Матриархия (СИ) [Павел Вячеславович Давыденко] (fb2) читать онлайн

Матриархия Павел Давыденко

Пролог+Глава 1

ПРОЛОГ

Как же неохота идти на учебу. Дима уже вылез из-под одеяла, самое трудное сделал и теперь натягивал носок. Мама наверно уже завтрак приготовила...

Если бы жил один, то пришлось бы еще возиться с продуктами самому. Или завести телку, которая согласилась бы это делать. А где найдешь такую бабу, чтоб вела хозяйство, активно давала, да еще чтоб запросы у нее были как можно меньше?

Короче: проще «передергивать», да и жить с мамой. А уж когда-нибудь потом будет отдельное жилье, телки... Мама как раз, с новым своим чертом, дом строят - на пару. С отчимом, то есть. В кредиты влезли, денег назанимали. Но когда-нибудь они «возведут особняк», как они выражаются и свалят с квартиры.

Вот тогда-то Дима и разгуляется как следует.

А пока нужно надеть джинсы и топать в туалет. Вот бы все изменилось в один момент! Дима мечтал, что однажды все будет по-другому. Что не нужно будет учиться, чтоб потом искать работу - добровольное рабство. И вообще, мечтал, что не будет денег, или, наоборот - у него, у Димы будет куча бабок, и он будет себе тихонько жить где-нибудь на островах. Там, где никто не знает русского языка, там, где никто не будет донимать, там...

Размышления прервал грохот за стеной.

«Что может поменяться в этом мире?», - вздохнул Дима. Люди так и будут и размножаться, а потом растить детей, чтоб те продолжали заполнять планету.

Летние каникулы только-только закончились, скоро пойдут дожди и слякоть...

Снова грохот. Гири катают, что ли?

Обычно мать и отчим занимались своими темными делишками тихонечко, как мышки. Если бы Дима не размышлял, так - чисто гипотетически, - то он бы подумал, что его родители давно разучились совершать один из самых примитивных актов на свете.

Но вот теперь недвусмысленный грохот за стеной. Не дерутся же они там, в самом деле.

Дима почесывая макушку, вышел в коридор.

Сначала он подумал, что мама разлила малиновое варенье. Уронила баллон.

Но потом вспомнил, что все варенье съели еще зимой. А то, что текло из-под двери кухни, слишком жидкое, даже для повидла.

Створка со скрипом открылась.

- Мама? - прошептал Дима. - Мам?..

На него топала фигура с растрепанными волосами.

И с ножом в руке.

***

Виктора тянули за волосы со дна омута. Мгновение назад он еще лежал на кушетке, а над ним стояла медсестра: коротенький кипельно-белый халатик, накрахмаленный колпачок, строгая прическа. В руке шприц, глазки фиалкового цвета смеются, поверх марлевой маски.

- Сейчас вас укусит комарик, - пропела она. Голос мелодичный, но немного... шепелявый, что ли. Виктор отбросил прочь неприятные мысли и сосредоточил взгляд на глубоком вырезе. Под халатиком красная кофточка и молочные полукружья, с родинками.

- А можно вас укушу я? - слова просто возникли у Виктора в голове и он тут же почувствовал, как комната расплывается, дрожит по краям. И комариный укус...

...и вот он лежит на кровати, а рядом - медсестра.

Точнее, жена. Глаза такие же, прямо чересчур цветные. Или нет?

Нижнюю половину лица закрывает одеяло, какая там маска - спросонья показалось. Глаза у Кати ореховые и сейчас почему-то расширен зрачок. Виктор по молодости баловался травкой: а кто не пробовал? И однажды Костик - был такой кадр, - скурил косяка три, один за другим.

Зрачки у Костика тогда были ровно такие. Как сейчас у жены.

- Кать? - улыбнулся Виктор. - Что, вставать пора? Все нормаль...

В следующую минуту заботливый муж отбивался от жены, от своей любимой Катечки, слышал собственный (или чужой?) визг и его пожирала боль.

Очень сильная.

***

Не каждому везет проснуться в понедельник с улыбкой на губах. Все потому что Саню ласкают пальчики... чьи? Как зовут бабу? Марина, Ира, Светка?.. Все не то.

Голова трещит, но ведь как приятно... «Утренняя любовь», случается не с каждым.

Вчера покутили здорово. Выпивка текла рекой. Саня намешал В СЕБЕ целую кучу коктейлей.

«Я ходячий шейкер», - вяло подумал он.

Губы, язык. Снова губы.

- Я шейкер, - выдохнул Саня. Ласки прекратились. Саня открыл глаза и посмотрел на девушку. Как ее зовут? Она теперь сжимала хозяйство у корня, тупо глядя сквозь Саню, а он с удовольствием созерцал упругие белые холмики. Грудей в своей жизни он видел немало, самых различных форм и размеров, но эта, с бледно-коричневыми ореолами - сахарная прямо.

Да и на мордочку девка ничего. А то бывает, с таким крокодилом проснешься.

В незашторенное окно бил яркий свет. Сентябрьские лучи, с прохладцей. Не за горами настоящая осень.

- Ну? И чего ты заснула? - усмехнулся Саня. Пальчики сжались сильнее.

Еще сильнее.

- Эй... потише, малышка. Да что с тобой?! АХ ТЫ ТВАРЬ! ОТПУСТИ ООООООААУУУААА!

Саня брыкнул ногой, стараясь попасть шлюхе в лицо. Ее влажные губы растянулись в улыбке.

Точнее - в ухмылке.

Последней «утренней любви», как и последней в своей жизни осени, Саня не увидел.

***

ГЛАВА 1 ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ

Луи Армстронг разрывается, «What a wonderful world». Эта песня у меня на звонке стоит уже пару лет, и не надоедает. А так раньше менял музыку раз в два месяца: к любой, даже любимой доселе мелодии развивалась хроническая ненависть.

Как обычно, я не был согласен, что «мир прекрасен».Толпа серых, безразличных людей в маршрутке, универ.

Забыл нормально задвинуть занавески, и теперь свет бьет в глаза. Где я?

«Операционка» потихоньку грузилась в мутной башке. Часть драйверов я растерял за выходные, поэтому не мог найти ни тапочки, ни футболку.

Кофе с бутербродами сообразить нужно. Я оказывается, в родных пенатах, потому что мы с Анькой поругались. И тихо так - мама на ночном дежурстве.

Прошлепал в туалет. Как обычно, стал считать и дошел до ста тринадцати. Ну, средний результат. Помню, после новогодней пьянки успел досчитать чуть ли не до двухсот пятидесяти.

Говорят, что на следующее утро после пьянки, в туалет спускаешь собственные мозги. Ну, в моче мертвые нейроны и так далее. По мне так это враки. Вряд ли у меня так много мозгов.

Сколько мозгов тогда у Веталя, у Коляна? А у алкашей с вокзала?

Ладно. По трубам с ревом побежала вода, а я, зевая побрел на кухню. Поставил чайник. В горле кислый привкус...

Припал к графину с фильтрованной водой. Осушил в четыре глотка. Рыгнул.

Вчера играли в футбол, на площадке. Потом пошли на хату к Коле и там хорошенько вдарили по пиву, благо его Маринка к этому нормально относится. В воскресенье, перед рабочей неделей я решил особо не налегать.

Чайник закипел и щелкнул.

Тут же воспоминания нахлынули. Поссорились с Анькой из-за ее матери. Я почему-то не замечал, что она ко мне относится с прохладцей, думал, что у нас с тетей Ирой ничего так отношения. Оказалось - нет.

Как раз из-за ссоры и набрался как следует.

И теперь надо еще идти на учебу. Какие сегодня пары, вообще?

С Аней думаю, все наладится, с мамой и бабушкой уже нет, это точно. Они хотят выгодную партию для своей дочурки, а я не пришей кобыле хвост - творческая личность, художник чертов.

Впрочем, художником себя считаю только я сам.

«Рисовальню» я так и не закончил, кстати. Слишком уж там много ограничений и все как под копирку рисуют, какую-то чертовню. Одни и те же линии, линии...

Все одно и то же.

А может, я просто разгильдяй, как говорит мама?

Я насыпал в кружку гранулы «Якобс», вытрусил крупинки из сахарницы. Заглянул в холодильник: там сырный пирог, из слоеного теста. Мама испекла.

Отрезал себе пару прямоугольничков, еще взял тортик - песочный, с кремово-ягодной начинкой. Опять забыл, как называется, а коробку уже выбросили. Кружку залил кипятком.

Какое-то странное возникло ощущение. Когда настает сентябрь, лето на самом деле не заканчивается, оно еще живет, не только в наших сердцах, но и в природе. Еще зелены листья, солнце еще ласкает теплом кожу, но кажется, что сейчас осень захватит город и больше не отпустит никогда.

Грусть, тоска. Только и остается, что слушать ту самую песню «Green Day».

Вот на какие мысли толкает творческого человека похмелье и нелады в личной жизни.

С Аней мы встречаемся уже почти три года. Всерьез свадьбу и детей не планировали, но Анька уже несколько раз дала недвусмысленно понять: она хочет, чтоб отношения вышли на качественно иной уровень.

Мне всего-то двадцать, в школу рано пошел и слава богу, следующим летом получу диплом. Свадьба, дети? Я же не Коля - он моего возраста, а в браке уже два года. Дите, пеленки...

Ну а я все балуюсь с карандашами, кистями и красками. И фотошопом.

Отпил кофе. Открыл блокнот с рисунками. Вчера, перед тем как уснуть, что-то там калякал...

Застыл, не донеся до рта тортик, крошки упали рядом с клавиатурой.

Хм, очень даже неплохо. Ранний Сальвадор Дали, в карандаше? Возникла ассоциация с «Лицом Мэй Уэст». Что-то совсем отдаленно похожее.

Стиль как будто не такой как у меня. И я вообще не помню, как рисовал эту женщину с черными провалами вместо глаз. Острые скулы... похожа на Тарью Турунен, из «Nightwish». Так что изображенную даму я скорее бы назвал «Дурунен». Надменная улыбка чуть раскрывает лепестки губ. Штриховка под глазами с сильным нажимом, скулы выделены. Женщина как будто летит на фоне... На фоне чего? Апокалиптические мотивы я никогда особо не приветствовал, все больше по хоррору.

Оказывается, во-он что хранит подсознание.

На заднем плане горят здания, машины перевернутые... А эта гора... Гора, составленная из скопища тел. Пустые глазницы, обрубки рук и ног, раззявленные рты с отвисшими челюстями.

Рисунок буквально сочится гноем разложения, а еще... чем-то несвежим - стухшим кефиром? Или плесенью на сыре. И лицо женщины - тоже.

Из куска слоеного теста вылезла начинка. Я глотнул кофе, но отвращение не заглушил.

Захлопнул блокнот. Со мной такое впервые, чтоб возникла тошнота от какого-то рисуночка, тем более от своего.

Позвонить Наташке, старосте, сказать что заболел. А у меня в самом деле, болит голова и всякая дребедень в желудке булькает, перекатывается. Какая учеба?

На телефоне пропущенные вызовы. В такую рань мне звонит только мама. Ну, или Анька - редко.

Я потыкал в мобильник. Ба!

Мне звонил Юрец. Чудеса.

У Юрца учеба начинается в октябре, и все лето он работает два через два, продавцом-консультантом в «Ашане».

Перенабрал его и прижал неожиданно прохладный пластик к щеке. Гудок, еще один. Я взял кружку и набрал полный рот кофе. Фиговый вкус, если честно.

- Ром? - звякнуло в ухе. Я поперхнулся. Глотнул кофе и закашлялся. - РОМА?

- Ты чего... чего орешь, блин?

- Что происходит, что творится? ЧТО ТВОРИТСЯ ТАКОЕ, РОМА?!

- Юр? - я отнял мобильник от уха, поглядел на экран. Вроде бы номером не ошибся. Из динамика понеслись всхлипы и причитания.

- Мама... мама! Моя родители! Ро-маа-а-а! - Юрец сорвался на затяжной плаксивый вой. Потом послышался грохот. Наверное, выронил трубку.

- Юра? Юрк? - позвал я. Слышно, как причитает в отдалении. Сошел с ума? Или что-то такое с мамой случилось?

С мамой и папой?

Представить родителей Юрца дерущимися невозможно. Интеллигентная (не от слова телега) семья, высшее образование, конечно же.

Я ткнул «отбой» и посмотрел на часы. Время у меня, в общем-то есть. Тем более, что вторую пару, кажись, тоже опаздываю.

Отправил Наташке-старосте смс-ку:

«Привет. Заболел, может к третьей паре буду»

Дело в шляпе. Наташка там прикроет, может и подтянусь попозже...

Так, я надел джинсы. Футболка грязноватая, но и так сойдет. Юрец мой друг детства, у нас между участками калитка в заборе. Пойду разузнаю, что за беда у товарища.

Я еще не знал, что на учебу мне больше идти не придется. Не знал, что в этот момент делала Наташка, наша отличница, идущая на красный диплом.

Тогда еще мир для меня оставался прежним, по крайней мере, с виду. Да и что может сломить беспросветную тщетность бытия?

***

Признаюсь: я бахвалился. Когда в трубку рыдает твой друг, как-то не до шуток. Но я привык ко всему относиться с юморком - так проще.

А сейчас ледяная рука поглаживала загривок, гуляла по спине. В желудке плескался полупереваренный ком пирога, облитый кофе.

Кто-то вскрикнул на улице, за забором. Мужик какой-то, наверно еще не отошел после вчерашней гулянки. У нас райончик самый сумасшедший в городе. Я еще давно хотел, помню, купить «Осу». Еще до того, как стали жить с Аней отдельно. А то лазили наркоманы по дворам, ночью. Участок с другой стороны выкупили зажиточные соседи, выстроили особняк. Камеры повесили, завели пса.

Но наркоманов это почему-то не отпугивает.

Головная боль и сушняк никуда не делись. Я по привычке захватил с собой автокарандаш и блокнот. Я в нем рисую все подряд - и по дороге на пары, и когда гуляем с Аней, (только она сразу же хмурит бровки), и в обеденные перерывы тоже. Особо не стараюсь, пишу в удовольствие. Для «беловых» работ у меня отдельный альбом.

Аню и ее родню жутко раздражала эта моя привычка. Потому что даже на похороны ее дедушки я притащил «набор художника».

Ну, рисовать мне конечно, не разрешили. Так что пришлось потом восстанавливать материал по памяти. Иной раз сложно представить свое хобби людям, а уж если интерес этот выбивается из общего тона...

Я опустил вниз загнутый гвоздик, заржавленные петли калитки скрипнули. В глотке - совсем пустыня, после кофе всегда так. Под ногами ковер из высушенных листьев и хвои: крутая у Юрца елка растет, зимой наряжают, гирлянды вешают.

Еще во дворе пальмы, мама Юрца увлекается растениеводством. Виноград сладчайший, без косточек, клубника, малина, персики...

Они всегда нас чем-нибудь да угощают. А мы их - помидорами. Моя мама их только и выращивает, ну и цветы еще.

Ветер легонько поглаживает кожу под футболкой, приятная прохлада забирается под джинсы. Надо, видно, сделать кислую мину, а то я иду и улыбаюсь как баран. Потому что с Юрцом хохочем почти всегда, когда встречаемся - условный рефлекс.

Бетонная дорожка, крыльцо, ступеньки. Уже с порога меня окутал тяжелый, медный запах.

Пот на спине и шее похолодел. На ногах теперь будто гири, шагу не ступишь. Пульс выдалбливал виски изнутри, а горло уже шероховатое, будто наждаком терли.

- Юр? Ау, чо там у тебя?

Сначала тишина в ответ. Потом показался Юрец - в футболке, заляпанной кетчупом. И на лбу тоже соус.

Но запах никуда не делся - кетчуп так не пахнет, - так что я от греха подальше отступил назад. Юрцу уже двадцать три, он живет с родителями, и до сих пор девственник - отношений у него никогда не было.

Достаточно предпосылок, чтобы спятить?

- Привет, - Юрец провел ладонью по лицу. - Что происходит? - голосок слабый, дрожит.

Какие-то шорохи, треск. Тут же картина возникла: мама Юрца, тетя Люда, ползет в куширях - вся в крови. Папа клокочет с ножом в горле.

Сам Юрец в бордовых перчатках. Из той же оперы, что и «кетчуп». Штаны в промежности темные, губы и брови прыгают, как под напряжением.

- Что... Ч-ч-тчт... - заикался он. Я скосил взгляд. Можно подхватить эту деревяшку, в крайнем случае, черенок от лопаты.

- Что там с твоими родителями? - прозвучало со стороны. Я не сразу понял, что это мой голос.

И что кто это там шебуршит сбоку, в огороде? В самом деле - раненная тетя Люда? Собаки ведь у Юрца нет.

Раздался гортанный крик.

- ОСТОРОЖНО! - вскрикнул Юрец. Я инстинктивно метнулся вперед, к палке.

Через огород к нам бежала соседка, Ленка. Мы с Юрцом помню, подсматривали, когда она купалась в летнем душе. Ничего толком не увидели, но я хорошо запомнил гамму чувств: стыд, интерес и возбуждение.

Мне тогда было лет тринадцать, Юрцу чуть больше. Получается, что Ленке этой сейчас уже за тридцать. У нее и муж есть, вроде.

Идет к нам, в развевающемся халате. С сырыми как после душа, растрепанными волосами. Лицо обескровлено, взгляд пустой.

В полах халата мелькала грудь. И белый, чуть тронутый жирком живот.

- Что за... - успел спросить я. Она размахнулась и отвесила Юрцу пощечину. Точнее не так: она прочертила ногтями четыре борозды у него в щеке и те тут же закровоточили.

- Эй! Ты упала что ли?! - вскрикнул я. Соседка бросила на меня взгляд.

Меня будто холодом обдало, несмотря на потные ладони. Юрец поднял кулачки в комичной стойке. Всклокоченный, потный. Баба ни слова не говорит, только буравит его взглядом и дышит, раздувая ноздри.

- Что случилось? - выдавил я, облизывая губы. Может, Юрец убил родителей, а потом еще и соседку изнасиловал? - Лена? Так тебя зовут?

Она зарычала и прыгнула на Юрца. Он взвизгнул и стал тузить ее кулаками. Соседка действовала споро и уверено, как будто всю жизнь провела за борьбой в нижнем партере.

Я сначала подумал, что может быть это даже розыгрыш. Скрытые камеры, мало ли.

Но когда Юрец заверещал от боли, я кинулся оттаскивать соседку. Вцепился в нее одной рукой, потянул, и Лена глянула на меня все тем же пустым взглядом. А потом подняла верхнюю губу и зарычала В промежутками меж зубами я увидел кровь с пеной.

Мочевой пузырь тут же задрожал, протестуя против такого зрелища.

Лена буравила меня взглядом, раздувая ноздри. Юрец клокотал: она сдавливала ему горло пальцами. Ногти впились в кожу вокруг кадыка, проступила алые капли.

- Отпусти его, тварь!

Соседка продолжала рычать. Встала, и одна грудь вывалилась из халата. Большая, чуть отвислая, с пупырышками. Утро-то прохладное.

Лена выставила вперед скрюченные пальцы с обломанным маникюром и поперла на меня. Сделала выпад пастью, как оскалившаяся собака. Я отпрыгнул в сторону, и железка изгороди чирканула по макушке.

Ручеек обжигающей боли сбежал по позвоночнику.

Соседка опрокинула меня. Мы перевалились через изгородь кульбитом, так что сверху оказался я, и девушка вгрызлась мне в предплечье.

Самые сильные мышцы в организме человека - челюстные. Факт.

Пнул соседку ногой в живот. На белесой коже отпечатался протектор подошвы. Краем сознания похвалил себя, за кеды, а то пришел бы в шлепках.

Я вмазал ей кулаком в нос. Соседка оторвалась от моего предплечья вместе с лоскутом кожи. Хлынула кровь, но боли почему-то не было.

Она встала быстро, как кошка. Пантера чертова. И шипит. Слюни блестят на губах, из ноздри стекает струйка крови.

Я подхватил палку. Удар пришелся соседке точно в скулу. Сейчас Лена не была для меня женщиной или там человеком даже, просто - опасная тварь.

Чтоб не упасть, соседка сграбастала живую изгородь. Виноград захрустел, зашелестели сухие листья, а я послал еще один удар вдогонку: специально метил в уже поврежденное место.

Переносица хрустнула, из ноздрей хлынул поток. Капли крови попали на бетонную дорожку, оросили виноградную лозу.

Красные бисеринки, на спелых ягодах.

- Ч-чщерт... Юрка! Что с ней вообще?

- Я... я... Не знаю! Я НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ!

Сломанный нос Лену не успокоил. Девушка перевернулась со спины на живот, напоролась ладонью на арматурину, и даже бровью не повела.

Зомби так быстро не двигаются. Да и не походила соседка на ожившего мертвеца.

На халате и на груди девушки образовался бордовый фартук, затекла кровь и в пупок. Халат теперь развязался полностью, так что я теперь видел и причудливо выбритый передок: широкая стрелка указывает на «вход».

- УБЕЙ ЕЕ! - завизжал Юрец. Сам он чем-то гремел, что-то искал, суетился. Соседка вновь поперла на меня. Теперь уже прихрамывая. По запястью у нее стекала кровь, и я почему-то подумал о распятом Иисусе и стигматах.

Дрын тренькнул и переломился. У соседки мотнулась голова. Лена теперь сидела на четвереньках, опустив голову, из носа продолжала струиться кровь. На щеке - рваная рана и в просвете видны желтоватые обломки зубов и язык, но все равно она пыталась встать, как робот с зацикленной программой. Или как пьяная вусмерть.

Юрец визжал, с перекошенной рожей. Потом мелькнуло солнце на железе, а после - влажный треск, хруст.

Черный провал. Помню, как цеплялся за изгородь, а желудок болезненно сокращался, выплевывая тортик, сырный пирог, кофе.

В глазах темно. Потом все стало темно-зеленым, потом серым.

После краски вернулись, но день показался выцветшим, как будто кинескоп у «телевизора» всего сущего подпортился.

После я различил соседку. Распахнутый халат - полы, как крылья мертвой бабочки. Ноги, руки, пальцы, голова - все это будто вылеплено из грязного воска. Стрелка-вход. Расколотая тыква, обрамленная паклей. И снова «малиновое варенье», с добавлением желтоватой, губчатой сыворотки.

Желудок вновь конвульсивно дернулся, но рвать было уже нечем. Юрец сидел на заднице, обхватив ладонями щеки. Рядом с ним валялся вымазанный топор.

В какой-то момент перестало существовать время. Я пошатнулся. Юрец глядел на меня, сквозь частокол пальцев: глаза навыкате и весь как мясник из бойни, в засохших и свежих брызгах.

- Я проснулся утром от криков, - начал он монотонным голосом. - Из комнаты родителей донесся грохот. Я давно не захожу туда, у нас негласное правило: не входить в комнаты друг друга без приглашения, по утрам и вечерам. - Юрец глядел сквозь меня, сквозь виноградную изгородь, сквозь пространство.

Он перевел взгляд на топор и отсел от него. Как обидевшийся ребенок от товарища.

- Но крики и стук не прекращались. И тогда я заглянул... заглянул туда, и она его... А потом бросилась на меня. Пришлось... мне пришлось...

- Все, хватит, - я поднял руку. - Понял.

И в голове уже начинали ползать тревожные паучки. Мы только что убили человека. Соседку, Лену. И конечно, я ни черта не понял.

А труп вот он - на дорожке.

Что дальше? Тюрьма?

По спине, несмотря на ласковое солнце, побежали мурашки. Юрец продолжал повторять одно и то же, всхлипывая.

Хотя может... Может она и впрямь взбесилась? И Юрец тоже? Они с ней заодно. Юрец поймал мой взгляд и спросил дрожащим голосом:

- Не веришь? Ты не веришь мне?

- Верю... Я не пойму ни хрена, что это... значит. Это ж соседка твоя, Ленка. Да?

- П-под-глядывали за ней, - прозаикался Юрец. Встал, согнул спину - разогнул. Потом отошел под навес, сбоку и плюхнулся на диван. Летом Юрка даже спит здесь, накрывается москитной сеткой. - Ты помнишь, как мы за ней подглядывали, Ром?

- Ну, она же не из-за этого взъелась?

Юрец тупо посмотрел перед собой. А потом разразился истерическим смехом, хлопая по дивану ладонью. По щекам текли слезы, он размазывал грязь по обивке, а пылинки танцевали в воздухе.

Сначала я думал, что Юрец успокоится сам, но истерика затянулась. Так что я подошел к нему и отпустил пощечину. Он клацнул зубами и уставился на меня почти что осмысленным взглядом.

- Юра. Объясни, наконец - что произошло?

- Я... не знаю! Мама убила папу. А потом накинулась на меня, с ножом. Мне пришлось... - он подавился и закашлялся. Я похлопал его по спине. Вымазал руку в крови, и подавил приступ брезгливости. Соседка на дорожке издала неопределенный звук, нечто среднее между кашлем и шепотом.

Мы с Юрцом как по команде уставились на нее.

- Это как зомби-апокалипсис? - спросил я. - Только часть людей спятила? Почему мы тогда... адекватны? Да смотри ты на меня, хватит уже! Ты истеричка что ли?

Юрец стал раздражать. А все потому, что я не видел, во что превратился его дом.

Он же глядел с непониманием. Почти такой же взгляд, как у соседки.

- Ну, конец света, зомби-апокалипсис! Не смотришь ужасы, а?

- Я не смотрю телевизор. И вообще фильмы, - Юрец закашлялся и встал. Прошелся под навесом, бросая взгляды на дорожку. - Но о зомби слышал, конечно. Что мы будем с ней делать?

- Ничего. Нужно... Наверное нужно вызвать ментов.

Я хотел спросить, почему он набрал именно меня, но промолчал. К кому еще мог обратиться Юрец?

Кроме того - я и сам не верил, что мы так просто позвоним в полицию. Уже тогда я стал догадываться, что соседка и родители Юрца - слова одной и той же песни. Одни и те же волоски большущей ЖОПЫ, в которую попало человечество.

Глава 2+Глава 3

Пока это были лишь ростки осознания, и я глушил тревогу (безуспешно). На самом деле Лена вонзила зубы не так уж глубоко, терпимо. Вдруг она на самом деле болеет бешеством?

Вдруг этот «вирус безумия» передается со слюной?..

- У тебя есть перекись или йод? Надо обработать раны.

- Пошли, - мотнул головой Юрец. Он явно обрадовался тому, что можно заняться чем-то более привычным, чем раскалывание черепа топором.

Обычно дома у Юрца прохладно. Сейчас в легкие сразу прокрался удушливый, влажный запах и тошнота опять подступила к горлу. Юрец чуть прихрамывал, а я держал раненную руку на весу.

Зашли в ванную. Темно, единственное окошко у самого потолка. Совмещенный санузел. Тряпка в бурых пятнах валяется возле корзины для грязного белья.

Мы умылись по очереди, фыркая и отплевываясь. Я вдруг подумал, что если это массовая хрень, то нужно как-то обезопасить себя. Ведь есть и другие соседи.

Или Юрец все-таки спятил?

Юрец открыл шкафчик. Внутри лекарства, снаружи, на дверце - заляпанное зубной пастой зеркало. Мне мое отражение совсем не понравилось: бледный мальчишка, с щетиной на подбородке, под глазом пухнет синяк.

Юрец уже промокал царапины, и я тоже смочил ватку в перекиси, и приложил к ране. Перекись зашипела, и пена скрыла рану - приятная прохлада.

Санитарно-гигиенические процедуры мы проделывали молча, каждый думал о своем. До меня только сейчас стало доходить, что произошедшее не сон. Исправить ничего нельзя, нельзя стереть сегодняшнее утро ластиком, нельзя удалить, как строчки в «Ворде».

Рану я еще и йодом залил. Больно, но зато в груди появилось спокойствие.

Впрочем, от укуса психозомби йод вряд ли помогает.

Соседка не походила на живой труп (груди под халатом, стрелка, ножки), но разума в ее глазах совсем не было. Она рычала и скалила зубы. Она кусалась.

- Лена... хотела убить нас, - Юрец будто подслушал мои мысли. - Посидим на кухне. У меня в комнатах беспорядок.

Я засмеялся. Юрец уставился на меня, как на идиота, а потом подхватил смех. Сначала невесело, но спустя десять секунд мы уже покатывались, как обкуренные. Так ржали, что у меня даже желудок скрутило. Только сейчас понял, как это - хохотать до коликов.

- Хотела убить, - я вытер слезу и плюхнул зад на стул. - Хотела! Но - почему? И что теперь?

- Моя мама убила отца, - в сотый раз повторил Юрка. - И хотела убить меня, - он посерьезнел и как будто даже постарел. Сейчас он как раз походил на своего папу. Чуть сутулый, чуб зализан вверх. Юрец не зачесывает его, волосы сами растут так странно.

- Ты завтракал?

- Теперь не знаю, - я улыбнулся. До сих пор кислый привкус во рту. - Чаю бы выпил.

- Я сейчас блины разогрею.

Он вытащил из холодильника какие-то оклунки, тарелочки, загремел металлической посудой. «Олейну» достал.

Потом вытащил сковородку, пощелкал поджигом плиты. Конфорка ощерилась голубыми язычками пламени, и Юрец что-то шептал под нос.

Возможно, он все-таки тронулся. Ну а сам я продолжал сидеть за столом, уперев локти в клеенку. Кухню с трех сторон заливает свет - высокие потолки, огромные, чуть ли не панорамные окна с чистейшими стеклами.

Никаких мыслей в голове.

- На учебу, так думаю, сегодня точно не пойду, - я вдруг представил, что сейчас происходит в универе. Наташка приходят спозаранку, следом остальные девчонки, пацаны и...

Столько всего произошло, а я даже не вспомнил про блокнот. И вообще, где он?

Ощупал передний карман, так и есть. А то крышка эскизам, и вчерашней бабе - «Дурунен». Почему-то мне казалось, что это важно, сохранить ее набросок. Вытащил обломки карандаша, любимый был - Анька подарила.

Зашипело масло. Юрец орудовал лопаткой, потряхивая сковороду.

- Что мы будем делать? - в который раз спросил Юрец.

- Нужно позвонить еще кому-нибудь. - Я положил рядом с блокнотом мобильник. Хорошо, что у меня неубиваемый «Nokia N79». - Кольке или Виталику, хоть кому-нибудь. И... щас.

Набрал Аню. Гудки, гудки, но это ничего не значит. Мы же поругались и может, она не хочет брать трубку. А может и не слышит, тоже - НА УЧЕБЕ.

Я протолкнул по горлу комок. Послушал бестолковые гудки, бубнеж женщины-автоответчика и отложил мобильник.

Напился прямо из графина. Юрец накрыл блины крышкой и стекло моментально запотело.

- С печенкой, - пояснил он. - Мама наготовила...

И отвернулся к стене.

Я пил, и желудок распухал.

После я еще несколько раз пытался дозвониться до Ани. Ничего. Потом позвонил матери, но и она не брала трубку. Юрец тем временем вытащил тарелки, и шмыгая носом, переложил блины. Золотистые, с коричневой корочкой.

Безумие - принимать пищу вот так, когда в доме покойники, когда неостывший труп соседки, с расколотой башкой валяется во дворе.

Тогда я еще не знал, какие безумия ждут нас дальше.

- Ты не забрал топор? - сказал Юрец. Я выплыл из омута мыслей.

- Нет.

- Надо было забрать. - Он опять шмыгнул носом. - Вдруг они полезут?..

- Слушай, - я вытер рот тыльной стороной кисти. - Ты уверен, что...

- Я знаю, о чем ты думаешь, - перебил он меня. - Ты думаешь о том, что я спятил. И что соседка - тоже сошла с ума. Но я ГОВОРЮ тебе: происходит какая-то хрень. И нам нужно выяснить...

Раздался звон разбитого стекла. Из глубины дома. Юрец вздрогнул и чуть вжал голову в плечи, потом развернулся и вытащил из держателя два тесака.

Один положил на клеенку передо мной.

- Ты уверен... Ну, про родителей.

- Уверен. Кто-то разбил окно и лезет в дом, - шепнул Юрец. Зрачки у него расширились и перекрыли радужку. - С улицы.

Он медленно вышел из кухни. Я взял нож и пошел за ним. Одно дело ударить кого-нибудь по голове черенком от лопаты, и совсем другое - пронзить ножом. Не думаю, что способен на такое.

Но тесак все-таки взял и поплелся за Юрцом.

Он пытался подпереть дверь шкафом-вешалкой.

- Помоги! - просипел он. Я без лишних вопросов стал толкать, хоть и не понял, чего это Юрец решил забаррикадироваться. Шкаф скрипел и царапал ножками пол.

Раньше я приходил к Юрцу, вешал на крючок куртку - если дело было зимой, и мы шли в его комнату. Играли на гитаре или мучили синтезатор, а за компом редко сидели, так, «Вконтакте» разве что.

И вот теперь мы толкаем шкаф, чтоб перекрыть выход из зала, пыхтим. Тесак я отложить не догадался, так что теперь он только мешал. Юрец свой нож положил на котел отопления, тут же стоит. Рана на руке у меня блестела, и я вдруг подумал, что может быть, психов привлекает запах крови.

В дверь стукнули. Сначала легонько, а потом посильнее. Юрец невесть откуда взял карниз и продел его в ручку, наподобие засова. И, наконец, мы подтащили шкаф как надо.

Изнутри уже толкали дверь без остановки, раз за разом набрасываясь на створку, как бешеные псы в загоне.

- Кто там? - прошептал я. Юрец тем временем запер обе входные двери - между ними небольшой тамбурчик. Оставалась хренова туча окон, но их мы уже закрыть не могли, само собой.

Оставалось надеяться, что психи (или кто там они такие) плохо соображают.

На лбу у Юрца мерцали капли пота.

- Кто там, а? - повторил я. - Неужели... неужели мертвецы?

- Нет. Новые соседи. Тетя Валя. Еще девка, недавно переехала. Ну, они на месте Вовутика сейчас живут. Сисястая, - Юрец протолкнул по горлу ком.

- Ты... - я хотел спросить, не врет ли он, но тут хрустнул карниз и вешалка опасно накренилась. Я прыгнул и успел ее поддержать. В щель между створкой и косяком пролезла кисть с маникюром: разноцветные пальцы. Сейчас это модно у баб, когда два пальца зеленые, а два - оранжевые или синие, что-нибудь в этом духе.

Пальцы конвульсивно сжались. Я услышал целый шипящий хор, шелестящий, пришепетывающий, будто ворошили гнездо с гадюками.

Юрец не долго думая, провел лезвием по кисти и из разреза хлынула кровь. Брызнула на котел, попала на косяк, заблестела на обоях.

Я приналег на вешалку и прижал руку, и пальцы заизвивались, как придавленные черви.

Кровь, кровь... Втянулась назад.

Юрец в это время рычал и пыхтел, с грохотом волоча из ванной «стиралку».

Мы и ее тоже присобачили сбоку косяка. Гостьи продолжали барабанить в дверь и подвывать. Юрец дышал тяжело и отирал с лица пот.

- Теперь веришь?

- Во что? - выдавил я. В голове абсолютный вакуум. Я даже пощипал себя, чтоб проснуться, но кажется, реальность углубилась и теперь даже незначительные детали обстановки бросались в глаза.

Стрелки и деления на «циферблатах» котла. Кончики шнурков на обуви, вывалившейся из шкафа-вешалки. Мелкий песок, клоки пыли, капли пота. И конечно, капельки крови.

Однажды я выкидывал бумажку, в корзинку для мусора - ту, что в туалете. И пальцы наткнулись на что-то холодное, липкое.

Потом оказалось, что у Ани шли месячные.

Вот сейчас я испытывал точно такое отвращение, как от того прилипшего к верху мусорницы тампона.

- У тебя есть оружие? - спросил я. - Огнестрельное?

- Газовый пистолет, - ответил Юрец. - В комнате.

- Понятно...

Дверь сотряс удар. Карниз пока еще держал, шкаф качнулся.

- Они врезаются в нее с разбегу, - Юрец смахнул пот. - С разбегу! Суки, я вас достану! Шлюхи драные, вам КОНЕЦ! - на последнем слове крик Юрца сорвался и провис, как лопнувший шарик. - Вам конец, вам конец, - продолжал Юрец хрипящим шепотом, - вам...

- Заткнись, хватит! - крикнул я. Юрец расселся на полу, расставив ноги. Тупо поглядел на меня. На щеках у него блестели слезы. Я, конечно, знал, что Юрец ранимый парень, но чтоб настолько...

Мне стало стыдно. Но сейчас не время.

Так что я просто схватил его за шкирку и потащил на кухню. Попытки тварей прорваться к нам шли одна за другой, без пауз.

- Их тоже надо убить, сказал Юрец. - Что им надо?!

- Хороший вопрос. Мы можем их убить, но... Мне кажется, велик риск с одними-то ножами. Надо валить из дому. Только не говори, что ключи от тачки тоже остались где-нибудь там! - я неопределенно махнул рукой и зацепил магнитик на холодильнике. Тот упал и закатился под стол. Ракушка с глазами, сувенир с моря. Я ее и подарил Юрке, в прошлом году - ездили с Аней в Сочи.

А теперь моя девушка не берет трубку. И, кажется, я догадываюсь почему.

Загрохотала вешалка, завизжала, срывая краску с пола. Юрец так и остался сидеть возле холодильника, а я рванул к двери на кухню. Закрыл, прижал плечом.

Хорошо, что у Юрца везде двери - прямо дом створок.

И хорошо, что холодильник сразу слева от проема. Его-то уж эти твари отодвинуть не смогут.

- Юра! Помоги! - он так и остался сидеть.

Что-то - видимо вешалка - с грохотом упало. Дрожь от пола побежала по ногам, лизнула пах. Тогда я подцепил рукой тумбу и стал подтягивать, одновременно упираясь плечом в створку.

Юрец открыл окно и поглядел наружу. Поморщился. Я обливался потом, поясница ныла. За дверью уже стонали, хрипели, шипели - вся какофония животного мира. Тумбу я пододвинул, и попробовал сдвинуть с места двухкамерный «Самсунг», белый айсберг.

Я толкал изо всех сил, но сдвинуть смог лишь на пару сантиметров.

- ЮРА! ПОМОГАЙ!

Тогда он медленно подошел. Я уж думал, что сейчас хватит меня ножом или так и будет стоять, с непроницаемым лицом и мутными глазами. Но нет, он отложил ножик.

 Мы сдвинули холодильник где-то на полметра и прислонили к двери. Теперь он намертво - как казалось мне - перекрывал вход на кухню.

Но оставались еще окна. И если эти чокнутые...

- Ключи у меня с собой, - сказал Юрец. Но успеем ли мы выехать?

Раздался хлопок, похожий на выстрел.

- Того и гляди, дом разнесут, - пробормотал я. - Нет, надо валить.

У Юрца запиликал мобильник. Он вытащил телефон из кармана (медленно так двигался, как под водой), ткнул кнопку.

- Алло... Да, Колек. Привет. - Трубка разрывалась криками, насколько я мог судить. - У меня тоже самое. Нет, я не знаю. Где? Лучше там и сиди. Мы сейчас приедем, наверное. С Ромой. Ага. Я не знаю. Наверное, со всеми... Так и получается. Ага, давай, - Юрец улыбнулся и нажал отбой. Улыбка вышла тусклой, и напомнила потрескавшуюся краску.

- У него садится телефон. И вообще, связь плохо ловит. В погребе сидит.

- Коля?

- Да. У него Маринка... В общем, то же самое. И он типа спрятался в погребе.

- Понятно. - Теперь стали колотить и в кухонную дверь. - Ладно, берем по ножу и айда во двор. Открываем ворота, прыгаем в твой «Шанс»...

- На словах все ништяк, - кивнул Юрец. - А куда поедем? К Коле?

Я кивнул.

Куда мы поедем, есть ли смысл искать Колю, родных, и вообще - что нас ждет на улице... Сплошные вопросы. Но в сейчас я над ними задумываться не хотел. Нужно спасти шкуру, а потом уже размышлять.

Но что если они уже заполнили двор? То ли психозомби, то ли черте кто?

Вы вылезли из окна. Вроде бы никого. Тишина. В отдалении лает собака, ветерок ерошит кроны деревьев. День по-прежнему самый обыкновенный, хотя теперь уже я как будто видел гнилое нутро под ослепительной глазурью.

Снова виноград. Вот и груша - деревце хилое, еще и пяти лет нет, а плодов целая куча. Одна груша валяется у ствола, там, где земля еще влажная после вчерашнего полива.

Мы молча обошли дом. Внутри что-то звенело, трещало. Видно ломают мебель. Я молил Бога, чтоб психозомби нас не заметили.

«Они же тупые как пробки, Боже, так пусть же они нас не заметят, и мы уедем. И еще: пускай это будут на самом деле психи, прошу тебя. Аминь».

Но Бог остался глух к молитве. И к первой части, и ко второй.

Сначала все шло как надо. Юрец открыл замок на воротах. Сам прыгнул в салон и завел двигатель. Я тем временем подхватил гвоздодер. Как здорово, что он валялся тут же - как здорово жить в частном доме.

Ранка на руке пульсировала. Во рту снова пересохло. Пульс поддавливал виски изнутри и казалось что голова наполняется гелием, как шарик. Вот-вот полечу.

Я открыл одну половину ворот. Честно, ожидал увидеть картинку из «Земли мертвых». Ну, что целая толпа оборванных трупов окружила дом, что они залезают в разбитые окна, ходят с вытянутыми вперед руками и мычат.

Ничего подобного. Пустая улица. Ну, осколки стекла возле фундамента, это да. Ветер вытащил занавеску в прореху окна, и треплет ее, как фату невесты.

Вот и Анька думала о свадьбе. А я конечно, не хотел семьи. Рано, перспективы туманны, да и вообще... Хотя на самом деле, я наверное, боялся взять на себя ответственность.

- Никого! - я показал Юрцу большой палец. Он кивнул в боковом зеркале.

В этот момент еще одно стекло рассыпалось дождем осколков. Из окна неловко выпрыгнула сисястая телка в одном пеньюаре, в волосах у нее застряло мелкое крошево. Щеки и груди изрезаны.

Рука в крови - та самая, с разноцветным маникюром. Я отбежал от багажника, а Юрец врубил заднюю. Я еле успел отскочить в сторону, чуть не сбил. Падая, я заметил сбоку какое-то движение.

Надо мной нависла тень.

Гортанный возглас. Мелькнули волосы, когти. Я успел выставить монтировку, и ее тут же рвануло, а запястья выкрутились и жалобно хрустнули.

Крика своего услышал, но мне было очень больно.

Надо вставать, но шершавый, колючий тротуар сделался мягким и влажным, как язык. Я скользил по нему ладонями, подошвы разьезжались - никак не встать.

И зеленая пелена перед глазами.

Громыхнуло что-то опять.

Я открыл глаза. На меня смотрела незнакомая женщина, и радужка у глаз практически отсутствовала: сплошной зрачок. Женщина закатила глаза, всхлипнула, и в уголке рта у нее появилась кровь.

Потом белок перестал мелькать за ресницами, и в глазах возникло удивление.

- Я здесь? - спросила она. А потом выплюнула черный сгусток. Тело ее пробрала судорога. И все.

Умерла.

Я поглядел на ладони. Щиплет почему-то, и кровь. Схватил гвоздодер и потянул. Он чавкнул и вылез из раны. Для меня в этот момент ничего не существовало, кроме гвоздодера. Я не осознавал, что тяну его теперь уже из трупа незнакомки, и не слышал, как газует и сигналит Юрец, чтоб привлечь мое внимание.

А потом мир вернулся в привычное русло и на меня навалились все эти звуки, скопом - вопли и выстрелы.

Железо скрежетнуло по кости. Острие вошло аккурат в грудинный хрящ, он гибкий и подвижный - это как раз центр солнечного сплетения. Я занимался на брусьях, и как-то неудачно может, опустился, и грудину прострелила боль. Неделю болел еще, хрящик этот.

Женщину эту я видел пару раз, но как зовут - фиг знает. Босая, в цветастом халате.

Из двора Юрки спиной вышел... Рифат, сосед. За ним, скаля зубы и рыча, вышла девка с маникюром. Я засмотрелся на груди. Огромные, минимум размера четвертого.

«Повезло ее парню», - отметил я.

Она прыгнула на Рифата, а он выкинул руку с пистолетом. Бах, бах!

Тело сисястой мотнулось назад, в объятия тети Вали. Она шагала растопырив руки, как борец сумо. В выцветшем голубом платье, волосы жиденькие, в бифокальных очках, за линзами - глаза, как у лягушки. Рифат пальнул еще раз.

Гортанный вопль. Негодующий, звериный.

В колене у тети Вали появилась черная дырка. Из раздробленной чашечки хлынул сироп. Сисястая попыталась удержать компаньонку, но силенок не хватило. Тетя Валя осела на тротуар возле ворот, рыча и отплевываясь.

Я шагнул, и осколки заскрипели по асфальту. Рифат резко нацелил дуло на меня, и я поднял руку с монтировкой: - Я... н-не псих.

Он даже не дослушал. Сразу опустил пистолет. Потом мотнул головой и потрусил к «Шансу» Юрца, а я все никак не мог оторвать взгляд от женщин, копошащихся в собственной крови. Как опарыши.

Снова взревел клаксон. И тут же оборвался: Рифат, усевшийся на переднее сидение схватил Юрца за руку. Я видел, что Юрец отмахнулся, а Рифат все махал пушкой.

«Хочет угнать у нас машину, ублюдок», - взорвалась в мозгу мысль. И я с монтировкой наперевес, кинулся к «Шансу».

Распахнул дверь и вырвал Рифата из салона, за руку. Он неожиданно оказался легким, как пушинка - шлепнулся задницей на асфальт, рядом с бордюром. Юрец что-то заорал мне. Рифат зырил на меня, подняв брови и выпятив вперед челюсть. Сейчас он особенно был похож на бабуина или на истукана, с туземских островов.

В зеркале заднего вида к нам спешила фигура. И снова, сковзь призрачность бытия потянуло гнилью.

- Да отпусти ты меня! - зашипел Рифат. - Гонишь что ли?!

Он снованацелил на меня пистолет. Сжал зубы.

Мелькнула вспышка, уши заложило. Внутри меня что-то оборвалось и разлетелось мелким колючим крошевом.

Рифат встал и отряхнул штаны. Выглядело это комично. Я оглянулся и увидел сисястую. Ногти, да и руки тоже в бурых пятнах, бордовый цветок раны распускает лепестки на груди.

К машине спешили еще два СУЩЕСТВА. Они шли куда как быстрее зомби - почти бежали.

- ЗАЛЕЗЕШЬ ТЫ ИЛИ НЕТ?! - взвизгнул Юрец. Я дернул на себя ручку и повалился на заднее сидение. Юрец дал по газам. Я встал на колени и поглядел в заднее окно. На том месте где мы сейчас стояли, растворялись сизые клубы дыма. Две девки бестолково махая руками и потряхивая грудями, бежали за нами. Обычные девушки, только в крови.

Юрец погнал по переулку. С визгом вошел в поворот и сбавил скорость. Двигатель перестал надрываться и заработал ровно, уверенно. Вспомнил вдруг, что Юрка - тот еще фрукт. На сборы же ездил, от универа своего, и даже на танке там гонял, вроде бы.

Юрец и в цеху работал, на заводе - крутил гайки, таскал колодки, всякое такое. Говорил, что немного шарит в двигателях. Но потом ему надоело и устроился в «Ашан».

- Блин! Ну ты дал! - Юрец поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.

- Я думал, Рифат хочет выкинуть тебя из машины.

- Зачем это? - Рифат развернулся. Голова его, похожая на лампочку, оказалась между креслами. - Я помогал вам.

- Спасибо. Я уже понял.

- Эти суки... Пацаны, вы знаете что происходит? - говорил он без всякого акцента. Как-то раз Юрец поздравил Рифата с Пасхой, мол «Христос воскресе». А Рифат ответил, что он мусульманин.

Я помню, посмеялся с этого. Сам не присутствовал, Юрец рассказывал. А вообще, Рифат парень странноватый. Вечно хмурый, какой-то чопорный. Живет один и я никогда не видел, чтоб к нему приходили гости, девушки там.

- Мы не знаем, - ответил я. - Но как поняли, с ума сходят бабы. Ну, ни одного мужика, который бы хотел разорвать нас на куски, мы не встретили.

- А, что? - Рифат взлохматил волосы. - Я утром проснулся от криков. Ну, на улице что ли орет мужик. Я выглянул на улицу. Смотрю, там копошатся, ну вроде как дерутся. Подумал, мож пьяница какой-то, насилует девушку. Побежал туда. А потом смотрю - девушка в ночнушке, грязной. Ну, голая. А мужик клокочет с разорванным горлом. Такая, черная дырка, и полно крови, - он снова провел по шевелюре ладонью. - У нее вокруг рта как будто помада размазана, как у шлюхи. Бросилась на меня тоже, а я побежал назад, за калитку. Телка эта выглядела как гиена. Я знал, что она бешенная, потому и побежал. А еще - от неожиданности. Дома у меня пистолет. Я не собирался его использовать. Я ведь подрабатываю, в зоопарке. Ну, сторожем типа, летом вот. Это у меня как бы табельное... оружие, что ли.

- Теперь кажется, зоопарк повсюду, - вставил я. Рифат - опасный тип, оказывается. Черт его знает, сколько ему лет - разберешь разве, из-за бороды? Но он не старше Юрца, вроде бы.

- Ага. Ну, я побежал в дом. Калитку запер естественно. А во дворе - еще одна тварюка. Накинулась на меня, я и выстрелил, а потом уже слышу, как вы газуете... Ну и подумал, что надо мне к вам.

Юрец в это время вертел баранкой, а стрелка спидометра тряслась у отметки «40».

Сбоку метнулась тень. Юрец вскрикнул и дал по тормозам.

- Дави ее! Газуй! - заорал Рифат. У Юрца перекосилось лицо. Он крутнул баранку вправо.

По лобовому стеклу распласталась очередная психопатка. У нее как будто был разрезан рот - шире, чем у Джулии Робертс.

Юрец в самом деле поддал газу и меня вжало в кресло. Потом мотнуло из стороны в сторону. Под ногами перекатилась пустая бутылка из-под пива. Баба оскалила зубы. И стучала ладонью по лобовухе. На стекле оставались жирные отпечатки.

- Жми! - топал ногами Рифат.

- Не видно ни хрена!

Так наша поездка и закончится. Взгляд у бабы абсолютно безумный, но эта хоть в одежде. В рваной, заляпанной кровью - но одежде.

Это ничуть не успокаивало.

Она держалась сбоку, подтянулась, и вот уже пальцы лезут в раскрытое окно. Юрец ткнул в кнопку стеклоподъемника. Механизм прожужжал, стекло зажало пальцы бабы. В этот же момент Юрец выкрутил руль.

Рука девушки чудовищно изогнулась в локте. Послышался влажный треск и головка кости вылезла из суставной сумки.

Пальцы вырвало из щели, между стеклом и резинкой.

Девушка покатилась в пыли. И тут же резко встала и побежала, так рвано, как марионетка, гонимая невидимым хозяином. Рука болтается плетью, колени стерты в кровь.

Юрец поддал газу.

Баба скрылась за черными бензинными парами и завесой пыли.

- Парни, куда мы едем? - спросил Рифат. - Мне бы дочку забрать...

- Давайте хотя бы на нормальную дорогу выедем, - я прикусил язык и почувствовал во рту медный привкус. - Запарили колдобины.

- Дочку забрать? - переспросил Юрец. - У тебя есть ребенок?

- А что тут такого? - пожал плечами Рифат. - Ну да, Альбиша. Маленькая, три годика.

Мы помолчали. Передо мной встала Анина мордашка, с улыбкой, проплыл и растворился образ мамы.

- Так что, куда ехать? - Юрец смахнул со лба пот.

- Сначала к Коле, - я нащупал блокнот. Самое главное при мне. - А там - посмотрим. Если та же херня творится в городе, то в центр сейчас нельзя. Нас же разорвут.

Я не хотел говорить Рифату, что возможно, его дочки уже нет в живых. Потому что тогда нет в живых и моей мамы. И Ани. А такое представить ну никак невозможно.

Что же будет дальше?

- Какие мысли насчет... - мы проехали мимо гаражей и вопрос застрял в глотке. Под колесами зажурчал гравий.

Пятеро тварей рвали на части мужчину. Прямо так, отрывали куски кожи, вместе с молочно-желтыми прослойками, и пожирали. Одна поковыляла к дороге, но мы пролетели мимо, обдав ее камешками и пылякой.

- Да что происходит? - выдавил Юрец. Он позеленел и нажал на кнопку, чтоб опустить стекло. В салон ворвался прохладный воздух. - Фу, чуть не вырвало... ЧТО ПРОИСХОДИТ ТАКОЕ?

***

ГЛАВА 3

- Все бабы сегодня сошли с ума, - сказал я. - Вот что происходит.

- С чего ты взял, что только женщины? - сказал Рифат, и снова голова его оказалась между кресел. Глаза у него, как у насекомого. Черные, навыкате и поблескивают.

- Ну, нас уже четыре адекватных парня - про Колю же не забыли? А нормальных «самок» мы сегодня пока не встретили.

- Значит... И дочка моя? - прошептал Рифат. - Альбиночка?

- Может быть, не знаю, - сказал я. - Пока так. Я бы поверил, что к нам на улицу высадили десант из женского отделения психушки, но... они же повсюду.

Юрец снова выкрутил руль, и я вильнул на сидении.

- С-сука... - выплюнул он в окно. - Ладно, к Коле так к Коле. Не можем же мы вечно так колесить.

- Ребят, как же это? Почему?..

- Рифат, мы ни черта не знаем, - я выгнул поясницу, позвоночник щелкнул. - И я очень рад, что у тебя есть пистолет.

- Ага, - протянул Рифат и вытащил обойму. - Два патрона осталось.

- А вот теперь градус радости упал. Почему мы не в США, где у каждого в доме дробовик, а? Сейчас бы уже начали отстрел ненормальных.

- У Кольки должно быть ружье, - подал голос Юрец. Он чуть сгорбился, припал к рулю. - Мы с его отцом на охоту ездили, малыми еще, и дядя Костя с нами был - сосед.

- Точно! Помню, у них есть сейф. И патронов, думаю в достатке. Дополнительный стимул.

Вывернули на улицу Мечникова.

Никакого движения. Разбитые машины. Вот дымится «Хендай Акцент»: втерт в дерево, обнимает буквально. Вот «копейка» вверх колесами, и одно до сих пор крутится. Может, по инерции, а может и от ветра.

Битое стекло блестит на дороге. Погнутые столбы и мятые кругляши знаков, лужи масла (и не совсем масла) темные, подернутые пленкой, реки из бензина. Юрец газовал, а мы с Рифатом припали к стеклам и смотрели, смотрели.

К горлу вновь начала подбираться тошнота.

Но я до сих пор думал, что попал в декорации фильма.

Везде кровь, перевернутые машины. И трупы.

Я откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. У Рифата оказывается, есть дочка. А я думал, что он педик, вот честно. Странно, почему он тогда оставил ее с мамой? И я никогда не видел ее, ну жену Рифата. Точнее нет - видел какую-то толстушку, еще лет пять назад. Мы еще смеялись с Юрцом, думали, что это проститутка. Типа, Рифат даже шлюху снял стремную, потому что другие отказались ехать.

Узнать при таких обстоятельствах, что у него есть дочь... Слишком много откровений на сегодня, слишком много информации. Мозг пухнет.

Мы молчали до самого Колиного дома. Такая же как у нас, улица, частные домишки натыканы, и дорогу не так давно заасфальтировали - ровная, без ям.

Деревья помахивают листиками. Зеленые, еще не тронутые смрадным дыханием осени.

Для меня сентябрь всегда был лживым месяцем. Месяц, когда вечера обманчиво теплые, а утром бывают заморозки. Иногда - дожди и настоящая стужа, как будто сентябрь торопится прогнать тихоню Октября, и сразу зовет старшего брата - Ноябрь, или батьку-Декабря.

Сентябрь - это сумасшедший маньяк, который медленно расчленяет Лето.

- Вроде тихо.

- Вон они, - проговорил Рифат. - Едь медленно и не заглохни.

- Бли-ин, - простонал Юрец. - Они меня уже достали.

- А ты как думал? - спросил я. - Что мы подьедем, заберем Кольку и айда колесить дальше?

Юрец засопел. Опять эти сволочи, опять кровь. Я оглянулся назад, наверно чересчур резко, потому что Рифат тут же щелкнул предохранителем.

- Что там? Сзади нет?

Я протолкнул по сухому горлу комок. Я все это должен нарисовать. Все так, как есть. И мне не обязательно для этого писать с натуры - запомню.

- Разгоняйся и сбивай их. - Рифат взмахнул стволом. - Самое оно будет. Или жалко машину?

- Это же люди, - пробормотал Юрец и облизал губы. - Я не могу вот так... Это женщины, девушки.

- Иди тогда к ним, джентельмен, - сказал Рифат. - Может, замутишь с той вон, видишь?

- Да, Юр, - я пролез между креслами. - Теперь они даже не люди.

- Хочешь, сядь за руль? - предложил Юрец Рифату.

- Не, - он помотал головой. - Я водить не умею.

- Кто здесь танкист, а? - сказал я.

- Ладно, - Юрец вытащил телефон. - Сначала позвони Коле. Пусть знает, что мы поблизости.

- Он мог бы и выйти, раз он с ружьем, - протянул Рифат. - Если мы вылезем из машины...

- Да замолчи ты уже! - оборвал его Юрец. Рифат поднял брови, но ничего не сказал. Шевельнулась борода.

Я слушал гудки. Потом «ту-ту-ту».

- Абонент уже не абонент, - пробормотал я.

- Одна заметила, - прокомментировал Рифат. И в самом деле, одна из женщин выпрямилась и смотрела на машину. Нижнюю половину лица как будто покрывает маска. Красная.

Баба - а это была армянка в подранном халате - задрала нос и принюхивалась, как собака. Даже с такого расстояния я видел раздутые ноздри.

Она вдруг взревела и заколотила себя по подушкообразным грудям, как орангутанг. И поперла на нас.

- ЖМИ! - проорал Рифат.

Юрец, к моему удивлению тут же выжал газ. Покрышки завизжали. Машину окутали черные клубы, а в окно вплыла вонь горелой резины. «Шанс» рванул вперед.

Взревел двигатель. Еще немного и взлетим.

Грохот. Бампер подсек армянке ноги, встрепыхнулось платье. Колени стукнули по капоту, задница вмялась в лобовуху. По крыше как будто забарабанил крупный, с куриное яйцо, град, армянка перекатилась по заднему стеклу, по багажнику. Юрец еще поддал газу и врезался в самую толпу.

Машина подпрыгнула. Стуки, визг, влажный треск. Лобовое стекло прорезала белесая паутина, опять брызги, брызги. Трещины, как порезы, будто само стекло и кровоточит.

Улицу разрезал гудок клаксона. На капоте лежит психопатка, Рифат шипит, растирая колено. Повезло, что он не выстрелил, а ведь мог бы, ненароком.

Боковое стекло со стороны Юрца рассыпалось. Черт знает, почему. Сам «водила» сидел с осколками в волосах и растирал лоб: а на лобовухе теперь еще вмятина от головы.

- О-ох, - пробормотал Юрец. - Меня тошнит...

Открыл дверь, послышались булькающие, утробные звуки. Рифат меж тем выскочил из машины.

Раздался выстрел, и домохозяйка с остатками бигудей в волосах скрылась в зарослях шиповника.

- В голову, - сказал Рифат. - Точно в голову.

Пальцы у меня липкие, на заднем сидении лежит забытый гвоздодер. Я вытер ладони о джинсы, и подхватил «оружие».

Юрец растирал красноту на лбу. Рифат, как полицейский из дешевого боевичка, держал стойку: в одну сторону повернулся, в другую.

- Последний патрон? - спросил я. Он кивнул.

У Коляна калитка всегда нараспашку, потому что много людей живет в одном дворе. Во-первых сосед, дядя Костя, во-вторых, квартиранты, так что калитку открыть может любой желающий.

Песок завезли - прямо напротив Колиных окон гора, и в ней полузакопан грузовичок, с синим кузовом. Еще вчера здесь возилась малышня, с игрушками, лопатками и пасочками.

Но во двор мы вошли с опаской. Узкая дорожка между стеной, чужой забор сплошь из поржавевших прутьев и битых шиферин.

Рифат вертел пистолетом. Юрец все трогал лоб - в рассаженной коже поблескивали стеклянные крупинки.

- И где Коля ваш? - спросил Рифат. Мы остановились возле входной двери. Сбоку - дом, из грубых, неоштукатуренных блоков. Без крыши, недостроенный. Это типа уже не Колькина территория, но забора как такового нет, чуть дальше - домик поменьше. И флигель еще, и там как раз квартиранты.

Были.

- И что? Заходим? - шепнул Рифат.

- Ну, - я дернул дверь. Открыто. Спину кольнул чужой взгляд, как будто следит кто сверху.

Оглянулся. Пацаны как по команде, посмотрели вверх, на недостроенный дом. Никого вроде.

В Колином дворе даже ночью не бывало так тихо. Тут всегда пищали дети, орали кошки, лаяли собаки, матерились мужики. А сейчас тишина, от которой ждешь подвоха.

В доме полный бедлам. Везде осколки посуды, на полу кастрюля с вывернутым бульоном, ковер в какой-то дряни. Кровь, кровь, естественно - на стенах, на обоях, а в кроватях преет желтоватое белье.

- Коль? - крикнул Юрец и я вздрогнул. Странно: полно предметов в комнатах, все разбросано и вдруг - эхо. - Ау!

Под ногами захрустели осколки: вазы, кружки, тарелки. Валяется шиньон. Кто-то наступил на раскрытый тюбик с кремом для лица - струя попала на обои, ляпнула на полированную дверцу шкафчика.

В спальне, на кровати лежала Алиса - сестра Коли. На шее у нее запеклась кровь, в форме огромного «смайлика», пальцы скрючены, обломанные ногти впились в ладони. Сбоку, у виска - неровная плешь, клок волос вырван. И черные пятна под глазами.

Не знаю, как долго мы смотрели на покойницу. Для меня перестало существовать время и вновь я, как будто вскарабкался на еще одну ступеньку реальности.

Где остальные? Отец, мать?

- Он же сказал, что сидит в погребе, - подал голос Рифат. - Где погреб этот?

- На кухне, по-моему, - кашлянул Юрец. - Под линолеумом. Помню, картошку мы таскали.

Вернулись на кухню. Даже не обсуждали увиденное, просто вышли, подталкивая друг друга и точно: сразу-то мы не заметили, что линолеум приподнят.

Грудь у меня так и не собиралась оттаивать - замерзла изнутри. А еще я хотел по-большому.

Обратная сторона линолеума ворсистая, серая, и вся в отпечатках пальцев. С линолеумом возился раненный и не надо быть семи пядей во лбу, чтоб понять кто именно.

Дернул металлическую скобу, отполированную чужими ладонями. Дверь в погреб поддалась легко, и я чуть не усвистел вниз, Рифат успел подхватить.

- Спасибо, - сказал я.

- Аккуратнее надо, Василий Алибабаевич, - пробормотал Рифат. - В сейфе кстати, пусто, в спальне который. Видели, открыт был?

- Пусто? - я заглянул в черную дыру, прислушался. - Коль!.. Ау, ты там?

- Он наверно, вылез. Убежал куда-нибудь.

- Может... - я протолкнул по горлу ком. Даже не ком, а уже то, что съел у Юрца - блинчик. - Они не его... рвали? На улице?

- Нет, - покачал головой Юрец. - Точно нет. Там был какой-то волосатый чел, ноги сплошь в шерсти. Я запомнил.

- Оттуда тоже воняет. Ну, сильнее даже, чем в СПАЛЬНЕ.

- Угу.

Юрец сунул руку за печку, щелкнул. Зажегся свет в погребе. Он ярко освещал бугристый пол по центру, а стенки потонули во мраке.

Мы разом отвернулись, зажимая носы и рты.

Юрца опять вырвало. Он успел выплюнуть бледную желчь в раковину.

Пока мы тут боремся с желудками, нас могут окружить и точно так же разорвать на куски. Так что если мы хотим выжить, нужно шевелить булками. И извилинами.

- Кто-то должен слезть. За ружьем.

- Только не я, - пробормотал Юрец. - Не могу.

Рифат промолчал, и тогда я присел спустил ноги в проем. Нашарил лестницу, развернулся к ней передом и стал спускаться.

- Смотри аккуратнее. Вдруг там это...

- У меня гвоздодер, - я потряс железякой. Рука будто в киселе, воздух вязкий и насыщенный, как бульон.

Здоровый погреб - настоящий подвал. Потолки метра два с половиной, отделаны штукатуркой даже. Дальняя стена теряется во мраке. Мертвая зона - ничего не видать.

Но мощная лампа, прикрытая проволочным забралом, и так освещает больше чем нужно.

Если начать описывать, то не остановишься. Так примерно я и представлял себе выстрел в голову.

Дядя Жора, отец Коли. Я определил это так, навскидку. Потому что лица у него теперь не было.

В скорлупе черепа - дыра. Неровные края кости, вязкие, освежеванные комки. Фиолетовые ленты вен и сухожилий, как змейки.

Я смотрел на труп и дурнота давила на диафрагму, и заполняла легкие - и я сам уже превратился в сплошную тошноту и стенки погреба поплыли, как растаявшее масло.

- Не спи - замерзнешь, - сказал Рифат, и я вздрогнул. Отвел взгляд.

Не так уж меня и воротит. По крайней мере, не разрывает на части, как Юрца.

- Давай уже, хватай.

Вся штука в том, что дядя Жора, с развороченным, будто огромной петардой черепом, как раз и сжимает ружье. А мне прикасаться к трупу совсем не хочется.

Что-то шевельнулось в темноте.

Я тут же поднял гвоздодер. Сердце распухло в груди, мешает дышать.

- Коль? - выдавил я дрожащим, чужим голоском. - Коля?..

Из темноты рванула фигура. Я тут же махнул монтировкой. Еще и еще раз.

Она зашипела и прыгнула на меня, что-то обожгло щеку, задело глаз.

То, что я кричал как резаный, понял только потом. Я орал и бил, крюк гвоздодера вонзался в неподатливое тело, выскальзывал из плоти, скрежетал по костям. Никогда не подумаешь, что у человека - тем более у женщины - такой крепкий череп.

Меня захватила черная волна, и я уже ничего не видел.

Даже с раненой тетей Светой я возился долго. Мне что-то кричали сверху, а я все бил и бил ее. Остановился только тогда, когда голова превратилась в лепешку.

- ХВАТИТ! - орал Рифат. - Хватай ружье и дергай сюда!

Я поглядел вверх. Кивнул. Подошел к дяде Жоре. Зажал под мышкой гвоздодер, присел. Оглядел еще раз развороченную челюсть с желтыми осколками зубов, наполовину вырванный язык. Кровь чуть поддавливает в виски, но никакой тошноты. Разжал окоченевшие руки, забрал ружье. Карабин это или что? Понятия не имею. Лучше б «Калашников» был.

По лестнице я карабкался молча. Вылез, небрежно бросил ружье на пол.

- Ты что? А вдруг заряжено? - сказал Рифат. Я отложил монтировку и встал.

Потом схватил его за воротник и прижал к шкафу.

- Ты чего?

- Может заряжено, да? Заряжено, говноед ты сраный?!

- Ром, успокойся, - Юрец попытался разнять нас, но у меня пальцы сжимались сами собой. Я глядел в широко раскрытые, «насекомовские» глаза Рифата, видел, как шевелятся его губы.

- Ладно тебе, - сказал Рифат. - Чего ты взъелся? Нам нужно держаться вместе, а не кулаками махать.

Я ничего не ответил. Пошел он к чертовой матери. Нужно избавиться от этого «друга» при первой же возможности. Что-то никакого доверия он не внушает.

Для меня перестал существовать «вопрос женщин» как таковой. В амерканском фильме наверно бы уже показывали правительство, и как они решают эту проблему, может быть, показали бы улицы, заполненные военными и все такое прочее. А для меня не исчезла страна, мир, я не думал сейчас об Ане, о своих родителях.

В голове одна мысль: я убил мать своего друга. Тетю Свету.

Мы готовили вместе с Колькой уроки в первом классе, мы играли у него в приставку, в «Сегу», а потом и в компьютер. Летом дни напролет проводили у него, и тетя Света всегда ко мне относилась хорошо. Как вторая мама.

И еще я думал о том, что точно так же могут убить и моих женщин. Любимых мною, близких женщин. Или уже убили.

- Пойдем отсюда, - тихо сказал Юрец.

- А патроны? - не растерялся Рифат. - Надо поискать патроны.

Он как ни в чем ни бывало прошел назад в комнату. Звкнул чем-то, уронил что-то тяжелое.

Потом вернулся, потряхивая мешочком на завязках.

- Позаимствуем сумку. Вы не против же? - он, не дожидаясь ответа, закинул сумку за плечи.

- Ты же мусульманин, - не выдержал я. - Почему так себя ведешь?

- Как? - он осклабился, но глаза у него потемнели еще сильней. - Давай за религию не будем. И вообще... Сейчас настало другое время.

- Аллах отвернулся от нашего мира?

- Не произноси это имя. Надо зарядить ружье. Эти... в окно увидел. Вокруг машины, на улице там. Жрут тех, кого мы задавили.

- Вот черт! - воскликнул Юрец. А я лишь зубы стиснул. Ну а чего они ждали? Наверное, мы и впрямь возились тут слишком долго.

Рифат заправским движением охотника заложил в ружье «магазин».

- Нам бы автомат не помешал. Это «Сайга», на пять патронов, - пробормотал он. - Так, в пистолете последний... Юрка возьмет? Или ты?

- Бери Юр, - я кивнул. - Мне с монтировкой лучше. И ты еще какое-нибудь оружие взял бы. Нож хотя бы.

Юрец кивнул. Мы пошли к выходу. У меня снова дрожали коленки и неприятный холодок подъедал грудь. Уже сейчас я стал понимать, что эта кутерьма вряд ли закончится скоро.

Но смогу ли я? Не захочу ли пустить в лоб пулю?

И что произошло в погребе? Дядя Жора не из тех людей, которые будут стреляться. Возможно случайно как-то... И Кольку мы так и не нашли. Хотя, я мог не разглядеть его... из-за тени.

Воздух во дворе показался восхитительно свежим, а легкий ветерок по-прежнему переговаривался с листвой. Только теперь мне показалось, что ветер тоже против нас.

Щелкнула калитка.

Рифат стал с ружьем к стене. Ствол торчком, лицо напряжено. Ему наверно, нравилось строить из себя эдакого «коммандос».

Выскочил из-за угла, прицелился.

Громыхнул выстрел. Сильней, чем у пистолета, пушечный прямо. У меня даже барабанная перепонка в ухе дрогнула.

Что-то глухо ударило в ворота. Я представил мешок, набитый песком.

- Отдача ништяк, - Рифат повернул к нам бледное лицо с запавшими глазами. - Их там слишком много.

Хрипло зашипела кошка, и Юрец закричал. Я отскочил в сторону, подвернул ногу. Боль прошила голеностоп. Перед глазами разорвались звездочки.

Юрец пальнул в девку - какую там к черту кошку. Она прыгнула на нас в буквальном смысле с неба. Малая, лет двенадцать на вид, в топике и блеклых, застиранных шортах, раскрашенных свежими пятнами. Она сидела на Юрце сверху и скалила зубы.

Пальнул Рифат, крикнул неразборчиво. Я, сквозь боль шагнул вперед  и занес монтировку для удара.

По моему плечу скользнула змея и я развернулся.

Канат. Что за хрень? Сразу школьный спортивный зал вспомнил.

Еще одна тварь. Вышла из флигелька. Как раз квартиранты Васи, наверное, бывшие.

Я размахнулся (вспомнил, как колол дрова, топором), чтоб всадить крюк монтировки прямо в темя девчонки.

Метил в «родничок», а попал вскользь по щеке - в последний момент девка резко отпрыгнула от Юрца, как пантера. Рифат приставил ей ствол к затылку.

Лицо взорвалось фаршем с осколками костей. Мне в лицо попал студенистый мячик, вроде большой виноградины - глаз.

К нам ковыляла девушка, лет двадцати пяти. В открытом рту поблескивает пломба, язык черный, и сосульки волос висят по бокам пепельно-серых щек.

Юрец схватил камень и кинул в нее. Попал в живот, девушка рыкнула и продолжила идти, буравя меня взглядом.

Была бы она ожившим мертвецом, я бы и то не так испугался. Потому что зомби неповоротливые, а эта тварь источала первобытную энергию, звериную ярость.

- Они напирают! - взвизгнул Рифат. Щелкнул затвором, снова пальнул.

- Вы глухие что ли?! - донесся хриплый, прокуренный голос. - Э, пацаны!

Девушка зарычала и побежала на меня.

Я ткнул ей в лицо гвоздодером. Увернулась. Та малая точно ее дочка или сестра: прыти им обеим не занимать - наследственное.

Оскаленные зубы, губы искривлены. Есть ли в глазах разум?

Хоть что-то человеческое?

Я снова ударил. Она перехватила гвоздодер и выдернула у меня из рук, как лопатку у малыша.

И губы теперь оттягивало подобие ухмылки. Хотя, может я это и выдумал. Тварь как собака, знала, что я боюсь.

Девушка отшвырнула гвоздодер в сторону, я краем сознание отметил, что у нее прекрасные ножки: точенные, длинные и пятна грязи (синяки?) их совсем не портили.

Аккуратно выщипанные бровки чуть изогнулись, оскал немного померк. Девушка на мгновение расслабилась, а я бросился вперед и сбил ее, по-регбийному.

Она вцепилась мне зубами в трапецевидную мышцу. То самое место, которое мне, бывало, массировала Аня. А уж когда ей делал массаж я, любимая растекалась по дивану, как подтаявшее масло.

Вот теперь мы с этой бабой катались по полу, и я меня захлестывала ярость и возбуждение. Даже страх отступил.

И я знал, что она это ощущает.

В конце концов, я оказался сверху и начал ее душить. Девушка хрипела и извивалась, а у меня вертелось в голове: сколько тебе лет, сколько тебе лет. Не знаю, почему подумал про возраст.

Конечно, при других обстоятельствах я бы ее не стал ДУШИТЬ, если б оказался сверху.

Она застонала, ее ногти впились в предплечья, но и теперь боли не приходила.

А девушка застонала еще раз и стала прижиматься к моему паху.

В глазах появился новый огонек.

Я наклонился к ней. Черт знает, что на меня нашло. Ниже, еще ниже. Она меня загипнотизировала.

И тут же вцепилась в нижнюю губу и сомкнула челюсти. Я замычал, но теперь уже тварь освободилась от захвата, теперь уже ее пальцы сжимали мое горло, и я знал, что она может вырвать трахею прямо так, одним движением.

Потом она схватила меня за пах. Как следует вцепилась. Перед глазами у меня поплыли чернильные пятна, с лиловыми проблесками.

«Все, это конец. Конец»

ГЛАВА 4

Голова девушки взорвалась у меня в руках. Как тыква, начиненная петардами.

На щеках теплая, вязкая дрянь, вроде малинового варенья, а во рту кисловатый сгусток. Я харкнул, содрогаясь, и разжал пальцы. На белой шее остались фиолетовые отпечатки, а из зияющей раны текла кровь, толчками.

Рифат карабкался по канату, на недостроенный дом. Юрец уже был наверху, и они вместе с дядей Костей, активно жестикулировали. Из ружья, что держал сосед Васи, вытекала тоненькая струйка дыма.

Пульс толок виски. Хромая и отплевываясь я двинул туда, где извивался канат. С ходу не поймал, пару раз махнул ладонью мимо. Ни единого звука мозг не воспринимал, но я знал, что деревья по-прежнему шелестят, знал, что Юрец и остальные подбадривают меня, кричат, чтоб лез побыстрей.

Был у нас в школе один идиот - Мельник. Типа, самый разгильдяй. Никогда не носил учебники, ничего не писал на уроке. Вот он любил кататься на канатах, в спортзале. Как-то раз залез под самый потолок, а потом то ли хотел съехать, то ли пальцы разжались. В общем, он упал мимо матов и сломал обе ноги.

Жесткие волоконца натирают кожу до красноты. Как будто Анькина косица, только гораздо толще.

Я упал через край стены, животом вперед - с полуметровой высоты. Перевернулся на спину и тяжело задышал, а надо мной возникли три мутных пятна.

Потом я различил лица. Лестница бросилась в глаза, и кольца каната.

- Ты как? Нормально? - сказал Юрец.

- Вроде да, - прохрипел я. - Почему у нее взорвалась голова?

Пацаны переглянулись. Вспотевшая лысина дяди Кости поблескивала, и он провел под носом, ероша щеточку усов:

- Это я ее. Сначала не мог никак достать. Вы вертелись там, двигались. Боялся, что тебя задену.

- Чистый Робин Гуд! - сказал Рифат. Не без гордости, как будто сам стрелял.

- Да ладно... Это еще что! Ты попробуй утку снять, - дядя Костя добродушно засмеялся. Я помню, как Юрец с Колькой ездили на охоту, как раз с ним. Вроде как можно было взять только одного человека, и Коля позвал Юрца. А я тоже хотел, конечно.

Позже я понял, что там ничего такого крутого нет, на охоте. Броди целый день, утопая в грязи, выслеживай почти что мифическую дичь. Спи в холоде и сырости, жри тушенку. Но когда тебе десять лет, лучше приключения не вообразишь.

- Дядь Кость! - взмолился Юрец. - Что вообще происходит? Вы знаете?

Лицо у мужчины тут же потемнело. Видно было, что смеялся он больше по привычке и на автомате, чем от истинного веселья. Подул ветер и пахнуло терпким потом, пополам с растворителем.

- Что случилось? - переспросил дядя Костя. - Бабы сошли с ума, вот что случилось. А вы парни, тоже дураки, раз на улицу вышли. Видите, как я обосновался? Ружье и обзор. Сижу здесь и снимаю этих тварей по одной, - он шмыгнул носом и вновь провел по усам.

Я тем временем встал и огляделся. Наша «база» - недостроенный дом. Скорее всего, нарядной черепицы и отделки ему уже не видать. Стропила, палки, мешки с мусором. Пара рулонов рубероида, топор и пила. Гвозди поблескивают тут и там, как гильзы.

Несколько коробок с патронами и автоматическая винтовка, не «Сайга».

Дядя Костя и впрямь хорошо обосновался. И быстро перестроился, как будто началось безумие не пару часов назад, а полгода.

Может, потому что он прирожденный охотник? Колька и Юрец про него чудеса рассказывали. И кабанов он валил - в глаз попадал, и медведя по молодости они с друзьями грохнули, а уж сколько дядя Костя принес с охоты уток и кроликов - не счесть.

И как точно попал в эту девушку. Я обязан ему жизнью, но это доходит до сознания медленно. Вроде бы в таких случаях благодарят, во всяком случае - в книгах, или там в фильмах.

Невольно взглянул на мою бывшую противницу. Брызги, брызги - липкие сгустки, комки, лужа растекается. Ножки нелепо вывернуты. Шортики задралась и видна полоска голубенького кружева.

Снова в паху зародилось тепло и самому противно стало - я же не некрофил какой-нибудь. Да и озабоченным раньше не был. Может, от стресса?

- Но должно же быть какое-то объяснение! - Юрец расхаживал по крыше, махая руками. - Должно быть! Не могли же они просто так взять - и сойти с ума.

- Ну, и какая разница? - хмыкнул дядя Костя. - На войне как на войне. Рви, или порвут тебя, а задумываться что к чему... Я вообще-то в отпуске, ребят. Встал сегодня утром, думаю, надо в сарае, наконец, порядок навести. Пока еще эти, гаврики не приехали. Работнички! Такой херни навертят, если отвернешься. Я потому и взял отпуск, чтоб следить за строителями, но видно, больше ни Жору, ни Олега не увижу. Да и дом конечно, фиг дострою. Для Вадика старался же... Раньше всех я встал, значит, и вожусь в сарае. Мне еще и дверь покрасить надо было.

А потом слышу: дома грохот, посуда гремит.

Думаю, что-то неладно. Надо бы посмотреть. Так и пошел в дом, в грязных перчатках, и сразу в нос шибанул знакомый запах. Я уж его ни с каким не перепутаю. Свежатина.

Дядя Костя шмыгнул, почесал усы. И продолжил:

- Хрен знает, кто из них это сделал. Жена или невестка. Честно признаться обе - стервы еще те. Вадик у меня не от этой жены, а от первой. Ну, Наташка-то умерла в две тысячи пятом еще.

Дядя Костя замолчал и отвернулся.

Сколько еще таких историй? Наверное, теперь каждый мужик может рассказать что-то подобное. Как проснулся, и обнаружил в обличье жены или дочери опасную тварь, с клыками и когтями.

Но Юрец прав. Разница есть. Нужно узнать почему и как, иначе... иначе, что делать и как бороться?

- Невестку, эту с-ссучару я бы и так пристрелил с радостью. А вот жинку все-таки жалею, хоть и попила она у меня крови, - вздохнул дядя Костя.

Он так и не поворачивался: видно, стесняется слез. Голос влажный, с хрипотцей. Я почему-то тоже застеснялся, как будто это я расплакался.

- Сын, Вадимка... тут и говорить нечего. И самое главное: я его даже похоронить не могу. Он лежит там, внизу! - дядя Костя развернулся и потыкал мозолистым пальцем в пол. - Они все там лежат, как щенки новорожденные! В крови! - он тяжело дышал. Глаза красные, и на губах блестит слюна.

- Не ссыте, - улыбнулся он, будто мысли мои подслушал. - На предохранителе она. Вот так и получается! А думать... Стал бы я раздумывать, как и что, так меня бы уже здесь не было. Смотрите, еще одна! - дядя Костя вскинул винтовку, уткнул приклад в плечо.

