Я гуляю по набережной Москва — реки со своей давней подругой, с которой мы не виделись сто лет. Крайний раз я был на её свадьбе. С тех пор утекло столько воды, что всё так сразу друг другу и не расскажешь. Весеннее, теплое, майское солнце светит нам и радуется вместе с нами. У нас прекрасное настроение. Мы идём и на ходу, что-то там рассказываем о том, что у нас было в жизни за эти годы? Что нового у неё, а что у меня? Кругом гуляют люди. Катаются на велосипедах дети. Мы идем по набережной и общаемся.

И тут, у меня в кармане раздаётся телефонный звонок. Я смотрю на экран. Звонит Охотник — мой друг, с которым мы были вместе в личной охране у Мозгового и который, к тому времени уже перебрался в Питер.

— Лен, ты извини, мне нужно ответить. Друг из Питера звонит, — говорю подруге.

— Здравствуй, брат, какими судьбами? — улыбаясь, спрашиваю я его.

— Юр… Борисыча убили, — слышу тихий голос Охотника в трубке.

— То есть, как убили? Кто, когда? — моя улыбка тут же сползает, и я с трудом пытаюсь осознать, то, что сейчас от него услышал.

— Пока неясно кто. Где-то час назад. Мне самому только что «Лесник» позвонил, рассказал.

— Подожди, это точно? Может, он просто ранен? — с надеждой спрашиваю я.

— Да, точно, — слышу ответ в трубке. И по его сдавленному голосу понимаю, что это так.

— Кто с ним был? Кто, я тебя спрашиваю, с ним ещё был? — чуть ли не ору я в трубку.

— Я точно не знаю. Кажется ещё Метла, Холе и Аня. Саня Песня был за рулём. В инете уже должна быть инфа. Посмотри. Конец связи.

Выключаю телефон. Нахожу рядом стоящую, пустую лавочку. Сажусь. Молча достаю сигарету и почти сразу же выкуриваю её. По-еле этого достаю следующую и подкуриваю снова.

— Юр, что с тобой? Что случилось? — спрашивает подруга, садясь рядом.

— Моего комбрига убили…

— Как, когда?

— Час назад. Подробностей пока не знаю. Надо в инете поемо-треть. А лучше по ТВ. Лен, ты извини. Мне надо домой. У меня тут, что-то инет не тянет.

— Да, конечно. Я понимаю. Тебя отвезти, я на машине, — спрашивает она.

— Если тебе не трудно.

Едем молча. В голове путаются мысли. В душе эмоции, кипящие из злости, скорби, ненависти тем, кто это сделал… и слабой надежды — вдруг не правда, вдруг может ошибка?

Подъезжаем к дому. Прощаюсь с подругой. Забегаю в квартиру. Включаю телевизор. Там уже почти по всем канал передают и подтверждают то, что мне сказал Охотник.

Люди в погонах из Донецка и Луганска, на полном серьёзе, наперегонки сообщают примерно следующее:

— «Сегодня, 23 мая, примерно в 17 часов, на трассе Луганск — Алчевск была расстреляна машина командира бригады «Призрак» Алексея Мозгового. Вместе с ним погибли бойцы из его личной охраны и пресс-секретарь. По нашим сведениям это могла сделать некая украинская диверсионная группа, которых сейчас на территории республики насчитывается около восьмидесяти и которые в последнее время активизировали свою деятельность»

ВОСЕМЬДЕСЯТ!!!

Вы только вдумайтесь в эту цифру. Восемьдесят хорошо упакованных, экипированных и обученных, с оружием в руках ДРГ укропов спокойно и свободно разгуливаю по территории ЛДНР… Не восемь, а восемьдесят!!! И если учесть, что каждая такая группа должна состоять, как минимум из 45-бойцов, то получается — 400 человек!!! Нормально так, да?

Одна из таких вот групп, как бы «нечаянно» и нарвалась, по мнению этих людей в погонах, на машину комбрига «Призрака». Бред, скажите вы? Да, бред. Но если этот бред льётся с экранов тв, то это уже не бред. Это уже информация! На что же, вернее на кого, она была рассчитана, тогда — в мае 2015 года? Думаю, что ответ прост. На простого обывателя, который придя с работы домой, включит ящик и будет эту лапшу глотать не прожёвывая. Уверен, что многие ёё и проглотили. А если нет, то сделали вид, что такая группа была. Ведь если это сделали неукры, то возникает логичный вопрос — КТО-ТОГДА?

Большинство здравомыслящих людей давно уже поняли КТО? Просто не хотят об этом говорить вслух, в целях собственной безопасности. Подвалы МГБ и так уже переполнены.

Лично я убеждён — это сделали те, кому Мозговой был крайне не удобен в своих высказываниях, суждения и мыслях о Новороссии и всё, что с ней связано. Это сделали люди, которых он критиковал в открытую, не стесняясь в выражения и словах.

Его боялись! Это правда. Боялись те, кто воровал и до сих пор ворует, прикрываясь народными лозунгами.

Уверен, что если бы Борисыч пошёл в политику, как он потом планировал, и выдвинул бы свою кандидатуру на должность главы Луганской республики, то он бы эти выборы выиграл, даже не напрягаясь. Что называется — одной левой. Поддержка народа у него была огромной. Люди ему верили. Люди шли к нему и ЗА ним.

И вот прошёл год.

Сейчас, когда я это пишу, на дворе май 2016 года. Всё так же светит солнце, растёт трава и цветёт сирень. Жизнь бежит и продолжается. Жизнь не стоит на месте, в том числе и у меня. За то время, что я был на Донбассе и после него, у меня появилась много друзей. Мы часто собираемся, созваниваемся и вспоминаем их… Тех, кого с нами нет, и уже никогда не будет…

А ещё я знаю, что в моей жизни ещё будет много хороших и светлых дней… и будет память… Память о нашем комбриге — Алексее Мозговом и моих братьев, что погибли вместе с ним!!!

Этот стих был написан мной на следующий день после их гибели 24 мая 2015 года. Хотел написать новый, к их годовщине… Но вчера понял, что лучше, чем тогда, я уже не напишу… Да и не надо.

Иван ДОНЕЦКИЙ В оккупации

Война рассыпает людей по окопам как горох. В твои окопы попадают люди, которых в довоенное время чурался. В чужие — с которыми дружил. Отрицательный персонаж, сидящий рядом, становится положительным, а положительный напротив — отрицательным. Даже женская красота по-другому видится из окопов.

Психолог Сидорова была рубахой-парнем. Количество видимых и осязаемых в ней женских прелестей стремилось к нулю. Но она ненавидела Украину и говорила об укропах не литературно. Возможно, у нее, как и у меня, цензурных слов для них не осталось, возможно, она подстраивалась под собеседника. Это, хоть и не заменяло ей талию, но делало ее отсутствие, в военное время, простительным. С началом обстрелов мы стали чаще общаться. Дня два назад она рассказала, что Света, исчезнувшая из больницы пару месяцев назад, снова появилась. Она жива и здорова, но выглядит не очень: она вчера вырвалась из Авдеевки, где два месяца прожила в оккупации. Квартиру ее разбомбили и обчистили. Утащили компьютер и ценные вещи. Свету избили и забрали телефон. Нет, не изнасиловали. Я ей скажу, что вы хотели ее видеть.

Чтобы не сообщали СМИ, но я в Донецке не голодал и не голодаю. Ни в июле, ни в августе, ни в сентябре. И голодающих не видел. И похудевших. Ассортимент продуктов, конечно, уменьшился, пищевые привычки изменились, но, если еда не главное в жизни, то все нормально. Пива не тридцать сортов, а пять. Молоко и сметана есть. Фруктов и овощей навалом. Бродячие собаки хлеб, как и в мирное время, не едят.

Мы сидим на работе и голодаем под звуки отдаленных артельных выстрелов. Картошка, сало, яйца под майонезом, три вида колбасы, селедка под шубой, бутики из черного хлеба с маслом, кружком огурца и шпротиной, салат из помидоров с огурцами и еще кое-что. В общем, голод и гуманитарная катастрофа. Живем в разных районах, и кто вчера был именинник, узнаем за обедом. После ночных обстрелов (именин с салютом) самогон с персиковым соком душа и тело принимают за лекарство. Кушаем, болтаем, проводим коллективную антистрессовую терапию. Сталинские сто грамм в войну не зря давали. Мы уже поняли, что плывем в одной лодке, что собственная жизнь и донецкая квартира для нас дороже Украины, с которой

Янукович сбежал. Украина же, оставшаяся после ухода Крыма, этот огрызок слетевшего с катушек государства — даром нам не нужна.

Я пересказываю, со слов Сидоровой, Светин рассказ о жизни в Авдеевке.

— И что украинская армия ограбила ее квартиру и отобрала у нее телефон? — не верит Оксана. Она в мае ставила на Порошенко. К августу под обстрелами ставку поменяла, но нет-нет да и скажет, что мы «сами себя» или что-то в этом роде.

— А какая еще?

— Может дэнээровцы телефон забрали?

— И она им отомстила, оболгав украинскую армию?

— Ну, мало ли…

Мама учила в толоконные лбы, особенно за едой, не стучать и потому я миролюбиво сказал:

— Ладно. Нарисуется Света, расскажет. Ты с ней поспоришь, а мы послушаем, покушаем и выпьем — за нас и за Донбасс.

Света нарисовалась через день. С чемоданом и забинтованным запястьем правой руки. В лице ее появилось что-то новое, серьезное и неподвижное. Живость молодости и веселость ушли. Прямой, с вызовом взгляд, который говорил мужчинам: «Ты мне ничего не еде-лаешь, а я с тобой что захочу, то и сделаю», — исчез. Веки стали нервно подергиваться. Она словно вжалась в угол и молча, искоса наблюдала за происходящим. Я отвел ее на пятый этаж, показал палаты и отдал ключи. Вид молодой женщины, сбежавшей из своего дома с чемоданом, в котором сложены все пожитки, требовал героя, который наказал бы ее обидчиков. Но на Украине герои скачут и красят туалеты в желто-голубой цвет, а женщин, не скачущих с ними, избивают. Мы договорились встретиться через полчаса.

Не срослось. Встретились через два дня. За это время Донецк не раз обстреляли, но уже мирно, по-братски, «в рамках минских договоренностей». 20-го сентября утром без пятнадцати десять три раза бахнуло так, что стекла в моей квартире чуть не вылетели. Потом прочитал, что Донецкий казенный завод химических изделий подвергся артиллерийскому удару, от которого сдетонировало и взорвалось 12 тонн гексогена. Рядом разрушились здания, а в радиусе 34-километров дома остались без стекол и жители без глаз.

Стоит человеку на день завернуть мозги в липкую паутину украинских СМИ, как он начинает верить, что Донбасс — это край самоубийц. Мужья, прежде, чем покончить жизнь самоубийством, убивают своих жен и детей, а жены и дети — своих мужей и отцов. Все вместе взрывают дома, школы, больницы, шахты и заводы. То есть, совершают коллективное расширенное самоубийство. Украинская армия пытается надеть смирительную рубашку на жителей Донбасса, но тщетно. Геройские парни со Львова и Винницы гибнут, не всегда успевая получить зарплату на карточку или в виде, так и не отправленного домой, имущества самоубийц. Матери и жены героев, не получив обещанной мзды, перекрывают дороги или идут, расцарапав лицо, за воздаянием в Киев. Создатели этой медиолжи настолько уверены в глупости украинского народа, что не боятся закономерного вопроса о том, кто и как довел трудолюбивых жителей Донбасса до расширенного суицида.

В одиннадцать ночи звонок: обстреляли и нашу больницу.

— От террористов покоя нет. — Спросонья думаю я и вспоминаю, что вчера пять минут из любопытства смотрел украинские новости.

Стекла в палатах выбило взрывной волной. Нескольких сотрудников и пациентов легко ранило осколками. Утром я впервые в жизни держал в руках тяжеленые, килограмм на десять, обломки «града» и любовался дырой в стене и крыше прачечной. Узнал, что из соседнего отделения увезли в реанимацию больную, которая отреагировала на обстрел инсультом. Как доказать народу Украины, что это не я шарахнул по своей больнице? Твердого алиби у меня нет: жена и дети в отъезде, а кошка в свидетели не годится. Впрочем, если народ Украины верит, что мы стреляем сами по себе, то почему бы ему не поверить моей кошке?

Света жила в больнице и тоже попала под обстрел. Это был первый обстрел нашей больницы. Она же улыбалась спокойной улыбкой фронтовика, успокаивающего обстрелянных новобранцев.

— У нас в Авдеевку они зашли 27-го июля, а 28-го вошли танки. Выехать из города уже 27-го было нельзя. Телефоны вывоза из зоны АТО не работали. 54 дня в оккупации! Без света, без воды! 18-го сентября сбежала. Брат подруги в ополчении. Он сказал мне, что лучше уехать. Созвонилась с ним, и они меня встретили на блокпосту. Укропы выпустили спокойно, я им, наверно, надоела.

Я слушал.

— В дом наш попали. Прям над моей квартирой. Двери и окна повылетали. Я три дня жила у папы в старой Авдеевке. За это время меня дважды обворовали. Соседи, скорее всего. Потому, что дверь открыли аккуратно, ножом или отверткой. Укропы выбивают двери ногами или стреляют в замок. Могут подогнать БТР и тросом сорвать дверь или решетку с окна. Они так магазины и квартиры открывают. У меня сначала взяли золото и мех, а потом все остальное. Комп оставили. Грабят откровенно. Так и говорят: «Это плата за освобождение». Я им говорю: «А я не просила меня освобождать». «Другие просили». Подгоняют «Урал», выносят холодильники, плазму, ковры, одежду. Потом отправляют награбленное домой «Новой почтой» из Красноармейска. Даже туалетной бумагой и шампунями не брезгуют.

— Кто-то радовался их приходу?

— Одна дура вышла со «славой-украине» и получила в зубы прикладом. Она им: «Я своя, украинская», — а они ей: «Ты подстилка дэнээровская!» Как бабка пошептала. Больше щэнэвмэрлых у нас не было.

— Они, видимо, для грабежа на Донбасс едут, а она у них «ела-вой» хотела военные трофеи отжать. А чего им не грабить, когда государство их крышует?

— У меня телефон забрали со словами: «Мэни потрибнишэ». Вывернул, придурок, руку и пошел. Что я сделаю пьяному мужику с автоматом?

— К командиру его, может, надо было обратиться.

— Чтоб он потом меня застрелил как дэнээровскую наводчицу? Я все-таки пошла и пожаловалась днепропетровскому Беркуту. Меня выслушали и сказали: «Будэмо зъясовывать». По сей день выясняют.

— Из квартир выгоняют?

— Редко. Пустых квартир много. В них они заходят, как к себе домой. Говорят: «Нам приказано занять выгодную позицию». Моя знакомая вернулась в квартиру, а там три укропа. Уходить отказались. Дали ей тысячу за аренду и, смеясь, выставили. Она живет у подруги и ждет, когда ДНР освободит Авдеевку. Их там человек триста. Нацгвардия, Правый сектор, срочники, контрактники. Я больше всего ненавижу контрактников. Срочников иногда жалко. Пацаны из сел, из полтавской глухомани. Темные, забитые, тюрьмой запуганные. Пишут им в документах, что они на учениях в Харькове. Карты у них восьмидесятых годов. На них даже Авдеевки нет. Один мужик из Запорожья рассказывал, ему дома сказали: «Или в тюрьму или на Донбасс». Пригрозили, что жену уволят с работы, а дочерей отчислят из института.

— Не верю я этому. Мой знакомый из Днепра год назад демобилизовался. Весной понял к чему идет Украина и смылся в Крым. В августе вернулся домой, вклеил за день фото в паспорт и снова в Крым. Боялся, что на границе задержат. Пронесло. Кто не хочет воевать, тот не воюет. А эти хотят и рыбку съесть и на кол не сесть. По-моему: взял в руки оружие, пошел на брата — лежи в кустах, корми червей.

— Я рассказываю то, что видела. Многие из сел. Им сказали: «Россия напала на Украину», — и послали защищать Родину. Они законопослушны до идиотизма. Здесь поняли, что к чему и теперь не знают, что делать: сдаваться или убегать. Дома посадят как дезертира, а здесь непонятно что. Они видят, как украинские Грады стреляют по направлению Донецка и Ясиноватой. Видят, как танк с украинским флагом стреляет в сторону блокпоста ДНР, разворачивает башню и лупит по коксохиму, а потом танкисты говорят, что террористы обстреляли коксохим. я им говорю, что с балкона видела, как они по коксохиму стреляли.

— И что танкисты?

— Улыбаются. Им плевать на мое мнение. Они меня за человека не считают. Нацики и правосеки на русском принципиально отказываются говорить. Твердят одно и то же: «Вы нашу зэмлю захопылы. Мы вас будэмо за цэ ризаты и рваты». Я говорю: «Я здесь родилась, выросла и работаю». А они: «Вы нашу зэмлю захопылы». Я спрашиваю: «Ты где родился?» «Во Львове». «Если я захватила твою землю в Авдеевке, то ты захватил мою землю во Львове?» «Нет», — говорит. «Если во Львове твоя земля и в Авдеевке твоя, то моя где?» «Вали в Рашу», — говорит. «Но я здесь родилась». «Значит, делай то, что тебе говорят». «Я не рабыня». «Вы тупые ватники. Не понимаете своего счастья и мешаете нам получить его для себя и для вас». «Если я буду делать то, что вы мне скажите, я буду умной?» «Мы вам нашу зэмлю не виддамо».

— М-да. Для укропа, выращенного без солнца в бендеровских схронах, логика железная.

— Там много интересных кадров. Ваши пациенты точно среди них есть.

— Они что медкомиссию не проходят?

— Не знаю. Саша, например, снайпер, был контуженный. У них было десять снайперов. Они не пили. Остальные не просыхали. Meнялись военные каждые 10–12 дней. Снайпера по очереди дежурили на крыше десятиэтажки. Особо не скрывались. Курили открыто на крыше и окурки бросали вниз. Саша был из Сум. Ему 24 года. Дежурил только один. В глаза никогда не смотрел. Стрелял по всем. Он подходил к нам вечером и говорил, что заступает на дежурство, и чтоб на улице никого не было в комендантский час. «У меня тепловизор и мне в падлу разбираться, кто свой, а кто чужой», — говорил он. Однажды ранил в ногу своего же. Тот пьяный лазил ночью, водку искал. Саша со скуки и для тренировки собак отстреливал. Он что, по-вашему, нормальный?

— Странновастенький.

— Был еще один дерганный. Его в первом же бою под «Царской охотой» контузило. Там ополченцы укропов здорово покромсали. По сей день их трупы в бассейне и по посадкам лежат. Они оттуда кто куда разбегались. По зеленке и к нам. Один говорил: «Я вас ненавижу. Когда демобилизуюсь, то приеду и всех перережу». Сейчас ему, якобы, запрещают это делать.

— Расскажи что-нибудь веселенькое.

— Там все веселенькое до слез. Выхожу я как-то утром из своего дома, а у меня посредине двора надпись на украинском: «Вхид забо-ронэно». Я так и не поняла, куда вхид и кому заборонэно. Подошла, ноги о надпись вытерла и пошла дальше.

— И никто ничего?

— Нет. Еще мама одна бегала вечером и кричала, что ее тринадцатилетнюю дочь изнасиловали. Девочка после девяти вечера постоянно ходила к ним мобильник заряжать, сгущенку с ними ела, домой носила, а потом вдруг ее изнасиловали.

— Может, у них сгущенка кончилась, и они не расплатились?

— Может. Мама из неблагополучных.

— Ачто еще?

— Они каждый вечер к нам во двор приходили с автоматами и стреляли вверх или нам под ноги. Это у них называлось «ватников кошмарить».

— Зачем?

— Не знаю. Может спьяну, может, силу и власть показать, а может, хотели прогнать нас и вещи спакойненько, без слез и крика, забрать. Я уверена, что они обстреливают города для того, чтобы жите лей прогнать и ограбить их дома и квартиры.

— Мне Свистюк говорил, а он родом из Черновицкой области, что его родственница из Тернополя уже приезжала в Донецк, чтоб себе и родственникам квартиры в центре, недалеко друг от друга, присмотреть. Им сказали, что в Донецке много брошенных квартир и кто хочет, тот может уже переезжать.

— Очень может быть. Они считают, что прививают нам любовь к Украине. Один пьяный придурок поймал у нас во дворе шестилетнего пацана и выпытывал: «Ты за нас или за ДНР?» Одной рукой пацана держит, а другой — в воздух из автомата стреляет. Мне под ноги стреляли. Один раз пьяный укроп автомат к моему виску приставил и спрашивает: «Аты что, не боишься?» «Нет». «А если пристрелю?» «Стреляй». Однажды так довели, что я пошла к ним на блокпост (возле моего дома) и стала требовать, чтобы меня застрелили. Они смеялись. Стакан водки налили мне и дали. Я его об БТР разбила. Кричу: «Стреляйте, сволочи!»

— Смелая вы женщина.

— Истерика это, а не смелость. Меня снайпер от них еле увел. Я не хотела уходить, пока меня не пристрелят. Он меня тащит, а я его по ногам каблуком стараюсь ударить. Сидел со мной на лавочке перед домом, успокаивал. Снайпера не пьют. Вам, кстати, патроны к автомату нужны?

— Нет.

— Я бы подарила. У меня много. Они бывает целый день водку пьют и в карты играют, а в отчете пишут, что отразили пять атак террористов. Проигравший расстреливает БП, то есть, боеприпасы, в воздух или по зеленке, чтоб расход показать. Однажды так женщину в ногу ранили. Когда же стрелять лень, разбрасывают патроны. Я насобирала во дворе.

Она достает из чемодана коричневый, бумажный прямоугольный параллелепипед с цифрой «12» на боку, сколотый с торцов скрепками. Тяжелый для своего размера. Сквозь бумагу легко прощупываются 35 патронов, компактно, пулями навстречу, упакованных. Любопытство пересиливает, и я беру на память об АТО сувенир.

Юрий ЕВИЧ Тихий день сепаратиста

….Это был на редкость спокойный, несуетный день юного сепаратиста. Так именуют нас враги здешние, фашистские мутанты на службе гнилого Запада, вырожденцы великого российского народа, имеющие наглость называть себя «украинцами». Думаю, великие украинцы прошлого, от Гоголя до Челомея онемели бы от ужаса при виде таких самозванных «наследников».

Итак, день был тихим с самого утра: не планировалось ни выездов, ни боевой учебы, зато нужно было пополнить запасы медикаментов и полезных в поле мелочей — пока хоть какие-то аптеки и единичные магазины работают в опустевшем, блокадном Донецке. С этой целью и была получена увольнительная.

…Многомиллионный до войны Донецк сейчас вымер. Как там в песне: «У меня еще есть адреса, по которым найду голоса.» Почти все знакомые до войны люди выехали кто куда. Ты можешь ехать вдоль главных транспортных артерий столицы шахтерского края, мимо знаменитой Донбасс-арены — зеркального чуда современных строительных технологий и видеть в зеркале витрин закрытых, как один, магазинов, только одно лицо — отражение своего собственного. Крайне редкие прохожие — почти все ополченцы, чаще по форме, иногда в гражданке — но мы так давно взаимодействуем здесь, что сразу узнаем друг друга: если не в лицо, то по характерной поступи, настороженности и решимости взгляда. Ополченцы — немногочисленные стражи этого заколдованного города. Дети, женщины, старики — почти все уехали, и только бойцы на улицах обеспечили им возможность эвакуироваться в Россию, не дали фашистским нелюдям ворваться в город и учинить звериную расправу над местным мирным населением. Недавно кто-то из высоких чинов хунты, не помню точно, кто именно, проболтался: «На Донбассе полтора миллиона лишних жителей!» Что они делают с «лишними» мы уже хорошо видели на примере Одессы, Мариуполя, взятого Славянска и множества других мест. Там было продемонстрировано, что было бы с местным мирным населением, если бы не угрюмые немногочисленные ополченцы. Теперь враг, не смея вступить в открытый бой, беспрерывно «кошмарит» наш город артиллерией. Вчера вечером, по моему ноуту пожилой ополченец беседовал через скайп со своей дочерью — в далекой Самаре. Она плакала от волнения за нее, он утирал слезы от радости, что видит ее, я вклинился в разговор и позволил себе похвалить этого человека, сказать, что во время крайнего выхода он, санинструктор своей роты, спас множество жизней, что дочь может им гордиться. А потом дочь со своим мужем показывали нам по скайпу видеозапись — УЗИ еще неродившегося ребеночка, внука этого ополченца. Ребеночек возился в овале стенок матки и смешная трогательная головка кивала в такт его перекатам. Умиление переполняло наши сердца — умиление и умиротворение при виде этого крошечного человечка, за право на жизнь которого мы все сейчас здесь воюем. Полный светлых чувств я вышел на балкон. И вдалеке, на ночном небосклоне расцвели и стали медленно снисходить на землю огромные белые грозди невиданного салюта. Это были начиненные белым фосфором снаряды «Града». Они были сброшены противником на Ясиноватую, с блокпоста которой для меня началось все в нашем движении.

И вот теперь на улице — свежие воронки и скошенные осколками кроны деревьев медленно утрачивают свою зелень на раненом асфальте. Вдалеке уже привычно грохочут разрывы, и чудным диссонансом с ними — шарканье метлы. Пожилой, высокий и худой, угрюмый мужчина с больной ногой старательно метет тротуар, отодвигая срубленные ветки. В этом по виду бессмысленном занятии скрыта мощь глубинного смысла: торжество порядка над хаосом, созидания над разрушением, стремления к добру и миру — над телесной немощью, болезнью и своим одиночеством. Проходя мимо, невозможно удержаться и не отдать ему воинское приветствие: я вскидываю сомкнутый кулак, и он, преобразившись, расцветает сдержанной приветливой улыбкой, поднимая над головой жилистую, изношенную трудами руку — также в кулаке, в нашем интернациональном, антифашистском приветствии.

Спокойная, скромная гордость за своих дорогих земляков разливается в душе теплой волной. И уходит, пробитая колючим шилом телефонного звонка.

— Алло? Надя, что ты, не плачь Надя! Как Одесса? При каких обстоятельствах?

Высокий, всегда юморной и очень толковый боец. Одессит с соответствующим позывным. Всегда уравновешенный, спокойный, очень толковый. Когда мы спасали мирное население, он ловко водил наш бусик, не теряя оптимизма в кромешной тьме, спешке и огне пожаров. Мы договорились, что после войны едем к нему в гости. Теперь уже не поедем.

Он убит в перестрелке в районе Ясиноватского поста.

У него был перелом ноги — голеностоп. я ему много раз говорил: «Тебе надо отлежаться! Пять недель минимум!» Он мягко, иронично улыбался над ничего не понимающим лекарем, и уже через неделю после перелома, натянув на ногу высокий берц, ловко пилотировал бусик и, припрыгивая, бегал с автоматом. Если бы он послушал меня, возможно, остался бы жив.

Пустые улицы Донецка, испятнанные воронками прямых попаданий, чисто выметены. Здесь вообще происходит много того, что не может не восхищать и не удивлять. Когда «Град» ударил по домам частного сектора, раньше нас на месте обстрела были машины МЧС и пожарной службы. Четко и быстро, невзирая на опасность новых обстрелов, мотали рукава гидрантов, тушили очаги возгорания, деловито переговариваясь в эфире. Мало того, что скорая помощь не боится выезжать в места боев и обстрелов за ранеными. — идеально работают газовщики и служба света, чинит беспрерывные обрывы и повреждения. Дорожники ремонтируют пробитое снарядами полотно, и даже пустынные улицы в центре города подметены. В поганом американском Лос-Анжелосе когда не стало света, полиция удрала из города, а местное население за полдня разгромило и разграбило собственный город. В Донецке уже много месяцев нет никакой милиции — она разбежалась а частью уползла на контролируемые хунтой территории, где пополнила ряда «мародерно-карательных спецбатальонов». Недавно создана «полиция» из местных, кристально честные ребята, которых я знаю с первых дней движения — всего в числе десяток экипажей на огромный мегаполис. И она разрывается между борьбой с вражеской агентурой, разведчиками и диверсантами, вылазками в тылы противника, другой боевой работой — и собственно полицейской службой по охране правопорядка. Однако везде тишина и порядок, нет ни погромов, ни мародерства, даже дворцы предавших свой народ и сбежавших в Киев олигархов, на чьи деньги сейчас идет убийство мирных жителей, сияют нетронутыми окнами. В довершение этих размышлений, прямо сейчас, на совершенно пустынном проспекте, где на сотни метров не видно ни одного автомобиля, ни единого прохожего — а уж никакого ГАИ не существует и в принципе нигде, каждая одиночная подъезжающая машина исправно останавливается на красный сигнал светофора и терпеливо ждет сигнала зеленого. И так делают постоянно и всегда — исключение составляют лишь летящие колонной в бой машины ополченцев, но у тех имеются уважительные причины.

Эта разница в подходах была охарактеризована одним из наших бойцов с исчерпывающей ясностью одной фразой: «У них — цивилизация, а у нас — культура.» Действительно. У них — цивилизация взаимных «сдержек и противовесов», когда все друг другу постоянно лгут, улыбаются в глаза и тут же подают в суд, пишут друг на друга доносы и подменяют словами — суть, называют убийство других народов «гуманитарной миссией» а страшные, противоестественные грехи — «альтернативным выбором». У нас — торжество смиренной мудрости и реального здравого смысла. У них — «торжество закона», когда все за всеми следят, и только наличие совсем рядом полицейского с огромной дубинкой мешает всем «участникам гражданского общества» незамедлительно проломить друг другу головы (только бизнес, ничего личного), у нас — взаимопомощь и взаимовыручка, легко доходящие до самопожертвования «Ибо нет большей любви, чем та, когда кто положит душу свою за други своя».

Непривычно тихий день. Словно бы и нет войны, горя и смертей. Словно бы и не стоит под стенами Донецка армия зомби, накачанных по ноздри наркотиками, рванувшихся убивать своих соотечественников чтобы заслужить право своим дочкам — стать проститутками в европейских борделях, а сыновьям — «пассивными партнерами в процессе европейской интеграции». Кажется, что и войны то нет.

— Алло! Что? Как Паук? Мина говоришь?

Двухсотый у подшефного подразделения. У той самой нашей здешней полиции, о которой я думал пять минут назад. С этими ребятами я начинал, их подразделение всячески поддерживаю по медицинской части. Они спасли мне жизнь. Я им когда-то крепко помог. Каждый — как брат.

Война мне подарила огромную семью. Множество названных братьев и сестер, есть даже названные сыновья и дочери. Лучшие люди своего народа, которые грудью встали, чтобы заслонить его в черную годину. И единство мыслей и чувств с каждым из них — больше, чем между кровными родственниками. Потому, когда каждый из них теряет кого-то — это моя личная утрата. И у меня похороны — почти каждый день. А иногда вот — так как сегодня….

Надо бы маму поздравить с днем рождения. Звонок, еще и еще — «абонент не абонент». РОдная Горловка окружена и раздолбана «градами» до «лунного ландшафта». Нет света, нет воды — и естественно, нет телефонной связи. Я не видел своих родных с самого начала компании….Родители купили на всякий случай симку «киевстар» — вдруг связь будет надежнее, чем с МТС. Куда там — разве может от этих киевских пид…в быть что-то хорошее?

Истекает период увольнительной, КПП родной части приветливо кивает новеньким шлагбаумом.

Грузовичок с надписью «Продукты» и красивым рисунком колбас и фруктов на боку завершил малый полукруг как раз напротив столовой.

— Ребят зовите, пусть помогут вынести.

Я бегу к грузовичку, помочь тащить продукты.

— Куда нести?

Водитель смотрит на меня удивленно и негромко говорит:

— Ты в одиночку гроб не поднимешь.

Привезли «двухсотых». Славных бойцов роты, где я служу. Был тяжелейший неравный бой. У противника — танки, артиллерия, БМП, у наших — стрелковое. Наши прочистили коридор, куда было надо, и уничтожили всех, кто пытался нас сбить с занимаемых позиций. Но при таком соотношении сил обойтись без потерь было невозможно, и сейчас мы провожаем в последний путь тех, кто своей жизнью «купил пехоте трудную победу». Зажатые во вражеском огневом мешке, под прямым огнем танковых орудий и гаубиц, они своим самопожертвованием обеспечили победу нашего подразделения. Даровали другим возможность выжить и победить.

Багровеет сукно гробов, отпевает убитых батюшка и командир роняет краткие слова о том что: «Господу нужны лучшие, и он их взял!»

Наш батюшка — высокий, с пламенным взором истово верующего человека. Пылко молится о даровании победы нам — и его слова будят гулкий набатный отклик в душе. Он приехал из Москвы окормлять наше воинство. На мой мягкий вопрос:

— Отчего так мало священников из России?

Махнув рукой отвечает просто:

— Патриарх запретил священникам молиться о даровании победы воинству Новороссии. Типа вы мятежники, воюете против законных властей.

Это киевские-то «прыгуны на майдане», совершившие фашистский путч на деньги заокеанских сатанистов и недавно легализовавшие на Украине гей-парады, а также объявившие о создании здесь «церкви Сатаны» — «законные власти»?

Я отхожу ошеломленный. Если это так — даже и не знаю, что сказать. Будем пока считать, что я что-то перепутал — а потом уточним в интернете. Хотя какая разница! Епископ Гермоген в Смутное время пошел против всего тогдашнего православного духовенства, продавшегося гнусным иезуитам, когда понадобилось защитить свою Родину от поляков и католичества. Мы тоже будем драться, как бы то ни было, любой ценой и до конца.

