КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706112 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124649

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Чёрная вода (СИ) [Юрий Иовлев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

<p>


Чёрная вода далеко внизу – это Стикс, река мёртвых. И если сейчас закрыть глаза, оттолкнуться от края и отдаться ветру – это с большой вероятностью тебя убьёт. Ледяные волны примут в себя, сомкнутся над головой, и всё. Всё.



«Маргарита, я прошу тебя».


«Маргарита, пора».


«Антиохийская, не заставляй себя ждать».



Нет смеха, нет слёз, и иногда кажется, что земли под ногами тоже нет.


Хватит. Пожалуйста, хватит.



Маргарита кашляет, потому что это вторая в её жизни сигарета. Ей сейчас очень хочется оттолкнуться и упасть. Исчезнуть в чёрной воде.


Но в этом нет никакого смысла.



***



Когда Маргарита поднимает руку, расчерченную шрамом, священное пламя, послушное, следует каждому её движению. Для любого беса оно смертельно, а вот на ней ожогов не оставляет совсем.



– Ты не устаёшь? – Азраэль сидит рядом с раскрытыми крыльями, чтобы спрятать её в тени, и щурится на солнце.



– Не неси ерунды, – Антиохийская поводит плечом, строго хмурясь, несмотря на то, что на душе сейчас легко и тихо.



Ей нельзя говорить о том, что устала, даже если она на самом деле очень-очень устала. Святая подаёт большие надежды и хочет их оправдать. Для этого приходится много работать, поэтому кроме Азраэля у Антиохийской никого нет.



А ещё потому что она чистая, колкая и прямая. Слова, которые она проговаривает, иглы, в которые она превращает каждый свой взгляд, отталкивают всех, кроме того, кто поднял её сюда на своих крыльях.



Маргарита плетёт для него венок из полевых цветов и боится, что её иглы его не пугают, только потому что он ангел, и им до него не достать.


Она чистая, колкая, прямая, и у неё совсем нет времени на пустую болтовню.



– Святая великомученица Маргарита Антиохийская, пора, – на ступеньках Сефирота появляется апостол, и Марго порывисто вздыхает, не дослушав до конца.



Полевые цветы приходится выпустить из рук, встать молча, уйти не оборачиваясь. Оборачиваться она не любит, потому что знает, что может не вернуться, и от этого тяжелее становится уходить.



Венок она так и не заканчивает, потому что возвращается из сражения с перебитыми пальцами.



***



Екатерина Александрийская появилась на Небесах всего-то через год после Марго, такая бесконечно светлая, мягкая и живая.


Её любили.


От неё не требовали ни с кем биться насмерть, никого убивать, берегли от сражений, кутали в шаль, когда поднимался ветер.



Маргарита настолько ненавидела Александрийскую святую, что в упор смотреть на неё отказывалась. Только мимо, только сквозь. Так, как будто её не существует и не существовало никогда.



Екатерина, по правде говоря, отвечала тем же и только однажды всего на какую-то секунду задержала на Антиохийской взгляд, лишь потому что алые кудри не могут не привлекать внимания, но уже от этой секунды Марго хотелось сжечь её на костре, как через пару веков испанская инквизиция будет сжигать ведьм.



***



– Да мне плевать на то, как с ней все носятся, – широкие рукава соскальзывают, обнажая бледную кожу почти до локтя, но Антиохийская упорно одёргивает их и переходит на шёпот. – Я не понимаю, почему она в лике великомучениц? За что?



Азраэль встряхивает крыльями и молчит. Он часто не знает ответы на вопросы, которые она задаёт, но именно сейчас почему-то чувствует себя виноватым.



– Когда её поймали, с небес спустился ангел и не позволил пытать, – у Марго голос звучит надломленно и больно, и она сама вся какая-то надломленная и больная, и на это очень тяжело смотреть. – Где же вы были, когда меня топили? Когда мне под рёбра вгоняли вилы? Даже Дьяволу было больше дела.



Она не выносит вспоминать о своей смерти, думать об этом, говорить, но молчать – молчать сейчас у неё тоже не получается.