Громыхнул выстрел. Лязгнуло железо, Юрец поморщился. Я из-за крыши другого дома не видел, кого подстрелил дядя Костя, но теперь уже сомнений не было: очередную Взбесившуюся.

- Вот так, - снова засмеялся дядя Костя, щурясь. - А вы почему не засели так же, где-нибудь? На жопу приключений ищете, что ли?

- Вообще-то мы ехали к Коле, - сказал Юрец.

- А, к Коле... - протянул дядя Костя. - Им всем тоже хана. Я на крышу залез, слышу - вопли. Ну, бежать спасать думаю, нету смысла. У них там полный дом баб был. Я сразу понял, что эта херня только на баб подействовала. А знаете почему? Потому что эти сучки, они как ж-жыывотные. Я таких баб видал, что бандюки в штаны ссались. Думаете, мужики правят миром? Ага, щаз-з! Баба сказала - пошел делать, так же? А у президентов и прочих, думаете, по-другому что ли? Если мужик размязня, то баба у него - командир. А если мужик спуску не дает телке, то он... ну все равно кобель, и так далее, со всеми вытекающими. Короче, - дядя Костя прочистил горло и сплюнул, - если в натуре, все бабы сбрендили, то держитесь. И поменьше шастайте по улицам. Патронов я вам дам, Жоркину «Сайгу» как облупленную знаю. У меня такая же лежит. А это - «Соболь». Мелкокалиберка. Из нее на дальность удобно бить. Если бы из «Сайги» попробовал стрельнуть издалека, так снес бы товарищу полголовы, - дядя Костя похлопал меня по плечу, и по спине побежала дрожь.

- Так вы видели, как мы заходили к Коле? - сказал я.

- Нет. Я в этот момент отстреливался наверное, с другой стороны, - дядя Костя смотрел прямо мне в глаза. - Вот так живешь и не змечаешь что вокруг - одни юбки. А бывает, вроде бы и мужик с яйцами, а поди ж ты - баба!

- В России женщин больше чем мужчин, миллионов на десять-пятнадцать, - вставил Юрец. - Читал на каком-то сайте.

- Значит, у них преимущество, - дядя Костя погладил подбородок.

- Почему именно женщины? - почесал в голове Рифат.

- Черт знает. Дотошные вы, ребята! «Почему, почему»... Меньше клювом щелкайте, больше проживете, мой вам совет.

- Но мы пока ничего не знаем, - покачал я головой. - Судим только по тому, что видим. Может, сошел с ума определенный процент людей, включая и мужчин тоже.

- Нам за все утро не встретился ни один психопат мужского пола, - ввернул Юрец. - Ты же сам говорил. Вот, четыре адекватных... ну, более-менее нормальных представителя сильной половины человечества...

- Ты прям как по книге шпаришь, - хмыкнул дядя Костя. - Вона, еще одна. Видите, крадется? Они хитрые сейчас... - он вновь вскинул «соболя» на плечо.

Щелчок. Выстрел. Женщина осела, зажимая лепестки черной розы на животе.

- Сейчас? - переспросил я. - В смысле?

- Ты о чем?

- Ну, вы сказали: «сейчас они хитрее», - я дотронулся до губы. Болит, зараза и кровь запеклась. И рука тоже болит, укушнная - прямо пульсирует, а я и не замечал до этого. Что если и впрямь - вирус?

- Ну гляди, - дядя Костя поскреб щетину на шее. - Утром, невестка прямо безумная была. Рычала, и вообще вся дергалась, как под электричеством. Жена тоже, кинулась на меня, как бешенная псина. Ну я ее локтем... Потом ногами, а после - ножом. Как будто... Как будто всю жизнь только и делал , что убивал... А сейчас они уже ходят как более-менее нормальные.

- Может, устали? - сказал Рифат. - Попробуй, порычи и побегай пару часиков.

- Может, - дядя Костя пожал плечами. - Парни, вы не подумайте что я это... маньяк там какой. Вы не видели, что она, шлюха, с моим сыночком сделала... Мне эта красотка и раньше не нравилась, я и сыну говорил, что мол, не пара она тебе и все такое. С дерёвни приехала, курица. Они хитрые, все с мыслишками своими, насчет жилья и прописки. Но разве ж Вадя слушал? Конечно, нет. Отмахивался. Ну, я подумал, раз любит - пусть женится. А оно вот как вышло.

Я сел на широкую доску, подобрал новенький, пахнущий маслом гвоздик. Рифат торчал у края крыши, а Юрец устроился рядом со мной.

Чувство тревоги не ушло. Да и теперь оно видно, не скоро нас покинет. Перевести дух, расслабиться, осмыслить, в конце концов, что творится - не выходит. Сознание как озеро, в которое постоянно швыряют камни - сплошные круги.

Аня тоже... такая? Безумно рычащее, злобное создание? И ее мама, и бабушка?

И моя мама?

Да в это невозможно поверить. Я и до сих пор не верю, что мы на самом деле убили уже целую кучу женщин, а еще часть покалечили.

Дядя Костя вытащил из кармана пачку «Винстона». Винтовку повесил на плечо, зажал крепкими, желтоватыми зубами фильтр. Чирк-чирк зажигалкой. Выпустил дым сквозь волосы в ноздрях.

- Так что там... - он мотнул головой. - Коля? Того?

- Нашли дядю Жору и тетю Свету... - кивнул я.

- Пришлось размозжить ей башку, - подсказал Рифат. Я посмотрел на него так, как будто он действительно таракан в мойке, на кухне.

- Понятно, понятно, - запыхтел сигаретой дядя Костя. - Ну теперь решайте, пацаны. Можете со мной остаться, будем сообща выживать. А хотите - дуйте на четыре стороны. Держать вас не стану. Только подумайте хорошенько, поразмыслите над перспективами. Нужно переждать немного, может, устаканится все, наперед гадать дело зряшное. Никогда не знаешь, что с тобой случится в следующий момент.

- Мы подумаем, - сказал я. - Надо собрать мозги в кучу. Я идти куда-то прямо сейчас точно не хочу. Устал.

- Да, надо подумать, - Юрец поскреб подбородок. Странно, что к двадцати трем годам у него почти не растет щетина. На подбородке только, а на щеках какие-то чахлые кустики. - Но сейчас охота передохнуть.

- И поесть, - вставил Рифат. - Я сегодня еще не завтракал.

- О, а я совсем про жратву забыл, - дядя Костя почесал в затылке. - Не до того было, сами понимаете. Ладно, давайте с кем-нибудь спустимся вниз и притащим еды. Да ты ружье-то им оставь. Я прикрою. Хотя, в общем-то, я и сам могу сходить...

- Нет, - Рифат покачал головой. - Я с вами. А вы тогда здесь пока сидите.

- У нас куча дел, но мы вас подождем, - улыбнулся я одними губами.

- Там крови много, в доме, - пошевелил усами дядя Костя.

Рифат отдал мне ружье, а дядя Костя тем временем опускал лестницу, в потолочный проем. Я подошел к краю, оперся о кирпич. Никого внизу, но ружье следует держать наготове. Я стрелять не умею, но думаю, что ничего сложного нет. Знаю, что нужно прижимать приклад к плечу, как можно крепче - вот и все.

- Полезли? - дядя Костя опустил ноги в проем. Рифат стоит над ним и без оружия у него совсем другой вид. Ему, по всей видимости, некомфортно.

- Может, лестницу поднимете? - спросил снизу дядя Костя.

- А если вам надо будет по-быстрому бежать? - я погладил полированный, со сколами приклад «Сайги». - Нет, мы лучше будем поглядывать вниз, а лестница пусть стоит.

- Прямо операция «Буря в пустыне», - усмехнулся Рифат.

Когда они скрылись из виду, у меня тут же пересохло в горле. Сам я есть не хотел, но знал что это из-за стресса. Через какое-то время организм начнет требовать свое.

- Пить охота, - подал голос Юрец. - Надеюсь, они захватят воды.

Я угукнул. Прошелся вдоль стены. По-любому сейчас полезут, хоть одна да появится. По законам жанра. А я не могу в них стрелять, потому что они - живые люди.

«В погребе ты смог офигительно»

Неприятное ощущение в груди. И голова внезапно заболела. И что так, теперь всю жизнь - сидеть и отстреливаться?

Это должно когда-нибудь закончиться.

Пальцы вспотели. Я обтер ладони о штаны, по очереди: левую, правую. Юрец тоже не сидел на месте, бродил вдоль «бортов» нашего «Титаника». Я только сейчас заметил у него нож и как поблескивает сталь на солнце.

Свет, дающий тепло и жизнь. И безжизненный металл, способный убить. Я тут же захотел перенести на лист бумаги пальцы с рукоятью, лезвие. Зарисовать все так, как увидел.

Внизу приглушенный крик. Сердце тут же застучало.

Мы с Юрцом приблизились к проему. В глотке еще сильнее пересохло, я нацелил ружье вниз.

Клокочет что-то. Чавкнуло.

Мы с Юрцом обменялись красноречивыми взглядами. Конечно, в доме было полно стерв, и они напали на дядю Костю и Рифата. Что им винтовка? Оружие ведь еще надо перезарядить, а если шесть, семь баб? Попробуй-ка, успей расстрелять всех.

- Думаешь? - сказал Юрец.

- А?

- Того?.. - он мотнул головой и с кончика носа в проем полетела капелька пота.

- Не знаю, - прошептал я. - ЭЙ, РЕБЯТ! Что у вас там?

Тишина в ответ.

Подождали немного. Шаги. Шорк-стук, шорк-стук. У меня сразу картинка нарисовалась: баба плетется, со сломанной лодыжкой. Кость прорвала кожу, и торчит наружу. Женщина подволакивает ногу, за ней тянется след.

Я смахнул пот предплечьем. Упер щеку в приклад, прицелился. Только шагнет к подножию лестницы - стреляю.

Вот, вот...

Рифат. Прихрамывает, опирается на винтовку. Поглядел вверх. Глаза огромные, сверху - мокрая челка. Оглянулся, что-то пробормотал. Влез на ступеньку.

Он нас не увидел, возможно, свет бил в глаза. Я опустил ствол и спросил:

- Рифат? Что там? - он вздрогнул и тут же попытался навести на меня дуло. А потом во взгляд его вернулась частичка осмысленности. Он моргнул, быстро облизал губы, язык мелькнул как у змеи. Рифат оглянулся еще раз и полез наверх.

Внизу показалась женщина, лет пятидесяти на вид. Волосы с проседью, сквозь дырки в халате видны валики жира. Она шагнула к лестнице и обхватила мясистыми пальцами ножки.

Я не мог в нее выстрелить - боялся зацепить Рифата. Он перебирал руками и ногами быстро, а толстуха поставила на первую ступеньку стопу - квадратный столб.

- Стреляй в нее! - взвизгнул Юрец. Рифат двигался медленно, как под водой и я опять вспомнил «Титаник». Показалось даже что шумит прибывающая вода, внизу. Вот-вот мы уйдем на дно.

Жирдяйка залезла выше. Лестница закачалась, затрещала.

Вот уже пальцы-сардельки вцепились Рифату в штанину. Он запыхтел, задвигал ногой.

- СТРЕЛЯЙ! - вновь проорал Юрец.

Я прицелился. Будь что будет. Нажална спуск.

Не нажимается.

- Предохранитель! - крикнул Рифат. Я чуть не оторвал ноготь - так резко колупнул железочку, сбоку.

Потом - прицелился. Нужно ловить момент между ударами сердца, но нет, это чушь, не из снайперской винтовки ведь стреляю.

Я пальнул. Дым застлал обзор, а Рифат вскрикнул.

Когда дым чуть рассеялся, из проема выплыло безумное лицо, в крови и грязи.

Я отшатнулся назад, зацепился за что-то пяткой. Ружье выронил, плюхнулся на пятую точку.

Юрец подхватывал кирпичи и швырял вниз. Один, второй, третий.

Мир поплыл. Когда к зрению вернулся фокус, я увидел, как Рифат с Юрцом дергают лестницу вверх. Ее держали снизу, но они все-таки справились, а я продолжал сидеть как болван.

- А дядя Костя? - одними губами спросил я. - А дядя Костя как же? Лестницу...

- Да заткнись ты, - сплюнул Рифат. У него на шее дернулся кадык. Рифат прицелился из «Соболя», пальнул в дыру. Послышался грохот, у меня стрельнуло в ухе.

- С-сука, - протянул Юрец. - Вот тварь! Кажется, я ее видел. На углу Курганной живет, - он махнул рукой. Рифат провел ладонью по лицу, размазывая грязь.

- Вот чушня, - опять плюнул он. - Бред!

- И как нам теперь, без жратвы? - спросил Юрец. - И без воды хотя бы?

Рифат молча скинул мешок с плеч. Развязал шнурки, вытащил булку-плетенку, упаковку плавленых сырков. Кинул Юрцу и тот неловко поймал. Потом выудил бутылку «Кубая» и свернул крышку так, что она упала в пыль.

Рифат напился, дергая кадыком, и протянул бутылку мне. Юрец так и стоял в растерянности, прижимая плетенку к груди. Я сделал пару приличных глотков и подошел к Юрцу. Забрал сырки и передал воду. Вытащил один треугольничек, освободил от фольги - триста лет таких не ел и вот теперь самое время.

- У меня тут еще яблоки и бананы. Ну и сардельки, если кто хочет, - Рифат ворошил рукой внутренности мешка. - Шпроты еще, кукуруза, - он продемонстрировал банки. - Мы из холодильника выгребли.

- Круто. Так что с...

- Она вцепилась ему в горло. Я застрелил ее, но уже поздно. Прокусила артерию. Фонтаном брызнуло - на потолок, на стены. На пол, - взгляд Рифата подернулся дымкой. - На плиту попало. И на меня. - Он издал смешок и уселся, вертя между пальцами крышку. Юрец жадно глотал воду.

- Нам ведь нужно смотреть, как бы новые не подлезли.

- С этой стороны «козлы» еще, - заметил я. - Так что если и ожидать гостей, то оттуда.

Рифат вытащил магазин, потом вновь полез в сумку. Вытащил пару патронов. Солнце теперь заливало всю нашу дислокацию - значит, сейчас уже за полдень. Четвертая пара в универе началась.

- Там была одна, лысоватая. Я ее не смог убить. Бегала на четвереньках, лысая, - Рифат передернулся и щелкнул затвором. - Она так и осталась, внизу, мерзота.

- Черт с ней.

- Нет, серьезно, - Рифат обтер крышку о майку и закрутил бутылку с водой. - Она какая-то... Не такая. Старуха ими как будто руководила, а сама в стороне держалась. И резвая такая... Я хочу ее грохнуть.

- Успокойся. Хватило того, что дяде Косте глотку перегрызли.

- Угу, - Рифат шмыгнул носом. - Что мы теперь будем делать?

- Надо отдохнуть немного.

- А машина? - не успокаивался Рифат. - Как думаете, они ее... не тронули?

- Неизвестно, - я зевнул, так что свело челюсть. Юрец сидел тут же, на заднице и чавкал. Он всегда чавкает, причмокивает даже, притом неважно, что ест.

- Сидеть вот так - бред собачий, - пробурчал Рифат. - Нужно валить отсюда. Твари чувствуют нас и потихоньку окружают. В доме их было пятеро! Хорошо хоть всех завалили. Ну, кроме той старухи. Бр-р, как вспомню ее рожу... Ведьма!

- Немного отдохнем и пойдем. Тем более, нужен план. Куда, для чего...

- Для меня самое главное - узнать, что с дочкой.

Голова заболела еще сильнее, а еще пульсировала губа. Я то и дело тыкал шишку языком - соленая. И язык постоянно тянется к ней. Как бывало в детстве: выпадет зуб и хочется бесконечно обследовать дырку.

Мы раздербанили плетенку, съели сыр и шпроты, проглотили по банану. Самая вкусаня еда, за последнее время. А я и не чувствовал голода, но когда начал есть, то как будто бездонная дыра внутри образовалась. Рифат расхаживал вдоль стенки, попинывая кирпичное крошево и бормоча ругательства.

Только что мы убили кучу женщин, которые вчера еще готовили, нянчили детей, целовались с мужьями и парнями, смеялись, шутили, плакали над мелодрамами, меряли шмотки, занимались любовью, в конце концов. Гора трупов, за пару часов.

Несколько минут назад дядю Костю разорвали на части, и сейчас он там истекает кровью, прямо под нами. Там же где-то и его сын.

А мы сидим и жрем. Так паршиво стало на душе. Пока тебя не коснется что-то страшное, ты и не задумываешься ни о чем.

Видимо, так работает инстинкт самосохранения. Что бы ни происходило вокруг, ты думаешь только о СВОЕМ выживании. Думаешь только о том, что необходимо тебе.

Недалеко мы ушли от зверей, в самом деле.

Глава 5 ОНА

Я вытащил блокнот и стал рисовать. Сначала механически, а потом углубился в процесс, и все что меня окружало, перестало существовать. Грифельные линии, постепенно заполняли бумагу, и растворились в едином полотне. Вся сегодняшняя дрянь выплескивалась на листок.

Вчерашней ссоры с Аней могло и не быть - как обычно, слово за слово... Ее мама и бабушка (а заодно и лучшая подруга мамы) считают, что я Ане не пара. Какой-то непонятный тип, художник... Мужчина должен уметь зарабатывать деньги, а не заниматься ерундой. Уж не знаю, чем таким по их мнению я должен был заниматься в будущем, но все дело в том, что им угодить невозможно. Свои проблемы не отменяю, и рисуночками особо много денег не заработаешь в любом случае, но мне нравится художничать. А что, лучше выучиться на юриста, быть адвокатишкой или там помощником прокурора? Нет, увольте.

В школу с шести лет пошел, а в институте была ускоренная программа. Так что в этом году я бы как раз и получил бы диплом.

Может быть это разновидность шизофрении, но мне хочется рисовать, хочется связать свою жизнь только с творчеством. Точнее, хотелось. Сейчас-то уже чего говорить.

 (окна огонь окна камни разлетаются в разные стороны)

У меня есть несколько приятелей. Один все хочет покорить биржу, брокер фигов. Другой барабанит по клавишам, сочиняет романы. Вот уж кто ерундой страдает! Рисованию всегда можно найти применение, а писать сейчас умеет каждый второй.

Аня до недавнего времени была на моей стороне. Мол, да-да, нужно заниматься тем, к чему лежит душа. Хотя понятное дело, что любой женщине нужен мужик с деньгами, прежде всего. Это логично: лавэха в нашем мире имеет огромное значение. Нет средств - попробуй, поставь ребенка на ноги.

Но теперь это уже не имеет никакого значения.

Так что даже в апокалипсисе (слышал, что так говорить неправильно) можно искать положительные стороны. Если это настоящий конец света.

Я поморщился. Указательный палец затек, карандаш как будто прикипел к суставу.

Сидел я, сложив ноги по-турецки. Кинул карандаш поверх блокнота с рисунком и огляделся по сторонам. Мы все еще здесь, на крыше.

- О, ты рисуешь! - склонился надо мной Рифат. - Можно?

Я кивнул, и он взял блокнот. Нахмурил брови и присвистнул:

- Это еще что? «За миг до взрыва»?

- Что? - я потряс головой, отгоняя видения и ненужные сейчас мысли, окончательно возвращаясь в реальность. - Дай-ка.

- Ты что? Рисовал и сам не помнишь?

- Творческий транс, - подал голос Юрец. - Типа, человек находится в экстазе и ничего не помнит. Так написано большинство шедевров - литературы, музыки, живописи.

На рисунке многоэтажка в момент взрыва. Окна, карнизы, балконы. Буквально через секунду здание разлетится в пыль, но сейчас оно еще стоит. Куча трещин, и как-то удалось создать эффект «HD», что ли. Слишком живой рисунок, я как-то слишком круто для себя распорядился тенями, и запечатлел последние милисекунды жизни высотки.

 - Ну да, - улыбнулся я Рифату. - «За миг до взрыва».

Отдал ему блокнот. Рифат еще полистал немного. Конечно, сунул мне под нос «Дурунен».

- Это еще кто такая?

- Не знаю. Просто, баба.

- На актрису что ли, похожа, - Рифат вскинул на меня взгляд. - Какая-то тухлая. Будто подгнила изнутри.

Он подошел к краю стены с блокнотом, внимательно окинул взглядом окрестности. К нему подошел Юрец, и я тоже встал, отряхивая зад.

- Видите?

- Мелькнуло что-то, - подтвердил Юрец.

- Они теперь и прячутся тоже. Верно сказал этот, дядя Костя - они становятся умнее. Рифат не глядя, сунул блокнот Юрцу и вскинул винтовку.

Щелчок, выстрел.

- В шею попал. Вскользь. Думаю, кровью истечет и сдохнет. Пацаны, я так уже больше не могу, - Рифат закатил свои «насекомьи» глаза и покачал головой. Что-то прошептал не по-русски.

- О, фигасе! Приколи, Ром, мне эта баба снилась. Я вот сейчас рисунок увидел и у меня прямо дежа вю жесточайшее! Это точно она!

- Да ну?

- Точно тебе говорю! - Юрец вертел блокнот и так и эдак. Губы прыгают по всему лицу, руки дрожат. - Как это так, а? Кто это?

- Вообще не в курсе. Просто, собирательный образ, из подсознания. Никого конкретного, насколько я помню, не изображал. Точнее, я вообще плохо помню, как рисовал ее. Как и высотку.

- Творческий транс, - с торжеством добавил Юрец. - Говорю же!

- Но до гениальности явно не дотягивает, - скривился я.

- Нет, башня - круто нарисована, - вставил Рифат. - Там, в окнах, люди еще, да?

- Ага.

- Значит ли, что... - Юрец хотел завернуть очередную умную фразу, но Рифат его оборвал:

- Вы слышите?

Юрец то ли замычал, то ли вскрикнул.

Кровь тут же бросилась в голову, прилила к вискам.

- Ой, а вы... - громыхнул выстрел. Я успел разглядеть девочку, или там девушку. Бледная до синевы, а глаза... Глаза не были безумными, насколько я мог судить.

Девчонка охнула и пропала.

- Что... что, - дым клубился из дула винтовки. У Рифата посерели щеки.

- Что ты сделал?! - подскочил я к нему. - ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?

- А что? - он смотрел так, как будто уже я превращался в обезумевшую самку и пристрелить надо меня.

- Она же... она же была нормальная!

- В смысле? - у Рифата забегали глаза. - Да отпусти ты!..

Внизу послышался крик. Потом что-то лязнуло. Чавк, чавк.

Я отпустил Рифата, бестолково хлопающего ресницами, и подбежал к краю стены.

«Козлы» внизу, и на них девчонка та. Подтягивает к себе ноги, и рот зажала ладошками. К ней медленно подбираются две твари. Одна - бабка в халате, с седым пучком на голове, другая - вполне приличного вида дама. В пиджаке, в брючках-дудочках. В левом ухе болтается золотое кольцо, мочка правого разорвана. Каблуки на туфлях сломаны. Прихрамывает и рычит, показывая ряд верхних зубов - мелких, ровных.

- Эй! Быстро сюда!

Девчонка задрала голову. Лицо - бледное пятно, губы сжаты в шнурок и дрожат. Глаза как два чистейших озерца.

- БЫСТРО! - я наклонился чуть ниже. Бабка споткнулась и упала. «Импозантная дама» ковыляла к «козлам», протягивая руки. На пальцах облупившийся синий лак, а на кистях - засохшие пятна. Девчонка попробовала допрыгнуть до моей ладони и не достала.

«Козлы» накренились.

Девчонка сжала губы еще сильней. Теперь ее лицо превратилось в сплошные глазища.

Я наклонился еще дальше, ноги заболтались в воздухе и вот-вот, сейчас уже полечу вниз.

Наши пальцы встретились, ладошка у девчонки нежная. Я уже потерял равновесие и соскальзываю по стене, а кирпич царапает живот.

Кто-то вцепился мне в ноги. Девчонка повисла, а «дама» взвизгнула и рванула к нам.

В этот момент меня потянуло вверх, вместе с девчонкой.

Ноги нашарили опору, и я сам теперь тянул бедняжку наверх, а когти твари скользнули по ее икре и лодыжке. Девчонка вскрикнула, но так, больше от страха - жалобно. И захныкала.

Потом раздался выстрел.

В следующее мгновение мы лежали на «полу» крыши, в клубах взметнувшейся пыли.

- Вот болван... Вот болван! - бормотал Рифат ероша волосы. - Ты идиот, Рома!

- Почему это, - прокряхтел я. - Почему я идиот? Может, потому что спас ее?

- Спас! - фыркнул Рифат. - Ты чуть не угробил себя, герой хренов!

- Ты кусок говна, а он нормальный парень, - подал голос Юрец. - Вот и вся разница.

- Да? - скривил губы Рифат. - Скажи-ка мне, почему я кусок говна? Может, потому что поймал его за ноги, чтоб он не хренакнулся вниз, а? Может поэтому?

- Не ругайся. Ты же мусульманин, - я встал, потирая поясницу. Еще пару дней в таком темпе и тело превратится в сплошной синяк. Если раньше мне не перегрызет глотку какая-нибудь бабуля, жена алкоголика, наркоманка или там одичавшая бизнес-леди.

- Да иди ты в задницу, - с досадой махнул Рифат. - Мусульманин! Я думал, у тебя есть башка на плечах...

- Кажется, мы про кого-то забыли, - я многозначительно кивнул в сторону незнакомки, которая продолжала глотать слезы. Щеки распухли, губы тоже. Глаза-щелочки. В джинсовых шортиках и в футболке с надписью «ROCK IT’S MY LIFE»

- Как тебя зовут? - сказал я.

- Оля.

- А меня Рома. Этот рассерженный горец - Рифат. А это Юра.

- Что... моя мама!.. Что случилось? Ребята! Вы знаете, что происходит?

- Не знаем, - я покачал головой. - Ты может, голодная?

Она не ответила. Глядит перед собой и бормочет «мама, мама». Я подхватил мешок с провизией, чувствуя взгляд Рифата - как будто иголки вытанцовывают на спине. Да и в желудке тоже.

Протянул Оле банан, и она взяла, безучастно. А потом посмотрела с недоумением, как будто я дал ей пульт от телевизора.

- Кушай, - подбодрил я. - Ам-ам.

Оля улыбнулась, вытерла слезы. Стала чистить банан - лед тронулся.

Откусила, набила щеки.

- Мы тоже не знаем, что происходит... - начал я.

- Но с твоим приходом, Оля, у нас появилась дополнительная информация. - Юрец поднял указательный палец. - Весьма важная, на вес золота инфа.

- Какая же? - буркнул Рифат.

- Что не все представительницы прекрасного пола спятили! - торжествующе воскликнул Юрец. - Вот, абсолютно нормальная девушка.

- Это радует, - Рифат подошел к краю стены, глянул вниз. Прицелился, потом опустил винтовку. Выругался сквозь зубы, а после снова завел непонятную песню на басурманском языке.

- Не могу сказать, что это так уж радует, - Юрец поднял шероховатый обломок кирпича. - Теперь понять бы, ПОЧЕМУ эта девочка не поддалась общему настроению женщин. И откуда это самое настроение взялось.

- То есть, почему Оля не начала рвать окружающих в клочья?

- Почему - «окружающих»? - Юрец размахнулся, издал «й-йэх» и метнул камень. - Бабы не нападают друг на друга - только на мужчин. Это первое. Второе: среди попадавшихся женщин мы не встретили ни одного ребенка, что тоже важно. Кстати, сколько тебе лет?

- Шестнадцать будет через месяц, - пробубнила Оля. Она уже дожевала банан и теперь нервно складывала кожуру, потряхивала ей и снова складывала. Переводит взгляд с меня на Юрца, а сторону Рифата лишь косится исподтишка.

- Ого, - пробормотал Юрец.

С первоначальным определением возраста я тоже ошибся, хотя вблизи и понял, что Оля выглядит взросло. В обман ввели щечки, распухшие от слез. Спелая девица с хорошей попой, груди правда, почти нет.

Каюсь - на это я сразу обратил внимание.

Слышал всякие истории, о том, как девочки беременеют и в двенадцать, и в десять лет. А к четырнадцати годам некоторые становятся вполне себе развитыми барышнями. Не зря же на Руси отцы выдавали дочек замуж примерно в этом возрасте, если был подходящий жених?

В Средние века, и после - в эпоху Возрождения, двадцатилетняя девушка считалась чуть ли не старухой. Хотя тут дело еще и в продолжительности жизни, в ее качестве.

Видя, что Оля снова глядит перед собой, а по щекам спускаются хрустальные дорожки, я подсел к ней.

- Ну-ну... Не плачь. Все будет хорошо.

- Как... не будет! Как ты можешь так говорить! Мама... - Оля расплакалась, а я притянул ее к себе за плечи. Не люблю и не умею успокаивать девушек, да и когда футболка промокает от слез и соплей - это не очень-то приятно. Любой подтвердит.

Но сейчас я поглаживал Олю по волосам, а сам представлял, что рядом со мной - Аня. Она вот так же плакала бы, и всхлипывала...

Сквозь слезы Оля начала рассказывать. Как она проснулась, и увидела, что мама порезала ножом младшего брата, а папа - уехал рано. Он всегда встает в пять утра, делает гимнастику, а потом только завтракает и едет на работу. У них мало денег, живут не в нищете, конечно, но не хватает. Маму только недавно уволили, и она подыскивает себе новое место...

Оля так говорила, рассказывала. А я думал, что теперь эта девчонка может и не дожить до своего шестнадцатого дня рождения. Ведь никто не знает, что будет через месяц.

И отца Оли, наверное, уже нет в живых. На его работе по-любому есть женщины. Я почему-то представил, как он заходит в офис, раньше всех, и встречает на своем этаже уборщицу в синей униформе. Она в перчатках, с тряпкой и ведром и мужчина здоровается с ней. Уборщица сначала смотрит на него остановившимся взглядом, не мигая. Потом в ней что-то щелкает, и она бросается на недоумевающего беднягу и рвет его ногтями и зубами, рвет насмерть, и желтые перчатки становятся красными.

Сложновато с богатым воображением. Ведь чем больше рисуешь, тем больше появляется дополнительных «спецэффектов», и реальность становится слишком яркой.

- У меня предложение, - сказал Рифат. - Кончать базары и валить отсюда.

- К твоей дочке? - прищурился я.

- Причем тут она? Нельзя на одном месте сидеть.

- Благодаря Роме у нас есть надежда, - сказал Юрец. - А ты, если б не был таким косым, застрелил бы Олю и все. Нифига бы мы не узнали. И не свисти, я вижу, что тебя только своя шкура интересует.

Я краем глаза отметил, как сжалась Оля. Она наверно, только-только на линейке была, девятый класс, все дела. Или десятый?

Дай бог, чтоб с ума действительно сошла ЧАСТЬ людей.

Что если это лишь вопрос времени?

И что если через пару часов мы - я, Юрец, Рифат - начнем рвать друг другу глотки, как звери? Может же быть такое, что женщины просто более чувствительны, восприимчивы к... к чему?

- Ты вообще, придержи язык, - пробурчал Рифат, и скрестил руки на груди. - Вы не видите, что их становится все больше и больше? Вон там шляются, вон там стоят. В конце концов, тварей станет так много, что они...

- Сцапают нас? - вставил я и Оля прыснула.

- Сейчас самое время поржать, да, - с досадой тряхнул «Соболем» Рифат. - Мы должны слезть по канату и бежать к машине.

- Если она на месте, - сказал Юрец.

Я подошел к краю стены. Да, дядя Костя недооценивает женщин, как впрочем, и все мужики (каюсь, грешен). Их слишком много и они слишком злые, по-звериному, а патроны имеют обыкновение заканчиваться.

- Еще час-два и нам крышка! - взревел Рифат и стал палить направо и налево.

Попал в ту бабку, которая чуть не схватила Олю. Пуля вырвала из белого, как батон, плеча шмат сала. Толстуха упала на спину, навзничь. Полежала немного, потом медленно встала, буравя нас взглядом.

- Хватит. Не трать зря патроны, - я положил ладонь на цевье. Рифат опустил ствол, посмотрел на меня. Точнее, сквозь меня.

- Надо выработать план, - сказал Юрец. - Мы можем перелезть на соседнюю крышу. Колькин дом окнами на улицу выходит, так? Ну вот. И потом значит, спрыгнем, а тут уже дорога и «Шанс».

- Тут метров семь. Или ты человек-паук?

- Можно отвлечь их чем-нибудь, - предложил я. - Один маячит, остальные бегут.

- И кто будет отвлекать? - спросил Рифат и бросил недвусмысленный взгляд на Олю.

- Кто-нибудь из нас, - сказал я.

Он отвел взгляд первым. Юрец ходил вдоль стены и чесал в голове, бормотал что-то.

- Их все больше и больше! - не успокаивался Рифат. - Такое чувство, что они идут на запах. Блин, они же это... это не зомби! Я смотрел фильм. Там зомби ЖРАЛИ людей. Убивали, чтобы прокормиться, чтобы жить. А эти... Они не хавают трупы! Они только убивают. Смотрите! Вон та самая старуха, лысая.

- Я тоже заметил, - Юрец остановился, потом шагнул к Оле. Выхватил у нее банановую кожуру и зашвырнул в группировку: толстуха, с сочащейся из дыры в плече кровью и бессмысленным взглядом, «импозантная дама», лысоватая старуха - эта сидит на четвереньках. На подбородке висят слюни, ветер шевелит жиденькие седые патлы.

- Можно перекинуть канат, и перелезть по нему...

- Ты насмотрелся дешевых боевичков, Юр? - сказал я.

- Ну, нет, - Юрец поковырял в носу.

- Я бы могла спуститься и попробовать... Но они за мной не побегут, наверное...

- Вот! - Юрец поднял палец. - Я не зря ломал над этим голову. Я все думал, как, КАК у тебя получилось выжить. Так они что, не особо тебя и трогали?

- Ну... Не знаю, я убегала и пряталась. Не знаю, - повторила Оля и шмыгнула носом. Слезы уже подсохли, на щеках разводы.

- Понятно. Я с самого начала думал, что охотятся они исключительно на мужчин.

- Бред! - воскликнул я. - Они гнались за Олей!

- Можешь считать как угодно. Но пока мы не найдем хотя бы одного ПСИХА, мужика, который будет за нами бегать - я буду утверждать так.

- Да сколько вы будете базарить?!

- Мы не можем спуститься во двор, - покачал я головой. - Там узко, между забором и стенкой дома. И калитка еще... Не успеем выбежать. Значит, попробуем перелезть на крышу. Потом - отстреляться и - к машине.

Я говорил это, а внутри у меня росла ледышка. Холод в низу живота, и в груди.

Что-то и впрямь много народу во дворе. И вокруг хаты, на других участках. На улице, наверное, не меньше.

Твари уже поубивали всех своих мужчин и теперь жаждут добраться до нас.

Это даже хуже, чем зомби. Потому что те... двигаются медленно. И потому что те тупые и предсказуемые. А чего ждать от... женщин?

Еды у нас немного. Патронов, в общем-то тоже.

Плюс, мы не знаем, что там с «Шансом». Может, его уже разорвали на куски. Может быть, его угнал такой же, как мы, незадачливый парнишка. Так что если мы даже перелезем на соседнюю крышу, это только полдела.

Рифат тем временем прилаживал к канату проржавевшую скобу.

- Сейчас поиграем в Зорро, - подмигнул он. И тут же посерьезнел: - Вы следите, поглядывайте!

- Может, дашь мне винтовку? - он с неохотой вручил мне «Соболя». Промедление это меня внутренне покоробило. Он себя что, собственником возомнил?

- Просто ты ненадежно стреляешь, - Рифат как будто мысли прочитал. - Предохранитель не забудь. Сейчас стоит, если что.

Он повертел над головой канат и швырнул на крышу Колькиного дома. Метил так, чтоб зацепиться скобой за трубу.

- Может, петлю сделать? - сказал я. - Типа лассо-лассо.

- Их все больше, - заметил Юрец. Я поймал себя на мысли, что чувствую себя по-другому. Ну, как обычно бывает в присутствии малознакомой девушки. Хочешь показаться круче, чем ты есть, выпендриться.

Ребячество, в общем-то. Но происходит это на автопилоте.

- Если сделать петлю, то не хватит длины, - отозвался Рифат. И кинул снова. Крюк загремел по шиферу, покрытому бурыми пятнами и комками выгоревшего мха.

Снова мимо.

- Пальни разок, - буркнул Рифат. - Так, попугай.

Я кивнул. Ладони тут же вспотели. Я пока еще не научился воспринимать женщин как абсолютное зло. Ну вот та импозантная дама. Сегодня она должна была сесть в свою «Мазду-3» или там в «Ауди». А может она катается на бюджетном «пежошке». Эта бизнесвумен должна была доехать до офиса, скинуть пиджак и врубить сплит. Потом она пошла бы в туалет - проверить макияж. После она бы включила компьютер...

- Ты уснул что ли? - спросил Рифат. - Завали вон ту, с сережкой. Лысая свалила уже куда-то... Их в натуре, стало больше. Да стреляй уже!

Я видел глаза. Пустые? Или за пеленой безумия таилось что-то разумное?

«Импозантная дама» подняла руку и потрогала мочку уха. Уставилась на кровь, но без всякого выражения.

А потом стала лизать ладонь, как кошка лапу. И смотрит на меня, смотрит.

Я пальнул и «дама» упала. Накатила тошнота, плечо заныло из-за отдачи.

Выстрел не внес никакой сумятицы в ряды наших противников. Они так же собирались, подтягались к стенам дома и неотрывно следили за нами. Чем-то они мне напомнили пчел: та же сосредоточенность и деловитость, уверенность.

Они точно знают, что должны собрать «нектар» - неизвестно, откуда.

И пчелы эти могли хорошенько ужалить.

- ЕСТЬ! - завопил Юрец. - Зацепился?

Рифат вместо ответа натянул канат. Поискал глазами, за что бы зацепить. Я тут же отложил оружие, Юрка и Оля тоже стали помогать закрепить конец.

- Да ты смотри за этими! - прикрикнул Рифат. - А вы туда! Нет, приподнимите... Боже, Юр, ты вообще что-нибудь тяжелее члена держал в руках, а?

- Не выражайся при даме, - пропыхтел я. Конечно, винтовку отложил, не устоял на месте. Тем более, стрелять смысла нет, а бабы вроде как и не рыпаются. Только следят толпой, как с трибун Колизея, и не по себе от колючих, на первый взгляд бессмысленных взглядов.

- Кто лезет первым? - сказал Юрец. Мы как по команде поглядели на него. Веревку закрепили между лагами, уперли шершавые, сливочного цвета доски в стену, но доверия конструкция не вызывала. Хорошо ли Рифат приладил скобу? Надежно ли она зацепилась?

Я покосился на Олю.

От каждого взгляда на нее в груди ширился тепленький комочек. Я хотел прижать ее к себе, обнять посильнее, только чтоб она больше не боялась.

Эти мысли я тут же погнал прочь. У меня ведь есть девушка.

Вчера была, по крайней мере.

- Не, вы чо? Я первым не полезу.

- Вы пока решайте, - я взялся за канат. - Времени в обрез.

Рифат чертыхаясь, подхватил винтовку.

У меня тряслись поджилки, а в желудке будто кнопки появились, строительные.

Я по одной мышце перенес тяжесть тела на канат. Вроде держит. Дальше, дальше.

И вот уже вишу на шестиметровой высоте. Сорваться - не так опасно.

Опасно попасть в «женские объятия».

Канат прогнулся дугой, а я напрягал бицепсы, пропуская веревку между ног. Со стороны, наверно выглядело комично, как макака ползу. Но мне-то не до смеху.

Глянул вниз - бетонная дорожка, рядом - битый кирпич, железяки и арматурина. Строительный мусор. Упади, и сразу сломаешь что-то, а тут уже и эти.

Прямо подо мной стоят. Скалятся. Лысая бабка подпрыгнула, пытаясь достать меня клешней.

Пот выедал глаза. Я полз и думал о скобе, что сейчас, сейчас она не выдержит и все. Рифат конечно, будет стрелять, но...

Даже не поверил, когда ступни попали в край крыши.

Шифер заскрипел, принимая подошвы. Еще пара движений натруженных до красноты руками, и я на крыше Колькиного дома. Внизу как пираньи, бродят женщины.

Я помахал рукой. Юрец показал большой палец, Оля махнула в ответ. И как-то быстро слишком руку опустила.

- СЛЕДУЮЩИЙ! - проорал я во всю глотку.

Полез Юрец. Он дрожал как лист на ветру, но преодолел «канатную дорогу» быстрее меня. Только с тем, чтоб перелезть на крышу у него возникли проблемы, но я его поддержал и втянул буквально.

И вот мы уже вдвоем, а хищницы внизу шипят, рычат и чуть ли не челюстями клацают.

Рифат с Олей переговариваются. У Оли лицо бледное, она смотрит вроде бы на меня, но как будто сквозь пространство.

Потом я вижу, как из проема - того самого, из которого мы убрали лестницу - показалась рука. Как паук, с белесо-синюшными лапами.

Кисть, пальцы. Вторая рука. И голову видно теперь.

- Там... СЗАДИ! - заорал я. Рифат развернулся, оттолкнул Олю. Она снова начала грызть ногти, к самому краю «борта» прижалась. Рифат прицелился в проем: вспышка, вспышка.

В ухе стрельнуло.

Я замахал Оле, чтоб она лезла. Она потыкала пальчиком в сторону Рифата и состроила рожицу.

- Лезь! - гаркнул я. И тогда она полезла, а Рифат по недавнему примеру Юрки, швырял вниз кирпичи.

Одна из рук схватила его за ногу и дернула. Рифат взмахнул руками. Винтовка вылетела, перевернулась в воздухе и упала, подняв облако пыли.

Рифат грохнулся.

Из проема показалась лысоватая, голова той самой бабки. Я только сейчас заметил, что сквозь жиденькие патлы на черепе, проглядывают коричневые пятна.

Бабка зарычала и прыгнула. Рифат вцепился в дряблое горло, а старуха скалила зубы, как горилла, сжимая его шею. Оля закусив губу, метнулась к винтовке. Прицелилась.

Ничего.

Она тоже забыла.

- Предохранитель! - закричал Юрец. И я тоже подхватил, но почему-то не услышал собственного голоса.

А потом понял, что он какой-то... чужой. Слишком хриплый.

У Оли дрожали руки, да и вообще ружье было слишком тяжело для нее.

Рифат никак не мог справиться с бабкой. А в дыру уже заглядывали новые головы. Неизвестно, каким образом женщины смогли забраться на крышу без лестницы. Встали друг дружке на плечи?

Рифат оторвал от себя бабку, свободной рукой что-то нашаривая возле себя, а старуха царапала когтями его предплечье, а другой клешней сминала лицо Рифата, как газету.

Женщины все прибывали, как вода в пробоину. С серыми лицами, в грязи, с размазанным макияжем, с валиками бигуди в спутанных волосах. Телки-подростки, на вид не старше Оли.

Старуха занесла над Рифатом половинку кирпича. Вот он уже идет вниз, удар в висок...

Эпизод мелькнул и медленно таял, таял.

Лысоватая голова взорвалась как арбуз. Глаза с верерочками нервов разлетелись в стороны. Осколки кости. Желтовато-бордовые ошметки, брызги. Оля завизжала, прикрываясь руками, винтовку выронила. Вверх поплыли сизые завитки дыма.

В волосах у Оли сосульками поблескивает гадость. Рифат кричит, чтоб Оля лезла, а она все смотрит на поверженную старуху: из шеи торчат фиолетовые трубочки, из них толчками вытекает кровь. Кирпичи, лаги, канат - все в дряни.

Наверняка я видеть не могу, но откуда-то знаю.

Оля лезет по канату, Рифат подхватил «Соболя» и шмаляет по головам - те уже кишат в проеме.

Он как-то так стрельнул, что к нам на крышу упала железка. Я пригляделся к ней: часть заколки.

Оля ползла медленно. Вот уже одна фигура вылезла из дырки на крышу, пока Рифат перезаряжал оружие. Я что-то кричал и подпрыгивал, не боясь скатиться с крыши. Это самое дерьмовое, видеть, как к товарищам подбирается смерть, и ничего не делать. Но как им помочь?

Я придумать способ не мог. Поэтому просто твердил про себя какую-то скороговорку, вроде молитвы.

И конечно, сжимал канат, чтоб он не дай бог не соскользнул, потому как держалась скобка на добром слове. Удивительно, как это мы с Юрцом смогли перебраться на эту крышу. Может, само провидение так распорядилось?

Дурацкие, беспомощные мысли.

Скоба заскрежетала, кусая трубу. Юрец вцепился в канат, потом вдавил скобку ногой. Я тоже держал канат, а Оля двигалась, замирая от ужаса.

Рифата одолевали сучки. Он стрелял и влажно трещали разламываемые кости, опять летели ошметки и густые капли крови.

Олю мы подхватили. Она обвила мне шею и в мозгу вновь всплыла Аня. Как мы планировали семью, так - в шутку, - что когда-нибудь пожениемся и у нас будут дети. И я еще тогда подумал, что моя дочка будет вот так же обнимать меня за шею, когда я буду брать ее на руки. Почему-то я был уверен, что у меня родится дочь.

Рифат полез на канат, как-то уж слишком резко. Скоба заскрипела.

Потом по трубе пошла трещина.

Рассохшийся от жары, потрескавшийся от морозов кирпич, размытый ливнями бетон - и скоба выскальзывает вместе с обломками.

Рифат летит вниз, сжимая в одной руке канат, а в другой винтовку. Твари тут же кидаются к нему.

Крик, рычание. Выстрелы.

Юрец орал мне что-то в лицо, тянул за руку. Оля тут же, закусывала губы, заламывала пальцы.

Глава 6

Шифер с треском лопался под ногами, подошвы проваливались и острые края царапали голеностоп. Уже после я заметил, что кожа вокруг суставов изрезана вдоль и поперек, да и боль пришла позже.

Вот и край крыши. Чуть не полетел кубарем, вниз. Почему-то сначала эта мысль не вызвала беспокойства. Что ж, упасть головой в асфальт и свернуть шею - меньшее из зол.

Но звериный инстинкт выживания, поднял голову и заставил пальцы вцепиться в трухлявые доски.

Калитка открыта, пара баб ковыляет сбоку. Наша старая знакомая, армянка, которую мы сбили, у другой «особи» - нож. Еще одна пасется на углу перекрестка. Я увидел погнутый треугольник «Уступи дорогу» и еще вчера женщина не смогла бы разгуливать там так просто: движение будь здоров. Она стояла к нам спиной, а те двое сразу заметили нас и поковыляли к Колькиному дому. Благо, что были они уже здорово потрепаны в боях, так что еле волочили ноги.

У одной оторвана щека, кожа так и висит лоскутом. Сразу перед глазами картинка: женщина пытается убить своего мужа, а его верный пес приходит на помощь хозяину. Но баба и пса насаживает на кухонный тесак.

Вот и сейчас, сжимает рукоять ножа, буравит меня взглядом, а с лезвия в пыль падают капли.

«Шанс» стоит, только сейчас обратил на него внимание. Вроде бы на том же месте, весь в бордовых ладонях, с трещиной в лобовухе, с вмятинами на крыше. Как раз от армянки. Юрец припечатал ее здорово, но все-таки не до конца.

- Чо тормозим? - спросила Оля. Я не успел ничего ответить, а она уже спрыгнула в песок. Лететь-то пару метров, и горка приличная: хорошо, что рабочие не успели его толком разворошить.

Я прыгнул, ноги по колено ушли, крупинки набились в кеды. Дернул черт надеть джинсы, неудобно же!

Юрец рядом завыл от боли. Оказывается, в песке строители бросили лопату. Снова на глаза попался тот синий ковшик, детский.

Уже слышно рычание баб и шоркающие шаги. Калитка нараспашку и они бредут оттуда тоже.

- Быстрей, к машине! - крикнул я Юрцу. Он поглядел на меня, как будто я заговорил на французском. Потом моргнул и, не говоря ни слова, побежал к тачке.

Кровавые отпечатки на белоснежных крыльях и капоте «Шанса», никогда не забуду.

Черенок у лопаты шершавый и засален множеством прикосновений. Полотно - с зазубринами. Первой подскочила толстуха-армянка, и я рубанул ее лопатой в скулу, плашмя. Мисс Рваная Щека кинулась к Оле, размахивая ножом, и та кинула в тварь кирпич - попала в живот.

Мисс Рваная Щека даже бровью не повела. Армянку я хватил по шее, уже ребром полотна. Железо рассекло кожу, выступила кровь. Я раньше и представить не мог, что человеческий организм такой крепкий. Думал, хватишь кого-нибудь лопатой - и голова отлетит, как кочан капусты.

Следующий удар, и толстуха перехватила лопату, дернула. Черенок скользнул по ладоням, обжигая кожу.

Завизжала Оля.

«Шанс» уже шкворчал, выплевывая сизые выхлопы.

Армянка поперла на меня, скаля зубы. Волосины в ноздрях, пучки в подмышках. Изо рта у  нее тянуло гнилью, и вряд ли только от того, что она рвала зубами своего сына или мужа.

Юрец налетел сбоку и огрел армянку по башке здоровенной железной дурой. Грузное тело осело на дорогу, и между век замелькали белки.

Юрец вновь подхватил оружие - колодку от электровоза, килограмм на десять, - Оля тем временем пряталась от Мисс Рваной Щеки за деревом, как будто девушка ее подруга, и они решили вспомнить детство и погонять в салочки. А Мисс Рваная Щека и не нападала уже, теперь она явно ждала подмогу.

И та была близка.

- Бежим! - заорал Юрец. На нас текла толпа, из калитки. Твари толпились, отталкивали друг друга, как будто спешили попасть на распродажу в «ИКЕА». Оскаленные пасти с размазанной губной помадой, безумные глаза с частоколом ресниц, лица, пятнами теней и потекшей туши.

Юрец кинул колодку в самую гущу, и попал «импозантной даме» в грудь. Вот кого не ожидал увидеть, вроде бы я ее застрелил. Уже без жакетика, залитая кровью, со «стрелками» на колготках, она вскрикнула и упала.

Ее тут же затоптали шпильки, платформы, подошвы балеток и просто - босые ступни.

Окно спальни брызнуло осколками. Я почему-то подумал, что сейчас оттуда вылезет тетя Света, потому что я недостаточно сильно расплющил ее голову.

Но оттуда вылетел... Рифат. Вылетел в прямом смысле: боком, как спецназовец. Сделал прямо в воздухе несколько выстрелов и уткнулся плечом в песок.

Потом уставился на нас, ошалевшим взглядом.

- Бежим! - махнул я ему. Юрец летел так, что пятки сверкали. Прыгнул на место водителя, мы с Олей влетели на заднее сидение. Рифат выпустил «магазин» в толпу, а Юрец тронулся с пробуксовкой и сбил тварь, кинувшуюся на капот. Потом Юрец дернул ручник и «Шанс» откинул бортом тело. В боковом зеркале я увидел, что женщина тут же вскочила - лицо без всякого выражения, в пыли, пополам с кровью.

В зеркале заднего вида остальные женщины бежали за Рифатом, а он хромал за «Шансом», то и дело оглядываясь. Губы шевелились, он кричал нам, но голос тонул в реве двигателя.

- Если сбавлю скорость, они нас убьют. Всех, - сказал Юрец. Затем высунулся в окно и проорал: - Жми, Рифат!

Но тот выдохся и отставал.

- Сбавь, сбавь, - сказал я. - Мы должны его подобрать.

- На черта он нужен? Козел.

- Мы возьмем его, Юр.

Юрец прикусил губу и вдавил педаль.

Рифат врубился в багажник, и спустя мгновение мы с Олей приняли его на заднем сидении, под визг покрышек. В салон дохнула паленая резина.

Дверь и ноги Рифата болтались в воздухе. За бампер зацепилась Рваная Щека, уже без ножа. Она как «Т-1000» из «Терминатора», карабкалась и цеплялась за багажник, обламывая ногти.

- Виляй! Виляй! - орал Рифат. - Газу, газу, газу!

Юрец добросовестно выполнял «рекомендации». Но на дороге, где тут и там перевернутые машины особо не разгуляешься. Мы сначала чуть не врубились в желтый ромб «главной дороги», в другой раз - чирканули по борту припаркованной «Инфинити». Хозяину уже пофиг, сто процентов.

А Мисс Рваная Щека все не отцеплялась. Тогда Рифат вылез в открытую дверь, изогнулся и нацелил на нее ствол. Она рыкнула, хотела броситься вперед, но пуля ударила ее в грудь и сбросила на дорогу.

Тварь покатилась по прерывистой разделительной полосе, и тут же встала и поковыляла за нами. А потом свалилась в лужу масла, как мешок с тряпьем.

- Не сворачивай в переулки, - скомандовал Рифат, захлопывая дверцу. - Нам нужна скорость. И чтоб поменьше людей. Какой-нибудь пустырь или... мы должны ехать за город.

- А как же твоя дочка? - сказал я.

- Мы можем выехать через Западный мост, а по дороге как раз заглянем. Там квартиры...

- И как раз куча людей.

Рифат перебрался на переднее сидение, вместе с винтовкой. Плюхнулся, откинулся на спинку. Прикрыл глаза.

- Ф-ф-у-у, - выдохнул Юрец. - Вот это ж-жесть блин вообще! Капец, вот это да...

- Нормально Юр... Теперь я верю, что ты гонял на танке. Все целы? - спросил я. - Оль, ты как?

- Ничего. Только ты меня задушишь так, - прошелестела она. Я только сейчас заметил, что прижимаю девушку к себе.

- Извини, - я убрал руки и чуть отсел. - Рифат, ты как вырвался? Честно, думал, что уж ты все - того.

- Не дождетесь, - ухмыльнулся Рифат. - Упал, потом вскочил и в хату! Пробежал через комнаты, через спальню, а эти - за мной. Парочку уложил, потом прыгнул в окно.

- Прыткий ты черт! - восхитился Юрец. - Умопомрачительный!

- Опять твои перлы, - Рифат задрал штанину. - Аптечка есть?

- Да была... Сзади посмотрите, Ром.

- Так куда мы едем? - я передал Рифату кожаный баульчик с красным крестом.

- Глобально Рифат прав, - сказал Юрец. - Ф-фу, вот дерьмо... Чистейшая жесть! Мы должны выехать из города. Просто, трасса всегда забита, а сейчас... Трудно представить, что там СЕЙЧАС. Так что надо выбрать направление посвободней.

- Кроме М-4 - какие варианты? - спросил Рифат, поливая рану перекисью. На волосатой ноге запузырилась пена и я вспомнил, как мы обрабатывали ранки в ванной Юрца, сегодня утром (или сто лет назад?). - Из города же надо выехать. А там всегда пробки, полно машин, и сейчас они все брошены, наверное.

- Доедем - посмотрим.

- Ты не гони так. - Рифат положил аптечку на торпеду.

- Тебе не угодишь. То гони, то не гони...

- Едь с нормальной скоростью, - подсказал я. Юрец глянул в зеркало, а я ему подмигнул.

- Вот вообще не весело. Вообще.

Какое-то время мы молчали, переваривая случившееся. Даже и не верится до конца, что мы избежали такой мясорубки. Потом Оля обработала мне ранку, а я тоже взял ватку: заметил на тонкой, загорелой шейке девушки царапину. Оля морщилась и шипела, когда я промокал ее ранку, а меня охватило странное чувство. Как будто это уже было - снова и снова и потом опять повторится, еще тысячи раз.

- Не грызи, - сказал я, и Оля убрала пальцы от губ.

- Ты прям как моя мама.

- Обломали! - загоготал Рифат. - Кончай свои дела, пикап-мастер.

- Да я чо, вообще можно сказать женат. Так сколько твоей дочке, Рифат?

- Полных три года, - он помолчал немного, а Юрец вырулил на проспект Нансена. Сбоку бетонный забор, а за ним железнодорожное полотно. Вот блока в заборе нет, и две ослепительные полоски резанули по глазам - рельсы.

- Мы с женой разошлись почти сразу, - заговорил Рифат. - Сначала жили так, ничего себе. Кристина баловалась травкой и таблетками и до... замужества, до беременности. Но так, знаете, я думал по молодости типа. Сколько ей там было? Сам я эту хрень не употреблял, и пытался выбить из Криськи дурь. Почему? Потому что я ее любил. Я думал, что ребенок ее образумит, и первый год она держалась. Я работал, а Криська сидела дома с малышкой. И как-то раз мусор выкидывал, и дернул меня черт развязать пакет... Там и шприцы нашел и прочее. Наркоманы они такие, вы даже не представляете! Хуже, чем эти вот, - он мотнул головой. - У этих хоть понятно, что на уме. Короче, развод и девичья фамилия, - усмехнулся Рифат. - Суд лишил Кристину родительских прав. Что удивительно, быстро все решилось, знаете. Потому что Криська особо и не хотела... А, - Рифат махнул рукой и отвернулся к окну.

- Странно. Я никогда не видел жену твою. Черт! - от капота метнулась какая-то тень. Юрец выкрутил руль, взвизгнули тормоза. - Кот, мать его.

- Не видел, потому что я на две хаты жил, - голос у Рифата стал хриплым, влажным. - Ты и меня, наверное, нечасто видел.

- Ага, - Юрец поерзал, повел плечом. - Думали, что ты затворник.

- Террорист, муслим, сектант. Или просто псих, - покивал Рифат. - Я знаю, что вы думали.

- Ну, у тебя всегда такой вид... - добавил я. - Страшный.

- Ой, да пошли вы!

Странно, но на нас не нападали. Может быть, первая волна безумия схлынула? И где-то в глубине души я надеялся, что все еще образуется, что происходящее лишь кошмарный сон. И еще я до сих пор пытался себя убедить, что спятила лишь часть женщин.

А все потому, что рядом со мной сидела вполне адекватная девчонка.

Ехали мытеперь чуть медленнее. Слишком много машин, брошенных как попало. Стеклянная крошка на дороге, пятна, багровые реки.

Почти везде трупы. Мужские, женские - как манекены. Белесо-синеватые или фиолетовые, почти все с черными пятнами ран. Один тип высовывался из водительского окна фургончика «Тойоты»: руки неправдоподобно длинные, как у непропорциональной статуи, мраморные. Пальцы чуть-чуть не достают до асфальта, усыпанного хрустальными осколками.

Я тогда вообразил, будто никогда не смогу привыкнуть к такому зрелищу. Дурак, чего там.

В другом месте мужчина болтался на дереве, как на висилице. Я пригляделся и понял, что вздернули его на галстуке. Точнее, не так.

Шел он себе на работу, с дипломатом и в пиджаке. Напали, пришлось влезть на дерево. А потом бедняга зацепился галстуком за сук, оступился и...

- Бенза маловато, - Юрец постучал по пластику приборной панели. Красный индикатор мерно подмигивал в ответ.

- Заедем на заправку, - предложил Рифат. Он неплохо обосновался на переднем сидении.  - Думаю, никто не будет против, если мы заполним бак. Позаимствуем. Тут «Роснефть» неподалеку, на следующем перекрестке давай направо поверни.

- Я хотела спросить... никто из вас не курит?

- Тебе не рано? - сказал я.

- Ты и впрямь как моя мама! У меня мама курит... курила, - поправилась Оля. - И мы с папой всегда хотели ее отучить. А теперь я почему-то сама хочу сигарету.

- Неа, - покачал головой Рифат. - По малолетству пробовал, но не затянуло.

- Только на праздниках, под выпивку, - вставил Юрец.

- Ну и компания у нас, - хмыкнул я и подмигнул Оле. - Прямо трезвенники-язвенники. Извини, придется тебе потерпеть. Может, на заправке есть сигареты, хотя там курить, точно не стоит.

На низкой передаче двигатель ревел как бизон. Видимо, многочисленные ДТП, (в том числе с участием жирной армянки) не прошли даром.

- У нас походу пробит радиатор, - вновь подал голос Юрец. - Придется... даже не знаю, что делать. И жарче, кстати, стало на улице. Далеко мы эдак не уедем.

- Вокруг полно тачек, - отмахнулся Рифат. - Какую-нибудь приглядим. Увидите: через пару дней баб перережут, и на улицу выйдут мародеры. Вот такой прогноз на ближайший конец света. Сворачивай, вот и заправка.

Удивительно, но на нас и сейчас никто не нападал. Никто не спешил наперерез, не перекрывал дорогу.

Зловещая пустынность.

Табло, желто-оранжевые колонки. Змейка шланга валяется на плитке, возле грязновато-белой полосы. Резиновые бугры «лежачих полицейских», решетки-сливы.

На другой стороне улицы зеркальная высотка, офисное здание. Рядом с ним тулится здание поменьше - первый этаж отдан в распоряжение «Магнита». Вот там вроде бы кто-то сновал.

Но наверняка я сказать не мог.

- Оля сидит в машине, кто-то бежит в каморку заправщика и заряжает насос. - Рифат зашмыгал носом, как пес. Принюхивается что ли?

- Нам нужен девяносто седьмой, - вставил Юрец, выкручивая баранку. У меня снова собралась во рту кислота. Губы соленые, в коленках - желе. Из уютного, ставшего почти что вторым домом салона, вылезать неохота.

Кажется, безумные бабы только и ждут того, чтоб мы вышли.

А вокруг только пыль.

Мы припарковались напротив пистолетов и счетчиков. Циферки замерли на нулях.

- Выходим, - скомандовал Рифат. Мне не очень-то нравилось, что он распоряжается и командует, но сейчас в распределение власти я ввязываться не хотел.

Мы вышли, Оля тоже полезла наружу.

- А ты куда?

- Я с вами. Не могу сидеть вот так, - почему-то меня привлекали ее губы. Распухшие, искусанные. Я не должен думать о чем-то таком, не должен.

Но я все-таки думал. Может, во мне говорил инстинкт, что сейчас мол, самое время продолжить род, не знаю.

Налетел ветер, уже прогретый, с пылью. Мелкие крупинки покусывали щеки, щекотали тело.

- Я пойду за бензином. Только мне нужно какое-то оружие, - сказал я. Юрец тут же открыл багажник: - Там должна быть монтировка, только сейчас вспомнил.

- Зато с колодкой ты круто придумал, - ухмыльнулся я.

В багажнике и впрямь валялась монтировка. Почти как мой гвоздодерчик... и как он вошел в висок тете Свете, и как тогда вышел с треском - так разламывается крепкая скорлупа грецкого ореха.

У меня даже боль к вискам подступила, а во рту возник кислый привкус.

Оля порывалась пойти за мной, видно по глазам. Хотя может ей просто не стоялось на месте, ведь когда что-то делаешь, легко можно отвлечься от лишних (страшных) мыслей.

- Почему ты идешь один? - сказала она. - И вообще, пойдемте все вместе.

- А если тут засада? - возразил Рифат. - Машину бросать нельзя, не забывайте, что мы не одни такие, беглецы. Нужно прикрытие.

- Ага, небось, свалите без него! - Оля сверкнула глазами. - Да что вы за мужики такие?

- О, боже!.. - застонал Юрец. - Мы только зря теряем время!

- Хочешь - иди, - пожал плечами Рифат. В его тоне я прочел что-то вроде: «неудивительно, что эти тупые курицы спятили».

Я потрусил к магазинчику. Холодильник цел, на удивление, зато стеклянная дверь разнесена вдребезги и под ногами похрустывают острые «льдинки».

Оля догнала меня.

- Ну и чего ты?

- Разве так можно? Он с ружьем, а тебя отправили с голыми руками!

- Да я сам пошел. И оружие у меня есть тоже, - я потряс монтировкой.

Внутри магазинчика что-то зашевелилось. Мы замерли у самого входа. На ручке и на пожелтевшем пластике смазанные отпечатки. Сердце колотится.

Поднял монтировку. Одна ступенька, другая. Потянул на себя дверь, специально не брал за ручку, створка скрипнула, захрустели осколки. Внутри темнота, дышит дерьмом и кровью.

Перед глазами плавают разноцветные пятна, ничего не вижу. Но вот зрение приходит в норму, и я различаю стол, целлофановые обертки, спички. И пульт с кнопками. Теперь можно подать на третью колонку десяток-другой литров.

Как быстро человек приспосабливается к меняющимся условиям!

- Ты умеешь этим пользоваться? - сказала Оля.

- Работал летом заправщиком, месяцок, - бросил я. Еще неделю назад я радовался жизни. Мы с Аней одыхали на Черное море. Купались, загорали, поглощали вкусности от пуза. Естественно, провели весомую часть «каникул» в постели.

Потом началось: мама, бабушка... Они хотят такого зятя, который бы мог вывезти их дочь в Тайланд, в Египет, или на худой конец - в Турцию. Короче, им нужна (была) подходящая партия.

Но сегодняшний день из другого измерения, что уж грезить о лете.

Оля вскрикнула. У меня грудь тут же заледенела, и горячий кулак ткнул затылок изнутри.

- ЧТО?!

- Сзади... ты чуть... чуть не наступил!

Я обернулся. Кед в паре сантиметров от синюшной кисти, безымянный и мизинец откушены, торчат обрывки сухожилий.

Я тут же отвел взгляд. Краем глаза все-таки увидел, что лицо обезображено. Вблизи трупы не похожи на манекены, вблизи они еще страшней... еще и мухи зудят, только сейчас услышал.

Оля согнулась и булькала тут же, возле холодильника. Из нее выплеснулась приличная лужа. Я подошел к холодильнику, попробовал - заперто. Тюкнул стекло монтировкой и вытащил бутылку «пепси». Оля утерла ладонью рот и вытащила из холодильника два бутыля «Аква минерале».

- Грабить так грабить, - кивнул я. Сам бы, наверно, так и вернулся с одной газировкой, а Оле вот пришло в голову взять воду.

Шланг торчит в бензобаке, крышка откинута.

Юрца нет, Рифата нет.

Мы замедлили шаг.

- Опять херня, - простонал я. - Почему у нас на каждом шагу что-то случается?

- Куда они могли деться? - мы подошли ближе. Бензин хлестнул из бензобака через край, сработал «замок». Я машинально кинул взгляд на табло: залили на девятьсот тридцать семь рублей сорок три копейки.

- Понятия не им... - выстрел оборвал фразу. Прогремел еще один, потом крик, и звук бьющегося стекла.

- Думаю, нам лучше сесть в машину, - Оля кинула взгляд мне за спину.

Я обернулся и протолкнул по горлу ком. Оббежал машину, прыгнул за руль. Двигатель Юрец и не заглушил. Оля прыгнула на переднее сидение, я вспомнил уроки в автошколе.

Я выжал сцепление, поддал газу.

- Передачу вруби! - округлила глаза Оля. - Ты что, водить не умеешь?

Как сказать. На экзамене в МРЭО я без проблем прошел «змейку», но завалил «заезд в гараж». Благо, что проплатил своему инструктору заблаговременно, так что заветную карточку получил в тот же день.

«Шанс» прыгнул вперед и заглох, Оля безвольно мотнулась в кресле, как манекен на краш-тесте.

- ГОНИ! - завопила Оля. - Они сзади!

Мы, наконец, стартанули. Сзади что-то загремело, и в зеркале я увидел, как завалилась колонка. Потекли желтые лужи.

- Б...ь, - выплюнула Оля. - Ну ва-аще!

- Девочкам так выражаться нельзя, - нервно хихикнул я, глядя, как безумные твари бегут за нами, спотыкаются, падают, перелезают через решетки вдоль дороги.

- А мальчикам нельзя ТАК водить, - парировала Оля.

- Ла-адно тебе...

Почти под колеса бросился мужчина. Лысоватый, в грязном пиджаке. Брюки мокрые впереди, и я не сразу понял, от чего именно.

- Помогите! - он захлопал по капоту ладонями. - ПОМОГИТЕ МНЕ!

- Прыгай! - я кивнул на заднее сидение.

- СПАСИТЕ, МАМА! МАМОЧКА МОЯ! - лысоватый продолжал орать, безумно вращая глазами. И побежал... навстречу женщинам.

Я хотел поддать газу, но тут что-то врезалось в борт.

Сбоку к нам спешила внушительного вида тетка, в обтягивающих лосинах и просторной майке. В белых кроссовках, сразу в глаза бросилось. Взгляд пустой. Мощная грудь колышется за серой хб-шной тканью, а в руках у тетки обрезиненные «блины» для гантели.

Она размахнулась и швырнула «блин».

«Шанс» рванул вперед, и «блин» прогнул железо, между Олиным стеклом и задним.

Лысоватый бедняга орал где-то внизу улицы. Я видел, как его окружили, и он даже не сопротивлялся, только продолжал кричать

(мам-мам МАМОЧКА мамаааааааа)

а его рвали на части.

Сбоку движение. Еще какие-нибудь психи - мужчины или женщины, не важно. Нужно гнать, а я опять не могу тронуться. А потом щелкнул выстрел - оказывается, Рифат подавал нам знак.

Я круто развернулся на перекрестке, дернув ручник. Рифат и Юрец неслись к «Шансу» с туго набитыми пакетами «Магнита».

Глаза как блюдца, лица потные, красные. Часть баб продолжила нас преследовать, а возле заправки, в двух кварталах от нас, текла нескончаемая волна женщин разного возраста.

Мы с Анькой были на дне города, и тогда еще выступал «Хор Турецкого». На площади, под открытым небом. А еще ходили на бесплатный концерт «Зверей» и там была куча малолеток.

Еще побывали на Театральной площади, на Девятое мая. Помню эти нескончаемые потоки людей, толпу, такую разную везде, но одинаковую, по сути.

Вот такая и текла на нас. Юрец прыгнул в машину, утягивая пакеты. «Спортсменка» спешила к нам, видно еще не всеми блинами поделилась, и не все сожгла калории.

Рифат прицелился. Выстрел, выстрел, еще один.

Улица будто вобрала в себя воздух, а потом шумно выпустила: «БУ-БВХУУУХ-Х», а потом в боковом зеркале возник столб огня. Забегали объятые пламенем твари, завизжали, и упавших толпа впечатывала в асфальт.

Почернела листва на тополях, дым взметнулся до верха девятиэтажки и поплыл выше антенн-тарелок, в беззаботное синее небо.

- ЖМИ! - заорали три голоса, и «Шанс» понес нас по дороге. Я припал к «штурвалу», вдавил педаль.

Сквозь озлобленный рев мотора, я слышал истошный ор горящих в аду грешников. Точнее, грешниц.

В нос ударил запах паленого мяса, пополам с бензином. Приличную скорость мы набрать не могли из-за заторов, а Юрец и Рифат кричали наперебой, куда мне нужно свернуть и так далее.

- ДА ЗАТКНИТЕСЬ ВЫ!

Они притихли. Перепачканные, как два индейца, из пакетов выпадают бутылочки-коробочки. Так вот значит, куда они отлучились.

- Какого хрена вы свалили? Вы должны были прикрывать нас!

- За жратвой, - ответил после паузы Рифат. Лицо у него вытянулось. - Да мы на два шага отошли. Там на углу «Магнит» же.

- На два шага отошли? - повторил я. - На два шага? Почему не предупредили?!

- Ты не вопи. Следи за дорогой.

Я хотел много еще что сказать, но сдержался. Какой толк сотрясать воздух? Понимаешь это умом, а внутри зарождается точно такой же взрыв, заправочный. Все что мы говорим (и таим в себе) имеет силу - ругань, крики, пустословие. Все это содержит энергию. И куда-то она должна деваться.

Уже доказанный факт, о всемирном информационном поле. Карл Юнг опять-таки, с его архетипами, которые живут в любом человеке с рождения.

Где-то эта гадость копится, из году в год растет «помойка». Куда она девается потом?

Не знаю, почему мне в голову такое полезло.

- Как там радиатор? - спросил Рифат. - Едем вроде?

- Вроде - да.

- Дай бог, чтоб не пробит был, - сказал Юрец. - Мы можем поехать через рощу. Там где родник, знаешь? Оттуда выедем к Западному. А там уж мост Сиверса и трасса.

- Давай лучше ты за руль. А то я без прав и доверенности...

ГЛАВА 7

Денек, в самом деле, разошелся. До этого я и не замечал, какая погода. По ощущениям, времени натикало пятый час, а мы все так и едем - потные, в душном салоне. Пахнет сухим и сладким, смесью дезодорантов, и от такой смеси першит в горле.

А вот в роще только птички чирикают и все. Тишина, ветер гуляет в кронах деревьев.

За «Шансом» по грунтовке тянется шлейф пыли. Машина идет с натугой, скребет днищем по неровностям колеи. Кажется, мотор сейчас заглохнет, и со всех сторон полезут ОНИ.

- Может, искупнемся? - предложил Юрец. - Ну, обмоемся.

- Самое время... - пробурчал Рифат.

- А куда нам спешить? - сказал я. - Мы не знаем, что нас ждет на трассе. А сейчас можно сделать привал. Отдохнем морально и физически, поедим. Зря вы, что ли, зашли в «Магнит», - я выделил ударением последнее слово.

Спустились по витой тропке. Сырость окутала, вползла в ноздри. Холод окутал лодыжки. Температуру воды на нашем роднике чувствуешь издалека.

Бассейн небольшой, камни с зелеными «бородами». Вода бьет из трубы, и на ней тоже водоросли.

Тишина, людей нет. Только вода журчит.

Я закатал шорты и слез в бассейн, ухая от удовольствия. Оля обошла бассейн и присела рядом с трубой. Подставила ладошку, и от серебристой струи полетели брызги.

- Ух! Тебе не холодно? - она улыбнулась. Впервые так открыто. И сразу стала красивее, женственнее. Улыбка - главное оружие человека, так было раньше, а теперь видимо, уже нет.

- Нормально... О-ох!.. приятно. Как будто новые, свежие ноги приделали, - я выбрался обратно на камень. Забитые, разгоряченные мышцы благодарили пульсациями и приятными горячими иголочками.

Юрец тоже в воду залез, что-то бормоча под нос и усмехаясь. Оля напилась из пригорши и спустилась на пару ступенек. Вода дошли чуть выше середины бедра, но лохмотья джинсовых шортиков не достала. Я глядел на полоску молочно-белой кожи, между водой и тканью, поднял взгляд на белую надпись «ROCK IT’S MY LIFE» на груди.

Да, Оля тянет на все восемнадцать. Личико теперь чистое, волосы девчонка собрала в конский хвостик. Юрец что-то говорит, снова бурчит Рифат, а мне и дела нет до них.

«У тебя есть Аня. Хотя конечно, ты можешь заглядываться на всякие смазливые мордашки».

Могу-то могу, но всегда при этом испытываю угрызения совести.

Щечки у Оли слегка порозовели, надеюсь не от того, что она уловила мои мысли.

Я снял пропотевшую, и как оказалось, изорванную на спине майку. Потом скинул и джинсы. Надо бы избавиться от них, жутко неудобно. Был бы нож, так я замутил бы из них бриджи с бахромой, а что.

Нырнул в бассейн. Мозг тут же стал туманиться, как лед в замерзающей речке. Легкие разрывало, из груди что-то билось, прогрызало путь наружу. Нет никаких проблем. Ничего не существует, кроме холода, холода...

Я вскочил и заорал, задрыгался.

Хорошо как!

- ...сумасшедший! - перекрикивал Рифат говор воды. - Харе уже плескаться. Хавать пойдемте!

Я подмигнул Оле. Она показала пальчиком вниз. Оказывается, с меня наполовину слетели трусы.

Оля звонко засмеялась, эдакий колокольчик, и я тоже хохотал, сконфуженно подтягивая мокрые боксеры. Резинка вроде хорошая, наверно слишком резко выпрыгнул. Рифат сплюнул от досады.

Вода оживила тело. Я как будто проснулся после глубокого, качественного сна и теперь свеж, и полон сил.

Разве что проблема никуда не делась.

Трусы я выжал за деревом, надел поверх влажной ткани шорты. Рифат и Юрец побрели наверх. Я хотел накинуть майку, но тут подошла Оля.

- Что за шрамы на спине?

- Шрамы? - переспросил я. - От девушек. Бывает, впиваются ногтями в порыве страсти.

- Ты ж почти женат? - прищурилась Оля и стала от этого еще желанней. Мне хотелось прижать ее к дереву, а потом впиться в еще влажные от воды губы.

- Почти не считается. - Она обошла сзади и потыкала пальчиком поясницу. Потом прошлась по бугоркам позвоночника, опустила ладонь ниже, как бы невзначай (может и ненарочно, а у меня мысли только об этом). Трусы стали вспухать, и я прикрыл майкой район «молнии» джинс.

- В детстве откуда-то появились. Утром встал, а у меня там что-то вроде корочки, как будто кошка поцарапала. Ну и потом эти шрамы никуда не делись, иногда темнеют еще.

- Сейчас они прямо бордовые, - Оля вновь провела ладонью по пояснице, и тут же убрала руку. - Извини.

- Чего? Да я, правда, не знаю, что там, - я изогнулся, пытаясь посмотреть на спину. Оля фыркнула.

- Блин, а ты забавный...

- Ладно, пойдем к нашим дружкам. А то подумают, что я тут занимаюсь совращением.

- Кто еще кого совращает, - подмигнула Оля. Я надел футболку и девушка чуть посерьезнела: - Нет, там правда такие, знаешь, полумесяцы, налитые кровью. И царапины свежие.

- Ну, ободрал где-то спину, - улыбнулся я. - Не стигматы же, в самом деле.

Мы вернулись назад. Рифат как часовой, хмуро оглядывал окрестности, как будто от каждого куста, от каждой травинки ждал подвоха.

Интересно, «забавный» - это хорошо или плохо?

Ни криков, ни собачьего лая. Где-то вдали что-то гулко громыхнуло, заставив втянуть голову в плечи.

- Еще одну заправку взорвали что ли, - ухмыльнулся Рифат. - Может, нам остаться здесь? Ни женщин, ни проблем...

Юрец тем временем ворошил пакеты. Оля стояла тут же и опять грызла ногти. Дурная привычка. В детстве я тоже тащил пальцы в рот, а потом отец рассказал мне про глистов, и с тех пор как отбило.

- Там были и другие чертополохи, в «Магните», - скзаал Юрец. - Уже разбитая витрина была. Смотрим - пацаны бегут с пакетами и решили узнать, что там. Тем более с оружием, это... Ну, там мужичок был, с усами. Он целую тележку накидал, еле толкал ее. Не знаю, как он собрался ее катить по улицам, удирая от женщин... Хм, заметили, что сейчас слово «женщина» для нас уже означает нечто иное, нежели раньше?

- Опять ты академика включил. Лучше жратву давай!

Он кинул мне нарезанную колбасу, запаянную в пластик. Салями. Мне почудился шелест, шаги. Хотя конечно, это ветер играл с кронами березок и кленов.

- Что-то ты хрени набрал, - сказал Рифат. - Мог бы икры баночку взять, рыбки красной. А тут колбаса какая-то сраная.

- Я взял первое, что попалось под руку. Не хочешь - не ешь.

Опять зашелестело. Из зарослей, через пригорок к нам спешили ОНИ.

Опять...

- В машину! - скомандовал Рифат. Юрец уже прыгнул за руль и мучил стартер. Мы с Олей влезли на заднее сидение, и я тут же почувствовал, как промокают шорты, от трусов.

К «Шансу» спешили пятеро. Старуха и три женщины, примерно одного возраста. Чуть за сорок. Одна из них, с вымазанным кровью ртом, сильно прихрамывала и не поспевала за подругами.

А машина не заводилась.

Рифат прицелился, пальнул. Попал старухе в плечо. Ее швырнуло назад, оступилась и кубарем полетела по склону, сминая мелкий кустарник и деревца.

Две других особи перепрыгнули через нее. «Хромуля» тоже скакала как сайгак, но возле старухи присела. Неизвестно, зачем конкретно, но на моей памяти впервые ОНИ помогают и вообще - обращают друг на друга внимание.

Значит ли это, что твари становятся умнее? Перезагружаются на ходу?

Ну, судя по оскаленным рожам, происходит это чрезвычайно медленно.

- ЕСТЬ! - проорал Юрец. «Шанс» рванул по грунтовке, расшвыривая пыль и камешки, как пес задними лапами.

Мы снова ковырнули дном рытвины колеи и поскакали дальше. Бабы не очень-то отстали, ведь приличную скорость здесь не наберешь - сплошные ухабы. Под колесами прыгала щебенка и камни, машину бросало из стороны в сторону. И нас с Олей тоже. Рифат пытался стрелять из окна, но промазал и чуть не уронил винтовку «за борт».

Потом «Шанс» выпрыгнул на проспект Доватора, кашляя и дребезжа частями. Новенькая, двухгодовалая машинка, превратилась в развалину за пару часов езды.

Иномарки, «газельки», грузовички, куда не кинь взгляд. Вон маршрутка, а вон фура, как дохлая сороконожка, глядит в небо пыльными покрышками. Авто натыканы как попало,  выбиты стекла, кузовы сплошь в отпечатках, в черных, будто деготь, сгустках. Над дорогой висит марево, будто великан готовил мертвецов-во-фритюре, на машинном масле.

К выезду из города надо добираться какими-то другими путями. Да, на мотоцикле или там, на велике можно проехать. Но на легковушке - нет. Идти пешком, что ли?

- Разворачивайся тогда и вбок, вон туда. Что за улица? - Рифат нервно оглядывался. Твари вроде отстали.

- Пофиг на улицу! - закричал я. - Давай вон туда!

Взвизгнули тормоза. Мы пролетели мимо сквера, чуть не протаранили решетчатое заграждение, пронеслись через чахлую аллейку, вдоль работающего фонтана.

Я здесь никогда не бывал, да и вряд ли бы узнал местность, будто другое измерение.

Брызги искрятся, танцуют блики на воде. Мелькнула радуга.

В зеркалах нет озлобленных рож, может ОНИ уже нашли какую-то более доступную жертву. А может мы все-таки оторвались. Оля прижимается, и ее дыхание щекочет щеку. Подо мной неприятная сырость: от трусов промокло сидение.

