Луи Буссенар и его «Письма крестьянина» [Тьери Шеврие] (fb2) читать онлайн

ЛУИ БУССЕНАР И ЕГО «ПИСЬМА КРЕСТЬЯНИНА»

Эти хроники были написаны Луи Буссенаром на диалекте провинции Бос и опубликованы под псевдонимом Франсуа Девин в еженедельнике «Гатине» в период с 15 февраля 1902 года по 20 августа 1910 года (всего 205 писем).

*

Публикуемая часть литературного наследия Луи Буссенара почти совершенно неизвестна читающей аудитории, поскольку даже во Франции не издавалась уже полвека. Между тем данные письма, отражающие значительную часть взглядов писателя во множестве областей (политической, религиозной, философской, человеческой в широком смысле слова), весьма полно показывают, каким в сущности был этот человек, убеждения которого крайне слабо просматриваются в его романах.

«Журнал путешествий», очень популярный еженедельник, в котором печатались романы Буссенара, никогда не афишировал, дабы не сузить круг своих читателей, каких-либо определенных политических или религиозных мнений, ограничиваясь открытой поддержкой колонизаторских идей. Впрочем, тематика еженедельника (заграница, обычаи различных народов мира, путешествия и исследования) далеко выходила за национальные рамки.

Только в 55 лет, в 1902 году, Луи Буссенар стал вновь, как и в первые четыре года своей литературной карьеры, журналистом; он начал вести постоянную рубрику в еженедельнике и получил таким образом возможность поделиться с нами своими мыслями и оценками. Тогда это был человек уже в зрелом возрасте, который совершил немало путешествий, обрел богатый опыт, а в профессиональном отношении стал признанным писателем (он только что выпустил свой двадцать шестой роман). Будучи антиподом модного парижского писателя — знатока Больших бульваров и светского общества, Луи Буссенар — это скорее поместный дворянин, живущий в своем владении, совершающий в свободное время (когда не пишет) прогулки на тройке лошадей, на велосипеде или тандеме, занимающийся охотой или посещением друзей, чтобы глубоко проникнуться атмосферой той местности, где живет. Вскоре он становится выразителем настроений всей округи.

Нам неизвестны конкретные обстоятельства, побудившие Луи Буссенара сотрудничать с господином Ользенже, главным редактором еженедельника «Гатине». Мы знаем только то, что в феврале 1902 года (в № 565 от 1 февраля) «Гатине» сделал первый шаг в этом направлении, начав публиковать из номера в номер роман Буссенара «Капитан Сорвиголова», который ранее, в конце 1900 года, был напечатан «Журналом путешествий» и издан отдельной книгой в 1901 году издательством Комбе. Очевидно, Буссенар и Ользенже встретились именно в этот период. Впрочем, возможно, они познакомились раньше, ибо Буссенар уже около пятнадцати лет жил в Малербе, городе, расположенном в 20 километрах от Питивье, и, вероятно, читал газету господина Ользенже.

Хотя хроника, по-видимому, была результатом согласованного проекта, ее появление было представлено как непредвиденная инициатива местного крестьянина, так что с самого начала каждый читатель мог думать, что письма действительно написаны кем-то из сельских жителей. Вот как выглядело первое «Письмо крестьянина».

*

Письмо № 1 от 15 февраля 1902 года (№ 567)

Господину главному редактору «Гатине»!

Если я берусь за перо, засучив рукава, так это потому, что уже давно одна мыслишка не дает мне покоя. Я снова и снова возвращаюсь к ней, даже ночью во сне.

Неделями и месяцами я говорю себе, читая «Гатине»: «В этой газете, как и в других, речь идет только о горожанах. Говорят про каждого: про аристократов, буржуа, рабочих. Тогда как нами, крестьянами, никто не интересуется. Нет! Никто не беседует с нами так, как мы это делаем в своем кругу, никто не рассказывает нам смешные истории о наших маленьких приключениях, никто не хочет хоть немного скрасить нашу собачью жизнь».

Вы меня понимаете, не так ли?

Тогда я сказал себе: «Если главный редактор “Гатине” — видно, славный человек — просто позволит мне писать иногда письма своим собратьям-земледельцам, бедолагам, работягам, то я, возможно, немного их развлеку и, наверное, скажу не больше глупостей, чем кто-либо другой».

Кроме того, не думайте, что мне понятно все, что пишется в газетах. Частенько прочитать статью труднее, чем сжать арпан^[1] пшеницы. Вот ведь беда! Бывают моменты, когда кажется, кожа начинает дымиться, а зубы скрипят, словно я ем пригоршнями песок.

Все слишком тонко отделано, слишком замысловато закручено. В отношении многих вещей можно смело утверждать, что если бы крестьянин напрямик говорил о них другим крестьянам, его слова входили бы им в голову так же легко, как нож входит в мягкий сыр. Я прекрасно понимаю, что мой почерк напоминает следы от кривого садового ножа и что орфографию не мешало бы подправить. Ну да ладно. Главное — сказать, и знать, что сказать. Вот это я беру на себя. Потому-то и пишу письмецо главному редактору «Гатине».

Скажу вам, однако, что я никогда не решился бы на это, если бы мы не отпраздновали сегодня «день поросенка». Я заколол свинью. Она весила 160 кг. На сорок фунтов^[2] меньше, чем его сиятельство граф, владелец местного замка. Из свиньи вышло одиннадцать длинных кровяных колбас. Можно было бы сделать и больше, да не хватило кишок. Конечно, я до отвала наелся колбасы, то и дело запивая ее стаканчиком молодого белого вина. Вы знаете, из моего урожая! Винцо — что надо! Добавлю, что оно ударило мне в голову и придало смелости, на которую, как мне казалось, я был не способен. Итак, немного захмелев, я взял в руки перо и написал письмо. А чтобы не передумать в последний момент, быстренько пошел опустить его в почтовый ящик. Пусть будет что будет! В любом случае потеря невелика: всего три су.

А теперь, господин редактор, хотите ли вы, чтобы время от времени я присылал вам какую-нибудь историю о наших равнинах и лесах? Рассказывать я буду как умею, без прикрас, честно и искренне, как настоящий крестьянин, который вырос на нашей доброй, старой орлеанской земле.

Если это вам подходит, ударим по рукам, и я закончу мое первое письмо.

Франсуа Девин

*

Буссенар стремится стать выразителем настроений крестьянства и употребляет его язык. Судя по всему, в качестве отличительной черты своих писем автор избрал юмор («немного позабавить», «я их, может быть, развлеку»)… Но это не исключает того, что при случае он затрагивает более серьезные вещи, которые должны «войти читателю в голову», хотя эта задача и не выдвигается на первый план. Такой подход, очевидно предложенный Буссенаром, отвечал интересам газеты: он позволял привлечь новых читателей из числа крестьян, которых отталкивали слишком «серьезный» тон и городская тематика газет. Словом, ставилась обычная коммерческая задача: расширить круг читателей, не теряя уже имевшихся.

Вторая скрытая цель (со временем она будет проявляться все более и более) — помочь крестьянам осознать, каким путем их эксплуатируют, грабят. Буссенар хочет показать им, что их апатичность, покорное подчинение несправедливостям (которые они, возможно, считают нормальными, поскольку таков порядок вещей) на руку господствующим классам, привилегированным слоям, игнорирующим интересы крестьян. В конечном счете Буссенар стремится играть роль своего рода шпоры, которая пробуждает и подгоняет крестьян, чтобы вызвать у них желание изменить своим голосованием (его Буссенар считал, видимо, слишком конформистским, слишком умеренным и консервативным) расклад политических сил в кантоне или городе.

Чтобы затронуть крестьян за живое, надо их рассмешить. Если они будут смеяться, они перескажут шутку в своем кругу, друзьям-крестьянам. И те в свою очередь начнут читать газету. Читая, они поймут, а поняв, будут действовать. Так, очевидно, рассуждал Буссенар; это была, по существу, попытка «мягкой революции». Задумано ловко, и нет сомнения, что политические деятели консервативного и клерикального толка (главные враги для Франсуа Девина, в чем они убедились очень скоро) осознали опасность, увидев действенность такого подхода, менее жесткого и догматичного, чем политическое выступление, более доступного, чем газетная статья, и намного более приятного для чтения, хотя бы благодаря непринужденности тона.

Буссенар заранее наслаждается злой шуткой, сыгранной со своими политическими противниками, которые до сих пор сталкивались только с традиционной политической конкуренцией, имевшей слабое влияние среди сельчан. Доказательством служит то, что косвенно он бросает им вызов, заявляя: «Главное сказать и знать, что́ сказать… Это я беру на себя!» Он станет королевским шутом, который режет правду-матку, а заставить его замолчать будет трудно (если только не добиться временного закрытия газеты), ибо анонимность этой хроники, где используется псевдоним, выводит автора из-под удара. Сам выбор псевдонима довольно прозрачен: Девин — devine (фр.) — угадай (догадайся, если ты на это способен, кто я); Франсуа — имя, которое связано и с français — француз (я выражаю глубокие чаяния французского народа), и с franc — открытый, прямой (я ничего не скрываю, выражаюсь откровенно, прямо).

В письме № 2 рассказывается о лекции господина Вазея (радикала, будущего депутата от Монтаржи) и о впечатлении, которое она произвела на его оппонентов: лжереспубликанца Кошри (который станет его главной мишенью), его клеврета, смешного крикуна Юрсена, а также о реакции консервативной «Эндепандан»^[3], которая отныне регулярно станет объектом его нападок. В письме № 3 показано, как реакция вербует деревенских жительниц. Ее сиятельство графиня самолично объезжает деревни, собирая пожертвования на борьбу со смутьянами, и использует свое влияние против демократической республики. Девин рассказывает, как его жена внесла пожертвование натурой — сыром, издающим такой запах, что графиня просто убежала…

Письмо № 4 призывает радикалов приехать на съезд для выдвижения кандидата, который должен победить Кошри. Не бойтесь! Действуйте! «С меня довольно этого эгоистичного миллионера, папенькина сынка, двуличного республиканца, служащего и нашим и вашим, извлекающего выгоду из тех и других и считающего, что он оберегает козу (радикалов) и капусту (консерваторов)». Таким образом Кошри обвиняется в основном в том, что выдает себя за прогрессивного деятеля (то есть республиканца), а в действительности связан с имущими слоями. Значит, это почти что предатель, которого надо разоблачать и развенчивать.

Письмо № 5 отражает разочарование Девина-Буссенара в связи с отказом Жанноля (радикала, которому симпатизирует Буссенар) выставить свою кандидатуру против Кошри. Затем следует настоящее объявление войны Кошри. «За Кошри я взялся немного слишком поздно, но это только отложенная партия. Теперь я обрушусь на этого депутата, который за неимением другого представляет округ Питивье. Я не дам ему спуску, буду без устали показывать и повторять избирателям, что их великий деятель просто паяц, буду день за днем следить за его политической деятельностью и доказывать, что, скрываясь за фальшивой маской республиканца, депутат от Питивье — стопроцентный реакционер и враг демократии». Автор письма приветствует Вазея, победившего в Монтаржи своего противника Байи, любимца Кошри. «Рано или поздно в нашем округе произойдет то же, что и в округе Монтаржи, клянусь, и у нас будет депутат, выражающий наши убеждения».

Выполняя обещание, данное в предыдущем послании, Девин уже в письме № 6 бросает свою первую бандерилью^[4] в Кошри. Вот Кошри читает «Гатине», что «является с его стороны свидетельством хорошего вкуса». Оскорбленный утверждением Девина, что он ничего не смыслит в сельских делах и не способен даже подоить корову, депутат бежит к зажиточному фермеру Бонльё из числа своих друзей и просит научить его искусству доения. Но потом он решает, что сможет сделать это в одиночку, и ошибается: пытается подоить быка-производителя! Кошри попадает в комичную ситуацию: выпускник Высшей политехнической школы, он отброшен брыкающимся быком на навозную кучу! В заключение Девин как бы хитро подмигивает своему адресату: «Об этом происшествии мне рассказало лицо, близкое к папаше Бонльё, заставив меня поклясться, что я никому ничего не передам, и вы видите, я держу слово».

*

Письмо № 8 от 21 июня 1902 года (№ 585)

Господин главный редактор «Гатине»!

Хочу вам сказать, что мои товарищи-земледельцы и я не смогли побеседовать как хотели. Мы работаем до седьмого пота на сенокосе и на прополке свеклы, так что все тело болит и кости ломит. Если бы хоть стояла хорошая погода. Но, видно, Господь Бог отвернулся от нас и буквально заливает дождями. Притом до такой степени, что здесь, на глиноземах, я проваливаюсь в грязь по колено и не могу вытащить ноги.

В жалком состоянии и некоторые дороги. Не буду снова повторять сказанное о дороге около Нанто в департаменте Сены и Марны^[5]. На этот раз речь пойдет о другой дороге, расположенной недалеко от первой, но уже в нашем департаменте Луаре. Она вряд ли заслуживает названия «большой», как ее именует управление мостов и дорог. Эта дорога связывает Сермез с Малербом, она проходит через Менвилье и по проселку на Рапри.

Ну так вот! Здесь на каждом шагу выбоины, ухабы, кочки, и по такой-то отвратительной дороге управление мостов и дорог заставляет нас ездить. От этой езды не только трещат кости и скрипят рессоры, но и калечатся лошади, попусту теряется время. Черт возьми! Люди жалуются, бранятся, сердятся и спрашивают: кто виноват? Управление мостов и дорог твердит: «Все дело в том, что здесь слишком интенсивная езда». А люди говорят, что виновато управление, которое пытается сэкономить на булыжнике.

Я, как человек с понятием, считаю, что правы последние. Думаю и даже уверен: дороги строятся, чтобы по ним ездили. Этой лавочке — управлению мостов и дорог — не следовало бы скупиться на булыжник. К тому же ведь платит не оно. «Так-то оно так, — утверждает управление, — но при всем нашем желании как следует замостить дороги — у нас нет денег. Обращайтесь в генеральный совет департамента»^[6]. А генеральный совет, хоть и иного рода заведение, повторяет тот же припев: «У нас нет денег… Нет денег… Нет денег, чтобы купить много булыжника!..»

У кого же есть деньги? Ответьте, вы, шайка нечистых на руку пройдох, которым наплевать на народ. Ведь мы платим достаточно налогов, чтобы могли ездить по делам, возить свой урожай, приезжать на рынок. Короче говоря, нормально ездить по дорогам, содержание и персонал которых мы оплачиваем — от дорожного рабочего до министра общественных работ! Еще нам говорят: «Дороги портятся от перевозки свеклы…» Я прекрасно это знаю. И тем не менее не могу переправлять свеклу на вокзал и на завод на воздушном шаре. Для этого и существуют дороги… Вы слышите? Дороги проложены для того, чтобы налогоплательщики по ним ездили. Или, может быть, их следует упаковать в коробки либо обложить ватой?

В конечном счете все кивают друг на друга, дороги портятся всеми, и… никто не виноват. Ну что ж! Я скажу без обиняков, чья вина, если управление дорог и мостов плюет на нас, если генеральный совет морочит нам голову, если у нас дороги как у дураков. В этом повинны все мы: вы, я, крестьяне, налогоплательщики, трудящиеся. Да, мы, и только мы; нас вечно одурачивают, с нас дерут по две, по три шкуры, нас всегда облапошивают наши представители.

Как же так? Ведь мы — избиратели, у нас в руках избирательные бюллетени, которые решают нашу судьбу, а голосуем мы так, словно сами себе являемся злейшими врагами. Право, надо быть глупцом из глупцов, чтобы избирать в генеральные советники этих важных господ, которые хотят заполучить звание депутата, чтобы быть на виду, красоваться, иметь честь представлять округ — и ничего более. Да, черт возьми! Мы просто болваны, если выбираем в департаментскую ассамблею кичливых аристократов, толстопузых буржуа и ничего не стоящих политиканов!

Боже милостивый! Да изберем же, наконец, нескольких хитроумных крестьян; ведь их так много у нас, в нашей провинции Бос, выберем деревенских умельцев, знающих сельское хозяйство как свои пять пальцев, и они заткнут за пояс всех этих господ в сюртуках и цилиндрах.

Послушайте, товарищи! Не нужно разевать рты при виде внешней импозантности префекта и атрибутов деревенского мэра. Составить и обсудить бюджет департамента не сложнее, чем бюджет коммуны. Когда имеешь дело с числами — большие они или маленькие, — разница не велика. Муниципальные советники наших сельских коммун прекрасно умеют определять, обсуждать и уравновешивать свои доходы и расходы. Их небольшие бюджеты просчитаны до сантима, они сбалансированы лучше многих крупных бюджетов.

Ну так вот! Наших представителей надо выбирать именно здесь, из числа простых тружеников. Хороший сельский муниципальный советник вполне может стать хорошим генеральным советником. И тогда и финансовые дела улучшатся, и дороги тоже.

Франсуа Девин

*

В письме № 9 сообщается фантастическая новость (настолько невероятная, что она граничит с розыгрышем). Девин только что узнал, что в своей парижской квартире, в особняке на авеню Иены, Кошри поместил купленную им корову, чтобы научиться ее доить! По его распоряжению корова окружена трогательной заботой: «ее вымя моют туалетной водой в серебряном тазу» и вытирают «шелковыми платками». Бывшего председателя совета министров Мелина, приехавшего посмотреть на его корову, Кошри просит назначить его в следующий раз министром сельского хозяйства (он уже был его министром финансов)… Кошри берется даже подоить корову перед всем Национальным собранием! В постскриптуме прямо говорится о личности автора писем. Поэтому стоит воспроизвести его целиком.

*

Выдержка из письма № 9 от 15 июля 1902 года (№ 587)

Немало людей желает узнать, кто я такой, чем занимаюсь и какова моя настоящая фамилия. Они ломают голову, пытаясь угадать, найти, что-то доказать, и ошибаются. Но, Бог свидетель, я ничего не скрываю, мне нечего скрывать, и у нас в округе все меня хорошо знают.

Во время следующего сбора винограда мне исполнится 46 лет, военную службу проходил в 7-м драгунском полку, где так и не смог получить звания выше кавалериста второго класса. Мне дважды делали прививки. Мое занятие — земледелец, а не миллионер. Мне трудно живется, как и многим другим людям, и я работаю насколько хватает сил. В настоящее время я состою мастером на заводе в Ружмоне, выпускающем паровые мельницы. Зимой, во время мертвого сезона, делаю дома мельничные жернова для завода.

Теперь, когда я так подробно рассказал о себе всем читателям и «Гатине», надеюсь, никому не будут приписывать эти письма, которые писал именно я, и только я, Франсуа Девин. Эту фамилию носили мой отец, мой дед, мой прадед и все мои предки до восьмого колена.

*

Разыскиваемый многими Буссенар (словно за его голову назначена большая награда) запутывает следы. Он уменьшает свой возраст на девять лет (в 1902 году ему было 55), придумывает себе военное прошлое, которого у него не было; разыскивающие его люди могут легко установить, что завод в Ружмоне действительно существует, но никакого Девина там, разумеется, нет. Ответ в постскриптуме явно адресован недругам автора, которые стремятся установить, кто же скрывается за раздражающим их псевдонимом. Он пишет: «Теперь, когда я так подробно рассказал о себе всем читателям и нечитателям “Гатине”…» Позднее Буссенар убедился, что тогда поиски не только не прекратились, но еще более усилились. В результате был даже обнаружен злополучный однофамилец Девина, который был в этом деле совершенно ни при чем, и Буссенару-Девину пришлось давать соответствующее разъяснение.

*

Письмо № 12 от 16 августа 1902 года (№ 593)

Господин главный редактор «Гатине»!

Мы почти закончили косовицу. Но не без труда, можете мне поверить. Осталось только подобрать немного колосков. А потом я свернусь калачиком в своем гнездышке. Я устал, вымотался. Ведь я шлепал по арпану зерновых, который выкашивал за день. А матушка Девин^[7] все время ползала гузкой вверх, собирая колосья.

Бедная старуха! Она так загорела на солнце, что лицо у нее потемнело, как дно кастрюли… Я не брился три недели, и у меня борода как неровно срезанная стерня. Мы похожи на карнавальные маски. Но слава Богу! Урожай хороший, а, как вы знаете, конец венчает дело.

Есть, скажу я вам, одна вещь, которой я заранее радуюсь. Начинается охотничий сезон. Что поделаешь! Люблю ружьецо (видно, браконьерство у меня в крови). Поэтому хочешь не хочешь, а придется получать удостоверение охотника. Вы не можете себе представить, какое удовольствие я испытываю, подстрелив зайца или куропатку.

А почему бы и нет? Разве не мы, крестьяне, кормим дичь? Заплатив 28 франков супрефекту, мы получаем право охотиться. Так вот. Есть немало людей, кому не по вкусу наше маленькое удовольствие, и они хотят лишить нас его. Это, как всегда, враги демократии: аристократы, богатые фермеры, толстопузые буржуа — все те, для кого крестьяне и рабочие — все равно что навоз.

Им хотелось бы, чтобы только у них было право пользоваться ружьем. Они не могут примириться с мыслью, что на основании Декларации прав человека и гражданина мы с ними равны. Поэтому, когда мы бродим по полям с ружьем, нет такой пакости, которую они не стремились бы подстроить нам, одиноким охотникам, нам — «деревенщине», «хамам», как они выражаются. Они содержат прорву сторожей, арендуют маленькие участки земли размером с носовой платок и там подстерегают нас после захода солнца или в период, когда охота запрещена. Они пускают своих сторожей по следу, чтобы установить, не пересекаем ли мы их земли во время охоты… Короче говоря, они всеми силами стараются нам насолить. Надо сказать, что мы знаем местность как свои пять пальцев и смеемся над их ухищрениями. Но нам все это осточертело. И потом, бывают случаи, когда сторожа без зазрения совести затевают против нас совершенно несправедливые судебные процессы.

Но и это не все. Существует много мест, где крестьянину приходится несладко: например, там, где леса кишмя кишат кроликами. Проклятый кролик — настоящая напасть: он все опустошает, причиняет такой ущерб, что запросто может разорить беднягу-земледельца, который и так едва сводит концы с концами. И вот этот крестьянин должен кормить кроликов их сиятельств графа, маркиза или парижского богача, который арендует земли под охотничьи угодья и приезжает к нам как в завоеванную страну.

Скажем прямо. Кичливые, презирающие «деревенщину», потому что они богаты, эта люди пытаются восстановить старинные привилегии. Если им дать волю, они приказали бы, как в былые времена, вешать крестьян на деревьях за то, что мы осмеливаемся охотиться. А раз так поступить они не могут, они делают все возможное, чтобы морить нас голодом, травить с помощью всякой живности наш урожай, прикарманивать наши деньги через представителей закона.

Послушайте, вот вам конкретный пример. Я знаю одного такого крупного землевладельца. Однажды приходит к нему крестьянин и вежливо просит сотню франков за ущерб от кроликов, которые так прочесали его поле, как если бы на него обрушился град. «Вы не получите ни единого су», — отвечает землевладелец. «Ладно, — говорит крестьянин, — тогда позвольте мне уничтожить кроликов». — «Только попробуйте, я прикажу, и на вас посыплются протокол за протоколом». — «В таком случае я пойду дальше и подам на вас в суд». На это пузатый господин смеется в лицо крестьянину и говорит: «А я вас раздену до нитки! У меня есть деньги… есть чем заплатить эксперту и судебному исполнителю, за судебное разбирательство, за повторное рассмотрение дела через неделю, через полмесяца, за вызов свидетелей и истца, за новую отсрочку для выяснения дополнительных обстоятельств, и еще я подам на вас в апелляционный суд… Вы требуете от меня 100 франков, а я заставлю вас потратить 500. В конце-то концов я проиграю дело, но вы, вы станете нищим. Ну, так что́ вы хотите? Я вас слушаю».

Крестьянин проглатывает пилюлю и отправляется восвояси, чувствуя себя круглым дураком. Он не осмеливается атаковать и продолжает кормить кроликов господина Икс. Вы меня спросите: что же надо делать, чтобы защитить свои интересы и, кроме того, чтобы над тобой не насмехались? Очень просто. Соберитесь, объединитесь все, у кого дичь поедает урожай. Пусть вас будет десять, двадцать, тридцать человек. Поручите одному из вас подать в суд от имени всех. Пусть каждый внесет небольшую сумму на расходы, и нападайте без страха. Судебные расходы одинаковы, идет ли речь о возмещении ущерба в сто или в десять тысяч франков. Вы будете уверены, что выиграете дело, причем ценой совсем незначительных в среднем затрат для каждого из вас.

Здесь я опять имею в виду профсоюзное объединение, как в том письме, где речь шла о булочной. Благодаря единству вы можете заставить уважать свои права. И важные господа струсят, увидев, что вы в силе заставить их скрежетать зубами от ярости. Подобный случай произошел недавно в одном округе вблизи Питивье, где возник профсоюз земледельцев, борющихся против убытков от дичи. Этот профсоюз, где работа, кажется, хорошо налажена, предъявил иск богачу, арендующему земли для охоты, который упирался и не хотел платить ни су.

