КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706127 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124654

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Намывание островов (СИ) [Марат Нигматулин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Намывание островов.





Данная книга представляет из себя первый том моего полного собрания сочинений, а посему большая часть работ, опубликованных здесь, ранее уже выходили в свет, исключая лишь две литературоведческие статьи, а также некоторые мои комментарии к собственным текстам, проясняющие их смысл.









































Формализм как единственно верная философия искусства – вместо предисловия.





Философия искусства, равно как и научная философия, за которую нередко выдают позитивизм, весьма обширна и разнообразна, а также богата самыми интересными и отличными друг от друга школами, учениями и прочими сектантскими объединениями. Видя все их разнообразие, я решил утвердиться во мнении, что мне также необходимо внести сюда свой вклад, создав особое учение в философии искусства – формализм. Излагая основные доводы и закономерные выводы нашего нового учения, я должен начать издалека, притом с самого очевидного, кончая самым парадоксальным, совершая, таким образом, великий философский круг. Нередко, в процессе чтения сочинений различных авторов, в особенности же древних, мы сталкиваемся с особой проблемой, которая состоит в полнейшем непонимании исторического контекста данного произведения, что просто губительно для верного познания любого текста. Автор, как мы понимаем все, пребывает не в некоем эфире, а в абсолютно материальном мире, в действующем на момент его творческих лет социуме, который и накладывает неизгладимый отпечаток на все его творчество. Разумеется, мы просто обязаны признать, что следует снабжать все книги, в особенности же древние, различными историческими справками, примечаниями и комментариями, что и делается, и в чем нет никакого секрета. Однако помимо общего исторического контекста есть еще контекст биографический и библиографический, которые фактические есть лишь части исторического контекста, но несколько более глубокие. Конечно, мы понимаем, что некоторые жизненные радости или невзгоды очень сильно влияют на самое творчество, на что мы и можем привести массу примеров; по мере развития болезненных состояний у Ницше, его философия все более и более наполняется пессимизмом и мрачностью, да и вообще приобретает характерные «ницшеанские» черты. Таким образом мы делаем неизбежный вывод о том, что нам необходимо всякую книгу сопровождать еще и справкой биографической, что также нередко делается. Но вот тут мы и подходим к библиографическому контексту, который состоит в осознании того, какое место занимает произведение в общем сонме работ автора, для чего нам и нужна справка литературоведческая, которую тоже нередко нам и предоставляют академические издания. Таким образом, следуя логике всякого произведения, мы обязаны доя верного его понимания ответить на два вопроса:





1) Какое значение это произведение имело для общества в момент его создания, как это значение изменялось со временем, а также каково оно сейчас и каким станет в будущем?



2) Какое место это произведение занимает в жизни автора как человека, как гражданина, и как непосредственного творца?





Однако и ответами на эти два вопроса нельзя полностью удовлетвориться, зная, что всякое явление состоит из объекта, который наблюдают и субъекта, который наблюдает; в данном случае книга есть объект, а читатель есть субъект. Иными словами, читателю также следует понять, какое значение будет иметь эта книга в его собственной жизни и системе ценностей, а также понять, насколько исторические и его личные обстоятельства влияют на восприятие книги. Разумеется, нам очевидно, что если книга была прочитана принудительно некоей высшей инстанцией, то восприятие ее будет отлично от того, как если бы человек сам решил ее прочитать. Особый отпечаток на понимание книги накладывает и общество, в котором непосредственно пребывает субъект; книги Михаила Салтыкова понимают ныне совсем не в том ключе, как понимали их в Союзе или при жизни автора. Теперь нам стало ясно, насколько же самим следует много знать, дабы уметь правильно понимать чужие тексты, а также убедились, что если количество справочного материала к художественному произведению превышает само произведение по объему, то это не признак глупости издателя, хотя и не признак еще ума. Так мы обосновали надобность создания отдельной науки, которая уже существует, и имя которой – литературоведение, но теперь надо переходить к вещам более парадоксальным, нежели излагаемые нами доселе являлись. Как мы все знаем, систематизация есть неотъемлемая часть всякой науки, в особенности же гуманитарной, где выявить непреходящие и вечные законы трудно, а посему там она становится чуть-ли не единственными методом познания, деля это место лишь с аналитикой. Иными словами, классификация есть составная и главная часть литературоведческой научной деятельности. Самая суть классификации состоит в определении места и значения книжного труда в авторской библиографии и биографии, а также его положения в общечеловеческой сокровищнице знания, говоря обобщенно, суть ее в ответах на поставленные выше вопросы, что еще раз нам доказывает неотделимость классификационного метода от литературоведения. Лучший из известных на данный момент способов проведения самой полнейшей классификации и наиболее глубокого анализа всего творческого наследия автора есть создание его полного собрания сочинений, которое снабжается массой самых различных справочных материалов. Однако полное собрание сочинений нередко представляет собой некую кучу, куда бездумно скинули все произведения автора, никак не пытаясь их систематизировать, а нередко еще и забыв снабдить их справками, как стало заведено нынче у нерадивых и ленивых издателей, которые пренебрегают столь важными правилами ведения своего дела. При создании полного собрания сочинений желательно формировать тома по критерию времени и общего мотива произведений; в один том поместить работы, объединенные общей тематикой и направлением, а также, если это возможно, еще и временем их созидания, снабжая, разумеется, комментариями как самого автора, так равно и литературоведов, ибо надо уметь смотреть на произведение как со стороны создателя, так и со стороны внешней. Намного облегчает работу в данном русле такое положение, если авторские произведения суммой своей представляют отдельный мир, когда все произведения относительно однородны; если это работы литературные, то все сюжеты желательно должны обладать некоторым единством места действия, а еще лучше и вовсе пересекать друг-друга, что мы можем встретить у некоторых авторов, возжелавших создать свои «вселенные»; если же литература научного или философского характера, то желательно добиться смыслового или хоть стилистического единства произведений, а если и этого сделать нельзя, то следует рассортировать работы так, чтобы стала заметна эволюция стиля и взглядов автора, хотя это также касается и художественных работ. Желательно такое положение, когда автор сам участвует в издании своего полного собрания сочинений, притом по возможности не в конце жизни, а в ее продолжении, выпуская по одному тому своего собрания сочинений раз в некоторое время, создавая тем самым некий редкий журнал или личный дневник, дабы и он сам и его читатель могли наблюдать изменения в слоге, в мыслях, имея хорошую тем самым почву для размышлений. Каждый том тогда следует считать не эклектичным сборником, а полноценным произведением, которое вдобавок является и гипертекстом, ибо оно обладает стилистической и смысловой законченностью и единением. Самая суть формализма как философии искусства как раз и состоит в том справедливом утверждении, что автору было бы хорошо самостоятельно классифицировать и рассортировать, «разложить по полкам» свои произведения, дабы облегчить жизнь своим читателям и литературоведам, дабы добиться такого положения, когда автора понимает самый широкий круг людей. Более того, наша философия утверждает единство общества, автора и произведений этого автора, а также единство самих авторских произведений между собой. Самому же писателю такое мероприятие было бы также очень полезно, ибо классифицируя собственные мысли, он сам начинает лучше их понимать, сам все более четко осознает все грани своего творчества, принося в него ясность в виде классификации. Я, собственно, именно следовать своему совету и решил, составив первый том для моего полного собрания сочинений, а эту небольшую статью сделав для него предисловием. Все произведения, помещенные в этот том, были написаны мною в весьма интересный период истории 21 века; первые строки «Нищеты позитивизма» я вывел тогда, когда в Киеве происходила очередная революция, завершившаяся присоединением Крыма к России, то есть в январе 2014 года, а последние в данном томе англоязычные стихи я написал после избрания Дональда Трампа на пост президента США в декабре 2016 года. Все работы здесь пронизаны единым порывом писательского духа и снабжены комментариями, в качестве же названия для этой книги, а это именно книга, единое творение, а не сборник,  лучше всего подойдет такой оборот: «Намывание островов», поскольку книга показывает мои первые литературные и философские опыты, достойные освещения перед публикой, демонстрирует формирование моих взглядов и писательского стиля. Некоторые мои работы, в частности поэма «Западный поход», сюда включены не были, поскольку они являются лишь набросками для куда более обширной эпической поэмы, которая будет опубликована позже, ибо очень некрасиво и неэтично публиковать кусок произведения в одной книге, а все его остальное тело в другой, поскольку тем мы создаем неудобства читателю, тем более, что «Западный поход» очень сильно выбивается из общей смысловой канвы данной книги, и коль я бы его сюда вставил, так он бы просто резал все текстуальное единство своим вопиющим контрастом с остальными частями книги. Завершая тем наше предисловие, считаю нужным начать повествование.

































Нищета позитивизма.





Если честно, то сначала я вздумал всерьез написать нечто очень большое, обширное, книгу, которую можно будет сравнить с «Феноменологией духа», но на такой формат я не потянул. Изначально данная книга должна была иметь название «Сумма метафизики», где метафизика означала бы философию вообще, а не только метафизику в частности, более того, мне даже довелось составить четыре довольно толстых тома с материалами для книги, к коим я вернусь в будущем году, вероятно, а эта же книга оказалась весьма убогой и жалкой, не тянет она и на очерк. Книга эта состоит из суммы глав, где я публикую и высказываю свою критику различных философов, в первую очередь позитивистов, поэтому я так ее и назвал «Нищета позитивизма», но также сюда вошли многие мои мысли на философские темы, посему книга вышла несколько сумбурной. Сей труд я посвящаю всем тем, кого я люблю, а именно, всем людям планеты, но особенно моему любимому деду, ибо без его содействия этой книги не было бы.





Введение.



В чем состоит суть устройства нашего общества, а также почему понадобился ответ именно мне, человеку скромному, но я попытался ответить на него и основал новую науку о нашем обществе, как бы это не казалось странным, но я не собираюсь доказывать, что Россия – лучшая страна на свете, как не собираюсь совершать и обратного, ибо я, как мне полагается, делал все только ради философии и научного познания. Я не искал денег и славы, они пришли сами. Сначала я должен показать свои основные философские взгляды, дабы вы понимали, с чем вы имеете дело, товарищи, а для начала нужно создать фундамент нашей философии, на котором мы возведем небоскреб, надо только напомнить об одной детали, а именно о том, что я советую читать эту книгу либералам и либертарианцам, а также всем, кому не нравиться тоталитаризм, ибо это, возможно, излечит вас. Вот столпы моей философии:



1) Коллективизм, ибо общее довлеет над частным. Общие интересы важнее частных, ибо мы наблюдаем за картиной в целом, а не в деталях. Факт имеет смысл лишь среди подобных фактов. Например, если сказать, что в городе N обвалился мост, то мы не можем сделать выводы из этого факта, но если сказать, что он упал из-за своей старости, плохой погоды, неправильного пользования и отсутствия ремонта, то мы можем делать выводы о том, как хорошо работают коммунальные службы города. Можно ли делать выводы об обществе, если мы рассмотрели лишь одного клерка? Нет, конечно, скажите вы. Точнее можно, но будет ли это верным путем? Лучше изучить всех клерков и найти общее в их поведении, а потом перенести это на каждого из них, хотя ошибка будет все равно возможна, ее вероятность снижается в разы. Сначала во всех науках необходимо постичь основные их законы, а уж потом переходить к частностям. Сначала были открыты законы Ньютона, а позже физика стала изучать конкретные вещи, до Ньютона же она была более наукой описательной, а также считалась частью философии.



2) Детерминизм пронизывает всю нашу философию, следуя из логики, а из детерминизма следует историцизм – учение о научном предсказании истории. Всякое действие определено предшествующими, а те, в свою очередь, предшествующими. Так, если вам на голову падает кирпич, то это определено многими событиями, как, например, рождение того, кто его уронил, его воспитанием, положением, которое тоже определено из предшествующих событий. Так мы понимаем, что всякое событие предопределено заранее. Из этого следует, что исторические события, как и всякие другие, могут быть предсказаны.



3) Материализм – это последний столп моей философии, притом самый мощный. Мое сознание, как и твое, читатель, определяет наша жизнь. Если человек пострадал от войны, то, вероятно, он будет ее ненавидеть, а если он от нее только выиграл, то он, очевидно, будет  таковую превозносить.



Теперь, когда мы поняли основы нашей философии, то я должен сказать, что философия наша имеет весьма плавающее мнение, а также носит существенное количество утверждений, которые противоречат друг другу. Поэтому, отчасти я решил составить общие моменты моей философии, дабы потом возникло меньше проблем с систематикой. Противоречиями полна всякая крупная философская система. Если Шопенгауэр и гордился своей стройной системой, то она была весьма скудна и проста. Всякая система, будучи сложной, начинает противоречить сама себе. Если вы хотите проверить, то задайте марксисту вопрос про азиатский способ производства, или спросите либерала про то, должен ли рынок быть полностью свободным, не ограничиваясь вообще ничем (анархо-капитализм) или государство должно охранять соблюдение прав собственности на нем (минархизм). Спросите социалиста, нужно ли только ограничить капиталистов, или надо их ликвидировать, а если ликвидировать, то только крупную буржуазию, а мелкую оставить, или ее убрать тоже? Вы быстро обнаружите, что популярные идеи об обществе носят на себе огромное количество противоречий, наша же система не исключение.



Глава 1.



Наша позиция.



Я решил совместить новейшие математические и эмпирические методы, а также в своей философии я решил соединить материализм и идеализм, но так, чтобы их не смешать, для получения чего-то большего, чем позитивизм Огюста Конта. Некоторые особо одаренные говорят, что у меня ничего не получится, что я должен точно определится с позицией. Но давайте попробуем осмыслить что-либо с моей позиции. Я уделяю много внимания анализу с использованием всех фактов. Нельзя ограничиться только лишь классовой или национальной борьбой, или общественным договором, ибо это ограничивает суждения. Итак, деконструкция кошки. Перед нами небольшая кошка тайской породы. С одной стороны она материальна, а с другой идеальна, ибо все равно будет вызывать у нас симпатии и антипатии, а это переход к идеальному. А если эта кошка изображена на фото 1920-х годов, то для нас она уже не жива, но на фото она жива. А если кошка изображена на гербе, то выходит, что это аллегория, или все-таки кошка? А может ли кошка быть аллегорией? А если кошку нарисовал художник, то это лишь представление его о ней, или кошка? А чучело кошки это кошка, или ее трехмерное изображение. Вот, как многомерна кошка, хотя я даже не рассмотрел всего, что мы могли бы тут написать. А если мы будем делать похожий анализ общества? Вот, вы уже, наверное, поняли ход моих мыслей.



Глава 2.



О людях, ищущих смысл жизни.



Искать то, чего нет, может только кретин. Жизнь, как явление стихийное, смысла не предполагает. Неужели вы считаете, что можно вывести некую формулу смысла жизни? И будто, применив ее, люди станут счастливыми, а их жизни наполняться смыслом и радостью, исчезнут войны, голод, болезни и работа? Все теория, которые пытаются свести все во Вселенной, от движения элементарных частиц, до произведений Мопассана, к некому единому принципу, провалились. Все они возникли от незнания математики. Их выдвигали люди, не знающие точных наук в достаточной мере: Адам Смит, Карл Маркс, Жан Жак Руссо. Однако, вы не найдете подобных теорий у математических философов: Рене Декарта и Исаака Ньютона. Но, если вам нужна вселенская формула, то вот она: « Всякое явление в природе совершенно неизбежно возрастает, сохраняется на определенном уровне, угасает, оставив после себя некий след.»





Глава 3.



Разоблачение лживых идей Айн Рэнд.



Я просто обязан, несмотря ни на что, опровергнуть все лживые идеи Айн Рэнд, а также выяснить их духовные корни. Я буду цитировать Рэнд, а позже ее комментировать.



«...рационализм – это философская болезнь.». Интересно, товарищи. «То [19 век] был самый свободный век.». Она, видимо забыла о рабстве, колониализме, цензуре, каторгах и полицейских государствах? Или вот: «Я не верю в инстинкты.», что уже совсем «гуманитарно», а, скорее, глупо. Вот еще цитата: «По-вашему, личный интерес состоит исключительно в том, чтобы обеспечить себе физический комфорт. <...> Его эгоистический интерес состоит не в потреблении, а в производстве – в творческом развитии собственного разума.», хотя, вот еще цитата: «...разумный личный интерес состоит не в обмане покупателей. <...> Способный капиталист понимает, что создал дело не для того, чтобы сорвать быстрый куш и смыться. Обжулить клиентов один раз и смыться – не его цель.». Касательно первой цитаты могу сказать, что это более, чем наивно, ибо, как правило, капиталисту важнее сиюминутная прибыль, что доказывают нам многочисленные примеры, лучший из которых, товарищ Мавроди, показывает нам достаточно важную деталь, для второй цитаты, а именно, что цель не обжулить всех один раз и смыться, а обманывать всех постоянно, извлекая выгоду. Вот еще: «Моя защита капитализма опирается на права индивида, как мыслили и отцы-основатели в Америке, которые альтруистами не были. Они говорили, что он [человек] должен добиваться счастья для себя.». Теперь дадим слово самим отцам-основателям; первый пусть скажет Джордж Вашингтон: «Люди без принуждения не примут и не будут выполнять меры, наилучшим образом рассчитанные для их собственного блага.» Франклин учил: «Настоящая честь – это решение при всех обстоятельствах делать то, что полезно большинству людей.». А Джефферсон учил: «Забота о человеческой жизни и счастье, а не об их разрушение – это первая и единственно законная задача хорошего правительства.». Теперь де я поставлю главную цитату, авторства Томаса Джефферсона: «Для корыстного духа коммерции не существует ни родины, ни чувств, ни принципов – одна нажива.». Мне необходимо полагать, что Рэнд следовало больше узнать про отцов-основателей. Также Рэнд многократно упоминает, что альтруизм не совместим с капитализмом, давая альтруизму такое определение: «Если вы делаете что-то для другого во вред себе самому – это и есть альтруизм.». С ее утверждениями может поспорить Карл Поппер, который писал в своей книге «Открытое общество и его враги»: «Коллективизм не противоположен эгоизму и не тождественен альтруизму или отсутствию себялюбия <...> Вместе с тем антиколлективист т.е. индивидуалист, может быть альтруистом...». Меня всегда поражало то, что Рэнд никак не пытается спорить с Поппером, хотя он был одним из известнейших философов 20-го века, тем более, они должны были знать друг друга, ибо были, скажем так, из богемы. Продолжим: «До промышленной революции великие умы были редчайшим явлением.». Тут очень и очень спорно, ибо кто тогда создал всю ту культуру, что была до 18-19 веков? Теперь нужно сказать о ее взгляде на Россию и США, но надо сказать, что квасным патриотизмом я не страдаю, хотя будь оно иначе, что это меняет? «Да мы лучше взорвем весь мир, чем уступим его России.». Действительный гуманизм, надо сказать. Только скажите, умно ли это? Лучше уж мир будет жить под властью России, чем исчезнет. Вот еще ее цитаты: «Мы можем и должны сокращать любые статьи бюджета, кроме оборонных.», она продолжала так: «...мы должны довести свой перевес [ядерный] до двадцатикратного.». Вот, что эта дама пишет о Вьетнамской войне: «Мы повинны в чудовищном и тупом самопожертвовании. Никакой вины перед вьетнамцами за нами нет.». Интересно, не правда ли. «И если люди мирятся с диктатурой <...> они заслуживают того же, чего заслуживает их правительство.». Думаю, что такое утверждение более, чем спорно. Скажите, виноваты ли узники Освенцима в преступлениях своих палачей? А все ли жители Кампучии виновны в преступлениях Пол Пота. Приходиться полагать, что это не так. Цитируем далее: «Если мы будем воевать с Россией, я надеюсь, невинные будут уничтожены вместе с виноватыми.». Что мне тут комментировать?! Однако читаем далее: «Если весь мир превратится в диктатуру, тогда все, что может сделать человек <...> погибнуть или же совершить самоубийство.». Какое малодушие! Многие люди жили и творили при диктатуре, создавая великие творения, а она говорит подобный бред, видимо дама не знает великих ученых: Циолковского, Королева, Курчатова, великих писателей: Шолохова, Леонова, Ефремова, композитора Шостаковича, маршалов Рокоссовского и Жукова, а также еще гигантское количество талантливых людей, которым хоть и не довелось жить при диктатуре, но они диктатуру, но тех, кто был социалистами: Марк Твен, Джек Лондон, Жан-Поль Сарт, Эрнст Хемингуэй, Герберт Уэллс, Теодор Драйзер, Ромен Роланд, словом их было столь много, что и не перечислить, но они для Рэнд не великие, они «посредственности», притом потому, что они поддерживали коллективизм. «Арабская культура – одна из самых отсталых <...> Когда цивилизованные люди воюют с дикарями, вы должны поддержать цивилизованных людей, кем бы они ни были.». Вот тут она противоречит сама себе: во-первых в эгоистических интересах человека может быть война на стороне дикаря, а вот сражаться против своих интересов за цивилизацию – это альтруизм, который мадам отвергала, во-вторых мы зададим вопрос, что если цивилизованные люди – социалисты? Ответ: если они цивилизованные и спорят с дикарями, то им можно быть социалистами, притом это не я выдумал, а сама мадам пишет об Израиле именно так, но цитату я не буду здесь приводить. Когда ее спрашивают о более высокой производительности труда в Швеции, чем в США, она ответила: «...Если серьезно, я этому не верю. Статистика ничего не доказывает.». Конечно, если мы ничего не можем доказать, то надо отрицать. Теперь нужно обсудить вопрос о расизме: «...Они [американские индейцы] не имели никаких прав на страну лишь потому, что родились на этой территории <...> Белый человек не завоевывал эту страну <...> Поскольку у индейцев не было о собственности и праве собственности <...> значит, не было и прав на землю. Граждане там [в дикой стране, а также в диктатуре] имеют личные права, но страна не имеет никаких прав <...> Любой европеец <...> имел право занять этот континент <...> Индейцы были дикарями <...> У подобных племен прав нет.». Даже у самых диких племен есть понятие о собственности, более того,  право собственности на свой кусок земли инстинктивно, вот, как об этом пишет Дольник в своей книге «Непослушное дитя биосферы»: «...инстинкт никуда не уходит из нас, когда мы становимся взрослыми людьми, просто он отливается в традиционные для общества, в котором мы живем, формы: потребность иметь и благоустраивать, украшать свой угол, свою комнату там, где мы живем, и свое рабочее место там, где мы работаем.». Теперь тот же Дольник, та же книга, но о коллективной собственности на землю: «Человек, без сомнения, относится к видам с очень сильным инстинктом защиты некоей коллективной территории с четкими границами.», но для Рэнд это все не аргументы, учитывая ее отрицание общества. Вообще, для Рэнд очень свойственен один прием софистики: подмена тезиса, который достигается тем, что она повторяет одно и тоже, притом немного изменяя смысл, получая в итоге то, что ей надо: она приписывает своим врагам те идеи, которые им не принадлежат, а они должны отбиваться. Теперь я немного отойду от цитат и начну критиковать госпожу Рэнд просто так, по идеям. Думаю, мне надо объяснить, как появляется несправедливость при капитализме, а также прояснить для вас тот вопрос, почему она появляется. Когда общество поднимается немного выше, чем первобытная община, то в нем начинают происходить перемены: усиливается разделение труда, что позволяет одним людям заняться только сельским хозяйством, другим посвятить себя ремеслу, а третьим обороне первых двух категорий. Общество при этих изменениях сильно усложняется, что неизбежно приводит к надобности более качественного управления и поддержания порядка, посему появляется отдельный класс людей, который занимается только управлением. В условиях, когда один человек производит сапоги, а другой фрукты, натуральный обмен становится не самым лучшим способом организации хозяйства, посему человечеству необходимы деньги, а где появились деньги и торговля, там появляются и торговцы. Особенная ценность денег в том, что их можно копить, а не только потреблять, как продукты, что дает замечательную возможность более предприимчивому и экономному скопить у себя большие деньги, более того, деньги можно сдать в аренду, что есть по сути идеальный способ обогащения. Одни люди, копя деньги, сдавали их в аренду, покупали на них земли, рабов, суда, фабрики и прочие вещи, помогающие еще более приумножить капитал, в то время, как другие люди тратили заработанное и не копили. Те, кто был не очень жадным и не слишком проворным, в итоге разорялись более ушлыми конкурентами, как дворянство, в итоге полностью прогнувшееся под буржуазию, а затем буржуазия, подчинившаяся банкирам и финансистам. Никакой свободной конкуренции никогда на самом деле не существовало, по крайней мере, конкуренция если и была, то она никогда не была честной. Была, прямо скажем, не конкуренция, а война на уничтожение. Через определенное время оказалось, что огромные богатства сосредоточены в руках узкого круга лиц, что объясняется следующим фактом: чем шире производство, тем оно лучше, что объясняется законом перехода количественного в качественное. Тут происходит самое интересное, а именно устраняется уже почти всякая конкуренция, притом происходит это в несколько этапов. На первом этапе существуют крупные компании и остатки их мелких конкурентов, которые постепенно вымирают. Вымирают они так: мелкая фирма F производит изделие A, притом его же производит концерн S, поскольку концерн S обладает огромной технической базой, лабораториями, мощностями и рекламой, что покупателю предпочтительнее покупать изделие A у концерна, в то время, как фирме F никогда не удастся даже приблизится к тому качеству, какое есть у концерна S, ибо денег мало и их не хватает, а не хватает их потому, что все заказывают изделия у концерна, что замыкает порочный круг. Всех новых бизнесменов либо уничтожают, как законными, так и не совсем, путями, либо приглашают к себе на следующих условиях: все у вас будет хорошо, но только повинуйтесь нам, а то бизнес может пострадать. На втором этапе исчезают почти все мелкие конкуренты, а вместо них появляется дележ рынков. Когда в мире остается всего 20-30 крупных компаний, то можно уже договорится о дележе рынков, вместо того, чтобы воевать, что приводит к тому положению, когда компания X занимается только черной металлургией, компания Y занимается только лишь цветной, а компания D будет заниматься только добычей углеводородов, однако спокойствие не может быть долгим, что приводит нас к третьей стадии. На третьем этапе остается одна компания, которая регулирует вообще все на планете, что означает установления полнейшего тоталитаризма, а соперничать с компанией, которая владеет всем миром не сможет уже никакой начинающий бизнесмен. Более того, компании, по мере своего роста, начинают терять очевидных владельцев, что приводит к тому положению, когда часть акций у вкладчиков, часть у владельца, часть у государства, часть у других компаний, которые имеют свои акции, посему капиталист постепенно теряет над своим бизнесом власть, ибо теперь акции находятся у тысяч людей, что как бы размывает само понятие частной собственности. Через определенное время, компания, о которой мы ведем речь, по мере роста, расширения, а также передачи акций из рук начального владельца в чужие руки, следуя примеру всех транснациональных компаний, превращается из частной конторы в контору общую, принадлежащую всем вкладчикам. Особенно это хорошо видно на Британской Ост-Индской компании, но эти черты свойственны всем крупным компаниям. Крупный бизнес – это дело коллективное. В итоге мы видим, что свободный рынок привел нас к полной диктатуре. Вот, как об этом пишет Ленин, показывая все то же самое, в своей работе «Империализм, как высшая стадия капитализма»: «...концентрация производства гораздо сильнее, чем концентрация рабочих, потому что труд в крупных заведениях гораздо производительнее. <...> Денежный капитал и банки, как мы увидим, делают этот перевес горстки крупнейших предприятий еще более подавляющим и притом в самом буквальном значении слова, т.е. миллионы мелких, средних и даже части крупных «хозяев» оказываются на деле в полном порабощении у нескольких сотен миллионеров-финансистов. <...> Почти половина всего производства всех предприятий страны [США] в руках одной сотой доли общего числа предприятий! <...> Отсюда ясно, что концентрация, на известной ступени ее развития, сама собою приводит, можно сказать, вплотную к монополии. Ибо нескольким десяткам гигантских предприятий легко прийти к соглашению между собой, а с другой стороны затруднение конкуренции, тенденция к монополии порождается именно крупным размером предприятий. Это превращение конкуренции в монополию представляет из себя одно из важнейших явлений – если не важнейшее – в экономике новейшего капитализма <...> Чрезвычайно важно, что в стране свободной торговли, Англии, концентрация тоже приводит к монополии, хотя несколько позже и в другой, может быть, форме. <...> Полвека тому назад, когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов «законом природы». <...> свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведет к монополии. Теперь монополия стала фактом. <...> Капитализм превратился в империализм. Картели договариваются об условиях продажи, сроках платежа и пр. Они делят между собой область сбыта. Они определяют количество производимых продуктов. Они устанавливают цены. Они распределяют между отдельными предприятиями прибыли и т.д. <...> Процесс концентрации производства уже к 1908 г. создал в этой [речь идет немецкой химической промышленности] промышленности две главные «группы», которые по-своему тоже подходили к монополии. Сначала эти группы были «союзами» двух пар крупнейших фабрик <...> Затем в 1905 г. Одна группа, а в 1908 г. другая вошла в соглашение каждая еще с одной крупной фабрикой. Получилось два «тройственных союза» с капиталом в 40-50 миллионов марок каждый, и между этими «союзами» уже началось «сближение», «договоры» о ценах и т.д. Конкуренция превращается в монополию. Получается гигантский процесс обобществления производства. В частности обобществляется и процесс технических изобретений и усовершенствований. Это уже совсем не то, что старая свободная конкуренция раздробленных и не знающих ничего друг о друге хозяев, производящих для сбыта на неизвестном рынке. <...> Капитализм в его империалистической стадии вплотную приводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению.». Думается, народу уже все стало ясно, если мы говорим об экономических взглядах Айн Рэнд, однако теперь надо обсудить вопрос об отношении мадам к альтруизму, где мы столкнемся с ужасной и самой варварской, самой шовинистской, самой мистической и нерациональной ненавистью. Мадам полагает, что все альтруисты – паразиты, которые хотят что бы им прислуживали все остальные, они будто бы вечно ноют и требуют себе внимания, но сами его никому не уделяют, в то время, как эгоисты – люди, которые только и двигают общественный прогресс, ибо они рациональны и действуют только в личных целях. Для философии Рэнд характерно ставить знак равенства между мистицизмом, социализмом и альтруизмом, а также признавать тождественность между эгоизмом, капитализмом и рационализмом, что есть слишком уж вольное упрощение, как минимум, хотя это далеко не все упрощения, которые она выдвигает, она, к примеру, объявляет синонимами такие слова, как; фашизм, марксизм, позитивизм, коммунизм, социализм, коллективизм, этатизм, правительство, бюрократия демократия и государство. Мы все знакомы с той точкой зрения, что коммунизм родственен фашизму, а также с той, что демократия порождает фашизм, а еще и с той самой, что выводит объявляет бюрократию неотделимой от вышесказанного, но ставить между столь разными вещами знак равенства никому еще не приходилось. Надо теперь сказать еще и о том тезисе, будто бы доказывающем губительные черты коллективизма, будто он лишает личность возможности жить и развиваться, ибо его оспорил еще Жан Жак Руссо, в своем труде «Об общественном договоре»: «Наконец, каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому в отдельности. И так как нет ни одного члена ассоциации, в отношении которого остальные члены не приобретали бы бы тех же прав, которые уступили ему по отношению к себе, то каждый приобретает эквивалент того, что теряет, и получает большие силы для сохранения того, что имеет.». Теперь же нам следует объяснить даме то, как ее идеи, касающиеся «гениев» и «посредственностей» работают на самом деле, если мы, разумеется, говорим о существующей реальности. В идеях Айн Рэнд «гении» создают все материальные блага, а «паразиты» на них наживаются, что никоим образом не имеет связи с реальностью, а почему же именно так, я должен объяснить. Как известно, чем больше людей, тем им легче жить между собой, ибо чем больше людей, тем более идет разделение труда, сопровождающееся классовым расслоением, которое позволяет людям, наделенным особыми талантами, сосредоточится на развитии этих талантов, поручив всю грязную работу другим людям. Если человек живет один, не зная общества, то всякая его жизнь будет проходить в борьбе за существование, но если он живет в обществе, где о нем заботится коллектив, а он заботится о коллективе, то жизнь существенно упрощается. Иными словами, появление общества и государства сначала породило интеллигенцию, ибо она была нужна для управления обществом, а интеллигенция создала тогда науку, искусство, а также все современные блага. Общество же, описанное Рэнд, описанное, надо сказать дурно, являет собой чисто абсолютистский мир, где есть лишь добро и зло, представленные через капитализм и социализм, отраженные гениями и посредственностями, которые находятся в непрерывной борьбе, к которой сводится все мировая история, а если же учесть, что гении и посредственности в теории Рэнд отождествляются с конкретными классами, то мы опять возвращаемся к теории классовой борьбы, только такой, где капиталисты – люди прогрессивные, а рабочие – реакционеры, что указывает нам на марксистские корни философии Рэнд. Надо обратить также внимание к тому, что госпожа именовала себя писателем романтического направления, совершенно игнорируя идеи романтизма, которые выросли в качестве реакции на Великую французскую революцию, осуждая капитализм и восхваляя Старый порядок, который получал от Рэнд весьма нелестные комментарии. Более того, романтики ставили альтруизм в качестве основы жизни человека, что особенно хорошо выразил Дюма, в своих «Трех мушкетерах»: «Одни за всех и все за одного!», что хоть и очень уже тривиально, однако имеет для нас определенную историческую ценность, но лучше всего отношение романтиков к капитализму высказал Генрих Гейне, писавший:





О, пусть я кровью изойду,



Но дайте мне простор скорей.



Мне страшно задыхаться здесь,



В ужасном мире торгашей...



Нет, лучше мерзостный порок,



Разбой, насилие, грабеж,



Чем счетоводная мораль



И добродетель сытых рож...





Надо обратить внимание на тот факт, что Рэнд критиковала всевозможные природоохранные действия, восхваляя большие города, на что может нам возразить Лоренц Конрад, который пишет в своей работе «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества»: «Если это намеренное отгораживание от человеческого общения заходит достаточно далеко, то в сочетании с осуждаемым дальше притуплением чувств оно ведет к тем чудовищным проявлениям равнодушия, о которых мы каждый день читаем в газетах. Чем больше скопление людей, тем настоятельнее для каждого необходимость «not to get involed», и вот, именно в самых больших городах грабежи, убийства, и насилия могут происходить средь бела дня на самых оживленных улицах, не вызывая вмешательства «прохожих».». Рэнд также поддерживала превращение биосферы в ноосферу, то есть разрушение природного ландшафта и замены его полями, селениями и пастбищами, для доказательства силы человеческого «разума», хотя, скорее, человеческой глупости и чванства, которые, как известно, погубят всякое доброе начинание. Тут Лоренц Конрад снова недоволен, цитирую его книгу, упомянутую выше: «Крестьянин знает то, о чем все цивилизованное человечество, по-видимому, забыло, он знает, что жизненные ресурсы всей нашей планеты не безграничны. После того, как в Америке обширные местности были превращены в пустыни эрозией почвы, возникшей из-за хищнической эксплуатации земли, после того как целые области закарстовались вследствие вырубки леса и вымерло множество видов полезных животных, эти факты постепенно начали вновь осознаваться, и прежде всего потому, что крупные сельскохозяйственные, рыболовные и китобойные предприятия начали ощущать коммерческие последствия.». Теперь же я даю последнюю цитату из этой книги, дабы убить Рэнд окончательно: «У нас, людей, нормальный член общества наделен весьма специфическими формами реакций, которыми он отвечает на асоциальное поведение. Оно «возмущает» нас, и самый кроткий из людей реагирует прямым нападением, увидев, что обижают ребенка или насилуют женщину.», что дает мне право сказать: альтруизм, в понимании Рэнд, обоснован этологией, на чем я и заканчиваю эту несомненно важную главу.



Глава 4.



Мы и позитивизм.



Исторически так сложилось, что наши идеи имею много общего с позитивизмом. Я, конечно, уважаю Огюста Конта, соглашаясь с ним, но не признаю Карла Поппера и Пола Фейерабенда. Вообще, с позитивизмом надо быть очень и очень осторожным. В данном разделе я решил описать некоторые наиболее опасные проявления позитивизма, дабы читатель знал их. Они тут, конечно, далеко не все, но хоть что-то есть.



Глава 5.



Наука и индукция.



Теперь, когда наши общие отношения с позитивистами понятны, мы можем перейти к критике решения проблемы индукции, которую нам предложил Поппер. В данной главе мне придется обратится к книге Поппера «Объективное знание. Эволюционный подход», которая является лучшей из возможных иллюстраций взглядов автора на научное знание; Поппер рассматривает проблему индукции, конечно же, решая ее с не без помощи критерия, проблема же касается того вопроса, имеем ли мы возможность делать предсказания о будущих событиях, исходя из предыдущих, на что некоторые философы, такие, как Дэвид Юм, отвечают решительно: нет, признавая при том, что именно руководство тем ошибочным принципом и помогало человечеству выживать, делая при том вывод об иррациональности человеческого мышления. Иными словами, уважаемый господин Юм учит, что в логическом смысле, который он обозначил, как Hl, индукция ошибочна, но вот в психологическом, обозначенным им Hps, индукция верна. Скажите, господа, может ли быть такое, чтобы одно и тоже утверждение было и верным и неверным, если мы остаемся в рамках классической логики, как Ом? Правильно: подобное никак не может быть. Скажите, товарищи, что станет с нашей наукой, если мы вовсе откажемся от индукции, если не что либо плохое? Сейчас мы ставим эксперимент, потом еще один, потом еще и еще, получая в итоге результат: X – это закономерность, делая потом нужные выводы, строя теорию и начиная ее применять. Если исчезнет индукция, исчезнет всякая взаимосвязь вещей, всезакономерности, а весь мир превратиться в набор случайных фактов, само же понятие эксперимента можно будет выбросить из науки, что фактически и разрушит научное знание, заменив его софистикой. А что будет с нашей жизнью, если рухнет естественная наука, как не полный крах современной цивилизации? Поэтому запомните: всякий, кто отрицает индукцию, тот мракобес или же человек, одураченный мракобесами. Теперь я должен немного разбить аргументы тех, кто не верит в индукцию. Некоторые особо одаренные возражают, что, если мы видели, к примеру, трех лебедей белого цвета, то мы не можем говорить, будто бы все лебеди только белые, пока нам не встретится черный лебедь, на что я имею честь возражать. Во-первых, когда мы делаем индуктивное заключение, то мы полагаем, что мир основан по неким законам, которые можно познать. Посему мы делаем заключение, что: 1) лебеди бывают в реальной жизни; 2) мы видели лишь белых лебедей, посему можем считать, что они наиболее распространены; 3) могут быть лебеди и других цветов. Во-вторых, возражает царица наук; если мы видели трех белых лебедей, то по теории вероятности мы должны число белых лебедей разделить на общее их число, что выглядит так: 3/3 = 1, что значит, что мы можем встретить только лишь белых лебедей, если же мы видели четырех лебедей, один из которых был черным, а три белыми, то вероятность увидеть белого лебедя будет такой: 3/4 = 0.75, что значит вероятность падает со 100%, до 75. Как мы видим, противоречий тут нет; индукция на основе повторения существует, что доказывает вся экспериментальная наука. Теперь же мне надо сказать, как все это решает Поппер: «(3) Ясно, что мой принцип переноса заведомо исключает юмовский иррационализм: если я могу дать ответ на его основную проблему индукции, включающую Hps, не нарушая принципа переноса, то не может возникнуть никакого столкновения между логикой и психологией, а следовательно, невозможно прийти к заключению, что наше познание (understanding) иррационально. <...> (5) Один из моих главных выводов состоит в том, что поскольку Юм прав в том, что в логике не существует такой вещи, как индукция на основе повторения, то по принципу переноса такой вещи не может быть и в психологии (или в научном методе и в истории науки): идея индукции на основе повторения должна рассматриваться как возникшая по ошибке – как своего рода оптическая иллюзия. Короче говоря: не существует такой вещи, как индукция на основе повторения.». Я всегда говорил, что проклятые позитивисты, страдающие гуманитарной опухолью мозга, всегда хотели уничтожить чистую и светлую науку, которую несет марксизм-ленинизм. Представим, что доктор Y провел эксперименты, по которым лекарство X лечит все формы рака. Если нет индукции, то ему можно сказать: все ваши результаты – случайность, а это значит, что ваше лекарство не работает. В результате люди продолжают умирать от рака. Вот, что будет, если мы уберем индукцию.



Глава 6.



Поппер и историцизм.



Во все времена, независимо от практики совершенно, мы полагали, что история будущего есть вещь вполне прогнозируемая, если исходить из всего предыдущего. Уважаемый господин Поппер не согласен с подобным тезисом, посему я показывая вам критику его работы «Нищета историцизма». Вот одна из его цитат: «(1) Значительное воздействие на человеческую историю оказывает развитие человеческого знания. <...> (2) Рациональные или научные способы не позволяют нам предсказать развитие научного знания.». Есть еще цитата, выражающая те же самые мысли, но более развернуто: «Конечно, речь идет не о всяком социальном предсказании <...> Речь идет только о том, что историческое развитие непредсказуемо в той мере, в какой на него оказывает влияние развитие нашего знания. В этой аргументации утверждение (2) имеет решающее значение. Если развивающееся человеческое знание существует, то мы не можем сегодня предвидеть того, о чем будем знать только завтра.». В данном тексте мы видим ошибку, которую допустил Поппер, объявив предсказание о будущих знаниях невозможными. Иван Ефремов, к примеру, предсказал электронную книгу в своей работе «Туманность Андромеды», Жюль Верн же предсказал полеты в космос, хотя и не он один, но все же. Более того, не только лишь отдельные фантасты-мечтатели делали такие предсказания, но ведь существует целая наука – футурология. Надо сказать, что мы, зная куда движется прогресс и то, с какой скоростью он движется, можем узнать, какое нас ждет будущее. К примеру, люди конца девятнадцатого – начала двадцатого века знали, как, примерно, будет выглядеть наш современный мир. Они предсказали повсеместное распространение автомобилей и летательных аппаратов, хотя в они считали, что это будут дирижабли, но тут прогресс повернулся иначе. Тогда же было предсказано, что в будущем мы сможем передавать видеозапись на расстояние, а также то, что мы будем пользоваться атомной энергией, хотя тогда о свойствах урана знали не очень уж много, также было известно, что люди смогут полететь в космос. Многие из этих предсказаний либо не сбылись, как дирижабли, либо сбылись намного раньше, чем того планировали жители прошлого. Тут они и не учли того, что прогресс изменил скорость или направление. Поэтому мы сейчас и не ездим по дорогам Москвы на аэросанях и не летаем в другие города на дирижаблях. Из предыдущей главы нам стало ясно, что Поппер не верит в то, что есть общие закономерности, посему для него нет взаимосвязей, посему, все, что кругом твориться – случайность, а значит, мы ничего предсказать не можем. Идем дальше: «Мне хочется выступить в защиту позиции (столь часто бранимой за старомодность), согласно которой историк интересуется действительными единичными или специфическими событиями, а не законами и обобщениями.». Тут я должен напомнить Попперу, что наука как раз и занимается обобщениями, а не частными случаями. Если мы начинаем изучать Варфоломеевскую ночь, то мы мигом перекинемся на Реформацию в Германии, идеи Кальвина, Марию Медичи, Старый порядок во Франции, ранний колониализм, а также на всю историю Европы с пятнадцатого века до семнадцатого. Факт имеет смысл лишь в последовательности фактов, либо в их сравнительном анализе. Надо сравнивать, как было в те времена в других странах, что было до этого, а что было после. Надо найти причины события и его последствия, иначе нет смысла изучать событие. Физика изучает общие закономерности, а не частные случаи, хотя для Поппера, как мы видели из предыдущей главы, физика не авторитет.



Глава 7.



Амбивалентность и релятивизм.



Наши отношения с релятивизмом были и остаются чрезвычайно сложными, посему я должен описать их в этой главе. Отвергнуть релятивистский принцип полностью я не могу никак, ибо если все не относительно, то всякое мое слово автоматически теряет смысл, но есть и еще причина; я свято убежден, всякое человеческое сознание априори релятивистское. Человек может лишь сравнивать одни вещи с другими вещами, но, как я уже писал выше, сознание наше очень субъективно, посему человек сравнивает одни вещи с другими, а затем оценивает их определенным образом, притом, как обычно бывает, оценка его не вполне самостоятельная, самостоятельная же оценка делается лишь теми людьми, кто действительно имел возможность сравнивать очень большое количество вещей, иными словами, такой человек должен очень и очень много знать, хотя все равно его выводы и оценки будут зависеть от того, какие сравнения были перед ним. Все наши мысли – это лишь плоды сравнений одних вещей с другими, а также наши инстинкты. Карл Маркс создал свою теория потому, что живя в пролетарском Лондоне, он не смог бы не проникнутся искренней жалостью и любовью к его обитателям, а также отвращением к капиталистам, которые в те времена реально жестоко угнетали народ, притом в самом худшем смысле этого слова. Озарение к Гитлеру пришло после Первой Мировой войны, когда он увидел контраст между Германской империей и Веймарской республикой: в первой была сильная армия, прусский социализм, развитая промышленность, а во второй волнения, разврат, голод, нищета и разруха, а единственный возможный выход виделся в создании сильного государства, как до войны, только еще сильнее. На идеи Айн Рэнд повлиял контраст между хорошим детством в царской России и юностью в раннем СССР, а также контраст между Советским Союзом и США. Я говорю очевидную всем нам вещь: каждый пишет, как он слышит. Однако и полностью принять релятивизм я тоже не могу, ибо всеобщая относительность суждений может убить саму философию, о чем уже неоднократно высказывался Максим Кантор в своем труде «Хроника стрижки овец»: «Философия постмодернизма, бессмысленное современное искусство, оборот бумажных денег и участие в общественных движениях в защиту пустоты – все это развило в людях с высшим образованием качество, которое, вообще-то, образование обязано устранять. Это такое лакейское качество – соглашательство. Его еще называют «релятивизм».». как вы понимаете, вопрос тут достаточно сложный. Теперь пора процитировать одного мракобеса, которого зовут Пол Фейерабенд, а точнее его книгу, имеющую весьма либеральное название «Наука в свободном обществе»: «Говорят, что у релятивиста нет оснований уважать законы того общества, в котором он живет <...>. Интересно видеть, как все это похоже на жалобы христиан по поводу постепенного устранения религии из центра общественной жизни. <...> Замена религии рационализмом и наукой не привела нас в рай, но и не ввергла в хаос.». Вот скажите, как мне после этого не стать борцом с религией и богами? Наука – не религия, ибо это вообще вещи разные, которые не могут заменять друг друга. Религия подразумевает веру во что-либо, наука де подразумевает сомнение и возможность проверки. Люди верят в богов, но не в научные гипотезы, которые мы проверяем. Смешивать науку с религией нельзя, но это не все ошибки нашего философа: он говорит, что наука заменила религию, что неверно, ибо и та, и другая, шли рука об руку во всяком обществе. Далее господин Фейерабенд пишет: «Если налогоплательщик из Калифорнии хочет, чтобы в местном университете преподавали вуду, народную медицину, астрологию, ритуалы танца дождя, то университет обязан это делать. <...> Но обладает ли простой человек знаниями, необходимыми для принятия решений такого рода? Не совершит ли он серьезных ошибок? Не лучше ли в таком случае предоставить решение фундаментальных вопросов экспертам? В демократическом обществе – безусловно нет.». Я всегда любил говорить, что релятивизм, на котором стоят демократия, либерализм и толерантность, тянет нас в мракобесие и дикость, что, как мы видим, совсем не безосновательно. Далее я покажу, что антинаучный релятивизм – это основа всякого либерализма.



Глава 8.



Против либерализма.



Хочу сказать свое слово против позитивистского либерализма и проповеди свободы человека. Всякий либерал – обязан иметь идеалистическую картину мира, притом она будет религиозной даже тогда, когда он атеист. У либерала свобода пантеистична, как «воля» в идеях Ницше и Шопенгауэра. Свободы в реальности нет вообще. То, что я обычно называю свободой, это всего лишь реализованная потребность. У нас есть потребность питаться, размножаться, развиваться, иметь нормальные условия жизни и т.д. Если мы реализовали все наши необходимые потребности, то мы стали свободны. Свобода – не осознанная, а реализованная потребность. Но, то, что я назвал свободой, не подлинная свобода, а ложная. Это то, что мы называем свободой в быту. Настоящей же, в научном смысле, свободы не существует, ибо наука опирается на принципы детерминизма. У человека нет и не может быть свободы, ибо все его поступки определяются внешними факторами, на что я привожу простейший пример: допустим, человек шел по лесу, куда его послал начальник, и решил попить воды, что было вызвано жарой и усталостью, но вокруг только один грязный ручей. Тут все зависит от того, насколько далеко человек ушел, так ли уж жарко, а также сильно ли грязен ручей. Если ручей не очень грязен, а жара и расстояние велики, то человек выпьет воду из ручья, в другие случаях – может не выпить. Тут соревнование идет не между мыслями в голове человека, а между внешними стимулами. Какой стимул сильнее – тот и определит поведение человека. Но для либерала важна не только свобода, но и то, что свободу обеспечит всем закон, основанный на правах человека. Теперь надо сказать про права человека, которые, по мнению либералов, определяют свободу. Только вот всем дай права человека, как все сразу станут счастливыми и все будет отлично. На самом деле, все несколько иначе: обеспечить одному человеку свободу действий, значит ущемить всех остальных в действиях, ущемить же свободу всем, ради равных прав и общих целей – это уже путь к социализму, что еще раз нам говорит, что политическая мысль не разделяется на идеологии, построенные на разных принципах, а разделяется на учения по времени: сначала был либерализм, потом социализм, а потом фашизм. Вообще, вера в то, что законы могут изменить общество, совершенно недопустима, ибо всем нам ясно, что законы переписывают всегда, когда это нужно, а делают это власти, которым это, в данный момент, выгодно. Общество первично, законы же вторичны, а если законы регулируют общество, то сначала нужен предмет регуляции, а после уже правила ее. Вот мы и вернулись к тому, что либералы идеалисты, а посему для них мысль, то есть законы, важнее материальной реальности, что есть общество. Надо напомнить либералам, что, к примеру, право человека на бесплатную медицину означает обязанность другого человека обеспечить ему эту медицину, а право на безопасность – это обязанность полиции. Права не есть единица самостоятельная, она зависит лишь обязанностей, без которых и прав быть не может, посему, если дать человеку обязанности, то он обретет определенные права, как, к примеру, сторож склада имеет право на оружие, ибо иначе он не может защитить склад, а это значит, что обязанности есть реализованные права. Теперь мы делаем вывод: либерализм – это лженаучное, идеалистическое направление в политике, основанное на метафизическом релятивизме.



Глава 9.



Материализм.



Мы всегда стояли на жестко материалистических позициях, ибо материалистическое учение абсолютно верно. Теперь мне хотелось бы доказать полную безосновательность идеалистического учения, притом любого. Тут мне хочется задать тот вопрос идеалистам, утверждающим, что мир есть представление, которым их уже донимают много веков; была ли природа до человека? Многие из них обычно теряются в данном вопросе, не желая отвечать на провокации, другие же, наиболее фанатичные, начинают доказывать, что до человека мир представляли животные, а до животных боги. (Тут мы и выясняем, что для верности идеализма нужен бог, с попами или без) Идеалисты утверждают, что каждый человек видит мир не так, как другой его видит, считая этот факт доказательством иллюзорности мира. Неужели может этот факт опровергнуть первичность материи? Правильно, не может, ведь то, что два разных человека воспринимают одно событие разным образом, никак само событие не меняет. Если для одного человека стол кажется плохим, а для другого хорошим, то в том нет ничего удивительного, ибо стол не меняет своих свойств, но для идеалиста очень даже меняет. Если ты говоришь, что Земля круглая, то идеалисты начинают выть неимоверно. Они начнут болтать про то, что люди все равно по разному будут воспринимать ее округлость. То есть, по их мнению, она по-разному круглая для каждого из нас. Бред, да и только. Тут я призываю различать факт и его оценку, которая всегда субъективна: есть реальность, состоящая из фактов, а есть оценка этих фактов людьми, притом оценка всегда вторична за фактом, а факт первичен. Таким образом, мы выводим утверждение о том, что существует материальный мир, который состоит только из фактов, а есть идеальный мир, состоящий из оценок этих самых фактов. Поэтому всякая оценка – это кривое отражение факта, ибо каждая оценка рассматривает лишь отдельные части факта, не оценивая его целиком, то есть оценка всегда субъективна и потому искажает факт, рассматривая его не полностью. Оценка – это искажение факта, потому я и сравнил факт с объектом, а оценку с кривым зеркалом. Иными словами есть объективный материальный мир, а есть его идеальное субъективное представление, притом материальный мир первичен. Информация – это констатация фактов и запись их оценок, притом как бы мы не пытались описать некий факт, мы всегда часть его упускаем, поскольку во-первых, наше сознание субъективно и настроено на оценку, а не на констатацию, а во-вторых каждый факт имеет такое множество граней, что мы не можем уловить их все. Посему информация – это лучший пример проявления идеального мира. Информация принципиально отлична от предметов материального мира, ибо она и построена на оценке, то есть мы можем читать текст потому, что мы оцениваем каждую букву, каждое слово, покуда вы вкладываете в буквы смысл, текст имеет смысл, но если буквы других языков для нас не понятны, посему и текст их не имеет никакого смысла. Оценочный характер языка виден в таком примере: для человека, говорящего на языке X, слово D значит одно, а для человека, говорящего на языке Y, то же слово будет иметь совсем другое значение.



