64-клеточный дурдом [Фриц Ройтер Лейбер] (fb2) читать онлайн

Лейбер Фриц 64-клеточный дурдом

I

Сандра Ли Грейлинг проклинала в душе день, когда убедила редактора "Чикаго Спейс Миррор" в том, что на первом международном гроссмейстерском шахматном турнире с участием электронно-вычислительной машины найдется масса любопытной информации на любой читательский вкус.

И дело тут вовсе не в том, что с людьми перестало случаться что-либо необычное, — это был простой интерес к неведомому. Большой зал заполняли энергичные мужчины в темных костюмах, которые в подавляющем большинстве были лысыми, носили очки, имели несколько неаккуратный и даже, казалось, потрепанный вид, славянские или скандинавские черты лица и говорили на иностранных языках.

Они тараторили без умолку. В этой гудящей массе выделялись куда-то постоянно спешившие люди с напряженно-сосредоточенными, как у зомби, официальными лицами.

Шахматные доски были повсюду: большие — на столиках, еще большие, электронные, — на стенах; маленькие, с втыкающимися в отверстия фигурами, которые их хозяева извлекали из боковых карманов и постоянно вертели в руках как необходимый атрибут беседы, и, наконец, совсем миниатюрные, с фигурками на крохотных магнитах, предназначенные для невесомости.

Время от времени взгляд натыкался на таблички с таинственными латинскими аббревиатурами: FIDE, WBM, USCF, USSF, USSR и UNESCO. Но Сандра могла с достаточной уверенностью расшифровать лишь три последних.

Здесь также имелось большое количество часов, похожих на те, что обычно стоят на ночных столиках у кровати, если бы не маленькие красные флажки и встроенные в циферблаты кружки с секундной стрелкой; к тому же все они были спарены по двое в одном корпусе. Эти "сиамские близнецы", являвшиеся, очевидно, неотъемлемой частью каждого шахматного турнира, раздражали Сандру больше всего.

Предыдущим ее редакционным заданием было интервью с двумя астронавтами первого американского пилотируемого спутника Луны, а также с пятью парами их дублеров. Однако этот турнир, этот зал казались Сандре событием куда более далеким от повседневной реальности.

Доносившиеся обрывки разговоров на относительно доступном для ее понимания английском мало чем помогали.

Вот, к примеру:

— Поговаривают, что Машина запрограммирована исключительно на систему Барцы и Индийскую защиту, а если игрок толкнет королевскую пешку, она ответит построением Дракона.

— Ха! В таком случае…

— Русские привезли десяток сундуков домашних заготовок и просто забросают ими Машину. Что может сделать один изготовленный в Нью-Джерси компьютер против четырех русских гроссмейстеров?

— Я слышал, русские запрограммированы с помощью гипноза и натаскивания во сне. У Вотбинника был нервный срыв.

— Зачем, ведь у Машины не было ни Haupturnier^[1], ни даже в университетских соревнованиях победить? Она будет играть миновать более слабые турниры.

— Да, но может получиться, как с Каггой в Сан-Себастьяне или с Морфи или Вилли Энглером в Нью-Йорке. Русские будут выглядеть идиотами.

— Вы уже видели результаты матча между Лунной Базой и Орбитой Земли?

— Не стоит внимания. Игра была слабенькая. Чуть выше любительского уровня.

Самой главной проблемой Сандры было полнейшее отсутствие представления об игре в шахматы — тема, которую она деликатно обходила в разговоре с руководством "Спейс Миррор", но которая сейчас наваливалась на нее своей тяжестью. "Хорошо бы уйти отсюда, — подумала она, — отыскать какой-нибудь тихий бар и зло, по-бабьи напиться".

— Может, мадемуазель хотеть чего-нибудь выпить?

— Еще бы тут не хотеть! — поспешно откликнулась она и оценивающе, сверху вниз посмотрела на того, кто так удачно прочел ее мысли.

Это был невысокий пожилой мужчина, немного напоминавший похудевшего Питера Лорра, — такой же счастливый славянский эльф. Его седые волосы, вернее, то, что от них осталось, были очень коротко подстрижены, образуя как бы серебристую шапочку. В пенсне мужчины поблескивали довольно толстые стекла. В своем жемчужно-сером костюме (почти такого же оттенка, как и костюм Сандры) он резко контрастировал с окружавшей их мрачно одетой массой. Это обстоятельство заставило ее ощутить себя заговорщицей — двое среди ничего не подозревающих людей.

— Эй, погодите минутку, — все же запротестовала Сандра. Он уже взял ее за руку и вел по направлению к ближайшей широкой лестнице. — А откуда вы узнали, что я хочу выпить?

— Я смог заметить, как мадемуазель с трудом глотать, сказал он не останавливаясь. — Простите мне за то, что я любовался вашей прелестной шейкой.

— Я и не предполагала, что у них здесь может оказаться что-то вроде бара.

— Но конечно же. — Они уже поднимались по лестнице. — Что это были бы за шахматы без кофе и шнапса?

— О'кей, тогда ведите меня, — согласилась Сандра. — Вы настоящий доктор.

— Доктор? — Он широко улыбнулся. — А знаете, мне нравится, чтобы вы меня так называли.

— Значит, до тех пор, пока сами пожелаете, это и будет вашим именем — Док.

Между тем счастливый человечек уже протиснулся сквозь тесный ряд столиков к освобождавшемуся, из-за которого поднимались трое оживленно болтавших мужчин в темных костюмах. Он щелкнул пальцами и тихо свистнул. Перед ними белым видением вырос официант.

— Принесите-ка мне кофе, — обратился Док к официанту. — А для мадемуазель… Рейнвейн и сельтерскую?

— Было бы неплохо. — Сандра откинулась на спинку стула. Между нами, Док, у меня действительно пересохло в горле от… ну, всего этого вокруг.

Он кивнул:

— Вы не первая, кого шахматы потрясли и привели в ужас. Это интеллектуальная зараза. Игра для сумасшедших, вернее, даже не так — сама она вызывает сумасшествие. Но каким ветром занесло в этот шестидесятичетырехклеточный дурдом совершенно нормальную, прекрасную молодую леди?

Сандра коротко рассказала о себе и о том затруднительном положении, в котором очутилась. К тому времени, когда им принесли заказанные напитки, Док успел уже выслушать первое и теперь размышлял над вторым.

— У вас есть одно большое преимущество, — сказал он ей. Вы ничего абсолютно не знаете шахматы, поэтому вы сможете понятно написать о них для своих читателей. — Он отпил полчашки и причмокнул губами. — Что же касается Машины, вы, я надеюсь, понимаете, что это человекоподобный металлический робот, расхаживающий туда-сюда с лязгом и скрипом, как средневековый рыцарь в доспехах?

— Конечно, Док, но… — Сандра не знала, как сформулировать вопрос.

— Погодите. — Он поднял вверх палец. — Мне кажется, я догадываюсь, о чем вы собираетесь спросить. Вы хотите знать, почему, если Машина действительно может играть, она не делает этого в совершенстве, то есть она всегда должна выигрывать, и вариантов здесь нет. Правильно?

Сандра расплылась в улыбке: телепатические способности Дока были таким же спасением для нее, как и искристый терпкий напиток, который она потягивала.

Он снял пенсне, слегка помассировал переносицу и надел его вновь.

— Если бы у вас был, — начал он, — миллиард компьютеров, работающих со скоростью машины, то лишь для того, чтобы воспроизвести все возможные шахматные комбинации, заканчивающиеся выигрышем белых, черных или же ничьей, и чтобы выявить последовательность основных ходов, всегда ведущих к победе, вам понадобилось бы столько же времени, сколько существует Вселенная. Поэтому Машина не может играть в шахматы, как сам Господь Бог. Все, что она может, это просчитать все вероятные комбинации приблизительно на восемь ходов вперед — то есть четыре хода за белых и четыре — за черных, и затем выбрать лучший ход — взятие неприятельской фигуры, проведение матовой комбинации, занятие центра доски и так далее.

— Это похоже на игру в бридж, — заметила Сандра. — Загляни немного вперед и попытайся составить план действий. Избавься от больших карт или же постарайся эффектно окончить игру.

— Именно! — просиял Док. — Машина действительно подобна человеку — довольно странноватому и в общем-то не очень приятному. Человеку рациональному и совершенно не способному на дерзкий полет мысли, но никогда не делающему ошибок. Как видите, вы уже находите человеческие качества даже в Машине.

Сандра снова кивнула.

— Может ли шахматист, я имею в виду гроссмейстера, просчитать наперед хотя бы те же восемь ходов?

— Более чем несомненно! В решающий момент, когда, к примеру, есть шанс моментально выиграть партию, поймав неприятельского короля в ловушку, он просчитывает намного больше ходов — тридцать или даже сорок. Возможно, что Машина тоже запрограммирована различать подобные ситуации и производить какие-либо похожие действия, хотя мы и не можем говорить об этом с уверенностью, исходя из информации, предоставленной World Business Machines.

— Вы говорите о программе?

— Да, да, конечно! В программе и заключена суть игры шахматного компьютера. Программа первой модели IBM, представленной Бернштейном и Робертсом в 1958 году и просчитывавшей четыре хода вперед, базировалась на жадности и трусливости: сцапать неприятельскую фигуру и немедленно убрать из-под боя свою. У нее было свое лицо — нечто вроде посредственного любителя; тупоумный балбес, остерегающийся малейшего риска что-либо потерять, но этот посредственный любитель мог успешно разгромить новичка. Компьютер WBM, установленный здесь, в зале, действует в миллион раз быстрее.

— Вы сказали, Док, в миллион раз быстрее, чем та, первая машина? А ходов она просчитывает всего в два раза больше? переспросила Сандра.

— Здесь геометрическая прогрессия, — произнес тот с улыбкой. — Поверьте мне, восемь ходов вперед — это очень много ходов, когда вы вспоминаете, что Машина обязательно просматривает каждый из тысяч возможных вариантов…

— Савилли! А я тебя всюду разыскиваю!

Возле их столика внезапно возник коренастый мужчина с бычьей физиономией и огромной копной топорщащихся в разные стороны черных с проседью волос. Он наклонился к Доку и что-то взволнованно стал шептать ему.

II

Сандра перевела взгляд за ограждавшую их балюстраду. Отсюда, сверху, движение в центральном зале не казалось ей таким уж беспорядочным. Посреди зала, чуть ближе к его противоположному концу, стояло пять небольших столиков с шахматами и часами "сиамские близнецы". За столиками сидели люди. На другой стороне зала размещались заполненные сейчас наполовину ярусы зрительских трибун. Примерно такое же количество народу бродило по залу.

На противоположной стене висело громадное электронное табло; кроме того, над каждым из столиков располагались большие матовые шахматные доски.

Одна из пяти досок была значительно больше остальных та, которая находилась над Машиной.

Сандра смотрела со все возрастающим интересом на ее клавиши и пульты со многими рядами крошечных сигнальных лампочек (в тот момент ни одна из них не горела). Вокруг Машины на расстоянии около трех метров между невысокими латунными стойками был натянут толстый красный бархатный шнур. Внутри этого круга суетилось несколько мужчин в серых халатах. Двое только что проложили к ближайшему шахматному столику черный кабель, который они сейчас подсоединяли к "сиамским близнецам".