В конечном счете он проиграл по всем статьям и был вынужден отступить. А как же иначе? Когда суд постановил, что нужно платить за кроличью еду, важный господин, привыкший к тому, что крестьянин делает это задарма, счел, что такое решение вопроса обойдется ему слишком дорого, и смылся, как последний трус. Вот урок, который даром не пройдет. Он еще раз показывает вам, дорогие друзья, что сила в единстве.

Приветствую вас, господин редактор, и всех, кто меня прочтет.

Франсуа Девин

*

Девин предупредил, что он не оставит в покое жертву, не даст спуску врагу, депутату Кошри. Чувствительные души, не читайте этих писем или держитесь покрепче, чтобы не упасть, ибо Буссенар поистине не стесняется в выражениях, и мы, читая то, о чем он осмеливается писать, колеблемся между ужасом и неверием. При этом у нас нет возможности проверить, правду ли он говорит или это чистый вымысел (не будем забывать, что Буссенар получил медицинское образование и, по-видимому, был знаком с некоторыми практикующими врачами в округе). В любом случае надо обладать известной долей беспардонности, чтобы так выражаться. Крестьянское понимание комического используется здесь с предельной допустимостью, и нужно обладать немалым юмором и снисходительностью, чтобы хохотать до упаду, как, очевидно, смеялось большинство деревенских читателей «Гатине». Предупреждаем: на этот раз автор «Писем крестьянина» заходит очень далеко.

*

Письмо № 16 от 1 ноября 1902 года (№ 604)

Я не хотел бы смеяться над сооружениями из железа вообще, поскольку многие из них хорошо сработаны. Например, Эйфелева башня — вещь крепкая и основательная. Сочинили даже песенку о том, что ничто ее не берет. Вы хорошо знаете выражение: «Железной башне не страшен зеленый дятел». Но железные сооружения бывают разные. Например, колокольня в Питивье — тоже из железа — уже начала колебаться. Говорят, что она больна и что муниципалитет Питивье выделил на ее ремонт субсидию в 10 тысяч франков.

Подправить нашу бедную железную колокольню надо бы во многих местах. Прежде всего, от воронья пострадали колоколенки. Затем, майские жуки повредили громоотвод. Вы все знаете, что такое громоотвод. Это длинный остроконечный стержень, который притягивает молнию и отводит ее по железному проводу в яму с водой или пеплом. Таким образом, молния из тучи проходит по железной проволоке-проводнику и гаснет в пепле или воде, заполняющих яму.

Ну так вот! Громоотвод колокольни в Питивье уже ни на что не годится. Он не отводит молнию в яму, и, говорят, это создает угрозу для безопасности людей. Громоотвод нужно заменить, а это обойдется в кругленькую сумму — 1800 франков. Вы прекрасно понимаете, что все это вызывает недовольство муниципального совета и налогоплательщиков. И вот я — Франсуа Девин по имени, изготовитель мельничных жерновов по профессии — берусь объяснить своим согражданам из Питивье, как сделать новый громоотвод, не потратив ни су. Все зависит только от нашего депутата господина Кошри.

Вы посмеетесь надо мной, зная, что господин Кошри прижимист, скуп и не способен, извините за выражение, испортить воздух бесплатно. Но послушайте меня только одну минутку. Господину Кошри это тоже не будет стоить ни одного сантима и даже пойдет ему на пользу. Вы увидите, что он не откажет вам и будет даже рад осчастливить город, обеспечивая ему значительную экономию средств и укрепляя общественную безопасность.

Надо вам сказать, что господин Кошри страдает от солитера. Солитер — это червяк, который живет в кишках некоторых людей и очень плохо влияет на их организм. Он весь белый и похож на ленту; некоторые солитеры такие длинные, что конца им не видно, — по 15, 30, 60, а иногда 100 метров и больше. Говорят, что есть такие солитеры, что длиннее дороги от Белькура до Понторнуа^[8]. От хорошо осведомленных людей я узнал, что солитер очень мешает господину Кошри: он поднимается к его горлу и от этого голос господина Кошри звучит как у оскопленного петуха.

Ну так вот. Я пойду и скажу ему, конечно, очень вежливо: «Господин Кошри! Поскольку вы страдаете от солитера, я избавлю вас от него на радость ваших избирателей, на пользу нашей колокольне, вашему громоотводу и вашему городу, который вы облагодетельствуете. Вот как надо поступить. Вы берете тыквенные семечки и их сушите. Когда у вас наберется с полбуассо семечек, очистите их от шелухи и ешьте досыта. Набейте семечками свои карманы и грызите их постоянно днем и ночью. Дело в том, что тыквенные семечки — яд для солитера. Они убивают его наповал. Дело верное, червяк подохнет. Даю вам честное слово крестьянина, изготовителя жерновов! Лекарство это — самое что ни на есть действенное.

Когда ваш червь умрет, выпейте касторки; устройтесь у вашего большого друга, мэра Питивье господина Тома, живущего под горой, около церкви. Поставьте во дворе мотовило, на какое женщины перематывают у нас пряжу с бобины. Когда вы почувствуете, что слабительное начало действовать, вы, при всем моем уважении к вам, смело спускаете брюки и становитесь на четвереньки, повернувшись задом к мотовилу.

Вы немного натуживаетесь. Появляется головка солитера. Господин Тома, если ему будет противно, берет ее щипчиками для сахара. Он осторожно тянет, солитер выходит… Вы еще стараетесь, и солитер продолжает выходить. Господин Тома наматывает то, что вышло, на мотовило и начинает тихонько поворачивать рукоятку. Мэр Питивье, конечно, может это сделать ради вас, своего друга, ради громоотвода, находящегося поблизости, ради граждан, своих избирателей. Вот как здорово получается! Господин мэр крутит и крутит рукоятку до тех пор, пока червяк не выйдет целиком из ваших внутренностей и не будет накручен на мотовило.

Когда это произойдет, прежде всего вы почувствуете облегчение и должны по меньшей мере меня поблагодарить. Затем вы обмываете солитера водой, чтоб очистить от нечистот — следов его прежнего местопребывания, и помещаете его в деготь, чтобы он не разлагался. Все это займет не больше пяти минут. И тогда остается лишь покрыть его толстым слоем олифы.

Таким образом, в вашем распоряжении окажется своего рода бечевка, которую ничто не берет. Ни снег, ни солнце, ни огонь, ни вода, ни майские жуки, ни вороны, ни молния. Это вечная бечевка, которая сохранится и тогда, когда разрушится колокольня. Вам остается только подарить ее городу как проводник громоотвода. Уверяю вас, что все произойдет наилучшим образом: вы сэкономите городу 1800 франков, избавитесь от нежелательного постояльца своих внутренностей и покажете, что при случае способны не только портить воздух.

Франсуа Девин

*

Всегда говорят: чтобы краска держалась, надо нанести ее второй слой. Именно это и проделывает Девин четыре месяца спустя с беднягой Кошри. Достаточно процитировать начало письма, чтобы почувствовать, с каким упорством, с каким ожесточением Девин продолжает подкапываться под злосчастного депутата-республиканца, виновного лишь в том, что он, по мнению Девина, был недостаточно последовательным республиканцем.

*

Выдержка из письма № 24 от 21 марта 1903 года (№ 624)

Рад приветствовать вас всех, дамы и господа, ввиду того, что уже давно у меня не было времени побеседовать с вами^[9]. Приветствую и вас, господин главный редактор «Гатине». Все по-прежнему идет так, как вы того желаете, не правда ли? Что же, тем лучше. И у меня тоже все в порядке со скотиной и семьей. Правда, матушка Девин подцепила сильнейший насморк. Она беспрерывно сморкается и чихает, так что, того и гляди, у нее отскочит черепная коробка. Но это не имеет большого значения. Как и болезнь нашего депутата господина Жоржа Кошри. Вы мне скажете: «Как! Господин Кошри болен?.. Это для нас неожиданная новость, мы ничего не знали о его болезни. Так чем же болен наш дорогой господин Кошри?»

Я вам скажу. Журналист должен знать все. Даже я, журналист по совместительству, знаю все, когда это нужно. Так вот в чем дело. Кажется, у господина Кошри приступ эмфиземы. Вы спросите меня, что это за зверь. Раньше я знал об эмфиземе не больше, чем вы. Но к нам приходил ветеринар делать перевязку нашей корове Гариотте. И я его спросил, что это за эмфизема, от которой страдает наш депутат.

Наш ветеринар, который более сведущ в медицине, чем многие врачи, подробно объяснил мне, что болезнь вызвана газами, поднимающимися из живота в легкие. Можете себе представить: эти газы давят на легкие, раздувают человека и в конечном счете могут вызвать у него одышку. Вот, значит, какая болезнь у нашего депутата. Поэтому я жалею его всей душой: больного человека надо жалеть, даже если у него другие взгляды, чем у вас.

Господину Кошри, у которого, к сожалению, ветры гуляют не только в голове, стоит посочувствовать, особенно потому, что он — депутат. Подумайте только: ему приходилось, как заместителю председателя^[10], вести заседания палаты депутатов. Тогда он, должно быть, включал все тормоза, чтобы не услышали звуки и не почувствовали запаха, иначе ведь можно было скомпрометировать достоинство национального представительства, сразить наповал оратора и рассмешить всех, кто любит посмеяться над чужой бедой. Видимо, потому, что он так сильно нажимал на тормоза, у него и возникла эта проклятая эмфизема.

Чтобы вылечиться от такой болезни, нужно, говорят, отдыхать, избегать холода и находиться в мягком климате. Выходит, что именно для лечения господин Кошри попросил отпуск и уехал аж в Египет. Конечно, это его право, нашего милого господина Кошри. Вы мне скажете, что Египет неблизко и что господин Кошри мог бы найти мягкий климат и во Франции, в теплых южных районах, откуда он мог бы в случае надобности быстро вернуться в палату депутатов.

Да, но злые языки утверждают, что господин Кошри удрал в Египет, чтобы не участвовать в голосовании закона о конгрегациях^[11].

*

Буссенар играет здесь в кошки-мышки. Откуда у него такие в принципе конфиденциальные сведения? Об этом он молчит. «Я знаю все, когда это нужно». Фраза беспощадная, загадочная, от нее пробегает холодок по коже. Словно террорист сообщает вам, что он может нанести удар любому человеку в любом месте в любой момент… Буссенар прикидывается несведущим в медицине (хотя получил медицинское образование), тогда как в своем постскриптуме^[12], наоборот, пишет об эффективном способе лечения, что предполагает реальную компетентность в этой области. Если только упоминание о бесплатном лекарстве не имеет иронической окраски, как у истории с громоотводом! Письмо заканчивается описанием того, как Кошри, бросив все дела, стремительно возвращается во Францию, узнав, что председатель палаты депутатов Леон Буржуа подал в отставку. Но депутата Кошри, представленного амбициозным, рвущимся к власти политиком, ждет разочарование: известие об отставке оказывается ложным.

Религиозные конгрегации, по поводу которых господин Кошри (по вкрадчивым намекам Буссенара-Девина) не хотел высказаться определенно, как раз и составляют содержание следующего письма, которое мы решили привести целиком. Во Франции в конце XIX века еще существовало великое множество конгрегаций: Пресвятой Девы, иезуитов, Святого Духа, священников Иисуса и Марии (евдистов), Отцов Молельни, Святого Сульпиция (сульпицианты), сестер христианского учения, монахинь Сен-Мора, монахинь Сердца Иисусова, сестер монастыря Святого Жозефа в Клюни, сестер-беднячек, сестер-сиделок при Нотр-Дам-де-Бон-Секур, дочерей милосердия, сестер святого Винсента де Поля^[13] и т. д. и т. п.

Со времени конкордата 1801 года (договора между первым консулом Наполеоном и Римским Папой) для деятельности конгрегаций необходимо согласие епископа соответствующей епархии (назначаемого первым консулом), а для наиболее крупных конгрегаций — согласие Римского Папы. В действительности же только четыре попросили и получили законное разрешение (конгрегации лазаристов, Иностранных миссий, Святого Духа и Святого Сульпиция). Положение заметно обострилось после принятия закона от 29 марта 1880 года, вынудившего иезуитов объявить о самороспуске без каких-либо условий и предоставившего остальным конгрегациям трехмесячный срок, когда они могли бы запросить и получить законное разрешение. Эти конгрегации не подчинились требованию и в свою очередь были принудительно распущены. Однако спустя несколько лет изгнанные монахи постепенно вернулись в свои братства, возродившиеся вопреки закону.

Такую ненормальную ситуацию должны были прояснить четыре закона, особенно жесткие в отношении нелегально восстановленных конгрегаций. Эти законы (конкретизированные различными правительственными декретами) были приняты в период, когда самый яростный антиклерикализм достиг своей кульминации: 1 июля 1901 года, 4 декабря 1902 года (голосования по этому закону как раз и хотел избежать Кошри своей поездкой в Египет), 17 июля 1903 года и 7 июля 1904 года. Они снова предоставили конгрегациям три месяца для обращения с просьбой о легализации и объявляли распущенными все те, которые не сделают этого в указанный срок. Одновременно палата депутатов отвергла в 1903 году целую серию просьб со стороны конгрегаций о разрешении на деятельность.

Были установлены суровые санкции против неразрешенных конгрегаций, которые продолжали бы действовать: штрафы, доходившие до 5000 франков (сумма непомерная для того времени), тюремное заключение от шести дней до года, причем этот срок удваивался для администраторов и основателей. Имущество незаконных конгрегаций конфисковывалось в судебном порядке. Разрешенные конгрегации должны были представлять префекту по его требованию подробный отчет о своем финансовом положении. Такие строгие меры (вызвавшие множество волнений, о которых пишет Буссенар) полностью соответствуют его антиклерикальным настроениям. Вместе с тем видно, что его оппозиционность церкви не носит нутряного, иррационального характера; напротив, она хорошо аргументирована.

*

Письмо № 27 от 2 мая 1903 года (№ 630)

Приветствую вас всех, мои дорогие братья!

Я не открою вам ничего совершенно нового, если сообщу, что у нас все их преосвященства епископы и все господа кюре^[14] сильно гневаются. При всем уважении, которое я должен к ним испытывать и испытываю, я вынужден сказать, что в некоторых округах у них буквально дымится кожа от бешенства и перекосило физиономии. С другой стороны, монахи запираются у себя в монастырях и громогласно выражают свое возмущение, а монахини вопят и мяукают, как кошки, которым наступили на кончик хвоста тяжелым сабо.

И все это, видите ли, создает такой концерт, что сам Господь Бог закрывает глаза и затыкает уши, чтобы ничего не видеть и не слышать. Вы все понимаете, о чем идет речь, и мне не нужно объяснять вам то, что вы знаете так же хорошо и даже лучше, чем я. Скажу лишь пару слов.

Уже давно банды монахов и монахинь набросились на Францию, как полчища вшей на бедняков. Под предлогом добрых дел: благотворительности, проповеднической деятельности, евангельского учения, воспитания детей и помощи калекам — они образовали конгрегации, скупавшие имущество, дома, поместья. Благодаря деньгам, которые они выманивали у простаков, пугая их адом, устраивая сборы средств и тому подобное, они в конечном счете настолько обогатились, что через несколько лет прибрали бы к рукам половину Франции, хуже еще, чем до революции^[15].

Кроме того, были открыты благотворительные учреждения, винокуренные заводы, воспитательные дома для детей и платные больницы, всевозможные коммерческие учреждения, яростно конкурировавшие в ряде отраслей торговли. Короче говоря, использовались самые разнообразные средства, чтобы заработать деньги, получить власть и вести ожесточенную войну против республиканских учреждений. Все эти миллионы франков, все эти газеты со словом «Крест» в заголовке, вся эта торговля дешевыми предметами культа имели целью разрушить Республику. Именно так! То была кампания, прекрасно организованная сверху донизу и снизу доверху, слева направо и справа налево, со всех сторон.

В то время как монахи настраивали людей против республиканских учреждений, монахини в школах учили детей презирать правительство; в больницахпреследовали свободомыслие и лобызались со святошами. Не забудьте также катехизис^[16] да еще исповедальню. Короче говоря, применялись все средства для того, чтобы подорвать республику, оболванивать мужчин, женщин, стариков, молодежь, детей — словом, всех! Если бы такая свистопляска продолжалась, то все наши свободы, несомненно, оказались бы до крайности урезанными! Впрочем, на последних парламентских выборах мы были свидетелями того, как церковники ожесточенно нападали на Республику, на республиканских кандидатов, пуская в ход и деньги и клевету.

И вот что самое удивительное: конгрегации вообще не имели права существовать во Франции. Они обосновывались здесь просто так, самоуправно, самочинно. А потом ежедневно, ежемесячно, ежегодно возникали все новые и новые конгрегации, как полчища вшей, о которых я уже упоминал. В конце концов благодаря своим деньгам, катехизису, своим газетам, исповедальням и особенно благодаря своей наглости вся эта нечисть создала угрозу для наших республиканских институтов, для свободы.

Поскольку у них не было никакого права на законное существование, весьма вероятно, что какой-нибудь король или император уже давным-давно дал бы им ногой под зад. Но республиканское правительство предпочло десять раз отмерить, прежде чем принять решение. Оно попросило обе палаты парламента принять закон, который позволил бы ему ликвидировать все неразрешенные конгрегации. Такой закон, действительно необходимый для общественного спасения, был принят. Правительство его выполняет, это — его долг. И поэтому-то вся монашеская братия, все церковные крысы подняли дьявольский шум. Некоторых людей неплохо было бы выставить за дверь; они устраивают шествия вместе с клерикалами и вопят в один голос: «Свободу!.. Свободу!.. Мы требуем свободы состоять в конгрегациях…» И наряду с другими глупостями выкрикивают грязные ругательства в адрес тех, кто думает иначе, чем они.

Я-то знаю, что такое их свобода. Это — свобода наносить удары в спину Республике, лишать клиентов тех, кто осмеливается быть республиканцем, и морить голодом свободомыслящих людей. Они требуют свободы во имя наших принципов, а когда по глупости мы предоставляем им эту свободу, они отнимают ее у нас уже во имя своих принципов! Между тем существует способ все уладить так, чтобы все были довольны и веселы. Средство это нашел я, Франсуа Девин, по профессии — изготовитель жерновов.

Вы не догадываетесь, что должны были бы сделать монахи и монашки вместо того, чтобы вопить, горланить, пищать, как новорожденные. Ну так вот! Они должны были бы отправиться под ручку прогуляться, съесть добрый кусок зажаренной или запеченной телятины или же устроить в каждом монастыре «праздник поросенка». Они пили бы вволю славное винцо, затянули бы хором старую застольную, а потом, когда они достаточно распалятся, пошли бы спать парами, ни от кого не прячась, каждый со своей партнершей. И все это принесло бы немало выгод.

Прежде всего повсюду установились бы мир и согласие. Затем, это способствовало бы увеличению численности населения и доставило бы удовольствие генеральному советнику округа Малерб господину Пьоту и господину кюре Малерба, которые считают, что детей рождается слишком мало. Наконец, это доставило бы еще большее удовольствие несчастным монахам и монашкам, предположительно не ведающим плотской любви. Они увидели бы, что и на земле можно вкушать радость, в ожидании той радости, которую я им желаю достигнуть как можно позже — в раю.

Франсуа Девин

*

В письме № 29 от 4 июля 1903 года (№ 639) Девин, выступая с резкими политическими выпадами против главного редактора «Эндепандан» (газеты, полностью подчиненной Кошри), отмечает интересную деталь. Подчеркивая распространение реформаторских идей, он сообщает, что число читателей «Гатине» постоянно растет и достигло 7500 человек. Он выражает надежду, что вскоре их будет 10 000. Его предвидение оправдалось, и названная цифра была значительно превзойдена, ибо с апреля 1906 года (то есть всего лишь через три года) газета выходила уже тиражом в 17 600 экземпляров. Можно, конечно, предположить, что важную роль в увеличении тиража сыграли «Письма крестьянина», и это показывает, насколько был прав ее главный редактор, поверивший в Буссенара.

Спустя некоторое время, после того, как Буссенар выступил с проповедью развеселого союза между монахами и монахинями (весьма непочтительной в отношении Церкви), он возвращается, на этот раз в серьезном ключе, к вопросу о целомудрии, которое он считает совершенно ненужным, противоестественным и одновременно невыполнимым обетом. Свои весьма жесткие нападки на духовенство он сосредоточивает на этой традиции, о которой он говорит теперь не в игривом тоне, а приводя доказательства, философские соображения и требования сегодняшнего дня. Смелый шаг!

*

Письмо № 32 от 1 августа 1903 года (№ 643)

Право же, говорю я вам, мои дорогие собратья, наши священники часто дают повод для различных толков, причем не всегда благоприятных. В последнем номере «Гатине» вы читали о некоторых скандальных случаях. Вот, например, господин кюре из городка Жерарме в Вогезах^[17], что недалеко от тех мест, где проходят службу многие наши молодые солдаты. Он преподавал катехизис восьми-, десятилетним девочкам и проделывал с ними такие мерзкие вещи, что, узнав об этом, местные жители хотели его убить, чтобы навсегда отбить у него вкус к слишком зеленым плодам.

Они поступили бы правильно. Если кто и достоин уважения, так это дети. Надо совершенно потерять человеческий облик, чтобы приставать к бедным невинным малюткам, когда есть столько лжесвятош, всегда готовых вкусить плотский грех с господами священнослужителями. Их пруд пруди, этих чертовых святош, которых запах кюре привлекает, как запах козла приманивает коз в период течки. Вы не находите, что от кюре пахнет как-то по-особенному, какой-то смесью грязи, свечного сала и затхлости? Именно эта вонь изгоняет из исповедальни всех пауков и делает ее подходящим местом для любовных утех господ священников.

Ну это, по крайней мере, никому не вредит. Только, быть может, два ангела-хранителя будут немного шокированы при виде господина кюре, соединившегося с одной из своих прихожанок. И еще неизвестно, не возникнет ли у них, хоть они и ангелы, желания тоже немного покувыркаться. Все это я говорю потому, что в плотских утехах взрослых нет ничего, что могло бы нас возмущать. Но тот, повторяю, кто принимается за детей, хуже свиньи. Все совершающие подобные мерзости заслуживают, чтобы по тому месту, которым они грешат, хватили либо зубилом, либо ножом для закалывания свиней, что больше подходило бы к данным обстоятельствам.

Вы, должно быть, читали в «Гатине» и про другого кюре в Алжире, который был застигнут в тот момент, когда на кладбище он посягал на невинность девочки. Согласимся, что нужно буквально потерять голову от похоти, чтобы совершать свои священнические гнусности в таком месте. Но, видно, у этого грязного попа были иные наклонности, чем у нормальных людей, их дурацкое воспитание толкает ему подобных на аморальные поступки, неизвестные среди нас, честных тружеников. Вот доказательство: есть такие, что пристают к маленьким мальчикам, к подросткам, к юношам… Но я не буду продолжать, слишком уж это отвратительно и — увы! — неискоренимо. К тому же я не смогу объяснить все, не нарушая правил приличия, вежливости, не оскорбляя достоинства моих многочисленных друзей — читателей «Гатине».

Скажу лишь, что в одном из центральных департаментов страны разразился громкий скандал и скоро будет суд. К этому вопросу я вернусь после вынесения приговора. Сегодня же просто отмечу, что один из священников нашей округи находится в тюрьме и его обвиняют в гнусностях, от которых покраснел бы сам Господь Бог. Этот тип приставал к солдатам. Очевидно, красный цвет солдатских штанов производил на него такое же сильное воздействие, как на быка, но в другом плане. Он любит людей, этот господин. Он, должно быть, филантроп, хотя следователь доказал, что если филантропия и хорошее дело, речь здесь идет вовсе не о ней.

Итак, этот филантроп-кюре приглашал солдат трех родов войск — кавалеристов, пехотинцев и артиллеристов — помогать ему служить мессу. И люди утверждают, что его мессы не очень-то соответствовали канонам католической церкви, апостольской и римской. Вместо вина пили пиво; облатки заменяли лепешками или белым хлебом, причащались не только вином и хлебом, но еще и мясом, не считая всего остального. А все остальное, если верить слухам, выглядело не очень-то красиво. Вот доказательство: как-то раз священник собирался раскрыть тайну воплощения одному артиллеристу, но этот молодец не имел ни малейшей склонности к такого рода таинствам. И когда он увидел господина аббата в пылу… его красноречия, он так его отколотил, что нашему попу потребовалась целая неделя, чтобы оправиться.

Тем, кто был более покладист, делали всякие поблажки, давали увольнения, повышали в чине! Важные начальники-клерикалы поощряли, конечно, близость своих солдат к святому человеку. Готов допустить, они не знали, что в данном случае те не только служили мессу и что круг верующих был скорее… порочным кругом. Тем не менее они, разумеется, не давали бы увольнений, не присваивали бы звания капрала солдатам, посещающим собрания франкмасонов^[18]. Да что говорить! Как бы там ни было, дело в данный момент рассматривается, и я жду, какова будет его развязка.