Глава 10.



Энтропия и демократия.



В любом демократическом обществе, каким бы оно не казалось устойчивым и благополучным, постоянно идет энтропия, которая его разрушает. Демократия, как строй, является извращенной формой правления, ибо она появляется, как правило ненадолго, а позже исчезает, как будто бы ее и не было вовсе. Хотя нам надо условиться, что демократия – это более относящееся к идеальному, но не к практическому, ибо никогда не существовала, как строй полноценный, а была весьма абстрактной идеей, которая получила дурное весьма воплощение. Вообще, как я пытаюсь доказать, демократия – это, как правило, « позолота, позолота мишура и конфетти», для прикрытия диктатуры реакционных сил. Тоталитаризм, являющийся нормальным строем для человечества, доминирует ныне в большинстве стран мира, как доминировал и всегда. Демократия, будучи не соответствующей самим законам природы, всегда разрушалась, переходя в тоталитаризм, едва ли наступал кризис, или же тогда, когда система начинала усложняться. Вот, как об этом пишет Максим Кантор в своей книге «Медленные челюсти демократии»: «Демократия существовала в античных рабовладельческих государствах, этот строй выродился сам собой и перешел в диктатуру и тиранию. <...> С большой долей вероятности можно предполагать, что путь к диктатуре – естественное развитие народовластия...». Все вещи в мире строятся по принципу, который я сформулировал так: «Всякое явление развивается от одного события, которое есть основополагающее, выводя от него другие события, каждое из которых менее значимо и образует другие события.». Таким образом все в мире строится по принципу пирамиды, когда есть вершина из одного события, а есть основание разных событий, что мы видим, к примеру в науках: сначала идут законы физики, потом их следствия, потом экспериментальные данные, потом идет применение этих самых данных на практике, что и составляет пирамиду физики. Притом, как вы сами можете поверить, это работает для всего. В греческих городах сохранялись демократические принципы, но едва Афины, которые были эталоном демократии, стали расти в размерах, как демократии в них начало становиться все меньше, что мы особенно видим в правление Перикла. Римская республика, под действием роста, что было изначально, а потом и под действием внешних агрессий и внутренних конфликтов, постепенно теряла свои демократические институты. Но я должен сказать, что того, чего добился Рим имперский, не добилась ни Греция, ни Рим республиканский, а Византия, будучи еще более тоталитарным государством, превзошла императорский Рим. Достижения имперского Рима, Византии, Китая, империи Инков и других империй куда превосходили достижения любых демократий. Если же мы говорим о США, то мы должны напомнить, что с того самого момента, когда Америка начала свой бурный экономический рост в конце 19 века, свободы и демократии там становиться все меньше. Притом любая система, даже самая маленькая, направляется к тоталитарному обществу, что мы видим на примере республик Северной Италии, что трансформировались в деспотии, а также в  олигархии (Флорентийская республика, Венецианская республика, Генуэзская республика). Таким образом мы видим, что демократия – это вещь крайне неустойчивая, но вопрос состоит в объяснении этого ее феномена, что очень просто, на мой взгляд: демократия чрезвычайно неэффективна, хотя бы по той причине, что 51% населения может задавить все остальные 49% населения. Когда каждый жаждет внимания себе, имея возможность голосовать «за» или «против», он ставит все общество в невыгодное положение. Вместо того, что бы ругаться из-за того, кто будет платить большие налоги, что при демократии вызовет постоянную попытку большинства переложить на меньшинство это бремя, лучше дать решить этот вопрос государству. Государство, особенно если оно опирается на капитал, штыки и золото, будучи независимым от банкиров, помещиков, а также людей, оно принимает те решения, что будут приносить ему наибольший доход, притом, в отличие от капиталиста, государство заинтересованно в том доходе, что оно получит через 100 лет, ибо его жизнь длиннее, чем жизнь капиталиста, а посему оно вкладывает деньги в долгосрочные инвестиции, обеспечивая процветание экономики, а значит и богатую жизнь граждан. Тем более, надо напомнить, что перед абсолютной властью все люди равны, притом в самом прямом смысле, о чем говорят нам репрессии 1930-х годов в СССР, когда уничтожались как простые граждане, так и сильные мира сего. Государство живет на налоги, которые платят граждане, тем более государство вообще живет за счет граждан, а посему должно заботься о них, всячески помогая им, ибо если о гражданах не заботится, то они свершат революцию, что для государства нежелательно. Таким образом мы выводим, что сильное государство – это гарант процветания граждан. Тут надо добавить, что вышесказанное утверждение правомерно лишь тогда, когда государство не находится в зависимости от крупного капитала. Теперь нам надо раскритиковать демократическую идею, а сделаем мы это по следующим направлениям:



1) Демократия неустойчивая система, постоянно стремящаяся вернуться в устойчивое состояние – тоталитаризм.



2) Демократия, как правило, является пропагандистским штампом, служащим для либеральных диктатур.



Из этого я и вывожу свою критику.





Глава 11.



Верное государство.



Тут я должен процитировать товарища Ленина, а точнее его книгу «Государство и революция»: «Маркс централист. <...> Только люди, полные мещанской «суеверной веры» в государство, могут принимать уничтожение буржуазной машины за уничтожение централизма.». Ленин, тем не менее, в этой же работе несколько заблуждается: «Капиталистическая культура создала крупное производство <...> а на этой базе громадное большинство функций старой «государственной власти» так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступными всем грамотным людям <...> что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного».». Напротив, чем более общество развито, тем больше необходимо чиновников, для управления им, что мы видим на примере перманентного увеличения чиновников в мире. Когда появилось телевидение, то людям понадобились законы о нем, а значит и чиновники, могущие следить за их исполнением. Когда мы обрели интернет, то нам потребовались законы о нем, а значит и чиновники, подобное касается всех вещей. Чем сложнее общество, тем сложнее его законы, а значит и бюрократический аппарат, следящий за их исполнением. Если мы даже сможем автоматизировать всю работу аппарата управления, то все равно должны быть люди, ответственные за его работу. В нашем обществе с государством мы сталкиваемся постоянно, но в 19 веке людям меньше приходилось обращаться за его помощью, а в 10 веке люди и вовсе почти с ним не пересекались. Мы легко делаем вывод, что в более сложных обществах государство сильнее вмешивается в жизнь граждан, отнимая у них свободы, что совсем неплохо, ибо мы получаем от него массу полезных вещей. Вопрос с государством мы будем еще рассматривать, изучая австрийскую школу.



Глава 12.



Мы и общество.



Человек есть человек только до тех пор, пока он среди людей. Скажите, что вам дало общество? Правильно, она дало вам ваше сознание, вот, что об этом пишет Огюст Конт, в своей книге «Дух позитивной философии»: «...человек в собственном смысле слова не существует, существовать может только человечество, так как всем нашим развитием <...> мы обязаны обществу.». Все наши предпочтения, мысли и прочее формирует общество, которое окружает нас с самого детства, что мы можем видеть на следующем примере: сын писателя с большой вероятностью становится писателем, что мы видим на примере семьи Дюма, или семьи Пушкиных. Почему Карл Маркс создал свое учение таким, каким мы его знаем? Ответ очевиден: Маркс сам насмотрелся на быт рабочих викторианской Англии, общался с лондонским пролетариатом, посему, отчасти, отразил чаяния лондонских рабочих. Почему Айн Рэнд создала свой объективизм? Потому, что она была из буржуазной семьи, которую лишили денег большевики, что вызвало гнев Алисы. Человек, если быть честным, все же получает некоторые свои качества от природы, а точнее, от своих предков. Таким образом мы полагаем, что «свита делает короля». Более того, я говорю, что любое крупное государство – лучше любого маленького государства. Даже, если сначала в маленькой стране хорошо, а в большой стране плохо, то очень скоро все может быть наоборот. Государство должно защищать граждан от внешних и внутренних врагов, посему, желательно иметь большое государство. Чем общество больше, тем оно лучше, в чем мы убеждаемся на примере Древней Греции, Древнего Рима и Византии. Грекам не снились длинные дороги и высокие акведуки, они не знали высоких домов, они не могли построить Пантеон или Святую Софию, потому, что на это не способны маленькие по размерам демократии, погрязшие в войнах. Когда началась индустриальная революция? В 15-16 веке, когда завершилось объединение Англии, Франции, России и Испании, что вызвало существенный подъем наук, ремесел и искусств. Шекспир не смог бы ставить свои пьессы, а Франсуа Рабле не написал бы своих «Гаргантюа и Пантагрюэля» без поддержки королевской власти. То же самое касается и Руссо, и Вольтера, которые отправились бы на эшафот, если бы не монархи. Государство и рождает культуру в людях. Скажите мне, что было на месте Руси до 862 года? Там жили некие племена, о которых известно не так много. Но едва Русь обрела государство в 862 году и единство в 882, как она начала преображаться. Вскоре славяне уже ходили в походы на Константинополь, а потом уничтожили Хазарский каганат. С введением единой религии Русь обрела письменность, а когда Россия была окончательно объединена Иваном 3 и Василием 3, то мы научились строить такие вещи, как Собор Василия Блаженного, лить огромные пушки, захватили Астрахань, Казань и Западную Сибирь, а также построили первый прототип танка (для взятия Казани). Теперь мы видим, что государство, основанное на объединении людей по принципу иерархии, рождает всякий прогресс. Таким образом, я признаю, что всякое творение рук человеческих есть не произведение одного гения, а работа тысяч и тысяч авторов, как в трудах Маркса есть часть идей Гегеля, Сен-Симона, Конта и других мыслителей прошлого, предшествовавшего марксизму.



Глава 13.



О неравенствах.



Люди неравны. Я думаю, что мне даже не требуется сейчас пытаться вас убедить в том, что профессора нельзя ровнять с пьяницей из подворотни. Человек должен иметь права и обязанности, которые бы соответствовали его способностям. Вот, как об этом пишет Рене Генон в своей работе «Кризис современного мира»: «...при существующем положении вещей на Западе никто более не занимает места, свойственного ему в соответствии с его внутренней природой.». Если у человека с малыми способностями немного прав, то немного и обязанностей, но если человек умен и имеет много прав, то и обязанности его должны быть велики. Когда бы эти простые принципы соблюдались бы, то человеку жилось бы куда легче, чем ныне. Когда каждый человек будет занимать свое место, то у нас не будет перепроизводства юристов и экономистов, вкупе с нехваткой рабочих и инженеров.



Глава 14.



Естественность войны.



Война – это абсолютно обыденная для человека вещь. Скажите мне, было ли такое время, когда люди бы не воевали? Именно вечную войну утверждает закон единства и борьбы противоположностей, хотя, в случае вашего недоверия к диалектике Гегеля, приведу цитату другого человека, вот, как об этом пишет Дольник, в своей книге «Непослушное дитя биосферы»: «...человеческое общество глубоко милитаризовано как в открытой, так и в скрытой формах. Разрешение конфликта силой – первое, что приходит на ум как на индивидуальном, так и на групповом уровне.» или так: «Нет ничего странного в том, что территориальные конфликты сопровождают всю писанную и неписаную историю человечества.».



Глава 15.



Суть истории.



Я не согласен с концепцией историософии Тойнби, так как следую за своим учителем, Львом Гумилевым, а он пишет в своей работе «Этногенез и биосфера Земли»: «Тезис, согласно которому суровая природа стимулирует человека к повышенной активности, с одной стороны – вариант географического детерминизма, с другой – просто неверен. Климат около Киева, где сложилось древнерусское государство, отнюдь не тяжел. <...> Алтай и Ононский бор, где сложились древние тюрки и монголы – курортные  места. <...> Шумеры сделали из Двуречья Эдем, «отделяя воду от суши», а турки все так запустили, что там опять образовалось болото. <...> Все неверно.» хотя я не совсем согласен и с самим учителем, ибо есть моменты, которые не укладываются в его теорию. Великая французская революция происходит во времена, когда европейская пассионарность клонится к закату, то же касается и двух мировых войн. Я думаю, что Гумилев прав, но прав лишь отчасти, а именно, в определение срока жизни этноса в 1200-1500 лет, но я считаю, что природа пассионарности состоит в наличие ресурсов и благоприятного климата, кои и формируют цивилизацию. Иными словами, я хочу сказать, что ресурсы делают этнос и определяют его активность. К примеру скажите мне, почему Англия в 19-20 веках была столь сильной страной, почему Франция обрела силу только во второй половине 20-го века, почему Германия не стала великой державой, а главное, что делает США сильными в наши дни? Ответ мой таков: Англия доминировала в 19-20 веках, ибо у нее был замечательный Уэльский уголь, которым они топили свои корабли, Франция обрела силу в 20-м веке из-за урана, Германия не стала великой потому, что у нее не было большого количества нефти, качественного угля, за исключением угля из Эльзаса, отнятого у Франции, а США так сильны потому, что имеют доступ к арабской нефти. Энергия – кровь государства, а также производного от него этноса. Именно наличие энергии – этот и есть основа роста государства. Теперь рассмотрим этот вопрос подробнее. Вот, как об этом пишет Дольник, в своей книге «Непослушное дитя биосферы»: «Популяция любых видов <...> попав в благоприятные условия, увеличивает свою численность взрывным образом <...> Из-за своей чрезмерной плотности вид обедняет и разрушает среду обитания. Наступает экологический кризис, в течение которого численность популяции обрушивается.» Хотя я во многом отношусь к товарищу Дольнику скептически, ибо он не сходится со мной во многих вопросах.



Глава 16.



Искусство кота Базилио.



Тут я должен описать некоторые методы искусства кота Базилио, ибо что наиболее важно для всякого делового человека, так это полное им овладение. Напоминание, что всякий «бизнес» есть часть этой древнейшей науки и профессии, почти такой же древней, как и другая профессия, я, полагаю, требуется лишь для людей чрезвычайно наивных. Все искусство основано на чрезвычайно простых принципах, кои я изложу для начала:





1) Продавать дороже истинной цены.





2) Для исполнения первого пункта, требовать деньги вперед.





3) Чтобы второй пункт исполнялся, нужно сделать все, для убеждения человека в ваших искренних намерениях.





Теперь надо перейти к конкретизации. Основная суть обмана заключается в убеждении человека вложить деньги в сомнительное дело, для чего необходимо делать то, что нужно, а именно, что манипулировать. Обман в данном случае не хитрый, главное следовать простым правилам:





1) Никогда не ругаться, не расстраиваться, не показывать, что вас обидели или расстроили.





2) Всегда врать, притом никак этого не стесняться, для чего надо самому верить в свою ложь, также нужно обеспечить отсутствие противоречий в ваших словах.





3) Никого, кроме себя, а также ничего, кроме денег, не уважать.





Теперь я должен рассказать, как добиться исполнения подобных результатов. Самое простое мошенничество выглядит так: объявить о продаже X через объявление, деньги требовать вперед, но цену предложить ниже рыночной на 30%, а когда получите деньги, то отправить либо товар низшего качества, либо ничего не отправлять вовсе. Но мы ведь бизнесмены, поэтому ставим высокие цели. Возьмем самую простую, но высокую цель – продажу «чудодейственных таблеток от [вставьте название недуга]». Надо начать врать вообще всегда, когда это возможно, стараясь не произносить ни слова правды. Ваша цель – это перестать замечать собственную ложь, что придаст вам сил, которые пригодятся, для новой лжи, конечно. Когда вы научитесь врать даже самому себе, то вы сможете, ради выгоды, обмануть и другого человека. Надо быть очень и очень внимательным и терпеливым, не допуская ни малейшей ошибки, когда рассказываете человеку о таблетках. Вы должны выслушать все его вопросы и обязательно на них ответить, возможно, даже дав клиенту подписать некое соглашение о вашей ответственности, с фиктивной печатью, несуществующей организации, конечно. Вы должны показать человеку красивый каталог, где рассказано о том, какая вы отличная фирма. Вы должны дать человеку время, возможность подумать, дайте ему почитать письма других клиентов, напечатанные вами, конечно. Пусть клиент попробует ваши таблетки, пусть распробует, а после, по причине самовнушения, купит их у вас, если же не купит, то не беда, ибо таблетки сделаны из сахара, мела, или тому подобного вещества, что не принесет большого убытка, а клиентов много. Метод, описанный выше, подойдет также для сбыта разного эксклюзивного товара, которого нет в магазинах. Теперь надо поставить цель благороднее – сбыт бижутерии, но под видом настоящих драгоценностей. Тут главное дело в марках, которые покупаются и продаются проще простого. В дорогих ювелирных магазинах нередко продаются вещи, которые неотличимы от тех, что продаются на полулегальном рынке у станции метрополитена. В Гонгконге можно видеть, как два абсолютно одинаковых нефритовых браслета имеют разницу в цене в 10 раз, только на основании того, что один из них продается в магазине, а другой на развале. В Москве цена двух одинаковых колец с фионитом, сделанных на одной фабрике, имеет разницу в 30 раз, поскольку одно из них продается в магазине, а другое на рынке. Поэтому самый простой способ – это скупить красивые украшения со вставками из стекла и фионита, распределить их по дорогим коробкам и продать за цену, которая будет ниже цены похожих украшений в магазинах на 50%. Богатые женщины редко могут отличить подлинный камень, что нас весьма радует. Третья ступень мошенничества – это создание финансовой пирамиды, что я опишу в следующих главах.



Заключение.



Далее я привожу вам замечательную рецензию на эту книгу, которую написал известный философ, психолог, кандидат философских наук, доцент Саратовского гос. Университета, Евгений Михайлович Иванов.





Рецензия на «Нищета позитивизма»:





«Работа скорее не понравилась, чем понравилась. Есть плюсы и минусы. Положительно нужно оценить то, что вы взялись за критику позитивизма и таких авторов, как Айн Рэнд. Недостатки работы: по форме она несколько сумбурна, нет ощущения единой мысли, объединяющей текст. Скорее это что-то вроде "Стромат" Климента Александрийского - несистемные заметки на интересующие Вас темы. Начинаете с критики Рэнд, затем перескакиваете к Попперу, затем к Фейерабенду и т.д. Нет мотивации перехода от одной темы к другой. Сама критика того же Поппера поверхностна, скорее основана на эмоциях, а не на глубоком анализе проблемы индуктивного знания. Похвально желание бороться с релятивизмом и отстаивать объективный статус науки. Но материализм, который вы декларируете в качестве основы Вашего мировоззрения, вряд ли поможет в критике позитивизма. Стоить вспомнить, что позитивизм в конечном итоге возник как итог более последовательного осмысления того же материалистического мировоззрения. Юм (которого и можно считать прародителем позитивизма) опирался на Беркли, а Беркли - на материалиста Локка. На мой взгляд все дело здесь в материалистической теории мышления (предложенной еще Локком и Гоббсом), согласно которой мышление лишь перерабатывает данные органов чувств и. следовательно, прямого познавательного доступа к "самим вещам" не имеет. Последовательное развитие этой идеи ведет к дискредитации любого теоретизирования вообще (что продемонстрировал уже Юм). Материализм, кроме того, внутренне противоречив, т.к. его гносеология (теория отражения) противоречит его онтологии (признающей существование вещей вне сознания). Если мы знаем лишь репрезентации, отражения вещей в сознании, то никак логически корректно перейти от репрезентаций к исследованию свойств "самих вещей" или даже к обоснованию самого факта их существования, мы не можем. На мой взгляд возврат к онтологичности научной картины мира (а, значит, и преодолению позитивизма)возможен лишь на основе объективного идеализма - в духе Платона, Плотина, Шеллинга, Гегеля. В основе идеализма лежит принцип тождества бытия и мышления, который позволяет рассматривать мышление как самостоятельный путь познания реальности, относительно независимый от восприятия. Эта идея позволяет восстановить высокий статус теории, восстановить онтологичность научной картины мира. Мы мыслим лишь мысли и если вещи не есть мысли - они немыслимы. Именно эта мысль, видимо, и побудила Парменида утверждать тождество бытия и мышления, он пытался этим лишь объяснить саму возможность мышления бытия, а значит и возможность философии, как мышления о бытии. Т.е. отрицание тождества бытия и мышления неизбежно влечет агностицизм, замаскированной формой которого и является позитивизм. Если мы хотим отстоять возможность постижения бытия, нужно признать, что в вещах есть нечто "мыслеподобное", то, с чем может совпасть наше знание, наши идеи о вещах. О мыслеподобности физической реальности нам непосредственно свидетельствует неклассическая квантово-релятивистская картина мира (не даром Гейзенберг утверждал, что в современной физике линия Платона победила линию Демокрита). С позиций, как минимум, дуализма возможно также эффективно решить психофизическую проблему - и это решение нам также прямо подсказывает квантовая теория. Эти темы я и рассматриваю в работе "Апология идеализма".







Диалектика и метафизика.



Все мысли мои, очевидно, не поместились в предыдущую работу, поэтому я написал «Диалектику и метафизику», которая суть есть продолжение и развитие «Нищеты позитивизма». Эта моя работа будет посвящена тебе, мой читатель, но не одному лишь тебе, а еще и человеку, которого я никогда не забуду, а именно, моему учителю истории и обществознания, Сергею Александровичу Пензину, который непосредственно повлиял на мои взгляды, притом столь же сильно, сколь и мой дед, коему я посвящал предыдущую книгу.



Глава 1.



Сущность метафизики и диалектики.



Сначала нам необходимо определить: что есть диалектика, а что есть метафизика. Для начала нам надо установить тот факт, что слово «метафизика» имеет два основных значения, которые нам не должно смешивать. Во-первых, метафизикой нередко именуют ту область знания, что есть область не проверяемая и неопровержимая, находящаяся за границами эмпирического опыта, «за физикой». Во-вторых же, так принято именовать особый вид философического построения образа мысли, отличного собой от другого вида – диалектики. В то время, как диалектика есть метод познания мира, что основан на выявлении противоречий, то метафизика есть такой метод поиска истины, что противоречия отрицает, однако на этом различия свойств их не оканчивается, ибо диалектика признает развитие предмета качественно, в то время как метафизика лишь количественно, отрицая прогресс таким образом. Вопрос, который многие ставят, таков: «Почему вернее в делах анализа исходить из противоречий, нежели чем из сходств?». Для начала мне следует привести пример вам, состоящий в том случае, когда выявление общих свойств у камня и древесины не может дать нам полной картины об оных, в то время, как выявление их отличий может дать нам некоторые сведения опредметах. Отличие от иной вещи делает вещь тем что она есть, а не сходство.



Глава 2.



О смысле жизни и других метафизических вопросах.



Здесь я проясню некоторые главные метафизические вопросы, показывая их несостоятельность. Итак, перейдем к критике смысла жизни. Сначала нам надо определить, что есть жизнь и что есть смысл. Жизнь – это существование всего этого мира. Смысл – это понятие, наличие которого характеризует надобность того или иного явления. Смысл должен служить оправданию существования той или иной вещи. С этим мы разобрались. Теперь приводим простейший пример; в чем смысл топора? Ответ: в том, чтобы колоть дрова. Вы понимаете, что я вам хочу сказать, господа? Если нет, то я должен объяснить, что смысл любого предмета находится вне этого предмета. Смысл топора в том, чтобы колоть дрова, а не в самом топоре. Вот теперь мы видим, что смысл жизни может находится только за пределами этой самой жизни. Вопрос тут в том, что находится за пределами жизни. Но, если мы полагаем, что все сущее, вся вселенная, до последнего электрона – это жизнь, то смысл жизни будет находится за пределами нашей вселенной. Тут я и должен уточнить вопрос, а именно; в чем смысл жизни человека? Ответ: смыслом жизни человека может быть все, кроме этого человека. Смыслом может быть любой другой человек, предмет или явление, но не сам человек. Теперь давайте перейдем к вопросу о том, что есть первопричина всего. Верно было бы рассматривать историю, как спираль, где одни и те же события повторяются, но каждый раз на качественно ином уровне, о чем нам говорит диалектика. История, с этой точки зрения, не имеет начала и конца, посему вопрос абсолютно бессмысленный. Мне также хочется заявить, что все вышеприведенные мысли не есть плод моих фантазий, ибо все это лишь локальное применение теоремы Курта Геделя о неполноте.



Глава 3.



Великая теория ничего.



Эту главу я посвящаю философскому релятивизму, который, увы, все более проникает в нашу гуманитарную науку. Вера в относительность всего и вся была присуща метафизикам всех времен и народов, но сейчас их релятивизм проявляется сильнее, нежели всякие иные свойства метафизики. В наши дни, отчасти благодаря господину Фейерабенду, в гуманитарных науках повсеместно господствует эпистемологический релятивизм. Теперь я хотел бы проследить происхождение этого учения и его внедрения в науку. Известно, что с самых незапамятных времен все, более или менее, себя уважающие философы, политики и ученые работали над тем, чтобы создать некую «Теорию всего», которая должна объяснить абсолютно любое действие во вселенной. Впервые, видимо, о подобной идее задумались еще Платон и Аристотель, хотя могли быть и еще более ранние попытки. Я, будучи относительно честным, говорю, что и я таких попыток не оставляю. В различное время на роль теории всего выдвигались самые разные идеи: сюда пытались пролезть и позитивизм, и марксизм, но всякий раз, как утверждалась некая общая теория всего, так через некоторое время оказывалось, что она не объясняет всего, посему ей нужна замена. В 18-19 веках философы пытались оглядываться на физику, где Ньютон ввел общие закономерности, пытаясь сделать то же самое в философии. В начале 20-го века все несколько изменилось... После того, как товарищ Эйнштейн продемонстрировал миру свою теорию относительности, многие философы решили, что нужно им тоже положить в основу своей философии относительность, то есть, они решили, что им нужен релятивизм. Вскоре появился еще и постмодернизм, посему релятивизм укоренился в науке европейских государств очень и очень плотно. В конечном итоге мы дошли до того, что Фейерабенд написал свой труд «Наука в свободном обществе», где сравнял науку с религией и магией. В результате постпозитивисты решили, что мы не можем знать, как мир устроен на самом деле. Фактически, эта теория всего оказалась теорией ничего, ибо ее авторы и апологеты сами признали, что они не знают как устроен мир. Поздравляю, мы вернулись ко временам Сократа! Вообще же говоря, крайний релятивизм вещь очень и очень опасная. Во-первых, радикальный релятивизм приводит как раз к сравнению науки и магии, что, в свою очередь, приводит к пренебрежению наукой, невежеству и варварству. Во-вторых, релятивизм в общественной жизни – это путь к тоталитаризму. Конечно, многим кажется, что, напротив, релятивизм это спасение от тоталитаризма, который, как правило, основан на абсолютизме, но тут я вижу ошибку. Конечно, вы скажите, что такое невозможно, притом приведете мне несколько весомых аргументов, которые я покажу ниже.



1) Тоталитаризм основан на абсолютизме, он узурпирует истину, посему релятивизм ему чужд.



2) Релятивизм так рекламировался после Второй мировой войны потому, что это лучшее спасение от тоталитаризма.



Если все относительно, ничего не абсолютно, а истина не познаваемая, то я можно смело сказать: «Шуфутинский лучше, чем Моцарт, а Пикассо превосходит Рембрандта.» Сначала понятие красоты становится относительным, а потом понятие морали, притом не надо тут додумывать, будто автор этих строк противится принятию нетрадиционных отношений семейного характера, ибо это совсем иначе. Я говорю о морали более высокой, а именно, я говорю о гуманизме; релятивист же, рано или поздно, дойдет и до такого утверждения: «Если все относительно, то может быть и Лев Толстой не гуманнее Гитлера?». Если вам не верится в эти слова, то мне следует привести слова Джона Хоргана, который пишет в своем «Конце науки» про Фейерабенда так: «В конце книги «Прощание с разумом» Фейерабенд раскрыл, насколько глубоким был его релятивизм. Он рассматривает положение, которое «привело в ярость многих читателей и разочаровало многих друзей, – отказ осудить даже самый экстремальный фашизм и предложение, что ему следует разрешить процветать.».». Как мы все знаем, господин Фейерабенд служил в Вермахте.



Глава 4.



Бытие и сознание.



Тут я коснусь объективного идеализма, а не идеализма вообще, ибо последний, будучи весьма распространенным явлением, особенно в академических кругах, представляет для общества несомненно большую опасность, нежели идеализм субъективный. Итак, вопрос про бытие и сознание. Его действительно можно встретить у объективных идеалистов, ибо для поклонников адвайты, солипсизма и прочих разновидностей субъективного идеализма, бытие и сознание это одно и то же, ибо ничего, кроме сознания для них и нет. Вопрос этот весьма важен скорее не тем, что тут мы еще раз убеждаемся в ошибочности объективного идеализма, сколько в том, что тут мы видим, к чему может нередко эта его разновидность может привести и приводит. Итак, сознание ли определяет бытие, или бытие сознание? Я, будучи убежденным материалистом, полагаю, что бытие определяет сознание, идеалисты же говорят обратное. Давайте представим, что сознание определяет бытие. Теперь спрашиваем себя: почему одни люди почти никогда не предавались работе и имеют все необходимое, и даже сверх того, а другие работают с утра до ночи, не имея возможности удовлетворить даже самые свои мизерные потребности? Ответ идеалиста таков, что сознание каждого определяет, будет ли он богатым или же бедным. У раба менталитет такой, что он рабом был и останется, а у господина менталитет иной, поэтому он заслуживает быть господином, а раб и должен быть  рабом. Вот скажите, товарищи, вам не кажется, будто этот ответ кое-кому выгоден? Мне кажется. Конечно, я был тут не очень корректен, посему должен некоторые моменты прояснить. Идея о морали господ и морили рабов появилась у Ницше, но там она фигурировала в несколько ином смысле; Ницше полагал, что и король может иметь мораль раба, и раб мораль господина. Ницше не делал в этом вопросе жесткой социальной привязки. Несколько схожие идеи выдвигали Платон и Гегель, которые были объективными идеалистами и как раз полагали, будто сознание определяет бытие. Платон выдвигал идеи о кастовом устройстве общества, идеи Гегеля стали философской основой национал-социализма. Но вернемся к ответу нашего идеалиста. Если сознание человека определяет его положение в обществе, то надо задать пару вопросов касательно сознания, вот эти вопросы:





1) Чем отличается сознание бедного от сознания богатого?



2) Какова природа сознания?



3) Сознание определяется биологией?



4) Оно передается по наследству?



5) Подвержено ли оно коррекции?





Вот когда мы натыкаемся на эти вопросы, то мы понимаем всю гнилую основу объективного идеализма. Посмотрим, как на тот же самый вопрос о причинах бедности и богатства отвечают материалисты. Материалист скажет, что те люди, что наиболее хитрые, наглые и жадные, заставили однажды других людей работать на себя, а потом передали власть своим потомкам. Потомки, имея изобилие материальных благ и массу свободного времени, начали тратить все это на собственное увеселение, которое породило культуру и искусство, помимо этого некоторые из них от своей праздности стали задаваться вопросами мироздания и занялись изучением природы, породив науку. Потомки же тех, кого однажды вогнали в рабство, от отсутствия образования, тяжелой работы и суровой жизни, деградировали и обрели соответствующее сознание. Иными словами, господский менталитет родился из праздности, а рабский – из работы. Вопросы есть? Вопросов, по крайней мере, у меня, нет. Некоторые нам все же возразят, что оба ответа на наш вопрос равнозначны, но тут я применю бритву Оккама, просто отрезая все непроверяемые метафизические рассуждения о морали рабов и морали господ, оставив куда более понятное материалистическое объяснение. Вообще же говоря, объективный идеализм – это самая лучшая основа для тоталитаризма, притом самого омерзительного. Как я уже указывал выше, идеи Гегеля пришлись по вкусу нацистам. Почитался ими же и упомянутый мной выше Ницше. Платон же фигура культовая для всех сторонников тоталитаризма вообще. Идея о морали господ и морали рабов заманчива для всяческих реакционеров, ибо эту мораль можно привязать к конкретным классам, нациям, религиям и расам, что многие и делают. Запомните, что все эти рассуждения о «тупом быдле», «пенсионерах-совках», «неполноценности русского (или любого другого) народа» имеют объективно-идеалистическую основу. Конечно, в работах Гегеля и Платона диалектически сочетаются вещи очень прогрессивные и очень реакционные, но нужно уметь их разделять, как это делал Маркс, к примеру.



Глава 5.



Волюнтаризм и детерминизм.



В данной главе я решил описать некоторые особенности этих двух учений, а также рассказать вам об их основных аргументах. Волюнтаризм, особенно в той форме что он у встречается у Шопенгауэра, является совершеннейшим эталоном идеалистической философии, воплощающим все ее ошибки в гипертрофированной форме. Шопенгауэр, отказываясь от классической философии, начинал поиск «истины» не с объекта или субъекта, а с представления, которое их объединяет в некое единое целое. Таким образом: «Мир дан нам не в своей подлинности, а в сознании того, кто его представляет, а представляет субъект <...> Без субъекта нет объекта <...> Шопенгауэр ставит реальность и сновидения на одну плоскость: жизнь и сновидения, говорит он, страницы одной книги. Материализма как философская доктрина грубо наивен и бездумен. Он стоит на точке зрения обыденного сознания, которое обманывается и не догадывается об этом. <...> Он [материалист] думает, что видимый мир реально существует. На самом деле существует видение мира, акт видения, который обуславливает видимые объекты.» (Философия: учебник.  С. А. Нижников с. 184-190.). Во-первых, я хотел бы указать на принципиальное отличие сна от реальности, что выражается в том факте, что сновидения имеют как раз свойство меняться, завися от желаний субъекта, то есть, они могут быть изменяемыми и сознательными, в то время, как реальность не может меняться, завися от единого желания субъекта. Во-вторых, мне опять хочется указать на тот главный недостаток идеализма – любовь к сложным метафизическим построениям. У нас есть два утверждения:





1) Мир материален, а объекты существуют независимо от субъекта.



2) Мир есть представление, а объекты напрямую зависят от субъекта.





Мы мне можем ни доказать, ни опровергнуть ни один из этих тезисов, однако первый из них дает куда более простое объяснение мира, нежели второй, что и дает мне право применить бритву Оккама, для «обрезания» идеализма, как слишком сложной и громоздкой концепции. Теперь нам нужен несколько более подробный разбор этого момента. Если мы решили считать, что весь мир есть наше представление, то у нас появляются некоторые вопросы:





1) Что есть представление?



2) Существует ли материальный мир?



3) Если он существует, то каков он?





Итак, у Шопенгауэра есть ответы на все эти вопросы:





1) Представление есть процесс связи между субъектом и объектом.



2) «Мир таков, каким мы его видим (мы или, скажем, насекомое). Судьба мира – в зрении видящего, в представлении представляющего.» (Философия: учебник. С. А. Нижников, там же)



3) «Оба [Кант и Шопенгауэр] признают также, что за явлениями скрывается некая сущность вещей, «вещь в себе» <...> По Канту, она непознаваема никакими средствами <...> Шопенгауэр, наоборот, считает, что «вещь в себе» может быть познана и что наша потребность в этом, наше искушение, наше искушение заглянуть по ту сторону представлений не случайны, не обманчивы. Нужно только отказаться от традиционных (рационалистических, научных) средств познания. «Вещь в себе» постижима только с помощью философско-художественной интуиции.» (там же).





А теперь перейдем к критике тех ответов, что дал нам уважаемый человек из Данцига. Если первые два ответа не представляют для нас никакого интереса, поскольку либо уже высказывались тут раньше, либо обычны для многих идеалистов, то третий ответ имеет несколько иную природу. Если, действительно, помимо явлений есть та самая «некая сущность», та самая «вещь в себе», то это уже означает признание реальности вещей, а значит и признание материального мира. Таким образом для Шопенгауэра и Канта реальный мир существует, но человек не может видеть его таким, какой он есть, рассматривая мир сквозь призму своего сознания. Таким образом мы и выделяем «вещи в себе», которые есть на самом деле и феномены, которые есть лишь модели тех вещей, возникающие в нашем сознании. Это утверждение исходит из идеи о том, что вещи, на самом деле, отличны от того, как мы их видим, но чем же обоснована подобная позиция? На самом деле, мы все понимаем, что нет никаких оснований считать, будто «вещи в себе» отличны от их моделей, то есть, феноменов, которые мы можем лицезреть, что и дает нам право говорить: нет никаких «феноменов» и «вещей в себе», а есть лишь материальный мир, сознание же наше есть исключительно его отражение. Как мы видим, подобная теория намного проще, нежели теории Канта и Шопенгауэра, ибо она не строит излишних метафизических концепций и не оставляет столько недосказанностей и белых пятен, как вышеупомянутые теории. Упомянутые мною белые пятна и пустоты есть самый главный бич всех идеалистических теорий, ибо в эти самые пустоты и закрадывается опасный мистицизм. Некоторые мистические учения утверждают, что мир полон всевозможнейших чудес, но сознание большинства людей таково, что они не могут этих чудес видеть, то есть, вокруг нас бегают черти, но наше узкое сознание мешает нам их видеть. Однако есть некие «медиумы», «экстрасенсы» и тому подобные индивиды, которые, якобы, могут видеть все тех существ, что не видим мы. Другие же утверждают, что чудесен не сам мир, сколько наше сознание. Подобное утверждение, учитывая то, что многие идеалисты говорят о том, будто  весь мир зависит от нашего представления, находит нередко отклик. Эти мистики утверждают, будто мы одной силой мысли можем изменять действительность, но люди разучились это делать и им снова надо учится у мистиков. Идеализм, собственно, лучшая почва для роста всяческого мракобесия. Более того, сам Шопенгауэр был ярким проповедником мракобесия своего времени, ведь этот философ утверждает, что нам необходимо отказаться от рациональности и научного познания, ибо только философско-художественная интуиция способна выяснить все о «вещах в себе», что уже и есть проповедь мракобесия, притом совсем не скромная. Теперь, оставив идеи Шопенгауэра о мире как о представлении, мы должны перейти к тому, что выделяет этого философа среди других идеалистов, то есть, к его идее о воли. Воле, как самостоятельному философскому явлению, долгое время не придавали значения, а внимание на нее обратили лишь двое: Шопенгауэр и Ницше, для которых она стала одной из важнейших философских категорий. Для меня, как для убежденного детерминиста, категория воли пуста и ошибочна, но мысли самого Шопенгауэра я тут приведу: «Воля – ключ ко всем мировым явлениям <...> Все отдельные вещи с их силами и свойствами – лишь обнаружения мировой воли <...> Мировая воля безлична, не связана ни пространством, ни временем. Это чистое вселенское стремление, сама себя утверждающая сила <...> У нее нет определенного предмета стремления, нет того, чего она хочет <...> Ее действие характеризуется двумя признаками: 1) она действует бессознательно, руководствуясь слепым, но безошибочным инстинктом жизни. Она не знает самое себя, развертывается автоматически, в силу одной только энергии хотения, и потому она неразумна, но не в смысле глупа, – она внеразумна; 2) она действует бесцельно. Для нее не существует идеала, ей чуждо стремление к совершенствованию. Она сама в себе закончена и совершенна, абсолютна и самодостаточна. И потому она неспособна к эволюции. Эволюцию Шопенгауэр отрицает как метафизическую невозможность. Есть лишь видимость эволюции, а не ее истинность.» (там же). Что же это за понятие, «воля», если определение столь неточно, если, конечно, быть мягкими в критике? Воля, исходя из вышесказанного, не обладает разумом, не обладает идеалом, не обладает целью, не обладает целью и хотением достижения таковой, а также она не способна к развитию, притом она обладает всей властью над миром. Исходя из этого, мы можем сделать простое умозаключение о том, что «воля» есть некая сила, все портящая и разрушающая, ибо если она действительно не обладает всеми вышеуказанными качествами, а только лишь безграничной силой, ни на что созидательное она неспособна, как неспособен ураган собрать из обломков строительного мусора прекрасное здание, но способен здание обратить в мусор. Однако это противоречит утверждениям Шопенгауэра, а это значит, что автор где-то ошибся. Нам необходимо либо признать разумность воли, либо признать, либо заключить, что она не всесильна. Если мы пойдем по первому пути, то решим, что раз все вещи мира есть только разные проявления воли, то нам надо признать, что таковая разумна, имеет вполне конкретные цели, желает их достижения, знает свои идеалы, к которым она стремится. В таком случае понятие воли теряет свой смысл, поскольку разумная мировая воля имеет другое название, имя которому, «Бог», что еще раз заставляет вспомнить нас о связях между идеализмом и мракобесием. Если же нам пойти по другому пути, то мы должны признать, что воля не всеобъемлюща, что она не может быть созидательной, а может нести лишь разрушение. Таким образом, мы приходим к выводу, что действия этой самой «воли» вполне можно, хотя бы примерно, предсказать, что уже означает детерминизм, что, само собой, значит, что воля не обладает свободой воли, посему это уже никакая не мистическая «воля», а некий детерминистский порядок. Таким образом, если мы устраним все противоречия, имеющиеся у Шопенгауэра, то выходит, что воля – это некий предсказуемый механизм, способный только разрушать. Тут возникает вопрос, состоящий в том, что де тогда есть причина созидания, если воля ей быть не может? Вероятно, что причина созидания связана с решением конкретных проблем и адаптацией к тем или иным условиям бытия, исходя из которых, мы примерно можем предсказать то, что же именно будет создано, то есть, механизм созидания имеет детерминистский характер, как и механизм разрушения, именуемый нашим Артуром «воля». Но в том случае, если и механизм созидания, и механизм разрушения, носят совершенно детерминистский характер, то почему мы разделяем их? Правильно, их надо объединить в единый детерминистский механизм, сведя все вышесказанное к максимуме: все в этом мире, как разрушение, так и созидание, вполне предсказуемо, что фактически убивает понятие воли.



Глава 6.



Пару слов о противоречиях в словах Поппера.



Итак, я уже ранее писал о товарище Поппере в своей работе «Нищета позитивизма», но там я не успел окончательно сформулировать свою мысль, не успел досказать всего, чего хотел, посему сейчас я завершу замысел, который начал воплощать в прежнем труде. Позвольте же, граждане, я сразу перейду к делу, не тратя время на бессмысленные разглагольствования. Первый же мой аргумент, направленный против основных идей нашего подопечного, строится на выявлении некоторого противоречия в его словах. Насколько мы знаем, Поппер сформулировал свой известнейший критерий научности, который звучит не иначе, как: «Научная теория должна быть потенциально опровергаемая.». Однако, как мы уже ранее указывали в моей работе, помянутой выше, да и как вы сами знаете, Поппер был ярым противником индуктивного знания, которое, он называл ошибочным, на что он недвусмысленно указывал в своем труде «Объективное знание. Эволюционный подход.», который я и цитировал ранее. Однако же, товарищи, если мы говорим о том, что будто бы индукция неверна, то получается, что всякое действие есть случайность, а не закономерность, посему, если мы не веруем в индукцию, то выходит, что мы не можем сделать из эксперимента вывод. Если нет индукции, то, следуя формальной логике, результат эксперимента есть случайность, а не закономерность, то есть, мы не можем сказать, будто результат повториться, ибо это и есть индукция. Если нет индукции, то эксперимент есть случайность, что лишает сам эксперимент смысла, делает принципиально невозможным сделать из него всякий вывод. Сам же критерий, ставящий эксперимент в первейшую основу всякого знания, не совместим с отрицанием индукции, по причинам, которые мы указали выше.



Глава 7.



Общие лженаучные рассуждения товарища Ильенкова.



Жил в когда-то Стране Советов один «философ», который гордо носил фамилию Ильенков. Этот автор значительно дискредитировал диалектический материализм, превращая его в своих работах в ложное идеалистическое учение, в свою версию позитивизма. Тут я хотел бы рассмотреть некоторые его идеи, опровергая авторские умозаключения и критикуя методы, цитаты же я возьму из его наиболее важной работы «Об идолах и идеалах». Первая цитата заставила меня стиснуть зубы от злости, ибо столь антиисторических высказываний мне не доводилось еще слышать от людей ученых: «Когда над Европой, проспавшей полтора тысячелетия средневековых кошмаров, забрезжила прекрасная заря Возрождения, многое стало выглядеть в глазах людей по-иному.». Глупость, да и только! Во-первых, серьезные историки давно уже отказались от нелепого деления истории на древность, античность, средневековье, новое время и новейшее время, ибо все эти периоды имеют весьма относительные границы и не играют роли для народов, находящихся за пределами Европы. Тем более, средневековье не было чем-то новым, по сравнению с античностью. Напротив, оно прямо наследовало многие античные традиции, а многие из тех, что появились в это время, были, на самом деле, лишь продуктами развития или разложения античных традиций, как, например, средневековые университеты, которые были развитием античных риторических и философских школ. Такие же традиции, как деление людей на патрициев и плебеев, институты власти, вроде народного собрания или сената, были в Венеции и многих других торговых республиках Италии на протяжении всего средневековья, оставшись тут от древнего Рима. Многие же институты средневековья развились в Новое время, как, например, те же Генеральные Штаты или Королевский Парламент, развившиеся в современные институты парламентаризма, показывая таким образом, преемственность различных веков, а не их антагонистичность по отношению друг к другу. Во-вторых, даже, если мы уж решили использовать устаревшую концепцию средних веков, то нужно, как минимум, воздержаться от опасных обобщений. Потому, что средние века были не столь уж ужасными, дикими и невежественными, как любят это представлять некоторые люди, представляющиеся учеными, но тянущими нас в дикость, как товарищи Фоменко или Ильенков. Средние века не только и не столько варварство, сколько теология Фомы Аквинского и поэзия Данте. Притом в средние века поэзия расцветала не только на юге, но и в Скандинавии, где местные поэты – скальды – сложили весьма занятные произведения. В-третьих, возрождение, при всей его относительности, происходило в три этапа: первый этап происходил в начале 9 века при дворе Франкских королей из династии Каролингов; второй этап имел место в Италии, Арагоне и Южной Франции в первую половину 13 века, а был связан он с четвертым крестовым походом, который привел к созданию огромного количества марионеточных государств и колоний на территории Византийской империи, наличие которых позволило обогатить средиземноморскую Европу за счет торговли с Востоком через вышеупомянутые государства и колонии и банального их ограбления; третий же этап происходил на фоне роста мануфактурного производства, происходившего в конце 15 – начале 16 века. О последнем этапе, вероятно, и говорит товарищ Ильенков. Тут есть еще одна деталь, та самая заря, о которой нам говорит автор, являющаяся вовсе не зарей, а заревом тысяч костров инквизиции. Действительно, такие вещи, как инквизиция, борьба с еретиками, религиозные войны и крайняя реакция имели место вовсе не в средние века, а куда более в эпоху возрождения и просвещения. Хотя и инквизиция не столь страшна, как нам ее нередко представляют. Но я не хочу углубляться далее в историю, переходя к другой цитате: «Философы французского Просвещения были абсолютно правы, когда они стали рассматривать Человека как «высшую цель», как «самоцель», и отбросили взгляд на него как на «средство» осуществления каких бы то ни было «внешних» и «посторонних» целей, какими бы высокими и благородными они не казались.». Как мы знаем, смысл всякого объекта может лежать лишь за его пределами. Да и что же это за цель, человек? Если это и цель, то цель природной эволюции, а не самого человека. Словом, перечитайте то, что я уже писал о смысле жизни. Теперь другая цитата, куда более для нас интересная, но очень уж длинная: «Но просветители-материалисты<...> рассудили так же плохо, когда на место непререкаемого авторитета бога-отца поставили такой же непререкаемый авторитет матери-природы – «внешнего» по отношению к человеку мира. Того самого «внешнего» мира, к которому, как его частичка, принадлежит и тело самого человека, подвластное голоду и холоду, бессильное перед своими желаниями и страданиями, и потому – в принципе эгоистичное и своекорыстное. Так что если выводить идеал из естественно-природных потребностей человеческого тела, то человек опять-таки окажется лишь рабом, лишь послушной игрушкой «внешних обстоятельств», силы их давления, лишь пылинкой в вихрях слепых стихий... Ни о какой «свободе» человека в таком случае не может быть и речи. Человек окажется лишь «говорящим орудием» своих органических потребностей и влечений, лишь точкой приложения сил слепой необходимости, что ничуть не лучше и ничуть не достойнее, чем быть рабом бога. Разница в таком случае была бы только в названии, в имени «внешнего господина». Какая разница, назовут его богом или де природой? <...> Так что идеал, то есть представление о высшей цели и назначении человека на земле, невозможно вывести из изучения природы, ее слепых причинно-следственных цепей. <...> Человек, продолжает Кант, свободен, если он действует и живет в согласии с целью, которую он сам перед собой поставил, избрал ее в акте «свободного самоопределения», а не с целью, которую ему кто-то навязал извне. Только тогда он – Человек, а не пассивное орудие другого человека или давления внешних обстоятельств. Что же такое тогда свобода? Действие в согласии с целью, то есть вопреки давлению «внешних» обстоятельств...». Как мы видим, в данной цитате, весьма объемной, несмотря на все мои сокращения, мы видим пример несколько завуалированного волюнтаризма. Автор критиковал Ницше, но делал он это формально и, как это ясно следует из текста и видно всякому внимательному читателю, неохотно, возможно, даже желая на него походить. Автор отрицает детерминизм, заявляет, что человек способен на свободный выбор, на поставление цели, забывая однако, что выбор цели определяется взглядами человека, что определяются его бытием и воспитанием, исходя из которых, мы можем предсказать выбор его цели. Однако волюнтаризм и есть самое мерзкое и противное, что только мы можем отыскать в книгах Ильенкова, существует еще весомый пласт его педагогических идей, не менее разрушительных, нежели идеи его философские, что изложены в том же его труде. Вот первая цитата из главы, носящей символическое название; «Школа должна учить мыслить»: «Представление о «врожденности», о «природном» происхождении способности (или «неспособности») мыслить – лишь занавес, скрывающий от умственно ленивого педагога те действительные (очень сложные и индивидуально варьирующиеся) обстоятельства и условия, которые фактически пробуждают и формируют ум, способность самостоятельно мыслить. <...> Теоретически такая позиция малограмотна, а нравственно – опасна, ибо предельно антидемократична. С марксистско-ленинским пониманием проблемы мышления она также не вяжется, как и с коммунистическим отношением к человеку. От природы все равны, в том смысле, что подавляющее большинство людей рождается с биологически нормальным мозгом, в принципе могущим – чуть легче или чуть труднее – усвоить все способности, развитые их предшественниками. <...> Он [ум], собственно, и есть не что иное, как умственная культура человечества, превращенная в личную «собственность», в принцип деятельности личности. В составе ума нет ничего иного.». Очевиднейшая ложь, которую автор даже и не желает прикрывать от глаз внимательного читателя. Всем нам, благодаря работам уважаемого товарища Лурии, известно, что лобные доли мозга отвечают за мышление, но сие открытие не суть есть моя критика, сколько ее основа, ибо ныне нам уже известно, что у всякого человека некоторые доли мозга развиты сильнее, нежели иные, что есть и определяет его талант, но иные доли мозга, кроме указанных, нередко бывают недоразвиты, объясняя нам почему некоторые люди добиваются успехов в некой области, отставая от областей других. Это подтверждает тот факт, что даже при равном воспитании и образовании не всяк человек может успехов добиться равных с иным. Не все выпускники Царскосельского лицея стали Пушкиными, не все выпускники одного детского дома стали одинаковыми людьми, да даже и родные братья, равно как и близнецы, не часто являют собой особые схожести. Но более меня напрягает не это, а тото факт, что Ильенков верит, что человек может освоить все древние и новые навыки, будто всякий может овладеть всеми знаниями во всякой области, добиваясь везде равно великого результата, что каждый может стать одновременно и Марксом, и Данте, и Ньютоном, что уж, извините меня, мой интеллигентный читатель, ересь! Это утверждение есть ересь потому, что человеку физически не хватит жизни для усвоения даже сотой доли всех знаний человечества, и хотя Аристотель с Леонардо да Винчи и являют собой примеры «универсальных людей», но они жили тогда, когда количество накопленных знаний было мало и умозрительно, с развитием же науки появляются специализации людей на одной области, ибо наука расширяется и углубляется с каждым годом, также прошу напомнить, что равно овладеть всеми науками невозможно, посему научные труды Ньютона нам дороже, чем его де труды богословские, как и научные работы Циолковского ценнее, недели его философия. Ладно, идем далее: «Зубрежка <...> калечит мозг и интеллект тем вернее, чем – своеобразный парадокс – справедливее и «умнее» сами по себе усваиваемые истины. В самом деле, глупую и вздорную идею из головы ребенка быстро выветрит его собственный опыт; столкновение такой идейки с фактами заставит его усомниться, сопоставить, спросить «почему?» И вообще «пошевелить мозгами». «Абсолютная» же истина никогда ему такого повода не предоставит.». Все слова, писанные здесь господином Ильенковым, есть ложь от первого до последнего слова. Все мы можем познать лишь в сравнении, всякий факт имеет смысл лишь в ряду подобных. Действительно, глупо заставить человека прочитать все книги Ницше, заучив огромную массу цитат из них, надеясь на то, что он поймет философию, равно как и бесполезно заставлять учить «Начала...» Ньютона, надеясь понять физическую науку. Для понимания философии нужно знать труды Платона и Аристотеля, Декарта и Руссо, Шопенгауэра и Ницше, Маркса и Конта, Поппера и Фейерабенда, а также многих и многих иных, дабы методом сопоставления и сравнения их идей понять суть философской науки. Для понимания де физики следует начинать изучение с соответствующего труда Аристотеля, проходя Галилея и Ньютона, Максвелла и Эйнштейна, Бора и Резерфорда, Эверетта и Ландау, Капицу и Прохорова, дабы вся физика построилась в общую картину, гармоничную и четкую. Все наши суждения берут свое начало из наших знаний, посему чет обширнее знания, тем более мы можем получить ценных умозаключений, посему «зубрежка» - мать всякого прогресса. Но вот самая моя любимая цитата: «Компрачикосы от педагогики и придают мышлению раз навсегда зафиксированную «улыбку», делают его способным работать только по жестко «вдолбленной» схеме. И нет более распространенного способа изготовления глупого человека.». Интересно в этих словах не столько содержание, сколько то, что Айн Рэнд писала почти тоже самое в своей работе «Возвращение примитива», выдвигая те же самые педагогические идеи, что сводятся к словам: «Знать не следует, а следует мыслить!», что есть полнейший бред, который при всякой попытки использования в реальных условиях давал крайне отрицательные результаты. Рэнд также называла уважаемых педагогов не иначе, недели «компрачикос», также ругала заучивание знаний, также призывала мыслить, но у нее далее шел пассаж про педагогику Монтессори, который отсутствует у нашего автора. Хотя это сходство ничего не значит для нас, сам факт его существования очень интересен, притом он не делает чести ни Ильенкову, ни Рэнд.











































В защиту правящей партии.



