На сибирскую язву можно наткнуться и в Москве [Елена Борисова] (fb2) читать онлайн

Борисова Елена НА СИБИРСКУЮ ЯЗВУ МОЖНО НАТКНУТЬСЯ И В МОСКВЕ

Дважды (14 декабря 2000 года, «Малина со стронцием», и 19 января, «Необъявленная химическая война») мы рассказывали о том, какой урон нанесли столице милитаристские увлечения бывшего СССР. Настало время сказать, как отличился военно-биологический комплекс. Место действия — городская зона отдыха, парк «Кузьминки». Проклятыми в народе называют места, где хотя бы однажды гуляли больные сибирской язвой (антраксом) животные, поскольку скот, когда бы его туда ни выгоняли, принимался дружно дохнуть. Эти поля еще можно назвать заминированными, и ошибки не будет — время от времени на них происходят «взрывы». Неудивительно, что люди всегда сторонились этих нехороших мест. Сторонились, правда, не все — на таком «проклятом поле» с послереволюционных времен стоит лаборатория, принадлежавшая прежде Всесоюзному институту экспериментальной ветеринарии (ВИЭВ) и переданная несколько лет назад Мос-НПО «Радон», что для всех нас — большое счастье. В этом читатель легко убедится, если дочитает заметку до конца. Эти полтора гектара Кузьминского парка отошли к «Радону» после того, как в ВИЭВ зачастили комиссии, крайне встревоженные присутствием в здешних недрах не только сибирской язвы, но и объекта не менее опасного законсервированного хранилища радиоактивных отходов. Для «Радона», специализирующегося на радиационной защите, наличие сибирки оказалось большим сюрпризом. Озадаченное руководство, узнав постфактум о том, какое наследство приобрело, затребовало ветеринаров и получило, что просило, лабораторию ВИЭВ, изучавшую, как скотина переносит радиацию. Жертвы экспериментов покоятся тут же, их братская могила — бетонированная яма с насыпанным на ней холмом. Однако попытки ревизоров получить документы на это хранилище и содержание работ с радионуклидами потерпели неудачу: отечественный Пентагон секретами делиться не пожелал. Но то, что антракс и стронций слились тут в одном флаконе, — это точно.

И конь Буденного в придачу

Эта наводящая ужас болезнь на латыни неспроста именуется «антракс», то есть уголь, так как язва на теле покрывается черной, как антрацит, корочкой. Инфекция может поменять форму пребывания в организме — с кожи устремится в кровь, и тогда — смерть. Возбудитель передается человеку через мясо, шерсть, кровь больного животного. Раскапывать сибиреязвенный могильник способны лишь самоубийцы. Антракс относится к группе особо опасных инфекций, и если какая-либо страна имела в своих планах бактериологическую войну, «сибирка» обязательно была либо на первом месте (впереди чумы), либо на втором (после чумы). Родина до сих пор не сочла нужным проинформировать своих граждан о том, что же в действительности произошло в 1979 году в городе Свердловске, когда соседи квартировавшей за глухим забором воинской части умерли от неведомой болезни. Не допущенные до военных секретов, гражданские медики могут лишь предполагать, что из лабораторий вырвалось тогда на свободу облако бактерий. Общественность поспешили успокоить заключением двух покойных ныне профессоров, что люди заразились от больной коровы. Профиль Всесоюзного института экспериментальной ветеринарии в полной мере отражал бактериологические амбиции СССР, и потому его сотрудники до сих пор замирают от ужаса, узнав, чем интересуется журналист. «„Сибирка“ — не наша инициатива, нас заставили», — тихим голосом сообщил мой собеседник перед тем, как повесить трубку. Каких еще возбудителей пестовали в ВИЭВе, начиная с 20-х годов, остается только гадать. Доподлинно известно лишь одно — в институтском стойле хрупал овес конь Буденного. Так вот, в конце 20-х годов здесь заразили антраксом 30 лошадей в надежде, что животные переболеют, но не умрут, и тогда станет возможно получить вакцину. Кони с задачей не справились — откинули копыта без всякой пользы. Последний покой страдальцы обрели в Кузьминском лесопарке. Здешний скотомогильник — это две траншеи, точное расположение которых — тайна, покрытая мраком.