А сейчас я вам скажу, что если каждый день, каждую неделю и каждый месяц просматривать газеты Парижа и провинции, то за год обнаружились бы сотни и даже тысячи случаев, аналогичных только что приведенному. У всех этих проклятых кюре словно сам дьявол поселяется в селезенке и не дает им покоя, когда речь идет о любовных похождениях. Попытки удержать их ни к чему не приведут. Поэтому нужно было бы их женить или кастрировать (как петухов). Всех, кто не захочет жениться, как это принято у протестантских, еврейских и русских священников, следовало бы подвергнуть такой маленькой операции.

Это было бы совершенно естественно. Скажем прямо: зачем им быть мужчинами, раз они дают этот странный, безумный, смешной и противоестественный обет, который они называют обетом целомудрия? Целомудрие!.. Посмотрите на лицемерие этих людей. Что означает это вынужденное целомудрие, как не презрение и отвращение к женщине? Так почему же они берутся исповедовать ее, давать ей советы, определять ее жизненный путь, заставляя иногда отворачиваться от детей и мужа? Нет, это — ложь для улавливания простодушных людей, которые всему верят. Если у церковников действительно есть к тому желание, пусть они сделают все, чтобы сохранить свое целомудрие полностью, не впадая во грех и искушение.

Единственное средство — та маленькая операция, о которой я вам говорил. «Освободившись» от страстей и борьбы с плотью, они станут, во-первых, такими превосходными тенорами, каких свет давно уже не видел; затем это позволит им выслушивать самые откровенные, самые пикантные, самые распаляющие исповеди, не дыша в своих исповедальнях как бешеные быки и не посягая на нравственность прихожан и прихожанок. Видите ли, тщетно пытаться нарушать законы природы, отказываясь от вещей, ради которых она нас создала.

Возьмите, к примеру, парня, сына крестьянина, как вы и я, в расцвете сил, который ест и пьет вдоволь и не выполняет никакой работы. Поместите его посреди женщин, девушек, которым он сможет говорить все, обнажать их души, вырывать у них признания о тайных помыслах, о тщательно скрываемых поступках. Оставьте их с ним наедине, и пусть они говорят о самых интимных вещах, как двое влюбленных… и наступает момент, когда — независимо от того, давал ты обет целомудрия или не давал, — осел сбрасывает упряжку, конь закусывает удила, и тогда появляются рогоносцы, происходят совращения, насилия или совершаются противоестественные действия… Тогда, видите ли, никакое целомудрие не помогает: бешеная собака кидается на всех!

Франсуа Девин

*

Буссенар, как общественный деятель, наблюдающий своих современников и беспокоящийся об их участи, к счастью, не исчезает полностью за спиной того, кто иногда с яростью критикует и насмехается. Приведем доказательство.

Выдержка из письма № 37 от 10 октября 1903 года (№ 653)

Теперь я хотел бы сказать пару слов о другом деле. Это важное дело, так как касается здоровья трудящихся. На большинстве ферм и менее значительных хозяйств наемные работники спят в конюшнях и в хлевах. Это плохая привычка. Это нечистоплотно и, главное, вредно для здоровья. Я хорошо знаю, что вызову вопли сторонников благословенной рутины. Но мне на это наплевать, раз я говорю правду. Буду очень рад, если мои слова будут приятны земледельцам и пойдут на пользу многим молодым людям.

Скажите на милость, разве не возмутительно, когда измученных работой людей заставляют спать в одном помещении со скотиной, в тесноте, на кроватях, поставленных одна на другую, как ящики в комоде. Значит, ночью они должны лежать над птичьим пометом, лошадиным и коровьим навозом и ручейками мочи, которую животные бесцеремонно испускают, не требуя ночных горшков, так что утром просто не продохнешь: воздух отравлен, аммиаком воняет сильнее, чем если бы откупорить бутылку с нашатырным спиртом.

И нечего крутить и повторять, что так было всегда. Это вредно для здоровья, и я утверждаю, что из простого человеколюбия надо выделить отдельную комнату, что-то вроде спальни, для работников ферм, вместо того чтобы загонять их вперемешку со скотиной. Нетрудно отгородить от конюшни крытое помещение, изолированное кирпичной перегородкой от остальной ее части. Одно окно выходило бы во двор, а другое окно и дверь — на конюшню, чтобы можно было присматривать за животными.

У работников были бы кровати, стоящие рядком, как в казарме, небольшие шкафчики для одежды, деревянные столы, по два-три стула, и вы увидели бы, что они превосходно себя чувствуют и веселы, как птички. Прежде всего, это было бы в сто раз лучше для здоровья, а потом привязывало бы работников к дому. Действительно, по воскресеньям они часто не знают, чем заняться, куда пойти. Им остается выбор: либо сидеть в конюшне, либо отправиться в кабак. А если бы у них была отдельная комната, они могли бы побриться, починить и почистить одежду, начистить ботинки, сыграть партию в карты, почитать «Гатине». Словом, имели бы собственное жилье, где можно поговорить, почувствовать себя людьми, а не быть все время запертыми с животными.

Я обращаюсь с таким предложением к сельским хозяевам. Ценой минимальных затрат они обеспечат здоровые условия проживания своим работникам и не понесут никакого ущерба, так как скот всегда будет так же хорошо ухожен, а работники будут только лучше себя чувствовать, телом и душой. Я еще вернусь к этому вопросу и с радостью приму все предложения, которые мне пришлют по этому поводу сельскохозяйственные рабочие.

*

Буссенар оставался сельским жителем. И лучше всего это подтверждает приводимый ниже гимн земле, проникновенное мистическое песнопение, в котором каждый крестьянин с волнением узнает самого себя. Быть может, именно это «Письмо крестьянина» лучше всего отвечает названию всей рубрики.

Письмо № 46 от 27 февраля 1904 года (№ 673)

В понедельник будет уже три недели, как на нашу местность обрушилась страшная гроза. Удары грома, град, молнии, ливень — всего хватило на всех, и в частности на меня. Достаточно сказать, что гроза застала меня по дороге в Этуи на моей лошадке Сансонне. Боже милостивый! Нас оглушали удары грома, ослепляли молнии, град бил, как крупная дробь, а дождь лил как из ведра. Я промок до нитки. С моей шляпы текло, как из водосточной трубы, а сапоги наполнялись водой с воротника рубашки. Потом я кое-как обсох, но не мог согреться.

Я вернулся домой, еле волоча ноги, и хотя моя старуха подогрела мне вина с большим куском сахара, мне было не по себе. На другой день я стал хрипеть, и так продолжалось в последующие дни; кроме того, меня знобило, я ослаб и не стоил и сантима. Короче говоря, я подцепил что-то вроде простуды, почти что плеврит, и должен был несколько дней проваляться в постели. Ничего не поделаешь!

Пришлось смириться, и каждый день, проведенный в кровати, стоил мне двух лет жизни. Я читал до одурения, до тех пор, пока в глазах не темнело, а шею не начинало ломить. Читал книги, газеты; некоторые из них без конца толковали о крестьянине. И я думал про себя: «Сколько же людей готовы рассуждать о делах, в которых они ничего не смыслят!» И понимаете ли, дорогие друзья, эти господа, пишущие во Франции, авторы книг и журналисты знают нашего крестьянина не лучше, чем негра, краснокожего или азиата, то есть китайца или японца, который сейчас сражается против России^[19].

Да! Вы знаете, что такое крестьянин для этих пишущих господ? Пентюх с обветренным лицом, с руками, потрескавшимися от холода, покрытыми мозолями, машина для выращивания хлеба, человек в блузе и сабо, по отношению к которому хорошо одетые господа используют обращение «любезный». И не только писатели, но и судьи, важные чиновники и государственные служащие, префект, инженеры, регистраторы, частные воспитатели и множество других, не знающих или плохо знающих крестьянина.

Да! Их много, тех, кто нашу робость принимает за глупость, нашу сдержанность — за подозрительность, нашу привычку долго думать — за бестолковость, нашу экономность — за жадность, наше упорство в труде — за тупость и нашу великую любовь к земле — за идиотизм. И меня это оскорбляет, хоть я и простой трудяга, бедный крестьянин, только и умеющий, что копаться в земле. Да! Я стою поболе, я заслуживаю иного отношения.

О, поверьте мне, я люблю землю!.. Люблю всей душой, всей своей кровью и всем своим потом… Я люблю ее за все доброе, что она нам дает, но особенно за весь тот труд, которого она требует от нас. Даже само слово «земля» я произношу с легкой дрожью от удовольствия и почтения, как верующий произносит имя Божье. Ибо надо понимать, что у нас и в самом деле набожное отношение к земле. И такую же дрожь мы ощущаем, когда прикасаемся к ней руками, когда мы чувствуем ее, тучную или скудную, мягкую или сухую, всегда готовую принять зерно, взрастить его, отдать ему свои соки ради жизни людей.

Да! Можете мне поверить; скупой, пересчитывающий свое золото или банкноты, и прекрасная дама-кокетка, трогающая шелковые или бархатные ткани, не испытывают более глубокую радость и волнение. Чтобы понять и почувствовать это, надо родиться крестьянином, трудиться до седьмого пота, выполнять тяжелую работу, дрожать, страдать от жары или холода, откладывать по сантиму, отказывая себе во всем, чтобы купить свой участок земли, большой или маленький, и иметь возможность сказать с чувством законной гордости за исполненный долг и проделанную работу: «Это — мое, этой землей я никому не обязан, и она дает нам хлеб!» Это наша крестьянская гордость, и я нахожу, что она стоит других.

А вот еще в чем наше счастье: ухаживать за землей, ухаживать безотказно, тщательно, почти чрезмерно. Земля! Мы относимся к ней так, словно это произведение искусства. Хороший хлебопашец — это художник, вкладывающий всю душу в обработку своего поля. Он прокладывает прямую борозду, придает ей нужную глубину и направление, заботится о каждом ее кусочке… И когда он издали смотрит на все эти маленькие прямые линии, проведенные словно по шнуру, когда борозда достаточно глубока и блестит под лемехом плуга, крестьянин чувствует себя счастливым! Он счастлив и тогда, когда, в любую погоду, сеет и вносит удобрения, волоча на каждой ноге по десять фунтов грязи да еще повесив на шею груз в сто фунтов зерна; во всех тяготах сева есть надежда на урожай; и эта надежда — еще одна радость, единственная радость, облегчающая наш тяжелый труд.

Приходит весна, и мы чувствуем, как живет земля! Нет сомнения… она живет! Твоя ладонь чувствует, как она тепла… и даже горяча. Повсюду бродят соки, они поднимаются в злаках, где происходит таинственный и священный процесс прорастания. Из земли что-то начинает расти, почва, насколько хватает глаз, покрывается зеленью, и каждый год крестьянин испытывает одну и ту же радость, всегда такую же сильную, необоримую. А затем по мере того, как проходит время, хлеба растут, колосья формируются и набирают силу.

Что до меня, то я, право, не знаю ничего более прекрасного и впечатляющего, чем поля в это время… Даже с цветами и плевелами — нашими врагами, которые тем не менее радуют глаз… И когда маленький жаворонок поет под ярким солнцем свою песенку, то кажется, сама душа земли делится своей радостью с крестьянином… Да, мы, дети земли, любим ее так же, как дитя моря, моряк, любит океан… Я никогда не видел моря. Однако я представляю себе, что оно должно немного напоминать покрытое всходами поле, когда до самого горизонта ветер колышет колосья, придавая им вид набегающих волн. Как и у моря, у поля тоже есть свои бури, свои грозы, которые все опустошают и оставляют после себя разорение и нищету.

И я вам скажу: если многие упрекают нас, будто мы прижимисты и постоянно ноем, жалуясь на плохую погоду, то не надо забывать, что мы никогда не уверены в завтрашнем дне. В самом деле, все, что у нас есть, находится снаружи, подвержено заморозкам, граду, то слишком обильным дождям, то засухам, в один момент мы можем разориться. И наконец, свои деньги, заработанные с таким трудом, мы получаем раз в год, тогда как служащему платят каждый месяц, а у торговцев деньги оборачиваются восемь — десять раз в году. Значит, нам надо думать о завтрашнем дне, и поэтому мы стараемся, отказывая себе во всем, отложить на черный день.

Как бы то ни было, повторяю, мы любим землю, она у всех у нас в крови. Вот доказательство: те, кто в молодости покинул землю и отправился искать счастье в город, всегда возвращаются доживать свой век в деревне. Когда у них появляются кое-какие сбережения, они снова приезжают сюда и вкалывают на земле, как в самые прекрасные дни своей молодости. Городские удовольствия, легкая жизнь в городе — все это уже не имеет для них значения. Им нужна земля, эта добрая кормилица, которую любят всегда и несмотря ни на что, до последнего вздоха.

Франсуа Девин

*

Противники Франсуа Девина не складывают оружия и три года спустя после появления его первого письма продолжают преследовать таинственного автора (к счастью, по-прежнему неудачно). Это доказывает, что он им неудобен и что никому не удалось разгадать загадку псевдонима, под которым скрывается Буссенар. Любопытная деталь: однофамилец его героя, обнаружившийся в Этампе, был, кажется, не очень рад тому, что его приняли за автора хроник. Пытались ли на него повлиять, запугать его? Принадлежал ли он к лагерю консерваторов или клерикалов или относился к социальному слою, не желающему, чтобы его смешивали с крестьянством? Во всяком случае, Буссенар слегка задевает его мимоходом. Поэтому можно предположить, что этот человек прислал в редакцию «Гатине» гневный протест по поводу ущерба, понесенного им вследствие совпадения фамилий… Вот текст этого уточняющего постскриптума.

*

Выдержка из письма № 89 от 11 ноября 1905 года (№ 762)

Оказывается, в районе Этампа существует человек, которого тоже зовут Девин. Я очень рад этому обстоятельству; оно показывает, что одинаковые фамилии иногда встречаются, как и великие умы. Только вот Девин из Этампа не хочет, чтобы его принимали за меня. И он протестует громко и решительно. Может быть, он боится, что без его согласия его наградят медалью «За заслуги в сельском хозяйстве» или академическими пальмами^[20], чего он по своей скромности не может допустить, особенно если у него, как и у меня, свойская орфография и высокопарный французский язык.

Поэтому я искренне прошу его успокоить свою душу. И всеми силами постараюсь помочь читателям «Гатине» не путать меня с ним. Так все уладится. Сообщаю в своем лучшем стиле, что Девина из Этампа зовут Эдуардом, как и короля Англии, а меня попросту Франсуа. Кроме того, он живет в Этампе, вблизи Ормуа-ла-Ривьер в департаменте Сена и Уаза, а я живу в Ружмоне, около Морбаньона в департаменте Луаре. Наконец, он по профессии каменщик, а я — изготовитель мельничных жерновов, столицей которых является Ружмон. Теперь всякому ясно, что нет никакой возможности нас перепутать.

*

Одной из политико-юридических драм, потрясших Францию в конце XIX века, было, бесспорно, так называемое «дело Дрейфуса». Дрейфус, капитан французской армии, еврей по происхождению, был обвинен в 1894 году в измене родине и в сговоре с врагом (Германией). Основанием послужило письмо, будто бы подписанное им самим, но которое, как выяснилось в дальнейшем, было фальшивкой, состряпанной неким полковником Анри, который был изобличен в 1898 году и покончил с собой в тюрьме. Тем не менее бедняга Дрейфус, единогласно приговоренный к ссылке на каторгу на Чертов остров (в Гвиане), провел там четыре года.

Дело, в сущности политическое, раскололо Францию на два лагеря: лагерь тех, кто считал Дрейфуса виновным, — правые, клерикалы, националисты, в основном антисемиты, — и лагерь его сторонников, верящих в его невиновность — радикалы и социалисты, антиклерикалы и антимилитаристы. Дрейфус, постоянно заявлявший о своей невиновности, добился вторичного рассмотрения своего дела в Ренне в 1899 году, но вновь был признан виновным пятью голосами против двух и осужден на десять лет тюрьмы. Приговор был отменен тогдашним президентом республики Эмилем Лубе, воспользовавшимся своим правом на помилование. Дрейфус потребовал реабилитации и в конечном счете добился ее в 1906 году. Именно к этому периоду относится письмо Буссенара-Девина, подводящее итоги двенадцати годам страданий и несправедливости; мимоходом в нем сводятся кое-какие счеты с теми, кто несет за это ответственность.

*

Письмо № 105 от 21 июня 1906 года (№ 794)

Наконец-то полностью закончилась эта дьявольская история с «делом Дрейфуса»! Давно пора! Несчастный Дрейфус может праздновать победу, поскольку кассационный суд — самая важная и основательная судебная инстанция Франции — объявил, что он невиновен. Да, друзья мои, сорок девять судей — самые главные в нашей стране, люди зрелого возраста, опытнейшие, удостоенные всевозможных почетных званий — изучили, рассмотрели со всех сторон дело капитана Дрейфуса. Чтобы определить сильные и слабые стороны дела, узнать всю подноготную, они искали повсюду в течение многих дней, недель и месяцев; они перерыли целые горы бумаг, допросили сотни свидетелей, выслушали экспертов, работали до седьмого пота, чтобы установить истину.

Это был большой и благородный труд; он только что привел к установлению истины, которую так долго насиловали, затушевывали, предавали и оскорбляли негодяи и дураки! И вот члены кассационного суда, отныне знающие все обстоятельства дела, заявили, что судьи военного трибунала дважды — в Париже и в Ренне — допустили ошибку, осудив Дрейфуса. Они объявили, что капитан Дрейфус не передавал врагу секретов национальной обороны, что он не изменял родине, Франции, и что он был несправедливо приговорен к лишению воинского звания и к ссылке на Чертов остров, этот страшный уголок Кайенны, более чем в двух тысячах лье отсюда!

О, страшно подумать, какие ужасные страдания испытал этот несчастный, несправедливо обвиненный офицер. Прямо в дрожь бросает и на глаза навертываются слезы. Он был еще совсем молодым, ему едва исполнилось тридцать лет, у него была семья, двое прелестных детей, и притом это был настоящий солдат и гражданин. И вот его ослепленные, потерявшие разум начальники безо всякого повода обвинили Дрейфуса в страшном преступлении — измене родине. Они обрушились на него потому, что его родители — евреи! Не считаясь с тем, что он был потомственным французом и к тому же французом из Эльзаса^[21]. С ним нужно было расправиться, потому что он не принадлежал к христианской конфессии.

Ох уж эти офицеры-иезуиты, эти католики в красных штанах, с саблей в одной руке и кропилом — в другой. Они без конца укоряли Дрейфуса за то, что он еврей!.. Будто протестанты и евреи не такие же добрые граждане, как и все другие жители нашей древней и любимой страны, Франции. Еще совсем недавно, всего лишь несколько недель тому назад, вы слышали, как один из них, полковник, хвастался, что он помог осудить безвинного Дрейфуса. Это тот самый пресловутый полковник д’Абувилль, который набрался нахальства и выставил свою кандидатуру в палату депутатов от округа Питивье, он обскакал все его уголки в погоне за голосами избирателей.

Вот еще один деятель, для которого решение кассационного суда означает настоящую оплеуху. Несчастный Дрейфус, несправедливо осужденный, но невиновный, уверенный в своей правоте, отбивался изо всех сил, громко заявляя, что он вовсе не преступник. Но его не слушали, и ничто не помогало. Все делалось для того, чтобы скрыть настоящего виновника, некоего Эстергази, рьяного католика, которого надо было спасти любой ценой ввиду того, что он знал о генеральном штабе ужасающие вещи! Вот почему высшим чинам нужна была жертва, и они набросились на несчастного офицера-еврея.

На Чертовом острове — в настоящем аду — капитан Дрейфус испытал страшные мучения, душевные и телесные!.. Его имя было поругано, заклеймено, опозорено. Обозвать кого-нибудь его именем было величайшим оскорблением!

Да-да! Это было истинным мучением для ни в чем не повинного Дрейфуса, его достойной жены, его дорогих малюток, для его семьи, для родителей, на которых указывали пальцами и всячески поносили!

А он все время кричал о своей невиновности там, в ужасной Кайенне, где он буквально умирал за железной решеткой, как дикое животное. И этот непрекращающийся крик, полный достоинства и боли, в конце концов взволновал подлинных сторонников истины. На его крик ответили другие голоса; мужественные и достойные люди занялись его делом и установили, что первый военный трибунал судил с пристрастием и допустил грубую ошибку. Мало-помалу, по мере того как накапливались доказательства невиновности Дрейфуса, народ Франции в свою очередь пришел в волнение, и наконец настал великий день, когда тайные пружины этого дела были раскрыты.

Тогда обнаружилось, что осуждение Дрейфуса основывалось на фальшивке. Одновременно разоблачили негодяя, который осмелился состряпать эту фальшивку, чтобы осудили невиновного. И что же! Этот мерзавец, этот подлец оказался полковником! И другом господ Дю Пати, Кюинье, д’Арбувиллей, Крибленов и т. д. Его, естественно, тут же арестовали и посадили в Мон-Валерьен. А так как тот знал слишком много, ему предупредительно оставили его бритву. Поскольку дело было гиблое, он побоялся встречи с правосудием и перерезал себе горло, от уха до уха.

При таких обстоятельствах, доказывавших невиновность Дрейфуса, правительство подумало, что следует пересмотреть процесс, и честь подобного решения принадлежит кабинету господина Бриссона. Дрейфуса доставили с Чертова острова и назначили новый военный трибунал в Ренне, в Бретани. По существу, было вполне достаточно доказательств, чтобы немедленно оправдать бедного капитана Дрейфуса. Судьи, не ослепленные клерикальными страстями, сразу же вернули бы ему честь и свободу.

Да, но во главе генерального штаба стоит генерал Мерсье. А потом все эти Гонсы, Криблены, Дю Пати, Кюинье и множество других не хотели отступать, ибо оправдание Дрейфуса было бы их собственным осуждением. Тогда они пустили в ход все — вплоть до самых несправедливых, гнусных, преступных средств, — чтобы добиться нового осуждения Дрейфуса. Они фабриковали фальшивки, передавали их судьям военного трибунала вне зала заседаний суда, так что Дрейфус и его адвокат ничего о них не знали. Они жульничали, лгали, клеветали… Они пускались на всевозможные ухищрения, чтобы сбить с толку судей, и Дрейфус был осужден вторично!

Но чаша терпения переполнилась. Теперь невиновность осужденного всем бросалась в глаза. В этих условиях правительство сделало все, что было в его силах. Оно помиловало капитана Дрейфуса, и теперь он мог жить как хотел, и никто не преследовал его за прошлое. Это было хорошо, но этого было недостаточно, поскольку он находился на положении помилованного и был лишен чести, звания, гражданских прав. Тогда он посвятил все свое время, все свои силы, всю свою жизнь, чтобы собрать прежние и новые доказательства своей невиновности, и добился таким образом пересмотра второго процесса.

И после долгих и тяжелых ожиданий и тревог час правосудия наконец пробил. Мучения капитана Дрейфуса продолжались не менее двенадцати лет! В настоящее время постановление кассационного суда отменяет прежние приговоры и восстанавливает Дрейфуса в его прежнем положении. Ему возвращают его права и звание, ему даже присваивается следующий чин, его награждают крестом Почетного легиона.

Правительство, находившееся у власти в июне 1906 года и имевшее бюджетный дефицит в 250 миллионов франков, выдвинуло идею — в течение последующих двух лет упразднить всех супрефектов, чиновников, служивших связующей нитью между властями Республики и сельским населением. Вот против этой идеи и восстал Буссенар-Девин, утверждавший, что подобные меры дадут не более трех миллионов экономии. К тому же пламенный журналист высоко оценил заслуги этих скромных чиновников, коих он считал воистину незаменимыми именно в силу того, что они осуществляли столь необходимую связь между правительством и сельским населением. Взамен он предложил упразднить другие пружины и винтики административного механизма, явно лишние и никому не нужные, что позволило бы сэкономить гораздо более значительную сумму. И какие же должности он предложил упразднить? Управляющих государственными финансами в департаментах и префектов!

Через два месяца после появления статьи по данному вопросу Буссенар вновь вернулся к своей идее о необходимости сокращения расходов на административный аппарат.

Вопрос о том, не слишком ли много у нас чиновников, является весьма злободневным и для Франции наших дней, а ведь прошло без малого его лет… В нашем обществе по-прежнему бушуют страсти, ибо труженики частного сектора очень часто видят в любом чиновнике богатого, хорошо обеспеченного человека, ведущего очень спокойный, размеренный образ жизни, так как у него есть работа и гарантированный заработок, и в то же время сами чиновники жалуются на то, что их труд плохо оплачивается и таким образом ликвидируются все преимущества государственной службы, якобы обеспеченные постоянством заработка и отсутствием угрозы остаться без работы. Посмотрим же, что писал по этому поводу независимый работник Буссенар-Девин.