Сандра попыталась задуматься о существе, которое все и всегда держало под своим контролем, но чьи мысли никогда не проникали за строго ограниченные пределы, о существе, которое никогда не ошибалось…

— Мисс Грейлинг! Разрешите представить вам Игоря Яндорфа.

Она быстро повернулась и улыбаясь кивнула головой.

— Должен сказать тебе, Игорь, — продолжал Док, — что мисс Грейлинг представляет влиятельную газету Среднего Запада. Возможно, у тебя найдется что сказать ее многочисленным читателям.

Глаза мужчины с топорщащейся копной на голове вспыхнули:

— У меня больше чем наверняка найдется что сказать им.

В этот момент появился официант со второй чашечкой кофе и рейнвейном с сельтерской. Яндорф схватил чашку Дока, осушил ее, картинно поставил обратно на поднос и, выпрямившись на своем стуле, начал.

— Скажите вашим читателям, мисс Грейлинг, — провозгласил он, свирепо выгнув брови и постукивая себя в грудь, — что я, Игорь Яндорф, разгромлю Машину животворящей силой моей человеческой индивидуальности. Я уже предложил сыграть неофициальную партию вслепую — я, кто играл вслепую одновременно на пятидесяти досках! Ее владельцы отказывают меня. Я бросил ей вызов также на несколько блиц-партий вслепую — на такое не осмелится не ответить ни один настоящий гроссмейстер. И они меня отказывают снова. Цредвижу, что Машина будет играть, как последний болван, — по крайней мере, против меня. Повторить: я, Игорь Яндорф, животворящей силой моей человеческой индивидуальности разгромлю машину. Вы это поняли? Вы можете запомнить это?

— О да, конечно, — заверила Сандра, — но у меня есть несколько других вопросов, которые я хочу задать вам, господин Яндорф.

— Прошу прощения, мисс Грейлинг, но я сейчас должен очистить мой мозг. Они пустят часы через десять минут.

Пока Сандра договаривалась с Яндорфом об интервью после завершения игрового дня, Док заказал себе еще кофе.

— Это и ожидалось от Яндорфа, — философски пожав плечами, пояснил он Сандре, когда мужчина с топорщащейся копной волос ушел. — В конце концов, он не выпил ваш рейнвейн с сельтерской. Или все же выпил? Один совет у меня будет для вас: не называйте гроссмейстера господином, зовите его "Мастер". Они все клюют на это.

— Ну и ну, Док, просто не знаю, как вас благодарить. Надеюсь, я не оскорбила гос… Мастера Яндорфа настолько, что он не…

— Об этом не беспокойтесь. Ни за какие богатства мира Яндорф не упустит шанса дать интервью прессе. Ведь его вызов на блиц-турнир был всего лишь хитростью. Это такая разновидность шахмат, где каждому игроку дается на ход только десять секунд. Которое, я не думаю, хватать Машине, чтобы просчитать три хода вперед. Шахматисты сказали бы, что у Машины очень замедленное видение доски. Этот турнир играется по обычным международным стандартам — один час на пятнадцать ходов, и…

— Значит, именно поэтому у них и стоят эти безумные часы? — перебила его Сандра.

— О да. Шахматные часы фиксируют время, которое каждый шахматист тратит, обдумывая над ходами. Когда шахматист делает ход, он нажимает на кнопку, которая останавливает его часы и пускает часы соперника. Если шахматист использует слишком много времени, он проигрывает точно так же, как если бы ему поставили мат. Теперь, когда Машина почти наверняка будет запрограммирована таким образом, чтобы на каждый ход тратить одинаковое количество времени, на один ход придется по четыре минуты, из которых ей нужна каждая секунда! Кстати, вызов Яндорфа был обыкновенной бравадой — как будто Машина не играет вслепую сама с собой. А слепа ли Машина на самом деле? Что думаете из этого вы?

— Господи, откуда ж мне знать! Скажите, Док, а правда, что Мастер Яндорф играл вслепую одновременно пятьдесят партий? Я просто не могу в это поверить.

— Конечно же нет! — воскликнул Док. — Их было только сорок девять, две из них он проиграл, а пять свел вничью. Яндорф всегда преувеличивает. Это у него в крови.

— Он ведь из русских, не так ли? — спросила Сандра. — Я имею в виду его имя — Игорь.

Док усмехнулся.

— Не совсем, — произнес он мягко. — По происхождению он поляк, но сейчас имеет аргентинское гражданство. А у вас нет программы турнира?

Сандра принялась рыться в своей сумочке, но почти в тот же миг большое электронное табло высветило два списка.

УЧАСТНИКИ

Уильям Энглер, США Бела Грабо, Венгрия Иван Джаль, СССР Игорь Яндорф, Аргентина Д-р С. Кракатовер, Франция Василий Лысмов, СССР

Машина, США (программа составлена Саймоном Грейтом) Максим Серск, СССР Мозес Шеревский, США Михаил Вотбинник, СССР Директор турнира: Д-р Ян Вандерхоф

ПАРЫ ПЕРВОГО ТУРА

Шеревский — Серек Джаль — Энглер Яндорф — Вотбинник Лысмов — Кракатовер Грабо — Машина

— Вот это да, Док, такое впечатление, будто все они русские, — через некоторое время произнесла Сандра. — За исключением Вилли Энглера. Удивительный он парень, не правда ли?

Док кивнул:

— Не такой уж он и парень. Ему… Ну, легок на помине… Мисс Грейлинг, имею честь представить вам единственного гроссмейстера, сумевшего стать экс-чемпионом Соединенных Штатов еще в несовершеннолетнем возрасте. — Мастер Уильям Аугустус Энглер.

Высокий, одетый с иголочки молодой мужчина с острыми чертами продолговатого лица вежливо усадил уже встававшего ему навстречу старика.

— Как поживаешь, Савви, старикашка? — слегка наклонясь к Доку, приветствовал его Энглер. — Все так же бегаешь за девушками, как я погляжу?

— Пожалуйста, не действуй мне на нервы, Вилли.

— Тебе не нравится, м-м? — Энглер выпрямился. — Эй, официант! Где мой солод с шоколадом? Я не хочу ждать до следующего года. Однако поговорим об этом экс. Меня надули, Савви. Ограбили.

— Вилли! — несколько резко оборвал его Док. — Мисс Грейлинг журналистка. Ей хотелось бы иметь твое утверждение насчет того, как ты будешь играть против Машины.

Энглер ухмыльнулся и грустно покачал головой.

— Бедная старушка, — сказал он. — Мне непонятно, зачем они тратят уйму сил, наводя глянец на эту потрескавшуюся консервную банку. Чтобы я свалил ее одним ударом? У меня есть целая куча ходов, от которых у нее перегорят сопротивления. А если ей этого покажется мало — как насчет того, чтобы ты и я разогрели ее низкотемпературную часть, устроив нечто вроде "велосипеда" с горящими спичками? А, Савви? Впрочем, с деньгами, которые выкладывает WBM, все будет в порядке. Приз за первое место аккурат закроет брешь в моем банковском счете.

— Знаю, что сейчас у вас нет времени, Мастер Энглер, быстро проговорила Сандра, — но если бы после окончания намеченных на сегодня партий вы согласились…

— Прости, крошка, — небрежным взмахом руки прервал ее Энглер. — У меня все расписано на два месяца вперед. Официант! Я здесь, а не там! — Он встал из-за стола, и оставив неоплаченный счет, решительно зашагал к выходу

Док и Сандра посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Вот уж кого не назовешь скромнягами, так это гроссмейстеров, вы со мной согласны? — произнесла Сандра.

К улыбке Дока примешалось понимание, разбавленное грустью.

— Но вы должны простить им это, — ответил он. — Они и в самом деле получают так мало признания и компенсации. Этот турнир — исключение. И самолюбие будет подталкивать их играть великолепно.

— Надеюсь, что так. Значит, этот турнир организован WBM?

— Именно. Их департамент по рекламе заинтересован в престиже. Они хотят получить лишнее очко в борьбе со своим могущественным соперником.

— Но если Машина сыграет скверно, это подмочит их репутацию, — возразила Сандра.

— Правда, — задумчиво согласился с ней Док. — WBM должна чувствовать себя очень уверенно… И конечно же, именно этот призовой фонд, который она установила, и собрал здесь величайших шахматистов мира. Если бы не это, половина из них не вела бы себя так наигранно-капризно. Для шахматистов призовой фонд просто баснословный — тридцать пять тысяч долларов, из которых победитель получит пятнадцать тысяч, и оплачены все расходы участников. Никогда не было ничего подобного. Единственная страна, которая заботится о своих лучших шахматистах и адекватно вознаграждает их заслуги, это Советская Россия. Я полагаю, русские шахматисты здесь потому, что ЮНЕСКО и ФИДЕ субсидировали этот турнир. Но, возможно, и потому, что Кремль хочет слегка подкрепить свой авторитет, пошатнувшийся в результате неудач космической программы.

— Но если русские не займут первое место, это пойдет им в минус?

Док нахмурился.

— Правда, в известном смысле. Они должны чувствовать себя очень уверенно… Кстати, вот и они.

III

Направляясь к шахматным столикам, центр пустеющего постепенно зала пересекали четверо мужчин. Они совершенно случайно выстроились по двое, образовав квадрат, но у Сандры появилось отчетливое ощущение фаланги.

— Первые двое — это Лысмов и Вотбинник, — объяснил Док. Не часто вы можете видеть чемпиона — им является Вотбинник и экс-чемпиона мира, идущими рука об руку. На турнире есть еще двое, кто удостаивался этого звания — это Джаль и Вандерхоф, директор турнира.

— Тот, кто выиграет турнир, станет чемпионом?

— О нет. Это решается в матче двух шахматистов, который проходит после отборочных турниров претендентов. Дело очень долгое. Этот турнир круговой: все сыграют друг с другом по разу. Выходит девять туров.

— Но как бы там ни было — на турнир приехало ужасно много русских, — воскликнула Сандра, заглянув в свою программу. Из десяти участников четверо представляют СССР. А Бела Грабо — Венгрию, его сателлит. Фамилии Шеревский и Кракатовер тоже звучат, как русские.

— Количество советских и американских шахматистов достаточно справедливо отражает разницу в силе игры между двух стран, — сказал Док. — С годами мировые центры шахмат перемещаются из страны в страну. Далеко назад это были мусульмане, индусы и персы. Позже в такие центры превратились Италия и Испания. Немного более ста лет назад ими стали Франция и Англия. Потом Германия, Австрия и Новый Свет. Сейчас это Россия — я имею в виду, конечно же, и тех русских, которые оттуда сбежали. Но не думайте, что так уж мало среди гроссмейстеров высшей пробы представителей англо-саксонской расы. В действительности их много и здесь, вокруг нас, хотя вы, наверное, мне не верите. Можно сказать, что если вы много играете в шахматы, то начинаете походить на русского. Однажды, возможно, от этой игры вы сделаетесь похожим на итальянца. Видите того невысокого мужчину с лысой головой?

— Который стоит перед Машиной и о чем-то разговаривает с Яндорфом?

— Да. Очень занимательный тип. Это Мозес Шеревский. Многократный чемпион Соединенных Штатов. Настоящий ортодокс-иудей. Не может играть в шахматы по пятницам и субботам до захода солнца, — Док усмехнулся. — Тут даже одна история ходит, будто один раввин сказал Шеревскому, что для него неприемлемо играть с Машиной, так как она является механическим големом — глиняным монстром Франкенштейна из древнееврейской легенды.