«Шанс» вильнул из стороны в сторону, Олю бросило вбок. Она поглядела на меня, состроив рожицу, и я выдавил улыбку.

И впрямь - не до смеху. Не можем ведь мы в самом деле, вот так колесить по городу сутками напролет, надо где-то найти убежище.

Где-то найти.

Но пока мы лишь с ревом распугивали голубей. Парк закончился, пошли высотки.

- Теперь налево! Здесь прямо развернись! - скомандовал Рифат.

- Так ведь двойная сплошная!

- Ты идиот?

Зад занесло, в салон просочился синеватый дым. Запахло бензином. Я машинально полез рукой к карману, проверить блокнот. Щупал, щупал - нету.

После дошло, что трогаю не свое бедро, а Олино.

- Извини, я случайно.

- А я уж думала, ты затеял предварительные ласки, - сказала Оля.

Теперь я обшаривал собственные шорты, но блокнота не находил. Куда же я его дел? Может он в сумке, у Рифата?

- Ф-фух, вроде оторвались. Рифат, ты не стреляй так больше, на ходу. Там, во-первых, бензобак открыт.

- Заворачивай сюда. Это у нас что... Кржижановская, значит еще чуток туда, - Рифат махнул ребром ладони, - а потом направо. Мы как раз выедем к дому моей мамы. Бензобак... Это только в фильмах машины взрываются от искорки. В жизни такого не бывает. Мы сейчас заберем мою дочку и маму. И поедем дальше. Все будет нормалек! - последние слова он совсем уж пробормотал - уж не тронулся ли наш кавказский товарищ?

Я вот не питал иллюзий насчет его дочки и матери. Оля это скорее, исключение.

Вдруг взвыли сирены. Может быть, они работали и раньше, а я их просто не замечал.

ВВВ-У-У-У-У-У-УУУ

Жалобный стон. Сирена в общем-то тоже женщина. Своеобразная, но все-таки.

Помню, когда раньше врубали эту самую сирену, а мы сидели в школе, то сразу в классе повисала тревога. Как будто сейчас по улицам пойдут танки, а в небе появятся истребители, и учителя погонят нас в подвал.

ВВВВВВ-У-У-У-УУУУУУ

И собаки начинали вторить, подвывать.

«Услышав звуки централизованной системы оповещения, необходимо настроить радиоприемник на одну из станций...»

- Вонючая сирена, - пробормотал Рифат. - Да, теперь сюда двигай. Сейчас мы и узна...

Он замолк на полуслове. Юрец сбавил ход и матюкнулся.

Они везде, везде... и нужно разворачиваться назад. Нужно разворачиваться. Не смотреть, просо уехать прочь и забыть, как сон.

-  Мы тут не проедем, - сказал как будто бы я. - Стой! Куда ты?

- Если не проедем, то я так пойду, - Рифат выбрался из салона, придерживаясь за дверцу. Снял с плеча винтовку, проверил магазин. Его сумка - мешочек на завязках - лежала на торпеде.

Блокнот.

Я и впрямь псих, коли думаю только о своих рисуночках. Но кроме них в сегодняшнем мире у меня ничего не осталось.

- Черт... они же здесь везде. Идти прямо так?

- Прямо так идти. Самое главное, что этих сучек нет. - Его губы свела судорогой улыбка.

Идти по трупам. Сначала нужно заставить себя, откинуть мысли, что это неправильно. А потом - шагать.

Проехать сквозь скопище трупов мы наверно и могли бы. Хотя возможно колеса «Шансика» и увязли бы в сплетении искусанных рук, ног и голов. Некоторые тела раскрыты бордовыми бутонами, лоснится свежая и чуть подсохшая кровь. Тут и там лица, искаженные кривой агонией, тут и там лица со следами зубов - обкусанные лица.

Мертвецы везде.

Солнце знай, припекает, заставляя трупы источать сладко-приторные миазмы, и от воздуха горечь во рту.

Обычный денек. Даже сейчас трудно представить, что безумие будет длиться вечно и что к нему нужно привыкнуть.

Да, спустя несколько месяцев, мы привыкнем к тому, что невозможно вообразить, ведь человеческий мозг быстро приспосабливается к новым условиям.

И прежний мир исчезнет.

- Ее там нет, - сказал Юрец. - Бессмыслица какая-то. И мне не нравится, когда мы долго стоим на одном месте. - Он передернул плечами.

- Вы как хотите, а я должен найти свою дочку.

Рифат обошел заграждение из мертвецов сбоку, прижимаясь к поржавевшему гаражу. Я заметил амбарный замок - серый, с хромированной дужкой.

Мы вышли из машины. Сирена не стихала и все плакала, подвывая.

Оля взглянула на меня, и в углах губ появились трогательные складочки.

- Идиотизм, - пробормотал Юрец. - Мы что, правда пойдем ТУДА?

Рифат наступил на синюшную ладонь, прямо вдавил пальцы в асфальт. Еще одна иголочка реализма кольнула грудь. Выбеленные, скрюченные пальцы, а кисть напоминает сплющенную каракатицу.

Послышался свист. Он нарастал, нарастал - с похожим ревом взлетают реактивные самолеты, следом задрожала земля, ощутимо так затряслась.

Многоэтажка чуть вспухла. А после очень-очень долго разлеталась. Я видел, как рассоединяются светлые кирпичики, видел оранжевое пламя между щелей, бетонную крошку - как мелкая бежевая пудра. Она сразу исчезла, растворилась в ярком, как расплавленная сталь, зареве.

Горячий воздух лижет кожу на руках и ногах. Земля уплывает куда-то, и я лечу, а сам вижу скелет многоэтажки, подсвеченный изнутри. Перед глазами мелькают шероховатые кадры старой съемки: ширится и растет газовый «гриб», на ядерном полигоне.

Затылок печет кипяток. Сначала больно, а потом кожа привыкает, как к горячей ванне. Удар в спину, или это я наткнулся на что-то твердое - гараж, или может, наша тачка.

Мелькнуло взорвавшееся здание, но уже в карандашном варианте, и передо мной возникло лицо той женщины, «Дурунен».

А после мир захлестнула чащоба грифельных завитков.

Глава 8 ИСААК

Айзек не любил просыпаться. Утром организм будто собран из чужих, просроченных органов, и работают они в полной рассогласованности. Отсюда и боль в мышцах и ломота в костях, отсюда мутное сознание, сушняк и тремор.

В стену кто-то стучит, ритмично. Стало быть, Толик или может Фаза, долбит с утра пораньше одну из шлюшек.

Айзек искренне завидовал совам. Сам он даже после дичайших вечеринок-оргий просыпался самое позднее в девять, без шансов снова отключиться. Это если не использовать вспомогательные средства.

Ну да чего уж тут. Только перестали бы они уже трахаться! А то и так в голове стучит кровь... А может, это только в голове?

Будто услышав мысли Айзека, стуки и оханья за стенкой прекратились. Он ухмыльнулся и откинул с себя диванное покрывало, с ковром окурков, надорванных квадратиков фольги и салфеток. Пятна, пятна. Вазелином воняет.

Нужно найти себе стакан воды.

Услышал стон. В угол забита девка. Черные волосы, с двумя высветленными прядями впереди. «Маша», всплыло имя.

Чехол от гитары. На столике - «тарелка» Фазы, и в ней остатки торта. Он, как протрезвеет, с ума сойдет.

Под ногами хрустят осколки и песок. Пылесосить ковер уже нет смысла, все равно народ шляется в обуви. Надо его выбросить, но вроде как жалко, все-таки семейная реликвия...

От грохота Айзек вздрогнул. Схватился за стенку, в глазах потемнело... все черно-зеленое, и вот развеивается, рассеивается. И уже видно рисунок обоев, трещину.

Заорал кто-то в комнате. Звон, грохот. Эдак они впридачу к посуде и всю мебель разобьют. Айзек всегда был радушным хозяином, особенно после удачных концертов. Но наутро, когда все дрыхли, а он сидел в компании кофе, не в силах сомкнуть глаз - к нему лучше не подходить.

Пошел по коридору и наткнулся на Толика. Басист, достаточно клевый. Бегает со своим «Фендером», как с писанной торбой. Как-то раз вмазал кулаком одной курве, когда та без спросу примерила гитарку.

- Унитаз забит, - сообщил Толик. - Хз, чо с ним. Бумаги набросали, или еще какой хрени. Кароче, дерьмо не уходит.

- И ты отлил прямо туда? - осклабился Айзек. - Смешал коктейль?

- Нет, г-хы. Я человек культурный. Вижу - забито. Пошел и в раковину поссал. А чего, там-то все смывается. Губка валялась, я ей раковину протер.

- Толик, - мир для Айзека тут же стал четче, - губка для ПОСУДЫ и...

Опять крики.

- Да чо они там творят?! - Айзек рванул к двери и дернул ручку на себя. - Сука, всем стоять на месте, это облава! Вы имеете право... хранить молчание, - Айзек договорил уже обычным голосом, без надрывной хрипоты, на которую так клюют телочки. Некоторые говорят, что у него голос как у Кобейна. Сам Айзек знал, что до Курта ему как до Луны.

Фаза глядел в потолок. Вокруг него - шесть телок. Айзек не помнил подробностей съема даже одной из них. Вообще, наверное, их скопом привезли из клуба, где выступали накануне. Рыжая с косичками. Шлюховатая пергидрольная чика с утиным ротиком. Малолетка с косой челкой. И другие, похожие на первых. Дублированные.

А у Фазы - ударного ударника - разорвано горло. Оттуда толчками вытекает кровь, а пальцы до сих пор конвульсивно сжимают покрывало.

Рыжая повернулась. На носу веснушки, красные пятна резонируют с белизной кожи.

Айзек только успел сказать «что здесь», а на него уже полетела блондинка. Пухлые, изогнутые губки, выделывавшие вчера нечто умопомрачительное, теперь кривились, открывая ровные зубки. Толик что-то там сказал за спиной. Баба полезла Айзеку ногтями в лицо, и он недолго думая, врубил ей хук правой.

Влажный треск. Телка бухнулась на журнальный столик спиной. Пепельница взметнула окурки. Из открытой бутылки на пол побежал ручеек. Блондинка возилась в мусоре и банках, пытаясь встать.

Еще удар. Рыжуля, взметнув косицами, летит через всю комнату и врезается головой в батарею. Тело бедняжки тут же обмякает, ножки конвульсивно подрагивают. Даже косицы мигом потускнели.

Нужно взять нож. Он тут же, возле журнального столика. Толик все голосит, а пальцы Айзека уже сжали рукоять. К лезвию прилипли крошки, присохшая пленка от колбасы.

Малая с косой челкой получает удар в живот. Булькает, захлебывается кровью. Толик орудует гитарой, собственным горячолюбимым «Фендером». Дека трещит после пары ударов и отваливается от грифа, наружу ползет начинка из проводов и микросхем.

Только сейчас Айзек понимает, что дело - труба. Если Толик разбил свой «Фендер» - значит, случилось что-то по-настоящему серьезное.

Что-то ужасное.

Еще одна блондинка. Незврачная, но Фазе она понравилась, ему по душе «белочки» с большими попками.

На лицо девка кисловатая, и удар гитарой по башке на нее особого впечатления не произвел.

Нужно было обойтись двумя-тремя телками, а то и одной. «Лаймоны» же привезли целый гарем, за что и расплачиваются.

Еще один удар ножом в шею. Трещит хрящ, горловина приоткрылась бутоном. Оттуда - черный поток. Кровь, в которой нет кислорода, темная, брызнула Айзеку в лицо, попала на одежду. Чистый мясник теперь.

Толстушка вцепилась зубами в предплечье. Ткнул ее ногой в живот, полоснул лезвием. Глаз лопнул и потек.

Но вот все бабы раскиданы по углам комнаты. Хана Фазе, хана гитарам. Кто-то мучает звонок, видно соседи. Нужно открыть, потому что тогда они вызовут ментов. А если приедут менты, то несравненная группа «Лаймон» будет давать концерты для зеков, в неполном составе.

И без всяких инструментов.

Нога у Фазы до сих пор конвульсивно подрагивает. Но это так, судорожные сокращения. Мозг живет в течение семи-восьми минут после смерти, и от него еще поступают медленно затухающие сигналы нейромедиаторов.

- Изя, это что такое... Что такое то, Изь? - забормотал толстяк Толик. Айзек не терпел, когда его так называют, даже ближайшие приятели и родственники. Он Айзек и точка! Но сейчас даже внимания не обратил.

- Эти шлюшки спятили. Перебрали с наркотой. Кстати, еще одна валялась в моей комнате, - Айзек обтирал нож подолом футболки. - Надо проверить, что там с ней. А ты пока открой дверь. Извинись, скажи, что мы уже прекращаем шум и выпроваживаем гостей.

Толик колыхнул животом, но Айзек поймал его за майку:

- Нож возьми. На всякий случай.

Одного зайца Айзек убил. Свои «пальчики» стер, и теперь в случае чего, на тесаке будут отпечатки Толика.

Он прикрыл дверь.

Шесть трупов. Точнее, семь. Еще одна девка в его комнате.

Из прихожей доносится грохот и возня.

Айзек кинулся туда, по ходу дела раздумывая, что сказать ментам. А что тут скажешь? Кажется, «лимончики» доигрались. Теперь надо либо валить из города, либо... либо что?

«Но они же набросились сами! Наркота... у них в крови найдут и ширево и спирт».

Но в прихожей по полу катался Толик и соседка. Она рычала и шипела, нож валялся возле порога. Толик молотил ее кулаками, но баба давила на него всей массой. Жирнячка с верхнего этажа. Постоянно приходит поскандалить, ей и самой-то в кайф поорать, выплеснуть дерьмо.

Айзек подхватил тяжелую бронзовую статуэтку. Лев борется со змеем. Черт знает, откуда она взялась, абсолютная безвкусица. Айзек поднял «монумент» и опустил на темя женщине.

Соседка всхлипнула и отключилась.

Сзади шаги. Девка из спальни. Руки по швам, под глазами синяки, спутанные волосы закрывают половину лица - похожа на героиню из «Звонка».

Толик меж тем вскочил и выставил ножик как клинок. И всхлипывал. Из разбитого черепа соседки медленно текла кровь - уже небольшое озерцо. Сейчас лизнет дыру в носке, на пятке Айзека.

- Агрхх-хшх... - девчонка зашипела и подняла руки, но увернуться от статуэтки не успела.

Отлетела к стене и стекла по обоям, закатив глаза. Айзек кивнул:

- Вот так-то лучше будет. Теперь видно, придется поджечь квартиру. Или у тебя есть другой варик?

- С чего это они... с чего? - заикался Толик. Айзек перешагнул через труп соседки и хлопнул дверью. Помучил замок и накинул цепочку.

- Не знаю, - пожал плечами Айзек. - Но, кажется, концерт окончен.

***

Из окна виден «Лендровер», стоит во дворе. Если знать наверняка, то можно. А так... Хотя сомнений почти не осталось.

Происходящее круче, чем приход. Айзек лизал марки и хавал колеса, но не как Фаза. Редко. Но пару раз были такие ощущение... вот как сейчас. Когда знаешь, что на самом деле то, что ты видишь - происходить не может.

Но все-таки происходит.

- Изя, так мы чего... так и будем здесь сидеть?

Толик заводил беседу раза три, за последние пару часов. Сначала он был в коматозе, лишь что-то бормотал, конкретно к Айзеку не обращаясь (тому пришлось затолкать приятеля под холодный душ). И вот он, серый и ноздреватый как сырое тесто, подрагивал:

- М-мы ж долж-жны ч-что-то д-делать... Из-зя, ч-что ДЕЛАТЬ?

- Называй меня Айзеком - сколько раз повторять?

- Извини... - всхлипнул толстяк. Айзек отошел от окна и взял пачку сигарет. Прикурил, и сизые завитки поплыли к потолку.

- Мы не можем сидеть здесь ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ! - взвизгнул Толик. - С ТРУПАМИ!

- Если не прекратишь голосить, я выкину тебя из квартиры.

Толик притих. Он знал: когда Айзек говорит таким спокойным, проникновенным тоном - жди беды.

Они вместе и основали группу «Лаймон», четыре года назад. Начинали с клубов-рыгаловок, наполненных малолетками, и постепенно доросли до «чеса». Постепенно развивались и...

Айзек их всегда заводил. «Нужно работать, работать... репетируем!». Айзек искал студии, залы для репетиций, решал траблы с жильем и людьми, недовольными соседством с панк-рокерами. Он продвигал, тащил группу за уши из дерьма, находил связи, вел переговоры... Он - мозг и одновременно сердце группы.

Толик с Фазой и шагу ступить не могли бы сами, а если и попробовали бы, то сразу поняли: дело зряшное. Айзек всегда выбирал наилучший, кратчайший путь.

Плюс, ему способствовала неимоверная удача. Не затеряться в толпе говнорокеров, не спиться и не слететь с копыт от наркоты, записать неплохой альбом и продать его, что самое главное - может не всякий.

Он писал тексты, простые, но не лишенные смысла. Он отлично пел и виртуозно играл на гитаре, гораздо лучше Толика.

- Теперь всему конец, - озвучил Айзек мысли, мелькавшие в глазах Толика. И улыбнулся так, что Толик на мгновение подумал, что это очередная фишка Айзека, вроде того пиар-хода, в соцсети «разбей свой инструмент». Цепочка получилась вроде той акции, с обливанием ледяной водой. - Я думаю, что мы можем попробовать.

- Попробовать что? - спросил Толик и плюхнулся на диван. Квартиру уже пропитал вязкий, сладковатый дух и от него свербело в носу. Айзек выпустил дым сквозь ноздри.

- Видишь тот джип? Нам нужно попасть туда.

- Изя... Айзек... Как же мы его заведем?

- О, - Айзек усмехнулся. - Я думал, ты скажешь, что воровать нехорошо! Растешь. Я наблюдал за водителем. И за той девкой, в юбке и лифчике. Пока ты мылся, я наблюдал за ними. Видишь там пятна? Подойди сюда, посмотри. Да не дрожи ты, как баба, в самом деле.

Толик подошел к окну. Двор-колодец. Красно-зелено-желтые качели, горка блестит. Все новенькое, недавно поставили, но жители пока еще не отучили своих собачек гадить в песочницу. Машины, машины.

Прямо на выезде со двора - «Лендровер». Черный, сплошь тонированный, «кенгурятник» мерцает хромом.

Толик всегда недоумевал, зачем мужики покупают себе эдакие троллейбусы. За те же деньги можно взять седан бизнес-класса или спортягу какую-нибудь.

Возле заднего колеса красное пятно, выглядывает лакированный туфель. А самого хозяина не видно.

- Айзек, как же мы... Ну скажи хотя бы, что происходит.

- Не знаю, - ответил он и стряхнул пепел в грязную кружку. - Но о трупах теперь можешь не волноваться.

- Сколько мы уже... здесь? И зачем сидим тут так долго? Может... - Толик облизнул губы, глядя в окно.

Айзек затянулся. Оранжевый огонек сожрал порцию бумаги с табаком. Крики стихли, и как понял Айзек, первая волна прошла. Они действительно, могут сидеть здесь хоть до второго пришествия, но отчаянно хочется жрать, а в холодильнике хоть шаром покати.

Кроме того он был не из тех, кто привык отсиживаться пока идет движуха. Нужно ковать железо пока горячо, пускай с риском для жизни.

Только неохота нарваться на психованных. Не особо хитро прикинув, Айзек понял, что следует опасаться прекрасного пола. Семь сучек в их квартире, плюс жаркие дамочки на улице. Проще чем дважды два: женщины спятили.

По крайней мере, менты не пришьют им дела. Так что зря волновался об отпечатках.

- Шайн о-он ю крэ-эйзи да-а-аймонд, - пропел Айзек. Толик оторвался от шторы и уставился на друга. Тот тыкал бычок в дно чашки, зудя незатейливый мотивчик. - Ша-айн о-он... Чего? Я не спятил, не бойся. Сейчас мы пойдем вниз, только нужно все хорошенько продумать. И найти оружие. Где-то валялся обрезок трубы, помню... Ты пока поищи, а мне надо... поразмыслить, типа, - Айзек плюхнулся за стол и подпер подбородок ладонями. Толик постоял немного рядом с ним.

Нужно искать трубу, раз Айзек так говорит. Но куда они пойдут? И почему... почему во дворе стоит джип, под колесами которого валяется труп мужчины? По всей видимости - хозяина?

Мысли плохо слушались Толика, разбегались. А он и не пытался их поймать. Нужно делать то, что говорит Айзек вот и все. Он немного похож на Сида Барретта, только волосы короткие, недавно подстригся почти налысо.

Толик порылся ванной, заглянул во все углы. Посмотрел в зеркало, и оно отразило толстяка, заросшего курчавой щетиной, со свиными воспаленными глазками.

Толик не слишком следил за собой. Что он, педик? Во-первых, он считал, что так и должен выглядеть настоящий рокер. Во-вторых: девки же дают. Что еще надо?

В аптечном шкафчике Толик нашел пустую упаковку «Валиума» и еще какие-то просроченные пилюли. Даже закинуться нечем. А тело уже шибает пот. Он конечно, подсел не так плотно, как Фаза... Тот вообще втихую плевал на слова Айзека и говорил, что он не младенец там какой, чтоб кто-то указывал ставить «баян» или нет.

Но все это - за глаза.

И вот теперь Фаза мертвый. Лежит тут же, в квартире, в нескольких метрах и горой трупов завален. Через стенку слышно пение, Айзек обожает «флойдов».

Толик наклонился и пошарил рукой под ванной. Вот и труба.

Теперь надо ждать на кухне. Можно даже заварить себе кофе. Самое главное - не трогать Айзека пока он думает. То же самое когда он пишет тексты, лучше не нарушать покой.

Толик пошел на кухню. Глянул в окно. Вот идет телка, через песочницу. На вид ей лет двадцать пять, не больше. В юбке цветастой, в рваной кофточке. Спотыкается, падает на четвереньки. Рот в крови, сбоку прядь волос вырвана со скальпом, и рана блестит сукровицей. Ее можно бы назвать жертвой насильника, если бы... если бы не взгляд.

Женщина остановилась. Подняла голову и поглядела прямо на Толика. Ощерила зубы в ухмылке.

Толик резко шагнул назад и натолкнулся поясницей на стол.

Что-то в самом деле происходит. И лучше бы Айзеку придуматьвыход.

***

- Подходим к машине. Я сажусь за руль, и если вдруг нет ключей, ты должен обшарить водителя. Но ключи должны торчать в зажигании.

Толик судорожно кивнул.

Ключи должны быть в зажигании.

Но сначала надо спуститься по лестнице.

- А если она внизу? Грохнем ее? Извини, я туплю.

- Ничего, - Айзек сплюнул на ступеньки. Он шел первым, не касаясь изрезанных шрамами, давно не крашенных перил. Толик плелся следом, с тесаком. Стальной, с самодельной ручкой - работа Фазы. Он любил возиться с ножами, даже небольшую коллекцию клинков держал, а еще шарил в компьютерах.

Айзек в качестве оружия взял ту самую трубу.

Снизу грохот, звенит разбитое стекло. Толик протолкнул по горлу ком. Айзек даже не замедлил шаг, продолжает спускаться.

Четвертый этаж. Дверь квартиры нараспашку, изнутри несется грохот, чавканье, урчание. Плеск, и снова «БТУМ!».

Айзек заглянул в прихожую, подергал носом. Толик тут же потянул его за футболку:

- Спускаемся!..

Айзек тихонько прикрыл дверь. Замок щелкнул. Айзек проверил ручку, подергал.

- Так будет спокойнее.

Прошли третий этаж... поворот, площадка...

Метнулась тень навстречу, с угрожающим шипением. Айзек подпрыгнул, держась рукой за перила, и впечатал подошву в лицо твари. Взметнулась юбка, девка - та самая, из песочницы, - полетела спиной по лестнице, кувырнулась назад, через голову.

И осталась лежать рядом со стеной, прямо под неаккуратно намалеванной цифрой «2».

Неестественно откинута голова. Скрюченные пальцы скребут грязь на полу.

Толик тяжело дышал, хватая воздух. Сердце выражало беспокойство. Еще бы, после холестериновых диет, выпивки и снопов «травки» - вдруг такой забег.

Рукоять выскальзывает из ладони, Толик подавил желание рвануть назад по лестнице, а еще вдруг почувствовал возбуждение, при виде раскинутых в разные стороны ножек, точеных и стройных. И полоска синих трусиков...

- Подбери слюни, - фыркнул Айзек. Подошел к телке, потыкал носком ботинка в бок. - Можешь ее добить.

- Я... я...

- Перережь ей горло.

- Айзек, а вдруг... Вдруг это какая-то ошибка? Ой, ну то есть - вдруг это не по-настоящему? Может...

- У тебя есть другие объяснения?

Опять тот самый, фирменный взгляд. У Толика задрожали губы. Он сбежал по ступенькам, колыхая пузом, присел.

Ударить ножом? Безумие... Иногда он поколачивал своих баб, чтоб знали место.

Некоторые сами просили быть с ними «пожощще». Стонали, шлюшки. А вот так пронзить лезвием, бездыханное (уже мертвое она мертвая) тело...

Топ-топ. Внизу шорканье, шаги.

Топ-топ.

- Если ты не возьмешь себя в руки, - тихо проговорил Айзек, - они нас порвут. Это уже не телки, понимаешь? Идут снизу, - совсем уж шепот. Толик не мигая, глядел на Айзека. Покивал, сжал ножик.

- Я... Все нормально. Понял тебя, понял.

- Дай бог, - Айзек положил трубу на плечо, как заправский бейсболист.

Толик не думал, что внизу их ТАК много. Подъезд забит ВЕСЬ.

- Они и пошустрей кажись, нежели наши обдолбанные сучки, - оскалил зубы Айзек. - Замечаешь?

Толик хотел сказать «тихо», но одна баба, с тускло-рыжими косичками, уже зыркнула в их сторону. Вытерла рот от крови и пошла вверх по лестнице, оставляя на стене отпечатки ладони.

Первый же удар трубы раскроил рыжей висок. Пробоина в черепе с чавканьем выплюнула трубу, из дыры поползла губчатая дрянь - кто бы мог подумать, что сложнейшими процессами в организме руководит пористая, неказистая на вид, масса.

Толика вновь начало воротить, но он сдержал позывы. И чтоб подтвердить, что он все отлично понял, протиснулся между окном (прожженный подоконник, банка из-под «Нескафе» набитая окурками) и Айзеком и ударил рыжую ножом в живот.

Возню услышали и другие. Они оторвались от черно-бордовой массы, лоснящейся жиром и соками и поперли наверх.

- Извини, рыжуля, - сказал Айзек и спихнул безвольное тело навстречу товаркам.

Опять звон стекла. Следом - скрежет перетираемого крошева. На лестничный пролет ворвался свежий ветерок, но его веселье наткнулось на смрад и тут же потускнело.

- Через окно, - услышал Толик команду. И снова хруст.

А твари кишат внизу, как черти в преисподней, и вот уже еще одна, и нужно бить, бить ножом.

Чавк! Теплая кровь попала в ноздри. Соленая. Толик провел ладонью по лицу. Ветер гуляет в волосах. Голос у Айзека приглушенный, Толик не знает почему, он должен выйти... вместе с ним, но слишком... слишком узко!

- Помоги! - Толик кричит, и собственный голос кажется ненастоящим и чужим. Толик машет ножом, а женщины напирают. Никогда всех не убить. Они там нескончаемые.

Айзек уже там, на козырьке и надо лезть за ним, быстро!

Но быстро у Толика не получается. Он уже обессилел, сердце в груди стучит неровно, с перебоями. Как будто чужая рука забралась в грудь, и сжимает мотор как «лизуна», давит, поигрывает.

За пыльным стеклом шевелятся губы. Айзек что-то говорит и его глаза излучают привычное спокойствие. Толик ползет, ползет в окно. Да, ему в последнее время совсем уж трудно выдерживать концерты, он бы сам с удовольствием сидел за ударной установкой, чем скакал с гитарой, но не настолько он толстый!

Осколки прорвали футболку, впились в кожу. Толик оперся о подоконник, мелкое крошево грызет ладонь. Еще одна баба... Он сможет, протиснуться, еще немного, и вот Айзек тянет руку, тянет...

Айзек огляделся по сторонам. Вроде чисто. Кажется, большая часть тварей в подъезде. Он успеет добежать до «Лендкрузера», а что дальше?

На стекло брызнула кровь. Толик закричал, Айзек отпустил конвульсивно задергавшуюся руку, и на автомате обтер ладонь о штаны.

Сбросил трубу вниз. Она глухо ударилась в землю возле тополя. Айзек повис на козырьке и легко спрыгнул на тротуар. Огляделся.

Вроде никого. Опять везет?

А вот Толику нет. Он сам виноват: разожрался в последнее время. Леность и чревоугодие - большие грехи, а ведь сказано, что воздастся каждому по делам его...

В самом деле, начался апокалипсис или второе пришествие?

Сам Айзек тоже был греховен. Каждая клеточка его тела была заполнена не эктоплазмой, а гордыней, но, без нее он бы не стал рок-музыкантом.

Хотя какая теперь разница?

Осознание этого факта просочилось откуда-то извне, как и тексты почти всех песен. Айзек плохо помнил, как создавал их. Погружаешься в транс и находишься среди обрывков фраз, воспоминаний, и рука сама бродит по листку, выплескивает на бумагу чернь подсознания.

Он подхватил трубу и побежал к джипу. Хозяином оказался мужчина, в беленькой отутюженной шотландке (предплечья заросли волосами) и почти идеально начищенных ботинках - Айзек разве что отражение свое в них не увидел.

Вместо лица объеденная маска, фарш.

Айзек задержал взгляд, с трудом оторвался и заглянул в салон.

Ключей нет.

Присел рядом с трупом. Пошарил рукой в правом кармане, вытащил бумажник, туго набитый кредитками. Налички немного, пара тысяч и красная «пятерка», наверно, на бензин и мелкие расходы.

Но и в левом кармане нет брелка.

Айзек подавил холодок в груди. Он не может пролететь сейчас, когда так везло все утро. Он караулил этот джип несколько часов, продумывал и прикидывал. Пробрался через толпу сумасшедших женщин, потеряв... друга? Скажем, Толика.

Если на то пошло, то барабанщика-Фазу Айзек уважал больше - за характер. Они знали друг друга с детства. А к Толику питал в основном снисходительную брезгливость.

Из подъезда выходят, и с другой стороны дома.

Как муравьи на сахар.

Может, их заставляет убивать мужчин именно специфический запах?

Не глядя на подбирающихся со всех сторон баб, Айзек нырнул в салон. Трубу не забыл, кинул на пассажирское сидение. Вся в подтеках и сгустках, она смотрелась дико в новеньком салоне, на идеально черной коже.

Где-то должна быть барсетка. Деловые мужчины, одетые с иголочки, не таскают ключи от машины в кармане.

Ближе и ближе.

Завыла где-то далеко сирена. Айзек наклонился, пошарил возле педалей, ни черта не видать.

Барсетки нигде нет.

Нужно бежать. Ноги пронзают иголки, мышцы противно подрагивают. Айзек глядел через тонированное стекло. Блондинка с плохими зубами. Черноволосая телочка в полупрозрачной блузке, в юбке и босиком, видно где-то потеряла свои лодочки на шпильках. Толстуха в халате. Ветер развевает полы, видны обвислые блинчики грудей.

Бабы, женщины, тетки...

Вон девчонка лет пятнадцати. В этом же подъезде и живет. Она как-то раз приходила послушать, просила билеты в клуб, щебетала там что-то. Такая, готовенькая. Видно, что уже активно порхает по «впискам». Сейчас лицо вытянуто и сосредоточено, а губы вымазаны чем-то вишневым, но точно не помадой.

Они только что разорвали Толика. Айзек представил, как в него впиваются зубы, ногти и аккуратно прикрыл дверь. Хлопнула слишком громко. Может, они все-таки его не замечают?

Где-то должна быть кнопка блокировки... Панель, так, бортовоый компьютер... климат-контроль, подогрев сидений.

На лобовуху что-то брызнуло. Айзек сглотнул ком. Дворники со скрипом заелозили по стеклу. Не то, не то!

Уже шарят по капоту, ковыляют вокруг тачки. Кнопка!

Есть. Щелчок и Айзек заперт. Джип разве что не бронированный. Бедняга хозяин, такой танк имел, а умер одним из первых...

Айзек откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. Ему снова нужно подумать, что делать теперь. Твари на вид безумные, но они его не видят, и благослови Господь того, кто изобрел тонировочную пленку.

Картина: хозяин джипа (который сейчас валяется под колесами) садится, хочет завести двигатель... от подъезда к «лендроверу» спешит жена. Мужчина удивленно поднимает брови: «Забыл что-то? Может, документ какой...Или с дочкой что случилось...».

Он выходит из джипа, и жена рассказывает, ЧТО случилось. Точнее, показывает.

Они скребутся в стекла.

Сколько пройдет времени, прежде чем кто-то из тварей додумается поднять камень и разбить стекло?

Айзек открыл глаза. Шелест в салоне. Перевел взгляд на бутылку «кока-колы» возле коробки передач. Газировки чуть на дне. Она сто процентов, уже выдохлась, и похожа на холодный растворимый кофе.

Шевеление сверху, сзади.

Рука пробралась в люк. Видно, был закрыт не до конца, и теперь в щель пролезла кисть и тянется, шарит. Айзек извернулся так, чтоб оказаться вне досягаемости наманикюренных пальчиков и потыкал в кнопки.

Люк прижал предплечье, и кисть забилась-задергалась, как придавленный паук. Айзек нажал еще раз - рука исчезла в щели.

Теперь можно задраить люк. Перегнулся через сидение, заглянул назад. Барсетка!

Поворошил. Куча всякой дряни, но... ключей нет.

В боевике герой сорвал бы под рулевой колонкой крышку, соединил пару проводков и двигатель бы заурчал.

Но это в фильме.

Айзек отшвырнул барсетку и вновь стал обыскивать салон, ощупывать, хлопать. В это время примерно тем же самым занимались твари, но снаружи. Айзек уже не обращал внимания на стуки и топот (эти драные суки залезли на крышу), ни на удары ладоней по стеклу. Хорошо, что трубу захватил с собой.

Закрыл глаза. Он должен сосредоточиться на ключах. Куда они могли завалиться? Куда?

Айзек вспомнил первый концерт. Толпа, ревущая толпа. Им понравилось. От них шла энергия, и распаляла Айзека, а он в ответ заражал людей своими мыслями, самим собой - всем своим существом растворялся в каждой клеточке, хотел перекроить все живое, что в них есть на собственный лад.

И люди подчинялись. Они этого хотели, хотели получить от Айзека порцию здоровой «радиации».

Айзек потянулся к бардачку. Там он не проверял, но конечно, там их тоже не оказалось, какие-то бумажки... Договор, допсоглашение с печатями, счет... Бумажки, не имеющие теперь смысла.

На крыше бухнули особо сильно. Пляски устроили, твари.

Нужно завести чертов двигатель. А вдруг это можно сделать при помощи бортового компьютера?

Айзек стал шарить по меню, отбросил бутылку с недопитой «колой». Смешно: бизнесмен, богач, а пьет эту отраву, которая даже мясо растворяет, как кислота. Лучше уж водку глушить.

Заднее стекло взорвалось дождем осколков, и острые кусочки попали за Айзеку за шиворот.

«Теперь крышка», - вспыхнула мысль.

Разбили заднее стекло, и четвертинка кирпича лежит на заднем сидении. Айзек хотел уже прыгнуть назад, и тут взгляд наткнулся на...

Брелок.

Под бутылкой лежал, возле ручника. Азйек был уверен, что уже смотрел там. И бутылку эту чертову поднимал несколько раз.

Быстро!

Двигатель сыто заурчал, и Айзек кинул взгляд в зеркало. Лицо немного чужое, вытянутое.

В зеркале заднего вида, в пробоине стекла - оскаленная рожа. Вот пальцы, пальцы, колупают стекло и пленку.

Сейчас Айзек готов был поверить, что проделки с ключом - дело рук невидимого Хоттабыча. Ну а если поразмыслить, то он мог не заметить. Нервы.

Блондинка карабкается на капот. Айзек ухмыльнулся и пришпорил педаль газа. Резко утопил тормоз, и блондинка скрылась под бампером. Хорошо, что здесь никакого тебе сцепления. Даже ребенок сможет управлять.

Тварь сзади охнула и сорвалась, Айзек успел заметить, осколки, глубоко вошедшие в ладони, до мяса.

Айзек поддал газу и переехал блондинку.

Развернулся и выехал со двора. Твари цеплялись, скребли по борту внедорожника. Теперь и вопли слышны, из-за дыры в заднем стекле. Нужно будет ее чем-нибудь закрыть, но это потом, потом.

Взвизгнули тормоза. Молоденькая девка кубарем прокатилась по лобовому стеклу, прогромыхала по капоту.

Айзек поддал газу. Джип подпрыгнул, как будто переезжая «лежачего полицейского».

Куда теперь? Вперед.

Глава 9 ПАРУ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ

- Думаю, они уйдут. Не могут же они вечно там бродить, - прошептал я.

- Тише... - отозвалась Оля.

Я пошевелился, хрустнула веточка. Порыжевшие по краям листья, орехи в зеленой оболочке - еще сыроватые, но если подсушить, как следует в золе костра, то можно есть.

Рифат и Юрец. Что с ними сейчас? Они наверно, уже ждут нас на месте, а мы не можем прийти.

Роща наполнена шорохами. Птицы чиркают, ветер шевелит верхушки деревьев.

Внизу бродят ОНИ.

Пару дней назад мы напоролись на мародеров. Убежали, слава богу, никого серьезно не ранило. Это самое плохое, что мужчины, так скажем, разбились на группировки. И если в первую неделю «матриархии», как все это безумие назвал Юрец, были попытки действовать сообща и помогать друг другу, (когда закончилась Резня Первых Суток), то сейчас, к исходу сентября, этого нет и в помине.

Удивительно тепло. Наверное, потому, что в мае-июне шли дожди и сейчас лето возвращает должок.

Но когда-то наступят холода.

Впрочем, чего о них думать, когда прямо под нами эти чертовы амазонки?

- Ссать охота, - пробормотал я.

- О, господи, - прошептала Оля.

- Рифат козел. Если бы он тогда...

- Ты можешь помолчать? - зашипела она.

Опять хрустнула веточка. Мы залезли так высоко, как только могли. Если сидеть тихо, то они не должны нас заметить.

Что-то хрустнуло опять. Прорывая листву, вниз полетел орех. С сухим щелчком он ударил в искривленный ствол дерева и отбросил лохмотья кожуры.

Сначала стало чуть тише, шелест и шаги смолкли.

Тени, тени. Фигуры под деревом. Девочка лет одиннадцати. Половину бледного лица занимают черные тени. Осунувшаяся, и вместе с тем...

Их сразу можно отличить от нормальных людей. Сейчас они не кидаются, не разрывают на части.

Они выслеживают. Действуют хитро, исподтишка.

Вот девчонка (не ребенок, она отнюдь не ребенок) подошла к стволу. Наклонилась, подняла орех и потащила в рот. Если бы холода настали пораньше, то дерево бы сейчас стояло голое и листья бы нас не скрыли. Мы залезли высоко, но если я вижу девчонку, то и она может меня увидеть.

Если поднимет голову.

Но малая занята сбором орехов. Целый подол уже набрала, и ходит, выискивает сосредоточенно. Оно и понятно: война войной, а кушать хочется. Хотя раньше они обходились исключительно белковой пищей.

Свежатинкой.

Испытывают ли они страх? Сострадание? Какие-нибудь эмоции?

Еще один орех сорвался. Упал рядом с девочкой. Она даже не отпрыгнула в сторону, ни звука не издала.

Если раньше женщины были самыми эмоциональными существами на земле, то теперь это не так.

Сейчас все по-другому. И нескольких недель мало, чтоб привыкнуть к этому по-настоящему, тем более, когда рядом живая память того, какими девушки и женщины были раньше - Оля.

Девочка посмотрела наверх. Встретилась со мной глазами и у меня внутри зашевелились мелкие иголочки. Желудок потянулся к самой глотке. Сейчас она откроет рот и кринет. Сбегутся старшие и тогда нам с Олей крышка.

Потому что чертов Рифат... ну да ладно. Что толку теперь от еды? Толку теперь от найденного убежища?

Не надо было нам разделяться. И сами мы тоже хороши - орехов захотели набрать.

Девочка отошла от дерева. До сих пор держит подол с орехами, а вот и скрылась, из-за листвы не видать.

- Нужно слезть и бежать, Ром. Иначе они нас схватят.

- Может и не схватят.

Вдали протарахтела очередь - «Калашников», отличить несложно. Значит, Рифат все-таки.

От сердца немного отлегло. Однако в последнее время оно часто выдает какие-то странные реакции: то излучает холод, то выпускает колючки, то тревожно сжимается. Раньше я даже и не задумывался - гоняет и гоняет кровь. А теперь и получаса не проходит, чтоб мотор не дал о себе знать.

Стресс.

Девочка, видно ушла. Снова очереди, но теперь уже не одиночные. Перестрелка что ли?

- Ты куда? - вытаращила глаза Оля.

- Вниз, естественно. Слезаем. Конечно, там опасно, но здесь сидеть еще хуже.

- Да я бы и не осталась, - пропыхтела она.

Медведь продирается сквозь бурелом, примерно с таким шумом мы слезали с несчастного дерева.

Огляделись. Никого нет. Выстрелы опять.

Оля схуднула за это время, у меня стали выпирать ребра и ключицы, так что я тоже скинул пяток кило, как минимум.

Мы побежали по дорожке, поросшей травой и прошлогодними листьями. Солнце сегодня как обычно - шпарит. Хотя уже не так тепло, как... как месяц назад. А в рощице и вовсе царит сыроватая прохлада.

Теплее, теплее... Деревья закончились. Небольшая поляна, холм.

ТА-ТА-ТА-ТА-ТА

Я увлек Олю за толстую березу. Перед нами полувисит в воздухе клен, поваленный видно еще майскими грозами. Еще одна очередь вдрызг разорвала сонную тишину.

Внизу развалины моста. Выстрелы как раз оттуда.

Женщины, толпа. Идут, падают под пулями, топчут друг друга, но не разбегаются. Высунулась башка из-за моста, в красной, чуть выгоревшей бандане.

Рифат. Он-то как там оказался?

Я взглянул вверх. Дерево основательно просохло за лето, женщины внизу.

- Что ты делаешь? - сказала Оля.

- Помогай, - пропыхтел я.

- Нет, мы не сможем... Оно такое толстое!

Я обливался потом, впечатывая ладони в шершавую кору. Оля тоже стала толкать, закусывая губку. Склон достаточно крутой, земля сейчас сухая, но в мае ее хорошенько подточили ливни, и часть корявых корней висит в воздухе.

Я пробежал по стволу, стал прыгать.

Клен затрещал.

- Рома! Слезь! - Оля кричала, уже не таясь. Вся красная, вспотевшая. Ну а я конечно, особого внимания на нее не обратил. Нужно толкать изо всех сил, если мы хотим... если мы хотим выжить, нужно действовать. Сей несложный постулат втерся мне в сознание очень быстро.

Толпа меж тем так и напирала. Их много, очень много, почти как на моих рисунках: нескончаемые вереницы истрепанных фигур.

Той девочки, с орехами - не видно.

Еще треск. Ствол накренился, Оля завизжала. Опора выскользнула из-под подошв, я сделал несколько шагов в воздухе (как будто беговая дорожка внезапно добавила скорости и ускользает) и прыгнул...

...ветки хлещут по лицу, бок горит. В позвоночнике ворочается тупой лом.

Чьи-то ласковые прикосновения. Слышу, как щебечут, перекликаются птицы. Пение это прерывает гул, как будто даже здесь, в лесу есть «централизованная система оповещения».

Сразу передо мной многоэтажка, объятая пламенем разлетается на куски. Дом, в котором жила мама и дочка Рифата. Запах горелого мяса, сдобренный резиновой копотью, горький привкус во рту.

Потом удар, но не такой силы как сейчас. Свист в ушах.

И конечно, боль.

Как и тогда, надо мной нависает пятно, обрамленное золотистой каймой. Склоняется ниже, ниже.

Высокие белые скулы, колючий, механический взгляд. Бездушный. Невозможно понять, о чем ОНА думает.

Это та самая женщина, которую я нарисовал перед началом хаоса, перед Импульсом, как говорил Юрец.

(многоэтажка взорвалась ты предвидел это значит и эта баба есть эта женщина кто)

Но вместо «Дурунен» появляется Оля. У нее шевелятся губы, но слова сложно разобрать. Слышу только «бу-бу-бу».

Потом звуки наваливаются скопом: крики, чириканье птиц, шум ветра в листве деревьев.

Рифат не говорил с нами о взрыве, ттолько плакал по ночам украдкой. Оля пыталась его утешить, но он сказал, что ему жалость не нужна и что все в порядке.

- Рома, Рома! Как ты? Ничего не сломал? - Оля говорит и ощупывает меня одновременно.

- Вроде ничего, - я улыбнулся через силу и тут же встал с Олиной помощью, скривился. Клен усвистел вниз, проделав в склоне округлую траншею, перестрелка стихла. Ствол увлек за собой чертову кучу деревьев, подмял кустарник, так что между телками и мостом образовалась преграда. Что-то вроде лавины сошло, и Женщины тупо стоят.

Никогда не слышал, чтоб они разговаривали между собой, кстати. Вот, развернулись и как механические солдатики, и потопали прочь.

А я, соответственно, с облегчением смахнул со лба пот.

Но теперь мне покоя не давала бандана.

- Там что, Рифат? - спросил я у Оли. Она нахмурилась. - Ну это самое... Там тип какой-то был, в красной бандане.

- Мало бандан таких что ли? Ох... - Оля приложила ладонь к животу и поморщилась.

- Опять крутит? - спросил я, вглядываясь в ее мордашку. Кивнула. - Бедняжка ты моя. Ладно, надо как-то спуститься.

- Ну и расфигачили мы... Блин, я так испугалась! - Оля обняла меня и зашептала: - Больше так не делай! Понял? Ты же мог упасть.

- Мог, - подначил я. - Полетел бы вниз, а ты - осталась бы тут...

Оля стукнула меня кулачком в плечо, костяшками.

- Э-э, - я схватился за ушибленное место. - Больно же!

- Будешь знать у меня! Дразнится еще!

- Да идем уже, хватит, - засмеялся, когда она снова налетела на меня. А потом неожиданно для себя я притянул Олю и поцеловал в губы.

Сам не знаю, что нашло. Все это время, что мы скитаемся, не позволял себе ничего такого, хотя чувствовал, что Олину симпатию. Ну, вроде бы как у меня есть (была?) Аня. Но если бы Оля скользнула ко мне в спальник голая, тогда бы я конечно, не смог устоять. Ага, как в «Прощай, оружии». Но куда там.

У Оли еще не было менструаций. Вообще. Вот что мы узнали. Конечно, Юрец тут же вывел теорию, что Импульс подействовал на исключительно зрелых - в половом смысле - женских особей. То есть на тех, у кого регулярные месячные. Поэтому-то есть и девочки, как сегодняшняя - «ореховая» - которые поражены. И есть шестнадцатилетняя Оля, которая еще не знает «критических дней», тампонов и прокладок.

Чего только не выдумает природа.

Оля проверялась, сдала целую кучу анализов, но врачи лишь руками разводили, мол все в норме, разве что езначительная нестабильность с гормональным фоном. Короче, они нифига толком не сказали.

Может, фатум, судьба, что именно нам попалась Оля. И до сего момента я как-то и не задумывался, что же я к ней чувствую. Сейчас маловато времени, чтоб думать, серьезно.

И вот теперь мы целовались, и жадно дышали и набрасывались друг на друга. Я шарил по ней ладонями, как юнец, дорвавшийся до шлюхи, и мы стукались зубами, сбивая губы.

Потом повалились прямо на ковер листьев.

- Я хочу тебя... хочу, - шептала она. Холодная ладонь скользнула по моему животу, выступили мурашки. Мы целовались, перекатывались по листве, стягивая на ходу куртки. Ветки трещали, покалывали ладони и оголенные плечи, но мы не обращали внимания.

- А-ах... Ромочка, ты колешься... - Оля закатила глаза.

Еще немного и мы сольемся. Мы должны, она хочет... Хочет и больше никого не надо...

Я не знаю, что со мной произойдет, если Оля вдруг исчезнет, если... если с ней что-нибудь случится. Илюзий в отношении Ани я не питаю, в общем-то.

Языки сплетаются, и я прижимаю Олю к земле, а ее ногти впиваются в кожу на спине, там, где багровые рубцы...

Жаркое дыхание, и захватывает лихорадка, и мы сдираем друг с друга одежду и...

- Ты посмотри, - раздался хрипловатый голос. - Во дают!

- Блин! Ты помолчать не мог? Позырили бы...

- Те лишь бы зырить! - заржал первый голос. - Шо, голубки? Страсть съедает?

Человек десять - все мужчины. Кто-то откровенно пялится на Олю, кто-то посмеивается. Грязные, небритые, в щетине блестят улыбки, глаза задорно горят.

«Красная бандана» тут же. Рифат без автомата, и по выражению лица не поймешь, нормально все или нет. Руки, по крайней мере, у него не связаны. Хотя «калаш»-то забрали.

Оля натянула куртку. Щеки красные, прячет взгляд. Я встал и отряхнул штаны. Улыбнулся:

- А вы ребята, кто будете?

- Он еще и вопросы спрашивает, - хмыкнул здоровяк со шрамом у виска.

- Люди, - улыбнулся в ответ Хриплый и мотнул дулом автомата. - Мужики. Предлагаю вам пройти в нашу аудиенцию, для выяснения приватных вопросов, - он скалил чуть ли не все трицдцать два зуба.

И мне его улыбка не нравилась.

- Во шпарит! - восхитился кто-то.

Рифат молча отводил взгляд. Потом я заметил и Юрца тоже. Лицо обескровлено, взгляд потухший.

Я даже ответить ничего не успел: по кивку главаря к нам подошел здоровяк и еще пара типов. Один схватил Олю и она пискнула.

- Эй! Аккуратнее!

- Меньше разговаривай. Дольше протянешь.

Мне заломили руки. Потом я услышал металлический звон и щелчок. Бравые хлопцы грубо обшарили меня по карманам, вытащили блокнот.

- Эге! Ты смотри, художник, что ли? - Хриплый забрал у здоровяка блокнот и полистал, с недоверием глядя на меня. Увидел и «Дурунен», и мосты из мертвецов. Всю апокалиптику. Но больше всего их поразил вчерашний, еще свеженький рисунок: женщина, из чрева которой ползет младенец с щупальцами. Бедняжка кричит от боли, лицо искажено судорогой, щупальца с присосками и когтями на концах.

- Психопат, - пробормотал Хриплый. Снял с плеча рюкзачок и закинул блокнот туда.

- Мы в чем-то обвиняемся? - спросил я.

- В общем-то да. Здесь - наша территория, а вы шляетесь тут с БАБОЙ. За это уже можно спросить. Что вы здесь вынюхиваете?

- Не вынюхиваем мы ничего...

- Что с ними разговаривать, - пробормотал тип, с глубоковдавленными в черепушку глазами. Он как раз обыскивал нас. - Грохнем и делов.

- Да-да, грохнем! - поддержали остальные, и стало совсем неуютно. Кроме того, браслеты наручников врезались в запястья холодным металлом. Я поглядел на Олю, и бессильная ярость судорогой прозила тело. Даже челюсть свело.

Сырость теперь забралась под одежду, «пот страсти» давно остыл и холодил спину.

- Заткнитесь! - прикрикнул Хриплый. - Не нам решать. Так что давайте, гоним их до городка. А там уже видно будет. Без НЕГО мы решать не можем. - Он перевел взгляд на Олю и облизнулся. Посмотрел на меня:

- Ну? Чего зырите?

***

Так мы и топали через лес. Рифату и Юрцу они тоже сцепили руки браслетами, просто я сначала не увидел.

- Мы на вашей стороне. Надо было мне валить дерево, чтоб спасти вас?

- Может, ты его на нас валил, - лениво отвечал Хриплый. - Я ж не знаю.

- Ну а Рифат, ну - тип в бандане. Он-то ведь отстреливался вместе с вами!

- Харе базарить. А то я тебя стукну.

Нас вели под конвоем, как скот. Еще и разделили специально, по группам. Каждого «зека» сопровождают двое, Хриплый там что-то рассказывает, все гогочут.

Я даже не слушал их разговоры. И страшно мне было не от неизвестности, которая нас ожидает в неком городке, а скорее от того, как ведут себя эти козлы. Нет, они не домогались Оли (что удивительно), они не обзывали нас и не били. Вообще вели себя так, как будто нас и нет.

Меня пугала их беспечность. Как будто опасность не подстерегает на каждом шагу. Поэтому я шел и прислушивался, ведь если твари нападут, мы, закованные наручниками, будем самой доступной целью.

А еще я думал, о том, что это за ОН, и что он примет в нашем отношении.

- Эй, ты у них самый разговорчивый? - меня ткнули в спину. - Ну-ка, валяй. Вы откуда и куда идете? И как так получилось с вашей телкой, что она... ну ты понял.

- Мы из Ростова. А куда идем - сами не знаем. Спасаем жопы. А про Олю - ну, у нее еще не было менструации. Мы так решили, что фигня, которая произошла, - я перешел на понятный язык, - затронула зрелых баб.

- А-а... менструации? - переспросил Хриплый. В самое лицо мне заглянул - пахнуло давно нечищеными зубами. - Типа, месячные, что ли?

- Да.

- Так. А откуда вы узнали...

- Я ж говорю - это догадка!

- Ты чо орешь? Больно смелый какой-то... Ладно, посмотрим.

- А в чем дело? Говорю же, мы не шпионы. И вообще, сейчас опасность представляют телки, а вы на нас взъелись.

- Так в вашей же компашке телка, - передразнил мой голос Хриплый. - Телка, которую ты хотел отпялить минут двадцать назад. Не?

- Да Оля нормальная! - воскликнули Рифат и Юрец, хором.

Хриплый прочистил горло и харкнул. Потом потер нос и стал идти спиной вперед, оглядывая и меня и всю свою банду. Возвел глаза к верхушкам деревьев и заговорил:

- Моя жена тоже была нормальной. Моя дочка. И бабушка. Мы все жили большой семьей. Я проснулся, в туалет захотел, и услышал «чавк-чавк» - со двора. Думал, что это наша собака, Джерка - жрет типа. Она всегда громко хавала.

Прямо так и вышел, в трусах. Вышел, смотрю, чавкает-то вовсе не и Джерка, возле своей миски. Чавкает бабушка Клава, глодает ЕГО. Как свинья, знаете? Свиньи могут запросто сожрать человека, если вы не в курсах. Но чтобы бабка сожрала родного внука... - Хриплый так и продолжал идти лицом ко мне. Взгляд у него затуманился, смотрел главарь уже сквозь нас, и наверно видел эту самую бабу Клаву, как она объедает лицо малыша, отрывает от детских щек лоснящиеся куски.

- Я подумал, что она спятила. Мы все так подумали, не правда ли? - он улыбнулся, но автоматически - безо всякого веселья. - И теперь вы видите, что происходит. После того дня я решил, что меня больше ничто не способно затронуть сильнее. Кажется, двери ада распахнулись в тот день и дали нам вдоволь насладиться зрелищем. Наш прежний мир перестал существовать, а выживание свелось к тому, чтоб убивать женщин. Любых, каких встретишь - без разбору. Эти твари стали хитрее, они теперь прячутся. Они не прут на рожон, они выжидают. Так что я думаю, ты простишь этот мой каприз, с наручниками? Если бы на твоей ответственности висело столько людей, как на мне - обычных пареньков, бывших работяг - ты бы поступил иначе?

- Понял, - пробормотал я. - Извини.

***

Нос у меня болел. Поддавливало так неприятно изнутри, в переносицу. Они посадили нас с Рифатом и Юрцом в одну камеру, а Олю куда-то увели.

Конечно, я протестовал.

И конечно - получил свое.

Теперь вот сидел, прижимаясь щекой к стенке. Блаженная прохлада. Вот мы попали!

Не могу сказать, что они какие-то сумасшедшие, эти ребята. Но мне они не нравились. Хотя конечно, резон в их словах есть. Хриплый сказал, что сажать нас вместе с бабой не будет, потому, что она в любой момент может ОБРАТИТЬСЯ. Так и сказал. Я с ним спорил, за что и получил.

- И где вы шлялись? - спросил я первым делом, немного оправившись от шока.

- В смысле? - сказал Рифат. - Мы искали жратву, как я и говорил. Даже нашли кой-чего в разграбленном складе. Там видно, люди брали первое, что попадалось под руку, и не особенно раздумывали. Так что получилось так, что там осталось до черта продуктов. Сухие продукты, еще это... собачья еда. Ну, «Чаппи» там, «Вискас». Оно вкусное, только пить после хочется.

- Наткнулись мы сначала на баб, небольшой такой отряд, - Рифат облизнул губы и провел ладонью по лицу. - Мы их и трогать не стали бы. Спрятались и все. Только у них локаторы что ли, настроены, уж не знаю. Идут, прут прямо на нас. А мы ж в этом складу. Ну, и вдруг, откуда ни возьмись, появились пацики эти. Переложили баб и сами решили поживиться на складе. Мы думаем, ну значит - свои, - Рифат потер ссадину на лбу и поморщился. - Потом они пошли как раз примерно в вашу сторону. Спустились к этой дамбе бывшей, к мосту. И тут идет новый отряд... Я начал стрелять, естественно, они сначала и не поняли нифига. А потом давай прикладами угощать. Сышь, так дерево, правда, ты свалил?

- Мы с Олей, - буркнул я. - Только мне кажется, что они отступи не из-за этого. Почему-то такое странное ощущение. Их как будто позвал кто.

- Да ну-у-у! Если б не это, то нам бы, в самом деле - каюк.

- Юрк, а ты чего молчишь?

- А чего тут скажешь? - пожал плечами Юрец. - Все верно. Мы им пытались тоже сказать, что девушка у нас абсолютно нормальная и что опасаться не стоит... - Юрец отвел глаза. - Но они и слушать не стали.

- Вообще, мы ж сами не это... - Рифат дернул кадыком, - не знаем как там и чего. Ну, толком непонятно, как там что работает, от чего зависит. Почему она не взбесилась, Оля.

- Взбесилась? - я изогнул бровь. В висок тычется упрямая боль. Неприятно как. - Или может, обратилась?

- Да ты ж понял, о чем я, - пожал плечами Рифат. Они переглянулись с Юрцом.

- Что-то вы от меня скрываете. Может, это вы как раз решили избавиться от нее? А?

- Нет, ты чего! Ром, ну за кого ты нас держишь?

- Ни за кого я вас не держу. Что эти бравые хлопцы теперь будут с нами делать, а?

- Из разговоров я понял, что у них есть какой-то главный. И что он как раз и будет решать.

- Я думал, главный - это тот хриплый чувак, - сказал я и отлепился от стены.

- Архип? Ну, он главный здесь, в городке. И вроде есть более козырный тип.

- Архип? - поморщился я. - Что за имя... И откуда ты все знаешь, а? Рифатик? Что-то ты чересчур подкован в вопросах местных головорезов.

- Я умею слушать, в отличие от тебя. Вот и все.

Я потрогал бок - болит. Сукины негостеприимные дети! Пересчитали все ребра.

Мысли о том, что сейчас вся банда, во главе с хриплым Архипом производит некие действия с Олей не шла у меня из головы. Они все выдумали, какой там к чертовой матери главный! Просто, решили поразвлечься с молоденькой девушкой.

Ублюдки.

И ничего нельзя сделать.

Я встал и заходил по «камере». В общем-то, оычная комната, с маленьким, как в некоторых туалетах, окошком. Даже если разбить его, то не вылезешь. В комнате прохладно, но сухо. Ведро в углу, чтоб «отправлять естественные надобности», обрывки обоев на стенах - так, лохмотья.

Подошел к стене. Отпечаток, даже рисунок ладони виден.

Кого-то тут держали, до нас.

И сейчас он вряд ли разгуливает на свободе.

Может быть, они его мучали, истязали, и вот теперь у них появилось целых четыре игрушки, одну из которых можно...

Хватит об этом. Перепачканные кровью стены еще ничего не доказывают. Меня вон стукнули легонечко, в общем, а из носа вдруг хлынула кровь.

Кстати, впервые такое. Помню, на катке упал и рожей приложился об лед, так и то хоть бы хны. Наверно, иммунитет ослаб, в последнее время мы чем питались? Правильно.

- Что ты там нашел, Ром? - спросил Юрец. - Да ты не переживай. Они с нами ничего не сделают, им нужны бойцы, я уверен.

«Ты-то уж боец знатный», - хотел сказать я. Но промолчал.

Еще и блокнот мой забрали. Сейчас бы хоть порисовал.

Почему люди так любят отбирать смысл твоей жизни? Почему любят обрывать крылья твоим желаниям, твоей музе?

Я присел напротив Рифата и прислонился к стене.

Даже если нас и отпустят - что будет дальше, и есть ли смысл жить вот так, бегать, скитаться? Это же инстинкт подгоняет, подстегивает иллюзии, в которых мы жили до этого. Да, я еще надеялся, что все вернется на старые места, или что новый мир примет хоть подобия привычных очертаний.

Родных нет. Старые друзья или далеко или мертвы. Последнюю девушку - и то забрали.

Энергия переполняет, охота вырваться из этой клетушки и действовать. Но нужно сидеть и ждать, когда там соизволит прийти некий главный и что он там предложит. Если он такой же, как Архип, то каши мы с ним не сварим.

Ну почему я так люблю думать? Нет бы просто, затупить в одну точку, как Юрец. Или всхрапнуть, как Рифат. Проклятие прямо какое-то.

- Чего ты, Ром?

- Да ничего. Надоело все.

Юрец мог сказать «когда-нибудь это закончится», ну как обычно - успокоить. Но он промолчал, и стало еще грустней. Потому что, когда такой оптимистичный чувак как Юрец перестает трындеть насчет того, что «скоро все устаканится», значит... все фигово.

Кажется, что скоро все будет по-другому.

Только, вряд ли эти изменения будут в лучшую сторону.

***

Черноту неба раздирают молнии. Они идут нескончаемой, плотной вереницей и струи ливня хлещут по спинам, поливают лица. Волосы висят сосульками, под ногами текут потоки, стопы проминают грязь, та чавкает под ногами.

Идти тяжело, мы чуть ли не по колено утопаем в грязи. Не знаю, куда мы идем, но рядом и Рифата и Юрец, и Архип, вижу и другие знакомые лица. Как будто всех знаю. Одноклассники как будто или одногруппники. Пацаны-футболисты - Колян и Миха еще. Шагаем по полю, как солдаты, утопая в грязи. За мной целая толпа - и сбоку, и впереди. Знакомые и незнакомые тоже.

И мы идем в темноту, и на губах химический привкус дождя.

Снова голубой зигзаг молнии. В глазах некоторое время стоят сероватые блики.

Впереди горят костры. Люди в капюшонах, с мечами что ли, в руках. Или это какие-то другие металлические штуки. Я хочу остановиться, хочу побежать назад, но тело не слушается. А потом: все ведь идут. Так чем я лучше?

Оранжевое пламя манит. Хочется окунуться в него. И от близости тепла становится еще холоднее, а ливень не щадит: поливает и поливает.

Вижу первые ряды.

Голые задницы. Белесые ноги, и на них пляшут отсветы костров.

Передо мной ряд парней тоже без штанов, и вообще - без одежды. Смотрю на Рифата: он стучит зубами, весь синюшный.

Смотрю вниз.

И я тоже голый.

Кто-то прикрывает промежность, кто-то идет так, безо всякого стеснения. Я теперь тоже сжимаю промежность, рукой-ковшиком и продолжаю идти.

Вижу, что у тех типов, в капюшонах, есть щипцы. Рукояти обмотаны тряпками. «Капюшоны» ворошат пурпурные угли и V-образные концы раскалены.

Свернула молния.

Крик заглушил гром. Или это был не гром, а общая какофония звуков, в которой тонули надсадные вопли.

Я уже возле этого самого человека в капюшоне, но это...

Один скидывает капюшон и растягивает губы в ухмылке.

- Анечка... Аня?

Меня грубо хватают за руки. Все ближе и ближе раскаленные концы рогатины, и вот уже запах паленой щетины в носу...

Я вздрогнул и проснулся. Кошмары становятся неотъемлемой частью существования, когда я не рисую. А ведь в последнее время мне не до этого. Хотя с другой стороны, после простоев рисунки получаются более жизненные, более качественные, что ли. Как будто подсознание напрямую подключается к грифелю карандаша, минуя подводные камни в виде кривых рук.

Последний рисунок - тот младенец-из-чрева-женщины, - и вовсе получился каким-то... не таким. Как будто вывел его не я, а кто-то темный. Мрачный.

Нет, я и до этого рисовал всякие штуки, но это... А младенец-осьминог и впрямь выплыл из серо-черной бездны подсознания.

- Ты стонал во сне. И разговаривал, - сказал Рифат. Он вертел между пальцами камешек, перекладывал из ладони в ладонь. - Что снилось?

- Какая-то чертовня, - отмахнулся я. Стер со лба холодную испарину. Приподнялся на локтях, морщась. Оперся о стенку. Сейчас уже отголоски кошмара затонули, затаились в уголках сознания. Да и картина померкла, так что я теперь и не помнил толком, что же вызвало такой панический, животный ужас. Со снами всегда так.

Хорошо, что они быстро забываются.

Впрочем, я знаю, что потом все это всплывет в моем блокноте.

- И долго нам еще здесь куковать? - зевнул я.

Рифат пожал плечами и кинул камешек в стену. Юрец подпрыгнул пару раз, пытаясь заглянуть в окошко.

- Может, подсадите? - спросил он и запустил в волосы пятерню.

- Зачем? - ответил Рифат. - Не вижу смысла вырываться.

- Как вообще так? Ты отстреливался вместе с ними, а потом на тебя тоже нацепили «браслеты». Где у них логика? И Оля... у нее болит живот, и вообще... Хочет есть, устала. А они ее... - Я сплюнул от досады.

Взгляд снова наткнулся на обои. Смазанная пятерня.

Ох, не нравится мне этот Архип...

- А мне опять она снилась, - пробормотал Юрец. - Та женщина, Дурунен твоя.

***

- Выходите. - Мы зашевелились. Счет времени я потерял. Удивительно, как быстро это произошло. По моим внутренним часам прошло уже чуть ли не трое суток, а сколько на самом деле - неизвестно.

На поре стоял тот самый тип, с вмятиной-шрамом у виска. Здесь, в закрытой тесной комнатке, я понял, что он по-настоящему огромный. Плечистый, высокий, кулаки вроде наковален.

И второй - этого хрена я тоже видел. Бородатый, носатенький. Армянин, что ли?

- Что вы сделали с Олей?

- А? - переспросил Шрам. - Ну, это самое... Порядок с ней.

- И что, ваш главный появился? - спросил Рифат.

- Нет. Но Архип сказал выпустить вас, - вставил Армян.

- С телкой все нормально, - повторил Шрам и наклонил голову к плечу, так что щелкнул позвонок.

Я потрогал нос. Не стоит проявлять сейчас гордость. Меня и так уже порядочно отлупили, а чтоб выбраться отсюда, в случае чего - нужны силы.

Я пока еще не знал, что нас ждет. А знал бы, то конечно, думал в ином русле.

Нас уже не заковывали в наручники. Просто повели по коридору, а потом - на задний двор. Хорошо, что не стали цеплять браслеты, а то на запястьях после вчерашнего украшения остались розоватые кольца. Ребра еще, так и болят. А еще губа пульсирует - укушенная Олей.

Нас вывели во двор.

- Ну чо, это самое? - сказал Шрам и толкнул Рифата в плечо. Мы остановились и на нас вылупились десять пар глаз. Курят, поплевывают. Пересмеиваются, улыбаются. День сегодня опять солнечный, но по коже мороз. Нам вчера дали вонючих галет и немного сыра, так, заморить червячка, а я и вовсе не смог есть, пропалаппетит. Зато сейчас желудок сводит.

Трава под ногами вытоптана, чуть раскисшая, как на футбольном поле - вроде бы ночью шуршал мелкий дождь.

- И чего? - спросил Рифат.

- Баба-то ваша, того, - хмыкнул Архип. У меня тревожно сжалось сердце и глотка сразу пересохла. Что придумали эти дегенераты?

- Что - «того»?

- А он такой, толковый вроде пацан. Бойкий, - Архип обращался ко всем сразу. Мужики пожимали плечами, похохатывали. Все возраста здесь: и дядьки и подростки. Вон какой-то прыщавый, лицо как пицца - в бордовых оспинах и с гнойниками.

- Так что там... - У меня перехватило дыхание, - что там с главным? И что с Олей?

- Он пока в пути. У него обширная программа. Объезжает все поселения, дает необходимые указания, - Архип прикурил и выпустил облачко дыма. - Вы его чем-то заинтересовали, на свое счастье.

- Отлично, - пробормотал Юрец.

- Почему вы не выпустили Олю? - гнул я свою линию.

- У нее течка, - бросил Архип. Я смотрел открыто, разглядывал людей. С автоматами наперевес, в защитных куртках и штанах-хаки. Все небритые, чумазые. Паренек с лицом-пиццей, нос почему-то как слива - разбит. - Так что лучше держаться подальше. Кажись, спятила.

- В смысле - спятила? - сказал Юрец.

- В прямом. Короче, мы ее трогать не будем, пусть ЭТОТ сам разбирается. Кранты девке, я так думаю. Визжит, пищит. И полночи так, щас вроде немного успокоилась.

У меня сразу руки ходуном. И вообще, я весь как на шарнирах: суставы дрожат, поджилки трясутся. Вспомнил, как она жаловалась на боль в животе. Что там как будто что-то вспухло. Жаловалась Оля и на отеки. Да и в последнее время она была какая-то нервная, на взводе.

Так может... у нее начались первые месячные? И она... на нее подействовало? Нет, нет! Это значит, что... что она должна была получить сигнал, ведь не на ровном месте это происходит?

Может, ей просто плохо, а может... эта хриплая скотина обманывает?

Мир стал медленно качаться из стороны в сторону.

После того как взорвалась высотка, Юрец разглядывал мой блокнот. Сказал, что я нарисовал все так, как и было. То есть предвидел, якобы. Я только рукой махнул. Тогда он стал уверять, что «Дурунен» снилась ему, и выглядит она ровно так, как на рисунке.

Я сказал, что она выглядит так потому, что он уже видел рисунок. Тогда Юрец стал уверять, что в ночь перед Импульсом она ему тоже снилась. И Рифат еще стал поддакивать, что мол, так и есть, что я предсказатель. Тогда фиг знает, что могут обозначать мосты из живых людей и младенец-из-чрева-матери. Они что, тоже где-то существуют?

Но теперь я вдруг отчетливо вспомнил лицо девушки из сна. Второй - она сняла капюшон вслед за моей Аней.

Она действительно походила на «Дурунен».

Все это пронеслось в голове за секунду. Я больше никогда не поцелую Олю. Никогда она больше не будет мне улыбаться, и никогда не возьмет за руку.

И никогда больше не скажет, что ей щёкотно.

Я бросился на Архипа, сквозь красную пелену. Открывались и закрывались рты, медленно, а мои кулаки летели в эти рты, в глупо моргающие глаза, а чужие зубы царапали костяшки.

После мир взорвался яркими огоньками звезд.

Глава 10

- Почему мы должны вам верить?!

- Не ори, - Архип потер синяк, заскрипела щетина под шершавой ладонью. - Мало, что ли, кулаками махал? Толку энергию тратить. Вы справитесь.

- Зато я нихрена не верю тебе! Почему без оружия? - вопрошал я. - И вообще, в чем смысл?! Вам же... ваш главный...

- Забудь, - оборвал Архип. - Главный здесь покуда я. Поэтому вы должны все хорошенечко разузнать, - он недобро улыбнулся. - Тогда и вернетесь. Девку мы не тронем, если тебя это так волнует. Она нужна главному.

- Но они... убьют нас! - воскликнул я. Архип снова поскреб щетину. Несколько бойцов посмеивались в сторонке. Деревья перешептывались чуть вдалеке, а солнце лениво пересекало небосвод. Ослепительное великолепие, и каждый день нынче контрастирует с происходящими событиями, как красота космоса с его безжизненностью.

Лучше дня, чтоб пойти на верную смерть, не найдешь.

Архип вел нас за ворота. «Городок» опоясывает забор с колючей проволокой. Ворота металлические, КПП - два бойца с собаками. А так, по виду - это бывшая городская больница.

- Идете, узнаете все и возвращаетесь. Если вас не будет больше двух суток, мы убьем вашего дружка. На него директив не приходило, а у нас, как вы догадываетесь, не так много жратвы.

- Консервированной фасоли, от которой рвет пукан у вас в достатке, - заметил я.

Уже успокоился и понял, что спорить с мелким царьком, вооруженным «калашниковым» смысла нет.

Да и вообще, есть ли теперь смысл оставаться здесь? Если Оля...

Но меня грела мысль, что с ней все будет нормально. Все нормально, потому что сам я толком ничего не видел. Точнее, видел, но... это же временно. И вообще, никто не знает механизмы. Может, пройдет пара дней, неделя - и все изменится. Оля УЖЕ не такая, как остальные, в первые дни - и надежде этого достаточно.

Только сейчас пришло осознание, того, ЧТО я на самом деле утратил. Аню, маму и близких я вроде как не терял, только предполагал, что их теперь нет.

С Олей история другая. Вот же хренота!..

Ворота скрипели, их открывал тот прыщавый паренек. Рифат с угрюмой сосредоточенностью пнул камешек и тот поскакал по пыли. Кпп-шники лениво оглядывали нас, поблескивая дулами автоматов.

- Нож я вам дал. Этого должно хватить, - ухмыльнулся Архипю

Ворота с лязгом захлопнулись, и я понял, что нас послали на верную смерть.

Разузнать что-то в лагере женщин!

Нас просто разорвут в клочки.

По инерции мы с Рифатом шли молча. Я вспоминал крики Оли. Она плакала, подвывала, билась в дверь, и мои попытки успокоить ее - что-то там начал говорить, просить, - остались без внимания. Форменная истерика.

Неокрепшая психика пластична.

Обнять Олю, прижать к себе, поцеловать. Я жалел, что нам тогда не удалось довести начатое до конца, жалел и одновременно называл себя скотиной и сволочью, что думаю об этом. Была бы Оля сейчас со мной, как обычно...

- Мы свалим. К чертовой матери эту их общину! - воскликнул Рифат. - Два типа прямо так смотрели, смотрели... И этот прыщавый... подошел и говорит: «Не хочешь празвлечься?». Так и сказал. И еще взгляд прячет, как телка какая-нибудь бесстыжая. А потом рукой потянулся НУ ПРЯМО ТУДА! Я двинул ему в рожу, - Рифат сплюнул.

- Да ну? На гомиков они вообще-то, не похожи... Да и черт с ними со всеми!..

Мы шли уже через ту самую рощицу, но по другой тропинке. Как сказал Архип, нам надо держаться чуть правее, и как раз выйдем к озерцу. Обойдем его, вывернем на поляну, а дальше должно быть футбольное поле, заброшенное. Вот как раз за ним и будет поселок «Лермонтово» и по идее, женщины стекаются туда. Архип объяснил, что они некоторое время следили за ними, не вмешиваясь.

У них там тоже что-то вроде общины. Наверное, собирают силы, чтоб нанести удар.

- Нам нет смысла туда идти, - продолжал увещевать Рифат, размахивая руками. - Сам подумай! Это безумие, Рома. Я тебя знаю уже немного, у тебя голова на плечах есть. И вообще, ты мне даже издали казался толковым парнем, еще тогда, до... Короче, Ром - подумай хорошенько.

- Если мы вернемся просто так, ничего толком не узнав... Они нас разорвут.

- Да мы не собираемся возвращаться! - подпрыгивал от возбуждения Рифат. - Как ты не поймешь: мы скинули балласт. Юрец, придурок, блин. Сколько раз он нас закладывал? Сколько раз тупил? А может, ты не помнишь, как он чуть не пристрелил тебя? И как чуть не угробил Олю?

Конечно, я помнил. Но я также помнил, что Юрка выбирал крутейшие маршруты, как будто у него в голове встроен компас. Он знал, где искать еду и воду. Он знал, куда лучше продвигаться. Он строил теории, до которых я бы не додумался. Высказывал свежие идеи и вообще - Юрка мой друг, если начистоту. А Рифат...

- А если ты переживаешь насчет телки - то забудь. Думаешь, почему Оля спятила? Они драли ее во все стволы. И не начинай мне петь про любовь, - скривился Рифат. - Она теперь конченный обмылок и...

Я бросился на Рифата и протащил на себе, как в регби. Стукнул спиной о ствол дерева и с наслаждением услышал, как из его глотки вылетело удивленное «огрх!». Потом я бросил его оземь, ударил пару раз по ребрам, как по мячу. Рифат расшвыривал дерн и листья, отбиваясь, трепыхался как выловленный из реки пескарь.

А я пинал его, тузил вскользь кулаками.

- Хватит... Да успокойся ты...

- Урод... Тварь... - Рифат выглядел таким беспомощными и удивленным, что я хотел колотить его сильнее и сильнее. Наверно, насмерть забил этого засранца, но тут что-то заставило остановиться.

Треснула ветка. Прокричала ворона. Рифат отползал на заду, наткнулся спиной на шершавый ствол тополя и замер, не сводя с меня глаз. А я тяжело дышал, согнувшись пополам.

- Ты сраный псих! - выкрикнул Рифат. Закопошился, чуть не в трусы руку засунул. Нож что ли собрался достать? Но нет. Вытащил что-то из-под одежды и отбросил с отвращением. - Пауки, мать их... Ну ты погнал! Ты чего? - он потрогал губу, поглядел на палец. - Ва-ащ-е-е!

- Меньше болтай. А если хочешь - иди. Я тебя к себе не привязал, можешь валить на все четыре стороны! - я зашагал прочь, на ходу отряхивая штаны. Почему-то вспомнил, в каком виде убежал из дому, тогда. Джинсам моим пришел кирдык, выбросил. А эти удобные штаны-хаки я снял с мертвеца.

И от этого мне стало вдруг холодно - по коже мороз продрал. Бросился бегом. К черту этого Рифата. Если он думает, что сможет выжить один, что ему никто не нужен - пусть попробует, удерживать не буду, но друзей предавать не стану.

Так я и бежал, бежал. Стало тяжело, в голове загудел пульс. Я обхватил ствол березки, съехал вниз. Надо немного передохнуть.

Мысли разбегаются как таракашки, спугнутые светом. Или вот как муравьи под ногами. Быстрые, резкие - не чета медлительным домашним. Крошки тащат, сухие палочки... У них есть своя «мать», Королева, которую нужно кормить... Помню, читал про муравьев, что у них социальный строй - все как у людей, короче. И есть муравьи-рабовладельцы. Они разоряют чужие муравейники, забирают яйца-личинки и выращивают себе рабов.

Меня этот факт поразил. Чего только не придумает природа. Так может и нынешние события - тоже не каприз, а переход на качественно новый уровень?

Поднялся. Костяшки сбил в кровь, оказывается, а боли даже нет. Ну, теперь идти... Вон, мелькает что-то за кустарниками и шелестит, вроде бы камыш.

Продрался сквозь колючки: в самом деле, озерцо. Значит, я бежал в правильном направлении, что удивительно.

Вдоль берега земля сухая, дождей же нет почти. А сегодня еще парит - душно. Камыши, камыши шелестят... Вспомнил, как пару раз с отцом ходил на рыбалку, мне лет восемь было. Сейчас бы я посидел с удочкой, а тогда мне показалось это дело шибко скучным. Так всегда и бывает: что имеем, не ценим, потерявши - плачем.

Тело покрывает панцирь пыли, с кровью и потом. Сейчас я бегу от самого себя, пытаюсь спасти жизнь, а для чего и сам не знаю. Инстинкты, все инстинкты.

Озеро мерцает. Спокойная, ровная гладь. Утки плавают, лягушки шныряют - прямо из-под ног прыгают. Камыш «с-с-с-ш-ш-с», и сразу по-малому охота.

Об Аньке я в последнее время думал все меньше. Странное чувство. Как будто я - уже не я. Да сейчас все вокруг обновленное, так скажем, и вряд ли изменения не затронули Аню.

Озеро я обогнул. Увидел поле, рыжее и засохшее. За последний месяц полива земля точно не видела.

Напороться на банду мародеров еще хуже, чем встретить женщин.

Может, не стоило оставлять Рифата вот так? Убежал как истеричка, а он там сейчас приходит в себя. Может быть уже идет прочь, может, возвращается обратно - в «городок».

Или же крадется за мной по пятам - с ножом. Горячая кровь.

Ни единой мысли - что дальше-то? Погнал напрямик через поле. Вот сейчас и заметят они. Меня же видно в голом поле, как тот стог сена. Прыгнуть бы в него, зарыться. Всегда мечтал в детстве, но в деревне ни разу не бывал, а в городе снопы не встречал. Если заметят - побегу назад. Вот и вся разведка.

Или окружат, а потом как в том кошмаре... Что там было во сне? Костры, капюшоны, щипцы...

Сухие колоски щекочут ноги даже сквозь штаны. Пригорочек, а вот и ворота, с драной сеткой.

Футбольная поляна.

Я замер. Теперь понял, как это - не верить собственным глазам.

Тут же рухнул, чтоб не увидели. Хотя они и не могли увидеть - сделал это чисто инстинктивно.

И затаился. Потом по-пластунски чуть отполз назад.

Нас послали, чтоб мы выяснили, что же делают бабы, что там они готовят. Выяснить численность и оснащенность - Архип так и сказал. Прямо Третья Мировая.