Мне никак не известно, как с этим дела обстоять будут в последующие времена, но сейчас правительство нашего доброго президента чаще ругают, нежели хвалят, что и побудило меня написать статью, которая развенчала бы оппозиционные мифы с чисто философской позиции, однако я и назвать ее должен был несколько иначе, но пусть уже будет так. Мне также следует упомянуть, сколько мне пришлось услышать необъективной критики а эту статью, которая, разумеется, тут приводится не будет за ее непристойностью.



Введение.



Итак, уважаемые граждане, к коим я обращаюсь в данной статье, и во имя которых я всегда проводил и иную просветительскую работу с массами, объясняю, что цель моя тут всего лишь осветить всю лживую подноготную оппозиционного политического дискурса, что захватывает невежественные умы подобно чуме, захватывавшей средневековые города Европы, равно как и последняя болезнь приводя их к закономерному концу. Сколько только лживых, клеветнических, а также очень обидных, но никак не подкрепленных ничем, кроме приемов риторики и откровенной демагогии, обвинений, льется на нашу славную правящую партию от всевозможных оппозиционеров. Вот о них я и решил написать, ибо расстрелять я их не могу, так как детерминизм обделил меня соответствующей властью, равно как и момент нашего с ними существования необходимыми для того условиями, а терпеть их у меня нет уже никаких сил.



Первая позиция аргументов оппозиции: противоречия и софизмы.



Итак, каковы же главнейшие возражения против нашей любимой партии, а также каков их генезис и происхождение, равно как и мотивы их повторяющих? Всего против партии нашей, вопреки распространенному заблуждению, выдвигают всего лишь два аргумента, в то время, как все остальные есть лишь различные вариации этих самых аргументов, либо же их смешения в различных пропорциях, что представлены ниже:





1) Партия ничего в стране не делает полезного, предаваясь коррупции и внутреннему разложению, не создавая ничего сама, лишь уничтожая накопленное ранее.



2) Партия узурпировала власть, мешая проходу кому либо иному во власть кроме себя, обратив Россию в тоталитарное государство, где нет демократии, гражданского общества и прочих прелестей демократии.





Теперь перейдем к обсуждению и непременному развенчанию вышеназванных мифов. Во развенчания первого мифа мне необходимо привлечь многочисленные философские доказательства, что покажут нам принципиальную невозможность его бытия, а также полную его несовместимость со вторым мифом. Скажите, неужели возможно, имея гигантское количество внешних и внутренних врагов, ничего не делая и предаваясь самому извращенному разврату, сохранять власть над огромной и своенравной территорией, с управлением которой нередко не справлялись куда более благодетельные и трудолюбивые правители, жившие в куда более спокойные эпохи? После некоторых рассуждений, мы делаем вывод, что это совершенно невозможно, что также и многими фактическими данными об очевидном росте экономического благосостояния России подтверждается совершенно безоговорочно. Однако даже и рост достатка граждан нашей великой Родины, управляемой не менее великой партией, никак не может убедить некоторых особо одаренных, что утверждают будто все наши успехи вызваны лишь одной ценой на нефть, что будто лишь черное золото немного прикрывает уродство системы, что только от него все счастье, а не от мудрого управления, что расходится со всем историческим опытом. Как правило, богатство, не нажитое честным трудом, а то, что получено случайно, только более администрацию развращает, только более ухудшает ее нравы, усугубляя положение народа, ибо чины, обретя огромные богатства, пускаются только в расточительство, да дележ награбленного, вызывая новые и новые смуты, пытаясь отнять еще кусок у другого чина, вместо того, что бы употребить те богатства на приумножение свое, на создание нового богатства, равно как и помощь всему народу, чего мы никак в современной России не видим. Тем более, как замечает пытливый ум, всевозможная помощь народу есть главнейшая из задач власти, несущая ей много численные выгоды, как то, необходимая всякому режимы поддержка население, посему глупо было бы не делать ничего для правителя, имеющего и без того немало врагов. Теперь же мне необходимо сказать пару слов про то, почему же первый аргумент никак не может увязаться со вторым. Если бы власть действительно ничего не делала, кроме как разлагалась морально, да воровала, то она никак не смогла бы упрочнить свое положение, если бы государство проводило денационализации и приватизации далее, пускалось в коррупцию и войны между крупнейшими кланами, то оно не смело бы и мечтать о контроле за средствами печати, о сильной полицейской и военной системе, о подавлении и попрании  прав бизнеса и всевозможнейших свобод личности, ибо для всего этого необходимы ресурсы, которые чиновники бы обычно проедали. Страна с коррумпированной и деградировавшей властью никак не может иметь сильный аппарат управления, постоянно слабеющих из-за вышеназванных причин, а если нет в стране сильного государства, то такая страна никак не может быть тоталитарной, ибо сильное государство и есть первейший оплот тоталитаризма. Подобная нелогичность аргументов может удивить, а нередко и даже шокировать людей, привыкших к простой, логичной риторике правящей партии, где нет опасных софизмов и логических ловушек, однако это еще только самые явные, а посему и наименее опасные, но наиболее вопиющие и ничем не прикрытые, из всех лживых утверждений нашей оппозиции.



Вторая позиция аргументов оппозиции: углубление софизмов и противоречий.



Следуя принципам дедуктивных умозаключений, я перехожу от общего к частному, но не наоборот, конкретизируя идеи оппозиции, углубляясь далее в их риторику, рассматривая причудливые модификации вышеназванных аргументов, продираясь через эти логические кусты, коими порос почти весь русскоязычный сектор интернета. Если ранее я рассматривал только первый уровень конкретизации аргументов, то теперь мы перейдем ко второму:





1) Не в одной лишь партии беда, ибо партия есть лишь выражение страшного кризиса, который здравствует в стране уже достаточно давно.



2) Вышеназванный кризис исправим.



3) Кризис устраним только с помощью интеллигенции, которой в стране либо не было никогда, либо ее нет сейчас,либо же вся интеллигенция сужается до участников оппозиционного движения. Интеллигенции вообще принадлежит руководящая роль в прогрессе человечества, а поскольку действующее правительство реакционно, то оно и против интеллигенции, а значит, что и против разума.





Итак, теперь же мы перейдем от счисления к критике. Первый тезис может на первый взгляд показаться очень даже неплохо построенным, а нередко и верным, но при ближайшем рассмотрении мы видим всю его лживость. Дело в том, что этот тезис никак не совмещается со следующими, по причинам, изложенным мною ниже, но тут есть и еще одна причина, для выявления коей необходимо более глубинно знать оппозиционную риторику: тут для одних кризис начался с Путина, для других с Ельцина, для третьих с Ленина, для четвертых со Сталина, а кое-кто выводит со времен Петра 1, или, что особенно часто можно узреть у нацистов-язычников, с принятия Русью христианства. Признаки и причины кризиса у всех тоже свои: для одних разгул общества потребления и забвение духовности есть признак упадка, в то время как для других причиной упадка становится то, что разгул и забвение идут не столь быстро, как им хотелось бы, да и вообще, неужели мы знали в какое время отсутствие кризиса, неужели при ближайшем рассмотрении вся наша история не состоит только лишь из всевозможных кризисов, войн, восстаний, завоеваний и прочих ужасных событий? Итак, почему же никак нельзя связать идею о кризисе с последующей о том, что последний устраним? Очень просто: дело в том, что первое утверждение исходит из материализма и детерминизма, утверждает, что история правит нами, а не наоборот, в то время как второй утверждает прямо противоположное, говоря, что кризис мы исправить можем, то есть исходит из волюнтаристской и идеалистической позиции. Хотя вторая позиция и противоречит логике, она необходима для всякой оппозиционной риторики, ибо если кризис исправить никак нельзя, а можно лишь переждать, то мы лишаемся всякой потребности в оппозиции, равно как и в протесте вообще, однако некоторые личности из оппозиционного движения утверждают, что Россия вообще всегда была в кризисе, а выход из него невозможен, ибо местное население не суть есть люди, сколько звери, климат не годиться, история, культура, наука и религия неправильные, как и вообще равно все, но, тем не менее, они продолжают агитировать за западные и/или национальные ценности, хотя сами фактически признают свое полнейшее бессилие и отсутствие видимого для нас смысла в их существовании. В следующих утверждениях идеалистический волюнтаризм только укрепляется, ибо далее идет традиционный тезис о сверхчеловеке, которым в данном случае предстает оппозиционер, и «тупом быдле», коим предстают все остальные. Третий тезис мало того, что есть скрытая тавтология, так еще и вовсе неопровержим, что сейчас станет вам ясно. Из этого тезиса прямо следует утверждение о том, что вся прогрессивная часть общества именуется интеллигенцией, а если интеллигенция чем-то недовольна, то значит, что недовольна она чем-то реакционным и неправильным, притом сюда нередко примешивают тезис о том, что недовольными могут быть только лишь те, кто умен и понимает всю суть положения, то есть интеллигенты, в то время, как все «тупое быдло» не является носителем мыслящего духа, посему никак не может думать и не имеет свойства анализа, посему и не способно к протесту, из чего следует, что все, кто бунтует – интеллигенты, а все интеллигенты есть оппозиционеры, являющиеся при этом людьми прогрессивными и правильными, стоящими в оппозиции к людям реакционным и неправильным. Это есть тавтология: прогрессивная часть общества = интеллигенты = оппозиция. Теперь же необходимо сказать, почему тезис этот никак нельзя опровергнуть. Все мы знаем, что истина должна иметь свойство к ниспровержению, и только тогда она и будет научной, что автоматически выкидывает из науки всевозможные теории заговора и т.п. Так вот, третье утверждение никак не попадает под критерий истины научной, являясь весьма занятной модификацией теории заговора, ибо как только некий человек пытается оспорить утверждения, выдвигаемые оппозицией, как он получает ответ, состоящий в том, что раз он выступает против оппозиции, то он выступает против прогрессивной общественности, а значит, что и против прогресса вообще, на что указывает тавтология, составленная мною выше, а, стало быть, он не интеллигент и не может им быть, поскольку же у оппозиции есть лишь два вида людей: интеллигенты и «быдло», то вы автоматически оказываетесь во втором виде. Таким образом, я хотел бы показать, как проходит стандартный диалог между оппозиционером и нормальным человеком, в квадратных скобках я дам свои комментарии:





Нормальный человек:



Я не согласен с вашей критикой власти. Давайте обсудим...





Оппозиционер:



Ты не согласен, урод? Единая Россия – партия воров и жуликов, а коли не согласен, так ты ватник, быдло тупое, запутинец, селигерыш. Иди в школу, школота!





[Если оппозиционер оказался несколько начитаннее, но не умнее, ибо будь он умен, то не был бы оппозиционером, то нормальный человек услышал бы все то же самое по смыслу, но в несколько ином тоне и несколько иными словами. Так, некоторые из пациентов просто говорят: «Все с вами ясно, кремлеботы.», однако и с самыми топорными проявлениями оппозиционного мышления, показанными мною выше, можно очень часто нынче столкнуться.]





Нормальный человек:



Погодите, я же кандидат физико-математических наук!





Оппозиционер:



Терпила ты, вот кто. Режиму продался, мразь! Умный человек, а служит уродам и Путину лично. Расстреливать таких, как вы, надо!





[Да, товарищи, именно расстреливать, ибо сверхчеловек имеет право невозбранно убивать «шавок режима» и «тупое быдло».]



Третья позиция аргументов: вся суть оппозиционных идей.



Теперь, когда мы уже поняли, куда ведет оппозиционная логика, мне необходимо показать развенчание третьего порядка аргументов оппозиции, который представлен ниже.





1) Вся политическая жизнь и история есть борьба интеллигенции и быдла.



2) Сверхчеловек должен иметь превосходство над  быдлом, должен возвышаться над ним в правах.





Итак, первое утверждение, имеет диалектический характер, подобные же противопоставления характерны для объективного идеализма, что плохо сочетается с общим идеалистически-волюнтаристским посылом оппозиции, хотя мы уже и поняли, что оппозиционеры – стихийные эклектики. Из первого, не очень-то интересного в себе, утверждения, неизбежно следует второе, более нам значимое. Очевидно, что если вся история это лишь борьба «быдла» и «личностей», то для окончательной победы последних, то есть оппозиции, нужно разделить эти две категории людей в правах, чтоб «быдло» жило в фактическом рабстве, а «сверхчеловек» мог быть рабовладельцем. Из этого несомненно следует, что для обеспечения наиболее подходящего для интеллигенции порядка необходимо тоталитарное государство интеллигентов, которое будет обеспечивать последним положение господ (аристократов), сводя всех остальных на социальное дно. Вопрос теперь состоит в том, как обеспечить подобное мероприятие, на что мы знаем ответ: население следует подвергать обработке пропагандой, как светской, так и религиозной, следует уничтожать всякое инакомыслие, параллельно усиливая полицейский и военный аппарат.



Заключение.



Итак, к чему же гонят нашу прекрасную Родину оппозиционеры, каких целей они возжелали, а также каковы их мотивы и планы по переустройству России? План у них есть, притом план очень простой и совершенно законченный – превратить нашу страну в некое либо в подобие КНДР, либо же в православный аналог Саудовской Аравии, где они займут роль господ, в то время как все остальное население будет работать на их благосостояние. Последнее утверждение не есть мои лишь домыслы, а есть свершившийся факт, убедиться в правдивости которого мы можем, если ознакомится, к примеру, с публицистическими работами Егора Просвирнина, к которому все вышесказанное относиться от начала и до конца. Иными словами, вся наша оппозиция, от Собчак до Просвирнина, от Навального до Касьянова, от Быкова до Латыниной, все они есть алчные люди, что не считают нас за людей, желая превратить все население нашей страны в своих рабов. И если уж суждено равнодушной волей детерминизма прийти к власти «Партии Роста», «Яблоку», «Партии Прогресса», или, чего доброго, «ПАРНАСу», то вполне возможно, что мы познаем куда большее социальное расслоение, куда больший упадок образования, куда более страшную цензуру и полицейский беспредел, а также такие веселые элементы из прошлого, как концлагеря для инакомыслящих, вкупе с массовыми расстрелами. Сейчас наша страна находится в лучшем положении в своей истории, что многие не замечают или не желают замечать: мы сейчас имеет такое изобилие потребительских товаров, в сочетании с невиданным списком свобод, которые не снились ни одному простому жителю Российской империи и СССР. Когда оппозиция говорит об упадке образования, приводя нам в пример Российскую империю, где оно, по их мнению, было замечательным, я указываю им на статистику: в империи только 1% населения имел высшее образование, в то время как сейчас его имеет 53%, посему Россия и является самой образованной страной в сегодняшнем мире, а, учитывая то, что сейчас 83% выпускников школы идут в ВУЗы, будущее в плане образования мне видится отлично. Наш век я бы сравнил с эпохой Траяна и Антонинов в Риме, хотя все исторические сравнения заведомо и не объективны. Кто знает, что ждет нас впереди: поголовное высшее образование, развитая экономика с великим изобилием и сильное государство, проявляющее заботу о благосостоянии каждого гражданина или же новое средневековье, где правят бал герцоги-Навальные и графы-Просвирнины. Словом, catch the moment, bro, catch the moment…



















Ненавижу истеричных дам.



История этой статьи началась тогда, как мне удалось обнаружить интереснейший Opus magnum одной весьма занятной тетки, который назывался «Ненавижу школу». Автор, если верить ее словам, успела поработать во множестве образовательных заведений, так поражаясь порядками, которые там царят, что решила написать об них эту книгу. Прочитав сей труд, а затем и самую малость испытав то, что психологи называют не иначе, нежели фрустрацией, удивление получив от огромного количества положительных рецензий и неимоверного бреда в содержании, я решил накатать разгромную рецензию в адрес автора, но мой труд оказался для рецензии велик, а посему я и сделал его отдельным произведением. Понятия не имею, почему так случилось, но этот текст самый читаемый из всех моих текстов, самый узнаваемый и популярный, поэтому я и решил включить его сюда.



Далее идет сам текст:





Прочитав данное произведение, я был достаточно сильно удивлен тем, насколько же должна быть нагла ложь, в том случае, если мы возжелали чтоб в нее хоть кто-то уверовал. Начать мне, полагается, с того, что автор с самого начала отказывается от всяческой этики и объективности, с самых первых страниц убеждая читателя, что далее его ждет не бесстрастный текст, написанный ответственным журналистом, стоящим за истину, а весьма субъективные и полные эмоций воспоминания человека, который журналистом не является. Хотя вопрос о профессионализме тут действительно будет излишен, ибо нам известны вполне хорошие люди, добивавшиеся высоких результатов в тех делах, где они не были дипломированными профессионалами, как, товарищ Циолковский, к примеру, который, к сведению несведущих, был школьным учителем, сколько о том, что автор с самого начала условилась называть учителей «училками», отказываясь от уважения к тем, кого она изволила критиковать, ставя себя и объектов своей критики в неравные условия перед читателем. Теперь перейдем к самому тексту, содержащему достаточное количество тех самых эмоций, которые, вероятно, нужны для того, чтобы не слишком утомить читателя, что дело достаточно благородное, также для увеличения объема текста, что уже не совсем по-журналистски, а также для уж совсем неправедного дела, то есть для того, чтобы за высоким и многочисленным пафосом скрыть весьма убогий этос и всякое отсутствие логоса, если автор вообще знаком с этими риторическими категориями, хотя, если нам исходить из биографических данных, предоставленных самим автором, за неимением других, то автор с указанными выше категориями, вероятно, знаком. По вышеизложенной причине, большая часть критики, приведенной автором, вообще не имеет никакого смысла, ибо нет там ни объективного предмета критики, ни критического аппарата, которым можно было бы таковой критиковать, другая же, также весьма существенная часть критики, набрасывается на все, что ей угодно, но не на школу: на общество, людей, нравы, быт, а также на правительство, что наводит меня на мысль об оппозиционной теории происхождения этого текста, притом не просто оппозиционной, а, мягко говоря, белоленточной. Автор, никак, опять же, не вспоминая об объективности, критикует, к примеру, развитую бюрократию в образовательных органах, которая, как нам всем известно, растет повсюду перманентно со Средних веков, но автор просто ужасается наличию бумажной волокиты, хотя жаловаться на нее в государственных органах равносильно тому, чтобы, оказавшись в тропиках, жаловаться на страшную жару и высокую влажность, граничащую с перманентным дождем. Аналогичным же образом автор ужасается вообще таким вещам, как лицемерие, двуличие и тому подобным порокам, жалобы на которые бессмысленны и носят характер волюнтаристски-идеалистически-метафизических воззваний нашего доброго поляка Фридриха, ставшего духовным отцом одного австрийского художника и его предшественника, товарища Шопенгауэра, не имея под собой вообще никакой логической базы, то есть, являющихся обыкновенной пропагандистской демагогией. Хотя автор еще позволяет себе вот такие заявления: «У нас везде, куда ни пойдёшь, куда ни глянешь — мусор, мусор, мусор. Складывается одно впечатление, что это страна людей, которые только жрут и гадят тут же, под себя, не поднимая задниц. И это люди, воспитанные уже не советской системой образования, а современной школой и законами-обычаями нашего современного общества. Люди, выросшие в советское время, — это как раз те, которые ходят и ещё подбирают мусор за молодым поколением (до 40 лет). <...> Моя подруга, молодая мама, начинает выходить со своим годовалым сынишкой на детские площадки, и какую картину она там наблюдает, в Москве-то? Мамаши сидят с детьми на площадке, пьют пиво и дешёвые алкогольные коктейли, курят тут же рядом со своими и чужими детьми и окурки тут же на площадке бросают. Их малолетние дети только и делают, что постоянно дерутся из-за игрушек, а мамаши каждая своего выгораживает. Почти все дети в их районе (м. Молодёжная) с малых лет матерятся. Подруга моя не знает, как будет расти её сын, с кем ему там общаться, — она не хочет, чтобы он матерился, курил, пил и гадил, как все вокруг. Какая связь всего этого со школой? Школу отстранили от процесса воспитания детей, школу превратили в структуру, тупо натаскивающую по предметам.». Если человек, взявший на себя смелость осветить некую проблему, тем более такого масштаба, то можно ли он обойтись без столь радикальных заявлений, какие вы не встретите даже в пропагандистских фильмах времен Холодной войны, притом с обеих сторон стены в Берлине, не пытаясь нас убедить в том, что наше государство населено теми, кого немцы так нетолерантно именовали der Untermench? Вот еще одна цитата, срывающая все покровы с автора данного текста, направленного на дискредитацию не только современной школы, сколько современного государства и всех его обитателей: «Моя подруга, молодая мама, начинает выходить со своим годовалым сынишкой на детские площадки, и какую картину она там наблюдает, в Москве-то? Мамаши сидят с детьми на площадке, пьют пиво и дешёвые алкогольные коктейли, курят тут же рядом со своими и чужими детьми и окурки тут же на площадке бросают. Их малолетние дети только и делают, что постоянно дерутся из-за игрушек, а мамаши каждая своего выгораживает. Почти все дети в их районе (м. Молодёжная) с малых лет матерятся. Подруга моя не знает, как будет расти её сын, с кем ему там общаться, — она не хочет, чтобы он матерился, курил, пил и гадил, как все вокруг. Какая связь всего этого со школой? Школу отстранили от процесса воспитания детей, школу превратили в структуру, тупо натаскивающую по предметам. Многие из родителей, живущие там, где провозглашены ценности «греби под себя и чихай на всех», — являются абсолютно бескультурными, опустившимися, аморальными людьми. И что мы слышим из уст чиновников от образования, учителей, общественных деятелей: виновата семья, семья должна воспитывать своих детей, прививать им культуру, а не школа, не общество, которые теперь ни при чём, им теперь не до такой «ерунды», когда нужно бабульки успевать строгать. Только как же такие родители могут воспитать своих детей, если сами они бескультурные, матюгающиеся, харкающие, пьющие люди?! Не все родители такие, но их очень много. И они постоянный, наглядный пример для других детей. Дети же из воспитанных семей тесно общаются в школе с бескультурными, огрубевшими детьми, воспитанием которых не занимаются ни родители, ни учителя, т.е. никто. И закономерность такова, что зачастую не невоспитанные дети берут пример с культурных детей, а, наоборот, воспитанные дети учатся у невоспитанных похабному, асоциальному поведению, пофигистскому отношению к жизни. Почему? Во-первых, потому что количественное соотношение не в пользу редких нормальных родителей (живущих не в рвачестве добывания сомнительных благ или в цинизме своего батраческого, бесправного положения на услужении первых). Потому и воспитанных детей гораздо меньше, чем бескультурных. И, во-вторых, падать вниз, деградировать всегда легче, чем подниматься с колен из своего быдляческого четвероногого положения, чем совершенствоваться. Детям нужна в этом помощь, поддержка — как это сейчас происходит во многих европейских школах. Там, как я написала в отдельной главе, огромное внимание и время отводится воспитанию положительного общественного поведения. Они проводят специальные занятия, семинары, и с участием родителей, и мн.др. А наши дети деградируют только потому, что их окружают и воспитывают деградированные безответственные взрослые.». Сейчас мне совершенно ясно, что у кого-то не отозвалось в сердце то самое слово, ради которого я поставил сюда данную цитату, но все же вы, вероятно, обратили внимание, что эпитеты автора достойны главных, просто «классических», авторов, учивших  других людей ненависти, как тем занимался автор «Моей борьбы», еще и имевший в этом вопросе практику, которую наш автор тоже затронул в своем Opus magnum, но в несколько ином смысле. Обратили ли вы внимание, или нет, но тут видно, что автор делит людей на высших и низших, что следует из упоминания о том, что среди теперешних ультра-правых именуется не иначе, как «быдло». Собственно, деление людей на высших и низших имеется и у тех, по книгам которых, как мне полагается, автор и обучался, то есть, у помянутых мной выше Ницше и Ko. Автор, помимо этого, еще и осуждает государство, категорически не желая самостоятельно решать проблемы, таким образом отбрасывая «волю к власти», представляя себя как непоследовательную ницшеанку, показывая всем либо неподкованность в вопросе, либо посредственное отношение к предмету, хотя сама же его осуждает. Автор напрасно выбрал метафизический идеализм, как свою основную идею, ибо он мало того, что с ним не знаком, так еще и пестрит противоречиями, вполне поправимыми и допустимыми в диалектическом материализме, но не тут. Если же быть проще, не углубляя в философский фундамент работы, который тут сделан весьма убого, то можно просто сказать, что автор осуждает то, что детей воспитывают нигилистами, циниками и людьми, что проблемы свои решать не желают, словом, людьми апатичными, не желая притом брать дело в свои руки, а ругая государство за его бездействие, что весьма характерно для завсегдатаев одной площади, где раньше казнили и где установлен памятник порокам человека, так критикуемым автором текста. Тут я вынужден предупредить, что не следует Пожалуйста, товарищи, делать из вышесказанного мной вывод, будто я сторонник жизни без государства, ибо я, напротив, являю пример ярого этатиста, но все же полагаю, что человек должен уметь жить и без государства, ибо следует видеть разницу между приверженностью государству и тотальным нежеланием хоть что-то делать. Естественно, можно заявить, будто вся моя критика просто пуста и не имеет предмета, за что я критикую автора, но вот ряд тех аргументов, какие я могу представить против автора, что будут вполне дельными и имеющими смысл. Первый мой аргумент будет сводится к фактической неопровержимости слов автора, что я определил критерием Поппера, который автор знать должен. Автор нам с самого начала говорит, что мы непросвещенные в кулуарные дела школы, в эти «страсти Мадридского двора», поскольку мы в школе не работали, а значит являемся дилетантами, то нам предлагаю поверить автору на слово, ибо документальных подтверждений он нам не предоставил. Если же мы решим проверить его слова, используя помощь других людей, работавших в школе, то мы опять не сможем получить верной информации, ибо автор говорит, что все учителя либо демоны в обличии людей, что сами творят ужасные преступления и никогда нам не подтвердят их реальность, либо же это люди, совершенно запуганные теми демонами, которые по причине своей запуганности не смогут нам ничего подтвердить, а если же некий учитель скажет, будто все, что написал автор – правда, то это дает еще одно подтверждение словам автора, опровергнуть которое мы также не сможем, по указанным выше причинам. Поверить же словам учеников школ мы не можем, ибо они либо альтернативно одаренные, желающие отомстить учителю за двойку, либо жертвы тех учителей-демонов, которые так их околдовали и ввели в транс своим ЕГЭ, что те потеряли рассудок и ничего не понимают, выражая любовь к школе и учителям, либо дети боятся сказать, ибо запуганы, но рассудка не лишились, либо они они сами находятся в сговоре с учителями и получают с тех преступлений дивиденды, словом, никому, кроме автора и его единомышленников верить нельзя, а все враги его «Теории Великого Заговора Учителей» объявляются либо соучастниками заговора, либо оболваненными и запуганными жертвами, что, собственно, мы можем наблюдать у всех сектантов и конспирологов. Еще есть один момент, который у автора проглядывает постоянно, так это завышенная самооценка, выражающаяся в том, что автор постоянно противопоставляет перед читателем себя, интеллигентную, альтруистически-настроенную даму, работающую почти за спасибо, и других учителей, глупых, невоспитанных и жестоких теток, которые тут работают только ради денег, что видно из таких цитат, к примеру: «Завучи и учителя улыбаются и говорят неравнодушному, заботящемуся о своих учениках коллеге: «Детей тебе жалко, ой, смешная, ты себя лучше пожалей. Чё ты всё выступаешь, сиди себе тихонько и радуйся: не тебя ж и не твоих детей эта прививка и отстранение касается». Всем наплевать на других, будь то дети или взрослые. А мне не наплевать ни на других, ни на себя, ни тем более на детей. И я хочу жить и работать в обществе, где есть определённый порядок, где люди уважают и заботятся друг о друге.», и что делает человека из обыкновенного, непрофессионального и очень посредственного журналиста мученика за веру. Кстати, тут есть еще одна логическая ошибка, когда автор говорит, будто школа потеряла всякое влияние на детей, но уже в следующем абзаце утверждает, что злые учителя оказывают дурное влияние на детей, обучая их дурному, что имеет некоторые нестыковки. Еще автор, рассуждая о человеческом двуличии, позволяя себе и такие цитаты, которые явно говорят нам о том, что человек мало наслышан об актерском мастерстве и об известных декадентах-интеллигентах, вроде товарища Буковский, что был одним из величайших американских писателей; «Необходимо совершенно четкое понимание того, что человек похабный, вульгарный, не может превратится в умного, культурного человека, переступая порог класса, в котором он ведет.». Нередко, хотя и не слишком часто, автор и вовсе теряет всякую наглость и излагает подобный дискурс: «В середине учебного года добрые, уважающие учеников замы решают провести контроль знаний по предмету, не уведомив об этом учителей, работающих в этом классе, ни о дате этого мероприятия, ни о списке тем и т.д. Я узнала об этом совершенно случайно за неделю до этого контрольного мероприятия. Оставалась неделя, а у нас с учениками конь не валялся. А ведь это же как к устному экзамену подготовиться (официально это называлось «контроль говорения», на деле же было как устный экзамен) — по девяти темам. И пора-то не летняя, предэкзаменационная — без уроков, а обычная учебная неделя, со всеми уроками по расписанию, с домашними заданиями по всем предметам. А среди этих ребятишек ещё к тому же несколько человек только что отболевших на вынужденном прививочном карантине. Какой там контроль знаний, нам бы хоть в нормальный учебный ритм вернуться! А тут… Какое уважение к детям, к коллегам-учителям! Ещё больше любви и больше уважения!», совершенно не понимая, что контроль для того и делается без предупреждения, чтобы узнать информацию чистую, не замутненную никакой подготовкой и более реалистично видеть рабочую картину. Один же из самых наглых рефренов, что я имел честь узреть в данной работе был таков: «Слава Богу, когда я училась, не было вступительных экзаменов в пятый класс. Если бы он был, я бы не смогла поступить в гимназию, в которой я выучилась, и училась успешно! Если бы меня, 11-летнюю не очень уверенную в себе девочку, заставили написать эти тесты, я бы, возможно, тоже их завалила и не смогла обучаться по углублённой программе, которая в дальнейшем позволила мне поступить в один из лучших вузов страны и получить отличное высшее образование. И, слава Богу, на моём пути не оказалось такой училки, которая бы меня ещё к тому же заваливала! Вот пишу сейчас это и вдруг вспоминаю, что и в отсутствии таких экзаменов я бы в гимназию, в которой училась, не поступила бы. Я же туда по блату попала. <...> Понимаете, о чем речь! Двоечник, чей папа спонсор, по-любому поступит в лучший класс, а хорошистка Маша, перепугавшаяся и написавшая «на три» — не поступит. Вот такая любовь и взаимоуважение, господа!», что уже даже и лишает меня всякой надобности оставлять к нему комментарий, разве что оставляя необходимость известить читателя о моей догадке, будто автор страдает шизофренией, но в легкой форме, что делает ее малозаметной. Имеется там и весьма большая глава, имеющая честь называться «А есть ли на свете другие образовательные механизмы, и как они устроены, как работают?», где автор смело рассуждает о том, как на Родине все плохо, а как за границей все хорошо, притом не только лишь в Западной Европе, а даже в странах Африки лучше, недели у нас, в дикой, по мнению автора, России, что только подтверждает мою теорию о белоленточном происхождении данного текста, на что я хотел бы указать автору на замечательную книгу «Классная Америка», которая бы, возможно, могла бы опровергнуть высказанные автором тезисы. Вот одна цитата оттуда: «В общем, у европейцев — чем основательнее и ближе к жизни, практике, тем лучше. А у нас лучше — чем больше всего в кучу и дальше от жизни. Результат соответственный. В частности, в Европе многие люди владеют двумя, тремя языками, а мы всё никак один несчастный английский не можем осилить.», которая указывает, что автору невдомек, что и в Европе полно людей, которые серьезно полагаю, что в России всегда лежит снег и медведи по улицам ходят, и в России притом полно таких, кто знает и более трех языков, ибо люди умные, равно как и не слишком, имеют место быть везде, от географии, не столь сильно завися. Вот еще одна цитата, указывающая даже на незнание бесценного опыта товарища Макаренко, по созданию самоокупающейся коммуны, что еще проявится, когда автор перечислит великих педагогов, включив туда Монтессори, но забыв нашего родного героя, а также указывающей на общую ограниченность взглядов, запрещающую даже думать о том, что школа может быть прибыльной, а не убыточной: «То же самое сейчас делают и с государственной школой. Перевод на хозрасчёт превращает школу в коммерческое предприятие, а директоров превратили в менеджеров, а менеджер — это кто, специалист по детям? Нет, это специалист по прибыли, по экономической эффективности, конкурентоспособности. Менеджер заинтересован только в получении прибыли от функционирования предприятия и такой организации бизнеса, которая обеспечивает максимальную прибыль. Менеджер совершенно не заинтересован и никогда не будет заинтересован в развитии и благополучии ребёнка, если это не совпадает (иногда это нечаянно случается) с получением прибыли.». Хотя о чем говорить, если автор пишет и такое: «Не скорбная ирония ли, что в т.н. Год учителя произошло сокращение учебной программы, того и гляди, детей лишат возможности бесплатно получить хотя бы такое образование, какое было. Это грозит тем, что дети, чьи родители не имеют средств платить за дополнительные занятия (которые раньше были обычными, а теперь изымаются из программы и переводятся в статус дополнительных), не имея необходимых знаний, не смогут поступить в высшие учебные заведения. И, таким образом, эти дети не будут иметь возможности стать полноценными, мыслящими, уважающими себя личностями, не говоря уже высококвалифицированными специалистами, и будут обречены работать исключительно таксистами, продавщицами, уборщицами. Т.е. этих детей с детства готовят в обслугу к своим богатеньким сверстникам и их родителям, у которых есть деньги на дополнительные уроки и т.п. В современном мире человек без образования рискует стать бесправным рабом, батраком (как те же пресловутые гастарбайтеры в Москве). Когда-то народу нашей родины подарили шанс свободной перспективной жизни, где каждый при желании мог стать врачом, педагогом, летчиком, инженером, архитектором, археологом — всем открылось право на образование, просвещение, профессиональное и социальное развитие.», совершенно не сверяясь с простейшими статистическими данными, забывая даже о том, что в СССР было 220 бюджетных мест на 10 000 человек населения, в то время, как в РФ 800 бюджетных мест на 10 000 человек населения, и еще 400 платных мест, забывая о том, что в СССР только 28% (1975 год) населения шли после школ и колледжей в институты и получали высшее образование, в то время, как в РФ это делает 83% (2015 год) населения, забывая, что в Союзе было только 856 ВУЗов (1975 год), в то время, как ныне в нашей стране их более 3 600, не знает автор и того, что РФ на первом месте в мире по процентному содержанию людей с высшим образованием (53%), обгоняя даже Израиль с его 46% и США с их 43%, что ну уж совсем никуда не годится даже для журналиста-любителя. Во-вторых, я хочу заметить, что автор, видимо, не верит, что человек, не получивший высшего образования, может стать кем-либо важным, хотя многочисленный опыт показывает обратное, ибо человек может выучится всему сам, как то сделал упомянутый мной выше товарищ Циолковский. Тем более, что в цифровую эпоху человек имеет  возможность ознакомится почти со всеми знаниями человечества за сущие копейки, если сравнивать эти деньги с тем, что требовалось тому же Циолковскому, да и вообще, уважаемый читатель, осиливший труд автора, подумай, пожалуйста, за кого держит он тебя и твоих детей, если говорит, что коли им не удасться получить высшее образование, они так и останутся наполовину животными, которые даже и полноценно мыслить не смогут? Что же касается вопроса о том, курят ли учителя, или нет, то мне полагается, что это надо оставить на совести самих учителей, не виня в неблагородстве одного учителя всю нашу доблестную систему, в которой я не сталкивался лично никогда, ни с курящими учителями, ни с ругающимися, ни со всеми теми беззакониями, кои вы описали, хотя и знаком лишь со школами в спальных районах Москвы. А теперь, никак не надеясь на хоть скудное понимание, я желаю обратится к автору данного текста, дабы дать ему важный совет: уничтожьте, пожалуйста, ради науки, а не ради бога, ибо я атеист, это убожество и напишите что-то достойное. Спасибо за понимание.







































Интеллигентный нацизм.



В наше время существовал, а, как мне очень не хотелось бы, в ваше время тоже может еще существует, сайт «Спутник&Погром», главным редактором которого в те времена был Егор Просвирнин, тип отвратительнейший как по сути, так равно и по внешнему виду. Данный сайт публиковал всякий бред национал-либерального характера, забивая мозги граждан, в том числе и моих знакомцев, отвратительной по своей наглости и тупости пропагандой. Сайт этот довел меня до такой к нему ненависти, что я решил написать критическую статью, но вышла почти что монография, притом что это было мое первое действительно серьезное исследование, которое имеет определенную социальную значимость, освещает важные вопросы жизни общества. Особая ценность данной работы в том, что Егора Просвирнина и всю компанию до меня никто серьезно не критиковал, ибо серьезные авторы не желали марать руки о подобных персоналий, либо же не придавали большого значения их действиям, ограничиваясь лишь небольшими заметками общего характера. Подобных заметок было довольно много в Живом Журнале, но они никак не могли принести серьезного вреда «Спутнику», ибо ни по глубине доказательной базы, ни по объему рассматриваемого материала, равно как и по остальным признакам, они не могли сравниться с самим сайтом, который публиковал нередка по 4-5 аналитических статей в день, неплохим слогом писаных. Данная работа вообще обращена против всего национал-либерального дискурса, но более всего, конечно, против «Спутника», как самого опасного ресурса из всей этой клики.





Предисловие.







Вопреки многим нашим предостережениям, чтимым в наших народных школах, училищах, высших учреждениях и тому подобных образовательных заведениях, все же мы не смогли предостеречь нашу замечательную молодежь от попадания в секты и дела куда более страшного, хотя и менее заметного, а потому труднее распознаваемого, увлечением национализмом и либерализмом, самыми омерзительными и гадкими вещами, что были произведены на свет человеческим разумом, затмив собой даже и наркотические средства. После полнейшего провала ничтожной марионеточной оппозиции на Болотной, оранжевый вирус, будто свиной грипп, ибо схож весьма с ним в носителях, начал прогрессировать и производить внутренние мутации, превратившись в опаснейшее оружие против не только Российской государственности, сколько против всего человечества, неся непосредственную угрозу всему миру, а не только лишь жителям России, обладающий также куда большей силой, что сделало его уже и проблемой международного уровня. Националистические группы, ужасные в своем необузданном садизме, полные самого истового фанатизма, исполненные злобою, что будто собаки накидываются на все сущее, уничтожая в первую очередь культуру и науку, а также либералы, что яростные сторонники тирании, желающие передать все богатства нашей рабоче-крестьянской Родины в руки проклятой клики помещиков и капиталистов, но объединившись и слившись в единый зловонный поток, что будто струя из самого пекла устремляется на поверхность, родилось синтезом их самая страшная идеология в истории – национал-либерализм. Особенно следует отметить тут главнейший рассадник этой заразы, несущий ее прямо в мозги нашей молодежи, сайт «Спутник и Погром», а также его главного редактора, что в толщине талии превзошел самого Геринга, а в радикальности взглядов и самого его начальника, Егора Просвирнина. Егор есть человек дурной, о чем, тем не менее, было уже слишком много сказано, дабы мне еще раз повторять всю аргументацию, касательную к тому, будто он гей и почитатель Власова, что хоть и весьма показательно, равно как и занятно, но все же почти к делу сознательной критики отношения не имеющее. Опасность сего сайта в том, что он своим резким и чрезвычайно вольным, нередко переходящим в панибратский, стилем, вульгарным, неточным, говоря языком древних, салонным, языком заманил к себе людей невежественных, с неприхотливыми вкусами, но и не плохих, ибо те желали присоединиться к первородной чистоте и глубокой мудрости патриотического лагеря, но были обмануты, загнаны в идеологический капкан, помимо же этих людей, к Просвирнину пошла молодежь, что еще не успела сформировать свои действительные взгляды по неопытности своей и незнанию, оставаясь беззащитной перед лживыми демагогами и опасными лицемерами вроде Просвирнина. Поскольку же наша академическая критика не желает марать руки о такую мерзость как Спутник, либо же, наблюдая всю ограниченность сего ресурса и его жалость общего бытия, не считают неким серьезным конкурентом в борьбе за умы нашей молодежи, наивно полагая, что этот курьез, эта нелепость исчезнет так же внезапно, как она и появилась, посему же из критики мы имеем на данный момент лишь общие, бессистемные и довольно убогие заметки, сделанные в Живом Журнале, кои никак не смогут открыть большинству сторонников Просвирнина глаза на их лидера и его сайт, что и заставило меня, гражданина неравнодушного, вылезти из своей башни цвета слоновой кости, дабы снизойти до критики жалкого Спутника, заботясь о благе своих сограждан и в особенности нашей молодежи. Данная монографическая работа есть собственно первый системный труд в деле критики и дальнейшей борьбы с национал-либеральной заразой, который по глубине своего анализа и широте освещаемых тем превзошел абсолютно все, что было написано на соответствующую тему.





Глава первая.



Общие закономерности.







Теперь же зададимся вопросом, в чем состоит суть и смысл существования подобного ресурса, аналогичного Спутнику, давая на него предельно понятный и ясный ответ: смысл его бытия в разложении и растлении нашей молодежи, в подрыве идеологических основ путинизма, в «создании национального мифа» и «формировании политической нации». Разберемся же теперь, что есть последние термины самих апологетов Спутника, а также чем они опасны, перечисляя также главные мифологические и солипсические построения, которые постоянно применяются этими мелкобуржуазными идеалистами в борьбе против духовной чистоты нашего отечества. Национальным мифом именуется сумма исторических фальсификаций и лженаучных теорий, направленных на исполнение задач по идеологическому обоснованию и легитимизации помещичье-капиталистической диктатуры в различных странах,  осуществляя это путем замутнения рассудка жителям страны, превращая их из рационалистически мыслящих граждан в националистов, мыслительная способность которых атрофирована полностью. В России же, где та самая диктатуры была низвергнута еще в древние времена, «национальный миф» будет служить для восстановления ее в неком новом, куда более опасном для всего человечества формате. Из первого мифа, официально мифом и признанного, исходит миф второй, куда более опасный, миф о «политической нации», порожденный на свет абсолютной импотенцией национализма в современном мире, его неспособностью своими софизмами воздействовать на умы нашей молодежи. Этот миф был выдуман националистическими элементами во имя решения одной из главных проблем их идеологии, который обнаруживает себя будто уродливая рожа, отпугивая честных мещан от националистической гидры, и хотя данный миф не только не решил проблемы, но еще и усугубил ее с логической точки зрения, он все же придал внешний лоск лику гидры. Дело в том, что для национализма нужна нация, которой, как известно, объективно не существует, посему националистам и требовалось ее тепличное выращивание. Как известно, нельзя определять нацию на основе языка, религии, места жительства, кровного родства или культуры, поскольку, используя для выделения любой из тех критериев, мы сталкиваемся с огромным количеством исключений, не попадающих в нашу концепцию, что и натолкнуло националистов на необычный путь: признать частью нации всех, кто признает националистический символ веры, что вообще лишает смысла своего существования нацию, превращая ее во вспомогательное образование национализма. Иными словами, для Просвирнина национализм первичен, а нация вторична, что, тем не менее, очень близко к действительности. Уважаемый Егор записывает в представителей великорусской нации всех тех, кто национал-демократические идеи разделяет, никак не зависимо от происхождения, культуры, языка и прочих ненужностей, в первую очередь, разумеется, всех своих читателей. Теперь, добавляя к этим двум опасным и без того мифам третий, мы должны полностью завершить наше представление картины Спутника, назвав третий миф, что обеспечивает связь между национализмом и либерализмом, логически завершая все это эклектическое собрание, а именно миф об «европейском индивидуализме и азиатском коллективизме», коим обосновывается совершенно реакционная и расистская идея о том, будто Европа, а также отождествляемые с нею либерализм, демократия, права человека и прочие оксюмороны есть все хорошее, а вот коллективизм, и как следствие и вся Азия есть зло. Итак, подытожим три главных аксиомы Спутника:





1) Надобность творения «национального мифа».



2) Определение нации пополитическим взглядам.



3) Миф о европейском индивидуализме и азиатском коллективизме.





Разумеется, желая «отдать всю власть русскому народу» Просвирнин забывает упоминать, что раз русский народ он понимает как политическую нацию, то войдут в список тех, кто должен получить власть, весьма небольшая прослойка среднего класса, одержимого идеями национал-либерализма, все же люди, коих Егор презрительно именует «совками с азиатским мышлением» будут сведены до положения рабов, учитывая же факт абсолютного численного преобладания последних, воплощение идей Просвирнина будет служить вовсе не на благо трудящимся массам, а на их разорение и разграбление, что наш уважаемый автор вовсе и не пытается скрыть. Что же следует сказать об мифе третьем, занимающим столь важную позицию в идеологии Спутника, то он не может выдержать даже и самой поверхностной критики с исторической точки зрения. Обыкновенная аргументация убогих сторонников сего мифа строится на том основании, что, якобы, наиболее ужасающие тоталитарные режимы имели место быть в Азии, как то режим Пол Пота или государственность КНДР. Для людей, не только не помнящих часть школьного курса исторической науки этих и некоторых других режимов, но не имеющих представления об этом курсе и вовсе, подобный аргумент может показаться довольно убедительным, хотя даже для тех индивидуумов, кто из всей широкой исторической литературы прочитал лишь государственный учебник 9-го класса, подобный аргумент будет весьма некорректным, что указывает нам на интеллектуальный уровень сторонников идей Спутника. Дабы вы поняли, к чему я клоню, объясню, что Пол Пот обучался в Сорбонне, где и был захвачен марксистскими мыслями, ужасающие же зверства Японской империи во время Второй Мировой войны имели также европейское происхождение, ибо еще со времен Мэйдзи японское правительство пыталось во всем подражать Германии, повторяя все ее действия во всех областях общественной жизни. Помимо этого, все социалистические и тоталитарные идеи, между коими Просвирнин разделения не проводит,послужившие духовными фундаментами тоталитарных государств, зародились в Европе, как тот же коммунизм ориентировался и исходил только из европейского наследия мысли, никак не связываясь с учениями Азии. Коммунисты наследуют учения Платона, Аристотеля, Гегеля, но никоим образом не Конфуция и Будды. Марксизм – это абсолютно европейское учение, прямо вытекающее и являющееся развитием и углублением французского материализма и немецкой классической философии 18-го века, позаимствовав материализм и революционный настрой от первого, а диалектику и ее законы от второй. Таким образом, марксизм является наследником большей части древних философских традиций Европы, хотя Просвирнин и пытается представить его в виде некоего чужеродного европейскому рационализму учения, которое завезли из глубин Азиатского континента. Национализм же, при должном уровне конкретизации, действительно можно наименовать учением, Европе не присущим, и появившемся в ней лишь в 19-м веке, притом не самостоятельно, а под влиянием мистических и иррационалистических идей, частично завезенных с востока. Все началось с немецких романтиков, которые отрицали классический канон, подчинение чувств разуму и прочие традиционные для европейского искусства вещи, предлагая новую парадигму развития культуры. Их идеи получили развитие и философское обоснование у Шопенгауэра, очень увлекавшегося буддизмом, принесшего в европейскую философию бациллы мистицизма, крайнего пессимизма (если не считать Гераклита), вышеупомянутой анти-рациональной картины мира, и, самое омерзительное и страшное в его идеях, волюнтаризм. Позднее все традиции, выдуманные Шопенгауэром, были развиты Ницше, от которого уже отталкивались непосредственно философы-националисты. В первую очередь отметим Освальда Шпенглера, Мартина Хайдеггера, Рене Генона, принявшего ислам и переехавшего в Каир, Джованни Джентиле и уважаемого мной Юлиуса Эволу, взгляды которого, надо сказать, были куда шире, нежели у всех предыдущих. По большей части, их идеи и философские направления не были традиционными для Европы: экзистенциализм возник в 19-м веке, волюнтаризм придумал Шопенгауэр и развил Ницше, как указывалось выше, иррационализм также не имел серьезных корней в европейской философии, и только мистицизм, присущий некоторым из них отчасти, имел европейские корни, хотя вряд ли есть страна, где последний не имел бы корней. И, несмотря на всю узость и ущербность нашего обзора, мы видим, что национализм не имеет корней в европейской философии, зародившись лишь на рубеже 18-19 веков, в то время как традиционными для Европы учениями можно считать позитивизм, объективный идеализм и марксизм. Помимо всех тех аргументов, что я привел уже выше, следует сказать пару слов о проблематике, поставленной Спутником, а также о том, почему она мнимая. Основное оправдание существования Спутника и основная же мысль, которую несет нам Просвирнин сводится в следующему утверждению: «Русских людей в РФ обижают, они не имеют никаких политических прав по факту, основной же вопрос, стоящий перед современной Россией, есть вопрос национальный, в первую очередь, кавказский.». Тут следует заметить, что жители Франции, которая относится к так любимым Спутником «европейским национальным государствам», да к первому является еще и эталоном европейской цивилизации, также подвергаются гонениям и откровенным издевательствам со стороны своего правительства, равно как и во многих иных странах. Обыкновенная аргументация Спутника, кою пытаются подвести под доказательство просто ужасающего положения русских людей в нашей славной федерации, что на самом деле совсем ложно, строится на основании различный передернутых фактов и домыслов к ним. Если происходит убийство или же иное преступление, которое было совершено преступником национальности, отличающейся от русской, то это приводится как доказательство того, что в стране нет никакого порядка, а если же преступление это было направлено против русского человека, то это приводится как непременный символ того, что власть в России захватили некие инородные племена. Просвирнин, побуждаемый своей ненавистью к мигрантам, желает закрыть границу со среднеазиатскими народностями, дабы обеспечить безопасность от проникновения оттуда преступных элементов, не понимая, что место, которое освободит киргизская организованная преступность, будет немедленно занята русской, украинской, белорусской или иной другой ее заменой. Тем более, как мы все знаем, Просвирнин желает возвращения некоторых ныне казахских территорий, кои были отторгнуты от России в древности, впадая в некое противоречие с самим собой, ведь если граница с Казахстаном будет закрыта, то наши связи, а как следствие и влияние, как культурное, так и экономическое, будет падать, что приведет к обособлению данных территорий, их выходу из единого российского культурного, делового и хозяйственного пространства, а затем и их присоединению к пространству китайскому, арабскому или же американскому, притом второе и третье в данном случае куда вероятнее, учитывая специфику местной культуры, относительную слабость Китая и наличие особых интересов США в странах теперешнего Союза Независимых государств. Иными словами, мы можем ныне, пользуясь открытыми границами с Казахстаном и свободным экономическим пространством, культурно, политически и экономически влиять на эту страну, которая, учитывая жалость своей экономики по сравнению с нашей и неразвитость своей культуры, вынуждена полностью повиноваться нам или другой сильной стране, которой, в случае нашего ухода, станет, вероятнее всего, Америка. Естественно, проблемы с этнической преступностью можно решить простым проведением жесточайших и наиболее радикальных мер по искоренению всякой преступности, а также ужасающих пыток и казней по отношению к бандитам, никак на их национальность не оглядываясь, карая за многие провинности, и никак уж точно никак не пытаясь как-либо договориться с нарушителями, просто уничтожать их всеми доступными методами, притом вместе со всеми из семьями, включая малых детей, имущество же из изымать в казну, практикуя подобные меры и к чиновникам за различные их провинности, такие как предательство и работа как на  империалистические разведки, так и на мафию, коррупция, казнокрадство и откровенный дилетантизм. Так Муссолини искоренял итальянскую мафию, по тем же причинам и в советские времена не было в Кавказских районах ужасных беспорядков. Также обижает меня на Спутнике и их глубочайшее, и притом совершенно искренние непонимание левой идеи, которую там понимают не как воплощение бесплатной медицины, образования, пенсионных выплат и ограниченного рабочего дня, но как желание завезти миллионы новых беженцев из Африканских стран в Европу и принять десятки новых законов, ограничивающих свободу граждан, притом делая это совсем не для некоей цели, а просто ради самого процесса, что неверно и несколько непрофессионально, если говорить мягко.