Наши враги называют нас «мятежниками». Забейте в переводчик Google rebels — получите перевод «повстанцы». Забейте «prorussian rebels» — и окажется, что это «прорусские мятежники». Еще враги называют нас «сепарами», «ватниками» и «колорадами». Эти названия кажутся им обидными, но это только от тупой скудости их пораженного неистовым раболепием перед европой, движимого животными инстинктами крошечного мозжечка, которому недоступно знание истории. Русский ватник — наследник древнего, стеганного из хлопчатобумажной пряжи тегилея, славного доспеха, одев который ратники древней Руси повергали в бегство лучшие орды закованных в сталь тогдашних «просветителей» — европейцев-колонизаторов. Европа в тщетных попытках поработить и уничтожить наш великий народ, изобретала все более сложные и надежные доспехи, все более смертоносные орудия убийства. Русский ратник одевал поверх нательного креста старый добрый ватник, иногда доставшийся от отца, иногда — от деда, и хранивший на себе заботливо заштопанные матерью отверстия от вражьих клинков и стрел, и широкой поступью грудью вперед шел на вражью сталь. Век за веком. При Александре Невском, при Иоанне Грозном, даже при Алексее Михайловиче Тишайшем, отце Петра Первого. Ватник верно служил православному воинству и позже: порабощенные фашистами народы Европы увидели наших победоносных воинов на улицах своих столиц именно в этих скромных, неприхотливых доспехах. Так что для меня «ватник» — это звучит гордо.

«Колорад» — это еще круче. Наши цвета — цвета георгиевской ленты. Цвета пламени и порохового дыма. Здешние хохлопид…ры, холопы европейских пидор…ов, продавшие веру предков за «европейские ценности» — пластиковые карточки и свободу долбиться в жопу, видят в нашей георгиевской ленте цвета колорадского жука. Я же вижу в них бессмертную славу моего прадеда Иоанна Мефодиевича, полного Георгиевского кавалера. Он начал свое служение Родине в 1905, на русско-японской, и закончил в 1923, беспрерывно воюя в разведке 18 лет, там где путь до креста — и на грудь, и на холмик в изголовье — короче всего.

А позже, в грозном 42-м, когда те же самые европейские нелюди, коих он истребил предостаточно еще в Первую Мировую, пришли в его родные края, он, уже пенсионер, ушел в партизаны. И служил там, видимо, неплохо, если моя родная бабушка, его дочь, удостоилась чести быть связной у легендарного Кузнецова. Для меня наши георгиевская цвета — это священная память предков, величие их подвига, и беззвучный призыв к нам самим — быть достойными их славы. Защитить наших детей и нашу землю так же, как когда-то сделали это они.

У нас дома хранится оставшаяся от прадеда главная реликвия нашей семьи. Простой русский четырехгранный штык.

Когда «прыгуны на майдане», купленные за наркотические чаи и вонючие зеленые бумажки заокеанскими кукловодами, помогли им обрушить нашу страну в кровавый хаос, развязать братоубийственную войну и начать фашистский террор на наших землях, где уже много лет мирно уживались русские, украинцы, евреи и армяне, я довольно быстро решил все для себя. Достал штык и начал тщательно чистить его и точить под напряженное молчание все понявших родственников. Медленно, слой за слоем с него сходила тончайшая короста ржавчины, и в белом блеске очищенных граней штык расцветал. Молодел. Благодарно неслышно нашептывал мне о коротких эпизодах его долгой жизни.

Как мой прадед, тогда еще рядовой разведкоманды, шел через гаолян Маньчжурии в начале прошлого века. Пекло жаркое солнце Востока, белел ворот полотняной солдатской рубахи и беззвучно прыгал на спину из высокой травы потомственный японский лазутчик, чье старинное название «синоби» не было дотоле ведано пластунам. Чернясь свежим воронением, неопытный и взволнованный, штык скрежетал гранью, встречая блеск чужого «ниндзя-то», неумело одолевал его сопротивление, входил в перечеркнутую напряжением мышц желтую шею.

Тускло светило заходящее солнце мазурских болот, в лоб беглым садила германская батарея и стоны раненного картечью суглинка были неотличимы от всхлипов пропоротых настежь солдатских тел. Пехотный полк шел вперед и вверх, обозначая телами павших новые взятые рубежи, а душами «новомучеников российских, за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших» — новые чертоги у престола Всевышнего. Широко улыбался новоприбышим апостол Петр, которому велено было Господом без спроса пропускать в Рай всех пришедших с болот Полесья, а кучка задержавшихся на земле рвалась сквозь валы траншей к батарее. Зрелый и жаркий, как клык секача среди волчьей стаи, штык ярился в мозолистых ладонях деда Вани, успевая косым росчерком рвать встающую отовсюду стену серых шинелей ландсштурма.

Улыбалась томной усмешкой огромная страстная украинская Луна. Тихий ветер, напоенный ароматом трав, колыхал разбухшие тела подпольщиков на виселице, на площади. Заматеревший и спокойный, штык стремительно выскальзывал из широкого рукава. Успевал порадоваться прохладной свежести ночи. Естественно, как должное, принять свой призыв к новой службе после двух десятков лет затишья, — со сладковатым душком расстрелянных из недалекого рва, чадом сожженных изб и общим, тяжелым пледом всенародной беды. «Восемнадцать лет прошло — небитое поколение вошло в призывной возраст и к нам пожаловало». И удивленно огорчиться знакомому серому цвету протыкаемого сукна фельдграу. «Ты гляди! В Польше и Пруссии мы им недодали — так они сюда дошли, аж до Полтавы! Маловато тогда гадов давили — теперь надо доделать!» В следующий миг он легко, глаже, чем масло, проходил не успевающий напрячься, мощный пласт поясничной мышцы. Наискось пропоротая почка выбрасывала из своего нежного тела неистовую волну боли, перехватывая горло оседающего полицая тугим узлом, лишая его возможности закричать и нажать на курок.

Когда я закончил точить штык, я спрятал его — сейчас другая война и другое вооружение. Но слава прадеда и величие его подвига невидимой золотистой пыльцой прянули с граней нашей реликвии, с кромок штыка на мои руки, беззвучно и властно зовя вперед, продолжить святое дело моих предков — истребление европейских агрессоров и здешних их прихвостней.

И теперь георгиевские цвета — это символ нашей готовности умереть, если надо, за землю отцов, противостоя новым фашистским ордам. Это цвета лент боевых наград Новороссии.

Так что «ватник» и «колорад» — это звучит гордо!

А вот «сепаратист» — это определение не обидное, но насквозь лживое. Наши враги утверждают, что наша цель — «отделиться от Украины». С одной стороны они так утверждают потому, что сами они одержимы идеями хаоса и развала, неспособны созидать, рушат наш общий дом, в котором мы жили до их фашистского переворота в Киеве. А, как известно, человек в окружающих способен увидеть только то, что ему самому понятно и близко, с другой стороны, они подсознательно боятся наказания за свои злодеяния и надеются, что если мы отделимся, то их иудин грех продажи веры отцов за «нулан-довы печеньки» как бы останется без наказания. Должен их горячо и глубоко разочаровать. Не для того поколения наших предков проливали моря крови и океаны пота, в бесчисленных войнах отвоевывали эту землю и осваивали ее — от Карпат до терриконов Луганска, от пыльных суховеев Харьковщины до лазурного плеска моря в Одессе, чтобы мы теперь почему-то отдали все это предателям нашей веры, нашего языка, нашей истории — тем, кто думает, что если им завезли долларов, то нужно плюнуть на все святое, что есть у нас, и сбежать в Европу. Сделать из нашей земли жалкое подобие нынешней Прибалтики — без населения, без промышленности, зато с гей-парадами и парадами эсесовцев. Они и сами понимают, что такого не будет, что возмездие неизбежно — и не будет никакого «сепаратизма» — но будет Единая ВеликаяМогучая, Дружественная России Украина. Родина моего деда — Закарпатье. Самый западный угол Украины. Живущий там народ называет себя русинами — в противовес ничтожным галицийским смердам они всегда стояли за православную веру и русский язык. Раньше, когда еще не было войны, я имел честь ездить в Ужгород, по местам дедовой молодости, и любоваться тамошними горами, реками, замками. И как я могу сказать, что чту своих предков, что чту своего деда — ветерана Великой Отечественной Войны, пока не освобождена от фашистской нечисти вся Украина — до последнего метра его малой родины, Закарпатья?

Так что лжете, шкуры продажные — никакие мы не сепаратисты! Мы, в отличие от вас — за единство украинского народа. И его братство с народом российским. Так было, так есть и так будет всегда!

Тихий «день сепаратиста» подходит к концу. Медикаменты разложены по рюкзаку и разгрузкам, «елочка» из камуфляжной ткани на СВД сооружена на славу. Надо еще автомат почистить — и можно на боковую…

Елена ДОНЕЦКАЯ Записки из осажденного города

Русское счастье

11 ИЮН, 2014 в 13:30

Я наблюдаю за становлением республик Донбасса и создается удивительное ощущение, что в будущей Новороссии оживает огромная история великой России.

«Что для вас образец? у вас и традиции Российской Империи в чести, и СССР?», — пытаются понять люди.

ДНР, Новороссия, оторванная двадцать лет от истоков, жадно примкнула ко всему Русскому. В чести — русский дух, вся, как бы ни была она противоречива, вся история. Россия вся и полностью, как она есть, а не один отрезок ее пути взят за образец.

Как в пустыне припадаешь к ручью, так и здесь — мы примкнули к истокам, и не напьемся. Дышим и не надышимся родным воздухом. Русь древняя, Россия православная, Россия имперская, Россия советская, СССР, победивший фашизм и отстоявший вновь и вновь наследие предков. Все дорого, так дорого, что среди пыли военных дорог мы, как ни странно — счастливы. Мы — русские! Как вам объяснить, какое это счастье — быть русскими, возрождать традиции, творить историю, строить Новую Россию.

Мы — Россия. Возрожденная Русь. Мы есть и будем!

Подарок

15 ИЮН, 2014 в 0:38

Мне подарили в честь дня рожденья модную ныне одежду — камуфляжные брюки и летнюю куртку цвета хаки с капюшоном. Только, если приглядеться, то темно-зеленые разводы — это бабочки и сердечки.

Сидит отлично. Но мама говорит, что вечерами так ходить не стоит, хоть и удобно. Потому что если одет так, то нужно ходить не по одному и с оружием.

На природе камуфляж — маскировка. В городе — наоборот.

О настоящем

5 июл, 2014 в 15:19

Убирала в кладовке в подвале. Нашла чудесную паровую кофеварку советскую — железную, качественную, сварила эспрессо — класс!

Нашла вафельницу железную — испекла уже вафли на газовой конфорке — куда лучше электрической и удобнее.

Соковыжималку и миксер, овощерезку и мясорубку нашла ручные — если не будет электричества — не страшно. Легко довольно получается.

Мама с дачи приехала под зонтом старинным цвета хаки — огромным и крепким, со стальными спицами. Решили, что в городе он нужнее сейчас.

Все настоящее, не дурнопластиковое, а крепкое — стальное. Как и чувства и мысли — настоящие, мы избавились от хлама гламурного в головах и у нас — исключительно настоящие, русские а не привнесенные ценности.

Дончане-луганчане с постаментов сняли дедовские танки, поправили — работают. Дело за снарядами.

Мужики донецкие нашли винтовки 42 года, они оказались куда лучше, чем 78-го или многие современные…

Холодное лето

8 июл, 2014 в 22:41

Какое холодное лето выдалось. Но это даже хорошо в данных условиях. Дожди и тучи — это очень хорошо. Они прикрывают небо.

Да и бронежилеты с защитой в жару было бы тяжело носить.

Сегодня хожу в осенней теплой куртке.

Донецк взбудоражен. В Петровском районе штурмовики произвели восемь ракетных выстрелов. По шахте и по заводу.

Люди с трудом верят, что мирная жизнь закончена и начался… Славянск. Моя мама до сих пор повторяет — Донецк не будут бомбить, не будут. Почему не будут? Других не пожалели. Почему пожалеют наши жизни? Но психика защищается, люди не хотят допускать мысли о плохом.

Магазины закрываются. Бум не работает уже две недели. АТБ еще позавчера были заполнены более-менее товарами, сегодня — полки пустые. Все подорожало. Хлеба тоже к вечеру не было.

Не везде уже можно купить соль и муку. Муку нашла в Амсторе, но очень дорогую, не купила. Поищу завтра еще. Запасов мы особо не делали — лишних денег не бывает.

По дороге увидела аварию. Три машины столкнулись на скользкой дороге. Вместо ГАИ были ополченцы. Не знаю, куда делись гаишники. Или уехали в Мариуполь по приказу укрвласти — им велено всем явиться в «столицу». То ли боятся работать после недавнего расстрела сотрудников заезжими диверсантами.

В один из магазинов АТБ пройти не удалось — дорога перекрыта и нужно обходить огромный квартал.

Ополченцы ходят суровые и неулыбчивые. Но если улыбнешься им и скажешь что-то доброе, например: «Ангела Хранителя!», то тут же оживают и улыбаются в ответ. Обычные донецкие пацаны, которым пришлось изменить свою жизнь, рисковать каждый день. Очень много молодежи среди ополченцев, совсем юные. Им жить да жить, и пусть Бог бережет их. и всех нас.

Моспино

10 июл, 2014 в 8:02

Три дня давали на эвакуацию из Моспино, поселка под Донецком.

Там у нас дача, уютный небольшой двухэтажный домик. Вчера мама была там — встретила в Моспино двух человек, на дачах — ни одного.

Сегодня трехдневный срок заканчивается. А судя по вчерашним сводкам, укры подтянули тяжелую технику и за судьбу Моспино после боев трудно поручиться…

Другой такой домик мы не купим и не построим, этот нам был когда-то почти подарен за несколько сотен долларов.

Там огромные звезды, как в планетарии. Видны падающие звездочки — кометы. Можно загадывать желания каждую ночь. Например, чтобы был мир.

И слышно, как проезжают рядом поезда, такой уютный укачивающий шум…

А еще поют птицы, бегают в траве тетеревы и куропатки, пыхтят ежики и ходят стайками коты. А еще там есть гамак и мангал… А из соседней деревни на велосипеде привозят молоко и яйца.

А неподалеку, в паре километров — женский монастырь, в который мы ходим на службу и иногда — остаемся помочь по хозяйству.

Надежда на чудо — а вдруг обойдется? А вдруг мы еще приедем на дачу, посетим монастырь, посидим на склоне холма на закате…

Жизнь кипит

10 июл, 2014 в 23:36

Вроде бы правильно было бы бежать туда, где не стреляют.

Но вот сегодня несколько раз слышала разговоры людей на улицах, рынке, в транспорте… — никто не хочет уезжать. Все хотят помогать, чем могут, ополченцам. Все хотят отстоять свой город и свой край.

Да, и еще — здесь же жизнь кипит, здесь же интересно…

Вот кто уехал — звонят по нескольку раз в день — «что там, как там, что у вас сейчас..» Информационный голод у них там в лагерях и пансионатах.

А мы здесь, нам ни кино, ни аттракционы «веселые горки» не нужны. Ну, как-то странно, что продукты исчезают, что выстрелы все чаще. Но «движуха» ведь…)

Стратегические запасы макарон

15 июл, 2014 в 3:20

Стратегические запасы макарон в процессе заготовки. Спасибо Вам за это, друзья!!!!

Сегодня купила пельмени за 5,50 грн. — 400 грамм. Написано, что из мяса без сои. Не пойму ничего, что за странные цены — не просрочка, не испорчены.

Похоже, что Варас в Донецк-Сити все-таки уже скоро закрывается, раз товар сбрасывать начали почти даром. Донецк-Сити уже закрылся.

Правда, рис и другие крупы, напротив, подорожали. Потому что именно вокруг них ажиотаж.

Прочла советы — нужно много пластиковой посуды запасать на случай, если не будет воды, и мыть посуду не сможешь. И мешков для мусора и т. д. Посмотрела на цены — ого… купила упаковку тарелок ю штук и 20 стаканчиков и решила, что потом если воды не будет — стаканчики не помогут жить в Донецке.

День был насыщенным.

Много поездок по дикой жаре, а в сумке кроме прочего — куртка, т. к. всю ночь была гроза и похолодало, а днем солнце жгло напалмом.

И зонтик с собой. И еще три больших пакета с вышеуказанной красотой с подсолнечным маслом — тоже пару бутылок припасти считаю нужным.

Еще бабушке кое-что важное купила по уходу. И еще порошка аж два кило на случай, если вода все-таки будет.

Бесстрашная дачница

17 июл, 2014 в 1:34

Мама у меня удивительная. Поехала вчера снова на дачу. Приехала, все в порядке, ничего не рассказывает. Читаю в сети о боях под Моспино. Спрашиваю: «Ты что-то слышала? Рядом бой был.»

Отвечает: «Ну, стреляли там, ну и что???».

«Не боишься?»

«Я? Я вообще ничего не боюсь.»

Достойная дочь своего отца-командира.

Ну и как с такими эвакуироваться?

Бабуля военные склады охраняла с винтовкой в войну и по-еле… Тоже с пониманием отнеслась, когда я поделилась, что не ощущаю страха и спросила — нормально ли это? Бабуля 87 лет отвечает: «А толку бояться?» Как Бог даст, так и будет.

Блокпост

20 июл, 2014 в 16:50

Знакомая моей семьи позвонила и рассказала грустную историю. Она ехала домой мимо украинского блокпоста. Проверяющий парень тихо попросил ее: «Увезите меня, пожалуйста. Я не хочу здесь быть, спасите меня…» Дальше был пост ДНР, но его это не смутило. Он не боялся попасть к ним.

Женщина ответила, что тогда его же сослуживцы откроют огонь вслед и погибнет и она и он сам.

До сих пор переживает, а вдруг бы получилось его вывезти и остаться живой.

Не хотят люди воевать, не хотят убивать и быть убитыми.

Не сидится на диванах…

23 июл, 2014 в 3:26

Адреналин-таки… зависимость у нас. У меня. У Донецка. У Донбасса.

И у Украины еще с майдана.

Или действие и риск. Или депрессия и уныние.

Плохой из меня диванный воин, если не совмещать… депрессивный.

Холмогоров и то забанил на взлете за то, что сам и пишет…

Тишина

25 июл, 2014 в 9:10

Подруга звонит.

— Что в Донецке у нас? Что с Донецком?

— Как, что?

— Включила новости по разным каналам (а у нас только российские теперь) — о нас ничего не говорят. О самолете только сказали. А так будто нас нет и войны нет…

Зашла на рамблер. Обычно там вверху — ссылка на пост о Донбассе. Нет, ничего нет.

Может, я чего-то упустила? Война закончилась? Все хорошо?

На волю Божию

29 июл, 2014 в 0:29

Все происходящее похоже на кино. На фильм о добре и зле, реальный и фантастический одновременно.

Фантастика в головах у людей, смотрящих укртв. Они искренне считают, что ополченцы сами убивают своих жен и детей, а добрые укры и наемники так, погулять вышли. Укров очень жаль, им привили шизофреническое мышление, когда одновременно могут приниматься за правду и норму опровергающие друг друга факты. Их жаль — они помогают врагам Украины еще с осени — захватить ее и сделать колонией. Они губят свои души, убивая не согласных с американской оккупацией Украины.

Очень жаль, что нет оружия. Никакого оружия. Потому что если пришельцы зайдут в наш дом за нами или имуществом — ни мы ни наш дом не должны им достаться. Не для оккупантов мы созидали свои жилища и свои родные города. Не для тупых исполнителей воли колонизаторов.

Они пришли убивать. Они убивают каждый день все новых дончан. Тех, кто остался. Тех, кто не смог покинуть свой дом, своих стариков, своих любимых котов, оставшуюся у кого-то работу…

На руке у многих из нас пояс с молитвами, в Донецке их носят на запястье. На волю Божию отдаем жизни и души свои…

Уроды палят по больницам Донецка

29 июл, 2014 в 13:57

Обстреляли центр города, СБУ, две областные больницы и парк Щербакова. Окна тряслись и звенели. Выстрелов таких сильных и громких еще не было возле нас. Бешеные укры в своем репертуаре — геноцидят по больницам и мирному населению. Придурки и рабы пиндосовские, служат сатане и не понимают своего безумия.

Как вести себя при газовых атаках укротеррористов?

31 июл, 2014 в 20:22

Если убийцы укры В рамках террористической операции взорвут очистные сооружения, то спасаться нужно от хлора. На верхних этажах, избегая низин, подвалов и оврагов.

Если взорвут Стирол, то спасаться нужно от аммиака. На нижних этажах, в подвалах, избегая верхних этажей и возвышенностей.

Если бешеные укры взорвут Стирол и очистные сооружения одновременно, то спасаться нужно…

блин, где взять противогаз… 5 на семью и еще маленькие противогазики и плащики на котиков. И для друзей и лабрадора Бетти — моей любимой подружки.

В гостях

31 июл, 2014 в 21:18

— Ленуся, звонила Анюта, Донецк вроде бы должны вскоре опять обстреливать — центр. Давай ко мне, вместе в подвале будем, если что, прятаться — веселее…

— Да, хорошо, сейчас скажу домашним и приду.

— Ой, подожди, уже началось. Окна звенят.

Телефонная связь исчезла. Видимо, глушат телефоны наводчиков.

Потом — абонент в сети.

— Лен, вроде тихо. И телефон заработал. Правда десять уже почти. Комендантский час у нас во сколько, в одиннадцать? Давай встречу, купим что-нибудь… У нас ночной работает.

По дороге уткнулись в патрульные машины ополченцев. Ну а что, коса, кружевные юбочки, милая улыбка. Улыбнулись, поздоровались и разошлись каждый по своим делам…

О, а давай шампанского, с нового года не пили. Бутылка донецкого — Артемовского на пятерых — совсем не много.

— Давай, наверное, и правда. У меня вот именины недавно были, да и день рожденья не отмечали в этом году. И вообще не понятно, что дальше будет и как. Давай…

Вика, взрослые дети и их друзья из опасных районов, две кошечки. У друга отца ранило осколком во дворе их дома, перебило артерию. Спасли. Теперь живут по друзьям. Родители у одних, он — у других. Как во время войны, той еще войны — бабушка рассказывала.

Как они жили и по шестеро в комнате, и были довольны и приветливы. Главное — живы.

Встретила моя любимица — собака, которая старается быть кошкой, чтобы ее также нежно любили, нянькались и гладили. Она дружит с кошечками, аккуратно облизывает их ушки, ложится лапами кверху как кошечка и следит — так ли лапы держу как она, не… левую согнуть надо. Конфетки любит, «не ради поесть», а чтобы с ней общались, делились, дружили. Подружка моя, спит под столом — голову мне на ноги. «Бэтти, почему ты — нежная девочка, а голос как у мальчика?» РРРРГаавв — ответила Бэтти, пытаясь мяукнуть… огромная малышка с нежной душой.

Иногда заходили в дом послушать новости и снова — «на природу».

…Веранда, сад, тишина. Несколько хлопков и выстрелов, и опять тишина. Даже звезды стали видны в полу-опустевшем городе без огней. Поют цикады и пахнет ночная фиалка.

Какой сейчас Донецк?

5 авг, 2014 β 8:30

Как выглядит Донецк?

Мирный город, только пустой почти, очень необычно пустой, какой-то сказочный даже, как из фэнтэзи. и воздух без машин чище стал, когда ничего не горит.

Машин, людей почти нет, иногда иду одна и никого не вижу минут пять-десять… при том, что живу в центре, где обычно даже давка какая-то на улице, во дворе, машины чуть ли не на крыши друг другу паркуются.

Окна не светятся даже в 10 вечера, одно окно на три дома светилось… можно гулять по проезжей части, спокойно и не страшно гулять и уже в запрещенное время, днровцы рядом с нами расположены, бродят тоже, гуляют, в городе трудно после жары усидеть в душном помещении вечером — очень хочется в прохладу вечера окунуться. А они простые добрые пацаны, смеются, только не пиво, а ситро всякое покупают и пьют.

Десять вечера. Кафе уличное с креслами, которые не занесли внутрь и не было никого… мы с подругой там просто посидели в темноте — интересно..

Вдали какие-то мужики ругаются… Хозяин орет по нарастающей на сотрудника и эхо летит на километр., ох, докричится., перекрестили его и пошли., затих.

Встретили знакомых, друзей подруги, сын которых живет у моей подруги, а они — у других людей. Потому что на Путиловке их дом бомбили и у мужа была повреждена артерия на ноге, но уже все хорошо и гуляют с собачкой по вечерам… Привет своему сыну они передали, улыбнулись и пошли дальше., такая беленькая, аккуратненькая, в кружевном до пят… Ну просто променад дворянский какой-то, а не военный город.

Мимо проехала машинка старенькая советская, на ней написано «Славянская»… Улыбнуло.

Потом проехала БМП или что-то подобное, помахали нам флагом вместо проверок документов… Ну, мы же тоже в длинном в кружевах.

Неприятно как-то, на уровне предчувствия, что будет похоже что-то уже реально неприятное вроде пустых полок, потому что полки полу-пустые и подвоза нет, склады пустые уже. АТБ вчера сеть закрылась.

Ну и банки тоже закрылись потихоньку, а уже похоже что почти все или все., завтра сказали что и Сбербанк России тут закроется (киевская дочка).

Но это пока не удручает… была бы вода и воздух… денег нет, но есть крупа и макароны, кильки в томатах и барбариски..

Спасибо друзьям, помогли сделать вовремя запасы!!!

правда сухарики-батончики дочка «сточила» до «времени Ч», нашла и слопала, и мивину в количестве… штук с друзьями слопала.

Зато какая романтика.

Как я живу… Донецк

10 авг, 2014 в 20:01

Я третий день по Церквям, причем сегодня в районе Пути-ловки, где обстрелы сильные. Молебен перед мироточивой иконой «Умягчение злых сердец» — из России привезли икону, монах из Оп-тиной пустыни Макарий. Сказал, что мы самые русские из русских, нигде в России не видел столько русских, сказал, что шлак уплыл, а металл закалился — в городе остались самые стойкие сильные люди…

Сказал, что был иеромонахом Смоленским и Оптинским, а стал еще и Донецким, и навсегда им будет. Для злых и непонятливых скажу, что не о званиях речь, а о причастности — сам из Смоленска, живет и служит в Оптиной, а теперь душой и с нами.

А еще сегодня День Смоленской Божией Матери, в честь чудесного спасения окруженного когда-то врагами Смоленска. Спаси и нас, грешных. Богородица!

А в Евангелии читали о том, что «растлевающих Храмы Господь растлевает…». Разрушающих Храмы Господь разрушает. Зря они это делали, Храмы наши уничтожали, зря… гнев Господень не за горами…

У иеромонаха Макария именины, пели «Многая лета», подарили крест для крестных ходов деревянный на ручке — красивый такой. Атмосфера была такая, будто в Раю, молебен на улице служили — Храм не достроен, а в вагончике тесно… На траве босиком прямо стояли и пели.

Стою счастливая и вдруг вырвалось: «Какие мы счастливые, что мы в Донецке живем сейчас. Спасибо Тебе Господи»… Люди услышали и стали повторять — да, мы в самом деле очень счастливые люди, это же о нас Сербы сказали «Русь-Матушка проснулась»…

Мы поем, а взрывы грохочут… а мы поем.

Взрывы привычны, но нельзя привыкнуть к ежедневной гибели людей…

Видела сегодня впервые ополченца с Георгиевским Крестом на груди. Вообще, атмосфера какая-то в городе дореволюционная даже… Будто на век назад вернулись.

Мы все понимаем, что… и понимаем… понимаем… Монахи вообще живут с гробом в келии — помни о смерти. Вот и мы такие монахи в чем-то теперь. Все равно раньше или позже. Может и выживем. Но насколько дух сильнее стал.

Кстати, ГАИ нет, а светофоры работают. И что самое странное, на пустых почти улицах транспорт останавливается на красный свет. Раньше не всегда такое было. А теперь я прошла, никого нет — ни машин ни людей, а троллейбус стоит и ждет свой свет.

И машина остановилась, пропустил.

Заметили мы, что люди стали «кучковаться» понемногу. Соседи знакомятся в домах, где вообще не общались раньше, спрашивают что кому нужно, даже некоторые вместе уже начинают есть, пить, проводить вечера… Так и проще и не страшно.

Вокруг моего дома мины летают уже вовсю, грады рядом.

Еще ездила в соседний город Макеевку сегодня по делам после службы, перегрелась сильно… В Макеевке очень много людей и машин, как у нас когда-то… Город пока мирный, слава Богу. Хотя пригороды тоже раскалены… На даче у нас воюют вовсю…

Кстати, АТБ вынужденно открылись — распродают остатки. Ополченцы сказали, что иначе это будет саботажем — продукты есть еще у них на складе, а люди без еды в городе при закрывшихся магазинах. Продавцы рады.

А, еще вчера глянула в окно — полнолуние. И лучи Креста из шара Луны расходятся. Пригляделись — да, Крест на небе.

Донецк глазами женщины. 11 августа

11 авг, 2014 в 14:21

Наша знакомая женщина, Анна, этой ночью осталась без жилья, у нее комната в общежитии на Путиловке. Дом разбомбили, они выжили в подвале. Из подвала и звонила.

Этой ночью из аэропорта били по городу так, что никто из знакомых спать не мог, да и мы не могли. Даже самые бесстрашные не могли — хотя бы потому, что при такой громкости и беруши не помогут, когда стекла дрожат, мобильники зависают, собаки воют, и коты шипят и лезут под кровати…

В итоге вся компания выбралась во дворик, толку на втором хлипком самодельном этаже сидеть, прятаться на первом также нет смысла — дом слабенький… Была пачка сигарет на всех одна, к вечеру закончилась, а когда обстрелы — и не курящие закуривают. Просто сидели. Вика читала псалтырь тихонько…

Только затихло — легли спать — звонит Анна. Только… звонит женщина, у которой дом разбомбили, и беспокоится за нас, как мы под обстрелом. Потом в пять утра — свекровь Вики. Потом — моя мама, которая всю ночь сидела у окна и слушала, откуда взрывы.

— Ну что, ты там еще жива?

— Жива. Это не возле нас, где-то в стороне. Может, возле нашего дома?

— Да, возле дома взрывы совсем рядом были. Иди домой, дочка, я за тебя боюсь…

Вот такой абсурд.

Записки дончанки, вечер, 11 августа

12 авг, 2014 в 0:04

Прогулялась вечером, послушала звуки взрывов и автоматных очередей, стрельнула у ополченца сигарету, это теперь не стыдно — у многих заканчиваются деньги, да и сигарет почти в продаже нет, а курить начали многие…

Покормила уличную кошечку и поставила мисочки пластиковые с водой там-сям — у нас засуха, даже голуби страдают. Весь день собирался дождь, но так и не пошел. А голова болит и давит, как перед грозой.

Взрывы, взрывы, а ополченцы на лавочке с девушками сидят спокойно. Ну, думаю, значит можно не волноваться, раз они спокойны.

Заглянула в так называемое бомбоубежище во дворе. Так и стоит холодильник как в магазинах с мороженым — там лепили раньше пельмени какие-то полуподпольно. Запах сырости, затхлости, холод жуткий после невыносимой жары на улице. Сидит в глубине семейка — совсем старенькая старушка, помоложе пара лет 65, мужик в шапке-ушанке…

Поздоровалась, спросила «чо сидим?».. Они ответили, что зачистка же Донецка идет, Украина объявила. И где они нашли укртв, у меня нет… Какая зачистка? Жалко просто старичков, мерзнуть и вонь нюхать будут сутками…

Постояли пообщались с соседом, с которым не общались много лет. Какие там ссоры межсемейные, все неважно. Те, кто остался в городе, «кучкуются» и сдруживаются, само собой это происходит.

В Ленинском районе водонапорную башню «долбанули» похоже. Не было воды несколько часов, вроде бы только что появилась.

На зелло сказали готовиться к худшему. Собрать рюкзачки с водой-аптечкой, теплую одежду (в подвалах холодно), и т. д. по списку… и быть готовыми… а, еще сказали раздобыть противогазы, или хотя бы аптечные респираторы купить (не повязки, а респираторы), ну-ну.

У сыночка подруги завтра день рождения — 12 лет Ванечке в День Иоанна Воина. Он с сестрой на море, у сестры муж на море работает и есть бесплатное жилье. Маме Ванечки сегодня подарили кота на временно-постоянно «эмигранты» и в нагрузку к коту целых 50 гривен приложили, подарок судьбы.

Заклеила окна крест-накрест неправильным и сильно «пахнущим» скотчем, потому что нужен скотч на тканевой основе, заклеила обычным вонючим канцелярским. Похоже на Вифлеемскую звезду получилось, восьмиконечную.

Записки дончанки, 13 августа

13 авг, 2014 в 17:54

Стояла с женщиной в очереди пять часов… она на Петровке живет… она такое рассказала., спокойно так. Они живут не под звуки взрывов и градов, они живут под снарядами градов. Они убегали после первого раза, а потом вернулись и уже не боятся. Она такая спокойная, веселая по характеру.

Потом ей позвонили с работы: «до вечера газ будет, починим, там только три дома с прорывом трубы, а весь район без газа поэтому, все нормально будет…»

В подвале они живут и выходят между обстрелами, в подвале у них вода, еда, матрацы и даже гитара… знают, сколько минут пауза, выходят соседи и общаются, а паникеров гонят от себя.

Без воды и газа. Вынимая из остатков домов то старуху без головы рук и ног, то отлавливают наводчиков с маячками и бьют дружно.

Стою в очереди. Звонит мне одна знакомая, медсестра в детской поликлинике, опять с истерикой.

«Лена, я боюсь, я все время боюсь. Почему тихо??? Почему не бомбят и не слышно взрывов сегодня? Это же плохо, Лена, это значит, что что-то намечается??? Я боюсь из дома выходить, как стращ-но жить.»

«Ну уезжай, если боишься, у тебя ни кота, ни детей, да и мама в Мариуполе.»