Заветы санэпиднадзора

Они в России, как, впрочем, и бывшем СССР, в отношении «сибирки» крайне жестки: больной скот сжечь, место многократно продезинфицировать. Если известно, что животных огню не предавали, захоронка бетонируется, огораживается, отмечается табличкой, на которой написано: «Сибирская язва. Бессрочно». Тревожить саркофаг категорически запрещено — сколько инфекция способна прожить в темнице, не потеряв убойной силы, современной науке неизвестно. Ведущий специалист по «сибирке», академик РАМН Беньямин Черкасский на сей счет высказывается уклончиво: неопределенно долго. Во всяком случае, в 1998 году из национального Крюгер-парка в Южной Африке сообщили о найденных при археологических раскопках костях, радиоизотопный анализ которых подтвердил: животных сразил антракс примерно 250 лет назад.

Скотомогильник по-кузьмински

Это две неглубокие траншеи в здешнем суглинке. Их весьма примерное (никаких документов нет!) расположение стало известно после того, как в феврале 1978 года в ВИЭВ пришло письмо из Оренбурга. Автор его, Евгений Борисов, сообщал, что в конце 20-х годов работал в Полуденовске (так называлась тогда эта часть Кузьминок) и потому очень обеспокоен дошедшими до него слухами, будто на этом месте собираются что-то строить. Бывший аспирант ВИЭВа написал, что в декабре 1928 года околевших от «сибирки» коней зарыли на глубине 2–3 метра, припорошили негашеной известью, после чего засыпали землей. «Тогда работали профессор H.В.Колпиков, М.А.Гонтарев, Герман Павлович Розенгольц (брат наркома внешней торговли). Эти участники опыта сразу после того, как стало ясно, отчего кони пали, перестали посещать Полуденовку. Вскрывал трупы и делал посевы я один». В письме есть план, который Е.Борисов начертил по памяти. Одна траншея обозначена в 10–20 метрах от домика, занимаемого лабораторией, вторая — в 45–60 метрах. Сегодня это подозрительное пространство надежно огорожено, хотя, конечно, никто из пребывающих в здравом уме сотрудников лаборатории и травинки там не выдернет.

Hе копать!

Всяк прослышавший о сибиреязвенном могильнике в городской зоне отдыха тотчас задается вопросом, нельзя ли это добро убрать куда подальше. Вопрос ветеринаров страшно пугает. «Что вы! — замахал руками заведующий лабораторией Вячеслав Сыпин. — Да хотя бы пару спор ее, проклятой, потеряешь — все. А потеряешь обязательно». Короче, не буди лихо, пока оно тихо. Был, правда, случай, когда в бывшем СССР моровую язву пришлось потревожить. Произошло это в Бурятии, когда при строительстве Селенгинского целлюлозно-бумажного комбината наткнулись на два скотомогильника, и в то время, когда колбаса стоила два двадцать, каждая «находка» обошлась в полтора миллиона рублей — именно такая сумма потребовалась на перенос. У гостя бывшей Полуденовки легко возникает иллюзия, что забрел в загородное поместье: особнячок среди деревьев, бревенчатая изба — хлев для крупного рогатого скота, обтянутые металлической сеткой загоны для кур, собачья будка. Нынешний владелец, «Радон», обнес владения надежным забором с «колючкой», в проходную посадил охрану и принял на довольствие резвых собачек, которых по ночам спускают с цепи. Прежний хозяин о покое «сибирки» печалился меньше — любители шашлыков без помех выдергивали штакетины из поваленной загородки, и потому то, что не разбудили лихо, надо понимать как великое чудо. Кстати, за долгие годы находилось немало всяких начальников, которым пригороначальников, которым пригорок с домиком возле пруда глянулся. Hо всякий раз, когда ветеринарам предлагали поискать себе другое помещение, Сыпин скучно произносил: да пожалуйста, берите, только у нас тут сибирская язва. Охотники как сквозь землю проваливались.

…Сквозь голые деревья, уходящие корнями к лошадиным костям, видны засыпанный снегом пруд и кабинка для переодевания на другом берегу. До них метров двести, не больше.