Если я вернусь назад и скажу ему, что именно делают бабы, он наверно сразу прошьет меня очередью.

Так я и лежал, не в силах подняться. Как раскисшая бумажка, ни рук, ни ног. Вялая масса.

Потом все-таки немного пришел в себя и пополз к краю пригорка. Футбольное поле, зеленая трава. Ворота широченные - 7, 32 метра, - знаю точно. Линий разметок нет, в штрафной площадке вытоптан неровный треугольник, а во вратарской - сплошняком желто-коричневая пыль.

Женщины. Сто, двести? Может, вся тысяча. Лежат вповалку и спят.

Я сначала наблюдал за ними сидя на карачках, потом выпрямился во весь рост. Они на самом деле спят? Не притворяются?

Так я глазел, и все сильнее захватывала иррациональность картинки. Сальвадору Дали такое и не снилось: «Прекрасные нимфы лежат вповалку на футбольном поле».

Бабки, девушки. Оборванные, грязные, худые и толстые. Некоторые так исхудали, что кожа висит складками. Одеты чересчур легко. В чем вышли тогда на улицы, в том и бродили: не мылись, понятное дело, и не меняли одежду. Если так пойдет и дальше, они просто-напросто перемерзнут, когда начнутся холода. Жмутся друг к дружке как гадюки, чтоб согреться.

Не хватает разве что храпа.

Надо спуститься вниз. Но нужно проверить... точно ли они спят. Потому что сейчас я и собственным глазам не верю.

Смахнул со лба пот.

На плечо мне опустилась рука. И тут же в груди разросся колючий ледяной комок, а желудок выпустил иглы.

- Они спят? - тихий голос, над самым ухом. Я развернулся.

- Ты еще... откуда?

- Шел за тобой, - Рифат потрогал разбитую губу и сплюнул. - Чудак ты. Уже и повозмущаться нельзя...

- Ты говорил серьезно.

- Давай сейчас не будем, - поморщился Рифат. Под глазом шишка красная, синяк будет. В руке нож, и солнечные лучи пританцовывают на лезвии. - Надо посмотреть, спят они на самом деле... Или нет.

- Хочешь перерезать их во сне? - усмехнулся я. - А вдруг они проснутся, как только мы спустимся вниз? Или это какая-нибудь засада и они... мертвые?

- Они не мертвые. Он, у той грудь поднимается и опускается, - Рифат показал ножом, как указкой и я проследил за кончиком лезвия. - Видишь?

- Угу. - Меня охватило возбуждение, как перед сдачей экзамена, или нет - перед дракой. Муршаки пощекотали пах и скрылись в недрах трусов. Желудок дрожит, неприятно сжимается.

Вниз неохота. Но проверить надо.

Встретились с Рифатом глазами. Надо значит надо.

Медленно спускались, готовые в случае чего драпать назад. Помню, с пацанами залазили в сад к Семенычу, за яблоками. А Семеныч шмалял по нам всегда - солью. Кольке раз в задницу попал, так тот бедняга неделю сидеть не мог и спал на животе. Лежит ли Коля до сих пор в своем погребе?

Вот и сейчас ощуение, будто лезу в чужой двор за яблоками. Сейчас залает собака, бросится. Или Семеныч появится со своим ружьишком и пальнет.

И вот мы уже на углу поля. Трава по щиколотку и все кочки заросли. Уж не знаю, реально ли тут сыграть матч без единого перелома.

Кто бы здесь не гонял мяч, полю больше не видать футбола. Грустно.

Ближайшая к нам женщина - как раз та, с обвисшей кожей. Толстуха. Чем-то напоминает тетю Валю, соседку Юрца. Усики под крючковатым носом, глазки щелочки.

Кустистая промежность. Как-то так у меня зрение устроено, что взгляд сам тянется к пикантным местам. Обилие лобков, груди, в основном обрюзгшие.

А вот вполне себе сексапильная девчонка. Хоть сейчас буди и... кхм.

- Цыпочки... Вот это да! - пробормотал Рифат сзади. - Ты только представь!

Я кивнул. В рощице на деревьях покрикивали вороны, а здесь - звенящая тишина, прерываемая лишь сопением и сонным постаныванием. И клубится над полем что-то невидимое, как тусклые лучи проектора. Волосы на затылке шевелятся, и даже зубы вибрируют, как возле трансформаторной будки.

- Что мы с ними будем делать? - спросил я.

- Как - что? Мстить. Убьем как можно больше тварей. Разрежем на куски.

- Больно ты кровожаден, - пробормотал я, хотя сам думал примерно о том же. Прямо как в террариуме, когда смотришь на ядовитую гюрзу и знаешь, что всего один укус и все. Змея водит из стороны в сторону головой, мелькает язык... и хочется схватить топор и разрубить ее пополам.

- Чего церемониться? Вспомни, что они делали... могли сделать с нами. Они и сейчас разорвут тебя, стоит им только открыть глаза.

- Этого и боюсь. Может, оставить их в покое? - протянул я.

Поле так кажется куда больше, чем обычное футбольное. Тела в два слоя, серо-лиловые, синюшные, переплетенные меж собой. Подплавленные и склеившиеся манекены.

Пахнет специфически, как от разогретых на солнце, вспотевших бомжей.

- Нам нужно топливо... горючее, - протянул Рифат. - Сжечь их к чертовой матери.

Он еще что-то бормотал, а я отключился. Теперь слышал объемный гул, вроде колокольного, аж грудина сжалась, и засосало под ложечкой. И такой звук странный в ушах, вроде постукиваний метронома.

Рифат тем временем присел и, ухмыляясь, пощупал грудь девчонки.

- Мягонькая... Только как же от них прет! - Он провел кончиком лезвия по груди девушки, от ключицы до соска, и тут же заблестела неровная красная ниточка. - Ну да ладно, мы тоже не розами пахнем... Сышь, не просыпается. Может заколоть?

- Оставь. Ты ничего не чувствуешь? - спросил я. - Такого... странного?

- Если ты еще сомневаешься, - Рифат обвел поле свободной рукой, - это все очень странно.

- Да нет, я не об этом... ладно, неважно.

- Надо поискать горючее. Совершим небольшой саботаж.

Спорить бесполезно, а вернуться в «лагерь» мы все равно не можем. А жрать нам что-то надо.

Безусловно, идею подал я, Рифат бы не додумался. Он вообще редко пользуется мозгом, больше под действие заточен: бежать, драться, крушить.

В десяти минутах ходьбы от футбольного поля проходит трасса. Мы побрели по ней, обходя покореженные остовы легковушек, фургончиков и грузовиков, с выбитыми стеклами. Под ногами скрипели прозрачные крошки, то и дело пролетали мимо вороны-падальщики. Как все-таки странно, что близ футбольного поля их нет.

Рифат подошел к погнутому, заляпанному грязью знаку. Изогнул спину и прочитал, шевеля губами:

- Лер-мон-то-во. Нам видно, туда. Там должно быть, по-любому.

- А если там неспящие бабы?

- «Неспящие в Сиэтле», - пробормотал Рифат.

- Что?

- А? Да так - фильм вспомнил. Только не помню про что. Том Хэнкс играет.

- Причем тут Том Хэнкс? Ты вообще, о чем думаешь?

- Нам туда, - Рифат махнул ножом. Мы свернули с трассы на узкую улочку. Домишки, домишки. Дерево, и на нем чернющие куски, лохмотья. Мешок, набитый гнилыми потрохами.

Не на одном дереве, а везде.

Провод сжимает пальцами кисть, узловатая, гнилая. Рядом сидит ворон и изредка поклевывает ее, косясь в нашу сторону. Ветер дует, и кисть покачивается, будто заигрывает с птицей.

Я сразу вспомнил того мужчину, что удавился на собственном галстуке и болтался на ветке. Как давно это было, в то же время - будто сутки назад, не больше.

- Они тут... Тоже здорово веселились, - прохрипел Рифат, прикрывая нос кистью. - Фу-у!

Перед нами вырисовался пустырь и... тоже «Роснефть». Вывеска болтается, электронное табло с ценами завалилось. Вспомнил, как мы тогда заправляли «Шанс»... И ту «спортсменку», как она раскидывалась блинами. И мужика, который мог бы залезть к нам в салон. Может, он сейчас бы стоял с нами и тоже вспоминал, как тогда рванула заправка.

Грузовик сбоку, с оранжевой бочкой и надписью ОГНЕОПАСНО вдоль борта.

- В нем должен быть бензин! - Рифат потрусил к грузовику. - Должен быть! Как проверить? Ты же работал на заправке? Нам хотя бы канистру... - Рифат прыгал вокруг бензовоза как туземец.

- Ты не кричал бы. - Я шагнул к грузовику, оглядываясь. - Вдруг они...

- Они спят все вместе. В городке никого нет, - он заглянул под цистерну, потрогал сухую трубу, к которой присоединяется шланг.

- С чего ты взял?

- Нам нужно добыть бензин. Ты же работал на заправке, так?

- Сначала нам бы еды найти... - попытался увильнуть я, но Рифат и не слушал. Похлопал по цистерне ладонью, прислушался. Постучал ножом.

- Слушай, а если они оставили караул? - нервно усмехнулся я. - Ладно... Бензин по идее хранится под землей, в резервуарах. Оттуда, под насосным давлением, подается наверх - к колонкам. - Сам говорю, а уже приметил люк. Возле магазинчика-закутка. Тоже холодильник, только пустой, естественно, и помятый как консервная банка.

Воняет мазутом, и все тем же запахом перепрелой одежды. Влажная, обволакивающая кислятина.

- Какой там к черту караул, - Рифат сплюнул. - Где там твой насос?

- Они без электричества не работают.

- Посмотрим. Что-нибудь придумаем, - Рифат подпрыгивал от возбуждения. - Спалим их дотла! Ты что, - он встал ко мне чуть ли не вплотную и сузил свои «насекомовские» глаза. Собственное отражение в них казалось мне крохотным и незначительным, - жалеешь их? Тебе их жалко? Этих тварей, которые разорвали бы нас на части, если б сейчас не спали?

- Они не спят, - ответил я. - На транс похоже. Пока мы будем возиться с насосом, пока заведем грузовик - и заведем ли? - они уже будут здесь.

- Транс? - Рифат скорчил рожу. - Да откуда тебе знать?

- Предположил просто. Что бы это ни было, они проснутся. Они не дадут вот так просто сжечь себя.

- Мы хотя бы попытаемся.

***

Мотор кашлял, выплевая выхлопы. Рифат довольно поглаживал подбородок. Да, мы завели бензовоз, и Рифат сказал, что это мол, судьба, что ключи торчали в замке зажигания. Я осмотрел насос: электричества, конечно же, нету.

А вот бензин есть. Стоило спуститься в подземелье, как голову стал дурманить сладкий, до приторности, запах. Однажды я наблюдал за работой техника, да и сам спускался вниз по лесенке, к хранилищу.

Никто и не подозревает, сколько бензина здесь - внизу. И немногие в курсе, как его найти. А если и знают, то... возможно не успели, или не до того было.

Читал какой-то роман, и там герои качали вручную. Рифат сказал, что мы просто обязаны добыть бензин любым способом и для меня - угробившего на заправке знатную порцию собственного здоровья, - это стало вопросом принципа. Я не думал о том, что нам нужно СЖЕЧЬ ЖЕНЩИН.

Я просто хотел добыть бензин.

Герметичность не нарушена, клапаны целы, и панель управления тоже. Но без электричества она бесполезна. В городах заправки не оборудуют ручными насосами - нет смысла. А вот в сельской местности, где перебои с электроэнергией милое дело, есть одна хренотень, вроде огромного насоса.

Шланг-труба. Подключить в две минуты, а качать заколебаешься.

- Думаю, незачем их сжигать, - снова начал я песню, когда вылез из «подземелья». - Лучше нам взять и отвести цистерну в городок. Мы скажем, что так и так, узнали. Ну и бензину Архип будет рад.

- А мне плевать, чему он будет рад. Если мы сожжем целое поле, заваленное этими шлюшками, я думаю, он тоже не расстроится. Так что там? Прицепить к той штуке можно, да? Нашел инструменты, - Рифат кивнул в сторону чемоданчика. - В кабине покопался... Там же деньги нашел, - он потряс у меня перед носом кошельком, набитым мятыми бумажками. - Теперь они никому не нужны. Но я возьму на память, - Рифат затолкал бумажник в задний карман.

- Ладно, будь по-твоему. Хотя я бы лучше вернулся в общину с цистерной. Разведку мы уже провели.

- Архип ничего ведь не говорил насчет топлива. Нам бензин не нужен, а возвращаться в общину... Мы все равно не будем с ними. Мы уйдем. Пускай с Юрцом и телк... Олей. Нечего там делать, поверь.

Я смерил его долгим взглядом. Пыльный, чумазый. Щетиной зарос чуть не до бровей. У меня-то толком не выросло ничего за месяц - так, на подбородке и шее. А Рифат еще и в бандане своей - чистый моджахед.

Повозились со шлангом, приладили к цистерне. Спустились под землю, и я стал показывать, что и как надо делать. Хотя ничего хитрого вроде - двигай рукоятку и все. Шла она туговато, смазку мы не нашли. Насосом долго не пользовались, и он не заржавел, а просто отвык от работы.

- Получится? - вопрошал Рифат. - А ты так делал когда-нибудь?

Шипение, скрип. Скрип и шипение. Мы пыхтим над насосом, танцуют синеватые тени, отсвечивают на металле, из-за них хреново видно.

- Ох! - Рифат помахал кистью и стал сосать палец. - Мозоль сбил...

Я поглядел на него, тяжело дыша. Занимаемся какой-то чертовщиной, даже малейшего смысла нет сжигать женщин.

Или все-таки есть?

Отмщение.

Родители Юрца, Колька и его мама, дядя Костя. Тот безумный тип, который мог бы запрыгнуть к нам в машину. Моя Аня. Тысячи убитых мужчин, подростков, детей, тысячи загубленных судеб. Каприз природы? Естественный отбор? Тогда то, что мы хотим сделать (да я этого хочу, очень хочу!) - каприз провидения. Спят эти твари, или находятся в трансе - плевать. И Рифат прав: они разорвали бы нас. Или искалечили. Или взяли бы в плен. Они уже не те прежние женщины, ими управляет какая-то сила, противная естеству. И мы должны качать, терпеть боль, напрягать мыщцы. Мы должны перекачать топливо, и сжечь этих сучек.

- Ну что? Вроде бежит... - Рифат наклонил голову. - Получается!

- Угу. Получается. - Я сплюнул в сторону. В горле неприятный привкус, всегда такой от бензина, и кислорода не хватает.

Поскорее бы закончить.

***

Удивительно, но наше самозабвенное занятие никто не прервал. Ни женщины, ни мужчины, так скажем.

По виду - сонный город, ленивые жители даже носа на улицу не кажут.

Сонный, да. Если бы не ошметки мяса, если бы не подсохшие отпечатки ладоней на воротах и заборах. Если бы не выбитые стекла. И конечно - куда без запаха.

За руль сел Рифат. У нас все получается слишком легко, ключи эти, опять же. А если все идет так, то где-то обязательно должен быть подвох. Водителя, видимо, застали как раз здесь, и наверно, это его части тела висят на дереве. И заправщика тоже разорвали.

- И как мы туда попадем?

- Сверну сейчас, - Рифат говорил почти не разжимая губ. - Нам надо подъехать как можно ближе и облить их бензином. Здесь можно чуть обогнуть поле.

Кабина воняет кислятиной. Водитель естественно плевал на технику безопасности и курил в салоне. Я подпрыгиваю на сидении: мы уже свернули на грунтовку. Почему-то вспомнил о блокноте. Мне его так и не вернули, так что «Дурунен» я теперь не увижу. Только в воображении, во сне, или если нарисую заново.

И вот ее образ встал передо мной слишком четко, с мельчайшими деталями: носик, высокие скулы, темные глаза с хитроватым прищуром. Белая кожа.

Тут я снова подпрыгнул и прикусил язык. Рифат не услышал, как я ойкнул. Я посмотрел искоса: бормочет что-то в бороду, костяшки пальцев побелели, так сильно вцепился в баранку.

Грунтовка постепенно перешла в рыжее поле. Переехали колею, и в цистерне плеснулся бензин, а двигатель зарычал с натугой.

Кабину перекосило. Рифат вдавил педаль в пол, и грузовик скакнул вперед, перепрыгнул колею. В какой-то момент колеса с левой стороны висели в воздухе. Я хлопнул ладонью по стеклу. Сейчас перевернемся, а потом прогремит взрыв.

- Ты чего там? Не боись!

- Ты угробишь нас... Мы вообще-то не с дровами едем!

- А, все нормально, - отмахнулся Рифат.

Сквозь запыленное, в подтеках стекло, стелется поле. Сноп сена, слева - вдалеке. И там же роща. Вот и футбольная поляна. Снова нас перекосило, но теперь я просто вцепляюсь в сидение под собой до боли в пальцах. Мы ближе и ближе к цели, и становится не по себе.

Неужели мы это сделаем?

- Смотри, что я нашел, - Рифат пошарил в кармане и протянул мне металлическую коробочку. Ледяная, как будто только из холодильника.

Зажигалка «Зиппо».

- В бардачке нашел, - похвастал Рифат. - У нас все будет как в дешевом боевичке.

Мы подобрались к полю близко. Очень близко.

Потом на меня напал ступор. Дежа вю выедало мозг, а я таскал, таскал эти ведра. Бензин плескал, чавкал, пропитывал землю.

Я ждал, что девицы сейчас зашевелятся и восстанут, как одна. Но они продолжали спать, а одежды их пропитывались, желтоватые капли блестели на грудях, на руках и шеях. Теперь, спящие вповалку бездыханные тела, и впрямь напоминали выброшенные на свалку жизни манекены, чуть подплавленные солнцем.

И конечно, пикантности происходящему добавляли ворота. Я никогда не любил регби, но сейчас невольно вспомнил эту игру, уже в который раз за сегодня.

«Полив» выжал из тела все соки. Голод подъедал желудок, а из еды мы перехватили только тушенку, одну банку на двоих. Хавали, макали засушенный хлеб в юшку - вкусно до безобразия (продукты нашли в кабине).

Сейчас напала жажда и сонливость. Не двигаться, никуда не идти, только спать и спать.

Боль вступила в голову. Прямо распирает, распирает. Пульс толчет череп изнутри, на виске пульсирует жилка. Глаза тоже поддавливает изнутри. И вдруг мерзко стало от зрелища, аже передернуло.

В ушах шелест, шелест, как будто сминают шуршащую бумагу, или как будто ветер срывает листья с деревьев... вроде шепота и вот громче, громче...

- ...е? - сказал Рифат. У меня в башке уже резонировали колокола. Потом звук стал выше и тоньше, как комариный писк.

После все стихло. Рифат вглядывался в меня, и снова два маленьких человечка подрагивали в его глазах.

- Нормально, - сказал я. - Как мы подожжем их? Надо же уйти на безопасное расстояние.

- Есть ведь «зиппо».

- Тогда отгоним грузовик к трассе.

- А вдруг полыхнет? - возразил Рифат. - Тогда нам придется бежать.

- Так ты хотел ехать? Мы взлетим на воздух, бензин-то остался.

- Не взлетим. Так будет проще! - стоял Рифат на своем. - Вдруг не успеем?

- И так и так - хрень. Чушь затеяли!

- На переправе коней не меняют, - ухмыльнулся Рифат. - Заднюю включаешь? Уже бензин расплескали...

Уже бензин расплескали, это да. Сказал «а», говори и «б».

Рифат отогнал грузовик, развернул его мордой к трассе.

С минуту мы стояли на пригорке, метрах в десяти от «фланга» поля. Рифат вытащил «зиппо», вынул сотенную бумажку. Поджег, поглядел сквозь нее на свет и купюра превратилась в пепел. Рифат перетер его между пальцами и пустил по ветру.

Потом широкий взмах, коробочка блеснула в лучах солнца и скрылась среди тел.

Ничего. Потухла на лету. Я хотел сказать Рифату, что ему теперь придется здорово повозиться, разыскивая «жигу» или добывая огонь каким-нибудь кустарным методом, вроде трения двух прутиков друг о дружку.

Призрачное, почти невидимое пламя. Рифат потащил меня за собой, а я оглядывался.

Огонь охватио поле, всю зону нашего «полива». Женщины не просыпались, не кричали и не вскакивали. Так что я даже подумал, будто мы дурака сваляли: столько времени возились, а в итоге сожгли горку трупов.

Но я помнил сопение. И я знал, что они живые.

Огонь жрал лохмотья одежды и волосы, с жадностью перешел к телам. Оранжевые языки лизали кожу, отчего она раскрывалась бордовыми лепестками и отслаивалась, обнажая плоть.

Мы остановились неподалеку, тяжело дыша. Пламя разрослось, пустило в небо черный столб дыма, и копченые завитки, похожие на кривляющиеся рожи демонов, плыли вверх. Помню, смотрел передачу про теракт в Нью-Йорке - «Башни-близнецы», торговый центр. Там показывали стоп-кадр, на котором видны такие вот гоблинские морды, сотканные из дыма. Конечно, это случайность или там оптическая иллюзия, но на меня это тогда, помню, произвело впечатление. Даже снились эти дымные демоны, пожирающие многоэтажки и людей.

Но когда взорвалась та высотка - были они или нет? Я тогда не увидел... Откинуло взрывом, и вот как сейчас, окатило жаркой волной.

Пахнуло паленым мясом и синтетикой, пластмассой.

- Хорошо горят, - сплюнул Рифат. - А ты еще не хотел...

- Пошли отсюда, - оборвал я его.

Но мы еще несколько мгновений, как приклеенные стояли и все глазели, глазели.

Человек, оказывается, может бесконечно смотреть, как горят другие люди.

Глава 11

Мы плелись через поле, и ветер нес нам вдогонку ароматные запахи. Почти шашлык, в самом деле, даже живот заурчал. И я тут же разозлился на себя, на свою черствость, и что я уже никакого сострадания не испытываю ни к кому, хотя эти женщины - такие же люди, как мы... пускай и в прошлом.

Хотя, как поставить вопрос. Пока еще неизвестно, кому повезло больше.

- Хорошо, что мы с тобой не превратились в грязных развалин. В очередной раз скажу: охренительно прекрасно, что родился мужиком я! - Рифат хрипло заржал. - Что, интересно, у них в голов...

Мы повалились на землю. Все тело пронзило электрическим током. Нет. Как будто молния ударила в самое темечко... я не знаю, что в таком случае чувствует человек, как будто кипятком окатили голову, и он течет за шиворот, плавит кожу, и вместо мозга теперь раскаленная лава, а глаза ползут из орбит, и нечем дышать.

Рифат сжимает и разжимает пальцы, как орел когти, пятки скребут сухую почку. Изо рта текут слюни, выгнул спину. Потом затрясся, мотая головой.

(эпилепсия у него эпилепсия)

Самого меня тоже потряхивало. Присел рядом с Рифатом. Челюсти плотно сжаты... Нужно разжать, и чтоб он не проглотил язык. Не проглотил... не надо мы больше так не хотим больно зачем вы это сделали как посмели больно мы не будем больше...

Он укусил меня за кисть. Хватанул зубами то место, между указательным и большим пальцем. Я заорал и боль отрезвила. Вопли и голоса в голове стихли, но виски все еще сдавливал обруч. А череп распухал - вот-вот лопнет.

Вот-вот лопнет и потекут мозги...

А Рифат отпихивает меня, машет руками. Взгляд безумный, пустой. Как у... как у той соседки Юрца, как у всех женщин в утро-после-импульса.

Глаза у Рифата как блюдца. Я обтер кисть о штаны, поглядел на цепочку синеватых следов.

- Что это было? - вопрошал Рифат. - Что... Это ты... Ф-фу! Ты тоже почувствовал?

- Боль, как будто башку закручивают в тиски и...

- Как орали! - Рифат встал, придерживая за шершавый ствол дерева. Стер кровь с разбитой губы, поглядел на палец с удивлением. - Ч-щерт... Ты мне чуть пасть не порвал!

- Извини. А ты мне чуть не откусил руку.

- Да ладно, - Рифат потер поясницу. - Даже не хочу знать, что там и как... Надо валить назад и побыстрее. Мы были в отключке?

- Наверное. Не знаю.

Реальность принимала нас медленно. В ушах до сих пор стоял многоголосый хор, заставлявший резонировать внутренние органы - каждую клеточку, и еще меня придавило чувство вины. Горелый смрад висит в воздухе, и передо мной картинка. Уж лучше бы женщины прыгали, бежали за нами горелые! Нет ведь - лежали как лежали, и все.

А мы их сожгли.

И этим все сказано.

- Что-то нашло такое, - Рифат жалобно глядел на меня. - Ты знаешь что это? - он озирался по сторонам, принюхивался, как будто ждал, что обожженые покойницы сейчас выйдут из-за пригорка и двинут на нас, протягивая крючья пальцев, с отваливающимися кусками прожаренной плоти.

- Не знаю. Мы даже... в другую сторону пошли из-за этого. Где теперь наш бензовоз?

- Я... не помню, - Рифат взъерошил волосы. - Почему я не помню, где его оставил? И... - он отвернулся, послышались булькающие звуки. У меня во рту разливался горько-кислый привкус, что-то вроде серы пополам с лимонным соком, но на рвоту пока не тянуло.

Рифат меж тем вытер губы и поглядел на меня.

- Ну? - улыбнулся я. - Пошли искать бензовоз.

Как-то по-дурацки заплутали, по полю-то. В какой-то момент показалось, что мы как заблудившиеся в пустыне, ходим по кругу.

Это последнее НЕЧТО как будто сбило в голове настройку, вытеснило мысли. Боль в голове неприятная. Череп угловатый и внутри перекатывается алюминиевый шарик, стукает по кости.

Горло сухое, как сено в этом стогу.

- Вон он, бензовоз! - оживился Рифат. И тут же замолк и увлек меня за стог.

Я тоже увидел ИХ возле грузовичка. Была б у нас хотя бы винтовка - другое дело. А так... даже соваться не стоит.

- Чего они хотят? - прошипел Рифат.

- Нам бензовоз теперь не нужен. И вообще, ты думал, нам вечно будет везти?

- Может, они...

- Не думаю. Один сюда идет. Они нас увидели, - свой собственный, отстраненный голос казался мне чужим.

Боль не отступает. Все расплывается, как будто мир соткан из марева. Я не стал дожидаться Рифата, полез в сено. Вроде бы есть особая техника, но я ее не знал и вообще, нам надо было просто бежать, а мы как идиоты ползли вперед, протискивались, и сухие травинки-колоски щекотали и кололи тело.

Чистейший бред.

Но мы ползли.

Темно, пахнет затхлой старостью, как из антресолей или из шкафа, вещи в котором долго не перебирали.

Мы затаились и ждали. Вот-вот уже подойдет тот тип, а вместе с ними другие. Стог сена прошьет очередь «калаша». И все.

Снова кислый привкус в глотке, снова мотор колотится как сумасшедший.

- Нету никого! - голос раздался так близко, что я чуть не охнул: вовремя уткнулся в сено. - Стреканули наверно, - незнакомец шумно высморкался. - Ну, ничего, потихоньку, полегоньку переловим... - он засвистел, потом зашелестел совсем рядом с моей ногой.

Потом звякнула «молния», и почти сразу зажурчало.

Мне показалось, что ссал он целую вечность. Потом тип испустил довольный вздох, и снова прожужжал «собачкой». Потом он стал чиркать зажигалкой.

 (играет с нами он знает что мы здесь)

Сейчас подожжет. Кислый дым в легких, и надо бежать прочь, прочь...

Он подожжет нас так же, как мы подожгли беззащитных, спящих женщин. И мы заорем, вырвемся на свежий воздух и побежим, объятые пламенем. А эти типы - мародеры, - будут хохотать, а потом пристрелят нас как псов.

Или придумают что похуже.

- Хорошш-шо, - пробормотал тип. Затянулся - это я понял по звуку «п-пф».

Шаги отдаляются.

После нас заставил вздрогнуть взрыв хохота.

Выстрелы, и крик - надсадный, полный животной боли и ужаса.

Взревел мотор. Кто-то давал газу на нейтралке, мучил тахометр. Смешки, обрывки разговоров.

Мы для верности просидели в стоге еще какое-то время. Минут пять, или час - неизвестно. Все равно, что задержать дыхание и сидеть под водой: тебя разрывает нетерпение и недостаток кислорода в легких. Глаза кусал пот, сухие палки кололи всевозможные места.

Не такая уж это веселая штука - сидеть в стогу. Если ты ребенок, то да, а сейчас восторга нет и в помине.

Вылезли наружу, как заново родились. Подул ветерок, повеял прохладой. Мы с Рифатом оба потные, в волосах желтоватые палочки-травинки.

- Забрали, - Рифат поглядел вдаль, прикрывая глаза ладонью-козырьком. - Что это за черти?

- Мародеры, наверное.

- И теперь нам пешком идти...

- Так меньше внимания привлечем. Гоу, - я мотнул головой. Рифат какое-то время еще глядел на опустевшую трассу.

- Что-то они там оставили. Видишь? Пошли, поглядим.

- Погнали уже в городок. Там эти нас заждались, наверное... Эй!

Но Рифат не слушал. Рванул трусцой к трассе, а я за ним, чертыхаясь.

Рифат присел возле обочины. Я подходил к нему сзади, а он резко вскочил и отпрянул от...

... от мертвеца.

Когда ты как минимум раз в два дня видишь чей-нибудь труп, внутренняя шкала дозволенного падает.

Есть еще шкала сострадания. Но и она тоже теряет калибровку, и ты уже смотришь на мертвецов совсем по-другому, не так, например, как на умершую от старости бабушку.

В первую очередь, радуешься тому, что ты жив. А уже во вторую - накатывает волна отвращения или же мерзкого сострадания и жалости - разновидность злорадства.

Вот теперь мы смотрели на истерзанное тело. Лицо синюшнее, глаза подернуты пленкой и тускло поблескивают, как у дохлой вороны.

- Они и его... Подожди - как так?! - Рифат поглядел на меня глазами-блюдцами. - Как так получилось, что они... я не понимаю!

Тот самый тип, из «городка» под ведомством Архипа. Паренек с прыщами, «лицо-пицца». Тот самый про которого Рифат говорил, что он предлагал богомерзкие «гейские» штучки. Лежит сейчас у нас под ногами, на обочине. Синева, захватившая лоб и щеки, чуть притушила цвет гнойников, их почти не видно, но спутать паренька невозможно. Да, это он.

И это значит, что...

- Он хоть и был гхм... - Рифат запнулся. - А все равно, как-то жалко даже.

- Предлагаешь его закопать?

- Нет, - Рифат утер нос. - Надо возвращаться назад.

Шли мы через рощу молча. Я изо всех сил гнал от себя прочь любые помыслы об Оле. И Юрце. Ведь если эти твари побывали в чертовом «городке», то...

Мысли как вспугнутые пташки. Если не думать о плохом, то все будет хорошо.

Или нет?

***

Уже издали все стало ясно. Ублюдки налетели на городок. Сначала перестрелка, силы неравны, крики...

Там ведь не было автоколонны, как они смогли положить пятьдесят человек? Может, они потом разделились на отряды?

Дым, гарь. После сегодняшнего дня она будет преследовать меня всю жизнь. Вспомнил Аню почему-то, какие у нас были отношения, без скандалов, полная гармония, так скажем. Первая девушка, первая настоящая любовь. Нет, к дьяволу такие мысли.

Мы прошли по тропинке. Вниз, вниз... Поближе к разочарованиям, страху и боли. Спустились с пригорка.

Шлагбаум на КПП снесен, как и ворота. Вместе с будкой, где коротали время часовые. Больница теперь навевала мысли о концлагерях. Я протолкнул по горлу комок, а Рифат присвистнул.

- Всех что ли?.. - сказал он. Снова накатила тошнота.

Очередное крушение мира. Только ты привыкаешь к чему-то одному, немного успокаиваешься - БАЦ! Еще один удар судьбы.

Где теперь Оля? Где Юрец? Архип, со своей бравадой и верными хлопцами?

А что если здесь как раз побывал тот самый тип, ГЛАВНЫЙ? Кто он вообще такой?

И что нам делать дальше?

Вопросы кружили в голове, как мотыльки вокруг лампочки. Стукались, терлись крылышками.

- Рифат... Они их всех убили?

Он вместо ответа подошел к шлагбауму и поднял оранжевый светоотражатель. Повертел между пальцами и зашвырнул назад в рощу.

Потом стоял и смотрелвникуда. Я сначала тоже стоял, а потом понял, что мы лишь теряем время и что нужно броситься вдогонку за теми выродкам.

С другой стороны - мы их толком не разглядели. Может, саботаж произошел изнутри? Может, это как раз Архип принял решение взять с собой часть людей и поехать прочь, а неугодных вырезать.

Только я собрался высказать свои предположения Рифату, как он подал голос:

- Надо... проверить. Может, кто остался.

***

Итак, мы проверяли. Нашли семь трупов. Сожженных, обугленных. Никаких особых примет мы не знали, так что вполне возможно, что среди них как раз был Архип.

Может и нет.

Среди них мог быть и Юрец. И Оля.

Но все равно: людей в «городке» было гораздо больше, человек пятьдесят минимум. Так куда делись остальные? Сплошные вопросы.

Может, налет и впрямь совершили мародеры?

Устав от бесполезных дум, я устало плюхнулся на землю и привалился к стене.

- Не сиди так. Гемор будет. - Я поглядел на Рифата, пощипывающего бороду и ничего не сказал. Если даже и будет, то какая разница? Гарантий, что я доживу до завтрашнего дня, нет и посему, о прямой кишке точно не стоит беспокоиться.

Рифат всунул в зубы сигарету и стал возиться со спичками.

- Жалко жигу, - сказал он, выпуская дым через нос.

- Ты ж не куришь?

- Уже курю. Вспомнил, как пробовал в школке, и вот сейчас захотел. Та «Зиппо» хорошая была. Ну ничего... Вот же значит, как бывает - судьба. А если бы мы здесь остались?..

- Что будем делать теперь? Есть идеи?

- Поискать какой-нибудь транспорт. Вот надо было им наш бензовоз забирать!

- Ты хочешь поехать вслед за ними? Не думаю, что они разьезжают так уж далеко, на трассах полно брошенных машин. Фиг протолкнешься же.

- Да, - Рифат стряхнул пепел. Я почему-то вспомнил дядю Костю, как мы стояли тогда на крыше и к нам со всех сторон подбирались обезумевшие твари, и как Рифат чуть не застрелил Олю.

- Нужно еду найти. Хотя вряд ли они что-то оставили. Жратву найти, и... пехом дальше.

- Куда?

- Все равно.

Я помолчал некоторое время. Если я сейчас скажу ему, о чем думаю, он усмехнется и повертит пальцем у виска. Что ж, на самом деле - чушь я выдумал. Теперь уже стоит забыть и об Оле, и о Юрце.

Смог же я смириться с общей ситуацией. И сейчас смогу.

Но забыть - нет, конечно.

- Я знаю, чего ты хочешь, - прищурился Рифат. - Нет смысла, поверь.

- А куда хочешь ты? Есть какой-то план?

- Конечно. К морю надо выбраться. Зима накатывает, а у моря будет в самый раз, в какой-нибудь маленькой деревушке поселиться, и все. Вот такой у меня план. Мне никто не нужен и меня там не найдут. Я тебя с собой не тащу.

- Хороший план, - сказал я. Рифат снова выпустил дым сквозь ноздри. Он стоял передо мной, окаймленный золотистым ореолом, и солнце медленно-медленно заходило, окрашивая небо багряно-фиолетовыми красками. - Но я все-таки должен знать наверняка. Вдруг они их просто увезли? Взяли в плен?

 - Может, так и есть. Только они и разговаривать с тобой не станут. Пара выстрелов и прости-прощай. Разве для этого мы терпели, а? Скажи? - у Рифата заблестели глаза, и он откинул окурок. - Скажи мне, Ром? Мы выживали целый месяц в аду. Мы прятались, голодали, спали под открытым небом, наш костер заливали дожди. Вспомни голодных собак и крыс. Вспомни горы трупов, взрывы, безумных тварей. И ты хочешь плюнуть на свое прошлое? Ну, если так, то ладно! Толковый ты парень, а ведешь себя странно иной раз. У тебя большие способности, но ты ими не пользуешься... А, - он махнул рукой, - что толку говорить, только воздух сотрясать. Я же знаю, что ты твердокаменный - не переубедишь.

- Ага. Вот немного отдохну и пойду за ними.

- Подожди хотя бы до завтра, - Рифат чуть ли зубами не заскрипел. - Какой смысл сейчас именно идти?

- Смысл... мне насрать на смысл! И какой тогда смысл сидеть здесь? Или жить в деревне, одному? Скажи мне, а? Много в этом смысла?

- Уж побольше, чем бросаться очертя голову неизвестно куда. Тебя ж прихлопнут, - от взгляда «насекомовских» глаз Рифата я снова почувствовал себя каким-то маленьким и незначительным. Как будто очутился перед лицом завоевателя с чужой планеты.

Надо успокоиться. Нет смысла ругаться. Нужно проаргументировать свою позицию.

Вдох. Выдох.

- Да, ты прав. Мы пережили кучу дерьма. Но какой толк запереться в деревне? Ни с кем не общаться, откреститься от происходящего? Рано или поздно тебя настигнет будущее, раз уж ты так заговорил, а я предпочитаю сам бежать ему навстречу, пускай и выглядит оно как волна цунами. Лучше, знаешь ли, пережить хороший шторм и умереть, чем жить корабельной крысой.

- Чушь, - выплюнул Рифат. - Мы с тобой друг друга не поймем, походу. Но ты послушай совета: сейчас надо мал-мала отдыхать. Если ты сразу за ними побежишь, то перегоришь, и ничего не выйдет.

Он быстро ушел, а я и не знал, что ему ответить. Потому что с одной стороны я вроде и хотел броситься мародерам (или кому там) вдогонку, а с другой... Может Рифат прав и это чистый бред?

Обломки кирпичей захрустели под ботинками Рифата, он потряс коробок и чиркнул спичкой. Поджег, подержал. Выбросил.

И опять. И снова.

Мне от этого еще горше стало. А он еще так сказал, что, мол, мы и то сделали, и это... даже совестно немного стало.

Рифат наверно, произнес самую длинную в своей жизни речь. Что ж, все мы меняемся.

***

Прошло где-то полчаса, а мы все бродили по территории «городка». Что-то искали, молча ворошили вещи, оставленные в беспорядке. Кругом стекло, кровь, обломки кирпича и штукатурки, как будто больничка пережила авианалет.

- Здесь все бомбили, - пробормотал я. Машинально присел и потянул уголок какой-то тетради.

И тут же замер. Будто искра проскочила в мозгу.

Блокнот!

Мой миленький блокнот.

Тут же пролистнул его. Край сверху чуть обгорел, а сама бумага отсырела и пахнет острой кислятиной. Но разве это важно?

Так наверно, и тот отец из Библии не был рад своему блудному сыну!

Я увидел «Дурунен» и гору трупов за ней. Совсем по-другому смотрится рисунок теперь. Увидел мосты из людей. Увидел башню-в-момент-взрыва, и тут же вспышка перед глазами. Вспомнил, как разлетелась на куски многоэтажка. Нас могло тогда убить. Могло.

Вот остальные рисунки: фигуры с факелами, истерзанные тела, футбольное поле, а на обочине темная махина, похожая одновременно и на грузовик и на сноп, младенец с щупальцами и визжащая женщина. Все рисунки приобрели совсем иной смысл.

Совсем по-другому теперь смотрится.

И я смотрел и смотрел на них, забыл, где нахожусь. Пространство вокруг меня заполнили чернильные завитки, небо покрыли шероховатые грифельные царапины. Завитки поползли по мне, опутали тело, скрутили грудь, и дышать стало совсем уж невмоготу.

Я весь состою из этих штрихов. Они во мне и просятся наружу, но я не могу их выпустить, не могу...

- Что ты там? - вырвал меня на поверхность реальности голос Рифата.

- Б-блокнот, - ответил я. Сглотнул слюну. - Мой блокнот.

Рифат постоял, скрестив руки на груди. Потом вдруг протянул мне под самый нос кулак. Только сейчас я разглядел мелкие черные волосинки и подумал...

Что они похожи они похожи

-... ри. Ты ж типа художник.

Я скосил глаза к переносице. Мир расфокусировался на мгновение, а потом почему-то уже не стал таким цветным, как прежде. Я перевел взгляд на обкусанный желтый карандаш, который протягивал Рифат. Кивнул, забрал.

- Тебе плохо?

- Нормально.

- Потемнело как, - пробормотал он. - Грозой пахнет...

Он еще постоял, шумно втягивая легкими воздух. Потом ушел, похрупывая ботинками и сокрушаясь. А я повертел карандаш между указательным и большим пальцем.

Да, я художник. Но что толку?

Стало еще темнее, но уже не из-за чернильных завитков.

В себя я пришел оттого, что меня кто-то тащил, захватив под мышками. С детства не люблю, когда меня так хватают: это больно и щекотно.

- Ору-ору - а он сидит! - сокрушался Рифат. - Ты что же, совсем того? - сказал он с досадой. - Шарики за ролики?

- Чего? Да я рисовал, - ответил я, понимая, что звучит это по-детски. По волосам стекает вода, на пол падают капли. Лицо у Рифата из-за оранжевого пятна свечки выглядело восковым, ненастоящим.

Прогремел гром. Блокнот тоже намок, чуть раскис. Странно, что я вообще его нашел. В каком бредовом мире мы живем, если дешевый блокнот с пружинкой живет дольше, чем тысячи людей?

Где-то в отдалении пророкотало, как в бочке.

Сверкнула молния. Рифат что-то сказал, и слова заглушил треск грозы.

Я отложил блокнот. В углах затаились тени, и казалось, что они следят за каждым движением, и переговариваются, маскируясь под шум ливня. Темнота, как дикарка, чуть приблизилась к очагу, и снова боязливо юркнула в тень. И опять и опять... Рифат разводил огонь прямо на полу, и комнатку эту я не узнавал. Да и так ли важно, где мы.

- Дождь, - сказал Рифат, наверное только для того чтоб нарушить молчание.

- Ага, - собственный голос показался мне сухим и лежалым, как прошлогодние листья. - Значит, ночуем здесь.

- Ты хочешь еще порисовать? - вдруг спросил он. - У меня есть фонарик.

- Нет. Зачем же батарейки сажать. Да и вообще, я больше ничего рисовать не буду.

- У тебя хорошо получается, - снова тот же глухой, печальный голос. Если бы я не знал наверняка, то подумал бы, что в темноте поблескивает глазами вовсе не Рифат. - Я бы на твоем месте не бросал...

- К черту. Сейчас это не имеет никакого значения. А что мы будем делать завтра, меня уже не очень-то интересует.

- Шел бы дождь неделю, - пробормотал Рифат после паузы. Он привалился к стене, а я только сейчас ощутил под собой мягкую подстилку. Пошарил рукой - стеганое ватное одеяло. Убей бог, не помню, когда Рифат приготовил все здесь, как тащил меня.

Даже совестно стало.

Рифат все-таки всучил мне фонарик, но я его и зажигать не стал. Ребристая резиновая ручка приятно легла в ладонь - водонепроницаемый, типа.

Футбольное поле. Легко представить, как оно раскисло, словно болото, и как горелые трупы - обезображенные, искаженные, с отвалившимися нижними губами (зубы щерятся в ухмылке) все глубже и глубже утопают в жиже. И волосы теперь уже одного цвета - грязно-черного, плавают в лужах как водоросли.

И где-то сейчас Аня, где-то сейчас Оля.

К кому меня тянет сильнее?

***

Ночью будто толкнул кто. Открыл глаза и лежу. Про ночное дежурство мы даже не заговорили. Так сильно уверены в себе? Хотя скорее, ливень так подействовал, расслабляюще. Нет дела теперь до женщин. Да и разве станут они шляться по мокрой земле? Идти, по колено, утопая в почве?

Я захватил фонарик, встал. Рифат застонал и пошевелился во сне. Я тихонько вышел, придерживаясь рукой о стену. Дверной косяк ткнул меня в грудь, под ногами загремело пустое ведро.

Дождь так и не успокаивается. Поливает почем зря.

Я врубил фонарик и наконец, отыскал выход на улицу. Постоял на пороге, так чтоб не попадали струи.

А потом увидел их.

Даже фонарик не выключил, так и стоял, а свет плясал в лужах, отблесками. Капли, капли, бульбочки. Сверкнула молния. Я увидел их - ряды плотные, сомкнувшиеся. Как живая река. Чем-то они напоминали бурный поток, несущийся с горных вершин, глинистый поток, сметающий все на своем пути.

Женщины.

Гораздо больше, чем мы сожгли на футбольном поле. Шлепают по воде. Некоторые босиком, некоторые совсем голые. Идут так, как будто от этого зависит их существование. Синие тени, с горящими электричеством глазами.

Вдали глухо заворчал гром.

У меня хватило ума выключить фонарик.

Не заметили?

Они продолжали идти, буквально в сорока метрах от меня. Как усталые, измученные солдаты, как скелеты в бумазейных халатиках.

Впрочем, увидь они меня - неизвестно, что со мной было бы. Они только на вид измученные.

Я простоял так долго, а они все шли и шли. Их так легко недооценить, сколько раз убеждался. И завтра мы пойдем за ними вслед, но женщины уже будут далеко, они не знают усталости и будут шагать так всю ночь. Долгая прогулка.

Потом опять будут спать днем, залягут в трансе. И мы их догоним и сожжем.

Звуки затихли вдали. Теперь нужно сделать то, что хотел и ложиться спать.

Но в дождь и темноту идти расхотелось. Так что я приспустил штаны и отлил так, не сходя с порога. Про «отсчет секунд» я уже давно забыл, забава канула в прошлое. Может, когда-нибудь мне еще доведется проснуться с похмельем и выцеливать струей унитаз, не знаю. Вот тогда и буду считать.

Накатила вдруг безысходность. Их слишком много, они слишком сильны, это как война, в которой невозможно победить. Да и кто я такой? Обычный пацан, а ведь раньше думал, что двадать - это уже дофига взрослый чел, и так далее. Чушь.

Когда я плелся назад, проступили голубоватые очертания стен и потолков, хлам под ногами.

Сон не приходил. Я завидовал  Рифату, который спросил у меня «что там, все нормально?» и прежде чем я успел что-либо ответить, вновь засопел.

Похрапывал он и сейчас. Я тихонько, под одеялом подсвечивал страницы блокнота. Последний рисунок напрочь вылетел из памяти. Всем известная картина: грибок, в окружении клубов. Эпицентр, от которого расходится волна разрушения. Тоже так поймал момент: человечки еще тусуются у края листа, машинки крохотные, домишки.

И спустя доли секунды это все перестанет существовать.

Чушь. Сейчас-то чего бояться ядерного взрыва? Концентрации людей в одном месте нет, все разбросаны по обширной территории...

Может, я и ошибаюсь.

В самом конце блокнота незнакомый почерк. Люблю делать пометки на последней странице, у меня так во всех тетрадях, но эти буковки крупнее моих, и не такие корявые, а витиеватые. Сплошные кургульки, буква «м» похожа на «и» и на «л».

«Когда-нибудь это закончится, но будет это уже после нас. При мысли о том, что мы должны жить на благо следующих поколений, меня всегда охватывала тоска. А теперь все так поменялось...

Ромка думает, что рисует сам, а на самом деле он ничем не лучше карандаша. Вообще не отличается. Им руководит ОНА, она у всех в головах нынче. Нет, я этот листок не буду здесь оставлять. Вырву и выкину. А то подумает что я идиотка. Нормальные люди не пишут в чужих блокнотах ТАКОЕ. Но у меня потребность, а больше бумаги нет. Он может, будет на меня ругаться потом, что листок испортила. Ну и пусть. Блин, я кажется, только сейчас начала понимать, какая крутая штука - жизнь. Только начала понимать и на тебе - поезд ушел. Может все еще и изменится?

Как же я хочу быть с ним рядом. Лежать на траве, глядеть в небо. Греться на солнышке, потягивать колу или там шоколадку есть с миндалем. Ромка все время беспокоится, ждет чего-то, не понимает, что нужно расслабиться. Фу, я точно вырву листок. Он так смотрит на меня... Заметил, что пишу? Да нет, куда там. Рифат и Юрец еще гыгыкают - отвлекли. А я незаметно отр»

Текст оборвался. Я потушил фонарик и еще несколько секунд наблюдал за разноцветными пятнами перед глазами. Оля значит, оставила записку... Давно ли? На очередном привале? Да, она часто разглядывала мои рисунки. Наверно в тот день нас резко накрыли, а потом уже Оля забыла или не смогла вырвать листок.

Стало так тепло в груди, и я прижал блокнот к себе, как котенка. Дурость, конечно, прямо как барышня какая, или школьница. Но ничего не мог с собой поделать, даже слезы навернулись. Кусочек Оли со мной, и я никому его не отдам.

Вот как бывает: маленькая, несмышленая вроде бы девчонка, а уже кое-что понимает в жизни.

Глава 12

Утром я проснулся с заложенным носом. В горле скребли кошки, я кашлял и отплевывал коричневую мокроту.

- Простыл что ли? - Рифат вновь запыхтел сигаретой.

- Блин, харэ курить уже!

Он посопел, потом стал возиться с костром. Чувствовал я себя препаршиво, не только из-за простуды.

Опять снилась эта «Дурунен».

Во сне мы сидели с Юрцом и Рифатом в какой-то темнице. Потом нас повели те самые капюшоны. Бежать мы не могли, да и не пытались, а я все силился спросить что-то, но рот будто заклеили. Сырость темноты заставляла ежиться, шли мы босиком и... голые.

Но стыда я не чувствовал, страха тоже, лишь безразличие. Потом нас привели в богато убранную залу, как во дворце: кровать с балдахинами, мягкие ковры, огромные окна, выходящие, казалось, вникуда.

Трон, на нем женщина в маске. В старинном платье, осыпанном жемчугами, прямо королева из сказки. Она царственно кивнула, и меня толкнули к ней. От слабости я упал и проскользил коленями по полу - ковер исчез, а пол под ним скользкий, зеркальный.

- Ты принимаешь новую власть? - спросила она. А я до сих пор не мог говорить. Потрогал лицо и... понял, что у меня уже нет рта. Под носом гладкая кожа, как на щеке.

Тогда я замычал, лихорадочно ища глазами поддержку.

Вокруг одни капюшоны: ладони впереди на поясе, головы опустили. И Юрец кивает, мол «соглашайся!».

- Похоже, ты не принимаешь власть своей королевы? - сказала она, и в трещинах-глазах маски замелькали синие огоньки.

Меня потащили куда-то под руки, им плевать, что я не могу ответить королеве из-за сросшихся губ. Но я бы и не согласился, если бы смог говорить, и, похоже, они знают это.

Штука вроде гильотины. Женщина встала, приподняла многочисленные юбки платья, и те прошелестели по трону, по ступенькам. Капюшоны подтащили меня к гильотине, но предназначена она для рубки малой головы.

Я кричу и вырываюсь, трещат плечи, выворачиваемые из суставов, а в пояснице разгорается огонь. Капюшоны подтащили меня, оттянули кожу, ледяные пальцы, и в кольцо...

НЕТ

Проснулся я от вспышки боли и вздрогнул, скидывая с себя тряпье, которым меня укрыл Рифат. В проемы окон ветер задувал дождь, сырость тут же облепила тело.

- Надо решить, что делать, - сказал Рифат, старательно пережевывая краюху хлеба, перетирая зубами как жерновами. Я вздрогнул и перевел взгляд.

- Дождь кончился. Я пойду за ними, - я шмыгнул носом и сел в «постели». - А ты, если хочешь, то можешь... можешь искать себе местечко в деревне. Или где ты там хотел.

- Она всем снится, - Рифат глядел прямо на меня. - У тебя на спине что - шармы? Я их раньше не замечал, а сегодня ты спал и это... Ну, задралась одежда. Там прям бордовые рубцы.

Я хотел отшутиться, что это мол, стигматы, но Рифат как-то слишком уж серьезно на меня смотрел.

Оля ведь тоже тогда заметила странные знаки у меня на спине, когда мы купались на водопаде. Тогда был День Первый.

Я стянул майку, и повернулся к Рифату спиной. Кожу тут же покрыли пупырышки.

- И что за знаки? - Рифт помолчал немного. Потом прикоснулся, пощупал кожу. Мне дурость всякая в голову полезла, почему-то вспомнил и другие сны: ряды голых людей, плечом к плечу, вспомнил того паренька, с лицом-пиццей. Мертвого.

- Какой-то язык может, - неуверенно протянул Рифат. - Иероглифы, блин, прям на полспины. Может, эльфийский?

- Угу, эльфийский. Причем тут вообще... Или стигматы автоматически предполагают... Ай! - я развернулся. - Да не ковыряй ты там!

- Да я слегка, - лицо Рифата излучало смесь суеверного страха и брезгливости.

- Ла-адно. Свалим мы отсюда? Тошнит уже от этих руин. И воняет здесь...

Рифат цикнул и ничего не ответил. А я натянул майку.

***

Сырость забиралась пододежду. Ветер, грязь чавкает под ногами. Уж не знаю, кого мне следует благодарить за куртку.

Не распогодилось даже к часу дня. Мы шлепали и шлепали, почти не разговаривая. Раньше тон всем беседам задавал Юрец - та еще трещотка.

У Рифата за спиной рюкзак. Тот, свой первый мешок (из дома дяди Кости) он давно где-то потерял. Передний карман шорт согревал блокнот, уж не знаю, порисую ли сегодня.

Рассказ про ночную толпу не произвел на Рифата особого впечатления, хотя и заинтересовал.

- Много, говоришь? - он снова курил и сплевывал. - А сколько?

- Они шли минут десять. Реально. Ну и это... Я же застал их, когда парад был в разгаре, понимаешь? Может, они полчаса еще до этого шагали.

- То есть, думаешь что это - все? Общий исход, типа?

- Вообще ничего не думаю. Но... спасибо тебе. Если бы я пошел вчера, то они... они догнали бы меня ночью, и все.

- Не за что, - хмыкнул Рифат. - Обращайся.

Мы прошли мимо заброшенного магазинчика. Потом перевернули поваленный указатель: «Стряпчино». Решили свернуть в деревню. Мол, там по-любому должно быть что-то съестное, а если и не еду, то хотя бы воды раздобудем.

Подумал об освежающей прохладе колодца. Даже иголочки мелкие стали покалывать желудок.

А день по-прежнему скучный и серый.

С трассы сворачивать как-то не охота. Здесь все видно как на ладони, идешь себе, а рощицы и забытые богом деревеньки и в обычное-то время скрывают всякие ужасы. Ну а сейчас там что?

Под ногами проминается почва, и мы поскальзывались, чуть не падали в грязь. И снова шлепали, шлепали.

Думал об Оле, и шел как во сне. Как будто со стороны наблюдал за собой.

Зачирикали птички. Помню, мы с отцом делали кормушки для воробьев. Вырезали из старых коробок, повесили, пшена насыпали, и воробьи прилетали клевать зернышки. Интересно, что они едят сейчас?

Мосток, доски «тук-тук» под ногами. Мы обтерли о них грязь, прямо шматки оставили, разводы. Внизу в щелях лениво текла затхлая водица - такая нам не нужна.

- Думаешь, их тут нет? - после долго молчания голос у Рифата звучал простуженно.

Я промолчал. Зря мы сюда пришли, но чтоб «путешествовать» дальше, нужна пища. И хоть немного воды.

Домишки самые обычные, хижины. Глядят пустыми окнами-глазницами. Некоторые проемы забиты досками. Только пройдешь мимо дома, и что-то упирается в затылок, будто палец уткнули, и по спине мурашки бегут. Кажется, что следят отовсюду.

Деревенька так явно дышала чужим пристуствием, что его с трудом можно было игнорировать. Я даже один раз резко оглянулся, специально, но даже намека на движение не уловил.

Вот калитка нараспашку, забор из сетки-рабицы. Собачья будка, обрывок цепи, пустой ошейник, и резиновая дорожка ведет к хатке.

Мы молча зашагали по ней, друг за другом. Крыльцо разбухло от воды и не скрипело, мы помучали дверь и она нехотя открылась.

В доме темно, пахнет плесенью. Побродили по комнатам: мусор, вещи валяются на полу, на стенах рваные обои, со следами крови.

На кухоньке пустой холодильник. Пол залит водой, а с потолка отваливаются куски глины - крыша течет.

В шкафу нашли пачку манки и банку тушенки.

Заглянули в погреб. Консервы повзрывались, поблескивают осколки баллонов. В углу скукожившийся труп, черный, как смола.

У меня тут же закружилась голова, лоб стало поддавливать изнутри. В какой-то момент я подумал, что мы под водой - ни единого звука, даже от собственных движений.

Звякнуло что-то. Бормотание. Мы с Рифатом переглянулись. Мне уже не терпелось выйти на воздух, а перед глазами плавала запеченная фигура  из погреба, ссохшийся эмбрион.

- В соседней комнате, - шепнул Рифат.

Дверь узкая. На двери картинка - «писающий мальчик». Рифат потолкал дверь, подергал. Внутри кто-то лопотал, кряхтел.

- Наружу или внутрь? - пробормотал Рифат. Примерился и ткнул филенку плечом.

Дверь распахнулась. Ванна, бабка в лохмотьях. Морщинистая кожа, слюнявые губы кривятся, шевелятся как червяки. Бабка кряхтит, кряхтит, бормочет в душ, как в телефонную трубку. Зыркнула на нас исподлобья и снова зашевелила губами, потряхивая седыми паклями волос.

- Бабушка... - начал я, а Рифат тут же потянул меня за рукав. Старуха перестала бормотать и уставилась сквозь нас. В ванной витала трупная гниль, и во рту образовался привкус терпкой горечи.

Старуха поднялась, цепляясь клешнями за плитку, по лохмотьям халата побежали струи жижи.

- Что вы делаете? Кого ищете? Вчерашний день ищете! Помогите, я им сказала, сделать. Зять прийти обещал, не смог, горит синим пламенем. Внучку, внучку забрали... Ох, накажет Господь за ребенка, за ангела! Внучку жалко, а зять - он мужик... Сам о себе позаботится, - она разговаривала, а в глазах у нее дрожали два отражения - мы с Рифатом. Бабка замахнулась, хотела швырнуть «трубку». Душ звякнул, блеснула гофрированная трубка, лязгнула чугунина ванны. Бабка вновь закряхтела неразборчиво, и задрала халат, так что стали видны белесо-синие, в узлах вен ноги. Мне показалось, что в грязной воде плавают куски мяса или серые струпья.

Не знаю, как меня не стошнило, но лоб заломило еще сильней.

- Маразматичка, - пояснил Рифат. Я промолчал.

Видимо, на нее Импульс не подействовал: у бабки давно климакс. Если конечно, теория Юрца верна. Где-то он сейчас?

Мы уже выходили из хатки, когда услышали визгливые смешки. Рифат дернулся влево, на звук. Банка звякнула в рюкзаке, он прихватил всякого с пепелища. Миску, пару гнутых алюминиевых ложек, кружку с отбитой эмалью. Короче необходимый минимум, для того чтобы комфортно вкушать пищу.

Но самой пищи нет.

- Слышал? Это еще что за...

- Ребенок? - сказал я. - Детский голосок вроде.

Мы встретились глазами. Дитя нам только не хватало.

- Мы не будем брать его с собой, - покачал головой Рифат. - Хоть ты тресни - не будем! Самим жрать нечего.

- Погоди ты. Кто сказал, что у него нет родителей?

Мы снова прошлепали по резиновой дорожке. Рифат пробурчал что-то вроде «этого я и боюсь», на ходу вытаскивая нож.

Соседний дом некогда был выбелен, а сейчас стены облепили подтеки глины. Шифер на крыше с зелеными пучками мха, окна закрыты ставнями и заколочены досками.

Забор здесь чуть более добротный, как и калитка. Тоже будка пустая. Удивительно, что мы до сих пор не встретили ни одной собаки. Может, их сожрали?

Я надавил на ручку калитки, и она чересчур уж громко стукнула.

Какая-то девочка на пороге дома. Грязный подол платья торчит из-под курточки, стрижка короткая, а глаза молочно-голубые, с пленкой.

- Иди сюда, - сказала она. - Иди сюда поближе, - и поманила пальцем. Мы с Рифатом переглянулись. И сразу к горлу подступила тошнота. - Иди, иди сюда... Иди сюда поближе! - повторяла девочка, сгибая и разгибая палец.

Только сейчас я заметил поводок в другом кулачке малышки. Он уходил вглубь дома.

Тут же сердце стало биться чаще, мешая дышать. Девочка сделала пару шажков, поводок натянулся.

- Иди сюда поближе... Иди сюда... - она продолжала манить пальцем, поблескивая своими полукатарактными глазами. Меня даже дрожь пробрала.

- Эт-то еще что... - пробормотал Рифат.

Из дому вышел пес.

Я сначала даже не понял, ЧТО ЭТО.

Ноги обрубки, одной кисти нет и на культе что-то вроде чехольчика. Лысоватая голова и безвольная прорезь рта - широкая, как у лягушки, глаза навыкате.

Инвалид широко откры рот и замычал. Языка у него что, тоже нет?

- С кэм это ти там, Мариам? - раздался из глубины дома голос. Мариам подступала к нам все ближе и ближе, скаля мелкие зубки, и отвращение проникало в меня все глубже.

На порог вышел мужчина. Голый барабан живота, волосатая грудь. Щетина на щеках, мешковатые штаны.

- Чито там у вас, э? Добрий дэн, - он провел ладонью по шевелюре, меняясь в лице. Даже побледнел, и сквозь щетину проглянула пепельная кожа.

- Добрый, - первым опомнился я. - Мы... - я перевел взгляд на  девочку. Армянин тоже посмотрел на нее и поскреб ногтями грудь.

- Мариам! Тсюда иды, говорят! А ви кто такие будетэ?

- Туристы, - говорю я. А армянин смотрит то на меня, то на лезвие ножа, то на Мариам. А инвалид мычит, пускает слюни. - Мы вас не тронем. На голоса заглянули...

- Но нам нужна еда, - вставил Рифат. - Есть у вас что-нибудь? Или где достать? Может, знаете?

- Можит и знаю, - сказа армянин и вдруг сделал резкое движение. В следующий момент у него в руках оказалось ружье. Он целился попеременно, то в меня, то в Рифата.

- Твой ребенок на линии огня, - сказал я, и в голосе проскользнула предательская дрожь. - Не горячись, мы уходим... мы так - заглянули только.

- Стоять! - прикрикнул армянин. - Ви мине тут голову нэ пудритэ! Обворовать хотэли нэбось? Мариэм сюда иди, кому сказал!

Девочка теперь молчала, и от ее улыбки сквозило тленом и разложением.

- Мил человек... Мы без оружия. Ну, убьешь ты нас, и дальше?

- Ви из этих? Мародеры-шмародеры? - сказал он, все так же разгорячено блестя глазами. - Ищите, где кусок урвать?

- Сами от мародеров еле убежали, - кашлянул Рифат. - Вишь, без оружия даже.

- А у тибя в руке что тогда? Носок дырявий, да? Без оружия они! - последние фразы армянин говорил уже почти без акцента. Мариам скрылась позади него, в доме, и втащила за собой поводок с инвалидом.

- Мы из лагеря... Слушай, да мы правду говорим! - взвился я. - Надо этих стрелять, а не простых людей! Ну давай, убей нас! Стреляй уже, чего трусишься?!

Армян вскинул на плечо приклад. Палец, сейчас скользнет... Давит на курок...

Щелк!

Щелк-щелк.

- У миня патрон вишел, - армянин расплылся в широкой улыбке. - Еще три дня назад закончился патрон!

Духота окутала нас плотным саваном. Я глянул на Рифата. У него по лбу скатилась градина пота, на шее скакнул кадык. Армянин добавил:

- Рибята, захадыте. Только у меня еды совсем мала.

- Ну, вода хотя бы есть? - спросил я тонким, звонким голосом.

- О, провертел летом еще новую скважин. Воды много, пей, пажалста!

Он подошел к нам и поочередно потряс руку - то мне, то Рифату. Черт знает, что на него нашло. Сначала наставляет ствол (слава богу, пустой), а теперь мед расточает.

- Ви миня извините, - армянин приложил ладонь к груди, - доверия сейчас ни к кому. Ви как сказали... как можно! Нэт, мы нормальные. Ви заходите, чем богаты, как говорится... Меня Ашот зовут.

Что делать - зашли. Не без недоверия. Пахло в жилище кислятиной, как будто в кастрюле варили заношенные трусы, вместе с квашеной капустой.

Хозяин ежесекундно почесывался, скреб то шею, то подмышки, то грудь. Глядя на него хотел чесаться и я.

Темные стены. Грязные обои в некоторых местах отстали, проглядывают белесые пятна штукатурки и коричневые - глины.

Стук откуда-то снизу. Что-то ударилось, перекатилось под полом.

- Крисы, - пояснил Ашот. - Не обращайтэ вниманыа.

Он привел нас в душную кухню. Замызганная печка, на подоконнике труха. Окошечко маленькое, чуть больше форточки, ребенок сквозь такое без труда пролезет. Под ногами скрипит мышиный помет.

- Ви куда сами? И откуда?

- Здесь был городок неподалеку. Против женщин типа, военное укрепление, - замялся я. Рифат тоже чувствовал себя неуютно. Все озирался, ожидая подвоха. Мариам ползала по полу на коленках, вместе со своей «собакой». - И его разорили... Наверное мародеры. Вот мы оттуда, а куда - сами не знаем.

- Мариэм! Куда ты пальцы в рот тянешь, э! - Ашот поднял на нас взгляд и рассмеялся. - За дэтми вечно глаз да глаз... А это Гарик. Я его так называю, имени не знаем. Сам приполз к нам. Ви это... чай сейчас вскипятим.

- Да нам бы просто воды, - сказал Рифат. - И если есть - немного хлеба. И мы пойдем.

Нам и впрямь надо валить, только время зря теряем. Стены будто сжимаются незаметно, двигаются друг к другу, как в комнате пыток.

Вид жильцов и жилья начисто отбил всякий аппетит, и мысли о еде вызывали живое отвращение.

- Воды так воды... Я огонь вообще-то только по вечерам развожу. Или когда готовлю. - Он как-то странно посмотрел на нас, потом перевел взгляд на Мариам. - А то может, коньяку? Или вина?

- Нет, - опередил я Рифата. - Обойдемся. Нам бы воды и хлеба. Если можно.

- Можно, можно... - забормотал Ашот и вышел из кухни.

- Ты что, думал, что я соглашусь пить какую-нибудь дрянь из его рук? - возмутился Рифат.

- Кто тебя знает... Он мне тоже не доверия не внушает. Крысы, блин...

- Ты чувствуешь, чем здесь пахнет? - Рифат раздул ноздри. - Это не...

Договорить он не успел. Хозяин появился на кухне, шелестя пакетом с лавашом. Положил на клеенку, передо мной. И кусок сыру поставил, с плесенью, но отнюдь не французской.

- Вот. Он запечатанный. Хорошая штука - водой смочишь и снова свеженький. - Мы с Рифатом переглянулись, а армян не замечал нашей настороженности. - Ви хоть расскажите - как, что? Куда вабще мир катица?

- В тартарары, - кашлянул я. Армянин перевел взгляд и «подвис» немного. Потом под щетиной пробежала рябь, и он снова растянул губы в улыбке.

- Ви это... Здесь лучше не ходыте. Сейчас опасно, народ дикий здесь, - у него в руке как по мановению волшебной палочки возникла плоская фляга. Он прихлебнул из нее, и к койтейлю ароматов кухни добавился запах коньяка.

Мне уже не сиделось на месте. Чудилось шуршание, как будто гигантский паук опутывает дом паутиной и вот-вот сплетет плотный кокон, который не прорвать.

- А что там за старуха? - спросил Рифат. - В соседнем доме?

- А, баба Глафира, - ответил армянин и снова глотнул из фляжки. Потом что-то стукнуло за стеной. - Больной на всю голову. Про внучку талдычит день и ночь. Ви и к ней заходили, да? Я кормлю ее, немножко. Да и сколько там она съест...

Он договорил, и мне стало совестно за то, что мы забрали жалкие старухины припасы. Может, вернуть?

Армянин вытащил нож из держателя и снова прихлебнул коньяку.

- А где... можно отлить? - спросил я. Терпел достаточно долго, а потом вроде как забыл, но сейчас тяжесть с удвоенной силой давила на мочевой пузырь. Рифат кинул на меня быстрый взгляд.

- Отлить? - переспросил Ашот, как будто удивляясь. - Можно... Ну пойдем за мной. Поселок большой, а сейчас почти никого не осталась. Ну, когда это... женьщин с ума сошел, - он размахивал руками, и под его грузными шагами поскрипывали половицы.

Запах, запах... клянусь, я раньше почти не замечал запахов, потому что они не представали в такой первобытной, низменной форме. А теперь такие на каждом шагу и обоняние, в общем-то, не нужно. Без него было бы легче.

Щелкнул выключатель. Лампочка с пыльными пятнами выспыхнула, и осветила заржавленный бачок и серую туалетную бумагу, на проволоке.

- Заходи - пользуйся на здоровье, - сказал Ашот.

Я закрыл дверь на шпингалет и сразу решил, что в туалет надо сходить по-быстрому. Неохота оставлять Рифата наедине с Ашотом.

Мучительно таяли секунды, а из меня ни капли не выходит, как не напрягайся.

Наконец, струя забрызжила в грязноватое колено. Оглушительный звук.

И какое облегчение! Дурацкая забава, ну та, «утренние подсчеты». Только сейчас я понял, что раньше не ценил время. Нужно было наслаждаться каждым моментом жизни, а я просирал время на «доту», «танки» и на «фифу».

Тум-бдум! ТУМ!

Я вздрогнул.

Приглушенное шипение, гул. Плитка вывалилась за бачком. Дыра в полу, и там - трубы. Пыль, грязь. В такое отверстие пролезет ребенок.

Кто-то вроде Мариам.

Я наклонился над бачком и постучал костяшкой кулака по кафелю. Я представлял туалет Ашота несколько по-другому, и вообще-то надеялся, что сортир у них во дворе.

Ведро рядом, и в нем грязная, желтая вода. Дождевая, что ли. Глянул мельком в зеркало: всклокоченные волосы, распухшие, потрескавшиеся губы, клочки щетины на щеках, на шее тоже.

Какой-то наркоман, ей-богу!

Опять что-то громыхнуло. И замычал кто-то. Инвалид Гарик? Весь избитый... недавно приполз, сам... Откуда он мог приползти?

Тут что-то ударило в стену особо сильно, и опять мычание.

Я выпрямился. Слишком долго здесь, а Рифат там один...

Быстрее! У меня дрожали руки, никак не мог справиться с трусами. Прищемил кожу, зашипел. Дернул слив - ничего. Вода в колене в принципе, ненамного изменилась после моего «залива». Ведро, есть же ведро!

Дернул щеколду и...

...столкнулся с Ашотом.

- А где Рифат?

- На кухне. А я тебя жду, - армянин расплылся в улыбке. - Там тоже крисы, бывает, вылезают. Ти крисы испугался?

- Аг-га, - кивнул я. - Крысы, да.

Ашот топал впереди. Не хватить бы его по голове чем-нибудь? Я споткнулся о чемодан: тяжелый, зараза.

Страхи оказались напрасными. Хотя беспокойство и не ушло (кто-то же там мычал, в дыре), Рифат сидел на кухне с каменной мордой, а я округлил глаза. Он едва заметно приподнял брови.

- Чего вы такие хмурые? - спросил Ашот. - Сейчас ми с вами...

В кухню вползла тень. Я почему-то подумал, что это инвалид, Гарик - вдруг стал таким огромным.

Громила, размером два на два. Глаза-щелочки. Живота особого нет, просто - здоровый. Тоже кавказец, заросший щетиной. Запах кислятины сгустился, у здоровяка как-то странно оттопырилась верхняя губа, и он заревел, как бизон.

- Эт-то еще кто... - выдавил Рифат.

- А, это мой брат, - улыбнулся Ашот. - Ваган. Елейность из его голоса напрочь испарилась. Он свел и без того сросшиеся брови к переносице и повел ножом: - Лючше сами в погреб спускайтэс. Не хачу драка-шмака.

Я медленно встал. Вместо коленных суставов дрожит ледяное желе. Ваган втиснулся в кухню, заслонил выход. Он действительно был почти квадратный, что-то вроде Стаса Барецкого.

- Не рипайтесь, спокойно. Все хорошо, - проговорил Ашот.

- Мы же гости, - выдавил Рифат. - Мы гости!

- Гости-шмости, - шмыгнул носом Ашот. - Двигайте. Ну!

У него в руках снова, как у фокусника появилась веревка. Он отдал нож Вагану и подошел к Рифату. Тот протянул руки и наступил мне на ногу.

Я хватил Ашота по лицу, и он завалился навстречу заревевшему братцу-жирдяю. Рифат выхватил другой нож, а я подумал, что хозяин мог бы действовать более осмотрительно и не оставлять на кухне тесаки.

Но вряд ли они ждали кого-то вроде нас. Я вспомнил. Как тогдапобледнел Ашот, как он растерялся в первый момент.

Вокруг шеи обвилась веревка и я захрипел. Рифат махнул рукой, блеснуло лезвие. Брызнула кровь, горячая какая-то, хоть чай заваривай. И соленый привкус во рту, сразу тошно стало.

Рев жирдяя не прекращался, заорал еще кто-то. Брызнуло осколками разбитое окно.

Я поднял треугольник стекла и заткнул им визг сальной морды, прямо в слюнявый рот ткнул.

Снова кровь, яркие звезды посыпались из глаз, потекло из носа. Я хорошенько приложился затылком, кухня провернулась, и несколько мгновений на потолке крутилась патефонная пластинка, я даже услышал характерный треск.

Повеяло свежим воздухом. И тормошит меня кто-то.

- Вставай... Их там целая орава! - он дергал меня за плечи и капельки слюны летели мне в лицо, а я не понимал, чего хочет Рифат. Где мы и зачем так орать?

Потом граммофонная пластинка растаяла, и я увидел потолок, в желтоватых грибах и трещинках. Рифат пропыхтел и усадил меня, облокотил о стенку.

- Ты слышишь меня? - Рифат хлопает по щеке. - Ау, Рома! Ты меня понимаешь?

Я заворочал языком и тут наткнулся взглядом на Ашота, с перерезанной глоткой. И на жирдяя, с исполосованным лицом. В животе у него чернела дыра, а губы еще шевелились. Вот вздулся и лопнул бордовый пузырь.

- Возьми! Да слышишь ты меня или нет?

- Слышу... - я машинально принял рукоять ножа. В черепе металлический шарик прокатился, от стенки к стенке, грохоча. - Что такое?

- Там во дворе... черные. Я дверь закрыл... - что-то затрещало. - Слышишь, фигачат?

Только сейчас, сквозь шум крови в ушах, я услышал гортанные вопли и присказки на неведомом языке.

Поясницу запекло. Стигматы, стигматы. На мгновение я снова оглох и механический лязг металла (или микрофон это включили микрофон) проткнул иглами мозг.

Вот уже я на ногах. Рифат тащит меня за собой через весь дом, на горло давит тошнота. Наступил на что-то мягкое, врезался в дверной косяк плечом.

В руку вцепились зубы, и я завизжал по-бабски, даже не понял сначала, чей это крик. Потом вновь споткнулся, и уже Рифат вскрикнул, а темная масса перекатилась по полу, подвывая и скуля.

- Иди сюда, поближе... - раздался в темноте голос Мариам, и тошнота навалилась с удвоенной силой.

Глава 13

Сплошные лабиринты, полные затхлой темноты и разложения. Ничего толком не видно, в каждую пору кожи просачивался сладковатый тлен, и я сам им истекаю, как потом.

Еще одна комната, чуть подсвечивается голубыми нитками. Свет пробивается из щелей в окнах. Рифат дернул дверцу шкафа, и нас приняло пыльное, застарелое нутро, полное растертой в порошок моли.

Мы залезли в шкаф.

Я почувствовал себя полным придурком.

- Зачем мы сюда... - пробормотал я и ойкнул. Сел, тронул локтем заднюю стенку и дикта задребезжала, почище листа металла. Невозможно не услышать.

- Они во дворе. Семейка эта... Визжат.

- И мы будем прятаться от них здесь? - закашлялся я.

- Тихо ты... А что делать? Там их человек десять! Не считая детей.

- Человек десять? - поперхнулся я. - Ты... Я ведь ему не поверил.

- Я тоже. Если бы не еда... Блин.

Голоса, голоса. Как в детстве, когда играли в прятки. Топот за стеной.

Они нас ищут. Сейчас найдут Ашота и Вагана, и тогда семейка нас точно прикончит.

- Как думаешь, - шмыгнул носом Рифат, - они на самом деле... каннибалы? В доме столько запахов намешано, что я сначала не понял, - шепнул Рифат. - Все, тс-с...

Мы замолкли. Кто-то сопит, нюхает. Втягивает воздух ноздрями, как собака.

И я догадывался, кто это.

Заскулил. Потом опять пришепетывание Мириам. После грохот, стук - прямо за стенкой. В шкаф ударили: «бтум!». Я еле сдержал возглас, седце колотится так громко, что ОНИ просто не могут не слышать.

Проклятый дом!

Сейчас бабку (Глафира, так он сказал?) я вспоминал даже с умилением. Вот бы вновь очутиться в той ванной, а после убраться из поселка ко всем чертям.

- Алануэ? Вазмекитэ, амгн? Ублюдки, макэтн! Инч, Мариам, Гарик, идзем!

Хоть я и не знал армянского, общий смысл фразы я все-таки уловил. Шорк-шорк. Опять заскулил «пес». Мариам лопочет.

Мы теперь отсюда никогда не выберемся, что ли?

Человек десять, и откуда они взялись?

Сплошные вопросы...

И я на минуту обо всем забыл. Что мы нам нужно найти Олю и Юрца, что мир сошел с ума и что ЭТОТ ДОМ - часть общего безумия.

Черт его знает, каннибалы они или нет, но я хотел поскорее вырваться из этого гадюшника.

Сердце и не думает успокаиваться. Пот печет глаза. Голоса отдалились, вроде затихло все. Прямо под окном вдруг хрипло залаял пес, и снова кто-то крикнул на армянском.

Мы так и сидели молча. Ждали чего-то, боясь даже шептаться.

Безвыходное положение.

В таких ситуациях, когда от тебя ничего не зависит... Может, зря мы забились сюда? Хотя я тогда вообще ничего не соображал.

Подо мной целая лужа пота, мокро сидеть.

Если бы мне кто-нибудь пару месяцев назад сказал, что я буду спасаться от банды армяшек, то я бы повертел пальцем у виска. А если бы с нами была Оля?..Если бы она не успела спрятаться?

А вдруг... нет, таких совпадений не бывает.

Рифат тронул дверь. Петли скрипнули.

- Сидим! - зашипел я.

- Надо ловить момент. Вроде тихо... - Рифат ужом выскользнул из шкафа. Теперь я различил в комнатке зассаный, в коричневых пятнах матрас, прошитый лоскутками ткани. Интересно, на черта они нужны, ладно еще пуговки...

Вылез следом за Рифатом, дрожа, шаркая подошвами по полу. Мусор скрипел оглушительно. В висках кровь бьет набат.

Рифат подхватил железный прут. По нему скользнул луч света, и я понял, что это кочерга.

Дальше, дальше... нутро дрожало в предвкушении очередной схватки. От переизбытка адреналина даже боль отступила, только костяшки кулаков пульсируют.

Вот небольшой коридорчик. Здесь тоже сумрак, но после шкафа глазам непривычно - ярко слишком. Рифат вроде бы шагал на кухню.

Я сначала оторопел, а потом понял: рюкзак хочет забрать. Ж-жидяра!

Тут что-то побежало на Рифата - на четвереньках. Только гораздо быстрее, чем тот инвалид.

Ррык! Прыгнуло.

Он махнул кочергой и заорал. Пес залаял. Я поискал глазами что-нибудь, а Рифат боролся с псом на полу, пытаясь придавить его глотку кочергой к полу.

Чемодан с трепьем...

Поднял, опустил овчарке на горб. Пес заскулил. Рифат барахтался под псом, ревел как раненый бизон, а я снова поднял чемодан и опять опустил на позвоночник, выпирающий из-под вшивой шкуры.

Чемодан раскрылся, из него полезла всякая дрянь: застарелые лохмотья тряпок, сломанные детские игрушки, газеты, пара мужских туфлей. Рифат откинул от себя овчарку и махнул кочергой навстречу маролослой фигуре. Я почему-то вспомнил цыган, которые бродили у нас на районе какое-то время.

Треснула переносица, как будто раздавили сырое яйцо. Пацан-подросток всхлипнул и рухнул ничком на спину. Пес, скуля выползал из-под дряни, задние лапы у него безвольно болтались, как веревки.

Рифат рванул на кухню. Я пошатывался в коридорчике, придерживаясь растопыренной пятерней о стену. Узор на обоях плавает, завитки ползают, перетекают один в другой. Запах гнили из носу не исчез, липкий, ядовитый пот облепил тело.

Плывет все перед глазами. Пес ползет, скребет когтями по полу и за ним - влажный след. Меня тошнит, прислонился к стенке. Только бы не упасть, ведь можно... можно свернуть шею. И потом уже не встать.

Рифат снова трясет, что-то кричит в самое лицо. Капельки брызнули на щеки, и стало тошно от этого. Кажется, слюна отравлена, как и все в этом притоне.

Лицо перед глазами. ЕЕ ЛИЦО. Она смотрит так, что хочется все ей отдать, и как я раньше был таким дураком, что сомневался?

Черная поляна, желтовато-лиловое небо. Ноги затягивает, затягивает... Нужно идти вперед, переступать... подойти и поцеловать женщине руку. А потом - к человеку с капюшоном. Это совсем не больно: одно движение и я навсегда ЕЕ преданный раб.