— А кто такие Грабо и Кракатовер? — спросила Сандра.

Док издал презрительный смешок:

— Кракатовер! Вот на него не обращайте ни малейшего внимания. Слабоумный отголосок прошлого. Просто скандал, что его допустили к участию в турнире! Он наверняка задействовал все свои старые связи. Заявил, что его заслуги перед шахматами выиграли ему эту честь и что на их турнире должен быть представитель так называемой "старой гвардии". Может, он даже упал на колени и плакал — а его глаза все время смотрели на оплату расходов и утешительный приз за последнее место! Все еще шизофренически мечтает победить всех! Пожалуйста, не заставляйте меня начинать о Гадком старом Кракатовере.

— Не волнуйтесь так, Док. Однако похоже, что с ним получилось бы интересное интервью. Вы можете показать его мне?

— Его можно узнать по длинной седой бороде с пятнами от кофе. Впрочем, что-то я ее нигде не вижу. Может, по такому случаю он ее сбрил? Это походило бы, как если одряхлевший волокита пытаться развить старческая мания моложавости.

— А Грабо? — настаивала Сандра, едва сдерживая улыбку при виде не на шутку расходившегося Дока. В его глазах появилось раздумье:

— О Беле Грабо (ну почему из четырех венгров троих зовут Бела?) я скажу только это: он блестящий шахматист, и Машине крупно повезет, если она сведет с ним первую партию вничью.

Сообщив это, он замолчал. Сандра снова занялась изучением табло.

— Этот Саймон Грейт, который составил программу для Машины, наверное, известный физик?

— Конечно, нет. В этом состояла проблема всех первых компьютеров — их программировали ученые. А Саймон Грейт психолог, который когда-то был основным претендентом на звание чемпиона мира по шахматам. Думаю, WBM поступила удивительно расчетливо, выбрав для составления программы его. Позвольте сказать вам… Нет, лучше все-таки…

Док вскочил со стула и, подняв вверх руку, громко позвал:

— Саймон!

Мужчина, находившийся примерно за четыре столика от Сандры и Дока, махнул рукой в ответ и через пару мгновений присоединился к ним.

— Что случилось, Савилли? — осведомился он. — Ты же знаешь, у меня почти нет времени.

Их новый собеседник был среднего роста, хорошо сложен, с правильными чертами лица и коротко остриженными, прилизанными седеющими волосами.

Снова помогая Сандре, Док вкратце изложил проблему. Саймон Грейт чуть заметно улыбнулся.

— Прошу прощения, — произнес он, — но я никаких прогнозов не делаю. И никакой предварительной информации о программе Машины мы тоже не даем. Как вы знаете, мне пришлось выдержать настоящую схватку с Комитетом Шахматистов. Мы спорили абсолютно по всем вопросам, и в большинстве случаев они победили. Мне запрещено перепрограммировать Машину, если партия отложена, — только в перерывах между турами (на этом я настаивал и получил такое право!). Но если Машина выйдет из строя во время игры, ее часы останавливаться не будут. Моим людям лишь разрешено ремонтировать ее — если успеют сделать это достаточно быстро.

— Вы оказываетесь в довольно затруднительном положении, заметила Сандра. — Ведь машина не получила никаких поблажек.

Грейт сухо кивнул.

— А теперь я должен идти. Уже почти закончился обратный отсчет времени, как говорит один из моих техников. Приятно было с вами познакомиться, мисс Грейлинг. Я поговорю об этом интервью с представителями нашего департамента по общественным связям. Увидимся, Савви.

Зрительские ярусы уже заполнились, в то время как центральная часть зала опустела — распорядители очищали ее от нескольких зазевавшихся зрителей. Большинство гроссмейстеров, включая и русскую четверку, сидели за своими столиками. Вспыхивали блики фоторепортеров и просто любителей. На четырех электронных досках высветились стоявшие в исходной позиции фигуры — белые, как им и положено, были белого цвета, а черные обозначались красными. Саймон Грейт перешагнул через бархатный шнур, и зал озарился фейерверком вспышек.

— Послушайте, Док, — обратилась к нему Сандра. — Я, конечно, вас уже утомила, но что, если эта штуковина — просто крупное надувательство? Что, если сам Саймои Грейт и делает все ходы Машины? Эти электрики без труда отыскали бы способ провернуть такую аферу…

Док вдруг весело рассмеялся, да так громко, что сидевшие за соседними столиками зрители сердито посмотрели в их сторону.

— Мисс Грейлинг, а ведь это блестящая мысль! Вполне возможно, что я ее украду и состряпаю небольшой рассказик. Я ухитряюсь еще и писать, кое-что иногда удается напечатать в Англии. Нет, я не думаю, что это вообще возможно. WBM никогда не стала бы рисковать такой обман. Грейт совершенно точно не участвует в этом турнире, однако не из-за своего шахматного мышления. Любой специалист с легкостью бы отличил разницу между игрой компьютера и человека. Манеру игры Грейта помнят и могли бы узнать. Впрочем, если подумать, то ведь часто писали, что он играет компьютероподобно.

Какое-то мгновение Док размышлял, но потом его лицо вновь озарилось улыбкой:

— Но нет, это невозможно. Вандерхоф как директор турнира сыграл с Машиной две или три партии, чтобы лично удостовериться, что все честно, и у нее действительно гроссмейстерский уровень.

— И кто выиграл? — не выдержала Сандра.

Док пожал плечами:

— Результат не был оглашен. Все было очень и очень секретно. Но насчет вашей идеи, мисс Грейлинг. Вы когда-нибудь читали о знаменитом автомате Мальцеля, созданном еще в девятнадцатом веке? Все полагали тоже, что его игра зависела от взаимодействия механизмов (передачи, шестерни, никакого электричества), но на самом деле внутри был спрятан человек. Этот обман в своей известной статье разоблачил ваш писатель Эдгар По. В моем рассказе, я думаю, робот-шахматист испортится при демонстрации покупателю-миллионеру, и молодой изобретатель должен будет выиграть эту партию, чтобы скрыть дефект и заставить купить свой автомат. И только дочь миллионера, которая в действительности играет лучше любой из них… да, да! Ваш Амброуз Бирс тоже написать рассказ о роботе, игравшем в шахматы, работавшем по принципу щелк-клац-фр-р-р, который убивает своего создателя, когда человек выиграл от него, раздавив ученого, подобно железному медведю гризли. Скажите, мисс Грейлинг, вы не ловили себя на мысли, что представляете, как изнутри этой Машины протягивать железные щупальца, душащие ее соперника, или что из нее исходят смертельные, гипнотизирующие всех лучи? А я вот могу представить…

Пока Док беззаботно болтал о роботах и обо всем, касающемся шахмат, Сандра вдруг поняла, что пытается угадать, кто же он на самом деле. Один из этих помешанных на шахматах писателей? А может, и вправду врач? Она читала что-то о двух или трех, сопровождавших русскую фалангу. Но Док, конечно же, не был похож на советского гражданина.

Он был старше, чем показалось вначале, Сандра обнаружила, что сейчас больше смотрит на него, нежели слушает. Он выглядит уставшим, слишком уставшим. Только в глазах, окаймленных темными кругами, светился неукротимый молодой задор. Все-таки полезный старичок, кем бы он ни был. Час назад она была стопроцентно уверена, что провалит редакционное задание, но теперь к ней снова вернулась обычная невозмутимость. В который уже раз за свою карьеру Сандра ощутила ужасную вину оттого, что она никакой не писатель и даже не репортер — а просто пользуется дешевой женской привлекательностью, дабы заарканить какого-нибудь падкого на такие вещи мужчину (молодого, старого, американца, русского) и затем взять на вооружение его мозги…

Внезапно она ощутила, что весь зал замер.

Один только Док продолжал что-то рассказывать, вызывая неодобрительные взгляды. Светились все пять настенных досок-табло и на четырех из них, включая доску Машины, уже шла игра. Центральная, часть зала теперь совершенно опустела, лишь один мужчина размеренной походкой пересекал зал в направлении зрительских трибун. Он передвигался почти на цыпочках, что выдавало в нем одного из распорядителей турнира. "Будто служащий похоронного бюро-^,- мелькнуло в голове у Сандры. Он быстро поднялся по лестнице и, остановившись на последней ступеньке, стал внимательно осматриваться по сторонам. Увидев их столик, мужчина вскинул брови и начал торопливо пробираться к Доку. Сандра подумала: "Может, стоит предупредить Дока о том, что ему сейчас сделают замечание?.."

Мужчина положил руку на плечо Дока.

— Сэр! — взволнованно вымолвил он. — Вы отдаете себе отчет, что ваши часы пущены, доктор Кракатовер?

Сандра наконец осознала, что Док смотрит на нее, расплывшись в улыбке.

— Это на самом деле так, — произнес он. — Я надеюсь, вы простите мне мой обман, хотя это и было трудно, даже технически. Каждое слово, что я сказал вам о Гадком старом Кракатовере, — буквальная правда. За исключением длинной седой бороды — он никогда не носил бороду после того, как ему стукнуло тридцать пять. Эта часть моего рассказа — чистейшей воды ложь! (Да, я сказал! Я приду в одну минуту! Не беспокойтесь, зрители получить свои деньги стоящими за меня! И WBM оплатой всех расходов не купила моя душа — это принадлежит вот этой молодой леди.)

Док встал, взял руку Сандры и поднес к своим губам:

— Благодарю вас, мадемуазель, за очаровательный промежуток. Я надеюсь, он повторится. Между прочим, мне следует сказать вам, что, кроме того, что я… (Послушай, перестань меня все время дергать! На моих часах еще не может быть пять минут!)… что я Гадкий старый Кракатовер, заслуженный гроссмейстер в отставке, я также и специальный корреспондент "Лондон Таймс". Всегда приятно побеседовать с коллегой. Пожалуйста, не колеблясь, используйте в ваших статьях любые вышвырнутые мной идеи, если, конечно, найдете их стоящими того. Я подал свой первый материал два часа назад. Да иду я, иду! Au revoir, mademoiselle!

Он был уже в самом низу, когда Сандра вскочила и побежала к балюстраде:

— Эй, Док!

Он обернулся.

— Удачи вам! — крикнула она и помахала ему рукой. Он послал ей воздушный поцелуй и пошел через зал к своему столику.

Отовсюду на нее устремились грозные взгляды; в ее сторону спешил объятый ужасом распорядитель. Завидев его, Сандра сделала большие испуганные глаза, но скрыть свою улыбку так и не смогла.

IV

Sitzfleisch (довольно грубое немецкое слово, означающее "усидчивость", буквально — "мясо, на котором сидят" или "ягодичное мясо") — качество, необходимое более всего как для участников шахматного турнира, так и для его зрителей.

Сандра около получаса наблюдала за игрой (вернее сказать, изучала в свой хороший бинокль лица шахматистов), затем отправилась в отель, написала статью (интервью со знаменитым доктором Кракатовером), отослала ее в редакцию и вернулась в зал узнать, что там с партиями.

На всех пяти досках все еще шла игра.