«Не могу уехать, трудовую не могу забрать, сижу и плачу, сижу и боюсь…»

Женщина с Петровки слышит, как я медсестру успокаиваю, которая живет в спокойном пока сравнительно центре города. И говорит мне: «Пошли ее… (далеко-далеко), паникершу эту, только силы забирают такие у нормальных людей…».

Я сказала медсестре, что лучше пусть идет на крестный ход, чем дрожать.

Она — «..это же опа-а-а-сно..»

«Тогда иди в госпиталь — там медсестры нужны».

Она трубку бросила.

Рядом стоял доктор в камуфляже, белом халате и сумке с красным крестом, по телефону обсуждал какие ранения у поступивших… пропустили его.

Знакомая женщина живет в общежитии для беженцев, ее дом на Путиловке на днях разбомбили.

В одной из квартир была собака, хозяева не успели ее забрать, когда «началось»… Собака потом целовала хозяев и плакала… а идти не смогла, лапы слабые. На руках унесли ее в новое пристанище.

У нас шла желтая вода последнюю неделю, сегодня — нет воды.

Записки дончанки, 16 августа

16 авг, 2014 в 15-14

Вчера вечером увидела разбитые укрармией 14 августа, на Спас, дома и дороги с ямами от снарядов на Гладковке. Странное ощущение, — сказали местные жители, — будто частей домов и не было. Куда делись куски? Просто стоит пол-дома, а обломков нет сразу…

Сразу выбежал врач — местный житель и ходил, проверял, кому нужна помощь. «Представляете, я даже молился», — изумленно сказал он. Нуда, «в окопах атеистов нет».

Люди реагируют по-разному. После обстрела женщина с ужасными криками выскочила из дома, села за руль и уехала. Оказалось, что с ней все нормально — кричит от испуга. Еще у одной женщины повредилась барабанная перепонка после взрывов. Прятаться было некогда — пока усадила детей в подвал, пока провели спецоперацию по спуску в подвал упитанной огромной собаки — обстрел закончился. Их дом и соседние — целы. «Наверное, кто-то здесь молится», — сказали соседи.

Один домик, будто Титаник, — дал крен, крыша под наклоном. Бабуля и дедуля вылазили из подвала живые и вроде бы здоровые. Но позже их, как оказалось, увезла скорая и они в больнице. Сказали, что погибла в одном из домов молодая пара, но подтверждений нет — о потерях не сообщают во избежание паники.

Дворец молодежи Юность сильно побит с северной стороны, рядом — в щепки почти разрушенные цветочные ларьки из белого пластика. Белые дощечки повсюду.

Много срезанных стволов и веток деревьев, еще вчера вечером на земле лежало множество проводов — обесточенных очевидно. Сегодня с утра работали мчс-ники и электрики в этом районе.

Сегодня, как и вчера, по нескольку часов не было электричества в центральных районах Донецка. Но все быстро чинят — коммунальные службы и МЧС в городе работают отлично.

Жара невероятная, градусов пятьдесят.

Вчера нас впервые задержали для проверки документов. Поздно шли, рассматривали дома — не наводчицы ли… «Свооии», — расплылась в улыбке девушка, к которой бежали три мужика с автоматами наперевес. Документы с собой, живем рядом — все в порядке. «Извините — служба»… «Да ладно, а мы уже обрадовались, что нас арестуют… наконец-то попали бы в ополчение хоть так, а то не допросишься… Только у вас возникла бы проблема — от нас трудно потом избавиться, мы не уйдем, да и родным придется много заплатить, чтобы приняли нас обратно.

Донецк

20 авг, 2014 в 18:15

Полчаса назад центр обстреляли. Дом на Артема загорелся, высотка возле стадионов. Не знаю ничего. Знаю только, что заезжают диверсионные группы и обстреливают с машин — из люков выдвигается миномет. Окна звенели, двери дрожали, слышен был свист и завывания снарядов…

Дети испуганы, коты похоже нихрена не поняли — бежали на балкон, а не наоборот, метались и заглядывали в глаза «ШО такое?»

Летали в это же время истребители над центром.

Говорят, что в ближайшие три дня город собираются бить «по-черному», к украинскому какому-то празднику.

Утром работали грады, в полдень тоже их было очень слышно в стороне Путиловки.

А вчера на нашей даче было поле боя, две стороны так близко друг к другу, что, кажется, пора им врукопашную сражаться, а не бить тяжелой артиллерией.

Сразу после обстрела дали воду — тоооненькой струйкой.

А техническую воду выдают людям из пожарных машин, видела, как на Гладковке люди тянули в больших пластиковых бутылях и ведрах желтоватую воду, видимо из прудов или Кальмиуса. А у кого фонтаны рядом — проще, хоть они и не работают. Но в них после дождя еще есть вода.

Адреналин

20 авг, 2014 в 18:40

Я поняла, что адреналино-зависимая. Во всяком случае, ныла и жалела себя — раньше, а не теперь. Вообще другая стала, спокойнее намного, чем тяжелее ситуация — тем легче ее переносишь.

Подруга сказала, что после войны многим дончанкам придется заняться парашютным спортом или как она — подводным плаванием, а иначе раскиснем (дорогое правда удовольствие).

Голодающие старики в Донецке

20 авг, 2014 в 19:32

Сегодня мне удалось наконец-то получить помощь, которую прислали мне друзья. Дай им Бог здоровья и благополучия. Не только мне.

Бог видит — кому.

Ушла из банка, устав от очереди. Звонок — «вернитесь, ножа-луйста, кассир вам дважды провела счет и выдала лишние деньги.» А я даже не проверяла, взяла и ушла из этой давки… Вернулась. Да, лишнее, конечно пересчитайте.

Эта ситуация — не случайно. Потому что мои друзья спасли одну бедную, худенькую бабулечку с палочкой. Она стояла, просила в уголочке под деревом помощь и плакала, видно что стесняется. Я на днях как раз прочла, как один ополченец рассказывал, что помогают так «у Вас деньги упали…». Ну, я и повторила. Бабуля — «нет, это Вы дали деньги.» «Нет, это мои друзья Вам дали их».

Отошла немного и думаю — разве мне и даже другим, с кем делюсь, помощь нужна так, как этой бабуле? Вернулась пристыженная, что сразу дала двадцатку… Бабушка рассказала, что почта закрыта, пенсию второй месяц не получает и голодает, и не знает что делать. А я как раз в очереди узнала, что нужно делать в этом случае, какие документы взять с собой в Ощадбанк для оформления карточки, даже знала, что на завтра нужно записаться для получения… узнала ее фамилию, записала в очередь. В это время женщина, которая бегала домой за помощью бабушке, принесла кулек с едой — хлеб, сыр, виноград, успела. В очереди договорились на завтра, чтобы бабушку пропустили без очереди.

Потом увидела, как она присела на лавочку у остановки и ела хлеб, виноград и сливы, подаренные доброй женщиной. И у нее в глазах была радость и надежда, она уже не плакала.

Вот как Господь управляет. Вот для чего прислали деньги друзья, для чего ошиблась опытная сотрудница банка, вот для чего я узнала, как оформить карточку для получения пенсий, вот для чего шла мимо добрая женщина с малышкой, вот для чего все мы живем…

Ангела Хранителя всем!!!

Донецк, 22 августа

22 авг, 2014 в 18:29

Несколько дней не было воды, на четвертый к вечеру — починили. Тут же, в тот же час (позавчера), «освободители» укры великодурно отстрелялись по нашему району. Их точку погасили злые «террористы», народ ужаснулся действиям террористов, которые мешают нас освобождать. Тишина. Но не стало электричества, укры метко гасят электричество, заодно из любви к истории — разбили, превратив в руины, краеведческий музей, пару заводов, множество домов освобождаемых, детскую площадку… Только что включили электричество. Тут же сообщили, что колонна смерчей и точек-у под желтыми флагами едет к Донецку, видимо хотят поприветствовать гуманитарный конвой. Сказала другу, ответил: «Ой-ой, как же страшно. Напугали волка овцами». «Освободители» прут убивать «освобождаемых», «террористы» им мешают убивать «освобождаемых».

В Донецке готовятся праздничные мероприятия к «дню независимости Украины». Только стилистика мероприятий будет несколько отличаться, вернее — очень сильно отличаться.

Донецк, 23 августа. 6 утра. У незалежних новый припадок

23 авг, 2014 в 13:11

У моей тети сегодня выбило взрывной волной все окна. И пробило осколком стену в зале. Покорежило решетки. Кот исчез, но через пять часов вернулся — цел.

При первом звуке взрыва тетя скатилась за кровать, потом отползла в коридор и спряталась в единственное место без окон — в туалет… подвала у них нет.

А в это время рвались и рвались снаряды, разнося в клочья дома, деревья…

Под окнами — убитый мужчина, через дорогу — убитый мужчина, семья окружила, громко плачет сын… Вот так на работу люди вышли…

Перед взрывом за одну-две минуты уехал автобус с шахтерами, который стоял на месте, где теперь воронка от взрыва. Повезло.

Сейчас они с мамой стекла убирают. Окна пластиковые, как их менять? Стеклопакетом? Вот проблема… Стекол в городе нужно очень много, для тех домов и квартир, которые уцелели. Мама нашла у нас в подвале большие куски целлофана плотного, отвезла сестре — сделали «окна»… а скоро холода, целлофан от холода не спасет. Зато жива. Она спокойно убирает стекла, не плачет. У нее был отец шахтер, муж — шахтер, племянники шахтеры… всех их уже нет, они прожили не долго. Семьи шахтеров живут в военном напряжении всегда. Провожают на работу — крестя вслед, встречают как с фронта.

В соседнем доме уничтожена целая квартира — дыра огромная в доме. Вокруг домов бегают журналисты, мчсники…

Эти дома строили пленные немцы вместо разрушенных ими в сороковые. Новые дома взамен этих будут строить доблестные помощники колонизаторов и олигархов — единоукраинцы. Бумеранг вернется, ждите. Не только нашим детям просыпаться под страшный грохот — вам все вернется… и не нойте, когда вашу западенщину зальет очередное наводнение, дончане не будут больше вас отстраивать и спасать, мы будем в этом видеть возмездие.

Боже, спаси людей твоих

23 авг, 2014 в 17:51

Позвонила тетя — нашла на подушке сына осколок сантиментров пять величиной, который влетел в окно, ударил в стену, оставив глубокое отверстие, и отскочил… Мой брат вчера вечером уехал к своей девушке ночевать, а еще накануне спал на этой подушке…

Две недели у него практически надо головой свистели пули — присел и смотрел на них…

Наш друг пять дней назад ехал на велосипеде под Харцизском и попал под сильный обстрел, на него летели хлопья, пепел, вокруг сыпались осколки, а он чудом, будто между капель дождя, проехал невредимым.

У соседа по даче рядом разорвался снаряд сегодня, в нескольких метрах от него. Чудом остался цел…

Боже, береги!

Записки дончанки

28 авг, 2014 в 19:50

Сегодня потеряла сознание после 6 часов безуспешного стояния в очереди в Сбербанке. Третий день подряд — три дня подряд касса закрывается прямо передо мной. Сотрудница впихнула потом в меня таблетки, поили водой — сама не могла держать кружку… Но платеж в виде исключения после двух не предложили провести… Кто-то из друзей и впервые — мамин брат что-то прислал. Мама говорит, что деньги не стоят моей жизни. Ну а как? В очереди убедилась, что очень многие живут на деньги, которые присылают друзья и знакомые. А количество безденежных в моем окружении растет, мои друзья, как могут, но кормят уже больше десятка человек… Если смогу — пойду в бой завтра.

Сейчас еле доползла до компьютера…

До очереди на запись на гуманитарку добраться не могу уже вторую неделю. А у бабушки заканчиваются памперсы… Да и справку от врача маме не удается взять.

Вчера со мной в очереди подружился парень, который живет на Обжоре на Калиновке. Радовался, что их район не бомбят. Еще балда через правое плечо поплевал и позвонил жене — вывести ребенка, чтобы вместе пойти в Обжору — ему после закрытия удалось выпросить свой платеж, даже макарон в доме не осталось и не у кого занять… Провел меня по пути… Пожелала их семье Ангела-Храните-ля… Не знаю, что с ними, надеюсь что живы. Как раз когда он доехал к своему дому по времени “ разбили этот район. Ранена в квартире дочка лучшей подруги моей мамы — выжила, слава Богу.

«Недо-спасенные» души

31 авг, 2014 в 11:32

Еще недавно я их жалела, прислали, заставили. Пока неувиде-ла сожженную машину, в которой сгорел малыш. Машину не убирают, люди несут к ней много-много игрушек… Моя дочка уже трижды видела горящие машины, проезжая по городу… и сгоревшие тела в них или рядом…

Одна знакомая вчера по телефону выдала очередную тираду о жалости к окруженным украинским военным. Мол, они — души грешные, нераскаянные, убивали мирных людей. И, мол, поэтому их нельзя убивать, а надо чтобы спаслись и жили, пока не раскаются. А не то, мол, в ад попадут. А дончане? Их убивать можно? Оказалось, что можно, потому что мы не виновны и попадем в рай, спасемся. Посидела бы она в подвале или прошлась бы мимо горящей машины… А то просто послать хочется далеко и обидно таких чудо-мыслителей-спасателейнераскаянныхдуш. Проклятые души не раскаются и не спасутся.

А дончане должны жить и наводить порядок на своей земле.

Уход Стрелкова. Тайный смысл.

31 авг, 2014 в 11:50

Ополченцы и вообще люди Донбасса, сознательные люди России — не пешки. А игра уже пошла по своим законам и правилам развития и не всегда возможно удержать контроль, даже если сам придумал и создал персонажей…

Ээх, «лохи мы лохи», как сказала моя подруга, прочтя приведенный ниже текст.

Отвечаю ей — у каждого свой «Солярис» в голове, «лохи» мы по меркам Маммоны разве что…

Библейская история на земном уровне. Приди, спаси… не пришел. На Кресте умирал, а обещанного спасения никто так и не увидел. Танки и самолеты ангелов не прислал, и смерти допустил. Сына убивали — так и не вмешался. Страшная смерть на Кресте. Учеников добивали бывшие «свои же». Зря все было? Нет, не зря. Практичный мытарь и то посмотрел на это, и перестал жизнь свою категорией выгоды измерять, пошел следом, принял добровольно испытания, и без всякого пиара, инета и спутникового ТВ узнал весь мир. И принял.

А чтобы не забывались в материальном слое «океана Солярис» — иногда сюжеты повторяются. Жестко, безжалостно, мучительно. Не пришли, не спасли, не вмешались. Но выбор делает каждый человек каждую минуту своей жизни. Выбирает свой смысл и свое служение.

Кому Мамона важней, а кому сила духа, честь благородная, правда добрая, невзирая на испытания важней то, что Христиане называют Спасением, а атеисты — честью и правдой.

И сейчас все не зря. Даже после осознания подводных камней и игр понимаешь — не зря. Душа закалилась, ценности выбрал, тренировка и испытания пройдены, экзамен сдаешь ежедневно и ежечасно.

У олигархов — любовь к деньгам, у нас — к Небесной России, нездешней, но настоящей Небесной нашей Родине.

Русские идут в Небесный Иерусалим? В Небесную Россию. А здесь мы готовим души к походу.

Спасибо!

31 авг, 2014 в 16:50

Позвонил друг, рассказал, что сына приняли в московский вуз. Сын очень умный, отличник и победитель множества олимпиад, серьезный ответственный парень. Привез сына в Москву, стали оформлять как «иностранного студента», переспросили «откуда вы?». «Из Донецка». Даже не ожидали такой реакции душевной. Им не пришлось ходить по кабинетам и что-то подписывать, их усадили пить чай, пока все оформили сами. Сопроводили в общежитие, прекрасное современное общежитие, похожее на дорогую гостиницу. Расспрашивали, сопереживали. Сынуля без всякого пафоса рассказал, что ночуют они в подвале, что его школу разбили снаряды. Их район в самом деле обстреливали сильнее других, мальчик не преувеличивал.

Потрясло, насколько люди душой с Донбассом, как переживают за нас и желают Победы.

Спасибо, дорогие наши!

Нашествие котов

31 авг, 2014 в 17:11

К моей подруге несколько дней назад пришел котенок-подросток. Рыжий-рыжий, ручной, мурчащий, ласковый. Поел, сидел на ручках.

Еще пришла какая-то бежево-розовая кошка непонятной породы, ангоро-британского вида, скромно поела в сторонке, потом сильно бабахнуло где-то и она убежала.

На другой день пришел рыжий папа рыжего котенка — интеллигентного вида скромняга, поел, очень благодарно помурчал и ушел. Пришел с маленьким рыжиком.

Потом пришел серый кот и жалобно просил кушать.

Под ворота мордочку просунула собака и жалобно скулила, ручная такая собака… Дали ей остатки каши — съела…

Все ручные, все домашние, все ласковые.

Похоже, что они из разбитых или оставленных хозяевами домов, в спешке животных не все забрали, особенно у кого их несколько. Бродят теперь, бедняги, просят приюта. Ждут, когда хозяева вернутся.

Донецк. Битва за аэропорт

31 авг, 2014 в 18:26

Донецк. Тихо. А весь день были слышны хлопки. Но не падения, а взлета.

Наши бьют наемников в аэропорту. Неужели их оттуда вытравят наконец-то… Поляки, чехи, которые жестоко обстреливали город — их эпопея закончена.

Спасибо, ополченцы! С Божьей помощью защищают нас от оккупантов.

Просят помочь выехать из Донецка

1 сент, 2014 в 10:22

Молодая семья просит помощи в переезде в Белгород, девушка беременна и со сломанной ключицей. Проблема в том, что у них пять собак, которых нужно вывозить вместе с собой — лабрадор и 4 небольших по размеру собаки.

Живут в опасном районе Донецка, не самое лучшее место для пребывания беременной.

Если кто-то сможет им помочь выехать — пишите в личку.

ДНР, 1 сентября

1 сент, 2014 в 11:13

Трудно поверить… в Иловайске убито уркрами две трети населения, которое оставалось в городе. ДВЕ ТРЕТИ!!! В основном— пожилые люди…

И мы их отпускаем, всего лишь проведя по площади… А Европа и Америка молчит об убитом населении и вопит о нарушении прав убийц — как же, их посмели провести строем мимо дончан…

Школы решено открыть позже. Вероятно, в октябре, в нашей школе из класса осталась в городе только моя дочка. В параллели — еще одна девочка. Итого — две девочки из четырех переполненных классов. На окраинах детей побольше, чем в центре.

У оставшихся в городе учителей работы хватает — они готовятся к дистанционному обучению, которое займет у учителей намного больше времени, с каждым ребенком придется общаться по скайпу, писать планы и отчеты по другим формам.

К тому же нужно писать планы обучения по новым программам обучения, что хорошо хоть и хлопотно.

Вчера устали сидеть дома и вышли с дочкой погулять в восемь вечера. Прошлись по пустым темным, тихим центральным улицам, и у меня возникло стойкое ощущение, что сейчас — середина ночи. Пришли домой — всего пол-десятого. Только иногда проезжали машины и скорые помощи, вчера — без сирен, тихо…

Ощущаешь себя сталкером.

Точка-У в самом деле была сброшена укркем-то на город, но упала на террикон недалеко от шахты Скочинского, подняв в воздух угольную пыль, ведь терриконы не каменные, они — мягче земли, вот наша «гора» и смягчилаудар ракеты.

Терриконы — это такие донецкие «горы», состоящие из «выработки» — из пустых пород при добыче угля. За тысячелетия они бы спрессовались и стали настоящими горами, почти алмазными.

Но беспокойные люди мешают им сурово стоять и красоваться.

Донецк. По воду-за водой

4 сент, 2014 в 21:23

Сегодня вновь обстреляли Гладковку (поселок возле краеведческого музея), много домов разрушено, горело. Людей жалко…

Задержали знакомого парня, который выехал в строймаркет за город, а обратно на блокпосту не предъявил паспорт, который с собой просто не носит. Отпустили, когда привезли его паспорт из дому.

Паспорт теперь нужно носить с собой постоянно, я каждый раз на въезде город его достаю из сумочки заранее, но у женщин проверяют выборочно.

А недавно где-то в районе Донбасс-Арены или за ней шумело..

Воды по-прежнему нет. Запасы стали несвежими. Котам накипятить придется, хотя они любят свежую из-под крана.

Принесли из фонтана технической воды. Очень даже забавное занятие. Мама потешалась, как я ведро на поясе неумело бросаю, а оно себе плавает сверху… мне даже понравилось. Главное не упустить пояс-»веревочку», а то придется лезть за ведром в грязную водичку — купаться в красноватой воде с водорослями). Пожалела, что у нас нет коромысел., все-таки было бы намного удобнее.

Донецкая быль

12 сент, 2014 в 47ט-

Друг рассказал быль. Правда, по нынешним временам — старую. Еще пару недель назад ехал наш знакомый Ваня из Донецка. Остановили на укр. блокпосту.

Спросили дружелюбно: «— Ну как там обстановочка вообще, проезжал-видел что?»

— Да ниче так. Нормально, спокойно. Проезжал два блокпоста наших — два ваших», — дружелюбно и доверительно ответил Ваня.

— Чего-чего?…

Побили почему-то.

ДАрАгие люди

12 сент, 2014 в 4:40

Уже не раз слышала от людей. Как хорошо стало жить в Донецке, как легко дышать. Как просто и душевно. И как не хочется, чтобы они возвращались…

Эти… «дорогие», «понтовые», эти высокомерные люди… Которые цедят сквозь зубы, смотрят поверх голов, всех меряют «по крутизне», по машинам, капиталам, шубам и мужьям… Они берегут себя, они уехали.

Киев, оставь их себе навеки! Как же без них интересно, уютно, легко!

Посоветуйте

13 сент, 2014 в 11:14

у меня дочка места себе не находит. Школы нет. Хореографическая школа закрылась вообще. Вот кого надо бы вывозить из Донецка, отдать туда, где есть хореография — в пансион какой-нибудь в России, со строгой дисциплиной.

Если кто-то может посоветовать что-то — буду рада. Тем более, что судя по всему — будет новый виток войны и ребенку здесь оставаться нет смысла. Опасно, да и учиться нужно. Применения себе дети не находят здесь. А в 14 лет это тоже опасно, когда делать нечего.

Записки дончанки. 16 сентября

16 сент, 2014 в 19:35

Сегодня утром на «Трудовских» снаряд влетел в автобус. Деталей не знаю, узнала сразу, когда это случилось, когда туда только собирались выехать.

Сегодня много ходила пешком по городу. Прошла мимо «Москвы» (где после была «Терранова»). Иду и понимаю — здесь лежала убитая вдруг женщина, здесь — мужчина…

Жизнь каждого из нас проходит почти так же, как и до войны. Только нашлись люди, которые играют нашими жизнями, будто в жуткую лотерею. Никто из идущих по городу не знает, куда и когда прилетит снаряд-убийца. Смотрю на лица разных-разных людей и понимаю, что каждый из них мне очень дорог. И нарядная женщина, и старушка-абхазка, торгующая аджикой, и околорыночный бродяга-мужичок, который подошел честно просить трояк, чтоб полегчало и сигарету…

Прохожу мимо Грин-Плазы с побитыми окнами… Прохожу мимо Донгорбанка, в котором тоже зияла дыра…

Проехал мимо минивэн полиции ДНР. Возле Донбасс-Паласа — еще две машины полиции. Рядом с полосатыми дубинками стоят «гаишники» — оба в джинсах и одинаковых не военного образца куртках — новая униформа.

С воем сирены на большой скорости проехала скорая помощь. Очередная скорая помощь…

На площади Ленина — очередная съемочная группа, около десяти иностранцев с камерами и штативами. Увидела, что приметили меня и «прицелились» снимать — бестактно надела очки и отвернулась. Достаточно уже видела себя по тв за эти пол-года, хватит…

Зато над главной площадью города вместо украинского флага развевается на ветру знамя, с которого на город взирает лик Иисуса Христа.

Где еще Спас Нерукотворный возвышается над городом? Есть ли еще такой?

Господи, Ты все видишь… Спаси нас!

Музыка ветра и канонады

25 сент, 2014 в 16:15

Как-то подсознательно казалось, что в дождь, ливень, ураган события приостанавливаются, жизнь будто бы замирает, все живое прячется по норкам-укрытиям и вообще спит.

Прошлая ночь — на 24 сентября — была очень странной. Шум, ливень, ураганный ветер. И взрывы, взрывы, канонада… даже свист ветра и ломающихся деревьев не заглушали звуки взрывов. Очень странная и необычная звуковая композиция, такой музыки мы еще не слышали…

Пока не очистить аэропорт от несоблюдающих условия перемирия и не отступивших от города укронаемников — покоя не будет. По-хорошему не уходят. А при запасе воды, еды и подземные коммуникации в аэропорту таковы, что можно пересиживать под землей любые обстрелы спокойно в теплом безопасном месте. Оттуда и обстреливают город украинские террористы.

В настоящее время жителям Киевского района рекомендуется спуститься в укрытия или хотя бы не выходить на улицу. Путиловка, Киевский проспект. Октябрьский, Куйбышевский район, район ЖД, само-собой район аэропорта и прилегающие территории — должны быть особенно осторожны. Не выходите на улицу без крайней нужды.

Если именно сейчас тихо, то это не значит, что предупреждение об опасности можно игнорировать.

Осеннее… Донецк

25 сент, 2014 в 16:54

Почти не появляюсь в ЖЖ. Не было интернета. А потом простудилась, пока стояла в очереди за благотворительностью для мамы и бабушки. Первый день с утра до вечера безрезультатно. На второй день чудом удалось получить пакеты для них. Дойдя домой, поняла, что перемерзла. Лежала дома в полузабытьи, укутанная грелками и котами и слушала ливень и канонаду.

Похолодало, а я легко была одета. Что творится в этой очереди, какая вынужденная давка, люди не могут не пропустить кого-то, ни отступить когда выезжает из ворот машина, толпа колышется и сдавливает. Тест на выживаемость. Маленькие худенькие интеллигентные старушки как тростиночки на ветру стоят за крупой и банкой тушенки сутками.

В первый день люди после закрытия организовали перекличку и впервые очередь для новичков была перенесена на другой день, а не пропала. После переклички рядом стало падать что-то тяжелое, люди стали бежать к подъездам. А одна местная бабулька стала тянуть дверь на себя и закрывать — лазють тут чужие всякие… Это люди рассказали, а я как раз успела уйти на другую улицу — не знаю даже почему ноги потянули на улицу дальше — пройтись по Челюскинцев вдоль трамвайной линии захотелось — ушла подальше от обстрела получается… Ангел-Хранитель, Спасибо в очередной раз!

В результате добились, что на утро было три очереди параллельно. Одна — для «талонщиков» — кто уже второй-третий раз и которые получали всегда первыми заново, а новички — если успеют или останутся пакеты. Вторая — для нас, уцелевших в холоде и давке прошлого дня. Третья — для новичков, занявших очередь ночью.

Дочку спрашивают уехавшие одноклассницы — зачем эта благотворительность, ведь есть магазины???

А ничего, что многие пенсионеры и многодетные матери без пособий и пенсий три месяца?

А я вообще молчу… угораздило же когда-то расписаться… все равно не помогает ничем нам с 9 месяцев ребенка… Лучше бы родила вне брака, а не венчалась-расписывалась… считалась одиночкой, хоть пособия и гуманитарка бы причитались, всю жизнь меня обходят какие-то «детские»-«мамкие» маленькие блага и пособия.

Тетя и кот. Донецк

26 сент, 2014 в 12:00

Моя тетя с котом вернулась в Донецк. Уезжала она после обстрела, когда огромный осколок влетел в стену и отскочил на подушку… Окна выбиты. Закрыты целлофаном и решетками.

Электричество так и не появилось, и вряд ли будет в ближайшее время. Во время ливня целлофан не удержал напор воды и квартиру залило. Также залило соседей на втором — верхнем этаже, и поэтому затопило квартиру снизу…

Холодно, темно. Газа в квартире нет — электропечка теперь не работает, обогреватель не включить.

Вот не стали меня слушать, когда просила не разбирать печь…

Смеялись, что я паникер и никогда уже печки не понадобятся. Зато сделали никому не нужный «евроремонт» с гипсокартоном, который теперь от сырости набух.

Возобновились обстрелы. А у нее единственное место, где нет окон — туалет. Реально при звуках взрывов стоит в туалете с котом в обнимку. «Там же холодно». «Ну и что — холодно во всей квартире.»

А теперь еще не работает мобильная связь.

Мама повезла ей еду и термос с чаем. К нам переселяться она отказывается. Кота бросить боится одного, а к нашей кото-компании в тесную двушку его везти боится — он не привитый, сердитый котяра, а у меня два боевых кота только ждут сражения…

Сидит в холоде и без средств. Да и толку с круп, когда их не сваришь. Будем возить ей еду и уговаривать переехать к нам с котом. Готовимся к кото-битвам и надеемся, что у нас будут зимой топить.

Праздничное утро в Донецке

27 сент, 2014 в 12:51

Куйбышевский и Киевский районы — все в укрытия. По улицам не ходить.

В опасных районах за этим следят патрули, отправляя людей с улиц. Лучше не спорить — ради вашей же безопасности не стоит гулять в местах возможного обстрела из аэропорта.

По сути — в опасных зонах — комендантский не час, а «сейчас».

Хлопки и взрывы периодчески слышны все утро.

Мариуполь завидует обстреливаемому Донецку

30 сент, 2014 в 10:28

Вчера встретилась с давней-давней подругой из Мариуполя.

Общались под грохот взрывов — из аэропорта шел привычный обстрел украми Киевского района.

Под звуки взрывов моя подруга говорила, как в Донецке легко и свободно дышать. Что здесь — свобода и воля. Что здесь можно быть собой.

Рассказывала много ужасных вещей. Как в Мариуполе пропадают люди. Как проходят неожиданные аресты несогласных. Как укры, видимо, из батальона Азов, развлекаются — расстреливая людей. Просто так, не за что — веселятся. Как люди лишний раз стараются не выходить из домов.

Более того, она сказала страшную вещь. Люди ждут, когда ДНР будет освобождать город, даже ПОНИМАЯ, что будут бои, что пострадать могут даже от своих. Люди ПОНИМАЮТ, что могут погибнуть, но они ЖДУТ и они готовы принять ВСЕ, лишь бы город освободили.

Она рассказывала истории из своей жизни, из жизни знакомых и их родственников. Истории страшные и для меня, избалованной дончанки — ужасные. Да, избалованной. Я свободна и не дня не жила под властью чужих. Я Свободна. И поэтому счастлива.

Донецк второго октября. Как это было

5 окт, 2014 в 10:17

Разговаривала с дончанкой, попавшей под обстрел в Амсторе второго октября. Не первый уже обстрел. Ей вообще «везет». В отличие от меня, которую Ангел Хранитель чудом уводит из мест обстрелов как раз перед ними уже не первый раз, она напротив — попадает регулярно в места, где летят снаряды. Она в них молится и считает, что Бог ее для этого и приводит.

Она, мать четверых детей, пошла в очередной раз за покупками, на этот раз за картошкой, с девочкой, которую недавно приютила пятым ребенком в семью. Девочка взята из детдома, приемная мать умерла, отец женился и ребенок оказался не нужен никому — и приемной бабушке. Девочка жила в гараже. Уже месяц она живет на Гладковке, куда привел ее одноклассник.

Начался обстрел. При котором, кстати, погиб известный сотрудник Красного Креста — их офис находился сзади магазина.

Подозреваю, что на этот раз не случайно обстреляли два магазина из единственной торговой сети супермаркетов, оставшейся в огромном Донецке.

Что-то ударило. Магазин и находившихся в нем людей на этот раз не выгнали, а напротив — закрыли внутри. Попросили зайти вглубь, потому что первые снаряды рвались перед магазином и справа от входа. Погибли люди на улице.

Снаряд попал в заднююю часть, где находился склад, в глубине магазина. Людей в панике попросили идти туда. Хотя там рядом уже попал снаряд в крышу здания и было задымление и запах гари.

Люди зашли…

Женщина описала свое состояние. «Было какое-то измененное состояние сознания.» Все вокруг происходило, будто бы в замедленной съемке, растянуто во времени. Мы побрасали тележки и корзинки. Потом пошли их искать. В моей корзинке лежала еще и чья-то бутылка вина. Я стояла и думала, на какую полку должна ее выгрузить. Потом пошла к кассе, в голове было только одно — «ну вот, испортили настроение, не дали выбрать картошку», самым ужасным казалось, что забыла, что еще должна была купить.

Обстрел продолжался, грохот, этот противный дым. Мысли только об одном — нужно купить картошку — детям нечего есть.

Продавщица на кассе вернулась и работала. Но перед нами взмолилась: «Отпустите меня, я не хочу умереть на рабочем месте». Как будто бы умереть на улице — идея лучше. Вот о чем подумалось в этот момент.

Подвала в этом магазине нет. Странная планировка… Чем думали, когда строили. В каждом магазине должен быть подвал — где можно прятаться.

Люди вели себя в основном спокойно. Хотя одна женщина страшно истерично закричала, а кто-то просто… нормальная реакция организма, в принципе, никто не осудил… кто-то сделал лужу…

Двери закрыты, людей не выпускают. Сами же жаловались, что при летнем обстреле этого магазина людей выгнали наружу. Теперь не выгнали. Не выпустили.

Как только затихло, и дверь открылась — побежали домой. В голове только одно — что с детьми, что с детьми…

Бежали мимо Шахтер-Плазы и Юности. По пути увидели дыру в асфальте. Сказали, что это Ураган вошел в землю, но снаряд не разорвался. Зачем-то потрогала еще теплый, почти горячий огромный снаряд, над асфальтом он возвышался на высоту футбольного мяча — все в земле. Снаряд был около двух метров длиной, как можно было судить, заглядывая в его дыру. Диаметр — сантиметров тридцать. Он жутко вонял…

ДНРовцы, как у нас называют ополчение, попросили отойти. Сказали, что ждут саперов. Хотя саперы взрывали снаряд на следующий день.