– Ты знаешь, как я умирала? Это было очень больно, Азраэль, и очень страшно, – когда Маргарита рассказывает, она очень старается не поднимать на ангела глаз, потому что боится увидеть в нём такую же пустоту, как у других. – Что я сделала не так? Я что, молилась недостаточно? Верила мало?



Только не про неисповедимые пути, только не сейчас.



– Марго... – Азраэль начинает и запинается на полуслове.



Ответ он на самом деле знает, но ещё он знает, что если его все-таки озвучит, Маргарита будет ненавидеть его почище Александрийской.



«Ты сама на всё это пошла. Сама всё это выбрала. И тебе, по правде говоря, больше совсем некого винить».



Вместо ответа Аз делает то, чего никогда не позволял себе раньше, обнимает святую, притягивает к себе и стискивает зубы, потому что, чтобы не сказать лишнего, лучше не говорить ничего. И если даже она сейчас окажется сплошными иглами – пусть. Маргарита замирает оттого что в груди расползается тепло, словно от глотка крепкого алкоголя.



– Антиохийская, не заставляй себя ждать.



– Какого чёрта... – сплёвывает святая, и это первый раз, когда она вообще поминает чёрта в господнем чертоге. Первый из многих тысяч.



И наверное, ей хотелось постоять вот так ещё пару секунд, но Небеса снова дёргают в бой, и Маргарита уходит не оборачиваясь.



Никакого тепла в груди не остаётся.



***



– Маргарита, – голос-колокольчик, голос-мёд и весенний ветер, и надо отдать должное, Антиохийская совсем не думала, что он будет таким, гораздо ниже и гораздо приятней, но когда этот голос произносит её имя, Марго всё равно кажется, что её испачкали. – Ты не хочешь побыть с нами?



«С нами», потому что Александрийская святая почти никогда не бывает одна.



Екатерина приторно добрая и мерзко счастливая, а у Антиохийской новый шрам после битвы за девятый сектор. Это так, господи, просто и больно, что сводит с ума. Марго презрительно фыркает, и вокруг нимба взметается сноп багровых искр.



– Во дни войны можно было бы найти себе более пристойное занятие, чем восторженно радоваться погоде, великомученица Екатерина.



От Алексадрийской пахнет полевыми травами: вереском, алтеем и – немного – полынью.


А Маргариту почти всегда преследуют только запахи крови и гари.



– Тебе не нравится, как все они на меня смотрят? – неожиданно спрашивает Екатерина прямо в лоб. – Я тебе не нравлюсь?



– Да кто ты такая, чтобы я вообще имела о тебе хоть какое-то мнение, – кривится в ответ Марго.



«Дать бы тебе в челюсть».



– Это называется гордыня, Антиохийская, – спокойно сообщают ей.



– А когда ты поёшь здесь песни, а люди умирают на войне – это как называется? Ах да, тебя же так любят. Тебе же можно быть не такой, как другие. Не испытывать страха, не смотреть на все эти смерти, не пачкать в крови руки. Ты хоть знаешь, как это больно? – голос затихает к концу фразы, потому что Маргарита совсем не то хотела сказать, но больше она не говорит ничего.



Антиохийская ощущает себя так, будто изнутри её жжёт собственное же пламя.



Слезы высыхают прежде, чем успевают упасть на землю.



***



– Вот странно. Я совсем не могу тебя ненавидеть, – Екатерина звучит насмешливо и в то же время грустно.



А Марго кажется, что она может, и очень даже.


Екатерина говорит это, когда приходит в лазарет, откуда Антохийская сбежать не может, потому что с раненой ногой это чертовски отвратительно получается. В окно сквозь приподнятую занавеску светит только луна, заливая серебром проёмы меж досками в полу.



– Чего пришла? – теперь Марго приходится смотреть убийственно прямо, и если бы она была ведьмой, её слова давно бы уже превратились в яд.



– Ты хотела меня ударить? – Екатерина говорит тихо, нараспев, и с такой тоской, что душу ломит. – Ну вот я, стою перед тобой. Бей.



У неё такой спокойный взгляд – думает, не хватит духу. Думает, рука не поднимется. Духу хватает, рука поднимается, и Екатерина отступает назад, не проронив не звука. Удар был крепкий и Антиохийская правда давно хотела. Но злость утекает от этого, оставляя за собой бессилие.