Ложа прессы была переполнена, но два парня и девушка лет пятнадцати-шестнадцати, очевидно, учащиеся, предусмотрительно потеснились и освободили Сандре место в самом верхнем ряду. Она села и стала заинтересованно вслушиваться в их перешептывание. Жаргон, на котором они говорили, отдаленно напоминал слышанный ею прежде, но был более занятным: игроки не жертвовали пешку, а подставляли ее; не просто терпели поражение, а были разгромлены; не теряли фигуры, а зевали их. Тот же Рэй Лопес звучал у них как Гадкий старый Рюэй. И между прочим, определенная последовательность первых ходов получила свое название в честь одного давно почившего испанского священника. Все это Сандра узнала от Дэйва, Билла и Джуди благодаря частым одалживаниям им бинокля.

Ей сказали, что уже прошло первое контрольное время — четыре часа (по два часа и тридцать ходов на каждого шахматиста) и что сейчас шахматисты приближаются к следующему контрольному промежутку (еще по одному часу и пятнадцати ходам), после чего неоконченные партии будут отложены до завтрашнего утра. Шеревский, потратив час на обдумывание одного-единственного хода, оказался в ситуации, когда ему пришлось делать пятнадцать ходов за две минуты. Но ничего из ряда вон выходящего в этом нет, на одном дыхании заверил ее Дэйв, Шеревский постоянно позволяет себе подобную "фантастическую нехватку времени", из которой затем блестяще выпутывается. А теперь к тому же он уже близок к выигрышу в партии с Сереком.

"Один — ноль в пользу США", — с гордостью подумала Сандра.

Яндорф, играя против Вотбинника, оказался практически в цугцванге ("Это когда все фигуры связаны", — пояснил Билл) и вскоре должен был сдаться. В свой бинокль Сандра отчетливо видела, с какой убийственной яростью смотрит Яндорф на доску перед собой и как при этом вздымается и опускается его толстая грудь. Вотбинник же, казалось, напротив, мыслями витал в облаках.

Д-р Кракатовер хоть и потерял пешку в партии с Лысмовым, но держался все еще крепко. Однако и ломаного гроша не дал бы Дэйв за его шансы против бывшего чемпиона мира, потому что "эти старики всегда слабеют на шестом часу".

— Ты за-бы-ва-ешь о био-ло-ги-чес-ком чу-де док-то-ра Ласкера, — в один голос отчеканили Билл и Джуди.

— Закройте рты, — предупреждающе осадил их Дэйв. Стоявший внизу распорядитель сурово погрозил в их сторону пальцем.

Намного позже Сандра узнала, что философ и математик д-р Эмануэль Ласкер обладал чемпионским титулом на протяжении двадцати шести лет, и в 1924 году, в возрасте пятидесяти шести лет стал победителем тяжелейшего турниpa в Нью-Йорке, а в 1935 году, когда ему было уже шестьдесят семь, едва не выиграл еще один, проводившийся в Москве.

Сандра внимательно изучала в бинокль лицо Дока. Сейчас он выглядел ужасно уставшим — один череп, и только. Неожиданно что-то будто сжалось у нее внутри, и она поспешно отвела взгляд.

Дэйв сказал ей, что в партиях Энглера — Джаля, Грабо и Машины идет равная борьба. Разве что Грабо имеет едва заметное преимущество. Машина "обрабатывала" свой очередной ход значит, Грабо только что сделал свой и теперь ожидал ответа.

Венгр был, наверное, самым беспокойным "ожидателем" из всех, кого Сандра могла себе представить. Он все никак не мог пристроить свои длинные ноги, постоянно передергивал плечами и чуть ли не каждые пять секунд судорожно впивался пальцами в свою густую шевелюру, пропахивая ее ото лба к затылку.

Один раз он деланно зевнул, расправил плечи и сел прямо. Но почти тотчас задергался снова.

Машина же, если можно так выразиться, имела собственную манеру поведения. Ее сигнальные лампочки попеременно вспыхивали тусклым матовым светом, образуя быстро меняющийся замысловатый узор. У Сандры возникло впечатление, что Грабо время от времени пытается уследить за этим перемигиванием, словно человек, наблюдающий за светлячками.

Саймон Грейт с абсолютно бесстрастным видом сидел рядом с Машиной за небольшим, совершенно чистым столиком. Вокруг него скучились пятеро облаченных в серые халаты техников.

У пульта Машины стоял высокий солидный пожилой джентльмен с раскрасневшимся лицом. По словам Дэйва, это был д-р Вандерхоф — директор турнира и в прошлом чемпион мира.

— Еще один старый идиот наподобие Кракатовера, но этому хоть хватило ума догадаться, что он превратился в мальчика для битья, — безжалостно охарактеризовал его Билл.

— Молодость, ах, не-по-бе-ди-мая молодость, — весело продекламировала Джуди будто про себя. — Проносятся по шахматному не-бо-склону, как метеоры. Морфи, Энглер, Джуди Каплан…

— Заткнись! Нас точно отсюда вышвырнут, — грубо оборвал ее Дэйв. Затем, он шепотом рассказал Сандре, что у Вандерхофа и его помощников очень нервная работа: они вводят в Машину ходы соперника.

— Чтобы все были уверены — здесь без подвоха, — сказал он и добавил: — Это, кроме того, означает, что на каждом ходе Машина теряет несколько секунд — с момента, когда Грабо бабахает по часам, и до того, как Вандерхоф известит об этом Машину.

Сандра понимающе кивнула. "Шахматисты делают все, чтобы как можно больше осложнить игру Машины", — заключила она, чувствуя, как в ней пробуждается искорка симпатии к компьютеру.

Вдруг послышался едва уловимый шум в устройстве, соединяющем Машину с часами на столике Грабо, и затем — слабый щелчок, но для Грабо он прозвучал, как пистолетный выстрел.

Одновременно на большой электронной доске над Машиной красная фигура с башенкой наверху (как сообщили Сандре — одна из ладей Машины) переместилась на четыре клетки по горизонтали. Один из распорядителей, стоявший рядом с д-ром Вандерхофом, подошел к столику Габо и осторожно передвинул соответствующую фигуру на его доске. Поначалу Грабо вскинулся, будто собираясь на что-то жаловаться, но потом, очевидно, передумал и, энергично растирая виски, погрузился в тягостные размышления.

Внезапно Машина бешено замигала всеми своими лампочками. Грабо выпрямился с возмущенным видом, но снова сдержался. Наконец он сделал ход пешкой и хлопнул по часам. Тут же д-р Вандерхоф слегка небрежно передвинул четыре рычажка, и ход Грабо обозначился на электронной доске.

Грабо вскочил, подошел к красному бархатному шнуру и, оживленно жестикулируя, стал что-то говорить Вандерхофу.

Услышать его на таком расстоянии было невозможно. Грабо размахивал руками, а лицо Вандерхофа становилось все пунцовее. В конце концов последний обернулся к Саймону Грейту и, все же колеблясь, что-то ему сказал. Грейт, услужливо улыбнувшись, быстро поднялся и в свою очередь завел разговор с техниками, которые, не мешкая, принесли откуда-то несколько больших ширм и развернули их перед Машиной, закрыв таким образом мигавшие огоньки.

"Заставляют Машину играть вслепую", — мелькнуло в голове у Сандры.

Дэйв хмыкнул:

— Это происходит уже во второй раз. Видать, эти мигающие огоньки раздражают Грабо. Но потом его будет бесить их отсутствие. Вот подождите и сами увидите.

— Машина обладает таинственной сил-ил-лой… — снова продекламировала Джуди.

— Тебе бы только болтать, — огрызнулся Дэйв. — Разве ты не знаешь, что Вилли Энглер одолжил в Бруклине Дьявольский Глаз Байксел, чтобы сглазить Машину? Факт.

— … неведомой простым смертным из плоти и крови сил-ил-лой…

— Закрой рот! — прошипел Дэйв. — Ты таки добилась своего — сюда идет старый Орлиный Глаз. Запомни, вас двоих я не знаю. Я здесь с этой леди.

Грабо испытывал настоящие муки. Его комбинация, несомненно, вела к победе, и он знал это. Машина контратаковала, но совершенно бессистемно, в стиле Фрэнка Маршалла: усложняя позицию и надеясь на случайную аферу. Грабо знал: все, что ему сейчас нужно, — это сохранить спокойствие и ни в коем случае не ошибиться, например, не отдать задаром ферзя, как это случилось в Брюсселе в партии со стариной Вандерхофом, быть повнимательнее и не пропустить возможность поставить мат в два хода, как в матче с Шеревским в Тель-Авиве. Воспоминания об этих невыносимо горьких моментах (и еще о доброй дюжине подобных) острой болью пронзали его мозг. Проживи он тысячу лет, и тогда не смог бы забыть их.

В десятый раз за последние две минуты он посмотрел на часы. На пять ходов оставалось пятнадцать минут. Время не поджимает, об этом ему надо помнить. Он не должен делать ходы сгоряча, не должен позволять своей руке предательски схватить фигуру, прежде чем на это поступит команда от руководящей головы.

Первый приз турнира означал несказанное богатство — хватит еще на двадцать с лишним турниров, чтобы оплатить проезд и проживание в гостинице. Но самое главное — утвердить перед всем миром свое истинное превосходство, а не добавлять очки к репутации угасающего мастера. "Бела Грабо — блестящий шахматист, но играет очень неровно…" Возможно, это последний его шанс.

О небеса! Когда же, наконец, Машина сделает свой ход? Ведь наверняка прошло уже больше четырех минут! Но взгляд на часы убеждал, что не истекло и половины этого времени. Пожалуй, он был неправ, снова попросив принести ширму. Лучше уж самому видеть эти чертовы лампочки, нежели пытаться представить,как они там мигают.

Если бы только можно было играть в шахматы в межгалактическом пространстве, в черном космосе одиночества и мыслей! Но и там необходимо физическое присутствие соперника с манерой игры, которая не действовала бы на нервы: Ласкер с его непременной сигарой, Капабланка при своем красном галстуке, Нимцович с его нервными подергиваниями (очень похожими на подергивания самого Белы Грабо, хотя он и не мог этого видеть). И вот, пожалуйста, — жуткий, мигающий, смрадный, управляемый ударами по кнопкам металлический монстр!

Получалось, что его позвали играть сразу с двумя соперниками — Машиной и Саймоном Грейтом, своеобразной консультирующей друг друга командой. А это нечестно!

Машина хлопнула по кнопке часов, и ее ферзь перенесся на другой конец электронной доски. Для Грабо это было подобно взрыву.

Однако он усилием воли сдержался и опять погрузился в лабиринт комбинаций.

Внезапно, словно очнувшись ото сна, он понял, что ему интересно знать: а действительно ли эти лампочки продолжают мигать за ширмой в то время, как он размышляет над ходом? И в самом ли деле Машина анализирует ситуацию или эти огоньки всего лишь пустая бутафория? Он заставил себя вновь вернуться к игре, к своему ходу: дважды внимательно проверил, не кроется ли где-либо опасность, которую он раньше мог не заметить, взглянул на часы, увидел, что прошло пять минут его времени, снова бегло осмотрел позицию на доске и — с грозным и одновременно недоверчивым видом патрона, вынужденного отправлять своего крайне ненадежного подчиненного с очень важным поручением, — сделал ход.

Затем он хлопнул по часам, вскочил со своего стула и снова начал размахивать руками перед Вандерхофом.