Глава вторая.



Философская база Спутника.





Теперь нам надо обратить внимание на философскую базу сего ресурса, наличие которой едва ли себя обнаруживает в текстах его, что еще, однако, не значит об ее отсутствии. Как свидетельствует одна из наиболее важных статей Спутника, философией современного русского национализма является субъективный идеализм или солипсизм, что будто проказа расползается по интеллигентским салонам, отрывая все большее число замечательных людей от истины, отдавая их на растерзание сектантам. Статья, с весьма интригующим названием: «Симуляция: каковы шансы того, что мы живем в полностью виртуальном мире?», которая хоть и есть перевод английской статьи, все же имеет огромное значение для мифологии Спутника и посему цитируется далее: «На прошлой неделе Илон Маск, миллиардер, основатель Tesla Motors, Space X и других высокотехнологичных компаний, ответил на неожиданный вопрос на Code Conference, посвященной технологиям конференции в Калифорнии. Один из присутствующих спросил Маска, что тот думает о такой идее: мы живём не в реальности, а в сложной компьютерной симуляции? Неожиданно оказалось, что Маск хорошо знает эту концепцию. «Я столько раз об этом спорил, что с ума можно сойти», — ответил миллиардер. Сославшись на скорость, с которой развиваются компьютерные игры, он предположил, что появление «симуляций, неотличимых от реальности» неизбежно. Вероятность того, что мы живём в «базовой реальности», подытожил он, «один на миллиард».». Поздравляю вас, господа, пожаловавшие в наш дивный новый мир, где философия пала столь низко в век науки, что уже и обыкновенный мошенник, мало имеющий отличий, да и сущие из них косметического характера, от самого Мавроди, определяет направление философской парадигмы и причуды сегодняшнего дискурса. Хотя ладно, что Маск обычный мошенник, ибо это сейчас не суть важно для нашего очерка, тут куда примечательнее то, что это вероятность нашего бытия в «компьютерной симуляции» равна  одному к бесконечности, ибо с точки зрения бритвы Оккама нужно выбирать самое простое объяснение реальности из равных, то есть ту идею, что мы живем в реальном мире, а не в виртуальном. Главное тут, разумеется, то, что люди, объявившие солипсизм своей позицией полностью замкнуты в своих взглядах, не имеющих никакого практического приложения. Принимая на веру постулат о том, что все сущее есть лишь представление, что мы живем в некой «матрице» (Будь же проклят роком и человечеством фильм с таковым названием за то, что распространяет он чуму субъективного идеализма в самых диких его формах среди нашей молодежи, маскируя все это под «научную» фантастику), во неком «вселенском сознании» или же все есть лишь продукт наших галлюцинаций, мы признаемся в своем полном бессилии, показываем свое ничтожество. Более того, из солипсизма никак нельзя вывести некой социальной теории, ибо в его построениях люди есть лишь представление, абстракция, которой социальная теория и не нужна, да и невозможна в таких условиях. Теперь, осознавая субъективно-идеалистический базис Спутника, мы и понимаем, почему нет у него никакого внятного социального учения, хотя и некие смутные наброски, лишенные всякой систематики, да и вообще противоречащие друг-другу имеются, означая важность их мною освещения далее. Однако среди его весьма убогих попыток создать некое новое социальное учение можно выделить одну, которая по своему масштабу, равно как и по запредельной глупости, находящейся в крайней степени идеализма, и хотя не солипсизма, но некой особой, весьма грубой, топорной и вульгарной формы волюнтаризма, которая была освещена в статье «Победа травоядных над хищниками», одно название которой уже весьма интригует и заставляет выстроить перед собой догадки о том, что же за бред там помещен, с доминирующей версией о социал-дарвинистском происхождении последнего, что хоть и не совсем верно, полно и точно, но все же и не так далеко от приближенной истины. Небольшой отрывок из данной статьи, вызвавшей недовольство своей запредельной безграмотностью даже у местных жителей, я привожу ниже, снабжая его своими комментариями в квадратных скобках:





«<...> Тридцатилетие с начала перестройки до наших дней можно было бы обозначить как попытку превращения русских в хищников и последующее возвращение их обратно в травоядное состояние. Я неслучайно в прошлой статье пропустил девяностые. Их кто-то придумал называть словом «лихие», и такое ощущение, что этот кто-то был школьником из Сомали, знавшим Россию по лубкам учителя, нарисованным на развалинах колониальной автобусной остановки рядом с рекламой об опасности СПИДа. Характеристика «лихие» соответствует эпохе меньше всего, но и другие немногим лучше. Кто-то напирает на то, что они бандитские, кто-то клеймит проклятыми, кто-то хвалит свободными. Нищие, богатые, страшные, смешные — всё это не туда.



Девяностые были хищными.



Это эпоха хищников и, более того, это эпоха некоторого поощрения хищников со стороны государственного аппарата. <..> Хищная атмосфера девяностых ощущалась во всём и на всех уровнях. Политики грызлись за советское наследство, бандиты за то, кого крышевать, и дальше до самого низа вплоть до молодёжных субкультур (я обещал написать о том, почему они умерли, в следующий раз напишу). Сам воздух был пропитан атмосферой охоты, отдыха после охоты, подготовки к охоте. Чиновники, олигархи, преступники, юные экстремисты, предприниматели, специалисты, деятели контркультуры и даже культуры — все конкурировали, договаривались, ссорились, заявляли о себе.





[Мне интересно узнать, автор просто издевается над нами или же он действительно столь глуп, чтобы в качестве примера воплощения того социального строя, который он проповедует, выбрать 90-е годы двадцатого века, хотя они и соответствуют в полной мере мечтаниям автора, ведь всякому известно, что оценка этого периода нашей истории населением по большей части негативна, а посему если автор желает нас убедить в необходимости либерального социального строя, то ему следовало привести более удачный пример, возможно, что даже и Российскую империю, которую Спутник так превозносит.]





Вы будете смеяться, но именно такое общественное устройство и называется демократией. Свободные люди свободно конкурируют между собой и делят добычу, добыча пассивно сопротивляется, можно её шлёпнуть, можно задобрить — по ситуации. Государство устанавливает правила игры и как самый сильный игрок манипулирует хищниками поменьше в своих интересах. Хищники активно сопротивляются и лавируют.





[Извините, но это именуется не демократией, а кое-чем иным, а именно, либертарианской идеей, воспетой в трудах Хайека и Мизеса, когда государство перестает вмешиваться в жизни людей, оставляя на себе только полицию, армию и суд, что позволяет чиновникам вообще забыть о благе граждан, сосредотачиваясь только на взятках, ведь именно те места, где последние брались и давались, сохраняются в полной мере. Соответственно, при подобном управлении начинается такой разгул крупного капитала, когда он попирает любые юридические и этические нормы, что ущербы от него никак не могут сравниться с ущербами даже и от самой страшной диктатуры. Иными словами, Кампучия после Пол Пота восстановилась быстрее, нежели Чили после Пиночета.]





 <...> Нет, автору не жалко вымершие деревни, спившиеся моногорода и нюхающих клей «Момент» на деньги со сданных бутылок бомжей, бабушек и беспризорников, а главное совершенно не интересно о них говорить. Спасибо, до свидания. <...> Как это соотносится с общественно-политической жизнью в России? Как вы понимаете, самым непосредственным образом. Демократия — конкуренция стай. Путинизм, социализм, совок — превращение общества в одно большое стадо. Стадо стад. Стадо идёт на водопой, стадо пьёт, стаду хорошо. Кончилась вода — плохо. Что делать? Ложиться, помирать, уповать на боженьку. Охотиться же нельзя.





[Если честно, то статья наполнена возражениями, что даже не для биологов кощунственны, но и для всякого человека, который умудрился хоть немного запомнить школьную программу по биологии. Неужели автор не вспомнит по великие миграции северных оленей в Евразии и Америке или антилоп гну и зебр в Африке, да даже и про инстинкт самосохранения, что вынуждает вести бой со смертью до издыхания последних сил.]





<...> Вот куда всё клонится — и русские, и Россия превратились в массивную, жирную, опасную, но — добычу. Травоядное животное, которое хищникам просто тяжело убить.



Тяжело, но суждено. Это только с виду кажется, что монолитные деспотии а-ля КНДР или Иран способны на успех. Мол, они там все вместе, такие единые–преединые, вон как шагают дружно. А реально — внутренней конкуренции нет, все размякшие, обрюзгли, потеряли хватку, обабились. Бодаться можно день, два, три, десять, с разной степенью успешности — исход один: на мясо.





[Чрезвычайно глупо верить, будто в тоталитарных государствах нет вовсе никакой взаимной подковерной, или же даже открытой, борьбы, ибо таковая в определенной степени заложена с самой природе человека и определена до некоторой степени инстинктами. Однако куда более меня забавляет то утверждение, будто исход всех травоядных стать добычей и «мясом», что в корне неверно, так же как неверно и то, что хищник в любом случае, рано или поздно, убьет свою добычу. Более того, известно гигантское количество случаев, когда буйвол безжалостно уничтожал льва, вовсе не желая становится его обедом, а уж о наличии жесточайшей внутривидовой и межвидовой конкуренции у травоядных, которая вовсе не обязана быть связана с охотой и добыванием пищи, писали даже в комментариях на Спутнике в соответствующей статье.]





<...> Конец ещё более предсказуем, чем в фильме про Колчака. Общества и государства, построенные как сложный симбиоз хищников разной крупности и способностей — открывают новые острова, завоёвывают и колонизируют территории, навязывают свою волю миру, вертят чужими судьбами и динамично развиваются изнутри.





[Товарищ, поймите меня правильно, тут едва ли можно говорить о неком симбиозе, ведь абсолютное большинство хищников являются добычей и средством пропитания для более крупных собратьев, как то мыши и крысы, к примеру. Хищником быть хорошо лишь тогда, когда ты действительно имеешь гигантские размеры, ведь если ты сильный, то ты от конкуренции только и выигрываешь. Что же касается государств, то скорее же, они утопают в нескончаемых войнах, бунтах, переделах и тому подобных мерзостях, которые постепенно разоряют государство, выматывая при этом народ, который постоянно втягивают во все эти смуты, мешая ему начать, наконец, жить мирной и тихой жизнью. Именно в такое состояние скатились греческие города после Пелопоннесской войны, которая разрушила гегемонию Афин, контролировавших половину Греции. В отсутствии сильной руки Афинского доминирования, а также неспособности Спарты удерживать власть над всей страной, полисы быстро скатились в нескончаемые войны, как гражданские, так и междоусобные, что привело их к деградации экономики и упадку культуры, а затем и полного порабощения Македонской державой, правители которой прекратили все войны, что обеспечило им широчайшую поддержку населения. С приходом завоевателя наступил и расцвет культуры: сначала появились Платон и Аристотель, а позднее Зенон и Эпикур.]





Общество же, выстроенное как бесформенная масса одинаковых травоядных парнокопытных, на потеху хищникам изображает из себя опасность, шагая миллионным строем на сложных рогатых щщах. С водопоя на убой. Рога наставили.».





Однако сама статья не столь интересна, если не знать то, каков был ответ на негодование читателей, который я, соответственно, привожу ниже:





 «<...> Во-первых, очень забавно, что люди начали буквально со звериной ненавистью отрицать принадлежность себя (то есть, в контексте заметки, РУССКОГО НАРОДА) к хищникам. На автомате. Как Прилепина возмутили «господа» в самолёте. Как советских патриотов возмущает интеллигентный император и хрустящие французской булкой дворяне. То есть прямо до дрожи и беспричинной ярости. Казалось бы, критика критикой, но общая тональность-то неплохая, людям делают комплимент: «вы хищники, они травоядные». Это же круто. Ну типа как девушке говоришь «ты красивая, а твоя подруга, которая ко мне клеится и вечно пьяная звонит — уродина». А та вдруг заявляет, что ничего похожего, я, может, и сама уродина, и вообще, не всё так однозначно, есть промежуточные стадии женской красоты, ты дурак и упрощаешь. Это абсурдное поведение, свидетельствующее о том, что у девушки не всё в порядке с самооценкой и умением себя вести, в конце концов.





[Если честно, то из тех вещей, что злят в сущности Спутника нормальных людей, так это его дикий, варварский язык, непригодный даже и для того, его наименовать дабы наречием омерзительной черни, ибо это есть не наречие нашей черни, а диалект диких варваров, что никак не может быть достоин своего памятника на бумаге или в ином текстовом виде, ибо столь мерзкий язык должен умереть с последним из его убогих живых носителей. Это богопротивное и преступное против литературы «Ну типа» совсем не худшее, что можно обнаружить на Спутнике, ибо там нередко даже и в названиях статей попадаются обесценённые слова-паразиты, как, к примеру, в недавней статье с названием «Идите на ***, ««россияне»».]





<...> Любое общество, если это не перверсия в стиле КНДР, полпотовской Кампучии или СССР, устроено плюс-минус одинаково.





[Выходит, что современный Сингапур почти не отличается от общества ацтеков, если следовать мыслям нашего автора, заводящим нас от самого очевидного к самому парадоксальному, в чем и есть суть софистики как метода философствования.]





И опять-таки, неиндоктринированному человеку интуитивно понятно, как. Законы в любой демократии и любой европейской монархии написаны кровью.





[Скорее и куда вернее было бы заявить, что законы во всяком государстве написаны кровью, ибо всегда против некоего закона находятся недовольные, коих необходимо уничтожить, что и выливается в реки крови для всех континентов и стран, а не только лишь для Европы.]





Это плод компромисса различных людей, социальных групп, корпораций, неформальных объединений и прочих сообществ вплоть до банд. Помните кадр в конце фильма «Банды Нью-Йорка»: манхэттенские небоскрёбы вырастают на фоне могил. ОНО. Великая демократия возвышается на крови. Великая нация обретает могущество, объединяясь через суровые внутренние конфликты. Иных уж нет, остальные нашли выход из патовой ситуации путём компромисса, но сперва до этой патовой ситуации игру ДОВЕЛИ. Травоядный же советский человек готов предложить ничью, не сходив Е2 — Е4. На всякий случай — вдруг проиграю.





[Скажите, неужели необходимо и даже полезно уничтожать многих и многих людей, которые могли бы еще длительное время жить на радость себе и обществу, чтобы все закончить компромиссным договором, который можно было подписать сразу, не причиняя ущерба хозяйству страны и жизням людей?]





Договоры подписывают, потому что кидать себе дороже. Потому что так выгоднее и безопаснее, а не потому, что мама, папа и Владимир Владимирович Путин велят. Что такое «Нет налогов без представительства»? Элементарно: нет возможности влиять на принятие законов — ничего вы от нас не получите. Это логика белых людей. Хищников.





[Именно следуя подобной логике, проталкиваемой нам автором, в Европе всех больных и слабых сбрасывают со скал или бросают умирать, так как помогать им государство не станет, ведь пользы от них никакой, а от сограждан им помощи и ждать не придется, ведь граждане у нас хищники, живущие под лозунгом «Слабого толкни!». Нет в Европе поэтому ни бесплатной медицины, ни пособий, ни гуманизма.]





Которые не собираются отдавать добычу за спасибо и не согласны, чтобы их кидали. <...> Если бы Екатерина Великая слушала сегодняшних комментаторов, она бы никогда не захватила Крым. «Это не наше, положи на место, не положено, приличные девочки так себя не ведут — я читал». Но Россия Крым присоединила. Не потому, что там были бандеровцы-бендеровцы. А потому, что славная добыча — всё. Остальное — демагогия, обосновывающая свершившийся факт успешной охоты, и Россия на этой охоте была хищником. О ЧЁМ ТУТ МОЖНО ВООБЩЕ СПОРИТЬ?



Но советскому человеку есть о чём. Он прочёл моральный кодекс строителя капитализма. Он подписывает договоры, потому что так положено. Он соблюдает законы, потому что так велено. В его картине мира РФ в 2014 году присоединяет Крым, и основной аргумент для него РЕАЛЬНО — «это исконно русская земля» (всё-таки бедная Императрица: как же она мучилась, надо думать, в 1783 году). Он платит налоги, потому что в школьном учебнике написано, что приличный человек должен платить налоги. Кому должен — неважно.





[Вот тут довольно забавно видеть, как автор текста так разошелся в порыве необузданной злости по отношению к своим критикам, что потерял даже и всякое подобие логической связи, что далее станет понятно.]





Оттого советская идеология — почти любого периода и толка — сплошь оборонительна.





[Каким образом, уважаемый демиург сего опуса, это следует из того, что вы сказали перед тем? Чем беспрекословное подчинение обуславливает оборонительный характер советской идеологии? Более того, если исходить из книг Маркса и Ленина, то нам становится ясно, что они весьма агрессивно нападали на окружающую действительность: «Анти-Дюринг» - очевидная нападение на «невинного» Евгения Дюринга; «Материализм и эмпириокритицизм» - нападение Ленина на различные идеалистические школы, в первую очередь на позитивизм и эмпириокритицизм, что очевидно; «Империализм как высшая сиалия капитализма» - напаление Ленина вообще на весь мировой порядок конца 19-го – начала 20-го века. Разумеется, оборонительных сочинений тоже хватает, но у кого их нет?]





Это вечные «ответы на вызовы», «адекватные реакции» и прочее травоядное окукливание, «нам ничего не надо».





[Уважаемый, а неужели мне причудилось, будто бы ваша вторая статья на эту тему есть и прямь ответ на справедливую критику со стороны читателей, будто это «адекватная реакция», как вы выразились?]





У людей ступор, предохранитель, для них выйти на охоту — харам. Это до сих пор так: убогие деланные возмущения публики на тему американцев и европейцев. «А чего они везде лезут?» Хищники, вот и лезут, козлиная твоя голова. <...> Русским баранам чем дальше, тем больше рассказывают, что они в опасности, надо собраться в одно большое стадо и упираться рогами. <...>.».





Вот такие удивительные, новаторские, и, как очевидно, необычные социальные учения господствуют на Спутнике совершенно безраздельно. Вообще же, существует универсальный тест, с помощью которого всегда можно сразу понять, что сие есть за человек или организация, который состоит в задании следующего вопроса: «Являетесь ли вы сторонником прогрессивного налога, бесплатной медицины, бесплатного образования (начального, среднего и высшего), пенсионных выплат, минимальной разрешенной зарплаты, ограничений рабочего дня и т.д.?», а также получении на него соответственного ответа. Если наш подопечный категорически отрицает полезность вышеуказанных мер, то следует понимать, что сие есть враг всего человечества, если он соглашается частично, то это несколько заблуждающийся, но все же годный к исправлению потенциальный союзник людского рода, а если же тот, кому вопрос был задан, полностью принимает эти меры, даже и расширяя их, то это, несомненно, друг всех жильцов планеты. Просвирнин, по причине страха в возможной неудовлетворенности очень многих людей, в том числе и его читателей, своим ответом на данный вопрос, усиленно и злостно от него уклоняется, в то время как всякое серьезное движение или даже издание, имеющее дело с политикой, первым делом должно ответить на этот вопрос, дабы всем была ясна суть этого явления: если гипотетическая организация за неконтролируемый рынок, то сразу ответив на вопрос наш сразу, она быстрее привлечет себе богатых спонсоров, коим продвижение таких идей выгодно, если же она стоит за народ, то ответом своим она быстрее привлечет из широких масс себе сторонников. Более того, именно ответ на этот вопрос во всей его ясности и подробности и характеризует степень серьезности намерений, которые у Просвирнина, по изложенным выше причинам, находятся немногим выше его пасты, состоящей в значительной мере из малолетних нацистов, большей части коих нет еще и четырнадцати лет. Все его увещевания о «создании русского национального государства», «десоветизации», «русском нацбилдинге», который, исходя из логических устремлений, следует начинать с изгнания англицизмов из собственной речи, ибо большое дело начинается с малого, не имеют никакой конкретизации, а значит лишены они и всякой возможности практического и позитивного их приложения, что и автоматически лишает их и всякого смысла. Егор заявляет, что будто у него есть некая программа построения национального государства, подобного тем, что лежат в Европе, но куда их лучше, хотя ничего конкретного не говорится и не утверждается. Различный от различных точек зрения и весьма размытый смысл вложен в понятие о «современном национальном государстве», которое так делает соорудить наш герой, даже не пытаясь дать некое свое определения сего дела. Тут и начинает работать тот самый прием, на который ведется огромное количество интеллигентов, а также коим пользуются видные числа пропагандистов, а именно, состоящий в том, что всякий гражданин, видя до крайности размытые статьи Спутника, может додумать их, вложить в пробелы свой собственный смысл. Тот, кто есть сторонник бесплатной медицины и образования, может решить, что раз пишут «как в Европе», значит это и желают передать смыслом. Идеологическая подоплека Спутника, основанная на жесточайшем антисоветизме, национализме и либерализме, а также поклоняющаяся западным державам и их культуре, все же не слишком прочна, что позволяет авторам выдавать статьи, колеблющиеся в широком диапазоне идей от объективизма до утопического социализма, показывая масштабы идеологической шизофрении Просвирнина. Есть у него статья с соответствующим диагнозу названием: «Путевые заметки из государства Ка-Пэкс: какой должна быть идеальная система образования?», которая изобилует неологизмами и сокращениями, слишком явно подобными советским, что вызвала когнитивный диссонанс даже у завсегдатаев Спутника, повлекшие за собой извинения со стороны администрации сего ресурса. Далее я привожу одну цитату из сего документа, заявляя со всей ответственностью, что весь текст ей подобен: «Система Образования представляет собой невероятно широкую суть так называемых Центров Развития  (в быту – церазы, ударение на второй слог). Они бывают специализированными и общей направленности; разных уровней в случае, если цераз обучает только определенной ступени профессии/навыка/искусства, но, как правило, каждый цераз предлагает учебные программы разных уровней (при этом каждый высший уровень, само собой, требует прохождения всех предыдущих). Также особняком стоят Центры Подготовки Специалистов (о них в этой же заметке, но позднее). Все элементы, входящие в систему Образования — принципиально бесплатны. Помимо Центров Развития в систему Образования входит широкая сеть мест проживания, питания и развлечения, часть из которых специально создается Ка-Пэксом, часть — является обычными отелями/ресторанами/развлекательными центрами/кинотеатрами и т.д., которые обязываются государством предоставлять либо значительные скидки молодым людям, имеющим карточку студента, либо бесплатные места/услуги в пределах квоты, устанавливаемой Ка-Пэксом. Разумеется, подобные расходы на регулярной основе компенсируются компаниям государством либо в виде непосредственных выплат, либо в виде налоговых послаблений. Те же места, которые создаются непосредственно государством — без исключений бесплатны для обладателей карточки студента (то есть для всех от 13 до 24.».





Глава третья.



Вопросы полемики.





Теперь нам надо обратить внимание на некоторые противоречия в полемике Спутника, на первый взгляд хоть и незаметные, но при внимательном, системном и продолжительном чтении сего ресурса, проглядывающие омерзительной некомпетентностью, ложью и очевидными преувеличениями, показывающими всю гносеологическую пустоту данного ресурса, его неспособность проводить даже и внятную издательскую политику. Сейчас я процитирую две статьи Спутника, идущие поочередно в ленте обновлений, дабы показать вам, с каким пренебрежением редакция относится к своим читателям, а также каковы читатели, раз даже не заметили подобных противоречий. Из первой статьи, которая называется «Русское согласие: с чего надо начинать строительство национального государства.»: «



Ограничивать свободу слова не нужно. Хвалите ГУЛАГ или Ельцина сколько влезет. Но взгляды, лежащие за рамками национально-демократического консенсуса, должны быть постепенно вытеснены туда, где им самое место. То есть в глубочайшую маргинальщину. Большинство уважаемых ныне «писателей», из-за которых это слово стремительно становится ругательным (примерно, как «урбанист»), в РНГ должны получить сообразный реальным масштабам их личностей статус городских сумасшедших.». Хоть эта цитата и показывает то, какой замечательный строй готовит нам Просвирнин, она не показывает того, что в этой статье стало главным на фоне статей соседних: «Подобный консенсус, в том или ином виде, существует практически во всех развитых странах. Взгляните, например, на США. Только одна из двух ключевых американских партий называется «демократической». Однако и республиканцы не призывают отказаться от принципов, заложенных в Конституцию страны ее Отцами-основателями.



При этом по многим другим вопросам — от налогов до гей-браков — демократы и республиканцы могут придерживаться очень разных, подчас полярных мнений. Причем сильные различия во взглядах зачастую обнаруживают не только представители противоположных политических лагерей, но и сторонники одной партии.». В самой цитате ничего нет, если бы в следующей статье Спутника «Что делать? Постиндастриал.» не было бы подобного: ««Двухпартийная система», конечно, лучше «однопартийной», но с современным уровнем информированности и то, и другое — примерно одинаково убогая диктатура.». Вот Просвирнин и сам признал, что готовит нам диктатуру, сбросив фиговый листочек демократизма. Далее, вместо того, чтобы подтереть следы своей безграмотности, отчитать авторов за противоречия, Егор продолжил вести две и более противоположные линии на своем ресурсе, что выразилось в публикации статьи «Восстание богов», где авторы пишут: «В принципе, это и есть конец: государственные институты неумолимо теряют внутреннюю легитимность, а сидеть на штыках, как известно, невозможно.». Вот поэтому и толковать в наше славное время про мифическое «Русское Национальное Государство» невозможно, ибо является жутким анахронизмом для современности, где, исходя из слов самих авторов, никакого единства масс быть не может, а посему не может быть и нации, поскольку последняя есть одна из форм народного единства: «Говорить в таком обществе о широких массах трудящихся или вообще каком-то единстве сотен миллионов — такой же абсурд, как считать, будто бы царский двор это нечто вроде гигантского завода с тысячами сотрудников, стоящими подле станков и собирающими чудо-дирижабль.» Однако нередко на Спутнике можно найти очень интересные цитаты, особенно же для националистического сайта: «Эпоха массовых идеологий ушла, и «заниматься русским национализмом» (либерализмом, коммунизмом, анархо-синдикализмом) — это заниматься ничем.». Вот последним из сего списка, приведенного нам автором статьи, читатели и сам автор со всей командой и занимаются уже довольно долго. Есть еще на Спутнике крайне смелые, но просто глупые, дилетантские и, с точки зрения профессиональных историков, да и просто здравомыслящих людей кощунственные и искажающие историческую правду: «Потому что любить Россию это хорошо, но в словосочетании «Царская Россия» ключевое слово не «Россия», а «Царская». Это владения Романовых, обустроенные по стандартам Первого мира того времени с учётом местной специфики. И сегодняшние Романовы (я имею в виду случай сохранения монархии) спокойно, высочайшим указом, с обращением к нации на сложных вещах, легализовали бы гей-браки. Так принято у взрослых, таков современный мир, ничего личного.». Есть и просто пустые статьи с громким названиями, которые переливают из пустого в порожнее, ничего нового не говоря принципиально, а лишь уныло повторяя в тысячный раз жалкие аргументы Просвирнина на некие общин темы, как та, что я приводу ниже в моем, правда, сокращении, снабдив ее небольшим островком объективности – моим комментарием в квадратных скобках посередине авторского словесного зловонного потока:





«Российская Империя была одной из Великих Держав с перспективами превращения в Сверхдержаву после победы в Первой мировой. Мы не только владели Польшей и предъявляли права на балканских славян, но и, например, колонизировали Манчжурию. Бедные китайцы хныкали о «русском засилье». Неудачная русско-японская война была вызвана, помимо всего прочего, началом нашей колонизации КОРЕИ, где мы активно начали открывать русские фактории.





[Далее идет весьма неточное, сильно преувеличенное и совершенно нам не интересное перечисление достижений Российской империи.]





В Советском Союзе же один лишь список расстрелянных за «великодержавный русский шовинизм» занимает множество страниц мелким почерком, о прочем и говорить нечего. «В СССР Сталин поднял тост за русский народ!» — а в Российской Империи премьер-министр Столыпин лично организовал финансирование Всероссийскому Национальному Союзу, приложив все усилия для создания фракции русских националистов в Госдуме. Небольшая такая разница. Почти незаметная.».





Меня очень удивило то, что Просвирнин гордится многочисленными достижениями Российской империи, все же меркнущими в свете достижений советских, но абсолютно последних не замечает, видя в СССР только то, как ужасный Сталин уничтожал миллионы русских, стараясь забыть экономических рост сталинских времен, что делает его перед публикой человеком непринципиальным и ненадежным. Однако это еще не все, чем радует нас любимый Спутник, ибо это еще и крупнейший во всей нашей славной Федерации рупор пропаганды идей самопровозглашенного «философа, писателя и корифея всех наук» товарища Галковского, от одного упоминания имени коего давление поднимается у всех более-менее смыслящих в истории и философии людей. Спутник, притом на полнейшем серьезе, провозгласил Галковского одним из величайших умов не только современного российского дискурса, даже не российского дискурса во всей его исторической длительности, но вообще в истории человечества, предлагая сделать его тексты обязательными для изучения в российских школах. Есть у этого «одного из величайших философов в истории человечества» теория заговора, именуемая «криптоколониальной», а состоит она в том, что будто бы, Россия является тайной колонией Англии. Удивительным образом, Галковский, являясь шизоидом, выбрал на эту роль не для Америки, что еще выглядело бы хоть немного логично, а для жалкого, никому не интересного острова в Северном море, который еще в на рубеже 19-20 веков сдал большую часть своих экономических позиций Германии и США, но еще интереснее было бы узнать, каким образом это Британия тайно, через своих секретных агентов и манипуляторов, правит Россией. Если вам кажется, будто теория Галковского есть бред сумасшедшего, в который никогда не сможет поверить ни один образованный человек, то вы, хоть и оказываясь правым в первом утверждении, остаетесь во втором в заблуждении, ибо для Спутника Галковский главный идеолог, а его «криптоколониальная» и другие, менее скандальные, теории являютсяидеологической базой Просвирнина. Галковского поминают различными способами, его цитаты вставляют в статьи, его имя используется как весомейший аргумент, да и вообще Спутник сохраняет крайне панегирический тон по отношению к данному «философу», что выглядит, по правде говоря, как некоторый дикий культ личности, даже более глубокий и искренний, нежели такой формировался в тоталитарных государствах старого и нового века. Вот, к примеру, обычная цитата из случайной статьи: «После нас придут люди гораздо умнее, образованнее и профессиональнее и сделают такие «Спутники», что нынешний будет выглядеть чем-то вроде жилищ древнеславянских племён на фоне Зимнего дворца. И наша скромная задача в идеологическом смысле — дать именно таким людям возможность через несколько десятилетий стать настоящей национальной элитой. «Отучить детей слушать завывания новиопов и дать им в руки Розанова и Галковского, чтобы они потом выросли и сказали „Папа, ты необразованный идиот“». Поверьте, товарищи, не обязательно до такой крайности украшать, но вместе с тем и усложнять данный процесс, заводя детей и воспитывая их на трудах Галковского, дабы услышать от них позднее правду о вас самих, если дети ваши, разумеется, вырвутся из порочного круга, прочтя хоть что-то, кроме плеяды авторов национал-демократического толка, если эту самую истину могу вам озвучить и я. Хотя нередко пропаганде идей Галковского на Спутнике посвящают целые статьи, нередко даде притягивая к его идеям вещи, совсем от них далекие, как поступили авторы в статье «Теория спортивного заговора: кому выгодны массовые спортивные мероприятия.», наполненная столь откровенным конспирологического характера бредом, что в моих комментариях не нуждается, однако она хорошо погружает читателя в мир культа личности Галковского на Спутнике, а также довольно обширно объясняет нам суть «криптоколониальной» теории, посему она приведена тут полностью: «Известно, что большой спорт неразрывно связан с политикой и ещё больше связан с большими же деньгами. При этом последние 20 лет только ленивый не говорит о том, что большие спортивные события — такие, как Олимпиада или Чемпионат мира по футболу, — убыточны для страны-организатора, и в самих этих странах находится множество людей, протестующих против проведения у себя дома «праздников спорта». Даже греки были против Олимпиады у себя в Афинах, неслыханная коррупция во время подготовки к сочинским играм стала притчей во языцех, нынешний бразильский чемпионат мира по футболу сопровождают массовые акции протеста со стороны наиболее бедных слоёв населения, а российская сборная, в которую влито несметное количество денег, кажется, мучительно хочет поскорее уехать домой.



В европейских странах огромнейшее количество людей скептически относится к проведению у себя дома больших спортивных соревнований. Особенно это касается Олимпиад. Массовый спорт и олимпийское движение давно потеряли актуальность. Собственно, утрачен их первоначальный смысл. Половина олимпийских дисциплин являются узкопрофессиональными и часто столь же сверхдорогими, сколь и бесполезными. Обычные люди не занимаются художественной гимнастикой, скелетоном или метанием молота. С другой стороны, множество спортивных дисциплин, популярных действительно В МАССАХ, на Олимпиаде не представлены: например, экстремальный спорт, скейтбординг, уличные танцы, многие «английские» виды спорта, популярные в бывших английских колониях. Посмотрите на соревнования по крокету: там матч Индия — ЮАР натурально собирает полный стадион, это Событие. А в этих странах живёт больше миллиарда. Однако же крокета в олимпийской программе нет, оттуда исключили даже бейсбол (популярный в одной стране, зато какой), однако там есть продавленное корейскими лоббистами таэквондо, являвшееся национальным корейским единоборством и за пределами собственно Кореи никому доселе не известное. Однако вернёмся к политике. Когда в 1985 году началась Перестройка, Америка стала готовиться к роли глобального мирового лидера. Одним из способов продемонстрировать наступление «американской» эры должен был стать большой спорт. Собственно, можно сказать точнее: всё, включая большой спорт, должно было демонстрировать наступление эры американского господства.



Первой ласточкой стал чемпионат мира по футболу в США в 1994 году. Совершенно нефутбольная страна с заштатной лигой MLS и слабой сборной, тем не менее, сочла крайне важным провести первый мундиаль после окончания Холодной войны у себя. Намёк предельно прозрачный вплоть до того, что американцы тогда начали активнейшим образом продвигать по всему миру слово «соккер», поскольку собственно футболом в США называют американский футбол. Мол, теперь весь мир будет говорить и думать на American English. Тогда же ЕА Sports выпустило первую версию футбольного симулятора FIFA, который назывался «FIFA International Soccer». Примечательно, что дальше серия стала называться просто FIFA, зато основной южнокорейский конкурент симулятора зовётся «Pro Evolution Soccer». Перефразируя блоггера Богемика: можно писать огромные аналитические доклады, обосновывающие факты нахождения некоторых стран в прямой сфере влияния США, а можно просто посмотреть, где и почему футбол называют соккером.



Основным скандалом этого чемпионата, омрачившим праздник спорта, стало убийство в Колумбии футболиста Андреаса Эскобара распропагандированным болельщиком. Несчастный Эскобар забил гол в свои ворота, причём в матче с США, — Колумбия проиграла и в результате не смогла пробиться в плей-офф, заняв в своей группе последнее место. Такое вот получилось американское господство.



Через два года после американского мундиаля произошла Олимпиада в Атланте в 1996 году. С коммерческой точки зрения, по признанию самих американцев, совершенно нерентабельная. Атланта является крупным деловым центром, но что делать с постолимпийским великолепием, никто теперь не знает. Однако заподозрить американцев в бездумной трате денег было бы идиотизмом. Американец никогда не тратится на показуху, он вкладывается в рекламу. В том числе рекламу самой Америки. 1996 год — это столетие олимпийского движения, и намёк в связи с этим предельно понятен. Юбилеи — это всегда некое подведение итогов, и итог столетней олимпийской истории следующий: великую традицию античности, зародившуюся в Древней Греции (гегемоне своей эпохи) и возродившуюся в Европе (соответственно), Америка (сами понимаете) забирает себе как бы в наследство. США теперь и наследники античности, и продолжатели дел великой, но уже старой и немощной европейской цивилизации.



Такая же реклама Америки состоялась в 2002 году, когда в Солт-Лейк-Сити прошла зимняя Олимпиада. Игры запомнились беспрецедентным количеством скандалов и ультрапатриотической церемонией открытия, которая началась с исполнения «God Bless America», а потом в зловещей темноте и кромешной тишине, в которой было слышно лишь звук летающего вертолёта, на стадион был вынесен «спасённый из башен-близнецов» американский флаг. Вынос флага во время трансляции NBC периодически перекрывался кадрами американских солдат, смотрящих церемонию в прямом эфире из Афганистана (!), на трибунах показывали плачущих американок, а Джордж Буш выходил на стадион под военный марш. Вся эта неприкрытая военная же пропаганда демонстрировалась на всю планету по случаю спортивного праздника, основной пафос которого «О, спорт, ты мир!» Однако далее с нашим ультрагегемоном — в том числе спортивным — происходит нечто странное. Америка перестаёт принимать и даже подавать заявки на проведение крупных спортивных соревнований, а МОК и ФИФА вводят правило, согласно которому один континент не может принимать Олимпиаду или, соответственно, мировой футбольный чемпионат два раза подряд.



В качестве бреда замечу, что ровно в это же время в мире появляется некая организация БРИК, позже ставшая БРИКСом и объединяющая в себе условный второй мир: Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР. Две страны из этой пятёрки когда-то были английскими колониями, и нынешнее Соединённое Королевство сохранило в них прочные сферы влияния. Также есть теория, согласно которой СССР и его преемница РФ является криптоколонией Англии или, если сказать мягче, англичане оказывают значительное давление на российскую политику через агентов влияния, внедрение своих людей на ключевые государственные посты и прямой контроль над значительной частью собственности российской элиты. Наконец, ходят упорные слухи, что Бразилия, как и вся латинская Америка, покрыта сетью мутных масонских и парамасонских организаций, так или иначе находящихся под прямым либо косвенным английским управлением. Слабым звеном в цепочке является Китай, где когда-то колониальные дела вели все дееспособные государства сразу (англичане отличились опиумными войнами и наркотрафиком и поучаствовали в коммунистической революции), но теперь его статус как бы не совсем ясен, вопиющих признаков английской инспирации нет, но при этом очевидно, что нынешним статусом и положением Китая Америка сильно недовольна.



Теперь в рамках нашей смешной конспирологической теории посмотрим, что произошло с нашим БРИКСом в связи с большим спортом:



2008 — Олимпиада в Китае



2010 — Чемпионат мира по футболу в ЮАР



2014 — Олимпиада в России



2014 — Чемпионат мира по футболу в Бразилии



2016 — Олимпиада в Бразилии



2018 — Чемпионат мира по футболу в России



Здесь слабым звеном в схеме является уже Индия, где пока ничего не проходит и не планируется. Зато если принять на веру, что Великобритания некоторым образом оказывает влияние и на большой спорт, очевидно, имея с проведения спортивных состязаний некий профит, то бросается в глаза активное участие других стран британской монархии (с английской королевой во главе) в проведении этих состязаний.



2000 — Олимпиада в Австралии



2010 — Олимпиада в Канаде



2012 — Олимпиада в Англии





В результате десятилетие 2008-2018 становится каким-то даже неприличным триумфом «проанглийских» государств, если, конечно, считать триумфом проведение у себя дома больших спортивных соревнований. За десять лет страны БРИКС получают шесть из девяти турниров, ещё два — страны, находящиеся под властью британской короны. Один — Олимпиаду-2018 — завоевал несчастный южнокорейский Пхёнчхан, подававший заявку трижды.



При этом, скажем, футбольный чемпионат 2022 года пройдёт в Катаре, что уже совсем не смешно. Если в ЮАР местному населению раздавали билеты, чтобы оно приходило на матчи, то Катару нужно будет раздать и само население. В стране живёт менее двух миллионов человек, почти все в столице и пригородах, территория Катара — 11 000 квадратных километров (что сравнимо с такими государствами, как Нагорный Карабах и Багамские Острова, совсем чуть-чуть не дотягивает до территории Восточного Тимора и Фолклендских островов, зато это всё же несколько больше, чем у Пуэрто-Рико и Абхазии), футбольной культуры нет никакой, нет даже нужного числа городов (из 12 стадионов половину планируется построить в столице), в стране нельзя употреблять алкоголь, климат жаркий до совершенного неприличия, при этом страна мусульманская и сильно раздеваться как бы не очень принято, особенно женщинам. Хотя и мужчина в шортах и голый по торсу выглядит весьма предосудительно. На строительстве стадионов в Катаре ежедневно (!) гибнет один человек, а недавно в ФИФА разразился грандиозный коррупционный скандал, связанный с тем, что Катар якобы просто-напросто купил право проведения у себя мирового чемпионата, причём получается, что У ФИФА ЖЕ И КУПИЛ. Видимо, люди взвыли: мол, ротация континентов — это очень хорошо, но, может, всё-таки не будем главное мероприятие нашей организации превращать в позорный балаган? В связи с нынешним чемпионатом скандал пока притушили, но думаю, что самое интересное впереди. И всё это казалось бы неприкрытой авантюрой, если бы не наша конспирологическая теория, подсказывающая, что до 1974 года Катар был английской колонией.



На всё это можно, конечно, сказать, что когда-то чуть ли не полмира были английскими колониями, не нужно воспринимать буквально некоторые мысли Дмитрия Евгеньевича Галковского и вообще дело совсем в другом. Однако же, если на секунду предположить, что такое масштабное оттеснение Америки от роли хозяев большого спорта как-то связано с политикой, выводов можно сделать два:



1. Англичане тупо наживаются на проведении Олимпиад и чемпионатов мира, имея собственных агентов влияния в МОК и ФИФА, а также в странах, эти соревнования проводящих последние 10 лет. В связи с этим нет ничего удивительного в том, что организация соревнований оборачивается ультрагиперкоррупцией, бюджеты растут, а рентабельность падает под разговоры «экспертов» о долгосрочных инвестициях, развитии инфраструктуры и прочем «имидже страны», хотя ни один идиот в мире не судит ни об одной стране по Олимпиадам и футбольным первенствам, которые в ней проходили. Если бы я имел долю с подготовки и проведения Олимпиад и мундиалей, при этом не отвечая за результат, я бы реализовывал ровно такую схему с ровно такой же демагогией.



2. Америку не хотят видеть страной-гегемоном и продвигают «глобальный мир». Став единственной сверхдержавой планеты, американцы начали во время всеобщего спортивного праздника бить себя в грудь, размахивать кулаками и намекать, что всех врагов превратят в радиоактивный пепел. На глазах у всего человечества, под военные марши, с посылом «Молчать, суки, мы спасённый американский флаг выносим, всем встать!». Это несерьёзно.



Может ли это всё быть бредом сумасшедшего? Может. Только президентом МОК в 2001-13 годах являлся Жак Рогге и весь БРИКС вместе со странами британской монархии получил право принимать олимпиады именно при нём (кроме Австралии). При нём же начались громкие допинговые скандалы, а страны-организаторы начали открыто заявлять о массовых олимпийских убытках, чего в таких масштабах вовсе не наблюдалось при предыдущем президенте МОК Хуане Антонио Самаранче, по всеобщему признанию, немало сделавшем для второго возрождения олимпийского движения. Что касается ФИФА, в 1998 году бразильца Жоао Авеланжа сменил в кресле председателя швейцарец Йозеф Блаттер. Заявки на проведение турнира подаются задолго до самого турнира: при господине Блаттере право принимать чемпионат поочерёдно получили ЮАР, Бразилия и Россия (в 2000 году Бразилию и ЮАР сумела победить Германия, получившая чемпионат 2006 года) а также карнавалистский Катар.



Как так получилось — непонятно. Мистика. На рубеже тысячелетий в двух ведущих спортивных организациях мира сменяется руководство, тогда же организуется БРИКС, после чего этот БРИКС вместе со странами английского Содружества, бывшими колониями и просто землями британской короны начинает получать право на проведение одного спортивного состязания за другим. При ЯВНОМ желании Америки проводить вообще всё, что только можно провести, у себя. Может такое произойти случайно? Может. Мистика же.



Где искать немистические ответы на вопрос, почему и зачем всё это происходит? Полагаю, в структуре, персонале,специфике коммерческой деятельности компаний, получающих подряды на строительство спортивных объектов и сопутствующей инфраструктуры, участвующих в организации шоу, поставляющих необходимое оборудование, имеющих прибыль со спонсорских пакетов, и далее до бесконечности. Но главное, информационная ситуация последних лет в общем обессмысливает любые «расследования». Разоблачая сочинские распилы, господин Навальный работал по вершкам. Тогда как с корешками ВСЁ ПОНЯТНО. «Угу, БРИКС. Ага, сменилось руководство. Так-так, Англия. Ну да, ну да, ничего удивительного. Кто там у нас получает заказы на строительство стадионов?»



Причитать о гадящей англичанке и выискивать британскую инспирацию во всём, включая подорожание картофеля, открытие нудистских пляжей или переход на летнее время, разумеется, неконструктивно. Но, в общем, спасибо Дмитрию Евгеньевичу Галковскому за его «криптоколониальную теорию». Во всяком случае благодаря ей суть многих процессов на планете теперь массово видна невооружённым взглядом. Даже тем, кто не знает, кто такой Галковский и что это за теория. Проводите, проводите свои праздники спорта. Зенит-Арена стоит миллиард долларов. Начали строить — деньги кончились, недостроили. Приехали английские специалисты и сказали, что всё надо СТРОИТЬ ЗАНОВО. ОК. Всё понимаем. Долгосрочные инвестиции, развитие инфраструктуры, имидж страны — вот три кита, на которых БРИКС стоит и с них сойти не может.». Далее же я привожу мнение самого «философа» о Спутнике и Егоре Просвирнине: «Хочу посоветоваться. Есть в ЖЖ молодой негодяй – Егор Просвирнин. Он печатает на своем ресурсе мои старые статьи, а потом собирает под это дело деньги – на этой же странице. Мол, ежели текст взволновал и хотите помочь, пересылайте деньги по такому-то адресу. Как я понимаю, деньги ему платит ФСБ – для дискредитации русского национально-освободительного движения. А он, значит, устроился: валандает мои тексты в говённой луже, получает за это деньги, и ещё деньги собирает с пользователей – за Галковского. Ну и конечно его личные писания это абзацы из моей публицистики, вырванные из контекста, перемешанные и сдобренные своими «уа-уа» и «кака-бяка». Кроме денег ему ничего не надо, это подслеповатый труженик клавиатуры, живущий с мамой. При помощи клавиатуры будет монетизировать и этот мой пост, в стиле «подлецу всё к лицу». А что: дополнительная реклама, раскрутка. Да и брызги грязи вокруг – за что органы, отмазавшие от армии, и платят. Думаю это новая генерация провокаторов. Такие люди как Крылов уже не годятся. Возраст другой, да Константину и умственность и склонность к семейной жизни всегда мешала. Как-то его всё в респектабельность относило. То статью дельную напишет, то поступок традиционный совершит. А надо нетрадиционный. Да и Холмогоров постарел-поумнел. А цирк молодёжный, надо жечь. Деньги ЗА ЭТО уплочены. Вот думаю, что сделать, чтобы он мои тексты со своего ресурса убрал. А как программа максимум - моё имя забыл. Есть же хорошие авторы в РФ: Кургинян, например. Или Сурков.». Хотя ложные теории заговора, обвеянные неким эфиром интеллектуальности, не есть худшее, что есть на данном сайте, ибо безграмотность, пошлость, ложь и прочие мерзости тут пролезают из всех возможных щелей. Вот, на суд ваш выставляю цитату из одной статьи, которая объясняет, почему СССР проиграл Холодную войну, вырезая матерные возражения, по понятным вам причинам: «Культурная отсталость СССР (тут сейчас набегут с криками про балет или, например, Шолохова — не понимая, что я говорю про массовую культуру, и что балет с романом — это как раз культурные формы XIX века) была запрограммирована с самого начала — в стране, где нельзя свободно читать, думать и обсуждать, никакой полноценной культуры быть не может, блестящей иллюстрацией чему являются Северная и Южная Корея. На Севере всё на уровне «народного творчества», на Юге — «Олдбой». «Олдбой» вы три раза пересматривали, а на народное творчество вам <...> с высокой колокольни. Точно так же всему остальному миру было <...> на народное творчество СССР (другое дело, что из-за масштабов страны оно было заметнее, «двадцатиметровая палехская шкатулка»).». Если роман действительно «культурная форма 19-го века», то выходит, что 19-й век начинается с Апулея, ибо первый роман, дошедший до нас полностью, был написан Апулеем и назывался «Золотой осел», автор же его, как нетрудно догадаться, жил, на самом деле, во втором веке на территории Римской империи. Что же касается культурного противопоставления Южной и Северной Корей, то хочется заметить, что я даже не знаю, что такое «Олдбой», поскольку кино, а интуитивные импульсы мне говорят, что это оно и есть, я не смотрю, да и современной массовой культурой не интересуюсь, как, вероятно, и Просвирнин не знает о существовании Пхеньянского кинофестиваля, который по международному охвату и пышности церемоний никак не уступает каннскому.





Глава четвертая.



Продолжение банкета.





Однако лучше всего демонстрирует нам гнилостную сущность Спутника текст, который я разместил ниже, хотя это не тот самый «Этот бесконечный летний день...», а несколько иное сочинение, что по наглости стоит многим ниже предшествующего, но по своей низости располагается многим выше. Текст повествует о философии Айн Рэнд, об отношении моем к коей всем известно, ибо ей я уже посвящал нежные строчки в своей «Нищете позитивизма». Столь хвалебных и до глупости положительных отзывов о Рэнд я не мог встретить доселе даже у русских ее сторонников, как встретил я у «русских националистов». Разумеется, Рэнд отрицала национализм как одну из форм коллективизма, Рэнд призывала к атомному удару по нашему государству, Рэнд очерняла и оскорбляла Россию из-за рубежа так, что слова Новодворской могут вам показаться весьма патриотичными рядом с тяжелым слогом Рэнд. Мне самому всегда и смешно и грустно говорить о «русских сторонниках Рэнд», ибо это полный оксюморон, равно как и «русские сторонники Гитлера», поскольку это люди, которые не понимают, или же не хотят понимать, что для Рэнд и Гитлера они хуже скотов, но русский рэндианец даже хуже, нежели русский нацист, ибо если из идей Гитлера еще можно каким-то образом убрать русофобию, то из Рэнд никак, ибо начиная еще со времен зарождения ее философии, сам автор сделала все, дабы ее идеи принимали либо целиком, либо же никак, посему она поссорилась с либертарианцами и сторонниками Австрийской школы, хотя человек, не слишком знакомый с делом не сможет различить эти три вида никаким образом. Статья, снабженная моими комментариями в квадратных скобках, ниже:





«О ТВОРЦАХ И ПАРАЗИТАХ.