– Теперь, Маргарита, нам надо поговорить, – Александрийская, стирая кровь, улыбается. – Скажи. Ты чувствуешь себя... живой?



– Что? – Марго внутренне вздрагивает, внешне брезгливо щурится.



– Ты должна чувствовать себя очень живой. Тебе не нужно им всем улыбаться, ни с кем елейничать, выбирать слова. Очень свободная. Очень сильная. Ты нужна мне. Потому что мне кажется, что рядом с тобой я тоже смогу чувствовать себя настоящей.



Всё оказывается так просто и так отвратительно.


Марго даже замирает на секунду, потому что никак не ожидала, что Александрийская святая окажется настолько жалкой. Злость утекает, а досада остаётся и заполняет почти до краёв.



– Меня раздражает в тебе всё, начиная с твоего имени и кончая цветом твоих волос, – шипит Марго. – Все, что с тобой связано... – начинает Антиохийская, – мне противно, – хочет сказать она, но договорить не успевает, потому что её лицо вдруг берут в ладони, а её губы целуют чужие губы.



Мир замирает. Сердце останавливается. И прежде, чем Екатерина получает второй удар, проходит ровно две с половиной секунды.



– Послушай меня! – она говорит шёпотом, но это всё равно оглушительно. – Мне не нужно их внимание, их улыбки, их любовь. Все, что мне нужно – это ты, потому что только с тобой я могу чувствовать себя живой.



«Да что ты знаешь, Александрийская. Что ты знаешь об этом чувстве, потому что я – не знаю ничего».



– Уходи. Убирайся вон, – голос у Марго хриплый и глухой, так что она сама его почти не узнает, и оборачивается к окну, чтобы просто не видеть.



– Я хочу быть твоей.



– Это мерзко.



– Но у тебя нет выбора, – лукаво смеётся Екатерина ей в спину, но лучше бы воткнула нож.



***



– Нет, Азраэля перевели в восточную часть Неба, поэтому здесь он ещё не скоро появится, – хмыкает архангел в приёмной и, хмурясь, перебирает бумажки, – кстати, чуть не забыл, ты теперь в отряде с новенькой... Катерина, кажется... Позаботься о ней, хорошо?



– О, нет! – Марго втягивает сквозь зубы воздух, и ей тогда очень везёт, потому что крепкой ругани она ещё не знает. – Какое-то другое место есть?



– Что? – тупо переспрашивает ангел.



– В другом отряде.



– А, нет, только недавно всех переформировали, так что сейчас строго...



– Да что ж за наказание-то! – Антиохийская уходит, не дослушав до конца.



Екатерину все любят, ей все доверяют, а ещё она умеет незаметно и очень хорошо в чём-то убеждать и хитро подстраивать мир под себя.



А сейчас она стоит в проёме, плечом опираясь на дверной косяк, довольная до неприличия.


И на лице у неё написано что-то вроде «я же говорила» и «тебе от меня не скрыться».



От желания врезать ей в челюсть ещё хоть раз у Антиохийской сводит пальцы.



***



Екатерина оказывается совсем слабенькой. У неё нет священного пламени, и даже мечом она не владеет. Все, что она может, это лечить, но по иронии, когда утихает бой, именно Маргарите в первую очередь требуется её помощь.



У Антиохийской получается только лежать на спине и смотреть в иссиня-тёмное небо, потому что малейшая попытка пошевелиться отдаётся болью во всём теле.



– Гляжу кое-кто обзавёлся небольшой царапиной, – Екатерина подскакивает откуда-то сбоку и с размаху садится по-турецки. – Признайся, это специально для того, чтобы я тебя подлечила.



– Я тебя убью нахрен за такие шуточки! – рычит Марго, хотя ей сейчас даже дышится тяжело.



– Ну и ну... – Катерина снисходительно качает головой, разрывая пропитанную кровью ткань, и резюмирует. – Это явно будет не сегодня.