Тридцатью секундами позже директор турнира, весь пунцовый, тихо, почти умоляя, говорил ему:

— Но Бела, не могу же я постоянно просить об этих ширмах. Их уже дважды приносили и один раз уносили, только чтобы угодить вам. Это мешает другим шахматистам и уж, конечно, не способствует спокойствию вашей игры. Ох, Бела, дорогой мой Бела…

Внезапно Вандерхоф умолк. Грабо знал, что он собирался сказать нечто не вполне относящееся к теме их спора, что-то идущее от сердца, как, например: "Ради Бога, не устраивайте скандал и спокойно доиграйте партию до конца, ведь уже сейчас видно, что вы ее выиграете", — но такое участие директора турнира почему-то привело венгра к ярость.

— У меня есть и другие претензии, которые я изложу официально после окончания партии, — выпалил он, весь дрожа от бешенства. — Просто ужасно, как громыхает этот механизм, нажимая кнопку часов. Он разломает корпус! Машина не переставая жужжит! И воняет смесью озона и разогретого металла, будто вот-вот взорвется!

— Она не может взорваться, Бела. Ну пожалуйста!..

— Не может, но грозит взорваться! А ведь вам известно, что угроза всегда эффективнее самого нападения! Что же касается ширмы, ее должны убрать немедленно, я требую этого!

— Ну хорошо, Бела, хорошо. Возьмите себя в руки.

Грабо не сразу вернулся к своему столику. Стараясь обрести необходимое спокойствие, он прошелся вдоль ряда столиков, мимоходом оценивая дела в других партиях. Когда же он оглянулся и посмотрел на большую электронную доску, то увидел, что Машина уже сделала ход, хотя характерного клацанья кнопки часов он не слышал.

Он поспешил обратно к своему столику и, стоя, принялся, изучать позицию. "Как же глупо сыграла Машина!" — восторженно подумал он. В этот момент последняя сворачиваемая ширма едва не опрокинулась, но один из мужчин в сером халате ловко ее подхватил. Грабо вздрогнул, его рука протянулась к доске и передвинула пешку.

Он услышал чей-то вздох. Вандерхоф.

Стало очень тихо. Четыре легких щелчка при введении в Машину хода прозвучали оглушительной барабанной дробью.

В ушах Грабо звенело. Он в ужасе взглянул на доску.

Машина мигнула раз, потом другой и, хотя прошло всего-то около двадцати секунд ее времени, походила ладьей.

Серое табло над электронной доской вспыхнуло большими красными буквами:

ШАХ! И MAT В ТРИ ХОДА

На самом верху зрительской трибуны Дэйв сжал локоть Сандры:

— И все же так оно и вышло! Он позволил ей провернуть аферу.

— Ты хочешь сказать, что Машина победила Грабо? — спросила Сандра.

— А что же еще?

— Ты в этом абсолютно уверен? Другого быть не может?

— Конеч… Подождите секунду… Да, я уверен.

— Старый идиот получит мат в три хода, — подтвердил Билл.

— Бедный балбесик, — вздохнула Джуди.

Внизу сгорбленный, с совершенно потерянным видом стоял Бела Грабо. К нему быстро направился помощник директора. Но венгр, выпрямившись, тихо произнес:

— Я сдаюсь.

Красные буквы над доской исчезли и почти сразу же появились белые:

БЛАГОДАРЮ ЗА ХОРОШУЮ ИГРУ

И после всего на несколько секунд и тоже белыми буквами:

ВАМ ПРОСТО НЕ ПОВЕЗЛО

У Белы Грабо сжались кулаки, он скрипнул зубами. Даже Машина жалеет его!

Едва передвигая несгибающиеся в коленях ноги, он пересек зал. Он шел долго, очень долго.

V

Контрольное время приближалось. Серек, потеряв больше фигур, чем его соперник, но со значительным запасом времени, записал свой сорок шестой ход в партии с Шеревским и вручил запечатанный конверт Вандерхофу. Его вскроют завтра утром, когда игра возобновится. Д-р Кракатовер, внимательно изучив позицию на доске, тихо опрокинул своего короля.

Яндорф несколькими минутами раньше сдался Вотбиннику.

Энглер записал свой ход и с хитрой улыбкой передал конверт Вандерхофу. В тот же миг красный флажок на его часах упал, сигнализируя, что он использовал все отпущенное ему время.

В верхнем ярусе Сандра повела плечами, чтобы размять онемевшие мышцы.

— Шахматы — игра довольно напряженная, — обратилась она к Дэйву.

Он кивнул:

— Эта игра — настоящий убийца. Лично я не рассчитываю прожить больше сорока.

— Тридцати, — сказал Билл.

— Двадцать пять — для метеора вполне достаточно, — добавила Джуди.

"Непобедимое Поколение, — подумала Сандра.

На следующий день с Машиной играл Шеревский. Партия подошла к совершенно спокойному, невыразительному окончанию. Саймон Грейт предложил со стороны Машины ничью (при безрезультатном протесте вмешавшегося Яндорфа, который счел это подсказкой Машине), но Шеревский отверг предложение и записал свой ход.

— Он хочет убедиться, что Машина может играть и шахматные окончания, — прокомментировал происходящее Дэйв. — Я его не виню.

Еще в самом начале игрового дня Сандра заметила, что Билл и Джуди прослеживают каждую партию по новенькой книге, из-за которой они постоянно ревниво спорили. "Все новое ненадолго", — мысленно произнесла Сандра.

— Это не просто книга, это настоящая Библия, — пояснил ей Дэйв. — "СШД" — Современные Шахматные Дебюты. Здесь собраны лучшие ходы для начала партии, тысячи и тысячи вариантов. Ходы, которые гроссмейстеры считают лучшими. Ходы, которые действительно ведут к победе. Мы тут скинулись и купили последнее, тринадцатое издание, только что из типографии, гордо сообщил он.

Заинтригованные окончанием партии Машина — Шеревский, молодые люди занялись изучением другой книги с обтрепанными, потемневшими от времени краями.

— А это "Новый Завет" — "Основные Шахматные Окончания", произнес Дэйв, заметив интерес Сандры. — Здесь их очень много, и все нужно обязательно знать. Просто удивительно, как Машина умудряется держать это в своей памяти. Ведь когда фигур становится меньше, думать над позицией приходится больше.

Сандра молча согласилась. Все же она хорошая и послушная девочка. У нее уже было интервью с Яндорфом, и сегодня утром она взяла еще одно у Грабо ("Что ощущает человек, "передуманный" машиной"). Думая об этом последнем, Сандра ощутила себя настоящим газетным коршуном, кружащим над своей жертвой. Венгр походил на человека, находящегося в состоянии глубокой суицидальной^[2] депрессии.

Эта статья будет посвящена так называемой "психологической тактике" Машины, заключавшейся в гипнотизировании соперников мигающими огоньками. В целом же пресса уделяла турниру необычайно много внимания. Игра, о которой в Америке раньше сообщали мелким шрифтом на последних страницах субботних газет, сейчас занимала целые подвалы первых полос. Факт поражения человека от машины, казалось, пробудил в людях такое же чувство страха и неуверенности, что и запуск первого искусственного спутника Земли.

Сандра, чувствуя себя немного виноватой из-за интервью с Грабо, после долгих колебаний все-таки решилась подойти к д-ру Кракатоверу, едва закончились утренние доигрывания. Впрочем, Док был просто счастлив видеть ее и, кроме того, выглядел вполне оправившимся после вчерашнего поражения. Хотя, когда она обратилась к нему "Мастер Кракатовер", он поморщился и, перебив ее, сказал: "Пожалуйста, только не это!" В результате еще одних посиделок с кофе и рейнвейном с сельтерской она была представлена советскому гроссмейстеру Сереку, первому из русских, с которым она здесь заговорила и который неожиданно оказался приятным и милым собеседником. Он только что добился ничьей в партии с Шеревским (к изумлению зрителей, как позже узнала Сандра) и был очень обязан приглашением дать интервью.

Соревнуясь с ним в галантности, Док настоял на том, чтобы проводить Сандру до ее места на трибуне — даже ценой вновь потерянных нескольких минут на его часах. В результате ее акции у Дэйва, Билла и Джуди существенно подскочили в цене. С этого момента они невыносимо почтительно разъясняли все, что ее интересовало или могло заинтересовать. Особенно старался Билл, видимо, раскаявшись в своих беспечных шуточках по поводу Дока. Позже Сандра заподозрила, что эти ребятки считают ее любовницей д-ра Кракатовера и, по-видимому, новенькой — учитывая ее просто неприличную неосведомленность в вопросах, касающихся шахмат. Но разочаровывать их она не стала.

Док проиграл и во втором туре — на этот раз Джалю.

В третьем туре Лысмов на двадцать седьмом ходу нанес поражение Машине. Сразу же засверкали вспышки фотокамер, репортеры заспешили к телефонам, засуетились трибуны, отовсюду слышались комментарии и разборы партии — все это разом обрушилось на Сандру, вызвав у нее, однако, ощущение, что Лысмов каким-то образом всех одурачил.

Судя по сообщениям газет, общая реакция на случившееся была в Америке не очень-то восторженной. Между строк читалось, что победа Машины над человеком — это плохо, но еще хуже победа русского человека над американской машиной. Один широко известный спортивный обозреватель, два тренера по американскому футболу и несколько провинциальных политиков заявили, что шахматы — отвратительная игра для людей с отклонениями в психике. Несмотря на такие утверждения надменных самцов с накачанной мускулатурой, настроение неуверенности и страха росло.

Наконец, откуда-то выплыли слухи, что World Business Machines собирается заменить Саймона Грейта каким-нибудь известным американским физиком.

Сандра просто умоляла Дока пересказать ей все это простым языком, доступным и ребенку. Она снова чувствовала себя неуверенно и даже подавленно после провала попыток поговорить с Лысмовым: тот наотрез отказывался давать интервью и спасался бегством, будто в ней заключалась угроза его достоинству советского гражданина.

С другой стороны, Док, сыграв вничью с Яндорфом, был очень оживлен и прямо-таки воспрял духом.

— С величайшей охотой, дорогая, — ответил он ей. — Вы когда-нибудь замечали, что язык детей порой намного правдивее речи взрослых? Меньше измышлений. Ну что сказать, некоторые из нас перемывали игру Лысмова аж до трех часов утра. Но Лысмов в этих обсуждениях не участвовал. Равно как Вотбинник и Джаль. Как видите, у меня есть мои проблемы общения с русскими тоже.

В конце концов мы решили, что Лысмову удалось угадать совершенно точно глубину, на которой Машина просчитывает игру в начале и середине партии (как нам кажется, вместо восьми десять ходов вперед — колоссальное достижение!), а также угадать шкалу ценностей, в пределах которой Машина выбирает ход.

Имея такую информацию, Лысмов смог сыграть комбинацию, которая давала Машине максимальную по ее шкале выгоду (выигрыш ферзя Лысмова это быть) после десяти ходов, но приводила к мату на втором ходу после первых десяти. Человек, гроссмейстер, увидел бы подобную ловушку, но Машина не могла, потому что Лысмов действовал в сфере, которая не существует для идеального, но ограниченного разума Машины. Конечно, Машина изменила свою тактику после трех первых ходов из этих десяти — и тогда уже смогла увидеть угрозу мата, но к этому времени было слишком поздно, чтобы предотвратить гибельную потерю качества. Это был трюк Лысмова, но трюк абсолютно честный. Теперь мы будем все ждать возможность сыграть на Машина такой же трюк.