Письмо № 106 от 4 августа 1906 года (№ 796)

Скажу вам, господа, что я не питаю никакого почтения к вещам дорогим, но бесполезным, пусть они даже выглядят чрезвычайно величественно и ошеломляюще! Повторяю, у меня нет к ним почтения ни на два су, ни на одно! Когда же я говорю о «вещах», то подразумеваю я под ними чаще всего людей. Уверен, вы тотчас же подумаете, что речь идет об этих важных высокопоставленных чиновниках, обладателях огромных животов, получающих очень и очень солидное жалованье, которые столь скверно распоряжаются нашими финансами и всем национальным достоянием. Черт побери! Вы угадали, господа! Ну что же, это только доказывает, что людям, столь благоразумным и рассудительным, как вы и я, самой судьбой предначертано встретиться в этом мире.

Так вот, для начала я хочу сказать вам, что я плюю, и еще раз плюю, и трижды плюю на этих толстобрюхих чиновников и вас призываю поступать точно так же. Полагаю, что, когда вы на собственном опыте убедитесь, насколько эти надутые спесью персоны незначительны и ничтожны, несмотря на все их показное величие, вы тотчас же обратитесь к депутатам обеих палат с просьбой упразднить все высокопоставленные должности и отправить этих бездельников в отставку в целях экономии государственных средств. А ведь глас народа у нас в стране кое-что значит! Ведь вы, налогоплательщики, хозяева в этом государстве, а потому ваша воля должна быть исполнена!

Каждому из вас распрекраснейшим образом известно, что такое высокопоставленные чиновники. Не так ли? Обычно это паразиты, трутни, существующие в нашем обществе тружеников и производителей, которые ничего не делают и ничего не производят! Ничегошеньки! А следовательно, они абсолютно бесполезны для общества!

Но если бы чиновники хотя бы ограничивались тем, что влачили бы свое бесполезное существование, то это было бы еще полбеды! Но весь ужас-то заключается как раз в том, что эти господа желают, чтобы им платили (и щедро платили) за ничегонеделание, и тут-то они добиваются успехов, и каких успехов! Мало того, чем больше они лодырничают, тем больше им платят! Их прямо-таки пичкают деньгами, суют им жалованье не только в руки, но и во рты, в глаза, в носы и уши, так что, того и гляди, они начнут рыгать, как обожравшиеся свиньи, и пукать, как коровы, которые забрели на поле, засеянное горохом. И у них нет никаких иных занятий, как только гордо выставлять себя напоказ, набивать карманы, морочить головы честным людям, издеваться и насмехаться над налогоплательщиками да растрачивать государственные деньги так, что в бюджете образуется огромный дефицит! В том самом бюджете, который мы создаем из своих скудных средств, отдавая плоды наших трудов, оплаченных слезами и потом! Какие лишения нам приходится терпеть, на какие жертвы мы вынуждены идти, чтобы прокормить целую ораву бездельников! Ведь их сотни! Да нет, какие там сотни! Тысячи и тысячи! И обходится нам их содержание ой как недешево! Можно сказать, они нам стоят бешеных денег!

Пожалуй, я приведу вам несколько примеров (впрочем, вы и так все знаете не хуже меня). Итак, не откладывая дела в долгий ящик, я назову вам лишь несколько должностей лиц, без коих мы бы прекрасно обошлись: управляющий государственными финансами в департаменте, префект, сборщик налогов с частных лиц, всяческие инженеры. А члены правительства и бюджетной комиссии знай себе чешут в затылках в поисках статей бюджета, за счет которых можно было бы навести экономию! Ну, так вот вам и экономия, да еще какая!

Надо только заставить всех этих пожирателей народных денег в течение одной недели собрать свои пожитки. Ведь они столь же вредны для нашего общества, как шершни для пчел! И вы увидите, как славно пойдут у нас дела после того, как в государстве останется ровно столько чиновников, сколько необходимо для нужд управления, и когда каждый станет получать жалованье в соответствии со своим трудовым вкладом в общее дело. Да, я настаиваю на том, что каждый должен получать по труду! Я готов это повторить хоть двадцать, хоть сто, хоть тысячу раз! Далеко не один я твердо уверен в том, что правительство обязано избавить как нас, так и бюджет страны от столь непосильного бремени, как высокопоставленные и высокооплачиваемые чиновники. И правительство должно само совершить сию революцию в мире чиновничества, иначе мы будем вынуждены несколько позже сделать это сами. Не стоит забывать о том, что наступает момент, когда долготерпению пчел приходит конец и они, разъярившись на жирующих за их счет шершней, уничтожают бездельников при помощи жал!

Вот это будет здорово! Но вы, пожалуй, можете со мной не согласиться и спросить: «Ну, коли тебя послушать, Девин, и все сделать так, как ты предлагаешь, то есть выгнать взашей всех этих важных господ, то кем же их заменить?»

О-ля-ля! Ну и вопрос! И что это вы так раскудахтались? Громче, чем курица, готовая снести яйцо, честное слово! Зачем же нам кем-то заменять этих паразитов, если они совершенно бесполезны, да к тому же и денег на них уходит чертова уйма?! Нет, не такие уж мы дураки, ей-богу! А что касается процесса управления государством, то он от такой хирургической операции только выиграет! Позвольте мне вам кое-что объяснить, и вы все поймете.

Для начала рассмотрим работу управляющего государственными финансами в департаменте и его непосредственного подчиненного, сборщика налогов с частных лиц. Должен сказать, что устроились эти господа неплохо! Как только обычный, всем нам знакомый финансовый инспектор получает от нас наши денежки, которые мы в качестве законопослушных налогоплательщиков ему вручаем, он отправляется с этой суммой в супрефектуру, в кабинет сборщика налогов с частных лиц, после чего сам сборщик налогов отправляется с означенной суммой к управляющему государственными финансами в департаменте, который заседает в префектуре, а уж сей государственный муж и передает деньги в казну. Ну и как вам это нравится? Что вы думаете обо всех этих хождениях туда и обратно, об этих махинациях, за которые положено еще и жалованье платить, причем немалое?! И все из-за чего? Из-за простейшей вещи: сбора налогов и внесения их в казну!

Так вот, можно поступить очень просто. В каждой префектуре и в каждой супрефектуре находится отделение Французского банка, являющегося, как всем известно, государственным учреждением; итак, правительству остается только поручить сим филиалам принимать деньги непосредственно от финансовых инспекторов. Поверьте, ничего лучше наше правительство выдумать не сможет! Ведь это позволит разом ликвидировать 86 должностей управляющих государственными финансами в департаментах самой Франции, плюс несколько должностей в колониях, а также около 300 должностей сборщиков налогов с частных лиц, столь же полезных для бюджета, как холера.

Что же касается всех этих многочисленных инженеров, что в изобилии снабжают нас всякими рытвинами, колдобинами и ямами, заполненными вонючей жижей, ибо всегда оставляют на дорогах массу недоделок и кучи мусора, то с ними дело обстоит и того проще: надо просто-напросто заменить всех главных инженеров, обычных инженеров и инженеров с чрезвычайными полномочиями добросовестными трудягами из дорожного ведомства и путевыми обходчиками. Не так уж это и сложно, зато работы будут выполнены гораздо лучше, да и обойдутся они обществу гораздо дешевле! Зачем же, спрашивается, нам нужна такаяадминистрация, как сейчас, когда инженер, по уши набитый теоретическими знаниями, в особенности математикой, не способен (или считает ниже своего достоинства) взять в руки метлу и привести в порядок дорогу или взять с обочины камень, разбить его на мелкие кусочки и заделать яму, чтобы колеса экипажей не проваливались?!

Что же получается? Сегодня ни один военный не смеет мечтать о генеральском чине, если он не был простым солдатом или младшим офицером, если не отстоял своего на часах, не тянул долгое время лямку в казармах и не проявил себя как храбрый воин на полях сражений, и в то же время всякий юнец может стать инженером и получить неплохую должность, не побывав в шкуре путевого обходчика! Ну уж нет, пора положить конец этому безобразию! Впредь нужно требовать, чтобы будущий инженер дорожного ведомства начинал свой путь с обучения тому, как следует работать с тачкой, лопатой, киркой и метлой!

Теперь я приступаю к разъяснению моей главной идеи: к необходимости (и возможности) упразднить должности префектов, ибо сии чиновники столь же полезны для дела управления страной, как и управляющие государственными финансами. Итак, тихо и мирно отправим в отставку всех префектов и сохраним чрезвычайно ценных людей — всех супрефектов. Чтобы вести дела какого-либо округа в префектуре, у нас уже имеется готовая кандидатура: управляющий делами. И расходов лишних не потребуется! Кое-кто может мне возразить, дескать, упразднение должности префекта неизбежно приведет к упразднению генерального совета… Вот и прекрасно! Именно на это я и уповаю! Я готов вопить во все горло: «Долой генеральный совет! Он больше не нужен! Мы довольно от него натерпелись!»

Ну вот, теперь, когда я разрушил всю систему управления, остается только заменить кое-какие устаревшие части и возвести новое здание. Итак, за работу! Наше демократическое правительство желает децентрализации власти, то есть оно хочет дать как можно больше независимости и возможности проявить инициативу местным властям, властям самых мелких территориальных образований. Таким идеальным территориально-административным образованием мне кажется округ, ибо у людей, населяющих округ, одни и те же обычаи, одни и те же нравы, одни и те же привычки, одни и те же нужды, да и производят и потребляют там жители одно и то же. Все там друг друга знают (хотя бы понаслышке), а супрефект всегда в курсе всех дел и всегда знает, что надлежит сделать для улучшения жизни людей. В отличие от округа департамент представляется мне искусственным образованием, появившимся на карте Франции по воле случая или по воле чиновника. Департамент слишком велик, и практически ничто не объединяет людей, населяющих его. Порой даже диалекты, на которых говорят крестьяне на севере и юге или западе и востоке одного и того же департамента, настолько различны, что люди с трудом понимают друг друга.

Да вот взять хотя бы наш департамент Луаре… Ну какие, скажите мне на милость, хозяйственные или культурные связи существуют между округом Жьен и округом Питивье? Да никаких нет, уверяю вас. Жьен входил когда-то в провинцию Берри, а Питивье относился к провинции Бос. Нравы и обычаи двух округов резко отличаются друг от друга, точно так же, как и речь селян. Хорошо, если некоторые из нас знают хотя бы названия общин в округе Жьен, ибо нам кажется, что они расположены так далеко, так далеко… если уж не на другом континенте, то в другой стране, это точно… Зато названия округов Шатодёна и Этампа, входивших когда-то в область Бос, знакомы и милы нам с детства… Однако члены генерального совета от округа Жьен принимают активное участие в формировании бюджета округа Питивье, хотя им ничего не известно ни о нуждах его жителей, ни о ресурсах его промышленности и сельского хозяйства, а потому очень часто они дают рекомендации и выносят решения, противоречащие нашим интересам. Короче говоря, вся деятельность генерального совета департамента, по моему представлению, сводится к тому, что представители всех четырех округов дружно тянут одеяло… в разные стороны, вот и все!

Итак, разум подсказывает и даже приказывает нам упразднить генеральные советы департаментов и заменить их собраниями представителей общин одного округа, наделив эти собрания гораздо большими полномочиями, чем имеют сейчас генеральные советы департаментов. Членами собраний представителей общин станут люди уважаемые, честные, умудренные опытом, избранные путем всеобщего равного и тайного голосования, люди, знающие, как говорится, назубок все дела и проблемы своего округа. На мой взгляд, нет ничего проще, чем передать собраниям представителей полномочия генеральных советов департаментов и одновременно передать супрефектам властные полномочия префектов, позволив им при необходимости напрямую выходить на министерство. Короче говоря, превратите округ в маленький департамент, дав ему возможность решать внутренние проблемы самостоятельно, без оглядки на соседей, и вы увидите, как славно мы заживем! На сегодня, пожалуй, достаточно. Желаю вам доброго здоровья. До скорого свидания.

Франсуа Девин

Сегодня предметом ожесточенных споров является необходимость магазинам работать по воскресным дням. Потребители, в массе своей являющиеся обычными рабочими и служащими, занятыми по будним дням на работе, хотели бы делать покупки в основном по воскресеньям, но не имеют такой возможности, так как все магазины закрыты. Вот почему некоторые производители товаров и торговцы (продовольствием, мебелью, книгами и т. д.) предлагают добровольцам за повышенное вознаграждение поработать по воскресеньям (следует отметить, что торговому заведению очень и очень выгодно работать по воскресеньям, так как сумма выручки намного превосходит сумму, получаемую по будним дням). Но профсоюзы крайне возмущены подобным отклонением от общепринятых правил, ибо они усматривают в данном факте покушение на права работника, нарушение трудового договора, в коем черным по белому записано, что в воскресенье работник отдыхает от трудов праведных. Со своей стороны многочисленные потребители, а также работники-добровольцы, для которых дополнительный заработок является несомненным благом, всячески приветствуют сие нововведение в области торговли. А что по этому поводу думал Буссенар?

Письмо № 114 от 1 декабря 1906 года (№ 813)

Мне ужасно хотелось поведать вам, друзья, мою историю про то, как некий священник выпил столько вина и слопал столько спелой вишни, что едва не лопнул. Но я загорелся… и почему-то вдруг остыл, если мои дорогие читатели соблаговолят дать мне две недельки, то я уж постараюсь представить на их суд эту доподлинную историю гурмана, поплатившегося за свое обжорство. Но сегодня одна очень важная вещь занимает меня до такой степени, что лишает сна и покоя, и я хочу немного поговорить на данную тему, чтобы мы потом не оказались в ловушке.

Речь идет опять об этом пресловутом законе о еженедельном отдыхе по воскресеньям, в котором мы, простые сельские труженики, ничего не понимаем. Вернее, мы понимаем только одно: он был кое-как, на скорую руку разработан и весьма поспешно принят для того, чтобы создать новое министерство, новые должности, новые расходы, а в особенности для того, чтобы позволить новым чиновникам надоедать до умопомрачения несчастным налогоплательщикам, трудящимся, гражданам — короче говоря, всем нам. В результате, под предлогом трогательной заботы о том, чтобы люди, подобно Господу, который, если верить Книге Бытия, отдыхал в седьмой день сотворения мира, должны тоже в седьмой день недели отдыхать, наши законодатели совершают нечто ужасное!

Они покушаются на самое драгоценное, на самое священное достояние человека: на Свободу!

А что вы скажете, господа законотворцы, если мне угодно не отдыхать в воскресенье, а работать? А как отреагируете вы на то, что я вовсе не желаю, чтобы правительство и государственные служащие пеклись о моем отдыхе? Какое дело господину Клемансо^[22], господину Фальеру^[23], господину Вивиани, господину инспектору по труду и всем прочим до того, работаю я по воскресеньям или предаюсь сладостному безделью? Да за кого они себя принимают, в конце-то концов? Кто поручил им заботиться о моем благосостоянии и времяпровождении? Я? Да я прошу их только об одном: оставить меня в покое! Разве я вмешиваюсь в их работу? Разве я даю им советы насчет того, какой у них должен быть распорядок дня и каким должно быть еженедельное расписание? Я что, неразумный малыш, требующий постоянной опеки, или несчастный безумец, чтобы мне вот так бесцеремонно предписывать, в какие дни и часы мне следует отдыхать, а в какие работать? Неужто я недостаточно взрослый и разумный человек, чтобы свободно распоряжаться своим временем, соразмерять работу и свои силы точно так же, как мой аппетит и зарплату?

Вот до чего мы дожили! Сказать по правде, мы вовсе не просили наших законодателей разрабатывать подобный закон. О нем денно и нощно мечтали, а затем и создали заправилы и шишки социалистического движения, чтобы подольститься к фабричным рабочим и таким образом завоевать их доверие. Но эти «радетели» и «благодетели» и думать забыли о нас, тружениках полей, которым морозы, дождь и прочие атмосферные явления и без того «даруют» слишком много нерабочих дней!

Однако я согласен с тем, что человек нуждается в отдыхе, даже очень нуждается. Да, он должен когда-то давать отдых своему усталому телу, коему порой приходится туго во время тяжелого и продолжительного труда. Да, нужно делать перерывы в работе, которая на всем протяжении нашей жизни обеспечивает нам хлеб насущный. Это наш выигрыш в лотерее, а уж велик он или мал, тут уж как кому повезет. Но совершенно необходимо, чтобы период блаженного ничегонеделания наступал именно тогда, когда нужно, чтобы администрация учитывала нужды и интересы трудящихся, а не предписывала им отдых, как врач предписывает больным рвотный порошок или очистительную клизму. Нельзя командовать, словно в полковой казарме: «Смирно! Всем отдыхать! Не двигаться, иначе угодите на гауптвахту!»

В нашей прекрасной стране имеется огромное количество господ, исполненных самых благих намерений, которые буквально из сил выбиваются для того, чтобы помешать нашим согражданам работать, когда им того хочется или когда им это необходимо. К их числу относится прежде всего сам министр труда, доходящий в своем рвении до того, что заявляет о готовности запретить членам семьи торговца или ремесленника заниматься своим ремеслом в воскресенье даже в том случае, если это грозит маленькой фирме разорением. В одном из последних секретных циркуляров, разосланных префектам департаментов, господин Вивиани допустил вопиющую бестактность и полностью разоблачил себя, ибо вот его собственные слова: «Нужно требовать, чтобы закон о воскресном отдыхе распространялся и на членов семьи владельца любого предприятия, если они являются на деле служащими или рабочими на этом предприятии или заменяют находящихся на отдыхе рабочих и служащих». Вот уж скандал так скандал! Какая глупость! Да, ну и влип же в историю наш министр труда, коего скорее можно было бы назвать министром принудительного отдыха!

Таким образом нам не только навязывают насильно воскресный отдых, но и предписывают закрыть все маленькие магазинчики, лавочки и мастерские, которые содержат члены одной семьи. Если жена и дети хозяина крутятся как белки в колесе, тяжким трудом зарабатывая себе на хлеб насущный, министр приказывает им отдыхать каждый седьмой день, нисколько не заботясь о том, не лишает ли он этих бедняг столь необходимой им тарелки супа. А я-то думал, что, прежде чем приказывать людям отдыхать, всякий порядочный человек должен сначала поинтересоваться, могут ли они позволить купить себе еды на день отдыха! Что касается меня, то я, черт побери, предпочел бы работать, чтобы иметь возможность вечером набить себе брюхо, чем бездельничать по приказу, когда в кишках пусто…

Да, странноватая у нас нынче свобода! Почему-то правительственные чиновники, то есть люди, чей труд оплачивается из наших же карманов (я имею в виду налоги), получили право (или присвоили себе право) совать свои носы во все наши дела, вплоть до распорядка дня и расписания на неделю, задавать всякие вопросы по поводу нашего времяпровождения, руководить нами во всех наших занятиях с чертовски умным видом, а также заботиться об отдыхе наших жен, дочерей и сыновей… Ну нет, с нами, простыми крестьянами, этот номер не пройдет, можете не сомневаться! К тому же эти господа чиновники бывают обычно столь любезны в обращении с налогоплательщиками, что так и подмывает дать им хорошего пинка и выставить из своего дома!

Первоначально данный закон был разработан для того, чтобы защитить рабочих, пожелавших иметь один выходной день в неделю, от возможных злоупотреблений со стороны хозяев предприятий, что было вполне справедливо. С того момента, как закон вступил в силу, ни один хозяин не имел права уволить переутомившегося работника, ощущавшего острую необходимость сделать перерыв в работе и отдохнуть. И ничего более! Одним словом, законодатели хотели обеспечить право на еженедельный отдых для тех работников, что получают жалованье, но они никогда не претендовали на то, чтобы вменить в обязанность отдыхать по воскресеньям всем и каждому.

Однако же господа делегаты от социалистических профсоюзов хотели навязать нам свою волю и требовали, чтобы во всей Франции по воскресеньям были закрыты все предприятия и заведения, кроме бистро, ипподромов, кафе и театров. Вот что, оказывается, вычитал в законе министр труда! И вот что некоторые высокопоставленные должностные лица, забыв обо всем на свете в своем нелепом рвении, повелели исполнять всем под угрозой приличного штрафа! А если вы мне не верите, то послушайте историю, которая произошла в городке Безье, в департаменте Эро, откуда в Париж доставляют лучшие вина солнечного Юга. Представьте себе, мировой судья Безье имел наглость присудить к уплате крупного штрафа хозяина одного предприятия, который нанял в качестве поденного работника некоего беднягу, мыкавшегося без работы уже целую неделю, с тем чтобы он заменил постоянного работника, отдыхавшего на вполне законных основаниях. Бедный парень страшно обрадовался тому, что ему неожиданно привалила такая удача, но судья смотрел на вещи совершенно иными глазами. Государственный чиновник полагал, что закон запрещает подобные махинации, а потому и в самом деле оштрафовал добросердечного хозяина. Ну что же, образцовый судья, должно быть, очень доволен собой, ибо он, истолковав закон точно так же, как министр труда и представители социалистических профсоюзов, обеспечил себе тем самым продвижение по службе. Пусть хозяин, уплативший штраф, разорится, а работники, как постоянные, так и временные, пусть подыхают с голоду, ему-то какое дело! Быть может, он поступил и антигуманно и антидемократично, но зато в соответствии с буквой закона, и этого вполне достаточно, черт возьми!

В стародавние времена считалось, что люди, работающие по воскресеньям, впадают в грех и совершают святотатство, и церковь отдавала этих грешников в руки правосудия, а затем им выносили обвинительные приговоры и осуждали на тяжкий, унизительный труд и ужасные муки во искупление греха. И что же, нас хотят насильно вернуть из 1906 года, из Третьей Республики^[24], в те недоброй памяти времена? Неужели господа социалисты хотят навязать нам средневековые нравы, освященные святой инквизицией? Невероятно!

Франсуа Девин

Существовало ли в ту эпоху, когда писал Буссенар, то есть на заре XX столетия, феминистское движение? Как выясняется, существовало, и Буссенар сказал несколько слов по этому поводу. Буссенар придерживался весьма прогрессивных для своего времени взглядов, но у него была очень ясная голова, и он прекрасно видел, к каким чудовищным извращениям может привести неправильное толкование идей зарождавшегося феминизма^[25]. И здесь он поражает нас своим здравомыслием и смелостью суждений.

Письмо № 119 от 2 февраля 1907 года (№ 822)

Я очень опасаюсь, что, начиная с сегодняшнего дня у меня будут не очень хорошие отношения со всей женской частью рода человеческого. Наверняка найдется множество женщин, которые будут страшно злы на меня из-за того, что я вывалил им под нос целую кучу весьма неприятных истин. Но я вынужден это сделать помимо моей воли! К счастью, далеко не все женщины станут по поводу моих слов квохтать, словно куры, увидевшие нож или хорька. Хвала Господу, у нас еще достаточно много трезвых, разумных, мудрых дам, и все лучшие представительницы прекрасной половины человечества согласятся со мной. По крайней мере, я на это надеюсь. Но не стоит заблуждаться, злобных криков и истерического визга будет предостаточно…

Ну что ж, тем хуже! Сказав то, что я считаю нужным сказать, я только выполняю мой долг. Да, правда глаза колет, но что же тут поделаешь. Я думаю, что о тех поборницах женского равноправия, которые будут вопить громче всех, можно будет сказать: «Знает кошка, чье мясо съела». Однако приступим к делу, и будь что будет.

Я заметил, да и вы, наверное, тоже, что в наши дни многие женщины, живущие в сельской местности, уже не трудятся так, как трудились их бабушки и матери. Они уже не встают в такую рань, как вставали крестьянки еще лет 20 тому назад, не работают в поте лица, не утруждают себя, а предпочитают поваляться в постели или посудачить о том о сем друг с другом.

Да, в каждой деревне найдется 5–6, а то и 10–12 таких кумушек (в зависимости от величины деревни), которые с утра до вечера только тем и занимаются, что чешут языки, стоя в дверях своих домишек или привалившись задом к стене. Некоторые лентяйки подкарауливают таких же болтушек прямо посреди улицы, у витрины лавчонки, а некоторые восседают на пеньках или валунах на перекрестках, там, где сходятся дороги из разных деревень. И языки работают так, что к вечеру едва не отваливаются! «Ах, дорогая, вы слышали… Он сказал… А она-то что ответила… Да, да, а вот еще говорят, что…»

Сколько людей было опозорено, сколько судеб было разрушено и сломано в результате подобных пересудов! Скольких честных трудяг высмеяли, скольких добропорядочных женщин и девушек ославили!

Можете мне поверить, что-что, а уж тема для разговора у таких языкатых дамочек всегда найдется! Они могут судить и рядить сутки напролет обо всем и обо всех! Что из того, что у них не остается времени на то, чтобы вытирать попки и носы грязным ребятишкам, стирать им рубашонки и чинить их разорванные штанишки! Да за целый день эти проклятые сплетницы пальцем о палец не ударят! Бездельницы! Лентяйки! Да еще какие! Попробуйте предложить им немного поработать, пусть даже за хорошую плату… Да они рассмеются вам в лицо! «Работать? Чтобы я работала? Ну уж нет! Я не работаю в поле! Еще чего не хватало! Земля ведь такая грязная, да и наклоняться надо так низко… — Ты что, такая богатая? — А вот это мое дело! У меня есть муж, он обязан меня кормить, для того он и создан. Вполне достаточно, чтобы один член семьи работал».