От её рук исходит тепло, мягкое мятное сияние, но рана всё равно поначалу очень плохо затягивается, в ушах шумит, а картинку в глазах смазывает неплотной дымкой, так что остаётся только маленький расплывчатый силуэт и бескрайнее чёрное небо. Но Екатерина держит крепко в своих руках, и не отпускает.



– Давай Маргарита, борись, – бормочет она под нос. – Ты же сильная.



– Что ты несёшь все время? – досадливо спрашивает Антиохийская, едва находит в себе силы подняться и говорить.



– Ты сильная, а у меня ничего нет, –


Александрийская отвечает на самом деле очень уклончиво. – Они тебя боятся и уважают. Меня просто любят. И я их люблю. И неизвестно, что из этого убьёт нас быстрее.



– Быстрее убьёт пустая болтовня, – мрачно подмечает Антиохийская. – Идём.



Екатерина не спорит о том, что наверное, пустая болтовня всё же лучше, чем неловкое молчание – она поднимается, и тут же бессильно оседает обратно на песок, а в ответ на немой вопрос пристыженно демонстрирует глубокий порез под рёбрами, из которого до сих пор ещё сочится кровь. У неё, конечно, хватило бы сил и его вылечить, если бы она только что не извела всё, что было, на Антиохийскую.



– Я думала ты просто благодетельная святоша, а ты, оказывается, ещё и дура, – говорит Марго вместо благодарности.



Самоотверженная дура.


Екатерина смеётся.



– Я тебя люблю, Маргарита Антиохийская, но характер у тебя мерзкий.



***



Когда наступает весна, на Сефирот спускаются густые туманы, и стоят днями. Екатерина выныривает из дверного проёма на балкон сразу же вслед за Антиохийской святой и ловким движением поднимает её юбки так, что они взметаются в воздух, обнажая длинный неровный шрам на голени.



– Если ты ещё раз так сделаешь, я разобью твоё лицо, – вкрадчиво проговаривает Марго, наматывая волосы Александрийской на кулак.



– Ладно-ладно, – сразу же сдаётся та, в послушном жесте вскидывая вверх ладони. – Ты жутко скучная.



– Я терплю тебя рядом. Но не злоупотребляй моим терпением.



Александрийская ничего не отвечает, она достаёт сигарету и долго раскуривает её дрожащим на ветру огоньком. Из них двоих первой начинает курить именно она, и это немного странно.


Хорошая девочка.


Святая Великомученица.



Они ещё долго стоят молча под северной башней, может, именно потому что здесь так хорошо слышно ангельский хор.



– Сегодня что-то особенно грустное поют. Слышишь, Маргарита? – Екатерина затягивается, и искоса поглядывает на алые кудри. – Кто я для тебя?



– Никто, – Маргарита отворачивается. – Ты любишь, я позволяю тебе себя любить. Очень просто.



– Это хорошо, – Александрийская свешивается с перил, выпуская изо рта струю дыма, которая сразу же смешивается с клубами утреннего тумана. – Это хорошо. Значит, можно не бояться.



***



Когда это случилось точно, Маргарита не помнит.



Столетия текут сквозь пальцы, оставляя за собой обрывки памяти.


Когда ей исполнилось пятнадцать – она умерла.



В шестнадцать её первый раз поцеловали, разбили и собрали заново.



Спасённому миру исполняется пятая сотня лет, и каждую её рану лечит Екатерина.



На пятнадцатой сотне Александрийская подбивает Марго вдохновить на подвиг французскую крестьянку. Жанну д'Арк, которая оказалась такой смелой и обезоруживающе отчаянной. Жанну, которую сожгли на костре инквизиции, как еретичку. Екатерина тогда растерянно ерошила волосы и обиженно бормотала, что, кажется, она сражалась не за это.



Впрочем, в конце первой тысячи лет Екатерина всё ещё улыбается.


«Я хочу быть твоей, и у тебя нет выбора».


Смеётся даже по прошествии стольких лет, и её пальцы тянутся к застежке на красном платье.



Ближе к концу девятнадцатой сотни на Небесах появляется этот Жан. Талантливый и очень проблемный главнокомандующий Жан Вианней, который курит втихушку на пятом этаже под лестницей.