Лысмов первым из нас в полной мере осознал, что играет не с железным монстром, а с некоторой программой. Если в программе есть слабые места, которые мы можем опознать, мы сможем выигрывать. Очень схожим образом мы можем выигрывать у шахматиста из плоти и крови, когда обнаруживаем, что он все время атакует, не имея преимущества в позиции, или слишком осторожничает в контратаках, когда его самого атакуют, без оправдание.

Сандра живо закивала головой:

— Значит, теперь ваши шансы разгромить Машину должны неуклонно повышаться, не так ли? Я имею в виду, что вы будете узнавать о ее программе все больше и больше.

Док улыбнулся.

— Вы забываете, — сказал он мягко, — что Саймон Грейт может изменять программу перед каждой новой партией. И сейчас я понимаю, почему он так горячо сражался именно за этот пункт.

— Ах да, скажите, Док, как там насчет окончания партии Шеревского?

— Вы, я вижу, нахватались уже нашего языка? — отметил он. — Шеревский слегка разозленный, когда обнаружил, что Грейт запрограммировал Машина анализировать позицию до утра — до момента, когда игра возобновится. Шеревский поставил под вопрос справедливость того, что Машина всю ночь будет "думать", в то время как ее соперник должен немного отдохнуть. Вандерхоф решил этот вопрос в пользу Машина, хотя Шеревский может отправить протест в FIDE.

Ба, я думаю, что Грейт только и хочет, чтобы мы кипятились по таким пустякам. Как он радуется (да еще такой вежливый!), когда мы жалуемся на то, как Машина мигает, жужжит или пахнет. Он не дает нам заняться главным: попытаться разгадать его программу. Между прочим, это одно из того, что мы вчера решили — Шеревский, Вилли Энглер, Яндорф, Серек и меня, — что мы будем все должны иметь научиться играть с Машиной, не позволяя ей действовать нам на нервы и не прося оградить себя от нее. Как это высказывает Вилли: "Пусть работает даже как целая котельная — о'кей, можно думать, находясь и в котельной". Как по мне, то я не очень в этом уверен, но его дух правильный.

Сандра, ощутив, как в ее голове потихоньку начинает складываться новая статья, снова воспрянула духом и спросила:

— А что вы думаете о возможной замене WBM Саймона Грейта?

На лице Дока опять заиграла улыбка:

— Я полагаю, дорогая, что вы смело можете отбросить это предположение как обыкновенную сплетню. Я считаю, что Саймон Грейт только начал свою борьбу.

VI

В четвертом туре Машина преподнесла первый из своих сюрпризов.

В конце концов она навязала-таки ничью Шеревскому при доигрывании длинной, растянувшейся на несколько туров партии и теперь играла на равных с Вотбинником.

Машина сделала первый ход королевской пешкой на две клетки вперед, на что Вотбинник ответил также королевской пешкой, но передвинув ее на одну клетку.

— Французская защита. Бинни любит ее больше всего, — пробормотал Дэйв, и они стали молчаливо ждать второго хода машины, который она обычно делала не раньше, чем через четыре минуты.

Неожиданно последовали почти мгновенный ответ и хлопок Машины по часам.

Сандра, наблюдая за Вотбинником в бинокль, пришла к выводу, что русский гроссмейстер выглядел в тот момент несколько потрясенным, даже испуганным. Наконец он сделал свой ход.

И снова Машина ответила не задумываясь.

Трибуны загудели, забегали, шикая на зрителей, распорядители. Тем временем Машина продолжала делать ходы с той же скоростью супер-блица, Вотбиннику же приходилось размышлять над своими все дольше и дольше.

В итоге к тому времени, когда Машина по-настоящему "задумалась", было сделано уже по одиннадцать ходов.

Забывшись, Сандра настолько громко обратилась к Дэйну с просьбой объяснить происходящее, что сразу два распорядителя гневно замахали на нее руками.

Переждав, Дэйв зашептал ей:

— Грейт, должно быть, рассчитал, что Вотбинник применит французскую защиту — он почти никогда от нее не отходит, — и ввел в память Машины все варианты из "СШД" и, возможно, других пособий. Пока Вотбинник упорно стоял на своем, застряв на известных вариантах этой защиты, Машина играла по памяти, вообще не анализируя позицию на доске. Но когда был сделан новый, — необычный ход, которого в ее памяти нет — и это на двенадцатом ходу! — Машина снова взялась за просчитывание, затрачивая, впрочем, на каждый ход больше времени, чем обычно, и имея возможность лучше проанализировать позицию, так как у нее появился запас времени. Сейчас она тратит на ход около шести минут. Единственное, чего я не пойму, так это почему Грейт не сделал ничего подобного в первых трех турах. Ведь это так очевидно.

Сандра мысленно занесла этот момент в список вопросов для Дока. Она выскользнула из зала и помчалась в отель писать статью, озаглавленную "Не позволяйте роботу довести вас до белого каления" (полностью основанную на заключениях Дока). На трибуну она вернулась за двадцать минут до окончания второго контрольного времени. Это становилось для нее обычным, рутинным распорядком дня.

Как сообщил ей Дэйв, Вотбинник в данный момент представлял из себя рыцаря, сброшенного с коня: разгром был почти полным.

— Они запутали все до невозможности, пока вас не было, сказал он. — Типичная вотбинниковская позиция.

— Только Машина отвотбинникала его, — закончил за него Билл.

Джуди замурлыкала "Похоронный марш на смерть героя" Бетховена.

Тем не менее Вотбинник не сдался. Машина записала свой ход. Ее доска погасла, и Вандерхоф в присутствии одного, из своих помощников переписал его с небольшого экрана, расположенного на панели Машины. Завтра утром, когда игра возобновится, он введет в нее этот ход снова.

Док, хоть и имел на две пешки меньше в партии с Грабо, тоже записал свой ход. Выглядел он до крайности вымотанным.

— Они просто так не сдаются, правда ведь? — заметила Сандра. — Очевидно, они и в самом деле любят эту игру. Или ненавидят?

— Если толкуете о психологии, то, по правде говоря, я весьма далек от нее, — ответил Дэйв. — Спросите меня о чем-нибудь другом.

Сандра улыбнулась:

— Спасибо, Дэйв. Я спрошу тебя о чем-нибудь другом.

При утреннем доигрывании Вотбинник сделал около десяти ходов и сдался.

Немного позже Доку удалось добиться вечного шаха и свести вничью партию с Грабо. Завидев спускающуюся с трибуны Сандру, он помахал ей рукой, жестом приглашая что-нибудь выпить,

"Сейчас он почти как мальчишка", — подходя к нему, подумала Сандра.

— Скажите, Док, — спросила она, когда они уже селя за столик, — а почему ладья ценнее слона?

Он подозрительно посмотрел на нее.

— Этот вопрос совсем не в вашем духе, — сурово вымолвил он. — А с чего это вы заинтересовались?

Сандра призналась, что попросила Дэйва научить ее играть в шахматы.

— Я знал, что эти детки вас испортят, — мрачно констатировал Док. — Послушайте, дорогая, если вы научитесь играть в шахматы, то не сможете писать ваши маленькие умные статьи о них. Кроме того, как я и предупреждал вас в первый день нашего знакомства, шахматы — это сумасшествие. Обычно женщины к нему не восприимчивы, но это не оправдывает вашу попытку рискнуть рассудком.

— Но во мне проснулось что-то вроде интереса к ним, возразила Сандра. — По крайней мере, я хотела бы знать, как ходят пешки.

— Остановитесь! — приказал Док. — Вы уже в опасности. Направьте ваши мысли куда-нибудь еще. Задайте мне разумный, что называется, земной журналистский вопрос, что-то абсолютно нерациональное!

— О'кей. Почему Саймон Грейт не настроил Машину так, чтобы она и в первых трех партиях играла в дебюте столь же быстро?

— Ха! Я думаю, Грейт в своей программе играет в шахматы Ласкера. Он скрывает свою силу и не пытается выиграть легче, чем должен, а значит, у него быть ресурсы в запасе. Машина проигрывает Лысмову и моментально начинает играть сильнее. Психологическое воздействие такой тактики на других участников турнира громадно.

— Но Машина все еще не впереди?

— Нет, конечно, нет. После четырех туров лидирует Лысмов. Его результат — три с половиной на полтора, что означает три с половиной в графе побед, а полтора — в графе потерь…

— Как можно наполовину выиграть или наполовину проиграть? — перебила его Сандра.

— Сведя партию к ничьей, играя совершенно на равных до конца. Результат Лысмова — это принятая система записи для три победы и одна ничья. Понятно? Дорогая, обыкновенно мне не нужно объяснять вам все настолько подробно.

— Я просто не хотела, чтобы вы думали, будто я так уж много постигла в шахматах.

— Хм! Ну так возвращаться к результатам после четвертого тура. У Энглера и Вотбинника счет три — один, в то время как Машина догнала Джаля, и у них два с половиной на полтора. Но Машина создала впечатление силы, как если бы было все заранее предопределено, чтобы из-за спин прийти в один рывок. Он покачал головой. — В данный момент, дорогая, — сказал он, — я очень пессимистично настроен насчет шансов нейронов против реле на этом турнире. Реле не паникуют и не устают. Но самое странное…

— Ну? — не выдержала Сандра.

— Так вот, самое странное, что Машина вообще не играет, "как машина". Она очень динамична, качество, которое мы иногда зовем "русским"; она усложняет каждую позицию, насколько это возможно, создавая максимальное напряжение. Но тоже это вопрос программы…

Предчувствия Дока с каждым туром оправдывались все больше и больше. В последующие пять дней (включая два выходных, когда шахматисты отдыхали) Машина по очереди расправилась с Яндорфом, Сереком и Джалем и после семи туров опережала всех по всем пунктам.

Яндорф, очевидно, под впечатлением от безупречного дебюта Машины в партии с Вотбинником, предпочел опуститься до переговоров с Рэем Лопесом, требуя "вытащить Машину из книг". Вероятно, он рассчитывал, что Машина и дальше будет делать "книжные" ходы вслепую, но Машина такого одолжения ему не сделала: она тут же начала играть медленнее, "тяжело раздумывая", и в пух и прах разгромила аргентинца двадцатью пятью ходами.

Комментарии Дока были безжалостны:

— Дикий Буйвол Пампасов попытался, используя животворящую силу человеческой индивидуальности, ухватиться за ее быстрота и одурачить Машину. Только Машина не одурачилась. Против Джаля Машина имела новое поучение. На каждый ход она тратила разное количество времени, в зависимости от того, насколько сложной "определяла" позицию. Когда у Серека оказалось слабое расположение пешек, Машина начала быстро упрощать партию, неожиданно отбросив до сих пор незыблемую "русскую" тактику.

— Она играет как кто угодно, но только не как машина, делился наблюдениями Док. — Мы слишком хорошо все знаем причина этого: Саймон Грейт. И делать здесь что-либо есть снова создавать что-то еще. Грейт попадает в самые слабые места каждого из нас изумительно верно. Хотя я думаю, что я сам бы блестяще играл в психологические шахматы, если бы у меня машина делать вся точная работа, — немного тоскливо проговорил Док.