Пришла домой. Дома испуганные подростки. Обстрел был на этот раз не на других улицах. А возле их дома. Перепуганные дети под взрывами и летящими осколками забежали в дом. Ее дети и их друг, который был в подаренном родителями бронежилете — он теперь в нем все время гуляет. Но от урагана и смерча это бы не спасло, «ведь даже не в каске».

Боже мой, дети должны гулять еще и в касках? Да и каски — ела-бое подспорье при таких орудиях…

Стена возле дома, где стоит столик, за которым они до сих пор.

хоть и осень — часто сидят, вся побита осколками. Окна на удивление целы. Коты тоже. Хотя накануне коты нервничали и пытались сбегать из дома, впервые за лето и осень.

Раньше напротив, во двор сбегались оставшиеся без приюта коты из разбитых домов. Коты еще за сутки ощутили, что сюда прилетят снаряды — это очевидно.

Дети в подвале, коты сбежали. Потом вернулись и коты. Слава Богу — все на этот раз целы.

Стреляли с южной стороны, говорят, что из Еленовки, но Ураганы и Смерчи летят очень, очень далеко… Видимо, мстят за освобожденный аэропорт. Почти освобожденный, учитывая то, что укрвойска стоят рядом — в Авдеевке и продолжают обстреливать город оттуда. Теперь они обстреливают еще и аэропорт, из которого их выбили.

Укрвойска — не точная формулировка. Как назвать наемников из стран НАТО, которое якобы не участвует в войне — мы не знаем. Интервенты? Фашисты? Ведь убивают, при современном уровне артиллерии и наводки, вовсе не ополченцев. Они терроризируют мирных граждан… Всю весну, лето и осень враги живут в катакомбах аэропорта и время от времени постреливают по не убежавшим, не предавшим Родину дончанам…

Кровавое воскресенье 5 октября

6 окт, 2014 в 9:05

Вчера снова был зверский расстрел дончан.

Снова обстреляли Гладковку, Очаковскую…

На Гладковке друзья сидели в подвале вместе с котами, они уже там обжились — читают книги, укутанные в одеяла, там же еда и вода…

Кроме того, туда прорвалась диверсионная группа и была настоящая перестрелка — так называемый уличный бой.

На Очаковской попали в магазин Очаковский, убило входившего в магазин парня, за магазином — были раненые. Приехало две скорые.

Дозвонилась родственница. У них подвала нет. Она видела, как он, простой парень с пятого участка, упал, подкошенный осколком — упал замертво. Она вновь закрылась в самом безопасном месте квартиры — в туалете. Вместе с котом. Ужасно, но там ей практически приходится жить. Стоит и читает молитвослов. Молитвы — бесконечно.

Мама, узнав об обстреле, сразу поехала туда. В свой праздник — день учителя, моя бесстрашная мама поехала с тортиком в гости — поддержать морально свою сестру. Тетя держится, как обычно, спокойно, без истерик и испуга. Все переживают спокойно, потому что «страх не конструктивен, когда от тебя ничего не зависит.»

Тем не менее, мы все-таки отметили праздник, под, увы, привычный грохот…

Когда она ехала обратно, видела горящие дома напротив террикона. А во дворе «Детского мира» снаряды разбили детский садик. Хорошо, что деток там не было — воскресенье.

Новорожденный племянник — в реанимации. Его маму скоро выпишут, и она сможет поехать к своему малышу. Дай Бог, чтобы выжил. Дитя войны — еще в утробе пережил много стрессов, когда дом мамочки разрушили снаряды… Когда чудом выжил его папа… Увы, все это сказалось на здоровье крохи.

Не работал интернет. Мобильная связь тоже последние дни почти не работает — дозвониться можно почти что чудом на минутку.

Добрые души

9 окт, 2014 в 15:47

Вот уже и знакомые люди делятся тем, что известно еще по Славянску.

Когда звонят в киевские банки или фонды, в том числе в пенсионный — то киевляне не могут сдержать злобную радость. Советуют умирать, а не о пенсиях и пособиях думать, готовить гробы, называют трупами…

Еще летом женщина из горисполкома звонила по работе в Киев и услышала такое от киевской коллеги…

Прощание с директором Донбасс-Оперы

10 окт, 2014 в 1:06

Еще раз о замечательном человеке, мудро руководившим самым главным и любимым в моей жизни, и жизни многих дончан театром.

Я давно не посещаю драмтеатр, с тех пор как Марк Бровун ради льгот сделал его украинским национальным и он перестал носить имя Артема, а спектакли все чаще были пошленькими.

Оперный же театр в политику не лез. И всегда выдерживал репертуар и уровень исполнения на самом высочайшем уровне. Кроме того, в театре проводились ежегодные международные фестивали и конкурсы, в том числе и единственный в мире фестиваль детских балетных спектаклей.

Лично для меня до войны наш театр — самая важная часть жизни. Место, в котором я бывала почти каждый день. Знала артистов, преподавателей хореографической школы. Люблю этот мир, люблю проходить за кулисами и видеть репетиции, люблю запах кулис и атмосферу. Это часть моего «я», которая поддерживает на плаву в любое время и при любых событиях.

С октября в театре открыли сезон, хоть труппа стала много меньше по составу… И даже заработала хореографическая школа, хоть и без акомпаниаторов, которых пришлось сократить, и преподавателей-хореографов осталось только двое, потому что классы пришлось объединить — в городе осталось мало учениц, да и спонсорская помощь не та… Сложно все. Но театр и школа пытаются выжить.

Вечная память достойному человеку.

Держись, наш театр, выживи. Ты должен выжить, подняться и сохранить традиции.

***

«Театр осиротел. Мы все осиротели в один миг…» — говорят сегодня в Донбасс Опере, где состоялась панихида по умершему генеральному директору Донецкого театра оперы и балета Василии Ивановиче Рябеньком.

В ночь на 8 октября на 56 году Василий Иванович скоропостижно скончался. «Сердце не выдержало, — со слезами на глазах предполагают в театре. — Он еще вчера был на службе в театре. Но в последнее время у него сильно болело сердце от переживания за все происходящее, за то, что труппа разъехалась».

Несколько дней назад Василий Иванович в своем интервью перед началом первого спектакля нового театрального сезона-2014 с горечью говорил о сгоревшем дотла в результате обстрела Национальной гвардией театральном складе жестких декораций, переживал. Он переживал, что труппа давно не получала заработную плату, что многих ведущих артистов театр может просто не дождаться, они выехали из-за бомбежек за пределы Украины, и сегодня их готовы принять многие ведущие театры России и мира.

«Всемирно известные международные фестивали, культурные проекты, яркие оперные и балетные премьеры, совместные постановки, известные дирижеры, режиссеры, исполнители и музыканты — это 25 лет прославленной истории Донбасс Оперы, истории, которую мы все писали под руководством Василия Ивановича», — вспоминают сотрудники Донбасс Оперы.

Василий Рябенький служил оперному театру в Донецке более 25 лет. При его участии были поставлены самые громкие спектакли, в том числе и знаменитая опера Рихарда Вагнера «Летучий голландец». Летом прошлого года генеральный директор Донбасс Оперы с радостью объявил о начале масштабной реконструкции оперного театра, однако так и не дождался воплощения грандиозного проекта в жизнь.

Со сцены Донбасс Оперы Василия Ивановича Рябенького сегодня провожали сослуживцы, культурные деятели Донбасса, почитатели театра. Под звуки аплодисментов гроб с телом покойного вынесли из стен родного театра, которому он прослужил верой и правдой несколько десятилетий. Похоронен он будет в Сумской области — таким было решение его семьи.

Светлая память.

Наци-гвардейцы расстреляли Василия и Матфея под Красным Лиманом

11 окт, 2014 в 14:21

Кот Василий очень любил лазить по деревьям. Черно-белый веселый котик очень любил жизнь.

А кот Матфей был очень нежным и особенно ласковым. Серенький, дымчатый, глазки с подводкой…

Они еще совсем молоденькие. Были. Им было по годику.

Год назад Матфея, маленького котеночка, сбросили с медленно идущей электрички. А добрая женщина подобрала, выходила и приютила. А крошку-Васю почти в то же время подбросили под дом.

С тех пор малыши жили в доме под Красным Лиманом, дружили, вместе сидели на заборе, выглядывая хозяина.

Сегодня утром хозяин на велосипеде ехал домой и вез среди прочего корм для любимцев Василия и Матфея.

Они встречали его, сидя на заборе. Но, к несчастью, в это время ехали убийцы. На глазах у хозяина их расстреляли.

Привыкшие убивать, вооруженные, жестокие оккупанты расстреляли сегодня утром молодых, веселых малышей.

Нацгвардия убивает тех, кого встречает на пути. Собак и котов они убили без счета…

Так нацисты развлекаются.

Со слезами на глазах хозяин выкопал ямки и похоронил коти-ков-друзей. Добрых, невинных, ласковых.

Говорят, что тому, кто убил кота намеренно, в жизни больше удачи не видать. Только сколько еще живых существ успеют уничтожить нацтвари, пока топчут землю?

Донецк сегодня. 18 октября

18 окт, 2014 в 18:57

Сегодня ездила по делам через весь город. То там то тут взрывы слышны, ближе-дальше. То грады, то минометы. Один раз так близко от центра, что чуть не присела от грохота.

На остановке увидела женщину с тележкой, на которой большая сумка и на поводке крошечная собачка. Женщина сказала, что она с Путиловки, дома горят. Ей выделили место в общежитие в центре и она туда идет. Такая грустная, такая добрая женщина, с такой милой собачкой… Слезы комом к горлу подкатили… Одно дело видеть в сети видео, другое — видеть рядом грустные глаза…

В троллейбусе ехала с мужчиной, который ехал с дачи. Рассказывал по телефону соседке, что у нее дом цел, но дерево срубило осколками. Рассказывал, как соседка пыталась посадить орех, который выбило с корнем из земли… Надеется, что приживется… Как на постах останавливали, дача на территории, занятой украми. Проверяли багажник на разных блокпостах… А там тыквы… просто тыквы…

Как обычно, меня преследуют голодные коты и собаки. Не просто на глаза попадаются, а бегут за мной и просят. То ли у всех просят, то ли котами пахну, то ли чувствуют, что добрая.

Купила колбасы для животных — то там то сям… раздала. Ели с жадностью.

Потом купила бычков в другом месте. Выпросили и ели. Один котик не ел, пушистик — он рыбу не любит, говорят. Хотела селедку домой купить… не… в другой раз, лимит превышен.

Цены выросли, товар в магазинах есть, почти как раньше. Только часть полок пустые. В принципе, все нормально…

Но грустно.

Звонила знакомая. Хотела пойти на Гладковку, проверить, как там мамин дом. Но оттуда раздавались звуки взрывов. Вернулась.

Она живет в Киевском районе. Взрывы совсем рядом. Она не герой — она очень боится. Но не уезжает. Мама уехала на Дальний Восток, и тысяч гривень дорога. У нее денег нет, она медсестра, и им только обещают что-то заплатить. Коллеги писали заявления на материальную помощь, ее не позвали. Она обижена и грустная. Живет одна с маминой кошкой. Как-то выживает. Ну, как большинство дончан. У них не топят. Холодно.

А у нас сегодня затопили. Батареи еле теплые, но все же… Вот это радует. Сегодня есть вода и электричество.

Подруга зовет в гости. Не могу. Мама впервые в этом году отпросилась с ночевкой на дачу. Нужно вскопать огород. Бабушка плачет, она вообще почти все время плачет… Я сижу рядом с ней почти все время, ей так спокойнее.

19 окт, 2014

2:30

Бабушка не дает закрывать форточку. Закрыла все же…Холод-но. И воздух без запаха, но щиплет в носу и горле, будто горечь но без вкуса…

Ощущение легкого отравления. И кружится голова.

Химзавод горит.

Донецк 18 октября…

19 окт, 2014 в 3:15

Мой любимый город в беде… Нас атакуют, мы не наступаем. Отступать нам некуда, невозможно — аэропорт это не пригород — это черта города. Как и другие поселки вокруг — они фактически являются частью города с единой инфраструктурой, из поселков люди ездят на работу «в центр».

Перемирие? Украинцы должны были выйти из города. Они и не думают. Они убивают. А «лидеры» «втупую» говорят о виртуальном мире, виртуальном режиме тишины. Господа, вы бы форумы международные тут и проводили, аче? В городе же мир, спокойствие. А гостиницы мирового уровня еще сохранились, хотя в Шахтер-Плазе стеклышки кое-где заменены чем-то темненьким… мозаика такая. Там чудесный пресс-центр, кругленький, как летающая тарелка. Рядом раздают гуманитарку и толпятся тысячи старушек или тех, кого они просят стоять за себя… интересно же. Там рядом корты с воронками, бассейн без окон. Юность, разбитая через дорогу, в которой, однако, прошел первый спектакль театральной студии 5 этаж. А, еще там рядом воронка от урагана с торчащей основой. Магазинчик с фанерными окнами. И цветочные ларьки… бывшие… до сих пор в них мерзнут в горшках цветы, никто не забирает их спасать из помещения, в котором погибли люди…

Приезжайте, господа эвропейци, посмотрите на результат своего майдарозжига, на прыжки своих выпестованных бандерлогов с гранатой… Полюбуйтесь мирным городом. Он до сих пор очень красив, хоть и изранен.

Расскажите еще нам о перемирии, о режиме тишины. А мы покрутим у виска, пожалеем вас, неадекватов, и порассуждаем о роли «кокса» в мировой истории.

Донецк, 17 октября 2014 г.

19 окт, 2014 в 5:14

Вчера весь день по центральным улицам катались большие и маленькие машинки-пылесосы, на одной даже жовто-блакитную символику не стерли… но такую раньше не видела. Отжали в бою у укропов? Из танка переделали?

Любовались мы, стоя на остановке, на большие машинки с мигалками днем, и видно было, что другие люди тоже таких не встречали досель.

— Ааа, — сказала самая умная, это же она листья убирает… Где проехала — чисто на дороге, а впереди — листья лежат..

— Ага, как же мы не догадались, — удивилась галерка уличного театра.

Прошло секунд десять-пятнадцать, все дружно глянули на дорогу… Листья, еще больше желтых листьев. Желтый пылесосик поехал вниз по проспекту, сделал через сто метров поворот и вернулся… туда же. Листики убирать.

И это все за пять минут, пока мы ждали троллейбус.

Дончане, вы удивительные люди… Грохот то туду-туду-туду, то дым-дым-дым-дым-дым, то бббббаааабах… А вы по кругу ездите — листик же упал оййоо… биида какая, щаас подберем и его)

Картофельная осень

29 окт, 2014 в 14:21

Подскажите, какие еще блюда из картошки можно приготовить? Может у кого-то есть рецепт простого вкусного блюда (без мяса)?

Кажется, я приготовила уже все мыслимое и не мыслимое картофельное этой осенью.

и фри, и драники, и запеченная с салом и укропом, и запеченная как в костре, и тушеная, и обжаренная после варки в спецИЯХ «гриль», и пюре, и картофельные шарики с начинкой из свеклы с перцем, и картофельные палочки из пюре, и запеканка, и перец, фаршированный картофелем с морковкой, и картофельные зразы с тыквенной начинкой, и картофель, ну и винегрет само собой, тушеный с томатами и фасолью и с острыми пряностями… вот еще торт из картофеля можно приготовить, печенье картофельное.

Никогда ее не ела с юности, фигуру берегла. Зато теперь… по два блюда в день… Сама себе удивляюсь, какая у меня кулинарная фантазия.

Увы, я не бот…

29 окт, 2014 в 22:01

Мадам, которая создала репортаж о днепровских убийцах, приехавших в отпуск из Донецкого аэропорта на десять дней, обозвала меня ботом. А упоминание об осколке — выдумкой.

Ну, те, кто меня читает, знают эту историю. И про убитых людей на остановке под окнами, и срубленное дерево перед окном, и выбитые окна, вместо которых теперь целлофан…

И с чего бы мне врать… Брату повезло, что он ночевал не дома, что осколок упал не накануне… Пять на семь… Они его сохранили.

Как сохраняют и дети моей подруги на Гладковки все, прилетевшее к ним во двор и под ворота…

Увы, увы, увы, я не бот. Увы, это правда.

А как бы хотелось, чтобы все это было выдумкой. И чтобы бравые украинцы в самом деле не стреляли по Донецку, чтобы не ранили и не убивали людей, чтобы не разрушали наши дома и школы, больницы…

Господи, эти женщины в самом деле не верят, что их мужчины творят здесь зло… Они просто не могут в это поверить, похоже..

Может быть, они не так и злы? Может быть, они просто не знают правду?

5 ноя, 2014

18:16

Недельное относительное затишье закончилось ночью. А сегодня — Боже, как грохочет… сильней, чем раньше, как-то не по себе… казалось, что это в прошлом. Я даже курить перестала в последнюю неделю — вот как затихло, так сама и тяга исчезла. А теперь вновь хочется… но нету.

Идут серьезные бои.

А ведь в северной части Донецка далеко не все люди смогли бросить дома и выехать… И даже дети на Пути ловке, Октябрьском, Пятом участке, где обстрелы почти постоянно.

А те, кто выехал — оставили, увы, домашних животных во дворах на подкорм соседям…

Об убитых детях и «пиаре» Ахметова

6 ноя, 2014 в 2:25

Погибли дети… ранены дети… ранены взрослые… Дети просто играли в футбол. Хорошие, жизнерадостные, здоровые дети, которые просто жили своей детской жизнью… Как живут дети во Львове, в Киеве, в Нью-Йорке…

Дети «ватников», дети «колорадов», как там нас еще обзывают бездушные…

Всего лишь один из страшных эпизодов страшной войны… Запредельно страшный. Дети должны жить. Дети должны радоваться жизни, у них должно быть будущее. Они должны прожить свою жизнь, пройти ее шаг за шагом, дети — это будущее… У них отняли жизнь, у их родных — надежду и радость…

В Донецке все знают, что Ахметов закончил 63 школу, Октябрьский — это его родной поселок, он из семьи шахтеров. Он не раз в интервью рассказывал, что он и его друг Колесников проводили время на футбольной площадке у школы — они почти все время играли в футбол. На этой самой школьной площадке!

Он на месте старой школы отстроил новую — супер-современ-ную, к тому же там учили игре в футбол. Дом его матери рядом с этой школой.

Деньги меняют людей, но детство остается жить в сердце. Не зря в Донецке относились к местному олигарху более терпимо, чем к другим… что-то человеческое в нем ощущалось, здесь до его кивков в сторону заединой его даже любили.

Не оправдываю Ахметова, даже наоборот, но лично мне сказали сразу после жуткого убийства детей — «сегодня Ахмета в самое сердце ударили».

Так что не нужно думать, что его «заявление» — это стратегия, что это пиар, рассуждать, что Ринат что-то затеял. Ему может быть просто очень больно..

Только вот помощь нужна не только в этот раз, помощь нужна всем пострадавшим детям. И взрослым. Правда, я знаю, что детскому отделению травматологии его фонд помогает.

Я вот уже много часов подряд реву, слезы не прекращаются. Многие дончане сегодня горюют… Мы, конечно, привыкли к горю, даже думали что очерствели, но не настолько.

Я часто бывала на Октябрьском. Рядом с матерью Рината дом моих родственников и домик моей подруги. Весь Донецк теперь — мой домик, весь — в моем сердце, у нас теперь одно, общее, огромное сердце, и ему больно, и к этой боли невозможно привыкнуть…

Боль

6 ноя, 2014 в 7*16

Те дети, которых убило и ранило накануне… они же видели обстрелы, знали что гибнут люди… Взрослые в Донецке понимают и допускают, что могут быть следующими… А тут дети… детям даже в голову не прийдет, что завтра могут оплакивать их…

Я сижу всю ночь в состоянии какого-то жуткого шока…

за пол-года вроде бы нарастила защиты, научилась не думать долго о плохом, радоваться каждому мигу. А тут… что-то сломалось внутри…

Каждый из нас думает, что он-то выживет… ну, даже допуская иное… а потом кто-то из нас погибает… и так уже пол-года.

И конца и края не видно.

А фашизм живет, он даже окреп… и он с новыми силами, обнаглев и одурев — идет на нас.

Сначала мы кричали хором на митингах, взывали, звали на помощь… ждали, надеялись, потом думали что худшего не будет, не может быть., потом снова звали, просили, взывали… почему-то не получилось..

Помню, как говорили, что мы должны выйти все на захват прокуратуры, жд, ога накануне референдума в Крыму, чтобы оттянуть войска к себе, чтобы дать им проголосовать… пошли… кого-то арестовали, на сайте МВД висели фото без масок и в масках, в марлевых повязках или балаклавах… а нас еще и снимало дружественное тв… ну, мы не боялись — скоро ведь и наша очередь, вежливые люди, референдум.

Мы правда были уверены в этом. Теперь все чаще нас упрекают за эти мысли, эту надежду, на нас обижаются и злятся. За то, что мы недовольны тем, что каждый из нас живет под обстрелами и наша психика устала, устала жить и знать, что завтра кто-то из нас погибнет… да, многие из нас не комильфо, особенно те, кто огрубел с оружием в руках, как снайпер Наташа… да, мы не всегда находим нужные слова, чтобы сказать: «да ничего, все хорошо, все нормально, мы согласны…» Мы все чаще не согласны быть следующими, нам все чаще приходит в голову, что мы тоже имеем право ЖИТЬ!!! наши дети должны ЖИТЬ!!! И даже если никого не винишь, кто-то винит нас в настроениях «лалала», а мы даже не слышали этой лалала, а мы не хотим никаких майданов никому, а мы не желаем кому-то беднеть… нет-нет-нет…

Мы просто поняли, что имеем, мы тоже имеем право на жизнь.

И да, никто не виноват. Да, так получилось. Да, мы сильные… должны быть. Какой сильной может быть мать мальчика, убитого вчера? Откуда ей взять силы? Когда-то я писала стихотворение, по-еле Беслана… о том, что поставлю свечу за них, вместо них, вместо матери погибшего в Беслане ребенка, ведь «о чем просить ей, как теперь молиться?», да и как ей вообще жить? их ли винить в недовольстве и обидах? я это понимала… Нас теперь не понимают, увы… на нас злятся… а ведь резерв не безграничен… И надеяться, и верить, и молиться все труднее. Как, как жить матерям погибших детей??? Боже, защити, защити наших детей, только на Тебя уповаем… Подари жизнь нашим детям! Пусть эти маленькие бесланские, луганские, горловские, донецкие мученики будут на Небе в Раю, но не забирай больше никого. Господи, даруй ЖИЗНЬ!!! И Дай нам силы перенести все, что мы уже не в силах перенести сами… Помоги, Дай нам сил.

Прочла в комментариях, как мол допустили, чтобы дети там играли в футбол? Да все расслабились после почти недельного затишья без выстрелов… мы же быстро забываем теперь плохое, чтобы успеть порадоваться каждому доброму мигу, часу, дню… Было тихо и вдруг…

Хотя, да и к взрывам слух привык и реакции почти нет…

Путиловка

8 ноя, 2014 в 7:02

Все детство мы с родителями и друзьями проводили осенние выходные на Путиловке, там прекрасный лес и чистый пруд. Бадминтон, костер, шашлыки, золотые листья, недалеко — парк атракционов, горки и… танцевальная площадка… Родители шли танцевать и брали меня и моих подружек с собой. Время коллективизма… Время надежд…

Стадион с футбольным полем и беговыми дорожками, открытый для всех желающих. Зимой заливали на поле каток… Теннисные корты.

Теперь стараниями Украины: разбитые опустевшие дома и пожарища, свист снарядов и убитые люди.

Что от тебя осталось, моя добрая Путиловка?

Ночь тиха…

12 НОЯ, 2014 В 7:22

Ночь прошла тихо. С семи утра, уже час — грохочет. Как уже обычно во время «перемирия», дрожат стены и звенят заклеенные многоконечными звездами окна. А на улицу из окна строго смотрит Богородица с распростертыми руками — с иконы «Нерушимая стена».

Прилетел голубь, как обычно напоминает, чтобы приготовленный кусок хлеба превратился во вкусные крошки, а внизу ждет стайка… Мои друзья.

14 ноя, 2014

16:33

Жизнь как жизнь, революция как революция, война как война.

Всегда в острые моменты проявляют свои лучшие черты романтики, герои, труженики, молитвенники, благотворители…

В то же время, всегда при кипении пена всплывает на поверхность. Низкие, подлые люди ради наживы, ради возможности проявлять свою жестокость безнаказанно, ради власти, — прилипают к любому движению…

В Донецке это тоже случилось. Только не стоит думать, что грязные людишки решают все. Нет, на любом уровне больше искренних, честных людей. Которые в самом деле — ЛЮДИ. Они вряд ли читают блоги, им некогда. Но в очередной раз их благодарю за поддержку, помощь, защиту.

И всем друзьям — спасибо.

Как выжить?

18 ноя, 2014 в 9*1ט

Вчера массово обналичивали карточки все, у кого они есть. Можно обналичить, предложив оплатить карточкой товар, получив нал. Можно покупать все, что может храниться из еды, сметая с полок консервы и…

Многие уже так живут, без витаминов и белка, без лекарств и моющих… Другим теперь предстоит присоединяться…

Можно ли надышаться впрок? Можно ли запастись на все время? Можно ли долго без яиц и молочного, без овощей жить на запасах круп? Можно ли потом жить без денег совсем, если в транспорте проезд бесплатным не станет, коммунальщики навязчиво напоминают о любой задолженности, а зубной врач, если заболел зуб — это вообще недостижимая мечта. И детям не объяснишь, почему и за что… К обстрелам почти привыкли. Думали, что мы вынужденно — Брест. Оказывается — еще и Ленинград. Блокадный.

У моей подруги небольшая урезанная зарплата все же поступает — на карточку. Друг зарабатывает на биржевых сделках — деньги приходили на карточку. Я зарабатывала в сети на копирайте, пока работала карточка банка и яндекса… Старались как могли заработать, если на месте это проблематично… Через несколько дней финансовые потоки оборвутся… А коммунизма в Донецке нет. Беженцы почти голодают, старики — голодают, кто не может выстоять за ахметовской гуманитаркой — смертники…

Вода

19 ноя, 2014 в 16:21

Жалко, что нет коромысел… Носили с мамой воду сегодня, килограмм пятнадцать веса на себе, пару заходов… Из ларька «Вода Святогорья», отстояв немалую очередь.

Без воды очень неудобно, уже через сутки квартира становится грязной, посуда недомытой, да и запах от сантехники, увы… Летом носили техническую воду из фонтана.

Говорят, что починят не сразу, а если затянется — то и отопления не будет. Хотя уже холодно.

Дай Бог здоровья донецким аварийщикам, этим мужественным людям. В этом году их труд скорее — подвиг. Под обстрелами постоянно что-то чинят, налаживают. Рискуя здоровьем и жизнью. Не всем из них удалось остаться живыми — вечная память тем, кто погиб на трудовом посту.

Дурдом

19 ноя, 2014 в 23:59

Немного морозило с вечера… чуть не уснула, на одеяле клубочком устроилась любимая белая кошь. Проснулась оттого, что кошка на мне подпрыгнула с диким Мяв. Слышу — грохочет за окном. Рядом собачка мирно катает пустую бутылку из-под воды и перекрывает грохот с улицы… Тут же сосед снизу начинает стучать по батарее.

Бегу за щенком по коридору, он с бутылкой в зубах, бутылка волочится по полу и еще громче грохочет. Сосед еще громче стучит по батарее. С улицы сковозь эту какафонию прорывается грохот залпов.

Тут же тускнеют лампы и меееддленно плавно так затухают. Темно… Ищу фонарикили свечку на кухне. В это время еще дважды свет включают и выключают. Пищит бедняга компьютер, перетру-жается… Гавкает щенок. Орут коты. Стучит сосед… Грохочет.

Памяти Марьи Петровны Копаевой

25 ноя, 2014 в 16:49

Только что умерла моя любимая учительница. Спортсменка, преподаватель физкультуры, соседка по даче. На редкость порядочный, благородный, сильный человек. Такие сражались за Родину, такие поднимали целину, такие — никогда не делали никому подлостей, не сплетничали, помогали, терпеливо работали… Спортивная, строгая, но очень-очень добрая и душевная женщина. Такие люди — на вес золота.

К тому же профессионал, серьезный профессионал. Таких учителей среди молодежи почти нет.

Она переживала за происходящее.

На днях неожиданно случился инсульт, она впала в кому. Из комы так и не вышла. Ее любящий, верный муж позвонил нам, сообщил о своей огромной беде.

Мама поедет, поможет подобрать одежду для подруги… В ее любимых спортивных брюках не положено…

Марья Петровна Копаева — вечная память Вам!

Все, кто знает Марью Петровну, пишите в личку. Я скажу, когда ее будут провожать в последний путь.

Мы ее не забудем.

Путешествие по Родине

29 ноя, 2014 в 1:23

Путешествовала по местам боевой славы. Приехала почти ночью. Дорога была интересной, довольно успешной, но утомительной. Впечатлений достаточно. Сил писать нет.

В гостях отказалась купаться — чужой дом и весьма прохладно. Приехала домой: нет воды, геноцидники, подкармливаемые гуманитаркой с подачи добреньких людей, любящих аэропорт особой любовью, — разбили водонапорную башню… Сцуки, что сказать…

В родном городе — скорая, скорая… звуки взрывов ночью — изредка…

В Славянске много военных.

Жители общительные, в глаза практически «зеленым» говорят, что думают. Или мне такие встречались, или их большинство.

— Не знаете, где теперь то-то? — спрашивает прохожий двух парней, провожавших меня на вокзал, просто потому что я из Донецка.

— Спроси у бандеров.

— Да пошли они.

И это при том, что навстречу шел «бандера», только пригнувший голову…

Не заметила агрессии у камуфляжников. Обычные люди. Ситуативно по другую сторону барьера. Можно общаться, можно понять. Пока им не велели «фас».

Может быть, напишу, что хотелось рассказать… Может нет. Подумаю, что стоит, что можно.

Возвратится в Отечество возрожденный Донбасс

30 ноя, 2014 в 12:03

Донбасс устал, но духом он не пал…

Когда песню написали, и не устал еще Донбасс, не успел устать… от войны. И что возрождать придется настолько разбитые города — не знали… но догадывались многие… И скольких из нас за этот год не стало, а сколько — раненых, а сколько людей остались без крова, без милых сердцу памятных вещичек вроде первых рисунков ребенка, фотографий предков… Сколько детей с измененной от ужасов войны психикой…

Вчера, когда что-то сильно падало недалеко, я подумала, что для нас стало привычным, а для жителей Киева или Москвы такой шум ассоциируется с сильной грозой, и что дико именно то, что для нас это уже не дико. И в городе все больше людей, сперва напуганных войной и уехавших. А теперь большинство из них не собирается уезжать, хоть легче не стало, хоть добавилась финансовая блокада. Никто не хочет уезжать из родного города надолго. Потому что Донецк, Донбасс в целом — очень отличаются от других.

Здесь не просто, и люди и характеры не легкие. И работа опасная. И воздух тяжелый. Но сила духа такова, что после Донбасса трудно приспособиться к гламурной бессмыссленности. Трудно там, где нет искренности, грубоватой прямоты. Трудно без стержня, без резкой правды. Побродив по свету — возвращаемся. Принять судьбу вместе со своей Родиной — Донбассом. Мучеников ли, героев ли, оклеветанных ли… Но принять. Не предать. Слиться с городом, историей, республикой. Республикой «Донбасс».

Добровольцы

30 ноя, 2014 в 12:33

Родной, любимый русский дух.

Надежда, подъем, благородство. Все-таки как много зависит от полководца. От Веры, Надежды, от Любви в сердце — любви к Отечеству!

Россия, примет ли нас в объятья или нет, но мы ее приняли в свои сердца. Вернее, мы жили с Россией в сердце всегда, а просто пришло время, когда это стало возможным проявить и доказать своими судьбами…

Бог видит — враги России не Новороссы, как теперь иногда пытаются доказать, и не мы провоцируем, нагнетаем и мешаем, не из-за нас санкции и недостаток излишеств…

Тяжело было слышать неожиданно злое карканье от бывших в начале событий друзей, когда политика изменилась, что «ты — за Новороссию, а я — за Россию», «Россия — не твоя, не смей говорить что она твоя»… — И эта тенденция противопоставлять русских и винить русских, попрекать и шантажировать людей, живущих в огне («будете возникать — не поможем и умрете с голоду») — это всего лишь идеология не русских, а олигархических подстилок, которые и есть враги России, враги Великой России.

Будни

3 дек, 2014 в 22:57

Сегодня знакомый из Беркута сказал, что укры не пропускают и заворачивают от Донецка все машины с продовольствием. Если учесть, что огромная часть нашей территории занята ими, и хранил ища с зерном на той территории… Ленинград фашисты готовят.

Полки в супермаркете сегодня были почти пустые. Спросила сотрудника — несколько дней товар не подвозят. Моей подруге ну очень хотелось уже несколько дней крабовых палочек, хотела еде-лать салат с кукурузой без яиц и с постным майонезом… Обошли несколько магазинов, в маленьком одном нашлась одна маленькая упаковка стограммовая. Пришли к ней домой делать салат — оказались протухшие, запах ужасный…

А подруга даже не запаслась картошкой. Говорит: «вот ты полгода уже говоришь, что нужно запасаться, а пока все относительно нормально и покупаю понемногу, что нужно семье. Ты как всегда преувеличиваешь и все будет в продаже, все скоро наладится.»

Я не спорю, я пессимист. Но в наше время это не так уж плохо, мне вот помогло в ноябре продержаться. Благодаря помош;и я в сентябре купила 50 кг картошки, еще есть. Запасы должны быть, но в ноябре мы консервы съели, когда не было денег.