Начинается двадцатая сотня, и Азраэль уже не может летать, потому что потерял крыло.



Ветер скользит по коже, будто лаская её. Предгрозовой запах наполняет лёгкие, а над Раем висит низкое чёрное небо, которое вскоре разразится ливнем. Маргарита лежит на широком подоконнике, а голова её покоится на коленях у Александрийской, и та иногда наклоняется, чтобы поцеловать.



– Хватит, – наконец твёрдо отстраняет её Марго. – Не хочешь продолжать, так не дразни.



– Тебе было одиноко и грустно, потому что рядом не было того, кто бы сказал тебе: святая великомученица Маргарита, ты стерва, – фыркает Александрийская, но навстречу всё-таки тянется.



Целует шею, ямочку меж ключиц, а потом – чуть левее, там где оставил свой след очередной шрам; пальцы ловко развязывают шнурок корсета, за столько лет она уже приноровилась.



Марго вдыхает предгрозовой воздух полной грудью и – это называется, чувствовать себя живой.



В конце второй тысячи лет начинается большая битва с Адом, которая приносит много раненых, тысячи, и помощь целительницы оказывается очень нужна в госпитале.



В конце второй тысячи лет прежде, чем уйти, Екатерина оглядывается, и долго смотрит на Антиохийскую святую.



***



– Так не бывает, – Марго запрокидывает голову к небу и смеётся так, что присутствующих колотит дрожь. – Так, блять, не бывает. Какого грёбаного чёрта, кто ей позволил?!



Кто позволил ей умереть, спасая чужие жизни. Отдать свою, всю до капли, чтобы они ещё ходили по этой земле, молились, улыбались.



Александрийская как будто живая, только очень бледная, но её холод и погасший нимб выдают своё. Она их любила, и это её уничтожило. И наверное, она знала, что когда-нибудь так случится. Может, ответь Антиохийская иначе в то утро, и ничего бы не произошло, или ей просто было бы чуть сложнее делать выбор.



Марго не хочет здесь быть, смотреть на это. Сочувствующих собирается много, и тошнить начинает от осознания того, что никто из них на самом деле её не знал.



Антиохийская идёт на пятый этаж, под лестницу, и там стреляет сигарету у небесного главнокомандующего. Поджигает прямо священным пламенем из-под пальцев, потому что нет сил возиться с зажигалкой. Курить Антиохийская никогда раньше не пробовала, а потому первая же затяжка заканчивается заканчивается кашлем, от которого слёзы по щекам текут. Правда, когда приступ заканчивается, соль со щёк никуда не девается, даже если её стирать.



– Надо же, никто, а дыра в груди, как будто вынули сердце, – растеряно бормочет Антиохийская, кусая фильтр.



«Если оно там когда-то было», – невесело усмехается она.



Жан предусмотрительно молчит или просто не понимает, что происходит.


Марго тушит сигарету о собственную ладонь и на прощание берёт ещё одну.




Чёрная вода далеко внизу – это Стикс, река мёртвых. И если сейчас закрыть глаза...


Но в этом нет никакого смысла. Марго давится проклятиями и сплёвывает горечью.


Она уже и так не может вздохнуть. Её уже и так раздавило и уничтожило. В груди и без воды в лёгких жжёт адским пламенем. Весело и больно.



– Маргарита, я ради всего святого тебя прошу. Отойди. От края.



У Азраэля очень дрожит голос, может, потому что он слишком хорошо понимает, что если Антиохийская сделает шаг вперёд, то он не сможет её поймать. Ещё недавно смог бы, но теперь – нет.



– Когда святые умирают, они чем становятся? – она действительно отходит от края, но ещё – тыкается ему в грудь, доверчиво обнимает, как в первый раз, когда он забирал её с земли, пятнадцатилетнюю рыжую девочку.



– Ветром, дождём, наверное, облаками, – тихо отвечает Аз.




Ветер ласково гладит по щекам и целует в волосы, поднимая вверх вихри из опавших лепестков. Так подходит к концу две тысячи первая весна.



«Я люблю тебя, Маргарита Антиохийская», – в памяти остаётся голос, насмешливый и немного грустный.



«Да... И я тебя». </p>