Рядом и остальные. Я не чувствую в иссушенных телах ни радости, ни жизни - ничего. Мы пустые сосуды, еле ворочающие ногами, сырая почва утягивает, всасывает, но мы идем...

Не хватает кислорода. Грудь сдавливает тяжесть. Нужно дышать... Нужно...

Что-то обожгло щеку. Звук ввинтился в ухо, а потом и в мозг, как коловорот. Скважина, Ашот сказал, что пробурил скважину, и воды хоть отбавляй.

- Приди в себя! - Рифат то тащит меня, то снова трясет как куклу. Колени выгибаются в обратную сторону, как у кузнечика. И я потихоньку, нехотя, действительно прихожу в себя.

Скулеж пса остается позади. Крик женщины взвивается высоко и бьется под потолком, щекочет спину, забирается под одежду. Поясница горит.

Стигматы, стигматы.

Чистые струи воздуха вошли в ноздри. Я с упоением тянул его в себя, насыщал легкие и мозг кислородом, но запах гнилого мяса не исчез, он по-прежнему в носоглотке.

Под ногами шелестят листья, чавкает земля. Позади двигаются фигуры на фоне дома, машут руками.

Взвизгнула пуля и меня что-то увлекло вниз, навстречу батуту грязи. И тут же заскользил подошвами по земле, побежал. У Рифата шевелятся губы и борода вокруг них. От этого смешно. Вспоминаю как он брызгал слюной, и теперь вместо нее на щеках подсыхает жижа.

Позади гортанные вопли. Кривоватые, быстрые проклятия - наверное, это проклятия, а что нам еще могут орать вдогонку?

Собаки лают, и мы бежим, и быстрее я не могу. Кажется что за нами бежит не то что бешеная свора, а все демоны ада. Сердце стучит в ушах, стучит в горле. Если еще хоть чуток ускорюсь - упаду замертво.

Тропинка кривая. Отвлеченно думаю о том, что о неровные корни можно споткнуться, упасть или там вывихнуть голеностоп. А это самое плохое: помню, играли в футбол, и я как-то неудачно пробил по мячу внешней стороной стопы. Сустав болел еще пару недель, и еще с полгода неприятно тянуло, когда неудачно поставишь ногу.

Мы перепрыгнули через поваленное дерево, и сразу картинка всплыла, как мы тогда с Олей столкнули здоровенный клен на толпу женщин. Бежать, бежать...

Вопли людей и лай собак стихли где-то за деревьями, но все равно просачивались сквозь листву и кустарники.

Я обхватил ствол и повис на нем, Рифат упал на колени тут же. Он сплюнул и закашлялся.

- Зря ты... начал... курить...

- Зря, - выдавил Рифат и зашелся в «бухыкании». Кашлял так, что я думал: вот-вот легкие выплюнет. Потом он вытер рукавом лицо:

- Вставай. Надо бежать дальше, они нас догонят.

- К черту, - отозвался я. - Мы и так сколько пробежали, оторвались уже.

- Людоеды... Они наверно, весь поселок сожрали. Ну, думаю, не побрезгуют и мертвым Ашотиком, и тем громилой. Хотя в нем больше сала, чем мяса. И все-таки пошли. Отдохнули - и айда.

Шум где-то вдалеке не стихал.

«Спускайтесь лучше сами»

Он предложил нам самим спуститься в погреб. Так вот откуда эти звуки! Крысы, как же...

Я так и представил погреб, и как там сидят несчастные люди и ждут, ждут. Ходят под себя или в ведро. Грязные люди - мужчины, дети, старики. Женщин нет, само собой.

Но почему они мычат? Спятили? Наверное, поэтому. Точно!

И «песик», которого Мариам таскала за собой на поводке - вовсе никакой не инвалид. Это обычный человек, такой же, как мы. Девочка попросила собачку, и Ашот...

Вот сейчас я был рад, что с нами нет Оли. Да и Юрца нет, это тоже здорово. Он сейчас был бы помехой.

И вот опять - беспокоюсь о себе, а не о своем друге. Но лучше не думать, где он сейчас.

(в таком же подвале в ЭТОМ же подвале)

- У него язык вырезан, - прервал мои размышления Рифат.

- А? У кого?

- У того, на поводке. Я мельком увидел. А когда ты в туалет пошел, я на погреб наткнулся. В щель пальцы как полезут! Потом этот урод заговорил с тобой, и пришлось валить... я не успел бы ничего - сразу на кухню.

- Что? - помотал я головой.

- Они держат людей в погребе, как скот. И нас бы туда посадили.

Я замолчал. Теперь понятно, почему они мычат. Как коровы, мирно дожидаются своего часа. Хотя нет, коровы-то в общем, рождены для того чтоб давать молоко и кормить людей. Ну, я как-то не задумывался об этом раньше, может это и неправильные мысли.

Спускайтесь сами.

- Глаз блеснул, и пальцы... - пробормотал я.

- Да.

- Мы... Мы должны...

- Мы ничего не должны, - покачал Рифат головой. - А если хочешь, можешь вернуться туда один. Если ты сумасшедший, я хочу сказать, - Рифат закашлялся. Шагу он не сбавлял, так что я немного отстал. В боку кололо, и я опять бы с большим удовольствием повалился на землю.

Дом людоедов. В подвале - люди.

- Вдруг там Оля? Или Юрец? - сказал я. - Мы должны вернуться, а себе никогда не прощу.

Рифат молча сопел, на носу у него висела капелька пота.

- Да ведь еды еще много! Все месяц прошел, а они стали каннибалами?! - воскликнул он.

«Проще зарезать собственных соседей, чем искать пропитание за тридевять земель».

Снова замутило, подступила тошнота. Только сейчас я заметил, что зеленая листва деревьев заметно потускнела. Конец сентября дает о себе знать. И свежестью потянуло, ветер охладил разгоряченное тело.

Капля упала на плечо. Еще одна.

- Не так быстро! Да не могут они так долго гнаться...

- Как знать, - бросил Рифат. - Я лучше буду идти еще сутки без роздыху, чем попаду в лапы этим черномазым свиньям.

Заморосил мелкий дождик, и земля под ногами поплыла. За шиворот летели осенние капли, ветер налетал то с одной стороны, то с другой.

Вернуться назад, спасти людей? Или поступить как трус?

Рифат - тот так и шагает.

Конечно, мы не вернемся. Один я не вернусь, а если и найду силы, то ничего не смогу сделать с той бандой. Это отговорки, и я должен попробовать сам, но...

Охватило тоскливое отчаяние. Что вот мы так же бы сидели в этом погребе, и мычали, пытаясь подать знак, ползали бы там между канализационными трубами и никто бы нам не помог.

Дождь усилился. Холодный, мелкий. Злобный. И тут я окончательно понял, что лето ушло, даже умерло, а вместе с ним и часть моей жизни. Где-то сейчас Оля? Об Ане и думать не стоит. А вообще-то, две девушки слились в один образ, во что-то теплое, родное, без чего никак нельзя просуществовать. А что если она там, в погребе?

Охватило тревожное предчувствие. Быть может, это переломный момент. Чего ради мы идем, и куда, если трусим вернуться и спасти людей? Мы убежали сами, ну а что с этими несчастными? Идти вот так и дальше?

- Стой! Рома, ты куда?

- Вернусь. Посмотрю, что там.

- Ты идиот?! - заорал вслед Рифат. - Стой, придурок! Они тебя схватят, идиот!

Не удостоив его ответом, я пошагал дальше, а дождь вроде бы как и не собирался усиливаться. Хотя где-то вдалеке глухо заворчал гром, и от этого по спине побежали мурашки.

К черту! Какой смысл жить вот так, бегать? Неизвестно, что будет завтра, так почему бы не рискнуть? Всю жизнь был эгоистом, так хоть сейчас исправлюсь.

Рифат умолк. Видно, испугался, что его услышат. Ну и фиг с ним. Может, больше и не увидимся.

Глава 14

Снова собачий лай впереди, и поджилки трясутся от этого, а сердце стучит в самой глотке. Дождь заморосил сильнее, и хорошо: собьет с толку собак. И ветер еще, слава Богу.

Ближе и ближе. Земля под ногами проминалась, и совсем скоро обувь потяжелела, от налипшей на подошвы грязи, и энтузиазм начал потихонечку угасать. Собаки лаяли то тут, то там, иказалось, что вокруг медленно смыкается кольцо.

Сильно потемнело, и воздух сгустился. Капли пробивались сквозь плотный заслон веток, превращаясь в пыль, и холодили кожу. От сырости одежда потяжелела, а во рту наоборот, все пересохло.

Метрах в двадцати от меня раздался гортанный вопль, и я тут же вжался в ствол дерева. Показалось, что кто-то из этих горцев меня все-таки заметил, и несколько тревожных мгновений я вслушивался в шелест листьев.

Даже сейчас, в тусклом предгрозовом сумраке кора деревьев вдруг сделалась резко очерченной, чересчур рельефной.

Еще несколько перебежек, и вот уже знакомые места... Шаги, наполненные грязной водой, сломанные ветки. Крики людей напротив, чуть отдалились. Эти уроды побежали за нами, но кого-то в доме все-таки оставили, я так думаю. Кого-то из детей, быть может.

Еще один толстый ствол и еще. Приходилось заодно внимательно смотреть под ноги, чтоб не напороться на капкан какой-нибудь или ловушку.

Все лишние мысли отступили на задний план, когда на меня из зарослей неожиданно выплыл дом. Как заколдованная изба ведьмы, из сказок братьев Гримм. Дом глядел с ехидцей, и казалось, а каннибалы убежали, побросав все на свете. Даже дверь не прикрыли: она покачивалась и скрипела на ветру.

Снаружи-то никого, но внутри обязательно кто-то есть.

И лучше бы мне поторопиться. Если я и впрямь хочу спасти людей из погреба. Твари могут вернуться в любой момент, и тогда убежать у меня уже не получится.

Я присел и зачерпнул грязь, размазал по щекам, по лбу, подбородок тоже испачкал. Так оно будет лучше, хотя маскировка фиговая, конечно.

Несмотря на то, что разум вовсю твердил, чтоб я возвращался назад, тело как на автомате приближалось к дому. Как во сне.

А поясницу пощипывало, как будто отхлестали чем. Мельком так подумал, что из-за того, что бежали с Рифатом сквозь бурелом этот.

К дому я приблизился с боковой стороны, там где было окно. Постоял, прислушиваясь, но ничего кроме стука сердца не слышал. И дышать все трудней и трудней, когда стоишь на одном месте, как будто распухает что-то внутри.

На земле валялась втоптанная в грязь лопата. Я вырвал ее из земли с громким «чавк!», провел ладонью по черенку, разамазывая грязь.

Потом я стал красться вдоль стены.

Хотя меня уже давно должны были обнаружить.

Ни единого звука. А с неба так и моросит. За лесом шандарахнул гром и я вжал голову в плечи.

И вот уже входная дверь. Заглянул в темноту, ничего не различил. В эту же дверь мы аходили с Рифатом, и Ашот тогда стоял и целился в нас. Он вдеь был один здесь... так что, вполне возможно, что остальные здесь постоянно не живут.

А рядом еще один дом, той самой бабки. Может быть, она до сих пор сидит в ванной, зажимая сухую трубку душа.

А после послышался смех и по коже пробежали мурашки.

- Иди сюда, поближе, - пробормотал знакомый голос, в глубине дома. Потом раздался еще один взрыв хохота, и потом послышался звук удара, разбилось что-то, вроде куска шифера.

Заорал надтреснутый голос, задребезжал так противно. А потом хриплый хохот, и снова заржали, хриплые такие, прокуренные голоса.

Я прокрался мимо крыльца, пригнулся под окном. Дождь усилился и его шум служил мне прикрытием.

Я выглянул из-за угла и увидел ту ведьму, в доме которой мы побывали. Она решила искупаться под дождем голиком, и теперь орала и вытанцовывала чуть поодаль, на своем участке, вскидывая руки.

Почему они не сожрали ее? Может, оставили на десерт? Или оставили специально, чтоб было в кого пошвырять камни?

Бабка вытанцовывала, потрясая дряблыми пышками грудей, размазывала по себе потоки грязной жижи, и в нее полетел камень, и ударил в плечо. Я тут же вспомнил, как Рифат кидался половинками кирпичей в женщин, когда мы сидели на крыше.

Тех, кто кидал, я не видел, естественно. А потом еще вспомнил, что с той стороны у домика как раз был навес. Значит, те, кого оставили на вахте, сидят под навесом и швыряют камнями в эту старуху.

Кивнув самому себе, я зашел в дом, и под шепотки и смешки этой отвратной Мариам,  и прикрыл дверь. Подпирать ничем не стал, а задвижек никаких не наблдалось.

Тут же споткнулся обо что-то, и чуть не заорал от ужаса, когда небо расколол очередной перекатистый залп грома.

Труп того парня, которому проломили череп, а вот и пес с перебитым хребтом, до сих пор издыхает.

Эти уроды могут вернуться в любой момент. Дождь может усилиться. Или там, бабка может прекратить концерт. Но пока что я кинулся к погребу. Оттуда тянуло сырой гниль - как это мы сразу не заметили? Впрочем, во всем доме тоже воняло как в пещере дикарей: навозом, мочой и кислятиной, табаком и жирным бульоном, сваренных из человеческих костей.

И копоть на истлевших обоях, горелое сало, и половицы разбухли от сырости, не скрипят под ногами.

В погребе мелькнул чей-то глаз.

Я отодвинул ковер в сторону и оторопел. Хотя понятно, что люди бы и сами выбрались, если бы не мощный засов и висячий замок. А дверца еще и на петлях.

Глаз из щели смотрел будто бы умоляюще.

- Сейчас открою! - прошептал я, чувствя как в виски начинает с силой толкаться кровь. Под ногами вдруг загремела миска, поскользнувшись, я схватился за косяк. Может, там действительно Оля?

Вот был бы поворот.

Ключи могут быть у кого-то из этих молодцев, в лучшем случае, а в худшем у них есть ружьишко, захудаленькое. И нужно как-то побыстрее им завладеть. Но неизвестно, сколько там человек. Двое как минимум, а то и трое.

- Ну, чего ты там? Пошла вон, говорят! - послышался голос безо всякого акцента, да так близко, что я даже оторопел на мгновение. А потом отступил в темноту смежной комнаты, по-прежнему, сжимая лопату в руках.

- И чо они, до ночи их ловить будут? Да уже все, прошляпили, - повторил тот же голос, а потом что-то звякнуло и Мариам вновь пробормотала свое заклинание. - Вот старуха кренделя выделывает!

Второй голос что-то бормотнул не по-русски. Первый сразу оборвал фразу на полуслове.

- Следы?

Потом послышался тычок. У меня по спине побежали мурашки, а лопату я уже стискивал так крепко, будто от силы сжатия зависила моя жизнь.

СЛЕДЫ.

Дождь, а подо мной и сейчас лужа, и я наследил, а они заметили!

Сколько угодно можно себя успокаивать, но теперь я точно попал. Возникла гнетущая тишина, и с каждой секундой все яснее вырисовывалась перспектива, что меня застигнут врасплох остальные.

Впрочем, если у этой парочки есть ружья, то мне уже крышка.

Сейчас я и впрямь уверовал, что в погребе сидит Оля. Ведь не просто так я вернулся, в самом деле.

Я шевельнул ногой и почувстсовал, что носок ботинка наткнулся на ту самую миску. Тишина сгустилась еще сильней, снова раздался гром. Сверкнула молния, высветив щель погреба. Показалось, что оттуда взирает целый сонм лиц, бледных, исхудавших, похожих на оживших мертвецов.

В затихающих перекатах, я быстро присел и поднял миску, а затем швырнул ее в коридор, с таким расчетом, чтоб она отскочила от стены.

Миска тренькнулаи зазвенела, и совсем близко от меня, буквально за тоненькой стенкой, возникло движение.

И мне тут же отчаянно захотелось в туалет, но я лишь покрепче сжал черенок.

Послышались осторожные шаги. Потом что-то громыхнуло сбоку, чавкнуло, и следом раздался приглушенный мат.

Потом в проеме показалось бледное лицо. Я старался не дышать, но все равно, он просто не мог меня не слышать. Видно, спасло лишь то, что он и сам здорово сопел.

- Я тебя вижу, - неожиданно сказал он, и по телу пробежала холодная волна, обдала с ног до головы. А следом появилось спокойствие. Сердце размеренно стучало в груди, по вискам стекали капли пота. - Стой на месте, или прям сейчас тебе мозги вышибу.

Тот самый голос, без акцента.

Собственно, лопату я сжал еще крепче, а потом еще раз раздался оглушительный треск, и показалось, что по крыше зашелестели осколки. Впрочем, стучали «осколки» и в щели заколоченных окон: пошел град.

- Арсен, он здесь! Это черт здесь! Стоять, я тебе говорю! Шевельнешься - отстрелю ногу, понял? Чего молчишь, образина?

Я только сейчас вспомнил, что у меня лицо сплошь вымазано грязью.

Потом раздался очередной треск грома, и стены раздрожали, как будто бы обваливаясь, и загудела крыша.

- Арсен! Еще один будет, хе-хе! Смотри, не рыпайся. Не хочу прикончить тебя раньше времени. Мясо быстро стухнет, его сразу надо разделывать. А нам тухлятинка ни к чему... Выйди на свет! Я должен тебя видеть...

Пришлось сделать шаг из тени, но полностью выйти на свет я все равно не мог, кроме того, встал напротив окна и заслонил те крохи, которые отускло освещали пол и стены. В комнату заглянул второй тип, видимо Арсен. Встал в дверях, и не видно

- ХА! - воскликнул первый. - У меня дрын в руках, придурок! Арсен, надо его вязать, да разделывать, ко...

Он вдруг всхлипнул и кулем повалился на пол.

Арсен шагнул чуть ближе, из тени и сказал:

- Тебя раньше разделают, говноед. Ну, чего ты там, герой? Прижух?

- Рифат? - выдавил я. - Т-ты... ты-то как здесь?

- Быстрее, если не хочешь навсегда остаться в этом гадюшнике.

- А где... где второй? - пока я стучал зубами, и приходил в ебя. Рифат присел и обшарил карманы мертвеца.

- Тоже на обед отправил. К ангелам. Слышь, у них двустволка эта, и патронов нету больше что ли? - он сплюнул в сердцах. - Ни у той крысы, ни у этого говнюка. Ладно, что там с погребом?

- Ты вырубил их обоих, Рифат! - воскликнул я. - Вот это мощь!

- Ром, давай побыстрее. Что там с узниками подземелья? И что у тебя с рожей?

- А, это... маскировка. Там замок, на погребе!

- Нахрена я сюда сунулся?! - воскликнул Рифат. - Черт, вот зачем? Сейчас бы шел себе спокойненько, так нет же...

Он протопал из комнаты прочь, я за ним. Только сейчас понял, что когда громыхнул гром, это на самом деле Рифат выстрелил в того самого Арсена.

Считай, что всю работу за меня сделал.

Вот и сейчас, уже колдует над замком, рубит по нему прикладом. Я оттолкнул его, и попробовал сунуть лезвие лопаты в щель. Протолкнул, сделал подобие рычага - и крак!

Черенок обломился.

- Вот байда, - выругался Рифат. - Нужно еще один патрон...

- А ты ключи смотрел у этих?

- Не нашел. Да кто этим придуркам ключи оставит!

- Помогите, - прошептал голос, и в щели зашевелилилсь тени. - Помогите!

В щель вылезли пальцы, и я вдруг вспомнил о червях, которые иной раз вылезали после дождя. Идешь утром, на учебу, и везде эти червяки, кольчатые, толстые, прямо под ногами валяются, и люди шагают прямо по ним. Вроде бы черви инстинктивно вылезают на поверхность, спасаясь от мнимого крота. Падают тяжелые капли в сухую землю, и червякам кажется, что их преследует крот.

- Помогите, помогите! - зашептали голоса наперебой.

- Найди еще хоть что-то! - прошипел Рифат, размахивая прикладом. - Топор найди!

А с улицы донеслись вопли. Я сразу подумал, что, быть может, в деревню пожаловали женщины - уж не знаю, стало ли нам от этого легче.

Потом вопли перекрыл гул, а Рифат все бил и бил по заму прикладом, наотмашь, и кряхтел, сопел.

Я вылетел в коридор и натолкнулся на кого-то, упал, наткнулся ладонью на что-то липкое, вроде джема.

- Иди сюда, поближе, - пробормотала Мариам, где-то сбоку.

Я меж тем вскочил и выглянул в щель приоткрытой двери.

Сразу увидел их. И старых добрых друзей-каннибалов, и людей в защитной форме, и один был... похож на какую-то тварь, на мутанта, с огромными лупоглазми глазами и хоботом вместо носа.

Не сразу дошло, что он всего-навсего в противогазе. Раздались автоматные трели, а потом один из типов размахнулся и что-то швырнул, кажется. Прямо в меня.

Я успел отпрянуть от двери, но в щель все равно брызнули раскаленные осколки, а высохшее дерево филенки тут же загудело, пуская дым.

Раздалась еще одна автоматная трель, и следом еще пара бутылок врезалась в стены, в окна, и шифер затрещал над головой, показалось, что крыша сейчас обрушится.

Я рванул назад к Рифату, и на ходу услышал, как Мариам прошептала:

- Хочу, чтоб он подошел поближе...

А потом она выскользнула за дверь и побежала навстречу тому типу, в противогазе.

Потом послыашлись новые выстрелы, а у меня перед глазами встала ее фигурка, как она манит меня пальчиком, и глаза у нее затянуты молочно-белой пеленой, а на лице бродит блаженная улыбка.

- Кто там стреляет? - бросил Рифат. - Помоги!

Мы взялись за крышку с двух сторон, приподняли. Тяжелая, но справились, откинули в сторону.

В нос прокрался запах паленого жира, тухлый смрад.

- Откуда дым? - задергал носом Рифат.

- Какие-то черти подожгли дом... - пропыхтел я. - Это они и стреляют!

Крышку мы откинул в сторону. Из черной дыры погреба тут же дохнуло испражнениями и застарелой вонью, аж слезы вышибло из глаз.

Потом из погреба потянулись две руки, и мы с Рифатом выудили тощего дрожащего паренька.

- Там... там... - мычал он. - ТАМ!

Вот сейчас я даже замер, и не дышал. Оля там, где-то в темноте, она точно там. По-другому и быть не может. А если она там, я должен ее спасти, пускай и умру сам.

- Мы знаем, - кивнул Рифат. - Держи его! Он какой-то шебутной.

Опять раздался звон бьющегося стекла, и та комната, в которой я прятался, сразу занялась пламенем. Сухие обои в охотку занялись пламенем, и огонь высветил лицо мертвеца - тусклое, бледное, как брюхо селедки.

Этот тощий паренек вдруг выкрикнул что-то нечленораздельное, оттолкнул меня, и бросился наутек.

Рифат меж тем пытался вытащить еще одну жертву, бородатого мужика, и тот мычал что-то невнятное и кашлял, задыхаясь.

Я поддержал его, помог Рифату, а мужик все рычал и бормотал что-то неразборчивое.

Огонь меж тем бушевал в прихожей, и сквозняк разгонял по жилищу запах горелого мяса. Запах этот даже пербивал вонь, идущую от мужика, и я закашлялся.

- Потащили его в конец хаты! Там окно...

С улицы уже не доносилось ни автоматных очередей, ни хохота, и гроза вроде как прошла мимо - гром тоже затих.

Спотыкаясь о всякий хлам, натыкаясь на дверный косяки и углы всякой рухляди, мы пробежали через дом. Дышать уже было трудно, глаза слезилиь и горло давили спазмы, а мужик теперь уже хрюкал, что ли, а потом вдруг обвис у нас в руках.

- Эй, мужик... - рявкнул Рифат, поддерживая разом расслабившееся тело. Потом Рифат сверкнул на меня глазами, как будто бы укоряя. А мужик этот так и висел у нас на руках тяжелым мешком.

Рифат отпустил край рукава и стал методично высаживать прикладом ружья стекла. Нескольчко точных ударов пришлись в ставень, который тотчас же распахнулся. В комнату влетел сырой ветер, и пламя где-то за нашими спинами с силой загудело.

- Ну что? Поиграли, поспасали? - сказал Рифат.

Мне нечего было добавить. Страха ушел, и пустоты в душе и сознании затапливало разочарование. Анька часто так говорила, мол «что, фрустрируешь?», и никогда раньше мои ожидания не обманывались с такой силой.

Мужик так и лежали на полу, а в вослосах у него блестели осколки. Я присел и приложил пальцы к его заскурузлой от грязи шее, как это делают в фильмах. Ничего.

Может, я щупал пульс неправильно, но мужик этот в любом случае не дышал.

Когда я вылез в окно, Рифат уже успел прокрасться к углу дома. Он приложил палец к губам и показал, мол, бежим прямо к лесу, не сворачивая. Только сначала надо было миновать захламленный дворик, и перелезть через забор, что мы и сделали.

Ни выстрелов, ни новых «коктейлей Молотова» в нашу сторону не полетело, хотя где-то совсем близко мы слышали свист, и жуткие, животные вопли.

Охоту погеройствовать я и впрямь удовлетворил сполна.

***

Ливень принес спокойствие. Вряд ли преследователи будут гоняться за нами по лужам.

Каннибалы. До сих пор в голове не укладывается. И как так вышло-то? Тот бородатый мужик умер прямо у нас на руках. Другой, тощий паренек - убежал. И каннибалы, что с ними-то, дальше? И те люди, которые швыряли зажигательную смесь...

В голове не укладывается.

Но все, что ни происходит, имеет смысл. Может, сейчас его сложно понять до конца, но смысл точно есть.

Впрочем, события затянутся пеленой забвения. Всегда есть что-то, что затмевает предыдущий опыт, тем более в ТАКОМ мире. Взять первый день - он ведь теперь уже где-то далеко-далеко. Как и Колькина мама, как и дядя Костя.

Как тот мужик, повесившийся на галстуке, и как баба с блинами, и как взрыв многоэтажки...

Все это вроде бы близко, и встает ярко перед глазами, но грани образов размыты.

- Надо найти укрытие, - пробормотал Рифат, задирая голову. Сверху, над зеленым занавесом глухо пророкотал гром. - Кажись, гроза идет.

У Рифата в бороде поблескивают мелкие капельки. Левый глаз чуть заплыл, завтра, видно, будет синяк. Странно, что он не бурчит и не укоряет меня. И удивительно... Ведь если бы не он, тогда я бы здесь сейчас не шел.

- Пошли туда, - он махнул в сторону.

- Почему именно туда?

- Тянет. Сам не знаю, почему.

Почва под ногами быстро раскисает. Мы спотыкались, еле-еле волоча ноги. На подошвах пласты грязи, одежда потяжелела от сырости, но мне было жарко, хотя температура резко подала. Сейчас накатила ядреная усталость, и даже глаза трудно было держать открытыми. Вот бы лечь сейчас на диван...

Я не жалел, что вернулись. Внутри сразу что-то изменилось, и после этого я стал чувствовать себя лет на пять старше. Понял, что в жизни не бывает сказок. Вот пришел, спас людей, ага, и тут тебе еще и красавица на шею прыгнула. Оля, в моем случае. Нет, мы просто перебороли собственный страх, а взамен получили что-то большее, чем материальная награда.

- Можно я блокнот к тебе в рюкзак положу? А то промокнет же.

- Блокнот... - пробурчал Рифат, разворачиваясь ко мне спиной. - Он думает о блокноте!

Звякнула молния. Я закинул блокнот в пахнущее хлебом нутро рюкзака. Поворошил пакеты, звякнул кастрюлькой. В животе тут же заурчало, а во рту собралась слюна.

- Ого! Ты и лаваши прихватил и сыр! У тебя точно евреев в роду не было?

- Быстрей давай, - Рифат подвигал плечами. - Капает - не видишь?

Налетел ветер и ливень встал сплошной стеной. Опять мелькнула молния, рокотнул гром, Рифат что-то крикнул на ходу, но я не услышал. Ноги все труднее и труднее переставлять, почва всасывает стопы.

Одежда моментально промокла, до нитки. Да, в такую погоду каннибалы точно не станут за нами гоняться, и я сразу вспомнил фильм «Поворот не туда». У нас что-то вроде этого. Поселок «Стряпчино», ну надо же!

А веселого мало, если начистоту.

Мы уже не обходили лужи - так, шлепали, как попало. Мокрые, грязные, и некуда теперь спешить.

Помню, играли как-то раз в роще в футбол. Много людей тогда пришло, поделились на три команды. Бегали, бегали... Заморосил мелкий дождик, а мы продолжали играть.

А потом внезапно хлынула майская гроза, чистейший ливень. Часть пацанов (слабаки!) побежала по домам, а мы остались и гоняли мяч. Скользили, стелились по газону и тот совсем скоро превратился в голую, раскисшую землю. Домой пришли все перепачканные с ног до головы, но гордые, и день этот прямо отпечатался в памяти.

Гром снова. Дохнуло озоном - свежий запах, с примесью минеральных солей. Вспомнил я и вчерашнее футбольное поле, как мы устроили костерок из женщнин. Кажется, это случилось уже неделю назад - теперь столько событий умещается в один час.

Раньше встал и все одно и то же. А теперь... не знаешь, что будет завтра.

Даже что через пять минут будет, и то неизвестно.

Треснула ветка. Что-то щелкнуло и Рифата потянуло вверх. Взметнулись ноги, звякнули оклунки в рюкзаке.

Я замер. Вспышка молнии озарила хмурое, разбухшее от воды дерево, будто фотограф притаился где, и гром заворчал, издали. Гроза медленно уходит, а дождь все моросит.

- Что за бред?! - пыхтел Рифат. - Да не стой ты столбом! Помоги мне! - Рюкзак свесился ему на затылок, а штаны на лодыжке задрала петля, заголила белесую, волосатую кожу.

Силки? Ловушка?

- Не дергайся, - сказал я. Ветер задувал воду в самое лицо, сколько не отирайся, все равно ничего почти не видно. - Сейчас...

- Ножик в рюкзаке! Перережь эту сраную веревку! - закричал Рифат.

Так-то оно так, но голова Рифата болталась на уровне моей, как дотянуться до ног?

Он трепыхался, пытался согнуться и достать ногу, но с рюкзаком это затея зряшная. Так что я стащил с Рифата его мешок, фыркая и отплевываясь от воды. Дождь теперь с химическим привкусом, глаза жжет.

- Да не надо... помоги ты... веревку, - пыхтел Рифат.

Пришлось оставить рюкзак в грязи. Блокнот - даже сейчас я думал о нем. Более сумасшедшие люди, чем художники - писатели. Ладно, у меня там хотя бы пророческие рисунки. Ладно, не пророческие, но они хотя бы... ну, вызывают трепет, с первого взгляда. А был бы я писателем, так в блокноте или там, в записной книжке, были бы только корявые строчки, но переживал бы я за них не меньше.

- Может, харе уже тормозить? - развел руками Рифат. Я глянул на него, вытащил из рюкзака нож. Вскарабкаться на дерево. Перерезать веревку.

- Я уже, - кора скользкая. Лезвие в зубах зажать, что ли?

Ага, и лезгинку станцевать еще. Как это нам повезло - захватить ножик!

Ствол толстенный, кора податливая, проминается под пальцами. Под ногти забился зеленоватый мох, а ливень хлещет и хлещет.

Рифат покачивается, как...

...как тот висельник.

Я вспомнил «Галстука», и тело пробрала внутренняя дрожь.

Кто расставил здесь силки? А что если армяшки?

Теперь под ноги надо смотреть внимательней. Может, в куширях спрятаны и капканы тоже, или есть и «запасная» петля, с другой стороны дерева.

Первая ветка. Поехала подошва, я протерся животом по стволу и чуть не соскользнул вниз, но в последний момент все-таки удержался. Выждал пару мгновений. Сердце стучит в груди, изо рта - пар. Что-то совсем уж похолодало.

Полез выше. Это тебе не орех и не каштан, где каждая веточка как ступенька. Чертов тополь, осина или хрен его знает что. Ствол в два обхвата, макушка теряется где-то в черноте неба.

Пополз по ветке. Целая система тросов, пропущенных через металлические кругляши лебедки, по всему дереву. Чертовы каннибалы...  Может, силки поставил какой-то охотник, давно? Еще до Импульса.

Или все-таки нет.

Вечные приключения. Может, на смену старому богу пришел новый, более сумасшедший, и поэтому со мной, - со всеми - происходят такие кренделя, постоянно что-то случается и покой придет только после того, как отбросишь коньки.

Вряд ли у Рифата получится уединиться в деревеньке, вот что.

- ДОЛГО ТЫ ТАМ БУДЕШЬ ПОЛЗАТЬ?

- Рифат, погоди. А то я рухну вниз... скользко же блин! - дождь продолжал шуметь, но Рифат-Луженая-Глотка без труда его перекрикивал:

- Быстрее! У меня кровь прилила к башке!

- Может, поумнеешь! Как, пока не тянет решать задачки? Или может, курс биологии вспомнил, или органической химии?

- Он еще издевается... сукин сын! Еще издевается надо мно... - Рифат перестал драть горло, и теперь его бормотание тонуло в шуме потоков. Прямо реки внизу, как в джунглях. Я задрожал, захрюкал от смеха на своей жердочке, и лишь усилием воли подавил припадок истерики. Если я сейчас упаду и сломаю ногу... или сверну шею. Это прямо сюжет для Стивена Кинга. Чувак висит пойманный в ловушку, под ним - труп друга.

Темнеет, темнеет...

Из чащи выходят волки. Один, второй. Начинают рвать тело. Собирается целая стая.

Потом веревка рвется или нет - молния раскалывает ствол дерева. И чувак падает в эпицентр стаи.

Неплохо. Надо будет все это зарисовать на досуге. Писать-то я не умею.

Я оседлал ветку, сцепил под ней ноги и стал пилить ножиком веревку. Толстая, не бельевая тебе, но вроде поддается. Хорошо, что у нас нож есть, ей-богу!

Шум такой, что, кажется, будто огромная тварь бредет сюда из чащи. Медведь, например. А может, пресловутые волки.

Я пилил канатик, а Рифат все кряхтел. Руки коченеют, несмотря на движение, холод и щеки тоже покусывает, льдом сковывает.

Где мы будем ночевать?

Найти бы подобие пещеры, разжечь костер. Тогда уже и на душе станет приятней. И телу будет комфортней... поспать бы...

Веревка оборвалась, и Рифат полетел в грязь, вниз головой. Плюхнулся спиной в лужу, подняв брызги.

Опять - так быстро все. Сначала я испугался: Рифат свернул шею.

- Эй! Все нормально?

Он зашевелился. Пальцы, похожие на белые корешки, утопли в жиже. Сел, кряхтя и поругиваясь. Поднял голову, откинул прядь волос. По бороде течет, лицо в грязи. Поднял руку и сложил пальцы колечком.

- Все ок. Лучше не бывает.

- А, ты опять фильм вспомнил? - усмехнулся я.

- Что? Пошел ты к черту! - он встал и вдали вновь заурчал гром. Рифат снова поглядел на меня: - Слазишь?

- Да залазить было как-то легче, - пробормотал я. - И здесь как будто меньше капает.

- Так уж и меньше... Черт, башка чуть не взовралась, - Рифат покрутил головой, размял пальцами шею. И передернулся, как пес, всем телом. - Надо найти какую-нибудь берлогу - давай слазь.

- Ты не боишься волков?

Вопрос повис в свежем, почти морозном воздухе. У Рифата подрагивала нижняя губа, а из ноздрей и рта шел пар.

- Каких, к чертям еще, волков?

- Ну, здесь могут быть волки.

- Иди ты в баню... Волки! На сегодня волков мне уже хватит! Сыт по горло! - он постучал ребром ладони по кадыку. - Слазь!..

Тогда я развернулся и схватил веревку. Потянул - привязана, ну да. Ничего, кусок у нас есть, может, пригодится. Рифат как раз чертыхался, прыгая на одной ноге. Брызги, брызги.

Я ожидал, что мы наткнемся на лесника-охотника, хозяина силков. Что он выйдет из-за дерева с ружьем, и погонит нас как скот в свою хату (в которой тоже будет погребок).

Пока ничего. Но шелест, шелест, сплошные звуки. Лес как зверь, застигнутый бурей, дышит, отдувается. Деревья трещат, стряхивают капли. Ливень уже не такой сильный, но все равно - идет.

Я буквально съехал по стволу. Вообще без боли, правда, в землю ушел чуть не по щиколотку.

- Горазд ты лазить.

- Ага. Так что насчет живности? Волков? - Рифат поморщился. Волосы в мокрой грязи, как шапка, только на макушке торчит вихор. - Нет, какой же ты придурок! Вот для чего было возвращаться?

- Ну да, не следовало возвращаться. Так бы не промокли, ага.

Через какое-то время дождь полностью смоет грязь, так что впервые за две недели мы приняли ванну. Или прошло уже больше?

Глаза все щиплет, и это даже не удивляет. Хорошо, что дождик хоть не кислотный. А еще здорово, что женщин мало в армии, и самое главное - на атомных станциях. Сейчас бы мы уже видно, собирали крышки, как в «Фаллауте».

- Все б тебе хохмить. Давай, поперли...

- Рюкзак не забудь.

- Точно, - Рифат подхватил рюкзак и подал мне за лямку: - Понесешь? Мне не тяжело, просто я совсем грязный. А там у нас все-таки еда.

Я кивнул. Мы топали по жиже, и у меня отпало желание болтать. Странный он тип, все-таки, Рифат. Вот и сейчас, идет и матюкался, то и дело спотыкаясь. Он почему-то решил, что нам должна попасться хижина лесника (держи карман шире!) и упрямо тянул меня, то в одну сторону, то в другую. Мол, чутье, интуиция, и все такое.

Когда мы свернули в это Стряпчино, деревеньку людоедов, Рифат сказал что-то вроде этого, разве нет? Насчет интуиции.

- Мы так еще на какую-нибудь хрень напоремся, - не вытерпел я. - Что если таинственный охотник расставил еще и капканы?

Рифат кашлянул, поглядел на меня. Полез в карман и вытащил раскисшую пачку сигарет. Чертыхнулся и зашвырнул в листву.

- Я любил свою дочку. А жена у меня такая была, знаешь... хорошая. Но в своем мирку вечно. Какие-то фильмы непонятные любила, ну ужасы там. А потом стала колоться и кричать, что ей страшно, страшно - потому что по потолку ползают сороконожки. Она визжала: «УБЕРИ УБЕРИ ИХ УБЕРИ», - Рифат сплюнул. Ну, а я ничего не видел, само собой. Но брал метлу, и помню, и делал вид, что гоняю сороконожек по потолку. Тогда жена успокаивалась.

Совсем скоро это перестало помогать. Я идиот, тоже виноват. Знаешь, я иногда думаю, что ТАМ нас будут судить не за то, что мы сделали, а за то, чего НЕ СДЕЛАЛИ. Понимаешь?

- Ага.

- Наркотики... Страшное дело. А я думал, что все образуется само собой. Ребенок... Но когда твоим разумом завладевает эта дрянь, этот червь... Она постепенно подменяет все ценности. И у человека не остается ни интересов, ни эмоций, ни воли. Пустой кожаный сосуд, высосанный досуха. Ты даже не представляешь... Никто не знает, пока не столкнется.

- Ты не расстраивайся. Думай о том, что сейчас мир очищен от наркотиков.

- Все смеешься?

- Ладно, извини, - я понял, что сморозил глупость. Рифат душу можно сказать, открыл. - Знаешь, мне кажется теперь, что мир превратился в один сплошной глюк. Или нет, все наркотики, которые существуют, свалили в общий котел, перемешали, как, а потом боженька ширнул себя в вену. И теперь лежит, балдеет. Когда закончится действие - черт его знает.

- Раньше, за такие слова, я тебе дал в нос. Как минимум. А теперь - согласен. - Рифат хмыкнул и пошлепал дальше. А я - за ним.

Этот разговор вызвал воспоминания об Аньке. Как мы с ней гуляли в парке, и как ели мороженное - всегда только «Большого папу» покупали, с черничным сиропом.

Ладно, что там вспоминать, только душу бередить. И лавочки нашей больше нет, наверное.

Эх, где бы нам найти сухое место...

***

Когда на лес опустилась промозглая ночь, мы отыскали что-то вроде коллекторной трубы. Она уходила в холм, под небольшим уклоном, и далеко в глубине шумела вода. Под землей тело окутывал плотный целлофан душного воздуха, руки так окоченели, что отказывались отогреваться. Я весь дрожал, а Рифат судорожно перестукивал зубами.

- Сс-п-пич-чки... - выдавил я. - У нас ее-есть...

- М-мок-к-рые, - отозвался Рифат.

Мы прошли дальше и дальше, в темноту. Как похолодало на улице! Сейчас бы прижаться к теплой батарее, обхватить руками... О газовом отоплении вообще можно забыть.

- В мок-кром с-спать нельзя, - простучал Рифат. - Н-нуж-жно с-снять од-дежду.

Можно раздеться до трусов, а толку? Сушить все равно негде. Рифат стянул майку, но застучал зубами еще чаще. Поразмыслив немного, он снова влез в скользкое, остывшее тряпье и передернулся, как будто его заставили осушить стакан хлорки.

- Оно так не высохнет, - покачал я головой. - Нужно добыть огонь. Вытаскивай спички, поглядим...

- В п-пак-ете... но вс-все равно мок-крые, - Рифат возился с рюкзаком, руки у него прыгали и все тело сотрясалось. Я подтянул рюкзак, вытащил блокнот и спички. Если есть бумага, то это уже полдела. Но где найти топливо?

- Пройдем чуть дальше. Может, там что-нибудь есть...

Мы углубились в тоннель. Глаза к темноте не привыкают, мы двигаемся осторожно, придерживаясь ладонями о склизкие стены.

Склизкая и ледяные. Как одежда, как и тело.

Споткнулся и сразу грохот, звон. Рифат вскрикнул так, или всхлипнул даже.

- Ч-что это? - спросил он почти нормальным голосом. Вообще-то, если не поддаваться сигналам тела, то дрожь и заикание можно сдерживать. Хотя у меня получается так себе.

- Банка. Консервная банка.

Что-то зашелестело. Еще один шаг - затрещало.

Писк, писк... Волосы на затылке дыбом. Шерсть скользнула по ноге. Я подавил желание заорать. Импульс затух где-то в пятках, завибрировал низ живота.

- Тихо. Здесь крысы.

Шелест и скрежет, писк. Я представил целый ковер. Серый, шевелящийся. С усами и бусинками глаз.

Крысы могут сожрать человека. Факт.

Сердце стучало у самого горла. Назад. Надо отступать назад, не спугнуть их. Если начнется паника, они нас загрызут. Даже пара укусов, и шансы на выживание стремительно уменьшатся. Холера, тиф, чума, венерические заболевания.

Слишком много сегодня людоедов.

Пульс шумит в ушах.

Чирк-чирк.

Огонек. Я не успел прошептать, чтоб Рифат не смел зажигать спичку. В носу у меня засвербело, но я терпел, а из глаз текли слезы.

Потом: оранжево-золотистые отблески на корявой стене. Потом: громкое «апчхау!».

Шевелящиеся комочки, писк. Комочки бегут, бегут, мелькают хвосты. Свет кажется чересчур ярким с непривычки. В носу у меня по-прежнему свербит, и я снова чихаю, уже не сдерживаясь, смачно игромко.

А потом кричу.

Глава 15

АЙЗЕК (КОНЦЕРТ)

По синему, высокому небу плывут легкие, летние облачка, как прощальные поцелуи лета. Айзек смотрел на них, чуть прищурив глаза. Крики, рев толпы.

Они ждут.

Прошло совсем немного времени, но все изменилось, сдвинулось с места, и каждый день нынче не похож на предыдущие.

Сколько людей сейчас думает именно об этом?

Впрочем, у людей Айзека мыслить времени нет. Постоянно нужно двигаться, двигаться.

А ему самому постоянно нужно быть начеку.

Плюсы апокалипсиса: концертная аппаратура, новейшая, надежная, японского качества - ничего не стоит.

Айзек вспомнил фильм про «Вудсток». После смерти он хотел бы попасть туда, присоединиься к сонму умерших рок-звезд, вроде Джима Моррисона, Курта Кобейна и Дженис Джоплин. Тогда происходило что-то невообразимое: мировые легенды, хиты, ставшие гимнами многих поколенний людей. Здесь же все проще, но и сложнее, одновременно.

- Ну что, ты готов? - спрашивает Попс, поправляя ремень. У него волосы чуть ниже ушей, сальные, грязные. У него длинный нос с горбинкой, квадратный подбородок с ямочкой. Бас-гитарист.

Ямка заросла щетиной, вот капля пота стекает по щеке - юрк! - скользнула в «окоп».

- Почти. Гитару настроил? - Айзек встал с плетенного кресла и потянулся. Рокот толпы щекочет позвоночник, и от этого мурашки по коже. Попс выпустил дым сквозь ноздри и Айзек приметил волосинку, торчащую из ноздри.

- Настро-оил, - улыбнулся Попс. - Сейчас отфигачим, а потом... ух, я прямо предчувствую веселье. Мы должны их как следует распалить, как в тот раз.

Айзек улыбнулся и кивнул. Наклонился в одну сторону - позвоночник хрустнул, в другой бок наклонился, и тоже хрустнуло, чуть тише. Отголоски ДНЯ ПЕРВОГО.

Весело тогда было, ничего не скажешь. Жалко Толика. Жалко и Фазу. Но группа «Лаймон» выступает, коллектив возродился.

Айзек нашел нового барабанщика, немногословного виртуоза. Хмурый, нескладный, как садовый шланг, кличка - Кенни.. Лупит почище Фазы, но сейчас и музыка несколько другая.

Чуть тяжелее. Чуть быстрее.

Когда хочешь завести публику, нужно играть быстрее и быстрее, тут никаких секретов нет.

- Не как В ТОТ раз, - Айзек покачал головой. Снова легкая, невесомая как у Джоконды улыбка, тронула уголки губ. - Лучше. Мощнее. Мы должны накачать их, дать чистый адреналин. Эти-то - близко?

- Ну, - хмыкнул Попс, - если наши расчеты верны...

- Мои расчеты, - поправил Айзек.

- Ага, твои, - быстро кивнул Попс и кончик сигареты разгорелся оранжевым. - Конечно, - он оглянулся по сторонам. Мишка, шустренький паренек с вечно красными щеками, разматывал провода. Подергал, пробормотал что-то под нос, потом, видно, почувствовал на себе взгляд и поднял голову. Помахал рукой, и Айзек кивнул в ответ.

- Тогда... Может, уже пора начинать? - спросил Попс. Тут подошел и Кенни, татуированный с ног до головы, и Устрица - вторая гитара. Устрица толще бедняги Толика раза в полтора, и жрет соответственно, куда больше.

Для второй гитары, в такие-то времена, он жрет чересчур много.

На нем черная майка с желтым смайлом «Нирваны»: глаза-крестики.

- Ну, чо? - высморкался Устрица. - Го он?

- Я ведь говорил тебе.

- Ну, извини, Айзек, - колыхнул животом Устрица и ухмыльнулся. - Забыл.

- Хочешь, я подлечу твою память?

- Ла-адно тебе, - жирдяй окинул взглядом товарищей. Поглядел на Кенни - тот отвел взгляд, и как хамелеон, слился с действительностью. Попс откинул фильтр. - Чего взъелся?

- Веди себя прилично. Мы не свиньи.

- Вспомни это, когда будешь пялить очередную малолетку... - хрюкнул Устрица и тут же получил пощечину. В глазах его заплескался гнев, пополам со страхом. На щеке разлился след пятерни.

- Сышь... Айзек, блин! Ну, просил же, не пристебуйся ты перед концертом! Высморкался, так чего теперь? Убьешь меня?

- Ты действительно не понимаешь? Или прикалываешься? Я хочу, чтоб вы были дисциплинированными и собранными. После концерта можешь хоть срать вверх ногами. Понял? - губы Айзека плавно шевелились и Кенни вдруг понял, почему он... почему он опасается лидера группы. Потому что тот... похож на инопланетянина. Не внешне - нет. Внешность даже достаточно смазливая, и РАНЬШЕ такие нравились девушкам.

Нет. Дело в другом. Внутри Айзека как будто сидит что-то мерзкое, со множеством лапок. Оно шевелится, дергает за ниточки, управляет телом, и никому не дано узнать, что скрывается за тонкой скорлупой.

Кенни не хотел знать, и Попс был с ним солидарен. Им повезло. Раньше они не были никому нужны, лабали перед безразличной публикой, в прокуренных барах. Завывали, глядя как пляшут обдолбанные юнцы в говноклубах. И прочая и прочая, в том же духе.

Теперь они Короли. Все Айзек, и не надо забывать об этом ни на секунду. Их места могут занять другие.

От Устрицы воняет виски, разбавленным потом, и жирдяй чуть покачивается:

- Нет, вы слышали? Да кем ты себя, черт возьми, возмомнил? - Устрица таращит глаза на Айзека. - Ты что, пуп вселенной? Лажаешь ты так же, как и мы, бухаешь так же, телок дерешь. Пацаны, мне надоело! Я не позволю ездить на себе! Старших уважать надо, если что...

- Я тебя уважаю, - сказал Айзек. Кенни протолкнул по горлу ком, а Попс делал вид, что покручивает колку и до ужаса занят струной.

- А мне до жопы твое уважение! - потряс Устрица раскрасневшимися щеками. - Не позволю помыкать собой! Ты такой же человек, как и мы. Тебя так же могут... могут разорвать в клочки эти... эти шлюхи. Поэтому ты и прикрываешься за спинами.

- Айзек, - кашлянул Попс, - нам пора выходить. Заткнись, Уст.

- Уст? - толстяк повернулся к Попсу как башня, всем телом. - Какого черта? Я тебе не «Уст», у меня имя есть, между прочим!

- Когда из тебя в последний раз выбивали говно? - сказал Попс.

- Что? - нахмурил брови Устрица. - Да я сам из тебя говна выбью больше, чем было в твоем папаше и...

- Хватит. Нам и впрямь пора выходить. Я никого силком в группе не держу, - Айзек шагнул к Устрице, встал почти вплотную. Вонь горчицы пополам с несвежим дыханием и, конечно же, сладковатый, ржаной запах. - Можешь валить к ним, - он махнул в сторону беснующейся толпы. - Иди. Ты свободен.

- Нет уж, спасибо, - пробурчал Устрица. - Ладно, зацепились на ровном месте, - толстяк изобразил улыбку, и отшагнул. Совсем-совсем немного отступил назад.

- Я не шучу. Уходи.

- Айзек... Ну ладно, тебе, ты чего? - складки задрожали под подбородком Устрицы. Кенни и Попс так и стоят, потупившись. Попс ковырнул в носу.

Толпа ревет. Время поджимает.

- Иди. Сегодня играем без тебя.

- Ладно, - Устрица кинул быстрые взгляды по сторонам. - Ладно! Играйте без меня, чего там. Как раз подумаю... йиэк! Над своим поведением.

- Делать ты это будешь где угодно, но не здесь, - покачал головой Айзек. - Уходи.

- Да ла-адно, - махнул пухлой кистью Устрица. Кенни иногда думал, как вообще можно прижимать струны, такими-то сардельками. Попс ухмылялся, почесывая горбатый нос. - Поссорились и забыли, а?

- Ты все время бухаешь, ты ведешь себя слишком развязно. В «Лаймоне» такие люди не нужны. Кроме того, ты же сказал, что я обычный человек, как и все... И я с тобой согласен. Набери коллектив, из таких же, как и ты - обычных парней. И выступайте, - Айзек растянул губы. Кенни подумал, что сейчас Айзек особенно похож на змея.

- Нет... Ты не можешь выкинуть меня... ВОТ ТАК! - воскликнул Устрица. - Мы же... Мы вместе...

- Все, время ребят. Миша! Помоги найти Устрице выход. А если он будет против, позови Сандро или Буча.

Повисла трехсекундная пауза. И без того воспаленные белки глаз Устрицы налились кровью.

- Пошел ты к черту, Айзек! Не ты меня выгоняешь, а я сам! Я сам ухожу! К черту все... Да уберись ты, прилипала рябая! - Устрица отмахнулся от подскочившего Мишки. Тот молча цеплялся за руки толстяка, а Устрица продолжал бормотать проклятия, но уже тихо, под нос. Шатается, а в мешковатых штанах будто два колобка.

- Ну, теперь пора, - улыбнулся Айзек. - Публика заждалась.

Кенни и Попс ощутили волну холода. Всегда мороз по коже, когда Айзек смотрит ТАК.

- Идем, чо, - прохрипел Попс. Кенни молча кивнул.

***

Сначала тишина. Людское море горланит, но постепенно крики стихают. Их много, в основном мужчины. Но есть и дети, в том числе и девочки. Те, кого не затронул Импульс.

Толпа обширная, в пару тысяч. Айзек подошел к микрофону. Губы приоткрылись в паре миллиметров от сетчатого кругляша. Дыхание, пульсация. Они слышат, чувствуют. Еще немного, и начнется.

Но сначала - пульс. И дыхание.

У них широко открыты глаза. Наблюдают, следят.

Айзек поднял руку. Рядом замер Попс с «Фендером» через плечо, и волосинки у него в ноздре уже нет. Кенни застыл за барабанами, с палочками, и его почти не видно из-за камуфляжа татуировок.

Пульс. Тишина. Тук-тук. Напряженные тела, толпа состоит из них, и вот уже все, абсолютно все молчат. Еще немного и они разорвутся, разлетятся на молекулы, как заряженные частички из атомной бомбы.

- ВЫ ГОТОВЫ?

Скрипящий звук пронзает тишину, как кинжалом. Рассекает воздух с сухим треском. И тут же на Айзека рушится влажный ор - почти как ливень.

- ДА!

- Я НЕ СЛЫШУ!

- ГОТОВЫ!

- Ну и отлично, - ухмыльнулся в микрофон Попс. Айзек кивнул ему. Первая бомба взорвалась успешно. Цель поражена. Первые пробный аккорды, протяжка. Динамики вибрируют, и от них дрожит в груди. Огонек из груди потихоньку расползается по нервам, и тело пронизывает электричество.

- МЫ ПОКАЖЕМ ИМ! МЫ ПОКАЖЕМ, ИХ МЕСТО!

- ДА! - орут в ответ, машут руками. У одного мужика даже вылетает капельки изо рта. Вот другой, чуть постарше. Тоже кричит, лицо покраснело. При каждом движении, с его головы на затылки, плечи и лица соседей летят капли пота.

- МЫ - МУЖИКИ! МЫ СДЕЛАЕМ ЭТИХ ТВАРЕЙ!

- СДЕЛАЕМ!

- НИ ШАГУ НАЗАД! ОНИ УЖЕ БЛИЗКО! - слова заглушают аккуорды. Кенни постучал по «тарелкам» и пошла потеха.

Первый куплет песни, вот уже припев. Айзек дерет глотку, но боль в горле приятная, насыщающая, и он мельком вспонил, как однажды после концерта сутки не мог разговаривать. Пальцы скользят по грифу, переливы, квинт-аккорды...

Толпу завлечь легко. Очень легко. А когда у тебя появляются поклонники... Это напоминает снежный ком. Стоит толкнуть и он растет, растет.

Айзек заведет их. Заведет, почище зелья, что глотали перед схваткой берсерки. Он даст им силу разрушать, напомнит, что они - животные. Только так.

Устрица теперь пусть попробует выжить своими силами. Если кто и прятался за спиной, так это жирдяй. Устрица и после предыдущего концерта качал права.

«Все люди - абсолютно разные. У кого-то больше способностей. У кого-то меньше. Не надо иллюзий».

Закончив очередную песню, Айзек замер. Тело вибрирует, тонет в последних отголосках аккордов, и статический визг динамиков царапает душу мелкими иголками.

- Вторую композицию мы посвящаем... НАСТОЯЩИМ ВОИНАМ! - гаркнул Попс. Толпа радостно затопала, завыла.

Вступление, «пс-пс-пс» по тарелкам, «бтум-бтум-бтум» барабана. Переливы рифов. Айзек все делал так, будто его подключили к потустороннему источнику вдохновения. Глаза горят. Испарина на лбу. Пальцы бегают по грифу. Пот застилает глаза. Распалить как следует... быстрее, быстрее...

У них оружие. Очень много оружия. В каждом таком поселении - практически одни мужики, с целой кучей оружия, и они сплочены между собой. Есть свой лидер, естественно, он должен быть всегда, иначе, какая это община? Лидер, а вокруг него - наиболее приближенные.

У них куча винтовок, есть и гранатомет.

В одном городке подобрали пулемет.

Всего этого с головой хватит, чтоб прикончить ВСЕХ пораженных, без исключения. В уме, про себя, Айзек предпочитал называть взбесившихся фурий именно так. Не женщинами, не бабами, а пораженными. Потому что это уже не люди, это твари, которых нужно истребить, всех, до единой. На данный момент это можно сделать только так: оружием.

И у каждого оно свое, оружие.

***

- Последнюю? - спросил Попс, смахивая пот со лба. Сейчас все как будто замирает и дрожит, дрожит воздух, потревоженный мощными звуками.

- Нет времени, - одними губами ответил Айзек. Кенни замер за барабанами. Теперь он - пышущее темной, горячей энергией пятно. Толпа на взводе. Им сейчас можно внушить что угодно. Они готовы рвать своих сестер, дочек и матерей, они готовы рвать кого угодно.

Это и нужно.

- Мне их бывает, жалко, - пробормотал Попс. - Ведь часть... того самого.

- Это естественный отбор, - бросил Айзек и схватил микрофон. - РЕБЯТА! ВЫ ГОТОВЫ?

- ДА-А-А-А-А! - многоголосое эхо. Вдали, над верхушками деревьев пролетела птица, и у Айзека в груди возник пузырь «легкости». Нужно только захотеть, и он полетит точно так же. Нет, даже лучше птиц полетит.

Из-за деревьев вышла первая шеренга. Они еще далеко, идут медленно, им нужно еще пересечь поле, а земля сухая, и колосья шелестят под грязными босыми ногами.

Они идут.

Айзек не понимает, что озвучил свою мысль и она многократно облетела толпу, затрепетала на устах у каждого, еще сильней распалила и без того разгоряченную кровь.

- К ОРУЖИЮ! - орет Попс и Айзек вспоминает фильмы о войне. Не какой-то конкретный, а все разом.

Люди быстро заняли позиции. Теперь это уже и не толпа, а войско. Рядом Буч, с «калашом» наперевес - здоровая детина, неповоротливая. Он правая рука главаря этого поселения, Сандро. Последний тоже здесь, с повязкой на глазу, перекатывает во рту зубочистку.

Сандро лишился глаза в тот самый, Первый день Импульса. Его любимая дочка, двенадцати лет, накинулась на него и выскоблила ему глазницу ногтями. Сандро пришлось схватить малютку за ноги и шваркнуть головой об угол дубового стола, того самого стола, за которым каждый день обедала семья. Жена ушла на работу чуть раньше, а Сандро - Александр Игоревич, - должен был отвести Лизочку в школу.

Теперь этот здоровяк, бывший фитнес-тренер, носит патронташ на груди, наискось - как Терминатор. Теперь этот здоровяк и бывший семьянин - Сандро - управляет целым военным городком.

Подобные поселения полезли как черви после дождя, наряду с мародерскими бандами. Айзек поставил цель объединить как можно больше таких формаций. Пять, десять... А лучше - пятьдесят. Вот тогда он и сможет говорить с позиции силы, с кем угодно.

- Ты почему не готов?! - гаркнул Сандро на тощего подростка. Раньше он сидел за компом и в перерывах между игрой передергивал гуся, да так чтоб мама не засекла. А теперь он - бледнолицый воин, с синяками в поллица. От армии его, конечно, отмазали бы.

- З-забилось...

- НЕ СЛЫШУ, БОЕЦ!

- Автомат...

- Готовность номер Р-РАЗ! - гаркнул Сандро ему в лицо. Айзек вспомнил, как капельки слюны Устрицы попали ему на щеку. А вот и он, кстати. Буч протягивает Устрице каску и автомат, а толстяк скрестил на груди руки.

Внутри Айзека клубится тепло, так всегда бывает после концерта. Тебе больше ничего не надо, ты летишь на волнах эйфории, наслаждаешься ей всеми фибрами души.

- К черту! Вы офигели? Айзек! Да хоть ты им скажи! - сверкнул глазами Устрица.

- В чем дело, Андрей? Так ведь тебя зовут?

- Что... - на мгновение в глазах Устрицы отразилась птичка, мелькнула и пропала. Щеки у толстяка пепельные и чуть ввалились. Как будто он уже знает, что последует дальше, но пока все-таки не теряет надежды.

- Ты ведь обычный человек, - улыбнулся Айзек. - Обыкновенный, простой парень. Так почему бы тебе не объединиться с другими такими же парнями, и не задать жару телкам, как ты это любишь?

- Айзек! Они же... - он затравленно поглядел на Буча. Тот все еще протягивает автомат и каску. Поглядел на Сандро, который перекатывал по нижней губе зубочистку. - Они...

- Боец! - гаркнул Сандро. - Обмундирование принять! Или пустим тебя на корм свиньям.

- У нас есть свиньи? - облизнул губы Устрица.

- У НАС все есть, - сказал Сандро. Айзек покачивался на пятках, все еще находясь во власти теплого кокона.

- Мы не заставляем, - Сандро показал крепкие зубы. - Все мои люди сейчас выйдут в поле. Гостей и музыкантов мы, конечно, не заставляем бежать под когти и клыки тварей...

- Они уже близко! - гаркнул рябой техник Мишка. - Я видел... Уже идут, идут!

- Ты занимайся аппаратурой, - бросил Айзек. - Разберемся.

- Ну, если не заставялете, - потряс щеками Устрица, - тогда пошел к черту. Я, как раз, музыкант, если ты вдруг забыл. Айзек, пошутили и хватит.

- Да какие уж тут шутки. Или ты берешь автомат и помогаешь таким же, как ты, обычным парням. Или я пристрелю тебя сейчас же, - Айзек выхватил «калаш» у Буча. Тот гыгыкнул, и отошел назад, с протянутой каской.

В глазах Устрицы замелькали огоньки. Смотрит с недоверием, как будто все происходит во сне или же, как будто он попал в палату к психам.

- Ты что... серьезно? - сказал Устрица. - Сначала выкинул меня из группы, а теперь - это?..

- Не драматизируй, - Сандро хлопнул Устрицу по плечу, и оно на мгновение растеклось под мясистой ладонью, как желе. - Боишься девочек?

Буч надел Устрице на голову каску. Уже слышны крики и первые выстрелы - одиночные, неуверенные.

- Я погнал, - кивнул Сандро. Айзек улыбался, как Джоконда с портрета, опять. Кенни подошел, тут же и Попс, сплевывает через щель в зубах и посмеивается. Устрица сжимает и разжимает кулаки.

Броситься на Айзека. Сейчас.

Но он стоит на месте, и живот дрожит под футболкой, залитой пивом, в засохших белых пятнах. Желтая некогда, майка «Нирваны».

- Ты... - Устрица выдыхает, как паровоз. - Т-хыы-ы!

Айзек щелкает затвором и целится. По штанам Устрицы побежали темные ручейки, он поднял мясистые руки, и затрусил всем телом.

Крики и ор, Буч и Сандро уже там, на передовой.

Бабы наступают.

Щелчок. Выстрел.

Устрица кричит. Пуля взвизгнула у него над самым ухом, и мочевой пузырь уже полностью расслаблен, штанины темные. Айзек опустил ствол.

- Ты понял, Андрей? Что ты - даже не обычный парень? Ты понял, что ты - кусок ослиного дерьма? Я НЕ СЛЫШУ!

Толстяк всхлипывая, выплюнул звуки. Может, согласился, а может, послал Айзека к дьяволу. Кому это интересно?

***

Налетела первая волна тварей. Злые. Голодные. Ведьмы с горящими глазами. Мужчины рассредоточены вдоль линии поля, Некоторые бойцы без маек, и в царапинах, будто испещрены загадочными письменами на забытом языке.

Айзек смотрит в бинокль. Когда это делает бравый герой из боевичка, обычно показывают возьмерку на боку. А на самом деле «вид из бинокля» - это овал, с чуть размытыми границами.

Что в этом овале? Оскаленные зубы. Всклокоченные волосы. Растопыренные пальцы, с обломанными ногтями. Искусанные губы. Щеки, с глубокими порезами и предсмертными царапинами жертв.

Они идут и Айзеку кажется, что он понимает этот забытый язык - язык первобытного, животного зла.

- Ну что, стреляем? - Попс так весь и дрожит. Ему не терпится уже.

Айзек не успевает ответить. Сандро дает отмашку, в тварей со всех сторон летят пули. Потрескивают автоматы. Женщины падают, как куклы.

Казалось бы, чего боялся Устрица?

Патроны. Их хватит на пару минут залпа.

Бойцы как один, скидывают автоматы. От выстрелов полегла, может быть, треть женщин. Или половина, но не больше.

Все равно их осталось МНОГО.

Они приближаются, и по виду, не испытывают никаких эмоций. Убиенных сестер они топчут ногами, идут по телам.

Никакого уважения к павшим. Проклятые сучки.

Айзек курит, выдувает дым сквозь ноздри. Ему на мгновение кажется, что у всех покойниц вместо лиц желтые смайлики, с глазами-крестиками.

Сигареты в последнее время помогают. Когда у тебя есть то, что можно контролировать, ты спокоен. Спокоен, пока это ЧТО-ТО не начинает контролировать тебя.

Бойцы бегут как один. Без криков, слышен напряженный топот сотен ног, вздымается облако пыли, и подробности уже не видны.

Но Айзек представляет их без труда - адские картины.

Сквозь безумие на «Лендровере». Женщина с черными, чуть раскосыми глазами. Женщина в маске, на троне - одно лицо. Ряды несчастных будущих кастратов. Палачи в накидках с капюшонами. Все это повторяется, повторяется... Кошмары кажется, никогда не отпустят, и самое главное, что все они однотипные и больше похожи на некое пророчество.

Раньше сны тоже бывали достаточно яркими, но теперь они реальнее бытия. Ты просыпаешься и попадаешь в царство ярости и гнева, где тебя ежеминутно могут разорвать на части, сопротивляешься.

Во сне ты ничего не можешь сделать. Во сне ты герой сюжета.

Из пыли вылетает отрубленная голова. В воздух взметаются ошметки, кровь ляпает в пыль.

На поле свалка. Рвутся жилы, трещит кожа, мелькают израненные руки, раззявленные глотки кричат. Люди задыхаются под тяжестью чужих тел, барахтаются в пыли.

И над всем этим солнце, раскинуло оно веером золотистые грабельки.

Краем глаза Айзек заметил чуть в стороне движение. Сандро и Буч о чем-то разговаривают, кивают в сторону Айзека. Возле него топчется Попс: он рад, что подкосил с десяток сучек. Кенни хмурится, скрестил на груди татуированные руки. На лбу у него испарина, он не стрелял, а только смотрел и стал совсем уж белым, под своими татуировками.

Кровь похожа на черничное варенье. Ляпает в песок, как в муку, от пыли слезятся глаза.

Бук и Сандро спорят, и до группы «Лаймон» долетают обрывки разговора:

- ...и чего? Не должны? Шишки чтоль, какие? - пучил глаза Буч.

- Они музыканты, - терпеливо втолковывал Сандро. - Они исполняют свои функции, - он махнул в сторону побоища, - а эти - свои. Ты же не заставляешь плотника строить атомную станцию?

- Ну, я как бы это... - Буч собрал лоб толстыми складками, будто розоватые дождевые черви шевелятся. - Нечестно выходит, что ли?

- Ты прям как маленький, - усмехнулся Сандро. - Они делают свое дело, мы - свое. Раньше на войнах ведь тоже, штабники - воевали по-своему. Тактику разрабатывали, план нападения или там обороны. Каждый должен выполнять свои функции, так что расслабься.

Айзек посмотрел на отрубленную (скорее оторванную) голову. Обвалялась в пыли, как пельмень, трубки и жилы вен как макаронины в панировке.

У Айзека во рту собралась кислая слюна. Совершенно без всякой связи он вспомнил разговор с Устрицей. Как же они все-таки похожи, с Толиком. Но тот жирдяй был податлив, как пластилин, а Устрица петушится.

Он еще придет, наверное, попросится назад, и тогда Айзек помучает его еще немного, проучит.

Сейчас эйфория постепенно отступала вглубь тела, растворялась и замирала в каждой клеточке: там она будет жить до следующего концерта.

Если таковой будет.

Буч теперь просто смотрит на Попса исподлобья. Сандро ушел на другой фланг. Буч хмыкнул, и, проходя мимо Кенни, толкнул плечом в спину.

- Гитаристы, мля. Вас бы туда щас. Ссыте?

- Тебе ж все объяснили, - прохрипел Попс. Кенни повернулся к Бучу, и смотрит, изучает. У Кенни и на лице татухи - зубы, на щеке, ниточка латыни, над самой-самой бровью. Когда он поднимает бровь, надпись исчезает.

- Чо? - вновь таращит бараньи глаза Буч. - Да вы очкошники просто, и все.

Он сплюнул, и слюна попала на затасканный тряпичный кед. Айзек много раз говорил Кенни, чтоб тот при случае нацепил что-нибудь посолиднее, но тот лишь пожимал плечами.

Свалка достигла апогея. Попс скрестил на груди руки, его жирные волосы будто тальком присыпали, песчаная буря прямо.

- Вы же трусы, вы не бойцы. Только завывать и можете, - Буч снова плюнул, но уже в сторону и прищурился. Белки глаз у него нездорово желтые, с красными прожилками.

- Айзек! Хоть ты ему скажи! - воскликнул Попс.

- А что тут говорить? - Айзек улыбнулся Бучу. - Ты прав. Мы трусы. Поэтому мы ездим по всей стране и даем концерты, поэтому мы боремся против этих тварей, - он ткнул рукой в сторону поля. - Мы конченные трусы, а ты конечно, храбрец. Только почему-то стоишь тут с нами. Дай тебе волю, ты бы спрятался в бронебойный панцирь и высовывался наружу только чтоб пожрать или посрать, - Айзек говорил спокойно, казалось, что звук рождают медленно шевелящиеся губы.

- Чего? - Буч как будто стал меньше ростом. Даже мощные бицепсы, перетянутые шнурками вен, подсдулись. - Я ж это... Я не пушечное мясо!

- Понятное дело. Ты - мозг. Правильно? А они - придатки.

- Чего? - глазки Буча бегают от одного музыканта к другому. Попс ухмыльнулся и вытащил очередную сигарету, цикнул слюной сквозь зубы.

- Ты сегодня обедал?

- Чего? - хмурится Буч. Щеки у него покраснели. Сжал кулаки, разжал, а Сандро помахал ему рукой. - Ты это... не того!

И ушел, оглядываясь через плечо, потрусил к Сандро.

Под ногами чуть подсохшая трава. Попс ухмыляясь, выпустил дым сквозь ноздри:

- Здорово ты его отшил. Мудак!

- Нормальный такой пацик, - хихикнул Кенни.

- Он тебе на ботинок харкнул, - брезгливо поморщился Попс, и Кенни безразлично пожал плечами. - Устрицу не видали? Чем угодно готов поклясться, что он не ТАМ.

Айзек перевел взгляд на поле. Женщин двадцать осталось, истрепанные, окровавленные, а лица черные, и поблескивают белки глаз.

Сандро и бойцы орудуют вилами, лопатами. Парни, с оскаленными зубами и серьгами в ушах. Парни с длинными конскими хвостами, парни с дредами. Обычные, круглолицые семьянины, худые, толстые. Подростки, пареньки, которым бы задавать жару некоторым из крошек, и тыкать в них отнюдь не ножами.

Потерь много. Потому что эти сучки не знают страха, потому что они подчиняются какой-то программе, мелодии, которая звучит у них в мозгу.

Но вот последний удар лопатой.

Устрица утер со лба пот, оперся на черенок, тяжело дыша.

Потом кто-то кричит «Ур-аа!». Кто-то «Е-е-е-е!». Кто-то выкрикивает матюки. Но все радостно подпрыгивают, хлопают друг друга по плечам, и начинается очередной виток пыльной кутерьмы, прямо на телах поверженных врагов.

Устрица прошел мимо Кенни, Попса и Айзека. Даже взгляда не поднял. Он перепачкан кровью, сквозь дырки в одежде проглядывает исцарапанная кожа. Его хлопают по плечам, поздравляют, и он сам что-то вопит.

Таким веселым он не бывал даже под крэком. Даже под ЛСД. Даже под героином.

Он потрясает кулаками, и сиськи подрагивают под футболкой.

- Экий весельчак, - хмыкнул Попс. - Радостный до жопы.

В это мгновение происходит что-то странное. Все, почти одновременно, падают на колени. Почти одновременно зажимают уши ладонями. На лицах - искаженные гримасы. Всех кто ликовал еще мгновение назад, катаются в пыли, выблевывая желчь и полупереваренную кашицу завтрака. Айзек лежит на земле вместе со всеми. Звук пронизывает изнутри, он похож на статический шум, так свистит, «шумит» штекер, если отключить от усилителя. Помехи подменяют мысли и резонируют, резонируют, заставляя сжиматься извилины мозга, заставляя пульсировать глаза.

В горле горький вкус крови и Айзек кричит, но собственного вопля не слышит. Рот кажется, сейчас треснет в уголках.

Попс катается в пыли. Кенни, уже потом, будет выплевывать крошево изо рта, мелкую пыль. Это он так крепко сцепил челюсти.

Все дрыгаются практически в унисон, многоголосый хор грешников.

И выворачиваются наизнанку, блюют все тоже в унисон.

Заканчивается все так же внезапно, как и началось.

Зеленая пелена растворяется. Небо снова голубое, нехотя оно набирает краску, будто втягивает невидимой коктейльной трубочкой за щеки, и деревья снова зеленые, без намека на желтизну. Да, еще лето, но холода не за горами.

Люди встают, отряхиваются. Смотрят друг на друга. Устрица уже не выглядит таким королем вселенной, и на футболке, прверх смайлика «Нирваны» - фартук рвоты.

Толстяк утирает рот и ошарашено глядит по сторонам. Дует легкий ветерок, разносит кислые запахи, запахи фекалий, запах пота и протухших кишок. Запах крови.

- Ну, ни хрена себе... - шепчет Попс. В волосах у него еще больше пыли. Кенни молча встает и отряхивается. Единственное его незататуированное место - правый локть, и там теперь ссадина.

Айзек встал.

Может... люди все-таки одинаковые?

Глава 16

- Их всего-то штук десять. Панику развел, - голос Рифата бухает, отражаясь от стен и потолка. Дрожит и замирает где-то вдалеке, в конце тоннеля. Там, куда убежали крысы.

Спичка потухла. Рифат снова завозился с коробком. Опять - «чирк-чирк». Снова небольшой огонек.

Подстилка на полу, солома под ногами шелестит, хрустят аккуратно нарубленные ветки. Вот консервные банки, с засохшими остатками еды. Одна банка чистенькая, в ней кто-то кипятил воду. Окурки валяются, тряпье - что-то вроде одеяла.

- К-каж-жется нам впервые за сегодня повезло, - отстучал Рифат.

- Угу.

У меня все тело - сплошной лед, синеватый, с мраморными прожилками. Стукни об стену, и он рассыплется мелкими осколками.

Постепенно лед тает, и руки согреваются. Мышцы и кости слегка ломит. Охота домой, под одеяло, попить кофейку и просто полежать в тишине, зная, что ничто не угрожает.

Но еще более отвратителен голод. Он скребет в животе когтями, как кот обивку дивана.

Надо заснуть, и тогда все будет нормально. Я уже не думаю ни о чем, мне лишь бы упасть - хоть куда, пускай и в мокрой одежде.

Опять сны, сны...

***

Мы в этой пещере с неделю, наверное. Рифат возле костра, и держит над огнем оструганный прутик, с последней краюхой хлеба. Рифат цедит сквозь зубы ругательства, и поплевывает в разные стороны. Лаваш мы давно уж сожрали, а эта горбушка завалялась на самом дне рюкзака. Над хлебом успела надругаться плесень, но все равно я хотел сожрать эту краюху, запихнуть в рот целиком.

Рифат передал мне прутик, и теперь я держу его, и он прыгает, прыгает между пальцами. То же самое, как если воткнуть что-нибудь между пальцами статуи - пальцы вообще не слушаются.

Рифат выуживает, вытряхивает из рюкзака крошки. Они сыплются на колени, вместе с мелкими комочками грязи, вместе с нитками и черными хлопьями обивки. Рифат слюнявит палец, и собирает крошки. Потом отправляет в рот.

Снова потрусил рюкзак. Оттуда ничего не выпало, и Рифат пожал плечами. Потом глянул на меня:

- Не видишь что ли? - и выхватил у меня из пальцев веточку. Батон с нижнего краю почернел, в нос мне ударили завитки дыма.

- Вижу. Не соображаю, извини.

- Холодно, да? - усмехнулся Рифат. - Ну, вот тебе и расплата за жаркий сентябрь. Ведь как летом было хорошо, а?..

Если ты пережил ночь, то ты молодец. Но чтоб привести тело в должный порядок, требуется изрядное количество времени.

Хотя сейчас есть вопросы понасущней.

Я закашлялся. Грудину и горло будто вилкой царапают. Сплюнул мокроту.

Пару суток жар не спадал, и я лежал, колотясь в ознобе. Рифат хлопотал вокруг меня, как заботливая курица вокруг цыпленка. События растянулись в один сплошной поток, нескончаемую канитель, и я болтался на этой резиновой ленте, подпрыгивал, опускался, поднимался. Все вокруг стало зыбким и ненадежным.

Видел Колю, с разорванным лицом. Его маму, с дырой в черепе. Дядя Костя полз за мной, подволакивая ноги-обрубки, и шипел, как змея. Глаза молочно-белые, губы, как два дождевых червя.

- Тебе не скры-ы-ыться, - шептал он. А я бежал, бежал... Сухие ветви деревьев хватали меня за куртку, дергали, ноги увязали в зыбкой почве. Потом я вдруг оказался в пустыне. Жарко, хочется пить. Я стонал, стонал и полз, песчинки забирались под одежду и щекотали кожу, царапали гортань и засыпали глаза. А я все полз.

Потом увидел, что за мной гонится толпа - известно, кто.

Разъяренные фурии. Бежали они быстро, как будто вовсе не по песку, и я сам скатывался по барханам, летел кубарем, а ветер подгонял меня, засыпал новыми порциями песка.

И вот они уже близко, совсем близко...

Настырные пальцы прорывают истлевшие лохмотья одежды, ногти царапают кожу. Со всех сторон руки, руки, и меня засасывает на этот раз песок и становится холодно. Потому что ночь, и я снова в огромном зале. Трон, Королева в маске, и в прорезях мелькают синие огоньки глаз. Я знаю, что она следит за мной, хотя рядом и Рифат, и Юрец и Оля.

Из теней сбоку выходят «капюшоны». Мне никогда еще не снилось такой чуши, и я никак не могу вырваться из этого кокона, хотя краем сознания отмечаю, что сплю, и чувствую, как мое тело кто-то двигает, и еще терпкая влага холодит губы.

«Капюшоны» идут со щипцами. Концы испускают завитки дыма, на глянцевый пол - уж не знаю, из чего он, - падают капли. Пахнет горелым жиром и паленой щетиной.

Королева манит к себе Олю, и та отчаянно мотает волосами, закусив губу. Вцепилась мне в руку, и что-то шепчет, на незнакомом языке. Потом гладит меня, и поясницу щекочет легким покалыванием.

- Стигматы, - говорит Рифат. - Все из-за них.

К нам подступают палачи. Нижнюю часть тела обжигает раскаленный металл, входит в самое нутро, припекает кожу и та шипит, пузырится.

Так я метался в бреду, а Рифат ходил, собирал какие-то травы, корешки. Воду нашел и заварил в кипятке, вроде как целебное снадобье. Лоб, у меня говорит, был, как раскаленный утюг.

Черт знает. Может, оно помогло, на самом деле, а может, организм сам справился.

Как бы там ни было, сопли и кашель остались, но я хотел уже куда-нибудь идти, благо ливни вроде как иссякли.

Да, лило не переставая. Я даже Форреста Гампа вспомнил: дождь косой, дождь горохом, проливной дождь...

- У меня дед знахарем был, - подал голос Рифат. - И его отец тоже.

Он говорит это безо всякого перехода: сидел, молчал, и вдруг - на тебе. Да я уже и так в принципе, догадался: от татар можно ждать чего угодно.

Впрочем, без Рифата я бы загнулся. Это факт.

- Спасибо тебе. Реально, без твоего отрава... Отвара - уже загнулся бы.

- Чувство юмора возвращается? - усмехнулся Рифат. - Это хорошо. Жрать хочется, - он с аппетитным хрустом разломил горбушку и протянул мне половинку.

Мякиш исходит паром. Еще немного, и слюна захлестнет с головой.

Корочка хрустит на зубах, щекочет язык. Глотаю, практически не жуя, и комок царапает пищевод.

- Экий ты быстрый, - Рифат с чувством разжевывает хлеб и таращит свои «насекомовские» глаза. Кто бы мог подумать, что он ТАКОЙ отзывчивый, на самом деле.

- Ты в курсе, что у тебя в желудке бурлит соляная кислота? - приподнимаю бровь я. - А ты ее дразнишь только.

Он отщипывает мякиш, маленький такой кусочек, и кладет под язык, как сахарную вату.

Я отворачиваюсь и, пригибаясь, выхожу из пещеры.

Рощица дышит сырой свежестью, птички чирикают, все им нипочем. Я вдохнул полной грудью и закашлялся, хрипы из груди никуда не ушли. Жар-то спал, да, но полностью болезнь не отступила. Слишком уж свежий воздух, для меня-то.