Пост держать в этом году трудно. Нужно есть то, что есть. Не уверена, что продержусь.

В условиях непрекращающихся стрессов и малом выборе продуктов нельзя отказываться, если тебе предложат курицу или те же макароны подадут со сливочным маслом…

Донецк. Будни

6 дек, 2014 в 23:18

Сегодня была в гостях. Пришел в увольнительную впервые юный ополченец. Впервые увидели его, ранее избалованного домашнего мальчика, интеллектуала и практически аристократа — в военной форме. Пошел Родину защищать, как умеет. Там его знания и ум тоже нужны. Не всем сидеть в окопах, нужны и интеллектуалы. Хотя если придется — готов.

Слава Богу, казарменная жизнь не изменила его суть. Такой же умный, спокойный, рассудительный. Устроили небольшое застолье. Слушали первые впечатления после трехнедельного пребывания в ополчении.

Отношения между ополченцами — доброжелательные, «дедовщины» и «наездов» на молодых нет. Все знают, что за драки и скандалы можно и вылететь. А этого никто не хочет. Пить там нельзя, из увольнительной со следами выпивки — нельзя. Кто не может так — домой.

Надеемся, что скоро война закончится. И наши дети, почти подростки — вернутся домой к мамам, сестрам и невестам. Мы просто их любим и желаем им выжить.

Сегодня встретила ополченца, голубоглазого красавца с синими «очами» и рыжей бородой и нашивкой на рукаве — флагом нашей Новороссии. Он спросил, где Арт-галерея. Был рядом и не нашел. Искал возле памятника Освободителям Донбасса, а нужно было — в самом подножии памятника. Показал в телефоне сообщение от Стрелкова, что туда привезли Тихвинскую икону Божьей Матери. Рассказала, как пройти, перекрестила и пожелала Ангела Хранителя. Береги его Бог!

Когда шла домой, навстречу со стороны аэропорта проехала зеленая машина с красными крестами — такие «скорые» у ополчения.

В сторону аэропорта ехали зеленые фургоны. Увидев, что я тихонько их крещу, водители стали мне приветственно сигналить…

Возле дома встретила нескольких ополченцев, которые шли и обсуждали свои военные дела. Шла через двор — тоже прошел ополченец и почему-то поздоровался.

Весь день — грохот канонады, как привычный фон. Сейчас, когда пишу — гремит особенно сильно.

Когда пришла домой, поняла, что я не встретила вечером ни одного гражданского. Все ополченцы. Все приветствовали. Все — родные.

Мы не начинали эту войну. Мы защищаемся. Мы защищаем свое право быть не чьими-то рабами, а свободными людьми. Право быть русскими. Право Жить.

С нами Бог.

На блокпостах

8 дек, 2014 в 37ט-

Вчера приехала в Донецк девушка из Артемовска, рассказала, что на каждом блокпосту украинском их останавливали и обыскивали всех, в том числе женщин, содержимое сумок и карманов, руки и шею проверяли.

Неделю назад я ехала и цеплялись только выборочно к молодым мужчинам, одному из них устроили довольно долгий допрос — что он собирается делать в Донецке… Но женщин не беспокоили. Правда, отмороженные они какие-то были, даже двери в маршрутке ни на одном блокпосту не сумели закрыть, хлопая даже по три раза. Силачи, однако…

Захарченко вчера по нашему тв-Оплот рассказывал, что украинская сторона в самом деле объявила блокаду, запретив ко ввозу в Донецк медикаменты, продовольствие и ГСМ. Однако, благодаря тому, что на блокпостах ВСУ встречаются нормальные люди, часть машин проезжает в город.

Да, я заметила, что после пустых полок, которые были на днях — вновь появились товары, меньше чем раньше — но есть.

Друг ехал в Донецк и рассказывал, что украинцы очень странно себя ведут на блокпостах. Скачут. От холода может?

Маленькие радости оккупированного городка

8 дек, 2014 в 9:00

Друг приехал в гости из одного маленького городка на Донбассе, который занимает батальон Донбасс и еще какой-то бенин батальон.

Рассказывает о маленьких радостях горожан.

Расклейщики объявлений — свои люди. Повесили на рекламных щитах рекламу батальона Донбасс. Да так, что на другой день она обвисло и частями бумага отвалилась (водой вместо клея приклеили, что ли) и под надписью «Батальон Донбасс» было изображение… Тампакса… Народ доволен.

Другое объявление. Почему-то приклеили два плаката один на другой, не ровно, буквы сдвинулись и выдали что-то невиданное.

На надписи на сине-желтой карточке Приват-банка — «Слава единой Украине!» получилось любимое блогерами словечко «еби-ной»… Дырочку проделали в верхнем плакатике, а снижу как-то ежа-ли-сместили буковки… Народ счастлив.

Изображение флага на весь щит просто кто-то украсил надпиСЬЮ «зае. ало»…

В общем, радостных моментов на оккупированных территориях вполне хватает, главное уметь их замечать.

Накануне Андреева дня

12 дек, 2014 В 21:26

Не ДО ЖЖ стало. Бабушка себя чувствует хуже, стонет, плачет от боли. Ей легче, если поднять ее, чтобы сидела, и держать — сидеть в обнимку, делая одновременно легкий массаж, и днем и ночью.

На улице холодный осенний дождь. Три дня тишины. Подруги сказали, что все не спали или плохо спали этой ночью. Шутят, что без привычных звуков трудно спать. Предложили ставить в записи и перед сном хлопать хлопушки.

Тишина пугает, потому что мы ей не доверяем. Перемирия и затишья не уверяют в окончании войны. По опыту знаем, что после передислокации — обстрелы сильнее. Похоже, летальное вооружение Америка поставляет ВСУ (наемникам в том числе) не для мирной жизни.

Переживаю за друзей, за знакомых, которые в ополчении. За тех ребят, которых каждый день вижу на улицах города. Очень хочется, чтобы они прожили долгую счастливую жизнь. Чтобы все выжили.

в нашем магазинчике возле дома всегда встречаю ополченцев. Вчера — из Спарты — подразделения Мотороллы. На днях — машину с номерным знаком «СОМАЛИ». Стоишь рядом, смотришь в глаза и только просишь про себя Бога их беречь, беречь, сберечь… И Победы!

Вчера пошли на Мариуполь. На самом деле, никакого наступления нет. Скорее, для охраны существующей на данный момент «границы», ведь противник подтягивает все больше тяжелой техники.

Завтра праздник Апостола Андрея Первозванного, который приходил на наши земли. В Соборе выносили мощи Апостола.

Молим о помощи и защите.

Благодарю всех, кто за нас переживает и поддерживает. Всех, кто помогает. Дай Бог здоровья и помощи во всем.

Жизнь и смерть полны абсурда

13 дек, 2014 в 2:59

Какая-то абсурдная новость. В Украине запретили гражданские рейсы в соседних с ДНР областях — Харьковской, Запорожской, Днепропетровской.

После новости о согласии конгресса США на поставки летального оружия Украине можно допустить, что небо нужно для доставки авиатранспортом оружия.

А в Донецком аэропорту другая странная новость. Под белым флагом не просто пропустили еду и медикаменты для укрвоенных, засевших в терминале. Пропустили свежих, неизмученных бойцов по кличке «киборги» — ротацию разрешили провести, чтобы с новыми силами, так сказать. Какой-то театр абсурда. Здороваются, чуть не братаются с Мотороллой, чтобы потом по команде укрначальства друг друга уничтожать. Можно было бы подумать, что постановочная какая-то война получается. Если бы не «Заберите трупы, один прикопан, который был заминирован, другие в холодильниках лежат»… Трупы настоящие.

Ротации, зачем ротации? Одних выпустите, другие пусть домой едут тоже — не впускать. Запретили не впускать. Говорил же Хо-даковский — пускать — украина там взращивает кадры. Украина там на нашей крови донецкой кадры взращивает! А мы помогаем им взращиваться…

Я надеюсь, что я просто не знаю чего-то важного — миру мир всерьез и Новороссии быть!?

Но, возможно, мы стоим на пороге чего-то настолько страшного, что солдатам с обеих сторон время помириться перед… надеюсь, юлькина мечта — атомное оружие не пролетит над закрытыми аэропортами Харькова, Запорожья, Днепропетровска..

Ну, что я могу еще написать, не напишу, еще Стрелков запрещал ругаться, хоть с тех пор все принципы и правила забыты, даже военные правила., идеи и вера где-то притихла как смущающий греко-католических укров наш аргумент…

Гуманитарна

19 дек, 2014 в 3:46

Бываю недалеко от центров выдачи продуктов пенсионерам, инвалидам и многодетным семьям…

Уже два дня нет очередей в пунктах выдачи ахметовской гуманитарки. Думала, что людей внутрь запускают ожидать, но потом поняла, что и не выходит массово народ. Хотя несколько личностей с пакетами за день выходило…

К вечеру узнала, что точно не пропустили грузы. Версии разные, но главная — «врагу» должно быть плохо и тяжело. А враг — пенсионеры старше 60 лет (до недавнего — старше 65).

Конвои задерживают на границе с Украиной батальоны и одиозные «депутаты» вроде карьериста Семенченко. Который, кстати, весной ОГА штурмовал и казначейство с Губаревым и его людьми.

Встречала еще одного такого — ходил в разведку от ДНР танки считал в мае, а в конце июня уже в Азове пел свои любимые с армии речевки про Бандеру.

Может, Ахметов возмущен, а, может, и нет… Голодных много тут, очень много, а состояние свое — оно одно, и оно истощается…

Пенсии… пролетая над гнездом…

23 дек, 2014 в 17:30

Быль.

Моим родным пенсии приносил почтальон. Почты закрылись в июле, в августе я три дня стояла в очереди в Ощадбанк, чтобы получить карточки на них. Но нам не повезло, в наш день были только «именные», т. е. получать их можно не сразу, а после того, как отправят данные в Киев, а обратно — карточки с фамилиями. На это ушел месяц.

Те, кто получил на день-два позже простые карточки — успели получить за пару месяцев пенсии.

Немного не успели — перечисление «приостановили», даже за предыдущие месяцы. Мама долго не знала что делать, потом на ТВ ДНР стали прямо советовать оформлять пенсии на территории Украины или занятой войсками ВСУ территории ДНР.

Поехала мама с соседями в один из городков. Простояли в очереди до конца дня — не успели, ночевать негде, зато узнали что на лежачую бабушку нужна доверенность и тогда можно оформить и ее.

Мама оформила доверенность, домой приезжал нотариус. Всего триста гривень.

Знакомые подсказали телефон водителя, который не просто возит — помогает оформить, сам заносит-выносит документы, потом только расписаться зайти нужно. Поехала. Оформила. Доверенность оказалась не нужна.

Ждем…

Новые правила оформления пенсий, нужно прописаться как беженец у кого-то. Т. е. начинай сначала…

Узнали, кто из знакомых может помочь, оформить к себе. Подруга согласилась. Но бабушке в ноябре стало хуже, гангрена на ноге и в общем состояние тяжелое. Требует внимания круглосуточно, не отойти от нее, кричит и стонет. Поэтому поехать никуда не возможно на несколько дней, в общем и не до того и сил нет…

Уже полгода не получали пенсии.

Появилась надежда, что ДНР будет выплачивать пенсии тем, кто денег не получал.

Не тут-то было. Кто оформил пенсии по совету ДНР, но так ничего и не получал — и не получит.

16.12 в ходе рабочей встречи с главой Донецкой горадминистрации И.Мартыновым начальник управления труда и соцвопросов Наталья Кулинич заявила, что возможности получать выплаты и от Украины, и от ДНР не будет: «На данный момент жители города, оформившие свои пенсионные дела на территории Украины, не смогут получить социальную помощь в Донецке. Двойного получения не будет, в ДНР начал свою работу Республиканский Пенсионный фонд».

Русик

23 дек, 2014 в 21:23

Овчарик Русик пристроился вчера в хорошие руки.

Накануне выходили с ним на прогулку, и моя подруга спросила соседей, не нужен ли им щенок, огромный такой щенок. Они сфотографировали его и послали фото своей знакомой. Послушав все это, Русик-Рэксик стал задумчив, перестал кусаться и просился на ручки чаще обычного, уже не слишком помещаясь, не гонял котов, не кусался почти, хоть и зубки режутся… Нежно на плечо положил мордочку и смотрел на меня умными грустными глазками. Он меня успел полюбить, я его тоже.

Днем позвонили в дверь — маленькая девушка с такими же добрыми глазами… Посмотрела на него, признали друг друга, Русик весело прыгал между нами, бегал от нее ко мне и обратно… Она спросила — где поводок. Я удивилась. Как, так сразу? Да, говорит, он мне понравился.

Не могу сказать, что я обрадовалась, хоть выхода нет — овчарка в моей квартире с котами и при всех наших сложностях — не по силам.

Но как же мне с ним нравилось гулять, обратно мы быстро бежали стометровки по несколько раз за прогулку.

Как с ним отвлекаешься от всех проблем!

И бабушку он полюбил — не кусал, а подходил к постели и облизывал-целовал.

Ну, зато у девушки дом в безопасном районе, двор, машина и достаточно денег на нормальное питание и игрушки. Сказала, что жить он будет в коридоре, а не на улице. И выходить во двор, когда захочет, забор высокий и без щелей. Для овчарки это то, что нужно.

Отдала с собой его игрушки: резиновый бублик, недогрызенные старые кожаные перчатки, в лоточек — свежесваренную кашу с куриными шейками и даже немного полюбившегося ему кошачьего корма.

Мне без Русика грустно. Не бегаю, не тренируюсь «на швабре» — он маленький и все свое несет домой, каждый час новая лужица. Если бы на швабру прикрепить утяжелители, то я бы отлично подкачала руки за эти полтора месяца.

Утешает, что недогрызенная обувь вернулась на полочку из коробки на пианино, что коты слезли с комода и стали сначала робко, потом смелее гулять по дому; даже начали ссориться между собой как обычно, чего при собачке не позволяли.

В общем, я хочу дом со двором, поняла сегодня. хочу русика рядом.

Ну, и мужа хорошего, конечно, который всех нас полюбит.

Лексикология

26 дек, 2014 в 5:44

Вот рассуждают обо всех: слил-не слил… словечко прижилось

А есть правильное слово — СДАЛ. Или НЕ СДАЛ?

В полиции ДНР

28 дек, 2014 в 14:36

Побывала на этой неделе несколько раз в районных отделах полиции. Впечатление удивительное. Все, кто встретился — другие. Вообще другие. Это не менты. Они стараются помочь, они не давят. Они не ждут денег. Они подвозят домой, чтобы по мокрому снегу и лужам не пришлось идти…

В Калининском и Киевском отделах полиции ДНР работают не гоблины, как было раньше. Это скорее эльфы. Да, эльфы с автоматами.

Общалась и с начальником полиции Калининского района, который работает давно, но настрой и отношение к людям и у него, как у новых кадров — доброжелательные.

Слишком много риска сейчас, произошел естественный отбор, комформисты и «бизнесмены» уехали.

Очень расположил к себе суровый зам. начальника полиции Киевского района. Честный, резкий, настоящий. И одновременно — добрый, идеалист. Такой себе Глеб Жеглов нашего времени, только молодой.

В кабинетах портреты Путина на фоне Российского флага, флаги ДНР. Одежда простая, свитера и джинсы. Люди новые.

Встретила там людей, которые были на баррикадах ОГА. Самые горячие, идейные, ищущие справедливость в кои-то веки смогли попасть в эту структуру.

Время идеалов. Время идей. Время веры.

Спросила — как долго продержится такая атмосфера, как долго возможно, чтобы новые люди не заматерели и не стали такими, как уехавшие… Ответили — мы постараемся не стать такими — главное чтобы наша Республика выжила. Глаза при этом горят тем же огнем справедливости, как и у ополченцев.

я понимаю, что не везде, не все, не все хороши. Что мне просто повезло. Нет, не просто. Такое подавляющее число доброжелательных, смелых, позитивных людей сразу… в это трудно поверить. Кто их подбирал, как???

Сижу вот изучаю наш новый Кодекс.

А в холле полиции ДНР встречает людей нарядная пушистая елочка, гирлянды, добродушный парень с автоматом и кофейный автомат. Вот так живем.

Новогодние советы. Донецк

31 дек, 2014 в 6:56

Знакомая приехала из Славянска. На блокпосте донецкие ополченцы предупредили — нужно быть осторожными в Новый год. Вероятность штурма.

Город практически окружен, стянуто много тяжелого оружия. Возможность обстрелов города. Желательно не передвигаться по городу без нужды и не отпускать детей. И тревожный рюкзачок забытый собрать…

Донецк. Смерть и жизнь, слезы и праздник, старость и молодость… все рядом

4 янв, 2015 в 22:31

Ночь, у подростка после смерти прабабушки Варвары в день после похорон возник страх темноты, и в ванную боялась зайти и в комнату, где была прабабушка…

Вдруг — грохот… Оой! и чуть не бежать куда-то… Ааа… вдруг привидения…

— Не бойся, деточка, — это не привидения, это просто упало где-то… Ааа. Радостная и бежит на кухню за мандаринкой уже без страха.

Это не преувеличение. Утешили тем, что это взрывы, а не ми-етика… Мы знали, что поможет, потому что сами так воспринимаем.

А после тяжкой смерти старенькой бабули на поминках звучало, что никто не боится погибнуть и умереть молодым, зато они не будут старыми и немощными и прожили только лучшую часть жизни.

Да… Война. Деформация психики.

Бабушка умерла первого, похоронили второго. Никого не звали на кладбище особо, ведь это риск — оно в стороне Путиловки и аэропорта. Много разбитых снарядами оград и могил, покореженных памятников. Очень много свежих новых могил. Теперь они все на одинаковом расстоянии друг от друга, будто солдаты в ряд.

Нам повезло — второго было тихо. Но я шутила, когда туда ехали, что, если что, то зато не нужно будет никуда везти — удобно. А уже через день — четвертого — грохочет и падает, как летом. Может даже громче или ближе, интенсивнее… Не знаю, куда упало, мне некогда было следить за новостями. Но, вероятно, крестов, выстроенных в ряд, на Щегловке прибавится — не дай Господь, конечно…

Стояла в подъезде и слушала взрывы у открытой форточки. Стояла долго и слушала, слушала. Не радостно, не тревожно, не страшно.

— Соскучилась? — спросил все понимающий ополченец.

— Нуу… — нельзя так говорить.

— Понимаю… тебе тоже этих звуков не хватало.

Бабушка умерла первого января днем. Ночью зашли к ней в комнату с дочкиными друзьями и поздравили громко с Новым годом лежащую без движения бабулю, она тихонько дышала с открытым ртом откинув голову, уже не ела два дня, мы уже понимали что она умирает….

«Главное, что она слышит, ее обязательно нужно поздравить». С благодарностью вспоминаю, что не побоялись и не побрезговали подойти к немощной старушке, а даже настояли. Последний Новый Год бабуля встретила под веселый смех молодых голосов рядом с ней. Она до болезни очень любила гостей и веселье, шутки и смех, любила угощать всех и голодными не отпускала даже почтальонов… любила, чтоб полон дом друзей. Спасибо, детки.

Утром прилегли поспать. В два пятнадцать мама будит нас — бабушка только что умерла. Тихо вздохнув, ушла.

Парни зашли и сразу стали помогать, один из них заметил, что согнута нога и аккуратно стал ее выравнивать, подвязали челюсть…

«Молодой и ничего не боишься», — говорю. «Ну, после того, как убирал куски разорванных тел под аэропортом — ничего вообще не боюсь.»

Они делали все, даже напоминали и советовали что делать нам. Разбирали кровати, выносили все из комнаты, помогали убрать, бегали в подвал и столовую относить соки, в магазины, отвозили документы бабушки, бежали в Церковь, на утро ездили за Батюшкой. И еще — не давали нам раскиснуть.

Я не представляю, как бы мы перенесли это испытание без дочкиных друзей. Они пробыли у нас несколько дней. И только сегодня уехали, когда все расставлено, убрано, их неожиданный не к месту вроде громкий смех, а на самом деле — нужный и правильный — оживил нас. Мы же с мамой за последние месяцы были выжаты как лимон, бабушке было так больно, что ее боль разливалась по всему дому и мы очень мучились, не умея помочь ей…

Простите, друзья, что не поздравила с Новым Годом, не поблагодарила вас, не написала ответы на сообщения…

В общем… С Новым Годом!

как-то так…

Мира вам!

Маслята

5 янв, 2015 в 0:21

Друг по телефону как-то говорил, что в лесу собирает маслята, другой работы в Донецке нет. Сегодня узнала, что маслятами называют растяжки. Бывший избалованный мажор стал сапером… Шок.

Затянулось…

8 янв, 2015 в 19:40

Я понимаю, что постепенно одно и то же надоедает… Читать и смотреть надоедает, со стороны. А мы так живем. И почти все просто привыкли, что так мы живем. Живут же в Африке негры, у которых вечно засуха и голод — и ничего, нам спать это не мешает… Ко всему люди привыкают.

Но стучит-то по-прежнему… Сквозь закрытые окна слышно…

Война затянулась. Война странная. Новороссия, которую назвали проектом. Богатая инфраструктура Донбасса почти разрушена. Работы почти нет. Блокада не исчезла — банки закрыты, магазинов мало, многие остались без домов, многие — без здоровья…

И многие думают, что лучше уж пусть куда-то денется этот Донбасс, вообще чтобы не слышать о них… Жить как жилось.

А что там с ними — уже все равно. Привычно.

Но падает и падает… стучит и стучит… И ничего не меняется…

Слава Богу, не все привыкли на самом деле. Не все очерствели. Низкий им поклон!

«Когда они ответят за все это дело? за подлость всю вот эту вот?..»

8 янв, 2015 в 20:38

У моих родственников (где живет свекровь сестры) летом посекло дом осколками и разбило окна…

Потом я их долго не видела, они уехали, и вот на поминках бабушки узнала, что дом разбит и не подлежит восстановлению, после войны будут сносить и строить что-то заново… когда это только — по-еле… в крышу их дома влетел снаряд и пробил пол со второго этажа. Дом был роскошный для конца девяностых, до сих пор помню впечатление от каминного зала и огромных спален, красивой большой кухни… Отмечали праздники, пели караоке, поздравляли племянницу с победой в конкурсе маленьких красавиц, сидели у камина в Рождественские морозы…

Теперь это — руины. Такие как в видео.

Знакомые рассказали о мужике, который «в рубашке родился, а вернее — в бронежилете». Он готовил плов, не было специй. Пошел в магазин. В очереди женщина пропустить вперед попросила — спешила очень. Женщину на выходе убило. Мужик был в шоке. А когда пришел домой, увидел, что кухни нет, в нее попал снаряд.

Дважды мог погибнуть… А женщину очень жалко.

«В составе Украины Донбасс? Это же как можно жить по их законам нацистским? Вы же видите, какие у них законы… И трэба будэ казать! не Михаил а Мыхайло, не Николай а Мыкола… Тьфу, зачем нам это надо…»

11 янв. 2015

12:15

Падает что-то очень тяжелое недалеко от центра… Много раз подряд с неровными по времени промежутками в секундах., не грады

Сирены

12 янв, 2015 в 3:43

Скорые летают, включив сирены. Ночью обычно сирены не включали даже летом, дороги пустые…

Испытания продолжаются

18 янв, 2015 в 1:25

Тут меня уличили во вранье… над ОГА нет Стяга, ОГА… недосмотр. Есть на Беркуте и рядом на Крупской. Врунья значит…

Люди не стояли понуро… Ну, вероятно, просто мерзли. Я стояла понуро, меня не заметили. Враг просто какой-то получаюсь скрытый, да.

Ленин мне не мешает, да. Мы его даже охраняли весной, дежурили в палатках.

Пишу свои ощущения и мысли. Не претендую именоваться репортером. Но и попрекать не надо — не пишите, мол, таких вещей. Может быть, присылать на цензурирование сначала?

Только что что-то упало очень рядом и очень громко. Центральная часть города. Очень сильный взрыв. Даже захотелось спрятаться в коридор, коты побежали за диван прятаться…

В городе артдуэль с полдня примерно. Крестный ход и проповедь отца Макария у ОГА проходили под грохот всевозможных видов взлетающих и падающих снарядов. Кстати, шли по гололеду с иконами и пением молитв не только старушки-девушки и мужчины средних лет, но и около десятка ополченцев.

Еще раз напомню, что над главной площадью развивается стяг с изображением Иисуса Христа. Он же — над ОГА, над соседним зданием Беркута и на библиотеке Крупской. Где еще такой город ветре-тите?

Говорил отец Макарий о необходимости изжить остатки коммунистического мышления, которые довольно сильны в Донецке, и о пророчествах старца кажется Илии Оптинского (уточнили — духовника Патриарха) о том, что пока мы не снесем с главной площади бога коммунистической религии Ленина — война будет продолжаться. Было очень холодно, не все слышно из-за громких взрывов и выстрелов. Одна женщина громко выразила недовольство и ушла… Некоторые стояли с понуренной головой, «некоторых» было не много, но были — вот теперь думаю, что раз я вру, то просто было холодно и поэтому так мне показалось, было очень холодно — там сквозняк обычный к тому же.

Не все в городе согласны, что все должно принадлежать кучке олигархов, вывозящих все в оффшоры и Англию… знаем ведь, как досталось им богатство. Никто не хочет кровавого передела, и когда сравнивают с 17 годов — не согласны, ситуация иная.

При этом большинство из нас поддерживают почитание Царской семьи и скорбит о Новомучениках, пострадавших от террора. Одно другому не противоречит — воевать за Рината Ахметова никто бы не стал…

Крещенские деньки

21 янв, 2015 в 1:45

Мама говорит с коллегой бывшей по телефону. Жалеет ее, что возле дома той обстрел, зовет к нам, та отказывается.

Мама трое суток была в больнице с сердечным приступом. Сейчас дома.

Уроков не было двадцатого, не будет и завтра. После посмотрят по обстановке.

Говорит, что в школе соединили классы, украинские классы (по одному в параллели) стали русскими, согласие дали все родители. Много учителей уволилилось. Бесплатно работать не хотят. Те, у кого есть мужья и какие-то деньги в семье — решили быть дома. Работают те, кому некуда деться, в надежде, что потом что-то заплатят. В некоторых школах что-то платили, чем вызвана неравномерность в оплате — не поняли. Пособия пенсионарам обещают если не в январе, то в феврале уже платить.

Тетя сидит без отопления, без электричества, газа у них и не было, печку когда-то разобрали ради места на кухне и красивого ремонта… Стекла вставили, но на этот раз сдвинулась рама и холодный воздух с улицы идет. Ветка, Киевский райисполком, где все изрешечено — совсем рядом, и она попрежнему сидит в единственном месте в квартире без окон, закрывает с собой и кота… Тетя никогда не была особой молитвенницей, эти полгода сидит и читает, читает молитвослов под обстрелами… Зовем в гости — дома хочет быть, дочка и сын с семьями выехали из Донецка, она — осталась… Работа у нее любимая, коллектив с юности родной. В больнице санитаркой. Под обстрелами…

На Крещение в город прорывалось много диверсионных групп, с одной из них попали в детское отделение третьей больницы, этот район обстреливался раньше однажды летом, а так на Калиновке было сравнительно спокойно. Это прилегаюш, ий к самому центральному Ворошиловскому район, считается безопасным… Безопасных районов, на самом деле, в Донецке уже нет. Теория вероятности она такая, не точная…

Ахметовскую гуманитарку выдают, очереди на месте… что-то там с записью не понятное, люди стоят вновь на рассвете записываются… Макеевка и прилегающая к Донецку Гвардейка получают в разных районах Донецка.

Встретила девочку, у которой был дом на Спартаке. Они еще с июня выехали оттуда. В спешке оставила девочка золото на видном месте. Приезжали в декабре в начале месяца родственники проведать дом, был цел, и ее золото висит. Дом был цел. В январе части домика не стало, снаряд все-таки попал, разбив чердак и влетев в одну из комнат…

Другая подруга в Крещение поехала проведать свой дом на Октябрьском. Потому что вроде бы затишье было с утра… Полгода кочует из Крыма в разные города, по разным квартирам знакомых и друзей. Кошка и собака на месте, сосед их кормит. Живут люди и под обстрелами…

Знакомая живет тоже в стороне аэропорта, на Партизанском, со Спартака выехали к родне. С ними собака приемная вместо их погибшей от разрыва сердца под обстрелом. С ними черепашки, кошки и шиншилла… Всех их бросить не могут, вот и ездят домой. Проезжая мимо убитых людей уже не раз…

У подруги снесло забор. Забор в метре от окон. Во флигеле выбило стекло. Это уже почти центр.

Храни Бог людей Донбасса! Защити, спаси, укрепи нас, Господи!

Помоги нашим ополченцам выстоять и отогнать от города украинские группировки убийц. Защити наших мужей, братьев, любимых, даже если они нас забыли в пылу войны… мы все равно их ждем и молимся за них.

Храни Господь тех украинцев, что не хотят убивать. Тех, кто в снаряде от Урагана вместо начинки вложил записку «помогли чем смогли, простите нас». Тех, кто не поддается зомбированию, кто против убийств, кто против войны.

22 января

23 янв, 2015 в 5:01

У тети сегодня снаряд во дворе разорвался, весь дом вновь побит осколками… Задолбало уже стекла менять…

Телевизора нет у нее, как и света, телефон на работе заряжает. Мама громко включает телевизор, и тетя слушает новости ДНР по телефону… Только слышно ей плохо — взрывы мешают слушать…

В травматологии Донецка

23 янв, 2015 в 9:28

Была в травматологии… Видела раненых… Слов нет… Ни одно видео не передает… Описывать не стану, скажу только, что губы у меня дрожали, а слезы были близко.

Преклоняюсь перед санитарками, медсестрами, врачами…

Там все жестко… Там понимаешь, что не просто где-то что-то падает и стреляет… Что у нас война, как в сороковые Отечественная.

Люби его таким, какой он есть

23 янв, 2015 в 20:05

Странная песня… никогда не понимала этой фразы «поплачь о нем, пока он живой..». Зачем плакать, если живой, если — с тобой.

Разве что если мужчины так и «не могут привыкнуть жить без войны», если в любой момент он может уйти воевать… А уходят в ополчение не так, как на войну в сорок первом, с непременным прощанием с любимой на вокзале. Во-первых, уходят тайно в основном, а потом уже любимые узнают, где он… если узнают. А во-вторых, уходят и недалеко в основном, но общаться многие прекращают. Там совсем другая жизнь. Другие события, люди, даже женщины другие.

Вспомнят ли тех, с кем даже не попрощались перед уходом? Да разве это важно, это просто женский эгоизм говорит… Важно только одно — чтобы любимые наши выжили. И неважно, к тебе ли вернется или к другой. Лишь бы живой…

Люби его таким, как он есть.

Мужчины учатся защищать родную землю. Их женщины учатся Любить, не думая о себе…

Ночь

28 янв, 2015 в 11:30

По улице танки катаются, как такси. Иногда на поребрики заезжают на поворотах, те — в крошку. Во дворе ополченец припарковался, приехав домой с ночевкой, на чем ездил то и припарковал. Обычное дело.

Возле самой престижной гостиницы города ночью стоят две машины. ООН и ОБСЕ. И все.

Впервые за года полтора попали в кафе — журналисты приглаСИЛИ.

Кто-то поет и танцует. А кто-то ведет разговоры об отличии менталитета дончан от москвичей и от украинцев — это интересно… Кстати, у сотрудников телеканалов нет акцента т. называемого «московского», ровная такая «телеречь» без акцентов…

Грузинский парень сделал замечание парню, который в караоке заказал песню «Океана Эльзы»: «ты что, укроп? мы тут русские люди». Спор утих, когда поняли что не укроп, а москвич и просто музыка нравится.

Ополченцы повсюду. Кто на задание, кто отдыхает. Когда они спят вообще — не понятно.

Донецк

29 янв, 2015 в 9:13

Сегодня видели убитых людей возле Киевского исполкома. После ужасного взрыва посмотрели в окно. Молодой парень под окном лежал лет восемнадцать. Сразу после взрыва… Потом его ополченцы несли.

Сказали, что около пяти убитых за утро там.

Все почти стекла вылетели. Жить там и так почти невозможно. Нет света, газа и воды. И каждый день и миг знаешь, что в тебя целятся…

А ведь не у всех есть возможность переселиться, и ведь это не окраина. Ветка и РИК.

Грохочет

31 янв, 2015 в 19:39

Не знаю, куда упало на этот раз и что разрушено… Но падало только что совсем рядом, по центру бьют. Надеюсь, что люди живы.

С любимыми не расставайтесь…

Будни

5 фев, 2015 в 2:17

Три дня не была в сети. Потому что не было электричества, воды и отопления. Дочка и мама по гостям. Я с котами дома в темноте и холоде сидела и не знала чем заняться — сна не было вообще. И тарелки не помыть — за котами не убрать — не искупаться. Молиться можно — не мешает ничего кроме тягости в душе..

Пока не топят. Но хорошо, что температура около нуля… не вымерзли.

У многих окна вылетают в эти дни. Сегодня вот на Ленинском проспекте многие остались зимой без стекол.

Стреляют. Сильно.

В магазинах полки все пустеют, цены все растут. При дефиците цены растут всегда…

Нет, не голод, если есть на что купить — просто выбор не велик. Человек может обходиться тем, что есть, мы просто избалованы цивилизацией. Хотя витамины нужны, капуста-свекла-мандаринки, лук хотя бы (но детям луком апельсины с яблоками не заменишь).

Спросила вчера, что такое, товар в нашем маленьком мини-маркете возле дома был всегда, теперь почти пусто. Блокада таки есть — на складах нет товара. Такой ответ…

Не сигарет ни пива тоже нет, колы-байкала всяких там, соков почти нет, коньяк самый обычный подорожал в два раза. Хлеб не везде был, но у нас рядом — был и достаточно много даже вечером. Молочного не было, но потом занесли пару ящиков, ура… йогурты-творог нужны… Мяса-колбас не было почти, выпечки местной зато много и кому она нужна пользы никакой..