У читателя, возможно, уже возникли следующие вопросы: что же за зверь этот «обжэктивизьм»; что он ест, с чем едят его, и как доброму русскому человеку самому не быть им съеденным? И зачем нам вообще вводить в обсуждение идеи, полностью заточенные под американские реалии? Обо всем по порядку. Как видно из беглого анализа биографии, критическое «нет» у Рэнд появляется раньше, чем аргументированное объективистское «да». Ее философия в самом простом определении есть этическое учение, созданное с целью утверждения в качестве базовых ценностей жизни отдельного человека, его разума, воли, самореализации и благополучия. Тривиально? Возможно.



Одним из первых наших публицистов, заинтересовавшихся рэндианством, оказался диссидент (какое внезапное совпадение!) Алексей Петрович Цветков, переехавший в США в 1974 году. В рэндианской теории он отмечал следующее: «Каждый, кто знаком с историей русской культуры, узнает в ней теорию „разумного эгоизма“, которую проповедовали в свое время Писарев и Чернышевский. Интересно, что у этой теории есть прямые корни в английской этике: оппонент эрла Шефтсбери Джон Мэндевил изложил свои возражения в известном „Трактате о пчелах“».





Интересно и сравнение Цветковым Достоевского и Айн Рэнд как наиболее известных за границей авторов русского происхождения. Действительно, многие черты в плане выбора подачи идей у них совпадают: и Достоевский, и Рэнд обращаются к художественной форме, к объемному роману, переполненному резонерами. Но на этом сходства заканчиваются. Если Достоевский старается избежать прямых оценок своих героев, выставляя всю их подноготную на суд читателя, то Рэнд представляет своих персонажей в почти гротескном чёрно-белом цвете: практически каждый герой — либо «паразит», либо «творец», — tetrum non datur. Художественная составляющая значительно уступает идейной, ощущается и теснота самой формы, что полностью оправдывает переход Рэнд после «Атланта» к публицистике.



Раз уж упомянули Чернышевского — г-же Розенбаум тоже свойственен крайний экономикоцентризм со своим проектом устройства общества. За одним «но»: у Чернышевского, что ввёл понятие «разумного эгоизма» в русскую литературу, он служит способом индивидуального противостояния традиционными ценностями с целью освобождения человека для борьбы за прогрессивное социалистическое общество. У Рэнд же разумный эгоизм — это и причина, и средство, и цель существования человека. Для себя и только для себя.



Но философской системой, оказавшей на Рэнд наибольшее влияние, безусловно, является ницшеанство, переработанное в этакое пособие по созданию сверхчеловека здесь и сейчас. Объективистская критика почти полностью повторяет ницшеанскую: чтобы обнаружить прямое соответствие достаточно просто просмотреть некоторые главы из «Философии молотом…». Тут и провозглашение объективной реальности как единственной возможной («Как „истинный мир“ превратился в басню», «Четыре великих заблуждения»), и критика устоявшегося общепринятого понятия нравственности. Особняком поставим критику «исправителей человечества»: Рэнд выделяет два типа людей, скрытых под маской альтруизма. Из речи Джона Галта:



«Представление о том, что тело и душа человека — различные сущности — привело к появлению двух групп учителей, проповедующих нравственный закон смерти: фанатиков духа и фанатиков физической силы; вы называете их идеалистами и материалистами, одни считают, что сознание может существовать само по себе, другие считают, что можно существовать без сознания. И те и другие требуют, чтобы вы отказались от разума в обмен на откровение или на рефлексы. Неважно, что они громогласно заявляют о непримиримости своих позиций, у них один нравственный закон и одна цель: в физической сфере — порабощение человеческого тела, в духовной — разрушение разума».



Оттуда же был позаимствован и термин «паразит», встречающийся в ее прозе почти повсеместно. Как, кстати, говорил Заратустра,



«…еще противнее мне все прихлебатели; и самое противное животное, какое встречал я среди людей, назвал я паразитом: оно не хотело любить и, однако, хотело жить от любви».



Знакомый с уже ставшим классикой BioShock читатель, вероятно, должен сразу вспомнить имя Эндрю Райана (анаграмма с именем героини статьи не может не бросаться в глаза), чей Rapture был основан на принципах, дословно копирующих объективизм. Надо отдать должное сценаристам: у самой писательницы не получилось бы доходчивей объяснить, «в чём разница между паразитом и человеком? Человек создаёт — паразит спрашивает: „А где моя доля?“ Человек творит — паразит говорит: „А что подумают соседи?“ Человек изобретает — паразит говорит: „Осторожно, не наступи Господу Богу на мозоль!“».





Но вернемся к Фридриху нашему Ницше, а именно к его видению корня зла европейской философской мысли, где первым морализаторствующим исправителем великий немец назвал Сократа. И здесь Рэнд не отстала от своего предшественника на горьком поприще индивидуалистической пропаганды. Правда, теперь вместо Сократа все грехи и заблуждения европейских мыслителей были повешены на его ученика, Платона. Этот единственный античный философ, по имени упомянутый в ее художественных произведениях, архетип платоника, становится главным идейным антиподом в творчестве Рэнд; под его образ подводятся вообще все европейские идеологии, так или иначе проповедующие подчинение индивида обществу, а в монологах изображенных Рэнд социалистических апологетов Платон всегда фигурирует как первоисточник их взглядов.





Почему наша Алиса так яро взъелась на этого грека, в силах ответить каждый, кто хоть раз в жизни держал в руках его великое «Государство». Добавим к этому и нездоровую идеализацию Платона в начале XX века. Очень подробно проблемой следа Платона в социализме занимался современник Рэнд со схожей биографией — Карл Раймунд Поппер. Еврей из семьи юриста, жил в Австрии, учился в Венском физмате и консерватории, увлекся красными идеями; очень быстро в них разочаровавшись, выпустился, стал учителем математики в средней школе. В общем, никому особенно не мешал… Но потом пришел Гитлер, стало страшно и пришлось от аншлюса бежать в Новую Зеландию, где Поппер занялся преподаванием философии, разносом современного научного мейнстрима своим методом фальсифицируемости и восхвалением британской внешней политики. За Платона он взялся в контексте критики массовых идеологий, прошедшись в фундаментальной работе «Открытое общество и его враги» по всему: от историзма до диалектики. Во все дебри его доказательной базы вдаваться не стану — обойдемся выводом:



«Идеалистическая формула (Платона) такова: «Задержите все политические перемены!» Перемены — зло, покой божественен. Задержать все перемены можно в том случае, если государство создано как точная копия его оригинала, т. е. формы или идеи города-государства. Если бы нас спросили, как этого достичь, мы могли бы ответить натуралистической формулой: «Назад к природе!» Назад к подлинному государству наших праотцов, самому древнему государству, построенному в соответствии с человеческой природой и потому стабильному. Назад к родовой патриархии времен, предшествовавших упадку, назад к естественному классовому господству немногих мудрых над многими невежественными.



Я полагаю, что из этих требований можно вывести все элементы политической программы Платона. Эти требования основаны на историзме Платона и их следует соединить с его социологическими учениями, касающимися условий стабильности правящего класса.



Я имею в виду следующие основные элементы политической программы Платона:



Отождествление судьбы государства с судьбой правящего класса. Исключительный интерес к этому классу и его единству. Содействие этому единству, жесткие правила взращивания этого класса и получения им образования. Надзор за интересами членов правящего класса, коллективизация, обобществление этих интересов.



Правящий класс обладает монополией на такие вещи как военная доблесть и выучка, право на ношение оружия и получение любого рода образования. Однако он совершенно устранен из экономической деятельности и, тем более, не должен зарабатывать деньги.



Вся интеллектуальная деятельность правящего класса должна подвергаться цензуре. Непрерывно должна вестись пропаганда, формирующая сознание представителей этого класса по единому образцу. Все нововведения в образовании, законодательстве и религии следует предотвращать или подавлять.





Государство должно быть самодостаточным. Его целью должна быть экономическая автаркия: ведь иначе правители или будут зависеть от торговцев, или сами станут торговцами. Первая альтернатива подорвала бы их власть, вторая — их единство и стабильность государства».



Здесь Поппер и озвучивает свой знаменитый тезис о том, что кроме как тоталитаристской эту концепцию не назовешь. Однако, как замечает сам автор, платоническое учение за две тысячи лет целые поколения трактовали так, как им было удобно. Платон за это время успел побывать и «христианином до Христа», и «революционером», и «либералом». Если же добавить проблему лингвистики, то и вовсе становится не по себе: то, что в русских изданиях нам известно как «государство», в английском было переведено как Republic, а в немецком так и вовсе носит имя Politeia. Естественно, название содержания не меняет, но, безусловно, влияет на его восприятие, а там уж недалеко до самых безумных трактовок.



Является ли Платон основоположником тоталитаризма, насколько совестно работали десятки поколений переводчиков его диалогов, и жил ли он вообще — вопросы, сильно выходящие за рамки данной статьи. Скажу лишь следующее: в книгах Рэнд важна не сама личность Платона, а именно ее идейный образ как многовековое воплощение того, что создательница объективизма ненавидела — образ «фанатика духа» и «фанатика силы» в одном лице.



Итак, мы выяснили истоки объективизма, определили степень влияния на него актуальных в XX веке философских систем и идеологических течений, установили основные аспекты рэндианской критики. Объективизм отрицает:



а) бытие какой-либо другой реальности, помимо объективно существующей;



б) разделение разума человека и его души;



в) служение каким-либо идеалам и целям, помимо личных, альтруистическую мораль;



г) коллективизм и этатизм, все учения, так или иначе апеллирующие к ним;



д) любые формы метафизической картины мира, парадоксальные и иррациональные



Теперь к позитивной программе.



ОНТОС, ГНОЗИС И УГНЕТЕНИЕ



Основной тезис, берущийся за аксиому — объективная реальность существует вне зависимости от воспринимающего ее индивида; реальность эта определена автором так: «Моя философия включает только то, что человек может воспринять, определить и продемонстрировать силой разума. Она не допускает выдумывания фактов или принятия чего бы то ни было на веру — без рационального обоснования. Но никаких свидетельств существования Бога, загробной жизни или мистического бытия не существует». Дуализм души и тела отрицается по тем же причинам. Понятие объективной реальности вытекает из формальной логической операции отождествления. Отсюда же — основной принцип живой материи и выбора, понятие ценности:



«Во Вселенной существует лишь одна непреложная альтернатива — существование или несуществование, она относится лишь к одной категории бытия — к живому организму. Существование неодушевленного вещества безусловно, существование жизни — нет: оно зависит от определенного направления действий. Материю нельзя уничтожить, она меняет формы, но не перестает существовать. Лишь перед живым организмом стоит постоянная альтернатива: вопрос жизни или смерти. Жизнь — это процесс самоподдерживающегося и самопорождающегося действия. Если организм в своем действии не достигает цели, он умирает; его химические элементы сохраняются, но жизнь перестает существовать. Только концепция «жизнь» делает концепцию «ценность» возможной. Только для живого организма существует понятия «добро» и «зло».



Иными словами, отрицающая сама себя вещь не может существовать в реальности. Единственное же, что способно к абстрактному отождествлению, есть разум.





Утверждение принципов рационализма становится следующим единственно возможным логическим шагом:



«Человек может выжить, лишь приобретая знания, и единственным средством для этого является разум. Разум есть способность осознавать, определять и обобщать то, что человек ощущает. Человек ощущает очевидность существования с помощью чувств, но осознать это он может лишь разумом. Чувства говорят только, что нечто существует, но определить что — дело разума».



И из рационализма уже вытекает индивидуализм, так как понятие разума субъективно: сознания нет у толпы, общества, человечества, любой социальной группы, — оно есть лишь у индивида. Целью бытия, однако, является не «разумное выживание», а достижение рациональных жизненных целей, которые каждый определяет для себя сам под именем «счастье».





[Тут следует заметить, что Рэнд просто помешана на слове «разум», проповедуя его культ, в чем она, собственно, как и во многом другом, не нова, следуя за французскими просветителями, но все де тут, равно как и во многих иных делах, Рэнд умеет доводить дело до полнейшего абсурда и фантасмагории. Что же касается сознания, то говорить о его сугубой индивидуальности есть ложное утверждение, основанное на недостаточно глубоком подходе к делу, ибо Рэнд не поставила вопроса: «А как сознание становится таким, какое оно есть?». Ответ на этот вопрос, если мы, как и Рэнд, находимся на почве материализма, таков: «Сознание определяет бытие.», а это означает, что у людей, связанных общими условиями бытия, постепенно развивается весьма схожая форма мысли и взглядов. Это приводит нас к мысли о том, что сознание имеет не монолитное устройство, включающее только человеческое эго, но многослойное и многогранное: некоторые наши черты определяет климат природы, некоторые определяет наше социальное положение, некоторые определяются же вторичными факторами, вроде идеологического давление, которое тоже есть специфическая форма реальности то есть бытия, хотя и вторичного. Иными словами, сознание наше заполняется внешней средой, окружающей нас, а это значит, что наша личность есть лишь совокупность множественных факторов. Иными словами, наше эго лишь отражение нашего бытия, что запрещает нам говорить о том, будто наше сознание действительно наше, ведь почти ничего «нашего» там фактически нет, кроме ряда факторов, которые вызываются биохимическими процессами, но и те процессы есть лишь реакция и действие мозга на среду, то есть и те процессы так или иначе вызваны внешними воздействиями. Поэтически говоря, наша личность – это лишь тетрадь, куда наше общество вместе с природой пишут все то, что им подскажет детерминизм, который Рэнд тоже отрицала, ведь ежели все действия человека определены заранее, то нет и не может быть никаких «творцов» и «паразитов», а есть только механические куклы, которые играют в неком огромном спектакле, исполняя тут роли различных персонажей, но не по доброй воле, а по решению обстоятельств или даже демиурга, что также отнимает у человека свободу, лишая философию Рэнд не только центрального ее понятия, но и смысла вовсе.]





Итак, основные положения:



Бытие существует — принимается за аксиому.



Бытие есть тождество (А есть А) — отождествление объекта есть признание его существования.



Бытие осознанно — так как единственная физико-биологическая функция разума есть поддержание бытия живой материи. Через это положение определяется гносеологическая теория объективизма.



Эти три столпа определяют объективистские мировоззренческие категории: рационализм, индивидуализм, эгоцентризм, материализм и эвдемонизм. По мнению Рэнд, из этих онтологических принципов вытекает организация существования наиболее справедливого общества: жизнь разумных субъектов по законам, объективность которых тождественна их разумности.



С бытием разобрались. Теперь к познанию. Основная цель гносеологии объективизма — установление критерия разумности и рациональности. Выводится он следующим образом. Если существование вещей во Вселенной самотождественно, а вещь как таковая не может отрицать саму себя из-за самого факта своего существования, то разум как единственная сущность, способная к теоретическому отождествлению, так или иначе, сталкивается с мнимыми противоречиями:



«Логика есть искусство непротиворечивого отождествления. Противоречий не существует. Атом есть то, что он есть. Ни атом, ни вселенная не могут быть противоречием тому, чем они являются. Равным образом часть не может противоречить целому. Ни одно понятие, сформулированное человеком, не является подлинным, пока человек не сможет без противоречий включить его в общую сумму своих знаний. Прийти к противоречию — значит признать ошибку в своих рассуждениях; отстаивать противоречие — значит отрицать собственный разум и изгнать себя из реальности». Иными словами, Вселенная непротиворечива уже по той причине, что она существует. Следовательно, любое противоречие заключает в себе концептуальную ошибку, принуждающую к проверке исходных данных. Таким образом, критерий разумности в объективизме есть отсутствие противоречий. Конечно, наука за последние 70 лет сделала очень сильный скачок вперед, и посвященный в современные проблемы таких дисциплин как квантовая механика, назовет подобное упрощение верхом наивности, если не бредом. Но здесь стоит вопрос о гораздо более приземленных вещах, касающихся самой насущной повседневности. И в этом ключе объективистский подход выглядит вполне приемлемо.





Объективизм — в первую очередь учение этическое.



Сама же этика им определяется как «прикладная наука, определяющая кодекс ценностей, направляющих человеческий выбор и действия; выбор и действия, которые определяют ход его жизни». Соответственно, данный кодекс ценностей, претендуя на массовость, должен быть справедливым, являться «актом признания существующего». Отразив это понятие на общество, выводим, что справедливость общества есть признание существующей в нем добродетели, которая персонифицирована наиболее сильными его представителями, способными реализовывать свой интеллектуальный потенциал через рациональную деятельность, направленную на достижение собственного благополучия и счастья.



Другими словами, тот самый разумный эгоизм,



«то есть подлинная забота об определении сферы личных интересов, ответственность за действия, ведущие к их удовлетворению, отказ от их предательства путем действия под влиянием слепой прихоти, настроения, импульса или кратковременных эмоций, бескомпромиссная вера в собственную систему суждений, убеждений и ценностей…».



Принцип индивидуальной ответственности в объективизме играет роль основного морального регулятора: человек осознаннопринимает риски каждого своего действия, отрицая какую-либо форму достижения своего благополучия за счет других людей. В «Атланте» вводится своего рода категорический императив: «Никогда не жить для другого, не прося и не заставляя другого жить ради себя». Единственной из существующих форм общественных систем, отражающей это положение объективистская этика признает свободный капитализм:



«Делец — вот символ взаимоотношений между разумными людьми, нравственный символ уважения к человеку. Делец — это человек, зарабатывающий то, что ему достается, не дающий и не берущий незаработанного. Делец не ждет, что кто-то заплатит за его неудачи, не просит, чтобы его любили за его недостатки».





[Форма подобных отношений возможна лишь при условии, что все участники тех взаимоотношений люди в высшей степени равные, в то время как в действительной реальности это иначе, что открывает крайне широкие возможности для умных и злобных манипулировать и обманывать более глупых, что есть нечестно и ведет к скорейшей сегрегации, притом совсем не по самому лучшему критерию.]





Определение капитализма как процесса эксплуатации отвергается на корню, так как оно вводит модель раб-хозяин, невозможную в рациональном обществе: выгоды сторон всегда должны быть обоюдны. При этом под данную модель подводятся и неформальные отношения между людьми: понятия дружбы и любви определяются как взаимовыгодный обмен добродетелями на чувственном уровне, «как эмоциональная плата за радость, которую человек получает от добродетелей другого».





[Выгода не может быть обоюдна, ибо последнее исключает самую прибыль, разрушая с тем и сам капитализм.]





Итак, объективистская этика подчеркивает необходимость максимальной сознательной автономности действий человека, его самостоятельности и ответственности. Отношения индивидов в независимости от их формы объективизм определяет как эквивалентный обмен ценностями. Как материальными, так и эмоциональными.



WELCOME TO RAPTURE.



Какой же тип устройства государства нам предлагается исходя из всего вышеозвученного?



«Подлинные функции правительства распадаются на три большие категории, каждая из которых включает вопрос использования физической силы и защиты прав человека: полиция — для защиты от преступников; вооруженные силы — для защиты от иноземных захватчиков; суд — для разрешения конфликтов между людьми в соответствии с объективными законами»



Все дальнейшее функционирование государственного аппарата должно исходить, как утверждает объективизм, исключительно из первозадачи государства обеспечить безопасность человека от его собратьев и внутренних/внешних угроз. Функция защиты индивида от государства обеспечивает конституция, ее соблюдение гарантируется независимой судебной властью. Демократические процессы осуществления власти протекают в той мере, в которой демократическое большинство не покушается на законные права меньшинства. В принципе, ничего кардинально нового. Для содержания государственного аппарата вводится система минимально необходимых добровольных налогов, оговаривающая каждый взымающийся с общества цент и при которой человек платит государству добровольно и осознанно за его конституционное функционирование.





Единственным средством обмена материальными благами объективизм определяет деньги как «барометр состояния общества». Коррупция, принуждение, перераспределение от людей, создающих ценности к тем, кто наживается на их труде — необходимые условия их девальвации. Деньги определяются и как мера ответственности, и как следствие разумной деятельности. Если деньги были добыты иными способами, они ведут к моральной деградации человека, если же эти способы становятся общественной парадигмой — деградирует социум. Более того, рэндианство утверждает, что только человек, наживший свое состояние против своей совести, может деньги проклинать: просто потому, что не знает им цены. Ценность самих денег обеспечивается неким объективным стандартом, под которым в 1950-е в первую очередь подразумевалось золото.



Свободный рынок устанавливает спрос и предложение не только на товары, но и на рабочую силу. Соответственно с этим, лишь от самого человека зависит, насколько он сможет зарекомендовать свои качества и впоследствии утвердить свой социальный статус. Социальные лифты в обществе, построенном на принципах объективизма, понимаются как нечто само собой разумеющееся, так как государство никоим образом не сдерживает законную частную инициативу. Отрыв бедных от богатых понимается здесь как естественный и справедливый результат, поскольку человек оказывается богат в меру своей добродетели, своих интеллектуальных и волевых качеств. Формула такова: слабый не ограничивает сильного, в то время как сильный не имеет права эксплуатировать слабого.





Думаю, в самых общих чертах, знакомство у уважаемой публики, как с мисс Рэнд, так и с делом ее жизни, состоялось. Теперь пора ответить, зачем это нам вообще нужно.



РЕПАТРИАЦИЯ НАСЛЕДИЯ.



Сразу отбросим вопрос о проблеме неприятия подобных идей на уровне русского менталитета. Да, перед нами уже 97 лет стоит тысячеглавая гидра, чешуйки которой переливаются всевозможными цветами политического спектра, и, разрывая все свои глотки, вопит о врожденной склонности русских к коллективизму. Но всю эту стену диссонансов заглушает тихий и уверенный голос Василия Розанова: «Народы, хотите ли, я вам скажу громовую истину? Частная жизнь выше всего».





[Напомним уважаемым читателям, что господин Розанов есть почти уж духовный отец сударя Галковского, посему отношение к нему на Спутнике соответствующее.]





Природный русский эгоизм — вещь самоочевидная и эмпирически понятная. Спутник погрома уже занимался проблемой приоритет наших современников. И, как показывает статистика, если с индивидуализмом у нас все в порядке, то со стремлением к личной ответственности присутствуют явные мотивационные проблемы. Сможет ли ввод объективизма в интеллектуальный дискурс как-то решить эту проблему?



В 2013 году журнал Forbes отметил как рост интереса российского читателя к произведениям Рэнд, так и схожесть социальных событий в ее ключевом произведении, «Атланте», с общими изменениями в России. В феврале-марте текущего года в ходе исследования ВЦИОМ было проведено 2041 интервью руководителями бизнес-структур, в которых респонденты выделили следующие основные факторы, сдерживающие развитие малого и среднего предпринимательства: а) высокий уровень налогов (47%); б) сложность бюрократических процедур (42%); в) неопределенность экономической ситуации (в качестве «сильно раздражающего фактора», по мнению 31%). Идеологическая борьба с данными ограничениями, так или иначе, толкает людей к идеям свободного капитализма. Более того, у нас уже есть свой Говард Рорк в лице Павла Дурова и свой Джон Галт в лице Алексея Чалого, чей вклад в формирование русской политической нации ощущается ежедневно.





[Во-первых, просто смехотворно ставить в один ряд Говарда Рорка и Павла Дурова, равно как ставить в один ряд Ленина и Лимонова, или же Юлиуса Эволу и Просвирнина, хоть Рорк и есть персонаж, хотя и колоритный, но порожденный больным сознанием Рэнд.]





И чем больше будет делаться акцент на том, что нам нужны русские финансовые элиты, чем больше национально и рационально мыслящих русских людей, знающих и любящих свое дело, станет на всех уровнях отстаивать свои права и интересы, — тем скорее мы придем к намеченной цели.





[У капиталиста нет национальности, да и быть не может, ибо нация, как и всякая другая общность людей, возникает лишь из общинного бытия, объединяя в себе людей, имеющих некий общий быт: лавочников, рабочих, крестьян и прочих людей, взаимодействующих друг с другом. Капиталист же, будучи надежно изолированным в своих роскошных замках от простого народа, постепенно теряет с ним всякую связь, нередко даже и вырабатывая между своими собратьями-капиталистами свой язык, совершенно непонятный остальному населению страны, как в Англии местный язык аристократов перестал быть понятен носителям диалекта кокни, как и последний более туманен для аристократов. Иными словами, капиталисты, особенно де международного уровня, вращающиеся в своей интернациональной когорте, и вовсе теряют всякую связь с конкретной страной, ведь если Родина рабочего имеет конкретное местоположение, начинаясь с его завода и дома, которые он оставить не может, то у капиталиста, владеющего теми заводами, домами и пароходами по всему миру, постоянно путешествующего меж ними, Родины нет. Неужели вы столь наивны, дабы считать, будто семейство Рокфеллеров полагает Америку себе Родиной? Никак нет, эти люди относятся к этой стране и ее народу лишь как к средству добычи богатства, а если Россия или некая иная страна оккупирует часть территории США или же все их государство полностью, то Рокфеллеры будут в ноги кланяться завоевателям, активно помогая им даже в том случае, если из помощь будет нужна в исполнении самых низменных военных преступлений, заботясь лишь о сохранности своих капиталов.]





Русское предпринимательство, к великому историческому несчастью, приложило руку к Февральскому перевороту, и, так уж сложилось, что лишь в его силах исправить свою вековую ошибку. Именно на его плечи ложится святая и благородная миссия построения экономической основы Русского Национального Государства. А затем их можно будет и расправить.». Вот, собственно, и все то, что вам следовало бы знать про Егора Просвирнина и о его сайте «Спутник и Погром».





Ссылки, указывающие на важные в данном вопросе места интернета:





«Спутник и Погром»:





http://sputnikipogrom.com





Краткое изложение идей Просвирнина в популярной форме:





https://m.youtube.com/watch?v=M9f54jv5u7Y





















История клерка, ставшего философом.



Рассказ этот я обдумывал очень долго, находясь при этом под сильным влиянием Франца Кафки, что уже очень многое вам в нем объяснит. Правда, как вы понимаете, я не собирался быть одним из тех его жалких эпигонов, поэтому рассказ этот вы не сможете спутать ни с чем – это однозначно творчество Нигматулина. Просто я не могу быть до конца серьезным, последовательным в вопросе нагнетания обстановки, не могу удержаться от превращения истории в фарс. Это первый рассказ из целой серии подобных коротких сочинений, пропитанных разными философскими идеями, но отличающихся общей абсурдностью происходящего. Словом, я хотел чтоб через абсурд вы поняли мои глубокие мысли. Рассказ не «тяжел для души», да и не слишком длинен, так что попробуйте найти 20-30 свободных минут для его прочтения и обдумывания. Рассказ о самом лучшем из людей, коему довелось жить в этом худшем из миров, где все к худшему.



0.



История эта произошла очень и очень давно, это и объяснит вам тот факт, что ее почти никто не помнит и нет о ней упоминаний в большинстве источников, что, тем не менее, не означает ее ложности. Я переписал ее со старой тетради в переплете из дешевого заменителя кожи, что была датирована годами, когда я еще четверть века, как не родился, посему тетради были весьма древние, а бумага их так истерлась, что я еле-еле разобрал текст, который и следует далее.



1.



Жил в одном большом городе самый обычный клерк, которого все звали Геннадий, хотя его настоящее имя теперь, спустя сотни лет, неизвестно. Он жил самой обычной жизнью, в которой ничего не происходило. На работе он просиживал без всякого дела время, дома он пил много рома и вина, не желая ничего менять в своей скучной и тоскливой жизни. У него был сын, воспитанием которого он не утруждал себя, и жена, которую он не любил. А любил он только жрать, спать и проводить время с такими же, будто он сам, бытовыми пьяницами-клерками. Так он и жил до тех самых пор, пока не произошел тот странный случай. Было это тогда, когда на дворе стояла обычная осенняя погода, характерная для ноября месяца; было холодно, градусов не более десяти, постоянно было темно, как в бочке, шел проливной дождь, а под ногами была такая же жижа, как и у Славоя Жижека в голове. Геннадий рано встал, поднимая свое тело, будто залитое свинцом, чтобы выпить крепкого кофе с коньяком и поплестись к метро, дабы доехать на работу, которую он ненавидел. В метро он с полузакрытыми глазами сел в поезд, лишь краем глаза увидев, как что-то мелькнуло рядом. Это было что-то серое, расплывчатое, бесформенное, посему наш герой не обратил никакого внимания на это. Геннадий вышел из метро на грязную, мокрую, замусоренную площадь, по которой бегали такие же клерки, как он. По краям площади стояли южные таксисты и просто сомнительные личности, что распивали там что-то из бутылок, а вокруг метро, сидя на ящиках в грязных палатках, торговали пьяные бабы, что совали всем свои гнилые фрукты и рваные тряпки, которые они выдавали за одежду. Во всей этой толпе наш герой увидел на самом краю площади кого-то огромного, в хромовых сапогах, в длинном плаще, с большим пикельхельмом на голове и массивным телом, но разглядеть его не вышло. Работа в офисе прошла так, будто все это было в тумане/дурмане: что-то он написал на компьютере, отправил какие-то документы, а потом выпил половину бутылки шампанского и уснул на рабочем месте до вечера. Домой добрался нормально: кругом уже было темно, а дождь все не прекращался, в окнах горел желтый свет, создавая атмосферу уюта, а женщины уже подавали ужин своим семьям, когда наш Геннадий увидел, что что-то огромное и мрачное стоит на его балконе. В соседних окнах свет не горел, а уличный фонарь, что напротив его квартиры, не давал света уже несколько лет, посему невозможно было узнать, что именно стоит на балконе и стоит ли. Ему сначала казалось, что стоит, но потом он подумал, будто так падает тень, посему он расслабился и пошел к подъезду, но через несколько секунд, вспомнив, что такой тени там никогда не было, клерк снова посмотрел на балкон: тень изменила положение. Гена запаниковал, начал ходить перед домом, пытаясь рассмотреть того, кто там был, но он не сумел этого сделать, хотя понял: оно шевелилось. Он сел и стал смотреть на балкон, как тут его объял неимоверный ужас: оно смотрело на него и улыбалось, оно разглядывало его и хотело сожрать. Клерк очень испугался и рванул в ларек, купил там банку «Ягуара», выпил ее для храбрости, а потом пошел опять к дому, не заметив на этот раз ничего на балконе. Подумав, что показалось, а именно так они все и думают в этот момент, он пошел домой, где наелся борща и напился водки, сам не зная, как он уснул и оказался в кровати. Проснулся он посреди ночи, почему точно неизвестно. Глянув на часы наш герой понял, что надпись там была то ли 3:11, то ли 8:11, посему он испугался, что может опоздать на работу, а светлело в это время года поздно, вот клерк и не обратил внимания, что еще совсем темно. Едва вскочив с кровати, наш герой чуть было сразу на нее не упал. Перед ним стояло нечто огромное, черное и, как ему казалось, мохнатое и улыбалось до ушей, которые были огромны, своей пастью, полной острых зубов, что блестели в тусклом свете, который попал в комнату от проехавшей во дворе машины. Чудовище протянуло: «Хорошенький, у...».



3.



Наш герой проснулся в кровати, весь мокрый и холодный, потому, что окно было распахнуто, а одеяло спущено на пол. Геннадий встал, пошел умываться и понял, что он заболел: горло болит так, будто туда соли насыпали, хочется пить, точно таскал тяжести весь день, нос распух и истек от болезни, а ноги ватные, но не в политическом смысле, а в медицинском. Клерк не пошел в этот день на работу, а остался дома. Весь день он слышал странный странный скрежет по темным углам, но не желал подняться с кровати, а едва он уснул, как услышал сквозь пелену дремы: «Кто ты такой? Тебе тридцать лет, а ты уже старая развалина с циррозом печени и раком легких! Ты еще был подростком, когда начал пить всякую бурду. Ты не образумился, не перестал, не поумнел. Если ты сегодня же не бросишь пить, то, как любой горький пьяница, закончишь жизнь под забором, понял? Твой сын уже тоже пьет, а ему еще нет и четырнадцати! Ты не человек, ты урод и ничтожество. Ты только ныл всю жизнь, ничего не делая. На работу тебя устроил отец, в институт ты попал за взятку, деньги на которую ты одолжил у друга, что погиб через год в автокатастрофе. Жену ты нашел через друзей. Измени свою жизнь, иначе я сам это сделаю!». Клерк проснулся, но, подумав, что все это дурное наваждение, пошел на кухню за бутылочкой рома. Однако тут он и понял, что из дома пропал в непонятном направлении весь алкоголь, которым были завалены все шкафы.  Геннадий пытался позвонить жене по телефону, дабы заказать ей алкоголь, но телефон не отвечал. Когда же жена вернулась, то клерк наврал ей, что хочет бросить пить. Два дня все было в полном порядке, пока наш герой снова не вышел на работу, а на обратном пути с нее купил бутылку коньяка, которую и выпил в подъезде. Ночь после этого и стала настоящим началом кошмара... Наш герой лег под одеяло, закрыл глаза, но, вспомнив о туалете, открыл опять их, увидев перед собой ту самую фигуру, что и тогда. Он вскочил и рванул в коридор, стал зажигать кругом свет, но не зажигался. Тогда клерк попытался вырваться в холодный подъезд, но не смог открыть дверь, ибо замок заклинило. Тогда наш герой вырвался в гостиную, где хотел прыгнуть с высоты вниз, но тут он заслышал шаги того чудища, которое спокойно и очень медленно ходило за ним по пятам, наблюдая за его попытками спасти себе жизнь.  В свете, что озарял гостиную, появилось оно и теперь Гене стало ясно, что это обычный ежик, просто ростом до потолка, который стоит на задних лапках, одетых в хромовые сапоги, а на его голове надета традиционная немецкая каска времен Первой Мировой войны. Еж встал рядом с нашим героем и сказал: «Гена, ну зачем ты меня обижаешь? Я же говорил, что надо бросать пить. Еще раз такое если повториться, то ты, дружище, знай, что я могу тебя ведь и забрать в свое царство навеки. Goodbye, main important Bro, with big red nose and rotten mind.». На следующее утро пропали все продукты из дома. Дальше начался самый настоящий ад, который сопровождался пением, музыкой и танцами. Каждую ночь ежик приводил своих друзей, вместе с которыми они маршировали под самые бравурные марши мира, еще и распевая эти марши в три горла каждый, притом далеко не только немецкие 20-го века, но и вообще всех народов и эпох. Еще ежи могли стать рядом с кроватью и начать отплясывать гопак, распевая песню «Потолок ледяной, дверь скрипучая...». Ежи брали из дома все вещи, что им хотелось, постепенно унеся все, что можно, а еще они не давали ему есть, отнимая обед и выкидывая его. Ежи-музыканты начали приходить к клерку на работу, мешая ему своей музыкой. Слышал и видел их только лишь он, посему ему приходилось это терпеть по возможности, пока из-за недосыпа и недоедания он не уволился с работы. Он чувствовал себя так, будто он один знает об истинном устройстве мира, но все вокруг идиоты, которые не могут его понять, что еще более давило на него. У Геннадия постепенно и очень быстро развилась депрессия, ибо он переживал о своем собственном существовании, задаваясь вопросом о том, существует ли он сам. Жена втихомолку съехала к маме с ребенком, а он остался в абсолютно пустой и мокрой квартире, где ежи ободрали все обои и сняли унитаз, затопив весь дом, что вызывало негодование соседей. Температура опустилась до нуля градусов, а платить за отопление было нечем, ибо не было работы, а квартира была еще и в ипотеку, посему теперь банк требовал вернуть им жилплощадь. Клерк стал воровать, а на деньги покупать алкоголь и еду, совсем превратившись в горького пьяницу, даже уверовав в прогноз ежей о его судьбе. Весь алкоголь он старался выпить сразу, пока не пришли и не отняли ежи, дабы хоть чуть успокоить спиртом свои расшатанные нервы. В один из дней зрение его стало черно-белым, притом совершенно внезапно. Все, что он видел постепенно искажалось: идет человек по улице, а для зрения нашего героя это не человек, а дикий зверь, что убил кучу других диких зверей и теперь крадется в свое логово. Кругом нашего героя окружали бесы и демоны, они бегали вокруг него и хватались за плащ, пытаясь его украсть. Они не давали уснуть, постоянно щекоча Геннадия, они смеялись над ним и больно царапались, что уже и стало последней каплей его терпения. Гена рыдал от своего полного бессилия, ибо понял, что ни поймать, ни ударить черта он не может, он рыдал, а черти крутились вокруг и смеялись.



4.



Вот, наконец, наш герой проснулся в очередной раз с похмелья, решив уже повесится вот прямо сейчас, не мешкая и не выжидая, когда снова прийдут ежи. Тут он увидел хромовые сапоги и застонал. Однако еж не стал петь или танцевать, а вместо этого он дал ему ключи от машины и велел переодеться в тот костюм, что он дал ему. Когда Гена был одет как лесник, то еж приказал идти вниз и действовать так, как он посчитает нужным. Внизу Геннадий увидел огромный джип, полностью готовый к путешествию куда-то очень далеко. На заднем сидении лежал ящик серебра. Ключи, как и следовало полагать, подошли к джипу и наш герой поехал на нем, сам не зная куда. Он ехал и день и ночь, не имея понятия, куда он добирается. Населенные пункты попадались все реже и реже, становясь все меньше и худе, а потом и совсем пропали. Природа вокруг менялась: замерзла всякая грязь и все водоемы покрылись льдом, облака ушли и небо стало синее-синее, а в воздухе неимоверная влажность сменилась на крайнюю сухость, которая сопровождалась выпадом первого снега и первыми холодами. Вставало яркое алое солнце, которое освещало бескрайнее поле, небо было голубым, а температура была в районе минус пяти градусов. Куда бы вы не посмотрели в такой момент в таком месте, видно было, что кругом есть только бесконечные сухие луга с мерзлой землей, что уходили за горизонт во все стороны. Солнце светило, а клерк ехал ему навстречу, рядом лежала небольшая березовая роща, где, как и во всех лесах, деревья были похожи на какие-то палки, поскольку они были холодные, голые и, казалось, сухие и мертвые. Сквозь рощу, да и, как я уже говорил, все окрестные леса, было все отлично видно. Тут солнце начало затмеваться, ибо впереди выросли огромные махины гор, что внизу были покрыты прозрачными и голыми лиственными лесами, но чем далее вверх и вглубь гор он ехал, тем больше там было хвои, которая, в итоге, была везде на столько, на сколько было видно. Горы он не знал, какие, но ехать он не прекращал, полагая, что это все Урал, естественно, ошибаясь. Здесь, на одной единственной грунтовой дороге, если это можно было так назвать, что вела через эти самые горы, он часто видел волков и медведей, которые его совсем не пугали, ибо он знал, что скоро его путь должен кончится, ибо топливо, которого он накупил в одной деревне, оставалось немного. Теперь назад повернуть нельзя, ибо там тебя ждут многие километры пути по горам, лугам и лесам, без всяких поселений, без всякой надежды. В горах было очень красиво, красиво так, что он едва мог поверить, что это он это все видит, а не кто-то другой. Он поднимался на самые высокие вершины для того, чтобы увидеть, как восходит Солнце над горами и посмотреть куда ведет горная дорога, по которой он ехал, не встречая никого на ней, кроме диких зверей. Он видел горы, вершины которых были покрыты кристально чистым снегом, что отражал лучи солнечного света, заставляя их светится, будто яркие факелы. Ниже располагались небольшие луга, а далее лежал густой, прочти черный, хвойный лес, что уходил в глубину не менее густого тумана, белого, будто молоко или милованная бумага. Холодно было ужасно, но только в таком холоде и сухости небо может быть таким прозрачным и ярким, имея настоящий синий, а не голубой цвет. Солнечный свет рассеивает туман, пробивает его пелену, делая все светлым настолько, насколько это возможно. Кажется, будто все вокруг покрыто тончайшей золотой фольгой, настолько все имеет насыщенный желтый цвет от первых солнечных лучей. Температура опустилась до десяти нижу нуля, но снега никак не выпадало, мир тут так и был холодным, прозрачным и очень сухим. Вот, наконец, наш герой приехал в какую-то деревню.



5.



В той деревне, в богатом доме, жил самый великий философ в мире, которому был известен секрет счастья всего человечества, а также многие другие вещи. Геннадий стал учеником того самого философа и выучился у него всей мировой мудрости за многие годы. Когда он узнал секрет счастья всего человечества, то он вернулся обратно домой, дабы проповедовать открытую истину всем людям. Геннадий встал на центре городской площади и начал говорит: «Граждане! Я многие годы учился у величайшего философа в истории, дабы теперь рассказать вам, товарищи, о том, как обрести бесконечное счастье. Его секрет состоит в том, что...».





- Да он сумасшедший! Хватайте его! – крикнула какая-то тучная дама, что сжимала бутылку пива в руках, которой и запустила в Геннадия.





- Чему вы учите молодежь? – завопила еще более тучная дама с гнилыми зубами, на голове которой был платок. – Сектанты! В Христа-Господа не веруете! Хватайте их!





- Я журналист газеты «Филистер»! Я напишу статю туда, под названием «Сумасшедшие сектанты устроили теракт.». – завопил журналист, делая фото Геннадия.





Прибежала полиция и арестовала бывшего клерка, после чего он был отправлен в камеру, где его долго мучили и пытали, потом допрашивали и снова пытали. Спать давали часа два в сутки, не более. После сна давали поесть и попить воды, а потом допрос с пыткой возобновлялся. Следователь кричал: «Зачем ты это все говорил? Ты хотел создать секту? Ты призывал к свержению властей? Ты экстремист? Может быть, ты наркоторговец или наркоман? Зачем ты говорил, же? Отвечай!». Геннадий, сквозь слезы, чуть не задыхаясь от волнения, валясь на пол от усталости и голода, хриплым от жажды голосом стонал: «Я хотел помочь людям!». Через время его отпустили, но у выхода из отделения полиции его ждали трое крепких ребят, которые избили его до полусмерти, после чего они отвезли его в некое заброшенное старое здание на самой окраине города, где и заперли его в подвале, а дверь заварили, дабы выход стал совсем невозможным. Геннадий знал, что он никогда не сможет покинуть это темное помещение, заваленное грудами битого кирпича, но он нисколько этому не сопротивлялся, ибо он был настоящим философом, который не боялся неизбежного, гордо встречая его лицом к лицу. С каждой минутой он все больше хотел пить, а в воздухе подвала углекислого газа становилось все больше, отчего Гене стало сначала тяжело поднять руку, потом стало тяжело открыть глаза, потом уже едва можно было удержаться от потери сознания. Гена весь вспотел от жары, он уже не дышал, а глотал воздух ртом, но и это не помогало. Он очень устал, голова кружилась от недостатка кислорода, конечности налились свинцом, а мысли становились все мутнее и мутнее, а потом Гена уснул и даже еще видел некие сумбурные картины в голове какое-то время, а потом и эти картины исчезли, оставив после себя лишь полнейшую темноту.



6.



На следующий день, едва были пойманы те самые ребята, коих немедленно отправили к тому же самому следователю, с которым и общался Геннадий, дверь подвала открыли и нашли нашего героя холодным и неподвижным. А еж в это самое время уже знал, к кому он прийдет сегодня в гости...



































Великий Адмиралъ.



Эта работа написана под огромным влиянием моего любимого Габриэля Маркеса, а точнее его романа «Осень Патриарха». Мне было жаль, что даже к великим диктаторам должна прийти старость, да и вообще Маркес на меня нагоняет меланхолию, потом, однако, я все же решил творчески переработать идеи американца в изображении абсолютной власти... Ну, и получил вот этот рассказ.



0.



Эта работа представляет из себя памфлет-фантазию на тему «Что было-бы, если бы в Гражданской войне в России победили белогвардейцы?». В данном труде я решил ответить всем почитателям Колчака и Ko.



1.



В Москве стояло пасмурное утро, какое обыкновенно бывает в начале ноября или конце октября. Наш герой, еще очень молодой министр финансов Величайшей из Величайших Империй Российской (ВВИР), сидя в своем кабинете, склонился над новым финансовым отчетом и протянул: «Ууу... Ненавижу!!!». Он откинулся на спинку роскошного стула, обитого красным бархатом, посмотрел в окно: там ничего интересного не было; угрюмые люди шли в калошах по какой-то жиже. Наш герой глянул на календарь, там было 30 октября. Вот, что творилось в его голове: «Седьмого ноября у нас праздник, годовщина воцарения Колчака, надо заменить всю плитку на Красной площади. Напрасно мы брусчатку ему на дачу вывезли. Надо сделать теплую погоду, разогнать тучи, подготовить парад и салют. Надо накрыть стол на всю Москву. Сейчас отдохну и пойду работать.». Министр оглядел свой кабинет. Он был небогат: стол у окна, хоть и дубовый, лакированный, стул, мягкий, шкаф с книгами, а над столом портрет Колчака. Министр поехал в Кремль, где его уже ожидал Колчак. Дорога была долгая, ибо большая часть дорог в Москве теперь была грунтовой, что по мнению Его Императорского Сиятельства и Верховного Правителя России (ЕИСВПР), господина Колчака «было очень экологично и необычно для иностранцев». Слава богам, что центральные улицы не стали делать грунтовыми. Хотя грязь не очень-то раздражала министра, ибо кроме него на дороге была одна скорая помощь. Колчак запретил частные автомобили в Москве, оставив только служебные, дабы спасти экологию города. Лимузин «Родина» с министром на борту въехал на Красную площадь, где на самой ее середине высилась статуя Колчака из чистого золота, что двадцать метров высотой, а у ее постамента стоял почетный караул, которому было, вероятно, холодно в летней форме при температуре в пять градусов ниже нуля. Этот караул всегда стоял в летней форме, даже в самые лютые морозы. Внутри Кремля все было перестроено, как и сам Кремль, ибо тут нужна было взлетная полоса для самолета Колчака, посему снесли колокольню Ивана Великого. Спасскую башню Кремля перестроили так, что она имела форму головы Колчака, а стены сделали белыми, ибо как сказал Колчак: «Белый цвет мне китель напоминает.». В своем роскошном кабинете уже ждал Колчак. Он начал сидел за столом и писал роман, но едва вошел министр, как он  начал разговор.





- Как там моя вилла? – спросил Колчак каким-то тягучим тоном, никак не отрываясь от писанины.





- Мы уже почти все провели: к зиме будет готово. – ответил министр, растягиваясь в искусственной улыбке до ушей.





Роскошную виллу, что располагалась посреди плато Путорана, куда вела специальная сверхскоростная железная дорога от самого Туруханска. На той вилле было все обустроено по последнему слову техники, а главное было то, что там были огромные окна от пола до потолка, что позволяли наблюдать всю красоту сибирской природы. Все там было экологически чистым, потому, что диктатор всегда учил: «Люди не стоят столько, сколько звери. Природа она вообще совершенна: я всякий раз поражаюсь гармоничности вполне обычного природного леса, когда гуляю там и ужасаюсь тому хаосу и отсутствию гармонии, что царил раньше в Думе, которую я за это и расстрелял. Люди они порочные и гадкие, а еще тупые. Звери лучше, чем они. Я же не человек, я живой бог!». Колчак любил гулять по лесам, которые его восхищали, посему по его приказу всю Украину засадили лесами, а всех, кто не хотел, чтоб на месте полей был лес, повесили и так Колчак заставил целое воеводство виселицами, на каждой из которых висело по два десятка врагов леса, а значит и самого Колчака.



2.



Вообще, у Колчака частенько случались странные замашки, вроде той, о которой нашему министру рассказывал его покойный дед, видевший все это в своем далеком детстве. В давние времена Колчак был адмирал, по крайней мере так гласила официальная пропаганда, заявлявшая к тому же, что именно Колчак в полном одиночестве справился со всем флотом большевиков на одном единственном катере, хотя против него были тысячи лучших в мире судов. Словом, он был адмирал. Однажды он сказал: «Я хочу каждый день смотреть на море, на закате и на рассвете.». Один министр предложил перенести столицу к морю, но был за это повешен на столбе. Колчак сказал: «Мне не нужна столица у моря, мне нужно море в столице.». Тогда и начались строительные работы по созданию настоящего моря рядом с Москвой. Сначала прокопали многочисленные каналы от морей к рекам, затем начали соединять крупнейшие реки страны и углублять их. Волгу расширили и углубили в 5 раз, а Оку в 7 раз. Тысячи инженеров, географов, экологов и прочих образованных людей только и думали, как бы им залить половину европейской части России водой? На этой гигантской стройке умирали миллионы несчастных, что угонялись сюда со всей России. Они молили о смерти от пули в лоб, но смерть настигала их в лужах грязи, в обвалах и оползнях, в глубоких шахтах, во время прорыва временных плотин и мостов. Кругом строились бесчисленные каналы, длина которых превосходила длину любых других, водохранилища, многие из которых превышали по размеру такие водоемы как Ладога, Онега, Байкал или даже Белое море. Сибирские реки повернули на юг, к Каспию. Гигантские пространства низменностей заливали водой, но, перед тем, как на месте хвойного леса возникнет море, лес сжигали дотла, дабы море не загрязнялось им. Целые города взрывали и дробили до щебня, который вывозился для складывания дамб и искусственных остовов. Миллионы людей переселялись, а на место из бывшей родины приходила вода. Для того, чтобы залить Россию поднимали даже подземные воды на поверхность, ибо рек и морей было мало. Появлялись бесчисленные острова, параметры которых колебались от размера дачного участка обычного гражданина в шесть соток, до размера небольшой губернии. Между островами ходили паромы, а еще строились бесчисленные дамбы, что бывали и длинные и узкие, и толстые и короткие, и средние, и вообще самые разные. С высоты птичьего полета это была красота неимоверная, по крайней мере, таким все это казалось нашему министру финансов в детстве, да так же было и теперь. Поэтому он и любил летать на небольших винтовых самолетах, ибо они летели низко и неспешно, что давало ему возможность глазеть на то, что было внизу. Внизу тянулось то самое искусственное море, что в ясную погоду выглядело так, будто смешалась зеленая и синяя краски. Берега были изрезанны всеми возможными способами, они распадались на десятки и сотни, если не тысячи, плесов, мысов, отмелей, бухт, заливов, полуостровов, а рядом с берегом плавали десятки и сотни островов самой различной формы, что имели свои мысы, бухты, плесы и все то, что имел и континент, все же попытки разобраться в этом причудливом узоре, отделить острова от континента, уловить береговую линию, были тщетны. Как красиво иногда выглядели острова, они, будто кочки на болоте, возвышались над водой, обнажая свои девственные пляжи, песчаные отмели, косы и плесы. Нередко министр финансов любил прилететь на небольшом водном самолете на какой-нибудь отдаленный остров на выходные летом. Там он купался, отдыхал, рыбачил и охотился на диких зверей. Про фауну следует сказать отдельно. Из-за того, что огромные районы были залиты водой, многие виды животных вымерли, что взбесило Колчака, приказавшего выводить новые виды животных для островов и континента. Лучшие ученые умы мира думали над тем, как бы адаптировать иноземных животных к жизни на островах нового Колчаковского моря и вывести для этой же цели новые виды. Вскоре острова заселили многие новые формы невиданных ранее тут зверей, которых разводил товарищ Лысенко для нужд народного хозяйства и для увеселения Колчака. Но была еще одна беда: огромное количество пресной воды выбрасывалось в Колчаковское море, что мешало там жить морской рыбе, но, поскольку оно смыкалось с Каспием, Белым, Черным и Балтийским морем, то в нем было слишком много соли для пресноводной рыбы. Концентрацию соли стали повышать путем сброса соли, что привозили из самых различных мест вагонами и баржами. Выводились и завозились новые виды рыб, что теперь обитали в этом новом море. На месте Капотни раскинулся Московский морской порт, что был теперь самый большой в мире. Дворец Колчака располагался недалеко от Москвы на самом берегу моря, так, чтоб адмирал мог наблюдать рассветы и закаты со своей огромной террасы с ониксовыми колоннами и перилами из палладия. Помимо пляжа, там была и набережная, выложенная той самой брусчаткой, что сняли с Красной площади. Набережная была небольшой, посему брусчатки хватило еще на парк, сад, террасу, причал и парадный въезд. Летними днями Колчак сидел в кресле на своей террасе и наблюдал за тем, как проплывают по его собственному морю корабли. Море было синее-синее, такой синевы, наверное, не было нигде: море сливалось с небесами.



3.