Рифат предложил, но я отказался. Опасно. Сколько их не жарь - зараза останется. А мы еще не настолько опустились, чтоб жрать крыс.

Хотя видит бог, не помешало бы уменьшить их популяцию. В первую ночь они вроде как побаивались, отступили вглубь.

А потом... Потом нам пришлось таскать ветки. Под моросящим дождиком прямо. Искали бурелом и волочили в нору, как хомяки.

Ну, что-то вроде заслона получилось. Только и от веток, естественно, тянуло сыростью, и просыхать они никак не хотели. Благо, что в самой пещере мы нашли запас дровишек, что и позволило нам более-менее поддерживать огонь.

Еще в пещере мы обнаружили труп. Закинули его туда, в дыру в конце тоннеля, чтобы крысы от нас отстали.

Я тогда уже мало что соображал: лихорадка вторглась в мозг, и спутала мысли. Вот я и не стал противиться этой идее. А ведь крысы почувствовали кровь... и сегодняшней ночью донимали нас писком.

Они хотели прорваться к нам, чтоб продолжить трапезу.

Аж мурашки по коже.

Одну я помню, пнул. Здоровая, как кошка, мягкая, она зашипела, как чистая гадюка. Бр-р!

- Ну и что мы будем делать дальше? - Рифат вышел из пещеры, обсасывая пальцы.

- А?

- Да ты, видать, залип. Что дальше делать? Прямо так и пойдем? Ты все еще... собираешься искать Олю и Юрца? - он прищурился, и краешек рта у него характерно пополз в сторону. Меня тут же начало захватывать раздражение. Да что он за человек такой! Вроде бы нормальный, а как ляпнет что!

- Да.

- Что - «да»? - Рифат сплюнул и похлопал себя по карманам. - Жалко, что сигареты тогда выкинул. Сейчас бы подсушил, э-эх... Только о них и мечтаю.

Я захотел вмазать ему. Так разглагольствует спокойненько, что даже не поймешь, подкалывает или действительно не понимает.

- Нам все равно нет смысла тут сидеть, - я снова закашлялся. Как бы не бронхит. Раньше никогда особо не болел, а сейчас прямо «бухыкаю», как говорила Аня. Мокрота еще, зеленоватые сгустки. Нам нужно найти какую-нибудь аптеку, есть ведь тут поблизости поселок или городок какой. Хотя куда там, наверно все давно разграблено, теми же наркоманами, и вообще...

Что вообще происходит в больших городах? Правительство как-то пытается остановить это безумие?

Мне и Ашот снился, со своей семейкой. Все с хвостами и огромными клыками. Они выползали из дыры, держа в пастях куски трупного мяса, и шипели.

- Что за чертовщину ты нарисовал в блокноте? - Рифат нахмурил лоб. - Я заглянул... Прямо оторопь берет. Откуда вся эта грязь в тебе?

- Подсознание, - отозвался я и пнул камешек. Кажется, что мы как идиоты, шляемся по рощице и на самом деле никакого Импульса не было. Уже в который раз ловлю себя на этой мысли.

Об Ане что уж вспоминать. У нее-то с месячными все было в порядке. А вот где сейчас Оля, жива ли она...

- Собираемся и идем.

- Да я, в принципе, готов, - пожал плечами Рифат. - Жратвы у нас нет. Грибы, корешки и трава... Не могу уже: мяса хочу. Барашка там... или хотя бы курицы.

- Хватит уже базарить. Собирай котелки, да пойдем.

- Больно ты серьезный сегодня. Нет, ты вот сам подумай... Ла-а-адно. Мне тоже это снится. Она как будто хочет отомстить за своих сестер. Главная мамаша, эта твоя «Дурунен».

- Почему моя?

- А чья еще? - Он скрылся в пещере, в нашем коллекторе, и забубнил уже оттуда: - Ты нарисовал ее в первый же день. И многоэтажка, не забывай! - гремели и позвякивали котелки. Мне показалось, что за нами кто-то следит, из-за деревьев как будто.

Может лесник, в силки которого попал Рифат.

Хотя ловушку мог оставить и тот мертвый приятель, которого мы отдали на съедение крысам. И теперь что? Его дух хочет отомстить?

Даже самому противно. Как мы только спали... здесь!

Человек способен на многое. У каждого есть достаточный запас прочности, который поднимает голову в экстремальных ситуациях. Так что... может через пару месяцев, я буду с сожалением вспоминать несожранных крыс. Как вот Рифат сейчас сигареты.

- Как думаешь - они нас ищут? - Рифат закинул рюкзак за плечи, подтащил ветку ко входу в нашу резиденцию. Хотя тот, кому нужно убежище, конечно, увидит дыру.

- Ищут? На черта мы им? Ты схуднул, кстати. И борода совсем уж как у Саддама.

- Да иди ты, - фыркнул Рифат. - У тебя зато клочки какие-то. Тебе сколько лет-то?

- Двадцадть один, что ли... Я уже сам забыл. У Оли это, День рождения же скоро. Или прошел уже... - я потер глаза и в висок отдалась боль. И шепот.

Шепот со всех сторон. Накатывает, накатывает... деревья, везде деревья... Нужно спрятаться...

Земля поменялась с небом местами. Я увидел королеву-в-маске очень ясно. И вдруг мелькнул рисунок, который я сделал вчера: мост, составленный из людей. На этот раз я прорисовал его четко, в другой перспективе. Тени черные, штриховка уверенная. Лица видны, лица...

Среди них и мое и Рифата. Гигантский мост, сплетенный из людей, бедняги держатся друг за друга, а запястья и щиколотки вдобавок перетянуты путами, вроде бельевых веревок.

Потом мелькнули импровизированные кресты, сколоченные из старых электрических столбов. Такие, рогатины стояли раньше, детьми мы их называли «чертовыми воротами».

Мертвецы, с вывалившимися языками.

(днесь будешь со мной в аду)

- Что такое? Ау, Рома! - надо мной Рифат. Голос режет по ушам, как простуженный собачий лай.

- Все... хорошо, - прокряхтел я, пытаясь встать. Уцепился за шершавую, мозолистую ладонь Рифата. - Нормально...

- Ага, я вижу, - кивнул он. - Дай бог, что это слабость после болезни.

- Так и есть, - я сплюнул кислую слюну. - После болезни. Башка... Раскалывается. И... они нас ищут, думаю.

- Ты... - Рифат быстро облизнул нижнюю губу. - Ищут? Опять видения?

- Да.

- У меня только во сне... Это похоже на... ну как после поджога поля. Помнишь, мы это самое, - Рифат покрутил пальцами, - блевали.

- Помню. Непохоже. Я вижу все четко, но картинки быстро сменяются, сложно фиксировать. Знаешь, бывает, когда комп перегружен мощными приложениями, и система выдает «экран смерти»? Вот что-то подобное и у меня.

- Так, что ты видел-то? - выпытывал Рифат. Сейчас наоборот, я сам чувствовал себя насекомым, которое разглядывает в микроскоп какой-нибудь натуралист или профессор. У Рифата прямо глаза горят, а под ними - фиолетовые тени. Щетина только подчеркивает, насколько осунулось лицо: убери бороду и ничего не останется.

Представляю, как дерьмово выгляжу я.

- То же самое: отрывки, отрывки. У тебя ведь тоже - везде сцены кастрации? И зал, с троном.

- Нет, зала не было. Зато меня растягивали на какой-то штуке... - он поморщился... А потом вроде как подвесили, и тоже, знаешь, мышцы рвались под тяжестью собственного тела.

Я помолчал, вспоминая кресты.

- Не все мои видения сбываются. Младенец-осьминог нам пока так не попался, - я хлопнул помрачневшего Рифата по плечу. - Ладно, мы здесь целый день, что ли будем? Темнеет-то теперь позже! И день пасмурный. Пошли.

Я лишь проверил, что Рифат не забыл блокнот - сумасшедший, понятно, - а остальное меня мало волновало. Потому что все, что нам нужно, мы найдем по дороге. Это же архитипический образ, по Юнгу - дорога. И когда дорога снится, значит...

- Тсс-с, - Рифат прихватил меня за рукав. - Не слышишь, что ли?

- Нет, - шепотом ответил я. Тут же ледяная клешня пощекотала желудок. На мгновение опять что-то засвистело в ухе, и во рту появилась сухость - верный предвестник судорог и обморока. Того самого, как после поджога.

Листья расплываются. Кора дрожит на деревьях, и стекает вниз по стволам, как расплавленная пластмасса.

Рифат разевает рот, как рыба. Вспоминаю День Первый, как мы тогда влезли в машину Юрца, как удирали, как бестолково колесили по городу. Ненастоящие события, как будто происходили и не с нами.

И вообще - происходили? Кто скажет?

- За деревьями. Кажется ОНИ, - прошептал Рифат.

Кора снова нормальная, листья тоже, во рту сухо. Рифат увлек меня на непросохшую почву, за кусток.

Теперь я слышу, как идут. Один сторожно так, поводит головой из стороны в сторону. Поблескивают круглые глаза, у одного вместо носа - шланг.

Тот самый тип, в противогазе. Это он закидал дом каннибалов коктейлями Молотова. Только... Друзья они или враги? Слишком уж четко встают в сознании те крики.

Остальные, как и Противогаз, в одежде маскировочного цвета, на ногах крепкие ботинки. Но все-таки форма не совсем уставная, да и походка тоже. Короче, от ребят веет отнюдь не армией. Хотя, кто знает, какая сейчас армия, если весь этот хаос до сих пор продолжается.

Рифат показывает мне два пальца, как в фильмах прямо. Тыкает в сторону мародеров, а потом тычет себе в кадык.

Он что, хочет их кокнуть? Одна из паршивых его идей, за все время.

Но я его понимаю. Нам нужны автоматы.

У него в руке камень. Рифат горячо шепчет мне в самое ухо, едва касаясь губами:

- Отвлеки их, спроси что-нибудь. А я обойду сзади...

Теперь он смотрит мне в глаза. Слышу шелест листьев под толстыми подошвами, слышу треск сучьев. У меня трясутся поджилки. Выйти и сыграть роль? Тогда нам могут достаться автоматы.

Вижу себя в «насекомовских» глазах Рифата. Два жалких грязных человечка. Кажется, Рифат знает все эти мысли, он все чувствует. Он ведь пошел за мной в дом каннибалов, не бросил меня одного. Значит, и я не имею права отказаться. Этих ребят было больше, значит, могут прибежать остальные. Во всяком случае, мне казалось, что их больше.

- Спишь что ли?! - прошипел Рифат мне в самое лицо, и наваждение спало. Капелька слюны на щеке, холодит неприятно. Хотел стереть, но под взглядом Рифата как-то стыдно.

Я чуть ли не кубарем скатился по небольшому склону. Тут же куча взглядов, ощупывают, а еще я чувствую нацеленные на меня дула автоматов. Черт его, почему «противогазы» не стреляют сразу же. Может, у них приказ, или там они зеленые юнцы, и растерялись.

А может быть, Бог в какой-то момент отошел от наркотика, на пару секундочек, и в спешке распылил над миром удачу. Как спрей из баллончика, от комаров.

- Стоять! - выкрикнул тот самый, с хоботом. Второй молча передернул затвор. У меня в желудке задвигался еж, рассерженный - оттого что разбудили.

- Я свой... Свой...

- Какой такой «свой»? - голос у Противогаза звучит глухо, стекла-кругляши поблескивают. Кажется что под тонкой резиной совсем не человеческое лицо, да и вообще - нет никакой резины. Это и не противогаз вовсе.

- Какого черта? Ну-ка, вставай!

Я вспомнил вдруг Олю. Как мы с ней тогда целовались, на мягком ковре опавших листьев, и как тогда раздался похожий голос, и как мы тогда густо покраснели. Где она теперь? Встретимся ли мы?

Вопрос этот стучал в висках вместе с пульсом, выдалбливая череп.

- Пристрели его сразу. Из этих тоже, наверно, - мычит второй. Он побольше, пошире в плечах, эдакий крепыш. Рукава закатаны, предплечья густо поросли волосами. Противогаз все еще колеблется. Что-то хрустит за деревьями. Я слышу, а эти двое - нет. Это вполне можно принять за полет грузной вороны.

- Да я ж сам к вам... Пустой вообще, - встаю, и обе руки поднял над головой. Два дула даже не думают опускаться. И смотрит на меня чернота, из матово поблескивающих колец.

- Стоять на месте! На месте, стоять! - хором орут. Автоматы прыгают у них в руках, того и гляди раздастся трель. У меня дрожат колени. Сильно дрожат, и это невозможно контролировать.

Хруст, треск...

- Эй... - Здоровяк разворачивается, Противогаз смотрит в его сторону. В это же мгновение я бросаюсь на него и впечатываю в скулу кулак. Резина пружинит костяшки, Противогаз издает невнятное «о-гхр-х!». Я вовремя успеваю дернуть вверх ствол «калаша»: трель пронзает верхушки деревьев.

Кружатся сбитые листья, вороны рассержено каркают, а Рифат и здоровяк катаются по лесной подстилке.

Удар получился не таким мощным, как я предполагал, все-таки диета последних дней не прошла даром. Но я бью еще и еще. Один кругляш стекла треснул и осколки вдавились внутрь. Противогаз верещит. Помню, гонял нас физрук в противогазах, психопат. В них и дышать-то тяжело, не то что драться.

Я машу кулаками, не наугад, а вполне целенаправленно. Автомат улетел в кусты и, тренькнув о ствол дерева, затих. Еще одна трель разрезала тишину рощи. Разбитые стекла противогаза изнутри забрызгала кровь. Сбоку камень... Рифатовский камень.

Поднимаю, опускаю. Чавк! Чавк! Еще раз и еще. Опускаю на лоб Противогаза, на переносицу.

Когда играешь в футбол, все вокруг перестает существовать. Есть только мяч и противники. Ворота и площадка это тоже - противники. Одни не хотят пускать в себя мяч, а вторая норовит закончиться в самый неподходящий момент.

Но когда ты по-настоящему в игре, для тебя ничего не существует. Ты даже не знаешь, как тебя зовут, ты - чистое животное. Только движение, движение и рефлексы, доведенные до автоматизма.

Так и сейчас. Я ничего не слышу, и бью, бью. Меня тянут за куртку, отмахиваюсь и продолжаю месить - как тогда, тетю Свету, - бью до тех пор, пока лицо не становится освежеванным фаршем, в обрывках резиновой оболочки. В крови, и на лице капельки тоже.

- Хватит! Хватит! ХВАТИТ! - кричал я. А после понял, что звук доносится со стороны. Это кричит Рифат.

Я выронил камень и упал на колени, всхлипывая. Рифат что-то говорит еще, хлопает меня по плечу, но никакой радости от ПОБЕДЫ я не испытываю. Да, у нас теперь есть автоматы. Да, нас не застрелили. Но тут уже несутся ответные трели, слышны голоса за деревьями, и Рифат подхватывает меня за воротник.

Что-то мелкое и въедливое взвизгнуло над самым ухом. Рифат пригнул меня и увлек за собой, его пальцы сдавили мою шею, на стыке с затылком. Один автомат мы так и оставили в кустах, даже «магазин» не сняли. Это значит, что патронов у нас меньше тридцати. И стоило ради этого так рисковать?

Колет в боку, легкие трепыхаются в груди, как порванные флагштоки, и охота выплюнуть эти бесполезные обрывки.

Пульс тычется в затылок. Бежать, бежать... Ветки хлещут по лицу, ноги запутывают корни. Один раз я упал плашмя, и, наверное, без помощи Рифата встать бы не смог.

Но он подтянул, схватил меня. Мог бы бросить уже сколько угодно раз, и зная его... Но не бросает.

Непонятный человек, все же.

Крики стихли где-то позади. Хотя вряд ли бы я мог что-нибудь слышать: так сильно колотилась кровь в ушах.

- Отор...вались... - пропыхтел Рифат. - Бежим дальше...

Он тащит меня за собой, а автомат болтался у него на шее. Рифат на ходу закатал рукав, и я увидел крошево листиков и сухие палочки, в кровоточащей ране.

- Дерьмо... Ну ничего. Можешь идти?

- Конечно, - закашлялся я так, что на глазах выступили слезы. - Могу.

Я сплюнул, и мы побрели дальше. Рифат на ходу проверял «калаш».

- Хочешь жить - умей вертеться. Вот и получилось, а! Кайф!

- Только за нами теперь гонятся.

- И что? - он посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка. - Гонятся - и пускай! Если делать им нечего. За нами и так охотились - в общем смысле.

- Охотились... Но не так!

- Ладно тебе! - он прочистил горло и харкнул. Потом зажал одну ноздрю, трубно высморкался, и вытер нос тыльной стороной кисти. - Расслабься. Теперь мы можем добыть себе жратвы. Жалко только, что я не успел подобрать обойму. Ну да, патроны найти проще, чем автомат с патронами, так?

- Что это за... чуваки? - мы зашагали по тропинке. Я уже абсолютно не ориентировался в пространстве. Черт знает, где теперь наша уютная нора. Теперь нам надо бежать, бежать, потому что по нашему следу могут и собак пустить.

Вспомнил Ашота и его семейку. Зайти бы сейчас к ним, только патронов побольше прихватить.

- Черт его знает, ответил Рифат, осторожно дотрагиваясь до раны.

- Болит? - спросил я.

- А ты как думаешь? - Рифат пожал плечами и поморщился. Когда играешь в футбол, бывает, так треснут - мама не горюй, ну а боль появляется только на следующий день. Всякое бывает.

И мы снова идем.

Вспоминаю об Ане. Ее образ уже несколько померк и размылся, зато Олин встает передо мной достаточно ярко, и я специально гоню его прочь. Ведь чем больше мы вспоминаем что-то, тем сильнее оно теряет связь с оригиналом.

А что же там Юрец? Где он сейчас?

Рифат что-то бормочет под нос. На этот раз я обращаю его внимание на звуки.

- Сбоку? - повторяет он. Прислушивается. - Наверное, эти, как их... ну сороки или зверьки какие-нибудь.

Но говорит неуверенно. А все потому, что я первый услышал.

- Может, мы не оторвались от этих, а?

- Тогда прибавим.

И мы прибавили. Снова забег трусцой, снова перед глазами подрагивают зеленые мушки. Колет грудь, печет в боку. В теле уже почти не осталось энергии, но надо бежать. Как марафонцы бегут по пятьдесят километров? И больше? Помню, какой-то дедок решил установить рекорд, показывали в новостях. Он бежал, бежал... как же его звали? В общем, эдакий Форрест Гамп.

Он отпраздновал половину пройденного маршрута, и у него на ходу пытались взять интервью, он лишь радостно помахал, и пропыхтел что-то неразборчивое. Это было последнее, что он сказал. Рекордсмена сбила фура, через тридцать километров.

- Передохнем, - сказал Рифат. Мы пошли шагом, но мне все равно казалось, что за нами кто-то следит, прямо точит взглядом спину между лопатками.

А потом на дорожку вышли они.

Глава 17

Я даже оторопел сперва, а Рифат завозился с «калашом». Видно, из-за бега чуть потерял координацию. Мужчина поднял руки, и на мгновение мне показалось, что я гляжу на мир глазами того парня, Хобота: точно так же перед ним выпрыгнул я.

- Не стреляйте, - сказал он. В кустах что-то зашелестело, и Рифат навел на мужичка ствол:

- Стой, где стоишь.

- Не стреляйте, - повторил мужчина. Волосы с проседью. Лицо спокойное, интеллигентного вида. Чем-то похож на актера Александра Галибина, который сыграл Мастера, в сериале по книге Булкакова. Я отметил, что ладони у него крохотные, как у ребенка, или как у человека, который не знал физического труда.

- Кто там шелестит в кустах? - спросил я. - Ты не один? Пусть выходит.

- А то я тебе башку прострелю! - гаркнул Рифат. - Эй! Вылазь тебе говорят! - он пальнул в воздух.

Позже нам не хватит одного патрона. Нам не хватит всего одного патрона.

- Выходи, Риточка. Не бойся. Дяди тебе ничего плохого не сделают, - проговорил незнакомец бархатистым голосом. Говорил так, будто для него это совершенно обычное дело - стоять под дулом автомата в лесу, перед двумя криминальными мордами (а мы так и выглядели).

Из кустов на дорожку выбралась девчушка. Она кинула на нас быстрый взгляд, побежала к мужчине и уткнулась ему личиком в коленки.

- Господа, мы вам зла не причиним.

- Вы кто такие? - спросил Рифат. - Куда следуете?

- Судя по всему, мы, как и вы - простые люди, потерпевшие беду и вынужденные сняться с места постоянного проживания, - он улыбнулся мне: - Можно, я опущу руки? Плечо болит, знаете ли.

- Сышь! Ты нас на себя не равняй! - Рифат и не думал опускать автомат. - Небось из этих, из мародеров? Комедию корчишь? Или шизик какой?

Девочка вздрагивала от каждого слова и еще сильнее вжималась в отцовские брюки. Сама в платьишке и рейтузах, на голове шапочка с двумя косицами. Все в корчинево-черных тонах.

- Опусти, - кивнул я. - И ты тоже.

- Ты спятил?! - Рифат снова попал в меня слюной. - Да почему ты такой доверчивый?!

- Мы и впрямь не причиним вам зла, - незнакомец опустил руки с явным облегчением, и с гримасой потер левое плечо. - А сами вы, наверное, какое-то время провели в лесу? А теперь хотите выйти к трассе? - теперь он улыбался, едва-едва раздвинув уголки рта.

- Какое тебе дело?!

- Да опусти ты пушку! - рявкнул я. - Он с ребенком!

- И что дальше?!

- Ребята, не стоит так громко кричать. ОНИ близко. И неважно, доверяете вы мне или нет, но сейчас лучше углубиться в чащу, о трассе даже не думайте.

- Там... В противогазах, эти? - вырвалось у меня.

- Точно так, - кивнул незнакомец. - Риточка, не бойся. Да ты с меня штаны стянешь, Ритусь!

- Ой, папочка, - прошептала девчушка. - У меня животик болит!

- Ничего милая. Мы найдем покушать что-нибудь, дадим животику. Он и перестанет болеть. А ты не бойся, главное, дяди хорошие, - он поглядел на меня исподлобья и подмигнул.

От этого я почувствовал, что мы с ним в неком сговоре, что ли. И что я ему чем-то обязан. На меня легко влиять, да...

После небольшой заминки, мы услышали отдаленный лай собак. Крики.

Рифат, наконец, сдался.

- Черт с тобой. Если он нас приведет в засаду или еще куда - мне плевать. Надоело уже.

Он пошел первым. Следом мы, втроем. Быстрым шагом сошли с тропы, и снова марш-бросок, по бездорожью. Мужчина говорил на ходу.

- Меня зовут Вениамин. Веня, стало быть. Вы не бойтесь, какие уж тут засады. Я вам расскажу сейчас, что к чему... - он тут же стал дышать с хриплой натугой, закашлялся. А я подумал, что вот, вроде бы болел тоже, а полдня уже бегаю по лесу - и хоть бы чихнул.

Вениамин же задыхался. Кашлял и кашлял, а его маленькая дочка подпрыгивала, цеплялась за его штанину.

- Надо бежать! - я схватил его за руку. Ладонь оказалась неожиданно теплой и сухой, даже уютной. Лицо у него побагровело, и Вениамин никак не мог справиться с приступом.

Собачий лай слышался уже ближе.

- Ходу! - оскалился Рифат. - Гоните, что ли?!

И мы потащили Вениамина прочь. Девчушка прыгала следом, спотыкаясь, тогда я и ее ухватил за ладошку. Губки плотно сжаты, личико посерьезнело, побледнело еще сильнее.

Бежали, бежали.

Лай то сбоку, то кажется, совсем близко. Очередь прошила небо, тоже совсем близко, но Риточка даже не взвизгнула: наверное, уже привыкла к стрельбе. Вениамин меж тем перестал задыхаться и кашлять.

Овражек. Спустились по отвесному склону, поскальзываясь, цепляясь за кустарник и корни. Рифат прыгал как горный козел, с автоматом наперевес, то и дело оборачивался, вертел башкой, поблескивая глазами.

Никого, тишина и каждый вдох обжигает нутро.

Перебежали речушку. На дне оврагов всегда журчат ручейки, а сейчас, после ливней, уровень воды явно повышен: почти по колено холодной, жгущей ледяными иглами водицы.

Едва мы успели добежать до противоположного склона, поросшего таким же чахлым кустарником, как раздалась еще одна «калашная» трель.

Мы залегли в кусты. Разом упали, как синхронистки. Я несколько раз смотрел выступления нашей женской сборной и думал: как же это у них получается? Сколько часов тренировок они проводят, оттачивая движения, заучивая новые?

И теперь мы, как единый механизм (без всяких репетиций) припали к земле.

Еще одна трель, и кажется, мы как на ладони.

Вот пули взметают камешки и брызги воды, линия огня все ближе и ближе. Надо вставать и бежать, двигаться, но тело как в киселе, и сделать хоть какое-то движение нереально.

Вокруг тишина, но у меня сильно звенит в ухе, как будто рядом треснули кувалдой по металлическому листу.

- Полежали и хватит, - Рифат размазывает по щеке грязь. У меня в груди дрожит и набухает что-то вроде огромного пузыря. - Подъем!

Рифат теперь вылитый террорист. Борода намокла, на нее налипла грязь. Я почему-то вспоминаю, как мы стояли на крыше недостроенного дома, с дядей Костей. Он бы и сейчас там «воевал», будь все по-другому. Хотя... вряд ли бы продержался так долго.

Мы встаем, Вениамин отряхивает брюки. Как будто пришел на званый ужин и так, легкими движениями освежает брюки, стирает пылинки. Хотя на самом деле, штанины мокрые и в пятнах жирной грязи. Риточку он притягивает к себе, и садится так, чтоб оказаться с девчушкой лицами на одном уровне. Малышка самая чистая из всех нас, как будто и не валялась в грязи.

Мы отходим в кусты. Напряжение хоть и спало, но все равно, упорно следует за нами по пятам. Кажется, сама роща следит за нами, и выжидает момент, чтоб напасть.

- Оторвались вроде, - говорю я. Голос хриплый, в глотке клокочет мокрота. Я сплюнул и закашлялся, а Вениамин тоже, вовсю выплевывал легкие.

- Оторвались... А толку? - Рифат выковыривает грязь из бороды. - Как же она меня достала! Все бы отдал за станок...

- Побрейся ножом, - сказал я, хватая ртом воздух.

- Да им неудобно! - Рифат тряхнул волосами. - Думаешь, не пробовал? Я и так ее подрезаю. Так бы уже целый сноп с собой таскал, - он фыркнул и вытащил из рюкзака термос.

- На черта ты это делаешь?

- А что? - Рифат поднял на меня взгляд.

- Она же грязная. Наберем где-нибудь... там! - я махнул рукой.

- Пусть будет пока грязная. Да она проточная, - Рифат глотнул из термоска - когда он только его успел добыть? - Нормальная вода. Сладковатая, а так - ничего. Лучше такая, чем вообще никакой. И бутылку наполню...

Я выхаркнул зеленоватый сгусток и почему-то вспомнил, как мы прятались в стоге сена. Я перевел взгляд на Вениамина:

- У тебя астма? - мужчина покашлял и кивнул. - Так что ты знаешь? Откуда вы бежали?

- Не думаю, что стоять тут безопасно, - вмешался Рифат. - Воды у нас теперь завались, так что предлагаю дернуть отсюда.

Мы пошли по тропинке. Снова сырость и холод, штаны мокрые, и обувь хлюпает. Лишь бы не слечь совсем. Боюсь, что корешки и травы Рифата мне больше не помогут.

- Вот почему надо ТАК? - всплескивал Рифат руками. - Почему нужно воевать? Почему... люди сразу в животных превратились - и полугода не прошло. Сразу - конец света, какие-то группировки. Нет, не верю я, что нет нормальных поселений, общин... Должны быть такие, ну хоть тресни!

- Такие есть, - отозвался Вениамин. - Ритусь, как там твой животик? Болит еще? - девочка молча покивала. - Ну, недолго уж осталось. Непослушный какой животик! Я ему наказал не огорчать Риточку, а он знай себе, болит!

Легкая улыбка тронула личико малышки, но мордочка ее осталась в целом настороженной и не по-детски хмурой.

- Есть? - переспросил я. - Интересно знать, где? И почему нам нельзя выходить на трассу?

- Где вы вообще были, в последнюю неделю? - усмехнулся Вениамин и снова закашлялся. - Полагаю, можно сбавить ход. Бежать за нами не будут, воображают небось, что со временем мы сами попадем к ним в лапы. Военные контролируют почти все мало-мальски оживленные магистрали, трассы... Много таких кочевников. А еды все меньше и меньше. Хотя, что стоит производить ее вновь? Что, в общем-то, изменилось?

- Ну, значительную часть населения выкосила другая значительная часть, - ответил я. - Кстати, каковы потери, в принципе? И если военные что-то там контролируют, то отчего не перебьют тварюг?

Веня пожевал нижнюю губу, чуть свел брови (тоже седоватые) к переносице. Странно: на вид ему не больше сорока, а уже седой.

- Прикидывал и так, и эдак. Сложно сказать. Но факт остается фактом: мужчины понесли хорошие потери. Плюс, не забывайте про пенитенциарную систему. Не забывайте про военные части, про кадетские корпуса. Там женщин нет. И все эти люди сейчас окрылены свободой. Именно вырвавшиеся из мест не столь отдаленных уголовники и собирают банды, их, конечно, никто не ловит. Потому что идет коренная смена власти, потому что рвутся, ломаются устои. Сколько людей умерло? Не знаю. Сколько сошло с ума? Много. Это похоже на внезапно вспыхнувшую войну, где каждый друг против друга. Говорите, почему нет уютных таких общин, поселений? Потому что они неконкурентоспособны. Потому что община имеет тенденцию расти.

Нас было сначала пятнадцать человек. Семья, можно сказать. Через неделю пришло еще пятеро, потом еще десять, двадцать «голов». Община разрослась, народ стал конфликтовать. Все в этом мире хорошо, только люди все портят, - он горько усмехнулся. - Да-с, портят.

Зачирикала птица. «Чиу-чиу-титити». Вот же бывают люди: слушаешь, и на душе становится спокойно, как будто все знает человек, все растолкует. А может, собственные синапсы включили обратную тягу, после пережитых стрессов, и от этого накатило спокойствие.

- Жили бы мы так, и не тужили, - Вениамин провел ладонью по волосам. - Был у нас такой, заводила. Все норовил власть взять. Дело молодое, да и возможность влиять на других всегда будоражит, тем более в такое-то время. Община росла, росла... Наш совет уже не мог ее как следует контролировать.

Представьте: еды все меньше и меньше. На поиски никто ходить не хочет, зато кушать все горазды. Беспечность, выпивка, секс... Ничего не осталось от нашего милого семейного камелька. Пару дней назад, я с удивлением обнаружил, что мы, основатели общины, стали изгоями. Теми, над кем насмехаются за спиной. И я понял, что нам нужно уходить. Но это не ускользнуло от нашего малого, возомнившего себя вождем. И нас, конечно, не захотели отпускать. Положение спасли женщины - внезапный налет, и почти все мертвы. От населения общины осталось пять человек, то есть, мы вернулись к тому, с чего начинали. Но оставаться на разоренной земле мы не захотели, потому и вышли на дорогу, захватив скудный запас провизии, и нехитрый скарб... Я вас не утомил?

- Ни грамма, - ответил я. Риточка хихикнула и зажала ладошкой рот. Веня кивнул, и пошевелил губами, собираясь с мыслями. Рифат тоже шел молча, и слушал.

- Так что было дальше? Мы пошли, вдесятером. Решили двинуть на юг, к морю, как и многие. Потому что там тепло, а зима обещала быть холодной. Впрочем, до нее еще следовало дожить. Продвигались мы медленно, находили кое-какую пищу, плюс, на центральной магистрали было опасно: такие же, как мы, «беженцы», заклевали бы нас за милую душу. Целое паломничество растянулось по трассе М-4. На этой же трассе я стоял тут в пробке, когда расширяли дорогу - ехали с моря, семьей. Помнишь, Ритусь?

- Мори, мооори! - запищала малышка.

- Ну, еще бы... как ты тогда плескалась, - Вениамин улыбнулся воспоминаниям, но его лицо тут же омрачилось: - Теперь же, мы двигались в вонючем, говорливом людском потоке, где в любую минуту, от каждого можно было ожидать каверзы.

А после... После начались налеты. Сначала - женские. Они шли прямо на нас, с другой стороны, как будто знали, откуда мы идем. Кто-то пытался драться, но большинство - убегали. Разбитые машины, разруха, голод... Отцы предлагают своих дочерей за краюху хлеба. Я не шучу!

- Мы столкнулись с частью этого, - вставил я. - После начались мародерские облавы. Так что, в становление нового мира вмешалась третья сила.

- Так вы это называете? - хмыкнул Вениамин. - А по мне, так сил две, как обычно. Ну, и если вам угодно, сейчас появилась третья сила. Они оскопляют мужчин. Тех, кто не слышит Зова. Хотя кто знает, может, они прислуживают ей.

- Какого еще зова? - спросил я.

- Рит, выброси каку. И не отбегай далеко. Вот угодишь в капкан! - Вениамин сделал страшное лицо, и девчушка снова хихикнула. Подняла веточку и что-то зашептала, поднеся ее к губам.

- Зов. С большой буквы. То, что мы слышим, даже если вокруг тишина. То, что порождает наши сны. - Мы с Рифатом переглянулись. Уже не впервые мне пришла в голову мысль, что Вениамин немного того.

А что еще ожидать от человека с таким именем?

- Вижу, не поняли. Но ведь вам снится по ночам... Ну, так скажем, кошмары? Их нельзя списать на праздное чувство вины, из-за убийств женщин. А ведь вы убивали, верно? Как и все мы теперь. Тот, кто прожил после Импульса полтора месяца, не мог не убивать, - развел руки Вениамин. - Даже дети это делали.

- Импульс? - переспросил я. - Вы тоже это так называете?

- Хм... Я же говорю, все дело в Зове. Это новая частота Земли. Вы ведь знаете, что наша планета имеет магнитное поле? А о резонансе слышали? Я сначала называл произошедшее именно так - резонанс, а потом услышал, как другие называют случившееся Импульсом. Так и прикипело. Наша планета...

- А кто ты по профессии? - перебил Рифат. - Физик?

- Я? - растерянность на лице Вениамина уступила место веселью: - Нет, что вы. Я писатель. Публицистика, современная проза. Фантастика - так, для развлечения, но издавался. Вениамин Филатов, но вы и не слышали, конечно. Сейчас и загуглить нельзя, хе-хе. О чем это я, вообще?

- Что-то там с резонансом, с магнитным полем, - подсказал я.

- Да-да, - он остановился и замер. - Послушайте... Или мне кажется?

- Идут? - прошептал Рифат. - Кто?

- Сойка, - Веня поднял палец и посмотрел как будто сквозь нас. - Сойка поет.

- Тьфу ты! - выругался Рифат. - Извините, э... Так по делу, по делу-то что?

- Если вкратце: изменилась структура магнитного поля. Соответственно, Земля стала излучать частоты, отличные от естественных, привычных нам. Вам это может показаться байкой, да, в общем-то, это только мое предположение, ни на чем не основанное. Несущая частота поля изменилась, и мозги всех людей вошли с ней в резонанс, что и дало толчок Импульсу. На женщин он подействовала... вы сами имели удовольствие наблюдать, как именно. На мужчин он тоже подействовала - а как иначе! Поэтому мы и видим эти сны. Все люди разные, все работают на разных частотах. Близких к друг другу, но все-таки отличающихся. Кто-то просто видит сны, яркие видения. У кого-то учащаются головные боли, кто-то начинает болеть. Но большая часть... - Вениамин поперхнулся и закашлялся. Я с нетерпением ждал, когда он там уже отхаркается. Снова покраснел, над верхней губой выступила цепочка капелек. Рифат постучал Вене по спине, а Риточка тут же сжала кулачки, с подозрением глядя на него.

- Нормально, нормально... Астматиком я стал в последний месяц. Хотите верьте, хотите - нет.

- Так что там, с действием на других мужчин?

- Они добровольно соглашаются на оскопление. Становятся евнухами, слугами Королевы.

- Слугами Дурунен? - вставил Рифат.

- Это та, в маске? - уточнил я, а Вениамин перевел взгляд с Рифата на меня:

- Точно так, - и утер рот тыльной стороной кисти. - Королева и ее верные подданные, различного ранга. Военные, в том числе, а как без них.

- Но действует не на всех?

- Да. Женщины сошли с ума сразу, а мы медленно заражаемся безумием, если вам так проще. Каждый день она забирает часть людей себе, вот поэтому-то до сих пор и продолжается ВСЕ ЭТО. За сутки мы теряем силшком много людей, и вместе с тем армия Королевы только увеличивается. Рит! Ну, сколько раз тебе повторять? Экая ты несносная!

- Папа! А когда мы найдем еду уже?

- Скоро... Найдем.

- В общем, вас повязали, типа? Настигли? - спросил Рифат. - Так вы и оказались в лесу?

- Да. Сегодня ночью. Поспать нам удалось недолго, а не ели мы с позавчерашнего дня и...

- Мы тоже пустые, - перебил его я, почувствовав в тоне просящие нотки. Вениамин осекся и кивнул: - Так я и думал. Вы бы, наверно, сами предложили, если б было. Будем искать, что поделать. Орехи тут должны быть, ягоды. Грибы, опять же. Найдем кой-чего. Только обсушиться бы... Рит, у тебя ножки совсем мокрые?

- Я не простыну, пап! Я здоровая. И я буду искать грибы!

- Понятное дело, - пряча улыбку ответил Вениамин. - Здоровее некуда! Красотка, - пробормотал он. - Ищи грибы, только поганки не трогай.

- Это такие, как червяки?

- Такие как червяки, да.

- Смешная она, - сказал я. - А ведь нам и впрямь не помешало бы найти хоть что-то съестное. Может, выйдем на какую-нибудь деревеньку...

- Может, - кивнул Вениамин, - только маловерятно. Сами подумайте, откуда там остаться еде? А в больших городах слишком опасно, наверное поэтому, многие пошли куда глаза глядят.

- Как в американском фильме ужасов, - кивнул Рифат. - Там у них и так все вечно куда-то едут. А когда что-то случается, ну там нашествие зомби, пришельцев или еще что - они уж в дороге. Страна на колесах.

- Очень интересная теория, - я наклонился и пощупал носок: мокро и холодно. Костер бы нам разжечь и просушиться. Перевел взгляд на скачущую по «обочине» тропинки Риточку, вот нагнулась, сорвала что-то. У нее, конечно, ножки тоже мокры - фигово.

Меж тем распогодилось. Тучки-облачка разошлись и солнце выкатилось на такой синий, с легкой дымкой небосклон. Почти летнее небо.

Воздух приятный, с кисловатым ароматом рябины. Плюс, свежесть озона, как после грозы. Лучи тут же стали ласкать лица, просушивать одежду, на душе полегчало.

Но усталость никуда не девалась. Деревья меж тем встречались все более низкие, с тонкими стволами и реденькими кронами. Я вспомнил поле, и как женщины горели, молча. Я ждал, что они проснутся и набросятся на нас, что будут визжать, а они сгорели во сне, без единого звука.

А потом - удар по ушам, рвота, чуть ли не до крови.

И оказывается, всему виной новая несущая частота. Верить в это или нет? Должно быть, я что-то пробормотал, а может, Вениамин умеет читать мысли. Потому что он спросил:

- А вы задумывались, почему на земле все происходило ТАК, а не иначе? Почему люди рождались и умирали, почему создавали семьи? Что управляло, так скажем, древними инстинктами? Природа?

- Может и природа. Я в таких делах не силен. Курс биологии, помню, еле одолел в школе.

- Хорошо. Поясняю. То, что мы зовем Зовом Природы - регулируется не только внешними механизмами, но и внутренними. Это двухстороннее взаимодействие. Человек как лампочка: горит изнутри, накаляя себя, и сам излучает свет, вкупе с другими такими же лампами.

- Слишком много примеров, - пробурчал Рифат. - Так вы писатель? Может, чересчур увлеклись своими книжонками? Фантастикой?

- Ну, книжонками... - слышно было по голосу, как оскорбился Вениамин. - Книжонки тоже, знаете, не из воздуха берутся. В каждом из нас дремлет черный омут, варево архетипов - древних представлений, опыта, накопленного предками. А наша цивилизованная, рациональная оболочка тонка, как скорлупа, по сравнению с этой необузданной, хаотичной массой. Информационное поле нашей планеты тоже хранит древние архетипы, причем не только хранит, но и управляет нами с их помощью.

- Здорово, - сказал я. - Но все равно - попробуй осмысли. И сейчас, типа, изменилась несущая частота, да?

- Ритуль... иди уж сюда. Вся в грязи перепачкалась! Да, вроде того, - Вениамин кивнул, явно потеряв суть беседы. Тут же осмысленность вернулась в его серые, тоже будто бы пепельные глаза. - Ладно. Нам сейчас главное найти еды. А вот как раз, домишко. Значит, чуть впереди будет деревенька, или даже поселок. У нас есть автомат, так что ситуация несколько облегчается. И усложняется одновременно. Рита! Сказал же.

- А чиво я? - часто заморгала девчушка. - Пап, а ты хочешь кууушать?

- Немного.

- А я сильно-сильно хочу!

- Автомат есть у нас, - подчеркнул Рифат. А я пихнул его локтем. Он окинул меня неодобрительным взглядом, а у меня в желудке снова заворочался еж, в преддверии «веселухи».

Я вспомнил Ашота, его семейку, и подвал с людьми. Я дал себе слово, что если у меня будет второй шанс, я использую его.

Кто знает, что нас ждет в этой деревушке.

По коже мурашки. А день такой легкий, теплый - уже чуть ли не летний, только душно.

Один дом, другой. Саманные хатки, с облупившейся побелкой. Чуть дальше - с камышовой крышей. Я такие видел в детстве, под Таганрогом.

И тишина. Давит на уши, давит.

Грунтовая дорога, камешки. Заборчики с двух сторон. Нет такого ощущения, что кто-то за нами наблюдает, но в груди все равно шершавая ледышка. Холодит изнутри, царапает. Рифат держит «калаш» наготове, поворачивается из стороны в сторону. Теперь уже никаких разговоров.

Может, мы встретим здесь бабку-в-ванне. Может, местного «Ашота», не обязательно кавказской национальности.

И хоть бы один пес залаял.

Свернули направо. Здесь аллейка усеяна опавшими листьями. Это орехи растеряли почти всю свою крону. Вороны каркают на голых ветвях и сбрасывают вниз орехи, чтоб расколоть.

Скри-ип. Лязг. Калитка покачивается на ветру. Я вспоминаю опять документальный фильм про Чернобыль. Наверное, так выглядят городки после эвакуации.

В окнах домов почти не осталось целых стекол, а вот, на стене, прямо на деревяшках фасада, кривые буквы:

ПОШЛИ ВСЕ НА ХРЕН

Как оберег.

- А что там написано? - потыкала Рита пальчиком. - Пэ-о-ша-эл-и... Папа! Что написано там? П-о-о-ш...

- Рит... Погоди.

Скри-и-ип. Лязг.

Я почему-то сразу решил, что мы зайдем туда.

Двор захламлен осколками шифера и кирпича, огород будто перепахал ковшом трактор. Крыльцо выкорчевано с корнем. Трудно заставить себя идти, когда не знаешь, что тебя ожидает.

Скрипят ступени. И входная дверь, щербатая, из истлевших от времени досок - тоже скрипит. Рифат дернул ручку на себя, снизу доски крыльца заскребли камни, сдвигаемые дверью.

Пахнуло сырой гнилью, камышиной.

- Крыша течет, - сказал Вениамин. - Сыро в доме-то. Что, обследуем? Вы чего такие бледные?

- Так, ничего, - ответил я.

В доме не оказалось никаких ловушек (подвала с людьми), сумасшедших хозяев. Но и продуктов тоже. На кухонных полках пыль и круги от банок, которые некогда там стояли.

Видимо, тревога меня никогда не покинет. Так и будет сидеть в груди, и подтачивать, подтачивать, как личинка древотеса.

Пару месяцев назад я мечтал о карьере художника. Радовался, если наклевывался вариант с иллюстрациями, любил свою девушку, просиживал штаны на парах, вместо лекций зарисовывая карикатуры на преподов. У меня были чаяния и надежды, как и у всех людей, желания были. А теперь моя мечта - поджарить хороший кусочек свинины, и съесть его прямо так, разрывая мясо пальцами и зубами.

- Хоть шаром покати, - пробурчал Рифат. - О-па! Перец. Еще бы картошки найти...

- Можно поглядеть в погребе.

- Нет! - воскликнули мы с Рифатом в один голос. И меня тут же стал разбирать смех. Риточка тоже захихикала, ковыряя в носу, а Вениамин переводил взгляд то на меня, то на Рифата.

- В чем, собственно, дело?

- Мы напоролись как-то на людоедов. Они держали в подвале... Ну ты понял. Отсюда такая нервозность.

- На людоедов? - переспросил Вениамин. - Шутите?

- Нет! - ответил Рифат. - Ладно, здесь больше ничего. А, вот еще хрень, сахар что ли... - он лизнул палец и сплюнул: - Фу! Лимонная кислота. О! - он подхватил коробок и потряс. Открыл, и тут же довольная улыбка пробежала по бороде. Потом он спрятал спички в карман.

- Теперь осталось найти снедь. - Я крутнул водопроводный кран и оттуда понеслось утробное шипение. Рифат изогнул бровь, глядя на меня, а я усмехнулся.

- Но как же это - людоеды? Не верится. Даже у нас в общине творилась всякая мерзость, но чтобы такое...

- У вас в общине, значит, было получше с продуктами, - сказал Рифат.

- Как вы думаете... - начал я, и у меня тут же в горле стало першить. Может и от пыли, конечно. - Они потом... все станут такими? Эта частота - она действует? Мы так прикинули, что воздействию Импульса подверглись только зрелые девушки, женщины... Ну, у тех у кого уже проходят менструации. Мы ошибаемся?

- О, интересно, - Вениамин окинул меня таким взглядом, будто увидел впервые, а в кухню внезапно проник яркий луч света.

Тревога из груди никуда не делась. Может, это лагерь женщин? Ведь должны они где-то... Где-то - что?

Чем они вообще нынче занимаются?

- Ну да, - кивнул я. - Интересно. Мы встретили девушку, шестнадцатилетнюю, - я сглотнул и сердце пощекотали мелкие иголочки, а в груди возникла теплота. - У нее еще не было менструаций, и она... была вполне адекватна. И если взять вашу дочку - то же самое.

- Да, я об этом задумывался... - Вениамин почесал в голове. - Но не так предметно.

- Больше думал о вопросах вселенского масштаба? - усмехнулся я.

- Точно так. А где сейчас эта девушка?

Теперь уже ком в горле, соленый.

- Мы как раз ее ищем. - Я больше ничего не добавил, но Веня наверно, и так все понял. А ведь я еще думал, что он какой-нибудь лазутчик, и хочет завести нас в логово мародеров. Да и с деревней я до последнего сомневался, как, наверное, и Рифат.

- Выйдете вы, наконец? Застряли в дверях... нам жратву искать надо, а они все базарят!.. Что за люди...

- Не ругайся при ребенке, - бросил я и простучал подошвами по ступенькам. Хоть и разбухли после дождей, а все равно - скрипят. Странно.

- Да я и не ругаюсь. Просто вы уже меня достали!

- Достали! - притопнула Рита ножкой.

Послышался гул. Сразу ударил по ушам так, что заболели барабанные перепонки. Рифат что-то крикнул и дернул Вениамина назад, в дом. Я подхватил Риточку. Действовал на автомате, а после над домом пролетел самолет. Низко, и с таким резким воем, что у меня заложило уши.

Мы повалились в прихожей, гурьбой. Рифат что-то кричал. Плакала Риточка.

Над нами летели самолеты.

Армия. Нас спасет армия? Пока мы друг друга грызем, нас спасают. Мимолетняя, глупая мысль, которая приходи тогда, когда сам ничего не хочешь делать, когда опускаются руки. Пусть кто-нибудь другой.

Самолеты летели один за другим, стены дрожали и вибрировали, а вместе с ними шатались и зубы, вывинчивались из десен.

В армии нет женщин именно поэтому. Кто-то предвидел.

Меня вновь начал разбирать смех, а Вениамин смотрел на меня, зажимая уши. К нему жалась плачущая Риточка, а визг самолетов постепенно скрылся где-то вдали.

Глава 18

- Б-блин... - Рифат постучал по уху, покрутил головой. - Это надо такое... Хорошо еще, что не шмальнули ракетой. Учения? Или боевой вылет?

- Чертовщина, - ответил я.

- У тебя на все один ответ, - Рифат продолжал стучать то по ушной раковине, то по лбу, и все это с чрезвычайно сосредоточенным видом.

- Вызываешь мозги на связь?

- Ой... Я щас тебе вызову...

- Это угроза? - прищурился я.

- У меня ухо заложило.

- Значит, слишком много мозгов... Залепили слуховые каналы, косточки... Молоточек, наковальня - слышал?

- Молоточек... - пробормотал Рифат. - Я тебя только одним ухом слышу.

- А не болит? - поинтересовался Вениамин.

- К черту... Болит, не болит. Валим уже отсюда.

Дверь захлопнулась, но не до конца. В щель попадали лучи, но вот сейчас их на мгновение затмила тень.

Мы смолкли, как по команде. Вениамин прикрыл Ритке рот ладонью, и девчушка не выразила недовольства. Так, потрепыхалась для виду, пискнула, и сразу затихла, когда я приложил палец к губам.

Мелькнула еще одна тень. И еще.

Я вспомнил то ночное шествие, когда я стоял и смотрел, как мимо нас течет поток.

Опять тени.

Идут, но - кто? Хотя нам и неважно. Девяносто девять процентов того, что незнакомцы не будут настроены к нам дружелюбно, значит, нужно ждать.

И что за самолеты? У меня почему-то, не было ощущения, что их отправило на зачистку территорий, например, правительство.

Я уже хотел задать целую кучу вопросов Вениамину, но приходилось молчать.

Рифат подполз к щели, на его лицо упал свет, и каждый волосок бороды подсветился. Рифат же напряжено вглядывался в щель, между дверью и косяком.

«Что там?», - одними губами спросил я. Рифат поглядел как будто сквозь меня, и снова отвернулся. Вениамин продолжал закрывать рот Ритке, и даже в сумраке было видно, как побледнело личико, до синевы прямо.

Тогда я пополз к Рифату. Он так и глядел, неотрывно.

И вот уже и я смотрю. Прижался к нему боком, щеки соприкасаются. Из-за щетины немного щёкотно.

Оборванные бабы. Идут, как одна. Как будто то же самое шествие, но... нет. Они более потрепанные. Они побитые, истерзанные, как будто каждая перенесла групповое изнасилование. Бабки ковыляют, плетутся девочки-подростки, кто в халатах, кто в ночнушках, многие босиком. Вот одна упала на четвереньки и кашляет, кашляет... выплюнула черный сгусток.

Сестрицы текут мимо, даже не обращают внимания. Черные ноги, с варикозными сетками, с «неровностями» целлюлита, грязные, заскорузлые подошвы.

Головы будто обтянуты кожей. Голые груди болтаются бесполезными блинцами, из-под голубоватой кожи выпирают ребра.

Но идут женщины твердо, и веет от строя силой, решимостью. Так последний полк идет на верную смерть, шагает, но знает ради чего.

Они должны были учуять нас. Они, как я думал, реагируют на мужской запах. Но видимо, неделя, проведенная в канализационном тоннеле, не прошла зря, и едкая вонь перебила все запахи. А может, они и чувствовали нас, но у них была цель поважнее.

Позже мы как раз и выяснили, что это была за цель.

- Я тебе рассказывал...

- Т-с, - Рифат толкнул меня. Я отвалился от двери, припал к стене. Вениамин прищурился, отнимая ладонь от Риткиных губешек, девчушка тут же стала отплевываться.

- Они, - прошептал я. - Много.

Почему-то опять вспомнил про Ашота. Он конечно, уже мертвый. Ну а его родственнички? Поджарили его? И жирного братца, Вагана? Наверное, они уже и одного-другого человека из погреба разделали...

Погреб! Быстро в погреб!

Следом раздался гул - снова замолеты. Земля задрожала в такт. Женщины в общей массе продолжали идти, как ни в чем, ни бывало. Лишь некоторые останавливались и смотрели в небо, провожали самолеты долгими взглядами лиц, с печатью тлена.

Рифат что-то сказал. Его голос заглушил рев, а может и мои мысли.

Мы рванули к погребу. До этого я не знал, где он находится, не знал, почему нам так важно туда попасть. Ничего не знал.

Но вот ногти срывают крышку погреба, и темнота дышит сырым смрадом и паутиной, и мы спускаемся вниз, вниз по ступенькам. Кажется, что лечу. А я и могу полететь, стоит только немного напрячься.

Стоит только захотеть и каждый сможет полететь.

Это я придумал? Или нет?

Разве может человек что-то придумать?

Рев над головой. Гудит земля. Дом бросает из стороны в сторону, скрипят балки, лаги, оконные рамы ползут из стен: их замуровали когда-то давно, и теперь они хотят на волю.

Вот я падаю. И думаю, что в погребе могут быть женщины, они затаились в темноте и сидят.

А если тут и нет женщин, то точно есть мертвецы.

Может, я уже сам мертвец.

***

Айзек почесывал кончик носа. С людьми что-то такое происходит, с ЕГО людьми. Музыка на них уже не действует, так как раньше, но он был бы глупцом, если б заранее не предусмотрел это.

Концертами он набрал аудиторию, а теперь можно «петь» и без инструментального сопровождения.

Вот то, что сейчас напрягает: по-прежнему женщины, отток собственных людей, плохая дисциплина и... Сандро.

Устрицу можно в расчет не брать. Хотя Сандро прозрачно намекает, что мелкие стычки и недовольство в толпе сеет именно толстяк. Можно было бы его убрать, ведь что сейчас значит жизнь человека?

Но он собрал вокруг себя кружок. С виду они преданные служители общины, как и раньше. А на деле... Кто знает, что у них на уме?

Айзек потер лоб. Вот уже час он сидит и размышляет, в тишине. Самое лучшее, что принес с собой конец света - тишина. Не ревут машины, нет шумной пыли, люди и те разговаривают по-другому.

Хотя теперьесть треск автоматных очередей... Есть животные вопли.

Бомбардировка прошла нормально. Уже восьмая по счету. Кажется, что так можно достаточно быстро прикончить ВСЕХ женщин, но достали только каплю. Слишком уж сильна рассредоточенность. Тем более, сейчас они все меньше и меньше идут такими обширными группами, и не спят, где попало, как раньше.

Слишком быстро эволюционируют. Что творится у них в мозгах?

Айзек был больше озабочен другой стороной вопроса. Уничтожать их можно, да, можно вести войну... Но что если вирусом поражено ВСЕ человечество? Включая мужчин?

Тогда потуги не имеют смысла.

Лечь на спину и задрать лапки. Ждать, пока не станешь овощем.

(или пока тебя превратят в овощ как во сне с тебя сорвут кожу живьем)

Комната с большим окном. Это бывшее здание администрации поселка, и когда-то здесь восседал глава.

Группа перестала иметь смысл, и это самая дурная новость. Мужикам нужна выпивка, женщины и развлечения - ради этого они готовы воевать, а не ради дурацких лозунгов или там песенок.

- Все думаешь? - в комнате появился Сандро. Даже непривычно видеть его без патронташа поперек груди. Но с «калашом» зато. Он, кажется, и спит с автоматом.

- А... да. Как обстановка?

- Размололи в труху, - хмыкнул Сандро. - Завтра выезжаем в Лермонтовку. И дальше, в село Песочное. Они должны тебя видеть, а то уже всякие мифы ходят, - Сандро простукал подошвами ботинок и присел на край стола. - Вплоть до того, что тебя и не существует вовсе.

- Я - культовая личность, - усмехнулся Айзек. - Только знаешь... Сначала мне казалось, что это хорошо. Ну, что все так... А теперь я бы хотел вернуться в старый мир... и спокойненько лабать в клубах.

Сандро запрокинул голову, так что блеснула коронка и расхохотался. Могучую грудь сотрясали спазмы, а из глаз брызнули слезы.

- Свои штучки оставь им, - он презрительно махнул в сторону окна. - Меня на такую дешевку не купишь. Да я в жизни не поверю, что ты готов отказаться от ВСЕГО ЭТОГО и вернуться в какой-нибудь задроченный клуб. Хотя я тоже, иногда вспоминаю свой уютный спортзал, вспоминаю присед, тягу, штанги... смешных клиентов вспоминаю, и забавных подснежников. Мне всего этого не хватает, иной раз. Но это так, сентиментальности все. Так же, как и воспоминания про дочку, и про жену.

- Это правда.

- Бросай дешевый базар...

- Тогда перейдем к делу. Что там с Викусей?

- А, с Викусей... - Сандро ухмыльнулся и поглядел вверх, на потолок. Чуть прикрыл глаза, мечтательно. - Викуся в полном порядке. Кто бы мог подумать - ей всего одиннадцать.

- Неважно сколько ей лет, и что с ней делали эти животные. Ты скажи результат.

Сандро продолжал глядеть в потолок. Потом повернул голову и встретился взглядом с Айзеком. Сначала этот здоровяк строил из себя дуболома, вроде Буча. Но Айзек его раскусил почти сразу: он совсем не тот, кем кажется.

- Результат... Почему ты так много о себе мнишь? Ты и впрямь считаешь себя самым главным в общине?

- Нет. Не считаю. Что там с девочкой?

- Ты много на себя берешь, а это людям не нравится. Нужно быть проще, понимаешь?

- Согласен, - Айзек широко улыбнулся. В глазах у него плясали чернильные завитки. Спокойно, спокойно. Нужно говорить то, что хочет услышать... этот болван. - В этом успех: быть проще и ближе к народу, чтоб они могли ощутить себя причастными к победе. Так что там с девочкой? Это важно.

И теперь Сандро держал паузу. Он видно ТОЖЕ, что-то чувствовал. Зря он что ли, пытается вывести Айзека из себя?

Помолчал, пошмыгал носом.

- С девочкой на самом деле полный швах. Да, это продолжается. Как только приходят первые месячные - баста. Но есть же бабы и постарше, те у которых месячных нет. Кроме того, есть таблетки. Гормональная терапия, опять же... Те, кто был на таблетках - не заразился. Если это, конечно, вирус. Естественно, выжившие женщины переставали принимать противозачаточные, и... исход понятен.

- Таблетки не выход, - оборвал Айзек. - У нас нет достаточного запаса, да и не до лекарств сейчас. Нет, а есть вообще идеи - почему так? Я бы сказал, что это не вирус, а что-то вроде излучения, как радиация. Излучение как-то действует на женщин...

- И на мужчин - тоже, - подхватил Сандро. - Слушай, ты здесь неплохо устроился, - он поболтал ногами. - А коньяк есть?

Айзек наклонился и взял из-под ног початую бутылку. Сам он сделал пару глотков: здоровский способ расслабиться, хоя и не стоит злоупотреблять, конечно.

После пары глотков мозг обволокивает приятный туман, и думать становится проще. Но он не какой-нибудь там алкоголик. Да ведь никтои не знает, что будет завтра - так почему бы и не выпить немного?

Айзек протянул Сандро бутылку. Тот глянул на этикетку, хмыкнул. Сделал пару глотков и пожал плечами:

- Она спятила, да. Но мы пока держим Викусю в камере. У нас там есть один ученый... ну так, башковитый малый. Он с ней позанимается немного.

- Понятно. Что еще?

- Ничего, - Сандро сделал глоток, и коньяк плеснул, облизывая стекло. - Кроме того, что ты и твои ребята - теряете популярность. Если так и дальше пойдет, если не дать им то, что они хотят... Они уже и так рвут женщин не за тебя, и не ради своей безопасности. Им это нравится.

- Но они ничего не знают. Не знают, что им грозит.

- А что знаешь ты? - усмехнулся Сандро. - Ты стал провидцем?

- Как и все мы, отчасти. Но я хорошо запоминаю сны, так что мы должны как можно быстрее добраться до Королевы.

- Я ведь теперь говорил о том парне? Ходят слухи, что он что-то вроде ясновидящего. Зарисовывает в блокнот картинки, а потом глядь - сбылось. А еще говорят, что мессия вовсе не ты, а он.

- Я не мессия. - Айзек дернул щекой. - И... где искать этого мифического паренька?

- Мы скоро там будем. Если не будет форс-мажора.

- Как с Архипом?

- Угу, как с ним, - Сандро сделал еще один порядочный глоток. У Айзека даже в горле запершило. Как Сандро может пить коньяк вот так, будто чай? Даже не морщась глотает. - А так... Хреново. У женщин постоянно пополняемая армия, а мы теряем лучших бойцов.

- Ты уверен, что лучших? - Айзек прищурился. - Может это естественный отбор? Как часть всего?

- Может, - кивнул Сандро. - Все может. Но не расслабляйся, ты ведь тоже участник этого отбора, а что до источника излучений... Сложная штука. Я ведь раньше любил смотреть ужастики. Знаешь, какой мой любимый?

- Ну?

- «Факультет». Инопланетяне захатили бы всех людей, и, кажется, ничего нельзя сделать. Ничего. А в итоге, стоило убить королеву, матку, так скажем - и все закончилось. Понимаешь?

- Понимаю. Нам нужно искать ЕЕ. Она ведь тоже тебе снится, верно?

- Снится, - подтвердил Айзек. - Но я думаю, что она, в отличие от героини «Факультета», прячется. Весьма и весьма хорошо.

- Но - кто она? - одними губами спросил Айзек, как будто обращаясь внутрь себя.

- Вряд ли инопланетянка, - Сандро крутил бутылку между ладонями. - Она... Я бы сказал, но ты поднимешь на смех.

- Ты знаешь? - во взгляд Айзека вернулась осмысленность.

 - Точно не знаю. Но близко к Антихристу.

Помолчали немного, Айзек думал о второй бутылке: ведь так недолго и пристраститься к выпивке. Но горло предательски пересохло.

- Ты должен их как-то успокоить. Дать новую надежду. Песни... Песни пока придется отставить. Орать ты любишь, и теперь надо учиться ораторствовать. Это разные вещи, если что.

- Если что, - кашлянул Айзек, - я в курсе. Что я должен им сказать?

- Даже так? - усмехнулся Сандро. - Спрашиваешь у меня? Ты должен сказать речь. Сказать, что мы сметем армию тварей с лица земли, и так далее.

- Но мы этого не сделаем. А что с тем провидцем? Может, его приплести?

- Можешь и его приплести. Но если пустишь дело на самотек, то можешь распрощаться... С общиной. И со спокойной жизнью.

Айзек подогнул пальцы. Ногти чистые, на кончиках пальцев твердые мозоли.

«Эти руки извлекают крутые звуки», - подумал Айзек.

- Опять задумался? - Сандро встал и повел стволом «калаша». - Твоя главная проблема. Вместо того чтобы действовать, ты предпочитаешь думать. Сегодня же выступишь, в клубе... Но никаких гитар. Скажешь по делу. Я тебя учить не буду. Подготовь речь, но знай, что положение у тебя штакое. Нужен козырь.

***

- Ну, и что теперь? - голос у Рифата хриплый, и я сам тоже простужено кашляю. Вениамин баюкает ушибленное колено, рядом с ним - Риточка. Я их не вижу сейчас, но с минуту назад Рифат зажег спичку, чтоб показать картину «Три человека в свете золотистого ореола, и дитя».

Когда потухла спичка, стало еще темней.

- Ничего.

- Ждать, - добавил Вениамин. - Рит, ты точно не ушиблась?

- Точно, папочка. И вот теперь мы тооочно не покууушаем!

Я проверил в очередной раз карманы. Все время, когда девчушка говорит про еду, я себя обхлопываю, вдруг завалялось что.

Вот сейчас будто твердое что-то, в подкладке. Пальцы залезли в карман поглубже, так и есть: небольшая дырочка. Подогнал пальцем, по внутренней стороне прокладки твердую штучку. Камешек, что ли, попал...

Шелестит. Не камень, а конфетка.

- Рит! Вот, держи, - я протянул руку в темноту.

- Это Веня, - отозвался голос. Рука наткнулась на что-то мягкое, шершавое. - Конфета?

- Угу.

- Вот, Риток! Жизнь у тебя, можно сказать, налаживается.

- Она маленькая! - возмутилась Риточка. - И не шоколадная даже!..

- Значит, ты не хочешь есть. Лучше бы спасибо Ромке сказала.

Рита пробурчала что-то в ответ, и мне вновь стало совестно.

- Так что мы будем делать? Нас же завалило. - Рифат поспешил вернуть меня к реальности. А я не хотел думать, что мы будем делать.

Да, мы попробовали вылезти отсюда, и так пытались, и эдак. Лестница сломалась пополам, но до верха мы добирались. Однако толкать крышку не имело смысла: так сильно ее придавили сверху обломки.

Вспомнил военные рассказы. Я всегда думал о том, как это люди прячутся в подвалах от бомбардировок, если дом может рухнуть и... и как тогда вылезти?

Теперь мы ломали голову над этим вопросом сообща.

- Может, попробовать еще раз? - предложил Вениамин. - В этом деле главное - упорство. Как впрочем, и в других. Кроме того, мы должны быть благодарны провидению, что остались живы, и что никто ничего не сломал.

- У тебя колено-то как? - спросил я.

- Терпимо. Ему нужен покой... мы можем попробовать вновь, а можем подождать. Вдруг нас кто-нибудь отроет.

- Держи карман шире! - фыркнул Рифат. - Слушай, все писатели такие наивные?

- За всех не скажу. Ну да, я наивный. Разве это плохо?

- Папочка, мне холодно. А чем тут пахнет? Как на рынке, там где мухи!

- Риток, не выдумывай. Мух здесь нет и вообще...

Он продолжил увещевать девочку. Я наткнулся ногой на вязкое, гнилое нутро, когда мы возились с лестницей, и еле сдержал крик. А все потому, что вспоминл Колькин подвал и тетю Свету. Воняло мертвечиной.

Страх теперь уже отступил. И чего я вечно волнуюсь?

Мы в относительной безопасности. Вот только еда была бы...

Против воли полезли всякие глупые мысли. Что будет, если мы просидим тут три дня? Неделю? Умрем от обезвоживания? Спятим и начнем грызть друг друга?

Даже неохота представлять. Что будет, что будет...

Тут мне даже погреб Ашота показался более желанным, нежели эта нора. Там хотя бы знаешь, что тебя ждет. Там есть шансы вырваться, убежать - хотя бы призрачные, а здесь никаких шансов нет, сплошная неизвестность.

Кто нас здесь найдет, в руинах?

Затем мысли плавно перетекли в другое русло. Нас накрыла волна бомбардировки, и не нужно быть докой, чтоб понять: самолеты скидывали бомбы на женщин.

Кто этим занимается? Группировки, мародеры? Или какие-то другие люди? Нет, скорее всего, правительство, военные. В любом случае, надеяться на помощь нам никто не запретит.

Может, полноценная зачистка началась? Пока мы спали?

- Я подобных бомбардировок еще не видел, - подал голос Вениамин. - Впервые такое. Хотя, меня больше удивляет тот факт, что мы выжили. У тебя будто предчувствие сработало, так? Или почему ты потащил нас к погребу, Ром?

- Не знаю. Интуиция, наверное.

- У него рисунки - сплошные предсказания! Ванга отдыхает.

- Рисунки? - переспросил Вениамин. - Так ты художник?

- Что-то вроде того, - я покрутил пальцами, хотя Веня не мог видеть.

- Художник! - подтвердил Рифат. - Да еще какой! Живые картинки прямо, страшные, прямо сочатся гноем, что ли... Не знаю. Мерзкие рисуночки. А есть и хорошие. Но больше - мерзость. А потом - БАЦ! Эта мерзость происходит на самом деле, и ты просто не знаешь, что и думать. Вот такой он художник.

- Здорово. А я вот не умею рисовать, - вздохнул Веня. - Только писать. Зато дочка вот умеет! Ее никто не учил, а она рисует куда лучше меня, хотя я пару лет в художке отсидел... Потом понял - не мое. Если не идет вот отсюда (раздались шорохи и глухие постукивания), от души, значит не стоит и браться за кисть. Ну, или там за карандаш. И к клавиатуре я всегда сажусь с огоньком. Жалко, Рома, что я не видел твои работы.

- Можно устроить, - сказал Рифат. - Блокнот-то здесь, спички тоже. У меня еще два коробка, так что жги. Только блокнот не спали. Тем более, вдруг мы отсюда не выйдем.

- Что мне в тебе нравится, Рифат, так это твой неугасаемый, неуемный оптимизм, - сказал я. Веня захохотал, а следом смех подхватила и Риточка, тоненьким голоском-колокольчиком.

Спички шуршат в коробке. Чирк-чирк. Слепящий огонек, шар с оранжево-синей мухой в центре. Веня держал блокнот на коленях, листал. Риточка тоже проглядывала рисунки.

- Детям вообще такое лучше не смотреть, - бурчал Рифат. - Мракобесие...

- Истинное мракобесие - там, - Веня потыкал спичкой вверх и она потухла. - А это - рисунки. Так, интересно...

Он чиркнул вновь, пошевелил губами. А я как будто ждал чего-то. Сердце замерло, как в ожидании разгромного отзыва, в преддверии отказа редактора, я даже по-малому захотел.

- Оч-чень живые рисунки, - пробормотал Вениамин. Он пролистнул «Дурунен», «многоэтажку», «живой мост из людей», «младенца».

- Вот этот - мой любимый, - сообщил Рифат, тыкая пальцем в последнего. - Я все жду, когда эта тварь появится. Хочу всадить в него пару обойм.

- Если что-то и сбывается, то так, метафорически, - сказал Венимин. - Не обязательно так и будет прям, младенец-осьминог.

- Но автомат у нас есть, - не успокаивался Рифат. - Так что если он только сунется...

А я почему-то подумал о Королеве. Что возможно, у нее именно такой ребенок.

Кто знает.

- Ты еще и мертвый язык знаешь, - уважительно ротянул Вениамин. - Похвально. И даже удивительно.

- Мертвый язык? - переспросил я. - В смысле?

Спичка потухла. Вениамин неторопливо возился с коробком, а когда вспыхнула спичка, огонь бросил отблески на лицо Рифата и подсветил так, что он показался бородатым гномом, вылезшим из самых недр горы.

- Ну, вот же, - показал Вениамин лист блокнота. - Похоже не санскрит. Я бы даже сказал, что это он и есть, но в смеси с чем-то более северным, более древним.

- Это просто каракули, - усмехнулся я. Рифат чиркнул еще одной спичкой, а Риточка тоже стала заглядывать в блокнот.

- Нет, не каракули, - покачал головой Вениамин.

- Этот же символ у него на спине! - воскликнул Рифат. - Типа стигматов. Представляешь?

- Ой, - поморщился я, - да нет у меня никаких стигматов. Там просто, шрамы.

- Ты их не видел. Там тот же самый рисунок, что и здесь! Я ведь тебе говорил тогда, а ты тоже отмахивался.

- Ладно, допустим. Веня, ты можешь перевести?

- Нет. Но это связано с чистотой и разрушением... Санскрит чем-то напоминает нотный стан, не находите? Один символ можно расшифровать как целое предложение, фразу. В этом символе я вижу именно дух, но сказать конкретней не могу. Одно точно: это не каракули. Это какой-то древний язык.

Он пошуршал страницами в темноте. Когда тухла спичка, мне казалось, что погребок наш заполняется чернилами. И еще этот образ младенца перед глазами...

- Мы так и будем сидеть? - спросил Рифат. - Предлагаю попробовать еще раз.

- А зачем? - сказал я. - Здесь тишина и покой. Здесь относительно безопасно. На черта нам выходить на поверхность? Кроме того, разве ты не хотел уединения? Ну, в деревеньке жить, затворником? Вот и представь, что ты затворник.

- Иногда лучше жевать, чем говорить.

- Было б что - жевал.

- Ох, не давите на мозоль!

- Пап! А когда мы уже будем кушать? Никогда уже, да?

Меня стал разбирать смех. Рифат зажег очередную спичку, а Вениамин досмотрел и последний рисунок, с птицами. Резкие линии, острые крылья. Только теперь я понял, что это значит.

- А птиц он нарисовал позавчера, - сказал Рифат. - Это ж бомбардировщики.

- Похоже на то. А что еще сбылось из блокнота?

- Многоэтажка. Опять же, портрет королевы я написал еще ДО того, как началась вся эта катавасия. Накануне Импульса.

- Ну, немудрено. Художники и писатели имеют расширенный доступ к информационному полю земли. Это так, мои фантазии, не обращайте внимания.

- Но это работает, - пробормотал Рифат. - Прямо мистика. Нам нужно все-таки попробовать...

- Можно водички? Пап, мо-ожно мне водички, я хочу пииить.

- Вот, вот... «Достал»! Что бы вы делали без меня?

- Ну, ла-а-адно, беру свои слова назад. Ты молодец. Только дай подумать немного...

Прожужжала змейка. Потом - звуки свертываемой с горлышка пробки. Бульканье, глотки.

- Фу! Невкусная!

- Рит, не капризничай. Другой нет, все равно.

- Да она и впрямь гнилая. Вы не баламутьте бутылку, осадок не поднимайте.

После Рифат как-то успокоился что ли. Может, внял моим словам, а может и впрямь решил, что выбраться отсюда мы сможем, когда приспичит, а сейчас надо отдохнуть.

Стены сделались мягкими, как пластилин и меня стала засасывать влажная нега. Я провалился в почву, и, ощущая телом каждую пору, каждую трещинку земли, и полетел в темноте.

Поле, стопы утопают в земле, и что-то должен был вспомнить. Но как не ломал голову, ничего не получалось. В небе каркает воронье, а вот стог сена, и под ногами шелестят сухие колосья, а чуть дальше - зелено-рыжие, покачиваются на ветру.

В одном месте примяты, в другом нет, и меня туда тянет как магнитом.

Каждый шаг отдается болью в голове, ломит виски. Вороны насмешливо каркают, будто задирают издалека. Они не летят за мной и простуженное «ка-хр-р», с хрипотцой, несется в спину.

Ближе и ближе... Это круги на поле, как в фильмах про инопланетян. Точнее - круг. С завитками, точечками... Смотрел как-то передачу про это. Там сказали, что почти все круги дело рук человека.

Но бывают и исключения.

Начинают вибрировать зубы. Это уже случалось раньше, я помню. Они вывинчиваются из десен, и во рту становится солоно.

Сплевываю чем-то густым. Идти все труднее и труднее.

Из носу течет и сам воздух сопротивляется, как будто иду навстречу урагану, но никакого ветра и в помине нет. Просто... сложно сделать шаг. И еще один.

Провел ладонью по носу - кровь. Не знаю зачем, но мне нужно идти вперед. А каждая клеточка сопротивляется. В поле нет никого: ни палачей, ни женщин, ни голых мужчин. Сам я тоже одет, но ощущения такие, как будто за мной следят зрители невидимого стадиона, многоликая толпа.

На руке густая кровь, почти черная, и я размазываю ее по лицу, провожу по волосам...

Рот будто камешками забит, и я выплевываю зубы, а из носу продолжает идти кровь.

Гул, как из трансформаторной будки, наполняет голову, и я хочу повернуть назад, но уже не могу.

«Инопланетный» узор притягивает магнитом, и вот уже я в центре него. Сверху свет, призрачный, с синевой. Он пропитывает насквозь, и волосы выпадают уже пучками, а зубов не осталось: десны с гладкими, влажными дырками, и соленая горечь во рту, как будто наглотался жидкости из банки маслин.

Руки - ссохшиеся, как у кузнечика, или пришельца, полупрозрачные. Но я делаю шаг, и делаю второй, и боль пронзает тело. Третий шаг я доделываю, падая на четвереньки. Кожу обжигает искусственное пламя, боль, зарождается внутри меня и прорывается наружу, вместе с криком.

Меня тормошат настырные руки.

Вокруг темнота, никакого света. Рот все еще наполнен соленой гнилью, но зубы на месте. И меня передергивает от отвращения, и тошнота подступает к горлу.

- Рома, Рома! Все нормально, эй? - Чиркнула спичка и яркий огонек ослепил глаза. - Все нормально? - повторил Рифат. Он теперь был похож не на гнома, а на заросшего бородой гоблина. Страх скрутился кольцами где-то внизу живота, как змея.

- Все нормально, - прохрипел я. - Да... Кошмар приснился. Я кричал?

- Да, - кивнул Рифат.

- Ладно... Что там, с выходом? Не пробовали?

- Там видно свет, - сказал Рифат. - Но попробуй, подыми крышку. Тяжело. Интересно, дом целиком рухнул или что-то осталось?

Я встал и подхватил обломок лестницы. Нужно придумать что-то... Кошмар до сих пор бродит на задворках сознания, хочется чем-то занять мысли, чтоб не думать о нем.

Крышку не поднимешь, как будто многотонная плита, но из щели тянет свежим воздухом. Света я никакого не вижу. Наверное, уже наступила ночь.

В желудке у меня бурчит, но голод как будто затаился. Завтра утром он накинется на стенки желудка, и будет рвать их остроотточенными когтями.

Но вот запах тормошит голод, и мне становится не по себе. Как сильно организм отощал, если у него вызывает аппетит ЭТОТ запах.

- Ну и что там?

- Пахнет, - ответил я. - Горелым мясом.

И тут же слюна собралась во рту.

Глава 19

- Добрый вечер, - микрофон противно заскрипел и многие закрыли уши ладонями. Кто-то хмыкнул, полушутливые «здоров» и «как сам?» в ответ. Смешки, смешки.

Без гитары Айзек чувствовал себя на сцене не в своей тарелке. Что говорить? Он подготовил речь, но... это же не концерт. Это что-то вроде собрания, на котором

(решается твоя судьба и лучше бы тебе собраться с мыслями)

- Сегодня, как вы поняли, играть мы не будем. Сегодня мы обсудим организационные вопросы, все то, что касается вашего будущего.

Посмеиваются. Шум, гомон. Все громче и громче, как будто он, Айзек - новый учитель, а вся эта шушара, грязный, вонючий сброд - школьники.

- Попрошу тишины. ИЛИ ОБЯЗАТЕЛЬНО НАДО ОРАТЬ?

Поблескивающие пуговицы глаз. Некоторые смотрят с откровенным презрением, другие - со злобой.

- А ты и без гитары отлично поешь, - усмехнулся кто-то. Айзек решил, что это Устрица.

- Это касается вашего будущего. Изначально наш план состоял в том, чтобы уничтожить как можно больше женщин, и когда они наступали, и когда... ну, вы все знаете про эти шествия, про «сонные поляны».

- Знаем! Давай быстрее лупи.

Айзека передернуло. Он заставил себя говорить все тем же звучным, проникновенным голосом.

- Все люди ошибаются. И главное - уметь признавать свои ошибки. Вместе мы сможем... - Айзек кашлянул. - Сможем...

- Ты давай не запинайся! - прикрикнул тот же голос. - Говори нормально! Или речь не выучил?

- Убивать женщин - недостаточно, - Айзек протолкнул по горлу комок и дальше пошло чуть легче. - Они - возобновляемый ресурс, так скажем. Многие из вас не знают, что ваши дети - маленькие девочки - после известного события, превратятся в зверей, жаждущих убивать лиц противопоположного пола. Они будут убивать нас, мужчин, - Айзек почувствовал, что вернул контроль над аудиторией. Теперь его слушали.

- Да-да, ваши дети, - продолжил он. - Кончится это тем, что женщин вовсе не останется, а люди будут постепенно вымирать. Хотя конечно, мы можем держать рожениц, «маток», так скажем, взаперти. Оплодотворять их, и девочек убивать по достижении определенного возраста. Мы столкнулись с глобальной проблемой, ее за один вечер не решишь. До этого мы смотрели на ситуацию слишком узко. Но думаю, что многие согласятся с тем, что следует бороться с источником этой самой проблемы, а не со следствием... - Айзек взял паузу.

Тишина. Даже устрица заткнулся. Сидит с недовольным видом, скрестил руки на груди. В первом ряду сидит Сандро и Буч. Рядом - Кенни и Попс, а «технарь» Мишка, как всегда стоит у стенки, сбоку. Он почти всегда на ногах, невозможно увидеть его отдыхающим, или чтоб он ел или пил. Иногда Айзек думал, что Миша и не спит вовсе.

В зальчике, с рядами старых кресел, затхлый воздух. Грудь и без того спирает, а тут еще эта сухость, насыщенная углекислотой.

В череп ввинтилась боль, и Айзек на мгновение приложил ладонь ко лбу, будто припоминая что-то. В горле сушняк, а нужно говорить.

- Всем нам снятся сны. С оскоплением, и той женщиной - Королевой, как ее называют. Но мы ее никакой там королевой не считаем.

- Она тупая шлюшка! - выкрикнул уже другой голос, и его поддержало одобрительное ржание.

- Отнюдь. В ее руках сосредоточено множество ресурсов. Она контролирует жещин. Она внедряется в наши сны и... контролирует отдельных мужчин. Восприимчивых. Это все мои догадки, - поднял ладонь Айзек, опережая шквал вопросов. Зал загудел, люди перешептывались. Теперь уже никаких смешков.

- Так что ты будешь делать? - спросил Устрица. - Болтать, как и раньше? А всю грязную работу свалишь на плечи этих людей? Пацаны они тебе, что ли?

- Нет. Я сам стану с вами плечом к плечу. Но важно, чтоб все понимали, к чему мы идем.

Айзек вспомнил сны. Ряды мужчин, палачи со щипцами, костры...

- Плечом к плечу! - фыркнул Устрица. - Сказочник!

Атмосфера нарушилась. Устрица чуть передернул на себя одеяло, но Айзек втянул обратно чернильные завитки. Не время для эмоций. Он - само спокойствие.