Да, друзья мои, в любом уголке Франции, почти на каждом поле вы можете услышать вот такие, с позволения сказать, рассуждения, если, находясь под грузом тяжких забот о вашем хозяйстве, отправитесь к этим молодым и сильным женщинам и попросите прийти к вам постирать, помочь сжать хлеба, собрать картофель или выкопать свеклу. Они вам откажут да еще и посмеются над вами, потому что, видите ли, работа, которую выполняют не такие зазнайки и воображалы, как эти зажиточные крестьянки, не по ним.

Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить! Не хотят эти кумушки работать, и все тут! Они ничего не хотят делать, ни-че-го! Они считают себя слишком благородными дамами для того, чтобы работать в поле, а потому предпочитают жить в нищете, не иметь круглый год ни су в кармане, погрязнуть в долгах, ходить в жалких обносках и давать наживаться за свой счет торговцам, отпускающим товары в кредит (разумеется, они знают, что заплатят в конце концов чуть ли не в два раза больше нормальной цены). Такого сорта женщины нередко встречаются среди жен наемных работников ферм и поденщиков, а также мелких государственных служащих. О, я вовсе не утверждаю, что все они таковы. Среди них есть и достойные женщины, но немало и таких, которым грош цена в базарный день! И все это вы знаете не хуже меня!

Что же касается мужей, то они, похоже, глухи и слепы… Да, бедняга, кажется, ничего не видит, ничего не чувствует, ни о чем не догадывается, а знай себе пашет как вол, выбивается из сил так, что спинной хребет трещит, а вечерами возвращается домой совершенно разбитый и замертво валится в постель. Он приносит в дом деньги, заработанные честным, но кровавым трудом (или потом, как вам будет угодно), и еще хорошо, если на него не посмотрят косо в благодарность за тяжкий труд. В качестве вознаграждения он получает гораздо больше глупых попреков, чем поцелуев и объятий. Ему бы только отоспаться, а потому он знай себе дрыхнет без задних ног, а утром возвращается на свою каторгу. И того, кому сварливая бездельница жена, целый день нежащаяся в постели, не забывает приготовить ужин и чашку мерзкого пойла, которое в таких семьях громко именуют черным кофе, можно назвать везунчиком! А уж того, кого жена не сживает со свету за несколько мелких монеток, которые бедняга тратит на табак, и вовсе можно назвать счастливцем!

И этот несчастный дурак, вынужденный сгорать от стыда под градом насмешек соседей, все же взирает в немом восторге на свое сокровище, на свою ненаглядную женушку, и во всем ей повинуется, как глупый щенок, хотя она с трудом терпит его присутствие в доме, полагая, по-видимому, что он там почти лишний. И это еще не все! В то время как недотепа муж гробится на работе, вытягивая из себя последние жилы, проклятая бездельница жена не забывает заботиться о своей собственной драгоценной персоне, уж можете мне поверить. Разумеется, она любит покушать, и не что-нибудь, а то, что повкуснее. Да, да, не зарабатывая ни су, эта лакомка, представьте себе, покупает для своей персоны разные деликатесы и мало-помалу превращается в заправскую обжору. Да вы и сами знаете, что нет такой сельской бакалейной лавки, где на полках не стояли бы банки и коробки, набитые всякими вкусностями, коими можно было бы, как говорится, потешить язычок, горлышко и желудочек.

Так вот, обойдя все лавчонки и магазинчики в округе, лентяйка жена набивает себе брюхо разными лакомствами (купленными, разумеется, в кредит), затем запивает все чашечкой крепкого кофе да пропускает стаканчик-другой сладкого винца, а потом приходит к выводу, что жизнь, в общем-то, приятная штука, даже в таком захолустье, как деревушка неподалеку от Питивье, Этампа или Монтаржи.

Да, но всем известно, что у любой медали всегда есть две стороны… Дамочка залезает в долги… Она должна всем: булочнику, мяснику, колбаснику и своему доброму другу бакалейщику — короче говоря, всем и каждому! Она, конечно, хитрит, изворачивается, покупает понемножку то у одного, то у другого, чтобы ей не отказали в кредите и чтобы заимодавцы не вопили уж слишком громко.

А в доме, само собой, никогда нет ни су. Семейство в долгах как в шелках, и если муж не дай Бог лишится работы или заболеет, тогда в доме воцаряется настоящая нищета! Причем беспросветная нищета, когда нет даже мелкой монетки на кусок хлеба, когда волей-неволей приходится обращаться к общественной благотворительности, чтобы не помереть с голоду! Чего же вы хотите? Эти размазни и рохли в юбках не хотят работать… К тому же они и слышать не хотят о науке экономного ведения хозяйства. В то время как большинство крестьян работают не покладая рук, работают честно, не за страх, а за совесть, эти лентяйки, по своей воле погрязшие в нищете, имеют наглость обращаться за бесплатной медицинской помощью и в различные благотворительные общества за буханкой хлеба и тарелкой супа.

Вы удивляетесь тому, что в каком-либо доме во Франции может не оказаться ни су? Уверяю вас, так оно и бывает. Да, да, старый добрый шерстяной чулок, символ бережливости, бывает совершенно пуст! Более того, он и сам-то уже превратился в какие-то жалкие лохмотья, без носка и без пятки… Да и на счету в сберегательной кассе тоже ни франка… Все проедено, все промотано! Да, нелегко будет несчастному отцу такого разорившегося семейства вылезать из этой жуткой ямы (если он вообще сумеет выбраться из такой передряги). Кстати, мужчина, всегда честно и добросовестно трудившийся, обычно не понимает, за какие грехи на него обрушилась сия кара Господня. Бедняга только говорит себе, что ему просто дьявольски не везет, и не смеет ни одного худого слова сказать своей ленивой половине, которая на деле и является главной причиной всех бед.

Со своей стороны, доведшая свою семью до крайней нужды чертовка отказывается признать, что она вела себя как избалованный ребенок, а не как мать семейства, и уже давно заслужила хорошую взбучку. Она также наотрез отказывается признать, что ей следовало бы по примеру своих соседок впрячься в работу, а также следовать путем типично французской, а в особенности крестьянской добродетели, каковой является соблюдение самой строгой экономии во всем. Увы, ничто не может наставить эту мотовку и лентяйку на путь истинный!

Однако эту несчастную надо скорее пожалеть, чем ругать. То, что она стала такой, — в значительной степени вина родителей, не приучивших дочь к работе и бережливости. Сегодня родители позволяют своим обожаемым чадам буквально все! Они взирают на своих детишек в немом восторге, словно на каких-то божков, а когда эти избалованные детишки вырастают и сами становятся взрослыми, все у них в хозяйстве идет вкривь и вкось, потому что они ничего не умеют.

И вот теперь, когда многие женщины, получив соответствующее воспитание, вырастают бездельницами, лакомками и пустыми болтушками, в нашем обществе находятся чудаки, способные целый день напролет судить и рядить о правах женщин!

Да я сам первый готов утверждать, что у женщин есть такие же права, как и у мужчин. Я готов кричать о том, что женщина должна всегда и во всем быть равной мужчине! Но, черт побери, если у женщины есть права, то это значит, что у нее есть и обязанности! Но именно этого-то почему-то никто и не удосуживается объяснить сегодня девочкам и девушкам! И дело доходит до того, что дети, повзрослев, начинают воображать, что по уму они намного превосходят своих родителей, а женщины воображают, что они во многом превосходят своих мужей, которых держат под каблуком и выставляют на посмешище… вплоть до того, что заставляют этих недотеп толкать колясочки с младенцами, когда семейство выбирается на прогулку!

Само собой разумеется, что муж должен любить жену, добывать для нее и детей хлеб насущный, защищать свою спутницу жизни от невзгод и почитать ее, как самого себя. Да, женщина имеет право рассчитывать на хорошее, уважительное к ней отношение, на заботу и любовь. Но, со своей стороны, она должна по мере своих сил и возможностей брать на себя часть той тяжкой ноши, которая называется борьбой за существование. Раз оба супруга равны в правах, они должны быть равны и в обязанностях! Такой взгляд на жизнь обеспечивает в семье взаимное уважение и благосостояние, он позволяет супругам мало-помалу достичь если и не богатства, то хотя бы достатка, являющегося всегда следствием упорного труда и бережливости.

Если в нашем обществе возобладает именно такой взгляд на вещи, ни один супруг не будет иметь «счастье» услышать в ответ на робкие жалобы по поводу безденежья и отвратительного ведения хозяйства те жуткие слова, что по большому секрету пересказал мне один мой приятель.

Слова эти произнесла одна бессовестная мартышка в юбке и чепце в ответ на упреки мужа-почтальона, который, видите ли, посмел попенять ей за то, что в доме нет ни су, что обед простыл, что дети грязные и голодные, а сам хозяин семейства еще и рогат. Как вы думаете, что она ему сказала? А вот что: «Ты меня хотел… Ну так ты и получил все сполна… А теперь изволь поить и кормить меня, а я вольна тебя об…рать!»

Франсуа Девин

Следует отметить, что Буссенар так хорошо вошел в роль простого крестьянина, человека, как говорят, от земли или от сохи, что почти забыл о своей истинной профессии литератора. И все же интересно было бы узнать, что он думал в глубине души о культурном уровне крестьян. Считал ли он, что для достижения экономической независимости крестьянам нужны новые знания, нужно образование? Полагал ли он, что может чем-то помочь? Следующее письмо дает ответы на эти вопросы.

Письмо № 141 от 4 января 1908 года (№ 860)

Доброго вам здоровья, господа и дамы!

Хотя Новый год уже и наступил и сей почтенный праздник уже миновал, я от всего сердца желаю вам отменного здоровья и рая на земле. Да, именно рая, и именно на земле, в ваших семействах, в ваших домах, вместо того чтобы желать вам гипотетических радостей в более или менее достоверно существующих райских кущах, которые мы сможем увидеть, только перейдя в мир иной.

Я, изволите ли знать, человек практичный и полагаю, что любое простецкое «на, держи» значит гораздо больше, чем любое обещание типа: «Ты его получишь, но попозже». Да, так называемый рай, о котором нам талдычат господа кюре, кажется мне штукой столь ненадежной, что никаким посулам, что мы будем там иметь, не стоит придавать ни малейшего значения… да и вообще верить не стоит… Итак, господа, давайте же мы, заботливые отцы семейств и законопослушные граждане, сделаем так, чтобы рай был у нас здесь, на земле. А чтобы этого добиться, нужно тотчас же, без промедления, браться за дело, ибо нам предстоит много и честно трудиться над улучшением условий нашего существования, чтобы сделать нашу жизнь прекрасной. Ведь следует признать, что жизнь крестьянина далеко не всегда приятна и весела…

Прежде всего я считаю, что, возделывая наши поля и проводя глубокую вспашку земли, мы должны одновременно возделывать, так сказать, наши мозги, наши умы! Слава тебе, Господи, мы ведь не животные! Никто не сможет оспорить правоту моих слов, если я скажу, что радости напряженной умственной работы являются необходимым дополнением к труду физическому, столь тяжелому и зачастую отупляющему.

К тому же у нас достаточно свободного времени. Долгими зимними вечерами, когда отдыхает земля, мы тоже отдыхаем. Так вот, вместо того чтобы дрыхнуть без просыпу или от скуки клевать носом у очага, было бы весьма полезно немного почитать. Разумеется, я имею в виду книги приятные и полезные для ума, а не эти идиотские романчики-однодневки, которые печатают в газетенках ценой в одно су. Они до того пусты и глупы, что могут уписаться даже деревянные лошадки. Если один из них начать читать вслух, то уши завянут, так что когда кончаешь читать эту дрянь, в голове ничего, ровным счетом ничего не остается! Как говорится, ни уму ни сердцу!

Но почему бы вместо всех этих глупостей не почитать какую-нибудь хорошую книгу по истории или географии? Где вы найдете роман, столь же захватывающий и волнующий, как история Французской революции? А как интересны рассказы о путешествиях в дальние страны, записи о нравах и обычаях, о флоре и фауне, о сельском хозяйстве и ремеслах краев, населенных людьми с черной, желтой и красной кожей! Как увлекательно читать про страны, где человеку служат слоны и ламы, где добывают каучук или драгоценные породы дерева, где золотоискатели ищут золото, где разводят страусов для того, чтобы получить драгоценные перья, где охотятся на китов, чтобы добыть жир и китовый ус, где выслеживают пушных зверей ради того, чтобы порадовать дам роскошными мехами, и где истребляют целые стада слонов ради слоновой кости.

Да, друзья мои, подобные книги гораздо интереснее и полезнее романчиков, за чтением таких книг вы с большим удовольствием скоротаете время у камина, под небольшой керосиновой лампой, в кругу семьи, около супруги, которая чинит прорехи на ваших штанах и рубахах. Разумеется, я рекомендую вам также книги по сельскому хозяйству. Конечно, мы знаем многое о практической стороне дела, коим занимаемся всю жизнь, но хорошо также знать и теорию, хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть.

Видите ли, искусство хозяйствования на земле заключается не только в том, что надо вспахать поле, бросить в борозду горсть семян, внести немного навоза и ждать, когда появятся всходы, когда хлеба заколосятся и вызреют. Это-то дело нехитрое, любому самому дикому бедуину^[26] по плечу, но ведь мы-то, слава Богу, не бедуины, а потому нам интересно знать, как и почему в природе происходит то или другое. Короче говоря, надо представлять себе, как прорастает зерно, как появляется первый росток, как он растет, как появляется колос, как тяжелеет и наливается зерно. Надо также знать, какие удобрения подходят больше для той или другой культуры, надо узнать, как заставить землю давать наибольший урожай, не истощая ее, точно так же, как человек должен соразмерять свои силы, чтобы его не скрючило от тяжелой работы и на спине не вырос бы горб. Каждому земледельцу очень важно знать, какие культуры когда следует высаживать, какие новые растения можно выращивать в нашем климате, какие новые орудия появились, которые могли бы облегчить нам труд и избавить наши бедные тела от лишних усилий.

Все эти полезные сведения содержатся в тех славных небольших книжечках, которые можно купить сегодня практически везде и довольно недорого. В них можно прочесть про все вредные создания, что наносят ущерб урожаю. Если хорошенько изучить этих паразитов, что уничтожают наши груши, сливы, яблони, виноград, шафран, картошку и свеклу, то можно узнать и каким способом от них избавиться или, по крайней мере, значительно уменьшить их число, а следовательно, и свести к минимуму потери. Ах, друзья мои, настоятельно советую вам проводить долгие зимние вечера за чтением этих славных книг! Вы с большой пользой для себя скоротаете время! Вот увидите! Вот увидите!

Что же касается молодежи, то я с огромным удовлетворением отмечаю, что она все больше и больше тянется к знаниям. Молодые люди с удовольствием посещают различные курсы и с восторгом обучаются игре на музыкальных инструментах. Должен признать, что музыкальные кружки, которые во множестве появились в нашей сельской местности и процветают нам всем на радость, — замечательное изобретение нашего общества. Ведь музыка не только доставляет человеку удовольствие, но еще и развивает его ум, возвышает душу! Музыка заставляет человека учиться и трудиться, приучает действовать методично и спокойно, без спешки. Наконец, музыка или, вернее, занятия музыкой приучают человека к дисциплине, что также очень важно. Члены музыкальных кружков приучаются работать и жить сообща, в группе, учитывать интересы каждого, чтобы между оркестрантами царило полнейшее согласие, точно такое же, как между музыкантами и их инструментами.

К тому же музыкальные кружки избавляют нашу дорогую молодежь от ужасного, разлагающего влияния кабаре! Ох уж эти мне распроклятые кабаре! Вот она, кровоточащая язва нашего времени, со всеми ее соблазнами вроде скверного дешевого вина, водки, абсента^[27], азартных игр и распутных женщин! Сейчас у меня нет времени подробно поговорить о том, какой вред наносят нашему обществу сии сомнительные заведения, настоящие рассадники болезней, преступлений и безумия, которые зачастую влекут за собой и смерть! Я подробнее остановлюсь на этом вопросе в другой раз.

Следует, однако, заметить, что кабаре являются причиной разорения тех, кто их посещает (да вы это и сами знаете). Да, семейство завсегдатая кабаре, становящегося мало-помалу запойным пьяницей, неизбежно медленно, но верно опускается на самое дно и влачит нищенское существование. Если же отец семейства обходит кабачок стороной, то и ему самому, и его жене с детьми обеспечены достаток и благополучие, которые позволяют сытно и вкусно есть, одеваться не роскошно, но вполне прилично, покупать необходимые инструменты и скот, копить денежки и прикупать землю.

Видя вокруг веселые лица преданной работящей жены и здоровых, толстощеких ребятишек, живя в своем скромном, но сияющем чистотой домике, отец семейства пребывает в довольстве, ибо он по праву гордится и своими близкими, и своей скотинкой, и своим жилищем, и своим полным амбаром, и своим хорошо обработанным полем.

Взгляд рачительного хозяина радует в его хозяйстве все: и люди, и птица, и лошадки с коровками, и овечки со свинками, и доброе вино в погребе, и хлеба в поле. Не будучи человеком сентиментальным, крестьянин все же умиляется при виде чудесных цветов, посаженных около домика его дочурками. Девчушки так тщательно выпалывают на клумбе сорняки, с такой любовью поливают свои маргаритки! Да, суровый и подчас грубоватый крестьянин испытывает при виде этих незатейливых цветочков прилив необычайно светлой радости, потому что его взгляду, привычному к виду земли, колосьев, виноградных лоз, грядок моркови и репы, приятно видеть и красивые цветы. (Кстати, осмелюсь вам признаться, что испытываю совершенно особые чувства к прекрасной репе.)

Да, тот, кто умеет хорошо и разумно организовать свою жизнь, может найти немало приятного в трудовых буднях земледельца. Он может, двигаясь по широкой, просторной и прямой дороге, честно и достойно трудясь, создать свой рай на земле, чего я и вам, мои братья крестьяне, желаю от всего сердца в эти первые дни 1908 года.

Франсуа Девин

Мимоходом отметим, как искусно и ловко автор, то есть Буссенар, советует читателям-крестьянам читать его собственные произведения, в коих невероятные приключения соседствуют с весьма ценными сведениями по истории и географии, и предостерегает их от увлечения пустыми романчиками для наивных девиц-простушек, слезливыми и сентиментальными, которые в ту пору в изобилии заполняли витрины и полки книжных лавок.

Однако так называемый Девин, потомственный крестьянин, не забывает про свои родовые корни. Он напоминает своим читателям-крестьянам о том, каково было состояние сельского хозяйства в прежние времена, что позволяет нам с вами сейчас оценить, какой прогресс сделала техника в начале XX века.

Письмо № 145 от 7 марта 1908 года (№ 867)

Если вы, дорогие друзья, позволите, я продолжу нашу беседу небольшим обзором истории жизни крестьянства в прошлом. Смею надеяться, что моя болтовня не наскучит вам, а, наоборот, покажется забавной и молодежь, почти ничего не знающая о своем недавнем прошлом, найдет в ней немало интересного и поучительного.

Сегодня мы поговорим о том, каким было сельское хозяйство в стародавние времена. Только не подумайте, черт побери, что я сейчас заведу речи про средние века, про то, что было чуть ли не тысячу лет назад! Нет и нет! Представьте себе, что еще в дни моего детства всю землю крестьяне обрабатывали при помощи мотыги! Разумеется, так обрабатывали свои участки бедняки, мелкие землевладельцы и арендаторы, те, кого называли «кверхузадыми», потому как для того, чтобы взрыхлить землю мотыгой, приходилось целые дни напролет торчать на поле, согнувшись в три погибели и выставив к небу зад. Ну, да вы и сами все понимаете…

Да, друзья мои, чтобы подготовить почву к посеву, крестьянину приходилось до кровавого пота и кровавых мозолей без устали махать мотыгой и от зари до зари не разгибать спину! То была тяжелая, изнуряющая работа, отнимавшая у человека все силы, так что вечером бедняга руку с ложкой не мог донести до рта. Вот почему к концу жизни крестьяне, отработавшие свой век на полях и вложившие в землю всю душу, превращались в согбенных пополам старцев, походивших кто на кочергу, а кто и на ручку от ведра; и при ходьбе у этих бедняг зад зачастую был выше головы, а носы утыкались прямо в деревянные башмаки, сабо по-нашему, если еще помните.

Итак, крестьяне как одержимые целыми днями напролет махали мотыгами, чтобы взрыхлить землю и проложить борозды, куда можно будет бросить зерно, так как только у крупных землевладельцев и у богатых фермеров были лошади. Основной тягловой силой у крестьян той эпохи были ослики. Но у серой длинноухой скотинки не хватало силенок для того, чтобы вспахать поле. Правда, в каждой деревне было двое-трое крестьян, державших в своем хозяйстве по 1–2 лошади. Они занимались гужевыми перевозками, то есть перевозили товары из деревни в деревню, а иногда и в город, вспахивали свои поля, а также давали лошадей взаймы тем, кто мог им заплатить. Но в горячую пору сева лошадей, естественно, на всех не хватало, да и далеко не всякий был в состоянии заплатить за вспашку своего клочка земли. К тому же к крестьянам, имевшим в хозяйстве лошадей, постоянно обращались за помощью извозчики-ломовики, чьи тяжело нагруженные телеги очень часто чуть не по ось увязали в разбитых колеях.

А вообще-то надо было видеть этих крестьянских кляч, у которых ребра из-под шкуры выпирали так, будто бы эти несчастные животные питались только святым духом! А упряжь какая была! Не упряжь, а слезы! Узлы да дыры! Одним словом, гнилье… Несчастные живые скелеты с превеликим трудом таскали ноги по глинистым, в колдобинах и рытвинах дорогам и хозяева всякий раз, когда поднимали руку, чтобы вытянуть свою кобыленку или меринка по крупу, боялись, что бедняга тотчас же рухнет прямо в грязь посреди дороги и издохнет или, по нашему говоря, отдаст душу своему лошадиному богу. А ведь крестьянин, в хозяйстве которого была лошадь, считался в деревне очень зажиточным человеком, первым среди обездоленных камнедробителей и землекопов.

Итак, обычно на всю деревню было не больше десятка лошадей. Как я уже сказал, у большинства крестьян в стойлах кричали свое вечное «иа-иа» ослы, эти упрямые создания, так называемые скакуны с коровьими хвостами и с заячьими ушами, чьи довольно неприятные вопли напоминают отчасти звуки, издаваемые тромбоном без вентилей. Да, именно ослы осуществляли все перевозки, а заставить осла сдвинуться с места, а тем более везти груз — дело нелегкое. Прежде всего в обязанность ослика в любом крестьянском хозяйстве входило привезти с поля весь урожай. Так как дороги в те времена были столь плохи, что проехать по ним с тележкой или любой повозкой было зачастуюпросто невозможно, то использовали вьюки. На спину несчастному трудяге водружали нечто вроде деревянной двусторонней лесенки из жердей, и каждая ступенька этой лесенки была на три дюйма выше другой. К каждой ступеньке крепко-накрепко приторачивали вьюки с зерном, по 6 вьюков с каждой стороны, а еще четыре укладывали сверху, так что в результате из-под кучи вьюков оставались видны лишь морда да хвост несчастного животного, которое медленно трусило по дороге, то и дело пукая от натуги.

Можете себе представить, сколько требовалось времени для того, чтобы доставить с поля весь урожай! К тому же дороги, как я уже говорил, были иногда столь плохо вымощены, что приходилось «путешествовать» по тропинкам либо просто тащиться напрямик через поле. Точно так же доставляли на ослах и удобрения, только вместо вьюков крестьяне обычно использовали большие ивовые корзины с передвигающимся вверх и вниз дном, которое удерживали специальные распорки. Корзины наполняли доверху навозом, и ослик, постукивая копытцами, тащил «ароматный» груз на поле. Когда начинался сбор винограда, и здесь приходил на помощь работяга ослик, вот только корзины заменяли бочонками, которые крестьяне плотно набивали золотистыми и иссиня-черными гроздьями, чтобы не потерять ни капли живительной хмельной влаги по дороге от виноградника до пресса.

Но вернемся к жатве вызревших зерновых культур. Обычно сама жатва длилась около полутора месяцев. Но вот поле сжато… И остается очень тяжелая и трудная работа: обмолот зерна. Сегодня существуют паровые молотилки, которые запросто обрабатывают урожай среднего крестьянского хозяйства за полдня, но в прежние времена всем членам семьи приходилось сутками напролет молотить цепами, чтобы управиться с молотьбой в срок.

Да, тяжелая и грязная это работа — обмолот зерна на крытом гумне! Там столько пыли, что можно задохнуться и ослепнуть… Каждый, кто попадает в ригу, начинает чихать и кашлять, ибо горло немилосердно дерет, в носу свербит, а из глаз так и катятся слезы. После такой работы дьявольски хочется есть, и молотильщики обычно нажирались от пуза, а потом (прошу прощения за грубое словцо) пердели не хуже ослов, а ведь осел, как известно, самое обильно пукающее животное из всех, созданных Отцом Вседержителем. Итак, молотильщики составляли значительную конкуренцию ослам, так что в народе поговаривали: «пердеть как молотильщик».