Наш министр уехал от Колчака с чувством выполненного долга, ибо он уже обо всем договорился. Проезжая обратно домой, он посмотрел на прямые, будто палки, улицы Москвы. Министр вспомнил, как во времена его прапрадеда Колчак пошел прогуляться по Москве и заблудился. Когда он таки нашел путь к Кремлю, то он решил, что надо перестроить весь город в принципе. Он велел снести вообще все, включая все церкви и старые здания и велел выселить из Москвы всех жителей, а кто не хотел выселятся, того он расстреливал на месте. Он застроил Москву высоченными зданиями и проложил прямые, будто ракеты, улицы, ширина которых должна была, как минимум, вдвое превышать высоту зданий, стоящих на них. У Колчака было много врагов и он не стеснялся сними расправляться. Однажды он напал на Польшу и велел срубить все леса в Карпатах, дабы построить из них плоты, которые он загрузил штабелями убитых поляков и пустил те плоты по Висле к Балтийскому морю. В его дворце был огромный зал, сделанный из костяного фарфора, где использовалась человеческая кость. Всех, кого даже подозревали в нелюбви к Колчаку, расстреливали со всеми родственниками, а их имена стирались из всех источников, хозяйство же отправлялось в казну. Раньше Колчака поддерживали банкиры и промышленники, но им надоело, что он из постоянно третирует налогами на свои проекты, посему они решили устроить переворот, но поплатились. Их детей хирурги Колчака обратили в ужасных уродов, которых потом еще много лет подряд мучили и держали в согнутом положении в железных клетках для показа публике их в Кунсткамере. Самих же магнатов связали до полной неподвижности и в стоячем положении замуровали в стене так, чтоб они могли дышать. Они долго мучились от тесных веревок, боли в ногах, вызванной стоячим положением и духоты с жарой и жаждой, пока не умерли в страшных муках в темном подземелье. Все их заводы были отняты, а потом вообще все имущество всех капиталистов, даже самых мелких, было изъято в казну, а их самих  собирали в концлагеря, заставляя строить море для Колчака. Во всех учебниках истории писалось, что до Колчака все жители России не умели ни читать, ни писать, ни говорить, а жили они в накрытых ветками земляных ямах. Несколько литературных институтов, где трудились тысячи талантливых поэтов, писателей и документалистов, целыми днями переписывали всю прозу, написанную до Колчака. Колчак появился в «Войне и мире», в «Братьях Карамазовых», в «Повести временных лет» и даже в Библии. Было принято новое летоисчисление от рождения Колчака, но никто, даже он сам, из-за своей древности, не помнил, когда же он родился. Французы говорили, что ему уже двести лет, американцы утверждали, что никак не более ста, поляки говорили, что Колчаку тысячи лет, но наиболее распространенным было мнение о том, что Колчак древнее, нежели вся Вселенная, что он был вообще всегда. Так думали все жители России. Никто не знал, было ли время, когда бы не было еще Колчака. Все знали, что он победил большевиков в одиночку, что он сражался против Наполеона и Гитлера на дуэлях и полях сражений, но никто не знал, когда же он родился. Однажды в Сибирских лесах нашли самого старого человека в мире, которому было 169 лет от рождения, но когда его спросили, помнит ли он время, когда не было еще Колчака, то он ответил: «В далеком детстве мой дед говорил, кажется, что прапрадед его прапрадеда воевал с армией Колчака против большевиков и видел самого Верховного правителя однажды на параде. Он сфотографировал его, а фото передавалось в нашей семье многие поколения.». Этот старик достал старое и потертое фото, где был изображен Колчак на том самом параде. Когда сравнили это фото с фото сегодняшнего Колчака, то все удивились – он никак не изменился за все это время. Во всей стране давно уже не было оппозиции, ибо всех оппозиционеров расстреливали по поводу и без. Вообще, вешать и расстреливать тут очень любили. Вешали по поводу праздника и траура, на пост и на масленицу, на Новый год и День победы, на День рождения Колчака и на день его прихода к власти, словом вешали постоянно. Не вешали только в выходные, ибо палачи отдыхали. Люди привыкли к постоянным казням и даже уже их не пугались. Детям с самого детства говорили: «Не бойся взойти на эшафот, все равно от судьбы неуйдешь.». Зато в стране никто уже в котором поколении не слышал слов, вроде «тюрьма», «зона», «урка», «зек» и прочие мерзости людям были неизвестны. Зато тут хорошо знали, что значит «кирпичная стенка», «гильотина», «виселица» и тому подобные благородные слова. Колчак не только сильно ограничил всякие сношения с другими странами, исправил все книги и все документы, написанные до него, но и подчинил себе мозги своих граждан. Он запретил религию и семью, сказав: «Любовь к богу и семье, посещение церкви, слушание попов, время, проведенное с семьей, все это отвлекает людей от работы, саморазвития, делает их апатичными, тупыми и убогими. Вы посмотрите на всех этих «богобоязненных христиан с большими семьями», это же дикари, варвары. А главное, все это заставляет любить что-то больше, чем меня!». Все церкви и мечети в стране были разрушены, все священники и мулы убиты, все книги их были сожжены. Всех, кто не желал отказываться от своей семьи и религии, казнили на крестах и ставили из вдоль дорог. Потом всех, кто сопротивлялся, стали кастрировать с помощью радия, как предлагал делать Колчаку Вернадский. Сначала хотели кастрировать вообще всех жителей страны, но потом передумали и стали кастрировать только чиновников, дабы не было желания оставить своим отпрыскам хоть что-то, посему всех имеющихся детей у чиновников отбирали и расстреливали. В школах был введен специальный предмет Родиноведение, а точнее, Колчаковедение. Даже был учрежден институт Родиноведения в Москве. Детей не воспитывали родители – их воспитывали чиновники в специальных интернатах, где их учили всем естественным и точным наукам, а также любви к Колчаку. Даже была создана государственная и обязательная религия для всех граждан – Колчакопоклонничество. Колчаку строились храмы и молельни, а каждое воскресенье проходили восхваляющие Колчака собрания в храмах. За отступничество от веры была установлена смерть через отрубание головы. Людей с самого детства старались занять чем угодно, но не романтикой. Везде строились клубы, лектории, театры, спортзалы, стадионы и прочие. Ученые придумали специальные лекарства для подавления животных инстинктов и стали класть его во все продукты, чтобы люди любили друг-друга лишь платонически. В стране развивали культуру и науку, ввели строжайшие сухой, антитабачный и наркотический законы, согласно которым все, кто продавал, покупал, производил, потреблял и перевозил, помогал другим во всем этом или даже знал, но не сказал в полицию – все они подлежат казни через закапывание заживо! Словом, все было отлично.



4.



Однажды наш министр финансов проснулся в больничной палате. Сначала он просто открыл глаза, оглядел комнату, не понимая, что с ним и почему так болит голова. Тут он понял, что он не дома, посему очень испугался. Сначала он подумал, что он что-то сделал не так, как надо и его теперь казнят. Он попытался встать с кровати, едва открыв глаза, но столь дикая боль пробежала по телу, что он упал на кровать и заорал. На его крик прибежал врач. Когда наш герой пришел в себе, то в палату вошел Колчак. Он сказал: «Я уже стар и немощен, а ты умен, силен и молод, посему теперь ты будешь Колчак. Мы сделали тебе небольшую пластическую операцию. Отдохни, скоро ты займешь мое место, но знай: ты не вечен, не ты первый, не и последний. Помни это и занимайся делом.». Колчак ушел и закрыл за собой дверь. Через неделю наш бывший министр финансов впервые вошел в кабинет Верховного правителя в Кремле не для отчета о работе перед начальством, а для приема отчета о работе. Бывшего министра финансов звали Владимир Мутин.













































Школьник и война.



Вполне возможно, что если мне доведется стать одним из тех сочинителей, которых изучают в народных школах и высших училищах, то этот рассказ и будет первейшим примером моего творчества и единовременно предметом изучения для несчастных школьников. Быть может, что из этого рассказа литературоведы и критики выведут концепцию «нигматулинского героя», которую я сам прекрасно сознаю и планирую развивать в последующих книгах. Рассказ тут тоже, хотя и в меньшей степени, нежели «История клерка...», наполнен рассуждениями в духе Кафки, зато мои собственные наработки тут развиты более полно, да и по всем параметрам, от объема до смысла и стилистики, этот рассказ из всех рассказов, помещенных в данную книгу, наилучшим образом сочинен. Главный герой, разумеется, списан с моих многочисленных знакомых, но в первую очередь с моего одноклассника Дениса Кутузова, который воплощал все те же самые черты, хотя и в менее гипертрофированной форме.



0.



В процессе наблюдения за некоторыми представителями современной молодежи, мне пришел в голову данный рассказ, который, вопреки возможному мнению торопливых критиков, направлен не против некой отдельной страны, а только лишь против разгильдяйства, притом как мелкого, бытового, так и против глобального, а также служит иллюстрацией того, к чему это самое разгильдяйство может привести.



1.



История эта началась в одном самом обычном городе, в самой обычной стране, где проживал один подросток, которого звали D. D был подростком самым обыкновенным, однако он сам так не считал и другим не давал на то никакого права. Он истово полагал, будто он самый лучший из школьников на свете, но злые учителя не хотят оценивать его по достоинству, потому, что всякий умный человек – это враг для посредственности, а значит и для учителя. Он часто думал, когда они ставили ему два или три в дневник: «Сколь же большой необходимо быть посредственностью, чтоб стать учителем в нашей стране и в наше время!? Никому учитель теперь уж не нужен: на уроках мы его не слушаем, а вытворяем что хотим, проверяющие кроют его бесстыдным матом при нас, да и учитель живет в страшной бедности! Никакой нормальный человек не может хотеть быть нищим и всеми презираемым учителем! Нормальному человеку, как я, как друзья мои, путь лежит в бизнес, туда, где красивая жизнь, кокаин, крутые тачки, вечеринки, а не сюда, в школу, где одна рутина и скукота. Все учителя – это опустившиеся неудачники, которые еще и смеют требовать к своему убожеству хоть какое-то уважение. Паразиты государственные.». Хотя как не пытался он уверовать в свое превосходство, нередко его все равно одолевала депрессия и хандра, вызванная вполне обоснованными сомнениями в том самом превосходстве. Учился D плохо, но не так, чтобы это было совсем уж плохо, а так, что вроде и ничего, словом он был троечник. Наш герой никогда не хватал звезд с неба, учеба ему давалась нелегко, что и вызывало его ненависть к ней. Домашнее задание D делал очень и очень редко, притом только тогда, когда учитель обещал поставить два всем, кто задание не сделает, а в остальных же случаях D ничего не делал, что было никак не наказуемо, ибо так поступали все. Каждый день подросток наш отправлялся в школу, просиживал там заданное время, после чего ехал домой на автобусе, где ел, спал, а остальное время посвящал в компьютерным играм и просмотру телевизора, друзья же нашего героя время свое проводили таким же точно образом. Собственно, они и делили жизнь на приятное и противное, имея черно-белую картину мира, а именно, школу и отдых. Школу эти господа ненавидели всеми нейронами своего мозга, как и само учение, но особенную ненависть у них вызывали книги. Как вопрошал однажды D: «Зачем, <...>, нам нужны книги? Ну неужели кто-то их читает, кроме, разумеется, старых маразматиков, тупых будто пробки училок, ничтожных студентишек и профессоров, да и вообще всякой вшивой интеллигенции. Нам-то, будущим миллионерам, читать-то зачем? Нам зарабатывать нужно, а не книги читать. Вообще, все это ваше чтение – глупость: нормальным людям читать некогда, они деньги должны делать, а читают одни неудачники – вероятно, утешение в книгах ищут, от неразделенной любви спасаются. А все девушки нормальных пацанов любят, а не ботаников, да и на том уж хорошо: пусть все ботаны вымрут, нам только лучше будет. Книги никому теперь не нужны, ведь у нас есть Word of tanks!.». Так, собственно, и жили многие и многие подростки по всей той стране: школу терпели и переживали, с огромным трудом и потерей нервов, а каникул и выходных ждали с нетерпением, дабы оторваться до следующих праздненств. В школе D постоянно списывал, прогуливал, хулиганил, но свой средний бал имел по всем предметам. Каникулы же проходили несколько интересней, нежели школа. На каникулах мальчишки могли позволить себе спать до обеда, предаваться компьютерным играм до полной, хотя и временной, потери чувствительности глаз, жрать до нестерпимой боли в чреве, смотреть телевизор до посинения, не подниматься с кровати или дивана сутками, а главное проводить время вместе. Время вместе они проводили традиционным образом, что означает распивание дешевого светлого пива с дурным вкусом и странным запахом на каком-нибудь пустыре. Хотя надо признать, что D много никогда не пил, равно как и не курил, но то была лишь издержка трусости, а не превосходного воспитания. Вообще же он был страшно ленив и нелегок на подъем. D был слишком труслив, для того, чтобы стать хулиганом: он боялся даже шорохов в темноте, но он же был слишком ленив, чтобы быть отличником, ибо все, что обязывало прилагать хоть малое умственное или физическое усилие, вызывало у D отвращение, посему он постоянно разрывался между этими двумя антагонизмами. Не следует полагать, будто бы мои герои депрессивны, асоциальны, и уж вовсе не надо думать, что они происходили из нижних слоев общества. Отец D был крупным менеджером крупной компании, а мать его была фитнес-тренером, но этот факт положения дел не менял ни на йоту. Теперь же я хотел бы углубится в далекое раннее детство нашего уважаемого D, дабы проследить истоки того дела, что дает начало многим порокам моего героя. Родители с самого детства уделяли весьма скудное внимание воспитанию нашего героя, равно как и его образованию. Никто даже и никогда не пытался заинтересовать D каким либо полезным, с общественной точки зрения, делом. Разумеется, как и большинство детей его возраста тогдашнего, наш герой имел честь задавать вопросы своим родителям, да только до них последним не было никакого дела. Они постоянно усаживали его за компьютер или телевизор, давали поесть или делали еще некое действие, направленное на отвлечение внимания D. Так, постепенно, он утратил всякое любопытство к миру, став тем, кем он был. Ничто его не интересовало, кроме отдыха, описанного мною выше и карманных расходов на всевозможнейшие модные вещи.



2.



Это был самый обычный день, который бы не выделился никак из общей массы других дней, что вовсе его были и не хуже, но и не лучше, если бы не то, что случилось, когда наш герой возвращался из школы. Автобус, на котором D ехал домой со школы, остановился у районной администрации, перед которой был некий митинг, привлекший внимание уставшего героя. Несмотря на то, что до дом был на следующей остановке, D приподнял с сиденья свое грузное тело, отягощенное вдобавок еще и рюкзаком, покинул автобус и направился к митингующим. Обыкновенно митинги в той стране были малые и незаметные, состоявшие вдобавок из всяческих маргиналов, что выдвигали власти самые странные и радикальные ультиматумы, как не единожды требовали запретить в стране мясо животных к употреблению, продаже и производству, а также прочей депрессивной молодежи из мелкобуржуазных семей, что только выучилась в государственных училищах и курсах, именуемых институтами, так и стала бороться с тем государством, что их вырастило, однако этот же митинг состоял из людей совершенно другого сорта; тут не видно всяких хиппи, яппи, а также прочей мерзости, произведенной из анналов среднего состояния; вместо них тут главенствующую позицию занимали рабочие местного завода, но они требовали не повышения зарплат, имея лозунги политические, первый из которых был таков: «Долой тупых политиков!» - весьма справедливо для той страны, равно как и для любой другой в этом мире. D отправился домой пешком с того митинга, постоянно пыхтя и останавливаясь, ибо одышка не давала особой воли движения. В тот же самый день, когда наш герой разлегся на мягком диване, где уже давно образовалась соответствующая ложбина, для просмотра телевизора, вс то, переключая от скуки каналы, он остановился на новостном, где было нечто странное и интересное. Там он увидел молодого и очень загорелого человека, с модной стрижкой, во френче, на манер военного, с кожаным поясом и пряжкой в виде пятиконечной заезды, в хромовых сапогах и галифе как у военного, да и сам мужик держался так, будто он был никем иным, как генералом или императором. Вокруг мужика толпился народ, состоящий из толстенных баб, возраст которых был уже далеко не бальзаковский, а также всяческих мерзких жирных политиков, вроде тех, что устраивают погромы в думе – то есть лучших представителей истеблишмента этого государства. D политикой никогда не интересовался, справедливо полагая, что это дело скучное и крайне глупое, посему привлекающее только неудачников и воров. Большая часть политиков той страны, да и всего остального мира, были, как то правило, такими вот жирными бабами и мужиками, первые из которых, улыбаясь до ушей натянутой американской улыбкой, твердили о толерантности, морали, нравственности, защите детей и прочей глупости, коей верили только самые явные идиоты, а вторые же, брызжа слюной, а иногда и кидаясь с кулаками на коллег, швыряясь стульями и другими предметами, неистово матерясь притом, твердили всем о патриотизме, о кризисе в экономике, словом, о прочем бреде, который не произносили первые. Лоббирование, подкуп, откат, имитация работы, обман, лицемерие, закулисные игры, подсиживание, а также полное невежество и нежелание решать проблемы составляли всю суть политики всей планеты на тот момент. Вешать о «морально-нравственной подоплеке патриотического воспитания» на роскошных симпозиумах все были способны до упаду, едва начиналась открытая конференция и журналист задавал вопрос, хоть немного касающийся даже не реализации проекта, а, хотя бы, четкой теоретической программы, как конференция заканчивалась по неизвестным причинам, а журналиста увольняли. Проекты рождались и умирали за считанные месяцы, несмотря на то, что их реализация не доходила даже до программы действий, реформы затевались и бросались, не дойдя и до четверти своего исполнения, что, наряду со всем вышеперечисленным, вызывало ненависть населения, но этот молодой мужик был не такой, как все прочие политики, являя собой лучший пример идеального человека. Мужик говорил следующее: «Несмотря на все действия наших уважаемых властителей, мерзейшие проявления коррупции в наших административных органах покоя мне не дают, заставляя усомниться уж в компетентности правительства!». Другой бы персонаж сказал бы: «Воруют <...> Всех в тюрьму!», но тут человек оказался куда более утонченным, совершенно не таким, как все иные. Голос его был очень мягкий, приятный для слуха, но в тоже время он сохранял четкость, а ум – ясность, делая невозможным всяческое заикание, равно как и запинание. Другие политики молвили обратно-пропорционально тому, как рассказывал этот молодой человек: они брызгали слюной от злости, а глаза их светились ненавистью, эти люди стучали руками и ногами, плевались, заикались, орали, сбивались с толку, отчего вся их речь превращалась в бесконечный набор штампов и клише, перемешанных с лозунгами, голос же этих людей был хриплый, прокуренный и пропитый, будто вещал это все алкоголик из подворотни. Молодого, и весьма понравившегося D, политика постоянно перебивали, орали на него, поливали его самой отборной руганью, неизвестной даже самым ужасающим завсегдатаям худших притонов, что самых отдаленных и вымирающих поселках Родины, но тот политик спокойно, со своей по-настоящему искренней улыбкой, не такой, какой обычно блещут американцы глянцевых обложек глупых журналов, а такой, какая была разве что у таких людей, как Гагарин или Демокрит, словом улыбкой столь мудрого и доброго человека, что эта только улыбка уже выделяет гениальность. Он терпеливо слушал ругань других в свой адрес, а едва они прекращали брызгать на него вонючей слюной, что встречается у курильщиков поголовно, как он снова начинал говорить, покоряя сердца зала, где происходил диспут указанных выше лиц, а возможно и миллионов телезрителей, наблюдавших за всем этим действием, в том числе был среди них и D. Вот такое начало имело юношеское увлечение политикой нашего героя. D начал постоянно читать политического и публицистического характера всевозможнейшие тексты, обдумывать их он начал уже позднее, в тот момент, когда число читанного перевалило за сотню, но главное было в том, что он все более начал увлекаться тем самым политиком, которого он видел тогда на политическом шоу-диспуте.



3.



Политика того звали Фридрих Склодовский, он был доктором филологии, притом что его возраст не доходил и до 25 лет, но его блистательный своей логичностью ум, поражающая глубиной речь, а также удивительная харизма, не свойственная политикам, а присущая лишь настоящим ученым, делала лучшую замену седой бороде. Несмотря на филологическую специализацию, его научные работы, коих насчитывалось более двух сотен, касались, помимо филологической, также исторической, философской, литературной, географической, экономической и других важных тем, среди которых имели место быть и естественные науки, вроде физики и химии, а также прикладные знания, как инженерия, что давало ему огромный вес в научной среде этого государства. Фридрих совершенно не стеснялся рекламировать своего тезку, который когда-то, по причине своей импотенции, стал духовным отцом одного австрийского художника, несмотря на его непопулярность среди политиков. Несмотря на все те качества, перечисленные мною выше, Склодовский был весьма правых взглядов, который утверждал, что вся власть должна принадлежать помещикам и капиталистам, притом никакой демократии быть не должно. Вот отрывок из его речи: «Исходя из очевидных свойств человеческой природы, что были изложены Ницше и Дарвином, явственно следует что необходимо так организовывать общественный порядок, чтоб одни люди подчинялись другим людям, не видя в том ничего дурного, ибо это должны быть лучшие люди, что происходят из богатых, что заработали свои деньги тяжким трудом, а также из военных, что нас защищают и являются нашей главнейшей опорой.». Вскоре, благодаря популяризации нашим уважаемым политиком, D начал узнавать о книгах, куда попали работы Гитлера, Айн Рэнд, Людвига Мизеса, биография Пиночета и прочие тому подобные книги, а также комментарии к ним, составленные Склодовским, который хоть и соглашался с тем, что предпринимательство ограничивать нельзя, но полагал, что государство должно иметь сильную власть над гражданами для защиты бизнеса, а чтоб оно не ущемляло капитализм, оно должно управляться капиталистами, что даст всем процветание и мир. D, разумеется, ничего из тех книг не прочитал, кроме некоторых комментариев Склодовского, да и то, самые короткие. Фридрих становился все популярнее и вскоре он выиграл президентские выборы в этой стране, а что же касается нашего уважаемого D, то он сам вступил в партию нового президента еще до его избрания, а партия же называлась «Национал-либеральные силы», посему жизнь обоих вышеупомянутых героев только начиналась...



4.



А в стране творилось черт знает что, но D это никак не касалось, посему он всего этого и не замечал, предаваясь партийной деятельности, которая освобождала его от некоторых школьных занятий, придавала уверенности в себе и позволяла отвлечься от мысли что он совсем лодырь, который ничего полезного не делает. Те, кто умудрился вступить в молодежную партийную организацию, носившую название «Sklodovski-Jugend», те имели возможность совершенно невозбранно пить и курить, а еще бесплатно объедать государство в столовой и получать бесплатную медицинскую помощь, оценки же ему в школе ставили теперь исключительно хорошие. Всеми этими возможностями D, разумеется, пользовался и даже злоупотреблял. Несмотря на то, что наш герой ничего существенного не сделал для изменения своего образа жизни, по крайней мере, к лучшему, предав ему только идеологическое оправдание, родители, люди весьма в тех вопросах неискушенные, думали о том, что лучше бы он хоть чем-нибудь интересовался, а остальное не важно. За все те подачки, вроде дешевого портвейна, нашему герою приходилось учавствовать в разгонах демонстраций, ибо в это самое время во всем государстве начались митинги, которые были вызваны сокращениями затрат на медицину и образование, проводившимися новым правительством. D был чрезвычайно рад тому, что в школе сократили половину уроков, что позволяло ему иметь куда больше свободного времени, которое он знал, как потратить. Помимо того, что социальные затраты сокращались, стали арестовывать тех, кто говорил плохо о действующем правительстве. Один раз учитель истории, убежденный социалист, сказал, что будто бы президент проводит неверную политику, а на следующий день на урок пришел офицер и двое солдат, арестовали учителя и увели его с собой, после чего его никто никогда не видел, родственники его также пропали, а в учительской квартире уже на следующий день поселилась семья офицера. В другой раз учительница литературы назвала министров свиньями, на что D проявил гражданскую инициативу, написав совсем не анонимный донос в соответствующие органы, после чего учительница также исчезла в неизвестном направлении, а D дали денежную премию, которую он пропил и проиграл в казино и пожаловали в командиры отряда. Как командир отряда, наш герой теперь сам должен был охранять в городе порядок, борясь со всеми нежелательными лицами. Президент Склодовский издал в тот момент приказ «О социальной адаптации, государственной поддержке и противодействию маргинальному поведению среди незащищенных групп населения», согласно которому все евреи, цыгане, социалисты, хулиганы, нищие и оппозиционеры подлежали выселению из городов и направлению их в специальные места поселения в сельской местности, которые напоминали нечто среднее, между тюремной колонией, гетто, концлагерем и каторгой. Этих людей лишали права голоса, их разрешалось судить только военно-полевым судом, а любое их появление за пределами поселений, которые именовались местечками, каралось смертью через расстрел. Президент Склодовский вообще демонтировал демократию, отменил ограничение рабочего дня, запретил он и все партии, кроме своей, а также усилил цензуру в стране, а потом и вовсе создал «Совет помещиков и капиталистов» для управления государством. Вот одна цитата из одной его речи: «Искренне полагая, что я делаю только такое дело, какое будет направлено на благо и процветание нашей страны, я отменяю неэффективные демократические институты, природа которых вольно относится ко всевозможнейшим беззакониям, передавая всю власть наиболее достойным сынам нашей Родины, надеясь на из добросовестность и честность и стоя на истине о том, что наша нация не есть нация наемных работников, сколько нация землевладельцев и владетелей капитала, а власть в стране обыкновенно осуществляется нацией!». D очень понравилась эта речь, а вот рабочим, вероятно, нет. В классе нашего героя был один мальчик, которому довелось принадлежать к одной из групп, которым было положено переселение, так его арестовали прямо на уроке. Но для наш герой ничего этого не замечал, ибо он готовился к параду, который должен был состоятся на главной площади их города, на который приедет сам генерал и его друг, известный колбасный магнат Тарас Шувалов. Каждый день D учился маршировать печатным шагом, стоять ровно в парадной форме и выполнять прочие военные премудрости. Школьник имел в тот момент такие мысли: «Скоро я буду учавствовать в параде, меня увидит сам генерал и обязательно меня похвалит. Возможно, я сам стану генералом в будущем. Да, я правильно решил вступить в партию, ибо только она может провести такого оболтуса как я в жизнь. Я слишком ленивый, слабый и болезненный, поэтому мне совсем не хочется заниматься спортом, мне это в тягость, да и в армии с их чертовой дисциплиной мне делать нечего. Я не дисциплинированный, не могу я следить за порядком, мне надо бы побольше свободы. В университет мне тоже идти не надо, ибо там надо учится, работать, ночами не спать над книгами, а мне это не хочется. Мозги мне напрягать не охота, голова болит... Да и вставать рано я не люблю, зубрить древние фолианты, будто книжный червь. Нет, это не для меня. Пусть всякие ботаны и идиоты занимаются этим делом, а мне надо в политику.». Наш герой, несмотря на дикую усталость даже от самой малой строевой подготовки, все же чувствовал немыслимую легкость, так и дрожа перманентно от нетерпения, от ожидания чего-то более великого, чего именно, он не знал и сам. Он постоянно мечтал о будущем, не забывая, конечно о еде, сне и выпивке, пока не наступил парад. На главной площади он стоял в колонне таких же, как он, среди своих друзей, но это только добавляло волнения ему. Дождя не было, но небо над городом было пасмурное, а воздух был теплый и душный, что создавало трудности для них, ибо в форме было очень жарко. На трибуне, в кепи с золотыми дубовыми листьями, на своем бархатном троне с меховой подкладкой, восседал старый генерал. Вот они выстроились в колонны, забили барабаны, загудели трубы и фанфары, и вот, эхом отдавая в переулках, выходивших на площадь, громогласно разливаясь в сером небе, заиграла музыка: «Знамена ввысь, в шеренгах, плотно слитых...» и застучали ровно один в один каблуки сапог наших героев. Сколько они маршировали, сколько играла музыка, D не помнил, ибо сильно нервничал, страшно боясь что-то испортить, но после парада, когда генерал спустился с трибуны чтобы пообщаться с молодежью, то он, среди общих похвал и наставлений, особенно отметил D, сказав ему: «Парень не промах, далеко пойдешь!», что очень было лестно для D. Когда же наш герой возвращался с парада, то он еще и познакомился с девушкой, что сделало этот день для него лучшим в жизни. Мысль была в его голове только одна: «Я молодой счастливчик. Более того, я хозяин жизни. Сама судьба определила мне красивую жизнь в будущем. А вот день, следующий за этим днем, был худшим днем в его жизни...



5.



С самого утра, когда беды ничто не предвещало и наш герой просто пил кофе с коньяком на балконе, к нему в дверь постучали для того, что бы дать ему листок бумаги со словами: «Здравствуйте, мы пришли из комендатуры и хотим сообщить вам приятнейшую новость о том, что вам выпала честь сражаться и умереть во благо Родины на войне.». Война и правда уже шла несколько месяцев, притом шла она сразу с тремя государствами, но, несмотря на это, выигрывал в ней Склодовский. D даже и не знал, с чего это его, такого хилого, глупого и болезненного человечка, призывают на войну, если нет острой необходимости. Поездка на поезде заняла три дня, доехали до пункта назначения они лишь поздней ночью. Их разбудили, велели сложить вещи и отправится на грузовые автомобили, на которых они ехали по грунтовой дороге еще полночи до фронта. Местность была в высшей степени негостеприимна к захватчикам: кругом был один лишь хвойный лес, да болота, по которым шастали демоны, бесы, лешие, водяные и прочая нечисть, пугая новобранцев одним своим видом. Фронт проходил в паре километров от одного маленького городка Варбург, который армия их страны уже две недели пыталась захватить. D и его друзей на следующий же день, что был после приезда, отправили брать город, а D, как командира отряда молодежной партийной организации, поставили в самый перед. Наши герои пошли в атаку, но едва они дошли до первых же укреплений врага, как D, увидев вражеского солдата с гранатой в руке, так испугался, что рванул с поля боя, вызвав еще и панику тех, кто стоял за ним. Огромная толпа людей, повинуясь дурному примеру лидера, побежала назад. Враги, не понимая причин такого дела, но зная, какие это им сулит выгоды, рванули за новобранцами. Те, испугавшись еще больше, стали разбегаться в рассыпную, наступая на мины, путаясь в колючей проволоке, падая в свои же окопы или просто в грязь, наступая на своих же товарищей и ломая друг-другу все, что можно сломать. Те, кто сидел в окопах, видя все это, подумали, что враг тешился на применение некоего супер страшного оружия, вроде горчичного газа, напалма или танков, что и заставило их покинуть окопы и бросится наутек, следуя примеру товарищей. В общей неразберихе находились и смельчаки, которые, думая что враг уже совсем близко, что он уже буквально в паре десятков метров, уже сидит в их окопах, что его просто не видно за отступающими солдатами своей армии, начинали швырять гранаты и стрелять из пулеметов и автоматов по своим же друзьям. Эти самые «смельчаки» только усилили панику, которая охватила уже и командование, которое всерьез решило, что враг использует «психотронное оружие». Враги же только радовались панике, ибо она дала им возможность отвоевать все свои утраченные позиции, которые враг занимал целых две недели, а потерял менее, чем за двадцать минут. D умудрился спастись, скрывшись в ближайшем лесу, где он блуждал несколько часов, пока его не поймал свой же патруль. поскольку в штабе уже было ясно, кто главный паникер, то патрульные хотели было повесить D, но тут пришел какой-то офицер и сказал, что надо бы его публично расстрелять, а вешать, да еще и на так, чтоб никто не видел, это нехорошо, с чем все согласились. Его отвели в крепость и хотели уже расстреливать, даже поставили его к стене, но тут на плац вбежал комендант, который завопил: «Стойте! Нам позвонили из главного штаба армии, где изъявили желание судить его самостоятельно. Пока что мы можем только выпороть его как следует.». Услышав последнее предложение, все сразу стали пороть D всем, что попадалось под руки: кнутами, ремнями, металлическими прутами и розгами. От боли D потерял сознание, а очнулся уже в холодной и сырой подвальной камере, где только под самым потолком была решетка, откуда лился дневной свет, прикованный цепями к стене. Тут он услышал разговор наверху, притом все голоса были ему очень знакомы: говорил тот самый генерал, что был в кепи на параде, комендант и Тарас Шувалов. О чем шел разговор точно он не смог определить, но некоторые фрагменты его он различил. Шувалов говорил: «Генерал, что за дела?! Когда вы уже войдете в Варбург? Я устал ждать конца войны, мне нужно скорее открыть иностранные рынки для своей колбасы!». На все это комендант отвечал: «Тысячи людей и животных и так гибнут ради вашей колбасы!». Шувалов возражал: «Это солдаты и офицеры, их удел – гибнуть ради моей колбасы! Что же касается коров и свиней, так не серчайте, ибо в моей колбасе всего три процента мяса.». Генерал в кепи говорил так: «Не ссорьтесь, господа. Мы, военные, всегда друзья богатым, так что общий язык найдем. Возможно есть для вашей колбасы и мирные способы...». Но тут он был прерван Шуваловым, заявившим: «Нет, нет и нет! Никто и здесь не жрет мою колбасу из вторсырья, посему, если мы хотим выйти на международный рынок, надо заставить их государство покупать нашу колбасу для своих нужд. Ну, к примеру, пусть они ее в свои школы поставляют... Вообщем, я не знаю, но мы что-нибудь придумаем.». Что ответили комендант и генерал D уже не слышал. На следующее утро к нему пришли двое солдат сказали: «Генерал вынес свой вердикт – расстрел! Так что, D, на выход!». D вывели на плац, где уже были построены довольные солдаты и офицеры, в том числе и те, кого привезли вчера или сегодня, и кто не успел еще увидеть фронта, и где уже восседал на импровизированной трибуне Шувалов и генерал в кепи, комендант же начал зачитывать приговор, как вдруг D завопил во весь голос: «Идиоты, как вы не понимаете!? Буржуи гонят вас на смерть ради своих прибылей! Для них колбаса дороже всех вас!». Сначала по рядам разнесся заливистый смех, вперемежку с замечаниями, вроде таких: «Иж ты, спятил то ли, паникер со страха и стыда, или притворяется?», а потом разнеслось лютое негодование и только комендант смог не допустить новую панику своим громким: «Отставить!». После этого в D были выпущены сразу десять пуль, одна из которых угодила в голову. D похоронили в канаве, а на следующий день наступление продолжилось, унося за собой новых и новых людей, гибнущих ради колбасы.











































Химик и еж.



Этот рассказ я считал неудачным, поскольку мне не хватило духу окончить его глубокий замысел, крайне обширный по сути, но читатели мои признали этот рассказ лучшим среди рассказов, посему тут он и публикуется.



1.



История эта случилась очень и очень давно в одном большом городе, в одной большой стране. Жил в то время на улице Маннергейма, на четвертом этаже семиэтажного элитного дома образцового содержания, в своей квартире в пять комнат размером, доктор химических наук. Этот доктор был возрастом в полвека, но выглядел он намного и намного старше возраста своего реального, носил дорогой английский костюм, но дешевые брюки, лакированные ботинки из хорошей кожи и золотые очки с толстыми линзами. Однако его внешний вид имеет для нас весьма второстепенное значение, ибо он был не просто химиком, сколько великим гностиком. В самый обыкновенный день наш герой, собственно, как всегда, вышел из дома и отправился в университет, где он должен был вести лекции. Лекции ему читать нравилось сильно, но не столь сильно, как нравилось ему вступать в полемику со студентами, хотя и приводить в данном тексте его спор с одним юным марксистом я не буду, по причине его длинноты и неуместности в данном тексте, но, все же, вы должны знать, что он и того марксиста, равно как и всякого иного студента, да и другого профессора, мог спокойно довести до нервного срыва, что и сделал с тем студентом. Хотя то, что он вел лекции в университете, я сообщил здесь лишь затем, дабы читатель знал, откуда наш герой возвращался через парк, притом ближе к вечеру, что смог столкнуться с тем, с чем он столкнулся. Погода в тот день, ежели мы будем точны, не была уж слишком годной, что выражалось в абсолютно сером небе, а также некой общей мрачности всякой картины, сопровождаемой еще и сырым воздухом, однако же температура на улице была достаточно прохладной, что, вероятно, будто в дополнение ко всему, усиливали периодические порывы холодного ветра, качающего последнюю зеленую листву, ибо дело происходило в середине сентября, принося с собой первые напоминания о наступающей, хотя и не скорой еще, зиме. Едва наш уважаемый химик повернул голову в сторону мрачных зарослей, где ничего видно не было, а солнечный свет не слишком часто и заглядывал за эти зеленые поросли, как он увидел там нечто весьма подозрительное, но что это именно было, наш герой не рассудил, пройдя мимо.



2.



На следующий день также ничего примечательного не произошло, если не считать того, что некая мрачная точка постоянно раздражала нашего героя весь день, постоянно возникая в уголке глаза, что достаточно сильно напрягало зрение. Самое интересное произошло уже не столько днем, сколь более вечером, когда наш пациент вернулся домой, но пройдя на сей раз не через парк, предпочтя другую дорогу, ибо что-то стало для нашего любителя эзотерики в нем пугающе, хотя ранее он ничего этого не замечал вовсе, но теперь с ним пребывало ясное ощущение, будто парк кишит нечистью, но он ее не имел возможности заметить ранее: парк ему теперь казался мрачным и отталкивающим. Едва прийдя домой он уселся читать «Розу Мира», но тут его ухо уловило легкий скрип паркета в районе двери, что заставило его глаза, смотрящие на мир из-под толстых линз, оторвать внимание от книги и глянуть на проход. Там находилось то, что заставило нашего героя несколько вспомнить все то, что он знал о бесах из книг эзотерических, равно как и то, что он знал из книг медицинских про галлюцинации, ибо в проходе имело место быть то, что могло любого нормального человека напугать до смерти, но нашего химика-гностика, знакомого с подобными явлениями из вышеуказанных книг, оно лишь слегка удивило, введя, тем не менее, в ступор по причине неожиданности своего явления; там разместился еж в рост человека, что просто глядел на нашего уважаемого профессора. Еж долго смотрел на него, а мог бы смотреть, вероятно, еще больше, если бы не открыл пасть и не заговорил:





Ах, здравствуй друг мой дорогой,



Тебя я рад вновь видеть,



Теперь совсем ты уж другой,



Хоть не желаю я обидеть,





Изволю говорить тебе,



Что мистика есть зло,



Пример готов дать на себе,



Скажу, как пал на дно.





Увлекся тайнами раз я,



И книги стал читать,



Не брал бы книги эти зря,



Не стал бы здесь стоять.





Напрасно книжность я впитал,



И гнозис не познавши,



Тот ритуал я совершал,



К богам диким воззвавши!





Я многое у них просил,



Но лишь они явились,



Я ничего не получил,



Они ж не удалились!





Все мне испортили они,



С ума меня свели,



И годы стали мне как дни,



И в рабство увели.





В ежа я был тут обращен,



И за море отправлен,



Ужасно был я удручен,



Но плен мной был оставлен.





Сбежал от из рабства я когда,



Домой вернувшись мигом,



Решил, что больше никогда,



Никто уж не сойдется с лихом.





Тебя пришел предупредить,



Знакомый мой несчастный,



Но коль тебе не убедить,



Прощай, наш случай частный.





Не узнаешь ли ты меня,



Ведь в прятки мы играли?



Я не забыл вообще ни дня,



Из времени, что мы друг-друга знали.





Прошли давно те времена,



Когда мы были в школе,



Увы, но жизнь она одна,



Так помнишь меня, Коля?





3.



Далее еж, имени которого Коля вспомнить не смог, объяснил ему, что в вещах, именуемых людьми теперешними мистикой, нет ничего необычного, ибо он путешествовал в далекое будущее, где существование потусторонних сил доказано и их изучает биологическая наука, ибо то, что именовалось нечистью, есть лишь причудливые формы жизни, обитающие в параллельных мирах, что есть предмет изучения физической науки будущего, доказывая верность материалистического учения. Однако же самое интересное было то, что еж не только возвратил нашего профессора в материализм, но и решил отправится с ним в путешествие, что продолжалось несколько месяцев, лежа по горным тропам, к священному плато философов, где живут все великие философы, которыми управляет Карл Маркс, занимая на этом Олимпе должность Зевса. Когда они с ежом поднялись по мраморным ступеням дворца, то на террасе могли лицезреть Маркса, что вышел встретить их и поприветствовать, приглашая в свои чертоги, где он занимался тем, что определял судьбу десяти миров, вверенных ему провидением. Величайший философ десяти миров провел их в гостиную, где и промолвил такую речь: «Я рад приветствовать вас на плато философов, куда попадают все великие философы, едва им выпадет честь умереть, посему тут можно найти весьма большое разнообразие мысли, ибо здесь можно отыскать и Айн Рэнд и Ленина, что проживает прямо напротив моего дворца.». Тут Николай заметил у Маркса: «О, величайший из философов в истории, скажи мне; чем вы тут занимаетесь?», на что тот ответил: «Вершим, сообща определяя и реализуя, судьбу десяти миров, в которых мы обладаем свободной волей, являясь богами.», Маркс продолжал: «Я выбрал быть богом, ибо за невозможностью его иметь, люди его создали из меня, хотя последний и был не против.». Далее Маркс объяснил, что наши герои не могут оставаться на плато философов долго, ибо тут руды, залегающие под плато, имеют свойство наносить тяжкий вред физическому здоровью организма, равно как и мыслящему духу, как и всем измерительным приборам, что помогало скрывать его от постороннего взгляда, ибо все, кто приближался к плато, уничтожались излучением той руды. Сами же философы от руды не страдают, ибо от ее вредоносного излучения защищает только мудрость, но все ученые, писатели и философы, что направлялись к плато, на нем и поселились, или же, узнав его тайну, вернулись домой, никому ее не открывая. Словом, надо срочно покинуть плато философов, иначе и Коля, и еж, могли обзавестись рогами и ботвой на макушке, а затем и вовсе мутировать настолько, что и мыслить не смогут. Словом, наши герои покинули плато философов, направившись в другую сторону: в направление утопии.



3.



Волшебная страна Утопия, в которой ныне гостили Сен-Симон и Жак Фреско, прибывшие на неделю со своего плато философов, лежала далеко за пределами нашей вселенной. Все жители там только гуляли по роскошным садам, рассуждая о философии и литературе, трудились же там рабы, коих доставляли из других миров. Однако и там они долго не остались отправившисьв направлении Великой Бездны, откуда вернулся один лишь еж, но Николай исчез. Появился же Николай спустя всего три десятка лет в том самом городе и в такой же стране, где жил он и до путешествия. Остаток жизни он провел за работой, преподавая ученикам местной школы химическую науку, оставив гностицизм и эзотерику в покое, хотя он и не сможет уже забыть о том, куда его водил ежик.





















Смешарики и я.



Поскольку нижеследующее сочинение весьма и весьма объемно как по размерам, таково и по глубине смысла, то я не могу ограничить ваше знакомство с ним лишь коротким авторским комментарием, а вынужден написать ради этого небольшую статью. Смешарики, надо сказать, в детские годы были моим наиболее любимым творением массовой культуры, а посему именно они повлияли на меня более всех иных, затмив в этом вопросе самого Ленина, занявшего почетное второе место! Первые мои рассказы или сказки вообще, смешариков никак не касающиеся, а посвященные жизни крыс, обитающих близ метрополитена, были написаны мною в 2005 году, но никакими особыми литературными достоинствами не обладали, отчасти в силу моего возраста. Идея же написать книгу именно о смешариках пришла ко мне в 2006 году, когда я увидел эпизод сериала «В начале было слово...», где герои решили написать свою историю, никак не заботясь о ее правдивости. В тот момент я и начал «Историю Смешариков», которая была представлена в виде 7 тетрадей по 24 листа каждая и еще одной в 18 листов, лежащих в пластмассовой папке-конверте. Работу над этим сочинением я кончил в январе 2009 года, немедленно отослав ту самую папку в офис компании «Смешарики», по глупости не снабдив его никаким комментарием, отправив позже, а именно через год ожидания, письмо в редакцию, где просил если уж не напечатать, то хотя бы вернуть нам обратно работу, не надеясь даже и на такую милость серьезно, однако работы мы получили обратно вместе с письмом-рецензией в январе 2011 года, почти ровно затратив на это два года жизни. Письмо это, вполне возможно, будет мною позднее опубликовано. Едва получив старые сочинения назад, я немедленно приступил к созданию продолжения в виде романа, под общим заглавием «Новые приключения Смешариков», который, в отличии от «Истории...», имел куда большие качественные и количественные достоинства, будучи наполненным аллюзиями на произведения классической и массовой культуры, имея при этом несравненно более разнообразный сюжет и куда больший объем: он состоял примерно из 300 тетрадных листков, исписанных мелким почерком с обеих сторон. В день я писал обыкновенно по одной главе, которая занимала от пяти до восьми страниц, по 3-4 листка в день, а посему роман писался более года, не имея никакого особого изначального замысла, а представляя собой стихийное повествование, написанное в духе работ Генри Дарджера, где главные герои попадали в иные миры, путешествовали в космосе, останавливали заговор нечистой силы против человечества, боролись с англичанами и американцами в Африке, и даже обезвреживали ужасный и бесчеловечный тайный бизнес Елены Малышевой. Словом, хороший получился роман. Летом же 2012 года, кончив «Новые приключения...» еще зимой, я взялся за новую большую работу о смешариках, которая на сей раз была эпопеей об их путешествии по России, охватывая все ее исторические регионы; главные герои побывали на Каспии, в Сибири, а также во многих иных местах, но более всего мне удалась та часть этого собрания, где они отправились на Украину, в Миргород, а также в Молдавию; это были, соответственно, части «Миргород – город свиней» и «Молдавский князь». В первой из названных работ я показал панораму постмодернистской жизни в Миргороде, которая является варварским искажением изображения, нарисованного нам Гоголем, ибо я всегда любил Гоголя как писателя. Во второй работе де я отправил смешариков на службу к молдавскому князю, которым я сделал Леонида Воронина, героя популярного в те годы сериала «Воронины», введя тем самым семью из сериала в мир своего творчества, где она пустила крепкие корни. За четыре месяца я написал эпопею «Путешествие Смешариков», которая состояла из восьми толстых тетрадей, среди которых две были по 48 листов, а еще шесть по 96, притом в каждой тетради было написано про новый регион, куда приезжали мои герои. Осенью я, находясь тогда под большим влиянием главного творения Ярослава Гашека, начал писать роман «Мой район», где семейство Ворониных уже стало главными действующими персонажами. Если изначально роман был задуман как комедия про гопников, директоров ЖКХ, Мелких чиновников, офисных клерков и прочих жителей наших спальных районов, сохраняя запал в таком ключе на первые две части, то в остальных шести частях творился все нарастающий постмодерн. Всего в романе, который я начал осенью 2012, а а кончил весной 2013, вышло восемь частей, а занял он аж 539 тетрадных страниц. Дальше был небольшой роман «Контрабандист», рассказывающий о жизни гигантских антропоморфных ежей на Селигере, занявший 124 страницы, а потом, кончив «Мой район» и вышеупомянутый роман о ежах, я написал «Мемуары школьника» про свою собственную жизнь, что получилось моей высшей точкой в жанре юмора, ибо смеяться там действительно хотелось постоянно. Потом был написан рассказ о котах, диких и антропоморфных, но не огромных, что должны были воевать с ежами, а затем, летом 2013, я создал огромное произведение «Герои России», которое я не смог написать, поэтому диктовал его на камеру, притом видео, из которых он состоял, заняли 128 гигабайт информации. Далее, осенью 2013, я сел за книгу «Мои философские изыскания», где я описываю свои изменяющиеся философские взгляды, провожу анализ собственных воззрений, делаю заметки о самых различных явлениях и вещах; там я затронул почти все возможные темы, начиная от определений фашизма, а кончая тонкостями строительства плотов, натворив на четыре тома книги, в каждом из которых было по 324 страницы. Книга состояла из 76 глав, написанных совершенно бессистемно, напоминая скорее рабочий дневник, нежели серьезное философское сочинение. Едва кончив эту работу, которая для меня превратилась в личную энциклопедию, я написал «Нищету позитивизма», а далее же вы с моим творчеством ознакомлены. Итак, конспектируя все сказанное выше, я привожу вам кратчайший список моего раннего творчества:





«История Смешариков» – 2009 год.



«Новые приключения Смешариков – 2012 год.



«Путешествие Смешариков» – 2012 год.



«Мой район» – 2013 год.



«Контрабандист» (С вышеупомянутым рассказом о котах, который шел к нему приложением) – 2013 год.



«Мемуары школьника» – 2013 год.



«Герои России» – 2014 год.



«Мои философские изыскания» – 2014 год.





Отвечая на ваш вопрос о том, собираюсь ли я публиковать все те сочинения, сделанные моим разумом ранее, я уверенно говорю, что собираюсь это непременно сделать, однако доселе меня очень останавливали многие причины технического характера; дело в том, что все эти произведения существуют в виде стопок из мятых тетрадных листков, исписанных с обеих сторон убористым и малопонятным почерком, не имеющих последовательной нумерации в худшем случае, а в лучшем же представляющих собой тетради и блокноты с записями. Словом, мне необходимо будет много времени для систематизации всего того обширного архива, а пока мне требуется объяснить вам причину, побудившую меня написать «Повесть о ранней молодости Копатыча». Как вы понимаете, по мере моего личностного роста, как любят говорить сейчас всевозможные шарлатаны, именующие себя на английский манер «Coaches», каноны мироздания, равно как и сюжет с самыми личностями персонажей, в моих работах существенным образом изменялись, притом не всегда в одну и ту же самую сторону, нередко иммигрируя под обстоятельства действующей ситуации. Однако зная мою любовь к точности и всевозможной систематике, вы, вероятно, догадываетесь о том, что я решил создать некое единое, в плане смысла и повествования, произведение, которое воплотило бы все те мои идеи, которые действительно ценны для литературы, отклонив притом все глупые, пошлые и неуместные ходы. Собственно, собрав все возможные версии бытия в мире, который я желаю описать, я решил привести его к некоему общему знаменателю, при этом стараясь никаким существенным образом не искажать первозданной мысли, не уродовать ее становлением в чуждые и узкие ей рамки, что, если исходить из мнения многих, решительно невозможно. Хотя я и есть убежденный формалист, любящий систематизации и идеальные модели, мне все же желается такое положение, когда эти модели демонстрировали бы действительную мысль во всей ее первозданной красоте, а не блеклое отражение последней в зеркале формальной логики. Надеясь привести все сюжетные ходы к общей жизненной дороге моих персонажей, но не желая сокращать ни один эпизод, я пошел по пути усложнения и углубления сюжета во все стороны. Если нам тесно физически, то мы стремимся расширить область пространства, которую занимаем, когда же нам тесно в интеллектуальном плане, когда разум наш заходит в тупик, то мы стремимся расширить поле умственной работы, привнести новые мысли в работу, ввести в дело новые утверждения и новые доказательства, что и оправдало мои действия. Я существенно углубил сюжет, поскольку только так я смог объединить все мои предшествующие работы логической связью, а «Повесть...» же в данном случае есть лишь результат развития и укоренения сюжета, хотя она не только не лишена литературных достоинств, сколько имеет их многим больше, чем все прошлые труды. Собственно, «Повесть...» будет весьма неплохим началом, введением в мир моих произведений данного цикла, который замечательно подготовит читателя к остальным произведениям, куда более необычным. Что же до работ, не касающихся темы смешариков, то там положение дел обстоит таким же образом, развиваясь по схожему сценарию.





***





Кончив рассуждения общего характера, я хотел бы теперь просветить вам некоторые вопросы самого сюжета приведенной ниже повести. Главный герой, разумеется, Копатыч, ибо он был главным героем моих произведений с самой первой работы, над которой я начал трудиться еще в 2006 году, кончив в 2009. Главный герой, согласно повести, родился в Миргороде, столице Миргородской республики, который там предстает как некоторое ужасное искажение представлений об этом месте Гоголя. В данной работе я сильно не останавливаюсь на непосредственном детстве главного героя, а также на тонкостях организации общественной и обыденной жизни общества, где он живет, лишь намекая, что это нестабильное и не слишком развитое государство уровня конца 19 века. Собственно, ничего особенного, за исключением политической сатиры, необычного, но и весьма странного юмора, и некоторых квазифилософских отступлений, здесь и нет, да и быть не может. Желая скорее перейти к сюжету непосредственно самого произведения, не буду заниматься пустословием и пересказом, переходя прямо к делу...

















































Повесть о ранней молодости Копатыча.























































Введение.