Сандро исподтишка показал большой палец, и сделал такой жест, будто подкидывает на игральный столик карту.

Кенни и Попс жмутся друг к другу. Шепот, шепот в зале.

- Если у кого-то есть вопросы, вы можете задать их, - сказал Айзек. - Задавайте сейчас!

- Можно мне слово? - поднял руку Устрица.

- Конечно, почему нет, - кивнул Айзек, улыбаясь.

- Сколько ты еще будешь водить людей за нос? - Устрица тряхнул грязными, слипшимися сосульками волос. - Это первый вопрос. Второй: есть ли у тебя совесть?

- По делу вопросы будут? - сухость в горле стала еще резче, и Азек пожалел, что не захватил бутылку воды.

Или фляжку с коньяком.

При одной только мысли о выпивке, горло запершило еще сильней, как капризный ребенок, учуявший слабину родителя.

- Я прошу тишины! - крикнул Устрица. - Когда этот говорит, можете хоть на ушах стоять, а меня извольте выслушать. Как бараны!

К удивлению Айзека, «зрители» в зале притихли. Он подождал еще немного, пока не установилась полная, звенящая тишина и почесал пальцем за ухом. Айзек тут же представил шелудивого пса. Зал разносил гулкое эхо почесывания, от головы Устрицы летели чешуинки перхоти.

- Айзек пудрит нам мозги уже долго. Все время выдумывает что-то, песни эти... Сначала было весело, не спорю, а теперь это потеряло актуальность. Сейчас... изменилась ситуация. А он продолжает петь по-старому. Нам угрожает опасность, все согласны?

- Да, - отозвалось несколько человек. - Согласны!

- Во-от. Айзек сам ни черта не знает. Слепо бомбить и дальше? Да мы попросту растрачиваем свой боевой потенциал! Разве не ясно? Айзек даже не понимает принципов... войны, если хотите. Он слабак, черт возьми! Только петь умеет и брынчать на гитаре. Да, это у него выходит здорово!

Отдельные смешки в зале, хлопки. Воодушевленный Устрица полез на сцену. Он говорил без микрофона и его звучный голос без труда достигал последних рядов. Говорил, и выстукивал по сцене подошвами.

- Он - лжец. И все что он тут пел, конечно, имеет отношение к реальности. Допускаю! - Устрица повертел перед собой кистью, будто делая отмашку ресторанному халдею. - Весь вопрос в том, что Айзек не знает, что делать.

- А ты, конечно, имеешь представление? - спросил Айзек. На него сразу переметнулись пары глаз. И сразу - на Устрицу, как у зрителей на теннисном корте.

- Имею. Нужно уничтожить ту тварь, что снится нам - самую главную тварь. А мы распыляемся на шлюшек, что позают в лохмотьях по улицам, распыляемся на неорганизованные группки, которые и сами исчезнут через пару недель. Вот что делает Айзек! - воскликнул Устрица. - Он вычерпывает воду из переполняющейся ванной, вместо того чтоб выдернуть пробку слива.

Капельки пота блестят на лбу Устрицы, под носом тоже цепочка капелек, грудь вздымается и опадает. Айзек кинул быстрый взгляд на Сандро: тот сидит, как будто не при делах, и смотрит сквозь сцену. «Зрители» перешептываются.

- Ну? - Устрица развернулся к нему всем телом, как поп. - Тебе больше нечего сказать?

- Ты тоже горазд болать. И смею напомнить, ты БЫЛ в моей группе. И полностью разделял мои взгляды, мою философию. Разве нет? И чем тогда ты лучше меня? Ничего революционно нового ты не предложил. Я пять минут назад говорил о Королеве, что ее надо уничтожить. Ты давно ли чистил уши?

- Вот, - Устрица протянул пухлые ладони к залу. - Ему нечего противопоставить, кроме язвительных словечек. Значит, он чувствует свою слабость и несостоятельность, как лидера общины. Ты скажи конкретно: что мы будем делать завтра?

- Готовиться к битве. Ресурсов у нас достаточно, чтоб ты знал. Провизии, оружия. Всего этого вдоволь, и на тебя жратвы тоже хватит (отдельные смешки, гогот с галерки). Уже послезавтра мы снимемся с места, и объединимся с группами Пантелеева и Скачкова. У них минометы и ракетные установки. Еще, чтоб вы знали, у Пантелеева есть «тополек», но нам желательно обойтись без него. Королеву мы возьмем тепленькой - вот и весь расклад.

- А где... где ты ее будешь искать?

- Нам помогут, - кивнул Айзек. Теперь легкая растерянность промелькнула и в глазах устрицы. - Нам помогут наши сны...

- Ха! Да он псих, друзья!

- ... сны и мессия.

Тут же стихли смешки. Устрица поперхнулся. Потом его рот снова ощерился ухмылкой:

- Мессия? Может быть, он - это ты? Ты мессия, Айзек? Скажи-ка! Ведь у тебя и им подходящее, талантливый ты наш!

«Зрители» не отреагировали. Они ждали, отобьет ли Айзек подачу.

- Нет. Но он уже близко. Мы должны нанести удар по Королеве и тогда эта дрянь закончится. Все мы хотим прежнего мира, хотим спокойствия, хотим... Мы понимаем, что старый мир канул в Лету. Многие, если не все здесь - потеряли родных. Дочерей, жен, сестер. Мам, в конце концов. Это трагедия целого мира, и мы должны погасить пожар, не дать ему сожрать Землю с потрохами. - У Айзека чуть дрогнул голос. Он даже представил всех тех, кого потеряли эти люди, и что-то шевельнулось в груди. Вспомнил, как бомбили в первый раз, вспомнил многочисленные побоища.

Кажестя, они своими руками убивали будущее.

- Виноват в этом Импульс. А породила его та тварь, что забралась к нам всем в башку. Мы не знаем, кто она такая, да собственно, нам это и неинтересно. Мы сделаем то, что должны и видит Бог, оружия у нас для этого достаточно. Ситуация меняется каждую минуту, и вы не должны пребывать в заблуждении. Совсем скоро у нас будет один человек... Он ключ в борьбе с Королевой. Он знает, как с ней разделаться.

Недоуменный рокот в зале, шушуканье.

- Хотите - верьте, хотите - нет, но именно он и поведет нас к победе.

- Бред, - пробормотал Устрица. - А доказательства будут? Или нам опять поверить тебе на слово?

- Сейчас мир хрупок, - продолжал Айзек. - Слишком много оружия, слишком много насилия, зверств... У нас ничего не остается, кроме веры. Раньше вы могли не слышать шепот, который призывал внять Господу, но сейчас вы должны изо всех сил напрягать слух, ведь только так можно избавиться от пагубного воздействия Королевы: верить и молиться.

- ДА! - заорал хор голосов, не девая вклиниться Устрице.

- Айзек прав! - вскочил Попс, потряхивая волосами. - Мы должны верить, должны сплотиться! Он уже много сделал, мы не можем... Кто справится с его обязанностями лучше? Ты? - он ткнул наугад в бородатого мужика. - Или, может быть - ты? - он ткнул в белобрысого парня, с оспинами на лице. Тот глядел, как будто бы сквозь Попса: одурманенный, обкуренный взгляд.

- Сразу скажу, - продолжал Попс, - что Айзек - не обычный парень. Все думаю, согласятся со мной. Да, у нас у всех полно тараканов в голове, а кто не любит давать советов? Но я скажу так: дайте Айзеку время и он вытащит нас из этой жопы! Он вас никогда не обманывал. И мы вот, всегда же выступали от души, от чистого сердца. Разве можно соврать в песне? И разве можно соврать в таком деле, сейчас? Айзек вытащит нас! - с жаром повторил Попс.

- Вытащит! - подхватило уже больше голосов.

- Я С ВАМИ! - гаркнул Айзек в пористую мембрану, так что микрофон завизжал на одной ноте. - Вместе мы их порвем!

- ПОРВЕМ! - кричали «зрители». - ПОРВЕМ!

- ПОРВЕМ ШЛЮХУ! - добавил Айзек в микрофон.

Зал взвыл.

Устрица еще пытался поднять руку, призвать к вниманию. Но его никто не слушал. «Зрители» вновь превратились в толпу, как на концерте, и самозабвенно скандировали одну и ту же фразу, надрывая глотки. Айзек не мог понять, в чем успех такого на редкость, бестолкового выступления, и сиял, как кругляш полной Луны.

Садро кивал, сложив руки на груди, и на его губах плавала загадочная улыбка.

Теперь Айзек должен сделать то, что пообещал, второго шанса ему не дадут.

Как быстро летит время. Как быстро все меняется.

***

- Даже не пытайся. Зачем? Да сто-ой! Ты руку хочешь прострелить?

- Просто, подковырнуть. Там темно - ночь что ли, Риф? Я во времени потерялся, а спать не хочется.

- Риф? - переспросил Рифат. - Ты меня теперь так зовешь?

- Ну, Большой барьерный риф. Ты же слошная стена, с блоками. В плане психологии.

- Бред, - фыркнул он. - «Риф»!

- А ты и в психологии разбираешься, Ром? - подал голос Вениамин.

- Конечно. Рита спит, что ли?

- Ага.

- Ох, извини, - прошептал я.

- Да можно из пушек палить - не проснется.

- Или из «калаша», - добавил Рифат. - Жалко, что я даже лимонную кислоту не захватил. Сейчас бы сожрал, честное слово!

- Шутишь? Желудок пожечь можно, - я потер лоб. Что ж, мы по-прежнему в подвале. Я еще пару раз проваливался в черную яму кошмаров, но почти сразу же выныривал из нее, как из омута. Ничего не запоминал, слава богу.

Напряжение не уходило, они на пару с голодом подтачивали нутро. Я представил огромных желтоватых личинок, с коричневыми жвалами, которые подтачивают деревья.

- Вот, на. Голодный же?

- Рифат? - нахмурился я. - Откуда у тебя жратва? Что это?

- Попробуй. Вкусно, питательно.

- Ты же говорил, что ничего не осталось? - продолжал я. - Соврал?

- Ладно тебе, Рома, - сказал Вениамин, и я вспомнил, что надо бы говорить потише. - Может, неприкосновенный запас. Так ведь, Рифат?

- Что-то вроде того. Дары природы. - Мне в ладонь упал какой-то сухонький кусочек. Засохшая корочка хлеба?

От одной мысли во рту собралась слюна.

Я закинул эту корочку в рот.

Сухая снаружи. Куснул - в небо брызнул сладковато-приторный сок. Я жевал, жевал. Вроде бы вкусно, но не поймешь что.

- Нравится?

- Угу. Что это?

- На еще. Ешь, ешь! У меня завалялось. Наше... национальное татарское блюдо, если хочешь. Завтрак таежного охотника, - хмыкнул Рифат.

- Причем тут тайга и Татарстан? - промычал я. Отправляя в рот еще пару кусочков. Проглотил. Недурно! И как-то чувствуется, что питательно, и живот тут же забурчал, кислота накинулась на пищевой ком.

- А ты будешь? Вень?

- Не откажусь.

Так мы захрустели втроем. Как чипсы, или как воздушные подушечки с соленой начинкой.

- Сейчас бы пива еще, - пробормотал я. И так явственно представил, как янтарные пузырьки лопаются на языке, представил, как газы шибают в нос. А потом - приятная «благородная отрыжка».

- Питательно, - сказал Веня. - В жуках много белка.

- У меня и сороконожки есть. На сушеного кальмара похожи. Пауки вот, но невкусные.

- Что? - переспросил я. Ком в желудке подозрительно заворочался. - Какие жуки?

- Помню, ел в детстве, из интереса, - сказал Веня. - И в походе, как-то раз. Ну, девки плевались, конечно, а жена мне говорила, фу-фу, мол, с тобой никогда целоваться не буду. И что? Вышла потом за меня, Викуся. И ведь сколько жили, душа в душу...

- Погоди. Рифат, ты хочешь сказать... что эти сухие комочки, с начинкой - это жуки?

- А что же еще?

- ТЫ ОХРЕНЕЛ?

- Па-ап, скажи им, чтоб не крича-али... Я спатки хочу уже...

- Извини, Рит, - выдавил я. Сплюнул. На языке горечь. Желудок дрожит. Я продолжил, свистящим шепотом:

- Нахрена ты мне дал эту мерзость?!

- Не голоси. Они полезные, питательные. Белка много, Веня правильно сказал.

- К черту твой белок! Ф-фу... Блин, ну ты и козел! Не ожидал от тебя такого...

- Да ведь для тебя же лучше! - шипел в ответ Рифат. - Поел хоть немного, силы восстановил! Если бы я скзаал, что это жуки, то ты и жрать бы не стал.

- Какие в жопу силы! - ком пополз вверх по пищеводу. По телу разбегались мурашки отвращения, даже волосы на затылке встали дыбом. Я содрогнулся, но все-таки удержал жуков в себе.

Мерзость.

Веня знай, посмеивался.

А я встал и пошел вдоль стены. Я уже знал, куда ступать, чтоб не влезть ногой в труп. Я его толком не обледовал, да и был это скорее скелет, с остатками мяса на костях. Дрянной запах из погреба худо-бедно всасывала вытяжка, но воздух все равно пах тертым миндалем, и отдавал сладкой горечью.

Я дошел до стены. Дерьмовщина. Выбраться бы отсюда... Спать и не хочется совсем. И голова ватная, иголки того и гляди поползут, как у Страшилы.

- Чего ты мечешься? - спросил Рифат. По звукам я понял, что он продолжает грызть свои «сухарики».

- Тихо. Слышали? - Веню я не видел, но без труда представилего чуть нахмуренные брови и запорошенные сединой волосы.

Все замерли. Риточка сопела в темноте.

- Вроде наверху. Ходят, - прошептал Рифат.

Скрипнула доска, что-то гулко загремело. Потом фыркнуло. Я мигом представил пса. Даже нет - тираннозавра, вынюхивающего свежее мясцо.

Фырк, фырк. Звяк, бу-бух!

То, что нас ищут - возможно, целенаправленно, - меня ничуть не обрадовало. Сердце заколотилось в груди, во рту кислятина, и от жуков в том числе. И вот мы прислушиваемся, как один: кто там ходит, наверху?

С одной стороны, хочется заорать, привлечь к себе внимание. А с другой... погреб - безопасная гавань.

- Собаки, что ли, - пробормотал Рифат. - Эй, ау! - он влез на ступеньку и потыкал прикладом в крышку. - Слышите?! ЭЙ!

Сверху, в ответ на слова, потянуло сыростью. И вода закапала - р-раз! - потекла тонкой струйкой. Попала на Рифата, и он стал стряхивать капли, бурча от досады.

- Собаки? - переспросил Веня. - У нас в общине был пес. А потом Устин, был такой болван, захотел шашлыка.

- Папа, а у нас будет... собачка?.. - сонно пробормотала Риточка. И еще что-то добавила, совсем неразборчиво.

Вода полилась тонкой, непрерывной струей и заплямкала, размывая утоптанную нами землю.

- Воды у нас теперь в достатке.

В щелках сверху мелькнула белесо-синяя вспышка, как будто щелкнул кто фотоаппаратом-поляроидом. На долю секунды я увидел мертвецов. Не только того, что разлагался в углу, но и еще троих. Один - с ребенком на руках. У всех - чернота под глазами и треугольные, будто подточенные зубы.

- Гроза началась? - пробормотал Рифат. - Ч-що-орт! Божья срань...

- Эй, мусульманин!..

Рифат пропустил замечание мимо ушей, и разразился бранью.

Вода теперь лилась небольшим водопадиком, плюс потоки текли и из других щелей. Земля раскисала, пахло сырым дерном и гнилыми листьями. Я подумал о съеденных жуках, и желудок снова обиженно заворчал.

- Надо выбираться! - прохрипел Рифат. - Чертовня, е-мое!

Мы пробовали и так, и эдак, промокли. Веня все порывался присоединиться к нам, а мы ему говорили, чтоб он расслабился и сидел с Риткой. Бедняжку я не видел, но без труда представлял ее измученное личико.

Показалось вдруг, что мы сидим здесь уже дней пять, как минимум. Вот теперь еще и дождь пошел, и капли так сильно барабанят сверху, что нам показалось, будто там кто-то бродит или разговаривает. Настоящий ливень.

Своими догадками я делиться не стал, варил их внутри себя, в котелочке. А Рифат не затыкал рот ни на секунду: бурчал, бурчал.

А под ногами уже плескалась хорошая лужица.

Я залез Рифату на плечи, и мы продолжили игру с крышкой. Потом поменялись, и Рифат прыгал у меня на плечах, как на ишаке. Дурацкое ощущение, да и вид у нас был дурацкий, видимо.

Мы промокли до нитки, и, в конце концов, плюнули. Поднять крышку нереально, даже на миллиметр не сдвинули.

Веня и Риточка отсели в дальний угол. Мы с Рифатом подсели к ним.

- Не думаю, что нас затопит, - сказал Рифат.

Мы промолчали, переваривая эту мысль. Погреб в самой высшей точке - метра два с половиной. Я, в прыжке - не достаю разбухшего дерева. В щели льются потоки, как будто прямо над нами лежит шланг. Я прямо представил железный наконечник, пожарного шланга, чем-то похожий на удава из мультика «38 попугаев».

- Пап, а откуда водичка?

- Дождик пошел, - ответил Веня. - Ты хоть поспала?

- Да, - Рита сладко зевнула, и я невольно подхватил зев. За мной - Рифат, да и Веня зевнул тоже.

Вот бы стать ребенком! Только совсем младенцем, чтоб ничего не понимать. И чтоб за тебя все решали другие.

Дурацкие мысли.

***

Так мы просидели, может, час. Дождь продолжал идти, изредка полыхали молнии, глухо ворчал гром. Вода прибывала и прибывала, теперь уже по колено почти. Я вспомнил одну из частей «Пилы». Или это другой фильм? Там человек был заперт в каком-то резервуаре, вроде герметичного лифта, и со всех сторон прибывала вода.

Лето стояло засушливое. Никаких дождей с конца мая, и по конец августа, а потом, перед самым сентябрем, что-то покапало, смешное. И все, после опять засуха.

И ничего не сделаешь, не переубедишь никак стихию. Возможно ли договориться с лавиной? Или с цунами?

Так и женщины превратились в подобие слепых, карающих десниц, только Господа ли?

Когда воды стало по пояс, мы с Рифатом вновь бросились к лестнце. Очередная ступенька треснула и сломалась, и теперь мы, под ледяным водопадом, пытались приподнять-таки крышку.

А вода прибывала и прибывала. Я вспомнил тех людей, из погреба Ашота, и подумал, что это наверно, месть высших сил. Возданется каждому по заслугам его, по деяниям. Или высшие силы не мстят?

В любом случае, мне кажется, что ТАМ нас будут судить не за то, что мы совершили, а за то, чего не сделали.

Мы фыркали и кашляли в ледяной жиже. Какие-то обломки щекотали кожу, проникнув под одежду, вроде мелких рыбешек, пескариков.

И конечно, плавала всякая мерзость, как в ведьминском котле.

- Б...ь! - Рифат отплевывался от воды. С бороды течет в три ручья, глазапоблескивают. Черт его знает, от чего - темнота кромешная. Как у кошки что ли, глаза?

- Не ругайся при ребенке, - пожурил его я.

А вода прибывает и прибывает. Спички промокли, блокноту кабздец тоже. Все это время он чудом «выживал» вместе с нами, выпутывался из всяких передряг, теперь размок, разбух и, конечно, даже если его высушить - рисунки прежними не станут. И может хорошо, что Веня успел их посмотреть.

Надо же, какой-то древний язык. А может, Веня маленько поехал? Этого тоже нельзя исключать.

- Что ты там говорил про Зов? - вода журчит, чуть ли не орать заставляет.

- Чего? - переспросил Веня.

- ПРО ЗОВ! - прокричал я, перекрывая шум потоков. - Ты говорил, что он действует на мужчин!

- Да. На кого-то сильнее, на кого-то - слабее. Почему ты вспомнил?

Я пожал плечами, хотя Веня меня видеть не мог. Спросил я потому, что все обдумывал, обдумывал теорию, переваривал информацию. Есть ли тогда смысл бороться? Если в любом случае мы по щелчку Королевы, как лемминги, бросимся со скалы - если она захочет? Есть ли смысл?

То же самое, как сейчас. Воды уже чуть ли не по грудь, знай себе, хлещет, а мы все еще что-то пытаемся сделать, мечемся, как крысы на тонущем корабле.

В книгах главный герой редко умирает. А если и умирает, то в конце. Люди, главные герои своей жизни - могут умереть в любой момент, но это все равно... все равно получается в конце истории.

- Что? - прокричал мне Веня в самое ухо. Я посмотрел на него, поднял брови.

- Что - «в конце»?

- Неважно!

- Что делать, что делать, что делать... - бормотал Рифат.

Воды все больше и больше.

Но даже сейчас я не понимал, что шуточки кончились.

Нам крышка.

Глава 20

Айзек соскочил с борта «Зила». Хорошо так проехаться вот так, а не в кабине, сразу все ненужные мысли выветрились из головы. Все тревоги... На мгновение Айзек даже представил, что никакого Импульса не было. О наступившем конце света, здесь, на трассе, ничего не напоминает, разве что остовы машин в кюветах, да трупы птиц. И запах, конечно. Воронье дохнет по непонятным причинам: тут и там трупики.

- Что за сброд? - тихо спросил Айзек.

- Наши компаньоны, - ответил Сандро. - Пантелеев, Рамис и прочие.

Пантелеев это двухметровый здоровяк, с повязкой на глазу. Второй тип - коренастый крепыш с монобровью, вроде бы нерусский, по виду.

Другие «солдаты» галдят, ходят. Пожимают друг другу руки, хмыкают, морщатся.

Всю ночь шел дождь, и сейчас тоже пасмурно. Под ногами все киснет, и Айзек даже пожалел, что со всего маху спрыгнул с кузова: чуть не по щиколотки в грязь ушел.

Потом он вытащил сапоги из грязи, и та недовольно чавкнула.

Потряс руку Пантелееву - крякнул. Рукопожатие дагестанца, тоже достаточно крепкое, показалось деликатным поглаживанием интеллигента.

- Ну что? Вместе погоним, стало быть? - Пантелеев улыбнулся. Борода, зоркий, внимательный взгляд. Айзеку почудилось, что за ним наблюдает зверь, из лесной чащобы.

- Погоним, - улыбнулся Айзек, не опуская глаз. Рамис выкрикнул проходящим мимо паренькам, с «калашами»:

- Э! Ви чо такие сонные? Еле ноги ставите! Не виспались, э?

- Выспались! - ответили парнишки, хором. Сзади к ним примкнул еще один тип, мужик лет сорока, с угрюмыми мешками под глазами.

- Смотрите у меня! Букатин! Ти, обезьяна, у меня тоже получишь есь жи, напросишься... Вчера кто хлеб жрал ночью? - Букатин, этот самый мужик, задрожал, затряс мешками. Хотел что-то выдавить, но пареньки утащили его за собой, подальше с глаз Рамиса.

- Ты с ними как в армии, - заржал Пантелеев.

- Да какая армия, - устало махнул Рамис. - В армии они бы у меня по земле ползали. Я с ними по-человечески хочу. Сейчас разделение только на смерть и жизнь. На гон и нормальное ай-кю, есть жи. Короче, по-братски с ними, а они на голову садятся... Тупят еще, подводят... Но не все, есть и нормальные пацаны. А ты тот самый Айзек, да? Слышали, слышали... - Рамис покивал. Подошли Кенни и Попс, поздоровались с Пантелеевым и Рамисом.

- Что? Выспались, в кабине-то? - осклабился Айзек.

- Какое там... - оскорбился Попс. - Смеешься?

- Трясучка, да? - хлопнул его по спине Рамис и загоготал. Попс подслеповато щурился, в уголках его глаз засохли кисляки.

- Много у вас... бойцов? - перевел тему Айзек.

- Два полка. Ну, около того. Короче, тыщ пять человек, плюс-минус, есь жи.

- У меня две всего, - насупился Пантелеев. - Много потеряли, но те, кто остался, не такие салабоны как твои.

- Э! У кого салабон? Кто салабон? - Рамис ткнул здоровяка в плечо. - Ты сам салабон, э-э!

- Прыгай, прыгай... До головы все одно не достанешь! - заржал Пантелеев. - У тебя-то самого сколько пацанов, Айзек?

- Тысяча, не больше, - пожал плечами Айзек. - Проверенные парни, но не военные, конечно. А что по оружию у вас? Патроны? Может быть, минометы? Орудия... Ракеты?

- Атомные бомбы, - подхватил Пантелеев, пощипывая бороду. - Есть, да никак не влезть. А когда влезли... Ладно. Не до шуточек сейчас. Дожди поливают, е-мое просто. В моем родном селе, ну весточку передали мне, остались там мужики - паводок. Затопило к чертям собачьим. Люди, кто остался, на крыши полезли, а вода прибывала, прибывала... ну вы поняли. Прогноз погоды никто не скажет, но думаю, что в Сочи тоже океан разлился целый. И туда, дальше... Смерчи говорят, бродят по морю, сметают прибрежную зону. С погодой-матушкой тоже что-то стало, климат, зараза, меняется.

- Нам нужно решить сейчас, как мы будем, ну вести наступление, - прервал поток Айзек. - Выстроимся и пойдем? А запасные варианты?

- Пока то, пока это... - махнул рукой Пантелеев. - Решим сейчас. Пошли в штаб, у нас тут типа, организовано.

Пантелеев - майор в отставке. Дагестанец Рамис имел какие-то темные делишки с банд-формированиями, поэтому его слова о том, что надо оставить прежние распри забить и биться плечом к плечу Айзек счел больше показушными. Хотя не судят так людей, конечно.

Голое, раскисшее поле. Рядом - чахлые постройки наполовину сметенного с лица земли городка. По нему нанесли удар, а трупы и сейчас киснут в лужах, как свиная ботва.

Палатки, из зеленого брезента. Солдаты, солдаты... Некоторые в обычной одежде, у кого-то из «солдатского» только шапка или сапоги. Затюканные парни, грязные, озлобленные, ожесточенные. Кто бы мог подумать, что Третья Мировая будет выглядеть именно так.

А то, что подобная дрянь происходит во всем мире, Айзек знал наверняка. Удалось наладить связь с Финляндией, с США, с Францией, Испанией. Пара сообщений пришла из Дальнего Востока, и говорят, что в Японии то же самое. Айзек лишь присвистнул, вспомнив, сколько людей в Китае, сколько там женщин.

Пару дней назад земля под ногами ходила ходуном. Айзек подумал, что возможно, кто-то повеселился с ядерными бомбами, хотя даже парочка милашек мощностью в двадцать мегатонн, вряд ли вызовет такого рода тряску.

Когда все это закончится? Что будет с миром дальше?

Упрямые ливни шли две недели. Настойчивые дожди, с твердолобыми каплями, и воздух стал почти как вода, не вдыхаешь его, а пьешь.

Сырость подьедала кости, и Айзек кутался ночами в кусачее одеяло, чувствуя себя стариком с артритом и подагрой.

Плюх!

Айзек поморщился, глядя под ноги.

- Дырка провалился? - спросил Рамис. - Под ноги не смотришь!

Зашли, наконец, в штаб. Тепло, печка-буржуйка гудит, из мутноватого окна, сбоку, льется тусклый свет. Тоже, плесенью пропитано все, а углы стянула черная паутина.

Но тепло. Это - самое главное.

- Жратвы у нас мало, - откровенно сказал Пантелеев. - Мельчают запасы. Мародеры опять же, сукины дети... Мы еще объединим силы, есть-то ребятки, есть! Но хватит ли нам этого? Пока то, се... Дожди опять же, задержали. А бабы с ума уже не сходят. Ну, то есть, не такие уж они и глупые теперь, голыми руками их не возьмешь, как раньше.

- Ты предлагаешь улететь куда-нибудь на острова? - усмехнулся Айзек. - Переждать там бурю?

- У меня была и такая мысль, - кивнул Пантелеев. - Да только ребят я бросить не могу. А всех перевозить... и если уж раньше воевали, не пойми за что, так теперь-то, хоть цель ясна. Есть и другие ребята, есть, и главное сейчас - объединиться.

- Зеков бы еще разметелить, - шмыгнул Рамис, потирая ладони, чуть ли не в окошко буржуйки засовывая пальцы. - Пакостят, свиньи. Да и вообще, многие люди - свиньи, я так понял.

Айзек хмыкнул. Болтать на подобную тему с джигитом нет особой охоты. Пантелеев тем временем скинул плащ и дал отмашку какому-то бесцветному парню, похожему на тень:

- Ты сообрази там, Андрейка... Пожрать, туда-сюда. - Андрейка кивнул. В дверях замешкался: столкнулся с Попсом и Кенни.

- В сторону! - рявкнул Попс. - Ходит тут... Блин, там опять дождь срывается! Да когда он уже закончится?

- Может, ОНА умеет влиять и на погоду, - пробормотал Айзек. Он тоже скинул плотную охотничью куртку - бушлат не надевал из принципа, - и подсел к Рамису, погреться.

Мало людей. Много тел.

Вот что волновало Айзека. Слишком мало толковых пацанов, и с каждым днем их все меньше.

Почему их становится меньше?

Исход.

Это загадочное слово появилось в обиходе с чьей-то легкой руки, хотя как это назвать иначе?

Огонь и на расстоянии лизал озябшие пальцы, щекотал ладони. Почти сразу кожу стали покалывать иголочки, а приятная истома медленно распространялась по телу, поселялась в одеревеневших мышцах и размягчала каждое волоконце.

- На погоду влиять? - переспросил Сандро, вваливаясь в «штаб». Вместе с собой он привел клубы пара и беспокойный сквозняк, который тут же потащил сор по полу. - Это вряд ли. Сегодня еще сорок. Двое - застрелились. Еще один... - Сандро расстегнул пуговицу бушлата, - ну вы поняли.

- Как не понять! - взвыл Попс, а Кенни покашлял. - Если мы будем и дальше тянуть, то никого не останется!

Сандро молча шмыгнул носом и Айзек уступил ему место возле печки. Конец октября, и такой холод. Рыщет как волк, так и ждет, в кого бы вцепиться.

- А ты готов к великой битве? - хмыкнул Сандро. - Или только верещать можешь?

Попс сузил глаза и тряхнул вечно сальными волосами.

- Готов, - с вызовом сказал он. - Я всегда готов.

- Что-то раньше у тебя особой прыти не было. Где там уже посыльный ваш, Пантелей! Жрать охота. Да и выпить тоже кайф.

- Тебе бы только пить, - отозвался Пантелеев. - Ты лучше генплан выкладывай. Мы продвигаемся к Королеве и теряем людей. На ровном месте теряем. Убегают, уходят. Ночью уходят! - он с досадой швырнул ремень на скамью. Бляха звякнула по дереву и свалилась на пол.

В комнате теперь тесно от людей. Буржуйка гудит, прямо пышет жаром. Айзек расстегнул куртку, прислушиваясь к репликам, за которыми стояли... Что за ними стояло? Личные трагедии, крах надежды?

- Айз, ну а ты чего молчишь? - Попс толкнул его в бок локтем. - У тебя должны быть идеи.

- И что там с мессией, про которого ты трещал? - насмешливо протянул Пантелеев. - Так и не объявился?

Айзек потер кончик носа. Привычная улыбка тронула уголки рта.

- А что там Устрица? - наконец, сказал он.

- Жирдяй? Прав ты насчет него был. Он примкнул к головорезам, революционер фигов, - ответил Попс. - И наших пацанов за собой потащил.

Ввалился солдат с жратвой и водкой. Айзек поморщился. Он не отказался бы сейчас от коньяка, но глушить проблемы спиртом, все равно, что вычерпывать воду с тонущего «Титаника». Расселись за столом. Галеты, тушенка - распотрошили офицерские сухпайки.

Айзека взяла тошнота. Оказаться бы отсюда подальше.

Для ТАКОЙ войны он не создан.

Солдат-Андрейка, наконец, принес кипяток. Попс заварил крепчайший, вишнево-коричневого цвета чай, и они втроем, заодно с Кенни, потягивали из щербатых кружек ароматный напиток.

- Как ты его без сахару пьешь... - пробормотал Попс. Айзек продолжал улыбаться. Кенни ожегся о кружку и потряс татуированной рукой, и Айзек выхватил взглядом какие-то щупальца. Вроде бы раньше у Кенни не было такой татухи. Айзек сощурил глаза - показалось. Тот же, прежний узор терновника, обвивающий мать Марию и младенца Иисуса.

- Ну что? Обсудим? - улыбнулся Пантелеев. - Первое: что мы знаем о Королеве? Ничего. Второе: мы знаем, что она имеет влияние не только на баб, ну тех, что спятили, но и на мужиков тоже. Каким образом влияет, мы не знаем.... Да, - бугай кивнул Рамису, - говори.

- Откуда ми вообще знаем, есть эта Королева, нет ее? - повисла тишина.

- Мы это просто ЗНАЕМ, - подчеркнул Айзек. - Можешь не сомневаться, она существует.

- Да я не сомневаюсь. Просто ты любишь всякую чушь загонять, вот я и захотел прояснить вопрос.

- Чушь загонять? - переспросил Айзек.

- Есть жи, - дагестанец скривил краешек рта. - Их кончать надо, и все. Если бы не дождь, уже бы все сделали.

- Посмотрим, как ты запоешь, когда сам себе отстрелишь яйца, - ухмыльнулс Попс. - Не просто так стреляются же парни.

Громыхнул стул. Дагестанец прыгнул через стол и схватил Попса за воротник:

- Ти у меня, ч-щерт, поговори, - прошипел он сквозь зубы, - так я тебе и яйца прострелю, и очко тоже. Понял, ле-е?

- Убери руки, - мигом покрасневший Попс цеплялся за волосатые предплечья дагестанца. Пантелей похлопал парня по плечу: - Рамис, успокойся.

- А чо он гонит? Они вообще, клоуны! Песни пели конченные, а теперь еще и мозги пудрят! Гнать их надо, - он оттолкнул Попса, и тот вскочил, чуть не упал со стула. Айзек спокойно наблюдал, как рожа Попса стала теперь уже лиловой.

- Пошел ты к черту! - выкрикнул Попс. - Обезьяна вонючая!

Рамис полез к поясу, за «тэтэшкой», а Пантелеев перехватил его кисть:

- Не надо, успокойся.

- Я ему башку прострелю! - бесновался Рамис. - Да отпусти ти меня!

Пантелеев ловким движением перехватил пистолет, и вывернул оружие из пальцев горца, как игрушку у малыша. Рамис, в противопоположность Попсу, побелел. Щетина ссохлась, и стала похожа на припорошенные снегом ветки.

- Он...

- РАМИС! - гаркнул Пантелеев. - Я тебе щас сам башку проломлю! Сейчас не время, ты понимаешь? Не время сейчас!

Рамис смерил взглядом Попса. Сплюнул.

- Отдай пистолет.

- Ага, щаз-з!

- Все нормально, я успокоился.

- Пойди, проветри голову, - хлопнул его по плечу Пантелей. - Покури там... Я серьезно. Ну, какой пистолет?

Рамис кивнул, и, не говоря ни слова, выскочил на улицу. Дверь так хлопнула о косяк, что Айзек подумал, уж не сложится ли «штаб» как карточный домик.

- А тебе жизнь видно, не дорога? - пробурчал Пантелей. - Чего на рожон прешь?

- А чо он лезет? - у Попса над верхней губой выступили мелкие капельки пота. - Пошел он в жопу!

- Держи себя в руках! - рявкнул Сандро.

- Что мешает ему перехватить у кого-нибудь калаш и застрелить тебя? - задумчиво протянул Пантелей, почесывая кончик носа указательным пальцем. Вновь бросилось в глаза, что ладони недостает мизинца. - Может, и не стоило его на улицу отправлять.

Теперь и Попс тоже побледнел. А Кенни издал непонятный звук: это мог быть и кашель и смешок.

Солдат-Андрейка звякнул заслонкой и подкинул в буржуйку дров. Запахло паленой сыростью. Айзек отпил чаю из кружки.

- Есть варианты с бомбами? - спросил Айзек. - Ты что-то говорил же, насчет того, что мы можем скинуть на Королеву подарочки.

- С атомными, ты имеешь в виду? - крякнул Пантелей. - Вам бы все попроще. Бомбой херакнуть - и аут. А жить ты, потом, где будешь? В радиактивном облаке, в пустыне зараженной? Пускай так, но кроме того, - Пантелей шмыгнул носом и обвел всех взглядом. Сандро задумчиво кивал, Попс потирал переносицу. - У них бомбы тоже есть. Нет, это не выход. Да и кто знает, как с «атомками» обращаться-то? Нет специалистов таких. Скидывать боеголовки вручную? Тоже не вариант, вот вообще. А человечка нужного нет, чтоб подсказал.

- Я чувствую: что-то происходит, - сказал Айзек. - И если мы и дальше будем тянуть...

- На одно твое чутье мы положиться не можем, - насмешливо протянул Сандро. - Если ты, конечно, не тот самый провидец, о котором пел все это время.

Айзек не изменил выражение лица. Он молча глядел на Сандро, а тот улыбался.

- Ладно, - кивнул Пантелей. Потом встал и зашагал по комнате, скрипя половицами. - Нет, ты серьезно?

Он зачем-то подошел к окну, вгляделся в серую муть.

- Нет, ты сам подумай... Не у одних нас есть бомбы. Мы вообще ничего толком не знаем. Знаем только, что часть мужиков - идет туда, к ним. Как зомби. Что потом с ними происходит - неизвестно. Она знает про нас все, мы про нее - ничего. Такой расклад. А в войне, ты думаешь, что самое главное? Люди, бойцы? Грамотные командиры? Отвага? Оружие, в конце концов? Да, все это важно. Но информация - важнее.

Андрейка поворошил поленья в буржуйке, кочергой. Пантелей скрестил на груди мощные руки и забасил:

- Поняли, хлопцы? Мы можем рассчитывать на подкрепление еще тысяч в десять-двенадцать, не больше. Итого, получается скудноватая армия. Но не забывайте, сколько людей убито. По прикидкам одного умного человека - три четверти мужского населения планеты. Из оставшейся четверти - больше половины подалось в бродяги. Еще одна часть, обширная, будем называть вещи своими именами, под властью Королевы. Она очень быстро прибирает их к рукам и через каких-нибудь два месяца уже можно и не мечтать о том, чтоб прорваться и убить ее. Вот тогда реально, можно сразу скинуть «конфетку», - Пантелей крякнул. - Хуже не станет.

- И все мы сгинем в пламени, во тьме ночной глуши, - продекламировал Айзек.

- Вот именно, - кивнул Пантелеев.

- Кроме того: с чего ты собрался запускать бомбы? Ракетоноситель есть? - спросил Сандро.

- Да с тех же самолетов можно, - пожал плечами Айзек.

- Отлично. Атомную бомбу, на наших кукурузниках... - Сандро визгливо расхохотался, но его смех никто не поддержал. - Это пустая болтовня.

- Мы же проводим бомбардировки. Что мешает сбросить хорошенькую атомную малышку? - спросил Попс.

- Отсутствие мозгов, - загнул палец Пантелеев, - неопытность, некомпетентность. И здравый смысл, наконец, - он загнул последний, четвертый палец - мизинец отсутствовал. - Достаточно?

- Ну, не знаю - пожал плечами Попс. - Когда вопрос стоит таким образом, все средства хороши. А если завтра ВСЕ уйдут к Королеве? Что тогда, а?

Айзека кольнула ледяная иголка. Последние два дня он варил эту мысль в котелке, как походную кашу. И теперь она перепрела, и ползет из ушей, ползет.

Они могут уйти ВСЕ. На самом деле. Он сам может пойти, вместе со всеми, а потом вытащит штык-нож, и на ходу отрежет собственные причиндалы. Вот и вся война.

Вопрос: Королева копит силы? Аккумулирует энергию?

- Эй! - дверь заскрипела, стукнула о стену. - Пока ви тут сидите, беспредэльщики ворвались! Быстро давай, ле!

Никто толком не понял, что там кричит Рамис, но как по команде, повскакивали из-за стола и рванули на выход.

Айзек поплелся последним.

***

- Я уже не могу! Блять, что делать?! ЧТО ДЕЛАТЬ?!

- Риф-ф-ат, уу-у-с-спокойся, - зубы стучат, весь дрожу. Прямо нутро выворачивает наизнанку.

Мы держим Риточку по очереди. Я только-только избавился от груза, передал Вениамину девочку, треморными руками. Он тоже весь сотрясался, молча. Вода холодная - прибывает и прибывает.

Уже по шею. Риточка не плачет, и от этого вдвойне страшней.

- ПА-МА-ГИ-ТЕ! - орет Рифат. - СПА-СИ-ТЕ, ЛЮ-ДИ!

Мне сразу вспомнилась «Бриллиантовая рука». Ничего не могу с собой поделать: грудь изнутри щекочет смех, пополам с ледяным крошевом.

Вениамин, наверно, думает, что я спятил, но мне как-то все равно.

Сейчас имеет значение только вода.

Мимоходом думаю об Оле. То есть - об Ане. Или о ком я думаю? О той, кого люблю?

Отстукиваю зубами, прикусил язык. Во рту - солоно. Кого я люблю? Сейчас замороженное сознание не может подсказать ответ на этот вопрос, да и собственно, вопрос этот следует задавать не сознанию.

Рифат рычит, а мы мне вода под самое горло. И чуть выше.

Рифат палит из калаша вверх, по разбухшим от влаги палкам. Короткая очередь, пули вплавляются в древесину, как в пластилин.

Толку, конечно, от такой стрельбы нет.

Я случайно заглатываю воду, вместе с листиками и горелыми спичками: как раз при свете последних Вениамин рассматривал мой блокнот. Теперь размокшие листья плавают где-то в коричневатой жиже.

Со стенок погреба отваливаются пласты земли.

- Не стреляй! - говорит Вениамин быстрым, холодным голосом. - Срикошетить может...

- Да я лучше пущу себе пулю в башку, чем буду как... Как щ-щенок в ведре... Как говно в проруби! - Рифату в рот тоже попадает вода, и он фыркает и откашливается.

Мы уже плывем, не чувствую ногами дно погреба. Я подхватил лестницу и долблю стенку, Вениамин поддерживает Риточку, и она уцепилась за край обломанной ножки. Рифат продолжает тратить энергию, я мимоходом думаю о «калаше». И раньше слышал, что автомат этот может стрелять под водой, но как-то не верилось.

Сверху что-то заскрежетало. Лязг, писк.

Как будто грузовик пыхтит. Или кажется? Или это огромный зверь - тот, из чащи, тот, что приходил ко мне в кошмарах?

Снова думаю об Ане. Где она сейчас? И об Оле. В груди, несмотря на ледяную жижу, разливается тепло, как от доброго глотка глинтвейна.

В щель брызнул свет. Еще больше воды, прямо головы залило. Риточка пищит, машет ручонками, и я тоже ее поддерживаю, под спинку.

Чихаю вдруг, так что чуть не трескается череп.

Краем уха слышу автоматную трель. Рифат? И еще одна. Больно много у него патронов. Мы ведь и птиц стреляли... Откуда столько патронов?

Что-то твердое бьет в кроссовок. Снова ляпает грязь, сверху. В глаза ударяет свет, как молния, но с желтоватым отливом.

Вижу перекошенный рот. Глаза вытаращены, смотрят на меня с удивлением. Блестят искорки, пляшут. Это блики, танцуют на воде, дрожат поверх зрачков. Рифат хрипит, как пробитая камера, и цепляется ногтями за стенки погреба, а земля осыпается. Свежий воздух, свежий воздух... Рита плачет, пыхтит Вениамин.

А мне уже все равно. Пусть себе волнуется кто-нибудь другой. Я ухожу в холодную толщу. Вниз, вниз...

Вода шумит ушах...

Нужно нырнуть еще глубже. Кислорода в груди полно. На дне вода почему-то теплее, да и вообще, я уже не чувствую обжигающего нутро холода. Ниже и ниже. Глубже и глубже.

Рыбка плавает. Вот раскрыла рот, чтоб подхватить светляка.

А это оказался не светляк, а приманка рыбы-черта, огромной зубастой твари, с коростами и шипами по всему телу. Она заглотила малька, жадно поблескивая вытаращенным глазами.

Я поплыл дальше. Тоже свет, свет... желтоватое пятно. И я плыву на него. Большое, огромный фонарь, черный зрачок в центре.

И лилово-фиолетовые щупальца баламутят воду, тянут ко мне кольца-завитки, облепленные присосками.

Хоть в ушах и вода, я слышу пульсацию, исходящую от осьминога, но ничего не могу с собой поделать. Свет тянет меня, как мотылька, и я плыву, и вот уже в груди совсем нет кислорода, щупальцы давят на ребра, хрустят кости...

Хрустит череп.

Больно и нечем дышать, черная пасть осьминога, полная зубов...

Человеческих зубов.

Глава 21

Грязная вода вдоль дороги. Столбы черные, деревья тянут крючья веток к небу, а сырость настырно липнет к телу, треплет брезент над головами. Ветер заталкивает ее в кузов со всех сторон, и даже он не в силах разогнать вонь немытых тел.

В просвете дороги видно столбы. Сбоку поле, а по краю - как раз столбы, и кое-где еще висят обрывки проводов.

Двигатель натужно рычит, чихает, выплевывая сизо-черные комки выхлопов.

Мимо проплывают еще столбы, но с перекрестиями. Старые, электрические - древесина разбухла от постоянных ливней.

На столбах - перекрестия. На перекрестиях висят мешки.

Я сузил глаза. Не мешки, конечно.

Руки над головой, лица склонены вниз. С волос и носов капает вода, некоторые лица тоже, будто бы распухли от дождевой гнили. Сзади едут еще грузовики, на серые лица попадают отсветы фар, и столбы похожи на чудовищную гирлянду, призрачно мерцающую во тьме.

Я покашлял, толкнул Вениамина локтем. Храпит с открытым ртом, голову откинул назад.

Вместе с нами другие мужики. Измученные, сонные. Грязные. Никто не разговаривает, почти все дремлют, убаюканные мерным покачиванием кузова.

Вениамин открыл глаза, я кивнул в сторону дороги, и у него судорожно прыгнул на горле кадык.

- Мертвые? - прошептал он.

Человек на последнем столбе поднял голову. Зубы оскалены, ребра выпирают из-под кожи. Он был полностью голым, в отличие от других, и в лице проглядывали знакомые черты.

Несчастный кричит, а двигатели, ветер и шум ливня заглушают вопли. Хотя мне все равно кажется, что я их слышу.

Вряд ли это Юрец. Не хочу в это верить, и не хочу смотреть. Дорога повернула, и фигуру заглотила темнота. Поскорее бы стереть из памяти образ, но его призрачные грани еще долго остаются на сетчатке.

Риту от нас забрали и посадили в кабину. Вроде как там теплее и все такое, но мне это было слушать просто смешно. Хотя, что мы могли сделать? К тому же, они вроде как спасли нас, эти люди.

И теперь, когда мы миновали «аллею столбов», мне кажется что лучше бы нам остаться в том погребе.

Рифата прошило ответной очередью. Не надо было ему стрелять. С другой стороны, если бы он не выстрелил, то не привлек бы ИХ внимание.

Он пожертвовал собой.

Мне кажется, что внутри не осталось никаких эмоций, но нет, они просто покрылись льдом, и бьются, бьются наружу, а я их сдерживаю. До сих пор не верится, что Рифата больше нет, что конец нашим извечным спорам, и подтруниваниям друг над другом.

Вениамин глядит в одну точку. Какой-то тип подсел к нему с другой стороны и начал зудеть в самое ухо:

- Они любят таких... лю-юбят! Ты уж будь уверен, хи-хих!

От него разит табаком и туберкулезом. Вениамин смотрит перед собой остекленевшим взглядом.

Мы едем уже вторые сутки. Несколько раз увязали, а один грузовик, насколько удалось разглядеть, стек в кювет, трассу размыло.

- Они любят малышечек... У них есть целый гарем из таких... - шепчет Туберкулезник.

Его, видно, отрыли в какой-то навозной куче, и закинули к нам. Остальные пассажиры похожи на серых мумий, на трупы, лишь по недоразумению усаженные на лавки. А этот - живчик.

- Отвали! - рявкнул я на него. - Пошел в жопу!

Он смотрит на меня бараньими глазками так, как будто это вещмешок заговорил, или там, ботинки. Потом протолкнул ком по горлу, и продолжил шептать Вениамину:

- У меня была такая же девчуш-шка... Сначала одна, потом - вторая... Я кормил их, и конечно, развлекался в с-спальне... - на губах у него заблестела слюна. - С-сладкие, тепленькие девочки... С ними приятно даже просто лежать рядом...

- Заткните его! - зарычал какой-то тип, с борта напротив.

- Сс-ладкие девч-чушки, - прошептал Туберкулезник, и на меня попала капелька слюны. Это через Вениамина-то.

Я встал и сватил его за воротник. Туберкулезник все шептал чепуху насчет девочек. Он здесь всего-то часа три, и все время твердит одно и то же.

В предыдущий раз мне удалось заткнуть его минут на двадцать, и теперь он завел очередной куплет песни.

- Ну и что ты сделаешь? - в глазах его вдруг появилась осмысленность. - А? Мне похрену на тебя, с-сынок. Ты еще щегол для меня, понял? Ты должен... ты, эй! Отпусти, падла!

- Отпустить?

Туберкулезник висит над непрерывно движущейся лентой дороги. За нами по пятам следует грузовик, бампер метрах в десяти. В лицо мне ударяет свет. «Ту-тууум!», - простонал клаксон.

Туберкулезник кряхтит у меня на руках, как младенец. Морщинистый младенец, со щетиной. Новорожденный Бенджамин Батон. Я без всякой связи вспоминаю Рифата, как он вдруг ни с того ни с сего говорил: «как в том кино, ну ты помнишь...». А я не понимал в каком, и начинал гадать, и после выходило, что фильм вовсе и не имеет отношения к происходящему.

- Сс-ука! - прошипел я ему в лицо. Вениамин похлопывал меня по плечу, и говорил что-то, было не слышно сквозь рев моторов. Туберкулезник корчится, лицо искажено, на губах - слюни. Мне хочется разжать пальцы, брезгливо оттолкнуть его, но я продолжаю его держать. Тело - как пушинка. Не тяжелее палки, закутанной в лохмотья.

- Не надо! - кричит Вениамин.

- Сбрось его! - перекрикивает шум тот самый мужик, с противоположного борта.

Я разжал пальцы.

Туберкулезник ударился об пол кузова. Звука не слышно. Он что-то шептал, двигал ногами как жук, перевернутый на спину.

У меня дрожит живот, изнутри покалывают мелкие иголочки, волосы на затылке встают дыбом. Отвратительное ощущение, но я не могу его стряхнуть.

Снова гудок, но теперь его вроде сигналит уже наш водитель.

Грузовик замирает. Скрипят колеса, сдерживаемые тормозными колодками. Загнанная машина порыкивает, кашляет.

Сколько километров мы одолели? Ехали-то не очень быстро.

Звезд нет. Я вообще не помню, когда в последний раз видел звезды.

Что-то железное колотит по борту. Лязг, лязг, ЛЯЗГ.

- Выходим по одному! Выгружаемся! - кричит зычный голос.

- Спрыгиваем!

- Быстро давайте!

Голоса, собачий лай. Они стерегут нас так, как будто есть куда бежать.

Люди потихоньку вылезают. Я помогаю выбраться старику, он сжимает губы и пыхтит, по лбу течет дождевая вода. Крупные капли, вроде пота.

Мы поспрыгивали на асфальт. Грязищи намыло, везде потоки, камешки тыкают ступни сквозь подошвы. Фары круглые, будто вечно удивленные глаза, и их огни разрезают темноту на лоскуты, а ветер холодит кожу.

Я бы тоже удивился. Если б смог.

- Все выгрузились? - к нам подошел бугай в бушлате. - Постро-оились!

Мы затоптались на месте, каким-то образом приняли вид шеренги. Цевье «калаша» тускло поблескивает, Бугай кривится, и, шевеля губами, пересчитывает нас, тыкая каждого пальцем в грудь.

- Одного не хватает. Где еще один?

Мы пожимаем плечами. Подходит еще один паренек.

- Чо застыли? Лось, чего вы тут?

- Да чего, одного потеряли.

- Он в кузове, - подсказал я.

- Не болтать в строю! - прорычал Лось.

- Мы в армии что ли? Или в колонии? - спросил я. - В кузове один, Туберкулезник. Там и ищите.

- Ты врач,что ли? - прищурил глаза второй. У него шрам на губе, похож на червячка, забравшегося под кожу. Дождь моросит между нами, капли попадают в лицо. Холодно, сыро. Ветер подталкивает, с насмешками. - Ты мне подергай тут еще, плечиками своими, туберкулезник!

Тугой приклад врезался в живот, я согнулся пополам, из глаз брызнули слезы.

Лось выволок из кузова хихикающего туберкулезника. Он упирался ногами, цепляясь пальцами за борт «Камаза».

- Он выделывается! Сукин сын, выделывается еще!

 Туберкулезник икнул, сидя на асфальте, в луже. Лось охаживал его «берцами», а он не мог или не хотел вставать. У меня по спине бегали мурашки, волосы на затылке шевелились, от такого зрелища.

Лось посмотрел на свой бушлат, перевел взгляд на меня. После взглянул на второго, «шрамированного».

- Ах, ты, п-падаль, - рыкнул Лось и вскинул автомат.

Щелкнул затвор, грянул выстрел. Туберкулезник разложился на асфальте, как морская звезда, раскинул руки-ноги.

Голова треснула, как арбуз, и из дыры поползла губчатая дрянь.

- Ну и нахрена? - Шрам скривился.

- Да ты погляди, е-мое! - Лось потряс фартук блевотины. - Чертополох драный! Кому он нужен?

Вопрос повис в воздухе. Нас куда-то гонят, нас слепят фары, нас облаивают собаки, и поневоле чувствуешь себя заключенным.

Еду нам практически не давали. Сухой картон или там куски рубероида - вроде как галеты с сыром, воду, отдающую гнильцой. Мы-то на самом деле не зэки, а солдаты.

Нас погнали по коридору, и подошвы стучали о желтоватый кафель, а трубки ламп испускали нездороый свет, от которого слезились глаза. Вряд ли нам предложат баню, я вообще уже забыл, что это такое: подставить тело горячим струям, расслабиться.

Мы топали молча, как в моих снах, и  может быть, не только я вспоминал те самые кошмары.

Нас гонят как овец, и задние ряды наталкиваются на передние, я втыкаюсь носом в чье-то голое, склизкое плечо.

Вениамина утешать нет смысла, как и нет смысла что-то говорить. Он тоже это понимает. Мы с ним держимся какое-то время за руки, но потом между нами вклинивается поток. Помимо лая собак, гомона, матерных окриков, автоматных очередей, я слышу и еще что-то, вроде статического трансформаторного гула.

Потом нас сгоняют в подземелье. Во всяком случае, так кажется. Здесь сырость сухая, и я стучу зубами, теперь уже совсем потерявшись в общем потоке.

Удержать бы сознание в раскалывающейся башке... и не упасть бы, затопчут.

Снова темнота, толчея, люди тянут друг друга, дергают.

И вдруг свет в лицо.

- Роман Филатов? - прорычал чей-то голос. Я разлепил губы, но сквозь них вышел только легкий свист. Тогда я попробовал кивнуть и погрузился в непроглядную чернь воды, с надеждой, что там нет того младенца-спрута, из моего блокнота.

***

Серое небо пллевалось мелкими капельками, ползали завитки туч, и клочки грязной ваты наслаивались друг на друга. Тучи целиком состоят из этих мелких капелек - конденсированных, заряженных электричеством частичек.

- Мы это... с вами бы, - замялся мужик с наколками. Айзек недоумевал, зачем решать такие вопросы на улице, на дожде, но стоял вместе со всеми. Тут Рамис, Пантелеев, и Скачков, подтянувшийся со своими ребятами буквально полчаса назад. Попс тут, и Кенни, его не видать за спинами других. Сандро скрестил руки на могучей груди и смотрит на расписного мужика.

- Мои пацаны уходят, кароч, е... Чо делать - сами не знаем, поэтому к вам пришли. Нас немного, но мы того... С вами бы, - «пахан» шмыгнул носом и сплюнул в сторону. - Короче, ну часть туда уже ушла. А мы чо - решили к вам...

- Примкнуть? - подсказал Сандро. Мужик угрюмо кивнул. За его спинами человек сто, не больше. Переговариваются, смешки издают. Беспокойное стадо.

- Ну, типа того. А чо делать? Щас вообще голяки везде. Переложат нас по одному, переложат, нача-альник...

- А вы, сколько народу переложили? - крякнул Пантелей. - Мы вас взять можем, конечно, но... наши ребята, могут ли они доверять вам?

- А сейчас такое время, - «пахан» вновь шмыгнул носом. - Никому доверять нельзя. Но если вы не хотите, мы так... ну, пойдем куда-нибудь. Мы по дороге на тварей наткнулись, типа из этих. Ну, которые зачистки делают, зондер-команда, е-мое! Еле ноги унесли.

- Кто такие? - нахмурился Пантелеев.

- Те, которые яйца режут, - пояснил «пахан». Айзек заметил, что на веках у мужика набиты глаза. То есть, он все видит, даже когда спит. - Ну, увозят и режут. Не все же сами, того, идут.

Айзек устал от косноязыячия этого вымерзшего, промокшего мужика. Трепета его синие картинки вызывали не больше, чем татуировки Кенни.

- Хватит уже базарить, - кашлянул Айзек. - Вы с нами. Но знайте, если кто скрысит, то расправа последует незамедлительно. Да и чего я вас пугаю, - вздохнул Айзек. - Вы этим только себе навредите. Поэтому, если у кого-то вдруг возникнет желание украсть жратву или оружие, кого-то прирезать или отбрать понравившуюся вещь, просто вспомните о «зондеркоманде» и собственных... ну выпоняли. Засим, предлагаю заняться насущными проблемами.

- Слышали, братва? - проорал «пахан». - Нормально, живее-оом!

«Братва» заорала, заулюлюкала.

Пантелеев, Сандро и Рамис переглядывались, косились на Айзека, а он просто скрестил руки на груди.

***

Проснулся я от жажды и холода. Еще понял, что стою посреди огромной залы, голиком. Высокие своды, темные стены, и мне задавал вопросы какой-то жирдяй, мелькала желтая рожица, с глазами-крестиками. Причем тут эмблема «Нирваны»?

Уж не во сне ли была поездка, на грузовике? Хотя, я бы скорее поверил, что нахожусь во сне СЕЙЧАС.

Одно «но»: я точно не сплю.

Сердце колотится, подступает к глотке. Шаг, еще один, на коже пупырышки, а мошонка сжалась в крохотный плотный комочек. Впереди синеватые очертания спинки трона, и не видно, сидит ли там кто-то.

Однако я знаю, что он не пуст.

Шлеп, шлеп по плитке. Мурашки бегут по коже, как муравьи и щекочут нервы. Все тело будто пронизано гитарными струнами, и по ним пустили ток.

- Я долго тебя ждала, - голос приятный, мелодичный. Жутко знакомый. - И вот ты пришел.

Огибать трон страшно, я не хочу знать, КТО там. Но я все-таки обхожу его по кругу, но... сколько бы не шагал, вижу женщину сбоку. На лице у нее карнавальная маска... вросшая в лицо. Из-под маски выступает что-то бордово-синеватое, как будто черничному джему тесно. Маска вроде бы костяная, и растет прямо сквозь кожу.

- Кто ты? - отвечаю я одними губами. А может, мы и не разговариваем вслух.

- Любимый, ты меня не узнал? - говорит она голосом Оли. Голос вибрирует, потрескивает, как будто записан на пленку, именно на магнитофонную пленку.

- Что ты хочешь?

- Тебя. Всех. Мы будем вместе, все для этого готово. Ты хочешь меня?

Я все еще переставлял ноги, в тщетной попытке разглядеть ЕЕ, под стук крови в висках.

- Мы будем вместе вечно. Только скажи, как сильно ты меня любишь...

- Я тебя люблю.

- У нас будет ребеночек... Слышишь, Ром?

- Будет ребеночек... - повторил я, как эхо. Сознание заволокло теплым туманом, в желудке кислый жар, будто я глотнул какого-то зелья. - Но мы же с тобой... Оля, мы с тобой...

- Оля? - насмешливо оборвала Королева. - Я не Оля.

Она захохотала, заливаясь, а я теперь видел трон спереди. Маска отвалилась, глаза Королевы превратились в черные воронки, и из них бросились врассыпную мелкие сороконожки или мокрицы, а рот твари ощерился зубами.

- Ты хочешь меня? - вопрошала Королева.

Челюсть свело, а отступить назад не получается - ступни примерзли к полу. Я вырывался, как олененок из капкана, а Королева меж тем встала, помахивая полами балдахина, и руки ее провисли вдоль тела плетьми.

Правая нога с хрустом отделилась от пола, я заорал, и из глаз брызнули непрошеные слезы. Потом потерял равновесие и плюхнулся на задницу: левая нога так и приклеена к полу, вывернута в голеностопе. Сознание застлала пузыристая пелена, зеленая.

«Проснуться, проснуться»

Мясо отрывалось от стоп лохмотьями, колено вывернулось под опасным углом, накатила тошнота.

Я кричу, кричу...

Маленькие отростки ощупывают тело, лижут щеки, глаза. Твердые, осторожные щупальца, они скользят по лицу, по губам.

Я хотел отпоползти назад и наткнулся на стену. Королева нависла надо мной: темный, размытый силуэт. Пористая масса лица находилась в непрерывном движении и сквозь эту кровяную маску проглядывали знакомые черты. Я вспомнил о Северном сиянии, ведь сейчас надо мной разноцветные всполохи...

- Ты хочешь меня ты любишь меня этот мир только для нас ты любишь меня, - скороговоркой твердила Королева. Я что-то мычал в ответ, и тут нос и затылок вдруг взорвались так, как от «чиха».

- Ты любишь меня? Эй, ты слышишь меня? Рома!

Королева растворилась. На ее месте возник Вениамин: лицо чумазое, контрастирует с сединой. Он присел надо мной, протягивая дрожащие ладони.

- Что т-так-кое? Где мы?

- В камере, - ответил Вениамин, смахивая со лба прядь. - Ты кричал. Плохой сон?

- Ага, - пробормотал я. Отголоски кошмара все еще бродили в растревоженном мозгу, в груди полыхало ледяное зарево ужаса, и кровь медленно, но верно разносила его по жилам, растворяла. - Все нормально... Где Рита?

- Мне не доложили, - Вениамин резко встал, так что щелкнуло колено, скрестил руки на груди, и заходил по камере.

Сырые стены, никаких тебе окон. Тяжелая дверь, черно-зеленая. Пол бетонный, но вряд ли мы в тюрьме, поскольку вытяжка в углу забрана пластиковой решеточкой.

- Что они с тобой сделали? Почему посадили нас в одну камеру? - спросил я. Спина горит, как после мази «Финалгон», но избирательно так, что ли, как будто целая куча царапин на коже.

Сразу Оля перед глазами, и водопад. Все это было очень-очень давно, еще в День Первый, но я вижу это необычайно четко. На мгновение, вместо стен камеры передо мной распустились зеленые листья кустарников, и я услышал шум бегущей из трубы воды.

«Что это у тебя на спине?», - спросила она. А я в шутку ответил, что это, мол, девушки виноваты, впиваются в порыве страсти.

- Не знаю. Я ничего не знаю, - ответил Вениамин, ероша волосы, нарушая тем самым иллюзию. - Да разве это важно? Что ты видел, там? А?

- Где? - нахмурился я.

- Ну... Ты видел ЕЕ?

- Как понять?.. - нахмурил я брови.

- Какие сны тебе снятся? - в лоб спросил Вениамин. Глаза у него бегали, то и дело обшаривали камеру, каждый уголок. Он облизнул сухие губы - язык мелькнул как у змеи.

- Ты ведь сейчас не рисуешь. Значит, подсознание должно давать тебе картинки.

- В смысле?

- Твое подсознание выливается в рисунки, а ты брался за карандаш уже долго. Ты видел, чем все это закончится?

- Н-нет.

- Знак у тебя на спине. Он горит. - Веня сказал скорее утвердительно. И снова стал мерять цементный пол широкими шагами. Потом зарыл пятерни в седую шевелюру: - Ты можешь повлиять на это. Ты должен рисовать, это твое оружие. Знак на спине...

- Вень, прекрати... У тебя не болит...

- У меня все болит, - он показал крепкие зубы. Не желтые, а как будто тоже, с налетом пепла. - Кроме головы. И мозг работает четко. Знаешь, почти все предсказатели - шарлатаны. Они поют свою песню, а потом притягивают произошедшие события за уши. С тобой все иначе. Ты можешь моделировать события.

- У меня, правда, горит спина, - осторожно ответил я, и тоже облизал губы. В горле как-то вдруг сухо стало. В последний раз я пил дожедевую воду, сладковатую, с химическим привкусом, когда нас вытащили из грузовиков, и выстроили вдоль дороги. Тогда, когда застрелили «туберкулезника». - Откуда ты знаешь, что этот знак... горит?

- Ты на животе лежал, - дернул плечом Вениамин. - Майка задралась, да и... честно, заинтересовался я. Извини, - он отвел взгляд.

От этого я совсем уж почувстовал себя не в своей тарелке. Веня, конечно, нормальный мужик, башковитый. Но он что, рассматривал меня, пока я был в отключке?

- Они проступили четче, линии узора стали рельефными, - продолжал он. - И добавились новые. Я смог прочесть символ «в отражении - сила», но это сложно, потому что линии можно трактовать по-разному ,а я не такой уж знаток, - он стер крупные капли пота со лба. - И еще: «самое дорогое отдай врагу».

- Немного же там смысла, в этих узорах, - только и сказал я. - Вот дураки люди, а? Убивают зачем-то друг друга. А всего и надо, что оторвать у себя самое дорогое. Кстати, для большинства мужиков, самое дорогое этопенис. А вот...

- НЕ ПАЯСНИЧАЙ! - взревел Веня. И тогда я понял, что не в своей тарелке как раз ВЕНЯ. Крыша поехала.

Я всегда называл вещи своими именами.

- Вовсе и не шучу. Какому врагу? Что я должен отдать? Какое отражение?

- Ты должен взять самое ценное, что у тебя есть и отдать врагу. Ты должен использовать отражение... Ты рисуешь. Вот! - он сунул руку в карман, и я почему-то подумал, что он сейчас вытащит оттуда змею или гранату, или дохлую крысу. Но нет - он вытащил карандаш. Обычный, желтый, с розовой стеркой на конце.

- Откуда он у тебя? - улыбнулся я. - Мой карандаш... Точнее, похож на мой старый.

- Бери.

- Нет, где ты его нашел?

- Где нашел - там уж нет, - фыркнул Вениамин. - в твоем подсознании зашифрован ключ. Но ты сам не должен его увидеть. Слушай, ты не читал в детстве мифы и легенды древней греции? Минотавр, Персей, в частности?

- У тебя точно не болит голова? - я попробовал подушечкой большого пальца острие, повел по шероховатому дереву.

- Слушай... Вот твое главное оружие, - он кивнул на карандаш.

- Мамонта завалю, думаю, - протянул я. - Погоди, причем тут Геракл?

- Сейчас не время для шуток, - отмахнулся он. - Не про Геракла я говорю, а про Персея.

- И все-таки, что там со стигматом, - поморщился я, пытаясь дотянуться до того самого места, заветного - между лопаток. Больше всего горело как раз там, а ведь раньше выше поясницы не поднималось. Неужели и впрямь узор «вырос»? Собственно, горело и раньше, в предыдущие дни, но я как-то не особо обращал на это внимание. Да ведь и не заглянешь, на спину-то. В детстве, помню, пытался сцепить на спине руки, в замок - и то с трудом получалось. - Посмотришь еще? Может, считаешь какую-то дополнительную информацию? Моделирование какое-то...

- Дело не в этом. Королева - все равно, что эта тварь, медуза Горгона. Только обращает она в камень не людей, а их сознание. Она должна увидеть свое отражение, и только ты сможешь подставить ей «зеркало», понимаешь? Она должна обратить на себя свое влияние, Ром!

Завертелся ключ в замке. По спине сразу побежали мурашки, а кожу на спине прямо покалывало чувствительно.

На пороге возник жирдяй. Черная майка натянута поверх плотной куртки, которая топорщилась комками. На лице жирдяя бродила ухмылка, а на животе красовалась желтая рожа, с глазами-крестиками.

За спиной толстяка маячил тип, с сильно выдающейся вперед нижней челюстью, и тускло поблескивающим «калашом» в руках.

- Привет, ребятки, - кивнул он нам. - Как делишки?

- Лучше не бывает, - ответил я, все еще переваривая речь Вениамина. Что он имел в виду? Персей, Горгона... Не иначе, у него съехала крыша. Писатель то же еще, фантаст.

- Королева ждет тебя, - рожица на майке жирдяя как будто подмигнула. - Давай, на выход.

Я оглянулся на Вениамина. На спине продолжали гореть «иероглифы-стигматы».

Королева ждет. Ну, если ждет...

Когда мы шли по коридорам, в компании толстяка-фаната «Нирваны», и бугая с выпяченной челюстью, меня охватило дежа вю.

Все холоднее и холоднее, и сырость, сырость опять...

***

Оранжевые языки лизали небо, бензин тек по асфальту, и радужная лужа тут же вспыхнула. Айзек заслонился ладонью от зарева, пахнуло мазутом и гарью. Огонь порыкивал, схлестнувшись с ветром.

- Бред какой-то... - прошептал Пантелеев. - Всякое видал в жизни, но такое... От чего ж они с ума сходят?

Рамис что-то бормотал на своем, губы как резиновые, Сандро все посмеивался.

- А если бы в грузовике была наша малышка?

Айзек оглядел «командиров». Они и еще сейчас еще не все поняли. Людей собрали, это хорошо, но не понимают, что чем ближе...

И вот второй грузовик за сутки. Плюс, десять человек застрелилось, а еще трое занялись членовредительством, и истекли кровью.

- Поражающие факторы ядерного оружия, - сказал Сандро, - всем известны?

- Сейчас не время, - оборвал Пантелеев.

- Мы не будем брать... Нет! Я не согласен! - Рамис ударил себя кулаком в грудь. - Надо быть дауном, чертом последним, чтоб бомбу с собой брать! Она рванет, жи! Надо подальше отнести, а то все... Всех, кого мы собирали, они жи на воздух полетят! - он сбивался, с трудом находил нужные слова, то и дело вставляя гортанные возгласы, и Айзек глядел на него с легкой улыбкой.

«Генеральный штаб» в поле, возле трассы. Полыхал грузовик, коптила резина, и кто-то из солдат все еще пытался потушить горящий остов, зашвыривая его землей. Чуть поодаль с криками носился силуэт, объятый пламенем. В небо плыли клочья черного дыма, с хлопьями от сгоревшей резины, едкий запах выдавливал из глаз слезы, и от него спирало горло.

Силуэт носится и только усугубляет этим положение: ему бы упасть и кататься по мокрому асфальту. Вопли силуэта взрезали барабанные перепонки, и солдаты сбивали с него пламя брезентом - тоже ошибка.

Но вот силуэт упал и затих.

Дурачье, наконец, догадалось залить его водой. Лохмотья одежды зишипели, вплавляясь в кожу, силуэт взбрыкнул ногами, а его все поливали.

Колонна стоит. До Королевы километров сорок, не больше, а «войско» замерло всей кавалькадой. В воздухе витал гул, какой можно услышать возле трансформаторной будки, ветер разносил запах сгоревших котлет. Айзек проглотил слюну, и поморщился. Кажется, уже лет сто назад он не то что ел, а хотя бы видел отбивные или те же котлеты.

Гудение вилось над головами, висело, как назойливая туча комаров.

- Видите, я же говорил, - Айзек пожал плечами. Выдержка, выдержка. - Чем ближе, тем хуже. Дальше ехать опасно, пойдем пешком. Тут не так уж далеко, и как мы поняли, у каждого человека свой запас прочности, что ли.

- Мы вообще никуда не пойдем! - заорал Пантелеев, брызгая слюной. - Мы только людей губим, понимаешь ты?!

- Отпусти.

Здоровяк, кажется, сам не заметил, что схватил Айзека за воротник. Схватил и тряс, тряс, и даже теперь пальцы не разжал. И выкрикнул вдруг:

- Из-за тебя все... Ты с ней заодно! - А потом Пантелеев засмеялся, захохотал. Из глаз у него побежали крупные горошины слез, а изрезанное морщинами лицо мигом покраснело.

Выдержка. Выдержка.

Бомба и весит-то всего-то тридцать восемь килограмм. Не ядерная, естественно, и с детонатором, а мощности хватит, чтоб сравнять с землей Королеву и ее подданных.

- Первый поражающий фактор - ударная волна, - сказал Сандро. У него чуть подергивалось веко. - Второй - световое излучение. Оно такое яркое, что сетчатка сгорает, как целлофан.

От стоящих чуть поодаль солдат, отделился один, наиболее смелый. Пантелеев все хохотал, цепляясь за Айзека, потом стек вниз, на грязный асфальт, чуть не стаскивая с того штаны.

- Извините... Разрешите...

- Говори.

- Айзек... Товарищ, или как правильно? Извините... Что мы будем делать дальше? Какие будут приказания?

- Перерыв полчаса - отдых, потом сборы. Идем пешком, сорок километров, и мы в гостях у сказки. Грузовики оставить, гаубицу тоже. С собой берем оружие и ручную кладь. Понятно?

Солдат косился то на Айзека, то на Пантелеева. Рамис молчал, покусывая изнутри щеку. Сандро спросил у солдата:

- Ты знаешь третий поражающий фактор? Ядерного оружия?

- Нет... То есть - никак нет! - поправился «солдат». Какой-то мальчишка вообще, ему и восемнадцати нет, наверное. Видно, что не знаком с бритвенным станком.

- Проникающая радиация. А ты знаешь, что в конструкции немецких автобанов заранее предусмотрены места для установки ядерных фугасов? Крутотень, да?

- Да... То есть, никак нет!

- Пошел вон, - устало махнул Сандро. - Чему вас теперь только учат, щеглов?

Скинуть бомбу на сам город Королевы невозможно. Было несколько попыток, в итоге разбились три самолета, еще на подступах. Из чего Айзек и сделал вывод, что влияние сучки увеличивается, по мере приближения к ней самой. Иначе, почему с приближением к ее логову, все больше и больше людей отрезают себе яйца (членовредительствуют)? Разгоняюся на грузовиках, вместе с пятьюдесятью «приятелями» и летят в кювет? Поджигают себя и бегают, объятые пламенем?

Солдат испарился. Пантелеев теперь лишь всхлипывал в луже, как девочка, над которой надругались, и только порванной юбки ему не хватало.

Даже у самых сильных сдают нервы, но не у Айзека. Пока что.

- Какой идиот понесет бомбу в руках, - покачал головой Сандро и поскреб щетину. - Да прекрати ты выть уже!..

Налетел легкий ветерок, и взъерошил волосы «генштабу». Солдаты если и разговаривали, то как-то мельком, никакого там смеха, или обычных переругиваний. Пантелеев размазывал кулаком грязь по лицу, бледный Рамис, какой-то восковый даже, вновь что-то шептал.

По небу плыли безмятежные облака, как будто... и не происходит на земле ничего такого.

- Мы заставим... закашлялся Пантелеев. - Я их, тварей, землю жрать заставлю! - голос у него сорвался на сиплый вой.

- Нет смысла, - Сандро провел лаонью по щеке и щетина заскрипела. - Если мы оставляем технику... Тут вообще нет смысла. А если они друг друга перестреляют, через пару километров-то? Что тогда? Если и они и нас грохнут? Что интересно, ты будешь делать тогда, Айзек? Ну-ка, скажи?

- Бомбу повезу я, - отозвался Айзек. - Не надо никого заставлять. А что будет... Желающие могут идти куда угодно. Я никого не держу.

- Я могу пиридать твай приказ сваим людям? - Рамис скривил рот.

- Конечно, - кивнул Айзек. - Те, кто не может или не хочет идти дальше - свободны! - проорал он зычным, с хрипотцой голосом. Многие обернулись на знакомые звуки: сколько раз они слышали песни, исполненные Айзеком?

«И эта, кажется последняя», - подумал он. «Лебединая песня».

Он хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и вразвалку побрел к Попсу.

- Сейчас даже твое выступление не поможет. Сейчас... нужен голый энтузиазм, - усмехнулся Сандро. Пантелеев поднялся, и, прихрамывая, побрел за Рамисом. Солдаты меж тем развертывали подобие полевой кухни, хотя в воздухе продолжал витать запах горелого мяса и резины, отбивая всякий аппетит.

Тот паренек, который не знал о таком поражающем факторе, как проникающая радиация, отшкребал от асфальта подгоревшую лепешку товарища, саперной лопаткой.

Сандро скрестил руки на груди.

- Айзек? Знаешь, оставшиеся поражающие факторы? Так вот, они для нас будут не важны. Если мы сделаем так, как ты хочешь.

- Я хочу обычную бомбу.

- Но ведь мы везем и «малышку» тоже. Нам лучше развернуться. Даже великие полководцы умели признавать свои ошибки, а сейчас так и вовсе, нет смысла рисковать своей шкурой. Мы должны посмотреть, что будет дальше, как... все устаканится, - бархатистый голос Сандро баюкал, укутывал. - Понимаешь? Зачем рыпаться без толку? А с такой армией мы можем отвоевать себе ресурсов. Можем создать целый город. С наложницами и рабами. Город, в котором не будет стариков, болезней. Там будут только наши правила. Черт, да ты хоть думал об этом? - Сандро хлопнул Айзека по плечу.

- Думал.

- Ну! А ты вместо этого предлагаешь... Эй! Айзек, ты чего? Убери! Игрушка тебе, что ли? - Сандро прищурился. - А, понятно. Святошу из себя корчишь. Ну конечно, ты стал заниматься музыкой, чтоб сеять доброе, чистое, светлое - так? А совсем не для того, чтоб драть фанаток! Ну, поправь меня, если я ошибся! Ты ведь для этого начал заниматься музыкой, да? И людям мозги пудрил ты тоже для этого? Мы не ничего не знаем, пойми ты! А если подойдем еще ближе, то... все превратятся в зомбаков. Перережут друг другу глотки. Пони...

Грянул выстрел. Голова Сандро взорвалась, как спелый арбуз, тело взмахнуло руками и развалилилось на асфальте. Ноги несколько раз конвульсивно дернулись, одна согнулась в колене, как будто обезглавленное туловище еще могло встать. Обрубок шеи толчками выдавливал кровь, заливая асфальт, а следом и землю на обочине.

От грузовика поднимались черные клубы дыма, и на фоне синего неба походили на грифельные завитки. О чем-то они сообщали?

Глава 22

- Какого черта у вас происходит? Может, ты объяснишь?

- Не болтай много, - одернул меня жирдяй.

- Скажи хотя бы: ты фанат Кобейна?

- Да, я фанат Кобейна.

- Может, и музыкант тоже? О-ох... Зачем же так? Ну, правда... Где я?

- У тебя провал в памяти? - усмехнулся жирдяй. Второй тип сзади идет, не убежишь. А ведь нужно, нужно! Если они приведут меня к НЕЙ, в тот самый зал, то я уже из него не выйду. Этот факт мигал в сознании почище неоновой вывески.

Лестница какая-то нескончаемая, как эскалатор, из людей нам больше никто не встретился. Странное здание, как будто из сна какого-то, серое все, мрачное. А ведь тот сон, с щупальцами, он был яркий.

Или это... не сон был?

Все кажется знакомым. Это что-то вроде заброшенного замка: сырость везде, паутина. Здание администрации Подземельного района.

Где остальные пленники? Где зомбированные-сумасшедшие телки, если это логово Королевы?

- Ты всегда болтаешь вслух? - спросил жирдяй. Он потянул на себя дубовую дверь, обшитую железом. Петли хоть и с коростой ржавчины, но не скрипят. Здоровяк подтолкнул меня сзади дулом автомата. Бежать, бежать...

- Даже не думай, - покачал он головой.

- Я что, тоже вслух это сказал?

- У тебя на лбу написано. Добро пожаловать! - жирдяй сделал широкий жест, приглашая меня в темноту.

Завитки черного тумана клубятся возле ног, подбираются все ближе. Туман этот неожиданно холодный, леденящий, прямо кусает кожу.

БД-ТУМ!

Сердце ушло в пятки. Вместе с ним и кровь отлила от сердца, и застыла в ледяных стопах.

Только сейчас я понял, что стою босиком. Как во сне.

Темнота накатывает, пульсирует, дышит как будто. Вспоминаю Олю. Сам тоже дышу, и клубы холодного пара ласкают губы, как на морозе.

Первый огонек, второй, зажигаются как звезды.

Двери у меня за спиной закрыты. Попробовал так, для проформы, потому что назад-то мне и не нужно. Кажется, здесь все и решится, куда уж бежать теперь. Страх все еще бродит по жилам, и я пытаюсь думать, что это просто тени, что те огоньки - отнюдь не чьи-то жадные глаза (и вовсе не присоски с глазами).

А тени ползают под ногами. Я селал шаг, еще один, а сбоку зажглись огни, слева и справа. Зал огромный, в нем вполне можно играть в минифутбол, шесть на шесть. Пол напоминает речной лед. Матовый, голубоватые прожилки и пузырьки, пузырьки...

Мелькнула тень внизу, я отшатнулся и врезался спиной в дверь.

Надо мной вспыхнул свет. Не факел и не свечи, а обыкновенная люстра со стекляшками. Они задорно переливались и подмигивали, но меня пробрал мороз. В воздухе висело почти осязаемое напряжение, и пульсации, эти зародыши неведомых звуков, поддавливали барабанные перепонки.

А вот и трон, почти в самом конце зала.