А проклятая молотьба продолжалась в течение долгих недель и даже месяцев, потому что надо было обмолотить различные зерновые культуры: рожь, пшеницу, овес и ячмень. Когда зерно оказывалось на полу риги, свободное от соломы, его приходилось провеивать чуть ли не через три решета, чтобы очистить от остей и мелких чешуек, а затем предстояло еще и избавиться от пыли, а ее там было ужас сколько. Для этого зерно загребали лопатой, а потом перебрасывали с места на место, порцию за порцией. Сколько времени бывало потеряно даром! Тогда еще слыхом не слыхивали о веялке, которая за час делает столько, сколько крестьянская семья не смогла бы сделать и за целый день. Но вот наконец зерно очищено от всяких примесей. Его укладывают в мешки и грузят на спину все того же смиренного и преданного сотоварища крестьянина, который и доставляет драгоценную ношу, являющуюся основой всей жизни на земле.

Итак, на спину ослику навьючивали тяжелые вьюки, а затем раздавался крик: «Вперед, Малыш!», и ослик покорно трусил на рынок или к мельнице. На рынке за зерно выручали несколько монет по сто су, которые исчезали в большом вязаном кошельке или шерстяном чулке, чтобы быть извлеченными на свет Божий только в случае крайней нужды. А с мельницы ослик возвращался с мешками муки, в которую нужно было превратить зерно, чтобы испечь хлеб.

Да, то была мука грубого помола для выпечки серого хлеба, хлеба, заработанного тяжким трудом, оплаченного крестьянским потом, хлеба, которому хорошо знали цену, потому что каждый кусок являлся результатом больших усилий и зачастую напоминал об испытанной боли, а потому к нему относились с величайшим почтением, но в то же время и гордились им. И то была законная гордость земледельца!

Но я обнаружил, что не заметил, как заболтался подобно сороке, а бумага-то у меня кончается. Итак, на сегодня я должен прерваться, но если вас хотя бы чуть-чуть заинтересовал мой рассказ о стародавних временах, ничто не помешает нам продолжить разговор в другой раз. И так как я писал, сидя неподалеку от камина, то меня мучит жажда, а потому я хочу вознаградить себя за труды, выпив стаканчик доброго вина за ваше и за мое здоровье.

Франсуа Девин

В псевдониме Франсуа Девин присутствует Франсуа, а за каждым Франсуа скрывается француз. В то время наши соотечественники тяжело переживали поражение в войне 1870 года, в результате которой одержавшие победу немцы отняли столь дорогие их сердцам провинции Эльзас и Лотарингию. Тогда, совершенно естественно, в обществе были в моде патриотизм и идеи реванша, за исключением, пожалуй, только кругов, близких к социалистам, которые отказались от идей мщения за поруганное достоинство нации во имя идеи всеобщего единения пролетариев всех стран в борьбе против грабителей-капиталистов.

Буссенар придерживался довольно прогрессивных взглядов, и нам сейчас весьма интересна его позиция по отношению к таким понятиям, как родина и патриотизм. Мы увидим, какой пламенной любовью пылало его сердце к матери-родине, хотя его чрезмерный национализм порой и повергает нас в изумление.

Письмо № 158 от 5 сентября 1908 года (№ 893)

В последнее время некоторые из наших сограждан, похоже, стали жертвами какого-то заболевания, я бы даже сказал, безумия. Безумия особого рода, странного, непонятного и в то же время способного с течением времени стать весьма опасным не только для тех, кто страдает этим заболеванием, но и для нашей родины, для нашей дорогой, милой Франции, средоточия искусств и наук, хранительницы культуры, сокровищницы добродетелей и прочая, прочая, прочая…

Называют это безумие антипатриотизмом. То есть те, кто страдает этим заболеванием, ненавидят свою родину и всячески содействуют ее гибели, пропагандируя свои идеи в газетах и журналах. Итак, есть люди, которые, испытывая недовольство из-за состояния нашего общества и из-за хода вещей у нас в стране, не находят ничего лучшего, как, под предлогом необходимости улучшения того и другого, проповедовать учение о коренном переустройстве, в коем якобы нуждается наша родина (следует, однако, отметить, что положение дел в нашей стране ничуть не хуже, чем в других странах).

Головы этих несчастных забиты анархическими теориями, умы их угнетены рассуждениями тех, кого один из наших писателей назвал «никуда не годными пастухами» (или пастырями, если вам угодно), потому что они ведут покорные стада народов к пропасти. И эти бедняги во всеуслышание поносят и проклинают современное общество, правительство, государство, Республику, Францию. Они вопят: «Родина! Да плевать нам на нее! Да и вообще, что такое родина? Так, пустяк, вздор, чепуха!» И они без устали, невероятно гордясь своими «передовыми» взглядами, твердят: «У нас нет родины! Если враг придет грабить наши поля, поджигать наши дома, бить наших матерей, насиловать наших жен и дочерей, мы дезертируем из армии, мы станем стрелять в наших генералов и мы расчистим путь нашим врагам, кровожадным и жестоким пруссакам. Пусть погибает родина! Долой родину! Не нужна нам больше никакая родина!»

Вот я и говорю, что это чистое безумие, безумие тем более опасное, что оно может привести к гибели страны и ее исчезновению с карты мира. Кое-кто может мне сказать: «Ты прав, старина Девин, но все же, если ты принялся обвинять во всех грехах так называемых людей без родины, то объясни нам, что ты понимаешь под словом “родина”? Мы сами-то его понимаем, вот только не можем найти четкого определения данному понятию».

Черт побери, а мне-то, бедному необразованному крестьянину, который едва-едва может внятно выразить свои мысли, разве по плечу справиться с такой задачей? Ну ладно, коли так, то я попробую высказать кое-какие мои соображения и изо всех сил постараюсь сделать так, чтобы меня мог понять каждый.

Так вот, я полагаю, что родина — это то, что я люблю неосознанно, инстинктивно, даже против своей воли, и люблю всей душой! О родине я думаю в то время, когда нахожусь вдали от нее, я сожалею о ней, если я ее утратил, это то, что мне снится по ночам, то, что заставляло меня проливать слезы, когда я в течение пяти лет проходил службу в армии. Хотя я имею полное право с гордостью сказать, что я был хорошим солдатом! Это был мой долг! Да, долг тяжелый, несомненно, но долг священный! Я был обязан защитить мою родину, то есть все, что мне дорого, от лютого и кровожадного врага, заявившегося на нашу землю, чтобы грабить и убивать. Врага, который в своей жестокости может сравниться с индейцами из племени апачей!^[28]

Родина для меня, крестьянина, — это мое маленькое поле, где я тяжким трудом в любое время года и при любой погоде добываю пропитание для моего семейства, не ропща на тяготы и не сетуя на усталость. Это и мой маленький домик, где все так и сияет чистотой, потому как ко всему здесь прикоснулись работящие руки моей дорогой женушки… Скромное жилище, доставшееся мне в наследство от отца, в котором мои предки рождались, жили, страдали, трудились, любили, надеялись и умирали! Для меня родина — это и плодовые деревья в саду, посаженные моим отцом, когда он был еще мальчишкой, выросшие вместе с ним. Теперь они дарят нам тень своей листвы, аромат своих цветов и сладость своих плодов.

Для меня родина — это поля и дома моих соседей, моя деревня, где каждый домик радует мой взгляд, а каждый житель мне друг и брат, где каждый уголок рождает сонм воспоминаний; это и местный говор, который я слышу с порога дома, на дороге, в поле, в церкви у заутрени или обедни, в кабачке и у родного очага. Родина — это наша ровная, просторная долина, где кое-где посреди лугов и полей высятся старые деревья, дающие путнику тень. Это и одинокие фермы, и дальние деревни, словно подернутые сизой дымкой… Наша дорогая равнина, с неумолчным щебетом болтунишек воробьев, щедрым ласковым солнцем, кучевыми облаками, равнина, требующая заботы и труда, дающая нам надежду и кормящая нас! Ах, не могу я высказать, выразить все обуревающие меня чувства, но скажу только, что душа моя поет и ликует!

Родина для меня — это и наша мэрия, над которой в дни праздников развевается национальный флаг и где наш деревенский оркестрик исполняет то печальные, то воинственные и радостные мелодии, отмечая наши поражения и победы.

Родина для меня — это и кладбище, где вечным сном под покровом цветов и шелковистой травы спят наши предки, столь долго трудившиеся на этой земле и подарившие нам жизнь… Наши родители, служившие нам во всем примером и оставившие после себя добрую память…

И я полагаю, что на юге и на севере, на западе и на востоке, у границ с Испанией и у границ Бельгии, у берегов океана и на приграничных с Германией землях, в Пиренеях и в Альпах, недалеко от Швейцарии и Италии, во всех городах и деревушках живут люди, которые думают точно так же, как и я, которые точно так же, как и я, любят свою землю, вскормившую и вспоившую их, люди, уважающие традиции и обычаи, точно так же, как и я, почитающие цвета национального флага и сам флаг… короче говоря, люди, любящие свою малую родину в составе большой, и большую — в малой, и именно эти люди и есть Франция! Вот и все! И я не знаю, что еще можно сказать по этому поводу… Да если бы даже знал, все равно не сумел бы высказать!

И что же это получается? Именно это наше национальное достояние, унаследованное от предков, это средоточие всех наших радостей и надежд, объект всех наших пламенных чувств и предмет нашей гордости хотят оклеветать, а затем и уничтожить эти несчастные заблудшие людишки без чести и совести, не помнящие родства и, видимо, не имеющие ни кола ни двора?! Да это такое же святотатство, как если бы сын, лишенный всякого понятия о человеческих чувствах и достоинстве, соорудил бы из кровати его родителей, где он сам был зачат, отхожее место, уж простите на грубом слове.

Я понял это, когда был еще очень и очень юн… в то время, когда на нас обрушились неисчислимые бедствия… Вторжение немцев в нашу страну в 1870 году стало для меня жестоким и горьким уроком, который никогда не изгладится из памяти. И хотя мне в ту пору было всего лишь двенадцать лет, именно тогда, когда я увидел, каким мучениям подвергается Франция, я и понял, почувствовал и прочувствовал, что такое родина^[29].

Да, Бон-ла-Роланд в огне… жуткая бойня… и прекрасные гордые юноши, лежащие среди луж крови и грязи, мертвые… и тысячи разъяренных врагов в каждой деревне… крутом царят голод и разруха, огонь и смерть! Беззащитных французов толпами сгоняют в одно место, чаще всего на деревенскую площадь, и расстреливают… Везде и повсюду жителей деревень и городков мучают поборами, бьют, грабят, унижают, превращают в пыль и прах! И долго-долго еще после войны там, где прошел жестокий враг, будут стоять почерневшие от пожаров полуразрушенные остовы домов… Ведь целые деревни на северо-востоке Франции остались лежать в руинах… А посреди полей там и сям сиротливо торчат кресты на солдатских могилах…

О нет, я не люблю войну, я ее ненавижу! Меня не радуют военные победы, оплаченные кровью и слезами… Меня страшат картины схваток не на жизнь, а на смерть, ибо я считаю их преступными… И вот именно для того, чтобы на нашей земле больше никогда не творились подобные ужасы, нам и нужны для защиты наших границ люди опытные, крепкие, неустрашимые, стойкие. Вы спросите почему? Да потому что единственным надежным способом обеспечения мира является постоянная готовность к войне! И да будут прокляты те, кто хочет лишить нас нашей силы, чтобы мы вновь стали жертвами врага, несчастными овцами, отданными на растерзание волкам!

Мы ни с кем не ищем ссоры, мы никому не желаем зла, и если нам говорят, что следует любить представителей других народов и наций, я не возражаю. Но если нам твердят про необходимость установления дружеских отношений с соседями, то пусть уж наши господа соседи первыми начинают делать дружеские жесты. Вот тогда и посмотрим, кто и чего стоит! И если все будет делаться по-доброму, ко взаимной пользе, что ж, тогда и мы возьмем винтовку на предохранитель; тогда можно будет и обняться и выпить за здоровье друг друга! Но сейчас следует держать ухо востро и смотреть в оба!

Франсуа Девин

Как мы видим, Буссенар не склонен верить в идеальную дружбу и взаимопонимание между народами. Особенно же большое недоверие он по-прежнему питает к немцам. И, как нам теперь известно, недалекое будущее покажет, что он был прав. Через 6 лет, в сентябре 1914 года, начнется Первая мировая война, и на землю Франции хлынут полчища хорошо вооруженных, натренированных немцев. Четыре года будет длиться тяжелая позиционная война, траншейная война, как тогда говорили. И мы можем только восхищаться прозорливостью писателя.

Если Девин умеет заглядывать в будущее, то он не пренебрегает и настоящим. В следующем письме, дидактическом и назидательном, он знакомит своих читателей-крестьян с новинками технического прогресса.

Письмо № 161 от 17 октября 1908 года (№ 899)

Все вы приблизительно, конечно, знаете, как делают те или иные вещи, коими мы пользуемся в повседневной жизни. Итак, вам в теории и на практике известно, что нужно сделать, чтобы соорудить небольшой экипаж, что нужно сделать, чтобы выковать подкову, сшить пару башмаков, выпечь хлеб весом в 8 фунтов, сварить сыр, сшить штаны, подкоптить круг кровяной колбасы, соткать материю и даже построить мельницу, не имея чертежей. Да, вы такие хитрецы и умельцы, что вам все это по плечу! И однако, среди вас найдется немало таких, кто ничегошеньки не знает о том, как выпускают газету!

Ага! Вот то-то! И я уверен, вам до чертиков хочется знать, каким образом в газетах появляются сводки новостей, столь кратко и внятно изложенные, как те, что выходят из-под пера господина Бодро; как печатаются хорошо обоснованные фактами и документами статьи, как у господина Антареса, и такие благоглупости, как моя невинная болтовня. Вам наверняка хочется узнать, что делают журналисты для того, чтобы вы могли прочитать местные новости, светскую хронику и отрывки из романов, и как производится набор газеты, ее тиражирование, чтобы вы могли получить шесть пахнущих свежей типографской краской листов.

Да, я верю, что именно так и обстоят дела, а посему я постараюсь в меру моих скромных сил и возможностей удовлетворить ваше любопытство и объяснить вам, как создают газету.

О, только не подумайте, что я хочу изобразить из себя эдакого умника, всезнайку, ученого мужа, битком набитого всякими мудреными познаниями! Нет, нет и нет! Я всего лишь скромный, малообразованный крестьянин, неотесанный, грубый и медлительный, как говорится, тугодум, и если я немножко и знаком с процессом, в результате которого кипа белой бумаги превращается в несколько десятков экземпляров замечательной газеты демократической направленности, какой является «Гатине», то это только потому, что я все видел своими глазами на месте. А до того я знал об этом процессе не больше, чем о загадке Святой Троицы.

Итак, в мае месяце этого года я приехал в Монтаржи в повозке, влекомой моей верной лошадкой Сансоне, и остановился в небольшой чистенькой гостинице, которую содержит госпожа Шомрон. Я оставил на попечение любезной хозяйки гостиницы мой немудреный экипаж и мою смиренную кобылку, а сам отправился в дом № 56 по Вокзальной улице, где располагается редакция «Гатине». Господин Ользенже угостил меня сытным обедом, и вот так, с плотно набитым брюхом и с хорошо промоченной сладким винцом глоткой, мы с патроном отправились в типографию.

Это был четверг, и оказались мы там как раз к моменту начала канонады. Ах, друзья мои, я говорю это не для красного словца! Я стоял, разинув рот от изумления, посреди просторного помещения, где гудели, стучали и пыхтели машины, а люди без устали сновали туда и сюда, где работали какие-то невидимые механизмы, скрежетали шестерни. Я чувствовал себя абсолютно потерянным, как почувствовал бы себя, наверное, теленок, которого собака загнала на Пасху в собор или в день премьеры в парижскую Гран-Опера^[30]. Господину Ользенже пришлось долго и подробно объяснять мне все, шаг за шагом, чтобы я хоть что-то понял. И в конце концов я и в самом деле понял, как делают газету. Итак, я начинаю мой рассказ.

Сначала со стола главного редактора берут листки, на которых один из авторов на одной стороне написал свою статью. Эта так называемая заметка или статья делится на отдельные листки и даже на половинки листков и в таком виде раздается рабочим-печатникам, которых называют еще наборщиками. Работа наборщика трудна, ибо требует огромного внимания, так что наборщик проходит длительное обучение. Многие считают, что в великой армии трудящихся типографские рабочие, то есть наборщики, составляют отряд очень грамотных и умных людей.

Наборщик стоит около большой плоской деревянной коробки, именуемой наборной кассой, и в этой коробке имеется множество маленьких гнездышек, которые наборщики называют отделениями или клетками кассы. В каждой клетке наборной кассы лежат буквы или цифры, причем в клетке лежат только изображения одной определенной буквы. Можете себе представить, сколько требуется клеток для того, чтобы сделать грамотный набор текста на французском языке. Возьмем, к примеру, букву Е. Для заглавной буквы клетка нужна? Нужна. А для строчной? Само собой разумеется. А еще нужны 3, вернее, 6 клеток для той же буквы с различными надстрочными значками, да 8 для курсива, да еще буква для прямого латинского шрифта… Голова кругом пойдет! Короче говоря, в наборной кассе более 150 клеток для букв, цифр, знаков препинания и прочая, прочая, прочая! И наборщик действует вслепую и никогда не ошибается! Просто поразительно!

Итак, перед наборщиком лежит листок с текстом. В левой руке он держит так называемую верстатку, которая представляет собой небольшой металлический лист размером с газетную полосу, с бортиками с трех сторон. Наборщик читает первое слово статьи, запоминает его и, не глядя на наборную кассу, выхватывает пальцами из клетки первую букву этого слова, а потом — квик — он вставляет букву в верстатку и придерживает ее большим пальцем левой руки. Затем он тотчас же выхватывает из кассы вторую букву и ставит ее рядом с первой и — квик, квик, квик… Пальцы наборщика с удивительной быстротой снуют от одной клетки кассы к другой… Вот он ставит запятую, там — восклицательный знак, потом начинает слово с заглавной буквы, затем одну за другой ставит четыре цифры, что дает нам дату какого-то события, а потом опять буквы, буквы, буквы…

Наборщик работает без остановки, делая разом три дела: читает статью, выбирает буквы и формирует из них слова, строчки, фразы и таким образом превращает мысль, выраженную на бумаге от руки, в набранную полосу газеты, и все это делается с потрясающей скоростью, точно, четко, безошибочно! Короче говоря, от изумления и восхищения я только хлопал глазами да широко разевал рот! Какая работа! И вот так набирается вся газета, все ее шесть страниц, от первой до последней строчки! Ах, какие же молодцы эти наборщики! Никогда я не устану восхищаться точностью их легких, стремительных движений, столь же быстрых, как сама мысль!

Когда верстатка полна, строчки оттуда вынимают и помещают на наборную доску, а когда их набирается определенное количество, их собирают вместе и перевязывают веревочкой или ниткой, которая удерживает их на месте и не дает рассыпаться. Это называется гранкой набора.

Когда все гранки бывают готовы, их собирают и помещают в определенной очередности в металлическую раму размером с газетный лист. Эту раму называют печатной формой. Она лежит на литом чугунном столе, и в ней размещены все колонки будущего газетного листа. Их выравнивают, и вот уже в принципе газета скомпонована. Теперь надо отпечатать ее на бумаге и растиражировать. Правда, прежде набор тщательно выверяют, чтобы не было ошибок. Вообще я считаю, что набор текста — это настоящий триумф человеческого разума и ловких человеческих рук. Что же касается тиражирования уже набранного текста — то это настоящий триумф машинного оборудования. Белая бумага находится в огромных бобинах, напоминающих рулоны материи в мастерской ткача. Печатные формы расположены так, что бумага, пройдя над ними, выходит из машины уже отпечатанной с обеих сторон. Не спрашивайте у меня, как это делается, ибо я, сказать по правде, ни черта не понял, хотя чудо совершалось прямо у меня на глазах. Бобины крутятся, туго натянутая бумага идет ровной лентой, не сминается и не рвется… брр… фрр… брр… фрр… и кругом буквы, буквы, буквы… Бумага словно приклеивается на мгновение к смазанным специальными чернилами (типографской краской) буквам, и вот уже лист отпечатан. Все происходит как бы само собой, а затем невидимая рука словно отрезает его от основной ленты, и вот средний лист ползет навстречу двум другим листам, умная машина вкладывает листы один в другой, а следующая складывает газету сначала вдвое, а потом вчетверо, и вот уже «Гатине» готова к укладке в пачки и к отправке к читателям!

Вот и пойми, как все это происходит! Истинное чудо, говорю я вам! И доказательством моей правоты служит хотя бы тот факт, что всего за несколько часов в типографии печатают три выпуска «Гатине» для Монтаржи, Этампа и Питивье, нашей столицы! И тираж составляет кругленькую цифру в 20 000 экземпляров! Каково! 20 000 экземпляров! В это трудно поверить! Голова у меня идет кругом, в ушах шумит, глаза от изумления лезут на лоб, а рот широко раскрывается, да вот только глотка не может выдавить из себя ни звука… Что ни говорите, а это немножко слишком для бедной головушки простака крестьянина в деревянных сабо.

А теперь не позволите ли вы мне задать один простенький вопросик? Хотите знать, в какую линию можно было бы вытянуть весь тираж «Гатине», если разложить все газеты по одной, в субботу, когда они выходят из типографии? Так вот, они покрыли бы расстояние точнехонько в 26 километров 400 метров! Короче говоря, путь от Питивье до Анжервиля или от Питивье до Жанвиля!

Франсуа Девин

Мы открыли для себя Буссенара, озабоченного социальными вопросами общества, Буссенара — ехидного и въедливого критика нашей внешней и внутренней политики, Буссенара-антиклерикала, Буссенара-педагога, Буссенара, скрывшегося под личиной отсталого и малограмотного крестьянина, но пока что еще нигде Буссенар не выступал в качестве врача. В письме № 141 Буссенар много говорил о благотворном влиянии чтения полезных книг и о тлетворном, иногда трагическом влиянии алкоголя на человеческий организм, причем не стал останавливаться на втором вопросе подробно, а пообещал вернуться к этой теме позже. В следующем письме он выполнил свое обещание. Разоблачая ужасный порок, то есть алкоголизм, который Буссенар считает врагом № 1 низших слоев общества, автор не стесняется в выражениях и за словом в карман не лезет.

Письмо № 164 от 27 ноября 1908 года (№ 905)

Сегодня, мне кажется, пришла пора немного поговорить о вреде неумеренного пьянства, которое мы между собой называем хроническим запоем. Не стоит и говорить, что привычка к неограниченному, неразумному употреблению спиртного ужасна, ибо она постепенно приводит к полному разрушению организма того, кто слишком часто опрокидывает стаканчик, так как становится причиной заболевания, именуемого врачами алкоголизмом. Выражается это заболевание в том, что у несчастного алкоголика дрожат руки, портится желудок, разлагается печень и мутится разум.

К тому же привычка слишком часто прикладываться к бутылке не только влечет за собой неминуемую гибель несчастного пьянчужки, но и становится причиной неизбежного разорения его семейства, которое погружается в нищету, в то время как папаша проматывает последние денежки, обогащая хозяев бистро и кабачков.

Да, друзья мои, крепкие напитки в наше время превратились в опаснейшую отраву! Быть может, вы скажете, что не к лицу мне, Девину, слывущему большим любителем хорошего вина и коричной настойки, проповедовать умеренное потребление спиртного, а то и вовсе трезвый образ жизни. «Не плюй, мол, старина Девин, в колодец, пригодится воды напиться!» Э, да говорите что хотите! А я вам отвечу, что есть благородный напиток, а есть отвратительное пойло, вещь вещи рознь, как говорится.

Черт побери, я вовсе не призываю вас утолять жажду чистой водой, как утки, и никогда не смачивать глотку стаканчиком доброго винца или крепкой настойки. Мне и самому прекрасно известно, что глоток хорошего вина веселит сердце и согревает душу, «вселяет радость в тело человека», как говаривал папаша Ной^[31], первый покровитель виноградарей. Натуральное вино, драгоценный сок нашего зрелого и вкуснейшего винограда, никогда никому не причинял вреда, если его потребляли в умеренных количествах. Вино является хорошим дополнением к обеду и ужину после трудового дня, и для человека доброе выдержанное вино — то же самое, что для лошади овес. Ну, разумеется, вы меня понимаете. Здоровье человека ухудшается, а кошелек его тощает вовсе не тогда, когда он пропускает стаканчик за обедом или даже позволяет себе выпить чуть-чуть лишку, чтобы избавиться от плохого настроения и взбодриться. Нет, небольшая доза винца очищает желудок, смягчает глотку и просветляет мысли, но только в том случае, если она не входит в привычку и если вино сделано из чистого виноградного сока, без добавления спирта.