Женщина с крестного хода напомнила слова Клавдии Шуль-женко: «На войне пой о любви.» И пиши о любви. Вот, написала сегодня пост о любви… Краткой и неудачной, но яркой и запом-пившейся навсегда любви, в которой люди не успели надоесть друг другу, разъехались и потерялись… О любви на войне. А любовь она не всегда идеальная… не всегда верная. Не всегда долгая, не всегда «жили долго и умерли в один день». Ошибки, ссоры, обиды, война, смерть… Но все равно это была любовь…

О демографии

5 фев, 2015 в 5:55

Сколько же будет одиноких женщин на Донбассе… и в Украине.

Молодые и взрослые, почти пожилые мужчины сражаются и погибают… Мирные тоже — больше даже женщины, но..

Какая судьба ждет наших девочек, девушек… Мы остаемся без мужчин. Кого любить, о ком заботиться, от кого ждать этой самой любви, верности-неверности, жизни… ведь жизнь без мужчин пуста и скучна, постная и тусклая какая-то получается жизнь…

Господи… ведь лучшие — сильные, смелые, идейные, самые здоровые, самые мужественные идут на войну… остаются., вижу, какие остаются. Обратный отбор какой-то происходит неестественный. Потом за этими… охота будет среди несчастного женского населения.

А детей от кого рожать? Мы не мусульмане, у нас делиться не принято.

Если честно, то я заметила, что мужчина в гражданском у меня вообще не вызывает интереса, мужественности не вижу., вот такая деформация обитательницы военного города..

Жить, чтобы просто любить…

5 фев, 2015 в 6:13

Вспоминаются все новые и новые моменты… Их было так много… Все было необычным. Совсем не похоже на обычную любовь или дружбу.

Все в Донецке не похоже, не обычно, в экзистенциальных ситуациях (на грани жизни и смерти) проявляется сильнее все. И все в других красках и цветах. Более ярко, более резко, более грубо, и напротив — щемяще, глубоко, искренне, сильно, по-настоящему. И добро и зло, и ненависть и любовь, и обиды и стремление друг к другу — все сильнее.

Кто-то уходит, это стало привычным. Лестница в Небеса находится здесь. Среди разрухи и ада — дорога в Небо. К Богу.

5 фев, 2015

21:59

Сегодня возле подъезда осколок от снаряда нашли очень острый, сантиметров семь длиной, два шириной примерно, тяжелый такой… и кусок металлической обивки с крыши слетел и лежит на асфальте у дома.

Школы

5 фев, 2015 в 22:09

Занятий в школах нет со времени сильных обстрелов на Крещение. Пытались возобновить занятия, но снова укры стали бить по школам…

Дети по телефону, инету или заходя в школу — уточняют задания. Кто учится, кто нет. Не у всех есть возможность. Да и трудно сосредоточится…

Хунта виновата перед нашими детьми, которым не дает возможности не только учиться, но не всем и жизнь оставляет…

Важные гости

9 фев, 2015 в 8:24

Два дня у меня гостили друзья Андрея, двое из которых с ним приехали вместе в Донецк в мае и начинали.

Потом пути разошлись, они ушли в Славянский батальон, он остался. Помянули, после первой рюмки сказали — все, о мертвых много нельзя. Давайте о живых говорить.

Андрей и товарищиехали в фургоне в Донецк за продуктами для отряда. Укропский танк выскочил и расстрелял машину. Они выпрыгнули, их расстреляли. Тела забирать не давали несколько дней. Возможно, кто-то был жив и еще можно было спасти.»

«Едем в автобусе и смотрим все внимательно друг на друга, вглядываясь и запоминая, понимая, что скорее всего вернемся живыми не все.»

«Нельзя во время войны долго страдать и скорбеть о погибших, плакать. Тогда не будет силы жить и бороться дальше.» «Они пришли к нам убивать, но их нельзя ненавидеть. Ненависть ослабляет».

«Если ты хочешь отомстить и ненавидишь, ты уподобишься им, ты верующий человек, нужно следить за своей душой.»

«Можно помочь им предстать перед Богом в бою, но нельзя ненавидеть».

«Это гражданская война, мы — за православие, русскую культуРУ и язык, традиции и историю. Великодушие, честь и достоинство, благородство — это наши сильные стороны, мы не имеем право это терять, обязаны следовать своему пути.»

«Ты не должна себя винить. Просто так вышло, так сложилось. Пришло время уйти им.»

«Если вы поссорились, ты не приехала к нему, значит так было суждено. Обратно скорее всего ехала бы с ними в этой же машине, ведь они ехали в Донецк за продуктами. Раз так вышло — значит тебе рано уходить. Значит так было нужно. Остаться чтобы жить.»

«Ты нужна живым людям здесь, нам нужна, другим нужна. Дочери своей нужна в ее трудном возрасте.» «Нет, мы тебя не возьмем к себе. Он не разрешал, спокойнее чтобы была дома. Значит мы тоже не имеем право тебя взять к нам, девочки не должны быть там, где война. Вы должны быть дома. Нам так спокойнее.»

«Мы понимаем, что мало кто останется живым после войны из нас, скорее всего это будут те, кто придет позже. Поэтому думай о живых, пока они с тобой. А с погибшими потом там встретимся, а пока молитесь о них, женщины, молитесь. И о живых сугубо молитесь.»

А вот тут у всех разная точка зрения оказалась. Мы не сразу поняли друг друга.

Кто-то думает, что лет через двадцать мы станем Россией. Кто-то, что нужно быть отдельной страной — Новой Россией. А кто-то — за то, чтобы не бросать ни Одессу, ни Херсон, ни Харьков, ни даже Киев. Ты не вполне русский человек по духу и культуре, если согласен терять русские земли и оставлять своих людей.»

«Да, Украина должна быть единой, Киев будет с нами. Только это будет совсем другая страна, и название у нее будет другое, это будет русская страна, антифашистская страна.»

Помолитесь, прошу, о здравии воинов

Александра

Александра

Степана

Геннадия

Николая со товарищи Об упокоении воина Андрея

9 фев, 2015

14:28

Иногда я не отвечаю на комментарии или сообщения. Потому что интернет у меня теперь зависающе-плавающий, иногда соизволит работать, иногда час борешься за оживление страницы… потом переписывать ответ или пост надоедает… а на другой день — новые сообщения, информация..

Иногда мигают лампочки, вернее не иногда, а часто. Иногда перезагружается компьютер. Иногда просто нет света час, полдня или три дня… Или свет электричество есть, но у провайдера его нет..

Ну, в общем, простите мою вынужденную невежливость и невнимание, простите, что не пишу комментарии у вас.

А еще просто хочу вас поблагодарить. Вы беспокоитесь за дон-чан, вы поддерживаете нас, помогаете, молитесь, звоните или пишете, беспокоитесь. Вы очень хорошие люди. Не Френды, а ДРУЗЬЯ. Живите счастливо, долго, мира вам!

Мы не знаем, кто из нас выживет. Не забывайте нас.

9 фев, 2015

21:15

— блинолицый сурков прилетел в Минск на переговоры, — ведущая на ртр-24 назвала Донецкая и Луганская республики и исправилась после заминки — то есть ээ области.

— по казенному заводу лупят второй раз второй точкой У. в октябре и феврале. Там склад взрывчатых веществ — город мог взлететь на воздух, так что это не ошибка никакая, это геноцид.

— мальчики на краматорском аэродроме — жалко. Но если оттуда запускают точкиУ по Донецку, то анасзащо классическое получается. да конечно же — вас не за что. вы ж блин подневольные призывники и военные, вы ж не террористы, когда лупите по Донецку, вы же в перемирие и не только убивать вполне право имеете бо вы херои.

— те твари, что писали мне «у ватницы траур», запомните — вы не горцы, жить вам не вечно, и траур вас не обойдет. И вы, укропши, пойдете волонтерить в госпитали и больницы, и у вас еще будут не успевать раненых принимать… детей только ваших жалко будет, мы же не звери.

— вот сообщают, что штаб ато выехал заранее. С аэродрома вывезли заранее ценную авиатехнику. Стреляли с карачуна.

9 фев, 2015

21:59

Те, кто критикует меня, что перестала жалеть укропов, вое-принимают войну как реалити-шоу. А обе стороны — будто компьютерными персонажами. Мол, делай скидку, что война несерьезная какая-то.

А тут война, ребята, а не прогулка. Тут убивают за то, что ты не укроп.

Если вы друзья в самом деле — поймете. Если зрители — мне все равно, что вы обо мне думаете.

Просьба о молитве

11 фев, 2015 в 21:57

Послесловие: Виталия удалось выкупить, он уже в России. Спасибо за молитвы

Просьба к православным верующим помолиться за Виталия. Он не ополченец, а обычный православный человек, живет в Донецке и ходит на Крестные Ходы каждый день. Поехал к родственникам на территорию под ВСУ и его задержали на въезде и забрали в СБУ.

А СБУ это вовсе не интеллигентные офицеры, известны свидетельства избиений и пыток…

Помолитесь о Божьей помощи Виталию.

Я понимаю, что просьб о молитвах все больше и больше… О здравии, о помощи. И об упокоении, увы, все больше молитв возносить приходится. Геноцид народа Донбасса продолжается.

Опять обстрел под утро после переговоров

12 фев, 2015 в 4:28

6, еще и еще ю… окна трясутся… и еще много

вечером «вагоны падали» — похоже это было САУ.

сейчас наверное минометы крупнокалиберные..

котики — индикатор силы ударов… попрятались как и после точкиУ на днях. Вчера на балкон через форточку выпрыгнули подышать воздухом — бабах услышали и вдвоем одновременно в форточку впрыгнули, глазища дикие… и за диван..

Звуки

13 фев, 2015 в 8:42

Стреляют. Но не падает. Вроде наши, а наши — это правильно, это хорошо. Все дончане слушают — звук отличается. Когда падает — потом гул расходится в стороны по земле будто бы. А емкий звук — рядом стреляют. Наши.

Правда, когда стало больше ДРГ по городу, то рядом может что-то стрелять и оно совсем не свое.

шумная ночь

14 фев, 2015 в 1:17

Падает и падает что-то тяжелое. Каждое падение снарядов разрушает или убивает.

Чьи-то дома, чьи-то жизни разве важны для украины? им не привыкать убивать. Им не больно за людей, им все равно.

Письмо

14 фев, 2015 в 3:03

Пришло письмо из России другу. Адрес на штампе — ДНР, Таганрогская область, Шахтерск.

Дошло.

14 фев, 2015

3:59

Три ночи на 14 февраля.

Сейчас вновь начался обстрел Донецка. Пять минут уже лупят.

Наемники с минометами

15 фев, 2015 в 3:49

Судя по разбросу взрывов днем в центре Донецка, можно судить что это была не просто диверсия, а все же охота.

Недавно вы видели запись, как ранен охранник Захарченко у него за спиной.

Позавчера был обстрел вокруг дома «главного», т. е. вокруг дома Александра Захарченко.

А вчера мины падали возле гостиницы на ул. Университетской (это ближе к парку Щербакова) в которой он давал интервью, и на остановке 14 троллейбуса тоже на ул. Университетской — а это очень близко к ОГА — и разлет почти три остановки.

Похоже, что кто-то думает, что убрав Главу ДHP можно сделать Донецк более покорным? Не получится. Укры, да вы молиться на него должны, что он такой согласный и мирный. Сварились бы вы все в котлах, а так кто-то живым и сырым выбирается.

Террористов с минометами, корявых киллеров — вычислить, задержать, не менять и папкам не отдавать…

Погибли три человека. Обычных, возможно аполитичных, и возможно — даже тайно ждущих Украину… Хотя вряд ли еще такие остались.

Вот их в самом деле — «за что»?

15 фев, 2015 в 4:09

Младенцы, рожденные под звук канонады, их сердечко формировалось под взрывы и материнский испуг…

Старики с атеросклерозом, которые не понимают, кто с ними сражается и зачем.

Как жалко зверюшек на нашей территории, вот кто настрадался от войны.

Ежики все эти дачные, куропатки и перепела, полудикие деревенские коты, бывшие домашними, брошеные собаки — тощие и лохматые… голуби, в конце концов, которых обедневшие люди почти не подкармливают нынешней зимой… я тоже так щедро как прошлые годы крупу на балконе не рассыпаю.

Животные зачастую оглушенные — бывают и с признаками контузии… видели и такое — собака лежит на проезжей части и не убегает от машин — так на них взрывы влияют.

Ой, бедняги… они же даже не понимают, что происходит.

Жизнь как чудо

15 фев, 2015 в 5:47

… днем бродила недалеко от мест, где был минометный обстрел, но ниже на улицу-две.

Каждый раз, когда чудом обходишь зону обстрелов или не попадаешь туда, куда собирался — а там обстрел и жертвы, возникает какая-то оторопь — «донецкая рулетка» прокрутилась и выдала для тебя холостой… И как лермонтовский Печорин становишься фаталистом.

Ты жив, щедрый дар Бога еще с тобой, значит, еще время быть здесь, еще не пришло время уходить.

Спасибо Фонду Новороссия

16 фев, 2015 в 23:57

Мне сегодня вручили пакет с гуманитарной помощью от Фонда Новороссия Игоря Стрелкова. Первая лично мне врученная гуманитарка за время войны. Вручила очень приятная девушка, сотрудница Фонда в Донецке.

Спасибо огромное, родные.

Как раз дома выяснилось, что сахар и мыло закончились, а я принесла. Как знали)

Еще в пакете были аспирин-анальгин-никотиновая кислота и даже капли для носа — зимой очень нужная вещь — себе или другим — кому нужно больше (сегодня резко похолодало).

Рыбные консервы мы сразу «освоили», а куриная тушенка пригодится завтра же. Лапша по типу Мивины тоже нужная штука… Две пачки каши и вермишель тоже долго не задержатся в шкафу.

В общем, ничего не будет не съедено (нуда, кроме мыла).

Меня спросили, тяжело ли живем, я сказала, что нет. Удивила. Потом дошло, что спрашивают о материальном. А, нуда, тяжело наверное, в смысле нет того и этого… Просто не ходишь же каждый день с мыслью — тяжело живем… Как-то интересно все вокруг, и не помнится долго ничего уже… все как-то меняется на ходу, и события и проблемы, и настроение, и ты сам(а)…

Хотят ли русские войны?

20 фев, 2015 в 3:06

Ууу… падает, тяжелое, грохочет размеренными сильными ударами. САУ что ли.

Господи, это же по людям… по нашим людям…

Зачем соглашения, в чем их цель? Все же знали, что после первого «Минска» обстрелы Донецка только усилились. Неужели верили, что будет иначе?

Америка поставляет оружие, натовцев и наемников, НАТО уже угрожает бомбить Донбасс…

Сколько людей уже убито. Сколько еще собираются убить.

Большая, страшная война все ближе.

И нищета уже наступает. «Вторая Пасха — голодная» — похоже, что к Пасхе легче людям здесь не станет.

Все чаще сталкиваюсь с тем, что еще недавно благополучные люди в Донецке остаются совсем без денег. Хорошо, что помогаем друг другу. Поэтому моим друзьям, которые помогали мне, спасибо и от тех, с кем я смогла поделиться.

Вот еще один парень идет в ополчение. Тех, кто еще не пошел, хочется отговорить, и это правильно. Как в монахи — трижды отказывают в постриге, чтобы решение было выверенным. А тут еще круче все — тут на кону не образ жизни, а сама жизнь.

Такое ощущение, что все силы зла восстали и идут на Донбасс. И выхода нет — только сопротивляться. В ополчение идут те, кто в армию не попадал — и им уже не мешает ни плоскостопие, ни плохое зрение, ни артриты или бронхит… Здоровых вообще мало, а окопы здоровья не добавляют. И вовсе не хотим мы войны и наши мужчины вовсе не любят воевать и тем более убивать. Выхода нам другого жизнь не оставляет. Только бороться, не щадя живота своего. Третья Пасха будет победная.

Просто жизнь

20 фев, 2015 в 21:30

Приехала с Октябрьского поселка в стороне аэропорта. На ж.д. троллейбусы не ходят, вышли на 20 больнице, той самой, которую недавно разбили. Раздались два сильные выстрела или взрыва, мы спрятались за остановкой, будто это могло бы спасти. Но это где-то в стороне, просто очень громко слышно в пустом районе. Все помнят, что в остановки целятся. С нами спряталась старушка. Подъехал автобус, бабуля стоит — в автобусе для пенсионеров платный проезд. Буквально затащили ее в автобус, Таня тихонько засунула ей в карман десять гривень. Бабушка всю дорогу благодарила, что ей оплатили проезд… стало очень-очень грустно от этого…

Добрались до жд вокзала. В подземном переходе света нет, в том районе и на Октябрьском электричества нет нигде. И не работают магазины, рынки… Самое многолюдное место города — вокзал — теперь в запустении. В подземном переходе бегают собаки, просят кушать и греются.

Ездили кормить собаку и кошку, которых вынужденно оставили там. Сосед кормил, передавали ему корм и деньги — теперь он с семьей выехал тоже. Кошка Кузя куда-то исчезла, надеемся, что нашла дом в котором живут люди и ее пригрели… Собачка худенькая, а была толстенькая такая… Но веселая. У нее в соседнем дворе большой пес друг. Вместе им веселей, они друг к другу в гости ходят. Хотели закрыть калитку в тот двор — собаки обе стали плакать-гавкать. Открыли — пусть общаются.

Чуть дальше по дороге мастиф с кошкой живут во дворе без хозяев, и им по куску ливерной колбасы кинули. Похоже, что очень голодные.

В городе более-менее тихо, а там рядом аэропорт и слышны выстрелы и взрывы. Обратно тоже шли пешком до жд вокзала.

Вновь встретили собачек, живущих на вокзале, они надеялись, что им еще по кусочку колбаски перепадет, но не дождались.

Хорошо, что я ношу с собой фонарик. В подземном переходе шли в темноте, навстречу шли такие же «фонарики». Таня пела «Богородище Дева радуйся»…

С жд ходит автобус на Смолянку и далее — в центр.

Да, еще хочу попросить верующих помолиться за моих друзей — юного ополченца Андрея, пусть выздоравливает, он очень хороший добрый и отзывчивый человек, и за Александра с товарищами, они сейчас вновь под Дебальцево в окопах. Дай Бог им удачи, здоровья, долгой жизни.

Маленькая донецкая быль

26 фев, 2015 В 12:51

Ополченец после боев под Дебальцево вернулся в Донецк и ехал в маршрутке. Еще в грязной форме, немытый…

С ощущением, что запах лежащих в полях тел въелся в память… есть не хочется, не возможно…

Устал, как же устал… как хочется домой, в родной Славянск. К маме.

Девушка зашла в маршрутку. Водитель ей заботливо — «присаживатесь, сзади свободно место».

Девушка подошла поближе, посмотрела на усталого вида мужчину в «горке» и сказала, брезгливо поморщив носик: «фу, от него воняет… мертвыми».

Сидящая рядом женщина подхватилась и со словами «Ах ты дрянь такая» слегка ударила девушку по щеке…

Ополченцу сказал мужик: «Прости, сынок, эту дуру.»

А водитель на следующей остановке попросил ее выйти из его машины, протянув ей деньги за проезд. Остальные пассажиры дружно поддержали водителя.

Девушка, выходя, обернулась к воину и сказала «Простите».

Это Донецк.

Пятнадцать лет назад. Храм под аэропортом

26 фев, 2015 В 13:25

Когда еще Иверский Храм под аэропортом стоял среди чистого поля и не было там ни кладбища ни монастыря, мы ездили туда на службы к отцу Владиславу, который читал лекции по православию для молодежи университета. Чтобы поддержать его. И молиться в чистом поле в тишине нравилось, атмосфера была удивительная. Летали ласточки и иногда залетали в Храм, казак пытался их выгнать, но они все равно летали под куполом.

Там крестили моего взрослого «крестника», он выбрал имя в честь Архистратига Михаила, который теперь — Небесный Покровитель Республики…

После службы шли через поле и участки огородников к аэропорту к троллейбусной остановке и ехали домой.

Когда я собралась замуж, подруга удивлялась, почему я не хочу там венчаться, в нашем любимом Храме. Да потому, что не хочу венчаться среди могил, а там как раз появились первые — кладбище планировалось для священников, их родни и казачества. Постепенно там вырос женский монастырь, утопавший уже не в цветах, а в могилах, которые протянулись почти до самого аэропорта. А Часовня, в которой я венчалась, разрушена была не войной… Ее сочли не нужной после того, как достроили Собор в центре города. Когда ее разбирали, я плакала… Теперь там ходят люди — аллеи пересекаются крестом как раз на месте бывшей Часовни.

Православные не суеверные, к смерти отношение иное, как к переходу в вечность. Но мне, обычному человеку, все реже хотелось ездить вдаль туда, где могилы простирались все дальше к аэропорту…

Теперь аэропорт стал продолжением кладбища, местом гибе-

ли многих и многих, местом, откуда на город летели снаряды смерти, где до сих пор в развалинах лежат не погребенные тела, не отпетые души.

А вот вид аэропорта даже не сейчас, раньше. Сейчас вряд ли остались памятники в столь большом количестве — трудно будет дон-чанам после войны найти там могилы родных.

Время добрых тетенек

1 мар, 2015 в 21:13

Сейчас пишут, как хорошо и правильно Донбассу быть в Украине и дружить с Украиной. Какие в Украине все хорошие и добрые, сердечные люди. Письма хороших правильных тетенек публикуют, телемосты проводят с «Донецкой областью».

Все хорошо все бы правильно.

Если бы не было понятно, почему сейчас посыпались посты разных, недружественных друг другу блогеров — «заедину», что так будет лучше лишь бы не войны. Телемост Донецк киев сегодня прошел, где добрые тети из Киева говорили в нашу поддержку то, за что без одобрения их бы прямо из студии да в клетку., а так дончане начитаются-наслушаются про хороших сердобольных НЕСКОЛЬКИХ украинок и «решат», что все их полюбили и все снова не небратья, а братья и сестры. И потопают молча куда сказали — в нацистскую украину.

Время добрых писем хороших украинок выбрано оччень стратегически «правильное».

Донецкие зверюшки

3 мар, 2015 в 0:38

У донецких котиков проблемы, в городе почти исчез корм для котов, только Ройал канин продают почти везде — он очень дорогой, а теперь еще цены в два и больше раз за неделю выросли. Тетенька одна хотела купить уличным котикам еды — увидела цены и ушла.

А я нашла для своих питомцев дешевый по нынешним ценам корм на рынке — 65 грн за кг, так себе корм, но едят потихоньку.

А под закрывшимся супермаркетом собачки грустят толпой — их раньше многие там на выходе подкармливали.

Бедные наши зверюшки, людям самим бы выжить — не до них. И бросают при отъездах на улице, и выбрасывают, и из домов разрушенных бродят, и не подкармливают почти.

Молитесь за нас — и за людей и за зверюшек, пусть жизнь наладится.

Кто бы мог подумать

9 мар, 2015 в 20:53

Кто бы мог подумать, когда мы отлынивали от скучной теории и постоянной муштры на НВП, когда ломали ногти, разбирая АК, но радовались походам, игре в казаков и Зарницу, когда играли в войнушки и каждый не хотел быть немцем — по жребию выбирали… Кто бы мог подумать, что все это окажется нужным.

Помню, как дружили с москвичами и взаимно косились друг на друга отдыхающие под Мариуполем западенцы и наши родители (бандеровцами называли их уже тогда и оказались правы — они выбрали за идеал злобного ничтожного убийцу Бандеру).

Двадцать лет назад, двадцать пять. Мы, дети, не понимали, в чем дело. Но чувствовали что одни — свои, а другие — чужие и непонятные.

Но разве кто-то ожидал, что те, другие, так легко отрекутся, согласятся быть колонией одной страны, которой ни до кого нет дела, и до них тоже, и станут удобным оружием в их руках.

Кто бы мог подумать, что бандеровцы реинкарнируют в потомках и будет война, страшная война — на нашей территории. Война против русских там, где их можно достать. И что воевать против русских вынудят не только потомков врагов, но и русских и добродушных малороссов. И что я буду с тревогой звонить родне в Николаев и узнавать, не воюют ли мои племянники и с облегчением вздыхать — они уехали в Россию, чтобы не идти убивать родных людей.

Народный клуб=магазин

12 мар, 2015 в 4:48

В бывшем АТБ на набережной так интересно стало! нынче магазин Народный. Такая атмосфера праздника в магазине и особенно под ним!

На дорогих машинах подъезжают в эконом-магазин с полупустыми полками. Вина там нет — только водка. Паштет стоит 17 гривень. А осенью такой стоил 7. и едут же — экономить. Бензина не жалея.

Потом поняла что дело не в экономии. Во-первых, в городе мало магазинов, тем более работающих после шести вечера. Во-вторых, кафе мало а в клубы ходить опасно для жизни — без преувеличения. Стреляют же…

А народ пивка там купит с закуской и рядом на бордюрах широких тусуется… довольные все такие. Будто в ночном клубе на улице.

Меня собачка со всеми дружит — подходит ко всем погладиться, а перед мужчинами часто пляшет на задних лапках, я временно хозяйка смешной собачки.

Удивило, что мало ополченцев — всего два на весь магазин ходило. У нас возле дома их по вечерам — большинство.

А еще удивило что в окно какой-то странный мужик заглядывал — и что ему нужно? Стоял под окном пока не заметила его… но все равно ушел не сразу — уставился и стоит. Не бомж — скорее наоборот, с выправкой такой..

Про мир. Во время войны

14 мар, 2015 в 18:53

В каждом репортаже о Донбассе практически об одном и том же. Жизнь стала сложнее, товаров меньше, цены очень выросли, денег у населения мало, банки закрыты… Театры работают. Люди живут, как ни в чем не бывало, хоть макароны вместо гречки, лук вместо апельсин, Хортица вместо Парламента и чай вместо Кока-колы, дизайнерские «горки» и «зеленк», а в моде вместо Версаче и Габбаны, а берцы — вместо модельной обуви.

В каждом подъезде по человеку в форме, на лавочках по вечерам обнимаются девочки и мальчики лет 18 в форме, а вместо клубов и кафе — набережная и магазин Народный… правда ситро и дешевый сок какие-то шустрики вывозили тележками и кроме воды «из-под-крана» и донецкого пива «Белый медведь» ничего такого…

Пока пишу, прозвучали два странных взрыва неподалеку. А, может, быть что-то железное с крыши упало? два раза?

Все знают, что в любой момент… начнется. Но относятся к этому с вынужденным фатальным легкомыслием.

Правда вот к фигуре своей я зря отнеслась с фатальным легкомыслием… Макароны все-таки нельзя есть каждый день… Теперь приходится пыхтеть вдоль набережной чуть ли не до Гладковки, чтобы не пугать свои джинсы..

Еще один взрыв неподалеку со стороны Калиновки только что. Кажется, вечер перестает быть томным.

Пойти с гирькой позаниматься еще, что ли.

Сегодня у соседа день рождения. Позвонила — «говори быстро, я работаю»… Ну никакой романтики.

Перемирие нужно охранять.

В Донецке — тишина

16 мар, 2015 в 13:33

Укрсми пишут, что в Донецке сейчас идет бой. Что артиллерия обстреливает аэропорт и в Калининском районе перестрелка.

НЕПРАВДА!!!!!! В Донецке сейчас абсолютная тишина. На редкость тихо. Слышно, как птички щебечут и уточки на набережной покрякивают.

Так что Береза врет, как обычно.

Макеевка. 17 марта. Непонятный движ в центре города

17 мар, 2015 в 22:16

Тетенька идет мимо вразвалочку. Подумаешь, чо такого… как обычно все.

Рядом снайпер лежит целится. Практически у теткиных ног. Другой из трубы целится куда-то стоя.

И все мирно так, спокойно. Броники тоже очень мирно стоят.

Ничего, люди у нас ко всему привыкли, даже не испугались.

Год назад страшно было в ога ночью, когда движуха впервые началась… Мужики срывались на нервы, а наутро — плакали. Сейчас мы какие-то… странные. Не такие как вы в мирных городах. А какие? Да мы уже по сто раз допустили что умерли… такая жизнь после… Живы? Здорово, спасибо и ладно.

Кстати, сегодня годовщина смерти моего отца. 48 лет всего прожил мой папка… с укропами сражался еще в девяностых на укропских митингах. Люди с монопейсами были очень злы на него, сборища им срывал, на трибуну выйдет и давай их учить Родину любить. Русскую. Сепаратистами обзывал, раскольниками Русского Мира. Жаль, не дожил до момента, когда чубатых из Донецка вымели.

Новый порядок ввоза гуманитарных грузов из РФ

25 мар, 2015 в 20:01

На днях вернулись из командировки сотрудницы одного из благотворительных отделов. Им нужно было в Ростове получить груз для детских домов.

Ехали с оптимизмом. Думали, что к вечеру доберутся, переночуют в дешевой гостинице, наутро поедут обратно, сопровождая микроавтобус.

Сначала торг с водителем такси, практичным армянином, который заломил несусветную цену за то, чтобы подвезти в ближайшую гостиницу. Привез. Крошечная комната без окон, грязь, вокруг толпы гастарбайтеров. Дорого. Заплатили ему, чтобы отвез обратно.

Поехали обратно. На вокзале или возле него в ночлежке тетенька выделила комнату, но отказалась выдать чек или другой документ для отчетности. Услышав, что они из Донецка, высказала негативное отношение, как, мол, вы все за год надоели. Помогать вам еще… Хотя о помощи ее не просили. Всего лишь о выполнении служебных обязанностей.

Получив груз, они стояли несколько суток в очереди на границе. Таможенник брезгливо вскрывал коробки с детским питанием и объяснял, что не пропустит — везите обратно. Умоляли, плакали, давили на жалость, только в упор не слыша намеки о способе быстрого решения проблемы… Денег у них не было, командировочные на два дня и все. Чудом удалось выплакать разрешение провезти памперсы, лекарства для малышей. Усталые, измученные, обиженные приехали домой. «Все хотели нажиться, ни одного доброго человека не встретила».

Мы утешали тем, что в сфере обслуживания на доходных местах чаще всего работает определенный типаж людей. И что тут, приехав, в гостинице или такси, на таможне можно было встретить именно таких жадных к наживе и равнодушных людей. А другие есть, много, просто они не там работают, где можно нажиться на приезжих.

А ко мне пришла посылка, которая долго бродила по складам и городам, прежде чем попала во вновь созданную волонтерскую почту. До этого ее успели переполовинить. Перловка — есть, гречки — нет. Макароны — есть, консервированные ананасы, масло, конфеты, много чего еще и коробка с лекарствами — отсутствуют. Но ребята не виноваты, доставили сюда смелые и честные люди, просто посылка добиралась три месяца. Еще и на границе постояли, как теперь водится.

Тут дончане о помощи и голоде спорили…

31 мар, 2015 в 20:23

Не надо клянчить никогда, сами предложат те, кто вас любит или у кого совесть говорящая. И возможность есть.

А если нет еды — будет. А если не будет — нестрашно. И бомбежка — нестрашно, если сразу. И пуля в висок — нестрашно. Лишь бы не выжить потом.

Можно гордо умирать, ничего страшного в смерти вообще нет — все умрем от чего-нибудь.

Я к смерти вообще как-то отношусь, как к освобождению от тягот и проблем.

У меня в роду это уже было — голод, я с рождения знала, что было и как. Никому не рассказывала.

Единственное, за что я Ющенко благодарна была, что увидела в окно процессию, выбежала с маленькой дочкой и прошла по городу со свечами в память об умерших от голода. Да, у них была акция. Но у меня — нет.

И было ощущение, что похоронила и отдала почести тем, кто был просто скинут в яму. Своих прабабушку, прадедушку и их белокурого сына Петю восьми лет, которые умерли от того, чего как бы не было. Их не хоронили, не отпевали, не поминали — в общей яме зарывали — в овраге, как теперь на войне. И камень был, когда с телеги скидывали. Камни потерялись.

И теперь блокада с двух сторон и как бы нет голода. Мне друзья помогли. Я их не просила. Сами предлагали.

Друзья из России-матушки и было дело — из Украины. Когда-то это было для меня единой большой страной. Не понимала только, почему в Умани спрашивали, почему я на русском говорю, а в Москве — почему у меня акцент какой-то киевский.

31 мар, 2013

21:33

Чего я хочу?

Российскую империю. Или СССР. Называйте, как хотите. Только чтобы было.

Подумала, почему украинцы так противоречат сами себе, на уровне раздвоения сознания? Часть — русская, славянская ментальность, которую не вытравить никакими штатовскими киношками и НЛП, никакой идеологией «каждый за себя» — в генах записано, и на подкорке еще с советских правильных мультиков. С веры, бабулей переданной в общем, как — «нужно добрым быть и милостивым». Учиться нужно, думать и читать. Приличия соблюдать. Хранить устои. Русь свою защищать, родину свою — народ свой. Все друг за друга.

И другая часть личности — наносная, чуждая, внушенная. Но жутко активная и навязчивая идеология денег, личного успеха, предательства ради выгоды, культ юности и стыд быть образованным «ботаном», раскованным нужно быть и сексуальн (ой). Каждый за себя. Каждый против другого.

Над всеми жителями бывшего СССР поработали. Но украинцев окучивали особо, еще со времен оранжевой. Потому что Украина — не не Россия, а Россия самая что ни есть. Только в России поляки меньше просидели, позже немцы дошли, американцы разве что Москву окучить успели. Украина ближе к границе, с нее начали захват и уничтожение русского народа.

Отрезанный ломоть. Обезображенный, изуродованный, обесчещенный. Но… Хотелось бы пожалеть, да я не юрасума, я знаю, что такое война с зомби. Их нужно сначала победить. А потом уже расколдовывать.