Зрительская аудитория постепенно увеличивалась в калибре и стоимости гардеробов, но визиты представителей кейфующих слоев общества были недолгими. Организаторы соорудили дополнительные трибуны, открылся, а через некоторое время снова был убран бар, где продавались крепкие напитки. Поддержание тишины и порядка стало для Вандерхофа настоящей проблемой, ему даже пришлось увеличить число "шикальщиков". Больше стало приходить ученых и специалистов по компьютерам. Все чаще встречались зрители в морской, армейской и космической униформах. Однажды утром Дэйв и Билл явились в зал с трехпространственными шахматами из прозрачного пластика и поразили Сандру сообщением о том, что наиболее сообразительные космические ученые уже довольно неплохо адаптировались к такой вот 512-клеточной доске.

Сандра слышала, что WBM расчистила себе дорогу для получения большого заказа от Военного ведомства. Она знала также, что на турнире появился человек из преступного синдиката, который заключал пари, выбирая по своему списку зрителей с тугим кошельком, и чтобы сцапать его, здесь уже вертится сыщик.

Репортажи с турнира все так же продолжали печататься на первых полосах газет. Большая часть авторов писала о Машине слишком уж заумно и скучно. Некоторые газеты открыли постоянные рубрики, гвоздем которых стали уроки "Как играть в шахматы".

Были выпущены целые серии плакатов с изображением сидящих за шахматной доской кинозвезд. Голливуд объявил о планах создания двух фильмов: "Превращенная в Черную Пешку" и "Монстр с площади Королевской Ладьи". Везде можно было видеть ювелирные гарнитуры, а также массу разных новинок, навеянных образами шахмат. Федерация шахмат Соединенных Штатов с гордостью извещала о феноменальном росте своих рядов.

Сандра уже достаточно научилась играть в шахматы, чтобы в партиях с Дэйвом допускать не более одного неправильного хода из пяти, а также в большинстве случаев избегать "детского" мата; сама она могла поставить мат двумя ладьями — одной у нее еще не получалось.

Однажды Джуди спросила ее:

— Он, наверное, очень доволен, что вы учитесь играть в шахматы?

На что Сандра ответила:

— Нет, он считает, что шахматы — это сумасшествие.

Услышав такое, ребятки разом вскрикнули, а Дэйв затем произнес:

— Как же он прав!

Сандра почти подчистую выскребла запасы тем для своих статей, но тут ей пришло в голову написать об этой троице, и вышел вполне приличный материал. Потом появилась юмористическая статья под названием "Шахматы — игра для мозгов" — о ее собственном опыте овладения этой игрой, и в который уж раз за свою карьеру она подумала о себе как о настоящем обозревателе и возликовала.

После двух ничьих Док проиграл три партии кряду, и ему оставалось сразиться с Машиной и Шеревским. С результатом 1:6 он уверенно занимал последнее место и казался очень подавленным. Док по-прежнему считал своим долгом всюду сопровождать ее до начала игр, но больше молчал, а его редкие вспышки юмора носили весьма мрачный характер.

— Они заперли Гадкого старого Кракатовера в погребе, бормотал он перед самым началом своей предпоследней партии. — А сейчас посылают к нему вниз робота, чтобы робот окончательно сломал его.

— Все равно, Док, — сказала Сандра, — удачи вам.

Док покачал головой:

— Против человека удача могла бы помочь. Но против Машины?

— Но вы же не с Машиной играете, а с программой. Помните?

— Да, однако именно Машина и не ошибается. А какая-то ошибка — это то, что мне быть нужно сегодня больше всего. Чья угодно ошибка.

Спускавшийся по ступенькам трибуны Док имел, должно быть, очень уж удрученный и уставший вид, потому что Джуди (Дэйв и Билл еще не пришли) доверительно, чисто по-женски поинтересовалась у Сандры:

— А что вы делаете, когда он такой грустный?

— О, тогда я веду себя особенно страстно, — услышала Сандра собственный ответ.

— И это положительно на него действует? — с сомнением спросила Джуди.

— Ш-ш! — только и вымолвила Сандра. Она ужаснулась своей безответственности и мысленно задала себе вопрос: а хватило бы у нее самой духу участвовать в подобном турнире? — Ш-ш. Они уже пускают часы.

VII

К первому контрольному времени Кракатовер потерял две пешки и уже намеревался сдаваться (это было на тридцать первом ходу партии), как вдруг Машина сломалась. На электронной доске одновременно передвинулись три ее пешки, затем доска потемнела, погасли почти все лампочки на пульте, кроме пяти, которые начали сердито перемигиваться, как пять злых красных глаз. Техники в серых халатах молчаливо засуетились около пульта Машины. Впервые все увидели, как они выполняют какую-то работу, кроме переноса ширм и хождения за кофе, Вандерхоф с нетерпением ожидал результатов. Ослепительно полыхнули несколько фотовспышек. Вандерхоф погрозил в их сторону кулаком. Саймон Грейт оставался на своем месте с совершенно безучастным видом. Часы Машины продолжали тикать. Док некоторое время наблюдал за происходящим, а затем незаметно для себя уснул.

Когда Вандерхоф, слегка толкнув, разбудил его, Машина уже сделала свой ход, но ее ремонт продолжался пятьдесят минут. В результате Машине на пятнадцать ходов оставалось всего десять минут. Сорок секунд на ход — так играет тупоумный любитель, чей недостаток мастерства усугублен еще и небольшим расстройством психики. На своем сорок третьем ходу Док пожал плечами, как бы извиняясь, и объявил мат в четыре хода. Опять засверкали фотовспышки. Теперь их было больше. Вандерхоф снова погрозил им кулаком. На табло Машины загорелась надпись:

ВЫ ИГРАЛИ БЛЕСТЯЩЕ

ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС

После Док недовольно говорил Сандре:

— А ведь это была одна большая ложь — с таким преимуществом во времени у Машины мог бы выиграть и ребенок. Ох, вот так славу припасли боги для старого слабоумного Кракатовера — победить испорченный компьютер! В этом есть только один плюс — что это не произошло в партии с кем-нибудь из русских, потому что кто-то обязательно шепнул бы: "Саботаж". А уж в этом Гадкого старого Кракатовера они никак не обвинят, ведь они абсолютно уверены, что у него нет мозгов даже предположить, что в блок памяти Машины можно подсыпать немного намагниченного порошка. Ба!

Все же он выглядел значительно бодрее.

— Выигранная партия совершенно ничего для вас, шахматистов, не значит, если победа достигнута не вашим собственным мастерством, не так ли? — бесхитростно спросила Сандра.

— Вы становитесь вполне слишком сообразительны, мисс Сандра Ли Грейлинг, — ответил он. — Да нет — шахматист счастлив выиграть любыми, пусть даже и не очень законными средствами — всеми, какими может, землетрясением, если это необходимо, или же дурным самочувствием соперника, прежде чем тот скончается от бубонной чумы. Так вот, признаюсь вам, что я очень счастлив занести в свой актив эта крайне незаслуженная победа над незадачливой Машиной.

— Победа, из-за которой, кстати, на турнире вновь встает вопрос о лидере, ведь так, Док?

— Не совсем. — Док едва заметно покачал головой. — Мы не можем надеяться еще на один подарок. Кроме всего прочего, Машина отлично поработала в семи партиях из восьми, и можно поспорить, что эти парни из WBM быть проверяя ее всю ночь, особенно сейчас, когда нет отложенных партий, над которыми ей надо трудиться. Завтра Машина играет с Энглером, но судя по тому, как она выиграла у Вотбинника и Джаля, у нее будет определенное преимущество. Если она обыграет его, тогда только Вотбинник имеет шансы сравняться с ней, а для сделать это он должен победить Лысмова. Которое будет самым трудным.

— Ну хорошо, — вступила в дискуссию Сандра. — А вы не думаете, что Лысмов может оказаться настолько добрым, что позволит обыграть себя, лишь бы первое место занял или, по крайней мере, разделил русский?

Док решительно замотал головой:

— Есть много вещей, которые человек, даже шахматист, должен делать, чтобы быть полезным свое государство, но партийная лояльность не идти так далеко. Вот смотрите, это положение шахматистов после восьми туров. — Он вручил Сандре лист, на котором карандашом было написано следующее:

ЗА ТУР ДО ОКОНЧАНИЯ

Шахматист Победы Потери Машина 51/2 21/2 Вотбинник 51/2 21/2 Энглер 5 3 Джаль 41/2 31/2 Лысмов 41/2 31/2 Серек 41/2 31/2 Шеревский 4 4 Яндорф 21/2 51/2 Грабо 2 6 Кракатовер 2 6

ПАРЫ ПОСЛЕДНЕГО ТУРА

Машина — Энглер Вотбинник — Лысмов Джаль — Серек Шеревский — Кракатовер Яндорф — Грабо

После некоторой паузы Сандра вдруг воскликнула:

— Вот это да! Энглер даже может занять первое место, если победит Машину, а Вотбинник проиграет Лысмову, я правильно говорю?

— Может, может, да. Но, боюсь, это надеяться на слишком много, исключая еще одну поломку. Сказать по правде, дорогая, Машина просто слишком хороша для всех нас. Если бы она соображала чуточку быстрее (а такие технологические модификации всегда приходить), то она по классу игры оставлять нас далеко позади. Мы находимся сейчас в момент очень неустойчивого равновесия, когда человеческий гений и возможности робота практически равны. Это грустный мне момент, но я также горд каким-то отвратительным образом, считая, что присутствую при смерти гроссмейстерских шахмат. Конечно, я полагаю, что в эту игру всегда будут играть, но она уже никогда не будет такой, как сейчас.

Он вздохнул и растерянно пожал плечами:

— Что касается Вилли, он хороший шахматист и, будьте уверены, даст Машине долгий и тяжелый бой. Он мог бы, возможно, добиваться ничьи.

Он прикоснулся к руке Сандры.

— Глядите веселее, дорогая, — ободряюще сказал он. — Вам следует вспомнить, что победа Машины — это все-таки победа Америки.

Предсказания Дока насчет длительной и упорной схватки решительным образом не подтвердились.

Играя белыми, Машина начала партию королевской пешкой на две клетки вперед. Энглер выбрал сицилианскую защиту. Первые двенадцать ходов оба противника с такой молниеносной быстротой передвигали фигуры и громыхали по часам (Вандерхоф помогал им в этом, так же быстро вводя в Машину ходы Энглера), что сидевшим на трибуне Биллу и Джуди приходилось бешено листать страницы "Современных Шахматных Дебютов", отыскивая соответствовавшие данному моменту колонки.

Машина, играя все в том же темпе блица, сделала свой тринадцатый ход.

— Слон берет пешку, шах и мат в три хода! — очень громко объявил Вилли, стукнул по часам и откинулся на спинку стула.

Трибуны изумленно замерли, и тут же все задвигались, взволнованно зашушукались.

Дэйв больно сжал руку Сандры. Потом, моментально забыв, что он сам Д-р Предосторожность, прикрикнул на Билла и Джуди:

— Ну вы, два идиота, нашли уже эту колонку? Тринадцатый ход Машины — полный кретинизм.

Ткнув ногтем в пособие, Джуди воскликнула:

— Да! Вот здесь, на сто шестьдесят первой странице в примечании е-два-Б, Дэйв, в книге указан именно этот тринадцатый ход белых. На что черные отвечают конем, а не слоном. И через три хода книга дает белым выигрыш качества.