Да вы посмотрели бы на наших стариков. В те времена, когда господин маркиз де Мартель еще не открыл филлоксеру^[32], в наших деревнях встречались почтенные старцы, которые в хорошей компании могли запросто усидеть не только солидный кувшин, но и толстобокую бочечку. После подобных возлияний у них, конечно, краснели носы и щеки, глаза блестели и усы топорщились так, что чуть не доставали до ушей, точь-в-точь как у бравых сержантов. Старики орали песни как оглашенные, свистели с присвистом, шутили и смеялись своим же шуткам так, что едва не лопались от натуги, а потом лезли с поцелуями и объятиями к своим дорогим женушкам. То было доброе старое время, когда люди только тихо и мирно развлекались, без ссор, без драк, без скандалов. К тому же скромные деревенские посиделки нисколько не шли во вред повседневному труду, который позволял крестьянам потихоньку наполнять свои шерстяные чулки, служившие им сберегательными кассами.

А что мы видим теперь? Люди тащат из дому последние жалкие монетки, чтобы травиться жутким пойлом в бистро, где они платят сумасшедшие деньги за крепкие алкогольные напитки, которые на самом деле являются чистой отравой! Прежде всего в этих забегаловках подают водку! Проклятую, плохо очищенную водку, полученную из перебродившего зерна или свеклы, которая обжигает глотку, а в желудке устраивает такой пожар, будто вы проглотили раскаленную окалину или килограмм кайенского перца. А еще там подают пиво, различные крепленые настойки, горькую можжевеловую водку. И хуже всех — проклятый абсент, то есть полынная водка. Про сей напиток говорят, что в него добавляют ярь-медянку^[33].

И вот эти-то мерзкие напитки вытеснили из кабачков и бистро наш добрый легкий кларет прекрасного розового цвета, весело вспенивающийся! Вот эту-то отраву глотают люди разумные, рассудительные, отцы семейств! К великому несчастью, даже женщины позволяют себе пропустить стакан-другой этой пакости! И что происходит после того, как в организм попадет эта гадость? А то, что вместо радости и веселья, снисходивших на наших отцов и дедов после принятия доброй порции виноградного вина, наши современные пьяницы впадают в дикую ярость, их охватывает какое-то жуткое безумие, результатами коего обычно являются страшные ссоры со взаимными оскорблениями, драки, когда в ход пускаются не только кулаки, но и тяжелые палки, а порой дело доходит и до ножей.

Запойный пьяница не ведает, что творит. Он кидается из стороны в сторону, как бешеный бык, ничего не видя и не слыша; под действием винных паров он порой совершает страшные преступления, а потом, проснувшись, ничего не помнит. И вот так люди, совсем не злые, рассудительные, спокойные и совершенно безопасные в трезвом состоянии, становятся преступниками, как только налижутся этой хмельной отравы! Если вы мне не верите, загляните в газеты, почитайте заметки в разделе происшествий, а также поинтересуйтесь статистическими данными, опубликованными секретарями судов, врачами домов призрения и председателями призывных комиссий.

За последние двадцать лет количество убийств, совершаемых в течение года, возросло вдвое! В домах для умалишенных теперь тоже вдвое больше пациентов, чем было двадцать лет назад! А в некоторых провинциях Франции, например в Нормандии, добрая половина призывников освобождается от военной службы из-за алкоголизма! Можете себе представить, во что превратится французский народ еще лет эдак через двадцать! Что могут сделать хорошего эти жуткие дегенераты, дети пьяниц, сумасшедших и убийц?! Да даже если эти дети и будут нормальными, тихими, смирными, они все равно будут слишком слабы, чтобы стать хорошими солдатами и защитить нашу родину! Как об этом подумаешь, прямо-таки оторопь берет…

Профессора медицины, большие ученые, долгое время очень серьезно изучали, к чему ведет постоянное, хроническое пьянство, и пришли к выводу, что алкоголь разрушает человеческий организм, ведет к вырождению. К тому же они обнаружили, что неумеренное употребление крепких напитков очень часто влечет за собой туберкулез. И если сейчас мы видим, что столько людей задыхаются от кашля и буквально выхаркивают свои несчастные легкие, а потом умирают после того, как высохнут, словно деревяшки, то все это результат действия алкоголя! И никакой ошибки тут нет! Все подтверждается ежедневными наблюдениями медиков!

До чего же неразумны люди, предающиеся каждый день пороку и вливающие в себя ужасную отраву! Что бы вы сказали, если бы увидели, как кто-нибудь у вас на глазах стал бы жадно поглощать ядовитые грибы, способные убить неосторожного человека прямо на месте? Черт побери, да вы, несомненно, схватили бы несчастного идиота за руку и помешали бы впихнуть в себя отраву, даже если бы рисковали получить в физиономию тарелку с мерзким горячим варевом! Вы бы объяснили бедняге, какой опасности он подвергался, призвали бы его впредь быть бдительным и осторожным, вы умоляли бы его никогда вообще не есть грибы, коли уж он в них так плохо разбирается, вы рассказали бы ему, что его ожидали бы ужасные мучения и неминуемая смерть… Что ж, вы поступили бы правильно, совершили бы благое дело, друзья мои.

Однако смотрите, как странно обстоят у нас дела: правительство запрещает продавать испорченные продукты питания, мясо больных туберкулезом животных, прокисшее молоко, подгнившие плоды — короче говоря, все, что может причинить вред человеческому организму, карая всяческие нарушения по закону, и в то же время весьма терпимо относится к факту продажи алкогольной отравы! Да, у нас, правда, существует закон, по которому человек, находящийся в публичном месте в пьяном виде, подвергается штрафу в размере ста су, но он вовсе не применяется на практике! Хуже того! Всем известно, что текст закона должен быть вывешен во всех бистро и кабачках, и если полицейский заметит, что в питейном заведении не нашлось места для небольшого объявления, он составляет протокол, и хозяин волей-неволей уплатит штраф, но зато полицейский пройдет мимо пьянчуги, что стоит, шатаясь, под самым плакатом с грозным текстом закона или привалился к стене, где плакат так и не удосужились повесить!

Когда же пьяницу за какое-либо преступление привлекают к ответственности и приводят в суд, знаете ли, на что он ссылается в оправдание своих дурных поступков? Он говорит, что был пьян и ничего не помнит! Но тот факт, что человек находился в состоянии алкогольного опьянения, ничуть не снимает с него вины за содеянное, ибо пьянство является в глазах закона пороком, за который полагается наказание! Да где это видано, чтобы одно преступление служило оправданием другому?!

Что касается меня, то я, простой крестьянин, прямо-таки диву даюсь, что судьи считают, будто пребывание в состоянии алкогольного опьянения является смягчающим вину обстоятельством, и не осуждают пьяницу за двойное преступление: за пьянку и за само правонарушение, ставшее ее следствием. Отметьте, однако, что я ни в чем не обвиняю тех, кто торгует крепкими напитками, ибо они всего лишь занимаются коммерцией, а посему пользуются всеми правами, что предоставлены другим торговцам, если, конечно, они на законных основаниях получили патент и не нарушают закон.

И все же я полагаю, что кое-где у нас слишком много кабачков, бистро и торговцев, торгующих спиртным вразнос, особенно в некоторых городах на севере Франции, где порой на каждых 25 жителей приходится один торговец алкоголем! Да-да, поверьте, бистро на 25 граждан! Грязная забегаловка, где простой работяга, не более разумный, чем малый ребенок, в ярости более опасный, чем самое свирепое животное, оставляет большую часть своего заработка, теряет здоровье и разоряет семью! Что касается меня, то я бы хотел, чтобы полиция пристально следила за выполнением этих постановлений. Подобные меры не повлекут немедленного разорения и закрытия бистро и кабачков, их хозяева и дальше будут иметь возможность честно зарабатывать себе на жизнь, зато мы будем избавлены от необходимости (и неизбежности) ежедневно наблюдать, как люди с легким сердцем устремляются к нищете, болезням и гибели, словно бабочки на огонь.

Франсуа Девин

В следующем письме речь пойдет об образовании. У нас нет никаких сомнений в том, что Буссенар в данном вопросе придерживался очень и очень передовых взглядов; можно даже сказать, что он опередил свое время. Он разоблачает несправедливость системы образования, которая дает несомненное преимущество детям из богатых и зажиточных семей и в то же время под предлогом высокой стоимости образования не позволяет детям из семей простых тружеников подниматься так же высоко, как это могут себе позволить их более удачливые (в смысле рождения, а не в смысле таланта) сверстники. Но он идет гораздо дальше многих своих современников, ибо с прозорливостью истинного патриота видит, что из-за несовершенства системы образования страна несет огромные потери в сфере науки, а потому предлагает разработать новую систему отбора для различных ступеней обучения, которая базировалась бы не на финансовых возможностях родителей будущих учеников и студентов, а на здравой и справедливой оценке способностей самих детей.

Письмо № 167 от 9 января 1909 года (№ 911)

Мы с вами уже имели возможность поговорить немного о том, что мы все желали бы видеть образование в нашей стране абсолютно бесплатным на всех ступенях. Рискуя показаться кое-кому старым пустомелей, я все же считаю, что было бы весьма полезно вновь вернуться к этой теме, так как она является одной из самых важных, а быть может, самой важной для общества. Видите ли, точно так же, как необходимо много раз ударить молотком по шляпке гвоздя, чтобы сам гвоздь вошел в доску, точно так же необходимо постоянно говорить и говорить одно и то же, чтобы какая-либо идея проникла в головы людей и овладела их умами. Увы, в нашей прекрасной Франции головы такие крепкие, а мозги так просто каменные, ибо по своей непроницаемости они, пожалуй, дадут фору не только деревянным чурбанам, но и булыжникам, которыми мостят улицы. Да, крепкие башки у многих представителей народа, который претендует на звание великого поклонника прогресса и который безумно гордится тем, что движется к будущему во главе колонны цивилизованных народов!..

Разумеется, вам прекрасно известно, что такое среднее и что такое высшее образование, так что не будем подробно останавливаться на данном вопросе. Я только хочу еще раз повторить, что и среднее и высшее образование, точно так же как образование начальное, должно было бы стать бесплатным. И именно этим, а также вопросом о том, как сделать среднее и высшее образование общедоступными, должны были бы озаботиться наши законодатели, причем немедленно.

Конечно, после выработки и принятия соответствующих законов весьма остро встанет вопрос о строгом отборе детей, способных достичь наилучших результатов в учебе. Я, как и многие, кто разделяет мое мнение, за то, чтобы во всех начальных школах Франции проводились бы конкурсы для выявления особо одаренных детей, причем конкурсы очень серьезные, которые помогли бы выявить тех, у кого и в самом деле выдающиеся способности.

Так как большая часть (если не все) из этих талантливых детей окажутся представителями неимущих классов, государство должно будет взять на себя все расходы по их обучению. Возможно, кое-кто возразит мне, что это довольно дорого обойдется государству, а следовательно, и нам, налогоплательщикам… Согласен, не стану спорить, но ради столь важного и нужного дела можно немного подсократить другие расходы. Поверьте, эти деньги будут вложены в доброе дело. Ведь в результате ребенок из бедной семьи, но одаренный большими способностями и талантами, сможет принести огромную пользу обществу, работая во благо ему на постах в высшей государственной администрации, в промышленности, в армии или в области юриспруденции, науки и культуры, вместо того чтобы прозябать в последних рядах тех, кто с трудом зарабатывает себе на жизнь.

При наличии материальной поддержки со стороны государства выдающиеся способности ребенка из бедной семьи получили бы возможность развиваться, получили бы доступ к культуре и знаниям, столь необходимым для дальнейшего совершенствования. В результате такой мудрой политики капитал, каковым является ум этого ребенка, не был бы потерян для страны, а, напротив, послужил бы в будущем ее процветанию. Точно так же, как и земли не должны слишком долго находиться под паром, мозги тоже не должны пропадать втуне! Чтобы изобрести что-то новое, чтобы родить какую-то идею, человек должен быть образованным, культурным! К сожалению, сейчас дела обстоят таким образом, что многие люди, обладающие выдающимися способностями, заняты на различных низкооплачиваемых работах, не требующих особых знаний и квалификации, именно в силу того, что в свое время им был закрыт путь к образованию, хотя самой природой они были предназначены для выполнения самых высоких задач и целей. Так почему же они прозябают в нищете и безвестности, едва-едва зарабатывая на жалкий кусок хлеба для себя и для членов своих семейств? Да потому, что у них не было средств для того, чтобы развить свой ум и способности! Я не утверждаю, что доступ в высшую государственную администрацию наглухо закрыт для всех выходцев из беднейших слоев нашего общества и что никто из них не может сделать хорошую карьеру. Вовсе нет! Мне прекрасно известно, что время от времени ребенку из семьи пролетария удается стать великим ученым или великим художником… но подобные случаи чрезвычайно редки!

В действительности же нужно настоящее чудо для того, чтобы способный, более того, талантливый человек выбился из якобы предназначенной ему судьбой (а на самом деле социальным устройством общества) проторенной колеи нищеты и невежества! И еще какой ценой! Разумеется, такое удается очень и очень немногим, а сколько приходится на каждого счастливца тех, кто до конца жизни так и остается гибнуть в безвестности, одному Богу известно! Сколько загубленных талантов, сколько осужденных на гибель гениев, сколько задушенных в зародыше блестящих умов! А все по вине нашей устаревшей социальной системы, системы несправедливой, основанной на привилегиях, дарованных рождением в богатой семье. Из-за этой системы мы попросту растрачиваем наше национальное достояние, душим и уничтожаем таланты, не даем им развиться и принести пользу людям и родине! Да мы почти не извлекаем никакой пользы и славы для страны изумственного потенциала народа! Какой-то проклятый замкнутый круг!

Упустить возможность дать детям образование, разбудить в них тягу к знаниям — что может быть глупее и недальновиднее! Ну представьте себе только на милость домохозяйку, которая, чтобы разжечь огонь в очаге, берет не охапку соломы, а драгоценные, тончайшие кружева, дорогую картину кисти знаменитого художника или даже просто вышитую шелками салфетку… Ну разумеется, огонь все равно разгорится, я не спорю, но какой ценой! Какой ценой, господа!

Или представьте себе мужчину, который раскуривает трубочку при помощи крупной банкноты! Конечно, трубку-то он уж как-нибудь раскурит, но вы-то наверняка скажете, что человек этот — просто сумасшедший. Ну так мы с вами поступаем точно так же, как этот безумец! Еще и еще раз повторяю: оставлять людей талантливых прозябать в безвестности и всю жизнь выполнять лишь работу, не требующую ни ума, ни образования, вместо того чтобы дать им образование и позволить употребить свои способности во благо общества, — чистое безумие!

Разумеется, люди способные, талантливые и даже гениальные, из-за своей необразованности не сумевшие, как говорится, «пробиться», прекрасно исполняют возложенные на них обязанности и честно трудятся на самых скромных должностях, но ведь подобное варварское отношение к национальному достоянию сродни той безумной расточительности, что проявила бы домохозяйка, вздумай она на самом деле разжигать огонь в очаге при помощи кружев. Ведь и человек, оказавшийся на достойной его талантов должности, и кружева, пришитые к красивому платью, и банкнота, использованная в качестве средства платежа, а не спички, принесли бы намного больше пользы! Короче говоря, всяк хорош на своем месте! Подумайте только, сколь великие потери несут из-за нашей глупой расточительности наука, искусство, промышленность, прогресс! Какой непоправимый урон наносим мы нашему же будущему!

Кое-кто может, пожалуй, возразить на мою горячую речь в защиту бесплатного образования для одаренных детей и сказать, что, увеличив срок обучения детей из низших слоев общества и дав им различные познания в различных областях, мы рискуем внушить им презрение к тяжелому физическому труду, побудить бросить отцовский клочок земли или покинуть мастерскую для того, чтобы отправиться в город на поиски более легкой и приятной жизни. Я полагаю, что те, кто так думает, совершают большую ошибку. В наши дни образование получает в четыре, а то и в десять раз большее количество людей, чем лет 40–50 назад, даже начальная школа дает знаний намного больше, чем давала во времена наших отцов и дедов, но что-то незаметно, чтобы где-нибудь в промышленности или в сельском хозяйстве ощущалась нехватка рабочих рук. Кстати, доказательством этому может служить хотя бы тот факт, что каждый кусочек плодородной почвы у нас обработан, засеян и дает урожай, а у ворот каждого завода и каждой фабрики толпятся желающие получить работу.

Правда, в наше время человек и обрабатывает землю лучше, чем раньше, и в промышленности работает, применяя сложные механизмы, и именно образование позволяет ему использовать достижения науки и получать радость умственного труда, что было совершенно недоступно нашим безграмотным отцам и дедам. К тому же я вовсе не призываю превращать в ученых всех без разбору, ведь это и невозможно и не нужно, так как у людей разные способности… короче говоря, не все головы скроены на один лад! Я предлагаю только, чтобы людей, как и зерна, предназначенные для посева, подвергали предварительному отбору… Ну да ведь вы знаете, что такое отбор! Процесс заключается в том, что крестьянин с любовью перебирает в руках зернышки и отбирает самые плотные, самые гладкие, самые крупные, самые ядреные, а все для того, чтобы по осени получить отличный урожай.

Поступим точно так же и с людьми! Отберем самых умных, самых способных к обучению ребятишек, разовьем их способности и таланты, дадим хорошее образование. Поступив подобным образом, мы совершим благое дело и для отдельного человека, и для нашей страны, и для всего человечества.

Франсуа Девин

В конце XX века во Франции была отменена смертная казнь, хотя около 70 % населения требует ее восстановления в случае совершения особо тяжких преступлений (убийство ребенка после акта сексуального насилия, убийство представителя сил охраны правопорядка, торговля наркотиками в крупных размерах и т. д.). Кстати, вызывает удивление тот факт, что уже в конце прошлого века этот вопрос был предметом ожесточенных дискуссий. Буссенар и здесь демонстрирует полную независимость суждений и проповедует идеи, противоположные тем, коих придерживались его собратья по политическим пристрастиям, прогрессивно настроенные республиканцы. Он защищает собственные взгляды со свойственными ему энергией и талантом, к вящему удовольствию читателей, разделяющих мнение писателя, и к великому неудовольствию тех, кто придерживается взглядов прямо противоположных.

Письмо № 169 от 6 февраля 1909 года (№ 914)

Как только вы прочтете первые строчки, вы тотчас же скажете, что я опять принялся за старое и талдычу одно и то же. Ну что же, вы будете совершенно правы, если скажете, что я отстал от времени, что я — всего лишь старый брюзга, который жует и пережевывает надоевшую всем жвачку… Вполне возможно, что это так и есть! Но там, где прошли сборщики урожая, косцы и жнецы, всегда остаются кое-какие колоски… Так что и мне, старому ворчуну, есть что сказать, и вы в этом убедитесь очень скоро, ибо я тоже хочу порассуждать о проблеме смертной казни, о той самой проблеме, о которой уже было столько говорено-переговорено.

Да, гильотина сполна получила все почести от прессы, о ней писали и в серьезных журналах, и в бульварных газетенках, и в дешевых иллюстрированных листках для домохозяек, причем писали на эту тему так часто, что в конце концов всех уже прямо-таки стало тошнить от отвращения. Да, все аргументы «за» и «против» смертной казни поворачивали и так и сяк, сосали, обсасывали до умопомрачения. Противники идеи отмены смертной казни, так же как и ее ярые приверженцы, драли глотки до хрипоты, так что дело едва не доходило до драки. Как с одной, так и с другой стороны было сказано немало глупостей, но и немало было высказано аргументов, заслуживающих серьезного рассмотрения и обсуждения.

Однако я осмелюсь вам признаться в том, что в данном конкретном случае, несмотря ни на что и вопреки всему, я дистанцируюсь от моих друзей в сфере политики, то есть от людей, чьи взгляды я в общем и целом разделяю, ибо я остаюсь ярым сторонником идеи необходимости смертной казни. Да, я не боюсь решительно, во весь голос заявить, что я голосую за палача и его ужасное оружие, предназначенное для того, чтобы отрубать от тел головы! Увы, в прогрессивной печати, проповедующей взгляды республиканцев, многие очень хорошие журналисты встали на сторону убийц и прочих опасных преступников. Я же счел своим долгом встать на сторону жертв. А уж прав я или нет, вам решать, но только после того, как вы закончите читать мое письмо… если только моя болтовня не утомит вас…

Видите ли, идея о необходимости отмены смертной казни в качестве кары за уголовное преступление возникла не сегодня и даже не вчера, ибо досталась нам в наследство от старых почтенных бородачей 1848 года^[34], страдавших излишней сентиментальностью и слезливостью. В наши дни приверженцы этой идеи не могут даже толком изложить все свои доводы, потому что и сами не слишком ясно представляют себе, за что и почему борются. Для них это своего рода кредо^[35], отвлеченная формулировка, вечный припев какой-то странной песенки про необходимость быть гуманным во всем без разбору, песенки, которая заставляет их рыдать над… печальной участью убийц!

Увы, господа, требующие отмены смертной казни, приберегают всю свою жалость и все свое сочувствие убийцам. Эта чистая правда! Они жалеют этих мерзавцев, они сетуют на жестокий рок, толкающий их на преступления, требуют, чтобы кара была не слишком сурова и едва-едва не договариваются до того, что жертва сама во всем и виновата. А как только этим глупым доброхотам вполне резонно замечают, что наказание должно быть пусть и жестоким, но справедливым, они тотчас же принимаются хныкать и жалобно блеять: «Общество не имеет права уничтожать своего члена!»

А я им на это отвечаю: «Но ведь и убийца не имеет никакого права уничтожать себе подобных! А вы с вашей безумной чувствительностью только поощряете чудовище, чья жестокость превосходит жестокость дикого зверя! Ваше всепрощенчество может толкнуть его на новое преступление, и тогда вновь прольется кровь! Чего же бояться человеку, перерезавшему горло невинной жертве? Вы даруете ему путешествие в Кайенну, на так называемую каторгу, но ведь там можно жить совсем не плохо, да к тому же и удрать с каторги вполне возможно, было бы желание! Итак, преступник получает в качестве наказания морскую прогулку, приятный отдых в условиях полусвободы, хорошее питание, почти полное безделье… И вот этими-то мерами вы хотите остановить наступление армии преступников, наводящих ужас на честных людей?»

Находятся в нашем обществе еще и такие чудаки, которые требуют отмены вообще всех наказаний, так как считают, что с помощью устрашения нельзя исправить нравы народа. Но, черт побери, сколько можно говорить этим идиотам, что прежде всего людям нужно жить, а для этого они должны иметь возможность защищать себя и своих близких! Обеспечим спокойную, мирную жизнь честным гражданам, а уж потом будем философствовать в свое удовольствие. А эти болваны только знай себе твердят извечный припев: убийца раскается, преступник исправится… и волк превращается в робкого блеющего ягненка…

Ну что же, и я желал бы, чтобы преступник раскаялся в содеянном и обратился бы в новую веру, я тоже готов с надеждой взирать на каждого заблудшего… Я тоже вслед за многими готов говорить: «Лучше запломбировать гнилой зуб, чем удалять…» Но в глубине души я твердо убежден, что пломба в зубе продержится дня четыре… как и бандит на стезе добродетели. Рано или поздно он сорвется, и все его добрые намерения рассыплются в прах, как только ему представится возможность провернуть сулящее выгоду дельце!

Посмотрим, что происходит, когда пломба вылетает из леченого зуба… Зуб начинает болеть пуще прежнего, вы сходите с ума от боли, буквально лезете на стену, потому что болит уже вся десна, гниют соседние зубы, а то и флюсом разносит щеку… В конце концов вы все же обычно бываете вынуждены позволить зубному врачу засунуть вам в рот его жуткие щипцы! И вот проклятый зуб удален! Вы сразу же ощущаете невероятное облегчение, а после смазывания ранки специальной мазью и вовсе чувствуете себя совершенно здоровым. И никто на свете вам не скажет, что вы не имели права избавиться от этой гадости!

То же самое происходит и в том случае, если один из ваших пальцев на руке или ноге поражен гангреной. Здесь не может быть и речи о колебаниях и сомнениях, если вы, конечно, не хотите, чтобы вся рука или нога, а за ними и все тело медленно сгнили. Необходимо удалить, отсечь больной орган, чтобы сохранить вам жизнь! И опять-таки ни один человек не скажет, будто вы не имеете права избавиться от части своего тела, представляющей смертельную опасность для всего тела в целом!

Так вот, друзья мои, я полагаю, что так же следует поступить и с преступником, потому что он столь же вреден и столь же неизлечим, как больной зуб и пораженный гангреной палец. Преступник опасен для общества, он опасен для всех и каждого, а потому его следует уничтожить! Да, это ужасно и жестоко, но это необходимо! Только подобные меры помогут уберечь общество от еще большего зла и еще более страшных бедствий. И вы можете сколь угодно долго говорить мне, что угроза смерти не внушает страха преступникам, а соответственно, и не охраняет жизнь и достоинство честных граждан от посягательств различного рода мерзавцев, я все равно вам не поверю…

А кстати, что вы вообще об этом знаете? Неужто кто-то из бандитов исповедовался на этот счет? Зато мне известно совершенно точно, что в течение последних трех лет, когда перестали приводить в исполнение смертные приговоры, заменяя смертную казнь длительными сроками тюремного заключения, количество убийств увеличилось почти втрое! Так что вывод напрашивается сам собой: отмена смертной казни влечет за собой рост преступности. Доказательством моей правоты может служить хотя бы тот факт, что если бы убийц из Бетюна обезглавили бы сразу после первого убийства, то те шестеро, что стали их последующими жертвами, остались бы в живых!