Что могло побудить автора столь серьезной книги, вроде этой, человека, вероятно, немного ученого, а возможно и отчасти умного, написать на такую тему, как Смешарики, если каждый простой советский человек, каждый обычный американский гражданин, каждый достопочтенный французский буржуа, благопристойный английский джентельмен, благородный итальянский сеньор, а также знатный немецкий бюргер, точно знают, что смешарики лишь детский мультфильм, уступающий притом западным аналогам во всех проявлениях? Истина в том вопросе так проста, что многие и не веруют в то, будто это истина, а сами выдумывают в своих буржуазных головах себе нелепейшие конспирологические объяснения. Теперь я говорю ту самую правду, вызывающую протест, ненависть, недоверие, смех, словом, все, что угодно, но не то, что я ожидал; я искренне верю, что смешарики есть последняя надежда мирового искусства, притом, если, конечно, расширить этот мой тезис, то я говорю даже более очевидную вещь, очевидную настолько, что она уже стала неизмеримо парадоксальна, благодаря нашим уважаемым продажным журналистам и буржуазным критикам; смешарики есть последняя надежда всего человечества! Да, именно таково мое мнение, вызывающее у публики столь дикое, удушающее негодование, однако мне еще надо прояснить вопрос, касающийся того, почему мое мнение стало именно таковым. В наши времена во всем мире идет наступление ложных героев, которые приходят, будто на гребне революции, или же реакции, во всяком случае гибели всего современного дискурса, природу которого я оставлю на суд истории, но лживые герои приходят, что вызывает у таких, как я, протест, который я и выразил, написав смешариков. В данной работе, оставаясь, конечно же, в рамках прогрессивной морали, я описал вам такое, что вы еще никогда не читали, ибо все ваши эти буржуазные писатели, вроде Пушкина, никогда бы не смогли даже приблизиться к подобным зияющим высотам, кои я здесь вещаю, указывая, как Ленин, человечеству новый путь! Если же быть серьезными, не пытаясь заниматься словоблудием во свое прославление, мне стоит лишь сказать, что смешариков я считаю самым гениальным творческим проектом, который когда либо появлялся и появится на планете, притом это единственная возможность альтернативы, способной победить всевозможные деструктивные идеи, вроде «духовных скреп», «духовности», «России, которую мы потеряли», «Православия, самодержавия, народности», «Святой Руси» и тому подобного бреда, который ныне льется из всех возможных дыр, благодаря буржуазным пропагандистам и мерзким попам, которые вершат геноцид нашего народа своими лживыми проповедями.



Не имея никаких гарантий, что мои слова возымеют действие, я очень надеюсь, что то прогрессивное, что я заложил в эту работу, будет иметь успех у нашей публики, что мы вместе сможем одержать победу над врагом. Далее я привожу мои мизантропические стихи, написанные для грустного настроения, ибо именно с них я хочу начать эту часть книги:





Как ненавижу я людей,



Не передать мне словом.



Себе всегда я говорил: «Убей!»



«Убей их ломом!».



Мне мерзок человека вид,



Поднять хочу его на вилы,



Но он сильней, он победит,



Во мне не много силы.



Повадки жалки обезьян,



А мозг совсем убогий,



Всяк человек, по мне, болван,



Уродец он двуногий.



Воюю я уж с ним давно,



Но только нету толку,



Как тут не выпрыгнуть в окно,



Тетрадку отложив на полку.



Кругом меня полно людей,



Но мерзки их улыбки.



Как улыбнуться посильней,



Так бесы на картинке.



Но больше всех людей вокруг,



Один мне очень мерзок,



Он никому уже не друг,



Он гадок, слаб и дерзок.



Он вечно глупость говорит,



С претензией на мысли,



На всех других он лишь ворчит,



И в жизни он не смыслит.



Его конец давно я вижу,



Давно не нужен он уж нам,



Ведь больше всех себя я ненавижу,



Ведь помню – человек я сам!





Теперь, товарищи, я должен начать знакомить нас с миром смешариков.



Глава 1.



Знакомство с миром смешариков.



Как начну эту речь, так гляжу я в окно,



То, что я расскажу, было очень давно.



Жаль, прошли времена неустанной борьбы,



Войн кровавых конец наступил череды.



Сколько лет уж прошло мне не вспомнить никак,



Как туда я попал, хоть и был не дурак?



Там коты поезда грабят в диких лесах,



Там от страха аж дрожь у тебя на устах.



Там ежи-коммунисты и робот-Колчак,



И весь ужас космических страшных атак.



Там мутанты живут, ненавидя людей,



Ибо всяк человек – в этом мире злодей!



Там буржуи бомбят с самолетов весь мир,



А в лесу притаился бандит-дезертир.



Там в колониях диких империй больших,



Человеческий глас от неволи затих.



Там раскинулась в даль диких мест красота,



Сотня диких зверей там совсем не одна.



Там кочевники страшны и нечисть сильна,



Нечисть в небе летает и в лесу есть она.



Черт живет здесь в подвале и в доме он есть,



Ждет, что ты отвернешься, тебя хочет съесть.



Там в холодных и страшных предгорных лесах,



Смерть на каждом углу, твоя жизнь на весах.



Злых ученых там полно и киборгов их,



И ресурсы магнатов идут здесь на них.



Там промышленность воет, моторы жужжат,



И завод там любой – на земле это ад.



А на каторгах дальних добыча идет,



Заключенных там жизнь в один миг пропадет.



По дорогам могучим идут поезда,



В них с тех шахт уже едет к заводам руда.



Там вагоны как дом – десять метров аж в ширь,



Самолет там летит, будто мышь нетопырь,



Танки там больше деревни любой,



Дирижабль несет эскадрилью с собой.



Опиум там продают в полцены,



А рабы, как товар, там уж очень ценны.



Там, в глуши очень дальней, дикари лишь живут,



Там для всех, кто придет, будет гробом приют.



За варванью на север выходят суда,



Я, товарищ, тебя отправляю туда!





Ну-с, теперь, когда вы имели удовольствие посмеяться, я, руководствуясь этическими, а более эстетическими мотивами, собираюсь вас заверить, что все это еще не все, с чем вам придется столкнуться, читая мою работу, во всяком случае, будь вы человек буржуазный, прошу вас, читайте дальше, ибо я искренне и наивно собираюсь выбивать из вас всю вашу буржуазность, так и знайте!



Глава 2.



Молодость Копатыча.



Копатыч родился в Миргороде, притом в семье небогатых помещиков, кои имели лишь квартиру в столице и поместье, которое было столь бедным, что отец работал, как вол, на двух работах: в юридической фирме и на должности экономиста у «Союза китайских предпринимателей и рабочих Миргорода». Так как отец работал по 14-18 часов в сутки, то все ранее воспитание Копатыча, а точнее его полное отсутствие, лежало на плечах матери, но все изменилось тогда, когда нашему герою исполнилось 12 лет, когда его и познакомили с Максимилианом Канторийским. Знакомство с последним произошло случайно, после того, как Максимилиан отправился за чаем в китайский квартал, где повстречал отца Копатыча, который помогал ему оформлять паспорт и создавать капитал в этой стране, тогда и зашел длинный разговор, который кончился тем, что Копатыч стал учеником Максимилиана. Учитель Копатыча имел следующие звания: доктор юридических наук, доктор исторических наук, доктор философских наук, кандидат географических наук, магистр физико-математических наук, доктор экономических и политических наук, кандидат литературоведческих наук, мастер спорта по скандинавской ходьбе, капитан инженерных войск Даконской империи, профессор Миргородского университета, профессор Лейбцигского университета, а также писатель. Учитель Копатыча родился в городе Валенсбург, который находился в юго-западной, самой дикой, части Сорской колонии, где он закончил школу, а после же поехал учится в метрополию – Даконь, где собственно отучился в университете, а позже был призван в армию, став к тому моменту оппозиционером. После возвращения с войны он поступил аспирантом в университет, где занялся долгим и кропотливым изучением всевозможных наук, что и привело к получению им многих своих званий, которые помогли ему найти работу помощника директора крупной компании, которая добывала медь, называлась она «Empire Cuprum». Затем, объехав со своим начальником многие страны, получив еще несколько званий, Максимилиан вернулся в родную колонию и начал бороться против метрополии, что не увенчалось успехом и привело к его поимке и бегству в Малинию, где он сразу получил звание профессора, а позже стал еще и депутатом местного парламента, свое же прозвище «Канторийский», он получил за то, что поселился в Канторской области республики. Учитель воспитал Копатыча таким же, каким был он сам, притом на это понадобилось всего лишь 4 года, ибо в 16 лет его ученик поступил на эзотерическое отделение философского института Миргородского университета, успешно окончив его в звании магистра в возрасте 21 года. Наш герой написал дипломную работу, которая имела такое вот название: «Аналитическое исследование об влиянии диких суккубов на здоровье мочеотделительной системы организма представителя среднего класса», притом эта работа вскоре стала примером хорошего диплома, которую ставили другим студентам в пример. Копатыч, еще учась в университете, нашел себе замечательный бизнес; найдя в диком лесу к северо-востоку от Миргорода залежи золота, он начал его нелегальную добычу. Он сумел нанять банду котов-воителей-анархо-синдикальстов, которые напали на поезд с рабами и отсоединили последний вагон, всех рабов угнали на его рудник, а вагон взорвали. От немыслимо тяжелых условий труда на той золотоносной речке, где рабочий день длился 14-18 часов, рабы умирали в огромных количествах, что заставляло красть и красть новых, обеспечивая котов, которые еще и охраняли рудник, деньгами и работой. Копатыч расширял производство, купил себе автомобиль, притом не местный, а американский, фирмы «Джиперс-криперс», модель S 600, как у крутых гангстеров, а потом и восстановил семейное поместье, но однажды все сорвалось. Какой-то мужик из ближайшей деревни решил выяснить, почему из леса круглые сутки доносятся дикие вопли и стоны, для чего и поехал в лес, но был пойман котами, которые его долго пытали и мучили, приговаривая что-то, вроде: [данный фрагмент запрещен цензурой] хотя мужик и был мордвин. После долгих мучений мужика привязали к дереву и подожгли его, но коты не знали, что это был прокурор, хотя им-то ничего не было, а по башке получил Копатыч, но не за прокурора, а за порчу лесных ресурсов. Копатыча хотели расстрелять, пока Максимилиан Канторийский не продемонстрировал свое юридическое искусство, положив во время заседания суда присяжных, которые хоть и были избраны из простого люда, но почему-то были одеты в цилиндры и фраки, 4000 марок судье на стол, что и спасло Копатыча. Однако бежать из страны Копатычу придется по совсем другим причинам: когда наш герой заканчивал институт, написав уже дипломную, но не защитив ее еще, то с ним произошел очень неприятный случай: он как раз защищал диплом, он обронил такие слова на защите:





Сионский миром правит капитал,



Ему продажные марионетки служат!



И те, кто раньше, в Ленина стрелял,



И те, кто все им созданное рушил!





Суть всего дела была в том, что в комиссии сидел известный префект, Александр Левит, который был ярый язычник и каннибал, который, несмотря на огромную начитанность, был очень подозрительным и раздражительным, ибо страдал маниакально-депрессивным синдромом, который решил, что Копатыч в этих словах обратился к нему, что и привело к судебному процессу, хотя диплом Копатыч и защитил. От суда наш герой отправился сначала в город Читальный вал, столицу Горной республики, куда бежали многие диссиденты из всех государств Малинии, но позже он выехал оттуда в Вольск, откуда и поехал на пассажирском судне «Клерамбо» в Тандурию, далекую тропическую страну, которая раньше принадлежала Малинии. Копатыч направился в самое сердце могучих, покрытых тропическим лесом, гор, туда, где он устроился работать управляющим на кофейные плантации, будучи хорошо образованным человеком. На тех горных плантациях процветало самое дикое рабство, которое было оправдано надобностью производить кофе для Блошарленской империи, которая подмяла под себя значительную часть континента. Копатыч жил в собственном доме, с садом и верандой, правда без слуг, вставая каждое утро в 5:00, выпивая кофе с опиумом, который растили на соседней плантации, и идя работать. Кофе он варил в огромной турке в своей пристроенный летней кухне и пил его на веранде, глядя на то, как огромное алое солнце поднимается из-за гор, напоминающих спины огромных слонов. Сначала из-за гор начинали появляться первые лучи, а после поднимался сам круг, освещая все вокруг, бросая свои струи яркого красно-желтого света на лесистые горы, пробивая пелену легкого, душного и сладкого от упавших на землю и гниющих там плодов, тумана, легкая пелена которого покрывала лес. Немыслимые переливы света гуляли между деревьями, тени и полутени граничили с яркими пятнами солнца, превращая весь сад в постоянно меняющийся калейдоскоп. Там, за горами, где солнце уже пролило свои краски на лес было светло, а там, где был океан, откуда Копатыч приехал к горам, была еще глухая ночь. Отсюда, с высоты гор было видно, как спят на западе деревни и города, состоящие из жалких убогих лачуг, а в дали, у самого горизонта, высятся древние башни столицы и шумит океан; сейчас рыбаки там начинают собираться в море, а там, на востоке, где наступил день, уже начинают трудиться рабы на других плантациях. Дует прохладный ветер с гор, в котором чувствуется весь холод далеких горных вершин, которые высятся в немыслимой дали, огромные, синие, будто небо и холодные, этот ветер несет прохладу от немыслимой влажности и жары, которая поднимается с заболоченных низин. Кругом слышно пение птиц и крики диких зверей, а в деревнях уже начинается подъем свободных крестьян и рабов, что идут собирать кофе, чай, опиум и перец, что дает просто разительный контраст с ночью, с ее дикими и страшными звуками. И вот теперь, когда гигантский шар полностью выплыл из марева, украсив собой небо, что уже изменило свой окрас, сначала с сине-фиолетового ночью, до желто-розового, будто попугай, на восходе, до лазурно-синего теперь, начался новый день. Теперь Копатыч начинал работать, а труд его, состоявший в оформлении различных документов, продолжался от 6 утра до 12, после чего следовал отдых до 4-5 часов, ибо стояла неимоверная жара, когда кожа обгорала даже через сорочку. В указанное время наш герой шел гулять по плантациям и лесу, возвращаясь только к 8 часам, после же он читал, пил кофе и ложился спать, но все равно засиживаясь до самого позднего вечера, глядя на небо, горы, океан и плантации, так прошли годы... Через некоторое время Копатыч заработал достаточно и решил вернуться домой, что и произвело многие его последующие приключения.



Глава 3.



Возвращение домой.



Копатыч ехал на поезде «Единая Россия» в Миргород, проезжая по дороге поля и леса, первые из которых были тут обширны и бескрайни, а вторые густы и мрачны, хотя, возможно на все это влияла погода. Купе было обычное, обитое дешевой искусственной кожей, холодной, как камень, даже несмотря на отопление, поэтому он подложил под себя плед, столик был деревянный, откидной, а окно имело лишь одну шелковую шторку. Было холодно и мрачно, за окном шел дождь и крупные его капли падали на стекло поезда, что и дало тот момент, когда Копатыч посмотрел в окно и подумал, о том, насколько тяжела судьба среднего класса в Миргороде, сердце у него так заболело за средний класс, что он решил, что должен создать партию, которая будет защищать права среднего класса, хотя партия – это слишком много, лучше союз, а назовет он его так; «Союз Фашиствующих Безбожников». За окном же тянулись мокрые леса, в которых постоянно проскакивали бесы и виднелись призраки, полупрозрачные женские силуэты, маня его к себе, а также угрюмые поля, по которым скакала невесть какая нечисть, заливаясь дьявольским хохотом, рядом с которыми стояли деревни из покосившихся домиков. Обычный русский пейзаж: лес, поля, деревни, свинцовое небо, ветер и дождь. В соседнем купе играла песня Высоцкого. Вот поезд встал на станции «Кантор», что вызвало в Копатыче ностальгию по учителю Максимилиану, побудившую его к выходу на станцию. Поезд ушел, а Копатыч отправился в дом своего учителя, через те самые поля, где скакала нечисть. Дорога, грязная, мокрая, превратившаяся в лужу, была пуста, только один мужик ехал на телеге по ней, везя домой товар с рынка. Копатыч прошел километра два, увидев наконец дом учителя: большую виллу, похожую на старые дома в Испании. Она имела дубовые ставни и двери, деревянные перекрытия, стены, покрытые штукатуркой, большую террасу, которую держали ионические колонны. Копатыч постучал и вошел, философ же встретил его абсолютно молча, не ведя никакого диалога, провел его к себе в дом, заперев дверь на засов. Он отвел его на вторй этаж, усадил за стол, на котором философ вскоре разместил воду, салат, хлеб и оливки, а сам уселся рядом, сказав:





- Копатыч, зачем же ты вернулся в это царство ужаса, где ныне нет ничего, кроме Голгофы честного человека, кроме адской червоточины вечных мытарств для истинного феноменологического духа, кроме вечной экспроприации и спекуляций ужасного чрева смерти, убивающего последнюю добрую нить во вселенной, где лишь изнемогающие и истекающие тела, убожеством своим не напоминающие людей, а скорее скотов низких и мерзостных, лишь живые мертвецы, посреди дневной ночи, вечного конца, который приводит их в ледяное пекло райского ада христианского объективизма, где проявляются все их лучшие пороки, какие только видали древние пророчества, написанные золотыми вилами на воде из нефти и крови, реки Орангутанг, что течет из близлежащих далеких гор, где в шахтах темных, будто Солнце, гибнет последняя свобода надежды рабства воли, для спасения нападающего льва, освещающего ойкумену своим урановым хвостом, где смыкаются все стихии, описанные древними словами современников, во освещение огнем Прометея священным, принесенным на землю для животных людей. Ну, Копатыч, как тебе мое искусство говорить туманно и путано, а? Я практиковался, публикуясь в газетах и учась по книгам самого Карла Менгера.





- Я помню, как ты меня обучал говорить туманно и путано, что помогло мне выиграть не один суд. – ответил Копатыч.





- Я хотел спросить о положении дел в нашем отечестве, во выяснения обстоятельств, необходимых мне для дела важного, как моя жизнь.





- Тогда пойдем в подвал... – заявил философ и повел Копатыча в подвал.





Подвал был огромный. Высота потолка в нем была 4 метра, притом держали верх огромные арки, в нишах между которыми стояли могучие греческие вазы, лежало оружие, мешки различных украшений и ящики с надписью «Hong Kong opium, Golden Lion company of Portsmouth».





- Здесь все мое! – сказал философ. – Ты знаешь, что я уже достаточно давно управляю здешней областью, посему решил организовать небольшой бизнес, необходимый для поддержки партизан-анархо-синдикалистов, которым я так сочувствую...





- Учитель, вы я вижу, подались в бандиты, что весьма похвально, наконец-то вы сами вновь занялись тем, чему меня учили столько лет. Я ведь помню ваши рассказы о бурной молодости и дружбе с Махно.





- Я хочу рассказать тебе одну притчу, которую я тебе рассказывал в детстве, но ты, вероятно, забыл ее. Один мужик пришел к богатому философу, который был даже богаче меня, дабы узнать секрет его богатства. Тот философ велел ему пройтись по замку, но приказал удерживать в руке ложку с маслом, так, чтоб оно не пролилось. После он спросил о том, видел ли красоту замка мужик, на что тот ответил: «Ну, конечно же, нет!». Тогда он отправил его ходить с ложкой масла еще раз, но не велел его сберегать. Мужик пролил все масло, зато рассмотрел всю красоту усадьбы. Тогда философ изрек: «Нужно уметь замечать все чудеса света, но при этом не забывать и про свои капельки масла в своей ложечке.». Этой мудрости меня научил один шизофреник из Бразилии, притом он имел все права и стать говорить об успехе, ибо был он великий мошенник и стал столь богатым и знаменитым, что все ему завидовали, кроме меня, его ученика...





- Учитель, зачем ты втираешь мне какую-то дичь? Я помню эту притчу во языцех.





- Тогда я думаю ты понял мой намек на то, что в этих вазах эфирное масло, а каждая из этих ваз стоит 10 000 марок.





- Ну и деньги, учитель... Как выросло масло в цене, вот когда я уезжал, то оно стоило всего лишь 1000 марок за вазу!





- Во всем виновата хунта: в росте цен и в моем обогащении равно. Эти ироды правят страной совсем неумно. Они запретили ввоз масла в страну, разорив многие и многие компании. Затем они запретили производство конопли, опия, кокаина, водки и других веществ в нашей стране. Затем они и иметь в домах оружие запретили, но вот воплотить этот запрет в жизнь смогли лишь в Миргороде. Они ввели налоги на бедность, оправдывая это тем, что бедным станет быть не выгодно, а посему все мигом разбогатеют. Они прекратили все социальные выплаты, оставив лишь суд, полицию и армию, следуя заветам учительницы, обеспечив перманентные выплаты себе самим. Хунта продала все наши ископаемые земли, а это значит, что свободной добычи теперь не будет. Всем теперь управляет и владеет компания «Chav and Jap company», которой правит Бао Кан, по прозвищу «хомяк», ибо он жирный, но это не порок его, а главное, что он китаец, а вот это уже порок.





- Во мне вновь обострилась классовая борьба. Тем более у меня душа болит за наш родимый средний класс, который мне столь мил. Пепел класса стучит в мое сердце. Я возглавлю борьбу среднего класса против гнета буржуазных отродий! Я создам «Союз Фашиствующих Безбожников»!





- Отлично, сын мой, но сперва тебе надо послушать новости.





Далее были новости по радио, в которых выступал сам Овальный батон, речь которого я тут приведу: «Господа, мы можем, ведь мы люди. <...> Вы не люди, а бараны <...> Кто мы? Разве мы не супер люди? Разве мы не атланты, держащие мир на плечах? Что будет с миром, если такие, как мы исчезнут? Кто вами будет управлять? <...> В нашем обществе каждый может быть тем, кто он есть. Нищий – нищим, а миллионер – миллионером! Почему мы должны с кем-то делится тем, что мы заработали на наших неимоверных талантах?! <...> Каждому свое, а мне – дорогу в Валгаллу, отбросы!».



Глава 4.



Перевозчик.



Копатыч занялся здесь весьма ценным, почти аристократическим занятием, ибо он подобные занятия ценил, будучи из бедной аристократической фамилии, до сути же самого занятия я скажу весьма прямо – контрабанда. Каждое утро он садился в машину, которая называлась «Молдаванин – 1.», которая службу свою начала в виде машины одного олигарха, после чего была продана его слуге и меняла затем хозяина три раза, затем, поменяв перед тем пару раз гражданство, она воевала несколько раз на стороне партизан и военных разных государств, после сего же, держалась в качестве грузового транспорта одним партизанским отрядом, пока не попала к местному фермеру, которому она пахала огород, в гараже которого она еще провела десяток лет, но уже не использовалась, после же ее купил философ, для перевозки спирта через границу, ибо машина была в очень даже хорошем состоянии. Каждодневные поездки Копатыча проходили через большой широколиственный лес, расположенный на стыке трех государств: Веснопольска, Бани и Миргорода. Оружие и цветной металл везти надо было из Веснопольска, куда все это привозили из других стран, а алкоголь, наркотики и масло из Бани, где все эти ценные товары и производились. Дорога до ближайшего города в Баньской республике достаточно длинная, всего в ней было 312 километров, а до ближайшего города в Веснопольском княжестве было всего 284 километра. Дороги проходили по немыслимой глуши; начинаясь в столице Канторской области, городе Кантор, они тянулись по бескрайним полям, между которыми попадались и деревни. Плотность населения и частота полей постепенно снижались и поле переходило в лес, который был весьма низким, редким, изрезанным дорогами и просеками, которые образовались после лесоповала, затем же лес кончался и снова было поле, в самом сердце которого стоял город Дубнич. За Дубничем располагался уже другой лес, внутри которого проходила граница. Это уже был действительно страшный лес, пересекавшийся оврагами и возвышенностями, залитый болотами, которые питались маленькими быстрыми реками и ручьями, заваленный сушняком, заселенный дикими зверьми и нечистой силой, по которому ни проехать, ни пройти было невозможно. Лишь одна дорога вела через этот страшный лес, по которой и надо было ехать Копатычу, на той дороге была развилка, которая разделяла пути, ведущие в Веснопольский город Комар и Баньский город Жидовин, соответственно. Поскольку лес был населен дикими кабанами, партизанами, демонами, лешими, разбойниками, Самарами Морган, а также другими интересными индивидуумами, то дорога по нему была всегда и веселой и, равно тому, опасной, особенно в ночную пору, когда вся эта братия вылезала из болот, трясин, оврагов и зарослей на дорогу, дабы увидеть людей и оказать  им любезную услугу. Копатыч возил замечательный голландский и английский джин, имевший характерный запах скипидара, который покупался за 10 пфеннингов за бутыль в Жидовине, а продавался за 40 пфеннингов в Дубниче и за 50 пфеннингов в Канторе, цена же его в Миргороде доходила до 2 марок за ту несчастную бутыль. Возил наш герой еще и виски, ром, коньяк, текилу, водку и прочие вкусности. Максимилиан Канторийский, будучи местным губернатором, сумел организовать неплохую сеть работы всего этого дела: алкоголь в ящиках покупали в Жидовине, затем Копатыч отвозил его в Дубнич, где на ящиках ставили печати «Сделано компанией «Chav and Jap company», под эгидой и чутким контролем правительства товарища Овального, во благое намерение Миргородской республики (c).», после чего ящики везли в Кантор, где их продавали ничего не подозревавшим бизнесменам, отвозившим их в другие части страны. Надо сказать отдельное слово про города: Кантор, Дубнич, Жидовин и Комар, которое будет весьма нелестным. Города Дубнич, Комар и Жидовин были обычными уездными городами, притом в худшем смысле этого слова, которые хуже деревни, где не было никаких особых заведений, исключением же в сем списке был Кантор. Кантор был городом губернским, куда более богатым, чем уездные, посему он смог обзавестись даже своим институтом, который был открыт еще тогда, когда Копатычу было мало лет, открыт он был на государственные деньги Максимилианом Канторийским, тогда еще главным комиссаром области по вопросам науки и пропаганды, назывался же он «Первый Канторский институт философии, лесного и сельского хозяйства».



Глава 5.



Копатыч в Веснопольске.



После месяца успешной работы на перевозе дешевого алкоголя, Копатыч был отправлен в командировку в город Веснопольск, где он уже знал, как ему дополнительно заработать денег. Пока же он ехал на поезде «Маркиз де Сад» по юго-западной ветке, направляясь к Веснопольску через бескрайние поля, этой волшебной страны. За окнами тянулись те самые поля опиумного мака, ржи, овса, сои, подсолнуха, кукурузы, конопли и других лакомств, а также стояли деревни, населенные рабами. В купе первого класса ехали, помимо Копатыча, двое подростков, относящихся к семьям средней буржуазии, а также какой-то слуга, похожий на собаку, которого звали Гризль. Когда подростки вышли покурить в тамбур, Гризль заявил:





- Ой, а не хотели бы вы встретиться с моим начальником, товарищем Чиревым?





- А кем вы ему приходитесь? – спросил Копатыч, делая умный вид денди.





- Я работаю в его газете для дураков! – гордо ответил Гризль.





- Да вы честный журналист – усмехнулся, а правильнее сказать, ухмыльнулсяКопатыч.





- Да-да, газета так и называется «Газета для дураков». А, я подумал, может мы выпьем...





Здоровый образ жизни в Миргороде и прилежащих государствах вели только заключенные на каторге, а также военные, кои должны были их охранять, хотя, возможно, еще рабы, но тут вопрос спорный, обычно, рабы отражали пороки господ, поскольку в погреб со жратвой и вином им доступ был, хотя можно было получить и плеть за такой доступ, но запасы проверялись не часто, обычно когда начиналась война. Вообще, надо признать, что главный порок у местных жителей был не в обжорстве, которое здесь могли позволить себе не все, а в курении. Притом далеко не только табака. После приезда в Веснопольск Копатыч и Гризль направились на виллу «Европа», где в гордом одиночестве обитал Чирев. Теперь я должен описать быт этого человека, который так напоминал мне борова, а точнее Наполеона. Каждый день он просыпался и предавался удовольствиям, притом удовольствиям столь извращенным, что не снилось и самому маркизу. Он ежедневно гулял по ресторанам, питаясь жирной и острой пищей, пресыщаясь ей, обжираясь до колик, а иногда и до потери сознания. Он отведал все вина и все блюда мира, потеряв от них всякое удовольствие. Он душился тысячами самых дорогих духов, которые привозили из Франции и Италии, заполняя их сладким, душным, как баня, запахом весь свой дом, так он пресыщался ароматом. Он держал тысячи экзотических животных, разодевал их в различные одежды, украшал их алмазами. Он заказывал самую лучшую мебель из красного и черного дерева, а также диваны из кожи слона. Он заставил все свои дубовые шкафы и стеллажи из карельской березы томами Оскара Уальда, Ирвина Уэлша, Эмиля Золя и других авторов, творивших тогда, когда Запад, еще недавно столь великий и славный, шел к упадку, тома же эти были выполнены на тончайшем пергаменте, сделанном по старинным технологиям, а краска, которую готовили по рецептам Гутенберга, блестела, как бронза, переплеты же выполнялись из самых изысканных материалов. У него было много самых дорогих машин, на которых он любил разъезжать по трассе, наслаждаясь их силой и скоростью. Каждый день он играл в казино, проигрывая миллионы, а потом приходил домой и устраивал оргии, на которые привозили лучший в мире опиум для богачей. Все на тех оргиях летело вверх дном, и те животные, и мебель, и люди [данный фрагмент запрещен цензурой] Только вот все эти времена прошли, а сейчас этот человек не имел ничего общего с тем, о ком я сейчас говорил свою речь. Это был тихий старик, похожий на старого тролля, по дому которого бегали негры, ублажая любой его каприз, хотя многие прихоти давно были уже позади, ибо старость совсем не так радостна, как хочется иногда думать, теперь же все команды сводились к подаче лекарств, подушек, костылей и прочего. Он ел лист салата, неторопливо пережевывая его, ведя при этом диалог:





- Как это грустно, мой друг, что чем больше мы имеем удовольствий, тем меньше мы их имеем, ибо как не пытался я взять от жизни все, я потерял все, что имел, а именно молодость, которая и есть величайшая из драгоценностей. Болезни забрали ее в 35 лет, а сейчас мне уже 42, они забрали ее, не дав усладить и половины всех желаний, хотя болезни принесли одни лишь мучения, подаренные мне бессовестной Венерой и проклятым Либером.





Далее он поведал Копатычу секрет своего обогащения, для чего отвел его в камеру пыток, где, находясь среди блестящих в свете фонаря скальпелей, сказал:





- Я долго никому не говорил о методе своего обогащения. Мой отец, перебравшись сюда после Угольных войн из Лондона, торговал в Вольске телефонными аппаратами, я же рос в атмосфере достатка, с самого детства предаваясь удовольствиям. Позже я придумал хитрую аферу, а точнее, узнал о ней от одного старого француза, торговавшего шагреневой кожей. Я, открыв туристическую фирму, обещал людям отправить их на курорт навсегда, если они отдадут мне все свое имущество и подпишут контракт. На самом деле я заставлял их подписать контракт о найме на вахтовую службу, проходившую на рудниках, где-то в горах Оринского княжества, притом контракт был на 10 лет, без всякого права на его расторжение, затем я начал давать подписывать контракт на работу в деревнях наших феодалов, на тех же условиях, что и предыдущий. Государство, которому принадлежали многие земли и шахты, хозяева частных шахт и помещики платили мне огромные деньги, ибо никто не желал добровольно наниматься на столь трудные работы, а страну в то время постигли восстания рабов, что привело к голоду, а позже и к эпидемиям, что стало причиной к сокращению числа рабов. Я разбогател, но потом вынужден был бежать, ибо правительство сменилось, кризис прошел, а на меня свалили все неприятности, объявив мошенником, что злейшая клевета. Я вложил все деньги в местную недвижимость, газеты, пароходы, шахты и прочее, после же предавался кутьям в течение десяти лет, а после одумался и решил оставить богатства сыну. Копатыч еще побеседовал с господином Чиревым, а позже и поехал в город, для пробы методов уважаемого человека в бизнесе, что в переводе с итальянского значит: «искусство Кота Базилио». Копатыч в тот же день зарегистрировал контору, которая носила весьма гордое название, а именно «Casa Nostra», что в переводе с итальянского обозначала что-то такое, чем занимался Копатыч перевозя алкоголь, а также то, чем обычно занимаются итальянские эмигранты в США, наподобие Карла Понци, к примеру. Люди, а в особенности клерки из ближайших офисов стали толпами валить в контору Копатыча, многие же из них, еще успевая рассказать всем знакомым о подобном деле, успевали продать, если не все вещи, то многие. В офисе толпился народ, который нес красивые купюры красного цвета по 100 марок, на которых был изображен Батька Махно, держащий в руке нагайку, стоящий на тачанке с пулеметом, на фоне полей и была надпись: «Waffen macht frei», а также, надо сказать, еще более приятные на вид купюры зеленого цвета, где были портреты Бакунина и Прудона, которые находились справа и слева от изображения карты Конфедеративных Штатов Америки, внизу же красовалась надпись: «Durch die Sklaverei zur Freiheit.», что же касалось обратной стороны купюр, то на обоих была надпись: «100/200 Marken. Gedruckt von der Nationalbank der Republik Mirgorod.». Также, некоторые особо одаренные богатством и обделенные умом, несли купюры синего цвета, с портретом Айн Рэнд в левом верхнем углу, под которым была статуя Атланта, находящаяся перед центром Рокфеллера в Нью-Йорке, далее располагалась панорама Уолл Стрит, постепенно теряющая четкость к середине купюры, но потом изображение обретало ее заново, только во второй части купюры была панорама Освенцима. Надпись там была самая красноречивая: «Die Arbeiter mussen im Freuer verbrenner, fur unser Leben.». Что деньги бывают злыми тут знали все, хотя тут это было в буквальном смысле. Надо сказать, что в Веснопольске никто не пользовался местной валютой, предпочитая более устойчивую валюту Миргорода, хотя и тут начали переходить на Вольский доллар, после того, как в Миргороде к власти пришла либеральная хунта и марка Миргорода начала падать, хотя клеркам делать было нечего, ибо зарплату платили по-старому, а менять было выгодно лишь крупные суммы, ибо комиссия тут составляла до 30% суммы, хотя Копатычу эти бумажки тоже были не особенно нужны. Через неделю фирма оформила уже целых 11 234 контракта, заработав при этом более 56 000 000 марок, что было немыслимой суммой, ибо средняя зарплата гражданина Веснопольска в месяц была ровна 120 марокам. Уже на следующий день, после открытия компании, в Веснопольск потекли люди из самых отдаленных городов республики, а потом и из соседних государств. Однако, оказавшись хитрым бизнесменом, который не проспал лекции по экономике в университете, Копатыч выдумал такие схемы, что не снились и самому Мавроди. Он создал компанию «Скидки», которая продавала товары по сниженным ценам, но надо было заплатить вперед деньги, ибо товар был еще в пути. Как вы понимаете, никаких товаров не было, а деньги отправлялись на счет в National Bank of the Read Wall city, что находился в городе Читальный Вал, столице Горной республики, куда обычно бежали диссиденты и куда утекали капиталы. Через неделю работы, которой, по словам Копатыча, было невпроворот, компания арендовала здание мэрии, для более удобной работы, наняв к себе еще около 300 клерков, для которых было поставлено условие: хочешь работать у нас – вложи свое имущество в компанию «Скидки». Далее Копатыч и вовсе организовал мошеннический синдикат, объединявший компании «Casa Nostra», «Скидки» и новые мошеннические фирмы, которые я не собираюсь перечислять тут, под названием «Ayn Rand and Basil-cat company», который занимался всеми видами мошенничества. Везде висели плакаты, где был нарисован сытый и довольный клерк, который говорит: «Я вкладываю деньги в «Ayn Rand and Basil-cat company» и вполне доволен!». Вся эта истерия с компанией дошла, по прошествии трех недель до самого Овального батона. Батон в тот момент дремал в саду, в окружении дам самого вольного поведения, собственно он всегда был окружен куртизанками, коих тут были сотни, каждая из которых получала пожизненную пенсию от 1000 до 50 000  марок в месяц, которую она могла передать своим детям, каждый из которых имел право на такую же сумму, а они могли передавать их по наследству вечно. Овальный пил столетний коньяк, полеживая в гамаке, слушал приятную музыку, будучи в одних трусах «Семейные», посему он мог представит свое тело, с каждым годом все более напоминавшее тело Геринга, куртизанкам на любование. В этот момент к нему ворвалась сама Латынина, которая вчера возвратилась из четырехмесячного отпуска, проведенного на острове Руянский, в новом поместье Артемия Круглова, хозяина одной авангардистской студии, которая обслуживала интересы хунты. Был он заядлый алкоголик, выпивавший по две бутылки водки в день, а в эти четыре месяца, ни он, ни она, ни сотни других гостей, никак не трезвели, выпив и сожрав девять сухогрузов продуктов, которые получили от государства бесплатно. Латынина завопила:



- Урод проклятый, жирный свин, вставай немедленно! Я должна объявить тебе важнейшую и худшую из новостей, какие только были до того, ибо инфляция, безработица и спад экономики меркнут, пред тем, о чем я тебе скажу.





- Что? Рабочие недовольны? Всех расстрелять! – Овальный вышел из полудремы, слегка поднялся, а позже снова рухнул в сон.





- Идиот? Слава богам, что рабочие еще не восстали, но тут проблема еще важнее, ибо наша компания «Chav and Jap company» может разориться, а это грозит нам более любой революции.





- Что? – Овальный немедленно проснулся и вскочил с гамака, разлив драгоценный коньяк. – Немедленно  говори, что случилось.





Латынина заговорила: «Мы еще недавно не могли предположить такое, но сегодня это уже реальность. Объявилась компания, которая раздает всем льготные кредиты, торгует по ценам, ниже рыночных, производит лучшие в мире автомобили, а также много чего еще. Ее хозяин остается неизвестным, но ее генеральный директор – это товарищ Леньцов, ваш бывший одноклассник. Что прикажите делать с этими уродами, ведь они разоряют нашу компанию.» батон подумал минут пять, или же Латыниной показалось, что он о чем-то подумал, но он ответил так: «Пусть себе обогащаются за чужой счет, сколько влезет, нам же я предлагаю купить побольше их акций, процентов этак 40, чтоб мы могли их контролировать, имея при том неплохой доход в виде ренты.». На том и порешили.



Глава 6.



Атлант расслабил брюхо.



Тут я поведу речь про кризис, который начался в Малинии, едва те самые 40% акций попали в руки Овального. Кризис, как это обычно и бывает, начался с обычного дня на биржах. Брокер, маклер и мошенник, по имени Иван Жыров, направлялся, как это обычно было каждый день, в здание биржи, выполненное в стиле неоклассицизма, более 150 лет назад. В небе светило солнце, хотя было еще достаточно прохладно, ибо было утро, люди торопились к себе на работу, а на бирже еще было не так много людей, чтобы там становилось нечем дышать. Акции компании Копатыча упали, но всего лишь на 43 пфеннинга, что маклера не насторожило, однако после утреннего кофе, а именно часов в 12, акции упали уже на 5 марок, что начало вызывать беспокойство, но еще не критичное, а после обеда акции потеряли в цене еще 11 марок, что начинало вызывать волнения. Еще вечером цены были на пике, а именно 768.91 марок за акцию, что было весьма неплохо, ибо акции «Chav and Jap company» стоили в тот момент только 35.67 марок. Все шептались по углам биржи, говоря о том, что нужно акции продавать, что, само собой плохо действовало на маклера, однако вечером курс акций выровнялся на отметке в 762.51 марок, что немного успокоило маклера. Жырову позвонили по телефону в 3 часа ночи, сказав ему это: «Товарищ Жыров, мы разорены, акции «Chav and Jap company» стоят сейчас 1.27 марок за акцию, продолжая падать!». Далее еще говорили, что акции компании Копатыча упали до цены в 132.47 марок, также продолжая падать, но маклер уже никого не слышал, ибо это было полное его разорение, так как, следуя совету друга из Вольска, он вложил все свои сбережения, 24 000 марок, в акции «Chav and Jap company», а еще он взял кредит в 12 500 марок, вложив их в компанию Копатыча, что уже окончательно уничтожало его, ибо в залог кредиторы потребовали его поместье, квартиру и машину. На следующий день маклер рыдал на своем рабочем месте, ибо акции  компании Копатыча упали до 0.45 марок, никак не желая расти, что было последней каплей для его больного мозга. Маклер застрелился в своем кабинете, тело же его было обнаружено в тот момент, когда ему хотели сообщить, что он уволен, а биржа закрыта. Вы спросите меня, где же был Копатыч в этот момент, на что я могу ответить, что он еще ночью уехал из Веснопольска на полуторке, которая должна была перевезти его капитал в Кантор через границу. Ночь была прохладная, неспокойная, Копатыч стоял на самой окраине городе, где обычно разгружались грузовики с картофелем и прочими сельскохозяйственными товарами, но сейчас грузили не мешки картофеля, а мешки и ящики золота, серебра, платины, палладия, ювелирных изделий, драгоценных камней и сакорских марок, которые считались самой надежной валютой мира. За одну эту ночь грузовик с имуществом на сумму 30 000 000 миргородских марок, если считать их  по старому курсу, перевез Копатыча с деньгами на территорию республики Миргород. Большая часть всех, заработанных сравнительно честным путем, денег погибла навсегда, ибо National bank of the Read Wall city забрал все вклады себе, а огромная часть имущества, вложенная в земли, дома, заводы и прочее, осталась навеки в Веснопольском государстве, что же касается еще огромной части денег, а именно около 200 000 000 миргородских марок, вложенных в драгоценные камни и металлы, а также сакорскую валюту, то ее полуторка увезти не смогла, поэтому эти богатства так и продолжали лежать, спрятанные в подвале особняка Леньцова, о котором я тоже должен сказать пару слов. Леньцов не боялся хранить миллионы под своим домом, ибо надеялся на надежность компании, а она разорилась, что привело к аресту Леньцова. Местный правитель, – князь Дундук, отрекся от престола, поскольку казна была разорена, ибо он вложил ее всю в акции Копатыча. В Веснопольске началась гражданская война, ибо изъятый из экономики 1 000 000 000 марок, никто не собирался вернуть вкладчикам. Копатыч находился в доме Максимилиана Канторийского уже вечером, где он, сидя в кресле попивал опиумную настойку, закусывая шашлыком. Деньги надежно были спрятаны в подвале, а Копатычу предстояло ехать завтра же в Миргород, где ему надо было организовать подполье.



Глава 7.



Миргород – город контрастов/свиней.



Как бы не звучали мои слова тривиально, глупо, наивно и неверно, но Миргород был городом контрастов, что просто не могло не заслужить внимания нашего пера. За городом находились огромные холмы, покрытые полями и лесами, на которых стояли грозные бастионы, с которых, в случае войны, велась оборона, а если их занимал враг, то нападение. Окраины города представляли из себя огромное количество деревень и прочих поселений, которые перемежались с садами и огородами, опоясывая город прочным кольцом. За ними тянулись бедные городские кварталы, застроенные домами по 2-3 этажа, с грунтовыми дорогами и дворами-колодцами, которые также перемежались, но уже участками леса, которые здесь именовали парками. Далее шли районы, занятые мелкобуржуазными домами в 5 этажей с просторными проспектами, мощенными камнем, и дворами, засаженными деревьями. За ними шли дома центра города, где селились богачи в своих особняках, а также располагались официальные представительства. По улицам города бродили свиньи, коих тут было количество совершенно неизвестное. Миргород называли городом свиней и людей, хотя эти слова здесь были взаимозаменяемы. Надо признать, что та планировка, которую я описал выше не была реальной, но ее упорно пытались поддерживать, ибо на самом деле, завод по сжиганию мусора мог располагаться за задним двором усадьбы миллионера, богатая квартира в центре могла иметь вид на пустырь, свиньи могли лежать у порога мэрии, а сельскохозяйственный рынок соседствовать с роскошным отелем, рядом с которым был еще и лес. Улицы города петляли так, что запутаться в них было не просто, а очень просто, а никакой проезд по ним иногда был невозможен, так как ширина некоторых из них была около одного метра. На самой окраине города, там, где среди лесистых оврагов и пустырей стоят дома городской голытьбы, или же пустоши с оврагами лежат среди домов, находился китайский квартал. Это было гетто, окруженное высокой стеной, за которой жили китайцы, как богатые, так и бедные, но это продолжалось только до прихода к власти Овального с китайской компанией «Chav and Jap company», когда все китайцы переехали в исторический центр, ибо теперь стало можно. Старый квартал был ныне населен всякого рода людьми, коих в англицком наречии называют не иначе, как queer. Там Копатыч и решил поселится, что было бы правильным решением, ибо денег было только на батон и такси. В течение всей войны в городе регулярно проходили китайские погромы, которые поставили крест на жизни квартала, к тому же окраины города были сильно повреждены канонадой. Пока Копатыч добирался на такси от вокзала до квартала в машине играла песня:





[данный фрагмент запрещен цензурой]





В машине было тепло и мягко, за окном шел дождь, а в автомобиле ты чувствуешь себя в безопасности, как кот в теплом подвале, когда на улице холодно. Можно спокойно наблюдать, как тысячи клерков бегут по улицам к себе домой, поскорее согреться и отдохнуть.



Копатыч доехал до квартала, когда уже совсем стемнело, а над городом зажглись тысячи огней. Он вышел из машины и направился в самый центр пустующего квартала. Копатыч решил поселится в доме одного китайского богача, торговца опием. Дом был частично разрушен, но внутри горел свет. Как окажется позже, там жили такие персоналии: солдат-доброволец из Козлодрынского княжества, который пришел поддержать белогвардейцев, да один выжил из всей армии, не имея шанса на возвращение домой, колдун-ученый, который был отправлен в концлагерь за коммунистические взгляды, а потом бежал оттуда, слуга того китайского богача, которому раньше принадлежал дом, студент-анархист, который был из Рекоторска. Копатыча приняли очень хорошо: сразу налили колумбийский кофе, который недобросовестные торговцы, исходя из экономии, явно разбавили цикорием, корой дуба, тертыми желудями и песком, а потом товарищи начали разговор.





- Вы вот из Веснопольска приехали, - начинал солдат. – так вы представить себе не можете, какой, право, ад у нас начался, как приперся этот Овальный.





- Ой, да что вы говорите, - парировал Копатыч. – я знаю, что есть ад, это когда к власти приходят воинствующие хипстеры, с окраской притом либеральной.





- Так они у нас давно во власти, - вставил свое слово студент. - конституционными демократами именуются.





Далее весь их разговор перешел в самую обычную бытовую философию.



Глава 8.



Дом.



На следующий день произошло то, что, никак не напрягав главного героя до того, теперь его обеспокоило, что, несомненно, было вызвано тем, что он узнал от своих сожителей о смертной казни, установленной теперь за отсутствие главного документа. Копатыч потерял свой паспорт на вокзале, однако он знал, как жить и без него, ибо проживал в других странах по много лет, не имея никаких документов, или имея поддельные. Паспорт у него все равно был просроченный, ибо менял он его еще до отъезда в Тандурию. Герой решил не выбираться за пределы разрушенного квартала, куда теперь боялась заезжать даже сама полиция. Паспорта здесь выглядели так: книжечка красного цвета с гербом того правительства, которое находится у власти, внутри же паспортные данные, а затем идут 30 страниц для всяческих заметок. Многие документы, вроде денег, паспортов, дипломов, рабочих книжек, монет, дорожных билетов, счетов, биржевых акций, почтовых и торговых марок, талонов на продукты, а также многих других, менялись тут с той же скоростью, с какой менялось правительство, что объяснит читателю, почему атлант, держащий мир на плечах, находился на паспорте последнего образца. Утром Копатыч встал, как всегда в 5:00 и пошел пить кофе. За окном была унылая и мрачная погода, лил дождь и было холодно, небо было низкое, мрачное, свинцовое, а весь остальной мир был таким некрасивым, что не хотелось смотреть в окно. Жизнь дома была странной и малопонятной, ибо все проходило так, будто все это какой-то театр абсурда. Периодически здесь появлялись новые обитатели; они просто приходили и селились в огромных комнатах дома, никого не спрашивая, потом бесследно исчезали. Многие из них превращались в слабых и жалких людей, а затем и вовсе становились тенями, обитавшими в темных казематах. Только все это было до такой степени медленно, что никто не замечал. По огромным залам здесь бродили вурдалаки, а в некоторых комнатах время навсегда остановилось на одном дне, что-бы там ни меняли, там ничего не менялось, а если из окна такой комнаты выбраться на улицу, то можно попасть в другое время, другие же комнаты, то исчезали, то появлялись. В доме было три этажа снаружи, но внутри была лестница еще на несколько пролетов, правда на четвертый и пятый этажи никто не ходил, после того, как туда поднялся один человек, который уже много лет воет с этих призрачных этажей, что дорогу назад найти не может, а в доме, на самом деле, всего 50 этажей. Тут не замечалась разница дня и ночи, а люди всегда ходили угрюмыми, хотя это касалось всего этого мрачного квартала, который стоял на том самом месте, где раньше было кладбище, на котором хоронили героев, которое потом было заброшено, а из-за нахождения в низине, превратилось в болото. По ночам тут выла нечисть, которая гуляла по улицам и стучала в окна людей, скреблась в них, а иногда заходила в дом, дабы просто постоять рядом с человеком, а возможно и поговорить. В тот момент встал колдун-коммунист. Он подошел к Копатычу, закурил опиумную трубку и заговорил: «Был раньше один архитектор, да какой то был архитектор! Он мог почти все, но вот талант свой он решил употребить не туда, куда нужно. Он вознамерился возвести небоскреб для одного богача, который ему щедро заплатил. Здание уже было почти готово, когда архитектору заявили, что он будет работать в команде архитекторов, которая справиться лучше. Он так обиделся, что закричал: «Подлые посредственности, которые ничего не могут! Я – гений!». В итоге он решил взорвать здание, но у него не вышло, ибо не было даже одного помощника... Его повесили на том самом здании, в назидание другим.».





- Зачем ты мне поведал об этом деле? – спросил Копатыч, глядя в кофе.





- Потому, что я вспомнил эту историю про то, как важно работать в команде... – ответил колдун. – Был еще когда-то один художник, смешной человек, который говорил, что он мастер и личность, а все остальные скотины... Говорил он так, пока не изобрели фотографию, что его разорило и он умер в нищете.





- Хорошая история. – промолвил Копатыч, глядя в окно.





В этом доме Копатыч потерял счет времени, что вгоняло его в ужасную депрессию, которая никак не отступала. В своем дневнике он написал: «Вся жизнь потеряла для меня цену! Я не могу более иметь счастье быть тем, кто я есть. Я понимаю, что над нашей страной нависла реакция, которая нас уничтожит. Мне стало противно смотреть на людей, везде мерещатся какие-то уродцы. Теперь я людей презираю, а еще меня злит этот вечный дождь, который никак не стихает... Так мне скучно, что не хочется жить.». После долгих разговоров с жильцами дома, Копатыч рыдал, как и все. Рыдал он от полнейшей несправедливости и безысходности жизни, которая выкинула их, уважаемых ранее людей, сюда, в руины. Жители этого дома боялись из квартала выходить, ибо тех, кто денег не имеет, теперь хватали и сажали в концлагеря. Старого колдуна избил офицер «Золотой гвардии», которая защищала либеральную хунту, а набирали эту гвардию из самых злобных разбойников и маньяков. Колдун всего лишь прошел мимо офицера, а  тот начал его прикладом бить, за то, что ходит слишком близко к начальству, а потом еще и собакой обозвал. Через месяц Копатыч съехал, прихватив с собой портрет Дориана Грея, огромную картину, на которой был изображен безобразный мужчина, похожий на президента Овального. Покидая огромный и мрачный дом, который так и отдавал унынием, которое особенно подогревалось его огромным видом, Копатыч утвердился на одной мысли, которая уже много лет не давала ему покоя: «Все беды человечества идут от работы, ибо работают только рабы, а посему всякая работа – это временное рабство, которое надо искоренить, труд – это же не работа, а производство блага ради получения эстетического удовольствия.» - с такими мыслями Копатыч пошел делать революцию. Пока же он брел по огромным проспектам, над которыми висел душный, жаркий туман, который заковывал весь город, особенно оседая в парках и творя везде ту странную атмосферу, когда предметы видны не совсем хорошо, а дышать тяжело, что создает ощущение какого-то странного сна, а точнее кошмара, ибо на улицах в такую погоду обыкновенно нет никого, что напоминает городок Тихий Холм, про который ходят мрачные легенды, Копатыч сочинил такие стихи:





Всяк человек, с законами согласно,



Лишен от роду вольностей и прав,



И верить в волю было бы напрасно,



Природные законы не поправ.



Не правишь ты своей судьбою,



А обстоятельства блюдут ее,



Никак не можешь справиться с собою,



Поскольку воля – явно не твое!



Ты как корабль, жалкий и убогий,



Несешься в диком шторме суеты,



Детерминизм тобою правит строгий,



Пред ним склоняешь голову и ты.



Детерминизма суд не очень честный,



Лапласа демон правит им в аду,



И приговор выносит он нелестный,



Как я родился, так и пропаду.





Так начинался новый виток жизни нашего героя и всего человечества, по крайней мере, в той стране, где жил наш герой.



Глава 9.



Мелкобуржуазная партия республики Миргород.