— Что за черт, этого не может быть, — отказывался верить Билл.

— Но это так. Вот, смотри сам: этот кретинизм есть в книге.

— А ну заткнитесь! — приказал Дэйв и закрыл лицо руками. Когда по прошествии некоторого времени он снова уронил их себе на колени, в его глазах бегали хитрые огоньки: — Теперь до меня дошло! Энглер вычислил, что для написания программы дебюта они используют последнее издание "Современных Шахматных Дебютов", нашел там редакторскую ошибку и затем умышленно заставил Машину сыграть эту комбинацию!

Последние слова Дэйв практически уже орал, но на него никто не обратил внимания — в этот момент кричал весь зал: зрители, распорядители, репортеры. Шум несколько утих, когда Машина высветила свой ход.

Энглер ответил мгновенно.

Ответ Машины появился почти тотчас же после того, как ход Энглера был набран на ее пульте.

Энглер сделал еще ход, его ввели в Машину, и Машина высветила на табло:

МНЕ MAT

ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС

VIII

На следующий день догадку Дэйва подтвердили как Энглер, так и Грейт. Док застал их, когда те пили кофе с, солодом, и они с Сандрой подсели к ним.

Завершив только что вничью отложенную партию с Шеревским, Док ликовал. Эта ничья означала, что после победы Яндорфа над Грабо он, вне всяких сомнений, оказывался на девятом месте, опережая венгра. Теперь все ждали окончания партии Вотбинника и Лысмова, от результата которой зависела судьба первых мест.

Вилли Энглер держался весьма самодовольно, а Саймон Грейт наконец-то стал более разговорчивым.

— А знаешь, Вилли, — говорил Энглеру Психолог, — я и в самом деле боялся, что кто-то из вас все-таки додумается провернуть что-нибудь такое. И в общем-то большей частью именно из-за этого я и не вводил в Машину программу дебютов до того, как Лысмов, победив ее, просто-напросто вынудил меня к этому. Не мог же я один проверить каждую строчку в "Современных Шахматных Дебютах", "Архивах" или русских "Шахматах". На это не было времени. У нас неделями работала дюжина программистов и корректоров, которые готовили эту часть программы, — в их обязанности входило следить за ее точным соответствием книжному оригиналу. Но сейчас, Вилли, ты можешь сказать правду: сколько твоих друзей охотилось за неточностями в последнем издании "Дебютов"?

Вилли ухмыльнулся:

— Несчастливый тринадцатый ход… Видишь ли, это моя тайна. Однако я всегда говорил, что каждому вступающему в Клуб фанов Вилли Энглера когда-нибудь придется платить за эту привилегию. Они в самом деле шустрые, эти парнишки, а я заставил их хорошенько потрудиться.

Саймон Грейт рассмеялся и, уже обращаясь к Сандре, сказал:

— А ваш юный друг Дэйв — способный малый: так быстро сообразить, что к чему. Вилли, тебе непременно следует записать его в свою уличную армию.

Ему ответила Сандра:

— Мне показалось, он собирается открыть свой собственный клуб.

Энглер скорчил недовольную гримасу:

— Вот и с моими ребятками та же история. Все они ждут не дождутся, чтобы свалить меня.

— Ну, раз Вилли отказывается от Дэйва, хотя, на мой взгляд, совершенно зря, — произнес Саймон Грейт, — тогда попробую поговорить с ним я. Нужно быть по-настоящему смелым парнем, чтобы в младые годы позволять себе сомневаться в авторитетах.

— Как он может связаться с вами? — спросила Сандра. Пока Грейт рассказывал, как его найти, Вилли хмуро изучал их обоих.

— Послушай, Сай, ты что, хочешь пристроить его в эту банду, составляющую шахматные программы? — вдруг с вызовом проговорил он.

— По-моему, у тебя есть что сказать мне, Вилли, — прозвучало вместо ответа. — Кажется, пару дней назад тебе поступило предложение от IBM?

— Ты спрашиваешь, не предлагали ли мне твое место?

— Я сказал — ВМ, Вилли.

— Хм. — Улыбка Вилли стала несколько натянутой. — Я сплетнями не занимаюсь.

Возле столиков, за которыми шла игра, возникло сильное оживление. Вилли вскочил со стула.

— Лысмов согласился на ничью! — сообщил он спустя несколько секунд. — Гангстер!

— Гангстер, потому что ставит тебя вровень с Вотбинником, с которым вы теперь, опережая Машину, делите первое место? вежливо осведомился Грейт.

— Уф-ф, он мог выиграть у Бинни, отдавая первое место только мне. Русский гангстер!

Док предупредительно поднял палец:

— Лысмов также мог и проиграть Вотбиннику, отодвигая тебя, Вилли, на второе место.

— Не будем думать о плохом. До встречи, друзья.

Когда Энглер, с шумом сбежав по лестнице, помчался в центр зала, Саймон Грейт знаком попросил официанта принести ему еще кофе, прикурил новую сигарету и, глубоко затянувшись, откинулся на спинку стула.

— Честно говоря, — начал он, — испытываешь огромное облегчение, когда не нужно представлять из себя суперзасекреченного программиста. Занимаясь психологией, я уже разучился, как раньше, надувать людей силой своих личностных качеств.

— У тебя это получится не слишком плохо, — обронил Док.

— Спасибо. В настоящее время WBM очень довольна выступлением Машины. Проявившиеся недостатки вывели ее из области высоких фантазий и заставили говорить о ней как о чем-то более реальном. Нам удалось показать, как она работает в чрезвычайных обстоятельствах, — ремонт, который эти парни проделали в максимально короткие сроки в партии с тобой, Савилли, очень поможет в продаже WBM-компьютеров — или я ничего в этом не смыслю. Да было очевидно, что девять умных, крепких мужиков с величайшим удовольствием растерзали бы Машину, если бы только могли это сделать. Для Машины же такой турнир стал настоящим экзаменом, и она его выдержала. Теперь можно просто книгу писать о том, что такое компьютеры, что они могут, а чего нет. И не только в общепознавательном плане. Специалисты WBM, изучая поведение и взаимодействие Машины и программиста в условиях напряженного турнира, получают много новых данных как о компьютере, так и о теории программирования. Это тест совсем иного порядка, чем любая другая проверка работоспособности Машины. Вот, например, сегодня утром один из наших крупных математиков признался мне, что, по его мнению, Теория игр^[3] применима и к шахматам, ведь с программой можно как блефовать, так и отвечать блефующему сопернику. А лично для меня это была хорошая возможность изучения человеческой психологии.

Док усмехнулся:

— Выходит, что даже человеческое мышление является всего лишь вопросом того, как вы запрограммируете свой собственный мозг? Что все мы подобны в этот смысл Машине?

— Это один из главных моментов проблемы, Савилли. Именно так.

Док повернулся к Сандре и с улыбкой произнес:

— Дорогая, вы написали небольшой милый рассказик о том, как Человек присутствием некоего шестого чувства подчинил себе Машину и выиграл победа для всемирного согласия. Сейчас дело начинает приобретать все более глубокий смысл.

— Теперь многие вещи приобретают более глубокий смысл, спокойно глядя на него, ответила Сандра. — Намного более глубокий, чем это казалось поначалу.

Большое электронное табло вспыхнуло, выдав следующую информацию:

ИТОГОВАЯ ТАБЛИЦА

Шахматист Победы Потери Энглер 6 3 Вотбинник 6 3 Джаль 5l/2 31/2 Машина 5l/2 31/2 Лысмов 5 4 Серек 41/2 41/2 Шеревский 41/2 41/2 Яндорф 31/2 5l/2 Кракатовер 21/2 61/2 Грабо 2 7

— Это был хороший турнир, — сказал Док. — И Машина доказала свой гроссмейстерский уровень. Спустя двадцать летнеучастия в шахматные турниры, ты, Саймон, должен быть доволен.

Психолог утвердительно кивнул.

— А сейчас вы опять вернетесь к своей психологии? — спросила его Сандра.

Лицо Саймона Грейта озарилось улыбкой:

— Я могу совершенно честно ответить на ваш вопрос, мисс Грейлинг, потому что на днях об этом будет объявлено официально. Нет. WBM настаивает на включении Машины в список участников Межзонального турнира претендентов. Они хотят замахнуться на титул чемпиона мира.

Док удивленно вскинул брови.

— Это в самом деле новость. Но послушай, Саймон, со знания, которые вы получили на этом турнире, не можешь ли ты сделать Машина почти верный победитель в каждой партии?

— Не знаю. Такие шахматисты, как Энглер или Лысмов, могут найти в ее игре и другие недостатки и придумать новые уловки и хитрости. Кроме того, есть и иное решение проблем, связанных с участием в гроссмейстерском турнире всего одного компьютера.

Док выпрямился, пораженный услышанным:

— Ты имеешь в виду создание новых команд "программист компьютер"?

— Именно. Русские просто обязаны выставить свои лучшие шахматные компьютеры, учитывая престиж этой игры в России. И у Вилли я не спросил бы об IBM, основываясь лишь на наитии. Шахматные турниры — прекрасная возможность сравнить конкурирующие компьютеры и представить их публике в самом выгодном свете; это как международные пробеги для молодого автомобилестроения. Гроссмейстер будущего неминуемо будет командой "программист — компьютер" — симбиоз, партнерство человека и машины, возможно, с более широкой свободой действий, чем это было позволено мне. Я хочу сказать, что в одних случаях игру будет брать на себя человек, а в других — машина.

— От ваших слов у меня все плывет в голове, — проговорила Сандра.

— В моей голове тоже — разбушевавшийся океан, — заверил ее Док. — Саймон, это будет очень замечательно для тех шахматистов, кто сам сможет достать себе компьютеры — то ли их предоставит им правительство, то ли дадут напрокат какие-нибудь крупные фирмы. Или как-то по-другому. Яндорф, я уверен, наверняка способен заинтересовать дать ему компьютер какого-то аргентинского миллионера. В то время как я… Ох, я уже слишком стар… и все же, как только я начинаю думать об этом… А как насчет этих Бел Грабо? Кстати, вы знаете, что Грабо опротестовывает победу Яндорфа? Заявляет, что Яндорф обсуждал позицию с Сереком. Я думаю, они просто обменялись парой слов.

Саймон пожал плечами.

— Этим Белам Грабо придется довольствоваться воспоминаниями о былых днях или, если станет невмоготу, — участием в менее крупных турнирах. Поверь мне, Савилли, с теперешнего дня гроссмейстеру, не имеющему одного или даже нескольких компьютеров, будет недоставать, что называется, остроты.

Д-р Кракатовер покачал головой:

— С каждым годом думать становится все дороже.

Снизу донесся резкий возглас Игоря Яндорфа, а вслед за ним — пронзительный гневный голос Белы Грабо. Отчетливо прозвучало четыре слова: "Я бросаю вам вызов…" Сандра повернулась к психологу и сказала:

— Но есть нечто, чего вы не можете сотворить в машине, это личность.

— Вот об этом ничего определенного сказать не могу, — ответил Саймон Грейт.

Примечания

1

Главный турнир (нем.).

(обратно)

2

На грани самоубийства.

(обратно)

3

Математическая теория тактики игры на достижение максимального выигрыша при минимальных потерях; широко применяется также в разрешении различных вопросов — таких, как военная стратегия, экономическая политика и т. п.

(обратно)

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

*** Примечания ***