Разумеется, в Бетюне и в Карпентра имели место отвратительные, жуткие сцены, когда разъяренная толпа вела себя как сборище отъявленных каннибалов, но не стоит забывать, что убийцы из Бетюна держали в страхе все население края долгих два года, как некогда на всю провинцию Бос наводила ужас банда Финфина. Следует отдавать себе отчет в том, что люди, дрожавшие от страха за свои жизни и за жизни родных в течение столь долгого времени, совершенно естественно обрадовались тому, что избавились от сего дамоклова меча. Радость этих бедняг вполне объяснима и по-человечески понятна, ведь она сравнима с тем чувством, которое испытывают люди, узнавшие об уничтожении стаи волков, что в течение нескольких лет резали скот во всей округе.

Кстати, чтобы избежать различных эксцессов и проявлений бурной кровожадности толпы, всего-то и нужно не проводить казни публично, а приводить приговор в исполнение за стенами тюрьмы, как вешают преступников в Англии или сажают на электрический стул в Америке.

Я не хотел бы заканчивать это письмо, не сказав пару слов по поводу одного из основных аргументов тех, кто является сторонником отмены смертной казни. Эти добросердечные господа в обычной своей слезливой и жалостливой манере повторяют на все лады одну затверженную истину: что, мол, выходцы из простонародья не получили должного воспитания, а потому, не видя перед собой примеров, достойных подражания, они и становятся убийцами, так что вина, мол, падает на буржуазию, которая ничего не делает для просвещения и образования народа.

Я не являюсь представителем буржуазии, у меня нет большого капитала, но я человек и способен рассуждать разумно. И я говорю себе: «Боже мой, ведь далеко не все убийцы вышли из среды крестьян и рабочих!» Я даже осмелюсь утверждать, что их там меньшинство! Можно было бы изучить состав осужденных на смерть с точки зрения их социального происхождения и уровня их образования. Уверяю вас, статистика получилась бы прелюбопытная! Тогда бы всем стало ясно, что преступники появляются во всех слоях общества и что многие из них получили весьма приличное образование.

Я хотел бы просто привести несколько примеров, первых попавшихся, что просто придут на память и, так сказать, появятся на кончике пера. Да, в нашем столетии их было немало! Начиная с аббата Менгра и кончая этим чудовищем Барди из Малерба, который ждет своего смертного часа в Алжире. А ведь он хорошо образован и очень умен, к тому же он является отпрыском весьма почтенного семейства, известного и уважаемого в наших краях. А вспомните Ласнера, богатого буржуа, человека, одаренного многими талантами, к тому же поэта! А убийцы из Фюальде — некий Жосьон, биржевой маклер, и Бастид, богатый буржуа! А ведь был еще и граф Бокарме, настоящий дворянин из очень старинного рода! Совсем недавно, уже чуть ли не в наши дни, прославились своей жестокостью доктор Помре из Нёвиль-о-Буа, Барре, служивший клерком в нотариальной конторе, и Лебье, студент медицинского факультета. Еще свежо в памяти убийство господина Лемера, совершенное его собственным сыном, тоже богатым буржуа! А кровавые подвиги Анасте, пехотного офицера, и Филиппа, молодого человека из очень приличной и весьма небедной семьи! А оставивший по себе жуткую память Билуа, отставной унтер-офицер, бывший когда-то образцовым служакой! Да, я еще забыл упомянуть про Тропмана, талантливого механика и изобретателя… А те двое благородных идальго^[36], вращавшихся в высшем свете, господа Пранцини и Прадо, ведь об их злодеяниях писали во всех газетах! Еще были Жиль и Абади, получившие хорошее образование и ставшие знаменитыми музыкантами, что не помешало им, однако, совершать убийства… И наконец, был еще Эйро, убийца из Гуффе, казавшийся всем на первый взгляд скромным, умным и очень образованным коммивояжером…^[37]

Пора, пожалуй, остановиться, но только позволю себе еще напомнить всем отцам семейств, у которых есть десятилетние дочери, а в особенности тем из них, кто ратует за отмену смертной казни, что существовал у нас сущий монстр по фамилии Солейян. Учитывая все вышесказанное, я прихожу к выводу, что все эти мерзкие людишки являются пораженными гангреной членами нашего общества и что мы имеем право провести хирургическую операцию по отсечению гниющих частей, которые способны привести к гибели весь организм. Сделать это следует как для того, чтобы пред глазами потенциального преступника всегда был бы устрашающий пример, так и ради безопасности всего общества.

Что ж, пусть те, у кого имеется большой запас слез, проливают сию соленую влагу над судьбами преступников, мы же направим наше сочувствие на ни в чем не повинных людей, ставших жертвами насильников и убийц, о которых, кстати, жалостливые доброхоты почему-то никогда не вспоминают. А если все же в близком или отдаленном будущем и можно будет завести речь о полной отмене смертной казни, то сделать это можно будет при одном-единственном условии: если господа преступники прекратят насиловать и убивать.

Франсуа Девин

Последнее письмо Буссенара очень серьезно. Это почти пророческое послание. Все дело в том, что за два месяца до его написания он потерял свою любимую жену Альбертину, и у него пропало желание шутить. Письмо № 202, датированное 25 июня 1910 года, было, видимо, написано и отправлено в газету за несколько дней до смерти Альбертины. Затем читателям пришлось ждать почти месяц, пока 23 июля в 988-м номере «Гатине» появилось 203-е письмо Франсуа Девина, в котором он с необычайным жаром обрушился на тех в общем-то небогатых людей, что приезжают летом на отдых в деревню и пытаются походить на настоящих богачей, пуская всем пыль в глаза.

Черт побери, да вы ведь прекрасно знаете эту публику! Они слишком ленивы, чтобы всю жизнь горбатиться на земле, а потому предпочли сбежать из деревни и устроиться хоть на какую-нибудь работенку в Париже. Там каждый поставил перед собой определенную цель: заработать немножко деньжат, а потом завести свое дело, типа бакалейной лавки, булочной, кондитерской, молочной или крохотного бистро. Когда заветная сумма бывала собрана, покупалось вожделенное заведение, после чего важнее всего было не потерять уже приобретенное, то есть не проесть капитал. А потому такое семейство экономит буквально на всем, питаясь чуть ли не картофельной шелухой, селедочными головами, капустными кочерыжками и сырными корками. Они откладывают по франку, иногда по су, порой едва не умирая с голоду, а все для того, чтобы поехать на две или три недели в деревню и поизображать там богачей.

Попав летом в деревню, эти мнимые миллионеры пыжатся, важничают, задирают носы, бахвалятся, ведут себя так, как должны, по их представлениям, вести себя представители высшего общества, короче говоря, пускают пыль в глаза своим старинным товарищам, которые остались жить в деревне. Они изо всех сил пытаются пробудить у друзей жгучую зависть, делая вид, что уже сколотили себе в городе огромное состояние, едят на золоте и катаются словно сыр в масле, а на отдых в деревню приехали потому, что так нынче модно в высшем обществе. Да, друзья мои, но нам-то ведь все доподлинно известно про этих «богачей», так что рассказывали бы они свои сказки кому-нибудь другому…

Если тон письма шутлив, то тема, затронутая в нем, весьма серьезна, ибо это тема социальной идентификации и самоидентификации личности. Сможет ли человек, обосновавшийся в городе, признать, что вышел из простых крестьян? Хватит ли у него на это ума, порядочности и смелости, наконец? Чему отдаст он предпочтение: природной простоте и естественности или показному блеску, развенчанному Мольером в «Мещанине во дворянстве»? Не следует ли каждому помнить пословицу, весьма кстати приведенную Буссенаром, «Всяк сверчок знай свой шесток»?

Письмо № 204, предпоследнее в данной серии, является весьма злым политическим шаржем на члена генерального совета департамента господина Адриена Франсуа Ги Мари Валентина, графа де Леви-Мирепуа, ведущего свой род чуть ли не от Девы Марии, того самого графа, чьи предки владели когда-то Малербом и многими другими деревнями и городками… И вот этот-то горделивый, претенциозный и велеречивый господин лишился своего депутатского мандата. Со свойственным ему ехидством Буссенар обрушивается на такие пороки, как самодовольство и зазнайство.

Буссенар, однако, предчувствовал свой близкий конец (когда в печати появилось его последнее, 205-е письмо от 20 августа 1910 года, ему оставалось жить всего двадцать дней). На прощание он оставил нам послание, не утратившее своего значения и по сей день, по прошествии почти целого столетия. Это достаточно ясное политическое предупреждение, оставленное человеком левых взглядов и прогрессивных убеждений, однако увидевшего еще в зародыше крайности и бесчинства социализма, этой «новой политической религии».

Письмо № 205 от 20 августа 1910 года (№ 992)

Не знаю, может быть, я и ошибаюсь, но мне все же кажется, друзья, что социалисты творят какое-то черное дело. Ум-то у меня крестьянский, сам я не слишком развит, но и не глупее других, так что кое-что соображаю… Так вот, раньше я воображал, что социалисты — пламенные поборники свободы. В своих воззваниях и своих зажигательных речах они проповедовали идею освобождения человека от любого гнета. Они везде и повсюду на разные голоса кричали о том, что желают дать каждому свободу, которая является самым великим достоянием и благом человечества. И все жрецы культа свободы провозглашали, что их божество призвано изменить лик земли и даровать каждому рай. Но, как говорится в пословице, близок локоть, да не укусишь… Хорошо подходит к данному случаю и другая пословица: «По усам текло, да в рот не попало». Ну да что бы там ни говорили эти великие «обновители», на деле я ежедневно вижу, что они понимают под словом «свобода» и каким образом они собираются заставить и нас понимать его точно так же.

Сначала давайте поговорим о профсоюзах, которые являются главным средством внедрения в массы социалистических идей, своего рода тараном, используемым для установления режима, угодного социалистам. Мне-то, черт побери, хорошо известно, что такое профсоюз! Когда мы, крестьяне, создаем общество по взаимному страхованию скота — вот это и есть профессиональный союз! Когда мы собираем средства, чтобы оптом закупить удобрения, уголь или сельскохозяйственные машины, мы вновь образовываем профсоюз! Так что профсоюз — вещь прекрасная, очень полезная, ибо дает выгоду, не нанося ущерба никому.

Но нам никогда не приходит в голову мысль насильно заставлять соседей вступать в наш союз, если они того не желают. Никому из нас даже в кошмарном сне не приснилось, что в союз можно загонять соседа пинками или угрожая ему дубиной да вилами! Да нет, мы даже не сердимся на наших односельчан, если они не хотят вступать в какое-либо товарищество, потому что личная свобода каждого священна, и мы должны относиться друг к другу с уважением, если не хотим стать настоящими дикарями.

Однако господа социалисты думают иначе. Следуя примеру тиранов из числа служителей католической церкви, они заявляют: «Кто не с нами, тот против нас!» И опять-таки по примеру церкви они грозят непокорным и несогласным изгнанием из общества, лишают их работы, обрекая тем самым на нищету, голод и смерть не только несчастных упрямцев, но и их семьи.

И это еще не все. Во времена, когда церковь была всемогуща, церковники хватали еретиков или тех, кого только подозревали в ереси, а затем бедняг отдавали в руки палачей и те подвергали их страшным пыткам. Точно так же поступают и социалисты! Они хватают тех, кто посмел высказаться против профсоюза, сбивают их с ног и избивают чуть ли не до смерти! Вот так будущие благодетели человечества понимают свободу и вот как они применяют свое понимание на деле…

Итак, у работяги не остается выбора: или вступай в профсоюз, куда тебя загоняют насильно, или — смерть! Третьего не дано! Выходит, что человек не свободен в своем выборе. Ну ладно, вступил я в профсоюз… И вот я уже не могу работать поденно или сдельно, если даже мне и хочется. Если профсоюз решит, что я должен бездельничать в течение нескольких дней, недель, а то и месяцев, я не смею возражать, даже если в кошельке пусто, а в доме хоть шаром покати и дети голодные плачут. Попробуй заартачиться! Нет, я больше не принадлежу сам себе, мною командуют, меня дергают из стороны в сторону, как глупого щенка, со мною обращаются хуже, чем с вьючным животным, а я должен беспрекословно подчиняться под страхом того, что если сегодня я посмею хотя бы пикнуть, то завтра мне переломают руки, ноги и все ребра добровольцы-палачи из числа ярых приверженцев новой социалистической церкви!

Вам прекрасно известно, что я ничуть не преувеличиваю. Не проходит и недели, чтобы вы не прочли в газетах рассказ о том, как забастовщики зверски избили несчастных парней только за то, что бедняги хотели осуществить свое право работать тогда, когда им того хочется и в особенности когда им повелевает это делать голод. И вот такой режим хотят заставить нас принять эти господа — служители новой политической религии? Вернее даже, они хотят навязать нам его силой, и грубой силой! О, в своих газетах и на своих сходках они рассказывают такие волшебные сказки, сулят такие чудеса! И все это делается только для того, чтобы простаки, которые слушают этих господ, позволили бы им вести себя в неведомый рай, как послушное стадо баранов!

А кстати, кто они такие, эти великие служители культа социализма, которые без устали заговаривают зубы и пудрят мозги простонародью, готовому проглотить любую небылицу, наивному, глуповатому, к тому же и способному по первому зову бросить работу? Да, так кто же они такие? Беспринципные политиканы; адвокатишки, которых никто не нанимает, потому что они не знают азов юриспруденции; рабочие, стремящиеся поработать «налево», но в то же время и желающие получать зарплату наравне с честными трудягами; бессовестные честолюбцы; всякого рода неудачники и шарлатаны, играющие на человеческой глупости и легковерии и извлекающие из пороков толпы весьма недурной доходец, который позволяет им вести жизнь толстобрюхих буржуа!

Вы постоянно видите, как они суетятся там и сям, бегают с одной сходки на другую, выкрикивают трескучие фразы, раздают направо и налево щедрые обещания, разжигают ненависть и будят зависть, взывают к самым низменным страстям, ловят рыбу в мутной воде и натравливают друг на друга рабочих, людей добрых, славных, но излишне доверчивых. К тому же социалисты, по крайней мере их вожаки, тверды, прямолинейны, жестоки, властны и властолюбивы, как никто! Они говорят, что выступают против войны, что их идеология — это идеология антимилитаризма, но они сумели так организовать и подчинить себе армию трудящихся, что легко управляют ею как хотят, причем никто и пикнуть не смеет! Короче говоря, эти господа социалисты оказались куда хуже, чем самые большие сухари из числа наших чиновников, они оказались куда более жестокими, чем тюремщики в наших тюрьмах и офицеры и сержанты в штрафных батальонах в Африке.

Попробуйте только оспорить приказ руководителя какого-либо профсоюза! Попробуйте устроить хотя бы небольшую дискуссию по поводу какого-нибудь лозунга вождей профсоюзов! Вас так изобьют, так отколошматят, так измордуют, что себя не узнаете! Сотрут в порошок!

Итак, вступив в профсоюз, вы больше не принадлежите себе, вы больше не являетесь свободным гражданином независимой республики. Вместо короля или императора над вами получил неограниченную власть какой-то горлопан, что орет как оглашенный на всех собраниях, вы стали рабом какого-то ничтожного бездельника, который добился избрания на ответственный пост благодаря тому, что лучше других умеет драть глотку. Теперь по его приказу вы должны ходить, голосовать, работать, соглашаться на одну зарплату и отказываться от другой, короче говоря, вы должны позволить вести себя бог знает куда, подгонять или придерживать, то есть превратить себя во вьючное животное или в автомат!

Следуя во всем примеру церкви, хорошо разбирающейся в том, как следует тирану обращаться со своим народом, вожди профсоюзов требуют от своих «подданных» полного послушания, пассивной покорности, слепого повиновения, без рассуждений и сомнений, и все это под страхом быть превращенным в прах или подохнуть с голоду. Как это можно еще назвать, если не ожесточенной борьбой с личностью, с индивидуальностью? Человека лишают права быть самим собой, принадлежать самому себе, права думать, рассуждать, хотеть чего-либо, действовать по своему усмотрению — короче говоря, права быть свободным!

Господа социалисты хотят при помощи террора и насилия превратить человечество в огромный улей или муравейник, уподобив людей муравьям и пчелам, которые должны будут, подобно этим насекомым, работать не покладая рук ради того, чтобы их руководители жили в неге и роскоши, практически ничего не делая и пользуясь плодами трудов остальных членов общества. Учтите, однако, что муравьи и пчелы похожи друг на друга как две капли воды, они все одинакового размера, веса, цвета, да и разум у них, похоже, один, общий.

Но попробуйте-ка каким-нибудь указом обязать людей во всем походить друг на друга, и я посмотрю, что у вас получится!

Создайте законы, по которым людям предписывалось бы быть одинаковыми по росту, весу, силе, уму и виду, а также обладать одинаковым аппетитом и интеллектом, чтобы у всех были одни и те же желания, нужды, способности!.. Подобные указы явились бы самым ярким примером и жестокой тирании, и безграничной глупости одновременно. А профсоюзные вожди, которые из кожи вон лезут для того, чтобы эти указы стали страшной реальностью, могут с тем же успехом пытаться достать с неба луну. По крайней мере, таково мое мнение.

Франсуа Девин

Итак, зарождающееся социалистическое движение удостоилось пристального внимания очень чуткого и прозорливого наблюдателя, беспощадного и предельно точного в своих суждениях. Вожди социализма были взяты на прицел еще до того, как эта идеология овладела умами людей в России, в странах Востока, а потом и в других странах мира. Наш ясновидец разоблачил сектантский, принудительный, утопический характер этой идеологии. Подобное делает честь тому, кто в данном письме, более чем в каком-либо ином, имел право называть себя «Девином»^[38].

Буссенар отправился в мир иной вслед за своей женой. Он покинул нас незадолго до Первой мировой войны и русской революции 1917 года. Но этот шутник и насмешник, спрятавшийся под маской крестьянина (хотя, конечно, все догадывались о том, кто скрывается под псевдонимом «Франсуа Девин»), покинул этот мир, указуя перстом на надвигающуюся катастрофу, на уже замаячившее на горизонте Великое Зло. Последние его слова ясны и трезвы, как и все то, что он писал в течение восьми лет в «Письмах крестьянина»…

Тьери Шеврие ^[39]

Примечания

1

— старинная французская земельная мера, разная в различных провинциях; его размер составлял от трети до половины гектара.

(обратно)

2

— старинная мера веса; парижский фунт был равен 500 г; это значение в XIX веке применялось во всей Франции.

(обратно)

3

«» (фр. Independant) — «Независимый».

(обратно)

4

— маленький дротик с флажком для раздражения быка в корриде.

(обратно)

5

В письме № 7 Девин уже критиковал плохое состояние дороги, по которой ему пришлось однажды ехать. За содержанием этой дороги должен следить местный дорожный рабочий (по прозвищу Блошиная Борода) — алкоголик, очень грязный и к тому же мстительный. Попутно Буссенар сочными красками набрасывает его портрет. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

6

— выборное собрание представителей всех округов департамента; каждый из округов (кантонов) посылал по одному члену в Генеральный совет; сессии совета проходили дважды в год и были посвящены местным вопросам.

(обратно)

7

Так Девин всегда именует свою жену. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

8

Речь идет о деревнях, расположенных на расстоянии нескольких сотен метров друг от друга. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

9

Предшествующее письмо помечено 21 февраля, тогда как обычно Девин присылал письма каждую неделю. (Нам неизвестно, чем вызван двухнедельный перерыв.) (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

10

Он был в этой должности с 1898 по 1902 год. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

11

— буквально: «собрание», «союз», «братство». В новое время под этим термином понимают сообщество верующих, утвержденное епископом или Папой и признанное государством, члены которого принимают не торжественные обеты (как монахи), а простые.

(обратно)

12

Постскриптум: «Если господин Кошри хочет узнать действенное лекарство от своей болезни, пусть он напишет в «Гатине». Я сразу же отвечу ему, и он даром будет иметь лекарство, которое несомненно его вылечит».

(обратно)

13

(Винцент) (1576–1660) — известный своим милосердием и благотворительностью французский монах; кроме названной конгрегации, учредил миссионерский орден лазаристов, а также добился открытия в Париже приюта для найденышей (1648) и больницы для бедняков (1655). В 1737 году был канонизирован.

(обратно)

14

— католический приходский священник во Франции.

(обратно)

15

Имеется в виду революция 1789 года, когда народ восстал против аристократии и духовенства, господствовавших при старом режиме. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

16

— в современной церковной практике понимается как учебное пособие, излагающее основы христианского вероучения в форме вопросов и ответов.

(обратно)

17

— здесь имеется в виду департамент на северо-востоке Франции.

(обратно)

18

, или просто («вольные каменщики», фр.) — религиозно-мистическое движение, возникшее в европейских странах в XVIII веке; масоны призывали к нравственному усовершенствованию людей, объединению их на началах братской любви.

(обратно)

19

Незадолго до публикации письма, 27 января (9 февраля) 1904 года, японская эскадра атаковала русские корабли в Порт-Артуре и корейском порту Чемульпо. Так началась русско-японская война 1904–1905 годов. В начале войны боевые действия развивались на территории северо-восточной провинции Китая — Маньчжурии.

(обратно)

20

— отличие, присуждавшееся литераторам, художникам, ученым, преподавателям и проч. Лауреаты этой награды назывались офицерами Академии (получая орденскую ленту) либо офицерами публичного образования (получая розетку).

(обратно)

21

Когда Германия в 1870 году захватила Эльзас, семья Дрейфусов была в числе тех, кто решил его покинуть, чтобы остаться французскими гражданами. Значит, они были вдвойне французы. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

22

Жорж (1841–1929) — французский политический деятель, один из лидеров радикальной партии, в 1906–1909 и 1917–1920 годах был премьер-министром.

(обратно)

23

Арман — французский политический деятель; в годы публикации «Писем крестьянина» был председателем Сената, а с 1906 года — президентом Французской Республики.

(обратно)

24

— название периода французской новейшей истории с 1870 по 1944 год.

(обратно)

25

— движение за равноправие женщин в общественной деятельности и семейной жизни.

(обратно)

26

— общее название кочевых арабов.

(обратно)

27

— полынная водка.

(обратно)

28

По аналогии с вымышленной жестокостью индейцев этого племени в то время «апачем» (фр. «апаш») называли любого грабителя, хулигана, нарушителя закона, использующего насилие для достижения своих целей. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

29

В июле 1902 года, в письме № 9, опубликованном в № 587 «Гатине», господин Девин писал, что во время сбора винограда того года ему стукнет 46 лет. Таким образом, выходило, что родился он в сентябре 1856 года. Итак, во время вторжения немцев во Францию, а точнее, во время сражения при Бон-ла-Роланде, о котором пойдет речь (в конце ноября 1870 года) Девину должно было быть 14 лет вместо 12 лет, упомянутых в данном письме. Скорее всего, подобное расхождение объясняется просто ошибкой в расчетах, но мы вынуждены сделать специальную оговорку, дабы у наших читателей не возникли недоуменные вопросы. (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

30

— французский национальный оперный театр в Париже.

(обратно)

31

— библейский персонаж, герой сказания о Всемирном потопе. Согласно библейской традиции, Ной первым из людей насадил виноградник. Когда он, опьянев от вина, лежал в своем шатре обнаженным, его увидел один из сыновей, Хам, и рассказал об этом братьям, Симу и Иафету, которые покрыли наготу отца. Проспавшись, Ной узнал о случившемся и проклял Хама, сказав, что тот вечно будет рабом у своих братьев (Быт. 9:18–27).

(обратно)

32

(виноградная тля) — мелкое насекомое из отряда равнокрылых хоботных; родина — Америка; опасный вредитель винограда.

(обратно)

33

— ядовитое вещество; основная уксуснокислая соль меди; кристаллическое вещество зеленого цвета. Раствор ярь-медянки прежде широко использовался как зеленая краска.

(обратно)

34

Речь идет об участниках февральской и июньской буржуазно-демократических революций во Франции.

(обратно)

35

(«Верую», лат.) — начало католической молитвы; в обиходном языке это слово, употребленное как имя существительное, имеет значение «абсолютное, глубоко укоренившееся убеждение». (Примеч. фр. издателя.)

(обратно)

36

(исп.) — рыцарь, дворянин.

(обратно)

37

— разъездной агент по сбыту товаров, действующий по доверенности и от имени определенных предприятий.

(обратно)

38

Предвидение заблуждений только что взявшей старт великой идеологии.

(обратно)

39

— автор этого очерка, многие годы занимающийся творчеством Л. Буссенара, специально для данного издания осуществил перевод с диалекта провинции Бос на современный литературный французский язык воспроизводимых здесь писем Буссенара.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***