Несмотря на очевидные промахи и неудачи, Копатычу удалось таки вступить туда, где открыты все дороги идиотам и демагогам – в мелкобуржуазную партию республики Миргород, что собиралась в одном трактире, который по беспечности властей и сердобольности богов гордо именовал себя рестораном. Там, для питья пива и обсуждения своих мещанских проблем, коих добавил приход хунты к власти, собирались всевозможные мелкие буржуа – лавочники, клерки, мелкие чиновники, правил же всем этим сборищем адвокатишка, что не сумел закончить юридическое училище краткого курса. Наш герой, что совершенно неудивительно, был самым образованным человеком в партии, ибо он был ясновидец, заряжал воду и пиво, колдовал, вызывал духов, пел псалмы, а еще он знал квантовую физику, что быстро привело его к вершинам власти в партии. Вот одна из его речей, в коей он обличает хунту, бросаясь на нее с могучим оружием критики: «Ранее каждый из нас имел изобилие, ибо в стране были социальные гарантии, но, известно, что народы нашей республики устраивают войны цивилизованные, что есть гражданские, без всякого повода и подобное дело у нас не редкость. Так и в тот раз; рассорились олигархи Марк Порций Левит, что был из раввинской фамилии, притом с примесью негуса Абиссинии и китайских купцов, и Альберт Гай Антоник, что был из рода романского и ярый был сторонник свободной любви и вольной жизни. Они рассорились, а в республиках наших отношение к пожарной безопасности дурное и негодное; на улицах стоят бочки с бензином кругом, в домах тротил с напалмом хранятся, проводка электрическая ужасна, дома деревянны, освещение на улицах газовое, а трубы их ржавые, посему при столкновении двух частных армий этих достопочтенных главных буржуа, город сгорел дотла. Но главная ли была то беда, если сразу после этого на государство устремились дикие орды кочевников из степи, что захватили тысячи рабов и уничтожили около полусотни местечек и прочих селений иных народностей, что, тем не менее, не было самым страшным, если бы не падеж скота в горных районах, что, совместно с засухой и набегами на юге и полчищами саранчи в центре страны, привел все государство на край гибели, вызвав восстание нечистой силы и рабов во многих местах. Тогда на наши славные территории вторглись иностранные войска, что заняли даже столицу, но через год восстание горожан их изгнало из города, а позже и из страны, что и привело к борьбе за власть в стране, а позже и победе хунты. Проклятая либеральная хунта, что поклоняется Хайеку, что, как говорят ныне все Чаплины, Карлины и Петросяны, обхаял нашу страну, да пусть будет свергнута диктатура тупого, будто чурбан, юриста Овального батона, что обещал искоренить коррупцию, хотя до войны и воровал лес с лесопилки и спирт с завода, за что и был выдран публично, ибо он с хунтой лишь усилил все худшее в нашей стране, затоптав все лучшее. Долой диктатуру!». Копатыч нападал с критикой не только на батона, но и на всю хунту, притом особенно доставалось жирному, будто жирный свин, Просвиненфюреру, что был министром пропаганды, только похожим не на Геббельса, а на Геринга, ибо на нем также неплохо смотрелись все его ордена, что покрыли и спину, и грудь, и брюхо, и штаны, а также шляпу и ботинки. Был еще такой принц Лимон, противный старый урод, что возглавлял «Золотую гвардию» - сборище головорезов хунты, набранное из крестьян-кулаков, что воевало «За Бога и короля» во время войны, а теперь превратилось в карательную полицию, хватающую всех подряд и вешающую их на столбах в центре города средь бела дня. В стране было три разрешенные партии, что давало немыслимую демократию, а остальные же партии, видимо, за ненадобностью, были запрещены под страхом смерти; первая партия называлась «Против прогресса» - ею управлял сам Овальный; вторая именовалась «Только погром» - ей командовал Просвиненфюрер; третья же партия называлась «Nuts Balls» - и ей управлял принц Лимон. Копатыч управлял мелкобуржуазной партией давно, но он, хотя и придя к выводу о революционной роли мещанства в жизни общества и его априорной прогрессивности, решил, что нужно что-то посерьезнее, чем сборище пьяных ноющих клерков в трактире, что и привело его к основанию «Союза Фашиствующих Безбожников».



Глава 10.



Триумвират и союз.



В один из тех теплых летних дней, в кои Солнце светит не столь жарко, дабы устраивать импровизированную плавильную печь из каменного дома, но не столь слабо, дабы давать лишь свет, что по теплу равен северному сиянию, Копатыч сидел с раннего утра в трактире и писал статью для журнала «Миргородский вестник оппозиции», что был запрещен и потому издавался за границей – в Козлодрынске. Было примерно двенадцать часов утра, свет солнца падал на стол, где лежала тетрадь, ручка и стояла чашка кофе с опиумом, а за соседним столиком началось сначала непонятное, но затем все более отчетливое шевеление.





- Вот ты представляешь, что я учился в институте шесть лет, потом работал два года на заводе, создал таки эту ракету, что получила название Фау-2, ибо номер один был уже занят другой ракетой, а этот недостойный присвоил мое творение! Будь проклят всеми богами и бесами, а потом съеден свиньями этот Маскит! – болтал какой-то еж.





- Ваши проблемы, коллега, не идут ни в какое сравнение с моими; ныне стало совсем тягостно совмещать семью, работу журналиста и содержание притона, словом, работаю от зари до зари, даже в ресторан зашел за подержанной бочкой, что мне обещали продать тут, а все это я делаю без документов... – отвечал ему баран шепотом.





Наши герои могли бы еще многое обсудить, ибо на их столе стоял почти полный чайник чая, что был перемешан с опиумом, но, видимо, не судьба им была закончить этот разговор в одиночестве, ибо Копатыч вмешался в разговор немедленно, что и привело к созданию триумвирата этих трех, кой будет управлять большей частью мира. Ежик рассказал, что он из Германии, где учился на дипломированного инженера, а после работал на заводе, где создал ракету Фау-2, но злобный Маскит присвоил это достижение себе, а судья отказался возвращать патент Ежику, осудив его и выслав из страны, потому, что Маскит был очень богат и купил судью с потрохами. Бараш, а именно так звали этого барана, был поэт из Нижнего, а происходил он из очень богатой семьи купца, что продавал рабов, сахар, чай, опиум и прочие полезные товары, имея при себе даже два сахарных завода, но герой наш был выгнан из отчего дома за любовь к дочке бедного дворянина Ивана Засулицкого (Ivan Zasulitsky), Анне, которую он звал Нюша, а позже его и вовсе выгнали из города, но, на этот раз власти, за то, что он организовал «Союз сторонников переименования Нижнего Новгорода в Горький». Ежик не очень расстроился от того, что патент отняли, а поехал работать на далекий северный остров Ежиный, что принадлежал в прошлом веке Даконской империи, но там к власти пришел диктатор, который сказал: «Так как евреи, цыгане и ежи людьми не являются, они должны быть лишены гражданства и имущества!», что привело сначала к бегству всех евреев, потом цыган, а потом и ежиков. Бараш же долго скитался со своей Нюшей, преподавав даже некоторое время в Читальном вале, столице Горной республики, но потом бежал оттуда в Малинию, где занялся ресторанным бизнесом – открыл первую нелегальную курильню, а полгода назад перебрался в Миргород, поселившись в сгоревшем и заброшенном особняке, что как то выдержал пожар, гражданскую войну, интервенцию и власть хунты. Наш герой занимался делом не совсем легальным, а именно, варил водку, делал из нее настойки, продавал опиум, кофе, чай, не платя притом ни пфеннинга в казну, нарушая сухой закон и закон о монополии «Chav and Jap company» на товары из дальних стран, а еще и иммиграционное законодательство, находясь тут без всяких документов, умудряясь публиковаться в оппозиционных журналах, где писал памфлеты на хунту, посему наш герой опасался за свою жизнь, ибо уже совершил преступлений на пять смертных казней минимум. Наши герои и стали теми, кто организовал «Союз Фашиствующих Безбожников», а пока наши подопечные договорились встретится в притоне Бараша, который назывался «Лисья Стая Радости Эльфов» и имел вывеску в виде портрета Егора Гайдара. Притон, будучи расположенным в старом особняке, что весь зарос дикой травой от запустения, вызывал мрачные ассоциации, кои подогревались и внутренней атмосферой дома, ибо многое тут еще напоминало старинных хозяев, что покинули этот дом незадолго до той самой стычки армий олигархов. В самом углу лежал поломанный и разодранный диван двухсотлетней давности, что ранее был отделан слоновой костью, ободранной Барашем для продажи. На нем в былые времена собирались молодые девушки из аристократических фамилий и на нем сидели богачи, играя в покер на миллионные суммы; хотя диван тут был не один такой – тут таким было все. Бараш, разумеется, в целях безопасности, видимо, жил не тут, а в двух кварталах отсюда, снимая хорошую квартиру в пять комнат с прислугой, а тут он просто был в рабочее время; ночное, предпочитая не работать самому, а заставлять работать официантов. Бараш спал невероятно мало, посему всегда носил с собой бидон, что был окрашен в голубые тона, который он, совершенно наивно, именовал термосом, который был наполнен кофе с опиумом, что поднимал ему настроение и не давал уснуть. День Бараша начинался в 6:00, когда он вставал, читал, писал свои статьи и шел на прогулку, возвращаясь домой в 13:00, обедая, имея короткий сон в 1-2 часа, а позже идя в порт или отъезжая на окраину города, где он покупал опиум, кофе, чай и другие товары для притона, затем отправляясь в свою курильня, где он на импровизированной винокурне варил водку и вообще готовил заведение к приходу ночных гостей, в 20:00 он шел домой, где спал и отдыхал до ночи, когда снова шел в притон, возвращаясь в 3-4 утра, сразу ложась спать, хотя день мог проходить и не так, а иначе, но суть в том, что спал наш герой не более 6 часов в сутки. Наши друзья сидели в свете керосиновых ламп за одним из столов на балконе, отпивая кофе и ведя разговор, суть которого была близка к общей атмосфере заведения, где все пахло керосином, на стенах, среди старинных статуй и картин, тянулись длинные, будто ножи, тени, смешиваясь со следами гари, оставшимся от ламп и факелов, что делало помещение неуютным и кривым, будто на мрачной картинке из немого фильма ужасов. От столов внизу поднимались облака дыма от опиумных трубок и запах от кальянов, набитых гашишем, а лица древних богов, что висели по стенам, становились все грознее и злее, что было смешано с огромными размерами помещения, ибо все это было организовано в главной зале дома, огромном круглом помещении с балконами. Полы в помещении скрипели, а люди говорили, официанты же бегали по скрипящим полам, боясь уронить посуду, при том тут возникала тоска, особенно тоска по Солнцу, ибо тут было очень темно, а в мрачных углах притаились домовые и мелкие черти, что обитали во всяком притоне. Внизу кто-то буянил, но наши герои не замечали их, предпочитая смотреть друг другу в глаза, думая при этом о своих делах, переодически выпивая кофе с опиумом, и только хозяин посмотрел вниз, отчего настроение его ухудшилось: какой-то мужик, пьяный клерк, что неудивительно, ибо их много сюда заходит после работы, устроил скандал, но не из-за опиума, а из-за коньяка, который ему не подали; Барашу было искренне жаль того клерка, посему он сам пошел и принес ему коньяк. Наши герои покинули это мрачное царство сразу, как Бараш к ним вернулся, по дороге домой обговаривая то, как они хотели бы организовать китайский погром в городе, а на небе, в душном и мокром воздухе, что пах садами с окраин, закапали первые капли дождя.



Глава 11.



И снова эмиграция!



Союз Фашиствующих Безбожников создать у наших друзей не вышло, точнее же, не вышло в столице, ибо после полугодовой забастовки, охватившей недавно три промышленные губернии, а также восстания городских рабочих с захватом пяти кварталов и кровавыми недельными боями, в городе был усилен поиск инакомыслящих, оппозиционеров, диссидентов и прочих «красных гиен», к которым относились наши друзья, помимо же этого, был задержан оппозиционный политик Владимир Мутин, что боролся за интересы трудящихся, но в организации кровавых боев замешан не был. Наши герои, испугавшись облав, выехали из Миргорода в Свинское королевство, что было по соседству с Миргородом, но там был установлен более лояльный, консервативный строй, который не вешал людей на столбах, что давало хорошую возможность для создания там союза, а потом и партии, но совершенно не подходило для организации там плацдарма для вторжения и захвата власти на родной земле. Долго оставаться в городе наши друзья не решились, направившись по реке Ыкарка-Цыганская в порт Раповант, откуда они и отправились первым классом на пароходе «Белая Гора» в Блошарлен, что почитался многими прогрессивно мыслящими людьми за культурную столицу мира, где проживали самые культурные пьяницы в мире. Теперь я должен описать некоторые аспекты этого диалектического плавания, а начну же я с того, что Нюша наконец-то стала играть хоть какую-то роль в жизни коллектива. Если раньше наша героиня, по обыкновению, целыми днями сидела дома, ноя от скуки, или же отправляясь в дорогие магазины, дабы истратить огромное количество денег в пустое дело, то теперь она могла разговаривать с Копатычем и Ежиком, получая от них немало мудрости. Целыми днями они сидели на палубе и говорили, говорили, говорили, не забывая, конечно, попивать Балтийский чай, любимый напиток матросов Кронштадта, а, если исходить из слухов, то и самого Дзержинского. Разговоры их проходили обычно так:





- Ой, Копатыч, а расскажите мне, пожалуйста, о том, как вы были в Африке, когда, будучи совсем юным, вы охотились на диких львов и гиен в саванне. Правда ли, что вы стали прототипом героя рассказа «Снега Килиманджаро» Эрнеста Хемингуэя, который был вашим другом? – спрашивала Нюша, вся истекая от жары.





- Нет, прототипом был сам Хемингуэй, которого я знал, как большого эгоиста и неимоверного пьяницу, что, вероятно и погубило его, ибо это совершенно невозможно, пить ром стаканами на такой жаре.





- Ой, а правда, что вы жили в Бронксе?





-Конечно, но ничего, кроме негров я там не видел, да и негров я видел нечасто, когда они от меня убегали, хотя бегают эти черненькие очень неплохо, но куда им до нас, людей.





- Ой, а расскажите мне о Максиме Горьком, а то Бараш о нем много говорил, но все как-то неправильно, неостроумно, без всякого интереса.





- Максим Горький родился в веселое время в счастливой стране, что, несомненно, отразилось в его творчестве. Особенно мне понравился роман «Жизнь Клима Самгина», который у меня любимый.





- Ой, а вы можете мне еще рассказать про то, как вы убили черта.





- Черта я убил очень давно, но помню это неплохо. Еду я по лесной дороге, вокруг глубокая ночь, а на дворе октябрь, посему холодно, а тут говорит мне голос из кустов: «Вылезай, буржуй, отдавай мне все свои деньги!». Я разозлился, в кусты полез, да и задавил черта ногой ненароком.





Бараш чувствовал себя обиженным и совершенно ненужным, хотя он Нюшу и обеспечивал всем необходимым. Но прошли несколько недель и наши герои увидели издалека остров Блошарлен, где и находился одноименный город. Теперь я должен описать эту самую сцену. Впереди был виден один лишь туман, у бортов громко плескалась зеленая вода с белой пеной, запах стоял как на болоте, а не как на море, пахло тухлой водой. Помимо этого, моросил мелкий дождь и было очень холодно, как тут вдалеке показались могучие скалы острова Блошарлен и подул ветер, который принес запах туй, кедров и кипарисов, которыми был засажен весь остров. После часа плавания вдоль скал, им показался сам город Блошарлен, который был самой настоящей столицей мира, как политической, так и культурной, что имел совершенно невообразимые размеры: дома поднимались ввысь до самого неба, а яркие огни его бульваров светили вдаль на многие километры, будто призывали всех плыть и лететь к этому городу, который так гостеприимно светил, но не всех готов был принять. Наши герои вполне штатно прошли таможню, которую тут проходили все, кто хотел приехать сюда на недельку, дабы, чисто по случайности, остаться навсегда, но это только, если не считать, что Копатычу пришлось дать в лапку сто франков таможеннику, ибо у Нюши не нашлось никаких документов. На выходе из порта была надпись: «Welcome to Bro-shit-Arlen!» и другая: «Добро пожаловать в Блошарлен!». Копатыч снял замечательный номер на четверых в отеле «Упырь», что был один из лучших отелей в городе, дабы после завода багажа пойти на прогулку по бульвару Монтель (le Mone’t Ele), где собиралась вся богема, весь шлак государства. Все это выглядело так, будто дело было в романе с подобным контекстом: шел мелкий дождь, небо было низкое-низкое и имело оловянный, но не свинцовый цвет, по улице разъезжали автомобили, в которых сидели достопочтенные клерки с их женами и детьми, что добирались в театр, носились трамваи, которые везли клерков более бедных, по бульвару вдоль липовых аллей шествовала  интеллигенция. Долго жить в отеле не получилось, посему Копатыч снял квартиру в историческом центре города, где проживала вся богемная тусовка, которая, по правде говоря, нашего героя немного напрягала, но, тем не менее, он сам к ней принадлежал.



Глава 12.



Праздник жизни.



Блошарлен – это город вечной молодости, посему и глупости, притом вечная молодость этого места захватит всякого, кто попадет сюда хоть однажды, потому, что не принять участие во всем этом карнавале – невозможно. На улице Монтель карнавалы и всевозможные праздненства проходят каждый вечер, развлекая  и заманивая честных горожан на очередной спектакль, литературные чтения, цирковое шоу, публичную лекцию или киносеанс, отвлекая от работы. Все попы и церковники ненавидели улицу Монтель, ибо из-за нее люди отдыхают и развиваются эстетически в выходные, вместо того, чтобы молиться и нести деньги в храм. Рестораны улицы предлагают кухни всех народов мира, притом не только на любой вкус, но и на любой кошелек. Когда бы ты не вышел на улицу Монтель, там обязательно будут стоять всевозможные уличные художники и музыканты, коих тут неизмеримо много, будут открыты рестораны и театры. Тут собирается всевозможная интеллигенция для того, что бы обсуждать ненавистный режим и показывать свои таланты, если таковые имеются, а если их нет, то все равно их покажут. В этих самых кофейнях и пишут местные и иностранные писатели свои романы и рассказы о жизни в этих местах. Вообще, если живешь на улице Монтель, то ты не можешь не войти в ее карнавал, ибо ты обязательно уже через несколько дней жизни тут либо подружишься с неким писателем, художником или музыкантом, либо с ним поругаешься, а потом все равно с кем-нибудь да подружишься, ибо в столь разношерстной компании обязательно найдешь себе друга, а, если постараешься, то и врага. Даже если просто идешь по улице, то невозможно пройти мимо таких заманчивых предложений как: «Зайдите на выставку художника, который был в детстве заперт в сумасшедший дом и творил там полвека, создав все эти восхитительные работы, подобные Пикассо!», или же «Писатель, который провел десять лет в джунглях Амазонии среди диких племен, вернулся только для того, чтобы представить вам свой роман о жизни гордых каннибалов!». Словом, пройти по улице и не поучаствовать в ее культурной жизни нельзя. Сейчас я опишу тот случай, когда наши друзья впервые пошли вечером гулять по этой восхитительной улице, встретив всех тех, кого там можно встретить. Наши герои шли по улице Монтель будучи одетыми так, как тут и полагалось; в белые брюки, туфли и рубашки, и только Нюша надела наконец короткую юбку, ибо тут, в стране свободы и вина, можно. Они шли под могучей сенью деревьев улицы: дубов, лип, платанов, каштанов, а вокруг все было залито ярким светом электрических ламп. Светились все магазины и лавки, в витринах которых, на полках дубовых шкафов, лежали изделия из слоновой кости, нефрита, цельные аметисты, золотые монеты и украшения, ордена различных народов и эпох, а также огромное количество прочих ювелирных изделий. В других лавках торговали редкими книгами, притом там можно было даже найти некоторые рукописные тексты, запрещенные книги, а еще элементы средневековой литературы. В третьих лавках продавали лучшие в мире вкусности: опиум из Индии, Китая, Афганистана; кокаин из Колумбии, Перу, Коста-Рики и Панамы, LSD, первитин и DOB из Голландии, Бельгии, Германии и США, коноплю из России и Украины, словом, там было все необходимое, включая трубки для курения опиума, что делали тайские и китайские мастера. Рядом продавалось вино, настоянное на листьях коки и опиумная водка. Наконец в последних лавках можно было отыскать самое изысканное оружие в мире. Наши друзья приобрели тут маленькую статуэтку Ленина из серебра, издание «Моей борьбы» 1937 года на немецком, опиумную трубку из слоновой кости в форме дракона, а также револьвер 1925 года выпуска. Какое возникает ощущение нереальности происходящего, когда вот такая вот влажная и теплая погода стоит на вечерней улице Монтель, когда недавно прошел дождь, а посему кое-где еще есть мелкие лужи, а Солнце уже давно закатилось и свет только искусственный. Кажется, что вокруг тысячи и тысячи самых разноцветных светлячков сидят на длинных проводах и освещают всю улицу, на которой творится полный цирк. Выступают факиры фокусники, акробаты, играют музыканты, пляшут танцоры, а рядом бегает какая-то хорошенькая девушка в фетровой шляпе и кричит: «Купите билет! Сегодня постановка в театре «Mussolini-Gold» постановка по Пелевину. Какой точно его роман выбрали – неизвестно. Узнайте первыми!». Вообще, билетами тут торгуют везде. Едва отойдешь от выступающего балагана, так смотришь на них со стороны, видя еще раз всю странность происходящего. А как все-таки приятно идти по слегка влажной неровной брусчатке, смотреть на окружающие тебя цветные огни, слышать стук проезжающих автомобилей, вдыхать запах из ближайших ресторанов и понимать, что жизнь прекрасна. Вот, каково это, гулять по улице Монтель летним вечером после дождя. Квартира, где поселились наши герои была двухкомнатной: Нюша с Барашем разместились в одной спальной комнате, Копатыч спал в гостиной, а Ежик в туалете, что вызывало по ночам некоторые неудобства, во-первых, потому, что канализации и водопровода в квартире не было, как и в большинстве домов города, а туалет был, что называется, экологическим, а во-вторых, по другим причинам. Квартира была достаточно чистой, но некоторые неудобства, разумеется, были. К примеру, утром надо было встать, пойти и купить керосин для примуса, вынести содержимое биотуалета, сходить в водокачке и набрать воды. Слава богам, что хоть электричество было в квартире.



Глава 13.



Общество живых поэтов и прочий шлак.



Копатыч, будучи великим поэтом и писателем, вошел в союз «Всякий шлак», где собирались ему подобные писатели и поэты, в том числе и Хемингуэй. Командовал всем этим делом товарищ Пелевин, что после получения своего Нобеля обнаглел настолько, что приходил на заседания союза во фраке с лентой, перекинутой через плечо, на которой золотыми буквами было написано «Величайший гений из живших, живущих и тех, что будут жить во веки веков». Общество собиралось в ресторане «Ленин», который держал один мужичок, который притом сам состоял в союзе, а об его фамилии можете сами догадаться. Копатыч писал такие стихи, читая из нараспев прямо на открытой террасе ресторана, чтоб все слышали:





Терпеть я не могу попов,



Народы, что, бесстыдно дурят,



Но верю, звук моих стихов



Когда-нибудь людей разбудит.



Церковный яд проник в сердца,



И пропитались они злобой,



Казалось, мукам нет конца,



Но им не справиться с природой!



Свободный, сильный человек



Восстанет против жалкой доли



И рабство кончится вовек,



И сдохнет сила божьей воли!



И в муках умирать попы,



Тогда по всей планете будут,



Их крик услышите и вы,



Народы ж в миг богов забудут.



И церкви зарастут травой,



И покосятся истуканы,



Их будут попирать ногой,



Зимой их заметут бураны.



Для дров сойдет иконостас,



Псалмы сойдут для самокрутки,



Иконы будут же для нас,



Лишь крышкой для пустой кастрюльки.



Настанет счастья век тогда,



Исчезнет ложь и злоба сгинет,



Последний поп умрет когда,



Навеки бог уж нас покинет!



Как я хочу изгнать попов,



Что душат нас до сего века



О, да, не верю я в богов,



Я верю только в силу человека!





Что думала официальная церковь по поводу этого творчества можете судить сами. Но не только попы, которые вполне справедливо критиковали Копатыча, но и Хемингуэй недолюбливал конкурента. Копатычу платили тысячу долларов за публикацию каждого его стихотворения или рассказа в журнале «Безбожный вестник», «Socialiste», «Оппозиционер» и «Новый Гитлер». Хемингуэю там платили по десять долларов за одну страницу. Хемингуэй чувствовал себя униженным и оскорбленным, посему в тот момент, когда ему только сегодня отказали в печати нового романа, а Копатыч рассказал о том, что решил купить автомобиль, то американец так стал завидовать, что вызвал Копатыча на дуэль. Так и сказал: «Я вызываю тебя на поединок!». Копатыч ответил: «Хорошо, гроб заказать не забудь». Эрнест ответил: «Приходи в шесть утра на гору Хуан зе Бон, в то самое место, где растет старый кедр.» Гора Хуан зе Бон (Juan the Bohne) была огромным холмом, по правде говоря, а не горой, на котором собиралась всевозможнейшая нечисть и плясали по ночам ведьмы. Склоны холма были покрыты остатками старого леса, что раньше покрывал те места, где теперь раскинулись виноградники и оливковые рощи. Раньше, в древние времена, когда остров Блошарлен был не столь населен, тут располагался лес, большой и непролазный. Лес был расположен в районе трех гор: Хуан зе Бон; Вариацца дель Корна (Variacia del Khorna) и Гора Великих Августинцев. Лес покрывал и сами горы, и окрестные долины, и доходил до бухты. Позднее, когда столица страны стала расти, люди вырубили лес сначала в районе бухты, потом в долинах, а дальше и на горных склонах. Люди стали разводить тут скотину, сажать и сеять, а перед этим истреблять диких животных. Со временем, ландшафт стал совсем другим: вместо прохладного леса и зеленых лугов кругом потянулись поля и пастбища. Почвы тут существенно иссякли, развилось опустынивание, появились пылевые бури, а еще высохло множество мелких рек, что раньше текли с гор. В некоторых местах, как на той самой горе, леса сохранились, но оскудели. Вообще же, самый верх холма Хуан зе Бон был ровной и совершенно лысой поверхностью, на которой даже трава не росла, склоны же были покрыты лесом. Дуэль наших героев прошла странным образом: Хемингуэй потерял палец, потому, что не убрал его от дула, когда стрелял в моего героя. Копатыч же потерял пистолет, ибо его отняла приехавшая полиция, которую вызвал местный черт, обитавший в ближайших кустах.



Глава 14.



Арктическая экспедиция.



Когда наши герои смогли снять себе каждый отдельную квартиру, ибо Копатыч теперь хорошо зарабатывал на стихах, рассказах и статьях, Ежик пошел работать учителем физики в гимназии, а Бараш придумал хитрый бизнес: взял кредит и на него арендовал целый квартал в том месте, где обычно живут иммигранты-негры сдавая им там жилье в аренду по цене в семь раз большей, чем он сам его снял, ибо он превратился в монополиста. Бараш ходил в белом костюме, таком, как обычно носят настоящие американцы, лакированных туфлях и шляпе. Словом, если там, в Миргороде, Бараш был мелкий буржуа, то тут он стал средним буржуа. Пока наши друзья были заняты, то Нюша изнывала от скуки и однажды решила сходить с самого утра в бар. Тут-то оно и началось... Однако любовь выпить была не главной проблемой Нюши, сколько любовь объедаться до коликов в животе, а иногда и потери сознания. Но разговор на тему такого греха, как чревоугодие, среди женщин, имеет свойство уводить от всякой мысли и длится вечность, посему вернемся к делу. У Нюши были очень существенные проблемы с шампанским, поскольку его, равно как и всякого иного вина, в силу замечательного климата и развитой традиции, в этих районах мира полно, а посему оно дешево, что позволяет всякому им злоупотреблять, как это и делала наша подопечная, выпивая по дюжине бутылок в день. Подобное дело долго продолжаться не могло, ибо это наших друзей напрягало и беспокоило, что и дало повод, под предлогом лечения Нюши от пагубной привычки, не перешедшей еще в зависимость, пуститься в столь рискованное дело, хотя тут было несколько причин, помимо вышесказанной. Нашим героям, несмотря на все обилие жизни в самом городе, очень и очень хотелось вырваться от проблем политического и художественного характера, которые просто накрывали их тут с головой, притом прорваться хотелось не в горы святой Марии, что были на самом острове Блошарлен и где они отдыхали почти каждые выходные, а туда, в большой и дикий мир. У Копатыча давно была мечта исследовать необитаемые области Западного побережья Острова Большой, где он планировал еще и поохотиться на китов, но мечта эта никак не сбывалась. И вот, в один самый обычный день, Еж взял кредит в банке «Trash imperial bank of the Bro-shit-Arlen» на сумму в 3000 марок, купив на них самое старое, самое убитое судно «Воля Муссолини», на котором он и собирался с друзьями отправиться в поход по островам: сначала остров Ежиный, потом остров Маринальский, а потом остров Большой, где они и собираются охотится. Отплытие было назначено из южной части Блошарленского порта, что был расположен у самого устья реки и откуда в море уходили малые яхты и суда рыбаков, которые ловили сардин, дабы привести их к обеду в городские рестораны. Была еще совсем ночь, только лишь там, на далеком Востоке, восходило Солнце, которого ждали наши герои, точнее же, солнце еще не показалось, только там, за горизонтом, вспыхивал его могучий пожар, что будто гигантский вал, уже шел сюда, грозясь накрыть весь мир, поглотив его своим красно-желтым светом. Все это было похоже на то, как если бы там поднималось гигантское облако розового газа, что обеспечивала облачная погода, ибо недавно прошел ливень, а от обилия ярких розовых облаков, что обладали необыкновенной пушистостью, казалось, будто рай совсем близко – там. Но вот Солнце поднималось все выше, а облака только начинали рассеиваться, что делало небо светлым и молочно-белым, придавая ему самый что ни наесть восхитительный оттенок. Пахло морем и росой, пахло скошенной травой и дождем, запах был столь удушающе сладкий, что казалось, будто можно лечь на этот сладкий липкий эфир и раствориться в нем навсегда, будто в нирване. Славный подул ветер с гор, свежий, пропитанный запахом смолы с лесоповала, можжевельником, несущий липовую пыльцу с городских аллей, это был настоящий ветер жизни. Наши герои вышли в открытое море, где их сопровождал попутный ветер, твердо решив отправится сначала в Бандюэль, старую столицу Бонта, а ныне центр Блошарленской провинции Восточный Бонт, а затем, огибая южное и западное побережья вышеупомянутого Бонта и Диллирии, выйти в океан, а затем, пройдя вдоль холодных берегов Герании и Ролании, прийти к северным островам, возвратившись тем же путем. Но в реальной жизни все несколько иначе, нежели в идеалистических построениях нашего разума...























Ода помещику.



Это очень необычное произведение. Я долго пытался писать онегинской строфой, но совсем запутался и решил выдать вот такое произведение в жанре экспериментального стиха. Поэма эта рассказывает от лица помещика о жизни помещика в постмодернистском мире, притом в весьма ироничной форме.





Как хорошо в деревне быть,



Когда уж летний зной,



Совсем не так уж сильно злой,



Когда возможно жить



Под солнцем южным сей страны,



Когда покорные ее сыны,



Крестьяне и рабы,



Вновь будут жать и молотить,



Продукты мне производить,



Под солнцем уж не жарким.



Как хорошо быть юнкером,



Как в море равно быть китом,



А не планктоном жалким.



Тут мысли вмиг берут меня,



Когда я, сидя у огня,



В отсутствии людей кругом,



Могу тут мыслям предаваться,



И вспомнить что давно прошло,



О философии могу я размышлять,



А также вечером холодным,



Пройти по лесу погулять,



Чтоб в мысли полностью мне впасть,



Домой прийти, усталым и голодным,



Затем, при лампе из металла,



Мне долго можно так читать,



Потом, усталости отдавшись,



Мне на кушетку тут упасть,



Во сне чтоб муза мне пришла,



Я не один,



Со мной она,



Так с жизнью тут я сам един,



Живу для радости своей,



Боясь мгновенье потерять.



Опять холодным по утрам,



Чей холод с каждым днем мощней,



Даю работу вновь ногам,



Идя по лесу вновь гулять,



И свежесть всю его вдыхать,



Люблю так часто отдыхать,



Грибы по лесу собирать,



Которые с глазами,



Едят которые когда,



Глядят они нам с вами,



Прям в рот могучий ваш с зубами,



Где всяка разная еда,



Готовится уж отбывать



В желудок наш прекрасный.



Люблю работать на гумне,



Когда день чистый, ясный.



С Бенито делая пример,



Стереотипы я ломаю,



Уж много принял так я мер,



У Ибсена как делал Пер,



Его дела я повторяю,



И в горы снова залезаю,



Ища там троллей средь камней,



Под землю тело опускаю,



Места где я совсем не знаю,



Как делал древний то Эней,



Я, знать, хороший землемер,



В лесу коли не заблуждаюсь,



Хоть долго иногда мотаюсь,



Ведь тролли гонят по земле,



Ловушки снова мне уж ставя,



Но и из них я выбираюсь,



Спокойным ходом отступая,



Без страха и упрека убираясь,



С земли немного мне чужой,



Не тролль ведь я, хоть не такой,



Как люди многие вокруг,



А может тролль я, но изгой?



Хотя, вернемся к молотилке, друг.



Я на гумне могу работать сутки,



Пахать могу земли надел,



Иль роды принимать у суки,



На славной псарне же моей.



Я олигарх, помещик я богатый,



Как Лев Толстой, всегда у дел,



Рабам своим я помогаю,



В работе тяжкой каждый день.



Рабов незримо тут число,



Увы, безвестно мне оно,



Хоть я любил всегда рабов,



Что производят тут вино и пиво,



Где так сегодня же красиво,



И где они, уставши от трудов,



В хлева уж гонят всех скотов,



Которыми я так богат,



Что даже говорить грешно,



Ведь ими я богаче, чем Циклоп



Люблю смотреть на вереницы батраков,



И чувствовать, что я магнат,



Когда как птица альбатрос,



Сквозь воду я гляжу на дно,



И вижу, что табак пророс,



Отлично в этот славный год.



Гумно же хорошо у феодала,



Свинарник тоже тут большой,



Животным время уделяю,



И жизни краску изучаю,



Да Дарвина труды читаю,



Чтоб муза знаний осеняла,



Дайкон чтоб вывел я кривой,



Меня она чтоб направляла,



В селекции моей большой,



Чтоб все росло богам на славу,



Я вновь теплицу поливаю,



О обо всем тут забываю,



Когда свою я вижу пальму,



Что выросла в земле скупой.



Затем иду я в кабинет свой,



Где физикой я вновь займусь,



Где ей всецело отдаваясь,



Свои пробирки прочищая,



Металлы снова расплавляя,



В тетради снова распишусь,



Об опыте очередном удачном,



И не впалая тут в покой,



Работу мигом начиная,



И вещества все выделяя,



Для нужд хозяйства всей страны.



Тут реду я по древесине,



Играю же на клавесине,



И сочиняю для струны,



Я ноты оставляя,



В тетрадке чистой, но простой.



Коровам чтоб нагнать удой,



Я химикатом новым, смачным,



Их накормлю на эту ночь,



Чтоб Родины моей сыны,



Удой вновь видели удачным.



Тут правильно один пузырь,



Для нужд хозяйства приспособил,



Проделав дырки в нем точь-в-точь,



Не пили чтоб с него чифирь,



А чтобы тьму нам осветил,



Продел я проволоки в нем спиральку,



И закрутив у горла гайку,



Пустил по нем в тот миг же ток,



Что от турбины с паровой машиной,



Да с лопастями меди исходил,



Крестьян тогда я вызвал шок,



Когда я лампой той фальшивой,



Весь дом свой мигом прояснил,



Один из всех мужей достойных,



Пузырь я верно применил,



Не водкой я его паршивой,



А светом знаний наделил,



Чтоб всякий, средь людей пристойных,



Мог ночью в лес мой уходить,



Светя не лампой же убогой,



А пузырем моим,



Идя по чаще по глубокой.



Пожара чтоб не сотворить,



Крестьян своих я наделил,



Чтоб знаний свет познал уж всякий,



Чтоб всяк читал, а не двоим-троим,



Всем знаниям от книг переходить,



Еще пускаю дирижабли,



Кую я самоходы мигом тут,



И лучшее, что мог я совершить,



Да труд крестьян моих прославить,



Облегчивши его взамен,



Когда забрав у них я грабли,



Решил машины подарить,



Чтоб легче труд был и обмен.



Теперь спины им не горбатить,



Растет и так отличный нут,



Люди для отдыха свободны,



Вот, что прогресс им дал взамен,



Труда, которым не добыть,



Десятой части нашей квоты,



Что можно вновь производить.



Пусть всякий же теперь узнает,



Чем я себе бессмертие добыл.



Для дел расширилась палитра,



Теперь не надо в поле ныть,



В поместье есть теперь и паровоз,



В хозяйстве царствует селитра,



Исчез вонючий же навоз.



Мои труды не пропадут отныне,



Покуда славна польза их:



Народ тут спит весь на перине,



Рабов тут множится число,



Хозяйство наше процветает,



И помнит всяк заслугу в сих



Делах мою и как в витрине,



Запомнит всяк мое мурло,



Добра как знамя, да прославит,



Меня успехи области моей,



Где все от сытости сияет,



Когда не только лишь село,



А областью над всей



Я власть свою распространил,



На славной же своей године,



Конец упадку положил,



До нас же мира весь закон



В кромешной тьме таился,



Однажды ж я родился,



Потряс я мира весь канон,



И дух, что над водой струился,



Под силою моих речей



В воде той растворился.



Людей свершилась тут молитва,



Из светлой головы моей,



Тут всюду свет разлился,



И осветил начало дней,



Крестьян и для рабов приятных,



Правителям не меньше славных.



Из головы моей тогда



Взошли те ясные громады,



Великих знаний,



Что полей,



Лесов и градов осенили,



Все предрассудки выгнав из людей,



Читают все мои строматы,



И памятник мой будто калий,



Когда соединяется в водой,



За то, что мысли прояснили,



Слова моих работ и чей



Же памятник с моим сравниться сможет



По твердости и прочности своей,



Не зря избрал ему я калий,



Что мягок, но горит в воде,



Что тушит пламя, как известно,



Ибо кометы видя перигей,



Она же мчалась все скорей,



И видя хвост ее, в огне,



Я монумента своего парада,



Решил изжечь труды врагов,



Враги мои, как вам известно,



Гореть должны в котлах же ада



Избавившись так от долгов,



Я будто Ньютон или Галилей



Увы, так говорить мне лестно,



Окончил дело же отцов,



И предков всех моих духовных,



И кончу песнь в словах спокойных,



Я говорю лишь для достойных,



Для нас, для юнкеров...









Ода президенту Путину.



Надо признать, что именно ода нашему президенту Путину и есть наиболее успешное мое стихотворное произведение, где я добился верха качества рифмы и единого ритма. Это действительно лучшее, что я доселе написал.





Восток горит зарею новой,



Уж засветился океан,



И Енисей, струею долгой,



Уж солнце отражает сам.



С природой президент восходит,



Она приветствует его,



До смертных взгляд его нисходит,



И мы все смотрим на него.



Великий гений, президент,



Ты греческим богам подобен,



Тебя родней народу нет,



Ты каждому из нас удобен!



Я помню, как взошел на трон,



В годы смятенья и упадка,



Да славен будь твой эскадрон,



Что стал основой для порядка.



Исчезла вся политота,



И сгинуло навек уродство,



И отступила темнота,



И наступило первородство!



Как пушек декабристских вой,



Поднял раз Герцена с кровати,



Чтоб колоколом он позвал на бой



Народ весь с Родины врагами,



Как Ленин, слыша этот звук,



Из искры раздувал знаменье,



Как Ельцин, в силе страшных мук,



Давал пожару усмиренье,



Так ты, великий человек,



Тех предков дело завершая,



Нам знание принес навек,



Предшественников затмевая.



Врагов ты наших победил,



В горах что долго укрывались,



Отряды варваров разбил,



Нигде они уж не остались.



Хозяйство наше ты поднял,



Из пепла мрака и упадка,



Ты отнятое нам отдал,



И мы достигли вновь достатка.



Искоренил ты нищету,



Работу людям даровавши,



Забыть заставил маету,



Народу душу всю отдавши.



Заводы снова уж дымят,



И пашут плуги снова в поле,



Ракеты снова мастерят,



Теперь все рады своей доле.



Ты уничтожил воровство,



От взяток всю страну избавил,



Не впал ты, царь наш, в мотовство,



В казну миллионы ты добавил.



На бой ты всех нас вдохновил,



Когда враги на нас напали,



Как ты грузинов усмирил,



Они от нас тогда отстали.



Шпионов силы подточил,



Сломал их пропаганды рупор,



Предателей ты раздавил,



Хозяев приведя их в ступор.



Визжат от имени враги,



В истерике от лика гнутся,



Беснуются, сжимая кулаки,



От страха в угол мигом жмутся!



Ты Третий Рим восстановил,



Затмивши подвиги Траяна,



Сатурна даже победил,



Чем заслужил ты песнь Бояна.



И любит тебя люд простой,



В цепях что мучается вечно,



Хоть и живя в стране другой,



Но власть твою желая скоротечно.



Всяк поклонится тебе рад,



Всяк жить желает под тобою,



И всяк идет к тебе в отряд,



С тобой доволен всяк собою.



И славят летчики тебя,



И моряки поют вам гимны,



Без песни не пройдет и дня,



В кой все мы будем ввек едины!



Что я могу сказать еще,



Коль все сказать народ сам может?



Ничто не в силах передать,



Любви нельзя ведь подытожить!



Зачем мне вам писать слова?



История все установит,



Ее лишь истина одна,



И вас она лишь превозносит.



Вы нам направили потоки,



Что к счастью скоро приведут!



Вам благодарные потомки



Как надо почесть воздадут!

























Ода президенту Ельцину.



Я решил, будто мало поют од для нашего первого президента, что совершенно необходимо исправить мне лично. Мне желалось вообще создать некое подобие «Лузиад», где я бы собрал оды всем великим людям России, изложил бы все великие деяния русских, но это дело я решил отложить на будущее.





Воздать хочу ему я честь,



Ведь заслужил он то,



Пишу я так, как оно есть,



Пусть злобу не таит никто!



Велик был Ельцин-президент,



Он вышел из низов,



Но лучше президента нет,



Чем тот, кто спас нас от оков!



Своим умением, умом и сильной волей тоже



Ты уничтожил всех врагов,



На бесов что похожи.



Предателей ты разгромил,



Сорвал их злые планы,



Конец делам их положил,



Сгубил их дики кланы.



Народ избрал тебя, герой,



От мрака отвернувшись!



Ты людям дал потом покой,



Всем людям улыбнувшись.



Закон с порядком – вот наш путь единый,



И ты его нам указал,



Когда сказал: «Да будь Россия неделимой!»



И всех врагов ее из танков расстрелял!



Пускай горят в огне, уроды,



Земля не хочет что носить,



Кто Ельцина не смог принять законы



Того огнем мы будем разносить!



Ты дал свободам здесь начало,



Ты рабству положил конец,



И вся страна уж вскоре зацветала,



И это лучший для тебя венец!



Порядок дал ты нам, народу,



Что с верой за тобой пошли,



Ты нас не сдал себе в угоду,



И вместе счастье мы нашли!



Свобода, равенство и братство –



Ты ценности такие дал,



Искоренил в стране ты рабство,



И Родину ты не предал!



Тобой Руссо гордится мог бы,



Великий президент,



Ты даровал нам все свободы,



Тебя прекраснее нам нет!



Принес ты в войнах нам победы,



Никто того не ожидал,



Как испугаются чечены,



Как ты им лихо показал!



Ах Ельцин, президент ты наш!



Воздвиг ты памятник себе нерукотворный,



До неба высится он аж,



И всякий гражданин идет туда покорный!



И всяк пред ним клонится головой,



Чтоб честь воздать перед тобою,



И плачут там уж над собой,



Но слезы не нужны герою.





























Селигер.



Говоря честно, это стихотворение было написано для урока географии, где требовалось написать хоть что-нибудь про Тверскую область, имея при этом очень заметное влияние работ русских космистов. Надо сказать, что это первое мое относительно удачное стихотворение лирического характера, которое вызвало всеобщее одобрение, поскольку слушателю в нем особенно импонировало отсутствие таких вещей, политика и неимоверный пафос, коими переполнены многие мои другие стихи.





Как водная гладь здесь спокойна бывает,



Когда на закате сливается с небом,



И в розовом мареве бог сам летает,



И то наблюдая, прощаешься с телом.





Тут вечером летнем мост в рай отворяясь,



Спускается лестницей к теплым волнам.



На лодке до рая дойти собираясь,



Про то забываешь, глядя по холмам.





Порхает тут в воздухе сам Саваоф,



В эфире он розовом тут растворился,



Приносит он ночью ряд сказочных снов,



Как в Индии чтобы ты тут просветлился.





В Осташкове славном любой из домов,



Что древности памятник славный придется,



Расскажет немало истории слов,



Что не у всех из мудрейших найдется.





Средь русской природы, вдали от шума,



Тревоги оставив, найдешь ты тут радость,



С вечерним тут звоном спускается дума,



Спокойно душе тут, и надобно малость.





Волшебных тут царство могучих лесов,



И древних тут тайн и богов многим полно,



И плесов, и волн, и крутых берегов,



Где средь островов диких дышится вольно.





Ах, как же красивы леса Селигера,



Что в глади водной стоят отражаясь,



Сильна в те минуты в Россию вера,



Как Солнце всходит, с Валдая взбираясь.





Летнее небо как своды в пещере



Когда стоит воздух эфир как душный,



Не умираем мы на Селигере,



Мы тут превращаемся в пар воздушный.

























Вперед, граждане!



Данная песня никоим образом не направлена против властей, не призывает к незаконным действиям, а всякая трактовка ее содержания подобным образом есть искажение авторского замысла. Я, справедливо полагая, что существует очень мало бравурных маршей на русском языке, решил принести добрую традицию из Европы, написав данное произведение, которое, по большей части, есть вольный перевод Марсельезы. Если честно, то мне за эту работу малость стыдно, поэтому я решил, что пока мне не следует писать марши на русском языке за его трудностью в этом деле.





Последняя война настала,



За правду снова время воевать,



Против богов и против капитала,



Придется снова в смертный бой вступать!





Скорее, граждане, вступайте в батальоны,



Настало снова время умирать!



Пойдет один, за ним пойдут миллионы,



Судьба нам завещала побеждать!





Власть вновь враги народа захватили,



И гонит в рабство грозный враг,



Кровавые знамена водрузили,



Но снова разовьется славный стяг!





За братство, равенство, свободу,



Пойдем мы на тирана в бой,



Конец тогда прийдет уроду,



Чтоб наши дети обрели покой.





И знаний свет, великий и прекрасный,



Прогонит фарисеев и лжецов,



И ум народа станет мигом ясный,



И мы освободимся от оков!





И громче музыка победу заиграет,



Когда народ свободу возвратит!



На небе солнце ярче засияет,



И славные знамена осветит!











































The Russian pilot.



Собственно, говоря честно, это и есть мое лучшее стихотворение на английском языке как по смыслу, так и по рифме и ритму, да и вообще. Изучая историю камикадзе и думая о возможности начала войны между НАТО и Россией, в частности же о возможности боевых действий на Черном море и над Черным морем, я сочинил за две недели такие стихи.





I go to war, I must to die,



I go from to my home away



And saw I us a grow the rye,



On fields at last in life my May.





I go beyond the destroy country,



On ruined buildings to the mar,



Because i must to die fo party,



My way too long to evil war.





And in this cold, but solar May,



I go to hell and scary front,



To South lie my the proud-way,



To Crimea gold,





And on this Russia great forpost,



I’am Russian pilot to become,



And on this beautiful the cost



I’am pilot-work to started learn.





And in my last in life the day,



I’am to the square on early go,



And major my to me the say:



«You must to die, what do you know?».





And happy I to die the ran,



I crush my life the bore and cozy,



I stay to my airplane,



And turn on I’am my motor noisy.





And when I go to blue the sky,



To deep brave world with head the snow,



I think about mother my,



And poor hearth her I’am know.





In minute last to ground the line



I saw to lover land – Crimea,



And seems i Russia all the mine,



And fly I’am to the war area.





All Russia luckily to sleep,



I must americans the kill,



And at the enemy big ship



I attack in this day to will.





My airplane to ship this fall,



And run americans us ants,



And in this minute yankee all



To death without grave with plants.





Run airplane trough noise and dark,



And not I’am scary there attack,



And fall my plane on cap the ark,



And nothing go I home to back.





When hurts my hearts, and hands, and leg,



In mind excitement I seems,



On Washington the Russian flag,



And made in really I’am this dreams.



























The Alcohol.



Другое мое стихотворение на английском, пропитанное философией и морализаторством насквозь, если оно из последнего не состоит, конечно.





You very love from France the wine,



When stay you on the life of line



You can’t the wine red drinking not,



Cold, with the ice, or very hot.



In mount hit you life of way,



You can’t the thinking in this day.



The wine you can to only drink,



In nowadays you can’t to think.



The wine you brain at now killed,



As at the animal you wild.



Your ugly bod and face of slave,



You can’t in future be the brave,



You only slave of snake the green,



Who in the dark you now seen.



And go to you fantastic squirrel



In scary run you under table.



Become you to the very sick,



And Diablo you in codex tick.



A very ugly your sin,



And you the sinner now been,



In life you started winter snow,



On your head stand the blow,



And spirit you go to the hell,



In hell you only will be burn,



You never will be now born,



In hell you will be only cry,



What alcohol you make to try?



And under wall, a very cold



And dirty lie you dead the bod.



In dark material you sleep,



Your spirit  dead in awful deep.



























God, save the president!



Эта моя версия гимна России, который, как мне считается, должен звучать на английском языке, на языке интернационала, дабы быть понятным всем народам мира.





(На музыку «God, save the queen!».)





God, save us president,



Padre of government.



Present him greatest health,



For the work most intense,





Victory in the wars,



Ruled on ground and on mars,



Righting us many years,



True and proud many slaves.





Right take us president,



He make huge us the land,



Stand us throne century,



Symbol of liberty.





Strong stand his throne,





(Далее музыка «Славься, славься...».)





And president us – all the people patron!



Your throne – is the best in the world of thrones,



You ruled of the us, of the all warriors!





Viva, viva, us president,



Viva you favorite us motherland,



And in every century us the strong



My great fatherland with the history long.





Viva, viva, us president,



Viva you favorite us motherland,



And in every century us the strong



My great fatherland with the history long.























The ode to beer.





All people love a walks to bar,



In mountains and on the mar



We love the beer in older time,



And will love children you and mine.





In German the best in the world engineers,



Because the every morning they drinking the beers



For all the world they very need,



So, only they can the machine complete.





Strong beer have hit to brain,



But life the sunny, not the rain.



All world with beer became to color,



But beer without life it’s horror.





This only test, the lucky test,



Who drink the beer, that is the best.



By when the beer is brown,



He have a lucky double.





The best a land it’s Bayern land,



All people then is very mad,



Because the best beer in the world from Munch-town.



With beer minds go to down.





Not Bayern beer the best in world,



The beer from Klin the more the strong,



The very honey beer from Klin,



For president, for folk, for him!



Anthem of the school number 737.



(Поется на мелодию «Песня Хорста Весселя»).





Standards in sky!



In beautiful colones



Students marching by



And angels now returns.





Colones long



Marching to ave and streets,



And scholars our strong,



Write on historic sheets.





To us with hope



Seen men millions,



And president, and Pope,



When marching now colons.





All enemies runs,



When march colons on town,



To sun we raise the hands,



And solar lights fall on the form of brown.





The banner fly,



And many, many lads,



From hearth to sky,



Throw now they hands,





And march again to attack,



By all the lands,



And anthem again truck,



And students again stands.



























Anthem of the school number 1497.



(Поется на мелодию «Взвейтесь кострами, синие ночи...».)





Singing, singing,



Play at the silver fanfares,



Living, living



For at the glory fathers!





Studying, studying,



Ruler have proud to our,



Writing, writing,



Working at every hour!





Striking, striking,



Attack to enemy-obscure,



Working, working,



For science brith and pure!





Happing, happing,



We at the Eton cooler,



Stamping, stamping,



Viva to our schooler!





Marching, marching,



Leader to give as an order,



Moving, moving,



Out to our border!





Cat in plane.





I have big from Egypt cat,



Cat was terribly and bad,



He so very like to drink,



And in plane, without beer,



Cat become to mad, don’t think,



And he run us hit peer,



On the me in minute jump,



Oh, what was I dumb!











Конец.