Весна

28 апр, 2015 в 11:38

Песик в Ясиноватой во дворе, но хозяева тоже во дворе весь день, а будка большая и теплая, гладят, кормят хорошо. Подружился с их сторожевой собакой Люсей уже. Она на цепи, а он свободно бегает. Двор огорожен хорошо. В доме у них кошка и кроликовая такса. Беспокоит, что в Ясиноватой слышны выстрелы и взрывы из Авде-евки.

Подруге всю ночь помогала готовить угощение на работу, у нее был д.р. Обстрелов не было, только два раза что-то падало тяжелое ночью, наверное, на аэропорт — у них дом на Октябрьском под аэропортом.

Утром такси она вызвала, вез таксист, который ездит даже в аэропорт на терминалы и взлетку и на Октябрьский и даже на Спартак и Веселое — это поселки самые опасные. Он только туда и ездит, а не по центру. У него отца от обстрела убило, на балконе стоял, и после этого мать умерла. И еще спас женщину с ранением в голову, поехал за ней и в больницу отвез, отказывалась скорая ехать забирать под обстрелами, та его недавно нашла и благодарила. И мужчину раненого вывез. В общем — рискует жизнью каждый день.

А мой компьютер свое отжил. Буду писать иногда, но не получится читать ленту и даже отвечать на комментарии трудно.

Весна, цветут деревья, чудесная погода. А в поселке под аэропортом ночью невероятные звезды.

О жизни

11 июн, 2015 в 11:10

16 лет назад американцы начали бомбардировки Югославии. Через пятнадцать лет руками киевских ставленников — Донбасс, уже год мы живем под обстрелами.

Сербская женщина, вспоминая ужасы бомбежек, сказала, что если бы тогда был бы Президентом Владимир Путин, то такого бы не было, он бы не допустил, чтобы убивали своих, потому что сербы и русские — один народ… Один народ! Да, так и есть, мы — один народ. И русские в России, и русские Новороссии и Украины, и славяне бывшей Югославии — один народ. И нельзя допускать, чтобы своих убивали.

А ночью снова обстреливали Донецк и Горловку. Три женщины убиты, два ребенка ранены… У кого-то в семье снова горе и слезы, боль, и нищета. Потеря родных, раненые дети, разбитые дома. Сколько убитых, сколько покалеченных, сколько нищих и бездомных на Донбассе…

Ночные обстрелы. Без предупреждения и сирен. Лег спать и не проснулся или проснулся от страшной боли — ранен… Или кто-то рядом кричит от боли и страха… Сколько же можно издеваться над нами? Убивать без жалости, калечить, уничтожать… Мы же все — свои. Мы же славяне. Мы же ближе живем, чем братушки сербы.

Мы верим, любим, ждем. Надеемся.

С Днем рожденья тебя, мама Россия. Мы тебя любим! Мы - свои.

Украина, очнись. Мы же — свои. Мы — славяне. Америка не будет тебе родней.

Святитель Лука Крымский, моли Бога за нас. Военный хирург, спасший множество жизней во время Отечественной, издавший пособия по хирургии, мудрый, смелый, красивый человек. Небесный Покровитель всех обижаемых, раненых, погибших. Всех кто любит и верит.

Меня поздравили сегодня, назвав сострадающей и тонко чувствующей мир. Спасибо. Увы, тонко чувствую боль, во время войны много больше боли.

Радость тоже есть, сколько прекрасных людей узнала за этот год, сколько добрых душ, сколько героев, сестер милосердия, сколько — НАШИХ.

Что где почем

12 июн, 2015 в 4:41

Закрылись магазины «Ева». Где можно было купить недорогую косметику или крем, краску или лак. На рынке что-то наверняка есть, просто нужно выдохнуть перед тем, как смотреть на цены… А лучше просто ходить естественной, как праматерь Ева, без всяких обманок в виде теней-туши…

Вывеска — два купишь — третий в подарок.

Зашла — там елочные дождики красные продают, открытки, голубые тени и средство для разнашивания обуви…

Открылись комиссионки. Не секонды, а комиссионки. Люди сдают не нужную им одежду и обувь, другие покупают. Купила дочке сарафан, красивый и новый, за сто пятьдесят российских рублей, фирменный и модный.

Открылся супермаркет «Велика кишеня» («Большой Карман»), который не работал с февраля. Не была там, не знаю, чем они торгуют теперь. Раньше это был магазин с необычным ассортиментом — не донецкие и днепровские только, но и западноукраинские дешевые и отличные от одинаковых наших продуктов, и польские продукты, постоянные акции и скидки, вкуснейшая выпечка и наш любимый бездрожжевой хлеб…

Работает Амстор, все необходимое есть. Хотя вот к дню рождения шампанское не нашли — какой-то симулякр из воды с ароматизатором только был. Купили российской какбыКолы с Дедом Морозом на этикетке. Раньше пили местное — лучшее — из Артемовских штолен — «Артемовское», «Крым», и игристые вина.

А что почем — не выясняла толком. Хлеб вот социальный дешевый купили в Амсторе — нормальный, хоть и восемь-девять рублей. В бывшем АТБ (Народном) есть и по пять рублей, но его сразу разбирают.

В первом народном появились банкоматы, где можно снять деньги, если они в рублях. Не проверяла еще. Но если так — Ура!

12 июн, 2015

5:00

Что-то упало громко дважды только что. Болтающие громко под окном бабушки в очереди спокойно продолжают общаться «про жизнь» дальше, даже не запнулись.

Пять утра.

А в Москве, когда раздался жуткий грохот под окнами, я не поняла — и тут? А это в забор врезался какой-то как бы трактор железной такой широкой штукой впереди. И прохожие тоже спокойно шли по двору дальше.

Рядом был аэропорт. Низко летали самолеты. Сначала думала — о, беспилотник, если ночью, и вообще недоумение вызывало что-то летящее… потом привыкла.

Сначала избегала ходить по траве. Но потом отвыкла осторожничать. В Донецке лучше от таких привычек не отвыкать — нужно думать каждый раз, куда идешь. Особенно когда идешь в гости к собачке на Октябрьском.

Не сдаваться

12 июн, 2015 в 15:34

Ополченец Ставрос рассказывал в интервью, что когда было плохо, всегда надо что-то делать, не пить-курить-страдать, а что-то делать чтобы поднять настроение или отвлечься, научиться чему-то… Вот он так научился играть на пианино джаз, фотографировать и многое другое.

Маленькие истории

14 июн, 2015 в 22:16

Ополченец отвоевавший после ранений, делился пережитым… Вспоминал ситуации, когда не позволял стрелять или бить своих или противников, всушников, когда можно убить всех, а оставляют в живых тех, кто не стреляет… Пусть живут.

Он говорит — я сам украинец, корни из Винницы. Не говорите плохо об украинцах, это русские люди такие же как мы, это один народ. Нет плохих людей, есть плохая власть.

Это он ответил парню, неожиданно ощетинившись, который сказал «мы же не хохлы».

Вспоминал, как буржуйку у укров забрали, немытыми надоело ходить и пошли на прогулочку к Авдеевке. Принесли печку, патроны в ящике, сухпай украинский и польский, которые вкуснее мчсовских у наших. Гречка хорошая в банке, тушенка — мясо сплошное, а не жир и кости с пленкой… Двое пленных принесли на себе угощенья, их в штаб отдали. Они еще спасибо сказали, что их вывели. Только сказали, что к нашим не пойдут, потому что семьям там плохо будет.

Танк обстреливал село. Пришел мужик рассказал. Мужика особисты обозвали провокатором. Ополченцы не дали в обиду — пошли проверить, он с ними, чтобы не было подставы. Да, танк в огороде чужом прячется. Боятся люди. Танк это очень страшно… Вышли из танка кофе заварить на огоньке — тут их и взяли. Не стали стрелять.

Но один сам в себя выстрелил в висок, не хотел сдаваться… что плохо, но поступок.

А как-то в аэропорту негра голого отловили… наемника-профессионала. Он разделся ночью и пытался так убежать… но у него кое-что оказалось светлым… Неожиданно, не знала… Засветился, короче, негр.

По поводу вчерашнего митинга

16 июн, 2015 в 20:57

Оказывается, возмущенные дончане на площади или в блогах — дочки офицеров и пятая колонна и им нужны кружевные трусики и в Россию.

Людям трудно понять, что единственное желание дончан сейчас — выжить, и остаться целыми людям, домам и даже… питомцам. Да, на Октябрьском безумно жалко брошеных животных, особенно котов. И что тыкать — ты сам цел и молчи — не корректно. Нужно быть равнодушным циником, чтобы не переживать за людей, чтобы привыкнуть к смертям. Люди остаются бомжами — это не преувеличение. Вот сегодня бабуля спала под окном на траве — не алкоголик. Ополченец после трех ранений из славянской бригады — на лавочках… ну не хочет гад такой «забор охранять» сейчас.

Обзывайте как угодно. Я не пятая колонна. Возможно, рискую, когда высказываю боль дончан в блоге, возможно — поймут правильно. И такие дончане как я — не враги России. Но и не трусики кружевные нам нужны. Нам все равно, что вы скажете, если вам не больно за людей. Если вы равнодушны. Геополитика не должна быть ради одних регионов за счет жизней людей других регионов.

16 июн, 2015

21:35

Вы не осуждайте их. Вы поймите их. Людей с Октябрьского и других поселков и районов. Поймите, они взывают к помощи, а не провоцируют.

Мне это легко, да. Мне не все равно, что будет с Валерой, который кормит оставшихся там собак, и другими людьми. С подругой, которая на днях должна вернуться (работа в Донецке две недели через две), с домом лучшей подруги, ее собакой и знакомыми котами…

Я не либерал

27 июн, 2015 в 9:22

я критикую политику по отношению к Донбассу.

Но, друзья-дончане, не обобщайте. Не все, кто критикует — из одного гнезда.

Я НЕ ЛИБЕРАЛ. Точно.

И мнение меняю — люди меняются, поступки меняются, и критиковать надо не личность в целом при ее жизни, а поступки. Убеждения можно пересмотреть, а поступки изменить. Не надо ставить клеймо, это не конструктивно.

Стрелков тоже не либерал, хотя не смею сравниваться по маештабу личности. Патриоты не те, кто молчит и кивает. И не те, кто сдаст страну Западу. Хотя теперь уже перекрутили все так в сети, что патриотов за патриотизм и русских за любовь к России и русскому народу запросто называют врагами… России. Заказ такой.

Октябрьский

29 июн, 2015 в 12:53

С пятницы жила в гостях на Октябрьском. После восьми вечера был сильный обстрел где-то неподалеку. В это время собирала малину в палисаднике. А подруга читала Акафисты, у нее весь дом в иконах, как маленькая Церковь. В таких условиях молиться легко… Господи, помилуй!

Вот, утром узнали, что именно и куда падало. Оказывается, была попытка прорыва, удары по поселку и шахте Октябрьской.

Утром люди деловито обсуждают, что случилось за ночь. Обсуждают реалии переселения. Рядом мужчина рассказывал, что вот приезжали дома убрать, жена первый раз за год решилась домой приехать, что, когда был обстрел, в подвал жена боялась лезть — вдруг дом схлопнется и не вылезешь потом, замурует, тучная к тому же она — тяжело в подвал прыгать…

По поселку бегают голодные худые животные. Котик-красавчик, который у дороги просит кушать, среди собак — очень похудел… Собаки отбирают то, что ему изредка перепадает кушать. Как хочется его пристроить.

Донецк, 29 июн — ДАН. Жилой дом сгорел сегодня ночью в поселке Октябрьский Куйбышевского района Донецка в результате обстрела со стороны украинских силовиков. Об этом ДАН рассказал глава районной администрации Иван Приходько.

«В поселке Октябрьский в результате прямого попадания на улице Гаджибекова, 19, полностью сгорел частный жилой дом, — сказал собеседник агентства. — К счастью, жильцов дома не оказалось, пострадавших нет».

Война в сети

30 июн, 2015 в 2:43

Вроде сплошное перемирие с сентября с перерывом на январский обстрел Донецка всякой хренью и в ответ — котел Дебальцевский.

Ну, если верить ррриторике в верхах.

А в сети почему-то войны в последнее время все более нервные и злые. Тролли размещают всякие пошлые картинки, типа военные укры угрожают, россияне порядочные и правильные обижаются, воспринимая недовольство дончан на свой адрес, крымчане в непонятке — вроде свои все, а ругаются, а мы причем? Ополченцы сдержанно матерятся.

Друзья попрекают — в комментах бардак, убери ВСЕХ. Все ругаются — банишь, не даешь ругаться.

Знакомо?

Знакомо всем, кто пишет о Донбассе и плясках вокруг него. Плясках на костях… буквально.

Всех жалко. Всех люблю. И вас, и себя, и возлюбить врага своего пытаюсь.

Квартиры заняты…

2 июл, 2015 в 10:48

Спрашиваю знакомую о квартире, была оставленная им пустая. Отвечает — сдали, много людей из Украины приехали сюда.

— Вернулись? - спрашиваю.

— Нет, — приехали из Винницкой, из Полтавской области, к примеру. Кто воевать, за идею. Кто от армии уехал сюда. Строить, восстанавливать — работа тут мужская будет и уже есть, хотя бы дворниками устроиться… А там же ужас что творится, не по телефону обсуждать, не лучше, чем у нас на оккупированных территориях. И коммуналка там недосягаемая стала.

— Сюда приехали, где война, обстрелы и блокада?

— Ну да… многие в ополчение пошли. И из наших городов донецких приехали, чем туда в армию заберут, так лучше за своих..

Моторолла — каждый день

2 июл, 2015 в 23:49

Видела сегодня, как Моторолла рассекал на скоростина квадроцикле под флагом Спарты. Он-он, мелкий такой да удаленький.

Довольно часто его видно на полупустых летних дорогах.

Людей в городе стало меньше. Интересно, куда они в этот раз разъехались. В Крым или под Мариуполь?

Надеюсь, что они не стали «укропами»

6 июл, 2015 в 8:58

Надеюсь, что мои племянники в южный портовый город из Москвы, в которую уезжали перед войной, — не вернулись и в армию не попали. Потому что с той стороны тишина уже полтора года. И телефоны не отвечают у всех. Беленькие голубоглазые наши мальчики, совсем не чернооки…

Ни троюродный брат, ни они. Помню, как маленькие радовались, что у нас тут салют красивый и Мак-Дональдс есть, парки с качелями понравились. Играли в футбол и мечтали в «Шахтер» в школу футболистов попасть. Выросли уже футболисты наши.

Брат-офицер пока откупался, мол старый уже в сорок лет, да и учился он здесь и в России служил. А теперь на сестру не пойдет… Хотя, ну вот нечего на море было переезжать, нечего… кто знал.

Горит Хлеб

6 июл, 2015 в 9:34

Нация, которая не вся выжила в голод тридцатых, которая поминает и поминает умерших от голода, должна чтить Жизнь. И не допускать новых голодных смертей. Нынешние украинцы же, напротив, уже второй год не дают в Донбассе взрастить поля. И препятствуют завозу продуктов — блокада.

У меня в роду были умершие от голода, я выросла на рассказах — как это было. Сейчас, с начала войны, лишившись к тому же золотого запаса, я все время напряжена — проснулся генетический страх смерти от голода. Поэтому бесконечно покупала крупы и макароны, пыталась делать запасы консервов. Все опустошалось и выносилось дочкой для друзей, я переживала и снова вспоминала прабабушку и ее ложку молока для троих детей…

Невроз, если нет, хотя бы пары килограммов муки в доме.

Потому что у прабабушки вынесли мешок с пшеницей, и она очень плакала — она тогда поняла, что их ждет…

И когда уже два дня читаю, что снова украинцы поджигают наши поля, не давая запастись зерном… я плачу.

Что с ними стало, если они, у которых культ памяти жертв голодомора, устраивают голодомор???

ВСУ открыли огонь по Тельмановскому району. В результате обстрела в районе населенного пункта Таврическое горит 100 га пшеницы. Об этом сообщил глава районной администрации Сергей Иванов.» Массированный обстрел со стороны ВСУ привел к масштабному пожару — горит 100 га пшеницы, — сообщил собеседник агентства. — Обстрел продолжается более 40 минут». Сбор урожая в ДНР аграрии планировали начать в понедельник, 6 июля.

Что нас ждет в Украине, в которую нас возвращают? Такую как она сейчас? Руководят геноцидом даже не из Киева. Люди сопереживают нам, многие. Многие не довольны происходящим в Украине. Но не знают, как это остановить…

О геноциде

6 июл, 2015 в 11:52

Как Юлька хотела и говорила, так и сделали.

Колючей проволкой, расстрелять этих русских из… чего угодно.

А когда начался майдан, проходила информация о планах — окружить Донецк, устроить блокаду, отключить газ и нарушить водоснабжение, и зимой — отопление, не завозить продукты.

Тогда это казалось немыслимо страшным и невозможным чем-то.

А когда заговорили о фильтрационных лагерях под запись на видео, не стесняясь — уже не казалось бредом, уже понятно было, что они последовательно делают запланированное давно.

Только вот не верилось, что допустят до этого те, кто собирался защитить.

Донецк в Украину? Это будет не отстроенный Грозный. Это будет концлагерь и земля для жутких методов добычи сырья, для хранения ядерных отходов, да и для ракет, направленных на Москву…

«Строитель»

6 июл, 2015 в 13:17

в интернетах подпевалы Соловьева и любители обвинить дончан часто кричат: «Почему дончане не воюют? Почему дома сидят?» «Вот погиб мужик в огороде на Октябрьском, на видео видно что молодой, какого он в огороде копался., а за него приходи русские воюй? а мог бы в бою..»

Больно слышать такое. Да что вы знаете о них? Об этих мужчинах «дома»… Они потому и дома, что бои у них — возле дома…

Часов в шесть на Октябрьском было тихо. Почти. Разве что пулеметная длинная очередь.

Навстречу шел загорелый парень, разговаривал по телефону: «Нет, я у себя сейчас. Где? На поселке, дома. Да отпуск мне дали. Надолго ли не знаю.»

Думаю: «возможно строитель, приехал из России, например, загорелый, накачанный. Глаза хорошие у него — честный, идейный наверное..»

Парень продолжил: «До первого звонка. Конечно, здесь буду, дом надо в порядок привести и нельзя уезжать. В любую минуту… на боевые. Да недалеко ехать, все здесь, возле дома…»

Тихонько перекрестила вслед его и других мужчин, идущих в форме или гражданке… Защищающих дома свои или восстанавливающих. Храни вас Бог! Пусть живут, пусть выживут, пусть будут живы!

Завтра, как обычно по понедельникам, соседка сядет за руль, рядом муж в военной форме. И отвезет его с побывки в часть. И чего это он дома сидит по выходным?

Подруга моя очередной раз в субботу пекла курипу. В пост. Не от избытка средств. Сын домой пришел, чердак ремонтировать и отдыхать.

Никто не хочет воевать? Да.

Падает

8 июл, 2015 в 3:28

Падает., падает., падает..

Ночную тишину разрывает размеренный грохот.

Скоро рассвет. Пусть он будет тихим и добрым.

Мертвых оживить, пробудить живых…

11 июл, 2015 в 12:14

Всех, кто вякает «самивиноваты», «внутреннее дело хохлов», «никто вам ничего не обещал», «генетически другие», «зачем поднялись», «плохо поднялись» — привязать к стулу и заставить смотреть это видео сутками, пусть мальчики кровавые в глазах у них будут стоять…

А мы не ждем от предателей ничего, не просим, мы ропщем — «если только можно, Авва Отче, эту чашу мимо пронеси», но терпим, и идем, идем с крестами на спинах к своим Голгофам…

А вы судите нас, судите наших Героев, если совести нет.

А у нас новые взрывы, рушатся новые дома и чьи-то жизни… «У вас же война, это нормально».

Нормально ли бросать своих, запрещая обороняться и отгонять врагов? Нормально ли смотреть на кровь и слезы равнодушно?

Где отец был сражен — там восстанут три сына

12 июл, 2015 В 7:26

Неужели кто-то думает, что можно разбудить такую силишу, такую энергию народных масс, такой патриотизм и подъем — на защиту Отечества, а потом начать юлить… и чтобы это вялое мямямя осталось безнаказанным? Такими чувствами ни играть, ни торговать нельзя. Нет, не мы накажем. Есть высшие силы. Объясняйте как угодно — энергия, эгрегоры, сила… Но вернее сказать — Бог все видит.

И не думайте, что затухнет в будущих поколениях Русский Дух. Мальчики, которым удастся выжить в этой войне, родят сыновей и внуков, и воспитают их, как воспитали нас наши деды. Это будет не заметно до поры, как не знали, что за код души у донецких парней. Сила, мужественность, крепость и самоотверженность проснутся в наших потомках.

Не будьте гнилью, правители. В историю не стоит входить только как газовщики, это мелко для русского человека. Если вы там русские есть…

И как не диктуйте тексты тому же Захарченко, все равно в нем прорывается непокорный русский дух, и он несет что-то не логичное, возможно наивное, но — именно это и есть наши планы, именно тогда он и мы искренни. Русских не приспать.

Власть — это ответственность

12 июл, 2015 в 13:05

Не отрекаются, любя…

от народа, от державы своей, от обязанностей по их защите — не отрекаются…

Чего можно добиться уступками, сдачей, отречением?

Януковича вынудили, но мог бы в Донецк вернуться и возглавить контрреволюцию — на стал. Жив, но в истории останется ленивым вареником.

Стрелкова — вынудили… ради Республик. Но правду сказали лишь частично, о Минске вряд ли он знал. Теперь из него делают образ предателя, всю вину за неудачи взваливая за целый год спустя, а заслуги в расчет не берут.

Теперь очередь задуматься Путину… Или Иванову?

Императору Николаю Второму и Великому Князю Михаилу их смирение и невмешательство не принесло спасения, народу тоже мира не принесло. Их уступки привели к падению Державы в пучину войны. Погубил и их, и миллионы сограждан.

Нельзя быть беспечным, ведь «ярлык на княжение» — не подарок судьбы, а ответственность и обязанность. Не ради себя, а служения Отчизне и народу ея ради.

Вся власть от Бога, если она — с Богом, если она — Власть, то есть признает свою ответственность за судьбу страны, если правитель несет свой Крест не как тяжкий груз, а как возможность выполнять волю Божью во благо и с терпением. И кнут и пряник — не ради себя и своего рода, власть не ради власти.

Нельзя наживаться на власти. Власть — это самоотречение, высокое служение, и обязанность думать, решать, отвечать. Не сдаваться и не сдавать.

Умиротворение врага и отречение не ведет к успокоению противников. Слабость ведет к хаосу. Правитель ответит перед Богом за бессилие и трусость, за пассивность — бездействие. Ни одна сдача врагу не привела к окончанию войны и страданий народа.

Это к вопросу — а если бы сдали Ленинград, было бы ли лучше народу.

А если сдать Донецк… А если бесконечно уступать и пятиться, а если все отдать… Будет ли лучше?

Ведь кому-то в Славянске так лучше? Только почему-то там только молчащие угрюмые лица, только пожилые люди в транспорте, только усталость…

А если отдать газ, нефть, Сибирь, Краснодар…? Ведь когда-ни-будь же они насытятся, отвалят как напившиеся пиявки?

Нет, не насытятся. Только когда выпьют всю кровь и нечего будет взять. Не раньше. И не уйдут без контрольного выстрела в упор…

В чем сила. Брат?

25 июл, 2015 в 10:34

— в чем сила. Брат?

— не брат ты мне

— скажи, Земляк.

— москаль мне не земляк.

— зачем ты тогда пришел ко мне. Добрый человек? зачем рушишь мой дом?

— твой дом стоял на моей земле.

— твой участок очень мал и узок… всего два метра на каждого небрата.

Сегодня неделя моему бедному компьютеру. Майскому. Героически сражался, недолго, правда. Лыцари сразились с ним неделю назад. Обстреляв центр Донецка. Свет вздрогнул, погас и резко появился вновь. Ошалевший компьютер загудел как пылесос. И гудит при каждой попытке заговорить с ним. Он считает, что он даже не пылесос, а танк на ночной улице.

По ДНР радио только что., радостным бодрым молодым голосом диктор рассказала, что ВСУ настолько слабы и не справляются, что вынуждены привлекать польских, латв… и новые виды вооружений. Перечень не запомнила, кого они вынужденно привлекают. Настолько слабы ведь.

Как же по-разному можно передавать информацию.

Раньше в подобных случаях звучала настороженная нотка — враг укрепляется, нельзя недооценивать угрозу.

Похоже, мы у укроагитаторов за полтора года научились из всего делать перемогу.

Мы отступаем потому, что враг так слаб, так слаб… стягивает все новые и новые войска к Донецку, потому что это он так комплексует от слабости. И провоцирует обстрелами от слабости своей. Но мы сильные, мы все понимаем, мы стерпим и этот обстрел и следующий. и их атаку стиснув зубы стерпим. Ни разу не ответив, смотря как они идут по нашей земле вглубь и стреляют, как по слабости дурной своей рисуются, развешивая на демилитаризованной нами зоне свои флаги, фотографируются ну прям как барышни, смеются как дети, и еще они так неблагородно обстреливают вслед нас, когда мы отступаем — отводим орудия. Матерясь по адресу вышестоящих бывших кумиров и сплевывая. Но — величаво.

А ведь каждый интеллигентный мудрый человек, если к тому же он хорошо воспитан, знает — только словом можно убедить человека, не злым тихим словом. Забываем отметить, что сначала буйных блокируют и связывают. А переговоры — когда проспятся и опом-няться. Но не раньше.

В чем сила. Брат? Сила не в силе, а в правде. А с кем правда, тому оружие не нужно. Как-то так сказал Данила Багров, перезаряжая обрез.

***

И ведь ничего не приврала ради красного словца. Жаль, жаль. Хорошо бы чтобы этот бред был просто бредом или сном — не наяву.

А нахрена тогда стрелять? вас и так уже впустили

25 июл, 2015 в 11:48

По ТВ ДНР объявление. Набираются в структуры МВД ДНР выпускники украинских учебных заведений МВД.

Хотя в Донецке свой институт МВД.

Кам бэк. Начальники уже вернулись. Кроты под видом покаяния заняли свои места.

Интересно, наркодилеры уже или еще в марике сидят? Крышевальщики с собой притащили или еще нет?

А стреляют бедолахи, которых папы в учебки МВД не устрой-ли. Зато которых устроили в АТО в роли сакральных жертв.

Наш общий реальный враг куда страшнее

25 июл, 2015 в 12:20

Мы должны выжить. Нельзя умирать ради чьих-то игрищ и торгов.

Тем более, когда люди даже не статистика.

Мы свидетели. Мы должны выжить, чтобы рассказать внукам, чтобы написать книги о великих Героях. И о циничных предателях.

О Боге и мамоне в душах, о водоразделе, прошедшем по нашим сердцам.

Об обманутых украинцах и преданных русских. О том, как брат на брата, а «паны» договорятся. Когда фас сказать, когда наказать дерущихся. О доверчивости славянской. Об оккупации денежных пи. явок.

Расскажем. Даже если на каждого нацепят чип и будут отеле-живать мысли и все остальное по Оруэллу. Даже если затем как Алексея Борисовича Мозгового попытаются убить. Они опоздали. Он успел сказать то, что мы передадим из уст в уста потомкам. Мы должны успеть запомнить. Сохранить. Даже в подполье хранить свое.

Вот тогда и умрем не зря. Сказав свое слово. Передав свою веру. Свои принципы. Свою Любовь.

Сберечь. Сохранить. Не дать уничтожить нашу память. Нашу культуру. Историю. Наше Будущее возможно, только если мы не забудем наше настоящее, которое станет историей.

Не от украинцев мы будем скрываться, как в клипе «зря они к нам пришли».

Настоящий враг страшнее и сильнее, богаче и подлее. Спрут. Всемирный. Он пришел заставить всех замолчать. Но власть его не вечна.

Игорь ИВАНОВ Белая Идея и война в Новороссии

Слово экс-начальника Политотдела Ополчения

Мы боремся не за те или иные партийные идеалы, мы боремся за то, что выше всех партий и классовых программ — мы боремся за Россию.

Генерал-от-инфантерии А.П. Кутепов, 1929 г.

Начавшаяся весной 2014 года вооружённая борьба в Новороссии по своему характеру и идейно-политическому содержанию резко отличалась от всех войн и военных конфликтов, в которые русский народ был втянут в конце XX — начале XXI веков. Этих войн и конфликтов, начиная с войны в Афганистане, можно насчитать много, но ни один из них не был воспринят народом как общенациональное дело, ни один не был им широко поддержан.

С советских времён в народном сознании утвердилось стойкое убеждение в том, что интересы верховной власти и интересы народа — вещи не только совершенно разные, но и прямо противоположные. За десятилетия коммунистического правления люди в Советском Союзе успели привыкнуть к тому, что кремлёвские вожди рассматривают народ только в качестве расходного материала для воплощения планов партийной олигархии и никогда не действуют в интересах русского населения. Такое отношение к своему народу стало визитной карточкой коммунистических правителей, неизменно бросавших на произвол судьбы и своих пленных солдат, и своих союзников, и своих сограждан, как то было во время Второй мировой войны, в Афганистане или в национальных республиках времён раздела Советского Союза. За годы «демократического правления», когда Российская Федерация не обладая реальным государственным суверенитетом, проводила по указке Запада откровенно антинациональный курс во внешней и внутренней политике, неверие народа представителям власти — на всех её уровнях — в том числе и неверие в способность власти реально встать на защиту национальных интересов своей страны, укрепилось ещё более. В соответствии с этим складывалось и отношение общества к вооружённым конфликтам.

Но новая февральская революция, вспыхнувшая на Украине с подачи США и носившая ярко выраженный антироссийский и русофобский характер, была воспринята русским народом не как удар по заворовавшемуся олигархическому режиму Ющенок или попытка давления на правящую элиту РФ, а как общая народная беда: для многих с самого начала было очевидно, что вооружённый государственный переворот на Украине — не просто очередная социальная буча со сменой правящей верхушки в одной из «банановых республик» бывшего СССР, а начало активной фазы агрессии Запада против всей православно-славянской цивилизации, прежде всего, против её основы — России. Поэтому, воссоединение Крыма с Российской Федерацией и вооружённое противостояние в Новороссии с самого начала приобрели для русских характер оборонительной войны и национально-освободительного движения.

В 2014 году, перед лицом смертельной опасности, под разъярённые крики «Москаляку на гиляку!», русский народ стал обретать давно утраченное единство. А Россия обрела своих новых героев. Страна услышала новые имена — Натальи Поклонской, Игоря Стрелкова, Алексея Мозгового, Арсения Павлова («Моторолы»), Александра Беднова («Бетмана») и других. Эти люди, возглавившие народное сопротивление или ставшие его символами, были резким контрастом тому, к чему народ был приучен десятилетиями: вместо привычных своекорыстных и чёрствых к людской боли чиновников, вместо не обремененных совестью и интеллектом политиков, вместо туповатых и вороватых генералов — — народ увидел руководителей и командиров принципиально иного типа. Живым олицетворением Русской Весны стали люди Чести, Долга и Совести, бойцы и интеллектуалы, самоотверженно, не по приказу, вставшие на защиту интересов народа и своей страны, шедшие навстречу смертельной опасности и при этом не искавшие для себя никаких личных выгод. Всегда ли такое восприятие образов героев Крыма и Новороссии соответствовало реальной картине — вопрос отдельный. Несомненным было то, что именно по таким народным героям давным-давно истосковалось русское народное сознание.

Особенностью русского добровольческого движения 2014 года было то, что оно возникло не по указке «сверху», а активно развивалось «снизу». При этом весной-летом 2014-ГО, пожалуй, впервые за всю историю РФ векторы действий её верховной власти и народного патриотического движения — совпали. Вне зависимости от причин этого совпадения, для подавляющего большинства россиян «Русская Весна» стала глотком свежего воздуха, временем невиданного подъёма национального самосознания, когда денационализированный и разобщённый за десятилетия коммунистического и демократического правлений русский народ вновь смог ощутить себя народом.

* * *

Как же восприняли трагедию на Украине Белые — потомки и преемники участников Белой борьбы 1917–1922 гг., проживающие в Русском Зарубежье и в России? На первый взгляд может показаться, что сам этот вопрос не мог иметь большого значения на фоне развернувшихся вокруг Украины (и России в целом) масштабных политических и военных событий. Ведь Белая эмиграция как явление прекратила своё существовать ещё в начале XXI века — с уходом в лучший мир последних её представителей, и с этого времени Русское Зарубежье так называемой «первой волны» было представлено только детьми, внуками и правнуками Белых эмигрантов. Да и то лишь их малой частью — той, что ещё не полностью ассимилировалась в странах своего проживания и продолжала сохранять русскость. Что же касается официального наследника Императорской и Белой армий — Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) — то к началу XXI века он имел лишь символическое значение, ибо к этому времени из некогда массовой боевой организации превратился в компактное сообщество потомков участников Белого движения и их единомышленников, сосредоточившихся на работе по сохранению идеологии, истории и традиций Русского Воинства, патриотическом воспитании и т. п. вопросах.