- Эй! Я знаю, что ты там! - голос хриплый, изо рта валят клубы пара. Даже не верю, что смог выкрикнуть это, потому что замираю от страха: сердце бьется неровно, а кожа топорщится мурашками. Перед глазами - мертвый смайлик, с глазами-крестиками.

И не видно, что на троне. Кто-то скулит, будто бы, пищит.

Я приблизился к спинке. Она сплошь исписана иероглифами, рисунками, выпуклыми такими, вроде барельефов. Как будто обрывки древних культур смешали в кучу, а затем вылепили эту спинку.

В глазах зарябило, когда я присмотрелся к креслу. Фигурки расплылись и «картина» стала напоминать пластилиновый мультик: мужчины хвалились гротескно огромными причиндалами, а женщины с ухмылочками щелкали ножницами.

В переносицу вступила ледяная игла, как будто я проглотил слишком большой кусок мороженого. Игла повернулась по часовой стрелке, царапая черепную коробку изнутри, и сразу вернулась тошнота.

Закрыл глаза, сделал глубокий вдох. Теперь фигурки вроде бы не двигаются. Их окружают письмена вроде арабской вязи, орнаменты, которые можно принять за что угодно.

Опять всхлипывания.

Я медленно обошел трон по кругу и, слава Богу, он не вертелся, как в том кошмаре. Когда я мельком взглянул под ноги, увидел, что лед стал прозрачнее и как, будто чуть подтаял.

Ожидал увидеть на троне кого угодно. Но только не ее.

И не голую.

- Что... Что они с тобой сделали?! - тело не слушалось, ноги дрожали. Надо бы броситься к ней, и скорее освободить, а я как болван стоял. И губы у меня прыгали, и коленки тряслись как перед дракой, которую заведомо проиграл.

- Помоги... - прошелестела она, поблескивая затухающими искорками в глазах. Почему-то перед глазами то оскаленное лицо, со столба. Лицо, похожее на Юркино.

Я сорвался с места, схватил пальцами путы, и тут же отдернул ладонь. Жжется.

Что это, черт возьми?

Как скользкие кишки. Я вытер слизистую дрянь о штаны: хорошо хоть не раздели догола, как во снах.

Тело несчастной девушки перетянуто, спеленуто этими слизистыми щупальцами. Как толстые червяки в соплях. Я схватил еще одну «кишку», потянул.

Девушка вскрикнула.

И только после этого крика я понял, что это на самом деле ОНА. Оля.

Она на троне. Голая, перетянутая многочисленными «восьмерками» слизистых пут, вонючих щупалец.

- Н-не нх-ада, - прошелестела она. - Рома... Мне больно...

- Сейчас, сейчас... - несмотря на холод, меня мигом прошиб пот. Может, оттого, что она произнесла мое имя вслух. Как же... что же сделать?

ЧТО ДЕЛАТЬ?!

- Не трудись, - затанцевал насмешливый голос под потолком. Я вздрогнул. Этот же голос, который я слышал в многочисленных кошмарах. Но Королевы нигде нет. - Ей уже не помочь.

- Отпусти ее, тварь! - проорал я. - Тебе нужен я! Так выйди сюда, дрянь!

- Не дери горлышко, любимый.

- Помоги... Р-рхо-ома-а...

На кишке вздулся пузырек. Растет, растет. Я машинально опустил все еще пульсирующую жаром ладонь в карман. Карандаш!

(перед тем как сломаться заостренный кончик карандаша выдерживает давление порядка 264 килограмма на квадратный сантиметр)

Факт всплывает в мозгу так же легко, как и воспоминание о том, первом разговоре с Вениамином.

«Несущая частота магнитного поля Земли изменилась».

Я уже занес над головой острие. «Кишка» взорвалась, и я еле успел прикрыть лицо. Запахло палеными волосами, едкая дрянь жгла кожу, а Оля визжала так, что лишь каким-то чудом не лопалась горло.

Щупальца стягивали Олю, как тряпичную куклу. Брызги поедали голые бедра, и на молочно-белой коже расцветали бордовые раны.

И уже через мгновение они превратились в жадные рты-разрезы. Брызнула кровь, я выронил карандаш и заложил уши. Визг сопровождался громогласным хохотом, и казалось, что стены сейчас рухнут и расплющат меня по ледяному полу.

Широко распахнутые глаза Оли ползут из орбит, одна из веревок все сильнее перетягивает нежную шейку. Рот треснул, и из уголков потекла кровь.

Это не Оля. Не может быть такого, ведь... просто не может, и все тут. Я должен был ее спасти, и мы...

Она кричит, и кричит, буквально расползается на части.

Лохмотья кожи падают на пол, он теперь уже не матовый вовсе, а зеркальный. Течет густая дрянь, вроде картофельного соуса, с кетчупом и обрывками переваренной капусты. Вот упал скальп-мочалка, а жижа бурлит, пузырится.

Я отполз от трона назад. Это не Оля. И тогда был не Юрец, на том столбу, а тоже, кто-то другой, Королева со мной играет. С таким же успехом здесь могла быть моя бабушка, умершая пятнадцать лет назад.

- Ты любил Оленьку, - прогремел голос. - Ты ее любил?

- С-сука... Выйди, покажись!

- Ты этого хочешь? - голос теперь совсем знакомый. Он и раньше казался знакомым, но сейчас я вот-вот пойму, кому он принадлежит.

Сложно, как будто пытаешься вспомнить слово, а оно вертится, вертится на языке, но никак не всплывает.

- Ромашьк, ты меня хочешь?

Теперь я - глыба льда. Волосы на затылке встали дыбом и зашевелились. Отростки на троне хлюпают жижей, в водухе висит запах болотистых испарений. Отростки эти похожи на слоновьи хоботы, с которых начисто сорвали кожу.

По лицу течет пот, пощипывает глаза.

Королева появляется внезапно. Вот никого, а вот фигура, в центре зала. Огни разгораются еще ярче, потолок теряется в черноте, и там жадно пульсируют мертвенно-голубые огоньки.

Королева не в маске, и лицо теперь тоже весьма знакомое.

- Ты - не она, - качаю я головой. - НЕ ОНА!

- Милый Ромашочек, ты тратишь нервные клетки! А они не восстанавливаются.

Любимая фраза Ани. Но эта тварь - НЕ ОНА.

Я тяжело дышал, глядя в это знакомое, без капли стервозности лицо. Сейчас Аня разве что бледная, ну, и в непривычной одежде: странное платье, узкое на груди и на бедрах, а внизу «расклешенное». Перчатки на руках, белые. Волосы взбиты причудливым образом.

- Ты почему не подготовился к нашему свиданию?

- Ужин... при свечах, да? - у меня сперло дыхание. Королева приблизилась мелкими шажками, а вместе с этим подступила такая же тошнота, как при просмотре барельефного «мультика».

- Хочешь, будет при свечах, Ромашьк.

Она называет меня так же, как Аня. Она и выглядит как Аня.

Пол под ногами зеркальный. Вижу собственное отражение, чуть размытое, из-за плеча выглядывает искривленная рожа, с синими огоньками.

Вслед за Королевой по полу плывет водянистая, размытая клякса. Ноги у меня иссиня-пепельные. Наклоняюсь, как старый дед, медленно так. На мне хрустит одежда, корочка льда лопается, мелкие осколки осыпаются на карандаш, что лежит на полу.

Зубы стучат, но холода я не замечаю. Все еще думаю об Оле, и что ее тут быть просто не могло.

- Мы будем с тобой вечно, - говорит Королева нараспев.

- Пошла к черту!..

- О, ты собрался порисовать? - голос у Королевы чуть дрогнул. Я провел черту, и грифель противно заскрипел по зеркальному полу. Пахнуло сырыми потрохами. Я мельком взглянул на трон: хоботки уже всосали в себя жижу, и ничего от тела не осталось, если это был не мираж какой-нибудь.

Это все привиделось? Да или нет?

- Милый, у нас будет ребеночек... - Королева погладила живот жестом молодой мамочки, и меня передернуло. - Что ты там чертишь, господи? Вакула ты, что ли? Думаешь, я не смогу переступить черту?

Руки у меня дрожали. Помню, приходил с сильного мороза и пытался сразу что-то нарисовать, а пальцы не гнулись. Вот и сейчас так. Но я должен... Линии, линии, изгибы, завитки. Я должен рисовать очень быстро, штрихами, взять самое главное от каждой детали, и показать целиком образ, не вдаваясь в подробности.

Ухватить суть.

Голоса преподавателей из художки, в голове, твердят на разные лады. И очкастый Виктор Семенович, и Химера - выше тройки она не ставила никому.

Сейчас важна точность. Погрузиться в процесс, уйти, не слышать голос, который все равно достигал поверхности сознания, как камень, брошенный в озеро - дна.

- ЧТО ТЫ ТАМ РИСУЕШЬ?! - голос вторгся в сознание, налетел, как мощный шквал на волнорез.

- Послушай, сучка, - размеренно начал я. Теперь рукой за меня двигает кто-то другой. Тот, кто знает, как нужно рисовать. Не умеет, а именно знает. - Ты хотела захватить мир? Кто ты такая?

- Не узнаешь свою Анечку? - хихикнула Королева, сверкая глазами. - Ты всегда был себе на уме, ты всегда был эгоистом, неспособным пожерствовать ради ближнего хоть чем-нибудь. А все потому, что ты тщеславный. Тебя сжирает гордыня, - голос Анин, один к одному. Я слушаю, а рука продолжает бегать. Карандаш почему-то не ломается, и не стачивается, хотя должен.

- Тебя интересуют и всегда интересовали только твои рисуночки. А я тебя любила... Может, правду говорила мама...

Стиснул зубы. Аня никогда не стала бы говорить такое. Она меня поддерживала!

- Я долго терпела. Видишь, до чего пришлось дойти, - она грустно усмехнулась, и на мгновение я даже поверил, что то, что происходит с миром в последние два месяца - ее рук дело, моей Анечки.

- НЕ РИСУЙ, КОГДА Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!

Я закончил и выпрямился, тяжело дыша. По лицу Королевы пробежала рябь, и на мгновение я увидел границы той маски, «карнавальной». Маски живого человека, под которой скрывалось... Что? Абсолютное животное зло, накопленное за миллионы лет? Или что-то внеземное, инопланетное?

А может, и то и другое вместе.

- Ах, ты так... Тогда тебя ждет порка, - размеренно произнесла она. - Мужчины, вы такие... Вас нужно воспитывать, переделывать. А потом - р-раз! И вот уже вы упорхнули к другой. Ты влюбился в эту маленькую потаскушку?

- Она не потаскушка.

- Уже неважно, - тон Королевы похолодел на пару градусов. - Веришь ты мне или нет, но это неважно. И сейчас я тебе это докажу.

Она сбросила платье одним движением.

Я невольно залюбовался ее фигуркой. Кем бы не являлось это существо, но оно с точностью скопировало мою Анечку, не только лицом, но и телом.

- Нравится? - она закусила губку и повела грудью. - «Неплохие доечки», ты ведь так думал, когда увидел меня впервые? Ты хотел меня просто отодрать, я знаю. А уже потом «полюбил». Ты не сможешь меня обмануть при всем желании, - она подходила все ближе и ближе. - И твои рисуночки, - она презрительно фыркнула, - никому не нужны. Можешь не питать зряшных надежд. Покорись мне, расслабься.

- Но, ты не можешь знать, что у меня в подсознании, так?

Брови приподнялись, скулы очертились сильнее. Королева облизала губы.

Она уже совсем близко. В паре метрах от границы, которую я прочертил.

- Ошибаешься. Ты вообще не имеешь понятия, что такое подсознание. Мы с тобой будем править миром... Они все будут нашими рабами... Ты хочешь?

- Нет.

- Это твое последнее слово, Ромашьк? - она склонила голову на бочок.

- Ага.

Руки у нее мгновенно удлинились, из боков поползли отростки. Кожа на груди и животе натянулась, мышцы под ней перекрутились, как веревки. Напряглись жилы на шее.

Королева издала крик, граничащий с томным вздохом.

По ее телу поползли черные вены, и под кожей прошла рябь.

Живот у Королевы распухал, она сделала еще один шаг, и еще. Что-то темное заворочалось у меня в затылке, а перед глазами вдруг встал тот рисунок, с младенцем-осьминогом.

Вот она уже перед самой чертой. Моя рука сама собой продолжала бегать по полу, выписывая грифельные вензеля.

Комната снова растворилась, снова накатила темнота, с миллионом светящихся точек.

- СМОТРИ НА МЕНЯ!

Голос сразу разрушил магию, и я лишь смотрел на Королеву и кричал.

***

Идти тяжело, каждый шаг отдается болью в пятках.

- Может, вам помочь? - сросил кто-то. Айзек повернул голову. Это тот самый паренек, который не знает «третьего поражающего фактора». Айзек улыбнулся и едва заметно покачал головой.

Дробный топот с пришлепыванием бил по ушам. Сбоку трассы торчала деревянная будка, утопала в раскисшем поле, придорожное кафе глядело на людей окнами-глазницами, и черноту «зрачков» обрамляли зигзаги осколков.

Чуть дальше заправка, сейчас уже и не поймешь, какой фирмы. Зеленые щиты валяются так и эдак, пластиковое крошево хрустит под берцами. Точно не «Роснефть».

Айзек не делал пересчет и не знал, сколько людей его сопровождают, если можно так выразиться. С ним пошли самые преданные воины, те, кто будет с ним до конца. По крайней мере, он на это надеялся.

- Спасибо. Мне не тяжело.

- Они будут сопротивляться? - спросил этот же паренек. Он говорил, как его зовут, но Айзек забыл. Вроде бы Костя. - Или мы сможем дойти... прямо туда?

- Неизвестно.

Шарик боли пульсировал в затылке Айзека. Строй шел в горку, по серпантину. Вот сбоку вырвана металлическая лента отбойника, и топорщится над пропастью. Тянуть за собой тележку с «малышкой» не так-то уж легко, но Айзек решил, что этот крест он понесет сам, потому что от других можно ожидать чего угодно.

Все измучены, и в любой момент могут спятить, абсолютно в любой, и для этого, кажется, не нужно влияние Королевы.

- У меня болит поясница, - как сквозь воду донеслось до Айзека. Но губы Кости не разжимались. Он плелся, угрюмо надвинув брови на самые глаза. - Хочу, чтоб все закончилось, хочу чтоб все закончилось все закончилось хочу чтоб...

- Хватит! - бросил Айзек.

Солдатик испуганно вздрогнул. Он споткнулся, и в него врезался бугай с полусонной рожей. Бугай часто-часто заморгал и зевнул.

- Это действует на нервы, извини, - Айзек сплюнул в сторону и полез в карман. Вытащил мятую пачку «Винстона». Последняя сигарета, отлично.

Фильтр между губами. Айзек пошарил другом кармане, снова вернулся к первому. Мятую пачку откинул прочь, и она полетела в кювет.

- Все... нормально? - Костя осторожно заглянул Айзеку в лицо. - А? У вас сигарета не прикурена.

- Я знаю. Не прикурена.

Какое-то время опять был слышен лишь топот, позвякивание автоматов - бесполезного оружия, - да скупые слова, будто обрезанные ножницами.

Пантелеев, Рамис и их люди ушли. Сказали, что не будут принимать участие в безумии, и что идти в пасть Королеве - самоубийство.

«Вы можете быть моими поддаными»

Мысль, такая четкая, всплыла в голове, и Айзек чуть не проглотил сигарету. Незажженную, пропитанную слюной, и тяжелую, как макаронина.

Теперь дорога идет под уклон, все ниже и ниже.

Видно город, столбы с проводами, и... с людьми. Тянутся целой вереницей.

За спиной у Айзека шум, гомон, кто-то похлопал его по плечу:

- Т-там... Там что...

- Они, да. Сейчас будет весело.

***

- СМОТРИ НА МЕНЯ! СМОТРИ НА МЕНЯ!

Крик звенит под потолком. Огоньки мерцают, лампы горят сине-оранжевым пламенем. А стены все равно холодные, насквозь промерзшие, и ступни липнут к зеркальному полу.

- ХВАТИТ РИСОВАТЬ!

- Ты меня боишься, сучка... Я тебе ну-уужен, но ты меня боишься!

Живот у Королевы совсем уж как бочка, вены бугрятся узлами. Из боков вылезли щупальца, с присосками по всей длине, вроде крошечных кофейных блюдечек, блестят от слизи. Пахнет освежеванными кальмарами, кисло-соленый дух. Во рту у меня против воли собралась слюна.

«НЕ РИСУЙ»

Теперь фраза внедрилась в самый мозг, и взрезала пористо-желейную массу все той же холодной спицей. Переносица болит, в ледышку превратилась, как впрочем, и ноги, да и все тело.

Треск - это сломался грифель. Я настолько уверовал в его «вечность», что теперь удивленно таращился на бесполезный брусочек, с розовым ластиком на конце.

Сплошные штрихи, прочерченные в зеркальном льду.

От Ани осталось теперь лишь лицо. Оно не тронуто, и похоже на маску, чуть оплывшую по краям, неживой кусок целлулоида, с необычайно яркими прорезьми глаз.

Королева взмахнула щупальцем, и я на мгновение и впрямь подумал, что черта действительно защитит меня, как Вакулу.

И тут же кислород вылетел из легких. И земля ушла из-под ног.

Я врезался черепом в стену, зрение закрыла зеленая пелена, подступила тошнота.

Сбоку от себя я увидел целых три карандаша. Пошевелился, череп ломит и тошнит...

Щупальца потянулись ко мне, а я - к карандашу. Там остро заточенное древко, и если хорошенько напрячься, то можно даже поверить, что это кинжал. Жертвенный нож. Веня сказал, что Королева должна увидеть собственное отражение, что она вроде Медузы Горгоны, но Персей ведь был с кинжалом как раз. Он отрубил ей голову, там вроде бы не было такого, чтоб она увидела собственное отражение. Просто, от ее взгляда все обращалось в камень, а ведь я на Королеву уже вдоволь насмотрелся...

А может, я смотрел на нее сквозь собственный «ментальный» щит?..

Еще: по преданию, в тот момент, когда Персей отрубил голову Медузе, она была беременна. А потом из нее пополи змеи, уничтожая все живое.

Щупальце лизало ногу, нежно так гладило, присоски ласкали кожу, ко мне будто теплый маринованный гриб прикасался. Живой гриб, с шевелящимися волоконцами.

Тошнота не отступала, и на лбу выступила испарина. Щупальце медленно, но верно подбиралось к шее, а я вслепую шарил по полу.

Нужно достать карандаш.

Сквозь грифельный рисунок на полу сочится свет. Давит на грудь, тяжело дышать... тяжело... Свет, свет...

Глава 23

Они стоят на месте, а люди Айзека идут. Идут, идут. По бокам трассы опять поле, и шеренга солдат утопает в грязи по щиколотки.

Женщины ожидают. Бледные, растрепанные. Рваные раны на лицах, на теле. Искусанные губы, исколотые руки - в черных синяках. Точно такие же синяки под глазами.

Уж лучше бы они бежали. А они стоят просто так. И больше всего на свете Айзеку хочется упасть в грязь и лежать там, нежиться в вонючей жиже, но он все тащит и тащит за собой тележку.

Она может сдетонировать в любой момент, но этого не происходит. Может ли Королева влиять на механизмы? На электронные устройства? Вряд ли.

- Стойте! - скомандовал Айзек. Дробный перестук подошв даже на секунду не стих, «солдаты» шли и шли. - СТОЯТЬ!

Шеренга меж тем огибала женщин с двух сторон. Воздух чистый, и зрение фокусируется так четко, что видны пупырышки на грудях женщин вокруг сосков, похожих на дохлых шмелей.

Айзек увидел черноту в щелях между зубами, гниль, увидел волосы, тусклые и безжизненные.

- Стойте, - повторил он, с клокочущей хрипотой в голосе. - Подождите...

Он все шептал, а его ребята топали дальше, как заведенные солдатики. И тут Айзек вспомнил первый день, как он практически в одиночку расправился с кучей обезумевших особей - сколько там их было, семь? Да и неважно.

Он вспомнил месиво, в которое они превратили Фазу, трясущиеся губы Толика, когда твари стали рвать его зубами и ногтями. А Айзек стоял тогда на козырьке подъезда, и смотрел в глаза товарища.

И потом много чего было. Он прятался за спинами, подставлял пешек? Пускай так. Но тогда он - ферзь, и сделает то, что должен.

Пласты грязи облепили колеса тачки, сами обода утонули в зыбкой почве до середины, и Айзек упал плашмя.

Теперь его обогнали все. Он протянул руку, в попытке схватить лодыжку какого-то толстяка. Тот издал невнятный звук и дернул ногой.

Штанина выскользнула из скрюченных пальцев Айзека. На мгновение в грязи мелькнула оранжевая палочка, вроде карандаша.

Айзек моргнул и она исчезла. Он сел на колени, тяжело дыша. Сердце стучало, в голове его стоял шум. «Малышка» загремела в почувствовавшей свободу тачке, съезжая по накренившемуся днищу.

Взрыв. Всё к чертовой матери.

Не зря Сандро говорил про поражающие факторы. Обычной бомбы тут было бы мало, здесь нужно сравнять с землей всё.

У Айзека зашевелились волосы на затылке, а на всем теле шерсть встала дыбом. Он грудью почувствовал висящее над головой напряжение, полное первобытной животной злобы.

Все пошли, а он нет. Айзек думал, что он нисколько не лучше Попса и Кенни, которые повернули обратно, вместе с Пантелеевым.

Как в кошмарах. Либо ты перестаешь быть мужчиной, либо умираешь. Айзек закрыл глаза.

Гортанные вопли, рычание, мельтешение тел и когтей. Фонтаны крови брызгали в разные стороны. Совсем скоро нос Айзека тронул терпкий запах, густой, как в мясном павильоне, на рынке, чуть свежее, разве что.

(идти по земле пропитанной кровью)

Женщины управились быстро. Они делали привычные движения, как роботы, без прежних оскалов, вообще без всякого выражения на лицах. «Солдаты» не сопротивлялись. Они шли, и получали удары, шли и падали в грязь, с перебитыми артериями.

Шли и умирали.

Айзек кинул взгляд на тележку с бомбой. Они порвут его в клочки, стоит только приблизиться, так может, существует критическое расстояние?

Костя, тот самый солдатик, хрипел и подергивал ногами. Из вскрытого горла толчками вытекала бордовая чернота. Костя, который не знает поражающих факторов ядерного оружия, и никогда уже не узнает. А вот и другие знакомые ребята, все те, кто поддерживал, те, кто верил. Все они втоптаны в грязь, уничтожены.

(сейчас еще можно можно)

Айзек выпрямился, пара шагов, и подошвы утопают в грязи. Перейти поле... А потом будет видно. Не надо много думать.

Он отер со лба пот, поглядел на тачку. Ни лямок, ни рюкзака какого-нибудь.

(сейчас еще можно вернуться я не предатель)

Айзек вспомнил, что чувствовал на концертах, вспомнил, сколько энергии отдавали ему все эти люди, вспомнил свое везение. Повернуться сейчас и уйти вслед за Сандро, значит, пустить все насмарку.

Если раньше на задворках сознания и плавала мысль, что Королева это нечто призрачное, эфемерное, то теперь пришло четкое осознание (тоже со стороны, как и многое в последнее время): Королева более чем реальна.

Айзек подхватил «малышку», крякнул. Тяжелая, дура, килограмм на сорок тянет, а кажется, что полтонны весит.

С каждым шагом Айзек все сильней и сильней увязал в размякшей почве, с каждым шагом таяла надежда.

***

Перед глазами плавали зеленовато-фиолетовые пятна, и в них расцветали белесые поганки, с желтым отливом. Дышать не могу, и вот пальцы нащупали твердое тонкое древко.

Потом я ткнул им наугад. Ткнул еще и еще.

Воздух проник в легкие, поганки сразу растворились, и показался потолок, с мерцающими огоньками.

В самой голове возник визг. Не в ушах, а в мозгу прямо. Каждая клеточка вибрировала и выла вместе с ним, и череп грозился треснуть и выплеснуть белесые брызги.

Я перекатился в сторону, зажимая карандаш в руке. Завитки и штрихи, прочерченные грифелем, светились золотом, по полу пошли трещины.

Щупальцы бились по полу, из раны хлестала волокнистая студенистая масса. Пол трескался, как весенний лед на речке. Я вскочил и сделал один шаг, другой, прыгнул и зацепился за трон. Краем глаза отметил, что рана на плече стала еще страшнее, расползлась, а из трещин поползла та же чернильная гадость. В ней плескались зеркальные осколки пола, мерцали как блики.

Трон тонул, а я глотнул напоследок воздуха и ушел вслед за ним.

***

- Чертовню придумал, тоже мне! - фыркнул Пантелеев. - У него что, правда крыша поехала? Эй, вы чего? Ребят...

Колонна возвращалась по трассе, пешком, в грузовики садиться не стали - по понятным причинам. Неизвестно, каким образом на них влияет Королева...

И вот теперь размышления Пантелеева (в том числе и вслух) оборвались. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, и глядел на то, как Рамис, как Коля-великан, который гнул лом голыми руками, как молчаливый Миша, как друзья Айзека - Попс и этот, в татуировках, что вечно в капюшоне прячется, - одновременно достали штык-ножи, тесаки, перочинные ножики. Некоторые достали вилки.

И разом направили острия туда.

Некоторые направили туда дула автоматов.

- Нет... Нет, вы чего! Эй! - он схватил Кенни и потряс. Тот кольнул себя прямо в мотню. Лезвие пропороло материю штанов и утонуло в паху.

Пантелеева затошнило.

Глаза Попса подернулись пленкой, из уголков глаз поползи слезы, руки дрожали и прыгали, но все-таки пересиливали хозяина.

Кенни протолкнул нож глубже. Пантелеев согнулся пополам, и в голове у него зазвучал приятный женский голос. Чуть приятнее, чем у автоответчика.

«я хочу тебя пожалуйста сделай это»

Пантелеев помотал головой и скинул автомат в сторону. Цевье на пару с прикладом обиженно тренькнули по асфальту, а Кенни, улыбаясь, повернул нож по часовой стрелке. В одну сторону, в другую.

Потом он впихнул штык нож в пах, еще дальше. Чавк-чавк. Темные архипелаги пятен побежали по штанам. Вытащил - брызнула темная, венозная кровь, плеснула на асфальт.

Потом, из прорехи в штанах Кенни выпал шарик. Твердый, упругий, вроде фрикадельки.

Фрикаделька с бордовой подливкой. И вот вторая - шмяк.

Пантелеев отбежал в сторону. Нож, у него был нож... Скорее избавиться! Замахнулся и швырнул нож так, что плечо отозвалось болью.

Метрах в двадцати от «войска» Пантелеев застыл, беспомощно всхлипывая.

Все, как один протыкают себя, с улыбками на лицах.

«сделай это ради меня я тебя хочу у тебя давно уже не было секса»

- Пошла прочь! - отмахнулся Пантелеев от чего-то. - Прочь, сука!

«проткни меня проткни»

Он побежал дальше, обшаривая на ходу карманы. Сзади неслись выстрелы, одиночные. Пантелеев знал: не по его душу. Отнюдь не по его.

Но он абсолютно нормальный, и собственные причиндалы трогать не собирается.

Каркнула ворона. Пантелев задыхался, труся по обочине. Может, и автомат зря выкинул, на него ведь эта хрень не действует. Надо бежать отсюда подальше...

«проткни меня прошу проткни»

Голос теперь стал тише, и уже не выедал черепушку изнутри.

«Сколько воронья в поле. Интересно, что они жрут?»

Одна каркнула и взмахнула крыльями, чуть не расцарапала когтями лицо Пантелееву. Он отбивался от нее рукой, той самой кистью, у которой не хватало мизинца.

- Пошла прочь, шваль! - здоровяк нелепо взмахнул руками и споткнулся. Упал кулем, зацепил щекой вывороченную ленту отбойника. В локте взорвался электричекий разряд, а вороны хрипло загоготали.

- Кыш! Пошли прочь!

Потом небо, и насмешливые облачка на нем заслонили черные крылья. Они мелькали, мелькали, Пантелеев кричал, и голодные вороны налетали на него, выцеливая когтями глаза.

«Интересно, что больнее - клювом или ножом», - думал Пантелеев, закрываясь от птиц той самой ладонью, с недостающим мизинцем.

Потом ему стало тепло и хорошо. Тело погрузилось в горячую ванну блаженства, а облачка плыли себе и плыли.

***

Я опускался все глубже и глубже. В руке по-прежнему карандаш, а легкие изнутри выжигала боль, как в том сне.

Слова, фразы, обрывки формул и уравнений. Фигуры, рисунки, воспоминания, картинки, образы людей, размытые тени зданий и улиц, смутные пейзажи. Все, что я когда либо читал, видел, слышал - все здесь. Это множество, помноженное на миллиарды таких же множеств, накопленных предками - это множество и есть чернильный океан, на дно которого я погружался.

Теперь уже щупальца не тянутся ко мне, и голоса Королевы внутри себя я не слышу. Я чувствую ее испуг, но не знаю, чем именно он вызван.

Она хотела проглотить меня целиком, но вдруг отплыла толчком, как это делают спруты, выпуская мне в лицо черную мерзость, пахнущую гнилыми листьями и разложившейся плотью. Это уже не Аня, и даже не ее подобие. Это каракатица, с огромным, угловато-бесформенным черепом и узкими прорезьми эбонитово-черных глаз.

В пасти четыре зуба, Королева открывает ее шире, еще шире. Меня всасывает внутрь, будто пылесосом, я цепляю раной на плече роговую пластину зуба и лечу в темноту.

Воздуха в легких нет. Бью наугад карандашом. В меня брызжут чернила. Удар, еще один, скользко, душно и влажно. Очень тесно, как в бане, меня наизнанку выворачивает.

Легкие горят, пульс мерно тычет в затылок, тычет в виски.

Черная дрянь обволакивала, и держать вдох я больше не мог. Легкиеконвульсивно вздрогнули, и я рефлекторно вобрал в себя чернила. В голове возник визг, и я все еще пытался проткнуть карандашом мягкие стенки, по инерции.

Теперь до меня дошло, что именно я нарисовал. Вторую часть того знака, что у меня на спине. Расшифровка, знание об этом символе втекает в меня вместе с чернилами и смешивается с другими мыслями, и я продолжаю тыкать в пустоту.

***

Айзек остановился. Надо отдышаться, а потом идти дальше. Они, эти женщины, стоят и смотрят. Может, их и вовсе не существует? Галлюцинация? Или там иллюзия. Айзек вспомнил голограммы, которые как-то раз видел на концерте в Германии, куда его повез папа. Рокерская была семейка, нечего сказать. Что за группа там играла, в Берлине? Черт знает. Но после этого концерта Айзек как раз и решил стать музыкантом.

Правда, сейчас это неважно.

Он поднял «малышку» и понес. Может, она рванет сама, а может, ей надо будет помочь. Вообще-то, для детонации достаточно тюкнуть по ней хорошенько камнем, например.

Бабы смотрят. Дышат они или нет?

Айзек подошел почти вплотную, к одной из телок. Похожа на ту, из подьезда.

Они все похожи, если начистоту. Мужчины - его люди, преданные солдаты - скрылись в городе, а женщины все стояли, не мигая даже как будто.

Вот одна, костлявая. Из приоткрытого рта красотки несло гнилой рыбой водорослями. Морская капуста? Может быть. Гребешки? Вполне.

(проткни меня)

Десны черные, а зубы с коричневым налетом. Ресницы оплавлены. Рот искусанный, широкий, как у ляушки, и с трещинками в уголках. Как будто она хотела проглотить кусок побольше. Рядом стоит толстуха. От виска у нее оторвана прядь волос, болтается на тонкой кожице, и сквозь подсохшую корочку проглядывает желтоватая кость черепа.

- Вы не возражаете, если я пройду? - спросил Айзек. Голос не отказал ему: хоть сейчас на сцену.

Если женщины и возражали, то ни единого знака не подали. Айзек вновь вырвал бомбу из чавкающего поля и...

(проткни меня протни прошу ты хочешь)

...протиснулся между валиком жира толстухи и костлявым бедром вонючки. Твари даже бровью не повели. Может, подождут, а потом накинутся? Айзек знал только то, что надо идти дальше, в любом случае.

Все тяжелее и тяжелее с каждым шагом. В воздухе что-то вроде тончайшей паутины, прочной как проволока. Она цепляется за кожу, за одежду.

Вот уже и поле закончилось. Айзек обернулся: толстуха с подружкой так и стоят, взявшись за руки. Уголки его губ тронула привычная, легкая улыбка.

Пока везет, как всегда.

***

Черный поток выбил двери. Я цеплялся ногтями за трещины в полу, чтоб не смыло, в ушах стояла вода и еще что-то нашептывали голоса, звали по имени.

Королевы нигде нет. Она убралась? Может, достал ее хорошенько? Тогда... почему я не помню, что произошло? Что я там нарисовал? Знание ускользало, ускользало и с каждым мгновением становилось все более призрачным и затухало, как яркий некогда сон.

Что там Веня говорил насчет Горгоны?..

Вода ушла, а пятна остались. Под ногами хрустят осколки, рана на плече саднит, как будто щелочью полоскал. Решил не рассматривать ее толком. Странно, что рана почти не болит.

Разноголосая муть в голове смолкла. Свечи теперь не горят, и огней на потолке тоже нет. Залу заливал тусклый свет: окна-то откуда взялись?.. На полу, среди осколков, лежало скинутое Королевой платье.

Я побрел к дверям, припадая на левую ногу. Дышать старался поверхностно, а то когда вдыхал поглубже, что-то сразу кололо бок изнутри. Возможно, сломанное ребро.

Я закашлялся, и согнулся пополам. Отхаркнул тошнотворный сгусток, вроде пучка волос, переплетенного водорослями.

Тут же напал озноб. Я передернулся и побрел к выходу.

Зала тусклая, пустая, как выщербленный, давно заброшенный бассейн, из которого не до конца спустили воду.

Вышел на лестницу. Теперь надо вниз... Как он там меня вел, фанат «Нирваны»?

Мимо проплыл желтый смайлик с глазами-крестиками, с футболки того толстяка. Сейчас я выгляжу примерно так, наверное.

Опять потянуло блевать, но я подавил рвотные позывы. Нужно найти Вениамина и Ритку да и валить отсюда, неохота ничего осмысливать.

Винтовая лестница, бесконечные ступеньки. Или я вообще иду на одном месте? Как на эскалаторе.

Ступеньки закончились, и я хватился за стену. Холодная, шершавая. Хорошо, что не влажная. Надоела сырость. Постою тут немного, приду в себя...

Вот снова иду, шатаясь и покашливая. В легких все еще вода, точнее, те самые чернила.

Что это за здание вообще?

Почему-то думаю сначала о храме. Потом на ум приходит детский сад. Правда, в последних не бывает винтовых лестниц и таких цементных камер, в которых нас держали.

- Помоги! - под ноги мне бросился жирдяй, с красными пятнами поверх смайла. - ПОМОГИТЕ МНЕ!

Он шарил по полу, в двух метрах от моих ног. Пальцы танцуют, дрожат по грязному полу, вот они прикоснулись к ступне, и я отдернул ногу.

- ПОМОГИ! - Он посмотрел вверх и я содрогнулся. Тут же липкий шарф стянул горло. Меня не должно тошнить от такого, многого ведь насмотрелся.

Бордовые глазницы, будто ложкой выскоблены. На щеках разводы крови, пополам с грязью. Губы у толстяка дрожат, и он вслепую тянет ко мне руки. Точнее, чуть в сторону.

- Ничего не вижу... ПОМОГИТЕ!

- У тебя есть ключи? - я сам не понял, когда схватил его за воротник. Смайлик скривил в усмешке рот, а толстяк зарыдал. Из носа то и дело выползала сопля, и он втягивал ее обратно. - КЛЮЧИ ГДЕ? БЫСТРО!

- Помоги мне, - он вцепился мне в плечи грязными, скрючившимися пальцами, затрясся пуще прежнего. Да я и сам задрожал, от омерзения. Майка жирдяя чуть задралась, и я увидел связку на поясе, грубое кольцо с ключами.

Рванул прямо так и лямка джинсов порвалась. Странноватый наряд для тюремщика, хотя может, толстяк и не надзиратель, а завхоз там.

- СТОЯТЬ! ОТДААААЙ МОИИИИИ КЛЮЧИИИ!

Он замахал кулаками и попер на меня, как бульдозер. Я не хотел с ним возиться, и кулак сам пошел. Костяшки врезались в рыхлую щеку, и зубы «надзирателя» рассекли мне кожу на пальцах.

Толстяк охнул и упал навзничь, из потревоженной глазницы вновь стала сочиться кровь, ну а я рванул дальше, без всяких угрызений совести.

Камеры, камеры... Странно, но по пути не встретил ни одной женщины. Куда это они все пропали?

Сзади слышалась возня, как будто волочат что-то огромное, скользкое. Я не придал шуму значения, стал возиться с ключами. Наша дверь...

Стены дышали чем-то древним, я вдруг вспомнил сказки братьев Гримм, и огромные мрачные замки, с иллюстрации. А помещения - вовсе и не камеры это, и никаких пленников тут нет.

В чем смысл? Где ОСТАЛЬНЫЕ?

На секунду мелькнула мысль, что Королевы и не было в помине. Нет ниакого средоточия женщин, никуда они не стекались.

Мысли бегали в голове, пальцы перебирали ключи. Какой же подходит, какой... Сунул один - влез. Но не поворачивается. Я приналег, и ключ застрял. Я подергал его - без толку.

А шум все ближе и ближе.

Меня прошиб холодный пот. Я стал тянуть ключ так, и эдак, паника подступила сзади и положила лапы на плечи.

Изнутри донесся какой-то звук.

Потом что-то ткнулось в дверь, потерлось как будто.

Бежать. Нужно еще найти Риточку, я вожусь тут с ключами. Но вдруг они понадобятся, надо вытащить связку...

Я хотел обломать ключ - какая уже разница, он вдруг щелкнул, и с треском повернулся, будто песок в замочной скважине.

КРАК!

Петли скрипнули.

- ВЕНЯ! АУ, ТЫ ЗДЕСЬ?! - поорал я. Почему-то темно в камере. И пахнет все теми же водорослями.

Из темноты вылетела клешня и вцепилась мне в горло. Я тут же стал царапать кисть, а потом из сумрака выплыло и бледное лицо.

Седые, пепельные волосы, носогубные морщины. Лицо жесткое, бугристое, а глаза горят ненавистью.

- Веня? - прохрипел я. - В-вех-н...я...

Он продолжал душить меня. В глазах туманная пелена. Оттолкнул к стене и вцепился в глотку.

Искры, фейерверки. Я стек на пол. Он схватил меня за волосы.

- ВЕНЯ! ХВАТИТ!

Ключи блеснули подле меня. Подхватил связку.

Еще один удар - прямо в кадык. Я захрипел, чувствуя в горле привкус крови, пополам с желчью.

Веня с размаху пробил ногой. Целил в нос, но я успел перехватить его ногу и встал, резко дернув ее вверх. Он с размаху шлепнулся на спину, приложившись затылком об пол. Всхлипнул с открытым ртом. А я зажал связку ключей в кулаке и нанес два коротких удара.

Из разбитой губы Вени брызнула кровь. Под головой быстро растеклось пятно. Он глядел в потолок тусклым взглядом, на губах у него поблескивала слюна. Он моргнул и посмотрел на меня, и что-то такое мелькнуло в глазах, вроде осознания. А потом - удивление.

- Больно... - Веня всхлипнул, и вдруг кашлянул, отхаркнул бордовый сгусток.

- Прости... Веня, прости меня, но ты... Как ты?

Он попытался улыбнутья. Потом его лицо вдруг исказилось, и белок глаз замелькал меж ресниц. Я схватил его за руку:

- Нет! Слышишь, не смей! НЕ СМЕЙ УМИРАТЬ!

Во взгляд его вернулась осмысленность, снова проснулся тот самый разум. Разум писателя, который строил бесконечные теории, и имел при себе целый талмуд со всякими фактами и откровениями.

Веня захрипел, пытаясь что-то сказать, чуть приподнял голову, и весь трясся и трясся, и на лбу у него выступили крупные градины пота:

- Ты... это она... Рит... ит...

- Да-да... Рита, я понимаю...

-...от-ся... отсяей... Это она! - он крепко сжал мою ладонь, потом вдруг весь обмяк. Затылок его глухо ударился об пол, глаза потухли. - Ты...

- Вот так, - прошептал я. И собственный голос показался чужим. «Позаботься о Рите», - хотел сказать Веня, но где ж ее теперь найдешь? Ее нигде нет.

Встал. Переложил ключи в другую руку, ладонь вытер о штаны. Красные пятна остались на пальцах. Из костяшек все еще сочится кровь: сначала зубы толстяка, и вот переносица Вени. Моего друга.

Мне показалось, будто что-то ползет за мной, по стенам. Я должен остаться здесь, если никого нет. Веня, Рифат, Юра, Оля - никого больше нет. И зачем тогда жить мне?

А тело двигалось само, на автопилоте. Темнота, темнота...

Вроде бы ничего. Сердце колотится в груди. Как отсюда выйти?

Всех их забрала Королева. Значит, я должен найти Риточку. Она так похожа на Олю, очень похожа, как маленькая сестренка.

Задрожала земля. Надо скорей выбираться, и я снова бегу - неизвестно куда, по коридору. Ноги исколоты, изрезаны, но боли почти нет, хотя осколки двигаются под кожей.

В спину толкает животный страх. Поворот, еще один, гудение нарастает, как будто я углубляюсь в недра трансформаторной будки и вдруг я столкнулся с горбатой тварью. Она зашипела и выронила ношу.

Мы вскочили тут же, одновременно, и уставились друг на друга, как дворовые коты перед дракой.

- Ты кто? - вырвалось у меня. Только теперь понял, что никакой он не горбун. Паренек с растрепанными патлами волос, трясется весь, прямо ходуном ходит, глаза бегают из стороны в сторону. Он пробормотал что-то сквозь зубы и стал царапать ногтями свою ношу - какую-то железяку, вроде газового баллона, мы такими когда-то пользовались на даче. Парень этот попытался приподнять бандуру, запыхтел.

- Кто ты такой? - повторил я. Он глянул на меня через плечо. Засмеялся, и снова отвернулся к своей хреновине. Я бочком-бочком обошел его.

- Мессия, - прохрипел он и усмехнулся. - Я - Исаак.

- Иссак? - тупо переспросил я. Мессию, про которого твердил Веня вроде бы звали «Айзеком». Стоп: это одно и то же имя. Тогда, уж никак не думал, что мессия, спаситель и великий полководец, выглядит ТАК - Что ты тащишь?

- Бомбу. Взорву тут все нахрен, - он икнул и вновь издал смешок.

На зубах песок скрипит. От Айзека, если это он (мало ли писихов?), воняет сгоревшей проводкой и прогорклой кровью.

Он оскалился, то ли от боли, то ли в очередной ухмылке, приподнял штуковину и потащил дальше, шипя слюной сквозь щели в зубах. Я постоял пару секунд, глядя ему вслед, и похромал дальше, со всей доступной скоростью.

Почти сразу я неожиданно выпал в предбанник, похожий на школьное фойе.

Вестибюль. Не хватает только гардероба и бабки в нем.

Проходная с напрочь выломанным турникетом. На хромированных, тускло поблескивающих трубках, валяющихся на полу - кровавые отпечатки. А нас, видимо, затащили в это здание через задний вход.

В сердце кольнуло что-то. Почему так тихо? И почему Королева не преследует? Неужели, все кончено?

В это я ни на секунду не верил. Возможно, удалось ее немного отвлечь, но никак не обезвредить. Совсем немного отвлечь и...

Та штука, которую тащил «Иссаак», или кто там он такой - она и впрямь была похожа на бомбу. А еще было похоже, что Иссаак тянет ее достаточно долго. Но как он смог миновать кордоны из женщин и мужиков, приспешников Королевы?

В памяти всплыл рисунок моста из людей, где несчастные переплетены между собой, и вынуждены помогать друг другу выстоять, иначе - погребение под грудой измученных тел и смерть.

Неужели Королева позволила бы Айзеку - пускай он там десять раз мессия, - пронести в свое логово боеголовку?

А что если никакой Королевы не было?

Нет, тогда зачем бы Айзек тащил эту дурищу, бог знает сколько времени, судя по его виду?

Я ждал щупалец, ждал, что сейчас будет новый виток чернильного кошмара и... оказался на свежем воздухе. На улице.

Только сейчас до меня дошел смысл разговора. Тот психопат (Айзек он или нет) хочет здесь все взорвать. Если, конечно, он не пустышку тащил.

Дорога самая обычная, домики сплошь одноэтажные. Вон перебирает ногами какая-то размытая фигурка, еле тащится в самом конце квартала.

И вот фиолетово-черное пятно закрывает обзор, а воздух дрожит от вибраций. Я оглянулся на здание - действительно, театр, или там, дом культуры. Раньше здесь проходили концерты, а теперь...

Закружилась голова, я упал на колени и выблевал жиденькую белесую дрянь.

Пустой городок? Пятна гари, засохшей крови и дерьма, грязь, невысохшие после ливней лужи. Небо тускло-серое.

Надо валить. Я не верю, что у того психа настоящая бомба, но... он волочил ее с таким жаром.

Тут я увидел людское море. Женщины, вперемешку с мужчинами стекаются со всех сторон, бегут, бегут сюда, и шум накатывает такой скрипичий, многоголосый. Может, Королева оклемалась и «позвала» на помощь?

Я сбежал по ступенькам и юркнул в первый попавшийся проулок, бежал быстро, и вот поскользнулся, царапая пальцами обшарпанную стену, покрытую сажей и сальной копотью. И здесь тоже люди, орут, топают, звякают железяки вроде вил, и ломиков.

В одну сторону, в другую, между кварталам и кровь шумит в ушах. В жилах как будто вода бродит, с осколками льда. Я замер на месте: куда теперь? Куда?

Топот, крики, стук. Разьяренная средневековая толпа, какие показывают в фильмах. Разве что без факелов.

Зеленый контейнер... металлический бак... нос уловил запах застарелых отбросов, и я широкими шагами понесся к контейнеру, и одним прыжком перемахнул через бортик. И тут же стал зарываться в мусор, стараясь не обращать внимания на склизскую дрянь, облепившую тело. А вот не обратить внимания на запах было бы невозможно.

Я вспомнил ту фигурку, в конце квартала. Почему она мне показалась знакомой?

Топот ног замер поблизости от мусорного контейнера, и я замер, под одеялом объедков.

- Рома? - тоненький голосочек, осторожный. - Ромк?

Дерьма, что вылилось на планету за два месяца, хватит на многие поколения. И многим поколениям предстоит его расхлебывать, но я всегда надеялся на лучшее, всегда верил, что даже в самой беспросветной тьме, найдется место для лучика надежды.

В этот момент он и стал пробиваться, сквозь чернильный мрак.

- Рита? - я поскользнулся ладонью на банановой кожуре. Мусор гнилой, черный прямо. Вот игла шприца блеснула, вот пискнула где-то в лохмотьях истлевшего полиэтилена крыса. Я приподнялся и выглянул из жбана. Рядом кирпичная стена, а в десятке метров шумит остатками гниловатой шевелюры тополь.

- Привет, Ром. А где папа?

- Он... Он потерялся, - я вылез из бака. - Рита, нам нужно бежать!

- А я не хочу без папы, - он шмыгнула носом и вытерла слезки кулачком. По-прежнему откуда-то издали неслись крики. Я вытер ладонь о штаны и протянул Риточке.

- Нужно идти без папы, Рит. Идем!

Теплая, безучастная ладошка, маленькая такая, прямо утонула в моей ладони. У меня вдруг соленый ком возник в горле, поддавил так.

Я сразу схватил девчонку в охапку, и припустил бегом.

В который раз за сегодня возникла мысль, что я близок к инфаркту. Не такая уж бредовая мысль, если вдуматься.

Скоро я стал выдыхаться, и перешел на быстрый шаг.

- Тяжело, Ромк? Опусти меня, я сама побегу!

- Н-нет... Сейчас-сейчас... отдохну немного...

Теперь мы находились от «дома культуры» в паре километров, не больше. Даже если у того психа бомба, взрыв нас здесь не достанет...

А потом задрожала, поплыла под ногами земля. Я схватился за столб, по спине побежали мурашки, на руках волосы встали дыбом. В груди что-то вздулось и завибрировало, как будто откликаясь на далекий зов, а сердце пропустило пару тактов. Риточка закричала.

Сверкнула яркая полоса. Помню, как заслонил глаза рукой, но и сквозь ладонь видел белую вспышку с оранжевой сердцевиной и голубоватой каемкой.

Ослепило, и наощупь я сграбастал в охапку девчушку. Бежал я прыжками, и на ходу жалел, что у меня нет кармана, как у кенгуру.

Земля вибрировала, вибрировала, и кровь в жилах стыла от нарастающего грохота, более резкого, чем у самолета на взлете. Риточка кричала, да и сам я ревел, но не слышал собственного голоса. А после земля разверзлась, и мы полетели вниз - в темноту.

************************

Они не сразу рассказали мне о втором корпусе. С первого дня перемигивались, намекали. Мол ещё рано ему рассказывать и показывать, а уж как созреет. Практику прохожу уже больше месяца. Не могу сказать что мне нравится здесь. Больница она и есть больница, какими бы громкими вывесками не прикрывалась. Здесь постоянно пахнет лекарствами, фекалиями и мочой, кровью - причем не только из туалета. Врачам постоянно приходится брать анализы.

Наша городская больница это такое место, где все возраста равны перед верной подружкой смертью - её величеством Болезнью. Родильное отделение, стационары и морг в самом дальнем конце аллеи. На днях мне предстоит побывать там второй раз. Помнится месяц назад Олег водил меня и все показывал.

Сегодня снова этот тип приехал на грузовичке. Он паркует его с торца, у тыльных ворот. Там стоит будочка, а в ней сидит старичок-сторож. Я его имени не знаю. Он нажмает на кнопку и шлагбаум поднимается. Едва ли это самое интересное занятие на земле, верно?

Мужчина из голубого фургона заходит в здание. Проводит там от десяти до пятнадцати минут, и незаметно уходит. Он в обычной одежде, без всяких халатов, в руке синий чемоданчик. Что он приносит? Что уносит? Вообще-то этот ящичек похож на «холодильники» для пикников.

Я по обыкновению сидел в своей каморке, поскольку работу переделал. Палаты вымыл, пересчитал пеленки. До сих пор я радуюсь, что мне выпало возиться с младенцами и их мамашами. Наверное потому что самый нездоровый младенец все-таки имеет больше шансов на выживание, чем старик. А Олег пугал рассказами - «утром заходишь, окоченел уже». А если даже маленький и умрет, то не очень-то испугаешься. Ведь нас почему мертвецы пугают, я как подумал - потому что они могут ожить и причинить боль или там укусить. А младенцы даже ходить не умеют. То есть, даже если появится ребенок-зомби - что он будет делать? Разве что оторвет мамкину грудь, вопьется в неё пальчиками. Да и то когда ему поднесут.

Быстро управился, на полчаса раньше получилось. Ночь - самое любимое мое время суток. Однако куда лучше проводить его дома, под одеялом и с книгой, нежели ползать по родильному отделению со шваброй. Сам не знаю, чего это мне вздумалось учиться на врача. И что из этого получится я тоже без понятия. Пока прохожу практику, но уже понимаю, что акушер из меня вряд ли получится.

Когда я загооврил о сроках практики, Олег как-то криво усмехнулся. Сказал что это не имеет значения. В девяти случаях из десяти практиканты остаются здесь и превращаются в квалифицированных врачей.

Глупоть какая-то. Но Олег вроде как наркоман. Такое содается впечатление, во всяком случае. Конечно, наверняка я не знаю, но этот тип с вечной усмешкой на изрытом оспинами лице своими беседами испугает любого.

Разве что я привык фильтровать информацию, да и вообще у меня повышенная стрессоустойчивость.

Городок у нас не очень-то большой. В родильном отделении всего десять одиночных палат для рожениц, но на моей памяти они не были заполнены одновременно. Здание двухэтажное, если не считать цокольный. В подвале я бывал несколько раз. Там ничего нет, кроме затхлого воздуха и пыльной темноты. Откуда-то из глубины доносились шорохи. Вроде как пахло и чем-то терпким, сладковатым. Возможно, там дальше какие-нибудь древние камеры для провинившихся больных, средневековые темницы. Тогда ведь не лечили психопатов, а сажали их в холодные землянки и обливали ледяной водой, пытаясь таким образом выгнать из человека духа.

Вдруг Олег и компания хотят показать мне именно темную сторону больницы?

А что если они доставили туда трупа (трупов) из морга? Или разложили какой-нибудь гадости вокруг? Я ведь чувствую, что это какой-то прикол. Скажут и захихикают вдруг, хлопая друг друга по плечам. Таким идиотом вдруг себя почувствуешь, настоящим дураком.

И сегодня я вроде как должен увидеть второй корпус. Честно, ночью у меня туда идти особого желания нет. И вообще, я думаю что Олег и другие парни решили меня разыграть.

Пластиковый чайник «Phillips» щелкнул и отключился. Я залил в кружку с коричневым налетом на стенках кипятку. Сахар и крупинки кофе встретившись с водой издали тот самый неповторимый звук, а в нос ударил превосходный аромат. Хотя это я выдумываю. Так себе запах, поскольку кофе растворимый, да ещё из старых запасов. Наверно в гранулах полно канцерогенов и всякой химии. Полезного мало, но ведь чем-то я себя должен травить.

С наслаждением вытянул под столик ноги. От целого дня беготни с ведром, от бесконечной уборки ступни гудят как треснувшие колокола.

Можно ли вести речь о везении? Наверно. Хотя почему-то с детства я понял, что моя судьба будет напрочь связана с казенными домами. Так обычно и бывает. Своих родителей я не знаю. В свидетельстве о рождении кто-то шибко умный написал мне фамилию «Неизвестный». Сразу чувствуешь себя каталогом на компьютере: «Новая папка 1», «Новая папка 4» и так далее. Хорошо имя нормальное - Алексей.

Детдомовская жизнь трудная. Постоянные тычки и затрещины, постоянный голод, который выгрызает тебя изнутри. Те кто сдаются, становятся конченными людьми. Им тоже дорога в один из казенных домов: в тюрьму или психушку. Ну а вообще-то все мы - потерянные во мраке злой судьбы души.

Шанс один на миллион. По какой-то там программе. Ну и ещё я шибко обязан мозгами своим неизвестным родителям. Работать в больнице - это самое лучшее, о чем я мог мечтать. Пусть пока санитаром, медбратом - да кем угодно. А я закончил медучилище и прохожу практику.

Хотя пока не до конца уверен, получится ли. Тем ли делом я занялся? Ведь палаты так напоминают о детдоме...

Каморка небольшая, три на три метра. Оконце совсем маленькое, закрыто всем чем можно: грязными брызгами и подтеками, никогда не стиранной занавеской, чахлыми цветами в горшках, кованой решеткой. Обои пожелтели как будто от никотина, а на самом деле просто от старости. Курить ведь тут запрещено. Собственно, я так и не пристрастился к сигаретам.

Само здание хоть и после ремонта, но уже достаточно старое. А уж второй корпус так и вовсе древний.

Сразу заметил под ногами белый листок. Перед обходом его точно не было. Обычный, тетрадный, сложен вдвое. И зачем только они создают тайну на пустом месте? Сразу чувствуешь себя посвященным в некое братство.

Листок я поднял и развернул. Там было указание спуститься в подвал.

Вот, веселье начинается.

Номера мобильного телефона Олега у меня не было. То ли он не дал, то ли я забыл взять. Сразу мелко затряслись руки и похолодела кожа - горячая чашка теперь её обжигала. На улице стоит холодная погода даже для непредсказуемого октября, но никакой корректуры в работу больницы она не вносит. Женщины рожают, от детишек отказываются, кто-то умирает, а кто-то борется с болезнью и стонет по ночам во сне.

И никаким ведь словом даже не обмолвились, никак не намекнули что должно быть во втором отделении.

Кофе я отпивал теперь уже машинально, без всякого удовольствия. Хорошо бы поесть перед сном нормально. Но сегодня никто не съезжал, соответственно, продуктов не перепало. Пару дней мне не дает покоя один новорожденный с фиолетово-синюшным лицом и заячьей губой. Треснувшая, с разрезом как на переваренной сардельке. Один глаз у малыша подтянут ближе ко лбу, а второй чуть съехал вниз. Тот ещё урод!

Из-за него наверно и кошмар приснился вчера. Будто я разглядываю целый ряд младенцев, а в самом конце лежит детеныш с полным коренных зубов ртом. И как он ими противно скрежетал и щелкал!

Честно говоря, я и обычных, красивеньких даже малышей немного побаиваюсь. Что-то такое есть у них в глазах... Как будто они знают большую тайну, но рассказать не могут. Потому глаза эти становятся пронзительно синими, туман пленки с них пропадает, и вместе с ним постепенно исчезает это знание тайны.

Подозреваю что ТАМ какое-то время хранятся отказники. А может и уроды какие-нибудь в банке. Олег, Вася и Коля - те еще придурки. Я их совсем не знаю, но интуиция что ли подсказала. На некоторых людей стоит только взглянуть - сразу понимаешь, что они из себя представляют.

Олег немного рассказывал про себя. Живет с отцом и сестрой, мат

ЭПИЛОГ

Стресс помогает выжить. Точнее, те гормоны, которые во время него выделяются. А может, это очередное чудо, не знаю. Может, нам просто повезло.

Мы бежали и здесь, в этом подземелье, и сверху происходило что-то невообразимое. На нас бросались стены тоннеля, с разных боков, потолок несколько раз поменялся местами с полом. Прохладную сырость канализации растворило тепло, а потом стало по-настоящему душно.

Нам с Риточкой уже было нечем дышать, и уж не знаю, что там за силы помогали переставлять ноги. Мы залезли в небольшой боковой тоннельчик, проползли там, а после вновь очутились в общей трубе. Пришлось шлепать по колено в воде, и что удивительно: она не была холодной.

Потом земля содрогнулаь еще раз, и как будто великан задул в тоннель горячий воздух, уж не знаю, чем именно.

Жар лизнул волосы, запало паленой шерстью. Риточка закричала, и теперь уже я этот крик слышал даже чересчур громко, из-за эха.

- Задержи дыхание! - прокричал я малышке в самое ухо, и не знаю, услышала она меня или сама поняла, но не сопротивлялась, когда я утянул ее за собой в воду, в эту мерзкую жижу.

Потом мы куда-то бежали, ползли. Сознание в тот момент расфокусировалось, и теперь произошедшее казалось лишь кошмарным сном.

- Рита... Ты где?

Склизкие стены чуть поблескивают, как будто фосфоресцируют. Видимо, у Айзека все-таки получилось взорвать ту боеголовку. Я пошарил рукой рядом с собой, позвоночник отозвался болью. Он сейчас рассыпется, как разбитый шарикоподшипник. Стрельнуло в колене. Застарелую травму, наверное, потревожил, полгода сухожилие болело. В футбол не играл...

Ладонь наткнулась на что-то скользкое и теплое. Тоненький стон.

Чьи-то глаза сверкнули на меня. Я пошарил рукой, ощупал тельце. Риточка, Рита... и если она лежит здесь, то кто пялится на меня из темноты?

Дышит, сопит. Все ближе и ближе.

Канибалы? Живут в канализации, и сюда же затаскивают своих жертв. Им не страшны женщины, они умеют видеть в темноте, и на взрывы им тоже плевать.

Вот ко мне потянулась синеватая бугристая клешня, все ближе и ближе, и стали видны смутные очертания лица фигуры. Черные провалы глаз, приоткрытая пасть. Кто-то вроде морлока, из «Машины времени» Герберта Уэллса.

Надо отползти от него, отпрянуть, но меня будто парализовало. Мутант что-то шептал, сипел, а у меня дрожала нижняя челюсть. Я прикусил язык, и вдруг перед глазами возник тот погреб с людьми, которых я не спас.

Вспомнил человека-культю, его водила на поводке Арпинэ. Наверное, она попросила у своего папаши, у Ашота - собаку, и он подарил ей мужика с оттяпанными конечностями.

Возможно, она сама жрала куски от него, а сначала он был вполне себе «целым псом».

И тех людей из погреба я тоже вспомнил, которых мы с Рифатом спасли... почти спасли. И ведь тогда как раз я изменился, стал... взрослее что ли. Как будто до того момента был мальчишкой, а сразу после стал мужчиной. Правда, осознал это только сейчас.

Рифата уже не вернуть. И Олю. Пора уже попрощаться с иллюзиями - Оли нет.

Ноздрей коснулось густое зловоние давно нечищенных зубов, плюс желудочная гниль, от «хорошего» питания.

Существо закашляло и вцепилось мне когтями в плечо:

- Этт-тхо тх-ты-ы... тх-тыы...

Надо бы скинуть его руку, оттолкнуть тварь, но я так и сижу. Где-то рядом пищит Риточка, а в глазах существа мерцают точки.

- Т-хы-ы-ы... Р-ромаа-а...

- Кто это?

- Рома... ты живой...

- Кто ты?.. - я вглядывался в черты, мигом растерявшие мрачность. Худое, изможденное лицо, впалые щеки и кустистая щетина на подбородке.

- Ром, это я. Не узнаешь? - он все тряс меня за плечи. Зашевелилась и вздохнула Рита.

- Ой... У меня голова болит...

- Маленькая, тебя не тошнит?

- Тошнит... - она потянулась ко мне. А я вновь перевел взгляд на бродягу, который что-то радостно бормотал, похлопывая меня по плечу. У меня и самого тоже болела голова, и колено ныло хорошенько так. Рита жалась ко мне, как щенок в грозу.

- Рома, да это ж я - Юра!

- Юрец? - вырвалось у меня. И тут же грудь кольнул изнутри стыд. Юрка никогда не любил, чтоб его называли «Юрцом», а мы его так кличили за глаза.

- Ну! - оскликнул он. И закашлялся. Хрипло так, глухо. Постучал себя в грудь, сплюнул. - А кто же еще! Как ты вообще...

- Нет, это ТЫ как! Как ты сюда попал?

- Да вот, спроси, - он хехекнул. - Попал...

- У вас тут община? Или ты одинокий волк?

- Община... Один я здесь. Канализация штука такая, долго тут не протянешь.

- Как же ты...

- Опустился? - хмыкнул Юрец. - Ну, вот так...

- А я ждал тебя... В голубом вертолете.

- М-м? А что у тебя за малая? Привет, меня зовут Юра, - он упер ладони в бедра и чуть наклонился.

Рита не ответила ему, еще тесней ко мне прижалась.

- Пошли отсюда, - сказал он, выпрямляясь. - Что-то там тряхнуло, взрыв, что ли... Земля до сих пор дрожит. Шепчет, - Юрец поднял указательный палец. - Слышите?..

Он вновь закашлялся, с надрывом. Снова сплюнул. Я прикрывал Риточку собой, инстинктивно. Чем болеет Юрец? Неужели туберкулез?

Я встал, придерживаясь ладонью о склизкую стену. Юрец все кашлял, и в груди у него будто рвалось что-то. Очередной раз сплюнул, будто бы собственными легкими или кусками гортани. Я вспомнил Королеву и заплыв в чернильной тьме.

Но на плече у меня рана, до сих пор сочится сукровицей. Не такая уж она страшная, в общем, как оказалось. Одежда у нас сплошь мокрая, ожоги и царапины на теле чешутся. На лице кислой коркой подсыхает грязь, смешанная с кровью, в тоннеле не воздух, а гнилой смрад. Неохота его затягивать в легкие, но приходится.

Юрец что-то там слышал, а я - нет. В ушах гудит, вот и все.

- Жрать хотите? - спросил Юрец.

Я попытался вспомнить, когда ел в последний раз. Хорошо героям книжки. Им есть не надо до тех пор. Пока не вспомнит автор. А у меня голод ушел на задний план, а теперь от одного упоминания своего имени - проснулся.

- Пойдемте. Что есть, тем и угощу.

- А я шоколадку ела. Меня дядя один угостил, - сказала Рита.

- Как ты вообще? Голова болит еще?

- Болит, - горестно вздохнула она. Мне захотелось прижать ее к себе. - А мы теперь что, будем здесь жить? Тут пахнет противно!

- Воняет, я бы даже сказал, - и пихнул Юрца.

- А... Я уже почти не чувствую. Привык, - он шмыгнул носом. - У меня тут есть конурка...

- Почему так рядом... с ней? С Королевой? И на тебя что - тоже не действовало?

- Что - не действовало? - нахмурился Юрец. - Королева...

- Влияние... - я покрутил пальцами. - Все это. Ты не чувствовал?

- Чувствовал. Меньше, больше... Я себя потухшим, высосанным ощущал. А потом - не помню. Веришь? До того момента, как ты сверху упал. На днях это влияние, как ты говоришь, ослабло. Почти исчезло. По крайней мере, я мог связно думать, а не просто знаешь, шариться на местности. Ныряйте сюда - здесь ниша.

Узкая дыра в стене, даже Риточка пригнулась, мы с Юрцом вползли на четвереньках.

Дальше, еще дальше. Юрец все кашлял, и эхо умножало и подхватывало надсадные звуки. Ползли мы долго, в этой кромешной тьме.

Но вот и конурка. Кажется, что надо отсюда бежать поскорей - скоро пойдет заражение, да и мало ли что еще, но накатила приятная истома расслабленности, апатия. Хотелось упасть хоть куда-нибудь, где сухо, и спать трое суток подряд.

Сквозняк откуда-то, играет смрадом.

- Залазьте, - деловито сказал Юрец. Он закрыл за нами вход решеткой и задвинул засов - металлический прут. - У меня тут все предусмотрено, от крыс. Совсем офигели, сволочи.

Меня передернуло, не только от сырости. Чувствую сквозняк: значит, где-то здесь есть еще один выход.

- У меня тут кое-что есть... не бог весть какая вкуснятина, но вам нужно восстановить силы. Сейчас разогреем, керосинку разожжем... Кстати, а где Рифат?

Я вспомнил, как мы с Рифатом разодили костер в том склизском сыром тоннеле, спали на соломенной подстилке, и как я просыпался по ночам от яростного писка крыс. Все это далеко позади. И что-то будет дальше?

Но Рифат этого уже не увидит.

- Понял, - кивнул Юрец. Он чиркнул спичкой, и я снова увидел его лицо, такое незнакомое, грязное. И борода у него отросла, клочковатая. Он почиркал спичкой и желтовато-оражевый свет выхватил корявые пальцы с перебитыми, как будто артритными суставами. Зашелестела бумага, звякнула железка.

Спустя пару минут керосинка бодро гудела.

- Ты ведь ее видел? - спросил вдруг Юрец.

- Рита, садись, тут вроде сухо. Можно, да?

- Ага, это мой топчан. А я здесь перекантуюсь. Так ты видел ее?

- Видел. А куда уходит дым?

- Сквозняком утягивает, - сказал Юрец. Я устроил Риточку на «топчане», и сам устроился рядышком.

- Понятно. Как ты спасся-то? И почему не дернул куда подальше?

- А куда? - пожал плечами Юрец, подбрасывая в топку веточки. Маленькие, маленькие, а вот побольше. Огонь жадно пожирал дерево, стреляя сучками.

- Как раз бомбардировка была, хорошая такая, аккурат как меня привезли. Ну и вот, завалило все камнями, и конечно, кто там будет разбирать завалы. А вообще-то, должны были сразу же оттяпать хозяйство, ну ты понимаешь. А те, кому провели «операцию», те сразу становились овощами, ну, рабами. Кто-то не справлялся с программой Королевы и подыхал в медленных мучениях, кто-то сходил с ума. На каждого по-разному эта штука действует. Ну и вот, вылез я из-под обломков... И куда бежать-то? Мне показалось, что здесь будет спокойнее. Вроде бы и близко, от Королевы, и... Ну ты понимаешь. Вот и ушел в подполье, хе-хе... Здесь только сначала все кажется страшным, и грязным, отвратительным. А потом наверх даже и не тянет. Так, только воздухом изредка подышать.

- А солнце? - вырвалось у меня. Глупость какая: вот я жил не в канализации все это время, но когда в последний раз наслаждался закатом-то?

- Сейчас солнца все равно нет. Зима на носу, пасмурно...

Рита сжала пальчиками мою ладонь. Я в ответ тоже.

- Мы здесь не останемся надолго. Придем в себя и двинем прочь.

- А куда? И есть ли смысл?

- Королева умерла. Все кончено.

Юрец застыл над керосинкой. Я увидел тусклые отблески на межстянках. Замерцал огонек на ложке.

- Умерла?

- Трудно объяснить как, но кажется, ей конец. Веня что-то говорил насчет медузы Горгоны, и насчет отражения. Мол, она должна увидеть свое отражение, и тогда умрет.

Тут я вспомнил погреб, как мы чуть не захлебнулись, и сразу грудь начало что-то сдавливать. Так и подмывало побежать прочь из этой «каморки». Юрец - вообще как будто чужой человек. Голос такой же, только хриплый.

И вот опять закашлялся.

- Веня и мне рассказывал насчет Горгоны, - пробормотал Юрец. Заснувшая было Риточка застонала и зашевелилась. - И там не все так просто. Ты знаешь, что было, когда убили Горгону?

- Ну, дождь из змей, что-то такое.

- Она была беременна. И... в общем, родила. Понимаешь, я сразу подумал насчет твоего рисунка, ну, младенец тот, со щупальцами. Это вего лишь догадки, но... ты думаешь, что одна Королева могла управлять всем этим хаосом? Нет же! Она всего лишь передатчик. И одновременно... - Юрец шумно задышал и вновь хрипло закашлялся, стараясь что-то выговорить.

- У тебя пневмония? - я поглаживал ладонью Риточку. Неужели последний человек, которого я знал еще до Импульса, все-таки спятил? - Или там, бронхит? Не пробовал найти лекарства?

- Все аптеки разграблены, - Юрец отошел в угол и сплюнул мокроту. Потом вернулся к пылающей керосинке, так что я снова мог его видеть. Исхудалая, истлевшая фигура в лохмотьях, дрожащая в ознобе. - Так, витаминчики остались. Я пару колбочек взял. Я так, простыл, наверное - чего теперь, антибиотики глотать? Нормально себя... к-ха-гхак... чувствую. - Он поморщился, растирая грудь. - Дерет вот здесь, тянет, правда... Сейчас, нагреется... Ах! Палец обжег. Так ты, говоришь, конец Ей? Не-ет! Королевы это передатчики. Их много, они везде.

- Но женщины-то... - меня вдруг взяли сомнения. И ведь правда, за мной гнались женщины, они, значит, навсегда останутся ТАКИМИ? - Помнишь этот знак, на спине у меня? Санскрит или что там, ну, Вениамин еще говорил? Ну вот... Я начертил его на полу, а потом... была схватка, что ли, и Королева превратилась в осьминога, в каракатицу...

- Прямо фэнтези, - хмыкнул Юрец. - Кстати, что с Веней-то?

- Он... тоже того. Сначала спятил. А потом... - я запнулся. - Не знаю. Потом я его уже не видел.

Почему-то я соврал. И сразу стало от этого противно. Ну да, какая Юрцу разница, в принципе?

- Понятно, - он подкинул еще немного дров в печку, снял жестянку с кипятком. - Чай будешь?

- Не откажусь. Слушай, ты мне, не веришь что ли?

- Я и себе порой не верю, - хохотнул Юрец. - Не знаю. Фантастично звучит, сам подумай. Вот так взял и убил страшную Королеву, которая всем заправляет? Это ж не роман тебе какой. Может, подсыпали они тебе в еду что-то? А взрыв откуда?

- Айзек пронес бомбу, - сказал я, уже и сам себе не веря.

- Это тот парень, про которого твердили на каждом углу? Мессия? Собственноручно принес бомбу и подорвал Королеву? - протянул Юрец и передал мне жестянку, от которой несло мокрым веником. Я даже не стал спрашивать, что Юрец именует чаем.

- Ладно. Я тебе говорю все, как было.

- В твоем понимании. Может, никакой Королевы и нет вовсе. Может - ты сам Королева, а? - Юрец ткнул меня кулаком.

- Пускай так. Но я видел его, Айзека.

- И я тебе верю, - кивнул Юрец. - Я верю, что ты видел, и давай на этом закончим разговор. Какая разница, что там, верно? Если город стерт с лица земли, как ты говоришь, ну и эти вот наши ожоги, общий подъем температуры, чувствуешь же, как стало здесь влажно, почти как в бане? Все это недвусмысленно намекает на то, что взрыв был достаточно мощный. Рвануло как надо, вот что. Отсюда вывод: здесь мы в относительной безопасности. Но это пока.

- Угу, - бормотнул я. Как будто в сон провалился. А ведь правду говорит Юрец. Кого и как я обезвредил? И обезвредил ли? Во всяком случае, вряд ли бы Азйеку дали взорвать бомбу вот так запросто. Юрец ведь не может знать всего на свете, сидючи в этой дыре. Посмотрим, увидим. Главное - живы.

- У меня тушенка тут, еще есть фасоль в банках, в соусе - отпад! Хлеба, правда, нет. Мне его не хватает жестко. Хлеб - всему голова. Так отец говорил...

Юрец шмыгнул носом, и у меня перед глазами встали стены его дома тогда, в День Первый. Родители, кровь, худенькая Оля, с перепачканным лицом. Я еще подумал сначала, что ей лет двенадцать.

- Есть и к-ха... другие. Другие Королевы. Они всего лишь передают программу, как антенны. Мы с Веней это обсуждали, и знаешь, похоже на правду. Это же не американский блокбастер - уничтожил главного злодея и все закончилось.

- Юра, вот не надо этого дерьма, насчет других Королев. Если есть и другие, то проще... проще повеситься прямо сейчас!

- Или отрезать себе яйца, как эти лунатики, - хмыкнул Юрец. - Ладно, я ж тебя не стращаю. Просто, высказываю предположения. Ну все, нагрелось вроде, кха-кха.

Несмотря на то, что разум вовсю противился тому, чтоб жрать в канализации, из рук туберкулезника (возможного), а я все-таки взял банку и стал жадно глотать горячую фасоль.

А потом ел мясо, прямо пальцами. Слюна текла как у дикого зверя, и я все жрал и жрал.

Керосинка потрескивала, но конечно, не могла разогнать сырость и сумрак. Ни вокруг, ни тем более, внутри.

***

В канализации мы провели сутки. Я все выпытывал у Юрца, мол, когда идет дождь - сильно ли здесь заливает? Он говорил, что вообще не заливает. Да и унитазами-то нынче никто не пользуется, поэтому не так уж здесь и «антисанитарийно», как он выразился.

Мы поспали, и я потащил Юрца на волю. Он сначала не хотел идти, но я молча собрал его скудные пожитки в рюкзак, и, не обращая внимания на протесты, потащил Юрца на свет.

Мы долго глазели на дым, висящий над городом. Потом я пожал плечами:

- Нет, в канализации оставаться нельзя. Я и здесь чувствую...

- Что-то такое, да?.. - Юрец поежился и передернул плечами. - Как будто следит кто. А раньше еще и гул висел в воздухе, статический такой. Я начинал к нему прислушиваться, - Юрец облизнул губы, - и слышал голоса. Только не смейся.

- Я верю. Верю.

- А куда мы пойдем? - подергала меня за рукав Риточка. - А где папа, Ромк?

- Папа... - я замялся. Юрец поймал мой взгляд. Что отвечают детям, в таком случае?

- Он умер, да? Умер? - продолжила Риточка. Глаза у нее заблестели. Хрустальная бусинка соскользнула по щеке, проделывая в грязи блестящий след.

Я так и не смог ничего ответить и почувствовал себя свиньей. И вспомнил тот последний взгляд Вени и его последние слова. Если бы я промедлил, то может... может быть, Веня осталсябы жив... Но тогда с проломленным черепом лежал бы я.

Я прижал девчонку к себе и смотрел на дым. Здесь нельзя стоять, мало ли там, радиация, но мне почему-то было все равно.

***

Юрец кашлял и кашлял, ни на минуту не мог остановиться. Неделю мы бредем уже, а ему хуже и хуже.

- Сдохну скоро... - то и дело шептал он. - Вот чувствую прямо...кх-ха, кх-ГХА... блин, больно...

Мы сидели возле костра, в лесу. Очень холодно. Нашли пару спальников, по случаю, но лучше б нам попалась палатка. Хотя и на том спасибо.

Прошлой ночью вроде бы ничего, спали нормально. Юрец правда, кашлял и сипел. А я почти все время болтал. Сначала с ним, а потом рассказывал Ритке о своей маме и папе, о девушке, бабушку даже вспомнил, хотя она давно умерла. Когда у меня закончились все истории, я начал выдумывать какие-то сказки. Ритка слушала молча, изредка ковыряя в носу. Я не хотел, чтоб она думала о папе, поэтому и тараторил без умолку.

Но, кажется, она все равно думала.

- Не сдохнешь. Подумаешь - ну простыл немного.

- Хорошо хоть сны те больше не снятся. Ночью кха-кха... Тьфу ты, мерзость! Ночью, снилось, как я иду по большому, чистому лугу. Спускаюсь по долине, а внизу - ручеек, и девушка очень красивая. И я иду к ней, не боюсь совершенно... Сейчас такое уже из области фантастики, - Юрец шмыгнул носом и вновь сплюнул. - И девушка, и луг.

- Весной все изменится. Будут и луга, и с девушками наладится.

Юрец посмотрел сквозь меня. Как будто я предложил ему на Марс полететь или пешком преодолеть Сахару.

- А куда мы сейчас идем, а? У тебя есть план?

- Туда, где потеплее. Ближе к морю. Там морозов не будет. Ты же сам море любишь, а? ездил, помню, каждое лето.

- Да, люблю... кх-ха, кхей! Легкие побаливают. А грудину прям раздирает, - Юрец сунул руку за пазуху, почесался. - Море - это хорошо. Да мы, в общем-то, рядом с ним. Немножко совсем пройти... Да, здорово вам будет.

Я кивнул.

- А какое оно - море? - спросила Риточка. - Мы с папой так и не доехали. Ой! Не дошли. А оно большое, Ромк?

- Очень, - кивнул я. - Иногда синее, иногда - голубое. Всегда разное, каждый день. И волны большие бывают.

- Вот-такие? - она задрала ручонку и подпрыгнула.

- Выше, - усмехнулся сквозь кашель Юрец.

- Выше неба? - спросила Риточка.

- Нет, чуть ниже, - сказал я.

- У-у-у! А я бы покупалась, когда волны! Вжж-жжу-у-у! Совсем и не страшно!

- Ну вот, покупаемся, значит. Только сейчас холодно. Летом вот покупаемся.

Мы еще поговорили немного, и уснули. У меня в голове вертелась какая-то нестыковка, будто упустил что-то. Я долго не мог заснуть, а Юрка кашлял и кашлял. А потом он отрубился, и меня тоже окутало скорее беспамятство, чем нормальный сон.

***

Утром мы нашли Юрку мертвым. Он вылез из спального мешка, и лежал на холодной земле, скрюченный. Вокруг - тусклые плевки крови, подернутые пленкой.

Я не мог оставить своего друга вот так, под деревом, чтобы всякая шваль могла его потревожить. Риточка не плакала, и от этого становилось вдойне страшнее. Что за человек из нее вырастет? Что за девушка, полная страхов, сомнений? Сколько дряни отложилось у нее в подсознании и еще отложится?

Стоит ли об этом думать сейчас, когда ничего еще толком не ясно? Ведь может, Юра прав, безумие не кончилось и... Риточка тоже станет одной из них, когда подрастет.

Копая податливый грунт палкой, я посматривал на нее. Все-таки, похожа на Олю, да и от Ани вроде бы есть черточки. А может, кажется все.

***

Мы сидели на берегу моря, на камешках. Солнце только-только готовится взойти. Мы почти всю ночь шли, чтоб дойти побыстрее. Я простудился, наверное, да и немудрено. Нам попадались аптеки, правда, сплошь с пустыми полками, «Ревит» Юры заканчивался. Мы приписывали ему почти, что магическую силу, но разве могут витаминки спасти от холода и сырости, от промозглого ветра?

Рядом потрескивал костер. Мы промерзли до костей, но сейчас уже не замечали холода. Риточка пищала, что-то рассказывала, то и дело бросая камешки в пенящуюся воду. Все вокруг тусклое, бесцветное. Вот бы солнышко увидеть.

Море темное, неспокойное. Но девчушка была ему рада так, как могут радоваться только дети. Я спросил, сколько ей лет. Оказалось - шесть. А я почему-то думал, что меньше.

- Красииивое мори-ии! Ромк! А там, в мори - папа?

- Да, там папа. И Юра тоже, и Рифат. Там - все. - Девочка повернулась, подошла ближе. Уставилась на меня со всей серьезностью.

- Почему мы их не позовем? Пусть идут к нам!

- А им и там хорошо, - я покашлял и прикрыл рот рукой. - Они сами позовут нас, когда захотят. Смотри, близко к воде не подходи.

Риточка мотнула хвостиком и вновь набрала целую пригоршню камней. Пока тепло, в принципе, но сырость давно укоренилась в суставах, в мышцах и выедает все изнутри. Не знаю, что будет дальше с миром. Есть ли другие Королевы или нет, что происходит в других странах... Да и не хочу знать.

Я поглядел на пальцы, обагренные розовым, подхватил плоский камешек, и обтер об него кровь. Вдали тонула в синеве полоска горизонта.

Камень плеснул и исчез в море, а солнце потянуло за собой новый день.

Оглавление

Матриархия Павел Давыденко

  Пролог+Глава 1

  ГЛАВА 1 ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ

  Глава 2+Глава 3

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  Глава 5 ОНА

  Глава 6

  ГЛАВА 7

  Глава 8 ИСААК

  Глава 9 ПАРУ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  ЭПИЛОГ