Казалось бы, в такой ситуации всё это живое, но немногочисленное наследие Белой эмиграции уже не сможет сыграть какой-либо роли в разворачивающихся военных или политических событиях. Однако с началом «революции» и Гражданской войны на Украине позиция Белых приобретала исключительно важное значение в плане идеологическом. Дело в том, что Запад, а вслед за ним и марионеточный режим в Киеве, избрали в качестве идеологического прикрытия проводимой на Украине антироссийской и русофобской политики старый, апробированный ещё в годы Холодной войны НАТО-вский штамп — «антикоммунизм», хотя ни Украина, ни Российская Федерация уже более двух десятилетий не являлись коммунистическими — ни номинально, ни по факту. Правда, после падения КПСС и раздела Советского Союза эти «страны» не стали и антикоммунистическими: стараниями «демократов» деятельность коммунистических партий и организаций в них, к сожалению, не была запрещена. Подобно тому, как она не запрещена в демократических США, Великобритании, Германии и других странах НАТО. А французские коммунисты и вовсе заседают в Национальном собрании и Европарламенте, так что, согласно логике украинской пропаганды, в целях «декоммунизации», можно было бы, по образцу Донбасса, накрыть «Градами» и обработать миномётным огнём и парочку десятков городов во Франции…

Для любого объективного наблюдателя было очевидно, что «антикоммунистическая» риторика — лишь благовидное идеологическое прикрытие проводимой на Украине политики этноцида и геноцида русского народа, «картинка» для западных потребителей СМИ и налогоплателыциков, хоть как-то объясняющая общественному мнению необходимость поддержки установленного в Киеве вурдалакского режима и кровавой бойни в Донбассе. И одновременно — шулерский приём, с помощью которого русофобы пытаются переложить ответственность за преступления большевизма — на русский народ.

Позиция русских Белых антикоммунистов при таком раскладе пропагандистской риторики становилась исключительно важна, ведь в XX веке Русское Белое движение первым выступило с оружием в руках против интернационального зла коммунизма и вплоть до сего времени оставалось самым последовательным и принципиальным его противником: именно РОВС в 2000-е годы неоднократно выступал в роли инициатора обращений в международные организации (ПАСЕ, ОБСЕ, ООН) с требованием официального и решительного осуждения теории и практики коммунизма, запрещения деятельности коммунистических партий и группировок (к слову, всякий раз эти инициативы натыкались на глухое неприятие со стороны международных организаций, предпочитавших покрывать коммунизм, а его преступления — опять-таки спихивать на русских). Но одновременно Белые являлись и самыми последовательными носителями идеи возрождения единого Российского Государства, убеждёнными противниками расчленителей России.

* * *

Для Белых события на Украине не стали чем-то неожиданным. Национал-сепаратизм вообще, и украинский сепаратизм в частности, всегда были непримиримыми врагами России. Для Русского Белого движения, шедшего в бой под лозунгом «За Великую, Единую и Неделимую», сепаратисты всех мастей являлись не меньшим злом, чем большевики. Факты заключения вынужденного «перемирия» или эпизоды временного «союзничества» Белых с представителями того или оного национального или регионального сепаратистского течения в каше Гражданской войны 1917–1922 гг. — магистрального отношения к сепаратизму отнюдь не меняли. Да и «союзничество» такое никогда не было продолжительным и всегда заканчивалось лишь усилением взаимного неприятия. Покончить с разрушающими Историческое Российское Государство сепаратистскими тенденциями — для Белых было только вопросом времени и наличия (либо отсутствия) для этого сил в конкретный момент времени. «Украинцы — к ним одно презренье, как к ренегатам и разнузданным бандам» — писал один из лидеров Белого движения Михаил Гордеевич Дроздовский, понимая под «украинцами», конечно, не малороссов, являвшихся частью русского народа — а «украинствующих» сепаратистов. В том же недвусмысленном духе высказались об украинском сепаратизме и другие лидеры и участники Белого движения, особенно в период успехов Добровольческой Армии, когда необходимости «играть в дипломатию» с сепаратистами не было.

По окончании вооружённой фазы Гражданской войны борьба русских патриотов против сепаратизма не прекратилась: Белая эмиграция десятилетиями вела непримиримую идеологическую борьбу против проповедников расчленения России, среди которых особенно выделялись своей патологической русофобией — «украинствующие». Идеолог РОВСа профессор И.А. Ильин в своей работе «Основы борьбы за национальную Россию», изданной под этим названием в 1938 году, писал:

«Украинский сепаратизм есть явление искусственное, лишённое реальных оснований. Он возник из честолюбия вожаков и международной завоевательной интриги. Отделившись, это государство предает себя на завоевание и разграбление иностранцам. Малороссия и Великороссия связаны воедино верой, племенем, исторической судьбой, географическим положением, хозяйством, культурой и политикой. Иностранцы, подготовляющие расчленение, должны помнить, что они объявляют этим всей России вековую борьбу… Расчленяющая держава станет ненавистнейшим из врагов национальной России. В борьбе с нею будут пущены в ход все союзы и всякие средства… Национальная Россия не ищет ничьей гибели, но она сумеет ответить своевременно на всякую попытку расчленения и будет бороться до конца».

Но если в начале XX века роль «расчленяющих держав» играли Австро-Венгрия и Германия — основные геополитические противники Российской Империи того времени — то в послевоенном мире главную роль «расчленяющей державы» взяли на себя США.

Официально выступая с 1946 года под флагом «антикоммунизма», Соединённые Штаты на самом деле преследовали собственные агрессивные геополитические цели. Для русской эмиграции это не было большим секретом: такие откровенные русофобские акции, как принятый в США (и до сих пор не отменённый) «Закон о порабощённых нациях», сомнений в истинных целях американской политики по отношению к России не оставляли. Неслучайно руководители Белой военной эмиграции во главе Председателем РОВСа поручиком В. В. Гранитовым в 1991 году, вскоре после провала путча ГКЧП и последовавшего за этим краха КПСС, заявляли: «Нельзя не заметить, как с Запада нашей стране грозит теперь новый эксперимент, на этот раз — «демократический». Демократия в её нерусской редакции может принести нашей стране новые беды, из которых наиболее вероятными, но и наиболее губительными могут стать: новая братоубийственная война, распад страны на её составные части и ликвидация Вооружённых Сил как стража национальных интересов Российского Государства».^[5]

Увы, слова главы Русской Белой эмиграции, поручика 13-го Лейб-Эриванского Царя Михаила Феодоровича полка В.В. Гранито-ва оказались пророческими. Как и тревожные заявления РОВСа об угрозе развязывания Соединёнными Штатами войны против России руками Украины: именно о таком сценарии развития событий в 2004–2005 гг. публично предупреждал Русский Обще-Воинский Союз — ровно за десять лет до того, как эти события в действительности произошли…^[6] Таким образом, отношение Белых к Украине и «украинству» было определено задолго до того, как пролилась первая кровь на Майдане, а бандой украинских националистов в Одессе были заживо сожжены русские активисты местного «антимайдана».

* * *

В военно-политическом плане гражданскую войну в Новороссии можно чётко разделить на два периода. Первый период начался весной 2014-ГО и закончился в середине августа того же года. Второй — начался с середины августа 2014-го и длится по настоящее время.^[7] Водоразделом между этими этапами стала смена военного и политического руководства в ЛДНР, ознаменовавшая собой коренные изменения во внутреннем и внешнем положении Новороссии, характере и идейном содержании войны.

Весь первый (и самый главный) этап войны в Новороссии фактически прошёл под лозунгами и знамёнами Белой Идеи, хотя официально это нигде не подчёркивалось, не заявлялось, а в большинстве случаев и не осознавалось даже самими непосредственными участниками событий. И это отнюдь не преувеличение со стороны автора этих строк.

Дело в том, что провозглашённые в 2014-м году в Новороссии лозунги борьбы за Русский Мир, его традиционные ценности и национальное единство, в одночасье объединившие Ополчение Донбасса, сплотившие миллионы людей в России и во всём мире — целиком отвечал тем целям, задачам и идейным принципам, которые в своё время были провозглашены Русским Белым движением. Ведь и Белое движение 1917–1922 гг. являлось ничем иным, как движением патриотическим, реакцией здоровых сил страны на организованную с помощью геополитических врагов Российской Империи первую в истории «цветную революцию» — красную; естественной реакцией на захват власти большевиками и сепаратистами, разрушавшими историческую государственность и традиционные ценности русского народа — веру, культуру, язык, семейный уклад, историческую преемственность и т. д. и те, кто хорошо знал историю национальногосударственной катастрофы России в 1917 году, ясно видели и ошу-щали, как события столетней давности вновь повторялись в 2014-м.

Восстановление единства Государства Российского — стало одной из главнейших, но не единственной задачей Белого движения. Другой его магистральной задачей было и остаётся преодоление тяжкого советско-коммунистического наследия, доставшегося народам Советского Союза после его раздела. И одним из главных негативных факторов коммунистического наследия стало существование сепаратистской Украины (бывшей УССР) — искусственно созданного и поддерживаемого большевиками «государственного образования», изначально предназначавшегося для максимального раздробления и ослабления Единой России и её государство образующей нации. Вот почему борьба против существования сепаратистской Украины и «украинства» — есть и борьба с наследием коммунистической системы.

Весьма характерно, что так называемую «антитеррористическую операцию» против Донбасса возглавил никто иной как бывший заведующий отделом агитации и пропаганды Днепропетровского Обкома ВЛКСМ Александр Турчинов. При этом Службой Безопасности Украины (СБУ) руководил выходец из КГБ СССР Валентин Наливайченко, а Вооружённые Силы Украины (ВСУ) ~ возглавлял бывший член КПСС, кадровый офицер Советской Армии Михаил Коваль…

Напротив, Ополчение возглавляли люди совсем другого круга: Командующий Ополчением И.И. Стрелков откровенно признавал, что является монархистом, а своих антикоммунистических взглядов он не скрывал ещё во времена существования Советского Союза. Начальник Политотдела Ополчения И.Б. Иванов (автор этих строк) — одновременно являлся Председателем Русского Обще-Воинского Союза, старейшей русской антикоммунистической организации, созданной генералом П.Н. Врангелем ещё в 1924 году. А должность советника Командующего Ополчением занимал И.М. Друзь — монархист и лидер православно-патриотического «Народного Собора» в Киеве… Насколько известно, никакого отношения к коммунистической партии не имели и гражданские руководители Донецкой и Луганской Народных Республик.

Воистину в 2014 году на донецкой земле «красные» вновь противостояли «белым», причём «красные» оказались во главе карателей АТО. Ополчение — а фактически воссозданная в миниатюре новая «Русская Армия» — — столкнулось в боях с остатками Советской Армии (ВСУ) и бывшим КГБ УССР, преобразованном в 1991 году в «Службу безопасности Украины», лишь усиленными карательными батальонами украинских национал-сепаратистов.

Впрочем, Ополчение Донбасса не именовало себя «Русской» или, тем более, «Белой» армией. Но шаг за шагом оно проводило в жизнь преобразования, подчёркивавшие его духовную и идейную связь с Исторической Россией, Русской Императорской Армий и Белым движением. На боевых стягах Ополчения были изображены лик Христа-Спасителя и девиз: «За Веру, Царя и Святую триединую Русь!» В качестве высших боевых наград Донецкой Народной Республики были возрождены Георгиевские Кресты четырёх степеней и орден Святителя Николая Чудотворца (учреждён генералом бароном П.Н. Врангелем 30 апреля 1920 года). При введении в Ополчении воинских званий, в офицерском строю, по образцу старой Русской Армии, появились подпоручики и поручики…

в рядах Ополчения было официально запрещено употребление матерных слов. В Приказе Министра Обороны ДНР полковника И.И. Стрелкова, подписанном 27 июля 2014 года, в день Святого равноапостольного кн. Владимира, говорилось: «Мы называем себя православной армией и гордимся тем, что служим не золотому тельцу, а служим Господу нашему Иисусу Христу и своему народу. На наших хоругвях изображен лик Спасителя. Употребление воином матерной брани является хулой на Господа и Божью Матерь, которым мы служим и которые нас покрывают в бою… Слова матерной брани нерусского происхождения, и употреблялись врагами Руси для оскорбления наших святынь, чтобы воздействуя на русских воинов через дух, сломить их в бою и поставить их на колени. Поэтому матерная брань — это богохульство, которое всегда считалось тяжким грехом. Принцип врагов Руси был тот же, что и сегодня у ненавистников христиан, захвативших власть в Киеве, которые приказывают православным украинцам стрелять по своим же храмам, глумиться над хоругвями с ликом Спасителя и над православным священством. В этой связи невозможно русскому воину употреблять язык врага. Это духовно унижает нас и ведёт армию к поражению».

Идеология Ополчения Новороссии, как в своё время и идеология Белой Армии, была основана на принципе надпартийности. Поэтому какой-либо партийной пропаганды, в том числе, конечно, и коммунистической, в Ополчении образца 2014 года не допускалось. Да к этому и не было никаких устремлений у самих ополченцев, хорошо осознававших, что они сражаются не за партийные идеалы, а за то, что, по словам генерала А.П. Кутепова, «выше всех партий» — за Россию.

Впрочем, в Новороссии никогда не велась и какая-либо специальная «белая» пропаганда. В условиях широкой народной поддержки идеи возрождения и защиты Русского Мира в этом никакой необходимости не было, а лучшей пропагандой Белой Идеи её сторонники считали мужество под огнём противника на передовой и реальную заботу о нуждах Ополчения и мирного населения в тылу. И с тем, и с другим — Белые справлялись успешно.

В программной статье «За что сражается Ополчение», опубликованной в июле 2014 года в «Боевом листке Новороссии», говорилось:

«Прежде всего, мы сражаемся за Веру Христову, завещанную нам нашими отцами и дедами, выше и важнее этого — для нас нет ничего. Эта Вера не позволяет нам остаться в стороне, когда Западом развязан новый поход с целью уничтожения православно-славянского мира. Именно поэтому Ополчение называют Православным Воинством, поэтому над нашими блокпостами, над нашими боевыми машинами развеваются флаги с ликом Христа Спасителя.

В рядах ополчения за те же высшие религиозные ценности плечом к плечу с православными сражаются представители и других религий и конфессий, как когда-то сражались в рядах Русской Армии за Веру, Царя и Отечество и православные, и католики, и лютеране, и иудеи, и мусульмане…

Мы сражаемся за наше Отечество, за свою землю, за свои дома, которые каждый день разрушают бомбардировки и артобстрелы, за свои семьи, которые гибнут под бомбами и снарядами пришлых карателей.

Мы сражаемся за великую русскую культуру, которой нас хотят лишить, за нашу историческую традицию, которую хотят оболгать. Мы сражаемся за наш великий русский язык, за право самим решать, на каком языке говорить и писать нам и нашим детям, за право самим решать свою судьбу и не считаться «людьми второго сорта» на своей собственной земле.

Впервые за многие десятилетия народ взял в руки оружие, чтобы сражаться не по указке каких-то партий или политических лидеров, не для того, чтобы бороться за чьи-то политические «проекты» или чужие экономические интересы.

Мы взяли оружие, чтобы сражаться за Новороссию — своё новое справедливое национальное Государство, в котором не будет ни партийных диктатур, ни правящих воровских «элит», ни всевластных олигархов, ставящих свою корыстную выгоду выше интересов государства и народа, не будет коррумпированных чиновников, притесняющих рядовых граждан. Мы сражаемся за народное государство, в котором социальная справедливость будет построена не на словах, а на деле, в котором перед законом, действительно, будут равны все, и в котором граждане будут не выживать, а в полной мере будут жить и трудиться на благо своей семьи и своей страны, не опасаясь за своё будущее и материальное благополучие.

Мы нередко называем свои врагов «украми». Но мы никогда не ставили знака равенства между «украми» и украинцами. Мы не воюем и не будем воевать против украинского народа. Напротив, именно честные украинцы сражаются сегодня в рядах нашего Ополчения против «укров» — нелюдей с мозгами, загаженными псевдонационалистической пропагандой и выхолощенных ядом западных «общечеловеческих» (а на самом деле вовсе не человеческих) «ценностей», предателей православно-славянской цивилизации, угнетателей и палачей своего народа, соглашающихся играть постыдную роль марионеток в руках Запада…»^[8]

И ополченцы, и простые жители Донбасса знали, что всё вышесказанное не было пустыми словами: свою концепцию военного и государственного строительства руководство Ополчения твёрдо проводило в жизнь, насколько это позволяла военная обстановка. Всё это никак не вязалось с заявлениями украинской пропаганды, кричавшей о якобы «просоветском» характере Ополчения и пытавшейся изобразить свободную от украинских национал-сепаратистов территорию Новороссии эдаким коммунистическим заповедником, где некие «путинисты» возрождают тоталитарный СССР.

Правда заключалась в том, что русские патриоты сражались в Новороссии не «по команде и в поддержку Путина», в чём их пыталась обвинять украинская пропаганда, или «в пику Путину», как утверждали некоторые, а побуждаемые лишь своим собственным патриотическим чувством и пониманием необходимости встать на защиту русских людей и национальных интересов России.

И напротив, коммунисты в лице Коммунистической Партии Украины сыграли предательскую роль и по отношению к Новороссии, и по отношению ко всему русскому населению Украины. Никто не видел в окопах под Славянском функционеров КПУ, КПРФ или коммунистических сект типа «Сути времени». В то время как ополченцы на фронте сдерживали вдесятеро превосходящие их силы украинских карателей, депутаты от КПУ благополучно заседали в… Верховной Раде Украины. И тем самым прямо способствовали легализации антинародного проамериканского режима, захватившего власть в результате вооружённого переворота. А их коллеги по красному лагерю из «Сути времени» устраивали в тыловом Донецке громкие клеветнические кампании и провокации, направленные на дискредитацию Ополчения и его командования. Что во все времена и на любой войне рассматривалось как подрывная деятельность и пособничество врагу.

* * *

Русское Зарубежье в лице потомков Белых эмигрантов «первой волны» практически с самого начала поддержало борьбу за права и свободу русских в Крыму и Новороссии. Свою поддержку Новороссии высказали ветераны Русского Корпуса — антикоммунистического вооружённого формирования, воевавшего в годы Второй мировой войны на Балканах против коммунистических партизан Иосифа Броз Тито. Подпоручик Олег Николаевич Плескачёв, девяностодвухлетний ветеран Русского Корпуса, проживающий в Венесуэле, заявил, что если бы не его преклонные годы, то он и сам бы пошёл в Ополчение и «снова лёг бы за пулемёт». «Это русская земля, — пояснил О.Н. Плескачёв, — там русский народ, это чисто русский вопрос, там пытаются сохранить чистоту своего бытия. Донбасс необходимо присоединить снова к России».

О своей поддержке Новороссии публично заявили и другие ветераны-корпусники — унтер-офицер Анатолий Калашников и Александр Янушевский.

В ноябре 2014 года более ста двадцати представителей известных русских родов, потомков русских Белых эмигрантов подписали декларацию «Солидарность с Россией в час украинской трагедии», составленную князем Дмитрием Михайловичем и княгиней Тамарой Георгиевной Шаховскими. Текст декларации гласил:

«Уже почти год украинские события глубоко волнуют каждого из нас, потомков белой эмиграции, тем более что, в отличие от окружающих нас людей, мы в силу нашего происхождения имеем доступ к разносторонней информации. Знание близкого прошлого, а именно прошлого дореволюционной России, предоставляет нам возможность, а с ней и обязанность разоблачать явные исторические фальсификации, приведшие к нынешней драме на Украине.

Перед лицом обострения напряжённости — как в Донбассе, так и в международных отношениях — напрашивается вывод: агрессивная враждебность, разворачивающаяся ныне против России, лишена всякой рациональности. Политика двойных стандартов зашкаливает. Россия обвиняется во всех преступлениях, без доказательств она априорно объявляется виновной, в то время как к другим странам проявляется поразительная снисходительность, в частности в отношении соблюдения прав человека.

Мы ни в коей мере не отказываемся от защиты тех ценностей, на которых нас воспитывали наши предки, обречённые на изгнание после революции 1917 года. Мы не отказываемся ни от осуждения преступных деяний большевиков и их преемников, ни от восстановления исторической правды о том страшном времени. Но это не значит, что мы можем смириться с ежедневно обрушивающейся на нас клеветой в адрес современной России, её руководства и её президента, которых подвергают санкциям и смешивают с грязью вопреки элементарному здравому смыслу. Эта саморазрушительная для европейских стран нелепая затея заставляетсерьёзно задуматься всех тех, кто усматривает в ней стремление Запада скорее воспрепятствовать развитию России, чем уладить кризис на Украине. Особенно смехотворны систематические нападки на всё, что так или иначе соотносится с Русским миром: ведь речь идёт об исторических, географических, лингвистических, культурных и духовных реалиях, о великой цивилизации, которая обогатила мир и которой мы по праву гордимся.

Нас также возмущает позорное замалчивание европейскими официальными инстанциями и СМИ тех жестоких бомбардировок, которые украинская армия, поддерживаемая военными группировками под нацистской символикой, обрушивает в Донбассе на мирное население и объекты гражданской инфраструктуры.

Такое замалчивание воспринимается киевскими властями как предоставление им полного права на продолжение убийств и разрушений. Многие месяцы дети и старики гибнут или получают тяжёлые увечья, а пленные подвергаются пыткам. А теперь киевское правительство ввело ещё и полную блокаду (на газ, электричество, железнодорожное сообщение, пенсии, зарплаты, лекарства, деятельность учреждений, больниц и т.д.), чтобы окончательно уничтожить регион, объявляемый при этом составной частью своей территории. и как не осудить насилие, чинимое сторонниками Киева в отношении Русской православной церкви на Украине?! Священников преследуют, принуждают к бегству и даже убивают; разбомблены полсотни храмов, из которых двадцать разрушены полностью; верующие подвергаются гонениям. Где тут европейские ценности?

Несмотря на полное неприятие Советского Союза, наши отцы и деды тяжело переживали страдания, выпавшие на долю русского народа во Второй мировой войне. В свою очередь и мы не останемся равнодушными и молчаливыми свидетелями перед лицом планомерного уничтожения населения Донбасса, вопиющей русофобии и лицемерных подходов, полностью противоречащих интересам любимой нами Европы. Очень хотим надеяться, что страны, приютившие в своё время наши семьи, вновь встанут на путь благоразумия и беспристрастности».

Среди подписавших эту декларацию были: правнук Императора Александра II Светлейший Князь Георгий Александрович Юрьевский, внук Верховного Правителя России Александр Ростиславович Колчак, представители таких фамилий, как Барятинские, Бобринские, Воронцовы-Вельяминовы, Капнисты, Милорадовичи, Нарышкины, Палены, Пушкины, Ребиндеры, Толстые, Ферморы, Шереметевы и многие другие.

После первой публикации, последовавшей 24 ноября 2014 года, декларация «Солидарность с Россией в час украинской трагедии» осталась открытой для подписания. И к началу 2015-го свои подписи под этим документом поставили уже около пятисот потомков русских эмигрантов из Австралии, Австрии, Бельгии, Великобритании, Германии, Испании, Италии, Канады, Сербии, США, Франции, Швейцарии, Швеции и других стран.

Но Русское Зарубежье отнюдь не ограничилось декларативной поддержкой своих соотечественников и заявлениями протеста против захлестнувшей Западный мир русофобии. Потомки белоэмигрантов приняли активное участие в деле сбора и доставки гуманитарной помощи — продовольствия, медикаментов, тёплой одежды - в пострадавшие от войны районы Донбасса. Нужно отдать должное энергии и жертвенности этих людей, ведь всё это им пришлось делать, преодолевая немалые трудности, во враждебном информационном окружении, часто — рискуя быть объявленными в своих странах «пособниками террористов», со всеми вытекающими из этого последствиями.

Процесс воссоединения с Крымом и борьбу в Новороссии активно поддержали и две старейшие национальные организации России и Белого Зарубежья — Русский Обще Воинский Союз (РОВС) и Российский Имперский Союз-Орден (РИС-О). При этом РОВС отправил группу своих добровольцев в ряды Ополчения Донбасса, где они приняли участие в боях, а члены РИСО — содействовали Ополчению материальными пожертвованиями и отправкой гуманитарной помощи на фронт и в районы, пострадавшие от военных действий.

Такая массовая демонстрация солидарности представителей Русского антикоммунистического Зарубежья с народом России, сражающимся за Русский Мир, была серьёзным ударом по выстроенному Западом идеологическому прикрытию госпереворота на Украине и так называемой «антитеррористической операции».

Пропагандистская машина Запада попыталась было организовать среди потомков эмигрантов некий противовес русскому патриотическому движению, но не смогла найти среди потомков Белых эмигрантов ни подписантов, ни сколько-нибудь известной в Зарубежье русской фигуры, которая согласилась бы олицетворять прозападное, заукраинское «движение». Лишь в Германии разыскали некоего «внука белогвардейского офицера» с приставкой «фон», и организовали на радио «Свобода» несколько его выступлений, впрочем, лишь повторяющих дежурную риторику укро-СМИ, сдобренную выпадами против РОВСа, сожалениями о том, что «Запад потерял стратегическую инициативу» и воздыханиями по «демократии» времён Ельцина, когда были «с готовностью приняты и провозглашение независимости Прибалтикой, государствами Средней Азии, в согласии с Украиной и Белоруссией заявлено о роспуске СССР»…

Но с германским «фоном» западная пропаганда облажалась: ни в эмиграции, ни в России в кругах русских антикоммунистов о существовании такого «борца с коммунизмом» до 2015 года никто не слыхивал… К тому же выступления новоявленного радетеля за дело барона Врангеля, звучащие почему-то не на русских патриотических информационных ресурсах, а на американском радио «Свобода», всегда отличавшимся ярой русофобией — выглядели весьма красноречиво… Поэтому прозвучавший на «Свободе» призыв создавать заграницей некий «врангелевский» (!) «Русский совет» успеха не имел: уши западных спецслужб торчали уж слишком откровенно… В результате т. н. «Русский совет» был создан в Германии, но помимо уже упомянутого «фона» для него наскребли ещё только троих или четверых человек из… Украины. Включая в это число и некого бойца из карательного полка «Азов», участвовавшего в убийствах русских людей в Донбассе… Изобразить из этого материала «альтернативное» русское патриотическое движение, якобы имеющее какое-то отношение к Белой борьбе — оказалось не по силам даже для западной пропагандисткой машины…

Потомки русских Белых эмигрантов, за исключением небольшой кучки заукраинцев, «казакийцев» и откровенной агентуры западных спецслужб, единодушно выступили в поддержку идеи борьбы за Русский Мир и возрождение Единой, Великой и Неделимой России.

Похожая картина наблюдалась и в самой России. Лишь незначительная часть общественных и политических организаций, позиционировавших себя к 2014 году в качестве «патриотических» и «антикоммунистических», в той или иной форме поддержала украинских национал-сепаратистов. В основном это касалось определённой части так называемых «националистов», всё тех же «казакийцев» и симпатизантов украинства. Но ни одна из этих организаций в действительности не имела отношения ни к антикоммунистическому движению вообще, ни тем более к Белому движению, т. к. все подобные группы возникли уже в эпоху «российской демократии» и в период реальной тоталитарной диктатуры никакого участия в борьбе против коммунизма не принимали и принимать не могли.

Абсолютное же большинство русских патриотов в России, как и в Русском Зарубежье, выступили в защиту русских национальных интересов в Малороссии, Новороссии и в Крыму.

* * *

В середине августа 2014 года для Новороссии, как, пожалуй, и для всего русского патриотического движения наступил новый этап. Прежние руководители Ополчения, начиная с Командующего, были вынуждены уйти с территории Донбасса или, так или иначе, покинули свои посты. Те, кто остался — вскоре оказались убиты в результате серии странных «террористических актов»… Героев фронта — сменили «герои» тыла…

Полная смена военного и политического руководства Народных Республик означала, к сожалению, и смену курса их внешней и внутренней политики. Лозунг защиты Русского Мира был свёрнут. Да и само название «Новороссия» вскоре перестало употребляться в средствах массовой информации. Время «белых» в Донбассе закончилось. Наступало время «серых»…

Коренные политические изменения в Народных Республиках коснулись и идеологии, с принципом надпартийности, твёрдо проводимом прежним руководством Ополчения и блестяще себя оправдавшим в чрезвычайно сложных условиях первых месяцев войны, было покончено… в ЛДНР то тут, то там замелькали красные флаги, серпасто-молоткастые изображения, портреты коммунистических вождей и прочие милые сердцу украинских и западных СМИ атрибуты тоталитарного режима. И хотя коммунисты не получили в Народных Республиках никакой реальной власти, нужную вражеской пропаганде «картинку» местные адепты Сталина и заезжие представители «братских партий» — обеспечивали… Но всё это уже не имело никакого отношения ни к защите Русского Мира, ни к реальным проблемам и нуждам местного населения…

Русскую Весну сменила Русская Осень, ставшая для многих временем разочарования и сожаления о напрасных жертвах и упущенных возможностях. Но все те, кто весной-летом 2014 года с оружием в руках встал на пути бронированных армад укро-нацистов, кто в тылу отдавал свои последние средства, чтобы помочь фронту, кто, не жалея себя, дежурил у постелей раненых и вывозил из-под обстрела автобусы с детьми и стариками, кто денно и нощно молил Бога о даровании победы Русскому Воинству и сохранении жизни своих защитников — все они никогда не пожалеют о сделанном. И как бы ни сложился ход исторических событий в дальнейшем, свою главную стратегическую задачу Ополчение 2014 года — выполнило. Ведь РУССКИЕ своих не бросают!

2017 г.

Примечания

1

И.Б. Иванов («Скобарь») сразу после выхода из Славянска и до назначения его начальником Политотдела Ополчения занимал должность заместителя командира 2-го пехотного батальона (батальон «Царя») и находился в Иловайске, в частности, отвечая за подготовку этого города к обороне. (Прим. ред.).

(обратно)

2

По другим данным в ходе этой операции потери противника составили около 30 человек. (Прим. ред.)

(обратно)

3

Во время этой операции командиром 2-й роты был «Афганец», а «Лето» занимал должность заместителя командира роты. (Прим. ред.)

(обратно)

4

Публикуемый записки были предоставлены в распоряжение редакции журнала «Голос Эпохи» летом 2016 года бойцами «Призрака», пожелавшими не указывать своих имён. Прилагался к ним и скан одной из страниц материала, представляющего собой разрозненные записи А.Б. Мозгового на отдельных листках блокнота. Размещённые в Сети «дневники Комбрига» вызвали много споров об их подлинности. Мы не берёмся доказывать оную и предоставляем читателям самим сравнить публичные выступления Мозгового с публикуемыми записками. На наш взгляд первые полностью подтверждают подлинность дневника — как по стилю изложения, так и по сути излагаемого. Но кто-то из читателей может и праве рассудить иначе. (Прим. ред.)

(обратно)

5

Из «Обращения Юбилейного Съезда чинов Русского Корпуса к соотечественникам воинского звания в России». 1991 г.

(обратно)

6

И.Б. Иванов. Под Русским знаменем. Белое Дело между прошлым и будущим. М., 2017. С. 184–193.

(обратно)

7

Написано в январе 2017 года.

(обратно)

8

Боевой листок Новороссии. 2014. № 1. С. 1.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Юрий ЕВИЧ Новости из Донецка

Александр ЖУЧКОВСКИЙ Начало борьбы

Александр КРАСНОГОРОДЦЕВ Записки Добровольца

Юрий ЕВИЧ Танчик

Геннадий ДУБОВОЙ Позывной «Корреспондент»

  «Отморозок», или Одинокий человеческий голос

  Страшный сон Корреспондента

  Секретный русский БТР и другие приключения с Артистом и без

  Мы уже победили?

Александр ЖУЧКОВСКИЙ Славянск. Русское братство

  «Осажденная крепость»

  «Военно-полевой трибунал работает»

  «Обмен любезностями»

  «Свист смерти»

  Олег Мельников

  С Божьей помощью

  Командировка

  Русское братство

Иван ДОНЕЦКИЙ Мама, если не я, то кто?

Юрий ЕВИЧ Женщины Донбасса

Юрий ЮРЧЕНКО Три месяца войны: записки военкора

  14 июня 2014 ПОДЪЕЗЖАЯ К ОСАЖДЕННОМУ СЛАВЯНСКУ…

  20 июня 2014 СЛАВЯНСК ГОТОВИТСЯ к плотной ОСАДЕ.

  22 июня 2014 ИХ ПЛАНЫ…

  24 июня 2014 «ПЕРЕМИРИЕ»

  26 июня 2014 СЛАВЯНСКОЕ «ГУЛЯЙ-ПОЛЕ»

  28 июня 2014 КЛИПСА

  28 июня 2014 ВДОВА МИНЕРА

  29 июня 2014 «…12 ИЮЛЯ, КАФЕ «АБСОЛЮТ»!..»

  7 июля 2014 КУРГИНЯН в ДОНЕЦКЕ

  16 июля 2014 ОТВЕТ БОРЕ ГОЛОВИНУ

  17 июля 2014 «ЩАС «СЧАСТЬЕ» БУДЕМ ПРОЕЗЖАТЬ. БУДЬ ОСТОРОЖНЕЕ…» (Разная война)

  МЫ ВЕРНЕМСЯ(«Новороссия», № 6,18 июля 2014)

  25 июля 2014 РАССТРЕЛ ЗА МАРОДЕРСТВО И РАЗБОЙ («Боевой листок Новороссии», № 1, от 25 июля 2014)

  31 июля 2014 БЛОКПОСТ

  31 июля 2014 НЕОПРОВЕРЖИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА (Размышления на полях одного «Приказа»…)

  3 августа 2014 «АБХАЗСКИЕ ВСТРЕЧИ»…

  5 августа 2014 КУДА БЕЖАТЬ?..

  8 августа 2014 БЕДА

  9 августа 2014 КОНЕЦ «ГРЕБНЯ».

  10 августа 2014 НАСТЯ

  13 августа 2014 ФРАГМЕНТ

Иван ДОНЕЦКИЙ

  Белые ночи Донецка

  В логове терроризма и сепаратизма

  Минометные обстрелы Донецка

  Перемирие

Алексей МОЗГОВОЙ Дневниковые записи[4]

Юрий ГОРОШКО Исповедь российского добровольца

Иван ДОНЕЦКИЙ В оккупации

Юрий ЕВИЧ Тихий день сепаратиста

Елена ДОНЕЦКАЯ Записки из осажденного города

Игорь ИВАНОВ Белая Идея и война в Новороссии

*** Примечания ***